Сохранить .
Королева Ойкумены Генри Лайон Олди
        ОйкуменаUrbi et Оrbi, или Городу и Миру #2
        Регина ван Фрассен - о подарок судьбы! - родилась телепатом. В двадцать один год она познакомилась с войной, любовью и предательством. В двадцать пять спасла гуся из кувшина, химеру от голодной смерти и себя - от изгнания из Храма № 3. В тридцать с небольшим ее настиг корабль-призрак, научив хоронить пациентов. Да, космический мир Ойкумены ценит своих менталов, как редчайшее сокровище, но и термосиловая броня не оградит тебя от ледяных поцелуев реальности. Танцуй на холмах, женщина с флейтой! Молодость закончилась, и надо идти дальше - в зрелость, полную очередных сюрпризов.
        Вторая книга нового романа Г.Л.Олди вновь открывает нам галактические просторы Ойкумены, уже известные читателю по приключениям Лючано Борготты, директора театра «Вертеп».
        Генри Лайон Олди
        Королева Ойкумены
        Анна-Мария ван Фрассен, мэтресса ценольбологии - кстати, мать одной из моих студенток - в своих работах изучает ограничения, как главный фактор счастья. Я не знаю, что это за наука - ценольбология. Кроме ларгитасцев, никто не в состоянии разобраться в их своде наук - технесфетика, терпногнозия, или, да простят меня духи предков, хрематология… Но мэтресса кое в чем права. Ограничивая себя, мы провоцируем и выход за границы. Моего друга Кэндзабуро Танидзаки, гения вибролютни, однажды спросили: как он достиг такого мастерства? Кэндзабуро сказал: «Если я не играл один день, это чувствуют мои пальцы. Если я не играл два дня, это почувствует моя жена. Если же я не играл три дня - это почувствуют все слушатели. Я не могу позволить себе оскорбить небрежением собственные пальцы, не говоря уже о жене и вас, сидящих в зале…»
        Если мы, телепаты, дадим уступку своим ограничениям на один день - этого не почувствует никто, кроме нас самих. Если же мы «распустим узлы» на два дня - это скажется на наших близких. Три дня - и нас уничтожат. Кто? Не обязательно разгневанные люди.
        Возможно, природа. Тераучи Оэ, «Шорох в листве»
        Пролог
        Мечи, подумал Теодор ван Фрассен.
        Гиганты-двуручники стояли шеренгой - словно не нашлось витрины, способной их вместить. Некоторые из стальных великанов заметно превосходили ростом капитан-командора. Как же ими рубились? Пока замахнешься - тебя три раза шпагой проткнут.
        - Такими взламывали строй пехоты, - словно подслушав мысли ларгитасца, ответил на невысказанный вопрос герцог Оливейра. - Сносили выставленные вперед копья и алебарды, срубали древки - и колющий снизу вверх, от бедра. Страшной силы удар, доложу я вам. Вскрывает доспех, как консервную банку. На моих глазах так погиб Мигель Кесада, прозванный бойцами «Полторы удачи». Думаю, в тот момент ему и двух удач не хватило бы…
        - А дальше? - капитан-командору мимо воли стало интересно, несмотря на всё его равнодушие к холодному оружию. - Ну, взломали строй. Началось столпотворение, мясорубка, как я понимаю…
        Оливейра кивнул, соглашаясь: верно понимаете.
        - Как такой длинномерной железякой орудовать в толпе? Ножом прирежут, и разрешения не спросят… Или строй взламывали смертники?
        - Смертники? Ни в коем случае. Напротив, это были наиболее сильные и умелые бойцы, ветераны многих битв, оставшиеся в живых. Видите участок выше крестовины, над рукоятью? Обратите внимание: здесь нет заточки.
        - Вижу. А тут даже кожей обмотано. Для чего это?
        - Перехват. Одна рука - под гарду или на один из ее «рогов», другая - сюда. Тогда мечом можно работать с двух сторон: клинком и рукоятью. При ее длине удар «яблоком» стоит удара булавой.
        Руки герцога, сжав невидимое оружие, изобразили в воздухе стремительную «восьмерку». Ван Фрассен никогда не держал в руках меча, но, тем не менее, оценил.
        - Теперь понимаю…
        Не понимал он другого: зачем Оливейра назначил встречу в музее? О чем гранд-эскалонец хочет с ним поговорить? О специфике мечевого боя? Так в этой области капитан-командор не знаток, и даже не любитель. Ван Фрассен обвел взглядом зал. Со всех стен - хмурый блеск бесчисленных клинков. Казалось, ряды мечей складываются в древние штрих-коды самой Смерти. В дальнем конце помещения они сливались в сплошное тусклое сияние. Окунись - и вынырнешь в мире, где орудуют лезвием, острием и «яблоком»…
        Капитан-командор мысленно встряхнулся и двинулся дальше.
        На прошлой неделе в Академию генштаба пришел «закрытый» приказ министра обороны. Четверо преподавателей Академии получили назначение военными советниками, в том числе - и ван Фрассен. Особым распоряжением командования их отправляли в систему Наль-Цер, на планету Кутха. Адмирал Рейнеке ходил мрачнее тучи, громыхал на подчиненных и наводил тихий ужас на курсантов. Еще бы! Лучших людей отправляют гнить в варварскую дыру. Тоже мне служба - обучать дикарей тактике космического боя! А кто, спрашивается, будет готовить кадры для ВКС Ларгитаса?! Или мы, плазмы в задницы всем дипломатам, сами собираемся скатиться до пещерного уровня?!
        Вслух свои мысли Кровопийца не озвучивал. Армейская дисциплина и субординация намертво въелись в плоть и кровь старого вояки. Приказы начальства не обсуждаются. Скрипеть зубами не возбраняется, но молча, дабы не подавать дурной пример молодежи. Скрипи и выполняй. Точка.
        Дата вылета к новому месту службы была уже назначена. До нее оставался месяц. Сейчас капитан-командор проходил ускоренный гипнокурс языка аборигенов и штудировал справочную литературу по Кутхе. К заданиям он всегда подходил ответственно.
        - …вот, взгляните. Это интересно.
        Герцог Оливейра остановился возле витрины, где под силовым колпаком покоились два клинка. Мечи - отдельно, ножны - отдельно. Капитан подошел ближе - без особого интереса, скорее из вежливости. Два узких клинка с плетеными гардами-«корзинками» казались игрушками по сравнению с двуручниками. А ножны - вообще произведения искусства. Серебро, финифть, инкрустации из яшмы и перламутра…
        - Это боевое оружие?
        - Боевое. Только дамское.
        - Дамское?!
        - Удивлены? Действительно, у предков - хоть наших, хоть ваших - не принято было учить прекрасных дам обращению с оружием. Но из любого правила есть исключения. Историки до сих пор спорят, откуда они берутся. Ожившее эхо легенд о племенах женщин-воительниц? Рудименты матриархата, через который прошли все цивилизации? - оседлав любимого конька, герцог вещал с интонациями лектора-просветителя. - Лично я склоняюсь к иному, сугубо практическому объяснению. Смутные времена, междоусобицы, бунты. Дороги кишат разбойными шайками… Доблестный рыцарь с верными кабальерос по приказу сюзерена выступает на войну. Его благородная супруга остается в замке с малой стражей. На счету каждый человек, каждый меч. Да и для женщины уверенность, что она при необходимости сможет постоять за свою честь - согласитесь, дорогого стоит.
        Герцог задумчиво поглядел на витрину.
        - Разумеется, немногие отваживались пойти наперекор традициям и предрассудкам. «Война - не женское дело», и всё такое. Замечу, что мне известны случаи, когда «мужская» наука в итоге спасала дамам жизнь. Два клинка в коридорах замка, при определенной сноровке - это, знаете ли, не любовное свидание при луне. Моя матушка, к слову, в придачу ко всем своим неисчислимым добродетелям, ловко управлялась с подобной парой. А мне вот не повезло. Мне некому передать фамильных Хранителей Непорочности, как у нас называют эти мечи. Я произвел на свет четверых сыновей - и ни одной дочери. Вся надежда на внучек…
        - Но в наше время, я думаю, уже нет нужды обучать девушек фехтованию? - выдавил из себя капитан-командор. Он никак не мог понять, к чему клонит Оливейра; зачем вообще затеял странный разговор. - Я понимаю: семейная реликвия, память. Но в практическом смысле…
        Ответом ему была невеселая усмешка герцога:
        - Вы правы. Практического смысла - ноль. Жизнь стала спокойнее, междоусобицы ушли в прошлое. А для самообороны куда полезнее умение снайпера. Научись стрелять из парализатора или лучевика, и пали на здоровье хоть в университете, хоть в коридорах замка… Я старомоден и нелеп, сеньор ван Фрассен. Дома я еще гожусь на кое-что. Но здесь, на Ларгитасе, мне место в музее. И всё-таки жаль, что у меня нет дочерей. Поймите меня правильно, сеньор…
        - Теодор. Просто Теодор.
        - Ни в коем случае. Хотя бы потому, что я не смогу предложить вам называть меня просто Хосе-Антонио Мигель Салазар Мария. Так вот, сеньор ван Фрассен, поймите меня правильно… После заточения в храмовых подземельях я очень привязался к вашей дочери. Меня беспокоит ее судьба и судьба Линды Гоффер. Первого же, - взгляд Оливейры сверкнул металлом, - кто усмотрит в этом желания стареющего педофила, я заколю на дуэли. Никогда я не коснусь вашей дочери похотливой мыслью или блудливым пальцем. Клянусь в том честью рода Оливейра-ла-Майор! Вы - мужчина, вы поверите моей клятве. И помните: если однажды - не приведи Всевышний! - Регине понадобится помощь…
        Капитану, смущенному герцогским монологом, представилась ужасная картина. Вот - выныривает из РПТ-маневра скоростной перехватчик. За навигационным пультом - почему не верхом? - гранд Оливейра-ла-Майор, рыцарь и защитник угнетенных. Облачен в кирасу и шлем, при шпаге и кинжале, он спешит на подмогу семье ван Фрассен. И пусть только Регину завалят на сессии, или не дадут ссуды на приобретение дома…
        - …род Оливейра очень богат. Наше влияние ограничено Террафимой, но хороший счет в банке убедителен по всей Ойкумене. Нет-нет, не подумайте, что я хвалюсь богатством! Я знаю, ваша семья вполне обеспечена. И всё же… Бывают ситуации, когда деньги решают многое. Искренне надеюсь, что мое вмешательство никогда не понадобится, но если вдруг у Регины возникнут проблемы финансового или любого другого характера…
        Он тоже смущен, понял капитан. Великий Космос! - он нервничает, как мальчишка.
        - Обращайтесь без стеснения! Говорю вам это от чистого сердца. Как мужчина - мужчине, как отец - отцу. Кстати, то же самое я вчера сказал Клаусу Гофферу. Но с сеньором Гоффером мы знакомы давно, и я не сомневался в правильности его выводов.
        - Право же, господин Оливейра, я чувствую себя неловко, - ван Фрассен ничуть не кривил душой. - Я крайне признателен вам за искренность, и за теплые чувства к моей дочери. Надеюсь вместе с вами, что у Регины не будет нужды… э-э… в глобальной поддержке. Но заверяю вас: если такая необходимость возникнет - вы будете первым, к кому я обращусь.
        - Искренне рад, что мы верно поняли друг друга! - с облегчением выдохнул Оливейра. Ему нелегко дался этот разговор. Пожалуй, герцогу было бы куда проще взломать двуручником строй пехоты.
        Капитан-командор развел руками:
        - Даже не знаю, что еще сказать. Если это старомодность, о которой вы упомянули, я готов сегодня же записаться рядовым в армию консерваторов и ретроградов. И внедрять ваши нравы по всей Ойкумене; в первую очередь на Ларгитасе. Выходит, нам есть чему поучиться у Террафимы!
        - О, не преувеличивайте! Помимо старомодности, тут имеет место и личная привязанность. Кроме того, уверен, обратись я к вам за помощью… Собственно, почему в сослагательном наклонении? На Соне так и случилось; более того, вы сами предложили…
        - Ну, это сущий пустяк!
        - Не скажите! В жизни нет ничего более важного, чем пустяки…
        Открылась неприметная дверь. Мимо двух беседующих посетителей, единственных в зале, деловито простучала каблучками сотрудница музея - миловидная, в форменной блузке и короткой, выше колен, юбке. Жестом извинившись за беспокойство, она подошла к одной из витрин, достала универсальный ключ и, отключив силовой колпак, извлекла из бархатных объятий оружие странного вида. Длиннющий меч с узким клинком имел листовидное расширение на конце - и короткие «рога» примерно на середине клинка.
        - Извините!
        Сотрудница оглянулась.
        - Не сочтите праздным любопытством, сеньорита, или, того хуже, поводом свести знакомство… - судя по лицу женщины, она вовсе не возражала свести знакомство с таким видным мужчиной, как герцог. - Разрешите взглянуть поближе? «Кабаний» меч, да?
        На глазах капитана вершилось чудо. Вместо традиционного: «Экспонаты руками не трогать!» - сотрудница музея безропотно вручила меч Оливейре. В ее жесте было что-то аллегорическое, недоступное практичному разуму ван Фрассена.
        - Замечательный экземпляр. И сохранился прекрасно. Это охотничий меч, - герцог обернулся к капитану. - С таким ходили на кабана. Матерого секача не всяким клинком остановишь. Видите лопаточку на конце? Заточена «под бритву». Это чтобы нанести более широкую рану…
        - А «рога» зачем? - поинтересовался ван Фрассен. - Для перехвата, как у двуручника?
        - Рога, или «чека» - упор. Нельзя, чтобы зверь добрался до охотника, по инерции ломясь вперед и насаживая себя на клинок…
        Сотрудница благоговейно внимала. Кажется, она готова была предложить Оливейре продолжить лекцию в более укромном месте, и без посторонних. А капитан ясно представил, как герцога отправляют военным советником в племя варваров из каменного века. Наладить производство металла из руды. Освоить технологию ковки оружия и доспехов. Вооружить всех железными мечами вместо обсидиановых топоров. Научить биться строем… Вне сомнений, герцог справился бы. Справится ли он, Теодор ван Фрассен? Кутха - это, конечно, не каменный век. Ларгитасцы курируют планету не первый год. Многое сделано; заложен фундамент… Но обучить аборигенов пилотировать космические корабли? Привить элементарные тактические навыки?
        Нет ничего невозможного. Но сколько на это понадобится времени? Регина, Анна-Мария… Как долго он их не увидит?
        Ответа капитан-командор не знал.
        Часть четвертая
        Кутха
        Глава первая
        Снега Непая
        I
        - И не вздумай худеть! - предупредил Ник.
        Потершись щекой о плечо Регины, он заурчал, как сытый, довольный кот.
        - Ты царапаешься! - возмутилась Регина. И рассмеялась, когда Ник, вздыхая, с обреченностью пай-мальчика полез из-под одеяла. - Я пошутила! Ну ты прямо как я не знаю кто! Уже и пошутить нельзя…
        А ведь и впрямь ушел бы бриться, подумала она. Скажи я, что голодна, и он отправился бы к холодильнику. Начни привередничать - потопал бы по снегу в магазин, за деликатесами. Захоти кофе или чаю - кинулся бы к аппарату. Потребуй я любви - устал, не устал, а исполнил бы в лучшем виде. Ник, славный мой, куда я раньше-то глядела…
        Год назад, пребывая в скверном расположении духа, Регина заявила Нику, что настоящие мужчины не пользуются депиляционным бальзамом «Свежесть». Настоящие мужчины бреются, как ее папа, вручную. С того дня Ник изменил привычки, купил бритвенный станок «Larex» («супер-подарок для прогрессивного мужчины!») и раз в два-три дня героически терзал румяные щеки и подбородок. Практического смысла в этом было немного - борода у прогрессивного мужчины не росла. Зато Регина еще раз уверилась: ее слово для Николаса Зоммерфельда - закон. Хорошо, что она не потребовала от Ника взяться за опасную бритву…
        Хотя этот бы освоил.
        Они лежали в постели, хранившей тепло и запах их тел. Бок-о-бок, без движения. В окно, сунувшись между шторами, подглядывал день: юный, солнечный, морозный. Карниз дома, стоящего напротив отеля «Эрмен», оброс гирляндами сосулек. В небе, ясном, словно новенькое зеркало, кружились птицы. Лежи, сколько угодно, шепнул праздник, ласкаясь. Никуда не спеши. Болтай о всяких глупостях.
        Предел мечтаний.
        - Зачем ты прилетела? - спросил Ник. - Я волнуюсь.
        - А ты?
        - Я прилетел на практику. Меня распределили на Кутху - сюда, в Непай, в консульство. Это хорошее распределение. В зачет пойдет и пребывание в «горячей точке», и «участие в боевых действиях». Куратор сказал, что мне повезло. Это хороший старт для карьеры…
        «Всё у тебя есть, милый мой Ник, - нежась в тепле, Регина слушала вполуха. - Всё, кроме чувства юмора. Ты рассказывал мне об этом триста раз. Практика, выгоды, причины. И вот - стоит мне отмахнуться, повторив твой же вопрос, как ты вновь начинаешь объяснять. Странное дело: я и это люблю в тебе. Кого другого уже убила бы…»
        - …поэтому я здесь, на Кутхе. А ты могла бы подождать меня на Ларгитасе. Меньше трех недель осталось…
        - В боевых действиях?
        - Ага, - Ник погладил ее по животу.
        - Участие?
        - Ага, - он погладил снова.
        - Раз так, участвуй, - разрешила Регина.
        И Ник подчинился.
        К разговору они вернулись спустя полчаса. Кровать выглядела так, будто ее громил взвод десантников при поддержке с воздуха. Кто-то лежал вдоль, кто-то - поперек, но у Регины не было сил разбираться: кто именно. Ей казалось, что и разговаривает кто-то другой, если не третий.
        - И не вздумай худеть…
        - Повторюша-хрюша.
        - Я сто раз повторю. Не вздумай.
        - У меня толстая задница.
        - У тебя отличная задница.
        - У меня нет талии.
        - Ты врешь.
        - Это правда.
        - На месте твоей талии я подал бы в суд за клевету.
        - Я похожа на плюшку.
        - Обожаю плюшки.
        - А воблу?
        - Ненавижу.
        - Даже с пивом?
        - М-м… Я подумаю.
        - Иди в свое консульство. Ты меня замучил.
        - Сегодня выходной.
        - Иди поработай сверхурочно. Нет-нет, я пошутила…
        «Видела б нас твоя мамочка,» - усмехнулась Регина, задремывая. Но приснилась ей не мать Ника, советница Зоммерфельд, а собственная мама. Молодая, какой Регина никогда не видела Анну-Марию ван Фрассен, в девичестве - Рейнеке, стройная, одетая в легкомысленный пеньюар, мама разглядывала голого Ника и облизывалась. «Маленький мальчик, я тебя съем…» Регина почувствовала укол незнакомого, ядовитого чувства - и не сразу поняла, что это ревность. Ты чего, мама, спросила она. Ничего, ответила Анна-Мария. И вообще, я не твоя мама. Я - каприз твоего подсознания. А я твой папа, добавил Ник, хихикая. И ничуточки не похож, хотела возмутиться Регина, но тут Ник превратился в капитана ван Фрассена и полез приставать к Анне-Марии, а Регине совсем не было стыдно, потому что сон…
        II
        «Чур, я жених! Капитан корабля - жених!»
        «А я невеста!»
        Николас Зоммерфельд был в ее жизни всегда. Педанты уточнили бы: с детского сада - только Регина не помнила себя до «Солнышка». Жених на «космической свадьбе». Смущенный мальчишка с букетом люминолусов. И дальше, позже - сообщение на экране уникома, голос в акуст-мембране, тень за плечом. Он приезжал, когда Регина звала. Вел беседы, если ей того хотелось. Помогал с алгеброй и номологией. Отвечал на вопросы; молчал, чувствуя, что она не в духе. Дарил подарки, давал советы. Терпел всё на свете, виновато улыбаясь. Никогда не отговаривался занятостью. Исполнял прихоти, принимал исповеди. Однажды Регина поняла, что Линда Гоффер, близкая подруга, знает о ней меньше, чем Ник. Сын советника Зоммерфельда ничего не требовал, ни на что не надеялся. Он просто был рядом, если в нем нуждались. У Ника на плече Регина рыдала, проклиная мерзавца Фому. Ника она кружила в танце, радуясь свидетельству об окончании интерната. Нику первому, не считая родителей, сообщила радостную весть о поступлении в университет.
        «Выхаживает, - однажды сказала Анна-Мария в присутствии дочери. - Такой дождется…» Мама без предвзятости относилась к Нику, но терпеть не могла Зоммерфельдов-старших. Регина вспыхнула, поссорилась с матерью, наговорила колкостей и потом неделю дулась. В эти дни она сама прыгнула в постель к Нику, желая что-то доказать Анне-Марии, но доказала лишь себе: мама права, и в ее правоте нет ничего обидного. Ник дождался; с Ником, застенчивым и нежным, ей хорошо, и конец разговору.
        Он не стал первым. После Фомы, гори он звездным пламенем, Регина как с цепи сорвалась. К счастью, ненадолго. О да, Ник не стал первым, хотя Регина подозревала, что он может стать единственным.
        «Он спросил, с какого возраста люди женятся…»
        «Вы показывали мальчика врачу?»
        «Обследование не выявило патологии. Я хотела бы попросить вас… Мальчик очень хочет повидаться с вашей Региночкой. Нет, конечно, о женитьбе и речи не идет! Детские шалости, пустое…»
        Ник был как воздух. Значение воздуха понимаешь, когда нечем дышать. Среднего роста, плотного сложения; кучерявый, как барашек, надежный, как трос скалолаза. В их союзе, словно в родной речи, каждый обладал своим именем.
        Регина - существительное, Ник - прилагательное.
        Его молчаливая поддержка очень помогла Регине после окончания интерната. В те дни разразилась Великая Домашняя Война. Дубль-дед - так девушка в шутку звала адмирала Рейнеке - много лет мечтал увидеть двоюродную внучку на стезе военной карьеры. Случаются люди, не умеющие мечтать. Если однажды к ним всё же забредает мечта, она не терпит соперниц, становясь идеей-фикс. Любуясь Региной, взрослеющей год от года, дубль-дед видел погоны и петлицы, чины и звания, ордена и медали. Он со всеми договорился заранее. ГВВКУС - Гийское высшее военно-космическое училище связи имени Беллы Кнаух - с нетерпением ждало абитуриентку ван Фрассен, забронировав место на факультете оперативной координации. Начальник училища, полковник Шумахер, регулярно связывался с адмиралом Рейнеке, своим давним другом. Старики спорили: кто кому оказывает услугу? Полковник считал, что он в долгу у адмирала - училищу катастрофически не хватало курсантов-телепатов. Адмирал возражал: отдав двоюродную внучку в надежные руки, он считал себя обязанным Шумахеру до конца дней.
        Спор закончился вничью - Регина подала документы в медицинский. Хирургический факультет, отделение пси-анестезиологии. Для матери это стало новостью; для отца - нет. Капитан знал о намерениях дочери и поддержал ее выбор. Для дубль-деда это оказалось шоком. Он приехал в парадной форме, сверкая наградами; он обрушился на троих - отступницу, предателя и молчаливую попустительницу - всей мощью ВКС Ларгитаса, всем авторитетом старшего в семье. И с изумлением выяснил, что этого недостаточно. Бас гремел, взор сверкал; залпы аргументов, судя по лицам родственников, давили сопротивление в зародыше…
        И что? - провал операции.
        Тогда адмирал взял непокорную внучку в осаду. Непокорного зятя он игнорировал, полагая Регину слабым звеном. Являлся по три раза на дню; звонил каждый час. Убеждал и грозил. Рисовал радужные перспективы в одном случае, и скорбные - в другом. Соблазнял продвижением по службе. Ловил на крючок долга перед Отечеством. Как-то даже принес журнал «Армия и мода» - спец-выпуск для женщин-офицеров. «Черный плащ, - дубль-дед заливался соловьем, приведя Регину в священный трепет, - белые лацканы! Два ряда золотых пуговиц…»
        - Я боюсь, - однажды сказал капитан ван Фрассен дочери.
        - Думаешь, он проклянет меня? Упечет тебя в отставку?
        - Нет. Боюсь, что он сломается, выяснив, что проиграл…
        - Шутишь, папа?
        - Мне не до шуток. Ты полагаешь адмирала смешным, упрямым стариком. Я знаю, что он бывает смешон, бывает упрям, но к цели он идет напролом. Поверь мне, в любом другом случае твой двоюродный дед сломил бы сопротивление. Нашел бы и способы, и методы. Тебя же он любит до одури, до умопомрачения. Так любит, что может лишь уговаривать. Флагман-фрегат, лишенный бортовой артиллерии. Остался только маневр. Ему не позавидуешь, девочка моя…
        Сперва Регина решила, что отец преувеличивает. Но когда адмирал внезапно исчез - ни вызова, ни приезда, ни отклика на посланное сообщение - она испугалась. Отец заверял, что каждый день видит дубль-деда в академии, и тот не производит впечатление человека больного или одряхлевшего. Крепок как дуб, здоров как бык.
        Регина не верила.
        «А вдруг я ошиблась, - думала она, впервые узнав, что такое бессонница. - Вдруг мне и впрямь стоило избрать военную карьеру? Если я хочу избавлять людей от боли и страха - став офицером ВКС (как папа!), я смогу избавлять от боли и страха весь Ларгитас…»
        Видя тревогу дочери, капитан ван Фрассен - с недавних пор капитан-командор - предположил в присутствии Регины, что адмирал Рейнеке просто отошел на заранее подготовленные позиции. В обязательное образование на Ларгитасе входила бакалавратура. Желающие продолжить обучение грызли гранит наук дальше (кто - два года, кто - три), добиваясь первого, кавалерского титула. В ВУЗах инопланетников он приравнивался к магистру. Дубль-дед вполне мог подождать, пока блудная внучка станет бакалавром медицины, и с новыми силами пойти на штурм, добиваясь перевода в ГВВКУС.
        «Мудрая тактика, - сказал ван Фрассен. - Вполне в духе Кровопийцы. Не бойся, сокровище, мы встретим его во всеоружии. Обойдем с флангов, возьмем в клещи, обнимем, расцелуем…»
        А я боюсь, молча возразила Регина. Я ведь буду ждать, и ожидание - монстр с острыми клыками - сожрет меня до последней косточки. Не выдержав, девушка поделилась сомнениями с Ником. И увидела, как тихоня Ник превратился в скалу. Ты права, сказал он. Забудь про адмирала. Забудь про родителей. Про долг и карьеру - забудь. Помни про себя. Ты выбрала, и значит, ты права. Выбирающий всегда прав. А сомневающийся всегда в убытке.
        «Это ты сам придумал?» - спросила Регина.
        «Нет, - ответил честный Ник. - Ну и что?»
        И Регина стала легкой-легкой, как воздушный шарик.
        С началом учебы их встречи сделались редкими. Зоммерфельды - у семьи имелся покровитель в высоких кругах - «поступили» сына в ЛУМО, на факультет теории власти. Ближайшее отделение ЛУМО располагалось в Орцвальде, далеко от Лусса, где училась Регина - так далеко, что не очень-то поездишь друг к другу. Ник, студент-международник, при любой оказии вырывался в Лусс, но очная форма обучения сводила число оказий до минимума. Каникулы, да еще государственные праздники. Находясь рядом с Региной, млея от счастья, Ник тем не менее, как заведенный, бубнил из учебника:
        - …подответвление этногенетических наук включает в себя две науки 1-го порядка: номологию, то есть правоведение, и политику. Политику составляют две науки 2-го порядка: теория власти и ценольбология…
        - Ты совсем как мама! - сердилась Регина. - Помолчи хоть минутку!
        - …науки 3-го порядка, - отвечал Ник, кивая, - как то кибернетика, или наука об управлении, дипломатия и этнодицея, занимающаяся правами народов, составляют…
        - Ах, так? Замечу вам, любезный, мой, что ?-мотонейроны образуют прямые связи с чувствительными путями, идущими от экстрафузальных волокон мышечного веретена, имеют до 20 000 синапсов на своих дендритах и характеризуются низкой частотой…
        Время летело незаметно. Когда любишь, мелкие ссоры лишь добавляют перчику в отношения. Иногда Регина задумывалась над причинами верности Ника. Ребенок, мальчик, подросток, юноша; молодой человек. Десять с лишним лет ожидания. Гормоны бьют ключом. Вокруг толпы дивных цыпочек. Ник - парень хоть куда, на такого гроздьями вешаются. А он стряхивает гроздья, он ждет, надеется… Любовь? Или на «космической свадьбе» ты, флейтистка драная, всё же что-то нарушила в мозгу Николаса Зоммерфельда? Первый ментальный прорыв - самый сильный, никому из телепатов не суждено достигнуть подобного уровня за всю жизнь. Можно приблизиться, угробив десятки лет на обучение и тренировки, но сравняться нельзя. Мощнейший подавитель не сумеет полностью контролировать такую большую группу объектов, какую играючи «взяла» малышка Ри. Про феномен «инициативного выхода из скорлупы» написана уйма монографий; увы, причины неизвестны до сих пор.
        Радуйся, подруга - вечный детский сад, любовь до гроба.
        Радуюсь, соглашалась Регина.
        «Ник, ты хочешь, чтобы я была невестой.»
        «Ага, хочу!»
        Проверь, шептало сомнение. Поройся, разгреби завалы; посмотри - что да как. Чего ты боишься? Да, Зоммерфельды по сей день регулярно показывают сына маркизу Трессау. Да, опытный психир не фиксирует патологии. Ну и что? Трессау не получал образования на Сякко, он может ошибиться. У тебя вообще нет диплома психира? Глупенькая! Любящий глаз и без диплома заметит пустячок, ускользнувший от врача. Проверь, убедись…
        Нет, отвечала Регина.
        Почему?
        Потому что я выбрала, и значит, я права. Выбирающий всегда прав. А сомневающийся всегда в убытке.
        Кто это сказал?
        Это сказал Ник. И хватит разговоров.
        III
        - Хочу кофе.
        - Сейчас.
        - Ты куда?
        - За кофе.
        - Ты с ума сошел? Зачем ты одеваешься?
        - Ты хочешь, чтобы я спустился вниз голым?
        - Вниз? Нет, ты и впрямь рехнулся. Набери на панели заказа код, возьми из «доставки» чашку кофе и принеси мне в постель. Я люблю со взбитым желтком и капелькой ликера.
        - Здесь нет панели заказа.
        - В отеле?
        - Да.
        - В номере «люкс»?
        - Да.
        - Нет панели?
        - Нет.
        - Ты издеваешься. Ну скажи, что ты издеваешься!
        - Я схожу вниз, и дежурный администратор сделает тебе кофе. У него есть электрочайник. Или в баре… Тут есть бар; правда, маленький.
        - Глушь. Дичь. Катастрофа.
        - А чего ты ждала? Это же Кутха. И потом, ты бывала на Террафиме. Могла бы привыкнуть к гримасам цивилизации. Вернее, к ее отсутствию.
        - На Террафиме мы жили в доме Гофферов. В ларгитасском квартале. Знаешь, какой у них дом? Обзавидуешься…
        - Здесь будет то же самое. Когда-нибудь.
        - Завтра?
        - Позже. Непай - наш ровесник. Городу - двадцать один год. Его строили ларгитасцы по спецзаказу. С учетом местных реалий, цивилизационного шока, и всё такое. То, что тебе кажется дичью, для кутхов - венец прогресса. Фантастика. Стоит отъехать от Непая, и про кофе можно забыть навсегда.
        - Теперь всё ясно.
        - Что тебе ясно?
        - Причины, по которым тебе зачтут «пребывание в горячей точке». Я бы даже сказала: «в раскаленной добела точке».
        - Скорее, в «холодной точке».
        - Хорошо. В замерзшей до посинения точке. И прекрати меня щекотать. Хотя нет, продолжай. Иначе тебе не зачтут «участие в боевых действиях».
        - От кого я это слышу? От дочери военного советника при командующем ВКС Кутхи? От единственного ребенка капитан-командора ван Фрассена, который сейчас муштрует на орбите местных разгильдяев и лоботрясов? От наследницы доблестного офицера, променявшего кабинеты академии на «глушь», «дичь» и «катастрофу»?
        - Ничего папа не менял. Ему приказали. Ты не хуже меня знаешь: группу преподавателей академии, имевших в прошлом боевой опыт, сорвали с места по приказу командования. И вот, извольте создавать с нуля военно-космические силы дикарей… Я - дура набитая. Зачем я рвалась сюда?
        - Увидеть меня.
        - Ничего подобного. В первую очередь я хотела увидеть папу.
        - А приехала ко мне. Прямо с космодрома.
        - Зря гордишься. Я приехала к тебе, потому что папа - на маневрах. В смысле, на орбите. Я просилась к нему на орбиту, но меня не пустили. Тут и подвернулся некий пижон Зоммерфельд.
        - Студент-международник Зоммерфельд. Будущий полномочный посол Ларгитаса на Квинтилисе.
        - Остынь. Или не остывай, так приятнее. Кто ты есть, мальчишка? Студентишка на практике. Архивный крысенок в консульстве. Получишь характеристику, отметку в личном деле - и снова за учебники. А мой папа - герой. К герою лететь приятнее.
        - А если так?
        - Всё равно приятнее.
        - А так?
        - М-м…
        - Ну?
        - Не мешай мне думать. И не останавливайся.
        Набережную кто-то нарисовал углем и мелом. Снег во всех его видах - рыхлый, плотно утрамбованный, сухой и рассыпчатый, как горсть искр; схваченный в плен твердой коркой наста… Черный горб моста. Черные лотки с сувенирами. Белый лед на реке. Черные птицы на перилах. Белые кухлянки торговцев. Вышивка, бахрома, капюшон - Регина аж задохнулась от зависти. Шубка, купленная в «свободной зоне» космодрома, из шедевра туземной роскоши, какой казалась еще час назад, превратилась в жалкие обноски для туристов. Уловив настроение подруги, Ник клятвенно пообещал…
        И опоздал.
        Кухлянка - вчерашний день; Регина уже самозабвенно торговалась за капор, расшитый солнышками из бисера. Молоденькая кутха-продавщица, на унилингве знавшая пять слов (из них три «себе в убыток!»), объяснялась жестами, набивая цену.
        - Чего она хочет?
        - Тебя радует. Полезная, мол, вещь. Двойного назначения.
        - В каком смысле?
        - Праздничная, она же погребальная. Можно сэкономить на похоронах.
        Разочаровавшись в капоре, Регина двинулась дальше.
        У спуска с моста приютился маленький оркестрик. Карлица-варганистка, зажав в зубах инструмент, «вибрировала» в трансе. Глаза карлицы закатились, палец самозабвенно ласкал язычок варгана. Рядом с ней голый по пояс толстяк пилил смычком лук с тремя тетивами. Выла труба, свернутая из бересты. Свистела костяная флейта. Два старика-перкуссиониста творили чудеса: бубны, жужжалки, хлопушки, щелканье бичей, лишь чудом не задевающих лица прохожих…
        В шапке перед карлицей ютились жалкие монетки.
        Прямо от ног музыкантов вниз по склону стартовали мальчишки. Животом упав на доску, они неслись в вихре снежной пыли - дальше, еще дальше, на середину реки. Визг стоял жуткий. Странным образом он не мешал музыке, а вплетался в нее. Чудилось странное - замолчи мальчишки, и онемеет оркестр. Отыскав в кошельке купюру в десять экю, Регина бросила деньги в шапку. И сразу же забыла про карлицу с ее варганом, про мальчишек, чьей свободе только что завидовала…
        Она увидела зверя.
        Нет, не так: Зверя.
        Зверь лежал на мостовой, опустив на лапы кудлатую башку. Дымчатый, в пятнах, с белым брюхом и грудью, он был устрашающе велик. Таким Регина представляла себе полярного медведя. Зверь и впрямь походил на медведя, но и кошачьего в нем было с лихвой. Очень длинный хвост, очень короткие лапы; жуткие клыки, ясно видимые, когда зверь зевал. Возле живого кошмара, приветливо улыбаясь, стоял кутх-голограф с древней камерой на штативе. Завидя интерес Регины, кутх замахал руками - прошу, на память, ролик в лучшем виде…
        - Саркастодон, - сказал Ник. - Местный хищник.
        - Опасен? - боязливо поинтересовалась Регина.
        - «Цепной». Видишь, хозяин рядом. Хочешь дернуть за хвост?
        - А можно?
        - Нет проблем.
        Подавая пример, Ник отважно взял зверя за хвост и дернул. Саркастодон не шелохнулся. Ник бросил кутху-хозяину монету и знаком подозвал Регину. Всё еще боясь, девушка с опаской погладила хищника по спине. Никакой реакции. Расхрабрившись, Регина почесала зверя за ухом. Ответом было полное безразличие. Казалось, гладят чучело.
        - Дергай!
        - Не хочу…
        - Ну и зря.
        Мех приятно тек под рукой.
        - Садись! - предложил кутх-голограф. - Верхом садись, однако!
        Ник подал ей руку. Забираясь на зверя, Регина чувствовала себя дурочкой, лезущей на статую или аттракцион. Но вот под кожей саркастодона заиграли могучие мускулы. Дождавшись, пока девушка устроится с комфортом, зверь начал вставать. В холке он удался не слишком - метр, как говорится, с хвостиком. Если бы не короткие лапы, оценила Регина, вымахал бы на все полтора. Зато в длину «с хвостиком» хищник вырос не меньше, чем на четыре метра. Ловко орудуя камерой, хозяин зверя цокал языком, пел клиентке дифирамбы - и сто раз повторял дурацкую шутку про «красавицу и чудовище».
        Встав, зверь опять замер без движения. Потом вдруг оскалился и зарычал: низко, грозно. Наверное, в этот момент туристки захлебывались крепким коктейлем: ужас пополам с восторгом, взболтать, лед по вкусу. Лучшие кадры - в компании друзей и родственников будет чем похвастаться. Регина же поймала себя на равнодушии. Страх исчез, словно изгнанный рыком. Хищник скалился по команде, рычал по команде; сунь ему голову в пасть - он и тут по команде замрет, раздвинув челюсти, дожидаясь, пока хозяин закончит снимать ролик.
        «Я могла бы подслушать команду. Снять блоки, давно ставшие второй натурой; навострить ушки… И что? Я сама способна так же приказать человеку, как кутх - зверю.» Э, нет, ответил ей внутренний голос. Совсем не так, дорогая. В твоем случае один человек приказывает другому. А кутх… Саркастодон - часть его самого. Кутх не приказывает, а шевелит зверем. Так ты шевелишь рукой или ногой, меньше всего задумываясь о желаниях и надеждах части тела.
        Зверь снова лег, и она слезла.
        - Не нравится? - огорчился голограф, принимая от Ника плату. - Такой девица, такой вкусный, славный девица… Зачем не радуешься, однако? Хорошо бояться, хорошо пищать. Страх - сладко, ай, сладко! Зверь большой, зубастый…
        Кутх говорил искренне. Он вился вокруг Регины, как ожившая метель, дергал за рукав, пытался развеселить. Не деньги волновали голографа - гонорар он уже получил. Видя, что его потуги пропадают тщетно, кутх решился на крайнюю меру. Перекинувшись парой слов с Ником и получив от того пять экю сверх обычной платы, он отбежал в крытый павильон, расположенный ближе к реке, и вернулся с пластмассовым болваном. Болван был похож на кутха, словно брат-близнец - только голый, бритый налысо и увешанный дешевенькими бусами.
        - Смертельный номер! - голограф поставил болвана перед саркастодоном и отпрыгнул к камере. - Враг-каутли, однако! Саркастодоны Кутхи рвут злобный враг! Всем нравится, все хлопают в ладоши!
        Зверь вскочил. Шерсть на саркастодоне встала дыбом. Сверкнули клыки, из пасти вырвался хриплый рев. Ударив болвана лапой, хищник подмял его под себя и вцепился в добычу. Когти и зубы трудились над пористой, легко сдающейся пластмассой. Бусинки летели градом. Голограф снимал, стараясь, чтобы Регина с Ником тоже попали в кадр. Девушка отметила, что кроме них, никто больше не интересуется зрелищем. Даже мальчишки продолжили катанье. Саркастодон рвал болвана, и ярость зверя - Регина могла в этом поклясться! - была подлинной. Только вот принадлежала она, эта ярость, не зверю, а человеку. «Цепной» зверь по-прежнему оставался частью хозяина, тупо выполняющей приказ. Но «врага-каутли» голограф ненавидел всерьез. Дай волю и будь болван живым - сам бы зубами выгрыз глотку.
        - Пойдем, - попросила Регина, борясь с тошнотой.
        - Ага, - согласился Ник.
        Поблагодарив голографа, он забрал у того кристалл с записанным роликом.
        IV
        Сказка выплывает там, где тонет наука.
        Жили-были два брата, два смелых охотника - Кутха и Каутли, Ворон и Орел. Вместе зверя били, вместе хлеб делили; под одной крышей спали. Никого не боялись. Да пришла и к ним беда. Полюбили братья красавицу Наль-Цер, дочь вечерней зари. Ох, и полюбили! Жаль, не добыча красавица, не каравай хлеба - на двоих не делится.
        - Никого не боюсь, - сказал Каутли-Орел. - И тебя, брат, не боюсь. Моя жена!
        Схватил он Наль-Цер за левую руку.
        - И я никого не боюсь, - сказал Кутха-Ворон. - А уж тебя, брат, и подавно. Моя жена!
        Схватил он Наль-Цер за левую руку.
        - Моя!
        - Нет, моя!
        Короче, недосмотрели - разорвали пополам. Кому нужна половина красавицы? Никому. Ни по дому хлопотать, ни детей рожать - ни на что не годится. Бросили братья в снег то, что держали, и разошлись в обиде. Так далеко разошлись - подумать страшно. Орел на край света улетел. Ворон на другой край света улетел. И с тех пор никогда не встречались.
        Ученые сказок не читают. Ученые сидят, ломают умные головы. Есть в созвездии Моржа двойная звезда Наль-Цер, злополучная красавица. Есть в Наль-Церской системе две обитаемые планеты: Кутха и Каутли. Два мира-брата, разделенные черной пропастью. И пока корабли Лиги не сделали черную пропасть торной дорогой, не встречались друг с другом кутхи и каутли. Дикари! - этим холодно, тем жарко. А в вакууме ни босиком, ни на лыжах не пройти.
        Тут в другом закавыка: почему дикари так похожи?
        Ведущие антропологи Ойкумены хором утверждали, что кутхи и каутли принадлежат к одной расе. Весь комплекс наследуемых признаков говорил в пользу этого. Язык двух народов был практически идентичен. И кутхи, и каутли являлись энергетами, во многом сходными с более развитыми помпилианцами. Но если помпилианцы в процессе эволюции научились «клеймить» людей, используя энергию рабов на благо своей цивилизации, то буйные женихи красавицы Наль-Цер еще стояли в начале эволюционного пути.
        Они клеймили не людей - зверей.
        Принудить зверя, будь то хищный саркастодон или травоядный мамонт, к рабскому повиновению мог любой кутх, любой каутль. Более того, дикарь мог держать «на поводке» целую свору - до десятка животных одновременно. Жаль, что долго пользоваться мохнатыми слугами не получалось. Охотясь для хозяина, «цепной» саркастодон после года службы терял интерес к жизни и требовал неусыпного контроля. Предоставлен самому себе, хищник спал круглые сутки, гадил, где лежал, не реагировал на самку, пренебрегал едой, даже если мясо лежало перед его носом - и быстро умирал. Поэтому коров, к примеру, «на цепь» не брали. Кому хочется, чтобы корова сдохла через год? И весь домашний скот не брали. Разве что брыкливого жеребчика - «заклеймил» на недельку, объездил, отпустил на волю.
        Планету Каутли первыми открыли помпилианцы. Планету Кутху - ларгитасцы. И дикари, наивные дети природы, сразу выяснили, что это значит - попасть в сферу чужих интересов. Помпилианцы, с их страстью брать всё нахрапом, сперва планировали увеличить за счет каутлей число своих рабов. Пока Лига разберется, пока Совет возьмет новый мир под крыло закона… Энергетическое родство с каутлями не смущало рабовладельцев. Брат вполне способен пахать на брате, особенно если тот, к слову сказать, не в силах дать сдачи. Смутило иное - выгода. Дополнительная выгода, которую сразу подметили умные помпилианские головы. «Цепной» мамонт - да хоть мул! - подсоединенный к генератору, давал энергию ничуть не хуже, чем раб-человек. Да, энергии было меньше. Да, мамонта хватало на год, а люди служили дольше. Но «клеймение» соседей было чревато для помпилианцев вечными конфликтами, рабов катастрофически не хватало для полноценного развития социума…
        Зверей же в Ойкумене водилось - бери, не хочу.
        Тут и выяснилось, что способность клеймить зверей помпилианцы утратили на дорогах эволюции. Наверное, утратили бы ее и кутхи-каутли, с течением веков переключась на себе подобных. Но помпилианцы вцепились в неожиданный подарок судьбы - не отнять. На их энергостанциях объявились стада и стаи, отары и табуны. Теряя свободу, «цепные» животные под управлением хозяина-каутля питали собой энергетику империи. Протесты «зеленых», этого посмешища Галактики, в расчет не брались - пусть устраивают пикеты у питомников шиншилл, а не у охраняемых объектов государственного значения.
        Ну и рабов Каутли поставляла, не без того. Юристы Помпилии с ходу нашли общий язык с местными жрецами. Теперь жертвы богам, ранее умерщвляемые на алтарях, свозились в концентрационные лагеря - и грузовыми звездолетами забирались прямо на небеса. Жречество, почесывая округлившиеся животики, разъясняло пастве преимущества нового метода. А законоведы Лиги тщетно искали, к чему бы придраться.
        Ларгитас в отношении Кутхи поступил иначе. Что могли взять продвинутые техноложцы у закутанных в шкуры недоэнергетов? Бубен? «Цепного» моржа для цирка? О нет, ларгитасцы поступили мудрее, использовав Кутху как плацдарм для агитации. В недрах Королевского Совета родилась светлая идея - продемонстрировать всей Ойкумене преимущество технологического пути развития перед эволюционно-физиологическим.
        Проще говоря: наукраты против эников-беников.
        Контакты Ларгитаса с Кутхой отличались масштабностью и хирургической деликатностью. Гуманитарная помощь. Дипломатические отношения. Развитие системы образования: сперва - для элиты, отобранной специалистами, в перспективе - для всех. Строительство городов. Снабжение техникой - с массой ограничений, не создавая цивилизационного шока. Привлечение туземцев к работам, способствующим росту интереса к науке. Создание и оснащение вооруженных сил; в первую очередь - военно-космических, как залога независимости.
        Всё это поставлялось, дарилось и продавалось за сущие гроши, в обмен на главную валюту - отказ кутхов от врожденных способностей энергетов. Ларгитасцы понимали, что решение элиты, пользующейся дарами цивилизации, не означает массовый отказ кутхов от собственной природы. На саркастодона, забавляющего туристов, смотрели сквозь пальцы. На «цепных» зверей в глуши, в снежных дебрях - тем более. Важным было другое - элита становилась примером для подражания. Отрекись от «примитивной физиологии» - и «звездные погонщики» пустят тебя в круг избранных, в какой бы семье ты ни родился. В круге тепло, сытно, безопасно; в круге учат полезному и дают чудесное…
        Это било в цель без промаха.
        Но и Каутли вооружалась стремительными темпами. Может быть, даже быстрее, чем Кутха - помпилианцев не сдерживали проблемы цивилизационного шока. Два брата, Ворон и Орел, ненавидели друг друга со страстью дикарей. Ненависть подогревалась еще и тем, что за плечами братьев стояли чудовищно огромные тени: рабовладельческая Помпилия и наукратический Ларгитас. А значит, красавице Наль-Цер вновь суждено было кричать, раздираемой на части.
        Вопль ее сотряс космос.
        V
        «…как сообщают наши корреспонденты, ВКС Каутли в составе трех штурмовых эскадр вероломно вторглись в околопланетное пространство Кутхи. Завязав бой на орбите, агрессоры частью сил продолжили движение, проникнув в воздушное пространство Свободной Республики Кутха. На северо-востоке провинции Тыганак был высажен десант. В данный момент диверсионные группы каутлей при массированной поддержке с воздуха уничтожают объекты гражданской инфраструктуры, расположенные в окрестностях Непая. Как и предполагалось, „боевое крыло“ Фронта Освобождения Кутхи, этих отщепенцев, готовых на всё ради захвата власти, предательски поддержало вторжение - с лесных баз на соединение с десантными частями противника уже выдвинулись отряды полевых командиров Емингыра и Ахгана. Нет сомнений, что Непай, ключевой областной центр, в самом скором времени будет взят в кольцо и подвергнется оккупации.
        „Этот акт агрессии, - заявила премьер-министр Ханаг Рымза, - является грубым нарушением Тернесского соглашения. Оставляя за собой право на адекватные ответные действия, мы обращаемся в Совет Лиги с требованием осудить…“» Информационный канал «Ворон свободы»
        «…Каутли не намерена официально комментировать сообщения продажных кутхианских СМИ о вторжении каутлийских ВКС, - сообщила пресс-служба его величества (славься!) Иц-Цаотля. - Хотим лишь заметить, что Мы (славься!) неоднократно предупреждали руководство Свободной Республики Кутха, и лично премьер-министра Рымзу, об ответственности за укрывательство пиратских кораблей, беззаконно терроризирующих торговые пути в Наль-Церской звездной системе. Информация о лагерях, расположенных в провинции Тыганак, где вопреки межгосударственным соглашениям ведется тайная подготовка пиратских экипажей, передавалась Нами (славься!) в Совет Лиги. Теперь же, когда справедливое возмездие…» Информационный канал «Правда Орла»
        - Сегодня мы пригласили в студию известного политолога Юнана Булинаса. Юнан, как вы полагаете, нам стоит ждать быстрой реакции Совета Лиги?
        - Нет, не стоит.
        - Можем ли мы рассчитывать на резолюцию Совета в отношении Каутли, где прозвучат требования немедленного вывода войск?
        - Нет, не можем.
        - Объявит ли Совет Лиги бойкот Каутли?
        - Нет, не объявит.
        - В таком случае будет ли принята резолюция с разрешением использовать все средства, в том числе и военные, чтобы вынудить каутлийские войска уйти с Кутхи?
        - Нет, не будет.
        - Вы - замечательный собеседник, Юнан. Скажите, на чем основывается ваша уверенность в молчании Совета Лиги?
        - На времени.
        - Если не трудно, поясните вашу мысль.
        - Заседание Совета Лиги состоится в лучшем случае через неделю. К этому времени каутли оставят Кутху в покое.
        - Думаете?
        - Это моя профессия, молодой человек - думать. Цель Каутли - не оккупация и захват территорий. Их цель - уничтожение молодого космического флота Кутхи. Доминирование в системе. Пираты, лагеря - только повод. Довольно нелепый, как по мне, но действенный. Уничтожив корабельные верфи и центры подготовки пилотов, каутли уйдут.
        - Еще один вопрос. Готовы ли мы…
        - Нет.
        - Ты военный?
        - Какое звание имеешь?
        - Ты - гражданин Ларгитаса?
        - Ты - военный советник?
        - Почему не сдался?
        - Почему стрелял в солдат армии Каутли?
        - Ты хочешь, чтобы тебя перестали бить?
        - Подпишешь отказ от убеждений?
        - Подпишешь просьбу о предоставлении тебе политического убежища?
        - Ты хочешь, чтобы к тебе пустили врача?
        Универсальный «разговорник» каутлей; базовая программа допроса.
        VI
        Стоя на коленях, консул сражался с утилизатором.
        Аппарат не справлялся. Его рвало желтой пеной. Рвота хлестала наружу, безнадежно пачкая одежду консула. Местами, там, куда попали брызги растворителя, ткань сюртука была разъедена до дыр. Но человек упорствовал. Горстями он хватал кристаллы памяти - синие, желтые, черные - и совал в пасть машине. Следом - папки с документами. Древний пластик, кнопки-застежки; страницы, забитые мелким бисером букв. Утилизатор шипел, хрипел; панель управления светилась красным, напоминая спуск в ад. Программа давно перекрыла бы доступ «мусору», если бы консул не заклинил щель загрузки письменным прибором - сувенирным, из литой бронзы.
        «Жри! - беззвучно шептал консул. - Жри, сволочь!..»
        Маленький, лысый человек походил сейчас на героя из легенды, обреченного до скончания веков кормить ненасытное чудовище.
        - Здравствуйте, - тихо сказала Регина.
        Консул закричал. Отпрыгнув от утилизатора, он прижался к стене и, вздрагивая всем телом, смотрел на девушку, словно видел призрак с косой, явившийся по его душу. Консул был напуган до той крайней степени, когда всё равно: убивать или быть убитым.
        - Вы!.. кто вы такая?! Зачем?..
        Он что-то тащил из кармана и никак не мог вытащить: зацепилось.
        - Я? Я по вызову…
        Регина показала консулу свой уником, как будто это объясняло всё: и ее приход, и панику консула. Включился звук. «Гражданам Ларгитаса, - сообщила информателла приятным контральто, - находящимся в Непае, предлагается немедленно явиться в консульство Ларгитаса, расположенное по адресу…»
        - Кто вы?!
        - Регина ван Фрассен.
        Девушка помолчала и уточнила на всякий случай:
        - Гражданка Ларгитаса.
        - Дочь командора ван Фрассена?
        Консул внезапно успокоился. В кармане у него раздался треск рвущейся подкладки, и глазам Регины явился маленький парализатор. Смутясь, консул повертел оружие в руках, хмыкнул с неопределенной интонацией - и спрятал парализатор обратно.
        - Прошу меня простить. Нервы… Сами видите: эвакуируемся.
        Сделав два шага к девушке, он смешно, как гусь, вытянул шею, и таинственным шепотом уточнил:
        - Бежим, да. В Чирим. Обождите в шестом кабинете. Я свяжусь с вами.
        Он на грани помешательства, поняла Регина. Пси-блоки давно стали ее второй сутью, но любой здравомыслящий человек, знающий о телепатии лишь понаслышке, не ошибся бы в оценке поведения консула.
        - Как вы вошли? - вдруг спросил консул, моргая.
        - У вас незаперто.
        - Где охрана?
        - Вы у меня спрашиваете?
        - Да, у вас! Куда делась охрана?!
        - Не знаю…
        - Мерзавцы, - вздохнул консул. - Дикари. Разбежались.
        И вернулся к утилизатору.
        Пройдя по коридору, Регина остановилась у двери с цифрой «6». Ниже висела табличка: «Визовый отдел». Мимо девушки, едва не сбив ее с ног, вихрем пронеслась дама средних лет, прижимая к груди новую порцию папок и кожаных «портупей» с кристаллами памяти. «Открыто! - крикнула дама на бегу и добавила: - Николас сейчас придет за вами…»
        Все в курсе, подумала Регина. Ну хорошо, все, кроме паникера-консула. Спросите у дамы, на какой ягодице у меня родинка - ответит: «На левой!», не задумавшись ни на минуту. Иногда кажется, что все сплетники Галактики - телепаты. Им никто ничего не рассказывает; они всегда и всё знают.
        В кабинете было светло. Огромное, во всю стену, окно открывало взгляду зимний пейзаж. К консульству примыкал крошечный парк: три-пять аллеек, беседка, скамейки. Снег превращал парк в сказку. Колючие, синие искры плясали на сугробах. Чуть дрожали, ловя ветер, седые лапы елей. На расчищенной аллейке предательски чернела гладкая, отполированная подошвами «скользанка». Бери разгон от кованой, увенчанной пиками ограды, оттолкнись - и лети себе, визжа во всё горло…
        …до самого Чирима.
        Страха не было. Ни капельки. Напротив, голову кружил веселый, чуточку безумный интерес: что дальше? Регина сбросила шубку на подоконник. Еще один белый, пушистый сугробчик. Чудится, что зима тайком прокралась в дом. Задним числом девушка понимала, что это как вино - после эйфории наступит похмелье - но заглядывать на шаг вперед, предполагать и заранее ужасаться возможным последствиям… Нет, ни за что. В такой дивный день не может случиться ничего скверного.
        Минут пять она любовалась парком. Заскучав, присела к столу. Сразу, словно только этого и ждала, включилась рамка связи. Гипер, подумала Регина - и ошиблась. Из рамки на девушку смотрел мужчина лет пятидесяти, седой не по возрасту. Черты лица и светлая кожа выдавали в нем ларгитасца. Армейская рубашка без погон, закатанные до локтей рукава открывают сильные, заросшие жестким волосом предплечья…
        - Говорит Фридрих Ромм, советник командующего ПВО Непайского округа, - левую бровь советника трепал нервный тик, противореча и спокойствию лица, и голосу: тихому, усталому. Нос Ромма заострился, как у мертвеца. - Это единственная, оставшаяся у меня в распоряжении линия связи. Прямой канал из лазарета. Докладываю: Ревенский аэродром уничтожен высадившимся десантом противника. 32-я зенитная батарея уничтожена. Командующий, генерал-лейтенант Омъяяк, погиб. Заместитель командующего, полковник Рахпак, погиб. Начальником штаба Чуменом принято решение выходить из окружения в направлении Чирима, автономно от 11-й пехотной бригады. Советники Ронфельд и Штаубе, а также военный переводчик Витман с женой идут вместе с отрядом. Я остаюсь.
        - Это вы мне? - глупо спросила Регина.
        Фридрих Ромм не услышал. Связь была односторонней.
        - Моя жена лежит в лазарете, - советник достал серебряный портсигар, закурил, выпустив сизый клуб дыма. - Пневмония. Она не транспортабельна. Свое оружие я отдал Витману. Ему оно нужнее. Мне оставили пистолет. Местное барахло, дрянь. С другой стороны, много ли нам с Луизой надо? Я знаю приказ. И исполню свой долг. Если меня кто-то слышит, прощайте. Конец связи.
        Он встал. Рамка, повинуясь автоматике, дала общий план: больничная палата, две койки пустуют, на третьей спит женщина в байковой пижаме. Когда Ромм подошел к женщине, изображение, мигнув, исчезло. Звук остался: хриплое дыхание, шарканье обуви - казалось, советник бродит по палате или, сам не зная, зачем, вытирает обувь о резиновый коврик…
        Сухой треск выстрела.
        Еще один.
        - Ри? Как здорово, что ты здесь…
        В дверях стоял Ник: встрепанный, румяный, только что с мороза.
        КОНТРАПУНКТ
        РЕГИНА ВАН ФРАССЕН ПО ПРОЗВИЩУ ХИМЕРА
        (из дневников)
        Человек ненавидит свое тело.
        Редкие исключения лишь подтверждают правило. Краткий миг, когда силач-культурист доволен кучей мускулов, сменяется долгим спуском с вершины могущества. Год-другой красотка любуется собой в зеркале, и вот - морщинки, складки, целлюлит. Что говорить об остальных? Тело требует, гадит, отказывается. Телу холодно, жарко, плохо. Оно устало, оно хочет спать или напротив, не может заснуть до утра. Колет под лопаткой, сломался зуб, шалит печень. Старость грозит пальчиком: эй, берегись! Ох уж это тело, кто тебя придумал…
        Хочется совершенства. В смысле, чтоб без тела. Ему ни за какие коврижки не стать совершенным. Значит, пошло вон. Мы как-нибудь сами, без твоих закидонов.
        Я иногда думаю, какое же это счастье - тело, постоянно требующее заботы. Потому что не в силах вообразить ничего более страшного, чем жизнь «чистой» личности. Встреча с самим собой в темном переулке, нож блестит во мраке, и нет тела, способного отвлечь, прикрыть, избавить от необходимости сделать шаг и взглянуть в глаза тому, кому не соврешь, даже если очень захочешь.
        Кажется, что без тела мы совершенны.
        Не обольщайтесь.
        Глава вторая
        Держаться до последнего
        I
        - Он застрелился? Покончил с собой, да?
