Западня для ведьмы Антон Орлов
        Сонхийский цикл #3
        Обитателям магического мира Сонхи покой неведом. Ведь даже незначительные события грозят обернуться страшной бедой…
        Зинта - простая лекарка, служительница богини милосердия, она помогает всем, но из-за своей доброты и наивности часто попадает впросак. Эдмар - маг и авантюрист, игрок, эстет и пижон. В отличие от Зинты, ему никого не жалко. Но однажды Зинта спасла Эдмару жизнь, и он к ней привязался. Все бы ничего, если бы Зинту не похитили инквизиторы Светлейшей Ложи - правящего Ларвезой магического ордена. И хотя Эдмар предпочитал не связываться с инквизицией, в этой ситуации у него просто не осталось выбора. Ради Зинты он готов броситься в ловушку для ведьмы…
        Антон Орлов
        Западня для ведьмы
        
        
        )
        Глава 1
        Бой в Южной зале
        Три Прилежных Кролика играли в сандалу. Полезная развивающая игра, рекомендованная студентам Магической Академии для благотворного времяпрепровождения. Других они не признавали. Они считались образцово дисциплинированными ребятами, хорошо учились, не были замечены ни в каких безобразиях. Кому другому не доверили бы сторожить первого амулетчика и, по совместительству, главную головную боль Светлейшей Ложи - Дирвена Корица.
        Демоны Хиалы, как же ему хотелось поубивать их! Сколько раз он Кролика Рюнжи, длинноносого долговязого зануду, топил в бочке с медом, Кролика Плоби, чернявого крепыша с несносной привычкой по всякому поводу жизнерадостно потирать руки, сажал в проклятый ведьмой поезд, который мчался прямиком в Голодные топи, а Кролика Груфо, расчетливого, до обидного уравновешенного, отправлял на заколдованную пасеку к пчелам-убийцам.
        Правда, в известной детской книжке все три Кролика избегли упомянутых напастей, поскольку усердно учились, не пропускали мимо ушей советы старших и не поддавались нехорошим соблазнам. В реальной жизни Рюнжи, Плоби и Груфо - это Дирвен про себя прилепил им клички из той сказки, так-то его охранников звали иначе - тоже плюх от судьбы не получали. До противного положительные и благоразумные, они все делали правильно, заслуживая похвалы наставников, почему им и поручили следить за тем, чтобы особо ценный для Ложи амулетчик не огреб новых приключений.
        У, заучки исполнительные, шагу не ступишь без их приглядки… Дирвен свирепо ненавидел Трех Прилежных Кроликов, но расправляться с ними мог только в своих мечтах.
        Казалось, все их внимание было направлено на поле, составленное из ярко раскрашенных досок, разделенных на помеченные игровыми символами квадратики. Возле каждого участника стояла коробка с фишками и фигурами. Рюнжи и Груфо переговаривались с нудноватой сдержанностью, а Плоби издавал то азартные возгласы, то громкое разочарованное «Эх!», словно изображал игрока в любительском спектакле. Время от времени слышался стук кубика. На то, что объект их неусыпной опеки звереет от скуки, начинающим службистам Светлейшей Ложи было наплевать.
        В просвещенном мире известно четыре разновидности сандалу: рыночная, воровская, детская и для магов. Дирвен более-менее умел играть в детскую и рыночную. Для воровской сандалу надо знать множество всяких потайных смыслов и уловок, честному человеку неведомых. А что до последней, здесь название говорило само за себя: если ты не маг, участвовать не сможешь, так как в ходе игры используются заклинания.
        Академия Светлейшей Ложи такой досуг приветствовала: считалось, что это помогает будущим волшебникам оттачивать свои навыки. А вот нажива не поощрялась, студентам официально разрешено было играть на медяки, на конфеты и на щелбаны.
        Бывало, что кто-нибудь втихую нарушал запрет - но только не Рюнжи, Плоби и Груфо. Эти примерные хорошисты выбрали самый безобидный вариант: конфеты. Дешевые карамельки в поблекших пестрых обертках, чворк знает, когда изготовленные. Прилежные Кролики таскали их в карманах специально для того, чтобы делать ставки. Подначки Дирвена по поводу «твердокаменных сластей из заветного бабушкиного сундучка» этих ребят не пронимали.
        Для него магическая сандалу была недоступна. Пусть он тоже по крупному счету волшебник - боевой амулетчик исключительной силы, это куда лучше мага средних способностей, - но всяких тонких волшебных возмущений ему не распознать.
        Амулеты сигналят своему хозяину о присутствии магии в окружающей среде: вроде того, как если бы рядом разговаривали, а он вместо слов слышал бы сплошной гул или даже не слышал, а просто знал бы, что этот гул есть. Хотя в то же время он легко мог бы заставить говорящих заткнуться: в руках у Дирвена даже какая-нибудь пустяковая побрякушка работала, как артефакт изрядной мощности.
        Он бездельничал, устроившись у стены на плоской сурийской подушке, и измышлял для своих сторожей всякие дурацкие неприятности, то бытовые, то сказочные, а после додумался, как можно им отомстить.
        «Погодите, Прилежные Кролики, сейчас я вам все удовольствие поломаю! Только маленько подожду, чтобы вы еще больше разыгрались…»
        Глядя из-под полей шляпы на молодых магов, расположившихся за низким столиком посреди залитой солнцем залы, он злорадно сощурился. Ну, держитесь, я вам покажу… Превратности сандалу захватили участников, стук костяного кубика и фигурок сопровождался плетением игровых заклинаний - о последнем исправно сообщал амулет, с которым Дирвен находился в постоянном мысленном контакте.
        Перед каждым из игроков лежала горсть конфет, давным-давно засохших или по меньшей мере всякий вкус потерявших, но Кролики вошли в такой азарт, словно резались на золотые слитки.
        Дирвен встал, лениво потянулся и неспешно направился к двери.
        - Эй, ты куда? - окликнул Кролик Груфо. - По нужде? Не потерпишь хоть десять минут?
        - Во двор я. Тренироваться мне пора, ножи в мишень кидать.
        Это рушило им всю игру: если бы по нужде, кто-то один вышел бы в коридор подежурить, пока подопечный будет оправляться, а раз он собрался во двор, сопровождать его должны все трое. Согласно инструкции.
        - Ты же в это время обычно не тренируешься, - с досадой напомнил Кролик Рюнжи. - Солнцепек же самый…
        - Буду тренироваться на солнцепеке, - Дирвен мстительно ухмыльнулся. - Это полезно, чтоб боевые навыки совершенствовались.
        И двинулся по коридору, чувствуя себя победителем. Если б он навострился сбежать, сторожа применили бы силу, а сейчас он кругом прав, и ничего они поделать не могут.
        Его тренировки - это святое. Помимо работы с артефактами, элитному амулетчику Светлейшей Ложи надлежит владеть приемами рукопашного боя. Дирвен на первом же полевом задании убедился, как это важно: его тогда занесло на территорию прорвы, где магия исчезает и амулеты не действуют, и пришлось ему драться там с разбойниками, не прибегая к волшебству. Если позже доводилось об этом рассказывать, он значительно приукрашивал и саму стычку, и свою собственную роль в благополучной развязке.
        Во дворе за домом торчал деревянный чурбан в человеческий рост, грубое подобие портновского манекена. На кое-как вытесанную голову был нахлобучен грязновато-белый нитяной парик вроде тех, что можно увидеть на ярмарочных куклах. Корпус был сплошь испещрен следами от ножей, и еще там было накорябано красным карандашом: «Энга».
        Когда надпись стиралась, Дирвен ее подновлял. Почему он назвал свою тренировочную мишень Энгой - об этом кроме него знала только госпожа Зинта, служительница Тавше Милосердной. Ну, и еще кое-кто наверняка бы понял… А все остальные ломали головы и строили догадки.
        Он принялся швырять ножи в чурбан. Это занятие ему нравилось. Три Прилежных Кролика так не сумеют! Те были недовольны, что их оторвали от сандалу, однако с философским видом устроились на скамейке под навесом.
        Всего лишь начало весны, а солнце жарило вовсю. Впрочем, Дирвен мог не опасаться, что ему напечет голову: он, как всегда, был в шляпе.
        Ножи со стуком вонзались в цель, лишь один пролетел мимо. Вот тебе, Энга, получай… За все получай!.. Надпись опять выцвела, надо будет найти красный карандаш и подрисовать буквы.
        Кролики дружно вскочили со скамьи в тот самый момент, когда амулет предупредил Дирвена об атаке.
        На них пытались навести дремотные чары. Что-то весьма неслабое, просто так не перебьешь… Борясь с желанием смежить веки и прикорнуть прямо посреди двора на едва пробившейся травке, он отдал мысленную команду «Разрушителю сна». Амулет среагировал, и в голове прояснилось.
        Студенты Академии тоже не поддались вражескому воздействию. Они сразу бросились к Дирвену, Груфо схватил его за руку и потянул к дому, выставив магический щит. Плоби и Рюнжи пятились следом, изготовившись прикрывать отступление.
        Нападающие уже лезли через высокую кирпичную ограду - один, второй, третий… Да их человек восемь, не меньше!
        Кролик Рюнжи задвинул засов и припечатал его заклинанием. Впрочем, если отряд противника состоит из амулетчиков - а посылать сюда простых наемников не имело смысла, - никаких гарантий, что те не разрушат печать. Смотря какие у них артефакты… Наверняка найдется что-нибудь, способное рвать заклятья и справляться с засовами.
        Можно не гадать, за кем они пришли. Ясное дело, не за Прилежными Кроликами.
        - Я не могу послать мыслевесть, - Рюнжи смотрел на остальных пока еще не растерянно - скорее озадаченно. - Что-то мешает…
        - Я тоже, - отозвался Плоби. - Словно мы под ватным куполом.
        Из глубины дома донесся звон стекла, топот.
        - Пролезли, - бросил Груфо. - В Южную залу, будем оборонять дверь!
        Южной залой называли просторное помещение, где они перед тем играли. Окна там были с хитроумно зачарованным частым переплетом, который нипочем не выломаешь - что-то старинное, немалой силы.
        Журавлиный дом - он получил такое название из-за лепного барельефа с журавлями на фасаде - раньше принадлежал королевской семье Ларвезы, потом был передан в дар Светлейшей Ложе. Он мог бы выдержать осаду, но враги уже внутри, а кроме Дирвена с Кроликами тут сейчас никого. Прислуга не в счет, ее либо усыпили, либо и вовсе вырезали, если не успела попрятаться. Остальные вернутся только вечером, они заняты на подготовке к Великому Светлейшему Собранию с Выставкой и Благими Зрелищами. Придется отбиваться вчетвером.
        Такие Собрания проводились раз в пять лет. На них съезжались маги из всех провинций и колоний Ларвезы, а также приглашали заграничных гостей, чтобы те увидели, как велика мощь Светлейшей Ложи и сколь дивны ее достижения. Устраивали эти мероприятия, по традиции, в Пергамоне - небольшом городе в восьми шабах от столицы, а Салуба, соседний городок, стояла в паре шабов от Пергамона.
        Это были владения Ложи, и местные обыватели зарабатывали на прожитье, обслуживая нужды волшебников, при этом они донельзя гордились своей приближенностью к государственной власти. Ни для кого не секрет, что в Ларвезе всем заправляет Ложа, а король только появляется на церемониях да ставит свою подпись на документах по указке архимагов. Правда, кроме этого он еще держит Королевский банк, один из самых надежных в просвещенном мире банков, поэтому от него тоже кое-что зависит, но Светлейшая Ложа все равно главнее, кто бы спорил.
        Сейчас Салуба как будто вымерла. И большинство ее жителей, и расквартированные здесь студенты Академии отправились в Пергамон. Там для каждого находилось дело: наведение чистоты, покраска зданий и оград, всевозможные подсобные работы да еще обустройство грядущей Выставки.
        То, что Дирвена с Кроликами оставили дома - мол, ты пока отдыхай и будь в готовности, позовем, если понадобишься, - вызывало недоумение. Что это: обидное недоверие (ага, тебя туда только пусти!) - или признание того, что ты находишься на привилегированном положении и не обязан размениваться на мелочи?
        Великое Светлейшее Собрание с Выставкой и Благими Зрелищами в этот раз перенесли с первой половины месяца первоцвета на вторую, да в придачу охранные заклятья от демонов Хиалы в Пергамоне лепили на каждом шагу втрое против обычного. Будто бы было какое-то зловещее предсказание насчет молодого месяца, рогатых демонов и будущего урожая, но с непосвященными никто подробностями не делился. Отменять из-за этого ничего не стали, иначе мог пострадать престиж Ложи, однако меры предосторожности приняли.
        Как водится, в последнюю восьмицу перед торжественным открытием Собрания работы было невпроворот: что-то поменять, что-то доделать, что-то перекрасить… Салуба средь бела дня опустела - все, кто мог, утянулись в соседний городок с целью подзаработать или просто поглазеть на предпраздничную суету. Дирвен и его сторожа тоже бы с утра пораньше туда отправились, если б не получили недвусмысленного распоряжения оставаться там, где их поселили.
        Они заперли и запечатали заклинаниями дверь Южной залы.
        - Разве есть амулеты, которые перебивают мыслевести? - выдавил взмокший Кролик Рюнжи - он раз за разом пытался связаться с кем-нибудь из старших магов и не мог преодолеть «ватный купол».
        - Не слышал о таких, - буркнул Дирвен. - Мне об этом не говорили.
        - Раз тебе не говорили - значит, таких артефактов нет, - угрюмо произнес побледневший Кролик Груфо. - Это колдовство.
        - Без подпитки? - усомнился Кролик Рюнжи.
        - Без подпитки не получилось бы. С ними кормилец, который черпает из Накопителя.
        - Далеко же! Если это иностранная группа, как они туда к себе дотянутся…
        - Видимо, черпают из нашего. Кормильца-предателя нашли. Иначе откуда у них столько силы?
        О Накопителях Дирвен имел лишь самое общее представление: это зачарованные постройки в виде громадных пирамид, охраняемые, как ни один другой стратегический объект. Внутри живут древние маги - так называют тех, кто был магом в прошлых рождениях сотни тысяч лет тому назад. Их там собирают, чтобы они занимались исследованиями и делились своей силой с остальными волшебниками, а силу у них черпают для передачи кому надо специально подготовленные кормильцы.
        Все знали, что быть древним и обеспечивать такие важные вещи - это великая честь и ответственность. В Ларвезе был известен только один древний маг, не пожелавший отправиться в Накопитель, и Дирвену довелось, на свою беду, с ним познакомиться. Если б затеяли выбирать самую первостатейную сволочь на всем белом свете, этот Эдмар, которого в далекой древности звали Тейзургом, наверняка бы отхватил главный приз. Нечего удивляться, что такая непочтенная личность не захотела жить в Накопителе и приносить людям пользу.
        - Объединяем усилия! - бодро, как на практическом занятии, выпалил Кролик Плоби. - Держим дверь и отжимаем их подальше!
        Под конец его голос от напряжения сорвался.
        Трое студентов встали плечом к плечу и начали контратаку, тем временем Дирвен приготовил к бою свои амулеты. Он тоже то и дело пробовал до кого-нибудь докричаться, но чары, блокирующие мыслевести, оказались на редкость сильны - во всяком случае, значительно превосходили то противодействие, которое ему случалось преодолевать на занятиях, а в полевых условиях он с такими подлыми штучками до сих пор не сталкивался.
        Окна Южной залы выходили на улицу: штурмовать дом с этой стороны, на виду у всей Салубы, нападающим не с руки. Они и так облажались, не сумев усыпить четверых юнцов. Затяжной бой вряд ли входит в их планы, поэтому главное - продержаться, пока не подоспеют те, кто с ними справится. Но оставить окна без внимания тоже будет ошибкой. Дирвен время от времени косился на разлинованные в мелкий ромбик сияющие проемы, за которыми виднелись разноцветные дома под безмятежно голубым небом. Если кто-нибудь все же туда сунется и зачарованные переплеты не выдержат, он задействует «Шипоцвет». Пока что он направил силу этого оборонительного артефакта на дверь, в помощь Кроликам - вторым рубежом.
        Не сказать, чтобы ему вовсе не было страшно. Небось много кто хотел бы с ним посчитаться за его подвиги на службе у Светлейшей Ложи… Начиная с Овдабы и Ктармы, кончая пиратами Сиянского моря. А если не посчитаться - для практичных людей месть не главное, - то похитить его и заставить работать на себя.
        Амулетчики такого уровня, как Дирвен Кориц, нужны везде, и если его захватят - сделают самым настоящим невольником, в то время как сейчас он свободный ларвезийский подданный со всеми правами. Так говорили наставники, и у Дирвена не было причин им не верить.
        Как ни странно, присутствие ненавистных Прилежных Кроликов вселяло надежду, что все закончится хорошо. Они ведь находятся рядом не только для того, чтобы не пускать его туда и сюда, но еще и затем, чтоб его охранять, а об этом он как-то подзабыл.
        Дверь они удерживали совместными усилиями вполне успешно. Груфо молодец, что додумался насчет Южной залы.
        - Стенка!
        Вопль Кролика Рюнжи, обычно невозмутимо обстоятельного, словно бичом по ушам хлестнул. Поглядев, куда показывал Рюнжи, все четверо поняли, что дела обстоят много хуже, чем они с какой-то радости возомнили.
        В Южной зале были розовато-желтые обои, вручную расписанные деревьями, беседками, мостиками и прогуливающимися дамами с веерами и зонтиками в придворных нарядах позапрошлого века. Все это, хоть и выцвело, по-прежнему производило впечатление утонченным изяществом рисунка. Учитель Орвехт, когда приходил сюда на прошлой восьмице, долго разглядывал эти картинки словно завороженнный - хотя кто бы смог заворожить такого сильного мага! - и потом сказал, что среди них не найдется двух одинаковых.
        На стене, отделявшей залу от коридора, на некотором расстоянии от пола, медленно вспухал громадный, локтя два в диаметре, мутный пузырь. Будто бы там образовалась дыра, из которой выпирает какой-то несусветный кисель с кирпичным крошевом, кусочками штукатурки, клочьями порванных обоев… Бумажные клочья невероятным образом растягивались, и вместе с ними тянулись фрагменты рисунка, по-прежнему изящные, хотя и причудливо искаженные.
        Дирвен понятия не имел, что это такое, зато отлично знал, что с этим делать. Он скомандовал «Каменному молоту», и на пузырь обрушился удар страшной силы. Кисель вдавился обратно, послышались крики, хруст костей, стук чего-то упавшего: от «Молота» досталось тем, кто находился в коридоре и собирался проникнуть в залу через продавленную брешь.
        - Ты стенку сломал! - сердито процедил Кролик Плоби. - Думай тупой башкой!
        - Ее до него сломали! - заступился за амулетчика Кролик Груфо.
        В дыру уже лезло двое уцелевших противников, они были в неброской мешковатой одежде и в шаперонах с масками. Дирвен встретил их «Шипоцветом», но те были настороже и прикрылись магическими щитами.
        Между тем с другой стороны от двери стена тоже вспучилась. Этот пузырь был меньшего диаметра по сравнению с первым, и набухал он медленнее. Сказывалось то, что Дирвен выбил кого-то из атакующих: сил у них убавилось. Врезать бы снова «Каменным молотом», но тот еще не накопил новый заряд. Боевые амулеты, которые лупят по врагам безостановочно, бывают только в книжках.
        Не прав был Плоби со своим обвинением. Второй пузырь сам собой лопнул, причем брызги киселистой субстанции растаяли в воздухе, зато обломки кирпича, куски штукатурки и неестественно растянутые, словно что-то на диво пластичное, лохмотья старинных обоев разлетелись по комнате. В дыру начали протискиваться люди. В самый раз, чтобы получить зарядившимся «Молотом». Они исхитрились частично погасить удар, но все же им досталось - первых двоих оглушило, и тем, кто находился позади, пришлось их оттаскивать, чтобы расчистить проход.
        Прилежные Кролики вовсю сражались с первой группой. Плоби, всегда казавшийся самым крепким из этой примерной троицы, свалился на колени, из носа у него потекла кровь. Несмотря на это, он продолжал плести какое-то заклинание, пытаясь подняться на ноги.
        Один из врагов вновь нанес удар, и тогда он закашлялся, изо рта хлынула кровь с темными сгустками - прямо на валявшуюся у стены вытертую подушку с прихотливым малиново-синим сурийским орнаментом, на которой целую вечность назад сидел изнывающий от скуки Дирвен.
