Ужас без конца Альбина Нури
        «Ужас без конца» - это второй сборник мистических, страшных рассказов Альбины Нури. Здесь еще больше историй, в которых герои сталкиваются с жуткими, зловещими, необъяснимыми с точки зрения обычной логики вещами; попадают в кошмарные, выкручивающие мозг ситуации.
        Границы реального и потустороннего миров внезапно оказываются зыбкими и размытыми, и существа, обитающие на той стороне, готовы ворваться в привычную жизнь, пугая, сводя с ума, убивая всех, кому не повезло оказаться на их пути…
        Альбина Нури
        Ужас без конца
        Вместо предисловия
        Вот мы и снова встретились, дорогой читатель! Перед вами - второй сборник мистических, страшных рассказов (первым было «Время кошмаров», почитайте, если вдруг еще не знакомы с этими историями!)
        Рассказов здесь больше, а атмосфера, настроение, выбор тем остались прежними, и цель автора все еще состоит в том, чтобы хорошенько пощекотать ваши нервы.
        Герои моих историй сталкиваются с жуткими, зловещими, необъяснимыми с точки зрения обычной логики вещами; попадают в кошмарные, выкручивающие мозг ситуации. Границы реального и потустороннего миров внезапно оказываются зыбкими и размытыми, и существа, обитающие на той стороне, готовы ворваться в привычную жизнь, пугая, сводя с ума, убивая всех, кому не повезло оказаться на их пути…
        Скажу еще, что коллекция моих страшных историй постоянно пополняется (так что этот сборник далеко не последний), я читаю свои рассказы на YouTube канале «Альбина Нури» - заходите на огонек!
        По пути в Архангельское
        - Ты готова умереть? - громко проговорил ей на ухо мужской голос.
        Маша вздрогнула и открыла глаза.
        Тело затекло от долгого сидения, шея была словно деревянная. Она неловко пошевелилась, пытаясь сесть поудобнее, вытянуть ноги, и повернулась к брату. Шея при этом отозвалась болью.
        - Выспалась немного? - спросил Гена, на секунду оторвав взгляд от дороги.
        - Который час? - вопросом на вопрос ответила Маша и по привычке потянулась к телефону, но вспомнила, что тот разрядился еще несколько часов назад.
        «Говорила же, надо список вещей писать, чтобы все взять!» - мысленно укорила она Гену, который забыл дома автомобильную зарядку для телефона.
        Брат слегка дернул углом рта - он всегда так делал, если нервничал.
        - Мой сотовый тоже разрядился. Не знаю, что такое. Утром сто процентов было, он всегда нормально зарядку держал. А сейчас смотрю - не включается.
        Наручные часы ни Маша, ни Гена (как и многие люди в наши дни) не носили, а автомобильные сломались задолго до того, как они поехали к тетке.
        - Отлично, - пробормотала Маша. - Значит, мы не знаем, сколько сейчас.
        - Да какая разница? Тебя что, на проходной караулят с секундомером? - Гена хотел, чтобы это прозвучало весело, но вышло язвительно, и Маша мигом вышла из себя.
        - Ой, какой у нас тонкий юмор! Обхохочешься! Я даже не знаю, что смешнее: вздумать поехать на машине вместо того, чтобы отправиться поездом? Или решить сократить дорогу и оказаться хрен знает где? Или…
        - Маш, ну, хватит, а? Лежачего не бьют. Я ведь уже сказал, что виноват.
        Злость на брата мгновенно прошла, и Маше стало неудобно за свою вспышку. Они были очень близки, как это часто бывает с двойняшками, и ссорились исключительно редко, потому, наверное, что чувствовали боль и обиду другого, как свою собственную.
        Да и потом, Маша и сама не хотела поездом, не любила в них ездить. На купе денег было жалко, а в плацкарте такие сквозняки, так сифонит из окон, что Маша с ее склонностью простужаться точно слегла бы с температурой.
        - Прости, - покаянно сказала она. - Ты хотел как лучше. Мне просто сон дурной приснился, видимо, вот я и завелась. Представляешь, как будто кто-то сказал, что я скоро умру… или что-то в этом роде.
        - Бывает, Машуль. Наверное, просто сидела нехорошо, неудобно, вот мозг и дал сигнал проснуться. - Гена протянул руку и потрепал ее по колену. - Не переживай, сестричка, прорвемся. Думаю, сейчас около одиннадцати. Или даже меньше, темнеет-то рано. Скоро, если верить карте, будет Архангельское - то ли городишко, то ли поселок. Переночуем там, завтра к обеду будем у тети Вали. А обратно, честное пионерское, поедем другой дорогой!
        Маша посмотрела в окно, но ничего снаружи не увидела. Темнота была непроницаемой: ни фонарей вдоль обочины, ни огонька вдалеке.
        Автомобильные фары уверенно рассекали тьму, дорога (хорошо еще, что заасфальтированная!) уводила вперед, а по обе стороны ее высился лес. Голые деревья стояли плотным строем, укрытые толстым слоем январского снега.
        Послезавтра Рождество. Тетя Валя, мамина младшая сестра, которая вырастила Машу и Гену после смерти их родителей, постоянно звала племянников приехать, но они все не могли выбрать время, совместить графики отпусков.
        В какой-то момент тетя Валя замолчала, перестала приглашать, и в этом молчании чувствовалось нехорошее: не то обида, не то обреченность. Брат и сестра в один из дней одновременно (они часто думали одинаково) поняли: нельзя тянуть, по-скотски это и неправильно.
        Собрались спонтанно и поехали. Решили сделать сюрприз.
        - До чего же безлюдно тут, - сказала Маша. Сердце ныло, как от дурного предчувствия. - Владимирская область, а такое впечатление, что глухая дальневосточная тайга.
        - Да брось, - неуверенно сказал Гена.
        - Ты когда в последний раз хоть какой-то населенный пункт видел?
        - На карте тоже ничего не обозначено!
        - На твоей карте только города и более-менее крупные поселки. Но должны же быть мелкие деревушки, отдельные дома, полустанки. И станции заправочные. Вот если у нас бензин кончится, что тогда?
        Гена посмотрел на сестру. Они были похожи: рыжеватые волосы, карие глаза, упрямые подбородки, веснушки на носу, которые Маша маскировала тональным кремом. Она в который раз порадовалась, что у нее есть брат: умный, добрый. А то была бы совсем одна на свете после смерти Марата.
        «Ты готова умереть?» - вот что она услышала, когда спала, вспомнилось Маше.
        Смерть всегда ходила рядом, сужая круги. Сначала погибли родители - вот так же ехали по дороге и попали в аварию. Потом Марат разбился на мотоцикле через год после свадьбы. И всегда смерть подстерегала в пути.
        «А если теперь наш с Геной черед?»
        Мысль была пугающей, и Маша поспешно прогнала ее.
        - Бензин у меня есть, взял две канистры на всякий случай, - успокоил сестру Гена. - Да и в Архангельском точно будет заправка, не беспокойся.
        Брат снова отвернулся, сосредоточившись на дороге.
        - Как-то это ненормально, что машин нет. - Маша внезапно осознала, что давно уже не видела ни встречных, ни идущих на обгон, ни едущих впереди автомобилей. - Такое ощущение, что мы одни на этой дороге. А если там ремонт, поэтому никто не…
        - Не было же знака про ремонт дороги, так что…
        Ни Гена, ни Маша не закончили фразы.
        От того, что они увидели, слова застряли в глотке, как кусок непрожеванного хлеба.
        Впереди, в свете фар, прямо посреди дороги стоял человек в черном балахоне. Голова его была чуть опущена, так что капюшон скрывал лицо. Машина была еще далеко, о столкновении речь не шла, они запросто успевали объехать незнакомца, но Гена инстинктивно сбросил скорость.
        - Что за придурок?
        - Откуда он тут взялся?
        Брат и сестра переглянулись.
        Человек стоял неподвижно.
        Гена посигналил.
        - Уйди с дороги!
        - Может, рядом авария была? - предположила Маша.
        - Где? Никаких машин поблизости, - сквозь зубы проговорил Гена.
        Они все приближались к стоящему, и Маша почувствовала, что вид недвижимой фигуры в черной хламиде и капюшоне наводит на нее ужас.
        Даже если это просто местный житель, даже если ему холодно и он, стоя посреди дороги, таким образом просит, чтобы его подвезли, - плевать!
        Они не остановятся. Нельзя останавливаться!
        Маша покосилась на брата, который, кажется, чувствовал то же самое, потому что сжал челюсти и приготовился объехать мужчину.
        Но это не потребовалось.
        Черная фигура посторонилась, уйдя прочь, освобождая машине путь.
        Автомобиль проехал мимо. Маша и Гена смотрели на стоящего на обочине человека, лица которого так и не удалось разглядеть.
        - Фу ты, черт, - выругался Гена. - Дурачок деревенский, наверное. Нацепил монашеские тряпки и выперся на дорогу.
        Но по голосу его Маша понимала, как сильно тот напуган. И знала, что брат, как и она сама, не считает, что это чокнутый сельский житель. Тут и сел-то никаких нет.
        - Ты видел, как он шел? - напряженно спросила Маша. - Как будто не шел, а плыл по воздуху.
        - Не говори ерунды! Его ряса ноги скрывает, поэтому так показалось.
        Ага, значит, и Гена заметил.
        - Дай воды, - попросила она.
        Брат потянулся за бутылкой, и тут Маша, которая смотрела в его сторону, завопила от ужаса, глядя на боковое окно. Гена выронил бутылку, посмотрел туда же, куда и сестра, и тоже вскрикнул.
        За стеклом плыло лицо.
        Белое, бескровное, с глазами, обведенными красными кругами, оно больше не было скрыто капюшоном. Незнакомец, который стоял на дороге, которого они оставили позади, непостижимым образом увязался за ними.
        - Тише, тише, успокойся! - Гена схватил Машу за руку, второй рукой вцепившись в руль. - Окно закрыто! Оно сюда не проберется!
        - Что это за тварь? - Маша плакала, закрыв лицо ладонями, боясь повернуть голову.
        - Понятия не имею! Маша, послушай меня, все будет хорошо!
        Существо в черном по-прежнему маячило за окном.
        Гена прибавил скорость, но оно не отставало.
        - Хорошо, - сквозь зубы проговорил Гена и еще сильнее вдавил педаль газа.
        Теперь они мчались со скоростью сто тридцать километров в час. Ночью, зимой, на незнакомой дороге это было самоубийственно, опасно.
        - Мы разобьемся! - простонала Маша.
        Но самое страшное, что преследующая их тварь ничуть не отстала, по-видимому, обладая способностью передвигаться с любой скоростью.
        Поняв, что оторваться не удастся, а вот вылететь с дороги и врезаться в дерево можно запросто, Гена чуть сбавил скорость.
        - Что ему нужно? - Машу била дрожь. Руки были ледяными, а лицо, наоборот, горело.
        Гена неожиданно повернул голову вправо и выкрикнул:
        - Отвяжись от нас! Отстань, сволочь! Иди… - Он грубо выругался, хотя почти никогда не матерился.
        Существо за окном растянуло в ухмылке тонкие губы и, точно послушавшись, резко отпрянуло от машины. Секунда - и снаружи никого больше не было; только стоящие вдоль трассы деревья проносились мимо.
        Несколько минут Гена и Маша молчали, не в силах выдавить ни слова. Потом она сказала:
        - Я больше никогда никуда не поеду ночью. И никогда в жизни не разрешу тебе съехать со знакомой дороги. Если ты попробуешь об этом заикнуться, я тебя убью.
        - Узнаю мою милую, добрую сестричку, - хрипловато проговорил Гена.
        Понемногу успокаиваясь, они переводили дыхание, пытаясь осмыслить, что с ними произошло.
        - Может, такое случается, когда долго едешь? - неуверенно сказала Маша. - Начинает разное чудиться от перенапряжения.
        - Ага, обоим одно и то же почудилось? Помнишь, как в мультике: только гриппом вместе болеют, а с ума поодиночке сходят. - Гена нахмурился. - Это нечисть какая-то. Они, говорят, мата не выносят: я выругался - тварь отстала.
        - Как отстала, так и догонит, - пробормотала Маша, глядя прямо перед собой, боясь повернуть голову и увидеть белое лицо, плывущее во мраке.
        - Не догонит! - Облегчение в голосе Гены было таким отчетливым, что Маша сразу поверила: все кончилось, все будет хорошо! - Вон, указатель впереди! Что написано?
        - Архангельское, - послушно прочитала Маша и улыбнулась.
        - Считай, приехали!
        Архангельское вывернулось из-за ближайшего поворота, и Маша поверила, что неприятности остались позади. Автомобиль ехал по улице, вдоль которой стояли одно- и двухэтажные строения.
        Кое-где тускло горели фонари, окна некоторых домов светились болезненным желтоватым светом. Промелькнула вывеска «Магазин 24 часа», рядом находилось «Кафе-бистро»; надпись «Аптека» испускала призрачно-зеленое сияние, а через несколько метров располагалась «Парикмахерская «Фея».
        Небольшой городишко, затерянный среди лесов и полей средней полосы, скорее всего, доживал последние годы. Молодежь, небось, разъехалась кто куда в поисках лучшей доли, а коротающие свой печальный век старики скоро окажутся на погосте, мимо которого, кстати, брат с сестрой тоже проехали.
        - Кладбище чуть ли не в центре, - покачал головой Гена. - Креативно.
        Не слишком веселое местечко, подумалось Маше, но, во всяком случае, находиться здесь намного лучше, чем на ночной дороге, рядом с тем, что на ней обитает.
        Народу на улицах не было, но это и не удивительно, учитывая поздний час. Все сидят по домам, в тепле. Пора бы и им найти, где преклонить голову.
        - Надо где-то переночевать, - сказал Гена. Как это часто бывало, он словно бы подслушал мысли сестры. - Вон там заправка, видишь? Дольем бензин и заодно спросим, где тут гостиница или гостевой дом какой-нибудь. А может, прямо у них есть комнаты, чтобы переночевать.
        Гена говорил много и возбужденно: радовался, что все обошлось, а жизнь снова обрастает приметами «нормальности»: магазин, гостиница, дома и жители, что сидят в них, как улитки в раковинах.
        Заправка, на которой не было ни людей, ни машин, была ярко освещена. Автомобиль остановился, и Маша поспешно выбралась наружу, услышав, как хлопнула дверь с Гениной стороны.
        - Спина сейчас отвалится! - сказал он.
        Маша потопталась на месте, разминая ноги. Какое наслаждение стоять на земле, а не ехать в тесной железной коробке.
        Они пошли к двери, за которой был маленький магазинчик. Гена открыл ее, на них пахнуло теплом и запахом кофе. Где-то в глубине помещения играла негромкая музыка: Селин Дион пела песню из «Титаника».
        Колокольчик над входной дверью звякнул, но никто не вышел встретить посетителей. Правда, из подсобки раздался женский голос:
        - Минуточку, пожалуйста! Я сейчас.
        Голос показался Маше смутно знакомым, но она не могла вспомнить, напоминает ли он голос кого-то из подруг, коллег или какой-то актрисы?
        - Давай поесть купим. - Гена окинул голодным взглядом шоколадки, печенье, чипсы и скучавшую на поддонах выпечку: булочки, рулеты с маком.
        Маша согласно кивнула и хотела уже заметить, что у них тут, наверное, карты не принимают, как из подсобного помещения вышла женщина. На ней было серо-синее форменное платье с белым воротничком, каштановые волосы уложены в высокую прическу.
        - Доброй ночи, - поздоровалась она. - Поздновато вы путешествуете.
        Маша и Гена стояли и смотрели на нее с совершенно одинаковым выражением потрясения на лицах.
        - В чем дело? Почему вы так на меня смотрите, молодые люди?
        Гена сумел взять себя в руки, откашлялся и проговорил:
        - Простите, вы просто очень похожи на…
        - Тетя Валя? - выговорила Маша. - Как ты тут оказалась?
        Воцарилась тишина.
        - Простите? - переспросила женщина. - Как вы сказали?
        - Моя сестра имела в виду, что вы очень напоминаете нашу тетю. Мы как раз к ней сейчас едем.
        Гена обнял Машу за плечи.
        - Просто одно лицо, - глухо проговорила она.
        Женщина засмеялась.
        - Меня вечно с кем только ни путают. Просто наказание какое-то! А вы слышали теорию о том, что у каждого на планете есть двойник? Видимо, я двойник вашей тетушки.
        Маша почувствовала, что понемногу успокаивается. Что она, в самом деле? Если подумать, эта женщина выглядит моложе тети, да и прическа другая: тетя Валя сейчас стрижется очень коротко.
        - Простите, перенервничала в дороге, - смущенно проговорила Маша. - Мы хотели бы купить кое-что, заправить машину…
        - А главное, узнать, где можно остановиться на ночь, - договорил Гена.
        - С этим никаких проблем. В городе есть небольшая частная гостиница, ее держат муж с женой, замечательные люди. Сейчас я им позвоню и скажу, что есть желающие разместиться. Кто-то из них придет за вами, чтобы вы не заблудились в темноте. Хотя это совсем рядом, если знать дорогу.
        В подтверждение своих слов женщина немедленно позвонила в гостиницу.
        - Все в порядке, они сейчас придут, а вы пока скажите мне, что хотите купить.
        - Что будешь есть? - спросил Гена.
        - То же, что и ты, купи на свой вкус, - ответила Маша.
        За дверью послышались шаги, и она обернулась, думая, что это кто-то из хозяев гостиницы, но в магазин вошел молодой мужчина в комбинезоне.
        - А вот и наш заправщик, - весело проговорила продавщица.
        Маша взглянула на него, и сердце ее пропустило удар. Она прижала руки ко рту, чтобы сдержать рвущийся наружу крик.
        - Это что, шутка какая-то? - слабым голосом спросил Гена.
        Хотя увиденное могло быть чем угодно, только не шуткой.
        Ночным кошмаром. Галлюцинацией. Порождением больного мозга.
        Но пошутить так никто не мог.
        Человек, что стоял перед ними, уже несколько лет покоился в могиле за шестьсот километров отсюда. Маша сама сложила его руки крест-накрест на груди, в последний раз поцеловала холодные губы.
        Теперь эти руки упирались в бока, а губы улыбались.
        Перед ними был Марат, Машин покойный муж.
        - Это что, тоже двойник? - Она сама удивилась спокойствию своего голоса.
        Гена прижал сестру к себе в извечной попытке уберечь, защитить.
        Мужчина и женщина переглянулись и засмеялись, словно Маша выдала удачную остроту.
        - Что здесь происходит? - беспомощно проговорил Гена, а в магазин между тем вошли новые посетители.
        Почти уже не удивившись, Маша узнала родителей.
        - А вот и владельцы гостиницы, - возвестила продавщица. - Устроитесь с комфортом, уверяю вас.
        - Мы очень рады, что вы приехали, - сказала «мама».
        - Вам у нас понравится, - вторил ей «отец».
        Гена и Маша взялись за руки, будто снова стали детьми.
        - Идем отсюда, быстро! - Он потянул сестру к двери.
        Никто не попытался задержать их. Мертвые родственники смотрели им вслед, улыбки на знакомых лицах были не то сочувственными, не то злорадными.
        Спустившись с крыльца, Маша с Геной хотели бежать к машине, но тут увидели, что все кругом изменилось. Не было ни улицы, ни зданий на другой ее стороне, ни асфальта, ни заправочных колонок. Да и машина пропала.
        Они стояли среди могил: их окружали кресты и надгробия.
        - Архангельское - город мертвых, а не живых. Это кладбище, - раздался за их спинами голос покойного Машиного мужа.
        Брат с сестрой обернулись. Здание магазина - призрачный островок былого мира - пока еще оставалось прежним. Свет лился из больших окон, и в этом свете отчетливо видны были надписи на могильных камнях.
        Маша увидела памятник Марата, кресты на могилах родителей, а совсем рядом…
        - Тетя Валя, - выдохнул Гена. - Боже мой, как же так!
        - Сегодня уже третий день, племяннички. Опоздали вы, - проговорила тетя Валя. - Но ничего, не страшно. Это вы ко мне к живой опоздали. А теперь вместе будем.
        Маша затравленно поглядела на тетку.
        - Мы живы! - выкрикнул Гена.
        Тетя Валя и мама переглянулись, а отец сказал:
        - Вы ведь его видели?
        Маша сразу поняла, о ком он, но Гена не был готов так быстро сдаться:
        - Кого? Нам все это просто кажется! Мы, наверное, спим…
        - Не буду говорить о вечном сне - это слишком банально, - отозвался Марат. - Но ты и вправду заснул за рулем. Машина догорает на обочине. Вокруг суетятся пожарные, приехали полиция и скорая. Водителя и пассажирку кое-как вытащили: извини, дружище, но твой обгоревший труп пришлось доставать по частям - иначе никак.
        Гена прижал ладони к ушам и закричал. Маша, прикусив губу, смотрела на мертвецов, стоявших внутри магазина.
        - Он уже приходил за вами. И скоро придет снова, я слышу его поступь, - сказала мама. - Никому еще не удавалось убежать от Проводника.
        Гена и Маша прижались друг к другу, все еще отказываясь верить.
        - Нужно смириться, - сказал Марат, улыбаясь жене. - Тогда переход будет легче.
        Отец вскинула руку, указывая на что-то.
        - Он идет.
        Через кладбище в их сторону двигалась знакомая высокая фигура. Черный балахон, капюшон, скрывающий бледное лицо…
        - Пора, - сказала тетя Валя и погасила свет.
        Архангельское погрузилось в темноту.
        Оракул
        Мальчишке было лет восемь, выглядел он как самый настоящий малолетний преступник: мерзкие лохмотья с чужого плеча, чумазое лицо, грязные волосы и руки. Сомов так и сказал ему, когда тот принялся клянчить у него мелочь:
        - Отстань, шпана! А то полицию вызову!
        Но нахальный пацан не отставал, шел за Сомовым с протянутой рукой и ныл:
        - Дяденька, есть очень хочется!
        Сомов был сегодня раздражен даже больше, чем обычно. Работы навалилось столько, что он не успел сходить на обед в привычное время, а когда пришел в кафе, то выяснилось, что прожорливые сотрудники офисов, расположенных в бизнес-центре «Лето», успели смести все самое вкусное, оставив голодному Сомову жареную рыбу и вареники, которые он терпеть не мог.
        Отчитав кассира и администратора, Сомов немного сбросил пар, однако голод таким образом не утолишь, и ему пришлось выйти на улицу, взять кофе, картошку фри и гамбургер в вагончике под названием «ВкусноДень». Там и правда было вкусно, и, хотя Сомов и не жаловал еду на вынос, иногда все же делал исключения.
        Взяв бумажный пакет, Сомов направился к зданию бизнес-центра, вот тут-то за ним и увязался наглый бродяжка. Сомов видел его не в первый раз, пацаненок часто здесь околачивался, наверное, жил поблизости.
        И куда только родители смотрят?
        - Пошел прочь! - рявкнул Сомов, и мальчишка, который все вертелся у него под ногами, споткнулся с перепугу и полетел на землю прямо перед ним.
        Мужчина неловко замахал руками и выронил пакет. Тот упал в грязь и испачкался с одного края. Сомов быстро схватил пакет, пока содержимое не пострадало, и следующие секунды взбешенный Сомов и попрошайка смотрели друг на друга. Мальчишка так и лежал на земле, втянув голову в плечи, ожидая удара или пинка.
        - Вадим Васильевич! - раздался мужской голос.
        Сомов обернулся и увидел, что на ступеньках бизнес-центра стоит шеф. Судя по всему, только что приехал, вышел из машины - водитель ее и припарковать не успел. Сомов зыркнул на мальчишку, в сердцах швырнул ему пакет с едой и прошипел:
        - Жри, сволочь! - А после, понимая, что пообедать так и не сумеет, направился к шефу, который его ждал.
        Сомов работал начальником отдела в аудиторской фирме. На работе его ценили - один из лучших сотрудников, если не самый лучший: внимательный, въедливый, не делающий ошибок и не прощающий их другим, невозмутимый, как удав, безжалостный, как бензопила.
        Ценить ценили, но не любили, причем ровно за те же качества. Сомов знал, что за глаза коллеги звали его «Кощеем», предпочитая с ним не связываться и по возможности не общаться.
        Лысый, худощавый, с пронзительными черными глазами и узким, как щель почтового ящика, ртом, он наводил ужас на нерадивых бухгалтеров, стажеров и коллег.
        С работы Сомов ушел, как это часто бывало, одним из последних. Окинув придирчивым взглядом идеально прибранный письменный стол, погасил свет и вышел из кабинета. Вызванное такси уже ждало его: на метро ехать не хотелось, а машину Сомов позавчера сдал в ремонт.
        Таксист попытался было втянуть его в разговор, но умолк, остановленный резким замечанием пассажира. Добрались быстро: пробок уже не было. Пока ехали, Сомов, чтобы не терять времени даром, позвонил в службу доставки любимого ресторана и заказал ужин. Готовить желания не было, день выдался слишком тяжелым.
        Придя домой, он сбросил обувь, аккуратно повесил пальто на плечики и сразу пошел в ванную смыть с себя нервный, напряженный день. Горячая вода всегда его расслабляла, а запах кокосового геля для душа настраивал на более благодушный лад.
        Поэтому, выйдя из ванной и забрав у подоспевшего с доставкой юноши свой ужин, Сомов был в почти хорошем настроении. А это значило, что хотя на чай Сомов ничего разносчику не дал, но и не отругал за опоздание на две минуты и не позвонил с жалобой его начальству, а ограничился лишь вполне беззлобным замечанием.
        Поужинать Сомов решил за компьютером, который стоял в спальне. Телевизор не смотрел много лет, и отдушиной, собеседником, а вместе с тем полем его личной битвы был Ютуб.
        Сомов был подписан на несколько десятков каналов, но не столько смотрел их, сколько вступал в полемику с авторами и другими пользователями. В глубине души понимал, что это сродни зависимости, но иного, столь же эффективного способа снять напряжение не знал. Алкоголь его организм хронически не переносил - после первой же рюмки начинало тошнить, о наркотиках или лекарствах Сомов даже и не думал, хобби не имел, а женщины… С женщинами тоже не ладилось.
        Так что оставалось изливать желчь в Сети. Потоки возмущения Сомова могло вызвать все что угодно: недостаточно, по его мнению, умный, честный или развернутый ответ на вопрос интервьюера, рекламная интеграция, несоответствующее теме ролика название, неправильно поставленное ударение, безвкусный костюм или прическа ведущего и прочее, и прочее.
        Выступал он под ником «Бессмертный» (раз уж зовут Кощеем на работе, то пусть будет такая параллель) и был, наверное, постоянной головной болью авторов каналов. Время от времени его отправляли в бан, но Бессмертный на то и Бессмертный, чтобы воскресать при помощи новых аккаунтов.
        В основном Сомов предпочитал политические и туристические каналы, те, где выходили интервью с известными людьми (там можно было оттянуться и на ведущих, и на гостях), а в последнее время увлекся каналами страшных историй.
        На Ютубе таких десятки, и Сомову нравилось щекотать нервы, слушая жуткие рассказы, а потом, с не меньшим наслаждением, ругать авторов за допущенные ошибки, неверные интонации, плохой голос, неудачный финал - всегда находилось, что поставить в укор.
        Лучше всего, если автор не игнорировал, а принимался с ним спорить - тут уж Сомов расправлял плечи и бросался в атаку, не оставляя от нерадивого чтеца мокрого места.
        Сегодня, покончив с салатом, картофелем и мясом, Сомов приступил к десерту и зашел на канал со страшными историями, откуда ему пришло уведомление о новом видео. Однако, начав слушать, понял, что это вовсе никакая не история. Автор канала предлагал слушателям сыграть в игру с мистическим Оракулом, который все про всех знает и скажет, чего тебе не хватает в данный момент, что нужно сделать, чтобы достичь цели.
        Тем, кто не испугается беседы с Оракулом, предлагалось перейти по ссылке под роликом на сайт и действовать в соответствии с инструкцией.
        Мнения в комментариях ожидаемо разделились. Одни пользователи писали, что надо быть дураком, чтобы верить в эту чушь, другие опасались вступать в диалог не пойми с кем, третьи боялись вовсе не мистического Оракула, а вполне реального вируса, который можно подцепить, перейдя на неизвестный сайт, зато рискнувшие захлебывались от восторга. Писали, что Оракул - настоящее чудо: советы давал верные, угадывал все с поразительной точностью.
        Сомов озадачился и даже растерялся, что случалось с ним нечасто. Сначала хотел разразиться гневной отповедью: какого, мол, черта публикуете всякую ерунду, даже набрал на клавиатуре первые несколько слов, но потом что-то внутри него вдруг заныло. Даже сладкий до приторности ванильный кекс с клубникой показался горьким, как кора дуба.
        Цели у Сомова, конечно, были, и те из них, что касались работы, карьеры, достигались сравнительно легко. А вот другие… Все чаще он наматывал круги по пустой, чистой до стерильности квартире, и ему стоило больших трудов убедить себя, что он счастливый, состоявшийся, самодостаточный человек.
        Одиночество давило, как могильная плита, и не было на всем белом свете человека, с которым хотелось бы просто сесть и поговорить по душам. Сомову было тридцать восемь, и каждый прожитый год увеличивал эту тяжесть.
        Наверное, поэтому он и оглянуться не успел, и рационально все «за» и «против» не взвесил, как рука сама собой потянулась к мышке, а пальцы щелкнули по ней, открывая нужную ссылку.
        Сомова перебросило на сайт. Мрачноватый дизайн, если честно: черный экран, а посередине - алый прямоугольник с черными же буквами: «Узнай свою судьбу».
        Что ж, претенциозно, зато коротко и ясно, сразу понятно, что делать.
        Сомов вздохнул и кликнул на прямоугольник. Немедленно высветилась новая надпись: «Запиши предсказание на диктофон. Оно прозвучит только один раз. Прослушать заново невозможно». Сомов послушно включил диктофон на мобильнике, поднес его поближе к колонке и нажал кнопку «Продолжить».
        Зазвучала мелодия - жуткая, ни на что не похожая. Заунывная, зловещая, скрипучая и вместе с тем по-своему благозвучная. Какая-то неземная, что ли. Непонятно, что за музыкальный инструмент звучит: скрипка? Флейта? Арфа?
        Сомов не разбирался в этом, но почувствовал, что по коже бегут мурашки. Он нервно облизнул губы, желая выключить музыку, однако она прекратилась сама. Что-то зашуршало, а потом грубый, лающий голос проговорил:
        - Я приду перед рассветом. Если не вспомнишь хотя бы один свой бескорыстный поступок, я вырву твои глаза и язык, а после заберу твою душу.
        Голос умолк. На экране снова возникла надпись «Оракул».
        Сомов сидел, обливаясь потом, неотрывно глядя перед собой.
        «Что это было?» - билось в голове.
        Может, нажать еще раз? Но стоило ему так подумать, как на экране появилась надпись об ошибке 404. Нет, дескать, такого сайта, дорогой товарищ.
        Увидев надпись, Сомов вскипел, и это придало сил. Развели! Его попросту развели, обманули, посмеялись над его наивностью! Сомов залпом, как водку, опрокинул в себя остывший фруктовый чай, отодвинул чашку и яростно защелкал мышкой, открывая канал.
        Ролик про Оракула набрал уже несколько десятков тысяч просмотров. Комментарии сыпались, как смородина из дырявого ведра, в основном отзывы были хвалебными. Заказные! Как пить дать!
        Сомов настрочил кучу негативных откликов, на него в ответ накинулись адепты Оракула, битва длилась минут сорок, а потом случилось странное.
        Экран потемнел, затем на нем появилась серая рябь, а поверх нее высветилась надпись: «До рассвета - четыре часа сорок минут».
        Сомов подскочил на стуле, отпрянув от монитора, и затравленно огляделся по сторонам. Надпись пропала так же внезапно, как и появилась. Перед ним снова была переписка под видео.
        Но больше вступать в перепалку не хотелось. Что происходит в конце концов? Кто-то решил подшутить над ним? Сомов посмотрел на часы - половина первого ночи. Время-то как летит!
        Завтра седьмое мая. Сомов быстро нашел в Интернете сайт с таблицей времени восходов и закатов, увидел, что начало рассвета будет в три часа сорок девять минут. То есть через четыре часа сорок минут, как и было написано.
        Сомов встал со стула и прошелся по комнате, чувствуя, что к горлу подступает тошнота. Сходил на кухню, выпил стакан воды, такой ледяной, что зубы заломило. Боль немного привела его в чувство.
        Никогда прежде он не верил в потустороннюю чушь, да и сейчас не будет! Он взрослый, умный человек с высшим образованием, а не какая-нибудь бабка деревенская или экзальтированная барышня. Просто что-то с компом, только и всего! Возможно, вирус все же словил, несмотря на антивирусную программу.
        Сомов, кстати, слышал, что ставить антивирусники бесполезно, они не помогают. А еще слышал, что разработчики вирусов и создатели антивирусных программ - одни и те же люди. Сами придумывают вирусы, сами же от них защищают, деньги зарабатывают на доверчивом потребителе!
        Замечая, как в груди закипает знакомое чувство раздражения, Сомов ощутил прилив сил. Боевое настроение ему нравилось куда больше, чем растерянность и страх перед неизведанным.
        Чуть не бегом вернувшись в комнату, Сомов перезагрузил компьютер, намереваясь после этого скачать лечащую утилиту и почистить устройство от вредоносных программ. А после, конечно же, нужно будет написать в службу поддержки и высказать все, что он думает об антивируснике.
        Однако делать этого не пришлось. Компьютер перезагрузился, и на мониторе появилось уже знакомое серое марево, поверх которого горела надпись: «До рассвета - четыре часа двадцать минут».
        Отведенный ему срок стал еще короче.
        Сомов тупо смотрел перед собой, стараясь сообразить, что делать. Страх заползал под кожу, создавалось ощущение, что он проглотил холодную лягушку, которая ворочалась теперь в районе желудка, норовя выпрыгнуть наружу.
        Никакой мистики - в нее Сомов по-прежнему отказывался верить. Просто нужно узнать, кто и каким образом решил поиздеваться над ним, а после - наказать, разумеется.
        - Спокойно, спокойно, - бормотал Сомов, усаживаясь на стул.
        Первым делом следует написать автору канала. Найти его оказалось несложно: Сомов перешел по ссылке в одну из социальных сетей, отстучал сообщение в «личку».
        Парня звали Антоном, ответил он быстро. Посоветовал сбавить тон и пояснил, что это обычная рекламная коллаборация, так что все вопросы - к владельцам сайта, на одной из страниц которого и находится игрушка под названием «Оракул».
        «Что за сайт?» - спросил Сомов.
        «Эзотерика, гадания и всякое такое. На той странице внизу все данные. После предсказания сразу можно заказать консультацию или помощь. На то и рассчитано», - последовал ответ.
        Сомов попытался снова кликнуть на ссылку, чтобы попасть на нужную страницу, но система упорно выдавала сообщение об ошибке.
        «Не могу войти, дайте прямую ссылку на поддержку сайта, - написал Сомов и скрепя сердце прибавил: - Пожалуйста».
        Антон, видимо, решил, что перед ним клинический идиот, но ссылку дал и вышел из Сети.
        Сомов немедленно перешел на сайт. Все было ровно так, как говорил автор канала с «ужастиками»; некие граждане предлагали магические услуги: снимали порчу и сглаз, гадали на картах Таро и занимались прочей ерундой. Сомов заскрипел зубами - мошенники! С какой швалью приходится общаться! Ну, сейчас он выяснит, кто вздумал с ним шутки шутить!
        Связь с оператором была круглосуточной. Сомов написал большое письмо, требуя объяснений и угрожая обратиться в полицию.
        Ответ пришел быстро. Ему написали, что «Оракул» - это, действительно, их разработка, совершенно безобидная. Пользователю проигрывается одна из десяти мелодий, в основном классические произведения, ничего похожего на те звуки, которые описывал Сомов. Затем звучит один из двадцати вариантов текста вроде: «Вам лучше помириться с тем, кого вы обидели» или «Человек, который вам дорог, ждет, чтобы вы сделали первый шаг», а далее - ненавязчивая реклама, предложение личной встречи с «Оракулом» для более предметной консультации. Никаких угроз и требований.
        «Ничего подобного, - возмутился Сомов, - у меня все было иначе!»
        Его попросили отправить звуковой файл, и он, чертыхаясь, прикрепил его к форме отправки.
        Минуты через три ему ответили: «Вы отправили пустой файл».
        - Как так? - вслух спросил Сомов и включил запись.
        Морщась, прослушал музыку. Голос тоже был записан четко.
        Он отправил все повторно, и на том конце ему ответили уже с нотками досады, считая за чокнутого: «Вы присылаете пустой файл. Никакой записи на нем нет! Если у вас остались какие-то претензии, напишите письменное заявление на имя нашего руководства».
        К сообщению прилагался адрес электронной почты.
        Но Сомов уже отчетливо понимал: тут что-то не вяжется. Не стали бы они врать - зачем им? Он и сам видел, что это обычная фирмочка, разводящая суеверных граждан на деньги, в Сети таких сотни, разыгрывать людей - не их профиль. Похоже, они и в самом деле не думали его пугать, никаких звуков на записи вправду не слышали.
        Теперь вопрос: а кто-то вообще может их слышать? Или только он, Сомов? Надо срочно проверить! Но к кому обратиться глухой ночью? Друзей нет, перед коллегами не хватало еще позориться, родные…
        Не надо сейчас о родных.
        Сомов схватил телефон с записанным на диктофон файлом и выскочил на лестничную клетку. В соседней квартире жил Валерий Викторович. Сомов не общался ни с кем из жильцов, но с этим хотя бы здоровался.
        Старик открыл быстро и заспанным не казался.
        - В курсе, который час? Что случилось?
        - Простите за поздний визит, - отрывисто проговорил Сомов. - Окажите мне услугу, прошу вас.
        - Услугу тебе? А ты зачем на меня нажаловался, что у меня из квартиры кошачьей мочой воняет? - сердито буркнул Валерий Викторович. - У меня, между прочим, и кошек-то нету.
        Сомов мысленно чертыхнулся. Было дело. Однажды ему показалось, что на лестнице неприятно пахнет, и он решил, что источник запаха - пожилой сосед. У стариков же вечно миллион кошек, разве не так?
        - Прошу прощения. Ошибся, - неохотно ответил Сомов. - Значит, не поможете?
        Старик пожевал губами.
        - Не все такие сухари, как ты, - ответил он наконец, и в прежние времена Сомов не спустил бы ему оскорбление, но сейчас зависел от противного старикашки, а потому стерпел. - Так что стряслось?
        - Послушайте запись и скажите, что слышите.
        Сосед снова пошамкал ртом и удивленно посмотрел на Сомова, желая убедиться, что тот говорит серьезно.
        - Ну, включай, что ли.
        Через несколько минут Сомов снова был у себя в квартире. Швырнул телефон на стол, потер ладони друг о друга.
        Старик не врал: он ничего не слышал, как ни старался. Такое не сыграешь. Сомов в который раз, морщась, вслушивался в жутковатый мотив и идущие следом слова, сосед же недоуменно смотрел на него, а потом спросил:
        - Когда начнется-то?
        Заподозрить старика в сговоре было совсем уж фантастической идеей. Да и кто мог знать, что Сомов решит обратиться именно к нему?
        Выходит, нужно принять как данность: никто, кроме Сомова, ничего не слышит. А это значит…
        - Что это, к чертям собачьим, значит? - заорал он, не в силах сдерживаться, подлетел к компьютеру, намереваясь выключить его.
        Никогда больше ничего - ни Ютуба, ни каналов страшных историй! Ни одного комментария нигде не составит, ни по одной ссылке не перейдет! Книги будет читать и спутниковое телевидение смотреть, а компьютер только для работы станет использовать!
        Сомов нажал на «Завершение работы», агрегат послушно выключился. Сомов еще и под стол залез, чтобы «Пилот» выключить, надавив на оранжевую «лапку». Все.
        Вылез из-под стола и обомлел. Прижав ладони ко рту, смотрел на надпись, которая полыхала посреди монитора: «До рассвета - три часа пять минут».
        Точно такая же надпись была на экране телевизора, что стоял в гостиной, куда Сомов выбежал, словно за ним гналась свора гончих.
        - Мама, - прошептал он, чувствуя, что сердце вот-вот остановится.
        Это было впервые за последние восемь лет, когда Сомов о ней вспомнил. Первый раз, когда позвал.
        Родился он в крохотной деревушке, далеко от столицы, куда перебрался после окончания финансово-экономического института. Город, где находился институт, был в трехстах километрах от деревни, и во время учебы Сомов навещал родителей редко, а уж когда уехал в столицу, вовсе носа не казал.
        Были они хорошими людьми, но очень уж простыми и неотесанными. Единственного сына, позднего, желанного ребенка, любили преданной любовью, гордились им безмерно, хотя слегка побаивались его крутого нрава.
        В последний раз Сомов был в родных краях, когда приезжал на похороны отца. Поразился, увидев, как сдала мать: спина согнутая, в волосах седина, черная кофта подчеркивает восковую желтизну кожи.
        Соседи и пришедшие на похороны родственники были похожи на нее: плохо одетые, помятые, неприкаянные. Мать все время плакала, пыталась обнять сына, а ему казалось, что от той пахнет старостью, бедностью, поминальным супом и еще чем-то неприятным, и он старался увернуться от объятий.
        Находиться в доме, который весь покосился, присел, припав к земле, было невыносимо. Они с родителями давно стали чужими людьми, а теперь Сомов ясно видел: пропасть между ним и матерью стала непреодолимой. Что могла деревенская старуха, которая мир видела только по Первому каналу и даже об Интернете имела весьма смутное понятие, знать о его жизни, работе, делах? О чем им говорить? На каком языке общаться?
        Словом, Сомов сбежал на второй же день. Сунул матери в руки денег, отдал все, что у него было, отговорился срочной работой и уехал, стараясь не замечать собачьего взгляда заплаканных глаз.
        Втайне он решил для себя, что осиротел. Похоронил мать вместе с отцом. Отсек их обоих от себя - и прошлое свое отсек, и деревню, и всех, кто там жил. А если спрашивали его об отце и матери, отвечал, что родители умерли.
        «Как там мать?» - спросил себя Сомов, но ответа не было.
        «Хватит думать об этом!» - приказал он себе.
        Мать все равно ничем не поможет…
        А кто поможет?
        Все время, оставшееся до рассвета, Сомов бестолково бегал по квартире, думая, что делать. Задернул шторы, чтобы тьма не глядела в окна. Включил везде свет. Сто раз проверил сигнализацию и замки на двери. Вытащил из шкафа простенький серебряный крестик, который когда-то подарила мать, нацепил на шею. Крест без веры - только безделушка, но лучше так, чем никак.
        Сомов пытался припомнить свои бескорыстные поступки и с ужасом понимал, что вспоминать нечего. Если и были такие, то давно, в детстве, и он их не помнил, не мог предъявить!
        Три часа ночи минуло. Половина четвертого. Без четверти.
        О том, что сейчас три часа сорок девять минут, Сомов узнал безошибочно. Свет в квартире погас, словно разом перегорели все лампочки. Из-за плотно закрытых штор свет с улицы в квартиру тоже не проникал, так что внутри было темно, как…
        «Как в могиле», - пришло на ум Сомову избитое сравнение.
        Когда пришла тьма, он стоял посреди гостиной: на месте не сиделось, он метался из спальни в кухню, из кухни в гостиную. Сомов не шевелился, будто надеясь, что если ничем не выдаст себя, то злая сила его не заметит и уберется прочь.
        Он даже не дышал и сердцу приказал бы не биться, если бы мог: казалось, оно грохочет, как отбойный молоток. Прошло несколько минут. Комната озарилась призрачным сиянием: серовато-синим светом вспыхнул экран телевизора. Наверное, и монитор компьютера в спальне включился, мелькнуло в голове у Сомова.
        В этом иллюзорном, пляшущем свете отчетливо видна была черная тень, что огромной кляксой расползлась в углу комнаты по потолку и стене. Она напоминала фигуру в черном одеянии, и Сомов, глядя на нее, отказывался верить своим глазам.
        Однако пришлось. Знакомый уже низкий, лающий голос, который доносился, кажется, отовсюду сразу, одновременно, прохрипел:
        - Я пришел. Ты готов ответить?
        Сомов услышал тихий поскуливающий писк и с ужасом понял, что эти жалобные звуки вырываются из его горла. Больше не было возможности для скепсиса: он не мог позволить себе такой роскоши.
        - Я… я дал денег матери, - пролепетал он.
        - Не считается! - рявкнул демон. - Это не было бескорыстно. Ты откупался от матери, а заодно - от своей совести. Даже и не знаешь, что уже шесть лет говоришь всем правду: ты и есть круглый сирота! А мать твою чужие люди хоронили.
        Сомов задохнулся от неожиданной боли. Он и не знал, что такая бывает, что он вообще может ее испытывать. Хотя и не понял пока, за кого болело сердце: за мать или за себя?
        Тень придвинулась, протянула к Сомову длинные руки.
        - Даю тебе еще две попытки. Говори.
        Сомов, который несколько часов перебирал в голове события своей жизни, не знал, что сказать, и выпалил:
        - Сонечка! Стажерка! Я ей помог…
        - Знаю, - перебило адское существо. - Не считается! Ты не по доброте душевной ошибки ее исправлял. Ты хотел Сонечку в свою постель - и получил. А она потом ненавидела и себя, и тебя.
        Сонечка, вспомнил Сомов, уволилась по-тихому, никому ничего не объясняя.
        - Про женщин лучше не говори, не старайся. Ни к кому ты искренних, бескорыстных чувств не испытывал.
        Густая, как вакса, плотная тень была совсем рядом. Миг - и отделится от стены, схватит Сомова, который скрючился, обхватил себя руками, стараясь укрыться от чудовища.
        - Дурной, злобный, никчемный человек с каменным сердцем, по которому никто не заплачет. Мне такие нужны! - алчно проговорил демон. - Последняя попытка. А потом я вырву твои глаза и язык, заберу твою душу.
        Сомов почувствовал, что плачет. Слезы - горячие, как свечной воск, текли по щекам.
        «Мамочка, помоги», - снова позвал он покойную мать, и на ум вдруг пришел другой человек.
        Ребенок, маленький мальчик.
        Назойливый чумазый оборванец, который прицепился к Сомову днем и которому…
        - Мальчишка! - вне себя заорал Сомов. - Я отдал ему сегодня пакет с едой! Мог и сам съесть, но дал ему! И мне ничего от него не было надо! Это был бескорыстный поступок!
        - Случайный, - возразил демон, но Сомов, услышав сомнение в его голосе, осмелел:
        - Ты велел вспомнить бескорыстный поступок - я вспомнил! Ты теперь не можешь убить меня!
        Повисла пауза, а потом неведомое создание проговорило:
        - Не могу, ты прав. - Тень, похожая на нефтяное пятно, отодвинулась обратно в угол. - На этот раз считай, что тебе повезло. Но имей в виду: такие, как ты - моя добыча. Рано или поздно будешь мой.
        В следующий миг экран телевизора погас, а свет в квартире, наоборот, включился. В углу не было никакой тени, вообще никого не было, кроме насмерть перепуганного Сомова.
        Ночной гость сгинул без следа.
        - Как прошло, Вадим Васильевич? - спросила секретарша, глядя на высокого лысого мужчину, вышедшего из кабинета шефа.
        - Все отлично, отпустил меня, так что едем с Васей на море, - улыбнулся тот и направился к выходу из приемной.
        Она поглядела ему вслед и в сотый раз удивилась произошедшим переменам. Сколько лет никто на его лице и намека на улыбку не видел, не то, что сейчас. Неприятнейший был тип, отвратительный.
        А теперь Кощеем Сомова звать ну никак не хотелось!..
        И как-то все это в прошлом году в одночасье случилось: был один человек, стал другой, словно подменили. Девочки в бухгалтерии считали, что это у него началось после того, как он в родную деревню съездил.
        А вернулся оттуда - и в офисе прямо как бомба взорвалась: люди только и говорили о том, что Сомов решил усыновить беспризорника Ваську, который постоянно ошивался у бизнес-центра. Поначалу никто не верил: мол, ничего у Сомова не выйдет, неженатый же, неполная семья, но он бился, бился и как-то смог все уладить.
        Забрал Ваську к себе, месяцев десять уже прошло. Или больше. Теперь вот на море собрался везти приемного сына: шеф заявление на отпуск подписал.
        Секретарша задумчиво посмотрела в окно. Бывают все же чудеса на свете, подумалось ей. Самые настоящие чудеса!
        Не иначе как Ангел-Хранитель Сомова вразумил…
        Дом на краю поля
        Тетя Лида позвонила очень не вовремя.
        Я вышел из здания университета: сдал последний экзамен, закрыл сессию. Мы с одногруппниками собрались отметить это дело: все-таки четвертый курс позади! Как раз стояли на крыльце, обсуждали что, где и как, и тут зазвонил сотовый.
        Номер был незнакомый, я сначала и брать не хотел, но мобильник буквально разрывался. Пропустив два звонка, на третий снял трубку и услышал ее голос:
        - Здравствуй, Артемушка. Долго не отвечаешь. - Она говорила тихим, глуховатым голосом. - Звоню, звоню.
        - Привет, тетя Лида. Номер незнакомый, я не думал, что это ты.
        - А, ну да. - Она шмыгнула носом. Плакала, что ли? - В магазин зашла позвонить. Мой телефон сломался.
        Тетя Лида - мамина старшая сестра, родители у них умерли. Тетя Лида замуж не выходила, а мама вышла, но отец умер, когда мне было шесть, вслед за ним ушли и его родители, вот и получается, что кроме мамы и тетки у меня никого нет.
        - Артемушка, я попросить тебя хотела. - Она помолчала, словно не решаясь договорить или боясь отказа: - Можешь ты ко мне приехать?
        Я немного опешил, а потому ответил резче, чем намеревался:
        - Что? Когда?
        Тетя Лида жила в деревне, где они с матерью выросли. Когда же я там был в последний раз? Наверное, лет пять назад. Или больше? Она приезжала иногда в город, и мы встречались, но как-то все на бегу, урывками.
        - Сегодня приезжай. - Голос звучал умоляюще и робко: - Понимаю, ты занят, учеба… Я бы не просила, если бы…
        - Ты что, заболела? - Внутри у меня похолодело. Тетя Лида говорила так, будто прощалась или была страшно напугана. Поэтому я тоже испугался.
        - Тёмыч, ты скоро? Тебя одного ждем! - позвал Серега, но мне уже было ясно: я никуда не иду. Да и хорошее настроение пропало.
        - Можно и так сказать. Если ты не приедешь, не справлюсь.
        «С чем?» - хотел спросить я, но вместо этого отвел трубку в сторону и сказал Сереге:
        - Без меня. Мне уехать надо, срочно. К тетке.
        Я махнул ребятам рукой на прощание и отвернулся.
        - Артемушка, так мне тебя ждать?
        - Я сейчас в общагу за вещами заеду и сразу на вокзал.
        Уже через два часа я, с рюкзаком наперевес, садился в пригородную электричку. До деревни, где жила тетя Лида, было четыре часа езды, так что на месте окажусь около шести вечера. От станции Ореховка еще идти примерно полчаса, если не повезет с попуткой. Глухое место.
        Я спрашивал у тети Лиды, почему она не переберется в город, как мать, которая уехала, едва стукнуло восемнадцать, и с той поры туда не возвращалась, но тетка отмалчивалась.
        Большую часть дороги я проспал. Спал бы и дольше, но снова зазвонил телефон. На этот раз поговорить со мной желала мать. Я весь внутренне подобрался - так всегда было при общении с нею. Человек она непростой, довольно резкий и категоричный. Из тех, кто все всегда знает лучше и выскажет свое мнение, даже если никто не спрашивает.
        - Сдал сессию? - спросила мать.
        - Без троек.
        - Молодец! - По голосу слышно, что довольна. - Можешь, если захочешь! - Это в ее устах высшая форма похвалы. - Когда приедешь? Я тебе билеты закажу.
        В последние годы мать жила в Болгарии: вышла замуж, и они с мужем туда перебрались. Она постоянно зовет меня, и я, в общем-то, не против, но хочу доучиться.
        - Чего молчишь?
        Я раздумывал, что ей сказать. По непонятным для меня причинам мать и тетя Лида не ладили. Не то чтобы открыто конфликтовали или ссорились, но чувствовались между ними недосказанность и напряжение.
        Вернее, это было со стороны матери: она не любила говорить о сестре, никогда не приглашала ее в гости, не приезжала в родные места и меня ни в какую не пускала на каникулы с тех пор, как мне лет четырнадцать исполнилось, хотя тетя Лида и звала.
        Понять, в чем причина, я никогда не мог. Тетя Лида, конечно, не без странностей: старомодно, немного нелепо одевается, живет уединенно, мало с кем общается, редко бывает в городе, вся в своих книгах (сколько себя помню, она всегда много читала). Зато она добрая, улыбчивая, говорить с ней приятно: выслушает, ни разу не перебьет. В отличие от матери, которую хлебом не корми - дай порассуждать и покритиковать. Мне кажется, тетя Лида принимает и любит меня таким, какой я есть, как бы банально это ни звучало. А матери я вечно должен доказывать, что чего-то стою.
        - Толком говорить не могу. Мы с ребятами на дачу едем, к Сереге, - соврал я. Скажешь правду - нарвешься на недовольный тон, расспросы, вынос мозга.
        - Ясно, - протянула она. - Смотри там, много не пей.
        - Мам, хватит. Никто не собирался.
        - Дурочку-то не валяй. А то я не знаю, как студенты сессии отмечают. Кстати, о дурочках. С ними тоже осторожнее, лишние проблемы не нужны. Мы тебе тут, в Болгарии, невесту подберем.
        Я с трудом подавил раздражение. У матери пунктик насчет этого.
        - Ладно, меня уже зовут.
        Она усмехнулась.
        - Иди, раз зовут. Позвони, как вернешься. Обсудим насчет билетов.
        Пообещав позвонить, я нажал на отбой и убрал мобильник. Хотел бы я знать, когда вернусь. И что вообще стряслось у тети Лиды? Объяснить она не смогла: наверное, рядом были чужие уши, неудобно в подробности вдаваться. Как бы то ни было, скоро все узнаю.
        Остаток пути я пялился в окошко. В городе было солнечно и жарко, июнь все-таки, но чем ближе мы подъезжали к Ореховке, тем сильнее портилась погода. Сивые тяжелые тучи укутали небо, не оставив ни единого светлого островка, ветер трепал ветви деревьев, пригибая к земле траву и кусты. Только бы дождь не зарядил, думалось мне.
        Выйдя на перрон, я застегнул замок ветровки, сунул руки в карманы и натянул на голову капюшон. Народу вокруг не было, и я побрел прочь от станции по дороге к деревне, уже не надеясь, что меня кто-то подбросит.
        Ветер забирался под ветровку и холодил кожу. Дорога была так себе: асфальт за те годы, что я тут не был, так и не проложили, да и зачем, если жителей в деревне оставалось все меньше и меньше?
        До вечера еще далеко, но из-за плотных туч вокруг было сумрачно, казалось, вот-вот наступит ночь. На душе скребли кошки: волнение за тетю Лиду усугублялось окружающей неприютной обстановкой и одиночеством.
        Когда сзади раздался шорох шин и негромкое рычание двигателя приближающегося автомобиля, я в первый момент не поверил своему счастью, а потом обернулся и замахал руками.
        Древняя синяя «пятерка» притормозила у обочины. За рулем сидел лысый старикан с круглыми глазами и вислыми усами, похожий на сома.
        - В Моховое? - гаркнул он неожиданно гулким звучным голосом, опустив стекло. Видимо, был глуховат и, как это часто бывает в таких случаях, говорил громче, чем следовало.
        - Подкинете? - спросил я.
        - Залазь, - кивнул он. - Не больно-то хорошо по такой погоде шлепать.
        Я уселся, пристроив рюкзак на коленях. В салоне было идеально чисто и пахло табаком. Похоже, старик лелеял свою «ласточку», но не курить в машине не мог. Он и сейчас, покосившись на меня, потянулся за сигаретной пачкой.
        - Будешь? - предложил он.
        - Не курю, спасибо.
        - Это правильно, - одобрительно проговорил старик. - А я вот, вишь, не могу бросить. Надо бы, а никак. Вот и дымлю.
        Он чиркнул дешевенькой синей зажигалкой и прикурил сигарету.
        - Кто у тебя в Моховом-то? Не признаю что-то.
        - У меня там тетя, материна сестра. Тетя Лида. Она в крайнем доме живет, за полем.
        Старик перестал улыбаться, помрачнел и сердито покосился на меня.
        - Знаю я, где Лидия живет, - буркнул он. - А ты, значит, Натальин сын будешь? Вырос, не узнал. Давно тебя не было. Запамятовал, как зовут-то?
        - Артем, - ответил я, слегка обескураженный столь резкой сменой настроения.
        - Ты зачем к тетке-то собрался, Артемка?
        Я хотел возмутиться: зачем, мол, ему эта информация, да еще и «Артемка»! Терпеть не могу, когда так называют, но дедок меня опередил:
        - Нос-то у меня вишь какой? Длинный. Потому что сую не в свое дело. Едешь, стало быть, надо.
        Он отвернулся от меня, давая понять, что тема закрыта, и с преувеличенным вниманием уставился на дорогу, которую, конечно же, знал вплоть до каждого сантиметра.
        Вот и Моховое - тихая деревенька домов на сорок. Мы ехали по пыльной улице, и я с грустью замечал, что окна каждого второго дома заколочены. Хозяева покидали Моховое: кто-то уезжал в город, как мать, кто-то перебирался на кладбище. Деревня, которая помнилась мне оживленной, пустела и угасала, на всем лежала печать запустения и глухой тоски по прежним временам.
        - Высажу тебя у магазина, - проговорил старик. - Дальше сам.
        - Конечно. Я вам должен что-то?
        Вместо ответа он замотал головой, как пес, отгоняющий мух. Мне показалось, он хотел, чтобы я поскорее выкатился из машины. На пятачке, который был центром деревни и раньше казался мне довольно большой площадью, располагались два магазина, почта и аптека. На дверях почты и одного из магазинов висели замки. Окна аптеки были мутными - сразу и не поймешь, работает или нет. Один из магазинов пока еще был жив.
        О том, чтобы зайти и купить что-то, я не думал: привез тетке из города коробку конфет и ее любимый вафельный торт с шоколадом и орехами. Поэтому прошел мимо и двинулся по улице, которая шла чуть под горку и уводила к краю деревни - противоположному тому, где мы заехали.
        Улица была пустынна, лишь возле одного дома сидела на лавочке старушка в цветастом халате. Я поздоровался, но она не ответила. Вяло, словно бы для проформы, гавкали из-за покосившихся заборов собаки, в пыли копошились встрепанные куры. Из одного настежь распахнутого окна хрипела про «мальчика-лейтенанта» какая-то певица.
        Вскоре последний дом остался позади. Теперь только перейти по узкой тропинке поле - и вот оно, жилище тети Лиды. В детстве я никогда не придавал значения тому, что жил дальше всех мальчишек, с которыми играл во время каникул. А сейчас мне показалось странным, почему дом стоит на отшибе.
        «Надо бы спросить мать или тетю Лиду», - подумал я.
        Вытащив телефон из кармана, я ожидал увидеть, что сигнала нет, но он был, и даже весьма четкий. Часы показывали без десяти семь. Повертев сотовый в руке, я убрал его обратно: звонить было некому.
        Тетя Лида стояла возле забора - вышла встречать. Сколько себя помню, она всегда это делала: выходила точно вовремя, предупреждать о времени приезда было не нужно. Она говорила, что сердцем чует, потому что любит.
        Я верил. И сейчас верю.
        Помахав ей рукой, я ускорил шаг, поймав себя на мысли, что улыбаюсь. Оказывается, я соскучился.
        Дом у тети Лиды отличался от всех домов в Моховом: большой, из белого кирпича, обнесенный кирпичным же забором. Металлическая калитка, новая черепичная крыша, ухоженный двор и большой аккуратный огород, с которого тетя всегда собирала богатый урожай: в погребе рядами стояли варенье, соленья и маринады.
        - Артемушка! Приехал! - Тетя Лида припала ко мне с такой радостью, как будто я невредимым вернулся с войны. Плечи ее затряслись, и я с ужасом понял, что она плачет.
        Какая же я скотина, что так долго не навещал ее!
        Она обняла меня, ни на секунду не разжимая рук, будто боялась, что я сбегу от нее, и мы пошли в дом. Я чувствовал себя немного неловко, но, с другой стороны, в том, что тебе настолько рады, определенно есть нечто ласкающее душу.
        В доме было чисто прибрано - у тети Лиды иначе и не бывало, в большой комнате накрыт стол, плотно уставленный всевозможными разносолами. В животе заурчало: я вспомнил, что не ел с самого утра.
        Тетя Лида уселась напротив, подперев ладонью щеку. Они с матерью совсем разные: мама худощавая, невысокая и хрупкая блондинка с короткой стрижкой, а тетя - высокая, статная, полноватая, с густыми темными волосами, уложенными венцом.
        - Как ты, Артемушка? Все хорошо? - спросила она. - Никто не обижает?
        В этом она вся: не про учебу спросит, а про то, как я, как настроение.
        - Все отлично, теть Лида, - с набитым ртом ответил я.
        - А мама? Как она?
        Я уверил, что и у нее все в порядке.
        - Ты почему так срочно просила приехать?
        - Наташа никогда не звонит, - вздохнула тетя Лида и ушла в свои мысли, точно не услышав моего последнего вопроса. - Обижается что-то.
        Она помолчала, а потом сказала:
        - Помощь мне твоя нужна. Поможешь?
        - Конечно. Чем помочь?
        Я был слегка озадачен.
        - Не любят меня тут, Артемушка. Всю жизнь прожила, а не прижилась. - Лицо тетки сморщилось, будто она снова собралась заплакать.
        Я удивился, но потом вспомнил, как повел себя старик при упоминании о тете Лиде.
        - Почему? - спросил я.
        Это и вправду странно: тетя Лида была самым добрым и приятным в общении человеком из всех, кого я знал. Неужели всегда такое отношение было? Я и не замечал… Или попросту забыл.
        Тетя Лида опустила глаза и выдала такое, чего я и представить не мог.
        - Ведьмой считают.
        - Кем? - поперхнулся я. Шутит, что ли?
        Но тетка говорила серьезно.
        - У них не урожай, слезы одни, а у меня растет все, даже продаю. Ни с кем не общаюсь - а чего мне с ними, Артемушка? Дел полно, дом большой. Мне с собой не скучно. Читаю, вяжу. А они, видишь… - Тетя Лида вздохнула. - И молодая больно, говорят.
        Я посмотрел на нее. Сказать честно, все женщины старше тридцати пяти или сорока казались мне довольно возрастными. Но тетя Лида, конечно, выглядела отлично: свежий цвет лица, ни седины, ни морщин. Сколько ей? Матери сорок девять, а тетя Лида старше ее на сколько-то лет. Пожалуй, да, молодо выглядит, так ведь и живет на природе, ест все натуральное!
        - Дикость какая-то, - искренне возмутился я. - Придурки деревенские. Ты их не слушай!
        - А я и не слушаю, - легко согласилась она. - Зла никому не делаю, живу, как умею. - Тетя Лида помялась. - Понимаешь, мне тут сказала одна… Вроде как хотят они прийти ко мне, прогнать. Ну, я и испугалась, тебя вызвонила. Думаю, дай-ка ты приедешь, сессию же сдал. Поживешь немного, при тебе никто не будет дурного делать, а там, глядишь, забудут.
        «Откуда она узнала про сессию? - удивился я. - Или я сам сказал?»
        Это был полный абсурд. Как говорит Серега, кино и немцы. Но разве плохо пожить тут пару дней? Поесть все эти вкусности, пообщаться с тетей Лидой, постоянно чувствуя, что тебя любят, что ты дорог, нужен и важен.
        - Сердишься? - робко спросила она. - Оторвала я тебя, не надо было. Стыдно.
        - Ничуть не стыдно, - решительно проговорил я. - Это мне надо себя ругать: не был давно. Я рад, что ты позвонила.
        Тетя Лида прямо-таки расцвела от этих слов, заулыбалась.
        Мы долго сидели, болтали о том о сем, в итоге я наелся так, что еле вылез из-за стола. Тетя Лида горячо отвергла мои попытки помочь ей убрать и вымыть посуду, отправила меня в комнату, в которой я всегда жил, когда приезжал сюда на каникулы.
        Тут все было как раньше: я словно в прошлое вернулся. Стол, кровать, полки, шкаф, зеркало возле двери. Только тетя Лида, кажется, ремонт сделала.
        Я зашвырнул рюкзак в шкаф и улегся на кровать. За окном было еще светло, хотя рыжее солнце потихоньку клонилось к закату. Дождь так и не начался, небо прояснилось. Какой покой, подумалось мне, остаться, что ли, на целый месяц? Тетя Лида только рада будет.