        Ник не понимал. Он топтался на пороге, с его сапог натекла целая лужа. Пройти в кабинет Ник боялся: там бушевала Регина. Металась от дверей к окну, от окна - к столу; тыкала пальцем в темную, онемевшую рамку. Что-то спрашивала, путаясь в словах, чего-то требовала… Наконец молодой человек догадался, не раздеваясь, сесть за стол и включить повтор: сеанс связи записывался.
        - Говорит Фридрих Ромм, советник командующего…
        Глядя на заснеженный парк, Регина ждала. Выстрелы она услышала не ушами - затылком.
        - Не ври мне, Ник.
        - Я еще ничего не сказал…
        - Вот и не ври. Ты обещал.
        Это была правда. Два года назад Регина поклялась Нику, что никогда без его разрешения не прочтет самую маленькую, вот такусенькую - с ноготок! - мысль Николаса Зоммерфельда. В ответ Ник дал обещание никогда не врать Регине. Смеясь, он дразнил девушку: «мой детектор лжи». И говорил, что умрет, а не возьмет ее с собой на дипломатический прием.
        Правдивый дипломат - профессионально непригоден.
        - Да, Ри. Он застрелился.
        - А жена? Что он сделал с женой?
        Ник молчал.
        Регина знала: врать не станет, но и не ответит. Хоть клещами за язык тяни.
        - Почему? Почему, Ник?
        - Утром связисты распространили шифровку. От советника командующего войсками Непайского военного округа, генерал-майора Шнитке. Там сказано: «Держаться до последнего. В плен живыми не сдаваться…»
        - Почему…
        - По кочану! - Ник внезапно разозлился. - Их здесь нет, Ри! Нет, и всё!
        - Кого - нет?
        - Никого!
        Он сошел с ума, ясно поняла Регина. Как консул. Мамочки, что же делать…
        - Ромма, Ронфельда, Штаубе, твоего отца… Нет, и кончено. Вот ты есть. Туристка-экстремалка. Я есть. Студент-международник на практике. Консул, секретарь, пресс-атташе. Два визовых офицера… А военных нет! Ни одного. Миф, ложь; вражеская пропаганда. Если кто-нибудь из наших военспецов попадет в плен к каутлям - а значит, к помпилианцам! - и его расколют на признание…
        Пальцы Ника пробежались по сенсорам, стирая запись. И еще раз, приказывая уничтожить резервные копии и очистить буфер. Советник Ромм, его жена, воспаление легких, нервный тик, «я исполню свой долг» - миф, ложь, пропаганда! - всё кануло в небытие.
        - Это международный скандал, Ри!
        - Так ведь все знают…
        - Знают. Но не имеют доказательств. И закрывают глаза. Думаешь, зачем наши военспецы едут сюда с женами? Во-первых, деньги. Семье выплачивают двойное жалованье - каждому члену семьи. Плюс премиальные, «секретка», плюс «горячая надбавка»… Большие деньги, Ри. Есть смысл рискнуть. Во-вторых же, и это главное, присутствие жены - отличная маскировка. Военный советник? Кто - военный советник? Нет, ваша честь, я начальник автомастерской. Человек цивильный, безобидный. Работаю по найму, вместе с супругой - учительницей физики в местной школе. Прошу оправдать за полным отсутствием…
        - Их что, заставляют брать с собой жен?
        - Не заставляют. Поощряют. Подталкивают к верному решению.
        - И папа взял бы с собой маму? На Кутху?! - из последних сил Регина боролась с внутренним голосом, подсказывавшим, что капитан-командор ван Фрассен мог отправиться на Кутху еще и из гордости, втайне желая зарабатывать больше жены. Подозревать отца, самого сильного, самого доброго, в такой мальчишеской мелочности было мерзко. - Нет, ты скажи: взял бы?
        - Твою маму двойным жалованьем не соблазнишь. Она и так неплохо получает в университете. Герцогиня, плюс гонорары за публикации; учебники, опять же… Но в принципе - почему бы и нет? Здесь было безопасно, до сегодняшнего дня. Кто ж мог предположить…
        В парке объявились солдаты. Пять-шесть местных армейцев во главе с высоченным, как дерево, лейтенантом. Дубленые полушубки, шапки-ушанки, винтовки за плечами. У лейтенанта на поясе - кобура. Сбившись в кучку, они о чем-то оживленно совещались. Если судить по жестикуляции, кутхи готовились к драке.
        - Свои, - Ник встал рядом с Региной. - Охрана консульства. У них приказ - нас сопровождать. Сейчас дождемся еще кое-кого - и по машинам. Ох, и задаст им консул! Пост бросили, на входе - ни души…
        У Регины имелись большие сомнения, что консул в его нынешнем состоянии способен кому-нибудь «задать». Паникер, трусишка. «А ты? - спросила она себя, и честно ответила: - Нет, не боюсь.» Страх по-прежнему бродил в дальних краях. Но и подозрительно веселый интерес к происходящему сгинул. Регина словно застряла в паузе, как зверек - в узкой щели. Рваться на волю не хотелось. Хотелось, чтобы решал кто-то другой, и действовал кто-то другой, дав ей шанс дождаться и освободиться.
        Ник обнял ее за плечи. От него пахло лимоном с мятой, и алкоголем. Обычно Ник пил мало, и уж точно не начинал с утра. «Решил согреться? - предположила Регина. - Замерз по дороге, достал фляжку… Или для храбрости?»
        - Город каутли, ясное дело, возьмут, - рассуждал молодой человек, чувствуя себя заправским стратегом. - Но не сразу. Завтра, наверное. Ближе к вечеру. Сперва разнесут округу - военный городок, космопорт, ангары, склады, инфраструктуру… Верфи - обязательно. Потом скажут, что бомбили лагеря боевиков, и всё такое. Город им не нужен. Возьмут и через день-другой улетят. Посадят в Непае марионеточное правительство - сепаратисты из ФОК за эту идею ухватятся двумя руками. Ну как же: долой иго узурпаторов, да здравствует свобода! Отделение провинции, карликовое государство с прицелом на расширение, признание его Помпилией; «гуманитарная помощь», зона влияния…
        - Что это? - спросила Регина.
        В кулаке Ник держал смятую бумажку.
        - Да ну, ерунда…
        Бумага полетела в мусорную корзину.
        - Где взял?
        - На улице подобрал, - с неохотой ответил Ник.
        Правда, отметила Регина. Ник, хороший мой, ты всегда подбираешь ерунду с тротуара? Всегда тащишь ерунду в консульство, да? Высвободившись, она достала бумагу из корзины и развернула. Ник с беспокойством следил за ее действиями. В правом верхнем углу лист украшал медведь, вставший на задние лапы - эмблема Фронта Освобождения Кутхи. Часть текста была отпечатана на кут-тху, и Регина ничего не поняла. К счастью, внизу текст дублировался на унилингве.
        «…предъявителю сего, при наличии при нем плененных или самолично убитых офицеров НКФ и ларгитасских военных советников предоставляется право свободного выхода из окружения. За плененных советников выплачивается денежное вознаграждение. Желающим вступить в ряды ФОК, чтобы, не щадя сил, бороться с ларгитасской заразой, предоставляется…»
        Окружение, подумала Регина. Скорлупа. И здесь скорлупа - без вариантов.
        - Под утро разбросали, - пояснил Ник.
        - Зачем?
        - На психику давят. Сволочи.
        Солдаты в парке заволновались. Лейтенант прикрикнул на них, но и сам, казалось, прислушался к чему-то, происходящему за оградой. Ладонь его легла на кобуру, отстегнула ремешок. Регина навострила уши. Нет, звукоизоляция в здании консульства была идеальной.
        Дыхание Ника, и всё.
        - Там! - с грохотом распахнулась дверь. Дама, с которой Регина едва не столкнулась в коридоре, приплясывала от возбуждения. - На площади! Николас, ты должен это видеть…
        Пол, вдруг сообразила Регина. Пол дрожит.
        II
        На площади стояла спас-шлюпка.
        Должно быть, где-то на ней красовалось название корабля, которому шлюпка принадлежала. «Гарпун», или «Сполох», или что-то в этом роде. Увы, сейчас, после ускоренного спуска через атмосферу, прочесть надпись на черном, обгорелом борту не представлялось возможным. Садясь, шлюпка натворила бед. Памятник Укчичину, Гению Льдов, национальному герою Кутхи, свалился с постамента. Герой лежал на брусчатке: голова - отдельно, копье - отдельно, правое крыло - грудой зеленой бронзы. Ёклэген, извечный враг Укчичина, небось, плясал в аду, восторгаясь таким непотребством. В двухэтажном здании мэрии вылетели все стекла. Слепо моргая, мэрия взирала на творящееся безобразие. Сквозняк трепал шторы, как щенок - половую тряпку. В черных провалах окон не было ни души. С утра никто не явился на службу. Мэр, чиновники, канцелярия - все отсиживались по домам или спешно выбирались за город, чтобы спрятаться в лесных угодьях. Каждый заранее обзавелся уютным схроном, выстроенным на казенный кошт - и теперь, глотая ядрёный самогон, радовался своей предусмотрительности.
        «Хорошо, что шлюпка маленькая, - подумала Регина. - Катер разнес бы всё…»
        - Что же это?.. как же это?..
        Она не сразу поняла, что блажит консул. Причитания дипломата делались громче по мере того, как из шлюпки выдвигалась спусковая аппарель, достигли апогея в миг, когда открылась дверца кабины - и оборвались на высшей ноте, едва на аппарель ступил пилот.
        - Папа!
        О многом ли можно подумать, если бежишь меньше минуты? Ветер бьет в лицо. Холодно. Так холодно, что даже жарко. Шубка, накинутая на плечи, слетает, остается позади. Капитан-командор ван Фрассен расстегивает летную куртку. Туда, в знакомое тепло, в стук родного сердца, в безопасность - с разбегу, зная, что удержит, не упадет, даже не покачнется и примет всю, как есть. Великий Космос, насколько же лучше чувствовать себя персонажем сопливой мелодрамы, чем героиней крутого «мясного» боевика! - и пусть каждый циник Ойкумены засунет свой грязный язык в рабочее сопло плазматора…
        - Всё хорошо, Ри. Всё в порядке.
        - Да, да…
        - Я за вами…
        - Да…
        - Вы за нами, офицер? Какое счастье!
        Оказывается, консул тоже умеет бегать. Хорошо еще, что он не лезет ван Фрассену под куртку. На троих там места не хватит, но консул, судя по взгляду, не прочь вытолкать Регину взашей.
        - Капитан-командор ван Фрассен, к вашим услугам. Мне поручено контр-адмиралом Учындыром возглавить эвакуацию консульства. Господин консул, вы уже связались с нашими согражданами, находящимися в Непае?
        - Разумеется! Советники Трауберг и Дансен в гараже, готовят вездеходы к отправлению. Там же советник Лагнар с супругой.
        - Это все?
        - Это все, кто откликнулись. Полагаю, что остальные намерены пробиваться в Чирим самостоятельно, - голос консула понижается. Теперь это доверительный шепот. - Я очень рад вашему появлению, командор. Вы не представляете, как я рад! Сколько человек берет на борт ваша шлюпка?
        Сердце капитана начинает стучать иначе. Регина это ясно слышит. Сейчас это часовой механизм бомбы. Странно, что консул еще не бежит - летит! несется! - прочь, спасая свою шкуру.
        - Двоих, господин консул.
        - Вы шутите?!
        - Максимум двоих, помимо пилота.
        - Почему так мало?
        - Повреждения при спуске. Меня атаковали при входе в стратосферу. Герметичной осталась только кабина. Там очень тесно.
        - Значит, двое? Отлично. В таком случае, мы стартуем немедленно.
        - Кто - мы, господин консул?
        - Вы, я и ваша дочь.
        - Это невозможно.
        Консул визжит. Визг длится и длится, превращаясь в страстный монолог. Капитан-командору ван Фрассену грозят трибуналом. Расстрелом. Лишением гражданства. Ссылкой. Распылением на атомы. Жалобой в министерство обороны Ларгитаса. Публичной поркой. Колесованием. Капитан-командора ван Фрассена умоляют. Заклинают. Просят. Уговаривают. На коленях. Заламывая руки. И снова грозят - тюремным заключением, вечным позором, кровной местью…
        - Это невозможно, - повторяет капитан, когда дипломат хрипнет. - Нас собьют при взлете. Или при выходе на орбиту. Вы не представляете, что творится там, наверху. А шлюпка уязвима и маломаневренна. Взлет - это неминуемая смерть. Так доступно, господин консул?
        Не отвечая, консул отворачивается и - сгорбленный, несчастный - бредет через площадь. Поземка летит по его следам, заметая отпечатки подошв. Шел человек и нет. Был человек и нет. И не будет никогда. Снег, и только.
        - Вот дурак, - говорит Регина.
        - Нет, - возражает капитан. - Он не дурак.
        - А кто?
        Капитан молчит.
        III
        Вездеходы ждали в гараже. Гусеничный «Бродяга» на пневмо-катках, два внедорожника с маломощными АГ-подвесками и армейский «Орешек». Пулеметная турель на крыше «Орешка», хищно вздернув стволы, как задавака - нос, ясно говорила, что броневик предназначен для конвоя. Солдаты из охраны консульства топтались у дверей, ожидая сигнала к погрузке. На броневик они поглядывали с уважением и опаской, словно на ручного дракона.
        Лейтенант задерживался.
        Старье, подумала Регина о машинах. Для Ларгитаса - не вчерашний день, и даже не вчерашний век. От Ника она знала, что законы родины запрещают поставку курируемым инопланетникам техники, способной вызвать цивилизационный шок. Особые случаи - в частности, помощь в освоении космоса - оговаривались отдельно, сотнями инструкций и подзаконных актов. Двадцать лет назад венцом дареной технологии для кутхов были допотопные аэросани. «Бродяга» - колоссальный прогресс. А внедорожники - дипломатические, на них закон не распространяется…
        - Подполковник Трауберг! - представился рыжий толстяк. Он то ли знал капитана ван Фрассена в лицо, то ли сразу почуял в нем старшего по званию. - Машины к отправлению готовы!
        - Майор Дансен! - козырнул второй советник, бледный и злой.
        - Инженер-капитан Лагнар!
        Рядом с румяным красавцем Лагнаром, боясь дышать, стояла его жена - тихая мышка. Ее обнимала знакомая Регине дама, что-то шепча мышке на ухо. Дальше, вцепившись в чемоданы, как в спасательные круги, сбились в кучку два секретаря и пресс-атташе. От них тянуло страхом - так же резко и неприятно, как от солдат несло вонью овчины и густым табачным духом.
        - Что в чемоданах? - спросил ван Фрассен.
        Дипломаты оглохли и онемели.
        - Повторяю: что в чемоданах?
        - Личные вещи, - наконец буркнул пресс-атташе.
        - Почему не в багажных отсеках?
        - Там нет места. Мы возьмем багаж в салон…
        - Откройте чемодан.
        - Вы не имеете права! Это произвол!
        - Откройте чемодан.
        - У меня дипломатическая неприкосновенность!
        - Откройте или останетесь в Непае!
        Бормоча проклятия, пресс-атташе щелкнул замком. Крышка откинулась, явив взорам роскошь мехов - белых, золотистых, черных с проседью. Пушнина была напихана в чемодан кое-как, варварскими методами - лишь бы влезло побольше.
        - Личные вещи оставить здесь! - тоном, не терпящим возражений, приказал капитан. - В салон не брать ничего, кроме оружия и предметов первой необходимости. По машинам!
        И, не обращая внимания на протесты дипломатов, повел Регину к ближайшему внедорожнику. Ник рысцой побежал следом - похоже, он пуще смерти боялся оказаться с Региной в разных машинах. К молодому человеку присоединился подполковник Трауберг. Чета Лагнаров и секретари, оплакивающие багаж, заняли второй внедорожник. Консул с остальными выбрал «Бродягу». Всех задерживали солдаты - конвой не спешил разместиться в «Орешке», поджидая лейтенанта.
        К счастью, тот объявился быстро, пулей влетев в гараж.
        - Эйну! Эйну мяяк!
        Черные глаза лейтенанта горели от возбуждения. Шрам на щеке налился кровью: вот-вот брызнет. Ушанку лейтенант где-то потерял; чуб, вырвавшись на свободу, дыбился непокорной волной. Офицер с трудом взял себя в руки, перейдя на ломаную унилингву:
        - Началнык! Кыч нырга! Имею говорить! Срочно!
        Лейтенант вертел головой, как цапля на болоте, выискивая консула. Но консул уже забился в нутро «Бродяги», отгородившись от враждебного мира корпусом вездехода и пышными телесами дамы-соседки. Выгнать его наружу не смогло бы и землетрясение.
        - Прекратить панику! - ван Фрассен быстрым шагом направился к лейтенанту. - Что случилось?
        - Тыдын? - офицер недоверчиво моргал. - Кто есть таков?
        - Капитан-командор ван Фрассен. Руковожу эвакуацией консульства. Айвыхак то?
        - Ай, ай! Командор! Чумли зых доклад…
        Просияв, лейтенант козырнул и изо всех сил ударил капитана под ложечку. Удар был страшен. Хрипящего ван Фрассена скрутило в три погибели. Хватая ртом воздух, на какое-то время он стал беспомощней младенца: где я? кто я? что со мной делают?! Когда же способность дышать - а главное, соображать - вернулась к капитану, двое солдат держали его мертвой хваткой, и лейтенант расстегивал кобуру.
        Ствол пистолета уперся пленнику в ухо.
        - Курум! - хрипло рявкнул офицер, свободной рукой тыча в сторону машин. Желтое лицо кутха сияло полной луной. Казалось, он только что выиграл счастливый билет в рай. - Хой, Ларгитас! Бегом сюдой!
        Никто не двинулся с места.
        - Консул-цу раз! Майрах бунт - бить командор хыр-бахыр…
        Вместо ответа взревел двигатель «Бродяги». Приказ консула, обезумевшего от ужаса, самостоятельное решение майора Дансена, севшего за руль вездехода - так или иначе, но гусеничная громада сорвалась с места и, набирая разгон, ринулась вперед, на кучку предателей. Наверное, в этом была простая, военная правда. Выйди ларгитасцы из машин, вступи в бой с охраной - это не спасало жизнь ван Фрассену. Лейтенант пристрелил бы его в первую очередь. А так беглецы имели шанс прорваться из гаража, разменяв жизнь одного на свободу многих.
        Пока солдаты не заперли ворота.
        Все эти соображения прошли мимо Регины. Она даже не успела толком испугаться за отца - так быстро всё произошло. Рассудок словно кошки изодрали - жалкие клочья событий, разметанные вихрем кошмара. Истошно вопя, брызжут прочь солдаты. Лейтенант всаживает всю обойму в «Бродягу». Пули рикошетят, высекают искры из бронепласта обшивки, из стен. За вездеходом, бодая его в задницу, несутся внедорожники - бок-о-бок, обдирая борта друг дружке. Кто-то кричит, срывая горло; не кто-то, а Регина. Кто-то на ходу распахивает дверцу; не кто-то, а Ник. Кто-то волочится за машиной, вцепившись в подножку; кто-то лезет в салон - жуткий, бешеный, ободранный; не кто-то, а…
        - Папа!
        - Гони! Трауберг, гони!
        …исковерканное тело на полу гаража. Рука вывернута под немыслимым углом. Череп деформирован, глазное яблоко свисло на щеку. Прощай, лейтенант. Билет в рай не подвел: ты уже в пути. Беспомощные хлопки выстрелов - вдогонку. Хорошо, что у них нет лучевиков. Чья это мысль? Неужели моя…
        Три машины вылетели в парк. Хрустнув, погибла под гусеницами несчастная беседка. Боком, вырванная из креплений, вознеслась к небу скамейка: «Лечу, сестры! Честное слово, лечу!..» Земля тряслась, с дрожащих елей рушились целые груды снега. С разгону «Бродяга» высадил решетчатые ворота, открывая путь на улицу - и рванул через площадь. Внедорожники не отставали - гончие, преследующие кабана. Мимо опрокинутого памятника, мимо спас-шлюпки, огибая здание мэрии…
        - Гони!
        …предъявителю сего, при наличии при нем плененных или самолично убитых офицеров НКФ и ларгитасских военных советников предоставляется… за плененных советников выплачивается…
        - Папа, у тебя кровь. Ты ранен?
        В первый миг Регине почудилось, что она слышит свой голос со стороны.
        - Да? - капитан глянул на рукав куртки, вспоротый пулей. Наружу торчали клочья белого пуха, перемазанного алым. Картина маслом: охотник подстрелил снежную куропатку. - Ерунда, царапина. Не волнуйся…
        Желая успокоить дочь, он стащил куртку, отцепил от пояса АПП и смазал царапину биогелем. Пуля и впрямь прошла по касательной. В состав геля, вспомнила Регина, входят регенерант и антисептик. На воздухе гель застывает, образуя на ране защитно-заживляющую пленку. Великий Космос, о чем я, дура, думаю…
        Работу с аптечкой первой помощи они проходили на спецкурсе.
        Мир за окнами слился в мелькание черно-белых пятен. Машина шла не слишком быстро - километров восемьдесят в час. Значит, что-то случилось со зрением. Надо сосредоточиться. Вместо цельной картины взгляд выхватывал отдельные кадры: дом-раскоряка, черный силуэт дерева, дымчатый саркастодон на обочине… Впереди маячила каплевидная туша «Бродяги». Расшвыривая снежную кашу, вездеход рвался прочь из города. Сквозь серо-стальное покрытие ничего нельзя было рассмотреть. Умом Регина понимала: снаружи их внедорожник выглядит так же. Прозрачность корпуса - односторонняя. Но девушка едва удерживала себя, чтобы не затемнить и корпус, и окна «в ноль». Стать крошечной, как мышь, забиться в щель, отгородится от враждебного мира…
        «У меня шок…»
        …шаркает ногами советник Ромм. Готовится пристрелить больную жену…
        «…срыв компенсаторных реакций организма…»
        …лейтенант грозит папе оружием…
        «Первая или вторая степень…»
        Смотрит, вывернувшись из орбиты, мертвый глаз. «В плен живыми не сдаваться…» Международный скандал. «Я исполню свой долг.» Визжат пули, целуя броню. Вертится в воздухе летучая скамейка. Предъявителю сего…
        Регина мысленно влепила себе пощечину - и встряхнулась, словно получила ее наяву. Хватит ныть! Папа жив, Ник рядом. Мы прорвемся из окружения. И улетим из этой дыры через три звезды с присвистом, как выражается дедушка Фриц!
        - Ты в порядке, Ри?
        - Да.
        Кажется, поверили.
        Шлабаум на выезде из Непая был опущен. От будки им махал кутх в форме, с автоматом за плечом. Вездеход снес хлипкий шлагбаум, не задержавшись ни на миг; караульный шарахнулся в сторону. Выбрался из сугроба, вскинул автомат… Регина ждала выстрелов, но их не было.
        Три машины уходили по заснеженному шоссе на Чирим.
        Самолеты объявились спустя полчаса.
        IV
        Серые тени сливались с низкой пеленой облаков. Некоторое время самолеты кружили, сохраняя высоту, потом сорвались в пике, пройдя, как уверилась Регина, над крышами машин. Через внешнюю акустику в салон вторгся дикий вой. Оглушил, заставил вжаться в сиденье - и, хохоча, унесся прочь. Самолеты уже заходили на разворот.
        - L-127 «Emissarius», - морщась, сказал ван Фрассен. - Атмосферная поддержка.
        - У них бомбы? Ракеты? Плазматоры?
        Ник очень старался, чтобы его голос звучал спокойно.
        - Это легкие разведчики. Только импульсные пушки и лучевики.
        Капитан хотел добавить что-то еще, глянул на дочь и промолчал. «Нам и этого хватит», - услышала Регина в отцовском молчании. Метрах в ста впереди шоссе вспухло грязно-белым гейзером. Пар, кипящие брызги и обломки покрытия взметнулись к небесам.
        - Предупреждают. Требуют, чтоб мы остановились.
        - Мы остановимся?
        - Нет.
        Машину тряхнуло. Регина едва не ударилась лицом о переборку. Беглецы шли теперь на предельной скорости, рыская из стороны в сторону, чтобы сбить прицел. Двигуны натужно ревели на форсаже. Шоссе взорвалось снова - целым каскадом гейзеров. Кипящая мгла обрушилась на внедорожник, по корпусу забарабанили обломки. Машина пошла юзом, но Траубергу, бранящемуся так, что одно это должно было сбивать врагов на лету, чудом удалось ее выровнять. Регина вцепилась в поручень, словно это был корень, торчащий из земли, а она сама падала с обрыва в пропасть. Какое-то время машина вслепую ковыляла по искореженному участку. Казалось, безвидная мгла не кончится никогда. Но вот они вырвались из облака - и увидели, как «Бродяга» со вторым внедорожником, сильно опередив их, уходят.
        За опрокинутым указателем объявился съезд на проселок.
        - Сворачивай! - заорал капитан. - Уйдем лесом!
        Регина с сомнением глянула на хилое редколесье, окаймлявшее проселок. На ум пришла лысина престарелого щеголя, с единственной прядью, зачесанной поперек. Дальше деревья росли гуще. Если добраться туда - появится шанс…
        Они не успели.
        Съехав с шоссе, машина запрыгала на ухабах - и охнула, получив удар незримой кувалды. Пол встал дыбом, потолок ухнул в пропасть. Мир кувыркнулся, увлекая Регину за собой. В мозгу взорвалась шутиха, брызнув искрами из глаз. Грохот, лязг… Тишина. Покой. Можно лежать и ничего не делать. Можно греться в ватном коконе забытья. Даже голова не болит. Запах, правда… Горим, да?
        - Ри, ты… Очнись!
        Отстаньте. Я еще полежу.
        - Ри, вставай!
        Не трогайте меня. Ладно?
        - Надо выбираться!
        Нет, не отстанут… Над девушкой нависла карнавальная маска: страшная, вся в крови, с белыми, лезущими из орбит глазами. Регина отшатнулась, треснулась затылком - и опомнилась.
        - Папа! У тебя…
        - Нет времени! Машина горит.
        Сбоку вывернулся Ник: схватил за плечи, помог сесть.
        - Цела?
        - Вроде…
        Внедорожник лежал на боку. Верный конь издыхал, агонизируя. Цепляясь за подлокотник сиденья, нависшего над головой, Регина поднялась. Перегородку, отделявшую салон от водителя, разнесло вдребезги. Там, в исковерканной кабине, громоздилась куча бурого тряпья. В ней с трудом угадывалось человеческое тело. Подполковник Трауберг прибыл в конечный пункт своего назначения. Регина отвернулась. Она ничего не чувствовала. Замерзла душой и рассудком. Смотреть на мертвеца незачем. Пустая трата времени. Простая, животная логика. Где-то в глубинах подсознания воздвигся не блок - циклопическая стена. Через такую не пробился бы даже самый сильный эмпат.
        Заднюю дверь заклинило. Ник со второго удара вышиб ее ногой. Регина мимоходом удивилась - «Почему этого не сделал папа?» - но тут Ник потащил ее наружу. Они спрыгнули в глубокий снег, провалившись по колено. Следом из машины выпал капитан-командор.
        - В лес! - взревел он, приподнявшись на руках. - Без разговоров!
        Этот рык, словно мощный пинок, погнал молодых людей к лесу. Обернувшись на бегу, Регина увидела: отец ковыляет следом, неуклюже подволакивая левую ногу. Оранжевые языки пламени лизали внедорожник, пробуя машину на вкус. В небо поднимался султан жирного дыма. Добежав до разлапистой сосны, Регина остановилась, переводя дух, под косым пологом ветвей. Отец тоже доковылял до них - и вдруг начал заваливаться набок.
        Кинувшись вперед, Ник не дал капитану упасть. Внедорожник взорвался позже, когда с неба вновь обрушился вой пикирующих разведчиков. Навстречу серым ястребам - хищники стремительно неслись на добычу - вспух черно-красный гриб. Безжалостные ладони хлопнули людей по ушам. Ветер подхватил аспидное, с огненными прожилками облако; швырнул на сосну. Упала душная ночь. Угольное небо плакало, роняя редкие капли пламени. В горле першило от гари.
        - Лежать! Не шевелиться! - хрипел капитан-командор, и Регина плотнее вжималась в рыхлый снег.
        Самолеты улетели. Вдали прогремели взрывы, и всё смолкло. Ветер уносил прочь клочья копоти. Чадили останки машины. Еще один траурный шлейф тянулся со стороны шоссе. Регина не знала: это горит придорожный сухостой - или «Бродяга»? Удалось ли консулу уйти?
        Честно говоря, консул интересовал ее в последнюю очередь.
        V
        Оторванное ухо болталось на тонком лоскуте кожи. Крови натекло много. Она залила половину лица и шею капитана, пропитала рукав крутки - и продолжала сочиться.
        - Пап… твое ухо…
        - Знаю.
        - Зато я не знаю, получится ли прирастить.
        - Режь! - ван Фрассен ободряюще подмигнул дочери. Вышла жуткая гримаса, но ничего лучшего капитан предложить не мог. - Доберемся до госпиталя - новое соорудят. За неделю.
        «Если доберемся», - вздрогнула Регина. Она разложила перед собой всё наличное «медицинское оборудование»: нож-универсал, аптечку и два запасных картриджа с лекарствами. «Солдатский коктейль» - антибиотик, анальгетик и тоник-стимулятор - отец вколол себе сам, минутой раньше. Осторожно, чтобы не порезаться, девушка выдвинула лезвие ножа. Керамосталь, атомарная заточка. «Папу ножом? - спросил внутренний голос, обладатель такого чувства юмора, что хоть сразу в смирительную рубашку. - Валяй, деточка! Рука не дрогнет?»
        - Давай, я сделаю, - предложил Ник, втайне боясь, что Регина согласится.
        - Я умею. У нас спецкурс был.
        Да, был. Вот только ампутации в полевых условиях их в университете не учили. И это не игра в «древнего доктора» со скальпелем. Регина спрыснула лезвие антисептиком; не дав себе задуматься и испугаться, одним движением отсекла ухо. Тампон; зажать пальцами. Сосчитать да пяти. Биогель. Готово. Край раны набух багровым потеком - и застыл, заключен в лаковую пленку. Регина перевела дух, только сейчас ощутив, как колотится в груди сердце. Аккуратно протерла и убрала лезвие. Растопив снег в зябнущих ладонях, попыталась смыть кровь с папиного лица - без особого успеха.
        - Теперь посмотрим, что у тебя с ногой.
        - Перелома нет, госпожа военврач!
        Нарочитая бодрость капитана не обманула бы и ребенка.
        - Обойдусь без ваших комментариев, пациент.
        «Псевдокожа» зимнего ботинка - эластомер с утеплителем и термоэлементами - раскрылась четырехлепестковым «цветком». Штанину и шерстяные кальсоны пришлось разрезать. Увы, нога напоминала синюшную колоду. Лодыжка распухла, ступня вывернута. Вывих? Растяжение? Проклятье! Она не хирург, а пси-анестезиолог…
        - Ник, возьми нож и вырежь две прямые палки. И найди, чем примотать.
        Пока Ник, увязая в снегу, возился в зарослях, она пыталась вправить ступню. Нога была горячая и влажная, пальцы скользили. Регина крепче ухватила ступню, повернула, стараясь вернуть в нормальное положение. Под пальцами хрустнуло; девушка с трудом подавила собственный крик. Отец не издал не звука. Лишь содрогнулся всем телом, как от электроразряда. Лицо ван Фрассена блестело от пота.
        - Всё, папа, всё! Порядок.
        Ах, если бы она была в этом уверена! К горлу подступил комок.
        - Сейчас мы соорудим шину…
        Приложив к опухоли инъектор АПП, Регина набрала на панели код. Согласно инструкции, сосчитала до десяти - и ввела регенерант с анестетиком.
        - Ты у меня золото, Ри. Что б я без тебя делал?
        - Командуй, пап. Что дальше?
        - Уходим. Тут оставаться нельзя.
        - Куда?
        - В лес. Доберемся до какого-нибудь жилья…
        Вернулся Ник, неся палки: не две, а три. Третья была длинной и толстой. Сверху у нее торчала косо срезанная рогулька.
        - Вам понадобится костыль…
        - Спасибо.
        Сбегав к останкам машины, молодой человек добыл жгут обгорелых проводов, и еще рукав Трауберга, отрезанный от куртки покойника. К счастью, рукав оказался весьма объемист. Натянув его на ногу отца - чтобы не мерз! - Регина зафиксировала голеностоп самодельной шиной. Обструганные палки с третьей попытки удалось крепко-накрепко стянуть обрывками проводов. Опершись на костыль и плечо Ника, капитан с усилием поднялся.
        - Годится, - он скрипнул зубами. - Дойдем.
        Поначалу Ник не мог приноровиться. Они с капитаном по очереди оступались, едва не падая, как разучившийся ходить двухголовый зверь. На проселке дело пошло лучше. Накачанный стимуляторами, ван Фрассен бодрился, браво вбивая костыль в мерзлую землю. Останки машины скрылись за поворотом. Под сводами леса царила торжественная тишина - как в соборе. Лишь снег поскрипывал под ногами. Регине некстати вспомнился храм Святого Выбора. Ветер стих, деревья стояли, не шелохнувшись. С неба начали опускаться мохнатые белые мухи.
        - Это хорошо, - пробормотал капитан. - Это кстати…
        Снег был девственно-чист. Ни зверь, ни человек давно не тревожили скрипучую целину. Монотонный скрип шагов и однообразие пейзажа действовали гипнотически. На девушку накатило странное отупение. Она шагала, как автомат; невидящий взгляд слепым лучом прожектора шарил по окрестностям, ни на чем не задерживаясь. Казалось, дороге не будет конца, и они будут брести вечно - измученные паломники, без надежды, без цели. Никто их не найдет, никого они не найдут…
        Первые следы она увидела через пару часов.
        Цепочка отпечатков - чуть меньше Регининой ладони. Четыре продолговатые лунки от пальцев с когтями, «пятка»… След был свежий: его не успело занести. Волк? След одиночный, значит, опасности нет… На всякий случай Регина огляделась. Много ли она смыслит в волках? А в опасности? Мужчины тоже остановились. Капитан потянулся к кобуре: проверить, легко ли извлекается лучевик. Ник захлопал себя по карманам и в сердцах плюнул.
        - Парализатор!
        - Что - парализатор?
        - Обронил… в машине…
        «Смогла бы я захватить контроль над зверем? - нервно думала Регина, продолжив путь. - Как местные? Гюйс рассказывал: такое, в принципе, возможно. Но есть ряд нюансов… Жаль, не сказал: каких именно. А я, дуреха, не догадалась спросить…» Справа, шагах в десяти, снег шевельнулся, пошел волнами. Казалось, под ним движется большой гибкий шланг. Вот шланг набух, скрутился петлей, обещая вырваться на свободу, хлестнуть беглецов тугой струей - и, передумав, ушел на глубину.
        Регина чуть не обмочилась от страха.
        - Снежный удав, - просветил ее Ник. - Не бойся.
        - Удав?
        - Они на людей не нападают…
        Полсотни километров от города - и всё. Ау, цивилизация! Молчит, не отвечает. Мир-дикарь; мир-чужак. Теплокровные змеи, волки… Кто еще? Саркастодоны? Такая зверюга сожрет, и не подавится. Хищно скалясь, подкрался вечер. Воздух наполнился илистой мутью. Кусты на обочине еще были видны, но дальше всё сливалось в неприятный кисель. Скоро ночь. А жилья не видать. Откуда здесь жилье? Глушь, дичь. И папа еле идет, навалившись на Ника; морщится при каждом шаге…
        Комариный зуд возник на периферии сознания. Вибрация тончайшей «лески», протянутой к отцу. Прошляпила, дуреха! Действие обезболивающего закончилось. Так, анестезируем контактным путем. Кора головного мозга. Вторая сенсор-зона. Легкая «щекотка» - иначе не активировать нейроны алетиноцицентивной системы. Продолговатый и средний мозг. Гипоталамус и лимбическая система - чтоб наверняка. Пошли эндогенные опиоиды - энкефалинчики и эндорфинчиками, как шутит их кураторша, виконтесса Зингер.
        Сейчас, папа. Еще чуть-чуть…
        - Ри, твоя работа?
        - Пап, я никуда не лазила! Я только…
        - Спасибо.
        В серой мгле они не сразу заметили просвет впереди. Пни, укрытые снежными шапками, походили на ряды надгробий. Сбрось снег - увидишь годовые кольца, даты жизни и смерти. Проселок упирался в вырубку - кладбище леса; дальше дороги не было.
        - Тут какая-то тропа…
        Ноги вязнут в снегу. Усталость давит на плечи, гнет к земле. Сесть бы под дерево, привалиться спиной к шершавому стволу; закрыть глаза… Споткнувшись, Регина ухнула в сугроб. Даже руки выставить не успела. Лицо обожгло морозными иголками, гоня прочь сонную одурь.
        - Ри!
        - Всё… в порядке…
        Она с трудом поднялась. Отерла ладонями снег с лица. Моргнула раз, другой. Нет, ей не мерещится. Вдали, меж деревьями, теплился желтый огонек.
        - Папа!
        - Вижу. Мы не знаем, кто там…
        - Сейчас узнаем!
        Девушка потянулась вперед, разворачивая «сигнальную сеть». Далеко, на краю восприятия, что-то слабо шевельнулось. Сколько человек? Как настроены? Не разобрать. Надо подойти ближе… Беглецы двинулись на свет. «Кто мы? - гадала Регина, затаив дыхание. - Корабли древних, плывущие на сигнал маяка? Бабочки, летящие на гибельный огонь лампы?» Тропа пошла под уклон. Ник героически старался не упасть: покатись они с капитаном вниз, и кто знает, не свернули бы оба шеи. К счастью, спускаться довелось недолго. Впереди, загородив путь, объявился частокол. Заостренные сверху бревна, плотно пригнаные друг к другу, были под углом вбиты в землю. Окажись на бревнах насажены человеческие головы, Регина, пожалуй, не удивилась бы. Где тут вход? Ворота, или хотя бы калитка…
        Хриплый, басовитый лай. Грубый, кажется, женский голос:
        - Чар судын! Ыкмыз?
        Капитан потянулся к кобуре. И замер, когда в ствол огромной ели, у самой головы ван Фрассена, с чмоканьем вонзилась стрела.
        VI
        - Я Седьмой. Расстрелял боекомплект.
        - Седьмой, уходите!
        - …иду на таран.
        - Садитесь на планету!
        - …на таран…
        Контр-адмирал Учындыр вел бой грамотно. Не его вина, что сражение было проиграно изначально. Сорок два корабля против семи: убийственная арифметика. Седьмой замолчал. В тактической сфере маленький зеленый истребитель шел на сближение с вражеским штурмовиком. Штурмовик озарился вспышкой залпа. Миг спустя огненная птица врезалась в его борт, проломив термосиловую броню.
        На истребителях класса «Шершень» нет спас-капсул.
        От патрульной эскадры неполного состава, вышедшей на плановые орбитальные маневры, осталось три боевых единицы: флагман-фрегат «Гарпун», последний из истребителей и разведшлюп «Зоркий». Потеряв две трети хода, «Зоркий» отходил на нижнюю орбиту, выставляя помехи во всех диапазонах. «Гарпун» прикрывал отход.
        «Продолжать бой не имеет смысла. Каутлийцы высаживаются на Кутху. Мы не в силах им помешать. Прорваться на форсаже в пояс астероидов? Переждать…»
        - Верхняя полусфера: две цели. Азимуты 46-15 и 37-11.
        - Есть цели.
        - Плазматорам - огонь. Упреждение три.
        - Нижняя полусфера: ракетная атака. Шесть единиц.
        - Отстрелить эмитор псевдо-массы.
        - Есть отстрел.
        - Лучевой батарее - заградительный огонь.
        - Ресурс кварковых накопителей - 22 процента…
        - Огонь!
        Корабли противника перегруппировывались. «Сфера Кассия», классический маневр ВКС Помпилии. Учителям повезло с учениками: каутлийцы были рождены для битв. Сюда бы не патруль кутхов, а 3-ю Локанскую эскадру, да не сегодняшнюю, а ту, которой командовал бешеный контр-адмирал Рейнеке-Кровопийца, да на острие контратаки - «Громобой», и чтоб в командной рубке дрожал от боевой ярости Теодор ван Фрассен, не военный советник, знающий цену большой политике, но лихой и молодой, а главное, ослепительно наивный капитан-лейтенант…
        - Нам отрезают пути к отходу.
        От золотистого силуэта «Зоркого» отделился рой блестящих точек. Экипаж катапультировался. Оставалось молиться, чтобы им повезло.
        - Четвертому: разворот на азимут 05-17. Идем на прорыв. Капитан-командор ван Фрассен! Приказываю покинуть фрегат на спасательной шлюпке. Ваша задача: организовать эвакуацию ларгитасского консульства в Непае.
        - Слушаюсь!
        - Удачи, капитан.
        - Для меня было честью служить с вами, господин адмирал.
        В себя капитан пришел от вони. Ядреный букет бил наотмашь - травы, грибы, человеческий пот, деготь, горелый жир… В носу отчаянно свербело. Капитан не выдержал, чихнул - и глаза открылись сами собой. Интерьер привел ван Фрассена в изумление. Сперва он решил, что угодил в гигантскую корзину с крышкой. Потолок, плетеный из жердей и прутьев - такое он видел впервые. С жердей свисали гирлянды кореньев и вяленой рыбы, вязанки клубней зловещего вида - темно-синих, с пятнами багровой «сыпи». Более всего клубни напоминали созревшие фурункулы. Стены были сложены из грубо ошкуренных бревен, пазы «зашпаклеваны» мхом-бородачом. Укрепленная на высокой подставке, чадила плошка с жиром.
        Окон не наблюдалось.
        Горница - или как она у местных называется? - походила на тюремный барак. В лагерях на задворках Ойкумены часто встречаются такие - только без съестных припасов и более грязные.
        Гул голосов, бубнящих где-то на периферии восприятия, смолк. Над капитаном гроздью лун всплыли лица. Знакомые - Регина с Ником. И чужие - две бабищи-туземки. Землистая желтизна кожи; носы-пуговки, глаза-щелочки. В сальные, отроду не мытые косы вплетены украшения - мелкие белые косточки и цветные лоскутки. На лбу и щеках - симметричные борозды шрамов. Близнецы? Вряд ли. Для ларгитасцев все кутхи - на одно лицо. Как и «звездные погонщики» - для кутхов.
        - Папа! Ты как?
        - Нормально…
        Ответил - и лишь потом прислушался к себе. Ногу дергало, оторванное ухо чесалось и время от времени «стреляло» фантомной болью. Но в целом, как ни странно, правда. Нормально. Могло быть хуже. Он смутно помнил, как им отворили - не ворота, даже не калитку, а узкую щель в частоколе; как, протискиваясь, он оступился и упал. Ухнул, сходя с ума, в недавнее прошлое; в открытый, пылающий космос. Приказы адмирала, координатная сетка такт-сферы; рой спас-капсул уходит к планете, исчезает во мраке борт «Гарпуна»… разряд импульсной пушки ощущается, как удар - всем телом; болтанка на входе в атмосферу: «Врешь, сядешь!..» Сквозь бред - смутными тенями - заснеженный двор. Лай собак, скрип ступеней под ногами. Его ведут, поддерживая с двух сторон; волной накатывает блаженное тепло…
        - Сагмыр хум? Чугда?
        - Мы не можем с ними объясниться, - смущаясь, как маленький, развел руками Ник. - Они от нас чего-то хотят. Бубнят и бубнят…
        - Ты же дипломат. Гипнокурс, подготовка…
        - Я учил кут-тху. А они… Я не знаю этот диалект! Только отдельные слова…
        - Помоги мне сесть.
        Бабы загомонили, когда Ник с Региной сунулись к капитану. Молодые люди проигнорировали их гвалт. Ван Фрассен прислонился спиной к теплым бревнам и как бы невзначай проверил кобуру. Лучевик был на месте. Значит, не пленники. Уже легче. А что хозяева хотят за свое гостеприимство - выясним. Он повертел головой, изучая обстановку. Печь, сложенная из серых, тесаных камней, дышала жаром. Рядом с печью под потолком шли широкие полати. Наверху - теплее. Разумно. У стены напротив выстроились в ряд кособокие сундуки. В углу на корточках сидела еще одна кутха - моложе, стройнее, без шрамов на лице. В происходящее она не вмешивалась; молча наблюдала с легким интересом идиота. Никудышный физиогномист, капитан тем не менее уверился, что женщина чего-то ждет.
        «Где мужчины? На охоте?»
        - Нам бы поесть и переночевать. Мы заплатим, - судя по усталому тону, Ник повторял это в сотый раз. - Узам быхыр хош. Узам быхыр шур-гы. Ю-патака. Фарзад?
        Женщины лыбились - лучшего слова не подобрать - на Ника, морща низкие лбы. «Узам быхыр», похоже, был им понятен не больше, чем «тензорный анализ». Отчаявшись, юный дипломат показал жестами: есть, спать. Мы. Тут, у вас. Фарзад? Или не фарзад? Готовность оплатить услуги он изобразить затруднился. Купюры, извлеченные из внутреннего кармана, впечатления на баб не произвели. Похоже, в здешних туристических компаниях деньги были не в ходу. Тем не менее, жесты сработали. Хозяйки, как по команде, сплели пальцы рук в «замок», что на Кутхе, если верить туристическим «толмачам», означало согласие. И в ответ изобразили: есть, спать - очень похоже на то, как это делал Ник. Закончив пантомиму, одна из баб двумя пальцами взяла Ника за нос и слегка подергала. Из ноздрей потекло, и баба, ничуть не смущаясь, утерла Нику нос - опять же пальцами. Ту же операцию она повторила с молодухой, сидевшей в углу. Гнилые зубы обеих обнажились в ухмылке, после чего баба оглушительно - словно гранату взорвала - хлопнула в ладоши.
        - Ын’аш, - сообщила она густым басом. - Хуг ын’аш.
        - Чего ын’аш? - опешил Ник.
        - Не догадываешься?
        - Нет… Вы их поняли?
        - Вполне, - покосившись на дочь, ван Фрассен быстро отвел взгляд. В целом, он доверял Регине, ее выдержке и хладнокровию. Но в сложившейся ситуации нельзя было доверять никому. Если дочь сорвется, если женское начало победит, затмив ревностью холодные доводы разума, у лагритасцев возникнут большие проблемы. - По-моему, у них проблема с мужчинами.
        - И они?..
        - Да! - не сдержавшись, рявкнул капитан. - Они хотят, чтобы ты сделал ей ребенка!
        - Что вы такое говорите! Вы ошиблись!
        Капитан молчал.
        - Я…
        Ник беспомощно смотрел на Регину, ища поддержки. «Я не предам тебя, - читалось в его глазах. - Верь мне, Ри! Это недоразумение… сейчас всё выяснится…»
        Бабам надоело ждать. Старшие хором гаркнули на молодуху, и та с живостью поднялась. Одним движением спустила мешковатые штаны из кожи, оголив крепкие ноги. Нимало не стесняясь, задрала меховую кацавейку, обнажив низ живота и черный треугольник волос между бедрами. В горнице остро запахло самкой. Чуть расставив ноги, молодуха указала на Ника, облизала большой палец и, присев на корточки, сунула палец себе в промежность.
        «Сообразил, красивый? - читалось на ее лице. - Тебе понравится…»
        - Нет, я не могу! - Ник, раскрасневшийся от жары, сделался пунцовым, как гранат. - Вот моя девушка… Невеста! Сумартай! Ри, ну скажи им… Покажи! Ты же умеешь…
        Он пятился от молодухи, словно та была людоедкой.
        - Сделай то, чего они требуют. Иначе нас выгонят.
        Голос Регины превратил Николаса Зоммерфельда в камень.
        - Ри, опомнись! - всегда послушный, как пес, сейчас парень восстал. Щеки его пылали, губы тряслись. Казалось, он вот-вот разрыдается. - Это варварство! Дикость! В конце концов, это негигиенично…
        - Потерпишь.
        - Я дипломатический представитель Ларгитаса! Я не имею права…
        - Хочешь ночевать в лесу?
        - Нет… там холодно…
        - Значит, дипломатический представитель? Вот и займись; представь родину в лучшем виде. Считай, это зачет.
        - Зачет?
        - Не сдашь - вылетишь на мороз. И мы с тобой за компанию.
        Ван Фрассен видел, чего стоит дочери ровный, язвительный тон. Удержаться, не дать слабину; не броситься к парню - мой, не отдам! «Совсем взрослая, - он до хруста сжал зубы. - Анна-Мария, что бы ты сделала на ее месте? Переступила бы через себя?»
        - Ты уверена?
        - Иди, Ник.
        - Но я этого не хотел!
        - Я знаю.
        - Ты должна понять…
        - Да иди же, кретин!
        Ник обиделся - яростно, до слез, даже не успев сообразить, что именно этого Регина и добивалась. Резким движением он обернулся к бабам, сцепил пальцы в «замок» - знак согласия отдавал похабщиной - и на деревянных ногах двинулся к молодухе. Та скалилась в улыбке. «Я спасаю нас, - убеждал себя Ник. - Это не считается…» В паху возникло знакомое томление. «Великий Космос, как стыдно! Я что, и вправду хочу ее? Грязную дикарку? Почти животное?! Неужели мы займемся этим прямо здесь?! Регина будет смотреть, и ее отец…»
        Словно прочтя его мысли, молодуха отодвинулась к стене и потянула на себя низенькую - метр высотой - дверку, которую Ник раньше не заметил. Открылся темный лаз. В темноте и тесноте лаза крылся некий символ, древний, как мир. Ник содрогнулся, больше всего на свете боясь, что прямо сейчас лопнет от дикого, противоестественного вожделения.
        - Йохыдыр кой, - подбодрили его сзади. - Йук, йук!
        Бабы захохотали, радуясь. Молодуха встала на карачки, отклячив толстый зад, и полезла в темноту. Нику ничего не оставалось, как последовать за ней - тем же унизительным способом. Сердце кузнечным молотом бухало в груди. С трудом, извернувшись, он прикрыл дверку и перестал что-либо видеть. Тьма. Материнская утроба. Космос, где звезды еще не родились. Мохнатые шкуры ерзают под руками. Пряный аромат трав. Острый, звериный запах разгоряченного женского тела. Его схватили, повалили на спину, принялись деловито снимать одежду. Цепкие, бесстыжие руки насильницы; пальцы как клещи, ладони сплошь в мозолях… «Я сам,» - хотел сказать Ник, но вместо этого, задыхаясь, обнял молодуху - крепко, до хруста костей. «Сейчас взорвусь,» - была его последняя разумная мысль. Хрипя от вожделения, парень зарычал и, собрав все силы, подмял самку под себя…
        Кажется, он кричал.
        КОНТРАПУНКТ
        РЕГИНА ВАН ФРАССЕН ПО ПРОЗВИЩУ ХИМЕРА
        (из дневников)
        Вот, нашла в сборнике «Сирень» Вениамина Золотого:
        Я знаю, что время - змея с изумрудом во рту,
        Я слышал, что люди сгорают, шагнув за черту
        Я видел ослепший огонь и прозревшую темноту,
        И птиц, обездвиженных на лету.
        О, что мне еще осталось?
        Я встретил двух карликов, знавших большую любовь,
        Я встретил младенцев, бессмысленно рвущихся в бой,
        Я встретил пророка - он был и немой, и рябой,
        И с заячьей, робкой губой.
        Последней я встретил усталость.
        Она мне сказала: «Я больше, увы, не могу.
        Всегда на лету, на скаку, на бегу, на кругу,
        В надежде хоть раз отдохнуть на морском берегу,
        Да хоть на кровавом снегу -
        И где эта дура-надежда?»
        Иногда, вернувшись с работы, уже лежа в постели, я вспоминаю эту фразу: «последней я встретил усталость…» - и думаю, почему же она последняя. То ли поэт ошибся, то ли я чего-то не знаю…
        Глава третья
        Долг превыше всего
        I
        - Шульдум, - требовательно велела бабища.
        Не дождавшись ответа, толстый палец кутхи указал на сережки в ушах Регины.
        - Бар, бар!
        Миниатюрные розочки из платины. В сердцевине - веселый блеск изумрудов. Сережки подарил ей Ник, на двадцатилетие.
        - Бар, бар!
        Кутха со значением кивнула на дверцу, за которой скрылись «молодожены». Не мне, мол - ей. Ну вот, огорчилась Регина. Жениха забрали, теперь еще и свадебное подношение им давай! Сережек было жалко до слез. За стеной шумно возились: сопели в две глотки, взрыкивали. Стена сотрясалась; кажется, в бревна лупили пятками. Животные! А врал-то: «Не могу…» Приложить бы наглую бабу по мозгам! Чтоб забилась в угол, икая от страха. Шарахнуть болевым через тройничный нерв…
        Вздрогнув, кутха отступила на шаг. Пригнулась, готовая отпрыгнуть в любой миг - хотя это не спасло бы ее от ментальной атаки. Глазки бабы сузились еще больше, хотя это казалось невозможным. Почуяла? Регина вспомнила, как у местных принято соглашаться, и сплела пальцы в «замок». С детства, мол, мечтала поделиться. Рада и счастлива. Мир?
        - Ык бар, - каркнула подозрительная кутха, топчась на месте.
        Ее сестра-близнец пятилась к двери.
        - Папа, - Регина медленно, чтобы не спугнуть кутху, вынула сережки из ушей и улыбнулась бабище, вручая той вожделенное украшение, - если у тебя лучевик потребуют… Сожги ей палец. Иначе не дойдет.
        - Всё нормально, Ри. Они дают, мы - платим. Честный обмен.
        - Надеюсь, - буркнула девушка. - Может, ты тоже хочешь?
        - Чего?
        - Сходить за стеночку. Тут любая готова, с офицером-то…
        Отец промолчал, опустив голову. Видеть его - виноватого, бессильного помочь дочери в ситуации, невозможной на цивилизованных, добропорядочных мирах Ойкумены, - было невыносимо. В то же время странное удовлетворение всплывало левиафаном из глубинных вод души. Обижать отца - сильнее! наотмашь! - значило мстить всем мужчинам, грязным, похотливым свиньям, готовым на любую мерзость ради куска хлеба и крыши над головой. «Что со мной происходит?! - запоздало испугалась Регина. - Я ведь сама послала Ника к молодухе…» Она проваливалась. Весь сегодняшний бесконечный день скользила по ледяной горке вниз, в первозданный мрак, наконец осознав это. Еще вчера жизнь была прекрасна, а главное, понятна. Ник, папа, каникулы; снег, экзотика, «цепные» звери… И вдруг - война. Подлец-консул. Дипломаты с чемоданами пушнины. Приговор Фридриха Ромма: «Я исполню свой долг». Предатели-охранники. Выстрелы, кровь; машина в кювете. Мир встает на дыбы, кувыркается в пропасть…
        За что бы ухватиться?
        Скорлупа будней пошла трещинами и осыпалась хрупкими осколками, стоило кораблям Каутли атаковать Кутху. Бремя цивилизованного человека? Идеалы? Честь? Долг? Труха, ложь, возня за стеной. Застрелить собственную жену и покончить с собой - это долг?! Неужели нельзя иначе? Вот мы с папой и Ником - не предавали, не убивали… Ну да, конечно. Мы просто бежали, спасая свою шкуру. Инстинкт самосохранения; знаменитый на всю Ойкумену идеал. Пятьдесят километров от Непая; двадцать минут на аэромобе, пять - на всестихийнике. Другой мир; другая геологическая эпоха. Сотни, тысячи лет разницы. Молчит черно-белый лес. Волнуется снежный саван, колеблемый тварями-невидимками.
        Цепочка следов, далекий вой. Люди, где вы?
        Ау!
        Если война ужасна, но объяснима, если лес - чужд, но природен, то здесь, за частоколом - иное, непредставимое. Бабы в шкурах, первобытный уклад. Сделай ребенка - получишь еду. Вот ты какая, Кутха. Выстроенные ларгитасцами города - дома, отели, консульства - жалкие пятнышки инородной плесени на твоем теле, чужая планета. За их пределами - лес и частоколы. Выглянет баба из-за ограды: летит по небу визжащая хрень? - пусть летит.
        Кого это волнует?
        Наверное, их реальность по-своему разумна и рациональна. Иначе не выжить. Но от местной «рациональности» к горлу подкатывал спазм. «Цивилизационный шок», - говорил герцог Оливейра, рассказывая о высадке на Террафиму посланцев Лиги. Шок - клинок обоюдоострый. Много ли нужно, чтобы налет цивилизации слетел с нас, детей прогресса, как «шелуха» у телепата! «Папа, сожги ей палец…» Рычит в берлоге Ник. Две бабищи, закатав папе уцелевшую штанину, врачуют ноги - и пострадавшую, и здоровую. Снадобье воняет до умопомрачения. Действия баб омерзительно похожи на ласки. Папа морщится, но терпит. Неужели его это возбуждает? - похоже, что да. Темная, вонючая, животная страсть имеет свои законы…
        Что дальше?
        Как глубока ты, пропасть; что приготовила на дне?
        II
        Ник, всклокоченный и усталый, отводил взгляд. Похоть, внезапно обуявшая юного дипломата, схлынула; накатил запоздалый стыд. Зато молодуха, довольная рвением «женишка», не стеснялась - тараторила, как сорока; нет, хуже - как диктор экспресс-новостей. «Впечатлениями делится, гадюка,» - злобствовала Регина. Бабы ухмылялись, хлопали себя по ляжкам, радовались - и вскоре принялись собирать на стол.
        До возвращения «новобрачных» кормить пришельцев никто не спешил.
        «Стол» - широко сказано. Посреди горницы, прямо на полу, расстелили грубо выделанную кожу с жирными следами прошлых трапез. Вокруг кудлатыми грудами навалили шкуры - садитесь, гости дорогие! В дверь робко протиснулся старик, похожий на колченогого, поднятого зимой из берлоги лешего. Жидкий веник бороденки, колтуны в седых космах; тулупчик на голое тело. Старик шкандыбал на костылях, подволакивая обе ноги. Тем не менее, калека ухитрился притащить копченый окорок и две кринки с каким-то пойлом. Кринки, связанные лыком, свисали с шеи старика, напоминая глиняные груди идола. За дедуганом гуськом объявилась пара чумазых девчонок, на вид - лет десяти-одиннадцати. Они несли уйму плошек с мочеными, кисло пахнущими ягодами. Из печи был извлечен казанок с густым варевом. «Милости просим!» - жестом показали бабы. Они же и верховодили за трапезой. Первым делом набрали варева - себе. Затем разрешили взять молодухе и, как ни странно, Регине. Девушка чиниться не стала, повторив за молодухой несложный ритуал «благодарения»: привстаю на коленках, держу миску двумя руками, кланяюсь, сажусь на место.
        Обидишь хозяек - проблем не оберешься.
        Следующая порция досталась герою дня - Нику. После него - ван Фрассену. Регину передернуло, когда одна из бабищ одарила командора сальной ухмылкой. Ага, теперь - девочки. Калеке милостиво дозволили выскрести дно казана. Счастливый, он ухватил сверх того жменю ягод, по-собачьи кося на баб влажным глазом. Прибьют? - нет, не тронули, можно оставить. Принцип «обеденной» иерархии изумлял. Регина полагала, что дикари сначала оделяют угощением старших мужчин, затем младших, и лишь потом - женщин. Ну ладно, у кутхов матриархат. Бабы - главные. Но почему тогда после Регины еду вручили младшему из мужчин? Почему - не старшему?
        Не девочкам, наконец?