        Амулетчик от этого зрелища на миг оцепенел, а потом издал отчаянный рычащий вопль и обрушил на противников «Когти дракона», которые придержал про запас. Это же его Кролики, его личная охрана, и никто не смеет убивать их у него на глазах! Получайте, гады!
        Он был сам не свой от потрясения и ярости и придал «Когтям» такую силу, что убийцу Плоби буквально располосовало на куски, словно его и впрямь ударил чудовищной лапой легендарный дракон. Остальных тоже изранило.
        Кролик Рюнжи, развернувшийся навстречу тем, кто забрался в комнату через вторую дыру, пошатнулся от магического удара. У него кровотечения не было, но он смертельно побледнел, нетвердо, словно пьяный, попятился и рухнул спиной на столик с принадлежностями для игры в сандалу, опрокинув его набок.
        Один Груфо пока держался. Его глаза азартно сверкнули, и он прохрипел стоявшему рядом амулетчику:
        - Послал мысле…
        Договорить то ли не смог, то ли решил не расходовать лишнюю толику силы. Дирвен и так понял: враги понесли урон, благодаря чему «ватный купол» истончился либо вовсе пропал, и Груфо удалось связаться с магами Ложи. Скоро придет помощь.
        Воодушевленный этим успехом и взбешенный тем, что эти ублюдки, которых никто сюда не звал, сотворили с Плоби и Рюнжи, Дирвен пустил в ход против второй группы «Шипоцвет». В этот раз еще как сработало!
        Заодно обнаружил, что у него на перевязи осталась пара ножей, которые он не успел засадить в деревянную «Энгу». С победным воплем он метнул оружие в неприятеля из первой дыры. Один вонзился в плечо противнику, что позволило Груфо нанести удар, заставивший этого парня согнуться, словно от пинка в живот. Со вторым броском повезло меньше, вражеский маг сумел отвести летящий в него нож.
        Сколько же сюда пришло этих гадов, ошеломленно подумал Дирвен, два десятка же их, никак не меньше! До сих пор кто-то есть в коридоре - либо самые трусливые, либо главари.
        Он был распален боем и уже перестал бояться, что враги его скрутят и утащат - вот это теперь никак не получится, того и гляди здесь будет не протолкнуться от бойцов Ложи. Зато могут убить, раз выкрасть не удалось. Так же, как убили Рюнжи и Плоби. Те, кто послал сюда этих гадов с закрытыми, как у палачей, рожами, запросто могли отдать им такой приказ. От этой мысли было и жутко, и как-то нереально легко: может, он сейчас доживает последние минуты.
        Его «Незримый щит» содрогнулся, погасив очередное заклятье, и Дирвена тоже пронизала дрожь: чуть-чуть достало, несмотря на мощь охранного амулета. Правда ведь пытаются прихлопнуть!
        Враг ретировался в полутемный коридор и маячил за проломом, готовясь повторить попытку. Кормилец, снабжающий его силой, находился там же - кормильцев обычно держат в тылу, так как без них ничего не зачерпнешь из Накопителя.
        Груфо выглядел вконец измотанным, длинная бледная физиономия блестела от пота. Он снова плел заклятье, но был риск, что его не хватит на то, чтобы довести дело до конца. Маг расходует свою собственную силу, а амулетчик - силу артефактов, вот потому-то Дирвен и не завидовал магам.
        Он опять обрушил на дыру или, вернее, на тех, кто за ней прятался, «Каменный молот», однако противники вовремя уловили, что сейчас будет, и успели отскочить в стороны: этот амулет наносит удар по небольшому участку, точь-в-точь как инструмент, в честь которого его назвали. Досталось лишь тем, кто пострадал от «Молота» в первый раз и сейчас лежал или сидел на полу за проломом - после повторного удара их стоны стихли.
        Слева от Дирвена со стуком упало на пол несколько ножей, встреченных «Незримым щитом». Швырявший их парень высунулся из второй дыры и едва успел отпрянуть, когда амулетчик, развернувшись в его сторону, привел в действие «Когти дракона». «Когти» содрали обои над дырой и все-таки задели кого-то из тех, кто находился в коридоре.
        Груфо уже не стоял рядом со своим подопечным, а сидел на полу с обморочным лицом, из складок его мантии торчала рукоятка метательного ножа.
        Дирвен снова отдал команду «Шипоцвету». Этот амулет не сможет остановить заклятья, он воздействует только на материальные тела, но если растянуть невидимый шипастый занавес по стенке, закрыв оба пролома, это хотя бы помешает врагам целиться… Впрочем, уже не важно. Судя по шуму в коридоре, в дом ворвались бойцы Светлейшей Ложи, и вражеским засланцам, провалившим свое задание, стало не до Дирвена Корица.
        Ноги подкосились, и он плюхнулся рядом с раненым Груфо. Из коридора что-то кричали… Ага, чтобы он или отпер дверь, или убрал «Шипоцвет». К тому времени, как до него дошел смысл этих резонных требований, спасатели уже управились сами и ввалились в Южную залу.
        Над Дирвеном склонился маг-целитель, вскоре заявивший, что амулетчик не пострадал, и занявшийся ребятами из Академии. Дирвен устроился в углу, чтобы никому не мешать. Там лежала еще одна истрепанная сурийская подушка - не забрызганная кровью, ничего ей не сделалось, - на нее-то он и уселся. Вокруг суетились люди в форменных мантиях, кого-то посылали за мешком, чтобы «все это собрать». За разбитой стенкой кто-то навзрыд клялся богами и великими псами, что его заставили участвовать в покушении, используя шантаж, - Кормилец, вероятно.
        - Да пропустите же меня! - донесся из коридора звонкий и сердитый женский голос.
        - Госпожа Зинта, сначала окажите помощь нашим коллегам из Ложи! - потребовал кто-то непререкаемым тоном. - Эти подождут… В лечении нуждаются все, нам еще предстоит их допрашивать, но достойных надо лечить в первую очередь. Идемте сюда!
        В Южную залу следом за провожатым протиснулась Зинта Граско, лекарка под дланью Тваше. Высокий сухопарый маг невежливо тащил ее за руку, поскольку опасался, что избранная служительница Милосердной сразу же начнет возиться со злоумышленниками, так как те первыми попались ей на глаза.
        Она то скрывалась за чужими спинами, то снова появлялась в поле зрения Дирвена. Ладная, женственно округлая, в сурийских шароварах и старой хлопчатобумажной фуфайке с закатанными рукавами, голова повязана косынкой. Видимо, помогала на уборке в Пергамоне, и зов оторвал ее от работы.
        В Ларвезу она перебралась год назад из Молоны, сопредельной страны, где нет господ и все друг другу доброжители. Это Дирвен тогда перевел их через границу - госпожу Зинту и… Тьфу, даже думать противно, кого еще! Взяться за тряпку наравне с прислугой - это для Зинты было естественным делом: «иначе получится не по-доброжительски». Другую на ее месте давно бы уже начали высмеивать, но все сходились на том, что целительница, удостоенная особой милости Тавше, имеет право на странности.
        У Зинты было миловидное круглое лицо, живые и пытливые серые глаза, из-под косынки выбилась на лоб светлая прядь. Через плечо висела лекарская сумка, на поясе - кинжал Тавше, с которым она, как удостоенная, никогда не расставалась.
        - Здравствуйте! - вымолвил Дирвен охрипшим голосом, привстав с подушки.
        Не услышала. В зале стоял гомон, к тому же лекарке было не до приветствий. Опустившись на колени возле кого-то из Кроликов, она обеими руками подняла над головой в ритуальном жесте кинжал и воззвала:
        - Тавше, силы твоей прошу!
        Дирвен из своего угла ничего расслышать не мог, но знал, что она произнесла именно эти слова.
        Теперь у несчастных Кроликов есть шанс выкарабкаться. Амулетчик прислонился к стене, прикидывая, обеспечат его новыми надзирателями - или зачтется, что он отлично проявил себя в этой заварушке, и ему наконец-то вернут свободу?
        Зная порядки Ложи, скорее можно было рассчитывать на первый вариант.
        В свои неполные восемнадцать лет Дирвен удостоился звания первого амулетчика Светлейшей Ложи, ибо равных ему не было. За ним числилось столько успешно выполненных заданий, что иному с избытком хватило бы на всю жизнь. Тех, кто вызывал у него уважение, можно было по пальцам перечесть, а на остальных он смотрел свысока: или придурки, или слабаки.
        Девиц он в грош не ставил, потому что все они одинаковые, и верить им нельзя. Ага, была у него светлая и чистая любовь, целых два раза, и в первый раз любимая его обманула, оказалась не девушкой, а во второй… ну, в общем, тоже… мягко говоря, не девушкой… но об этом даже вспоминать не хотелось.
        Он знал только двух достойных женщин: свою маму, которая осталась в Овдабе (Дирвен уже восемь лет ее не видел, но рано или поздно он обязательно заберет ее к себе в Ларвезу), и Зинту Граско.
        Госпожа Зинта его спасла. Если б она прошлой весной в придорожной гостинице не принялась вышибать дверь номера, громко ругаясь и призывая на помощь Милосердную, там бы все закончилось страшно сказать чем. Поэтому в присутствии Зинты он превращался в почтительного и немного робеющего юнца, но уж зато на всех прочих дам, теток, девиц и девчонок глядел с неизменным презрением: все они друг дружки стоили и доверия не заслуживали.
        Особой приметой Дирвена была низко надвинутая шляпа, которую он не снимал нигде и ни перед кем. Разве что спать ложился без нее, чтобы не измялась.
        Шляпа была зеленая, под цвет его глаз, на тулье ремешок с медной пряжкой. Мастер, изготовивший ее на заказ, свое дело знал: декоративная деталь бросалась в глаза, и не всякий замечал кое-что еще - необычное утолщение справа, на нижней стороне полей.
        Там было прилажено нечто вроде продолговатого кармана из зеленого сукна, по размеру в самый раз, чтобы спрятать рог, торчащий возле правого виска амулетчика.
        Проклятие Тавше, поэтому его невозможно ни спилить, ни свести колдовством. Дирвен прогневал богиню Милосердия, добив раненого, которого госпожа Зинта собиралась лечить.
        Убитый не был почтенной личностью - сурийский головорез, телохранитель древнего мага, заподозренного в сговоре с кровожадным волшебным народцем пустыни Олосохар. Ну не знал же Дирвен, кто на самом деле предатель! Сам учитель Орвехт потом вскользь обронил, что это была «головоломка не из легких». Амулетчик прикончил не того человека - иногда бывает, он же просто ошибся, он же действовал во благо… А Тавше прогневалась на него, как на какого-нибудь нечестивца.
        Зинта после говорила, что погибший Махур-нуба чем-то, видать, угодил Милосердной, и вообще нечего было добивать тяжело раненного, который ни для кого не опасен. Дирвен на это насупленно промолчал, хотя мысленно возразил: не мог он отвлекаться на такие размышления, когда надо было действовать - обезвреживать врагов… Ну, ладно, пусть он принимал за врагов не тех, кто на самом деле собирался всех погубить, так он ведь не виноват, что ему голову заморочили!
        А потом на этой голове еще и рог вырос, и чтобы от него избавиться, Дирвену надлежало совершить добрый поступок. Какой угодно, лишь бы добрый. Важное условие - от чистого сердца, без всякой корысти. Да он кучу всевозможных добрых дел переделал, но при этом всякий раз думал о том, что вот теперь-то Милосердная непременно должна его простить, а потому получалось, что условие насчет бескорыстного деяния не соблюдено.
        Впрочем, он уже потерял надежду и больше не кидался помогать старушкам с тяжелыми корзинами, покупать сладости малолетним попрошайкам или вытаскивать из канавы застрявшую телегу. Толку-то, если оно тебе все равно не зачтется? Трех Прилежных Кроликов эта перемена обрадовала: те понимали, что от проклятия первому амулетчику Ложи хорошо бы отделаться, но его благотворительные выходки изрядно осложняли их задачу. С тех пор как он отчаялся и утихомирился, стеречь его стало проще. Хотя сегодняшний день уж никак простым не назовешь.
        - Что здесь произошло?
        Перед глазами колыхнулся нижний край фиолетовой мантии. Амулетчик вскинул голову: над ним стоял учитель Орвехт. Сухощавый, как всегда собранный и подтянутый, внимательные прохладные глаза слегка сощурены.
        Дирвен его уважал, как по-настоящему сильного мага, и отдельно уважал за то, что Суно Орвехт не поддался повальной моде на длинные волосы и китонские шелка, охватившей в последние полгода не только столичных повес, но даже некоторую часть волшебников Ложи.
        Если Ложа - Светлейшая, ее адепты не должны подражать всяким сволочам, правда же? А они с помощью заклинаний отращивают патлы ниже плеч, как у известно кого, и носят воздушные переливчатые шарфы нежных расцветок. Наверное, еще и досадуют, что по Уставу нельзя надеть вместо форменной мантии одежку китонского покроя.
        Вихрастые золотисто-соломенные волосы Дирвена были острижены совсем коротко, так что не видно их из-под шляпы. Он не собирался присоединяться к подражателям известно кого.
        Три Прилежных Кролика тоже выглядели, как нормальные ребята. Но, может, они просто выполняли указания начальства, рекомендовавшего им не раздражать своим внешним видом первого амулетчика Ложи?
        Он рассказал куратору о нападении последовательно, с разбивкой по эпизодам, стараясь не упустить ничего из существенных подробностей, отсекая собственные домыслы и эмоции - все, как положено, как учили. Так же грамотно ответил на вопросы. Потом еще не раз придется рассказывать и отвечать, и наверняка его засадят писать отчет.
        Суно Орвехт ушел, но через некоторое время вернулся. Между тем младшие маги принесли носилки и начали укладывать на них пострадавших.
        - Как они там? - хмуро поинтересовался амулетчик.
        - Джугерехт и Бельдо поправятся. Зинта оказала им помощь, дальше с ними будут работать маги-целители, чтобы убрать последствия поражающих заклятий. Ничего фатального.
        - А Плоби? - когда с языка сорвалась кроличья кличка, он слегка смутился. - То есть я хотел сказать, Янсойм?
        - А Янсойму пожелай добрых путей.
        И после грустной паузы учитель позвал:
        - Идем.
        Они выбрались на задний двор, где уже поставили охрану: которые в куртках и штанах с карманами - это амулетчики, которые в мантиях - маги. Двое дознавателей осматривали землю у ограды и что-то замеряли мерными лентами.
        Оказавшись снаружи, Дирвен запоздало почувствовал, как душно было в зале, где смешались запахи пота, крови и превращенной в пыль штукатурки. Борясь с головокружением, он вдохнул полной грудью прогретый весенним солнцем воздух.
        Учитель остановился около чурбана, из которого так и торчало несколько метательных ножей, оглянулся на парня и, когда тот подошел, ткнул пальцем в надпись:
        - Вот это соскоблить. Приступай.
        - Почему? Иногда же дают имена тренировочным мишеням, все же так делают… Почему мне нельзя?
        - Потому. На Великое Собрание приглашены почетные гости. Если кто-нибудь увидит сие безобразие, у них может сложиться превратное мнение о наших амулетчиках.
        - Да чего они здесь-то будут высматривать? - уперся Дирвен.
        - В Южной зале пострадали старинные обои, уникальное произведение искусства позапрошлого века. Было бы недурно их восстановить. Насколько мне известно, один из почетных гостей Ложи весьма искушен в таких вопросах, и я собираюсь обратиться к нему за консультацией. Вероятно, он захочет посмотреть на обои, и если это, - Орвехт кивнул на чурбан в грязном нитяном парике, утыканный ножами и с надписью «Энга», - попадется ему на глаза, получится не очень-то любезно.
        - А чего с ним любезничать, с этим почетным гостем! - Дирвен оскалил зубы в агрессивной ухмылке. - Да я б его…
        - Безусловно, мнение первого амулетчика Ложи имеет определенную ценность, независимо от того, какими обстоятельствами оно продиктовано. Однако надпись все-таки соскобли.
        Вначале Дирвен обиделся на иронию, сквозившую в словах Орвехта, а потом до него дошло кое-что более существенное:
        - Учитель, разве… Откуда вы знаете про Энгу?! Это, что ли, госпожа Зинта вам рассказала?
        - Нет, Зинта мне об этом не рассказывала. Но я - как ты, надеюсь, в курсе - дознаватель Ложи, а мастерство не пропьешь. Кое-что я вычислил после того погрома, который вы на пару с другой достойной личностью учинили в «Столичной белке», а подробности узнал позже, за чашкой кофе, от самой… гм… Энги. Она не прочь иногда похвастать своими похождениями. Так что эти каракули убрать немедленно. Незачем оскорблять даму, которую я собираюсь просить о содействии в реставрации Южной залы.
        - Ага, даму! - глаза Дирвена злорадно сверкнули из-под полей шляпы. - Точно, что даму, иначе не скажешь!
        - Приступай, - оборвал его Орвехт, а сам направился к своим коллегам, хлопотавшим возле ограды.
        Делать было ничего, и Дирвен принялся соскребать ножом надпись.
        Несколько женщин уже второй день прибирались в старом домике на Вишневой улице, купленном недавно магом Ложи. Обзавестись в Салубе собственным жильем, хотя бы самым скромным, - весьма практичный поступок. Местные гостиницы зачастую переполнены, а сейчас, перед Светлейшим Собранием, и вовсе ожидается наплыв. Цены на недвижимость здесь высоки, как ни в одном другом ларвезийском городе, включая столицу.
        Женщины были из зажиточных горожанок, но других тут и не водилось. Зато и платили им недурно. Ложа имела в виду возможность вредительства, поэтому в Пергамоне и Салубе люди со стороны ни до каких работ не допускались. За нарушение этого запрета и нанятым, и нанимателям грозили серьезные неприятности.
        Руководил уборкой студент из Академии, присланный в помощь новому хозяину. Когда он поднялся в мезонин обдирать обои - делал он это магическим способом, совмещая вклад в ремонт с полезной практикой, - верховодить начала одна из женщин. Другие называли ее между собой Атаманшей. Она была уже не первой молодости, и не будь губы ярко накрашены, щеки нарумянены, а глаза обведены угольным карандашом, ее грубоватое, почти мужское лицо напоминало бы не то болванку из шляпной мастерской, не то обветренную физиономию битого жизнью наемника.
        Вместе с ней пришла подруга-ровесница, ухоженная пышка, уступчивая и податливая - из тех, что всегда подчиняются. Если властной товарки поблизости не было, она разговаривала с остальными учтиво и приветливо, но едва та появлялась, Пышка сразу подхватывала ее тон и начинала шпынять работниц, которые вызвали недовольство Атаманши.
        Больше всего доставалось тем, кто не желал признавать ее главной. У мужчин такие вопросы решаются на кулаках: давно бы уже завязалась потасовка, и магу-студенту пришлось бы спуститься по деревянной лестнице, чтобы разнять драчунов. Прибегнув к заклинаниям, он бы с этой задачей справился, но его вмешательства не требовалось: дамы ограничивались язвительными замечаниями.
        Над тремя работницами Атаманша с Пышкой одержали победу, однако четвертая не обращала на них внимания и занималась своим делом, игнорируя и колкости, и командные окрики.
        С этой четвертой женщины раньше не водили знакомства. Она выглядела лет на двадцать пять, была молчалива, ловка и проворна. Говорила с непривычным для слуха акцентом. Никто бы не стал нанимать пришлую, но откуда же она взялась? Может, приехала на жительство к родственникам или кто-нибудь из горожан нашел себе жену на стороне?
        На Атаманшу она смотрела с неодобрительным выражением на свежем миловидном лице и ее распоряжения пропускала мимо ушей. Порой сердито щурилась, словно еще чуть-чуть - и скажет в ответ что-нибудь хлесткое, но всякий раз сдерживалась.
        - Ну, вот куда пошла эта растяпа?! - закричала ей вслед дошедшая до белого каления Атаманша, когда незнакомка потащила за порог ведро с грязной водой. - Я же сказала - воду сливаем потом, я же сказала делать все, когда я скажу!
        - Растяпа во двор побежала! - угодливо подхватила Пышка. - Вчера куда-то бегала-бегала, и опять ей побегать захотелось!
        Пожилая работница со сморщенным, как печеное яблоко, лицом хихикнула в кулак, потом что-то шепнула двум другим женщинам, и те тоже начали посмеиваться.