        Вспомнив про тетку, я вспомнил о том, почему тут оказался, и меня зло взяло. Что за уроды привязались к безобидной, как канарейка, трудолюбивой женщине?
        Мысль сходить в деревню и разобраться с ними пришла в голову внезапно, уже через секунду укрепившись. Решено! Я встал с кровати и направился к двери, но тут подумал, что тетя Лида увидит меня и не отпустит.
        Что ж, придется вылезать через окно, не впервой.
        Спустя пять минут я уже шагал по дороге в деревню. При себе у меня был только телефон. Когда я углубился в поле, ветер донес голос тети Лиды: она звала меня, наверное, хотела отговорить, вернуть, но я только прибавил шагу и вскоре уже был возле дома Матвея.
        Матвей - мой детский приятель, мы не виделись сто лет, связи не поддерживали. Но в те далекие годы я знал, что отец Матвея, дядя Боря, был кем-то вроде сельского старосты или главы поселения. Вроде неплохой дядька, так что вполне можно с ним поговорить.
        Мне повезло: едва подойдя к дому, я сразу увидел дядю Борю, который поливал из шланга кусты смородины.
        Я поздоровался, не надеясь, что он меня узнает, но дядя Боря прищурился и нерешительно проговорил, выключив воду:
        - Темка? Ты, что ли?
        - Здравствуйте, дядя Боря.
        Он подошел ближе и почесал нос.
        - Матвея нету. Он, знаешь, в Москве теперь, - с оттенком гордости, но вместе с тем словно бы заканчивая разговор, сказал дядя Боря и сделал попытку отвернуться.
        - Круто. - Я не собирался позволять ему уйти. - А я вот к тете Лиде приехал. Навестить. Она звонила, говорит, обижают ее тут.
        Чем дольше я говорил, тем больше темнело лицо дяди Бори.
        - Обижают? - переспросил он и оглянулся, словно тот, кто это делает, мог стоять за его спиной.
        Приободренный его неуверенностью, я ринулся в атаку:
        - Именно. Она говорит, ей даже ночевать страшно. Вдруг что случится.
        - С кем? С ней? - прозвучало сбоку, и я увидел, что из дому вышла старуха - бабушка Матвея. - Это с нами со всеми вот-вот случится. Все соки выпила, ведьма проклятая.
        - Мама! - придушенным голосом воскликнул дядя Боря.
        - А что «мама»? Ведьма и есть. С нечистью знается. - Бабка сердито зыркнула на меня. - Никого в деревне не осталось. Бегут отсюда люди, все кругом чахнет, а она силу набирает.
        «Господи, что за бред!» - подумал я.
        - Ей, говоришь, ночевать страшно? Все кругом проклято из-за нее. Скотина мрет, неурожаи, люди болеют, нос из дому ночью высунуть боятся. Год от году все хуже. Шныряет она по ночам, под окнами воет…
        - Да что вы несете! - не выдержал я. - Средневековье какое-то. Народ не хочет в этой глухомани жить, а тетя Лида виновата?
        - Кто мог, все уехали. А кому некуда… Вот и маемся. Мне-то ладно, недолго осталось. Ничего, вот помру, Борька и уедет.
        Я опешил, не понимая, как реагировать. Наверное, бабка умом тронулась.
        - Ехал бы ты домой, - сказал дядя Боря. - Не связывался с ней. Добром это не кончится.
        Оба синхронно развернулись и пошли в дом. Уже с порога дядя Боря громко проговорил:
        - Ты дурь-то эту из головы выкини, не обижают тут твою тетку. Никто бы не отважился и близко подойти. Хочешь - ночуй у нас. А утром уезжай. И не возвращайся никогда.
        - Да я не…
        - Ну, как хочешь, - отрезал он, хотя я и договорить не успел, и скрылся в доме.
        Мне расхотелось выяснять, в чем тут дело, поэтому я потащился обратно к тете Лиде. Понятно, что эти байки - обычные сельские предрассудки, но все же настроение испортилось, было как-то не по себе. К тому же стремительно темнело, и я боялся, что добираться до дому придется во мраке.
        «Она просто другая, не такая, как они, - рассуждал я. - Люди ненавидят тех, кто выбивается из общего строя. Тетя Лида зажиточная, дом у нее отличный, не то что их сараи…»
        На этом месте я сбился с мысли. А кем она работает? Я никогда не интересовался этим, понятия не имел, на что она живет. Доход явно неплохой, но чем занимается тетя Лида? Овощи на продажу выращивает?
        К моменту, как я дошел до края поля, уже совсем стемнело. Тропинку было видно плохо, но я знал направление, да и окна дома тети Лиды светились мягким уютным светом.
        «Шныряет она по ночам, под окнами воет», - вспомнились слова чокнутой бабки, и мне стало не по себе. Ничего такого тетя Лида, конечно, не делает, но…
        Мне послышалось, что за мной кто-то идет. Я явственно слышал осторожные шаги и шуршание травы.
        Застыл на месте, прислушиваясь. Ничего, ни единого звука. Но как только я сделал шаг, тот, кто шел за мной, шагнул тоже. Я впервые в жизни поверил, что действительно можно почувствовать чей-то взгляд, как нечто вполне ощутимое, физически реальное: кожу на затылке покалывало, пекло.
        - Кто здесь? - спросил я, и могу поклясться, что ответом было приглушенное хихиканье. - Это не смешно!
        Надо бы обернуться, но я не мог себя заставить сделать это. Увидеть того, кто шел за мной по темному полю.
        Дом переливался огнями впереди, как маяк, и я, собрав волю в кулак, бегом рванул к нему. От собак убегать нельзя - так учила мама. А от того, кто бродит ночью по полю, очень даже можно.
        Я несся вперед со всей доступной мне скоростью. В боку кололо, во рту пересохло, но я не собирался останавливаться. Понятия не имею, бежал ли кто-то вдогонку. Впившись взглядом в льющийся из теткиных окон свет, я мчался, стараясь не думать ни о чем, кроме своей цели.
        Остановился лишь тогда, когда внезапно понял: дом не становится ближе. Я бегу, но он с каждым шагом оказывается все дальше, расстояние только увеличивается! Теперь лимонный свет окон сиял далеко-далеко…
        Осознав это, я остановился так резко, что едва не полетел на землю. Дышал тяжело, никак не мог унять сердцебиение: казалось, сердце сейчас вырвется из груди, как снаряд, разорвав грудную клетку.
        Но хуже всего было то, что, остановившись сам, я услыхал, как мой преследователь тоже остановился. Трава шуршала совсем рядом, тихий смех замер возле меня.
        Я вытащил из кармана телефон и трясущимися, непослушными руками включил фонарик. Лишь бы зарядка не села: я ведь давно сотовый не заряжал.
        «Ну же, не будь мудаком!» - велел я себе и резко обернулся, направив свет в темноту. Позади никого не было. Луч фонаря метался по темному полю, но освещал лишь высокую траву, дорожку, растущие тут и там деревья.
        - Артемушка! - услышал я и, не сдержавшись, заорал от ужаса. Повернулся и увидел стоящую в двух шагах тетю Лиду.
        На долю секунды лицо ее, освещенное неверным светом фонарика, показалось мне уродливым, безглазым, сморщенным, как у глубокой старухи, но в ту же секунду наваждение растаяло. Показалось, конечно же.
        - Ты… как тут… А я… - мне никак не удавалось закончить фразу.
        - Увидела, что ты ушел. Дай, думаю, встречу. Темно уже, а тебя нет. Слышу, кричишь.
        Я немного успокоился и сумел вполне внятно сказать:
        - Мне показалось, я еще далеко от дома. Вроде шел, а…
        - Далеко? - перебила тетя Лида. - Вот же он.
        - Кто? - тупо спросил я.
        - Да дом же, глупыш!
        Я посветил перед собой и увидел, что мы стоим возле калитки. Поле осталось позади. Поле и то, что там обитало, преследовало меня.
        «Брось, - сказал я себе. - Наслушался ерунды, уже и мерещиться всякое стало».
        - Пойдем домой, - сказала тетя Лида. - Набегался. Чайку попьем.
        Заходя в дом, я спросил себя, откуда она узнала, что я бегал. В темноте, что ли, видит? Хотя я дышал, как скаковая лошадь после скачек.
        Тетя Лида заперла дверь, усадила меня за стол, захлопотала возле плиты.
        - Куда ходил-то? - спросила она. - Вот же не сидится человеку спокойно.
        - Они говорят, ты с нечистью знаешься, - выпалил я. Тетя Лида обернулась, держа в руках заварочный чайник. - Боятся тебя до полусмерти, так что незачем переживать. Никто не сунется.
        Тетя Лида поставила чайник на стол и присела возле меня.
        - Ты прости меня. Обманула, - покаянно проговорила она, теребя скатерть. - Я не их боюсь. Люди в деревне и правда напуганы, они думают, из-за меня их беды. Только это не так. Здесь, в полях, обитает существо… - Тетя Лида откашлялась, точно не решаясь продолжить. - Жуткое. Ты не думай, я не вру. Мы с твоей матерью случайно увидели его, когда маленькими были. Спаслись кое-как. Наташа потому и уехала отсюда: боялась очень, спать перестала. Она не рассказывала?
        Я потрясенно молчал.
        - Нет, конечно. Сбежала и все. А я осталась.
        - Ты же шутишь, да? - недоверчиво спросил я.
        - Оно путников поджидает. Идет за ними в темноте…
        «Шаги. Мне не почудилось!»
        - Морочит, не выпускает с поля, играет с ними, потому что людским страхом питается. Зовет на разные голоса. Убежать от него невозможно. Один только способ спастись: утра дождаться, не отзываться на зов, как бы оно ни звало. Много народу в окрестностях сгинуло, пропало бесследно, а иных находили мертвыми: вроде как сердце остановилось, не выдержало.
        При мысли о том, что могло со мной случиться там, в поле, меня прошиб холодный пот. А если бы тетя Лида не подоспела вовремя?
        - Почему ты не уехала?
        Тетя Лида пожала плечами.
        - Уж как-то приноровилась тут жить. По ночам не выходила из дому, что бы ни случилось. - Она помолчала. - Люди говорят, я ведьма. Может, и есть что-то. Я чувствую иногда такое, чего другие не чувствуют. Есть у меня какая-то сила, сама не понимаю. И я подумала: может, это моя судьба? Остановить его? Многие годы пыталась понять, что оно такое, как его прогнать, книги разные читала.
        - И как? Поняла?
        Взгляд ее стал затравленным.
        - Попробовала кое-что сделать. Обряд один провести. Я потому тебя и позвала. - Тетя Лида замялась. - Ему не нравится, что я пытаюсь его прогнать, оно будет пытаться меня выманить наружу и…
        - Сегодня?
        Она кивнула.
        - Но зато если не поддаться ему, оно уйдет искать новое место. И с завтрашнего дня все будет хорошо. Люди в деревне смогут жить нормально. И я тоже.
        В этом вся тетя Лида - вечно о других думает.
        - Что за обряд?
        Она светло улыбнулась.
        - Долго объяснять, да и какая разница? Главное - дома сегодня оставаться. Мы же справимся? Вдвоем не так страшно. Ты, наверное, злишься, что я тебя втянула? Я бы на твоем месте тоже злилась. Но если все закончится, Наташа сможет приезжать.
        Я понял, что она скучает по сестре, и рассердился на мать. Сбежала, общаться перестала - а разве тетя Лида виновата в том, что тут тварь какая-то завелась?
        Мы занавесили окна, заперли двери. Я сидел и смотрел, как тетя Лида, обходя дом, рисует мелом странные фигуры над дверными косяками и окошками, как расставляет по углам странные предметы вроде чаши с медом и молоком, свечей на плоских блюдцах, развешивает пучки сухой травы.
        - Оно будет нас пугать, но мы не испугаемся, верно?
        Хотел бы и я быть в этом столь же искренне убежденным.
        Тетя Лида склонилась над столом, на котором стоял большой хрустальный бокал на тонкой ножке. Внутри переливалась в свете лампы жидкость золотистого цвета. Тетя Лида взяла нож и, чуть помедлив, сделала надрез на пальце.
        Я охнул, она улыбнулась.
        - Ничего, не больно. - Пара капель упала в жидкость, которая мгновенно стала алой. - Мне и твоя кровь нужна, - смущенно проговорила тетя Лида.
        Криво улыбнувшись, я протянул руку, стараясь сохранить невозмутимый вид. Боль была острой, но тут же прошла. Я думал, тетя Лида и моей крови накапает в бокал, но она вместо этого принялась водить моим окровавленным пальцем по стенкам чаши, бормоча при этом что-то себе под нос. Закончив, возвестила:
        - Защита готова. - Она поставила бокал на середину стола. - Нам теперь только от полуночи до рассвета пересидеть в доме - и все.
        Словно подтверждая ее слова, где-то в глубине дома часы пробили двенадцать раз. Отсчет начался.
        Мы сидели в гостиной возле стола, хотя могли находиться где угодно, объяснила тетя Лида. Просто на виду друг у друга было спокойнее. Поначалу все было тихо, минуты бежали, мы негромко беседовали, пока разговор не угас.
        Я протянул руку к чаше, но тетя Лида воскликнула:
        - Нет-нет! Ты не должен ее касаться!
        Удивившись, я убрал руку, а она, видимо, устыдившись своей реакции, пояснила:
        - Нельзя это трогать. - И добавила: - Тишина нужна. Телефон твой не зазвонит в неподходящий момент?
        - Он на беззвучке, - ответил я. - Да и не позвонит мне никто.
        Тетя Лида кивнула, соглашаясь.
        Примерно в половине первого мы услышали шаги. Кто-то прошел под окном и остановился. Мы переглянулись. Сердце подпрыгнуло к горлу, но тетя Лида казалась спокойной, и мне пришлось взять себя в руки.
        Раздалось тихое поскребывание и свистящий звук: кто-то ногтем (или правильнее сказать - когтем?) провел по стеклу. Затем негромко постучал. Потом - громче.
        Я сцепил руки в замок. До этой минуты все же не до конца верил в правдивость истории, хотя и ощутил присутствие некоего существа там, в поле, но старался убедить себя, что это какое-то животное или птица. Теперь сомнений не осталось: снаружи кто-то был!
        - Впусти меня! Выйди ко мне!
        Подскочив на месте, я прикусил губу, чтобы не закричать.
        В окно постучали с такой силой, что я был уверен: стекло разобьется!
        - Не волнуйся! - шепотом сказала тетя Лида. - Оно сюда не проберется. Там защита, помнишь?
        Грохот прекратился, на мгновение все стихло, а потом тварь принялась биться в другое окошко.
        - Впусти! Выходи! - существо ревело будто бы на разные голоса, стучась то в одно окно, то в другое, то как будто бы во все окна сразу!
        Я пожалел о том, что не знаю ни одной молитвы, и тут тетя Лида, словно подслушав мои мысли, сказала:
        - Молитва не поможет.
        Какофония звуков стихла, чтобы через несколько минут возобновиться с новой силой. Только теперь демоническое создание стало колотить в дверь, оставив окна в покое. Удары были такой силы, что каменный дом вздрагивал и грозил развалиться.
        Мы с тетей Лидой, как три поросенка из сказки, боящиеся серого волка, сидели друг напротив друга, а нечто ужасное кружило вокруг дома, безуспешно пытаясь прорваться внутрь. Боясь вымолвить лишнее слово, слушали мы, как оно рычит и завывает, скребет и царапает оконные стекла, колотится в двери и окна и в бессильной ярости швыряет о стену вазоны и стулья с террасы.
        Неужели это происходит со мной? Неужели это вообще может произойти с кем-то? Только утром моей самой большой проблемой было не завалить последний экзамен. Если бы тетя Лида не затеяла битву с потусторонними силами и не позвала меня на помощь, я бы сейчас преспокойно тусил с ребятами, отмечая сданную сессию!
        Жалел ли я, что не придумал подходящего предлога, чтобы отказаться ехать? Нет, конечно же, нет. Что она делала бы тут совсем одна, посреди этого ужаса? А если бы с ней случилось что-то, я бы себе не простил.
        Я посмотрел на тетю Лиду, мы встретились взглядами. В ее глазах стояли слезы, и тем не менее она улыбалась. Мне снова показалось, что она сверхъестественным образом прочла мои мысли и была благодарна, что я не оставил ее.
        Минуты шли одна за другой, утекали в небытие, складывались в часы. Давно минула полночь, час ночи, два.
        - Скоро рассвет, - прошептала тетя Лида. - Еще совсем немножко осталось подождать.
        Неведомая тварь рвалась к нам все так же яростно, но в этой ярости чувствовалась обреченность. По крайней мере, мне так казалось. Видимо, существо понимало, что ничего у него не выйдет, вот и бесновалось, выло от ярости, что ему придется убраться из этих мест.
        Я понемногу успокоился, не воспринимал происходящее так остро, почти перестал бояться. А вот в туалет хотелось уже нестерпимо. Я поерзал и сказал шепотом:
        - Тетя Лида, я отлучусь на минутку.
        Она пронзительно посмотрела на меня - по всей вероятности, боялась оставаться одна, да и меня не хотела выпускать из виду.
        - Не волнуйся, внутри же безопасно. Я скоро.
        Она неуверенно кивнула. Выбравшись из-за стола, я крадучись, чтобы не привлекать лишнего внимания к своим передвижениям, вышел из комнаты и заперся в ванной.
        Сделав свои дела, надел брюки, и тут из кармана на пол выпал телефон.
        «Хорошо еще, не в унитаз», - подумал я и глянул на экран.
        Зарядка почти кончилась: всего пять процентов осталось. Это не удивительно, странно другое: мать звонила девятнадцать раз.
        Телефон стоял на беззвучном режиме, поэтому я и не заметил. Что это с ней? Ночь-полночь, а она названивает. Наверное, случилось что-то. Уже хотел перезвонить, но тут мать снова объявилась.
        - Слава богу! Ты у Лиды? - с места в карьер спросила она, не успел я ответить.
        - Да. А как ты…
        - Муторно на душе было, ты не брал, Сереге твоему позвонила, он сказал, - мать тараторила так, что я едва успевал разобрать слова. - Она заставляет тебя делать что-то… необычное?
        - Что ты…
        - Отвечай быстро!
        Совсем сбитый с толку ее напором, я ответил:
        - Тут в полях обитает чудовище. Тетя Лида говорит, ты его тоже видела в детстве. Оно бродит около дома прямо сейчас…
        - О, господи!
        - Не волнуйся, она поставила защиту, оно не войдет. До рассвета минут десять, а потом уже все кончится.
        - О, господи, - снова как заведенная повторила мать. - Темочка!
        «Темочка»? Я был потрясен, она меня так только в детсадовском возрасте звала.
        - Мам, да что…
        - Слушай меня очень внимательно и делай, как я скажу. Твоя тетка не защитить тебя пытается. Да, мы видели ту тварь возле поля. Она не добралась до нас - мы уже возле дома стояли. Мне было восемь, Лидке - восемнадцать. Я перепугалась так, что в больницу попала. А Лидка… она стала искать, как связаться с этим существом. Книги читала, не знаю, что еще делала. Долго мучилась, многие годы, и ей удалось. Я потому и не езжу, не общаюсь с ней, и тебе запретила.
        - Ты не говорила! - Голова шла кругом от всего этого.
        - А ты бы поверил? В такое никто не поверит, пока сам не столкнется.
        - Зачем ей это?
        - Видел, как она живет? Как выглядит? А ведь ей шестьдесят! Это уговор.
        - Уговор? - переспросил я.
        - Она помогает этой твари! Люди в тех краях мрут и…
        - Знаю, мне говорили, - прервал я. - И она сама говорила! Тетя Лида…
        - Отъявленная лгунья! Как бы то ни было, она соврала!
        - Зачем ей это?
        - Я точно не знаю, могу только предположить. Она заманила тебя, потому что хочет отдать ему.
        - Мам, но это же бред какой-то! Тетя Лида, наоборот, хочет помочь, она хорошая, и меня любит!
        - Никого она не любит, кроме себя, - рявкнула мать. - Я думаю так: вышел какой-то срок, та тварь пришла забрать ее, но она хочет вместо своей предложить твою душу.
        - Что же делать? - беспомощно спросил я.
        - Сынок, не паникуй! Делай все ровно наоборот тому, что она говорит.
        - То есть…
        - Артемушка, ты что так долго? - услышал я голос тети Лиды.
        Я вздрогнул и чуть не выронил телефон.
        - Артем, сынок, ты там? - надрывалась мать.
        Мне больше всего хотелось, чтобы они обе замолчали, чтобы все это оказалось дурным сном, который приснился мне на пьяную голову, когда я отмечал окончание учебы.
        - Артемушка, откликнись!
        - Все хорошо, - неожиданно твердо ответил я. - Выхожу.
        - Это она? Что она… - Мать, судя по голосу, паниковала не меньше меня. - Ты понял? Пожалуйста, делай все наоборот, ты должен сорвать ее планы! Пусть эта тварь забирает…
        Неожиданно голос матери оборвался. Я отвел телефон от уха и увидел черный экран. Батарейка села. Сунув телефон в карман, вышел из ванной.
        Делай наоборот. То есть я должен открыть дверь и впустить это чудовище в дом? А если оно сожрет нас? Если мать ошибается?
        Тетя Лида сидела за столом. Тварь все так же бесновалась во дворе, но я почти ничего не слышал: кровь шумела в ушах.
        Что делать? Кому верить - матери или тетке?
        - Присаживайся, Артемушка. Все хорошо?
        Казалось, тетя Лида говорит напряженно и смотрит не так ласково, как обычно. Хотя, возможно, это лишь почудилось.
        - Да, - коротко бросил я.
        - Скоро рассвет. Пять минут осталось. Я по Интернету смотрела, во сколько рассветает. Садись же! - снова настойчиво позвала она.
        - Как ты узнала, что я сессию сдал? Я не говорил.
        Тетя Лида не смутилась.
        - Я же тебе рассказывала, что и вправду немножко ведьма. Угадываю, вижу больше, чем другие. Ты же и сам понял.
        Она многозначительно посмотрела на меня.
        Да, я это понимал, за вечер не раз казалось, что она читает мои мысли.
        - Ты говорил с Наташей? - спросила тетка, хотя это был и не вопрос, а утверждение. - Мать сказала тебе что-то плохое обо мне, так ведь?
        Вконец растерявшись, я качнул головой: да.
        - Ты, конечно, можешь поверить ей, а не мне. Она же мама твоя. - Тетя Лида вздохнула. - Но разве она тебя любит так, как я? Разве она - твой друг, который тебя понимает?
        - Что будет, когда рассветет?
        - Оно уйдет, только и всего. А мы останемся. И будем дальше жить.
        «Сделай наоборот», - всплыли в памяти слова матери.
        Я подошел к столу, собираясь сесть, и лицо тетки заметно расслабилось.
        - Вот и хорошо. Вот и умница. А через пару минут… - начала тетя Лида, но тут я внезапно выбросил вперед руку и схватил стоявший в центре стола бокал.
        - Нет! - Она даже не закричала - взвизгнула. Лицо исказилось в уродливой гримасе. - Поставь на стол! Не смей трогать.
        - Почему? - невинно спросил я и встал, крепко держа бокал в руке.
        Тетя Лида тоже встала, протянула руку через стол, пытаясь дотянуться до меня, отобрать чашу.
        - Поставь на место, Артем! Это же обряд! - Она пыталась говорить как обычно, но голос дрожал от ярости, которую не получалось скрыть. - Тут важны детали.
        - И что же это за деталь? Та, которая позволит тебе скормить родного племянника мерзкой твари за окном?
        Она взвыла не хуже, чем монстр во дворе. По лицу ее словно пробегали волны: оно то сморщивалось, покрываясь морщинами, то разглаживалось. Верхняя губа приподнялась, как у бешеной собаки, обнажая зубы.
        - Ты уже ничего не сможешь изменить! Осталась всего минута! Поставь бокал, или мы умрем оба! Никого ты не спасешь! Твоя тупая мамаша…
        «Сделай наоборот!»
        Повинуясь инстинкту, я метнулся к окну, рванул на себя занавеску. Небо светлело - солнце готовилось выплыть из-за горизонта. За окном стояло и пялилось прямо на меня существо, которое, наверное, до самой смерти будет преследовать меня в кошмарных снах.
        Высокая сутулая фигура, висящие вдоль костлявого тела руки-плети. Лысый череп, покрытое язвами плоское лицо с белыми глазами.
        Не зная, что делать, я размахнулся и швырнул бокал в окно.
        Мысль ошпарила меня: что, если оно меня обмануло, и звонила вовсе не мать? Но фарш обратно не провернуть, что сделано, то сделано.
        За моей спиной раздался захлебывающийся, отчаянный вопль, больше похожий не на крик человека, а на верещание раненого зверя. Бокал разбился, а жидкость, что была внутри, попала на стекло, и оно стало оплывать, гореть, как бумага, расползаться в разные стороны. Посередине образовалась дыра, и в эту дыру просунулась бледная когтистая рука, вся в отвратительных струпьях…
        Это было последнее, что я видел. Стены комнаты вдруг накренились, а пол начал надвигаться на меня. А потом все кругом почернело.
        Я был уверен, что все для меня на этом свете закончилось, но, как оказалось, поторопился с выводом.
        Спустя несколько часов я открыл глаза. Солнце уже вовсю заливало комнату жидким золотом. Затылок болел; наверное, будет шишка: ударился я неслабо, когда падал.
        Я сел, потирая голову, и в двух шагах от себя увидел ее. Тетю Лиду.
        Это должна быть она - больше некому, вот только женщина на полу ничем не напоминала статную, красивую, моложавую тетю Лиду, которую я знал. Передо мной, раскинув руки, уставившись в потолок слепыми глазами, лежала седая старуха с изъязвленным глубокими морщинами лицом и черным провалом беззубого рта. Желтая кожа, скрюченные пальцы, похожие на птичьи лапы, худое невесомое тело - то существо словно бы выпило ее жизнь, состарив тетю Лиду, превратив в мумию.
        Только в этот момент я осознал, что все кончилось и я в самом деле сумел пережить ту страшную ночь.
        Паразит
        ВОСКРЕСЕНЬЕ
        «Волна жутких преступлений прокатилась по городу минувшей ночью. В своих квартирах были жестоко убиты и изувечены четыре молодых женщины, чьи имена в интересах следствия не разглашаются. По предварительным данным, жертвы не были знакомы между собой, занимали разное социальное положение, проживали в разных концах города. Объединяет их лишь крайне жестокий способ убийства. Установить, каким образом убийца проникал в квартиры жертв и покидал их, пока не удалось: помещения были заперты изнутри, квартиры находились на верхних этажах, пожарных лестниц не имелось. Как предполагают прибывшие на место преступле…»
        Ведущая дневных новостей, скорчившая положенную скорбную мину, рассказывая о жутком преступлении, захлебнулась на полуслове. Картинка на экране погасла.
        - Только и могут, что «предполагать», - пробормотал Артур, бросая пульт на диван.
        Он вышел из душа, который приходилось принимать несколько раз в день, чтобы хоть как-то освежиться. Вторую неделю стояла одуряющая жара, от которой мозги плавились, превращаясь в кисель. Артур задергивал шторы и включал старенький вентилятор, но тот только месил горячий воздух, не добавляя прохлады. А кондиционера не было.
        Но будет, непременно будет, как и все остальное. Надо только подождать.
        Артуру двадцать восемь, и жизнь свою он проводил в ожидании. То окончания школы ждал, то диплома о высшем образовании. Нашел работу в приличной, уважаемой фирме - и стал ждать, когда карьера стартанет вверх.
        Нет, он, конечно, не просто ждал, а все делал, как надо: рано вставал, приходил в офис одним из первых, а уходил последним, усердно трудился, не отлынивал, не прогуливал, не отказывался работать сверхурочно. А еще уважал родителей, не перечил начальству, не хамил коллегам, не грубил девушкам…
        - Ты слишком правильный, Арчи, - часто говорил Богдан, лучший друг со школьной скамьи. Ему нравилось звать Артура этим дурацким прозвищем. - Удача, она же как девушка: зануд не любит.
        Самого Богдана девушки любили. А он, стремясь осчастливить как можно больше девиц, менял их так быстро, что, кажется, не успевал запомнить имен. Работал он удаленно: писал статьи на заказ, а главным делом его жизни был спорт. Он постоянно ходил то на футбол, то на легкую атлетику, а в последние годы увлекся бодибилдингом.
        Тело у Богдана было, конечно, на зависть всем, особенно Артуру: излишне полному, рыхлому, совершенно не спортивному. Артур мечтал быть таким же привлекательным, уверенным в себе, ловким. Но был из тех, кто обычно придумывает остроумный ответ через час после окончания разговора; на ком любая вещь сидит так, словно куплена на распродаже в магазине секонд-хенд.
        Однако мечты мечтами, а мотаться каждый день в спортзал, как выражался Богдан, «лепить себя», ограничиваться в еде, питаться полезными продуктами по расписанию… Нет уж, увольте. К такому Артур готов не был. Может, потому и проникся «Идеалом»: от него не потребуется никаких усилий, чтобы достичь цели.
        Раздался звонок. А вот и он, «Идеал».
        Артур открыл дверь и увидел взмокшего измученного курьера. Поколеси-ка по городу в такую духоту! Артур через Богдана уже все оплатил, поэтому сейчас ему оставалось только поставить подпись и забрать коробку. Можно было бы, конечно, чаевые парнишке дать, но Артур подумал об этом, когда курьер уже сел в лифт и уехал. То-то он сердито глянул на клиента: наверное, ждал поощрения.
        Вернувшись в комнату, Артур поставил коробку на стол и, повозившись пару минут, открыл. Внутри лежали две баночки с завинчивающимися крышками - маленькая белая и большая оранжевая. К ним прилагалась короткая инструкция по приему, а больше в упаковке ничего не было.
        Артур уже знал, как принимать пилюли: в первые два дня - выпить по две капсулы из белой банки, а с третьего - каждый день принимать по две пилюли из оранжевой. Курс - всего неделя.
        - Тебе все привезут в воскресенье. Сразу начинай пить, - говорил Богдан. - Уже к следующим выходным станешь другим человеком.
        Действие таблеток было поистине волшебным: ни много ни мало обещалась перестройка метаболизма. Артур смутно понимал, что это значит, но Богдан уверял, что препарат - бомба. Он нашел его в каком-то закрытом телеграм-канале для худеющих, качающихся, озабоченных своим внешним видом и спортивной формой людей. Проникся, поговорил с теми, кто пробовал принимать, потом с консультантом фирмы-производителя - и заказал. А потом уговорил Артура.
        - Никакой химии, не волнуйся. Это БАД, а не лекарство. Все безопасно, не вызывает привыкания, курс короткий, в составе особые африканские травы, - соловьем разливался Богдан. - Новейшее средство.
        По его словам, после короткого курса организм полностью перестраивается, а потом начинается сплошная сказка: выводятся излишки воды, жиры расщепляются, мышцы растут, иммунитет крепнет. И все это - на автопилоте и вдобавок пожизненно. Больше не нужно будет ни диет, ни изнурительных упражнений в спортзале. Гадкая гусеница, каковой считал себя Артур, сгинет - и миру явится прекрасная бабочка.
        Богдан начал принимать препарат на прошлой неделе, так что сейчас уже завершил курс. В первые дни приема захлебывался от восторга, говоря, что эффект чувствуется сразу же, а потом уехал на сплав: чего, мол, в такой зной в городе торчать!
        Артур поправил на носу очки, еще раз перечитал инструкцию, хотя знал ее наизусть, отвернул крышку. На ладонь выкатились две белые продолговатые капсулы. Овальные, гладкие, довольно-таки большие. Инструкция предписывала принять сразу обе, запив стаканом воды.
        - Добро пожаловать в новую жизнь! - вслух громко проговорил Артур, забросил таблетки в рот и залпом выпил воду.
        Прислушался к своим ощущениям, но ничего не почувствовал. Обидно будет, если это очередной развод для доверчивых лохов и лентяев, которым не хочется потеть в спортзалах и есть куриную грудку с овощами.
        Артур уселся на диван с мобильником в руке. Собрался позвонить Богдану, сказать, что начал принимать препарат. Но телефон друга был вне зоны доступа. Ну да, конечно. Сплав. Связи там нет, Богдан предупреждал.
        Чтобы чем-то себя занять, Артур принялся лазать по Интернету, зашел в Ютуб. Это, как известно, засасывает: переходишь с одного канала на другой, то тут что-то послушаешь, то там, глядишь - час пролетел.
        Внезапно Артур понял: что-то происходит. Нет, не в комнате, не в окружающем мире - внутри него. По телу побежали волны: щекочущее, но в целом приятное ощущение. Кончики пальцев стало покалывать, кровь прилила к лицу. Одновременно с этим Артур почувствовал, что ему не хочется валяться на диване.
        Он встал, стараясь точнее определить, что чувствует. Это было сродни эйфории, ощущению счастья - но не рассудительного, взрослого, а пьянящего, безбашенного и всепоглощающего, как в детстве. Почти забытого, но острого. Так Артур себя чувствовал, когда обнаруживал под елкой именно тот подарок, который больше всего хотел получить. Или когда видел мать, которая пришла забрать его из садика раньше обычного.
        Хотелось кричать во все горло, бегать по потолку, скакать и прыгать. Энергия переполняла его, чувство это усиливалось с каждой минутой. Артуру казалось, если он немедленно не примется расходовать неизвестно откуда взявшийся энергетический запас, то его просто разорвет изнутри. Но это не пугало, нет! Наоборот, радовало.
        Артур побегал по комнате, а потом решил заняться делами.
        Остановился только поздним вечером, когда на часах было одиннадцать. С удовлетворением и некоторым удивлением оглядел свою квартиру. Досталась она ему в прошлом году от бабушки, по наследству.
        Однокомнатная, с маленькой кухней и крошечной ванной квартирка на верхнем, пятом этаже была заставлена старомодной мебелью, на полу лежал местами полысевший палас. Артур собирался выбросить старье, расчистить от завалов антресоли, вынести на мусорку палас, да все руки не доходили.
        А сегодня дошли.
        Пространство вокруг словно бы задышало - даже жара не так чувствовалась. Сколько хлама он выбросил, сколько места освободилось! А кроме всего прочего, Артур еще и ванную комнату вычистил, и кухню, и даже давно купленный линолеум положил, причем так у него ловко получилось, словно всю жизнь это делал, хотя прежде никогда ничем подобным не занимался.
        «Другое дело», - подумал Артур, чувствуя, что ничуть не устал, даже не запыхался. Он бы сейчас запросто и обои поклеил, только их сначала купить надо.
        Похоже, дело было в пилюлях, прежде Артур не ощущал ничего подобного. Все силы, что долго дремали в его организме, разом проснулись. Вот так средство - чудесное, просто фантастическое! Артур представил, как жир в его организме плавится, а мышцы гудят, растут, и засмеялся.
        Есть, как ни странно, не хотелось ни капельки. Артур отправился под душ, потом выпил стакан кефира и лег спать. По телу все еще пробегали щекочущие искорки, но уже словно бы затухая. Артур закрыл глаза и почти сразу заснул.
        Ему снилось, что он идет по улице, а люди оглядываются ему вслед, смотрят восхищенно, и девушки улыбаются кокетливо и призывно.
        ПОНЕДЕЛЬНИК
        Хватило и нескольких часов сна, чтобы выспаться: Артур проснулся за час до звонка будильника, вскочил с кровати легко, чувствуя себя полностью отдохнувшим. Именно вскочил, потому что его снова переполняла кипучая, неукротимая жажда деятельности. Почистив зубы, принял очередную дозу лекарства. Белая баночка опустела, и он выбросил ее в мусорное ведро. С завтрашнего дня придет черед оранжевой.
        Артур посмотрел на себя в зеркало: глаза блестели, а лицо, кажется, уже немного похудело. Впервые за долгие годы он был по-настоящему доволен собой, своим внешним видом. Квартира сияла чистотой после вчерашней уборки, а теперь Артур преисполнился решимости свернуть горы и на работе.
        В офисе все ползали, как сонные мухи: невыносимая жара мешала трудиться, людям даже разговаривать было лень. И только Артура все это не касалось. За один день он сделал столько, сколько обычно успевал за неделю. Разобрал все бумажные завалы, довел до ума проект, с которым предполагал разобраться к концу месяца, выступил на совещании с предложением, а не отсиживался, как обычно, в сторонке, и начальник посмотрел на него с уважением и удивлением: прежде старательный, но застенчивый сотрудник блистал красноречием и пылал энтузиазмом.
        В обеденный перерыв, наскоро перекусив, Артур успел прибраться в своем письменном столе и шкафу. Коллеги не скрывали недоумения, кто-то хмыкал за спиной Артура, кто-то завидовал.
        «Ничего, привыкайте, - думал он. - Скоро и не такое увидите!»
        Богдан все-таки молодец, отыскал суперсредство. Артур несколько раз пытался позвонить другу, но так ни разу и не смог дозвониться, телефон все время был отключен.
        Из офиса Артур уходил последним. Он совершенно не чувствовал утомления и с трудом удержался от того, чтобы не начать вместе с уборщицей драить кабинеты: его бесило, как медленно и неохотно двигается эта женщина, как неаккуратно она моет пол и протирает пыль, хотя прежде ему было на это плевать.
        До дому шел пешком. Отчасти потому, что не хотелось толкаться в душном автобусе, но в основном потому, что энергия, силы, переполнявшие его, требовали выхода. Добрался домой, когда уже стемнело, а когда вышел из душа, собираясь поужинать, услышал звонок.
        Звонила мать. Судя по голосу, беспокоилась.
        - У тебя все хорошо, Артюша? - спросила она. - Я сон плохой видела. Будто гроб несут, а я знаю, что там ты, а посмотреть боюсь. И плачу, плачу…
        - Все у меня отлично, мам, - ответил Артур. - Не волнуйся. Это жара влияет. Как вы с папой?
        - Ничего, - рассеянно ответила она, думая о своем. - Приехал бы хоть.
        Родители-пенсионеры с мая по сентябрь безвылазно жили на даче, возились в саду, бились за урожай.
        - Скоро приеду, обязательно, - пообещал он. - Может, на следующей неделе. Хорошо, что вы там: на природе зной легче переносится.
        Мать принялась рассказывать про свои грядки, про соседей, а потом неожиданно перебила сама себя:
        - Ты слыхал, людей по ночам убивают? Прямо в домах. Вот сейчас отец по телевизору смотрит. Осторожнее там, Артюша.
        - Так женщин вроде убивают, мне чего бояться? - Он вспомнил сюжет в новостях.
        - Все шутишь! Окна закрывай на ночь, слышишь? - Голос матери звенел от тревоги. В последние годы она беспокоилась по любому поводу.
        - Хорошо, мам. - Проще было согласиться, чем спорить. - Вы тоже себя берегите. Папе привет передавай.
        Поговорив с матерью, Артур заставил себя поесть: положил на блюдце пару ложек творога, выпил стакан кефира. Аппетита со вчерашнего дня не было. Поднимаясь из-за стола, он почувствовал сонливость. Усталости не было тоже, но организм требовал сна, и Артур подчинился.
        Лег в кровать, закрыл глаза. Ему казалось - или это было самовнушение? - что внутри него происходят невидимые, но ощутимые процессы. Организм менялся, становился сильнее, красивее, спортивнее. Предвкушая очередное чудо, Артур спросил себя: что принесет ему завтрашний день?
        ВТОРНИК
        В оранжевой баночке лежали большие круглые капсулы мандаринового цвета. Артур бережно взял одну, покатал между пальцев - пилюли были мягкими, словно внутри находилось желе.
        Проглотить их было сложнее из-за формы, но Артур справился. Воды, правда, пришлось выпить больше, потому что таблетки не желали проваливаться.
        Артур не спеша оделся и вышел из квартиры. Сегодня он не испытывал того прилива сил, что был вчера, но все равно чувствовал себя отлично. Придя в офис, немедленно окунулся в работу: писал отчеты, сверял цифры, чертил графики.
        Время шло, примерно в районе одиннадцати Артур почувствовал, что хочет есть. Обычно он питался в кафе, что было в их бизнес-центре, ходил туда с коллегами, и сейчас не мог дождаться, когда наступит обеденный перерыв.
        В животе урчало, словно он не ел несколько дней. Впрочем, подумалось Артуру, так и было: в последние два дня аппетита не было, ел он помалу и, скорее, потому, что так было нужно.
        Сегодня же накатил просто зверский голод. Не в силах сдерживаться, он зашел в комнату отдыха, зная, что сотрудники часто оставляют там печенье для чаепитий, и съел полпачки принесенных кем-то крекеров.
        Наверное, капсулы так действовали. По всей видимости, для нарастания мышечной массы было необходимо питание. С трудом дождавшись перерыва, изо всех сил стараясь соблюдать спокойствие и правила приличия, Артур вышел из кабинета, вместе с коллегами прошел по коридору, сел в лифт.
        Вот и кафе. От запахов закружилась голова. Очередь! Боже, как назло! Лариса из планового отдела говорила что-то им с Борисовым, смеялась, задавала вопросы, и Артур был вынужден отвечать, улыбаться, обсуждать очередную придурь шефа, думая только о том, как получит свою порцию и усядется за стол.
        - Солянку, двойное пюре, две котлеты, салат «Столичный», три пирожка и два чая, - заказал он.
        - Ты на кого-то еще берешь? - пошутил Борисов, и Артур смущенно пробормотал, что сегодня не завтракал и потому хочет есть.
        Заказанное еле поместилось на поднос. Дотащив его до столика, Артур принялся за еду, всеми силами пытаясь орудовать вилкой и ложкой помедленнее: Лариса и без того смотрела косо. Теперь расскажет всем, что толстяк Артур решил разжиреть еще больше.
        Ничего, думал он, налегая на котлеты, скоро все увидят, как он изменится.
        Вернувшись с обеда, Артур чувствовал себя удавом, проглотившим кролика. Однако ощущение сытости прошло уже через пару часов, и он мучительно ждал окончания рабочего дня, чтобы пойти в продуктовый магазин.
        Сегодня он уже не задерживался на работе, умчался одним из первых, не обращая внимания на удивленные взгляды. А в магазине принялся швырять в тележку все подряд - сосиски, выпечку, овощи, консервы, молоко.
        Дома ел много и жадно, благо что никто не видел, как он хватает и запихивает в рот все подряд. Где-то на периферии сознания возникла мысль, что это ненормально, но Артур отмахнулся от нее: Богдан говорил, организм начнет перестраиваться, к этому надо относиться спокойно.
        Насытившись, Артур добрался до кровати и рухнул в нее, не раздеваясь. Заснул, кажется, едва успев закрыть глаза, как будто в яму провалился. А среди ночи пробудился - резко, внезапно, будто его пихнули в бок и велели просыпаться.
        Что-то заскрипело, потом мужской голос пробормотал невнятную фразу, а следом раздался кашель. Звуки слышались отчетливо, совсем рядом, и Артур подпрыгнул на месте, включил свет.
        Три часа ночи. Тихое, предрассветное время, когда все спят особенно крепко. Никого рядом не было, но тут Артур опять услышал скрип. Кто-то ворочался в кровати, покашливал… Соседи за стеной, кто же еще!
        Но почему он слышит их настолько отчетливо, словно эти люди находятся совсем рядом, а не отделены от него кирпичной стеной? Никогда прежде такого не было.
        Вздох, скрип пружин, кто-то нащупал ногой тапочки и встал с кровати, зашаркал по комнате… Звуки чужой жизни наполняли слух Артура, но это не раздражало, наоборот, восхищало.
        - Ты чего не спишь, колобродишь? - спросил хриплый ото сна женский голос.
        Шепотом спросил, но Артур услышал.
        - Не спится, - буркнули в ответ.
        Потом что-то зашуршало, женщина недовольно проговорила:
        - С ума сошел? Через три часа на работу вставать. Спи давай, придурок.
        - Ну и пошла ты, - обиженно проговорил мужской голос, а после все стихло.
        Артур полежал еще немного и заснул.
        СРЕДА
        - На девятой странице неточные данные. А в результате в отчете ошибка, причем грубая.
        - Может, поправишь? - улыбочка у Семенова нахальная, на редкость противная.
        - Это не входит в мои обязанности.
        Семенов старался скрыть бешенство, но у него не вышло.
        - Хорошо, я пересчитаю и исправлю. Давай отчет.
        - Он у шефа, - невозмутимо ответил Артур. - Я передал ему и отметил, что это не в первый раз, но обычно я исправлял ошибки, а на этот раз решил поставить руководство в известность о некомпетентности сотрудника.
        Семенов только что зубами от злости не скрежетал, а Артур торжествовал. Сколько крови ему попил этот Семенов! Безалаберный, тупой, рассеянный, при этом высокомерный и наглый. Он то и дело подначивал Артура, издевался, но ему не хватало духу поставить Семенова на место.
        Однако сегодня…
        Придя в офис, Артур сидел в своем кабинете, готовясь погрузиться в работу. С утра он встал на весы и обнаружил, что похудел на четыре с половиной килограмма, и это несмотря на то, что накануне много съел!
        Мало того, мышцы подтянулись, тело словно бы подсыхало, избавляясь от излишней жидкости и жира: заметно сократилась дряблость рук и живота, лицо похудело, ноги казались более мускулистыми.
        Артур принял пилюли, на которые смотрел со все возрастающим упоением, потом плотно позавтракал и взял с собой перекус, предчувствуя, что захочет есть до обеда.
        Сидя в кабинете, Артур кожей, каждой клеткой ощущал пульсацию вокруг себя. До чего же поразительное чувство! Звуки, прежде скрытые, наполняли его голову, но это ничуть не мешало, не создавало хаоса и мешанины.
        Он ясно слышал, как в бухгалтерии женщины обсуждают скидки в продуктовом магазине, а Лариса зашла к секретарше, и обе судачат о том, как умудрилась достичь таких высот популярности Ольга Бузова. Шеф ворковал по телефону с любовницей, и подробности их беседы заставили Артура покраснеть. Уборщица отчитывала курьера, который испачкал свежевымытые полы.
        Но самым интересным оказался разговор проклятущего Семенова с Ксюшей, девушкой из отдела маркетинга, которая нравилась Артуру, но к которой он не смел и близко подойти.
        - Ты уже подготовил отчет? - удивлялась она. - И все проверил?
        - Пускай жирдяй проверяет, - отмахнулся Семенов. - Там есть ошибка, в самом начале, на девятой, я нечаянно неправильные данные ввел, но пересчитывать неохота. Пусть жирдяй все пересчитывает, ему не впервой. А то ему же шеф и настучит по репе, если отчет будет с ошибками.
        - Ловко ты устроился, - хихикнула Ксюша, и Артур понял, как сильно их ненавидит - обоих, не только Семенова. А еще понял, что Семенов должен быть наказан.
        Вопреки ожиданиям, острого приступа голода (такого, как вчера) Артур не испытывал, так что до обеда доработал спокойно. Шеф похвалил его за внимательность и намекнул, что Артур может рассчитывать на должность начальника отдела: он, мол, давно за ним наблюдает и очень доволен качеством работы.
        За десять минут до перерыва случилось страшное. Артур набирал текст на компьютере, вводил данные и внезапно обнаружил, что не видит написанного. Цифры и буквы расплывались перед глазами, вместо стройных рядов знаков Артур видел серое марево, испещренное точками.
        «Господи, я слепну!» - сверкнула убийственная мысль. И без того зрение почти минус восемь, а теперь и вообще пропадает. Это «Идеал» виноват!
        Артур в панике сорвал очки, принялся тереть глаза. Надо срочно к окулисту, может быть, еще можно что-то…
        Мысль оборвалась. Артур открыл глаза и теперь смотрел на монитор, не веря тому, что видит. Потому что, во-первых, он видел, а во-вторых, видел отлично - так, как не видел с раннего детства, пока зрение не начало портиться. Очки больше не были нужны! Не смея поверить своему счастью, Артур подошел к окну.
        Как всякий близорукий человек, он ничего не видел без очков, если смотрел вдаль, но теперь все изменилось. Стоя перед окном шестого этажа, Артур мог рассмотреть каждую деталь, которую ранее ни за что не увидел бы, даже будучи в очках.
        Вот далеко внизу идут по тротуару парень с девушкой, он показывает ей что-то на экране смартфона - и Артур видел, что именно: фотографию рыжего кота с бантом на шее. Он видел надписи на футболках, которые сохли на балконе через улицу; крупную родинку на щеке женщины, которая подошла к двери банка…
        Детали так и бросались в глаза, и снова, как в случае со звуками, это не мешало, не создавало путаницы, не отвлекало. Наоборот, вселенная поворачивалась к Артуру новыми гранями, сверкала красками, о которых он прежде понятия не имел. Он осознал, насколько неполной была до этого момента его картина мира, и засмеялся от счастья.
        Когда они с Ларисой и Борисовым встретились в коридоре, чтобы, как обычно, пойти вместе на обед, Лариса сначала недоуменно посмотрела на Артура, а потом взгляд ее прояснился:
        - Ты очки забыл. Думаю, что не так, непривычно тебя без них видеть.
        - Мне больше не нужны очки, - отозвался он.
        - Да? - Борисов оглядел его повнимательнее. - Операцию, что ли, сделал?
        - Гомеопатия, - коротко ответил Артур. - Зрение восстановилось.
        - А знаешь, - задумчиво проговорила Лариса, когда они ехали в лифте, - тебе идет без очков. Глаза красивые, ты как будто моложе стал. И вообще изменился. Похудел, постройнел, да? - Она обратилась к Борисову. - Скажешь потом, что за гомеопатия. Мне тоже не помешает.
        В обед Артур не сумел проглотить ни ложки. Есть хотелось - не сильно, но ощутимо. Но вместе с тем на приготовленную поварами еду он смотреть не мог. От салата тошнило, суп казался помоями. Кое-как пожевав котлету, Артур бросился в туалет и все выплюнул: отвратительно, неужели он мог такое есть?!
        - Чего это с ним? - спросила Лариса, когда он выбежал из-за стола.
        - Может, несвежее попалось? Или желудок скрутило?
        Артур вышел из туалета. Люди кругом работали челюстями, жевали и глотали, говорили, смеялись. На него накатывали волны звуков, которые он воспринимал обострившимся слухом; Артур смотрел на мужчин и женщин, которых видел каждый день и которые сейчас казались ему другими, потому что он только сегодня разглядел их по-настоящему. Поры на коже, цвет глаз, плохо прокрашенные пряди, пятнышки на одежде…
        У него слегка закружилась голова, но не от обилия ощущений, а от голода. Нужно поесть: такое впечатление, что он тратит много энергии, а восполнить ее не может. Артур хотел есть, но никак не мог понять, чего именно хочет.
        Остаток дня прошел будто в тумане: он работал, чтобы отвлечься, радовался тому, что прекрасно видит без очков, подслушивал, что говорят коллеги, пытался сообразить, чем бы ему поужинать.
        Так и не решив, пришел в супермаркет и стал просто бродить между рядами, прислушиваясь к своему организму. Сладкое, овощи, фрукты, колбасы, сыры, любые молочные продукты вызывали брезгливость и тошноту. Только дойдя до холодильников с мясом, Артур понял, что ищет. Он скупил все, что видел: печень, свиной фарш, говядину, а придя домой, чувствуя, что захлебывается слюной, вскрыл первую попавшуюся упаковку.
        Печень пахла восхитительно: густой, немного сладковатый запах щекотал ноздри. Но при одной лишь мысли о том, что нужно нарезать ее на куски и бросить на сковороду, его снова замутило.
        Не успев отдать себе отчета в том, что делает, Артур вцепился в кусок печени зубами. Он ел, ощущая живительный вкус, чувствуя, как по подбородку стекает кровь, и понимал, что никогда не пробовал ничего вкуснее. Какой ошибкой было жарить или варить мясо - это ведь сразу отбивало его истинный превосходный вкус!
        Вся прочая еда была либо искусственной, либо совершенно не подходящей ему теперешнему. Только сырое мясо поможет нарастить мышцы, получить все необходимые минералы и витамины, придать сил и энергии - какие могут быть сомнения? Вся полнота жизни была в этом вкусе, и Артур понимал, что больше никогда не сможет есть ничего другого.
        ЧЕТВЕРГ
        Оранжевые капсулы пахли морем. Соленой морской водой, рыбой, извивающимися, как змеи, коричневыми водорослями… Запах не был противным, гадким, отнюдь нет, он навевал мысли об огромных глубинах океана, о тайнах и загадках подводного мира.
        Артур ощутил этот аромат, когда принимал очередную порцию пилюль. Раньше он не чувствовал никакого запаха, капсулы не пахли ничем. Осознав этот факт, с восторгом понял, что перед ним открылась еще одна возможность познания мира: через обоняние!
        «Идеал» делал его идеальным: зрение стало орлиным, слух обострился, а теперь вот Артур начал воспринимать палитру запахов. Со вчерашнего дня он похудел еще на три килограмма, тело стало еще более поджарым, а лицо - четко очерченным.
        Что же касается слуха, то он обострился сильнее, хотя, казалось бы, куда уж больше? Но теперь Артур слышал не только разговоры людей на соседних этажах, не только то, как они ходят, почесываются, занимаются сексом, зевают, как бурчит у них в животах.
        С недавних пор Артур слышал и то, как ползает по оконному стеклу муха, как шуршат, перебирая лапками, тараканы в квартире алкоголика на первом этаже, как потрескивают стены дома: он знал теперь, что статичность - это иллюзия, все кругом движется, как движутся атомы, из которых состоят предметы и вещи.
        Нереально обострившаяся чувствительность ничуть не удивила. Артур понял, что превращается в суперчеловека, а разве не к этому он стремился?
        Артур впитывал тончайшие оттенки ароматов и радовался этому, как ребенок, хотя они не всегда были приятны. Мужчина в лифте пару дней назад ел чеснок, и кожа продолжала источать его запах. В комнате отдыха витал аромат антисептика, который вчера добавляли в воду для мытья полов, причем налили меньше, чем следовало. Через флер Ксюшиных духов пробивался запах пота, не ощутимый для обычного человека, но Артур больше не был обычным.
        Настроение было отличное, работа кипела в руках, а когда ненавистный Семенов попытался подколоть Артура, тот отбрил его парой остроумных фраз, и гад убрался в свой кабинет, шипя, но не решаясь возражать. Артур слышал, что шеф собирается уволить Семенова за профнепригодность.
        Ксюша смотрела с восхищением, но была уже не интересна Артуру, и он отвернулся от нее. На обед не пошел, сказав Ларисе и Борисову, что принес еду с собой.
        - Микроволновка не работает, - предупредила Лариса, и Артур кивнул, думая, что большой кусок сырого мяса, сдобренного красным перцем, который он принес в контейнере-холодильнике, не нуждается в том, чтобы его разогревали.
        Он уже поел, когда узнал жуткую новость. Точнее, две новости. Первой было очередное убийство в одном из районов города, почти на окраине. Снова жертва находилась в запертой изнутри комнате, снова никаких следов и запредельная жесткость: несчастной просто вырвали горло.
        А вот вторая новость окончательно выбила Артура из колеи, потому что касалась Богдана. Статья под кричащим заголовком «Обнаружены обезглавленные тела растерзанных возле реки туристов» бросилась в глаза сразу же. Богдан отправился на сплав как раз туда!
        Артур читал, чувствуя, как его начинает колотить дрожь. Группа туристов - четыре девушки и трое парней - отправились в свой последний поход в прошлую среду. Через три дня они перестали выходить на связь, но никто из родных и друзей не запаниковал: туристы предупредили, что будут находиться в местах, где недоступны мобильная связь и Интернет.
        Однако, когда к воскресенью молодые люди не вернулись, родственники забили тревогу. И не напрасно. К тому моменту, как тела несчастных обнаружили, они были мертвы уже более пяти дней. На трупах нашли множество ран и повреждений; следствию предстояло выяснить, какие из ран стали причиной смерти, а какие были нанесены дикими животными уже после гибели туристов.
        Самым жутким оказалось то, что мертвецы были обезглавлены (головы пока так и не обнаружили), свалены в одну кучу и буквально разорваны в клочья. Это было настоящее месиво из тел, так что предстояло идентифицировать, как выражались специалисты, «кому конкретно принадлежат те или иные фрагменты».
        На экране перед Артуром появились фотографии участников сплава, среди них - Богдан. Красивый, обаятельный, улыбающийся…
        Артур не мог переварить случившееся, осознать, что друга больше нет в живых. Только что он восторженно рассказывал о чудодейственном препарате (теперь Артур отлично понимал и разделял его восторг), а спустя всего несколько дней то, что осталось от Богдана, изучают судмедэксперты. «Идеал» сделал его прекрасным, особенным, выносливым, но не смог уберечь от страшной смерти.
        - Ты слышал уже? - В кабинет заглянула бледная, как простыня, Лариса. В глазах ее дрожали слезы. Она знала Богдана (тот приходил на работу к Артуру) и, как почти все девушки, была им очарована. - Господи, какой ужас.
        Артур едва нашел в себе силы кивнуть, отметив про себя, что Лариса ела на обед тушеную рыбу с картофельным пюре и салат из моркови, пила компот из сухофруктов.
        Шеф отпустил потрясенного Артура пораньше, и он поехал к родителям Богдана. Те, пребывая в полной прострации, кажется, не поняли, кто он такой, зачем приходил. Мать все время плакала, отец сидел с застывшим лицом. Богдан жил отдельно, и Артур, уходя, сам не зная зачем, прихватил висящие на гвоздике в прихожей запасные ключи от его квартиры.
        Дома он не находил себе места. Поел, попытался читать, полазал по Интернету. Потом почувствовал, что вымотан до предела, лег на диван, свернулся калачиком, подтянув колени к груди.
        Уже засыпая, Артур подумал о том, что стал спать гораздо больше. Как медведь, что всю зиму видит сны в берлоге. Или как окуклившаяся гусеница, которая готовится выпорхнуть из кокона бабочкой. Хотя Артур в точности не знал, спят ли гусеницы. Отмахнувшись от нелепой мысли, он провалился в сон.
        ПЯТНИЦА
        Проснувшись, Артур полежал с закрытыми глазами, вслушиваясь в то, как мир вокруг живет и дышит: каменный дом, наполненный людьми, которые находились в своих квартирах, словно карандаши в пенале; город за окном - шорох шин, редкие голоса прохожих, урчащие автомобильные двигатели.
        Артур открыл глаза. Как оказалось, в темноте он видел так же ясно, как и днем, ничуть не напрягаясь при этом. Он глядел в ночь, как хозяин, ощущая себя в своей стихии.
        Ему не надо было смотреть на циферблат, чтобы понять, который час, он безошибочно определял время - это была еще одна пробудившаяся в нем способность. Артур знал: сейчас полночь или около того.
        Так и есть, часы показывали десять минут первого. Тело Артура было натянутым, звенящим, как гитарная струна, оно требовало движения, его переполняла сила. Он пружинисто поднялся с дивана, ощущая, что теперь совсем иначе перемещается в пространстве: движения стали точными, сосредоточенными, ловкими.
        Артур пошел в ванную, умылся, пристально осмотрел свое осунувшееся лицо. Кожа на лице и теле казалась чуть натянутой, напряженной, как будто готова была лопнуть, и слегка чесалась, но это было даже приятно.
        Проведя рукой по голове, Артур, к своему удивлению, обнаружил на ладони несколько выпавших волосков. Ладно, ничего. Он теперь ест только мясо, наверное, каких-то витаминов все-таки не хватает.
        Внезапно Артур понял, зачем проснулся среди ночи. Ему казалось, стены давят на него, было тесно и душно в сонной крохотной квартирке. Надо пройтись, решил он, направляясь к двери, и, как был в домашней футболке и шортах, вышел на улицу.
        Ночь была прекрасна. Дневная жара спала, прохладный воздух холодил кожу. Людей на улицах почти не было; по дорогам, простреливая тьму светом фар, проезжали редкие автомобили. Артур вдохнул полной грудью, вбирая в себя запахи, чувствуя себя повелителем, который все слышит, видит, ощущает не так, как жалкие людишки в домах-клетках.
        Артур двинулся быстрым шагом, потом перешел на бег. Бежал легко, высоко отрывая ступни от земли - он и не подозревал, что так умеет; каждой порой и клеточкой ощущая, что бег делает его свободным. Мчался быстро, но ничуть не уставал, даже дыхание не сбивалось. Кажется, запросто мог бы добежать и до другого конца города, и до дачного поселка, где жили родители, но тут…
        Каким-то глубинным чутьем Артур осознал, что бежит не просто так. С самого начала это была никакая не пробежка - это охота. Он бежит не бездумно, но преследуя в ночи жертву!
        Какую?
        Артур втянул носом воздух, ощутив запах шерсти, мяса, собачьего корма, шампуня от блох, а еще - отчаяния и растерянности. Где-то в парке, куда забежал Артур, находилась собака. Хозяина рядом не было. Возможно, собака потерялась, или, может, ее выбросили, это не имело значения.
        Он повертел головой, четко выбирая направление, и побежал в нужную сторону. Минута - и вот он, этот комок шерсти. Бело-рыжая кудрявая псина непонятной породы сидела возле лавки. Собака оказалась довольно крупной, при приближении Артура она поначалу оскалила клыки и зарычала, но уже через секунду поджала хвост, заскулила, припав к земле и не делая попытки убежать. Ко всем прочим запахам примешался ядреный, горький запах страха.
        Того, что случилось потом, Артур осознать не успел. Тело опередило разум, и действовал он, не раздумывая ни секунды. Инстинкт - вот что это было, иначе не назовешь. И инстинкт этот приказал ему молниеносным движением схватить пса (это был кобель), свернуть ему шею и…
        Спустя некоторое время Артур бежал обратно к дому. Вспоминая, как он голыми руками разрывал животное на части, как впивался зубами в трепещущую плоть, как пожирал дымящееся мясо и пил горячую кровь, его охватывал ужас, дурнота подкатывала к горлу.
        Но другая сторона его натуры пребывала в восторге. Она не желала исторгать из себя завоеванную добычу, наслаждалась вкусом попавшей в организм пищи. Прилив сил, бурлящая внутри энергия, еще большее обострение всех органов чувств - все это переполняло Артура до краев, и ничто не могло затмить потрясающего ощущения.
        Никем не замеченный, он вернулся к себе, сбросил заляпанную кровью одежду, швырнул ее в стиральную машину и встал под душ. Смывая с кожи пот, собачью кровь и грязь, намыливая поджарое, упругое тело, Артур понимал, что эта ночь все изменила. Он больше не будет таким, как прежде.
        Артур теперь не затюканный жизнью, жалкий, недовольный собой человечек, пределом мечтаний которого было похудеть, нарастить мышцы и выглядеть более или менее стройным. Он уже не жертва обстоятельств, воспитания и собственных многочисленных комплексов - он охотник! И отказаться от этого волшебного чувства было выше его сил.
        Спал он в ту ночь крепко и без сновидений, а проснувшись по настырному звонку будильника понял, что организму требуется еще поспать.
        Артур сделал то, чего не делал прежде: позвонил на работу и сказал, что сегодня не выйдет. Обычно он даже с температурой приползал в офис, боясь неодобрения начальства, но только не сегодня. Работа перестала иметь всякое значение: на свете есть куда более важные вещи. Артур даже подумал, что и предупреждать никого не надо, но все же угасающая часть его натуры, голос которой звучал день ото дня все более робко, сумела настоять на своем.
        Шеф еще не подошел, но секретарь была на месте.
        - Мне нездоровится, - отрывисто сказал Артур, чувствуя, что говорить ему трудно. Язык с трудом ворочался во рту, горло сводила странная судорога, слова приходилось буквально выталкивать из глотки.
        - Конечно, конечно, - торопливо ответила девушка.
        Как и все, секретарша была в курсе случившегося с Богданом и понимала состояние Артура. Вернее, думала, что понимает.
        Положив трубку, он закинул в рот две очередные оранжевые капсулы, отметив, что их осталось еще две, как раз на последний прием, запил таблетки водой. Задумчиво помассировал горло, вяло спрашивая себя, что это с ним, но, так ни до чего не додумавшись, лег на диван и через минуту уже крепко спал.
        СУББОТА
        Пока Артур спал, телефон был выключен. Проснувшись, он обнаружил десяток пропущенных - большинство от матери, но были и от Борисова и Ларисы, а также несколько сообщений от них с вопросами, как дела, все ли в порядке.
        Артур и сам пока не понимал, как себя чувствует. С одной стороны, был бодрым и отдохнувшим, но с другой… Тело казалось словно бы чужим. Он еще не встал с дивана, так и лежал, лениво глядя в окно, за которым отцветал оранжевый закат.
        Проспал весь день - пятница была на излете. Надо бы ответить всем, кто звонил: люди же беспокоятся. Артур начал набирать сообщение и тут увидел, что ногти его стали другими. В панике отбросив телефон, вскочил и уставился на руки.
        «Не может быть», - подумал он.