        Бабы набили рты, давая сигнал к началу. Все с азартом зачавкали, не заставляя себя ждать. Ложек не было. Регина с осторожностью понюхала варево. Пахло не то чтобы противно… Так, наверное, пахнет выделанная кожа, если бросить ее в стог сена. А на вкус - вполне! Жирная похлебка с кореньями, вываренными до расслоения на волокна. Ух! Перца бабы не пожалели! Или это корешки острые? Голод свел желудок; Регина с жадностью «сёрбала» варево, отдуваясь. Кости нам в волосы, шрамы на щеки - за тутошнюю сойдем, за королеву…
        Настала очередь окорока. Одна баба держала окорок за торчащую кость, другая строгала его кремневым - Регина не поверила своим глазам! - ножом. Мясо было жестким, «с душком», но гости сжевали всё за милую душу. С позволения бабищ по кругу пустили дедову кринку. После огненной похлебки Регина ощущала себя звездолетом, прогревающим дюзы. Пить из общей посудины? - жажда пересилила и страх, и брезгливость.
        Зря, что ли, нам делали биоблокаду от здешних штаммов?
        Из ягод понравились желтые: по виду и вкусу - мелкий крыжовник, но с запахом хвои. Расхрабрившись, Регина сунула в рот очевидное лакомство - гроздь рубиновых капель на тонкой веточке - и от вяжущей горечи ее чуть не вывернуло наизнанку. Не заботясь о приличиях, девушка выплюнула ягоды прямо на «стол». Кутхи глядели на привереду с удивлением, но, к счастью, без обиды. А калека вдруг сунулся вперед, подполз на руках - и, ухватив «жвачку», торопливо сунул в рот. Наверное, боялся, что отберут. Лицо его расплылось в гримасе блаженства, и до Регины дошло: не так уж он и стар. Моложе папы…
        От вида калеки, пускающего розовые слюни, ее вновь замутило.
        Ван Фрассен клевал носом. Ник тоже осоловел от еды и подвигов на сексуальной ниве. Хихикнув, одна из баб жестами изобразила: «спать» - и сестры шагнули к двери, приглашая гостей. «Нас что, - изумилась Регина, - не оставят здесь? Тепло, и места полно…» Бабищи ждали, всем видом показывая: спать в горнице - слишком большая честь для заброд. Пришлось подчиниться. Подхватив капитана под руки, молодые люди двинулись за хозяйками. Тесные сени, пара скрипучих ступеней; заснеженный двор, черная стена частокола. Бабы повели их в обход избы. Позади обнаружился громадный, не меньше жилой постройки, хлев. Желтое пятно света от горящей плошки упало на неплотно прикрытую дверь. «Там же холодина! - молча возмутилась Регина. - Удружили! Зря Ник старался…»
        В хлеву заворочались. Пахнуло сеном и тяжким, звериным духом.
        - Таургу! Бар, бар!
        У дальней стены, теряясь во мраке, сопела темная громада. Ближе щурился на свет и недовольно фыркал сонный мамонтенок. У Регины отлегло от сердца. «Карликовые» мамонты Кутхи - величиной с небольшого слона - мирные. Это во всех справочниках написано. Мамонтенок, до половины зарывшийся в копну сена, выглядел безопасным и даже милым, как любой детеныш. Ростом «малыш» был с лошадь. Рыжая шерсть смешно топорщилась на нем, словно вихры мальчишки-шалопая.
        А сопит, надо понимать, мамаша.
        Баба улеглась на сено рядом с мамонтенком и сунула «малышу» кулаком в бок, успокаивая. Встав, показала гостям: видели, как надо? Устраивайтесь, в компании теплее… Ник с Региной, не сговариваясь, вздохнули - и принялись подсаживать обезножевшего капитана на копну, поближе к детенышу. Скрипнула, закрываясь, дверь. Навалилась темнота: душная, воняющая прелью. «Могло быть и хуже,» - философски подумала Регина, привалясь к боку мамонтенка. И накаркала - через пять минут у нее отчаянно скрутило живот.
        - Ты куда?
        - В туалет! - зло прошипела девушка, сползая на земляной пол.
        - Ты знаешь, где у них туалет?
        - Найду!
        - Пойти с тобой?
        Честное слово, сейчас она готова была убить Ника.
        III
        «В избе? Вряд ли, - Регина из последних сил сдерживала мучительные позывы. - Надо искать сарайчик на отшибе. Где бы я его поставила, будь я кутхой? У частокола? Плазма их разберет, с их дремучей логикой!»
        Она сунулась в избу. Если хозяйки не спят - спросим. Не зная языка? Ладно, как-нибудь да спросим… Дверь заскрипела на такой мерзкой ноте, что заныли зубы. В сенях на полу сидел калека: примостив сбоку костыли и плошку-лампадку, он наливал что-то в кринку из костяного кувшинчика. Увидав Регину, кутх дернулся, едва не пролив пойло. Самогон, догадалась девушка. Ворует. А я его застукала.
        - Туалет? Сортир? Отхожее место?
        Калека, заискивая, скалил гнилые зубы.
        - Дырсун! - Регина с трудом вспомнила местное слово.
        Калека протянул ей кринку.
        - Да ну тебя с твоим самогоном! Мне дырсун нужен. Понимаешь?
        «Как разъяснить ему жестами, что ей приспичило?! Не спускать же штаны, как молодуха перед Ником? Еще поймет неправильно!»
        Калека замычал. Поднес кринку ко рту, сделал вид, что пьет - и едва ли не насильно всучил «подарок» девушке. Бока кринки были теплыми. Спиртным не пахло. Травяной отвар? Ночью жажда замучит - пригодится… Впрочем, сейчас Регину интересовало место для совершенно обратного процесса.
        - М-м-мы-ы?
        - Спасибо…
        Здесь не принято церемониться? Отлично! С облегчением сорвав мнемоблок - как шапку с взопревшей головы - она с разгону сунулась в рассудок калеки. Задавать вопрос словами - какими?! - бессмысленно. Значит, надо «вытащить» нужную картинку, потянув за хвост ассоциативной цепочки. Ох, и кавардак у него на «чердаке»! Проще создать нужную цепочку, чем найти готовую среди этого хлама. Поделиться с калекой ультиматумом мочевого пузыря - это тебе, леший, приспичило! Ощутил? Давай, шевели костылями: левый, правый…
        В нетерпении Регина сделала то, за что на Ларгитасе пошла бы под суд - силой «подтолкнула» калеку, ускоряя процесс. Однако результат вышел самый неожиданный: вместо заветного сортира в мозгу кутха возник никто иной, как капитан-командор ван Фрассен. Отец - грязный, небритый, в кожушке на голое тело - шкандыбал на костылях, неся на шее связку кринок. Куда направлялся увечный капитан, оставалось загадкой. Ничего похожего на нужник в поле зрения не наблюдалось. Ну конечно! Калека видел: пришелец ранен в ногу. Отсюда лобовая ассоциация - костыли, хромота…
        А это еще что такое?!
        Образ изменился. Вместо папы по двору, в том же непотребном виде, ковылял… Николас Зоммерфельд! Мать родная не узнала бы в колченогом, исхудавшем, давно не мывшемся инвалиде юного дипломата, надежду семьи. В ноздри ударил резкий, аммиачный запах мочи. Вне сомнений, мочился человек страдающий, как минимум, острым циститом. Ассоциация? Реальность?! Регина опустила глаза: из штанины калеки текла желтая струйка. Вот она с еле слышным журчанием подползла к сапогу Регины, коснулась носка… Не в силах больше терпеть, девушка бросилась прочь из избы. Метальный контакт прервался не сразу, ее преследовали чужие образы, наплывая друг на друга - Ник с молодухой, голые, катаются в обнимку; одна из бабищ оседлала папу, другая ждет своей очереди; бабы волокут в лес мертвеца - синее лицо, в бороденке калеки застряла хвоя…
        «Да он сумасшедший!»
        Едва успев стянуть штаны, Регина присела под частоколом. Перспектива застудить придатки ее не пугала - вернее, отчего-то пугала меньше, чем шанс облегчиться, как есть, в одежде, на манер психа-калеки. «Может, у них вообще нет туалета? - думала она, постанывая от наслаждения. - Ходят где попало…» В кармане шубки нашелся пакет с гигиеническими салфетками. На пару дней хватит.
        А что потом?
        Как она, торопясь по нужде, не выронила кринку - осталось загадкой. Одевшись, Регина прижала к груди подарок безумца и, чувствуя, как холод вгрызается в кости, побрела обратно в хлев. Вспомнились собаки, встретившие гостей басовитым лаем. Нет, они не «цепные» - зачем кутхам вялые «куклы», вроде саркастодона, радующего туристов у голографа? Они настоящие, злые, кусачие. Вывернет псина из-за угла, вцепится, повалит…
        К счастью, четвероногие сторожа не давали о себе знать.
        - Всё в порядке?
        Они не спали: и отец, и Ник.
        - Да.
        - Что это у тебя?
        - Питье. Инвалид передал. По-моему, он псих.
        - Почему ты так решила?
        - Я ему: где у вас по нужде ходят? А он мычит, как немой, и кринку мне сует. Я к нему в голову залезла, думала, выясню про уборную. А у него в мозгах такой бред…
        - Ну-ка, ну-ка, - капитан попытался сесть. - Рассказывай!
        - Да что там рассказывать, пап? Бред и есть. Параноидальный психоз.
        - И всё-таки?
        Выслушав дочь, ван Фрассен долго молчал. Лицо его оставалось спокойным, лишь желваки играли на скулах. Ник потянулся к кринке, и парня остановил резкий приказ капитана:
        - Отставить! Не трогать!
        Мамонтенок фыркнул, обиженно урча - крик напугал зверя.
        - Ты это пила?
        - Нет…
        - Хорошо. Очень хорошо.
        Даже сквозь восстановленный мнемоблок Регина уловила ветерок страха. Отец боится? Отцу страшно?! Да, ответил ветерок. Он боится, и не за себя - за тебя, идиотка. А ты? Ты боишься за него? Ведь не маленькая уже: мой папа - генерал Ойкумена, он всех врагов одной левой…
        - Дай сюда.
        В темноте Регина не сразу разобрала, что делает отец. Шорох сена. Тихий щелчок. Неожиданно яркий огонек - это вспыхнуло желтое окошко дисплея АПП. Ниже мерцала подсветка сенсоров. Капитан набрал команду, из аптечки с жужжанием выехал серебристый хоботок анализатора. Пробник нырнул в кринку. Секунда, другая, и дисплей вспыхнул тревожным пурпуром:
        «Обнаружена смесь алкалоидов в опасной для жизни концентрации. Состав: морфин, сальсодин, берберин, сомнарин и следы резерпина. Летальная доза анализируемого напитка: около 70 мл.»
        - Нас решили отравить, - неприятно рассмеялся ван Фрассен.
        IV
        - Хотят ограбить?
        - Или съесть.
        Регина не поняла, шутит папа или нет.
        - Вот же суки! - недипломатично высказался Ник.
        - Они явятся проверить результат. Тогда и поговорим по душам, - ван Фрассен похлопал по кобуре с лучевиком. - Ты была права, Ри.
        - В чем?
        - Сперва надо сжечь палец. Для вразумления. А потом уже - говорить на наших условиях.
        - На каком языке?! - вскипел Ник.
        - На моем, - даже в темноте Регина почувствовала: мужчины смотрят на нее. - Если надо, вскрою голову, как консервную банку…
        «Замолчи, дура! Хочешь, чтобы близкие люди сочли тебя монстром?»
        - Так и сделаем, - согласился капитан. Похоже, он только что перевел дочь на действительную службу, со всеми вытекающими. - Если понадобится, ломай им мозги. Без колебаний. Слышишь? На войне как на войне. Николас, вылей отраву и присыпь сеном. Кринку положи тут - пусть решат, что мы всё выпили.
        Ник уполз в темноту. В углу булькнуло, зашуршало.
        - Дежурим по очереди. Николас, ты - первый. Я что-то не в форме…
        По ровному тону никто бы не догадался, что капитан с трудом удерживает себя на грани сознания. Но слова не оставляли места для сомнений. Регина закусила губу. Стимуляторы - не выход. Папе необходим сон.
        - Николас, ты умеешь стрелять из «Шанса»?
        - Да.
        - Курс военной подготовки?
        - Так точно, господин капитан-командор.
        - Держи. Я выставил минимальную мощность. Они нам нужны живыми…
        - Я всё сделаю.
        - Надеюсь. Если что - будите. Спокойной ночи желать глупо, но, тем не менее…
        Сон отправил капитана в глубокий нокаут. Регина склонилась над отцом, вслушалась в его дыхание.
        - Ник, ты не заснешь?
        - Заснешь тут, как же!
        - Это хорошо. Я буду сканировать хутор. Если замечу движение - скажу.
        - Я - извращенец. Я люблю камеру наблюдения…
        - Дурацкая шутка.
        - Какая есть…
        Кажется, Ник улыбался. Улыбнувшись в ответ, Регина раскинула «сигнальную сеть». Нащупала хуторян: бабы, молодуха, девчонки, калека. Все дрыхнут, кроме лешего: ауры смазаны, не реактивны, похожи на сытых амеб. Калека, напротив, возбужден сверх меры: искрит колючим ультрамарином. Но к хлеву не спешит. Ждет, когда яд подействует?
        - Слушай, Ник… У меня этот псих из головы не идет. Бредни его. Ну ладно, вы с папой на костылях… Но почему он себя мертвым видел? Он же нас травил!
        - Сама говоришь - псих…
        - Они тут все психи…
        - Ага. А мы - для них… Ты на меня сердишься?
        - Нет.
        Продолжать Ник не решился. Утробно хрюкнула мамонтиха, переступила с ноги на ногу, сотрясая хлев - и вновь засопела. Глаза мало-помалу привыкли к темноте: Регина различала смутные контуры столбов, подпирающих крышу, перегородку между стойлами, холку мамонтенка, спящего отца… кляксы - бесформенные, фосфоресцирующие… Проснулась она рывком, словно вынырнула из черного колодца. Сердце грозило разнести грудную клетку вдребезги, губы хватали морозный воздух. Сколько прошло времени? Она же обещала следить!
        Калеку, бредущего к хлеву, девушка засекла в доли секунды.
        - Ник!
        Почудилось: ее хриплый со сна шепот разбудит весь хутор.
        - Что?
        - Он идет сюда.
        - Лежи тихо. Посмотрим, что он будет делать.
        - Ты поосторожней. Вдруг у него топор?
        - Думаешь, с инвалидом не справлюсь? Всё, молчим…
        Стук костылей. Скрип двери. В проеме раскорякой - колченогая фигура. Огня у калеки не было. Не хочет, чтоб его увидели? Кто? Пришельцы, которые, по идее, уже мертвы? Бабы? Калека сунулся внутрь, затворив за собой дверь. Сено, рассыпанное по полу, предательски шуршало под костылями. Волнение кутха заливало хлев; волнение и страх, и что-то еще - надежда? Калека приблизился, выронив костыли, повалился в сено и на руках, загребая, как веслами, пополз к чужакам.
        Вот тут на него и кинулся Ник:
        - Попался, урод! Пристрелю! Дыг н'уруг!
        Нет, калека точно был псих. Он даже не понял, что ему угрожают оружием. Отмахнувшись кулаком, кутх змеей вывернулся из-под юного дипломата; миг - и борцы превратились в мычащее, рычащее, двухголовое существо. Калека оказался на удивление силен; Нику приходилось туго. «Почему кутх не кричит? - Регина съехала с копны вниз, вскочила; чуть не упала, увязнув в сене. - Почему не зовет на помощь?» Рука в поисках опоры наткнулась на суковатое полено. Поймав момент, когда кудлатая голова калеки оказалась сверху, девушка ударила - наотмашь, изо всех сил.
        - Круто ты его! - Ник выбрался из-под обмякшего тела.
        - Проверь: живой?
        - Что придурку сделается? Были бы мозги…
        - Свяжи его, пока не очнулся.
        - Ага. А ты что, не могла его… Телепатически?
        Сколько лет тренировалась: захват двигательных центров, блокировка сознания, расстройство координации движений… Вроде бы, до автоматизма наработала! А дошло до дела - поленом по башке. Проклятые блоки! Оказывается, ударить человека гораздо легче… Соцадаптация; нормы поведения, въевшиеся в плоть и кровь, в сознание и подсознание. Ведь могла же! Быстрее, проще, эффективнее…
        Ладно, поленом тоже неплохо вышло.
        - Что там у вас?
        Шум разбудил ван Фрассена.
        - Пленного взяли. Его Регина оглушила, - доложил честный Ник.
        - Бабы услышали?
        - Они спят.
        - Точно?
        Настала пора вмешаться Регине:
        - Судя по картине деятельности мозга, да.
        - Отлично. Вы целы?
        - Целы.
        - А он?
        - Без сознания.
        - Приведите его в чувство.
        - Сейчас…
        Ник копошился в сене - искал лучевик. Мамонты притихли, даже сопеть перестали. Регина склонилась над калекой. Тот лежал на боку; руки связаны за спиной Никовым шарфом. Девушка легонько похлопала пленника по щеке: давай, приходи в себя!
        А вдруг он очнется - и заорет?
        - Пап, не нужно его в чувство приводить.
        - Почему?
        - Мне так проще… Ждите, я быстро.
        V
        «Шелуха» слетела сразу.
        Рыжий осенний холм - холка мамонта, встающего из-под земли. Серебристые оливы. Волны слегка побуревшей травы. Родина, укромный уголок, знакомый Регине с пяти лет. А что осень невпопад, так нам осень не помеха… На вершине холма - хутор. Нарыв, волдырь; чужеродное образование. Ощетинился частоколом, как дикобраз - иглами: не подходи! Регина криво усмехнулась в ответ: не надейся! Еще как подойду. И внутрь пустишь, никуда не денешься. Шелест родных олив ободрял. Сосны, кривые и приземистые, молчали, хмурились. На золоте склона - пятна грязного снега. Прошелестело в траве гибкое тело: захочешь, не увидишь. Издали долетел тоскливый вой волка.
        Дубль-контур недо-энергета. Пассивизируем, обходим…
        Флейта.
        Регина поднесла инструмент к губам - и сразу, без перехода, оказалась по другую сторону частокола. Словно межзвездный корабль совершил РПТ-маневр. Ага, вот и друг-калека. Кутх, причудами ее психики облаченный в хитон из домотканого полотна, сидел посреди двора, верхом на свежеошкуренной колоде. Солнце золотило дерево, рыдающее янтарными слезками. Запах смолы и стружек. Еще - рыбы. При чем тут рыба? Ага, ясно. Во сне калека латал рыбацкую сеть. Веки смежены, на губах - детская, невинная улыбка. Регина обошла вокруг сновидца, примерилась.
        Поймала волчий вой и вплела его в свою мелодию.
        Локальная анестезия. Гипоталамус.
        Торможение развивается нормально.
        Медленная фаза. А нужна - быстрая…
        Порыв ветра обдал могильным холодом - словно сама Смерть на черных крыльях пронеслась над двором, задев людей краем плаща. Калека, не просыпаясь, зябко передернул плечами. Стена избы за его спиной сделалась прозрачной, как родниковая вода. Внутри разворачивалось знакомое действо: призраки гостей пытались объясниться с призраками хозяек. Движения замедлены, контуры смазаны. Казалось, дело происходит в подводном царстве, где одни рыбы - опять рыбы?! - договариваются с другими.
        Звуков не было; их с успехом заменяли жесты.
        «Есть, спать.»
        «Хорошо. Есть. Спать.»
        Бабищи переглядываются. В руках одной возникает кринка. Не таясь, кутха доливает в нее зелья из костяного кувшинчика; протягивает гостям. Те берут, благодарят: пьют. Снова благодарят, низко кланяясь. Блестят влажные губы. Блестят влажные глаза.
        Бабищи важно кивают: свершилось.
        Регина помнила: в действительности всё было иначе. Никакого кувшинчика, никакого ритуала. Просто реальность недавнего прошлого смешалась в мозгу калеки с символом, архетипом здешнего гостеприимства, проверенного веками. Девушка вернула образ, уплывающий в забытье, вместе с собой-воспоминанием отпила глоток зелья, смакуя ощущения… Накатила тоска, обреченность, осознание совершенной впопыхах ошибки. Пришельцев неверно поняли. Есть, спать - так, как ларгитасцы это показали - значит, остаться здесь. Насовсем. Беглецы попросили убежища - хозяйки их приняли.
        На своих условиях.
        …активизируем «голубое пятно»…
        Действо скачком переместилось во двор. Бабы укладывали мертвых - спящих?! - мужчин на снег. Восковая бледность лиц, глаза закрыты. Не разобрать: дышат, нет? Отец уже без куртки - сняли, одарив взамен драным кожушком. Обворовать Ника не успели - куда спешить? А кутхи-то приоделись! Новенькие кацавейки мехом внутрь. Ожерелья из клыков и когтей. Шрамы на лицах бабищ густо выкрашены синькой и кармином. В руках - деревянные, тяжелые даже на вид колотушки. Две жилистые руки взлетают ввысь, и колотушки, на миг задержавшись в поднебесье, падают на колени ларгитасцев. Еще раз! еще… Хруст раздробленных костей. Капитан дергается, Ник выгибается дугой; оба хрипят.
        Значит - живы…
        Наплывом, давней памятью, «вторым планом», как в арт-трансе - бабищи склоняются над беспамятным калекой. Тот еще молод: мягкая поросль бороды едва закудрявила щеки. Ноги его сильные, здоровые, такими лес на бегу мерить - но это ненадолго. Взлетают в небо колотушки, падают… А вот уже наплыв схлынул, уступив место представлениям о завтрашнем дне. Хозяйки волокут за ограду труп калеки - состарившегося, обглоданного временем и лишениями. По двору бодро шкандыбают на костылях отец и Ник. Радость на лицах, довольные ухмылки - спасены, обогреты, приняты в дом…
        Теперь не сбегут, отъевшись.
        Возврат. Ретикулярная формация.
        Верхнее двухолмие среднего мозга.
        Коррекция дельта-ритма…
        …поет флейта. Волком воет. Требует: еще!
        В темных сенях при свете плошки калека доливал в кринку зелье. Больше, больше! Чтоб наверняка. Чтоб заснули вражины, как того хотят хозяйки - и не проснулись, как того хочет он. На стене качалась черная тень - злорадствовала, рвалась заглянуть через плечо. Мы еще поживем! Извести меня решили? Теплое место занять? Не выйдет!
        Сами к червям отправитесь.
        Трудятся бабищи. Волокут за ограду мертвецов. Колода посреди двора, на колоде - счастливый калека. Чинит дряхлую сеть. Работа спорится, жизнь удалась. Несколько лет - целая вечность - моя. Мы не только сети латать можем! Мы - ого-го… Неподалеку скачут девчонки: по холоду в чем мать родила. Хихикают, стреляют глазами в сторону калеки. Растут, вытягиваются, как молодые деревца. Наливаются яблоки грудей, округляются бедра. Они всё ближе, сейчас на них накинут сеть - ловись, рыбка…
        Темнота.
        VI
        - То-то я думаю: почему у меня нога не болит? - философски заметил ван Фрассен. - И вторая ничего не чувствует. Как отрезали.
        - Почему?
        «Какое отношение имеют папины ноги к этому кошмару?!»
        - Мазь. Анестезия. Бабы-то умницы! Решили пациента к операции подготовить. Вот обе ноги и натерли: и больную, и здоровую. Не пожалели снадобья…
        - Пап, у тебя жар? Какая операция?
        - Сложный перелом нижних конечностей. В полевых условиях. Чтоб труженики-осеменители в лес не удрали. Ник молодой, ему одного дурмана за глаза хватит. А я в годах, со мной перестраховаться надо…
        И добавил непонятно:
        - Ограничения, значит. Залог счастья…
        - Откуда ты знаешь?
        - Ты же нам всё показала, Ри.
        - Ну да! - поддержал капитана Ник. - Я тоже всё видел. Как в арт-трансе.
        «Не ходи в режиссеры, - всплыли в памяти слова язвы-Монтелье. - Не будь дурой!» Похоже, сказалась натура телепакта - раскручивая ассоциативные цепочки кутха, Регина машинально «включила трансляцию» на полную катушку.
        - Пап, Ник… извините, что я без спросу…
        - Всё нормально, Ри. Главное - мы знаем, чего от них ждать. А они в отношении нас сильно заблуждаются. С хутора нам не уйти: я - не ходок. Значит, как бабы явятся - захватываем власть в населенном пункте. Сколько человек ты можешь удержать под контролем? Я имею в виду, под полным контролем. Чтоб без сюрпризов.
        Секунду Регина колебалась, размышляя.
        - Одного - без проблем. Двоих - на пределе. И недолго.
        - Мало! Проклятье, как меня не вовремя зацепило…
        - Ну, троих. Но тогда сама могу отключиться.
        Она не стала говорить отцу, что и троих, и двоих «клиентов» она совершенно не гарантирует. Вон, калеку - поленом отоварила… Иди знай, как дело сложится! Будь ты хоть трижды телепат, а в критической ситуации возьмешь, и кинешься кулаками размахивать…
        - Погоди! - влез Ник. - Ты в детском саду всю нашу группу держала!
        Регина вздохнула. Меньше всего она любила вспоминать тот давний случай. «Космическая свадьба» почти стерлась из памяти. А может, Гюйс перестарался, купируя стресс. Но мужчины ждали ответа.
        - Это была инициация. Пиковый всплеск. Потенциальный максимум, которого мне никогда не достичь. Извини, что разочаровала тебя…
        - А если всё-таки?.. резервы организма в состоянии аффекта…
        - Нет. Никаких резервов. На чудо рассчитывать не стоит.
        - Значит, - подвел итог капитан, - телепатию держим про запас. А воюем по старинке. Николас, присыпь кутха сеном, чтоб сразу не заметили. Ри, следи за обстановкой. Как пойдут в хлев - сообщишь. Когда войдут - не суйтесь. Это приказ.
        Он забрал у молодого человека «Шанс» и перевел регулятор разряда на полную мощность. Папа их убьет, поняла Регина с холодной, бесчувственной ясностью. Баб - убьет точно. Если понадобится - убьет всех на хуторе. Молодуху, калеку, девчонок. Для него хуторяне - враги. Противник, которого необходимо уничтожить. Мы - свои. Они - враги. Мы должны жить. Они - не должны. В простоте расклада, словно яд в питье, крылась обжигающая правда: если что, я - тоже…
        Нет, чуда не произошло.
        Но разница между Кутхой и Ларгитасом исчезла, как не бывало.
        - Ри, в случае чего… На захват сил не трать. Николас, вот нож. Всем всё ясно?
        - Так точно, господин капитан-командор!
        - Да, папа.
        - Спать больше не придется. Захватим хутор, решим, как быть дальше…
        Не в силах справиться с возбуждением, Регина сунулась проверить - спят ли бабищи? - и тихо охнула, зажав рот ладонью. Целая россыпь «светляков» подтягивалась к хутору со стороны Непая, откуда пришли они сами! Мигом позже нужда в ментальном сканировании отпала - в хлев донесся шум моторов.
        - Сколько? - капитан не тратил времени на лишние разговоры.
        - Полсотни… Или больше.
        Всхрапнула, заворочалась в стойле мамонтиха - моторы беспокоили ее.
        - Знаешь, Ри, - вдруг сказал ван Фрассен. - Я никогда не называл тебя принцессой…
        Регина задохнулась, когда ей в мозг вонзилась стрела, пронизавшая насквозь все блоки. Фрагмент памяти отца, выхлестнувшись наружу, бил без промаха. Вот: бравый корвет-капитан, молодой и порывистый призрак былых времен, наплевав на честь мундира, срывает с головы фуражку, взмахивает ею, как птица - крылом, вопит на дикарский манер и на третьей космической скорости несется от ворот интерната «Лебедь» к дочери, уверенной, что мир принадлежит ей, и ничего еще не знающей о храмах Святого Выбора и хуторах близ Непая…
        - Отцы часто зовут своих дочек принцессами, а я - нет. Мне казалось, принцесса - это маленькая дрянь. Балованная, манерная плакса. Не знаю, почему так. Ты - не принцесса. Ты - Регина. Королева. И не только из-за имени. Королева - это достоинство. Сила. Королевы не плачут…
        - Папа…
        - Не принцесса, нет. Королева. Помни это…
        За стеной раздались голоса: грубые, хриплые с мороза. Взвизгнул снег под армейскими ботинками. В щели вонзились желтые, слепящие спицы фонаря. В их свете блеснул лучевик в руке капитан-командора ван Фрассена. «Папа решил отстреливаться до последнего?» - подумала Регина. И ужаснулась правде, скрывающейся за этой героической глупостью, как приговор врача прячется за обтекаемыми, дающими надежду, лживыми утешениями пациента.
        Она уже видела этот приговор - в консульстве.
        - Моя жена лежит в лазарете, - советник Ромм достал серебряный портсигар, закурил, выпустив сизый клуб дыма. - Пневмония. Она не транспортабельна. Свое оружие я отдал Витману. Ему оно нужнее. Мне оставили пистолет. Местное барахло, дрянь. С другой стороны, много ли нам с Луизой надо? Я знаю приказ. И исполню свой долг. Если меня кто-то слышит, прощайте. Конец связи.
        …не дам! Не позволю!
        Клещом она вцепилась в двигательные центры отца: не отодрать. Обездвижить, парализовать - доли секунды, простое, до мелочей отработанное воздействие. «Это же папа! - вопила вся ее суть, протестуя. - Его нельзя - силой… нельзя - принуждать…»
        Можно! Нужно!
        - Пусти… сейчас же!.. это мой долг…
        Не пущу!
        «Так - хуже, чем ножом! Это же папа…»
        «Да! И он еще жив только потому…»
        Ей казалось, что она - жалкая амеба - удерживает планету от схождения с орбиты. Запреты, въевшиеся в подсознание, любовь к самому родному в мире человеку, необходимость насилия над ним - рассудок рвался на части, не в силах примирить непримиримое. В глазах темнело, немели кончики пальцев, но королева держала руку полководца, висящего над пропастью долга.
        Лучевик сдвинулся на микрон ближе к виску.
        Нет!
        Скрипнула дверь. Фонарь рубанул наотмашь, как меч. В дверях теснились трое. Все - с оружием. «Ты готов был убивать ради меня, папа? Я убью ради тебя. Чужими руками. На одного меня точно хватит. Тот, что стоит впереди, сейчас начнет стрелять. Он, наверное, очень удивится, когда выяснит, в кого стреляет…» Луч фонаря убрался в сторону, высветив капитан-командора с «Шансом» в закостеневшей руке.
        - Вы есть господин советник Ларгитас? Сержант Нунук, комендантский рота Непай!
        Не зная, что чудом избежал необходимости расстреливать своих, сержант вытянулся «по струнке» и отдал честь. На унилингве он говорил с чудовищным акцентом.
        - Прорываемся из окружений. Идем к Чирим. Вы есть ранен? У нас доктор, транспорт. Ехай с нами Чирим, господин советник…
        VII
        Кофе - чашечка летней ночи. Взбитый желток - капелька утреннего солнца. Яичный ликер - аромат рая. Сделай глоточек, зажмурься, чувствуя себя котенком, угревшимся в ворохе белья; прислушайся к счастью - оно свернулось клубком, тихонько дышит, щекоча сердце…
        «…возьми из „доставки“ чашку кофе и принеси мне в постель…»
        «Здесь нет панели заказа…»
        «Глушь. Дичь. Катастрофа.»
        «А чего ты ждала?»
        Берег Земляничного озера. Кафе «Янтарь»: столики укрыты в бархатной, ликующей зелени. На другом берегу, виден невооруженным глазом - интернат «Лебедь». Дом в большей степени, чем любое другое место в Ойкумене. Десять минут лету на юго-восток - мамин университет. Кафедры, лекции, сессия. Пятнадцать минут лету на север - папина академия. Капитаны-адмиралы; тактика-стратегия. Великий Космос, о таком можно только мечтать…
        - Я вам сочувствую, милочка, - советница Зоммерфельд осторожно, чтобы не смазать тушь, промокнула глаза платочком. - От всей души. То, что вы пережили… Это чудовищно. Варварство, ужас кромешный. Я говорила вам, что мы показывали Никушу психиатру?
        Регина кивнула. Советница говорила об этом, и не раз. За час, который они провели в «Янтаре», Гертруда Зоммерфельд через слово поминала Никушу, и через два - их совместный поход к психиатру. Тем не менее, каким-то странным образом ей удалось вытащить из Регины все подробности Непайской эпопеи. Она располагала к откровенности, эта женщина - пухленькая, уютная, поминутно всплескивающая руками. Даже восьмидневное сидение в Чириме, папин госпиталь, скандал с выжившим консулом, когда тот явился проведать «героического капитан-командора, с кем мы бились бок-о-бок» и схлопотал по морде - всё, до мельчайших фактиков, о которых Регина, казалось, забыла или хотела забыть.
        «Наверное, - Регина вздохнула украдкой, - я очень хотела поделиться с кем-то. Не по коммуникатору, а лицом к лицу, сидя за кофе. Мама о Кутхе и слышать не хочет. Линда далеко, к ней не очень-то слетаешь. Учитель Гюйс? Он бы выслушал. Нет, Гюйс исключается. Вот Ник решился, сходил к психиатру. Нет, иначе: Ника показали психиатру…»
        - Вы - сильная девушка, - съев пастилку, советница вытерла губы салфеткой. - Я иногда завидую вашим родителям. И не смейте возражать! Ван Фрассены достойны самой доброй, самой белой зависти. Это подарок судьбы - сильный ребенок. Никуша у нас другой, он слабенький. Хрупкий. Не знаю, как он реабилитируется после шока. Психиатр утверждает, что всё в порядке, но я ему не верю. Я говорила вам, что психиатром мы не ограничились?
        - В каком смысле?
        - Муж настоял, чтобы мы сводили Никушу на консультацию к пси-хирургу. Маркиз Трессау - чудесный специалист. Он наблюдает Никушу с детства. Впрочем, милочка, вам это отлично известно…
        Намек был ясен: «Вы, милочка, и есть первопричина походов Никуши к „мозгоправам“. И не отпирайтесь! Что? Не отпираетесь? Жаль, жаль - мы бы могли замечательно повздорить по этому вопросу…»
        - Маркиз утверждает, что в удалении ужасных воспоминаний нет необходимости. Напротив, это повредит Никуше. Дорогая моя, вы всё-таки специалист! Как вы считаете, маркиз прав?
        - Полагаю, что да.
        - Маркиз категорически против оперативного вмешательства. Он утверждает, что это скажется на формировании личности Никуши. Вы подумайте! Личности! Мальчик перенес столько страданий, мальчик ночами кричит во сне, а врач рассуждает о личности… Вы согласны со мной?
        - Извините, госпожа Зоммерфельд…
        - Гертруда! Герта! Я прошу вас!
        - …но скорее я согласна с маркизом Трессау.
        - Это вы, как специалист, согласны. А как женщина, как будущая мать, наконец…
        «Зачем она настояла на встрече со мной? - Регина отхлебнула кофе. - Хочет проверить диагноз Трессау? Тоже мне, нашла специалистку… Мне самой пора к психиру. Пусть что-нибудь удалит, лишь бы не болело…»
        В Чириме она боялась одного: истерики. Так хотелось покинуть ледяную западню Кутхи, не медля ни минуты, что впору бить посуду и рыдать, хохоча. Лишь бы помогло, лишь бы забрали. Держалась на пределе, из последних сил. А потом где-то далеко, на другом краю Галактики, приняли политическое решение; важные персоны, надув щеки, сделали ряд важных заявлений, и флот Каутли как ветром сдуло с орбиты Кутхи. И настал черед возвращаться домой. По месту учебы Регине предоставили отпуск - для реабилитации. Папа вернулся в академию. Его даже наградили орденом «Мужества и доблести» II степени. На банкете, устроенном в честь награждения, папа выпил лишнего. Бродил по залу с глупой улыбкой, лез ко всем целоваться, провозглашал нелепые, бесконечные - а главное, бессмысленные - тосты. Регина впервые видела отца таким. В конце банкета он подошел к дочери, крепко, до боли обнял, и шепнул на ухо:
        «Не принцесса, нет. Королева…»
        «Да, папа, - Регина поцеловала отца в щеку. - Пойди умойся.»
        «Королева. Помни это…»
        На следующее утро капитана мучила совесть - и головная боль. Он бодрился, но старался пореже встречаться глазами с женой и дочерью. Выпил чаю и сбежал в академию. Там к лишней рюмке - орден же! - относились проще.
        - Так вот, маркиз Трессау. Он, как и психиатр, сказал, что Никуша здоров.
        - Я рада.
        - Вы не поняли меня. Я имею в виду: абсолютно здоров. Совсем, - советница всмотрелась в Регину, пытаясь выяснить, дошел ли ее очередной намек. Результатом осмотра Гертруда Зоммерфельд осталась недовольна. - Если не считать последствий стресса, естественного в данной ситуации, Никуша в норме. Поэтому решение, принятое нами на семейном совете, не повлечет за собой негативных последствий. Как женщина, вы поймете меня, милочка. Я бы хотела… нет, я категорически настаиваю…
        Впервые Регина видела советницу смущенной. Впрочем, это быстро прошло.
        - Вы больше не должны встречаться с Никушей. Надеюсь, вы в курсе, что о вашей свадьбе с самого начала не могло быть и речи?
        - Почему?
        - Тот инцидент в детском саду. Семья Зоммерфельд не имеет права рисковать единственным сыном. А вдруг вы что-то повредили в мозгу Никуши? Да, маркиз Трессау это отрицает. Но он не всеведущ, он может ошибаться. До сего дня я поощряла ваши встречи, рассчитывая, что это пойдет ребенку на пользу. Сейчас же я вынуждена объясниться с вами начистоту. Никуша - будущий дипломат. После Кутхи его карьера видится мне ослепительной. Удачное возвращение из «горячей точки», достойное поведение в экстремальной ситуации; спасение капитан-командора ВКС Ларгитаса, наконец. Перед мальчиком открываются серьезные перспективы. Теперь-то вы поняли меня?
        - Нет.
        Советница деликатно подергала себя за нос - точь-в-точь бабища с хутора, требующая осеменить молодуху. Таким образом госпожа Зоммерфельд напомнила Регине про ее татуированные крылья носа.
        - Милочка, вы телепатка. Вы не можете быть женой дипломата.
        - Есть такой закон?
        - У вас потрясающее чувство юмора, - советница хихикнула. - Конечно же, нет. Но это знают все в наших кругах. Телепатические способности жены дипломата - прямой путь к обвинению в шпионаже. Отказ в статусе посла. В лучшем случае - прозябание в качестве атташе где-нибудь на окраине Галактики. Если вы желаете Никуше добра, вы откажетесь от встреч с ним.
        - Так хотите вы?
        - Так хочет семья Зоммерфельд.
        - А Ник?
        - Не знаю, как у ван Фрассенов, милочка, а у Зоммерфельдов дети слушаются старших. Никуша - очень послушный мальчик. Он прекрасно понимает разницу между реалиями жизни и увлечением юности. Кстати, он просил передать вам, что чувствует себя виноватым. И поймет, если вы возненавидите его. Между нами, женщинами, Никуша преувеличивает. Уверена, вы сохраните о мальчике самые лучшие воспоминания…
        Кофе - чашечка летней ночи. Взбитый желток - капелька утреннего солнца. Яичный ликер - аромат рая. Сделай глоточек, зажмурься, чувствуя себя беженцем, затерянным в морозном, черно-белом лесу; прислушайся к беде - она свернулась клубком, еле слышно шипит, поблескивая раздвоенным жалом…
        - Мне пора, милочка. Не волнуйтесь, я оплатила счет.
        «Зачем я рвалась сюда?»
        «Увидеть меня.»
        «Ничего подобного. В первую очередь я хотела увидеть папу.»
        «А приехала ко мне. Прямо с космодрома.»
        «Зря гордишься. Я приехала к тебе, потому что папа - на маневрах. Тут и подвернулся некий пижон Зоммерфельд.»
        «Студент-международник Зоммерфельд. Будущий полномочный посол Ларгитаса на Квинтилисе…»
        Вечером пришло сообщение от Ника. Два слова:
        «Прости меня.»
        - Не принцесса, нет, - вслух сказала Регина. - Королева…
        КОНТРАПУНКТ
        РЕГИНА ВАН ФРАССЕН ПО ПРОЗВИЩУ ХИМЕРА
        (из дневников)
        Боль пришла позже.
        Неделю держались защитные барьеры: не верю, неправда, это случилось не со мной. Ник передумает и вернется. Это всё его мамочка, тварь сладкоголосая. Надо было купить ей на Кутхе капор. Праздничный, он же погребальный. И подарить. Намек за намек. Никуша, как тебе мать в капоре? Я прощу дурака, только не сразу…
        Не вернулся.
        Наверное, именно тогда я сделала первый шаг к смене специализации. Уж не знаю, что удержало меня от похода в приемную маркиза Трессау с требованием «вырезать» Ника из моей головы. Маркиз, опытный психир - пускай и без диплома, полученного на Сякко - вне сомнений, отказал бы. Вмешательства такого рода недопустимы, ибо грозят распадом личности. Слишком многое пришлось бы удалять. Я и сама знала это. Но знать - одно, а хотеть избавиться, хотеть страстно, до одури, до прокушенной насквозь губы - другое. С Кутхи я хотела улететь меньше, чем «улететь» от Николаса Зоммерфельда. И самая важная персона в Галактике не могла принять такое политическое решение, чтобы мое страстное желание исполнилось.
        Есть много видов анестезии. Ни один из них не избавлял меня от боли.
        Я думала, это конец.
        Я ошиблась.
        Часть пятая
        Сякко
        Глава четвертая
        I
        - А ведь я вас помню, госпожа ван Фрассен, - комиссар Фрейрен улыбнулся. - Вы тогда были милой крошкой. Как говорят беллетристы, совсем дитя…
        Регина пожала плечами:
        - А я вас - нет. Вы - знакомый мамы? Папы?
        - Пожалуй, мамы. Я имел честь сообщить вашей матери об известном нам обоим инциденте в детском саду «Солнышко». Я был тогда старшим инспектором. Да, время летит стрелой…
        Комиссар еще раз улыбнулся. Есть люди, которым улыбки не к лицу. Фрейрен был одним из них; можно сказать, их предводителем. Массивный, громоздкий, как старинный шкаф, какому место в музее, он занимал собой весь кабинет. В присутствии комиссара посетитель укреплялся в подозрениях: сейчас меня зажмут в угол, бросят через плечо и возьмут на болевой.
        Не нервничай, одернула себя Регина. Не выдумывай глупостей. Комиссар - обычный чиновник. Подтвердит он или откажет - чиновник, и всё. Ничего личного; ничего лишнего. Хитрый взгляд, которым одарил тебя Фрейрен, ни о чем не говорит. Блеск черных, похожих на маслины глазок - ерунда. Капли пота на голове, бритой наголо, платок, каким он вытирает пот - это ничего не значит. Нет, он не намекает, что хорошо бы переспать. Нет, он не замыслил каверзу. Брось искать скрытый смысл в каждом взмахе руки, в каждой морщинке. И ничего особенного нет в том, что заявление ты подавала в областной департамент образования, а для ответа тебя вызвали в службу Т-безопасности.
        Пустяки, гримасы бюрократии…
        Она очень волновалась. Она не могла понять, что скрывается за вежливостью комиссара. Она трактовала мимику и жестикуляцию, намеки и экивоки - то так, то этак, и всякий раз сомневалась в выводах. Лучше бы им не встречаться - результат ей могли сообщить по коммуникатору, или письмом…
        На двадцать пятом году жизни Регину догнал Т-синдром. Профессиональная болезнь менталов, признаки которой были отлично известны дипломированному пси-анестезиологу, новоиспеченной кавалер-даме ван Фрассен. Телепат-ларгитасец - да, собственно, и инопланетник, если не брать в расчет асоциальных типов - всю жизнь держал два периметра обороны: внешний и внутренний. Первый не позволял при личном общении «считывать» мысли и эмоции собеседника в объеме большем, чем это доступно обычным людям. Второй не позволял транслировать собеседнику свои мысли и эмоции напрямую, ограничивая телепата общим набором средств выразительности.
        «Будь, как все!» - закон социализации.
        «Эй, ты понял?!» - Закон о допустимых пси-воздействиях.
        Разумеется, сплошь и рядом менталы нарушали запрет по мелочам. Но это не отменяло главного: жизнь Регин и Линд, отмеченных татуировкой на крыльях носа, проходила спеленутой в двойную смирительную рубашку. Бегуну цепляли ядро к ногам; атлета вынуждали горбиться и скрывать мускулатуру. В итоге большинство менталов испытывало вечные трудности с восприятием собеседника. Никогда нельзя быть до конца уверенным - правильно ли ты классифицировал фразу и жест, подмигивание и дрожь пальцев, интонацию и позу; это оценка поведения, явленного тебе в действительности, или дефект какого-то из твоих блоков, пропустившего лишнюю информацию, или ты сам придумал себе этот дефект, и теперь колеблешься, не в силах распознать, что к чему, и в каком объеме…
        - У меня для вас приятная новость, госпожа ван Фрассен.
        - Слушаю вас, господин комиссар.
        Из-за Т-синдрома менталы предпочитали, если это возможно, общаться с обычными людьми не с глазу на глаз, а «удаленно» - к примеру, через коммуникатор. Это не касалось близких друзей или родителей, знакомых с детства. Их чувствуешь сердцем. Но с остальными… Лучше выставить барьер в виде экрана. Тогда точно знаешь, что видишь и слышишь только слова и мимику собеседника. Никаких мыслей, крамольно схваченных на лету; никаких эмоций, украденных из тайника. Что услышал-увидел - всё твое. Нет сомнений, постоянного самокопания: угадал или превысил, норма или чуток лишнего… И собеседнику спокойнее - он тоже знает, что в его мозгу никто не ковыряется.
        Когда общение всё-таки происходило лицом к лицу, менталы, страдающие Т-синдромом, представляли себе, что говорят не с живым человеком, а с изображением на экране уникома. Так было легче абстрагироваться.
        - Ваша просьба рассмотрена канцелярией Королевского Совета. Резюме положительное.
        - Канцелярия Совета?!
        - Вы ожидали решения другой инстанции?
        - В общем, да. Максимум, на что я рассчитывала - это Министерство образования.
        - Зря, госпожа ван Фрассен, - к счастью, комиссар раздумал улыбаться. - Как вы полагаете, почему вас вызвали в службу Т-безопасности? Казалось бы, что общего между нами и вашим желанием продолжить обучение на Сякко за счет государства?
        - Ничего, - честно ответила Регина.
        - Ошибаетесь. Вам известно, что все менталы состоят у нас на учете?
        - Да.
        Разговор неприятно походил на допрос. Комиссар расхаживал по кабинету, сотрясая мебель. Вежливый тон вступал в контраст с фигурой борца. Внешняя доброжелательность противоречила напору, с каким Фрейрен задавал вопросы. Перестань, напомнила себе Регина. Ты выдумываешь проблемы на пустом месте. Он же сказал: твоя просьба оценена положительно. Это хорошо. Пожалуй, мы бы сумели оплатить обучение на Сякко самостоятельно. Но такой вариант - серьезный удар по бюджету семьи…
        - А известно ли вам, что все психиры являются внештатными сотрудниками нашей службы? Особенно это касается тех, кто получил диплом на Сякко…
        - Вы противоречите сами себе, господин комиссар.
        - Каким образом?
        - Если все психиры - ваши внештатники, то это не может касаться кого-то из них особенно. Я права?
        Комиссар захохотал. Странное дело - если, улыбаясь, он скорее пугал, чем привлекал сердца, то хохот превращал злого людоеда в доброго великана.
        - Подловили, не спорю. Извините, я скверный оратор.
        - Но, думаю, вы хороший комиссар?
        «Он добился своего, - отметила Регина. - Разговор утратил напряжение. Смысл остался, шероховатости сгинули. Значит, скверный оратор? Или это я опять занимаюсь самоедством?»
        - Я - отличный комиссар. И был превосходным инспектором. Это я направил Фердинанда Гюйса в ваш детский сад. Судя по вам, госпожа ван Фрассен, мы с Гюйсом сделали свою работу наилучшим образом.
        - Направили? Гюйс - не психир. Значит, он не обязан вам подчиняться.
        - Обязан. Незаконченное образование, полученное на Сякко - этого достаточно, чтобы господин Гюйс числился среди наших внештатников. Кстати, вас ждет аналогичная судьба, - Фрейрен стал серьезен, даже официален. - Госпожа ван Фрассен, я уполномочен сообщить вам, что государство берет на себя все расходы по вашему обучению на Сякко, включая период интернатуры. Подчеркиваю - все, учитывая проживание и питание. Сохраняйте копии билетов, когда станете летать домой на каникулы - мы оплатим перелет. Вы же со своей стороны подпишете обязательство вернуться домой по окончании обучения - и не менее двенадцати лет отработать по специальности в одной из трех, предложенных вам на выбор клиник. Вдобавок к этому вы возьмете на себя обязанность без возражений откликаться на вызовы службы Т-безопасности. Консультации, купирование приступов инициации…
        - Что будет, если я откажусь?
        - Вам придется самостоятельно платить за обучение.
        - А если я, получив диплом на Сякко за казенный кошт, позже нарушу соглашение? Сама выберу место работы? Откажусь сотрудничать с вами? Меня расстреляют, да?
        «Деточка, вы сейчас исключительно хороши, - было написано на лице комиссара. Подозрение, что он с минуты на минуту бросит посетительницу через плечо, не исчезло. Но возможные последствия броска приобрели пикантный характер. - Вы королева, деточка. Этот ваш бунт, не подкрепленный ничем, кроме желания юности чуть-чуть побунтовать, прежде чем согласиться… Я обожаю свою работу. Я обожаю таких мятежниц, как вы. В моем возрасте полезно общение с молодёжью. Что вы делаете сегодня вечером?»
        Вместо всего этого Фрейрен сухо уведомил:
        - Нет. Вас просто лишат гражданства.
        - Зачем вы мне это рассказываете? Думаете, я пришла бы сюда, если бы испытывала сомнения?
        - Я обязан сказать то, что сказал. И не сомневаюсь в вашем согласии. Кстати, вам здесь не руки выкручивают. Вам предлагают целевую субсидию. А потом - прекрасную, высокооплачиваемую работу в клинике, оборудованной по последнему слову ларгитасской техники. Я, а в моем лице Королевский Совет - ваш благодетель. Усвоили?
        - Почему вы меня всё время провоцируете?
        - Потому что я не телепат, - ответил комиссар. - Вы, конечно же, успели это заметить.
        - Ни разу не успела. Вы в курсе, что это было бы противозаконно?
        - Сдаюсь, - Фрейрен поднял руки к потолку. Жест выглядел устрашающе. - Извините, госпожа ван Фрассен. Я действительно провоцировал вас на конфликт. Раскрою карты: решение Совета не было окончательным. За мной оставалось право отказать вам по итогам собеседования.
        - Вы воспользуетесь этим правом?
        - Ни за что. Вы обладаете чувством собственного достоинства - это плюс. Вы контролируете себя - это второй плюс. Вы агрессивны - это третий плюс.
        - Плюс?
        - Разумеется. Если из пси-анестезиолога вы хотите стать пси-хирургом - несомненный плюс. Думаю, вам без проблем удастся получить диплом на Сякко.
        Говоря по правде, логика комиссарских выводов была недоступна Регине. Но уточнять она не стала, боясь, что Фрейрен найдет в ней еще множество сомнительных «плюсов». Гораздо больше ее волновало другое. Да, я соглашусь, понимала она. Да, это удача. И радужные перспективы. Но, считай, двадцать лет жизни - учеба на Сякко, интернатура, работа в обязательной клинике, сотрудничество с Т-безопасностью - расписаны наперед, известны в подробностях уже сегодня, отчего эти замечательные годы приобретают душок обреченности…
        Впервые ее посетили такие странные мысли.
        - Вы, господин комиссар, уверены во мне больше, чем я сама. Что, если господин Гюйс откажется дать мне рекомендацию? Он ведь еще не решил окончательно. Он обещал подумать и сегодня дать мне ответ…
        - Он решил. Просто ему не очень хочется лететь с вами на Сякко. Воспоминания юности, и не слишком приятные воспоминания… Фердинанд Гюйс - сильный человек. Этого нельзя отрицать. Но и сильным людям иногда требуется собраться с силами.
        - Лететь на Сякко? Со мной?
        Комиссар прищурился:
        - А вы что, не знали, что на Сякко в ходу только личные рекомендации?
        - Я полагала…
        - Личные - это значит личные. Прилететь и порекомендовать. Лицом к лицу, с глазу на глаз. Не волнуйтесь, Гюйс не откажет вам. Насколько мне известно, вчера он заказал билет на «Герцог Лимбах». Дата вылета не уточнена. Не сомневаюсь, он согласует дату с вами… Вот ваше обязательство. Подписывайте.
        - Что, фломастером?
        - Да.
        - Великий Космос! Первобытная дикость…
        - Мы чтим традиции. Здесь, и еще вот здесь…
        Уже на улице Регина сообразила, что ее тревожит. Не тон комиссара, нет. И не приятное известие, поданное в такой форме, что до сих пор хотелось кинуться в драку. Т-синдром разгулялся не на шутку - всю беседу с комиссаром она провела, как по коммуникатору. Захоти Регина сейчас вспомнить, какая мебель стояла в кабинете, какого цвета были стены, имелся ли значок на лацкане у Фрейрена или нет - ничего не получилось бы. Слова, интонации, кое-что из мимики, чуть-чуть жестов…
        «Всё ли я правильно поняла? Он не-телепат… Наверное, он провоцировал меня на незаконное вторжение. Или не провоцировал? Может, это я конфликтовала с комиссаром из-за собственного дурного характера? Агрессивность - это плюс. Что за странный взгляд на вещи?»
        Обозвав себя дурой, она направилась к мобилю.
        II
        - Дамы и господа, наш лайнер I класса «Герцог Лимбах», успешно завершив РПТ-маневр, вошел в планетную систему О-Дзимы. Расчетное время до стыковки с транзитной станцией на орбите Сякко - один час сорок две минуты. Предлагаю вам переключить обзорные мониторы на осевой канал. Сякко - вторая от центра планета в системе О-Дзимы, оранжевого карлика класса K3, одна из семи обитаемых планет Галактики, окруженных астероидными кольцами. Сейчас мы видим тройное кольцо вокруг Сякко «с ребра», в виде узкой темной полосы на фоне желто-зеленого диска планеты. По мере приближения великолепная панорама колец, опоясывающих Сякко по трансполярным орбитам, откроется вам во всей красе. В то время как транзитные станции, вращаясь синхронно с планетой на стационарных орбитах в экваториальной плоскости…
        Информателла с воодушевлением делилась с пассажирами сведениями о Сякко, но Регина не слушала ее. Ничего нового она не узнает. К путешествию кавалер-дама ван Фрассен подготовилась основательно. Позади - гигабайты справочников, десятки часов учебных и научно-популярных фильмов. Впору самой лекции читать… Это ж надо: проделать в кольцах «окна» и рассчитать орбиты таким образом, чтобы спутники и станции всякий раз проходили точно через них! С гарантией на ближайшие десять тысяч лет. Три века назад над этой задачей, по заказу императора Сякко, работали лучшие специалисты Ойкумены - от астрономов и математиков Ларгитаса до гематров с Элула и Аба, способных вычислить влияние случайного чиха на вечность. Колоссальный труд! И всё потому, что на Сякко действует нелепый запрет: космическим кораблям массой более 717 тонн не разрешается садиться на планету.
        Атмосферные маневры - только на антигравах.
        Нет, забота об экологии родины - это хорошо, это правильно. Но не до такой же степени! Цивилизованный мир, не варвары с их дикарскими «табу». Откуда взялась эта странная цифра: 717 тонн - Регина так и не смогла выяснить. И кольца свои сякконцы «перфорировали» по загадочной системе: чтобы «окна» не просто открывали дорогу спутникам, но и образовывали в отраженном свете О-Дзимы особый узор, гармонирующий с…
        Забыла - с чем. Ну и ладно!
        - Смотри!
        Они с Линдой взяли двухместную каюту: как в старые добрые времена, наша комната в «Лебеде» - помнишь? конечно! а ты?.. Оставшись наедине, подруги, не сговариваясь, ослабили блоки, перейдя на доверительную «двухслойку». И радостно проболтали большую часть рейса, дополняя слова транслируемыми образами и наплывами эмоций. Вот и сейчас Регину окутало искрящееся облако восхищения. Девушка взглянула на обзорник. «Герцог Лимбах» совершал разворот, выходя на финальный участок траектории. Планета на глазах меняла цвет. Радужная вуаль скользила по лику красавицы: перламутр и янтарь сменялись лазурью и аквамарином. Вспыхивали и гасли изумрудные блестки. Над челом прекрасной незнакомки сиял тройной венец из черных алмазов - знаменитые кольца Сякко.
        - Вот это да!
        - Чудо!
        - Я читала, что Сякко - родина эстетов…
        - Рекламное вранье!
        - Не скажи! Теперь я понимаю, что имелось в виду…
        Линда засмеялась. Глядя на подругу, Регина до сих пор не могла поверить, что Линда Гоффер, кавалер-дама номологии и младший инспектор службы Т-безопасности, по собственной воле решила сопровождать ее на Сякко. Когда Линда за три дня до отправления «Герцога Лимбаха» свалилась, как снег на голову, и сообщила Регине, что ужасно волнуется, что сойдет с ума, если рядом не окажется моральной поддержки… Сперва Регина ничего не поняла. Потом выяснила, что волнуется не Линда. Волнуется она, Регина ван Фрассен. И она, Регина ван Фрассен, сойдет с ума. Сойдет-сойдет, и нечего спорить! Если, конечно, рядом не окажется и всё такое. Короче, Линда - сюрприз на двух стройных ножках, стихийное бедствие в юбке - взяла отпуск за свой счет и летит на Сякко, потому что друзья познаются в беде. Насчет беды они еще немножко поспорили, а потом расцеловались, прослезились и выразили общее восхищение чудесным Линдиным характером.
        На всякий случай Регина глубоко-глубоко, на задворках разума, укрепила тройным кордоном то местечко, где дремало смутное, ничем не обоснованное подозрение. Что, если чудесный характер Линды, избравшей путь служения Ларгитасу на ниве Т-безопасности, подкреплен распоряжением комиссара Фрейрена? Зачем комиссару мог понадобиться свой человек рядом с абитуриенткой ван Фрассен, Регина понятия не имела. Но подозрение ныло, как ушиб. Лучше будет, если Линда до него не докопается…
        - …через несколько минут наш лайнер совершит стыковку с транзитной станцией номер семь орбитального пояса Сякко. Просим приготовить ваши документы для прохождения паспортного контроля. Благодарим вас, что воспользовались услугами…
        Вблизи планета снова изменила цвет: бирюза, малахит, прожилки охры. Жемчужная дымка облаков. Кольца, по контрасту с теплой гаммой, нависали зловещей стеной. Антрацитовые глыбы хищно взблескивали острыми гранями, грозя обрушиться, раздавить, погрести под собой. Приближаясь, станция напоминала парящий в пространстве кристалл горного хрусталя. Собственно, вспомнила Регина, ее корпус и сделан из хрусталина. Особо прочный материал, использующийся…
        Гюйс поджидал их у выхода. Он был занят: провожал взглядом статную брюнетку в платье из красного шелка. За платьем вился «хвост кометы» - истончающийся к концу шлейф на микро-антигравах, последний писк моды в этом сезоне. Шлейф и впрямь походил на хвост - только не кометы, а глубоководной мурены. Чувствовалось, что Гюйс в полете времени зря не терял. Они с муреной наверняка совершили не одно бурное погружение - «люкс» Гюйса был оснащен двуспальной кроватью, способной послужить храбрецу батискафом.
        Все пассажиры сходили с ума от любопытства. Еще бы! - ловелас средних лет, при двух юных спутницах, вряд ли родственницах, да еще и обзавелся случайной пассией… Шептались о Железном Пупсе, межзвездном короле секса, о котором все слышали, но никто не видел. Неужели Пупс? Великий и неповторимый? Общественное мнение склонялось к тому, что да.