        Атаманша вначале решила, что ее поддерживают против бунтарки, но потом заметила, что поглядывают на нее как-то странно - будто она, сама того не ведая, попала впросак.
        - Дура ты, Челинса, ой, дура… - усмехнулась пожилая - она первая капитулировала перед Атаманшей, но, похоже, ее капитуляция не была окончательной. - Не боишься, что тебе денег не заплатят?
        - Почему - не заплатят? - насторожилась Пышка.
        Челинса молчала, выгадывая время: она чувствовала, что ее власть дала трещину, но не понимала, почему.
        - Так это ж сама госпожа! - с удовольствием поделилась информацией осведомленная работница. - Официальная сожительница господина Орвехта. Небось она и рассчитываться за работу будет, у господина мага вряд ли время для нас найдется. А нож-то у нее на поясе, его не видно, пока фуфайка не задерется - это кинжал Тавше, потому что она лекарка под дланью Милосердной. Та самая, о которой люди судачили. Вчера-то, когда она вдруг сорвалась и умчалась, - рассказчица понизила голос, обращаясь к двум своим соседкам и словно не замечая больше Атаманшу с Пышкой, - это же было после нападения на Журавлиный дом, она там кого-то исцеляла, вот так-то…
        Пышка хотела что-то сказать, однако покосилась на помрачневшую подругу и раздумала - она привыкла во всем ее слушаться.
        Уборка продолжалась, но теперь уже без окриков. Челинса с компаньонкой помалкивали, посрамленные, с беспокойством размышляя о том, урежут им плату или нет после того, как они обхаяли хозяйку, остальные три женщины весело переглядывались и усмехались.
        Зинта все это хмуро выслушала, стоя у распахнутого настежь окна, возле стенки, чтоб ее изнутри не заметили. Избавиться от Атаманши ей захотелось еще вчера, и даже не из-за себя, а потому что та обижала других работниц, но она решила, что сначала хорошо бы посоветоваться с Суно. Тот после нападения на Журавлиный дом был занят расследованием, даже ночевать не вернулся, только передал через студента-помощника, что с ним все в порядке.
        Подслушав разговор работниц, лекарка пришла к необычной для себя мысли, что она ведь и впрямь сама может спровадить Челинсу с Пышкой. Вернее, выгонит она Атаманшу, и тогда ее верная товарка тоже запросит расчета. Но расплатиться с ними надо будет, ничего не урезая, потому что трудились они по-честному, хоть и грубиянки.
        Работниц останется трое, и четвертая - сама Зинта. Да еще студент помогает. Этот парень был из тех, кому предстояло закончить обучение в Академии после второго курса и стать магом низшей ступени, по бытовой части, на большее его способностей не хватало. Сейчас он проходил практику и старался вовсю: от оценки Орвехта зависело, куда его определят после выпуска.
        «Управимся», - решила Зинта.
        Но сейчас она обратно не пойдет, лучше прогуляется по городу, потому что надо без помех кое о чем поразмыслить. Например, придумать, как помириться с Эдмаром.
        В последний раз они распрощались бурно: Зинта потрясала кулаками, ругалась хуже рыночной торговки и плевалась вслед Тейзургу и его дружкам из Хиалы. За плевки ее потом отчитал Суно, объяснив, почему ни в коем случае нельзя так поступать, если имеешь дело с демонами.
        Эдмар, небрежно элегантный и преисполненный достоинства, ушел последним, в обнимку с Серебряным Лисом - существом, которое он освободил из скалы прошлой весной в Разлучных горах. На разъяренную Зинту он даже не оглянулся. Когда Врата Хиалы закрылись, она уселась на пол посреди разоренной комнаты, уткнулась лицом в ладони и разревелась.
        Нет, ее прежнее жилье на улице Горошин разгромили вовсе не гости из Хиалы, и Тейзург с оравой демонов приходил туда не бесчинствовать, а наводить справедливость. Он, видите ли, решил за Зинту заступиться. Ну, спасибо, с такими заступничками никакие обидчики не нужны! То, что она не оценила благородного порыва, его покоробило, и с тех пор они не общались. Хотя по здравом размышлении лекарка решила, что дело тут вовсе не в оскорбленных чувствах, просто ему было не до нее.
        Помириться с ним надо во что бы то ни стало, ибо есть кое-что, чего никто другой, кроме него, не сделает. Лекарка решила, что хоть расшибется всмятку, но своего добьется, и для этого ей позарез нужен могущественный древний маг - в качестве исполнителя. Она не умела интриговать, но теперь придется учиться. Тот случай, когда цель оправдывает средства.
        На ближайшие дни они с Суно сняли комнату по соседству. Зинта завернула туда переодеться, взяла лекарскую сумку - вдруг понадобится - и отправилась бродить по Салубе.
        Городок выглядел веселым и гостеприимным: разноцветно оштукатуренные дома разрисованы орнаментами-оберегами, на черепичных крышах кованые флюгера в виде собак, палисадники пестреют яркими южными цветами. И глаз радуется, и все тебя привечают, Атаманша с Пышкой были единственным исключением - остальные здоровались, улыбались, зазывали Зинту на чашку шоколада.
        Она все же была не совсем наивная, как бы там Эдмар ни насмехался, и понимала, чем вызвано всеобщее радушие: станет кому-нибудь худо - за ней побегут, если только она сама раньше не примчится на помощь, услышав «зов боли». Лекарь под дланью Милосердной, призвав силу богини, сумеет исцелить даже того пациента, которого другие врачеватели признают безнадежным.
        На дурное отношение к себе Зинта пожаловаться не могла, хотя порой бывало по-всякому. То, что она служительница Тавше, не помешало распалившимся молодчикам во время сурийского погрома побить окна и поломать мебель в ее домике на улице Горошин. Досталось ей именно за то, что лечила всех подряд, и ларвезийцев, и сурийцев, не делая меж ними разницы.
        Вспоминать об этом было тягостно и тошно, а то, что непосредственных виновников, напакостивших у нее дома, потом постигла чудовищная расплата, вовсе не утешало - скорее, вызывало содрогание. Никому не пожелаешь, чтобы демоны его живьем утащили в Хиалу и там замучили. Но вся эта жуть случилась в столице, а в Пергамоне и Салубе таких беспорядков не бывает.
        Здесь и волшебного народца не водится, и двери запирать не обязательно, и ночью по улицам можно ходить без опаски. Правда, иногда все равно что-нибудь да случится, напали же вчера на Журавлиный дом, но то были диверсанты, засланные врагами Светлейшей Ложи, а обычного грабителя или зловредную нелюдь тут не встретишь, маги все контролируют.
        Другое дело, какую просвещенную страну ни возьми, у самих господ магов шкафы битком набиты обглоданными скелетами, хотя посторонние о том не знают.
        А Зинта их главную тайну знала. Прошлой зимой, когда они с Эдмаром жили в Молоне, она спасла крухутака - одного из несуразных птицелюдей, которые пристают ко всем подряд, предлагая сыграть в загадки. Угадаешь все три, каждую с трех попыток - он тебе на любой вопрос ответит, не угадаешь - расколет череп своим страшным клювом и съест мозги до последней капли.
        Несмотря на такой способ добычи пропитания, эти пернатые людоеды считаются не худшей разновидностью волшебного народца. Согласно непреодолимому для них Условию, крухутаки могут убивать только тех, кто вызвался на игру и проиграл. Еще они способны навести порчу, от которой жертва в считаные дни погибает, покрывшись перьями и запаршивев, но это грозит лишь тому, кто попытается силой вынудить крухутака поделиться знаниями без игры. Тоже в рамках Условия. Изредка бывает, что они сами предлагают ответ на любой вопрос в благодарность за спасение своей жизни или в качестве компенсации за ущерб - вот тогда смело спрашивай, никакого подвоха не будет.
        Тот птицечеловек, которого лекарка вызволила из смертельной ловушки, обещал ей ответ в отплату за помощь. И когда речь зашла о том, что Эдмару, как древнему магу, предстоит отправиться в Накопитель, Зинта вызвала своего должника и спросила о Накопителях. Ну, и узнала… После этого они с Эдмаром пустились в бега.
        Эдмар был магом-возвратником - одним из тех, кто давным-давно ушел из Сонхи гулять по чужим мирам. Три года назад его забросило обратно. В том мире, который он упорно продолжал называть родным, его звали Эдвином Мангериани, и хотя ему было всего-то неполных семнадцать лет, он так допек собственную бабку, что та подослала к нему наемных убийц.
        Серьезно раненный, почти невменяемый от боли, Эдвин, сам того не сознавая, открыл Врата Перехода и очутился дома, как оно чаще всего и бывает с магами-возвратниками. Лекарка нашла его, умирающего, и выходила. В Сонхи он взял себе имя Эдмар и вначале звался Эдмаром Граско, так как молонских доброжителей Улгера и Зинту Граско назначили его опекунами, а после, когда обрел свое прежнее могущество, стал Эдмаром Тейзургом.
        Последнее никоим образом не предполагалось: Накопители были созданы в том числе для того, чтобы ничего подобного не произошло. Но Эдмара угораздило утонуть в Лилейном омуте - волшебном черном озере, которое возвращает память и силу. Вернее, его там ненароком утопил амулетчик Светлейшей Ложи Дирвен Кориц, размахавшийся кулаками в опасной близости от обрывистого края.
        Он не собирался топить недруга, всего лишь хотел отвесить ему затрещину. Эдмар сам был кругом виноват, такой кого угодно доведет. Мальчишка смертельно расстроился и покаянно плакал по утопленнику у Зинты на плече. А позже, узнав, что же он натворил, расстроился еще больше.
        Как обмолвился Суно, будь Дирвен амулетчиком или магом из тех, кого по двенадцать на дюжину, ему бы после такого подвига несдобровать. Но принимая во внимание его ценность для Ложи, светлейшие архимаги (а уж они-то как расстроились!) ограничились распоряжением держать его впредь под неусыпным надзором. Во избежание.
        Кто однозначно остался в выигрыше, так это Эдмар. Или Тейзург, как его звали в давние времена - одни боги, великие псы да крухутаки ведают, сколько тысячелетий тому назад. Благодаря купанию в Лилейном омуте он вспомнил, кем был в прошлых рождениях, и вернул свою утраченную силу.
        До войны с Ложей у него не дошло: он, как заправский законник, связал ларвезийских архимагов клятвой, что те не попытаются его убить, заточить в Накопитель либо как-нибудь еще ему навредить. Взамен Эдмар помог решить проблему, с которой Ложа своими силами справиться не могла. Все уладилось по обоюдному согласию, его даже на Великое Светлейшее Собрание официально пригласили в качестве почетного гостя.
        Другое дело, что Зинта обманулась в своих ожиданиях. Она-то понадеялась, что Тейзург захочет уничтожить Накопители, чтобы не угодить туда в следующем рождении. Нарочно завела с ним разговор на эту тему, и он вроде бы призадумался, в глазах появился опасный блеск, не сулящий Накопителям ничего хорошего, а потом, стервец эгоистичный, нашел другой выход.
        Зинта в своей интриге одного не учла: маг такого уровня запросто откроет Врата Перехода, и никто его не заставит безвылазно сидеть в Сонхи. Большую часть времени он проводил там, где в последний раз родился, да еще болтался по каким-то незнакомым мирам - понятное дело, вошел во вкус, кто ж такого, как он, удержит на одном месте?
        Впрочем, в Сонхи он появлялся достаточно часто. Забрал из полярных краев свои сокровища, которые когда-то оставил во владениях Пса Дохрау, в зачарованном ледяном колодце, и выкупил себе в собственность целое княжество в Южной Суринани. Там он собирался устроить кофейную плантацию, доставив из «своего» мира саженцы.
        Несмотря на это благое намерение, светлейшие маги питали на его счет определенные опасения. В особенности после того, как им удалось получить кое-какую информацию о Тейзурге не от него самого, а со стороны.
        Как известно, крухутаки знают все обо всем в подлунном мире, и Ложа отрядила на игру с ними нескольких добровольцев, обладавших энциклопедическими познаниями. Пятеро погибли, шестой отгадал все три загадки и выиграл право на вопрос. Птицечеловек выложил немало любопытного о Тейзурге по прозвищу Золотоглазый. В том числе сообщил, что в легендарную древнюю пору много кому хотелось его прибить. Потому что было за что.
        - К лучшему, что наш друг Эдмар не захотел сделать Сонхи своим основным местом жительства, - заметил однажды Суно. - Видимо, мы для него малоинтересная провинция, ну и хвала богам. Он завел себе в нашем мире деревенский домик с огородиком, то бишь с кофейными плантациями - тоже весьма хорошо, Ложа уже заключила с ним предварительное соглашение о поставках кофе. А куролесит пусть где-нибудь в другом месте, в большом городе.
        - Если он собирается кофе в Ларвезу продавать, с Ложей ссориться ему не с руки, - покладисто поддакнула Зинта, втайне расстроившись.
        Ей-то хотелось, чтобы древний маг с пугающей, если верить крухутаку, репутацией (а крухутаки, как известно, всегда рассказывают чистую правду) накуролесил не где-нибудь, а здесь - чтобы он разнес все до единого Накопители, да так, чтобы их вовек не восстановить. Потому что не должно твориться на белом свете таких злодеяний, а уж кормиться силой за счет того, кто до конца жизни будет мучиться, жестоко и расчетливо искалеченный, и вовсе последнее дело.
        Суно незачем знать об этих ее соображениях. Ему деваться некуда, он маг Светлейшей Ложи. О том, что представляют собой Накопители, ему рассказали после того, как он достиг соответствующего ранга, это информация не для всякого. Так что ни в чем он, рассудила Зинта, не виноват, тем более что сам он из числа ущербных магов.
        «Ущербными» в просвещенном мире называли тех, кто в Накопителях не нуждался, поскольку был силен и без подпитки. За ними неусыпно, хотя и ненавязчиво наблюдали, даже если они занимали высокие посты в управленческих структурах.
        Суно время от времени вызывали для бесед и проверок в Дом Инквизиции, дабы удостовериться в его лояльности, которую он, казалось бы, не раз доказывал на практике. Зинта не собиралась делиться с ним своими крамольными замыслами. Если что, он ни при чем, это ее личная авантюра. Вот только кто бы подсказал, как заставить Тейзурга действовать в нужном направлении!
        В Салубе не заплутаешь: городок невелик, планировка без путаницы, и всегда можно спросить дорогу. Зинта забрела в пока еще незнакомые кварталы и вышла на улицу, где стоял храм Госпожи Развилок - такой же аккуратный и приглядно оштукатуренный, как все остальные салубские постройки. Словно морская раковина притворяется пирожным среди настоящих пирожных в кондитерской витрине или мощный и опасный волшебный артефакт лежит среди игрушек, с виду ничем от них не отличимый.
        «Ага, вот кто подскажет», - решила Зинта.
        Она покинула храм Двуликой спустя полтора часа, озадаченная и не слишком довольная. Полученный в результате гадания ответ на ее вопрос «Как бы мне заставить того, о ком я сейчас думаю, сделать то, что я задумала?» прозвучал так: «Воззвав с утра к Госпоже Вероятностей, посвяти поискам целый день до позднего вечера. Услышь все, что вокруг тебя будет сказано, и среди этого найдешь толковый совет. Расплатишься за него своим трудом, на это потраченным».
        Будто из одного присутственного места в другое отослали, проворчала про себя Зинта, в то время как ноги несли ее к примеченной по дороге писчебумажной лавке.
        Она купила три простых карандаша, чтобы был запас на всякий случай, и линованную тетрадку. Всего, что будет сказано за день, ей не упомнить, придется записывать. И еще надо придумать, как объяснить столь странное занятие, если кто-нибудь полюбопытствует, что это вдруг на нее нашло.
        Да, она специально выделит для этого целый день, чтобы повсюду ходить с тетрадкой, и хорошо бы потом хватило ума разобраться, что из сказанного - обещанный совет, а что просто так.
        Пообедать она зашла в маленькую чайную на полпути к дому. Самое распространенное кушанье в пергамонских и салубских заведениях - пироги с начинкой. Зинта взяла кружку темного чаю с сахаром и два ломтя пирога: один с мясом и сладким сурийским луком, другой - с капустой и рубленой зеленой масличавкой.
        - Мама, не отдавай меня ему, - это прозвучало тихо и безнадежно. - Пожалуйста, не отдавай…
        - Тимодия, кушай пирог.
        В низком женском голосе за властной интонацией сквозила горечь. Неизвестно, обратила ли на это внимание девочка, но Зинта заметила. За минувшее время она освоилась с местной речью. Суно покупал ей, не жалея денег, специальные артефакты вроде тех, с помощью которых Эдмара ускоренно обучали молонскому языку, так что словарный запас у нее был неплохой, она почти все понимала и говорила грамотно, только акцент остался.
        - Я не хочу.
        - Кушай через не хочу, а то сил не будет.
        Женщина шмыгнула носом. Простужена - или плачет?
        - Помнишь, когда я была маленькая, ты говорила, что, если я не буду хорошо кушать, ты отдашь меня злому полицейскому?
        - Тимодия, я так говорила, чтобы ты не оставляла еду на тарелке. Никакому полицейскому я бы тебя не отдала.
        «Нехорошо пугать детей полицией, из них тогда не вырастет законопослушных доброжителей», - это была мысль скорее в молонском духе, нежели в ларвезийском, и подумала об этом Зинта по-молонски.
        - А теперь ты решила отдать меня на самом деле. Я к нему не пойду.
        - Пойдешь, - женщина тяжело вздохнула. - Разве ты хочешь заболеть и до конца жизни лежать пластом?
        - Мамочка, я лучше буду болеть, но останусь дома, с тобой! Я не хочу без тебя жить. Я буду всегда-всегда слушаться, честное слово!
        - Хватит, - на этот раз голос матери прозвучал резко. - Доедай, не оставляй на тарелке.
        Зинта торопливо дожевала последний кусок, допила чай и повернулась к посетительницам, сидевшим через столик от нее в затененном углу.
        Немолодая, но все еще красивая женщина с тяжелым узлом темных волос на затылке, плотная и статная. Одета как зажиточная горожанка с неплохим вкусом. На ее лице застыло ожесточенное выражение, смешанное с глубокой печалью, как будто стряслось какое-то несчастье, но она собирается сопротивляться обстоятельствам до конца.
        Тимодии лет восемь или девять, не больше. Угрюмая, бледная, худенькая. Такие же темные, как у матери, волосы разделены на пробор в ниточку и заплетены в две косички, свернутые возле ушей аккуратными кольцами, с ленточками из голубого атласа.
        - Сударыня, я лекарка под дланью Милосердной. Если ваша дочь болеет, я, наверное, смогу ей помочь.
        Не тратя времени впустую, Зинта уже смотрела на девочку особенным пронизывающим взором избранной служительницы Тавше. Слегка искривлен позвоночник, слабое горло, ссадина на пятке, один из молочных зубов испорчен, но все равно скоро выпадет… Никаких признаков начинающейся серьезной болезни.
        - Она здорова, ничего угрожающего я не увидела. Горло надо беречь от простуды, рекомендую пить каждое утро укрепляющий травяной напиток. Столовую ложку на полстакана крутого кипятка - заваривается, как чай. Закажите в аптеке вот эту смесь, - вырвав из тетради листок, Зинта карандашом написала рецепт, аккуратно выводя буквы - алфавит в Молоне и в Ларвезе один и тот же.
        - Спасибо вам, сударыня, - женщина взяла листок, но ничуть не повеселела. - Другие лекари говорили то же самое. А у нее руки и ноги немеют, когда она спит или долго сидит на одном месте. И очень она неловкая, то споткнется ни с того, ни с сего, то что-нибудь уронит, все само из рук валится.
        Девочка ссутулилась и съежилась на стуле, как будто став еще меньше, и прошептала, обращаясь к мясному пирогу на тарелке:
        - Я к нему не пойду. Я от него убегу.
        Мать вновь угнетенно вздохнула и сурово потребовала:
        - Доедай, кому сказано!
        Сочувственным тоном попрощавшись, Зинта отправилась домой: ей еще предстояло примерить на себя роль настоящей госпожи и рассчитать Атаманшу с Пышкой.