        Но того, на что он смотрел, невозможно было отрицать. Ногти потемнели, стали гораздо длиннее и заострились. Неужели они могли так вырасти за несколько часов?! Видимо, да. Теперь ногти были больше похожи на когти, выглядели прочными, толстыми.
        Артур схватил маникюрные ножницы и попытался отрезать ноготь на мизинце, но ничего не вышло: это было все равно, что пытаться пилить камень. Кусачки тоже оказались бесполезны.
        Он почувствовал, что его бросило в жар, захотелось умыться холодной водой. Артур видел в темноте, но по привычке включил свет в ванной, однако дойти до крана не успел: увидел свое отражение. Потрясение, которое он испытал при виде ногтей, не шло ни в какой сравнение с тем, что чувствовал сейчас.
        Кожа словно бы прилипла к костям. Она туго обтягивала череп, отчего лицо выглядело хищной маской; челюсть выдалась вперед, зубы заострились и побелели, руки и ноги выглядели иссушенными, но при этом под кожей четко прорисовывались мышцы. Никакого жира, никаких отеков - разве не этого он хотел?
        Стоило Артуру обратить внимание на свой вид, как появились новые ощущения. Прежде кожу слегка покалывало, она немного зудела, теперь же пришли сухость и стянутость. Тело горело, Артура трясло, как это бывает при высокой температуре.
        Приблизившись вплотную к зеркалу, он увидел, что глаза из темно-карих стали желтыми. Провел рукой по волосам и снова заметил на ладони несколько волосков. Словно в тумане, Артур поднял руку и потянул себя за прядь. Волосы отделились от кожи черепа легко и без усилий. Больно тоже не было, а ведь попробуй он вырвать с корнем целую прядь волос еще неделю назад, искры бы посыпались из глаз!
        «Господи, что это со мной?» - подумал Артур.
        Вернее, нет, не подумал. Это была не мысль, а крик. Он словно бы сошел с ума, в отчаянии принимаясь дергать себя за волосы. Пряди волос отваливались с затылка, висков, челки издевательски легко. Артур бросал их прямо на пол, не в силах поверить, что все это происходит с ним!
        Отчаяние, страх, непонимание переполнили его так, что держать этот ужас в себе было уже невозможно, и он выпустил его изнутри громким, душераздирающим воплем.
        «Что за идиот!», «Случилось что-то?», «Кто там разорался на ночь глядя?» - зазвучало со всех сторон. Даже сказанные шепотом, слова были слышны, били по ушам и нервам.
        Артур закричал снова, а потом упал на пол и потерял сознание.
        Когда пришел в себя, была ночь. Он поднялся с пола, чувствуя боль в затылке: ударился, когда падал. Артур умылся, пытаясь унять жар в теле и лице, и ему стало немного легче.
        «Во что ты втравил меня?» - тоскливо подумал он, обращаясь к покойному другу.
        Впрочем, Артур и сам виноват: чувствовал же, что перемены, которые с ним происходили, слишком стремительны и необъяснимы, чтобы это могло считаться нормальным. Но ему нравилось чувствовать себя суперменом, и вот результат.
        Вспомнилось, как он зубами рвал бедного пса в ночном парке, какое жгучее удовольствие испытывал, поедая плоть убитого животного, и…
        И понял, что голоден. При мысли о нормальной еде, о некогда любимых блюдах - салате «Оливье», шашлыке, окрошке, маминых пирогах - его затошнило. В холодильнике лежало сырое мясо, вот его он съел бы, хотя лучше, конечно, будет…
        «Нет! Я не стану этого делать!»
        Вместо холодильника Артур бросился к компьютеру. Хотел выйти на сайт производителя «Идеала», но после получасового блуждания по ссылкам понял, что ничего найти не может. Не может, потому что информации об этом нет. Ни единого упоминания, ни одной строчки.
        Заказ для Артура делал Богдан в том закрытом телеграм-канале для худеющих, где Артур не был зарегистрирован, куда можно было попасть только по приглашению и рекомендации, как в клуб для избранных. Более того, он и названия этого канала не помнил, хотя Богдан, кажется, упоминал.
        Вот зачем Артур прихватил ключ от квартиры друга - как чувствовал. Сработала, наверное, интуиция, шестое чувство, предчувствие. Нужно пойти к Богдану, покопаться в его ноутбуке. Возможно, отыщется что-то полезное.
        Влезая в джинсы и футболку, Артур морщился: одежда, которая стала ему велика, казалась тем не менее тесной, душной, неудобной. Она царапала тело, причиняя сильнейший дискомфорт, но выхода не было: не идти же через весь город в трусах.
        Артур заказал такси, хотя ему казалось, что он запросто добежит до дома Богдана. Однако на машине все же быстрее. Такси скоро приехало, и усталый водитель по пустым улицам довез Артура до места за десять минут.
        Даже эти короткие минуты показались ему адом: приходилось бороться с острым приступом голода и желанием наброситься на таксиста.
        «Это просто наваждение, успокойся, - уговаривал себя Артур, стараясь не смотреть на набухшую кровью артерию на шее водителя. - Помутнение сознания!»
        Кое-как выбравшись из автомобиля, рассчитался за поездку и вошел в подъезд. Открыл дверь, ступил в прихожую.
        Внутри пахло пустотой, пылью, оставленным людьми жилищем. Богдан не был приверженцем порядка, так что всюду валялись брошенные как попало вещи. Артур, не включая света, прошел в комнату, где стоял ноутбук.
        Пароль он знал. «Бог-2210». Бог - это сокращенное от имени, но в то же время и горделивое признание себя высшим существом. Артур скривился - какая же в этом ирония! А цифра - это просто дата рождения «бога». Двадцать второе октября.
        Умная машина послушно проглотила пароль, переварила в своей высокотехнологичной утробе и выплюнула: «Добро пожаловать». Артур вошел в Интернет и принялся шарить в закладках. Как ни странно, их не было. История тоже была очищена. Удивительно, но Богдан как будто подчищал за собой, заметал следы на случай, если кто-то захочет поискать что-то в его личных вещах.
        А если…
        Господи, как же он раньше об этом не подумал? Нет, подумал, только запрещал себе делать выводы! Ведь это невыносимо, невыносимо!
        Артур заметался по комнате.
        Изувеченные тела, растерзанные, разорванные на куски, обезглавленные трупы… Так сложно будет понять, кто есть кто, к тому же и дикие звери могли растащить останки. Головы, скорее всего, так и не найдут: наверное, Богдан спрятал их далеко от места расправы.
        Кружа по комнате, спотыкаясь о мебель, Артур внезапно вспомнил про тайник. Богдан однажды показал ему, какая из плиток, которыми выложен пол в ванной, особая, с секретом.
        Внутри оказался отпечатанный на принтере лист бумаги. По-прежнему не зажигая света, Артур прочел письмо Богдана, адресованное ему.
        «Привет, Арчи, - писал друг, - не знаю, когда ты прочитаешь это письмо, может, и никогда. Но если вдруг читаешь, я рад, что смогу поддержать тебя…»
        Артур сжал челюсти, чтобы не застонать. Поддержать? Серьезно?
        «Ты превратился в чудовище и сделал таким же монстром меня! За что?»
        Он читал дальше:
        «Я навещу тебя в ночь с субботы на воскресенье. Нам будет о чем поговорить. Надеюсь, ты начал прием капсул, и надеюсь, справляешься.
        Пишу, чтобы помочь тебе, объяснить. Вероятно, ты уже знаешь о моей «смерти». Дружище, конечно же, я жив! Меня теперь не убить, и ты тоже станешь таким.
        «Идеал» - это не лекарство. Это перерождение. Мы были людьми, но превращаемся в другой биологический вид, и этот вид куда сильнее, совершеннее, выносливее, непобедимее. Он идеален! Мы идеальны!
        Я видел, как плохо и скучно тебе живется - тихому, умненькому, некрасивому мальчику, но, поверь, мне тоже жилось не легче. Ограничения, запреты, обязанности, социальные рамки, необходимость рвать жилы ради куска хлеба… А хотелось просто прийти и взять то, что нужно - и еду, и женщин, и вообще все, что пожелаешь.
        Прости, сумбурно пишу…
        Он дал мне это! Он не спустился к нам с небес, но поднялся со дна океана. Там Он обитал - а теперь обитает внутри нас, меняя нас, делая Богами этого серого мира, повелителями людишек.
        Белые капсулы - Его плоть и кровь. Это как причастие в церкви, понимаешь? Мы принимаем Его в себя, причащаемся и приобщаемся!
        Оранжевые капсулы - питательная среда для Него на первое время. Ему нужно адаптироваться. Какие-нибудь умники сказали бы, что Он - паразит, который подчиняет себе носителя, то есть меня и тебя, но ведь и подчиняя, Он наделяет нас властью, какая нам и не снилась!
        Зрение, слух, обоняние, огромная сила и выносливость, ловкость, скорость передвижения, умение лазать по вертикальным поверхностям, способность дышать под водой и еще много, много чего - все это дает власть.
        Те женщины… Никто и никогда не найдет убийцу! Хотя бы потому, что никто не сможет понять, как можно все провернуть и не оставить следов. А следов, которые смогли бы распознать в лаборатории, и вправду нет, ведь они понятия не имеют о новой расе, о новом виде!
        Такие, как мы, готовые стать иными, появляются по всему миру и будут появляться. Процесс идет, ускоряется!
        Узнав о такой возможности, я почти не раздумывал, а ты бы сомневался, сам не понимая своего счастья, поэтому мне пришлось немного подтолкнуть тебя, но ты не пожалеешь… Ты уже не жалеешь, верно?
        Процесс перерождения непрост, но оно того стоит.
        И еще. Если ты принял хотя бы одну дозу оранжевых капсул, ничего уже не изменить. Тебе останется либо принять нового себя и наслаждаться жизнью без границ, либо сдаться и умереть. Обратить процесс вспять не получится.
        Пока, Арчи. Надеюсь, ты примешь верное решение».
        Обратно домой Артур шел пешком. Ночной город окутывал его звуками и запахами, манил и обнимал. Он испытывал двойственные чувства, эмоции разрывали его изнутри, и, чтобы совладать с собой, Артур все ускорял и ускорял шаг, вскоре уже почти летел по опустевшим улицам.
        Люди, которые спокойно спали в своих домах, не подозревали о том, что их жизни зависят от его решения. Артур может прийти к ним в ночи, а может пощадить. Может отнять жизнь, а может оставить…
        Да, поначалу письмо Богдана вызвало в нем ужас, но шли часы, и Артур чувствовал себя не обманутым, а получившим подарок. Он не болен - он становится иным. Да, он не хотел этого и не был готов к такому повороту, но быть хозяином положения ему нравилось больше, чем жертвой.
        Конечно, можно пойти и спрыгнуть с моста на автостраду. Или броситься под машину. Но погибнет ли он при этом? Да и хочется ли ему губить себя?
        Артур вернулся в свою квартиру, когда уже начало светать. Первым делом поел, удовольствовавшись тем, что лежало в морозилке. Немного насытившись, пошел в ванную и сбрил остатки волос, которые клочьями торчали на облысевшем черепе.
        Глядя на свое отражение, осознал, что начинает привыкать к новому облику: сухому, мускулистому телу, желто-оранжевым глазам, острым когтям, которыми заканчивались пальцы.
        «Поздно что-либо менять», - подумал он.
        Решение принято. Не рассуждая, более ни о чем не задумываясь, Артур закинул в рот две последние капсулы и запил их водой из-под крана.
        А после лег прямо на пол, чувствуя, как плитка в ванной приятно холодит кожу, и закрыл глаза. Чтобы все завершилось, понадобится несколько часов. Он откуда-то знал это и решил довериться своим ощущениям.
        Не заснул, а впал в состояние, похожее на анабиоз, и вышел из него спустя несколько часов, поздним субботним вечером.
        «Я хотел стать идеальным - и я им стал», - подумал Артур, с удовольствием оглядывая в большом зеркале свое гладкое и гибкое, золотисто-шоколадное, покрытое чешуей тело. Сильное и прекрасное.
        Ему теперь не страшны ни жара, ни холод; не нужны одежда или обувь. Нет никаких преград! Этот город, как и любой другой, беспрекословно подчинится, распахнет перед ним двери, чтобы он мог свободно брать, что захочет.
        Вот рту ворочалось что-то инородное, мешающее ему, и спустя секунду он понял: язык казался слишком большим, неповоротливым. Подойдя к раковине, Артур выплюнул его. Равнодушно поглядел на кусок отмершей, более не нужной ему плоти. Широко, как пиранья, распахнув челюсти, полюбовался новым языком - длинным, узким, тонким.
        Окно в комнате открылось. Будь он все еще человеком, нипочем бы ему не услышать тишайшего звука. Да и мысли не возникло бы о том, что кто-то сумеет взобраться по отвесной стене на пятый этаж и пробраться в его квартиру.
        Артур мягко развернулся и вошел в комнату. В темноте он ясно видел высокую фигуру и, когда смотрел в глаза Богдану, ему казалось, что он смотрит на себя самого.
        - Здравствуй, Арчи, - проговорил тот, не раскрывая рта. Им больше не нужна была речь и громоздкий, странный речевой аппарат, чтобы общаться и понимать друг друга. - Я рад, что ты сделал правильный выбор.
        Артур улыбнулся в ответ.
        Он тоже был счастлив, а еще его мучил голод.
        Им пора было идти на охоту.
        ОН ЖДЕТ
        Ландышев вышел из подъезда, уселся в машину и чересчур сильно хлопнул дверцей. Если бы водитель Петя такое себе позволил, ему бы не поздоровилось. Но Леонид Игнатьевич был хозяином, а значит, ему позволялось то, чего не позволялось обслуге.
        Это касалось многих сторон жизни. Собственно, всех.
        - Домой или на работу? - коротко спросил Петя.
        Как и любой персональный водитель, он был осведомлен о личной жизни и тайных пороках начальника лучше кого бы то ни было. Сейчас, например, он забрал Ландышева от двадцатисемилетней любовницы Ниночки. Тогда как законная супруга полагала, что муж с пятницы в командировке.
        Ландышев не хотел заезжать домой, но выхода не было: через два часа совещание у мэра, которое тот проводил по понедельникам, а нужные бумаги остались дома, в кабинете. Забыл, заработался. Но ничего, можно сказать жене, что он прямо с поезда.
        - Домой, - ответил Ландышев.
        Зимой он жил в городской квартире, в мае перебирался в загородный дом.
        - Как съездил? - спросила жена.
        Клюнув ее в щеку, Ландышев с озабоченным видом направился в кабинет.
        - Устал как собака, - буркнул он, что, в общем-то, было правдой. С Ниночкой он выматывался не на шутку, не слишком здоровое сердце после интенсивных упражнений грохотало и грозило выпрыгнуть из груди.
        - Не бережешь ты себя, - покачала головой жена, и на миг Леониду Игнатьевичу почудилась в этих словах скрытая издевка. Однако жена не дала ему времени обдумать это и прибавила: - Ася звонила. Скорее всего, они с Колей не придут к нам отмечать Новый год.
        Ася - их дочь - была всего на два года моложе Ниночки, а Коля - это ее жених. Ландышев недолюбливал Колю, парень был себе на уме, и осуждал выбор дочери. А потому обрадовался, что не придется лицезреть постную физиономию будущего зятя.
        - Не придут - и ладно, - сказал он, забирая документы и возвращаясь в прихожую. Жена промолчала.
        Вернувшись к себе после совещания, Ландышев быстро прошел через приемную в свой кабинет. Настроение было ни к черту, мэр распекал всех глав районов, досталось и Ландышеву. Порка была показательная, для журналистов, которых специально пустили на совещание, чтобы они написали о том, как и на какую сумму городские власти собираются украсить город к Новому году.
        Беспокоило другое. Ландышеву шепнули на ушко, что перспективный проект по сносу аварийного дома и строительству на его месте торгового центра может сорваться. Были задействованы серьезные люди с большими деньгами, а тут активисты какие-то нарисовались, могут начать палки в колеса вставлять. Ничего, справимся, толком эти чудики ничего знать не могут, информации ноль, одни эмоции, размышлял Леонид Игнатьевич, прикидывая, кого задействовать для решения вопроса.
        Снял пальто, пригладил волосы перед зеркалом. Решил, что не мешало бы кофе выпить, и хотел позвать секретаршу, но она объявилась сама.
        - Леонид Игнатьевич, вас спрашивает Алексей Иванович Сапожков. Говорит, вы его знаете.
        Ландышев повторил про себя имя, пытаясь припомнить, кто это, но не смог.
        - По какому вопросу?
        - Говорит, вы были у них в микрорайоне и обещали помочь с расселением, там дом в…
        «Вот же дура», - мысленно выругался Ландышев.
        Немудрено, что не вспомнил! Это же, как он их про себя называл, «топтуны»: ходят, просят, надоедают бесконечными дурацкими просьбами и нуждами.
        - Лидия Борисовна, - елейным голосом проговорил Ландышев, еле сдерживая бешенство. - Вы разве не в курсе, что у меня есть приемные часы для граждан? И они по четвергам. А сегодня, если мне не изменяет память, не четверг.
        Секретарша - сухопарая, тонкогубая, всегда застегнутая на все пуговицы - раздражала Ландышева своей дотошностью; ему хотелось наорать на нее, придравшись к какой-нибудь мелочи, но секретарша не ошибалась даже в мелочах. А тут, кажется, возможность представилась.
        - Простите, Леонид Игнатьевич, он говорит, что вы велели обращаться к вам в любое время, и я подумала, что должна поставить вас в известность.
        Снова очко в ее пользу. Ландышев вспомнил наконец, кто этот Сапожков. Ветхий старик, сто лет ему в обед. Он и еще несколько человек, которых, как говорится, давно на том свете с фонарями ищут, жил в довоенном бараке с трещиной через всю стену и удобствами на улице. Что-то там дребезжал про туалет, мокрые стены, протекающий потолок. Ну, Ландышев и пообещал заняться расселением, помочь, наговорил всего, что положено говорить в таких случаях. Опять же журналисты были рядом, это была запланированная встреча с жителями.
        - Я сейчас чрезвычайно занят. - В этот момент Ландышев внезапно понял, как можно решить вопрос с торговым центром, и закончил скороговоркой: - Пусть в четверг приходит. Я приму. Без очереди.
        - Он и так без очереди. Как ветеран, - ответила секретарша, но Леонид Игнатьевич не слышал, нажал на кнопку отбоя.
        В четверг прием граждан пришлось отменить. Нужно было съездить на важную встречу по все тому же торговому центру. Три дня Леонид Игнатьевич интриговал, вел переговоры, и в итоге появилась ясность, все стало решаться в его пользу. А значит, можно рассчитывать на хорошее вознаграждение: он уже обдумывал, куда можно будет съездить с Ниночкой.
        Отбывая на встречу, Ландышев видел огромную очередь записавшихся на прием. Это его не слишком волновало: кому надо, подождут. Но игнорировать часы приема не стоило, может и до мэра дойти, поэтому он все же рассчитывал успеть вернуться, о чем и сказал.
        Среди ожидающих Ландышев заметил старика в сером пальто. На коленях его покоилась меховая шапка, похожая на облезлого кота. Сдвинув брови к переносице, Леонид Игнатьевич прошел мимо сидящих и стоящих, всем своим видом изображая занятость и озабоченность.
        - Так будет принимать или нет? - спросил кто-то.
        - Леонид Игнатьевич должен уехать, но скоро вернется. Ждите, - проговорила секретарша.
        Однако вернуться не получилось. После встречи поехали в ресторан, отказаться было никак нельзя.
        Утром, с гудящей с похмелья головой, Ландышев еле притащился на работу. Хотел велеть секретарше принести минералки, но той в приемной не оказалось. Где ее только носит?
        Ландышев сердито толкнул дверь и оторопел от неслыханной наглости. Старик в сером пальто (как его там… Башмачкин, что ли… а, нет, Сапожков!) сидел в его кабинете, на стуле возле стены, с таким видом, будто тут ему самое место!
        - Вы что себе позволяете? Вас кто впустил? - Он задохнулся от возмущения, позабыв о головной боли. - Лидия Борисовна!
        Ландышев выкатился обратно в приемную и увидел секретаршу, которая входила в дверь.
        - Добрый день, Леонид Игнатьевич, - невозмутимо ответила она.
        - Вы в курсе, что в моем кабинете в мое отсутствие находится человек? Сапожков этот! Что за безобразие!
        Секретарша смотрела на шефа со странным выражением на лице.
        «Чего уставилась?» - хотел крикнуть Ландышев, но сдержался.
        - Простите, вы, наверное, ошиблись. Этого не может быть, - проговорила женщина.
        - Да? По-вашему, у меня галлюцинации? Идите и посмотрите!
        - Алексей Иванович вчера умер.
        Она дрогнувшим голосом говорила про духоту, четыре часа ожидания, очередь, сердечный приступ, что-то еще, а Ландышев испуганно перебирал в голове диагнозы. С чего ему привиделся старик? Или просто водки перебрал, в этом все дело?
        Недослушав секретаршу, Ландышев метнулся обратно в кабинет. Старика не было, и он облегченно перевел дух, но, как позже выяснилось, рано радовался.
        Промаявшись на работе до четырех часов, поехал к Ниночке снять стресс. Явился без звонка, и любовница, кажется, была не слишком рада, даже нервничала, хотя старательно это скрывала.
        Ландышев прошел в гостиную, уселся в кресло и открыл было рот, собираясь сказать Ниночке, чтобы накрыла на стол (похмелье отступило, и разыгрался аппетит), но так и замер с отвисшей челюстью.
        На новеньком диване, сделанном по спецзаказу в Милане, сидел старик. На нем было все то же поношенное серое пальто и стоптанные ботинки, шея закутана колючим мохеровым шарфом, в руках - лохматая шапка.
        Морщинистое лицо, слезящиеся глаза, аккуратно подстриженные седые волосы… В шикарной Ниночкиной квартире, купленной, отремонтированной и обставленной на деньги Ландышева, он смотрелся настолько нелепо, что Леонид Игнатьевич даже не столько испугался, сколько возмутился.
        - Какого хрена происходит? - воскликнул он.
        Сапожков смотрел на него, не сводя печального и вместе с тем строгого взгляда, губы его шевелились, словно он тихо говорил что-то, не понять только что.
        - Лелик, ты чего? - Ниночка попыталась сесть Ландышеву на колени.
        - А ну, убирайся! Вон отсюда!
        Любовница отскочила, как ошпаренная кошка, и прошипела:
        - Сам убирайся! Тоже мне! Не знаю, откуда ты узнал, но я и сама уже хотела рассказать! Хорошо устроился: и от своей мымры не уходишь, и меня на поводке держишь! Да мне, если хочешь знать, и спать с тобой противно!
        Ландышев от неожиданности забыл о старике и перевел взгляд на Ниночку.
        - Ты что же, изменяешь мне?
        Она вмиг остыла.
        - А ты что, не знал? Сам сказал: «убирайся», «что происходит»…
        - Я не тебе говорил, а… - Ландышев сам себя прервал на полуслове, в полной мере осознав случившееся. - Ты любовника завела? В моей квартире? Я тебя содержу, одеваю-обуваю, а ты за моей спиной!..
        Ландышев думал, Ниночка будет рыдать и оправдываться, но она быстро взяла себя в руки и спокойно проговорила:
        - Между прочим, это моя квартира. По документам. Нечего меня стыдить: я свои деньги честно отрабатывала. И вообще, шел бы ты домой, к жене под бочок. Я кое-кого жду.
        Если водитель Петя и удивился столь быстрому возвращению шефа, то виду не подал. Пока ехали домой, Ландышев пытался переварить произошедшее. Он не знал, что шокировало его сильнее: предательство Ниночки или новое появление призрака.
        - Ты в привидения веришь? - вдруг спросил он Петю.
        Тот покосился на Ландышева и пожал плечами.
        - Пока не увижу, не поверю.
        Леонид Игнатьевич с горечью подумал, что и сам прежде так рассуждал. И вот нате вам, довелось столкнуться.
        Ниночку все же нужно наказать, пусть не думает, что он лох. Ландышев позвонил в банк и заблокировал все ее карточки.
        «Пусть теперь новый любовник тебя содержит!»
        Почувствовав некоторое удовлетворение, убрал телефон в карман.
        Жена вышла в прихожую поздороваться. Ландышев пробурчал что-то невразумительное, прошел мимо нее и закрылся в кабинете. Упал на диван, закрыл глаза, помассировал виски.
        «Ниночка - черт с ней, пусть катится. Но то, что мерещиться начало, дурной знак. Может…»
        В этот момент он почувствовал, как ему что-то давит на правое плечо. Леонид Игнатьевич открыл глаза и повернул голову вправо. На плече лежала чья-то рука. Старческая сухая ладонь с коротко подстриженными ногтями!
        Ландышев с визгом вскочил с дивана и шарахнулся к стене.
        - Леня, что случилось? - откуда-то из глубины квартиры спросила жена.
        - Ничего, - хрипло отозвался Ландышев, все еще ощущая холодную тяжесть мертвой руки, во все глаза глядя на старика Сапожкова, который стоял в углу кабинета.
        - Что ты от меня хочешь? - прошептал он.
        Вместо ответа старик вдруг двинулся к нему. Ландышев почувствовал, как ужас, равного которому он никогда доселе не испытывал, накрывает его с головой. Мертвец преследовал его! Шел за ним, и для него не существовало никаких преград. Надо бы развернуться и бежать прочь из комнаты, но Ландышев застыл на месте, как парализованный.
        Старик - худой, с согбенной спиной и впалыми щеками - подходил все ближе, медленно переставляя ноги в старомодных ботинках. Ландышев, как обреченный на казнь, следил за его приближением. Подойдя, старик потянулся к его уху, словно желая поведать секрет. От него веяло холодом, словно из открытого морозильника, и холод этот выстуживал душу до самого дна.
        - Жду, - вот что он сказал.
        Одно-единственное слово.
        Ландышев зажмурился, а когда открыл глаза, старика уже не было.
        Весь вечер Леонид Игнатьевич не мог согреться. И чай горячий пил, и под душем стоял, чуть не обварился, и одеял на себя целую гору собрал. Не помогало. А еще он каждую минуту ожидал увидеть рядом призрак старика, постоянно оглядывался, ежился, предчувствуя его появление.
        - Ты сегодня нервный какой-то, - заметила жена.
        Ландышев ничего не ответил, взял в баре бутылку водки и выпил без закуски. Это позволило заснуть, но среди ночи он проснулся, словно его окликнули. Голова раскалывалась, глаза ломило - нельзя все же в его возрасте столько пить.
        Хуже всего было то, что проклятый старик снова оказался рядом. Сидел в ногах кровати, не сводя с Ландышева пристального взгляда. Губы его шевелились, и Леонид Игнатьевич уже знал, что тот произносит: «Жду».
        Он зарылся головой в подушку, да так и пролежал до утра. На работу снова пришел разбитый, чувствуя, что его колотит, и первым делом выпил рюмку коньяку, чтобы унять дрожь. А потом вызвал секретаршу.
        - Так продолжаться не может, - сказал Ландышев, позабыв, что она понятия не имеет, что он имеет в виду. - Похороны уже были?
        Ночью ему пришло в голову: проблема в том, что старик не погребенный. Он неотпетый, неупокоенный - что там еще в фильмах ужасов бывает причиной появления призраков?
        Как ни странно, Лидия Борисовна сразу поняла, о чем речь.
        - Сегодня, - коротко ответила она. - Я у вас хотела отпроситься, сходить.
        - Вместе пойдем. Организуйте все. Благотворительность, понимаете? Это же житель нашего района, ветеран, ну, вы знаете. В пресс-службу сообщите, что церемония будет организована за счет администрации…
        Он говорил, не замечая, что тонкие губы секретарши становятся еще тоньше, сжимаясь в нитку, а когда понял, что она не записывает, спросил, в чем дело.
        - Я уже все организовала. Алексей Иванович был одинокий человек…
        - Тем лучше, - оборвал ее Ландышев, чувствуя себя так, словно Лидия Борисовна его обворовала. Украла шанс избавиться от назойливого призрака. - Напишите сумму, чеки приложите, я вам премию выпишу.
        - Но…
        - Делайте, как вам говорят! - рявкнул он. - Идите! Про пресс-центр не забудьте!
        Женщина развернулась на каблуках и вышла.
        Хоронили Сапожкова в двенадцать, за гробом шли несколько таких же убогих, согнутых, дурно одетых стариков и старух - соседей усопшего.
        Ландышев с неудовольствием отметил, что они сгрудились возле его секретарши, благодаря ее за участие и помощь, а на него смотрели сердито, перешептываясь о чем-то. Он старался не глядеть в их сторону, бодро рассказывая корреспондентке с телевидения, которую пригласила сотрудница пресс-центра, о том, что администрация района считает своим долгом помогать неимущим жителям, тем более ветеранам.
        - Придя на прием, Алексей Иванович знал: мои двери всегда открыты для него, как и для всех граждан. Провожая его в последний путь, мы отдаем дань уважения памяти… - Ландышев растекался мыслию по древу, прилаживал одну фразу к другой, пока не посмотрел на гроб.
        А когда увидел, умолк на полуслове.
        Старик не лежал, а сидел в гробу. Черный похоронный костюм подчеркивал восковую желтизну кожи, глаза провалились, челюсть была подвязана, но это не помогло. Рот мертвеца открылся, открывался все шире, и Ландышеву послышалось, что покойник говорит: «Врешь! У гроба врешь, подлец!»
        - Отстань от меня! - вне себя закричал Ландышев, попятившись. Не удержался, упал в снег и стал отползать прочь, перебирая ногами. - Провались пропадом, сволочь дохлая!
        В новостной выпуск этот позор не попал: корреспондентка была прикормленная. Но в Интернет слили снятое кем-то видео, снабдив комментарием о том, что глава администрации был явно нетрезв, и уже через пару часов Ландышеву позвонил сначала мэр, а потом и люди, с которыми шли переговоры по торговому центру.
        Мэр не сдерживал эмоций: орал, обзывал алкашом, плевался ядом. Выборы скоро, а тут такое! Бизнесмены сухо выражали недоумение, выказывая сомнение в целесообразности дальнейшего сотрудничества. Ландышев каялся, извинялся, блеял, что это недоразумение.
        Придя домой, очень хотел выпить, нестерпимо, но мэр велел прийти к нему к десяти, так что нужно было выглядеть прилично. Жена посмотрела на него долгим взглядом, словно собиралась спросить о чем-то, но промолчала.
        Есть не хотелось, было по-прежнему холодно: казалось, вместо крови по венам течет ледяная вода. Леонид Игнатьевич ушел к себе, лег в кровать, не надеясь заснуть.
        Лежа в темноте, трясясь от холода и страха, впервые за долгое время думал о том, что ему не хватает рядом жены. Родная душа, человеческое тепло - это, наверное, помогло бы прогнать холод. Но они давно спали отдельно, да и в целом стали чужими, как соседи по коммуналке. Где их прежние разговоры по душам? Когда они в последний раз вместе смеялись над удачной шуткой, смотрели какой-нибудь фильм, обсуждали что-то, что важно обоим?
        Ландышеву захотелось встать, пойти к жене, спросить, объяснить, но он знал: она не поймет. Время, когда они были откровенны и искренни друг с другом, прошло. Ниночку он потерял вчера, а жену - много лет назад.
        Когда старик снова появился возле него, Ландышев, уже не в силах сдерживаться, заплакал.
        Утро принесло новые потрясения.
        Лидия Борисовна вошла в кабинет с листом бумаги в руке. Документ оказался заявлением об увольнении.
        - Я уже год на пенсии, хотела еще поработать, но поняла: не могу, - проговорила она, когда Леонид Игнатьевич спросил, с чего это вдруг.
        - Почему?
        Секретарша помялась, а потом прямо посмотрела ему в глаза и произнесла:
        - Я много разного тут видела за это время. Но всему есть предел. Вы довели несчастного старика до смерти, а потом у вас хватило совести прийти на похороны и попытаться устроить пиар-акцию на его крови.
        - Да что вы понимаете! - возмутился Леонид Игнатьевич.
        - Все я понимаю. И не надо на меня кричать. Я больше не ваша подчиненная.
        Пока он пытался подобрать слова, бывшая секретарша вышла из кабинета.
        Встреча с мэром прошла кошмарно. Едва войдя в кабинет, который шиком и богатством убранства превосходил его собственный, Ландышев увидел сидящего за длинным столом для заседаний покойника.
        Мэр его присутствия явно не замечал. Подняв голову, указал ровно на то место, где сидел старик, и сказал:
        - Садись, Леонид Игнатьевич.
        - Я не… - Он откашлялся, отодвинул другой стул, сел.
        Мэр нахмурился.
        - Ты пьяный, что ли, опять? Думаешь, если дальше сядешь, не учую?
        Ландышев принялся объяснять, что дело не в этом, но нет ничего хуже попыток оправдаться, да и четких объяснений быть не могло. Если заикнуться, что его преследует призрак мертвого старика, это будет его последний день работы в администрации.
        Разговора не вышло. Ландышев вел себя как полный идиот. Сидеть рядом с мертвецом и делать вид, что все в порядке, не получалось. Сапожков смотрел на Леонида Игнатьевича, не отводя взора, и от него шли уже привычные волны холода. Ландышев не мог унять дрожь, отвечал невпопад, а в итоге сбежал, сказавшись больным.
        Мэр, конечно, остался недоволен, но Ландышев настолько обессилел от всех потрясений, постоянного ощущения холода, бессонных ночей, что ему было все равно.
        Думал, хуже быть не может, однако оказался неправ. Надо было поехать на работу, но Ландышев понимал, что не справится. Ему нужно отдохнуть, выспаться, чтобы решить, что делать дальше, что предпринять. Он хотел посоветоваться с женой: все же они были когда-то близки. Если не она, то кто еще способен понять его, помочь?
        Открыв дверь, Леонид Игнатьевич увидел жену в прихожей. Она была в пальто и сапогах, а в следующую минуту Ландышев увидел в ее руке чемодан.
        - Это еще что? - ошарашенно спросил он, указывая на него.
        - Сам не видишь? - спокойно ответила жена. - Я от тебя ухожу, Леня. На развод подам сама. Живи как знаешь.
        - Что? Как? - засуетился Ландышев, пытаясь преградить ей путь.
        - Наш брак давно умер. Я пыталась его сохранить, говорила себе: пусть любовь прошла, но остается уважение. Прожитые годы, общие воспоминания. Думаешь, я не знала про твои похождения? Знала. И презираю себя за то, что делала вид, будто не знаю. - Она прикусила губу. - Привыкла к сытой жизни. Стыдно, но что есть, то есть. А тут сразу за два часа - такое.
        - Какое? - прошептал Ландышев.
        - Ася позвонила и сказала, что на нее в Инстаграме подписалась девушка по имени Нина, сказала, что она - твоя любовница.
        - Все у нас кончено! Эта стерва просто мстит! Я карточки ей заблокировал… - брякнул Ландышев и прикусил язык, но было уже поздно.
        Жена усмехнулась.
        - Спасибо, что не отрицаешь. Знаю, что кончилось. Нина позвонила мне и наговорила много приятных вещей. И вот тут я поняла: это уж совсем край. Какое уважение? Сколько можно за подачки терпеть, чтобы об тебя ноги вытирали?
        Она оттеснила его плечом и вышла. Ландышев стоял как гвоздями к полу прибитый. Не мог он позволить ей уйти, но и заставить остаться не мог тоже. Ему казалось, жизнь рушится. Нет, не рушится: ее рушат! Проклятый старик Сапожков отнимает все, что ему дорого!
        Ландышев схватил подвернувшуюся под руку статуэтку и швырнул о стену. Раздался грохот, брызнули осколки.
        - Жду! - шепнули ему на ухо, и он увидел стоящего рядом мертвеца.
        - Отвали от меня! Провались в ад! Уйди! - заорал Ландышев и бросился в гостиную, захлопнув за собой дверь.
        Хотя, конечно, Сапожков был не из тех, кого остановят закрытые двери.
        Леонид Игнатьевич закружил по комнате, пытаясь прийти в себя.
        - Я справлюсь, справлюсь! - говорил он. - Извинюсь, помиримся. Должна же она понять! И дочь простит… Куплю машину этому ее Коле. Пусть женятся, слова не скажу. Пить брошу… совсем, окончательно…
        Зазвонил сотовый.
        «Передумала!» - сверкнуло в голове, но это была не жена.
        - В курсе уже? - спросил мэр. В голосе его звенела ярость.
        «Откуда он знает, что жена меня бросила?» - глупо подумал Ландышев.
        Но мэр, разумеется, говорил о другом.
        - Телевизор включи, - сказал он и бросил трубку.
        Ландышев взялся за пульт.
        Про обрушение аварийного дома говорили по всем местным каналам. К счастью, никто не погиб: жильцы (а их оставалось шесть человек) были в тот момент не в своих квартирах, а на улице. Собирались идти протестовать к зданию администрации района, требовать расселения и нормальных условий жизни.
        «Вот такая ирония», - трещала вертлявая корреспондентка, тыча микрофоном в лица теперь уже бездомных стариков.
        - Алексей Иванович, царствие ему небесное, несколько раз ходил к главе администрации Ландышеву. Не мог добиться, так и умер в приемной у него! - наперебой говорили они. - Сколько можно издеваться над нами? Неужели не поживем по-людски? Так и помрем один за другим?
        Ну а потом всплыли подробности того, что по распоряжению Ландышева аварийным признали и решили расселить совсем другой дом, крепкий и не такой уж старый, откуда люди как раз-таки выезжать не хотели.
        - Беда в том, что место, на котором стоит дом, приглянулось местным хозяевам жизни, там собрались строить торговый центр, и господин Ландышев…
        Леонид Игнатьевич не стал дослушивать, выключил телевизор. Откуда все это стало известно? Секретарша проболталась? Или еще кто-то?
        Это не имело значения. Ничто уже не было важно.
        Наступившая тишина сверлом ввинчивалась в уши. Ландышеву показалось, что он парит в невесомости, в безвоздушном пространстве. Дышать стало трудно, грудь сдавило, и он рванул галстук, попытался расстегнуть рубашку. Оторвавшиеся пуговицы с бисерным стуком посыпались по полу.
        «Один… Как страшно быть одному», - в смятении подумал Ландышев, но понял, что это вовсе не так.
        Рядом стоял Сапожков - тихий, суровый, неумолимый.
        - Жду, - прозвучало в голове у Ландышева.
        Леонид Игнатьевич хотел отойти назад, но ноги не слушались, и вместо этого он упал на колени. Жар в груди стал невыносимым. Прежде чем все кругом заволокло черным туманом, Ландышев увидел, как мертвый старик улыбается ему, протягивая руку.
        ДУРНОЕ МЕСТО
        Петя втайне гордился тем, что съехал от матери и стал жить отдельно. Многие его ровесники, окончив вузы или колледжи, продолжали жить с родителями, а он нашел работу и собирался сам себя обеспечивать.
        Мать, конечно, переживала. Они всегда жили вместе, одни: отец давно ушел из семьи, Петя его не помнил. Замуж мама больше не выходила, а в прошлом году познакомилась с дядей Сашей. У того было свое жилье, но за городом, матери туда переезжать не хотелось. Зато теперь, когда Петя отбыл в самостоятельную жизнь, дядя Саша сможет перебраться к матери.
        Вот это и угнетало ее сильнее всего: казалось, будто она выпроваживает из дому родного сына ради чужого мужика.
        - Мам, хватит чудить, - солидно сказал Петя, когда она чуть не в слезах помогала ему укладывать вещи. - Не на войну же ухожу, а в соседний район переезжаю.
        - Ага, в соседний, ничего себе. Неблагополучный, окраина города.
        - Нормальный район, не выдумывай. - Он помолчал. - Мам, я хочу, чтобы ты была счастлива.
        Фраза вроде банальная, но сказал от души: знал, что мать все всегда готова была для него сделать, поддержать, помочь, часто забывая о своих интересах и потребностях. Пора ей начать думать о себе. К тому же дядя Саша Пете нравился: хороший человек, добрый, и мать любит, сразу видно.
        Новое жилище, было, конечно, не ахти, зато дешевое. Не квартира, а комната в семейном общежитии: на блок из четырех комнат - общая кухня, туалет, ванная, подсобка, где стояли стиральные машины. Пете к этому еще предстояло привыкнуть. «Двушка» в хрущевке тоже не Зимний дворец, но все же изолированное помещение.
        Ничего, решил Петя, оглядывая небольшую комнату, в которую еле помещались диван, стол, шкаф, тумбочка, пара стульев и маленький ворчливый холодильник, на котором стояла допотопная микроволновка, - зато есть стимул начать больше зарабатывать, чтобы перебраться в отдельную квартиру.
        Пока протирал пыль, раскладывал вещи, расставлял книги и разные мелочи, наступил вечер. Петя подошел к окну, выходившему во двор. Двор был самый обычный - качели на детской площадке, гладкие спины машин, лавочки, - но неухоженный, словно бы заброшенный, и пока еще чужой, так что Петя почувствовал себя ужасно одиноким.
        Чтобы не провалиться в грусть-тоску, решил сходить на разведку в так называемую «общую зону», посмотреть, что к чему, познакомиться с соседями. Подойдя к двери, Петя остановился и поглядел в висевшее на ней овальное зеркало. Привычная картина: короткие темные волосы, острые скулы, карие глаза.
        Говорят, если долго смотреть на свое отражение, оно начнет меняться прямо на глазах, оживая. А потом обитающий на той стороне двойник заживет своей жизнью. Может даже однажды выбраться наружу и занять твое место.
        Чушь, глупости. Петя моргнул, прогоняя неуместные мысли, и потянул на себя дверную ручку.
        На стене возле ванной висело объявление: «Моемся быстро, убираем за собой чисто! Уважайте соседей».
        Хорошо, будем уважать. Петя вышел на кухню и увидел ряд столов и газовых плит. Хозяйка, сдавая ему комнату, объяснила, что его плита и стол - прямо возле окна. У мойки стояла и мыла посуду старуха в халате.
        - Добрый вечер, - вежливо поздоровался Петя, но ответа не получил.
        Зато, когда выходил из кухни, бабка смерила его недовольным взглядом и громко спросила:
        - Ты, что ли, Валькин новый жилец?
        Вспомнив, что хозяйку зовут Валентиной Васильевной, Петя кивнул и еще раз поздоровался, но старуха опять не ответила. Пожевала губами и выдала:
        - Ночью не блуди тут. Сиди у себя.
        И, не успел Петя что-нибудь ответить, снова загремела посудой.
        Он вышел из кухни. Можно было бы яичницу пожарить, но аппетит пропал, и Петя решил просто попить чаю с печеньем у себя в комнате. Больше никого из соседей, более разговорчивого и доброжелательного, он не встретил.
        Поговорил по телефону с мамой, полазил по Интернету, а около одиннадцати сунул наушники в уши и лег спать. Когда слушал музыку, легче засыпалось. Диван был скрипучий, жестковатый, но в целом нормально, привыкнуть можно.
        Вставал Петя в начале седьмого: рабочий день начинался в восемь тридцать, опаздывать нельзя. Он устроился в небольшую фирму, которая занималась изготовлением печатной продукции: буклеты, плакаты, открытки, визитки. Работа не бог весть какая интересная, но зато по специальности - компьютерный дизайн, можно опыта набраться.
        Платили скудно: только и хватит на съем жилья да самое необходимое, но это ничего. Главное - перспективы. К тому же обещали регулярные премии.
        День пролетел незаметно. Пришлось немного задержаться - срочный заказ, а потом зайти в магазин (теперь некому заполнять холодильник, кроме него), так что домой Петя пришел около семи.
        Внутри было тихо и темно: видимо, соседи экономили электричество и не зажигали свет в коридоре. Чуть не ощупью пробравшись к себе, благо что его комната была возле входа, Петя загрустил. У мамы была бы готова еда, а тут самому надо… Но главное, даже поговорить не с кем.
        Петя сходил в душ, приготовил и съел простенький ужин, а потом подумал, что надо бы постирать. Загружая «стиралку», разбираясь в кнопках и режимах, краем глаза увидел движение в коридоре: мимо открытой двери кто-то прошел.
        - Здравствуйте, - сказал Петя, обернувшись.
        Дверной проем был пуст, но в темном коридоре кто-то стоял: слева тьма казалась более густой и живой. Петя подумал, что там, переминаясь с ноги на ногу, стоит человек.
        - Вот, постирать решил, - доброжелательно сказал Петя. - А вы тоже тут живете?
        Ему никто не ответил. Ну, мало ли, может, человек необщительный. Тут стиральная машина с небольшим опозданием, но все же соизволила включиться в работу: затряслась, завибрировала и принялась закачивать воду в свою утробу.
        Петя забыл о странном жильце, а вспомнил, только уже оказавшись у себя. Бабка вредная, молчун какой-то нелюдимый… М-да, соседи у него не самые приятные люди. Комнат было всего четыре, кто в них жил, Петя не знал. Да и вообще общежитие выглядело не очень многолюдным и на удивление тихим: не хлопали двери, не бегали по лестницам дети, не слышно было звуков работающих телевизоров. Петя бывал у однокурсников в студенческой общаге, так там все было совсем по-другому: шумно и народу полно.
        Ладно, в конце концов, здесь взрослые люди живут, пожилых, наверное, много, отсюда и разница.
        Машина будет работать часа полтора, и Петя улегся на диван с книжкой, включил ночник. Читал, читал и незаметно для себя заснул. Открыл глаза и в первый момент потерялся в пространстве и времени: который час? Уже на работу пора?
        Была половина двенадцатого. Ночник разливал возле Пети лужицу света. А в следующий момент Петя понял, что его разбудило: за дверью кто-то был, царапал ее ногтем, скребся, как кот. Наверное, соседи пришли сказать, что машина давно закончила стирку.
        Петя сел на диване:
        - Иду! - крикнул он и замер.
        Тот, кто стоял за дверью, вел себя странно. Он не просто скребся, но еще и тихо напевал. Голос был тонкий, плачущий, а слов не разобрать. Петя подошел, прислушался. Вроде бы ничего угрожающего, но вдоль позвоночника заструился холод.
        - Сыночек, ох, сыночек мой, - вырвались из общего потока слова. - Горюшко.
        Кажется, случилось что-то! А он стоит как дурак!
        Распахнув дверь, Петя приготовился спросить у женщины, что произошло, чем он может помочь, но оказалось, что спрашивать некого. Коридор был пустой и темный, а в прямоугольнике света, что лился из двери Петиной комнаты, никакой женщины не было.
        Убежала уже, что ли?
        Петя шагнул к выключателю, протянул руку. Раздался щелчок, под потолком зажглась лампочка. Никого. Единственное, что пришло в голову, - плачущая незнакомка ушла к себе.
        «Да ну их всех! - раздраженно подумал Петя, имея в виду новых соседей. - Дикие какие-то».
        Он направился в подсобку, выключил машину, достал белье. Рядом стояли сушилки, и Петя задумался, какой из трех можно воспользоваться. Или они все общие? Ладно, утром он спросит у кого-нибудь, а пока повесит, куда придется.
        - Уходи отсюда, - прошептали ему прямо на ухо.
        Петя вскрикнул - кто подкрался так близко?! - и обернулся. Но никого не было, да и быть не могло: Петя стоял возле стены. Сердце колотилось, будто стучало изнутри кулаком, просилось наружу. Петя облизнул пересохшие губы и шепотом спросил:
        - Кто тут?
        В ответ в коридоре засмеялись и что-то скрипнуло - дверь, наверное. Петя разозлился. Выскочил из подсобки, чуть не опрокинув сушилку с бельем, и постучал в дверь, которая была напротив:
        - Думаете, это смешно? - Он был уверен, что шутник спрятался там. Больше негде, коридор пустой, до другой комнаты так быстро не добежать, и шагов не было слышно. - Эй, открывайте!
        Смех прозвучал отчетливее, смеялись явно за дверью комнаты. Как-то неприятно смеялись: ехидно, меленько, не смеялись, а хихикали.
        - Чё колотисся?
        Петя повернул голову и увидел худого усатого мужика в несвежей майке-алкоголичке и трениках. Над губой у него топорщились сивые усы, в углу рта торчала незажженная папироса. От мужика несло перегаром.
        - Я… - Петя не знал, как объяснить. - Просто там…
        - Нету там никого. Не соображаешь, что ли?
        Он мотнул головой, указывая на дверь, и только тут Петя заметил, что на ней висит замок на дужках.
        - Как так? - тупо спросил Петя. - Там же кто-то внутри. Смеялся, я сам слышал.
        Мужик дернул плечом и торопливо зашарил по карманам, выискивая что-то, но, видно, не нашел. Мазнул по Пете взглядом и пошаркал прочь.
        - После полуночи сиди у себя, - обронил он.
        Через секунду хлопнула дверь. Жил мужчина через стенку от Пети.
        Вот и этот туда же: сиди в комнате…
        Возвратившись, Петя повернул ключ в замке. Все было зыбко и неправильно, беспокойно. Не хотелось признаваться себе, но это место пугало Петю. Спать не хотелось, но надо, иначе завтра будешь как вареный. Поколебавшись, он выпил воды и лег, привычным жестом сунул наушники в уши. Какое-то время прокручивал в голове случившееся, а потом все же заснул.
        Поутру ночные бдения казались не такими зловещими, но настроение все равно было так себе: зарядил тоскливый, серый дождь, ветер вырывал из рук прохожих зонты, а синоптики в один голос прогнозировали такую погоду до конца следующей недели. Впрочем, чему удивляться? Октябрь все-таки.
        Петя, старательно обходя лужи, добрел до остановки. Позвонила мама, позвала в субботу на ужин, спросила, как ему живется. Кажется, он вполне убедительно соврал, что самостоятельная жизнь - кайф и сплошное приключение.
        Тому, что снова потребовалось задержаться на работе, Петя обрадовался: уж лучше тут побыть, к тому же и сверхурочные оплатят. К дому он подходил уже в темноте и невольно обратил внимание на то, как мало окон освещено. Конечно, многие могут быть на работе, но все же, все же…
        Общежитие представляло собою девятиэтажное здание-свечку, выстроенное из желтого кирпича: один подъезд, общие длинные балконы, скрипучий лифт, сломанные почтовые ящики. По соседству находились парк и какое-то предприятие, огороженное высоким забором. То ли табачная фабрика, то ли завод, Петя не помнил. Высотных зданий поблизости больше не было, только частный сектор, да и то на некотором отдалении.
        Глухомань, запоздало думал Петя, и до остановки далеко, и вообще, правильно мама говорила, район плохой, полузаброшенный, умирающий. Надо было еще поискать жилье, не хвататься за первое попавшееся, но уж больно цена низкая.
        «А почему она низкая, не подумал?» - укорил сам себя Петя, но что уж теперь. За месяц вперед заплатил.
        Общага чернела впереди, и он снова обратил внимание, что никто, кроме него, не идет в ту сторону. Захотелось курить, хотя курил Петя редко, баловался просто, одной пачки на несколько месяцев хватало.
        Он свернул на детскую площадку, встал под грибок, чтобы укрыться от мелкого нудного дождика, и закурил.
        - Угостишь? - раздалось поблизости.
        Петя увидел мужчину в куртке с капюшоном. На поводке он держал криволапую черно-белую собачонку, которая тряслась и жалась к ногам хозяина. Петя протянул пачку.
        - Благодарствую. Не видел тебя тут.
        - А вы что, всех знаете? - почему-то ершисто отозвался Петя.
        Мужчина усмехнулся.
        - Всю жизнь вон там живу. - Он махнул рукой в сторону частных домов. - С Кузей в парке гуляю. Все на виду, это ж как деревня.
        - В общаге много народу? - неожиданно для себя спросил Петя.
        Собеседник внимательно поглядел на него.
        - Кому уехать некуда, те живут, конечно. Привыкли.
        Это прозвучало жутковато.
        - К чему привыкли?
        Мужчина помолчал.
        - А тебе-то что? Ты чего тут? Девушку свою ждешь?
        Сколько вопросов.
        - В общежитии комнату снимаю.
        Мужик отвел руку с сигаретой ото рта и присвистнул.
        - И как?
        - Нормально, - осторожно ответил Петя. - Вы странно разговариваете. Загадками.
        Мужчина глубоко затянулся.
        - Какие загадки? Дело-то ясное. Общага на плохом месте стоит. Раньше тут церковь была, потом сгорела. Снесли - пустырь был, а потом общагу построили от фабрики. Зря только построили. Неспокойно тут. Если дерутся, то до смерти. Из окошек бросаются, вешаются. А от сердца сколько народу померло, от водки - не сосчитать! Надо бы… - Мужчина умолк, будто потерял интерес к разговору.
        - И что же надо-то? - поторопил Петя.
        - А ничего! Кто поумнее, продали комнаты да съехали. Кто на дешевое жилье польстился, кому идти некуда, те живут. Куда деваться? У меня корешок там, на четвертом этаже. Коля.
        - И я на четвертом, - машинально ответил Петя.
        - Привет передавай от Михалыча. Коля говорит, ничего, можно жить.
        «Если это вчерашний старик, то ясно, как он живет: калдырит, небось, каждый день», - подумал Петя.
        - Ну, бывай! Пора мне, - окончательно свернул беседу Михалыч и пошлепал по лужам прочь, потянув за собой Кузю.
        Петя с тяжелым сердцем тоже побрел к подъезду. Разговор осел на душе, как черная угольная пыль: не смоешь. Церковь, смерти, самоубийства - и в центре всего этого он.
        В подъезде горела тусклая лампочка. Почти все перекореженные почтовые ящики были открыты: похоже, никто не получал корреспонденцию, надобности в них не было. Петя прислушался. Тишина как на кладбище, когда всюду не живые люди, а мертвецы, которые не шумят. До тех пор, конечно, пока им не станет тесно в холодных могилах, они не заворочаются и не захотят выбраться наружу…
        «Фу, придурок, зачем про мертвецов-то вспоминать», - одернул себя Петя и почти бегом направился к лифту.
        Тот стоял на первом этаже, поэтому двери с дребезжанием разъехались в стороны, стоило Пете нажать на кнопку. Едва он вошел внутрь, как дверь подъезда распахнулась. Петя увидел женщину лет пятидесяти, похожую на строгую учительницу, которая на ходу закрывала синий зонтик.
        - Придержите, пожалуйста! - попросила она, и Петя нажал на кнопку блокировки.
        - Спасибо, - улыбнулась женщина. - Мне шестой.
        Лифт потащил их вверх, натужно скрипя и вздыхая.
        - Недавно поселились? Не видела вас тут, - сказала женщина.
        «Я как гриб на Красной Площади, - подумал Петя. - Заметный, мимо не пройдешь, со всех сторон видно». А вслух ответил:
        - Да, на этой неделе заехал. Снимаю комнату.
        Женщина нахмурилась, хотела что-то сказать, но тут лифт остановился. Двери открылись, Петя попрощался и вышел. Он уже шагнул к двери своего блока, как женщина проговорила:
        - Вы тут осторожнее.
        Петя обернулся.
        - В каком смысле?
        В желудке неприятно похолодело. Второй раз за день такие разговоры - это уже чересчур.
        - Нездоровое здесь место. Вредное. Можно душу свою потерять. Лучше вам отсюда уехать поскорее. Пока не поздно.
        Они смотрели друг на друга. На губе у женщины красовалась болячка от простуды, взгляд был какой-то мечущийся. Секунда - и двери захлопнулись, отрезав Петю от соседки.
        Придя к себе, он увидел бабку, которая шла в комнату с кастрюлькой в руках, и поздоровался. Как написал поэт, «а в ответ - тишина». Старуха на него не взглянула и ничего не ответила. Петя внезапно разозлился. Что такое в конце концов?
        Подойдя ближе к старухе, он тронул ее за плечо и проговорил:
        - Пожилые люди любят жаловаться, что молодежь плохая. Что же вы пример не подаете? Я вот с вами здороваюсь, а вы не отвечаете.
        Старуха испуганно глянула на него, потом поставила свою кастрюлю на шкафчик, что стоял возле двери в комнату, и вытащила из ушей беруши.
        - Чего тебе?
        - Я поздоровался, - растерянно сказал Петя. - Так вы не слышали, значит?
        Старуха дернула углом рта, что, видимо, должно было означать улыбку:
        - И тебе здоровья. А тут чем меньше слышишь, тем лучше. Ты тоже купи. И ночью суй в уши. Или как я - с вечера, как стемнеет. Так оно надежнее.
        Она резво подхватила кастрюлю и юркнула в комнату, как мышь в нору.
        Петя так и остался в коридоре перед захлопнувшейся дверью.
        Спустя примерно час он вяло жевал разогретую в микроволновке пиццу, которую купил на ужин, запивая ее сладким чаем. Пока был в ванной - мылся быстро, помня об уважении к соседям, - слышал в коридоре громкие голоса. Кажется, Коля говорил о чем-то со старухой, других-то соседей в их блоке нет. Наверное, уши у обоих заткнуты, вот и орут.
        Наговорились, замолчали.
        Сейчас Петя сидел, поневоле прислушиваясь к тому, что происходило вокруг, и, хотя ничего особенного не слышал, тишина давила, казалась зловещей, опасной. В ней словно бы готовилось что-то, собиралось родиться и…
        И что? Может, хватит параноить? Михалыч этот подшутить решил. Люди мрут от пьянства и инфарктов, из окон выходят - эка невидаль, где в нашей стране такого нет? Тетка в лифте с приветом. А Коля с бабкой просто хотят выжить Петю из блока: зачем им лишний сосед, который будет занимать кухню и ванную?
        «Ага, вот так взяли все и сговорились!»
        В этот момент за дверью что-то грохнуло, а следом послышались шаги - волочащиеся, как будто человек еле переставлял ноги.
        - Помогите! - прохрипел слабый голос. - Больно!
        Петя бросился к двери, но уперся взглядом в свое отражение в зеркале. Перепуганное, побледневшее лицо, глаза вот-вот из орбит выскочат… Он смотрел на себя долю секунды, а потом лицо в зеркале подмигнуло ему. Петя отпрянул от двери. Отражение снова стало нормальное, такое, как надо. Почудилось? Или у него глаз непроизвольно дернулся, а показалось…
        Отражение внезапно припало к поверхности зеркала, словно зазеркальный Петя собрался выскочить наружу, а потом высунуло язык и облизнуло губы.
        Петя заорал и шарахнулся в сторону, каждую секунду ожидая, что неведомое существо высунется наружу, прямо из зеркала, и схватит его.
        Про то, что кто-то стоял за дверью и просил о помощи, он совсем позабыл, но тут раздался голос:
        - Открой! Ты должен помочь! - Дверь принялись трясти. - Выходи!
        А потом закричала женщина. Вопила, захлебываясь криком, который пульсировал, рвал барабанные перепонки.
        Никогда в жизни Петя не испытывал такого страха - зашкаливающего, необузданного, от которого стучит в ушах и к горлу подкатывает тошнота. Он прижал руки к ушам, чтобы не слышать.
        Не слышать… Соседи не слышат. Конечно, у них беруши.
        Взгляд упал на наушники. Петя сунул их в уши, впервые сделав это не чтобы послушать музыку, а чтобы не тронуться умом. Включил первую попавшуюся песню, вывернул громкость на максимум. Музыка загрохотала, изолируя Петю от внезапно сошедшей с привычных рельсов реальности.
        Он не слышал, о чем поют, не понимал слов, хотя песня была на русском языке. Стоял, прижавшись спиной к шкафу, пытаясь унять сердцебиение. Когда более или менее успокоился, осторожно подошел к двери и, не глядя в зеркало, снял его с крючка. Перевернул тыльной стороной к себе, затолкал под диван.
        Потом взял стул и прислонил к двери. Что там, снаружи? Что было бы, если бы он вышел? Петя думал, что всю ночь так и просидит без сна, но усталость взяла свое, и он все же заснул, даже не сделав музыку тише.
        Проснулся в начале шестого. Наушники разрядились, за дверью было тихо. Хотелось в туалет, но Пете было страшно выйти из комнаты.
        Больше оставаться тут нельзя. Что бы ни творилось в этой общаге, если он не хочет слететь с катушек, надо съезжать. Но куда? Обратно к маме? Она, конечно, возражать не будет, не попрекнет ни словом, а если ей рассказать, что к чему, поверит.
        Но признавать поражение и капитулировать перед трудностями не хотелось. Ушел из дому, гордый, как Петрушка, своей самостоятельностью, а теперь, роняя тапки, обратно? Взрослый же человек, двадцать два года, должен уметь решать свои проблемы и принимать последствия собственных решений. Снял подозрительно дешевое жилье, понадеялся на авось - сам и расхлебывай, а не за мамочку цепляйся.
        Петя залез в Интернет и до звонка будильника лазал по сайтам с предложением жилья. В итоге нашел несколько приличных вариантов, сохранил телефоны, чтобы позвонить.
        Голова была тяжелая: не выспался. Немного взбодрился, лишь когда умылся и почистил зубы. Выходя из ванной, наткнулся на Колю.
        - Привет вам от Михалыча, - сказал и подумал, что мог ведь и ошибиться, никакой это не Коля.
        Однако догадка оказалась верной. Сосед склонил голову и обратился к Пете как к своему:
        - Чё сам-то? Нормально?
        - Это каждую ночь у вас тут? - напрямую спросил Петя.
        Коля почесал лохматую голову.
        - А куда денешься? Ты, главное, не слушай. И все будет в ажуре. Кто начинал слушать, те, конечно… - Он вздохнул. - Пока ты не слышишь, внимания не обращаешь, вроде как и нету тебя. Ты отдельно, они отдельно.
        - Кто «они»?
        - Нечистые, - ответила за Колю старуха-соседка, которая, оказывается, выбралась из своей комнаты и стояла рядом. - Тут церква была. А потом, в революцию-то, батюшку убили, вместе с ним еще много народу постреляли. И стала та церква оскверненная: как в такой службу служить, если смертоубийство было? Стояла она на пустыре, тянула к себе нечистых.
        - Как тянула-то? - невольно подстраиваясь под бабкину манеру говорить, спросил Петя.
        - В храме с человеком Бог говорит, - вздохнула старуха. - А в оскверненной церкви Бог умолкает, и тогда нечистые нашептывают. Бесы. Морочат, пугают. Вот и пошло-поехало. То забредет туда пьяница, а утром его мертвым найдут. То повесится кто. То лики святых размалюют непотребно. В общем, сгорела церква. Надо было место то солью посыпать и не строить ничего. Да куда там! Фабричным жилье нужно было, ну и…
        Старуха опять вздохнула. Дальше Петя знал, спасибо Михалычу.
        - Я ж говорю, не слушай. И говорить с ними - последнее дело.
        - А слышал уже чего, нет? - нервно спросила старуха.
        Петя признался, что слышал.
        - Ох, плохо. Раз ты их слышал, то и они тебя. Не отстанут теперь. А хуже всего, если покажется кто из них. Увидишь, в глаза ему посмотришь - пиши пропало. Утянет за собой. Многих утянули.
        - Съезжать тебе надо отсюда, - подвел итог Коля, дымя вонючей папиросой.
        Работалось Пете после такого плохо. На вопросы отвечал невпопад, не те данные ввел… Хорошо, хоть сам заметил вовремя, исправил. Вместо обеденного перерыва взялся звонить по объявлениям.
        А когда закончил переговоры, совсем приуныл. Где требовали предоплату за полгода, где цена на сайте оказалась занижена, а по факту была неподъемной, а в одном месте хозяин был явно нетрезв, никак не мог понять, что Пете от него нужно.
        Петя позвонил хозяйке комнаты, попытался вернуть деньги, которые заплатил за месяц: ему пришло на ум, что можно пока в хостеле пожить и поискать комнату. Но Валентину Васильевну на кривой козе не объедешь, как она сама сказала.
        - Ты комнату видел, когда снимал? Видел. Свет, вода, техника, мебель - все, как договаривались? Да. Так какие ко мне претензии? Тебе мерещится, может, спьяну, а я виновата? Глупости разные поменьше слушай и нервы подлечи.
        Вот и весь сказ.
        Петя уже отчаялся, не зная, где искать выход, но тут позвонила мама.
        - Слушай, ты только не подумай, что я вмешиваюсь и пытаюсь давить, но, мне кажется, я нашла для тебя лучший вариант. Комната, которую ты выбрал, конечно…
        - Что? Как? - не поверил своим ушам Петя, боясь обрадоваться раньше времени. А мама, решив, что он сердится, принялась торопливо объяснять:
        - Ты помнишь тетю Лену? - Это была мамина школьная подруга. - Она уезжает на полгода в Москву, по работе, переживает за квартиру. Она же одинокая, присмотреть некому… В общем, спрашивает, не хочешь ли ты у нее пока пожить? Район хороший, квартира отличная, двухкомнатная. Будешь квартплату только оплачивать. Счета надо забирать, присматривать за хозяйством, цветы поливать, кот у нее еще, Барон.
        - Кот, - автоматически повторил Петя, не веря, что все вот так просто решилось.
