Клинки Ойкумены Генри Лайон Олди
        ОйкуменаПобег на рывок #1
        Диего Пераль - скромный учитель фехтования. Сын знаменитого драматурга, в прошлом - солдат, дон Диего равнодушен к космическим соблазнам Ойкумены. Казалось бы, его судьба - рапира да кинжал, выпады и защиты. Но жизнь маэстро делает крутой поворот, уподобившись пьесам Пераля-старшего: любовь, страсть, юная дочь гранда Эскалоны, и вот уже родная планета остается за спиной.
        Маэстро не знает, что, словно муха, угодил в центр паутины межрасовых интриг. Что способ бегства, избранный им, ученые мужи Ойкумены считают невозможным. Что не все проблемы решаются славным ударом клинка. Он всего лишь полагает, что бесы принудили его заплатить за любовь спасением души. Так ли не прав Диего Пераль, как это кажется цивилизованной Ойкумене?
        Новый роман Г. Л. Олди «Побег на рывок» - четвертая часть знаменитого цикла «Ойкумена».
        Генри Лайон Олди
        Побег на рывок. Книга первая. Клинки Ойкумены
        Пролог
        КОРОЛЬ:
        Вчера казалось нам, что мы есть мир,
        Вчера казалось мне, что я есть мы -
        Дано монархам властвовать людьми,
        Но нет, не нам свет отделять от тьмы!
        НАРОД:
        Мы - лишь пылинка в замысле Творца.
        Досмотрим же спектакль до конца!
        Луис Пераль, «Колесницы судьбы»
        - Никогда, - сказал Луис Пераль. - Никто и никогда.
        Ричард Монтелье пожал узкими плечами:
        - Что вы имеете в виду, сеньор Пераль?
        Драматург не ответил.
        - И все-таки? - настаивал режиссер.
        - Вы же телепат, - драматург потянулся к кувшину, налил себе вина, едва не опрокинув глиняную кружку. Густое, темно-красное вино напоминало бычью кровь. - Узнайте сами.
        Монтелье нахмурился:
        - Я телепат, а не карманник. Я не шарю по чужим закромам.
        - Даже с разрешения хозяина?
        - Только с письменного. Оно должно быть заверено государственным нотариусом. А потом, после сеанса, к нему должен прилагаться акт, подписанный телепатом-свидетелем.
        - Свидетелем?
        - Лицензия первой категории. Допуск «альфа-плюс».
        - Зачем?
        Режиссер не ответил.
        - Ну да, - после долгого молчания кивнул Пераль. - Понимаю. Извините, я не хотел вас задеть. У меня скверное настроение, сеньор Монтелье. Вы привезли мне кучу денег. Вы привезли мне славу, масштабы которой трудно представить. А я хандрю, огрызаюсь и вообще веду себя безобразно. Простите, я больше не буду.
        Детская реплика, отметил Монтелье. И детская улыбка. Он обаятелен, и знает это. Наверняка любимец женщин. Пышненьких красоток, которых есть за что ущипнуть. Ни одной случайной фразы - все выверено, как в пьесе. Реплики в сторону, вопросы, хандра, извинения - экспозиция, завязка, развитие действия. Несмотря на очевидную молодость, сеньор Пераль стальной рукой ведет разговор к заранее намеченной кульминации. Что ж, пусть будет так.
        Режиссерское чутье не нуждалось в телепатии.
        Служанка принесла второй кувшин. Монтелье смотрел, как Пераль щиплет девчонку за ягодицу. Сценарий работал и здесь: сдобные формы, сдержанный визг, молодецкое подмигивание. Кульминацией в данном случае намечалась постель на втором этаже «Гуся и Орла», смятые простыни и ритмичные стоны всю ночь напролет. Крики, поправился Монтелье. Крики, подзадоривающие других постояльцев, снявших женщину на ночь. Красотка, судя по всему, изрядного темперамента. Такие вопят, как резаные.
        Он огляделся.
        Беленые стены. Низкие потолки. Скатерти грубые, но чистые. Окна похожи на бойницы крепости. Пахнет свиными шкварками и жареным луком. Пахнет вином. Пахнет кожей и металлом - это от троицы за угловым столиком. Все трое вооружены: шпаги, кинжалы, у одного за поясом - пистолет ужасающей длины, с раструбом на конце ствола. Багровые пятна на скулах, брови срослись посередине. Кончики усов закручены выше ноздрей. Если сравнивать с кругленьким, плотным, чисто выбритым драматургом - волки рядом с овечкой.
        - Боитесь? - спросил Пераль. - Успокойтесь, они не полезут в драку.
        - Эти головорезы? - усомнился Монтелье.
        - Здесь приличное заведение. Папаша Лопес - тесть Гарсиа Сангари, лейтенанта городской стражи. А ведь вы не боитесь, правда? Я же вижу…
        - Не боюсь, - согласился Монтелье. - Запоминаю.
        - Для фильма?
        - Да. У меня, как у нищего бродяги - все пойдет в дело. Так говорите, драки не состоится? Жаль. Такой выигрышный эпизод.
        - А вам хотелось бы? Вы справитесь с тремя?
        - В рукопашной? Я скорее умру от страха.
        - Вы - телепат. А я девять лет провел вне Террафимы. Школа на Хиззаце, Тишрийский гуманитарный университет… Я - доктор философии. Я знаю, что могут телепаты. Троих, а?
        Монтелье поморщился:
        - Оставим. Глупый разговор, не находите?
        - Нет, троих? - настаивал Пераль. - Если нападут?!
        Лицо его раскраснелось. В глазах плясали бесенята. Шутки в сторону - Монтелье ясно видел, что вопрос не праздный. Луиса Пераля очень интересовало, сможет ли Ричард Монтелье взять компанию грубиянов за их куцые извилины и заставить, к примеру, танцевать менуэт. Это личное, отметил режиссер. Глубоко личное, почти не контролируется. Это комплекс. Сюда и ударим. Терять нечего, контракт уже подписан. Все пойдет в дело, и ваши комплексы, сеньор Пераль, тоже.
        - Вас избили палками, - он наклонился к собеседнику. - Их было трое?
        - Пятеро.
        Честно говоря, Монтелье не ожидал, что Пераль ответит так сразу. Они были полной противоположностью друг другу: режиссер, худой и высокий, с бесцеремонными манерами тирана - и пухленький живчик-драматург: розовые щечки, завитки курчавой шевелюры, округлые жесты. Бритва и булочка. Впрочем, под тонким слоем теста пряталась сталь, а потому Монтелье резал с пониманием, не желая портить лезвие.
        - Вы - опасный соперник, сеньор Пераль?
        - С чего вы взяли?
        - Ну, пятеро…
        - Я - тюфяк. Меня поколотит столетний паралитик. Поднесите кулак к моему носу - и я героически напружу в штаны. Но маркиз де Кастельбро - гранд Эскалоны. Негоже, чтобы оскорбителя чести Кастельбро било менее пяти человек. Это уронит достоинство его сиятельства. Скажу вам прямо, я огорчился, когда увидел, что палки маркизовых слуг не инкрустированы жемчугом и перламутром. Хотя бы герб… Нет, таких палок я им не прощу.
        - Эпиграмма, - сказал Монтелье. - Я читал ее.
        - И как? - заинтересовался драматург. - Правда, удачно?
        Не дождавшись похвалы, он продекламировал:
        - У любвеобильного маркиза
        Что ни ночь, то новенькая киса,
        Что ни утро, старая беда -
        Ночь прошла впустую, господа!
        Монтелье взялся за кружку:
        - Я могу воспользоваться текстом?
        - Разумеется.
        - Это сопряжено с риском? Я имею в виду, для вас? Маркиз, пожалуй, давным-давно забыл ту историю. И вдруг, в галактическом масштабе, на широкую публику… Мои работы популярны, Кастельбро обидится снова, гораздо сильнее. Если что, дело не обойдется простыми палками. Будет вам и герб, и перламутр с жемчугом. Надеетесь на покровительство Оливейры? Герцог влиятелен, но гордыня маркиза…
        - Никогда, - повторил Луис Пераль. - Никто и никогда.
        - Что вы имеете в виду?
        - Никто, - драматург откинулся на спинку стула. Тени от оконной решетки превратили его лицо в посмертную маску, состарив лет на пятьдесят. - Никто и никогда больше не будет бить меня палками. Вы мне верите?
        - Вы позволите мне изменить финал пьесы?
        - Вы мне верите?!
        - Сперва ответьте на мой вопрос.
        - Да. Если вы считаете, что от этого зависит успех фильма - да, черт побери! Но каждое изменение вы будете согласовывать со мной. Поставьте задачу, я пропишу вам диалоги.
        - Я капризен, сеньор Пераль.
        - А я трудолюбив. Сто тысяч вариантов, если это даст результат! Теперь ваша очередь, сеньор Монтелье.
        - Да, - кивнул режиссер. - Я вам верю.
        Это кульминация, сказал себе Монтелье. Теперь он - мой.
        - Бланка! - заорал головорез с пистолетом. - Еще вина!
        Часть первая
        Эскалона
        Глава первая
        Он и она
        I
        - Да!
        - Мигель?
        - Тысяча чертей! Ты меня слышишь?!
        - Мигель, будь ты проклят! Говори громче!
        Связь сбоила. Голос в коммуникаторе хрипел, взрыкивал, сбиваясь на жутковатый визг. Так плохой актер играет сатану. Диего Пераль отлично знал, как зал освистывает бездаря, потешаясь над рогами из картона и тряпичным хвостом.
        - Куда уж громче?! Диего, ты?
        С Мигелем они были на «ты» со времен осады Сонти. И все же… Осторожность, подумал Диего. Трижды осторожность. Я иду босиком по битому стеклу.
        - Что я делал у ворот Бравильянки?
        - Засовывал кишки мне в брюхо!
        - Еще!
        - Труса праздновал!
        - Сукин ты сын! Еще!
        - Выбил зубы капитану Ленуаресу!
        - Какие?
        - Все!
        - За что?
        - Он приказал трубить отступление!
        - Это ты, Мигелито. Это ты, строевая косточка. Ты договорился?
        В ответ громыхнул надсадный кашель.
        - Когда это Мигель Ибарра не держал слово? - сварливо поинтересовался контрабандист, прочистив глотку. - Конечно, договорился. Сегодня, в четыре пополудни. Два пассажира. У меня, как в борделе - кто платит, того и любят!
        - Я - твой должник. Место?
        - На место я вас сам проведу. Звон при тебе?
        - Золотом, как обещал.
        - Хорошо. Ты где прячешься?
        Мигель Ибарра был вторым и последним человеком на всей Террафиме, кому Диего Пераль мог доверить свое нынешнее местонахождение. Первым был отец. Но подставить сейчас отца означало превратиться в сволочь полную и окончательную. Диего разделил бы со стариком последний глоток вина, но не риск окончить дни с кинжалом под ребрами.
        - Говори, не бойся, - Мигель неверно истолковал молчание собеседника. - У меня линия защищена. Комар носу не подточит!
        Диего представил себе эту защищенную линию. Пехотное каре, дымятся фитили мушкетов, солнце играет на стали обнаженных шпаг. Все ближе лава атакующей кавалерии: всадники привстали на стременах, сабли вознесены над головами, над гребнями касок…
        - Переулок Превознесения.
        - «Три бочонка»?
        - Да. Второй этаж, угловая комната.
        - Знаю эту дыру. - Мигель вновь зашелся кашлем. Опасным контрапунктом в кашель вплетались звуки выстрелов, приглушенные расстоянием. - Клянусь гульфиком святого Эраста, тут становится жарковато! Дыму - как на Дровяном бастионе! Помнишь, а? Я нагряну через полчаса. Она с тобой?
        - Нет. Ее нужно забрать из Сан-Федрате.
        - Успеем.
        - Точно?
        - Говорю ж, у меня, как в борделе! Жди, скоро буду.
        Задушенно пискнул зуммер отбоя. На уникоме - подарке Энкарны - вспыхнул и погас алый огонек. Видеорежим Диего включал, лишь связываясь с Энкарной. Все остальные довольствовались голосом маэстро: низким, хрипловатым, с медлительными интонациями солдата. К инопланетным игрушкам Диего Пераль относился с плохо скрываемым отвращением, стараясь не пользоваться ими без особой надобности.
        Вот она, на пороге - особая.
        Он извлек из кармана серебряный хронометр на цепочке, щелкнул крышкой. Четверть одиннадцатого утра. Прав Мигель - времени хватает. Вспомнилось, как при встрече Ибарра не удержался, беззлобно подтрунивая над старомодностью друга: «Продай ты свой антиквариат! Закажи у ларгов браслет-татуировку: и дешевле, и не украдут! За твоей-то штуковиной глаз да глаз нужен!» Диего тогда отмолчался: спорить с Мигелем - проще море решетом вычерпать. Не станешь же объяснять Ибарре, закоренелому безбожнику, что тело, как и бессмертная душа, дано человеку Господом. Искажать дар Творца по собственной прихоти, как делают это беспутные развратники Ойкумены, гореть им в аду - радовать дьявола, охочего до жареных грешников. Не пристало такое доброму прихожанину храма Святого Исидора Эскалонского.
        Добрый прихожанин прошелся из угла в угол. Комнатушка, где Диего ждал вызова, напоминала склад мебели - древней, рассохшейся. Поворачиваясь, маэстро зацепил ножнами рапиры стол, на котором лежал коммуникатор. Когда аппарат подпрыгнул, Диего поморщился: он еще не успел должным образом освоиться во временном убежище. Это плохо, очень плохо. Нужно ощущать пространство вокруг себя - спиной, затылком, кожей. Лишний шаг, табурет подворачивается под ноги, чиркает по стене клинок - в схватке миг промедления стоит жизни.
        У окна он задержался. Кружевная занавеска надежно скрывала обитателя комнаты от любопытных взглядов снаружи, позволяя при этом видеть, что творится на улице. Прямо под окном - хоть горшок им на головы выливай! - горланила компания пьяниц, выбравшихся проветриться из чадной таверны. Наружность мужчин была такой бандитской, что они могли быть кем угодно, только не бандитами. Прихватив с собой оловянные кружки, забулдыги громко обсуждали события, всколыхнувшие город.
        - …вывезли его! Наследника!
        - Продались! Все продались!
        - Кто?
        - Все!
        - Кому?
        - Ясен дублон, императору! Он всех, с потрохами…
        - Наследника к нему повезли…
        - Хватит врать-то! Здесь наследник, в Эскалоне!
        - Это я вру?!
        - А ты почем знаешь, что в Эскалоне?
        - Нет, это я вру?!
        - Сам видел! Вчера, с Дворцовой площади.
        - Ну?!
        - На балкон вышел. Ручкой нам махал, белой…
        - Прям тебе и махал?
        - И мне тоже…
        - Так я, значит, вру?!
        - Я наследника видел! А ты?!
        - Мамкину сиську ты видел! Молокосос!
        - Убью!
        - Тише, тише, сеньоры! Успокойтесь!
        - Нет, убью!
        - Наш друг дон Педро всего лишь ошибся. Ему сообщили ложные сведения. Каждый имеет право на ошибку. Предлагаю вернуться в сие гостеприимное заведение…
        Диего присел на шаткий стул. Мгновение поколебавшись, взял со стола плоскую коробочку уникома; включил видеорежим. Сигнал вызова. Над устройством сгустилась туманная сфера. Мигнула, рождая объемное изображение.
        - Карни…
        - Диего! Наконец-то!
        Связь наладилась. Диего усмотрел бы в этом благое знамение, но он давно разучился доверять фортуне. Кого Господь любит, тому посылает испытания. Искушение надеждой - мучительней искуса не найти.
        - Я…
        - С тобой все в порядке? Ты жив?
        Когда донья Энкарна Олдонза Мария де Кастельбро волновалась, она превращалась в красавицу, способную свести с ума святого. Даже вопрос «Ты жив?», не слишком осмысленный в данной ситуации, украшал ее. Скорый на удар, Диего не был скор на язык. В словесной схватке Энкарна опережала его на три, если не на четыре темпа. Нет, сказал Диего, любуясь девушкой. Беспокойство тебе к лицу, Карни, но я не стану тревожить тебя. Да, я дважды менял убежища. Да, ищейки, нанятые твоим мстительным отцом, шли за мной по пятам. Да, трюк с проходным подъездом и чердаком грозил погубить меня, но в итоге спас. Здесь, на втором этаже таверны, я час проторчал у окна, пока не убедился, что «хвоста» нет. Ну и что? Улыбайся, дитя мое: ты об этом не узнаешь.
        - Я в порядке, Карни. В Сан-Федрате спокойно?
        - Как у Творца за пазухой! - девушка махнула рукой с беззаботностью юности, решительно отметая все угрозы мира, возможные и невозможные. - Тут такая охрана! Спецвойска Лиги, силовые щиты, помпилианские боевые модули! Гематры даже танк подогнали… Кошмар! У него ноги - колонны!
        - У танка?
        - Это шагающий танк. Никто и близко не подойдет!
        Чувствовалось, что Энкарне доставляет искреннее, почти детское удовольствие перечислять технику, охраняющую космопорт Сан-Федрате. Чудеса величественной Ойкумены с детства влекли к себе неугомонную дочь маркиза де Кастельбро. Диего еще раньше заметил: Карни хвасталась плодами чужого прогресса так, словно это были ее личные достижения. Похвальба огорчала маэстро: схожим образом эмигрант прославляет новую родину, и каждое слово звучит упреком былой отчизне.
        - Я связался с Мигелем. Челнок примет нас в четыре пополудни. Дождусь Мигеля - и сразу к тебе. Свяжусь, когда будем у космопорта.
        - Ты - мой ястреб! - девушка звонко рассмеялась. - Не рискуй понапрасну. По визору новости крутят: жуть! Имперские уланы на проспекте Всех Святых, на Торговой площади! Рубят толпу в капусту! Чернь вооружается кто чем: вертелы, дубинки! Баррикады из карет строят… Я не понимаю, где наши солдаты?!
        - У них приказ: оставаться в казармах.
        - Это предательство! - щеки Энкарны полыхнули гневным румянцем. - Верховная хунта нас предала! Будь здесь король…
        - Увы, - Диего пожал плечами. - Короля здесь нет.
        Мятеж обречен, сказал он девушке - сказал так, как обычно: не произнеся вслух ни слова. Эту форму диалога с Карни маэстро освоил с первых дней знакомства. Мятеж утопят в крови, дитя мое. Министры правы, демонстрируя лояльность императору. Регент готов вылизать башмаки маршалу Прютону, а заодно его двадцатитысячному корпусу головорезов, стоящему под Друреном в ожидании приказа атаковать, и я буду последний, кто осудит графа де Уркидеса за трусость. Главное - сберечь не только свои шкуры и кошельки, но и задницы честных богобоязненных эскалонцев, дрожащих по домам. Пожертвовать героями, верней, глупцами, во спасение большинства. Если удастся спасти еще и жизни солдат гарнизона, регенту можно ставить памятник. Конную статую на Дворцовой площади. Ты возражаешь мне, Карни? Тебе и слышать о таком противно? Рассудительность не свойственна молодости. Победа или смерть - вот девиз юных лет! Хорошо, что ты сейчас в космопорте, под надежной охраной «лигачей».
        - Я буду ждать тебя, мой ястреб.
        Он терпеть не мог этого «ястреба». Карни прекрасно знала о его раздражительности - и вставляла «ястреба» через слово. Учись парировать, смеялась она. Ну же! Ангард, вольт, правый кварт. Не можешь? Тогда хотя бы учись отступать.
        Что ж, он учился.
        - Постараюсь не рисковать без нужды. До связи.
        Сфера погасла. Зуммер, пунктуальный, как мар Яффе, школьный учитель Диего, возвестил конец сеанса видеосвязи. Надоеду следовало отключить, но Диего Пераль до сих пор не разобрался, как это делается.
        Дела, напомнил он себе. Дела перед отлетом. Нет, я ничего не забыл. В долги, хвала Творцу, не влез. Распоряжения отданы, доверенности составлены, завещание - тоже. Бумаги лежат у нотариуса-помпилианца, рекомендованного Мигелем. Влияние и возможности отца Энкарны колоссальны, эскалонским стряпчим доверять нельзя - продадут. Тридцать пять лет - рановато для завещания? Эх, сеньоры, не клевал вас жареный петух в задницу. А у Диего Пераля, скромного учителя фехтования, все ягодицы исклеваны, живого места не найти…
        Диего распустил веревку, стягивавшую горловину солдатского вещмешка, и еще раз проинспектировал его содержимое. Мешок сопровождал маэстро с тех давних пор, когда сын Луиса Пераля, комедиографа и доктора философии, в возрасте шестнадцати лет, нахально прибавив себе полтора года, завербовался рядовым в Кастурийский пехотный полк. Там он узнал две главные солдатские истины: на твоей форме сорок пуговиц, за сохранность которых ты отвечаешь головой, и зуботычина - урок, а не смертельное оскорбление. Время остальных истин, не столь важных, пришло позже. Год за годом Диего постигал науку войны: чистописание шрамами. Ему повезло: через двенадцать лет в дверь отчего дома на улице Тюльпанов постучался хмурый, как зимняя ночь, мастер-сержант в отставке. Три медали на груди, четыре нашивки за ранения на рукаве, длинная рапира на боку, семнадцать эскудо золотом в кошельке - и потертый дружище-мешок за спиной. Скажете, сомнительное везенье? Кому как, господа хорошие. Многие товарищи Диего по оружию, батальон за батальоном, обрели последний приют в сосновых гробах, сколоченных наспех пьяным плотником.
        Впрочем, насчет капризов удачи Диего имел особое мнение. Он-то рассчитывал продолжить службу в королевской армии. Но по окончании войны с Сартахеном полк, состав которого обновился едва ли не полностью, был расформирован, а мастер-сержант Пераль, шестой месяц занимавший должность полуротного - отправлен в отставку по сокращению личного состава. Наступил мир, и содержать за казенный кошт тридцатитысячную армию сделалось накладно.
        - Пора нам на свалку, - сказал он мешку.
        Мешок отмолчался.
        Пара смен белья. Бритва с перламутровой рукоятью. Мыло. Точильный брусок. Запасной аккумулятор к уникому. Наваха с хищно изогнутым клинком. Фляга с вином. Две банки мясных консервов. Моток прочной веревки. Паспорт…
        Паспорт Диего, подумав, переложил в потайной карман, загодя пришитый к подкладке колета. Машинально проверил, на месте ли пригревшиеся на груди ладанка и медальон с миниатюрой - объемным портретом Энкарны. Не торопясь, он застегнул колет на все крючки. Удостоверился, что рапира выходит из ножен легко и без лязга. Кинжал на месте - сзади за поясом. Пистолет заряжен. Сейчас он впервые пожалел, что не принял в свое время предложение капитана городской стражи Альваро Рохаса. Согласись Диего обучать подчиненных капитану стражников - мог бы получить лицензию на ношение многозарядного оружия. В теперешней ситуации револьвер пришелся бы весьма кстати.
        Что толку жалеть об упущенных возможностях? Не повстречай суровый маэстро юную Энкарну де Кастельбро, сотканную из причуд и противоречий, он вообще бы жил припеваючи. Жалеешь ли ты, дуралей, о вашей встрече? Нет, нет, и тысячу раз нет!
        И хватит об этом.
        Он затянул горловину вещмешка и щелкнул крышкой часов. До прихода Мигеля Ибарры оставалось семь минут. Это если, конечно, Мигель явится вовремя - сегодня на пути контрабандиста могут возникнуть непредвиденные препятствия.
        Жди, велел себе Диего. Жди и не скули.
        Так командуют собаке.
        - Вчера казалось нам, что мы есть мир, - вполголоса произнес он, цитируя самую знаменитую пьесу отца. - Вчера казалось мне…
        Браво, откликнулась память. Брависсимо! В театре возглас «Браво!» значил одобрение. В жизни слово «браво» означало храбрость. А в той жизни, которую вел Диего Пераль, «браво» имело третье значение - наемный убийца.
        II
        Колесницы судьбы
        (не так давно)
        - Браво!
        - Браво, маэстро!
        Он стоял по центру авансцены, улыбаясь смущенно и растерянно. Публика знала эту улыбку Луиса Пераля, выучила назубок - и не требовала искренности ни от смущения, отработанного перед зеркалом, ни от растерянности, сдобренной хорошей порцией притворства. Театр есть театр. Здесь аплодируют не предмету, но символу - подменышу, кукушонку, выбросившему из гнезда птенца реальности.
        - Бра-во!
        Зал бушевал. Актеры выстроились за спиной драматурга: пестрая клумба цветов - и седой одуванчик. Знаменитая шевелюра «дядюшки Луиса» побелела рано, едва маэстро минуло сорок. Седина компенсировалась густотой - завитки так плотно прилегали друг к другу, что прическа напоминала руно породистой овцы. Это служило неистощимым источником шуток - беззлобных, потому что эскалонцы любили своего кумира, великого «el Monstruo de Naturaleza», что переводилось на унилингву как «Чудо природы». Те же, кого любовь к «el Monstruo» обошла стороной, хорошо помнили, что перо Луиса Пераля острей шпаги наемника - и придерживали язвительность на поворотах, опасаясь ответного выпада.
        Кому охота стать посмешищем для толпы?
        Ликование публики можно было бы счесть премьерным, не знай каждый эскалонец от мала до велика, что пьеса «Колесницы судьбы» выдержала десятка три постановок различными труппами. Это если не брать в расчет арт-трансовый шедевр великого Монтелье, прогремевший по Ойкумене от края до края. Сегодняшний триумф опровергал тезис самого маэстро, опубликованный Пералем в «Руководстве к сочинению комедий»: «Пьеса интересна только при первом посещении спектакля!» Хотя как сказать - нынешний спектакль был точной копией премьеры, состоявшейся треть века тому назад. Оригинал воссоздали вплоть до мелочей, включая золоченые кисти на падугах.
        - Вчера казалось нам, что мы есть мир, - актер, исполнявший роль Короля, встал рядом с Пералем. Мощный баритон накрыл зал: - Вчера казалось…
        - Бра-а-а-а-во-о!
        Ответный рев публики сожрал баритон с потрохами. Беззвучно, как рыба, Король разевал рот, тщетно стараясь справиться с восторгом зрителей. На помощь коллеге пришли остальные артисты - все, включая массовку, сделали шаг вперед. Луженые глотки ударили в гвалт зала - так тяжелая кавалерия, выхватив сабли, атакует пехотное каре.
        - Мы - лишь пылинка в замысле Творца…
        И враг обернулся союзником. Публика вразнобой подхватила:
        - Досмотрим же-е-е…
        - …спекта-а-а-кль
        - …до конца-а-а!
        - Виват, маэстро!
        В боковой ложе, окружен дипломатами миссии Лиги, аплодировал герцог Оливейра. Возраст тяжкой ношей лежал на плечах его высочества, но спина Оливейры чудом оставалась прямой. Сняв шляпу - неслыханная честь! - герцог взмахнул головным убором, приветствуя Пераля. Седые кудри рассыпались по плечам, мешаясь с серебряной бахромой камзола. Маэстро по сей день числился в секретарях Оливейры, не делая для герцогской канцелярии ровным счетом ничего и исправно получая за это приличное жалованье. Должность служила знаком покровительства, щитом против врагов, плащом, накинутым на плечи драматурга - когда-то молодого, безвестного, нищего, теперь же осиянного славой и не нуждающегося в деньгах. Трижды маэстро пытался отказаться от секретарства - или хотя бы от жалованья! - и трижды получал отказ.
        - …до конца-а-а!
        В ложе напротив без движения сидел маркиз де Кастельбро. Суровое лицо гранда Эскалоны выражало чувств не больше, чем зубец крепостной башни. Из пяти кресел два пустовали; оставшиеся, помимо самого маркиза, были заняты его детьми: доньей Энкарной и доном Фернаном, графом Эль-Карракес. Граф славился в Эскалоне неподражаемой грацией и жеманными манерами - предметом зависти щеголей всех мастей. Вот и сейчас он аплодировал с медлительностью осенней мухи, едва шевеля изящными руками. В отличие от старшего брата, донья Энкарна хлопала неистово, от души, вплетая свой звонкий голосок в общий хор. Семнадцатилетняя любимица отца, баловень нянек и дуэний, поздний цветок Кастельбро рос гордым и своевольным, шокируя окружающих напором и прямотой - качествами, свойственными скорее офицеру полка кирасиров, нежели благовоспитанной девице.
        Дети маркиза получили прекрасное образование, большей частью - за орбитой Террафимы, в краях далеких и развращенных. Это, как шептались злые языки, и обернулось элегантной томностью дона Фернана, а также колючей беспардонностью доньи Энкарны. Всем известно, что Ойкумена - вместилище пороков, превращающих мужчину в женщину, а женщину - в дьявола.
        - А-а-а!
        И вдруг - как отрезало. Стихло. Смолкло. Забилось кляпом в глотку. Даже галерка, где между ценителями искусства, не сошедшимися во мнениях, нередко случалась поножовщина - о, буйная галерка, и та прикусила языки. Потому что маркиз де Кастельбро поднялся из кресла, шагнул к барьеру, обтянутому пурпурной тканью, и медленно сдвинул ладони - раз, другой, третий.
        - Маэстро, - в мертвой тишине произнес маркиз.
        III
        Ждут по-разному.
        Часы неподвижности, когда лежишь в засаде, и нельзя ни пошевелиться, ни кашлянуть, ни даже глубоко вздохнуть, чтобы не выдать себя. Ожидание приказа «В атаку!» - триста шагов до вражеского редута, над головой свистят шальные пули; высунешься из траншеи - любая из них может оказаться твоей. Скоро придется вставать в полный рост. Приказа все нет и нет, зато шевелись, сколько твоей душе угодно. Перекинься парой слов с товарищами по оружию, хрустни пальцами, разомни затекшие ноги; проведи бруском по лезвию бритвенно-острого кинжала, в десятый раз проверь заточку, распустив вдоль выдернутый из бороды волосок…
        А еще бывает такое ожидание, как сейчас. В клоповнике с визгливым полом, со скрипучей кроватью, раздолбанной шлюхами и их похотливыми клиентами. Ты сидишь на койке, уставясь в стену, как полоумный; ты бродишь по комнате из угла в угол, словно зверь в клетке, ты замираешь от каждого шороха, бросаешься к окну, выходящему в переулок, словно там творятся чудеса Господни, от которых зависит спасение души…
        Будь Диего Пераль не один, он взял бы себя в руки. Но сейчас, когда никто не мог его видеть, маэстро бесился хуже зеленого новобранца. Помнится, прапорщик Хуарес говаривал: «Злой, как собака? Скрипишь зубами? Руки чешутся кого-нибудь прикончить? Сходи, изруби чучело. Трижды польза: пар выпустишь, под трибунал не попадешь - и руку наконец поставишь, бестолочь!»
        Где оно, то чучело? Где, любезное?! Оставалось лишь мечтать о нем, наматывая круг за кругом в исключительной тесноте. Между прочим, доски под сапогами маэстро уже давно замолчали, боясь даже пискнуть, и ножны рапиры больше не цепляли ни стол, ни табурет, ни спинку кровати. Диего Пераль освоился в новом пространстве. Мимоходом он отметил этот факт - и, будто цапля на болоте, застыл на левой ноге без движения.
        Шаги на лестнице. Грузные, уверенные. Скрип ступенек. Тяжкое, утробное сопение. Пауза, и в замке соседней двери заскрежетал ключ. Диего встал на обе ноги, продолжая слушать. Пустое дело: снаружи быстро нарастал шум, поглощая все звуки из номера по соседству.
        Крики.
        Топот копыт.
        Лязг стали. Выстрелы.
        Он качнулся к окну. В дальнем конце переулка, у поворота на Лабиз, суетились люди. Эркер углового дома мешал обзору - трудно было понять, чем они там заняты. Кроме эркера, помехой взгляду служил край наспех собранной баррикады. Двое парней-близнецов - грязные холщовые рубахи, кожаные штаны до колен - с грохотом катили полупустую винную бочку. За парнями струился ярко-красный ручеек. Тощая кошка понюхала жижу, резко воняющую уксусом, фыркнула и взлетела на забор.
        Из таверны вывалилась давешняя компания пьянчуг:
        - Продали!
        - …думает, всех купил?!
        - Тут им не обломится!
        - Виват, Эскалона!
        - Не посрамим!
        - За короля!
        - За отечество!
        Звуки боя надвинулись вплотную, затопив переулок; голоса гуляк потонули в них. «Имперские уланы, - вспомнил Диего слова Энкарны. - На Торговой площади…» А ведь это совсем рядом! Пьяницы словно подслушали его мысли: побросав кружки, они взялись за оружие. Двое - по виду, обнищавшие идальго - извлекли из ножен шпаги. Еще двое обнажили матросские тесаки. Пятый, краснолицый здоровяк в засаленном кафтане, разошедшемся на животе, ухватил прислоненную к стене оглоблю. С решимостью, подогретой вином, вояки двинулись в сторону баррикады, но подойти ближе им не дали.
        На баррикаде суматошно захлопали выстрелы. Укрепление заволокло пороховым дымом. В грязно-белом облаке сверкнули охристые вспышки; следом в дыму замелькали тусклые молнии клинков. Там кричали и умирали, звенела сталь, что-то с грохотом трещало и рушилось.
        Баррикада не продержалась и минуты. Диего хорошо знал, как атакуют уланы. Дым скрывал от него происходящее, но отставной мастер-сержант Пераль едва ли не воочию видел, как рослые кони на всем скаку перемахивают хилое заграждение, подкованными копытами вбивая защитников в брусчатку. А тех, кто чудом не попал под копыта, настигают сабли уланов - длинные, утяжеленные на концах клинков «чертовыми ладошками».
        Из адского облака вывалился человек. Рот, распяленный в крике, обрубок правой руки воздет к небесам. Бедняга споткнулся, упал, попытался встать - и тут, разорвав сизую мглу, прямо над ним возникла оскаленная конская морда. Храпя, жеребец ронял с губ клочья пены. Копыто с хрустом впечаталось между лопатками раненого, превратив человека в раздавленного таракана, судорожно копошащегося на мостовой. Здоровяк с оглоблей взревел быком и, утратив остатки рассудка, кинулся навстречу улану. Сабля и оглобля ударили одновременно. Теряя шлем, улан кувырком полетел на тротуар, а здоровяк рухнул с разрубленной надвое головой, содрогаясь в агонии.
        По переулку бежали люди. Всадники догоняли и без жалости секли горожан. Рубиновые обшлага рукавов, багровый подбой мундиров, красные брюки, заправленные в сапоги - вид уланов, словно обрызганных кровью, наводил ужас. Четверка гуляк в самоубийственном порыве заступила кавалеристам дорогу. Тощий, длинный как жердь идальго достал из-за пояса заряженный пистолет, без лишней спешки прицелился. Меткий выстрел вышиб передового улана из седла. Конь, потерявший всадника, взвился на дыбы - опуская копыта на мостовую, он размозжил череп улану, пострадавшему от оглобли. Эта заминка дала возможность паре беглецов - близнецам, прикатившим бочку - юркнуть в тесный боковой проулок.
        Третий не успел - его зарубили в спину.
        Как ни странно, пьяницы - батальон «Трех бочонков», криво ухмыльнулся Диего - еще сражались. Тощий идальго, отшвырнув разряженный пистолет, исхитрился всадить шпагу в грудь молоденькому офицеру. Очень удивленный таким оборотом дел, офицер лег на конскую холку - умирать. Матросский тесак с хрустом рассек чье-то колено. И почти сразу островок сопротивления затопила волна озверевшей кавалерии. Все кончилось в считаные секунды. Двое седоусых ветеранов, спешившись, в остервенении рубили безответных мертвецов, мстя за гибель товарищей.
        Пальцы Диего закостенели на эфесе рапиры. Ты - эскалонец, спросил он себя. И ответил: да, эскалонец. Где тебе следовало быть? Там, на скользкой от крови брусчатке. Вместе с героями; вместе с глупцами. Зачем? Глядишь, выстояли бы еще немного. Смерть? Да, честная, правильная смерть. Вместо нее ты выбрал жизнь - нечестную, неправильную. Что тебя ждет? Позор? Нет, тебя ждет Карни, Энкарна Олдонза Мария де Кастельбро. Ты обещал ей добраться до космопорта. Поклялся вместе с ней улететь с Террафимы. Слово и долг. Любовь и ненависть. Честь и честь. Черт возьми, маэстро, эти две лошади разрывают тебя на части. Принять смерть в бою было бы легче…
        Живи.
        Терпи.
        Выбора нет и не будет.
        Переулок опустел. Под мертвецами расползались темные, дымящиеся на солнце лужи. Над ними уже вились вездесущие мухи. В таверну уланы не заглянули.
        Зуммер уникома пищал с механической монотонностью. В такт ему мигал индикатор вызова. Ибарра не отвечал. Минули обещанные Мигелем полчаса, минул час, пошел второй. Сбросив вызов, Диего набрал номер снова: с тем же результатом. Что-то случилось с Ибаррой? Со связью? Проклятье Господне на инопланетян с их подарками - они предают в самый ответственный момент!
        Продолжать ждать? Но если Ибарра так и не придет? Искать Мигеля в городе бесполезно - даже цари на улицах Эскалоны полное спокойствие, это все равно, что пытаться найти иголку в стоге сена. Отправиться в космопорт, не дождавшись друга? Он обещал Энкарне… И что там делать без открытой секторальной визы? Восхищаться ногами гематрийского танка?! А главное - вдруг Ибарра все-таки явится в таверну и не застанет его здесь? Или того хуже - Диего уйдет, а Мигеля в «Трех бочонках» перехватят соглядатаи маркиза! В том, что свора рано или поздно выйдет на его след, Диего не сомневался. В одиночку Мигель пропадет ни за грош…
        Ну почему, почему он не настоял на своем? Почему не узнал у контрабандиста место, где их будет ждать челнок?!
        К собственной участи Диего относился с фатализмом солдата. До сих пор рука Провидения хранила Диего Пераля на поле боя и в жизненных перипетиях. Если Господь отвернется от него - значит, такова вышняя воля. Раб Божий Диего не заслуживает более Его благоволения и достоин превратиться в прах. Но Энкарна де Кастельбро со всей беззаветностью юности вручила маэстро свою судьбу - и это сводило Диего с ума.
        В сотый раз он щелкнул крышкой хронометра. Взялся за уником. Писк зуммера отмерял секунды. Время таяло, уходило: из настоящего - в равнодушную бесконечность.
        В безнадежность.
        Диего выглянул в окно. Трупы никто не спешил убирать, зато в переулке объявилась шайка оборванцев. Озираясь, они принялись обыскивать убитых. Из-за поворота ударил гром копыт. Защелкали по булыжнику стальные подковы. «Двое,» - определил Диего за миг до того, как уланы вывернули из-за угла. Замешкавшиеся мародеры бросились прочь, но удрать сумел лишь один. Его менее удачливых товарищей, прижатых к баррикаде, уланы отправили в ад с деловитой сноровкой - так в конце рабочего дня рубит сучья усталый дровосек.
        Опять на глазах Диего имперские уланы убивали эскалонцев. Впрочем, на сей раз маэстро кивнул с мрачным одобрением. С мародерами у солдат любой армии разговор был короткий. На месте имперцев Пераль поступил бы так же.
        Стрелки хронометра сошлись на цифре «12».
        Полдень.
        Приняв решение, Диего быстро собрался. Оставив дверь открытой, он бегом спустился по лестнице на первый этаж. Жестом подозвал хозяина; спросил перо, чернильницу и лист бумаги.
        - Я ухожу.
        - Может, обед? На кухне жарится роскошный каплун…
        - Не надо. Если меня спросит один сеньор…
        - Какой именно сеньор?
        - Высокий, черноволосый. На вид - лет сорока. Шрам на левой скуле.
        - Что я должен ответить сеньору со шрамом?
        - Передайте ему эту записку.
        - Сеньор со шрамом представится? - хозяин принял у Диего записку, сложенную вчетверо, и горсть серебряных реалов.
        - Он может назваться Мигелем. Но если он не захочет назвать имя…
        - Я понял, сеньор. Высокий, черноволосый, со шрамом. Не извольте беспокоиться.
        - Благодарю.
        На пороге Диего задержался. Окинул поле боя цепким, внимательным взглядом. И, надвинув шляпу поглубже, шагнул на воняющую смертью брусчатку.
        Хозяин «Трех бочонков» следил из окна, как постоялец идет между трупами - не глядя под ноги, но при этом ни разу не замарав подошв кровью. Ага, нырнул в проулок. Исчез, сгинул во тьме. Выждав для верности еще пару минут, хозяин развернул полученную записку.
        «Жду тебя там, куда мы договорились отправиться. Свяжись со мной. И поторопись.
        Д.»
        Тертый калач, хозяин по достоинству оценил лаконичность записки. Тот, кому она предназначена, все поймет. А другой честный, но предприимчивый человек вряд ли сумеет извлечь из этого текста хоть какую-нибудь прибыль.
        Нет, подумал он. Людям с такими длинными рапирами доверять нельзя.
        IV
        КОЛЕСНИЦЫ СУДЬБЫ
        (НЕ ТАК ДАВНО)
        - Дон Луис!
        - Ваше здоровье!
        - Ваш талант!
        Дюжина пробок ударила в потолок. Игристое вино хлынуло в бокалы, обдавая собравшихся пеной. Зазвенел хрусталь, откликнулись, укатившись под стол, три пустые бутылки.
        - Виват!
        Многие недоумевали, почему Луис Пераль пригласил избранных друзей в «Гуся и Орла» - заведение, скажем прямо, средней руки. Отметить спектакль, равно как шестидесятилетний юбилей драматурга, можно было и пореспектабельнее. Но спорить, а тем паче лезть с вопросами или советами, не рискнул никто. Хозяин таверны, папаша Лопес - сын папаши Лопеса, внук папаши Лопеса, один из вереницы тучных, краснощеких папаш, уходящих от жаровен и сковородок прямиком на кладбище Санта-Баррахо - лоснился от счастья. Польщен доверием несравненного «el Monstruo de Naturaleza», он расстарался на славу. Со второго этажа выгнали всех шлюх, строго-настрого запретив возвращаться до завтрашнего утра. Посуду одолжили в дружественной ресторации, оставив задаток «на бой». Вино привезли из личных погребов герцога Оливейры, с милостивого разрешения его высочества. Гусей наняли смазливых и расторопных, служанок жарили с утра; тьфу ты! - все наоборот.
        В суете кто хочешь зарапортуется.
        - Эпиграмма, - спросила какая-то женщина. - Дон Луис, почему в спектакле не прозвучала ваша знаменитая эпиграмма?
        Вокруг зашептались. Вопрос был задан с такой провокационной невинностью, что он мог принадлежать только одному человеку во всей Эскалоне.
        - Вы очень наблюдательны, донья Энкарна, - Пераль поклонился дочери маркиза де Кастельбро. - Я бы сказал, что вы наблюдательны так же, как прекрасны, а прекрасны вы безмерно.
        Еще поклон: сложный, церемонный, достойный королевского двора. Присутствующие затаили дыхание. Взрослые люди по-детски испугались, что седая шевелюра «одуванчика» возьмет да и облетит на пол, под ноги гостям. Недаром Луису Пералю, откажись он от ремесла комедиографа, прочили актерскую карьеру.
        - И все же, - настаивала юная донья. - Почему?
        Драматург улыбнулся:
        - Начнем с того, что не было дня, когда я бы не сожалел о проворстве своего злого языка. Увы, здравомыслящий дон Рассудок - жалкий тюфяк. Пока он натянет поводок, собака успевает укусить.
        Ответная улыбка доньи Энкарны цвела майской розой:
        - Это начало, дон Луис. Чем же мы продолжим?
        Рядом с пожилым драматургом дочь маркиза выглядела еще моложе, чем на самом деле - считай, ребенком. Она целиком и полностью соответствовала замечанию многоопытной донны д'Армуа, высказанному в «Записках старухи»: «У эскалонок роскошные волосы цвета воронова крыла, смуглая кожа, большие огненные глаза, правильные черты лица, красивые руки и такие маленькие ножки, что на них пришлись бы впору башмачки шестилетнего ребенка.»
        - Фактами, госпожа моя, - Пераль сделал глоток вина. - Образы надо перекладывать фактами, как пресные лепешки перекладывают влажными салфетками. Так они долго не черствеют.
        - Какой же факт вы припасли для меня?
        - Этот ужасный, этот отвратительный пасквиль, который вы по недоразумению именуете эпиграммой, - бархатный голос драматурга струился, обволакивал, превращал острую ситуацию в дружескую беседу. - Он ни разу не звучал в постановках «Колесниц судьбы». Надеюсь, вы понимаете, почему?
        Донья Энкарна развела руками:
        - Нет, не понимаю. Вы видели знаменитую постановку Монтелье?
        - К сожалению, нет. У меня аллергия на плесень куим-сё. А иного способа посмотреть арт-транс-фильм не изобрели. Вы же, как я понимаю, видели этот шедевр?
        - Да. У меня нет аллергии. Я видела арт-транс, а потом - обычный фильм. Вы не знали, что Монтелье согласился переложить образы арт-транса в вариант для визора?
        - Знал, разумеется. И неплохо заработал на переложении.
        - На визор у вас тоже аллергия, дон Луис?
        - О да! Еще больше, чем на плесень!
        Вокруг расхохотались. Смех послужил сигналом - гости разошлись по залу, большинство начало садиться за столы, накладывать себе в тарелки, наполнять бокалы. Завязались разговоры, стало шумно. Рядом с драматургом и его упрямой собеседницей остались двое: дон Фернан и мужчина лет тридцати пяти, одетый скромней, чем полагалось бы на юбилее. Брат доньи Энкарны со скучающим видом разглядывал свои ногти. Спутник дона Луиса хмурился, словно хотел уйти, да не имел права. Так сдвигают брови, когда твой друг нарывается на дуэль, грозя втянуть в схватку и секундантов.
        Рапира на поясе мужчины усиливала гнетущее впечатление. Здесь многие были при шпагах, включая дона Фернана. Но изящество легких клинков, скорее украшений, чем оружия, резко контрастировало с тяжелой рапирой, суровой и неприветливой, как ее хозяин. Чашку эфеса покрывала сеть царапин; ранние морщины такой же сетью лежали на лице владельца рапиры.
        - Тогда поверьте мне на слово, - тоненькие пальцы доньи Энкарны тронули рукав драматурга. На золотом шитье они смотрелись лепестками розы, осиянными утренним солнцем. Критики дружно пеняли Луису Пералю за вычурность описаний, но лепестки под солнцем кочевали из одной пьесы маэстро в другую, вызывая неизменный восторг публики. - У Монтелье звучит ваша эпиграмма, посвященная моему благородному родителю. «У любвеобильного маркиза…» Не напомните, как дальше?
        - Отец! - предупреждающе воскликнул мужчина с рапирой.
        Драматург повернулся к сыну:
        - Что, Диего?
        - Я…
        - Ты не рожден оратором, мальчик мой. Но я слышу каждое непроизнесенное тобой слово. Ты хочешь сказать, что разговор зашел слишком далеко. Что мне следовало бы вернуться к гостям. Что донья Энкарна - бриллиант Эскалоны, равного которому не найти. Я прав?
        Диего Пераль собрался возразить, а может, согласиться, но его опередил дон Фернан. Продолжая изучать овалы собственных ногтей, вытянув руку далеко вперед, наследник рода Кастельбро шагнул к сестре:
        - …что ни ночь, то новенькая киса, - приятным тенором произнес дон Фернан. - Что ни утро, старая беда - ночь прошла впустую, господа! Дон Луис, я гожусь в актеры?
        - О да! - вместо драматурга, смеясь, ответила донья Энкарна. Взгляд девушки уперся в Диего Пераля, как если бы и впрямь мог оттолкнуть Пераля-младшего к стене. - Так вот, маэстро… Я всегда хотела спросить у вас насчет этой эпиграммы. Вот перед вами я, дочь своего отца. Вот Фернан, мой элегантный брат. Вы не находите, что само наше существование противоречит смыслу ваших стихов? Нет, форма, как обычно, восхищает. Но содержание? Ваше мнение, дон Луис?
        - Разумеется, - кивнул Луис Пераль. - Я был молод и глуп. Ради удачного стихотворного оборота я пренебрег здравым смыслом. Умоляю простить меня, госпожа моя.
        Он склонил голову - в первую очередь, чтобы скрыть бесенят, пляшущих в глазах «el Monstruo de Naturaleza». Чувствовалось, что на языке Луиса Пераля вертится другой ответ - тот, за который бьют не палками, но сталью. В Эскалоне шептались, что вторая жена маркиза де Кастельбро, мать Фернана и Энкарны, в отличие от первой, умершей бездетной, была женщиной разумной и без предрассудков.
        Но тс-с-с, даже у стен бывают уши!
        - Вы ошиблись, - согласилась девушка. - Но не в том, в чем каетесь. Вы ошиблись, убрав эпиграмму из текста пьесы. Оставь вы ее, и злоба выветрилась бы, а адресность укола исчезла без следа. Осталась бы язвительность, направленная на любого, кто подвернулся бы под удар. Это примерно как ваша рапира, дон Диего - при всей ее грозности она неоскорбительна. Она - следствие, а не причина.
        - Зовите меня сеньором Пералем, - мрачно откликнулся сын драматурга.
        - Отчего же? Ведь его величество пожаловал вашего гениального отца дворянством. Если не ошибаюсь, потомственным. Вас смущает обращение «дон»?
        Диего пожал плечами:
        - Обращайтесь ко мне, как вам будет угодно. Мне все равно.
        - Вторая ошибка, - донья Энкарна отвернулась от сына к отцу, - это финал. У Монтелье главный герой «Колесниц судьбы» накладывает на себя руки. Решение благородное и трагическое, оно вынуждает зрителей проливать слезы. В эскалонских постановках герой остается жив. В последнюю минуту объявляется король - и, как полагается монарху, разрубает все узлы. Герой вознагражден, враги героя частью наказаны, частью примиряются со вчерашним оскорбителем. Народ ликует и славит владыку. Вы считаете такой финал более выигрышным?
        Пераль развел руками:
        - Я считаю его традиционным.
        - То есть?
        - Если в конфликте пьесы участвуют высокопоставленные особы - скажем, гранды - традиция эскалонского театра велит разрешать конфликт вердиктом его величества. Не я это придумал, не мне отменять.
        - Но Монтелье…
        - Монтелье родился не на Террафиме. Он космополит, гражданин Ойкумены в полном смысле этого слова. И он адресовал свой шедевр совсем иному зрителю.
        - А если, - не сдавалась юная донья, - в конфликте пьесы участвуют высочайшие особы? Короли и королевы? Кто тогда имеет право разрешить конфликт?
        - Бог, - внезапно сказал Диего Пераль. - Господь - опора наша среди бури.
        - Вы так думаете?
        - Я в этом убежден.
        V
        Проулок, где нашли спасение беглецы-близнецы, напоминал собачий лаз. Здесь нужно было протискиваться боком, придерживая рапиру и пистолет, чтобы не цеплялись за стены, сложенные из щербатого, пачкающего одежду кирпича. К счастью, окон сюда не выходило, а значит, под ногами не хлюпали дурно пахнущие помои. Добравшись до конца этой нелепой - этой благословенной! - щели между домами, Диего выглянул с осторожностью человека, очень дорожащего собственной шкурой. Улица Рассветная, получившая название благодаря тому, что ее проложили точнехонько с запада на восток, походила на пустыню. Тут бойни не случилось. Трупы и кровь на мостовой отсутствовали, зато в избытке имелись следы паники и слепого бегства. Брошенный впопыхах саквояж, распотрошенный воришкой. Драная шляпа с пером - когда-то белым, сейчас грязным и сломанным. Дешевые часы раздавлены каблуком. Пара оторванных пуговиц; клетчатый платок - ветер лениво гонял тряпицу от стены к стене…
        Пересекая улицу, Диего затылком ощущал настороженные взгляды из-за занавесок. Казалось, взвод мушкетеров взял его на прицел, решая: спустить ли курок? Со стороны площади Ал-Гаррез неслась беспорядочная пальба. Дважды, бабой под изголодавшимся гренадером, ахнула хриплая пушчонка. Время от времени звуки выстрелов перекрывал вопль толпы. Вздымался могучим крещендо - и откатывался, опадал, чтобы позже вскипеть новым шквалом боли и бессильной ярости.
        Повернувшись спиной к шуму схватки, Диего ускорил шаг.
        Проезд Шорников, куда вскоре выбрался маэстро, являл собой полный контраст безлюдью Рассветной улицы. Прилив здесь столкнулся с отливом: дело, невозможное для океана, но вполне реальное для людей, волей судьбы и сильных мира сего вовлеченных в мятеж. Навстречу друг другу спешили десятки, если не сотни эскалонцев. Одни торопились убраться подальше от кровавого водоворота, захлестнувшего центр города, другие же, вооруженные кто мясницким ножом, кто ржавой дедовской аркебузой, с самоубийственной решимостью стремились в самое пекло.
        Вот ведь, подумал Диего. Мне не по пути ни с первыми, ни со вторыми.
        Он углубился в лабиринт кривых улочек и проходных дворов, насквозь провонявших мочой и конским навозом. Следовало выйти к западной окраине, откуда укатанная дорога вела к космопорту. Пешком - часа два, не меньше. Но за пределами бунтующего сердца Эскалоны - Господь, оглянись! - появится возможность нанять экипаж. Возницы - народ отчаянный, за грош удавятся - даже если небо начнет валиться на землю.
        «Отобрать у кого-нибудь лошадь? У кого? Да хоть у случайного улана или гусара, если проедет в одиночку…»
        Скверная идея - пробираться через кипящий город, каждую минуту рискуя нарваться на отряд солдат, банду обнаглевших от безнаказанности грабителей или стаю трущобных крыс, повылезавших изо всех щелей. О наемниках маркиза де Кастельбро тоже забывать нельзя. Но как усидеть в четырех стенах, ощущая себя мышью, забившейся в нору? Сказано в Писании: есть дни рассудка, а есть дни сердца, и ближе они Создателю. Если Мигель поспеет вовремя, Диего с Энкарной сегодня покинут Террафиму. Если же нет… Кто знает, вдруг им представится другой шанс улететь с планеты! И где этот шанс станет их поджидать, если не в космопорте? Уж всяко не в «Трех бочонках»!
        Диего прекрасно понимал, сколь смехотворно выглядят все эти резоны. Самообман, припарки для мертвеца. Тем не менее, он продолжал двигаться в выбранном направлении. Цель поставлена: достичь Сан-Федрате. Все остальное потеряло значение. Придем на место, тогда и решим, что делать дальше.
        Отсчитав очередную сотню шагов, он быстро оглядывался на ходу. Дважды позади мелькал подозрительный незнакомец. Тот словно сошел со сцены, героем одной из многочисленных пьес отца - сутулая фигура, закутанная в плащ, широкополая шляпа надвинута на самый нос. Оглянувшись в третий раз, Пераль никого не обнаружил.
        Добравшись до знакомого с детства «сквозняка», Диего нырнул туда, словно мальчишка - в летнюю реку. Миг, и маэстро покинул «сквозняк» так же стремительно, как и объявился в нем. Лишь качнулась облезлая циновка, скрывая темную щель бокового, мало кому известного коридора. Этой уловке научил его Альваро Рохас, охотник на тигров. Сам Диего никогда не охотился на огромных полосатых кошек, но склонен был верить дону Альваро: почуяв преследователя, тигр уходит в отрыв и кружным путем возвращается на собственный след, чтобы подобраться к ловцу со спины.
        Тигр, подумал Диего. Ястреб. Мой ястреб.
        И ничего не почувствовал.
        Внутренний дворик с лужей посередине, не просыхающей и в лютый зной. На узеньких, в две ступни шириной, балконах сушится цветастое тряпье. Морщинистая старуха со стеклянным глазом пялится из окна второго этажа. Лохматый барбос выкусывает блох. Ухо барбоса оторвано, торчит сизый хрящ. Подворотня. Поворот. Тупик, который на деле - не очень-то тупик. Калитка, прячущаяся в нише, заплетенной виноградными лозами. Здесь, сколько Диего себя помнил, всегда стоял густой запах дегтя. Затворив калитку - аккуратно, стараясь не скрипнуть петлями, - маэстро миновал еще один двор: сумрачный замшелый колодец. Тут окна напоминали бельма слепца: их плотно закрывали разбухшие от сырости ставни. Ворота с отвалившейся створкой, арка, ведущая наружу, похабный рисунок углем на стене - и маэстро оказался на той же улице, по которой недавно поднимался, только на квартал ниже «сквозняка».
        Петля захлестнулась. Сейчас Диего намеревался выяснить, кто в нее угодил. Впереди мелькнул край плаща, задранный ножнами шпаги. Маэстро ускорил шаги. Спеша догнать незнакомца, он едва не споткнулся о забулдыгу, копошившегося на мостовой. Окружен густым облаком винных испарений, пьяница на четвереньках ползал по брусчатке, бормоча ужасные богохульства и собирая рассыпавшиеся медяки. При попытке обойти это существо, уже не вполне двуногое, выяснилось, что оно всякий раз непостижимым образом оказывается у тебя под сапогами. Справиться с живым препятствием Диего удалось лишь с третьей попытки, хорошенько пнув сукиного сына в копчик. К счастью, вероятный соглядатай тоже задержался у «сквозняка». Сняв шляпу, он высматривал сгинувшего клиента.
        Со звоном раскатились монеты, вновь упущенные пьяницей. К небесам вознеслась забористая брань: досталось и чертям, и святым, и солдатской матери, и какому-то Мануэлю Диасу, по всей видимости, отъявленному мерзавцу. Соглядатай обернулся на крики, но Диего уже стоял рядом.
        - Не мной ли интересуетесь, сеньор?
        Человек в плаще правильно оценил ситуацию. Он не стал хвататься за шпагу, что лишь усилило подозрения Диего. Незнакомец знал, с кем имеет дело. Медленно, избегая резких движений, он водрузил на голову шляпу и выпрямился, стараясь сохранить достоинство.
        - Не имею чести быть знакомым.
        - Вынужден вам не поверить.
        - Ваши слова оскорбительны, сеньор. Но я не ищу ссоры с вами. Всякому простительно ошибиться. Надеюсь, вы удовлетворены?
        К шпаге незнакомец по-прежнему не прикасался. Было ясно, что даже плюнь собеседник ему в лицо, и то он не даст ни малейшего повода для поединка. Оставался единственный способ проверить догадку. Пожав плечами, Диего отвернулся от соглядатая - что, мол, взять с отъявленного труса? - сделал шаг, другой, притворяясь, что уходит, и не ошибся в своей провокации. За спиной раздался шорох плаща. С плавной стремительностью Диего скользнул в сторону, левой рукой придерживая рапиру, а правую заводя назад, к поясу - и метательный нож с дырчатой рукояткой, шипя разъяренным котом, распорол горячий воздух над плечом маэстро. Не успел нож звякнуть о стену в двух локтях от пьяницы, а кинжал Пераля уже отправился в ответный полет. Клинок до половины вошел в бедро незнакомца. Наемник маркиза - в этом больше не осталось сомнений! - сдавленно охнул. Скособочившись, он потащил из ножен шпагу, но опоздал. Сильным пинком Диего вышиб оружие из пальцев раненого. Шпага зазвенела о брусчатку, а Пераль, наградив противника знатной оплеухой, выдернул кинжал из его бедра. Соглядатай упал на спину, сильно ударившись затылком.
Багряный ручей хлынул на камни мостовой, пятная короткие, стянутые завязками ниже колен штаны и башмаки с пряжками.
        - Перевяжитесь, - без особого сострадания посоветовал Диего, вытирая кровь с кинжала. За неимением лучшего он воспользовался шляпой наемника. - Иначе истечете кровью. Смерть легкая, но все равно смерть.
        Более не интересуясь судьбой несчастного, он исчез в «сквозняке»: на этот раз окончательно.
        - Идиот, - прокомментировал ситуацию пьяница.
        Отшвырнув медяки прочь, забулдыга поднялся на ноги. Взгляд его был прикован к соглядатаю: привалясь боком к стене, тот спешно перетягивал рану полосами ткани, оторванными от пелерины плаща. Лицо раненого, смуглое от природы, сделалось бледным, как остывший пепел. Губы тряслись, на лбу блестели крупные капли пота.
        - Ты идиот, Мануэль Диас, - повторил пьяница.
        - Я идиот, - покорно согласился раненый.
        - Дорезать тебя, что ли?
        Пошарив за пазухой, пьяница извлек серебристую коробочку уникома. Не активируя сферу видеосвязи, уверенно набрал номер. Пальцы мнимого забулдыги нисколько не дрожали, бегая по вирт-сенсорам. Дождавшись сигнала приема, он деловито сообщил:
        - Докладывает Малыш Пепито…
        КОНТРАПУНКТ
        ИЗ ПЬЕСЫ ЛУИСА ПЕРАЛЯ «КОЛЕСНИЦЫ СУДЬБЫ»
        Кончита:
        За что же не любить профессоров?
        Федерико:
        За знания.
        Кончита:
        Ты к знаниям суров!
        Федерико:
        Суров не я, судьба куда суровей!
        Она глядит на мудрых, сдвинув брови:
        Что знает наш профессор, тем не мене,
        Давно известно детям в Ойкумене!
        Ведь там, за мрачной чернотой небес
        Им знания подкидывает…
        Кончита:
        Бес!
        Федерико:
        Ну, я б сказал - прогресс. Но ты, дитя,
        С сей рифмою расправилась шутя!
        Глава вторая
        Она и он
        I
        На ходу Диего вновь набрал номер Мигеля: пустое занятие. Контрабандист не отвечал. Вокруг котлом на адской жаровне кипела Эскалона. Огонь мятежа разогревал человеческое варево неравномерно: где-то уже вовсю булькало, где-то едва начало идти пузырями, а в большинстве мест царила сонная одурь болота. Впрочем, и в болоте следовало держать ухо востро. Тут водились разные твари: от скользких пиявок-кровососов до ядовитых гадюк с зубами из острой стали.
        Эскалону называли городом контрастов. В смутное время это качество резко усилилось. Со стороны могло показаться, что город охвачен эпидемией безумия. Возникнет из ниоткуда орущая толпа, прокатится мутным валом по улице - и сгинет за углом, как не бывало. Вновь - мертвая тишина и запустение. Лишь боязливо дрогнет в окне мансарды кружевная занавеска, да кот пройдет по краю забора, распушив хвост. Грянет вдоль проспекта эскадрон улан: лазурь и багрянец, молнии клинков, гром копыт. Ударят вслед редкие выстрелы из подворотен. А рядом харчевня - накачиваются дрянным пивом торговцы зерном, вслух прикидывая, сильно ли вырастут к осени цены на овес и пшеницу. Спешат на помощь мятежникам буйные сорвиголовы; троица проходимцев прижала к стене и потрошит зазевавшегося бунтаря. Хорошо еще, если кошелек вывернут, а кишки в брюхе оставят. Повезло дураку…
        «Не повезло,» - отметил Диего Пераль.
        Он шел мимо трупа, скорчившегося на пороге запертой лавки. В ответ труп тихо, но отчетливо застонал. Диего замедлил шаг - и мысленно проклял себя за излишнюю чувствительность. Любопытство? Сострадание? Маэстро и сам до конца не знал, что двигало им в тот момент. У ног его, зажав ладонью окровавленный бок, скорчился гематр - ровесник Диего, в уродливой инопланетной одежде.
        Господи, воззвал Диего. Ну что Тебе стоило отвести мне глаза? Меня ждут Энкарна и челнок - Мигель объявится, его слово дороже золота! - а время утекает, просыпается песком сквозь пальцы. Стон раненого слился для Диего с песчаным шелестом секунд. Время гематра уходило еще быстрее, вытекало из тела, сочилось меж пальцев в прямом смысле слова - темной, густой кровью…
        В который раз за этот нескончаемый, выматывающий день маэстро оказался перед выбором. «Любая задача имеет решение, - утверждал мар Яффе, школьный учитель Диего, тоже гематр. - Просто решений бывает больше одного.» Малыши не на шутку пугались, впервые увидев мар Яффе, учителя логики и математики. Бледное, лишенное страстей лицо; скупые, механически выверенные жесты. По мнению детей, учитель походил на мертвеца, восставшего из могилы. Мар Яффе не повышал голос. Не прибегал к розгам, считая телесные наказания «бесполезным варварством». При всем гуманизме учителя, на уроках мар Яффе царила гробовая тишина, в которой звучал лишь ровный монолог гематра. Случалось, учитель умолкал, выдерживая точно рассчитанную паузу - и продолжал объяснения: сухо, четко, бесцветно.
        Над его зубодробительными задачами школьники корпели ночами. Скрипя зубами, Диего грыз гранит чуждой науки, ибо знал: сдавать придется в любом случае. Пять, десять, двадцать раз - пока не найдешь ответ. Мар Яффе всегда добивался нужного ему результата - и требовал от учеников аналогичного упорства. Годы спустя до маэстро дошло: то, от чего дымились мозги эскалонских школьников, для гематра считалось набором простейших азов. На родине учителя такое, наверное, проходили в ясельной группе детского сада. Вся без исключения Эскалона, от уличного мальчишки до короля, должна была представляться учителю сборищем тупых дикарей. Между ними и соотечественниками мар Яффе лежала пропасть размером с необъятную Ойкумену.
        И тем не менее год за годом мар Яффе методично вдалбливал в бестолковые головы юных эскалонцев азы инопланетных премудростей. Зачем он это делал? Почему избрал стезю школьного учителя? Неудачник, не сумевший найти лучшего заработка? Или это был итог непостижимого для простых смертных гематрийского расчета? В конце концов, святой Исидор тоже двенадцать лет провел среди дикарей, претерпевая лишения и неся заблудшим душам свет истинной веры.
        Сравнение безбожника-гематра со святым Исидором попахивало ересью.
        Каждая задача имеет решение, думал Диего. Но когда решений больше одного, приходится делать выбор. А я не гематр, чтобы просчитать все возможные последствия. Гематров называют «живой математикой Бытия». Чушь! Бытие есть воплощение замысла Создателя, и математика бессильна перед божественной волей. Не знаешь, как поступать? Забудь о расчетах и резонах! Поступай так, как велит тебе сердце. Слова святого Исидора, Второе Послание к островитянам, глава третья, стих седьмой.
        Странное дело: слова эти, по большому счету, нисколько не противоречили высказыванию мар Яффе. Снова ересь?
        Диего Пераль шагнул к лавке. Присел на корточки рядом с раненым. Убедился, что гематр в сознании и смотрит на него - без всякого выражения, как и его соотечественники.
        - Идти сможете?
        Гематр закрыл глаза:
        - Сам - нет.
        На миг лицо раненого исказила страдальческая гримаса, и оно сделалось похожим на человеческое. Боль - великий уравнитель. Хорошо держится, оценил Пераль. Силы экономит: лишнего не шевелится, слов произносит минимум. Гематрийская расчетливость была сейчас кстати.
        - Я помогу. Отсюда недалеко до вашего квартала.
        - Полкилометра по прямой.
        Случилось чудо: гематр улыбнулся. Улыбка инопланетянина выглядела жутко, сделанно - так скверный актер выстраивает мимические мышцы, словно солдат-новобранцев, в шаткий строй, готовый пасть под атакой в первый же миг. Впрочем, кошмарная улыбка сразу сменилась прежней гримасой боли. Гематр со свистом втянул воздух сквозь стиснутые зубы:
        - Перетяните рану. Режьте штанину. Ткань непромокаемая.
        Ткань оказалась еще и эластичной. Теперь главное, отметил Диего, добраться до квартала гематров и сдать раненого землякам. Там его быстро поставят на ноги - при их-то медицине! Он забросил левую руку гематра себе на плечо и осторожно поднялся, придерживая беднягу за спину. Постоял, давая раненому привыкнуть к вертикальному положению.
        - Ну что, идем?
        - Да.
        Пробный шаг удался. Гематр висел на Диего мешком, но ноги все-таки не волочил, а переставлял.
        - Какова у нас вероятность, - Пераль вспомнил о талантах гематров, - благополучно добраться до вашего квартала?
        Гематр молчал секунд десять.
        - Слишком много неизвестных мне факторов. Я не могу произвести точный расчет, - он подумал и добавил: - Извините.
        Утешил, вздохнул Диего.
        Этот район города маэстро знал плохо. Поначалу держать направление, указанное гематром, получалось легко - улица, по которой они двигались, вела в нужную сторону. Увы, впереди образовалась толпа, увлеченная грабежом платяной лавки - издержки мятежей от сотворения мира до дня сегодняшнего. Грабителей благополучно обошли дворами, но, петляя по закоулкам, Диего потерял всякие ориентиры - и теперь с трудом представлял, куда двигаться дальше. Спросить у гематра, в чьей голове, похоже, имелся встроенный компас, не удалось: раненый впал в полубессознательное состояние. Влекомый Диего, он механически шевелил ногами, но взгляд его отблескивал мутным бутылочным стеклом. От бедняги остро, как от загнанного коня, несло потом, и это без видимых оснований раздражало маэстро. Казалось, если Господь лишил свое творение чувств, присущих человеку, то Он должен был лишить его и способности потеть, испражняться, терять кровь. Лучше бы лишил! Следовало торопиться, если Пераль хотел дотащить бедолагу живым.
        Диего попытался сориентироваться по солнцу. Стремясь достичь квартала гематров, они брели на запад. Солнце, перевалив за полдень, поджаривало правую щеку. Нам туда, определился маэстро. Для верности он подбородком указал в глубину вонючего проулка. Имелся ли там выход, Диего понятия не имел. В крайнем случае, придется вернуться и поискать другой путь. Даже самому себе он не признался бы, что просто тянет время. Бегство в Сан-Федрате, спасение гематра - что угодно, лишь бы не маяться в четырех стенах! В глубине души тлела надежда, что Мигель перезвонит. Они встретятся у космопорта, заберут Карни…
        Все будет хорошо.
        Последнюю фразу Диего старался не произносить даже мысленно - чтоб не сглазить. О нет, маэстро, всей душой полагаясь на Господа, не был суеверен! Но, понимаете ли, есть такие вещи…
        Ну, вы понимаете.
        Дольше тянуть было нельзя: гематр мог в любой момент откинуть копыта. Нельзя же сказать «отдать Богу душу» по отношению к инопланетному безбожнику?! Диего решительно двинулся вперед. Проход в конце проулка, к счастью, отыскался - узкий, как дверь в рай. Вдвоем они едва протиснулись - и оказались на утоптанном земляном пятачке, от которого расходились три кривые улочки. Ни одна из них не вела в нужном направлении. Поверх ветхого дощатого забора и ветвей серебристых олив, припорошенных пылью, виднелись сверкающие на солнце купола и параллелепипеды жилых башен гематрийского квартала. Рукой подать, но как туда добраться? Словно отвечая на невысказанный вопрос, в заборе с душераздирающим скрипом отворилась калитка. На Диего с боязливым любопытством глядела молодая женщина в чепце.
        - Его ранили?
        В голосе женщины тревога мешалась с восторгом. Еще бы! Сидишь тут, нос на улицу высунуть боязно, а хочется - аж невтерпеж! И вдруг, хвала Создателю, тебе прямо к порогу притаскивают истекающего кровью чужака. Соседкам рассказать - помрут от зависти!
        - Как нам дойти до гематрийского квартала, сеньора?
        - Да вот же, через наш двор! - всплеснула руками женщина. - Давайте, я вас проведу. За флигелем в переулочек… Идемте!
        Она отступила в сторону, приглашая гостей во двор. Диего медлил, глядя на здания инопланетного квартала. Женщина говорила правду: путь через ее двор представлялся кратчайшим.
        - Благодарю вас, сеньора.
        Взвизгнув, калитка захлопнулась за спиной Диего. С проворством болонки, почуявшей лакомство, хозяйка направилась вперед, лавируя меж масличных деревьев. На ходу она оборачивалась, повторяя, как заведенная:
        - За мной сеньоры! За мной!
        Поспевать за ней стоило труда: отягощен раненым, Диего двигался со скоростью беговой черепахи. В очередной раз махнув сеньорам рукой, женщина скрылась за домом. Маэстро последовал за ней, свернул за угол - и остановился.
        Хозяйственный двор. Глухая стена жилища. Три кособоких сарая. Колода для колки дров. Поленница под навесом. Приоткрытая дверь в конюшню. Хозяйка исчезла. Посреди двора, шагах в десяти от Диего, стояли трое мужчин, увешанных оружием. В отличие от геройски погибших завсегдатаев «Трех бочонков», эта троица не слишком походила на бандитов, а значит, была опасна вдвойне. Нагрудники из буйволиной кожи в два слоя, чашки шпаг - в царапинах и вмятинах. Кинжалы с потертыми, ухватистыми рукоятями готовились выпорхнуть из ножен в любое мгновение.
        Поодаль ждал четвертый, нюхая надушенный платок.
        - Утомились, дон Фернан? - спросил Диего Пераль. - Еще бы, сегодня такая жара…
        - Вы правы, - согласился наследник маркиза де Кастельбро. Лицо его выражало самое искреннее огорчение. - Я бы предпочел сейчас вино с ледника и кресло в тени. Увы, приходится хлопотать, бить ноги. Задержитесь на минутку, дон Диего. Эти господа хотят взять у вас урок. За мой, разумеется, счет.
        II
        КОЛЕСНИЦЫ СУДЬБЫ
        (НЕ ТАК ДАВНО)
        - Я хочу нанять вас, дон Диего.
        - Зовите меня сеньором Пералем, ваше сиятельство.
        - Гордыня, - кивнул маркиз, думая о чем-то своем. - Понимаю…
        Поднявшись из кресла, он встал у окна кабинета: тень на фоне солнца. Диего, которому не предложили сесть, ждал продолжения. Утром, получив со слугой приглашение в особняк де Кастельбро, он долго ломал голову, зачем маркизу могли понадобиться таланты скромного маэстро. Особенно такого маэстро, который носит фамилию Пераль.
        - Я буду звать вас доном Диего, - подвел итог маркиз. Прямой, как флагшток, в вышитой бисером домашней шапочке, скрывавшей обширную лысину, он напоминал судью, выносящего приговор. - Учтите, это не есть знак какого-то особого уважения к вам. Я имею в виду, лично к вам.
        Насмешка, предположил Диего.
        - Нет, - ответил маркиз.
        Лицо гостя, при всей его малоподвижности, было для хозяина особняка открытой книгой. Маркиз, искушенный в интригах царедворец, не нуждался в словах или гримасах, чтобы понять, о чем думает сын Луиса Пераля.
        - И не насмешка гранда Эскалоны над скороспелым идальго. Это уважение к воле его величества, пожаловавшего вашего отца дворянством. Наследственным, замечу, дворянством. Это поклон в сторону трона. Лично вы здесь совершенно ни при чем. Такой вариант вас устроит?
        Диего молчал.
        - Что еще? - поднял брови маркиз.
        Старый ворон, он был во всем черном. С годами де Кастельбро высох, темная одежда лишь подчеркивала его худобу. Из подбитых ватой штанов, похожих в бедрах на шары, смешно торчали ноги в чулках. Камзол тесно обтянул торс. Манжеты рукавов подчеркивали узость запястий. Голова лежала на туго накрахмаленной фрезе воротника, как на блюде.
        - Нанять, - сказал Диего. - Мне не нравится это слово.
        - Но вы же служили в армии?
        - В солдаты вербуют. А нанимают, ваше сиятельство, наемников.
        - Вы видите разницу?
        - И преотчетливую.
        Он ждал, что его сейчас выгонят взашей. Он ошибся.
        - По-моему, наш разговор складывается не самым удачным образом, - маркиз сухо улыбнулся. Казалось, упрямство собеседника забавляет гранда Эскалоны. - Начнем сначала. Дон Диего, я хочу прибегнуть к вашим услугам. К вашим, если угодно, профессиональным услугам.
        - Вам требуется учитель фехтования?
        Скрыть изумление стоило большого труда. Воображение, не слишком живое в обычные дни, вдруг разыгралось. Диего ясно представил себе зал, манекены, шпаги в стойках - и престарелого маркиза де Кастельбро без камзола, в одной сорочке, выслушивающего указания маэстро Пераля: «Встать в меру! Финт, ангаже! Руку тверже!..»
        Пятеро, подумал он. С палками. Болван, они придут к тебе после первого же урока. Ты их убьешь, и тогда придут шестеро с мушкетами.
        - Мне? - удивился маркиз. - Спасибо, не надо.
        - Тогда я не понимаю…
        - Я могу положиться на вашу скромность, дон Диего? Мне говорили, вы не из болтливых. Это, пожалуй, важнейшая из причин, по которым я обратился именно к вам.
        - Разумеется, ваше сиятельство.
        - Учитель фехтования требуется моей дочери.
        - У нее намечена дуэль? - спросил Диего прежде, чем проклял себя за глупость.
        - В определенном смысле.
        - С кем?
        - Этот вопрос еще не решен.
        - Где? Когда?
        - Это принципиально?
        - Конечно! Я обязан знать, какое время для подготовки есть у меня в распоряжении. Если же я буду знать противника, я сумею избрать наилучший способ ему противостоять.
        Ситуация отчетливо попахивала безумием - или оскорбительным розыгрышем. Маркиз долго не отвечал, глядя, как внизу вываживают белоснежную, совсем молодую кобылицу. Лошадь заржала, выгнув точеную шею, и гранд опять кивнул в такт своим мыслям.
        - Где? - Диего начал терять терпение. - Когда?
        - В моем пригородном имении. На сцене. Спустя десять дней.
        - На сцене?
        - А где прикажете играть комедии вашего отца? В конюшне?!
        - Комедии?
        - «Девица-гусар». В третьем акте у нее дуэль с Транмонтеном. Комические куплеты, ссора и дуэль. Слушайте, почему у персонажей дона Луиса такие невозможные имена? Транмонтен… Что за ерунда!
        - Вопрос не решен, - в полном обалдении сказал Диего. - Вы сказали: вопрос с противником еще не решен.
        - Транмонтена вызвался играть молодой д'Эрио. Надеюсь, вам ясно, что это не публичный спектакль, не потеха для черни?! Это домашняя постановка для избранного круга. Забава молодежи при попустительстве…
        Он пожевал бледными губами.
        - Скажем иначе: при согласии родителей. Так вот, граф д'Эрио против участия сына в «Девице-гусаре». Если его удастся уговорить, исполнитель роли Транмонтена известен. Если нет, с моей взбалмошной дочерью будет дуэлировать кто-то другой. Впрочем, вас не должен заботить ее противник. Всю сцену дуэли, от начала до конца, я попрошу выстроить вас, и только вас. Для этого я предоставлю вам, дон Диего, максимальную полноту власти над молодежью. Надеюсь, вы понимаете, что меня в первую очередь интересует безопасность доньи Энкарны? Безопасность абсолютная, не омрачаемая никакими случайностями.
        - Если я соглашусь на ваше предложение…
        Диего с удовольствием отметил, что маркизу не понравилось слово «предложение». Кастельбро предпочел бы другие слова: «Если я возьмусь за эту работу…»
        - …я также приму на себя все обязательства по обеспечению безопасности доньи Энкарны. Это вне сомнений, ваше сиятельство. Никто и ничто не повредит юной донье, пока я смогу предотвращать угрозу.
        По спине маэстро пробежал холодок. Такое бывает, когда кто-то пройдет по месту твоей могилы. «С чего бы? - удивился Диего Пераль. - Что я такого сказал?»
        - Но я еще не дал согласия, - завершил он.
        Маркиз повернулся к упрямцу:
        - Гонорар? Он вас не разочарует.
        - Я уверен в вашей щедрости, ваше сиятельство. Нет, вопрос не в гонораре. Скажите, почему молодой д'Эрио сам не поставит руку донье Энкарне? Не отрепетирует сценическую дуэль? Полагаю, он безукоризненно владеет шпагой. Если же вы не доверяете ему, среди вашего окружения найдется много прекрасных и опытных фехтовальщиков. Скромность? Хорошо, пусть уроки донье Энкарне даст ее старший брат. Какие могут быть неловкости в кругу семьи? Зачем вам приглашать учителя фехтования со стороны?
        Открылась дверь, ведущая в комнату, соседствующую с кабинетом. На пороге стоял дон Фернан, с улыбкой глядя на Диего. Так рассматривают забавную, но глуповатую зверушку. В отличие от отца, граф Эль-Карракес разоделся павлином. Талию камзола обозначал ряд цветных бантов, отложной воротничок завязывался посредине золоченым шнурком с кистями. Панталоны были настолько широки, что собирались в многочисленные складки, доходя до икр, изящных как у девушки, и там прихватывались атласными лентами. Святой Господь! Даже голенища сапог графа в три слоя обшивались кружевом. Чувствовалось, что грация дона Фернана со временем превратится в худобу его отца, но этот день еще не настал.
        - Действительно, - кивнул дон Фернан. - Отчего бы мне не дать уроки владения шпагой родной сестре? Что этому мешает?
        - Сын мой! - воскликнул маркиз, раздражаясь. - Я же просил вас не вмешиваться!