        - Задерживаетесь, милые крошки, - сообщил Гюйс, не оборачиваясь.
        У него глаза на затылке? Регина была уверена: способностями ментала Гюйс не пользовался. Хмыкнув, более прозорливая Линда указала подруге на круглое зеркало под потолком, где отражались они трое. «Интересно, - тайком, чтоб никто не подслушал, подумала Регина, - это их в службе Т-безопасности учат подмечать детали?»
        - Идемте, пока все челноки не разобрали.
        Они миновали стыковочный шлюз - и оказались внутри кристалла, которым четверть часа назад любовались на обзорнике. Свет дробился и преломлялся в хрусталиновых гранях. Сделай шаг - и картина полностью изменится. Перспектива обманывала, расстояния скрадывались, коридоры возникали из ниоткуда и исчезали в никуда. Фасеточная бездна Космоса пялилась на букашек сквозь черные «окна». Подмигивали разноцветные блики, кружилась голова… Регина почувствовала, что «плывет», теряет ориентацию в пространстве. Захотелось вцепиться во что-нибудь непрозрачное и неподвижное - и не отпускать, хоть ты тресни. Иначе сгинешь в хрустальном лабиринте…
        Перед глазами возникла зеленая стрелка. Она висела в воздухе, подрагивая от нетерпения. Словно игривая рыбка, вильнула хвостом, приглашая за собой. Вспомнилась «галочка-выручалочка» для малышей в «Лебеде». Здравствуй, «младшая группа»? Не догадываясь об ассоциациях гостьи, стрелка вывела пассажиров к стойкам паспортного контроля. Пришлось стоять в очереди - минут десять. Два коридора, где в воздухе висели надписи: «Для граждан Сякко» - пустовали. Местные уже прошли контроль и исчезли в недрах станции. Вспомнилась Сона, быстро тающая очередь ларгитасцев - и суровые таможенники с пограничниками, с дотошностью урожденных мучителей проверяющие документы инопланетников. «Могли бы и приезжих запустить, раз свои все прошли,» - с неудовольствием подумала Регина. Однако ее рацпредложению не вняли: две смуглые девицы в серо-голубой форме продолжили бездельничать в конце «коридоров-для-своих».
        - Приложите ладонь к идентификатору. Предъявите паспорт. Долгосрочная виза?
        - Да.
        - С перспективой обучения?
        - Да.
        - Храм номер три?
        - Да.
        - Предъявите вашу рекомендацию…
        Кукольное личико с несмываемым штампом официальной вежливости. Эмоций - ноль. На унилингве молодая пограничница говорила без акцента, подчеркнуто правильно. Всякий раз, задав вопрос, она ждала, пока Регина ответит вслух, хотя ответы были уже обозначены во вкладыше паспорта. Казалось, голос Регины что-то подтверждает (опровергает?) дополнительно, и без этого дубляжа никого на Сякко не впустят, а если впустят, так не выпустят.
        Сухие щелчки кристаллов, вставляемых в гнезда ридера. Мигает, меняя цвета, контрольная голосфера. Внешнее воспроизведение документов: паспорт с визой, приглашение, рекомендация…
        - Ваш поручитель прибыл вместе с вами?
        - Я здесь.
        Гюйс тут же оказался рядом, протянул церберше кристалл паспорта. Щелчок. Эмитор выпустил вторую голосферу.
        - Фердинанд Гюйс?
        - Да.
        - Деловая виза?
        - Да.
        Гюйс был олицетворением спокойствия. Еще миг, и он очарует пограничницу, и уведет ее в сияющие дали. А пока - игра в вопросы-ответы.
        - Семь дней?
        - Да.
        - Добро пожаловать на Сякко. Нет-нет, госпожа ван Фрассен! Вас я попрошу задержаться.
        Регина чувствовала, что Линда, стоявшая позади, закипает. Спокойно, подруга. У нас всё тип-топ. Пусть мурыжат. Потерпим.
        - Известно ли вам, что в случае отказа в храмовом обучении вам надлежит покинуть Сякко в течение трех дней?
        - Известно.
        - Распишитесь, что вы ознакомлены с правилами. Вот здесь. И здесь.
        - Да, - невпопад согласилась Регина, ставя подпись.
        - Спасибо. Ваши документы, - пограничница изобразила гостеприимную улыбку. Получилось из рук вон плохо. - Добро пожаловать на Сякко.
        Линда после своей порции мытарств догнала подругу в зале для получения багажа. Здесь не было никого, кроме них троих. В воздухе светилось извещение: «Рейс № 3171/2 Ларгитас - Сякко. Ожидайте.» Надпись дублировалась на унилингве - и сякконскими иероглифами.
        - Бюрократы! - от дверей выпалила Линда, готова рвать и метать. - За кого они нас держат?! Мы с Ларгитаса! Не варвары какие-нибудь…
        - Привыкайте, душечки, - Гюйс был на удивление тих и задумчив. - Это Сякко. Для них есть свои - и все остальные. Ларгитас? Помпилия? Китта, Пхальгуна? - им без разницы. Лар-ги. Не-свои.
        - «Лар-ги» - это от «Ларгитас»?!
        Линда, еще не остыв, рвалась в бой.
        - Нет. Просто совпадение.
        Акустическая линза в углу брякнула странным образом. Сухой, шершавый звук. Тем не менее, он сразу давал понять: да, я - музыка. А свои предпочтения оставьте при себе. Когда линза умолкла, под номером рейса возникла надпись:
        «Багаж Фердинанда Гюйса. Приложите ладонь к идентификатору.»
        Регина украдкой следила за учителем. Складывалось впечатление, что звучание простуженной струны задело ответную струнку в сердце Фердинанда Гюйса, виконта синцименики на шестом десятке. Пропал записной сердцеед, исчез умница и острослов; куда-то делся опытный телепат, знающий цену мыслям и чувствам. Багаж забирал блудный сын, вернувшийся домой - ненадолго, до скорого, неизбежного ухода. Гость, понимающий, что виноват, как виноват хромой от рождения, прося здоровых поддержать его. Бедный родственник, уверенный в радушном приеме, и оттого еще больше смущенный…
        Заметив интерес девушки, Гюйс подмигнул ей, и наваждение сгинуло.
        III
        - Доб’о позалуста на Сякко! Такада здёт-здёт - сюдой-сюдой! Моя селнок - самолуций. Отин дюза сдесь, д’угой дюза там! Такада - ’икша стаз двассать лет! Папа Такада - ’икша, мама - ’икша, баба-деда - ’икша…
        Особого выбора не было: в огромном зале планетарного сообщения они снова оказались последними. Все эстакады пустовали, кроме одной, на которой покоился «самолуций» челнок великолепного Такады: гибрид всестихийника и угольной тачки. Высокий «фонарь» кабины для пассажиров с диковинными - квадратными! - иллюминаторами. Хищный клюв, как у баллистической ракеты, с неприметной дверцей для пилота. Гофрированная труба багажника. Дюзы аварийных двигателей - Регина знала, что включать их в атмосфере Сякко разрешено лишь в крайних случаях. Матовые «присоски» антигравов вдоль корпуса…
        От дюз до носа челнок был искусно разрисован. Драконы-усачи, гарпии с птичьими лапами, химеры, василиски, мантикоры со скорпионьими хвостами, гиппогрифы… Невольно закрадывалось подозрение: экзотический зверинец, пуская слюнки, поджидает пассажиров внутри челнока. Надо сказать, эта невероятная живность действительно водилась на Сякко. Эндемики, реликты - зоологи Ойкумены ломали головы над капризом эволюции. Даже термин придумали: хтоны. Но дальше термина и сотни безумных теорий, противоречивших одна другой, дело не продвинулось.
        На Сякко голов не ломали. Покрыли планету сетью заповедников, строго ограничили отлов хтонов для зоопарков Ойкумены; заложили питомники… И неплохо зарабатывали на своей уникальной фауне, не снижая поголовья.
        - Давай-давай багаз, п’ек’асный девуськи! Давай-давай багаз, п’ек’асный хозяина! Такада сам-сам, не изволь беспокойсса!
        Рикша вцепился в тележку с чемоданами и, смешно выворачивая ноги, повлек добычу к челноку. Цветастая куртка, широченные штаны, из которых можно стачать палатку на шестерых; дробный стук сандалий эхом отражается от стен - глядя на Такаду, рассмеялся бы и деревянный болван.
        - Нам в Третий Храм. Твоя цена? - лениво поинтересовался Гюйс.
        Такада на ходу обернулся через плечо, вывернув голову по-змеиному.
        - Да’ом-да’ом воссьму! Пиисят экю.
        И лучезарно улыбнулся:
        - С каздого.
        - Шестьдесят. За всех.
        - Хозяина смиёсса? Ай, Такада забыл! Такада люби девуська, делай скидка. Со’ок экю с девуська, пиисят с мушчин-хозяина.
        - Шестьдесят пять. За всех.
        - Сто двассать.
        - Шестьдесят восемь.
        - 'Азо'яй бедняк Такада? Лиценссия плати! - рикша бросил багаж и, стеная, начал загибать пальцы. - Доступ на станссия плати! Топливо плати, лусевой толкаць плати, налог плати!..
        - Сянрю обаяси, - Гюйс сдвинул брови. - Сей иичико Тераучи-мо. Ран?
        - Ран, - кивнул рикша. - Кендза ран-кусо.
        - Торибаясу адзю. Ки наруга со-шэ. Суи тэ?
        - Ран. О-суи…
        С Такады мигом слетело всё шутовство. Серьезный, строгий, отбросив дурацкий акцент, четко выговаривая каждый звук, он стоял перед Гюйсом без страха, но и без угодливости, за которой, как за ширмой, скрывалось желание облапошить залетных «лар-ги». Ему бы в актеры, подумала Регина. Большой талант. А Гюйс? - вот где мастер! Ни словечка не понятно, зато эффект, эффект какой…
        Рядом восхищенно сопела Линда.
        - Сто экю, - подвел итог Гюйс. И обернулся к девушкам: - Грузимся.
        Дракон, нарисованный на борту, приветливо распахнул пасть, оказавшуюся грузовым люком. Багаж исчез в утробе челнока. Такада глянул куда-то за спины пассажиров:
        - Придется обождать. Минут двадцать.
        - Почему?
        - Станция в «окно» входит. Старт запрещен: опасно. Зато можно полюбоваться Кольцом изнутри. Это очень красиво. Предупреждаю! - беременные женщины часто пугаются…
        На унилингве он говорил сейчас не хуже Гюйса.
        Свод зала светлел, наливаясь молочной белизной - и вдруг исчез, сделавшись абсолютно прозрачным. Регина ахнула. Совсем близко - протяни руку! - в бархатной черноте космоса плыли огромные глыбы. Отраженный свет со станции ложился на изломы и сколы - неправдоподобно четкие и резкие по контрасту с угольными провалами теней. Искрились, вспыхивали и гасли блестки металлических вкраплений; словно тысячи недобрых глаз внимательно наблюдали за людьми, укрывшимися за тонкими стенами станции.
        На них смотрела Вселенная.
        Из первозданной тьмы возникали всё новые утесы, скалы, целые россыпи обломков. Множась, они надвигались на станцию. Секунда, другая - и лавина небесного камня сомнет, раздавит, исковеркает хрупкий кристалл. Не защитят ни силовые поля, ни смехотворные стены из хрусталина. Глыбы величественно проплывали мимо. Так происходило уже три сотни лет, а впереди ждали еще тысячи. Не зря над расчетами «окон» трудились лучшие умы Галактики! Время застыло. Вечность заглядывала людям в лицо, и те стояли, замерев, не в силах оторвать взгляд от каменного парада…
        - …можно лететь. Прошу в челнок.
        Лишь тут до Регины дошло, что «парад» закончился.
        Разумеется, никакого «зверинца» внутри не оказалось. Пассажиров встретила дюжина легких кресел из натурального бамбука. Сиденья покрывали шкуры неведомых зверей. Качественная синтетика? Натуральные? По стенам, обшитым полипластом «под дерево», тянулись плети ползучих растений с голубыми колокольчиками цветов.
        Линда не удержалась - потрогала:
        - Настоящие!
        - Прошу занять удобные для вас места. Полет до Третьего Храма займет полчаса. У вас будет возможность полюбоваться с высоты панорамой материка Хумайдо, архипелага Дзюй-Сю и Океана Бирюзовых Волн, - Такада чесал как по писаному. - Уверен, вид понравится уважаемым гостьям Сякко и ученику Тераучи-мо.
        IV
        Челнок опустился на стоянку с хирургической аккуратностью. Даже пыльных смерчиков не поднял: то ли рикша оказался настоящим мастером, то ли пыли здесь не было от сотворения мира. Такада выгрузил багаж, отвесил на прощанье десятка два поклонов - и крылатый «зверинец» взмыл в небо, растворившись в лазури.
        Путешественники остались с воротами Храма № 3 один на один.
        Монументальность ворот противоречила самой идее гостеприимства. Могучие столбы из дерева, все в лакированной «чешуе», возносились на высоту добрых пяти метров. Поперечную балку венчала черепичная крыша с кокетливо загнутыми коньками. Красные створки покрывал спиральный орнамент. От него трудно было оторвать взгляд - спираль всасывала психику смотрящего в водоворот, приводя в состояние транса…
        Регина моргнула, и спираль отпустила ее на свободу.
        Ворота были заперты. Рядом пустовала будочка привратника. Ларгитасцев никто не ждал. Впрочем, ограда, тянувшаяся вправо и влево от ворот, казалась чисто символической, чтобы не сказать - игрушечной. Дощатый заборчик, выкрашенный в цвет весенней травы, по колено взрослому человеку. Регина переглянулась с Линдой: похоже, девушкам пришла в голову одна и та же мысль…
        Гюйс погрозил им пальцем:
        - Не надо. Нам сюда.
        Он указал на калитку возле будки. «Как же я ее раньше не заметила? - изумилась Регина. - Должно быть, орнамент заморочил…» Включив мини-антигравы чемоданов и подхватив сумки, подруги двинулись вперед. За воротами гостей поджидал сюрприз: ни с чем не сравнимая волна ароматов. Светлая грусть осени: грибная прель, палые листья; свежесть майского ландыша, пряная нотка водяных гиацинтов; и на самом краю - отголосок свежескошенного сена. Букет был полон противоречий: он будоражил и успокаивал, настраивал на размышления и требовал немедленного действия, заставлял жадно втягивать ноздрями воздух: еще, еще! - чтобы тут же устыдиться своей нелепой жадности.
        - Арома-модуляторы? - деловито поинтересовалась Линда.
        - Все запахи - естественные. Сочетание растений подбиралось веками.
        - Так уж и веками?
        Гюйс промолчал.
        Плоская галька под ногами. Идти удобно, а катить чемоданы, откажи вдруг антигравы, проблематично. Ветви кустов тянутся к прохожим, желая потрогать, познакомиться ближе. По правую руку - пруд. Легкая рябь бежит по воде, морща отражения плывущих в небе облаков. Плакучая ива полощет косы, роняя желтые лодочки листьев. С вершины горбатого мостика, перекинутого через ручей, взорам открылись многоярусные крыши пагоды-великанши. Темный малахит черепицы, яичная желтизна стен; ряды узких, словно приплюснутых окон.
        - Главный корпус. Нам туда.
        Странное безлюдье парка закончилось у корпуса. Здесь им встретился первый человек. Пожилой сякконец во всём синем: куртка, штаны, пояс - словно высечен из единого куска бирюзы, он стоял на веранде, протирая губкой окна первого этажа.
        - Добрый день, уважаемый.
        Поздоровавшись на унилингве, Гюйс на всякий случай повторил приветствие на сякконском. Но синий человек понял его с первого раза.
        - Добрый день. Я могу вам чем-то помочь?
        - Были бы признательны. Скажите, отдел регистрации абитуриентов расположен там же, где и всегда?
        Уборщик заулыбался, словно Гюйс сказал ему комплимент.
        - Да, с тыльной стороны. Вас проводить?
        - Спасибо, не надо.
        Потемневшие от времени ступени. Легкие раздвижные двери, расписанные иероглифами. Сумрак узкого коридора. «Из чего здесь стены? - подумала Регина. - Пластик? Неужели - бумага?!» Отдел регистрации нашелся за третьим поворотом. Пожилая сякконка с волосами, стянутыми в тугой узел, восседала за стойкой в окружении вполне современных компьютеров, пультов и коммуникационных устройств.
        - Приглашение… рекомендация…
        Против ожидания, дурацких вопросов не последовало. Даже прикладывать ладонь к идентификатору не потребовалось. Регистраторша просто внесла данные в базу, после чего нашла взглядом Гюйса и кивнула: скорее себе, чем ему.
        - Вы - поручитель? Пока ваша протеже будет селиться в общежитие, можете погулять по парку. До первой беседы ваше присутствие не понадобится. Сколько лет вашей протеже? Двадцать пять? Старовата для Храма… Вы, ларгитасцы, всегда прилетаете к нам слишком поздно. Отсюда и большой процент неудач.
        - Я знаю, - ответил Гюйс. Лицо его окаменело, словно женщина ткнула пальцем в незаживающую язву, а вскрикнуть от боли значило потерять лицо. - Поверьте, я знаю это не хуже вас.
        - Тогда почему бы вам не прилетать раньше?
        - Мы летим к вам, получив сперва высшее образование. Титул кавалера; если угодно, магистерскую степень. Ларгитасское образование требует много времени.
        - Да, я понимаю. Ваше образование - лучшее в Ойкумене.
        Регистраторша поджала губы. Казалось, она только что изрекла не похвалу, а упрек. На Линду женщина вообще не обратила внимания - словно та была не здесь, а за много парсеков от Сякко. Вызвав кого-то по коммуникатору, регистраторша произнесла несколько слов на местном языке.
        - У выхода ждет дежурный по общежитию. Он вас проводит. Оставьте номер вашего уникома: с вами свяжутся, когда наставник Оэ выделит вам время для беседы.
        - Спасибо…
        Дежурный оказался долговязым парнем. Не говоря ни слова, он махнул Регине рукой: пошли, мол. «Немой, что ли? Или не знает унилингвы?» Забыв, что она - дипломированная кавалер-дама, и чувствуя себя ребенком, которого забирают от родителей в детский сад - или, согласно мнению регистраторши, старухой, которую забирают в богадельню - Регина в растерянности оглянулась на своих спутников. Линда одарила ее облаком уверенности: не бойся, я с тобой! Гюйс, ментально застегнутый, что называется, на все пуговицы, отмолчался. Провожатый тем временем двинулся по дорожке прочь от корпуса, нимало не заботясь, идет Регина за ним, или нет.
        Пришлось догонять.
        Общежитие представлялось Регине многоэтажной пагодой, вроде Главного корпуса - только окрашенной в более строгие тона. По идее, такое здание должно быть видно издалека. Однако они шли и шли, минуя мостики и беседки, изящные скамеечки и одиноко стоящие резные столбы, чье назначение осталось для Регины неясным. Рощицы карликовых магнолий сменялись клумбами, где среди цветов торчали вросшие в землю, замшелые валуны - и никакого общежития в радиусе видимости не наблюдалось.
        Тропинка нырнула в заросли бамбука, а когда вынырнула, впереди открылась живописная низинка. По ней детскими кубиками были хаотично разбросаны десятка три одноэтажных коттеджей с плоскими крышами. Дежурный оглянулся - впервые за всю дорогу! - еще раз махнул рукой: не отставай, старушка! - и направился ко второму с края домику.
        Что ж, подумала Регина, коттедж - это даже лучше!
        В дом вели четыре раздвижные двери: по одной с каждой стороны. Деревянная (кто б сомневался!) веранда шла вокруг всей постройки; напротив дверей - по три аккуратные ступеньки. «Что, Королева? - подбодрила себя девушка. - Раскатала губы? Думала, коттедж - для тебя одной? Ничего, с соседями веселее!» Лишь сейчас Регина сообразила, что всё это время вокруг нее звучит музыка. С того самого момента, когда они вошли в калитку - в парке, при разговоре с синим уборщиком, в Главном корпусе, в кабинете регистраторши - везде, каждую секунду. Музыка была такой естественной, что воспринималась скорее как тишина. Сухой, чуть дребезжащий звук струн. Барабанчики, скрипелки, трещалки. Две флейты - басовая и пикколо - с легким пришепетыванием вели мелодию, то прерываясь надолго, то снова вступая в разговор. Стоило опознать - да, музыка! - как становилось удивительным: неужели я могла ее не заметить? Мелодия текла по территории Храма № 3 ручьем-невидимкой, присутствуя в каждом наклоне ветки, в каждом шаге людей…
        Крылось в этом что-то опасное. Но что именно - Регина не взялась бы сказать.
        Они обогнули коттедж с правой стороны. На веранде девушка-сякконка - совсем молоденькая, считай, дитя - совершала некие размеренные движения. Ее действия сопровождал странный звук: шшшурр, шшшурр… «Местная гимнастика?» - предположила Регина. Дежурный поднялся на веранду, и она последовала за ним. Девушка, согнувшись, раз за разом проводила по полу пучком тонких прутьев, связанных у основания.
        «Ритуал? Может, не надо ей мешать?»
        Не сразу, как в случае с музыкой, до Регины дошло: сякконка занимается уборкой. Подметает! Ларгитаска впервые видела, как подметают вручную. А еще тот уборщик в синем, который протирал окна… В «Лебеде» были уроки ручного труда - для развития мелкой моторики пальцев. Регина выбрала плетение украшений из бисера. Но бисер - совсем другое… У них что, на Сякко, техники нет? Автоуборщиков? Или это наказание?
        За что?!
        Девушка прекратила шуршать веником - Регина наконец вспомнила, как называется связка прутьев - легко выпрямилась, откинула со лба прядь волос.
        - Новенькая? Абитура?
        На унилингве она говорила без акцента. Лишь мягкие согласные произносила тверже, чем надо.
        - Да.
        - Здорово! Будем соседками. Я - Юсико.
        - Регина.
        - Откуда?
        - С Ларгитаса.
        Провожатый, не обращая внимания на Юсико, шагнул внутрь и в третий раз махнул рукой Регине: следуй за мной. Похоже, иных жестов он не знал. В комнате над полом едва ли на ладонь возвышались четыре лежанки. Три - аккуратно застеленные; на четвертой постель отсутствовала. Два широких окна; жалюзи из бамбука. У стен - одинаковые тумбочки и шкафчики. Один из шкафов был приоткрыт, демонстрируя висящую на «плечиках» рубаху - явно мужскую.
        - Здесь будешь жить.
        «Ага, немой заговорил…»
        - Юсико покажет, где взять постель.
        - Вчетвером? В одной комнате?!
        - Да.
        - С мужчиной?! - Регина кивнула в сторону злополучной рубахи.
        - С двумя мужчинами, - уточнил сякконец. - Вас с Юсико тоже двое.
        В словах парня Регине почудился похабный намек.
        - Я лучше сниму номер в гостинице!
        - Снимай. И в Храм можешь не возвращаться.
        - Почему?
        - Нарушение устава. Тебя не возьмут в обучение.
        Сочтя разговор законченным, дежурный развернулся и молча вышел. В комнате мигом объявилась Юсико.
        - Тебя на беседу вызывали?
        - Нет…
        Регина в растерянности стояла посреди комнаты. К ноге прижался чемодан, словно ища защиты у хозяйки.
        - Тогда идем, заберем твою постель. Ты когда в комнату заходишь, туфли снимай, хорошо? Ну, идем же! Чемодан тут оставь, и сумку тоже. Не бойся, никто не возьмет.
        Юсико приплясывала от нетерпения - энергия из нее била через край. Юная сякконка напоминала Линду, когда у той было «заводное» настроение. Обучение в Храме занимает несколько лет, подумала Регина. Годы в этой комнате. Вместе с двумя мужчинами. Спать, делать задания… Переодеваться. Хоть бы ширмы какие поставили! Удручена открывшейся перспективой, она поплелась за щебечущей Юсико.
        - А ты уже где-то училась?
        - На Ларгитасе.
        - Выучилась?
        - Конечно.
        - На кого?
        - На пси-анестезиолога.
        - Здорово! А я сразу после школы - сюда…
        Даже сквозь скорлупу блоков чувствовалось: Юсико вся светится от счастья и гордости. Регина улыбнулась, оттаивая.
        - Поздравляю!
        - Спасибо! Ты тоже поступишь! Обязательно!
        - Ты шаманка? В будущее заглядываешь?
        О сякконских шаманах Регина узнала из проспектов для туристов.
        - Нет, что ты! - рассмеялась Юсико. - Шаманов в Храмах не учат. Они на Хокон-Сю камлают, Сякко чистят.
        Из каждого правила есть исключения. Приполярный остров Хокон-Сю был единственным местом на Сякко, куда разрешалось садиться грузовым звездолетам. Со множеством ограничений - но всё-таки. Торговля и бизнес брали свое. Видимо, нашлась лазейка в строгих здешних запретах. С Хокон-Сю грузовые потоки морем и по воздуху расходились по всей планете. А сякконские шаманы камлали денно и нощно, восстанавливая «тонкую экосферу планеты», как сообщалось в инфо-фильме.
        - Держи!
        Юсико извлекла из какого-то допотопного агрегата тугой сверток постели, запечатанный в тонкий пластик - и вручила его Регине.
        - Пошли, будешь устраиваться. Только давай быстрее: обед скоро…
        КОНТРАПУНКТ
        РЕГИНА ВАН ФРАССЕН ПО ПРОЗВИЩУ ХИМЕРА
        (из дневников)
        Вчера оперировала невроз. Славный такой неврозик - «некрозик», как пошутил личный психотерапевт больного, и был прав. Операция прошла успешно. Через неделю пациента заберут домой.
        Почему я недовольна?
        В Ойкумене таких неврозов - мириады. Услуги психира стоят очень дорого. Они доступны немногим. Мой труд - капля в море. Я обслуживаю денежные мешки. Я лечу обладателей медицинских страховок первого класса. Лечу качественно, получая за это хороший гонорар. Для большинства я недоступна.
        Меня это смущает?
        Мир несовершенен. Человек - не формула. Власть и деньги не являются обязательными признаками негодяя. Бедность и безвестность не являются обязательными атрибутами святого. Знавала я нищих подонков, знавала и богатых филантропов. Я не могу спасти всех. Я не могу перекроить Вселенную. Я могу лишь хорошо делать свою работу.
        Что мешает мне заснуть?
        Сотрясатели основ обрушивают дом себе на голову. Борцы с несправедливостью заливают мир кровью. Пророки ведут стадо к обрыву. За одного бульдозериста можно смело дать сотню парламентских демагогов. За одного стоматолога - две сотни чиновников. За музыканта-виртуоза - кабинет министров, и премьера в нагрузку.
        И всё-таки?
        Глава пятая
        Чай по-стариковски, или Шестеренки Сякко
        I
        К счастью, соседи всё еще отсутствовали. Регина принялась раскладывать постель и распаковывать вещи, а Юсико тем временем, нимало не стесняясь, выскользнула из платья и, тихо напевая, взялась копаться в шкафу. Фигурка у нее была мальчишеская, грудь едва наметилась. По этой, по какой ли другой причине, но лифчика сякконка не носила. Регина в смущении отвернулась. Всё ее воспитание протестовало против такой свободы нравов. Самой переодеться, что ли, пока мужчин нет? Или дежурный ее разыграл? Не может же быть, чтоб вот так, в одной комнате…
        - А правда, что с нами парни живут?
        - Ицума и Рабат, он с Тилона. Они на втором курсе. А что?
        - И как же вы… мы… вместе?
        - Нормально. Переодевайся, чего ты?
        - У нас так не принято…
        - Традиции! - с пониманием кивнула Юсико. - У нас тоже куча традиций. А у вас эти… голые пляжи есть? Где все нагишом загорают?
        - Есть.
        - Ну и представь себе, что ты на пляже. Где другие традиции.
        Регина вздохнула. Перспектива провести несколько лет на «голом пляже» ее не вдохновляла. Но тут Юсико выпорхнула из шкафа, похожая на экзотическую бабочку: взметнулись широченные рукава-крылья, вспыхнули изумрудно-золотые узоры на темной синеве шелка. Великий Космос! Это просто чудо…
        - Нравится?
        - Очень!
        - Выберемся в город - покажу, где лучшие женские кимоно продаются. Ручная вышивка! Тебе пойдет желтый шелк с павлинами в саду. И цена нормальная. Для своих, не для лар-ги. Ну всё, время! - Юсико бросила взгляд на интерактивный браслет-татуировку. - Бежим обедать!
        Регина так и не переоделась. Ладно, после обеда примем душ - и наденем свежее.
        - Тут у нас спортплощадка, - просвещала ее по дороге Юсико. - Там - туалет…
        Невзрачная дверь - сразу и не приметишь - вела в недра пологого холма. Туалет смахивал на подземный бункер. В таком хорошо прятаться от бомбардировки. Невпопад вспомнилась Кутха, бегство из Непая, самолеты над кипящей дорогой; поиски нужника на проклятом хуторе… Среди лета обожгло холодом. «Это что же, - расстроилась Регина, гоня прочь неприятные воспоминания, - каждый раз сюда бегать? В доме, выходит, уборной нет?»
        - …видишь? - душевые…
        Сквозь полупрозрачные - «матовая изморозь» - стены павильона виднелись смазанные контуры человеческих тел. Как показалось Регине, мужских и женских вперемешку. Спросить, правда ли это, она постеснялась. Из зазора между стеной и крышей валил такой пар, словно внутри работал древний-древний паровой котел.
        - А вот и столовая.
        На открытой веранде обедали десятка три человек. Студенты сидели на полу, подобрав под себя ноги, за низкими столиками. Ели палочками. Регина перед отлетом недели две училась управляться с этим «столовым прибором». Получалось не очень. Проще глаз выколоть, чем лапшу доесть.
        - Может, лучше кафе найдем?
        Юсико воззрилась на бунтовщицу:
        - Зачем? Тут вкусно кормят. А кафе только вечером откроют.
        - Когда?!
        - Ну, после ужина.
        Выбор простой, поняла Регина. Или обедай со всеми, или ходи голодной.
        Рукомойник удивил: длинный каменный желоб, над ним - краны. Старые, медные. Где ты, автоматика? - открутил, сполоснул руки, закрутил, чтоб вода зря не текла. Каменный век! У входа на веранду выстроилась целая вереница обуви: туфли, кроссовки, деревянные сандалии с ремешками… Обедающие сидели тесно, вплотную друг к другу. Между ними довелось не идти, а «просачиваться», каждый миг боясь оступиться, толкнуть кого-нибудь. На ходу Регина шарила взглядом по столам, но интерактивных меню и панелей заказа не обнаружила. Ага, вон Юсико уже у стойки. Сейчас, сейчас…
        - Ой! Извините, я не нарочно…
        В ответ - молчаливый кивок. Неужели нельзя было проходы расширить?!
        Юсико заполняла свой поднос - Регине потребовалось время, чтобы вспомнить, как эта штука называется - плошками со снедью. Блюда незнакомые, странного вида; ладно, доверимся выбору сякконки. Как и следовало ожидать, ложки-вилки отсутствовали. Капризы диких лар-ги здесь не поощрялись. Прихватив комплект палочек, Регина направилась за Юсико к свободному столику. Лавировать меж сидящими с груженым подносом в руках было стократ труднее. Добравшись до места, она неуклюже опустилась на циновку напротив Юсико. Ноги сразу затекли, но Регина мужественно терпела. Королева она, или плакса-принцесса? С третьего раза удалось подцепить палочками бурый ломтик чего-то. Мясо? Грибы? Теперь макнуть в соус…
        - Слушай, а почему в столовой так тесно?
        Вопрос прозвучал неожиданно громко. Регине показалось, что на нее смотрят все, кто только есть на веранде. Она ощутила себя старухой, вздорной и болтливой бабкой, лишней среди обедающей молодежи. А ведь и правда: она старше всех, кто сидит за столиками. Права была регистраторша… Регина втянула голову в плечи, словно сморозила невесть какую глупость. Юсико в ответ лишь пожала плечами - и продолжила есть. Сегодня был день открытий: Регина вдруг поняла, что если не считать вездесущей, еле слышной музыки, в столовой царит тишина. Лишь постукивают палочки о края чашек и плошек. Да еще временами шуршит одежда. Никаких застольных разговоров, смеха, студенческих подначек. Даже болтушка-Юсико превратилась в молчунью. Сякконская традиция? Прикусив язычок, Регина сосредоточилась на еде. Палочки, затекающие ноги - это всё ерунда, думала она. Научусь, освою, привыкну. Куда хуже проклятая теснота. Постоянство чужого присутствия. Нет личного пространства. Вчетвером - в одной комнате. В столовой - бок-о-бок. В душевой - касаясь друг друга мокрыми локтями и спинами. Дайте хоть на миг остаться наедине с собой!
Отгородиться от вас, чужаков - стеной, ширмой, чем угодно!
        Здесь Регину не мучил Т-синдром. На Сякко ей было не до того, верно она воспринимает собеседников, или нет. Всё вытеснила невозможность отодвинуться от других людей. А если еще и ослабить защитный карантин рассудка, приоткрывшись ментальным взглядам окружающих, вне сомнений, опытных телепатов…
        Так недолго сойти с ума!
        «Может, зря я сюда прилетела? Первый день - какой там день: несколько часов! - а уже хочется послать всё в черную дыру и ближайшим рейсом умотать домой… Нет. Я упрямая. Я решила стать пси-хирургом с дипломом Сякко - и я стану им, хоть ты тресни. Но… Как говорили древние: „Стоит ли овчинка выделки?“»
        Рот горел от острых соусов.
        Линду она нашла возле пруда.
        Эмпатка с интересом наблюдала за пси-спаррингами компании молодых сякконцев; скорее всего, студентов второго-третьего курсов. Рассевшись в кружок на берегу, прямо на траве, бойцы, похожие на маленькие статуи - то один на один, то два на два - напрягали все силы ума, пытаясь захватить контроль над психикой противника. Ослабив менто-блоки до пределов допустимого - иначе это граничило бы с непристойностью - Линда, целиком во власти зрелища, сейчас более всего напоминала ту девочку, что когда-то с упоением наблюдала за силовым троеборьем. Но из-за призрака былого «солнышка» выглядывал младший инспектор службы Т-безопасности. Иногда Регина думала, что мерзавец Фома ушиб своей проверкой Линду Гоффер гораздо больше, чем ее, Регину ван Фрассен. И юридический Линда закончила, стараясь что-то доказать Фоме, и в «тэшку» пошла из-за него. Год-другой, и уже Линде доведется принимать зачеты по соцадаптации у юных телепатов. Это она станет провоцировать и наблюдать, подталкивать и оценивать, вводить в искушение и отмерять баллы. И, если понадобится, скручивать школьниц, возмущенных насилием над их трепетной
личностью, в бараний рог.
        Чувствовалось, что «бараний рог» - конек Линды. В юридическом она продолжала усердные тренировки. Вряд ли среди сякконцев ей отыскался бы достойный соперник. Во всяком случае, Регина не завидовала тому герою, кто решился бы схватиться с подругой.
        - Абитура? - спросил один из бойцов, словно подслушав ее мысли. - Мое почтение, абитура! Присоединяйтесь!
        - Правила? - спросила Линда, как если бы только и ждала приглашения.
        - Аккуратненько. Годится?
        - Вполне.
        - Два на два? Покажете класс?
        - Нет проблем, - ответила Регина.
        Еще секунду назад она не собиралась участвовать в спарринге. Но раздражение, копящееся в душе, искало выхода. Жить в одной комнате с мужчинами, переодеваться на глазах у всех, бегать к холму, если приспичило; мыться вместе, есть в мертвой тишине, в жуткой тесноте… Если здесь не дикая, грязная, первобытная Кутха, а чистенький, эстетский мир Сякко - зачем весь этот дурно пахнущий букет «традиций»? От такой жизни быстро захочется либо самой удавиться, либо кого-нибудь удавить.
        Аккуратненько.
        Сякконец кивнул, подвигаясь и освобождая место рядом с собой. Он был хрупок и изящен, словно редкое насекомое. В сравнении с ним девушки выглядели бабищами с лесного хутора.
        - Кавабата, - представился он. - Яцуо Кавабата, третий курс.
        И, сложив ладошки перед грудью, добавил:
        - Ваш покорный слуга.
        II
        Трава под босыми ногами - мягкая, как пух. Ступать по ней - одно удовольствие. По голубизне небес - перья нежнейшего пурпура. Они темнели к горизонту и стекали вниз размывами киновари. Так бывает на закате. Еще поодаль объявился храм, древний даже на вид. Храм, закат в три часа дня, пуховая мягкость травы…
        Да ведь с нее уже «сорвало шелуху»!
        Линда, стоя в пяти шагах от Регины, озиралась с не меньшим удивлением. Напротив ждали Кавабата и девушка-сякконка: белоснежные кимоно, пояса цвета болотной воды. Увидев, что их заметили, студенты поклонились - и в руках у обоих возникло оружие. У Кавабаты - узкий, чуть искривленный меч; у девушки - пика в ее рост, с блестящим лезвием на конце. Формой лезвие повторяло меч Кавабаты, уменьшенный вдвое.
        «„Без шелухи“ и с оружием? Это мы проходили. Правда, Ли?»
        «Правда, Ри. Повеселимся?»
        Пальцы легли на отверстия флейты, знакомые с детства. Прошлись по ним, словно по сенсорам, набирая нужный код - мгновением позже Регина уже сжимала боевой шест. Не такой, как древко пики у сякконки: толще и длиннее на локоть, с набалдашниками из темной бронзы. Краем глаза она успела заметить, как Линда срывает с плеч вязаную шаль, и та, развернувшись, превращается в ловчую сеть со свинцовыми гирьками по краям.
        «Готовы?» - вопрос.
        «Да,» - ответ.
        Кавабата молнией преодолел разделявшее их расстояние. Полыхнул высверк стали: рядом, у самых глаз. Регина едва успела качнуться в сторону. Опоздай она на долю секунды, и «пляска дедушки Ау» была бы ей обеспечена. Аккуратненько, значит? Держись, красавчик! Шест пришел в движение, быстро «набирая обороты». Со зловещим гулом он рассекал воздух, превратившись в размытую тень. В гуле слышалась мелодия флейты: ласковая, тяжелая. Она обещала тишину и покой. Дай только мне войти в одно ухо, а выйти в другое, убеждала мелодия. И - райское блаженство… Но маленький сякконец оказался на удивление прытким. Он скакал кузнечиком, кошкой припадал к земле, птицей взлетал к облакам; бил острым клювом, норовя концом клинка достать запястья рук, сжимающих шест… Здесь, «под шелухой», Кавабата неприятно напоминал «белого рыцаря» Фому.
        Кора больших полушарий. Захват двигательных центров.
        Взлом блокировки.
        Опасность! Атака на утрикулюс! Угроза вестибулярному аппарату.
        Отсечение воздействия, стабилизация…
        Бойцы размазались во времени и пространстве. Не осталось ничего, кроме пляски дерева и стали, звона и гула. Две мини-вселенные, две воли, два сознания - и незримая область их пересечения. Территория боя.
        Ментальные всплески - против нервных импульсов.
        Спокойнее, кузнечик. Без фанатизма. Аккуратненько. Замедляемся. Мы махали, мы махали, наши лапоньки устали. Не наши, а твои. Очень устали. Лапки тяжелеют, в жилах течет не кровь, а ртуть…
        Скользящий проход по краю, между серым и белым веществом.
        Пассивизация… анестезия…
        Кавабата оступился, удобнее перехватил меч, ставший вдруг неподъемным. Краткого мига замешательства Регине хватило с лихвой. Тычок в грудь - противник теряет равновесие. Подбив под колени - и вот уже милый крошка лежит на траве. Теперь - прижать ступней руку с мечом. И занести шест для финального удара, которого не будет.
        Аккуратненько, да.
        - Браво!
        Регина оглянулась. Спеленутая сякконка беспомощно барахталась на земле. Линда время от времени ловко «подкручивала» сеть, не давая сопернице выбраться из пут чужих, вяжущих эмоций. Похоже, Ли давно управилась - и теперь просто наблюдала за схваткой подруги с Кавабатой. Прийти на помощь она не спешила, дабы не отбирать у Регины лавры победительницы.
        - Браво, абитура!
        Аплодисменты обрушились лавиной, со всех сторон. Недоумевая, Регина наскоро огляделась. Неподалеку, ближе к храму, рукоплескала ларгитаскам целая компания… близнецов? Клонов? Двойников? Пятерка Кавабат и пятерка сякконок веселились от души. Проигравшие Кавабата и сякконка - шестой и шестая - вторили им с земли, хохоча.
        Откуда они здесь, «под шелухой»? Откуда они вообще?!
        - Размялись? А теперь - по-взрослому…
        Клоны-близнецы шутовски поклонились. Краем глаза Регина еще успела заметить, как Линда рванула сеть, высвобождая ее для нового сражения - и на девушек налетел тайфун, пурга, цунами, вскипающее пеной по гребню! Вьюга белых рукавов, вспышки стальных молний. Жаркое дыхание самума обжигает лицо, град ударов сыплется отовсюду; вертится, сводит с ума опасный калейдоскоп. Какое-то время они держались. Сошлись спина к спине, превратились в отчаянный, двухголовый, четырехрукий вихрь. Даже почудилось: отобьются! Одного Кавабату унесло взмахом шеста, другой кубарем покатился прочь, наступив на сеть, гадюкой скользнувшую под ноги…
        Нет.
        Не вышло.
        Толпа близнецов навалилась всерьез. У Регины вырвали шест, сбили с ног. Рядом глухо рычала Линда, извиваясь под кучей тел. Рык подруги влил в Регину новые силы - ей чудом удалось подняться, и даже пнуть кого-то ногой в живот, но на этом успехи закончились. Ее вновь повалили, заломили руки за спину - и без церемоний заставили встать.
        - И это называется «аккуратненько»?!
        - Ну конечно, - белозубо ухмыльнулись шесть Кавабат. - На вас - ни царапинки. Продолжим?
        Что тут продолжать?! Дураку ясно: они проиграли. Их задавили числом. Один на один не управились - подмогу кликнули? Значит, вот как ты выглядишь, честный спарринг по-сякконски? Пора кончать этот балаган… Но выйти, вернуться в реальность - не получалось. Регину держали крепко, не давая «обрасти шелухой».
        - Сопротивляйтесь, лар-ги! Вас же учили?
        Издеваясь, присвистнул меч. Ледяной росчерк мелькнул перед лицом, едва не снеся кончик носа. Регина инстинктивно дернулась назад - и застонала от ноющей боли в плечах. Ее удерживали двое, а остальные развлекались: клинки сверкали в воздухе, полосуя одежду - но не касаясь плоти.
        «Какая одежда?! Какая плоть?! Это же образы, энграммы…»
        Блузка распалась на ленточки, оголяя живот.
        - Многие прилетают на Сякко загорать. Смотрите, какое замечательное солнце! Мы охотно поможем вам избавиться от лишней одежды. Расслабьтесь и наслаждайтесь пейзажем!
        Что вытворяла компания юных сякконок с Линдой, Регина не видела. Да они просто маньяки! И этим психам позволят стать пси-хирургами? Получить диплом? Лечить людей?! В какой-то момент ей стало всё равно, что будет дальше. Всё происходило не с ней, а с кем-то незнакомым, бесконечно далеким, до кого Регине ван Фрассен не было дела. Лишь на самом краю сознания, загнанные в силовую клетку, бились обида и бессильная ярость: не за себя - за Линду. Она-то тут вообще ни при чем! Это Регина поступать приехала…
        Взглянув поверх голов мучителей, девушка увидела, что из дверей храма выходит человек. Полно, да человек ли?! Казалось, ожила одна из могучих храмовых колонн. Гранит бедер, покатые глыбы плеч, взгляд исподлобья. Определить возраст человека-скалы было невозможно. В первый миг он смотрелся древним, как породивший его храм; мгновением позже - ровесник капитана ван Фрассена…
        Следом за одним человеком-скалой из дверей вышел второй человек-скала.
        Третий.
        …шестой.
        - Мы любим дорогих гостей! Мы очень любим дорогих…
        Когда шестерка каменных великанов оказалась рядом, Регина не уловила. Схватив двух ближайших Кавабат - как котят, за шкирки! - передний человек-скала с размаху столкнул их лбами. Аккуратненько - чуть искры не брызнули. Без звука Кавабаты легли на траву. Остальные великаны деловито занялись тем же, не делая различий между сильным и слабым полом. Тел на траве становилось всё больше. Самые расторопные пытались бежать с поля боя: без особого, надо сказать, успеха. Бледнея от ужаса, Регина ждала своей очереди - вот сейчас ее лоб встретится с лбом Линды…
        - …Вы не отвечали на вызов.
        Человек-скала был стар. Теперь она ясно это видела. Голова - заиндевелый валун, лицо - сплошь в трещинках морщин. Глаза прятались под черепашьими веками. В реальности спаситель оказался ничуть не меньше, чем «под шелухой». На него могла совершить восхождение целая группа альпинистов.
        И, разумеется, он был один.
        - Я… я не слышала вызова. У нас… спарринг…
        - В следующий раз - никаких оправданий.
        - Да, я поняла… Спасибо.
        - Следуйте за мной в павильон Шести Сомнений.
        Поразмыслив, старик сообщил Регине с неожиданной доверительностью:
        - Меня зовут Тераучи Оэ.
        Словно открыл великую тайну.
        - А эти? - Регина указала на бесчувственных противников. Хрупкий Кавабата и юная сякконка лежали, будто сломанные куклы, в обмороке. - Может, вызвать «скорую помощь»?
        - Ерунда, - отмахнулся старик. - Сами очухаются.
        III
        - Душа болит, - пожаловался Тераучи Оэ. - Не поможете старику?
        - В каком смысле? - удивилась Регина.
        - В смысле анестезии. Вы же специалист! Снимите боль, а?
        Не дожидаясь ответа, он начал садиться. Это был процесс, достойный режиссуры великого Монтелье. Сперва старик, кряхтя, встал на левое колено. Это длилось минуты две, не меньше. Потом - на правое. Еще две минуты. Поерзал, сводя пальцы ног поближе. И - Великий Космос! - единым махом сел на пятки. Регина подумала, что под такой чудовищной тушей ноги должны сплющиться на манер рельсов, а пятки - превратиться в аккуратные, розовые блинчики. Судя по лицу Тераучи Оэ, так и произошло.
        Во всяком случае, большего страдания Регина не видела.
        Павильон Шести Сомнений был слишком мал для Тераучи. Этому подавай десять, двадцать сомнений - полногабаритных, масштабных, способных свести с ума! - и то не хватит. Так нет, старик еще и умудрился втиснуться между двумя шкафами с таким количеством ящичков, что в них можно было упрятать всю Ойкумену. Взмах огромной ручищи - и ближайший ящичек без возражений отдал владыке и повелителю электрическую жаровенку. Взмах другой руки - на свет появился чайник из жаростойкого стекла. Еще! - колба с водой. Еще! - подставка из бамбука, перевязанного растительными волокнами. Еще! - наборы, похожие на патронные ленты, где вместо зарядов имелись капсулы с неизвестным содержимым.
        Пластика движений старика завораживала. Чувствовалось, что за внешней легкостью кроются годы и годы упорных повторений.
        - Зачем оно вам надо? - спросил Тераучи Оэ.
        - Что?
        - Храмовое обучение. Психир с дипломом Сякко - редкая профессия. Высокая репутация. Высокие гонорары. Любите высоту?
        - Не очень.
        - Правильно. С высоты больно падать. Хоть воз соломы подстели.
        Насчет соломы Регина не поняла.
        - Вам известно, что определенный процент храмовников - так мы называем наших студентов - не закончив образования, попадает в дурдом. Согласитесь, слово «дурдом» куда лучше отражает суть дела, чем «психиатрическая лечебница»…
        Колба примостилась на жаровне. Первые, робкие нити пузырьков.
        - Нет, неизвестно.
        - Хотите встать и уйти?
        - Нет.
        Сокрушенно вздыхая - вот ведь дура на мою голову! - Тераучи Оэ взял из «патронной ленты» щепотку чая. Добыча отправилась в заварник. Следом упали две ягоды, сморщенные, как дряхлые старушонки. И еще чуть-чуть чаю. Если первый сорт походил на дробь, то второй напоминал обрезки волос. Регина представила, как старик собирает их в парикмахерской, орудуя совком и веником - и девушку чуть не накрыл приступ нервного смеха.
        - Вот, смотрите…
        Она не заметила, чтобы старик что-то включил. Но в углу, на приземистом столике, вспыхнула голосфера. В ней по больничной палате-одиночке из угла в угол ходил молодой человек. Одет он был в смешную пижаму: орда снеговичков, пляшущих на теплой байке. Чувствовалось, что ходит молодой человек давно, и прекращать своего занятия не намерен.
        - Лицо, - подсказал Тераучи. - Следите за лицом.
        Молодой человек улыбался. Дойдя до стены, он повернулся, чтобы идти обратно, и улыбка исчезла. Ей на смену пришла отрешенность. Десять шагов, поворот - лицо отразило гнев. Вспыхнули глаза, искривился рот; сумей человек сделать одиннадцатый шаг - он завопил бы от ярости. Но шагов в его распоряжении было всего десять. Стена, поворот - гнев растворился, как сахар в кипятке, уступив место рыданиям. Утирая слезы ладонью, несчастный брел дальше, от маски к маске: слюнявая гримаса идиота, надменность свергнутого тирана, и снова - улыбка, отрешенность, гнев…
        - Шизофрения? - предположила Регина.
        - Вам знаком такой тип шизофрении?
        - Нет.
        В заварник упали три бурых корешка.
        - Это мой студент. Он ходит по палате уже четвертый год. И продолжит эту прогулку до конца своих дней. Ест принудительно, спит только со снотворным. Санитары и врачи - опытные телепаты, обученные блокироваться наглухо. Иначе бедняге пришлось бы имплантировать «Нейрам», как преступнику, для постоянного ношения. Ментальное недержание - мерзкая штука…
        - Чем он болен? Я впервые вижу такие симптомы.
        - Психоз Шести Сомнений. Тезка павильона, в котором мы с вами пьем чай, - шутил старик или нет, осталось тайной. Как для Регины, здесь не было ни малейшего повода для веселья. - Случай, если честно, редкий, но не единственный. Вы по-прежнему намерены остаться у нас?
        - Да.
        - И подпишете отказ от всех возможных претензий?
        - Да.
        - Почему вы решили отказаться от карьеры анестезиолога?
        - Это мое личное дело.
        - И всё-таки?
        Регина молчала.
        - Хорошо, - словно сделав какой-то вывод, Тераучи добавил в смесь третий сорт чая: сухие, ломкие листья. - Не хотите, не надо. Мы не на допросе в комиссариате.
        - Пси-анестезиолог, закончивший бакалавратуру, - вдруг сказала Регина, толком не понимая, зачем она это говорит въедливому старику, - может снять боль у пациента при хирургической операции, если иной наркоз пациенту противопоказан. Есть такие заболевания, когда годится только пси-анестезия. Например, киноиды-модификанты - у них проблемы с клеточным метаболизмом… Пси-анестезиолог, имеющий титул кавалера, как правило, занимается другой работой. Он трудится в бригаде квалифицированного психира, анестезируя рассудок пациента во время удаления злокачественного невроза или губительных воспоминаний.
        - Мы, два телепата, сидим и беседуем словами, - легкость, с которой Тераучи менял тему, поражала. - Вам не кажется это странным?
        - Нет.
        - Почему?
        - Мы недостаточно близко знакомы.
        - Допустим. Продолжайте.
        - Психир, обученный на Сякко, работает один. Без бригады. Ему нет нужды в помощниках. Я хочу работать одна.
        - Гордыня? - предположил Тераучи.
        - Не думаю.
        - Неуживчивость?
        - Вряд ли.
        - Стремление к независимости?
        - Возможно.
        - Вы так и не назвали мне причину, которая привела вас к смене профессии.
        - И не назову.
        - Почему?
        - Мы недостаточно близко знакомы.
        - Вы в курсе, что я могу взломать вам мозги легче, чем открыть эту капсулу? - в заварник легли кусочки сушеных фруктов. - И найти истинную причину быстрее, чем вы проглотите слюну?
        Регина наклонилась вперед, глядя в лицо огромному старику:
        - Может, да. А может, и нет.
        - Да. Без вариантов.
        - Хотите попробовать?
        - Ни в коем случае. На кой она мне сдалась, ваша причина?
        - Тогда зачем вы спрашиваете?
        - Не ваше дело, - отомстил Тераучи.
        И горсточка ароматной пыльцы дополнила комплект заварки.
        Идол, подумала Регина. Гигант-идол в храме. Ожившая статуя. Странные вопросы, странные действия; странная логика. И я - чужачка, лар-ги. Что надо сделать, чтобы стать своей? Перестать упрямиться? Не возражать идолу? Стараться угадать, что он хочет услышать? Сплясать для него?! Два телепата разговаривают словами… Он похож на Монтелье, только я не могу понять: чем же? Неужели тем, что всё время провоцирует меня на сопротивление? Раздражает, не дает расслабиться… Это Т-синдром? Я приписываю Тераучи мотивы и цели, которых у него на самом деле нет? Телепаты разговаривают словами…
        Проклятье, на что же он намекал?
        - Кавабата сегодня был жесток с вами, - про Линду, с которой сукин сын Кавабата тоже был жесток, старик даже не заикнулся. - Я бы сказал, оскорбительно жесток. Вы в обиде на него?
        - Нет.
        - А если честно?
        - Да.
        - Не обижайтесь. Кавабата - знаток традиций. У нас поощряются такие методы. Насилие - инструмент. Если, конечно, уметь им пользоваться…
        «Насилие, - повторил из глубин прошлого Ричард Монтелье, гений телепатической режиссуры, последний романтик и первейший циник Ойкумены. - Да, насилие. Главный инструмент искусства. Не иди в режиссеры, дура!»
        - Бывали случаи, - продолжил Тераучи Оэ с таким видом, будто подслушал реплику Монтелье, - когда абитуриенты обижались так сильно, что с первого раза становились «шестеренками».
        - Кем?!
        - «Шестеренками». Не пытайтесь убедить меня, что вас не смутило увеличение количества противников во время учебного поединка…
        - Смутило? Это мягко сказано, - вода в колбе закипала, и Регина закипала вместе с водой. - Мы договаривались работать два на два. А оказались вдвоем против двенадцати!
        - И что, вам до сих пор не понятно слово «шестеренка»?
        Шестеро Кавабат - мечи за поясами. Шесть смеющихся насекомых. Шесть девиц с пиками. Шесть спасителей-Тераучи. Молодой шизофреник в палате, несчастный обладатель шести враждующих лиц. Психир, обученный на Сякко, работает один. Без бригады. Ему нет нужды в анестезиологе, медицинских сестрах, энцефалоператоре…
        - Вот-вот, - кивнул старик. - Каждый из нас - сам себе операционная бригада. Коллектив суб-личностей с разными специализациями. В обычной жизни это никак не проявляется.
        - Никак?
        - Почти, - исправился Тераучи, добавляя в заварку пять-шесть лепестков. Темно-красные, лепестки выделялись на общем фоне. Казалось, в заварник капнули крови. - До «срыва шелухи» вы единственная и неповторимая. Но оперирует психир Сякко всегда во множественном числе. Как вы считаете, так можно выразиться?
        Регина пропустила вопрос мимо ушей.
        - Кто же тогда попадает в лечебницы? - в свою очередь спросила она. - Если вы говорите, что часть студентов сходит с ума… Психоз Шести Сомнений?
        - Да.
        - Причина помешательства известна?
        Старик гулко рассмеялся:
        - Вполне! Перестань различать работу и отдых, операцию и беседу с другом. Сделайся трудоголиком, вечной бригадой, всегда начеку, всегда готовой действовать - и перед тобой откроется путь в дурдом, устланный ковровой дорожкой. Нам, «шестеренкам», помимо расщепления, необходим еще и синтез. Суб-личности - части целого. Сами по себе они ущербны и нежизнеспособны. Забудь про это - и смело сходи с ума! Собственно, «расщепление» - первый этап обучения на Сякко. Весь дальнейший курс посвящен умению пользоваться этой способностью. Сякконцы, получив храмовый диплом, как правило, продолжают образование в медицинских университетах Ойкумены. Вам это ни к чему. Вы - кавалер-дама Ларгитаса, специалист высшей квалификации…
        Пыхтя после длинного монолога, он добавил в заварку две сухие веточки и залил всё это кипятком. Регина молча следила, как чай набирает цвет: густой, темный, похожий на сумерки в тропиках. В таком чае можно было заблудиться. В одиночку, вшестером, как угодно; войти и не выйти.
        «Он похож не только на Монтелье. Он похож еще и на комиссара Фрейрена, этот седой великан. Да-да, зажать в угол, бросок через плечо - и на болевой. Провокация в обертке радушия. Игра кошки с мышкой. „Агрессивность - это плюс,“ - говорил комиссар. „Насилие - это инструмент,“ - говорит Тераучи Оэ. Я чувствую, что злюсь, и не вижу в этом ни плюса, ни инструмента. Наш разговор похож на абсурдистскую пьесу…»
        - Хотите встать и уйти? - эхом прозвучал голос Тераучи.
        - Нет.
        - Хотите о чем-то спросить меня?
        - Да. Перед отлетом на Сякко я запросила гипнокурс вашего языка. Мне отказали. Ответили, что сякконский не изучается под гипнозом. Это правда?
        - Правда. Сякконский изучается только обычным путем. Лингвисты так и не нашли объяснения этому феномену. Но у вас есть еще одна возможность освоить наш язык.
        - Какая?
        - Пейте! - вместо ответа приказал старик.
        Струя сумерек хлынула в чашку. Странный запах разнесся по павильону Шести Сомнений - свежий, острый, возбуждающий. Регина сделала глоточек, затем - второй. Спроси у нее кто-нибудь: «Каков вкус у чая Тераучи?» - она бы затруднилась ответить. Сладкий, горький, кислый; пряный, терпкий… Что-то случилось со словами. Они утратили смысл.
        - Это ваш чай, - с нажимом сказал старик. - Пейте до конца.
        Регина послушно допила чашку до конца. Медленно-медленно, стараясь не обжечь язык, потому что чай был очень горячий. Тераучи Оэ ждал: большой, неподвижный. Регина сперва решила, что он ждет чуда. Вот сейчас глупая лар-ги допьет волшебный напиток, и ей откроется сякконский язык во всей полноте, до последней идиомы…
        Ничего не открылось.
        Она по-прежнему не знала сякконского.
        - Когда вы станете «шестеренкой», - утешил ее Тераучи, - вы узнаете наш язык. Сразу и навсегда. Этому феномену тоже нет объяснения. Некоторые считают, что язык Сякко - праязык телепатов. По-моему, чушь.
        - Гюйс говорил с рикшей по-сякконски…
        Тень накрыла лицо Тераучи:
        - Гюйс учил сякконский, как все. Я имею в виду: как все обычные люди. Он не стал «шестеренкой». Иногда я думаю, что это моя вина… Еще чаю? Вашего чаю?
        - Да.
        «Гюйс. Фердинанд Гюйс - учитель, насмешник, бабник. Верный защитник. Элегантный ловелас. Виконт синцименики. Сколько раз тебе предлагали кафедру? Высокий титул? Ты неизменно отказывался, не желая покидать „Лебедь“. Летал на симпозиумы, спорил с академиками - и возвращался на берег Земляничного озера. Однажды ты сменишь директрису Хокман на ее посту, возглавив интернат. Каково тебе было учить сякконский, Фердинанд Гюйс, зная, что цель, требующая стольких усилий - в шаге от тебя, и тебе не суждено сделать этот шаг…»
        - Последнее, - Тераучи начал вставать, чем привел Регину в полный восторг. Процесс был грандиозней вспышки сверхновой. - Представьте себе, что гусенка с рождения выращивали в кувшине. Он вырос в огромного гуся, заполнив весь кувшин. Как освободить гуся, не разбивая кувшин?