        - Он спокойный, кастрированный.
        Да хоть десять котов! Лишь бы не бесы, что являются по ночам!
        - Хорошо, мам, я согласен.
        Мама порадовалась, решили, что Петя переедет через три дня: тетя Лена улетает в столицу, а он заселяется. Вечером Петя сходил, посмотрел, что и как, получил от хозяйки инструкции. Господи, счастье-то какое, и чистота-красота, и простор, и никаких стариков с их ужасами, никакой нечисти. Кот Барон смотрел круглыми зелеными глазами - оценивал нового жильца.
        Договорившись обо всем, Петя возвращался в общагу в отличном настроении. Здорово, что тете Лене понадобилось в Москву! А когда она соберется обратно, Петя спокойно подыщет новое жилье, время есть.
        И даже тот факт, что придется провести в страшной общаге еще две ночи, не особо тревожил. Люди годами живут - и ничего. Тем более он знает, что делать: сидеть ночью у себя, дверь не открывать, в коридор не соваться. А главное, ничего не слушать.
        Первая ночь так и прошла. Петя даже выспаться умудрился.
        А вот на последнем рубеже, отделявшем его от нормальной жизни без нечисти и ее проделок, споткнулся.
        Сделал все, как надо: наушники, запертая дверь, стул возле нее, ночник. Заряда на телефоне было мало, и Петя поставил аппарат заряжаться. Забаррикадировался в комнате, лег, включил музыку.
        А среди ночи проснулся: темнота была такая же оглушающая, плотная, как тишина.
        Петя пощелкал выключателем, однако лампочка в ночнике не зажглась. Электричество вырубили - бывает такое, вдобавок фонари за окном погасли, а потому в комнате было черно, хоть глаз коли.
        Но это все ничего. Хуже то, что телефон окончательно разрядился и умер, поэтому и музыка смолкла. Который час, интересно? Далеко до утра? Петя вытащил из ушей наушники, положил на тумбочку рядом с бесполезным телефоном.
        Вся ночь впереди, а защититься от нее и тех, кто в ней бродит, нечем. Словно в подтверждение, раздался тихий шорох, а следом - женский голос запел, старательно выводя каждую ноту. Слова были знакомые, но общий смысл непонятен: какое-то церковное песнопение.
        Петя, обливаясь потом от страха, лежал и слушал. Пели совсем рядом, за картонной дверью. Потом пение внезапно оборвалось, и изменившийся голос, скрипучий и сухой, как камыш у болота, проговорил:
        - Дай хоть посмотрю на тебя. Выходи к папке, не бойся, Петюша.
        Петюша. Мама говорила, отец называл его так, пока жил с ними.
        Пока не ушел, когда Пете исполнилось года четыре.
        Он вскинулся на кровати, предостережения разом вылетели из головы.
        - Ты не мой отец, - сказал Петя, позабыв о том, что с бесами нельзя говорить.
        Существо за дверью хмыкнуло.
        - Как не твой? - Внезапно голос сделался плаксивым. - Помер я, Петюша. Уж пять лет как помер. Пил крепко, замерз в сугробе. А нам, таким, кто жизнь свою напрасно прожил, по дурости смерть принял, после смерти покоя нету. И вас с мамкой обидел. Вот и скитаюсь. Нашел тебя.
        Петя до крови прикусил губу. Привычный мир перевернулся с ног на голову. Мертвый отец, которого он не помнил, явился к нему промозглой осенней ночью. Или не отец, а потустороннее существо, которое им прикинулось.
        - Поздороваемся, Петюша, - уговаривал голос за дверью. - Искал тебя, искал… Думаешь, легко было?
        Петя встал с кровати и на цыпочках подошел к двери. Существо снаружи кажется, приободрилось, в тоне зазвучало предвкушение. Так голодный пес переминается с лапы на лапу, поскуливая от нетерпения в ожидании мясной похлебки.
        - Я тебе не открою, - сказал Петя. - Не старайся.
        Существо зарычало и навалилось на дверь. Та затрещала, но выдержала. Следом посыпался град ударов: по ней колотили кулаками.
        - Убирайся! - заорал Петя и прижал ладони к ушам.
        Так и стоял, пока звуки не стихли. Сколько времени прошло, он не знал.
        Внезапно ночник затрещал и включился. Фонари за окном тоже зажглись. Снова цивилизация, мир опять стал нормальным. Петя метнулся к телефону, который снова начал заряжаться, и увидел, что сейчас три часа ночи.
        Еще немного - и наступит утро.
        - Петька, ты как там? - снова раздалось из-за двери.
        Голос был знакомый - спрашивал Коля.
        - Живой? Орал так, что мы уж подумали, тебя убивают.
        Слышать нормальный человеческий голос было так здорово, что Петя, отбросив осторожность, подошел к двери и распахнул ее.
        - Все хорошо, я просто… - Начал было он, и тут в голове сверкнула простая и жуткая в своей простоте мысль.
        Коля не знал его имени: Петя так и не представился ни ему, ни старухе. Но и это еще не все. Ни Коля, ни кто-либо другой из соседей, наученных горьким опытом житья в дурном месте, не спал без берушей. Коля не мог ничего слышать, потому что не желал слушать, а если бы какой-то звук и пробился сквозь защиту, ни за что не отреагировал бы, не вышел из комнаты до рассвета.
        Это пришло Пете в голову в одно яркое мгновение, а в следующее он собрался шагнуть назад и захлопнуть дверь, но не успел.
        Коридор перед ним был пуст, Коли не было и в помине. Но на полу и на стене дрожала тень… Сгорбленная, длиннорукая, ломаная. Существо из ночного кошмара шло к Петиной двери, наплывая на него из тьмы потустороннего мира. Ни один человек не мог бы отбросить такой тени! Это было насекомообразное создание огромного роста, двигалось оно бесшумно, как призрак.
        Петя представил, как оно каждую ночь, час за часом блуждало по коридорам и лестницам, касаясь уродливыми пальцами дверей и стен, принюхиваясь к человеческим страхам, крутя бесформенной головой и поджидая того, кто по своей глупости и опрометчивости высунется из укрытия и увидит его.
        Увидишь - поверишь.
        Поверишь - не спасешься.
        «Я не верю!» - пискнуло внутри.
        Но это была ложь. Он верил, еще как верил - глаза не обманывали.
        Шаг, еще шаг.
        Худая и длинная рука с острым черным когтем показалась из-за поворота и слепо зашарила вокруг. Мгновение - и адское создание покажется целиком.
        «Оно еще не видит тебя. И ты не видишь его - это же только тень! - прозвучал в голове мамин голос. - Еще не поздно».
        Но оно знает, где Петя живет, поэтому прятаться в комнате опасно.
        Все это пронеслось в голове за считанные секунды, которые растянулись на годы. Решение принял даже не разум Пети, а его тело.
        Захлопнув дверь в комнату - пусть это думает, что Петя в ловушке - он рванулся к выходу, до которого была пара метров, с тихим щелчком повернул ключ и выбежал на лестницу. Наверное, монстр все слышал, но это было уже неважно.
        Петя несся по лестнице так, словно за ним гнались все демоны Ада… Хотя, возможно, это было близко к истине. Один пролет, второй, третий. Петя подвернул ногу, но не остановился, а лишь прибавил шагу, услыхав над головой скрип открывшейся двери.
        Существо пустилось в погоню, но Петя не просто бежал - мчался, не замечая боли в ноге. Страх гнал его прочь, придавая сил. Очутившись на первом этаже, Петя врезался во входную дверь и вылетел наружу, как пуля из пистолетного ствола.
        Холод и сырость схватили его за плечи, осенняя ночь обняла, приголубила. Петя оглянулся на темную громаду здания, нависшую над ним, как скала. Ему не хотелось находиться в ее тени, под сенью обитавшего внутри зла, и он побежал прочь, стремясь оказаться подальше.
        Остановился только у входа в парк. Фонарь освещал подъезд и двор. Никто не вышел наружу: видимо, жуткое создание было заперто в доме.
        «Спасся!» - промелькнуло в голове, и только тут Петя заметил, что стоит босиком, в одних трусах и футболке.
        Он так и пробыл в парке до самого рассвета. Бегал по мокрым дорожкам, пытаясь согреться, прыгал на месте, обхватив себя руками. Лишь бы не простудиться… Хотя можно и с температурой полежать, это была бы мизерная плата за спасение.
        Лишь когда пришло утро, а в окнах домов стал загораться свет, Петя рискнул вернуться в общежитие. Все двери были закрыты, соседи сидели по комнатам.
        Он наскоро собрал свои вещи, оделся и, подхватив сумку, вышел из комнаты. Запер дверь, сунул ключ под коврик. Пусть хозяйка приходит и забирает.
        Петя шел по лестнице, точно зная, что больше никогда не вернется и даже не станет вспоминать о случившемся. Дурное место отпустило Петю, и он вышвырнет его из памяти, чтобы не сойти с ума.
        ПОСЛЕДНИЙ ПАЦИЕНТ
        «Где я?» - спросил он себя, проснувшись среди ночи в темной комнате. А следом понял, что понятия не имеет, кто он вообще такой. Ни имени, ни возраста, ни хоть каких-то деталей биографии…
        Даже того, как выглядит, и то не мог вспомнить!
        Ужас, который он испытал, осознав этот факт, заставил мужчину подскочить на кровати. Сердце бешено трепыхалось в груди, норовя выпрыгнуть из горла.
        «Каково это было бы - взять и выплюнуть собственное сердце?»
        Бред, чушь! О чем он вообще думает?
        Озираясь, таращился он в темноту и, лишь увидев узкую белую полоску света под дверью, немного успокоился. А успокоившись, сразу, в один миг, вспомнил все.
        Сергей. Вот как его зовут. Илларионов Сергей Валентинович, сорока двух лет от роду. Находится он в больнице: привезли в среду по скорой, прямо с работы. Он работал токарем на заводе, вот оттуда его и доставили: приступ скрутил за полчаса до обеда.
        Все вспомнилось: и жена Тамара, и родители-пенсионеры, и дочь Лариса. И то, что волосы в последнее время стали стремительно седеть, и то, что он терпеть не мог свитера с высоким горлом, и то, что вечно все терял: ключи, перчатки, мелочь из карманов. Не удивительно, что и память чуть не потерял. Ладно еще обошлось.
        Убедившись, что воспоминания вернулись полностью, Сергей снова откинулся на подушку. Дыхание выровнялось, сердцебиение улеглось. Надо бы снова поспать, ночь же еще, а утром процедуры.
        Лечат его, видимо, хорошо: ничего не болит. Может, тогда и не надо операцию, про которую говорил молодой серьезный доктор?
        Сергей вздохнул и повернулся на бок. Страшно под нож ложиться. Боль, как сказал врач, купировали, приступ прошел, так, может, и не повторится?
        Он попытался заснуть, но глаза не желали закрываться. Что-то тревожило, не давало покоя, и это были не мысли о предстоящей операции.
        Сергей сосредоточился на своих ощущениях и понял, что не так.
        Тишина - вот что.
        В палате было слишком тихо. Их тут трое: справа и слева - койки, на которых лежали другие пациенты. В прошлые ночи Сергею, у которого был чуткий сон, мешали звуки, наполнявшие палату: чужое сонное, с присвистом дыхание, назойливый храп Толика, грузного шумного мужика, что спал у окна. Толик ворочался с боку на бок, вздыхал и причмокивал, металлическая панцирная сетка под ним жалобно скрипела; да еще и в коридоре то и дело кто-то шаркал тапочками, плетясь то в туалет, то к сестринскому посту.
        Теперь же ничего слышно не было, и это могло означать только то, что Сергей в палате один. Но как такое возможно? Перед сном они с соседями играли в карты, травили анекдоты, Толик пил кефир…
        Сергей откинул одеяло, которое вдруг стало казаться неподъемно-тяжелым, встал с кровати, обувшись в клеенчатые больничные тапочки, и подошел к стене, на которой был выключатель.
        Резкий щелчок - и палату залил свет. Ничего не понимая, Сергей смотрел на кровати. Полосатые матрасы застелены простынями и сиротскими коричневыми одеялами; жидкие, сплющенные сотнями голов подушки белеют в изголовье. На тумбочках - пусто, занавески на окне задернуты.
        - Куда все подевались? - вслух спросил Сергей, и слова эти, подпрыгнув к потолку, беспомощно упали к его ногам.
        Он обернулся к двери. Нужно пойти и спросить у медсестры - чего проще? Сергей повернул ручку и толкнул дверь. Легонько скрипнув, она выпустила его наружу. Узкий коридор, застеленный обшарпанным линолеумом, был освещен тусклой лампочкой.
        Сестринский пост располагался с левой стороны, и Сергей пошел туда в поисках ответов. Двери палат были плотно закрыты. Люди, наверное, спят, видят десятый сон: за окнами темно, глубокая ночь.
        «А вдруг и в других палатах нет никого?» - кольнула мысль, но Сергей прогнал ее: что за глупости! В больнице шесть этажей, сверху донизу набитых пациентами, врачами, медсестрами. Это настоящий улей, тут куча народу.
        На сестринском посту никого не оказалось. Настольная лампа горела, на столе лежали какие-то бумаги, в специальных отсеках покоились бланки, в стакане торчали авторучки. А дежурной медсестры не было.
        Отошла на минутку, наверное. Может, в сестринской: вздремнуть решила? Или просто в туалет захотела?
        Сергей поднял голову и поглядел на настенные часы. Они остановились: стрелки замерли, показывая половину третьего. Жена терпеть не могла, когда часы в доме стояли, требовала, чтобы он немедленно их заводил, менял батарейки.
        «Это не к добру», - говорила Тамара. Впрочем, она о многом так говорила, считала дурным знаком просыпанную соль, паука в углу спальни, залетевшего на балкон воробья. При этом утверждала, что верит в Бога, а ведь верующим вроде бы не полагается быть суеверными.
        Воспоминание о жене навело на мысль позвонить ей. Впрочем, нет, не стоит. Услышит звонок среди ночи, испугается. Да и что она может сказать, чем ему поможет? Откуда Тамаре знать, куда все подевались?
        «Да кто «все»? - сердясь на собственную излишнюю нервозность, осадил себя Сергей. - Подумаешь, соседей по палате перевели куда-то, а медсестра в туалет отлучилась!»
        Надо просто сесть и подождать. Сказано - сделано. Он сел на кушетку, что стояла возле стены, и стал ждать.
        Сколько точно времени прошло, не узнаешь: часы стоят. Но когда, по его ощущениям, минуло не меньше десяти минут, Сергей понял, что ждать бессмысленно. Нет медсестры в туалете - скорее всего, ушла спать.
        Нужно сходить в сестринскую и разбудить ее. Им же, кажется, запрещено спать на дежурстве, так что это безобразие, безответственность!
        Старательно накручивая себя, чтобы подавить нарастающее чувство беспокойства, Сергей встал и двинулся в сторону сестринской, которая находилась в другом конце коридора.
        Он старался идти тише, чтобы не побеспокоить других пациентов, помня, как раздражали его самого ночные хождения мимо двери. Но в какой-то момент остановился возле одной из дверей и, не успев толком сообразить, что делает, открыл ее.
        Там, внутри, было темно, но в открытую дверь пролился бело-желтый свет из коридора, так что прекрасно видны были четыре кровати (эта палата оказалась больше, чем та, где лежал Сергей).
        Пусты. Кровати были пусты.
        Ему понадобилось некоторое время, чтобы осознать этот невероятный факт. Сергей сглотнул застрявший в горле комок, шагнул обратно и плотно притворил дверь.
        «Не может быть! - подумал он. - Это ошибка».
        Сергей быстро подошел к следующей двери и распахнул ее, страстно желая, чтобы кто-то из пациентов сделал ему замечание, сказал хрипловатым, недовольным голосом: «Чего бузишь, придурок? Не видишь, люди спят!»
        Но осадить его было некому. Сергей не нарушил ничей сон. В этой палате тоже никого не оказалось.
        Отказываясь верить, не понимая, что происходит, Сергей промчался по коридору, открывая одну дверь за другой, хотя уже понимал, что нигде никого не найдет.
        Следующей была дверь туалета, и на миг у него промелькнула идиотская мысль, что больные по какой-то дурацкой причине все разом оказались там.
        - Эй! Есть кто? - заорал он, уставившись на кабинки безумным взглядом.
        Ему, понятное дело, не ответили.
        Сергей побежал к сестринской, лелея безумную надежду, что медсестра окажется там и все ему объяснит.
        Конечно, объяснит! И окажется, что причина всего происходящего проста и безыскусна, и он расхохочется над своими страхами и тревогами, и хлопнет себя по лбу, и скажет: «Ясное дело! Как я сразу об этом не подумал!»
        Тапочка свалилась с ноги, Сергей запрыгал на месте, пытаясь снова нацепить ее. Пол неприятно холодил ступни и был не слишком чистым, с неопрятными разводами.
        Но ведь в больнице должно быть чисто, разве нет? Санитария и гигиена. Нянечки то и дело шныряют по коридорам со швабрами и тряпками. А тут такое ощущение, что полы не мыли пару дней.
        «Или пару месяцев?»
        Только сейчас Сергею вспомнилось то, на что он сразу не обратил внимания. На столе медсестры лежал слой пыли. В палатах, на тумбочках, наверное, тоже, просто он не подходил близко, вот и не заметил.
        Часы, которые остановились. Полы, которые никто не моет. Пыль, которую никто не старается стереть с поверхности. Помещения, которые покинуты людьми…
        - Господи, да что творится? Куда все делись? - закричал Сергей тонким, жалобным голосом и понесся вперед, словно пришпоренный плеткой.
        Вот и дверь сестринской. Как звали медсестру? Какая разница!
        - Помогите! Кто-нибудь! - Крик его оттолкнулся эхом от стен. - Вы здесь? Пожалуйста!
        В сестринской людей тоже не оказалось. Вдобавок все было вверх дном: стулья опрокинуты, диванчики небрежно отодвинуты от стен. Столы, как перевернутые на спину жуки, болтают ножками в воздухе. На полу - обрывки бумаги, разбитые чашки, какие-то тряпки.
        Что могло произойти?
        Что творится в этой чертовой больнице?
        Сергей вышел обратно в коридор, прижался к стене, тяжело дыша и чувствуя, что тело его бьет крупная дрожь.
        «Спокойно, спокойно!» - уговаривал он себя.
        Следующие полчаса провел, бегая по этажам, пытаясь отыскать хоть кого-то. Ведь могло быть так, что ночью на их этаже что-то случилось: утечка вредного газа, карантин, военная тревога, срочная эвакуация - да мало ли! Всех перевели на другой этаж и только его, Сергея, по непонятной причине забыли.
        Ох, как же он хотел, чтобы это было так! Разгильдяйство, безалаберность, вечная путаница - такое ведь постоянно бывает. Как бы Сергей сейчас был рад этому!
        Только не сбылось, не случилось порадоваться.
        На соседних этажах тоже было безлюдно: всюду запустение, пыль, грязь, кое-где - беспорядок, как в сестринской. Выйдя на лестничную клетку четвертого этажа, Сергей хотел спуститься ниже, пойти к выходу. Может, там, на первом, что-то прояснится?
        Он взялся за перила, собираясь сделать шаг, и тут услышал где-то внизу странные звуки. Он не понимал их природы и, оцепенев, стоял и слушал низкий, басовитый рев, а следом - не то хрипение, не то бормотание. Что за существо может издавать эти звуки? Какое-то животное? Дикий зверь? Но откуда в центре города возьмутся дикие звери?
        Что-то хлопнуло. Кажется, дверь закрылась?
        Хрипящий рев стал ближе.
        Шаги - волочащиеся, неумолимые - слышались пока далеко, но Сергей понял, что кто-то собирается подняться по лестнице!
        «Оно меня почуяло!»
        Ему было неважно кто, и точно так же не важно, что оно намерено делать. Значение имело только одно: любым путем избежать встречи с чудовищем. В том, что это именно чудовище, сомнений не было.
        Сергей тихонько попятился, хотел приоткрыть дверь и выскользнуть с лестничной клетки обратно в коридор. Но ничего не получилось. Дверь, через которую он вышел, которая минуту назад была открыта, не поддавалась!
        Либо кто-то запер ее, либо дверь заклинило.
        Некогда выяснять - шаги и рев стали отчетливее. Сергей, не размышляя, рванул вверх по лестнице, отчаянно надеясь, что дверь на его пятом этаже окажется открытой.
        Никогда быстрее не бегал, но даже не запыхался. Дернул дверь на себя и - о, чудо! - она открылась. Заскочив в коридор, Сергей стал искать задвижку, чтобы запереть ее и хоть как-то обезопасить себя от создания или созданий, что пока еще рыскали на нижних этажах.
        Задвижка - самая обычная, хлипкая, ненадежная - защелкнулась, и это стало первой хорошей новостью за всю безумную ночь.
        В коридоре жутких звуков не было слышно. Сергей отошел подальше от двери, лихорадочно пытаясь сообразить, что делать дальше, у кого искать защиты.
        Позвонить - вот что нужно! Больница по неизвестной причине опустела, люди пропали, а вместо них появились некие существа, о которых Сергей изо всех сил старался не думать, но весь остальной мир должен быть по-прежнему нормален, верно?
        Сергей глянул в окно, за которым расплывалась темнота. Только тут ему пришло в голову, что на улице чересчур темно. Свет фонарей, автомобильных фар, окон соседних домов обычно делает ночь в городе не такой непроглядной. Но сейчас во тьме не было ни малейшего просвета.
        На негнущихся ногах Сергей подошел к окну - буквально заставил себя. Увидеть огромный город погруженным во мрак было невыносимо. Но пришлось. Он вглядывался в темноту, стараясь разглядеть что-нибудь - и не мог.
        Что случилось, пока он спал? Апокалипсис? Ядерная катастрофа?
        И как долго длился его сон, если он умудрился проспать конец света?
        Выходит, никого в городе (или даже во всем мире) не осталось, кроме него. Кроме него - и тех тварей, что ревели внизу и могли в любую минуту прорвать слабую защиту, чтобы наброситься на него.
        Сергей сжал руками виски.
        А как же его родные? Семья? Что с ними стало?
        Он побежал к сестринскому посту, рванул телефонную трубку и услышал то, что в глубине души и готов был услышать. Пустоту. Молчание.
        Последняя надежда растаяла. На том конце провода - никого. Весь город опустел точно так же, как опустела больница.
        Свет в коридоре, который до этой минуты горел ровно, замигал и погас. И сразу же звуки на лестнице стали слышнее, ближе. Сергей сжал челюсти, чтобы не закричать, чувствуя, что собственный безумный вопль может свести его с ума.
        Спустя пару секунд до него дошло, что темнота не была полной: надпись «Ординаторская» продолжала светиться голубоватым светом. Словно завороженный, Сергей пошел туда. Нет, он уже не надеялся увидеть кого-то, но некая властная сила звала его - и он не сопротивлялся.
        Потянул дверь, вошел внутрь. Здесь не было темно, горели настольные лампы. Убранство комнаты было ему знакомо: три письменных стола, два кожаных дивана, книжные полки, платяной шкаф в углу…
        Сергей вспомнил, что однажды ему довелось зайти сюда, в святая святых медицинского храма, куда больным обычно доступа нет.
        Только вот что он здесь делал? За какой надобностью приходил?
        Ответ забрезжил в его сознании, но осколки сведений не желали складываться в общую, цельную картинку. Между тем Сергей понял, что это важно: как только он поймет, зачем приходил в ординаторскую, ему станет ясно, что произошло.
        Но понять пока не удавалось. А потом стало не до того: Сергей услышал шаги. Прислушавшись, он понял, что это не те злобные, ревущие существа - они, кажется, все еще оставались за дверью коридора, на лестнице.
        Но тот, кто неумолимо приближался к двери, возможно, был еще страшнее! Еще опаснее!
        Сергей заметался по ординаторской, бестолково натыкаясь на вещи, опрокинул одну из ламп, смахнул со стола бумаги и книги. Ему пришло в голову, что надо забаррикадировать дверь, и он поволок к ней один из столов. Но, придвинув, все равно не чувствовал себя в безопасности.
        Страх душил его, не давая возможности соображать здраво. Сергей замер у окна, в панике глядя на дверь. Шаги звучали уже совсем рядом.
        Он представил, как жуткое создание бродило по черному пустому городу, прислушиваясь, принюхиваясь, пытаясь понять, не осталось ли живых. Свет не был ему нужен: порожденное тьмой, потустороннее существо отлично видело в темноте, ведь та была его стихией.
        А теперь оно пришло сюда, в больницу, безошибочно отыскав нужный этаж и нужную дверь, потому что чувствовало ужас Сергея точно так же, как услышало за многие километры биение его испуганного сердца.
        Шаги замерли под дверью.
        Сергей зажал рот руками. Хотел зажмуриться - и не мог. Стоял и смотрел, как ручка двери медленно поворачивается, готовясь впустить того, кто стоял снаружи. Письменный стол легко отъехал в сторону, как будто не имел никакого веса, открывая дверной проем.
        - Нет! - обреченно простонал Сергей. - Я не хочу!
        На пороге ординаторской показалась фигура.
        Высокий человек в белом халате стоял и смотрел на Сергея, в глазах его читались сострадание и потрясение.
        Они глядели друг на друга, а потом человек тихо проговорил:
        - Сергей. Вас ведь так зовут? Вы помните свое имя?
        - Кто вы такой? Зачем явились сюда? Убирайтесь!
        Сергей почувствовал, как сквозь страх проступает ярость: что ему нужно? Что им всем нужно? Почему они мучают его, продолжают мучить?
        Комната будто бы вздрогнула, книги посыпались с полок, как костяшки домино.
        - Не нужно меня бояться, - сказал человек. - Меня зовут Максим, я врач. Пришел помочь вам.
        - Помочь? Вы психиатр? Хотите сказать, я псих, мне все чудится?
        Назвавшийся Максимом грустно покачал головой.
        - Я хирург. Недавно сюда устроился, работаю в этой больнице…
        - Нет уже никакой больницы! И города нет!
        Максим взъерошил волосы рукой.
        - Город есть, Сергей. И больница никуда не делась. Это вас - нет.
        На Сергея будто опрокинули ушат ледяной воды. Что несет этот докторишка? Как это - нет? Вот же он: руки, ноги, тело…
        Но, качая головой, отказываясь верить, Сергей понимал, что странный доктор прав. Обрывок какой-то мысли вился в его голове, не давая ухватить себя за хвост.
        А Максим продолжал:
        - Вы умерли в этой больнице почти двадцать лет назад. Умерли, но остались здесь, потому что…
        И вот тут Сергей схватил упрямую, не дававшуюся ему мысль.
        Все внутри осветилось огненным светом, вспыхнуло - и этой яркой вспышкой осветилось сразу все.
        Операция, которую ему сделали, прошла неудачно. Сначала все было нормально, его даже перевели в палату из реанимации на второй день, но потом что-то пошло не так. Среди ночи Сергею стало плохо. Будить соседей по палате он не стал, поднялся с кровати и пошел к медсестре.
        Только ее на месте не было.
        Сергей позвал - она не отозвалась. Коридор был пуст.
        Боль нарастала, накатывала волнами, разрывала внутренности, вгрызаясь в них.
        Сергей, опираясь на стену, пошел в ординаторскую, но дверь была закрыта. Он стучал и звал на помощь, но ему ответили, что нечего ломиться среди ночи, еще что-то говорили - он уже не слышал.
        Непослушные ноги отказывались его держать, и Сергей стал падать. Заваливаясь на бок, увидел, как дверь все-таки открылась, показалось смущенное и в то же время сердитое лицо врача. За плечом его маячила растрепанная медсестра.
        «Вы виноваты! Убили меня!» - такова была последняя мысль, которую вытолкнуло на поверхность гаснущее сознание.
        После была темнота - и в этой темноте Сергей просыпался раз за разом, не помня себя, не понимая, где он, что творится вокруг. Вернее, на самом деле, глубоко внутри себя он знал…
        Но не было сил по-настоящему осознать, принять, поверить.
        - Того врача уволили: ваш случай был не первым. Вы злитесь, - говорил Максим, - и ваша ненависть держит вас тут, не дает уйти. Знаете, вы ведь стали легендой этой больницы, страшной историей о призраке, которую рассказывают шепотом. Ординаторская пустует, врачи боятся оставаться тут по ночам: мебель двигается сама собой, книги падают с полок, слышен плач, чьи-то шаги и тихий голос.
        Сергей, раздавленный открывшейся правдой, спросил:
        - А вы тогда зачем здесь? Не боитесь, что ли?
        - Мне очень жаль вас, я хочу помочь. Как думаете, получится?
        Максим ободряюще улыбнулся.
        - Святую воду будете лить? - хмыкнул Сергей.
        - Мне кажется, вам нужна вовсе не вода. Я прошу у вас прощения - за того доктора, за себя, за то, что вы не прожили жизнь, которую должны были прожить. Вам нужно позволить себе стать свободным.
        - Тут какие-то существа, - пожаловался Сергей. - Они ревут и пугают меня.
        Максим вытянул шею, прислушиваясь, и качнул головой.
        - Не знаю, кто они. Я ничего не слышу. Может, ваш страх породил их. Сейчас вы осознали, что произошло - это колоссальный шаг вперед. Если поймете, что нечего бояться, если ваша ярость угаснет, то сможете пойти дальше.
        Некоторое время они молчали. А потом Максим увидел, как белесая фигура, к которой он обращался все это время, становится прозрачной, вытягивается, поднимается вверх, как дым от костра.
        …Максим устроился в Третью городскую две недели назад. Про Призрак Пациента, что последние восемнадцать лет обитал на пятом этаже, ему рассказали почти сразу.
        - Вы правда верите в привидения? - изумился Максим, когда заведующий отделением, уважаемый седовласый профессор поведал ему о том, что Старую ординаторскую по ночам лучше обходить стороной. И даже вполне серьезно объяснил почему: рассказал трагическую и вместе с тем, безусловно, возмутительную историю гибели Сергея Илларионова. - Вы же человек науки, всю жизнь медицину изучаете!
        - Вот потому и верю, что много лет изучаю, - подняв кверху указательный палец, проговорил профессор. - Каждый врач вам скажет: на той стороне что-то есть. Не подлежит сомнению, что смертью физического тела наше существование не заканчивается.
        Кроме профессора, еще несколько человек на разные лады, с небольшими вариациями рассказали Максиму историю несчастного Илларионова, который умер, так и не дождавшись медицинской помощи.
        - Он, может, и не понимает, что умер, - авторитетно заявила старшая медсестра отделения, - я про такое читала.
        Совет был всегда один: держись подальше от Старой ординаторской, психика целее будет. Призрак-то не просто так шумит и мебель переворачивает! Он страшно зол, не может простить своей смерти - так зачем попадаться ему на пути?
        А то были Фомы неверующие, желающие всем доказать, что привидений не бывает: одна молоденькая врач-интерн чуть не свихнулась с перепугу, заикаться начала, а еще один врач уволился, из медицины ушел.
        Максим тоже, конечно, не верил в загробную жизнь. Да и Призрак Пациента не пугал его, скорее, вызывал жалость: если старшая медсестра права, то бедолага застрял между мирами и не понимает, что уже мертв.
        Короче говоря, вчера, заступая на ночное дежурство, Максим решил, что попробует после полуночи наведаться в Старую ординаторскую и своими глазами посмотреть, что там и как. Заранее представлял, как утром скажет и профессору, и старшей медсестре, и всем остальным, свято верящим в страшилки-небылицы: «Ну, провел я там всю ночь - нет никакого Призрака Пациента!»
        Сказать, что Максим совсем не боялся, было бы ложью. Поначалу, пока солнце еще не село, был уверен: ему ничего не грозит. Но потом стемнело, и ночь принесла с собой сомнения. Однако отступать Максим не привык, а потому после полуночи встал и пошел проверять свою теорию.
        Шел по коридору и чувствовал, что решимость его тает. Чем ближе была дверь Старой ординаторской, тем сильнее колотилось сердце и потели ладони.
        Напряжение вибрировало в воздухе, который сгустился, как сметана. Все кругом замерло, звуки отдалились и стихли, но из-за двери комнаты, где никого быть не могло, доносился не то голос, не то шорох, не то потрескивание.
        Больше всего на свете Максиму хотелось развернуться и убежать. Никто бы его не осудил, не посмеялся над некстати родившимся первобытным страхом перед неведомым, ведь никто и не знал о его намерении!
        Но чем сильнее он боялся, тем тверже был его шаг.
        «Там ничего нет!» - сказал себе Максим, берясь за дверную ручку.
        «Есть, - отозвался тихий голос внутри, - и ты это знаешь».
        Максим открыл дверь и увидел того, кто обитал в Старой ординаторской. Странное дело, страх тут же отступил, на место ему пришло сострадание. В конце концов, он врач и сейчас перед ним несчастное, одинокое, измученное болью и непониманием создание.
        - Сергей. Вас ведь так зовут? Вы помните свое имя? - спросил Максим…
        Он не знал, сколько прошло времени, долго ли длилась их беседа. Когда Максим понял, что совершенно один в комнате, за окном занимался серый рассвет. В скудно освещенной Старой ординаторской царил разгром, но это ничего, это поправимо. Максим был уверен: теперь все будет хорошо. Призрак Пациента, которого боялась все больница, только что ушел навсегда.
        Покинул свое Чистилище.
        ГЕНА, ГРЕТА И ВЕДЬМИНА ЕЖЕВИКА
        За завтраком Гена неловко махнул рукой и опрокинул стакан с молоком прямо в тарелку с кашей.
        - Ты, Генка, катастрофа ходячая, весь дом мне за лето разнесешь, - вздохнула бабушка, ликвидируя последствия аварии. - Каши больше нет, бутерброд возьми съешь, чтобы голодным не ходить.
        Грета, Генкина сестра, невозмутимо доедала свою порцию. В противовес своему импульсивному, порывистому (мама говорила «без царя в голове») брату, она была девочкой рассудительной и аккуратной.
        Гена и Грета - двойняшки. Совершенно разные и внешне, и внутренне, они тем не менее были неразлучны и понимали друг друга даже не с полуслова, а с полувзгляда. Оба перешли в четвертый класс, и на каникулы родители отправили их в деревню. У мамы с папой отпуск только в августе, вот тогда они все вместе поедут на море, пообещала мама.
        До обеда бабушка велела полоть сорняки в огороде, а после брат с сестрой собрались на речку.
        - К ужину как штык дома, - напутствовала бабушка, - чтоб мне не волноваться, где вас носит. Я пирог с ежевикой испеку.
        Двойняшки обрадовались: пироги у нее получались отменные, а ежевику и малину оба обожали больше других ягод.
        Идти нужно было через деревню, а потом еще через луг. Далековато, минут двадцать точно, но что значат эти минуты по сравнению с удовольствием сколько душе угодно плескаться в нагретой солнцем бирюзовой воде и валяться на песчаном бережке?
        - Между прочим, я нарочно молоко пролил, чтобы кашу не есть, - заметил Гена.
        - Знаю, - пожала плечами Грета, - но вообще зря: каша была вкусная.
        Они шли по широкой улице, не забывая здороваться со всеми, кто попадался на пути. Детей в деревне немного, да и на лето мало кто приезжал, но это брата и сестру не волновало: им всегда хватало компании друг друга.
        Вот и последний дом позади, а впереди - луг с высокой густой травой.
        Посреди луга стоял одинокий дом, к которому вела тропинка. Проходить мимо дома следовало быстро, не глядя в ту сторону: в доме жила ведьма. Как и положено ведьме - на отшибе, уединенно, подальше от добрых людей.
        - Говорят, она град, грозу насылать умеет и всякие плохие вещи! Сидит в своем доме, никогда никуда не вылезает, порчу наводит. Как-то тетя Катя Кривая мимо ведьминого дома шла и что-то такое сказала, что ведьме не понравилось. А наутро у нее все куры и утки передохли, - шепотом говорил Санек, один из немногих живших в деревне мальчишек. - А еще я слышал, колдунья детей ест!
        Брат с сестрой не спорили, но между собой решили, что это чушь. Гена спросил у бабушки про ведьму, та нахмурилась и сказала:
        - Не суйтесь туда. Ведьма или нет, а незачем вам возле ее дома шастать. Узнаю - выпорю.
        Больше она на эту тему ничего не говорила, но угроза быть выпоротыми действовала: дети к дому ведьмы не ходили. Грета и думать об этом забыла, но не таков был Гена. Он про деревенскую ведьму вспоминал часто, особенно по ночам, если не спалось. Представлял такой, как показывали в фильмах ужасов, и страшно хотел взглянуть на нее хоть одним глазком.
        Сейчас они проходили мимо, и примерная Грета на дом даже не смотрела, зато Гена чуть шею не свернул.
        - Смотри, какая у нее ежевика, - присвистнул он. - Громадная! С кулак!
        - У нашей бабули тоже ежевика вкусная. И малина, - ответила сестра.
        Гена остановился, и ей тоже пришлось.
        - Ну, что еще?
        - Давай подойдем, наберем немножко. - Грета открыла было рот, собираясь возразить, но брат быстро заговорил, не давая ей вставить ни слова: - Чего бояться-то? Ты что, маленькая, в сказки верить? И мы же не в дом к ней полезем, просто снаружи будем, а если увидим ведьму, убежим сразу!
        - Это чужие ягоды. Брать чужое нехорошо, - укоризненно проговорила Грета.
        - Смотри сама: ветки через забор свешиваются! Они уже не в саду, а на лугу, а луг - общий!
        - Ветки, может, и за забором, но сам куст ведь ее, - заметила Грета, однако Гена услышал нерешительность в голосе сестры и удвоил старания:
        - Мы тихонько подойдем и возьмем немножко. Что от ведьмы, убудет? Никто не узнает!
        Уговорил-таки. Дети подошли к забору осторожно, хотя увидеть их было некому: ни с берега реки, до которого рукой подать, ни со стороны деревни. Вокруг тишина, народу - никого, да к тому же трава на лугу такая высокая, что брата с сестрой, наверное, и не видно.
        Ведьмин дом стоял в глубине заросшего деревьями сада, никакой ведьмы поблизости не было.
        Вот и кусты, а на них - огромные, сочащиеся сладким соком ягоды. Грета напрочь позабыла о своих сомнениях, а у Гены их и не было. Дети принялись рвать ягоды, тут же отправляя их в рот. Какой вкусной и ароматной была ведьмина ежевика! Они обрывали ягоды одну за другой, но их, кажется, не становилось меньше. Перепачкавшись ежевичным соком, дети наелись до отвала. Где-то в глубине сада раздался мелодичный женский голос - вроде бы женщина кого-то звала, и дети словно проснулись.
        - Бежим! - прошептала Грета, и они припустили назад через луг.
        Вскоре выбрались обратно на дорогу.
        - Ты вся чумазая, - хихикнул Гена.
        - На себя посмотри, - отозвалась сестра.
        Пока шли к речке, обсуждали успех операции. Сошлись на том, что поход как-нибудь можно и повторить:
        - Видала, сколько ягод? Ведьма и не заметит, что мы немножко взяли! - возбужденно говорил Гена.
        - Да и нет там никакой страшной ведьмы, - вторила брату Грета.
        День выдался на славу: и ежевики невиданной вкусноты наелись, и накупались в теплой, как парное молоко, воде, и в мяч наигрались (Грета всегда его брала вместе с полотенцем), и даже немного порыбачили. Добрый старичок Михалыч, что удил рыбу в отдалении от пляжа, разрешил. А впереди ждал еще и бабушкин пирог.
        Когда солнце уже стало сползать к линии горизонта, дети засобирались домой. Сложили вещи в рюкзачок, что несли по очереди, помахали Михалычу, который все еще надеялся выловить огромную рыбину, и пошли.
        Разомлевшие от жары, уставшие, брат с сестрой шагали молча, не говорили друг с другом, а когда поравнялись с ведьминым домом, Гена остановился и поглядел в ту сторону.
        - Темнеет уже. Бабушка пирог испекла, - сказала Грета, мгновенно поняв, что брат хочет еще раз сходить за ягодами.
        - Пирог никуда не убежит. А ведьмина ежевика такая вкусная!
        Он мечтательно закатил глаза, и Грета почувствовала, как рот наполняется слюной: ей тоже хотелось ягод.
        - Ты же видела, это безопасно, мы тихонечко, раз и все!
        С этими словами Гена развернулся и пошел по тропинке к дому, больше не уговаривая сестру и точно зная, что она отправится следом.
        Девочка поколебалась, но искушение было слишком велико, и она двинулась за ним. Вот дети уже у забора, а вот и кусты, клонящиеся под тяжестью крупных спелых ягод. Грета подумала, что их вроде бы стало еще больше, чем было раньше.
        Позабыв обо всем на свете, брат с сестрой обрывали ежевику с веток.
        Ничего вкуснее, кажется, никогда не ели.
        - Приятного аппетита, мои милые! - Женский голос раздался совсем рядом, и Грета ахнула. Гена застыл с набитым ртом.
        Женщина стояла за забором, в двух шагах от них. Как она умудрилась подойти так незаметно и оказаться так близко?
        - Вкусная ежевика? - Она приветливо улыбалась. - Это особый сорт. Больше ни у кого в деревне такая ягода не растет.
        Вопреки ожиданиям Гены, женщина была совершенно не похожа на ведьму, какими их показывают в фильмах. На ней было белое ситцевое платье в розовый цветочек, на голове - светлая косынка, на щеках - ямочки. И потом, ведьмы старые, а хозяйка дома была молодая, даже моложе их мамы.
        - Извините, - виновато пробормотала Грета. - Мы ходили купаться на речку, а потом…
        - Не нужно извиняться! - замахала руками женщина. - Мне не жалко ягод: вон их сколько! Мне одной в жизни не съесть!
        Гена победно глянул на сестру: «А я что говорил? Ничего страшного, что мы полакомились ежевикой, никто нас за это ругать не собирается».
        Дети повеселели, напряжение спало.
        - А хотите, так заходите в сад. У меня и абрикосы поспели, и черешня, они тоже вкусные. Покушаете, а я дам вам корзинку, наберете с собой, бабушку угостите.
        - Спасибо, мы не… - начала было Грета, но Гена шикнул на сестру и шагнул к калитке.
        - Я всегда рада гостям, очень люблю детей! Про меня в деревне всякое говорят, знаю, но разве я такая страшная, что ко мне и заглянуть боязно?
        Женщина со своей стороны забора тоже подошла к калитке и приглашающе распахнула ее. Гена был уже рядом, а Грета еще сомневалась.
        - Откуда вы знаете, что мы с бабушкой живем? - спросила девочка.
        Женщина слегка нахмурилась, но ответила без запинки:
        - Я даже знаю, что вас зовут Гена и Грета, что вы приехали погостить на лето, а живете в синем доме на Плодовой улице, так ведь?
        Грета неуверенно кивнула.
        - Много лет в деревне живу, всех знаю. Никакого секрета тут нет. Кстати, Грета - очень необычное имя.
        - Странное, но мы привыкли. Это ее мама в честь артистки одной назвала, - пояснил Гена. - Грета Гарбо, знаете такую? Мама говорит, она похожа на принцессу, и наша Грета тоже будет, когда вырастет.
        Женщина внимательно поглядела на девочку.
        - Обязательно, - серьезно ответила она. - Так что? Вы идете за ягодами?
        Она отступила вглубь сада. Пока Грета размышляла (что-то все же не давало ей покоя), Гена пошел за хозяйкой дома.
        - Идем! - позвал он сестру, обернувшись к ней. - Чего ты застыла?
        Одного ведь Гену не оставишь: натворит дел! Поэтому Грета, вздохнув, тоже вошла в калитку и очутилась в саду.
        А дальше все произошло очень быстро. Только что они с братом стояли посреди чудесного сада, где росли фруктовые деревья, под ногами мягко пружинила изумрудная трава и упоительно пахло цветами, а уже в следующую секунду все изменилось.
        Трава и листья скукожились, почернели, цветы увяли, поникли мертвыми бутонами, ветви сплелись над головами детей наподобие сетки. Прянично-красивый домик, что стоял в глубине сада, превратился в подобие каменного склепа.
        А прекрасная хозяйка… Вместо молодой женщины перед ними была старуха с хищным крючковатым носом. Лицо ее сморщилось, из-под косынки выбивались седые космы, тонкие губы кривились в злорадной усмешке.
        - Бежим! - крикнула Грета и потянула брата за руку.
        Но калитка захлопнулась с грохотом, запирая их в жутком месте, и была это уже вовсе не калитка, а мощные железные ворота, да и на месте деревянной невысокой ограды теперь высился каменный забор неприступного вида.
        Брат и сестра испуганно прижались друг к другу, а ведьма - теперь уже ясно было, что это именно она! - злобно захохотала, наслаждаясь их страхом.
        Вторя хозяйке, в вершинах черных деревьев заухали совы, закаркали вороны, а отвратительные змеи подняли головы над мертвой травой и зашипели, разинув пасти и обнажив ядовитые зубы.
        - Ну, детки, теперь вы мои! Вам ни за что отсюда не выбраться!
        Словно в подтверждение ее слов, длинные толстые ветви-плети со всех сторон поползли к Гене и Грете и, не успели они опомниться, опутали детей, связали руки и ноги, примотав к деревьям, так что они и двинуться не могли.
        - Воровать ягоды в чужом саду - куда это годится! - с притворной строгостью проговорила ведьма, а потом погрозила им кривым длинным пальцем. - Придется вам ответить за свой поступок.
        Грете хотелось плакать, но она сдерживалась, потому что не хотела, чтобы брат увидела, как она пала духом. Они что-то придумают, обязательно придумают!
        - Нас будут искать! - выкрикнула Грета.
        - Бабуля всю деревню на ноги поднимет! - поддержал ее брат. - Все знают, что ты ведьма, поймут, что ты нас украла и…
        Он хотел сказать еще что-то, но тут старуха зашлась в новом приступе хохота.
        - Понимаете ли вы, детки, где находитесь? Это Сад Забвения! Каждый, кто попадает сюда, в ту же секунду исчезает для всего остального мира! Ваши вещи и фотографии пропали, а вы сами испарились из памяти всех, кто вас знал! Отныне никто не вспомнит о Гене и Грете, волноваться за вас некому, тревожиться о вашем исчезновении никто не станет!
        …Дети и не подозревали, что в ту самую минуту их бабушка вытащила из духовки ежевичный пирог, поставила его на стол и задумалась, с какой стати она вообще взялась печь его? У нее диабет, сладкого она старается есть поменьше, а тут сплошной сахар, да еще и мучное! Так ничего и не надумав, бабушка оставила выпечку на столе и вышла из кухни…
        Грета и Гена в отчаянии посмотрели друг на друга. Выхода не было.
        - Хорошо, ты нас поймала. Что теперь? Что ты с нами сделаешь? - храбро спросила девочка, изо всех сил стараясь, чтобы голос не дрожал.
        Ведьма подошла к ней и пристально поглядела в глаза.
        - Вам же сказали, что я делаю с детьми. - Она помолчала, давая возможность осознать эти страшные слова. - Человеческое мясо сладкое и сочное, особенно детское. - Старуха облизнулась и причмокнула губами. - Но самое главное, человеческая плоть дарует молодость. Мне пришлось немного поголодать, видишь? - Она ощупала свое лицо, провела рукой по волосам. - Но теперь, благодаря вам, все будет хорошо.
        Грета почувствовала, что не может шелохнуться от ужаса. Язык прилип к гортани, ни слова не вымолвишь, да и что тут говорить?..
        А ведьма тем временем не сводила с нее взгляда.
        - Впрочем, дорогая моя девочка, для тебя есть иной выход.
        Грета удивленно приподняла брови.
        - Вы двойняшки, и это все меняет. Знаешь ли ты, что вы очутились тут неслучайно? Ведьме Сада Забвения нужна преемница. Ученица. И это должна быть одна из двойняшек - таков закон.
        - Что? - шепотом спросила Грета. - Ученица?
        Старуха кивнула.
        - Ничто не вечно, рано или поздно ведьме приходится покинуть Сад Забвения - и ее место должна занять другая. В нужное время появляется новая колдунья. Поэтому я не съем тебя, а научу всему, что знаю. Ты будешь могущественной волшебницей, станешь жить долго, куда больше ста лет, при этом сможешь оставаться молодой и находить себе слуг. Это место, - она обвела рукою Сад, - станет таким, каким ты захочешь его видеть. Сейчас я хочу напугать вас - и у меня получается, полагаю! Но Сад может стать настоящим раем для тебя… Если согласишься, конечно.
        - А мой брат? - воскликнула Грета.
        - В этом и загвоздка, - усмехнулась ведьма. - И одновременно условие.
        - Какое еще условие? - тонким голоском спросил Гена, и Грета поняла, насколько сильно он напуган.
        - Ты добровольно откажешься от брата, отречешься от него, отдашь мне. Согласишься, что он должен умереть. Вот так. Всего-навсего.
        - Ни за что! - закричала Грета.
        - Что ж, в таком случае вы умрете оба, - спокойно проговорила ведьма. - Третьего не дано.
        - А ты что же, сделала это? - Гена дернулся, но веревки-плети держали крепко. - Предала своего брата? Позволила убить его?
        - Разумеется, - небрежно ответила колдунья. - Только не брата, а сестру. Моя предшественница предложила нам выбор - как сейчас я предлагаю его Грете. Сестра отказалась, а я согласилась.
        - Да ты просто… - начала было девочка, но ведьма ее перебила:
        - А ну тихо! Не говори того, о чем можешь пожалеть! - Она гневно сверкнула глазами, и Грета умолкла. - Подумай, дорогая. Ведь это по вине Гены вы тут оказались. Я знаю, не удивляйся. Твой глупый братец уговаривал тебя ограбить чужой сад, а ты отказывалась, не хотела идти. Так почему сейчас ты должна умирать из-за его жадности?
        Грета собралась что-то сказать, но передумала. Ведьма, видимо, прочтя по ее глазам, что она на миг заколебалась, продолжала убеждать:
        - Ты, должно быть, боишься, что тебя станет мучить совесть? Не стоит тревожиться об этом, милая. Выйдя за ворота Сада Забвения, ты в ту же секунду позабудешь, что у тебя когда-то был брат. Вернешься домой, продолжишь жить обычной жизнью, и никто на всем белом свете не будет помнить, что этот вздорный мальчишка, от которого, по правде говоря, одни проблемы, когда-либо существовал.
        - Нет, Грета, не слушай ее! - завопил Гена и забился в сетях, стараясь освободится.
        Но старуха и девочка больше не обращали на него внимания.
        - Про это место ты тоже позабудешь, но, когда придет время, вернешься, чтобы остаться навсегда. Конечно, снова очутившись в Саду, ты вспомнишь, какой ценой дался тебе выбор, но, поверь, это очень скоро перестанет тебя волновать. Смерть человека - любого человека! - для ведьмы сущий пустяк.
        - Если я не буду помнить про Сад Забвения, то с какой стати мне возвращаться? Может, я буду жить… - Грета вспомнила о женщине, в честь которой была названа, и выпалила: - Может, я буду американской актрисой, кинозвездой!
        Ведьма улыбнулась.
        - Сад Забвения притянет тебя, детка. Сопротивляться этому невозможно. Ты в добром здравии доживешь до того дня, когда нужно будет исполнить предназначение, и вернешься из любой точки мира, где бы ни находилась.
        Старая и молодая, они молча смотрели друг на друга, безмолвно договариваясь о чем-то. Несчастный Гена дергался в своих путах, понимая, что решается его судьба. Он должен был погибнуть при любом раскладе, но при мысли о том, что любимая сестра способна обречь его на смерть, становилось еще хуже, еще горше и страшнее.
        - Я согласна, - тихо, но твердо проговорила Грета.
        - Нет! Предательница! Ты не можешь!
        - Еще как могу! Она права: это ты нас сюда притащил, вот и радуйся!
        Ведьма хлопнула в ладоши, и веревки, которые держали Грету, пропали. Девочка потерла запястья.
        - И… что теперь? - спросила она.
        Слышала, что брат плачет, но старалась делать вид, что не слышит.
        - Можешь идти, - сказала ведьма и подошла ближе. - Не бойся, Грета, ты свободна.
        Девочка сделала шаг, но взвизгнула, едва не наступив на змею.
        - Тише, тише! - Старуха махнула рукой, и грозное пресмыкающееся послушно скрылось в траве. - Пойдем, провожу. Сад небезопасен.
        Она заковыляла к воротам, Грета шла вслед за нею.
        Снова легкое движение рукой - и ворота бесшумно распахнулись. Ведьма и Грета стояли возле них, словно самые обычные бабушка с внучкой.
        - Живи спокойно, девочка, все у тебя будет складываться отлично. А в назначенный час…
        Тут Грета сорвалась с места, подскочила к старухе и со всей силы толкнула ее в грудь. Та, не ожидая нападения, покачнулась, попятилась, а Грета, не давая ей опомниться, толкнула еще раз и еще, пока ведьма не оказалась за пределами Сада Забвения.
        - Что ты наделала, мерзавка! - завопила старуха и завертелась на месте, вопя и причитая.
        Она с диким видом озиралась по сторонам, но словно бы никак не могла увидеть входа в Сад, хотя он был прямо перед ее носом. Или, может быть, колдунья видела его, но не могла вернуться, переступить невидимую преграду.
        Мысль о том, что ведьма не способна выйти за пределы Сада Забвения, пришла Грете в голову, когда она вспомнила, как та, зазывая их к себе, не выходила наружу, оставалась в Саду. А потом всплыли в памяти и слова Санька: «Сидит в своем доме, никогда никуда не вылезает, порчу наводит».
        Сидит в доме! Никуда не вылезает!
        Грета понятия не имела, что случится, если ведьма окажется вне своего Сада, но больше никаких способов спасти себя и брата придумать не могла, вот и решила попробовать.
        Чтобы ведьма не прочла ее мысли, девочка намеревалась действовать по обстоятельствам, положившись на волю случая; не строила планов, не пыталась сообразить, как и что сделать, а вместо этого крутила в голове песенку из мультика: «А кто такие Фиксики, большой-большой секрет!»
        Выпихнув ведьму из Сада, Грета смотрела на старуху, которая уже перестала метаться и выть дурным голосом. Она слабела и таяла на глазах. Тощее тело истончалось, усыхало, бормотание становилось все невнятнее. Ведьма упала на колени, потом повалилась на землю, скрючиваясь, словно бы сворачиваясь в клубок, царапая землю длинными желтыми ногтями.
        «Гена!»
        Грета развернулась и побежала за братом. Но тут что-то полыхнуло у нее перед глазами разноцветной вспышкой, мир сделал кувырок, и девочка остановилась, зажмурилась, прижимая ладони к вискам.
        А после…
        - Зачем мы сюда пришли? - спросил знакомый голос.
        Грета открыла глаза и увидела рядом Гену. Растерянно оглянувшись, поняла, что они стоят посреди большого луга.
        - Шли с речки домой и свернули сюда? - продолжал брат. - Заболтались, видать. Я даже не помню, как это произошло. Ты понимаешь что-нибудь?
        Девочка хотела ответить, что, конечно же, понимает, но…
        Но тут сообразила, что это неправда. В голове кружились обрывки не то видений, не то воспоминаний: сладкая душистая ежевика, вкуснее которой во всем мире не сыскать, нарядный дом с садом, а потом - черные деревья, змеи, седая ведьма, которая хочет… Чего она хочет?
        Грета потрясла головой. Какой еще дом на лугу? Отродясь тут никакого дома не было. Какая ведьма? Ведьм не существует, разве что в сказках.
        Наверное, это сон или что-то вроде того.
        А уже через секунду остатки воспоминаний выветрились у нее из головы, и больше уже не помнилось ни о ведьме с ее ежевикой, ни о доме на лугу.
        - Генка! Скоро совсем темно будет, бабуля, наверное, волнуется! - воскликнула Грета. - Идем скорее, а то нам влетит!
        Взявшись за руки, дети побежали в сторону деревни, где их ждала бабушка.
        ДОМ ТЕНЕЙ
        - Только идиот может поселиться в этом доме. Все, кто тут жили, умирали или пропадали без вести.
        Маша возмущенно посмотрела на Олега:
        - Ты чего несешь? На солнце перегрелся?
        Муж засмеялся и пожал плечами.
        - Это я цитирую. Меня на улице женщина какая-то остановила и все это вывалила на мою несчастную голову.
        Маша, которая разбирала коробки, разогнулась и помассировала поясницу.
        - Классическая ситуация: приезжают новые жильцы в уединенный дом, а жители соседней деревни начинают кошмарить их всевозможными историями про проклятия.
        - В ужастиках они обычно оказываются правы: дом проклят, всем жильцам крышка, - заметил Олег, пытаясь пристроить покупки на заваленный вещами стол.
        Договор о покупке дома в поселке Лесное в сорока километрах от города супруги подписали неделю назад. До этого у них была маленькая гостинка и давняя мечта переехать в жилье побольше. Можно и за город: оба работали онлайн.
        Выбранный дом казался подарком судьбы: в два этажа, добротный, частично меблированный, документы в полном порядке - продавцом выступал банк, забравший его за долги у предыдущего владельца.
        Минусом можно было считать удаленность от поселка: хотя по бумагам дом числился в Лесном, но находился от него в пяти километрах, так что без машины добираться до магазина, аптеки или почты было сложновато. Но машина имелась, так что проблема отпадала. А уединенность была, скорее, плюсом: особой общительностью Олег и Мария не отличались.
        Прошлая ночь была последней проведенной ими в старой квартире. Сегодня супруги окончательно перебрались в Лесное, и им впервые предстояло тут ночевать.
        - Хочу до вечера как можно больше вещей разобрать, разложить все на свои места, - сказала Маша.
        - Да ладно тебе. - Олег подошел и обнял жену. - Вся жизнь впереди.
        - Тебя эти бредни про дом совсем не испугали?
        Муж поцеловал ее в кончик носа.
        - Ключевое слово - «бредни». Чего бояться?
        Ужином Маша занялась около восьми. Кругом все еще громоздились тюки и коробки: занавески, светильники, одежда, посуда и разные мелочи пока не успели занять свои места, но все равно дом казался обжитым и уютным.
        Маша сделала глоток вина и помешала соус. Сверху послышался грохот, словно что-то тяжелое упало на пол. Она подняла голову, поглядела на потолок. Первой мыслью было: соседи дерутся? Над ними жила пара горьких пьяниц, поэтому подобные звуки были нередки. Но потом Маша вспомнила, что нет больше никаких соседей сверху, весь дом принадлежит им, и улыбнулась. Олег, видно, что-то уронил.
        Отложив ложку, Мария подошла к лестнице.
        - Ты чего там громишь? Нам тут еще жить вообще-то!
        Никто не отозвался.
        - Олег? - встревожилась Маша. - У тебя там все в порядке?
        Она поставила ногу на ступеньку.
        - Ты с кем разговариваешь? - раздалось за спиной.
        Маша обернулась и увидела мужа.
        - Но ты… как… а там тогда кто?
        Олег быстро подошел к ней.
        - Я в подвале был, думал, как мастерскую оборудовать. А что случилось?
        - Шум какой-то, - ответила Маша. - Я была на кухне, а наверху будто упало что-то. Думала, ты уронил.
        Они переглянулись.
        - Стой тут, схожу проверю. - Муж отстранил ее и стал подниматься по лестнице.
        Маша, не колеблясь ни секунды, двинулась за ним.
        - Я что сказал? - укоризненно проговорил Олег.
        - Перестань. Ты же не думаешь, что там нечто опасное?
        - Нет, иначе отправил бы тебя посмотреть, - усмехнулся он.
        На втором этаже был квадратный коридор, куда выходили двери трех комнат. Прямо напротив лестницы располагалась кладовка, огромная, как еще одна комната: супруги решили устроить там гардеробную.
        Маша и Олег заглянули в каждый угол, но не обнаружили ничего подозрительного. Две комнаты были абсолютно пусты - падать нечему, в третьей, спальне, находились огромная кровать, две прикроватные тумбочки и трюмо - очень стильные, красивые, из белого дерева. Тут тоже все было на своих местах.
        - Показалось, наверное. Может, внизу грохнуло, я в подвале передвигал ящики. А ты решила, что наверху.
        Мария была уверена, что не ошиблась, но, с другой стороны, все в порядке, так к чему упорствовать?
        - Ты прав, - проговорила она. - Ой, мой соус!
        Соус, как и все остальное - овощи, мясо, салат - получился вкусный, ужин удался на славу. Стол накрыли в гостиной, зажгли свечи, уселись друг напротив друга, на разных концах стола. Прежде, в крошечной кухоньке, где они обычно обедали, сидеть приходилось вплотную, иначе не разместиться.
        Маша смотрела на мужа и думала, какие же они оба счастливые люди. Она чувствовала, что захмелела, поэтому в первый момент, увидев это, подумала, что ей показалось.
        - Там кто-то прошел, - глупо хихикнула Маша, глядя на дверной проем.
        - Где? - удивился Олег и обернулся, но никого в дверях не увидел.
        - Как будто тень мелькнула. Женщина, кажется, - неуверенно проговорила Маша. - В платье.
        Муж покачал головой, вероятно, думая о том, не чересчур ли часто ей сегодня мерещится всякое. Он отодвинул стул и направился к двери, Маша следом. В коридоре никого не было, в кухне и комнате для гостей - тоже.
        - Прости, - смущенно проговорила Маша. - Наверное, я слишком близко приняла к сердцу слова той женщины. Мы ведь даже не знаем, кто тут жил до нас.
        - Надо узнать, выяснить, что это обычные люди, они живы-здоровы, не пропали, не превратились в зомби, и зажить спокойно, да?
        - Да, - улыбнулась Маша. - Так и надо сделать. Давай доедим ужин.
        Она развернулась в сторону гостиной и…
        - Ты закрыл дверь? - спросила Маша, хотя понимала, что это невозможно. Муж вышел первым, если кто и мог закрыть дверь, то только она. А она этого не делала.
        - Нет, - вполне ожидаемо ответил Олег, но, судя по голосу, ничуть не встревожился. - Наверное, ты закрыла.
        Он прошел мимо жены, отворил дверь - и тут настала его очередь удивляться.
        - Где наша еда?
        Стол был пуст - ни тарелок, ни столовых приборов. Правда, свечи горели. И стоял он по-другому: не ближе к окну, а посреди комнаты.
        Маша ошарашенно посмотрела на мужа, потом снова на стол.
        - Что это такое? - севшим голосом произнесла она.
        Муж подошел, обнял ее за плечи, желая успокоить.
        - Не понимаю. - Он явно старался подавить подступающую панику.
        - В доме кто-то есть, - шепотом проговорила Мария. - Что ему нужно?
        - Никто не смог бы сделать все это за пару минут, пока нас не было, - так же тихо ответил Олег. - И потом, ты что, не видишь?
        Он указал подбородком на дальний угол комнаты, где еще совсем недавно высилась гора коробок. Сейчас их там не было, стояло лишь кресло с высокой спинкой. Кажется, то самое, которое Маша и Олег сегодня утром вынесли в сарай, потому что оно было старым и облезлым. А теперь…
        - Кресло как новое, - придушенным голосом сказала Маша, - а наших вещей нет.
        Супруги переглянулись, без слов поняв друг друга.
        Надо бежать отсюда, не разбираясь, что за чертовщина творится. Потом и впрямь можно будет найти женщину, что предостерегала Олега, поговорить с представителями банка, узнать больше о прежних владельцах (хотя, конечно, умные люди сделали бы это в первую очередь). Но это все после, после! Сейчас главное - выбраться!
        Олег взял жену за руку, и они попятились к выходу. Ладонь у него была не теплая и сухая, как обычно, а ледяная - волнуется, видимо, причем сильно. За несколько лет их знакомства ни разу Маша не замечала, чтобы у Олега были такие холодные, влажные руки.
        - Мы справимся, - проговорила она.
        Оказавшись в коридоре, муж с женой бросились к входной двери. Тут их снова ждал сюрприз. Утром - да что утром, буквально только что! - она была из светлого дерева, с полукруглым оконцем в верхней части, не особенно прочная на вид: супруги решили сменить ее, даже мастеров уже вызвали на ближайший четверг.
        Теперь же перед ними была мощная дверь, массивная, кажется, дубовая. Пока Маша смотрела на нее, пытаясь справиться с шоком, Олег бросился к двери и попытался открыть. Та не поддавалась.
        - Заперто. Ключа нет.
        Оба заметались в поисках ключей, но где их искать? Ни ключницы, ни шкафчика.
        - В подвале был лом, я видел. Попробую выломать. Стой тут. Никуда не уходи, ради бога.
        Маша кивнула, словно завороженная. И только когда муж скрылся в подвале, ей пришло в голову, что незачем заморачиваться с дверью, есть же окна! Надо просто вылезти в окно гостиной или кухни.
        - Олег! - позвала она, но тот не отозвался. Не услышал, по-видимому. Из подвала доносился шум: наверное, муж искал лом.