        - Умоляю простить меня, отец. Просто я считаю необходимым разъяснить ситуацию дону Диего. Разъяснить так, чтобы вопросов больше не осталось. Во-первых, мои уроки дорого стоят, - руки графа Эль-Карракес сделали жест, столь же округлый, сколь и ассиметричный. Складывалось впечатление, что граф начал делать церемонный поклон, да раздумал на полпути. - Очень дорого. Настолько, что семья Кастельбро вряд ли сможет оплатить мои услуги…
        - Прекратите! Я требую!
        - Простите, отец, но я закончу.
        - Сын мой!
        - Хорошо, я закончу со всем сыновним почтением. Во-вторых, давать уроки - неприлично для семьи Кастельбро. Даже если они даются, простите за каламбур, в кругу этой семьи. По той же причине мы не обратились к молодому д'Эрио или иным господам из высшего света. И наконец, вас выбрала Карни. Моей сестре показалось забавным, что её для выступления в пьесе Луиса Пераля будет готовить Диего Пераль. Вас не смущают эти два оборота, дон Диего: «неприлично для семьи Кастельбро» и «показалось забавным»?
        Диего пожал плечами:
        - Ни в малейшей степени.
        - Это, надо полагать, отказ?
        - Нет, это согласие.
        - Я же говорил вам, отец! - дон Фернан непринужденно рассмеялся, поднося к лицу платок, вымоченный в духах. - Маэстро горд, как сотня чертей, но это гордыня особого свойства. Хорошенько заденьте дона Диего, подцепите его крюком за ребро, и он прыгнет в самый ад!
        - Сын мой! - в третий раз вскричал маркиз.
        - Я не в обиде, ваше сиятельство, - успокоил его Диего. - В конце концов, ваш сын прав. У вас есть текст «Девицы-гусара»? Я бы хотел ознакомиться с пьесой до начала занятий.
        - Вы не знакомы с пьесой дона Луиса? - изумился граф.
        - Мой отец написал уйму пьес. Читай я все, я бы испортил глаза.
        III
        - Этот человек здесь ни при чем.
        - Нисколько не сомневаюсь в ваших словах, - дон Фернан улыбнулся со всей возможной приятностью. - К тому же он тяжело ранен. Усадите гематра в сторонке, и его никто не тронет, даю вам слово. Но с вас - ответная любезность, сеньор Пераль. Вы обратили внимание, что я зову вас не доном Диего, а сеньором Пералем, как вы обычно просите? Теперь ваша очередь пойти мне навстречу. Прошу вас, положите рядом с раненым свой пистолет. Я давно хотел посмотреть, так ли хорошо вы владеете клинком, как об этом болтают. Стыдно портить благородное искусство фехтования пошлой стрельбой. Вы согласны со мной, маэстро?
        Диего не ответил. Он аккуратно сгрузил гематра на землю, прислонил спиной к колоде. Раненый слабо застонал. По крайней мере, жив, оценил Диего. Под пристальными взглядами наемников он с демонстративной медлительностью, двумя пальцами, вытащил из-за пояса пистолет и бросил оружие на землю рядом с гематром.
        Наемники ждали.
        Пожав плечами, Диего отошел от колоды на пару шагов.
        - Ангард, сеньоры, - махнул платком дон Фернан. - К бою!
        Нет, Диего не переоценивал себя. Вряд ли маркиз де Кастельбро нанял для расправы над ним безрукую шваль. Да и троица головорезов не производила впечатления новичков в деле великой любви к ближнему своему. Что ж, теперь все в руке Божьей.
        Как, собственно, и всегда.
        Вольты, репризы, кварты и терции - ушло, забылось, рухнуло в тартарары. Остались действия без слов, решения без названий, поступки без медлительного одобрения калеки-рассудка. Однажды дон Леон, мир его праху, разглядел в мрачном, неприветливом мастер-сержанте Перале что-то, что оставалось тайной для самого Диего - и на краю могилы, обучая горстку избранных, кому не мог отказать, престарелый маэстро нарушил обет не брать подмастерьев. Диего мыл зал, чистил оружие, штопал манекены, а по вечерам впитывал науку дона Леона, словно губка - воду. «Что ты делаешь?» - спрашивал маэстро. Провоцирую соперника к нападению, отвечал Диего. Вызываю на удар. «Это называется аппель,» - кивал маэстро. Аппель, повторял Диего. «Или темп, - уточнял маэстро. - А что ты делаешь сейчас?» Колю после парирования, отвечал Диего. «Это называется рипост. А сейчас?» Пытаюсь выбить у вас шпагу, объяснял Диего, потный и злой. «Как именно?» Вскользь, пыхтел Диего. Быстрым ударом по слабой части вашего клинка, гори он в аду. «Это называется круазе. И выполняется это так…» Круазе, запоминал Диего, отправляясь в дальний угол зала за
улетевшей рапирой. Запястье ломило, мозги пухли. Аппель, он же темп; рипост, круазе… Полтора года спустя, когда термины разлеглись по полочкам, маэстро велел: «Теперь учись забывать. Что ты делаешь?» Аппель, разъяснял Диего. «К чертям аппель! Забудь! Не называй, а делай! Что это?!» Рипост, откликался Диего. «В пекло рипост! Парируй и коли! Забыл? Молодец! Что именно ты забыл сейчас?!» Круазе, растерянно отвечал Диего, глядя, как шпага маэстро катится в знакомый угол. Я забыл круазе…
        Тогда он впервые увидел слезу на щеке дона Леона.
        Работу с учениками ему доверили не сразу. Сперва пришлось каленым железом выжечь солдатскую грубость - ученики в зале дона Леона были не из тех, кто спустит хотя бы намек на оскорбление. Тут пришлось потрудиться даже больше, чем с клинком в руке. Сам того не замечая, Диего вырос дважды грубияном. Грубость первую он заработал в армейском быту; вторую взлелеял от большого ума, стараясь не отличаться от остальных солдат. Это значило вытравить из себя школу, мар Яффе, умение пользоваться столовыми приборами, сморкаться в платок; а главное, вытравить из себя отца. Стоило на минуту расслабиться, как отец, великий «el Monstruo de Naturaleza», лез из сына наружу: гладкой речью, меткой цитатой, сложным словесным оборотом. Борясь с этой напастью, Диего хамил напропалую, предпочитая драться, рисковать, стоять под плетьми - все, что угодно, лишь бы не прослыть «кружевным солдатиком». Когда дон Леон наконец понял, что можно выгнать Диего Пераля из армии, но нельзя выгнать армию из Диего Пераля, он изобрел метод - неожиданный и действенный, как все находки старика. Он взрастил в подмастерье два качества:
суровость и лаконичность. За этой броней грубость вначале спряталась от окружающих, а там и зачахла, как деревце без солнца.
        Похоронив учителя, Диего узнал важную истину: как ни вытравливай отца из сыновней души, всего не вытравишь. Вдова дона Леона, хлебнув на поминках лишку, проговорилась, что именно Луис Пераль обратился к ее мужу с просьбой обратить внимание на сына драматурга. Большой поклонник таланта Пераля-старшего, дон Леон согласился оказать услугу «гордости Эскалоны». У Диего хватило ума не устраивать отцу запоздалый скандал за оскорбительную протекцию. Воистину, наука покойного дона Леона пошла Пералю-младшему впрок, и не только по части защит с выпадами.
        - Сеньоры, я жду. Или дон Фернан вам не указ?
        Первого головореза маэстро встретил стремительным выпадом в горло. Тот едва успел парировать, замешкавшись с ответом - и дал Диего время качнуться в сторону, оставляя противника между собой и набегающим товарищем забияки. Третий гадюкой скользнул вдоль стены дома, обходя маэстро сбоку. Его шпагу Пераль принял на кинжал. Клинок скрежетнул по гарде, задержавшись на миг сверх должного.
        От ответного секущего удара гадюку спас нагрудник.
        Двигаться. Все время двигаться. Не давать троице атаковать слаженно. Пусть мешают друг другу. В этом - надежда. В этом - спасение. Двигаться…
        Они закружились по двору в убийственном танце, под аккомпанемент лязга металла, в вихре тусклых молний. У танца был единственный, зато благодарный зритель. Дон Фернан следил за поединком едва ли не с б?льшим увлечением, чем за пьесой Пераля-старшего на сцене Королевского театра. К досаде графа Эль-Карракес, сражение вскоре переместилось с хозяйственного двора в сад. Оливы, яблони и гранаты мешали дону Фернану сполна насладиться зрелищем. А подойти ближе, подобно любопытствующему зеваке, граф счел ниже своего достоинства.
        Или просто осторожничал.
        Левый рукав колета быстро пропитывался липкой кровью. Диего почти не чувствовал пореза на плече. Боль придет позже; если он, конечно, переживет этот бой. Сейчас сад был его единственным союзником. Без устали отражая и нанося удары, Пераль нырял под низко нависшие ветви олив, скрывался за стволами деревьев, возникая то справа, то слева, разя и уклоняясь. Красное винцо обагрило куртки двоих наемников; увы, раны были легкие - немногим опаснее рассеченного плеча маэстро.
        Корявый ствол столетней оливы он ощутил спиной. Меняя позицию, чтобы укрыться за стволом, Диего успел выбить подпорку из-под могучей ветви, отягощенной сотнями зеленых оливок. Ветвь обрушилась на голову наседавшему противнику, скрыв убийцу под роскошной завесой: шелестящей, серебристо-зеленой. Слева оливу уже огибал второй наемник; третий, как обычно, норовил зайти сбоку, а лучше, сзади. По счастью, маэстро удалось трижды вспороть острием рапиры лиственную кисею. Услыхав хриплую брань, он понял, что все выпады достигли цели.
        - Браво! - крикнул дон Фернан.
        Мертвец упал сперва на оливу, а там и на землю.
        Двое лучше троих. Но эта пара, Господь прокляни обоих, приноровилась к маневрам Пераля. Теперь оба атаковали с пониманием, не перекрывая друг друга. Кружа и отступая, Диего устал; рука, сжимавшая тяжелую рапиру, налилась свинцом. Вскоре наемники вытеснили его из-под спасительных деревьев обратно во двор. Долго не продержусь, оценил Пераль. Единственное спасение он видел в приоткрытой двери конюшни.
        «Проем узкий, вдвоем не протиснуться…»
        Огибая колоду для рубки дров, он оступился. Подошва сапога поехала на конском яблоке; стараясь не рухнуть на бесчувственного гематра, маэстро потерял равновесие - и один из головорезов, на шаг опередив своего менее расторопного товарища, воспользовался подарком судьбы. Парировать выпад в полной мере Диего не сумел. Кинжал лишь сбил чужой клинок на пядь ниже, и шпага вместо того, чтобы пропороть живот, рассекла ляжку маэстро. Падая на колено, Диего все силы вложил в ответный удар. Рапира с глухим хряском пробила нагрудник, на четверть выйдя между лопаток наемника.
        - Браво! - прозвучало снова. - Брависсимо!
        Убийца - вернее, убитый - судорожно икнул. Изо рта его вылетел сгусток темной крови; казалось, он харкнул Диего в лицо, желая оскорбить напоследок. Медленно, будто во сне, головорез начал заваливаться вперед, прямо на маэстро, который как ни старался, не мог выдернуть застрявшую в теле рапиру. Умирающий все глубже насаживался на клинок. Фигура его раздвоилась - так бывает в бреду - и перед Пералем возник последний из троицы. По тому, как он держал шпагу, Диего уже знал, куда войдет хищное острие: в горло.
        Ни защититься, ни уклониться.
        У судьбы сложное чувство юмора, подумал Диего. Ударом в горло бой начался, им же и закончится. Интересно, услышу ли я третье «браво!» дона Фернана?
        Наемник качнулся, перенося вес с ноги на ногу - и по двору оглушительно раскатился выстрел. Впору было поверить, что в пятку башмака вшили пороховой заряд, в носок - фитиль, и вот фитиль догорел. Меж ребер головореза возникла дыра, плеснув красным. Выпустив рукоять рапиры, Пераль упал на спину и торопливо откатился прочь. Мигом позже шпага сраженного пулей наемника глубоко вонзилась в землю в том месте, где только что находился маэстро, а сам наемник рухнул рядом, содрогаясь в агонии.
        Раненый гематр сидел, привалясь спиной к колоде. Морщась, он мял пальцами левой руки правое плечо. В правой руке гематр сжимал дымящийся пистолет Диего, пуля из которого спасла маэстро жизнь. Пороха Диего не пожалел, засыпав в длинный ствол своего «Релампаго» полуторный заряд.
        - Отличный выстрел, - поздравил гематра Диего.
        - Отдача, - пожаловался инопланетянин. - Очень сильная.
        Поднявшись на ноги, Диего выдернул рапиру из тела убитого. Не сговариваясь, они с гематром повернулись, ища взглядами дона Фернана. Откуда бы ни наблюдал граф за схваткой, сейчас во дворе не было ни души. Диего пожал плечами; гематр, как обычно, остался бесстрастен.
        - Вы меня не донесете, - сказал он.
        - Не донесу, - согласился маэстро.
        - Нужно вызвать помощь. Может, у кого-то из этих бандитов найдется коммуникатор? Мой забрали грабители.
        - У меня есть коммуникатор.
        Гематр уставился на маэстро снизу вверх. Вгляд его ничего не выражал. Наверное, это означало удивление.
        - Дайте.
        Диего протянул ему серебристую коробочку. Пальцы гематра легко и уверенно забегали по вирт-сенсорам - с той же легкостью минуту назад во дворе и в саду порхали смертоносные клинки.
        - Перетяните бедро, - велел раненый.
        - Что?
        - У вас кровь идет.
        Гематр указал на свою искромсанную кинжалом штанину: режьте еще, не жалко. Диего внял дельному совету. Заодно маэстро перевязал плечо, затянув узел рукой и зубами. Потом он сел на колоду и стал глядеть в небо, где таяли едва различимые белые облака, похожие на клубки далеких разрывов.
        Пришел отклик по уникому. Активировав сферу видеосвязи, гематр быстро заговорил на языке, которого Диего не знал.
        - Через семь минут здесь будет медицинский аэромоб, - свернув сферу, он протянул коммуникатор Диего.
        - Они нас отыщут?
        - Отыщут.
        - Как?
        - Я включил на вашем уникоме систему автопеленга.
        Маэстро понятия не имел, что в подарке Энкарны имеется такая система.
        - Когда они прибудут, покажете, как ее отключить?
        - Разумеется. Вы опасаетесь слежки?
        Диего сделал неопределенный жест рукой.
        - У вас проблемы, - констатировал гематр. Он выглядел бодрее, чем раньше. Наверное, бой пошел инопланетнику на пользу. - Я могу чем-то помочь?
        - Вряд ли.
        - Вы куда-то направлялись. Когда меня доставят в больницу, аэромоб может отвезти вас в это место.
        - Мне нужно в космопорт.
        - Вам окажут первую помощь и доставят туда. Моя раса знает, что такое благодарность. Вы хотите покинуть планету?
        - Хочу, - вздохнул Диего. - Но вряд ли получится.
        - У вас нет денег?
        - У меня нет открытой секторальной визы. Но я все-таки попытаюсь.
        На сей раз гематр молчал долго.
        - Меня зовут Гиль Фриш, - вдруг сказал он, когда Диего уже решил, что инопланетник заснул или потерял сознание. - Позвольте ваш коммуникатор.
        - Диего Пераль. Вы хотите еще раз позвонить?
        - Нет. Я внесу свой номер в ваш уником.
        - Но ведь ваш коммуникатор забрали грабители?
        - Ерунда. Полиция его дистанционно заблокирует, а я переоформлю номер на новое устройство. Вот, держите. Если вам не удастся улететь, свяжитесь со мной.
        - Когда?
        - Через два дня. К этому времени меня поставят на ноги. Ничего не обещаю, но попробую помочь. Я у вас в долгу: вы спасли мне жизнь.
        - Вы мне тоже, мар Фриш.
        - Вам известно, как мы обращаемся друг к другу?
        - Меня в школе учил гематр.
        Кажется, Фриш хотел спросить еще что-то, но уником в руке Пераля разразился трелью вызова.
        - Мигель! - выдохнул Диего, увидев высветившийся номер. - Мигель! Это ты?!
        Шорох, похожий на стон. Или стон, похожий на шорох.
        - Мигель! Отзовись! Где ты?
        Пераль еще кричал в немое устройство, когда над двором завис серебристый аэромоб с красным знаком медслужбы на борту.
        - Мигель!..
        IV
        КОЛЕСНИЦЫ СУДЬБЫ
        (НЕ ТАК ДАВНО)
        Зал ему определенно не нравился.
        Просторная комната, которая раньше служила для светских приемов, а сейчас была наскоро переоборудована под зал для фехтования, почти в точности напоминала собственный зал Диего. Не ткаными шпалерами на стенах, не потолком с лепниной по краям - о, маэстро мог позволить себе такую роскошь разве что в мечтах. Но размещение стоек с оружием, сам подбор клинков, манекены, развешанные кругом пособия: выпады, защиты, вольты… Большинство изображений Диего знал наизусть. Их оригиналы достались ему в наследство от сеньора Дильгоа, после того как апоплексический удар свел учителя в могилу. По счастью, сеньор Дильгоа успел подписать диплом молодому подмастерью - и позаботился о том, чтобы коллеги приняли дона Диего в свой круг, как полагается. Диего подозревал, что любезным приемом коллег он частично обязан имени собственного отца, но Луис Пераль, старый хитрец, лишь отшучивался, когда сын напрямик спрашивал его об этом.
        - Знать бы, кто, - вслух сказал Диего.
        Изменник, продолжил он про себя. В интерьере зала крылся душок предательства. Кто-то из учеников маэстро, не раз посещавший зал на улице Масарредо, в подробностях описал интерьер помещения маркизу де Кастельбро - или, что вернее, одному из доверенных слуг маркиза. Описал для того, чтобы здесь, на втором этаже особняка, возникло подобие, двойник, копия раковины, из которой маэстро выбрался совсем недавно. За деньги сделал это изменник, или просто желая оказать услугу его сиятельству - в его поступке не было ничего противозаконного или аморального. Но Диего не мог избавиться от ощущения, что его предали, продали с потрохами.
        Он дрался с раздражением на дуэли, и противник одолевал.
        За окном послышался цокот копыт. Встав у подоконника, наборного панно из редких сортов дерева, Диего увидел, как по каштановой аллее ко входу в особняк едет донья Энкарна. Под дочерью маркиза шла белая кобылица, памятная маэстро по его первому визиту в дом Кастельбро. Сидя боком, в дамском седле, донья Энкарна о чем-то весело болтала с молодой камеристкой - та трусила рядом на длинногривом пони. Юная донья подняла голову, взгляд ее скользнул по лицу Диего - и маэстро быстро отступил назад. Он не знал, заметила ли его новая ученица, но ему без видимой причины это было неприятно. Такое впечатление, подумал он, что я пропустил случайный выпад, и теперь надо наверстывать. Ты дурак, приятель, ты загнал себя в угол, а теперь громоздишь ерунду на чепуху. Расслабься, тебе выпала забавная и непыльная работенка. Главное - безопасность причудницы. Она сразу должна понять, кто здесь хозяин. Пройдет неделя, другая, и ты не вспомнишь ни этот зал, ни девчонку, возомнившую себя гусаром, верней, звездой сцены…
        - Вы позволите, дон Диего?
        Наверное, она поднималась по лестнице бегом. Ничем иным нельзя было объяснить столь быстрое появление доньи Энкарны в зале. Раскрасневшаяся, запыхавшаяся, она смотрела на Диего глазами, блестящими от возбуждения.
        Из-за плеча дочери маркиза выглядывала камеристка.
        - Прошу вас, - Диего вежливо поклонился.
        - Благодарю вас, дон Диего.
        - Впредь называйте меня маэстро.
        - Так полагается?
        - Да.
        - Только здесь? Или при любой встрече?
        - Только здесь.
        - Хорошо, маэстро.
        Черт возьми, подумал он. Этот бесенок - само послушание.
        - Приступим? - спросила она.
        Черт возьми, повторил он. Это была моя реплика. Она сняла ее у меня буквально с языка. Туш?, хитрая девчонка. Второй удар за тобой. Теперь моя очередь.
        - Как вам будет угодно, - он еще раз поклонился.
        Его миролюбие - верней, ответ, достойный слуги или поклонника, но никак не сурового маэстро - достигло цели. Во взгляде доньи Энкарны мелькнуло сомнение; впрочем, оно быстро сменилось прежним блеском.
        - Одну минутку, маэстро. Я сейчас буду готова.
        Она нырнула за ширмы, которыми был отгорожен дальний угол зала. Камеристка, подобрав юбки, последовала за хозяйкой. Прежде чем скрыться, камеристка обернулась и подмигнула Диего - так, словно сговорилась с маэстро заранее, и сейчас их заговор близился к успешному завершению.
        За ширмами возник шорох одежды. Плохо понимая, что происходит, Диего уставился на ширмы - укрепленные на рамах атласные полотнища, расписанные в восточном стиле: черти с высунутыми языками, голые по пояс, с увлечением били в барабаны. В просвете между ширмами мелькнуло голое плечо, и маэстро отвернулся быстрей, чем следовало бы отставному мастер-сержанту, имевшему обширные знакомства среди обозных шлюх.
        Он встал к ширмам спиной.
        - Все, маэстро. Я готова.
        Перед ним стоял молоденький гусарский корнет. Лосины из белоснежной замши плотно облегали стройные ноги. Диего не сомневался, что лосины натянули еще влажными, и сейчас они высыхали прямо у него на глазах, превращаясь во вторую кожу. Красный доломан - короткий, до пояса - был украшен пятнадцатью рядами шнуровых петель с золочеными пуговицами. На левое плечо гусар накинул ментик, обшитый понизу и по краям бортов черным бобром. Голову корнета венчал фетровый кивер с султаном из заячьего меха.
        Лишь сейчас Диего сообразил, что разглядывает донью Энкарну, как последний мерзавец - снизу доверху. Он видел женщин в разных нарядах, видел без нарядов - и даже без ночных сорочек - но женщину в мужском костюме он видел впервые. Зрелище потрясло Диего больше, чем он мог предположить. Похоже, это стало ясней ясного не только для маэстро - камеристка отчетливо хихикнула. Смешок нахалки вернул Диего самообладание. Ничто так не отрезвляет актера и бойца, говаривал Луис Пераль, как чужая насмешка. А если отрезвления не произошло, значит, братец, ты вряд ли боец и уж точно не актер.
        Диего мысленно поблагодарил отца за науку.
        - Лосины, - сказал он. - Ни в коем случае.
        - Вам не нравится? - донья Энкарна сделала круглые глаза. - В этом костюме я буду играть «Девицу-гусара».
        - Не будете, - возразил Диего.
        - Отчего же, маэстро?
        - Вы раньше примеряли гусарскую форму?
        - Нет. Это важно?
        - Во время занятия лосины высохнут. Позже вам придется их снимать. Вы когда-нибудь снимали подсохшие гусарские лосины? Извините за смелые подробности, но от них остаются жуткие потертости. После парадов кое-кто из моих знакомых кавалеристов по три дня сидел дома, не в силах дойти до туалета.
        - Господи! - испугалась донья Энкарна. - Какой ужас!
        Она сделала непроизвольное движение, как если бы хотела сбросить лосины прямо сейчас - и замерла, не зная, как поступить.
        - Надеюсь, что мы обойдемся без ужасов. Тем более, без пикантных ужасов. У нас не парад, вам не придется сидеть в седле. Первое занятие я сделаю кратким. На втором занятии, если вам так уж хочется опробовать сценический костюм, я жду вас в чакчирах.
        - Что это?
        - Штаны. Прямой крой, внизу штрипки.
        - Какая пошлость! Меня освистают!
        - Зато чакчиры удобны и безопасны для вашей чувствительной кожи. Спросите знакомых офицеров, они подскажут, чем украсить чакчиры. И хватит об этом. Я - не ваша модистка, у меня другие задачи.
        - Я спрошу у дона Васко, - девушка в раздумьях закусила нижнюю губку. - Вы знакомы с доном Васко? Это мой жених. Он - капитан артиллерии, но, думаю, он знает толк и в приличных гусарских штанах. Начнем, маэстро?
        Со всех ног она кинулась к ближайшей стойке с оружием - и, выхватив саблю, отсалютовала Диего.
        - Поставьте на место, - велел Диего.
        - Почему? Это же гусарская сабля!
        - Вы будете использовать шпагу. Легкую граненую шпагу.
        - Невозможно! Гусары дуэлируют на саблях.
        - Гусары - да.
        - Так написано в пьесе вашего отца!
        - Мой отец скверно разбирается в фехтовании. Он знает, что гусары дуэлируют на саблях. Но гусары - мужчины, им хватает силы для таких поединков. Для вас сабля тяжеловата.
        - Откуда вы знаете? - обиделась донья Энкарна. - Я сильная!
        - Я видел, как вы салютуете. Поставьте саблю, я сам подберу вам клинок.
        С видимым огорчением дочь маркиза приняла из рук маэстро шпагу - короткую, шестигранную, с ажурной гардой, похожей на ювелирное украшение. Судя по лицу доньи Энкарны, такая шпага унижала ее достоинство.
        - Встаньте в меру, - велел Диего, обнажая рапиру.
        - Куда?
        - Встаньте на таком расстоянии от меня, чтобы концом своего клинка достать мой клинок. Это и будет значить «встать в меру». Я жду!
        Со вздохом она подчинилась.
        Это будет труднее, чем я полагал, сказал себе Диего Пераль.
        - Мой брат, - заметила донья Энкарна. Клинок в ее руке едва заметно покачивался, звякая о рапиру Диего. - Он предупредил меня, что вы невыносимы. В его устах, маэстро, это комплимент.
        - Если так, - Диего легонько ударил рапирой о шпагу ученицы, желая проверить крепость запястья доньи Энкарны. Результат его удовлетворил, - почему он сам не взялся учить вас? Уверен, дон Фернан стократ обходительней такого грубияна, как я. Манеры графа - предмет всеобщей зависти.
        Девушка пожала плечами:
        - Он не хочет. Его уроки слишком дорого стоят.
        V
        - Мар Фриш сказал, что вы торопитесь. Это так?
        - Да.
        - Когда вам нужно быть в космопорте?
        Диего достал серебряный хронометр, щелкнул крышкой. Врач-гематр ждал. Он походил на дьявола, вырядившегося ангелом. Сияющий девственной белизной халат. Бледное лицо, горбатый нос, жесткие смоляные кудри; блеск глаз-льдинок из-под кустистых бровей. Не хватало только рогов и маскировочного нимба.
        В Сан-Федрате, подумал Диего, мне нужно быть не позднее половины четвертого. Мигель перезвонит! Что-то со связью, будь она неладна… Ибарра говорил: «Успеем». Челнок должен сесть недалеко от космопорта.
        На всякий случай он набросил еще десять минут.
        - В двадцать минут четвертого.
        - Аэромоб доставит вас за десять минут. У нас есть время на экспресс-терапию. Раздевайтесь.
        Зная пунктуальность гематров, Пераль не стал корчить из себя героя. Раз врач сказал: время есть - значит, есть. Отказаться от бесплатной медицинской помощи высшего уровня - это надо быть круглым идиотом!
        Взглядом он поискал, куда положить пыльный, измазанный кровью колет. Кругом все сияло стерильной чистотой; одежда и ее хозяин, грязней грязного, смотрелись здесь чужеродными элементами. Врач толкнул к Диего миниатюрную антиграв-платформу, и та, подплыв к маэстро, зависла в воздухе. От брошенного поверх нее колета платформа даже не шелохнулась.
        С нательной рубахой довелось повозиться. В месте пореза края ткани присохли к ране - отдирая их, Пераль скрипел зубами. Врач не вмешивался, наблюдал молча. Помочь снять сапоги он и не подумал. Когда дело дошло до штанов, понадобилось сначала развязать жгут, наложенный выше раны. По бедру заструилась кровь, капая на светло-кремовый пластик пола.
        - Ложитесь.
        Кушетка зашевелилась, принимая форму тела пациента. Помещение заполнил неяркий рассеянный свет. Теней он не давал, позволяя врачу рассмотреть раны во всех подробностях.
        - Другой одежды у вас нет?
        - Нет.
        - Вы получите свою одежду чистой и целой.
        - Спасибо.
        Повинуясь команде врача, платформа выплыла из палаты. Еле слышно загудели приводы блестящих суставчатых манипуляторов, похожих на лапы металлического паука. По телу Диего заскользили влажные губки, пропитанные дезинфицирующим раствором. В руках гематра возник инъектор.
        - Солдатский коктейль?
        Ему уже кололи такой. Восемь лет назад, после взятия Дровяного бастиона, о чем Мигель вспоминал по поводу и без. Инопланетное средство ценилось на вес золота, но в бою Диего отличился. Палаш сартахенца лишь на волос не достал до печени, а тут как раз подоспела гуманитарная помощь Лиги… В общем, на «коктейль для героя» расщедрились.
        - Модифицированный. Коагулянт, антисептик, анестезин, стимуляторы. Лежите спокойно. Препарат начнет действовать через пять минут.
        Комариный укус инъектора. По порции регенерирующего биоклея в обе раны. Диего устало прикрыл веки. Хотелось спать. Спать было нельзя.
        - Можете вставать. Аэромоб ждет.
        - Моя одежда?
        - Она готова.
        КОНТРАПУНКТ
        ИЗ ПЬЕСЫ ЛУИСА ПЕРАЛЯ «КОЛЕСНИЦЫ СУДЬБЫ»
        Живоглот:
        А если вы доплатите, сеньор,
        То я клянусь, что эту вот дубинку
        Ему засуну аж по серединку -
        И знаете, куда?
        Мордокрут:
        Ты плут и вор!
        Молчи уж лучше! Мне, сеньор, подбросьте
        Хоть полэскудо! О, Господни кости!
        Да я клянусь, что мой свирепый кол
        В него войдет настолько глубоко,
        Что он, мерзавец…
        Ухорез:
        Оба дураки!
        Доплачивать сеньору не с руки!
        Но если, вы мой бравый господин,
        Поставите кувшинчик мне один,
        А лучше, два - я вашего поэта
        Своею палкою сживу со света.
        Да чтоб мне перед Богом отвечать!
        Да чтобы я сгорел…
        Маркиз:
        Всем замолчать!
        У вас сверх меры чешутся колы?
        Друг дружке почешите их, орлы!
        Я вам плачу, чтоб били не спеша,
        И больше не накину ни гроша!
        Глава третья
        Двое в тупике
        I
        Корпус аэромоба изнутри был прозрачен. Сквозь него виднелись, быстро уплывая назад, виноградники и желто-зеленые «заплаты» возделанных полей. Город остался за кормой летательного аппарата. Впереди стремительно вырастали ангары и терминалы Сан-Федрате, соединенные между собой воздушными галереями. Воздух над космопортом едва заметно дрожал, тек зыбкими прозрачными струйками, искажая очертания построек. Это исходили жаром, накопленным за день, стены и крыши зданий, а может, просто мерцало защитное поле. В зенит вознеслась тонкая колонна слепящего белого пламени. На ее вершине Диего разглядел причудливую капитель: изумрудно-зеленый многогранник космического корабля, опутанного золотой паутиной.
        Световая колонна оторвалась от взлетного поля. Корабль прянул ввысь и исчез, оставив в небесной голубизне лишь быстро тающий инверсионный след.
        - Прибыли. Космопорт Сан-Федрате.
        Маэстро и не заметил, когда аэромоб успел сбавить ход и завис перед пропускным пунктом. Сейчас он с плавностью тополиной пушинки опускался на землю. В третий раз за всю жизнь Диего Пераль летел на инопланетной машине. И в третий раз отметил, что если не глазеть по сторонам, на проносящиеся мимо пейзажи, движение аэромоба практически не ощущается. Кажется, диковинное устройство, с помощью которого достигался этот противоестественный эффект, называлось «компенсатором инерции».
        Он достал часы: четверть четвертого.
        - Благодарю вас. Вы меня очень выручили.
        - Это - меньшее, что мы могли для вас сделать.
        Пилот развернулся к пассажиру вместе с креслом и, сложив руки на коленях, склонил голову в знак признательности. Похоже, решил Диего, спасенный мной гематр - большая шишка. Надо же, а с виду и не скажешь.
        - Кланяйтесь от меня мар Фришу. Пусть поправляется.
        - Жизнь мар Фриша вне опасности. Он будет полностью здоров через двое суток. Я передам ему ваш поклон. Прощайте, сеньор Пераль.
        Диего выпрыгнул из аэромоба, придержав левой рукой рапиру, чтоб не зацепилась. Тело слушалось наилучшим образом, ничего не болело. Казалось, ему все приснилось: трудный поход через мятежный город, схватка с наемниками, свежие раны… Маэстро знал: это временный эффект стимуляторов и обезболивающего. Вскоре усталость вернется и возьмет свое с лихвой. Но раны затянутся быстрее, чем при обычном лечении, а заражения можно не опасаться.
        Господи, подумал он. Раны - это ладно. Но как за пятнадцать минут вычистить и починить одежду, чтобы на ней не осталось ни пятнышка грязи? Места повреждений Диего отыскал с огромным трудом. Искусство гематрийских портных было для Диего куда большей загадкой, чем двухдневный курс лечения в регенераторе, ставящий на ноги без пяти минут мертвеца.
        Аэромоб плавно набрал высоту. Взяв с места разгон, машина стрелой унеслась в сторону города. Маэстро развернулся к пропускному пункту. Обычно внешний периметр космопорта не задействовался. Пункты пропуска служили скорее элементом дизайна, нежели местом реального досмотра. Проходы и проезды были открыты, к терминалам людей пропускали беспрепятственно. Проверка документов начиналась уже внутри. Но сейчас, понимая, что Эскалона фактически на военном положении, «лигачи» задействовали все системы безопасности, имеющиеся у них в наличии. Вправо и влево от пропускного пункта уходили ряды двухметровых металлических вешек, торчавших из нанобетонного покрытия через каждые семь шагов. Шарики на верхушках вешек едва заметно светились. Защитное поле работало в режиме ожидания; при малейшей угрозе оно включится на полную мощность. За силовым ограждением прохаживались солдаты в форме спецвойск Лиги: в экипировке, с армейскими лучевиками на груди. В самом пункте дежурили четверо, а из полукруглого колпака на крыше торчал ствол тяжелого излучателя.
        Не торопясь, стараясь не делать резких движений, Диего направился ко входу. Нет, сказал он себе. Сперва надо еще раз набрать Мигеля. В который раз за сегодня вызов ушел в пустоту. Десять гудков. Двадцать. Двадцать пять. Новый набор…
        Проклятая техника!
        Едва не грохнув с досады бесполезный аппарат о плиту под ногами, Диего поднял взгляд. За ним с любопытством наблюдал лейтенант охраны, стоявший в дверях. Торчать перед входом, в сотый раз набирая номер Мигеля, больше не имело смысла.
        - Добрый день, лейтенант. Я могу пройти?
        - Гражданство?
        Лейтенант подтянулся, сменив расслабленную позу на уставную стойку. Лицо его приобрело казенное выражение.
        - Террафима.
        - Имя. Фамилия. Паспорт.
        - Диего Пераль. Вот, пожалуйста.
        Он протянул паспорт лейтенанту. Тонкая книжечка - несгораемый пластик, на зеленой обложке золотом вытиснен герб Эскалоны - была универсальной. Внутри - текст на двух языках: эскалонском и унилингве. Имя, фамилия, дата рождения, сословие, гражданство. Объемное фото, печать. Это - для местных чиновников. Для «лигачей» в паспорт вшивался чип с необходимой информацией. Лейтенант вставил документ маэстро в паз контрольного устройства, активировал голосферу в конфидент-режиме и принялся изучать данные. Похоже, он сверялся со списком неблагонадежных и находящихся в розыске лиц.
        - Оружие придется сдать. Все, включая холодное.
        - Разумеется.
        Неужели пропустят? С другой стороны, почему нет? В списке неблагонадежных его фамилии быть не должно. Документы в порядке, оружие готов сдать без лишних вопросов…
        - У вас отсутствует секторальная виза.
        - Виза необходима, чтобы пройти в космопорт?
        - В условиях усиленного режима безопасности - необходима. Вы же знаете, что творится в городе?
        - Знаю, - угрюмо кивнул маэстро.
        Лейтенант погасил сферу. Лицо его утратило прежний официоз. Возможно, лейтенанту просто хотелось поговорить.
        - Поймите правильно: нам не нужны проблемы. Безопасность пассажиров и персонала - превыше всего.
        - Я понимаю.
        Лейтенант вертел в руках паспорт Диего.
        - У вас есть отдельный визовый документ? Заверенное приглашение от гражданина другой звездной системы?
        - К сожалению, нет.
        - Вы кого-нибудь встречаете? Провожаете?
        - Нет.
        - Вас ждут в космопорте?
        - Да!
        Странное дело: лейтенант, живое воплощение бюрократии Лиги, стоял у Диего на пути, мешая пройти в космопорт, встретиться с Карни. И в то же время маэстро - слово за слово - проникался симпатией к офицеру. Он был на службе. Он исполнял свой долг. Он не имел права нарушить полученные инструкции. И при этом искренне хотел помочь незнакомому эскалонцу. Все-таки и среди «лигачей» попадаются приличные люди.
        - Свяжитесь с человеком в космопорте, к которому вы пришли, и дайте мне с ним переговорить. Если найдется законное основание пропустить вас, я не стану чинить препятствий. Если же нет - извините, сеньор… - лейтенант заглянул в документ. - Сеньор Пераль.
        Он вернул маэстро его паспорт.
        - Спасибо.
        Отойдя на пару шагов, Диего набрал номер Энкарны.
        - Диего! Ты где?!
        Впору было поверить, что донельзя взволнованная девушка сейчас выпрыгнет из голосферы и повиснет у Пераля-младшего на шее, смутив наблюдающего лейтенанта.
        - Я здесь.
        - Где - здесь?
        - У входа в космопорт.
        - С тобой все в порядке?! Ты так долго не звонил!
        - Я…
        - Я вся извелась!
        Все в порядке, без слов ответил Диего. Все замечательно, за исключением того, что твой элегантный брат натравил на меня троицу головорезов. Соглядатай, раненый гематр - сначала я спас его, потом он меня; предательница, заманившая старого дурака в ловушку, парочка чудесных ранений, коктейль из инопланетных стимуляторов, бурлящий в крови… Прости, как-то не нашлось времени перезвонить. И Мигель, зараза, не отвечает…
        - Я хотел связаться, когда доберусь. Вот, добрался.
        - Слава Богу! Мигель с тобой?
        - Мигеля здесь нет.
        - У нас полчаса до отлета!
        - Он не отвечает на вызовы.
        - Я жду тебя в терминале 2-D. Третий этаж, релаксаторий. Поднимайся скорее, мой ястреб - мы что-нибудь придумаем!
        - Меня не пускают, дитя мое.
        Это «дитя мое» Энкарна терпеть не могла - точно так же, как Диего скверно переносил «моего ястреба». За шпилькой маэстро прятал смущение. Ястреба не пускают. Ястреб просит дитя о помощи…
        - Почему?!
        - Усиленный режим безопасности. Тут лейтенант…
        - Дай мне его!
        Ты прекрасна, хотел сказать Диего. Когда ты сердишься, ты выглядишь еще прелестней, чем когда взволнована. Вместо этого он счел за благо поскорей передать уником лейтенанту, заранее сочувствуя «лигачу». Увы, насладиться зрелищем словесного поединка маэстро было не суждено: заполучив коммуникатор, офицер переключил устройство в конфидент-режим. Голову и плечи «лигача» окутала туманная сфера, из которой наружу не доносилось ни звука. Диего ощутил укол ревности: сейчас Карни и лейтенант беседуют лицом к лицу, как уединившиеся любовники! А он, Диего Пераль, вынужден ждать конца их беседы, кусая губы. Миг, и Диего едва не расхохотался. А вы, оказывается, ревнивец, маэстро! Похлеще дона Васко, отставного жениха Энкарны. У того хоть имелся весомый повод для кипения сердца. А у нас что, не повод? Не вызвать ли нам лейтенанта на дуэль?!
        Момент, когда сфера схлопнулась, Пераль проморгал. Лицо лейтенанта раскраснелось - словно после бани или головомойки у начальства.
        - Вас.
        - Что?
        - Просят позвать вас…
        Он протянул уником Диего, восстанавливая сферу.
        - Я иду к тебе!
        Глаза Энкарны метали молнии, но предназначались они, вне сомнений, несчастному лейтенанту. Маэстро по опыту знал: если Карни что-то решила, переубеждать и отговаривать ее бесполезно. Но он все же попытался:
        - В городе мятеж! Там опасно!
        - Я должна быть с тобой!
        - Оставайся в космопорте. Я вернусь в Эскалону и постараюсь получить визу. Я буду на связи…
        - Я должна быть с тобой!
        В сфере вокруг Карни смутно мелькали какие-то люди, настенные плазменные светильники, панели из дерева и пластика, зеркала; дальше - поручни и ступени эскалатора. Энкарна Олдонза Мария де Кастельбро не теряла времени даром: она разговаривала на ходу, летя к своему ястребу.
        - Ты с ума сошла!
        - Пусть!
        - В городе рыщут соглядатаи твоего отца!
        - Пусть! Здесь они найдут меня еще быстрее. Стоит отцу объявить меня в розыск… Жди у пропускного пункта, никуда не уходи. Я буду через десять минут.
        Связь прервалась.
        Диего поднял взгляд на лейтенанта, но тот лишь развел руками:
        - Увы, сеньор Пераль. У меня нет ни одного законного основания пропустить вас. Если сумеете получить визу - возвращайтесь. Вас пропустят без проблем.
        В тот момент, когда на дорожке, ведущей к пропускному пункту, объявилась спешащая, запыхавшаяся Карни, у входа в пропускник с грохотом, лязгом и отчаянным скрипом тормозов встала самодвижущаяся повозка. Распахнулась боковая дверца, покрытая облупившимся лаком, и к лейтенанту со всех ног кинулся взмокший от жары и беспокойства сеньор. Кругленький, лоснящийся от пота, он путался в полах расшитого серебром кафтана и едва не падал. Следом за отцом семейства из повозки выбралась дородная супруга, окриками призывая к порядку банду разыгравшихся чад. С облучка за суматохой с отменным равнодушием наблюдал извозчик - судя по физиономии, прожженный плут, что характерно для людей его профессии. Ладони на рычагах управления, головной платок повязан до бровей, в зубах - дешевая вудунская черута. Временами извозчик окутывался облаками едкого сизого дыма: точь-в-точь курящийся вулкан.
        - Паспорта! Визы!
        - Эуженио, оставь сестру в покое!
        - Мама, он меня…
        - А она меня…
        - Эуженио, не огорчай мамочку…
        Коротышка сунул лейтенанту пачку документов:
        - У нас рейс!
        - Положите ваш багаж на ленту транспортера.
        - Зачем? Мы торопимся!
        - Положите багаж на транспортер для сканирования.
        На лицо лейтенанта вернулась казенщина.
        - Эй, любезный! - Диего махнул рукой извозчику. - Задержись на пять минут. Твои услуги могут понадобиться.
        Возница кивнул с достоинством члена королевской семьи - и в подтверждение, что призыв маэстро услышан, выдохнул наигустейший клуб дыма. Лейтенант ненадолго отвлекся от шумной семьи, чтобы выпустить за периметр Карни. За девушкой, похожая на летучего ската, следовала антиграв-платформа с чемоданом из крокодиловой кожи и дорожной сумкой.
        Диего поспешил навстречу.
        Похоже, девушка, презрев все приличия, готова была броситься на шею «своему ястребу», но ей помешал турникет. Едва Карни оказалась за периметром, Диего подхватил с платформы ее багаж, и обниматься с нагруженным маэстро сделалось проблематично.
        Так всегда, подумал Диего. Я стеснительней, чем она.
        - Нас ждет повозка. Мы…
        Его прервал сигнал тревожного зуммера. Пераль обернулся. Шумные беженцы, благополучно пройдя контроль и завладев освободившейся платформой, успели доверху нагрузить ее пожитками - и уже торопились к ближайшему терминалу. Лейтенант с мрачной сосредоточенностью изучал информацию в сфере, мерцавшей зловещим багровым светом.
        - Сеньорита де Кастельбро?
        Офицер в упор посмотрел на Карни. За такой взгляд на даму в Эскалоне вызывали на дуэль. Но лейтенант был инопланетником, а главное, при исполнении.
        - Я вас слушаю, лейтенант.
        Тон Энкарны де Кастельбро мог заморозить море.
        - Ваш отец подал вас в розыск.
        - Неужели?
        - Он написал заявление о вашем похищении.
        - Я похожа на жертву похитителей? Меня кто-то удерживает силой?
        - Без комментариев, сеньорита. Это не входит в мои обязанности. Я только что получил ориентировку и теперь обязан…
        Лейтенант молчал долго, так долго, что у Диего возникло желание схватить Карни в охапку, прыгнуть в повозку и велеть извозчику рвать с места под угрозой смерти.
        - К сожалению, - офицер насупил густые брови, - в данный момент вы находитесь ровно в пяти метрах за пределами зоны моей юрисдикции. Что-то подсказывает мне, что это расстояние в ближайшее время заметно увеличится. Я обязан доложить о случившемся начальству. И доложу, можете не сомневаться. Вот, я уже иду докладывать…
        - Эй! - заорал извозчик. - Мы едем или как?!
        - Эй! - откликнулся Диего. - За сколько ты довезешь нас до города?
        - Полтора эскудо!
        - Болван! Я не о деньгах! За какое время ты нас довезешь?
        - Полчаса.
        Окинув колымагу оценивающим взором, лейтенант с сомнением фыркнул:
        - Сорок минут. И это в лучшем случае. Удачи, сеньорита. Я доложу о вас после технического перерыва. И конечно же, я понятия не имею, куда вы направились.
        Наградой ему был воздушный поцелуй.
        Повозка тронулась с места. Зубы Диего лязгали в такт лязгу механизмов: ход машины нельзя было назвать плавным. Он достал часы: четыре ровно.
        - Все-таки Мигель нас подвел, - вздохнула девушка.
        - Мигель? Это невозможно!
        Выхватив из кармана коммуникатор, как выхватывают пистолет, Диего лихорадочно набрал номер контрабандиста.
        II
        КОЛЕСНИЦЫ СУДЬБЫ
        (НЕ ТАК ДАВНО)
        - А вы сражались на дуэлях?
        - О нет, корнет!
        - Ну как же нет? Льстецы про вас такое пели…
        - А я вам повторяю: нет!
        - Вы, значит, рыцарь дутой славы? Не ястреб, а надутый гусь?
        - Сражаюсь я в бою кровавом, а на дуэли я дерусь… Нет! Нет, не годится!
        - Но почему? Вольт налево, батман, выпад в грудь…
        - Это не вольт. Это черт знает что…
        - А у вас, значит, не черт знает что? Сражаюсь я в бою кровавом… - донья Энкарна насмешливо передразнила маэстро, в точности копируя интонации Диего. - Скучища! Мухи на лету дохнут! Да вас забросают гнилыми помидорами!
        - Меня?
        - Вас!
        - Вы забываетесь…
        Диего отошел назад, опустил рапиру. Господи, подумал он. Господи, поддержи и укрепи! Сегодня маэстро был не в духе - как, впрочем, и все последние дни. Он жалел, что взялся за работу, предложенную маркизом. Присутствие доньи Энкарны, а если быть точным, то не присутствие, а поведение «девицы-гусара» могло вышибить из седла самого завзятого кавалериста. Подбоченившись, сверкая глазами, нахалка ждала от маэстро продолжения. Во время учебного поединка она вспотела: не напрягаясь, даже не раздувая ноздри, Диего чуял резкий запах ее пота. Расстояние помогало слабо; напротив, каким-то странным образом расстояние лишь усиливало обоняние маэстро.
        Это мешало ему сосредоточиться.
        Как пахну я, подумал он. Сильно? Своего запаха не слышишь. Святые угодники, да какая разница, как я пахну? Мы не в будуаре, мы в фехтовальном зале…
        Рапира Диего концом упиралась в пол, не царапая паркета. После первого знакомства в качестве учителя и ученицы Диего настоял, чтобы острия клинков были закрыты тупыми наконечниками. Ему пришлось выдержать лютый бой, вернее, два боя. Донья Энкарна категорически возражала против наконечников. В финале, отступив на заранее приготовленные позиции, девушка согласилась «испортить» только свою шпагу. Она настаивала, чтобы Пераль фехтовал настоящей, боевой рапирой. «Без скидок, - сказала донья Энкарна. - Без поблажек. Вы же не раните меня, маэстро? Имейте в виду, я могу упасть в обморок при виде крови! Если это будет ваша кровь, я, наверное, еще справлюсь. Но если кровь будет моя собственная…»
        И расхохоталась, как ребенок.
        Он уступил в одном, согласившись давать уроки при помощи своей рапиры, и добился успеха в другом, воспользовавшись наконечником. Насаживая на клинок пробковый цилиндр с латунным навершием, он чувствовал себя молокососом, совершающим непристойность. Проклятье! Надо было потребовать, чтобы донья Энкарна отвернулась. Она и ее камеристка, чинно сидящая в углу, с руками, сложенными на коленях… Операцию с наконечником маэстро повторял каждый день, и всякий раз испытывал постыдную неловкость. Ему вспоминался отец. Ну конечно же, Луис Пераль любую неловкость обратил бы в шутку. El Monstruo de Naturaleza, даже прилюдно сняв штаны, заставил бы рукоплескать кого угодно - хоть целый эскадрон девиц-гусаров! О, слабость! Впервые в жизни сын мечтал о присутствии отца в зале для фехтования.
        Это все слова, подумал Диего. Слова отца. Я повторяю их во время урока, вот отец и торчит у меня за спиной: насмешливый, острый на язык призрак. Между мной и отцом, при всех его талантах, есть большое различие: меня никогда не били палками. Сталью - да, но палками - нет.
        - Если у вас плохо со слухом, напоминаю: вы забываетесь, - маэстро взмахнул рапирой, словно дирижерской палочкой. - Во-первых, я не интересуюсь вашим мнением насчет моих актерских способностей. Мне платят не за смазливую внешность и приятный баритон. Во-вторых, на сцену с вами выйду не я, а молодой д'Эрио. Помидоры или розы - они достанутся не мне. И наконец, вольт после реплики «…а на дуэли я дерусь» делается следующим образом…
        Он показал и потребовал:
        - Повторите!
        - Я устала, - возразила донья Энкарна.
        - Повторите!
        - Я хочу пить.
        - Повторите!
        - Вы что, не слышали? Я устала и хочу пить.
        - Если вы сейчас же не повторите вольт, это будет наш последний урок.
        С минуту ему казалось, что она запустит в него шпагой и выбежит из зала. В жизни Диего Пераля не было ничего дольше этой минуты. Когда же время истекло, она вернулась в исходную позицию и повторила вольт: раз, другой.
        - Лучше, - кивнул он. - Теперь с батманом. Сражаюсь я в бою кровавом, а на дуэли я дерусь…
        И встал в меру, готовясь к удару шпаги о рапиру.
        Кроткая, как овечка - если можно вообразить овечку в гусарском доломане, со шпагой в копытцах - донья Энкарна изобразила вольт с батманом. Отвратительно для гусара; безукоризненно для дочери маркиза де Кастельбро.
        - Выпад!
        Выпад его порадовал не слишком, но Диего раздумал придираться. Следовало закрепить успех, точнее, послушание.
        - Хорошо! Можете перевести дух и выпить воды.
        - Благодарю, маэстро. Вы слишком добры ко мне.
        Он прислушался. Нет, издевка померещилась.
        - Только не пейте много. Нам еще работать…
        Камеристка кинулась к госпоже с бокалом воды, слегка подкрашенной вином. Донья Энкарна отпила треть - и с видимым сожалением вернула бокал. Черт возьми, подумал Диего. Ее покорность хуже строптивости. Почему мне хочется попросить прощения за грубость? Я не сказал ничего лишнего. Будь на ее месте мужчина…
        Его до сих пор смущал мужской костюм на женщине. То, что костюм был воинской формой, лишь усиливало смущение. А может, не смущение - Диего никак не мог подобрать название для своей слабости.
        - Мой ястреб, - сказала дочь маркиза де Кастельбро.
        - Что? - удивился Диего Пераль.
        - Не ястреб, а надутый гусь? Не обращайте внимания, маэстро. Я репетирую. Не ястреб, парирование, рипост в бедро. А надутый гусь, укол «in seconda» с шагом, рассчитанный на шаг противника влево…
        - С переводом шпаги, - напомнил Диего.
        - С переводом шпаги, - согласилась донья Энкарна. - С внешней стороны. Вы уверены, что это эффективно?
        - Это эффектно. В нашем случае зрелищность важнее практического результата. Еще два дня, и вам понадобится настоящий партнер. Я имею в виду, тот партнер, который будет играть Трамонтена.
        - Да, - задумчиво сказала донья Энкарна. - Понадобится настоящий. Закрепим, маэстро? Я уже отдохнула.
        Она мне в дочери годится, думал Диего, глядя на непривычно тихую девушку. Роди мне Мадлен девчонку, когда я, наглый сопляк, второй год тянул пехотную лямку - у меня могла бы сейчас быть семнадцатилетняя дочь. Почему же мне временами кажется, что младший здесь я? Что она вертит мной, как я - рапирой? Где ты, Мадлен, обозная роза? Ты бы объяснила мастер-сержанту Пералю, что происходит. Ты знала толк в таких вещах, циничная, потрепанная, грудастая Мадлен, всегда готовая утешить солдата за горсть монет…
        Он встал в меру. Клинки соприкоснулись, но донья Энкарна не спешила атаковать. Диего наметил выпад, не доведя укол до конца. Так в театре подают реплику «из-за такта», выталкивая партнера на ответ. Нет, не помогло. Робость, решил Диего. Робость после выговора. Он повторил выпад, приглашая ученицу к намеченной серии действий. Даже словами подсобил:
        - А я вам повторяю: нет!
        - Я смотрела «Колесницы судьбы», - невпопад ответила дочь маркиза де Кастельбро. - В постановке Монтелье. Мне было тринадцать лет, и я считала себя едва ли не старухой. Да, возрастные ограничения. Они злили меня больше, чем красный плащ - быка. Но я смотрела версию для визора, а не полный транс-вариант. Отец ничего не узнал, мать - тоже. У маленьких девочек есть свои маленькие хитрости.
        - А я вам повторяю: нет!
        Диего понятия не имел, зачем он снова вступил с текстом пьесы.
        Девушка улыбнулась:
        - А я вам повторяю: да. Я влюбилась в вашего отца. Сперва в главного героя, потом - в саму пьесу, а там и в блистательного Луиса Пераля, чьи уши торчали из-за каждого монолога. В доктора философии, избитого палками за эпиграмму. Вас когда-нибудь били палками, маэстро?
        - А я вам повторяю: нет, - уныло буркнул Диего.
        - Я и не сомневалась. Вас - нет, его - да. Вы же из-за этого взялись за шпагу? Сбежали в армию? Вы похожи на отца, дон Диего. Его тоже после того злополучного раза никто не бил. Ну как же, гений Эскалоны, Чудо Природы! Он выковал себе другую шпагу - славу. Тронь кто-нибудь Луиса Пераля хоть пальцем, и в воздухе сверкнет сотня клинков, готовых покарать злодея! Каждому будет лестно отомстить за гения. Это все равно, что мстить за Эскалону…
        Диего скосил глаз на камеристку. Та сидела статуей, глухая, немая и безучастная. Кажется, она перестала дышать. Черт возьми, подумал маэстро. Ну конечно же! Не камеристка - дуэнья. Не служанка, а сопровождающая, чья задача - следить за надлежащим поведением подопечной. Раньше его смущал возраст дамы, тенью ходившей за дочерью маркиза, возраст и свобода нравов - в дуэньи не брали молодых. Если донья Энкарна при всей строгости ее семьи настояла на такой дуэнье, добившись разрешения от родителей - это много говорило о качествах лже-камеристки, но еще больше говорило о характере Энкарны Олдонзы Марии де Кастельбро.
        - Моя рапира будет первой, - с угрозой в голосе произнес Диего Пераль. - Задень кто-нибудь отца, и дону Луису не придется ждать, пока сотня клинков покинет ножны.
        - Подайте реплику, - велела донья Энкарна.
        - Что?
        Он и забыл, где находится.
        - Подайте реплику. Ну же! Льстецы про вас такое пели…
        - А я вам повторяю: нет!
        - Вы, значит, рыцарь дутой славы? Не ястреб… Колите!
        Выпад. Парирование. Рипост в бедро.
        - …а надутый гусь?
        Шаг, рассчитанный на шаг противника влево. Перевод шпаги с внешней стороны. Вполне удовлетворительный перевод. Укол «in seconda». Укол не очень. Слишком много чувства.
        - Сражаюсь я в бою кровавом…
        Вольт налево.
        - …а на дуэли я дерусь…
        Батман. Здесь намечался батман. Он ждал, что сейчас клинок ударит о клинок, затем последует выпад в грудь. Он ждал, и напрасно. Выполняя вольт, донья Энкарна поскользнулась. Подошва щегольского гусарского сапожка поехала на вощеной паркетине, девушка всплеснула руками, едва не выколов маэстро глаз наконечником своей шпаги. Тело среагировало быстрей рассудка: Диего парировал, выбив оружие из пальцев дочери маркиза. Он мгновенно убрал рапиру в сторону, стараясь не задеть девушку острой сталью, шагнул вперед - и, сам того не желая, поймал в объятия падающую ученицу.
        Рапира зазвенела об пол.
        - Не ястреб? - одними губами спросила донья Энкарна.
        - Я…
        - Значит, не ястреб?
        - Вы…
        - А надутый гусь?
        - Ты…
        - Кажется, я не вовремя.
        В дверях стоял дон Васко - Васко д’Авилькар, жених Энкарны де Кастельбро. Он был в форме артиллерийского офицера: темно-синий мундир с красной выпушкой, шейный платок, плащ-накидка на витом шнуре. Видом и осанкой дон Васко полностью соответствовал требованиям гвардейской пешей артиллерии, куда зачисляли не раньше, чем после семи лет службы в линейных частях, и только если ты был широкоплечим молодцом саженного роста. Мрачностью лица сеньор д’Авилькар полностью оправдывал свое имя, значившее «ворон».
        Кивок дона Васко вряд ли кто-нибудь счел бы поклоном.
        - Дон Диего, я жду вас внизу.
        Уже на лестнице, строго-настрого запретив донье Энкарне следовать за ним - да так, чтобы и в голову не пришло ослушаться! - Диего еле слышно пробормотал:
        - А на дуэли я дерусь.
        Отец, Чудо Природы, был прав, как никогда.
        III
        - …Жди, скоро буду!
        Дав отбой, Мигель Ибарра спрятал коммуникатор за пазуху - подальше от любопытных глаз, а главное, шаловливых рук. По улице слоистыми волнами полз удушливый дым - горела аптека Хромого Гильермо. Целебные снадобья, угодив в огонь, вызывали прямо обратный эффект: Мигель отчаянно закашлялся. Еще чуть-чуть, подумал он, и я выхаркну легкие на мостовую. Глаза резало - хуже некуда.
        - Мигель!
        Из дыма, отчаянно подволакивая ногу, вывалился трубочист, нагруженный двумя баулами жуткого вида. Путем сложных умозаключений Ибарра опознал в трубочисте Гильермо, владельца полыхающей аптеки. Сажа и копоть покрывали аптекаря с ног до головы; волосы стояли дыбом, опасно дымясь, как аркебузные фитили.
        - Помоги! Сам не дотащу.
        Мигель решил не задавать лишних вопросов. Он отобрал у калеки один баул, крякнув, взвалил на плечо.
        - Скорее! - торопил аптекарь. - Сейчас рванет!
        И с прытью, неожиданной для человека, чья правая нога короче левой, припустил кособокой рысью прочь по улице. Опешив от такого зрелища, Ибарра едва нагнал его у перекрестка. Тут позади рвануло, как и обещал Гильермо. Плотная жаркая волна ударила по ушам, толкнула в спину, швырнув Мигеля на булыжник. Баул придавил ногу, в нем что-то глухо лязгнуло. Перевернувшись на спину, Ибарра наблюдал, как над вчерашней аптекой, а сейчас - руинами, вздымается к небесам черный гриб с красными проплешинами. Вскоре сверху начали падать обгорелые куски дерева, жесть и черепица, какие-то тряпки. Траурными мотыльками кружились жирные хлопья копоти.
        «Вовремя убрались, - Ибарра помотал головой, тщетно пытаясь вытрясти из ушей поселившийся там звон. - А то бы прямиком в рай улетели. Собирай нас Господь по частям… Знатно шарахнуло! Небось, во всем квартале ни одного стекла целого не осталось…»
        - У тебя там что, пороховой склад был?
        Хромой Гильермо намеревался встать, но пока успел подняться лишь «на четыре кости». Ибарра орал ему в ухо, как глухому. Хотя насчет глухоты беспокоиться стоило самому контрабандисту - он едва слышал себя, словно не вопил, а шептал.
        - Хуже.
        - Что?!
        - Хуже, говорю!
        - Ну, ты даешь! - восхищенно ахнул Мигель. И задним числом спохватился: - А как же твоя Паула? Дети?!
        - Они в деревне, у Хорхе. Позавчера отправил. Идем, надо бомбы нашим отнести. Без них баррикаде не выстоять.
        - Бомбы?
        Мигель решил, что ослышался.
        Для наглядности, не тратя времени на объяснения, аптекарь ткнул пальцем в баул. Ибарру прошиб холодный пот. Упади он менее удачно… Контрабандист глянул на часовой браслет, вытатуированный на левом запястье. Времени, чтобы встретиться с Диего и добраться до космопорта, оставалось с лихвой. Оттуда до места посадки челнока - рукой подать. Гильермо, ясен дублон, чокнутый, но помочь ему - дело чести. В конце концов, аптекарь тоже выручал Мигеля, когда тому нужно было отлежаться в укромном месте и зализать раны.
        - Далеко тащить?
        - Два квартала. Баррикада на Патримонио-авеню.
        Успею, решил Ибарра.
        - Ладно, идем.
        Вывернув из подворотни, они оказались в двух десятках шагов позади баррикады. Буквально в этот же момент по другую сторону баррикады прозвучала команда, и вторая рота 1-го лейб-гвардии гренадерского полка устремилась в атаку. С баррикады ударил жиденький залп, после чего эскалонцы принялись лихорадочно перезаряжать свою рухлядь: старые мушкеты и аркебузы. На полусотню защитников имелась едва ли дюжина стволов. Продолжал стрелять лишь пожилой, сильно пьяный идальго - обладатель шестизарядного револьвера. От грохота ответного залпа у Мигеля заложило уши. Несколько раненых, а может, убитых скатились с потешного бастиона, обливаясь кровью. Господь любит пьяниц - оставшийся невредимым идальго методично расстрелял барабан в наступающих и присел за опрокинутой телегой, перезаряжая оружие со спокойствием бессмертного.
        - Скорее! - аптекарь весь дрожал от возбуждения.
        Он сбросил с плеча баул с бомбами, и тот со знакомым лязгом упал на мостовую. Мигель зажмурился, покрывшись ледяным потом. К счастью, обошлось: бомбы не взорвались. Гильермо выхватил из баула помятый медный чайник с крышкой, прикрученной тонкой проволокой, и торчащим из носика разлохмаченным фитилем.
        - Огонь! - воскликнул аптекарь. - Мне нужен огонь!
        Контрабандист молча отобрал у него чайник. Взвесил в руке - фунта четыре, не меньше. Ручка оказалась неожиданно удобной. Выглянув в просвет между громоздким комодом и штабелем мешков с землей, Мигель прикинул расстояние до гренадеров. Проверим, на что годятся твои бомбы, дружище Гильермо!
        Он чиркнул кресалом, высекая огонь. Шнур загорелся сразу: зашипел, как разъяренный кот, выбросил острый язычок пламени, исходя вонючим серным дымом.
        - Бросай! - взвизгнул Гильермо.
        Ибарра раскрутил чайник за ручку и по высокой дуге отправил в полет - на головы атакующим. Помня взрыв аптеки, он успел предусмотрительно упасть за баррикаду. И вовремя! Кажется, сегодня Мигелю Ибарре было суждено оглохнуть. Ахнуло так, что чертям в пекле, небось, стало тошно! Полыхнуло рыже-белое пламя, перед носом Мигеля на комод шлепнулась оторванная кисть руки. Четверку солдат адский чайник разорвал в клочья, еще кто-то получил ранения. Второй залп эскалонцев закрепил успех - гренадеры отступили.
        - Вы как нельзя вовремя, сеньоры, - расхохотался идальго, вставляя в револьвер заново снаряженный барабан. - Сколько у вас бомб?
        - Мигель, ты?!
        Контрабандиста обступили приятели. Дьявол меня забери, подумал Ибарра, расчувствовавшись. Здесь был Медвежонок Хуанито, и Рыжий Роберто, и Бенито Трещотка…
        - Теперь живем!
        - Гильермо! Дай я тебя обниму!
        - Мигель!
        - Теперь-то, с вашими бомбами!..
        - Утрем нос пехтуре!
        - Ура!
        - Уррра-а-а!!!
        Ну как тут можно слинять по-тихому? Товарищи не поймут. Да и самому стыдно. Эскалонец он, в конце концов, или козье дерьмо?! Бомбы доставил, а там - хоть трава не расти? Пусть другие гибнут… Нет, Мигель Ибарра никогда труса не праздновал! Но он обещал Диего Пералю… Успею, сказал себе Ибарра. Время есть. Еще одну атаку отобьем - а мы ее отобьем! - и сразу к Диего. До «Трех бочонков» недалеко.
        …Когда отбивали третью атаку, Мигель сквозь грохот выстрелов и взрывов каким-то чудом расслышал сигнал вызова. Это Диего, понял он. Увы, ответить другу контрабандист не мог. Пьяный идальго получил мушкетную пулю в лоб и умер так же легко, как и жил. Сейчас Ибарра палил из его револьвера, давая возможность остальным перезарядить оружие. Для бомб расстояние было слишком велико: наученные горьким опытом, гренадеры рассредоточились и вели беглый огонь по баррикаде от угла. Похоже, они чего-то ждали.
        Подкрепления?
        …Диего звонил ему - Мигель засек два вызова, и ни на один не сумел ответить. Так получилось. Бой шел уже на баррикаде: сабли и багинеты против мясницких ножей и топоров. Глаза в глаза, хрипя, дыша ненавистью, кашляя ненавистью, живя ради ненависти.
        Что было дальше? Ах да, взрыв.
        …Трупы. Кровь залила мундиры гренадеров: сразу и не поймешь, какого они были цвета. Медвежонок Хуанито погиб. Рыжий Роберто погиб. Бенито Трещотка, Хромой Гильермо… От аптекаря мало что осталось: багинет вошел ему между ребер, когда Гильермо замахнулся бомбой для броска. Погибли все, кто оказался рядом - и враги, и свои. Уцелевшие солдаты отступили. На баррикаде осталось шестеро защитников, включая Мигеля. Бросить их? Предать?! Да труп Бенито Трещотки плюнет ему вслед, и будет тысячу раз прав!
        Успею, подумал Ибарра. У меня, как в борделе…
        В дальнем конце улицы началось движение. Кажется, гренадеры перестраивались для последней атаки. Пользуясь минутой передышки, Мигель достал коммуникатор. Надо сообщить Пералю, где будет ждать «левый» челнок. Пусть скажет: мы от Мигеля, и его с девчонкой возьмут на борт. Сейчас, Диего. Сейчас мы все тебе расскажем… Он слишком поздно разглядел, что происходит на углу. Последний взрыв что-то повредил в черепушке, перед глазами плыло и двоилось. «В укрытие!» - хотел крикнуть Ибарра и опоздал. Откуда бы пушка ни взялась, орудие гаркнуло сержантом, из ствола полыхнул огонь - и Мигель успел увидеть несущееся к баррикаде ядро. Нет, не ядро - начиненную порохом артиллерийскую бомбу.
        Как же ему осточертели взрывы!
        …Больно. Очень больно! Мне разворотило живот, понял Мигель. Немеющими пальцами он нащупал за пазухой коммуникатор. Хвала Создателю, плоская коробочка уцелела. Номер Диего всплыл из памяти уникома. Боль, умница, таяла. Перед глазами, сгущаясь, плясали тени. «Господи, еще две минуты! - взмолился Ибарра. - Ну что тебе, жалко? Я успею…»
        Сигнал вызова. Ответ. Есть ответ!
        - Мигель! Мигель, это ты?!
        - Сьерра-Трампа… Челнок сядет в Сьерра-Трампа…
        - Мигель! Отзовись! - надрывался уником голосом Диего. - Где ты?!
        Он меня не слышит, понял Ибарра. Слишком тихо. Я едва шепчу. Собравшись с силами, контрабандист закричал так громко, как только мог:
        - Сьерра-Трампа…
        Крик его был вздохом умирающего.
        - Мигель!..
        Имя покойника еще долго продолжало нестись из коммуникатора, выпавшего из холодной руки. Через пять минут после того, как Диего Пераль, отчаявшись, прервал сеанс связи, умное устройство выключилось само, сберегая заряд аккумулятора.

* * *
        Господь был милостив к непутевому Мигелю Ибарре. Захлебываясь собственной кровью и не чувствуя этого, контрабандист видел челнок, взмывающий в небеса - и дальше, за небеса, в черную тьму космоса; челнок и пилота в нем, славного парня, падкого на лишний грош, и Диего Пераля с его девчонкой, удирающих с неприветливой Террафимы куда-то, где текут медовые реки меж пряничных берегов. Я успел, думал Мигель. Я успел, черт меня дери. Я сдержал слово. У меня, как в борделе: кто платит, того и любят!
        Он будет думать об этом вечность напролет. Когда кладбище Святого Выбора, где похоронят Мигеля, много лет спустя решением городского совета превратят в парк, молодой бульдозерист разроет могилу контрабандиста, сломав прогнивший гроб, выберется из кабины и встанет над мертвецом.
        - Он улыбается! - воскликнет бульдозерист, глядя на череп.
        Пожилой сторож лишь плечами пожмет:
        - Они все улыбаются. Точно тебе говорю.
        - Кто?
        - Жмуры. Если они долго лежат, они улыбаются.
        IV
        КОЛЕСНИЦЫ СУДЬБЫ
        (НЕ ТАК ДАВНО)
        - Вы без шпаги, дон Диего.
        - А вы без секундантов, дон Васко.
        - Это не ваше дело. Почему вы без шпаги?
        - Ответьте первым. Где ваши секунданты?
        - Вы тоже без секундантов.
        - Мне некого пригласить. Я надеялся на вас.
        - В смысле?
        - Кого бы вы ни пригласили секундировать, я полностью доверяю этим людям.
        - Где ваша шпага? Что это за ящик, черт возьми?!
        - Это пистолетный ящик.
        - Ерунда! Это какой-то гроб для младенца.
        - Извините, другого нет. Я недостаточно богат для палисандра и бронзы.
        - Зачем вы взяли пистолеты?
        - Кровь Господня! Гвозди ими буду заколачивать!
        - Вы что, хотите стреляться?
        - Хочу.
        Лес был реальным. Дубы, клены, заросли шиповника. Монастырь Сан-Педральбес-ла-Пенья был реальным. Стены, крыши, колокольня. Люди были реальными: двое сердитых мужчин. Настоящее солнце, уходя на закат, цеплялось краем за подлинные верхушки деревьев. Но ситуация чем дальше, тем больше напоминала скверную пьесу. Слово за слово, диалог превращал в декорации все вокруг. Лес из разрисованной мешковины. Монастырь из картона и гипса. Солнце-фонарь на щетине войлочных крон. Двое сердитых мужчин - маски, амплуа, актеры; еще-не-муж, еще-не-любовник.
        Комедия положений: белки в колесе.
        - Это невозможно!
        - Почему?
        - Я повторяю: это невозможно!
        - Утром вы вызвали меня на дуэль. Согласно дуэльному кодексу право выбора оружия и рода дуэли - за мной. Я выбираю пистолеты.
        - Сейчас вечер!
        - Ничего. Еще светло, мы прекрасно разглядим друг друга.
        - Это оскорбительно, дон Диего!
        - Отчего же, дон Васко?
        - Вы специально пришли без шпаги, чтобы унизить меня. Это означает, что вы оцениваете свое умение владеть клинком гораздо выше моего. Это означает, что вы хотите уравнять наши шансы пистолетами. Правы вы или нет в своей оценке, я этого не потерплю. Ваше благородство хуже пощечины.
        - Теперь моя очередь. Вы явились сюда без секундантов, потому что не хотите предавать нашу дуэль огласке. В деле замешана женщина, и ее честь - превыше личных амбиций. Хочу заметить, что вы ошибаетесь в своих грязных предположениях.
        - Грязных?!
        - Простите, сорвалось. Ваше благородство, помноженное на горячность нрава, привело вас к сомнительным выводам…
        - Дон Диего!
        - Короче, вы ошибаетесь. Если я принесу вам извинения, вы их примете?
        - Нет.
        «Интрига, - писал Луис Пераль в «Руководстве к сочинению комедий», - королева сцены. Только сюжет, основанный на интриге, способен удержать внимание публики. Кто наш хозяин? Не свод правил, но приказ черни! Впрочем, следует избегать невероятного: предмет искусства - правдоподобное.»
        Что может быть невероятней принесенных извинений? И что правдоподобнее отказа принять их?!
        - Я так и думал. Значит, будем стреляться?
        - Вы загоняете меня в угол. В конце концов, это смешно. Это тема для анекдота: учитель фехтования, опасаясь заколоть противника, предлагает артиллеристу воспользоваться пистолетом. Я чувствую себя не на дуэли, а в театре, участником дурацкого фарса.
        - Сколько вам лет, дон Васко?
        - Двадцать шесть. Это имеет значение?
        - Да. Я старше вас. И уверяю, что вся жизнь - фарс. Как сын комедиографа, замечу, что Смерть - один из главных персонажей фарса. Может быть, вы все-таки примете мои извинения?
        - Нет.
        - Тогда, если не возражаете, я заряжу пистолеты. Они мне незнакомы, я ни разу не стрелял из этой пары.
        - Я вам верю.
        - Двадцать шагов вас устроит?
        - Да. Барьеры?
        - Вы воткнете в землю вашу шпагу, я - сорванную ветку. Стреляем от барьера, в произвольном порядке. Подайте команду сходиться, прошу вас.
        - Хорошо.
        - Если кто-то из нас будет ранен или убит…
        - На окружной дороге, возле съезда к монастырю, ждет мой слуга с повозкой. Тот, кто уцелеет, приведет его сюда. Если же не уцелеет никто… Мануэлю велено явиться на эту поляну ровно через час. Он - верный малый. И умеет держать язык за зубами. Я не раз имел возможность удостовериться в его преданности и молчаливости.
        - Я вижу, вы все предусмотрели.
        - Все, кроме ваших проклятых пистолетов!
        - Кроме моих проклятых, уже заряженных пистолетов. Срубите шпагой вон ту ветку, она чудесно подойдет для барьера. Да, спасибо. Конец я заточу сам, кинжалом. Втыкайте шпагу!
        - Готово.
        - Один, два, три… десять… двадцать. Второй барьер отмечен. Отойдите к дубу, я же встану у кустов жимолости. Как только вы скомандуете…
        - Сходимся!
        Несмотря на всю свою любовь к интриге, Луис Пераль, пожалуй, вымарал бы этот эпизод. Да что там! El Monstruo de Naturaleza без жалости вымарал бы всю сцену поединка, несмотря на выигрышность ее в постановке. Зритель любит дуэли. Зритель аплодирует, вскакивает, полон восторга, швыряет шляпу на подмостки. Браво! А драматург за кулисами вздыхает украдкой. Каждый персонаж для него - родной сын. Будь его воля, он даже диалоги писал бы так, чтобы от них не тянуло пороховым дымом.
        Но кто тогда заплатит за билет?
        - Вы промахнулись, дон Васко.
        - Да, вы правы. У вас на шее кровь, дон Диего. Вы ранены?
        - Действительно… Ваша пуля оторвала мне мочку уха.
        - Я целил в голову. Как ни крути, чистый промах.
        - Вы удовлетворены?
        - Нет.
        - Я…
        - Если вы выстрелите в воздух, дон Диего, вы наживете смертельного врага, уверяю вас. Мы будем драться на шпагах. На саблях; на пушках, черт возьми! День за днем, пока один из нас не сойдет в могилу. Мало того, что вы плюнули мне в лицо, явившись на дуэль без шпаги… Проклятье! Святые угодники!..
        - Вы ранены, дон Васко.
        - Вы что, целились мне в пах? Мерзавец!
        - Если вам так понравится больше, считайте, что я целился вам в пах - и промахнулся. Давайте, я осмотрю ваше бедро. Кость, кажется, цела.
        - Дьявол вас раздери!
        - Нет, кость не вполне цела. Пожалуй, пуля зацепила ее по касательной. Кровь я остановил, не беспокойтесь. Лежите, я приведу вашего Мануэля. Он отвезет вас домой и вызовет лекаря. Вот мой плащ, перекатитесь на него. Земля стынет к ночи, вы простудитесь.
        - Вы не спросите, удовлетворен ли я?
        - Вы удовлетворены?
        - Идите за Мануэлем. Видеть вас не желаю…
        V
        Извозчик остановил колымагу у перекрестка. Здесь дорога разделялась на три рукава. Левый уходил в квартал помпилианцев, где над пышно разросшимися садами и башнями из поляризованного плексанола мерцал мыльный пузырь защитного поля. В воздухе по периметру зависли блестящие сферы модулей-истребителей. С той стороны долетала беспорядочная стрельба и крики. Похоже, мятеж успел докатиться до территории рабовладельцев - и разбился о боевое охранение. Справа - воплощенный бред безумца - виднелись нагромождения спиральных конструкций, пчелиных сот и зонтиков-исполинов. Квартал инопланетян с Ларгитаса окутала тишина: ни пальбы, ни воплей. Попросить убежища у ларгов?! Откажут, как пить дать. Энкарна в розыске - ее опознают по ориентировке и под конвоем препроводят к отцу.
        - Вперед, любезный. Поезжай прямо.
        - Куда именно, сеньор?
        - Прямо! Я скажу, когда остановиться.
        - Ваше дело. Прямо, значит, прямо…
        - Только в пекло не суйся!
        - Я похож на идиота, сеньор?
        Колеса загрохотали по брусчатке. Хибары окраины вскоре сменились ветхими домами трущоб, а там и зданиями поприличнее. На черепичных крышах вяло держали нос по ветру ржавые флюгера. Улицы вымерли: это было лучше, чем толпы повстанцев или шайки мародеров. Возница обладал отменным чутьем, выбирая самый спокойный маршрут.
        - Надо найти гостиницу, - Карни нарушила молчание.
        - Гостиницу? Там нас будут искать в первую очередь.
        - Предлагаешь сутки напролет колесить по городу?!
        Вместо ответа Диего хлопнул извозчика по плечу:
        - Стой! Да стой же!
        Расплатившись с возницей, маэстро дождался, пока колымага скроется за поворотом. Зачем извозчику видеть, куда направились его пассажиры? Сейчас, когда с ним была Карни, Диего сделался маниакально осторожен. Он не позволил девушке взять сумку: взвалил всю поклажу на себя и быстрым шагом свернул за угол. Донья Энкарна последовала за ним без лишних вопросов. И все же при виде хорошо знакомой постройки - широкие ступени, колонны у входа, фронтон, украшенный резными барельефами - у Карни вырвался возглас изумления:
        - Мы идем в театр?!
        - Да. Только с черного хода.
        Калитка в ограде на задах театра громко заскрипела - точь-в-точь как ее двоюродная сестра, та гадкая калитка, за которой Диего ждали шпаги трех головорезов. Впрочем, разбужен скрипом, вместо наемников перед гостями объявился Анхель Сарагоста - сторож, а при случае билетер. Старик опирался на дубовый посох - отполированный грубыми ладонями, обитый с обоих концов железом. Славное оружие в умелых руках, но руки Анхеля, увы, давно утратили былую сноровку.
        - Дон Диего? - сторож подслеповато сощурился. - Какими судьбами?
        - Здравствуй, Анхель.
        - Доброго вам дня! И вам доброго денечка, сеньорита…
        То ли он и впрямь не узнал донью Энкарну, то ли притворился, не желая ставить даму в щекотливое положение. «Что взять с дряхлого маразматика?» - читалось на морщинистом лице сторожа. Диего рассчитывал проскользнуть в театр без свидетелей, но отступать было поздно.
        - Как тут, спокойно?
        - Хвала Господу, дон Диего! С утра еще народишко шастал, а сейчас - тишь да гладь. И представления сегодня нет. Отменили, сами понимаете…
        - Это хорошо. Мне бы не хотелось…
        Диего замялся. Он не успел придумать благовидный предлог для визита.
        - Вы, небось, декорации глянуть пришли? Реквизит?
        - Реквизит? А что, и реквизит…
        - Родитель ваш просил?
        Браво, оценил маэстро намеки сторожа, в прошлом - изрядного комика, любимца публики. Вот ведь старый хитрец! И Карни он узнал, разбойник, и все понял наилучшим образом.