        - Понятия не имею, - честно ответила Регина.
        - Когда узнаете, приходите. В любое время.
        И Тераучи Оэ покинул павильон Шести Сомнений.
        «Он псих, - Регина глядела вслед старику. После ухода Тераучи она надеялась допить чай, оставшийся в заварнике. Словно это могло чем-то помочь. - Точно, он псих. А я - гусь. Сижу в кувшине, голова наружу. Нельзя даже в сторонку отойти, спрятаться, избавиться от чужого присутствия. Общежитие, столовая, душевая… Кажется, я знаю ответ. Гусю надо срочно брать билет до Ларгитаса. Иначе начинят яблоками - и привет, дурдом. В конце концов, анестезиолог - чудесная профессия…»
        Чай слегка горчил. Перестоял, что ли?
        IV
        Ужин прошел в теплой дружественной обстановке. В смысле, все сидят рядом, локоть к локтю, и молча жуют; а ноги быстро затекают и скоро отвалятся. Как ни странно, отсутствие застольных разговоров сейчас вполне устраивало Регину. Из головы не шла беседа с великаном Тераучи, а главное, дурацкий гусь в кувшине.
        И как прикажете его оттуда извлекать?
        Она даже не заметила, что взяла на ужин. И на вкус внимания не обратила. Кусочки снеди раз за разом шлепались обратно в плошку; Регина, занятая спасением гуся, машинально брала их палочками по-новой и совала в рот, иногда промахиваясь.
        - До полуночи - свобода! - радуясь, возвестила Юсико, едва они вышли из столовой. - Съездим в город?
        Регина взглянула на браслет-татуировку. Половина седьмого. Конец лета, темнеет поздно - впереди куча времени. Да и ночной город хорошо бы посмотреть…
        Тоненько запиликал сигнал вызова.
        - Ой, извини! Совсем забыла. Это Линда с Гюйсом, мои друзья. Я обещала с ними встретиться после ужина. Давай завтра?
        - Давай. Ну, пока!
        Оставшись одна, Регина поспешила нажать сенсор приема.
        - Ри, ты где?
        - Возле столовой.
        - Давай к центральному входу. Мы такси вызвали…
        Опасаясь заблудиться, Регина вошла в местный вирт. Скачать карту храмовой территории. Зафиксировать свое местоположение. Задать режим целеуказания. Теперь в путь - по лабиринту здешних тропинок.
        - Где ты пропадаешь?! - Линда встретила ее упреками. После горе-спарринга с оравой сякконцев младший инспектор службы Т-безопасности жаждала реванша, и готова была раздраконить любого, кто подвернется под руку. - Я уже закисла тебя ждать!
        - Извини, Ли, я тебе не гусь. У меня крыльев нету.
        - Гусь? При чем тут гусь?
        Глядя на их перепалку, Гюйс с пониманием хмыкнул.
        - Садись в машину, копуха!
        На стоянке их ждал компактный аэромоб, похожий на сердитого жука, выкрашенного серебрянкой.
        - К зоопарку! - скомандовала Линда, забираясь внутрь. И тут же забыла о водителе: - Ну, рассказывай! Он с тобой беседовал?
        - Ага.
        - О чем?
        Регина вдруг поняла, что не знает, как ответить на вопрос подруги.
        - Спрашивал, зачем мне храмовое образование. Про это излагал… про шестерение, - Линда кивнула: похоже, Гюйс успел ее просветить. - Чай мне заваривал…
        - Тебе?
        - Мне?
        - Вкусный чай?
        - Оригинальный…
        - Значит, принял?
        - Не знаю. Он ничего не сказал.
        - Еще не принял, - вмешался Гюйс. - Когда зачислят, Старик обязательно скажет. Что он тебе в чай клал?
        - Лепестки. Ягодки, корешки. Три сорта чаю.
        - И всё? Маловато.
        - Еще веточки какие-то. И пыльца.
        - Пыльца - это да. Это вдохновляет. Гордись.
        - Особый состав, да? Храмовый секрет?
        Гюйс ухмыльнулся самым наглым образом:
        - Секрет. Развлекается Старик. Каждому наособицу подбирает. Я так думаю, что от фонаря. Зато потом вся Ойкумена сплетничает: тайный рецепт! Дар мастера! Дух возвышает, сознание проясняет, таланты активизирует… И для печени полезно, если злоупотребляешь. А Старик втихаря смеется. У него чувств юмора штуки три, не меньше. Он у тебя про гуся спрашивал?
        - Да. А откуда…
        - Он у всех про гуся спрашивает.
        - Так что, можно не отвечать? Ну, если у всех?
        - Можно. Можно вообще сразу домой лететь. А если хочешь остаться - ищи ответ.
        - Что за гусь? - заинтересовалась Линда.
        Гюйс принялся объяснять. Регина его не слушала. Гусь в кувшине вновь завладел ее мыслями. Как же его вытащить? Размягчить кувшин кварковым излучателем малой мощности - и вывернуть наизнанку? Нет, гусь тогда сдохнет. Это без вариантов. Теорию туннельных переходов на кварковом уровне Регина помнила слабо. Но в том, что ни одно существо при кварковой трансформации не выживет, не сомневалась. Был какой-то хитрый фокус в пространственной топологии…
        - Прибыли!
        Зоопарк работал круглосуточно. Его окружал такой же игрушечный заборчик, как и территорию Храма № 3. И ворота похожи - только ниже и с турникетом. Сходство неприятно поразило Регину. Зверей что, тоже после ужина из вольеров выпускают? До полуночи? Гюйс сунул кредитку в приемную щель, трижды коснулся сенсора и махнул рукой - совсем как дежурный по общежитию - «За мной!»
        Защитное поле вольеров было идеально прозрачным. Казалось, зверей ничто не удерживает, и они остаются на обжитых местах лишь в силу привычки. Слева от центральной аллеи, меж скал, обросших лишайником, бродил мантикор. При виде посетителей он злобно оскалился, хлеща себя хвостом по бокам. Вместо кисточки хвост на конце был украшен жалом. Шерсть льва-скорпиона отливала багрянцем, в косматой гриве рдели алые угли. Складывалось впечатление, что мантикор (раз с гривой - значит, самец) искупался в свежей крови, и теперь она неравномерно подсыхает на его шкуре. С треском распахнулись перепончатые крылья. Чудовище взмыло метров на пять и, лихо спланировав, скрылось за нагромождением валунов цвета густой киновари.
        «Ну да, - оценила Регина. - Тут ему самое место. Есть, где укрыться в засаде…»
        Справа на деревьях расселся целый выводок гарпий. Крючковатые клювы - как у грифов-стервятников - нелепо смотрелись на почти человеческих лицах. Вид гарпии имели хмурый, напоминая толпу репортеров, слетевшихся к несостоявшейся сенсации.
        «Почему они не рвутся на свободу? Смирились?»
        На месте вольеров Регине представились ряды кувшинов. В каждом томился гусь-исполин. С защитным полем проще: выключил - обождал, пока пленник сбежит - включил снова. И зверь свободен, и вольер цел. Есть ли технологии, позволяющие переводить вещество в энергию и обратно, восстанавливая первоначальную структуру? В свое время много шумели о таких разработках, ведущихся на базе трансформации антисов, но потом всё заглохло.
        Не вышло? Засекретили?
        «Использовать РПТ-маневр? Для разрыва пространственной ткани стенки кувшина. Разогнать до субсвета - чтоб наверняка… Нет, не годится. Если разогнать кувшин, гусь перенесется в другую точку пространства, как и был - в кувшине. А одного гуся внутри кувшина никак не разогнать до субсвета…»
        Пейзаж менялся, словно посетители переходили из одной климатической зоны в другую. Красные скалы - убежище мантикора - сошли на нет, сменились бурым песчаником. Из него, остатками волос на бугристой плеши старца, торчали редкие колючки.
        - «Василиск пустынный», - вслух прочла Линда. - Ну и где же он?
        Гюйс пожал плечами:
        - Не видите? И я не вижу. Но он там есть. Маскируется.
        Они проторчали у вольера минут десять, в тщетной надежде, что василиск себя выдаст. Ага, держи карман шире! Даже на ментальном уровне хтон не подавал никаких признаков жизни. То ли мозгов не имел, то ли умело скрывал их от любопытных.
        - Дурят нас сякконцы! - заявила наконец Линда. - Вольер-то пустой!
        Уходя, Регина краем глаза уловила движение. Песчаник пошел рябью, как озеро под ветром. Она обернулась, но пейзаж вновь застыл. И не понять: вправду что-то шевельнулось, или обман зрения?
        Следующий вольер был огромен. Черные утесы, на уступах - борода кедрового стланика; внизу журчит ручей, а на одной из вершин изваянием застыл…
        - Дракон!
        - Красавец…
        Точеная, будто лаковая морда. Аккуратные рожки, шипы гребня. Сложенные крылья отливали радугой, напоминая темный перламутр. Дракон глядел вдаль, не обращая внимания на людей.
        Мы в разных реальностях, подумала Регина. Дело не в том, что он в вольере, а я - на свободе. Вольер, свобода - фикции… В университете она целый семестр посещала факультатив, посвященный проблемам эффекта Вейса - иначе говоря, вторичной реальности, открывающейся телепату «под шелухой». На факультатив ходили редкие студенты, в основном из тех, кто - сейчас Регина могла признаться себе в этом - был в детстве «ушиблен» позорным сравнением менталов с недолюдьми-энергетами, или, что еще хуже, помпилианскими рабами. Там и выяснилось, что рабы на космической галере, отдавая кораблю энергию своей свободы, сталкиваются во вторичной реальности с монстрами типа сякконского дракона или мантикора. Брамайны-толкачи, разгоняя грузовой звездолет или питая собой энергоресурс завода, вполне могли встретить «под шелухой» шестирукого десятиглавца, желающего подзакусить смельчаками. А уж хищная флуктуация континуума виделась им и вовсе кошмаром, не поддающимся описанию. Лекторша в красках расписывала, какими чудовищами населена вторичная реальность для «эников-беников», слушатели охали, и Регина всякий раз искренне
радовалась, что судьба миловала ее от таких страстей.
        Холмы, оливы, и ни тени монстра.
        Однажды она спросила лекторшу, милейшую герцогиню синцименики: почему чудовища преследуют «на той стороне» только рабов и энергетов? «Мы - люди, - ответила та. - Настоящие люди.» Регине сразу вспомнился Рауль Гоффер, но она промолчала. «Мы - носители разума. Его полномочные представители в любом мире, куда бы мы ни попали. Энергеты же пошли путем эволюции, а не цивилизации. Разум спит в них. А сон разума, студентка ван Фрассен, как известно, рождает чудовищ…»
        - «Потолок» на сто метров поднят. Чтоб им было, где летать.
        - Им?
        - Хтонов, как правило, держат парами…
        Напротив, иллюстрируя правоту Гюйса, резвилась пара крупных - не меньше кутханского саркастодона - саблезубов. Их ленивая грация завораживала. Гигантские кошки, весом в добрых полтонны каждая, бесшумно скользили в зарослях папоротника. Исчезали в желто-зеленой кипени; являлись непонятно откуда, следуя друг за другом. Под шкурами, испещренными черно-рыжими подпалинами, перекатывались могучие мускулы.
        - Знаменитые химеры Сякко, - Гюйс указал на саблезубов.
        Единственные, вспомнила Регина, полиморфы, известные науке Ойкумены. Три двойных спирали ДНК. У каждой химеры - три ипостаси: кошка, ящер и козел (антилопа). Конкретика ипостасей варьируется: смилодон-престозух-куду, тигр-горгонопс-лошадиная антилопа, лев-дромеозавр-нильгау…
        Идеальная приспособляемость к среде обитания.
        «Химера с острова Кайдо, - зажглась надпись, реагируя на людей, задержавшихся у вольера. - Ипостаси: махайрод-тератозавр-канна.» Фильмы, справочники, думала Регина, не трогаясь с места. В детстве - походы с отцом в зоопарк. Я знаю, как выглядят химеры. И всё равно вглядываюсь в них, словно надеясь высмотреть… Что?
        Признаки других ипостасей?
        «…вам до сих пор не понятно слово „шестеренка“? Каждый из нас - сам себе операционная бригада. Коллектив суб-личностей с разными специализациями. В обычной жизни это никак не проявляется…»
        Химеры, рыча, скрылись в дебрях папоротника.
        - Сезон спаривания, - Гюйс мечтательно улыбнулся. - Ах, милые мои крошки! Занозы моего сердца! Знаете ли вы, что это за чудо: любовь химер? Ведь им для зачатия потомства нужно сойтись во всех трех ипостасях…
        - Вряд ли это, - хмыкнула Линда, - доставляет химерам особые неудобства.
        В подтверждение ее слов зоопарк накрыло торжествующим ревом.
        - Как сказать, деточка! К примеру, похолодало на дворе, и ящер уже ни на что не способен. Мы, мужчины, такие хрупкие натуры…
        - Поэтому гон у химер происходит летом, - сообразила Регина.
        - Верно. Ну всё, это надолго. Идем, покажу вам кое-что…
        V
        Зажглись фонари - солнышки-гусята в кувшинчиках из стекла. В их свете плексаноловый купол казался золотым. Сделай шаг в сторону, и он уже пылает гигантским костром, как маковка ушедшего под землю собора. Еще шаг, угол преломления меняется - и тебя накрывает вечерняя тень. Чудо закончилось. Обычный купол, каких Регина видела-перевидела. Внутри может располагаться что угодно: от ресторана до спорткомплекса…
        - Ой, какой очаровашка!
        Линда намертво прилипла к первому же вольерчику. Там боролись-кувыркались два пушистых котенка.
        - Отлично приручаются, - заметил служитель, взявший на себя роль экскурсовода. - Очень верные. И живут долго.
        «Карликовая химера из провинции Оритака, - гласила табличка. - Ипостаси: дымчатый леопард-ставрикозавр-джейран. Максимальный вес - до 30 килограммов.»
        Гюйс привел девушек в питомник.
        - Тут у нас молодожены. Медовый месяц, брачная ночь, - соседний вольер был затемнен. - Проницаемость звука отключена. Пусть ящерки порадуются. Если хотите, я могу вывести картинку на внешний монитор.
        «Тьфу, дурак, - молча возмутилась Регина, - всё испортил! Подглядывать за новобрачными? Мало нам того, что в Храме никуда не спрячешься! Как на ладони - в общежитии, в столовой, в душевой…»
        - Спасибо, не нужно.
        В третьем вольере буянила целая ватага ящерят. Они скакали, силясь достать висящие над ними куски мяса. Ящерята были мелкие, сантиметров сорок в длину, но прыгучие на диво. Отталкиваясь хвостами и задними лапами, они взлетали метра на два - и повисали на добыче, вцепившись в мясо зубами. Начинался «маятник» - болтанка туда-сюда. Оторвав вожделенный кусок, ящерята смешно шлепались на пол.
        - Им нужно много двигаться, - пояснил служитель. - Прыжки развивают мускулатуру и охотничьи инстинкты.
        - А это кто? Рядом?
        - Это никто. Совсем уже скоро - никто. Увы.
        В следующем вольере лежал одинокий козленок. Регина шагнула ближе, присела на корточки. Козленок, темно-рыжий с белыми «чулочками», безразлично посмотрел на нее - и отвернулся.
        - Что с тобой, малыш?
        - Пойдемте дальше, - служитель вдруг стал разговорчив сверх всякой меры. - Если вам понравится кто-то из наших питомцев, вы сможете его приобрести за умеренную плату. Карликовых химер разрешено держать в качестве домашних животных на большинстве планет Ойкумены…
        - Что с ним?
        - Простите, это моя вина. Я забыл затемнить вольер…
        - Я спрашиваю: что с ним?
        Служитель развел руками:
        - Не жилец. Смотрите сами…
        Он тронул панель управления вольером. Из пола бесшумно выехал лоток кормушки, доверху наполненный капустными листьями. Свежая, хрустящая, капуста выглядела аппетитно даже для человека. Козленок же отпрянул в испуге, словно еда значила для него что-то неприятное. Но вскоре, повинуясь чувству голода, потянулся к капусте. Сунул морду в кормушку, прихватил зубами ближайший лист; громко зачавкал. Почти сразу по телу малыша прошла волна дрожи. Козленок жалобно заблеял и шарахнулся прочь от кормушки. Шкура его вспухла упругими буграми. Шерсть сменила цвет на серо-зеленый, с металлическим отливом, превращаясь в чешую. Шея вытянулась, морда сделалась узкой. Меж заострившихся клыков мелькнул раздвоенный язык змеи…
        Регина впервые видела, как химера меняет облик.
        Маленький ящер - голенастый, тощий, похожий на страусенка - с трудом поднялся на задние лапы. Приплюснутая головка дрожала, как у глубокого старца. Подергивался узкий хлыстик хвоста. Передние лапы, вооруженные страшными когтями, ящерок прижимал к груди. Спотыкаясь, он обошел вольер, вернулся к капусте - и с разочарованием зашипел.
        - И так каждый раз. Иногда чудом удается покормить беднягу…
        - А если ему мяса дать?
        - То же самое. Ухватит кусочек - меняет ипостась на травоядную.
        - Его надо лечить!
        - У нас отличный ветеринар. Он трижды осматривал эту химерку. Сделал все необходимые анализы. Детеныш здоров. Наверное, генетический дефект. Еда, как стимул метаморфозы, делающей невозможным дальнейшее принятие пищи. Прошу вас, следуйте за мной! Я покажу вам замечательный выводок. Они сейчас в кошачьей ипостаси. Таких гепардов вы не увидите нигде, кроме как у нас…
        КОНТРАПУНКТ
        РЕГИНА ВАН ФРАССЕН ПО ПРОЗВИЩУ ХИМЕРА
        (из дневников)
        «…ответь мне, зачем я нужна, если вы - бегуны,
        Зачем я мешаю вам жить, если шансы равны,
        Зачем я брожу, словно тень, от стены до стены,
        Зачем протираю штаны
        На теплой скамье подсудимых?
        Зачем нам встречаться на зябком пороге души,
        Зачем нам чеканить монеты ценней, чем гроши,
        Зачем спотыкаться, бежать, торопиться, спешить,
        Когда и в грозе, и в тиши
        Все тропы неисповедимы?
        Кому интересен мой жребий, мой век, мои терки с судьбой?
        Ты помнишь пророка, который немой и рябой?
        Он был моим братом, он джазовой вился трубой,
        Он - в скалах ревущий прибой,
        Я - фарш в сдобном тесте,
        Возьми меня, брат, я от корки до корки твоя,
        Дай мне отдохнуть на траве у бродяги-ручья,
        Я в душу твою заползу, как слепая змея…»
        Я внял монологу ея,
        Отныне мы вместе.
        Из сборника «Сирень» В. Золотого.
        Глава шестая
        Химера
        I
        В Храм она вернулась за час до полуночи.
        Линда и Гюйс распрощались с ней у ворот, не отпуская такси - мобиль ждал, чтобы отвезти их в отель. Прощание вышло долгим. Линда тридцать раз заверила подругу, что с радостью осталась бы в общежитии, чтобы Регина не скучала; Регина в свою очередь тридцать раз заверила преданную эмпатку, что с радостью переселилась бы в нормальный отель; Гюйс, когда ему осточертело слушать взаимные заверения, пригрозил, что завалится спать прямо здесь, на травке, в обществе двух болтливых красоток, а если один не справится с буйной юностью, то призовет на помощь Старика…
        Миг, и Регина осталась одна.
        Ночью храмовая территория преобразилась. Прекрасная при свете солнца, в темное время суток она налилась тайной, как спелый фрукт - соком. Над головой, венцом королевы, мерцали кольца Сякко. Полоса алмазной пыли тянулась через весь небокрай. Снизу ее вечному празднику вторили люминофоры, размещенные в парке опытными ландшафтмейстерами. Древние оливы превращались в фейерверки, сильно разбавленные жидким серебром. Шары, горящие желтым и зеленым, как глаза хищников, окружали пруд. Рябь на воде - букеты искр - нескончаемая вереница их плыла от берега к берегу. В ветвях можжевельника запутались звезды, опьянев от смолистого аромата. Рядом, словно выпрашивая милостыню, скромно ждали два гранатовых деревца. Булькнула вода: толстяк-карп спросонок ударил хвостом. И музыка - она звучала отовсюду, тихо, еле слышно; мелодия флейты взлетала, отталкиваясь от струнных, как от батута, на миг повисала в воздухе, зная, что рано или поздно настанет черед опускаться, гаснуть до нового взлета…
        Всё было бы лучше лучшего, когда б не гусь.
        Он преследовал Регину по пятам. Наступал на пятки, гоготал; тянул длинную шею, норовя цапнуть клювом. Кувшин нисколечко не мешал пернатому террористу. Гусь заходил слева, справа, булькал в пруду и сиял в можжевельнике. Голова девушки полнилась мыслями о несчастной, взыскующей свободы птице. Способы побега, один другого невероятней, рождались в мозгу - бедные уродцы, недоношенные кретины, они умирали, не успев сделать первый вдох.
        - Гуляете? - спросил девушку мостик, перекинутый через ручей.
        - Д-да…
        - Красиво у нас?
        - Очень…
        Вспыхнула зажигалка. Запах яблочного табака ударил в ноздри. Крохотный огонек высветил лицо: складки, морщины, блеск хитрых глаз. У ручья, невидимый во мраке, раскуривал трубку старый великан - Тераучи Оэ.
        - Как поживает наш гусь? - спросил он.
        Сперва Регина испугалась, что старик тайком, минуя кордоны, забрался в ее мысли. С этого станется. Но быстро поняла: она у Тераучи не первая, и не десятая. Опыт легко заменял мэтру телепатию.
        - Скверно. Томится в кувшине.
        - Как будем спасать?
        - Клонирование, - наобум сказала Регина.
        И изумилась: как такая гениальная мысль не посетила ее раньше!
        - Да? - заинтересовался старик. - Ну-ну, я весь внимание…
        - Вынимаем гуся из кувшина, - девушка на ходу стала развивать идею, чувствуя необъяснимый кураж. Впервые ей открылось, что зовут вдохновением поэты и музыканты. - По частям, через горлышко. Клонируем на базе гусиной ДНК. Получаем точную копию. Исходник утилизируем. Между первым гусем и вторым нет никакой разницы. Не считая того, что гусь-копия свободен.
        - Потрясающе! - с восхищением констатировал Тераучи, дымя трубкой.
        - Зачет?
        - Ни за что. Идите, размышляйте.
        - Но почему?
        - Представьте себя на месте гуся. Устроит ли вас такая свобода?
        «Ну и не надо, - мрачно думала Регина, продолжая путь. - Ну и ладно. Тоже мне, эксперт нашелся. Варварам не оценить прелести передовых технологий! Кстати, о технологиях…»
        Забравшись в укромную беседку, она отключила режим целеуказания и с уникома вошла в вирт. Так, поисковик. Шепотом, словно боясь, что Тераучи ее подслушает, Регина задала параметры поиска:
        - Гусь. Кувшин. Сякко. Храм № 3.
        Ожидания оправдались сверх всякой степени. Первой же строкой поиск выдал: «Головоломка Тераучи Оэ». Увы, ближайшие три ссылки мало чем помогли Регине. Одна из них выводила на статью в журнале «Набат культуры», посвященную теме пленного гуся в народной поэзии аримов. Информателла, не дожидаясь команды, даже стала зачитывать вслух отдельные шедевры:
        Гусь в кувшине горько плачет,
        Слезы капают на землю,
        В скорби - соль освобожденья:
        Гусь пленен, слеза - свободна!
        - Достаточно! - торопливо приказала Регина.
        Вторая ссылка вела на монографию академика Семаго, где рассматривались вариации, какие временами позволял себе Тераучи Оэ - не гусь, а петух, не кувшин, а бутылка - и выстраивались сложные связи между ними и сменой сезонов на Сякко. Третья - на психоаналитический ресурс, где изучался стресс, возникающий у человека в процессе поиска ответа:
        «При усиленном сосредоточении на проблеме обучаемый впадает в состояние особой экзальтации. Вопрос о гусе рассматривается теоретиками интуитивного психоанализа в качестве духовного динамита, взрывающего подсознание. Практика убеждает нас в необходимости рекомендовать „спасение гуся“ для системы саморегуляции не только отдельных лиц, но и целых трудовых коллективов…»
        О! Вот оно! Каталог виртуального магазина «Ребусы и шарады»; спец-раздел, посвященный злополучному гусю. Количество товара: одна штука. Цена с ответом: сорок восемь экю. Цена без ответа: семь экю. Рейтинг товара: девять из десяти. Описание товара: «Маленького гусенка посадили в кувшин. Он вырос и стал большим гусем…»
        - Отправить в корзину? - спросила информателла.
        - Да.
        - Способ оплаты?
        - Безналичный расчет.
        Регина ввела номер своей карточки.
        - Зачитать ответ? Выслать в виде текста?
        - В виде текста.
        «Проблема не в том, чтобы извлечь гуся из кувшина, - объявилось на экране уникома, - а в том, чтобы вылезти из него самому. Гусь символизирует ум человека, а кувшин - обстоятельства его жизни. „Горлышко кувшина“ - наш стандартный взгляд на вещи. Ситуации и проблемы представляются нам не продолжением нашего собственного сознания, а чужеродными объектами, стоящими у нас на пути. Мы привыкли считать, что наш ум находится внутри нас, а мир, воспринимаемый нами - снаружи. На самом же деле наш ум находится снаружи, а всё, что мы воспринимаем - внутри ума. Отсюда и ответ: „Гусь изначально не в кувшине!“»
        Регина вихрем понеслась к ручью.
        - Вот! Нашла! - кричала она на ходу, мало заботясь о том, что перебудит весь храм. - «Проблема не в том, чтобы извлечь гуся из кувшина, а в том, чтобы вылезти из него самому. Гусь символизирует ум человека, а кувшин - обстоятельства его жизни…»
        - Вы зря потратили сорок восемь экю, - ответили ей мостик, и огонек трубки, и аромат яблочного табака. - Спокойной ночи.
        - Подождите! Дослушайте! «На самом же деле наш ум находится снаружи, а всё, что мы воспринимаем - внутри ума. Отсюда и ответ…»
        - Если расколоть абитуриентке голову, ее мозг окажется снаружи. Это, конечно, если у абитуриентки есть мозг. Но окажется ли снаружи ее ум? Продолжайте размышлять. Вы стоите на правильном пути.
        И Тераучи добавил, помолчав:
        - Жаль, что вы на нем стоите…
        В небе, насмехаясь, сверкала улыбка - кольца Сякко.
        II
        Ночь прошла без эксцессов. Соседи по комнате, вопреки ожиданиям Регины, не проявили к новенькой интереса. Когда Регина пришла в общежитие, Юсико и долговязый парень - оба в легкомысленных, считай, детских пижамах - уже спали, а кудрявый толстячок, голый по пояс, играл сам с собой в «выбрось палец». Переодеваясь, Регина каждую секунду бросала на толстячка - нет, не палец, а косой взгляд, ожидая, что тот (извращенец! гнусный вуайерист!) станет подсматривать, и готовая дать отпор нахалу. В конце концов стало ясно, что если кто здесь и подсматривает, так это не толстячок - и кавалер-дама ван Фрассен, смутясь, нырнула под одеяло.
        Снился гусь.
        «Го-го-государство, - гоготал он басом на манер комиссара Фрейрена, - берет на себя все расходы по вашему обучению на Сякко. Вы же подпишете обязательство вернуться домой… двенадцать лет отработать по специальности… без возражений откликаться на вызовы службы Т-безопасности…»
        «Я тебя спасу!» - заверяла гуся Регина.
        «Нет, го-го-голубушка! - возражал гусь. - Это я тебя спасу!»
        Утром, в душевой, Региной тоже никто не заинтересовался. Мокрые, голые люди занимались тем, за чем и пришли - мылись, брились, чистили зубы, не отвлекаясь на разговоры. Теснота и нагота беспокоили, пожалуй, только Регину, да еще двух абитуриентов-инопланетников, с которыми она наспех познакомилась еще в раздевалке. Пышная блондинка с Сеченя озиралась так, словно в любую минуту ждала циничного группового насилия - и страдала, не дождавшись. Уроженец Хиззаца, карлик с торсом атлета-гиревика, задержавшись возле свободного душа, затеял было с Региной беседу о погоде, стесняясь, опустил глаза - и, побагровев так, что призрак инсульта встал у него за плечом, нырнул под ледяные струи воды. В любом другом месте это вызвало бы у молодежи взрыв хохота. Храмовники даже не улыбнулись.
        У каждого имелся свой кувшин, каждый сидел в нем по горло.
        Идя на завтрак, Регина встретила Тераучи Оэ. Старик кормил карпов в пруду. Девушка кинулась к старику, забыв поздороваться:
        - Гуся надо убедить в том, что он свободен!
        - Каким образом?
        - Телепатически!
        - Вам известны принципы работы с мозгом птицы? Это невозможно.
        - Надо обратиться к кутхам!
        - Зачем?
        - Они могут сделать с животным всё, что угодно.
        - Не уверен. Особенно в нашем случае.
        - Вы знаете, как работают кутхи?
        - Знаю. Вы предлагаете отнять у гуся все степени свободы, чтобы убедить его в свободе? Оригинальное решение. Это скорее из области политтехнологий. Идите, думайте…
        - И всё-таки хочу обратить ваше внимание…
        Нет, идея привлечь кутхов к делу освобождения гуся не вдохновила Тераучи. Равно как и мысль о внедрении в кувшин сонма наноботов, дабы те разложили «тюрьму» на частицы, строго пронумеровав их, а затем, по выходу гуся в большой мир, восстановили кувшин по исходной схеме. Как спасала гуся абитура с Сеченя и Хиззаца, Регина не узнала. Отойдя подальше, она смотрела, как разевают рты блондинка и карлик - точь-в-точь голодные карпы! - как, ласково жмурясь, внимает им старик; боролась с искушением «подслушать» ответы в надежде узнать правильный…
        В столовой, судя по отсутствию аппетита у друзей по несчастью, стало ясно: птице отчаянно не везет.
        - Слушай, Юсико, - Регина наклонилась к соседке, доедавшей грибную лапшу. - Как оно: быть «шестеренкой»? Понимаешь, я никогда…
        - И я, - улыбнулась честная Юсико. - Еще никогда.
        - Ты?
        - Ну да!
        - Ты же на первом курсе!
        - Ну и что? Это может случиться в любой момент. Сегодня, завтра; через год. На выпускной сессии. А может не случиться вовсе. Тут уж как повезет…
        - Ты же сякконка! Все телепаты Сякко - шестеренки!
        «Потом, - жестом показала Юсико, возвращаясь к лапше. - После завтрака поговорим…»
        - Урожденные шестеренки учатся в других храмах, - сказала она, когда девушки вышли на свежий воздух. Безмятежная, Юсико улыбалась, всем своим видом противореча тому, что говорила. - В первом, втором; пятом. Наш храм, третий - для инвалидов детства.
        - Каких еще инвалидов? Ты же здорова!
        - Бывает, что телепат-сякконец рождается цельным. Ну, как я, или ты, или эта фифа с Сеченя… - Юсико фыркнула, давая понять, что блондинка хоть и включена в общий список, но «нам с тобой» не чета. - Тогда ему надо помочь.
        - Как?
        - Сделать шестеренкой. Тераучи-мо - большой мастер на такие штуки. Он ведь и сам - инвалид детства. Мне папа рассказывал: Старик очень поздно «расшестерился», лет в тридцать…
        - Ничего себе!
        - Ага. Поэтому его и прозвали Стариком.
        - В тридцать лет?
        - А ты что думала? Вот тебе сколько?
        - Двадцать пять.
        - Ой, поздно… я сперва решила: тебе двадцать, не больше…
        Юсико зажала себе рот ладошкой: дура я, дура!
        - Ты извини меня, - затараторила она, справившись с испугом. - Ты вон какая образованная, ты с Ларгитаса, у тебя всё получится! Это я тупая, а ты сразу, вот прямо завтра, честное слово…
        И убежала, сославшись на начало занятий.
        III
        - Гусь - мысль о гусе. Кувшин - моя голова.
        - Продолжайте.
        - Перестать думать о гусе, изгнать эту мысль без остатка - освободить гуся…
        - Каким образом вы намерены изгнать эту мысль?
        - Усилием воли.
        - Не верю.
        - Изолирую участок с гусиной энграммой. Поставлю карантин.
        - Это не значит - изгнать.
        - Обращусь к пси-хирургу. Пусть удалит, включая базовые связи…
        - Допустим. И что?
        - Как что? Гусь освободится!
        - Ничего подобного. Это вы освободитесь от мысли о гусе. А гусь по-прежнему останется в кувшине. Продолжайте размышлять, мне нравятся ваши идеи…
        - Тогда почему вы их отвергаете? Одну за другой?!
        - У меня скверный характер.
        - Как ты, малыш?
        Химерка, на сей раз в ипостаси серого котенка, свернулась клубком в дальнем углу вольера. В ответ на вопрос Регины она лишь дернула ухом.
        - Вижу: никак. Вот и я - никак. Целый день брожу по Храму дура-дурой. У всех занятия, практика, факультативы… Не соваться же к ним? Меня еще не приняли. Скажешь: сиди, готовься? Правильно скажешь. Только к чему готовиться-то? Я думала, тесты будут, экзамены… А вместо них - гусь этот дурацкий! Я уже сто способов придумала, а Старик кривится. Гуляю по парку, голову ломаю. На деревья натыкаюсь. Вот, шишку набила…
        Регина откинула волосы со лба, демонстрируя шишку. Зрелище, по-видимому, заинтересовало химерку. Косолапя, звереныш подошел ближе и улегся напротив девушки. Глаза у него оказались пронзительно-голубые, как небо весной.
        - А ты что, до сих пор ничего не ешь?
        Из дверей, ведущих на склад кормов, возник служитель. С минуту он глядел на странную лар-ги - и тихо удалился. Хочет сидеть перед вольером - пусть сидит. Жалко, что ли? Может, купит задохлика? Кремирует за свой счет? Бывали случаи…
        - Ты это прекращай, слышишь? Так и окочуриться недолго.
        Котенок зевнул.
        - Мало мне гуся, так еще ты на мою шею…
        Уронив голову на лапы, котенок закрыл глаза.
        - Эй! Не вздумай помирать!
        «Вроде, дремлет. Неужели я такая скучная, что от моей болтовни даже химеры засыпают? И никакого наркоза не надо…»
        Наркоза?
        Нет, это дурость! Если спасовал ветеринар - что может анестезиолог?
        Пси-анестезиолог.
        Регина вспомнила, как по возвращении с Кутхи отыскала специалиста-ментала, которому доводилось работать с животными. Всю жизнь в цирке, дрессура лигров и махайродов, трижды лауреат «Золотого манежа»… Кутхов он презирал, называя штукарями, а их методы считал «борьбой с плюшевым медведем».
        «Как это происходит?» - спросила Регина.
        «Примитивно. Жестко, - дрессировщик не был многословен. Речь его напоминала удары шамбарьера. - „Шелуха“ слетает сразу. Ты - в реальности зверя. Он - хозяин. Ты - чужак, посягнувший на его территорию. Или добыча. Голые инстинкты. Яркие эмоции. Главное, помни, что он на тебя кинется. Обязательно кинется. Бей его, не задумываясь. Со всей силы…»
        «А если это моя собака? Мой верный пес?»
        «Без разницы. „Под шелухой“ ты выглядишь иначе. Пахнешь иначе…»
        - Я не хочу с тобой драться, - сказала Регина котенку. - Я хочу тебя спасти.
        «Шелуху» сорвало сразу - специалист не соврал.
        Скалы уступами взбегали в небо - синей, чем глаза хтона. Клочья облаков цеплялись за верхушки сосен. Откуда? Химерка родилась в питомнике, она никогда не видела свободы! Снег обжег босые ступни. Регина поскользнулась, едва не упала, и, обдирая пальцы в кровь, поспешила взобраться на ближайший уступ. Конечно, она бы предпочла родные холмы с оливами, но сейчас выбирать не приходилось. Чужая, звериная территория.
        Где же ты, хозяин?
        Никого.
        Стылый ветер пробирал до костей. «Я голая, - сообразила Регина. - Совсем голая. Флейта?» Флейта была при ней, намертво зажатая в руке. Регина поднесла инструмент к губам, дунула - и в ответ, не давая родиться мелодии, с небес ударила бело-дымчатая молния. Мускулистое тело сшибло девушку с ног, навалилось, подминая под себя. Жарко дохнула страшная пасть. Клыки - острые, как бритвы - вот-вот вцепятся в горло…
        Ах, значит, так?!
        Регина зарычала вдвое громче напавшего на нее зверя. Рык огненным ручьем влился во флейту, усиливаясь, меняя ипостась - был звук, стал удар. Барса отшвырнуло прочь. На плечах девушки остались кровавые борозды от когтей. Отключив боль - прочь! - она вскочила на ноги. Флейта, всё еще до краев полная звуком, превратилась в бич - тяжелый, витой. Казалось, это даже не шамбарьер, а сама манера говорить, свойственная дрессировщику гигантских кошек, сплетенная с его опытом - как ее запомнила Регина с первой встречи.
        - Я не хочу с тобой драться! Понимаешь?
        Не понимает. Какой там котенок? - матерая зверюга… Барс припал к заснеженному уступу, готовясь прыгнуть вновь. Мощный хвост, длиной едва ли не равный телу, дергался от ярости. «Бей, не задумываясь, - подсказал чужой опыт. Он змеился по скале, дрожа в хищном предчувствии возмездия. - Бей со всей силы…» Регина взмахнула бичом - оглушительно щелкнув, тот прочертил в снегу глубокую борозду. Рубеж лег перед самой мордой барса.
        «Не подходи! Так - понятно?»
        Зверь глядел на нее налитыми кровью глазами. Из пасти текла слюна. Перед барсом стояла добыча - еда! - и отступать он не собирался. Но случилось невероятное - за миг до прыжка на барса сбоку налетела лохматая, плотного сложения коза, с разгону боднув в бок. Весом она не уступала хищнику, да и яростью - тоже. Барс, в шоке от такой подлости, кувыркнулся с уступа, барахтаясь, начал тонуть в снегу. Коза победно заблеяла. Чувствовалось, что ей не впервой урезонивать барсов, с их когтями и клыками. Внутренний мир химеры жил по своим правилам, и коза беззастенчиво ими пользовалась.
        Сквозь снег пробилась молодая трава.
        - Спасибо, - улыбнулась Регина спасительнице. Налаживая контакт, присела на корточки, сорвала горсть нежно-зеленых травинок, протянула на ладони: - Я уверена, мы с тобой подружимся…
        «Как бы еще барса успокоить? А главное, где ящер?»
        Коза хмуро смотрела на угощение. Похоже, трава ее не привлекала. В янтарных, бесовских глазах играли огоньки. Наконец, что-то решив, она подскочила к Регине и больно цапнула ее тупыми зубами.
        - Дура! Я тебе не капуста!
        Регина пнула мерзавку ногой - и увидела, как тает снег, вянет трава, как сосны окрашиваются медной рыжиной. Небо лопнуло спелым инжиром, выпуская на волю багровую мякоть солнца, заливая внутренний мир химеры потоками зноя. Ящер - длинноногий, длинношеий монстр - вымелся из-за дерева со скоростью атакующего истребителя. Удар хвоста отшвырнул в сторону обиженно мекнувшую козу. История с барсом повторялась - устранение конкурента, прыжок на чужачку; широко, по-змеиному распахнутая пасть усажена иглами зубов…
        Песнь бича - и ящер всем телом ударился о сосну.
        Кавалер-дама ван Фрассен, не тратя времени даром, принялась раскручивать бич по-новой. Дрессировщик был прав: тут не до анестезии. Если эти гады кинутся все втроем… На уступ вскарабкался барс - и, не добравшись до чужачки, сцепился с козой. Ящер рискнул было повторить опыт с Региной, ловко увернулся от бича - на хитреца, не дав завершить атаку, сразу напали две другие ипостаси. Из свалки вывернулся барс, но и ему не позволили добраться до вожделенной добычи - ящер с козой мигом объединились…
        «Прощайте!» - спел бич.
        И враги-ипостаси остались втроем.
        IV
        - Моя мать - герцогиня ценольбологии.
        - Поздравляю. Чем занимается ценольбология?
        - Счастьем.
        - Прекрасная наука. Что говорит ценольбология про гусей?
        - Ничего. Зато она много говорит про ограничения, как условия для счастья. Кувшин - ограничение. Свобода - счастье. Мне кажется, одна из работ моей матери позволяет решить задачу в философском ключе.
        - Я весь внимание.
        - Вот: «…таким образом, функции онтологическо-гносеологических социальных ограничений заключаются в помещении человека (или гуся, как в нашем случае!) в изолированное пространство определённой парадигмы и снабжение его такими гносеологическо-методологическими инструментами познания, чтобы он не мог выйти за её границы. В этом смысле „конец науки“ (или свобода для гуся!) означает размывание научных социальных ограничений и потерю наукой своего господствующего положения…»
        Когда Тераучи, не дослушав, ушел, Регина чуть не заплакала.
        - Тебя зовет Старик!
        Несясь через парк, взлетая на мостик, огибая махину Главного корпуса, Регина подбадривала себя надеждой. Тераучи понял свою ошибку. Цитата из монографии Анны-Марии ван Фрассен во всей полноте отражает методику освобождения гусей. Просто Старик не сразу въехал в сложную аллегорию, не до конца осознал действенность ценольбологического, истинно научного подхода - сейчас он казнится тем, что повернулся к Регине спиной…
        Она добежала, и надежда умерла.
        Тераучи Оэ сидел на раскладном стульчике, в окружении студентов. Регина узнала Кавабату, дежурного, который провожал ее в общежитие, и толстячка, своего соседа по комнате. Остальные были ей неизвестны. Место, выбранное Тераучи для занятия, скорее подходило для пикника. Озерцо, стайка кувшинок у берега; две ивы над водой. Пастораль. Но лицо Старика выражало недовольство - проецируясь на лица студентов, оно превращалось в испуг, а у Кавабаты щеку дергал нервный тик.
        - Параноидальный свищ, - бросил Старик таким тоном, словно продолжил беседу, прерванную минуту назад. - Деструктивность внутреннего пространства аддикта. Агрессивные выделения. Опасность злокачественного перерождения.
        - Комплиментарный контрперенос?
        - Доминирует над конкордантным. Эмпатическая идентификация с пациентом невозможна. Что порекомендуете?
        Регина ответила, не задумываясь:
        - Радикальное удаление свищевого хода.
        - Пломбировка свища?
        - Я бы не советовала.
        - Хорошо, удаляем. Сложность операции?
        - Зависит от того, сколько личностных волокон захвачено свищом.
        - Анестезия?
        - Общая.
        - Противопоказана.
        - Местная инфильтрационная. Послойная «пропитка» медиального таламуса и лимбической области.
        - Отлично. Кавабата, вы слышали?
        Тот встал, сделал шаг вперед и поклонился.
        «Благодарю за ценный совет, - услышала Регина тихий шелест мыслей сякконца. Звук напоминал шуршание короедов в трухлявом пне. - Хотя я по-прежнему считаю, что главное - хорошо зафиксировать пациента…»
        «Нет, вы видели такого упрямца? - вмешался Старик. - Идиота кусок…»
        И Тераучи снова заговорил вслух:
        - Абитуриентка ван Фрассен, я прошу вас присутствовать при операции.
        - В каком качестве? - изумилась Регина.
        - В качестве консультанта. Кавабате плохо дается анестезия.
        - Пси-симулятор готов?
        - Симулятор? - в свою очередь удивился Старик. - Вы хотели сказать: пациент? Да, он готов.
        Мужчина средних лет, сидевший на циновке рядом с Кавабатой, также встал, шагнул вперед и отвесил поклон. Казалось, он копирует недавние действия сякконца, но в остальном между ними не было ничего общего. В отличие от манерного Кавабаты, похожего на щегольски одетое насекомое, мужчина напоминал розового пупса, ради смеха наряженного в рабочий комбинезон. Щечки, глазки, ушки; носик пуговкой. Впечатление портили лишь густые, сросшиеся на переносице брови. Не бывает у пупсов таких бровей.
        - Не волнуйтесь, - высоким, девичьим голосом сказал пупс. - Я дал согласие.
        - Но…
        - Всё в порядке. Вы позволите задать вам один вопрос?
        - Конечно.
        - Скажите, - пупс наклонился к Регине, задышал чаще. На щечках его вспыхнул багровый румянец, - когда вы поняли, что нравитесь мальчикам? В каком возрасте?
        - Точно не помню, - Регина задумалась. - Лет в двенадцать…
        - А мальчики вас преследовали?
        - Н-нет…
        - Подглядывали за вами? Крали ваше нижнее белье?
        - Тода! - Старик погрозил пупсу кулаком. - Ты мне это брось!
        Пупс скис, виновато сопя.
        - Оперируем!
        «Под шелухой» хрупкий сякконец оказался эстетом из эстетов. Регина даже позавидовала. Она-то, несмотря на ларгитасское происхождение, всегда вылетала по-дикарски, на природу. Кавабата же обустроил себе жилище, достойное войти в список музеев этнографии Сякко. Его дом словно весь состоял из ширм. Стены-ширмы, перегородки-ширмы, двери-ширмы; ширмы для красоты, ширмы-не-пойми-зачем, ширмы-просто-так… На их пространствах рос бамбук. На их лугах прыгали кузнечики. На их равнинах зеленела трава. «Ш-ш-ш… - шептали они, ловя нарисованный ветер. - Ш-ш-шир… мр-р… мы, это мы…»
        В их воркотне струились ладан, роза и сандал.
        - Нравится? - спросил Кавабата, встав справа от дверного проема. За его спиной - минута ходьбы от дома - виднелся пруд в ряске; точная копия пруда, где Старик кормил карпов.
        - Ага, - кивнула Регина.
        Кавабата, встав слева от дверного проема, рассмеялся.
        - Ты что, никогда не оперировала «под шелухой»? - спросил он, стоя у пюпитра с набором для каллиграфии. Тонкая, детская рука - лапка богомола - потянулась к стаканчику из «лунного» оникса, выбирая кисть. - Не стесняйся, здесь все свои…
        - В общем, да. У нас не было преподавателей с дипломами Сякко. Если же во время операции «летит шелуха» у анестезиолога, или, скажем, энцефалоператора…
        - Ну?
        - Нам рекомендовали сразу же восстанавливать «чувство реальности».
        - Зачем?
        Кавабата подошел к столику с инструментами. Взял ланцет, проверил его остроту ногтем. Стерильность мало заботила сякконца. Удовлетворившись качеством ланцета, он начал возиться с пинцетами и ранорасширителями. Бряканье металла тревожной ноткой вплеталось в музыку - вечную, неумолкающую музыку, дыхание храмовой территории.
        - Вторичный эффект Вейса мешает оперировать.
        - С чего бы это?
        - Отвлекает, вносит сенсорный разлад. Галлюцинаторный комплекс; смещение приоритетов…
        Здесь и сейчас, Регина понимала, как глупо это звучит.
        - Разлад! - Кавабата, сидя на полу, громко расхохотался. И подложил коврик под лист рисовой бумаги: чтоб тушь не протекла на другую сторону. - Что они понимают, твои лар-ги?
        - Они много чего понимают, - ответил Кавабата, доставая из шкафчика флаконы с дурманом. Движения его были скупыми и точными, как у ювелира. - Не смейся над хромым бегуном. Может быть, он - великий флейтист.
        И продекламировал вполголоса:
        - Любуясь цветущей вишней,
        Не унижай сосну.
        Она растет на вершине.
        Все шесть Кавабат были при мечах.
        Оружие хозяев не слишком удивило Регину. Куда больше ее изумил вид пациента, распятого нагишом на металлической раме. Пупс скорее походил на часть интерьера, чем на больного перед операцией. Розовый, пухлый, он часто-часто моргал и шевелил бровями. Приглядевшись, Регина обнаружила, что «под шелухой» пупса кто-то испортил. Мелкие, незаметные сразу деформации превратили «девчачью радость» в куклу из фильма ужасов. Кожа Тоды местами вспучивалась и опадала, словно под ней ползали жуки. Левый глаз стал больше правого. Одно ухо исчезло совсем. Второе покрылось чешуей. Ключицы заострились, вылезли двумя костяными гребешками. Под животом, мягким и безволосым, торчал эрегированный фаллос, достойный гиганта.
        Уставясь на девушку, пупс всё время облизывался.
        - Нравится? - спросил Кавабата-охранник.
        - Нет, - честно призналась Регина.
        И задним числом укорила себя за нечуткость к пациенту. В конце концов, Тода не виноват, что болен, что личность его выглядит не лучшим образом…
        - Венец рода человеческого! - Кавабата-писарь театральным жестом указал на пупса. - Тода Гиттё, бухгалтер компании «Сайганори». Дебет-кредит, квартальный отчет. По вечерам - пиво и девушки. Особенно - девушки. Репортеры прозвали его Сиримэ. Знаешь, кто это?
        - Понятия не имею.
        - В нашем фольклоре Сиримэ - призрак-эксгибиционист. Большой, замечу, оригинал. Догнав свою жертву, он показывает ей свой голый зад. Из прямой кишки вылезает глаз на стебельке, при виде которого жертва умирает от страха.
        - Очень остроумно, - скривилась Регина.
        - Ты даже не представляешь, насколько это остроумно. На счету Тоды - сорок три жертвы. Каждой было либо двенадцать, либо семнадцать лет…
        - Священные цифры! - взвизгнул пупс. - Да, священные!
        - Беднягам, доставшимся фольклорному Сиримэ, считай, везло. Счастливчики! Если я расскажу тебе, что делал с жертвами наш бухгалтер, помешанный на девичьих попках…
        «А ведь он получает удовольствие, - подумала Регина про Кавабату, продолжавшего пикантный монолог. - И это не только удовольствие от предвкушения интересной работы. Операция - вторична. Он радуется, рассказывая мне про маньяка Тоду. Ему нравится делиться мерзкими подробностями. И не нравится анестезировать пациента. „Главное - хорошо зафиксировать…“ То-то анестезиолог, один из шести псевдо-личностей - сам по себе. Сортирует флаконы, помалкивает в тряпочку…»
        - Почему этот маньяк здесь? - она указала флейтой на пупса.
        - А где ему быть?
        - В тюрьме.
        - Он и был в тюрьме. Ждал казни в камере смертников. Таким часто предлагают подписать соглашение с властями. Замена «ледяной ванны» тремя годами в Храме, в качестве тренажера. У нас не в чести симуляторы. Смертники, коматозники - эти с письменного разрешения семьи; безнадежники, желающие помочь близким деньгами…
        Рама провернулась и наклонилась, разворачивая пупса задом к секстету Кавабат. Регина знала, что «под шелухой» параноидальный свищ адекватен свищу прямой кишки. И всё равно ее слегка замутило. Справившись с дурнотой, она поднесла флейту к губам.
        - Следи за мелодией, - сказала она анестезиологу, прежде чем заиграть. - Я буду дублировать процесс. Слушай, а вас всегда шестеро? Я имею в виду сякконских психиров?
        - Всегда, - кивнул Кавабата.
        - Не всегда, - возразили Кавабаты от дверей. - Бывает, что и пятеро.
        - А куда девается шестой?
        - Умирает, - нехотя ответил анестезиолог. - Если психир берется оперировать без согласия пациента, или вопреки воле близких родичей, когда пациент недееспособен… Шестой умирает за ненадобностью.
        Каллиграф пожал плечами:
        - Ну и что? Пятерых вполне хватает.
        V
        «Смерть освобождает человека от трудностей мирской жизни, которая с возрастом и постигающими человека несчастьями становится более трудной. Смерть принимает его в круг Вечности и Любви, где человек сможет наслаждаться обществом любимых людей и находить утешение в счастливой Вечной жизни…»
        Так. Транспонируем ситуацию применительно к нашему случаю:
        «Смерть освобождает гуся от трудностей мирской жизни в кувшине, которая с возрастом и постигающими гуся несчастьями становится более трудной. Смерть принимает гуся в круг Вечности и Любви, где гусь сможет наслаждаться обществом любимых гусей и находить утешение…»
        Почему-то Регине казалось, что вредного старика этот вариант не удовлетворит.
        - Ну что, дурашка? Воюешь сам с собой?
        Козленок не ответил. Он выглядел до крайности истощенным. Дышал тяжело: темно-рыжие бока вздымались и опадали, как после быстрого бега. При каждом вздохе под шкурой проступали ребра - слабые и жалкие.
        - И что прикажешь с тобой делать? Я им говорю: у него - это у тебя, значит - конфликт ипостасей. Все голодные. Едва почуют еду - друг дружку отталкивают, лезут вперед. Выложат тебе, к примеру, капусты; ты только хрумкать - ящер выперся: «Пшел вон! Я больше всех жрать хочу!» Одна проблема: они с барсом капусту за еду не считают. А стоит им мясца дать - ты уже тут как тут. Слюна течет: вкусненькое дают! Я самый голодный - мне, мне! Выбрался наружу, глядь - а это мясо. Несъедобная штука для такого козла, как ты. Верно я говорю?
        Козленок тихо фыркнул.
        - И нечего на кавалер-даму фыркать. Сперва рога отрасти, грубиян. Помнишь, вы друг дружке меня съесть мешали? Ссорились, дрались. Каждый хотел, чтоб только ему. А в итоге - никому. Кем я для тебя была, дурачок? Морковкой? Капустой ходячей? Ладно, можешь не отвечать. Не по зубам тебе такая капуста…
        Устав сидеть на корточках, Регина вытащила из сумки коврик, предусмотрительно взятый с собой. Постелила его на пол - и уселась по-сякконски, скрестив ноги.
        - Вот я им всё это и рассказала. Начальству твоему. А они: «Спасибо, мы вам очень признательны. Мы вызовем специалиста. Всё будет хорошо, не беспокойтесь…» Ну и как у тебя, всё хорошо? То-то же… Связалась с ними сегодня: «Как там наш химереныш?» А они мне: «Извините, но пси-ветеринара мы найти не смогли. Говорят, есть один профессор. Но его гонорары…» На его гонорар, малыш, десяток таких, как ты, можно купить. «Мы не можем позволить себе такую роскошь!» Не могут они. И я не могу. Нет у меня столько денег, ты уж прости…
        «Я просто тяну время. Боюсь: не получится. Впустую растрачу последний шанс. Зря, что ли, профессор берет уйму денег за сеанс? Зазевайся - сожрут…»
        Она встала и шагнула к панели управления. Мягко затеплилась «контролька»: работает! Отлично. Регина не зря потратила полдня, чтобы выучить две дюжины местных иероглифов. Надписей на унилингве здесь не было. Блок кормежки. Ага, вот «мясо». Не годится: химерка сейчас в травоядной ипостаси. Вода…
        Вот - капуста.
        Глубокий вдох, как перед прыжком в воду. В сознании, повинуясь команде, формируется образ самой аппетитной в Ойкумене капусты. Капли росы на молодых листьях, аромат свежести (правильно ли она его помнит?); хрусткая мякоть, вкус… Все козы Галактики сдохнут от зависти. Наверняка «пациент» воспринимает капусту иначе. Но тут уж ничего не поделаешь. Будем работать с наложением, корректируя образ по ходу.
        Поехали!
        Тронув сенсор, она потянулась к химерке.
        Босые ступни по щиколотку ушли в грязь. Ага, снег растаял; к нашему, значит, приходу. Скалы, сосны; знакомое местечко. Зябкие пальцы ветра трогают разгоряченное тело. Флейта в правой руке, кочан капусты - в левой. Эй, травоядное, выходи! К тебе явилась добрая фея из центра Галактики.
        Кормить будет.
        Коза, сволочь этакая, налетела сзади. Не коза - горал. Специально в справочнике нашла. Уй! Рогами в поясницу! Хорошо хоть, короткие… Чудом не выронив капусту, Регина ткнулась в грязь лицом. Охая, отплевываясь, с трудом поднялась на ноги. Ну, зараза, убить тебя мало…
        Выставила кочан перед собой:
        - На! Это тебе…
        Вкус, цвет, запах. Наложение. Это твой образ, дура лохматая. Ты хочешь есть. Ты очень хочешь есть. Любимое лакомство… От чужого, зверского голода скрутило живот. Регина сглотнула слюну, сама готовая впиться зубами в аппетитный кочан.
        - Я - не еда. Капуста - еда…
        Обратная связь. Коррекция образа.
        - Капуста - еда, - она едва увернулась. - Капуста!
        До рогатой бестии наконец дошло. Янтарь глаза полыхнул радостью, сжигая бесовщинку. Копытца бойко застучали по камню: еда! честное слово, еда! Что ж, барс и ящер (целофузис, как утверждал всезнайка-справочник) объявились, как по сигналу. Регина ждала их. Сунув капусту под нос опешившему горалу, она взмахнула флейтой. Миг - и грозная песнь бича распорола воздух. Мерцающий вихрь, словно силовое поле, накрыл воронкой-куполом девушку и горала, не видящего сейчас ничего, кроме капусты.
        Рискните, суньтесь!
        Не прорваться, не поднырнуть, не перепрыгнуть…
        «Целофузис, один из самых быстроногих хищных ящеров. Развивает скорость до восьмидесяти километров в час, - запоздало вспомнила Регина мудрость справочника. - Снежный барс, или ирбис, в прыжке преодолевает расстояние в высоту до трех метров, в длину - до четырнадцати…»
        Плевать хотели ипостаси на ее бич.
        Звери шли в атаку.
        Удар снес ящера с ног. В гулкой мелодии защиты на миг возникла прореха - и в нее, захлебываясь хриплым рыком, ворвался когтистый, убийственный ком ярости. Регина с барсом в обнимку покатились по земле, оставив горала хрустеть капустой. Каким-то чудом ей удалось оторвать от себя и отшвырнуть - прочь! - обезумевшую от голода кошку. Кровь из распоротого бедра мешалась с грязью. Бич, приросший к руке, исхитрился подсечь набегающего ящера. Спутать! связать бы! - чем?.. Как там коза? Ест?! Надо держаться, остановить хищные ипостаси…
        Барс вновь прыгнул.
        Человека, случись бой в реальности, злобный кот давно прикончил бы. Но «под шелухой», хвала матери-природе, силы Регины равнялись мощности ее ментального дара. А уж тут, будь ты химера или носорог - извини, зубастый, нас тоже не обделили… Скрутить, подмять, перехватить под челюсть; боль вспыхивает в разорванном плече - и гаснет, отключена усилием воли. Уже выпутался, зараза?! Стой! Куда?! Бич петлей захлестывает шею ящера. Полузадушенный целофузис шипит, проклиная мучительницу на языке змей - и барс, улучив момент, выворачивается из-под чужачки, ослабившей хватку.
        Эй, горал!
        Ешь, не отвлекайся…
        Ей катастрофически не хватало рук. Укротить барса с ящером, успокоить нервную, шарахающуюся прочь козу… Казалось, троица рвет ее на части. Не когтями и клыками - злобой, тупостью, жаждой убийства. Чувством голода, наконец. Невозможность компромисса превращалась в боль. Боль вытекала из неиссякаемого источника. По уши в грязи, крови, шерсти барса, липнущей к телу, Регина глушила проклятую боль чем попало, рискуя сжечь себе мозги - так принимают наркотики, не задумываясь, что спасение опасней приступа; боль, собравшись с силами, возвращалась, и гусь живьем запекался в огненном кувшине, гогоча на всю Ойкумену.
        «Насилие, - шептал режиссер Монтелье. - Главный инструмент…»
        «У нас, - вторил ему великан Тераучи, инвалид детства, - поощряются такие методы…»
        «Реакция естественная, - констатировал Фома Рюйсдал, красавец-инспектор, - в пределах нормы. Вот если бы ты не бросилась на меня, как бешеная кошка…»
        «Ты не принцесса, - сказал папа. - Ты - Регина. Королева. И не только из-за имени.»
        «Да, папа. Я королева…»
        «Королева - это достоинство. Сила. Королевы не плачут.»