        Маша хотела пойти к нему, но тут услышала за спиной женский плач, обернулась и увидела невообразимое. На лестнице стояла темноволосая женщина в длинном платье - вроде бы та, которую Мария заметила в дверях кухни. В тот момент, когда Маша посмотрела на нее, женщина забормотала что-то, продолжая рыдать, а потом спрыгнула вниз.
        Падать было не так уж высоко, она могла бы и выжить, и даже не слишком сильно пострадать, если бы удачно приземлилась, но вокруг шеи у нее была обмотана привязанная к перилам толстая веревка, а потому до пола самоубийца не долетела, повиснув в петле.
        Мария завопила, прижимая ладони к лицу, шарахнулась в сторону, споткнулась о подставку для зонтов (которой секунду назад здесь не было) и закричала еще громче.
        - Олег! - Маша бросилась к двери подвала.
        Что он там делает? Неужели не слышит? Ну его к черту, этот лом!
        Дверь подвала была приоткрыта, внутри горел свет.
        - Тут какая-то женщина!
        «Господи, да не может ее тут быть!»
        - Она повесилась! Олег, она мертвая! - кричала Маша, заглядывая в подвал. - Ты где? Почему не отвечаешь?
        Наверное, в глубине души она знала, почему. Но отказывалась верить.
        Подвал, который освещала подвешенная к потолку лампочка, был пуст. Спрятаться негде: пять-шесть ступеней вниз, не столь уж большое помещение с серыми оштукатуренными стенами, вдоль которых стояли полки с ящиками, банками, коробками. Стоит ли говорить, что на днях, когда Маша в последний раз заглядывала сюда, подвал выглядел иначе?
        Молодая женщина стояла у стены, пытаясь унять сердцебиение. Никогда в жизни она не испытывала такого всепоглощающего ужаса - и страшнее всего было непонимание происходящего. То, что творилось вокруг, просто не могло происходить, однако происходило!
        Звать Олега не имело смысла, его тут не было, но Маша все произносила его имя раз за разом, как мантру, надеясь на чудо.
        «Уходи отсюда! Из подвала, из дома!» - сказал чей-то голос внутри нее, и Мария словно бы очнулась. На негнущихся ногах выбралась из подвала, запоздало испугавшись, что могла оказаться запертой внизу, снова очутилась в коридоре.
        Ближе всего к ней была гостевая комната, и Маша побежала туда, рассчитывая добраться до окна. Лишенная мебели комната была пуста и похожа на тюремную камеру: небольшое окно, выходившее в лес, оказалось забрано решеткой. Мария в отчаянии вцепилась в толстые прутья, потрясла их и, осознав бесплодность своих усилий, выскочила вон. Ничего, ведь есть еще кухня и гостиная!
        Но и там, и там ее ждало разочарование: дверь в кухню, как и входная дверь, оказалась заперта, открыть не получилось, а в гостиной всюду - на полу и мебели - грязно-серым покрывалом лежала пыль.
        Прибранная совсем недавно комната казалась заброшенной. То, что надежда выбраться была напрасной, Маша поняла, едва обведя помещение взглядом. Окна здесь больше не было, прямоугольное помещение, освещенное неверным светом все еще горящих свечей, напоминало каменный мешок.
        А в углу, в старом кресле, сидел человек в клетчатой рубашке и брюках. Он низко склонил голову, так что лица его видно не было. Руки безжизненно свесились, тело странно скособочилось… Прошла пара мгновений прежде чем Мария осознала: перед ней мертвец.
        Попятившись, она выбралась из комнаты, захлопнула дверь, прижалась к ней спиной.
        «Не может быть! Мне чудится… Я сплю!» - стучало в голове, но Маша знала, что это самообман.
        Что теперь делать? Собственно, оставался лишь один способ выбраться: подняться на второй этаж, может, там окажутся окна, через которые она сумеет вылезти.
        Только в этот момент Маша вспомнила о висящей на лестнице женщине. В позвоночник словно насыпали льда: молодая женщина похолодела от ужаса, представив, что придется пройти мимо покойницы. С того места, где стояла Маша, ее видно не было, но, если сделать всего несколько шагов…
        «Не могу, не могу», - думала она, и в этот момент дверь за ее спиной содрогнулась от удара. Маша закричала и отскочила. Новый удар был таким сильным, что дверь едва не слетела с петель, а дверной косяк чуть не треснул.
        - Выпустите меня! - ревел мужской голос. - Откройте!
        Голос казался знакомым, но быть таковым не мог! Внутри был лишь мертвый мужчина - Мария была уверена, что видела его впервые в жизни.
        - Помогите! Кто-нибудь! - неслось из-за двери, и Маша прижала ладони к ушам, чувствуя, что сходит с ума.
        Это был голос ее мужа! Или… все-таки не был?
        - Ты не Олег! - истерично завопила Мария в ответ, не в силах больше выносить этого. - Замолчи! Заткнись!
        Словно послушавшись, человек за дверью умолк.
        Маша, круто развернувшись на пятках, бросилась к лестнице, уже не думая о мертвой женщине.
        Но ее там и не оказалось. Лестница выглядела совершенно мирно - точно так же, как и вечером, когда Маша вышла из кухни проверить, что упало наверху. Ей даже показалось, будто в воздухе витает аромат томатного соуса, который она готовила.
        «Может, у меня случилось что-то вроде помрачения сознания?» - в смятении думала Мария, поднимаясь по ступенькам, и тут услышала, как мужской голос спокойно проговорил:
        - Показалось, наверное. Может, внизу грохнуло, я в подвале передвигал ящики. А ты решила, что наверху.
        Произнесший это человек находился на втором этаже. Олег. Точно он!
        Только что кто-то, говоривший голосом Машиного мужа, бился в дверь гостиной, а теперь Олег…. Стоп! Но и сама она, выходит, тоже там, наверху?!
        - Ты прав. Ой, мой соус! - раздалось в подтверждение ее мысли, и Маша зажмурилась: что будет, если сейчас она увидит саму себя?
        Минуты текли, но вторая Маша на лестнице так и не появилась. Кругом было тихо. Она открыла глаза, стараясь не думать, не анализировать, и медленно продолжила подъем. Пыталась идти как можно тише, чтобы не привлечь к себе чьего-то недоброго внимания.
        Очутившись в коридоре второго этажа, увидела, что он пуст, направилась в комнату, которая должна была стать их с Олегом спальней. Однако не успела сделать и шага, как оттуда навстречу ей вышла женщина. Черноволосая незнакомка, чью страшную смерть Маша недавно видела. На ней было все то же длинное одеяние - теперь стало ясно, что это не платье, а ночная рубашка в пол, отделанная вышивкой.
        Женщина посмотрела прямо на Машу.
        «Ты умерла!» - подумала та, уже даже не испугавшись, совсем обессилев от потрясений.
        Губы женщины искривились в усмешке.
        - И ты умрешь. Все умирают - и все остаются. Дом теней скоро заберет тебя, - в ответ на Машины мысли проговорила она вибрирующим голосом, в котором эхом звучали сразу несколько голосов - мужских, женских, детских.
        Говоря это, женщина шаг за шагом отступала назад в комнату, а оказавшись там, закрыла дверь. Маша, которая все еще не собиралась сдаваться, метнулась было к другой двери, но тут поняла, что ее больше нет, есть лишь гладкая стена без малейшего намека на дверной проем.
        Маша слепо шарила по стене, все еще надеясь, что глаза обманывают ее, но напрасно. Более того, когда она оглянулась и посмотрела на дверь, ведущую в спальню, за которой скрылась зловещая обитательница дома, ее тоже не оказалось на месте.
        Как не было уже и выхода на лестницу. Глухие стены обступили Машу со всех сторон… Нет, все же не со всех. Кладовка по-прежнему оставалась на месте, и молодая женщина подошла к ней, будто кто-то тянул ее за собой.
        Маша открыла дверь.
        Теперь она поняла, что за шум слышала, когда готовила соус.
        Неизвестно, что за существо бродило вместе с ней по дому, а потом сгинуло в подвале; чья ледяная, стылая ладонь сжимала ее руку.
        Настоящий Олег, ее несчастный муж, висел в кладовке на собственном галстуке, который Маша подарила ему на Новый год, а у ног его валялась табуретка. Она упала, потому что он вышиб ее из-под себя перед смертью - этот звук падения и слышала Мария.
        Волосы Олега поседели, лицо было худым и изможденным, руки разбиты в кровь. Почти спокойно посмотрела Маша на дверь кладовки и увидела, что она вся исцарапана изнутри.
        Как долго он пытался выбраться отсюда, просил выпустить его? День? Неделю? Месяц? Ведь она слышала, как Олег звал, умолял… Только слышала из-за двери гостиной, на первом этаже.
        - Прощай, - тихо сказала Маша. - Прости. Что же мы натворили. Я люблю тебя, Олег.
        В этот момент мертвец повернул голову и посмотрел на нее. Глаза его светились злым лукавством. Когда скрюченные посиневшие руки потянулись к ее горлу, Маша уже не нашла в себе сил сопротивляться.
        … - Этот дом прекрасен! Ты же сам видел!
        Девушка с короткими рыжими волосами умоляюще смотрела на своего спутника. Они стояли на крыльце банка, откуда только что вышли.
        - У нас есть время все обдумать, посмотреть другие варианты. Мы почти ничего еще не видели, что ты вцепилась в этот дом?
        Она возмущенно закатила глаза:
        - Не видели? Да мы весь город объехали! Ничего лучше нет: он и большой, и ремонт почти не нужен, и мебель есть, а место какое! Сказка! Будешь спокойно писать свои книги, сплошное вдохновение.
        Мужчина смотрел на девушку и думал, что никогда не мог ей отказать. К тому же в ее словах был резон: дом-то и вправду хорош. Но все же что-то тревожило, не давало покоя.
        Возможно, виной тому писательское воображение и излишняя чувствительность, но, когда они были в доме, ему постоянно казалось, будто они не одни. Кто-то смотрел на них, следил за ними взглядом, осторожно шел по пятам, прячась в темных углах. Пару раз ему показалось, что в дверном проеме мелькнула тень, а один раз он услышал тихий смех, в котором не было радости. Дом ассоциировался у него с хищником, который затаился перед прыжком.
        Но его невеста ничего такого не замечала. Она влюбилась в старый дом с первого взгляда.
        - Хорошо, - сдался он. Она подпрыгнула на месте, захлопала в ладоши. - Но сначала я попробую собрать информацию об этом месте.
        Девушка снова поскучнела.
        - Но в банке сказали…
        - Знаю я, что они сказали. Попробую по своим каналам.
        - Знаешь, в чем твоя проблема? - Она недовольно сморщила нос. - Ты автор ужасов, хоррора, вот и мерещится всякое. Профессиональная болезнь.
        - Обещаю: если сегодня-завтра ничего не выясню, мы его купим.
        Обнявшись, они пошли к машине.
        А дом теней за несколько десятков километров отсюда терпеливо ждал их возвращения. За сотни лет существования у этого места было много имен: языческое капище, оскверненная церковь, кладбище самоубийц, дом с привидениями… Это была воронка, черная дыра, бездна на краю ада, откуда никому не спастись, не выбраться. Паук в центре огромной паутины зла.
        Существовал лишь один-единственный способ избежать опасности: никогда не приближаться к этому месту, не давать зверю почуять кровь и заманить жертву в свои сети.
        ЧЕРНЫЕ КОПАТЕЛИ
        Совру, если скажу, что услышанное в Холодках меня не тронуло. Не испугало, нет, и уж тем более не заставило передумать, но и восторга особого не вызвало. Клим, похоже, тоже озадачился.
        Была моя очередь вести машину, поэтому я решил сосредоточиться на дороге, которая наглядно иллюстрировала вторую главную российскую беду. Нас мотало, подбрасывало на кочках, то и дело приходилось объезжать огромные ямы и колдобины.
        - Да кто они такие вообще! - снова возмутился Клим, продолжая прерванный разговор.
        - Сказали же тебе: студенты. Историки, наверное.
        - Знаю я, что студенты! Какого хрена их понесло именно сейчас на наше место?
        Вопрос был риторический, ответа не требовал. Мы с Климом из тех, кого называют «копателями» или «полевиками». Ищем артефакты времен Второй мировой - увлечение у нас такое, еще со школы. Сначала в отряде поисковом состояли, наши находки и в музеях есть, а потом ушли в свободное плавание. Честно говоря, то, что мы делаем сейчас, законным не назовешь. Находки наши через посредника отправляются частным коллекционерам, в том числе и зарубежным. Миллионов не заработаешь, но, если удается найти что-то стоящее, получается неплохая премия.
        Идея съездить на Холодковскую топь принадлежала Климу. В том районе в сорок втором году шли бои, было активное партизанское движение, но в плане поиска и раскопок, как ни странно, поле непаханое. Может, потому что места труднопроходимые.
        От нашего родного города до Холодковского района было примерно полтора дня пути, прошлой ночью мы ночевали в городке N-ске, а сегодня к полудню прикатили в деревню - последнюю на пути к конечной цели. Отсюда до места, где собирались начать раскопки, с учетом качества дорог, часа три - четыре езды.
        Подготовились, как всегда, тщательно, Клим даже купил снимок местности. Они же педантичные были, немцы-то, где бы ни располагались, все тщательно фиксировали, а после войны эти сведения достались американцам. Сейчас можно в их архиве заказать снимок конкретного участка, а потом наложить на современную карту местности - и вуаля, приезжай, работай.
        Мы и поехали, как только возможность появилась (основную работу тоже никто не отменял), а уже в Холодках нас огорошили:
        - Дня три назад студентики приехали, целая толпа. Человек десять, молоденькие совсем, моложе вас, - говорила продавщица в магазинчике, куда мы с Климом зашли купить воды, а заодно разведать обстановку. - Тоже на болотах копать собрались. С электрички приплюхали, бедолаги.
        У Клима отвисла челюсть. У меня, подозреваю, тоже видок был тот еще.
        Вот тебе и нехоженые места!
        - Только зря они это. И вы зря, - сердито буркнул мужичок в дурацкой бейсболке с Губкой Бобом и недовольно поджал губы. - Нечего туда соваться, приключения на задницу искать. Но вы же, молодежь, самые умные, вам слова не скажи.
        Сказал и выкатился из магазина. А продавщица переключилась на новую покупательницу. Мы с Климом вышли на улицу и собрались уже садиться в машину, когда увидели, что нам машет лысый тощий старик.
        - Этому-то чего надо? - сквозь зубы пробормотал Клим, который еще не отошел от новости про конкурентов.
        - Ребята! Вы на Холодковскую топь, что ли? - Старик запыхался от быстрой ходьбы.
        - Быстро тут вести разносятся, - сказал я.
        - Что ж вы прямо косяками в наши места, - посетовал старик и назвался Степаном Ивановичем. Мы тоже представились. - Раньше никого не было, желающих-то. И правильно! Незачем там ворошить. Я вам так скажу: любовь к истории - дело хорошее, но в те края вам не надо. Тех-то ребят люди тоже отговаривали, только они слушать не стали.
        Я хотел сказать, что и мы не станем, так что нечего время терять, но Клим меня опередил:
        - Мы не первый день этим занимаемся. У нас и разрешение есть от исторического сообщества. - Разрешение, по правде сказать, было давно просрочено, но это уже детали. - Так что к нам никаких претензий.
        - Никаких, ясное дело, - смиренно покивал Степан Иванович, - никто ж не против, если разрешение. Дело не в том, что нельзя, а в том, что не нужно.
        - Это почему же? - скучливо спросил я.
        - Гиблые места. Местные туда ни ногой, ни за какие коврижки. Болота непроходимые, сколько народу полегло! Без захоронения, неотпетые, безымянные, там и лежат. Гитлеровцы и наши, вперемешку.
        - Уважаемый, издержки нашей работы в том, - сказал Клим тоном, каким говорят со слабоумными или детьми, - что мы всегда ведем раскопки именно в тех местах, где шли бои и было много погибших.
        - А еще здесь недалеко госпиталь был, - не слушая его, продолжал старик. - Вы знали? Эти звери ходили по деревням, забирали местных детей, приводили в госпиталь и выкачивали у них кровь, чтобы переливать раненым офицерам и солдатам рейха. После очередной такой вылазки, когда фашисты детишек взяли, на них напали партизаны. Детей спасли, а кровососов в плен взяли. Связали одного за другим, гуськом, погнали через болото. А потом что-то случилось. На середине болота один фашист провалился и всех остальных тоже потащил за собой. Чтобы их спасти, веревку надо было перерезать, но партизаны не стали, а может, не могли. Так фрицы и утонули один за другим.
        Старик договорил и воззрился на нас, похоже, ожидая, что мы прыгнем в машину и рванем обратно в город.
        - Вы извините, нам ехать надо. А иначе в график не уложимся, - сказал Клим, на которого история не произвела никакого впечатления.
        Мы попрощались и уехали, а старик долго стоял, глядел нам вслед и качал круглой лысой головой, словно не верил глазам своим, что мы ослушались.
        - Сколько нам еще? - спросил я.
        Клим уткнулся в карту.
        - Через час должны быть на месте.
        Однако он ошибся: на то, чтобы добраться, ушло почти два. И это только до места, где мы смогли оставить машину. Дальше даже и убитой дороги не было, проехать не получится, только пешком по тропам.
        Но ничего, мы привычные. Одно плохо: поздно придем. Успеем палатку поставить, осмотреться и спать лечь: не будешь же в темноте рыть. Да, в общем-то, и это не проблема, за неделю успеем управиться.
        Мы перешли поле и углубились в лес. Это был даже не лес, а чаща непроходимая: если нет компаса, карты местности, запросто заблудишься. Деревья стоят мрачные, подпирают макушками небо. Кроны густые, трава высокая, кустарники разрослись - темно и сумрачно, хотя еще белый день. Дождей не было больше недели, на дороге сушь и пыль, а тут влажно, пахнет сырой землей и прелой листвой. Еще и комары звенят: если бы мы себя с ног до головы спреем от укусов насекомых не обрызгали, уже исчесались бы.
        Клим, худощавый, но жилистый, шел как робот, без устали. Я старался соответствовать, хоть долгие прогулки не люблю: ноги ломит, наверное, плоскостопие виновато.
        - Болота большие, лесной массив - сам видишь. Так что пусть они в одном углу копают, а мы будем с другой стороны. - Клим отвинтил крышку, сделал глоток из бутылки. - Чтобы не пересекаться.
        Я тоже так думал. Неприятно, конечно, вот так лбами столкнуться, но ничего не поделаешь. Территория ведь и вправду громадная, добра на всех хватит.
        Не знаю точно, сколько мы шли, но я еще не начал как следует уставать, когда Клим, который обогнал меня, громко сказал:
        - Вот она, Холодковская топь!
        Никогда в жизни я не видел такого огромного болота. Когда-то очень давно это было озеро, вокруг которого шла вырубка леса, а потом водоем стал зарастать, и Холодковское озеро превратилось в топь.
        Поверхность ее была буро-зеленой, тут и там торчали мертвые, будто обглоданные деревья. По берегам росли ели, ольха, ивы, березы, но создавалось впечатление, что они испуганно пятятся, отступая от края болота, а оно, наоборот, надвигается на них, отхватывая все новые куски земли. На границе болота тут и там, словно погибшие солдаты, лежали стволы деревьев: казалось, что-то подтачивало их, и они, не выстояв, умирали, падали в трясину.
        - Жутковатое местечко, - сказал я, некстати вспомнив рассказ старика о потонувших нацистах.
        - Если хочешь знать, кельты считали, что на болотах открываются врата в мир духов, - глубокомысленно заметил Клим.
        - Нет, этого я знать не хочу. Лучше бы понять, где поставить палатку.
        Мы пошли вдоль берега. Пока не только палатку, пятку негде было поставить. Правда, через некоторое время нам повезло, мы добрались до небольшой полянки, где можно было расположиться с комфортом: и палатка поместится, и костер получится разложить.
        - Отлично! - воодушевился Клим. - Как по заказу.
        Пока раскладывались, ставили палатку, разжигали костер, стало вечереть. В конце августа уже подкрадывается осень, поэтому вечерами прохладно, и мы придвинулись к огню, чтобы не замерзнуть.
        - Скоро совсем стемнеет, - поглядев на небо, сказал Клим. - Ужинать при свечах будем.
        Это он пошутил, конечно. До полной темноты еще часа полтора, но серые сумерки уже начали расползаться по лесу, потянулись щупальцами из-под кустов. От болота веяло сырой прохладой, как из подвала; чем темнее становилось, тем явственнее это ощущалось. Я много раз ночевал на природе, но возле болота прежде не доводилось. Надо сказать, не особенно-то это приятно: стоячая вода, вязкая трясина, уходящая на знает какую глубину.
        Я постарался сосредоточиться на каше, которую мы сварили на ужин.
        Еда в походе вкуснее, чем дома: там я гречку с тушенкой не ем, а тут - за милую душу. Водку мы тоже взяли, но выпили совсем чуть-чуть: обычно отмечаем отъезд, а не приезд.
        Клим со вкусом хрустел огурцом и крутил головой по сторонам, рассуждая о том, с чего завтра начать раскопки.
        Вокруг была тишина, лес затаился, притих. Даже лягушки не квакали. Хотя, как знать, может, это только в сказках они на болотах квакают?
        «Интересно, где все-таки те студенты расположились?» - подумал я, встал и подошел к краю болота.
        Взобрался на толстенный ствол поваленного дерева и только в этот момент, присмотревшись, заметил то, чего мы не увидели раньше, слишком занятые своими делами. С того места, где я стоял, в сгущающихся сумерках виднелось синее пятно, отчетливо выделяющееся среди окружающего пейзажа своей искусственной, рукотворной яркостью. Это могла быть только палатка, ничего больше.
        - Вон они, голубчики! Клим, иди сюда!
        Друг подошел, и теперь мы вместе смотрели на палатку, которая была не так уж далеко от нас.
        - Тихо как-то, - задумчиво проговорил Клим. - Их там десять человек, а не слыхать ни голосов, ни смеха, ничего. И не видно никого.
        Он прав: это странно.
        - Надо бы сходить, посмотреть.
        Ясно, что искать мы можем каждый в своем углу, и тут уж кому больше повезет (мы в свою звезду верили). А вот помогать друг другу, оказавшись в глухомани, следовало всегда: сегодня ты поможешь, завтра помогут тебе.
        Поэтому мы с Климом, не сговариваясь, пошли к палатке. Добрались за несколько минут - вот и студенческий лагерь. Место ребята выбрали хорошее: нам открылась сухая ровная площадка площадью примерно метров пятьдесят.
        Чернело пятно кострища, чуть поодаль стояли две палатки. Вернее, одна стояла, а вторая завалилась на бок и была вымазана грязью. В лагере царил хаос: вещи разбросаны как попало, всюду валялась посуда, одежда, рюкзаки. Опрокинутый котелок напоминал черный гриб.
        Тут и там были пятна, подозрительно похожие на…
        - Это что, кровь? - севшим голосом проскрипел Клим.
        Я посмотрел на свалившуюся с чьей-то ноги кроссовку. Сомнений, если они вообще могли быть, не осталось: здесь случилось что-то очень нехорошее.
        - Они все побросали и убежали. Почему? Их прогнали? Напугали?
        - Перевал Дятлова какой-то, - пробормотал я.
        - Там трупы нашли. А тут нет.
        - Кровь есть. Это ведь кровь, да? Не кетчуп. - Я подошел к краю болота. В одном месте трава была примята, все измазано грязью. - Будто что-то волокли. Нашли в болоте и вытащили.
        Мы растерянно смотрели друг на друга.
        - Что делать? - почему-то шепотом спросил Клим.
        Я почувствовал, как меня охватывает страх: ползет по позвоночнику, свивается ледяными кольцами в желудке, сушит горло. Хотелось бежать отсюда, не оглядываясь. А еще казалось, что кто-то смотрит на меня из стремительно сгущающейся тьмы.
        - Валить надо, вот что, - сказал я, имея в виду - с болота, и Клим, конечно, меня понял.
        Тот, кто добрался до студентов, доберется и до нас.
        Надо хватать свои вещи, чесать к машине, уезжать отсюда.
        «Гиблые места, местные туда ни ногой, ни за какие коврижки», - всплыли в памяти слова старика.
        - Минут пятнадцать - и будет совсем темно. Мы в лесу заблудимся. Придется до утра тут остаться.
        В словах Клима был резон. Черт, что мешало нам раньше обнаружить разоренный лагерь?! Но что уж теперь.
        - На ребят напали врасплох, - продолжил друг, стараясь говорить рассудительно. - Наверное, они спали уже. А мы будем дежурить по очереди. И у нас оружие есть.
        Не огнестрельное, конечно, но травматический пистолет у Клима был, все лучше, чем ничего. К тому же имелись лопаты, металлоискатель. Можно, наверное, отмахаться как-то. Даже если и нельзя, придется!
        - Ладно. - Я поглядел по сторонам, чувствуя, как все волоски на теле поднимаются дыбом. - Пошли к себе.
        Обратно в свой лагерь почти бегом бежали. Постарались подготовиться: сели ближе к костру, рядом положили то, чем собирались обороняться. Хотя Клим и говорил про дежурство по очереди, спать никто из нас не собирался. Пойти в палатку, лечь, остаться одному в темноте - нет уж, спасибо.
        Лес вставал за нашими спинами черной стеной, впереди разливалось чернильной темнотой болото. Что притаилось там, в тряской густой глубине? Мне казалось, внутри что-то ворочается - то, что выбралось на берег и утащило за собой несчастных студентов. Во мраке, в этой глуши легко верилось в самые невероятные вещи.
        На небе воцарилась желтая луна. Стало светлее, но свет был жутковатый, зыбкий. Сильно похолодало, а может, меня просто била нервная дрожь. Я изо всех сил старался подавить страх и, чтобы как-то отвлечься, хотел уже спросить напряженно молчавшего Клима о чем-нибудь, завязать разговор. Но тут сбоку внезапно раздался треск, будто медведь ломился через бурелом.
        - Что? Что такое? - переполошились мы, хотя и так понятно было: кто-то шел в нашу сторону из леса.
        Мы вскочили, встали спина к спине, как герои голливудского боевика. Клим поднял пистолет и направил на черную фигуру, что шаткой походкой, подволакивая ноги, двигалась к нам.
        - Стой! Стреляю! - закричал Клим. Я отчетливо слышал панику в его голосе. - Не подходи!
        Я поудобнее перехватил лопату, которую сжимал в руке.
        - Не надо! - раздалось в ответ. - Пожалуйста! Я человек!
        «Что за странная фраза?» - мельком подумалось мне.
        Голос был мужской, но ломкий, дрожащий. Я опустил руку, Клим сделал то же самое. Человек, который шел к нам из лесу, боялся еще сильнее, чем мы.
        Секунда - и он оказался возле нас. Отсвет костра высветил паренька не старше восемнадцати лет в темной куртке и грязных джинсах. Волосы торчали в разные стороны, рукав куртки был надорван.
        - Попить есть? - спросил он.
        - И попить, и поесть, - ответил я, протягивая ему бутылку с водой.
        Парень пил жадно, захлебываясь. Вода проливалась на подбородок. Утолив жажду, он зашептал, диковато оглядевшись по сторонам:
        - Надо уходить, скорее. Они могут вернуться, и тогда все!
        - Ты из студенческого отряда? На раскопки приехал? - уточнил Клим.
        - Я с братом. Брат - копатель. На историческом учится. А я за компанию.
        - Так, отлично, - успокаивающе проговорил я. - Как тебя зовут?
        - Рома. Пожалуйста, пойдемте отсюда!
        - Что тут случилось, Рома? Где твои друзья?
        Парень снова завертелся на месте.
        - Вы что, придурки? Русского языка не понимаете?
        - Объясни нормально!
        - Около топи нельзя оставаться! - Рома схватил меня за руку. Ладонь была ледяная.
        - У нас есть машина. Утром поедем. Ночью можем заблудиться, лучше переночевать и…
        - Не лучше! - выкрикнул Рома и зажал рот руками. - Они вылезут из болота, и нам конец!
        - Кто вылезет? У нас есть оружие. Сумеем защититься!
        Роман засмеялся безрадостным, горьким смехом.
        - Тех, кто умер, нельзя убить. Вы знаете, кто в этом болоте?
        - Ты про связанных и утопших наци, что ли? Да в местах, где шли бои, полно мертвяков, так что…
        - Это не обычные мертвяки. Они и при жизни кровь пили, и после смерти пьют!
        - Здрасьте, приехали - хмыкнул Клим. - Фашисты-вампиры.
        - Местные предупреждали: не надо тревожить болото, оно кровососов держит, не выпускает. А если они вылезут, то снова начнут по округе ходить и кровь пить. - Голос Ромы упал до шепота. - А мы взяли и вытащили одного! На второй день раскопок.
        «Вот почему трава примятая была», - подумал я.
        - Черный весь, жуткий, и веревка! Оставили его на краю болота, думали, утром решим, что и как. Только… - Роман обхватил себя руками. - Я с братом поругался. Выпил полбутылки, в лес ушел. Заснул, видно. Проснулся - крики, шум. - Дальше парень понес несусветное, плача и, видимо, заговариваясь: - Я видел! Сам видел! Твари ходили по лагерю и… Хватали всех, рвали на части. Брат… Не знаю где… Ребята отбивались, только… А я не мог, боялся… Смотрел… А как рассвело, они обратно в болото… И ребят за собой! Я убежал, дороги не знаю, думал, все, а тут вы…
        Мы с Климом переглянулись, без слов понимая друг друга. Парень выпил, потом что-то случилось: возможно, на лагерь напали, он видел кто. Может, зэки или еще какие бандиты, места-то безлюдные, мало ли кто по этим лесам прячется! Мальчишка смотрел, как убивали брата и друзей, вот кукушка и поехала, что ж тут удивительного.
        А Рома все плакал и бормотал, опустившись на землю и, кажется, позабыв о нашем существовании.
        - Слушай, нужно его…
        Что нужно сделать, Клим не договорил, оборвав сам себя на полуслове:
        - А это еще что?
        Хотя следовало бы сказать - «кто», потому что к нам кто-то шел со стороны разгромленного студенческого лагеря. Мы еще не видели его (или их), только слышали треск ломающихся веток, шорох шагов.
        Роман, который перестал причитать, тоже уставился туда, а потом завизжал, как кролик, попавший в силки:
        - Они идут! Это они!
        Я схватил фонарь, направил луч в ту сторону…
        Это не могло быть правдой, но как не верить собственным глазам?
        На краю поляны стояли две человеческие фигуры. Кошмарные черные лица, туго обтягивающая черепа кожа, жуткий оскал. Глаза монстров светились янтарным светом, как блуждающие болотные огни. Но самое страшное, то, во что невозможно было поверить, - на тварях из болота были остатки военной формы!
        Клим выругался, я не мог выдавить ни слова.
        Вращающиеся в глазницах глаза уставились на нас. Монстр, что шел впереди, глухо, как пес, зарычал и двинулся к нам.
        - Стреляй! - завопил я.
        Клим, который забыл про свой травмат, вскинул руку и выстрелил. Стрелял он хорошо, поэтому даже в такой обстановке умудрился попасть в голову, правда, со второй попытки.
        Я знал, что патронов в пистолете всего четыре, так что осталось только два. Тварь запрокинулась и завыла, замотала головой, а потом повалилась на спину, корчась и содрогаясь в конвульсиях. Жуткий вой пронесся над болотами, остальные существа замедлили шаг, но… лишь на миг.
        Спустя некоторое время зомби поднимется: ясно, что выстрел не мог оказать сколько-нибудь существенного вреда и убить мертвеца или хотя бы надолго остановить зомби.
        Рычание раздавалось ближе: две болотные твари были уже в паре метров, а за ними маячили еще несколько силуэтов. Сколько же их там?
        - Мамочка! - закричал Роман и шарахнулся куда-то вбок, поскользнулся и полетел на землю.
        Он попытался вскочить на ноги, но тут что-то потащило его к болоту. Клим посветил туда, и мы увидели, что из тины вылезает очередное отвратительное чудовище в лохмотьях. Черная рука, похожая на уродливую клешню, схватила Романа за лодыжку, и, как ни старался он отбиться, ничего не выходило.
        Секунду я смотрел на это, потом подскочил к Роману, замахнулся и опустил лопату на череп монстра. Чудище мотнуло головой, точно собака, выбравшаяся из воды, однако хватки не ослабило.
        Роман цеплялся за кусты и траву, но тут из болотной тины показалась еще одна фигура, и я понял, что долго нам не продержаться.
        Клим выстрелил наугад в ту тварь, что схватила Рому, потом - в тех монстров, что двигались к нам с другой стороны. Но, похоже, ни разу не попал.
        - Бежим к машине! - заорал Клим.
        - Не бросайте меня! - Роман бился, стараясь вырваться, колотил мертвеца свободной ногой, но тот не желал отцепляться.
        Я лупил чудище лопатой по руке, стараясь перерубить кость. Клим, отбросив бесполезный пистолет, тоже схватил лопату и бил тварь по голове. Наши усилия увенчались успехом: оставив мертвеца с проломленным черепом и отрубленной кистью, мы оттащили Ромку от края болота.
        Сбившись в кучу, смотрели на жуткие создания, которые, пошатываясь, волоча ноги, шли к нам, выползали из болота, урча и хрипя, предвкушая, как будут вгрызаться в наши глотки.
        - Давайте к костру! - скомандовал Клим.
        Дважды ему повторять не пришлось.
        В огонь твари не лезли, боялись. Теперь нас и болотных монстров разделяло пламя. Позади был лес - оттуда вроде бы никто добраться до нас не мог. Но все же передышка была недолгой, мы это понимали. Рано или поздно костер начнет догорать, а до рассвета далеко. Да и твари, если обойдут костер с двух сторон, окружат нас, лопатами нам троим не отмахаться: их тут не меньше десятка!
        А может, и намного больше: кто знает, сколько их там, в болоте.
        Черная тень подбиралась ко мне справа, и я поднял толстую палку, сунул в огонь. К счастью, она загорелась, я ткнул получившимся факелом в чудовище. Мертвяк шарахнулся от огня, неуклюже попятился.
        - Ага, не нравится, гад! - азартно закричал я и подскочил к другому мертвецу.
        Наши враги подались назад. Клим и Роман тоже подобрали с земли палки, сунули в огонь, приготовившись отмахиваться. Но ребятам повезло меньше: палки дымили, а не горели.
        - Огонь скоро погаснет, палки влажные, не загораются!
        Я понимал, о чем хочет сказать Клим: надо пробираться к машине. Темно, конечно, большой риск заблудиться, только иного выхода нет. Да, это опасно, но оставаться опаснее. К тому же зомби медленные, двигаются с трудом, поэтому у нас есть шанс.
        - Надо уходить от болота! - громко сказал я.
        Мы с Климом схватили рюкзаки - там телефоны, компас и прочие ценные вещи. Вооружившись лопатами, взяли фонари и ту единственную палку, что полыхала огнем, стали отступать к лесу.
        - Я пойду первым, - пропыхтел Клим, и я был с ним согласен: он ориентировался на местности гораздо лучше меня. - Держимся рядом.
        Романа колотило от ужаса и пережитого стресса, фонарь в его руке ходил ходуном.
        - Все будет хорошо, - попытался я ободрить Рому. - Машина близко, в два счета дойдем.
        Я знал, что это ложь, но лучше пусть он надеется, чем впадает в панику.
        Отступив с поляны, мы углубились в лес. То ночное путешествие я запомню на всю жизнь: мы шли гуськом, как когда-то фрицы через болото, не выпуская друг друга из виду. Клим отслеживал дорогу, я шел замыкающим, готовясь в любой момент отразить атаку.
        Мрачный лес окружал нас со всех сторон, думать о том, что или кто еще может скрываться в чаще, не хотелось. Твари шли за нами, но были неповоротливы, так что больше им не удалось к нам приблизиться. Мы слышали их хриплый рев, но звук этот оставался все дальше и дальше. Теперь бояться надо было только одного: потерять дорогу, не найти машину.
        Нам повезло: проплутав примерно час или около того, мы увидели наш «фольксваген», ломанулись к нему, как слоны на водопой.
        Забрались в салон, я прыгнул за руль. Пока пытался завести двигатель, руки ходуном ходили.
        - Двери блокируй! - бросил Клим, вглядываясь в темноту.
        Твари из болота давно отстали от нас, но и Климу, и мне казалось, что они рядом, поблизости. Боюсь, это ощущение останется со мной навсегда, я никогда не буду чувствовать, что уехал от них достаточно далеко.
        Роман тихо поскуливал на заднем сиденье. Остается надеяться, что он отойдет от пережитого и с головой у него будет все в порядке.
        Автомобиль тронулся с места, пополз по разбитой дороге прочь от Холодковской топи с ее ужасами.
        - Что было бы, если бы мы не сходили в студенческий лагерь и улеглись спать? - пробормотал Клим, когда мы отъехали на приличное расстояние.
        Догадаться было несложно, ответа он не ждал.
        Там, в лагере, осталось наше оборудование, палатка, поисковый магнит, но мне было вовсе не жаль этого добра. Все, хватит, никаких больше раскопок, никаких поисков. Это был мой последний поход за сокровищами.
        ГОЛОДНАЯ ВОДА
        Среди ночи захотелось пить, и Дина, отбросив одеяло, отправилась на кухню. Минувший день был настоящим кошмаром, заснула она, только приняв лекарство, поэтому в голове шумело, а мысли были вялыми, тягучими.
        В однокомнатной квартирке на первом этаже, которую она снимала вместе с еще одной студенткой, было темно: девушки всегда задергивали с вечера плотные шторы. Дина старалась двигаться тише, чтобы не разбудить соседку, у которой завтра пересдача экзамена.
        Сама Дина все сдала, сессию закрыла и на радостях съездила вчера на дачу с друзьями. Лучше бы не ездила: жуткая выдалась поездочка. Вспомнив о дневном происшествии, она вскинула руку и машинально дотронулась до кулона в форме сердечка с крошечным изумрудом, который висел на золотой цепочке.
        Дина щелкнула выключателем, крошечная кухня озарилась уютным светом. Девушка задумалась о том, молока выпить или воды, и в итоге выбрала воду. Налила из графина в высокий стакан, отхлебнула…
        В этот момент в окно постучали. Дина так и застыла с полным ртом воды. Кто там, на улице, она не видела из-за занавески. Прежде никто в окна не стучал: этаж, хотя и первый, но очень высокий, не всякий человек дотянется, да и окошки смотрели на палисадник, огороженный заборчиком, а ключи от калитки имелись только у тех жильцов, чьи окна туда выходили. К тому же прямо под окном стояла большая бочка воды для полива.
        Дина перевела взгляд на настенные часы: два тридцать ночи. Кому придет в голову стучать к людям в окна в такое время? Тихий стук раздался снова, а вслед за ним - царапанье и противный скрип. Звук был такой, словно кто-то провел по стеклу длинным ногтем.
        Стало страшно, почему-то вспомнилось случившееся днем - то, о чем хотелось бы забыть. Дина проглотила воду, но, видимо, как-то неудачно. Мама в таких случаях говорила: «Не в то горло попало». Дина закашлялась, чувствуя, как трудно стало дышать. Ее будто душили, накинув на горло петлю, и петля затягивалась все туже!
        Стакан выпал из рук и разбился.
        - Что такое? - спросил сонный голос соседки, и через пару секунд Ася показалась в дверном проеме. - Динка, ты чего?
        Та не могла ответить: дышать было нечем, кашлять уже не получалось, перед глазами поплыли багровые круги, в груди горело. Она вскинула руки к горлу, открыла рот, чувствуя, что в глотке словно застряло что-то, мешающее сделать вдох.
        Ася подбежала к ней и, не заметив битого стекла, наступила на него босой ногой.
        - Черт! Гадство!
        Она была высокая, плотная, крупнее Дины, так что без труда обхватила подругу за плечи, наклонила вперед, а после принялась колотить раскрытой ладонью между лопаток.
        - Кашляй, а ну-ка, кашляй давай!
        Дина чувствовала, что вот-вот потеряет сознание, но то ли хлопки помогли, то ли еще что, только у нее получилось кашлянуть, и одновременно с этим из горла хлынула вода.
        Именно хлынула - выплеснулась фонтаном. Дина кашляла, чувствуя, что спасена, а вода все выливалась изо рта. Боже, как же это хорошо - вдыхать! Вот так живешь себе, живешь и не думаешь, каким сладким может быть обычный глоток воздуха, наполняющий легкие!
        Спустя несколько минут девушки сидели за столом друг напротив друга. Дина, закутавшись в махровый халат, тряслась от пережитого ужаса. Ася, убрав осколки и протерев пол, пыталась заклеить порез пластырем.
        - Вот, кажется, все, - удовлетворенно проговорила она. - До свадьбы заживет.
        - Спасибо, - хрипло сказала Дина. - Ты меня спасла.
        - Должна будешь, - усмехнулась соседка. - Повезло тебе, что я в медицинском учусь. Воды-то нахлебалась! Сушняк, что ли, замучил?
        - Да я всего-то один глоток сделала, а потом уронила стакан.
        - Откуда же в тебе столько жидкости? - резонно заметила Ася.
        Это невозможно было объяснить.
        - Я налила воды и… - Тут она вспомнила про стук. - Там кто-то был!
        - Где?
        - Снаружи! В окно постучали, я от неожиданности поперхнулась, наверное.
        Ася отодвинула штору, выглянула в окно. Неподалеку был фонарь, так что разглядеть окружающий пейзаж было несложно.
        - Нет там никого. Пусто. Если и был, ушел.
        - А приходил зачем?
        Ася секунду смотрела на Дину, видимо, не слишком доверяя ее словам.
        - Кто ж его знает. Давай спать. А то завалю опять от недосыпа. Ты виновата будешь.
        Соседка заснула, а Дине не спалось до утра. Она чувствовала: непонятно, каким образом, но произошедшее сейчас и на даче как-то взаимосвязано.
        …Вчера Дина, Скорикова - ее подруга, которую все звали только по фамилии, парень Скориковой Дима со своим другом, которого та мечтала свести с Диной (но безуспешно, потому что молчаливый, мрачноватый Стас ей не нравился категорически) поехали на денек на дачу к дедушке и бабушке этого самого Стаса.
        Он говорил, что ездил туда ребенком и ему нравилось: зелено, красиво, озеро в двух шагах, можно купаться. Как выяснилось, преувеличил.
        То ли со времен его детства все изменилось, то ли детское восприятие кардинально отличается от взрослого, только никакой красоты ребята не обнаружили. Дачный поселок оказался малолюдным и неопрятным, дома - сплошь кособокие деревянные скворечники на трех сотках. Одно хорошо: автобус ходил прямо до поселка.
        Чтобы попасть на озеро, нужно было пройти через деревню возле дачного поселка, а когда ребята все же пришли на берег, выяснилось, что купаться нельзя: вода грязная и к ней не подобраться, потому как берега завалены мусором и заросли травой. Еще одно очко не в пользу злосчастного Стаса.
        - Можно просто посидеть у воды, - печально предложил он, поправляя очки, но Дина фыркнула и сказала, что лучше сходить в лес, землянику поискать.
        Она пошагала в сторону леса, Стас потащился за ней. Скорикова с Димой идти за ягодами желанием не горели, сидели, обнявшись, на бережке.
        Дина не хотела общаться со Стасом, поэтому оторвалась от него, углубившись в лес. Нашла полянку, поела земляники (собрать ее все равно некуда), потом решила зайти подальше, прогуляться по лесной дороге.
        Заблудиться не боялась: от дороги отходить не собиралась, а со стороны дачного поселка и деревни слышались музыка и шум машин - жизнь кипела, люди были близко.
        Тем более загадочным и зловещим было случившееся вскоре.
        Дорога свернула влево, и за поворотом Дина увидела большой котлован, наполненный мутной водой. Края котлована были глинистые, в воде плавали листья и ветки. Девушка осторожно приблизилась к краю. Кто его вырыл тут и зачем? Кажется, ямы, заполненные водой, которая не ушла после половодья, называются «бучило», вспомнила Дина. Наверное, их подпитывают дожди и родники, вот вода и стоит.
        Не слишком приятное зрелище, по правде говоря. Дина хотела пойти дальше (или лучше даже вернуться к озеру), как тут в глубине бучила заплескалось, заворочалось… и на миг девушка увидела, что кто-то смотрит на нее из темной воды. А в следующую секунду ноги заскользили по глине и Дина, закричав, полетела в котлован.
        Вода оказалась неожиданно ледяной. Дина окунулась с головой, но тут же вынырнула, задохнулась, замолотила руками.
        - Помогите!
        Она умела плавать и хорошо держалась на воде, но тут запаниковала. Мутная, желтоватая вода внушала омерзение, да вдобавок казалось, что Дина здесь не одна. Кто-то был рядом, смотрел на нее, затащил, чтобы…
        «А вдруг я утону?»
        Дина попыталась выбраться, но руки скользили, комья глины крошились и падали в воду, а зацепиться, взяться было не за что. Она снова принялась звать на помощь, кричала, барахталась, чувствуя, что начинает замерзать, несмотря на теплый июньский день.
        Тонкие босоножки на ремешках превратились в пудовые гири, тянувшие на дно. Платье обвивалось вокруг тела, словно чьи-то стылые руки, мешая двигаться. Девушка собрала все силы и попробовала ухватиться за корень дерева, который заметила слева от себя, но тут услышала за спиной тот же самый всплеск. Нечто поднималось из глубины, пытаясь добраться до Дины, и она снова закричала.
        Тухлый рыбный запах ударил в нос.
        «Рыба? Но откуда тут рыба?!»
        А потом девушка ощутила прикосновение. Что-то холодное тронуло ее за ногу. Она забилась, стараясь отплыть подальше, боясь оглянуться. Умудрилась подтянуться повыше и схватиться-таки за тот корень.
        «Получилось!» - обрадовалась Дина, но тут ее с невероятной силой дернули за ноги и потащили под воду.
        Она кричала и отбивалась, а потом…
        Придя в сознание, Дина обнаружила себя на берегу котлована. Рядом были ребята. Оказывается, они услышали ее крики (Скорикова с Димой тоже решили прогуляться по лесу) и бросились на помощь.
        Стас был ближе всех и успел первым. Не растерялся, схватил за шиворот - она барахталась у самого края бучила. Подоспевшие ребята помогли ему вытащить Дину.
        - Где… оно? - спросила Дина, стуча зубами.
        Спохватившись, проверила, на месте ли кулон, убедилась, что все в порядке.
        - Кто? - удивилась Скорикова. - Нет там никого.
        - Оно меня тащило. Я за корень взялась.
        Ее постарались убедить, что все показалось: корень, видно, вывернулся из земли, и Дина полетела в воду и вообще испугалась, воды наглоталась. Стас снял с себя рубашку, набросил на плечи Дины, чтобы ей было не так холодно в мокром платье, и все четверо отправились обратно в дачный поселок.
        Пока шли через деревню, встретили старуху. Она внимательно посмотрела на них, а потом спросила:
        - В озере, что ли, купалась?
        - В яму свалилась, - ответила Скорикова. - Что у вас там за ямища такая, закопать некому? Опасно же!
        На лице старухи отразился ужас вперемешку с сожалением.
        - Неужто в Зоино бучило упала? - Она покачала головой. - Ну, девка, попала ты. Быть беде.
        - Ничего, бабуль, мы ей горяченького попить дадим, обсохнет, будет как новенькая! - бодро сказал Дима.
        Они пошли дальше. В тот момент Дине было не до этого, она мечтала принять душ, переодеться и уехать подальше отсюда, но ночью, лежа без сна, вспомнила слова старухи и тоскливо подумала, что беда и вправду чуть не случилась. И не случится ли снова?
        Заснуть ей удалось лишь под утро. Когда Дина открыла глаза, часы показывали десять. Дома она была одна: Ася давно отправилась на пересдачу. Дина просмотрела соцсети - первое, что почти все современные люди делают поутру, потом решила, что надо иметь совесть и перестать валяться, потянулась, встав с кровати, подошла к окну и раздвинула занавески. Палисадник, засаженный кустами смородины и крыжовника, с аккуратными грядками зелени и овощей, выглядел мирно. В бочке с дождевой водой для полива золотым мячиком скакал солнечный луч.
        Кто приходил ночью? Или все же показалось?
        Дина отправилась умываться. Кран над раковиной был сломан, квартирная хозяйка все обещала пригласить сантехника, да не звала, так что девушкам приходилось мыть руки и умываться, склонившись над ванной.
        Она совершала одно за другим привычные, доведенные до автоматизма действия - включить воду, выдавить на ладонь немного геля для умывания, взять зубную пасту и щетку, и при этом так глубоко ушла в свои мысли, что не сразу сообразила: происходит нечто необычное.
        Вода, вместо того, чтобы уходить в сливное отверстие, скапливалась в ванне, и вскоре на дне образовалась целая лужа. А потом вода стала прибывать. Дина, вытаращив глаза, смотрела, как напор многократно усилился, вдобавок вода, вместо того чтобы сливаться, стала толчками выплескиваться из слива - и была мутной, желтоватой.
        «Как в том котловане», - мелькнуло в голове.
        Да что же она стоит?
        Дина попыталась завернуть кран, но ничего не получилось: резьба прокручивалась, а вода лилась все так же. Девушка заметалась по ванной комнате, пытаясь найти вантуз, чтобы прочистить сливное отверстие. А когда нашла и опять нагнулась над ванной, оказалось, что она уже почти полная. Бурая грязная вода наполняла ее чуть ли не доверху! Сунуть туда руку было противно и страшно, но ничего не поделаешь - надо. А то вода перельется через край. Собравшись с духом, Дина сунула руку в воду. И в ту же секунду почувствовала, что кто-то схватил ее за запястье.
        Она вскрикнула и попыталась отдернуть руку, но на ней словно защелкнули наручники. Дина забарахталась, задергалась, продолжая вопить, а тот, кто был в воде…
        «Как? Как такое возможно?»
        …потащил ее вниз. Свободной рукой Дина схватилась за край ванны, а правая рука между тем была в воде уже почти по плечо: не такая уж глубокая ванна превратилась в бездонную яму, и о том, что таилось на ее дне, невозможно было даже подумать.
        Ноги заскользили по полу, Дина упала на колени, голова оказалась возле воды. Рыбный запах - тот, что она уже чувствовала, когда свалилась в бучило, сделался невыносимым, к горлу подкатил рвотный спазм. Дину все тащили вниз, еще миг - и голова окажется в воде. Она сопротивлялась изо всех сил, билась и кричала, но высвободиться не получалось. Вдобавок она отчетливо увидела, что в воде что-то есть.
        Что-то живое, алчное, жаждущее добраться до Дины. Она почувствовала его голодный взгляд, его нетерпение и злую жажду; инородные, чужие мысли, подобно зловонной воде, потекли в ее голову: «Заберу тебя! Твое тепло станет моим холодом, и ты поплывешь».
        Дина поняла, что сейчас умрет - вода была уже у самых губ, и рванулась из последних сил, упираясь ногами о ванну. А потом дверь, которую она, хвала богам, не заперла на задвижку, с грохотом распахнулась и внутрь ворвались Стас и Ася.
        Минут десять спустя Дина, вновь закутанная в теплый халат, клацала зубами на кухне, а ребята смотрели на нее, пытаясь понять, что произошло. «Это уже стало превращаться в систему, - подумала девушка. - Третий раз за последние сутки меня спасают, откачивают, вытаскивают из воды».
        - Вода. В этом все дело, - вслух проговорила она, нервно теребя кулон.
        Ася и Стас переглянулись.
        - В ванной не было воды, - осторожно сказал Стас. - Так, на дне немного, и кран открыт.
        - Ты, наверное, поскользнулась, упала, ударилась о бортик, - подхватила Ася.
        Какое счастье, что она быстро сдала экзамен, рано вернулась домой и застала возле квартиры Стаса, который пришел проведать Дину, услышал несущиеся изнутри квартиры крики и уже собрался вышибать дверь.
        Дина посмотрела на них, потом вздохнула и проговорила:
        - Можете считать, что я сошла с ума, но я уверена, что права. В ванной было полно воды, и оно пыталось утащить меня вниз. - Девушка перевела взгляд на запястье, которое ныло болью. На нем остались красные следы. - Видите? Оно меня держало!
        - Кто «оно»? - спросила Ася.
        - Ночью на кухне я чуть не захлебнулась одним глотком воды! А помнишь, сколько ее из меня вылилось? И стучал кто-то! - Дина порывисто вскочила со стула, подошла к окну, ткнула пальцем в стекло. - Там бочка с водой! Оно высунулось оттуда и постучало! Вот кто стучал!
        Это звучало как бред, и на лицах Стаса и Аси отчетливо читалось, что они думают о ее словах, но Дине было плевать.
        - Мне срочно нужно в ту деревню. Бабка что-то знает. Ты же слышал, что она говорила про бучило?
        Стас неуверенно кивнул.
        - Я упала туда, и теперь вода… - Дина всплеснула руками, пытаясь подобрать слова. - Она голодная. И пытается меня убить.
        Повисла тишина.
        - Следы на запястье есть, - проговорил Стас.
        - И воды из тебя ночью вылилось как-то ненормально много, - задумчиво кивнула Ася.
        Спустя час все трое садились в автобус до дачного поселка. Дина была благодарна и Асе, и Стасу, что поверили, не оставили одну справляться с бедой. Она украдкой поглядела на Стаса и подумала, что он, вообще-то, очень даже симпатичный. Высокий, глаза красивые, лицо тонкое, интеллигентное. И внимательный, галантный: цветы принес. И спасает ее уже во второй раз, и сейчас вот поехал помочь…
        Деревня, как выяснилось, называлась Липницей. Правда, лип тут не росло, да и в целом зелени было немного. Какой дачный поселок, такая и деревня: полузаброшенная, унылая, с пыльными разбитыми дорогами и немногочисленными жителями.
        Не успели они задуматься, где станут искать ту старуху, как увидели ее. Та сидела на завалинке возле покосившегося, почерневшего от времени деревянного дома.
        - Вернулись? - вместо приветствия проговорила она. - Ну, молодцы. Есть, значит, соображение. Не совсем еще городская жизнь ум отбила.
        Дина откашлялась и хотела объяснить, что случилось, думая, как бы это сделать покороче, но Стас опередил ее.
        - Дина упала в ту яму, в Зоино бучило, и теперь, похоже, ей опасно находиться рядом с водой. За прошедшие несколько часов она дважды чуть не погибла. Вы знаете, в чем дело, и как нам быть? Пожалуйста, помогите.
        «Как он все четко сформулировал! - восхитилась Дина, снова подумав, почему раньше не замечала, насколько Стас умный и собранный.
        Старуха поглядела на Дину, пожевала губами.
        - Меня Катериной Васильевной звать, - сказала она. - Помочь можно, раз сообразили, что к чему. А то ведь народ нынче только в компьютеры-интернеты свои верит, в то, что нету их умнее, коли они научились пальцами по кнопкам тыкать. Только есть вековые вещи, те, которые до нас были и после нас будут.
        Она помолчала, задумавшись о чем-то своем.
        Ребята терпеливо ждали, что Катерина Васильевна скажет дальше.
        - Зоино бучило потому так зовется, что утопла она там, Зоя-то. Давненько было дело. Мне ту историю бабка рассказывала. Хотели Зою замуж отдать за богатого да старого, а она молодого любила. На том месте, где бучило, дом он собрался построить, подальше ото всех. Но только и успел что котлован вырыть. А брошенный-то жених не стерпел отказа, подкараулил однажды Зою, связал и бросил в яму: дожди были, она водой-то и наполнилась. Похороны, горе, убийцу увезли в город судить. Любимый Зоин уехал из тех краев. А Зоя… Она так в бучиле и осталась.
        - Как? Вы же сказали - похороны! - удивилась прагматичная Ася.
        - А вот так, - отрезала старуха. - Моя мать говорила, Зоя превратилась в лобасту. Злобное, голодное существо, немертвое и неживое. Живет в той яме, а вода оттуда никогда не уходит, с годами яма только ширится, а дна ее никто не мерил, но тут и мерить не надо. Нет его, дна-то. Затаскивает лобаста людей и топит; и чем больше народу потонет, тем шире бучило.
        Помолчали.
        - Но я же выбралась, - Дина посмотрела на Стаса, который первым бросился ее вытаскивать. - Что же эта лобаста не отвяжется?
        Она все никак не могла поверить, что все это вправду происходит с ней, что она стоит посреди умирающей деревни, а жизнь ее зависит от того, что скажет незнакомая старуха.
        - Что спаслась - это тебе сильно повезло. Много в Зоином бучиле народу потонуло. Только все равно теперь ей принадлежишь, так она считает. Упустила тебя, от этого еще злее стала. Пока не утянет, не успокоится.
        - Господи, - выдохнула Ася, качая головой. - Двадцать первый век!
        - Хоть двадцать третий, - хмыкнула Катерина Васильевна. - Наши предки знали: к стоячей воде лучше не подходить. А мы не знаем и лезем. Так кто умнее?
        - Скажите, а что можно сделать, чтобы лобаста оставила Дину в покое?
        Катерина Васильевна поглядела на Стаса и неожиданно улыбнулась:
        - Хороший ты парень, уважительный. И за невесту свою беспокоишься, переживаешь, сразу видно. - При этих словах Стас покраснел. - Бегать от нечисти - бесполезное дело. Не может человек без воды, а где вода - там и она будет. Но помочь беде можно - отдариться только надо. Пойти и бросить в бучило что-то ценное, с чем жальче всего расстаться. Если лобаста примет дар, то отстанет. Есть у тебя такая вещь?
        Вместо ответа Дина поднесла руку к груди и тронула кулон с изумрудным глазком.
        - Самая дорогая моя вещь. Не в смысле денег, а… - Девушка прикусила губу, и Стас тронул ее за плечо, желая успокоить. - Это последний мамин подарок. Она меня одна растила, погибла три года назад, когда я на первом курсе училась. Под машину попала. Так гордилась, что я поступила в университет, в большом городе живу. - Дина плотно сжала кулон в ладони. - Думала, никогда с ним не расстанусь. Когда кулон на шее, кажется, мама где-то рядом.
        Катерина Васильевна поднялась с лавки и вдруг ласково погладила Дину по волосам.
        - Сирота, значит. Вишь оно как… Матери-то наши и с того света нам помогать готовы. Материнская любовь самая живительная, самая сильная. Ты не горюй о кулоне-то. Это вещица только, а память о матери - она навсегда с тобой, вот здесь. - Старуха легонько ткнула узловатым пальцем Дине в грудь. - Не бойся. Мать от нечисти отведет, отмолит. Сладится все. Отстанет от тебя поганая.
        К Зоиному бучилу Дина ходила одна. Катерина Васильевна сказала, так надо. Страшно было, но чем ближе она подходила, тем больше крепла уверенность, что все получится, как нужно.
        Вот и оно, бучило проклятое: темная вода, кривые деревья, жухлая трава. Дина сняла с груди кулон, поцеловала, посмотрела в последний раз на сердечко с камушком.
        «Прости, мам. Я тебя люблю. Помоги мне, пожалуйста», - подумала Дина.
        А потом вытянула руку над водой и, задержав на секунду в ладони, бросила украшение в воду.
        - Вот мой дар. Забери себе, а меня оставь! - сказала, как научила Катерина Васильевна.
        Потом резко повернулась и, не оглядываясь, пошла прочь. Дина слышала, как за спиной забурлило, заплескалось, словно что-то тяжелое завозилось, выбираясь из своего логова. Запах рыбы и стоячей воды накатил душной волной.
        - Забери мой дар, а меня оставь! Оставь, - бормотала Дина, ускоряя шаг, оставляя позади Зоино бучило.
        Уже через час все трое ехали домой. Молчали, каждый думал о своем. Как ни странно, несмотря на все пережитое, на душе у Дины было спокойно. Она знала, верила: все плохое позади, кошмар закончился.
        Жуткая обитательница бучила забрала мамин кулон. Но Катерина Васильевна права: любовь и память о дорогих людях никто отнять у нас не в состоянии. А Дина, кажется, не только потеряла, но еще и обрела.
        Она поглядела на Стаса и улыбнулась.
        ДЛИННАЯ ДАМА
        Это маленький город, и потому на первый взгляд он может показаться вам простым, как хлеб, и скучным, как урок плохого учителя.
        Но у крошечных сонных городков могут быть свои тайны, которые они хранят от посторонних глаз. Чужакам секреты не известны, но, если пришлые думают, что понимают, что и как тут устроено, они ошибаются.
        Иногда самое лучшее, что они могут сделать, - упаковать свои вещи, сесть в машину и уехать так далеко, как только сумеют.
        Но лучше всего им было бы вообще никогда сюда не приезжать…
        СУББОТА
        - Просто болваны, вот вы кто. Обделались уже с перепугу, девочки? - насмешливо проговорил Марк и поглядел на Антоху и Пику.
        Слова были колкие и обидные, но при этом звучали не обидно - вот такой парадокс. Марк вообще состоял из одних парадоксов.
        Шмотки модные, цветастый платок на шее, серьга в ухе - и при этом на гомика не похож. Очки носит, но никакой не заучка. Над учебниками не сидит, а получает всегда пятерки. Перед учителями не заискивает, не лебезит, даже грубит иногда, а они все равно его обожают.
        Марк - столичная штучка, в Ясном оказался потому, что его мать (она какой-то крутой специалист, не то химик, не то биолог) пригласили на полгода, по контракту, поработать на крупном местном предприятии.
        Стоило Марку впервые войти в класс, как лица у всех девчонок сделались мечтательными, глуповато-восторженными. Пацаны, понятное дело, насторожились, кое-кто попытался проверить Марка на прочность, но он сходу дал понять, что задевать его не надо. Себе дороже выйдет.
        С Антохой и Пикой сошелся короче, чем с остальными, можно даже сказать, они за эти три месяца стали друзьями, и Марк говорил, что ребята должны обязательно приехать к нему в Москву.
        Мать Марка постоянно пропадала на работе, время от времени трудилась в лаборатории даже по ночам, и иногда (когда она разрешала) Марк звал друзей к себе с ночевкой. Друзья гоняли в танки, болтали, слушали музыку и, если удавалось купить, пили пиво.
        Сегодня был как раз такой случай, и после второй банки речь зашла о Длинной Даме.
        - Я отвечаю, сам посмотри, - горячился Антоха, - пройдешь вечером по Ясному - все окна зашторены! У кого жалюзи, у кого занавески.
        - Тут же юг. Летом, наверное, страшная жара! И что, все так и сидят, потеют? - недоверчиво спросил Марк.
        - И ты бы сидел как миленький, - угрюмо ответил Пика.
        Пикой его звали не за худобу, как можно подумать: это была фамилия. Имя свое - Осип - он терпеть не мог. Как вообще родителям могло прийти в голову так его назвать, злился Пика, и не разрешал никому звать себя по имени.
        - Но это же чушь полная! В наше время верить, что ночами по городу бродит и заглядывает в окна выдуманная больным на всю голову придурком Длинная Дама!
        - Не выдуманная, - поправил Пика.
        История была жуткая: лет тридцать назад в милом южном городке орудовал жестокий маньяк, который похищал и убивал девочек. Одна из них и была дочерью Длинной Дамы. То есть, конечно, тогда она еще была обычной женщиной, но после исчезновения дочери сошла с ума и повесилась.
        Марк посмотрел в окно, за которым было почти темно: в декабре темнеет рано, а ночи длинные, как эта самая Дама.
        - Почему Длинная-то? - спросил Марк, снова садясь в кресло и открывая очередную банку. - И с чего вдруг Дама?
        Антоха и Пика переглянулись.
        - Она одета в длинное платье, - сказал Антоха. - Старинное такое.
        - Это вообще-то саван, - поправил Пика. - А Длинная - потому что она очень высокого роста. Примерно с фонарный столб.
        Марку, у которого основательно шумело в голове от выпитого, это показалось смешным.
        - Ну, бродит длиннющая каланча и подглядывает за людьми! Бояться-то чего? - Он засмеялся и закинул в рот горсть орешков.
        Квартира, которую им с матерью выделили на эти полгода, была студией: комната и кухня совмещены. Мать сначала возмутилась: она такие терпеть не могла, да к тому же что-то напутали, решили, будто сыну не пятнадцать лет, а пять, вот и дали однокомнатную. Но потом успокоилась: место хорошее - центр, школа близко. Да и в целом, какая разница, не на всю же жизнь.
        Сейчас ребята сидели за журнальным столиком напротив большого окна и балконной двери. Марк видел: друзьям здорово не по себе, что там, снаружи, чернота, а они - как на ладони. Легкие тюлевые занавески не в счет.
        - Она не просто так бродит, - сказал Пика. - Длинная Дама пытается найти дочь, поэтому забирает детей и подростков. Выманивает на улицу, и больше их никто никогда не видит.
        Вот тогда-то Марк и обозвал их болванами и трусами.