        - Так я вам открою, - Анхель разливался соловьем. - Проверяйте, никуда не торопитесь: мне по-любому дежурить. Веселей дышать, когда знаешь, что ты в компании. А другим про наше компанейство к чему знать? Вовсе и ни к чему…
        Он шагнул к черному ходу, загремел ключами.
        - Вот, тут порожек…
        Старик вручил Диего закрытый фонарь с горящей свечой внутри. В длинном коридоре без окон фонарь оказался не лишним. У стен громоздилась рухлядь: декорации, сломанные кресла, сундуки с барахлом. Освещая путь, Диего выбрался из коридора на лестницу, ведущую на второй этаж, в уборные актеров. Здесь было светлее, но маэстро раздумал гасить фонарь, зная по опыту: во втором коридоре, куда выходят двери уборных, также царит мрак.
        Сгрузив багаж в ближайшей комнатушке, он обмахнул стул от пыли, предложил девушке сесть и устроился рядом на трехногом табурете. Одолевала усталость: действие «коктейля» близилось к концу.
        - Что дальше?
        Донья Энкарна, не скрывая брезгливости, изучала уборную: зеркало-трельяж в раме с облупившейся позолотой, шкатулки с гримом, пуховки и кисточки, медный рукомойник в углу…
        - Еще не знаю. Нам нужно убежище. Затаиться, перевести дух, собраться с мыслями…
        - Переводи дух! - разрешила девушка. - А я соберусь с мыслями. Я уже собралась! Планы меняются: Мигель нас подвел…
        - Если Мигель жив, я отыщу его! Он организует нам другой рейс…
        - Как ты собираешься его искать?
        - Буду набирать номер, пока он не отзовется.
        Лишь произнеся эти слова, Диего понял, как глупо они звучат.
        - А если Мигель ранен? Убит? Скрывается?
        Она всегда соображала быстрее него. Быстро Диего Пераль умел только действовать. Чтобы все обдумать и принять верное решение, ему требовалось время. Время, черт возьми!
        - Что предлагаешь ты?
        - Мы уедем в другой город. В другую страну! Туда, где мой отец лишен влияния. Ты получишь визу, и мы улетим с Террафимы. Космопорт Сан-Федрате - не единственный на планете!
        Схватив со столика шелковый веер с грифонами, девушка принялась ожесточенно обмахиваться. В уборной было прохладно, но возбуждение требовало выхода.
        - Нам понадобятся лошади. Еще лучше - карета…
        - Аэромоб!
        - Эскалона охвачена мятежом. Аэромоб? Нам не добыть и пары захудалых кляч!
        - Ерунда!
        - Тебя объявили в розыск. У пограничной стражи есть ориентировки с твоими снимками.
        Юная донья нахмурилась. Признавать свои ошибки она не любила.
        - Перейдем границу нелегально!
        Она махнула рукой с таким видом, словно ходила туда-сюда по меньшей мере раз сто.
        - И что дальше?
        - Говорю же, ты получишь визу…
        - Кто выдаст мне визу без отметки о легальном пересечении границы?
        - Дашь взятку! Чиновники берут везде!
        - Допустим, мне оформят визу. Но никакая взятка не отменит твой розыск. При первой же проверке документов…
        - Проклятье!
        Сломанный веер полетел в угол.
        - Мятеж, - Диего гнул свое. Это было больнее, чем расковыривать поджившую рану, но выбора ему не оставили. - Смута, бунтовщики… Уехать мы не можем. Улететь - тоже. Тебе лучше вернуться к отцу. Он тебя примет. В имении Кастельбро ты будешь в безопасности…
        На маэстро налетел вихрь. Маленькие, но твердые кулачки забарабанили по груди, по плечам. Он едва успел прикрыть лицо.
        - Не смей! Слышишь?!
        Град ударов.
        - Никогда! Не смей! Так! Говорить!
        Маэстро опасливо выглянул меж прижатых к лицу рук - и едва не получил в глаз.
        - Никогда! Ты слышишь?!
        - Да…
        - Никогда! Ты понял?!
        - Понял я, понял… - улучив момент, он перехватил ее руки: - Прости дурака. Мы будем вместе, мы улетим отсюда, я еще не знаю, как…
        Карни затихла, ткнулась лицом в грудь Диего:
        - Помнишь, как мы с тобой познакомились?
        Он кивнул, ткнувшись подбородком в ее макушку.
        - Твой отец сказал: «Если в конфликте пьесы участвуют высокопоставленные особы - традиция эскалонского театра велит разрешать конфликт вердиктом его величества.» Мы с тобой - персонажи пьесы. Ах, если бы ее писал Луис Пераль! В финале сюда явился бы король…
        - Король под арестом, в Монте-Элевадо. Где наследник - одному Господу известно. Если монарх и придет к нам на помощь, то в другом спектакле…
        - Значит, король тоже нуждается в помощи? Помнишь, что сказал на это ты? Кто в силах разрешить такой конфликт?
        Диего вздохнул:
        - Господь, сказал я. Господь - опора наша среди бури. К сожалению, Всевышний не спешит вытащить нас из Эскалоны, а короля - из Монте-Элевадо. Видимо, конфликт нашей пьесы слишком мелок для вмешательства Провидения…
        Из кармана донеслась трель уникома.
        КОНТРАПУНКТ
        ИЗ ПЬЕСЫ ЛУИСА ПЕРАЛЯ «КОЛЕСНИЦЫ СУДЬБЫ»
        Федерико:
        О, Ойкумена - та ушла вперед:
        Чиновник здесь берет, там не берет!
        Санчо:
        Не может быть!
        Федерико:
        Представьте, может быть!
        Ну как мне Ойкумену не любить?
        Мы ездим по земле, они летят
        По небу, мы плывем, они ныряют,
        И не навозом землю удобряют,
        А чем хотят…
        Санчо:
        А чем они хотят?
        Федерико:
        Не знаю, чем, но точно не навозом!
        Мы терпим зной, привычны мы к морозам,
        У них же дует кондиционер,
        И у погоды нет плохих манер,
        Поскольку их мгновенно выдувает!
        Санчо:
        Так не бывает!
        Федерико:
        Еще как бывает!
        У нас, куда ни плюньте, грубый труд,
        У них же труд весь интеллектуальный!
        Санчо:
        А как они, я извиняюсь, срут?
        Федерико:
        По виду - так же, но оригинальней!
        Известно ль вам, что значит «унитаз»?
        Санчо:
        О, эти штучки-дрючки не про нас,
        Я по-простецки жопу заголю -
        И все сильнее родину люблю!
        Глава четвертая
        На камнях растет сладчайший виноград
        I
        Гиль Фриш терпеть не мог безделья.
        Но чем прикажете заняться, если вас упаковали в капсулу-регенератор? Капсула работала в режиме локальной регенерации, так что в восстановительном сне без сновидений мар Фришу было отказано. С врачом не поспоришь, а с диагност-блоком - тем более. Местная анестезия действовала исправно: боли Гиль не ощущал. Нижнюю часть туловища пациента, от гениталий до диафрагмы, обволокла пульсирующая масса восстановительного биогеля, в которую уходили прозрачные трубки, волноводы и контактные интерфейсы многочисленных датчиков. Вся эта поросль свисала с потолка капсулы синтетической бахромой - казалось, корни дерева проникли через крышку хайтек-гроба и оплели заключенного в нем покойника.
        Данное сравнение - про корни, гроб и мертвеца - мар Фриш вычитал в романе. Он помнил, в каком именно, но сейчас это было несущественно. Пару секунд гематр анализировал адекватность сравнения по четырнадцати основным и восемнадцати дополнительным аспектам. С поправкой на художественный вымысел адекватность составила тридцать восемь и сорок шесть сотых процента. Неплохо для беллетристики. Гиль сделал заметку в памяти: ознакомиться при случае с другими произведениями этого автора.
        Изнутри капсулу покрывал кремового цвета медипласт, теплый и приятно-упругий на ощупь. В его толще скрывалась сервисная периферия. Капсула представляла собой сложнейший биоэлектронный организм, занимавший промежуточное положение между машиной и живым существом. Размышления об устройстве капсул-регенераторов и направлениях их эволюции заняли у мар Фриша еще восемь секунд. Гематр вполне мог бы и дальше скользить мыслью с одного предмета на другой, задерживаясь на каждом ровно настолько, чтобы достигнуть динамического предела своих познаний в данной области и оценить его сравнительную достаточность. Еще можно было произвести раскопки, добираясь до вещественных и семантических первооснов; отыскать между ними пересечения и связи, сплести многомерную сеть - малый умозрительный прообраз той вселенской сети причин и следствий, с которой работают, составляя гематрицы, прокладывая курсы звездолетов, высчитывая вероятности событий…
        Игра ума доставляла Гилю острое удовольствие. Однако в ней крылась серьезная опасность: увлекшись построением сети взаимосвязей, гематр мог со временем полностью «уйти в себя», зациклившись на задаче. Для его расы это было сродни ментальному наркотику. Модель достраивалась, стремительно усложняясь; чтобы удерживать в уме эту конструкцию, гематру требовалось все больше ресурсов собственного мозга. Вскоре ментальный наркоман переставал реагировать на внешние раздражители. Он впадал в подобие комы - глубокий апато-абулический синдром - погрузившись в мир игры, соблазнявшей его возрастающей сложностью.
        Прогрессирующая монополяризация психики, бич гематров.
        Гиль был осторожен с подобными развлечениями, останавливаясь задолго до опасного порога. Вот и сейчас он открыл глаза, выныривая на поверхность собственного рассудка, и тронул сенсор вызова на крышке капсулы.
        - Вам что-то нужно, мар Фриш?
        Он узнал голос дежурного медбрата.
        - Коммуникатор, пожалуйста.
        - В аренду или в постоянное пользование?
        - В постоянное пользование. Мой уником похитили.
        - Желательная модель?
        - «Элит-универсал 7GЕ» с местными расширениями. Оплата с моего счета сразу по получении.
        - Будет через одиннадцать минут.
        - Спасибо.
        Умозрительным развлечениям мар Фриш, в прошлом - следователь полицейского управления на Таммузе, предпочитал более практические задачи. Одна такая задача имелась у него в запасе. Для ее решения Гилю требовалась связь и выход в вирт - пусть даже куцый, как на отсталой Террафиме.
        Медбрат принес коммуникатор ровно через одиннадцать минут, как обещал. Открылось контрольное окошко капсулы, и рука в перчатке протянула Гилю плоскую коробочку. К гармонизирующим ароматам, разлитым в обогащенной кислородом внутренней атмосфере капсулы, добавилась резкая нотка антисептического спрея.
        - Ваш уником, мар Фриш.
        - Благодарю.
        Активировав голосферу и войдя в вирт, он первым делом произвел оплату покупки. Затем связался с полицейским управлением местного представительства Лиги - и выяснил, что похищенный у него коммуникатор заблокирован и поставлен на отслеживание. Похвальная оперативность, учитывая, что Гиль успел сделать лишь устное заявление. Однако ждать, пока грабитель будет пойман, а уником вернут владельцу, у мар Фриша не было ни желания, ни времени. Пройдя идентификацию в сервис-центре, Гиль переоформил старый номер на новое устройство. Проверил вызовы - после ограбления никто не пытался связаться с ним. Тем лучше: можно полностью сосредоточиться на поставленной задаче.
        Включив защищенный канал и войдя в планетарное вирт-хранилище, мар Фриш набрал одному ему известную трехмерную матрицу кода. Связь работала хорошо: «облачный сейф» открылся сразу. Все программы и приложения были на месте. Гиль давно взял за практику: на каждой планете, где он появлялся, загружать в местное хранилище запароленный пакет специфического программного обеспечения. Дешевле и надежнее, чем заново отыскивать нужное в вирте - или скачивать через гипер с другого конца галактики. Сегодня предусмотрительность гематра себя полностью оправдала.
        Загрузка пакета заняла три с половиной минуты. Для начала Гиль связался с диспетчером медицинской службы, которому звонил, вызывая помощь, и попросил сообщить номер уникома, с которого пришел вызов. Получив номер, он запустил спецпрограмму поиска по базам данных. Программа имела гриф «для служебного пользования», а мар Фриш не служил в полиции вот уже одну тысячу шестьсот сорок два дня. Но риск был просчитан: шанс попасться составлял менее двух процентов, и даже в этом маловероятном случае Гилю на первый раз грозила лишь административная ответственность: официальное предупреждение и не слишком обременительный штраф.
        Уж что-что, а законы мар Фриш знал досконально.
        Уником оказался зарегистрирован на Энкарну Олдонзу Марию де Кастельбро. Задача усложнялась, и это доставило Гилю толику удовольствия. В бытность следователем ему приходилось решать куда более сложные головоломки: преступления гематров планировались идеальным образом, все возможные «ниточки» обрубались или надежно прятались. Но, как говорят на Сечене: «На безрыбье - и рак рыба». Любое усложнение задачи мар Фриш сейчас мог только приветствовать.
        Снимки доньи Энкарны. Семья. Увлечения. Образование. Круг знакомств. Сортировка по полу и возрасту. Просмотр стоп-кадров. Изображение человека, спасшего Гиля, с камер периметра квартала. Поиск соответствий. Идентификация по снимку. По предполагаемым имени и фамилии. Спаситель представился мар Фришу, как Диего Пераль, но в сложившейся ситуации человек мог соврать, и скорее всего соврал на самом деле. Главарь наемных убийц, а вернее, заказчик убийства, потому что он не вмешивался в драку, произнес вслух и имя, и фамилию спасителя. Память гематра, будь мар Фриш в обычном состоянии, сохранила бы эти данные в точности. Но, мучимый раной, Гиль в момент начала конфликта находился на грани обморока. Запомнились отдельные звуки и фрагменты реплик. Вероятность того, что объект поисков зовут Диего, составляла шестьдесят восемь процентов ровно. Вероятность того, что фамилия объекта заканчивается на «раль», составляла пятьдесят шесть целых тридцать две сотых процента.
        «Диего Пераль», - доложила система.
        Не соврал, отметил гематр.
        Через три минуты сорок семь секунд все сделалось яснее ясного. Любовная связь с дочерью гранда, сословное неравенство, побег. Семья девушки в бешенстве, наемники-головорезы идут по следу, влюбленные пытаются улететь с планеты, отец подает дочь в розыск… Пикантность собранной информации придавал любопытный нюанс: спаситель Гиля оказался сыном драматурга Луиса Пераля, известного далеко за пределами Террафимы. Мар Фриш трижды смотрел «Колесницы судьбы», снятые великим Монтелье. Ему нравилась математическая выверенность акцентов и композиции фильма. Особенно ему нравился трагический финал: гораздо логичнее, чем хеппи-энд в оригинале пьесы, которую Гиль читал в переводе на унилингву.
        Это усилило желание помочь Диего Пералю на два с половиной процента.
        Большинство инорасцев считало, что гематры лишены эмоций. Это не вполне соответствовало действительности. Эмоциональные пики гематров были значительно ниже, чем у прочих рас Ойкумены, но они имелись. Просто гематры никогда не проявляли эмоции внешне и почти никогда не руководствовались ими, принимая то или иное решение.
        Не руководствовались, но учитывали в числе других факторов.
        Вероятность того, что Диего Пералю и Энкарне де Кастельбро удалось - или удастся в ближайшем будущем - покинуть планету, составляла четыре целых семь десятых процента. Вероятность гибели Диего Пераля в ближайшие сорок восемь часов составляла семьдесят девять целых тридцать три сотых процента. Диего Пераль, обремененный проблемами, спас жизнь Гилю Фришу. Вероятность того, что случайный прохожий придет на помощь ограбленному и тяжелораненому инопланетнику, была ничтожна, как ни считай. И все же, несмотря на приговор чисел - мар Фриш наслаждается покоем в регенерационной капсуле, а в помощи нуждается эскалонец, и у дона Диего нет двух суток, которые назначил ему гематр.
        Гиль Фриш принял решение.
        Теперь ему предстояло убедить остальных.
        - Есть внеплановые клиенты, - сбор всей команды в закрытый вирт-круг занял четыре минуты тридцать шесть секунд. - Двое, мужчина и женщина. Вылет в течение суток.
        - Что за клиенты?
        - Мужчина спас мне жизнь. Я ему должен.
        Пауза. Собеседникам Гиля требовалось время на осмысление.
        - Мы работаем только с подачи Центра.
        Изображения отсутствовали. Звучали голоса, вернее, голос: один на всех, модулируемый программой из загруженного спец-пакета. Когда совещание закончится, программа очистки не оставит в вирте Террафимы никаких следов общения команды. Отсутствовал и упомянутый Центр. Вернее, центр существовал, но назывался совсем иначе, да и на центр с большой буквы Ц, как его принято изображать в скверных боевиках, походил мало. Тем не менее, Гиль знал, кто ответил первым, сославшись на невозможность самостоятельной акции. За два года он успел хорошо изучить своих коллег.
        Мар Фриш молчал и ждал.
        - Нам не запрещали самодеятельность!
        - Но мы еще ни разу…
        - Просто случая до сих пор не было. Кому повредит лишний грошик?
        - Центр гарантирует нам надежность клиента. Центр обеспечивает безопасность. А если этот спаситель начнет болтать?
        - Да что он знает?!
        - Думаешь, трудно вычислить, кому он тут, в Эскалоне, жизнь спас? И потянется ниточка…
        - А мы ему объясним.
        - Что?!
        - Что молчание - залог здоровья и долгих лет жизни.
        - Центр будет недоволен.
        - Переживут. Мы им не мальчики на побегушках.
        - Я бы не хотел конфликта…
        - В Ойкумене все слева подрабатывают. Чем мы хуже?
        Гиль мог бы рассказать, чем заканчиваются «левые заработки». Из-за частных расследований он вылетел со службы. А ведь вероятность, что об этом узнает начальство, выглядела чистым мизером… Но мар Фриш благоразумно промолчал: сейчас делиться печальным опытом с коллегами было не в его интересах.
        - Опомнитесь! Нашему товарищу спасли жизнь!
        - Думаю, наш товарищ уже оценил степень риска.
        Имен и прозвищ вслух не произносили. Если же кто-то, забывшись, брякал лишнего, умная программа автоматически трансформировала личные данные в нейтральное «наш товарищ». При встречах лицом к лицу это служило неистощимым источником для шуток.
        - И что?
        - И счел ее приемлемой. Если рейс оплатят по норме, я согласен.
        - Вот! Я ж говорю, лишний грошик…
        - Личные мотивы не должны ставить под угрозу общее благо. Мнения разделились. Что скажешь, наш товарищ? У тебя есть аргументы?
        - Есть, - сказал гематр Гиль Фриш. - Я так хочу.
        В вирте повисла потрясенная тишина.
        II
        КОЛЕСНИЦЫ СУДЬБЫ
        (НЕ ТАК ДАВНО)
        Он очень устал.
        На обратном пути Диего тысячу раз пожалел, что согласился воспользоваться экипажем дона Васко. Словно беря реванш за проигранную дуэль, раненый всю дорогу вел себя самым отвратительным образом. Молодой артиллерист с каждым оборотом колеса превращался в старика: вредного, сварливого, оскорбительно надменного. Казалось, дон Васко хочет спровоцировать попутчика на новую дуэль, авансом - едва, значит, встанем на ноги, сразу и сойдемся. Диего терпел, кусая губы. Слава Богу, доверенный слуга Васко д'Авилькара и впрямь был молчуном с лицом дубового идола и чувствительностью коновязи. Скажи Мануэль хоть слово - да что там слово! - фыркни он невпопад, скриви рот в мимолетной ухмылке, и маэстро за себя бы не поручился.
        Очень уж накипело.
        На площади Трех Генералов он выпрыгнул на мостовую. До дома еще оставалось далековато, маршрут экипажа, о чем Диего прекрасно знал, лежал в удобном направлении, но выдерживать присутствие дона Васко маэстро больше не мог. Холодно откланявшись, Диего нырнул в ближайший переулок - и пошел мерять шагами квартал за кварталом, чувствуя, как раздражение колючим ежом ворочается в сердце.
        Он думал, что ходьба успокоит его, и ошибся.
        Зимой Пераль-младший отказался от квартиры на улице Сан-Бильдоа, которую снимал третий год подряд, в пользу другой квартиры, поменьше, зато расположенной прямо над новым залом для фехтования. Это сэкономило малую толику эскудо: частью высвободившиеся деньги пошли на аренду зала, и без того съедавшего почти весь заработок, частью - на смену гардероба. Напротив нынешнего жилья, в полуподвале трехэтажного здания, размещалась харчевня тетушки Каэтаны - заведение дешевое, но чистое.
        Домой идти не хотелось. Маэстро нырнул в харчевню, удивительно пустую для позднего вечера - звездного часа пьянчуг - и сделал заказ по-солдатски: кувшин крепкого.
        - Что подать на закуску? - спросила тетушка.
        Диего задумался:
        - А поруби-ка мне лука…
        Дважды объяснять не пришлось. Вдова флотского бомбардира, тетушка Каэтана отлично знала, чего хотят солдаты, когда у них на душе кошки скребут. Вскоре на столе перед маэстро образовалась вместительная миска с луком белым, желтым и красным, нарезанным полукольцами. Вся эта радость была щедро залита оливковым маслом с уксусом, а сверху умница-тетушка покрошила еще лучка, на сей раз зеленого. Рядом с миской, выпятив треснутый поджаристый бочок, лежала краюха черного хлеба, густо посыпанного солью.
        - Неси весь каравай, - рассудил Диего. - И солонку отдельно.
        Вино пахло плесенью. То, что в более дорогих выдержанных сортах делалось предметом наслаждения знатоков, в дрянном винце тетушки скорее отпугнуло бы ценителя. Впрочем, Диего сейчас пребывал в настроении напиться, как сапожник, а не рассуждать о букетах и ароматах. Крепость, господа! Солдаты крепость берут, а не любуются ею издали.
        Кувшин быстро опустел, пришлось брать второй.
        Харчевню маэстро покинул минут через двадцать после того, как колокол на звоннице церкви Святого Случая пробил полночь. Настроение вряд ли улучшилось; скорее утонуло в мутном омуте хмеля. Пистолетный ящик он забыл под столом, но нисколько не волновался: умница-Каэтана приберет и сохранит до следующего визита. Завтра сплю до полудня, сказал себе Диего. Учеников у меня нет: в смысле, завтра никто в зал прийти не должен, а к маркизу де Кастельбро я больше не ходок. Задаток мы, дружище, отработали с лихвой; если маркиз сочтет нужным, пришлет нам остаток гонорара с посыльным.
        Не сочтет - ну и черт с ним!
        В зале было темно. Зная наизусть каждую пядь паркета, каждый угол мебели и расположение манекенов, маэстро не нуждался в свете, чтобы подняться наверх, в спальню. Он бы без труда сделал это слепым, глухим, пьяным в стельку, но чутье, дитя кровавых лет войны, остановило Диего на половине пути. Слегка покачиваясь, он сообразил, где находится ближайшая стойка с оружием, прикинул время, которое понадобится ему, чтобы вооружиться, отбить возможное нападение от окна, плотно закрытого шторами, и в ответ атаковать самому - все это одними навыками, памятью мышц и сухожилий, без помощи рассудка, мирно дремлющего на дне выпивки.
        Сейчас он убил бы, не понимая, что убивает.
        Глаза мало-помалу привыкали к темноте. Щурясь, с трудом сдерживая отрыжку, Диего различил силуэт незваного гостя. Ну да, вот ты, красавец - между ростовыми манекенами, у буфета, где маэстро держал графин вина, сильно разбавленного водой, и два-три лимона. Случалось, после занятий ученики хотели пить. Кислое утоляло жажду быстрее обычной воды. В пекло кислое! В ад все графины мира! Кто же ты, сеньор? Вор? убийца? призрак?!
        Кивер с султаном. Ментик на плече.
        Гусар?!
        - Зал закрыт, - сказал Диего. - Приходите завтра.
        Язык, будь он проклят, заплетался.
        - Господи, - шепотом откликнулась тьма. - Хвала тебе, Господи…
        Голос сорвался: похоже, у гусара тоже имелись проблемы с речью. Диего не двигался с места, вспоминая: запер он зал, уходя на дуэль, или забыл? Сейчас это не имело никакого значения, но почему-то представлялось очень важным. Ноздри маэстро затрепетали, уловив слабый запах пота. Гусар чего-то боялся или пребывал в возбуждении. Знакомый запах, отметило чутье. Да ну, вяло буркнул рассудок. От нас, небось, тоже луком несет - боже сохрани!
        - Я не беру учеников по ночам. Приходите утром…
        - Господи! Живой…
        - Господь, - с мрачным юмором пьяницы согласился Диего, - вечно жив. В отличие от нас, смертных. Что вы здесь делаете, наконец?
        - Живой…
        Он проморгал атаку. А может, это была вовсе не атака, и потому чутье спало мертвым сном, и рассудок спал, прижавшись к чутью, как ребенок к матери, в поисках защиты. С разбегу гусар влетел в объятья маэстро: легкий, упругий, весь порыв и страсть. Мягкие губы ткнулись в щеку, в усы, подбородок, шею. Руки обхватили Диего стальными обручами; плохо соображая, что делает, он ответил тем же, только сильнее. Гусар вскрикнул - похоже, маэстро сделал ему больно - но не отстранился, а напротив, вжался всем телом, словно хотел раствориться в грешной плоти Диего Пераля.
        - Живой!
        - Донья Энкарна, - сказал Диего. Он старался четко выговаривать слова, а главное, не дышать на девушку вином и луком. У него не получалось ни первое, ни второе, но он, видит Бог, старался. - Вам надо…
        - Сразу. С самого первого раза, еще в театре…
        - Надо…
        - Мой. Ничей больше. Только мой.
        - Вам необходимо…
        - Мой ястреб. Господи, благодарю тебя…
        - …вернуться к отцу. Негоже юной донье в столь позднее время…
        Это были последние слова идиота-рассудка. Пробудившись на миг, бедняга окончательно утратил способность рассуждать здраво. Немало этому способствовал вопрос, укрытый, словно игла в вате, в чуточку хриплом, грудном смехе лже-гусара:
        - Я не девственница. Тебя это не смутит?
        Нет, его это не смутило. Ни капельки.
        Позже маэстро спросит:
        - Зачем ты солгала мне? Ты же была девственна.
        - Не хотела, чтобы ты сдерживался, - ответит донья Энкарна, смеясь. - Чтобы жалел меня. Ведь ты бы жалел, дурачок? Да? Я хотела, чтобы все по-настоящему. Как будто мы вместе уже сто тысяч лет…
        Она всегда добивалась того, чего хотела.
        III
        - Кто это был?
        Диего глядел на отключившийся уником, как ребенок на монстра, выбравшегося из-под кровати.
        - Диего!
        - Что? Ах, да, прости! Это был гематр.
        - Какой еще гематр? Почему гематр?!
        - Мар… мар Фриш, - маэстро с трудом вспомнил фамилию спасенного инопланетника. Куда лучше он помнил снайперские таланты гематра. - Ты его не знаешь.
        - А ты?
        - Я? Я тоже не знаю.
        - Интересное дело! Тогда почему он тебе звонит?
        - Не знаю.
        - Где он взял твой номер?!
        - Не знаю.
        - И что он хочет? Этого ты тоже не знаешь?!
        Во время их краткого разговора Карни стояла в двух шагах. Но мар Фриш каким-то хитрым образом активировал на коммуникаторе Пераля конфидент-режим, и девушка ничего не слышала. Пераль-младший и предположить не мог, что это, оказывается, можно сделать дистанционно, с чужого устройства. Что еще активировал мар Фриш в его уникоме? Систему пеленга, о которой Диего до сегодняшнего дня и понятия не имел? Режим прослушивания? Скрытую пакость, о которой маэстро узнает в последний момент?
        Он с трудом подавил желание шваркнуть предательское устройство об стену. Правильно он не доверял инопланетным игрушкам! Пусти змею за пазуху…
        - Диего, что с тобой? Что-то случилось?
        Тревога в голосе Карни заставила маэстро очнуться.
        - Он предложил нам помощь.
        - Нам?! Откуда он знает обо мне?
        - Понятия не имею…
        - Ты ему все рассказал?! Первому встречному?!
        - Карни, клянусь, я ничего ему о тебе не рассказывал!
        - Так вы все-таки знакомы?!
        - Его ранили. Я дотащил его до квартала гематров.
        - И всё?
        - Всё!
        Карни возликовала:
        - Тогда понятно, почему он хочет нам помочь! Ты его спас! Он платит нам добром за добро! Твой Фриш предлагает вылет с Террафимы?
        - Как ты догадалась? - опешил маэстро.
        В ответ юная донья лишь фыркнула, словно кошка. От этой дурной привычки ее пытались отучить отец, брат, дуэнья и учителя - безрезультатно.
        - А какая еще помощь нам нужна?!
        - Да, он поможет нам улететь. Но за деньги.
        - Твой Мигель тоже не бессребреник!
        - Мигеля я знаю сто лет. А этого видел один раз.
        - Зато ты спас ему жизнь!
        - Спас, - кивнул Диего, угрюмей ночи. - Мар Фриш так и сказал: сам он с нас денег не возьмет. Но он в деле не один. А команда задаром работать отказывается.
        - И что тут особенного? Он все правильно сказал, твой гематр! Сколько хочет его команда?
        Диего собрался с духом и назвал сумму.
        - Сколько?!!
        Он повторил. Энкарна задумалась, со смешной серьезностью наморщив лоб и хмуря брови. Думала она секунд десять, что для девушки было необычайно долго.
        - Надо соглашаться!
        - Но…
        - У нас нет другого выхода!
        - Но у меня нет таких денег! У меня и четверти не наберется!
        - Значит, думаем, где их добыть! Ты и я. Оба думаем!
        - Карни!
        - Что?
        - Я ему не доверяю. Он сказал, заплатить нужно вперед.
        - Значит, заплатим! Думай, где найти деньги.
        - А если это обман? Он получит деньги и больше не перезвонит.
        Озвучивать худший вариант Диего не стал. Гематр перезвонит, они явятся в назначенное место, где их будут ждать люди маркиза. Его убьют, Карни вернут в семью… Но не он ли сам только что предлагал любимой вернуться к отцу? Нет, концы с концами не сходятся. Гематр застрелил наемника. Не сделай он этого, Диего был бы уже мертвей мертвого. Ловушка маловероятна, в отличие от банального обмана…
        - Извините, что вмешиваюсь…
        От неожиданности Диего едва не выронил коммуникатор, который все еще держал в руке. Сигнал вызова молчал, экран оставался темным, сфера и не думала формироваться - просто из дьявольского устройства вдруг раздался голос гематра.
        - Мар Фриш?!
        - Да, это я.
        - Гореть вам в аду! Вы подслушивали?!
        - Извините. Вы не завершили сеанс связи.
        Я схожу с ума, подумал Диего. Сенсор отбоя: коснулся я его или нет? Проклятье, не помню. Зеленый индикатор погас, сменившись красным - это помню точно. А зуммер? Прозвучал ли зуммер? Стоп, стоп, надо успокоиться… Какое, к чёрту, успокоиться? Это проделки гематра! Я как в воду глядел! Мерзавец что-то переключил дистанционно - и вот, пожалуйста!
        - Вы все слышали!
        - Слышал, - не стал отпираться гематр. - И еще раз приношу свои извинения. Я понимаю ваши опасения, сеньор Пераль. Они вполне логичны. Но поверьте: я рискую ничуть не меньше, чем вы.
        «Чем же вы-то рискуете?» - хотел рявкнуть маэстро, но Карни его опередила:
        - Я знаю, где найти деньги!
        Девушка лихорадочно рылась в походной сумке.
        - Очень хорошо, сеньорита де Кастельбро, - поощрил ее мар Фриш. - Я отправляю вам номер счета. Переведите на него сумму, озвученную сеньором Пералем. По подтверждении зачисления денег на указанный счет я пришлю вам сообщение. Там будет назначено время и место, куда вам следует явиться для отлета с Террафимы. Я не прощаюсь.
        - Мы скоро увидимся? - съязвил Диего.
        Гематр остался серьезен:
        - Да. Вероятность - восемьдесят семь и четыре процента.
        На сей раз Диего с тщательностью параноика проверил, что сеанс связи действительно завершен. Впрочем, он так и не смог избавиться от ощущения слежки. Карни тем временем уже терзала свой уником, набирая чей-то номер. Кому она звонит? Отцу? брату?! Бред, безумие… Самому Диего обратиться было решительно не к кому. Луис Пераль зарабатывал на зависть иным драматургам - поток гонораров не иссякал. Он не отказал бы сыну в критической ситуации. Но Пераль-старший привык жить на широкую ногу. Наряды, застолья, выезды, благотворительность… Женщины, наконец. Любовница «el Monstruo de Naturaleza» - в Эскалоне это считалось прибыльной вакансией. Даже если отец не залез в очередной раз в долги, нужной суммы у него не найдется. Придется занимать, и как Пераль-старший потом сумеет расплатиться - Бог весть…
        Он слишком поздно осознал, кому звонит Энкарна.
        - Не смей, Карни! Нет!
        Девушка вытянула в его сторону свободную руку ладошкой вперед. «Не мешай!» - читалось в жесте. Диего задохнулся от боли: казалось, его саданули кулаком под ложечку. Так натыкаются на стену силового поля. Маэстро больше не владел ситуацией. Размеренная, привычная жизнь рушилась крепостной башней под обстрелом артиллерии. Нет, башня еще стояла, но в ней зияли бреши, пробитые ядрами, а от щербатых зубцов до фундамента змеились трещины. Залп, другой, и крепость рухнет, погребая защитников под собой…
        Я дома, подумал Диего. Мои ноги топчут грубую землю, мой корабль пока не взлетел. Но на самом деле я не здесь. Я в Эскалоне? Нет, я в Ойкумене, которую даже не успел повидать. Коммуникаторы, банковские переводы, секторальные визы, регенерационные капсулы, полет на аэромобе, и вот - бегство с планеты при посредстве таинственного гематра. Господи! Чудны дела Твои! Старый добрый контрабандист исчезает, его место занимает инопланетник, хозяйничающий в моем уникоме прямо из госпиталя. Карни, тебе легче. Ты в Ойкумене, как рыба в воде. Это я все время опасаюсь где-нибудь напортачить и опростоволоситься. Это я при каждом удобном случае отдаю тебе бразды правления. Ей-богу, на Дровяном бастионе было легче. Вот свои, вот противник. Задача поставлена, иди выполняй. Стреляй, коли, отражай удары. Карабкайся на стены, глотай едкий дым. Прикрывай спину товарищу и молись, чтоб не зацепило шальной пулей. Господи, верни меня на бастион…
        - Дон Васко?
        Диего скрипнул зубами. Слышать этот разговор было выше его сил.
        - Дон Васко, вы говорили, что любите меня. Что готовы на все…
        - Да, - донеслось из коммуникатора. - Говорил.
        Так мог бы ответить мертвец - или гематр.
        - Мне нужна ваша помощь, дон Васко, - губы Карни затряслись. Справившись с предательской слабостью, девушка подвела итог: - Мне больше не к кому обратиться.
        Пауза длилась, выедая душу, как яйцо из скорлупы. Когда молчание сделалось невыносимым, прозвучало:
        - Сколько?
        «Я вызову его на дуэль! Я убью негодяя!»
        Секундой позже до Диего дошло, что в голосе дона Васко не звучало ни презрения, ни насмешки. Донья Энкарна глубоко вздохнула, как перед прыжком в воду, и быстро выпалила сумму.
        - Давайте номер счета, - сказал дон Васко.
        IV
        КОЛЕСНИЦЫ СУДЬБЫ
        (НЕ ТАК ДАВНО)
        - Прекрасное вино, дон Луис.
        - Я рад, что мое вино понравилось вашему сиятельству.
        - Ваше вино?
        - Я приобрел виноградники в Кастро-Мадура восемь лет тому назад. Жара и каменистая почва, ваше сиятельство. Лучших крепких вин нет нигде. Я велю отослать вам сотню бутылок.
        - Благодарю вас. Я щедро заплачу за ваше вино.
        - Я смертельно обижусь, если вы заплатите хотя бы реал.
        - У меня для вас две новости, дон Луис.
        - Хорошая и плохая?
        - Обе плохие.
        - Они плохи для меня?
        - Они плохи для нас обоих. Поэтому я пришел к вам в дом, как гость, и пью ваше вино. Между нами больше нет вражды, если вы не захотите возродить ее заново. Дон Луис, я собираюсь вернуть мою дочь и убить вашего сына. И поверьте, я приложу для этого все усилия.
        - Убить моего сына? Действительно, скверная новость.
        - Я предупреждал.
        - Впрочем, Диего еще жив, что скрашивает удрученному отцу боль от слов вашего сиятельства. Но вернуть дочь? Что тут плохого?
        - Моя дочь опозорена. Она вернется в семью Кастельбро, и позор вернется вместе с ней. Такие повороты сюжета хороши в пьесе.
        - Чем же?
        - Они позволяют развивать интригу дальше.
        - Я весь внимание, ваше сиятельство.
        - Например, после смерти оскорбителя можно начать поиски жениха, согласного прикрыть позор своим именем. Приданое - великий стимул. А я, как вам известно, не из тех грандов, у кого за душой - плащ да шпага.
        - Вы пришли обсудить со мной тонкости сюжета?
        - Нет. Я пришел спросить: почему вы не эмигрировали?
        - Вы мне угрожаете? Подталкиваете к отлету с Террафимы?
        - Ничуть не бывало. Я имею в виду, почему вы не уехали раньше, в молодости? Вы вернулись в Эскалону человеком Ойкумены. Можно сказать, космополитом. Я напомнил вам, что значит сословная разница. Казалось бы, вот она, веская причина для эмиграции! Вас, доктора философии, с радостью принял бы любой университет от Хиззаца до Ларгитаса. Нет, вы остались. Это был вызов?
        - Кому? Вам, ваше сиятельство?
        - Значит, вызов. Не имея возможности вызвать меня на дуэль, вы бросили мне перчатку иным способом. Что ж, эту дуэль я проиграл. Вы - больше эскалонец, чем я. Сын ювелира, вы теперь дворянин. Дерзкий пасквилянт, вы - знаменитость. И наконец, ваш сын обесчестил мою дочь. Поздравляю с победой, дон Луис. Я умею проигрывать.
        - Пытаясь убить моего сына? Вы и впрямь мастер проигрышей.
        - Смерть дона Диего не отменит моего позора. Я отправлю его в могилу без радости и торжества. Это действие необходимое, но не предвкушаемое.
        - Я - комедиограф, ваше сиятельство. Я люблю счастливые финалы.
        - Например?
        - Например, свадьбы. Зритель любит свадьбы.
        - К сожалению, это финал исключен.
        - Еще вина?
        - Да, пожалуйста.
        - Это другой сорт.
        - И вполне прелестный.
        - Полсотни бутылок - ваши. Тот год был не слишком урожайным, мои запасы истощились.
        - Вернемся к эмиграции. Почему вы не улетели?
        - Искренность за искренность, ваше сиятельство. Вы честно предупредили меня о том, что собираетесь прикончить Диего. Я без обиняков говорю вам, что вне Эскалоны я бы умер.
        - Объяснитесь.
        - Умер бы Луис Пераль - тот, кого вы знаете много лет. Остался бы преподаватель университета, скучный брюзга. Лекции, монографии, ученые степени. Два раза в год - отпуск. Курорты Китты: пляж, отель, холодное пиво. Нелюбимая жена; нелюбящие дети. Хотя нет, скорее я остался бы холостяком. Жизнь по расписанию: куцые взлеты, чахлые падения. Что это, если не смерть?
        - И ни строчки? Ни единого куплета, даже в мыслях?
        - Вы меня поняли, ваше сиятельство.
        - Тем не менее, вы отдали сына в школу, где преподавали инопланетники?
        - Я рассчитывал, что Диего после школы получит хорошее образование в Ойкумене. Я полагал…
        - Что сын сделает то, чего не сумел сделать отец? Эмигрирует? Ваш сын, дон Луис, слишком похож на вас. Трижды эскалонец, он сбежал в солдаты. И с тех пор - ни ногой за пределы планеты. Кому нужна умелая рапира? Нонсенс сегодня, завтра она станет пережитком прошлого, а послезавтра - музейным архаизмом. Я завидую вам. Мои дети не похожи на меня.
        - Вы заблуждаетесь.
        - Ничуть. Фернан и Энкарна, как вы изволили выразиться, получили хорошее образование в Ойкумене. Слишком хорошее, я бы сказал. Это развратило их: каждого - по-своему. В противном случае я сейчас не искал бы свою дочь и не пытался бы отправить в могилу вашего сына.
        - Дон Фернан - дворянин до мозга костей.
        - Вы или лжете, или слепы. Знаток театра не в силах распознать игру дона Фернана? Вернее, игры - у моего драгоценного наследника всегда есть маска про запас. Впрочем, оставим. Я хочу предупредить вас, дон Луис. Если вы захотите помочь вашему сыну…
        - Диего не обратится ко мне за помощью.
        - Он слишком горд для этого?
        - Нет. Для этого он слишком любит меня.
        - Понимаю. Он боится за вашу жизнь и безопасность.
        - Простите мою дерзость, ваше сиятельство, но вы ничего не поняли. Когда я говорю «он любит», а вы соглашаетесь, утверждая «он боится», вы мало что смыслите и в любви, и в страхе.
        - Пусть так. И все же, если вы…
        - Если я захочу помочь своему сыну, вы зачислите меня во враги вашего сиятельства. Со всеми вытекающими из этого последствиями.
        - Возможно, дон Луис, я ничего не смыслю в любви. И уж наверняка я плохо знаком со страхом. Но и вы не всеведущи. Позвольте мне завершить мою мысль. Если вы захотите помочь вашему сыну, я отнесусь к этому с пониманием. Отец, бросающий ребенка на произвол судьбы - мерзость пред лицом Господа. Помогайте - сколько угодно, чем сумеете. Вы помогайте, я буду вам препятствовать. И каждый из нас исполнит свой долг, будучи уверен, что поступает правильно. Кстати, это не отменяет для меня необходимости убить дона Диего.
        - У ваших слов горький привкус, ваше сиятельство.
        - Налейте мне еще вина. Говорите, виноградники в Кастро-Мадура? Я хотел приобрести там участок земли. Но цены подскочили, и я отказался.
        - Напрасно.
        - Почему же?
        - На камнях растет сладчайший виноград.
        - Красиво сказано. Чувствуется поэтический дар.
        - Вы слишком добры ко мне…
        V
        Последнюю милю им пришлось идти пешком. Тот кромешный ужас, по которому ехал нанятый экипаж, назвать дорогой можно было лишь в насмешку. Но за милю до пункта назначения закончилось даже это недоразумение. Махнуть напрямик через каменистое плоскогорье, дотла выжженное солнцем, возница отказался наотрез. Оно и к лучшему, подумал Диего. Чем дальше от города, тем больше езда по проселочным ухабам граничила с изощренной пыткой. Даже у маэстро, привычного к тяготам походной жизни, седалище быстро превратилось в отбивную. Что же говорить о Карни?! Юная донья терпела молча, глотая слезы, но при одном взгляде на нее Пераль чувствовал себя пожирателем детей.
        Он вытащил из повозки багаж Энкарны.
        - Дай сюда, - сказала Карни.
        Диего не ответил.
        - Ну дай… Хотя бы сумку!
        Не говоря ни слова, он пошел вперед. Колеса чемодана громыхали по камням, грозя отвалиться. Диего поставил чемодан, ухватил за ручку, понес. Сумка, заброшенная за плечо, колотила по бедру - к счастью, по тому, которое не пострадало в схватке.
        Карни включила коммуникатор, на ходу сверяясь с картой.
        - Нам туда, - указала она рукой.
        На горизонте небо сходилось с морем. Оба простора, словно губки, быстро впитывали чернила вечера. Синее к синему, темно-синее к темно-синему. Надо спешить, сказал себе Диего. Не хватало еще опоздать.
        - Бухта Бахиа-Деспедида.
        - Полчаса, - прикинул маэстро. - Нет, минут сорок.
        Он ошибся. Путь едва уложился в час. Пористый известняк был изъеден кавернами, большими и малыми. Вскоре Пераля угораздило подвернуть ногу. Он взмахнул руками, ловя равновесие, и чемодан от всей души саданул маэстро по колену. Диего зашипел гадюкой, пряча в шипении солдатскую брань. Негоже юной донье слышать то, от чего краснели новобранцы, вспоенные крысиным молоком. Он похромал дальше, запоздало выбирая, куда шагнуть. Подкралась усталость, легла на плечи, пригнула к земле. Ныла пострадавшая лодыжка, саднило колено; напомнили о себе раны.
        Хорошо хоть, зной улегся.
        Казалось, походу не будет конца. За спиной остались поля, огороды и виноградники. Угасла сиреневая кипень благоуханной азукарадо-виолетты - медвяное вино из нектара ее цветов высоко ценилось в Ойкумене. Истаяла далекая стена леса с возвышавшимися над ней кронами гран-арболей - из древесины одного такого великана можно было построить целый галеон. А впереди лежала пыль да росли редкие сухие колючки. Даже вездесущие цикады тут не водились.
        За царством пыли начинался спуск к морю.
        Символы, вздохнул Диего. Отец обожает символы. Намеки, тени, силуэты в тумане. За нами - Эскалона. И не мятежи, головорезы, клинки и палки, а вино, деревья, разбитые вдрызг дороги родины. Перед нами - пыль, камень, тернии. Возможно, море. Но море - потом. И небо - потом. Если оно случится, небо. Стоит ли гадать, что начнется там, за небом?
        - Где сядет челнок? - тихо спросила Карни.
        - Где-нибудь.
        - В бухте, что ли?
        Он хотел пожать плечами и раздумал: если сумка свалится, подобрать ее будет не так-то просто. У него самого имелись вопросы, чертова уйма вопросов. Но не задавать же их девушке?
        - Твой гематр сказал, на чем мы полетим?
        - Нет.
        - На всестихийнике?
        - Не знаю.
        - «Луч» куда угодно сесть может. Даже на воду!
        Очень хотелось верить, что чудо инопланетной техники может преспокойно опуститься хоть на воду, хоть на адскую сковородку, и ничего ему, чуду, не сделается - в отличие от охромевшего маэстро. Но Диего Пераля мучили дурные предчувствия.
        - Я летала на «Луче», - каждый боролся с нервами, как умел. Карни болтала без умолку. - А что? Поднимемся на орбиту, а там корабль. Пересядем… Ой!
        Забыв о больной ноге, Диего бросился к девушке, ушедшей вперед:
        - Стой! Тут обрыв!
        Едва не сверзившись вниз, Карни глядела на бухту:
        - Вот ты какая, Бухта Прощания. Мы пришли…
        В сотне локтей под ними лежала полоска галечного пляжа. Спинами чудовищ из воды торчали скользкие валуны, обросшие ракушками и бородой водорослей. Бахиа-Деспедида, Бухта Прощания - Диего очень сомневался, что здесь способен сесть загадочный всестихийник «Луч». Тем не менее, в бухте ждали люди: восемь человек. Экипаж космического корабля? Орбитального челнока видно не было. До назначенного срока оставалась пара минут - еще чуть-чуть, подумал Диего, и мы бы опоздали. Он поднял взгляд к небу, где россыпью медяков заблестели первые звезды. Нет, никто не летел из тьмы космоса спасать беглецов. Челнок, всестихийник, ангел Господень - никто.
        Карни сильно, до крови закусила губу. Впервые лицо девушки отразило сомнение. Диего знал: еще немного, и оно сменится тревогой. А там и до паники недалеко.
        - Спускаемся! - он перехватил инициативу. - Вот тропа.
        Бежать от обрыва? Глупо, а главное, бессмысленно. Если это ловушка, уйти не дадут. Какая разница, настигнут их на плоскогорье или на пляже? Но вдруг мар Фриш не солгал?! Надежда, сказал себе маэстро. Отравленное вино надежды. Пьяницы, мы хлещем его даже у ворот преисподней. Карни, мне жаль, что я сломал твою жизнь. Я ничего не могу сделать, исправить, починить, но я сожалею о содеянном.
        Когда б не хромота, Диего снес бы девушку вниз на руках.
        Это напоминало театр: люди в бухте-партере внимательно смотрели, как беглецы спускаются по тропе - лестнице, ведущей от колосников на сцену, а там и в зал. Ближе всех стоял субтильный живчик - судя по внешности, помпилианец - в шортах и легкомысленной цветастой рубашке. Голову его венчала соломенная шляпа с полями столь широченными, что на них, пожалуй, смог бы приземлиться компактный всестихийник. Живчику стоило большого труда оставаться на месте: он переминался с ноги на ногу, сплетал и расплетал пальцы рук, передергивал плечами. Выражение его лица менялось каждую секунду. Тем не менее, если живчик и не командовал в восьмерке, то имел влияние на спутников - это маэстро чуял издалека.
        Завершив спуск, Диего поставил чемодан на плоский камень:
        - Добрый вечер, сеньоры.
        Ответом было молчание.
        - Диего Пераль, к вашим услугам.
        Шестеро мужчин и две женщины - в подступивших сумерках маэстро лишь сейчас различил, кто есть кто - не произнесли ни слова. Диего нахмурился. Поведение компании выходило за рамки приличий, смахивая на оскорбление. Взглядом он поискал гематра: тот стоял у кромки воды, опираясь на блестящий костыль странной формы. Конец костыля, раздвинув пригоршню ракушек, глубоко ушел в песок. «Мар Фриш!» - хотел окликнуть гематра Пераль, но живчик опередил эскалонца:
        - Имена? Фамилии?
        Шурша галькой, он замельтешил, забегал по пляжу:
        - Дорогой мой! Золотой! Ваше драгоценное имя здесь никого не интересует! Да, я в курсе: вежливость! Культура поведения! Но строго между нами: ну ее к бесу, эту культуру! Понимаете?
        Обострять ситуацию не хотелось. Маэстро сдержанно кивнул, что полностью удовлетворило шляпоносца.
        - Отлично! Мы не знаем вас, вы не знаете нас!
        - Конспирация? - уточнил Пераль.
        Живчик возликовал:
        - Именно! Вы умница, дорогуша! Вы - бриллиант чистой воды! Перейдем к делу - время торопит, трубы трубят. Кони застоялись, пора в дорогу…
        - Пора, - согласился Диего. - Давно пора.
        - Чудесно! Замечательно! В наших общих интересах поскорее отряхнуть с ног прах сей планеты. Я прав? Превосходно! Итак, куда вы желаете отправиться?
        - На Хиззац, - сказала Карни.
        Без боязни выступив из-за спины маэстро, девушка в упор смотрела на живчика. Тот ничуть не смутился - подмигнул, скорчил рожу прожженного ловеласа:
        - Хиззац? Отличный выбор! Что скажете, м-м-м… коллеги?
        Коллеги пожали плечами. Кажется, им было все равно.
        - Вы тоже летите на Хиззац? - живчик качнулся к Диего. - Или только дама?
        - Мы оба летим на Хиззац.
        - Сеньор Пераль, это важно.
        К ним шкандыбал гематр. Остальные разошлись в стороны, давая раненому дорогу. Диего сделал пару шагов навстречу, но вовремя остановился. До самого взлета - если он состоится! - маэстро хотел находиться между доньей Энкарной и перевозчиками, и никак иначе. Оружия он не заметил, удобного места для засады - тоже, но это значило меньше, чем ничего. Он не доверял этим людям.
        - Как ваша рана, мар Фриш? Вам надо лежать в регенераторе…
        - Ерунда, - отмахнулся гематр. Жест был механический, заученный. - Полет меня излечит. На Хиззаце буду как новенький. Речь не обо мне, речь о вас с сеньоритой. Вы согласны лететь с нами на Хиззац?
        - Я выплатил вам гонорар. Перевод вас недостаточно убедил?
        Диего тайком скрипнул зубами. Я выплатил… Не ты, солдатик. Никак не ты. Дон Васко, и помни об этом.
        - Нам необходимо подтверждение. От вас обоих.
        Из сумерек выступил чернокожий вудун в блестящем трико, плотно обтягивающем мускулистый торс. Жесткий ёжик волос на голове инопланетника мерцал радугой. Еще один клоун! И это - экипаж звездолета?!
        - Тысяча чертей! - взорвался Пераль. - Мы летим! На Хиззац! Удовлетворены? Где ваш корабль?
        - Корабль? Вам что, не сказали?
        - Не сказали - что?!
        Ладонь легла на эфес рапиры. Перевозчики - дай Бог, чтоб не лжецы! - подходили ближе, окружали. Диего слышал их дыхание. Различал блеск глаз. Если это шутка, подумал он, для кого-то это станет последней шуткой. Обнажить клинок против безоружных? Сколько угодно, если рядом Карни. Мысленно Диего очертил круг, заключив в него, как в стеклянную крепость, себя и девушку. Если эти шуты переступят черту, если разобьют стекло, рискнув превратиться в мясной фарш…
        Он воочию видел, как все случится.
        Видел, слышал, чуял кровь.
        Металлический шелест - это рапира выскальзывает из ножен. Влажный хрип - это лезвие на взмахе рассекает глотку вудуну в трико. Хруст черствой горбушки - это острие на длинном выпаде взламывает грудь живчику-помпилианцу. Крик и брань, и снова крик - это пинок ломает колено инопланетнику в полотняной робе, подпоясанной веревкой. Всхлип захлебывается, превращается в храп загнанной лошади - кинжал уже в левой руке, он по крестовину входит под ребра рыжему толстяку. Разноголосица: это раненый гематр и две женщины - брамайни, завернутая в лиловую ткань, и востроносая девица в мужской одежде. Они не в счет. Они вне игры. Кто остается? Смуглый парень со странно вытянутым, наголо бритым черепом. Яйцеголовый блаженно ухмыляется. Он стоит поодаль, отдельно от компании живых и мертвых, и лыбится, как не здесь. Больной, наверное. Или юродивый. Если не кинется - пусть дышит…
        - Откуда у нас кораблик, солнце вы мое? Зачем? И не надо, не надо колоть меня вашим ужасным шилом! Думаете, мы жулики? Хо-хо! Да захоти мы вас надуть, солнце, разве явились бы сюда? Вы бы приехали, прогулялись по бережку, а денежки - тю-тю!
        Бой исчез, не начавшись. Это безумие, сказал себе Диего. Весь мир безумен, а эти придурки - короли сумасшедших. Нет, король - я. Мое рехнувшееся величество.
        - Но как мы улетим без корабля?!
        - А зачем нам играть в кораблики? Мы же коллант!
        - Кто?
        - Коллант! - с восторгом охнула Карни. - Диего, это коллективный антис!
        - Какой?
        Об антисах - исполинах, способных превращаться в свет и энергию, без кораблей путешествуя по космосу - Диего слышал краем уха. Даже фильм в детстве видел. В школе антисам был посвящен отдельный урок, который Пераль-младший прогулял. Но коллективный антис?! Чудо Господне, призванное спасти беглецов - или все-таки обман инопланетных проходимцев?
        Драться было бы легче, подумал Диего. Гораздо легче. Убить их всех, стоять в луже крови, среди трупов, вытирать рапиру о чужую одежду - и не втискивать гигантскую Ойкумену в конуру своего убогого рассудка. Господи, за что караешь?!
        - Дорогуша, вы меня изумляете. Вы никогда не слышали о коллантах?
        - Нет.
        - Ты честно не слышал?! - Донья Энкарна была удивлена не меньше помпилианца. Ястреб на поверку оказался неотесанной деревенщиной. - Об этом же и по визору, и в новостях! Ты шутишь, да?
        - Я не смотрю визор. Я не читаю новости.
        - Совсем?
        - Совсем.
        - Вот это да! - восхитился рыжий толстяк. - Уважаю!
        Живчик почесал в затылке:
        - Ситуация!
        - Я тебе потом все объясню!
        Карни вихрем вылетела из-за маэстро, пустив прахом все его попытки служить живым барьером, первой линией обороны. Не устраивать же сцену при посторонних? Лицо девушки раскраснелось, глаза пылали. Превратись она сейчас в свет и энергию, вознесись в небеса, оседлав чемодан - Диего не удивился бы.
        - Если вы коллантарии, сеньоры, то вы нас обманываете!
        - Мы? - возмутился рыжий. - Никогда!
        - На коллантария надо учиться! Я сама мечтала…
        - Ну?
        - Знаете, какой там отсев?!
        - Знаем! - вудун сверкнул белозубой улыбкой. - Уж мы-то знаем!
        - Тогда как вы хотите…
        - Это не мы хотим. Это вы хотите, моя прелесть! - живчик легко перехватил нить беседы. - Вы хотите, а мы сделаем. В лучшем виде!
        - Подбросим, как на попутке!
        - С солнечным ветерком до самого Хиззаца!
        - По эфира волнам! Нынче здесь, завтра там!
        Такое случается: шум, гам, кавардак, и вдруг - тишина. Вперед шагнула брамайни, молчавшая до сих пор. Она без страха пересекла круг, намеченный Диего, но маэстро раздумал хвататься за рапиру. На пляже творился балаган. Если пути рассудительных оказались закрыты, если двери изобретательных заперлись на замок - оставалось лелеять свое безумие и надеяться на балаган.
        - Вы верите в чудеса?
        Брамайни обращалась к Карни. Она не шутила.
        - Да! - выдохнула девушка.
        - Тогда вам повезло. Мы - ваше чудо.
        - Чудо с банковским счетом?
        В этом была вся Карни. Дочь маркиза де Кастельбро очень хотела верить - и упиралась до последнего. «Убедите меня! Убедите!» - кричало все ее существо. Так гонитель еретиков превращается в главного ересиарха.
        - Увы, милочка. Чуду тоже надо кушать, - развел руками живчик. - У чудушка есть жены и любовницы, дети и внуки. Представляете, все они любят покушать! Жрут в три горла… А еще у чуда есть ограничения на вывоз. Как ни жаль, вещи придется оставить.
        - Почему?!
        - Золотце вы мое! Брильянт! Коллант - это вам не круизный лайнер! Никаких грузов, только люди. И рады бы, да не можем.
        - Вещи? Гори они огнем!
        «Он ее убедил! - с изумлением понял Диего, глядя на сияющую Карни. - Господи, она же уверовала!»
        - Кстати, о бриллиантах, - встрял рыжий толстяк. - Если у вас есть драгоценности, наденьте их на себя. Так вы их сохраните. По прибытии украшения восстановятся вместе с вами. Возьмите деньги, документы… Остальной багаж придется оставить.
        В странном отупении Диего наблюдал, как девушка, присев возле раскрытой сумки, роется в вещах. Извлекает алмазное колье, диадему, тонкие витые браслеты - золото с рубинами; серьги…
        - Документы, - напомнил вудун. - Деньги.
        - Я взяла.
        - Теперь вы, сеньор. Сабля останется здесь.
        - Это рапира!
        - Тем более.
        Диего хотел предложить наглецу отобрать у него рапиру силой. Но, поймав взгляд Карни, вздохнул и молча начал стаскивать перевязь. Без оружия он ощутил себя голым младенцем в колыбели. Сейчас навалятся, сомнут…
        - Кинжал и пистолет.
        - И вещмешок?
        - Да, рюкзак тоже. Деньги и документы взяли?
        Он удостоверился, что паспорт на месте; брякнул кошелем на поясе. Золото для Мигеля плюс тоненькая пачка новомодных ассигнаций. Считай, все его сбережения. Еще Диего нащупал в кармане плоскую коробочку уникома, но говорить о ней не стал.
        - Взял.
        - Молодцы! Улыбнитесь, друзья и подружки! Все хорошо, все лучше лучшего. Приготовьтесь к увлекательному космическому путешествию! Спорю на уши моей первой жены: вы запомните его на всю жизнь! Маэстро, ваш выход.
        Когда вперед вышел рыжий толстяк, Диего сообразил, что помпилианец обращался не к нему. Ну да, Луиса Пераля тоже называют «маэстро». Любопытно, какая у рыжего профессия?
        - Итак, вы согласны лететь с нами на Хиззац?
        - Да!
        - Да, черт побери!
        Только произнеся сакраментальное «черт побери», Диего вспомнил, кто всегда требует троекратного согласия на свои восхитительные предложения.
        Но было поздно.

* * *
        На пляже сделалось светло, как днем.
        Люди превратились в живые костры. Они разгорались ярче тысячи солнц: убийственный пожар, ослепительный фейерверк. Искристые змеи оплели тело, вгрызлись в кричащую плоть - нет! глубже! - в кричащий разум. Я погиб, осознал маэстро. Мы с Карни погибли оба! И виноват в этом я, старый дурак! Слишком поздно я вспомнил о дьяволе, коварном искусителе, предлагающем наивным простакам все блага земные в обмен на жалкий пустяк: бессмертную душу. Не важно, что слуги сатаны обошлись без договора - пергаментного свитка, подписанного кровью грешников. Бесы Ойкумены не нуждаются в пергаменте и росчерке пером. Так или иначе, результат один: Диего Пераль и Энкарна де Кастельбро погубили свои души на веки вечные!
        Господи, мы же в аду!
        Он горел, не сгорая. Теперь пламя геенны - навсегда. Тело становилось огнем и светом. Рядом пылала Карни: никогда она не была прекрасней, чем в этот гибельный миг. От рыжего толстяка, от живчика-помпилианца, от вудуна, брамайни, от сонма проклятых чертей к Диего с Карни тянулись шипящие шнуры, соединяя людей в двойную пентаграмму, в единое целое, в филиал пекла на земле. Сейчас земля разверзнется, сказал себе Пераль. Раскроется пересохшим ртом, не выдержав чудовищного надругательства. Сейчас бездна поглотит и бесов, и их жертвы.
        Он ошибся: разверзлась не земля.
        Разверзлось небо.
        КОНТРАПУНКТ
        ИЗ ПЬЕСЫ ЛУИСА ПЕРАЛЯ «КОЛЕСНИЦЫ СУДЬБЫ»
        Федерико:
        Любить - трудней, чем не любить!
        Кончита:
        Но отчего же?
        Федерико:
        Сила чувства
        Жизнь возвышает до искусства.
        Бездарным слыть, бездарным быть
        Страшней всего в любовной сцене -
        Нас за неутомимость ценят,
        А надо за талант ценить!
        Кончита:
        Сеньор, я вижу, с острым перцем,
        Таким вы мне являлись в снах…
        Федерико:
        Талант, дитя, трепещет в сердце!
        Кончита:
        А если все-таки в штанах?
        Часть вторая
        Хиззац
        Глава пятая
        Беженец
        I
        - Имя?
        - Диего.
        - Фамилия?
        - Пераль.
        - Отчество?
        - Простите?
        - Как звали вашего отца?
        - Дон Луис.
        - Записывать отчество или не надо? Многие любят с отчеством. Которые с Сеченя, те просто требуют. Вчера один устроил скандал…
        - Спасибо, не надо.
        - Как хотите. Гражданство?
        - Эскалона.
        - Такой планеты нет в каталоге.
        - Простите, оговорился. Террафима.
        Кабинет был из казенных. Стены до половины выкрашены дешевой «зеленкой». Выше - «мокрая» штукатурка, похожая на дюны у северного моря. Двухтумбовый стол, стулья из ротанга с высокими спинками. Рабочая сфера, закрытая для посетителя. В углу, над стеллажом с папками - портрет его высочества Пур Талелы XVIII. Топорща жидкие усики, принц без интереса смотрел на Диего. Маэстро уже знал историю про балбеса-туриста, который в баре испортил одно из вездесущих изображений принца, дорисовав его высочеству пышные усищи и бороду помелом. Балбеса арестовали. Ему светило пожизненное заключение за оскорбление царствующей особы. Спас туриста острый язык. Когда принц, лично явившись на заседание суда, спросил: «Зачем вы это сделали?» - протрезвевший балбес мигом ответил: «Для красоты, государь!» Пур Талела, втайне страдавший от чахлой растительности на лице, расцвел, облобызал подсудимого и тут же произвел героя дня в рыцарское достоинство.
        - Причина?
        - Что?
        - Причина, по которой вы оставили Террафиму?
        - Политическая обстановка. Угроза моей жизни.
        Ответ Диего подготовил заранее. При необходимости он готов был развить тему, обрисовав мятеж и себя в нем - благонамеренного горожанина, подвергшегося насилию. Они с Карни готовились заранее, разработав историю в подробностях. Увы или к счастью, инспекторша не заинтересовалась деталями.
        - Возбуждены ли против вас уголовные дела за совершение преступления на территории Хиззаца?
        - Нет.
        - Было ли вам ранее отказано в признании беженцем?
        - Нет.
        - Наличествует ли у вас гражданство третьей планеты, защитой которого вы можете воспользоваться?
        - Нет.
        - Состоите ли вы в в браке с гражданкой Хиззаца?
        - Нет.
        - Херня, дружок.
        - Что? - оторопел Диего.
        Он все время боялся, что его знание унилингвы недостаточно. Брякнешь что-нибудь, и сядешь пожизненно. И никакая борода для красоты не спасет.
        - Я про свои вопросы, - сказала инспекторша. Ее ярко-красные губы сложились в приветливую улыбку людоедки. - И про твои ответы, по большому счету. Будь спокоен, чеши яйца. У нас всем дают статус беженца. Всем без исключения. И тебе дадут, не сомневайся.
        Диего наклонился вперед:
        - А зачем тогда спрашивать?
        - Как зачем? - удивилась инспекторша. - Мне за это деньги платят. Кто ж станет платить деньги ни за что?
        На Хиззаце, как успел заметить маэстро, женщины делились на страшно красивых и просто страшных. Эта была из вторых, но считала себя первой. Завернутая в прорву шелка - алого, лазурного и желтого - инспекторша колыхалась, словно желейный пудинг. Некоторым нравится, подумал Диего. Мигель, тот вообще не признавал шлюх весом меньше шестимесячного теленка.
        - Когда мне прийти за удостоверением?
        Инспекторша облизнулась:
        - Вечером. После шести.
        - Рабочий день, - осторожно напомнил Диего. Ему казалось, что он спит и видит сон: кошмар или праздник, не разберешь. - У вас на входе табличка. Там написано: «Рабочий день с десяти утра до шести вечера».
        Он помолчал и добавил, сам не зная зачем:
        - Ноль-ноль.
        - Это в спорте «ноль-ноль», - инспекторша колыхнула грудью. Шелк плеснул искрами, заволновался. - Когда ничья. А рабочий день, он до восемнадцати. Тут ты прав, дружок. Приходи в семь, я успею принять душ. Заодно и корочку свою заберешь.
        - Сеньорита…
        - Сеньора. Сеньора Чахая Ирам. Можно просто Чахая.
        - Вдова? Мои соболезнования…
        - Почему вдова? Ну ты, дружок, и юморист!
        - Так ваш муж жив?
        - Мой муж нас всех переживет. Это такая сволочь…
        - Как же вы…
        - При живом-то муже? - перебила его инспекторша. Глаза ее сверкнули насмешкой: пара черных маслин. - Дружок, ты откуда взялся? Из Морального Легиона? Приходи, все будет на высшем уровне. Если хочешь, могу и мужа позвать. Он любит чернявых. Ну что ты моргаешь? Здесь Хиззац, здесь пляшут.
        Здесь пляшут, мысленно повторил Диего. Он уже привык к этой идиоме. Сжился с ней, как с любимой мозолью. Таксисты, портье, уличные разносчики, торговцы жареной рыбой, мальчишки с верфей, жулики и миссионеры - все к месту и не к месту, поперек брани, рекламы или проповеди, вставляли: «Здесь Хиззац, здесь пляшут!»
        - А если я не приду?
        - Тогда завтра, с утра. Заберешь удостоверение, и чеши яйца.
        Черт возьми, выругался Диего. Вульгарность инспекторши бесила его. Плюнуть и уйти? И далеко ты, дружок, уйдешь без статуса беженца?
        - Вы мне выдадите мой документ?
        - С утра? Выдам, конечно.
        - А как же…
        - Что ж я, зверь? Я не зверь, а ты дурак…
        - У меня есть невеста, - сказал Диего и понял, что краснеет.
        - Дважды дурак, - инспекторша пожала могучими плечами. - Невеста у него! Ну и приходил бы с невестой… Слушай, может, ты импотент?
        II
        КОЛЕСНИЦЫ СУДЬБЫ
        (НЕ ТАК ДАВНО)
        Потертые ножны рапиры хлопали по крупу гнедого в такт размашистой иноходи. Диего поправил перевязь: случалось, лошади от таких похлопываний нервничали, не понимая, чего от них хочет всадник. Нисколько не сбившись с шага, гнедой скосил на седока влажный темный глаз - с благодарностью, как почудилось Пералю.
        - Подтяни-и-ись! - донеслось спереди.
        Диего пришпорил жеребца, выполняя приказ - раньше, чем до него дошла вся невозможность происходящего. Пылающие змеи вгрызаются в плоть, в мозг, в душу. Горит Карни, горят бесы, высвобождая из-под безобидной личины инопланетян свою истинную сущность. Ослепительные лучи соединяют людей - людей?! - в сатанинскую пентаграмму. Разверзаются небеса, чернее смертного греха; колючие огни прыгают навстречу…
        Что было дальше?
        Дальше - скачка. Десять всадников под мерцающим небом, сплетенным из радуг. Каменистая степь под копытами. Жухлое разнотравье, редкие кусты можжевельника, семейство пиний. Точь-в-точь окрестности Даламара, где Диего довелось нюхнуть пороху. Так и кажется: вот-вот впереди поднимутся угрюмые крепостные стены, а за ними - ослепительная белизна дворцовых построек, лазурь и золото храмовых куполов…
        Вместо крепости на горизонте проступила цепочка пологих холмов. Диего оглянулся. Позади таяли в туманной дымке горные пики, за ними полыхал багровый закат. Неужели так выглядит преисподняя? Или это ее преддверие?!
        «Где мы? - кричала душа маэстро. - Что вы с нами сделали, чертово семя?!»
        - Мы в космосе!
        Теперь они скакали бок о бок: Диего на гнедом жеребце - и Карни на белой кобылице, в дамском седле.
        - В космосе? - он взмахнул рукой. - Это космос?!
        Жест вобрал в себя все: цепь холмов, степь, отряд всадников. В ответ донья Энкарна рассмеялась, счастливая как ребенок. На ней было дорожное платье, хорошо знакомое Диего, и те украшения, что девушка надела на себя, следуя совету рыжего толстяка. Космос, значит? Господи, помилуй! Бесы свели Карни с ума!
        - Да, мой ястреб! Мы летим в колланте!
        - Летим?
        - О да!
        - Прикажешь мне не верить своим глазам?
        - То, что ты видишь - галлюцинативный комплекс. Вторичный эффект Вейса. Я читала о нем в энциклопедии.
        - Дьявольское наваждение?!
        - Дьявол тут ни при чем, сеньор Пераль.
        С другой стороны к Диего подъехал гематр на вороном коне. Три лошади шли голова к голове, держа строй, как на параде. Этого не могло быть: мастер-сержант Пераль никогда не ходил в конном строю. А уж Карни - и подавно… Мысли соскальзывали на вещи привычные и понятные, пытаясь оградить рассудок от подступающего безумия. С упрямством смертника, просто-таки мечтающего о петле и эшафоте, Диего заставил себя вернуться к разговору - Господи помилуй! - разговору с бесом о непричастности дьявола к дьявольским козням.
        - Хотите сказать, мы скачем на лошадях по космосу? - голос маэстро сочился сарказмом. Так спелый плод истекает липким соком, стоит лишь хорошенько сжать его в кулаке. - Вот уж воистину чудо Господне!
        - Мы не скачем. Это не лошади. И да, это Космос. Ваше сознание так его воспринимает. Ваше и сеньориты Энкарны.
        - А ваше - нет?
        - Я коллантарий. Мы все тут коллантарии, кроме вас двоих.
        - Кто же мы? Жертвы адских аферистов?
        - Вы - наши пассажиры.
        Мимоходом Диего отметил, что беседует с гематром без малейших неудобств. Казалось, они не едут верхом, покачиваясь в седлах, а дружески прогуливаются по залитой солнцем улице. Будь лошади и степь реальными, разговор состоял бы из кратких выкриков и долгих пауз - иначе не перекрыть голосом топот копыт, не расслышать ответов собеседника.
        - Наваждение - ваша работа? Вы наслали его на нас?!
        - Нет. Просто ваш мозг воспринимает тот слой реальности, который ему привычнее, и отвергает другой.
        - Слоистое восприятие! - возликовала Карни. - Я пыталась ему научиться. Но у меня ничего не получилось…
        - Слоистое восприятие - аналог близкий, но вряд ли точный…
        Диего не понял, согласился мар Фриш или возразил. По правде говоря, он вообще ничего не понял.
        - Я попробую объяснить, сеньор Пераль, - гематр без труда прочитал затруднения, написанные на лице маэстро. - Перестаньте считать нас исчадиями ада. В том, что сейчас происходит, нет ни капли сверхъестественного. Представьте себе космический корабль. В нем есть экипаж и пассажиры. Пилот видит в рабочей сфере одну картину. Пассажир, обедающий в ресторане - другую. У экипажа - космос, окружающий корабль. На него накладываются графики, таблицы, диаграммы, навигационные пометки. Все, что нужно для прокладки курса. У пассажира - тарелка с солянкой по-сеченьски. Графин с водкой, настоянной на березовых почках; корзинка с ломтями хлеба. Даже если в ресторане включат обзорники, пассажир не увидит всего того, что видит экипаж.
        - Значит, вы-коллантарии видите больше нас-пассажиров?
        В сотый раз донья Энкарна опередила своего тугодума-ястреба, буквально сняв вопрос с языка Диего.
        - Совершенно верно.
        - А можно включить нам обзорники?!
        Лишь затянувшаяся пауза давала возможность определить, что гематр колеблется. Реальность, иллюзия, ад, просторы галактики - лицо мар Фриша оставалось непроницаемым. В черных одеждах, на вороном жеребце, гематр ехал подобно ворону, опустившемуся на седло.
        - Это опасно, сеньорита, - наконец каркнул он. - Это может оказаться серьезным потрясением для вашей психики. Я не ручаюсь за последствия.
        Тысяча чертей! Диего полагал, что давно вышел из щенячьего возраста, да видно, ошибся. Достаточно было гематру сделать выпад в сторону Карни, и сердце забилось в неподобающе быстром ритме, а руки сами сжались в кулаки.
        Маэстро подбоченился:
        - Для начала попробуйте на мне!
        - Боюсь, вы готовы еще меньше…
        - Как ваша рана, мар Фриш? - перебил гематра Диего.
        - Сейчас, в волновом состоянии, я полностью здоров. Когда мы прибудем на Хиззац, от моей раны не останется и следа. От ваших, кстати, тоже. Восстановление малого тела происходит по исходной, полностью здоровой матрице.
        - Диего! - разволновалась донья Энкарна. - Тебя ранили?!
        - Пара царапин, - заверил девушку Пераль как можно беззаботнее. И вновь обратился к гематру: - Если я получу царапину на своей ранимой психике, она также полностью затянется к нашему прибытию на Хиззац?
        - Вы настаиваете?
        Развернувшись в седле, мар Фриш смотрел собеседнику в глаза - без всякого выражения, как умеют только гематры.
        - Да!
        Диего хотел добавить «Черт побери!», но поостерегся. А что-нибудь вроде «Храни нас святой Исидор!» на язык не легло.
        - На ваш страх и риск, сеньор Пераль. Коснитесь моей руки.
        Переложив поводья в левую руку, пальцами правой Диего коснулся плеча гематра.
        …сгусток квантов и волн, света и энергии.
        Лучевой исполин мчался по просторам галактики, пронзая время и пространство, реальность и ее изнанку. Десяток волновых личностей, сознаний, разумов - пучок стальных проволок, скованных кузнечным молотом в единый клинок, но каким-то чудом не утративших самостоятельность.
        Истинный el Monstruo de Naturaleza: коллективный антис.
        Диего Пераль - вторым именем маэстро стал Ужас, третьим же Восхищение. Так, наверное, возносятся на небеса. Так низвергаются в геенну. Стоят в пехотном каре, зная, что стоят в последний раз. Захлебываются восторгом, тонут мухой в меду, теряют тело и разум, растворяясь в том, что стократ больше тебя. Тело, разум…
        Душу?!
        Искры костра, мысли вспыхивали и без следа исчезали в космической тьме. Они не задерживались в голове - ведь у Диего теперь не было головы. Но не было и тьмы! Космос струился потоками частиц, чьи названия еще не прозвучали на языках Ойкумены. Звезды вблизи оказались не просто огромными - колоссальными, потрясающими воображение, как столица королевства приводит в трепет неотесанную деревенщину, приехавшую на рынок торговать репой. Поля, оболочки, волны пронизывали все вокруг, включая лучевое тело колланта; они притягивали и отталкивали, будто капризная любовница. Лучи звезд кололи иглами белошвейки, грели углями жаровни, пронзали насквозь рапирными клинками, дарили жизненную силу, питая десятиричного монстра, несущегося к заветной цели.
        О, звезды - они горели повсюду. Бессчетные мириады звезд, имя которым - легион. Цепь холмов, к которым скакал отряд, оказалась звездным скоплением, вытянувшимся на десятки световых лет. Между двумя полыхающими гигантами - стражами, охраняющими врата в запретный рай - коллант намеревался сейчас проскочить, срезая путь к солнцу, вокруг которого вращался Хиззац.
        Огненные шестерни стремительно приближались, грозя смять, расплющить, перемолоть ничтожных мошек, возомнивших себя хозяевами космоса. Грозная сила ощущалась физически, на расстоянии: она давила, наваливалась отовсюду, текла оползнем с горы. Что значит мощь колланта - да пусть даже природного антиса! - в сравнении с мощью звезды?! Пылающий ад вставал стеной, он был снаружи и внутри, пронзал жестким излучением, сплющивал чудовищной гравитацией, накрывал пересекающимися магнитными полями - гигантские сачки для ловли бабочек зачерпывали космос в поисках добычи.
        Мотылек, содрогнулся Диего. Все мы - мотыльки, летящие в гибельное пламя свечи. Стойте, во всю глотку закричал маэстро. Остановитесь! Надо повернуть назад, пока не поздно, найти другой путь!..
        …он очнулся в седле, между Энкарной де Кастельбро и мар Фришем - вопя от ужаса, с ледяной испариной на лбу и глазами, готовыми вылезти из орбит.
        - Я вас предупреждал, сеньор…
        - Там! Впереди!
        - Я вас…
        - Мы погибнем!
        Они ехали в лощине меж двух холмов. Вблизи холмы оказались гораздо выше, чем это виделось издалека. Грязно-белый известняк, покрытый тонким слоем почвы. Бурые пятна лишайника. Трепещут на ветру сухие травинки…
        - Успокойтесь, сеньор Пераль. Мы не самоубийцы. Мы проходим на безопасном расстоянии между Альфой и Гаммой Ошейника. Поверьте, мы проделывали этот трюк много раз. Двадцать семь, если быть точным. Риск минимален. Вероятность гибели нашего колланта - менее одной сотой процента. Собственно, мы уже прошли. Видите: ничего плохого не случилось.
        Действительно, холмы остались позади. Маэстро отметил, что лошади с шага перешли на свободную рысь, хотя животных никто не пришпоривал.
        - Эффект гравимагнитного туннеля: прохождение между звездами Ошейника придало нам дополнительное ускорение. Теперь мы быстрее доберемся до Хиззаца.
        - Мар Фриш, я тоже хочу это увидеть!
        - Карни! - в отчаянии возопил маэстро.
        Куда там! Так она его и послушала. Вместо шпор девушка использовала короткое стрекало. Укол в шею, и кобыла резко рванула вперед, после чего, направляемая твердой рукой Карни, свернула правее. Придержав лошадь, всадница поравнялась с гематром.
        - Я должен вас предупредить…
        Завершить свое очередное, невесть какое по счету предупреждение мар Фриш не успел: девушка решительно вцепилась в плечо гематра. Диего прикипел взглядом к лицу юной доньи. Если с Карни что-то случится!.. Ладонь легла на рукоять рапиры. Бес или инопланетянин, космос или ад, правда или лживый фарс - он поклялся защищать Карни и будет делать это даже в преисподней!
        Глаза девушки расширились. Щеки полыхнули румянцем. Донья Энкарна вся светилась: казалось, сквозь иллюзорное тело проступила светоносная сущность колланта. Залюбовавшись Карни, Диего убрал руку с эфеса и понял, что его щеки тоже горят. Их жег стыд, худший из видов огня. Слабая женщина ничуть не испугалась - в отличие от него, мужчины, солдата!
        Позор, да и только.
        Трава под копытами коней сделалась гуще, сочнее. На горизонте возникла стена леса; слева в отдалении извергался угольно-черный вулкан. Фонтан лавы взлетал в небеса и, обессилев, пузырящимся киселем стекал по склонам. Хвала Всевышнему, коллант держал путь не к вулкану. Всадники шли походным строем: три тройки, на полдюжины лошадиных корпусов друг от друга. Стоп! Три тройки… А ведь всадников должно быть десять! Диего завертел головой и быстро обнаружил недостающего десятого. Им оказался юродивый парень с черепом, вытянутым на манер яйца. Бесстыже голый - набедренная повязка из перьев не в счет - от макушки до пяток расписанный дикарскими татуировками, парень бежал, держась сбоку от всадников. Боже правый! - бежал босиком, не обращая внимание на мелкие камешки. Поймав взгляд эскалонца, бегун подмигнул маэстро: а что, слаб? вот так, на своих двоих?! На лошади-то любой дурак сможет!