        «Я не плачу.»
        «Не принцесса, нет. Королева. Помни это…»
        Хрип флейты.
        Кашель струн.
        Пульс барабанов.
        Или это кровь стучит в висках? Какая кровь, идиотка, ты «под шелухой»… Комариный зуд трещоток. Оркестр-невидимка Храма № 3, всем составом выехав за ворота, в большой мир, играл в заснеженных горах - приюте химеры. Музыка говорила о чем-то жизненно важном - важней боли, голода и злобы. Флейта Регины вписалась в оркестр - неловко, боком, расталкивая фигурантов. Две местные флейты - бас и пикколо - подхватили новенькую; трещотки задали ритм, смиряя волнение сердца. Вот так, уверили струнные. Так-так, согласились барабанчики.
        Тема, контртема; контрапункт…
        Тесно в оркестре. Локоть к локтю, звук к звуку; глаза - отовсюду. Нет личного пространства. Лишь голова торчит наружу. Разевает клюв, качается над узким горлышком… Как в комнате общежития, одной на четверых. В столовой, одной на три десятка едоков. В душевой, одной на целую толпу моющихся. Плечом к плечу; бок-о-бок. Флейты, струны, барабаны. Контрапункт, тема, контртема; обращение темы. В душевой моются, а не вожделеют. В столовой едят, а не сплетничают. В общежитии ночью спят, а не подглядывают друг за другом.
        …в операционной - оперируют.
        Взять барса за загривок. Прижать беснующегося дурака к земле. Навалиться сверху всем весом. Гладить, успокаивать, сочетая власть с лаской: держим, купируем ярость, гасим очаги возбуждения…
        Ящер крепко-накрепко спеленут бичом. Затянуть петли. Бич холоден, как лед; кровь целофузиса остывает. Гнев засыпает в вялых мышцах. Не дергайся, крокодил! Это для твоей же пользы. А под нижней челюстью тебя когда-нибудь чесали? Нравится? То-то же…
        Кушай, рогатая. Хрусти. Чавкай.
        Наелась?
        Теперь - закрепим. От капусты всё равно и кочерыжки не осталось. Беспрепятственно скользнув наружу, Регина бросила взгляд на иероглифы панели управления. «Смена лотка». «Меню». «Корм для барса»… Парная, сочащаяся кровью лопатка овцы объявилась в лотке - и «под шелухой», как сенсорный образ.
        - Грызи, котяра! Твоя очередь.
        Горала удержали легко. Тот, наевшись от пуза, осоловел и засыпал стоя. Зато ящер, почуяв запах крови, рванулся с новой силой. Пришлось взяться за гада втроем. Барса тоже нельзя было оставить без надзора. Жрет, конечно, так, что за ушами трещит, но и на кормилиц зыркает. Не закусить ли девчатинкой?
        Даже и не думай! Мы за тобой в двенадцать глаз следим.
        - Ящера кормить будем? - спросила Регина.
        - Надо бы, - ответила Регина, ослабляя петли бича.
        - Я наружу, - Регина отпустила рога горала. - Гляну, чем этого урода балуют.
        - А не обожрутся? Еще сдохнет от заворота кишок…
        - Я треть нормы задам.
        - Я барса держу.
        - И я.
        - За мной козел.
        - Это коза.
        - Сама ты коза…
        - Я тебе точно говорю! И барс - барсетка…
        - Работаем, девочки!
        VI
        - Химера, - сказал Старик, увидев Регину.
        - Да, - согласилась та. - Химера.
        Она еще не знала, что Старик не в курсе ее походов в питомник. Не ведала, что ему ничего неизвестно об эксперименте с полиморфом, разучившимся есть. Не подозревала, что глава Храма № 3 - страх и ужас нерадивых учеников! - без разрешения не коснется и пылинки в памяти чужого человека. Кавалер-дама ван Фрассен искренне полагала, что Тераучи Оэ говорит о маленькой химере, оказавшей Регине большую услугу…
        А Старик просто дал новой студентке прозвище.
        Он всем давал прозвища, этот хитрый великан. Фердинанд Гюйс в свое время стал Малышом. Неугомонная Юсико - Стрекозой. Яцуо Кавабата, хрупкий эстет - Бритвой. Регина ван Фрассен - Химерой. Принцип, которым руководствовался Тераучи Оэ, выбирая прозвища, служил неиссякаемым источником споров.
        Что ж, у каждого свои секреты.
        - Завтра на занятия. И не опаздывать!
        - А гусь? - спросила потрясенная Регина.
        Старик удивился:
        - А что гусь?
        - Ну, я должна была его освободить…
        - Да гори он в духовке, этот гусь! - воскликнул Тераучи с подкупающей искренностью. - Если бы вы знали, голубушка, как он мне надоел…
        - А уж мне-то, - согласилась Регина.
        КОНТРАПУНКТ
        РЕГИНА ВАН ФРАССЕН ПО ПРОЗВИЩУ ХИМЕРА
        (из дневников)
        Вот она лежит, Фрида, девочка моя. Тридцать пять килограммов чистого золота. Урчим, ластимся; мешаем спать. Жрем в три горла. Гостей обожаем. Хотя, когда соседский мастиф Арнольд, сорвавшись с поводка, махнул к нам во двор - полакомиться козлятинкой! - Фрида его сильно разочаровала. Я потом долго объясняла соседке (между прочим, майору налоговой полиции), кто такой целофузис, и почему он так быстро бегает. Ничего, помирились. Даже стали друзьями. После того, как я оплатила Арнольду услуги срочной ветпомощи.
        Ну, давай почешу за рожками.
        И за ушками.
        Я взяла Фриду через неделю после «урока кормежки». Хозяева питомника хотели убедиться, что химерка нормально ест. Продажа больной доходяги, справедливо полагали они, могла нанести урон их репутации. Возьмет клиент и подаст в суд; репортеры разведут шумиху… Убедившись в исключительной прожорливости Фриды, они назначили цену - льготную, со скидкой. К счастью, я приехала в питомник с Гюйсом. Он отвел хозяев в сторонку и переговорил с глазу на глаз. Мне он категорически запретил приближаться, и уж тем более - подслушивать. Вернулся Гюйс усталый, как бегун в финале дистанции, и сообщил, что цена из льготной стала обычной, а скидка отменяется.
        «Чему тут радоваться?» - громко подумала я.
        «На треть дешевле первоначальной, - разъяснил он. - Разницу отдашь мне, за хлопоты…»
        Мне позволили держать Фриду в общежитии. Выяснилось, что я не первая студентка, притащившая в Храм хвостатого любимца. Тот же Кавабата держал игуану. С химеркой тетешкались все, кому не лень. Я же, улучив момент, подошла к Старику - вечером, когда он кормил своих карпов.
        - И всё-таки гусь, - сказала я.
        Он молча кивнул.
        - Мою свободу ограничивают тысячи обстоятельств. Так?
        Он неопределенно пожал плечами.
        - Я выбрала учебу на Сякко. Власти Ларгитаса поставили мне ряд условий. Я согласилась. Разве это не кувшин? Вы предупредили меня, что ваши методики опасны. Я подписала отказ от претензий. Разве это не кувшин? Я полезла спасать Фриду от голодной смерти. Теперь я должна ее кормить. Разве и это не кувшин? Любой свободный выбор лишь укрепляет стенки моего кувшина…
        Карпы сбились в стайку, шевеля плавниками.
        - Гусь в кувшине. Человек в мире. Телепат в социуме. Сознание внутри тела. Под шелухой сознания - флейтистка на холмах. Внутри флейтистки - операционная бригада. Полагаю, это не предел. В кувшине - гусь, в гусе - кувшинчик, в нем - гусенок, в нем - микро-кувшин, в котором яйцо, в котором зародыш гуся…
        - Разве это имеет отношение к свободе? - спросил Старик.
        - Разве кувшин можно разрушить? - спросила я. - Назовите кувшин Вселенной, и гусь свободен!
        Тераучи Оэ воздел руки к темным небесам:
        - А от меня, от меня-то вы чего хотите?
        - Как - чего? - опешила я. - Чтобы вы признали мой ответ правильным!
        В ответ он показал мне невежливый, огромный, как луна, кукиш.
        - Дудки! Я могу выслушать ваш ответ. Могу приобщить его к коллекции. Могу даже сказать вам по секрету, что ваш бред - редкий экспонат. Но если кто-нибудь когда-нибудь придет ко мне с вашим ответом…
        На этот раз кукишей было два.
        Он умер в позапрошлом году, добрый великан, спаситель гусят. Зубами я выгрызла у руководства клиники отпуск за свой счет. Тараном пробила сопротивление кассиров, заполучив билет из резерва. «Герцог Лимбах» - ирония судьбы! - прибыл на Сякко строго по расписанию. И всё-таки я опоздала.
        Его похоронили вчера.
        На кладбище я была не одна. У свежей могилы стоял Яцуо Кавабата. За минувшие годы он сделался законченным франтом. Костюм от Бердье; запонки из розового жемчуга, шейный платок с бриллиантовой булавкой в узле. Я рядом с ним выглядела бедной родственницей. Он рядом со мной… Модный манекен; грустный клоун.
        - Рад тебя видеть, Химера.
        - Здравствуй, Бритва.
        Больше мы не разговаривали. Стояли, думали - каждый о своем. В защитных блоках не было нужды. Ни я, ни Бритва не позволили бы себе и шагу сделать без разрешения. Да и не сумели бы, если честно. Я положила на холмик розу - одну, багрово-черную. И услышала: флейта. Только флейта, больше никого. Мягкий, густой тембр. Шорох и шелест, как часть мелодии…
        Прочие оркестранты Сякко молчали, как и мы.
        - Знаешь, Химера, - сказал Бритва, уходя. - Можно жить и впятером.
        - Можно и одному, - ответила я.
        - Можно. Вот без одного - труднее.
        Я проводила его до ворот.
        Часть шестая
        Цаган-Сара
        Глава седьмая
        Раз в сто лет
        I
        На окне, полускрытая шторой, цвела герань.
        - Солнышко, - улыбнулся пациент, забравшись в кресло с ногами. - Люблю.
        - Солнышко, - повторила Регина.
        Ее интересовали ассоциации.
        - Слоники. Хоботы-лучики.
        На комоде - ореховом, с гнутыми ножками - и впрямь стояли шесть фарфоровых слонов. Задрав хоботы к небесам, они трубили побудку. За слониками, притворяясь пейзажем, расположилась старинная фотография в рамке. На ней конопатый сорвиголова лет десяти хвастался рыбиной, пойманной на спиннинг. Добыча была раза в три больше рыбака.
        - Лучики.
        - Мама. Нельзя рвать наволочку. Нет, нельзя.
        Пациент еще раз улыбнулся.
        - Нельзя.
        Улыбка поблекла.
        - Нельзя. Можно.
        Ухмылка. Жестокая, хищная, как осколок стекла.
        - Нужно. Мама. Рвать наволочку.
        И хитрый, быстрый - удар хлыста - взгляд исподтишка:
        - Нужно. Рвать, да.
        Регина обвела жестом кабинет:
        - Нравится?
        Ухмылка стерлась. Герань, комод, слоники.
        - Да. Нет. Да.
        - Хочешь, я тебя поцелую?
        - Ага, - согласился пациент. - Хочу. Не хочу.
        Борьба желаний исковеркала лицо - и закончилась победой:
        - Хочу. Ага.
        Присев на корточки рядом с креслом, Регина целомудренно чмокнула пациента в пухлую щечку. Тот блаженно зажмурился, сразу став похож на кота, пригревшегося на летнем подоконнике. Губы Регины скользнули ниже. Острые зубки прикусили кожу на шее. Ага, вот и сонная артерия. Слюна пошла в кровь, кровь пошла в мозг.
        Миг - и пациент крепко спит.
        Комната, словно тоже попав во власть общего наркоза, изменилась. Старомодный уют уступил место ледяной стерильности оперблока. Где ты, герань? - лампы холодного света. Где вы, слоники? - консоль жизнеобеспечения. Эй, кресло! - стол-гравимех полифункциональный. Комод, ау! - диагност-центр. Было время, когда Регина пыталась разобраться, какие личностные мотивы психира формируют оперблок «под шелухой». Обращалась к специалистам, заказывала дорогостоящие консультации, и всё для того, чтобы узнать: зря тратишь время и деньги, дурочка. Тьма сомнительных гипотез; ни одной устойчивой теории.
        Ее оперблок до начала операции отражал чаяния пациента. Самое уютное место, какое мог себе вообразить больной. В принципе, следовало поблагодарить судьбу за такой нечаянный подарок. Слоники с геранью - или танцплощадка с баром, как в случае с одним веселым шизофреником - служили хорошую службу. У большинства психиров оперблоки были стационарны: дом с ширмами у Кавабаты, студия скульптора у Юсико, храмовый зал у Старика. Им приходилось успокаивать пациента - человека как правило, капризного, - попавшего в непривычную обстановку. У доктора ван Фрассен, баронессы медицины, пациент успокаивал себя сам.
        Она подошла к столу.
        …встала у консоли жизнеобеспечения.
        …сыграла фугу на сенсорах диагност-центра.
        …подготовила реанимационную капсулу.
        …эн-стимуляторы.
        …всё.
        Ребенок на столе был важной персоной. Санг-Жерар Талела, почетный гражданин Хиззаца (с момента зачатия). Полковник конной гвардии (записан в полк с первым криком, в чине поручика). Агунг - наследный князь - Малой Семанты. Камер-юнкер императорского двора. Пожизненный «столп земли». Кавалер ордена Перепела, с алмазами и бантами. Сын Розалинды Берсаль-Талелы, меценатки галактического значения, и Нобата Ром Талелы (славьте имя его!). Внук верфевладельца Жан-Пьера Берсаля, способного выстлать ассигнациями трассу от Хиззаца до Ларгитаса - и его высочества Пур Талелы XVI (трижды славьте имя его!). Младший в длинном ряду братьев и сестер, последыш, самый любимый, самый-самый…
        А еще ребенок был мультиплетом.
        Перед Региной лежали близнецы-краниопаги, сросшиеся головами. Две личности в одном теле, два альтера-сожителя, «под шелухой» они выглядели именно так. Затылочное сращение категорически не позволяло альтерам увидеть лицо друг друга. Дурной каламбур точно отражал суть дела. Стоило одному из маленьких Санг-Жераров выйти на первый план, как другой Санг-Жерар тут же впадал в спячку. Но если первый альтер имел характер добрый и покладистый, хотя и слегка отставал в развитии - вторая личность была сущим дьяволенком. Целью жизни Санг-Жерара-2 являлось отравление жизни Санг-Жерара-1. Доминируя, он с удовольствием маньяка терроризировал «брата» - или заводил в тупиковые ситуации, где и бросал на произвол судьбы.
        Себя он, судя по всему, полагал временным жильцом, подселенным в чужое тело - бродягой, из милости ночующим в чулане, арестантом в общей камере - превращая дни и ночи соседей в кошмар.
        Подложить жабу в коробку с подарком. Еще лучше не жабу - мохнатого паука. Разбить кристалл с любимым фильмом альтера. Надев новый костюмчик, искупаться в луже. Сходить «по-большому», положив на дно горшка орден Перепела. Изрезать ножницами мамино коктейль-платье накануне выхода в свет. Утилизировать бабушкино колье с бриллиантами. Спрятаться в мобиле садовника, дождаться, пока садовник уедет домой, на другой конец города, тайком выбраться наружу - и предоставить Санг-Жерару-1 искать путь домой на его усмотрение. Залезть на карниз третьего этажа, зная, что «первенец» до колик боится высоты. Расчесать тело до крови, до мокрых язвочек; засунуть горошину глубоко в ноздрю…
        Боли Санг-Жерар-2 не ощущал.
        К операции по разъединению личностей Регина готовилась вторую неделю. Обычный хирург на ее месте в первую очередь убедился бы, что оба мозга близнецов функционально независимы. Выяснив, что дети несинхронно дышат, спят и двигаются, он проверил бы связь систем кровообращения - ввел пациенту в вену «маячок» и отследил его путь по сосудам. Знание о том, как быстро «маячок» попадает от одного близнеца к другому, и какие сосуды участвуют в процессе, равнялось представлению об эффективности сердечной деятельности близнецов и их способности к автономии. Скорость выведения «маячка» из организма позволяла судить о работе почек…
        «Под шелухой», где личности представали в телесном воплощении, Регина действовала теми же методами. Функциональная независимость. «Маячок» - сенсорный раздражитель. Путь по сосудам - движение импульса, как изменения знака мембранного потенциала. Скорость выведения - вытеснение «маячка» из памяти новыми сигналами. Результаты исследований вселяли надежду. Количество общих «сосудов» у «братьев» было невелико. Дефекты «оболочек» не наблюдались. Сращение произошло на сравнительно малом участке. Кстати, высокопоставленные родители подписали отказ от претензий в случае, если одна из личностей сына погибнет. Особым приложением отмечалось, что одной из личностей должен быть Санг-Жерар-2, которого родители по сей день, несмотря на медицинское заключение, считали злым духом.
        Сумма гонорара, переведенного клинике за операцию, подразумевала, что клиент всегда прав. Услуги психира стоили дорого; услуги психира с дипломом Сякко были доступны единицам. Регина утешалась тем, что мир всё равно не спасешь, а клиника платит в бюджет Ларгитаса огромные налоги. Часть их идет на бесплатную медицину, и это не пустые слова.
        «Если бы Талелы обратились в клинику раньше. Если бы не мучили ребенка, собирая в доме экзорцистов всех мастей. Пользы - ноль, а вреда - уйма. Первый альтер затормозился в развитии. Второй озлобился еще больше…»
        - Начинаем!
        Указательный палец левой руки превратился в опасную бритву. Пот, выступивший на правой ладони - в мыльную пену. Покрыв ей головы близнецов, Регина начала сбривать Санг-Жерарам волосы. Во внешней клинике это сделали бы медсестры, готовя пациента к операции. Здесь же приходилось трудиться самой. Если б еще волосы «под шелухой» были просто волосами, какие сострижешь - отрастут! Черные, жесткие кудри, снятые бритвой, без остатка растворялись в пене. Злобное личико «дьяволенка» смягчилось, он задышал ровнее. На лице «ангелочка» проступило умиротворение - такое видят туристы, любуясь лакированными мумиями в горных церквях Хиззаца.
        «Под шелухой», во время операции, Регина делалась левшой. Почему? - гримаса судьбы, вроде метаморфоз оперблока. В инструментах она не нуждалась. Скальпель, ранорасширитель, зажим - члены опербригады по имени Регина ван Фрассен напоминали медкиборгов, заранее снабженных всем необходимым. Пальцы легко превращались в зонды и пинцеты; слюна - в бриетал или тиопентал натрия. Пот на руках - во что угодно, от мыльной пены до геля Кауфмана. Прищурься особым образом - и вот тебе томограф или ангиограф. Пожалуй, кто-нибудь из Регин смог бы обернуться диагност-центром, появись в этом необходимость.
        Помнится, Юсико представляла себя группой скульпторов, работающих с глиной. Старик - монахами, вершащими службу. Иногда Регина думала, что происхождение играет для психира - для его оперирующих воплощений - главную роль. Ларгитас, центр новейших технологий, и нате-здрасте - сама того не желая, я становлюсь командой медкиборгов…
        Главной ее проблемой, которую в Храме № 3 выжигали каленым железом, была брезгливость. Надкусить вену для наркоза, гладить потной ладонью место ожога, ковыряться пальцем в открытой ране - даже понимая умом, что вена не вена, а полевой канал поступления информации, ожог не ожог, а шоковая травма…
        Ничего.
        Привыкла, принюхалась; притерпелась.
        …структура личности:
        …опыт. Формируется обучением…
        …направленность. Формируется воспитанием…
        …темперамент. Обусловлен генетически…
        …индивидуальность. Формируется упражнениями…
        …социальный статус…
        …биохимическая конституция…
        Без волос внешность «близнецов» претерпела разительные изменения. «Дьяволенок» стал похож на старичка-паяца, скорее забавного, чем опасного. «Ангелочек» же, напротив, приобрел что-то хищное, не свойственное ни его возрасту, ни роли в тандеме. Регина вздохнула с облегчением. Это было больше, чем она смела надеяться.
        Вчера она приводила в клинику Фриду - поиграть с ребенком. В клинике к Фриде давно привыкли. К капризу доктора ван Фрассен, известной оригиналки, записавшей химеру в консультанты - тоже. Ходили сплетни, что Фрида умеет разговаривать - и вечерами, наедине, рассказывает хозяйке все тайны больных. Чушь, суеверия. Но факт оставался фактом - все, на кого химера рычала, находясь в барсовой ипостаси, переносили операцию не лучшим образом.
        Санг-Жерару повезло: Фрида взяла у него паровую котлетку.
        «После операции я помещу тебя в симулятор, - пообещала Регина „дьяволенку“. - Посмотрю, можно ли что-то сделать. Если да, я порекомендую твоим родителям пересадить тебя в клон. Вряд ли, конечно, они согласятся. Извини, парень. Это всё, что я могу. То, что ты счел бы убийством, у нас считается лечением. Впрочем, допускаю, что ты назовешь это освобождением…»
        Она начала разделение опыта альтеров - шаг за шагом.
        Привычку за привычкой.
        Навык за навыком.
        …мне тридцать один год.
        …сходила замуж - на шесть месяцев.
        …сейчас в разводе; детей нет, и не хочется.
        …мама говорит, что это нормально.
        …папа делает вид, что согласен.
        …не отвлекайся.
        II

«„ЛЕБЕДЮ“ - 100 ЛЕТ!»
        Солнце еще раздумывало: отправляться на покой, или погодить? Но транспарант, ликующим воплем взлетев в небо над интернатом, был виден издалека. Дизайнер сотворил чудо со спектральными настройками - текст горел и переливался, конкурируя с полярным сиянием. Паркуя аэромоб перед входом, Регина обнаружила над воротами еще один «сполох»:
        ВСТРЕЧА ВЫПУСКНИКОВ ВЕКА!
        РАССТЕГНИТЕСЬ, БРАТЬЯ И СЕСТРЫ!
        ЗДЕСЬ - ВСЕ СВОИ…
        Вокруг объемных букв скакали и кувыркались анимированные человечки. Время от времени они пускали друг в друга цветные лучи - надо полагать, ментальные импульсы. Смешней прочих выглядел классический растяпа, у которого импульсы влетали в одно ухо и вылетали из другого. Он же растерянно хлопал глазами.
        - Добрый день. Вы на встречу выпускников?
        Форма оливкового цвета. Серебряные - парадные - петлицы. Значок с буквой «Т» на лацкане. Татуированные крылья носа. «Синпат активный,» - гласила татуировка.
        «Надо же! Коллеги…»
        К Т-шникам Регина привыкла. Ее дергали на срочные вызовы раз в квартал. Плюс консультации. Плюс - Линда. С какого-то момента настороженность ушла. Работа, как работа. Чти закон - и спи спокойно. Или, если угодно, мучайся бессонницей, честный и социально адаптированный.
        Вняв рекомендации, она «расстегнулась» в рамках приличий.
        …чудная погода!
        …метеоцентр постарался.
        …что вы делаете сегодня вечером, офицер?
        …охраняю вас. Ваше приглашение?
        …а иначе не пустите?
        …не дальше будки…
        Т-шник взял у нее пригласительную открытку. Чиркнул ногтем по золотому тиснению - над краем всплыла номерная голограмма.
        …милости просим!
        …а в будку? Лжец…
        …смех. Щекотка. Аромат вина.
        …я навещу вас, офицер…
        …сгораю от страсти…
        …до скорого!
        Аллеи, спортплощадка. Пруд с семихвостами. Скамейка. Здесь она ломала блок Линды, желая добраться до чужой радости. Здесь ее накрыло мокрой простыней ужаса: сработала рефлекторная защита эмпатки. Как давно это было? Великий Космос, четверть века назад… Если вломиться в блоки Линды сейчас - чем шарахнет агрессора? Небось, памятный ужас покажется доброй детской сказочкой! Впрочем, инспектора Линду Гоффер еще попробуй «расколи»…
        …не Гоффер.
        Рюйсдал.
        «Говорят, от любви до ненависти - один шаг. А от ненависти до любви? Высшая арифметика… Туда - шаг, обратно - двенадцать лет. Или меньше? Линда, радость моя, когда ты впервые поцеловала Фому? Легла с ним в постель? Выслушала предложение руки и сердца? Ты приглашала меня на свадьбу, но я отговорилась - уже не помню, чем. Супруги-менталы…»
        Регина представила себя на месте подруги. Нет, не с Фомой! С кем угодно, только не с ним… Например, с Альбертом Фроссом, добродушным терапевтом из отделения пси-реабилитации. С Фроссом у нее весной случился роман - бурный и краткий, как ливень. Или с Фердинандом Гюйсом. С Гюйсом у нее, правда, ничего не было. Но как вариант? Теоретически?
        «Кажется, я геронтофилка. Я бы с радостью стала герцогиней Оливейра. Пожалуй, я склонна к инцесту, но такого, как папа, второго нет. Комиссар Фрейрен? Нет, он мне не нравится. Старик? Это слишком. Он раздавит меня. Всё-таки - Гюйс. Как бы это могло быть?»
        …невозможная, отчаянная близость.
        Тело, мысли, чувства.
        …душа?
        Уходит страх наготы.
        Внешней; внутренней; всякой.
        …такой, какая я есть. Если хоть чуть-чуть…
        …закроешься, сохранишь кусочек своего, личного…
        …куда нет хода даже ему…
        Первая трещина.
        Начало конца.
        «Я преувеличиваю? Если признать, что у каждого есть право на мелкие тайны… Ты дура, Королева. Хорошо, будем взаимно вежливы: ты - идеалистка. То есть дура, возведенная в степень. Таким, как ты, нельзя заводить семью. С Фроссом было неплохо. Гейзер страсти, восторг безумия. Но под ними - хорошо спрятаны, надежно упакованы - у каждого имелись персональные скелеты в шкафах. Веселенькие скелетики в бронированных шкафчиках. Они плясали втихомолку, не торопясь выставиться на обозрение. Наверное, поэтому мы расстались легко, испытывая лишь невнятное сожаление…»
        У Линды нет тайн перед Фомой.
        С чего ты взяла?
        …завидуешь?
        …всё. Хватит.
        III
        Плющ разросся на всю ограду. Лишь в одном месте в багряно-зеленой листве был вырезан прямоугольник. Калитка открылась, выпуская Регину на пологий склон. Ударили звуки - музыка, голоса, смех - так друг, здороваясь, хлопает по плечу. Яркая мозаика: люди на ковре травы. Солнечные зайчики - скольженье наперегонки по бирюзовой глади озера. Гладь «зеркалит», вспыхивая золотом; озорники-зайчата норовят прыгнуть тебе в глаза. Скинь туфли! босиком по траве! В воздухе повисла трибуна, вся в блестках и мишуре, как «майское дерево»; по углам - гроздья шаров, рвущихся в небо. Шары чуть не лопаются от гордости, словно это они удерживают трибуну над землей, а не спрятанные внутри антигравы.
        …аромат ванили…
        нотка свежего лайма…
        шоколад с орехами…
        блестки-колокольчики…
        Радуга коллективной пси-ауры. Живая клетка-великанша со множеством ядер-личностей. Вирт менталов. Редкий случай…
        - Регина?
        - Карл?! Тебя не узнать!
        Бывший «карлик» ухмыльнулся, подбоченившись:
        - Да уж! Карл Брегсон, граф организмики, к вашим услугам!
        Ростом молодой граф, как и предполагалось в детстве, не вышел. Компенсируя этот недостаток, он обзавелся солидным брюшком и отрастил усики-стрелочки. Сюртук брусничного цвета; значок Академии, в атласной «бабочке» - заколка из иридия…
        - А ты как? Кстати, отлично выглядишь!
        - Я психир. Училась на Сякко, работаю в клинике…
        - На Сякко?
        «Карлик - пассивный!»
        «Сам ты карлик! Я выше тебя вырасту!»
        Образ-архив («Лови, телепасс!..»):
        ЛАР-ГИ.
        Оппозиция: свой-чужой.
        Личное пространство: отсутствие.
        Быть в том, что делаешь.
        «ШЕСТЕРЕНКИ».
        Работа «под шелухой».
        Средство: насилие.
        МЕТОДИКА.
        ЦЕЛЬ.
        Карл моргнул. Лицо его приняло отрешенное выражение. Не прошло и пары секунд, как он, распаковав архив в полном объеме, вплоть до карпов в пруду и гуся в кувшине, с удовлетворением кивнул:
        - Оригинальный метод! Согласуется с постулатурой организмики. Вертикаль взаимосвязей…
        Зычный голос прервал его монолог:
        - Дамы и господа! Коллеги! Друзья!
        Пауза.
        - Прекрасные мои «лебедята»!
        На трибуне стоял Фердинанд Гюйс. Госпожа Хокман зимой ушла на повышение - в Департамент образования. Новый директор был сама элегантность, чтоб не сказать - пижон. Смокинг цвета летних сумерек, «лунный» жилет…
        - Кто из вас любит торжественные речи?
        - Никто!
        - Вот и я не люблю. Поэтому скажу просто: «Лебедю» - сто лет!
        - Ура-а-а!!!
        …волна накрывает с головой…
        …увлекает в пенный водоворот…
        …выталкивает на поверхность…
        Чуть не оглохнув на обоих слоях, Регина вопила вместе со всеми.
        - Мы встали на крыло. Разлетелись по Ойкумене. Но сегодня все, кто смог, собрались здесь. Мы - живая история. Будет справедливо, если я предоставлю слово старейшему из нас, человеку, которому выпала честь стать первым преподавателем «Лебедя»…
        «…ненавижу эти его паузы…»
        «…не может быть!..»
        «…ну же!..»
        - …которого многие из вас хорошо знают…
        «…нарочно тянет, гад!»
        «…не томи!»
        - …заслуженному учителю Ларгитаса, полному кавалеру ордена Чести, виконту педагогики - Альбрехту ван Эсмунду!
        «Он еще жив?! - ахнула Регина, прижимая ладони к горящим щекам. - Неужели ван Эсмунд из первых преподавателей? Вот это да! Я не знала… он никогда не рассказывал…»
        Освобождая место, Гюйс отступил в сторону, на подвесной мостик. Позади директора произошло какое-то движение. Наиболее ушлые из выпускников поспешили воспользоваться зрением тех, кто стоял выше по склону. Последние не возражали. И все увидели: Альбрехт ван Эсмунд до сих пор сохранил сходство с одуванчиком. Только теперь это был одуванчик, обласканный порывом ветра. Облако белого пуха вокруг головы старого учителя исчезло. Хотя, разменяв пятнадцатый десяток, можно не стесняться лысины. Эскалатор вез ван Эсмунда вверх, к трибуне; старик держался за поручень с осторожностью человека, идущего по кромке обрыва. За ним дежурили двое парней, готовые подхватить в случае надобности. Их помощь не потребовалась. Шагнув вперед, ван Эсмунд взялся за край трибуны, обвел собравшихся взглядом - цепким, внимательным, без признаков рассеянности…
        Выпускники затаили дыхание.
        - Рад видеть молодую поросль. Кто ответит мне: сколько «лебедят» было в первом выпуске?
        «Двадцать пять!»
        «…тридцать два!»
        «…восемнадцать!»
        - Семь человек. И четверо учителей, включая вашего покорного слугу. Интернат тогда сводился к двум корпусам: учебный и жилой. Кто бы мог подумать… Впрочем, не стану утомлять вас стариковской болтовней. Я рад, что дожил до сегодняшнего дня! И вот что еще…
        Он лукаво подмигнул:
        - Коллега Гюйс забыл кое о чем сказать. Видимо, по причине природной скромности. Сегодня не только юбилей «Лебедя». Сегодня исполняется шестьдесят пять лет его директору, новому предводителю нашей безумной компании - Фердинанду Гюйсу! Мои поздравления!
        - По-здра-вля-ем!
        Юбиляра, едва не сбросив с мостика, насильно вытолкали вперед. Регина впервые видела, чтобы Гюйс смущался и краснел. Похоже, он и впрямь собирался скрыть свой день рождения. А лысый одуванчик его разоблачил! Ну вот, ван Эсмунд вручает Гюйсу подарок. Знала бы - купила бы тоже… Отправить с коммуникатора заказ в торговый центр? Пусть сделают срочную доставку самого пижонского костюма, какой только найдется в выставочном зале…
        - Спасибо, Альбрехт! Спасибо, друзья! Честное слово, я тронут. А теперь, - Гюйс взмахнул рукой, как шпрехшталмейстер в цирке, - веселитесь! Заслужили!
        И погрозил пальцем выпускникам, часть которых годилась ему в отцы:
        - Не напивайтесь, молодежь!
        IV
        - …так вот, что касается вертикальных взаимосвязей в системе обучения психиров на Сякко! Любопытно наблюдать, как принципиально иная систематика сякконцев эмпирически пришла к принципам иерархии, которые дает нам научный метод организмики. Ты в курсе организмической постулатуры? Нет? Не важно…
        Азарт. Восторг влюбленного. Могучая, всепоглощающая страсть.
        «Организмика, - думала Регина, не в силах оторваться от прилипчивого Карла, - похоже, отвечает ему взаимностью. Граф в тридцать один год! Можно только порадоваться за человека…»
        - …Ойкумена - в первую очередь, информационный организм. Сякко входит в него составной частью, как информационный организм более низкого уровня. При этом верхняя граница организма Сякко не совпадает с нижней границей организма Ойкумены. Между ними имеется зазор, который обеспечивает ряд степеней свободы вертикального взаимодействия…
        Ага, кивнула Регина. И зря сделала.
        - Вот видишь, тебе уже интересно! Идем дальше: Храм, где ты обучалась, в свою очередь входит в информационный организм Сякко, как организм более низкого уровня. И снова - с пограничным «зазором». Что мы здесь видим?
        - Что? - обреченно переспросила Регина.
        Она очень старалась, чтобы Карл не добрался до ее мыслей по поводу.
        - Индивидуумы-организмы - студенты Храма - и их взаимодействие. Стеснение личного пространства. Контакт и частичное пересечение инфо-границ ведет к уплотнению информации, созданию «скорлупы», которая продолжает сжиматься под воздействием внешних факторов. Но уплотнение матрицы не может длиться бесконечно. В конце концов оно приводит к взрыву, который сопровождается стремительным расширением, и как результат - возникновением шести суб-личностей на ментальном уровне…
        Графскую лекцию прервал запах - одуряющий, дороже всех теорий мира, запах жареной с луком баранины. Живот Карла заурчал, откликаясь. Хозяин живота принюхался, раздувая ноздри, поперхнулся слюной - и умолк, озираясь. Ближайший пикник-комбайн, работавший в режиме барбекю, обнаружился на склоне, метрах в ста. «Ветра, вроде бы, нет, - удивилась Регина. - Что за шутки?» И сообразила, что попалась на старый, как мир, трюк. Мимо, хохоча, промчались близнецы-эмпакты, накрывая всех облаком дразнящих ароматов. За близнецами - невпопад вспомнился мультиплет на операционном столе - гнался, грозя кулаком, косматый, как грозовая туча, дедуган. Ярость его, мешаясь с «мясной симфонией», была насквозь притворной. Дедуган едва сдерживал смех, но из роли не выходил.
        - Уши оборву! Сопляки! Язык из-за вас прикусил…
        …язык прикусил…
        …есть хочу - сил нет!..
        …голодный целофузис щелкает пастью.
        … слюна течет с клыков…
        …в клыках - Карл…
        …ну?..
        - Бегу! - Карл сорвался с места. - Несу!
        - Кто последний, тот черепаха!
        Разумеется, черепахой оказался граф Брегсон. Отчаянным броском доктор ван Фрассен обошла его на финишной прямой, первой домчавшись до пикник-комбайна. И была вознаграждена аплодисментами, а также ломтем мяса, от которого Фрида пришла бы в экстаз. Громче всех хлопал дылда в камуфляжных шортах, голый по пояс. Регина представила, как красит дылде волосы «апельсинчиком»…
        - Клод? Клод Лешуа?
        - К вашим услугам. С кем имею честь?
        - Регина ван Фрассен. Вы меня, конечно, не помните…
        - Достаточно, что помните вы…
        - Если кто еще не знает, это Клод Лешуа.
        Клод!
        Ты помнишь первые занятия по соцадаптации?
        - Ну…
        - Забыл, что ли?
        - Ничего я не забыл…
        …руки некуда деть, кроме как в карманы…
        …девчонка на задней парте…
        - Ну вы даете! - восхитилась Регина. - Я и глазом моргнуть не успела!
        Только что Клод Лешуа с хирургической точностью - и ловкостью карманника - выдернул из ее памяти эпизод, проясняющий их знакомство. Скорость, с какой он нашел цель, приводила в оторопь. Кажется, походя Клод прихватил еще один микро-эпизодик. Ну да, вот малышка Ри смотрит в окно, а за окном слоняется унылый подросток, изредка бросая мяч в корзину.
        «А к Клоду никто не прилетит, - тихий шепот прошлого. - Никто не поведет его в зоопарк. Не купит ему мороженое… Это неправильно! Надо сказать ему что-нибудь хорошее. Или подарить что-нибудь. Только я не знаю - что…»
        - Спасибо, - усмехнулся Клод, телепасс высшей категории. - Считай, подарила. Помнишь, я тогда сбежал? Ненавижу, когда меня жалеют. А ты жалела так громко, что я чуть не оглох. Давай на «ты», ладно? Меня от официоза уже тошнит…
        - Давай. А где, если не секрет, ты работаешь?
        - Секреты? У нас их нет!
        Зеленая птичка-указатель: бери!
        «Галочка-выручалочка, отведи меня куда надо…»
        Архив открыт для доступа.
        …от каждого символа…
        …в глубину шарика-мнема…
        …ветвятся тысячи корешков-ассоциаций:
        «- …Согласны ли вы на проведение ментального сканирования вашей памяти в рамках упомянутого эпизода?
        Голос судьи гремит под сводами зала.
        - Да, ваша честь.
        - Ультимат-опросчик, приступайте.
        …Окровавленное тело у края тротуара. Вой двигуна на форсаже - удаляется, гаснет. Сердце отчаянно стучит в груди. Скорее, проверить - жив ли, вызвать помощь…
        Стоп. Назад. Замедлить.
        Есть!
        За долю секунды перед тем, как прикипеть к скорчившемуся, изломанному телу, взгляд успевает вскользь мазнуть по пустынной улочке. Скрывающийся за углом мобиль. Сознание свидетеля не успело его зафиксировать. Но „шоковая“ память сохранила всё, до мельчайших деталей. Конкретизация… номер…
        - …единственный выживший свидетель находится в коме. Врачи не дают никаких гарантий. В свете сложившейся ситуации было получено согласие родственников пострадавшего на проведение ментального сканирования мозга…
        - Я готов, ваша честь…
        - …Я невиновен! Я требую ментальной проверки моих показаний!..
        - Ваше требование признано уместным. Эксперт Лешуа, приступайте…»
        Экстренный вызов коммуникатора пронзил запястье мерзким зудом. Регина едва сдержалась, чтобы не выдать что-нибудь из лексикона адмирала Рейнеке.
        - Прошу прощения. Меня вызывают.
        - «Экстра»? - Клод тактично отошел в сторону. - Сочувствую.
        В голосфере объявилась хмурая физиономия комиссара Фрейрена.
        - Дудки! - рявкнула Регина, не дав комиссару и рта раскрыть. - У нас юбилей интерната! Все мои друзья, однокашники… Когда я их увижу? Еще сто лет ждать?!
        - Я жду вас у ворот, - не слушая ее, сказал Фрейрен. - Поторопитесь.
        Выглядел он - краше в гроб кладут. На рукаве комиссарского сюртука Регина лишь сейчас разглядела креповую повязку. «Его самого выдернули, - догадалась она. - С похорон. А тут я с юбилеями…»
        - Сейчас буду.
        У калитки она едва не столкнулась со старшим коллегой - маркизом Трессау. Оглянувшись, Регина увидела еще трех человек, спешивших к ним. Один показался знакомым. Ну да, конечно… Доктор Клайзенау, бессменный врач интерната, за прошедшие годы совсем не изменился.
        V
        В «Шмеле» едва хватило места для двоих. Пристроившись рядом с комиссаром, Регина чувстовала себя кошкой, зажатой в щели между стеной и шкафом. Ее не утешала даже теория, гласившая, что любовь крупных мужчин к тесным кабинам говорит о подспудном желании вернуться в материнскую утробу. Находиться в одной утробе с Фрейреном - то еще удовольствие…
        - Что случилось?
        Комиссар уверенно поднял аэромоб в воздух. Следом взлетела вторая машина, куда более вместительная - она приняла на борт доктора Клайзенау и прочих «юбиляров». Замигала панель навигатора: «Шмель» брал курс на заповедник «Серебряный бор».
        - Вот, - вместо ответа комиссар бросил ей на колени планшет. - Ознакомьтесь и подпишите.
        Текст, выведенный на экран, предупреждал:
        «Я, Регина ван Фрассен, обязуюсь… не разглашать сведений, которые будут мне доверены или станут известны иным путем… не сообщать устно, письменно и ментально кому бы то ни было… не передавать и не раскрывать публично… не использовать в своих интересах, или в интересах других лиц… я предупреждена, что в случае нарушения… к уголовной ответственности в соответствии с законодательством…»
        - Стилус в нижнем гнезде. Не упрямьтесь. Так будет лучше.
        Регина не знала, кому так будет лучше, но подписала, не чинясь.
        - Теперь вы введете меня в курс дела?
        - Нет.
        - Это шутка, комиссар?
        - Мне не до шуток, - подтверждая сказанное, лицо Фрейрена было мрачней тучи. - Я сам мало что знаю. Прилетим, нам всё расскажут, покажут…
        - Куда мы летим? Или это тоже государственная тайна?
        - Правительственный поселок «Заречье». Бывали там?
        - Ни разу.
        - Всё однажды случается впервые…
        Чувствовалось, что говорит комиссар через силу. Регина тоже замолчала, против воли то и дело косясь на траурную повязку Фрейрена. Черный креп притягивал взгляд, как магнитом. В повязке, как в символе, сосредоточилась вся неизвестность, ждущая человека за гробом - или в правительственном поселке «Заречье», где всё расскажут и покажут.
        - Сын, - бросил Фрейрен, заметив нервный интерес соседки. - Вы же хотели спросить: кто? Отвечаю - сын. Старший. Миротворческая бригада «Саркастодон», майор саперного батальона. Погиб при исполнении, под Непаем… Это на Кутхе, в системе Наль-Цер.
        - Я в курсе. Там что, до сих пор?
        - Там - всегда.
        - Каутли?
        - Нет, сепаратисты ФОК. Диверсия на трубопроводе…
        Машина шла над верхушками елей, давших название заповеднику. Море серебристой хвои простиралось во все стороны. Искрясь на солнце, мягкие волны текли к горизонту. Нельзя было даже заподозрить, что каждая хвоинка этих елей, выведенных по спецзаказу, гораздо жестче и острей, чем у других пород. Выпрыгни из кабины, или ввергни «Шмель» в убийственное пике - и уверься, пока летишь, что войдешь без всплеска в расплавленное серебро…
        «Прошлое не уходит, - думала Регина, лихорадочно подыскивая слова. - Оно стоит за спиной. Дышит в затылок. Ты убеждаешь себя, что отринул, вычеркнул, обошел на дистанции… И вдруг тебя догоняют, хлопают по плечу: „Привет!“ Уж лучше ожидаемый удар, чем такой внезапный привет. Я надеялась, что Кутха забыта. Изгнана в самый отдаленный, самый невостребованный клочок моей памяти. Дура я, дура…»
        - Извините.
        - Ничего.
        - Примите мои соболезнования.
        Комиссар кивнул - так, словно у него затекла шея.
        - Когда мы вернемся?
        - Не знаю.
        - В каком смысле?
        - В прямом, - держа правую руку в сфере управления, комиссар левой достал платок и вытер пот со лба. - Не знаю. Может, к вечеру. Может, завтра. Или через неделю. Не волнуйтесь, в клинику уже сообщили. Вашего пациента, если что, пронаблюдает доктор Ронберг. Мне сказали, операция прошла успешно…
        - Что вы такое говорите?
        - Могу повторить. В клинику сообщили. Вашего пациента…
        - При чем тут пациент? К вечеру я должна быть дома!
        - Назначили встречу? Отмените.
        - У меня Фрида!
        - Какая еще Фрида? - возмутился комиссар, явно заподозрив кое-кого в нетрадиционной сексуальной ориентации. - Позвоните вашей Фриде и сообщите, что свидание переносится…
        - Сами ей позвоните!
        - И позвоню!
        - И позвоните! Фрида - это химера!
        - Э-э… Это аллегория?
        - Это домашнее животное! Его надо кормить!
        Пренебрегая условностями, принятыми для общения с не-менталом, Регина буквально вколотила образ Фриды в сознание Фрейрена. Комиссар, охнув, передал управление «Шмелем» автопилоту - и с минуту изучал «подарок», восхищенно цокая языком.
        - Мелкая какая-то, - наконец буркнул он, вновь превращаясь в отпетого брюзгу. - Я слышал, они килограммов пятьсот весят… Больная?
        - Сами вы больной, - возмутилась Регина.
        - Детеныш?
        - Взрослая. Шесть лет. Карликовая просто.
        - А-а… - в голосе Фрейрена звучало сожаление. Похоже, в своей любви к крупным животным он не слишком задумывался о том, каково держать дома полутонную химеру. - Вы правы, надо кормить. Если не кормить - сдохнет…
        Регина еле сдержалась, чтобы не озвучить пару ласковых.
        - Попросите кого-нибудь. Пусть посидят с вашей химерой.
        - Кого? Отец в Академии, у него нет времени. Мама Фриду боится.
        - Возлюбленный?
        - Фриды?
        - Ваш.
        - Нет у меня возлюбленного. И вообще, это не ваше дело!
        - Сосед? Коллега? Подруга?
        - Отпадает. Кстати, ее еще и выгуливать надо…
        - Есть решение, - комиссар достал из кармана уником. - Я сейчас звоню в ветгостиницу «Дружок». Они возьмут вашу Фриду на передержку. Опытный персонал, полноценный рацион. Индивидуальная программа кормления. Выгул - дважды в день.
        - Вы - их рекламный агент?
        - Я - их постоянный клиент. Оставляю своего Принца, когда занят. Между прочим, центнер живого веса. Не ваша замухрышка… Надо будет их познакомить. Подружатся, а?
        - Непременно. Фрида придет в восторг от центнера живого веса.
        - Значит, договорились?
        - Только насчет знакомства. Насчет ветгостиницы - нет. Тем более, ни одна гостиница не возьмет на передержку химеру с Сякко. Проверяли, знаем. Я - единственная, кого слушается ипостась целофузиса. У ящеров головной мозг еще меньше, чем у вас, комиссар. Короче, или мне обеспечат присутствие Фриды рядом с хозяйкой - или я немедленно возвращаюсь.
        Вздохнув, Фрейрен набрал чей-то номер.
        - Да! - кричал он спустя пять минут, убеждая невидимого собеседника. - Без вариантов! Она упрямая, как мой диетолог… Сообщите охране, пусть готовят силовой вольер. Или пусть их поселят вместе. Да, будут спать на одной кровати! Мы сейчас сделаем крюк, заберем эту тварь… Я быстро, не переживай. Никого она не покусает, она ласковая…
        Ласковые мы, соглашалась Регина. Не покусаем.
        - Да, подписку взял. Ну не с химеры же! Кстати, доктор ван Фрассен, - комиссар снова утер пот со лба, - что она у вас жрет?
        Регина едва не заказала икру белуги-альбиноса и чабрец с горных лугов.
        VI
        Площадка перед виллой, куда их в итоге доставили, была забита мобилями - в три ряда, каждый строго в центре посадочного места, обведенного по контуру флюоресцентной полосой. Садиться пришлось «вертикалкой». На высоте десяти метров управление перехватил автомат-парковщик: комфорт, безопасность и контроль, если верить рекламе. Машину тряхнуло; Фрида недовольно мяукнула. Впрочем, она мяукала всю дорогу, жалуясь на тесноту кабины. Регине даже вспоминать не хотелось, как они с Фрейреном и химерой втискивались в «Шмель», воюя за каждый клочок пространства. К счастью, барсова ипостась оказалась вполне компактной для «аварийной упаковки». Ноги во время полета затекли, спина ныла. Комната в храмовом общежитии, одна на четверых, сейчас казалась идеалом простора. Выбравшись наружу, все - включая химеру, сменившую ипостась на горала - принялись разминать усталые косточки, кряхтя, как глубокие старцы.
        Черед любоваться пейзажем настал позже.
        Армия седых великанов-елей подступала к холму, увенчанному виллой. Мохнатые лапы отблескивали инеем, напоминая, несмотря на летнюю теплынь, о зиме. На северо-западе, в паре километров от холма, бор резко, будто отсечен тактическим лучевиком, обрывался - там, соревнуясь друг с другом в нарочитой легкомысленности, пестрели крыши дачных коттеджей. Лужайки, рощицы, домики; всё - игрушечное, кукольное, аж в глазах рябит. Зато вилла, оккупировав господствующую высоту, являла собой образец фундаментальности. По сторонам центральной аллеи, ведущей ко входу, солдатами в почетном карауле застыли кипарисы: близнецы одинакового роста и «телосложения». Парк в стиле классицизма: ровнехонькие газоны, круги и шестиугольники цветочных клумб, дорожки, выложенные брекчией; кусты - под линейку, кроны деревьев - идеальные шары, кубы, пирамиды…
        Рай геометра.
        И здание: мрамор ступеней, колонны в два обхвата, стрельчатые окна. Четыре этажа центр-холла, два трехэтажных крыла, острый шпиль на крыше. Никаких нанобетонов, плексанола, полипластов - только природные материалы. Строили, вне сомнений, по древним образцам. Вокруг такой виллы хорошо смотрелась бы кованая ограда из чугуна - черная, с золочеными шишечками. Не голография - настоящая.
        …ограды не было. Совсем.
        Усадьбу окружала редкая цепочка столбиков со старинными фонарями на верхушках. Воздух между столбиками едва заметно искрил. Силовое поле. Раз искрит - усиленное. Подчиняясь наитию, Регина пригляделась к шпилю, венчавшему крышу. Его окутывало едва различимое марево. Значит, не просто сил-барьер - полный купол. Вдоль «фонарей», разбившись парами, прогуливались охранники. Они неприятно напоминали панцер-киборгов, в свое время едва не угробивших Генерала Ойкумену. Такую спец-экипировку Регина видела только в детстве, в мультиках. Хотя экипировка - не главное; ее на любого увальня нацепить можно. Главное то, что от охранников веяло…
        Ничем от них не веяло. Словно и не было их здесь.
        Регина давно привыкла: какие ментоблоки ни ставь, как ни закрывайся - любой человек, если он живой, «фонит». Это вроде шума голосов на людной вечеринке - невнятный гомон, в котором, если специально не прислушиваться, ничего не разобрать. Телепаты не обращали внимание на ментальный фон - так не слышишь шелест потока машин за окном. Но если вдруг наступит полная, настоящая тишина…
        Охранники не фонили. Комиссар Фрейрен - да; со стороны виллы долетали смутные отголоски. А от «панцер-киборгов» - ни намека на деятельность мозга. Андроиды? Големы? Нет, те тоже фонят - слабее, по-другому, но фон есть. Глухая пси-блокада?
        Ни с чем подобным ей сталкиваться еще не приходилось.
        Осторожно, «на цыпочках», Регина потянулась к ближайшему охраннику. Она заранее рассчитывала наткнуться на несокрушимую стену. Разумеется, ломать ее мы и пытаться не станем. Просто дотронемся - пальчиком, чтобы убедиться! - и назад. Ничего противозаконного. Окажись здесь Фердинанд Гюйс, он бы сразу вспомнил сквернослова Паука - координатора спецназа. Но Регина с Пауком дела не имела, а когда толстяк Груша на руках выносил ее из катакомб под Храмом Святого Выбора - была без сознания.
        …где ты, стена?
        Она потянулась дальше - и, не ощутив сопротивления, провалилась в серую пыль. Нечем дышать; нечего видеть и слышать. Нечем думать и чувствовать. Кричать - нечем. Стрелой Регина вылетела обратно, чувствуя, как стучит кровь в висках. Так бывает в ночных кошмарах: падаешь в пропасть, спасения нет - и просыпаешься в холодном поту, судорожно хватая ртом воздух. Охранник погрозил ей пальцем: не балуйтесь, дамочка! Судя по гримасе, он с трудом сдерживал смех. Зарекаясь ставить эксперименты, Регина поспешила вслед за комиссаром. Фрида цокала копытцами, ни на шаг не отходя от хозяйки. Химера всё норовила прижаться к ноге, как испуганная собака.
        Похоже, что-то чувствовала.
        - Приложите ладонь к идентификатору.
        Взгляд - словно удар хлыстом. Киноид? Точно, киноид! Сторож-модификант. Чутье на агрессию, повышенная скорость реакций; беспрекословное подчинение приказам…
        - Это Фрида. Ее не с кем оставить. Мне разрешили…
        Поймав себя на том, что оправдывается, Регина умолкла.
        - Я знаю. Меня предупредили, - киноид улыбнулся и почесал Фриду между рожками. Счастливое «м-ме-е!» было ему ответом. - Идите, всё в порядке.
        Пройдя между стойками сканера, они зашагали вдоль аллеи. Фрида вознамерилась было продегустировать траву газона, но Регина одернула нахалку:
        - Нельзя! Рядом!
        - А она у вас славно вышколена, - заметил Фрейрен. - Не хуже моего Принца.
        - Я же говорила - с ней не будет проблем.
        - Очень на это надеюсь. Охрана церемониться не станет.
        - В смысле?
        - Жалко будет, если пристрелят.
        «Раньше я вас пристрелю,» - пообещала Регина, не очень-то скрываясь. Раздраженная дурацкими комментариями Фрейрена, она не сразу заметила, что над ними, следуя по пятам, вьется рой мошкары. Откуда и взялась? Обычно ее отпугивают волновыми репеллентами… Или это не мошкара? Силовой купол, «панцер-киборги» под пси-блокадой, киноид, сканеры; инсектобъективы слежения… А сколько всего доктор ван Фрассен, человек сугубо штатский, не успела засечь? Вряд ли так охраняют даже военные лаборатории…
        Чувствуя волнение хозяйки, Фрида зашипела, как змея. Тот, кто не был знаком с повадками горалов, наверняка удивился бы таким странным звукам. Наклонив голову, химера выставила рога: одна против всего мира. Хорошо хоть ипостась менять не вздумала. Не хватало нам только боевика «Барс против киноида», или целофузиса, гоняющегося за роем жужжащих камер… «Не паникуй! - одернула себя Регина, положив ладонь на шею любимицы. - Сериалов насмотрелась? Про кровавые ужасы „спецовок“? Ты еще свою дюжину лет на родину не отработала. Зря, что ли, за твое обучение деньги платили?»
        Восхождение по ступеням. Бас-барабаны комиссарских ботинок. Кастаньеты Регининых каблучков. Копытца Фриды - хольцблок. Купол над входом, опиравшийся на колонны, сыграл роль резонатора. Дверь им предупредительно открыли заранее:
        - Приложите ладонь к идентификатору.
        За спиной охранника, в полутьме широкого холла, маячили еще двое, держась на расстоянии. Слева располагался затемненный «бронестакан» контроль-поста. Его, судя по всему, установили недавно, на скорую руку. Казалось, величественный холл с брезгливостью аристократа косится на навязанного ему чурбана-телохранителя.
        - Сейчас вас проводят…
        Темные фигуры шагнули ближе:
        - Господин комиссар, следуйте за мной.
        - Госпожа ван Фрассен, следуйте за мной. Нет, нам в правое крыло…
        Анфилада комнат. Светлая гостиная с окном в пол-стены. Бильярдная в зеленых тонах. Курительная - коллекция трубок, сигарницы, мини-бар. Еще один холл, поменьше, из которого выходят два коридора.
        - Сил-вольер для вашей… м-м-м… козочки?..
        - Химеры.
        - Да, конечно. Вольер для вашей химеры будет готов к вечеру. Сейчас мы предоставим ей временный приют. Вполне подходящий…
        - Показывайте.
        Пройдя левым коридором до конца, они оказались на лестничной площадке. Охранник отпер ключом-картой дверь в торцевой стене.
        - Это подсобное помещение. В данный момент оно не используется. Вентиляция есть, места достаточно. Что скажете?
        Места хватало с лихвой. О Фриде позаботились: подстилка в углу, миска с водой. Два лотка с кормом: мясо и сено. Короб с деодорирующим биопоглотителем. Мячик - играть. Неошкуренное бревнышко - точить когти. Резиновая блямба на стене - бодать, наверное.
        - Оперативно вы!
        - Служба такая. Оперативная.
        Ни намека на улыбку. Скулы - гранит. Киноид выглядел куда человечнее.
        - Фрида: дом. Дом! Ясно?
        Регина обвела жестом комнату. Коза преданно смотрела на нее снизу вверх. Потом, мемекнув, обежала новое жилище по кругу. Сунулась мордой в короб «туалета», фыркнула. И, развернувшись к коробу соответствующей частью тела, принялась справлять естественные надобности.
        - Надо же! - восхитился охранник. - Соображает…
        Хоть что-то человеческое в голосе прорезалось. Уже прогресс.
        - Фрида - умница. Надеюсь, для меня комната тоже найдется?
        - Разумеется. Вот вам ключ. Но сперва пройдемте со мной…
        - Отдыхай, Фрида. Дома! Я сказала - дома. Обживайся, не ворчи…
        Лабиринт коридоров и малых холлов - не заблудиться бы! - привел их в современную часть здания. Металлопласт стен, дорожка-шумопоглотитель, «солнышки» на АГ-подвесках.
        - Сюда, пожалуйста.
        В конференц-зале собралась дюжина человек. Все, кроме одного - менталы. Это Регина выяснила сразу. Знаком ей здесь был только маркиз Трессау. Кивнув маркизу, она поспешила занять свободное место.
        - Все в сборе? - спросил единственный не-телепат. Цивильный костюм смотрелся на нем военной формой. - Тогда приступим. У кого нет офтальмологических имплантантов, рекомендую взять светофильтры. Они лежат на столе.
        Регине в свое время комиссар Фрейрен предлагал установить полифункциональный «фасеточный» имплантант - как у Гюйса. Бесплатно, в качестве служебного оборудования. Регина долго колебалась, потом связалась со Стариком. «Не надо,» - пришел ответ с Сякко. Два слова, без комментариев.
        Что ж, она отказалась.
        - Итак…
        Стена напротив растворилась в воздухе, вместе с украшавшим ее ковром. Миг, другой, и в глаза ударил свет - ослепительный, как от плазменной сварки. Регина порадовалась, что не пренебрегла светофильтрами. Лечи потом ожог сетчатки…
        - Дайте звук!
        По ушам ударило так, что барабанные перепонки чуть не лопнули.
        - Убавь!
        Чудом не-телепату удалось перекричать этот адский грохот. Звук резко пошел на убыль. Теперь в нем можно было различить музыку. Если, конечно, называть музыкой какофонию эмо-гранжа, извергавшуюся из акуст-линз. Регина осторожно отняла ладони от ушей. Проморгалась - и увидела. По ту сторону стены, набравшей полную прозрачность, на медицинском ложе лежал обнаженный до пояса человек. На груди его устроился черный глянцевый спрут, присосавшись к коже десятками щупальцев с датчиками. Портативный диагност-центр DP-371/2-UPF, свежая модель. Клиника, где работала доктор ван Фрассен, месяц назад получила такой же - в одном экземпляре.
        Под потолком горели восемь «солнышек». На вирт-дисплее бесновались сияющие призраки эмо-гранжеров - яркость и контраст были выставлены предельные. Гремели зубодробительные пассажи. А человек, опутанный щупальцами, спал мирным сном. Он вдруг показался Регине знакомым. Ну да, репортаж с заседания Королевского Совета. Блиц-интервью; лицо - крупным планом…
        В соседней комнате спал Леопольд Эйх, Великий князь организмики.