        - Вы мне еще про Гроб на колесиках расскажите и Черную Руку! Сами подумайте, если бы тут куча народу пропала, то наверняка где-то наверху, - он указал пальцем на потолок, - об этом знали бы! Расследование провели, Интернет и разные там газеты - все бы кричали про город, где пропадают дети! Но этого же не происходит! Никто про вашу дыру даже не слышал! Где оно, это Ясное? - дурашливо спросил Марк и сам себе ответил: - А хрен его знает! Обычная городская страшилка, тупицы!
        Он засмеялся так заразительно, что Антоха не выдержал и тоже захохотал. Пика держался дольше всех, но и он сдался. Напряженная атмосфера исчезла без следа, ребятам уже было немножко стыдно за рассказанную Марку глупую историю.
        А тот подошел к окну и сел на подоконник. Окошко выходило на городскую улицу: дома по обе стороны, машины, фонари. Пика и Антоха говорили что-то, а он рассеянно смотрел на ночной город.
        «Окна-то и правда занавешены», - подумал Марк.
        Неужели все такие суеверные? Но, с другой стороны, что тут такого? Он и сам дома всегда закрывал жалюзи, когда темнело. Мать приучила: нечего всяким извращенцам давать возможность подсматривать!
        - Ты чего там делаешь? - громко спросил Антоха.
        - Эту вашу Длинную стерву жду! - На Марка вдруг напал странный кураж, лихость какая-то. - Эй, ты где? Иди сюда, убоище!
        Он кривлялся, махал руками, и его настроение оказалось заразительным. Антоха и Пика встали рядом с ним перед окошком, смеялись и несли ерунду.
        - Сейчас мы тебе дорогу подсветим! - Возле окна стоял высокий светильник с гибкой «шеей», и Марк направил свет прямо в окно.
        Вроде бы ничего смешного, но, видать, выпитое повлияло, потому что трое ребят хохотали, как сумасшедшие, скакали, как обезьяны.
        Все изменилось в одно мгновение.
        - Смотрите! - выкрикнул Пика.
        - Что? Что такое? - разом спросили Антоха и Марк.
        Пика указывал куда-то, и двое остальных наклонились к окну, вглядываясь в темноту. Сначала ни тот, ни другой не увидели ничего необычного: все та же дорога, дома, ряды фонарных столбов, а потом…
        Далеко впереди, там, где улица упиралась в городской сквер, что-то белело. Оно не стояло на месте, а приближалось - неспешно, но неотвратимо. Марку пришло в голову, что они втроем отлично видны тому, кто движется снаружи. Их ярко освещенное окошко - пылающий остров среди слепых, занавешенных окон, на безлюдной улице!
        Очевидно, Пика подумал о том же самом, потому что метнулся к светильнику, погасил его и отступил вглубь комнаты.
        - Да это обычный прохожий, - неуверенно сказал Марк.
        Но все понимали, что это не так. Существо подходило все ближе, и теперь отчетливо видно было белое длиннополое одеяние. А рост… Голова чудовища находилась вровень с овальными желтоглазыми плафонами фонарей!
        - Не может быть, - шепотом проговорил Марк, уставившись на приближающуюся фигуру.
        - Еще как может, - решительно сказал Антоха и, отпихнув Марка, задернул плотные темные шторы.
        В следующую минуту все трое смотрели друг на друга.
        - Нам показалось. Это просто глюк. Мы хотели ее увидеть, вот и увидели. Бывает такое, - сказал Марк.
        - Может, и бывает. Но проверять я не буду. - Пика сел в кресло, потянулся было к недопитому пиву, но отдернул руку. Хватит на сегодня.
        - Ладно, все нормально, - бодро сказал Антоха. - Даже если и не показалось, мы-то здесь, а она - там. Мы же не собираемся к ней выходить. А в дома она заходить не умеет.
        Кто бы ни остался снаружи, за закрытыми окнами, сюда это создание не проберется, так что бояться нечего.
        Друзья убрали за собой, а потом стали устраиваться спать - кто на диване, кто на раскладных креслах. Если им и было страшно, каждый всячески пытался скрыть это от остальных.
        О Длинной Даме, не сговариваясь, не упоминали. Хватит уже, наговорились, мерещиться начало всякое. По крайней мере, Марк твердо решил для себя: ему показалось.
        Только и всего.
        ВОСКРЕСЕНЬЕ
        Антоха ненавидел родителей. То есть когда-то, наверное, он их любил, ведь все дети любят маму и папу, но это было давно, пока он не понял, что они - мерзкие пьяницы, готовые на все ради бутылки. Выпивка по выходным и вечерам превратилась в постоянные попойки, а единственное, что волновало родителей, - где взять денег на опохмел.
        До детей им дела не было. Антоха и Анюта были одни против них, одни на всем белом свете, а потом Анюта пропала. Ей было всего десять, и однажды она просто не вернулась домой. Антон, который был на два года старше, лежал в больнице с аппендицитом и узнал обо всем, когда выписался.
        Сестру искали, но не нашли. Так Антон остался в полном одиночестве.
        А родители, кажется, и не заметили особой разницы, разве что стали пить еще больше.
        Одно хорошо: у Антона в их деревянном полуразвалившемся доме была собственная комната, которая запиралась на хлипкий замок. Поэтому, пока мать с отцом орали пьяными голосами и дрались на кухне, он сидел у себя, сунув наушники в уши и включив музыку погромче.
        Иногда так и засыпал, не сняв их. Как в этот раз.
        Проснулся среди ночи: тело затекло, было холодно, музыка в наушниках смолкла. Антоха вытащил наушники, и тут ему послышалось, будто кто-то негромко произнес его имя.
        В комнате было темно, и он поспешно схватил телефон, мазнул пальцем по экрану, посветил по углам. Никого, конечно же. Из соседней комнаты доносился храп отца. Угомонились, слава богу.
        Антоха хотел раздеться, расправить постель и лечь, но тут голос раздался снова. На этот раз сомнений быть не могло: кто-то звал его.
        Кто-то, стоящий на улице. За окном.
        Он почувствовал, как тело покрылось ледяным потом. В ушах застучало, дышать стало трудно.
        - Антоша! - Голос был женский. - Ты слышишь?
        «Длинная Дама! Она пришла за мной!»
        Но в следующий миг Антоха сообразил, что голос не женский, а детский. И не просто какого-то там незнакомого ребенка, а…
        - Анютка! - Он подскочил на кровати, как подброшенный, подбежал к окну.
        Не думая, не размышляя, рывком раздернул занавески в разные стороны и выглянул наружу.
        Антоха не ошибся. Она стояла в палисаднике, возле растущих у забора кустов смородины - маленькая девочка с темными кудрявыми волосами, в брючках и футболке. Анюта, его пропавшая без вести три года назад сестричка. Единственный родной и близкий человек.
        - Анютка, - снова сказал он, чувствуя, что по щекам текут слезы, - нашлась!
        Что же он стоит! Она ведь замерзла: зима на дворе, а сестра в одной футболке. Антоха схватился за задвижку, затряс ветхие рамы, рванул на себя створки.
        Холодный воздух пролился в комнату, как ледяная вода. Антоха уперся руками в подоконник, перемахнул через него и приготовился спрыгнуть на землю, как тут вдруг до него дошло: что-то не так.
        Да не просто «что-то» - все не так в ночном визите сестры! Почему она не постучала в дверь? Почему стоит там, у забора, и зовет? Да и не может эта девочка быть его сестрой: она слишком мала, а ведь Анюте сейчас должно быть тринадцать!
        Антоха никогда не отличался особой сообразительностью, Пика вечно говорил, что он - тормоз, а сейчас еще и спросонок… Но теперь, когда холод обжег его кожу, укусил за щеки, Антоха понял, понял сразу и совершенно отчетливо: его обманули!
        Она обманула - Длинная Дама.
        Антоха попытался вернуться в комнату, но тело его словно парализовало, руки бессильно повисли. Беспомощный, перепуганный, парнишка смотрел, как невысокая хрупкая фигурка девочки меняет очертания, вытягивается, становясь все выше. Вместо брюк и футболки, в которые Анюта была одета в день исчезновения, на ней теперь было белое долгополое одеяние.
        Длинная Дама шагнула к нему, протянула руки. Чей-то голос внутри Антохиной головы кричал ему: «Падай назад! Залезай внутрь!», но Антоха ничего не слышал, не мог разобрать ни слова.
        Словно зачарованный, смотрел он на Длинную Даму, на бледное лицо, что светилось призрачным светом, на волосы, которые извивались, подобно черным змеям, и, сам того не замечая, оказался рядом с жуткой гостьей в палисаднике.
        Могильный холод поглотил Антоху, и свет внутри него погас.
        ПОНЕДЕЛЬНИК
        Первым уроком была физика. Марк и Пика чуть не опоздали, вошли в класс за секунду до звонка и увидели, что Антохи еще нет.
        - Ко второму придет, - уверенно сказал Пика.
        Марк с ним согласился. Антоха не был примерным учеником, часто прогуливал. К первому вообще редко приходил, если только это была не любимая физкультура и не английский, который вела их классная.
        Но Антоха не пришел ни ко второму уроку, ни к третьему.
        - Сотовый отключен, - сказал Пика. - Странно. Схожу к нему вечером, узнаю, что к чему.
        Он нахмурился.
        - У него предки, сам знаешь…
        Марк знал. Таких родственничков никому не пожелаешь. Несколько раз отец жестоко избивал Антоху; говорили, что их с матерью могут лишить родительских прав, но дело как-то забуксовало. Скоро Антохе восемнадцать - несколько лет с ними под одной крышей осталось потерпеть. Он мечтал о том, чтобы окончить одиннадцатый класс и свалить от отца с матерью. Пусть даже в армию, а дальше видно будет.
        Вечером Пика позвонил Марку и сказал, что Антохи дома нет. Мать ничего не знает, говорит, наверное, утром ушел. Она только что с работы вернулась, а отец спал весь день и тоже не в курсе.
        - Уверен, опять поцапались вчера, - озабоченно проговорил Пика, - и Антоха ушел из дому. У него тетка живет в поселке под Ясным. Так уже было пару раз. Только вот он телефон никогда не отключал, мне звонил.
        - Знаешь теткин номер?
        - Откуда? Но примерно знаю, где она живет. Ладно, подождем до завтра, может, Антоха объявится. Если что, смотаемся к ней.
        ВТОРНИК
        Марк вошел в класс и увидел два пустых стула там, где обычно сидели Пика и Антоха.
        Антоха так и не объявился, а теперь еще и Пика пропал.
        Но если в случае с Антохой прогулы были обычным делом, то Пика учился хорошо, жил со строгими родителями-врачами и бабкой, которые следили за ним в шесть глаз. Например, чтобы пойти с ночевкой к Марку, ему нужно было отпрашиваться и долго их уговаривать.
        Сотовый Пики отключен не был, но трубку он не взял.
        «Что за черт?»
        На ум вдруг пришли слова Пики: «Она забирает детей и подростков. Выманивает на улицу, и больше их никто никогда не видит».
        «Ты в самом деле решил, что во всем виновата Длинная Дама?» - спросил себя Марк и сам себе горячо ответил, что это, конечно, полный бред.
        Антоха наверняка у тетки: отец, скорее всего, опять поколотил его спьяну. А Пика… Ну, мало ли. Может, приболел.
        - Марк, ты не в курсе, почему Пики сегодня нет? - спросила историчка, глянув на него из-под круглых очков. - Он реферат должен сдать.
        - Без понятия, - он пожал плечами. - Схожу к нему после уроков, узнаю.
        Пика жил недалеко от школы, через улицу от Марка. Тихий двор, блочная пятиэтажка, старушки на лавочках - тишь да благодать.
        Марк поднялся на четвертый этаж и позвонил. К двери долго не подходили, и он поймал себя на мысли, что волнуется. Вот бы Пика открыл дверь, они поговорили, обсудили Антохины дела…
        Но вместо Пики дверь открыла его бабушка - низенькая, сухая, тощая старушка в синем платье и парике. Позади нее, в глубине квартиры, звучали голоса: женский голос рвался и трескался, срываясь на слезы, мужской успокаивающе бубнил. Наверное, это были родители Пики.
        Возможно, он натворил что-то, и Марк пожаловал в самый неподходящий момент? Самого Пики, правда, не было слышно, но он вполне мог молчать во время экзекуции.
        - Маркуша, - тонким голоском проговорила старуха.
        - Добрый день. - Имени ее Марк не помнил. - Сегодня Пи… Осипа в школе не было. Я зашел узнать, как дела.
        Старуха секунду-другую смотрела на него, а потом заговорщицки улыбнулась и погрозила пальцем, как ребенку.
        - Знаю, знаю! Вот ведь что надумали, озорники!
        - Вы о чем? - опешил Марк.
        - Дразнить ее вздумали? Плохие мальчишки! - Она захихикала, поправила парик, и в этот момент Марк отчетливо понял, что старуха не в себе. - Ну и как? Понравилось? Интересно вам было?
        Неожиданно ее сумасшедшее веселье как рукой сняло. Теперь она смотрела на Марка с ненавистью.
        - Разве я не говорила, что не следует дразнить ее? Даже имени нельзя произносить! После захода солнца все окна должны быть закрыты! В нашем городе всегда должно быть так, только тогда все спокойно, а дети остаются с родителями! Только дрянные мальчишки смотрят по ночам в окна, а хорошие дети тихо сидят в комнатах! - Она уже почти кричала. - Не выглядывают в окна, не смотрят на улицу - вот как поступают хорошие дети! Хорошие дети остаются - плохих она забирает!
        - Я, наверное, пойду. - Марк попятился.
        - Никуда ты теперь не уйдешь! Не скроешься! Ты втравил в это моего внука! Он хороший мальчик, он не должен был… Это ты виноват!
        В конце коридора показался мужчина: Марк узнал отца Пики.
        - Мама! - позвал он, но старуха не отреагировала.
        - Сдохнешь, паршивец! - визжала старая ведьма. - Она заберет тебя, как забрала его!
        - Перестань, мама! - Отец Пики обнял ее за плечи попытался увести, но она рвалась так яростно, что парик свалился с головы, обнажив жалкий седой пушок.
        - Мы умеем хранить секреты. Наш город - особый, чужаки нам не нужны. Что они могут понять? Они всегда смеются! Они не понимают…
        Внезапно старуха заплакала и обмякла на руках сына.
        - Пойдем, мама. Тебе нужно отдохнуть.
        Мужчина повел мать прочь. Она как будто и забыла о существовании Марка, только глухо бормотала что-то невнятное.
        Марк застыл у двери, потрясенный увиденным. Отец Пики обернулся и сказал:
        - Прикрой дверь, пожалуйста.
        К своему ужасу Марк понял, что мужчина плачет.
        - Что произошло? - еле выговорил он.
        Пару секунд они смотрели друг на друга, потом отец Пики отвернулся и негромко сказал:
        - Будь осторожен. Если сможешь.
        ВТОРНИК. ВЕЧЕР
        Марк не сразу пошел домой. Долго, пока не начало темнеть, бродил по улицам, пытаясь прийти в себя, разобраться в происходящем. Так ничего и не надумав, оглушенный случившимся, не понимающий уже, во что верить, переступил порог квартиры и увидел мать перед зеркалом.
        Одетая в брючный костюм, она быстро подкрашивала ресницы.
        - Где тебя носило? - спросила мать и, не дожидаясь ответа, продолжила: - Звоню, не берешь. Мне срочно на работу надо, кое-что произошло в лаборатории.
        - Ты в ночную смену, что ли? - выговорил Марк, чувствуя, как его заливает ледяной волной.
        Мать, услышав необычные интонации в голосе сына, повернулась к нему и спросила:
        - Ага. Говорю же, срочно. Долго объяснять. А ты что, не рад? Ты же меня обычно пинками готов из дому вытолкать.
        Она хотела рассмешить его, но не вышло. Марк швырнул сумку на пол и прямо в куртке прошел в комнату.
        - Не хочу один ночевать.
        - Всегда, главное, хотел, - хмыкнула она. - Ребят позови.
        Она ждала, что он обрадуется, но Марк опустил голову и глухо проговорил:
        - Ма, давай уедем отсюда.
        - Из этой квартиры? - не поняла она.
        - Из этого города.
        Повисла пауза, потом мать неуверенно улыбнулась.
        - Маркуша, что случилось? Тебя кто-то в школе обидел? С учителями…
        - Нет у меня проблем в школе! - Он закружил по комнате. - Не в этом дело. Просто…
        «Ну вот как, как ей объяснить, чтобы поняла?»
        Мать убрала тушь в сумку и подошла к нему; взяла за плечи, развернула к себе. Посмотрела на сына, стараясь прочесть по лицу, что его тревожит.
        - Ты все равно не поверишь.
        - Чему? Слушай, ты меня пугаешь, - нервно проговорила мать.
        - Тут что-то творится. В Ясном. Местные знают. Маньяк был, убивал детей. И у одной женщины…
        Марк говорил и сам слышал, как это звучит. Длинная Дама? Да ладно?!
        Он вспомнил, как смеялся над Пикой и Антохой, и понял, что мать ни за что не воспримет его слова всерьез.
        Чтобы в такое верить, надо тут родиться.
        Она, разумеется, и не поверила. Сначала лицо ее вытягивалось от удивления, но по мере того, как он углублялся в подробности, рассказывая о существе, заглядывающем в окна, выражение лица становилось все более недоверчивым и даже раздраженным.
        «Некогда мне твои сказки слушать, нашел время», - вот что читалось в ее взгляде.
        - Марк, ты взрослый человек. Тебе пятнадцать уже, - устало проговорила она. - Не говори мне, что сам в это веришь. Или ты посмеяться надо мной решил?
        - Мам, ты слепая? - не выдержал он. - По мне заметно, что я прикалываюсь? Да я боюсь до усрачки!
        - Следи за языком, - механически сделала она замечание.
        - Вот я тебе русским языком и говорю: Антоха пропал! С Пикой тоже случилось что-то!
        - Вот именно - «что-то!» - Мать тоже заорала, потеряв терпение и устав его уговаривать. Метнулась к вешалке, сдернула с плечиков пальто. - Бабушка у них явно не в себе. Он, скорее всего, заболел или дома какая-то проблема. А Антоха… Ты же говорил, что у него за семья. И Пика сказал: он у тетки.
        - Сразу у обоих что-то случилось? Одновременно?
        - Совпадения случаются часто.
        Мать застегнула пуговицы и затейливым узлом повязла шарф.
        - Маркуш, хватит, - примирительно проговорила она. - Перестань. Это просто городская легенда. Фольклор. Людям надо чем-то развлекаться. А еще, вполне возможно, они так подшучивают над приезжими. Знаешь, в маленьких городках и деревнях хоть лет двадцать проживи - своим не станешь.
        Он молчал, понимая, что все бесполезно.
        - Тут дыра, да. Тебе скучно, ты готов на стены лезть. Но в апреле нас тут уже не будет. Забудешь Ясное как страшный сон.
        Она раскинула руки и сказала:
        - Иди сюда, не дуйся. Обними свою престарелую мать.
        Марк подошел. Она взъерошила ему волосы.
        - Честное благородное слово: больше на такие долгие командировки соглашаться не буду, даже за очень хорошие деньги.
        - Если в Германию куда-нибудь, то можешь соглашаться, - проворчал он, чувствуя, что его немного отпустило.
        Слова матери звучали разумно и здраво. Да и потом, даже если верить россказням про Длинную Даму, спастись от нее легко: сиди дома, занавесив окна, всего делов-то, как говорится.
        Она засмеялась:
        - Узнаю своего сынулю. Да, на Европу, пожалуй, соглашусь. А больше - ни-ни. - Мать взяла с тумбочки сумку. - Я пойду, а? Опаздываю.
        - Иди уже.
        Выходя из квартиры, она сказала:
        - Ужин на плите. Долго не сиди, ложись спать. Я позвоню. И ты звони на городской, если что.
        Он знал, что на мобильник звонить бесполезно: в лаборатории нет связи.
        Марк качнул головой в знак согласия и запер за матерью дверь.
        Оставшись один, он снова почувствовал себя неуверенно, но попытался сам себя пристыдить: что за детский сад?
        Плотно задернул шторы, избегая при этом смотреть в окно. Включил телевизор - для фона, пусть бунчит, да еще и ноутбук. Пока ел, смотрел ролики на Ютубе. Время бежало незаметно, вот уже и десятый час. Душ, кино какое-нибудь посмотреть - и можно спать. Ничего страшного не случилось.
        Марк уже совсем успокоился, расслабился и подумал, что мать права: он просто накрутил себе всякого. Как раз заканчивал пересматривать свой любимейший фильм «Бойцовский клуб», когда раздался звонок домофона. Марк посмотрел на часы: почти полночь. Кого принесло в такое время?
        Страх поднял голову и оскалился. Марк замер, вцепившись в ноутбук.
        «Может, дверью ошиблись? Сейчас уйдут?»
        Домофон запиликал снова.
        «Ладно, спокойно. Все нормально. Нужно просто спросить, кто там».
        Осторожно поставив ноутбук на журнальный столик, Марк встал с дивана и пошел к двери. Собравшись с духом, снял трубку и проговорил:
        - Да? Кто там?
        - Маркуша! Что так долго? Открывай скорее!
        - Мам? - недоверчиво спросил Марк. - Ты же на работе.
        - Была, - поправила она. - Закончила все. Думаешь, большая радость на кушетке, скорчившись, спать? Ты дверь откроешь или так и будешь мать на холоде держать?
        Голос, интонации, манера говорить - это точно была мама, и Марк хотел уже нажать на кнопку, но все еще сомневался.
        Что-то беспокоило его - и он сообразил, что!
        - Почему ты сама не откроешь?
        - Это допрос? - возмутилась мать. - Ключи забыла, вот почему! Ты мне перед уходом совсем голову заморочил своими байками.
        Марк повернулся и посмотрел на плоскодонную вазу, в которую они обычно клали ключи. Связка матери лежала там.
        - Ты же собиралась утром прийти, - неуверенно проговорил он.
        - Да ты издеваешься! Ну, позвони на работу, убедись, что меня там нет!
        Не отвечая, Марк вытащил из кармана телефон и набрал номер лаборатории. В ухо полились долгие гудки.
        Странно, но ведь всегда можно понять: ответят тебе или нет. Есть на том конце живая душа или только эхо пустых комнат.
        Марк был уверен, что трубку не возьмут, - ее и не взяли.
        - Убедился? Все уровни проверки пройдены? Могу я уже войти? Или теперь на сотовый начнешь звонить?
        - Не начну, - смущенно сказал Марк и нажал на кнопку, чтобы открыть дверь.
        Нажал, но ничего не произошло.
        - Открылась? - спросил он.
        - Все не слава богу, - раздраженно бросила мать.
        Такое уже бывало: что-то в устройстве не срабатывало, приходилось спускаться, чтобы открыть дверь подъезда.
        - Сейчас спущусь.
        - Давай. Я тут пока анализы подготовлю, чтобы тебе предъявить. И отпечатки пальцев.
        Марк вышел из квартиры, побежал по лестнице, чувствуя себя глупо: так перепугался, что родную мать боялся в дом пустить!
        «Чокнусь скоро в этом Мухосранске», - думал он, подходя к входной двери. Надо было переобуться: мать терпеть не могла, когда он выходил на лестничную клетку в домашних тапках, но не возвращаться же. Марк вдавил пальцем металлическую кнопочку и одновременно толкнул железную дверь.
        Матери перед ней не было, и Марк вышел из подъезда.
        - Ты где? - спросил он.
        - Тут котенок! - раздалось спереди, из-за деревьев. - Хорошенький такой. Замерз совсем. Иди-ка сюда, взгляни.
        Марк сделал пару шагов вперед, оставив дверь приоткрытой, и тут увидел ее.
        Не мать. Длинную Даму.
        Она стояла в паре метров от него - неведомое существо из ночного кошмара, одетое в подобие савана. Плоское лицо белело во мраке, руки-плети болтались вдоль тела, темные волосы струились по плечам.
        Марк хотел шагнуть назад, но услышал, что подъездная дверь с грохотом захлопнулась за его спиной, как крышка гроба. Даже закричать не получилось - все тело его словно залили в бетон: руки и ноги сделались неподъемными, язык прилип к гортани.
        «Не надо», - подумал он, но это уже ничего не могло изменить.
        Длинная Дама медленно наклонялась к нему, протягивая руки, и он точно знал, что в миг, когда она коснется его тонкими, похожими на бледных червей пальцами, все для него на этом свете закончится.
        Марк не мог слышать, как четырьмя этажами выше в квартире звонит телефон. Мать, которая выходила на некоторое время из лаборатории, увидела пропущенный и теперь перезванивала домой.
        Телефон звонил и звонил, надрывался в пустой квартире, но снять трубку было уже некому…
        Это маленький город, и потому на первый взгляд он может показаться вам простым, как хлеб, и скучным, как урок плохого учителя.
        Но у крошечных сонных городков могут быть свои тайны, которые они хранят от посторонних глаз. Чужакам секреты не известны, но, если пришлые думают, что понимают, что и как тут устроено, они ошибаются.
        Иногда самое лучшее, что они могут сделать, - упаковать свои вещи, сесть в машину и уехать так далеко, как только сумеют.
        Но лучше всего им было бы вообще никогда сюда не приезжать…
        ПЛЕСЕНЬ
        В первый день долгожданного отпуска Анна Петровна проснулась поздно - в половине восьмого. Кому-то, возможно, это покажется преувеличением, но она всегда была ранней пташкой, к тому же на работу ходила к восьми, так что приходилось ставить будильник на четверть шестого.
        Работа у нее была нервная и ответственная: финансовый отдел - это вам не шутки, деньги - самая серьезная вещь на свете. Анна Петровна была на отличном счету, ошибок не совершала (не то что нынешняя безалаберная молодежь!), но эта точность была результатом не только врожденных черт характера и опыта, но еще и постоянной боязни ошибиться: она проверяла и перепроверяла за собой и коллегами по сто раз.
        Так что в итоге, как сказал доктор, нервы оказались на пределе, и отпуск Анне Петровне надлежало провести в санатории: лечебные ванны, грязи, массажи должны были помочь организму восстановиться.
        Ехать предстояло через пять дней, за это время нужно собраться, все подготовить, договориться с племянницей насчет полива цветов и…
        Додумать Анна Петровна не успела. Открыв глаза, лежала она в кровати и смотрела в угол комнаты. Смотрела - и видела то, чего там быть не могло. На потолке чернело пятно. Уродливое, довольно большое, размером примерно с ее ладонь, оно портило идеально ровную поверхность.
        Анна Петровна вскочила и подбежала к стене, пригляделась, пытаясь понять, откуда это пятно могло взяться. Вчера, когда она ложилась в кровать, здесь точно ничего не было. Подтащив стул, Анна Петровна взобралась на него и продолжила осмотр.
        - Что такое? - пробормотала она. - Неужели плесень?
        Но с чего вдруг появилась? Вроде бы плесень от сырости заводится, а ведь у нее в квартире все как всегда: сухо, чисто, опрятно. Или это соседи виноваты? Наверху жила молодая пара с ребенком. Может, пролили что-то, а к ней протекло? Смотреть на черноту было противно, и Анна Петровна сбегала в ванную за тазиком, набрала воды, прихватила чистящее средство.
        Десять минут - и пакости как не бывало. Только влажное пятно на том месте, где находилась чернота. Но скоро влага высохнет, о неприятности можно будет забыть. Анна Петровна удовлетворенно полюбовалась на дело рук своих, вылила грязную воду и вымыла таз.
        День покатился по тщательно спланированному распорядку: магазин (нужно кое-что купить для путешествия), поездка в банк, поход на почту. Анна Петровна вернулась домой только вечером, поужинала, приняла душ и пришла в спальню, собираясь ложиться. Подняла глаза к потолку и потеряла дар речи.
        Черное пятно снова было на месте. Только на этот раз оно стало больше: чернота поползла вниз по стене, потеки были похожи на щупальца.
        - Безобразие! - воскликнула Анна Петровна.
        Никаких сомнений, это соседи, кто же еще! Пылая праведным гневом, она выбежала в коридор и помчалась на шестой этаж. Дверь открыл мальчик лет семи, наверняка он что-то и разлил! От детей одни неприятности, хорошо, что у Анны Петровны таких проблем нет.
        - Родители дома? - отрывисто спросила она и потребовала: - Позови кого-нибудь из взрослых!
        Мальчик обернулся, позвал маму, но она уже и сама, услышав голос соседки, вышла из кухни.
        - Добрый ве… - начала женщина, но Анна Петровна не дала ей договорить:
        - Какой уж там добрый! Вы меня топите! От вас грязь какая-то льется, у меня с потолка течет!
        Молодая женщина перепугалась, залопотала извинения, в прихожую вышел муж, пухлый мужчина с ранней лысиной. Все вместе они двинулись в комнату, где, по мнению Анны Петровны, была протечка.
        В том углу, на который она немедленно указала, у соседей стояла кадка с пальмой.
        - Вы, наверное, ее поливаете чем-то! - возмутилась Анна Петровна. - Химией какой-то!
        - Это искусственное растение, - смущенно откашлялся мужчина. - Я покажу!
        С удивительной для его комплекции резвостью сосед метнулся в угол, отодвинул кадку и продемонстрировал идеально сухой и чистый пол. Его жена осмелела и рискнула сказать, что Анна Петровна напрасно устроила скандал: они ни в чем перед нею не виноваты!
        Та и сама видела, что соседи ничего на пол не проливали. Но были же еще трубы - может, они прохудились?
        - Это вам нужно у сантехника спросить, - сказал мужчина.
        Придя к себе, Анна Петровна решила, что сантехнику она, конечно, позвонит, а пятно лучше не трогать: пусть работник ЖЭУ придет и сам увидит.
        Улегшись в кровать, Анна Петровна полночи проворочалась, никак не могла заснуть. Она была дисциплинированным, аккуратным, чрезвычайно чистоплотным человеком, и сознание того, что над ее головой растекается лужа грязи, было непереносимо. Забыться сном удалось лишь под утро, после приема успокоительных капель.
        Вскочила Анна Петровна рано: знала, что в ЖЭУ надо звонить с утра, чтобы успеть застать слесарей-сантехников на месте. Объяснила ситуацию, сказала, что это срочно, пригрозила написать жалобу, если мастер не придет сегодня же, сейчас же!
        Обещанного специалиста пришлось ждать, конечно, не три года, но три часа уж точно. В итоге явился хмурый, но, вопреки расхожему мнению, трезвый пожилой мужчина. Разуваться не стал, пройдя в спальню, долго смотрел в потолок и вынес вердикт:
        - И чего вы меня вызвали? Устроили тут… Труб там нету. Ни отопительных, ни для воды. Плесень это у вас, самая натуральная. Мы-то тут с какого боку?
        - Точно нет труб? - растерянно переспросила Анна Петровна.
        - Точнее некуда. - Слесарь прогрохотал в прихожую. - Гигиену надо соблюдать.
        С этими словами мужчина вышел вон, оставив растерянную и возмущенную Анну Петровну хватать ртом воздух. Гигиену?! Это он ей посоветовал?! Ей, которая еженедельно делала генеральную уборку, через день, а то и каждый день мыла полы, протирала пыль и никогда не позволяла себе оставить в раковине ни одной немытой чашки или ложки?
        Когда что-то в жизни шло не по ее плану или отклонялось от привычного расписания, Анна Петровна терялась и сердилась. А уж если ее упрекали, сомневались в ее способностях и деловых качествах, это было попросту невыносимо.
        Она стояла, пытаясь переварить слова грубияна-слесаря, когда запел сотовый. Звонила племянница.
        - Теть Аня, - звонко прокричала она в трубку, и Анна Петровна поморщилась. Племянница была ее полной противоположностью: смешливая, легкая, умеющая, как она сама говорила, «не заморачиваться». - Все вещи уложила? Когда мне за ключами приехать?
        Ключи? Какие могут быть ключи, когда такая проблема!
        - У меня… плесень! - последнее слово Анна Петровна буквально выплюнула.
        - У тебя? - поразилась племянница. - Ты же у нас такая чистюля!
        - На потолке в спальне! На стену перешло уже. Слесарь был…
        - Ты расстроилась, что ли? Подумаешь, плесень! Убери ее и все.
        - Я смыла, она снова появилась!
        - Плесень, кажется, нельзя смывать, - протянула девушка. - Она от влаги еще хуже разрастется. Есть средства специальные.
        Точно! Как это она так сглупила? Наскоро попрощавшись с племянницей, Анна Петровна оделась и отправилась в магазин. Найти средство от черной плесени получилось не сразу: в первых двух хозяйственных магазинах его не оказалось, ей предложили «Белизну», в которой был хлор, продавцы уверяли, что должно помочь. «Белизну» Анна Петровна купила, но поиски не прекратила, и в итоге они увенчались успехом.
        Теперь в руках у нее было, как сказала продавщица, убойное средство, после которого от плесени не останется и следа, и в будущем она уже никогда не появится. Взяв на всякий случай сразу два флакона, Анна Петровна припустила обратно домой, горя желанием броситься в бой с ненавистной заразой.
        Плесень к ее приходу разрослась еще сильнее. Длинные черные потеки и капли спускались почти до середины стены, да и клякса на потолке сделалась больше раза в полтора.
        Анна Петровна натянула резиновые перчатки, прикрыла лицо маской (в магазине ей сказали, что средство очень токсичное), влезла на стул и, словно дуло пистолета, решительно направила распылитесь на мерзкое пятно.
        Плесень таяла на глазах: средство, похоже, оказалось эффективным, как и обещали Анне Петровне. Глядя на потолок и стену, которые снова сверкали первозданной белизной, она удовлетворенно улыбнулась и сказала себе, что проблема решена.
        Проветрила комнату, сделала уборку, приготовила себе поесть - так и день прошел. А ночью Анна Петровна проснулась от смутного ощущения: что-то произошло.
        Она всегда жила одна, привыкла к своему одиночеству и, если можно так выразиться, ощущала его на физическом уровне. Теперь же, лежа в кровати, понимала, что атмосфера изменилась. Движение воздуха, само состояние молекул и атомов - все чувствовалось по-другому, потому что кроме Анны Петровны в комнате присутствовал кто-то еще. Шторы были плотно задернуты, уличный свет не проникал в спальню, поэтому разглядеть, кто именно, женщина не могла.
        «Вор забрался?» - испуганно подумала она.
        Надо бы свет включить, но страшно себя обнаружить. Что сделает ночной гость, когда поймет, что хозяйка квартиры знает о его присутствии?
        Анна Петровна лежала в темноте, вглядываясь в нее, а потом почувствовала еще кое-что. Запах. Из угла тянуло едва заметной, но отчетливой вонью: пахло сыростью, замоченным, оставленным надолго в тазу бельем, гниющими овощами.
        Сообразив, что вонь идет из того угла, который был атакован плесенью, Анна Петровна больше не раздумывала и щелкнула выключателем.
        Лампочка в ночнике зажглась, и Анна Петровна увидела нечто, что заставило ее в прямом смысле подскочить в кровати и закричать от ужаса.
        Пятно выглядело жутко. Мало того, что оно раза в два увеличилось в размерах, но теперь это была не просто чернота, похожая на краску, которой брызнули на стену. От пятна во все стороны тянулись нити, похожие на паутину черного цвета, которые колыхались, словно бы от сквозняка, хотя никакого сквозняка в спальне не было.
        Но самым ужасным было то, что плесень казалась живой. В центре ее что-то пульсировало, дышало, распространяя по комнате вибрации.
        Анна Петровна выбежала из спальни и захлопнула за собой дверь, словно плесень могла отделиться от стены и броситься за нею вдогонку.
        Придя на кухню, накапала себе двойную дозу успокоительного, но перестать нервничать так и не смогла. Сидела на табуретке до утра, боясь вернуться в спальню, гадая, как поступить.
        Решение пришло в голову утром. Если справиться с плесенью своими силами не получается, придется привлечь специалистов. Есть же службы, которые занимаются дезинсекцией, дератизацией, морят тараканов и крыс? Значит, должны быть и те, кто борются с плесенью.
        Анна Петровна взялась за дело с присущими ей целеустремленностью и энергией. Уже спустя пару часов на пороге ее квартиры стоял специалист санитарной службы в защитном комбинезоне, готовый за плату (весьма, надо сказать, нескромную, но бесплатно пришлось бы ждать очереди недели две) избавить хозяйку от проблемы.
        Дезинфектор велел убрать из комнаты все лишнее, отметив, что крашеные стены и отсутствие обоев - это плюс, а иначе пришлось бы ободрать пораженные участки. Потом посоветовал Анне Петровне пойти прогуляться и принялся за дело.
        Полтора часа - и все было готово.
        - Она теперь точно не появится? - снова и снова переспрашивала Анна Петровна, провожая дезинфектора.
        - Гарантирую, хозяйка, - важно отвечал специалист. - Не первый год работаем, похуже вашей ситуации были. Не волнуйтесь. Если что - звоните.
        «Если что» наступило следующей ночью. Снова проснувшись в неурочный час, Анна Петровна протянула дрожащую руку к выключателю.
        Ей показалось, она вот-вот потеряет сознание: невозможно было смотреть на это и сохранять спокойствие. Очертаниями плесень была похожа на осьминога, щупальца, что тянулись от «головы», извивались и расползались по потолку и стенам, отвоевав территорию гораздо больше той, что была замарана еще вчера.
        Запах тоже усилился: вызывал тошноту, противно липнул к коже. Чернота колыхалась, словно внутри нее билось сердце, а еще Анне Петровне казалось, что из глубины черной дыры за ней наблюдают чьи-то глаза, оценивая ее реакцию. На долю секунды почудилось, что она заглянула в эти глаза, поймала недобрый взгляд, и это оказалось настолько жутко, что Анну Петровну почти парализовало.
        «Встань и уйти отсюда! Позвони в санитарную службу! Хоть куда-нибудь позвони!» - кричал рассудок, но женщину затягивало в пропасть, выбраться не удавалось.
        Так она и пролежала несколько часов, а когда наконец сумела отвести взор, выяснилось, что уже почти восемь.
        «Что мне делать?» - думала Анна Петровна, умываясь, стараясь прийти в себя.
        Было ясно: чем сильнее она стремится уничтожить пятно, тем больше оно становится. Если вызвать дезинфектора, он приедет и все уберет, но пятно появится снова, это очевидно.
        Телефон на кухне разрывался: племянница хотела знать, помогла ли дезинфекция.
        - Пятно стало еще больше, - деревянным голосом отозвалась Анна Петровна.
        - Мне кажется, ты преувеличиваешь, - с сомнением проговорила племянница. Она знала, что тетка непомерно аккуратна: то, на что нормальный человек и внимания не обратит, покажется ей катастрофой вселенского масштаба. - Сбрось-ка мне фото.
        - Фото?
        - Да, сфотографируй пятно. Можно будет, кстати, и в ту фирму санитарную сбросить, пусть посмотрят.
        Войти в спальню было страшно, но все же днем ночные кошмары выглядят иначе, и Анна Петровна, преодолевая внутреннее сопротивление, заглянула в комнату, направила телефон в угол и сделала снимок.
        Даже на фотографии плесень выглядела угрожающе, и Анна Петровна, отправив фото, стала ждать охов и ахов племянницы.
        Однако та удивила.
        - Не видно ничего. Фото пересвечено, как будто ты на солнце камеру направила.
        - Что значит «не видно»?
        Анна Петровна поднесла экран телефона к глазам и открыла фотогалерею. К ее изумлению, племянница была права: кадр оказался испорчен. Но ведь она сама видела черное пятно на фотографии, куда же оно подевалось?
        - Сейчас схожу и пересниму.
        Снова войдя в спальню, Анна Петровна сделала с десяток снимков, направляя камеру с разных сторон, снимая с разных ракурсов. Однако каждый раз получалось одно и то же. Уже через секунду пятно пропадало с фотографии, оставляя вместо себя засвеченный угол.
        - Не получается, - сдалась Анна Петровна.
        - У тебя, видно, камера полетела, - сделала вывод племянница и пошутила: - Или же фотографировать - это прямо вот совсем не твое!
        Анне Петровне было не до шуток, она-то понимала, что и камера не испорчена, и фотографирует она вполне нормально. Но что-то (или кто-то) не дает себя запечатлеть. Не хочет, чтобы его увидели.
        «Это не обычная плесень, - поняла Анна Петровна, - а нечто живое. Оно хочет извести меня».
        - Сегодня никак не получится, но завтра я приду, решим, что делать, - пообещала племянница, которая явно не воспринимала происходящее всерьез. - Заодно ключи заберу. Ты еще помнишь, что у тебя поездка намечается?
        Про поездку Анна Петровна забыла, это правда. Какая поездка, если такое творится? Кладя трубку, женщина сказала себе, что никуда не поедет, пока не вытравит эту гадость из квартиры. Она тут хозяйка, а не эта… тварь!
        А вот если оставить все как есть, то вернешься из санатория и обнаружишь: проклятая плесень разрослась настолько, что выжила Анну Петровну из собственного жилья.
        Гнев придал сил. Никто ей не поможет, никто не выполнит за нее всю работу. Она всегда придерживалась принципа: хочешь, чтобы было сделано хорошо, сделай сам. Вот она и прогонит отвратительное существо, что поселилось в ее доме.
        В том, что это именно существо со злой волей, которое смотрело, дышало, протягивало к ней руки-веревки, стараясь опутать, Анна Петровна уже и не сомневалась.
        - Я доберусь до тебя первой! - громко сказала она.
        Схватила резиновые перчатки, вошла в спальню, которая вся пропиталась запахом подвальной сырости, залезла на табуретку. Тут ее решимость пошатнулась: ощущение, что на нее смотрят, многократно усилилось. Взгляд чуждого существа ощущался как прикосновение к коже, по которой будто ползали, перебирая лапками, крошечные насекомые.
        «Успокойся, Анна!» - приказала себе она и ткнула указательным пальцем в самый центр пятна.
        Палец должен был уткнуться в твердую поверхность потолка, но вместо этого провалился в мягкое, желеобразное месиво. Анна Петровна содрогнулась от отвращения и отдернула руку. Боже мой, подумалось ей, эта дрянь разъедает стены! А может, открывает проход… куда-то?
        Вонь стала нестерпимой, и Анна Петровна слезла со стула. Мысли лихорадочно метались в голове, руки слегка подрагивали.
        Вытравить плесень - или что это такое на самом деле! - не получилось. Чернота лишь набиралась сил, будто питалась химикатами, призванными ее убить. Однако есть нечто, против чего не устоит никто и ничто!
        Спустя пару часов Анна Петровна снова вернулась в спальню. Уже скоро, говорила она себе, с проклятой плесенью будет покончено. Она купила и принесла все, что нужно: газовую горелку, опрыскиватель, бензин - на заправочной станции ей налили небольшую канистру.
        Анна Петровна перелила бензин в опрыскиватель и, стоя на табуретке, тщательно, сантиметр за сантиметром, опрыскала потолок и стену. Когда брызги попадали на плесень, она чувствовала страх и злобу жуткого создания. В голове раздавались крики, визг, угрозы, требования прекратить и убираться прочь.
        Она не слушала, громко повторяя вслух таблицу умножения. Прежде этот способ помогал успокоиться, а сейчас был призван еще и заглушить враждебный голос.
        Разливавшийся по комнате резкий и удушливый запах бензина наконец-то перебил гнусную вонь, и Анна Петровна довольно рассмеялась.
        - Так тебе и надо, гадина! - воскликнула она.
        Теперь, когда ее собственная обработка поверхности от плесени - куда там жалким санитарным службам! - была завершена, Анна Петровна перешла к следующему шагу. Финальному.
        Наступила очередь газовой горелки. Тут все просто: направить рожок в нужную сторону, чтобы пламя ударило точно в центр, прямо туда, откуда пялятся на Анну Петровну ужасающие, злобные глаза монстра, а дальше…
        Катя, племянница Анны Петровны, навещала ее раз в неделю. Хотя смысла в этом не было никакого: бедная женщина никого не узнавала и ни с кем не говорила.
        - Она меня подожгла! Поняла, что я ее уничтожу, и плеснула огнем! - вот и все слова, которых врачи и родные смогли добиться от Анны Петровны за прошедшие месяцы.
        С того дня, как она устроила в своей квартире пожар, пытаясь бороться с плесенью (и кто только ее надоумил?), прошло уже больше полутора лет.
        К счастью, пожарные тогда приехали в считаные минуты. Огонь потушили быстро, никто, кроме несчастной поджигательницы, не пострадал.
        Ожоги ее зажили, хотя ужасные шрамы на лице и теле никуда уже не денутся. А с психическим здоровьем дело обстояло совсем плохо: доктора говорили, нет ни малейшей надежды, что Анна Петровна когда-нибудь выйдет из клиники для душевнобольных.
        Глядя на ее обезображенное лицо, в пустые, погасшие глаза, Катя ругала себя: надо было приехать, успокоить тетю, знала же она, как Анна Петровна переживала из-за плесени, как свято берегла стерильную чистоту своей квартиры, как болезненна была для нее мысль о том, что кто-то или что-то может нарушить раз и навсегда заведенный порядок.
        Но что сделано, то сделано. Прошлого не вернуть.
        Недавно Катя завершила ремонт в теткиной квартире и собралась туда перебраться, съехав из съемного жилья. Никаких следов трагедии не осталось: будто и не бушевал тут огонь, не кричала от боли Анна Петровна.
        Обходя комнаты, Катя задержалась в той, что прежде была тетиной спальней. В углу на стене, под потолком темнело еле заметное, крошечное пятнышко. Наверное, следы сажи: рабочие проморгали.
        Вызвать их, что ли, пускай замажут, подумалось Кате.
        Но потом она махнула рукой: стоит ли огород городить, обращать внимание на такие мелочи? Если не приглядываться специально, то ничего и не видно. Катя выкинула пятно из головы.
        Все же она была совсем не похожа на свою педантичную тетушку.
        ПРОКЛЯТЫЙ ВЕНЕЦ
        В городок со смешным названием Кузякино Лидочка попала случайно. Сама толком понять не успела: жизнь завертела, закрутила, да и выбросила на незнакомый берег.
        То, что случилось, для нее было трагедией, о которой можно целый роман написать: про бурю чувств, про то, как на первом курсе влюбилась в Костю с параллельного потока, как они встречались три года и она уже платье свадебное стала потихоньку присматривать, ведь Костя говорил, мол, окончим пятый курс - сразу в загс… А дальнейшее можно уместить в пару строк эпитафии: Костя влюбился в Лидочкину подругу Алису (угораздило же познакомить с этой хитрющей лисой!), и теперь свадебное платье следовало выбирать ей.
        Чтобы сбежать от сочувственных взглядов мамы и тона, каким она теперь говорила с дочерью (как с тяжелобольной), Лидочка после сдачи сессии согласилась поехать в Кузякино: в деканате сказали, там требовался работник в архив, разбирать документацию. И практика, и заработаешь на булавки, напутствовали девушку, молодец, Лидия.
        Конечно, молодец… Будь у нее или у мамы деньги, она поехала бы зализывать раны куда-нибудь к морю, но нищим студенткам и скромным учительницам начальных классов дорога одна - в какое-нибудь Кузякино.
        От местечка с таким названием Лидочка ничего хорошего не ждала, и Кузякино не обмануло ожиданий: скучные улицы, одно- и двухэтажные дома, притихшая на каникулах школа, поликлиника, куда лучше не попадать - залечат насмерть, почта, аптека, магазины и здание городского совета, где Лидочке предстояло трудиться до конца лета.
        Тоска зеленая. Даже гипсовый Ильич на маленькой площади смотрел печально: куда, дескать, ты попала, Лидочка? Совсем закиснешь.
        - Питание в нашей столовой обеспечим бесплатное. Работаем с девяти до шести, без опозданий, пожалуйста. Жить будете вот по этому адресу. - Седая работница отдела кадров протянула Лидочке листок бумаги. - Хозяйка дома - женщина положительная. У вас вход отдельный. Тут недалеко, пешочком на работу дойти можно. - Она замялась. - Это окраина города, там недалеко кладбище.
        - Кладбище? - растерялась Лидочка.
        - А что такого? - ринулась в атаку кадровичка. - Вы же комсомолка? Глупым суевериям, надеюсь, не верите?
        - Конечно, нет, - нетвердо ответила девушка.
        - Вот и славно.
        Жилье оказалось вполне приличное: большая комната («зала») и спальня, а перед крыльцом - маленький дворик, можно выйти и посидеть на лавочке под яблоневым деревом.
        Мебель старомодная, но чисто, удобно, да и хозяйка приветливая. Дома она почти не бывала: работала в две смены на местной фабрике, а еще ходила к дочери на соседнюю улицу - с внуками помогать.
        Кладбище, конечно, малость портило впечатление: видно его не было из-за деревьев в саду, но сам факт… Улица заканчивалась, а метров через триста - уже и оно.
        Лидочка сказала себе: вот она, твоя новая жизнь. Маленький дом на краю тихой улочки, работа, по вечерам - книги, кино и новости по телевизору, можно по парку погулять. Привыкай, а про прошлое, про этих двух предателей старайся не думать.
        Потянулись дни. Первая неделя, вторая, третья… Лето мелкими шажочками двигалось в сторону августа. Лидочка просыпалась в половине восьмого, не спеша одевалась, приводила себя в порядок и шла в свой архив.
        Завтракала в столовой: каша, хлеб с маслом и кусочком сыра, чай с ватрушкой. Потом - работа: ворох бумаг, карточки, записи в толстых книгах учета, неспешные беседы с главным архивариусом Зоей Викторовной. Потом обед, снова работа, конец рабочего дня, ужин, дорога домой.
        Иногда она покупала у старушек на площади ягоды или семечки в свернутых из газеты кулечках, заходила в хлебный магазин за булочкой с изюмом, а в молочный - за кефиром или сметаной. По субботам шла на почту и заказывала разговор с мамой, информируя ее, что все просто замечательно. Порой Лидочке даже казалось, что так было всегда: лениво, спокойно, размеренно, никакой Лисы-Алисы, которая разрушила ее счастье.
        На четвертой неделе Лидочкиного пребывания в Кузякино все изменилось.
        В половине девятого в дверь постучали. Это не могла быть хозяйка: она ушла ночевать к дочери. Соседей Лидочка почти не знала: так, здоровались на улице.
        - Ты ведь Лида? Очень приятно. А я Лера, - заявила стоящая на пороге высокая черноволосая девушка в белом платье. - Скучаешь?
        Лидочка удивилась и гостье, и вопросу, поэтому от неожиданности ответила честно:
        - Немножко.
        - Выходи, проветришься. Чего дома сидеть?
        В Лере была удивительная убедительность: невозможно противиться и возражать. Лидочка накинула кофту и вышла во двор, села на скамью под яблоней. Лера стояла рядом, внимательно глядя на нее. Глаза у новой знакомой были шальные, горячечные.
        - Ты здесь живешь? - спросила Лидочка. - Я тебя прежде не видела.
        - Ага, тут, недалеко. - Девушка неопределенно махнула рукой.
        Лидочка хотела было рассказать о себе, но новая подруга потрясла головой: ее это, видимо, не интересовало.
        - А давай прогуляемся? - предложила Лера.
        - Куда? В парк?
        - Вот еще! Там скукота, бабки на лавочках! Пошли на кладбище.
        - На кладбище? Вечером?
        - А что такого? Тишина, зелень, дорожки широкие - одно удовольствие бродить.
        - Скоро стемнеет.
        - Трусиха! - захохотала Лера. - Ну, стемнеет и стемнеет, боишься, покойники повылезут? У-у-у-у-у, как страшно!
        Это было немножко обидно.
        - Ничего я не боюсь. Пошли.
        Лидочка встала со скамейки, и девушки вышли за калитку.
        До кладбища было рукой подать, и чем ближе они подходили, тем серьезнее становилась Лера. У входа на погост им встретилась старуха, что жила через дом, Лидочка иногда покупала у нее смородину. Та смотрела настороженно, выжидательно, и девушка чуть смущенно проговорила:
        - Погода хорошая. Вот, прогуляться решили перед сном.
        Лера ничего не сказала, просто прошла мимо. Старуха тоже промолчала.
        - Охота тебе было перед этой старой ведьмой оправдываться? - Лера заломила бровь.
        На кладбище стояла тишина - кладбищенская, конечно же. Полная и густая, как сваренный мамой клюквенный кисель. Деревья склонились над могилами, многие из которых заросли травой. Низенькие деревянные и металлические оградки, кресты и памятники, аллеи, посыпанные камешками, заросшие травой дорожки. Кладбище было довольно большое и старое, в отдалении виднелось несколько каменных склепов.
        Страшно Лидочке не было, хотя день уже догорал, рыжее солнце целовало на прощание макушки деревьев. Девушки медленно брели по центральной аллее, а потом Лера воскликнула:
        - Ого, какая земляника!
        Справа от них, на полянке под раскидистым деревом красовалась россыпь крупных ягод. Лера побежала туда, принялась собирать. Лидочка колебалась: все же рядом могилы, хотя, судя по всему, старые, заброшенные.
        - «Кладбищенской земляники вкуснее и слаще нет»! Помнишь стихи? Давай, попробуй! Чего ты такая робкая!
        Робкая. Так и Костя говорил. Его это, похоже, раздражало в Лидочке, вот он и выбрал бойкую Алису.
        Земляника оказалась ароматная, душистая. Девушки сидели прямо на земле, наслаждаясь вкусом.
        - Смотри! Никогда таких красивых цветов не видела! - восхитилась Лидочка, заметив ярко-алые бутоны растений неподалеку. - Маки, что ли? Нет, не похоже.
        Лера, недолго думая, легко поднялась на ноги, собрала букет диковинных цветов.
        - Умеешь венки плести? - спросила она.
        Лидочка умела, но плохо.
        - Городская ты барышня, - усмехнулась Лера. Ее ловкие длинные пальцы орудовали так быстро, что Лидочка не успевала понять, как и что она делает.
        - У тебя пальцы как у пианистки. Ты не музыкантша?
        Лера нахмурилась.
        - Была.
        - А что…
        - После расскажу, - отрезала она. - Вот, смотри, красота какая.
        Это был не венок, а прямо-таки корона, которую Лера торжественно водрузила на голову Лидочки.
        - Носи, не снимай!
        Они еще немного посидели, поговорили о том о сём, а после засобирались домой. Солнце давно зашло, по потемневшим аллеям ползли тени, и Лидочке было не по себе.
        - Хорошая вышла прогулка, - улыбнулась Лера, когда они подходили к воротам кладбища. - И вовсе не страшно, верно?
        Лидочка согласилась. Не страшно, и не случилось ничего, а все же, оказавшись возле своего дома, она почувствовала облегчение. А еще удивилась: где же Лера? Улица была пуста. Наверное, зашла в один из соседних домов.
        Но почему не попрощалась? Обиделась на что-то? Странная она все же, подумалось Лидочке. Придя домой, девушка почувствовала, что очень устала. Слабость накатила такая, что она еле добралась до кровати и сразу же заснула.
        Проснулась разбитая, с тяжелой головой. Венок, что сплела Лера, лежал на столе, от цветов шел тяжелый сладкий аромат.
        «Может, поэтому голова чугунная», - предположила Лидочка.
        Выкинуть бы, а жалко: цветы свежие, не увяли ничуть. Вынесла венок на крыльцо, повесила на вбитый в стену за какой-то надобностью большой гвоздь, кое-как оделась и вышла из дому.
        Аппетита не было, сил работать - тоже.
        - Ты чего вялая какая? Не захворала? - спросила Зоя Викторовна.
        Лидочка пожала плечами.
        - Вроде все в порядке. Спала плохо, - отговорилась она. - Завтра пройдет.
        Однако не прошло. Следующие два дня Лидочка прожила точно в тумане. Есть не могла из-за приступов дурноты, а если и удавалось что-то проглотить, ее потом мучительно рвало. Лидочка похудела, лицо осунулось. Сил не было - оно и неудивительно, девушка с трудом приползала на работу, заставляла себя трудиться.
        Хуже всего было то, что постоянно болела голова: ее словно сжимал тугой обруч, причем иногда с такой силой, что, казалось, вот-вот сплющит в лепешку. Таблетки не помогали. Иногда становилось легче, но, дав девушке передышку, боль снова вгрызалась в череп стальными зубами.
        Зоя Викторовна отправила Лидочку в поликлинику, но врач ничего не нашел: анализы в норме, температуры нет, давление как у космонавта.
        - В выходные отоспишься, все пройдет, - сказала начальница. - И завтра, в пятницу, тоже не приходи. А я запишу, что ты была.
        Ага, отоспишься… Спала Лидочка отвратительно. Вернее, засыпала сразу, но всю ночь ее мучили кошмары, которых она не могла вспомнить поутру. То ли душил ее кто-то, то ли она от кого-то спасалась, бежала, но все никак не могла убежать.
        Вот и пятница прошла - Лидочка весь день провалялась в кровати, и суббота миновала. А в воскресенье стало еще хуже. Ко всем прочим бедам прибавились видения.
        Вечером Лидочке послышалось, что кто-то ходит по двору. Хозяйки не было, значит, чужой. Может, Лера пришла? Соседка больше не появлялась, впрочем, Лидочке было не до нее.
        Она вышла на крыльцо, но никого не увидела. Заперла замок, даже задвижку задвинула: на душе было тревожно. Уже отошла от двери, как тут в нее постучали.
        «Никто не мог постучать, не было никого возле дома!» - испуганно подумала Лидочка и дрожащим голосом проговорила:
        - Кто там?
        Нет ответа. И не стучат больше.
        Да что же это такое!
        Шел десятый час, скоро стемнеет, надо ложиться спать, и Лидочка впервые подумала, что она одна в доме, хозяйки за стеной нет, а в нескольких десятках метров - кладбище.
        «В других домах есть люди, чего бояться?» - успокаивала себя Лидочка, но выходило не очень успешно. Она плотно задернула шторы, зажгла везде свет, села в кресло, взяла в руки книгу. Открыла, но почитать не получилось. Головная боль навалилась с новой силой, строчки расплывались перед глазами, так что книгу пришлось отложить.
        Снова послышались шаги. Кто-то бродил под окнами! Нет, ну сколько можно! Решили помучить ее или разыграть? Лидочка встала с кресла, подошла к окну и решительно раздвинула занавески.
        Прямо перед ней стоял мужчина в черном костюме. Лицо его казалось неестественно белым в стремительно сгущающемся мраке, оно словно бы висело в воздухе отдельно от тела. Губы раздвинулись в усмешке, а глаза… Они были мутными, словно бы подернутыми пеленой!
        Лидочка зажмурилась от ужаса, а когда открыла глаза, зловещей фигуры под окном не было. Показалось?
        Покачиваясь, девушка отошла от окна, не забыв снова задернуть шторы и решив больше не открывать их до утра. А утром, наверное, стоит уехать домой. Хватит с нее этого Кузякина, месяц отработала - пора и честь знать.
        Стараясь не думать о плохом, Лидочка разделась и забралась в постель. Ночник не выключила, свет в большой комнате - тоже. Опять взялась за книгу, потому что сон не шел. Однако Стефану Цвейгу никак не удавалось заинтересовать Лидочку: она читала одну фразу раз за разом, не понимая смысла.
        А потом свет в соседней комнате замигал и погас.
        «Лампочка перегорела?» - подумала Лидочка, но тут свет включился снова. С бешено колотящимся сердцем девушка ждала, что будет дальше, и почти не удивилась, когда сам собой погас ночник. А следом послышались шаркающие, волочащиеся шаги в соседней комнате.
        - Раз, два, три, четыре, пять - я иду искать! - отчетливо проговорил старческий голос.
        Мимо открытой двери спальни прошел человек, Лидочка не успела его рассмотреть. Сидела ни жива ни мертва, подтянув колени к груди.
        «Что происходит? Мамочка, что творится?» - вертелось в голове у бедняжки.
        Совсем рядом раздался приглушенный детский смех.
        «Под кроватью кто-то есть!»
        - Я иду искать! - снова проговорил скрипучий голос.
        Снова смех. Так мог смеяться ребенок, который радуется, что удачно спрятался во время игры в прятки, а бабушка при этом делает вид, будто не может найти расшалившегося внука.
        Шаги приближались, под кроватью кто-то возился. Лидочке казалось, сердце ее сейчас разорвется от ужаса.
        Потом случились сразу две вещи. Из-под кровати высунулась детская ручка. Худая, тонкая, как веточка, прозрачно-белая, она слепо шарила по одеялу, стараясь ухватиться за Лидочкину ногу. А в дверном проеме появилась согнутая старческая фигура. Чуть помедлив на пороге, она двинулась к Лидочке.
        Та даже закричать не сумела: горло свело от страха, глазам стало горячо и больно. В следующую минуту девушка потерялся сознание.
        Очнулась утром, настенные часы показывали пять. В спальне никого не было, голову по-прежнему стискивал невидимый обруч, она кружилась так, что Лидочка едва сумела встать с кровати. Попила воды, но ее сразу вырвало. Слабость была такая, что девушка еле стояла на ногах.
        Оставаться в этом доме она не могла. Ни одной ночи нельзя больше здесь проводить, да и днем опасно. Так быстро, как только сумела, Лидочка собрала свои вещи и написала хозяйке записку, что съезжает.
        Теперь оставалось решить вопрос с работой, получить расчет и уехать. В такую рань идти в архив незачем, нет никого, но, не желая оставаться в доме, Лидочка подхватила чемодан и вышла на улицу. Лучше уж в парке посидеть.
        Улица была пустынна, многие еще спали. Отойдя от дома на приличное расстояние, девушка увидела, как за ворота одного из домов вышла старуха с ведром. На колонку, видно, отправилась: вода проведена не во все дома. Лидочка вспомнила, что именно она попалась им с Лерой навстречу, когда они шли на кладбище.
        Пожилая женщина отреагировала на появление Лидочки своеобразно: застыла, вытаращив глаза, даже ведро свое выронила.
        - Доброе утро, - неловко поздоровалась девушка, удивленная такой реакцией.
        - Откуда у тебя на голове проклятый венец?
        - Что? - Лидочка ощупала голову, хотя знала, что никакого венца там нет.
        - И покойников за тобой целая толпа.
        Оглядываться Лидочка не стала, но почувствовала, как волосы зашевелились на затылке.
        - О чем вы говорите… - Начала она и шагнула к старухе, но та попятилась от нее к воротам.
        - Стой! Не нужны мне твои мертвецы! Чего ты их в мой дом тащишь!
        Она юркнула за ворота, а Лидочка так и осталась стоять.
        Через минуту женщина снова вышла на улицу, уже без ведра.
        - Садись вон там, - она указала на скамейку возле ворот. - Рассказывай.
        - Что рассказывать? - растерялась Лидочка.
        - Я тебя возле кладбища вечером видела. Что ты там натворила?
        - Не меня, а нас, - поправила Лидочка. - Мы с Лерой ходили. Одна я бы не…
        Она говорила и видела, что лицо старухи вытягивается.
        - Что с вами? Вам нехорошо?
        - Это тебе нехорошо, дуреха, - проговорила женщина. - Одна ты была. Не было рядом никого. Душа неупокоенная тебя морочила. Лера, говоришь?
        - Высокая, волосы черные. Дерзкая такая.
        - Хозяйки твоей сестра младшая. Лет двадцать как померла. Или больше. Пианистка была…
        При этих словах старухи Лидочка вздрогнула.
        - Все думали: великая музыкантша растет! Местные конкурсы выигрывала. Парни ухаживали, но она всех побоку: не по Сеньке шапка, кто вы, а кто я. Поехала в Москву поступать. И не прошла. Сказали знающие люди: тут от таких в глазах рябит, ничего в ней особенного! Она вернулась домой как побитая собачонка. А потом под поезд бросилась.
        - Зачем же она ко мне… я-то тут… - залепетала Лидочка.
        - У покойников, тем более таких, как она, своей силы нету. Вот они у живых соки и тянут. Заманила тебя на погост и кормится теперь, и другие тоже. - Старуха поглядела Лере за плечо. - Я кое-что вижу, чего другие не видят. Выкладывай давай, что на кладбище делала, - снова велела она.
        Лидочка рассказала - и про землянику, и про цветы, и про хворь, и про жуткую прошлую ночь.
        - Глупая ты. Совсем у вас, нынешних, ума нет. Ничего с кладбища брать нельзя, и есть ничего, что на кладбищенской земле растет, тоже. Мертвая энергия, тяжелый могильный дух.
        «А ведь я чувствовала! Не хотела», - горестно подумала Лидочка.
        - Дальше только хуже будет, - неумолимо продолжала старуха. - Есть-пить не сможешь: организм больше не принимает. Являться они теперь будут каждую ночь: на последней стадии всегда так, будешь и слышать, и видеть. Уехать решила? Бесполезно. Не к дому они присосались, а к тебе. Куда ты, туда и они. Пока досуха все силы не выпьют, не отвяжутся. Заберут с собой.
        Лидочка заплакала от страха, безысходности и боли: голову сдавливало так, что она готова была лопнуть.