        Слаб?, согласился Диего.
        Парень похлопал себя по бедру. Диего сперва не понял, на что намекает яйцеголовый, но когда дикарь оттопырил большой палец - здорово, мол! - стало ясно, что он имеет в виду рапиру.
        - Вы говорили, - Диего обернулся к гематру, - что рапиру придется оставить. А рапира - вот она! Это был обман или шутка?
        - Ни то, ни другое. Здесь вы - скорее образ, чем человек. Образ привычный, собранный из хорошо знакомых деталей. Под шелухой всё - символы и иллюзия, включая вашу рапиру. В действительности она осталась на Террафиме. По прибытии на Хиззац она исчезнет. Кстати, если вы еще не заметили: тут мы все вооружены. Специфика вторичного эффекта Вейса для коллантариев.
        Отбросив плащ за спину, мар Фриш продемонстрировал маэстро кожаный чехол шириной в ладонь и длиной в полтора локтя. Из чехла выглядывали две деревянные рукояти. Что за оружие скрывалось там, осталось загадкой.
        - Какая красота! Что это?
        Карни все еще находилась в реальности, доступной лишь подлинным коллантариям. Видя что-то свое, девушка указывала свободной рукой в сторону далекого леса. Мигом позже она отпустила плечо гематра и заморгала с растерянностью внезапно разбуженного ребенка.
        - Вон там! Смотрите!
        Над лесом колыхалось зыбкое облако. Туман? Болотные испарения? Мираж? Облако переливалось тусклой радугой, словно в нем отражалось здешнее небо. Ничего красивого Диего в облаке не усмотрел.
        - Тревога! - долетело от головной тройки.
        Маэстро обернулся к мар Фришу - и впервые в жизни увидел, как гематр бледнеет.
        III
        - Имя?
        - Диего.
        - Фамилия?
        - Пераль.
        - Образование?
        - Среднее общее.
        Он уже знал, что эти два слова обозначают школу.
        - Профессия?
        - Что, простите?
        - Кем вы работали раньше?
        - Я служил.
        - Армия? Полиция?
        - Армия.
        - Род войск?
        - Пехота.
        - Воинское звание?
        - Мастер-сержант.
        Кабинет департамента занятости мало чем отличался от кабинета департамента иммиграции. На стенах вместо «зеленки» - тусклый сурик. Мокрая штукатурка - грязно-белая, в пупырышках. Стол, стулья. Его высочество Пур Талела XVIII на портрете - не в цивильном, а в форме морского полковника. Эполеты, кортик, ордена. Усы гуще, чем обычно, кончики завиты вверх. Похоже, художник решил польстить монарху.
        - Военно-учетная специальность?
        - Что?
        - Что написано в вашем военном билете?
        - Ничего.
        - Совсем ничего?
        - У меня нет военного билета.
        - Каким транспортным средством управляете?
        - Лошадью.
        - В смысле?
        - Езжу верхом. Конному строю не обучен.
        - Боевой мобиль? Десантный бот?
        - Нет.
        - Полевой экзоскелет?
        Диего подумал. Он не знал, что это такое: экзоскелет.
        - Нет.
        - Каким оружием владеете?
        - Рапира. Шпага. Кинжал.
        - Только холодное?
        - Мушкет. Аркебуза. Пистолет.
        - Лучевик? Игольник? Парализатор?
        - Нет.
        - Боюсь, я не смогу подобрать вам что-нибудь из армейских вакансий. У нас жесткие требования. Мне очень жаль.
        Чиновница была из красавиц. Черно-белая, пугающая красота. Родинка над верхней губой. Глаза - две льдинки. Фигура бронзовой танцовщицы. Моя ровесница, оценил Диего. Выглядит моложе. Сейчас предложит зайти после окончания рабочего дня. Примем душ, обсудим ситуацию. Непременно что-нибудь подыщем, если я окажусь на высоте. Если же я откажусь, мне предложат зайти завтра утром. И все равно что-нибудь подыщут. Доставлять рыбьи потроха на завод по производству кошачьего корма. Нет, доставлять я не могу. Я не вожу грузовик. Хорошо, буду кидать - лопатой в кузов. Или у них автопогрузчик?
        - Строительный батальон? - предположил он. - Рядовым?
        - Увы.
        - Извините.
        - Возможно, у вас есть еще какая-нибудь специальность?
        - Да. Я - учитель фехтования.
        - Вид оружия?
        - Рапира. Шпага. Кинжал.
        - Спортивное звание?
        - Чье?
        - Ваше. Мастер спорта?
        - Маэстро? Да, мастер.
        - Удостоверение?
        - Диплом выдан Леоном Дильгоа из Эскалоны.
        - Он у вас с собой?
        - Нет.
        - Заверенная копия?
        - Нет. Я беженец.
        - Ладно, диплом все равно пришлось бы подтверждать. До подтверждения диплома вас не возьмут на преподавательскую работу. Я посмотрю, кому нужны спарринг-партнеры. Киностудия интересовалась каскадерами для батальных массовок. Кажется, они снимают что-то историческое, про древних. И вот еще…
        Она встала, прошлась к окну. С интересом оценщика из ломбарда Диего любовался фигурой чиновницы. Стройная талия, сильные бедра. Со спины женщина выглядела еще привлекательней. Кому-то за счастье, пусть и на бегу, мимоходом. Дело не в Карни, сказал себе Диего. При чем тут Карни? Я просто не хочу спать с этой дамой. Все вижу, все понимаю и ничего не хочу. Я старик? Верный влюбленный? Идиот?!
        - Эскорт-услуги, - сказала чиновница. - Что вы думаете?
        - Телохранитель?
        Она долго молчала. Нет, не телохранитель, понял Диего.
        - Сопровождение клиента на банкетах, торжественных вечерах, деловых встречах. Поездки в ресторан и театр. Формирование благоприятного имиджа клиента.
        - Клиента?
        - В вашем случае, скорее клиентки. Хотя и клиента, не без того. У разных людей - разные вкусы и предпочтения.
        Диего недобро сощурился:
        - Постель?
        - По желанию клиента. Как правило, да.
        - И вы не добавите: по взаимному согласию?
        - Подписав контракт с агентством, вы соглашаетесь изначально. Там есть отдельный пункт. Вас что-то смущает?
        - Я женат.
        Он раздумал уточнять насчет «невесты». Женат, и все.
        - Жена против?
        - Не знаю. Не спрашивал.
        - Она согласится. Агентства гарантируют, что клиент, пользующийся эскорт-услугами, полностью здоров. Его сексуальные пристрастия не повредят вашему физическому состоянию. Это тоже гарантируется. В остальном, работа как работа.
        - Вы так думаете?
        - Злитесь? Хотите меня обидеть? Напрасно, - чиновница повернулась: темный силуэт на фоне светлого окна. - Давайте смотреть правде в глаза. Вы привлекательны. Ваш брутальный тип мужской красоты имеет ценность в определенных кругах. Вы прекрасно развиты физически. Вы молоды…
        - Я?!
        - Вы. Я старше вас на семнадцать лет.
        - Не может быть!
        - Спасибо за комплимент. Господин Пераль, вы на Хиззаце. Здесь, равно как на других развитых планетах Ойкумены, живут дольше, чем у вас на Террафиме. Соответственно, понятия юности, молодости и зрелости у нас куда более продолжительны. Ваш возраст - середина молодости. Мой - второй год зрелости. Я вполне могла бы оказаться вашей клиенткой, будь я состоятельней. Явиться в ресторан с таким мужчиной, как вы - удовольствие, за которое стоит заплатить. Лечь после ресторана с вами в постель - отличное завершение приятного вечера. Вы в курсе, что дозированный секс полезен для здоровья? Подумайте насчет эскорт-услуг. Долго на этой работе вы не задержитесь. Лет семь-восемь, и вас вытеснят конкуренты помоложе. Но это достаточный срок, чтобы скопить кругленькую сумму. Надеюсь, вам удастся привлечь постоянных клиентов. Случается, они со временем предлагают своим спутникам удачное трудоустройство…
        Диего встал:
        - Благодарю за искренность. Вы что-то говорили о спарринг-партнерах?
        - Если будет вакансия, я с вами свяжусь. Прогуляйтесь по университетскому парку Бунг Лайнари. Там тренируются, когда нет дождя. Может быть, вам повезет завязать нужное знакомство. Я еще посмотрю вневедомственную охрану на верфях. От них приходил заказ.
        - На верфи нападают? Жгут корабли?
        - Вряд ли. Скорее воруют: канаты, инвентарь. Мальчишки, сами понимаете. Накурятся и тянут, что плохо лежит. Ночной обход: если пьяница заснул на причале, надо выгнать. Платят скромно, зато работа тихая, спокойная.
        - Спасибо. Я пойду?
        - Удачи, господин Пераль…
        IV
        КОЛЕСНИЦЫ СУДЬБЫ
        (НЕ ТАК ДАВНО)
        - В галоп! Аллюр три креста!
        Команду отдал живчик-помпилианец, ехавший в авангарде. И немедленно подал пример, вырвавшись на корпус вперед. Вместо цветастой рубашки и дурацкой шляпы он был облачен в старинный чешуйчатый доспех. Голову скрыл шлем с алым гребнем; у седла, приторочен ремнями, качался выпуклый щит. Меча Диего не разглядел, но меч наверняка тоже имелся в комплекте. Сейчас живчик если и походил на клоуна, то как минимум на руководителя труппы клоунов-убийц.
        Пераль дал гнедому шпоры; оглянулся на Карни. К счастью, девушка не растерялась - ее кобыла не отставала от жеребца Диего. Мар Фриш скакал рядом. Строй нарушился, теперь отряд лавой несся по степи, забирая правее - туда, где стена леса расступалась, открывая взглядам тесный распадок, по бокам очерченный низкорослым сосняком. Мир смазался, слился в серо-зеленые полосы, вихрем уносящиеся назад. Ни одна лошадь в мире, подумал Диего, не способна развить такую скорость. «Это не лошади, - вспомнил он слова гематра. - И да, это Космос.» Что ж, по крайней мере в этом мар Фриш не соврал.
        Облако над лесом дрогнуло, словно в нерешительности - и с резвостью борзой, заметившей лису, устремилось на перехват беглецов. Оно темнело, наливалось фиолетовым глянцем, сгущалось в тучу зловещего вида. В последнюю очередь маэстро интересовало, что это за пакость и какими бедами она грозит отряду. Следовало уносить ноги: чем быстрее, тем лучше.
        И за это, подумал он, мы заплатили уйму денег. Нет, не мы - дон Васко. Неужели он знал, за что платит, ревнивая сволочь?!
        - Что это? Почему?!
        А вот донью Энкарну, напротив, очень даже интересовало, отчего увиденная ею «красота» превратилась под шелухой в хищное непотребство.
        - Флуктуация! - задыхаясь, выкрикнул мар Фриш.
        - Какого класса?
        - Не знаю.
        Гематр зашелся кашлем, из глаз его текли слезы.
        - Не знаете?!
        - Впервые… вижу… В реестре аналоги…
        Ветер бил в лицо, свистел в ушах, уносил слова в сторону. Диего едва сумел расслышать ответ гематра:
        - …аналоги отсутствуют…
        - Но мы же… Мы - коллант!
        - Мы - коллант. Вы - нет.
        - Вы с ней справитесь?
        - Нет.
        Диего оглянулся на скаку. Туча висела у них на загривке. Не уйдем, понял он, холодея. Карни, дитя мое… Куда я тебя втравил, старый дурак?! Прости, если сможешь… Побег на рывок, говаривал Мигель Ибарра, знаток жаргона каторжан. Бегство с этапа, на глазах у конвоиров, без расчета, надеясь на слепой фарт. Обычно это кончалось псами, рвущими беглецов, и тяжелыми сапогами охраны. Случалось, что и виселицей. Вся моя жизнь, сказал себе маэстро, побег на рывок. Из дому в армию, из строгих анахоретов - в любовники юных аристократок, из ревнителей чести - в попрошайки. С булыжника Эскалоны - в космос, черт бы его побрал со всеми гнедыми жеребцами и прыткими тучами…
        Побег на рывок, и конвой близко.
        - В круг! Занять оборону!
        Живчик тоже понял, что бегство бесполезно. Уважаю, подумал маэстро, извлекая из ножен рапиру. Сам он на месте командира поступил бы так же, встретив врага лицом к лицу.
        - Карни! Держись рядом со мной…
        - Вы двое - внутрь круга.
        - Я…
        - Без разговоров! Быстрее!
        - Я солдат!
        - В круг, твою декурию! Выполнять!
        Кольцо сомкнулось, отрезая эскалонцев от тучи, которую мар Фриш назвал флуктуацией. В седлах остались только Диего с доньей Энкарной, все прочие спешились. Сверкнули клинки: коллант изготовился к бою. Меньше всего это напоминало сражение в космосе, как его рисовало воображение маэстро; скорее уж заварушка на Дровяном бастионе. Живчик встал боком, держа короткий меч над верхним краем щита, острием вперед. Рыжий толстяк занес для удара тяжеленный бердыш. В руках чернокожего вудуна тусклыми полукружьями вертелась, словно приплясывая от нетерпения, пара серпов. Инопланетник в полотняной робе размотал веревку, служившую ему поясом, и та превратилась в огненный бич - с таким обычно изображают демона Фузгота. Мар Фриш извлек из чехла странное приспособление, более всего похожее на многозвенный цеп. Звенья цепа мерцали синим электрическим светом. Трехлезвийный меч-плеть у брамайни, глефа у второй женщины-коллантария…
        Даже у Карни обнаружилась сабля! Маэстро прекрасно помнил эту, черт ее дери, саблю - с ней донья Энкарна намеревалась репетировать «Девицу-гусара», презирая изящную дуэльную шпажку. Господи! Спаси и сохрани! Не дай девчонке отхватить себе ногу первым же взмахом! Господи, оглянись…
        Адский хохот был ответом на молитву Диего. Воздух наполнился гудением, мерзкой вибрацией. Звук рос, ширился, от него болели зубы. Туча скользнула к земле, как зверь, изготовившийся к прыжку, вздыбилась курчавым, будто руно черной овцы, гребнем. Королева волн, разогнавшись на скалистых рифах, накатывала на берег…
        И обрушилась на людей!
        Упала ночь средь белого дня. Мир потемнел, ослеп от мириадов крылатых насекомых. Гул превратился в оглушительный писк. Он терзал уши, сотней раскаленных игл проникал в мозг сквозь кости черепа. Такой рой гнуса не привиделся бы Диего и в кошмарном сне.
        Уж лучше бы их атаковал эскадрон имперских уланов.
        Крича, как безумный, Пераль завертел рапирой. Гнедой плясал под маэстро: возбуждение седока передалось животному, и без того страдающему от укусов. Мерцающий круг, вихрь из металла бушевал над головой жеребца. Лезвие на лету рассекало звенящие стаи кровососов, крест-накрест полосовало дрянную кисею, каким-то чудом не задевая коллантариев. Но что могла сделать рапира мелким тварям, хрупким, легчайшим вампирам? В лучшем случае, отшвырнуть в сторону. Сотни москитов, или как там они звались в сатанинском реестре, упомянутом Фришем, прорывались к маэстро, впивались в лицо, шею, пронзали жалами тонкую ткань штанов. Свободной рукой Диего остервенело лупил наотмашь, отвешивая самому себе пощечины и оплеухи. Славное представление, хрипел он. Публика животики бы надорвала! Жаль, зрителей нет. Или хорошо, что нет? Все, кто есть, на сцене: участники космического фарса. К черту рапиру! Почему я не надел плащ?! Эти гады сожрут нас заживо…
        Коллантарии воевали, кто во что горазд. У гематра плащ имелся, и мар Фриш с бешенством, несвойственным его расе, отмахивался им, швырнув бесполезный цеп поперек седла. Брамайни превратилась в огромную лиловую бабочку. Шелк, служивший ей одеждой, вихрем крутился вокруг пляшущей женщины. В просветах мелькало нагое тело: до стыда ли, когда заедают насмерть! Помпилианца с грехом пополам спасали доспех и щит. Щитом живчик орудовал, словно тучная сеньора - веером в летний зной. Откуда и силы взялись?
        Остальным приходилось туго.
        …Карни!
        Диего обернулся. Рука с рапирой замерла на полувзмахе. Донья Энкарна сидела в седле без движения, все ее тело толстым слоем покрывал гнус. Бурая масса, очертаниями копирующая человека, верней, глиняного истукана, отвратительно шевелилась. Кобылица девушки также превратилась в статую: шок сковал и человека, и лошадь. А может, здесь, в адских пределах, где дьявол измышляет самые остроумные свои шутки, животные были частью всадников, воплощенным полетом сквозь дичь и бред.
        - Карни!!!
        Гнус набился в рот, Диего закашлялся. Не обращая внимания на бесчисленные укусы, он бросил коня вперед. «Карни жива! Я успею!» - твердил он, как припадочный, но видел другое, ненавидя себя за это. Воображение предало хозяина, живописуя трагедию. Вот маэстро сгребает с девушки покров гнуса, пачкая ладони в крови - и донья Энкарна, легче перышка, валится наземь: мертвей мертвой, высосанная насухо ордой подлых кровопийц…
        - Нет!!!
        Гнедой едва двигался. Так в грезах, навеянных болотной лихорадкой, бежишь от преследователя на ватных ногах. Воздух становится водой, овсяной кашей, смолой, густеющей с каждым шагом. Быстрее! Ну быстрее же! Быстрее не получалось. Время и пространство восстали против Диего Пераля. Маэстро плохо понимал, что язвит его, побуждая рваться к Карни. Любовь? Жала комарья? Шпоры, которые он вонзает не в бока гнедого, а в собственную проклятую душу? Мутилось сознание, реальность двоилась, плыла. За степью, близким лесом, беснующимися коллантариями, из-за дочери маркиза де Кастельбро, погребенной под омерзительным курганом, проступало иное. В пустоте Космоса, что не была пустотой, в пространстве, имевшем больше измерений, чем привыкли считать люди, судорожно пульсируя, висело яйцо, сотканное из света. В яйце колыхался десяток зародышей - десять сияющих узлов, десять перекрестий силовых жил, которые сетью оплели поверхность яйца и углубились в сердцевину.
        Коллант.
        А вокруг яйца, бесчисленными оболочками из звездного перламутра, дрожа и волнуясь, колыхалось нечто. Флуктуация: живая? мертвая? Ни то, ни другое?! Нечто тянуло к яйцу бесплотные руки: щупальца волнового спрута, квантовые хоботы. Один хобот уже присосался к трепещущему зародышу - от узла в ненасытную утробу летели стайки исчезающе малых искорок, по дороге меняя цвет. Аквамарин, изумруд, охра, киноварь. Нечто глотало, довольно отрыгивая: киноварь, охра…
        Побег на рывок. Псы настигают беглецов. Валят, рвут.
        Это они, псы?
        - Нет! Карни!..
        Маэстро вздернул гнедого на дыбы, едва не вылетев из седла. Жеребец заржал, протестуя. К протесту животного присоединилось время - оно вновь понеслось вскачь, и Диего едва не стоптал конем яйцеголового дикаря. Чудом вывернувшись из-под копыт, парень выразительно постучал себя костяшками пальцев по лбу: «Куда прешь, придурок?!» Воздух заметно посветлел. С изумлением Пераль обнаружил, что может дышать - гораздо свободней, чем миг назад. Туча насекомых по-прежнему накрывала коллант, взвихривая гудящие смерчи, но возле дикаря комарья почти не было. Те крылатые смельчаки, что подлетали к татуированному коллантарию, сгорали в воздухе - россыпями золотого песка вспыхивали огоньки, словно инопланетника окружало силовое поле.
        Над странно вытянутой головой мало-помалу разгоралось бледно-желтое сияние. Оно кольцом охватывало изуродованный затылок, делалось ярче, зримей. «Святой?!» - задохнулся Диего от восторга, граничившего с кощунством. Говорят, святой Юсебио, сжигавший бесов одним мановением руки, тоже был блаженным…
        Более не обращая внимания на маэстро, осененный нимбом дикарь нечеловечески длинным прыжком добрался до Карни. «Он спешил к ней! - запоздало сообразил Диего. - А я, болван, едва не прикончил его!» Яйцеголовый коснулся всадницы, облепленной гнусом; нимб засиял крохотным солнцем, слепя взор. Диего успел увидеть, как рой под ладонью удивительного парня вспыхивает и сгорает. Везучие мошки, кого не тронуло очистительное пламя, торопливо взлетали, вились дымным столбом над девушкой - и уносились прочь, вливаясь в общую тучу.
        Из глаз потекли слезы, под веками началась резь. Диего зажмурился, а когда вновь открыл глаза, Энкарна Олдонза Мария де Кастельбро вертелась в седле целая и невредимая, и лишь растерянно хлопала ресницами, озираясь по сторонам. Кожа девушки была чистой и свежей. Ни крови, ни следов от укусов! Туча взмыла ввысь, на миг зависла над коллантариями, запрокинувшими лица - и, словно гонимая ветром, быстро потянулась в сторону леса, вскоре исчезнув за деревьями.
        - Что это было? - спросила Карни.
        Ей никто не ответил.

* * *
        - С прибытием. Мы на Хиззаце.
        Высадка на планету прошла буднично и незаметно. Вот только что они рысью скакали по каменистой тропе, лавируя меж хаотических нагромождений базальтовых валунов и щебня - и вот уже коней нет, а под ногами лежит очень похожая тропа, только пейзаж изменился, сгладился. Низкие выветренные горы в зарослях маквиса. Ветер доносит аромат цветов, похожий на запах горячего вина с пряностями. И радужный полог над головой исчез. Вместо него - глубокая, невозможная синь, от которой захватывает дух. Такого чуда не бывает в окрестностях Эскалоны. Там небо - светлая бирюза, опаленная солнцем.
        Диего пожалел о лошадях. Сейчас бы пригодились. Коллантарии, конспираторы чертовы, высадили пассажиров в безлюдной глуши. И куда теперь прикажете идти?
        - Эта тропа ведет к поселку, - успокоил мар Фриш. Лицо маэстро по-прежнему оставалось для гематра открытой книгой. - Вам понадобится пройти два километра шестьсот семьдесят метров. В поселке можно поймать попутку до города. Извините, нам с коллегами надо переговорить.
        Отойдя в сторонку, коллантарии зашушукались. Диего отвернулся, всем своим видом показывая, что и слышать не желает, о чем они там шепчутся.
        - Карни, ты как?
        - Это было похоже на сон…
        - Кошмар?
        - Нет, приятный сон! Я видела…
        - Сеньор Пераль, сеньорита Кастельбро - гематр вернулся, не позволив Диего узнать, что же видела донья Энкарна в приятном сне, навеянном тьмой гнуса. - В компенсацию за случившийся форс-мажор и психологическую травму мы готовы вернуть вам тридцать процентов от выплаченного гонорара. Откройте универсальный счет в любом банке и перешлите реквизиты мне на коммуникатор. Сумма будет перечислена в течение суток.
        Диего не нашелся, что сказать. Даже бойкая на язык Карни растеряла весь порыв. Зато у мар Фриша, как выяснилось, имелась в запасе пара слов.
        - Прежде чем мы расстанемся, сеньор Пераль, я бы хотел задать вам последний вопрос. Откуда у вас рапира? Насколько я помню, вы оставили ее на Террафиме.
        - Рапира? - фыркнул маэстро. - Это я у вас хотел спросить!
        И привычным движением положил ладонь на эфес.
        V
        - Господи Боже мой! Из костра пылающего взываю к Тебе, из сердцевины пламенной…
        Псалом шестнадцатый: «Единой надеждой живу». Любимый псалом отца. Диего помнил его наизусть с детства. Даже пел в церковном хоре, когда был мальчиком и не знал, что сперва у Диего Пераля сломается голос, а потом - судьба. Падре Игнасио говаривал: «У тебя, Перальчик, в глотке ангельская свирель!» Спустя годы, услыхав, как хмурый мастер-сержант затягивает шестнадцатую «Надежду», падре зажмет руками уши: «Цыц, Перальчик! Умолкни! Ну точно волк на луну…»
        - Ибо надеюсь не на силу рук и крепость власти…
        Диего стоял на пороге пустой комнаты. Да, стул. Он только подчеркивал отсутствие мебели и декора - простой стул со спинкой, выгнутой по-кошачьи. Час пребывания в сей комнате, одной из дюжины помещений Доступного Унихрама, стоил больше, чем Диего мог себе позволить. Это Карни, видя, как мучится «ястреб», превращаясь в мокрую курицу, уговорила маэстро оплатить хотя бы полчаса. По понедельникам с семи до десяти утра в Унихраме были приличные скидки - это сыграло решающую роль.
        Возврат части гонорара, выплаченного за услуги транспортного колланта, не слишком поправил финансовую ситуацию. Мар Фриш честно исполнил обещание, но Диего потребовал от Карни, открывшей в местном банке текущий счет, перечислить эти деньги Васко д’Авилькару. Честь маэстро схватилась в жарком бою с практичностью доньи Энкарны, и честь победила, хотя с большими потерями - вся сумма ушла дону Васко. Ушла и вернулась: получатель отказался от перечисления, не комментируя свой поступок. Честь слала бы деньги обратно раз за разом, понимая тщетность таких действий и не в силах поступить иначе, но практичность собралась с силами, перешла в контрнаступление по всем фронтам - и маэстро сдался. Единственное, он добился согласия Карни на то, что возврат будет лежать на счету в качестве неприкосновенного запаса, на черный день.
        - …а только на Создателя мира…
        Он искал на Хиззаце действующий приход Церкви Господа Горящего: собор, храм, молельню - часовенку, наконец! - и не нашел. Местные пагоды и ступы с завитушками, противными строгому вкусу Диего, навевали уныние. Зайти туда даже просто так, ради возможности побыть в тишине, казалось маэстро предательством. Сдуру Диего сунулся в общину отшельников-тихаритов, рассчитывая найти если не святого, то хотя бы мудрого старца, с кем имело смысл поделиться сомнениями; выяснил, что тихариты дают вечный обет молчания - и убрался не солоно хлебавши.
        Про Унихрам разузнала Карни - вычитала в вирте. В самом деле, зачем расходовать средства, строить сотни церквей, содержать уйму священников разного толка, если деловая сметка подсказывает, что здание веры можно возвести на двух столпах: прогрессе и унификации? Основному населению Хиззаца хватает пагод, а приезжих, озабоченных вопросами религии, не так уж много, чтобы их не удовлетворила комфортная сеть Унихрамов.
        - Костер пылает, плоть слаба, но дух вопиет к небесам…
        Он подошел к стене. Сработали фотоэлементы, обнаружив клиента: перед Диего высветился интерактивный каталог. Искать следовало на букву «Г» - оба слова «Господь Горящий» начинались с этой буквы, что облегчало поиски. Ага, вот. «Монотеистическая локальная религия, практикуемая на Террафиме. Основывается на проповедях Марьена Высокого, собранных в «Толкования». Приверженцы церкви Господа Горящего полагают Марьена единственным настоящим пророком…»
        Диего не сдержался, выругался сквозь зубы. Текст раздражал его неимоверно: казенностью, затхлым привкусом справочника. Напомнив себе про деньги, выплаченные за жалкие тридцать минут - время! деньги… - он ткнул пальцем в абзац, повествующий о его вере, как раз между строкой про «локальную религию» и строкой про Марьена Высокого. От пальца во все стороны побежали круги, словно от камня, упавшего в воду. Границы кругов светились зеленым, внутри них дрожала мелкая рябь, искажая буквы унилингвы.
        Маэстро отдернул руку, но было поздно.
        - Все костры погаснут, расточатся, обратятся в прах. Лишь Твой костер, Господи Боже мой, пребудет вечно…
        Комната раздалась вширь, вдоль, ввысь. Ощущение пространства упало без предупреждения, нахлынуло, рождая тошноту. Умом Диего понимал, что вряд ли площадь комнаты увеличилась хотя бы на ноготь. Но мог ли жалкий разум спорить с бурей чувств, утверждающих обратное? Он видел, слышал, обонял. Ряды дубовых скамеек для прихожан. Алтарь в ограде, украшенной венками и знаменами. Запах ладана и корицы. Низкий рокот орг?на. Шестнадцатый псалом, удивительное совпадение. Резные статуи святых на постаментах. Витражи в стрельчатых окнах. Серебряные реликварии. Деревянные хоры в центральном нефе. Тени в углах, тени в чаше свода.
        Эскалонский собор Святого Выбора.
        Говоря откровенно, Диего предпочел бы иной храм. Святой Выбор предлагал верующему такие варианты, что надежда там и не ночевала. Смирение пред высшей силой - да, баланс выгод и потерь - да, земная тщета - трижды да, но надежда - нет. Ситуация походила на дурной каламбур: интерьер собора Святого Выбора лишал выбора Диего Пераля.
        Молись или уходи.
        Пред алтарем, вне ограды, было обведено красной светящейся чертой место для молитв. Еще одно красное пятно, похожее на лужицу свежей крови, размещалось на скамейке: третьей от алтаря, ближе к краю. Заранее, еще до явления в Унихрам, Диего прочел в инструкции, что разметка показывает клиенту, где можно преклонить колени или присесть, не опасаясь разбить себе лоб о стену или плюхнуться задом на пол. Голографический интерьер создавал иллюзию правдоподобия, но доверять голографии полностью - выставлять себя на посмешище.
        Диего опустился на лже-скамейку:
        - Из костра пылающего взываю к Тебе…
        Псалом звучал насмешкой. Маэстро шел в Унихрам, желая найти успокоение для души - души, как он опасался, пропащей, совращенной, безвозвратно погибшей в дьявольском путешествии. Все зря: фокусы скрытой аппаратуры, обман расстояний, ложь интерьера. Найди он здесь покой, и покой окажется пустышкой, тонким издевательством над мятущимся рассудком. Если верить рекламному проспекту, каждая из церквей, воссоздаваемых в Унихраме, была лицензирована соответствующими патриархами. При желании клиент имел возможность заказа службы по каталогу богослужений - если, конечно, длительность службы не превышала время, оплаченное клиентом. В перечне услуг присутствовала также исповедь: автоматическая информателла начинала и завершала таинство покаяния согласно канону, а если клиент надолго умолкал, информателла поощряла его к дальнейшему рассказу о своих грехах. Да что там! - Унихрам позволял исповедоваться настоящему, живому священнику. Но это мог себе позволить разве что миллионер: исповедь шла через гипер, связывая Хиззац с Террафимой.
        - Не оставь, Господи, углем в золе…
        У него было целых полчаса. Проклятье! Тридцать минут, как тридцать ножей. Высидеть их - мука мученическая. Уйти раньше? Вернет ли касса деньги за неиспользованное время? Вряд ли… Здесь Хиззац, здесь пляшут. Сиди, дружок, чеши яйца. Мерзкие слова, которые в истинном соборе Святого Выбора прозвучали бы святотатством, в голографическом раю Унихрама теряли грязь, бледнели, превращались в обыденную, даже не слишком едкую брань.
        Заработаю денег, думал Диего. Накоплю на гипер.
        КОНТРАПУНКТ
        ИЗ ПЬЕСЫ ЛУИСА ПЕРАЛЯ «КОЛЕСНИЦЫ СУДЬБЫ»
        Живоглот:
        Я бил его, как град бьет урожай!
        Мне это по душе и по плечу -
        Таких бабьё хоть сотню нарожай,
        А я их всех один поколочу!
        Я бил его, как дождь молотит двор,
        Как полночь бьют часы…
        Мордокрут:
        Ты плут и вор!
        Ты, значит, бил? А я стоял в сторонке?!
        Да ваш поэт, сеньор, слабей ребенка,
        Но как хвастлив! И горд, как сто чертей!
        Он мне сказал: «А ну попробуй, тронь-ка!»
        И я уж тронул! Тронул без затей!
        Уродовал, как Бог гиппопотама,
        Трепал, как пес добычу у реки,
        Лупил и драл, поверьте, непрестанно,
        Драл и лупил, и…
        Ухорез:
        Оба дураки!
        Сеньор наш - Божий ангел во плоти,
        Он в курсе, кто поэта колотил!
        Я первый в драке, это всем известно,
        А уж поэтов страсть как не люблю,
        Едва увижу, так кричу: «Убью!»
        И палкой ставлю гадину на место.
        Знакомо вам усердие моё,
        Знаком и норов мой…
        Маркиз:
        Молчать, хамьё!
        Вас выслушать - башка слетает с плеч,
        Да проще самому под палки лечь!
        Вот гонорар…
        Живоглот:
        Прибавка будет?
        Маркиз:
        Нет!
        Явление третье.
        Те же и капитан Рамирес.
        Капитан Рамирес:
        Так, говорите, вами бит поэт?
        Ухорез:
        Не просто бит, а как яйцо облуплен,
        И всяк кровоподтек сеньором куплен!
        Капитан Рамирес:
        Отлично! Что ж, избранники удачи,
        Явился я дать с гонорара сдачи,
        И если у поэта мало сил,
        Так я себя в защиту пригласил!
        Глава шестая
        Мокрая трава
        I
        Парк, разбитый вокруг корпусов университета Бунг Лайнари, призывал к пешим прогулкам, уединению, пикникам, поцелуям в зарослях - к чему угодно, кроме учебы. Бредя вдоль платановой аллеи, Диего размышлял о том, что доведись ему быть студентом здешней обители науки - и он бы нашел парку тысячу чудесных применений. Под пальмами, воздевшими к облакам пучки жестких листьев, хорошо вздремнуть в жаркий полдень. В бамбуковой роще отлично позавтракать хлебом, сыром и вином под лепет ручья. Тень от кипарисов намекает, что после завтрака вредно много ходить пешком, и немного - вредно…
        Улыбка не сходила с лица маэстро. Кривая, не слишком веселая, но все-таки улыбка. Сегодня к ним в бунгало приперся ручной геккон. А Карни приготовила острый суп. Нет, по порядку: аренда бунгало стоит дешевле съемной квартиры, до сезона дождей, как уверяют местные, далеко, и крыша протекает чуть-чуть, можно подставить таз, а геккон явился от соседей, семьи Тай Гхе - ныряльщиков за жемчугом, шустрых и смуглых человечков, сдавших жилище Пералю. Веранду бунгало хозяева и не подумали застеклить, геккон ночью влез на перила, пробежался по столбу и забрался в открытую форточку кухни, бесшумный как диверсант. С рассветом Карни застала ящерицу на месте преступления - геккон заканчивал жрать выводок новорожденных мышат, притащив их невесть откуда на разделочный стол. Визгу было! Диего влетел на кухню с кинжалом наголо, в полной уверенности, что дом захватили наемники маркиза - и вот-вот начнется резня. На веранде уже голосила мамаша Тай Гхе, та еще кликуша, чудом догадавшись, кто виновник переполоха. Вокруг мамаши приплясывала банда детей, умоляя пощадить Убийцу - с заметным опозданием Диего сообразил, что
это кличка геккона - и заверяя, что Убийца больше не будет. Вдалеке, на плоской крыше своего бунгало, стоял глава шумного семейства и что-то показывал Диего руками; судя по жестам, что-то ужасное. Позже, за кувшином пальмового вина, выяснится, что патриарх умолял маэстро оторвать сучьему геккону башку, суля за этот подвиг все блага земные. Патриарх мечтал настоять на Убийце бутыль самогона, но боялся жены, вернее, жениной мести за любимца. Короче, скандал завершился уверениями в вечной дружбе, и мамаша Тай Гхе сломя голову ринулась открывать Карни секреты кулинарии: в курином бульоне проварить корень галангала и лимонную траву, влить рыбный соус с перечной пастой, добавить креветки, древесные грибы и листья кориандра…
        Суп вышел на славу - жидкий пожар.
        А ведь дома, в Эскалоне, размышлял Диего, ей и в страшном сне не приснилась бы кухня. Электроплита на четыре конфорки - для меня, привыкшего к котелку над костром, это чудо цивилизации. Для нее же - кромешный ужас, древняя руина. Дочь маркиза де Кастельбро варит куриный бульон из жилистого, умершего от старости петуха. Дочь гранда Эскалоны идет на рынок за лимонной травой и кориандром. Я злюсь. Карни смеется. Говорит, что все замечательно. По утрам у нее красные глаза. Это от недосыпа. Или от слез? Она смеется, я притворяюсь, что смеюсь в ответ, и все больше презираю себя. Душу просрал, совесть просрал, любимую женщину выгнал из дворца в трущобы. Сижу на ее шее, драгоценности проедаю. Эй, маэстро, сукин ты сын! С завтрашнего дня - ночные дежурства на верфях. Через две ночи на третью. Это называется «на полставки». Подставляй карман, золото градом посыплется. Теперь я понимаю, почему Карни решила лететь на Хиззац. В здешнем бардаке растворяешься, как жемчужина в уксусе, теряешься щепкой в траве - хоть с визами, хоть без, и чеши яйца. Вот ведь прицепилось, зараза! Тут, по-моему, все их чешут днем и
ночью. Улыбайся, солдатик. Тебе надо улыбаться почаще, чтобы не ездить Карни по мозгам своей кислой рожей…
        Такая улыбка: кривая, но улыбка.
        - Вы в приемную комиссию?
        - Что? Нет, я…
        - Принимают в главном корпусе?
        - Не знаю. Я здесь…
        - Извините, я спешу!
        Диего проводил взглядом умчавшуюся абитуриентку. Шортики в ползадницы, топик, едва прикрывающий соски; люминисцентные пятки - сочный писк моды. Самое то для побиения камнями. «Блудница!» - и добрые эскалонцы взялись бы за булыжники. Господи, сам видишь: на чертов Хиззац никаких камней не хватит, а ведь впереди еще вся Ойкумена… На днях маэстро выдержал целую баталию с Карни и проиграл вчистую: Энкарна Олдонза Мария де Кастельбро, ссылаясь на жару и провинциальность своего ястреба, одевалась так, что абитуриентка рядом с ней могла служить образцом пристойности.
        - Вы в приемную комиссию?
        - Нет, я…
        Умчалась. Или умчался? Откровенно говоря, Диего не понял, с кем говорил. Терзаясь сомнениями, он сам не заметил, как свернул в боковую аллейку. Слух отследил звон клинков раньше, чем рассудок догадался, что близок к цели поисков. Минута, другая, и глазам Диего открылся прямоугольный, обнесенный красным бордюром газон, на котором, маневрируя вокруг громадной араукарии, фехтовали двое юношей.
        Черт побери! - две девушки.
        Маэстро ввели в заблуждение наголо бритые головы фехтовальщиц - и узкобедрые, поджарые, скорее мальчишеские фигуры.
        - Вы в приемную комиссию?
        - Да.
        - Принимают в главном корпусе?
        - Да. Торопитесь, скоро перерыв.
        - Спасибо!
        Ложь во спасение, подумал Диего. Убрав таким образом с дороги целую стайку юнцов, ринувшихся наперегонки к главному корпусу, он переступил через бордюр, стараясь держаться на расстоянии от сражающихся девиц. То, что клинки шпаг и кинжалов заточены по-боевому, маэстро отметил еще на подходе. И наконечников нет, острия торчат самым опасным образом. Учителя, занимающегося с молодыми фехтовальщицами - кстати, где он?! - следовало бы лишить диплома. Боевые клинки, и никакой защиты. Хотя бы нагрудники из воловьей шкуры! Маски, перчатки… Вместо этого - матерчатые тапочки, штаны в обтяжку до колена, яркие размахайки. Девицы дрались без лишнего азарта, демонстрируя определенные навыки, и все равно маэстро полагал риск чрезмерным. Он не разделял мнения, что шрамы украшают мужчин, и уж точно был уверен, что шрамы уродуют женщин.
        Встав у кустов, чьи ветки усыпали гроздья мелких бледно-синих цветов, он принялся наблюдать. И вскоре ахнул от изумления, мысленно обозвав себя идиотом. Та из девиц, что была повыше, прижала шпагу соперницы к стволу араукарии, прыжком тигрицы сократила дистанцию - и, опередив низкорослую на полтемпа, без колебаний вонзила кинжал ей в глотку. Хлынула кровь, несчастная захрипела, колени ее подломились…
        Господи, да свершится воля Твоя!
        Кровь, хрип, сгибающиеся колени - все это произошло лишь в воображении маэстро. На деле же острие кинжала отлетело от нежной плоти, словно наткнулось на броню.
        - Туш?! - крикнула высокая.
        Низкорослая попыталась шагнуть от дерева в сторону, высвобождая шпагу. Маневр не удался: казалось, на шею бедняжке привесили ожерелье из мельничных жерновов. Теперь-то колени ее подогнулись на самом деле. Под гнетом невидимой тяжести девица упала сперва на злосчастные коленки, ободрав их о жесткий газон, а там и ничком, ткнувшись лицом в траву. Рука ее нащупала ремешок, поддерживающий штаны, что-то там сделала - и ожерелье сгинуло.
        - Туш?, - согласилась низкорослая, поднимаясь без труда.
        - Я рассчитала удар за три темпа до финта, - высокая рассуждала так, словно стояла на кафедре перед аудиторией. Она почти не запыхалась. - В этой комбинации укола в горло не избежать. Вероятность девяносто шесть процентов ровно. Повторим?
        Низкорослая кивнула, становясь в позицию.
        - Я жду, - напомнила она, видя, что высокая медлит с началом.
        Вместо атаки высокая, не двигаясь, смотрела на Диего. По-птичьи склонив голову к плечу, фехтовальщица изучала маэстро с головы до ног. Под ее взглядом Пераль чувствовал себя сосчитанным, взвешенным и измеренным до тысячной доли процента. Гематры, понял он. Верней, гематрийки. Его смущало, что девушка улыбалась. Это не было улыбкой заученной и отработанной, как у тех гематров, кого он знал. Девушка улыбалась с вызовом, демонстрируя живую, естественную мимику. Естественную для меня, исправился маэстро. Если она гематрийка, для нее это - чудо. Или она - гениальная актриса? От отца он слышал, что прославленная Каэтана Родригес, любимица партера и галерки, могла по выбору режиссера зарыдать, расплакаться или пустить по щеке одинокую слезинку из того глаза, который был обращен к публике - не прекращая размышлять над выбором платья к званому ужину.
        - Вам не нравится моя прическа? - спросила высокая.
        Она говорила с откровенной агрессией. Возможно, ее разозлил слишком пристальный взгляд Диего, а может быть, она вообще не любила мужчин - в особенности, мужчин определенного типа, какой берут в эскорт-услуги.
        Маэстро пожал плечами:
        - Ваша прическа, сеньорита? Это ваше дело.
        - Вам не нравится мой стиль одежды?
        Черт возьми, подумал Диего. Она ведь не отстанет! Впервые в жизни он столкнулся с агрессивностью гематров. С чувственным, активно проявляемым напором. Раньше он полагал, что это невозможно. Впрочем, знания маэстро о гематрах стояли на шатком, ограниченном опыте: мар Яффе, мар Фриш, двое-трое случайных знакомых, сплетни, слухи. Слишком много невозможного случилось в последнее время, чтобы придавать значение таким пустякам, как поведение высокой фехтовальщицы.
        - Ваша одежда, сеньорита? Это тем более не мое дело.
        - Сеньорита? Ну да, и акцент…
        - Я говорю на унилингве с акцентом?
        - Еще с каким! Вы с Террафимы?
        - Да.
        - Эскалона? Бьюсь об заклад, что вы - эскалонец.
        Бьюсь об заклад, оценил Диего. Гематрийка сказала бы: вероятность шестьдесят два и три десятых процента. Неужели я ошибся?
        - Да, я эскалонец.
        - Тогда последний вопрос…
        - Не много ли вопросов, сеньорита?
        - …вам не по душе мой стиль фехтования?
        - Моя душа, сеньорита, - Диего начал закипать. Он уже забыл, зачем явился в университетский парк, зачем шел, как пес по следу, на звон клинков. Раздражение и желание найти работу сошлись в поединке, и раздражение брало верх, - тридцать три раза не ваше дело. Разве мы на исповеди? А ваш стиль фехтования пусть оценивает ваш маэстро.
        Высокая шагнула вперед:
        - Эскалонец - значит, головорез. Сегодня мне везет. Вы в состоянии повторить комбинацию? Спорю, что проткну вам горло пять раз из пяти.
        - Извините, сеньорита, - Диего повернулся, чтобы уйти. Когда он был подмастерьем у дона Леона, старый маэстро категорически запрещал ввязываться в учебные схватки, если там за каждым ударом маячила гордыня. Запрет въелся намертво, на всю жизнь. - В другой раз.
        Он замер, когда сзади прозвучало:
        - Я вас прошу.
        - Просите?
        - Я вас очень прошу.
        Вместо ответа Диего подошел к низкорослой и жестом попросил отдать ему оружие. Бесстрастная, как настоящая дочь расы гематров, девушка повиновалась. Шпага легковата, оценил Пераль. В смысле, легковата для меня, слишком тяжелая для них. Это специально. На месте учителя гематриек я поступил бы так же. Кинжалы средней длины, с рапирными чашками. Значит, пять раз из пяти?
        - Как вы догадались, что я умею фехтовать? - спросил он.
        Высокая подмигнула:
        - Зеваки смотрят иначе.
        - Как работает ваша защита?
        - Вот нейтрализатор, - высокая забрала у подруги плоскую коробочку с клипсой для крепления на одежду. - Наденьте на ремень. Поле остановит любой удар, можете не волноваться.
        - Даже в глаз?
        - Даже в глаз. Вы никогда не тренировались с нейтрализатором?
        - Нет.
        - Как же вы тогда…
        - Маски. Нагрудники. Отчего упала ваша партнерша?
        - Если удар достиг цели, нейтрализатор подвешивает к месту попадания «гирьку». Вес зависит от потенциальной тяжести ранения. Это абсолютно безопасно.
        - Он не свалится? Не отключится?
        - Нейтрализатор? Вероятность случайного сбоя - ноль целых три сотых процента. Так устраивает?
        - Вполне. Начните с финта.
        У нее чувствовалась школа. Не говоря больше ни слова, высокая пошла в атаку. Финт, перевод клинков, подготовка к сокращению дистанции. Диего полностью копировал действия низкорослой: вскоре клинок его шпаги оказался прижат к стволу. Высокая гематрийка, или кем там она была, прыгнула к противнику, выигрывая половину темпа; кинжал в ее руке метнулся вперед и вверх, подобно жалящей гадюке…
        Безукоризненно, отметил Диего, падая. На шею, казалось, надели хомут, отлитый из свинца. Он треснулся щекой о землю и не почувствовал боли. Судя по всему, нейтрализатор отличал падение от попадания, защищая носителя от случайных травм.
        - Туш?! - услышал Пераль. - Повторим?
        Нет, высокая была хороша. Вторая схватка - точная копия первой - закончилась идентично: удар кинжала в горло, свинцовый хомут, падение. Чувствовалось, что девушка способна повторять комбинацию раз за разом, не допуская и мельчайших отклонений от схемы.
        - Два из двух!
        Диего встал в позицию.
        Финт. Перевод клинков. Подготовка к сокращению дистанции. Шпага прижата к стволу. Прыжок. В последний момент, когда нога высокой неуклюже поехала по скользкой траве, Диего успел встать боком, избегая тычка кинжалом, бросил свой собственный кинжал - и освободившейся левой рукой ухватил девушку за отложной воротник ее размахайки. Иначе высокая упала бы, крепко приложившись лицом о дерево. Да, нейтрализатор. Умница-нейтрализатор. Красоте высокой ничего не грозило.
        - Газон, - сказал маэстро. - Его утром поливали.
        - Ну и что?
        - Трава влажная. У вашей обуви кожаная подошва.
        - Это синтетика!
        Со стороны они, наверное, выглядели смешно.
        - Хорошо, синтетика. После финта я нарушил схему - увеличил расстояние между нами. Вы в ответ удлинили прыжок. Простая задача, простое решение. Это самоубийство - в вашей обуви на мокром газоне. Я еще в начале понял, что вы - паркетница.
        - Кто?!
        - Вы ведь привыкли заниматься в зале? На твердом покрытии?
        Уже потом, когда все случилось, Диего корил себя за «паркетницу». Ну конечно, девушка обиделась. От обиды многие совершают взбалмошные поступки, а в юности - считай, каждый второй. Так и высокая - не меняя позы, она ударила маэстро кинжалом в горло, завершая прерванную комбинацию. Месть за шутку с газоном? Желание кровь из носу взять три из трех?! В любом случае, навыки сработали раньше, чем тюфяк-рассудок обточил их до приемлемой гладкости - навыки скорее солдата, чем учителя фехтования. Пальцы маэстро клещами сомкнулись на запястье гематрийки, тонком и сильном, останавливая подлый удар. Следом Диего выпустил шпагу: клинок до сих пор оставался прижатым к стволу, и девушка машинально усилила давление, удерживая шпагу маэстро на прежнем месте. Миг промедления был использован наилучшим образом: тыльной стороной ладони Пераль наотмашь хлестнул высокую, целясь под край нижней челюсти, ближе к уху. Ладонь словно врезалась в стену, в кирпичную громаду, лишь притворяющуюся юным телом - вернее, защитным силовым полем. Нейтрализатор сработал отменно, подвесив девушке внушительную «гирьку»: маэстро не знал,
как хитрое устройство оценивает различные туш?, но полагал, что яремная жила на этом рынке стоит дороже всяких пустяков.
        Охнув, высокая упала прямиком в его объятия.
        - Вы ошиблись, - объяснил Диего. - Вам следовало поступить иначе.
        - Как?!
        - Вы должны были сказать: «Спасибо, маэстро!» Затем отойти на три шага назад и отсалютовать мне вашим оружием. После чего мы бы продолжили урок.
        - Спасибо, маэстро! Повторим?
        - Извините, сеньорита. Как-нибудь в другой раз.
        II
        - Ты научишь меня пользоваться виртом?
        От этого вопроса Карни, приводившая в художественный беспорядок букет флюорензий, едва не опрокинула вазу. Флюорензиями с Диего поделились супруги Тай Гхе - их бунгало окружали дикие, нет, дичайшие клумбы на любой вкус. Глядя, как соседи, хихикая и щипая друг друга за ягодицы, рвут цветы охапками, маэстро проникся дурными подозрениями. Кажется, на Хиззаце флюорензии считали обычными сорняками на манер бурьяна. Ну да ладно, плевать. Главное, Карни букет понравился.
        - Что я слышу? Ты ли это, мой ястреб?
        - Ну, я…
        - А кто вчера обозвал уником «бесовской заразой»?!
        - Это была метафора, - маэстро сделал вид, что ни капельки не смущен. О метафорах ему в детстве рассказывал отец; вот, пригодилось. - Готов признать: инопланетяне придумали уйму полезных вещей…
        - Инопланетники.
        - А я что сказал?
        - Инопланетяне!
        - Есть разница?
        - Еще какая! Инопланетяне - это жуткие фантастические монстры. Из фильмов, игр… Их не бывает! А инопланетники - просто люди с другой планеты.
        - Ага, уловил…
        Моя унилингва, подумал Диего. О, моя бедная, хромая на обе ноги унилингва! Сегодня маэстро, как нашкодившего щенка, раз за разом тыкали носом в лужу: акцент, неверное словоупотребление. Еще минуту назад он был уверен, что инопланетник и инопланетянин - один и тот же монстр.
        - Ты гляди, - добивала безжалостная донья, - не ляпни случайно!
        - Обидятся?
        - Хуже!
        - На дуэль вызовут?
        - Хуже!
        - Казнят без суда и следствия?!
        - В суд подадут. За оскорбление личности и преступную нетолерантность… Шучу! - сжалилась юная донья. - В суд не подадут. Зато сочтут тебя махровой деревенщиной.
        - Я и есть деревенщина, - вздохнул маэстро. - Так что насчет вирта?
        - Ты, дикарь! Встань в меру!
        Глаза Карни загорелись от предвкушения. Наставлять бывшего учителя - ничто не могло доставить дочери маркиза де Кастельбро большего наслаждения, и Диего это знал. Но вирт был ему нужен не только для того, чтобы порадовать Карни.
        - Где включается, знаешь? - девушка взъерошила букет, отчего флюорензии разразились залпами радужных сполохов, и поманила маэстро к терминалу. - Нет, ты не дикарь. Ты гений, лучший мозг Ойкумены. Ой, ты колючий! Хочешь, я тебя побрею? Ладно, сам, ты у меня взрослый мальчик. Вот режимы голосфер: индивидуалка, тандем… Смотри: я запускаю тандем. Для обучения - самое оно. И нечего меня трогать, сеньор. Не в борделе! Я буду показывать, а ты повторяй за мной…
        В недрах терминала застрекотал кузнечик - белковый процессор. Диего с Карни окутала сдвоенная голосфера, отсекая от внешнего мира. Вокруг, в звездной черноте космоса, роились стайки объемных картинок. С небрежностью, выдававшей острое желание прихвастнуть мастерством, Карни коснулась ногтем трехмерного лабиринта с надписью «Вирт». Лабиринт, словно пес, услышавший приказ хозяина, стрелой метнулся навстречу, увеличиваясь и заполняя собой все пространство. Диего едва подавил желание отшатнуться. Хихикнув, донья Энкарна щелкнула пальцами, и картинка вернулась на прежнее место, медленно дрейфуя в космосе.
        - Теперь ты.
        Чувствуя себя сопляком, взявшим шпагу не за тот конец, Диего старательно ковырнул лабиринт ногтем, и они оказались на распутье. От крошечного пятачка земли, сырой и курящейся паром, веером разбегались тропинки. По краям их высились, шелестя под слабым ветерком, живые изгороди. В начале каждой тропки торчал указатель: дощатая табличка, косо приколоченная к занозистому на вид столбу. Дальше в жиденькой траве разверзлись десятки люков. Вниз - в пекло?! - вели ряды ржавых скоб. Возле люков лежали плоские камни с высеченными на них «эпитафиями» - ни дать ни взять, могильные плиты.
        - Это я тут все обустроила, - похвалилась Карни. - Стиль ретро, возврат к природе. И щепоть перчику. Поменять дизайн?
        - Не надо.
        - Тебе нравится? Нет, тебе правда нравится?!
        - Очень. Что дальше?
        - А что ты хочешь? Вирт - это целая вселенная!
        - Я хочу найти кое-какую информацию.
        - Тогда тебе нужны поисковые системы. Это вон туда.
        Карни указала на тропку с указателем «Ищи-свищи». И кивком подтвердила: все правильно. Это юмор такой. Здесь Хиззац, здесь пляшут.
        - Как туда пройти?
        Если я встану, подумал Диего, и пойду по тропе, то в реальности непременно налечу на стол и опрокину стоящий на нем терминал. То-то хохоту будет! Целая вселенная? Наверное, Господь так не гордился сотворением мира, как донья Энкарна - своим умением ориентироваться в иллюзии, созданной чужими руками.
        - Коснись указателя - и полетишь.
        - Далеко?
        - До следующего перекрестка.
        - Полечу?!
        Девушка звонко рассмеялась:
        - Ну конечно, дурачок! Это же вирт!
        Диего потянулся к табличке. Он видел, что не достаёт, но то ли рука послушно удлинилась, то ли табличка сама качнулась к маэстро - растопыренные пальцы ткнулись в указатель. Касание было бесплотным: он ничего не почувствовал. Впрочем, зеленый коридор пришел в движение. Полет? Диего точно знал, что сидит на стуле, ощущал жесткое сиденье, пол под ногами. Правый локоть маэстро опирался на столешницу. И в то же время… Аэромоб, сказал себе Диего. Аэромоб, только понарошку.
        - Выбирай систему. Специалка, универсалы…
        Голова шла кругом от обилия новых впечатлений. Поначалу, блуждая в лабиринте, он пытался запомнить «дорогу», но вскоре бросил это пустое занятие. Даже без подсказок юной наставницы стало ясно: важней понять принцип, а не зафиксировать конкретный путь. Точно так же мар Яффе учил эскалонских балбесов пользоваться книжными каталогами. Вскоре дело пошло на лад, к концу урока Диего сносно, как для новичка, ориентировался в поисковых системах.
        «Главное, правильно сформулировать запрос,» - сказала Карни, явно повторяя чьи-то слова. Это да, согласился Диего. Он даже успел кое-что нарыть в закромах информационных хранилищ:
        «Коллективный антис, сокр. КОЛЛАНТ (термин введен Адольфом Штильнером, д.т. к/б.) - межрасовый микро-социум, обладающий способностью переходить в волновое состояние «большого тела», аналогично природному антису. Для создания полноценного колланта необходимы представители основных рас Ойкумены в достаточном количестве, а также невропаст. Возможны определенные вариации; в частности, известен случай вхождения в коллант близнецов-гематров, киноидного модификанта и т. д.
        Невропаст, обученный по особой методике, инициализирует процесс трансперсонального объединения участников колланта в единую психо-энергетическую сущность. Помпилианец выступает в качестве координирующего центра, используя для этого модифицированные «поводки» своего природного клейма. Остальные участники колланта обеспечивают энергетическое взаимодействие…»
        Вся эта «трансперсональная психо-энергетика» вызывала у маэстро головную боль, мутную и гадкую, как похмелье от дрянного вина. Не меньше голова болела от восторгов Карни. Опасения? Какие опасения, мой ястреб? Радуйся и благодари Господа за чудо. Разумеется, чудо! А что еще? Чудо из чудес - помнишь, что сказала та женщина? Дитя мое, без слов отвечал Диего. Всем сердцем я хочу поверить тебе. Но скажи, дитя, что происходит с бессмертной душой, когда тело по велению чужой воли превращается в свет? Когда огненные змеи обвивают нас, вгрызаясь в разум и плоть…
        Вирт жрал время, как свинья - помои. Статьи и интерактивные ролики, анимированные демонстрации, аудио-справки, клубы по интересам… Диего хватался за соломинку - повсюду мелькала знакомая ему фамилия профессора Штильнера. Д.т. к/б - безумное сокращение означало, как выяснилось, трижды безумное «доктор теоретической космобестиологии». Барахтаясь в волнах информации, взбивая пену, рискуя каждую секунду захлебнуться, маэстро вывалился на островок, обжитый фанатами знаменитого космобестиолога.
        Объемный портрет напоминал голову бунтовщика, водруженную на копье. Разве что глаза еще не выклевало воронье. На Диего хитро щурился пожилой сеньор - толстый, обрюзгший, со встрепанными, как у дворового постреленка, вихрами. Виски, пышные бакенбарды и борода были седыми. Даже с сединой, спутницей мудрости, доверия профессор не вызывал. Куда больше впечатлял список его работ: «Теория энерговзаимодействий внутри колланта», «Особенности невропастической инициализации», «Координирующая роль помпилианца», «Сравнительный анализ волновых структур колланта и природного антиса»…
        Сунув нос в «Сравнительный анализ», Диего сбежал на третьем абзаце - мозги закипели от высокоученой тарабарщины. В надежде отыскать что-нибудь более доступное для «махровой деревенщины», маэстро принялся бродить по островку, заглядывая во все разделы подряд. «Происхождение флуктуаций континуума», «Волновые аспекты межрасовой генетики» - Господи, помилуй…
        А это еще кто?!
        Господь не помиловал. На снимке, стоя бок о бок с профессором, ухмылялся в объектив высокий парень лет двадцати с небольшим. Оба мужчины торчали голышом у кромки прибоя. Ну хорошо, не голышом - в трусах, больше похожих на шнурки с гульфиком. Самым неприличным образом маэстро ткнул пальцем в гульфик профессора. Из макушки д.т. к/б радостно всплыл комментарий: «Адольф Штильнер с сыном Давидом». Диего мысленно сбрил Штильнеру-младшему длинные, до плеч, вьющиеся кудри. Сомнений не осталось: именно этот красавец сегодня ловко орудовал кинжалом, прежде чем Диего не подловил его на скользком газоне.
        Девушка, возразила память. Парень, отрезало зрение. Девушка! Парень! Боже праведный, взмолился Пераль. Что со мной? Я уже не могу парня от девушки отличить?! От личной палаты в сумасшедшем доме маэстро спас следующий кадр: бритая наголо девица со шпагой подмышкой. Она! Боже праведный, она! «Джессика Штильнер…»
        Близнецы!
        Маэстро вытер холодный пот со лба. По правде говоря, он до одури боялся, что от прикосновения ладони ко лбу над его теменем взовьется что-нибудь вроде: «Диего Пераль, болван дубовый». Могу, пробормотал он. Девушку от парня - могу…
        - Конечно, можешь!
        Руки Карни обвили его шею. Юная донья втиснулась в сферу, прижалась щекой к колючей щеке Пераля.
        - Еще как можешь! Это твоя любовница?
        Маэстро лишился дара речи.
        - Ты с ней уже спал? - упорствовала Карни. - Ну и как?
        Диего, человек чести, вздохнул:
        - Не спал. Обнимались, это да…
        - У нас с тобой тоже все началось с объятий. Когда переспите, расскажешь мне. Понял?! Если что, я подучусь, я талантливая. Все, отключайся! Ужинать пора.
        Ты талантливая, подумал Диего. А я - бездарность.
        III
        - Добрый вечер, сеньорита.
        - Здравствуйте…
        - Добрый вечер, сеньор.
        - Присаживайтесь, инспектор. Выпьете лимонаду?
        - Не откажусь…
        Инспектор выглядел сущим мальчишкой. Даже официоз одежды - черные шорты, белая рубашка-безрукавка, шейный платок с эмблемой службы надзора - не добавляли ему ни возраста, ни солидности. Тощенький, сутулый, точь-в-точь привиденьевый веточник, он пил лимонад, шумно фыркая. Диего молча следил, как гость пьет. Скверный актер, маэстро изо всех сил старался не выказать осуждение чужим, пусть и дурным манерам. «Сеньора» и «сеньориту», пришедших на смену более привычным для Хиззаца обращениям, Пераль-младший оценил по достоинству, как и тот факт, что инспектор явился к ним домой, а не вызвал повесткой в контору.
        Похоже, намечалась какая-то пакость.
        - Не стану отнимать у вас время, - инспектор вытер губы влажной салфеткой и скомкал пористую бумажонку в кулаке. Взглядом поискав утилизатор, он без промаха запустил комком в приоткрытую пасть устройства. Утилизатор чавкнул: его манеры также оставляли желать лучшего. - Сеньорита Кастельбро на родине подана в розыск. Наша служба получила соответствующую ориентировку. Мы обязаны реагировать.
        - Вот же я! - Карни ослепительно улыбнулась. - Зачем меня разыскивать?
        - Рад знакомству, сеньорита. Завидую вашему… э-э… вашему…
        - Спутнику, - подсказал Диего.
        - Да, завидую, - инспектор гнул свое. В беседке, несмотря на вечер, было душно. Гость вспотел, лимонад сразу выступил на шее и лице, усеяв кожу искрящимися капельками. Чувствовалось, что комплимент дался инспектору нелегко. - Увы, судейские крючки вряд ли примут во внимание мою зависть и вашу прелесть. По законам Ойкумены вы несовершеннолетняя. Вам, если не ошибаюсь, семнадцать?
        - Восемнадцать! - по-детски обиделась девушка. - Ну, почти. У меня скоро день рождения! Очень скоро!
        Инспектор долил себе из кувшина:
        - Поздравляю авансом. Тем не менее, вы несовершеннолетняя, находящаяся на попечении родителей. Совершеннолетней, согласно законам Лиги, вы станете четыре года спустя, когда вам исполнится двадцать один. Ваш уважаемый отец подал вас в розыск, имея гарантированное законом право принудить вас к возвращению домой. Принудить силой, если понадобится.
        - Силой? Пусть только попробует!
        - Он попробует, сеньорита. Уверяю вас, он попробует.
        - А если я напишу заявление, что отказываюсь от розыска?
        - Таких заявлений не существует.
        - А если я выйду замуж?
        - Еще раз поздравляю. В случае заключения брака вы автоматически выйдете из-под попечения родителей. Но, позвольте спросить, каким образом ваш… э-э… ваш будущий муж планирует оформить брак с несовершеннолетней?
        - Вы пришли меня арестовать?!
        - Я…
        - Арестовать, да?
        - Вы…
        - Учтите, я буду сопротивляться!
        Пора вмешаться, понял Диего. Иначе Карни с ее горячностью загубит все на корню. Он видел, что инспектор далеко не так молод, как кажется на первый взгляд. И уж точно не так наивен, как благородная донья Энкарна. Это маэстро на Хиззаце чувствовал себя сопляком, зеленым молокососом, сбросившим с плеч десяток лет, если не полтора. Здесь сел в лужу, там попал впросак - здравствуй, детство!
        - Уверен, - придвинув плетеный стул, Пераль сел на него верхом, - мы договоримся. Здесь Хиззац, здесь…
        - Пляшут, - кивнул инспектор.
        - Платят, - согласился Диего. - Простите, я не слишком хорош в унилингве. Случается, путаю значение слов. С числами проще. Мне говорили, что сто экю - превосходная сумма. Это правда?
        Инспектор поскреб ногтями хрящеватый кадык:
        - Чистая правда, сеньор. С одним мелким уточнением: сто экю - хорошая сумма. Превосходная сумма - сто пятьдесят экю. Но ради удовольствия общаться с сеньоритой Кастельбро я готов согласиться, что и сто тридцать… э-э… сто тридцать пять экю - сумма, близкая к превосходной. Настолько близкая, что и не отличишь.
        - Рад слышать, - Диего выложил на стол веер купюр разного достоинства. Взятка, словно пушечное ядро в частоколе, пробивала катастрофическую брешь в нищем семейном бюджете. Но сейчас был не тот случай, чтобы скупиться. - Это отменит розыск?
        - Нет. Это предоставит вам ряд добрых советов, - деньги исчезли в заднем кармане шортов, как по волшебству. Казалось, инспектор, прирожденный фокусник, всосал взятку задницей. - Итак, совет первый: по законам Лиги совершеннолетие наступает в двадцать один год. Но прекрасная сеньорита - подданная Хосе XII, короля Эскалоны. По вашим законам сеньорита войдет в совершеннолетний возраст раньше, сразу после восемнадцатого дня рождения. Если служба надзора положит запрос сеньора Кастельбро под сукно, в чем нас регулярно обвиняют лживые злопыхатели, очень скоро возникнет юридическая вилка между двумя законодательствами.
        - Хорошая новость, - оценил Диего. - Продолжайте, прошу вас.
        - Совет второй: если вы хотите, чтобы перевесило законодательство, более расположенное к беглецам, вам понадобится бросить в чашу гирьку потяжелее. Например, законный брак. И поспешите, дело не терпит отлагательств. На вашем месте я бы не стал ждать восемнадцатого дня рождения.
        - Брак с несовершеннолетней?
        - По законам Хиззаца семнадцатилетняя девушка может вступить в брак. Вас распишут при условии, что сеньорита беременна. Анализы должны подтвердить, что вы, сеньор - отец ребенка. В таком случае брак регистрируется в течение пяти рабочих дней. Совет третий: что касается беременности…
        - Хотите поучаствовать? - съязвила Карни.
        Инспектор подмигнул ей:
        - Не отказался бы, сеньорита. К сожалению, тогда анализы могут не подтвердить отцовство сеньора Пераля. Есть женщины, которые полагают, что мне стоит пройти мимо - и хоп, живот ветром надуло. Внешность обманчива, на деле я - гигант. Впрочем, оставим скользкую тему. Мой совет касается искусственного оплодотворения. Вот, - он бросил на стол, рядом с кувшином, визитную карточку, - координаты моего доброго знакомого, директора частного центра репродукции. Если сеньор Пераль сдаст сперму в их банк, мой знакомый за скромное вознаграждение гарантирует…
        - Спасибо, не надо, - перебила инспектора Карни.
        - Экстракорпорал? Вашу яйцеклетку, сеньорита, извлекут со всей возможной бережностью. Я уже не говорю о приятностях для сеньора Пераля, связанных с донорством спермы! Видели бы вы эти амбулатории! Кое-кто приплачивает, лишь бы попасть туда вне очереди…
        - Спасибо, это лишнее.
        - Подумайте! Три-четыре дня, и готово! Эмбрион перенесут в полость вашей матки так нежно, что вы прямо из клиники побежите в муниципальную регистратуру - оформлять законный брак. Цветы и торт - за счет центра. Все сопутствующие документы, подтверждающие отцовство…
        - Вы что-то говорили про скользкую тему? - спросил Диего, взвешивая кувшин в руке. - Намеревались ее оставить? Как по мне…
        - О, сеньор! Я спасаю вас в трудную минуту…
        Инспектор хотел продолжить спич, но Карни не позволила.
        - Спасибо, не надо, - повторила она с нажимом. Затем поразмыслила и исправилась: - Пока не надо. Мы попробуем обойтись своими силами. Диего, ты ведь постараешься? Он постарается, сеньор инспектор. Он будет стараться днем и ночью. Это я вам обещаю. Еще лимонаду?
        - Если можно, - инспектор наклонился вперед. Лицо его отразило живейший интерес, хотя Диего полагал, что разговор окончен. - Сеньор Пераль, строго между нами… Вы позволите задать вам пару вопросов? Лично вам? Учитывая, что я пошел вам навстречу в вопросах гонорара за консультацию…
        Маэстро пожал плечами:
        - Спрашивайте.
        - Вы присутствовали в Эскалоне во время мятежа? Я имею в виду, вы и сеньорита Кастельбро? Лично?!
        - Да, - Диего ждал чего угодно: просьбы дать спермы в долг, найма в быки-производители, регистрации брака на троих, но только не этого. - Имели такое несчастье. А что, быть свидетелем мятежа - преступление? Это запрещено законодательством Лиги?
        - Хорошая шутка, сеньор. Нет, это разрешено. Поймите меня правильно, у меня не пустой интерес. И не служебный, кстати. Мое хобби - историческая реконструкция, новейшее время. Сейчас я воспроизвожу четырехмерную хрономодель Эскалонского мятежа в масштабе один к тысяче. Возможность переговорить с очевидцем… О, вы - мой счастливый случай! Скажите, с чего все началось?
        - С ареста короля, - вздохнул Диего.
        - Вы имеете в виду злополучный визит Хосе XII в Монте-Элевадо?
        - Да. Его величество с самого начала не хотел ехать. Когда же все-таки решился… Перед поездкой король намеревался отречься от престола в пользу Карла д'Аренальди, своего старшего сына. Император Бонаквиста, посулив мирные переговоры, выманил обоих - и короля, и наследника - с территории королевства и арестовал в Монте-Элевадо. Власть в Эскалоне перешла к Верховной хунте…
        - Верховному совету, - уточнил инспектор.
        - Да, именно так. Готовилась коронация принца Жозефа, младшего сына его величества. Король из заточения объявил принца наследником, учитывая, что несчастный д'Аренальди сидел в темнице бок о бок с его величеством. Маршал Прютон, командующий двадцатитысячным корпусом имперских войск, расквартированным под Друреном, предпринял попытку силой вывезти принца из города, что спровоцировало мятеж…
        - Благодарю вас, сеньор, - перебил его инспектор. Лицо исторического реконструктора было кислей лимона. Казалось, Диего плюнул инспектору в душу. - Эту информацию я могу почерпнуть из вирта. Арест, хунта, маршал Прютон… Мне бы хотелось чего-нибудь личного, пережитого, эксклюзивного. Такого, чего не сыскать в энциклопедиях. Вы понимаете меня? Вот скажите, что вам запомнилось больше всего?
        - Пьяницы, - без промедления ответил маэстро.
        - Пьяницы?!
        - Компания забулдыг из «Трех бочонков».
        - И что же сделали эти выдающиеся пьяницы?
        - После падения баррикады они задержали имперских уланов.
        - Надолго? - оживился инспектор.
        - Минуты на две. Может, больше.
        - Две минуты? Это же сущий пустяк!
        …по переулку бегут люди. Всадники догоняют, без жалости секут горожан. Рубиновые обшлага рукавов, багровый подбой мундиров, красные брюки - вид уланов, словно обрызганных кровью, наводит ужас. Четверка гуляк в самоубийственном порыве заступает кавалеристам дорогу. Длинный как жердь идальго достает из-за пояса заряженный пистолет, целится. Меткий выстрел вышибает передового улана из седла. Эта заминка дает возможность паре беглецов юркнуть в тесный боковой проулок. Отшвырнув разряженный пистолет, идальго всаживает шпагу в грудь молоденькому офицеру. И почти сразу островок сопротивления затапливает волна озверевшей кавалерии…
        Где тебе следовало быть, ястреб? Там, на скользкой от крови брусчатке. Зачем? Глядишь, выстояли бы еще немного. Что тебя ждало? Позор? Нет, тебя ждала Энкарна Олдонза Мария де Кастельбро. Слово и долг. Любовь и ненависть. Черт возьми, эти две лошади до сих пор разрывают тебя на части…
        - Пустяк?
        Забыв о приличиях, Диего пальцами выловил в кувшине кусок льда, сжал в кулаке. Холод отрезвлял, гнал воспоминания прочь. Лед таял, капли одна за другой шлепались на столешницу. Собирались в лужицу: вода с запахом лимона. А чудилось, что лужа пахнет медными опилками.
        - Наверное, вы правы, инспектор. Как по мне, это было очень долго. Намного дольше, чем я предполагал. Впрочем, я сужу по меркам Эскалоны. Здесь Хиззац, здесь пляшут.
        IV
        КОЛЕСНИЦЫ СУДЬБЫ
        (НЕ ТАК ДАВНО)
        - Объект Заноза проходит паспортный контроль.
        - Он один?
        - Нет.
        - Кто с ним?
        - Объекты Хозяин и Туз.
        - После того, как все трое покинут территорию космопорта, доставьте Занозу к шефу. Хозяина с Тузом поселите в отеле «Принц», бульвар Фрипау двадцать шесть. Апартаменты забронированы, портье в курсе. Из отеля не выпускать до особого распоряжения.
        - Принято.
        - Доставка Занозы по схеме «Тополиный пух».
        - Принято.
        - Под твою личную ответственность.
        - Вас понял…
        Откинувшись на спинку кресла, Лука Шармаль выключил коммуникатор. Дальнейший разговор охранников, с утра дежуривших в космопорте по его приказу, не интересовал банкира. Главное, Заноза прибыл на Китту. Прибыл в качестве пассажира лайнера, а не в составе колланта, что могло бы привлечь к Занозе лишнее внимание. Теперь оставалось ждать. Ждать, банкир ты или нищий. Никакие деньги, даже деньги семьи Шармалей, не властны над временем и пространством. Можно сделать так, что объект появится на вилле раньше или позже. Скоростным аэромобом - раньше, извозчичьей платформой - позже; пешком - еще позже. Но, хоть тресни, нельзя перенести его сюда в единый миг, пускай твои желания большей частью исполняются.
        Эмоции, отметил Шармаль. Чувственный ряд. Личный врач рекомендовал ему во время отвлеченных размышлений «раскрашивать» поток мыслей яркими образами и сравнениями. Несмотря на то, что «раскраска» являлась плодом холодного ума и была скорее конструированием, чем вдохновением, она шла Шармалю на пользу. Таким образом гематрийский рассудок предохранялся от спазмов, вызванных передозировкой логики. Власть над временем и пространством - достаточно яркое сравнение? Нет, это вообще не сравнение. И не художественный образ. «Хоть тресни» - уже лучше. Есть характер и экспрессия. Шестнадцать секунд банкир взвешивал целебные достоинства оборота «власть, близкая к божественной», счел оборот искусственным и чрезмерным, и вернулся к обычному способу мышления.
        В климатизированной беседке поддерживался строгий температурный режим. Влажность воздуха, степень проникновения аромата цветов, росших на угловой клумбе, громкость щебета птиц, облюбовавших ветви магнолий - у Луки Шармаля были определенные вкусы, и слуги это знали. Совокупность параметров нарушалась в одном-единственном случае - когда у банкира гостил профессор Штильнер, волей судьбы не только гость, но и родственник. Зять, подумал Шармаль. Муж дочери. Муж моей покойной дочери. Отец моих внуков. Слово «зять» ему нравилось больше, чем все эти «мужья» и «отцы». Было в нем что-то древнее, алогичное, будоражащее; крайне полезное для рассудка. Особенно учитывая тот факт, что юридически термин «отец» не имел изъянов, а термин «муж» - имел.
        Штильнер служил банкиру аналогом наркотика. Мощнейший ум, способный из хлебных крошек и обрезков шпагата выстроить мост над пропастью - и в то же время сама рассеянность, небрежность, в последнее время склонная к алкоголизму. Мост из крошек и обрезков - Шармаль гордился этим, вне сомнений, художественным образом. Применительно к профессору банкир сконструировал его давно - если быть точным, сто два киттянских месяца тому назад (сто два целых тридцать восемь сотых) - и до сих пор, напоминая себе о мосте, ощущал благотворное влияние «раскраски» на разум. Да, наркотик. Сочетание несочетаемого; во всяком случае, для гематра, каким Штильнер не являлся. Слушая профессора, Шармаль испытывал чувство, похожее на опьянение. Чувство усиливалось ассоциациями: в профессоре банкир видел черты своих внуков, Давида и Джессики. Черты искаженные, но узнаваемые. Было время, когда Лука настаивал, чтобы внуки взяли фамилию Шармаль. Это время прошло.
        - Ошибки, - сказал Штильнер в позапрошлом году.
        Лука Шармаль помнил это, как если бы разговор состоялся вчера. Профессор пил черный мускат из пузатого бокала, заедая крепкое вино свежими лепешками. Хлебные крошки застряли у Штильнера в бороде, мощные залысины блестели от пота. Во взглядах на идеальный климат у зятя и тестя имелись серьезные расхождения. Впрочем, не только во взглядах на климат.
        - Системные ошибки. Мы возводим их в ранг истин, привыкаем и перестаем видеть место разлома. Мир стоит на них, дорогой мой Лука! На китах? Слонах? Шкварках Большого Взрыва?! Ерунда! Если мир на чем-то и держится, так это на системных ошибках!
        - Примеры? - спросил банкир.
        - Религия! Все религии без исключения! Веруют в ошибку, нелепость… Фундаментальный принцип веры - чудо. А чудо - ошибка. Сбой привычных законов.
        - Допустим, - согласился банкир. Ему доставляли удовольствие парадоксы, а парадоксы Штильнера - в особенности. Одним - мускат, другим - парадоксы. - Еще примеры?
        - Да сколько угодно! Например, помпилианцы…
        Великолепно, отметил банкир. Я, гематр, не в силах уловить его логику. А ведь она есть, логика.
        - Уточните, Адольф.
        - Вся Ойкумена сверху донизу уверена, что коренной помпилианец мало подвержен энергетическим галлюцинативным комплексам. Уроженец Великой Помпилии уходит под шелуху в двух случаях: когда клеймит нового раба - и когда дерется на дуэли с себе подобным. Два ярчайших всплеска ментального клейма! В остальное время - ни-ни! Под шелухой сидят рабы помпилианцев. Вторичный эффект Вейса настигает их во время выкачки энергии, а значит, почти весь срок пребывания в рабстве. Так?
        - Допустим, - осторожно согласился банкир.
        Он предвкушал выводы профессора, как пьяница - вечеринку.
        - Не допустим! Лука, дудки! Я этого не допущу! - мускат делал Штильнера шумным и фамильярным. Это от бренди профессор быстро засыпал. - Системная ошибка! Мы с вами - не помпилианцы! Машинально мы отделяем помпилианца от его рабов. Рассматриваем их, как разные объекты. А ведь это не так! Раб не есть самостоятельная величина. Помпилианец и его рабы - единое существо, мультиорганизм-симбионт. И этот мультиорганизм основной своей материальной частью… Ну же! Не притворяйтесь, что вы теряетесь в догадках!
        - Б?льшей своей частью, - продолжил банкир нить профессорских рассуждений, - этот мультиорганизм пребывает в галлюцинативном комплексе. Значит, помпилианцы уходят под шелуху намного чаще, чем в двух упомянутых случаях. Это происходит во время каждого энергетического акта. Считай, вся жизнь рабовладельца проходит под шелухой. Но для личности помпилианца это происходит неосознанно. Блокируется его же восприятием мира…
        - Вот именно! Мы не в силах представить себе господина и рабов, как цельность. Мы вертимся карасем на сковородке, лишь бы не признать очевидное. Но и сам помпилианец не в состоянии это сделать! Вы же знаете их отношение к собственным рабам. Разделение - системная ошибка. Убери ее, и система рассыплется. Теперь вы понимаете, о чем я?
        - Карась на сковородке, - повторил банкир. - Хороший образ, спасибо. Я запомню. Можно еще пример, Адольф?
        - Сотню! Тыщу! Ну вот хотя бы… - сев на любимого конька, профессор заметно оживился. - Мы знаем, что во время клеймения помпилианец увлекает человека, которого наметил себе в рабы, под шелуху. Увлекает насильно, против воли еще свободной личности. Фиксируем: помпилианец способен утащить под шелуху кого угодно, не спрашивая особого разрешения. Став же членом колланта, помпилианец теряет эту возможность. Он больше не способен удерживать прежних рабов и создавать новых. Так?