        - Коррупция без прикрас, коллеги, беру взятки кофейными зернами, - на полном лице Шеро Крелдона играла сдержанная ухмылка, проницательные глаза, обрамленные складками отвислых век, лукаво сощурились. - Знатно угостимся…
        В соседней комнате тарахтела мельничка, вертеться ее заставлял с помощью заклинания порученец из младших магов. Экзотический аромат жареных зерен из чужого мира и дразнил, и настраивал на умиротворенный лад.
        - Это кто же дает такие взятки? - полюбопытствовал Хемсойм Харвет, принюхиваясь так, что кончик его заостренного хрящеватого носа едва ли не шевелился.
        - Наш достопочтенный, если в данном случае уместно будет так выразиться, коллега Тейзург.
        - Он уже здесь? - заинтересованно уточнил Суно Орвехт.
        - Со вчерашнего дня. Презентовал мешок кофе, чтобы я похлопотал о жилье для него с красивым видом из окна и отдельной ванной. Выглядел при этом как завзятый шельмец, то есть как обычно, и дарил мне такие улыбочки, словно я модистка с улицы Бархатной Туфли. Уверяет, что в Хиале ничего не слышно о том, чтобы какой-нибудь однорогий демон собирался напакостить у нас на мероприятии.
        - Предсказание коллеги Сухрелдона может и пустышкой оказаться, - рассеянно заметил Хемсойм, продолжая с наслаждением вдыхать кофейный аромат. - Его поэтические пророчества сбываются в четырех случаях из десяти, не так уж густо.
        - И не так уж мало. Госпожа Вероятностей не балует нашего поэта, подозреваю, что он даже ее допек своими виршами, но раз предупреждение прозвучало, будем начеку.
        Коллега Сухрелдон, один из видящих Ложи, принадлежал к числу тех бесталанных рифмоплетов, коих, по мнению Орвехта, надлежало душить в колыбели - из соображений милосердия по отношению к окружающим. Он мнил себя истинным поэтом и великим мудрецом и, что хуже всего, норовил прочитать свои скверные назидательные стихи всем и каждому, да не просто так, а с выражением: с подвываниями, пришептываниями и экспрессивными перепадами интонаций.
        Те из магов, кто был выше по рангу, без церемоний от него сбегали: мало ли, куда они спешат, непосвященным сего знать не положено. Коллеги из числа равных тоже сломя голову срывались «по неотложным делам», наплетя в свое извинение что-нибудь мало-мальски правдоподобное. Зато младшим магам, амулетчикам и обслуге деваться было некуда.
        Однажды Сухрелдон отловил Дирвена с его надзирателями и около часа декламировал им воспитательную поэму для юношества. Дирвен, под конец совсем ошалевший и красный от злости, проявил себя молодцом: не нагрубил, даже не пустил в ход «Каменный молот». О последнем обстоятельстве некоторые едва ли не всерьез сожалели: «Эх, ну что ему стоило…» Этот инцидент позволил наставникам сделать обнадеживающий вывод, что у первого амулетчика Ложи начинает постепенно вырабатываться похвальная выдержка.
        Некий остряк предлагал натравить Сухрелдона на Тейзурга - мол, пусть попробует ему свои стихи почитать, а дальше все решится само собой, - но руководство категорически запретило подталкивать события в эту сторону, под угрозой сурового взыскания. Видящие у Ложи наперечет, так что коллега Сухрелдон нужен живой, вменяемый и не заколдованный, поскольку его четыре из десяти - недурной на общем фоне результат.
        Праздник для Сухрелдона наступал, когда доходило до предсказаний: он излагал их не иначе, как в рифмованном виде, глядя на досадующих коллег вдохновенно и с торжеством. Так было и в этот раз. Стих он прочитал следующий:
        Собранье магов, встрепещи!
        Прислушайся к своей тревоге:
        Как тать, как вор в глухой нощи,
        К клетям крадется Однорогий.
        Себе во честь, всем на беду
        Куджарха он освобождает.
        Посевы сгинут, лишь взойдут,
        И не видать нам урожая.
        Когда б злодей воспитан был
        В почтении и послушанье,
        Он Благу бы не причинил
        Такие горькие страданья!
        Насчет того, кто такой Однорогий, предполагали разное: демон Хиалы, неведомый представитель волшебного народца, создание враждебных Ложе магов, носящий такую кличку агент Ктармы, Овдабы или кого угодно еще, молодой месяц, незаконный пришелец из чужого мира.
        - А не Дирвен ли это наш? - высказался один из участников созванного по сему поводу совещания. - Тоже ведь однорогий и набедокурить отнюдь не дурак…
        Эту возможность рассмотрели наравне с остальными, но нашлось веское возражение. Из предсказателя вытрясли, что по поводу «чести» он завернул, в отличие от морализаторской третьей строфы, не для красного словца: это был один из элементов того, что ему открылось. Субъект, которого надлежало опасаться, совершит свое злодеяние из соображений чести.
        Тогда светило небесное из этого списка можно вычеркнуть, да и Дирвена, пожалуй, тоже - амулетчик Ложи, учинив подобное, не честь обретет, а угодит под трибунал без надежды дешево отделаться. Впрочем, окажись это Дирвен, отвечать по всей строгости пришлось бы тем, кому поручено за ним присматривать, а незаменимого паршивца опять пощадят. Для Ложи долговременная выгода превыше буквы закона.
        Было решено в павильон с куджархом первого амулетчика ни под каким видом не пускать и проследить за тем, чтобы к виварию он даже близко не подходил. Дабы исключить всякую возможность предсказанного безобразия. Хотя почти все склонялись к тому, что зловещий Однорогий, который крадется «в нощи» к выставочным павильонам, - это не Дирвен Кориц.
        Группа осторожных коллег предлагала не демонстрировать куджарха в Пергамоне, а сразу отправить на изучение, но Сокровенный Круг на это не согласился. Раз объявлено, что на Выставке будет куджарх, пойманный ларвезийскими магами в пустыне Олосохар, он там будет, иначе может пострадать престиж Светлейшей Ложи.
        Олосохарские куджархи принадлежали к числу тех волшебных животных, которых захватить живьем чрезвычайно трудно, и присутствие среди экспонатов сей редкости должно произвести изрядное впечатление на приглашенных гостей.
        За дверью уже клокотала вода в котелке, звякали чашки.
        - Наш первый раздолбай недурно проявил себя в Журавлином доме, - заметил Хемсойм, который был одним из полномочных кураторов Круга Амулетчиков. - У нас решили, что пора бы уже дать ему «Рвущий цепи, рушащий стены», пусть понемногу осваивает.
        - Не рановато? - хмыкнул Орвехт.
        Это же Дирвен. Сегодня он недурно себя проявит, а завтра опять что-нибудь отмочит.
        - С тех пор, как мы приставили к нему молодых коллег-надзирателей, он начал набираться ума. Постоянно имея перед глазами пример благоразумного поведения, он незаметно для самого себя учится выдержке, дисциплине, взвешенности поступков и другим необходимым для одаренного юноши добродетелям.
        - Хем, ты сам-то веришь в то, что говоришь? - скептически осведомился Шеро, любивший рушить чужие иллюзии.
        Впрочем, ему это по должности полагалось.
        - Руководство настаивает, чтобы парень поскорее обучился работать с «Рвущим - рушащим», - уже другим тоном признался Хемсойм. - Нам нужен хотя бы один амулетчик, способный использовать все возможности этого артефакта, а он и есть в нашем распоряжении только один, другие не справятся. Никто не сможет отрицать того, что как амулетчик Дирвен почти бог.
        - И он в полной мере осознает свою божественность, - кивнул Суно. - К несчастью…
        - Это у него возрастное. По мере возмужания пройдет, - в голосе Хемсойма сквозило легкое сомнение в собственных словах.
        В Журавлином доме ребята продержались благодаря первому амулетчику, без него их бы стерли в порошок. Другое дело, что посланцы Ктармы, потерпевшие бесславное поражение, за ним-то и приходили.
        Ктармой называло себя тайное общество, державшее в страхе весь просвещенный мир. Ее проповедники утверждали, что знают, «чего хотят боги». Ее ужасатели убивали тех, кто живет «грязно», а «грязно», по их меркам, жили все, не согласные с их учением.
        Казалось бы, это всего лишь одержимые безумными идеями мракобесы, которых недолго прихлопнуть, если хорошенько постараться - но извести их никак не получалось. У них были и деньги, и убежища, и подпольные лаборатории для изготовления разрушительных артефактов сумасшедшей мощности. То там, то здесь появлялись их проповедники и вербовщики. Как говаривал Шеро, «если музыка так долго играет, значит, кто-то за нее платит».
        Ктарме покровительствовала Овдаба - большая и богатая северная страна, извечная соперница Ларвезы в области экономических интересов. Пограничных стычек у них не случалось, поскольку между ними лежала Молона, где народ живет тихо и мирно, однако попробуешь этих доброжителей-коллективистов завоевать - зубы обломаешь, так что желающих давно уже не находилось. На любом другом игровом поле два сильнейших государства просвещенного мира пребывали в затяжном противостоянии, а то и сшибались в открытую. Ктарма была для Овдабы в этой бесконечной борьбе чрезвычайно полезным орудием.
        Дирвен Кориц по происхождению был овдейцем. Из родной страны он удрал три года назад, преодолев вплавь едва избавившуюся от ледяного панциря Бегону. Суно тогда находился в Молоне в командировке и, оказавшись в нужное время в нужном месте, вытащил из воды посиневшего от холода мальчишку.
        В этой авантюре Дирвену помог грошовый амулет «Удача водоплавателей», иначе ему бы нипочем не доплыть. Разобравшись, что за подарок судьбы сидит перед ним и стучит зубами, маг забрал его с собой в Ларвезу, чтобы сдать в школу амулетчиков при Академии.
        Надо полагать, в Овдабе локти грызли, когда поняли, кого упустили. Там ведь до последнего момента не разобрались, что Дирвен - амулетчик выдающейся силы, да еще довели парня до того, что он пустился наудачу в свой самоубийственный заплыв.
        У обычного человека не было бы никаких шансов: весенняя ледяная вода, чужой берег еле виднеется в дымке (или даже не виднеется, поскольку Дирвен плыл ночью, чтобы пограничники не поймали), да еще водяной народец всегда не прочь утянуть кого-нибудь на дно. Только амулет его и спас - вернее, он сам себя спас, заставив слабенькую побрякушку работать не хуже мощного артефакта.
        Изначально он вляпался в неприятности по собственной дурости. Отец у него рано умер, и они вдвоем с матерью жили небогато, а десятилетнему Дирвену однажды невтерпеж захотелось миндального мороженого. Своенравный мальчишка закатил посреди улицы истерику «мама, я хочу…», и через два дня после этого Сонтобию Кориц вызвали в суд - ей предъявили обвинение в жестокосердии и нарушении Закона о Детском Счастье.
        Дирвен подлил масла в огонь, жалуясь судьям, что мама заставляет его чистить овощи для похлебки и вытирать пыль и еще иногда его ругает, повышая голос, поэтому у себя дома он не чувствует себя счастливым. Капризный поганец добивался вполне конкретного результата: чтобы маме запретили требовать от него помощи по хозяйству и велели бы всегда покупать ему то, что он захочет.
        Овдейский суд постановил забрать его у малообеспеченной и жестокосердной Сонтобии Кориц, лишившей своего сына права на Счастье, и отдать на воспитание приемной родительнице. Ни громкий рев, ни прочие устрашающие приемы Дирвену не помогли. Блюстители Детского Счастья унесли его из зала суда, замотав в одеяло, чтобы не лягался.
        Он бунтовал и несколько раз удирал, в конце концов его поместили в исправительный приют, но оттуда он незадолго до своего пятнадцатилетия тоже сбежал, чтобы рвануть через речку в Молону. Никто не мог переломить его упрямства. Благодаря этому качеству он выбрался из Овдабы и достался Светлейшей Ложе, и в то же время это делало его плохо управляемым, тем более что свою уникальность и ценность парень осознавал в полной мере.
        А того, что в детстве он сам навлек на себя беду, Дирвен так и не признал. Он до сих пор винил во всем Госпожу Вероятностей, которую считал своим наипервейшим врагом и называл Госпожой в Рогатом Венце или Рогатой Госпожой. Что ж, вот и допрыгался - сам обзавелся рогом. Когда он прирезал почем зря раненного телохранителя Тейзурга, Двуликая его под руку не толкала.
        Суно пытался подвести Дирвена к мысли, что надо учиться делать правильный выбор, а не сетовать на то, что жизнь подсовывает тебе не те обстоятельства, словно рыночный торговец - негодный товар, но сие было бесполезно: от него такие мысли отскакивали, как горох от стенки.
        Титул первого амулетчика он официально получил вскоре после зимнего солнцеворота, когда умер старый Джехоно Гирвемонг. Других претендентов не было. Вернее, были, но ни один из них не мог тягаться с Дирвеном Корицем. По традиции, первого не назначают, им становится тот, кто победит на состязаниях, и сопливый юнец овдейского происхождения превзошел с изрядным отрывом всех остальных сильнейших амулетчиков Ложи. Его конопатый нос после этого задрался еще выше, хотя всего пару дней назад казалось, что дальше некуда.
        Такое сокровище, что хоть убейся. С другой стороны, когда доходило до дела, он и впрямь был истинным сокровищем, какого ни у кого больше нет, и за это ему сходило с рук многое.
        Сиянских пиратов, среди которых тоже попадались неслабые амулетчики, удалось разгромить благодаря тому, что в этой операции задействовали Дирвена. Нельзя сказать, что с морским разбоем покончено - иные доверились нехорошему предчувствию и отсиделись по тихим гаваням, но в ближайшие несколько лет пираты не будут создавать серьезных проблем, и торговля Ларвезы с Сияном обещает принести барыши, не омраченные убытками.
        Уже за одно это Дирвен молодец, а таких примеров накопилось немало. На Великое Светлейшее Собрание его привезли на всякий случай, если вдруг возникнет нужда в его способностях. И он лишний раз доказал, что крут, сумев отбиться от вражеского отряда. С диверсантами сотрудничал один из кормильцев Ложи, которого те шантажировали, но даже это им не помогло.
        И все же Орвехт склонялся к тому, что лучше бы его отсюда услать. Может, смутное предчувствие. Может, всего лишь привычка ожидать от Дирвена любой не укладывающейся в голове выходки: кто знает, где и когда ему в следующий раз захочется миндального мороженого.
        Но с архимагами не поспоришь, поэтому первого амулетчика Ложи доставили в Салубу и поселили в Журавлином доме. Под охраной. После недавнего инцидента - под усиленной охраной.
        «Энгу» он с мишени для ножей нехотя соскоблил, это Орвехт проконтролировал.
        Маги выпили по чашке кофе, и уже после того, как Хемсойм ушел, Шеро поделился:
        - Плясунья и Змейка возвращаются. На днях наш корабль заберет их из Абенгарта.
        - Бегонию так и не нашли? - поинтересовался Суно.
        - Нет, и никаких ее следов, хотя девочки поработали на совесть, проверили все ниточки. Плясунья еще могла бы снебрежничать, а твоей Змейке я доверяю. Нужная нам дама как в воду канула.
        - Возможно, так и было, если до нее дошли слухи, что ее поганец утонул.
        Бегонией занятые в разведке коллеги называли Сонтобию Кориц. Ее желательно было заполучить, чтобы никто не смог шантажировать Дирвена, угрожая его матери, и в то же время чтобы у Ложи был рычаг для мягкого давления на взбалмошного и норовистого первого амулетчика. Две ларвезийских шпионки, работавшие в Овдабе с начала зимы, передали немало полезной информации, но с этой задачей так и не справились.
        Салдун Заячья Лапа двинулся на юг еще до того, как снег начал таять. Салдун был хитрый. Придешь раньше - наменяешь больше.
        Пока земля скрыта под сверкающей белой шкурой, можно добраться до Сновидческих гор, переждать там опасную пору, когда зима рожает весну и тундра становится водянистой, заманивает в ямы с ледяной похлебкой, чтобы тебя съесть. А потом, как великие роды закончатся и все подсохнет, запрячь оленей в волокуши - и вперед всех к Людскому Чудовью. Звалось оно так потому, что приходили туда с юга люди чудные, охочие до моржового клыка и звериных шкур. Сами пришлые люди свое Чудовье иначе называли.
        В этот раз с Заячьей Лапой кроме его сыновей и подросших внуков было четверо странных чужих людей. Может, кораблекрушенцы, может, в прошлом заколдованные, а теперь расколдованные. Нашли их в тундре незадолго до того, как солнце ушло на свое зимовье.
        Толку от них никакого, однако. По-человечьи не говорят, только непонятное лопочут. Спрашивать начнешь, показывают на юг: мы оттуда, а больше ничего про них не известно. Изможденные и слабые, в хозяйстве не помощники. С женщиной лечь тоже не могут. Если правду сказать, лечь-то лягут, но так и будут валяться рядом, словно дохлые рыбины, нету в них мужской силы. Вначале их нашлось пятеро, но один зимой совсем заболел и помер.
        Салдун спрашивал у духов, не оборотни ли это, не обманный ли народец, но духи ответили - нет. Люди они, только гневается на них за что-то Великий Белый Пес. Давно гневается. Все уже забыли, за что, а он до сих пор гневается.
        Раз они люди, хоть и никчемные, Заячья Лапа не стал выгонять их в тундру. Всю зиму у него в стойбище прожили, а теперь он повез их с собой в Чудовье, чтобы там оставить. Может, оттуда они найдут дорогу к себе домой, да и Великого Белого Пса сердить незачем.
        Глава 2
        Дело о ягодах лимчи
        Одно из красивейших мест в Абенгарте - набережная Морских Гимнов: три белокаменные террасы с клумбами и статуями богов, вдоль верхней как по линейке выстроились здания, исполненные строгой холодноватой гармонии.
        Как обычно в эту пору, чаши клумб были заполнены рыхлым подтаявшим снегом, а боги упрятаны в дощатые пеналы. Свинцовое, в слепящих бликах море играло клочьями пены и обломками льдин. Небо над ним было такое, что засмотришься: величавые седые облака, сквозящая в разрывах перламутровая высь, громадные косые столбы по-зимнему серебристого солнечного света, да еще далекие, на грани реальности, как будто нарисованные карандашом силуэты кораблей.
        Сюда нередко приходили художники, иные из них и сейчас зябли на террасах за своими мольбертами, зачарованные и пойманные этим небом.
        На открытой веранде ресторации «На набережной» устроились Плясунья и Змейка, две ларвезийские шпионки. Завтра им предстояло сесть на «Пьяную стрекозу» и отправиться восвояси - в южные края, где все охвачено цветением и нет нужды кутаться в меха, с наслаждением грея пальцы о гладкие фарфоровые бока чашки с горячим шоколадом.
        Плясунья была дамой за сорок, все еще не растерявшей куража и порочной любви к чужим вещам, чаще всего совершенно ей не нужным. Она и сейчас успела незаметно прикарманить старые бронзовые щипчики для сахара, хотя на кой они ей сдались? Наверняка оставит их в гостиничном номере вместе с другой никчемной мелочью.
        На такие некрасивые поступки Плясунью толкал азарт, воровство было ее любимой игрой. Однажды она доигралась, и ее завербовала Светлейшая Ложа. Что ж, это было лучше, чем сесть в тюрьму.
        Плясуньей она была настоящей - бывшая ресторанная танцовщица, некогда известная среди завсегдатаев алендийских питейно-увеселительных заведений. С той поры она изрядно располнела, но профессиональной легкости и плавности движений не утратила, не всякая восемнадцатилетняя барышня ее перещеголяет.
        Звали ее Нинодия Булонг, имя у нее тоже было настоящее: в этой авантюре она играла саму себя.
        Пятнадцать лет назад она подарила свою благосклонность Дитровену Брогверу, богатому аристократу из Овдабы. Потом любовник уехал, оставив ей небольшую сумму денег - до того небольшую, что Нинодия в сердцах подумала: «Ну и дура была, что связалась с этим бледным скупердяем, лучше б закрутила с любым невоспитанным купчиной из наших!»
        Вскоре выяснилось, что она не только продешевила, но еще и залетела. В храме Госпожи Вероятностей ей нагадали, что, если она вытравит плод, он утянет ее за собой в Хиалу: чтобы выжить, нужно доносить до конца. Так она и сделала, кляня все подряд на чем свет стоит. Благополучно родила девочку, которую отдала на воспитание в деревенскую семью, и опять пошла плясать в столичных ресторанах, трактирах и чайных.