        - Не реви. Не все потеряно, вовремя я тебя заметила. Пойди сейчас и купи цветы - неважно какие, но не скупись, денег не жалей, побольше возьми. Купи еще ягод, яблок, сладостей разных…
        Она подробно объяснила Лидочке, что нужно делать. Накупив цветов, ягод, яблок, конфет и печенья, девушка пришла на кладбище и стала раскладывать свои дары на могилах, рассыпать цветы на аллеях, прося при этом прощения за то, что взяла не свое, принадлежащее кладбищенским обитателям.
        Когда сумки опустели, Лидочка, по наущению старухи, сразу повернулась и пошла к выходу с погоста.
        - Не оглядывайся! Что бы ни услыхала, не смотри назад. Если обернешься, считай, все насмарку, опять покойников за собой потянешь.
        Далее следовало пойти в церковь, что сиротливо притулилась на окраине городка.
        - Ты, поди, не крещеная? - вздохнула старуха.
        - Я комсомолка, атеистка и в бога не верю, - заученно проговорила Лидочка.
        - Ну, Маркс с Энгельсом и Лениным тебе вряд ли помогут. И потом, в загробный мир ты не веришь, а себе самой, глазам своим?
        Что тут возразишь? В рамки материалистического сознания происходившее с Лидочкой не укладывалось.
        В храм пошли вместе. В душной и маленькой, наполненной сладковатым ароматом церкви Лидочка чувствовала себя неуютно, вертела головой, вглядываясь в печальные лики на иконах. Старуха о чем-то пошепталась со священником, и батюшка согласился окрестить Лидочку. А после церемонии она купила на оставшиеся деньги свечей и расставила перед иконами.
        Когда вышли из церкви, уже вечерело. Давящая головная боль, которая мучила Лидочку все эти дни, отступила, проснулся аппетит, и Лидочка решила, что это хороший знак.
        - Кажется, сработало, - осторожно проговорила она.
        - Должно, - пожала плечами старуха, которую, как выяснилось в процессе общения, звали Антониной Петровной. - Крест не снимай. Молитвы, что батюшка дал, читай, когда он велел. И то, последнее, сделай! Авось отвяжутся.
        - Уехать мне можно? Не хочу оставаться в Кузякино.
        Уехать старуха разрешила, и в тот же день Лидочка, закончив все дела в архиве, села в автобус, который повез ее домой.
        Плюсом во всей этой истории было то, что мысли о Косте перестали занимать ее, и Лидочка равнодушно думала, как глупо было столько времени потратить на этого, в сущности, ничем не примечательного парня, который к тому же оказался изменником. Хорошо, что это сейчас выяснилось, думалось Лидочке, а то ведь поженились бы.
        Оставалось выполнить последнее действо из списка Антонины Петровны. Самое простое и… вместе с тем самое сложное. Пока ехала в автобусе, Лидочка размышляла, как поступить.
        - Проклятый венец - венок из мертвых цветов - нужно уничтожить или передать, только тогда ты навсегда его снимешь, - говорила Антонина Петровна.
        Она велела нарвать цветов в поле, саду или на лугу, самой сплести венок и вплести туда один цветок из проклятого венца. Для этого Лидочке пришлось вернуться в дом. Венок висел там, где она его оставила, позабыв о его существовании, и, вопреки всем природным законам, не увял и не потерял своей красоты.
        Взяв цветок, венец Лидочка выбросила, как и научила Антонина Петровна. Теперь предстояло самое главное. Цветов она нарвет, венок как-нибудь сплетет, а вот насчет уничтожения….
        - Можешь пойти на мост над автомобильной дорогой или над путями, по которым поезда ходят, и бросить вниз. Машина или поезд его переедут. А можешь отдать плохому человеку. Выбор за тобой, но отдавать я бы не советовала: такого страха ведь и врагу не пожелаешь.
        Лидочка покивала, согласилась, но…
        В памяти всплыло красивое Алисино лицо и победная улыбка, которую она не потрудилась скрыть, когда фальшиво сожалела и извинялась перед Лидочкой. Лиса, самая настоящая! Интересно, как скоро Костик сбежит от нее, если она начнет сохнуть и страдать?
        «Нет-нет, так нельзя!» - говорила себе Лидочка.
        Или можно? Или все же - око за око? Зло должно быть наказано, пусть и ответным злом?
        Автобус катил по автостраде. Где-то там, впереди, в большом городе радовалась жизни Алиса, не подозревающая о том, что в эту самую минуту решается ее судьба. Лидочка смотрела в окно, размышляла и надеялась, что сможет принять правильное решение…
        НОЖНИЦЫ В СТЕНЕ
        Пот заливал глаза. Дышать было больно, в районе желудка словно лежал кусок льда. Такого страха ему испытывать не приходилось, да и вообще он не думал, что можно бояться чего-то настолько сильно.
        Конечно, страшно ему прежде бывало: то сессию боишься завалить, то опозориться перед кем-то, но тут был страх иного рода - слепой, бездумный, сводящий с ума, лишающий воли.
        Простых и понятных вещей так бояться не станешь; только непознанное, потустороннее рождает парализующий, нерассуждающий страх. Так боятся маленькие дети, и он сейчас ощущал себя ребенком - беспомощным, слабым, дрожащим.
        ПРИМЕРНО ЗА ДЕНЬ ДО ЭТОГО
        Есть на свете такие люди - везунчики, поцелованные богом в темечко. Те, кому и с внешностью повезло, и с мозгами, и талантов разнообразных при рождении щедро отсыпали, и удачи. Все им с полтычка удается, за что бы ни взялись, все получается легко и непринужденно. Там, где другой пыхтит, потеет, здоровье теряет, везунчик слету добьется успеха.
        Ян Капустин был как раз таким. Ему даже с именем повезло: назвали родители коротко и звучно, имя так и просится на язык. Про фамилию никто и не помнит, и уж тем более не зовет «Капустой» или «Кочаном». Нет, один чудак попробовал, это еще в школе было, но ему от Яна так прилетело, что больше его подвиг никто повторить не пытался.
        Вене в этом смысле повезло меньше… Да что уж там, будем честны: во всех смыслах. Начнем с имени-фамилии: Вениамин Кисляков. Какой простор для фантазии! И «Кислым» звали, и «Уксусом», и «Веником».
        Учился Веня, правда, хорошо. Лучше всех и в классе, а затем и на курсе разбирался в компьютерах, но особой популярности это ему не принесло. Какая тут популярность, если ты сутулый, тощий очкарик, который не может подтянуться на перекладине, а когда берется играть в футбол, все испытывают чувство неловкости и жалости.
        И все же, несмотря на полное несходство, Ян с Веней хорошо общались и даже немного дружили. А недавно Веня починил ноутбук Яна, который тот уже собрался выбросить, и Ян, должно быть, под влиянием момента, пригласил его с собой в Мертвый город.
        Должен был поехать еще один парень, но слег с гнойной ангиной. А вообще Яну большая компания, как он сам сказал, была и не нужна.
        Теперь надо бы сказать про Мертвый город. Ян вел блог в Инстаграме, посвященный оставленным людьми, доживающим свой век местам: глухим деревням, старым паркам, полуразрушенным зданиям, заброшенным поселкам. Он с детства увлекался фотографией, снимал просто шикарно, так что блог его быстро набирал популярность и уже приносил хороший доход… Помните, да, про то, что таким, как Ян, удается решительно все, к чему они прикладывают руку?
        Не то чтобы Веня увлекался всей этой эстетикой смерти и разрушения, но сходить в поход с Яном было интересно, и он согласился, не раздумывая.
        - Я там столько материала отсниму, - азартно говорил Ян, когда они ехали в поезде.
        Добраться до Мертвого города непросто: поезда туда не ходят, самолеты не летают (собственно, и прежде, когда городок был еще живым и назывался Ильичево, не летали), а единственная трасса № 42 заросла травой, пошла трещинами и ямами.
        - Весь путь на машине - слишком долго, к тому же по сорок второй я могу и не проехать: кто знает, что там за дорога, - говорил Ян. - А если доехать до Октябрьского и там машину оставить, то ведь и «раздеть» могут. Местные, может, дикий народ.
        Поэтому Ян решил, что они доедут поездом до N-ска, потом - на междугороднем автобусе до Октябрьского, а дальше придется на такси. Должно же там быть такси?
        Выехали вечером, ранним утром были в N-ске, а через полчаса, не успев полюбоваться его сомнительными красотами, уже садились в автобус: у Яна все было точно рассчитано, на то он и Ян.
        В поезде Веня почти не спал, поэтому в автобусе вырубился, а проснулся от толчка в бок:
        - Просыпайся, приехали, - бодро сказал Ян.
        Октябрьский был маленьким сонным городком, каких полно в России. Унылые здания, пыльные дороги, вяло бредущие по делам жители… Вене, который всю жизнь прожил в крупном городе и даже в деревне у бабушки с папиной стороны бывал всего пару раз, показалось, что кровь стала медленнее бежать по жилам, а на душе сделалось тоскливо.
        День был теплый и солнечный, но все равно какой-то серый, наверное, из-за неприглядного пейзажа. Ребята зашли в ближайший продуктовый магазин, гордо именующий себя супермаркетом, купили еды в дорогу, наскоро перекусили и выпили кофе, а потом отправились на поиски такси.
        - Неудивительно, что заказать через Интернет у меня не получилось. У них тут, небось, и Интернета нет, - фыркнул Ян.
        Веня достал телефон. Связь была, но слабая: чтобы войти в Ютуб, например, нужно ждать несколько минут. Да, дыра…
        - Пошли вон у того мужика спросим! - Ян указал рукой на скучающего на стоянке возле бордовой «Нексии» мужчину с сигаретой. - Может, подбросит.
        Мужчина оказался таксистом, точнее, «бомбилой», так что клиентам обрадовался. Пока не узнал, куда им нужно.
        - Вам чего там? - Он окинул Веню с Яном недоверчивым взглядом, задержав взор на рюкзаках за их спинами. - Туристы, что ли?
        Проще было согласиться, чем объяснять про блог, и ребята дружно кивнули.
        Мужик сделал несколько коротких затяжек, потом щелчком отбросил докуренную сигарету в сторону, не утруждая себя тем, чтобы дойти до урны, сплюнул и проговорил:
        - Незачем вам туда, студенты. Нету там никого. Людей, в смысле, - зачем-то уточнил он. - Нормальные люди в Ильичево не суются.
        - Ну, мы, может, ненормальные, - хотел пошутить Ян, но натолкнулся на немигающий, без тени улыбки взгляд.
        Веня, который привык кожей чувствовать зарождающийся конфликт, быстро добавил:
        - Понимаете, мы курсовую пишем про заброшенные города. Нам очень туда надо, почти сутки добирались. Мы вам заплатим, сколько скажете.
        Неизвестно, что помогло водителю взяться отвезти их - сочувствие или желание заработать, но уже через пару минут ребята, закинув рюкзаки в багажник, забирались в салон: Ян уселся спереди, Веня устроился на заднем сидении.
        Водитель, назвавшийся Семеном, снова закурил. Из Октябрьского выехали быстро: ехать-то всего ничего. Оказавшись за пределами городка, автомобиль набрал скорость.
        Пейзаж был ничем не примечательным: по обе стороны дороги тянулись луга, жиденькие перелески, кособокие дома, по большей части пустые. В какой-то момент из-за поворота вывернулась автобусная остановка, вернее, ее ржавый остов: крыша, скамья, покореженные стенки.
        Последний автобус подъезжал к ней лет тридцать назад. Веня представил себе людей, которые нетерпеливо ожидали его прибытия, высматривали автобус на дороге, нервничали, поглядывая на часы, переговаривались, шутили, обсуждали местные новости, лузгали семечки…
        - Обратно-то как? - нарушил молчание Семен. - Такси не вызовешь, связи там нет.
        - Мы в Ильичево заночуем, хотим все внимательно осмотреть. А потом пешком пройдем по дороге, попутку поймаем, - неуверенно ответил Ян, и Веня понял, что этого он не предусмотрел.
        - Попутку, - хохотнул водитель, словно Ян отмочил удачную шутку. - Кто ж там ездит?
        - А вы не могли бы… - начал Веня, но Семен перебил:
        - Не мог бы. Я вас в Ильичево не повезу, метров за пятьсот высажу, там сами дойдете. Денег вам не хватит, чтобы заставить меня вас ждать.
        - Нет, не надо ждать, - торопливо сказал Веня, - но мы могли бы договориться, что вы к определенному времени подъедете на то же место, где нас оставите.
        Водитель промолчал.
        - Тут километров десять? От Октябрьского? - уточнил Ян.
        - Четырнадцать, - ответил Семен.
        - В крайнем случае, дойдем, ничего страшного, - бодро проговорил Веня, и водитель снова хмыкнул.
        - Выберитесь оттуда для начала. В курсе хоть, куда лезете?
        Конечно, ребята знали историю. Поселок в глухих лесах построили в тридцатые годы прошлого века - осваивали лесные массивы, да еще месторождение какое-то нашли. В течение примерно пятидесяти лет городок рос и развивался, число жителей увеличилось до десяти тысяч, а потом месторождение оскудело, к тому же на добывающем предприятии случился пожар. Были и пострадавшие, и погибшие.
        С той поры Ильичево было уже не спасти: над городом нависло черное облако смерти и вырождения. Люди постепенно начали разъезжаться, переселяться в другие места.
        А потом и девяностые подкатили, вколотив последний гвоздь в крышку гроба. Советская эпоха безвозвратно канула в прошлое; никому не нужные, пустеющие, стремительно скатывающиеся в нищету и заброшенность, умирающие города и поселки стали одной из примет постперестроечного времени. Последние жители покинули Ильичево в девяносто втором году, с той поры это место пустовало.
        Ян заметил, что информации о городе маловато, вот они и внесут свою лепту: сделают фотографии, составят описания, напишут про Ильичево. Он заливался соловьем, кажется, надеялся, что за уважительное отношение к местной достопримечательности (а заброшенной город, конечно, являлся таковой!) суровый водитель сжалится и согласится за ними приехать, так что шлепать пешком не придется.
        Но просчитался. Семен перебил Яна:
        - А сейчас-то что там, слыхали хоть? Думаете, просто стоят себе дома, еще и с мебелью, и цветочными горшками на окошках, и ждут, когда два студента приедут их поснимать?
        Ребята молчали, понимая, что продолжение следует.
        - Народу там померло полно. А сколько покалечилось при пожаре! Потом, как стали люди разбегаться, полно было воровства разного, мародерства и чего похуже. Но дело даже… - Семен чертыхнулся, наехав на кочку. Дорога становилась все хуже, ям и колдобин было больше, чем нормального полотна, и скорость пришлось сбросить. - Мне бабка рассказывала, еще до того, как там люди поселились, в тех местах неладно было.
        - Что значит «неладно»? - спросил Веня.
        - То и значит. Люди пропадали.
        «Леса глухие, вот и пропадали», - подумал Веня, а Ян произнес это вслух. Семен рассердился, что ему не поверили:
        - Молодые вы еще, дураки. А вот поживете с мое, так и… - Он открыл окно и сплюнул. - Не все уехали, многие взяли да сгинули - кто искать будет? В такой неразберихе за всеми не усмотришь. Неладно там. - Снова упрямо проговорил Семен. - Думаете, вы одни такие умные, фотографировать собрались? И до вас собирались.
        - И что? - Ян не мог скрыть скептицизма. Если вправду бывали тут сталкеры, которые лазают по заброшкам, почему не поделились с миром своим уловом?
        - А вот и то, - окончательно разозлился Семен. - Никто назад не вернулся.
        Повисла пауза, которую можно было ножом резать, такая она плотная. Веня не испугался, просто было как-то неловко. К счастью, почти сразу же водитель сказал:
        - Приехали. - Он остановил машину. - Пойдете по дороге дальше, за поворотом будет Ильичево.
        Ребята выбрались из салона. Поблагодарили, расплатились. Семен взял за услугу меньше, чем они рассчитывали.
        - Может, все-таки приедете за нами? - Ян посмотрел на часы. - Завтра днем, примерно в два или три. У нас поезд обратный ночью, как раз бы успели.
        Семен колебался. Веня подумал, что ему лень, но тут водитель сказал то, чего не ожидал ни он сам, ни Ян.
        - Не надо вам тут оставаться. К тому же с ночевкой. Приду завтра, а вас нету… Как мне потом?.. У меня дочь примерно таких лет, как вы. Давайте-ка, студенты, идите, а я вас тут подожду. Побродите, поснимаете. - Семен снова сплюнул. - Хватит вам за глаза часа два. До темноты далеко. Пока светло, безопасно. - Он как будто говорил сам с собой. - Ну, чего встали?
        Ян и Веня переглянулись. Семен явно верил, что Ильичево - опасное место. Но чего он боялся? А он боялся и нервничал, это было заметно: курил одну за другой, руки его подрагивали, голос был напряженный.
        Будь Веня один, он, как типичный правильный мальчик, послушался бы умудренного, опытного человека, сделал, как ему говорят. Тем более, по его скромному мнению, за два часа можно успеть сделать кучу фотографий.
        Но Ян был из другого теста: у него на все имелось собственное суждение, он ничего не боялся, не был суеверным и плевал на опасности.
        - Спасибо, конечно, - сказал он. - Но у нас и билеты на поезд на завтра, и план работ намечен. Не для того мы ехали в такую даль, чтобы…
        - Как хотите, - отрубил Семен. Он был раздосадован. - Не маленькие. Мое дело - предложить, ваше дело - отказаться. Я предупредил, дальше как знаете.
        С этими словами он отвернулся от ребят, показывая, что разговор окончен, и повернул ключ зажигания. Спустя минуту они смотрели, как автомобиль едет в сторону Октябрьского, исчезая в облаке пыли.
        - Хорошенькое дело.
        - На сколько хочешь спорю, завтра он за нами вернется. Все отлично. - Ян помолчал. - Ты чего, испугался, что ли? - В голосе звучала насмешка. - Зря. Знаешь, сколько я заброшек видел? И всегда про них чего только не болтали. Если бы я всем верил, где бы сейчас был?
        Наверное, примерно там, где Веня: ни успеха у девушек, ни заработка от ведения блога. Словом, скучная и серая жизнь.
        Они пошли по дороге к притаившемуся где-то впереди городку.
        Первые дома стали попадаться, стоило им пройти очередной поворот.
        - Вот и окраина, - удовлетворенно констатировал Ян.
        А буквально через пять минут ребята уже шли по одной из улиц Мертвого города. Только в тот момент, глядя по сторонам, Веня подумал, что из всех заброшенных городов так прозвали именно Ильичево. Откуда взялось прозвище?
        Как бы то ни было, идя по улице, Веня ловил себя на мысли, что название очень верное. Смерть смотрела из разбитых окон и салонов покореженных, вросших в землю машин, гуляла между разрушенными зданиями, дышала из черноты подъездов.
        Если на окраине были деревянные дома - полностью разрушенные, сплошь, по самую крышу заросшие бурьяном, то ближе к центру появились двухэтажки, а вдалеке виднелись пятиэтажные «хрущобы».
        Ян фотографировал все подряд: замершие навсегда качели и горбатые горки на детских площадках во дворах, валяющиеся на земле остатки скамеек и куски листового железа с крыш, пробивающуюся через разломанный асфальт растительность, посеревший гипсовый бюст Ильича, длинное уродливое здание местной администрации, полуразрушенную школу с выбитыми сбоку большими цифрами «1972», обозначавшими, очевидно, год постройки.
        Особенно долго фотографировал детский садик с нарисованными на стенах картинками, которые постепенно выцветали на солнце и смывались дождем и снегом. Полустертые улыбки Зайца и Волка, Винни Пуха, Пятачка и Ивана-царевича превратились в кривые зловещие гримасы, а сами они казались злыми демонами. Смотреть на них было неприятно, и Веня поспешно прошел мимо.
        Он тоже снимал, хотя и не понимал толком, куда потом денет фотографии. Так, для себя. Или маме с отцом показать. Они, кстати, были против его поездки. Не потому, что знали нехорошее про Мертвый город, а просто из-за того, что Веня никогда никуда один (то есть без них) не ездил, даже в лагере не бывал.
        Зайдя в несколько домов, ребята убедились, что внутри ничего нет. Веня наивно полагал, что найдет в брошенных зданиях предметы быта, увидит застывшие во времени картины ушедшей эпохи, но его ждало разочарование. Все ценное было вывезено хозяевами либо разворовано мародерами. Даже сантехника и та отсутствовала.
        Пустые гулкие комнаты, разбитые стекла, груды мусора, отваливающиеся от стен обои, прогнившие полы, обвалившиеся потолки, запах сырой штукатурки, пыли, гниющих листьев. Смотреть было не на что, больше в дома они не заходили.
        Ребята бродили по городу, стараясь держать друг друга в поле зрения. В какой-то момент Веня поймал себя на мысли, что ему тут наскучило, Семен был прав: хватило бы пары часов, чтобы налюбоваться очарованием покинутого людьми места.
        А потом посмотрел на часы и увидел, что уже половина седьмого!
        Выходит, они с Яном бродят уже несколько часов, но даже не заметили этого. Такое ощущение, что в Мертвом городе умерло и само время. Оно тут не чувствовалось, а город застыл где-то в прошлом, как муха в янтаре.
        Но если уже так поздно, может, стоит найти место для ночлега, подумалось Вене, и он поискал глазами Яна. Тот фотографировал скульптуры перед приземистым зданием болезненно-желтого цвета: мальчик и девочка, стоя на полуразвалившемся постаменте, вскидывали руки в пионерском приветствии.
        Вывески на здании не было, но, похоже, это Дом пионеров. Веня подошел ближе, глядя на гипсовых детей. У мальчика отвалилась левая рука, а у девочки не было правой ладони и носа, она напоминала прокаженную. Предзакатный луч скользнул по лицу пионерки, и Вене показалось, что она ухмыльнулась.
        Веня поспешно отвел взгляд и сказал:
        - Уже почти семь. Где ночевать будем?
        - Так поздно? - удивился Ян. - Ага, точно. Смотри-ка. Мы еще вон там не были. - Он повел рукой в сторону группки одноэтажных домиков, которые сохранились лучше тех, что они видели на входе в Ильичево. - Сходим туда, потом решим.
        Как руководитель их маленького походного предприятия, Ян не спрашивал, а ставил в известность, потому Вене оставалось лишь молча подчиниться.
        Они прошли мимо Дома пионеров, свернули в переулок. На одном из деревянных домов сохранилась полустертая табличка, на которой было написано: «Ул. Мира». Наверное, в каждом советском городе была улица с таким названием.
        Домики казались припавшими к земле, кругом буйствовали разросшиеся кусты и деревья. Пройдет еще несколько лет, и деревянные дома окончательно развалятся.
        Все, кроме одного.
        Они с Яном обратили на него внимание одновременно: в глаза бросился высокий, все еще прочный на вид фундамент, отчего деревянная часть дома казалась взобравшейся на каменную гору. Окна в доме были целыми, а кусты сирени и черемухи росли на некотором отдалении, словно опасаясь приблизиться.
        Ян немедленно принялся фотографировать дом, приговаривая, как хорошо он сохранился.
        - Может, в нем и заночуем? - предложил Веня.
        - Почему нет? - откликнулся Ян.
        Он присел на корточки и стал снимать стену дома снизу вверх. Веня решил зайти внутрь. Двери были распахнуты настежь, почти все окна - тоже, однако несмотря на это в доме было сумрачно. К ставшему уже привычным в других домах запаху примешивался еще какой-то аромат - горьковатый, металлический, и Вене вдруг стало не по себе.
        В сенях стоял разломанный диван: завалился на бок, как раненый зверь, а в углу высилась огромная куча мусора. Войдя в комнату, Веня присвистнул от удивления: тут сохранилась часть мебели. В середине стоял массивный стол с мощными ножками, у стены - пустой коричневый сервант. Еще в комнате было три стула, а окно украшали тряпки, некогда бывшие занавесками.
        Мгновение спустя Веня заметил нечто совсем уж необычное. На столе валялись фотографии. Черное-белые, цветные, большие, маленькие, семейные и одиночные - целая гора, словно кто-то распотрошил фотоальбом. Веня подошел ближе, с любопытством рассматривая чужие лица: молодые, старые, улыбающиеся, серьезные.
        Мужчины, женщины, старики, дети - интересно, кто эти люди? А потом Веня поднял глаза, и все мысли вымело у него из головы.
        На стене висел снимок. Обычная прямоугольная фотография, похожая на паспортную, только гораздо больше по размеру. С нее прямо на Веню смотрел мужчина лет сорока пяти в строгом костюме и при галстуке. Все бы ничего, да только в центре лба у мужчины торчали большие металлические ножницы.
        Прямо под фотографией стояло нечто вроде вручную сколоченной подставки, на которой выстроились в ряд шесть черных свечей разной длины. Свечи не горели, снимок пожелтел от времени, ножницы были изъедены ржавчиной. Кто бы это ни сделал, сотворил он непонятное действо очень давно.
        - Чего застыл?
        Ян подкрался незаметно и хлопнул Веню по плечу. Веня вздрогнул и обернулся, едва удержавшись от крика.
        - Смотри, - стараясь говорить невозмутимо, он указал на странную композицию.
        - Ничего себе. Офигеть.
        Ян был верен себе. Первым делом сделал несколько снимков, а потом пересек комнату и подошел к фотографии. Посмотрел, склонив голову, и, не успел Веня глазом моргнуть, протянул руку и вытащил ножницы из стены. Фотография так и осталась висеть, лишь на лбу мужчины, словно рана, зияла прорезь.
        - Зачем? - придушенно воскликнул Веня.
        - А что такого? - Ян бросил ножницы на стол, к фотографиям.
        - Это явно ритуал какой-то. Не надо трогать такие… вещи.
        - Что, в черную магию веришь? Порча, сглаз, все дела? - насмешливо сощурился Ян. - Ну ты даешь. Решено, тут заночуем. Дом крепкий, спальники на полу расстелем и…
        - Давай другое место поищем, - вырвалось у Вени, но Яна было не переубедить.
        Спустя примерно час они разложили костер во дворе (не в доме же жечь), поужинали походной едой: консервы, овощи, булочки, сыр.
        У них было еще и пиво, которое Ян попытался охладить, поставив в тенек.
        - Ничего, к ночи станет прохладно, остынет, - бодро проговорил он.
        Покончив с едой, Ян рассматривал отснятый материал, Веня скучал и озирался по сторонам.
        Солнце укатилось освещать другую половину земного шара, отдав Ильичево во власть ночи. Тьма нарастала быстро, с каждой минутой, и Веня неожиданно осознал, что в радиусе как минимум пятнадцати километров нет ни одной живой души - только они с Яном в оставленном жителями городе.
        Мертвом городе.
        С какой стати им понадобилось здесь ночевать? Надо было поснимать до темноты и уехать обратно в Октябрьское. А уж если Яну приспичило бы сделать еще фото, то пусть бы утром съездил с Семеном еще раз, водитель не отказался бы, деньги всем нужны.
        Неуместная, запоздалая мысль. Раньше надо было думать.
        Веня поднял голову, посмотрел на окна дома и обомлел. Возле окна стоял человек. Черный костюм, галстук, темные волосы… Тот самый мужчина с фотографии! Веня хрипло вскрикнул.
        - Что такое? - спросил Ян.
        - Там… - Веня вскинул руку, указывая на окно.
        Пустое окно, возле которого никого не было.
        - Блин, показалось, - неуклюже оправдался он.
        «Нет же! Я ясно видел!»
        - Давай по пивку, - сказал Ян. Легко поднялся, взял бутылки и протянул одну Вене.
        Пиво было теплым и противно горчило. Пить не хотелось, но Веня заставил себя сделать несколько глотков, надеясь успокоить нервы.
        Они сидели, вяло перекидываясь ничего не значащими фразами, потом Ян зашвырнул пустую бутылку в кусты и поднялся на ноги. Костер догорал, на небе перемигивались первые звезды.
        - На горшок и в люльку, - потянувшись, сказал он. - Или ты еще посидишь?
        Сидеть в одиночестве в темном дворе не хотелось, и Веня встал. Придя в дом, они разложили спальники и улеглись голова к голове. Ночь была прохладной, а к утру будет еще холоднее.
        Тьма становилась непроглядной: никаких фонарей, света автомобильных фар, освещенных окон соседних домов. Темень была первобытная, густая, и Вене захотелось включить фонарик, но он боялся насмешек Яна. Тому все нипочем, уже посапывает. Сейчас заснет, уйдет в страну сновидений, а Веня останется один на один с реальностью.
        В сенях что-то грохнуло. Ребята одновременно приподнялись. Веня почувствовал, что сердце застучало мелко и часто-часто, как у перепуганного зайца.
        - Кто там? - шепотом спросил он.
        - Никто. Балка какая-нибудь упала, дом разрушается. - У Яна, разумеется, всегда наготове логичное объяснение. - Хочешь, сходи…
        Снова удар. Будто входная дверь открылась и шарахнула о стену.
        Веня включил фонарик, направил луч в сторону сеней. Они закрыли двери, а потому, если хотят узнать, что там, нужно встать, пойти, открыть, выглянуть.
        Ян пружинисто поднялся, тоже зажигая фонарик, и направился к сеням. Веня лежал: горло пересохло, в голову лезли всякие ужасы, вспомнился мужчина, привидевшийся возле окна.
        Тем временем Ян открыл дверь.
        - Ничего тут не… - Начал он, но перебил сам себя. Наклонился, поднял что-то с полу. - Как она сюда попала?
        В голосе впервые прозвучала растерянность. Ян сжимал в левой руке пивную бутылку, которую сам же забросил в кусты.
        Веня вскочил.
        - Закрой дверь!
        Ян послушался, даже ветхий стул придвинул, как будто тот мог защитить их от вторжения. Напрасный труд: дверь открывалась в комнату, выбить ее легче легкого.
        - Мы не одни! Кто принес…
        Договорить Веня не успел.
        Все шесть черных свечей вспыхнули разом, в комнате стало почти светло. Тот металлический запах, который Веня почувствовал, впервые оказавшись в доме, усилился, стал удушливым, и он наконец сообразил, что это запах крови! Лицо на портрете больше не было серьезным: мужчина ухмылялся, глаза смотрели прямо на перепуганных ребят, а из раны на лбу, оставленной ножницами, текла кровь.
        - Что за… - начал Ян.
        - Уходим отсюда, - решительно проговорил Веня.
        И снова Ян не стал возражать. Они в два счета скатали спальники, засунули их в рюкзаки.
        В дверь постучали. Тихонечко, издевательски вежливо, спрашивая разрешения войти.
        - Валим! - завопил Ян, бросаясь к окну.
        Минута - и он вылез наружу, спрыгнул на землю.
        - Давай быстрее!
        Веня схватился за подоконник, обернулся и увидел, что дверь в комнату медленно открывается. Раздался противный скрип, стул поехал в сторону, царапая ножками грязный пол. Чуть не теряя сознание от ужаса, Веня мешком вывалился в окно следом за Яном.
        Не сговариваясь, они помчались по улице прочь от страшного дома. Выбежав из переулка, остановились, переводя дыхание. Ян достал фонарь, включил его, посветил вокруг. Луч выхватывал из тьмы то одну деталь, то другую: кусты, разбитую дорогу, доски, автомобильную шину, угол дома.
        - Нужно выбираться из города, - шепотом сказал Веня. - Скорее.
        Ян тоже так думал, но возразил из чувства противоречия, а может, потому, что не предложил этого первым:
        - И что, ночью будем пятнадцать километров пилить?
        - Уж лучше идти, чем тут оставаться. На дороге безопаснее. Тут черт знает что творится. Ты сможешь забраться куда-то и спокойно лечь спать?
        Веня неожиданно разозлился на Яна, который втянул его в эту поездку, еще и с ночевкой. Предлагал же Семен - чего было выпендриваться? Хотя, конечно, нечего искать виноватого, сам потащился за Яном, никто не заставлял.
        - Ладно, пошли, - согласился Ян. - Пока свой фонарь не включай, чтобы батареек на всю ночь хватило.
        Дорогу Веня помнил, но смутно. Когда шли к жуткому дому, постоянно куда-то сворачивали, заходили то одно пофотографировать, то на другое посмотреть, но все же общее направление Веня приблизительно представлял.
        Нужно пройти мимо Дома пионеров, потом повернуть налево, выйти на центральную дорогу - она и должна привести их к выходу из города.
        Шли быстро, не разговаривая, глядя под ноги и стараясь двигаться беззвучно. В Мертвом городе было тихо. Веню и Яна не преследовали, не пытались остановить.
        Увидев поворот на главную дорогу, направились в ту сторону. Веня чувствовал, что постепенно успокаивается. Что бы ни обитало в том доме, оно там и осталось. По всей вероятности, не могло выбраться наружу.
        Скоро Ян с Веней окажутся за пределами города, все страхи останутся позади. Быстрее бы. Веня достал телефон. Первый час.
        - Где окраина? - прошептал Ян. - Что-то долго идем.
        Веня тоже об этом думал, но боялся произнести вслух. Темно ведь, можно заплутать в лабиринте заброшенных зданий и заросших травой дорог. Вроде и маленький городок Ильичево, и движутся они в нужную сторону, но кто знает. Риск заблудиться все равно существует.
        Они остановились, Ян поднял фонарь повыше, стараясь осветить пространство вокруг, чтобы понять, туда ли они идут. Луч послушно заскользил в нужную сторону, и Веня с трудом удержался от вопля, когда увидел неподалеку белую человеческую фигуру.
        «Болван, это просто статуя», - понял он уже в следующий миг.
        А еще через секунду окаменел от потрясения.
        Это была не просто статуя, а безносая пионерка, вздернувшая к голове руку с обрубленной кистью.
        - Какого… - выругался Ян и посветил фонарем вбок.
        Так и есть, рядом с пионеркой стоял ее товарищ. А за спинами замерших на постаменте гипсовых детей громоздилось здание Дома пионеров.
        - Как такое может быть? Мы вышли на главную, не сворачивали никуда.
        - Возможно, это не то место, которое…
        - Ага, два одинаковых Дома пионеров, две пары статуй, - раздраженно буркнул Ян.
        Веня и сам видел: это то же место. Выходит, они каким-то образом умудрились дать круг и вернуться туда, откуда пришли?
        - Ладно, - решил Ян, - пойдем еще раз. Будем внимательно смотреть по сторонам. Наверное, сбились с пути. Второй раз не собьемся.
        Поправив рюкзаки, ребята снова двинулись в путь.
        - Так, вот выход на главную, - констатировал Веня.
        - Дойдем до конца, чуть правее выход к частному сектору, - подхватил Ян.
        Веня согласно кивнул, хотя Ян не мог видеть этого в темноте.
        Улица казалась длиннее, чем была до этого. Или сказывалась усталость, да и волнение давало о себе знать. Рюкзак оттягивал плечи, и Веня сердито думал, зачем набрал всякого бесполезного барахла.
        - Все, последний дом, - выдохнул Ян, - пришли, кажется. Поворачиваем и…
        Он умолк, поперхнувшись на полуслове. В глубине души Веня был готов к чему-то подобному, но все равно, увидев пялящихся на них незрячими глазами пионеров, испытал шок.
        - Такого не бывает, - жалобно проговорил он, чувствуя, что вот-вот разрыдается от отчаяния. И плевать, что подумает Ян.
        Но тот и сам был на грани. Сорвавшись с места, подскочил к статуям детей, схватил валяющуюся на земле железку и принялся дубасить пионера, бессвязно выкрикивая что-то нечленораздельное. Фонарь выпал из его руки и покатился по земле, хорошо еще, что не погас.
        - Перестань! - Веня поднял фонарь, попытался успокоить Яна, но тот оттолкнул его, и Веня чуть не упал.
        - Сволочи! Уроды! - заорал Ян и со всего маха ударил пионера по голове.
        Удар вышел сильный, голова раскололась надвое. Ян попятился, словно бы открещиваясь от дела рук своих, и отбросил свое орудие. Обломки гипсовой головы упали, а пионер с проломленным черепом стал выглядеть еще более зловеще, словно зомби из ужастика.
        Веня поспешно отвел от него луч, вытащив из мрака подругу пострадавшего пионера. И тут произошло то, от чего внутри Вени что-то сломалось. Есть вещи, которые не могут происходить, потому что не должны, потому что это неправильно и нарушает жизненные законы.
        А если они все же случаются, то пережить это порой невозможно.
        Гипсовая пионерка повернула голову и поглядела прямо на Веню. Белые глаза ее стали казаться живыми, в них появилось осмысленное выражение. Он мог поклясться всем, чем угодно: статуя видела его. Их обоих. Она злилась, потому что Ян покалечил ее друга.
        - Бежим! - визгливо закричал тот, хватая Веню за руку.
        Значит, Вене не показалось. Ян тоже видел!
        Они рванули куда-то, не разбирая дороги, не пытаясь угадать направление. Просто неслись прочь, ожидая услышать позади себя тяжелые, грохочущие шаги.
        В нормальном мире такого не могло бы случиться, но в Ильичево, в Мертвом городе, где бесследно исчезали люди, могло произойти все, что угодно, теперь Веня это ясно понимал. Здесь гипсовые дети могли спрыгнуть с пьедестала и пуститься вдогонку за своими обидчиками, преследуя их в кромешной тьме.
        Они бежали долго, и могли бы бежать еще дольше, если бы Веня не споткнулся обо что-то и не полетел на землю. Боль сверкнула белой вспышкой: ногу подвернул, только этого не хватало!
        - Ты как? Вставай! - Ян, пробежав по инерции несколько шагов, вернулся, постарался помочь встать. - Идти сможешь?
        - Вроде да, - морщась от боли, ответил Веня. - Где мы?
        Мелькнула надежда: вдруг отыскать верное направление рациональным путем не удалось, зато можно выбраться интуитивно, наобум, пойдя туда - не зная куда?
        Веня поднял фонарь, посветил на стену ближайшего дома.
        - Так не бывает, - твердо проговорил Ян. Произнес это спокойно, но за маской спокойствия Веня отчетливо слышал подступающее безумие. - Я просто не верю и все.
        Но верил Ян или не верил, это не могло ничего исправить или отменить непреложного факта: они стояли возле того самого дома, откуда всеми силами старались убежать.
        Мертвый город спутал все дороги, свернулся кольцом, как змея, кусающая свой хвост. Из этого закольцованного места не выбраться; куда ни пойди, все равно окажешься возле страшного дома.
        Пот заливал глаза. Дышать было больно, в районе желудка словно лежал кусок льда. Такого страха ему испытывать не приходилось, да и вообще он не думал, что можно бояться чего-то настолько сильно.
        Конечно, страшно ему прежде бывало: то сессию боишься завалить, то опозориться перед кем-то, но тут был страх иного рода - слепой, бездумный, сводящий с ума, лишающий воли.
        Простых и понятных вещей так бояться не станешь; только непознанное, потустороннее рождает парализующий, нерассуждающий страх. Так боятся маленькие дети, и он сейчас ощущал себя ребенком - беспомощным, слабым, дрожащим.
        - Я же говорил, не надо было ничего трогать! - выкрикнул Веня. - Какого хрена ты это сделал, придурок?
        Про боль в ноге он забыл. Гнев, бешенство, страх захлестывали его, и, почти не отдавая себе отчета, Веня бросился на Яна и ударил в челюсть. В жизни никогда не дрался, а тут нашло что-то. Ян не ожидал нападения и пропустил удар, потом, видя, что Веня не успокаивается, попытался защититься, а затем, потеряв терпение, ударил в ответ.
        Они сцепились, покатились по земле, продолжая мутузить друг друга.
        «Мы как звери. Это Мертвый город виноват», - сквозь красный туман ярости подумал Веня и как-то сразу пришел в себя, осознал абсурд и ужас создавшегося положения.
        Они лупят друг друга посреди жуткого аномального места, где разгуливает смерть, оживают статуи и фотографии, где совершаются дикие обряды.
        - Хватит, - прохрипел Веня, отползая от Яна. - Хватит.
        Ян, тяжело дыша, опустил руки.
        Они поднялись с земли, помогая друг другу.
        - Прости, - пробормотал Веня.
        - Ничего, - ответил Ян.
        Драка странным образом сблизила ребят, они стали друзьями, хотя прежде были всего лишь приятелями.
        - Что нам делать? - спросил Веня, поднимая с земли фонарь, который так и горел, разрезая лучом темноту.
        - Утром, может, сможем уйти. Все потусторонние вещи к утру проходят. Когда петухи пропоют.
        - Нет тут никаких петухов. - Веня тоскливо поглядел на дом.
        Обряд. Здесь проводили магический обряд, возможно, не единожды. Они нарушили что-то, какое-то хрупкое равновесие, когда Ян вытащил ножницы.
        - Все дело в этом, - проговорил Веня, продолжая свою мысль.
        - В чем? - спросил Ян.
        - Ты вынул ножницы, вот тогда вся эта жесть началась.
        - Но я же не знал, что…
        - Погоди. Я хочу сказать, надо все вернуть как было.
        Он умолк. Сколько они тут носятся? Колени уже подкашивались от бега. Часа два, наверное, кружат. Сейчас светает рано, но небо по-прежнему темное, нет и намека на восход солнца. Мертвый город не отпустит их, пока они не сделают то, что ему от них нужно.
        А нужно ему, чтобы они все исправили, что же еще?
        - Ты вытащил ножницы - ты и должен их воткнуть на место!
        Ян с сомнением покачал головой.
        - Я не уверен.
        - И я не уверен, но ты можешь предложить что-то получше?
        Предложить Яну было нечего, поэтому он развернулся к чернеющему впереди, скрывающему мрачную тайну дому.
        Они поднялись по ступенькам, вошли в сени. Куча мусора в углу напоминала огромный муравейник. Ребенком Веня видел такие в лесу и боялся их. Казалось, внутри живут не крошечные трудолюбивые насекомые, а обитает нечто страшное, обладающее разумом и волей, стремящееся затащить в глубину неосторожно подошедшего слишком близко человека.
        Веня поспешно отвернулся. Ян шел впереди, подсвечивая им путь фонариком. Дверь, которая отворялась у Вени на глазах, сейчас снова была закрыта, и Ян толкнул ее.
        Они вошли в комнату - пустую и темную. Ян, переведя дыхание, направил луч фонаря на фотографию. Снимок как снимок: лицо не гримасничает, кровь не течет. Свечи не горят. Могло ли им померещиться?
        «Сразу обоим?» - подумал Веня и отбросил эту мысль.
        - Где эти чертовы ножницы? - Ян шагнул к столу.
        Веня тоже зажег свой фонарь, собираясь помочь, но искать их не пришлось: ножницы лежали поверх груды фотографий, там, куда Ян их и зашвырнул.
        Ян переложил фонарь в левую руку, в правую взял ножницы и вопросительно посмотрел на Веню.
        Тот ободряюще кивнул.
        - Мы ведь не сделаем хуже? - неуверенно спросил Ян, все еще колеблясь.
        - Куда уж хуже, - вздохнул Веня.
        - Тоже верно, - согласился Ян и, не давая себе времени на размышления, быстро подошел к стене, на которой висела фотография, размахнулся и с силой вонзил ножницы, целясь мужчине в лоб.
        Ножницы вошли в стену легко, даже слишком легко, как нож в масло, и воткнулись глубоко. Ян отнял руку и хотел сказать, что дело сделано, но услышал за спиной глухой стук.
        Резко обернувшись, увидел, что Веня навзничь лежит на полу, раскинув руки.
        - Веня, - севшим голосом позвал Ян, но друг не отозвался.
        Ян подошел ближе, присел на корточки. Руки дрожали так, что фонарик прыгал и трясся. В неверном свете Ян увидел все сразу: широко раскрытые мертвые глаза, удивленно смотрящие в потолок, приоткрытый рот, словно Веня хотел сказать что-то, да не успел. Ножницы, торчащие прямо в середине лба.
        - Нет! Я же не…
        В этот момент в комнате стало светло. Черные свечи снова загорелись, все разом, и отсветы заплясали на стенах и потолке.
        Ян смотрел на фотографию, в которую вонзил ножницы. На снимке был вовсе не незнакомец. На Яна пристально смотрел Веня, которого он совсем недавно заснял возле школы тут, в Ильичево. Только тогда Веня улыбался, а теперь выглядел серьезным, как на фотографии в паспорте.
        «Ты убил меня», - укоряли Венины глаза.
        - Нет, - снова и снова повторял Ян, - нет, ты же сам…
        Только тут он заметил еще кое-что. Фотографии, которые прежде беспорядочной грудой лежали на столе, теперь были развешаны по стенам. Десятки, сотни лиц смотрели на Яна - пристально, укоряюще, насмешливо.
        Мертвые люди, которых забрал Мертвый город. Те, кого он не выпустил.
        Они были здесь, где-то совсем рядом, и Ян внезапно со всей ясностью понял: он - один из них. Ему не спастись.
        Ночь, которая наступила в Мертвом городе, никогда для него не сменится рассветом.
        ПЕРСТЕНЬ ПОКОЙНИЦЫ
        Когда старуха явилась к нему в первый раз, Костя поначалу подумал, что все еще спит и продолжает видеть сон - запутанный, тягучий, вязкий, как болотная грязь. В том сне его кто-то преследовал, а ему было настолько страшно, что он не мог заставить себя оглянуться и посмотреть кто.
        Уже в следующий миг Костя понял, что не спит, а еще ощутил, что в комнате холодно, как в морге. Почему на ум пришло именно это слово? Костя ведь и в морге-то никогда не был…
        Ночью, конечно, всегда становилось прохладнее, но все же не настолько, чтобы промерзнуть до костей. Однако мысли о том, что надо бы завернуться поплотнее в простыню, взять с кресла плед и закрыть балконную дверь, застряли на задворках сознания, потому что он увидел ее.
        Закричать Костя не сумел: язык будто распух и прилип к гортани. Старуха, одетая в длинное темное платье, стояла в ногах кровати и смотрела прямо на него. Костя видел ее отчетливо: полная луна бесстыдно пялилась в окно и заливала все кругом молочно-белым светом.
        Пристальный взгляд старухи был тяжелым, осязаемым: Косте на грудь словно положили чугунную гирю, дышать стало трудно, а пошевелиться - невозможно. Холод, вымораживающий до костей, исходил от зловещей гостьи, и у Кости, который до этой минуты не верил ни в привидения, ни в ходячих мертвецов, ни в другую потустороннюю чушь, не возникло никаких сомнений: перед ним призрак. Вернувшийся с того света дух. Он даже знал, почему старуха навестила его - знал еще до того, как внутри него взорвался яростный вопль:
        - Верни перстенек! Верни!
        В голову вонзился раскаленный железный прут, боль была нестерпима, и Костя потерял сознание.
        Очнулся уже утром. Виски ломило, слегка подташнивало.
        «Привиделось или старуха и впрямь приходила?» - спросил он себя.
        Но после того, как мертвая старуха стала приходить каждую ночь, вопросы отпали сами собой.
        На электричку чуть не опоздали: запрыгнули, когда она, дернувшись, стала отползать от перрона.
        - Еле успели, - едва отдышавшись, сердито сказал Женя, - пришлось бы из-за тебя два часа ждать. Вечно копаешься, как маленький, честное слово.
        Следующая электричка через двадцать пять минут, но Костя не стал спорить. Он вообще никогда не спорил со старшим братом. С ним никто не спорил, даже мама.
        - Котя, ты брата слушай. Жека у нас молодец, - часто говорила она.
        Мать смотрела на старшего сына уважительно, с наивным восхищением, как абориген на блестящие стеклянные бусы, и с некоторой опаской, будто тоже была Женькиной младшей, не слишком сообразительной сестрой.
        Мама всю жизнь, пока не умерла от инфаркта в позапрошлом году, проработала в хлебном магазине. Когда сыновья были маленькие, денег вечно не хватало, она трудилась в две смены, да вдобавок мыла в том же магазине полы. Мама пропадала на работе, и братья росли сами по себе, тянулись один за другим. Точнее, Костя за Женей.
        При разнице в три года казалось, что Женя старше лет на десять. Он был серьезным, собранным и практичным. Учился на одни пятерки, никогда не ввязывался в драки и не попадал в неприятные истории. В отличие от Кости, которого мама называла «бедой ходячей».
        - В кого ты такой, Котя? - горевала мать, когда ее в очередной раз вызывали в школу из-за его двоек, порванного дневника или разрисованных стен, и тут же сама себе отвечала: - В отца, наверное. Такой же лоботряс был, царствие ему небесное. А вот Жеку-то все хвалят, учительница довольна. Вот и ты бы так, а? - уговаривала она сына.
        Не ругала никогда, не била, только просила быть похожим на «Жеку». Даже когда Косте двадцать исполнилось.
        Но это было невозможно: братья были слишком разными, даже внешне. Костя - русоволосый, длинный и нескладный, худой, как циркуль. Женя - крепко сбитый, коренастый невысокий блондин. Костины неприятности произрастали не из злого корня, они были не от дурного характера, а просто потому, что он мечтательный, рассеянный, увлеченный больше книгами и фильмами, чем учебой или оценками.
        Женя окончил университет и работал в крупной компании на руководящей должности. Прилично зарабатывал, купил квартиру и встречался с симпатичной, милой девушкой, размышляя о том, устроит ли она его в будущем в качестве жены.
        Костя был журналистом в умирающей газетенке, а еще подрабатывал копирайтингом и до сих пор жил в крошечной гостинке, где они с братом выросли.
        Единственное, что объединяло братьев, кроме общей фамилии и крови, что текла в их жилах, было общее хобби. Костя и Женя искали клады. В детстве бредили картами и сундуками с сокровищами, а когда выросли, стали ходить в походы и искать старинные вещи с помощью поискового магнита.
        В походы они выбирались частенько и сегодня, на исходе лета, решили поехать в место со смешным названием Тяпкино. Машина Жени была в ремонте, пришлось отправиться на электричке, но это их не остановило.
        Ехать нужно было почти три часа, а после идти пешком километра четыре. Там, вдали от города, и притаилось это самое Тяпкино: заброшенная деревня - один из тысяч опустевших населенных пунктов России; старое, дореволюционное кладбище, разрушенная и обветшавшая барская усадьба, построенная в восемнадцатом веке, а еще - озеро.
        Считалось, что на дне того озера лежат сокровища: хозяева усадьбы спрятали их, чтобы сберечь от революционно настроенных и возжелавших справедливости крестьян. После хотели забрать и рвануть в Париж, но не вышло: крестьяне не позволили, казнили прямо там, в усадьбе, куда долгие годы ходили на поклон.
        А сокровища так на дне и остались, никем не найденные.
        Истории про спрятанные перепуганными буржуа и аристократами клады братья читали и слышали миллион раз, и в большинстве случаев никаких сокровищ ни озера, ни усадьбы не таили, хотя что-то интересное раздобыть иногда удавалось. Но тут предполагалось сразу все в комплексе: и усадьба, и озеро, и кладбище, и заброшенная деревня - есть где развернуться.
        Вагон был полупустой: слишком раннее утро, кому охота в воскресенье трястись в электричке? Дачники рвутся за город вечером в пятницу или утром в субботу. Женя всю дорогу проспал, а Костя заснуть не сумел, так и пялился в окно, за которым проносились дачные поселки, серые полосы дорог, луга и жидкие перелески с выгоревшей на солнце, присыпанной пылью листвой.
        Выбравшись из вагона, братья пошлепали по дороге, которая вела в Тяпкино. Несколько человек, вышедших на станции Лосево вместе с ними, направились в противоположную сторону, в то самое Лосево - небольшой неопрятный поселок.
        - А вы куда, молодежь? - спросила их бойкая смешливая бабенка в пестром платке, что продавала всякую мелочь с лотка. - В той стороне нет ничего!
        - В Тяпкино, - ответил Костя.
        Женя неодобрительно глянул на брата.
        «Зачем ей эта информация? Промолчать не мог?» - ясно, как если бы он произнес это вслух, читалось в Женином взгляде.
        - Чего вам там? - удивилась женщина. - Последнего жителя на погост отнесли лет пять назад.
        Женя шагал вперед, и спина его была возмущенно-красноречива: не вашего ума дело, идем, значит, надо! Костя в замешательстве глянул на продавщицу: невежливо молчать, когда спрашивают. К тому же женщина не желает им зла, за что ее так сердито игнорировать?
        - На усадьбу хотим посмотреть. И на озеро, - вполголоса ответил он, покосившись на Женину спину, и вспомнил, что не знает названия озера.
        - Озеро? - переспросила женщина и нахмурилась. - Не вздумайте лезть туда купаться!
        - Это почему же? - Женя замедлил шаг и обернулся.
        - Водоворот там. Закрутит - все, не выберешься. Сколько народу потонуло, мама дорогая! Неглубокое озерцо-то, а каждый сезон - несколько утопленников. Лезут люди, хоть ты им кол на голове теши! - Она поправила платок. - А усадьба давным-давно сгорела.
        - Как сгорела? - хором спросили братья.
        Если бы могли видеть себя со стороны, поразились, до чего похожими сделало их совершенно одинаковое выражение разочарования на лицах.
        - Пожарище черное и бучило-воронка. Говорю же, нечего вам там делать.
        Выпалив это, женщина отвернулась и заговорила с подошедшим к ее лотку мужчиной.
        Настроение было испорчено, хотя братья и пытались убедить друг друга, что не стоит верить словам глупой тетки. Подумаешь, усадьбы нет: можно пофотографировать старинные склепы или пройтись по деревне. Да и в озере может что-то интересное отыскаться.
        Они шли, закинув на спину походные рюкзаки, по разбитой, заросшей сорной травой дороге, мимо стоящих по обе стороны деревьев. Хлопотливое августовское солнце припекало с торопливым усердием, зная, что дни становятся все короче, а сил все меньше, можно не успеть обогреть землю. Костя быстро взмок и снял ветровку, повязав ее вокруг талии. Женя тоже избавился от свитера и нацепил бейсболку.
        Миновали дорожный указатель - короткий, почерневший от времени столбик с табличкой «Тяпкино». Возле указателя стоял остов легковушки: ни окон, ни дверей, ни сидений, ни колес.
        Примерно через час дорога привела братьев в деревню. Серые избы были похожи на брошенный у дороги автомобиль: такие же неприкаянные, лысые, разоренные, никому не нужные.
        Заколоченные окна, провалившиеся крыши, обглоданные ветром стены, захваченные травой огороды, поваленные заборы - это место производило гнетущее впечатление. И если по пути сюда Костя думал, что можно бы заглянуть в оставленные людьми дома (просто из любопытства и ради необычных фотографий), то теперь ловил себя на мысли, что ему не хочется и близко подходить к этим избам.
        Деревня осталась позади, у самой околицы дорога раздваивалась. Одна ветка вела к усадьбе и озеру, вторая - к погосту. Братья свернули налево и вскоре очутились на берегу.
        Озеро оказалось довольно большое, по форме похожее на кляксу, с заросшими осокой и камышом берегами. То, что осталось от усадьбы, чернело на противоположной стороне.
        Тетка была права: ловить там нечего, одно пепелище.
        - Полезем в озеро? - В голосе Жени слышалось сомнение. Неужели испугался?
        - Зря, что ли, я лодку пер? - бодро проговорил Костя.
        Они попили чаю, подкрепились бутербродами, которые сделал запасливый Женя, а после приступили к сборам. Накачали резиновую лодку - маленькую, как раз для двоих, купленную специально для этих целей. Уложили в нее весла и поисковый магнит среднего размера. Больше двух сотен килограммов таким не вытащить, да и не требовалось. Попадались им обычно монеты, посуда, столовые приборы, подносы, патроны и гильзы времен Второй мировой войны, ключи, украшения, разбитые очки, инструменты и просто какие-то железки непонятного назначения.
        Оставив на берегу похудевшие рюкзаки и кроссовки с носками, Костя с Женей забрались в лодку и оттолкнулись от берега. Прежде пришлось немного пройти по илистому дну озера, и Костю передернуло от отвращения: вода была мутная, водоросли опутывали ноги, так что казалось, будто кто-то, живущий на дне, в бурой жиже, касается тебя скользкими руками.
        - Фу ты, зараза! - Женя неловко схватился за осоку, и та немедленно укусила его, полоснула по коже острым зубом.
        Неприветливое место. Не по себе тут, что ни говори, как ни хорохорься.
        - «Раз он в море закинул невод», - прокряхтел Женя.
        Он всегда произносил эту фразу в подобных случаях.
        Магнит принялся обшаривать дно. Текли минуты - пустые и мрачные, как воды безымянного озера. А потом Костя почувствовал: сейчас, вот прямо сейчас это случится. Будто кто на ухо шепнул.
        Что «это», он не знал, но, когда магнит притянул со дна озера большой кувшин, почти не удивился.
        - Тяжелый, - присвистнул Женя. - Что внутри, джинн?
        Заросший донной грязью, илом, уродливыми наростами кувшин был узкогорлый, с витой ручкой и узорами на круглых боках, которые обнаружились, когда Костя стал отчищать находку, чтобы получше рассмотреть.
        Представлял ли кувшин какую-то ценность или был обычной рухлядью (Женя склонялся к этой мысли), понять было пока невозможно: для этого у братьев был Петров. Историк, киноман, убежденный женоненавистник, а еще - бывший одноклассник Жени. И владелец антикварного магазина.
        Больше ничего подходящего на дне озера не обнаружилось, как они ни искали, и братья погребли к берегу. Лодка сохла в лучах все яростнее распаляющегося полуденного солнца, а Костя пытался выковырять из кувшина грязь, которая слежалась, сбившись в плотный тугой ком, превратившись в камень.
        Усилия его увенчались успехом: после манипуляций с палкой, постукиваний и сотрясений упрямый кувшин опорожнил свое брюхо. Костя хотел отвернуться от неприглядной коричнево-черной массы, лежащей на земле, как вдруг внутри нее блеснула алая искра. Что-то засверкало, приманив к себе солнечный луч, как магнит притягивал металлические предметы.
        - Это еще что такое? - Женя, который складывал лодку, пока Костя возился с кувшином, бросил свое занятие и подошел ближе.
        Оказалось, что кувшин был раковиной, которая прятала в своей утробе жемчужину. Мгновение спустя оба брата зачарованно глядели на тяжелое золотое кольцо, что лежало на ладони Кости.
        Камни необычной огранки - пылающе-алые и ослепительно-прозрачные - были расположены в форме изысканной ветви. Самый крупный самоцвет насыщенного кроваво-красного оттенка находился в сердце композиции.
        - Это же целое состояние, братишка, - почему-то шепотом сказал Женя. - Рубины и бриллианты, да?
        У Кости хватило сил только чтобы кивнуть. Он не мог отвести взгляда от перстня.
        - Петрову надо показать. Но я и без него чувствую: колечку цены нет!
        Сборы были поспешными и бестолковыми. Женя хотел забрать кольцо: не то чтобы он не доверял брату, просто у них так было заведено. Всеми серьезными делами занимался старший. А тут куда уж серьезнее? Впервые братьям досталось настоящее сокровище!
        Но Костя заупрямился: если бы не он, Женя, скорее всего, выбросил бы кувшин вместе с драгоценностью, что таилась на его дне, обратно в озеро. Это Костя нашел кольцо - ему и хранить его.
        С неохотой, но Женя уступил брату.
        - К Петрову только в понедельник. - Он нажал кнопку отбоя и убрал телефон. - Раньше не может, подлец.
        Женю трясло от нетерпения: он желал поскорее узнать, какова примерная стоимость находки. Костя испытывал странное чувство, нечто сродни… обретению. Он нашел важную, стоящую, как ему казалось, гораздо дороже любых денег, которые ему могли предложить, вещь, и потому выпускать кольцо из рук не хотелось.
        - Моя преееелеееесссть, - дурашливо прошипел Женя, глядя, как брат заботливо укладывает перстень во внутренний карман. - Глаза-то горят! Властелин колец.
        Расставшись на вокзале, братья заспешили каждый в свою сторону. Не успел Костя переступить порог квартиры, как мобильник разразился истеричным звоном.
        - Ты дома? Все в порядке?
        - Добрался. С перстнем все хорошо.
        Женя еще раз напомнил, что в понедельник заедет, наказал беречь кольцо и, не прощаясь, повесил трубку.
        Костя убрал перстень в шкатулку, которую они с братом когда-то подарили маме. Она хранила там украшения: витой браслет, пару серебряных колечек, цепочку с кулоном. Перстень выглядел аристократом среди плебеев, резко контрастируя с дешевыми безделушками.
        Только добравшись до дому, Костя понял, насколько сильно вымотался. Горячий душ привел его в чувство, и он приготовил себе традиционный ужин: макароны, мясные полуфабрикаты и помидоры. Он обожал их, без всего мог обойтись, но томаты были на его столе всегда, в любых вариациях: свежие, маринованные или жареные.
        Стрелки часов подползали к восьми. После ужина Костя включил компьютер; как обычно, завис в Интернете на несколько часов, еще и полазил по сайтам, где рассказывалось про старинные кольца, пытаясь понять, действительно ли редкую рыбину они сегодня выловили.
        А потом пришла ночь, и явилась хозяйка перстня.
        Все воскресенье Костя бродил по квартире, как чумной, пытаясь убедить себя, что ему приснился кошмар. Хотел рассказать брату, но передумал: знал, что тот отмахнется, посоветует выспаться и не брать в голову, приведет кучу аргументов, столь же убедительных, сколь и бесполезных.
        Ложась спать, Костя уговаривал себя не бояться. Закрыл окна (плевать, что душновато), проверил, заперта ли входная дверь (хотя ясно, что старуху не остановят ни стены, ни двери, ни замки), оставил включенным ночник.
        Вертелся долго, но потом усталость взяла свое, и Костя заснул.
        Проснулся, как и прошлой ночью, резко, будто его толкнули кулаком в бок. Машинально поглядел на электронный будильник: три часа. Жуткое время, когда всякая нечисть вылезает из запредельного мира, стараясь добраться до спящих и бодрствующих.
        Ночник не горел. Старуха стояла возле кровати, уставившись на Костю черными, как ил на дне безымянного озера, глазами. На этот раз он разглядел ее получше: сгорбленные плечи, висящие вдоль тела руки, седые неопрятные космы, провалившийся беззубый рот, глубокие канавы морщин.
        - Уходи, - беззвучно взмолился Костя, чувствуя, как холод, идущий от старухи, подползает к самому сердцу. - Пожалуйста, уходи!
        Старуха, конечно, не послушалась.
        Голову несчастного Кости вновь разорвал вопль: «Верни перстенек!», а боль наутро была такой свирепой, что он с трудом мог повести глазами влево-вправо. Накатила тошнота, его вырвало (при этом казалось, что голова вот-вот лопнет), зато потом стало чуть легче. Наглотавшись таблеток, Костя пошел на работу, прихватив с собою перстень.
        День прошел бестолково: боль отступила, но сосредоточиться на работе все равно не получалось. Костя сидел и тупо пялился в монитор, не мог выдавить из себя ни строчки.
        - Сидишь, лоботряс? Материал сам себя не напишет! Чтоб в четверг статья была у меня на столе!
        Костя с ненавистью посмотрел на коротышку-главреда, но промолчал, в сотый раз представляя, как однажды швырнет ему в морду заявление об уходе.
        Женя забрал брата после работы, и они поехали к Петрову.
        - Чего кислый такой?
        Костя открыл рот, чтобы ответить, но передумал и отговорился головной болью.
        Петров, толстый и румяный, похожий на Колобка из мультика, взял у Кости из рук кольцо, продолжая перебрасываться с Женей шуточками, но, поглядев на украшение повнимательнее, вдруг оборвал себя на полуслове.
        - Неужели? - пробормотал он. - Нет-нет, быть такого не может!
        Он снял одни очки, нацепил вторые.
        - Что? Что там? - поторопил Женя, но «Колобок» и внимания не обратил. Укатился к шкафу, взял с полки толстенную книгу и пару альбомов.
        - Двери заприте, - отрывисто приказал он, - быстро.
        Братья переглянулись: никогда еще Петров так себя не вел. Костя послушно запер дверь, перевернул табличку «Открыто» другой стороной и вернулся к столу, над которым склонился антиквар.
        Женя попытался задать свой вопрос еще раз, но Петров шикнул на него, как учитель на двоечника, и тот умолк.
        Минут через пятнадцать антиквар снял очки, с хрустом разогнул спину и торжествующе ударил ладонями по столу:
        - Господа кладоискатели, считайте, что вытащили счастливый билет! - Женя посмотрел на Костю, который с завидным упорством каждый месяц покупал лотерейные билеты, хотя ни разу еще ничего не выиграл.
        - Покупателя найду без проблем. Коллекционеры в очередь выстроятся, драться будут за ваш перстень.
        Женя облизнул пересохшие губы. А в памяти Кости всплыла старуха, ее немигающий взгляд, застывшая фигура и яростный крик.
        - Вы знали, что Тяпкино принадлежало Савиным?
        - Вроде известная фамилия, - неуверенно проговорил Костя.