        - Так, - кивнул Лука Шармаль. - Это подтверждается фактами.
        - Нет! Не так! Системная ошибка!
        - Где вы видите ошибку, Адольф?
        - Помпилианец-коллантарий кастрируется природой в смысле утраты клейма. Это факт. Но кастрация имеет место лишь в малом теле, в плотском облике, дарованном от рождения. В большом, волновом теле - в коллективном антисе! - помпилианец служит связующим центром колланта. То есть, в принципе его клеймо работает - в режиме специфическом, но вполне помпилианском. Фиксируем: клеймо перестает работать в малом теле, но работает в большом. Ну же! Поразите меня гематрийской проницательностью!
        - К чему вы клоните?
        - Никто, - профессор наклонился вперед. Губы его дрожали от возбуждения, - никто и никогда не проверял, как работает клеймо помпилианца, если сам помпилианец находится в большом теле, а объект приложения клейма - в малом. Я говорю не о коллантариях, тут все ясно. Я говорю о случайном, постороннем человеке. Приложите к нему клеймо помпилианца в момент формирования колланта - вдруг мы узнаем много интересного?
        Штильнер оказался прав. Банкир Лука Шармаль и впрямь узнал много интересного, но это случилось позже. Интерес довольно быстро превратился в выгоду, как всегда бывает с разумным интересом. К счастью, профессор утром уже не помнил о вчерашних рассуждениях. А может, помнил, но Адольфу Штильнеру, доктору теоретической космобестиологии, не впервой было разбрасываться фейерверком гипотез - и равнодушно смотреть, как огни гаснут, не долетев до земли. Образ фейерверка банкир сконструировал в два приема: про собственно фейерверк - сам, про гаснущие в полете огни - при помощи Джессики, когда внучка на каникулах прилетела к деду на Китту. Так или иначе, десятую часть прибыли, едва дело оформилось организационно и финансово, банкир со всей добросовестностью переводил на счет центра «Грядущее», где трудился Штильнер - в качестве благотворительного нецелевого взноса.
        - Мар Шармаль?
        Запрос охраны вернул банкира из прошлого в настоящее.
        - Слушаю.
        - Мар Фриш прибыл. Вы хотите его видеть?
        - Да.
        Сто четыре секунды Лука Шармаль следил, как микрокар едет к беседке от ворот. В к?ре, одетый по-дорожному, сидел Гиль Фриш, он же объект Заноза - член одного из трех особых коллантов, принадлежавших банкиру. На сто пятой секунде Фриш шагнул в беседку.
        - Здравствуйте, мар Шармаль.
        - Здравствуйте, мар Фриш. Мне доложили, вы прибыли в компании?
        - Со мной Спурий Децим Пробус и его туземец. Они хотели сопровождать меня на вашу виллу, но им настоятельно предложили остаться в отеле. Они недовольны.
        - Я тоже недоволен. Это правда, что ваш коллант взял пассажира в самостоятельном порядке?
        - Да, мар Шармаль.
        - Кто был инициатором перевозки?
        - Я.
        - Причина?
        - Центр не запрещал нам самодеятельность.
        - Центр, мар Фриш, это я. А вы должны знать, что я - не сторонник прямых запретов. Я предпочитаю людей, способных предвидеть последствия заранее. Итак, причина?
        - Пассажир спас мне жизнь.
        - Ваши поступки диктуются эмоциями? Я удивлен.
        - Удивление идет на пользу таким, как мы. Рад, что сумел оказаться вам полезным, мар Шармаль. Чем могу служить еще?
        - Присаживайтесь, мар Фриш. Я хочу знать подробности.
        В устах Луки Шармаля слово «подробности» означало «все». Художественный образ в обоих случаях; лекарство для гематрийского рассудка. Личный врач рекомендовал банкиру по вечерам, перед сном, читать пьесы, в особенности - комедии Луиса Пераля. Это было невыразимо скучно, но банкир читал.
        Он всегда выполнял рекомендации врача.
        КОНТРАПУНКТ
        ИЗ ПЬЕСЫ ЛУИСА ПЕРАЛЯ «КОЛЕСНИЦЫ СУДЬБЫ»
        Федерико:
        Весь мир - театр, включая Ойкумену!
        Вы думали - кино? Арт-транс? Увы!
        В итоге ясно, как ошиблись вы
        И как я прав!
        Лопес:
        За правду ломят цену!
        Вас отлупили, вы едва живой,
        Едва не заплатили головой,
        Вас лекарь и за год не исцелит…
        Федерико:
        Воистину театр! Но как болит…
        Взгляните: это лес? Нет, мешковина.
        Вот особняк? Нет, доски и картон.
        А это разве люди? Половина
        Из них - актеришки. Неверный тон,
        Дурная мимика, кривые жесты!
        А гонор?! Каждый минимум божествен,
        А максимум…
        Лопес:
        И я?
        Федерико:
        Мой добрый друг!
        Вы - худший из актеришек вокруг.
        Вы искренни - ужасная беда!
        Вам зритель не поверит никогда.
        Глава седьмая
        Что знают двое, знает свинья
        I
        - Отличный виртим, коллега Гавилан.
        - Благодарю, коллега Шванкунг.
        - Смотрится очень реалистично. О, эта первобытная брутальность!
        - Рад, что вам понравилось.
        - Понравилось? Я в восторге!
        - Вы тоже выглядите впечатляюще.
        Коллега Шванкунг, точнее, его виртим - виртуальный имидж - представлял собой мыльный пузырь, колеблющийся в выборе формы между спелой грушей и ярмарочным уродцем. Он колыхался, вздрагивал, ежеминутно менял очертания. Кресло, в котором пузырь расположился на отдых, просвечивало сквозь коллегу Шванкунга, утопая в радужных сполохах и россыпях мерцающих огоньков. «На языке Ларгитаса слово «шванкунг» имеет значение «флуктуация»,» - шепнул Диего в ухо услужливый «толмач», предусмотрительно установленный Карни. Сам маэстро в качестве випса - виртуального псевдонима - взял, не мудрствуя лукаво, прозвище, подаренное ему юной доньей: гавилан - ястреб на эскалонском.
        - Пустое! - отметая комплимент, пузырь изящно взмахнул свободным отростком. Верхняя треть коллеги Шванкунга окрасилась в густой багрянец. - Кого сейчас удивишь волновым виртимом? Подумываю сменить, но привык, знаете ли. А ваш, извините за любопытство, соответствует какому-то реальному прототипу? Или композит?
        - Соответствует, - честно ответил Диего.
        Карни сняла его на голокамеру, как есть, в наряде, в котором маэстро прибыл на Хиззац. Скромный колет, штаны до колен, сапоги со стоптанными каблуками. Перевязь с рапирой, шляпа с истрепанным пером. Кинжал за поясом - кинжал Диего купил здесь, на Хиззаце, оформив как сувенир, разрешенный к ношению. Рапиру, увы, носить не разрешалось. Капельку ретуши, осветлить волосы, рельефней заострить черты, сделать гуще усы. Добавить седины в бородку… «И беса в ребро!» - не удержался маэстро. «А влезет? - отшутилась Карни. - У тебя там целый рассадник…»
        - О, так вы реконструктор? - обрадовался Шванкунг.
        В памяти всплыл инспектор: «Мое хобби - историческая реконструкция… Две минуты? Это же сущий пустяк!..» Во рту, словно десны вдруг закровоточили, возник гадкий вкус: железо с горьким миндалем. Диего потянулся за банкой шипучки «Чанг-фреш», сделал глоток. Его виртим проделал то же самое: камера, встроенная в терминал, отслеживала движения маэстро, передавая их двойнику. «Нет,» - хотел ответить Диего, но зачем-то соврал:
        - Да. В определенной степени…
        Так будет меньше вопросов, подумал он. Реконструктор, хобби - этим все сказано. Врать Диего не любил, но здесь все было по большому счету фальшивкой. Как выглядит коллега Шванкунг в реальности? Инвалид-колясочник? Жирная домохозяйка? Учитель в младших классах?!
        - Впервые у нас?
        - Да.
        - У вас разнообразные хобби, коллега Гавилан. Ваш интерес к коллантам лежит в теоретической или, извините, в практической плоскости?
        По уставу клуба «Странники» собеседника полагалось звать «коллегой». Клуб Диего выбрал наугад, сломавшись на списке длиной в милю. Впрочем, перед первым визитом маэстро тщательно ознакомился с правилами ведения дискуссий. «Взаимное уважение, вежливость, культура поведения. Свободный обмен информацией, ответы на интересующие вас вопросы о коллективных антисах. Среди членов клуба имеются действующие коллантарии…» Знать бы еще, кто из присутствующих здесь виртуалов - действующий коллантарий, а кто - скучающий бездельник…
        - В обоих смыслах, - Диего сделал рукой неопределенный жест. - Собираюсь пробоваться в коллантарии. Но сперва хотел бы побольше узнать о коллантах.
        Легенду он придумал загодя.
        - Вы обратились по адресу, коллега! - верхняя часть пузыря треснула ослепительной улыбкой. - Хотя я должен предостеречь вас от излишнего оптимизма.
        - Я весь внимание, коллега Шванкунг.
        Вокруг начал кучковаться народ. Кресла, неся членов клуба, подплывали по воздуху и стайками опускались на пол. Места хватало всем: не иначе, виртуальное пространство было резиновым, растягиваясь по мере надобности. Упустить шанс просветить новичка? Наставить на путь истинный? Никогда! Ни за что! Поделиться с Диего ценными знаниями о коллантах жаждали волки и ящеры, десантники и секс-бомбы: волки - в шерсти, ящеры - в чешуе, десант - в броне, девки - в чем мать родила! Сбоку вертелся монстрик, похожий на желейный пудинг, вразнобой шевеля бахромой щупальцев. Инопланетянин, однозначно; не путать с инопланетником.
        - …не открою вам большого секрета, коллега, - вещал меж тем Шванкунг, лучась от внимания публики. Он первым взял в плен благодарного слушателя. Сейчас пузырь намеревался выжать из случайной удачи все преимущества до последней капли, - если напомню о колоссальном отсеве среди кандидатов в коллантарии. Будьте заранее готовы к отрицательному результату, чтобы потом не расстраиваться…
        И гневный хор вступил с просцениума:
        - Восемьдесят, блин! Восемьдесят процентов рубят!
        - Восемьдесят пять!
        - Они нарочно! Отсеивают, гады! Я бы прошел…
        - Девяносто!
        - Девяносто три!
        - Девяносто три с половиной…
        - У вас по какой расе статистика?
        - Коллега Гавилан! Вы к какой расе принадлежите?
        - Я…
        Диего вовремя прикусил язык. Не хватало только ляпнуть, как дремучий провинциал: «Эскалонцы мы…». К чему любопытным коллегам знать, откуда прилетел дон Гавилан? Варвар, с горечью подумал маэстро. Вот моя раса. С другой стороны, мар Яффе как-то обмолвился, что Террафима имеет «слабо выраженный технологический вектор развития».
        - У нас вектор.
        - Вектор?
        - Технологический. Слабо выраженный.
        - Техноложец? Тогда шансов еще меньше…
        - Три процента…
        - Какой там! Хорошо, если один!
        - …помпилианцев дефицит!
        - …вудуны чаще…
        - А нас…
        - Очередь на пол-Ойкумены!
        - Я ж говорю, нарочно рубят! Я бы точно прошел…
        Диего решил, что настал подходящий момент:
        - Спасибо, что предупредили. Я понимаю, шансов мало…
        - Мало? Да их, считай, нет!
        - Мы тут все пробовались…
        - …но если я захочу выйти в космос не коллантарием?
        - На корабле? Нет проблем!
        - Бери билет и лети!
        - Вы меня неверно поняли, коллеги. При чем тут корабль? Я имел в виду именно коллант. Разве запрещено войти в него не коллантарием?
        Воцарилась гробовая тишина. Все взгляды были прикованы к новичку с «брутальным виртимом» варварского головореза.
        - А кем?! - первым не выдержал монстрик.
        Голос монстрика сорвался, пустил петуха. Щупальца тряслись от волнения. Мальчишка, уверился Диего. Впрочем, какая разница? У этих людей могут найтись ответы, которых нет в информационных хранилищах…
        - Пассажиром.
        - Пассажиром?
        - Взять билет, как верно заметил наш коллега. Заплатить коллантариям, чтобы при выходе в большое тело они прихватили меня с собой…
        Первой расхохоталась девица с грудями, похожими на арбузы. Вскочив из кресла, запрокинувшись назад, она сотрясалась всем телом, не в силах справиться со смехом. Тугие, лоснящиеся груди плясали так, что Диего испугался: вдруг оторвутся? Лишь сейчас он заметил, что сосков на каждом «арбузе» больше одного.
        Вслед за красоткой начали хохотать остальные.
        - Я сказал что-то смешное?
        - Простите нас, коллега Гавилан, - Шванкунг не смеялся. Но колыханье пузыря допускало разные толкования. - Не удивлюсь, если вы сценарист. Ну признайтесь! Вы пишете сценарии для сериалов?
        - Я?!
        - Тогда продайте идею какой-нибудь студии. Отличный ход для фантастики: пассажирский коллант! Вынужден вас разочаровать: вряд ли вы первооткрыватель. Где-то я подобное уже читал… Или видел? Нет, не помню…
        - И что?
        - В смысле?
        - Это возможно?
        - Вы меня изумляете, коллега. Нет, конечно! - пузырь внезапно охрип. Темные пятна выступили по всей поверхности Шванкунга. Пятна двигались, меняли очертания, сливались в крупные кляксы. - Если бы такое было возможно… О, если бы!..
        Госпиталь, подумал Диего. Военный госпиталь, палаточный лагерь под Радденом. Я помню, я прекрасно помню этот ад! Кровь, гной, мухи. Калеки. Их было так много, что мне казалось: весь мир состоит из калек. Рана загноилась, я выл, когда лекарь чистил ее. Выл от боли; выл от радости, что моя рука останется при мне. Лекарь дал гарантию: заживет как на собаке, сказал он. А вокруг слонялись калеки, которые могли ходить, и лежали калеки, которые ходить не могли. Их зависть окружала меня вонючим облаком. Зависть к моим рукам и ногам, глазам и здоровому, не переломанному хребту. Они бы продали душу сатане, лишь бы поменяться со мной местами.
        Я снова в госпитале. Вокруг - калеки, просто им не известно, что я здоров. Что мне вовсе не хочется скакать на призрачном жеребце по лживому космосу. Калеки завидуют не мне, их зависть обращена к тем коллантариям, кто прошел чертов отбор. Любой ценой, бормочут они. Всё, что угодно. Будь пассажирский коллант реален - эти неудачники, провалившие испытания, ограбили бы ювелирную лавку, продали детей в рабство, зарезали богатого соседа, но собрали бы деньжат на «билет»! Фанатики выхода в большое тело, вы больны открытым Космосом, страстью превратиться в свет. То, чего я опасаюсь хуже чумы, для вас - предел желаний. Существуй такая возможность, вы бы выгрызли ее зубами! Не пожалели бы средств и усилий, лишь бы осуществить свою мечту. А после счастливчик не удержался бы и поделился радостью хоть с кем-нибудь. И пошло-поехало… В Эскалоне говорят: «Что знают двое, знает свинья».
        Вывод, маэстро?
        Пассажирский коллант невозможен.
        Но, Господи… На чем же тогда мы с Карни прибыли на Хиззац?
        II
        Сирень. Сумерки.
        Сиреневые сумерки?
        Отец был прав, сказал себе Диего. В пьесах великого el Monstruo de Naturaleza образ сиреневых сумерек встречался с той же частотой, с какой Пераль-младший ходил в ночное дежурство на верфях - через две на третью. Если учесть, что комедии отец пек, как пирожки… В Эскалоне это считалось поэтической метафорой, далекой от реальности. Вечер сгущался над Эскалоной чем угодно, только не сиренью. На войне же - маэстро заучил это лучше молитвы - сумерки случались двух видов: когда можно, слава богу, упасть и заснуть - и когда надо, черт побери, заступать в дозор. Аромат цветов? Колыханье прядей воздуха, подобных нежным лепесткам? Нет, господа хорошие: вонь отхожих канав и туман, откуда в любой миг грозила нагрянуть сеньора Смерть.
        Сиреневые сумерки поймали Диего на Хиззаце. Над доками, эллингами, мостками и пристанями клубились лиловые гроздья, вздрагивая, словно от дождя. Отражая лучи солнца, нежащегося перед сном в морской ванне, лиловый цвет местами превращался в белый и розовый - чтобы минутой позже сгуститься до фиолетовых, глянцево лоснящихся чернил. Даже запах солоноватой гнили, идущий от воды, хорошо знакомый с детских лет запах - о, бухты под Эскалоной! - здесь терял часть йодистой соли, приобретая взамен терпкость и сладость. На такой запах хотелось лететь пчелой, жужжа от счастья.
        Я поэт, решил Диего.
        Ага, согласился отец. Поэт, и прескверный.
        Поэт, солдат, учитель фехтования, преступный любовник, беженец, охранник верфей - так или иначе, маэстро продолжил обход. Для утешения можно было напрячь воображение, представить, что он идет не один, а целой компанией. Впрочем, утешало это слабо. Сегодня в каптерке ему выдали парализатор и заставили расписаться в получении. Кобура с оружием крепилась к поясному ремню специальной клипсой. На каждом шаге Диего ждал, что тяжесть рапиры в ножнах привычно хлопнет его по бедру. Ждал, вспоминал, что рапиры нет, а кобура не хлопает; огорчался, вспоминал, что для горя нет причин, шел дальше и огорчался снова. «Вот, - сказал начальник смены, усталый дядька с лицом кулачного бойца, выкладывая на стол кургузый пистолетик. - Церебральный парализатор «Хлыст». Первое гражданское значение, разрешение не требуется. Владеете?» Нет, ответил Диего. «Когда-нибудь стреляли?» Да, ответил Диего. «Из чего?» Диего перечислил: мушкет, пистоль… «Музей, - вздохнул начальник. Брови его ерзали по лбу, как у мима. - Рухлядь. Ладно, проехали…» Диего молчал. Он глядел на парализатор: черный пластик рукояти, куцый ствол, спусковой
крючок ярко блестит, отражая свет лампы. «Это предохранитель, - начальник показал, где и что. - Это переключатель режимов. Тут держат, отсюда идет разряд. Имей в виду, они встают.» Кто, спросил Диего. Он не стал выяснять, почему начальник вдруг перешел на «ты» с Диего Пералем. «Кто покрепче, те и встают. Случается, даже после третьего режима. Увидел быка, всаживай пару разрядов. А лучше, вообще не пользуйся. Носи для понта. У нас Хиззац, у нас тихо. Если не рвать жопу на флаг…» Диего так поразила интерпретация присказки про Хиззац, что он взял «Хлыст» и вышел из каптерки.
        Парализатор и сиреневые сумерки противоречили друг другу. Рабочий день закончился, на верфях не было ни души. Во всяком случае, сектор, отведенный Диего для надзора, пустовал. Здесь строились парусные яхты и более крупные корабли - по моделям древнего Хиззаца, царства мореходов. Прежде чем очередная копия какого-нибудь антикварного сокровища уходила к заказчику, сотни экскурсантов, охая и ахая, имели шанс полюбоваться скелетами будущих парусников, похожими на костяки огромных рыб. Участок со стапелями, предназначенными для экскурсий, поручили Диего из жалости. Начальник смены посочувствовал дикому варвару, решив, что где мушкет, там и паруса, и цивилизационный шок обойдет беднягу стороной.
        Дикарь, кивнул Диего. Конечно же, дикарь.
        - Ты помнишь дикаря? - спросил он вчера у Карни. - Того, с татуировками?
        Они сидели на хлипкой, будто игрушечной веранде бунгало. Легкомысленный стол из пластика - ветер дунет, и улетит. Плетеные кресла. Ярко-розовый диск солнца - кто-то приклеил его к заднику вечернего неба. Черные силуэты пальм и глициний - декорации, вырезанные из картона. Облака, подсвеченные снизу - плоды трудов художника.
        Бутафория. Обман. Подделка.
        В последние дни на него накатывало. Вы погибли там, в космосе, шептал бес на ухо. Нет, вы погибли раньше, на пляже Бухты Прощания. Мы, шутники-дьяволята, завладевшие душами грешников, швырнули вас в иллюзию, до чертиков похожую на реальность. Зачем? Чтобы вы, дурачки, уверовали: все хорошо, у вас все получилось, вы в безопасности. Едва вы уверуете до конца, как ложь рассыплется в прах, обнажая геенну огненную. Зачем? Ну, парень, ты меня достал своими «зачем»… Неужели ты не знаешь, что после ложного избавления адские муки делаются стократ горше? Чему тебя учили в школе, солдатик?!
        - Дикаря? - Карни улыбнулась. - С головой, как дыня?
        У Диего голова татуированного парня скорее ассоциировалась с яйцом.
        - Да, его.
        Они пили вино. «Тхе Лунг», местное, экю за бутылку. У красного вина был вкус белого - легкий, фруктовый. Кислятина, но пить можно. В своей жизни Диего доводилось накачиваться ослиной мочой, лишь по недоразумению считавшейся вином.
        - Помню, конечно. Смешной такой.
        - Ты видела его нимб?
        - Нимб?!
        - Когда нас накрыла мошкара, у него засветилась голова. Комары вокруг парня сгорали на лету. Это он разогнал гнус, облепивший тебя.
        - Разогнал?!
        - Часть сжег, часть разогнал. После комары улетели.
        До сих пор, по молчаливому согласию, они избегали говорить об эпизоде с налетом гнуса. Крылось в нем что-то пугающее, неправильное даже для трагикомедии «Кувырком через галактику», повести о любви с первого взгляда и пассажирском колланте - двух предметах, которых не могло быть по определению. От одного воспоминания об атаке звенящей тучи у Диего мурашки бежали по коже, и маэстро начинал отчаянно чесаться, раздирая ногтями несуществующие комариные укусы.
        Вот и сейчас, меряя шагами дощатые мостки - к воде и обратно, мимо скелета миниатюрной бригантины - он дергал плечами, стараясь унять фантомный зуд, а главное, удержать себя от идиотской почесухи, достойной площадного юрода. Она тоже, вздохнул маэстро. Когда я помянул улетевших комаров, Карни тоже передернула плечами. Казалось, ей вдруг сделалось зябко во влажной духоте вечера. Потом она отхлебнула вина и потешно сморщила носик. Энкарна Олдонза Мария де Кастельбро, дитя мое, ты привыкла к совсем другим винам.
        - Жалко! - рассмеялась девушка. - Я ничегошеньки не видела. Мне снилось…
        И задумалась, подбирая слова:
        - Снилось, что я лечу в космосе. В большом теле, только одна. Я чувствовала себя, как дома! Будто всю жизнь тут жила, понимаешь? Скольжу по волнам, пью звездный свет… Ты пил «Аффектадо роса»? Нет? Это игристое, очень хорошее. Лечу, ныряю в какие-то дыры, выныриваю на другом конце галактики… А потом раз! - и все закончилось. Степь, кони, туча к лесу уходит. Вы точно с ней воевали? С тучей? Вот я дурочка, проспала целую войну! Говоришь, у дикаря был нимб? Может, он - святой?!
        - Вряд ли, - мрачно буркнул Диего. - Святой под шелухой? В этом, как его… в галлюцинативном комплексе?
        - Мой ястреб, да ты специалист по коллантам!
        - Издеваешься?
        - Специалист! Лучший в Ойкумене!
        - Мы на лошадях скакали по степи, - маэстро размышлял вслух. - У всех объявилось оружие. У одного - огненный бич. Так почему бы у дикаря не быть нимбу? Неужели под шелухой возможно все? Любые чудеса?!
        - Наверное, - Карни сделалась серьезной. - Ты хочешь спросить, не знаю ли я, откуда взялся твой дикарь? Не знаю, мой ястреб. Извини, пожалуйста.
        Она снова опережала его на ход, а то и на два. Пора бы привыкнуть.
        - Варвар? - предположил Диего. - Варвар с далекой планеты? Ты в курсе, сколько в Ойкумене варварских планет?
        - И его взяли в коллант?
        - Меня же взяли? А я тот еще варвар…
        - Тебя взяли пассажиром…
        Тебя взяли пассажиром, пели доски под сапогами. Тебя взяли, бились волны о сваи. Пассажиром, спрашивали птицы в роще на холме. Взяли и ладно, посмеивался ветер, мечась по крытому доку стаей сквозняков. И ладно, соглашались ребра бригантины. На следующих мостках Диего, щурясь, высмотрел компанию человек в пять-шесть. Отсюда он не видел, кто эти люди, но чувство опасности молчало. Наверное, работники задержались выпить пива. Или подростки обжимаются. Мелкая шпана? Ну, допустим. Красть там нечего, ломать - тоже. Подойду, попрошу уйти, решил Диего. Согласно инструкции. А дальше как карта ляжет. В случае чего погоню пинками. Не парализатор же доставать?! Начальник смены предупреждал, что у «паралитика» отходняк - типа глухого похмелья. И во рту горит, словно перца нажрался.
        Во рту у маэстро горело до сих пор. Без всякого, знаете ли, парализатора. Ибо соус «Зеленый дракон»… Впрочем, начало было положено не соусом, а свининой с бататами и кивушами - жарк?е, боже правый, удалось Карни на славу и лишь самую чуточку подгорело. Но ведь правда, чуточку? Правда, дитя мое. Только с краешку? С краешку, дитя. Вот с этого краешку, и с того, а тут ерунда, это вкусная корочка. А с соусом хорошо? С соусом хорошо. Ты ведь любишь острое? Ну скажи, что любишь! Обожаю. Вина, скорее вина! Я выпью море! И все ты врешь, ястреб, и жарк?е мое - дрянь, и ты - врушка, и не лезь целоваться, зеленый дракон, ты огнем дышишь, ты сожжешь принцессу…
        Реальность, улыбнулся Диего. Спасибо, принцесса. Твоя стряпня убедила меня: вокруг нас - реальность самой высшей пробы! Иллюзия? Черта с два! Создать такое жарк?е никаким бесам не под силу, хоть они наизнанку вывернись! Счастье - скорлупа яйца, вспомнил он монолог Федерико из «Колесниц судьбы». Счастье - скорлупа яйца, хрупкая преграда, чуть заденешь - жди конца… Маэстро брел по верфям, честно отрабатывая кусок хлеба, сердце его жило вчерашним днем, подгорелым жарк?м и разговором, который больше нельзя было откладывать, а память… Взбесившаяся мясорубка, память молола один и тот же фарш: дикарь с татуировками. Яйцеголовый дикарь в реальности и под шелухой выглядел одинаково. Правда, в реальности он обходился без нимба. Но и в галлюцинативном комплексе нимб появился у дикаря только в пиковый момент опасности. У коллантариев было оружие. А у яйцеголового? Неужели его оружие - нимб?! И бежал парень на своих двоих, не отставая от всадников…
        За эти дни Диего многое успел узнать о коллантах и коллантариях. Но ни единого упоминания о яйцеголовых дикарях, бегущих по космосу босиком наравне с верховыми, он не нашел. Может, в этом и состоит секрет пассажирского колланта? Что, если без яйцеголового коллективный антис - упряжка лошадей без кареты? А добавишь татуированного дикаря - появится экипаж, в который сядет пара пассажиров? Господи, я смешон и нелеп - варвар с дурацкими идеями и первобытными аналогиями! Смешон ничуть не меньше, чем татуированный парень, блаженно улыбающийся при взгляде в небо!
        - Добрый вечер, сеньоры. Какие-то проблемы?
        III
        Маленький, стройный, чтоб не сказать, хрупкий гематр повернулся к маэстро. Везет мне на гематров, подумал Диего. Куда ни сунусь, всюду они. О том, что поздний посетитель верфей уже в преклонных годах, говорили морщины, превратившие лицо в жеваную бумагу, и обильная, тускло блестящая седина. Спину гематр, одетый в сюртучную пару архаичного кроя, держал необычайно прямо. Корсет, предположил Диего. Или этот, как его… Экзоскелет? В пользу корсета, как способа помочь больному позвоночнику, ясно говорила трость с рукоятью в виде сложного иероглифа. Поставив трость перед собой, гематр опирался на нее обеими руками.
        Бандерилья, вспомнил Диего. Флажок на тонком заостренном древке. Если в Эскалоне и дали бы прозвище этому старику, им стала бы Бандерилья.
        На пути гематра, загораживая выход с мостков, кривлялся мордатый дурак. Тряся телесами, дурак скакал, как припадочный, и размахивал молодым ореховым стволиком, длиной в три локтя. Кора с орешника местами была срезана, палку украшали комбинации белых, еще влажных ромбов и полос. Чувствовалось, что нож дурака, где бы сейчас ни пряталось острое лезвие, славно потрудился на ниве благородных искусств.
        Диего понятия не имел, зачем дурак устроил для Бандерильи целое представление. Угрозы во взмахах не наблюдалось, попыток запугать старика - тоже. Чистая клоунада, и чеши яйца. Лишь сейчас маэстро обратил внимание, что между ореховой палкой и тростью гематра есть определенное сходство. Иероглифом была не только рукоять. Вся резьба, украшавшая трость от ручки до металлического наконечника, представляла собой орнамент из иероглифов - сплетающихся, будто любовники в экстазе, наезжающих краями друг на друга. Так похожи замок из песка, выстроенный ребенком на берегу моря, и цитадель на утесе, результат труда опытных зодчих. Примитив и изысканность растут из общего корня, говаривал Луис Пераль, а уж он-то знал толк и в первом, и во втором.
        - Проблемы? - повторил Диего с нажимом. - Могу я быть чем-то полезен?
        Дурак на миг оставил свою пантомиму, скосил на маэстро воловий, сочащийся слезой глаз - и продолжил скачки. За ужимками шута, похохатывая, наблюдали двое приятелей. Расшитые жилетки, надетые на голое тело, открывали случайному зрителю правду-матку: здоровья у бычков скопилось на целое стадо. Поодаль, привалясь спиной к столбу ограждения, сидел четвертый - жилистый, тощий, весь словно скрученный из медной проволоки. Верхняя губа у жилистого была коротковата, передние зубы торчали наружу, как у кроля.
        - Гуляй, вохра, - лениво бросил Кроль. - Все путем, не скрипи.
        Слово «вохра» Диего слышал впервые. Было в этом слове что-то неприятное, словно волка окрасили в цвет ржавчины и выставили в клетке на потеху зевакам. Впрочем, ни в голосе, ни в поведении Кроля не крылось желания оскорбить. Уж что-что, а оскорбление Диего поймал бы на лету - тень, намек, эхо.
        - Что здесь происходит, сеньоры?
        - Господа, - поправил Кроль. - Господа хорошие. Давно на Хиззаце, вохра?
        - Что здесь происходит, господа?
        Маэстро ждал, что гематр сразу же пройдет к нему, стараясь держаться поближе к случайному защитнику. Пожалуется на наглого дурня, попросит о помощи - короче, сделает хоть-что-нибудь. Нет, Бандерилья стоял, как каменный, не произнеся ни слова. Шок, предположил Диего. От страха, случается, нападает столбняк. Зато Кроль, в отличие от безмолвного гематра, решил объясниться:
        - Все нормуль, вохра. Дедушка нам монетку задолжал.
        - За что?
        - За работу, чин чинариком. Сам пришел, за хвост не тянули. Спросил - мы ответили. Ответ монетку стоит, в курсах?
        Бычки загалдели вразнобой: ага, мол, ответили. Утомились - страх!
        - Кхан, вишь, с дрынцом пляшет. Здесь же Хиззац, здесь…
        - Знаю, - перебил Диего.
        - Я ж и маякую, все в курсах. Даже ты, вохра. Глянь, как пляшет! Копия дедушка - и клюка, и повадки… Пляс монетку стоит? Вот, ждем. Мы ждем, а дедушка кривого лепит. Зажал монетку, жмется…
        - Вас проводить? - спросил Диего у Бандерильи.
        - Монетку, - напомнил Кроль.
        - Вам куда?
        - Две монетки. И провожай на здоровье.
        Диего шагнул ближе:
        - Я при исполнении. Уходите, господа.
        - А то? - заинтересовался Кроль без злобы, даже без ехидства. - Новенький ты, вохра. Зеленый совсем. Ничего, обтешешься. Обожди, дедушка уже созрел… Поделимся, будь спок. Чего лыбишься, а? Смешно? Ну, посмейся…
        Черт возьми, отметил Диего. А ведь правда. Без Кроля маэстро и не заметил бы, что улыбается. С самого начала, с первого шага на мостки - подмостки?! - со слов: «Добрый вечер, сеньоры…» Улыбка, мастерица кроить лица на особый манер, ловко тянула уголки рта к ушам. Так мальчишка натягивает рогатку, целясь в жирного голубя. Впервые Диего Пераль чувствовал себя в своей тарелке, миске, плошке; прекрасно он себя чувствовал, сеньоры. Лучше лучшего! Исчез беженец, у которого мачеха-Ойкумена отобрала, считай, весь жизненный опыт, превратив опыт в труху, а взамен подсунув снисхождение чинуш, будь оно проклято. Вернулся мастер-сержант - упрямый осел, кого ветераны Кастурийского пехотного полка ежедневно, ежеминутно, с изобретательностью дипломированных мучителей проверяли на вшивость. Скалясь наиприятнейшим образом, Диего глядел на Кроля, а видел Мигеля Ибарру. Ну точно, Мигель! Натянем губу на зубы, а глаз на задницу, и вылитый Мигель. Маэстро хорошо помнил, с чего началась у Диего Пераля закадычная дружба с Мигелем Ибаррой. Универсальный армейский рецепт, постоянным клиентам со скидкой.
        - У меня парализатор, - подмигнул Диего. - В курсах?
        - И у меня, - хмыкнул Кроль. Ладонью он звонко хлопнул по карману шортов, где и впрямь лежало что-то, что могло быть оружием. - Церебрал «Хлыст», первая гражданка. Разрешение не требуется. Как мыслишь, вохрик, кто быстрей достанет?
        - Вы позволите? - спросил Диего у гематра.
        Без возражений Бандерилья протянул ему свою трость. Маэстро взвесил трость в руке, прикинул баланс. Трость оказалась тяжелее, чем он рассчитывал, зато отлично уравновешена. Диего вытянул руку вперед, потряс тростью, отслеживая инерцию. Ага, держим дальше от изгиба, ближе к поперечной загогулине. Чудный баланс: работа на заказ, штучный товар.
        И гематр стоит, не падает. Как воткнули в мостки.
        - Проверим, - согласился маэстро. - Вставай.
        Медленно, стараясь не делать резких движений, Кроль встал. В глубоко посаженных глазках его разгорался огонек куража. Бычки загомонили, предвкушая потеху.
        - Доставай, - велел Диего. - Успеешь первым, стреляй не раздумывая.
        - Завалю же…
        - Завалишь - встану, проблююсь. Что там у тебя?
        - Где?
        - В борозде. Третий режим?
        - Второй.
        - Точно встану, - Диего блефовал, надеясь, что начальник смены говорил правду насчет парализаторов. - Не бойся, все чин… Как ты сказал?
        - Чин чинариком, вохра. На раз-два-три?
        - На раз-два-три.
        - Кхан, гони с толкача…
        - Раз! - заорал дурак. - Два!..
        На счете «три» рука Кроля метнулась к парализатору. Он даже успел залезть в карман и сомкнуть пальцы на рукояти «Хлыста». Тертый калач, Кроль ждал рубящего удара, для которого требуется замах, то есть время - и ошибся. По-прежнему держа трость наконечником вниз, Диего и не планировал замахиваться. Вместо этого он сделал короткий, очень резкий выпад. Металлический цилиндрик с силой угодил в кулак Кроля, скрытый тканью шортов. Кроль завопил от боли, рванул парализатор, уже не думая, как он это делает. «Хлыст» зацепился стволом, Кроль рванул по новой. Шорты затрещали, застроченный кое-как шов лопнул, позволяя оружию высвободиться…
        Не сходя с места, Диего ткнул Кроля еще разок - в глаз.
        Он целился ниже и попал, куда хотел - между краем глазницы и скулой. Фингал обеспечен, подумал он. Роскошный такой синячище… Кроль орал, как резаный: схватившись за пострадавший глаз, он забыл, что держит парализатор, и влепил себе дульным срезом туда, куда Диего не целился. Хорошо хоть не выстрелил, порадовался маэстро. Быки, говорят, встают, но глаз есть глаз… Иди знай, садится ли зрение после искусственного паралича!
        Все, хватит.
        Косой рубящий удар - тот, которого Кроль ждал в начале, а дождался под занавес - вышиб парализатор из руки забияки. Перелетев через ограждение, «Хлыст» упал в воду и, булькнув, камнем пошел на дно.
        - Благодарю вас, - Диего вернул трость гематру.
        С громовым ревом, окончательно теряя лицо во всех смыслах, Кроль ринулся на обидчика. Мало что видя, еще меньше понимая, он по-медвежьи облапил Диего, стараясь ударить лбом в переносицу. Маэстро высвободился, ладонями отжимая физиономию балбеса. Не желая проблем, Диего намеревался отправить Кроля вслед за парализатором - и очень удивился, когда придурок взвыл громче прежнего и упал на колени, а там и набок, катаясь по мосткам.
        - Вы не знали, - сказал Бандерилья. - Обратите внимание, мар Пераль.
        Это были первые слова гематра за все время. Иллюстрируя свое странноватое заявление, Бандерилья взмахнул тростью. Часть иероглифов в нижней трети «клюки» отползла назад, к рукояти, накладываясь друг на друга, увлекая наконечник, раскрывшийся цветком. Сейчас трость заканчивалась узким, вне сомнений, очень острым клинком. Больно, оценил маэстро. Конечно же, больно. Когда тебе всаживают такой ланцет в подколенную ямку - это, сеньоры, и врагу не пожелаешь…
        - Разрешение, - не пряча сарказма, Диего вздохнул. Вид чужой шпаги растравил в душе язвы, которые вроде бы начали заживать. - Разрешение, как я понимаю, не требуется. Гематрийское гражданство, открытая секторальная виза. Права, привилегии… Я, варвар, пытался оформить. Мне, варвару, отказали. И правильно сделали. Кто я такой?
        Мальчишество, сказал маэстро себе. Позорное тявканье из-за угла. Ну и пусть. Рядом с этим бесчувственным стариком Диего Пералю не было стыдно за минутный срыв, достойный молокососа. Замолчав, он следил, как Бандерилья достает белый платок, тщательно вытирает клинок и выбрасывает платок в воду.
        - Требуется, - возразил гематр. - Варвар, гематр, беженец, председатель Совета Лиги - разрешение на ношение холодного оружия нужно в любом случае. У меня есть все необходимые документы. При посещении государственных учреждений, на массовых мероприятиях от класса С-03 и выше, а также в музеях, театрах и на художественных выставках я обязан при входе пломбировать механизм.
        - То есть?
        - Пломба не позволяет обнажить клинок. Полная блокировка. Хотя вы правы: перечень мест и ситуаций, требующих пломбировки от гражданина Эскалоны, гораздо больше. Если быть точным, в семь раз. На Ларгитасе, мар Пераль, шпагу эскалонца опломбировали бы на весь период пребывания. Даже при наличии разрешения на ношение.
        - А мы что? - басом спросил дурак, хотя его мнением никто не интересовался. - А мы так, просто… Мы и бесплатно, да. Лишь бы человек хороший…
        Бычки замычали, соглашаясь. На Кроля, свернувшегося в позе зародыша, они старались не смотреть. И то правда, вид бедняги не радовал взгляд, а звуки, издаваемые им - слух.
        - Мы знакомы? - спросил Диего.
        Бандерилья нажал кнопку, скрытую в рукояти. Клинок, словно рана - коркой, затянулся безобидной резьбой. Наконечник вернулся на место, плотно сомкнув лепестки. Гематр оперся на трость, как в начале конфликта:
        - Нет, мар Пераль. Я искал вас, желая познакомиться. Начальник смены предупредил меня, что вы здесь, но не сказал, где именно. Я спросил у этих господ, не видели ли они дежурного охранника. Чем все закончилось, вам известно.
        - Вы искали меня? Зачем?
        - Неправильный вопрос, - заметил Бандерилья, превращаясь в точную копию мар Яффе, школьного учителя логики и математики. - Вам следовало поинтересоваться, кто я. Мой ответ косвенным образом разъяснил бы, зачем я вас искал. Вы экономны в действиях, мар Пераль, но расточительны в словах.
        - Кто же вы?
        - Разрешите представиться: Эзра Дахан. Я - тренер Джессики Штильнер, которой вы преподали урок в университетском парке.
        - К вашим услугам, мар Дахан.
        - К вашим услугам, мар Пераль.
        - Простите мое любопытство… Это сеньорита Штильнер рассказала вам обо мне?
        - Нет, мар Пераль, - брезгливо обогнув квохчущего Кроля, Эзра Дахан взял маэстро под руку. Это следовало расценивать, как предложение начать прогулку и продолжить беседу. - Я вас видел. Я стоял на третьем этаже, у окна. Ваша мокрая трава была великолепна.
        Комплимент прозвучал так, как звучит любая похвала в устах гематра - с равнодушием, достойным мраморной статуи.
        IV
        КОЛЕСНИЦЫ СУДЬБЫ
        (НЕ ТАК ДАВНО)
        Лука Шармаль никогда не делал преждевременных выводов. От этой ошибки банкира предостерегала не только его гематрийская природа, но и колоссальный опыт финансиста. Сначала - собрать всю доступную информацию. Затем - спрогнозировать варианты дальнейшего развития событий. Просчитать вероятности, определить приоритеты: какие из доминантных вероятностей требуют вмешательства. Принять решение.
        Перейти к действиям.
        Другое дело, что по окончании сбора информации весь процесс мог занять у главы клана Шармалей считаные минуты. Иногда секунды, на зависть лучшим аналитическим компьютерам Ларгитаса. Метафорический парадокс - компьютеры не могут никому завидовать - в данном случае был для Шармаля бесполезен: его придумал не он. Сейчас шла первая стадия процесса: Лука получал информацию.
        - …нас атаковала, - докладывал мар Фриш, - флуктуация континуума неизвестного класса. В реестре Шмеера-Полански такой вид отсутствует. Я провел поиск по другим базам данных: без результата. В момент нападения вероятность гибели колланта по моим расчетам составляла девяносто четыре целых семь десятых процента. Нас выручил Туз.
        - Астланин?
        - Да. Когда он вмешался в конфликт, флуктуация отступила.
        - Это свидетельствует о том, что ваш расчет был неверен.
        Для гематра подобное обвинение граничило с оскорблением. Окажись оно справедливым - это равнялось лишению расового статуса для помпилианца. Ассоциативную цепочку Лука Шармаль сконструировал только что и не отказал себе в удовольствии протянуть ее дальше. Расового статуса сенат Помпилии лишил помпилианских коллантариев, когда выяснилось, что те утрачивают возможность контролировать старых рабов и клеймить новых. Позже политика империи сделала резкий крен, статусы были возвращены с публичными извинениями и разнообразными компенсациями. Сути произошедшего это не отменяло: помпилианец-коллантарий утрачивал способность клеймить рабов. Факт, очевидный для всех, кроме профессора Адольфа Штильнера, эксцентричного зятя Луки Шармаля.
        - Разумеется, - кивнул мар Фриш. Реплика банкира не застала его врасплох. - Мой расчет оказался неверен, потому что основывался на недостаточных данных. До сих пор нам не представлялся случай проверить боевые качества астланина в большом теле. Как вам известно, прежде наш коллант не вступал в столкновения с флуктуациями. Данных и сейчас мало: единственный прецедент не дает статистики.
        - Продолжайте.
        В столе бесшумно открылся лючок автоматической линии доставки. Перед Фришем возник высокий запотевший бокал кофейного пива, увенчанный кремовой шапкой пены. Жест можно было расценивать, как поощрение, но Гиль Фриш не стал слишком обольщаться.
        - Благодарю.
        Он отпил из бокала и ровным голосом продолжил доклад. Шармаль слушал, фиксируя каждое слово. Одновременно банкир продолжал достраивать цепочку, уводившую Луку Шармаля в воспоминания двухлетней давности. Многопотоковым мышлением владел любой представитель расы Гематр, но кое-кому оно давалось лучше других. Четыре-пять параллельных потоков не составляли для Шармаля проблемы. Сейчас их было всего-навсего три.
        Всего-навсего, повторил банкир. Всего-навсего. Всего-навсего. Ему нравился этот оборот. Было в нем что-то целебное, приводящее в чувство, как острый запах нашатыря.
        Собрать коллант из людей, прошедших пробы, но по разным причинам не прижившихся на звездных трассах, оказалось довольно просто. Деньги решали вопрос за вопросом. Лука Шармаль произвел расчеты и счел затраты приемлемыми. Первого помпилианца отловили в баре на Снорре, спутнике Тренга, где он с методичностью алкоголика накачивался местными дистиллятами, вливая в себя порцию каждого по очереди. Авл Стабоний Асина, монтажник горного оборудования, успешно вышел в коллант - и запоздало оплакивал свою горькую судьбу. Обезрабливание повергло монтажника с ослиной фамилией в черную тоску, от которой Стабоний, страдавший депрессиями, знал испытанное средство. Прозрачный намек, что его клеймо еще может пригодиться, произвел поразительный эффект. Помпилианец буквально прилип к собутыльнику, воплощению надежды - словно клеймо Стабония уже заработало вновь, только в реверсном режиме.
        «Клеймо в реверсном режиме» - оборот был личной находкой Луки Шармаля, шедевром его коллекции. Образ совмещал логичность и парадокс, близясь к идеалу.
        Вудуна стараниями адвоката выкупили из киттянской тюрьмы. Там он отбывал срок за воздушно-транспортное происшествие. Три выхода в коллант вскружили голову Чидженде Боипуза, инструктору по дайвингу. В тот вечер Чидженда гнал аэромоб так, словно мчался по просторам галактики. Увы, движение в воздушном пространстве Китты было гораздо оживленней, чем на космических трассах Ойкумены. Пострадавшие туристы с Тилона выжили, но сбережения Чидженды ушли на лечение и компенсацию ущерба, а сам незадачливый коллантарий угодил за решетку. Срок удалось заменить на условный, с запретом управлять любыми транспортными средствами до конца срока. Сам Чидженда не колебался ни секунды, подписывая контракт. Если он и мечтал о чем-то, так это о новом выходе в большое тело.
        С гематром проблем не возникло. Вехден…
        Впрочем, не важно.
        Притирка нового колланта заняла две недели. Семь пробных выходов, короткие полеты - не дальше десяти парсеков. Когда не осталось сомнений относительно полной совместимости команды - первый эксперимент. Видеозапись эксперимента Лука Шармаль пересматривал девять раз, в отличие от отчетов и комментариев, которые удостоились лишь однократного прочтения.
        Он помнил эксперимент до мельчайших деталей.
        Пустынное плато в горах Арротхи.
        На всю планету - девятьсот семьдесят шесть тысяч четыреста тридцать два жителя, включая вахтовые смены. Ближайшее поселение - на расстоянии тысячи двухсот семи километров от испытательного полигона. Вечернее небо. Желтые перья веерных облаков. Порывы ветра гонят по плато волны горного ковыля: серебристо-зеленые, со стальным отливом. Кажется, что коллантарии стоят по колено в воде. Рядом с ними нервничает кандидат в пассажиры: варвар с Сеченя. Хмыкает, дергает кудлатую бороду; просит водки. Сеченцу объяснили, что ему предстоит. Предупредили, что эксперимент может оказаться опасным. Но, похоже, все мысли кандидата вертятся вокруг заоблачной суммы в десять тысяч экю. А все опасения сводятся к одному: «Не обманут ли?»
        Половина гонорара уже лежит на счету варвара. Но сеченец беспокоится, кусает губы. Он доверяет только наличным.
        Силуэты коллантариев расплываются, сливаются в искрящийся клубок. Уходя в волну, коллант превращается в гигантскую амебу - отдельных персон не разглядеть. Ложноножка амебы тянется к сеченцу, пытается захватить, принять в себя, переварить. Пассажир? груз? пища?! Фигура варвара мерцает, она то делается зыбкой, то вновь обретает плоть. Складывается впечатление, что сеченец никак не может решить: уходить в волну, или ну его? Вместе с ним колеблется «амеба», искрит сильнее, как поврежденная проводка. Миг, и коллант распадается на людей, вернувшихся в малые, плотские тела. Коллантарии ошарашенно трясут головами, несостоявшийся пассажир валится наземь. Море ковыля скрывает его. Едва камера дает приближение, делается видно: тело сеченца продолжает мерцать и содрогаться в конвульсиях, словно от электрических разрядов.
        К нему бегут медики и спасатели.
        Итоги неутешительны. Брамайн, вехден и невропаст наотрез отказываются участвовать в дальнейших экспериментах. На лечение сеченца уходит сумма, в двадцать семь раз превысившая гонорар варвара. Диагноз консилиума врачей гласит: «Общая рассинхронизация всех физиологических процессов организма». Сходные симптомы медики наблюдали у людей, выживших после нападения флуктуаций континуума. Рекомендации: цикл сеансов комплексной регенерации со стабилизирующей волновой терапией. В итоге сеченец остается жив, но здоровье варвара в полном объеме не восстановится уже никогда.
        «Мне не хватило силы клейма,» - признается Авл Стабоний Асина в ответ на вопрос, что пошло не так. Депрессия жрет помпилианца в три горла. Он готов попытаться снова, с другим составом колланта, но Лука Шармаль приостанавливает эксперименты.
        При следующей встрече тестя с зятем выясняется, что Адольф Штильнер прекрасно помнит их предыдущий разговор. У Луки возникает подозрение, которое за четыре с половиной секунды оформляется в уверенность: космобестиолог поделился с банкиром своей гипотезой, лелея совершенно конкретный умысел. Профессор втайне рассчитывал, что тесть, с его-то связями и возможностями, поставит эксперимент, который сам Штильнер провести не в силах. Вероятность - семьдесят семь и три десятых процента.
        С аккуратностью хирурга Лука направляет беседу в нужное русло, выразив сомнение в предыдущих выкладках зятя:
        - Думаю, вы не учли один существенный момент. При переходе в волну мощность модифицированного клейма помпилианца может оказаться недостаточной для захвата дополнительного объекта.
        - Усилитель! Живой ретранслятор энергии! - от возбуждения Штильнер отчаянно брызжет слюной. Зная за зятем эту неприятную привычку, банкир предусмотрительно расположился по другую сторону стола. - Разве я не говорил об усилителе?
        - Нет.
        - Рассеянность! Моя проклятая рассеянность! - профессор картинно хлопает себя ладонью по лбу, что выдает скверный наигрыш, и могучим глотком приканчивает бокал муската, что демонстрирует большой опыт и естественность. - Полагаю, милейший Лука, вы уже и сами догадались. Астланин! Абориген с Астлантиды! Подключен к помпилианцу ментальным поводком, он превращает его рабов из одноразовых батареек в подзаряжающиеся аккумуляторы с практически неистощимым ресурсом. Уверен, в колланте астланин будет действовать аналогичным образом, усиливая процессы в клейме.
        - Помпилианцам категорически запрещено пробоваться в коллантарии при наличии подключенного астланина.
        - Увы, это так, - вздыхает профессор.
        Вздох еще более искусственный, чем хлопок по лбу.
        - Увы, - соглашается банкир. - Не подать ли ужин?
        Найти помпилианца, готового вопреки запрету родины выйти в большое тело вместе с астланином, сложно. Очень сложно. Но деньги в конце концов решают проблему.
        - …последняя подробность, мар Шармаль. Когда мы вернулись в малые тела на Хиззаце, при Диего Перале была его рапира, которую он оставил на Террафиме.
        Мар Фриш не делал выводов или предположений. Он излагал факты. Полезное качество, отметил банкир.
        - Ваша оценка, мар Фриш. Какова вероятность, что пассажиры сообщат кому-либо, каким образом они попали на Хиззац?
        - Вероятность прямого намеренного разглашения - ноль целых четыре десятых процента. Вероятность прямого ненамеренного разглашения - два целых семь десятых процента. Вероятность косвенного ненамеренного разглашения - девять целых три десятых процента.
        - Отправляйтесь в отель. Мои люди с вами свяжутся.
        Лука Шармаль проводил микрокар взглядом. Обратный путь от беседки до ворот занял у мар Фриша сто две секунды. Пассажирский коллант, участником которого являлся Фриш, был лучшим из трех коллантов банкира. Но и лучшие совершают ошибки. Лука, и тот был не застрахован от промахов. Выход в волну колланта, включавшего в себя помпилианца с астланином, прошел успешно. Через месяц полетов коллант на удивление легко «принял на борт» первого пассажира.
        Профессор Штильнер в очередной раз оказался пророком. Банкир Шармаль в очередной раз нашел способ умножить капитал.
        Основную прибыль колланты давали Луке не с перевозок, хоть расценки были заоблачными. Есть деньги, прячущиеся под другими именами. Связи. Доверие. Благодарность. Сотрудничество. Есть люди, чей побег жизненно необходим, но, к сожалению, нереален. Диктаторы. Тираны. Президенты, чья власть опасно пошатнулась. Магнаты, угодившие в сети преступных кланов. Военные вожди после разгрома. В Ойкумене нашлось достаточное количество клиентов, не имевших возможности или не желавших воспользоваться космическим кораблем для бегства. Рейс корабля слишком просто отследить, и в космопорте тебя будут ждать.
        Коллант - другое дело.
        Тем более, коллант, которого не существует.
        Диктаторы со временем возвращались. В таком случае им требовались инвестиции, в обмен на концессии, долю в национальных предприятиях, льготные условия на импорт и экспорт. Если тираны оставались в изгнании навсегда - они нуждались в надежных вложениях вывезенного с родины капитала. Магнаты, бежавшие от криминала, открывали предприятия на новом месте, не забывая делать спасителю выгодные предложения. Военные вожди в случае реванша тоже изыскивали способы для выражения своей признательности…
        Балансируя на грани законности, Лука Шармаль не оставался в накладе. Пассажирские колланты оказались рентабельным предприятием. Расширять дело банкир не спешил. С ростом размаха волновых перевозок существенно возрастала вероятность раскрытия тайны, и как следствие - потери монополии.
        Девять целых три десятых процента, сказал Гиль Фриш. Слишком много, решил Лука Шармаль.
        - Найдите на Хиззаце надежного частного детектива, - шеф службы безопасности слушал молча. Из чувствительного коммуникатора не доносилось даже звука чужого дыхания. - Задача - наблюдение. Объекты - Диего Пераль и Энкарна де Кастельбро. Происхождение - Террафима, Эскалона. Параметры наблюдения и уточняющую информацию пол?чите ближе к вечеру.
        Акустика ожила:
        - Принято, мар Шармаль.
        КОНТРАПУНКТ
        ИЗ ПЬЕСЫ ЛУИСА ПЕРАЛЯ «КОЛЕСНИЦЫ СУДЬБЫ»
        Кончита:
        Давно уже я вроде не девица,
        И брать умею с толком, и давать,
        И знаю, чья расстелена кровать,
        А чьей еще не время расстелиться,
        И шпаге знаю цену, и плащу,
        Но тут…
        Старуха:
        Да что с тобою?
        Кончита:
        Трепещу!
        Старуха:
        Больна? Хлебни горячего вина!
        Кончита:
        Да в том-то и беда, что не больна!
        В груди пожар, в желудке лед горою,
        А между ног все чешется - кошмар! -
        Как будто укусил меня комар,
        А надо б укусить меня герою.
        Уж я ему укусов не спущу!
        Старуха:
        Так чешется? И что же?
        Кончита:
        Трепещу!
        Старуха:
        Слыхала я об этаком недуге,
        Когда была на передок слаба,
        Рецепт тут, девка, прост: видать, судьба
        Лежать больным почаще друг на друге.
        Зови дружка домой, и не ропщи…
        Кончита:
        Так трепещу же!
        Старуха:
        С ним и трепещи!
        Глава восьмая
        Совместимость безумцев
        I
        «…планета Астлантида, открыта помпилианской экспедицией около трех лет назад… Координаты… в прошлом году Астлантида получила статус кандидата на ассоциированное членство в Галактической Лиге…»
        Он дождался, пока Карни заснет. С минуту стоял над кроватью, молясь Господу о здравии и благополучии своего взбалмошного счастья. Еще чуточку обождал, глядя, как Карни еле слышно посапывает и по-детски улыбается во сне. Чем живешь ты сейчас, дитя мое? Плывешь по волнам Космоса? Пьешь звездный свет? Тонешь в блаженных грезах, навеянных роем гнуса? От этой мысли Диего содрогнулся. Тише мыши, с осторожностью лунного луча, трогающего оконную раму, он прокрался к терминалу. Процессор застрекотал в ночной тиши, как стая саранчи, и маэстро едва не подпрыгнул. Ангелы-хранители стояли на страже: юная донья не проснулась.
        Выдохнув с облегчением, Диего нырнул в вирт.
        Да, сказал себе маэстро. Обещал, спору нет. После «запоя» первых дней я дал клятву Карни, что планетарная сеть не отберет у меня более двух часов в сутки. Мигель, помнится, говаривал: у нас как в борделе, в смысле, честно. Но вчера мы в вирт ни ногой, а «сегодня» уже наступило. Значит, у нас имеются законные четыре часа.
        Бог даст, хватит.
        Изображения яйцеголовых отыскались быстро. Родные братья и сестры юродивого коллантария - смуглые, с уродливыми черепами - выглядели вполне цивилизованно. Чувствуя, что близок к разгадке, Диего в лихорадочном возбуждении пробежался по галерее. Есть! Вот вы где, татуированные дикари в юбочках из перьев! Черепа голопузых туземцев были вытянуты меньше, чем у их просвещенных собратьев.
        Взгляд заметался по строчкам обзорной статьи:
        «…цивилизация энергетов специфического типа… используют энергию добровольных человеческих жертвоприношений… вырезание сердца у жертвы…»
        Господи помилуй! И этих людоедов собираются принять в Лигу?!
        «…добровольными жертвами, как правило, являются туземцы, живущие в условиях первобытного родоплеменного строя. Согласно местным верованиям, принесшие себя в жертву обретают жизнь вечную, вливаясь в местное солнце. Считается, что т. н. «кастовые астлане» (городская цивилизация раннего энерго-технологического типа) «уходят в солнце» после смерти в любом случае, поэтому «кастовые» берут на себя роль жрецов при жертвоприношениях. В действительности выделяющаяся при жертвоприношениях жизненная энергия используется «кастовыми астланами» для обеспечения энергетических потребностей своей цивилизации…»
        В действительности, подумал Диего. Такая она, действительность. Комедия «Вырежи приятелю сердце», аншлаг, публика рукоплещет…
        «…Попытка перевода цивилизации астлан на технологический путь развития потерпела неудачу. Нынешняя политика Лиги в отношении Астлантиды предусматривает мягкую ассимиляцию с вектором движения в сторону добровольного отказа астлан от человеческих жертвоприношений в долгосрочной перспективе…»
        В долгосрочной, дьявол ее дери, перспективе! Диего щелкнул ногтем по свитку-ярлычку, и статья свернулась в трубку, обмотавшись шелковой нитью. Кто ты, босоногий коллантарий? Кастовый? дикарь?! Судя по татуировкам, дикарь. Маэстро полагал это важным. Одно дело - потенциальная жертва; темный, обманутый догматами ложной веры язычник. И совсем другое - жрец-убийца! Диего и думать не хотелось, что он путешествовал в едином колланте с подобным типом.
        Войдя в поисковую систему, маэстро шепотом произнес голосовой запрос: «Астланин, коллант». Окошек, открывшихся в «стене ответов», было на удивление мало. Заголовками в основном служили выдержки из помпилианской документации в переводе на унилингву. На большинстве значилось «Для служебного пользования» или «Секретно».
        Как эти секреты попали в вирт?
        Диего открыл один документ, другой, третий. «Категорически запретить… Под угрозой применения санкций Сената, вплоть до… Пробы выхода в большое тело при подключенном к потенциальному коллантарию астланине…» Какая связь между астланами и помпилианцами? Что за «подключение»? Наверное, речь шла о рабе-астланине. Юродивый дикарь на раба походил мало. Но что маэстро, по большому счету, знал об уроженцах Помпилии и их «живых батарейках»? Ничего, и даже меньше. С другой стороны, почему бы не взять в коллант свободного астланина? Что этому мешает?!
        Два часа, отметил он. Половина срока выбрана. Понимая, что вряд ли уснет, Диего включил камеру, встроенную в терминал, активировал виртим - и сунулся в клуб.
        Он опасался, что ночью здесь будет пусто, и ошибся. Бессоницей страдал не только Диего Пераль. В мягкой полутьме клубной залы вели беседу ящероподобный зооморф, миниатюрная блондинка в бикини и мыльный пузырь. Заметив Шванкунга, Диего обрадовался: на ловца и зверь бежит.
        - Доброй ночи, коллеги. Простите за вторжение…
        - Что вы, коллега Гавилан! Милости просим…
        Бархатное контральто блондинки и скрежещущий козлетон ящера слились в умопомрачительный дуэт. Настоящие голоса или компьютерная модуляция, эффект они производили - хоть сейчас на сцену.
        - Я вижу, - подключился пузырь, - у вас назрел вопрос?
        - Вы правы, коллега Шванкунг.
        - Надеюсь, животрепещущий?
        - О да! Известны ли вам некие астлане?
        - Ну разумеется!
        - Меня заинтересовал, - Диего тщательно подбирал слова, - облик астланина-коллантария. Почему в колланте астланин выглядит не так, как остальные? С чем это связано? Пауза затянулась до неприличия.
        - Все-таки я был прав, - задумчиво произнес Шванкунг. - Вы пишете сценарий. Отрабатываете новые сюжетные ходы. Наш клуб выбран для проверки реакции фокус-группы. Если я промахнулся, тогда вы нас просто разыгрываете.
        - Астланин в колланте? - рассмеялась блондинка.
        - Вы в курсе, что это запрещено? - рявкнул ящер.
        - Кем? Помпилианцами?
        - Разумеется.
        - Но почему?!
        - Коллега, не притворяйтесь! - в голосе Шванкунга пробилось раздражение. - Будто вы не знаете, что последствия вовлечения астланина в коллант непредсказуемы…
        «Но я сам видел астланина в колланте!» - едва не вырвалось у Диего. Нет, так нельзя. «Мой друг рассказывал, что видел…» И так нельзя. Плохо даже для сценариста.
        - Неужели никто не пытался?
        - В Ойкумене хватает психов, - Шванкунг пошел пятнами. - Иногда я думаю, что психи все, без исключения. Но скажите мне, коллега Гавилан… Какова вероятность того, что на просторах Ойкумены встретятся безумец-невропаст, безумец-гематр, безумец-вехден, безумец-брамайн, безумец-вудун, парочка безумных техноложцев или варваров - и безумец-помпилианец с астланином на поводке? Какова вероятность, что они окажутся совместимы для создания колланта?
        - Будь я гематром, - вздохнул маэстро, - я бы назвал вам вероятность. Как варвар, я замечу, что Господь в своей неизреченной милости способен на любое чудо.
        Пузырь сморщился:
        - Господь? Помилуйте, коллега Гавилан! Заявляю вам со всей ответственностью: религия в фантастическом сериале - верный путь к провалу. Целевая аудитория не поймет. Кому сейчас интересны ваши чудеса?
        II
        КОЛЕСНИЦЫ СУДЬБЫ
        (ПРЯМО СЕЙЧАС)
        Унтер-центурион Крисп Сабин Вибий с утра был не в духе. Его раздражало все. Операторский бокс - склеп два на три метра; зеленая эмаль стен; запрет вешать над рабочим местом эротические голоснимки. Контрольная сфера едва заметно мерцала, а вчера не мерцала, дрянь! Криопроцессор в недрах компьютера зудел голодным комаром. Вчера не зудел, сволочь! Техника, что ли, вызвать? Нет, техника не надо. Техник - грубиян. «С компом, унтер, все зашибись! Если в ушах звенит, не пей горькую на ночь!» Напомнишь про субординацию - хам сплюнет да пузо выпятит. Не рапорт же на него строчить, в самом деле?
        Только себя на посмешище выставишь.
        Справедливости ради следует заметить, что пил Вибий не горькую. Пил он коктейли и похмельем наутро не страдал. Страдал молодой офицер от уязвленного самолюбия, а паче того - от постельных чаяний, пошедших прахом. Вечерком они с Нари завалились в «Версатио» и нехило там отожгли. Все шло к съемной квартире, где блистательных любовников, сорвавших друг с друга одежду еще в коридоре, поджидал сексодром «Улёт-214» с антигравами и виброподдувом. Увы, «Люмен» - «грешок на посошок» - вопреки зажигательному названию, оказался лишним и произвел на девчонку прямо обратный эффект. Оправдывая собственное имя, Наркисса едва не заснула прямо за столом. В ответ на попытки Вибия привести дуру в чувство она с трудом вспомнила, кто Вибий такой, и томно заявила, что едет спать. В мобиле Вибий нарочно включил климатизатор в режим «осенний бриз» - надеялся, что Нари по дороге оклемается. Надежды не оправдались, домой Крисп вернулся злой, как фаг, упустивший туристическую яхту.
        Снилось черт знает что: он требовал, ему не давали.
        А тут с утра дежурство! Сиди, в сферу пялься, мусор сортируй. Он-то, когда в училище поступал, совсем на другое рассчитывал. Имперская служба безопасности Великой Помпилии - звучит, а?! Подавая документы, Вибий метил в оперативники - как и большинство сокурсников. Увы, на специализации его определили в аналитики. Ничего, сказал себе Вибий. Отслужу год-другой, наберусь опыта, получу очередное звание - и подам рапорт о переводе в оперативники. Пусть даже аналитиком при опергруппе - тоже неплохо.
        Когда его распределили в офис центрального управления СБ на Октуберане, он поначалу обрадовался. Метрополия, штаб-квартира - сюда кого попало не направят! Здесь подвернется больше шансов отличиться, чем в каком-нибудь захолустье.
        Ага, размечтался…
        В обязанности унтер-центуриона Вибия входили контроль, анализ и сортировка данных, поступающих от программ-реквесторов из сектора галактики с зубодробительным буквенно-цифровым кодом. Уже много лет реквесторы внедрялись агентами Помпилии в дизайнерские модули, аудиовизуальные скрипты и анонимайзеры вирта. Разумеется, внедрялись незаконно. Но когда закон останавливал имперскую безопасность? Пусть лигачи сперва докажут, что это именно помпилианские черви источили тайными ходами виртуальное пространство Ойкумены! Вибий не сомневался: в вирте хватает и ларгитасских, и гематрийских, и прочих шпионских программ.
        Реквесторы реагировали на заданные комбинации слов, копируя разговор или переписку, определяли источник - и автоматически пересылали данные в секторальный накопитель. Оттуда раз в сутки уходил по гиперу кодированный пакет. С пакетами, гори они огнем, и приходилось в итоге разбираться Вибию - вместе с тремя десятками младших аналитиков в звании от опциона до центуриона. Центурионов в отделе было всего двое, и Вибий искренне надеялся, что когда он получит второго орла в петлицу, счастье наконец постучится в его дверь.
        Голосфера, окутывавшая голову и плечи дежурного, мигнула, окрасившись ядовитой зеленью. Нет, это был не сбой - пришел очередной пакет. Вибий глянул на часы. До контрольного срока оставался час с хвостиком: пакет приходил в одиннадцать утра, минута в минуту.
        Ошибка системы? Что-то срочное?
        У Вибия проснулся слабый интерес. Он подтвердил получение, зафиксировал время в реестре и загрузил пакет в декодер. Две минуты тридцать секунд, и перед Вибием раскрылась трехмерная матрица каталога. Обычно унтер-центурион просматривал каталог возможных утечек по порядку номеров, от начала до конца, как требовала инструкция. Сегодня он наплевал на инструкцию, включив выборку по повторным фиксациям и приоритету. Матрица каталога послушно изменила конфигурацию. На пару секунд Вибий словно угодил внутрь полиморфного дома в момент перестройки. Инфо-блоки застыли в новом порядке, первая же запись бросилась в глаза унтер-центуриону. Вернее, не сама запись, а ее маркировка.
        Повторный сигнал, приоритет первого уровня!
        Вибия охватило возбуждение - впервые за все время службы в отделе. Судьба оглянулась, в потоке информационного мусора мелькнул хвост золотой рыбки! Сфера не мерцала, комариный зуд процессора смолк. Младший аналитик Вибий действовал без суеты, но и без промедления. Четкий, выверенный алгоритм: ничего лишнего. Идентификация источника - имеется. Поиск в базах по источнику. Есть! Вот он, первичный сигнал. Приоритет третьего уровня, архив недельной давности. Что у нас по ключевым словосочетаниям? В первом случае: «войти в коллант не коллантарием», «пассажирский коллант». Раздел: «Упоминания коллективных антисов в нестандартном контексте». Вибий прослушал сохраненный фрагмент записи из вирт-клуба. Ерунда, разговор двух бездельников, подвинутых на коллантах. Один предлагал заплатить коллантариям, чтобы те взяли его с собой в большое тело. Коллеги по клубу высмеяли дурака, и поделом. Самый вежливый объяснил, что это невозможно. Пустышка? Почти наверняка.
        Если бы не повторный сигнал реквестора.
        Вот он, аудио-файл с приоритетом первого уровня. Раздел: «Упоминания коллективных антисов и астлан в едином контексте». Вибий не знал, почему такое сочетание имеет приоритет первого уровня. Да, пробоваться в коллант при наличии тузика запрещено. Но чтобы первый приоритет по линии службеза? Вибий пустил запись. В комплекте к аудиофайлу шли статические изображения виртимов основных фигурантов. Пересылать видео через гипер - слишком дорого, да и незачем. В сфере перед аналитиком замер суровый варвар - шпага на боку, шляпа с пером. Напротив варвара искрил мыльный пузырь.
        - Известны ли вам некие астлане?
        Реплика принадлежала варвару. За брутальным виртимом мог скрываться кто угодно. Скорее всего, прыщавый недоросль.
        - Ну разумеется!
        Это пузырь.
        - Меня заинтересовал облик астланина-коллантария. Почему в колланте астланин выглядит не так, как остальные? С чем это связано?
        Пауза.
        - Все-таки я был прав. Вы пишете сценарий. Отрабатываете новые сюжетные ходы. Наш клуб выбран для проверки реакции фокус-группы. Если я промахнулся, тогда вы нас просто разыгрываете.
        - Астланин в колланте?
        Кто-то третий. Женский смех за кадром.
        - Вы в курсе, что это запрещено?..
        Дальше шел дополнительный фрагмент записи, но Вибий уже услышал главное. «Меня заинтересовал облик астланина-коллантария. Почему в колланте астланин выглядит не так, как остальные?» Построение фразы, акцентировка, интонации - весь строй речи выдавал человека, который лично видел астланина в составе коллективного антиса.
        - Твою мать! - охнул унтер-центурион Вибий.
        Варвар мог пересказывать чужие слова. Или эпизод из сценария, как предположил пузырь. Это могло оказаться розыгрышем, голой пустышкой - даже в сочетании с первичным сигналом насчет «пассажирского колланта». Тем не менее… Комиссия по распределению не ошиблась, направляя Криспа Сабина Вибия в ЦУСБ Помпилии. При массе явных недостатков у молодого офицера имелся нюх, он же интуиция; говоря попросту - чувствительная задница.
        Через шестнадцать минут срочный рапорт унтер-центуриона Вибия ушел наверх по инстанциям, а именно - к начальнику отдела обер-манипулярию Мафенасу. Двадцать одну минуту спустя рапорт был переслан в штаб-канцелярию. Сообщение высветилось в сфере компьютера штандарт-вексиллярия Ларция, ответственного секретаря канцелярии.
        - Твою мать! - ахнул штандарт-вексиллярий Ларций.
        Еще двадцать семь минут, и рапорт поступил в коммуникатор спецсвязи манипулярия Марка Кая Тумидуса. В данный момент манипулярий Тумидус временно замещал ушедшего в отпуск легата Мамерка, личного секретаря главы службы имперской безопасности Помпилии.
        III
        - Скажи: «Я тебя люблю!»
        - Не скажу.
        - Скажи: «Ты сводишь меня с ума!»
        - Не скажу.
        - Скажи: «Я - чурбан! Я - тупое бесчувственное бревно!»
        - Не скажу.
        - Почему?
        - Не хочу хвастаться. Дитя мое, тебе не кажется, что бревно - не слишком оскорбительный оборот для мужчины? В определенном смысле, даже комплимент.
        - Скажи: «Я - твой ястреб!»
        - Ни за что.
        - Вот и про дитя не говори! Слышишь?
        - Перестань на мне прыгать. Ты сломаешь мне ребра…
        - Твоими ребрами цитадель укреплять…
        Дождь обходит бунгало дозором. Дождь приплясывает, семенит паучьими лапками. Еще не сезон, и это не дождь в местном понимании - так, фон, шелест, шепот. Все вымокло: трава, листья, перила. Влага пропитывает стены насквозь. Влажные руки, ноги, лица. Ступни, ладони, бедра, плечи. Грудь, ямочка между ключицами. Живот, темная впадина пупка. Влажные, влажные; язык заплетается, звуки теряются, меняются местами: важные, отважные, тревожные.
        Впрочем, дождь здесь ни при чем.
        - Скажи: «Я - глупый мальчишка!»
        - Я - старый боевой конь.
        - А кто стесняется раздеваться при свете? Кто укрывается простыней, когда я зажигаю свет? Да-да, простыней! До самого колючего подбородка! Кто вчера обозвал скромную девушку развратной кошкой?!
        - Кто этот негодяй? Кто сей гнусный оскорбитель?!
        - Вот-вот! Кто же он?
        - Кем бы он ни был, я вызову его на дуэль. Я проткну его рапирой от… Короче, от и до. Ты знаешь, как я его проткну? Это будет… о, это будет вообще…
        - Опять стесняешься! Мамочки, он покраснел! Солдатик, в армии ты тоже был кружевным тютей? Или сквернословил, как сто чертей? Ну, выругайся! Ну, пожалуйста!
        - Сейчас кому-то зададут трепку.
        - Ну задай!
        - Отдохну и задам. Ты меня заездила. Я - дряхлый старикашка. Ветеран-инвалид. Из меня песок сыплется. Дуэль? Мне и рапиры-то не поднять…
        - Я! Я подниму!
        - Карни, убери клинок в ножны. И поставь рапиру на место.
        - Я буду сражаться за тебя! О, мой дряхлый ветеран…
        - Прекрати. Здесь тесно, ты отрежешь мне…
        - Ой!
        - Поранилась?
        - Да. Видишь?
        - Это смертельно. Говорю, как знаток.
        - Я умру. Я уже умираю.
        - Иди сюда, я поцелую рану, и ты воскреснешь для новых битв.
        - Лишь бы ты воскрес, мой ястреб. А то лежишь, как дубовый комплимент… Я зажгу свет, ладно? У меня есть спрей-антисептик. Он и кровь останавливает…
        - А поцеловать?
        - Потом. Тебе нравится вкус спрея?
        - Очень.
        - Опять? Ты опять?!
        - Что?
        - Укрываешься? Будто я тебя не видела!
        - Мне зябко.
        - От света?
        - От сквозняков.
        - Скажи честно: ты смущаешься, когда ты нагишом!
        - Не скажу.
        - Почему? Ну признайся, мне будет приятно…
        От соседнего бунгало звучит музыка. Супруги Тай Гхе грустят, слушая дождь. В руках мамаши тихо вскрикивает крачаппи, похожая на гитару-переростка. Длинный гриф, корпус из тикового дерева, шелк струн. Опираясь на ритм, заданный супругой, папаша дует в губную гармошку каэн. Бамбук трубок, медь язычков. На каэне играют в основном ныряльщики. Всем остальным банально не хватает дыхания. Один глупый ястреб уже успел выяснить: минута такого музицирования, и ты хватаешь воздух ртом, а из глаз у тебя текут слезы. Ястреб рискнул вспомнить молодость, взявшись за крачаппи, но над ястребом хохотало все семейство Тай Гхе, включая геккона Убийцу. Еще бы! - мужчина бренчит на инструменте, предназначенном для женщин…
        Искусство Хиззаца не для беженцев.
        - Дон Леон говорил: «Истинную наготу знают двое: Бог и шпага». Маэстро знал толк в жизни. У него было три жены и рота любовниц.
        - Одновременно?
        - Жены - по очереди. Любовницы - как получится. Иногда я завидую дону Леону…
        - Ты хочешь роту любовниц?
        - Нет, дитя мое. Жизнь маэстро - тысяча поводов для зависти. Я урвал малую толику…
        - Он похож на твоего дона Леона?
        - Кто?
        - Гематр. Тренер, о котором ты мне рассказывал.
        - Мар Дахан? Нет, не похож. Не знаю. Может быть.
        - У тебя что-то с логикой. Не похож, не знаю, может быть. В этом ряду следующим напрашивается: да, копия. Кто учил тебя логике?
        - Мар Яффе.
        - Тебе везет на гематров. Они тебя учат, спасают, дают работу…
        - Мар Дахан еще не дал мне работу. Он всего лишь предложил мне зайти в университетский зал. Назначил день и время встречи. Но Эзра Дахан ничего не обещал Диего Пералю. Завтра я встречусь с ним…
        - Сегодня. Взгляни в окно: светает.
        - Хорошо, сегодня.
        - Он даст тебе работу. Хорошую работу.
        - Не сглазь.
        - У меня чутье, я не ошибаюсь. Дурной глаз? Это не про меня. Ты вернешься из зала - рот до ушей…
        - Удар кинжалом? Такое бывает, если поперек лица.
        - Дурак ты. Дурачок. Вернешься счастливый-счастливый, голодный-голодный, а тут я с миской горячего супа…
        - Я сломал тебе жизнь, дитя мое. Миска супа? Господи, где была моя совесть?!
        - Дурак! Дурак!
        - Прекрати, ты меня изувечишь.
        - И отлично! И правильно! Дурак!
        - Ну ладно, дурак. Круглый дурак. Круглей яблока.
        - Скажи: «А ты дура!»
        - Не скажу.
        - Скажи: «Дурочка…»
        - Лежи смирно. Не делай так, так и еще так.
        - А так?
        - И вот так тоже не делай. Иначе я приползу к мар Дахану на карачках…
        Дождь. Музыка. Ритм крачаппи, мелодия каэна. Звук резковат, как на слух эскалонца, но к нему быстро привыкаешь. Волны лижут песок. Из залива встает солнце. Выше - небеса, где есть место облакам и милосердию.
        Во всяком случае, сын драматурга Пераля очень надеется на это.
        Супруги Тай Гхе прислушиваются. Целый оркестр звучит у соседей, вечный оркестр - от начала времен до конца дней. Супругам Тай Гхе нравится то, что они слышат. Папаша отрывается от гармошки, ухмыляется, словно кот, укравший плошку сметаны. Мамаша, не прекращая перебирать струны, дает ему пинка. Для уроженки Хиззаца у мамаши очень длинные ноги. Для уроженца Хиззаца у папаши очень покладистый характер. Дети Тай Гхе спят. Рано им еще слушать соседские оркестры.
        Впрочем, дети быстро растут.
        IV
        - Желаете осмотреть зал?
        - Если можно.
        - Вас сопроводить?
        - Благодарю, это лишнее.
        Зал впечатлял. Светлый, просторный, он был идеален для занятий фехтованием. Высоченные стрельчатые окна казались арками, ведущими в парк - прозрачность стекла конкурировала с горным воздухом. Рамы отсутствовали, что лишь усиливало сходство с арками. На чем крепилось стекло, осталось для Диего загадкой. Он притопнул, шаркнул подошвой; сделал пробный выпад. Паркет, или чем тут покрывали пол, на вид исключительно скользкий, «держал ногу» наилучшим образом. Пол - да, а вот нога - не очень. Ночные баталии с Карни аукались по полной программе, за действиями приходилось следить в три глаза.
        Сопроводить, подумал Диего. Мар Дахан сказал: сопроводить. Куда он собрался меня сопровождать? По залу?! Наверное, старик просто старается разговаривать со мной в ретро-стиле. Полагает, что дикому варвару так будет легче приспособиться к новому, цивилизованному положению вещей.
        Гематрийский расчет, гореть ему огнем.
        В углах зала, а также по обе стороны от двери, располагались стойки с оружием. Шпаги, рапиры, легкие сабли. В нижних кольцах - кинжалы и даги с массивными чашками. Больше всего это напоминало вазы с убийственными цветами: ажур эфесов, гибкие стебли. Диего проверил заточку. Любой из клинков годился для боя не на жизнь, а на смерть. После знакомства с «нейтрализатором» маэстро ждал чего-то в этом роде.
        - Я запрашивал дизайнеров, - мар Дахан стоял у окна, вполоборота к гостю. Трость с клинком, прячущимся внутри, лежала на подоконнике. - Они утверждают, что есть покрытия со сменой режимов. Стандарт, лед, рыхлая земля. До семи режимов в максимуме. Возможны комбинации по инициативе заказчика. Как вы считаете, есть смысл сделать здесь ремонт?