        Минувшей зимой Нинодия Булонг с четырнадцатилетней Талинсой приехала в Овдабу на знаменитые Гердейские горячие источники: здоровье, подорванное разгульной жизнью, требовало заботы. Встретившись там с Брогвером - чистая случайность, разумеется, - она была с ним безупречно любезна и с улыбкой вспоминала прошлое, подернутое романтически-ностальгическим флером. Ничего такого, что могло бы оттолкнуть бывшего любовника, ныне весьма влиятельную в Овдабе персону.
        «Не догадываетесь, кто это?» - лукаво усмехнулась она, кивнув на Змейку, скромно сидевшую в сторонке. Кое-что просчитав в уме, Дитровен догадался, кто: его незаконнорожденная дочь.
        Нинодия тактично обронила, что некоторые сбережения у нее имеются, и на жизнь им с Талинсой, хвала богам, хватает. Брогвер, вначале насторожившийся, после этого подобрел и даже расщедрился на подарки.
        Порой он приглашал девушку погостить в своем абенгартском особняке или в поместье за городом. Когда с Нинодией, когда без нее, но той многого и не требовалось: главной шпионкой была юная Змейка.
        Той на самом деле было не четырнадцать лет, а семнадцать. И звали ее не Талинса Булонг, а Хеледика, дочь Сейвелики, дочери Данры. Совершенно верно, носить такое имя может только песчаная ведьма из пустыни Олосохар. Впрочем, в Аленде ее знали как Хеледику Орвехт, под фамилией ее опекуна.
        Настоящая Талинса умерла в ларвезийской деревне в двухлетнем возрасте, и ее закопали на кладбище за часовней Кадаха Радетеля, но Нинодия никогда о том не распространялась, и блеф удался.
        Песчаных ведьм с другими девушками не спутаешь. Глаза у них чаще всего по-кошачьи круглые с приподнятыми к вискам уголками - у Хеледики были именно такие, - а радужка желтовато-дымчатая, сияющая, словно ярко освещенный песок. Кожа светлее, чем у смуглых сурийцев, населяющих оазисы и окраины великой пустыни Олосохар, однако солнце никогда не сможет обжечь ее до красноты. Их волосы лунно-песочных оттенков необыкновенно густы и напоминают шелк. В их жилах течет толика волшебной крови песчанниц - прекрасных русалок пустыни, которые заманивают людей на погибель, танцуя на барханах в зыбком золотистом мареве.
        Нечего было и думать о том, чтобы выдать это экзотически прелестное существо за родную дочь Нинодии Булонг. Тем более что овдейская разведка тоже не дремала, и там наверняка знали о том, что маг Светлейшей Ложи Суно Орвехт три года назад привез в Аленду олосохарскую ведьму-изгнанницу, которую тогда же определили в школу для одаренных девиц при Магической Академии.
        В этой школе ведьм обучали всяким полезным премудростям, в то время как магички учились в Академии - специфика волшебства у них разная, и подход требуется разный. Для ведьм существовали ограничения, не влияющие на магичек, зато они не нуждались в Накопителях, так как получали силу из окружающей среды: из воды, песка, растений, драгоценных камней, природных катаклизмов - у каждой свой источник.
        Юная шпионка изменила внешность с помощью волшебного артефакта. Булавка с коротким острием - если вонзить ее в плоть, она будет выглядеть, как выпуклая темная родинка, и тогда ее обладатель сможет принять задуманный облик.
        Колдовские глаза Хеледики стали просто серыми, без манящего мерцания, а волосы - светло-русыми. Точеные черты смягчились и слегка расплылись: ни красавица, ни дурнушка, невыразительное полудетское личико. Тонкая и хрупкая, как все ее соплеменницы - хотя эта хрупкость была обманчива, они отличались завидной выносливостью, - та, кого Шеро Крелдон и его коллеги называли Змейкой, вполне могла сойти за четырнадцатилетнюю.
        Гостя у Брогвера, она подслушивала разговоры и снимала копии с интересующих Ложу документов. Как известно, песчаная ведьма получает свою силу от олосохарского песка, и чтобы она могла колдовать в чужих землях, ей надо хотя бы горсть его постоянно держать при себе. У Хеледики песок был и под стельками обуви, и за подкладкой одежды, и в поясах с корсажными лентами. Им же была набита тряпичная куколка, с которой она никогда не расставалась. Последнее никого не удивляло: трогательная привязанность уже большой, но еще не повзрослевшей девочки к старой игрушке.
        В ресторации «На набережной» Хеледика полюбила сидеть не только ради великолепного вида на море и очень вкусного горячего шоколада, который здешний повар готовил по собственному рецепту. Это было одно из немногих в Абенгарте заведений, куда ее пускали. Правда, только вместе с Нинодией, но Плясунье тоже здесь нравилось, главным образом из-за шоколада и других кондитерских удовольствий.
        Талинса Булонг была «девочкой», поэтому ее со всех сторон окружали запреты. Благословенная Овдаба - это вам не распущенная Ларвеза. Здесь они с Дирвеном не смогли бы, как прошлой весной в Аленде, бродить по городу вдвоем, без сопровождения взрослых, а потом запросто снять комнатушку с кроватью в обшарпанной маленькой гостинице, хозяева которой тем и промышляли, что сдавали номера для свиданий кому угодно без лишних вопросов.
        Хеледика не любила мысленно возвращаться в прошлую весну. Ее история с Дирвеном напоминала солнечную зыбучку: вначале теплое обволакивающее сияние, и кажется, что все будет хорошо, и шагаешь вперед, а как туда провалишься - опора уходит из-под ног, и вокруг что-то мертвяще холодное, страшное, оно выталкивает тебя прочь из жизни, но в то же время не отпускает.
        Все, что тогда случилось, виделось Хеледике перемешанными фрагментами, как будто она перебирала кусочки порезанных ножницами картинок. Сиянские вишни, усыпанные белыми с пурпурной каймой махровыми цветами. Настырно преследующий ее на улицах Дирвен - вначале он только следил за ней, не решаясь подойти, и не подозревал, что она чуть ли не с первого раза его заметила. Столики в чайных и трактирах, прошедшие через множество рук расписные чашки, их рисунки наслаиваются друг на друга, сливаясь в один, пестрый и невнятный. Блуждания вдвоем, соприкасаясь плечами и локтями, по весенней Аленде, которая то ли есть вокруг, то ли снится. Вкус чая, вкус шоколада, вкус поцелуев. Страшное кроваво-тряпочное месиво на площади Полосатой Совы, где смертница Ктармы, замотанная в темный платок тетка с тяжелым угрюмым лицом недоброго истукана, привела в действие «ведьмину мясорубку» - еще тогда в груди у Хеледики екнуло: их с Дирвеном прогулки закончатся скверно, этого не избежать. А потом была скрипучая кровать в той гостинице и полный обиженного детского недоумения взгляд Дирвена: «Так ты не девственница?» Казалось,
он вот-вот расплачется, но вместо этого произнес чужим потерянным голосом: «Уходи».
        Хеледика тогда решила, что это расплата. Из родной деревни в Мадре, на краю Олосохара, она сбежала в тринадцать лет, когда ей выпал жребий идти на съедение куджарху. Она хотела жить.
        Задыхающаяся, со сбитыми в кровь ногами, она встретила на заметенной песком каменной дороге, по обе стороны от которой волнились до окоема бледно-желтые барханы, трех дочерна смуглых запыленных сурийцев, перегонявших стадо овец. Хеледика легко добилась задуманного, ведь она хотела жить. Ей было неприятно, больно, неудобно, и от пастухов скверно пахло, но к тому времени, как ее настигла погоня, она больше не была девственницей - и потому для жертвоприношения не годилась.
        Из деревни ее с позором выгнали, но она, несмотря на позор, по-прежнему хотела жить и после череды невеселых бродяжьих приключений напросилась в служанки к ларвезийскому торговцу, чтобы тот забрал ее с собой в чужие края. Потом ее подобрал Суно Орвехт. Любопытная, наблюдательная, восприимчивая к новому, песчаная ведьма за год превратилась в самую настоящую алендийскую барышню. Ей хотелось жить, ей все было интересно. А после кровати с застиранными простынями и пришибленного Дирвена, который сперва смотрел на нее, как обманутый ребенок, а в следующий момент - как судья на преступника-душегуба, ей жить расхотелось.
        Орвехт перехватил ее по дороге к Мосту Убийцы. Есть в Аленде такой мост, возле которого поселился какой-то свихнувшийся ветер, отбившийся от своей стаи. Придешь туда, и даже собираться с духом не надо - только встань на край, он тебя сам в спину толкнет, а канал глубокий… После обстоятельного разговора с господином Суно Хеледика умирать раздумала, но все равно ей казалось, что история с Дирвеном - расплата за то, что она тогда смалодушничала, в результате чего деревня отдала вместо нее куджарху другую девушку.
        Чуть-чуть утешало то, что больше никого не отдадут: обитавшего вблизи деревни куджарха больше нет, его убил Тейзург, которому понадобилась селезенка этой твари в качестве ингредиента для какого-то снадобья.
        Хеледика познакомилась с Эдмаром еще до того, как тот стал Тейзургом. Он подсел к ней в чайной, и дальше «все вышло само собой», как порой пишут во фривольных новеллах. Не любовь, зато с ним было легко, и заодно она излечилась от боязни, что каждый, с кем она начнет встречаться, будет разочарован и оскорблен ее грязным прошлым.
        Позже выяснилось, что они еще и родственники: Тейзург оказался тем самым магом, который в давние времена водился с песчанницами, не страшась их чар, и от этих связей появились на свет первые песчаные ведьмы. Они давным-давно забыли, как его звали, но до сих пор почитали своего предка-прародителя.
        Тейзург заявил, что Хеледика, с его точки зрения, не сделала ничего дурного, ибо он сам на ее месте поступил бы так же.
        - А Дирвена я бы проучил, - добавил он, задумчиво щуря длинные глаза с переливчатой радужкой, которая была то серой с лиловым или болотным оттенком, то вспыхивала расплавленным золотом. - О, я бы загнал его в такой угол… Он ведь тоже хочет жить.
        - Прошу вас, не надо за меня мстить, - нерешительно произнесла Хеледика. - Он и так сильно расстроился.
        После того как повеса Эдмар превратился в предка-прародителя, она перешла на «вы» и начала перед ним робеть.
        - Я бы всего лишь заставил его посмотреть на ситуацию с другой точки зрения, - ухмыльнулся предок. - Не снаружи, а изнутри… Можешь мне поверить, иногда это лучше всякой другой мести. Но обстоятельства не благоприятствуют, так что Дирвен может спать спокойно.
        Этот разговор состоялся между ними незадолго до того, как Хеледику забрал к себе Шеро Крелдон. Сводить счеты с Дирвеном ей не хотелось, но пожелай он вновь наладить отношения - этого не будет, никогда не будет. И в родную деревню ей возвращаться незачем, даже если ее согласятся принять обратно благодаря заступничеству предка-прародителя. Все равно ей не простят Ксиланру, которую отдали куджарху вместо нее, да она и сама не сможет смотреть в глаза близким Ксиланры.
        Хеледика сказала себе, что больше не станет ходить по тем тропам, на которых однажды расшиблась едва ли не насмерть. Она решила выбрать жизнь-игру, жизнь-авантюру, жизнь-скольжение, и никаких Дирвенов ей больше не надо. Быть шпионкой - это ведь совсем неплохо, правда?
        Если Плясунью Светлейшая Ложа поймала на любви к тому, что плохо лежит, то Змейку - на тоскливом желании, чтобы все переменилось и ничто не напоминало о прежней боли. Из них получилась отличная пара соучастниц.
        Огромное белесое небо над океаном, с застывшими облачными вихрями, туманными занавесами и колоссальными снопами света, завораживало Хеледику не меньше, чем продрогших возле своих мольбертов живописцев, которые приходили сюда, несмотря на пронизывающий ветер, потому что не могли не приходить. В детстве ее приучили созерцать пустыню в разное время суток, и теперь она так же благодарно и вдумчиво, стараясь ничего не упустить, глядела на любой другой пейзаж.
        При сборе информации для Ложи эти навыки делали ее лучшим наблюдателем, чем Нинодия, которая легко могла прозевать что-нибудь, не бросавшееся в глаза.
        Ресторанный прислужник принес блюдо с десертом: выложенные симметричной мозаикой маленькие сдобные булочки, пирожные, кексы. Не отводя глаз от прохладно серебрящейся небесно-морской шири, Хеледика машинально взяла круглую булочку с ягодами лимчи и начала крошить над блюдцем, выколупывая продолговатые фиолетовые ягоды, похожие на кусочки мармелада.
        В следующий момент она спохватилась: дурная привычка, еще с детства. Бабушка Данра пекла лепешки с лимчи и ругала внучку за дикарский способ их поедания. Она была видящей и сердито ворчала, что эта глупость когда-нибудь доведет Хеледику до беды. И господин Суно, между прочим, советовал об этом не забывать… Спохватившись и даже слегка испугавшись, девушка оставила сдобу в покое.
        - Талинса, что ты делаешь? - глянув на блюдце, ахнула Нинодия. - Переводишь булку на крошево, словно ты не воспитанная девица на выданье, а служанка-замарашка! Не заставляй меня краснеть!
        Ей представлялось, что настоящая мать должна именно так разговаривать со своим ребенком. Для пущей натуральности она еще и голос повысила.
        - Да что вы, маменька, служанка-замарашка скорее съела бы сдобу, пока не отобрали, - рассудительно возразила Хеледика.
        - И не спорь с матерью! - прикрикнула ее напарница, изображая гнев. - Умничать она будет, раскрошила еду и теперь бессовестно умничает! Раз так себя ведешь, не будет тебе сегодня больше сладкого. Самой-то не стыдно, вон уже люди уставились на нас и смотрят!
        Люди на них и вправду смотрели. Три женщины с одинаковыми медальонами поверх теплых клетчатых жакетов. До сих пор они сидели в зале с камином, а теперь вышли оттуда на веранду и остановились в двух шагах от столика Плясуньи и Змейки. На их бледных лицах, обрамленных вязаными шерстяными капорами, появилось возбужденно-предвкушающее выражение, словно у игроков, готовых сорвать крупный куш, или у гончих, почуявших дичь.
        Хеледика ощутила укол страха, вроде бы беспричинного - что бы они могли им с Нинодией сделать? Во всяком случае, никакой магии ведьма не почувствовала.
        - Госпожа Булонг, вы нарушаете право девочки на Детское Счастье, - полным скрытого торжества тоном произнесла по-ларвезийски одна из женщин.
        - Сударыня, я разговариваю со своей дочерью! - агрессивно, хотя и с ноткой настороженности, огрызнулась Плясунья.
        - Ваша дочь имеет право крошить булку и быть счастливой, а вы делаете ей замечания и таким образом попираете ее права, - отчеканила вторая. - Если ребенок хочет есть начинку отдельно от булки, он имеет на это право, защищенное Законом о Детском Счастье.
        - Она уже не ребенок, - буркнула старшая шпионка. - В этом возрасте женихов уж пора ловить, а не с булками баловаться.
        - Значит, вы хотите толкнуть девочку на срамную жизнь?! - с истерическим надрывом осведомилась третья. - Это противоречит законам Овдабы!
        Хеледика рассмотрела, что выгравировано у них на медальонах: эмблема государственной службы Надзора за Детским Счастьем.
        - Как бы там по-вашему ни было, это моя дочь, - сварливо отрезала Нинодия Булонг. - И мы с ней завтра уезжаем из вашей страны домой.
        - Маменька не обижает меня, сударыни, - приторно-вежливым голоском добавила Змейка, стремясь замять ненужный конфликт. - Она меня любит, хотя иногда сердится, и я ее тоже люблю. А крошить булки нехорошо, я больше так не буду.
        Женщины ее как будто не услышали. Словно вдруг заговорил стоявший на столе сливочник из белого фаянса - ну и пусть себе что-то там бормочет, людям-то до этого что за дело?
        - Вы ведете себя противоправно, госпожа Булонг, - предупреждающим тоном сообщила одна из дам, после чего все три удалились с продуваемой ветром веранды, шелестя длинными темными юбками.
        - Ну, ровно пласохи, как есть похожи, - шепотом поделилась впечатлениями Плясунья. - Брр, я из-за них аж замерзла.
        Пласохами называли представительниц лесного волшебного народца, которых они видели в алендийском виварии Светлейшей Ложи. Те походили на птиц с грязновато-серым оперением и человеческими головками величиной с кулак. Лица - будто у некрасивых восковых куколок, на макушках торчат венчиками перья. Питались пласохи свежей кровью: они ее лакали, далеко выбрасывая длинные проворные языки. Лапы у них были узловатые и мощные, со страшными когтями, позволяющими дать отпор врагу или растерзать добычу.
        Хеледика согласилась с тем, что три недавние собеседницы чем-то смахивают на пласох, и вновь перевела взгляд на море, заметив:
        - Какая разница, скоро будем в Аленде.
        - Аленда… - мечтательно вздохнула Нинодия. - Бульвары, цветы, театры… Кавалеры, которые умеют быть кавалерами, а не мороженой рыбой. И пирожные наши вкуснее! Мы с тобой, доча, еще на Светлейшее Собрание с Выставкой успеем, на всякие чудеса насмотримся.
        Они были уверены, что завтра и впрямь смогут отсюда уплыть.
        «Рвущий цепи, рушащий стены» выглядел словно большая пуговица из тусклого металла, с вытравленным геометрическим узором, который, если долго его рассматривать, казался то выпуклым, то вдавленным.
        Дирвен пришил «пуговицу» к подкладке форменного камзола. При работе с этим артефактом надлежало тщательно выверять и контролировать каждый мысленный приказ: он мог порвать тонюсенькую цепочку или стенки склеенной из бумаги коробочки, а мог порушить стены во всем доме, да и соседние постройки повредить.
        Дирвену битый час рассказывали, что владеть таким амулетом - это великая ответственность, и сначала он должен научиться с филигранной точностью разрушать малое, а потом, когда освоится, его отвезут в опустелую деревню, где никто не живет, и там он должен будет выжать из «Рвущего - рушащего» максимальную мощность.
        Рекордом прежнего первого амулетчика Ложи, почтенного Джехоно Гирвемонга, было поражение целей в окружности радиусом около ста тридцати шагов, что составляет примерно одну десятую шаба. Наставники выразили надежду, что у Дирвена показатели будут не хуже.
        Дирвен решил, что сделает им не одну, а две десятых шаба, потому что он сильнее Джехоно Гирвемонга.
        Впрочем, не все для него было сахаром посыпано. Он-то понадеялся, что после Журавлиного дома его полностью оправдают и перестанут стеречь, как изловленного демона. Ага, разбежался. Трех Прилежных Кроликов с ним больше не было, зато взамен появились Три Веселых Чижика.
        Эти парни бесили одним своим видом. Даже если длинные волосы завязать на затылке и спрятать за воротник, а шарф из китонского шелка запихнуть в потайной карман, все равно же видно, что ты подражаешь известно кому! Когда Дирвен цедил по этому поводу полные горького сарказма колкости, потому что никто не заставит его молчать, молодые маги жизнерадостно ухмылялись и мололи в ответ что-нибудь примирительно бодренькое. Словно перед ними умалишенный, на которого не следует обижаться. Так и поубивал бы… Тем более что свое дело они знали и глаз с него не спускали.
        Разговоров между Веселыми Чижиками только и было, что о женщинах. Дирвен, наслушавшись, тоже захотел женщину, и ему привезли одну из алендийского борделя, черненькую и смешливую, а потом другую, беленькую и томную. Какие бы ни были, он их всех презирал: иного отношения они не заслуживают. Еще бы ему не разочароваться в любви после Хеледики и в придачу после «Энги», которую все-таки пришлось соскоблить с тренировочного чурбана.
        - Какими же нужно быть вандалами, чтобы не пощадить столь совершенное произведение искусства, - с грустью произнес Тейзург, дотронувшись кончиками пальцев до изуродованных обоев. - Восхитительный китонский стиль, но мне сдается, что рисовал человек, тем более что здесь изображены люди. Бесподобная стилизация…
        Его ногти переливались перламутром с расплывчатыми узорами. По одеянию из китонского шелка ветвился серебристо-лилово-серый орнамент. Длинные темные волосы с фиолетовыми прядями сколоты на затылке филигранной серебряной пряжкой, усыпанной мелкими аметистами, глаза подведены. Древний маг-возвратник во всей красе. Выражать вслух восхищение можно, а впечатления, далекие от восторженных, лучше держать при себе. Того несчастного забияку, который брякнул у него за спиной: «Это что еще за чудо, то ли парень, то ли девка, истинный павлин у кого-то из парка сбег!», до сих пор не удалось расколдовать - так и торчат у несчастного из копчика павлиньи перья, а если их срезать, вскорости новые вырастают.