        В ярости света, под лавиной звука.
        КОНТРАПУНКТ
        РЕГИНА ВАН ФРАССЕН ПО ПРОЗВИЩУ ХИМЕРА
        (из дневников)
        Иногда думаю: смогла бы я прооперировать человека? По-настоящему, в обыденности? Удалить опухоль, пересадить почку… Криодеструкция геморроя, в конце концов! Я много раз делала это «под шелухой». Резала, шила, останавливала кровотечение. Ну и что, что опухолью служила прогрессирующая фобия, пересадка почки сводилась к замещению фильтр-узлов памяти, а возня с геморроем… Ладно, оставим подробности биографам. Для меня-то операции были реальны; даже более чем реальны. Что помешает мне, встав над пациентом, повторить то же самое в хирургической клинике?
        Очень хочу попробовать.
        Боюсь.
        Временами мне кажется: получится. Разницы нет. Что тут, что там… Временами же я уверена в провале. Придется звать настоящего хирурга и спасать больного. Поставить эксперимент на пустяке? Допустим, вскрытие и чистка фурункула. Нет, не рискну.
        «Под шелухой» я могу всё. От удаления катаракты до вагинопластики. Потому что всё это - лишь обличья того, что я умею. Грани пси-хирургии. Оборотни. Так Фрида в любой ипостаси - химера. А снаружи, в той жизни, где рассудок не прикидывается плотским телом, всё иначе. Там разница действительно играет роль, а не строит из себя актрису любительского театра.
        Чего я боюсь? Неужели, выяснив, что в жизни я - никудышний хирург, я утрачу навыки психира? Случается, я вижу во сне, что Ойкумена вывернулась наизнанку. Скрытое «под шелухой» стало реальностью; реальность сделалась капризом восприятия, почти что безумием. Кошмар? Смотря для кого. Я в этом кошмаре не пропаду - квалифицированный врач, знаете ли…
        Хорошо, что я - трусиха.
        Хорошо, что дальше сомнений я не иду.
        …многие ли, перевернись мир, сумели бы сразу найти работу?
        Глава восьмая
        Корабль-призрак
        I
        - Прежде чем мы продолжим демонстрацию, я должен сделать объявление. Прошу всех присутствующих сдать мне свои уникомы. Если есть иные средства связи - сдайте тоже.
        - Это произвол! - возмутился маркиз Трессау. - У меня там конфиденциальная информация! Врачебная тайна! Я буду жаловаться…
        Маркиз был старомоден настолько, что хоть сейчас на музейное полотно. Седой «клычок» бороды, седые кудри, ниспадающие на плечи; сюртук «в талию» с подставными плечами… Вызови он обидчика на дуэль - никто не удивился бы.
        - Ваше право, - пожал плечами не-телепат. Протест маркиза не произвел на него ровным счетом никакого впечатления. - Жалуйтесь. Но уником сдайте. Поверьте, доктор Трессау, секреты ваших параноиков никого не заинтересуют. Наши хранилища надежней сейфов Нацбанка. Наши служащие безъязыки. Хотите, дам гарантии?
        - Гарантии! Ха! Тиран…
        - Это кстати, - не-телепат кивнул. - В конце концов, вам надо будет как-то обращаться ко мне. Дамы и господа, зовите меня Тираном! Это не хуже любого другого имени. Договорились?
        Молчание было ему ответом.
        - Уверен, каждый из вас в состоянии взломать мне мозги и достать настоящее имя. Я не нахожусь под пси-блокадой. Я открыт для вторжения. Но мое имя, уж поверьте на слово, вам ничего не скажет. А если вам захочется копнуть глубже…
        Он развел руками: дескать, тогда пеняйте на себя.
        С опозданием Регина сообразила, что, едва Тиран заговорил о сдаче уникомов, за стеной убавили звук и свет. Нет, не за стеной - сама стена, отделяющая помещения друг от друга, сыграла роль фильтра. Иначе Тирану пришлось бы кричать, надсаживая горло.
        «Он мог с самого начала не мучить нас „громом и молнией“. Сразу дать снижение уровня громкости и подавление яркости. Он этого не сделал. Зачем? Чтобы мы на собственной шкуре испытали, что творится там, в „спальне“ Великого князя. Иначе ситуация осталась бы для нас умозрительной. А так мы были шокированы - и прониклись до печенок. Шок, как инструмент. Насилие, как инструмент. Окажись здесь Старик с гусем подмышкой или язва Монтелье - оценили бы…»
        - Вам выдадут персональные инфоры. Функция передачи в них отсутствует. Связаться с друзьями или родственниками вы не сможете. Не волнуйтесь, ваши семьи предупреждены. Вызовы и сообщения, которые придут на ваши уникомы, будут сохранены. На каждое сообщение мы отправим ответ: «Абонент занят. С вами свяжутся позже…». Не сочтите это недоверием. Просто я обязан исключить все варианты утечки информации…
        Регина достала свой уником и положила на стол. Коммуникатор интересовал ее в последнюю очередь. Фрида здесь, папа с мамой, если Тиран не врет, предупреждены. Малыша Талелу проконтролирует доктор Ронберг - специалист высшей квалификации. Волноваться не о чем. Она смотрела на Леопольда Эйха, продолжавшего спать в совершенно неподходящей для сна обстановке, и думала: комната за стеной - реальность или проекция? Действительно смежная комната - или изображение, транслируемое из палаты, расположенной невесть где? Настоящее время? Запись недавних событий?
        - С инфора вы сможете выйти в вирт. Любые сведения, запрошенные вами, будут вам предоставлены. Напоминаю, что инфоры пассивны. Передать что-либо, помимо конкретных запросов, вы не сумеете. Запросы будут фильтроваться нашими сотрудниками, но пусть вас это не беспокоит. В памяти инфоров имеются все данные по проблеме, которую нам предстоит совместно решать. Помимо этого я лично введу вас в курс дела. Всё ясно?
        - Так точно, господин Тиран, - мрачно буркнул маркиз Трессау.
        Остальные кивнули.
        Регина молчала. Мысли ее были заняты Великим князем организмики. Сомнительно, что член Королевского совета Ларгитаса всю жизнь спал в адских условиях. Врожденный дефект? Скрывали от широкой публики? Ерунда! - за столько лет наверняка просочилось бы наружу… Что должно случиться с чувствами и рассудком человека, чтобы проявился подобный эффект? Сенсорная нейропатия, способная дать такие последствия, неизвестна науке. Желая поближе ознакомиться с ситуацией, Регина ослабила защитный «кокон», в котором провела, считай, всю сознательную жизнь, потянулась к Леопольду Эйху - и наткнулась на стену. Человек на медицинском ложе был недосягаем для ментального сканирования.
        В мозгу доктора ван Фрассен прозвучал тихий смешок. И еще один. В конференц-зале она была не первой, кто рискнул просканировать объект - и убедился в невозможности этого.
        …глухо…
        …ни сквознячка…
        Может, всё-таки трансляция?
        …не думаю. Вряд ли нас везли сюда для…
        …стена блокирует. Не знал, что…
        И я не знала. Блок-поле?
        Такое бывает?
        …не в курсе…
        - Прошу вашего внимания! - Тиран поднял руку. - Еще одна демонстрация…
        В комнате за стеной объявился гость. Регина не успела заметить, откуда он взялся. Человек походил на циркового паяца - комбинезон в красно-белых ромбах, идиотская шляпа, украшенная перьями фламинго, зеленые башмаки, лазурный галстук… Сочетание цветов, а главное, их дерзкая, нарочитая яркость, взбесили бы и невозмутимого флегматика.
        - Господин Эйх!
        Вопль паяца, усиленный акустикой, перекрыл шабаш эмо-гранжа.
        - Господин Э-э-эйх!
        Паяц скакал и жестикулировал, как бешеный.
        - Э-э-э-э-э!.. й-й-й…
        Великий князь шевельнулся. Открылись глаза. Леопольд Эйх смотрел на «солнышки», не моргая. По щекам его катились слезы. Но лицо не выражало ни страдания, ни даже сколько-нибудь значительного неудобства. Складывалось впечатление, что Великий князь проснулся в приятном сумраке, под еле слышную воркотню арфы.
        - Вы слыши-и-те-е меня-а-а!!!
        Приблизясь, паяц замахал руками над Эйхом. Если существует усилитель мимики - паяц принял тройную дозу. Физиономию его, выразительную от природы, коверкали гримасы, при виде которых сдохла бы от зависти самая изобретательная мартышка. Жестикуляцией он напоминал Генерала Ойкумену, орудующего парой плазмо-сабель в гуще враждебных панцер-киборгов.
        «Слышу,» - дрогнули губы Эйха.
        - Как вы себя-а-а чу-у-у… ству-у-у… е-те-е-е?!!
        «Нормально.»
        - Хоти-и-те-е-е чего-нибу-у-у-дь?!
        «Спать. Хочу спать…»
        Стена потемнела, восстановив ковер; звук угас. Но Регина до сих пор видела безумца-паяца, выскакивающего вон из шкуры - как герой сказок, бесенок из табакерки, - чтобы докричаться до сонного, вполне довольного обстановкой Леопольда Эйха, члена Королевского совета Ларгитаса.
        Картину словно выжгли в мозгу - навсегда.
        - Итак, резюмирую, - в наступившей тишине заговорил Тиран. - Сенсорные реакции Великого князя нарушены. Яркий свет, травмирующий зрение, он воспринимает, как мягкий полумрак. Неестественно громкую музыку - как успокаивающий фон, на грани слышимости. Чтобы он увидел собеседника, тот должен одеться… Ну, вы сами видели - как. Опять же мимика и жесты - крайняя степень утрированности. Иначе не воспринимает. Надо кричать и бесноваться - тогда возникает контакт. В противном случае Великий князь не замечает вашего присутствия. Вопросы есть?
        - Есть, - Регина встала. - Нам показывают смежную комнату или транслируют запись?
        - Это происходит в смежной комнате.
        - Стена между помещениями… Она блокирует ментальный посыл?
        - Да.
        - Механизм блокировки?
        - Вам достаточно знать, что такие механизмы есть.
        - Хорошо. Зачем нужна блокировка?
        - Для вашей безопасности.
        По залу прокатился смех - настоящий, доступный Тирану.
        - Зря смеетесь, - заметил он. - Самоуверенность - бич специалистов.
        - Нам, - Регина указала на злополучную стену, - рано или поздно придется осмотреть больного. Осмотр будет проводиться на ментальном уровне. Если бы другой тип осмотра мог предоставить вам точный диагноз и подсказать способ лечения - вы бы не собирали здесь нас. Значит, если осмотр таит в себе опасность, мы так или иначе столкнемся с ней.
        - Вы правы. Но тогда вы будете готовы.
        - Я правильно понимаю, что первичный осмотр уже имел место?
        - Да.
        - И вы узнали, что ментальный контакт с больным опасен?
        - При осмотре пострадал сотрудник службы Т-безопасности.
        - Вы с ума сошли? Великого князя осматривал не опытный врач, а какой-то инспектор? Это преступная халатность!
        - Мы хотели избежать огласки.
        - Позвольте мне, - вмешался маркиз Трессау, немилосердно терзая свою бородку. - В чем состоит опасность контакта с больным? Или это государственная тайна?
        Тиран пропустил выпад мимо ушей.
        - Я не смогу объяснить это в терминах, принятых у вас. Мы плохо представляем, с чем столкнулись. Проклятье, мы вообще ничего не представляем! - чудовищным усилием воли он вернул самообладание. Растерянный человек лишь на миг выглянул из люка броневика, и сразу спрятался обратно, захлопнув крышку. - Я могу только искать аналогии, и то с чужих слов. Представьте, что личность Великого князя утратила плотность.
        - Личность?
        - Личность, разум, мыслительные процессы - нужный термин вы подыщете сами.
        - Плотность?!
        - Доклад спасателей, вытаскивавших нашего сотрудника из ловушки, которой стал мозг Великого князя… Нет, это займет слишком много времени. Короче, я могу сообщить вам следующее. Инспектор Рюйсдал во время осмотра…
        Тиран помолчал и закончил:
        - Он просто упал на дно - и расшибся.
        II
        …позвольте, юные леди…
        …представить вам инспектора Рюйсдала..
        «Вы обе вполне адаптированы к обществу…»
        «Мы провалились, да?»
        …упал на дно - и расшибся…
        …Белый Рыцарь…
        …Линда.
        - Инспектор Рюйсдал жив?
        - Да. Но находится в тяжелом состоянии. С ним сейчас доктор Клайзенау, готовит к операции. Имейте в виду, оперировать будет кто-то из вас. Больше некому.
        - Почему? - съязвил маркиз Трессау. - Поручите дело какому-нибудь Т-шнику! Уверен, у вас отыщется подходящий комиссар-мозгоправ…
        Он чуть не оторвал себе бороду, встретившись взглядом с Региной. Перестаньте, говорил этот взгляд. Мы же врачи. Не время для сведения счетов. Иногда глаза выражают мысль яснее, чем самый умелый телепат в Галактике. А в «сведении счетов» - для чего, по мнению Регины, было не время - крылось большее, чем просто укор в адрес маркиза. Трессау, старый умница, понял это мгновенно, без дополнительных комментариев. И не удивился, услышав от молодой коллеги:
        - Я готова прооперировать инспектора Рюйсдала.
        - Спасибо, доктор ван Фрассен, - Тиран коротко, по-офицерски поклонился. - Хотите увидеть пострадавшего?
        - Разумеется.
        Стена с ковром вновь «растворились». Собравшимся открылась больничная палата, где и звук, и свет были в норме. В реанимационной капсуле, заполненной мед-гелем, лежал обнаженный Фома. С виду он казался абсолютно здоровым. Рядом на табурете сидел доктор Клайзенау, сверяя показания приборов.
        - Трансляция, - пояснил Тиран. - За стеной по-прежнему находится Леопольд Эйх. Инспектора Рюйсдала поместили в левом крыле. Там у нас лазарет. Если хотите задать вопрос доктору Клайзенау - спрашивайте. Он услышит и ответит.
        Не торопясь спрашивать, Регина изучала Фому. Тот изменился - заматерел, набрал вес. Легкий на ногу фехтовальщик стал похож на боксера-супертяжа, лет пять не выходившего на ринг. Сейчас ему трудно было бы морочить голову двум девочкам, даже самым наивным на свете. Ничего, у инспектора такого ранга много других, более важных дел. А провокации зеленой молодежи можно свалить на подчиненных.
        «Линда тебя хорошо кормит. И хорошо, должно быть, любит. А ты больше всего любишь работу. Да, Фома? Морщинки в уголках глаз. Мешки под глазами. Только кудри остались прежними. Их хочется гладить, пропускать между пальцами. Дергать, притворно сердясь. Я не простила тебя, Фома. Я буду оперировать тебя, Фома. Глядя на тебя, я ничего не чувствую - кроме того, что должен чувствовать хирург при виде альпиниста, неудачно свалившегося со скалы. Великий Космос! - четырнадцать лет прошло… день за днем - от фестиваля на Соне до виллы под силовым куполом… половина моей жизни…»
        - Если я не могу осмотреть Великого князя…
        - Почему? Можете. И вы, и любой из членов нашего консилиума. Просто это надо делать «в связке». Спасатели, вытащившие инспектора Рюйсдала, разработали…
        - …я хотела бы провести первичный осмотр пострадавшего.
        - Проводить вас к нему?
        - Здесь все стены экранируют?
        - Нет. Ментальный доступ закрыт только к Великому князю и его товарищам по несчастью. Во избежание случайных контактов.
        - Так Леопольд Эйх - не единственный больной?!
        По залу прокатился возбужденный ропот - на всех слоях восприятия.
        - Нет. Но об этом - позже.
        - Если инспектор Рюйсдал недалеко, я дотянусь отсюда. Я знакома с ментальным фоном инспектора. Я найду его, - Регина позволила себе кривую улыбку, - по запаху. Продолжайте, господа! Мне вы не помешаете.
        …горечь и мед…
        …запах духов - точная копия…
        «И третью пуговку расстегнул, подлец…»
        …смородина-чай-простуда-постель-семья…
        …трусиха, стеснительная идиотка!..
        … вдвоем в тебя полезем?..
        Давай. Чего медлишь?
        …Фома…
        «Под шелухой» Фома выглядел прежним - юный красавчик, притворный арт-трансер. Скорчившись в позе зародыша, нагой, как при рождении, он лежал на бетонном полу. Над ним, в туманной вышине, маячили какие-то конструкции - балки, опоры, фермы. Тряслись под ветром дощатые мостки, перекинутые из ниоткуда в никуда. Один из мостков был оборван. Конец его аритмично хлестал по балке - точь-в-точь хвост Фриды, когда барсова ипостась злилась.
        Фома дышал - мозг функционировал.
        «Спасибо, доктор Клайзенау…»
        «…не за что, доктор ван Фрассен…»
        Не спеша создать оперблок, Регина встала вокруг Фомы. Дюжина рук легла на тело больного. Шесть десятков пальцев, каждый из которых оканчивался датчиком. Со стороны могло показаться, что секстет молодых колдуний - мед-киборгини, родные сестры панцер-киборгов - высасывает из жертвы жизненную силу.
        Работаем, девочки…
        …кататравма…
        …гемоперитониум…
        …ушиб грудной клетки…
        …травматический шок 3-й степени…
        закрытый перелом левого бедра в верхней трети…
        …оскольчатый перелом вертлужной впадины…
        …левосторонний тотальный пневмоторакс…
        …травма живота с разрывом селезенки…
        …разрыв симфиза…
        Транспонировать всё это в определения, характерные для ментал-диагноза, не составило труда. Обычный хирург, вооруженный знаменитой медтехникой Ларгитаса, поручился бы за жизнь больного. Регина также могла дать гарантии выздоровления Фомы - естественно, с учетом долгого реабилитационного периода. Судя по состоянию инспектора Рюйсдала, надо было позволить доктору Клайзенау закончить подготовку к операции.
        «…часа два-три, не меньше…»
        «…я поняла.»
        «…он - крепкий орешек. Нам повезло…»
        «…да, нам повезло. Как это случилось?»
        «Я общался со спасателями. Странная ситуация, девочка моя. Если воспользоваться аналогиями… - сам того не зная, доктор Клайзенау повторил слова Тирана. - Личность человека имеет свою плотность. Она оказывает сопротивление при проникновении в нее. Пловец и вода, понимаешь? Или, скорее, ныряльщик и вода. Инспектор Рюйсдал нырнул со скалы в залив, рассчитывая найти жемчуг, и уже в полете выяснил, что в заливе вместо воды - воздух. Базовые конструкты личности Эйха сохранились, несчастный бился о них в падении…»
        «Как его вытащили?»
        «Один спасатель спускался за беднягой, второй страховал. Постоянный контакт с партнером по связке, находящимся вне разреженной личности Эйха. Страховочный трос, закрепленный „над шелухой“. Я вызову тебя, когда всё будет готово…»
        «…хорошо…»
        И она вернулась в конференц-зал.
        III
        Астро-яхта «Цаган-Сара».
        Класс: «Люкс-круиз (м)».
        Модель: несерийная, спецзаказ, индивидуальная сборка и комплектация.
        Место сборки: верфь «Астерикс» компании «Комфо-Спейс», Ларгитас.
        Регистрационный номер: 000172349739.
        Стандарт-масса: 12472 тонны.
        Маршевая двигательная установка: HP-1400-Universal (компакт).
        Вооружение: 2 оборонительных волновых деструктора WD-43, 2 лучевых ПМП, стандарт-модель 6C-011.
        Энергозащита: усиленная, 1,8.
        Порт приписки: Хольц, Ларгитас.
        Владелец: Иоганн ван Седельрик, гражданин Ларгитаса.
        Экипаж: 3 человека.
        Количество пассажиров на борту: 11 человек.
        В момент инцидента яхта выполняла рейс Хиззац - Ларгитас. Находилась в релятивистском пространстве на подходе к реперной точке 615-248 после выхода из РПТ-маневра. Экипаж готовился совершить финальный РПТ-маневр, третий в трасс-цепи.
        Скорость яхты… время инцидента…
        - Запись включилась автоматически в момент поступления сигнала тревоги от систем внешнего наблюдения, - бесцветным голосом автокомментатора сообщил Тиран. - Прошу внимательно следить за происходящим.
        Зал моргнул, как огромный глаз, и Регина оказалась в зрачке.
        В капитанской рубке яхты.
        - …флуктуация класса 6P-12+. Идет на сближение. Расстояние… Скорость… Время до контакта…
        За пультом - грузный бородач в форме гражданского космофлота. Космический волк? - медведь! Руки по локоть ушли в сферы управления; играют могучие мышцы, словно бородач ворочает жернова. На висках, закрывая глаза, закреплена узкая лента фасеточного полидисплея. Консоль, изогнувшаяся дугой, вспухает голосферами - те отчаянно мигают - и объемными столбиками диаграмм. Злым багрянцем наливаются огоньки индикаторов. Пульт страшен, как глубоководный монстр, встревоженный появлением соперника.
        - Вольф Шассер, капитан яхты «Цаган-Сара». В настоящий момент находится в коме.
        До Регины не сразу дошло, что реплика прозвучала «извне». Взяв на себя обязанности комментатора, Тиран выполнял их с педантичностью механизма.
        - Вольф! - рявкает баритон из акуст-линзы. - Что там у вас?!
        - Проблема, господин ван Седельрик.
        - Конкретнее!
        - Системы засекли опасную флуктуацию. Идет на сближение.
        - Ваши действия, капитан Шассер?
        - Через девяносто секунд открою огонь из волновых деструкторов. Надеюсь, это ее отпугнет или хотя бы задержит. Приступаю к экстренному разгону. Постараемся уйти через РПТ…
        - Одобряю. Действуйте. Если что, немедленно докладывайте.
        - Слушаюсь, господин ван Седельрик.
        Капитан кривится, как от оскомины. Чернота на обзорниках, изъязвленная острыми иглами звезд, начинает мерцать. Сквозь мрак прорастают размытые сполохи; они похожи на полярное сияние. Так же горел транспарант «„Лебедю“ - 100 лет!». На пульте вспыхивают индикаторы заряда волновых деструкторов.
        Огонь!
        Сияние на обзорниках взвихривается яркими воронками. Миг, и от них остаются лишь флюоресцентные кляксы. Рост клякс стремительно поглощает пространство. Так они сожрут всё, и жить - летать! - станет негде.
        - Господин ван…
        Глаз моргает, перебрасывая зрителей в иное помещение.
        - Кают-компания яхты «Цаган-Сара»…
        Мягкие кресла, резные панели. Стойка бара, ряды бутылок. Седой, юношески поджарый мужчина в брюках с острыми, как бритвы, стрелками и рубашке с расстегнутым воротом - он нервно ходит из угла в угол. В бокале, который он держит в руке, при каждом шаге колышется жидкость янтарного цвета. Вот-вот она выплеснется через край.
        - Хозяин яхты Иоганн ван Седельрик. Восьмой в списке самых богатых людей Ларгитаса, по версии журнала «Orbite». Совладелец трех компаний класса А-1… Впрочем, не важно. Сейчас находится в состоянии… - невидимка-Тиран взял паузу, ища подходящий термин, - аналогичном состоянию Великого князя…
        - В чем дело, Иоганн? Что происходит?
        Вопрос задает Леопольд Эйх, Великий князь организмики. Представлять его Тиран счел излишним.
        - Флуктуация континуума.
        - На этой трассе?
        - Увы.
        - Куда смотрят патрули?
        - Под юбки диспетчершам. И в кружки с пивом.
        - Что говорит капитан?
        - Вольф принял все необходимые меры.
        - Насколько велика опасность?
        Из дальнего кресла поднимается третий мужчина: в деловом костюме, при галстуке. Окутался облаком сигарного дыма - лица не разглядеть. Не человек - вулкан на пике извержения.
        - Дитер Зоммерфельд, министр финансов. Сейчас находится в вышеупомянутом состоянии…
        Дядя Николаса, вспомнила Регина. Двигатель карьеры племянника-дипломата. Она никогда не встречалась с Дитером Зоммерфельдом, но слышала о «семейно ориентированном» министре - или кем был Дитер десять лет назад? - от Ника, и от его матери. Понадобилось усилие воли, чтобы отогнать иные воспоминания, куда более неприятные: Кутха, отель, кровать. Шутливая перепалка: «У меня нет талии» - «Ты врешь» - «Это правда» - «На месте твоей талии я подал бы в суд за клевету…» Воспоминания стаей волков кружили поодаль, скалили клыки, но близко не подходили. Странное дело, подумала Регина, злясь на себя. Мне легче вспоминать «гостеприимный» хутор, сеновал с мамонтами и лучевик в руке отца. Ник, катись в тартарары. И семейку свою золотую прихвати. Я тебя забыла. Забыла в снегах Кутхи. Навсегда. Время, что ты делаешь с нами?
        - Не паникуйте, Дитер. Вольф знает свое дело.
        - Надеюсь.
        - Черт знает что! - вмешивается пижон, манерный не по годам.
        - Не кричите!
        Назло хозяину яхты пижон повышает голос:
        - Скоро нам придется красться через космос на цыпочках!
        - Эрик ван Рюкке, глава управления по связям с общественностью при кабинете министров Ларгитаса. Найден мертвым на пороге кают-компании. Причина смерти: нервное и физическое истощение организма.
        - Без паники, Эрик!
        - Дайте обзор! Мы должны видеть, что происходит!
        - Я просто не хотел вас беспокоить…
        - Дайте обзор!
        - Не кричите…
        Обзорник выдвигается прямо из стены. Его залило радужной пленкой - та идет разводами и пятнами, пульсируя, как живая. В воздухе висит тончайший, едва уловимый ухом звон - космос полнится комарами, жаждущими крови.
        - Нам не уйти!
        - Прекратите…
        - Внимание! Начинается атака флуктуации. Возможно, здесь кроется ключ…
        Пленка на обзорнике вспухает пунцовыми гнойниками. Лопаясь, они извергают острые лучи света. Регине показалось, что лучи пронизывают ее насквозь, не встречая сопротивления. Справа под потолком кают-компании возникает «окно», в котором стремительно бегут колонки цифр, пляшут диаграммы, змеятся кривые графиков. Плотность энергопотока, интенсивность излучения в различных областях спектра, волновой резонанс… Наверняка эти данные многое сказали бы космологам: физикам и форономам. Но профессиональные знания Регины лежат в совершенно иной области.
        В кают-компании тем временем начинается вакханалия. Хозяин яхты в экзальтации взмахивает бокалом, забрызгав окружающих. На это никто не обращает внимания. Леопольд Эйх отплясывает боргосскую тарантеллу, «аккомпанируя» себе голосом: «Тран-ца-цан-ца-трум-па-пан-ца!» - фальшивя и не в такт. Мастер связей с общественностью в буквальном смысле рвет на себе волосы:
        - О, Анетта! Я подлец! Мерзавец!!!
        В экзальтации он заламывает руки, став похож на оперного тенора:
        - Простишь ли меня, Анетта?..
        Дитер Зоммерфельд, рыча, катается по полу, ударяясь о кресла и барную стойку. Пещерный дикарь, в которого превратился министр финансов, насмерть схватился с врагом:
        - Отр-р-р-родье! Убью! Голыми р-р-р-руками!..
        Глаз моргает. Узкий коридор. Под потолком, раскорячившись, висит человек: ногами уперся в одну стену, спиной - в другую. Руки пытаются выкрутить что-то из потолка. О да, руки - пытаются. Сами по себе. Жутко вывернув голову, человек устремил взгляд в неведомую даль. Он словно пронзает силой мысли переборки и корпус яхты, устремляясь в открытый космос.
        - Марк Хельфштадт, штурман-навигатор… в настоящее время… в известном вам состоянии…
        Каюта. Голый по пояс мужчина в спортивных штанах. Багровое лицо искажено яростью. «Наезд», крупный план: безумный, готовый выскочить из орбиты глаз. В щеке засел осколок фарфора - словно зуб хищника. Из раны сочится кровь; мужчине всё равно. В исступлении он молотит ножкой стула по музыкальному центру. На полу - руины сервиза на тридцать персон, обломки мебели, раздавленные кристаллы с записями.
        - Олаф Расмунсон, финансовый аналитик…
        Капитанская рубка. Вольф Шассер прирос к креслу, окаменел. Лишь руки, ушедшие в сферы управления, слегка подергиваются. Капитан продолжает воображаемый бой. Индикаторы заряда волновых деструкторов на нуле.
        - Перед тем, как потерять сознание, он успел включить автопилот. «Цаган-Сара» оснащена прекрасной навигационной системой, с элементами искусственного интеллекта. Следуя программе, яхта совершила РПТ-маневр и села на одном из космодромов Ларгитаса.
        Каюта. Молодая женщина - балерина? - балансирует на носках, широко раскинув руки: вот-вот взлетит. Рукава платья - крылья экзотической птицы. Глаза сияют. На щеках - лихорадочный румянец. Платье туго натянулось на округлившемся животе - женщина беременна. Восторг перерождается в танец. Губы женщины безостановочно движутся - она говорит, говорит! Но звука нет: из каюты откачали воздух, слова падают в вакуум, исчезая…
        - …Амелия Зоммерфельд, жена Николаса Зоммерфельда, нашего консула на Хиззаце…
        Сердце Регины на миг замерло, пропустив один удар. К счастью, глупое сердце вовремя спохватилось, протолкнув в сосуды свежую порцию крови. В висках заныло, предвещая мигрень. Отгораживайся от прошлого, запирай его на сто замков, прячь в самом дальнем чулане памяти - ночью, темной, как обида, прошлое выбирается наружу, находит тебя, садится у изголовья…
        Значит, ее зовут Амелией?
        Значит, она ждет ребенка?
        - …в том же состоянии…
        Всё быстрее моргал глаз голопроектора. Коридоры, каюты, навигационный пост. Изуродованные страстями лица. Беснующиеся тела. Авангардистская оратория воплей. Яхта превратилась в ад, и запись была адом, и консилиум медиков заседал в аду.
        «После Кутхи я не встречалась с Ником. Я знала, что он женился. Я никогда не видела его жену. Даже на снимках. Конечно же, она летела на Ларгитас рожать. Лучшие врачи, лучшие клиники… Какой у нее срок? Восьмой месяц? Девятый? Вряд ли - девятый…»
        Моргание прекращается. На полу кают-компании ворочается раздавленный червяк - министр финансов. Хриплый шепот:
        - …почему так темно? Кто-нибудь, включите свет!..
        Над Дитером Зоммерфельдом безразлично горит плазменное «солнышко». На полу застыли, скорчившись в позах эмбрионов, три тела.
        - …с внешних сканеров. Радио-диапазон. Покинув яхту, флуктуация уходит через «червоточину»…
        Пряди сполохов свиваются в клубящуюся воронку смерча. Воронка проваливается внутрь себя, стягивается в точку. Наверное, так коллапсируют умирающие звезды, превращаясь в «черные дыры».
        Всё. Исчезла.
        - …доктор ван Фрассен?
        - Что?
        - Вам нехорошо?
        - Со мной всё в порядке.
        IV
        - И всё-таки… Вы не пробовали содержать больных в обычных условиях? Без свето-звукового экстремума?
        Обсуждение затянулось. Вот уже час, как они топтались на месте. Втайне Регина надеялась, что с минуты на минуту объявится доктор Клайзенау, и она уйдет оперировать Фому. Там хоть всё ясно. Там не надо анализировать уникальное и искать логику парадокса…
        Тиран устало вздохнул:
        - Разумеется, пробовали. Скажу больше - все, кто выжил на «Цаган-Сара», прилетели на Ларгитас в абсолютно нормальных условиях. На яхте, с момента ее выхода из РПТ-маневра и до посадки на 2-м космодроме Троута, поддерживался стандартный уровень жизнеобеспечения. Конечно, не считая разгрома, учиненного пассажирами. Вы бы видели выживших после того, как они шесть часов пробыли в условиях, которые вы, доктор ван Фрассен, назвали обычными…
        Он сжал ладонями виски, словно мучаясь головной болью.
        - Вы представляете себе последствия длительного пребывания в КСД?
        - Не считайте нас идиотами, - возмутился маркиз Трессау. - Мы отлично знакомы с действием камеры сенсорной депривации. Изоляция объекта от любых ощущений, включая тактильные. Невесомость, тишина, темнота. Температура, равная температуре тела до сотых долей градуса. Отсутствие запахов. Еще вопросы есть?
        - Для чего применяется КСД?
        - Отдых и оздоровление, - Трессау начал загибать пальцы, как если бы разучился считать иным способом. «Меня причислили к сонму кретинов? - говорил весь вид старика. - Я намерен соответствовать!» - Реабилитация после травм. Улучшение метаболизма. Лечение депрессии. Профилактика стресса. Рост количества эндорфинов в крови; уменьшение кортизола. Рекомендуется при беременности. Продолжать, или хватит?
        - Вы забыли еще одно применение, - напомнил Тиран. - Пытки.
        - Надеюсь, вы шутите?
        - Нет. И не притворяйтесь, что не знали.
        Знали, согласилась Регина. Просто не приняли в расчет. Задержи человека в КСД сверх положенного срока - начнутся галлюцинации. Видения лиц и форм. Смещение эго. Утрата чувства времени и пространства. Иллюзии обоняния - вонь, ароматы. Чувство ужаса. Потеря тела. Боязнь прямых линий. «Неорганическое качество сознания» - не человек, но мыслящий гранит, металл, плазма…
        И снова - ужас.
        - Увеличьте эффект КСД в сто раз, - на лбу Тирана вздулись жилы. Казалось, говоря о пытках, он говорит о чем-то очень личном, - и вы поймете, что происходит с пленниками «Цаган-Сара» в обычных условиях. Кроме этого…
        Он брезгливо поджал губы:
        - Лиши их буйства звука и света - они сразу уходят «под шелуху». Вторичный эффект Вейса. Представляете? Великий князь организмики, член Королевского совета Ларгитаса; министр финансов, член Кабинета министров; крупнейший промышленник… И «под шелухой», как какой-нибудь грязный энергет во время своих физиологических отправлений! Как раб на помпилианской галере! Мы не сможем долго держать это в тайне…
        Он обвел собравшихся взглядом, ища понимания. Регина смотрела на Тирана, единственного не-телепата из двенадцати ларгитасцев, находящихся в конференц-зале. И видела Рауля Гоффера - молодого архитектора, прочищающего мозги двум девчонкам, дурехам с татуированными носами: «Лучшее доказательство деградации энергетов! Производя энергию, они уходят в галлюцинации. Как наркоманы. Знаете, почему это называется „срыв шелухи“? Всё человеческое у них - внешнее! Как шелуха! А под ней - зверь…» Знает ли Тиран о специфике телепатии? Понимает ли, что взывает к сочувствию тех, кого только что смертельно оскорбил? Скорее всего, ему не до нюансов. Это же наши, убежден Тиран, а значит, разведчики, а не шпионы; они поймут, войдут в положение, изыщут способ для Ларгитаса сохранить лицо…
        - Я знаю еще одно применение КСД, - вдруг сказала толстая, некрасивая старуха, с ярко-синими волосами, собранными на затылке в тугой узел. Всё это время она сидела с отсутствующим видом. - Катализатор эволюции. Помните общину Беглецов на Хираме-II?
        - Да, - кивнул маркиз Трессау. - Я помню, доктор Шеллен.
        Остальные, включая Тирана, молча ждали продолжения. Судя по лицам, община Беглецов была им знакома не больше, чем псевдоупругая кваркоскопика глюонделей.
        - Этой истории лет тридцать…
        Для Тирана старуха говорила вслух. Для коллег же она просто выложила историю в «открытый доступ». Правда, Регина так и не поняла, являлась ли старуха живым свидетелем экспериментов Беглецов - либо узнала про общину, что называется, из чужих рук. Этот момент был великолепно задрапирован, оставляя простор для толкований. В остальном… Беглецы, секта под руководством Якова Блюминга - Великого Проводника, как он звал себя - окопались на пустынном, почти необитаемом Хираме-II с целью форсирования человеческой эволюции. Длительное пребывание в КСД, сопряженное с особыми мантрами - Беглецы владели техникой обертонного пения - считалось в секте инструментом создания Homo Cosmicus, Человека Космического. Блюминг учил, что главный эффект пребывания в КСД - разотождествление нашего сознания с идеей «самости», ловушкой, не позволяющей человеку освободиться.
        Считалось, что если убрать все стимулы, мозг уснет. Блюминг же полагал что, напротив, проснется. «То, что внутри, - проповедовал он, - окажется снаружи. То, что снаружи, перестанет существовать. Мы войдем в пространство наших душ, которое и есть космос, омывающий берега планет. Мы станем чистым разумом, воплощением подлинной свободы, странствующим в звездных глубинах…»
        Дальше, как правило, Блюминг напоминал об обобществлении всех женщин секты в его пользу.
        - Смерти во время пребывания в камере, смерти впоследствии, - закончила старуха монолог, - были для Беглецов обычным делом. Они называли это «освобождением». Тела умерших сжигали. Утверждалось, что разум «свободных» наслаждается космическими путешествиями - и общением с флуктуациями континуума, которых Блюминг провозгласил Детьми Света, ждущими нас под сенью звезд. Как ни странно, у Великого Проводника не было недостатка в последователях. На смену тем, кто «сбежал» в крематорий, приходили новые Беглецы. В итоге секту признали изуверской, Блюмингу дали три пожизненных срока, а сектантов изгнали с Хирама, взяв под надзор. Говорят, идеи Блюминга в редких случаях еще находят отклик, но мне об этом ничего не известно…
        - Увлекательно, - оценил Тиран. - Только вряд ли это нам чем-нибудь поможет. Или вы предлагаете оставить больных в обычных условиях - аналоге КСД - для того, чтобы они в итоге ушли под сень звезд? Вести беседы с флуктуациями, а?
        Старуха не ответила.
        - А вы, - вместо нее сказал маркиз Трессау, - что вы предлагаете? Позвольте нам хотя бы осмотреть пострадавших. Да, я помню - это опасно. Ничего, мы будем работать в связке. Один спускается, другой страхует. Если надо, пусть страхуют двое. Авось, не упадем…
        - «Под шелухой», - вмешалась Регина. - Я предлагаю провести осмотр «под шелухой». Возможно, с той стороны ситуация будет выглядеть иначе.
        Она с вызовом смотрела на Тирана. Да, утверждал взгляд доктора ван Фрассен. Да, как грязный энергет во время физиологических отправлений. Как раб на помпилианской галере. Как Великий князь организмики после инцидента на «Цаган-Сара». Как телепат во время сложной работы. Вас что-то не устраивает?
        - Хорошо, - без энтузиазма согласился Тиран. - Пробуем.
        V
        - Кто возьмется страховать меня, коллеги?
        - Почту за честь!
        Маркиз Трессау только что каблуками не щелкнул. Штатский до мозга костей, сейчас маркиз походил на военного куда больше, чем Тиран.
        - Если не возражаете, я тоже.
        …Удо Йохансон,
        пси-диагност…
        а
        Двухметровый Удо встал рядом с маркизом, расправил богатырские плечи. Льняные кудри, в глазах - сталь зимнего неба. Они с Трессау будто и впрямь собрались в опасный поход - прикрывать спину отважной воительнице, баронессе ван Фрассен. Работа «в связке» для врачей-менталов - обычное дело. Став «шестеренкой», Регина оперировала одна, но навыки не забылись.
        Две «лонжи» мягко коснулись сознания.
        …разрешите?..
        …не слишком туго?
        В самый раз…
        Проверьте сцепку, коллега…
        …порядок…
        …у меня - тоже…
        - Мы готовы. Снимайте защиту.
        - Всем прочим, - предупредил Тиран, грозя пальцем, словно непослушным детям, - напоминаю: это опасно. Никаких самовольных действий. Никаких «я одним глазком». Считайте, что стоите на краю обрыва. Сунетесь без спросу, расшибетесь - там и оставлю.
        - Не много ли вы себе позволяете? - возмутилась доктор Шеллен. На щеках старухи загорелись багровые пятна. - Кто дал вам право разговаривать с нами в таком тоне?
        Тиран вздохнул:
        - Вы даже представить не можете, что я себе иногда позволяю…
        И дал отмашку невидимым техникам.
        Светофильтры не понадобились. Музыка, неистовствующая за стеной - эмо-гранж сменился синт-эйфором - долетала слабым рокотом прибоя. Зато ментальная блокировка исчезла. И «шелуха», надо заметить, слетела мгновенно. Собранная, как цирковая гимнастка перед опасным трюком, Регина была готова к падению в пропасть, к летящим навстречу ржавым фермам, к спасительному рывку лонжей. Но готовность ее - пуля, выпущенная «в молоко» - пропала даром. Вместо неоконченной стройки вокруг - в небе? в Леопольде Эйхе?! - вспыхнул фейерверк огненных шаров, и тут же размазался масляными бликами: Регина с головой ухнула в воду. Отплевываясь, вынырнула - вкус йода и соли на губах; огляделась. Неподалеку из воды торчала скала - друза гигантских изумрудов. Регина поплыла к ней, размышляя: удастся ли вскарабкаться по гладким граням?
        …всё в порядке?
        …помощь?
        …нормально. Видите?
        …да, спасибо…
        Не мешая плыть, прозрачные тросы лонжей уходили ввысь - теряясь в черных небесах, меж кострами светил. Кроме страховки, лонжи служили каналами связи для Трессау с Йохансоном - коллеги могли следить за происходящим, оставаясь «над шелухой».
        «Наверное, я похожа на марионетку…»
        С третьей попытки ей удалось взобраться на скользкий уступ и примоститься на нем, опершись спиной о грань кристалла-исполина. Над сияющим островком звезды танцевали джигу. Не жалкие искорки, угольки, рдеющие в бархате космоса - яростные хищники Вселенной. Косматые гривы протуберанцев, алмазные клыки и рога из белого золота; в ореолах слепящего ультрамарина, с бритвенно-острыми когтями. Небо полнилось звездами: одни стремительно проносились от горизонта до горизонта, другие величаво парили в вышине, третьи выписывали безумные виражи…
        А небосвод оставался темней темного, и под ним - лениво, тяжело - вздымались и опадали маслянистые волны, облизывая друзу изумрудов, приют доктора ван Фрассен.
        «…Личность человека… оказывает сопротивление… Ныряльщик и вода. Инспектор Рюйсдал нырнул со скалы в залив…» О, воды здесь было в избытке. Залив? Море! Океан! Лишь редкие скалы торчали над поверхностью, играя бликами в свете звезд. Неужели этот свихнувшийся мир - самое спокойное, самое уютное место для ослепшего, оглохшего, бесчувственного сознания Леопольда Эйха?
        Кстати, где же он сам?
        Сначала она увидела корабль. Яхту на границе двух стихий. Судно уходило вдаль - по морю? по небу? Сквозь абрисы «Цаган-Сара» проступал древний корпус морского судна. Дерево бортов, нос увенчан острым бушпритом. Мачты с реями несут паруса, наполненные ветром, сквозь парусину просвечивают звезды…
        Мираж. Иллюзия.
        Корабль-призрак.
        …вслед за кораблем, от скал к небокраю, мерно и неутомимо загребая руками, плыл Леопольд Эйх. Движения Великого князя были подобны работе механизма. Ни усталости, ни нетерпения. Тело выполняло заданную ему программу; разум спал, качаясь на волнах, рожденных его сном. Расстояние между пловцом и яхтой оставалось неизменным. В глубине, под толщей вод, угадывалось движение иных тел - огромных, гибких. Что за твари могут водиться на изнанке сознания Эйха, исковерканного атакой космической флуктуации?
        Регина не была уверена, что хочет это узнать.
        Жена Ника, вспомнила она. Беременная жена Ника. Вот так же Амелия Зоммерфельд, не щадя живота своего, плывет сейчас в темных водах, стремясь настичь мираж, подняться на борт корабля-призрака, где осталась часть ее личности, сознания, рассудка…
        Души?
        Упал страх. Забил горло шершавым кляпом. У меня сотни причин, уверял страх. Во-первых, подруга, ты тут одна. Совсем одна, не считая пловца-самоубийцы и скольжения теней в глубине. Что мучительней для «шестеренки Сякко», чем это забытое одиночество? Когда ты была одна «под шелухой» в последний раз? Шесть лет назад? Ты уже и не помнишь, как оно, а? Во-вторых, девочка моя, что это за море? Уютный уголок, созданный подсознанием Великого князя? Ничего себе уют… Я, страх-ужас, и не знал, что здесь имеются такие неприятные места. Да, холмы и оливы, где мы играли на флейте; да, тайный выбор пациента, спасительный, как одеяло в детстве; да, операционная, где я скромно ждал в уголке…
        Но тьма моря и неба? Но буйство помешанных звезд?!
        «Гусыня боится. С той стороны кувшина, который глупая гусыня звала своей Вселенной, постучали. Кто там? Войдите… Нет, не так. Я занята! Придите позже!» Регина сосредоточилась. Втайне она сомневалась, что всё получится с первого раза - ну и зря. Горизонт схлопнулся, пожирая пространство. Вместо пляски солнц в небесах - бестеневые лампы под потолком; вместо скал - светло-бежевые стены, мониторы диагност-центра. Маслянистые волны - нет, надежный пол оперблока. Одиночество кончилось. Шесть Регин собрались вокруг медицинского ложа. Надежно зафиксирован силовыми захватами, на ложе спал…
        …пятилетний малыш?!
        Судя по росту - да. Но все пропорции тела были вполне взрослыми. Лилипут? На лице Великого князя застыло блаженное умиротворение. Сквозь пленочки век просвечивали глаза: белок, радужка, черные точки зрачков. Казалось, Леопольд Эйх внимательно изучает собравшийся над ним консилиум. Тело лилипута до отвращения напоминало студень - или перегретый плексанол. Под кожей ясно просматривались ветвящиеся «корешки» сосудов, блеклые волокна нервов, киноварные жгуты мышц… Кое-где виднелись белесые кости. В клетке из ребер с завораживающей медлительностью сжимался и вновь разбухал дряблый комочек сердца…
        «Течение нервных процессов замедлено. Начинаем диагностику. Сканер… Импульс-„маячок“… Проверка рефлексов… Порог восприятия… Реакция отсутствует. Увеличиваем мощность воздействия… Реакции нет. Увеличиваем…»
        Ток крови - динамика нейронных импульсов. Коленный рефлекс - порог интегрального тактильного восприятия. Зрачковый рефлекс - сортировка сенсорной информации в зрительных буграх. Простые, давно вызубренные аналогии. Азы пси-диагностики. Они работали и сейчас, но результат удручал. Регина отступила от ложа, вглядываясь; сделала еще шаг назад…
        - Смотрите!
        Тело лилипута покоилось в призрачном «саркофаге». Маленький человечек лежал внутри большого. Таким был Леопольд Эйх, пока не ступил на борт злополучной «Цаган-Сара». Фантомное тело? Аура?
        - Если бы удалось вернуть ему прежние размеры…
        - Гормоны роста?
        - Переливание крови?
        - Интенсивное питание?
        Волновая и электрическая нейростимуляция. Принудительная активизация ритмов мозга. Психотропные «энергетики», подключение «доноров»…
        - Уходим. Здесь нам больше делать нечего…
        КОНТРАПУНКТ
        РЕГИНА ВАН ФРАССЕН ПО ПРОЗВИЩУ ХИМЕРА
        (из дневников)
        Сама по себе информация не бывает истиной или ложью. И ложь, и истина возникают лишь тогда, когда информационное сообщение формализуется, превращаясь в материальный носитель знаний. Объективное сообщение фиксирует положение дел в реальном мире. Субъективное - в мире представлений личности. Что есть истинность субъективного сообщения? - соответствие положению дел, сложившемуся «под шелухой» личности.
        Предположим, я заявляю: «Я - дочь герцога Оливейры-ла-Майор». Это высказывание объективно по форме и ложно по содержанию, потому что мой отец - Теодор ван Фрассен. Но если я скажу: «Я предполагаю, что мой отец - герцог Оливейра-ла-Майор!», ситуация изменится. Субъективное по форме, мое сообщение сразу сделается истинным, ибо - допустим! - я действительно подозреваю крамольный марьяж между герцогом и моей матерью.
        Человечество склонно утверждать. Значит, мы созданы для лжи. Истинно ли мое последнее утверждение?
        …Старик в частных беседах обожал повторять раз за разом: «Что внутри, то и снаружи!» И уточнял: «Наше восприятие реальности всегда соответствует нашим представлениям о реальности.» Тогда мне виделось это откровением. Позже - спорной гипотезой. Еще позже - шуткой старого оригинала.
        Чем мне видится это сейчас? - приговором.
        Глава девятая
        Вернуться и умереть
        I
        Ломило плечи. Шея затекла, отчаянно хрустя при любой попытке повернуть голову. Казалось, неведомый мучитель тайком подсыпал песку меж позвонков. Поясница заржавела. Ноги - две колоды. Такое впечатление, что она и впрямь провела часов пять на ногах, у операционного стола, склонившись над беспамятным Фомой. Резала, сшивала, чистила; сращивала разорванные сосуды, вправляла и закрепляла сломанные кости…
        Или постарела лет на сто. Пора ехать на новый юбилей «Лебедя».
        Доктор Клайзенау постарался на славу. Антишоковая терапия, нейромодуляторы, релаксанты; «питательный» эмо-фон. Когда Регина вошла в контакт с Фомой, «убежище» инспектора Рюйсдала больше не напоминало заброшенную стройку. Ее сменил просторный кабинет: домашний? служебный? Рабочий стол с пультом, рамка гиперсвязи, полиморфное кресло «Релакс». И в то же время - коллекция оружия: сабли, рапиры, даги. На полу - ковер с ворсом по щиколотку; клетчатая тахта… На тахте, укутавшись в шерстяной плед, спал хозяин. Из стены над Фомой торчало остаточное явление - ржавый швеллер с привязанным к нему обрывком каната. Солнце, отменный фехтовальщик, сделало выпад в щель между задернутыми шторами. Курясь нежным дымком, разлохмаченный конец каната медленно истаивал в луче света.
        Регине тоже было чем гордиться. Сегодня она провела одну из лучших своих операций. Гордость просто-таки сквозила в каждом движении доктора ван Фрассен - превозмогая ломоту, она вертела головой, била поклоны, прогибалась назад, разминая мышцы и восстанавливая кровообращение. Вспомнила о Фриде, ахнула, бегом рванула к посту охраны, силой отобрала у дежурного ключ от подсобки, со второй попытки отыскала нужный коридор…
        - Фрида, красавица моя! Как ты тут?
        Химера - в барсовой ипостаси - клубком свернулась на подстилке. Подняла голову на голос, сверкнула на хозяйку желтым глазом - и демонстративно отвернулась. Обиделась. Регина присела рядом, погладила любимицу:
        - Ну прости, заработалась.
        Уши - торчком. Слушает, хитрюга.
        - Не могла я раньше. Виновата, каюсь…
        Шерсть под пальцами - через ладони потекло упругое тепло, гоня прочь усталость. Ага, жмурится, чудо трехголовое. Сейчас заурчит. Нет, не хочет. Всё еще дуется. А если за ушами? А под челюстью? - это вы все любите, и кошка, и коза, и даже беговая крокодилица…
        Урчим. Простили.
        - Пошли гулять?
        При виде охранника в центральном холле Фрида заворчала. Тот слегка отступил - хорошо хоть, за лучевик хвататься не стал.
        - Свои, Фрида! Свои, я сказала!
        Химера ударила хвостом: «Ты уверена?» - и отвернулась с показным безразличием. Раз «свой», сами с ним и целуйтесь. А нам он ни капельки не интересен!
        - Мы идем на прогулку. Вы коллег-то уведомите, на всякий случай.
        - Вы зверя контролируете? Не вцепится?
        - Фрида - дама переборчивая. Во что попало не вцепится…
        Хмыкнув, охранник взялся за коммуникатор: предупреждать.
        Ночью парк преобразился. В темной зелени крон мерцали «луны» - матовые шары лед-огня. Голубые, сиреневые, желтые. Казалось, звезды-лилипуты, тихонько спустившись с небес, расселись по ветвям: отдохнуть, пошептаться о пустяках. В траве тлели «угольки» подсветки - их, словно драгоценные камни, рассыпала щедрая рука ландшафтмейстера. Ночные тени-бродяги скрадывали выверенную геометрию клумб и дорожек. Регина глянула на браслет-татуировку: заполночь! А сна - ни в одном глазу.
        - Бежим, Фрида!
        Она припустила по дорожке. Мяукая от радости, Фрида бросилась следом - добыча! настигну! сожру!.. - обогнала, нырнула в кусты.
        - Далеко не убегай!
        В кустах зажглись два глаза. Исчезли. Возникли справа. Слева. Мигнули в пирамидальной кроне. Вновь пропали. Любимая игра: «Угадай, где я?» Временами закрадывались подозрения, что химера освоила РПТ-маневр. С полчаса Регина кружила по парку, сопровождаемая буйным призраком. Наконец, запыхавшись, перешла на шаг. Фрида явилась из тьмы, строя из себя паиньку. Выглядело это как ежесекундное желание потереться о ногу хозяйки. Регина давно научилась не падать от химерной нежности.
        - …структура личности у них сохранена?
        - И что с того?
        - Если подключить нейро-доноров…
        - Позвольте аналогию: это как переливание крови при неостановленном внутреннем кровотечении…
        - Найти места разрывов. Срастить…
        - Вы хоть представляете, на каком слое пси-энергетической матрицы находятся эти «разрывы»?!
        - Нет.
        - И я - нет…
        У левого крыла виллы обнаружилась крытая веранда с барной стойкой и кулинар-автоматом. Сдвинув шесть столиков, консилиум - к изумлению Регины - продолжал заседать.
        - Бессонница? - Йохансон, привстав, помахал ей рукой. В исполнении гиганта это выглядело грандиозно. - Присоединяйтесь! Мы тут ведем высокоученые беседы… Кто это у вас? Ирбис?
        - Химера.
        - Чудо! Как нас зовут?
        - Нас зовут Фрида. Сейчас, только кофе возьму…
        Набирая заказ на панели автомата, Регина вспомнила, что целый день не ела. Фрукты на завтрак, кусок мяса в «Лебеде» - не в счет. Впрочем, есть не хотелось. «Это нервное, подруга. Надо себя заставлять. С такой работой протянешь ноги. Возьми что-нибудь. Вот, дивные телячьи рулетики с черносливом…» Едва рулетики выехали из недр автомата, Фрида встала, что называется, «у бедра». Мучительный вопль огласил парк, второй, третий - рулады, сделавшие бы честь безумному чревовещателю, шли нескончаемым потоком.
        - Тебя что, морили голодом?!
        «Морили! - заверял умильный взгляд. - Обижали, да!»
        - У тебя совесть есть, скотина?
        - Мр-неа-а! - мяукнула честная Фрида.
        - Хорошо хоть, ты кофе не пьешь…
        Тарелка с рулетиками ушла в распоряжение мерзавки. Чавкая, урча и позоря хозяйку, Фрида набросилась на деликатес. Регина же повторила заказ, а кресло-трансформер перепрограммировала в мини-диван - чтобы химера, насытившись, могла улечься рядом. Иначе покоя не жди…
        - Как вы с ней управляетесь? - Йохансон взялся за кружку с пивом. - Серьезная зверюга, не карманный песик…
        Регина не любила распространяться на эту тему. Но круг коллег подразумевал определенный уровень доверия.
        - Фрида послушная. А на экстренный случай у меня есть «поводок». Вроде «лонжи», которой вы меня страховали. Срабатывает на превышение критического уровня агрессии. Сначала идет стоп-сигнал, затем - блокировка двигательных центров.
        - Часто пользуетесь?
        - Редко. Уже и не помню, когда это было в последний раз. У Фриды быстро выработался рефлекс. А в «спящем» состоянии «поводок» себя не проявляет.
        - Удобно, - кивнул маркиз Трессау. - Она в принципе не может броситься на человека?
        - Может.
        - В каком случае?
        - Если я прикажу. Или отключу «поводок» в экстрим-ситуации.
        - Вот это правильно! - доктор Шеллен, перегнувшись через стол, неожиданно пожала Регине руку: по-мужски, до боли в пальцах. - Женщина должна уметь себя защитить. Я как раз собираюсь завести квинтилианского дога. Проконсультируете меня насчет «поводка»?
        - Кстати, о «поводках», - вмешался круглолицый мужчина. Голову его украшал смешной, жесткий-жесткий «ежик». - Позвольте представиться: Ансельм Лонгрин, реаниматолог…
        С опозданием Регина сообразила, что разговор ведется вслух. На ментальном уровне висело гробовое молчание. Ну конечно! Перейди беседа на скрытый план, наблюдатели сразу занервничают. Собрались телепаты, сидят, молчат - секретничают! В том, что за ними наблюдают, доктор ван Фрассен не усомнилась ни на секунду.
        II
        - …«поводок» с обратным знаком и коллективным подключением. Работаем посменно. Сканирование, изучение, снятие динамической картины. Когда отыщем «разрывы», постараемся их зарастить…
        - Если отыщем, коллега, - добряк Клайзенау сегодня был не в духе. - В чем лично я очень сомневаюсь. У кого-нибудь есть продуктивные идеи?
        - Для начала - пересадить личности пострадавших в клонов…
        - Как вы это себе представляете? Со взрослыми такое не проходит. Будь наши пациенты детьми, лет семи-восьми максимум… Да и то ваш вариант не спас бы ситуацию.
        - Почему?
        - У пострадавших нарушен, в первую очередь, энергобаланс ЦНС и психики. Новое тело ничего не даст, оно не восстановит всю полевую структуру…
        - Надо продолжать исследования! Один-единственный беглый осмотр - это несерьезно!
        - Боюсь, «Цаган-Сара» уже «исследовали», - Трессау переглянулся со старухой Шеллен. - Результат мы всё видели.
        - Вы считаете, что над ними ставили эксперименты?!
        - Да. Но совсем не те, о ком вы подумали.
        - Извините, я не понимаю вас. Яхта подверглась атаке флуктуации. Это факт, подтвержденный записями в бортовом журнале и «черных ящиках». Всем известно, что бывает с людьми после таких атак. Наш разум для флуктуаций - лакомый кусочек. Уж простите, коллега, что говорю прописные истины…
        - Вам известен хоть один случай подобного воздействия флуктуации на людей? Смерть - да. Амнезия разных степеней тяжести - сколько угодно. Распад личности, кома, фобии и психозы… Я запросил архивы; потом - Тирана. Он подтверждает, что таких случаев не было.
        - Полагаете, атака инсценирована? Запись - фальшивка?
        - Ни в коем случае.
        - Тогда о каких экспериментах идет речь?!
        - Атака и есть эксперимент. Не возьмусь судить, насколько удачный…
        - И кто же экспериментировал? Уж не флуктуация ли?!
        - Именно.
        - Извините, уважаемый маркиз! Это даже не смешно! - вскочив, реаниматолог Лонгрин принялся мерить шагами веранду. Фрида, к тому времени задремавшая рядом с хозяйкой, подняла голову, внимательно следя за его перемещениями. - Флуктуации - природные аномалии континуума. Их даже к живым существам причислить нельзя…
        - Я не претендую на истинность своего предположения, - в отличие от Лонгрина, Трессау был спокоен. - Но в качестве гипотезы…
        - Как же, читал! Якобы флуктуации высших классов обладают разумом! И нам следует установить с ними контакт, - реаниматолог фыркнул. - Бредни выжившего из ума профессора с Сеченя, с этого недоразвитого мирка! Неужели вы всерьез…
        Из темноты вырвалась летучая мышь - и заметалась под потолком, меж горящими в полнакала «солнышками», словно гигантская бабочка. Лонгрин умолк на полуслове, обратившись в статую. Румянец сбежал с его щек. Собравшихся окатило кислой волной паники. «Да у него фобия! - вздрогнула Регина. - Ему лечиться надо…» Она не заметила, в какой момент Фрида соскользнула на пол, трансформируясь. Миг - и, пружиной распрямляя длинную шею, целофузис кинулся в атаку. Прыжок, щелчок зубов, похожий на звук захлопнувшегося капкана - и вот уже из пасти Фриды торчит лишь перепончатое крыло, бьющееся в агонии. Летучий ужас доктора Лонгрина превратился в легкую закуску на десерт.