        Диего пожал плечами:
        - Это дорого?
        - Бюджет позволяет.
        - Ваши ученики планируют драться где-то, кроме специальных залов?
        - Нет.
        - Тогда зачем вам пустая трата денег?
        - Вы подловили Джессику Штильнер на влажной траве. Новое покрытие даст возможность отрабатывать вариативность опоры. Это пойдет на пользу маневренности учеников.
        - Вы правы. Но завтра будет не влажная трава, а канава, куда загонят сеньориту Штильнер. Кусты за спиной. Муха, севшая на щеку. Мигрень с утра. Похмелье. Всегда найдется фактор, который не впишется в рамки подготовки. Что прикажете делать? Каждый раз звать дизайнеров?
        - Я вас понял. Продолжайте осмотр, я не хочу вас отвлекать.
        - Вы меня не отвлекаете. Это что?
        - Тренажер для кистей. Суньте руку в отверстие.
        Рука вошла, как по маслу - кисть, запястье, часть предплечья. Нащупав рукоять шпаги, Диего сжал пальцы. Толкнул, потянул - рукоять не двигалась. Похоже, она была жестко закреплена. Судя по тому, что плоский, шириной менее локтя, тренажер стоял вплотную к стене, клинок у псевдо-шпаги отсутствовал. Ну, или торчал на треть в коридоре, угрожая жизни и здоровью бегущих на лекции студентов. Улыбнувшись этой картине, Диего вновь опробовал рукоять. Ребристые накладки из дерева лежали в ладони, как родные. Впрочем, из всех обтяжек маэстро предпочитал кожаную с насечкой.
        - Коснитесь зеленого сенсора.
        - Хорошо.
        - Нет, руку не вынимайте. Сенсор активируйте левой.
        Тренажер откликнулся слабым писком. С некоторых пор для Диего не было звука противнее, чем такой комариный писк. Подавив дрожь, маэстро ощутил, как воображаемую шпагу, чью рукоять сжимали его пальцы, тянет вперед. Он усилил сопротивление: шпага осталась на месте. Теперь маэстро ясно чувствовал, как чужой клинок пробует положение его шпаги, пытаясь сбить оружие. Удар, еще удар. Шпагу дернуло в сторону, вниз, вернуло в первоначальное положение. Снова потянуло: очень мощно, так, что хват едва не разжался.
        Диего встал в стойку.
        Тренажер - в зале он был не единственным - разыгрывал с маэстро простенькие, но резкие и сильные комбинации. Окажись на месте Диего Пераля ученик без достаточного опыта, оружие выбили бы у него три раза из пяти. Многие фехтовальщики сравнивали рукоять шпаги с птицей. Сдавишь чрезмерно - задушишь, ослабишь хватку - упорхнет. Дон Леон птиц любил только в жареном виде, предпочитая сравнивать рукоять с яйцом. Тоже в своем роде птица, но еще не вылупилась.
        - Полезная штука, - оценил Диего. - Мы обходились колодками.
        - Колодками?
        - Дубовые колодки, на манер сапожных. С прорезями для хвата.
        - Рукоять?
        - Обтачивалась под рапирную. Мы брали колодки, становились в упор и отжимались от пола. Паркет натирали воском, чтоб скользило. Низ колодок тоже, случалось, мазали маслом. Если ты падал, ты разбивал себе нос. Следовало держать под рукой ведро воды и тряпку.
        - Кровь, - кивнул гематр. - Вы смывали кровь, натекшую из носа.
        - Уборщиц дон Леон не держал. Когда я работал у него подмастерьем, я мыл полы за теми учениками, кому знатность не позволяла орудовать тряпкой. Однажды дон Леон потребовал, чтобы я, упражняясь, ставил колодки не на плоскость, а на ребро. Позже - на углы. Он полагал, что у меня избыток дурной силы. Мой бедный нос оценил изобретательность маэстро по достоинству. Те, кто видел меня впервые, считали, что я втихомолку участвую в кулачных боях.
        - Дон Леон?
        - Леон Дильгоа из Эскалоны.
        - Автор «Нового искусства поединка»?
        - Вам знакомы работы маэстро?
        - «Новое искусство» переведено на унилингву. Вы не знали?
        - Нет.
        - У меня есть расширенная версия с комментариями и анимированными иллюстрациями. Там две трети рассуждений посвящены верному маневру. «Пока движешься, ты жив,» - исключительно точное замечание. Три фундаментальных основы: ритм, темп и дистанция.
        - Кое-кто полагал, что в эскалонской школе слишком много перемещаются. Там, где иные движутся по прямой, эскалонцы предпочитают круг.
        - Вы сказали: полагал? Сейчас они передумали?
        - Большей частью они мертвы. «Никто, - утверждал дон Леон, - не может атаковать линейно, не получив повреждений.»
        - Вы с ним согласны?
        - Да.
        - Как дон Леон оценил бы мой тренажер?
        - Ваш? Это ваша личная разработка?
        - Программное обеспечение. Набор комбинаций, вариабельность по семидесяти двум параметрам. Как вы полагаете, дону Леону понравилось бы?
        - Уверен, что да. Маэстро называл это tacto, или чувством стали. Он считал, что без верного tacto нет верного atajo.
        - Atajo?
        - Контроля над оружием противника.
        - Подойдите ко мне, прошу вас.
        Диего приблизился к старому гематру. Он плохо понимал, зачем его подозвали, но решил по возможности обойтись без лишних вопросов. Оставив трость лежать на подоконнике, Эзра Дахан повернулся к гостю лицом.
        - Приготовьтесь, пожалуйста, к бою.
        - Без оружия?
        - Представьте, что у вас в руках шпага. К бою!
        Диего подчинился, размышляя, каких внутренних усилий - или многих лет тренировки - стоило мар Дахану это безукоризненное, произнесенное с нажимом «К бою!» В свою очередь гематр с полминуты внимательно изучал Диего Пераля, изготовившегося к схватке. Под его взглядом Диего чувствовал себя курицей - безголовой, ощипанной, брошенной на разделочный стол.
        - Атака в руку с шагом и выпадом, - наконец сделал вывод мар Дахан. - Затем повторная атака «стрелой» - батман в четвертое соединение и укол в туловище. Вероятнее всего, в нижнюю часть груди. Я верно оценил план ваших действий?
        - Черт возьми! Откуда…
        - Повторим. Отойдите на шаг, вернитесь и приготовьтесь к бою. Так, хорошо. Сейчас вы маскируетесь гораздо лучше. Мне потребуется больше времени для анализа. Атака со скачком и рубящим ударом по правой щеке. Затем - ускорение на сближение, повторная атака с рубящим ударом в голову. Это годится при моем отступлении. Отступать мне некуда, за мной - окно. Впрочем, дистанция сейчас воображаемая, как и шпага в вашей руке, мар Пераль.
        - Еще раз!
        - Атака удвоенным переводом. Я произвольно чередую батманы в четвертое и шестое соединения. Вы совершаете перевод в открывающийся сектор. Дальше читается плохо: слишком много факторов.
        Не говоря ни слова, Диего долго смотрел на старого гематра.
        - Я ничего не могу противопоставить вашему мастерству, - вынес он приговор. Пераль-младший свято верил в то, что говорил. - Ничего. Вы читаете меня, как открытую книгу, на три страницы вперед.
        - Ерунда, - жестом мар Дахан заставил гостя замолчать. - В первом и третьем случае вы бы ранили меня. В первом - тяжело, во втором - легко. Хотите, я определю степень ранения с более высокой достоверностью?
        - Как? Как бы я ранил вас?
        - Вы не расслышали? В первом случае - тяжело, во втором - легко.
        - Но если вам заранее известен каждый мой шаг…
        - Знать, мар Пераль, не значит уметь. Я знаю, что на меня упадет камень. Знаю вес камня, скорость падения. Но если я связан, прикован к стене или парализован, мне не избежать удара. Вы сильнее меня. Вы быстрее меня. На первых ударах я еще способен составить вам конкуренцию, но при более длительной схватке ваша молодость начнет сказываться не в мою пользу. И последнее: вас очень трудно считать. Восстановим первый случай. Атака в руку с шагом и выпадом. Повторная атака «стрелой» - батман в четвертое соединение и укол в туловище. Где я ошибся?
        - Нигде.
        - А если подумать?
        Диего прокрутил указанную комбинацию в мозгу. Руки непроизвольно подергивались, ноги согнулись в коленях. Так лучше думалось.
        - Укол в туловище, - согласился он. - Первый мой укол был бы финтом. Я бы достал вас вторым, настоящим уколом. В нижнюю часть груди, как вы и заметили. Но не с первого раза, это правда. Вы слишком опытны, чтобы я брал вас нахрапом.
        - Вы убивали? - спросил гематр.
        - Да.
        - Рапирой?
        - В том числе.
        - Маэстро Леон, ваш учитель, убивал?
        - Да.
        - Вот поэтому вас трудно считать. Я предлагаю вам работу, мар Пераль. На тренерскую должность пока не замахивайтесь. Я окажу вам содействие, но подтверждение вашего диплома потребует времени. Вы будете личным спарринг-партнером Джессики Штильнер на период ее подготовки к «Клинкам Ойкумены» - ежегодному секторальному турниру на Китте. Она считает не хуже моего. Если быть точным, хуже на шестнадцать целых восемь десятых процента. С опытом придет точность расчетов. Вы же дадите ей то, чего я дать не могу - непредсказуемость. Понимание того, что расчет хорош, но не абсолютен. Деритесь с ней так, словно хотите убить. Нейтрализатор убережет Джессику от травм, а ваш напор добавит к ее гематрийской математике нужную толику варварской ярости. Ваше жалованье мы обсудим у меня в кабинете.
        Диего вспомнил высокую фехтовальщицу. Что-то не складывалось, что-то важное. Мучило, словно загноившаяся заноза.
        - Скажите, мар Дахан… Я видел, как сеньорита Штильнер смеется. Злится, упорствует, радуется. Вы же утверждаете, что сеньорита Штильнер считает, как все гематры. Мне одному кажется, что здесь есть логическое противоречие?
        - Джессика Штильнер - полукровка. Ее отец, профессор Штильнер - не гематр. Еще вопросы?
        - Я, конечно, варвар. Дикарь, тупица. Но в школе меня учил мар Яффе. Он утверждал, что дети от смешанных браков…
        - Мар Яффе был прав. Дети от смешанных браков не наследуют свойства родителей-энергетов. Тем не менее, Джессика - гематрийка в полной мере. Гематрийка, обладающая полным комплектом эмоций. Уникум, если не принимать во внимание Давида, ее брата-близнеца.
        - Вы разыгрываете меня?
        - Нет. Я просто не имею права раскрывать вам личные обстоятельства жизни Джессики и Давида. Если Джессика захочет, она сама вам все расскажет. Вернемся к работе. Вы согласны?
        V
        КОЛЕСНИЦЫ СУДЬБЫ
        (ПРЯМО СЕЙЧАС)
        Пожалуй, комедиограф Луис Пераль, прежде чем оформить черновик благородными стихами, изобразил бы это совещание так:
        Мафенас: Господа офицеры!
        Четверо замирают по стойке «смирно».
        Массивная композитная плита с термосиловым покрытием уходит в стену, впуская в зал совещаний военного трибуна Планкуса - начальника отдела оперативного планирования СБ Помпилии.
        Планкус: Вольно, господа. Прошу садиться.
        Жезл его взлетает к потолку и опускается, будто палочка дирижера, управляющего оркестром. Трибун располагается во главе стола, пристально смотрит на жезл, словно впервые его видит, и аккуратно кладет имперский атрибут на ауропластовое покрытие столешницы. Знак понятен всем присутствующим: официоз закончился. Началась работа, и главное сейчас - результат, а не соблюдение уставных формальностей.
        Начисто депилированный еще в бытность молодым центурионом, идеально гладкий череп военного трибуна отражает свет плазменных «солнышек». Вокруг головы Планкуса мерцает золотистый нимб.
        Планкус: Исходный рапорт все читали, все в курсе ситуации. Мафенас, вы получили дополнительную информацию по объекту?
        Мафенас: Так точно.
        Планкус: Докладывайте.
        Мафенас: Объект - Диего Пераль. Варвар с Террафимы, уроженец Эскалоны, сын известного драматурга Луиса Пераля и Бланки Пераль, в девичестве Хименес. Тридцать пять лет. Служил в Кастурийском пехотном полку, участвовал в боевых действиях, был ранен, дослужился до мастер-сержанта. После выхода в отставку преподавал фехтование.
        Овий: Спортивный тренер?
        Свой вопрос примипил Овий, заместитель начальника координационной службы, задает с места. Внешностью и манерами Овий напоминает матерого бульдога. Когда он говорит, в его горле что-то клокочет, словно примипил готов вцепиться собеседнику в глотку.
        Мафенас: Нет.
        Овий: Историческое фехтование?
        Мафенас: Прикладное. Варвары Террафимы до сих пор используют холодное оружие в войнах, не говоря уже о дуэлях.
        Ульпия: Занятно…
        Мурлыча себе под нос тягучую, как патока, мелодию, Эрлия Ульпия - платиновая блондинка, а по совместительству куратор службы специальных дознаний в чине обер-манипулярия - активирует сферу персонального уникома. Не обращая внимания на косые взгляды коллег, ищет какую-то информацию.
        Овий: Как объект оказался на Хиззаце? Это связано с мятежом в Эскалоне?
        Мафенас (ухмыляясь): Мятеж? Нет, скорее жесткое порно. Наш бравый вояка соблазнил несовершеннолетнюю дочку местного гранда. Серый волк и кудрявая овечка.
        Ульпия: О, да это любовь!
        Томный голос блондинки ясно дает понять, что Эрлия думает по поводу любви в целом и конкретно этой любви в частности.
        Мафенас (продолжает доклад. Способ подачи материала выходит за рамки служебного): Папаша, естественно, взбеленился и объявил охоту на коварного соблазнителя. В итоге растлителю малолеток пришлось бежать с Террафимы вместе с оприходованной девицей. То есть, уже не девицей. Как именно он попал на Хиззац, установить не удалось.
        Планкус (ледяным тоном): Объяснитесь.
        Мафенас: На космических кораблях, покинувших Террафиму в интересующий нас промежуток времени, Диего Пераль и Энкарна де Кастельбро, его пассия, не зарегистрированы. Проверка по базам папиллярных идентификаторов и снимкам камер наблюдения результата не дала. У сеньора Пераля отсутствует секторальная виза - даже ограниченная. Его бы попросту не выпустили с планеты.
        Овий: Нелегальный рейс?
        Мафенас: Скорее всего. При том бардаке, который творится на варварских планетах, да еще в разгар мятежа… А на Хиззаце никто и не подумал интересоваться, откуда наша парочка взялась. Там и собаке дадут статус беженца - если сумеет написать заявление. Похоже, любовнички знали, куда уносить ноги. Но…
        Тумидус: Но также существует вероятность, что сказанное объектом в вирте - не пустые слова. Варвар по незнанию сболтнул лишнего.
        Взгляды присутствующих, словно лучи прожекторов, скрещиваются на молодом, хмуром не по годам манипулярии, занявшем дальний край стола. Младший среди офицеров - как по званию, так и по возрасту - Марк Кай Тумидус тем не менее ведет себя равным среди равных. Возможно, даже «равнее» кое-кого, и не только в силу занимаемой им номинальной должности. Всем хорошо известно: манипулярий Тумидус - любимчик Главной Суки, Той-о-Ком-Не-Говорят.
        Мафенас: По незнанию?
        Тумидус: Он варвар.
        Марк Тумидус выдерживает паузу - кажется, он считает, что эти слова все объясняют. Пауза лишь усугубляет напряженность ситуации.
        Тумидус (он вынужден развить мысль): О коллантах варвар если и слышал, то краем уха. В лучшем случае, видел пару научно-популярных передач по визору. До отлета с Террафимы он понятия не имел, как выглядят коллантарии под шелухой. Ему и в голову не пришло, что «пассажирский» коллант невозможен. Помните его первый вопрос, на который среагировал реквестор? Варвар ничего не знал об астланах, и о том, что коллантов, включающих астланина, не существует. Отсюда и второй вопрос. Варвар был уверен, что все это в порядке вещей!
        Овий (с сомнением): Наивный олух с захолустной планеты? Лезет в вирт с дурацкими вопросами? И выдает себя с потрохами?
        Мафенас: Очень похоже на то. Вот, взгляните.
        Над столом сгущается демонстрационная сфера. В ней возникают два почти идентичных ростовых изображения: мужчины, одетые по моде Эскалоны, со шпагами на боку. Левый варвар выглядит моложе и естественнее. Правый - утрированно суров. Его искусственно состарили, о чем говорит заключение экспертов под изображением.
        Мафенас: Диего Пераль собственной блудливой персоной. Слева - реальный снимок двухмесячной давности, взятый с камеры наблюдения. Справа - виртим, использованный объектом. Сразу видно, что наш беглец - человек большого ума и хитроумный конспиратор!
        Эрлия Ульпия хмыкает, продолжая работать в голосфере личного уникома. Судя по поведению, совещание интересует блондинку в минимальной степени. Однако Планкус не торопится сделать ей замечание. Военный трибун знает Эрлию не первый год. Он уверен: куратор службы специальных дознаний занята делом, имеющим самое непосредственное отношение к создавшейся ситуации.
        Овий: Все это слишком очевидно, чтобы дело обстояло именно так. Похоже на чью-то игру. Нас ловят на живца.
        Тумидус: Не исключено. Но это только одна из возможностей. А мы обязаны учесть все.
        Овий: Спасибо, что напомнили, господин манипулярий.
        Тумидус: Не стоит благодарности, господин примипил.
        Пару секунд Овий и Тумидус сверлят друг друга взглядами. Бульдог и волк готовы вступить в схватку. Уловив молчаливое внимание льва - военного трибуна Планкуса - они кивают друг другу: мир. Личная неприязнь - отдельно, служба - отдельно.
        Планкус: Итак, мы имеем два вопроса, на которые должны быть получены ответы. Первый: как объект покинул Террафиму и оказался на Хиззаце? Второй: какова подоплека двух разговоров объекта, зафиксированных реквестором? Личные впечатления от путешествия в нестандартном колланте? Пересказ чужих впечатлений? Эпизода из фант-сериала, как предположил собеседник варвара? Банальный розыгрыш? Или, как предположил примипил Овий, мы имеем дело с умелой провокацией конкурирующей инорасовой службы?
        Военный трибун умолкает, давая офицерам возможность высказаться.
        Ульпия (не отрываясь от коммуникатора): Для розыгрыша наш герой-любовник уж слишком изобретателен. А по виду - простак простаком.
        Мафенас: Его отец - драматург. Сынок мог пойти по стопам папаши.
        Ульпия: В склонности к изящным искусствам объект не замечен. Завалить в постель невинную аристократочку, а потом удрать с ней от разъяренного папаши - это запросто. Но выдумать пассажирский коллант с астланином… Не верю. На это у него не хватило бы фантазии.
        Планкус (Мафенасу): Уточнить этот момент. Не хватило у сына - могло хватить у отца. Проверить все сочинения Луиса Пераля на предмет подобных эпизодов.
        Мафенас (вносит пометку в свой планшет): Будет сделано.
        Ульпия: Все остальные версии дистанционно проверить невозможно.
        Эрлия Ульпия наконец сворачивает голосферу, переводит уником в «спящий» режим, улыбается - и моментально делается центром внимания. Убийственное сочетание: яркая красота и острый ум у женщины. На большинство мужчин улыбка Ульпии производит эффект, сходный с выстрелом из парализатора. У сотрудников СБ Помпилии, присутствующих на совещании, есть иммунитет от подобной стрельбы, но любой иммунитет, случается, дает сбой.
        Ульпия: Считаю, необходимо отправить на Хиззац оперативника-контактера. Желательно, в паре с аналитиком. Войти в контакт с объектом и все выяснить на месте.
        Тумидус: Поддерживаю.
        Овий: Если это провокация, от нас только этого и ждут!
        Мафенас: Согласен.
        Планкус: В чем может заключаться предполагаемая провокация? Ваши версии, примипил?
        Овий: Хотят выяснить степень нашего интереса к нестандартным коллантам. Если мы оперативно отреагируем, противник уверится в принципиальной возможности подобного колланта и в том, какое значение мы этому придаем. И может активизировать исследования в данной области. Это не в интересах Помпилии.
        Тумидус: Наше отношение к нестандартным коллантам известно всей Ойкумене.
        В левой глазнице манипулярия блестит фасеточный имплантант, словно захватывая примипила Овия в прицел.
        Овий: Одно дело - запрещающий указ Сената. И совсем другое - повышенный интерес службы безопасности Помпилии.
        Ульпия: Если подобный коллант уже существует, угроза неизмеримо выше, чем любая предполагаемая провокация. Мы не имеем права ее игнорировать. После чрезвычайной ситуации на Астлантиде - нет, не имеем.
        Тумидус: Согласен.
        Овий: Это всего лишь предположение.
        Тумидус: Как и возможность провокации.
        Планкус (кладя ладонь на трибунский жезл): Господа офицеры, обсуждение закончено. Бездействие в данной ситуации считаю преступным. Приказываю отправить на Хиззац оперативную группу в составе контактера и аналитика для прямого контакта с объектом и выяснения всех обстоятельств дела. В случае подтверждения версии с «нестандартным» коллантом - склонить объект к сотрудничеству для получения максимально полной информации о колланте.
        Ульпия: Полномочия контактера?
        Планкус: Я вижу, у вас уже есть кандидатура?
        Ульпия: Разумеется.
        Куратор службы специальных дознаний позволяет себе вторую улыбку: она в очередной раз опередила сослуживцев-мужчин на пару ходов.
        Планкус: В случае подтверждения версии с нестандартным коллантом - самые широкие полномочия, вплоть до вербовки с раскрытием собственного статуса.
        Ульпия: Материальное поощрение объекта?
        Планкус: Разумеется. Деньги, устройство на работу, оформление гражданства, секторальной визы… Вряд ли у объекта окажутся чрезмерные запросы.
        Ульпия: А в случае, если подтвердится версия с провокацией?
        Планкус: Если не захочет сотрудничать - вплоть до силового захвата и вывоза на ближайшую имперскую планету. Живым. Обязательно живым - нам нужна информация.
        Ульпия: Но не обязательно целым.
        Планкус: Вы все правильно поняли. Итак, ваша кандидатура?
        Обер-манипулярий Эрлия Ульпия встает. В полный рост, в аспидно-черной форме с золотыми нашивками. Кажется, что воздух помещения наполняется статическим электричеством от трения набухающей мужской плоти о ткань офицерского белья.
        Ульпия: Моя кандидатура, господа - я сама.
        Планкус: Полагаю, у вас уже есть легенда?
        Ульпия: Легенда? У меня есть кое-что получше - первый разряд по спортивной сабле. Туристка с Октуберана прибывает на Хиззац в поисках экзотики и развлечений. И надо же! - ей встречается брутальный красавчик, дикарь дикарем, да еще и учитель фехтования с боевым опытом. Как блондинке не взять у такого мачо пару уроков?
        Мафенас (ухмыляясь): Представляю, чем закончится первый же урок. И, не скрою, завидую наивному варвару. На его месте я бы согласился на любое сотрудничество. У него нет ни единого шанса.
        Планкус: Кандидатура напарника-аналитика у вас тоже имеется?
        Ульпия: Конечно. Инициативный придурок из вашего отдела, Мафенас. Тот, который заварил нынешнюю кашу. Посмотрим, каков он в деле. Унтер-центурион Вибий, если мне не изменяет память?
        Планкус: С памятью у вас все обстоит наилучшим образом. Вы ознакомились с досье офицера Вибия?
        Ульпия: Парень спит и видит себя на оперативной работе. У парня чуткая задница. Уж поверьте, я знаю толк в мужских задницах. Надо дать ему шанс. При мне у него будет куча возможностей набраться опыта, и мало - запороть дело.
        Планкус (встает): Принято.
        Все вскакивают.
        Планкус: Обер-манипулярий Ульпия!
        Ульпия: Я!
        Планкус: Предоставить мне план операции в течение шести часов. Унтер-центуриона Вибия проинструктируйте лично.
        Ульпия: Есть!
        Планкус: Обер-манипулярий Мафенас!
        Мафенас: Я!
        Планкус: Обеспечить связь с группой и информационное сопровождение.
        Мафенас: Есть!
        Планкус: Примипил Овий!
        Овий: Я!
        Планкус: Обеспечить секретность операции. При необходимости - взаимодействие группы с нашей резидентурой на Хиззаце.
        Овий: Есть!
        Планкус: Совещание закончено. Все свободны.
        Тумидус: Разрешите обратиться, господин военный трибун?
        Слова Марка Тумидуса застают Планкуса в дверях. Начальник отдела оперативного планирования оборачивается с подчеркнутой медлительностью.
        Планкус: Обращайтесь.
        Тумидус: Прошу всю информацию о ходе операции, а также все полученные результаты дублировать на мой личный уником спецсвязи по закрытому каналу.
        Некоторое время Планкус молчит, обдумывая просьбу.
        Планкус: Хорошо.
        Тумидус: Благодарю, господин военный трибун!
        По виду молодого манипулярия ясно читается, что ответ военного трибуна он знал заранее.
        А в стихах это было бы вообще великолепно.
        Но увы, не ко всякому совещанию, как бы оно ни вершило судьбы людей, прилагается гений битого палками Луиса Пераля, Чуда Природы…
        КОНТРАПУНКТ
        ИЗ ПЬЕСЫ ЛУИСА ПЕРАЛЯ «КОЛЕСНИЦЫ СУДЬБЫ»
        Федерико
        (играет на гитаре):
        В знойном небе
        пылает солнце,
        В бурном море
        гуляют волны,
        В женском сердце
        царит насмешка,
        В женском сердце
        ни волн, ни солнца,
        У мужчины
        в душе смятенье,
        Путь мужчины -
        враги и войны,
        Где, скажите,
        найти ему покой?
        Ах, где найти покой?!
        Кончита
        (пляшет, стучит кастаньетами):
        А любовь
        танцует в небе,
        Волну венчает
        белым гребнем,
        Летает и смеется,
        и в руки не дается,
        Не взять ее никак!
        О Эскалона, красное вино!
        Федерико
        (играет на гитаре):
        Скачет всадник,
        к горам далеким,
        Плащ взлетает
        ночною тенью,
        Сеньорита
        глядит с балкона,
        Черный веер
        в руках порхает,
        Ты скажи мне,
        о сеньорита,
        Что за слезы
        твой взор туманят,
        Что за страсти
        тебя забрали в плен?
        Ах, где найти покой?!
        Кончита
        (пляшет, стучит кастаньетами):
        А любовь
        танцует в небе,
        Волну венчает
        белым гребнем,
        Летает и смеется,
        и в руки не дается,
        Не взять ее никак!
        О Эскалона, красное вино!
        Федерико
        (играет на гитаре):
        Над могилой
        кружится ворон,
        В тихом склепе
        темно и пыльно,
        Было солнце -
        погасло солнце,
        Были волны -
        теперь пустыня.
        Мышью память
        в углах скребется,
        Подбирает
        сухие крошки,
        Нет покоя,
        покоя в смерти нет.
        Ах, где найти покой?!
        Кончита
        (пляшет, стучит кастаньетами):
        А любовь
        танцует в небе,
        Волну венчает
        белым гребнем,
        Летает и смеется,
        и в руки не дается,
        Не взять ее никак!
        О Эскалона, красное вино!
        Глава девятая
        Здесь хиззац, здесь пляшут
        I
        - Тысяча чертей!
        Джессика Штильнер нащупала сенсор перезагрузки нейтрализатора. Пару секунд, пока устройство обнуляло результат попадания, Джессика корчилась на полу, изрыгая проклятия. Центром ее конвульсий служила шея - рапира Диего «подвесила» к сонной артерии тридцать два убийственных килограмма. Не имея возможности оторвать голову от покрытия больше, чем на сантиметр-другой, девушка вызвала бы у случайного зрителя, явись он в зал, ассоциацию с раздавленным насекомым. Длинные руки и ноги лишь усиливали сходство.
        - Не ругайтесь, - попросил Диего.
        Он стоял в шаге от тренажера для кистей, встряхивая рапирой и кинжалом - коротко, хлестко, расслабленно. Этому способу снять напряжение с запястий его научил дон Леон, великий мастер хитрых штучек.
        - Почему?
        - Сеньорите не пристало сквернословить.
        - Сто тысяч чертей! Почему?
        - Манеры? - предположил Диего. - Воспитание?
        Всю жизнь он знал, что сеньориты не сквернословят, и теперь впервые задумался: почему? Жизнь на Хиззаце - планете, на которой пляшут - способствовала разрушению привычных стандартов. Например, зал прекрасно освещался, и на первых занятиях Диего удивлялся отсутствию зевак со стороны парка. По идее, при полном отсутствии штор, тренируясь вечером, он и Джессика были видны в окнах, как на сцене. Студенты не любопытны? Преподаватели тактичны? В позднее время парк безлюден? Рискнув задать вопрос мар Дахану, маэстро выяснил, что значит управление прозрачностью окон, за пять минут освоил панель регулировок и грустно вздохнул: я - варвар, а шторы, гардины и занавески - дикое прошлое человечества.
        - Между прочим, - Джессика поднялась на ноги, - это ваше дурное влияние. Все эти черти, дьяволы и прочая дремучая мифология. Во время спарринга вы бранитесь, как пьяный грузчик. Мне, значит, нельзя, а вам можно?
        - Мне нужно, - уточнил Диего. - Мне рекомендовал мар Дахан.
        - Ругаться во время спарринга?
        - Да.
        - Зачем?
        - Я не обсуждаю с учениками распоряжения учителя. Продолжим?
        Вначале ему было трудно. Очень трудно. В Эскалоне, даже с учениками, имеющими приличный опыт, Диего работал согласно проверенной методике. Комбинации анализировались, разбирались, что называется, по косточкам, пока не делалось ясно: куда, как и зачем. После разбора теория нарабатывалась практикой. Сейчас он впервые столкнулся с ученицей - со спарринг-партнершей, поправил он себя - способной проанализировать сочетание выпадов, финтов и защит уж точно не хуже Диего Пераля. Да что там! - лучше, много лучше. Главное, Джессика могла проанализировать это заранее, до первого звона клинков, опираясь только на позицию, избранную Диего, и его положение тела.
        Весь опыт, нажитый Пералем-младшим в качестве маэстро, оказался бессмысленным. Рухнул карточным домиком, рассыпался з?мком из песка. Первые два занятия прошли ужасно. Диего мучился от собственной неполноценности. Домой он приходил злым, как собака, и из последних сил сдерживался, чтобы не сорвать злость на безвинной Карни. Та сердцем чуяла терзания ястреба, превратившегося в мокрую курицу: вспыльчивая, горячая, скорая на острое словцо Энкарна де Кастельбро обернулась участливой, терпеливой мамочкой, готовой все простить бешеному мальчишке. Джессика также не делала маэстро ни единого замечания - когда он, забывшись, начинал что-то объяснять сеньорите Штильнер, та слушала с вниманием, в котором Диего, как ни старался, не мог уловить притворства.
        О, женщины!
        О, бессилие мужчины!
        Ситуацию спас мар Дахан. После очередного провального занятия, когда Диего, оставшись в одиночестве, начал традиционную уборку в зале, старый гематр пригласил его наверх, в свой кабинет. По верху южной стены зала, на высоте двух человеческих ростов, шла узкая галерея, куда вела еще более узкая лесенка. С галереи через техническую дверь можно было выйти на площадку между этажами. Вторая дверь вела в тренерский кабинет. Предложив маэстро сесть, мар Дахан долго молчал.
        - Бранитесь, - наконец сказал он.
        - Что?
        Я ослышался, решил Диего.
        - Бранитесь, - повторил гематр. - Ругайтесь. Кричите.
        - Сейчас?
        - Нет. Во время спаррингов.
        - Зачем?!
        - Вы все время помните, что перед вами - женщина. Ученица. А вам, едва ваши клинки скрестятся, нужно видеть в ней врага. Не надо учить Джессику. Убивайте ее. Рубите, колите, режьте. Поступайте грязно, подло, отвратительно. Никаких правил. Никаких законов чести. Никакого снисхождения. Вы поняли меня?
        - Да, - вздохнул Диего.
        - Вы сделаете это?
        - Я постараюсь.
        - Вы боитесь нанести Джессике увечье. Напрасно, мар Пераль. Нейтрализатор не позволит вам сделать это. Просто следите, чтобы ее нейтрализатор всегда был включен. Ну и ваш, разумеется, тоже. В остальном - я даю вам полный карт-бланш.
        - Я постараюсь, - повторил Диего.
        - Не надо стараться. Сделайте это. И помните: я дал вам верный совет, но сам я не в состоянии последовать собственному совету. Природа моей расы не позволит. Вы кое в чем лучше меня. Когда вас одолеет отчаяние, вспомните мои слова. Да, и последнее: не бойтесь оскорбить Джессику словом или делом. Она эмоциональна, не стану отрицать. Но она - гематрийка. Это значит, что Джессика Штильнер наверняка просчитала вероятность нашего с вами разговора.
        - И его содержание?
        - Нет, - будь на месте мар Дахана варвар или, к примеру, брамайн, он бы ухмыльнулся. - Джессика - гематр, но и я - гематр. Я старше и опытнее, и страсти не отягощают мой разум. Как следствие, я считаю лучше. Вероятность того, что она расценит вашу брань, как результат моего прямого распоряжения - шесть целых семь десятых процента. Но я не запрещаю вам при случае раскрыть ей этот секрет. Знание ничего не изменит в ее поведении - и в вашем тоже. Разумеется, при условии, что вы освоите метод, который я вам предложил. Освоите и примените в деле.
        Условие было выполнено: Диего освоил и применил. Это получилось быстрее, чем он предполагал. В необходимости забыть, что перед ним - женщина и ученица, крылось что-то животное, освобождающее; то, чего не хватало Диего Пералю в дни сомнений и колебаний. Он сам удивился, как легко справился с распоряжением мар Дахана. Начиная бой, с первым же бранным словом он отбрасывал прочь Пераля-маэстро, превращаясь в мастер-сержанта Пераля, сражающегося на Дровяном бастионе. Бой заканчивался - и Пераль-маэстро возвращался, не медля ни секунды. Контроль работающего нейтрализатора, вежливость в беседах с Джессикой, сдержанность поведения - между рубежами «выйти из меры» и «встать в меру». Ярость, сквернословие, победа любой ценой - между границами «встать в меру» и «выйти из меры». Когда он описал Карни эти два состояния и внезапную легкость, с которой Диего менял грош на монетку, дочь маркиза Кастельбро помянула неизвестное Пералю слово «шизофрения».
        Ночью в вирте Диего выяснил, что оно значит.
        Он хотел рассказать Карни о Джессике Штильнер - о том, как дерется ученица мар Дахана, о ее успехах и неудачах, о тайне происхождения полукровки, считающей не хуже потомственного гематра, тайне, которая будоражила Диего против его воли - и не сумел. Начав этот разговор, он неизбежно соскользнул бы на опасную дорожку. Диего видел, что Джессика изменилась вместе с ним, припоздав буквально на такт. Едва маэстро справился с задачей разложить себя на две разные ипостаси, сеньорита Штильнер стала иначе относиться к своему спарринг-партнеру. Изменения проявлялись во всем - взгляд, жест, мимика, поворот головы. Профессиональный фехтовальщик, отягощенный родством с драматургом Пералем, не нуждался в словах для подтверждения факта перемены.
        Диего Пераль выпускал на свободу зверя и вновь загонял его в клетку. У Джессики Штильнер трепетали ноздри и блестели глаза. Диего хорошо помнил занятия с Энкарной де Кастельбро. «Гусар-девица» стала для него самой ненавистной, самой любимой пьесой отца. Шизофрения? Если бы он мог, он бы отказался от занятий с Джессикой. Но он не мог. Гематрийка-полукровка, а вернее, Эзра Дахан, были для Пераля-младшего пропуском в мир фехтования Ойкумены. По большому счету, пропуском в Ойкумену вообще.
        Старый гематр ошибся, утверждая: «Знание ничего не изменит в ее поведении.» Ошибка коренилась в предыдущем, куда более верном замечании тренера: «Вы кое в чем лучше меня.» Отсутствие страстей давало мар Дахану фору в преподавании, но гирей висело на ногах, если требовалось рассчитать влияние эмоций одного человека на чувственный настрой другого. Тут Диего и впрямь соображал лучше старика.
        Позже, сказал он себе. Позже, не сейчас.
        - Повторим? Вы готовы, маэстро?
        - Да, - кивнул Диего.
        - К бою!
        Миг, и в зале громыхнуло на два голоса:
        - Тысяча чертей!
        II
        «Повторить,» - жестом показал мар Фриш.
        Минута, и на его столике возник запотевший кувшинчик с лимонадом, вазочка-термос с колотым льдом и керамический кубик, похожий на игральную кость великана. В четырех ячейках верхней грани куба прятались миниатюрные пирожные: кофейно-кремовое, шоколадное, безе-ликер и фруктовое. Судя по цвету и слабому аромату - лимонно-грушевое. Мар Фриш кивком поблагодарил улыбчивого официанта - на Хиззаце в большинстве кафе предпочитали живую обслугу. Проследив краем глаза, как удаляется смуглый абориген в ослепительно-белом саронге, он вернулся к местным новостям, мелькающим в сфере уникома.
        Это был его четвертый день на Хиззаце, и третий - в университетском городке Бунг Лайнари. Йотам Галеви - так теперь временно звали Гиля Фриша - заявился в университет на следующий день после прибытия на Хиззац лайнером первого класса «Альянс». Рейс Таммуз - Китта - Хиззац - Пхальгуна, каюта «люкс». Сын почтенного бизнесмена Йотама Галеви, посетив Хиззац месяцем раньше, вознамерился поступать в здешний университет. Да, именно в Бунг Лайнари, на факультет этнографии. Отец желал ознакомиться с учебным заведением, в котором сын проведет ближайшие пять лет. Пять лет и девять месяцев, если быть точным. Программы? Знакомство с преподавателями? Экскурсия по университету? Да, это то, что нужно. Не сомневайтесь, все будет оплачено. Что? Конечно, в частном порядке. Мар Галеви понимает: время, потраченное на него, стоит денег.
        Здесь Хиззац и так далее.
        Аудитории вполне современные. Впрочем, чувствуется национальный колорит. Для будущего этнографа это полезно. У вас предусмотрена полевая практика? Начиная со второго курса? Хорошо. Программу я посмотрю на досуге, сбросьте ее в мой уником. Благодарю. Господин профессор? Рад знакомству. Вы - автор двух учебных пособий для старшекурсников? На основании опыта собственных исследований? Полностью с вами согласен: теория должна подкрепляться практикой. Очень разумный подход. Да, аудитории для практических занятий я тоже хочу осмотреть. Там сейчас студенты? Не будем мешать, у меня достаточно времени. Завтра? Вполне устроит. В котором часу? Хорошо. Спортивные залы? Интересуют. Мой сын еще не определился окончательно с видом спорта, которым будет у вас заниматься. Вероятно, фехтование…
        - …Я нуждаюсь в ваших профессиональных навыках, мар Фриш.
        Повторный вызов к Луке Шармалю стал для Гиля Фриша неожиданностью. Существовал ряд причин, по которым он мог понадобиться работодателю. Рассчитывать вероятности каждой из них Фриш не стал: не хватало исходных данных. Он был уверен: все разъяснится при встрече. Вероятность - девяносто восемь целых, семь десятых процента.
        - Каких именно?
        - Прежде, чем стать следователем, вы занимались оперативным наблюдением в полиции Таммуза.
        - Совершенно верно. Удаленное наблюдение при помощи технических средств, а также непосредственное личное наблюдение с дистанции прямой видимости.
        Разумеется, Шармаль это знал. Досье своих коллантариев банкир помнил наизусть. Фриш просто дал патрону понять: он ничего не скрывает и готов к сотрудничеству. Сейчас это было не лишним. Он только умолчал, что кроме оперативного наблюдения и службы следователем он шесть месяцев проработал внедренным сотрудником под прикрытием. Эта информация в досье отсутствовала. Шармалю незачем знать все - даже по прошествии четырнадцати лет.
        - Мне требуется наблюдатель за Диего Пералем и Энкарной де Кастельбро.
        В течение двух с половиной секунд Гиль Фриш перебрал в голове ряд уточняющих вопросов и сам нашел на них ответы. Банкир опасается, что пассажиры их колланта проговорятся. Необходимо определить круг общения беглецов, оценить возможность утечки информации и минимизировать ее. Патрон рассмотрел вариант привлечения к делу наемных детективов и отказался от этой идеи. Обращение к частному сыщику - или в сыскное агентство - увеличит вероятность утечки. Он, Гиль Фриш, обладает всеми необходимыми навыками. Его не нужно дополнительно вводить в курс дела. Он не заинтересован в огласке.
        И он всячески постарается загладить собственную оплошность. Как сказали бы варвары, из штанов выпрыгнет. Сам Гиль свой поступок оплошностью не считал, но сейчас это не имело значения.
        - Объекты знают меня в лицо.
        - Да, знают.
        - Потребуется модификация внешности. Плюс набор технических спецсредств.
        - Составьте список.
        Солнце час как скрылось за горизонтом. Фиолетовый вечер перетек в смоляную ночь. Глаза звезд, если верить певице, мяукающей в акуст-линзах, горели жаркой тропической страстью. Особенность здешнего неба: на Хиззаце звезды выглядели язычками охристого пламени, огоньками свечей, а не россыпями алмазной пыли или колючими золотыми блестками. С наступлением сумерек солнцезащитный купол над кафе свернули. Четыре столика в тенистом закутке университетского парка оказались под открытым небом. Вернее, под пологом пушистых ветвей столетней криптомерии, меж которыми в четверть накала загорелись желтые «солнышки» холодной плазмы. На стойке бармен, он же официант, он же весь персонал кафе, зажег старинный масляный фонарь.
        Мар Фриш был здесь не единственным полуночником. За соседними столиками расположились двое преподавателей. Один, запасшись пузатым термосом с крепчайшим кофе, делал какие-то пометки в планшете. Второй, спросив, как и Гиль, лимонаду со льдом, лениво просматривал файлы в голосфере уникома. Парк на ночь не запирался; Фриш заранее выяснил, что кафе работает круглосуточно - сиди хоть до утра. В меню предусмотрительно отсутствовало спиртное, дабы не приваживать гуляк-студентов.
        Гиль Фриш - вернее, Йотам Галеви - прекрасно вписывался в скромную компанию. Преуспевающий гематр в отпуске, на отдыхе. Привык ложиться за полночь. На сон грядущий листает новостные ленты с присущей его расе скоростью. Вон, заголовки только мелькают! Небось, считает количество знаков в строке, умножает на количество строк на странице - каждому известно, от чего гематры ловят кайф. Так все выглядело со стороны, и лишь с одной-единственной точки ситуация виделась иначе. Эту особенную точку занимал сам мар Фриш. Отсюда не были заметны блоки новостей, зато внутри сферы стремительно перемещались две человеческие фигуры. Бойцы скрещивали клинки, рвались в атаку, уходили в глухую защиту, сталкивались грудью в грудь, чтобы внезапно отпрыгнуть друг от друга, замереть на миг - и вновь продолжить завораживающий танец.
        Изображение, честно говоря, оставляло желать лучшего. А звук был и того хуже. Из горошины телесного цвета - наушника, притаившегося в левом ухе мар Фриша - неслась отчаянная брань, звон и скрежет металла, надсадное дыхание. «Жучка» с микрокамерой Фриш прилепил в углу фехтовального зала позавчера, во время устроенной ему экскурсии. В первый же день, сразу по прилету, сняв номер в гостинице, он успел выудить из вирта исходную информацию об объектах. На Хиззаце Фриш бывал не раз, в его здешнем «облачном сейфе» хранились все необходимые поисковые программы. Забраться в базы полиции, иммиграционной службы, службы занятости не составило труда.
        Здесь Хиззац, здесь пляшут, а не заботятся о защите информации.
        Парочка снимала дешевое бунгало на окраине города. Диего Пераль получил статус беженца, подрабатывал охранником на верфи, а недавно стал помощником тренера в университете Бунг Лайнари. Статус Энкарны де Кастельбро вызывал сомнения, ибо девушка находилась в розыске. Проблема решалась в случае вступления в законный брак - либо при помощи определенной суммы денег. С деньгами у парочки имелись проблемы. Фриш сразу отметил этот момент, как возможность влияния. Банально? Еще бы. Банальные методы, как правило, наиболее эффективны.
        В бунгало, где обитали беглецы, он отправил камеру-«муху». «Муха» благополучно влетела в открытую форточку, отыскала место с наилучшим обзором - и через один час сорок две минуты была проглочена какой-то ящерицей. К тому моменту Фриш успел вернуться в гостиницу и справедливо решил, что новая камера подождет до завтра. Вторую «муху» постигла участь первой через тридцать одну минуту после установки. На сей раз мар Фриш сумел идентифицировать пожирателя камер: им оказался хиззацский радужный геккон. Почерпнутая из вирта информация о гекконе оптимизма не внушала: тварь слыла прожорливой и всеядной. Вероятность того, что камеры испортят ей пищеварение или придутся не по вкусу, составляла порядка семи процентов. В итоге пришлось воспользоваться дистанционным устройством слежения, которое Фриш установил на дереве в пятидесяти семи метрах от бунгало.
        Техника позволяла вести наблюдение через уником из номера отеля или из любого другого места в радиусе тридцати километров. Фришу совсем не обязательно было находиться в университетском парке лично. Но сегодня Гиль Фриш имел твердое намерение встретиться с Диего Пералем. Миниатюрный баллончик с нано-спреем, проникающим сквозь поры одежды и оседающим на коже, бывший следователь припас заранее. Миллионы микроскопических камер, внедряясь в одежду и кожу, суммарно давали вполне приличную картинку и звук - в среднем, на шестьдесят четыре процента качественней, чем «жучок» в спортзале. Фриш нуждался в информации о круге общения сеньора Пераля. Друзья и знакомые, разговоры, которые с ними ведет маэстро, контакты с чиновниками, падкими на взятки, даже если это не деньги, а ценные сведения…
        В левом ухе гематра хлопнула дверь. Звон клинков смолк. «Ад и пламя!» - с опозданием воскликнул женский голос и в смущении умолк. Мар Фриш погрузил в голосферу кисти рук, четче фокусируя изображение. Следовало хорошенько рассмотреть и зафиксировать позднего посетителя.
        Диего Пераль спас жизнь Гилю Фришу. Сейчас Гиль Фриш своим наблюдением в краткосрочной перспективе спасал жизнь Диего Пералю. Вероятность - шестьдесят пять целых, тридцать две сотых процента.
        III
        - Ад и пламя!
        - Извините, ради бога. Я, кажется, не вовремя…
        Карни выглядела моложе обычного: совсем девчонка. Тонкое белое платьице, голые коленки, ремешки сандалий переплетены до середины голени. Она мялась в дверях, демонстрируя смущение. Демонстрация удалась на славу: из двух зрителей один поверил. Вернее, поверила одна, потому что Диего Пераль и доверчивость ходили разными дорогами. Кровь ударила маэстро в лицо, щеки закололо тысячью иголочек. Господь Горящий! Миг назад он стоял вплотную к Джессике Штильнер: лицом к лицу, грудь в грудь. Руки вскинуты вверх, клинки рапиры и шпаги скрещены в сильных частях - длина клинков не позволяла никому из фехтовальщиков отвести руку назад и сделать укол. Кинжалы Пераля и гематрийки скрежетали, пытаясь додавить соперника, отбросить в сторону. Разорвать контакт означало пойти на колоссальный риск: лезвие полоснет по лицу, и валяйся ничком на полу с увесистым подарком нейтрализатора. В критический момент Джессика помянула ад и пламя - девушка уже была готова кошкой отпрыгнуть назад, но не успела: помешала реплика доньи Энкарны.
        Только сейчас Диего понял, как сильно он вспотел. Да от меня разит, сказал себе маэстро. Хуже, чем от кобеля, высунувшего язык по жаре. Впрочем, молодая гематрийка вспотела не меньше спарринг-партнера. Диего понятия не имел, почему его сейчас так беспокоит запах пота, но каждый вдох шибал в мозг кузнечным молотом.
        Господи, подумал он. Как стыдно! Господи, почему мне так стыдно?
        - Уже поздно, - сказала Карни.
        - Да, - невпопад прохрипел Диего.
        - Я полагала, маэстро, что вы уже закончили урок…
        В ее реплике не крылось иронии или насмешки. Возможно, Диего ошибся, и смущение тоже не было наигрышем. Возбуждение, опьянение боем сыграло с маэстро злую шутку. Вопреки очевидному, Диего казалось, что Карни застала их с Джессикой в постели, в разгар любовных игр. Ярость, грубая, животная ярость - залог успешной тренировки по методике мар Дахана - ухищрением сатаны переплавилась в стыд и раздражение. Толчками, словно кровь из раны или семя из детородного органа, маэстро выплескивал эмоции из кипящей души. Черт возьми! Ну почему он не гематр?! Еще минута, и Пераль обвинил бы Энкарну де Кастельбро в грехах мыслимых и немыслимых.
        - Это я виновата, - Джессика выступила вперед. - Я его задержала.
        Она защищает меня, понял маэстро. Она защищает меня перед Карни. Боже, как низко я пал…
        - Нет, ничего. Все в порядке.
        - Мы…
        - Я погуляю, вы занимайтесь…
        - Да что вы! Все, я иду в душ.
        Диего вздрогнул. По спине, от крестца к затылку, взбежали орды мурашек. Душ был последней соломинкой, сломавшей спину верблюду. В реплике Джессики Штильнер не крылось ничего особенного, а уж тем более интимного - после занятия, чистоплотная как большинство женщин, она всегда шла в душ. Но для маэстро это прозвучало так, словно он собрался в душ вместе с гематрийкой, намечая пиршество разврата, а Карни покорно согласилась ждать в коридоре.
        Пытаясь скрыть смятение, он быстрым шагом подошел к угловому тренажеру, где лежал фехтовальный чехол, и начал прятать оружие. Эзра Дахан выправил ему разрешение на ношение рапиры и кинжала - в чехле-рюкзаке с фиксирующей застежкой. Такой тип разрешения считался стандартным для спортсменов. Застежка не позволяла быстро выхватить рапиру из чехла, по законам Ойкумены этого было достаточно для благонадежности. Потенциальная жертва получала шанс убежать, а предполагаемый служитель порядка - возможность пальнуть из парализатора в маньяка, хватающегося за длинномерное шило. Мар Дахан оплатил покупку за счет бюджета команды. Никаких возражений, сказал гематр. Он настаивал, чтобы Пераль взял чехол подороже, а главное, побольше - не тренировочный рюкзак, а соревновательную габаритную сумку на антиграв-подушке или на колесиках, куда помещались бы запасные клинки, одежда и прочее имущество. Диего выслушал аргументы мар Дахана и отказался наотрез. Возить рапиру на колесиках представлялось ему унизительным. Да и раскручивать старика на лишние деньги…
        Нет, ни за что.
        Он прятал оружие намного дольше, чем требовалось. Перекладывал, прихватывал липучками, без цели и смысла проверял, легко ли ходят клинки в ножнах. Спиной он чувствовал, как Карни ждет в дверях, а Джессика останавливается у входа в душевую.
        - У вас прекрасная жена, маэстро, - бросила гематрийка. В голосе Джессики пряталась хрипотца, оправданная длительной тренировкой, но тон девушки был искренним и доброжелательным. - Если бы мне нравились женщины, я бы вам позавидовала. Берегите ее.
        - Я тоже не люблю женщин, - парировала Карни.
        И добавила:
        - Спасибо, он бережет.
        Диего вздохнул с облегчением. В последней реплике он узнал ту Карни, которая наряжалась гусаром и без страха хваталась за тяжелую саблю. Уж неизвестно почему, но маэстро предпочитал гусара смущенной пигалице, готовой извиняться без конца.
        - Мне надо прибраться в зале, - буркнул он.
        Фраза прозвучала грубо. Обыденный смысл дьявольским ухищрением превратился едва ли не в оскорбление. Честное слово, он не знал, что и как сказать, чтобы смягчить ситуацию.
        - Минут двадцать. Может, полчаса.
        - Ты не бросай меня, ястреб, - буднично сказала Карни. Боковым зрением маэстро видел, как она, присев, поправляет спутавшиеся ремешки сандалии на левой ноге. - Не бросай, ладно? Я без тебя пропаду.
        Диего задохнулся:
        - Дура…
        - Красивая у тебя ученица. И дерется, как черт. Мне так не суметь.
        - Вот же дура набитая…
        - Дурочка, - поправила Карни. - Все, я в парке. Говоришь, полчаса?
        IV
        - Я, кажется, не вовремя… - прозвучало в левом ухе гематра.
        Опознав в позднем визитере Энкарну де Кастельбро, Гиль Фриш утратил интерес к происходящему в зале. Человек другой расы на его месте прилип бы к голосфере, любуясь пикантной сценой: молодая фехтовальщица, ревнивая возлюбленная и красавчик-варвар между двух огней! Но мар Фриш был не просто гематром - он был профессионалом на задании. Оба контакта объекта - из числа известных, ситуация к утечке информации о колланте не располагает, а значит, находится вне области интересов наблюдателя и не заслуживает дополнительного внимания.
        Долив в стакан лимонаду, Фриш потянулся за льдом. На секунду он задержал взгляд на собственном отражении, ясно видимом в зеркальной поверхности вазы-термоса. Рой квазибиологических нано-модификаторов, введенный ему перед отлетом с Китты, изменил внешность Гиля Фриша до неузнаваемости. Мясистый пористый нос, пухлые щеки, полные губы, двойной подбородок - в заплывшем жирком бизнесмене и родная мать не признала бы подтянутого, сухощавого Фриша. Заодно изменился цвет глаз и волос; в довершение нового образа мар Фриш обзавелся заметным брюшком, окончательно превратившись в Йотама Галеви. Модификация завершилась за шестнадцать часов. В первые сутки новая плоть непрестанно зудела и чесалась. Потом это прошло. В случае необходимости Фриш вернул бы себе прежнюю внешность за те же шестнадцать часов - требовалось лишь подать рою кодовый сигнал.
        Однажды он уже проходил подобную модификацию - во время службы в полиции, когда его отправили работать под прикрытием.
        - Мне надо прибраться в зале, - прозвучал в наушнике голос Диего Пераля. - Минут двадцать. Может, полчаса.
        Полчаса Фриша вполне устраивали.
        В кафе объявились новые посетители: двое помпилианцев. Ослепительная блондинка явно не нуждалась в средствах: перламутровый топ «от Бордано» плюс явный эксклюзив - вызывающе потертые шорты с бахромой. Сопровождал красотку вертлявый юнец в пестрой разлетайке и широченных «колоколах». Туристы, за парсек видно. Что они забыли на ночь глядя в университетском кафе? Забрели по ошибке?
        Вначале мар Фришу показалось, что помпилианцев не двое, а трое. Он ошибся: третий гулял сам по себе. Миновав кафе, высокий мужчина поправил на плече громоздкую сумку, а вернее, чехол странной формы, и пружинистым шагом направился к университетскому корпусу, быстро скрывшись в тенях. Фехтовальный чехол, сказал себе гематр. Он видел точно такой у Диего Пераля. Еще один ученик? Нет, маэстро сказал, что заканчивает тренировку и закрывает зал. Приятель Диего, коллега по спорту, о котором Фришу ничего не известно?
        Ладно, скоро все прояснится.
        - Я хочу вина!
        - Извините, спиртного не держим.
        - Но я хочу вина!
        Выяснив, что в алкоголе ему отказано, юнец начал было возмущаться, но сник под взглядом подруги. В итоге оба заказали по кофе-лонгу с фруктами, льдом и шоколадом. Рассеянный взор помпилианки скользнул по посетителям, задержавшись на Фрише - точнее, на керамическом кубе с пирожными. Верхние ячейки гематр успел опустошить: поддержание новой внешности требовало уймы калорий, а пирожные для этого подходили как нельзя лучше. Мар Фриш заставил свои мимические мышцы изобразить на лице улыбку - и не отказал себе в удовольствии продемонстрировать блондинке, как работает куб.
        По первому разу это на всех производило впечатление.
        Легкое нажатие на одну из граней, сдвигающее усилие - и куб начал трансформироваться. Грани разошлись, провернулись, вновь сошлись - наверх выехала следующая порция пирожных. На сей раз их было пять. Еще шесть, как знал Фриш, прятались внутри конструкции. Древняя гематрийская игрушка для младенцев, которой на Хиззаце нашли оригинальное применение: «волшебный кубик» со сладостями.
        - Какая прелесть! - расхохоталась блондинка. - У этой штуки есть название?
        - Блинг-мо, - опередил Фриша бармен.
        На языке гематров игрушка звалась иначе, но Фриш не стал уточнять. В конце концов, здесь Хиззац…
        - Мне такую же!
        - Сию минуту, госпожа.
        - А мне… - юнец изучил столик Фриша в надежде обнаружить еще что-нибудь занятное, но кувшинчик с лимонадом его не вдохновил. - Мне пепельницу!
        Он извлек из бездонного кармана «колоколов» вудунскую сигару. Средний класс, оценил Фриш. Когда юнец закурит, по запаху можно будет определить точнее.
        - Вы не возражаете? - спохватилась блондинка.
        Столы стояли близко, для разговора не требовалось повышать голос.
        - Мне нравится запах сигарного табака, - успокоил ее Фриш. - Йотам Галеви, с Таммуза, к вашим услугам.
        - Эрлия, с Октуберана.
        - Крисп, - буркнул юнец. - Крисп Тиней.
        Шероховатости были мелкими. Каждая сама по себе не имела особого значения, но они быстро накапливались. От Гиля Фриша не укрылась едва заметная пауза, запинка перед тем, как юнец назвал свою фамилию. Эрлия представилась только по имени, но для сексапильной туристки это нормально. В любом случае, вариант «мать и сын» гематр отбросил еще до формального знакомства. Брат и сестра? Нет сходства. Двоюродные? Вероятность меньше семи процентов. Любовники? Вероятность стремилась к нулю, при учете нюансов поведения блондинки.
        Посещение университетского кафе в поздний час. Нарочитая развязность юнца. Естественность его спутницы. Головоломка оказалась посложнее «волшебного кубика», который бармен с поклоном водрузил на столик помпилианцев. Пепельницу он тоже не забыл - вместе с лучиной для прикуривания и секатором для обрезки сигар. Коротая время в ожидании Диего Пераля, мар Фриш был не прочь между делом разгадать эту маленькую загадку. Он не сомневался: все части мозаики встанут на место еще до того, как маэстро Пераль покинет фехтовальный зал.
        - Сколько их тут всего?
        Эрлия указывала на «блинг-мо» с пирожными. Сверху покоились четыре шарика: в глазури, сахарной пудре, шоколаде и кокосовой крошке.
        - Пятнадцать, - ответил гематр.
        - Что я наделала! Моя фигура!
        Сокрушаясь вслух, блондинка взяла первое пирожное. Крисп щелкнул секатором, срезая кончик сигары, взмахнул в воздухе самовозгорающейся лучиной, дождался, пока она займется как следует, и прикурил. Он едва не обжегся, пытаясь загасить лучину, которая потухла бы сама, догорев до костяного черенка. Стало ясно: сигару юнец курит хорошо, если второй раз в жизни.
        - Давно вы на Хиззаце, мар Галеви?
        В том, что Эрлия знает, как правильно обращаться к гематрам, не было ничего удивительного. Ровным счетом ничего. Тем не менее, еще один кусочек мозаики встал на свое место в мозгу Фриша.
        - Четвертый день.
        - Как вам здешняя кухня?
        - Все натуральное и дешевое. Много местной экзотики. Будьте осторожны с острыми блюдами.
        - Спасибо, мар Галеви! Мы с Криспом только сегодня прилетели…
        Крисп затянулся сигарой и закашлялся.
        Спросить совета у более опытного туриста, а не у местного - это разумно. Женщины зачастую оказываются умнее, чем стараются выглядеть. Еще один фрагмент мозаики, отметил Фриш. Он наблюдал и анализировал. Юнец извлек коммуникатор, активировал сферу и углубился в поиск. Эрлия расправилась с первой четверкой пирожных и принялась вертеть в руках куб-трансформер, желая добраться до следующей порции. С хитрой конструкцией помпилианка справилась на удивление быстро - быстро для не-гематра. Она радостно захлопала в ладоши, когда куб стал раскрываться.
        - До завтра, маэстро, - прозвучал в наушнике Фриша женский голос. - Привет супруге! Она у вас просто чудо!
        - Это, случаем, не спортзал?
        Юнец указывал на освещенные окна фехтовального зала. Окна были выставлены на «матовый флер»: рассмотреть, что происходит внутри, невозможно, но стекла пропускали свет в обе стороны на семьдесят процентов.
        Случайностей не существует, подумал мар Фриш. Головоломка сложилась. Теперь он знал, кто перед ним. Вероятность - девяносто шесть и четыре десятых процента.
        - Спортзал, - подтвердил Гиль Фриш.
        - Вы там бывали? - удивилась Эрлия.
        Если бы существовал приз за натуральность поведения, блондинка получала бы его ежегодно. Сперва Фриш хотел сказать правду, которая ни в чем его не уличала, но, хорошенько взвесив ситуацию, соообщил:
        - Я видел план университета.
        Ответ полностью удовлетворил Эрлию: она хорошо представляла себе способности гематров. Блондинка улыбнулась Фришу - как раз в тот момент, когда наушник в левом ухе лже-бизнесмена озвучил тупой удар.
        Так падает тело.
        V
        - Зал закрыт, приходите завтра.
        Диего заблокировал тренерский кабинет и сунул ключ-карту в нагрудный карман. Сперва, еще до предупреждения о закрытии зала, он решил, что вернулась Джессика Штильнер. Мало ли? Забыла какую-то дамскую пустяковину… Повернув голову, он выяснил, что идея с Джессикой никуда не годится. Диего Пераль, случалось, на Хиззаце путал юношу с девушкой, но спутать гематрийку с чужим мужчиной, пусть даже рослым, как высокая Джессика, он не мог. Отсюда, с галереи, поздний визитер был плохо различим. Поверх перил маэстро имел возможность рассмотреть часть входной двери и притолоку над головой гостя, а между «кеглями» ограждения, искусно оформленными под настоящий мореный дуб, гость виделся фрагментами: плечо, рука, нога в спортивной обуви.
        Фехтовальный чехол, сгруженный на пол.
        - Если у вас есть вопрос, я сейчас спущусь.
        Позже, бессонными ночами, Диего спрашивал себя: почему? Почему чувство опасности, развитое годами службы в армии до собачьего чутья, промолчало в этот момент?! Он спрашивал и не находил ответа. Кроме одного: Господь в неизреченной милости своей отмеряет каждому испытания по силе его. Встань в меру, грешник, и терпи молча. В любом случае, подходя к краю галереи, Диего наслаждался покоем, расслабленностью после утомительного занятия. Он оперся о перила, повернул лицо к человеку, стоящему в дверях, и понял, что покой - фикция.
        - Добрый вечер, - сказал маэстро. - Здравствуйте, дон Фернан.
        Дон Фернан, граф Эль-Карракес, сын маркиза де Кастельбро и брат доньи Энкарны, не ответил на приветствие. Продолжая держать Диего в поле зрения, он со спокойствием человека, знающего до мелочей, что произойдет в ближайшее время, аккуратно прикрыл за собой дверь. Сухо щелкнул язычок замка. Прикрыл, но не запер, отметил Диего. Словно подслушав мысли маэстро, дон Фернан поднял левую руку к пульту блокировки, размещенному на стене возле косяка - и, не коснувшись сенсоров, пожал плечами: а смысл? В такое время университет пуст. Мы никого не ждем. Разве здесь, в зале, кто-то собирается бежать? Прорываться в коридор, звать на помощь? Нет? Значит, побег на рывок исключен. Завершив беззвучный монолог, граф движением, говорящим о большой практике, расстегнул чехол. С тихим визгом, свойственным синтетической ткани, верхняя четверть откинулась назад и повисла на ремнях. Сверху Диего прекрасно видел, что из чехла торчат две рукояти.
        Шпага, кивнул маэстро. Шпага и дага со шпажной чашкой. Судя по конструкции эфеса, шпага дона Фернана была длинной и тяжелой, с двулезвийным клинком - родная сестра рапиры Пераля.
        Граф ошибся: в первую минуту Диего задумался именно о бегстве. Но выход на площадку между этажами запирался снаружи. Уборщица сделала это давным-давно. Открыть его изнутри, с галереи, можно было одним способом: выломав дверь. Строили корпус на совесть, взломщик рисковал остаться на исходных позициях с вывихом плеча и переломом ключицы. Тренерский кабинет? В глухой каморке отсутствовали окна. Иного выхода, кроме как на галерею, кабинет не имел. В противном случае Диего уже покинул бы зал, нимало не заботясь, что его сочтут трусом.
        Увы, бегство исключалось. А принудить себя поднять шум, огласив безлюдный университет воплями «Помогите!» - нет, Диего Пераль не сумел бы закричать даже под страхом смерти. Пройдет меньше получаса, и он страстно, до скрежета зубовного, пожалеет о своей проклятой гордыне, но будет поздно.
        - Рад вас видеть, дон Фернан, - маэстро поклонился гостю. - Я вижу, вы решительно вознамерились меня убить. Что ж, удачное начало спектакля…
        Он тянул время. Отвлекал графа, прятал опасные намерения под досужей болтовней. Диего прекрасно видел, что в доне Фернане не осталось ни капли прежней манерности. В пользу нового, молчаливого графа Эль-Карракес говорило именно его молчание. Прежний ответил бы что-нибудь, пошутил, сделал укол остротой, прежде чем перейти к уколам сталью. Чехол с оружием Диего лежал возле тренажера, прямо под галереей. Маэстро хорошо помнил, что поставил застежку на фиксатор. Рассудок раз за разом прокручивал действия, которым только предстояло воплотиться в жизнь. Расчет, достойный гематра, выносил неутешительный приговор: один шанс из дюжины.
        Целый шанс, подумал Диего. Огромный, блистательный шанс из жалкой и ничтожной дюжины. Господи, да Ты щедр ко мне!
        С этой мыслью он прыгнул.
        Ладони скорее хлопнули по перилам, чем оперлись о них. В прыжке Диего развернулся спиной к дону Фернану, лицом же - к галерее, вернее, к тренажеру с чехлом, потому что галерея стремительно унеслась вверх, а пол толкнулся в ноги. Приземление отдалось в коленях острой болью. Прямо-таки чувствуя, как шпага графа вонзается ему под лопатку, Диего не рискнул кувыркнуться вперед, а прыгнул во второй раз, насилуя измученные колени. Пальцы нащупали фиксатор, рванули, преодолевая сопротивление пластиковой защелки. Позади раздался взвизг - звук, до боли знакомый Пералю. С таким визгом клинок покидает ножны. Не позволив себе задуматься о том, почему дон Фернан обнажил шпагу лишь сейчас - сам Диего на его месте сделал бы это значительно раньше, еще во время прыжка - маэстро вжался в угол между стеной и тренажером, закрываясь открытым чехлом. Первым он выхватил кинжал - движение короче, а значит, быстрее. За кинжалом последовала рапира. Выставив клинки перед собой, принимая боевую стойку, Пераль уже знал, что выиграл чертов шанс, заполучил его, выгрыз у злодейки-судьбы - и, откровенно говоря, не знал, как ему
это удалось.
        Наверное, было бы проще воспользоваться стойкой для оружия. Рядом с тренажером располагалась одна из таких стоек, приглашая выдернуть из кольца любую тренировочную шпагу на выбор. Но Диего не доверял чужому оружию. Еще больше он не доверял здешней заточке. Частенько ему доводилось видеть, как Джессика точит шпагу в специальном аппарате, вогнав клинок в отверстие по рукоять, а то и берет тупое оружие, плюнув на традицию - нейтрализатор уравнивал в правах остроту и тупость. Свою же рапиру Диего Пераль затачивал сам, находя в этом занятии некое умиротворение.
        - Вы готовы умереть? - спросил дон Фернан.
        Это были первые слова, произнесенные графом. Без движения, опустив к полу острия шпаги и даги, он стоял в шаге от порога. Рядом валялся пустой чехол. В отличие от Диего, дон Фернан оделся по моде Ойкумены - брюки свободного кроя, рубашка навыпуск. Голову его покрывала летняя шляпа с узкими полями. Холодное оружие смотрелось удивительно на фоне обыденного, ничем не примечательного костюма - словно бушприт на носу звездолета.
        - Не хотите бить в спину? - Диего оскалился в злобной усмешке. Поведение графа бесило его, доводя до белого каления. Следовало успокоиться, вернуть самообладание. - Слишком горды, да?
        - Вы готовы? - повторил дон Фернан.
        - Готов.
        - Тогда умрите.
        Не хочу его убивать, подумал Диего. Не хочу и не стану. Рана, другая, и я пойду вызывать скорую помощь. Все будет именно так.
        - Здесь Хиззац, - дон Фернан сделал шаг вперед. - Здесь пляшут. Приступим?
        VI
        Позднее мар Фриш часто анализировал свое поведение в кризисной ситуации. Считал варианты и вероятности, выстраивал цепочки причин и следствий. Прошлого не изменить, но вычленив ошибки, можно оптимизировать действия в будущем. С учетом того, что ситуации не повторяются - оптимизировать на две целых, три десятых процента.
        Не так уж мало.
        И всякий раз Гиль Фриш приходил к выводу: ситуация не имела единственно правильного решения. Выигрывая в одном, он проигрывал в другом. Дальше вероятности ветвились, в действие вступало множество факторов, и даже изощренный гематрийский ум пасовал перед уникальностью задачи.
        Решение, пускай шаткое, зависело от выбранного приоритета. Впервые мар Фриш не мог определиться с выбором - и потом, и тогда, в университетском кафе. Логика приобрела эмоциональную окраску, превратив ситуацию в нечто большее, чем решение сложной многовариантной задачи. Это раздражало и возбуждало гематра. Изучив собственные ощущения, Гиль понял: если бы в том состоянии он сумел найти оптимальное решение, а главное, воплотить его - он был бы счастлив. В молодости, разбирая мотивации преступника-инорасца, он изучил ларгитасскую монографию по ценольбологии, и теперь считал, что имеет некоторое представление о том, что такое счастье.
        Впрочем, услыхав звук падения тела, он меньше всего думал о персональном счастье. Он допустил ошибку, отвлекшись на разговор с помпилианцами. В зале происходило что-то непредвиденное, чрезвычайное. Мар Фриш уверился, что проморгал ряд событий и реплик, беседуя с имперскими агентами. Запись все сохранила, но не было времени отматывать ее назад, чтобы восстановить пропущенное.
        - Вы готовы умереть? - спросил наемный убийца.
        Он стоял у двери. Тень от шляпы, а также угол обзора с «жучка» не позволяли рассмотреть лицо. Голос убийцы показался Фришу смутно знакомым. Эскалонские события догнали Пераля на Хиззаце. Вероятность - восемьдесят семь процентов. Варианты, подумал гематр. Варианты дальнейшего развития ситуации. Получалась усеченная пирамида:
        Наемник убьет Диего Пераля.
        Диего Пераль убьет наемника.
        Диего Пераль ранит наемника и уйдет.
        Диего Пераль ранит наемника и вызовет врачей.
        Наемник ранит Диего Пераля, добьет раненого и уйдет.
        Диего Пераль ранит наемника, добьет раненого и уйдет.
        Вероятность каждого из вариантов расчету не поддавалась. Гиль Фриш не разбирался в фехтовании, что мешало оценить шансы противников. С точки зрения задания, выполняемого Фришем, первый вариант был наиболее предпочтительным. Утечка информации уже произошла, спецслужбы Помпилии вышли на след пассажиров колланта. Со смертью Диего Пераля одна из ниточек, ведущих к колланту, инициированному банкиром Шармалем, обрывалась. Оставалась вторая: Энкарна де Кастельбро. Если после смерти Диего помпилианцы ухватятся за нее - а они это сделают с вероятностью девяносто семь и одна десятая процента… Фриш попытался просчитать, какова вероятность, что помпилианцы доберутся «от пассажиров до транспорта» в случае, если сеньор Пераль погибнет - и в случае, если сеньор Пераль останется жив. И поймал себя на том, что надеется: вторая вероятность окажется ниже. Более того: он хотел этого! Чувство мешало подсчетам, снижая их скорость на шесть с половиной процентов.
        Весь расчет занял у мар Фриша две целых семьдесят четыре сотых секунды. Результат был неутешительным: для точного исчисления не хватало данных. По грубым прикидкам, вероятности были равны. Как любой гематр, Фриш не любил грубых прикидок. Слишком велика погрешность. Что он может предпринять?
        Остаться на месте и продолжить наблюдение.
        Покинуть территорию университета.
        Прийти на помощь Диего Пералю.
        Вызвать полицию.
        Третий и четвертый варианты усложнялись присутствием помпилианцев.
        - Здесь Хиззац, - сказал убийца. Гиль Фриш слышал его так хорошо, словно наемник был официантом и стоял рядом со столиком. - Здесь пляшут. Приступим?
        VII
        Я не хочу его убивать, подумал Диего, отпрыгивая к стене. Не хочу и не стану. Хорошая шутка; жаль, последняя. Увы, он хочет, станет и имеет все шансы добиться того, зачем пришел.
        Маэстро ничего не мог поделать с доном Фернаном.
        Тяжелая, а главное, длинная рапира, заточенная под колющие и секущие удары, плохо приспособлена для сложных защитных вензелей. Ее удел - простые парирования. Остальное - занятие для дружка-кинжала или, в крайнем случае, плаща, намотанного на левое предплечье. Диего никогда не жаловался на силу и гибкость запястий, но он впервые видел, чтобы живой человек из плоти и крови так орудовал шпагой в защите. Казалось, в руках дона Фернана не ровня Пералевой рапире, упрямая стерва, способная при неловком взмахе сломать пястные кости своему же хозяину, а пажеская шпажонка с легоньким трехгранным клинком.
        Удар в голову. Скачок назад, смена позиции. Укол в бедро. Скользящий парад, смена позиции. Провокация кинжалом в левый бок. Полувыпад, провокация оборачивается атакой. Удар кинжалом в левый бок. Двойной скачок назад, выйти из меры.
        Нет, ничего. Ну совсем ничего.
        По бицепсу текла кровь. Рукав сорочки намок, прилип к телу. Что еще? На щеке мокрое, липкое, смещается к подбородку. Капает на грудь. Задета ляжка: снаружи, на две ладони от колена. Все вместе - пустяки. Пустяки до тех пор, пока крови не вытечет столько, что пустяк получит имя катастрофы. Впрочем, стократ б?льшая катастрофа уже топчется на пороге. Смерть? Нет, мысль об унижении. Понимание, что сын маркиза де Кастельбро играет с сыном драматурга Пераля, как кот с мышью. Когда игра ему наскучит, он подведет итог с легкостью базарного менялы, считающего дневную выручку.
        И смахнет монеты в кошель.
        Батман, контрбатман. Укол в живот. Смена позиции, полувыпад правой ногой назад. Прима кинжалом. Круговой удар по голове. Выйти из меры.
        Ничего. Ну ничего же!
        - Я говорил вам, дон Диего, - граф отступил к окну, опустил оружие. - Мои уроки дорого стоят. Очень дорого. Боюсь, вам они не по карману.
        - Почему? - прохрипел маэстро.
        - Почему я не убил вас там, во дворике? Я хотел посмотреть на красивую схватку. Причуда эстета, если угодно. Остальные причины - не ваше дело. Продолжим?
        Круговое мулине с ударом в шею. Рука развязана в кисти по методе Леона Дильгоа. Кварта кинжалом, скачок назад и в сторону. Круговое мулине с ударом в шею. Рука развязана в локте по методе Диего Пераля. Звон сталкивающихся клинков. Контрвыпад, дырка в колете. Две дырки, насквозь, подмышкой. Жжет, саднит, из пореза течет кровь. Кажется, сегодня маэстро Пераль отправится в гости к маэстро Дильгоа. Тихий склеп, куст роз у входа.
        Или на Хиззаце кремируют?
        - Будем заканчивать? - спросил дон Фернан. - По-моему, вы устали.
        Сумасшедшим выпадом, за который ученику следовало бы устроить могучую выволочку, маэстро заставил графа опустить шпагу ниже, чем следовало. Кинжал наткнулся на дагу, взвизгнул, скользя по чашке. Проходя вплотную, вынуждая дона Фернана вскинуть обе руки, чтобы сохранить жесткую связь клинков, маэстро изо всех сил ударил противника эфесом рапиры в скулу. По-солдатски, не заботясь о церемониях и дворянской чести. В последний момент граф отвернулся, удар пришелся вскользь. Лопнула кожа, ободранная скула обильно закровоточила. Отскочив назад, Диего притворился, что вот-вот пырнет графа кинжалом. Когда же дон Фернан разорвал дистанцию, маэстро стремглав кинулся прочь от наследника рода Кастельбро - к узкому шкафчику, встроенному в дальнюю стену.
        - Пластырь? - рассмеялся вслед ему дон Фернан. - Спасибо, не нуждаюсь.
        Смех графа оборвался, едва он увидел, что достает из шкафчика Диего Пераль. Клипса нейтрализатора защелкнулась на поясе, палец ткнул в сенсор активации - так, словно это была тугая кнопка. Ничего не произошло, никаких видимых или слышимых перемен. Изменилось лишь лицо Диего, став лицом человека в стальных доспехах, вышедшего против «меча для одежды», как называли рапиру в Эскалоне.
        - Остроумно, - согласился дон Фернан. Тыльной стороной кулака, сжимавшего дагу, он потер скулу и скривился от боли. - Я так понимаю, честный бой отменяется?
        Маэстро не ответил. Следовало, пользуясь краткой передышкой, восстановить дыхание. Изящные диалоги - потом, если будет кому беседовать.
        - Надеетесь, поможет? - настаивал дон Фернан. - Спасет?!
        Судя по реакции графа, он прекрасно знал, каким образом работает нейтрализатор. Знал и уже просчитывал план действий. Ранения, отметил Диего. Если что-то я могу позволить себе, так это легкие ранения. С таким дополнительным весом мы еще поскачем. Серьезную рану я долго не проношу. Смертельную - тем паче. Вряд ли я успею перезагрузить нейтрализатор в случае укола в сердце или удара по горлу. Граф Эль-Карракес подойдет ко мне, валяющемуся на полу, отключит прибор - или сорвет с моего пояса, зашвырнув в угол - и заколет сеньора Пераля, как свинью. Итак, порезы и рассечения, не более. Их я унесу, сколько сумею. Всяко лучше, чем терять кровь по-настоящему…
        - Принять клинок на тело? - дон Фернан размышлял вслух, имитируя мысли Диего. Он ошибся, маэстро сейчас думал о другом, но это не имело значения. - Пропустить удар, связать мою шпагу, заранее представляя, какой вес добавится в случае туш?? И ответить, выиграв темп? Таков ваш план, дон Диего? Мне он нравится, очень нравится. Вы уже отдышались? Если нет, я готов ждать до утра.
        - Чтоб ты сдох! - огрызнулся Диего.
        - Вы неприветливы. Кстати, не хотите ли дать мне второй нейтрализатор? Так сказать, уравнять шансы? Вижу, что не хотите. Хорошо, я не настаиваю. Продолжим?
        «Бранитесь, - из запертого кабинета посоветовал Эзра Дахан, старый гематр. - Ругайтесь. Кричите. Убивайте его. Рубите, колите, режьте. Поступайте грязно, подло, отвратительно. Никаких правил. Никаких законов чести. Никакого снисхождения. Вы поняли меня?»
        - Я постараюсь, - кивнул Диего.
        - Что? - удивился дон Фернан. - Это вы мне?
        «Не надо стараться, - возразил мар Дахан. В звук стариковского голоса воображение Диего вплетало чувства, невозможные для гематра. Трудно было понять, кто говорит: Эзра Дахан из глубин памяти или Леон Дильгоа из могилы. - Сделайте это. И помните: я дал вам верный совет, но сам я не в состоянии последовать собственному совету. Природа моей расы не позволит. Вы кое в чем лучше меня. Когда вас одолеет отчаяние, вспомните мои слова…»
        - Тебе, ублюдок, - ответил мастер-сержант Пераль. - Тебе, ослиная моча.
        VIII
        Присутствие в кафе помпилианских агентов осложняло принятие решения. Фриш совершил ошибку, вступив с ними в разговор. Но он выиграл в другом: теперь Гиль Фриш знал, кто расположился за соседним столиком. Помпилианцы в свою очередь даже не подозревали, что их с гематром интересует один и тот же объект. Вероятность - девяносто один процент. Это давало Фришу преимущество. Начни он действовать, не зная, кто эти двое - вероятность раскрыть себя вырастала до восьмидесяти девяти с половиной процентов.