        Как поведал крухутак, у которого Ложа выиграла ответ, отнюдь не все маги древней эпохи были похожи на Тейзурга: он еще тогда считался оригиналом, чтобы не сказать извращенцем, и снискал всеобщее порицание.
        Однако в ту пору в Сонхи были волшебники, равные ему по силе, а сейчас такие вряд ли сыщутся. Разве что по Накопителям поискать… Но те, кого туда забрали, уже ни на что не годны.
        - Я попробую что-нибудь сделать, - он явно был настроен играть роль существа кроткого, сговорчивого, безупречно вежливого - и горе тому, кто примет все это за чистую монету. - Хорошо, что вы сохранили все обрывки. Я мог бы сымпровизировать, но лучше восстановить погибшие рисунки в первоначальном виде, не правда ли?
        В Южной зале подмели и отмыли от крови пол, заменили расколотую дверь. Деформированные ошметки обоев лежали кучей на лакированном подносе на столике. Устроившись на плоской сурийской подушке, гость начал перебирать их.
        На стенах залы каждая из прелестно прорисованных сценок с прогуливающимися придворными дамами отличалась от других хотя бы мелкими деталями, и все вместе складывалось в дивно гармоничную картину. Впрочем, не сейчас, когда по обе стороны от двери зияли две безобразные дыры - на всякий случай решили до консультации с Тейзургом их не заделывать.
        - Коллега Эдмар, я распоряжусь насчет чая, вина и шоколада, - учтиво произнес Орвехт.
        - Благодарю вас, коллега Суно, - в тон ему учтиво отозвался древний маг, похожий в своем изысканном одеянии на экзотического театрального персонажа.
        Глядя на него, Суно невольно подумал о своей кошке, которая вела себя до умиления примерно, если недавно сотворила либо замыслила какую-нибудь из ряда вон выходящую пакость.
        Он вышел, тихо притворив за собой дверь. Угощение для почетного гостя - это само собой, но в первую очередь он хотел убедиться, что поблизости не болтается Дирвен, и если да - услать его подальше.
        Надворные постройки Журавлиного дома представляли собой ухоженный желто-розовый лабиринт, крытый глазурованной черепицей. Сейчас этот ансамбль нежился в свете заходящего солнца, и оконные стекла сияли золотом.
        На первого амулетчика Ложи Орвехт наткнулся за ближайшим углом. Как и предполагал. Независимо засунув руки в карманы, тот с нехорошим прищуром разглядывал лепной орнамент-оберег на карнизе двухэтажной постройки, где помещалась библиотека и собрание редкостной старинной утвари.
        Тут же переминались с ноги на ногу три молодых мага-надзирателя из Академии.
        - Что вы здесь делаете?
        - Мастер Дирвен захотел прогуляться перед ужином, - объяснил один из сопровождающих.
        Суно хмыкнул.
        - А я уж было подумал, что вы в этом закоулке решили засаду устроить.
        - Мы тут просто постоять остановились, учитель, - паинькой отозвался первый амулетчик и двинулся дальше, охрана потянулась за ним.
        - Куда направляешься? - окликнул Орвехт. - Эдмара игнорировать?
        - А?.. - Дирвен замер, его плечи напряглись. - Он разве здесь?.. Что ж, если я встречу этого, я его проигнорирую, не буду с ним здороваться.
        - Ты его успешнее проигнорируешь, если пойдешь в другую сторону, - невозмутимо посоветовал маг. - Вон туда, например.
        Так как этой рекомендации не вняли, пришлось рявкнуть:
        - Гулять - в ту сторону! Кто здесь с первого раза не понял?
        Старшекурсники сконфуженно забормотали «да, учитель», Дирвен молча развернулся и поплелся в указанном направлении, обиженно стрельнув глазами из-под шляпы.
        Хвала богам, что успел перехватить их, а то вышло бы такое же позорище, как в прошлый раз на празднике Зимнего Солнцеворота, в столичной резиденции Светлейшей Ложи. Закутанный в меха Тейзург сидел тогда на террасе Белой Трапезной с кружкой подогретого пряного вина, а Дирвен с презрительной миной слонялся туда-сюда по дорожке мимо террасы, вызывающе не здороваясь и не удостаивая недруга взглядом.
        Сами понимаете, игнорировал. Настоящий игнор именно так и выглядит. Впору за голову хвататься. Суно пытался привить ему интерес к художественной литературе, в надежде, что хотя бы истории о вымышленных персонажах его чему-нибудь да научат, но Дирвена книжки не увлекали. Как он высказался, «зачем их читать, если все это не на самом деле».
        Послав мыслевесть магу-студенту, дежурившему при кухне, Суно вернулся в Южную залу.
        Тейзург раскладывал клочья обоев на две стопки. Орвехт ощутил присутствие еле уловимых тончайших чар, которые, видимо, способствовали правильной сортировке. Не желая мешать работе, он устроился в сторонке.
        - Коллега Суно, я не против того, чтобы меня отвлекали разговорами, - улыбнулся реставратор. - Не в первый раз этим занимаюсь, уже набил руку. Я ведь еще не говорил вам о том, что я все-таки заставил прохвоста Эсвегеургла, завладевшего моим бывшим поместьем, вернуть на прежнее место мою любимую черную колоннаду? Она и раньше была полуразрушенная, а в этих перипетиях еще больше пострадала, но я привел ее в порядок.
        - Об исчезнувшей колоннаде вы говорили, а о том, что ее удалось вернуть, пока еще нет.
        Тейзург уже рассказывал о том, что в свое время, насовсем уйдя из Сонхи, он поселился в довольно странном с человеческой точки зрения мире с зеленым светилом. Жили там не люди, и он стал одним из них. Потом эта раса вымерла, ее сменила другая, не менее причудливая, и он рождался там раз за разом, позабыв, кем был раньше, и как его звали, и откуда пришел - он ведь больше не был могущественным магом. Интересовался магией, не без того, но прежние способности - как за каменной стеной: он и не помнил, что они у него когда-то были.
        В своем предпоследнем рождении он был, по его же собственным словам, красив, богат, влиятелен, опасен, «обладал таким обаянием, что мог зачаровать почти любого», пользовался бешеным успехом в обществе и сделал блестящую карьеру, но при этом нажил массу врагов.
        - Характер у меня тогда был, скажем так, не сахар, - пояснил он с такой улыбочкой, словно вспоминал золотую пору своей жизни.
        «Тебе и сейчас стервозности не занимать», - хмыкнул про себя Орвехт.
        - Суно, я догадываюсь, о чем вы подумали, - благожелательным тоном произнес собеседник, выдержав паузу, - но поверьте, сейчас я добрее и снисходительнее к окружающим, и мои нынешние развлечения куда безобидней тогдашних. Просто поверьте на слово. В том обществе наибольшего успеха добивались негодяи, и я стал самым блистательным среди них негодяем. Увы, я органически не способен быть посредственностью, это мое слабое место, если хотите. Должен признаться, ни о чем не жалею, все это было остро и ярко… Хотя закончилось скверно. Мне этого не простили.
        Ему грозил суд, однако он ухитрился сбежать из тюрьмы и «с помощью старого магического артефакта, который жители тех миров по своему удручающему невежеству считают за обыкновенную машину», превратился в человека. Точнее, поменялся телами с человеком, после чего подбросил недругам якобы свой труп.
        Его имущество на родине конфисковали и пустили с молотка. Некто Эсвегеургл купил его любимое поместье на берегу Внутреннего моря, с колоннадой из черного мрамора, частично разрушенной, «но все равно бесподобной». Этот старинный памятник предприимчивый новый владелец сбыл за хорошие деньги какому-то коллекционеру, после чего колоннаду выкопали вместе с фундаментом и тайком вывезли.
        Не обнаружив на ее месте ничего, кроме нескольких поросших травой канав, Тейзург, не на шутку разозленный, явился к Эсвегеурглу и потребовал, чтобы старинное сооружение вернули обратно.
        После Лилейного омута он обрел способность не только перекидываться в демона, но вдобавок на некоторое время принимать свой облик из прежней жизни. Он продемонстрировал Орвехту этот облик: существо ростом с человека, стройное, хотя и с несколько отличными от человеческих пропорциями, изумрудно-зеленая кожа усыпана вживленными драгоценными кабошонами. На теле никакой растительности, голову венчает небольшой костяной гребень, как у некоторых ящериц. На шестипалых руках слегка загнутые когти. Вместо носа две узкие щели, вместо ушей пучки извивающихся нежных отростков. Что примечательно, черты точеного треугольного лица определенно напоминали нынешнюю физиономию Эдмара. В Сонхи представитель расы энбоно мог бы сойти за демона.
        Когда впечатленный и благодарный за эту демонстрацию Суно отметил сходство, Тейзург польщенно усмехнулся:
        - Моя натура взяла свое, возобладав над фамильными чертами.
        Несчастного продавца колоннады он запугал почти до помешательства. Он ведь считался убитым, да его и впрямь убили, после чего он родился вновь в семействе Мангериани, чтобы накануне своего семнадцатого дня рождения очутиться в Сонхи.
        Лиргисо, как его звали в прошлой жизни, заработал на Лярне репутацию, наводящую оторопь, вдобавок он порой говорил, что после смерти станет демоном и тогда непременно будет навещать своих врагов. Эсвегеургл решил, что угроза осуществилась, и теперь спасайся кто может.
        На заданный вкрадчиво-ласковым тоном вопрос: «Где моя колоннада?» он выложил всю правду, заикаясь, ссылаясь на свои финансовые затруднения и ничего не утаивая - не стоит врать покойнику, да еще и настолько опасному. Визитер велел ему вернуть архитектурный памятник на место, рассказал, не скупясь на подробности, что Эсвегеургла ждет, если он этого не сделает, напоследок для пущего драматического эффекта обернулся демоном и телепортировался - так называется магический способ мгновенного перемещения, который в том мире возможен, а в Сонхи - нет.
        - Он выполнил мое требование, вернул колоннаду на берег Внутреннего моря, издали похожего на кусок зеленоватой пейзажной яшмы. Как он это проделал - истинный приключенческий роман. Продали ее незаконно, в обход межзвездной конвенции, запрещающей торговлю историческими памятниками. Копию заказать можно, подлинник трогать нельзя - разумный закон, не правда ли? Так что у обоих участников сделки рыльца в перьях, как выражаются в Сонхи. В Могндоэфре Эсвегеургл всем морочил головы, утверждая, что никакой колоннады там никогда не было, а если и была, то ушла куда-то гулять еще при мне - можно подумать, я способен на такую некрасивую низость! Ему пришлось нанять космических бандитов, чтобы те выкрали экспонат у коллекционера с Земли. На месте наемники прихватили что-то еще, уже по собственной инициативе, и ввязались в перестрелку с частной охраной. Вопреки желанию потерпевшего дело получило огласку и дошло до полиции. В результате и коллекционер, и Эсвегеургл сейчас под следствием как нарушители конвенции. Мое поместье на берегу Внутреннего моря Эсвегеургл собирается выставить на продажу - и ради покрытия
предстоящих судебных издержек, и чтобы поскорее забыть весь этот ужас, - рассказчик с глубочайшим удовлетворением ухмыльнулся. - Я уже нашел покупателя… Договорился с одним энбоно, который купит его якобы для себя, а на самом деле по моему поручению.
        - А этот вас не испугался? - вежливо полюбопытствовал Суно.
        - Шутите? Чтобы меня - и не испугались на Лярне? Но заручиться покровительством могущественного демона - это, согласитесь, заманчиво.
        Орвехт кивнул. Занятная история, и впрямь самый настоящий авантюрный роман.
        - Скоро у меня снова появится резиденция в Могндоэфре. Виллу придется заново отделать, а потом смогу устраивать себе время от времени прелестные ностальгические каникулы. Колоннаду при обратной транспортировке несколько повредили, чего и ждать от пиратов, и я провозился там целую ночь, чтобы вернуть ей первоначальный облик. Заодно залечил старые трещины, кроме самых живописных, которые добавляют ей шарма, и теперь она еще красивей, чем раньше.
        Он положил на пол две стопки рассортированных обрывков и вновь начал плести незнакомые Суно чары. Клочья обоев зашевелились, как живые. В следующий момент стало понятно, что происходит: они приобретали свой естественный вид, избавляясь от деформаций, возникших в результате магического воздействия во время стычки.
        - Самое забавное, что я еще кое-кого оделил проблемой, - мстительно-мечтательным тоном сообщил Тейзург, когда закончил со вторым этапом работы. - Осрамившийся Эсвегеургл чистосердечно признался следствию, что ему явился покойный Лиргисо, который после кончины превратился в демона. Эту, с позволения сказать, информацию передали в особый отдел Космопола, который занимается криминалом магического характера. На всякий случай, чтобы приняли к сведению и проверили факты. И как вы думаете, кому их начальство подбросило эту головоломку?
        - Вероятно, тому достойному магу, которому вы тогда отдали лекарство для его дочери?
        - Именно. Беспринципный мерзавец доподлинно знает, как обстоят дела, ему и проверять ничего не надо, но он никому ни о чем не докладывал, держал интересное при себе. Любопытно, как он теперь будет выкручиваться.
        - Отчего же он беспринципный мерзавец?
        - Если желаете, можно его назвать принципиальным мерзавцем. Он мне долг отдавать не хочет. Принципиально. И по-прежнему лицемерит. Помните, я вам с Зинтой рассказывал, что он, как видящий, напророчил мне смерть? Незадолго до того, как это досадное событие свершилось, у него было ощущение, будто он видит меня последний раз в этой жизни. Грустно, не правда ли? - продолжая говорить, Эдмар начал раскладывать на полу клочья обоев таким образом, чтобы получился рисунок. - Когда я принес ему лекарство для Марсии, он сам об этом сказал и признался, что рад своей ошибке. Я-то решил, что и правда рад, а он через пять минут после этого мне в глаз засветил, лицемер несчастный. Вы же видели, с каким фингалом я оттуда вернулся?
        Орвехт покивал с сочувственным видом - как еще оставалось реагировать - и полюбопытствовал:
        - Вы полагаете, люди кидаются в драку из лицемерных соображений?
        - О, в его случае - да.
        На полу образовалась рваная мозаика, в этом бумажном царстве выгибались узорчатые мостики, по ним плыли под изящными зонтиками дамы в придворных платьях замысловатого покроя, на фоне розовато-янтарных облаков висели в пустоте причудливые кружевные беседки, но всю эту идиллию разделяли на части шершавые белые молнии, и кое-где не хватало мелких кусочков.
        - Вы недурно собираете информацию, коллега Эдмар, - оценил Суно как дознаватель.
        - В том мире почти не умеют ставить защиту от магии - протяни руку да возьми. Кроме того, информацию недолго купить.
        С кухни пришел дежурный студент с плывущим по воздуху коробом: накрытый стеганым чехольчиком чайник, бутыль виноградного вина, пара золоченых бокалов с эмалевыми медальонами, пара чашек тончайшего фарфора и такая же ваза, полная фигурного шоколада лучших горьких сортов. Традиционное угощение, поданное на посуде, приличествующей высокому рангу гостя. Расставив все это на столике, юноша поклонился и вышел.
        - Я не теряю надежды рано или поздно заманить его в Сонхи. - Тейзург задумчиво вертел в пальцах шоколадный ромбик с выдавленным узором. - Однажды я своего добьюсь. Могу представить, какие мыслишки заведутся у наших с вами почтенных коллег, когда они увидят еще одного древнего мага, разгуливающего на свободе… Суно, вы уж в случае чего намекните коллегам, что этого делать не стоит. Не ради меня - ради их же собственной безопасности. За этого человека я убью, живьем порежу на ленточки, устрою ядерную катастрофу, - его худощавое треугольное лицо с идеально гладкими щеками (вместо бритья он использовал колдовство) хранило любезное и безмятежное выражение. - Ах да, вы же не знаете, что такое ядерная катастрофа? Это хуже «ведьминой мясорубки»: все вокруг выжжено или превратилось в руины, сплошной снег, который как будто собирается вас похоронить, вода и пыль убийственны для всего живого… Не знаю, что станется с волшебным народцем, но боюсь, ничего хорошего. Возможно, это будет что-нибудь вроде Мезры. Право же, почтенным голодающим коллегам не стоит тянуть к нему загребущие руки. Не трогайте его, ради
своего же блага. Тем более что кроме меня есть еще Пес Зимней Бури, который до сих пор его не забыл.
        - Не сомневаюсь, что мои коллеги это учтут, - отозвался Орвехт, подливая вина в бокалы.
        Ему не в чем оправдываться, не он придумал Накопители. Пусть это было несколько тысячелетий тому назад, в прошлых инкарнациях - наверняка не он. И защищать Накопители он не хотел, ибо в глубине души считал их злом. Но маг Ложи должен во всем соглашаться с линией Светлейшей Ложи, хотя бы формально, держа свое поперечное мнение при себе.
        Хорошо Тейзургу, который никому ничего не должен.
        Тот ответил на его реплику улыбкой - мол, буду счастлив, если обойдемся без недоразумений, - и вернулся к работе. Сотворил какие-то чары замысловатого плетения сначала над одной сложенной из обрывков мозаикой, потом над другой, и неровные бумажные края сомкнулись, прорехи исчезли. Теперь на полу лежали два фрагмента обоев без единого изъяна.
        - Извольте, коллега Суно, готово. Когда стенку починят, просто приложите их на место, и дальше все произойдет само собой, никаких следов не останется.
        Орвехт рассыпался в благодарностях: Тейзург ценил умные и незатасканные комплименты. Когда с ним завели речь об оплате за реставрацию, он отмахнулся - право же, пустяки, я окажу вам эту мелкую услугу из уважения к искусству, - но он был весьма взыскателен к манерам собеседника.
        Тот несчастный невежа, которого он оделил павлиньим хвостом, не единственная жертва. В лечебнице Светлейшей Ложи маялось с полдюжины пострадавших от Тейзурга - их там держали не столько из человеколюбивых соображений, сколько из ученого интереса. Услышав об этом, виновник небрежно бросил: «Что ж, попробуйте расколдовать, может, и преуспеете».
        По его словам, у энбоно, живущих в лярнийской стране Могндоэфре, куртуазность и утонченность обхождения достигают такого совершенства, какое людям и не снилось, и он питает романтическую слабость ко всему, что напоминает ему о прошлой жизни. Хотя однажды не без удовольствия обронил, что слыл среди Живущих-в-Прохладе - так зовется тамошняя аристократия - несносным ядовитым насмешником, почему и нажил целый сонм врагов, которые обрадовались случаю от него избавиться.
        Поднявшись, чтобы проводить гостя до выхода на улицу, Орвехт размышлял, приглашать его к себе домой или нет. С одной стороны, заманчиво, тот ценит Суно, как слушателя, и охотно расскажет еще что-нибудь интересное - но они же с Зинтой вдрызг разругались. Неровен час, опять сцепятся.
        Лекарке он вреда не причинит: когда Эдмар попал в Сонхи, она спасла его, исцелила и выходила, вдобавок она избранная служительница Тавше - в отличие от балбеса Дирвена расчетливый древний маг избегал гневить богов. Но если они встретятся, скандала не оберешься.
        Скандалов Орвехт не любил, поэтому зазывать Тейзурга к себе в гости не стал.
        Змейка умывалась над тазом, а Плясунья снимала перед зеркалом бумажные папильотки и расправляла туго закрученные шоколадно-каштановые локоны, когда в коридоре послышались торопливые шаги вразнобой. Словно в этот ранний час, не дожидаясь, когда большинство постояльцев проснется, в гостиницу ворвалась целая толпа решительно настроенных визитеров.
        Шпионки Светлейшей Ложи насторожились и переглянулись: уж не имеет ли эта суета какого-то отношения к ним?
        В следующий момент выяснилось, что имеет: с первого раза дверь содрогнулась от удара, со второго - хрустнула и соскочила с петель. Номер, еще секунду назад сонный и уютный, с незаправленными постелями, синей росписью на белых изразцах, крахмальными салфетками и кисейными занавесками, наполнился раскрасневшимися от холода и недоброго азарта людьми.