        «Надеюсь, - запоздало испугалась Регина, - ящерофобии ни у кого нет?»
        - Какая прелесть!
        Доктор Шеллен любовалась Фридой. Самка целофузиса - женщина должна уметь защитить себя! - привела старуху в восторг. Химера мотнула головой, втянула в пасть крыло, сглотнула: по шее пробежала заметная волна.
        - Умница! Так их, гадов!
        Чувствуя поддержку, Фрида обнаглела. Устремившись к столу, она сунула морду в чашку с чьим-то недопитым кофе, опрокинула ее - и с увлечением захлопотала над черной лужицей, мелькая языком.
        - Она у вас кофе пьет? - охнул Лонгрин.
        - Не знаю, - растерялась Регина. - Никогда ей не давала.
        - И мышей на лету давит… Где вы ее приобрели?
        - На Сякко, в питомнике.
        - Адресом не поделитесь?
        Удо Йохансон включил инфор в режим видеосъемки:
        - Не возражаете?
        - Нет, конечно.
        - Надеюсь, мне разрешат скопировать себе эту запись…
        - Спасибо вашей химере за наглядную демонстрацию, доктор ван Фрассен, - реаниматолог вновь стал бодр и весел. Он ткнул пальцем во Фриду, которая удрала в угол веранды, где и замерла изваянием. Регина по опыту знала: так целофузис может простоять пару часов. - Вот пример того, как флуктуации поступают с нашим братом. «Хрум-хрум» - и весь «эксперимент».
        - А я бы с удовольствием выслушал версию Трессау, - закончив съемку химеры, Йохансон на всякий случай придвинул пиво к себе поближе. - Или у вас, Лонгрин, есть что сказать, помимо «хрум-хрум»?
        - Увы, нет.
        - Тогда прошу вас, маркиз.
        - Хочу еще раз подчеркнуть, коллеги, - Трессау развел руками, - это всего лишь гипотеза. Основанная на крайне непопулярном - если угодно, возмутительном для человечества - предположении, что флуктуации континуума могут быть разумны. А разуму, как известно, свойственно познавать окружающий мир и населяющих его существ.
        Лонгрин опять фыркнул, но промолчал.
        - Общеизвестно, что волновая компонента нашей психики - лакомство для флуктуаций низших классов. Отсюда и нападения фагов на корабли. Энергия реактора и накопителей - основное блюдо; психика пассажиров и экипажа - изысканный десерт. Вероятно, волновые пси-структуры человека являются аналогом части волновых структур флуктуаций. Как мясо животных, которых мы употребляем в пищу, в определенной степени сходно с нашей собственной плотью…
        Аналогия между людьми и скотом вызвала бурю протеста.
        - Поскольку у флуктуаций, - переждав шум, продолжил маркиз, - в силу их природы, нет плотных тел - они и нас воспринимают лишь на волновом и энергетическом планах. Как пищу - на низшем уровне. Как объект изучения - на среднем. Как потенциального собеседника - на высшем.
        - Ага, «беседа»! В результате которой люди на «Цаган-Сара» превратились в жалкие объедки!
        - Всё дело в разности энерго-уровней. Представляете себе потенциал флуктуации высокого класса? Теперь сравните его с пси-излучением человека… Для исследования нас им бы понадобился мощнейший микроскоп! Но есть и другой путь.
        - А именно?
        - Поднять энергоуровень объекта до своего, или хотя бы сравнимого. «Возгонка» психики. Простейшая аналогия: чем горячее тело, тем сильнее оно излучает во всех диапазонах. Берем лед, нагреваем - получаем воду. Нагреваем воду - получаем пар. Продолжаем нагревать - в конце концов получим плазму. Ее энергия во много раз выше, чем у исходного льда. Не волновой уровень, но уже близко. Полагаю, это и проделала флуктуация с психикой жертв на борту «Цаган-Сара». Помните последние кадры записи? Чрезвычайное возбуждение у всех - результат «возгонки» психики.
        «Изуродованные страстями лица, - вспомнила Регина. Нет, не вспомнила, прячась за спасительное несовершенство памяти, а восстановила исходный образ во всей его ужасающей полноте. - Беснующиеся тела. Авангардистская оратория воплей…»
        - После «возгонки» флуктуация забрала, включив в свою структуру, «горячие слепки» личностей - и удалилась исследовать. В итоге психика пострадавших осталась в «возогнанном», а значит, «разреженном» состоянии - только без внешней энергоподпитки. Внутренние ресурсы были израсходованы на девяносто процентов. Интенсивность высшей нервной деятельности понизилась на порядок, перейдя в «режим экономии». Результат все мы видели. Повторюсь, что это только мои предположения.
        - «Холодная плазма»?
        - Я не физик, и аналогия очень грубая. Скорее всего, мы никогда не узнаем, что же в действительности произошло на «Цаган-Сара».
        - Но если ваши предположения верны… Чем мы поможем пациентам? Заново «разогреем» их психику?
        - Для этого нужно быть флуктуацией.
        - Не обязательно, - буркнул доктор Клайзенау.
        - Простите, коллега?
        - Не обращайте внимания. Я еще не готов отвечать.
        - Если вернуться к аналогиям, - Йохансон шумно отхлебнул пива, - то, возможно, нам удастся «сконденсировать» психику пострадавших? Вернуть ее в исходное состояние?
        - Как вы себе это представляете? И потом, нас здесь собрали не для лечения… Вы что, еще не поняли?
        Похоже, маркиз тут же пожалел о сказанном.
        - Не для лечения? - изумился Йохансон. - А для чего же?!
        - Снимите розовые очки, молодой человек, - осадила его доктор Шеллен.
        Под взглядом старухи двухметровый Йохансон превратился в школьника, не выучившего урок. Даже пиво отодвинул, чтоб не разбранили.
        - Вы - дипломированный пси-диагност; наверняка - специалист в своей области. Иначе вас бы сюда не вызвали. Подумайте и ответьте: есть ли у этих людей шанс на излечение? Только честно.
        - Шанс? Не знаю… мне кажется…
        - Не виляйте!
        - Если мы за несколько дней не найдем радикальный…
        - Короче!
        - …принципиально новый способ…
        - Вы верите в то, что мы его найдем?
        - Нет, - сдался Йохансон.
        - Вот за этим нас и собрали, - подвела итог старуха. - Чтобы мы подтвердили: дверь закрыта, и ключа нет.
        - Вы совершенно правы, - сказал Тиран.
        Он стоял на краю веранды. Лицо Тирана оставалось в тени. Казалось, что над воротником рубашки начинается космос, полный неожиданностей.
        - Ваш вердикт я слышал. Собственно, он лишь подтвердил мои предположения.
        «Он недоговаривает, - поняла Регина. - Нас собрали не только для вердикта…»
        - У кого-нибудь есть, что добавить?
        - У меня, - кивнул доктор Клайзенау. - Но, если можно, завтра.
        III
        - …моим сестрам Жанне, Анжелике и Глории я назначаю каждой по шестьсот тысяч экю ежегодного пожизненного содержания. Мой двоюродный брат Роберт Нимбуэй получит такую же сумму. Завещаю выдать Эльвире Бетуар, экономке моего охотничьего домика на Ири-Коста, десять тысяч экю единоразово за услуги особого рода…
        Сидя в углу тише мыши, Регина следила, как Иоганн ван Седельрик, восьмой богач Ларгитаса по версии журнала «Orbite», диктует завещание. Дело затянулось - вот уже который час определялись суммы и наследники. Нотариус, похожий на голема, выращенного в пробирке с правовым субстратом, записывал каждое слово. Обычный, программный перевод сказанного завещателем в текстовый вариант не годился. Более того, всё, зафиксированное нотариусом, как выяснила Регина, будет сегодня же переписано завещателем от руки. Закон суров - последняя воля таких больших шишек, как ван Седельрик, принималась к исполнению лишь в рукописном виде, дабы исключить подозрение в подлоге или фальсификации, а также в слабоумии либо маразме завещателя.
        Очень хотелось в туалет.
        - Поскольку я уже позаботился о моей жене Эстер Метцер и составил письменное соглашение, заверенное нотариатом Ларгитаса, по которому она отказывается от своих прав на мое наследство, я ограничиваю ее долю и долю ее двух детей, Лаймы и Гюнтера, пожизненным ежегодным содержанием в двести тысяч экю. Если же Эстер захочет оспорить мое распоряжение, я приказываю исполнителям моей последней воли и всем моим наследникам оспаривать у нее законность такого права всеми легальными способами. Их расходы на спор завещаю отнести на счет моего наследства. Если же притязания моей жены окажутся успешными, она ни в коем случае не должна получить более 13 процентов всего моего состояния…
        На глазах Регины рушился мир по имени Иоганн ван Седельрик. Распадался, делился на части, движимые и недвижимые; распределялся по иным мирам. Разлагался, как труп, питая собой массу паразитов и червей, удобряя землю, в которой лежал, давая соки траве, ничего не знающей о проблемах кормильца.
        Это было хуже, чем стоять на похоронах.
        - Мою яхту «Цаган-Сара» могут использовать для своих личных целей моя дочь или моя жена, если у них возникнет такое желание. Содержание яхты обходится ежегодно в полмиллиона экю, поэтому, если «Цаган-Сара» окажется для них слишком дорогим удовольствием, они могут взять с яхты любую вещь по их выбору - и, заменив ее копией, передать корабль в распоряжение Королевского совета Ларгитаса для использования по усмотрению КСЛ…
        Ван Седельрик отхлебнул пива. Всю жизнь он отказывал себе в пиве, от которого растет живот. Всю жизнь он занимался спортом и сидел на диете. Жизнь закончилась, диета утратила смысл. Осталось завещание - и пиво, как символ давней, потерянной любви. Смотреть на это, когда твой мочевой пузырь готов лопнуть, было невыносимо. Но и выйти, отпросившись на минутку, Регина не имела права. Метод доктора Клайзенау, тикая на височной кости миллиардера - часовой механизм бомбы - не знал пощады.
        Хозяин «Цаган-Сара» больше не нуждался в ярком свете и громкой музыке. Единственное, в чем он нуждался - в присутствии Регины ван Фрассен.
        - …в детстве вы все ходили под «Нейрамом», - сказал Клайзенау, когда утром телепатов вновь собрали в конференц-зале. - Помните? Кси-контроллер, срезающий опасные пики. Вы, Трессау, и вы, Шеллен, как и я, носили третью модель. Те, кто моложе - четвертую. Сейчас носят шестую. Но речь не об этом. Если есть кси-контроллер, значит, должен быть и кси-стимулятор. «Нейрин-Х» - может, слышали?
        Кивнула только старуха Шеллен.
        - Я так и думал. Нет, доктор Йохансон. На ваш вопрос, заданный, но не озвученный, отвечаю: разработки не засекречены. Просто малоизвестны. Три года назад они вдобавок признаны бесперспективными. Лаборатория курфюрста Пресселя в Сайбахском НИИ - там занимались внешней инициацией ментальных способностей. Имплантант, стимулирующий кси-ритмы мозга. «Телепатами не рождаются, - шутил Прессель, - телепатами становятся. Вживил „Нейрин“, и вперед, на охоту за мыслями…» Мы дружили. Да, дружили, несмотря на то, что Прессель - курфюрст, член Научного совета Ларгитаса, а я вытираю носы ребятишкам. Но вот уже четвертый год я не слышу, чтобы Прессель шутил. Крах дела всей твоей жизни кого хочешь превратит в мизантропа…
        - Вы же сказали, что кси-стимулятор есть? - удивилась Регина. - Почему же крах? Почему - бесперспективно?!
        - «Нейрин» действительно превращает обычного человека в ментала. Но кси-ритм энергонасыщен до умопомрачения. Я не оговорился, сказав про умопомрачение. Нас с вами природа создала для телепатии. Вернее, приспособила. Мы - природные, даже если мы - отклонения от нормы. Искусственный телепат, инициированный «Нейрином», погибает в течение считанных дней. Самые стойкие, насколько мне известно, выдержали неделю. Это приговор, доктор ван Фрассен. Это смертный приговор, и обжалованию он не подлежит.
        Тиран подошел к Клайзенау вплотную:
        - Что вы предлагаете?
        - Мы не в силах излечить жертв «Цаган-Сара». Мы в силах лишь облегчить им уход. Вас же интересует, чтобы они сделали последние распоряжения, простились с родственниками и достойно умерли, - деликатный, а может, осторожный, старый интернатский врач не стал уточнять подлинные интересы Тирана. - Мне кажется, что «Нейрин» в силах помочь вам.
        - Нам, - поправил Тиран.
        - Если это поможет хоть кому-то, я буду рад. Кси-стимулятор «разгонит» мозг пострадавших до нормы. Это убьет их, но убьет безболезненно. А главное, убьет не сразу. Вас устраивает такое решение?
        Тиран ответил не сразу. Некоторое время он прохаживался по залу, сцепив руки за спиной. Вся его военная выправка куда-то делась. Перед Региной был утомленный, давно не спавший человек. Чувствовалось, что Тиран тащит ответственность из последних сил, как тащат по лесу обезножевшего капитан-командора.
        - Да, - наконец ответил он. - Я готов рискнуть.
        - Свяжитесь с лабораторией Пресселя. У них есть образцы.
        - Скажите, доктор Клайзенау… Они станут телепатами? Леопольд Эйх, Дитер Зоммерфельд, Олаф Расмунсон… Телепатами, да?
        - Очень слабыми. И ненадолго.
        - Вам не кажется, что это еще одна проблема?
        - Кажется. Но ее мы решим сами, в узком кругу.
        - Мою коллекцию живописи я завещаю Национальному Художественному музею. Коллекцию же курительных трубок завещаю моему внуку Микаэлю с тем, чтобы коллекцию передали ему в день совершеннолетия. Ни одна трубка не должна быть продана Микаэлем в иные собрания, а также с аукциона или иным путем. Если же он предпримет попытку избавиться от коллекции целиком или по частям, коллекцию следует передать музею Вредных Привычек для экспонирования в отдельном зале…
        Матерый волк бирж, акула финансовых потоков, дракон инвестиций - как телепат, Иоганн ван Седельрик по праву считался младенцем. Он не понимал, что делать с новым талантом - патологией? - словно бегун, озадаченный появлением третьей ноги. Необученный, социально неадаптированный, ван Седельрик ежеминутно, а главное, неконтролируемо «изрыгал» наружу массу сведений, которые доставили бы ему - или наследникам - много неприятностей, попади они, скажем, в мозг нотариуса и найди там благодатную почву для кое-каких личных прожектов. Даже окажись нотариус наичестнейшим человеком в Ойкумене - работать под непрерывным ментальным прессингом клиента ему не суметь.
        Миллиардер нуждался в «коконе» - умении держать двойную оборону, не позволяющую бомбардировать окружающих своими мыслями, а также дающую возможность самому избежать бомбардировки. Никто не учил ван Седельрика, как это делать. Учиться же здесь, на вилле, было поздно. На краткий срок восстановившись до нормы, жертва «Цаган-Сара» нуждалась в помощи - иначе ей не удалось бы сделать последние распоряжения. Что ж, «коконом» умирающего стала Регина. Всё время рядом - держать периметр, включив пациента в свою систему блоков; присутствовать, не отходя ни на шаг, сроднясь с человеком, не слишком приятным для доктора ван Фрассен, ближе, чем любовники, чем мать с сыном во чреве ее. Вот почему бегство в туалет было для Регины несбыточной мечтой. Оставалось надеяться, что в кабинет зайдет кто-то из коллег, взяв опеку ван Седельрика на себя - пока она слетает облегчиться.
        Леопольда Эйха курировал маркиз Трессау. Диттера Зоммерфельда - Ансельм Лонгрин. Амалию Зоммерфельд - старуха Шеллен. Сперва ван Седельрика хотели отдать Шеллен, а беременную Амалию - Регине. Но Регина категорически отказалась, не вдаваясь в подробности, а Тиран не стал спорить. Тем более что Шеллен горой встала на сторону молодой коллеги.
        «Если станет невмоготу, объявлю перерыв на правах лечащего врача. И велю пациенту сопроводить меня до дверей дамской комнаты. Дверь - не помеха. А вот расстояние в пару этажей - уже проблема для такой тонкой работы. Попадись между нами стена, непроницаемая для ментал-связи - иди знай, чем дело кончится! Может, ничем, а может, обмороком нотариуса…»
        - Рекомендую воспользоваться моим персональным туалетом! - рявкнул ван Седельрик, с раздражением уставившись на Регину. Лицо магната налилось дурной кровью. Взгляд сулил гром и молнию. - Ваша моча уже бьет мне в голову. Вовсе не обязательно тащиться на второй этаж, в общий сортир. Холл, третья дверь налево. Справитесь?
        - Ага, - пискнула смущенная Регина.
        - Не забудьте вымыть руки.
        И он продолжил диктовать:
        - Принадлежащий мне остров Скорпион, расположенный в Фарском море, завещаю передать транспортной компании «Космос-Альфа» с тем, чтобы на острове были построены лагеря отдыха для детей космолетчиков, погибших во время рейсов. «Космос-Альфа» также возьмет на себя содержание семейного кладбища ван Седельриков, расположенного на Скорпионе, где я завещаю похоронить и меня. Исполнителем этой моей посмертной воли я назначаю мою мать Руфь, урожденную Цельс-Брандауэр… Всё, перерыв на пять минут. Я хочу спокойно допить пиво. Я даже готов сопроводить вас, доктор ван Фрассен, хоть на двор, в кусты, хоть в общественную уборную. Потому что вы брезгуете моим туалетом, несмотря на разрешение. А тут ковры, и, замечу, бесценные ковры. Мне не хотелось бы…
        Пунцовая как роза, Регина выскочила из комнаты. Когда же она вернулась, ситуация поменялась: теперь нотариус диктовал, а ван Седельрик записывал от руки:
        «Находясь в здравом уме, сознательно и добровольно объявляю о своем желании, чтобы моя жизнь не продлевалась при изложенных ниже условиях, и заявляю о следующем:
        1. Если в какое-то время я буду находиться в одном из нижепоименованных состояний:
        - в терминальном состоянии;
        - в коматозном состоянии при отсутствии реальных перспектив возвращения сознания;
        - в устойчивом вегетативном состоянии при отсутствии реальных перспектив возвращения основных мыслительных функций,
        то в соответствии с процедурой, установленной законодательством Ларгитаса, я настоящим делаю распоряжение о том, чтобы меры по поддержанию моей жизни:
        - включая искусственное питание и введение жидкости;
        - включая искусственное введение жидкости, но не питание;
        - исключая искусственное питание и введение жидкости,
        были прекращены и тем самым мне была бы дана возможность умереть.
        2. В случае, если я буду находиться в состоянии, не позволяющем непосредственно отдавать распоряжения, связанные с продолжением мер по поддержанию моей жизни, члены моей семьи и лечащий врач должны рассматривать настоящее завещание как последнее выражение моего законного права отказаться от терапевтического, хирургического или ментального лечения и принять все последствия этого отказа.
        3. Я полностью осознаю смысл настоящего завещания, нахожусь в возрасте не младше 18 лет, мое эмоциональное и умственное состояние дает мне право составить завещание о жизни.
        4. Если я принадлежу к женскому полу и к моменту исполнения завещания у меня будет беременность, завещание не будет иметь силы и не может быть исполнено на протяжении всего периода беременности, пока он не завершится родами, успешными или нет…»
        - Это еще зачем? - спросил ван Седельрик. - Рассчитываете, что я успею сменить пол, забеременеть и родить? Нет, я способен на многое, но тут вы меня переоценили.
        - Форма, - объяснил нотариус, отводя взгляд. - Стандартная.
        - Идиоты. Ладно, пишу: «пока он не завершится родами…»
        - Поставьте дату и подпись. Ваша очередь, свидетельница…
        «…настоящим свидетельствую, что присутствовала при составлении настоящего завещания о жизни и, по моему убеждению, составитель завещания находится в здравом уме и составил завещание по собственной воле и без принуждения.
        Свидетель: Регина ван Фрассен, баронесса медицины; врач, не принимающий участия в лечении составителя завещания…»
        Еще день, думала Регина. Может, два. И всё. Я освобожусь. Улечу отсюда, вернусь домой, в клинику. Забуду «Цаган-Сара», как страшный сон. У меня умирали пациенты. Но это же совсем иначе! Я словно впустила в себя живого покойника. Он язвителен и деловит, а я на грани нервного срыва. Надо отдать должное, ван Седельрик уходит достойно. Кажется, что он подводит итоги перед сдачей дел, готовясь приступить к работе на новом месте. Железный человек. Тиран ничего не скрыл от него. Я бы на его месте ударилась в истерику…
        «Глупая вы женщина! - донесся комментарий пациента. - Симпатичная, да. Но дура дурой…»
        Пару раз Регина не выдерживала - срывалась «под шелуху». Там всё оставалось по-прежнему: черное море, черное небо, дикая охота звезд. Корабль-призрак ждал на горизонте. Ждал и пловец - ван Седельрик качался на волнах в луче искусственного света. Свет шел ниоткуда: кси-стимулятор не имел зримого воплощения на этом уровне. Мало-помалу свет выцветал, освобождая пловца от своей власти.
        Вот-вот, с минуты на минуту…
        Прижавшись спиной к изумрудной скале, Регина ван Фрассен - врач, не принимающий участия в лечении - изо всех сил надеялась, что однажды Иоганн ван Седельрик настигнет свою ускользающую яхту.
        IV
        Хотелось спать. В голову словно ртути налили: катается, давит, тянет к земле. Ван Седельрик наконец остался один - в комнате, изолированной от ментальных воздействий. Двужильный магнат тоже нуждался в сне - хотя бы четыре часа в сутки. Интересно, он и раньше таким был?
        При жизни?
        Регина мысленно угостила себя затрещиной. Ртуть качнулась, толкнулась в виски. Дура! Прав ван Седельрик. Нельзя так думать о живом человеке. Ты - врач. Тебе нужен отдых, пока пациент спит. Но сначала - погулять с Фридой… Нет, Фрида подождет. У хозяйки есть еще один пациент. Операция прошла успешно, но никто не отменял…
        Перед дверью она встряхнулась, гоня прочь сонную одурь.
        - Добрый день, доктор Клайзенау.
        - Здравствуйте, доктор ван Фрассен.
        - Как он?
        - Вполне, вполне. Вот, - Клайзенау развернул голосферу с динамической картиной состояния пациента. - Церебральная гемодинамика практически в норме. Остаточных очаговых симптомчиков, правда, еще хватает… А! Вот здесь любопытно. Обрати внимание: кривая регрессии неврологического дефицита. Видишь «ступеньку»? Это когда я с ним поработал…
        Общаясь с «лебедятами», прошедшими через его благословенные руки, Клайзенау всегда начинал с обращения «на вы», но быстро забывал о благих намерениях.
        - А вот эту, вторую, побольше? Это сразу после операции. Очень хороший результат! Ну и дальше - плавный спад с выходом на ассимптоту. Сейчас выведу интегральные характеристики…
        - Я осмотрю его?
        - Разумеется!
        Нырять «под шелуху» она не стала. Правая лобная доля… очаги локализованы и заметно уменьшились, динамика нормальная… Зрительные бугры… проводимость нервных волокон… Остаточные явления: временный дальтонизм - с недельку мир для Фомы будет монохромным. Функции речевого центра восстановились не до конца. Ничего, скоро начнет болтать, как ведущий ток-шоу! Потом - месяц-два реабилитации. Стандартный курс, обычные процедуры…
        И снова в строй.
        - Старший инспектор Рюйсдал! - гибкий щуп, который пытался тихой сапой проскользнуть в ее сознание, Регина отловила «на входе». - Немедленно прекратите хулиганить! Ментальные напряжения вам противопоказаны. Хотите заработать осложнения? Рецидив?
        Щуп исчез. Не открывая глаз, Фома дернул уголком рта - улыбнулся. Мимические мышцы слушались плохо, улыбка вышла жалкой пародией.
        - В-вы… ‘аб-б-ботаете…
        - Замолчите, пациент!
        - …с в-ван Сед-д-д… ‘иком?
        - Вас это не касается. И вообще, это закрытая информация.
        Ответ прозвучал резко. Регина устыдилась - и разозлилась. На себя, на Фому, на Тирана, на всю службу Т-безопасности оптом - и почему-то на доктора Клайзенау, хотя уж он-то, казалось, был тут и вовсе ни при чем. Это нервы, подруга. Нервы и усталость. Иди спать. Скоро на людей бросаться начнешь…
        «Меня это касается, - прозвучал в ее мозгу слабый, бесцветный голос Фомы. - И у меня есть допуск.»
        «Речь» инспектора Рюйсдала была внятной - и стерильной, лишенной даже намека на чувство или интонацию. Контакт, урезанный до предела. С неудовольствием Регина признала очевидное: усилия при таком общении - минимальны. Фому они не утомят.
        - Вам вредно думать о работе.
        «Я всё равно о ней думаю. Без новой информации эти размышления бесплодны. И приносят мне больше вреда.»
        - Ну хорошо. Да, я работаю с ван Седельриком. Обеспечиваю «кокон».
        «Я в курсе про „Нейрин-Х“…»
        Это Клайзенау ему сообщил, поняла Регина. Больше некому.
        «Как велика ментальная активность ван Седельрика?»
        - Я с трудом выдерживаю его давление. Он - слабый телепат, и ничего не умеет. Но напор… Фактически это искусственно вызванная инициация! Просто она «размазана» на несколько дней.
        «Полагаю, это одна из проблем „Нейрина“. Как ведет себя ваш подопечный?»
        - Сейчас он заснул. До того был очень деятелен. Полдня диктовал завещание. Потом был сеанс связи с родственниками: они прощались. Сестры ван Седельрика хотели приехать, но им не разрешили. Мать не предприняла такой попытки. Наверное, ее предупредили заранее.
        «Правильно не разрешили. Вы ведь знаете, почему?»
        - Тиран намекал на причины карантина. Пострадавшие регулярно проваливаются «под шелуху». Член КСЛ, министр финансов, крупнейший промышленник… Ларгитасцы. Если это всплывет…
        «Тиран? Вы зовете его Тираном? Славная шутка… Да, „шелуха“ - важный аспект. Признаться, я не принял его в расчет. Я имел в виду другое. Необходимо предотвратить панику. Атакой флуктуации и гибелью людей никого не удивишь. Да, трагедия, но - будничная трагедия. В отличие от гипотезы маркиза Трессау… Представляете, какой это вызовет эффект?»
        Регина увидела заголовки репортажей. Фома позволил себе лишнего, разнообразив сухой, казенный стиль общения: «Первые лица Ларгитаса - подопытные кролики флуктуаций!», «Они нас исследуют!», «Чуждый разум готов поглотить Ойкумену!»…
        - Шок, - кивнула она. - Массовая истерия. Психозы и фобии.
        «Существует ли психир, способный излечить параноидальный социум?»
        «Нет.»
        «Теперь вы нас понимаете, - Фома так и сказал: „нас“. Не „меня“. - Более того, общество узнает правду. Просто не всю. Яхта была атакована хищной флуктуацией континуума. Часть людей на борту погибла до посадки, остальных госпитализировали в тяжелом состоянии. Несмотря на все усилия врачей, спасти пострадавших не удалось. На короткое время их привели в сознание, дав возможность попрощаться с родными и отдать последние распоряжения…»
        Яхта, думала Регина, тщательно скрывая ход своих мыслей от инспектора Рюйсдала. «…Энергия реактора и накопителей - основное блюдо; психика пассажиров и экипажа - изысканный десерт…» Если так, почему не вышел из строя реактор? Почему яхта сумела совершить РПТ-маневр и благополучно сесть на планету? Неужели Трессау прав?! Явись флуктуация «обедать», она высосала бы из беспомощной «Цаган-Сара» всю энергию, обездвижив добычу… Или этому есть другое объяснение? К примеру, флуктуация была сыта, и ее привлек лишь «десерт»? «Скорее всего, мы никогда не узнаем, что же в действительности произошло на „Цаган-Сара“…»
        - Вы мне вот что скажите, господин инспектор с допуском… Зачем сюда вызвали целую бригаду телепассов? Утром в коридоре я видела Клода Лешуа. Что он здесь делает? Мы вполне справляемся со своей работой.
        «Не мне вам объяснять, какая капризная и избирательная штука - память. Пострадавшие могут забыть что-то важное. Могут скрыть намеренно, счесть несущественным… Помните, с кем мы имеем дело? В интересах государства…»
        - Исподтишка обшаривать карманы умирающего? Достойная защита интересов государства! И почему я не удивлена?
        «Вы забываетесь. Никому не позволено…»
        - Вы на службе, вам и не позволено!
        «Если вы намерены продолжать в подобном тоне, я буду вынужден…»
        - Вынужден - что? Отменить свободу слова?
        «…принудить вас…»
        - Каким, позвольте спросить, образом?!
        «…прибегнуть к силе…»
        - Не смешите меня!
        «Я справился с двумя идиотками в „Лебеде“, четырнадцать лет назад. Думаешь, я не смогу повторить то же самое сейчас?!»
        - Ты когда-нибудь вертелся на зубцах «шестеренок» Сякко?
        МОЛЧАТЬ!
        Мальчишка… девчонка…
        …стыдитесь!..
        Доктор Клайзенау был страшен. Регина и заподозрить не могла, что старый интернатский врач способен кричать, словно бить кнутом - наотмашь, без пощады. Фрида от его вопля присела бы на задние лапы. Хозяйка Фриды, уже готовая транслировать Фоме обворожительную ухмылку целофузиса, спряталась в «кокон» целиком, как в раковину, и законопатила все щели. Никогда в жизни Регине не было так стыдно. Это нервы… это усталость…
        Оправданий ищешь, мерзавка?!
        И эхом от раскрывшегося в крике доктора, случайно вырвавшейся энграммой, адресованной скорее от прошлого к будущему, чем от Клайзенау к ван Фрассен, долетело, пробив броню мнемоблоков:
        …учитель Гюйс:
        «Патрик, я повешу тебе „репей“?»
        «Вешай…» - голос Клайзенау; ступени…
        …щербатый камень стен, чья-то широкая спина…
        …вспышки выстрелов; «Не высовывайся!..»; от грохота…
        «У меня огневой контакт. Доктор в безопасности…»
        …катакомбы под храмом Святого Выбора…
        …две девочки с «Нейрамами»…
        …плохо сплю; до сих пор…
        …нельзя было…
        …иначе…
        «Я не знала, что вы были там,» - хотела сказать Регина. Но не сказала, и даже не подумала, громко или тихо. Вместо этого она произнесла четко и внятно, стараясь не смотреть на Клайзенау, и чувствуя, что тот смущен до самой крайней степени:
        - Прошу меня извинить. Я не имела права…
        «Я забылся, - ответил Фома. - Простите меня, доктор ван Фрассен…»
        - У вас посттравматический стресс. Вы не отдаете себе отчета в своих словах. Я же, как врач…
        «…и вы, доктор Клайзенау…»
        - Извините, что вторгаюсь без разрешения.
        В дверях стоял Тиран.
        - Марк Хельфштадт умер, - тихо сказал он.
        - Кто? - не сразу вспомнила Регина.
        - Штурман-навигатор. Всё, началось.
        И слова, что прозвучали здесь минуту назад, сгорели дотла. Осыпались серым пеплом «под шелуху» - и ветер, гулявший над зелеными холмами, где растут оливы, унес пепел прочь, в далекие дали, где черное море, черное небо, и корабль между тьмой и тьмой.
        V
        Эту детскую площадку выбрала Фрида.
        Если есть в Ойкумене что-то неизменное, так это детские площадки. Гвалт, беготня; ссоры и примирения. Лесенки, качели, «бревна». Амортизирующий псевдо-газон. Крепость с клоунами-рыцарями. Песочница. Игровой комплекс «Гномик». Три желоба для съезжания вниз на мягкой попе.
        Гуляй, малышня!
        Не то чтобы Фрида очень любила детей. Вынуждая хозяйку бегать не на стадионе - расположенном кстати, гораздо ближе к дому - а здесь, вокруг ребячьего царства, химера преследовала какие-то свои, недоступные человеку цели. Наверное, ей нравилось место. Наверное, параллели и меридианы сходились здесь особым, химерическим образом. Ради удовольствия бродить между «горок» и каруселек, Фрида шла на гигантские жертвы. Только козья ипостась - барс и ящер никогда не являлись взору детворы, а главное, матерей и нянек. В облике горала Фрида терпела, когда ее гладят, давала «подергать за рожки», «расчесать шерстку» и даже - Великий Космос! - позволяла самым отъявленным наглецам прокатиться верхом. Взамен она, четвероногая богиня, требовала благоговения и подношений. Ей перетаскали всю морковку, какая нашлась в окрестных магазинах.
        - Козочка! - радовались дети. - Козочка пришла!
        - Сложно держать дома козу? - сочувствовали мамаши.
        Ага, соглашалась Регина. Не то слово. Такая зараза…
        - Молоко дает? Козье - самое полезное.
        Дает, кивала Регина. Доимся с утра до вечера.
        - Не поделитесь? Я заплачу!
        Нет, отказывала Регина. Я жадина, сама всё выпью.
        Доктора ван Фрассен здесь не любили. На площадке ее терпели - ради Фриды. Пусть бегает, пока дети играют с животным. Она и бегала, наслаждаясь солнцем, погожим днем, гомоном, похожим на шорох прибоя у скал…
        - Региночка?
        Она не сразу узнала женщину, преградившую ей путь. Советница Зоммерфельд очень изменилась. Куда делась пышная, говорливая, кипящая энергией дама? Таран, способный пробить термосиловую броню - где ты? Дорогу загораживала старуха, хотя до старости Гертруде Зоммерфельд было далеко. Бледная кожа, бледные, едва тронутые помадой губы; глаза-пепелища. В руке советница держала пульт дистанционного управления - черный, хищный.
        - Региночка… Никуша овдовел.
        «Она в курсе. Она всё знает. Всё от начала до конца: вилла, кси-стимулятор, мое участие в затянувшихся похоронах. Этого не может быть! Это закрытая информация…»
        - Горе у нас…
        - Примите мои соболезнования.
        «Неужели Гертруда винит меня в смерти невестки? Объясниться? Нет, нельзя. Я давала подписку, я обязана молчать. Гертруда сошла с ума, она опасна. Пульт… Неужели она явилась убить меня? Хочет отомстить? За что?! Тут кругом дети…»
        - Вы кого-то ищете, Региночка?
        - Н-нет…
        Сумасшедшие прозорливы. Едва Регина огляделась, ища бомбу, которую советница могла бы подорвать сигналом с пульта, и заранее понимая, что ничего не найдет - мать Ника сразу подметила это.
        - Я ждала вас, - всхлипнула она. Слезы текли по щекам, размывая косметику. - Сперва я хотела зайти к вам домой, и не смогла. Представляете? Бродила по улице, и не смогла. Мне сказали, вы тут бегаете по утрам… Региночка, я должна, я обязана кое-что сказать вам!..
        Регина опоздала. Запреты, въевшиеся в плоть и кровь, в каждую клеточку мозга; социальная адаптация, будь она неладна; цивилизованность, не позволяющая атаковать первой - принципы врача, наконец! - и вот она стоит и смотрит, как советница Зоммерфельд поднимает пульт, как нажимает один сенсор, другой…
        К ним подъехала коляска. Внутри, нагой, как при рождении, спал младенец. Коляска поддерживала оптимальный температурный режим, а поглотители без остатка всасывали выделения «пассажира», дезодорируя воздух. Взмах пульта - так волшебница машет палочкой - и кузов набрал прозрачность, давая возможность рассмотреть ребенка без помех. Казалось, мальчик - теперь стало видно, что это мальчик - плавает в пустоте, в метре над землей.
        - Артурчик… это наш Артурчик…
        - Поздравляю…
        - Я виновата перед вами, Региночка.
        - Да что вы! Перестаньте…
        - Я очень, очень перед вами виновата…
        …если я принадлежу к женскому полу и к моменту исполнения завещания у меня будет беременность, завещание не будет иметь силы и не может быть исполнено на протяжении всего периода беременности, пока он не завершится родами, успешными или нет…
        «Тиран стимулировал роды у Амалии. За считанные дни до смерти. Милосердие? Вряд ли. Ну да, ребенок - шанс посмотреть, что будет дальше с человеком, пережившим атаку флуктуации во чреве матери. Маленького Артура отдали бабушке - для контроля хватит медсестры, приходящей к Зоммерфельдам на патронаж, врачей в клинике, где наблюдается малыш… Я не знала этого. Нас вообще не баловали подробностями. Сколько прошло времени? Месяц? „Лебедь“ уже тридцать дней как разменял второй век…»
        - Как он? Здоровенький?
        - Спасибо, не жалуемся. Это я во всём виновата, Региночка.
        - В чем? - не выдержала Регина. - В смерти жены Ника?!
        На миг советница стала прежней. «Жена? - отразилось на лице Гертруды Зоммерфельд. - Люди смертны, это так естественно… При чем тут жена?»
        Удивление вспыхнуло - и погасло.
        - Если бы я не разлучила вас, - она избегала смотреть Регине в глаза, - Никуша был бы счастлив. Я точно это знаю. И не спорьте со мной! А так… Я боюсь, он наложит на себя руки. Он такой впечатлительный! Это просто кошмар для дипломата. Я сто раз говорила ему, что нельзя всё принимать близко к сердцу. Представляете? - он прилетел на ее похороны, и на следующий день улетел обратно на Хиззац. Первым же рейсом! Даже не дождался, когда нам отдадут ребенка. Я уговаривала его задержаться, на колени становилась… Нет, и всё! Никуша не любил Амалию, он с самого начала ее просто терпел…
        - Прекратите!
        - Я же знаю!
        - Как вы можете? Это же мать вашего внука!
        - Не спорьте со мной, Региночка. Лучше бы он женился на вас, честное слово…
        Она говорила и говорила, повышая голос, перекрывая шум ребятни. На них уже поглядывали. Но Гертруде надо было выговориться. В сущности, ее не интересовало, слушает ли Регина. Регина и не слушала. Она вспоминала Тирана, как тот напоследок, перед расставанием, предложил доктору ван Фрассен удалить воспоминания об инциденте на «Цаган-Сара» - и о дальнейшем пребывании членов консилиума на закрытой вилле.
        «Сама себе, что ли, удалю?» - изумилась Регина.
        «Зачем? - на полном серьезе возразил Тиран. - Вон вас здесь сколько, специалистов. Нет, не подумайте плохого. Я уверен, что вы не станете болтать лишнего. Просто… Так будет легче, не правда ли? Вам - легче, да?»
        «Я участвовала в программе реабилитации преступников, - после долгой паузы сказала Регина. Забота Тирана шокировала ее. - Случается, что человек искренне раскаивается в содеянном. Честно сидит свой срок. Сотрудничает с администрацией. Согласно постановлению суда выплачивает компенсацию пострадавшим. Его простили все, кроме него самого. Это грозит суицидом. И тогда он подает заявку на удаление гнетущих воспоминаний. Во время операции ему удаляют память о преступлении и заключении в тюрьме. Вживляют ложные воспоминания. Выстраивают новые связи. И переселяют на другую планету, обеспечив работой.»
        «Знаю, - кивнул Тиран. - Семья предупреждена и ведет себя нужным образом. А злых юмористов, возжелавших напомнить бедняге о прошлом, карают по закону. Карают строго, чтобы сто раз задумались, прежде чем чесать свое чувство юмора о чужой забор. Вот видите, доктор ван Фрассен, это хорошая идея…»
        Он искренне хотел помочь. И расстроился, узнав, что хорошая идея - неприемлема. Мозг телепата при всей его мощи - хрупкая конструкция. Можно прооперировать психику обычного человека, но нельзя удалить часть памяти менталу. Такие случаи зарегистрированы, и последствия - тоже. Лучше прикажите нас расстрелять, усмехнулась Регина, и Тиран понял, что это скверная шутка, если вообще шутка.
        - …я виновата…
        - Вашей вины здесь нет, - перебила Регина советницу. - Запомнили?
        Она и шага не сделала вглубь рассудка собеседницы. Но та вдруг прервала бесконечный, идущий по кругу монолог, кивнула и повторила, как послушная девочка:
        - Да. Моей вины здесь нет.
        - У вас внук. Это главное.
        - У меня внук. Сын Никуши…
        - До свиданья, госпожа Зоммерфельд.
        - До свиданья…
        Лицо ее зажглось надеждой. Казалось, затертый оборот речи вновь отразил первичный смысл - до свиданья, значит, мы еще встретимся, жизнь продолжается…
        - Фрида, ко мне!
        Женщина с коляской долго смотрела вслед женщине, за которой бежала лохматая коза. У меня внук, читалось в глазах женщины с коляской. А у нее что? Коза?! Когда коза на бегу, уже сворачивая за угол, превратилась в крупную кошку, Гертруде Зоммерфельд почудилось, что она нашла ответ, такой славный, ясный, восхитительный ответ - и тут же потеряла.
        КОНТРАПУНКТ
        РЕГИНА ВАН ФРАССЕН ПО ПРОЗВИЩУ ХИМЕРА
        (из дневников)
        Мне до сих пор снится «Цаган-Сара». Не часто - раз-два в год. Не астро-яхта, лавирующая меж звезд, но корабль под парусами. В черном море, под черным небом; на тонкой линии горизонта. Я сижу на изумрудном престоле, волны лижут мои босые ноги, и в воде нет ни одного пловца.
        Все там, на борту. Волноваться незачем.
        Это символ. Я могла бы проанализировать его, разложить по полочкам. Найти мотивы, выстроить ассоциации. Я никогда не сделаю этого. Единственное, что я сделала - выяснила, что «цаган-сара» на каком-то из языков Хиззаца означает «первый месяц весны». Теперь во сне я вижу над кораблем легкое, бело-розовое свечение - так цветут абрикосы.
        Когда придет мой черед, я готова без размышлений броситься в воду. Лишь бы было куда плыть, лишь бы меня ждали на корабле.
        Эпилог
        Мечи, подумал Теодор ван Фрассен.
        «Это становится традицией. В глубокой старости, лысый и сентиментальный, я буду рассказывать правнукам: „Раз в десять лет мы встречались с герцогом Оливейрой в музее…“ Название музея я забуду. Причину встреч - тоже. Буду помнить лишь одно: клинки, выставленные на обозрение. Правнукам, особенно мальчишкам, должно понравиться. Это, конечно, если у меня будут внуки - и, соответственно, правнуки. „Папина дочка“? - ничего подобного. Судя по Регине, она пошла в мать. С другой стороны, если так, у меня есть шанс. Когда Анна-Мария родила мне дочь, она была на дюжину лет старше Регины-нынешней. Вот и Ри не торопится… Адмирал Рейнеке всю плешь мне проел: почему девочка не выходит замуж? Почему не рожает? Уяснив, что военная карьера Регине не светит, он подхватил другую идею-фикс - семейное счастье любимицы. Кровопийца уверен, что это зависит исключительно от меня, как от отца, а я преступно бездеятелен. Вокруг столько молодых перспективных офицеров! Адмирал хочет моей смерти. Если я приведу дочери бравого вояку, соответствующего вкусам „дедушки Фрица“, и велю: „Бегом замуж!“ - боюсь, она вывихнет мозги нам
обоим…»
        Они с герцогом стояли возле огромной, в полстены, витрины, выполненной в виде «древа эволюции». От сладкой парочки - кое-как обструганной дубины, по краям которой торчали острые пластины обсидиана, и «меч-травы» из скверной бронзы - люминисцентные стрелки вели к их потомкам. Древо ветвилось и разрасталось, бронза сменялась железом, железо - сталью. Мечи соперничали друг с другом заточкой и полировкой, муаром на лезвии и отделкой рукоятей. Широкие и узкие, короткие и длинные, прямые и кривые, зазубренные и волнистые; с односторонней, полуторной и двусторонней заточкой, боевые и церемониальные…
        История пылкой любви к ближнему.
        «Всех, кого угробили этими штуками за долгие века, - криво улыбнулся капитан, - можно прикончить из бортовых плазматоров „Громобоя“ за полдня. Я преувеличиваю? Хорошо, господа, потрудимся день…»
        - Судя по вашему посланию, сеньор ван Фрассен, - прервал его размышления голос Оливейры, - вы пригласили меня не просто в гости к вашей благородной дочери. Что-то случилось? Нужна моя помощь?
        Капитан долго готовился к этому разговору. Но сейчас он медлил с ответом. Все фразы, ждущие своей очереди, как боезапас на артиллерийской палубе, куда-то исчезли. Боезапас превратился в воздух, и тот устремился прочь из разгерметизированного отсека. О чем рассказать герцогу? О чем умолчать? Как облечь в правильные слова тревогу за дочь? А ведь Оливейра, пожалуй, уверен, что понадобились деньги…
        - Если по порядку, то: да, не знаю, да. Я пригласил вас на Ларгитас с тайным умыслом - тут вы правы. С Региной всё в порядке, если мерить порядок видимыми критериями. Она здорова. Она материально обеспечена. Ее ценят на работе. Она одинока, если не считать химеры. Но тут ни вы, ни я ничем не поможем. Адмирал Рейнеке не согласен с моей позицией, и считает ее пораженческой… Впрочем, неважно. Встречаясь со мной или матерью, она вполне общительна. Она часто улыбается. Господин Оливейра, мне очень не нравится, как она улыбается. У нее делается такое лицо… Вы видели, как смеются офицеры, выжившие в бою, где пал личный состав их части? Офицеры, отдавшие приказ идти в атаку?
        - Видел. Я всецело в вашем распоряжении.
        - Она взяла отпуск. Я надеялся - слетает на курорт, отдохнет, развеется… Куда там! Сидит в четырех стенах, из дому почти не выходит. Гостей, насколько мне известно, не принимает. Говорит, ей хватает Фриды, а больше никто не нужен.
        - Фрида?
        - Я о химере.
        - Да, конечно. Просто имя запамятовал…
        Они прошлись до конца зала, повернули обратно. Вокруг молчали стальные свидетели истории планеты, когда человечеству некуда было деться из тюрьмы земного притяжения, и оно резало себя, не выходя в космос. Мечи бросали на двух людей ледяные отблески. Капитан зябко передернул плечами. Ох, не зря древнее оружие именуют «холодным»…
        - Несчастная любовь? - предположил Оливейра. Сегодня он оделся по общегалактической моде: видимо, не желал смущать покой работниц музея. - Извините, сеньор ван Фрассен, если я слишком дерзок… Но тема разговора близка мне не меньше, чем если бы ваша дочь принадлежала к роду Оливейра-ла-Майор. Регина - не истерическая девица на выданье. Ей не свойственно прыгать в реку из-за ловеласа, отвергнувшего ее ради другой. Я был бы горд, обладай мои сыновья хоть толикой ее душевной силы. И всё же чувства женщины, тем паче отвергнутой женщины, нельзя не брать в расчет…
        - Несчастная любовь у нее уже была. Давно. Время лечит, а десять лет - изрядный срок. Нет, тут что-то другое. Один раз я спросил напрямую… Она ушла от ответа. И обмолвилась, что не может об этом рассказать.
        - Ваша дочь поклялась? Дала слово? Обет?
        - Боюсь, - капитан втайне усмехнулся рыцарской наивности герцога, - что скорее подписку о неразглашении. Периодически ей приходится сотрудничать со службой Т-безопасности. Возможно, Регина не справилась с операцией. Кто-то пострадал или даже погиб… Я могу только гадать.
        - Трудная ситуация, - герцог вновь остановился перед «эволюционным древом», скользнул незрячим взглядом по экспозиции. - Поделись ваша дочь тем, что ее гложет, и ей наверняка стало бы легче. Но если она дала слово… Я очень ценю ваше доверие, сеньор ван Фрассен. Но я не врач, не телепат и даже не психолог. Чем мне оправдать вашу надежду? Поймите меня правильно, я ни в коем случае не отказываюсь! И сделаю всё, что в моих силах. Но… У Регины есть друзья. К примеру, Линда Гоффер. Есть семья. Близкие люди, наконец. Возможно, наши объединенные усилия окажутся более успешными?
        Ван Фрассен кивнул:
        - Я вижу, господин Оливейра, между нами больше общего, чем могло бы показаться на первый взгляд. По крайней мере, мыслим мы в сходном направлении. Да, я обратился к Линде Гоффер. Я пригласил ее вместе с мужем. Муж, к сожалению, отказался: у него какие-то проблемы со здоровьем. Я связался с двумя учителями Регины: Фердинандом Гюйсом, директором «Лебедя», и Тераучи Оэ с Сякко. С последним я не знаком лично, но Регина о нем много рассказывала. Увы, господин Оэ прилететь не смог, в силу преклонного возраста. Но он любезно прислал свою ученицу, доктора Юсико Танидзаки. Сказал, что Регина успела с ней сдружиться.
        - Ваша дочь знает?
        - Что я пригласил вас и остальных? Нет.
        - Мы действительно похожи, сеньор ван Фрассен. На вашем месте я поступил бы точно так же.
        - Регина вообще не хочет никого видеть.
        - Надеюсь, она нас не прогонит. Неплохо бы встретиться и переговорить со всеми гостями, прежде чем мы свалимся на голову вашей дочери.
        Герцог был серьезен, как перед боем. Казалось, глядя на карту, он выстраивает диспозицию грядущего сражения за Регину ван Фрассен. В камзоле и при шпаге Оливейра не мог бы выглядеть внушительней.
        Капитан посмотрел на часы:
        - Мы договорились встретиться через час. Кафе «Глобус» на улице Беллы Кнаух, - с опозданием он сообразил, что в названии улицы применительно к ситуации есть что-то символичное, и символ этот не лучшего свойства. - Там тихо и малолюдно. Переговорим - и поедем к Регине.
        - В таком случае, не пора ли нам выдвигаться?
        - Тут недалеко. Пять минут лету на моем всестихийнике.
        - Километров пятьдесят? - уточнил Оливейра, и соизволил улыбнуться. - На Террафиме совсем недавно такое путешествие заняло бы полдня. В карете, по хорошей дороге; если повезло с погодой, и путь не раскис от дождей… Но теперь прогресс добрался и до нас. Самобеглой коляской или летучим кораблем никого не удивишь. Даже тех, чье состояние и положение не позволяют иметь самобеглую коляску. Смотрят с обочины, но равнодушно.
        - Что, и без зависти?
        - Не знаю, - герцог пожал плечами. - Я не в курсе настроений черни. Впрочем, летучие корабли, оказывается, еще могут удивлять - даже такого космополита, как я. Во время полета на Ларгитас мне довелось наблюдать уникальное явление. «Корабль-призрак» в космосе - как вам такое?
        - Ни разу не сталкивался. Он шел под парусами?
        - Представьте себе! Гибрид космической яхты и морской бригантины. Корпус, дюзы, атмосферные обтекатели - и в то же время фок-мачта с прямыми парусами, грот с косыми, острый бушприт… Часть парусов зарифлена. Я видел это собственными глазами! Сквозь призрак просвечивали звезды. Он следовал за нашим лайнером часа три, а потом резко сменил курс и исчез.
        - Вы наблюдали его визуально?
        В глазах капитана зажегся профессиональный интерес.
        - Я и другие пассажиры - да. Но мне удалось переговорить с помощником капитана. Экипаж следил за этим… м-м-м… объектом посредством приборов. Это была флуктуация континуума высокого класса.
        - Но флуктуации не проявляются в видимом диапазоне! Поверьте моему опыту - за время службы я сталкивался с ними неоднократно. Разве что на пару мгновений, но это редчайшие случаи…
        - Я нисколько не сомневаюсь в вашей компетентности, сеньор ван Фрассен. Но, с другой стороны, вряд ли помощник капитана дезинформировал меня. Зачем ему это? Между прочим, по прилету я не удержался: забрался в вирт с гостиничного терминала. И обнаружил десятка два упоминаний о встречах с кораблем-призраком. Нашлись даже снимки. На них объект выглядел в точности таким, каким я его запомнил.
        - Флуктуации не имеют постоянной формы! Даже на энерго-полевом уровне…
        - Данный феномен лишь подтверждает общеизвестный факт: Вселенная больше пределов человеческого знания. К примеру, вопрос происхождения рас, населяющих Ойкумену, до сих пор остается открытым.
        - Простите, не понял. В чем тут вопрос? Каждая из рас Ойкумены зародилась и развилась на своей планете. Со временем некоторые из них вышли в Космос, освоили другие звездные системы, вступили в контакт… Это общеизвестно, как вы сами изволили выразиться.
        - В таком случае, почему мы так мало отличаемся друг от друга?
        - Уверен, вы с первого взгляда легко отличите вудуна от гематра, уроженца Ларгитаса - от вехдена, а брамайна - от помпилианца. Или, скажем, дикаря с Кемчуги от дикаря с Кутхи.
        - В последнем я сомневаюсь. Кстати, в свое время меня успешно приняли за ларгитасца, благодаря чему я и угодил в храмовые подземелья вместе с вашей дочерью. А произошло всё это из-за того, что одному брамайну удалось три года проучиться на Ларгитасе под видом уроженца Борго. Да-да, я знаю, что брамайн изменил внешность! Но я, в свою очередь, не уверен, что вы с первого взгляда отличите боргосца от террафимца, тилонца - от уроженца Сандана-II, а аборигена Мондонга - от вудуна, родившегося на Китте.
        - Различия огромны, даже если они не всегда проявлены внешне. Физиология, психика; энегоресурс, если мы говорим про энергетов…
        - И в то же время: кислородное дыхание, белки на основе углерода, сходный внешний вид. Метаболизм - мы без вреда для себя потребляем пищу другой расы. Одни и те же цепочки ДНК. Смешанные браки, в результате которых рождаются дети… Энергетика брамайнов или вехденов - результат направленной эволюции; это не врожденное свойство расы.
        - К чему вы клоните, господин Оливейра?
        - Есть одна любопытная гипотеза. Ее автор - философ Энрике эль-Сомарро, мой соотечественник. Я немного знаком с ним. Как говорил некий ученый муж по совершенно другому поводу: «Эта гипотеза достаточно безумна, чтобы оказаться верной». Энрике эль-Сомарро и впрямь считают безумцем, но тем не менее… Взгляните на экспозицию!
        Герцог указал на «эволюционное древо» мечей.
        - Что мы видим? Общий предок, от которого ведут свое происхождение все представленные здесь экземпляры. При всём многообразии форм и размеров, отделки и шлифовки, это - мечи. Их суть, устройство и назначение, по большому счету, одинаковы. Клинок и рукоять; бери и бей. Различия же - чисто внешние и не столь существенные. То же можно сказать и о человеческих расах Ойкумены. Неужели у нас имелись общие предки? Древняя прародина, давшая начало теперешним цивилизациям?
        - Как же, слышал, - не удержавшись, хмыкнул капитан. - А еще более древняя цивилизация космических странников, мудрых пиявок со щупальцами, миллионы лет назад заселила нашими предками всю Галактику. В детстве я обожал научную фантастику.
        - Странники-Сеятели? Почему бы и нет? Но, с другой стороны, возможно, правы вы, и всё это не более, чем сюжет для фантастического романа. Однако, согласно гипотезе эль-Сомарро, дело обстоит иначе. Не было мудрых пиявок, никто не расселял наших предков по планетам Ойкумены.
        Ван Фрассен вновь глянул на часы. У них еще оставалось немного времени. Лекция Оливейры слегка утомила капитана. Неловко прерывать человека, который по твоей просьбе летел с другого конца Галактики. Но если эль-Сомарро окажется в трех томах с приложением, придется отложить его гипотезу на будущее.
        - Как же, - спросил он, - наши прародители ухитрились заселить Ойкумену?
        - Согласно эль-Сомарро, на планете-родине существовал ряд очагов цивилизации, развивавшихся независимо друг от друга. Каждая такая суб-цивилизация полагала себя единственной, или на худой конец главной. Мир для нее был ограничен известной ей областью планеты. Далее простиралась Неизвестность. Предвечный Океан. Космос. Одни суб-цивилизации отдавали предпочтение технологическому пути развития, другие же, наряду с технологиями, развивали внутренние способности организма. В какой-то момент произошел качественный скачок на метафизическом уровне. Вернее, переход с метафизического уровня на физический.
        - Такая ересь могла прийти в голову только философу!
        - Я ведь предупреждал: гипотеза безумна. Так вот, однажды - возможно, по достижении «критической массы населения» - коллективные метафизические представления наших пращуров о мироустройстве материализовались. Прародина разделилась на ряд планет, на каждой из которых осталась лишь одна из суб-цивилизаций, населявших изначальный мир. Скорлупа лопнула, явив на свет божий целый выводок птенцов. Скорее всего, это повлекло за собой глобальный катаклизм, сродни Большому Взрыву в миниатюре - он разбросал новорожденные миры по всей Ойкумене. Хотя наши предки этого и не заметили: для них ничего принципиально не изменилось. Разве что рисунок созвездий в небе - да и то не факт. Далее «изгнанники» принялись обживать доставшиеся им миры, эволюционировать, развиваться: кто быстрее, кто медленней. Со временем наиболее развитые расы вышли в Космос - и встретились друг с другом, не подозревая, что видят братьев.
        Оливейра кивнул в сторону бронзового меча-«первопредка».
        - Значит, все мы - «мечи»? - спросил капитан. - Клинок и рукоять? Действительно, любопытная гипотеза. Я был бы готов в нее поверить, если бы не «метафизический переход». Он, как по мне, всё портит. Лишает построение достоверности.
        - Сейчас это метафизика. Она вызовет снисходительную улыбку у серьезного ученого. Но кто знает, что будет завтра? Через тысячу лет? Не превратится ли сегодняшняя метафизика в физику чистой воды, подтвержденную формулами и теоремами?
        - Не могу исключить такой возможности, - развел руками ван Фрассен. - Подождем тысячу лет и увидим, был ли прав ваш эль-Сомарро. А пока…
        - А пока представители рас, некогда потерявшихся на просторах Ойкумены, вновь собираются вместе. Ларгитас, Сякко, Террафима… У нас всё-таки есть общие черты. Что нужно мечу? - рука, которая возьмется за его рукоять. Так король в годину смуты призывает верных вассалов. Но и руке необходим меч - чтобы снова ощутить силу и уверенность. Прошу простить мне и высокопарность, и сомнительную аллегорию.
        «Король созывает вассалов? - подумал капитан, радуясь концу лекции и не зная, верно ли он понял финальную аллегорию. - Или, может быть, Королева? Никого она не созывает. Это я на свой страх и риск устроил сомнительную авантюру…»
        Запищал уником. Ван Фрассен достал его из кармана, активировал просмотр текстовых сообщений - и окаменел, глядя на экран. Письмо прислал адмирал Рейнеке, и Кровопийца был краток, как никогда. Нет, нельзя сказать, чтобы сообщение было полностью неожиданным. Но именно сегодня, когда капитан-командор отставил прочь все служебные дела…
        - Что-то случилось? - с сочувствием спросил Оливейра. - Война?
        - С чего вы взяли?
        - На вас лица нет.
        Вместо ответа капитан показал ему экран уникома.
        - Это удобно?
        - Да.
        - Бывает, - философски заметил герцог, прочитав послание Кровопийцы. - Поздравляю вас, господин контр-адмирал. Идемте, ваша дочь мечтает обнять своего благородного, украшенного всеми достоинствами отца.
        - Мечтает? - переспросил контр-адмирал ван Фрассен. - Вы уверены?
        Оливейра сурово нахмурился:
        - Разумеется. В этом нет и не может быть никаких сомнений.
        - А насчет украшенного всеми достоинствами?
        - Это фигура речи, - ответил герцог.

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к