        В наушнике звенела и скрежетала сталь. Сферу Фриш на всякий случай отключил, не желая рисковать. Как долго продлится схватка? Не будь здесь помпилианцев, Фриш, пожалуй, решился бы на прямое вмешательство. В кармане лежал плоский и удобный парализатор «Нокаут» - второе гражданское значение, спецразрешения не требуется. Но встать и поспешить к зданию университета на глазах у Великой Помпилии он не мог.
        Обходной маневр? Нет, обход займет слишком много времени.
        - Сколько мы будем тут куковать? - с раздражением осведомился Крисп, прикончив кофе-лонг. - Может, заглянем в зал?
        Фриш принял решение.
        - Могу вас проводить. Я знаю, где вход.
        Похоже, Эрлия была не в восторге от самозваного сопровождающего. Но Фриш щелкнул пальцами, подзывая бармена: «Счет, пожалуйста!» - и закрыл тему.
        - Мой сын поступает в здешний университет, - ответил он на незаданный вопрос. - Я хочу знать, в каких условиях ему предстоит учиться и заниматься спортом.
        Если позднее, подумал гематр, агенты захотят проверить мои слова - их подтвердят семеро сотрудников университета, включая профессора кафедры этнографии.
        Вознаградив бармена щедрыми чаевыми, Фриш первым двинулся к темной громаде здания - как и положено человеку, знающему дорогу. Это позволило ему задать темп. Излишне спешить было нельзя; Фриш выбрал скорость ходьбы на одиннадцать процентов ниже той, что могла бы вызвать подозрения. В левом ухе лязгали клинки, будто силясь пронзить барабанную перепонку. Образ? Художественный образ? Банкир Шармаль увлекается подобной терапией.
        - Я говорил вам, дон Диего, - лязг сменился репликой наемного убийцы. - Мои уроки дорого стоят…
        Вряд ли убийца обращался к мертвецу. Сеньор Пераль ранен? Гилю Фришу захотелось ускорить шаги. Понадобилось сознательное усилие, чтобы не дать походке выбиться из ритма.
        - Почему?
        По хрипу Диего было ясно: дела эскалонца обстоят плохо. Сколько он продержится? Мар Фриш с помпилианцами доберутся до зала через восемь минут сорок семь секунд. Гематру не требовалось смотреть на часы: выходя из кафе, он включил в мозгу «таймер». Погрешность - плюс-минус пятнадцать секунд, в зависимости от поведения вахтера.
        - Почему я не убил вас там, во дворике? Я хотел посмотреть на красивую схватку…
        Даже обычный следователь - не-гематр - на месте Гиля Фриша легко сопоставил бы слова убийцы со смутно знакомым голосом и сделал единственно возможный вывод. На Хиззац прибыл человек, который руководил в Эскалоне головорезами, напавшими на сеньора Пераля. Фриш не сомневался, что легко сумеет установить его личность. Но в данный момент это не имело никакого значения. Значение имело только время.
        Они поднялись по ступеням, и Фриш коснулся сенсора переговорного устройства. На поздних посетителей уставился объектив громоздкой камеры наблюдения - давно устаревшая, дешевая модель.
        - Тоже в спортзал? - в голосе вахтера, озвученном акустикой, слышалась насмешка. - Здоровый образ жизни?
        - Да, в спортзал! - взъерепенился Крисп. - Какое ваше дело?!
        - У вас там попойка? - издевался вахтер. - Оргия?
        - Нет, - сухо ответил Фриш.
        Вопрос вахтера подтвердил его предварительные наблюдения: камеры слежения в фехтовальном зале отсутствовали.
        - Ходят на ночь глядя, - проворчал вахтер. - Ладно уж…
        Дверь с громким щелчком открылась.
        - Спасибо, - улыбнулась в объектив Эрлия.
        В сумрачном вестибюле под потолком едва теплились желтые «контрольки». Широкая лестница вела на верхние этажи. Рядом располагались двери четырех лифтов.
        До цели оставалось пять минут тридцать две секунды.
        Желая занять ум, взбудораженный химией организма, Фриш на ходу просчитывал варианты развития событий. Учитывались два приоритета: не выдать себя - и помочь Диего Пералю, если тот будет еще жив. Гиль Фриш так и не смог решить, какой из приоритетов доминантен. Поручение Луки Шармаля давало на этот вопрос однозначный ответ, но такой ответ не устраивал Гиля Фриша.
        - Надеетесь, поможет? - спросил убийца в наушнике. - Спасет?!
        Диего Пераль был жив.
        - Надеюсь, - мысленно ответил убийце Гиль Фриш.
        IX
        Зал превратился в филиал ада. Хвала строителям, ставившим здесь звукоизоляцию - когда б не их талант, весь корпус от фундамента до чердаков уже содрогался бы от грохота. Два дьявола схватились за власть над кусочком пекла. В мелькании тел и стали не читалось ничего разумного, а главное, людского - визг, вихрь, жажда крови. Контрапунктом буре и натиску вторили лязг, скрежет, хриплые, почти бессвязные выкрики. Кинжал трудился слугой двух господ, поспевая за дагой, требовавшей невозможного, и шпагой, творившей невозможное. Рапира колола, как сапожное шило, сшивая дратвой съежившееся пространство; рубила топором мясника, резала бритвой в руках маньяка.
        Иногда, в секунды просветления, а может, безумия, Диего казалось, что рапира удлиняется, впитывая его бешенство. Вырастает на пядь, продлевая укол, размазывается струйкой мушиного роя, пронизывая оборону дона Фернана. В такие моменты Пераль окончательно терял рассудок - плоть продолжала бой, а сознание взлетало к небесам воздушным шариком, наполненное чужим дыханием.
        …протезы. Биопротезы вместо рук.
        Мальчик кричит. Рот распялен в беззвучном вопле. Рядом, большей частью выехав за границы воздушного шарика, виден какой-то механизм. Станок? Вертятся шестерни, окрашенные багрянцем. Перемалывают кости, кожу, мясо. Кто-то накладывает мальчику жгут: торопится, иначе ребенок истечет кровью. Калека, калека, безрукий калека…
        Медицинский бокс. Нет, это не Эскалона. Это далеко, там, где даже время летит вскачь, далеко обогнав медлительные эпохи Террафимы. Врачи Ойкумены отрабатывают свой гонорар. Они трудятся над мальчиком, у которого теперь есть руки. Две прекрасные руки, их не отличить от настоящих, если ты не дипломированный биопротезист. Чуть сильнее, чуточку быстрее, самую малость крепче натуральных - в рамках допустимого, так, чтобы не выйти за пределы естественного, создав мальчику уйму проблем в будущем.
        Мальчик берет стакан с водой. Мальчик завязывает шнурки. Мальчик карабкается на дерево. Управляет аэромобом, мечет нож, ласкает собаку.
        Мальчик берет шпагу.
        - Протезы…
        В глотке клокотало. Слова храпели, брызгали пеной, будто загнанная лошадь.
        - Твои руки, твои сильные руки…
        На краткий миг дон Фернан замешкался. Этого хватило: кинжал полоснул его по ребрам. Вряд ли рана была опасна, но Диего как живой воды хлебнул. На маэстро уже висело не менее полусотни фунтов лишнего веса. Нейтрализатор, будь он проклят - будь он благословен! - с бесстрастностью гематра фиксировал все достижения гранда Эскалоны. К счастью, общая тяжесть «отметин» распределялась равномерно, позволяя сохранять баланс тела и скорость перемещений. Хуже обстояло с лёгкими: Диего начал задыхаться.
        - Гори в аду!
        Исчезли входы в меру и выходы из меры. Сгинули позиции. Прахом пошли выпады и отскоки. Осенними листьями осыпались кварты и терцы, финты и ангаже. Что осталось? Один сатана знает, что осталось, знает, да не скажет. Рапира удлинилась на целую ладонь ярости. Сталь напилась бы крови, ярость пила иное.
        … медицинский бокс.
        Это Эскалона. Центр неврологии в ларгитасском квартале.
        - …выраженные общемозговые нарушения. Угнетение сознания, грубый очаговый неврологический дефицит…
        - Доктор, говорите так, чтобы я вас понял.
        - Ваш отец очень плох.
        - Сколько времени вы ему даете?
        - Трудно сказать. В любом случае, мало.
        Клинок рапиры содрогнулся от мощного удара.
        - Маркиз де Кастельбро… Твоего отца хватил удар?
        Второй удар, мощнее первого. Удары перекликались через колоссальное пространство: те, что пытались достать Диего Пераля, и тот, что отправил к праотцам старого маркиза, любителя бить палками дерзких поэтов.
        - Ты бросил отца умирать? Ты полетел ко мне, да?!
        - Ты…
        Откуда, спрашивали глаза графа. Откуда тебе это известно?! Во взгляде дона Фернана осталось мало человеческого: смерть, страх и вопрос, на который у Диего не было ответа.
        - Диего! - крикнули от двери. - Я здесь!
        И лязг клинка, выхваченного из оружейной стойки.
        К чести графа, он не промедлил ни мгновенья. Взлетев, дага кувыркнулась в воздухе - и опустилась лезвием в ладонь хозяина, чтобы вновь отправиться в полет. Поймав луч света, шустрая молния скользнула к входу в зал. Она еще не успела поразить цель, когда шпага дона Фернана, взломав защиту маэстро, вонзилась Диего в пах, чуть выше лобковой кости. Вернее, вонзилась бы, если бы не бдительность нейтрализатора. От тяжести, соответствующей смертельному ранению, Пераль-младший рухнул на колени, а там и лицом вниз. Живот прижало к покрытию так, словно маэстро, забыв обо всем, истово совокуплялся с землей.
        Рапира выпала из руки, откатилась к тренажеру.
        - Гори в аду…
        После этих слов, в точности соответствующих пожеланию самого Диего, адресованному графу, дон Фернан ринулся вон из зала. Он не задержался, чтобы отключить нейтрализатор и добить беспомощного противника - на бегу подхватив чехол, нынешний глава рода Кастельбро мчался так, словно легион чертей гнался за ним по пятам.
        Диего приподнял голову. От падения в черепе гудели колокола. Зрение сбоило, но быстро восстанавливалось. Возле двери, скорчившись в позе зародыша, лежал человек. Когда Диего сумел рассмотреть, кто это, он понял, что Фернан прав.
        Я в аду, сказал себе Диего Пераль. Я в аду, и гореть мне вечно.
        Волоча все каторжные ядра, какими наградил его нейтрализатор, и собственную жизнь в придачу, он полз к выходу, зная, что выхода нет. Он бы завыл, но Господь отказал маэстро даже в этой малости.
        X
        С точки зрения Фриша, здание университета Бунг Лайнари было спроектировано крайне нерационально. Радиально-цилиндрическая конструкция с концентрическими круговыми коридорами была бы гораздо удобнее - и для студентов с преподавателями, и для троицы инорасцев, пробиравшихся сейчас к спортзалу. Коридоры корпуса представляли собой хаотический трехмерный лабиринт, лишенный всякой видимой логики построения. Задача абсурда: если, к примеру, ты хочешь попасть в помещения четвертого этажа левого крыла, зачем тебе для этого нужно сначала подняться на шестой, а потом спуститься на два этажа по отдельной внутренней лестнице?
        Гиль Фриш не знал ответа на сей вопрос. Как и на другой, более важный: что происходит в зале? Какофония схватки, извергаясь из наушника, ничего не объясняла. Очередной лязг. Очередной вскрик.
        Тишина.
        Фриш заставил себя не ускорять движение. При ходьбе в прежнем темпе они войдут в спортзал через одну минуту семнадцать секунд. В любом случае, они опоздали. Спешить не имеет смысла. Шорох. Хрип. Стук двери. И снова - хрип, шорох. Значит, еще не все кончено.
        Торопливые шаги - не в наушнике, в коридоре.
        Чередование полос бледного света луны, льющегося из высоких окон, и глубоких теней от межоконных простенков превращало коридор в призрачную «зебру» пешеходного перехода. Оба конца «зебры» терялись в темноте. Уходили в никуда, в бесконечность, в «кротовые норы» галактических червоточин. Мар Фриш отметил странность образов и сравнений, возникших у него в мозгу, но анализ причин, их вызвавших, отложил на будущее. Мрак в дальнем углу коридора шевельнулся, от него отделилась человеческая фигура, замерла в раздумьях - и устремилась навстречу поздним гостям.
        Наверняка этот человек предпочел бы ни с кем не встречаться или обернуться невидимкой. Но его лишили выбора. Разворачиваться и искать другой путь означало навлечь на себя подозрения. Быстро приближаясь, он мелькал в полосах лунного света: эффект стробоскопа. Несмотря на это, Гиль Фриш узнал человека, узнал дважды и трижды.
        Дворянин, командовавший убийцами в Эскалоне. Высокий мужчина с фехтовальным чехлом на плече, недавно прошедший мимо кафе. Персона со снимка, найденного в вирте, когда мар Фриш выяснял подробности о Диего Перале.
        Дон Фернан, родной брат Энкарны де Кастельбро.
        Только что он, по всей видимости, смертельно ранил Диего Пераля. Дон Фернан счел бы возможным покинуть зал, не добивая противника, в одном-единственном случае: если бы был уверен, что жизнь сеньора Пераля подошла к концу.
        Правая рука Фриша нырнула в карман, где лежал парализатор - сработал рефлекс, вбитый в подкорку за годы службы в полиции. Понадобилась одна целая и две десятых секунды, чтобы отказаться от ошибочного решения. Парализовав дона Фернана, Гиль Фриш выдаст себя с вероятностью девяносто девять и восемь десятых процента. Для Диего Пераля это ничего не изменит, зато создаст проблемы Фришу. Гематр знает, кто убийца. При необходимости он сможет отыскать эскалонца в любой момент.
        Пусть уходит.
        Брат доньи Энкарны пробежал мимо. За ним на полу остались блестящие темные капли. Дон Фернан был ранен - судя по бегу, неопасно.
        Гиль Фриш обернулся к помпилианке, поймал ее жесткий оценивающий взгляд. Красотка смотрела не вслед беглецу, ее интересовал в первую очередь гематр. Будь на месте Эрлии обычная туристка, она бы ничего не заподозрила. Но от агентессы не укрылась рука гематра, нырнувшая в карман, а также состояние предельной сосредоточенности, снизошедшее на лицо Фриша. Она все поняла, она просто не успела отвести взгляд - и теперь знала, что лже-Галеви тоже все понял.
        Пожалуй, блондинка справилась бы с эскалонским грандом без особых затруднений - голыми руками, не прибегая к парализатору. Фриш хорошо представлял, на что способна помпилианская разведка. С доном Фернаном справился бы и лопух Крисп - ему достаточно было бы прихватить эскалонца «на клеймо», превращая в раба. В итоге расчет победил не только у гематра, но и у Великой Помпилии: беглец никуда не денется. Найдем, если понадобится. Сейчас важнее Диего Пераль, а не раненый незнакомец, спешащий прочь.
        Притворяться больше не имело смысла.
        - Бегом, - скомандовал Фриш.
        Они с Эрлией рванули по коридору.
        - Эй, вы чего?! - растерянно крикнул им в спины Крисп. И, не дождавшись ответа, припустил следом.
        Если бы я наплевал на конспирацию, думал Гиль Фриш, если бы начал действовать еще там, в кафе, мы бы успели. Увы, просчитать нынешние события заранее не представлялось возможным. Ситуация усложнилась, но не выглядела безнадежной. Эрлия считает его коллегой-конкурентом, агентом гематрийской разведки. То, что гематр - из числа нелегальных коллантариев, ей и в голову не придет. Вероятность - девяносто семь с половиной процентов. Это значит, что он обязан продолжить выполнение своей миссии: именно так на его месте поступил бы гематр-разведчик. Теперь каждый будет стараться переиграть конкурента, не обостряя ситуацию сверх необходимого.
        Здесь Хиззац, здесь пляшут.
        Эрлия опередила его на секунду с четвертью - и семь с половиной метров - первой влетев в зал. Мужчины протиснулись в дверь вслед за ней. За порогом, скорчившись эмбрионом в материнской утробе, лежала Энкарна де Кастельбро. Клинок даги вошел девушке в грудь по рукоять. Тонкое белое платье пропиталось кровью: хоть выкручивай. Рядом лежала тяжелая, не по девичьей руке сабля, выхваченная из стойки с оружием. К донье Энкарне, хрипя, как в агонии, полз Диего Пераль. Лицо маэстро побагровело от натуги. Казалось, эскалонец тащит на себе груз весом в полтонны, не меньше.
        Эрлия упала на колени рядом с девушкой, приложила пальцы к шее. Жест был бессмысленным: скорее дань правилам, чем необходимость. Фриш и так видел, что его недавняя пассажирка мертва.
        - Вызывайте врача, - сказал он.
        - И полицию, - добавила Эрлия, обращаясь к Криспу.
        Без полиции, согласился гематр, не обойтись. Для граждан Хиззаца мы - законопослушные туристы, которые, придя в ужас от увиденного, немедленно вызвали представителей властей. Что же до врача… Нужен судебно-медицинский эксперт, который определит время и причину смерти Энкарны де Кастельбро. Чистая формальность: время известно с точностью до минуты, а причина очевидна. Впрочем, нет, обычный врач тоже нужен.
        Диего Пераль нуждался в помощи.
        КОНТРАПУНКТ
        ИЗ ПЬЕСЫ ЛУИСА ПЕРАЛЯ «КОЛЕСНИЦЫ СУДЬБЫ»
        Федерико:
        В ад заходят не спеша,
        Не дыша и не греша,
        Потихоньку стройной ножкой
        Пробует смолу душа.
        Улыбнулась: горячо!
        Чертыхнулась: «Ах ты черт!»
        Вот уже смола по пояс,
        Вот уже и по плечо.
        Лопес:
        Это у других - дотла,
        Дьявол, шабаш да метла,
        А у нас - не пьем, не курим…
        Вот уже и край котла.
        Федерико:
        Бесы шастают кругом,
        Метят в копчик сапогом -
        В ад идут без лишней спешки,
        Это в рай бегут бегом.
        (берет гитару, играет, поет):
        Пляшут тени,
        безмолвен танец.
        Нас не слышат,
        пойдем отсюда.
        В лунном свете,
        как в пляске Смерти,
        Стыд бесстыден -
        и капля к капле
        Наши души
        сольются вечно
        В лунном свете,
        где шепот ветра,
        В мертвом танце
        ты скажешь: «Да».
        И мы найдем покой!
        Кончита
        (пляшет, стучит кастаньетами):
        Мы ушедших
        слышим сердце
        Шаги умолкшие
        мы слышим
        Пускай их рядом нет,
        мы вместе - тьма и свет,
        И тень твоя - со мной!
        О, Эскалона, лунное вино![1 - Финал песни «Ах, где найти покой?» (от слов «Пляшут тени…») написан А. Валентиновым.]
        Часть третья
        Китта
        Глава десятая
        Жизнь после смерти
        I
        Цепочка черных фигурок отчетливо вырисовывалась на фоне густо-сиреневого неба. Здесь, в горах, цвет небес разительно отличался от сияющей лазури, раскинувшейся над океанским побережьем. Там казалось, что небо светится само, отражая и преломляя лучи солнца. А над вулканом Тафари, потухшим четыре с половиной миллиона лет назад, воздух, напротив, словно бы поглощал часть света. От этого небо делалось непомерно глубоким, а на солнце можно было глядеть без затемняющих очков - правда, недолго, до десяти секунд.
        Эзра Дахан прекрасно знал, что и то, и другое - оптическая иллюзия. Причиной эффектов служили особый состав киттянской атмосферы и смещенный в ультрафиолетовую область спектр излучения Альфы Паука, голубого гиганта класса BG-18a. Под таким солнцем загораешь весь световой день напролет без риска получить ожоги - тут реклама знаменитых вудунских курортов говорила правду.
        Китта славилась не только курортами. Восемь высокогорных спортивных комплексов элит-класса, расположенные в жерлах восьми потухших вулканов, составили Китте в определенных кругах славу б?льшую, нежели пляжи, сафари и морские прогулки. Комплекс «Тафари», названный по имени приютившего его вулкана, предназначался для единоборств с оружием и без, в первую очередь - для проведения соревнований по фехтованию.
        «Клинки Ойкумены» - открытый секторальный турнир по свободному фехтованию - «Тафари» принимал в двадцать девятый раз: репетиция тридцатого юбилея.
        Мар Дахан прищурился. Вирт-оптика, встроенная в универсальные очки, дала шестикратное приближение, включив стабилизацию изображения с автокоррекцией. Старый гематр сделал семь моментальных снимков, из которых в итоге отобрал третий - самый удачный. Покончив со съемкой, он продолжил наблюдать за утренней пробежкой университетской команды.
        Спортсмены как раз преодолевали участок тропы, идущий по краю древнего кратера. До наивысшей точки маршрута оставалось около двухсот метров. Здесь тропа круто шла на подъем - новички считали этот отрезок самым трудным. На деле же последующий спуск требовал от бегуна максимального сосредоточения и осторожности. Память Эзры Дахана подсказывала, что за все двадцать девять лет ни один спортсмен не получил травмы на подъеме. Зато спуск был обильно отмечен растяжениями, ушибами и даже переломами.
        Суммарным числом двадцать три несчастных случая.
        Казалось бы, к чему подвергать людей риску перед соревнованиями? Комплекс был оборудован дорожками на любой вкус: бегай, не хочу! Тем не менее, каждый год находились тренеры, с упорством маньяков отправлявшие своих питомцев по опасному маршруту вдоль иззубренного гребня Тафари. Мар Дахан входил в их число. Расчеты старого гематра себя оправдывали: внимание и сосредоточенность, скорость реакции, способность к подвижному балансу, координация движений в условиях реальной опасности - этого на беговой дорожке не наработаешь.
        Пятьдесят метров до высшей точки.
        Дахан добавил увеличение. Для съемки оно не годилось, но в дополнительных снимках тренер не нуждался. Фигуры людей, раньше угольно-черные, обрели цвета. Первой к вершине уверенно взбиралась Джессика Штильнер в оливково-зеленом костюме от «Nice». За ней, проворней горного козла, скакал с камня на камень улыбчивый крепыш Ванчай Пьябутр, уроженец Хиззаца. Ало-изумрудный наряд с голубыми вставками - цвета национального флага - превращал козла в попугая. Третий бегун… четвертый…
        На пятом цветопередача очков дала сбой. Казалось, пятого с ног до головы облили смолой: черная шляпа, черная куртка с узкой талией, черные штаны, черные сапоги. Так одеваются в трауре - или если законом против роскоши предусмотрена смертная казнь, как наказание щеголям. Мар Дахан знал: подошвы у сапог кожаные. Пусть даже рифленые - все равно, им и близко не сравниться со стикопластом подошв спортивной обуви. Как он не скользит на гладком вулканическом базальте? Не падает? Диего Пераль не скользил, не падал - и упрямо не признавал синтетики. В этом эскалонец походил на хозяев Китты, чернокожих вудунов - те тоже предпочитали все натуральное.
        Палец Эзры Дахана задумчиво погладил буковые перила балкона. Дерево на ощупь было гладким и теплым, несмотря на бодрящую утреннюю прохладу. Да, согласился гематр. У натуральных материалов есть преимущества. Возможно, так же дело обстоит с кожаными подошвами. В уме он мгновенно выстроил одиннадцать ситуаций фехтовального поединка, когда кожаные подошвы окажутся предпочтительней стикопластовых. Все ситуации легко моделировались, однако их вероятности колебались в пределах от нуля целых семи десятых до двух целых тридцати четырех сотых процента. Мар Дахан допустил, что не учел ряд факторов, и сделал себе заметку на будущее: обсудить вопрос с Диего Пералем.
        За время его размышлений эскалонец успел продвинуться по тропе на два шага. При нынешнем увеличении изображение не отличалось четкостью; тем не менее, Дахан хорошо видел лицо Диего. Кожа покраснела от прилива крови, по щекам струились ручьи пота. Вспотел и лоб, соленая влага текла вниз, копилась в густых, сросшихся на переносице бровях. Грудь эскалонца вздымалась тяжело, но ритмично. Пераль держался вровень с группой, не сбавляя темпа. Гематр произвел очередной расчет, занявший у него четыре десятых секунды. Сейчас Диего Пералю тридцать пять лет. Средняя продолжительность жизни на Террафиме значительно ниже, чем на цивилизованных планетах. Плюс бурная юность, участие в боевых действиях, ранения, несбалансированное питание… По меркам Тишри или Эллула эскалонцу исполнилось примерно сорок девять лет. С другой стороны - хороший физический тонус, регулярные тренировки, высокая скорость метаболизма и нервных реакций, которая еще не начала понижаться; рождение от здоровых родителей, относительно сытое детство, минус прививки…
        Учитывая эти и ряд других поправок, выходило сорок четыре - сорок пять лет.
        Диего Пераль бежал вместе с двадцатилетними. Старшему из спортсменов университетской команды месяц назад исполнилось двадцать четыре. Молодые, тренированные, в отличной форме. В обуви и одежде, куда лучше приспособленной для бега по пересеченной местности. В конце концов, помощнику тренера не требуется бегать кроссы со своими подопечными. На турнир в качестве участника сеньор Пераль не заявлялся, так что вполне мог бы честно спать еще полтора часа - или заниматься в щадящем режиме.
        Диего Пераль бежал.
        На миг он повернул голову в сторону мар Дахана и, казалось, встретился взглядом с тренером. Не родись Дахан гематром, он бы сейчас вздрогнул. У Диего было в точности такое же лицо, как два месяца назад, когда Эзра Дахан зашел проведать его в камере полицейского участка, а Пераль только что вернулся с допроса, где решалась его судьба - судьба свидетеля или подозреваемого.
        - Вас били? - спросил мар Дахан.
        - Нет, - ответил Диего.
        И со странной гримасой добавил:
        - Меня никогда не били палками. Сталью - да, но палками - нет.
        Если бы в тот момент кто-нибудь спросил у Эзры Дахана, существует ли жизнь после смерти, гематр без колебаний ответил бы утвердительно. Любой мог бы в этом убедиться - достаточно было взглянуть в лицо Диего Пералю.
        II
        - Вы знакомы с убийцей?
        - Нет.
        - Возможно, он знает вас?
        - Мне это неизвестно.
        - Он что-нибудь сказал вам?
        - Не знаю.
        - У вас проблемы со слухом?
        - Я не слушаю того, что мне говорят во время боя.
        - Вы что-нибудь сказали ему?
        - Не знаю.
        - У вас проблемы с памятью?
        - Случается, во время боя я кричу. И плохо осознаю, что именно.
        - Как во время секса?
        Молчание.
        - У нас есть аудиозаписи.
        Молчание.
        - А если я скажу вам, что у нас есть и видео?
        Молчание.
        - Войдя в зал, убийца запер за собой дверь?
        - Нет.
        - Вы уверены?
        - Да.
        - Почему он не запер дверь? Согласитесь, логичней было бы запереть. Когда планируешь кого-то зарезать, это лучше делать наедине. Повторяю: почему он не запер дверь?
        - Не знаю.
        Инспектор Чо Гхи Мун отошел в угол, встал там, словно наказанный щенок. До этого он находился в непрестанном движении. Бродил вокруг свидетеля, как кот у миски со сметаной, не глядя, задавал вопросы; кивал невпопад. Парень нравился Чо Гхи Муну, выросшему в трущобах Рандумана. Он был похож на Забияку Фу, чьими стараниями у инспектора на лице остался ножевой шрам от виска к подбородку. Всякий раз, вспоминая Забияку, Чо Гхи Мун горевал, что пришлось сломать шею такому клёвому оторве. Пойти к пластическому хирургу и убрать шрам - для инспектора это равнялось предательству.
        О дружках Забияки Фу, застреленных там же, сразу после поножовщины, инспектор не горевал никогда.
        Я так и думал, отметил он. Парень - кремень. Вопрос о запертой двери Чо Гхи Мун задал с умыслом. Кто другой купился бы на приманку: «Да что вы, инспектор! Если бы он запер дверь, как бы жертва убийцы вошла в зал? Полагаете, у нее был ключ? У моей несчастной девушки, земля ей пухом?» Все, контакт налажен, собеседник считает тебя идиотом.
        Можно раскручивать в любую сторону.
        Черные глаза свидетеля уставились в стену, будто хотели просверлить в ней дырку. Плотно сжатые губы делали рот похожим на шрам. Еще минута, понял инспектор, и он замкнется окончательно. Ваш выход, братец Плохой Коп!
        - Хватит врать!
        Кулак громыхнул по столу так, что лампа подпрыгнула и едва не свалилась на пол. Чо Гхи Мун годами отрабатывал правильный удар: сокрушительный для душевного здоровья допрашиваемых - и безопасный для старомодной лампы, которой место в музее полиции. Упершись ладонями в край столешницы, инспектор навис над парнем: могучая громада. Не сиди парень на стуле, инспектору было бы трудновато нависнуть над ним: Чо Гхи Мун уродился коротышкой, на голову ниже свидетеля. Зато бычье телосложение Чо Гхи Муна кого угодно привело бы в трепет. Он признавал только старые добрые методы: железо да мышц?. Никаких мускульных имплантантов, а тем паче целевых модификаций! Много пахать, много потеть, и рукав вот-вот лопнет от напора бицепса.
        Даже психоаналитику, гораздому вытаскивать занозы из мозгов, инспектор Чо Гхи Мун не признался бы, что ночами ему снится модификация. И кругленькая сумма, которую пришлось бы отвалить за вожделенную процедуру - сумма, недостижимая, как задница мисс Хиззац.
        - Считаешь меня дураком?
        Парень молчал, буравя стену взглядом. Трюк с лампой, кажется, не произвел на него особого впечатления. Пора доставать кролика из шляпы, подумал инспектор.
        - А теперь я расскажу тебе, как было дело! С утра ты разругался со своей девчонкой. Вдрызг, в хлам, до жидких соплей! Потому и торчал в зале допоздна, не желая идти домой. А девочка-то ревнивая! Явилась в университет, устроила сцену. Слово за слово, она схватилась за саблю, ты метнул ножик… Ну? Пишем чистосердечное?
        Для убедительности Чо Гхи Мун взмахнул кулаком перед лицом свидетеля. И с тайным удовлетворением отметил, что парень не шелохнулся. На признание инспектор не рассчитывал, но игра стоила свеч. Случалось, ломались самые стойкие кремешки: каялись, взваливали на плечи грехи свои и чужие. Пераль, вспомнил инспектор. Парня зовут Диего Пераль. Он чем-то смахивал на религиозного фанатика, аскета из храма Кли-Беспощадной. Такие, как подсказывал опыт Чо Гхи Муна, все время размышляют, как бы наказать себя покрепче. Отчего бы, к примеру, не сесть в тюрьму за убийство, которого не совершал?
        И дело закрыто.
        - Убийца - ты! Сознавайся!
        Тут, согласно сценарию, правильно было бы врезать свидетелю: от души, но без членовредительства. Рыча для устрашения, инспектор медлил с рукоприкладством. Во-первых, парень ему нравился. Во-вторых, у инспектора чесался шрам, оставленный Забиякой Фу. Беззвучно хихикнув, Чо Гхи Мун подумал, что окажись на месте Забияки черноглазый Диего Пераль, шрам вышел бы подлинней - как вариант, от ключицы до паха.
        «Сейчас он отметит несовпадения. Отсутствие мотива - это раз. Убийцу, покидающего место преступления, видели другие свидетели - это два. Я сказал, что у нас есть записи - это три. Записей нет, но я сказал, а он услышал. На жутком ножике, которым убили девчонку, нет пальчиков - убийца носил перчатки. На рапире и кинжале пальчики есть, и это пальцы свидетеля. К началу схватки парень снял перчатки и надеть заново не успел. Ладно, про пальчики он не в курсе, хотя может догадаться. Ну же, приятель! Спорь со мной…»
        Свидетель молчал.
        - Это вы, - инспектор наклонился вперед, едва ли не упершись лбом в переносицу свидетеля, - убили госпожу Кастельбро?
        - Нет.
        - Вы знакомы с убийцей?
        - Нет.
        Глухарь, вздохнул инспектор. Все ясно, как рассвет над заливом. Парень влез в разборки у себя дома. Сбежал к нам, разборки прилетели следом. Теперь убийцы и след простыл, тело девчонки костенеет в ячейке морга, а я вынужден тратить время на всякую ерунду, вместо того, чтобы пойти в качалку. Анализ крови, накапавшей из убийцы в коридоре? Чепуха, гнилой фарт. Тут не поможет и анализ ДНК - зуб даю, варвары прислали головореза из такой глубокой срани, что его не идентифицируешь даже по овцам, которых он трахал зимними вечерами. И вообще, на кой оно мне сдалось?!
        Чо Гхи Мун представил, как запрашивает у сквалыжного начальства финансирование сеанса гиперсвязи с Террафимой, затем - свой разговор с тамошним комиссаром, громилой в медвежьей шкуре (кинжал в зубах, двуручный топор на перевязи); дальше - полет на дикую отчизну Диего Пераля в эконом-классе рейсового звездолета «Лохань» - филиале ада; прелести сотрудничества с туземцами, конфликт интересов, эшафот, плаху…
        - Что-то хотите добавить?
        - Нет.
        Черные глаза, удивился Чо Гхи Мун. С чего я решил, что они черные? Они же светлые, как две льдинки. Это просто взгляд такой. Парень, да ты маньяк! Натуральный маньяк, пробы негде ставить. Ты уж мне поверь, я психов навидался - иному на три жизни хватит… Чутье подсказывало Чо Гхи Муну, что трупом Энкарны де Кастельбро дело не ограничится. Но это будет уже совсем другое дело, вне юрисдикции 5-го полицейского участка Кумбкахарны, а значит, наплевать и забыть.
        Диего Пераль нравился инспектору все больше и больше.
        III
        - Ваши раны еще тревожат вас, мар Пераль. Прист?пите к работе через десять дней. Я оформлю вам больничный лист с семидесятипроцентной оплатой.
        Сутки в регенераторе, и от ран Диего Пераля не осталось бы даже шрамов. Но регенератор был эскалонцу не по карману. Это мар Дахан понимал лучше всех. А еще он видел, что переубедить упрямого варвара не удастся. Он не возьмет денег у гематра - и он твердо намерен вернуться к тренировкам сию же минуту.
        - Я вполне здоров.
        - Это не так.
        - У Джессики на носу соревнования.
        - Это так.
        - Я обязан ее подготовить.
        Эзра Дахан промолчал, глядя, как Диего Пераль уходит переодеваться. Семнадцать минут спустя мар Дахан, стоя на галерее - еще до отлета с Хиззаца - наблюдал, как Диего Пераль убивает Джессику Штильнер. Убивает безжалостно, кратчайшим путем, простейшим способом. Так убивают врага на войне. Не брезгуя грязными приемами, жестоко и подло. Раз за разом, молча.
        Без криков и ругани.
        Если бы не нейтрализатор Джессики, который Пераль-младший тщательно проверял после каждой перезагрузки. Если бы не колоссальный опыт Эзры Дахана. Если бы главный тренер команды не был гематром. Уберите хотя бы один из перечисленных факторов, и мар Дахану сделалось бы страшно. Я принял верное решение, сказал он себе. Этот человек незаменим для подготовки спортсменов. Кроме того, работа - единственное спасение для Диего Пераля.
        Энкарну де Кастельбро похоронили на четвертые сутки после ее трагической гибели - согласно законам Хиззаца. Диего тогда находился под следствием. Его привезли на кладбище Сум-Мат Тхай в сопровождении двух полицейских. Точнее, трех: водитель остался в мобиле.
        Людей пришло мало. Местная супружеская пара - хозяева бунгало, которое снимали беженцы с Террафимы. Джессика Штильнер. Кладбищенский распорядитель. Дряхлый сухонький священник в шафрановой рясе. Покойная исповедовала другую религию, но священника Церкви Господа Горящего поблизости не нашлось, а может, плохо искали. Заупокойную службу согласно нужному обряду провели виртуально.
        Эзра Дахан ждал поодаль, скрыт ветвями гиацинтовой ивы, свисающими до самой земли. Благоухающая завеса лиловых цветов мешала обзору, но мар Дахан счел некорректным подходить ближе. Он не был знаком с покойной. Видимо, пара туристов-помпилианцев, укрывшихся в беседке, увитой плющом, считала так же. Это они обнаружили тело. Третий свидетель, сорасец Дахана, на момент похорон уже покинул Хиззац.
        Звон молитвенного колокольчика - внезапно глубокий и чистый. В воздухе тает дым поминальных свечей. Гортанный напев священника. Когда скромная церемония закончилась, Диего Пераль долго стоял над могилой. Так долго, что Эзра Дахан уверился: скоро здесь состоятся еще одни похороны. Вероятность - семьдесят три целых, четыре десятых процента.
        Он ошибся, и был рад этому.
        Не прошло и двух дней после возвращения на работу, как Пераль обратился к гематру с просьбой:
        - Мне требуется ваша помощь, маэстро.
        - Какая именно?
        - Кроме занятий с Джессикой, я хотел бы тренироваться самостоятельно.
        - Вы намерены принять участие в турнире?
        Ответ мар Дахан знал заранее - с вероятностью девяносто три процента.
        - Нет. Я хочу… - Пераль замялся на секунду с четвертью. - Хочу повысить свое мастерство. Вы поможете мне разработать оптимальный график тренировок?
        - Мастерство тренера? - счел нужным уточнить мар Дахан.
        Он по-прежнему не сомневался в ответе.
        - Мастерство бойца. Допустим, я хочу противостоять человеку, который моложе и выносливее меня. Предположим, он лучше владеет клинком. На данный момент - лучше.
        - Вы ясно представляете возможности вашего гипотетического оппонента?
        - Да.
        - Вы собираетесь встретиться с ним в спортивном поединке?
        И опять гематр знал ответ. Но хотел услышать его от Диего Пераля.
        - Я собираюсь его убить.
        - Тогда к чему все ваши «допустим» и «предположим»?
        - Так мне легче.
        - Принимается.
        Любой расчет ясно говорил: отговаривать эскалонца бесполезно. Сейчас бесполезно. Но со временем появится шанс переубедить упрямца Пераля. Вероятность такого шанса пока не просчитывалась, но она будет расти с каждым днем. Если, конечно, Эзра Дахан изберет правильную тактику.
        В том, что Диего отлично знает, кто убийца Энкарны де Кастельбро, мар Дахан больше не сомневался.
        - Хорошо, мар Пераль. Я составлю вам график тренировок - с учетом занятий с Джессикой, а также с учетом ваших планов на будущее. Также я готов раз в два дня разбирать ваши поединки с Джессикой и давать вам рекомендации. Вы ведь и об этом хотели меня попросить?
        - Благодарю вас. У меня остался последний вопрос.
        - Я слушаю.
        - Ученик должен оплачивать труд учителя. Назовите сумму.
        Вот уж о чем Эзра Дахан мечтал в последнюю очередь, так о гонорарах, полученных от Диего Пераля. Отказаться от оплаты? Нет, нельзя. Отказ привел бы к целой цепочке психологических травм у собеседника. К счастью, с простодушным эскалонцем должен был сработать один нехитрый прием. Пераль даже в мыслях не допустит усомниться в точности гематрийского расчета.
        - Итак, составление для вас индивидуальной программы занятий, ее фиксация в удобной для пользователя форме и устное изложение. Это займет в сумме два часа семнадцать минут моего времени. Плюс рекомендации по результатам поединков с Джессикой. Плюс внеплановые консультации. Это будет стоить вам четырнадцать целых и семь десятых процента вашего жалования. Я обеспечу регулярные отчисления в мою пользу. Можете не беспокоиться.
        Диего Пераль ожидал, что услуги учителя обойдутся дороже. Но, как и предвидел мар Дахан, безропотно смирился перед железной логикой расчетов.
        - Кстати, мар Пераль, я оценил результаты вашей работы с Джессикой. Ей трудно с вами, но она учится. Это хорошо. На данный момент у меня нет замечаний по методике. Первые рекомендации по вашей личной технике вы получите завтра, вместе с программой тренировок.
        Оставшись один, мар Дахан некоторое время просидел в раздумьях. Размышлять старый гематр мог в любом положении: сидя, лежа, на ходу, в кабинете, на улице, дома, в кафе за чашкой тонизирующего чая. Диего Пераль был полезным приобретением для университетской команды, и не только в качестве спарринг-партнера для Джессики Штильнер. Совмещение подходов и методик обучения - гематрийской и эскалонской - в перспективе могло дать впечатляющий результат, повысив качество подготовки спортсменов на сорок один - сорок три процента по сумме показателей. Но для того, чтобы потенциал Пераля раскрылся в полной мере, мар Пераль должен был получить официальное разрешение на тренерскую работу. Для начала требовалось подтвердить диплом Пераля, выданный ему на Террафиме. Отыскивая в вирт-поисковике номер личного коммуникатора Луиса Пераля, отца Диего, Эзра Дахан проанализировал собственные мотивации - и пришел к выводу, что Диего Пераль ему симпатичен. Что он, Эзра, сочувствует эскалонцу. Ему жаль, что невеста Пераля погибла. И наконец, ему будет приятно помочь этому человеку.
        Гематры тоже испытывают эмоции. В данном случае эмоциии мотивировали решение, принятое Эзрой Даханом, на одиннадцать целых и восемьдесят три сотых процента.
        Высокий процент для гематра.
        IV
        - Досточтимые мэтры!
        Трибуна была низенькой, считай, по пояс. Луис Пераль представил, как потешно выглядит, стоя за этим, прости Господи, возвышением, и едва не разразился хохотом - более чем неуместным здесь и сейчас. Перед ним, заняв кресла в зале Королевской академии фехтования, выстроенном в виде амфитеатра, сидели люди, которые не нуждались в услугах комедиографа - ну разве что в контрамарке на «Колесницы судьбы».
        Зато комедиограф волей судьбы очень нуждался в услугах виртуозов клинка.
        Тренированная память отложила в закрома эту сцену - от лиц и поз до возможных реплик, частично облеченных в стихотворную форму. Пригодится, рассудил Луис Пераль. И стал серьезным, как никогда в жизни.
        - Сеньоры! Я бы не посмел обратиться к вам с просьбой, если бы дело касалось меня. Но речь идет о моем сыне, доне Диего, хорошо знакомом любому из вас. Вот, прошу вашего внимания…
        Он высоко поднял над головой некий предмет, который при беглом рассмотрении сошел бы за картину скромных размеров. Лист бумаги, плотной и дорогой, был заключен в рамку из соснового багета и закрыт стеклом для сохранности. Впрочем, тут Луис Пераль пошел навстречу новым веяниям: раму по всей плоскости запаяли пластиком, неотличимым от стекла высшего качества. Пластик, согласно спецификации, конкурировал с броней в смысле прочности. Дон Луис даже поскреб его ножом и полностью удовлетворился результатом.
        Рамка тоже имела свои секреты.
        - Что это? - раздалось с мест.
        Старики, вздохнул Луис Пераль, комедиограф. Младшему - пятьдесят, и он считается среди коллег молокососом. Академики, цвет и гордость эскалонского фехтования. Когда-то любой из них мог на завтрак проткнуть дюжину головорезов и не запыхаться. Сейчас же большинству не подняться на третий этаж без одышки. Кое-кто сохранил бодрость тела, утратив бодрость рассудка. В залах преподавали ученики, в то время как сами академики без конца судачили о былых временах и на все корки распекали молодежь.
        Насмехаешься, спросил Луис Пераль, доктор философии. Зря, братец. Старость забавна для глупцов. Эти старцы - руины храмов, развалины дворцов. Их боялись, как огня. Ими восхищались, их наработки тиражировались в сотнях поединков. Автографы кровью, дружище. В конце концов, юным бумагомаракам ты тоже кажешься древним призраком, исписавшимся маразматиком.
        Хватит, велел Луис Пераль, отец.
        - Это диплом, выданный маэстро Леоном Дильгоа моему сыну Диего Пералю. Диплом заверен подписью маэстро, а также подписями трех уважаемых свидетелей.
        - Д-да, - дребезжащим тенорком согласился дон Перес, старейшина академии. Руки дона Переса непрестанно тряслись. Патриарх то и дело вытягивал их перед собой и внимательно, подолгу разглядывал, щурясь. Казалось, дон Перес подозревает, что руки ему подменили: качественный товар на худший. - Д-да, я помню. Пе’вая п-подпись моя. Это я - ув-важаемый свидетель.
        - Вот! - с гордостью провозгласил Луис Пераль.
        Согласие дона Переса не давало ему ни малейшего повода для такой реплики. Но торжествующая интонация сыграла наилучшим образом. Академики зашевелились, переглядываясь с откровенным удовольствием. Всем почудилось, что гость похвалил академию в целом и каждого в отдельности, причем сделал это с отменной скромностью.
        Молодец, сказал Луис Пераль, доктор философии, Луису Пералю, комедиографу. Я тебе аплодирую, братец.
        - Вот! И я, и мой сын считаем этот диплом высшим отличием, какое было в нашей жизни! Сегодня я…
        Он отметил мимолетную ухмылку дона Гарсиа - младшего из академиков. «Высшее отличие? - говорила ухмылка. - В вашей жизни, дон Луис? В вашей блистательной жизни, el Monstruo de Naturaleza? Продолжайте, не стесняйтесь…»
        - Сегодня я отправляю оригинал диплома моему сыну на Китту. Дон Диего готовит к секторальному турниру команду фехтовальщиков с Хиззаца, что, несомненно, делает честь ему и всем нам. Слава Эскалоне!
        - Слава! - откликнулся нестройный хор.
        Положа руку на сердце, Луис Пераль, доктор философии, не знал, каким боком к сказанному, как коза к забору, прислоняется слава Эскалоны. Но Луис Пераль, комедиограф, утверждал, что слава не повредит, а он знал толк в ударных монологах.
        - Дон Диего нуждается в официальном подтверждении диплома. Копию я уже переслал ему неделю назад, для ускорения процесса. Настал черед оригинала. И я прошу вас, досточтимые мэтры…
        Копию Луис Пераль выслал не сыну, а главному тренеру команды Эзре Дахану. Это сеньор Дахан лично связался с Пералем-старшим по гиперу, не смущаясь расходами. Это он разъяснил драматургу, что копию надо слать срочно, а оригинал - чуть позже, подкрепив его, по возможности, кое-какими дополнительными бумагами. Предложение оплатить гиперсвязь, а заодно юридические услуги тренера, сеньор Дахан отверг категорически, с ледяным равнодушием, которое было бы оскорбительно, не принадлежи оно гематру.
        - …дать моему сыну рекомендательные письма, числом не менее трех и не более пяти. Ваши заслуги, ваши прославленные имена…
        Он разливался соловьем. Комплимент следовал за комплиментом, лесть за лестью. Лица академиков разгладились, просветлели. И все же Луис Пераль чувствовал: чего-то не достает. В любой момент ситуация грозила накрениться и рухнуть в пропасть. Каждый мэтр полагал свою рекомендацию даром свыше, милостью, не имеющей цены. Диего Пераль был для них слишком юн, несмотря на великую тень Леона Дильгоа, маячившую за спиной дона Диего.
        Здесь собрались мастера коварных ударов. И удар не заставил себя ждать.
        - Дон Диего лично руководит командой? - спросил дон Гарсиа. - Без подтвержденного диплома?
        Амфитеатр зашушукался.
        - Я не сказал: «руководит», - возразил Луис Пераль. Рохля на дуэльной площадке, в словесной схватке он дал бы фору любому из присутствующих. - Я сказал: «готовит». Руководит командой тренер-гематр.
        - Как его имя? - упорствовал дон Гарсиа.
        - Эзра Дахан.
        Это могло спасти положение - или погубить. Луис Пераль проклял собственную лень. Следовало проверить биографию сеньора Дахана: кто, где, когда.
        - Вы уверены? - дон Гарсиа привстал. - Эзра Дахан?
        - Именно так. Вы знакомы?
        - Не имел чести. Но…
        - Эз'а Д-дахан, - прошамкал дон Перес. Руки старца на миг перестали дрожать. - О д-да, Эз'а Гадюка. Я помню, д-да…
        - Трехкратный чемпион Анельских игр, - ухмылка дона Гарсиа сделалась шире. Она грозила растянуть рот навсегда, до конца дней маэстро. - Четырехкратный чемпион VI сектора. Серебряный призер чемпионата Ойкумены. В каком же году это было? Я тогда еще без штанов бегал…
        - Эз'а Гадюка, - упорствовал дон Перес. - Не помню я никаких чемпионатов! Он п'иезжал в Эскалону к д-дону Леону. И вас, дон Га'сиа, тогда вообще не п'едполагалось - ни в штанах, ни без штанов! Эз'а взял у дона Леона т’и схватки из пяти на колишема'дах. А потом д-дон Леон отыг’ал пять схваток из семи на малых шпагах. Я помню, я все п-помню…
        Машинально Луис Пераль коснулся шпаги, висящей у него на боку. Явиться в Академию безоружным значило нанести мэтрам несмываемое оскорбление. В ножнах у Пераля-старшего дремал колишемард - шпага с очень широкой сильной частью клинка. Оружие подарил ему сын на юбилей - прекрасно зная, что для отца это всего лишь памятный сувенир.
        Добрая примета, предположил Луис Пераль, комедиограф. И все остальные Луисы Перали согласились: добрая, вне сомнений.
        - Я, - на весь зал объявил дон Перес. - Я напишу 'екомендацию уважаемому дону Д-диего. Я напишу ее пе'вым! Дон Луис, вы пе'едадите от меня п-поклон Эз'е Гадюке?
        - Гадюке? - уточнил Луис Пераль.
        - Гадюке! Так и пе'едайте. Ему будет п'иятно!
        - Обязательно передам, дон Перес. Обязательно.
        V
        На вершине она позволила себе задержаться.
        Пять секунд.
        Перевести дух. Собраться перед трудным спуском. Не торопясь - у нее в запасе все время мира! - окинуть взглядом панораму, открывшуюся с высоты. Кратер Тафари лежал перед Джессикой Штильнер, как на ладони. Косые лучи встающей из-за горизонта Альфы Паука, будто стальные клинки, рвали в клочья пуховую броню облаков. Дальше клинки превращались в кисти художника, бросая на стены кратера щедрые мазки. Охра, кармин, золото - на аспидной черноте базальта, словно на адском холсте, это смотрелось красиво до жути.
        Созерцание пейзажа помогло восстановить силы. Великий сякконский мастер Иши Нагаи писал в трактате «Душа ручья»: «К чему твои победы, если жизнь проходит мимо? Научись жить между взмахами меча.» Повторяя любимую цитату, Джессика начала спуск с легким сердцем. Ей удалось подобрать верный темп. Она не ускорялась, сознательно придерживая себя, но и не прерывала движения ни на миг, всякий раз ставя ногу в нужное место. Пока тело ловило равновесие, огибало «скользанки» из глянцевого вулканического стекла и прыгало через валуны, мысли и чувства девушки текли в свойственном гематрам многопотоковом режиме.
        Дети двух рас, уникумы-гибриды, унаследовавшие свойства обоих родителей, Джессика и ее брат-близнец Давид с детства жили так, словно стояли на перекрестке. Верней, они и были этим перекрестком, местом встречи холодного гематрийского рассудка и бурных варварских страстей. Поначалу обоих бросало из крайности в крайность, от мгновенного порыва к скрупулезному расчету - и обратно. Потом близнецы научились уравновешивать друг друга: когда Давида захлестывали эмоции, Джессика являла собой пример несокрушимой логики.
        Потом…
        Она не любила вспоминать об этом злосчастном «потом», давно превратившемся в «когда-то». Чехарда мытарств: похищение, рабство, свобода, похищение, побег, орбитальная тюрьма, первый выход в «большое тело» колланта… Кому другому хватило бы на десять жизней. Луису Пералю, в частности, хватило бы на шесть томов презабавнейших сочинений. Близнецам тоже хватило с лихвой - чтобы стать полноценными личностями, окончательно примирить бунтующую природу двух рас. Они остались братом и сестрой, самыми близкими людьми во вселенной, но во внешних «противовесах» Давид и Джессика Штильнеры больше не нуждались.
        В восемнадцать лет они поступили в университеты: Джессика - в Бунг Лайнари на Хиззаце, Давид - в Решет-Питарон на Эллуле.
        Тропа вильнула, огибая отвесный уступ. Друзы кристаллов магнетита в лучах солнца блестели драконьей чешуей. Здесь заканчивался опасный отрезок пути. Далее спуск делался пологим, превращаясь в пешеходную тропу. Джессика остановилась на повороте, поджидая остальных. Она оторвалась от группы метров на сто. Отстал даже попрыгунчик Ванчай, несмотря на то, что б?льшую половину пути играл в Генерала Ойкумену.
        Джессика улыбнулась: чистокровный гематр даже в мыслях не позволил бы себе словосочетания «б?льшая половина». Особенно в мыслях. Половина не может быть большей или меньшей. Детка, сказала она себе. Милая крошка, признайся - ты все еще перекресток логики и страстей! Завтра - начало турнира, уже прошла жеребьевка, первый твой соперник известен, а ты до сих пор не озаботилась тактикой. Позор для гематрийки! Тебе следует начать расчеты: характер и рисунок боя, комбинации…
        Вспомнилось из Иши Нагаи: «Знает ли зеркало, кто взглянет в него в следующий миг? Но зеркало без промедления отразит любого. Главное, чтобы зеркало оставалось чистым…»
        Перекресток; две, казалось бы, взаимоисключающие методики поединка. Джессика пробовала их совместить, пробовала чередовать. Результат не отличался разнообразием: в последнее время Диего Пераль убивал ее, в среднем, за тридцать девять с половиной секунд. В девяти схватках из десяти, независимо от методики. Впрочем, прогресс имелся: месяц назад ее убивали в четырнадцати схватках из пятнадцати. Вчера она зубами выгрызла две из семи, и эскалонец посмотрел на нее с чувством, которое Джессика Штильнер затруднялась классифицировать. А может, боялась - боялась ошибиться.
        А может, придумала и взгляд, и тайный смысл взгляда.
        К моменту, когда Ванчай добрался до уступа, Джессика успела полностью восстановить дыхание. За Ванчаем объявился Диего. Дыхание эскалонца услышал бы и глухой за сотню шагов. Пыхтел он размеренно, не сбиваясь с ритма. А ведь он, между прочим, начинал пробежку шестым в цепочке! С другой стороны, что тут удивительного? Маэстро Пераль по меркам Ойкумены - молодой человек. Да и по любым меркам…
        Джессике захотелось помахать Диего рукой. С трудом она сдержала порыв и, не дожидаясь, пока Ванчай нагонит ее, продолжила спуск. Детка, посмеивался внутренний голос. Да, в поединке ты не ровня эскалонцу, но здесь, длинноногая коза, ты будешь первой! Пусть он видит! Пусть ценит твои длиннющие ноги! Пусть видит, согласилась Джессика. И не стыдно тебе, хмыкнуло бесцеремонное альтер-эго. Что за детский сад?! Нашла, называется, способ привлечь внимание.
        Отстань, рявкнула Джессика. Что же теперь - нарочно филонить? Бежать в пол-силы, чтобы никто ничего не заподозрил?!
        Все. Закрыли тему. Честно трудимся, не сачкуем, но и не рвем задницу на флаг Галактической Лиги, как говорит папа после третьего стаканчика тутовой водочки.
        Впереди обозначились здания спорткомплекса, гармонично вписанные в пейзаж гигантского кратера. Вудуны, они умеют. Они с природой на «ты». Со зверями, с деревьями, с камнем. Интересно, что это значит - общение на уровне духов-Лоа? Джессика, пожалуй, знала ответ. Слияние людей в коллант - то, что она переживала множество раз - ближайший аналог. Надо бы спросить у Фионины: так или нет? Фионина, кстати, обещала вырваться на турнир, «поболеть» за Джессику, если дела позволят. Но у нее сейчас важный процесс - вряд ли выберется…
        Параллельные потоки мыслей соприкоснулись, проросли друг в друга связями ассоциативных цепочек. Общение на уровне Лоа - слияние в коллант - вудуни-коллантарий Фионина Вамбугу - Китта - турнир - тренировки - Диего Пераль - Джессика Штильнер…
        Когда Диего впервые после смерти Энкарны де Кастельбро переступил порог зала - Джессику охватил страх. Нет, ужас - неконтролируемый, готовый перерасти в панику. В дверях стоял живой мертвец. Мертвый пришел убивать живых. По правде говоря, он и убил Джессику - быстро, легко. Раз, другой, третий… Маэстро больше не кричал, не изрыгал проклятия, не скалился, как бешеный. Зато с дотошностью контрольного механизма он всякий раз проверял нейтрализатор Джессики после перезагрузки - тщательность, достойная психопата.
        С таким противником ей было стократ труднее, чем с прежним яростным сквернословом. Новый маэстро не позволял себя считать. Диего Пераль сделался похож на гематра. Чем? Джессика долго и мучительно пыталась сформулировать факторы удивительного сходства, и однажды ей удалось нащупать решение задачи. Стержень. Цель. Устремленность к цели. Нечто подобное Джессика наблюдала у сорасцев, когда их целиком поглощало решение важной задачи.
        У гематров это называлось природой расы. У Диего Пераля - наверное, манией.
        Первые две недели он практически не разговаривал. Не только с Джессикой - ни с кем. Потом начал оттаивать. Каково это, думала Джессика ночами, мучаясь бессонницей. Что значит потерять любимого человека? Видеть, как его убивают, и не суметь помешать? Будь Джессика Штильнер верующей, она бы молилась, чтобы никогда не получить ответа на свой вопрос. Она осторожничала с эскалонцем, как с тяжелобольным, боясь ранить, толкнуть, навредить словом, взглядом, жестом…
        А тут еще эта наглая блондинка! Великая, чтоб ее, Помпилия! Мало ей одного ухажера? Джессика и раньше имела веские причины ненавидеть помпилианцев, а сейчас - так и вовсе. Фыркнув, девушка припустила что есть мочи, предоставив коллегам по команде любоваться ее стройной спиной.
        Ревнуешь, спросило альтер-эго. Иди к черту, огрызнулась Джессика. Ревнуешь, согласился внутренний голос. Безбожно ревнуешь, как настоящая дочь варвара с Сеченя.
        VI
        - Передай мне косметичку…
        - Я тебе что, муж?
        Вообще-то Крисп хотел сказать не «муж», а «слуга», но «муж» как-то особенно ловко навернулся на язык. Сейчас Крисп уже жалел об этой провокационной ловкости. Сидя у старомодного трельяжа, завернутая в махровое полотенце, Эрлия Ульпия молчала, и в молчании блондинки ясно слышался колокольный звон:
        «Унтер-центурион Вибий!»
        Я, беззвучно отрапортовал Крисп.
        «Немедленно передайте мне косметичку. Это приказ!»
        Слушаюсь, госпожа обер-манипулярий!
        Крисп вздрогнул, стряхивая гипнотическое оцепенение, и со всех ног кинулся исполнять приказ. Он хорошо знал, по ком звонит колокол. Махровое полотенце ничего не значило. Люкс на двоих ничего не значил. Еще в начале их миссии, выйдя из ванной, Эрлия без стеснения сбросила полотенце на пол и развратной походкой - о, королева шлюх! - прошествовала в спальню. Крисп бросился следом, обнял, приник, зажмурился - и очнулся в прихожей на коврике для обуви. Все, случившееся между «зажмурился» и «очнулся», память стерла за ненадобностью. Тело ломило, как во время приступа лихорадки, на верхней губе засохла кровь, натекшая из разбитого носа. Когда Крисп встал на четвереньки, в паху сыграли убийственное тремоло. С тех пор он спал - нет, не на коврике, это было бы слишком! - в гостиной, на угловой кушетке.
        За унижение Крисп отыгрывался языком. Ну, в том смысле, что позволял себе брякнуть лишнего. За болтовню его не били.
        - Ты помнишь, - мурлыкнула Эрлия, - о чем я тебя просила, милый?
        - Угу, - буркнул Крисп.
        - Ну и где?
        В мурлыканьи пробился намек на рык.
        - Тут.
        Он развернул сферу уникома. Материалы, которые Крисп собрал ночью, маясь на кушетке, стояли на автоматическом открытии. С картинками, чтоб их.
        - Читай, - велела Эрлия. - Вслух.
        - Леон Дильгоа, прозванный Эскалонцем, - начал Крисп, стараясь не косить глазом на блондинку. - Даты рождения и смерти по местному летоисчислению. Родился в тихом городке Сан-Джеромино к северо-западу от Эскалоны. Мать, отец, младшие сестры. Дворянин из захудалых. Переехав в Эскалону, учился у знаменитого маэстро Переса ди Лука. Получив диплом, открыл фехтовальный зал близ монастыря саббатинок на берегу реки Труадан. Взял в магистрате разрешение на установку водяного колеса…
        - Зачем? - изумилась Эрлия.
        - Что - зачем?
        - Зачем ему понадобилось водяное колесо?
        - Понятия не имею, - честно признался Крисп. - Для тренировок?
        - Продолжай.
        - Автор таких работ, как «Новое искусство поединка», «Цветок битв», «Рассуждения о мече». Склонялся к экономичным движениям и естественности форм. Последователь старой, грубой и неотшлифованной школы фехтования, полагавшей ярость, стремительность и озарение обязательными условиями победы, наряду с техническим мастерством. Вопросы чести в работах не рассматривал. В предисловии к «Новому искусству поединка» пишет, что разговоры на подобные темы не входят в число забот маэстро клинка.
        - Новое искусство? Чем ему старое-то не понравилось?
        - Не знаю. Пишут: последователь старой школы…
        - Что-то еще?
        - Картинки. Тексты сочинений. Комментарии специалистов.
        - Семья?
        - Был трижды женат.
        - Дети?
        - Данные отсутствуют.
        - Теперь помолчи. Мне надо подумать.
        Крисп пожал плечами. Жест означал: «Ну, думай!» Раньше Крисп полагал, что думать - прерогатива аналитика. Он раньше много чего полагал. Например, что в гостиничных номерах, которые они с Эрлией снимали на Хиззаце, а позже - на Китте, стоят «жучки» с микрокамерами. Если нас пишут, мы должны вести себя адекватно легенде, то есть как любовники. Приятный фон опасных будней оперативника. Увы, обер-манипулярий Ульпия плевать хотела на легенду, а может, точно знала, что никто их не пишет.
        Махнув рукой на риск схлопотать затрещину, он в открытую следил за Эрлией, завершающей макияж. Великий Космос! Это было чудо, и Крисп Вибий был свидетелем его! Секс-бомба, способная искусить аскета, прямо на глазах превращалась в женщину, безусловно, привлекательную, но скромную и строгих нравов. Волосы гладко зачесаны назад и собраны в узел на затылке. В лице брезжит что-то материнское: хочется обнять и плакать. Крисп, и тот ощутил, как гаснет похоть; верней, не гаснет, перерастая в новое, ранее неизвестное молодому унтер-центуриону чувство. С такими чувствами женятся, делятся сокровенным, живут душа в душу и умирают в один день, а не кувыркаются в постели ночь напролет.
        Вот же, подумал Крисп. Надо же.
        Вчера, прогуливаясь в горах, Эрлия сказала ему, что подготовительная стадия контактов с объектом завершена. Этот этап составили три личные встречи, во время которых Эрлия представилась Диего Пералю документалисткой, выполняющей заказ академии фехтования Октуберана. Готовилось коллекционное издание сборника трактатов великих маэстро Ойкумены, и в числе прочих - Леона Дильгоа. К изданию прилагалось обширное послесловие из шести глав, по главе на каждого маэстро. Пользуясь случаем, акула пера Эрлия Ульпия страстно желала получить из уст ученика дона Леона - любимого ученика! Не скромничайте, дон Диего… - эксклюзивную информацию, окрашенную личным отношением к наставнику. Воспоминания, подробности, рассказ о годах учебы. Оплата гарантируется, но дело, сами понимаете, не в презренных деньгах, а в памяти об учителе, и ваш долг, дон Диего, ваш святой долг…
        На третий раз объект согласился.
        - Гуляй поблизости, - велела Эрлия, отрывая взгляд от зеркала. - Так, чтобы мы тебя не видели. Кодовый сигнал я сброшу тебе на коммуникатор. Как получишь, врывайся. Ты в курсе, что должен устроить?
        - Что? - глупо моргая, спросил Крисп.
        Он не был в курсе.
        - Сцену ревности.
        - Ревности?
        - Да. Только не переигрывай. И не лезь на рожон. Иначе он тебя зарежет. Знаешь, какой у него рожон?
        Крисп хотел сострить, но передумал.
        КОНТРАПУНКТ
        ИЗ ПЬЕСЫ ЛУИСА ПЕРАЛЯ «КОЛЕСНИЦЫ СУДЬБЫ»
        Герцог:
        Я оплатил твой университет?
        Федерико:
        Людей щедрее вас не видел свет!
        Герцог:
        Я взял твою дорогу на себя?
        Федерико:
        Живу с любовью к вам, умру любя!
        Герцог:
        Стипендия? Кто платит, как не я?
        Федерико:
        Вы мне отец! Поет душа моя!
        Герцог:
        Страховки? Медицина? Частный дом?
        Федерико:
        Благодарю, мой благородный дон!
        Герцог:
        Гостиница, одежда, ресторан,
        Музеи всех планет и разных стран,
        Загадочные, дивные миры -
        Кто Ойкумену для тебя открыл?
        Федерико:
        Мой герцог! Покровитель малых сих!
        Таким не восхитится только псих!
        Герцог:
        Взамен прошу безделицы: не мсти!
        Маркиз подлец? Прости его! Прости!
        Иначе даже я и весь мой род
        Не защитим тебя. Талант умрет,
        А будет ли второй такой - бог весть…
        Ты понял ли?
        Федерико:
        Я понял. Ваша честь,
        Честь герцогского рода и семьи,
        Честь з?мка и наследственной земли -
        Продайте мне ее за сто монет!
        Герцог:
        Ты что, безумен?
        Федерико:
        Ну, продайте!
        Герцог:
        Нет!
        Федерико:
        Не вам своею честью торговать,
        Так и не мне свою вам продавать!
        Я нищ? Я бит? О, это не сюрприз!
        Но и комар кусается, мой принц!
        Глава одиннадцатая
        Все дары мира
        I
        - Что он умел лучше всего?
        - Обижать.
        - Ваш учитель? Дон Леон?
        - Да.
        - Странно. Я ожидала услышать что-то другое. Выпады, стойки. Защиты. Уколы. Специальные термины. Но обижать? Объяснитесь, прошу вас.
        - Это будет трудно, госпожа Ульпия.
        - Эрлия. Просто Эрлия.
        - Хорошо, донна Эрлия.
        - Тогда уж донья Эрлия. Я не замужем.
        - Повторюсь, донья Эрлия: лучше всего маэстро Дильгоа умел обижать. Я имею в виду - обижать нас, учеников. С посторонними людьми он вел себя безукоризненно. Многие пытались перенять его манеры, и я в том числе - тщетно. Таким надо родиться…
        Веранда была просторной и светлой. Здесь чудесно размещался стол, троица плетеных кресел и еще один столик - круглый, маленький, с широкой вазой. Дважды в день слуги меняли фрукты в вазе на свежие. Еще они приносили новую прохладную бутылку вина и забирали старую, даже если бутыль оставалась целомудренно запечатанной, как девственница. Диего так и не сумел привыкнуть к комфорту, удобствам, к личным апартаментам. Простор заставлял нервничать, молчаливая забота слуг тревожила. Когда же маэстро объяснили, что для смены полотенец их надо без лишних церемоний швырять на мокрый пол в ванной… За номер, размещенный на южной стороне первого этажа, с видом на горы, платил спонсор команды. Все попытки уговорить мар Дахана перевести скромного Диего Пераля в номер попроще - желательно, общий, с двумя-тремя соседями - провалились. В гостинице, как выяснилось, гостям не предлагали общих номеров - только персональные.
        Это ад, вздохнул Диего. Все дары мира - мертвецу.
        - Вернемся к обидам, дон Диего. Я надеюсь, вы уточните вашу мысль?
        - В объяснениях, а также в демонстрациях, маэстро предпочитал точность и краткость. Но случается, что ученик забредает в тупик. Повтор за повтором, и ничего не выходит. Если это длилось в течение разумного срока, дон Леон старался не подходить к такому ученику. Давал время разобраться самостоятельно. Если дело затягивалось… В один малопрекрасный день, проходя мимо, он бросал два-три слова, и ты понимал, что уж лучше бы он проткнул тебя рапирой насквозь. Вы даже не представляете, донья Эрлия, как это было обидно! Не оскорбительно, нет - обидно, и некого винить, кроме себя самого.
        - После этого вы шли к психоаналитику?
        - Мы шли в кабак. Лично я пару раз напивался до поросячьего визга. И знаете что? В скором времени тупик исчезал. Ты вкладывал обиду в каждое движение, и обида растворялась, как сахар в кипятке, а дело шло на лад. Возможно, психо… Как вы сказали?
        - Психоаналитик.
        - Это врач?
        - В определенном смысле.
        - Возможно, психоаналитик смог бы объяснить природу этого чуда: обида на маэстро превращается в изящество финта и точность укола. Я, извините, не возьмусь.
        - И не надо. Вы даже не представляете, как мне интересно вас слушать. Особый мир, особые люди. Я всерьез подумываю на материале статьи о Леоне Дильгоа сделать отдельную биографическую книгу. Я могу рассчитывать на вас, дон Диего?
        - Вряд ли.
        - О, мужчины! Вечно их надо уговаривать…
        С этой женщиной было легко. Она умела слушать. Диего полагал себя скверным рассказчиком, но тут все складывалось иначе. Легкость, с какой донья Эрлия вызывала его на откровенность, приводила в трепет. Маэстро уже жалел, что дал согласие на встречи с помпилианкой. Мошка в янтаре, он перестал жить с момента гибели Карни - нет, со дня ее похорон, когда впервые понял с безнадежностью отчаяния, понял не умом, а сердцем: да, мертва. Стрела, выпущенная в цель, теперь Диего Пераль бредил одним: долететь, вонзиться, вздрогнуть от убийственного наслаждения местью. Интересовало ли его, что случится потом? Беспокоило, наводило на размышления? Никакого «потом» не существовало. «Потом» зарыли на кладбище Сум-Мат Тхай. А эта женщина виделась Диего, как воплощенное, возрожденное «потом». Своим присутствием она расковыривала янтарь, извлекала мошку, воскрешала, понуждала взмахнуть крылышками. Любовь? Ерунда. Диего разучился любить. Просто донья Эрлия возвращала его в прошлое, в те годы, когда Пераль-младший был счастлив, еще не зная Энкарны де Кастельбро. Где есть прошлое, там есть и будущее. Наверное,
психоаналитик сумел бы подсказать, где прячется корень раздражающего удовольствия - в материнском участии, женственном внимании, в безукоризненной корректности манер, а может, в искреннем восхищении давно усопшим Леоном Дильгоа, восхищении, которое странным образом частично переносилось и на Диего Пераля, хотел он этого или нет.
        Еще одно искушение. Еще один дар мира. Удача опрокинула на маэстро рог изобилия: мертвец лежал, осыпанный лепестками роз.
        - С чего вы начали учебу у сеньора Дильгоа, дон Диего?
        - С мытья полов.
        - Это шутка?
        - Нет. Я мыл полы, ходил на рынок за продуктами, стирал одежду маэстро. Этим я оплачивал…
        - Учебу?
        - Скорее возможность глазеть на занятия. Солдат, я не столько учился, сколько переучивался. Сейчас я способен оценить талант маэстро: он дал мне время согласиться с необходимостью перемен.
        - А сразу вы бы не согласились?
        - Разумеется, нет. Я уже убивал, и убивал неплохо. Не я владел своими навыками - навыки владели мной. Для перемен надо созреть. Когда я созрел, маэстро Дильгоа назвал меня балбесом и приставил к начинающим - ставить выпад.
        - Погодите! Я была уверена, что он учил вас! А вы утверждаете, что первые уроки вы дали сами, новичкам…
        - Сейчас я понимаю, что это в большей степени были мои уроки, преподанные мне доном Леоном. Мое ученичество. Объясняя, я начинал понимать. Не просто делать, а понимать. Маэстро, проходя мимо, делал замечания. Я включал их в свои объяснения, но перед этим присваивал, впитывал, разбирал на части. Иначе… Извините, донья Эрлия. Мне трудно объяснить, как это происходило.
        - Не извиняйтесь! Чтобы научить, надо уметь. Чтобы объяснить, надо разобраться самому. Чтобы объяснить, используя чужой опыт, надо его присвоить. Дон Леон - гений педагогики.
        - Я пытался ему подражать. Я имею в виду не манеру фехтовать, а манеру учить. У меня ничего не вышло.
        - Это естественно. Вы слишком разные люди. Я не была знакома с маэстро Дильгоа лично, но я же вижу… Готова поклясться, что вы - превосходный учитель. Вы берете в науку женщин?
        - Нет!
        Диего задохнулся.
        - Отчего же? Вы занимаетесь с Джессикой Штильнер. После турнира господин Дахан, вне сомнений, предложит вам тренерскую должность. Вас ждет ослепительная карьера. И не обязательно на Хиззаце! Когда я сообщила на Октуберан, что беру у вас, последнего ученика маэстро Дильгоа, интервью - в академии очень заинтересовались вами. Не хочу забегать вперед, но вполне вероятно, что вскоре из академии поступит заманчивое предложение.
        - Дары, - прошептал Диего. - Дары мертвецу.
        - Что вы сказали?
        - Не обращайте внимания.
        Беседы с доньей Эрлией необходимы, подумал он. Нельзя все время заниматься. Нельзя истязать себя без конца. Мертвый ты или живой, так и до истощения недалеко. Горькое лекарство - пей, братец. Помнишь, как над телом Карни ты молил Отца, плохо понимая, к кому обращаешься - к Господу, Творцу миров, или к Луису Пералю, комедиографу: «Перепиши! Все, что угодно, лишь бы другой финал!» Колесницы судьбы - там, где в оригинале пьесы король восстанавливает справедливость, в постановке Ричарда Монтелье зритель бьется лбом в трагедию, как в бетонное ограждение. Зрители, актеры - выбора нет, ешьте, что дали.
        - Не обращайте внимания, - повторил маэстро. - Продолжим?
        II
        КОЛЕСНИЦЫ СУДЬБЫ
        (НЕ ТАК ДАВНО)
        Тело отчаянно зудело. Мар Фриш никогда не болел чесоткой, но судя по описанию симптомов в медицинских справочниках, именно так люди страдали от чесоточных клещей. Зуд можно было унять, приняв ингибитор чувствительности кожных рецепторов. Это замедлило бы процесс обратной модификации тела на семь-восемь часов, плюс ряд побочных эффектов.
        Гиль Фриш решил перетерпеть.
        Аэромоб шел во втором нижнем эшелоне. В целом, пилот соблюдал правила, но время от времени срезал повороты с демонстративной лихостью - на специально выбранных, не слишком оживленных участках, где риск создать аварийную ситуацию был минимален. На Китте скрупулезное соблюдение правил грозило привлечь внимание воздушной полиции:
        «Крадетесь, баасы? Куда? Зачем? Уж не замышляете ли какую пакость? А ну-ка, предъявите документы…»
        С документами у Фриша и его сопровождающих был полный порядок. Тем не менее, полицейская проверка не входила в их планы. Луке Шармалю и так пришлось ждать лишние шестнадцать часов. Известный финансист встреч с Гилем Фришем, мягко говоря, не афишировал; а уж встреча банкира с Йотамом Галеви исключалась категорически.
        Для Фриша эти шестнадцать часов оказались не лишними. Их он потратил на подготовку к предстоящей беседе с патроном, просчитывая возможные вопросы Шармаля и выстраивая ответную линию поведения. Это было сложнее, чем удовлетворить интерес хиззацской полиции тремя днями ранее. Йотам Галеви с Таммуза. Паспорт, виза, въездная отметка. Обратный билет с открытой датой. Прилетел ознакомиться с университетом. Мой сын - абитуриент. Я сидел в кафе, изучал новости и программу обучения. Двое помпилианских туристов изъявили желание заглянуть в спортзал. Я вызвался их провести. В коридоре мимо нас пробежал человек. Особые приметы? Шляпа, за спиной большой чехол. Нет, лица я не рассмотрел. В зале мы обнаружили труп девушки и раненого спортсмена. Вызвали полицию и врача. Я могу быть свободен? Да, я записал ваш номер. Если вспомню еще что-то, я с вами свяжусь.
        На следующее утро Йотам Галеви беспрепятственно покинул Хиззац, чтобы завершить свое краткое существование.
        Зуд перестраивающейся плоти мешал сосредоточиться, снижая скорость расчетов на тринадцать с четвертью процентов. Несмотря на помехи, Гилю Фришу хватило времени, чтобы подготовиться. Он даже сделал перерыв, составив за сорок семь минут простенькую типовую гематрицу малой мощности. Дополнительный источник энергии всегда кстати, а составление гематрицы дало ему возможность переключиться с задачи на задачу, что сейчас являлось первейшей необходимостью.
        За одиннадцать минут семнадцать секунд до контрольного срока он был полностью готов покинуть временное убежище, где его тело претерпевало обратную модификацию. Он переоделся, аккуратно сложив на столе все вещи Йотама Галеви, включая коммуникатор с дважды отформатированным блоком памяти. Затем тщательно уничтожил отпечатки пальцев и потожировые следы. Фриш знал, что люди Шармаля справятся с этой задачей ничуть не хуже его, но привык убирать за собой сам. Ровно в назначенное время он покинул съемную квартиру на двадцать шестом этаже жилого дома в Желтом краале, где квартировали туристы среднего достатка, и вышел на улицу из подъезда, в который шестнадцатью часами ранее вошел Йотам Галеви.
        Аэромоб с затемненными стеклами ждал его за углом.
        На сей раз Лука Шармаль принял Фриша не в беседке, а в гостевом кабинете. Это означало дополнительные слои конфидент-защиты - и, соответственно, повышенную степень секретности разговора. Еще это означало, что Лука Шармаль нервничает, хотя по внешнему виду патрона было невозможно определить степень волнения. Мар Фриш отметил данное обстоятельство, внеся соответствующие коррективы в намеченную линию поведения. Краткий отчет Фриша банкир уже получил, поэтому доклад бывшего следователя занял семнадцать минут двадцать три секунды. Гиль заполнил лакуны, имевшиеся в отчете, и уточнил ряд деталей. Когда он закончил, Шармаль молчал одиннадцать секунд.
        - Кроме помпилианцев, кто-либо еще интересовался Диего Пералем?
        - До момента моего отлета с Хиззаца, насколько мне известно - нет.
        - Помпилианцы могли связать вас с коллантом?
        Этот вопрос Фриш предвидел заранее.
        - Нет. Они считают, что Йотам Галеви - агент гематрийской разведки. Вероятность - девяносто семь с половиной процентов.
        Фриш знал, о чем думал его патрон в течение следующих полутора секунд. С одной стороны, присутствие гематрийской разведки заставит помпилианцев быть более осторожными. С другой, они постараются сыграть на опережение. И в итоге наломают дров, как говорят варвары с Сеченя. Но могут и преуспеть, склонив Диего Пераля к сотрудничеству. Для расчета вероятностей не хватало данных.
        - Убийца?
        - Не имеет отношения к колланту. Поединок на холодном оружии - традиция Эскалоны. Месть за похищенную дочь гранда. Убить хотели Диего Пераля. Энкарна де Кастельбро погибла случайно.
        О том, что ему известен убийца, мар Фриш умолчал. Ни к чему делиться всей информацией с Лукой Шармалем. Тем более, что информация не имела прямого отношения к пассажирскому колланту. Гиль Фриш решил приберечь ее для себя.
        - Диего Пералю известны имена кого-либо из коллантариев?
        Это и был главный вопрос. Фриш скрыл от банкира тот факт, что он по неосторожности успел представиться Пералю. Предвидь он, как дальше повернутся события, а главное - не будь Гиль тяжело ранен, не находись его сознание на грани сумеречной области… Разумеется, он бы не стал сообщать Диего свои настоящие имя и фамилию. Сделанного не изменить, но можно минимизировать последствия.
        Ответ, вместе с предшествующей ему паузой в одну целую и одну десятую секунды, Гиль Фриш рассчитал заранее с максимальной тщательностью:
        - Нет.
        Ничего лишнего. Простая констатация. Пауза - для того, чтобы еще раз прокрутить в памяти все моменты общения Диего Пераля с коллантариями. Именно так это должен воспринять Лука Шармаль.
        - Отправляйтесь в отель. Мои люди с вами свяжутся.
        Пива или кофе ему не предложили. Прозрачный намек: патрон недоволен. Что ж, кое-что Гиль Фриш приберег напоследок. Уже вставая, чтобы покинуть кабинет, он сообщил:
        - Диего Пераль тренирует вашу внучку Джессику. Он - ее постоянный спарринг-партнер. Добавлю, что сеньор Пераль - очень привлекательный мужчина. Вам следует это знать, мар Шармаль.
        Когда Фриш направился к двери, Лука Шармаль его не остановил.