        Двое полицейских. Двое гвардейцев-амулетчиков. Три женщины в клетчатых жакетах и вязаных капорах, отсыревших от мокрого снега, - те самые, что подходили вчера к Нинодии и Хеледике на веранде ресторации «На набережной».
        Позади этой небольшой толпы маячила коридорная горничная, умеренно испуганная: пахло неприятностями, но грозили они не заведению, а постоялицам-иностранкам.
        - Надзор за Детским Счастьем! - громко объявила одна из женщин.
        Прозвучало это злорадно и грозно, как «Смерть врагам!».
        Хеледика в замешательстве замерла над тазом, как будто окаменев. Если они с Нинодией допустили какую-то ошибку и спалились, если овдейская контрразведка их переиграла, надо прорываться в порт. Капитан торговой шакунды «Пьяная стрекоза» работает на Ложу, и коли понадобится удирать на всех парусах, как от самого Морского Хозяина с его лихими дочками, - он не подведет. Но если проблема не имеет отношения к их шпионской миссии, Хеледика должна оставаться Талинсой Булонг, не проявляя своей истинной сути.
        Змейка была разумной и дисциплинированной девочкой, Шеро Крелдон в ней не обманулся. Внутри у нее что-то сжалось, вцепившиеся в край таза пальцы побелели, но одновременно с этим она оценивающе глядела на ворвавшихся, пытаясь определить, что их сюда привело.
        Во-первых, пара амулетчиков против песчаной ведьмы - это несерьезно, а магов с ними нет, если только те не остались в коридоре. Но судя по поведению горничной, которая уже осмелела, привстает на цыпочки и вытягивает шею, никого там, вне поля зрения, нет.
        Во-вторых, ни намека на враждебную магию Хеледика не ощущала.
        В-третьих, если в них признали шпионок, зачем же брать их с таким шумом и эффектным вышибанием двери? Тут лучше бы действовать потихоньку, чтобы не спугнуть остальных возможных агентов и их завербованных сообщников.
        На разоблачение не похоже. Скорее Нинодию заподозрили в краже вчерашних щипчиков для сахара или уродливой фарфоровой русалки с золоченым хвостом, которая до недавних пор украшала камин в гостиной у Дитровена Брогвера.
        Тогда придется выкручиваться без помощи олосохарского песка.
        Про себя кляня сорочью привычку напарницы тащить всякую приглянувшуюся ерунду, Змейка состроила жалобную гримасу. Во время подготовки к миссии ей давали уроки актерского мастерства, и она научилась более-менее убедительно изображать то, чего на самом деле не чувствовала.
        Впрочем, сейчас личина совпадала с ее настроением: так гладко все шло - и на тебе, сюрприз в самый последний день! Если Нинодию упекут в тюрьму, ей предстоит отправиться в порт в одиночку, а погоревшую на дурацких делишках разведчицу Крелдон потом, можно надеяться, постарается выручить.
        - Это что еще за скандал на рынке? - уперев руки в бока, осведомилась Нинодия, в первый момент опешившая. - Дверь по-хорошему так вынесли… Я, что ли, платить за нее буду, если хозяин счет выставит? И не надейтесь, кто ломал, тот и платит. Чего надо?
        - Нинодия Булонг, вы обвиняетесь в попытке похищения! - провозгласила одна из женщин.
        - Чего?.. - Плясунья поперхнулась. - Кого?!
        Змейка ошеломленно заморгала: никого же они не крали, не было у них такого задания.
        - Девочку! - дама из Надзора с торжеством ткнула пальцем в сторону Хеледики. - Вы собираетесь похитить и вывезти из Овдабы Талинсу Булонг.
        - Так это ж моя дочь!
        - Значит, вы признаете, что намереваетесь увезти ее из Овдабы, не получив разрешения Надзора за Детским Счастьем?
        - Запихните в ночную вазу свое разрешение и сверху помочитесь, на чворка оно мне сдалось, если Талинса - мой ребенок?! - проорала Плясунья, тряхнув копной тугих каштановых локонов, ниспадавших на правое плечо. Слева болтался лишь один завиток, остальные волосы были намотаны на желтые папильотки, это делало ее похожей на балаганную клоунессу. - Вы тут, тетки, совсем рехнулись?!
        - Вы оскорбляете государственную службу Надзора за Детским Счастьем, это наказуемое деяние. Также вы лишили Талинсу Булонг права на детское счастье, запрещая ей выковыривать из сдобной булки ягоды лимчи. С целью защитить детские права четырнадцатилетней Талинсы Булонг мы у вас девочку на законных основаниях конфискуем.
        - Сударыни, я не вещь, чтобы меня можно было конфисковать, - тонким детским голосом произнесла Змейка. - Мы с маменькой приехали из Ларвезы, и если речь идет о правах, то я имею право вместе с ней туда вернуться.
        - Все слышали? Девочка сказала, что она может уехать в Ларвезу, - произнесла другая женщина, темноглазая, с тонким крючковатым носом. - Это усугубляет вину Нинодии Булонг и позволяет нам взыскать с нее штраф за ущерб в пользу службы Надзора.
        - Так вы с нас денег хотите взять? - с мученическим видом процедила Плясунья. - Тьфу! Сколько?
        - Штраф мы взыщем через суд, - презрительно осадила ее дама. - Сейчас мы конфискуем Талинсу Булонг ради защиты ее права на детское счастье, в согласии с законом.
        Дело не в шпионаже и не в воровстве, это просто какой-то бред… Тот самый бред, от которого три года назад сбежал Дирвен, не побоявшись ради этого пуститься вплавь через ледяную Бегону. Наверное, он тогда решил, что лучше утонуть, чем жить в здешнем безумном бреду. Если Хеледика порой думала о нем, то с холодной отстраненностью, но сейчас она мимолетно посочувствовала Дирвену.
        Шпионки обменялись быстрыми взглядами. Вырваться из гостиницы, поймать наемный экипаж - и сломя голову в порт, а там пусть капитан «Пьяной стрекозы» командует свистать всех наверх…
        В следующий момент полицейские бросились на Плясунью, а женщины - на Змейку.
        Та швырнула им под ноги таз, вода расплескалась по полу. Выскочившая вперед дама с нехорошо горящими глазами поскользнулась и упала. Две другие наступали на девушку, расставив руки, словно ловили домашнюю птицу, которой предстоит отрубить голову.
        Нинодия истошно завизжала, молотя кулаками дородного полицейского. Его напарник суетился рядом, звякая приготовленными наручниками.
        Толкнув одну из женщин на загремевший флаконами туалетный столик, Змейка, пригнувшись, проскользнула под рукой у другой противницы, и тут ноги у нее подкосились, она беспомощно осела на мокрый пол. Амулетчики пустили в ход свои артефакты.
        Она могла бы дать им отпор - тряпичная куколка, набитая олосохарским песком, лежала у нее в кармане, однако по инструкциям, полученным от Крелдона, ей воспрещалось публично обнаруживать свои колдовские способности. Разве что если ее раскроют, но ведь не раскрыли!
        На растрепанную Плясунью, которая из них двоих сейчас куда больше походила на ведьму, надели наручники, а на обмякшую Хеледику натянули матерчатый мешок, пахнущий несвежим бельем. После этого ее подхватили и куда-то понесли - кажется, вдвоем или втроем.
        - Что за кавардак? - донесся голос хозяина гостиницы.
        - Служба Надзора за Детским Счастьем! Мы конфисковали девочку на законных основаниях!
        Отмытый и заново оклеенный обоями домик внутри выглядел почти как новый, пока еще не обжитый. Которое по счету пристанище Зинты?
        Квартира в густонаселенном молонском «многосемейнике», с общей для всех кухней. Когда Зинте было пятнадцать, мама умерла, отец женился снова, и они вместе с мачехой, в расчете на прибавление, переехали в квартиру побольше.
        Потом была совместная жизнь с Улгером, который потихоньку спивался, его жилище напоминало ей мутную заводь, куда она неосторожно ступила, да так и увязла в иле.
        Потом хибара в рыбацкой деревушке Сумол, где она выхаживала найденного на берегу моря парня с копной крашеных пурпурных волос.
        Потом две квартиры в молонской столице: первая - скромная и дешевая, вторая - большая и, по тогдашним представлениям Зинты, немыслимо шикарная. За вторую расплачивался Эдмар, и вовсе не деньгами, а лекарка его ругала, но все равно пользовалась благами, хотя в душе сокрушалась: раньше была доброжительницей, которую никто ни в чем не упрекнет, а с ним повелась - и стала самой что ни на есть настоящей зложительницей.
        Когда они сбежали в Ларвезу и добрались до Аленды, поначалу поселились в сурийских кварталах вместе с общиной смуглых беженцев из Суринани.
        После путешествия в пустыню Олосохар, на раскопки похороненного под песком древнего города, когда-то принадлежавшего Тейзургу, она сняла старый одноэтажный дом на улице Горошин, а когда его разгромили, перебралась к Суно, который давно уже звал ее жить в свой особняк на улице Розовых Вьюнов.
        Нынешний домик в Салубе можно добавить в этот список под номером десять. Столько раз поменять жилье за двадцать восемь лет своей жизни - это, по молонским меркам, зложительский авантюризм, и на родине все бы дружно осудили Зинту за то, что ей не сидится на одном месте. А в Ларвезе считается, что это дело житейское, никто худого слова не скажет.
        Суно с утра до позднего вечера был занят на подготовке к Великому Светлейшему Собранию, которое торжественно откроется послезавтра. Вчера он повидался с Эдмаром, но расспросить его Зинта не успела. Только сели ужинать, как она поймала «зов боли»: девчонка уронила кастрюлю с крутым кипятком и обварила себе ноги.
        Едва закончив с ней, Зинта бегом бросилась в Пергамон - новый зов, тяжелые роды. Хорошо, что Милосердная даровала ей «летящий шаг», чтобы мчаться на помощь со скоростью ветра. Успела вовремя. Ей пришлось рассечь кинжалом Тавше чрево роженицы, достать ребенка и потом зашить разрез. С малышом все было в порядке, его поручили заботам акушерки, а мать чуть не умерла, и лекарка просидела с ней всю ночь, удерживая ее силой Тавше от безвременного ухода в Хиалу.
        Уже начало светать, когда опасность миновала, зато на стройке, где спешно что-то доделывали, зашибло доской собаку. Залечив животному перебитый хребет, Зинта наконец-то отправилась домой, но Суно уже ушел по своим делам, оставив ей пирог с мясом и кружку зачарованного, чтобы не остыл, шоколада.
        Лекарке и в голову не пришло бы жаловаться: Милосердная для того и простерла над ней свою длань, чтобы она помогала тем, кто в этом нуждается. Да и не каждую ночь ей выпадала такая беготня.
        На статус официальной любовницы Суно она согласилась не сразу. В Ларвезе считалось, что ничего стыдного в этом нет: такой союз заключали, если брак по каким-то причинам невозможен. Зато в Молоне это была бы неслыханная срамота, и Зинта стеснялась выставлять напоказ свою связь с Орвехтом.
        В Молоне остался Улгер Граско, ее законный муж, но поехать туда ради развода она бы не рискнула. Сбежала ведь оттуда вместе с Эдмаром, словно распоследняя индивидуалистка-зложительница - а ну как с нее за это спросят?
        Став «официальной любовницей», она с удивлением обнаружила, что это как будто прибавило ей весу в людских глазах, хотя на родине, боги свидетели, все вышло бы наоборот.
        Ее переезд на улицу Розовых Вьюнов был невеселым. Суно тогда вывел ее, пришибленную и оцепеневшую, из домика с разбитыми окнами, поломанной мебелью и потеками обледенелой мочи по углам, посадил в экипаж и увез к себе. Зинта успела заметить, словно сквозь какую-то мерзкую тошнотворную пелену, что другие дома на улице Горошин не пострадали, погромщики побывали только у нее. Возле двери валялась втоптанная в грязный снег вывеска «Лечение и предупреждение болезней».
        Ее не застали дома. Накануне за Зинтой явился маг Светлейшей Ложи: из Камсуги, деревни в тридцати шабах от Аленды, пришла мыслевесть - там случился большой пожар, с десяток обожженных в тяжелом состоянии, нужен лекарь под дланью Тавше.
        Двое не дождались помощи, остальных она вылечила, провозившись с ними несколько дней.
        Если б не это поразительное совпадение, ей самой пришлось бы лечиться, а может, потерявшие разум молодчики забили бы ее насмерть, как иных жителей сурийских кварталов. Так Зинта думала ровно до тех пор, пока в гости к ним с Орвехтом не заглянул Эдмар.
        …Потом, проводив его, они в течение некоторого времени сидели в гостиной в гробовом молчании, и даже наглая кошка Тилибирия убралась с глаз долой, почуяв, что к хозяевам сейчас лучше не приставать.
        - Сволочи, - слегка дернув складкой в углу рта, словно что-то рвало ему внутренности, причиняя невыносимую боль, произнес Орвехт и после паузы добавил: - Сволочь.
        Надо понимать, первое определение относилось к его коллегам из Ложи, а второе - к догадливому любителю вытаскивать наружу и комментировать чужие секреты, откланявшемуся с четверть часа назад.
        - Суно, как же так… - потерянно пробормотала Зинта.
        - Я об этом не знал, - вымолвил Орвехт, когда она уже потеряла надежду, что он ответит, что он хоть что-нибудь по этому поводу скажет, что он когда-либо еще произнесет хоть слово. - Ни о том, ни о другом. Мне сразу сообщили, что тебя нет в Аленде, но насчет подробностей я был не в курсе.
        После этого они опять надолго умолкли.
        - И даже не подозревал? - выдавила Зинта, когда уже начало казаться, что все звуки на свете умерли и наступило вечное царство немоты.
        - Подозревать я могу все, что угодно, - голос Орвехта звучал сухо и устало. - Сурийской проблемой занимаются другие коллеги, а я экзорцист и дознаватель, иногда эти специализации приходится совмещать, и дел для меня хватает. Меня категорически заверили, что, если начнутся беспорядки, ты не пострадаешь - мол, заранее примут меры, чтобы ты не попала под удар.
        - Вот и приняли, жабьи интриганы… Пожар-то зачем было устраивать?!
        Молчание, сгустившееся после этого в ярко освещенной магическими лампами уютной гостиной, напоминало наползающие сумерки.
        - Девятерых я вылечила, даже следов от ожогов не останется, - сама же продолжила Зинта. - Но двое-то умерли… И свое добро люди потеряли, еще у них там куры живьем сгорели, которых не успели выпустить.
        - Обычно Ложа в таких случаях неофициально возмещает ущерб, так что по миру никто не пойдет. Было бы хуже, если бы Ложа этого не делала.
        - Да уж, сначала подожгли, потом возместили, а что людям пережить довелось, никому не важно. Вряд ли Тавше Милосердной такие дела угодны.
        После этого горького замечания их опять поразила немота, и наконец Суно сказал:
        - Зинта, я маг Ложи, со всеми вытекающими обязанностями. Как бы там ни было, Ложа заботится о процветании Ларвезы.
        - И как мы теперь будем с этим жить? - тоскливо вздохнула Зинта.
        - Жить с этим буду я, а не ты. На тебе вины нет. Я много с чем на душе живу…
        Эдмар на следующий вечер снова заглянул в гости как ни в чем не бывало.
        - Завидую Суно, - обронил он как будто между прочим, когда лекарка встретила его в прихожей, успев вперед матушки Сименды.
        - Чему ты завидуешь?
        - Тому, что ты не послала его на все четыре стороны после вчерашнего момента истины. Мне в свое время повезло меньше.
        - Я тебя разве в какую-то сторону посылала?
        - Не ты. Сначала моя любимая женщина, а потом еще и он. Мол, ты плохо себя ведешь, поэтому мы с тобой не играем. Зинта, тебя это не поражает?
        - Я не знаю подробностей, чтобы поражаться или нет, - рассудила лекарка. - А он - это кто?
        - Мое наваждение. Хальнор, который когда-то превратился в болотного кота, а потом ушел из Сонхи Вратами Хаоса, родился в другом мире и дослужился до капитана космической полиции. Держу пари, дальше его повышать не станут, он для этого недостаточно вменяемый. Я сам могу стать наваждением для кого угодно, а этот человек стал наваждением для меня. Всю жизнь, на протяжении всех своих прошлых жизней я бессознательно искал его, хотя все без остатка забыл, а когда мы наконец-то встретились, наделал таких глупостей, что вспоминать больно. Впрочем, он сам напросился. «Ты плохой, поэтому я с тобой не играю», - он не должен был мне этого говорить. Вернее, говорил-то он другое, но суть сводилась к этому. Право же, со мной так не стоило… Ибо я на это подумал: «Ладно, ты, такой хороший, со мной не играешь - зато я с тобой играю, так что пеняй на себя».
        - Ага, то-то тебя в конце концов убили. Видать, доигрался.
        Эдмар скорчил неопределенную, но артистически выразительную мину и возразил:
        - Меня убил не он. Я пал жертвой милитаристов, которых хлебом не корми - дай пустить в ход какое-нибудь оружие массового поражения, даже если ситуация не располагает и необходимости, мягко говоря, нет и в помине. Он, напротив, предупреждал меня об опасности, он же видящий, восемь из десяти, но я тогда смертельно устал, и меня со страшной силой тянуло балансировать на лезвии, разделяющем жизнь и смерть. Вот и добалансировал… Суно дома?
        - Идем, - вздохнула Зинта.
        У нее мелькнула догадка, что Тейзург неспроста явился с визитом на другой же день после «момента истины». Не иначе, у него припасен еще какой-то сюрприз. Мелькнула и уплыла, а сюрприз оказался еще хуже, чем вчерашние разоблачения. Собственно говоря, именно из-за этого они и поссорились.
        - Коллега Суно, я скорблю и не могу не завести речь о справедливом воздаянии.
        Он сказал это уже после угощения, допив свой шоколад и элегантным жестом вернув на стол чашку. Его голос звучал мягко, грустно и учтиво, лицо заливала безупречная фарфоровая бледность (как заподозрила Зинта, не без помощи притираний), глаза были слегка подведены, волосы гладко зачесаны назад. На нем была баэга, китонское одеяние из плотного зимнего шелка - Эдмар говорил, что в «его» мире люди, бывает, носят похожую одежду, которая называется кимоно - и ее узор, крупные темные орхидеи по лиловому фону, тоже был проникнут тревожным траурным настроением.
        Суно в старом домашнем сюртуке, с небрежно приглаженной шевелюрой, ранними морщинами и усталыми проницательными глазами, рядом с ним выглядел по-человечески уязвимым, и Зинте хотелось защитить его, хотя гость вроде бы не угрожал, да и Суно Орвехт не из тех, кто нуждается в защите.
        - У вас какие-то вопросы к Ложе, коллега Тейзург? - его реплика прозвучала бесстрастно, с оттенком официоза.
        - Да боги с вами, Суно, конечно же, нет, - смех Эдмара развеял пугающе-оцепенело-скорбное очарование момента - словно камень, разбивший гладь водоема с печальным темноватым отражением. - Какие могут быть вопросы, если это была обоснованная мера? Зинта, не делай такие страшные глаза. Ты ведь слышала о том, что в последнее время сурийцы сами устраивали в Аленде точечные погромы - там чайная или магазин, здесь - чей-нибудь каретный сарай, не говоря о беспардонных нападениях на прохожих. Благородное негодование по поводу того, что Ларвеза живет безнравственно, а белые женщины и юноши, видите ли, матхав не носят, прельщая целомудренных детей Юга своими открытыми лицами, и все такое прочее. Носил я эту матхаву, когда приходилось прятаться, весьма удобно для сохранения инкогнито, но сейчас-то она мне зачем сдалась? Бред. А предъявлять по этому поводу претензии законным хозяевам города - еще и невежливый бред. Я в курсе, что их подстрекают, но кто же их неволит слушать подстрекателей, кроме собственной глупости? А глупость наказуема. Они сами, буквально с ножом у горла, вынудили Ложу нанести ответный
удар. Натравить недовольную толпу - это в данном случае куда эффективней, чем посылать карательный отряд, так что я не могу не одобрить решение Ложи. Зинта, умоляю, поставь сливочник на стол. Суно, сделайте одолжение, заберите у нее сливочник. Зинта, я не говорю, что мне нравятся пошлые массовые беспорядки, они мне внушают глубочайшее отвращение, но, увы, клин клином вышибают. Герои сурийских кварталов должны были на собственном опыте убедиться в том, что разнузданное поведение на чужой территории до добра не доводит. У меня претензия частного характера. Те, кого Ложа использовала в качестве орудия, напрасно убили достойного Селдабур-нубу. Мне будет не хватать его стихов. Он был утонченным поэтом, тишайшим и культурнейшим человеком, к тому же в силу своего преклонного возраста он не смог бы ни на кого поднять руку. Перед смертью ему причинили тяжелые страдания. Напрасно, очень напрасно, я ведь этого так не оставлю… - глаза Тейзурга поменяли цвет, налившись демонической желтизной. - Я безмерно ценю его стихи, которые изысканностью метафор напоминают мне могндоэфрийскую поэзию, и я намерен осуществить
справедливое возмездие. Коллега Суно, Ложа согласится по-хорошему выдать мне убийц Селдабур-нубы? Я имею в виду не первых попавшихся, кого не жалко, лишь бы я успокоился и отвязался, а тех самых, которые месили ботинками лицо бедного старого поэта и втыкали ему в живот столовые приборы?