        - Богатейший купеческий род. После революции Савин и его жена уехали с малолетней дочерью за границу. Девочка вскоре умерла от тифа, так в итоге род и зачах. Был у Савиных и сын, вот он-то нам и интересен. У него имелась невеста, дочка другого богатого купца. Династический брак, дело шло к свадьбе. Для невесты заказали свадебный подарок: серьги, ожерелье и кольцо из золота и крупных камней чистейшей воды. Имя ювелира вам ничего не скажет, но поверьте, это Моцарт ювелирного дела, виртуоз, уникальный мастер. Стоимость комплекта, как говорится, превышает бюджет Воронежа, но даже не это главное!
        - Что же тогда? - приподнял бровь Женя.
        - Кольцо считается утерянным! Ожерелье и серьги находятся во Франции, в частной коллекции, а кольца нет. Я проверил по каталогам, ошибки быть не может, - азартно проговорил Петров. - Это тот самый перстень!
        - Как пропало кольцо? - деревянным голосом спросил Костя.
        Петров махнул рукой.
        - Савин-младший до свадьбы не дожил, погиб. Как именно это произошло, не скажу, не знаю. А вскоре - Первая мировая война, там и революция подоспела, спешная эмиграция, то да се. Кольца за всеми этими хлопотами не сразу и хватились. То ли парень его куда-то дел, то ли украли. Одно точно: пропало оно. То есть так было, пока вы его из озера не выловили!
        Когда братья вышли из магазина Петрова, было восемь вечера. В глазах Жени дрожал и переливался бриллиантовый блеск, голос вибрировал от ощущения нежданно-негаданно свалившегося счастья.
        Они с Петровым, будто полководцы на военном совете, составили подробный план действий. Петров брался все организовать (за солидный процент, разумеется). Он был знаком с нужными людьми, знал все механизмы, входы и выходы. Никаких историй про находку из озера! Должна быть четко сработанная легенда о том, что кольцо - семейная реликвия, которую мать передала сыновьям. Легенду еще предстояло тщательно продумать, подбить под нее доказательную базу, обеспечить документально. Это будет стоить денег, но расходы, ясное дело, многократно окупятся.
        - Никому ни слова! - заклинал Петров и все порывался убрать баснословно дорогое кольцо в своей сейф.
        Женя не позволил. Но и Косте кольца не отдал: дверь в квартирке фанерная, ни сигнализации, ни решеток на окнах, ни даже консьержки в подъезде.
        - У меня полежит, - не терпящим возражений тоном заявил Женя, забирая перстень.
        Костя почти не принимал участия в обсуждении. Мысль, что они с братом скоро станут миллионерами, а значит, можно купить квартиру (причем хоть в Москве, хоть в Европе), не корпеть над дурацкими статьями, найти дело по душе или вообще ничего не делать (Петров утверждал, что с их будущими деньгами они легко смогут это себе позволить), не грела душу.
        - Ты чего, не рад? - Женя хлопнул брата по плечу.
        - Пока не осознал масштабов, - криво улыбнулся Костя.
        Но дело, разумеется, было только в одном.
        В старухе. Злобной покойнице с ее требованием вернуть перстень.
        Женя и Костя не виделись до конца недели, даже перезваниваться было некогда. Точнее, это у Жени с Петровым не было времени, а Костя…
        О, у него времени теперь было навалом.
        С работы Костя уволился: не мог больше ни писать, ни читать, да и терпеть замечания главреда сил не осталось, и однажды он просто психанул и написал то самое заявление, которое так мечтал кинуть начальнику.
        Дни напролет Костя сидел дома, пытаясь придумать, как поступить, но выхода не видел. Ему казалось, он сходит с ума, и где-то в глубине души Костя даже стремился к этому, потому что это означало бы конец всех мучений.
        Каждую ночь повторялось одно и то же. Заснуть с вечера теперь уже не удавалось даже с помощью алкоголя: мешал страх. Из-за бурлившего в крови адреналина водка не брала.
        Около трех ночи свет в квартире выключался, лампочки гасли, погружая комнату во мрак. И из этого мрака выступала старуха. Стояла, сверлила Костю взглядом, а после он слышал чудовищный вопль и падал замертво.
        День ото дня приходить в себя было все сложнее. Костя чувствовал, что его будто бы затягивает в черную воронку: он слабел и чах, не мог есть, а головная боль теперь почти никогда не оставляла его.
        Чертова ведьма высасывала из него энергию, выпивала все силы.
        - Нет у меня никакого кольца, - шептал Костя, но старуха была непреклонна.
        В субботу они с Женей встретились в баре, куда иногда ходили пить пиво. Женя пришел первым и, увидев брата, поставил на стол кружку, так и не донеся ее до рта.
        - Что с тобой? Заболел?
        Костя покачал головой и сел рядом. Он каждый день видел себя в зеркале, когда чистил зубы, но даже его самого отражение начало пугать, что уж говорить о Жене. Худой, осунувшийся, изможденный, Костя постоянно кусал губы и морщился от сверлящей виски боли.
        - Голова раскалывается.
        - Что-то она у тебя часто болит в последнее время, - озабоченно проговорил Женя. - У врача был? Нет? Надо сходить. Ничего, разгребусь немного с делами, займусь тобой. А то мать с того света не простит.
        Он улыбнулся, надеясь разрядить обстановку, но у Кости упоминания о «том свете» вызвали новый приступ боли.
        - А давай потом в круиз махнем, братишка? - Женя не оставлял попыток ободрить Костю. - Тут такие дела завертелись, ты не представляешь! Сейчас расскажу. Петров…
        - Меня покойница преследует, - выпалил Костя, чувствуя, что не может больше молчать.
        - Кто? Как? - закудахтал Женя.
        - Каждую ночь является жуткая старуха. Требует, чтобы я вернул ей перстень. Я так больше не могу.
        Брат оторопело молчал, а потом лицо его прояснилось, и он проговорил покровительственным тоном, который Костя с детства терпеть не мог:
        - Все ясно. Тебе потому мерещится, что перемены слишком резкие, а ты - натура чувствительная. Помнишь, мама решила тебя одного в санаторий отправить? Ты неделю перед этим не спал. Тошнило, голова болела, температура. Так и тут!
        - Нет, не так! - Костя резко отодвинул кружку, пиво выплеснулось на стол. - Почему ты мне не веришь?
        - Да верю я, что ты кошмарами мучаешься и не спишь! - горячо проговорил Женя. - Как не верить? Вон, высох весь. Но ты что предлагаешь? Пойти на поводу у страха и выкинуть кольцо в озеро? Так ведь это не просто кольцо! Это будущее - твое и мое. Это такие деньги, которые ты только по телевизору видел. Это твоя возможность уволиться и…
        Костя хотел сказать, что уже уволился, но тут у Жени зазвонил телефон.
        - Петров, - сказал брат, взглянув на экран. - Слушаю. Да? И как тогда?
        Женя включился в беседу, озабоченно нахмурил брови и весь ушел в обсуждение важных проблем. Про Костино существование он совсем забыл, и тот не стал напоминать. Просто ушел из бара. А что ему тут делать? О чем говорить? Женя никогда не поймет, не согласится вернуть кольцо.
        Придя домой, Костя тоскливо посмотрел в зеркало и спросил себя, сколько еще выдержит. Месяц? Два? Или меньше месяца?
        Старуха не отвяжется. Бегать с вопросами по церквям или экстрасенсам глупо: призрак четко дал понять, что ему нужно. Костя должен вернуть кольцо. Так что, если он хочет жить, придется это сделать.
        «Прости, Жень. Но если так пойдет, до круиза я просто не доживу».
        Впервые за эту неделю Костя почувствовал себе немного спокойнее, и тут ему пришло в голову: куда она просит вернуть перстень? Как? Швырнуть в озеро? Кто она вообще такая, эта старуха? Савина? Несостоявшаяся невеста?
        Наступления ночи Костя сегодня ждал не с боязнью, а с нетерпением. Спать не собирался, ночник не включал. Уселся в кресло возле кровати и стал ждать.
        «Может, она не придет? Может, я и вправду перенервничал, вообразил невесть что?»
        Но старуха явилась, словно солдат, еженощно заступающий на пост.
        Костя не стал дрожать и просить оставить его в покое.
        - Я верну твое кольцо. Скажи мне, кто ты? Как тебя зовут?
        Он посмотрел в глаза старухе. Страх отступил. Она дотянулась до него сквозь вечность, значит, это было важно для нее, и он хотел понять почему.
        - Как тебя зовут? - настойчиво повторил свой вопрос Костя.
        Лампочка под потолком с треском взорвалась, осколки упали на пол. Костя инстинктивно пригнулся и подумал: «Что это должно означать? Она злится? Не хочет говорить?»
        Снова треск - лампочка в ночнике тоже лопнула.
        Лампочка…
        Лампа…
        - Евлампия, - сказал Костя, не сомневаясь, что прав. - Вот твое имя.
        В голове у него снова вспыхнуло, но это не было похоже на полные гнева удары, которые старуха все это время обрушивала на Костю.
        Боль, понял он. Евлампии было больно, и она хотела, чтобы Костя почувствовал ее страдания. Но теперь у нее была другая цель. Что-то внутри него разгоралось, и в свете этого теплого сияния он видел картины: яркие, живые, выпуклые.
        На берегу озера - юноша и девушка. На нем господское платье, а его возлюбленная из простых. У озера, оказывается, есть название - Голубое. Оно сейчас и впрямь такое: полноводное, прозрачное, искрящееся на солнце. Совсем как камень, сверкающий в кольце, которое юноша надевает девушке на палец.
        Вечер. Лодка плывет по озеру. Девушка смотрит на звезды, опускает руку в темную воду. Она улыбается любимому, она еще не знает…
        …Озеро живое и голодное - вот оно какое! Оно постоянно хочет есть!
        Лодка - пустая, бесполезная скорлупа. Кругом вода - холодная, смертоносная. Она бурлит, кипит, что-то внутри тянет, тянет на дно: не выплыть, не выбраться…
        Девушка вновь на берегу, дрожит от холода, от липкого слепящего ужаса. От боли, мучительной боли, которую ей не суждено избыть.
        Озеро забрало его себе! Утащило прекрасного юношу, а девушку выбросило прочь. Она будто бы откупилась от смерти дорогим перстнем: тот слетел с тонкого пальца и пропал.
        Потом озеро вернуло его - стылого, недвижимого. Родители увезли тело, а она даже попрощаться не могла, лежала в горячке. Да и не позволили бы, никто бы ей не позволил подойти, хоть коснуться его в последний раз.
        Пять десятилетий, целых пять плачет сердце. Боль не утихает.
        Почти каждый день она приходит на берег. День за днем, месяц за месяцем. Заходит в воду, просит, умоляет забрать и ее. Зачем жить одной, без него? Но озеро всегда забирает других, она ему не нужна.
        Все, что осталось от напрасных надежд, - перстень. Кольцо невесты. Но и оно утеряно, утрачено, отнято! Она пытается найти его, но это невозможно. Озеро никогда не отдает свою добычу…
        На следующее утро Костя проснулся с ясной головой, чувствуя себя бодрым и выспавшимся. Теперь он знал тайну кольца, знал и то, что ему нужно сделать.
        Если он не вернет кольцо Евлампии, ее гнев, боль, разочарование спалят его, погубят. Женя, конечно, не поймет, не поверит. Но это ничего.
        Спустя несколько часов Костя стоял на станции Лосево. На этот раз не было тут продавщицы с ее лотком, вообще никого не было, да и вышел из электрички только он один.
        Дорога показалась ему короче, шел он налегке.
        Зазвонил сотовый. Женя. Костя некоторое время смотрел на экран, быстро набрал короткое сообщение и отключил телефон. Потом, все потом: выяснение отношений, разговоры, крики, обвинения.
        Костя дождался, чтобы брат уехал, зашел в квартиру и взял кольцо. Ключи у него были, коды домофона и сигнализации он, ясное дело, знал. Думал, правда, что Женя не так скоро хватится, но тот, видимо, постоянно проверял тайник, смотрел, на месте ли перстень. Ничего, так даже лучше.
        Вот и развилка. Теперь ему нужно в другую сторону, на кладбище.
        Он не будет бросать кольцо в голодное, злое озеро, а вернет владелице - той, кто когда-то получила перстень в знак вечной любви.
        Кладбище было большое, заросшее травой и кустарником. Деревянный забор, окружавший его, почернел от времени и покосился, почти все могилы под сенью старых деревьев были заброшенными: ухаживать за ними, очевидно, некому.
        Надписи на могильных камнях, крестах и памятниках едва можно было разобрать, многие стерлись. Но Костя, бродя между захоронениями, ни секунды не сомневался, что найдет нужную могилу.
        Увидев знакомое имя, почувствовал жар: от кольца, что лежало во внутреннем кармане, шли волны тепла. Прикапывая перстень в сухую кладбищенскую землю, стараясь запрятать его поглубже, чтоб никто не мог найти кольцо, Костя думал о том, что ему совсем не жаль расставаться с мыслью об упущенном богатстве. За эту неделю он перенес многое - и многое понял.
        Есть боль, которая не проходит со временем.
        Есть любовь, которую время не в состоянии погасить.
        Женя орал, как резаный, рвал и метал. Призывал Петрова в свидетели, грозил перестать общаться, взывал к памяти матери и здравому смыслу.
        Когда понял, что все бесполезно, пропал на две недели, устроил младшему брату бойкот. Потом, конечно, отошел: Женя никогда не отличался злопамятностью, перестал воспринимать все так остро, да и сама история стала отдаляться, казаться чем-то нереальным.
        Будто и не было того кольца. Жили без него, и еще поживем.
        Через месяц случились сразу два события.
        Костю пригласили на работу в крупный журнал. Он отправил туда резюме, хотя абсолютно не рассчитывал, что удача ему улыбнется.
        Однако удача, видимо, наконец-то узнала о его существовании и решила не мелочиться: купленный в очередной раз лотерейный билет оказался выигрышным.
        - Старуха замолвила за тебя словечко, - сказал Женя, когда узнал об этом. - Точно тебе говорю!
        Костя промолчал. Он и сам думал примерно так же.
        САЙМОН
        Котенка Федор-младший выпрашивал давно. Обожал любую пушистую живность: собак всех пород, морских свинок и хомяков, которые обитали в живом уголке в детском саду, пони, что катали ребятишек в парке. Но особую любовь питал к кошкам - с младенчества не мог мимо них спокойно пройти, приходилось оттаскивать.
        Когда сын пошел в первый класс, родители пообещали: будешь хорошо учиться, окончишь успешно учебный год - будет тебе котенок. Федор-младший и по натуре был сообразительным, усидчивым, старательным, а тут еще такой стимул, вот и завершил учебу лучшим в классе.
        Учительница нахваливала мальчика, вручая грамоту на торжественной линейке в последний учебный день, а Федор-младший думал совсем о другой награде. Уже и имя котенку придумал: Саймон.
        - Когда пойдем за котом? - спросил он мать с отцом за ужином в тот же день.
        Они переглянулись, принимая неизбежное.
        - Я на форуме «Кото-родители» зарегистрировалась, - проговорила мама. - Там советуют одну породу, скоро как раз родит…
        - Мам! - возмутился Федор-младший. - Вы обещали сразу! Опять ждать?
        - Что ты как маленький, - попытался одернуть сына отец, но тут в дело вмешался Федор-старший, в честь которого и назвали мальчика. Ему было семьдесят, то есть ровно в десять раз больше, чем внуку, но они всегда отлично понимали друг друга.
        - Максим, не дури. Вы для выставки животное берете или ребенка порадовать? Заслужил! Так чего тянуть?
        - Папа, никто не спорит, что заслужил, но кого попало в дом тащить тоже, знаешь, глупо, - сказал Федин отец, впрочем, заранее зная, что битва проиграна, толком не начавшись.
        - А вы не кого попало! - отрубил дед, который всю жизнь служил во флоте и характер имел несгибаемый. - Надо в кошачий приют сходить. И доброе дело сделаете, и обещание сдержите. Беспородные-то подкидыши - они самые преданные.
        На следующий день всей семьей отправились выбирать домашнего любимца. Приют для брошенных животных «Кошкин дом» находился на окраине города и впечатление производил тягостное. Работали тут люди неравнодушные, питомцев своих жалели, ухаживали за ними с душой и старательно пристраивали в добрые руки, ведя группы в соцсетях и давая объявления. Только все равно вид несчастных бездомышей, выброшенных на улицу, ставших ненужными бывшим хозяевам, заставлял сердце сжиматься.
        Они сидели в вольерах и клетках, провожали пришедших совершенно по-человечески печальными взглядами, робко надеясь снова обрести дом, и дед Федор крякнул:
        - Что ж за люди-то, а? Игрушки им это, что ли? Побаловались - и вон?
        Выбор Федор-младший сделал сразу, окончательно и бесповоротно, признав своего Саймона в черном котенке с единственным белым пятном - галстуком на грудке, который сидел один в клетке в самом дальнем углу, в стороне ото всех остальных животных. Был он уже не совсем крошкой, скорее, подростком, которому от роду месяцев шесть.
        - Как Саймон попал к вам? - спросил Федор-младший у девушки-сотрудницы.
        - Саймон? - Она улыбнулась. - Отличное имя. Он новичок: мы их всегда в отдельную клетку сажаем. Потом приходится в общий вольер выпускать, мест не хватает. Вчера его еще не было, а утром я пришла - он тут. Видимо, в ночную смену поступил. Сотрудник наш его и записать его в журнал забыл: ночь, сказал, выдалась трудная. Животные тревожились, вели себя неспокойно.
        - Может, гроза будет, - заметил дед Федор. - Я тоже вот погоду чувствую.
        Мама охотнее взяла бы забавного рыжика, который заурчал, стоило ей к нему приблизиться, деду Федору приглянулся бандитского вида полосатый котище, который был похож на его давно ушедшего на радугу кота Васька, а папа, равнодушный к животным, был обреченно согласен на любой вариант.
        Но поскольку выбирать предстояло Федору-младшему, забрали взъерошенного Саймона, которого мальчик взял на руки и осторожно поместил в купленную для такого случая переноску. Все остальное - кормушки, игрушки, корм, шампунь и прочее - тоже купили здесь, в магазинчике при приюте.
        Дома Саймона первым делом попытались помыть. Принесли в ванную комнату, постелили на дно ванны полотенце - так советовали «кото-родители», чтобы питомцу не было страшно и скользко, включили воду. Только ничего из этой затеи не вышло.
        Саймон сопротивлялся так отчаянно, будто сражался за свою жизнь. Поцарапав Максима и подоспевшего на помощь деда Федора, он вывернулся из их рук и забился под кровать Федора-младшего.
        - Черт с ним, потом помоем, - раздраженно сказал папа.
        - Плохо, что ребенок будет с ним, с грязным, возиться, - огорченно проговорила мама, обрабатывая раны мужа йодом.
        - Да брось ты, Аня, причитать, честное слово! Кошки сами моются. Лишая нет у него, глистогонное дали, чего еще? Успокоится - помоем, - подвел итог дед Федор.
        Федор-младший был счастлив. Его новый друг сидел под кроватью, дичился, не желая вылезать, но ведь он был! Это главное.
        Они с дедом спали в одной комнате. С вечера дедушка заснул быстро, а мальчик от избытка эмоций никак не мог успокоиться, ворочался с боку на бок.
        Потому и заметил нечто странное.
        Около часу ночи Саймон вылез из-под кровати, выбрался на середину комнаты. Широкая полоса лунного света протянулась по полу, и котенок подошел к ней, словно к ручью. Мальчик, приподнявшись на локте, смотрел на почти не различимого в темноте Саймона, а потом перевел взгляд на его тень.
        Тень была странная. Колеблющаяся, черная, длинная. У нее почему-то было не четыре, а шесть лап! От удивления Федор-младший ахнул, котенок, вместе со своей шестилапой тенью, повернулся на звук, распластавшись на полу, припав к нему брюхом, будто собираясь прыгнуть.
        - Дед! - пискнул Федор-младший, испугавшись, но вместе с тем стыдясь своего страха.
        Дед Федор всхрапнул и сонным скрипучим голосом спросил:
        - Что, Федь? Что такое?
        Услышав его голос, Саймон юркнул обратно под кровать и затаился.
        - Ничего, - прошептал Федор-младший, уже не зная, вправду ли он видел что-то необычное или ему просто показалось в темноте.
        - Ну, вот и хорошо, если ничего. Спи.
        Дед Федор повернулся на другой бок и снова заснул. Мальчик укрылся с головой, чтобы больше ничего не чудилось, и вскоре тоже спал.
        Наутро внутренний будильник поднял его, как обычно, без четверти семь, хотя в школу не нужно: каникулы. Какое же это счастье, когда никуда не надо, можно полежать… Тут Федор-младший подскочил в кровати, как укушенный: Саймон!
        Под кроватью котенка не оказалось, и мальчик выбежал из комнаты в поисках своего питомца. Про ночной инцидент он позабыл: тот всплыл в памяти на секунду и растаял легким облачком.
        Родители собирались на работу. Они всегда уходили раньше, а дед провожал Федора-младшего в школу.
        - Где Саймон? - спросил мальчик.
        Мама страдальчески сморщилась.
        - Тут где-то, я за ним не слежу. Нагадил мимо лотка.
        - Приучать надо! - отозвался из кухни дед. - Ты, как родилась, тоже ведь…
        - Папа! - перебил Максим. - Все, мы уходим.
        - Сынок, веди себя хорошо.
        Родители ушли, захлопнув за собой дверь, и два Федора остались одни.
        - Умывайся, завтракать будем.
        Когда мальчик вернулся в кухню, дед сокрушался над кормушкой, полной кошачьей еды:
        - И того ему дал, и этого. Не ест, паразит! Разборчивый!
        - Может, он стесняется, - предположил Федор-младший. - Прячется.
        - В большой семье клювом, как говорится, не щелкают, - заметил дед. - Ты ешь, а я на почту схожу, извещение какое-то пришло.
        Федор-младший, стоило деду уйти, взял тарелку с омлетом, пошел в большую комнату, включил мультики. Дед не любил, когда он смотрел телевизор во время еды, говорил, желудочный сок плохо вырабатывается. Но Федор полагал, что сока этого достаточно, да и не каждый же раз!
        Покончив с трапезой, он вернулся в кухню, чтобы помыть тарелку, и застыл на пороге, потрясенный увиденным. Саймон сидел в раковине, склонившись над большим куском говядины, которую дед оставил размораживаться. Мясо было уже довольно мягкое, котенок, урча от удовольствия, вгрызался в него, тормоша и отрывая целые куски.
        - Саймон! - позвал Федор-младший.
        Котенок резко повернулся. Морда его была в крови, а в глазах горел злой огонь: он готов был драться за свою добычу. Волосы на загривке поднялись дыбом, и мальчик подумал, что Саймон сейчас бросится на него. Выронив тарелку, выскочил из кухни и захлопнул за собой дверь. Секунду внутри было тихо, а потом снова раздалось утробное рычание: Саймон опять взялся за еду.
        Дед Федор, вернувшись домой, обнаружил внука сидящим в прихожей.
        - Ты чего тут? - удивился он.
        - Саймон, - шепотом ответил мальчик.
        - Что с ним такое? - Федор-старший разулся и пошел в сторону кухни.
        - Погоди! - вскрикнул Федя. - Он какой-то… С ним что-то…
        Дед, не слушая его, открыл дверь.
        - Ах ты, подлец! - громко проговорил он. - На стол забрался.
        Федор-младший с опаской заглянул в кухню. Саймон сидел на столе и преспокойно умывался. Следов крови на шерсти больше не было, так что картина была вполне мирная.
        - Ну-ка, пошел отсюда! - Дед махнул рукой, и котенок лениво спрыгнул на пол. Двигался он тяжело: мешал раздувшийся живот.
        - Ты смотри, прожорливый какой, - качнул головой дед Федор, - все мясо сожрал, а ведь тут больше килограмма было. Как только не лопнул?
        Когда Саймон проходил мимо, Федор-младший проводил его настороженным взглядом.
        - Ты напугался, что ли? - проницательно спросил дед.
        - Он так ел, - мальчик поежился, вспоминая. - Страшновато как-то.
        Федор-старший погладил внука по голове и слегка усмехнулся:
        - Оголодал, что такого. Не по душе ему эти корма, которые мать вчера накупила. Хищник, - это прозвучало, скорее, одобрительно. - Хотя мог бы и нам на обед мяса оставить.
        Пришлось размораживать новый кусок, но, когда наступило обеденное время, Федор-младший еле-еле смог заставить себя проглотить приготовленный дедом гуляш: перед глазами стояла вымазанная кровью морда Саймона. Сам котенок так и сидел под кроватью.
        После обеда дед с внуком отправились гулять в парк, а когда вернулись, их ждал новый сюрприз:
        - Мать честная! - ошарашенно проговорил Федор-старший, выйдя на балкон. - Бойню устроил! Как только он их поймать сумел?
        Пол был залит кровью, всюду валялись птичьи перья и несколько птичьих голов - Федор-младший успел насчитать три, прежде чем дед спохватился и выставил его прочь.
        До прихода родителей дед успел убрать следы преступления, мальчик все это время просидел в комнате, борясь с дурнотой. Когда те вернулись, квартира была в полном порядке, поэтому рассказ деда о том, что натворил Саймон, не произвел на них особого впечатления. Верно все же говорят: лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.
        - Это кот, у них инстинкты, - рассеянно сказал папа, усаживаясь перед телевизором.
        - Только этих проблем не хватало, - вздохнула мама, надевая фартук. - Мало мне на работе всякого-разного.
        Вечером, когда мама укладывала его спать, Федор-младший обнял ее за шею и тихо проговорил:
        - Мне кажется, Саймон… Он… ну, может, болеет?
        - С чего ты взял?
        - Он не похож на других котов. Саймон… - Мальчик прижал губы к самому маминому уху и прошептал, словно опасаясь, что спящий под кроватью кот может услышать: - Кажется, он… злой.
        Мама недоуменно посмотрела на сына, нахмурилась, потом стала его успокаивать, а затем поднялась и ушла: они с папой смотрели сериал, ей не хотелось пропускать новую серию. К тому же дед вернулся из душа, начал готовиться ко сну, мама не хотела мешать.
        Поздним вечером мальчик, которому не спалось, пошел попить воды и услышал, как родители тихо разговаривают. Речь шла о нем.
        - Говорит, кот ему не нравится. Злой вроде как. Он его даже побаивается.
        - Что и требовалось доказать! - досадливо ответил папа. - Нечего было потакать капризам! Сегодня кота хочу, завтра скутер, а послезавтра? Надо было сразу сказать: никаких животных, нам в «двушке» самим тесно.
        - Но он ведь так…
        - Что - «так»? Поигрался с котом, надоело, новая игрушка нужна! Вот и вся причина.
        Федор-младший закусил губу и едва не заплакал от обиды. Выходит, мама его слова всерьез не восприняла, а папа вообще решил, что он дурной человек, которому кот был нужен, чтобы поиграться с ним и потом выбросить!
        Мальчик на цыпочках вернулся к себе. Дед уже похрапывал, отвернувшись к стене. Федор-младший не успел переступить порог комнаты, как услышал низкое глухое рычание, раздавшееся из-под кровати, и моментально взмок от страха.
        «А если кот и меня… съест?» - подумал он, но тут же принялся себя стыдить. Саймон по сравнению с ним просто крошка, как он сможет проглотить большого мальчика, которому через месяц исполнится восемь лет?
        Саймон между тем скребся под кроватью, продолжая урчать, как пес над костью. Что делать? Выйти из комнаты и позвать маму с папой? Они наверняка рассердятся, что сын испугался собственного котенка, могут и отругать.
        Федор-младший хотел окликнуть деда (тот ни за что не станет браниться и насмехаться), но потом подумал, что надо быть смелым. Сбоку от двери стоял мешок с игрушками, а там - пиратская сабля, которую дед подарил на Новый год, и большой фонарик.
        Мальчик протянул руку к мешку. Саблю нащупал сразу, а фонарик пришлось поискать, вслепую шаря в темноте. Под руку попадались то дурацкие бесполезные машинки, то робот, то водяной пистолет. Но потом Федору-младшему повезло, и он победно вскинул руку с добычей вверх. Готово!
        Включил фонарик. Луч обшарил комнату. Вроде бы безопасно. Под кроватью, кстати, тоже стало тихо. Федор-младший сделал острожный шаг вперед. Кровать - это корабль! На абордаж! Пираты, особенно Джек Воробей, ничего не боятся!
        Федор-младший перебежал через комнату и со всего разбегу запрыгнул на кровать. Когда запрыгивал, показалось, что его босой ноги коснулось что-то, и он едва удержался, чтобы не закричать. Закутался в одеяло; сердце колотилось в районе горла. Направив луч фонаря на пол возле кровати, мальчик не увидел там Саймона.
        Значит, так и сидит в своем укрытии, притих. Все же надо проверить, как он там, что делает. Снова сказав себе, что бесстрашные пираты не трусят, Федор-младший подобрался к краю кровати. Держа в одной руке фонарь, в другой саблю, он свесил голову вниз.
        «Вдруг кот прыгнет и вцепится мне в лицо?» - запоздало подумал мальчик, но бояться было некого: под кроватью оказалось пусто.
        Дед пробормотал что-то во сне.
        Федор-младший сел в кровати и посветил фонарем в сторону спящего.
        Саймон забрался в кровать деда! Заметив направленный на него луч, он повернулся к мальчику, оскалил пасть и зашипел. Тело его странно вибрировало и казалось раздувшимся, видимо, от большого количества съеденного за день, глаза-плошки горели. Саймон ничем не напоминал милого котенка, которого они видели в приюте. Он и на кота-то похож не был, скорее, на какое-то крабообразное существо.
        Мысль о том, что Саймон собрался сделать с его любимым дедом, подбираясь к нему в темноте, придала сил. Федор-младший вихрем слетел с кровати и со всей силы шарахнул саблей, надеясь попасть по адскому созданию.
        Но кот проявил неожиданное проворство, нырнул обратно под кровать, и удар пришелся по деду.
        Пока он спросонок пытался понять, что к чему, пока внук сбивчиво объяснял, зачем ему понадобилось лупить спящего деда, прошло несколько минут. На шум прибежали родители, включили свет.
        Федор-младший пытался рассказать, что случилось, но и сам слышал, как дико звучат его слова.
        - Сынок, Саймон лишь хотел поспать возле дедушки! Котята часто просятся в кровать к людям, ты же знаешь, - сказала мама.
        - Этот кот только что появился, а уже никакого покоя, - хмурился папа.
        Саймон сидел в своем убежище. Отец заглянул под кровать, убедился, что ничего в нем нет особенного: кот как кот. Сидит, сжавшись в комок, зашуганный, безобидный на вид.
        Ближе к полуночи родители ушли к себе, а дед принес внуку теплого молока.
        - Что меня спасал, это ты молодец, - сказал он. - Храбро поступил, спасибо. Я теперь знаю, что защитник у меня есть, в случае чего.
        - Ты тоже считаешь, я выдумываю? - спросил Федор-младший.
        - Обижаешь. Но в темноте, да от волнения, да еще и насмотревшись днем на Саймоновы художества, ты мог увидеть что-то немного неверно. Согласен?
        Подумав, Федор-младший неуверенно кивнул.
        - Допил молоко? Давай-ка тогда ложись. - Мальчик собрался возразить, но дед продолжил: - Не волнуйся, я покараулю. Мне все равно спать расхотелось. Теперь я тебя буду охранять.
        - А ты можешь убрать его?
        Федор-старший внимательно глянул на мальчика, хотел сказать, что ничего плохого Саймон не сделает, но передумал и кивнул. Выволок кота из-под кровати, вынес из комнаты и притворил дверь. Вскоре ребенок уже спал. Вслед за ним через некоторое время заснул и старик. Остаток ночи прошел спокойно.
        Утром все всегда кажется не таким страшным. Федор-младший выспался (внутренний будильник не сработал и позволил поспать до девяти). Может, спал бы и дальше, но услышал щелчок закрывающейся входной двери и открыл глаза.
        Дед давно встал: кровать была заправлена. Придя на кухню, мальчик обнаружил на столе тарелку с внушительной горкой золотистых блинов, прикрытую прозрачной крышкой, и записку: «Ушел в магазин за сгущенкой. Скоро вернусь и позавтракаем!»
        Федор-младший улыбнулся, предвкушая удовольствие: он обожал дедовы блины, готовил тот отлично (если честно, даже лучше мамы). Настроение было прекрасное. О том, где может быть Саймон, мальчик подумал уже придя в ванную.
        «Под кроватью, наверное, где же еще?» - решил он и на всякий случай запер дверь, чтобы кот неожиданно не подкрался к нему.
        Федор-младший почистил зубы и убирал щетку с пастой в шкафчик, когда почувствовал прикосновение к лодыжке. Выронив все из рук, посмотрел под ноги и увидел Саймона. Должно быть, он сидел под ванной.
        «Надо было посмотреть!» - мелькнуло в голове.
        Выглядел кот кошмарно: раздулся, словно шар (наверное, сожрал что-то), черный мех лоснился, но в некоторых местах образовались проплешины, в которых виднелась кожа цвета сырого мяса.
        Словно заметив страх ребенка, Саймон глухо замурчал и принялся тереться о ноги мальчика. Отяжелевшее, потерявшее гибкость тело казалось чрезмерно горячим, как включенный утюг, и Федор-младший задохнулся от отвращения. Прижался спиной к краю раковины, чувствуя себя загнанным в угол.
        «Это всего лишь кот, даже не кот - котенок», - убеждал себя мальчик, но ничего не помогало. Вдобавок он знал, что совсем один в квартире, и страх вскипал в крови.
        Но ведь отважные пираты не боятся! А сабля-то осталась в комнате… Надо выйти отсюда и запереть Саймона внутри - вот что нужно сделать. И не показывать своего страха! Дед говорил, животные его чувствуют, это их злит.
        - Отойди, Саймон! - Федор-младший старался говорить строго. - Я не хочу с тобой… - Хотел сказать «играть», но не смог договорить.
        С Саймоном творилось нечто ужасное. Слегка отодвинувшись от мальчика, он затрясся всем телом. Казалось, внутри него что-то ходит ходуном, перекатывается под шкурой. Голова сильно запрокинулась назад, лапы скребли пол.
        А потом случилось совсем невероятное: из ушей Саймона высунулись черные щупальца - жесткие, словно бы хитиновые, они становились все длиннее, пока не уперлись в пол как еще одна пара отвратительных костистых конечностей.
        «Шестилапая тень!» - сверкнуло в голове. Все-таки ему не показалось, эта тварь уже вылезала из тела Саймона! Пасть кота приоткрылась. Она открывалась все шире, шире, как у пираньи, голова запрокидывалась дальше, а потом раздался резкий щелчок, словно что-то (шея, что же еще!) сломалось. Алая кровь выплеснулась фонтаном, брызнула мальчику на ноги, и он завизжал, бросившись к двери.
        - Деда! - вопил Федор-младший, прекрасно зная, что того нет в квартире.
        Схватился за круглую ручку, проклиная, что додумался запереть сам себя в ловушке. Влажные от пота пальцы соскальзывали, ручка вращалась, проворачивалась, замок, который то и дело заедало, не желал поддаваться. Федор-младший, подвывая от ужаса, бился, пытаясь открыть дверь, дергал ее, крутил ручку - все бесполезно.
        Поняв это, он повернулся спиной к двери и увидел, что монстр, в которого превратился Саймон, подбирается к нему, по-паучьи перебирая и кошачьими лапами, и черными щупальцами, что высовывались из ушей. Тело кота, в котором обитало чудовище, содрогалось, голова свешивалась на бок. Тусклые, мертвые глаза не могли видеть мальчика, но у него не было ни малейшего сомнения, что тварь смотрит на него.
        Чего хотело это существо? Мальчику казалось, он знает: чудище стремилось пробраться в него, как когда-то пробралось в беззащитного котенка. Там оно росло, крепло, чтобы в итоге подыскать другое тело.
        Федор-младший перестал кричать: что толку, никто не услышит, не придет на помощь. Он огляделся в поисках хоть чего-то, чем можно было обороняться. Но в ванной ничего подходящего не нашлось: махровые халаты на вешалке, полотенца, разные шампуни и гели… Сюда же мыться приходят, а не воевать с монстрами.
        И тут в мозгу словно комета пронеслась. Мыться! Ну, конечно! Саймон, похоже, не любил воду: как он испугался воды, как яростно вырывался! И не сделал ни глотка со вчерашнего дня: поилка так и стояла полная.
        Не успев как следует все обдумать, Федор-младший метнулся к ванне и с одного маху заскочил внутрь. Молясь, чтобы все получилось, схватил душевой шланг, что серебристой змеей дремал на подставке, и, направив распылитель на Саймона, повернул вентиль, всеми фибрами души надеясь, что не ошибся.
        С шипением хлынула вода, заливая плитку на полу, коврик и неизвестно откуда взявшееся насекомообразное чудовище. То пронзительно заверещало, завертевшись на месте, словно его разъедала кислота, попыталось увернуться от тугих струй. Но все шесть конечностей неловко оскальзывались на мокром полу, да и Федор-младший не зевал: направлял воду прямо на Саймона. Крики твари становились все тише, движения все медленнее.
        Наконец, перестав метаться, существо завалилось на бок, содрогаясь всем телом, да так и застыло. Только после этого мальчик решился выключить воду. Сидя в ванной, смотрел он на метаморфозы, что происходили с поверженным врагом. Черные конечности скукоживались, тело уменьшалось в размерах. Вода будто растворяла это создание, лишь внешняя, кошачья оболочка оставалась нетронутой.
        Словно сквозь сон услышал Федор-младший, как хлопнула входная дверь. Зазвучал голос деда, но он не мог разобрать ни слова. Лишь спустя некоторое время нашел в себе силы, выбрался из ванны, ступив в лужу воды, и, обойдя дохлую тварь, подошел к двери.
        Потянулся к ручке, хотя был уверен, что деду придется выламывать дверь. Однако, как это часто бывает, по закону подлости, когда не стало никакой срочности, все получилось легко и просто, дверь отворилась без малейших усилий.
        - Я его победил, - сказал он оторопевшему, ошарашенному деду, который смотрел на залитую водой ванную комнату и мертвого кота. - Саймон превратился в чудовище, напал на меня, и я его…
        Он заплакал. Федор-старший крепко прижал мальчика к себе, глядя на кота. Мокрая шерсть, запрокинутая голова на сломанной шее и странные тонкие черные нити, тянущиеся из ушей.
        - Что за черт? - пробормотал дед и увидел, как нити прямо на глазах истончились и пропали.
        - Саймон не был обычным котом, - тихо сказал мальчик. - Ты мне веришь?
        - Верю, - ответил Федор-старший, а про себя подумал: «Прости, что сомневался. Детям нужно верить, и нельзя тянуть с этим, потому что может стать слишком поздно».
        ДЕРЕВНЯ СМОРОДИНО
        Как же здесь было хорошо! Едва их дом на колесах вырулил к реке, у Муси разом вылетели из головы все сомнения и опасения.
        - Что и требовалось доказать, - стараясь говорить невозмутимо, обронил Антон. Он тоже, конечно, уже начал думать, что они заехали куда-то не туда.
        Выезжали в пятницу, после обеда. План был такой: провести на берегу реки дня три или четыре, как пойдет, а затем отправиться дальше. Антон давно мечтал купить дом на колесах, и вот мечта сбылась, так что отпуск в этом году они проведут, путешествуя по России. «Не нужен нам берег турецкий», в общем.
        - Это красота, где захотел - остановился, не нужно бронировать жилье, а экономия какая! - радовался Антон, и Муся была с ним согласна.
        Она почти всегда соглашалась с мужем, даже когда Антон пять лет назад, когда они только познакомились, придумал называть ее Мусей.
        - Почему Муся? - поначалу недоумевала Мария. - Какое-то кошачье прозвище.
        А потом так привыкла, что теперь было непривычно откликаться на Машу. И даже мама с папой стали звать ее Мусей - Антон обладал волшебным умением очаровывать и убеждать людей в собственной правоте.
        Река была длинная, извилистая. Самое известное место отдыха находилось на левом берегу водохранилища, Муся с Антоном сначала туда и приехали. Но народу оказалось так много, что ступить некуда.
        Муся немного устала в дороге. С утра еще пришлось выйти на работу, да и спала неважно, так что ей было все равно. Можно же найти свободный уголочек, думала она. Но Антону хотелось уединения. А какое может быть уединение, если тут и два кемпинга, и санаторий, откуда отдыхающие приходят купаться, и дикарями в палатках куча народу отдыхает - и все болтают, смеются, музыку слушают, купаются, шашлыки жарят. Ларьки, летние кафе, магазинчики - суета, одним словом.
        Уехали, в общем.
        - Отъедем подальше. Я видел в Интернете, там отличное место есть, - сказал Антон, выруливая обратно на дорогу. - Далековато, конечно, пляж не оборудован, магазинов нет, но люди хвалят - тишина, красота. Народу мало бывает.
        Что ж, отправились искать красоту. Навигатор был им не помощник, пришлось соображать самим, прокладывая маршрут. Минут двадцать пять ехали, не сомневаясь: другого пути и не было, река оставалась по правую руку.
        А потом дорога нырнула в лес, речки видно уже не было, а они все ехали, ехали, постепенно задумываясь о том, что все же умудрились заплутать. В довершение всего дорога раздвоилась - куда прикажете ехать? Направо или налево?
        Антон притормозил и стал размышлять. Карту в руки взял, прикидывая, как поступить. Муся была ему не советчица: как сама говорила, у нее «топографический идиотизм».
        В итоге муж определился и направил дом на колесах в левую сторону, там и дорога была лучше. Только вот спустя короткое время оба стали думать, что он ошибся: дорога стала узкой, как тоннель, с двух сторон к ней ластился густой лес. Пожелай они развернуться, сделать это будет попросту негде.
        Муся уже стала думать, каково это будет - пятиться несколько километров, как лес внезапно кончился и автомобиль очутился на широкой равнине.
        - Красотища, слов нет! - восхищенно проговорила Муся.
        Они выехали на небольшой пригорок, откуда им предстояло по пологому спуску подобраться прямо к реке. Песка нет, зато мягкая малахитовая трава ковром спускается к самой воде, а чуть дальше - лесочек. Народу не то что мало - вообще никого. Вот удача-то!
        - Можем у воды встать, там будто для нас площадка предусмотрена, - радостно говорил Антон. - Вон там мангал поставлю.
        Спустя час муж уже возился с шашлыками, а Муся, сделав то, что от нее требовалось по организации стола, решила прогуляться вдоль берега.
        Примерно в трех сотнях метров от их стоянки возле воды росли ивы. Тенистое местечко, где чья-то заботливая рука смастерила лавочку.
        Муся подошла ближе и, только оказавшись совсем рядом, разглядела, что скамейка почернела и почти развалилась. А потом поняла, что установили ее не просто для отдыха у воды. Рядом со скамьей была могила. Низкая, когда-то голубая, а теперь порыжевшая от ржавчины ограда, почти сравнявшийся с землей холмик, железный крест.
        К кресту была прикреплена овальная фотография и полустертая табличка с именем и датами: удалось разглядеть «…ия …ровна» да день рождения - тридцатое марта. С черно-белого снимка на Мусю строго смотрела молодая девушка с длинными темными волосами и крупной родинкой на подбородке. Как ее звали? Лидия? Наталия? Или, может, Мария, как ее саму?
        Необычное место для могилы, подумалось Мусе. Хотя, возможно, девушка утонула в реке, вот родные и решили похоронить бедняжку у воды. И все равно странно, что не на кладбище.
        «Наверное, она покончила с собой, - поняла Муся. - Самоубийц ведь, кажется, хоронят за пределами кладбищ».
        Тишина, которая царила кругом, сделалась еще более плотной, и Мусе стало грустно. Они с Антоном приехали сюда отдыхать, а эта молодая девушка, вполне возможно, однажды пришла на берег, чтобы уйти из жизни. Что заставило ее сделать это? Несчастная любовь?
        Судя по всему, было это уже давно, могила выглядела заброшенной. Непохоже, чтобы кто-то недавно приходил навещать ее, и Муся, повинуясь порыву, нарвала ромашек и колокольчиков, что росли неподалеку, положила на могилу.
        Вернувшись к мужу, она рассказала ему о захоронении.
        - Главное, чтобы утопленница не решила навестить нас ночью, - пошутил Антон, но Муся не оценила шутки.
        Она была боязлива, вдобавок полагала, что есть вещи, над которыми не стоит шутить, и смерть была в их числе.
        - Пойду искупаюсь, - прохладно сказала Муся, но Антон, похоже, не заметил, что она огорчилась, весь уйдя в процесс приготовления шашлыков.
        «Все же это райское местечко», - блаженно думала Муся, заходя в воду, стараясь не смотреть в ту сторону, где находилась могила девушки.
        Дно илистое, но идти по нему приятно, ноги не вязнут. Вода прозрачная, как слеза, теплая, бархатистая. Никаких коряг, никакой грязи и следов пребывания бестолковых туристов - банок, бутылок, полиэтиленовых пакетов. Первозданная чистота.
        Муся взвизгнула для порядка, опускаясь в воду по шею, и поплыла. Тут не то что три дня - весь отпуск можно провести, думалось ей. Чистота, покой. В некоторых местах, если опустить ногу пониже, вода была чуть холоднее: наверное, родники. Закатное солнце клонилось к линии горизонта, на небе ни облачка: значит, завтра будет такой же ясный, погожий денек.
        Выйдя на берег, Муся увидела, что мясо готово. В воздухе разливался аппетитный аромат, от которого немедленно заурчало в животе: она не ела с самого утра, не считая мороженого в дороге.
        - Накупалась, русалка? - улыбнулся Антон. - Давай к столу. Я тоже окунусь и будем ужинать.
        - Вода просто волшебная, - отозвалась Муся.
        - Молодец я у тебя? - спросил Антон, когда они спустя некоторое время сидели за раскладным столиком, ели шашлыки и запивали их вином.
        - Кто бы спорил! - Муся чувствовала, что слегка захмелела.
        Закат давно отгорел, на темнеющем небе стали зажигаться первые звезды, и Муся попросила мужа принесла ей кофту: от воды тянуло прохладой. Супруги засиделись до одиннадцати вечера; только когда глаза уже стали слипаться, отправились спать.
        То была их первая ночевка в доме на колесах. Сам дом был небольшой, но удобный, состоял из нескольких отсеков: спальни, кухонного и обеденного участков, как говорил бывший владелец (Муся окрестила это место столовой), и санузла.
        Заснула Муся почти моментально, так было всегда, стоило ей выпить спиртное. Она даже не успела убедиться, что Антон лег рядом, а потому, проснувшись среди ночи от шума снаружи, подумала, что это муж по какой-то причине еще не спит.
        Но уже в следующее мгновение поняла, что ошибается: Антон лежал рядом, закинув руку за голову, слегка похрапывая. Спальня была в задней части трейлера, в окна заглядывала чуть надкусанная с одного боку луна. Муся с Антоном повесили занавески, но забыли задернуть их на ночь, так что лунный свет освещал внутреннее убранство, словно фонарь.
        «Показалось, наверное», - подумала Муся и повернулась на бок, но в этот момент под чьей-то ногой треснула сухая веточка.
        Тот, кто был снаружи, пошел в сторону кабины - Муся услышала шаркающие шаги. На ум некстати пришла утопленница, чью могилу она видела днем.
        - Антон! - шепотом позвала Муся и тронула мужа за плечо. - Антоша! Проснись!
        - Что? - сонно пробормотал он.
        - Там кто-то есть. На улице.
        - Ну и шут с ним. - Он еще не совсем проснулся.
        - Не понимаешь? Кто-то ходит около трейлера!
        - Еноты, наверное. Мы еду на столике оставили, вот и…
        - Это человеческие шаги! Антон! Да проснись уже! Какой енот?!
        Муж наконец взял в толк, что ситуация необычная. Сел в кровати и осторожно выглянул в окно.
        - Я никого не вижу.
        В этот момент шорох шагов послышался совершенно отчетливо. Муся вцепилась Антону в руку.
        - Кто это? Что ему надо?
        - Не бойся, - также шепотом ответил он. - Сейчас посмотрим.
        Он спустил ноги на пол, двинулся в сторону гостиной. Посмотрел в окошко, но никого не увидел и пошел дальше.
        Человек стоял прямо перед кабиной трейлера и, кажется, смотрел на Антона. Это был мужчина: в свете луны можно было разглядеть костюм - брюки и рубашку.
        - Здесь какой-то человек, - вполголоса проговорил Антон.
        - Что он делает?
        - Ничего. Просто стоит и смотрит.
        Муся встала, чтобы подойти к мужу, но тут взгляд ее упал на окошко, и она тихо ахнула.
        - Ты чего?
        - Тут еще один. Вернее, одна. Женщина, - приглушенно ответила Муся.
        Пожилая женщина в длинном белом платье стояла в двух шагах от дома на колесах. Муся отчетливо видела круглое морщинистое лицо и коренастую фигуру.
        Антон подошел к жене.
        - Кто они такие? Что им здесь… - начала она, но Антон перебил ее:
        - Смотри!
        Он вытянул руку, и Муся, глянув в ту сторону, обомлела. С пологого холма, с которого они съехали вечером, спускались еще четверо. В движениях была механическая целеустремленность, их словно бы влекло вперед, но в то же время чувствовалась напряженность: шли они, не глядя под ноги, подняв лица кверху, с прямыми спинами, на негнущихся ногах.
        - Мне это не нравится, - сказала Муся, безуспешно стараясь подавить дрожь в голосе.
        Она почти не удивилась, когда поглядела в другое окно и увидела, что с той стороны, куда ходила прогуляться и где нашла заброшенную могилу, идут еще несколько человек. Деревянная походка, молчание, прижатые к телу руки - люди разных возрастов и обоих полов двигались совершенно одинаково.
        Муся и Антон наблюдали за тем, как люди приближаются к трейлеру, а потом он решительно проговорил:
        - Наверное, это традиционное шествие. Ну, может, обряд какой-то у местных, мы же не знаем. Возможно, это их место для проведения ритуала, а мы его заняли. Ладно, надо выйти и поговорить.
        - Нет, - вырвалось у Муси, она вцепилась мужу в руку. - Не надо!
        - Ты чего? Это же просто люди.
        Он говорил бодро и легко, но она знала Антона не первый день и понимала, что муж просто пытается ее успокоить.
        Тем временем та группа, что спускалась с холма, была уже совсем рядом. Теперь эти люди присоединились к мужчине в костюме, остановившись возле него, глядя на дом на колесах.
        - Они какие-то… не такие, - испуганно проговорила Муся. - Лучше нам не выходить. Закрыться и пересидеть до утра.
        Она взяла со стола телефон. Половина первого ночи. Во сколько сейчас светает? Часа в три, кажется.
        Антон шагнул к двери.
        - Перестань. Что за глупости? Какие еще «не такие»?
        Он отпер замок, отворил дверь. Муся, понимая, что его не остановить, метнулась к окну. Муж вышел наружу, спустился по ступенькам, намереваясь подойти ближе к стоящим в нескольких метрах людям.
        «Зачем он это делает? Неужели нельзя было послушать меня и остаться?» - подумала Муся и услышала голос Антона:
        - Доброй ночи! Меня зовут Антон, мы с женой приехали сюда отдохнуть…
        Он говорил еще что-то, но у Муси будто заложило уши, она ничего не слышала. Все звуки исчезли. Она стояла, припав к окну, и во все глаза смотрела на людей, которые шли к трейлеру с другой стороны. Они были уже достаточно близко, чтобы Муся могла в деталях разглядеть их в лунном свете.
        Странных незнакомцев было около десяти, но Муся смотрела только на одного из них. Точнее, на одну. На девушку с длинными черными волосами. На белое неподвижное лицо. На большую родинку на подбородке.
        Шок, который испытала Муся, был так силен, что в первые секунды она застыла на месте, не в силах пошевелиться, а потом, едва обретя возможность двигаться и говорить, бросилась к двери, выскочила на подставку-крылечко и крикнула:
        - Назад! Антон! Иди в дом!
        Он стоял буквально в паре шагов от ночных визитеров и, подпрыгнув на месте, обернулся.
        - Муся, ты меня… - заговорил Антон, но она, перебивая его, завопила вне себя:
        - Уходи оттуда! Быстро!
        Господи, только бы не начал рассуждать и задавать вопросы!
        К счастью, муж, услышав ужас и панику в голосе Муси, тоже перепугался и, больше ни о чем не спрашивая, рванул обратно к двери, в два прыжка очутившись возле входа в дом.
        И очень вовремя, потому что мужчина в темном костюме - тот, кого они заметили первым - протянул к Антону руку. Секунда - и схватил бы, но Антон уже, взявшись за перила, взбирался по лесенке. Рука мужчины царапнула воздух и безвольно упала.
        Когда Антон оказался внутри, Муся едва не заплакала от облегчения, но радоваться было некогда: непрошенные гости стояли возле двери. Антон захлопнул ее и повернул ключ.
        Муся тяжело дышала, словно это не Антон убегал от опасности, а она сама. В полной тишине, помимо ее дыхания, слышался шорох шагов, скользящие прикосновения пальцев к трейлеру, легкие постукивания, словно кто-то осторожно проверял стены дома на прочность.
        - Почему ты… Что ты увидела?
        Муся вихрем промчалась по трейлеру, лихорадочно задергивая занавески, точно они могли защитить их от вторжения. Невыносимо было думать, что эти… существа заглянут в окна.
        - Там девушка, - отрывисто сказала она. - Я ее узнала. По фотографии. Та самая, которая похоронена в могиле на берегу. Родинка, волосы, я точно не ошиблась.
        Они стояли, глядя друг на друга. В трейлере было темно, свет луны теперь почти не проникал внутрь, но Мусе и не нужно было освещение, чтобы увидеть изумление на лице мужа. Он ожидал чего угодно, только не этого. Может, решил, что она увидела у кого-то пистолет или нож, или признала в ком-то из пришедших преступника, но такое?!
        - Погоди-ка, - стараясь говорить рассудительно, сказал Антон, - ты думаешь, что эти люди - ожившие мертвецы? Стадо «ходячих», как в сериале?
        - Звучит безумно, но я ее узнала! - повысила голос Муся. - Не видишь, что ли, они ведут себя странно! По-твоему, это нормально - прийти сюда ночью, молча окружить трейлер?!
        - Да мало ли…
        - Перестань спорить! Хоть раз в жизни признай, что не прав! - прошипела Муся, разозлившись на мужа. - Надо уезжать отсюда, срочно! Сейчас же!
        Антон подошел к одному из окон, осторожно отодвинул занавеску.
        - Боже мой! - вскрикнул он и отпрянул от окна.
        «Ага, поверил!» - с неуместным торжеством подумала Муся и тоже выглянула наружу.
        Мертвецы окружили дом на колесах. Некоторые слепо шарили руками по стенам трейлера, другие просто стояли вплотную друг к другу, подняв головы, словно собираясь выть на луну. Их было много, к тем, что пришли раньше, присоединялись новые и новые толпы. Подобно темным ручьям, стекали они с холма, брели со стороны перелеска, забирая трейлер в плотное кольцо.
        А в том, что эти люди мертвы, сомнений более быть не могло. Муся мельком подумала, что поначалу они прикидывались живыми (или их с Антоном обманывало зрение!), но после того, как она разгадала тайну утопленницы, все сбросили маски.
        Серебристая луна высвечивала жуткие подробности: грязные лохмотья, когда-то бывшие одеждой, в которой хоронили покойников; спутанные космы, отваливающиеся от черепов; пустые глазницы, гниющую плоть, отделяющуюся от костей, трупные пятна на коже.
        Муся бросилась к Антону, и они стояли, прижимаясь друг к другу.
        - Как это возможно? - раз за разом повторял Антон. Муся стала опасаться за его рассудок.
        - Их так много, - прошептала она, - и они все идут, идут.
        Муж не ответил, вместо этого тихонько высвободился из ее рук и пошел к кабине.
        - Уезжаем отсюда!
        Стараясь не смотреть на стоявших прямо перед лобовым стеклом чудовищ, Антон сел на место водителя. Муся устроилась рядом. Наверное, лучше было бы остаться внутри, спрятаться так, чтобы ее не было видно, но она не могла бросить Антона одного, лицом к лицу с этим кошмаром.
        Тем временем восставшие мертвецы, точно получив сигнал или увидев Мусю и ее мужа, вдруг стали двигаться быстрее, приникли к трейлеру, облепили его, будто пчелы.
        - Что они делают? - пробормотал Антон, вставляя ключ в замок зажигания.
        Муся не успела ответить. Дом на колесах покачнулся, сначала едва ощутимо, потом довольно сильно.
        - Быстрее! - завопила она. - Они хотят нас опрокинуть!
        Антон повернул ключ.
        «Не заведется!»
        Мотор послушно заурчал. Свет фар вспорол тьму, попутно высветил толпу монстров, и Муся закрыла лицо руками.
        Она ждала, что машина тронется с места, но этого почему-то не происходило: колеса, кажется, крутились, но они никуда не ехали.
        - Какого черта? - выругался муж.
        Муся отняла ладони от лица и увидела то, чего Антон, занятый проблемами с машиной, не заметил. Это было настолько невообразимо и страшно, что лишало сил, ей даже показалось, что и бояться она уже не может.
        - Река вышла из берегов, - почти спокойно вымолвила Муся.
        Антон подался вперед, потом посмотрел в боковое окно. Жена оказалась права: поляна была залита водой, которая все прибывала. Трейлер буксовал, обступившие его мертвецы стояли по колено в воде.
        - На дне реки тина, - сказала Муся.
        - Но тут же была трава!
        - А теперь тоже тина. Ты не чувствуешь? Нас засасывает вниз, - почти равнодушно проговорила она.
        Дом на колесах покачивался: то ли мертвецы толкали его, то ли он и в самом деле уходил под воду. Антон выключил двигатель, снова стало тихо, слышно было лишь то, как чавкает мокрая грязь под ногами адских тварей.
        - Они нас не выпустят. - Муся повернулась и посмотрела на мужа. - Утащат за собой. Выйти мы не можем, уехать тоже.
        - Прости, - тихо сказал Антон и взял жену за руку. - Это была моя идея: купить дом на колесах, приехать сюда.
        Она покачала головой.
        - Разве можно предугадать? Таких вещей ведь не бывает.
        Антон вскочил с сиденья, потянул за собой жену.
        - Мы не станем сидеть и ждать смерти! Надо позвать на помощь! - выкрикнул он, заметался по трейлеру, схватил сотовый. - Классика жанра! Связи нет!
        Муся схватила свой телефон. Часы показывали без трех минут три. Она глянула в окно: небо на востоке стало светлеть. Близился рассвет.
        - И у меня нет.
        - Ну, конечно! - Он всплеснул руками.
        - Скоро начнет светать. Они появились ночью, значит, утром уберутся обратно.
        Автобус проваливался все ниже.
        - Нужно выбраться через люк на крышу!
        Антон подскочил к люку, открыл тугие замки, отбросил крышку.
        - Давай, ты первая!
        Лестницы не было, пришлось подставить табуретку. Муся высунулась из люка. Прохладный ветер потрепал ее по щеке, словно стараясь ободрить: все будет хорошо. Она всхлипнула и полезла на крышу.
        Подниматься в полный рост не рискнула, боясь упасть, так и осталась сидеть. Антон тоже выбрался из люка. Вода прибывала, дом на колесах был островом в толпе мертвецов, которым месиво из тины и воды было нипочем.
        Обнявшись, муж с женой сидели на крыше, стараясь смотреть только на небо. По Мусиным щекам бежали слезы.
        - Я люблю тебя, - сказал Антон.
        Хотел добавить: «Мы справимся», но подумал, что это прозвучит фальшиво.
        А буквально в следующую минуту раздался странный звук.
        Муся подумала, ей показалось, но Антон вскинул голову, прислушиваясь.
        - Это же…
        - Да. Колокол, - подтвердил он.
        «По ком он звонит?» - подумала Муся.
        А колокол не умолкал, голос его звучал все мощнее и громче с каждой секундой. «Бом-бом», - пел он.
        Антон поднялся на ноги, стараясь разглядеть, откуда наплывает величественный, скорбный звон.
        - Смотри! Господи, что это?
        Муся тоже поднялась, встала рядом и глупо хихикнула: колокол звонил с колокольни - как же иначе?
        Прямо над водой, далеко от берега, почти в центре реки, стояла, парила в воздухе белокаменная церковь. Небо над нею розовело; скоро взойдет солнце, позолотит маковку, растечется жидким золотом по стенам. Никто не дергал за веревку, но колокол все звонил, призывая прихожан на утреннюю молитву.
        И они послушались призыва!
        Один за другим мертвецы поворачивали лица к церкви, оставляя трейлер в покое, опуская руки, позабыв о своих жертвах, успевших уже проститься с жизнью.
        Разворачиваясь один за другим, мертвецы шли к церкви, словно желая услышать проповедь своего пастыря - и теперь это снова были не жуткие зомби, а люди, какими они были когда-то.
        Следом за мертвецами уходила и вода. Несколько минут - и трейлер снова стоял на траве, лишь чуточку влажной от росы. Муся и Антон, не в силах вымолвить ни слова, наблюдали за тем, как уходят прочь люди, откликнувшиеся на звук колокола.
        Не останавливаясь, спускались они к реке и ступали прямо в воду, не замедляя шага. Мужчины, женщины, старики и дети - все шли в свой храм, повинуясь властному зову, а всплывающее из-за горизонта солнце освещало зловещую, но прекрасную в своей ирреальности картину.
        Когда солнце полностью вышло из-за горизонта, видение стало пропадать. Первыми исчезли прихожане храма. Потом сквозь белые стены церкви стал проступать лес на другом берегу реки, и вот уже от величественного здания не осталось и следа. Последним растаял звук колокола. Печальный голос его умолк, и над рекой воцарилась тишина.
        …Примерно час спустя Муся и Антон ехали по лесной дороге, оставив позади страшное место, где им пришлось провести ночь. Молчали, думая, наверняка, об одном и том же. Пение колокола все еще отдавалось в ушах, и Муся спрашивала себя, сможет ли хоть когда-то забыть о пережитом или хотя бы убедить себя, что все ей просто приснилось.
        Вот и развилка, на которой они свернули к реке. Дорогу им перегородил грузовик: водителя в кабине не было, но спустя пару секунд они его увидели: немолодой, крепко сбитый мужчина выходил из леса с ведерком грибов.
        - Сейчас отъеду! - крикнул он и улыбнулся. - Знаю тут место одно, грибное! - Мужчина поднял свое ведерко повыше. - Белые и подберезовики, как с картинки!
        Муся нашла в себе силы кивнуть и улыбнуться в ответ. Мужчина забрался в кабину, пристроил в ногах ведро, а после поглядел на супругов и озадаченно спросил:
        - А вы откуда едете? Из Смородино, что ли?
        - Смородино? - Антон и Муся переглянулись.
        - Деревня такая была. Большая, богатая. Народу полно жило, церковь красивая, при моем прадеде строили. Колокол там больно голосистый был, звучный, за много верст его слыхать было.
        - А что с ней случилось? С деревней? - напряженным голосом спросила Муся.
        - Так потопили. Не слыхали? Водохранилище строили, сколько деревень под воду ушло. Вот и Смородино тоже. - Лицо мужчины погрустнело. - И дома, которые разобрать не смогли, чтобы на другое место перевезти, и церковь, и луга, и поля - все затопило. Некоторые, говорят, наотрез отказывались из родных домов уезжать, приковывали себя цепями к чему-нибудь тяжелому во дворе. Так вместе с людьми и затапливали. Вода хлынула, и… - Он махнул рукой. - А кладбище? Тоже ведь под водой оказалось. Старики говорят, потом то и дело кости и гробы на берег вымывало. Может, болтают, конечно. А еще люди поговаривают, нет-нет да слышно, как колокол в затопленной церкви в Смородино звонит. Такие дела, ребятки. А вы чего туда ездили?
        Муся беспомощно пожала плечами.
        - Там дальше карьер есть. Бывает, народ мотается за песком, за щебенкой по дороге на Смородино - путь сокращают. А иначе заросла бы совсем дорога-то. - Словоохотливый водитель вздохнул. - Хотя, может, и пусть бы заросла. Оно и к лучшему. Чего там ездить-то, покой их тревожить?
        Попрощавшись, водитель уехал, освободив дорогу трейлеру. Муся посмотрела в ту сторону, куда он укатил.
        - Ты видишь? - спросила она мужа.
        Он согласно кивнул.
        Сегодня развилка, озадачившая их накануне, выглядела совсем иначе. Ровная асфальтированная дорога уводила вправо, куда и укатил грузовик, а в левую сторону, в Смородино, куда они свернули, вела полузаросшая, едва заметная, разбитая колея. Ни одному нормальному человеку в голову не пришло бы задуматься, по какому пути ехать.
        - Зачем Смородино заманило нас вчера? Почему позвало к себе? - задумчиво спросила Муся.
        - Главное, что в итоге отпустило, - ответил Антон, запуская двигатель.
        Они снова отправились в путь, и вскоре затопленная деревня Смородино осталась далеко позади.