* * *
        Мар Шармаль прошелся по кабинету из угла в угол. Я нервничаю, констатировал он. Я взволнован. Это полезно. Эмоции. Любые. Такие, как сейчас - особенно. Так считает врач. Мнению профессионала Лука Шармаль был склонен доверять. Однако беспокойство, полезное для психики, никак не помогало решить возникшую проблему. Вернее, наоборот: мешало. Вернувшись за стол, Шармаль за три с половиной секунды отрешился от эмоций, сосредоточившись на проблеме.
        Имя проблемы - Диего Пераль.
        Гиль Фриш чего-то недоговаривал. Вероятность - семьдесят семь и четыре десятых процента. Но сейчас это был второстепенный фактор. Даже без его учета мар Шармаль знал: помпилианцы не отступятся. В конечном итоге они получат от Диего Пераля информацию о пассажирском колланте. Поиск будет вестись и по другим направлениям, не связанным с эскалонцем. Вероятность - девяносто один и семь десятых процента. Рано или поздно Великая Помпилия выйдет на коллант Луки Шармаля. Какое время им для этого потребуется? Недостаточно данных для расчета. Возможные меры противодействия?
        Физическое устранение Диего Пераля.
        В течение одной минуты и двадцати трех секунд Шармаль взвешивал все «за» и «против», просчитывая возможные последствия и их вероятности. Он был финансистом, а не убийцей или главой преступного картеля. Тем не менее, если бы убийство Диего Пераля с высокой степенью вероятности решало проблему, он бы решился на такой шаг. К сожалению, убийство проблему не решало. Скорее, усугубляло. Погибни сеньор Пераль от несчастного случая или в пьяной драке - в имперской службе безопасности ни за что бы не поверили в подобную случайность. И взялись бы за дело с удвоенным рвением. Если сейчас Лука Шармаль с его пассажирскими коллантами действовал в «серой» зоне, на грани законности - в случае гибели Диего Пераля его могли обвинить в организации заказного убийства. Доказать бы ничего не удалось с вероятностью восемьдесят семь процентов, но репутация банкира в определенных кругах была бы испорчена навсегда.
        Дело не в Перале, пришел к выводу Лука Шармаль. Устранение объекта ничего не меняет. Произошла утечка информации. Великая Помпилия выйдет на пассажирский коллант и без эскалонца. Эффективных мер противодействия этому мар Шармаль не видел.
        Проигрыш?
        В какой-то степени - да.
        Но финансовая империя Шармалей никогда бы не достигла теперешнего размаха и процветания, если бы ее глава не умел извлекать выгоду даже из самых сокрушительных поражений, превращая их в победы. У Луки Шармаля всегда имелся запасной план. И, как правило, не один.
        Мар Шармаль не подозревал, что очень скоро Судьба внесет в его планы совершенно непредсказуемые коррективы.
        III
        Синий бился с красным.
        Вместо традиционных фехтовальных дорожек турнир «Клинки Ойкумены» предоставлял спортсменам для поединков квадратные площадки. Сторона такой площадки равнялась десяти шагам взрослого мужчины. По периметру стояли башенки силовых эмиттеров: сигнал гонга, и место схватки накрывалось полем, которое не позволяло бойцам покинуть площадку, а посторонним людям - проникнуть в святая святых.
        Сверху крытый павильон, один из дюжины отданных под турнир, напоминал доску для шахмат. По специальным коридорчикам между «клетками», занятыми фигурами спортсменов, бродили неприкаянные тени: медики, тренеры, массажисты, помощники первых, вторых и третьих.
        - Секунданты? - спросил Диего. - Где они?
        И поправился:
        - Я имею в виду судей.
        Вместо ответа мар Дахан указал в дальний угол павильона. Там располагался длинный стол, за которым сидели люди в темных костюмах, при галстуках-бабочках. Перед членами судейской коллегии на столешнице медленно поворачивались голосферы, верней, голографические кубы. Внутри кубов разворачивались точные копии схваток. Диего увидел, как ближайший из судей провел ладонями над кубом. Изображение сделалось крупнее, лицо бойца заполнило куб почти целиком. Раздулись ноздри, втягивая воздух; рядом с ухом бедняги просвистел клинок. Судья щелкнул пальцами, лицо исчезло, сменившись дерущимися человечками.
        - Нейтрализатор отключается только снаружи, - сказал мар Дахан. - Пультом на судейском столе, как и защитное поле. Включается при входе на площадку. Кто вышел после окончания боя без помощи врачей - тот победил. Кто остался лежать или выполз - проиграл. Вмешательство судей - только при спорных случаях и непредвиденных инцидентах.
        Диего кивнул. Он уже обратил внимание на то, что над каждой площадкой, заметный внешнему наблюдателю, не говоря уже о бойцах, находящихся внутри, моргал огромный глаз. По всем признакам, судейский. Вряд ли в этом была реальная необходимость - скорее дань традициям, о каких маэстро никогда не слыхал. Так или иначе, религиозный спортсмен мог представить себя на ладони Господа, под пристальным взглядом Создателя, решающего судьбу муравья.
        - Зрители?
        Гематр указал куда-то за спину:
        - Отдельные павильоны с трибунами. Голографические копии поединков в реальном времени. С повторами ключевых эпизодов. Сюда зрителей не пускают. Это не чемпионат, куда ездят сборными командами планет и государств. Это турнир третьего класса. Третьего формально, согласно общепринятой классификации. На деле у «Клинков Ойкумены» прекрасная репутация… Кстати, ваш диплом. Он подтвержден. Все сопутствующие документы я сбросил вам на уником.
        - Печать? - задал вопрос Диего. - Подпись?
        - Электронные. И подпись, и печать.
        - Хорошо.
        И печать, и подпись совершенно не интересовали маэстро. Он не знал, как выглядит их электронный аналог, и не планировал узнать. Вопрос Диего Пераль задал просто так, лишь бы что-нибудь сказать. Подтверждение диплома он представлял листом бумаги, заверенным оттиском печати в сургуче и витиеватым росчерком стряпчего.
        - Вам распечатать?
        - Нет, не надо.
        Запоздало сообразив, что оскорбляет Эзру Дахана своим равнодушием, маэстро быстро прибавил:
        - Спасибо, мар Дахан. Я вам очень признателен.
        О Боже, подумал он. Оскорбить гематра равнодушием! Что еще предстоит мне в этой жизни? Смутившись, Диего притворился, что поглощен боем. Тут и впрямь было на что посмотреть. Оба бойца превосходно владели оружием: легкими саблями - весом два, максимум два с половиной фунта - и кинжалами, длинными и кривыми. Разница заключалась в том, что синий, чью голову венчал тюрбан с тремя стальными дисками, держал кинжал острием к себе, а красный, одетый в шаровары и жилет на голое тело - от себя, на манер сабли. Противники скакали драчливыми петухами, тонко чувствуя дистанцию. Удары большей частью были кистевые, очень быстрые, а если кто-то рубил наотмашь, вкладывая в движение всю силу - он с ловкостью танцора использовал инерцию летящей стали, закручивая воистину балетные пируэты.
        У обоих уже имелись ранения, верней, лишний вес в местах порезов и рассечений, зафиксированных нейтрализатором. На подвижности спортсменов это никак не сказывалось. Когда четыре клинка на миг скрестились, увязнув в глухой защите, а бойцы сошлись лицом к лицу, синий оттолкнул красного - толчок оказался финтом, умелой обманкой - а сам крутанулся волчком, с разворота резанув красного кинжалом ниже затылка. Если бы маневр удался, бой на этом закончился бы. Но красный присел, увернувшись от лезвия, и махнул саблей над полом, норовя достать колено противника.
        Он не преуспел, и схватка продолжилась.
        - Первый тур, - сказал мар Дахан. - Мужчины с мужчинами, женщины с женщинами. Дальше - смешанная система. Что вы скажете о рапире против сабли?
        Диего пожал плечами:
        - Мизер. Дон Леон редко учил нас владению саблей.
        - А из личного опыта?
        - Моя практика в этой области ничтожна.
        - Говорят, рапира предпочтительней. Говорят, прямая всегда короче дуги. А значит, укол быстрее удара. Еще говорят, что колоть следует при замахе. Как вы полагаете, что бы мог противопоставить вашей рапире спортсмен в красном?
        Диего пригляделся:
        - Энергичный вход в атаку. Батман по моей рапире. И моментальный перевод клинка на мою вооруженную руку. Если скорость позволяет - в корпус. Мне кажется, у красного больше свободы в маневре, а значит, в дистанции.
        - Ваша рапира длиннее.
        - Чистая правда.
        - На любую его атаку у вас пройдет контратака в оппозицию.
        - Я не так самоуверен.
        - Укол фиксируется нейтрализатором, как сильное повреждение. В то время как основная масса режущих ударов…
        - Укол, скорее всего, не остановит взбешенного бойца. Я видел, как пронзенный насквозь боец с саблей завершал удар, и боец с рапирой падал с разрубленной головой.
        - И я видел, - честное слово, не будь мар Дахан гематром, он бы рассмеялся. - Саблист оставался на ногах, удерживая тридцать килограммов, подвешенных к туловищу. А рапирист падал, не удержав тех же тридцати килограммов, зафиксированных на голове. Боюсь, вы правы.
        Диего машинально положил ладонь на эфес рапиры. На территории спорткомплекса он мог носить оружие не в опостылевшем чехле, а на поясе, чуя бедром привычную тяжесть. Временами маэстро казалось, что ему отрубили часть тела, дали всласть прочувствовать собственную ущербность, и теперь вернули утраченное. Биопротезы, вспомнил он. Биопротезы, заменяющие руки дону Фернану.
        Будь ты проклят, убийца.
        Маэстро знал, что потерял больше, чем просто часть тела. Душа, сердце - их вынули, оставив взамен черную щемящую пустоту. Велика Ойкумена, но есть ли протезы, способные возместить такую потерю?! Господи, во власть твою предаю себя… Ненавижу турнир, сказал Диего без слов. Бойцы, судьи, тренеры, зрители - они ни в чем не виноваты, но я ненавижу их: всех вместе и каждого по отдельности. Они отвлекают меня от единственной оставшейся мне в жизни цели. На время турнира я вынужден прекратить тренировки. На время турнира Эзра Дахан перестал заниматься со мной. Когда же все это закончится?! Вынужденная пауза между выдохом и вдохом - сколько можно, я задыхаюсь…
        - Почему вы здесь? - спросил он.
        Гематр повернулся к собеседнику лицом. Кажется, Диего сумел его удивить. Во всяком случае, мар Дахан ответил вопросом на вопрос:
        - А где я, по вашему, должен быть?
        - С командой. Им скоро выступать.
        - Зачем мне быть с командой?
        - Полагаю, вам следует настроить их на победу. Кто, если не вы?!
        Эзра Дахан долго молчал.
        - Я вам уже говорил, - наконец произнес он, - что кое в чем вы лучше меня. Повторю еще раз: лучше. Я - гематр, мар Пераль. Я могу проанализировать ситуацию, дать совет, изложить перспективы. Но я никого не могу настроить на победу. Для этого требуется не разум, а чувства. Мой анализ сейчас пойдет во вред спортсменам. Даже спортсменам-гематрам - во вред, и только. Мои рассуждения охладят их пыл. Я бы скорее попросил вас настроить команду на победу. Но и вы не сумеете этого сделать. Хотите, я объясню - почему?
        - Не хочу, - быстро возразил Диего.
        - Отчего же? Я прекрасно умею анализировать чужое поведение. Особенно если в нем присутствует конфликтный момент.
        - Спасибо, не нужно.
        - Значит, мы поняли друг друга. Вы поддерживаете связь с вашим отцом?
        - Нет.
        - Напрасно. У вас чудесный отец, - сухость, с которой мар Дахан озвучил комплимент, поразила Диего больнее, чем маэстро рассчитывал. - Когда свяжетесь, спросите у него, насколько банален сюжет мести. У героя убивают возлюбленную, герой много тренируется и в финале мстит убийце, используя накопленное мастерство. Если хотите, я могу посчитать, сколько раз этот сюжетный ход использовался в киноиндустрии и арт-трансе. Итоговая цифра вам понравится. Но все-таки спросите у отца - Луис Пераль лучше меня объяснит, почему этот путь ведет к провалу спектакля.
        Черт возьми, оценил Диего. Да ведь он волнуется! Он почти кричит. Язвит, высмеивает, пытается разрушить броню собеседника. Жаль, что все его попытки - пустое занятие. Насмешкой не воскресить мертвеца. Всеми дарами судьбы - нет, не воскресить.
        - Благодарю вас, мар Дахан, - Диего поклонился гематру. - Благодарю, маэстро. Я обязательно свяжусь с отцом. Вы напомнили мне о сыновнем долге.
        На этих словах его толкнули.
        IV
        - Результаты им!
        Крисп вжал голову в плечи, сгорбившись за портативным терминалом. Три активированные голосферы висели перед ним, как три воздушных шарика на общей ниточке.
        - Срочно им! Горит им!
        Крисп притворился деталью интерьера.
        - В заднице у них горит!
        Обер-манипулярий Эрлия Ульпия бушевала. Металась по номеру разъяренной львицей, шипела, рычала и сверкала очами. Крисп впервые видел ее такой. Он очень жалел, что в комплект их шпионского снаряжения не входит комбинезон с генератором камуфляжной иллюзии, в просторечии - «невидимка».
        Еще больше он жалел, что родился на свет.
        Пять минут назад Эрлия вернулась в номер после сеанса гиперсвязи с Октубераном; читай, с начальством. Конфиденциальность связи администрация «Тафари» гарантировала. Еще бы - за эдакие деньжищи! Плюс индивидуальная кодировка пакета, плюс роутеры на Октуберане, плюс… Куча разнообразных «плюсов». А в итоге вышел один сплошной «минус»: блондинка получила от шефа форменный разнос. Крисп понял это с порога - на сей раз Эрлия не сочла нужным сдерживаться. Номер экранировало конфидент-поле, что означало: никто ничего не услышит и не придет на помощь унтер-центуриону Вибию. Криспу живо представилось, как Эрлия в гневе разрывает его в клочья и скармливает кровавые ошметки довольно урчащему утилизатору.
        Он проклял свое излишне живое воображение. Однако вскоре до Криспа дошло, что бешеная кошка не спешит впиваться когтями в беднягу. Даже ее яростный рык был адресован не ему.
        - Дело на контроле! Нужен срочный результат! - Эрлия с наслаждением передразнила военного трибуна Планкуса. - А мы, значит, бездельники! Мы кивуши околачиваем! На курортах прохлаждаемся за казенный счет! Гематры, небось, над нами потешаются… Нет, ты понял? Гематры потешаются! Совсем из ума выжил, солдафон… Кстати, что насчет гематров? Засек наблюдение?
        Вопросы Эрлия задала обычным деловым тоном. Резко остановившись посреди комнаты, она наконец обратила внимание на Криспа - словно только сейчас его заметила. «Уж лучше бы бушевала в пространство,» - с тоской подумал унтер-центурион. Он вспомнил, что обещал устроить Диего Пералю сцену ревности и не устроил. Поджилки затряслись, в желудке подтаял кусок льда. К счастью, следом Крисп вспомнил, что выход на сцену для него обозначался кодовым сигналом от Эрлии - сигналом, которого не было - и поджилки окрепли, а лед смерзся. Он не знал, почему Эрлия в последний момент отменила операцию «Ревнивец», и знать не хотел.
        - Никак нет.
        - Уточни!
        - Агенты гематров не выявлены. «Жучки» и дистанционные устройства не обнаружены.
        Произнеся эти слова, Крисп ощутил себя воистину бездельником, жирующим на курортах за счет империи. Облажался, вздохнул он. Облажался на первом же задании. Прощай, карьера, очередное звание, перевод в оперативники! Меня вернут в отдел Мафенаса, куковать там до скончания дней…
        - Контакты объекта? - прервала Эрлия его горестные размышления.
        - Прежние. Эзра Дахан и Джессика Штильнер. Эпизодически - члены команды. Обслуга: горничная, портье…
        Под взглядом блондинки он умолк и наскоро пересмотрел матрицу логов с «жучков», установленных в номере и на одежде Диего Пераля. Нет, он ничего не упустил: контактов, кроме упомянутых, не было.
        - Эпизоды не в счет. Оба основных контакта - гематры… - Эрлия в задумчивости прошлась из угла в угол. - Мы не знаем, как долго следит за ним гематрийская разведка. Но если кто-то из этих двоих завербован… Зачем присылать еще одного агента? Зачем отправлять его в университет?
        - То есть, Дахан и Штильнер на разведку не работают? - осмелел Крисп.
        - Получается, что так. Хотя полной уверенности нет. В любом случае, гематры осторожны. Просчитали все варианты, готовят надежный подход к клиенту. Боятся спугнуть… А нас начальство пилит: вынь да подай результат! Есть, конечно, способ…
        Криспу хватило выдержки, чтобы не спросить: «Какой?»
        - Заклеймить этого Пераля, что ли? Заклеймить - и выкачать всю информацию.
        - Нет, - твердо сказал Крисп, шалея от собственной смелости.
        - В смысле?
        - Если объект был в колланте пассажиром, вряд ли коллантарии делились с ним личной информацией…
        Он поперхнулся и раскашлялся.
        - Дальше, - подбодрила Эрлия.
        - Значит, нам важна каждая деталь, каждая мелочь. Все, что даст зацепку. Это можно узнать только от свободного. Раб будет тупо отвечать на вопросы. Он ничего не сумеет утаить, но и ничего не вспомнит по собственной инициативе. А мы…
        - А мы, согласно нашей природе, утратим к нему всякий интерес, - продолжила за него Эрлия. - И не сможем допросить раба творчески. Ты прав, это не вариант. Опять же, что с ним потом делать? Освободить? Он на нас в суд подаст. Оставить рабом? Кто-нибудь обязательно заметит… Ликвидировать? И оборвать последнюю ниточку?!
        - Ну почему же последнюю? - ухмыльнулся Крисп Вибий.
        Эрлия только что согласилась с ним; считай, похвалила. Крисп решил, что сейчас - наилучший момент поделиться с блондинкой идеей, которая пришла ему в голову с полчаса назад.
        - Хочешь удивить меня? - Эрлия улыбнулась. - Валяй, я слушаю.
        Крисп набрал в грудь воздуха, как ныряльщик перед погружением. Не удержавшись, шумно выдохнул, сконфузился - и прыгнул в воду:
        - Если это не пустышка… Если это - коллант с тузиком, с астланином… В нем должен быть помпилианец! Тот, чей это тузик. Надо искать помпилианца!
        - Как?
        - Ну… Я тут подумал: коллантарий ведь теряет рабов, верно? Если у помпилианца с тузиком вдруг освободятся все рабы, это обязательно заметят. Случись такое, нам доложили бы…
        Эрлия кивнула: продолжай.
        - Значит, он принял меры предосторожности. К примеру, раскидал рабов по разным планетам, разным энергостанциям. Можно отследить, кто из владельцев тузиков проделывал разброс. Это раз. И потом, рабы все равно должны были освободиться. Он это знал, и наверняка оставил распоряжения: выставить на рынок, или еще как. Типа, деньги срочно нужны, вот и продаю. Это два. Ну, продает человек двух-трех рабов. Никто ничего не заподозрит. Но если выяснится, что это произошло одновременно в разных местах; что некий владелец тузика в итоге распродал всех своих рабов…
        - Понимаю, - голос Эрлии сделался слаще меда. - А у тебя голова варит!
        - Я…
        - Молодец!
        Крисп зарделся от гордости, которую обер-манипулярий Ульпия не замедлила остудить:
        - Вряд ли ты один такой умный. Скорее всего, в управлении над этим уже работают. А результата нет. Владельцев тузиков сейчас миллионы - точнее не скажу, не интересовалась. Представляешь объем проверок? Времени займет уйму… Так что не расслабляемся, работаем! Наша цель - Диего Пераль.
        Она подошла к бару-холодильнику, сыграла на сенсорной панели уверенный пассаж и получила бокал нежно-зеленого коктейля, искрящегося крошевом ледяных кристаллов. Поразмыслив, Эрлия повторила операцию. Второй коктейль оказался рубиново-красным. Это для меня, с гибельным восторгом понял Крисп. Я заслужил!
        Он не ошибся.
        - Надо найти способ вытащить объект на нашу планету, - Эрлия вручила Криспу его награду. - Там гематры до него не доберутся, а у нас будут развязаны руки. Думай, мозг. Ищи способ, мотив, предлог. Что угодно, лишь бы его к нам заманить! Только добровольно, без насилия! А уж там мы найдем способ раскрутить красавчика на сотрудничество. Я над этим работаю, но одна голова хорошо…
        Покачивая бедрами, Эрлия направилась в ванную. Крисп проводил ее взглядом, где безнадежность мешалась с вожделением, пригубил коктейль - в меру сладкий, в меру крепкий, с гранатовой кислинкой - и сунулся в центральную сферу, желая проверить, что там поделывает объект.

* * *
        «Во время следующего сеанса связи, - Эрлия взялась за ручку двери, ведущей в ванную комнату, - надо будет изложить Планкусу идею парня. Мало ли?..»
        - Твою декурию! - громыхнуло из гостиной. - А этот тип откуда взялся?!
        Едва не расплескав свой коктейль, Эрлия рванула в гостиную.
        V
        - Прошу прощения, - сказал дон Фернан. - Я не хотел вас задеть.
        - Ничего, - пробормотал Диего. - Все в порядке.
        - Позвольте, я пройду?
        - Все в порядке, - повторил Диего, не двигаясь с места.
        Вот так сходят с ума, понял он. Шаг за шагом, и тропинка кончилась. Ты летишь в пропасть, уверенный, что еще идешь. Дон Фернан стоял перед ним, весь в черном, как и сам Диего. Только чернота графа поблескивала редким серебром, вызывая ассоциации с шевелюрой стареющего кабальеро, а Диего Пераль был черен, как ворон, без прикрас, и сутулился по-вороньему.
        - Мы знакомы? - спросил дон Фернан.
        Диего молчал. Он искал и не находил в этом человеке томной, чуть ироничной жеманности, памятной по встречам в Эскалоне. Опытный боец, едва не заколовший Пераля в университетском спортзале - сойдись Диего с графом в поединке, и сразу стало бы ясно: тот или другой. Но вот так, лицом к лицу, дрожа от возбуждения и не в силах пошевелиться…
        - Рад вас видеть, господин Дахан, - слегка пожав плечами, дон Фернан повернулся к гематру. - Это ваш ученик? Он заявлен на турнир?
        - Здравствуйте, господин Пшедерецкий, - Дахан вежливо поклонился. - Я тоже рад вас видеть. Нет, это не мой ученик. Это мой помощник. Разрешите представить: Диего Пераль, из школы маэстро Дильгоа.
        - Того самого?
        - Да.
        - Тогда почему он вцепился в рапиру?
        Лишь сейчас Диего заметил, что пальцы его окоченели на рукояти.
        - Я бы понял настрой на поединок, - продолжил дон Фернан. Тот граф, которого знал Диего, произнес бы фразу про настрой с откровенной издевкой. Этот же изъяснялся сухо, как гематр, и с напором человека, который спешит по делам. - Новички часто перебарщивают с показной воинственностью. Но вы утверждаете, что это ваш помощник…
        - Это мой помощник, - подтвердил мар Дахан. - И постоянный спарринг-партнер госпожи Штильнер. Их тренировки дали превосходные результаты. Надеюсь, у вас будет возможность оценить.
        - Неужели он рассчитывает, что я преподам ему урок?
        - Вряд ли. Разве что косвенно, путем схватки с госпожой Штильнер. Изучая записи, можно многому научиться.
        - Разумно. Мои уроки слишком дорого стоят. И все же… - беседуя о Диего, присутствующем здесь, в третьем лице, дон Фернан стал больше похож на себя-прежнего: надменного аристократа. - Если господин Пераль плохо говорит на унилингве, может быть, вы ответите на мой вопрос? Или мне счесть такое поведение оскорбительным?
        - Я приношу вам свои извинения, господин Пшедерецкий, - Эзра Дахан оттеснил Диего к краю прохода. - Свои глубочайшие извинения. Господин Пераль недавно перенес тяжелую психологическую травму. Он не до конца оправился от потрясения. Уверен, у господина Пераля и в мыслях не было оскорбить вас.
        - Извинения приняты. Всех благ!
        И дон Фернан зашагал прочь.
        - Кто это? - хрипло выдохнул Диего, борясь с желанием выхватить рапиру и броситься следом. Пожалуй, сейчас он был способен ударить в спину. - Во имя Господа, кто это?!
        Схватка на площадке закончилась. Синий вышел, прихрамывая. Хромота его исчезла, едва синий двинулся дальше, к судейскому столу - судя по всему, обнулили нейтрализатор. Красный лежал, выронив саблю. Он не шевелился, успев убедиться в том, что головы ему не поднять. Когда синий перестал хромать, красный вскочил на ноги, подхватил саблю и отсалютовал сопернику. Похоже, судьи что-то крикнули синему - он повернулся лицом к красному, встал в позицию и ответил безукоризненным салютом.
        - Это Антон Пшедерецкий, - Эзра Дахан разглядывал Диего, словно новый, еще неопробованный тренажер для фехтования. - Сборная команда Сеченя. Впрочем, здесь он заявлен, как индивидуал. Вы в курсе, кто такие самовыдвиженцы?
        Диего машинально кивнул, хотя ничего не понял, кроме странных имени и фамилии. Возбуждение отпускало, маэстро начало трясти. Из последних сил он старался скрыть от гематра свое состояние, хотя и понимал всю тщету усилий. Ну, хотя бы не стучать зубами при разговоре…
        - Антон Пшедерецкий?
        - Вы действительно незнакомы? Или притворяетесь?
        - Полагал, что знаком. Сейчас даже и не знаю.
        - Господин Пшедерецкий - заслуженный мастер спорта. Трехкратный победитель чемпионата Лиги, многократный призер секторальных чемпионатов и турниров. Если я начну перечислять его медали и титулы, мы не управимся до вечера.
        Это шутка, понял Диего. Не управимся до вечера… Говори мар Дахан всерьез, он бы назвал время, необходимое для перечисления заслуг Антона Пшедерецкого, с точностью до секунды. Затылок ломило, перед глазами плясал рой мушек - омерзительных, готовых высосать твою кровь до капли. Мушки, вспомнил маэстро. Комары. Гнус. Как бы они ни назывались, их рой обсел Карни шевелящимся комом… Ты безумен, сказал Луис Пераль так ясно, словно стоял рядом. Мальчик мой, ты рехнулся. Какая жалость! Сначала рапира, удлиняющаяся струйкой комарья. Затем - грезы средь бела дня. Биопротезы дона Фернана; удар, хвативший старого маркиза. А ведь ты даже не удосужился проверить: был этот удар или нет? Теперь ты готов прирезать спортсмена, известного здесь всем и каждому, прирезать только потому, что ты увидел в нем смертельного врага. Когда ты нырнешь, чтобы не всплыть? Прыгнешь с крыши гостиницы? Сегодня? Завтра?! Лучше не с крыши - там, где ты бегаешь по утрам, прыгать надежнее. Под аплодисменты Джессики Штильнер ты сойдешь в ад, великий грешник. Я напишу о тебе комедию! Зрители животики надорвут…
        - Его руки… Руки господина Пшедерецкого…
        Гематр слушал, не перебивая.
        - Вы уверены, что это обычные человеческие руки?
        - А что это может быть? - спросил мар Дахан.
        - Биопротезы.
        - Биологические протезы? Вполне вероятно. Если он потерял руку в детстве, на ее месте сейчас может оказаться протез. Вас это смущает?
        - Кто знает это точно?
        - Личный врач. Медики, делавшие операцию. Родители. Сам господин Пшедерецкий. Его тренер. В любом случае, вы не получите такую информацию. Тайна личности неприкосновенна.
        - Но как он прошел медицинский контроль перед турниром?!
        - Проще простого. Контроль выявляет модификантов - у них стоит особая метка. Биопротезы - обычное дело. В сущности, они мало чем отличаются от рук, полученных при рождении.
        - Сила? Скорость реакции?!
        - В пределах общечеловеческой нормы. Ничего такого, что выходило бы за рамки. Допустим, мышцы протезов гипотетического фехтовальщика сильнее его утраченных естественных конечностей. Разница будет невелика. Обычный человек в принципе способен компенсировать ее длительными тренировками. А если вы родились силачом, вы без труда перекроете возможности протезов. Короче, протезы - не допинг и не модификация. Просто другие руки, и все.
        - А если я хочу заменить мои руки на биопротезы?
        - В вашем возрасте? Вы утратите большинство двигательных навыков. Вам придется восстанавливать их заново. На это уйдет много времени. И не факт, что вам удастся восстановиться полностью. Послушайте, мар Пераль…
        - Нет, лучше вы меня послушайте, - перебил гематра Диего. - Я похож на безумца?
        - Да, - согласился Эзра Дахан. - Вероятность того, что вы сошли с ума, я оцениваю в семьдесят три и девять десятых процента.
        - Тогда почему вы со мной возитесь?!
        - Я слишком разумен, - спокойно ответил гематр. - Вы меня уравновешиваете.
        КОНТРАПУНКТ
        Из пьесы Луиса Пераля «Колесницы судьбы»
        Первая ведьма:
        Сливайте ненависть в котел -
        Пускай кипит!
        Родных, друзей, детей, сестер -
        Язык до корня дьявол стер,
        Теперь хрипит.
        Вторая ведьма:
        Три ведьмы пляшут над котлом
        Ночной порой,
        Все на борьбу добра со злом,
        Нам пофартило, повезло -
        Сливай добро!
        Третья ведьма:
        Во имя бритв, во имя битв
        Душе кровить.
        Сливай отраву из обид,
        Какое, к черту, возлюби?
        Возненавидь!
        Федерико:
        Гляжу на пляску трех старух,
        Трех муз вранья.
        Я б им пришелся ко двору,
        Да все никак не разберу:
        Где двор? Где я?
        В чем смысл ведьминских затей?
        Каков барыш?
        Потом вернешься из гостей,
        А дом упал, и ни клетей,
        Ни стен, ни крыш.
        Глава двенадцатая
        Призрак в космосе
        I
        Дверь номера открылась с мелодичным переливом «гостевого» сигнала, едва Джессика коснулась сенсора. Честно говоря, она не ожидала, что дверь откроется. Наверняка маэстро что-то напутал с настройками. Сам Диего сидел за столом спиной ко входу, оседлав стул, будто коня. Эскалонец очень походил на ворона, тощего и нахохлившегося под дождем. Все его внимание было приковано к вытянутой в эллипсоид голосфере, где сражались двое. Сигнал Диего Пераль проигнорировал.
        - Маэстро…
        Он не отозвался.
        Испытывая неловкость, вполне понятную в данной ситуации, снедаемая любопытством Джессика сделала пару шагов - осторожных и, как ей казалось, бесшумных. Пушистый биопласт пола, имитировавший травяной газон, прекрасно гасил звуки. На третьем шаге девушке удалось заглянуть маэстро через плечо, благо сфера работала во внешнем обзорном режиме. В эллипсоиде Пшедерецкий расправлялся с сякконцем Оомори - жесткая, вернее, жестокая элегантность во плоти. Это был повтор вчерашнего боя, которым закончился первый круг турнира. Джессика видела работу Пшедерецкого - к тому времени она завершила собственные выступления - и отлично помнила, что должно произойти буквально через секунду. Вместо даги Пшедерецкий парирует клинок сякконца, прямой и узкий, слабой частью шпаги. Сближение, перевод батманом в приму - и молниеносный росчерк в квинту. Нет, не росчерк - укол. Момент укола она сумела рассмотреть только на замедленном дубле, со второго раза. Острие «вонзается» в ямочку между ключицами, смертельные сорок килограмм подвешены к шее, словно медальон весом с бетонный блок - и Оомори падает, как подкошенный.
        Джессика трезво оценивала свои возможности. Против Пшедерецкого ей не выстоять и тридцати секунд. Ей бы с Шильдкнехтом справиться, да выйти в четвертьфинал… Собственно, за этим она и пришла к Пералю. Свободный день перед следующим туром Джессика Штильнер намеревалась провести с максимальной пользой.
        Впрочем, удивившую ее просьбу маэстро она тоже выполнила.
        - Вы его знаете?
        Изображение в эллипсоиде застыло: сеченец отводит шпагу после фатального укола, сякконец начинает падать. Развернув стул на одной ножке, Диего Пераль смотрел прямо на нее. Тени залегли под глазами Пераля, резко очертили скулы, сизой щетиной оплели щеки и подбородок. Физическое утомление? Моторика, двигательные реакции, осанка - ничего не указывало на усталость. Причина разгула теней крылась в другом, неведомом для посторонних, и Джессика Штильнер боялась докапываться до этой причины.
        Маэстро ждал ответа.
        - Конечно! Антон Пшедерецкий, заслуженный мастер спорта…
        Под взглядом эскалонца она осеклась и умолкла.
        - Значит, я не сошел с ума, - уловив ее замешательство, Диего отвел взгляд, как клинок. В глухом невыразительном голосе маэстро Джессике почудилось сожаление. Сразу за сожалением пробилась надежда: - Или все-таки сошел?..
        Он так резко наклонился к Джессике, что девушка вздрогнула:
        - У него есть брат? Близнец?
        - Не знаю… Уточнить в вирте?
        Ход мыслей эскалонца был ясен Джессике. Диего принял Пшедерецкого за кого-то другого, знакомого. Увидев Джессику, он вспомнил, что у нее есть брат-близнец. Может, и у Антона Пшедерецкого есть брат? Кстати, насчет вирта. В виртуальном пространстве маэстро ориентировался на манер слона в посудной лавке. Трезво оценивая свою неуклюжесть, вчера вечером он попросил девушку провести для него целевой поиск.
        - Я отыскала информацию, о которой вы говорили.
        - Что?
        - Насчет маркиза де Кастельбро.
        - Простите, задумался, - сообразив, что сидит перед стоящей дамой, маэстро вскочил с торопливостью юноши. - Я очень вам признателен, сеньорита Штильнер. Что же вам удалось выяснить?
        - Маркиз де Кастельбро действительно умер от инсульта. Ваши предположения подтвердились.
        - Когда?!
        - Около двух месяцев назад. Вам нужна точная дата?
        - Нет, спасибо… Благодарю вас.
        Диего выглядел потрясенным. На негнущихся ногах он прошел в угол комнаты; принялся бездумно перебирать какие-то предметы на прикроватной тумбочке - при заселении маэстро заявил, что сей странный предмет мебели ему жизненно необходим, и тумбочку доставили в апартаменты. Мелкая причуда? Привычка? Два месяца назад, сообразила Джессика с опозданием, оскорбительным для дочери расы Гематр. Время гибели Энкарны де Кастельбро. Отец и дочь; едва ли не день в день… Она знала, что случайные совпадения - миф, фикция, отдельные звенья причинно-следственной цепи. Но, как Джессика ни старалась, она не могла усмотреть связи между этими смертями.
        Не хватает данных, вздохнула девушка.
        - Прошу меня простить, - Диего оставил в покое безделушки. - Это известие выбило меня из колеи. Забудем про меня, вернемся к вам. Вам требуется какая-то помощь?
        «Если нет - тогда, пожалуйста, оставьте меня,» - услышала Джессика скрытый подтекст. Или ей почудилось? Она собрала в кулак всю свою решимость:
        - Мне нужна ваша помощь, маэстро!
        - Я всецело к вашим услугам.
        Запись поединка Рудольфа Шильдкнехта с вудунским фехтовальщиком М’вамбой девушка принесла с собой. Вместе с Диего Пералем они просмотрели ее трижды.
        - Ваш земляк, - отметила Джессика во время первого просмотра, имея в виду, что Рудольф Шильдкнехт, как и Диего, родом с Террафимы.
        - Нет, он из Бергланда, - ответил маэстро.
        И Джессика поняла: для Диего Пераля земляки - уроженцы его города, возможно, страны, но никак не планеты.
        Дальше смотрели молча. М’вамба бился длиннющей флиссой, дальней родственницей ятагана и шашки - ножевая заточка, рукоять без защитных приспособлений, острие сходит на иглу - и серповидным кинжалом. Двигался он так, словно в его теле от рождения не было костей, изворачиваясь и изгибаясь немыслимым образом. Однако знаменитая пластика вудунов в итоге спасовала перед техникой и хладнокровием бергландца. Шильдкнехт, вооруженный двумя одинаковыми рапирами - Джессика впервые видела подобный комплект! - методично отражал атаки и время от времени пробивал защиту соперника, навешивая на него килограмм за килограммом. Когда же движения М’вамбы замедлились, Шильдкнехт перешел в наступление и за двадцать девять секунд закончил поединок.
        - Его оружие, - подала голос Джессика.
        - Рапиры-близнецы, - Диего верно понял, чье оружие имеет в виду девушка. - Каждая короче и легче моей. Гарды - половинки: чашки, кольца и дуги только с внешней стороны. «Близнецов» складывают клинок к клинку, плашмя, и носят вместе, в общих ножнах.
        - На поясе? - ужаснулась девушка.
        - На плече, - Диего помолчал и уточнил: - На плече слуги. При необходимости идальго берет оружие у слуги и сражается. Если назначена дуэль, «близнецов» несет ваш секундант. Дон Леон учил нас владеть «близнецами», даже утверждал, что это умение крайне полезно. Но он уделял «близнецам» мало времени. Скажу прямо, я дилетант в области близнецовых рапир. Шильдкнехт - мэтр рядом со мной.
        - Сможете показать?
        Пераль задумался:
        - Полчаса.
        - Час! Лучше, два.
        - Тридцать минут, и кончен спор. Вам нужно восстановить силы перед завтрашними поединками.
        - Хорошо, маэстро, - согласилась Джессика.
        II
        «Близнецов» в тренировочном арсенале не нашлось. Диего выбрал обычную рапиру из легких - подобие его собственного оружия, как юноша бывает подобием взрослого мужчины. Медля с началом урока, он взмахнул клинками раз, другой, проверяя вес и баланс, сделал пару пробных выпадов. На лицо эскалонца снизошло отсутствующее выражение - словно он задумался о чем-то, не имеющем отношения к тренировке. Для Джессики маэстро раздвоился, превратившись в живое противоречие. Язык тела Диего утверждал, что эскалонец намеревался оставить свою тяжелую рапиру в покое, взяв взамен нее изящного «близнеца» тренировочной. Для удобства фехтования это было бы разумно: одинаковый вес и длина. Но лицо Диего - мимика, взгляд, подергивание уголка рта, напоминающее нервный тик - не менее ясно говорили, что маэстро скорее удавится, чем откажется от своей рапиры ради всех удобств мира. В оружии, привезенном из Эскалоны, для Диего Пераля скрывалось нечто гораздо большее, чем просто кусок острой стали, к которому привыкла рука. Джессика затруднялась определить, что именно видит маэстро в старенькой рапире: тут скорее имела место
вера, нежели логика.
        Девушка терпеливо ждала.
        - Главная особенность «близнецов», - очнулся Диего, - в дистанции. При смене стойки с правосторонней на левостороннюю «близнецы» по-прежнему угрожают вам с того же расстояния. Их клинки одной длины. Это ограничивает вашу возможность маневра. Выставь вы кинжал вперед, и у «близнецов» появится преимущество. Разумеется, не всякий фехтовальщик сумеет воспользоваться этим преимуществом. Для большинства вторая рапира - тяжелее и неповоротливее, чем кинжал или дага. Дон Леон говорил нам: стальные запястья, господа! Стальные запястья и шелковые плечи…
        Он продемонстрировал смену стоек. Отмечая нюансы, Джессика также отметила, что маэстро продолжает размышлять о посторонних вещах. Мысли Диего, судя по всему, вертелись вокруг фехтования, но к уроку они имели самое косвенное отношение. Маэстро продолжил демонстрацию, эскизно набрасывая комбинацию за комбинацией. Джессика видела, что действия Пераля так или иначе упираются в два слова: «стальные запястья».
        Она закусила губу: для Диего Пераля сейчас не существовало Джессики Штильнер. Ничего, сказала девушка самой себе. Я потерплю.
        - Вы готовы? - наконец спросил Диего.
        - Готова!
        - Включите нейтрализатор.
        - Есть!
        - К бою!
        Маэстро двигался медленней обычного. Давал спарринг-партнерше шанс примериться, нащупать новый рисунок боя? Привыкал к парным рапирам? Близнецы, слышалось Джессике в звоне клинков. Близнецы, читалось в атаках и контратаках Пераля. О чем он размышлял? О близнецовых рапирах? О брате-близнеце самой Джессики? О том, есть ли близнец у Антона Пшедерецкого?! Хватит думать о пустяках, решила Джессика. Ты, подруга, не психоаналитик. Она честно продержалась полторы минуты, пропустила фатальный укол в межреберье и легла, как миленькая. Валяясь на полу, девушка перезагрузила нейтрализатор - ну и дух перевела, чего уж там. Чтобы успешно противостоять «близнецам», ей приходилось опережать маэстро в скорости на шестнадцать процентов. Сейчас Диего Пераль замедлился. Но что будет, когда он войдет в обычный режим? А уж Шильдкнехт точно медлить не станет! Нет, это никуда не годится. Надо менять тактику.
        - Готовы?
        - Готова!
        - К бою!
        Она постаралась успокоиться. Выровняла дыхание. Уподобилась зеркалу, отражающему, если верить мудрости Иши Нагаи, черт знает что…
        Диего Пераль заколол ее через сорок семь секунд.
        - К бою!
        Маэстро взвинтил темп. Кажется, он этого и не заметил. Губы его подрагивали, словно Диего вел бесконечный потусторонний диалог, но наружу не проникало ни брани, ни иных реплик. Он был здесь и не здесь, бился с Джессикой - и с кем-то еще. Гематрийской, аналитической частью рассудка девушка оценила: по меркам педагогики маэстро совершил ошибку. Эй, ты, кричали эмоции. Ты, мерзкий варвар! Что ты творишь?! Ты должен позволить ученице - спарринг-партнерше, не важно! - сперва наработать минимальные навыки противостояния «близнецам». На высокой скорости первичная наработка невозможна. Тут включаются рефлексы, в ход идут комбинации, отработанные до автоматизма. Анализ действий, тактика, формирование динамических схем - куда там! Знай, успевай отбиваться…
        …не успела.
        - К бою!
        «Спокойней, маэстро!» - хотела крикнуть Джессика. И промолчала, с головой окунувшись в лязг клинков. Выпады, маневры, атаки, парады, финты - она уже плохо отделяла одно от другого. Зеркало? Если да, то зеркало на двух быстрых пляшущих ножках. Движение - жизнь. Так парад отличается от защиты: парад - динамика, защита - статика. Чудом ей удалось прорваться сквозь убийственный вихрь «близнецов». Кинжал полоснул маэстро поперек груди, и на уходе - еще раз, по локтевому сгибу. Мигом позже чудовищная тяжесть, словно громила-насильник, опрокинула девушку на пол, придавила к упругому покрытию. Укол в печень на разрыве дистанции, сформулировала Джессика, перегрузив нейтрализатор.
        Он тебя убил, взвизгнули чувства.
        Он вывел тебя на верный путь, сказал рассудок.
        - Еще!
        Он не спросил, готова ли она. Не проверил нейтрализатор. Забыл скомандовать: «К бою!» Просто, не говоря ни слова, встал в меру. «Сумасшедший!» - вскрикнул кто-то в сознании Джессики, едва она взглянула в лицо Диего Пералю. У прежнего маэстро, что рычал и бранился по совету мар Дахана, у живого мертвеца, вернувшегося в зал после гибели Энкарны де Кастельбро - ни у кого из них не было такого лица. Надежда, безнадежность, ярость, спокойствие, отрешенность, лихорадочный интерес - противоположности сливались в нечто большее. Нужный образ был рядом, протяни руку - поймешь…
        Нет, Диего Пераль не дал Джессике Штильнер паузы для размышлений. Он атаковал со стремительностью ядовитой змеи. Клинки рассекли воздух: казалось, они полностью утратили вес. Маэстро превратился в многорукого монстра, в брамайнское божество. Чтобы отразить это нападение, Джессике Штильнер пришлось забыть, как ее зовут - истинный подвиг для гематрийки. Перехватив инициативу, девушка ринулась в контратаку.
        Кто-то кричал, мешая бешенство с торжеством.
        Кто?!
        Время скончалось в муках. Его теперь не было, времени; не было и пространства. Клинок в правой руке маэстро ожил. Старая эскалонская рапира вытянулась на пядь, если не больше. Тусклая сталь размазалась в воздухе, выплескивая в сторону Джессики струйку звенящей мошкары. Наверное, она вошла с девушкой в контакт, но Джессика ничего не почувствовала. Рукоять рапиры в свою очередь тоже стала длиннее, утратив плотность фактуры. Второй рой гнуса оплел руку Диего, уподобясь решетчатой корзинке гарды; вгрызся, вонзил жала, пытаясь напиться живой крови. Плоть маэстро от кончиков пальцев до плеча обманчиво расслоилась, дрожа, будто воздух над костром. Похоже, рукоять претерпела странные изменения раньше острия, еще в начале великолепной атаки, потребовавшей от гематрийки напряжения всех сил, и как следствие, не позволившей отследить старт перемен.
        Внезапное узнавание пронзило Джессику электрическим разрядом. Великий Космос, задохнулась она. Ясность сознания вернулась к ней, вылив на голову целое ведро холодной воды. Великий Космос! Так выходят в большое тело колланта!
        - Ваши родители, - сказал Диего. - Господь Горящий, ваши родители…
        Он опустил - нет, уронил! - обе руки с клинками. В следующий миг кинжал Джессики ударил маэстро в горло. Кинжал в горло - с этого началось их знакомство.
        Диего Пераль упал.
        III
        Они сидели за столиком кафе. Перед Джессикой стояла чашка остывающего кофе, к которому девушка так и не притронулась. Перед Диего - стакан воды со льдом. От старшего тренера Джессика знала: после смерти Энкарны де Кастельбро маэстро не употребляет спиртного. Другой бы на его месте ушел в глухой запой. В кафе они были одни, как по заказу. За стойкой скучал чернокожий бармен. За окном, в череде миниатюрных бассейнов сложной формы, вздымались и опадали струи фонтанов. Оптическая иллюзия превращала воду в раскаленную магму, напоминая посетителям, что комплекс «Тафари» расположен в кратере древнего вулкана.
        Их разговор утратил все признаки обычной беседы двух людей. Даже Луис Пераль, великий комедиограф, записывая этот разговор, не сумел бы подобрать верных знаков препинания, отделяющих прямую речь от авторского текста, а разумные конструкции от сумасбродных. Ну что же, на то и великие, чтобы записывать, как есть. А если кто хочет попроще - пусть сам сражается с запятыми и тире.
        Я не смогу вам больше ничем помочь, сказал Диего Пераль двадцатью минутами раньше, лежа на полу спортзала. Я безумен. У меня видения. Галлюцинации. Я…
        Вставайте, сказала Джессика, протянув ему руку. Отдышитесь и успокойтесь. Сейчас мы пойдем в кафе, сядем за стол, и вы мне все расскажете. Все-все, до конца. Теперь моя очередь помогать вам, маэстро. Я сильная и взрослая, даже если вам кажется иначе. Прислонитесь, обопритесь, и я не упаду. Выговоритесь, а там посмотрим, как жить дальше.
        Я схожу с ума, сказал Диего позже. В первый раз… В первый раз это случилось, когда я дрался с убийцей. Он пришел за мной, а погибла Карни. Мы дрались, и я вдруг увидел… Увидел, как он потерял руки. В детстве. Ему приживили биопротезы. Еще я видел, как маркиза де Кастельбро, отца Карни, хватил удар. Потом… Извините, я выпью воды. Потом долго ничего не было. Два дня назад я снова встретил дона Фернана… Забудьте это имя. Немедленно забудьте! Обещаете?
        Обещаю, кивнула Джессика.
        Я встретил убийцу, продолжил Диего. Мне сказали, что его зовут Антон Пшедерецкий. Я не знаю никакого Пшедерецкого! Даже если у него есть брат-близнец… Неужели я ошибся? Принял за убийцу другого? Говорю вам, я сошел с ума. Но его лицо, осанка, манера ведения боя… Я уже ни в чем не уверен. Он? Не он?! А сегодня, во время тренировочного поединка с вами, я увидел… Простите меня, сеньорита Штильнер…
        Джессика. Просто Джессика.
        Простите меня, Джессика… Это недостойно дворянина. Недостойно мужчины! Я не хотел этого! Не просил! Но и отвернуться, закрыть глаза я тоже не мог. Казалось, я подглядываю за любовниками в замочную скважину.
        Вы сказали, любовники?
        Они любили друг друга, Джессика!
        Кто?
        Ваши родители! Простите меня, ради Бога…
        Успокойтесь, маэстро. Я не сержусь на вас. Ни в малейшей степени. Просто расскажите, что вы видели. Без пикантных подробностей, если вам так легче.
        Я в аду, Джессика. Мне уже никогда не будет легче. Безумие - лучший выход для грешника вроде меня. Лишь бы не самоубийство - смертный, непрощаемый грех. Тогда я больше не встречу ее. Даже там - нет, не встречу. Иногда мне кажется… Впрочем, не важно. Я узнал вашего отца по снимку. Вторая… женщина была гематрийкой. Они занимались любовью в космическом корабле. А вокруг… Я не сумею описать, что свернулось вокруг корабля. Спрут? Спрут в открытом космосе?! Он все время менял форму. Он располагался не только снаружи, но и внутри. В корабле, в ваших будущих родителях, в их телах, мокрых от пота… Почти сразу я увидел вас, Джессика. Вас и вашего брата. Вы словно вырастали из своих родителей, из корабля, из спрута - и уносились прочь, в космос… Потом все кончилось, и вы меня убили.
        Вы не сумасшедший, маэстро. Видения умалишенных не отражают реальность, или очень сильно ее искажают. Ваши же полностью ей соответствуют. Маркиз де Кастельбро умер от инсульта. Нас с Давидом зачали в космическом корабле, находящемся внутри флуктуации континуума. Думаю, вам неизвестно слово «амёба». Поэтому вы назвали флуктуацию «спрутом» - ближайшая аналогия, которую вы смогли подобрать. «Амёба» - флуктуация нулевого класса, для людей она не опасна. Это была теория моего отца, которая блестяще подтвердилась. Зачатие внутри флуктуации континуума, волновой перенос генетических свойств при межрасовых браках. Мы с Давидом - живое подтверждение правоты нашего отца. Гематрийская логика и варварская эмоциональность. Осталось выяснить, правы ли вы насчет биопротезов. Действительно ли Антон Пшедерецкий… Ладно, не все сразу. Но я и без этого могу сказать: вы не сумасшедший, маэстро.
        Кто же я? Что со мной происходит?
        Полагаю, вы - латентный телепат, ответила Джессика Штильнер.
        IV
        - Антон Францевич Пшедерецкий. Гражданин Сеченя, по тамошним меркам - помещик средней руки. Заслуженный мастер спорта по свободному фехтованию. Трехкратный победитель чемпионата Лиги, призер и так далее…
        Спортсмена, с которым нос к носу столкнулся объект на турнире, Крисп с Эрлией узнали сразу. Да, в университетском коридоре было темно. Да, мужчина быстрым шагом прошел, считай, пробежал мимо. Да, он прятал лицо в тени шляпы. Тем не менее, факты криком кричали: вот он, убийца с Хиззаца! Реакция Диего Пераля только подтвердила догадку. На Хиззаце убийца не заинтересовал помпилианцев: террафимский след, месть, дела чести и прочая ахинея. К колланту отношения не имеет, а значит, наплевать и забыть. Но теперь ситуация изменилась.
        - Копай! - распорядилась Эрлия.
        Без возражений Крисп схватился за лопату, взрывая рыхлый, богатый на добычу вирт. Задача оказалась простой, справился он за пять минут.
        - Странно…
        - Что именно?
        - Чемпион, мастер спорта… Почему он подался в наемные убийцы?
        Сквозь голосферу с информацией по Пшедерецкому, выставленную на половинную прозрачность, Крисп видел Эрлию, забравшуюся с ногами в кресло. Стараясь не пялиться лишний раз на эти ноги, столь же соблазнительные, сколь и недоступные, аналитик сосредоточился на деле.
        - Деньги? - предположил Крисп.
        - Вероятно. Хотя я вижу другой вариант.
        - Какой?
        - Возможность проверить себя в реальном поединке. Без нейтрализаторов, насмерть. Ты даже не представляешь, какие тараканы водятся у спортсменов в головах! В особенности, у профессиональных спортсменов, достигших пика высот. Впрочем, сейчас это несущественно.
        - Существенно то, что объект его узнал.
        - О да!
        - И даже не подумал сообщить в полицию. Ни на Хиззаце, ни сейчас, на Китте.
        - Верно мыслишь, - Эрлия облизнулась, словно кошка, прикончившая особо жирную мышь. - Ты понял, как мы это используем?
        Судя по тону, блондинка уже приспособила господина Пшедерецкого, спортсмена и убийцу, к выполнению задания особо извращенным образом. Не судьба, вздохнул Крисп. Не нам дано блеснуть гениальным планом. Начальство успело раньше. Что ж, в любом случае есть смысл высказать свои соображения вслух - иначе нас сочтут профессионально непригодным болваном. Заодно и посмотрим, насколько наши умозаключения совпадают с начальственными.
        - Раз объект не назвал убийцу полиции, он намерен поквитаться с ним сам.
        Наградой молодому офицеру был поощрительный кивок.
        - Вряд ли объект собирается всадить Пшедерецкому нож в спину или застрелить из лучевика. У варварской знати Террафимы это считается постыдным. Значит, он хочет убить врага на дуэли. На честной дуэли! - Крисп не удержался, хмыкнул: вот ведь бзик у человека! - Для этого объект тренируется в поте лица, что мы имели удовольствие наблюдать.
        - Просто тренировок мало, - возразила блондинка. - Это только в боевичках класса «D»: освоил тайный прием - и лупишь чемпионов в хвост и в гриву. Да, объект - идиот. Это факт, данный нам в ощущениях. Но он идиот с принципами! И тут нам выпадает дивный шанс…
        - Организовать ему месть по полной программе! Утопить Пшедерецкого в жидком термосиле! Переработать на колбасу!
        - Месть?
        - Ага!
        - Не просто месть, красавчик - фильм! Третьесортный боевик для дебилов, с объектом в главной роли, - Эрлия зажмурилась от удовольствия, представляя себе будущий блокбастер. - Разумеется, мы можем выкрасть Пшедерецкого, поставить связанного к стенке и вручить объекту лучевик. Да хоть аннигилятор! Стреляй, режь ножом, поливай кислотой - все по желанию клиента. Жаль, придурок не согласится. Дуэль ему подавай! Честную!
        - Нет проблем! - с восторгом присоединился Крисп. - Организуем! Честную-пречестную! Лучшие тренеры - к услугам объекта. Октуберан, академия фехтования: дерись с утра до ночи. Продвинутые методики, секретные приемы - как в кино! Супер-шпага! Блондинка-массажистка!..
        Он закашлялся, сообразив, что брякнул лишнего.
        - И блондинку, - согласилась госпожа обер-манипулярий. Обеими руками она приподняла свои груди, едва скрытые тонкой тканью, и дала им свободно колыхнуться, отчего кашель Криспа превратился в храп загнанной лошади. - Куда же без блондинки?
        - Думаешь, он купится? - тоном ниже спросил Крисп.
        - Купится? Да он только об этом и мечтает! Накачаем его стимуляторами, допингами…
        - А вдруг он решит, что допинги - это нечестно?
        - А кто ему скажет? - мурлыкнула Эрлия. - Подмешаем в еду, он и не заметит. Решит, что наши методики дают превосходный результат. Ну и его талант, само собой. Талант, помноженный на жажду святой мести. Проклятье, я ошиблась с выбором профессии! По мне плачут курсы сценарного мастерства…
        - И по мне! - Крисп обнаглел, видя явное попустительство со стороны начальства. - Я уже вижу финал. Поединок объекта с Пшедерецким - в тайном месте, без свидетелей. Или с этими… с секундантами! Дикая местность, ночь, луна. Поляна среди леса. На поляну садится бот, из него выводят убийцу. Снимают с головы мешок, вручают шпагу…
        - Только двигается он медленней обычного. Самую малость - в горячке боя и не заметишь. Последние напутствия герою: если вас ранят, сеньор Пераль, медицина Великой Помпилии спасет вашу молодую жизнь. Но подумайте еще раз: хотите ли вы этого? Антон Пшедерецкий - умелый боец, вы можете погибнуть…
        - Объект надувает щеки: «Я убью его! Я дал клятву!» Выходит, весь в черном, накачанный стимуляторами, и честно шинкует заторможенного Пшедерецкого на фарш! Справедливость торжествует - finita la comedia! Переходим к этапу тесного сотрудничества…
        Дружный хохот на два голоса - мужской и женский - сотряс стены номера. Разумеется, от Диего Пераля потребуется ответная любезность - сущий пустяк! - рассказ во всех подробностях о колланте, в котором он прибыл на Хиззац. О каждом коллантарии. Где, как и когда познакомились, особые приметы, если знает - имена… Корчась от смеха, Крисп бросил взгляд в контрольную сферу, куда поступала картинка с «жучка», внедренного в куртку объекта - и титаническим усилием задавил свое жеребячье ржание.
        - Оппаньки! И куда это мы направились?
        Он развернул сферу в обзорник и прибавил звук, чтобы Эрлии из ее кресла тоже все было видно и слышно.

* * *
        - Террафима. Аудиосвязь. Пять минут.
        - Степень конфиденциальности? - спросил оператор-вудун, дежуривший в центре гиперсвязи.
        Диего Пераль отмахнулся:
        - Не надо. Я не собираюсь вести секретные переговоры.
        Экономит, подумал Крисп. Гиперсвязь и так ст?ит, мягко говоря, недешево, а конфиденциальность задрала бы цену до небес. Ну и славно. Иначе сигнал «жучка» оказался бы заблокирован.
        Войдя в кабинку связи, Пераль сверился с адресной книгой персонального коммуникатора - и набрал номер абонента на вводном устройстве, выехавшем из стены. В рамке гиперсвязи возникла статичная заставка аудио-режима. Вскоре она трансформировалась в схематичный портрет мужчины. Ниже возникла подпись: «Луис Пераль, Террафима».
        - Дон Луис слушает, - раздалось из рамки.
        - Отец, это я, Диего. Здравствуй.
        Пауза.
        - Здравствуй, - голос из рамки звучал глухо. Он словно и впрямь принадлежал портрету, а не живому человеку, пусть даже отделенному от Китты сотней световых лет. - Как ты?
        - У меня все в порядке. Спасибо за диплом. Прости, что звоню только сейчас…
        - Не извиняйся. Ты ведь не просто так позвонил, верно?
        - Я…
        - Ты всегда был не мастак на диалоги. Время идет, гипер дорог. Я переключу оплату за счет вызываемого абонента.
        - Не надо!
        - Тогда говори быстро и внятно. Я сделаю все, что в моих силах.
        - Нужно выяснить кое-что насчет дона Фернана… Ты понимаешь, о ком я?
        - Да. Что ты хочешь узнать?
        - У какого маэстро он учился владеть шпагой? Были ли у него дуэли в Эскалоне? Если были - с кем, когда, чем закончились. По возможности - впечатления противника.
        Рамка с минуту оставалась безгласна.
        - Хорошо, - наконец ответил Луис Пераль. - Береги себя.

* * *
        - Дон Фернан? - удивился Крисп. - Кто такой?
        - Какая разница? - отмахнулась Эрлия. Блондинка уже потеряла интерес к беседе отца и сына. - Не распыляйся, красавчик. Наше дело - объект и Пшедерецкий. Мы нашли ключ к Диего Пералю!
        V
        КОЛЕСНИЦЫ СУДЬБЫ
        (НЕ ТАК ДАВНО)
        Рекламное сообщение пришло на коммуникатор Гиля Фриша в семь часов одиннадцать минут утра. Это случилось ровно через одиннадцать минут после того, как Фриш проснулся. Он просыпался без будильника, за пару дней адаптируя биоритмы своего организма к суточному циклу планеты, на которой оказался. Всегда - в семь утра. В любой точке Ойкумены.
        Кроме периода адаптации и особых случаев.
        Фриш обнаружил сообщение, выйдя из ванной - в семь двадцать девять. Вообще-то входные фильтры уникома должны были отсеивать мусор, даже не сообщая о нем владельцу. Но изредка назойливая реклама проникала через виртуальные заслоны. Это стало обыденностью, издержками прогресса, к каким привыкли все сколько-нибудь цивилизованные обитатели Ойкумены.
        Не было ничего особенного и в том, что, удалив рекламное сообщение, Гиль Фриш подключился к вирту и нырнул в лабиринт новостных коридоров. Многие начинают утро с просмотра новостей. В числе прочего, мар Фриш заглянул на пятачок частных объявлений. Побродив в вирте еще семь минут тридцать шесть секунд и ознакомившись с расписанием рейсов ближайшего космопорта, он заказал билет на корабль, стартовавший с Китты в 13:40 по местному времени. После чего вышел из сети, выключил уником и, спустившись в ресторан отеля, позавтракал яичницей, сыром и апельсиновым соком.
        Сборы заняли у мар Фриша минимум времени - он летел налегке. Если бы в тот день кто-нибудь внимательно присмотрелся к пассажирам, поднимавшимся на борт корабля 2-го класса «Сигма», он бы обнаружил еще двоих, у кого не было с собой не только багажа, но даже ручной клади. Болтливый живчик-помпилианец мигом наладил контакт с соседями по каюте. Спутник помпилианца, татуированный дикарь со странно вытянутым черепом, благостно улыбался и молчал. Люди и разговоры дикаря не интересовали.
        Дикарю было хорошо. Дикаря все устраивало.
        Если бы дотошный наблюдатель имел возможность отмотать время назад и заглянуть в недалекое прошлое этой пары, он бы обнаружил, что сегодня утром живчик получил сообщение - точную копию рекламы, пришедшей на коммуникатор Гиля Фриша. Дикарю отдельное сообщение не требовалось: он всюду следовал за общительным помпилианцем.
        Обладай гипотетический наблюдатель б?льшими возможностями, он, пожалуй, сумел бы выяснить, что аналогичные сообщения этим утром получили еще пять человек на разных планетах Ойкумены. И, не откладывая в долгий ящик, взяли билеты на корабли до Алайны - захолустного мирка, вращавшегося вокруг желтого карлика в хвосте созвездия Сколопендры, вытянувшегося на пол-галактики.
        Ни один человек, разведка или спецслужба не имели шансов все это отследить, сопоставить, связать воедино и сделать верный вывод. Но Гиль Фриш не считал предосторожности лишними. Напротив, его бы всерьез насторожило, если бы Лука Шармаль не предпринял подобных мер. Получив условный вызов, мар Фриш сразу понял: дело важное и срочное. Иначе патрон не стал бы пускать в ход «засветившийся» коллант. На борту «Сигмы», произведя сложный расчет по ряду косвенных данных, Фриш пришел к выводу: выход в большое тело увеличивает угрозу раскрытия тайны их колланта лишь на ноль целых, четыре десятых процентов.
        Этой величиной можно было пренебречь.
        Однако Гиль Фриш сомневался, что его расчет точен. Существовал ряд факторов, неизвестных или не поддающихся учету. Раз так, расчетная вероятность могла существенно колебаться.
        Через два часа семь минут после прибытия на Алайну мар Фриш получил новое сообщение - по куцей местной сетке. Часть кораблей еще находилась в пути. Прибывшие ранее должны были ждать. За время ожидания Гиль Фриш ознакомился с новостями - и теперь с вероятностью девяносто восемь и три десятых процента знал, кого им предстоит вывезти с планеты.
        Сигнал к сбору пришел на следующий день. Гиль Фриш прибыл на место вторым. Последние два с половиной километра он прошел пешком, отпустив наземное такси.
        - Привет, - махнул ему рукой рыжий невропаст.
        Фриш кивнул.
        Имен они по традиции не называли - даже когда рядом не было посторонних. Фриш уселся возле рыжего на серый валун, нагретый за день солнцем. Вечерело. Лиловый закат заливал горизонт флуоресцентными чернилами. Ветер, сухой и теплый, нес горький аромат полевых трав.
        Какое-то время оба молчали.
        - Разрулили ситуацию? - спросил рыжий.
        Нюансы коллантариям были неизвестны. Но о том, что «левый» рейс не остался без последствий, знали все.
        - Нет.
        - Тогда почему нас выдернули? Мы же спалимся!
        - Центр принял все меры предосторожности. Риск увеличился на ноль четыре процента. Это не страшно.
        - Если так, тогда нормально…
        Начали собираться остальные.
        - Привет!
        - Снова в деле?
        - Нет, чтобы я еще раз с леваком связался…
        - А правда, что полуторная ставка?
        - Правда.
        - Зашибись!
        - Большую шишку везем?
        - А когда мы малых возили?
        - В прошлый раз.
        - Не напоминай…
        Аэромоб приземлился метрах в двухстах. Из него выскочили четверо с оружием - охрана; следом возник человек в штатском. Сунулся в салон, помог выбраться грузному мужчине. Генерал-президента Фриш узнал по снимку в вирте: красное одутловатое лицо, мешки под глазами.
        - Это вы, что ли… - начал он, подойдя.
        - Вы хотите попасть на Карассу? - перебил беглеца координатор.
        Когда надо, помпилианец умел быть кратким и жестким, как любой представитель его расы. Генерал-президент замер - он не привык, чтобы с ним так разговаривали.
        - Да.
        - Скажите своим, чтобы улетали. При них мы не будем стартовать.
        Генерал-президент набрал в грудь воздуха - и вдруг сдулся, выдохнув. Суетливо полез за пазуху, извлек коммуникатор:
        - Все в порядке. Улетайте.
        Охрана вернулась в аэромоб. Генерал-президенту следовало удирать с Алайны месяц назад, когда народные волнения стали перерастать в революцию. Помешала жадность: весь этот месяц диктатор переводил активы - свои и государственные - в банки на других планетах. Целые космические караваны вывозили то, что не удалось превратить в бесчисленные единицы и нули банковских счетов. Генерал-президент собирался покинуть планету с последним караваном и не успел: космопорт захватили раньше. Нейтральная страна-сосед, куда он перебрался в итоге, энергично размышляла: травануть опасного беженца грибами или продать революционерам, уже приплясывающим возле заготовленного эшафота? Космопорта у нейтралов не было. Местные ВКС перешли на сторону восставших, худо-бедно контролируя околопланетное пространство. Тут и объявился Лука Шармаль с заманчивым, а главное, крайне своевременным предложением.
        Аэромоб растворился в темнеющем небе, уйдя за пределы видимости.
        - Итак, вы намерены лететь с нами на Карассу?
        - Да! Вы что, оглохли?
        - И все же вам придется повторить это еще раз. Вы хотите добраться до Карассы?
        - Да, черт побери!
        - Отлично. Мы отправляемся.
        Лука Шармаль считал идеально. Но идеалы спорны, а в любом правиле бывают исключения. «Все предусмотреть невозможно,» - тремя минутами позже, выйдя в большое тело колланта, подумал Гиль Фриш.
        Если гематрам известен страх, мар Фриш испугался.
        VI
        Тропа круто взбиралась в гору.
        Взгляд цеплялся за острые сколы вулканического стекла, буро-красный туф, похожий на окаменевшие сгустки крови, за черные обломки базальта и магнетита. Требовалось усилие, чтобы смотреть не перед собой, а под ноги. Казалось, бес просто вынуждает тебя отвлечься, заглядеться и подвернуть ногу. На долю секунды Диего представилось, что он уже умер, что его бесплотный дух блуждает в здешнем аду, обреченный на вечные скитания. Мигом позже он ощутил колотье в боку, нарастающую усталость в мышцах ног, едкие капли пота, стекающие по разгоряченному лицу - и ощущение бестелесности исчезло.
        Я взял слишком высокий темп, подумал маэстро. Слишком высокий. Так недолго и надорваться. Он не знал, о чем думает на самом деле - об утренней пробежке или о собственной жизни.
        До начала второго тура оставалось чуть меньше трех часов. Вполне достаточно, чтобы завершить пробежку, принять душ, переодеться - и вместе с мар Даханом выдвинуться в спорткомплекс. Диего бежал один - перед выступлениями спортсмены бегали на крохотном стадиончике, заключенном в кольцо жилых гостиничных зданий, или вообще пренебрегали полноценным утренним моционом, ограничиваясь легкой разминкой. Ну да, им главное - завоевать кубок. Для такой великой цели не обязательно истязать себя без перерыва, распределяя силы разумно и целесообразно. Когда же ты намерен проткнуть рапирой сердце дона Фернана, или Антона Пшедерецкого, если граф - это он, или обоих сразу, если ты - психопат, для которого во всех кубках мира плещется кровь, и мухи вьются над ней…
        Хватит, велел Диего. Хватит желчи.
        Желая на время отрешиться от идеи убийства, способной выжечь мозг дотла, он стал слушать музыку. Клипсу, подвешенную к мочке левого уха, ему подарила Джессика - специально для пробежек и монотонных силовых упражнений. Диего понятия не имел, почему клипса одна, а звук слышен в обоих ушах. Музыку, закачанную в клипсу, тоже подобрала Джессика, и он не противился. Ему было все равно, что слушать, лишь бы не тишина. В тишине сплетничали призраки; их болтовня грозила вытравить в рассудке последние очаги здравомыслия. Уж лучше так: свободная импровизация двух гитар, не имеющих ничего общего с гитарами из юности Диего Пераля, когда пылкие кабальеро пели серенады под балконами нежных сеньорит. Боже мой, неужели это происходило в действительности, а не в скверных комедиях?
        Ветер изменил направление. Сейчас он дул в лицо, остужая кожу, но не мешая бегу. Ветер на моей стороне, улыбнулся Диего. На моей, даже если он встречный. Маэстро не знал, что бежит, улыбаясь, и не знал, что при виде этой улыбки волк уступил бы ему дорогу.
        Вот и вершина. Чаша кратера, холодного, как грудная клетка, из которой вырвали сердце. Отсюда начинался спуск, более опасный, чем восхождение. Ангел-хранитель, бес-искуситель - кто бы ни вел тебя, вверх идти трудней, а вниз опасней. Гитары вели мирный диалог. Конфликт инструментов крылся так глубоко, что для его обнаружения требовался более искушенный слух, нежели у Диего Пераля.
        - Доброе утро, сеньор Пераль.
        Скрестив ноги, привалясь спиной к шершавой поверхности скалы, Гиль Фриш казался частью пейзажа. Рядом с ним топтался живчик-коллантарий - Диего сразу узнал помпилианца, шута горохового. Поздороваться живчик не соизволил. Маэстро огляделся: нет, татуированного дикаря в пределах видимости не наблюдалось.
        Диего пожалел, что безоружен. С другой стороны, чем поможет ему рапира, если эти люди - люди?! - силой черной магии поволокут его в космос? Обовьют искрящимися змеями, растворят тело в судорожном мерцании, погонят верхом по безумной дороге меж холмами?! Заколоть их прежде, чем они превратят тебя в богопротивный сгусток, задушить, расколоть черепа камнями - пустая надежда, когда слуги сатаны пришли за тобой, и срок отмерен, а грехи взвешены…
        - Рад вас видеть, сеньоры. Бегаете по утрам?
        - Аэрокар, - заученным движением мар Фриш пожал плечами. - Мы наняли машину в отеле. Кар вернется за нами через час.
        - Чем могу служить? Прошу извинить, у меня пробежка. Долго стоять нельзя, остыну.
        - Мы вас не задержим.
        Гематр замолчал, прервав разговор на полуслове. Наверное, таким образом он давал живчику понять, что теперь его черед беседовать с неприветливым эскалонцем. Живчик все понял правильно. Он и без того с трудом сдерживался, чтобы не вмешаться раньше. Перехватив инициативу, помпилианец шагнул вперед:
        - Золотой мой, почему вы бегаете один?
        - Вы имеете в виду команду? - изумился Диего. Вопрос, если по правде, был способен дать фору самому коварному, самому внезапному удару. - У них сегодня поединки.
        - Я о вашей драгоценной супруге. Почему она не бегает с вами?
        Диего побледнел. Кровь отлила от щек, превращая лицо в маску паяца. Кройся в вопросе хотя бы намек на издевку или насмешку, и живчик проглотил бы сказанное вместе с зубами. Стараясь выиграть время и успокоить нервы, маэстро перевел взгляд на Фриша. Они ничего не знают, сказал себе Диего. Откуда им знать? Я - не настолько важная персона, чтобы они следили за мной после окончания нашего путешествия.
        И все же в бесстрастии гематра ему чудился намек на тайное знание, скрытое ото всех, включая наглого живчика.
        - Ей нездоровится? - упорствовал живчик. - Дружище, я очень беспокоюсь. Мы могли бы видеть вашу прекрасную супругу? Разумеется, в вашем присутствии! Я очень щепетилен в таких ситуациях, поверьте на слово.
        - Можете, - свистящим шепотом произнес Диего. Пальцы сжались в кулаки: твердые, белые от напряжения. - Для этого вам, сеньоры, придется вернуться на Хиззац. Карту кладбища Сум-Мат Тхай вы без труда найдете в вирте. Там отмечена могила моей, как вы изволили выразиться, супруги. Еще вопросы?
        Он никогда не видел, чтобы человек так пугался. Задрожал всем телом - раньше Диего полагал это изящной фигурой речи, но сейчас он видел, как дрожит живчик, и понимал, что иначе эту тряску не опишешь. Плясали губы, пальцы, колени. Громко стучали зубы. Черт возьми, волосы, и те встали дыбом! На фоне равнодушия, которое олицетворял гематр, это выглядело кошмаром во плоти. Нервный срыв длился целую вечность, а потом живчик совладал с собой.
        - Вы шутите, - прохрипел он. - Золотой мой, драгоценный…
        - Я… - начал было Диего.
        Но живчик перебил маэстро:
        - Не надо так шутить! Не надо! Ну скажите, что она жива! Что мы встретимся, переговорим, все выясним! Скажите, умоляю!
        Он в ужасе, понял Диего. Он в ужасе, потому что Карни мертва. Что же случилось, что известие о смерти незнакомой девушки приводит его в такое состояние?
        - Моя жена мертва, - сказал маэстро. - И хватит об этом.
        - Мертва! - живчик воздел руки к небу. - Слышите? Она мертва! Но если так…
        Он прыгнул к Диего, вцепился в отвороты куртки:
        - Если так, что ваша супруга делает там? Что?!
        - Где? - оторопел маэстро.
        - Там!
        Высвободив левую руку, живчик ткнул пальцем вверх, в небо:
        - Там! Я видел ее своими глазами! Фриш, подтвердите! Вы тоже ее видели, Фриш! А он говорит мне, что она мертва…
        Гематр молча кивнул.
        Медленно, словно боясь пойти трещинами и рассыпаться прахом, Диего Пераль взял голову живчика в ладони. Притянул, уперся лбом в лоб:
        - Ангел ты или бес…
        Горло перехватило.
        - Ангел ты или бес, - повторил маэстро, - в любом случае я иду за тобой.
        - Ты псих, - огрызнулся живчик. Дыхание его пахло мятной жвачкой. - Ты псих, а она мертва. Великий Космос! Фриш, что нам теперь делать?!
        Под ними чернел кратер остывшего вулкана.
        КОНТРАПУНКТ
        Из пьесы Луиса Пераля «Колесницы судьбы»
        Маркиз:
        Я таков, каков я есть:
        Сила, гордость, пыл и спесь,
        В первом акте все узнали,
        Как свою ценю я честь!
        Федерико:
        Я таков, каков я есть.
        Я живу сейчас и здесь,
        В первом акте всё забрали,
        Во втором осталась месть!
        Кончита:
        Ах, я тоже такова -
        Все на свете трын-трава,
        У любви свои заботы,
        Лишь любовь всегда права!
        Хор зрителей:
        Первый акт вы уже отыграли -
        И боец, и мудрец, и дурак,
        Мы же в креслах зады протирали
        И натерли мозоли. Антракт!
        Эпилог
        - Я скоро умру, - сказал герцог Оливейра.
        Луис Пераль прижал руки к груди:
        - Ваше высочество! Умоляю…
        - Оставьте! - брюзгливо велел герцог.
        Он отхлебнул бульона из серебряной чаши, вернул чашу на прежнее место и продолжил раздраженным тоном:
        - Не завтра. Не через неделю. Если Господь позволит, не в этом году. Бросьте вашу дешевую театральщину и слушайте по-человечески, дон Луис. Я стар и поэтому скоро умру. Вам ясно? Или вы полагаете меня бессмертным?
        Оливейра полулежал на постели, до пояса укрывшись одеялом. Спиной он опирался на высоко взбитые подушки, пышные как грудь молочницы. Торс герцога оседлал специальный кроватный столик для больных. Опираясь на выгнутые дугой ножки, столик - вернее, поднос из лакированного красного дерева - ничуть не давил на тело больного. Бульон, вино, ломти свежего хлеба - поздний завтрак, судя по времени дня. Халат Оливейры распахнулся, открывая поросшее седым волосом еще крепкое тело. На лбу и щеках герцога блестел пот - бульон был горячим, а вино крепким, согласно распоряжению врачей.
        - И я немолод, - согласился Луис Пераль. Пятерней комедиограф причесал, а скорее, растрепал свою курчавую шевелюру, отчего стал похож на мальчишку. - Вполне вероятно, что вы еще простудитесь у меня на похоронах.
        - Ерунда! Я уже простудился. Вот, лежу, чихаю в платок! И знаете, что я надумал?
        - Что, ваше высочество?
        - Мне следует заранее озаботиться эпитафией. Иначе, когда я отойду к праотцам, мои тугие на ухо наследники закажут эпитафию какому-нибудь бездарному щелкоперу. Представляете? «Здесь он лежит, великий, несравненный, соперничавший блеском со Вселенной…»
        - Недурно, - с осторожностью профессионального любимца публики заметил Луис Пераль. - У вас определенно есть способности. Как дальше?
        - Никак! Эпитафию мне напишете вы, дон Луис. Заранее; желательно, прямо сейчас. И не смотрите на этот чертов столик с таким скорбным видом. Я и сам знаю, что он - натуральное надгробие. Или нет, смотрите и вдохновляйтесь. Вы что, не способны на экспромт? Вы, чудо природы!
        Луис Пераль пожал плечами. С минуту подумав, он закрыл глаза и продекламировал нараспев:
        - Здесь дремлет тот, кто бодрствовал всю жизнь,
        Когда Господь велел ему: «Ложись!» -
        Он покорился вышней воле Неба…
        Но больше никому покорен не был!
        - Врете, - буркнул герцог. - Врете и не краснеете. Был покорен, еще как… Но в целом одобряю. И потомки одобрят, знаю я их, потомков. Заготовьте три-четыре варианта. Покажете мне, я отберу. Секретарь вы мой или кто?
        - Секретарь, - склонил голову Луис Пераль. - Вы, главное, не торопитесь умирать. Хорошо, ваше высочество?
        Между задернутыми шторами пробился луч солнца - желтый и пушистый, как цыпленок. Он шмыгнул к чаше, окунулся в блеск серебра. Сверкнул на краю, нырнул в гущу жирного бульона и пропал - желтое в желтом. Остались лишь свечи в ростовых шандалах, расставленных по углам на манер гвардейцев.
        - Не тороплюсь, - согласился Оливейра. - Маркиз де Кастельбро тоже, говорят, не торопился. И что осталось? Кучка праха в родовом склепе. Вы были на похоронах?
        - Был.
        - Ну?!
        - Я простил маркизу все его грехи передо мной.
        - Грехи - ладно. Обиды простили?
        - Как истинно верующий…
        - Понятно, - герцог вздохнул и зашелся кашлем. Драматург, глядя в пол, терпеливо ждал, пока приступ закончится. - Значит, не простили. Как истинно, и так далее. А могли бы и простить. Отец и дочь, считай, в одну могилу: какая трагедия! Вам, комедиографам, не понять. Дон Луис, вы в курсе, что дон Фернан собирается перевезти прах сестры с Хиззаца домой? Она ляжет рядом с отцом. С властями Хиззаца все договорено, мне докладывали. Там, как вам известно, пляшут - дашь монету, они и пляшут. Что с вашим сыном, все в порядке?
        - Ему подтвердили диплом, - уклончиво сказал Луис Пераль. - Он преподает.
        - Гори огнем все дипломы Ойкумены! Он в безопасности?
        - В той же мере, насколько мы все в безопасности. Человек смертен, эта новость давно устарела. Как вы изволили заметить, ваше высочество…
        - Продолжайте.
        - Высшая надежда, которая нам дана, звучит так: «Не завтра. Не через неделю. Если Господь позволит, не в этом году.» Я, как и вы, полагаюсь на милость Господню.
        - Эпитафия, - хрипло произнес герцог.
        - Будьте уверены, я напишу. Три-четыре варианта.
        - Я о другом. Надеюсь, вам никогда не придется сочинять эпитафию вашему сыну. Вот вам еще одна высшая надежда, и хватит на сегодня. Я устал, я хочу спать.
        Перед тем, как уйти, Луис Пераль задернул шторы поплотнее.
        notes
        Сноски
        1
        Финал песни «Ах, где найти покой?» (от слов «Пляшут тени…») написан А. Валентиновым.