        Зинта вцепилась в свисающий край скатерти и чуть не стянула ее на пол заодно со всем, что на ней было, но спохватилась и разжала пальцы. Вернувшись из погорелой деревни, она лечила обитателей сурийских кварталов, пострадавших во время погрома, и порой попадались травмы совершенно немыслимые - в здравом рассудке такого не вообразишь. Демоны Хиалы могут учинить что-нибудь в этом роде, но чтобы люди… Так что она имела представление о том, что там творилось, и все равно ей стало до тошноты нехорошо. Пусть будут прокляты те, кто устраивает такие погромы, к какой бы из сторон они ни принадлежали!
        - Ты ведь собирался увезти Селдабур-нубу в свое кофейное княжество, - напомнила она выцветшим голосом. - Что ж не увез?
        - Не успел, - с досадой признался Эдмар. - У меня там вовсю идут строительные работы, дворец еще не готов, а будущий город больше напоминает лагерь кочевников. Я хотел привезти туда Селдабур-нубу, когда все будет закончено, чтобы он увидел ошеломляюще прекрасный архитектурный мираж на фоне знойного неба - и не сразу поверил в его реальность. Там все будет сделано по моему проекту, как единый ансамбль, он бы оценил. Хотелось бы мне услышать его впечатления… Он наверняка написал бы по этому поводу какое-нибудь прелестное стихотворение, но теперь уже не напишет.
        Когда случился сурийский погром, Тейзург пропадал у себя на юге, а перед тем его носило по чужим мирам. Лекарке подумалось: если б он, с его любовью к театральным эффектам, не промедлил, все бы вышло иначе… По крайней мере для старого поэта.
        Эту сердитую мысль сменила другая, грустная: уж если ты решил кого-то порадовать, не откладывай на далекое «потом», а то в жизни по-всякому бывает, и вдруг это потом для него не наступит?
        - Вряд ли кто-то из моих коллег хотел таких злодеяний, - угрюмо произнес Орвехт.
        «Да им попросту было все равно, твоим коллегам», - про себя вздохнула Зинта.
        Он продолжил:
        - Полагаю, Ложа не станет возражать против того, чтобы изуверы ответили за свои действия, но проблема в том, как теперь разыскать убийц Селдабур-нубы. В беспорядках участвовало несколько сотен человек, и если будут наказаны все, это вызовет у горожан недовольство.
        Зинта видела, как ему скверно и тяжело: он этого не делал и не одобряет, но все равно берет на себя ответственность, потому что он маг Ложи. А Тейзург, который ни за что отвечать не намерен и превыше всего ценит собственные прихоти, похожий на карнавально-яркое насмешливое наваждение, на чарующую, но в то же время смертельно ядовитую орхидею - неспроста он так любит орхидеи, - в ответ приятно улыбнулся.
        - О чем разговор, коллега Суно, я займусь этим сам. Главное, засвидетельствуйте, что я не враг Светлейшей Ложе и не собираюсь объявлять ей войну. В прошлой жизни мне довелось оказаться в роли всеобщего злодея, во многом с подачи моей любимой женщины, что было в особенности душераздирающе, и я не хочу повторения той печальной истории. Я настроен миролюбиво и не планирую ничего нелояльного, напротив, я готов оказать Ложе услугу, устранив тех, кто запятнал ее репутацию. Можете не сомневаться, всем будет хорошо.
        В этой медовой речи Зинте еще тогда почудилось что-то настораживающее. Вопреки словам, что «всем будет хорошо», выражение его слегка сощуренных длинных глаз с искусно подрисованными уголками ничего хорошего не сулило.
        Суно больше заинтересовала практическая сторона дела:
        - Как же вы найдете непосредственных виновников, если сурийские кварталы громила толпа?
        - Есть способы, позволяющие протянуть ниточки к тем, кто совершил определенные действия. Заодно я собираюсь проучить невеж, побывавших у Зинты, - этих найти проще, чем выпить чашку чаю, они ведь там после себя кое-что оставили. Как вы думаете, почему Ложа до сих пор не притянула их к ответу?
        - Очевидно, коллеги, которые занимались этим вопросом, получили указание ничего не предпринимать, - бесстрастно отозвался Орвехт.
        - О, понимаю… - тут же подхватил Эдмар. - Ложа решила с них не спрашивать, чтобы в этой среде не пошли разговоры о вероломстве властей, которые поначалу обещали всем полную безнаказанность, а после передумали - я ведь угадал? Поэтому у вас руки связаны, как бы вам ни хотелось заступиться за Зинту, а я посторонний, мне можно. Что же касается того, как я найду убийц Селдабур-нубы… Суно, хотите мастер-класс? Вам не придется нарушать запреты начальства, сможете посмотреть на мою работу как наблюдатель.
        Это было заманчивое предложение. У хмурого Орвехта даже лицо разгладилось. Его весьма интересовали способы, позволяющие вычислять преступников в сложных и спорных случаях, когда все так запутано, что никакая доступная магия не поможет. Найти истинных виновников, избавить от несправедливой кары невиновных - Зинта знала, что для него это важно, не то что для некоторых других дознавателей. Эдмар понял, чем его купить, да и лекарка подлила масла в огонь: мол, хотелось бы ей посмотреть в глаза тем выродкам, которые бесчинно похозяйничали у нее дома.
        - Посмотришь, - улыбнулся древний маг, бледный и красивый в своем роскошно-траурном китонском одеянии, как на картинке.
        Через несколько дней последовало продолжение: Суно позвал Зинту приехать на улицу Горошин. Знай он заранее, чем все это закончится, не стал бы ее туда звать.
        Там все было по-прежнему, разве что разбитые окна заколотили крест-накрест досками и в комнаты намело еще больше снега. Срок найма не истек, хозяина заверили, что внутри все будет прибрано, однако Эдмар просил ничего там не трогать, пока он не найдет погромщиков.
        «Уж завтра можно будет нанять поденщиц да навести тут порядок», - подумала Зинта, ловко выбираясь из коляски.
        Суно в подбитом мехом плаще с вышитым гербом Ложи подал ей руку, и она ступила на покрытую снежистой кашей булыжную мостовую, словно самая настоящая дама. Вот уже целая восьмица, как она стала называться его официальной любовницей.
        Из окошек, прячась за занавесками, подсматривали соседи. Все они с ней здоровались, некоторых Зинта лечила, но после свалившейся на нее напасти они пребывали в сомнениях. С одной стороны, досталось ей от движимых праведным негодованием «наших», а с другой - она верная служительница Милосердной, и никто из обитателей улицы Горошин о ней худого слова сказать не мог.
        Чувствуя людские взгляды, Зинта выпрямила спину и с достоинством вскинула голову: хоть разъяренная общественность и напакостила у нее в доме, стесняться ей нечего, она все делала во славу Тавше. Суно покосился на нее с одобрением.
        Из недр отсырелого пасмурного неба сеялся липкий снежок. Обычная для ларвезийской зимы погода: морозов, как в Молоне, тут не бывает, зато промозглая ледяная сырость пробирает до костей.
        - А тех, кто Селдабур-нубу убил, нашли? - спросила лекарка.
        - И тех, и других.
        В большой комнате около двух десятков человек понуро стояли на коленях среди осколков стекла, обломков мебели и затоптанных книжных страниц в полном безмолвии. Были тут и взрослые мужчины, и почти мальчишки, и оборванцы, и хорошо одетые горожане.
        - Ничего себе, сколько вас! - вырвалось у Зинты.
        - Эти пятеро - убийцы, - Эдмар кивнул на меньшую группу у стены: парни даже сейчас выглядели как сплоченная банда. - Остальные одиннадцать индивидов - оформители сего помещения.
        На скулах у него мерцали алмазные блестки. Он был без головного убора, и лекарке захотелось сделать ему замечание, как раньше в Молоне. Одернула себя: на самом деле это не двадцатилетний юнец с пижонскими замашками, а древний маг, чья память похожа на необъятную страну, простирающуюся за туманный горизонт. Такой и без шапки уши не застудит.
        Роскошный серебристый мех его длинной шубы как будто сиял в темноватой комнате с неровно откромсанными кусочками хмурого неба, прилепленными снаружи к разбитым окнам. Из кого шуба, сразу было ясно: на грудь Эдмару свешивалась с левого плеча лисья голова. Зинта на нее засмотрелась - и вздрогнула: почудилось, будто сверкнул серебром приоткрывшийся лисицын глаз, хитровато подмигнул и в следующую секунду снова закрылся.
        Подумалось: наверное, Тейзург навел на свою шубу какие-то чары, с него станется.
        Лекарка перевела взгляд на коленопреклоненных пленников.
        - Что я вам такого сделала, если вы, как последняя пакостливая нечисть, все мне тут угробили и даже книги порвали?
        Никто не произнес ни слова.
        Она повернулась к Эдмару:
        - Ты их, что ли, заколдовал?
        - Заклятье удавки, - подтвердил тот. - Болезненно сдавливает горло при неподчинении моим приказам. Я велел им хранить молчание, но теперь разрешаю отвечать на твои вопросы, раз тебе так хочется с ними поговорить, хотя, право же, можно найти и более приятных собеседников.
        - Пусть скажут, зачем, - продолжала настаивать Зинта. - Я ведь им ничего дурного не причинила.
        - Отвечайте на вопрос госпожи лекарки, - бросил Тейзург, погладив рассеянно-ласковым жестом лисью голову.
        Охрипшие голоса забубнили:
        - Мы не виноваты, нам сказали, и мы пошли…
        - Все же пошли, ну, и мы, как все…
        - Пива перед тем выпили, это оно довело до греха…
        - Мы же ходили сурийцев бить, а кто-то сказал - она сурийцев лечит, давайте к ней тоже сходим…
        - Мы ничего тут у вас ломать не хотели, само поломалось, потому что много народу пришло, уж не держите зла…
        - То, что вы, невиноватые, стенки мне обгадили, хуже чем в ничейном нужнике, тоже само получилось, потому что много народу пришло? - возмущенно поинтересовалась Зинта.
        Погромщики опять забормотали оправдания, валя друг на друга и на пиво. Они выглядели запуганными, угнетенными, раздавленными, и то, что именно эти люди столько всего натворили, казалось странным до невозможности, воистину неправдоподобным. Лекарку это ввергло в полнейшую растерянность, ей захотелось пожалеть их - так же, как она в прежнюю пору жалела несчастного Улгера, когда тот пропивал ее жалованье или приводил домой любовницу. Ладно уж, пусть они все тут за собой приберут, а потом отправляются восвояси - небось больше так делать не станут.
        Орвехт не вмешивался. Эдмар нежно и самозабвенно, словно кошку, гладил неживую лисью голову.
        - Побеседовали? - поинтересовался он, деликатно зевнув в пушистый воротник. - Тогда езжайте с коллегой Суно домой, да и нам пора…
        Едва договорив, он небрежным плавным жестом, словно выступал перед публикой на подмостках, скинул с плеч шубу. Зинта протестующе ахнула: такую красоту на замусоренный пол швырять! А шуба приземлилась на четыре лапы, которые откуда только у нее взялись, махнула большим серебристым хвостом… И вправду ведь живая лисица, да какая крупная! В следующий момент она поднялась в полный рост.
        - Зинта, Суно, позвольте представить вам мою очаровательную подружку, - улыбнулся Эдмар.
        Через мгновение это существо превратилось в высокого парня, до пояса обнаженного, в штанах из блестящей серой ткани, с мускулистым человеческим торсом и лисьей мордой.
        - О, прошу прощения, не подружку, а приятеля, - искоса взглянув на него, поправился Тейзург. - Находясь в человеческом облике, он легко меняет пол и обожает быть непредсказуемым.
        Вытянутую звериную морду сменило лицо молодого мужчины, но на макушке по-прежнему торчала пара лисьих ушей, и пушистый хвост никуда не делся. Длинные прямые волосы отливали серебром.
        Зинта оторопело уставилась на это чудо, а Суно стремительно шагнул вперед, заслонив ее плечом, и выставил перед собой руки со слегка согнутыми пальцами - боевая стойка экзорциста.
        - Пока я был твоей шубой, я нравился им больше, - заметил Серебряный Лис. - В этой стране лучше быть сурийцем, чем демоном.
        - Суно, не надо его изгонять, - Тейзург тоже шагнул вперед и заслонил отрекомендованного «приятеля», с зеркальной точностью повторив движение мага. - Мы уйдем в Хиалу сами, буквально через пару минут. Я только хотел познакомить Лиса с Зинтой, которая была с нами в Разлучных горах и, таким образом, тоже до некоторой степени причастна к его избавлению.
        Вот, значит, кто это: тот самый демон, которого раньше называли Каменным Лисом, потому что он был до половины вмурован в скалу в одном из ущелий Разлучных гор и маялся там на протяжении тысячи лет, оглашая окрестности безнадежным тоскливым воем. По слухам, замуровали его за то, что допек хуже некуда кого-то из могущественных неуместными разговорами в неподходящее время.
        Было поставлено условие: кто его освободит или убьет - а для демона, застрявшего в материальном мире, между тем и другим принципиальной разницы нет, - сам займет его место.
        Нужно быть остроумным и безжалостным стервецом вроде Эдмара, чтобы найти решение для такой головоломки. Он притащил Каменному Лису смертницу Ктармы, посланную в Ларвезу с «ведьминой мясорубкой», внедренной в ее тело. Если носительницу «мясорубки» попробуют убить раньше, чем она доберется до назначенного места, окаянный артефакт тотчас сработает, чтобы не пропадать понапрасну.
        Он и сработал, когда Лис загрыз ужасательницу, или террористку, как называл ее Эдмар, используя слово из «своего» мира. Едва материальное тело демона разлетелось в клочья, он обрел свободу, а верная дочь Ктармы заняла его место, превратившись в живой барельеф. Эдмар и Дирвен, по предварительному уговору с Лисом, успели отбежать подальше и уцелели, хотя все равно их чуть не зашибло камнями и кусками сосновых стволов.
        - Польщен, сударыня, - демон с лисьими ушами поклонился с видом светского волокиты, покосившись на мага-экзорциста, словно на ревнивого мужа.
        - Нам пора, - с не менее светской улыбкой сообщил Тейзург. - Зинта, тебе лучше отойти вместе с Суно подальше, и не пугайтесь моих добрых знакомых - они всего лишь возьмут то, что им обещано, и ничего тут не испортят. Впрочем, портить дальше некуда: после того как здесь побывали люди, которые ни в чем не виноваты, демоны Хиалы отдыхают…
        Орвехт взял лекарку за локоть и мягко потянул к дверному проему.
        Ее подвело тугодумие. Догадайся она сразу о планах Тейзурга, постаралась бы если не усовестить его, то хотя бы упросить. Ну что ей стоило догадаться? Но она ведь и в мыслях не держала такой развязки, тем более что он по-хорошему улыбался, искренне печалился о смерти Селдабур-нубы, никому вслух не угрожал… А у него, оказывается, все было решено заранее.
        В воздухе нарисовалась туманная арка, из клубящейся под ней бледной мути высыпала орава неописуемых тварей. Зинте запомнились отдельные подробности: у одного раздутая морда цвета чернослива, с длинным синим языком, свисающим наружу, у другого ветвистая алая поросль на почти человеческом лице - то ли бакенбарды, то ли жабры, у третьего пятнистые змеи вместо рук, у четвертого когтистые птичьи лапы, унизанные золотыми кольцами.
        Демоны бросились на пленников и поволокли их под арку.
        - Эдмар, тех, кто у меня набезобразничал, пусть не трогают! - крикнула лекарка. - Я их простила, приберутся тут - и пусть идут по домам!
        - Сожалею, но я уже обещал их своим приятелям из Хиалы, - судя по ухмылке Тейзурга, ни о чем он не сожалел. - Ты неисправима - нашла из-за чего беспокоиться!
        - Да как ты можешь… Ах ты подлец!
        Между ней и визитерами стоял Суно, готовый в случае чего пустить в ход боевые заклинания. Отпихнув его с дороги, Зинта с кулаками бросилась на Эдмара. Маг Ложи, не ожидавший атаки с тыла, в первый момент упустил ее, но тут же настиг, схватил в охапку и потащил обратно.
        - Суно, держите ее, - попросил Тейзург.
        - Держу… - прохрипел Орвехт, которому лекарка саданула каблуком по лодыжке. - Убирайтесь отсюда, живо!
        Серебряный Лис что-то прорычал не по-человечески. Очевидно, он был главнее остальных тварей, потому что те заспешили, проворно ныряя друг за дружкой в Хиалу вместе с ошалевшими от ужаса вырывающимися жертвами.
        В бессильной ярости Зинта принялась обзывать их всеми дурными словами, какие только смогла вспомнить. Орвехт, не выпуская ее из крепких объятий, тоже бормотал под нос какие-то ругательства - и, кажется, вовсе не в адрес демонов.
        - Я знал вас за людей с пристойными манерами, а вы соревнуетесь в неизящном сквернословии, не стесняясь окружающих, - заметил Тейзург с видом шокированной добродетели. - Зинта, Зинта, как это грустно, где твой хороший вкус? Демоны Хиалы спасаются от тебя бегством, зажав уши, чтобы не слышать твою непотребную брань! Уж прости, но я бы сейчас не назвал тебя примером для подражания.
        - Пошел вон, жабий мерзавец! - выпалила лекарка. - Чтоб глаза мои больше тебя не видели! Я тебя теперь знать не знаю, придешь к нам в гости - вытолкаю взашей, зложитель, тать бесстыжий, окаянец беззаконный, шлюха портовая, кровопийца вероломный, индивидуалист!
        - Зинта, с твоей стороны некрасиво всем об этом рассказывать, - кротко упрекнул Эдмар. - Я давно сменил род занятий. Лисичка, боюсь, этот удручающий поток сквернословия не скоро иссякнет, пойдем отсюда…
        Он обнял Серебряного Лиса за талию, а тот его - за плечи, будто бы утешая после всего услышанного, и эта идиллическая парочка скрылась в тумане под аркой, висевшей посреди опустелой комнаты. Зинта в сердцах плюнула им вслед за мгновение до того, как Врата Хиалы исчезли.
        - Дура! - обругал ее Суно, только теперь разжав свою железную хватку.
        - Знаю! - огрызнулась лекарка.
        - А по-моему, не знаешь, иначе не отколола бы такой глупости. Никогда не плюй на демонов. Это все равно что сказать: «Видеть вас не желаю, но если захотите встретиться - вот вам адресок, чтобы вы в любой момент смогли меня найти». Насчет того, что эффектный плевок защищает от ненужных незримых связей - суеверие и заблуждение, в действительности через слюну недолго установить привязку к плюнувшему. В этот раз я принял меры, перебил возможную привязку заклинанием, и коллега Тейзург, если не ошибаюсь, со своей стороны сделал то же самое, так что для этих демонов к тебе дорожки нет. Но учти на будущее.
        - Хорошо, учту, - согласилась Зинта, однако тут же хмуро поинтересовалась: - Почему ты не помешал им, когда они потащили людей в Хиалу?
        - Потому что от своего руководства я таких указаний, хвала богам, не получал, а по собственной инициативе защищать подлецов не собираюсь, - его голос прозвучал колюче и сухо. - Эти несчастные не только здесь побывали, но еще и в сурийских кварталах, и если тебя на тот момент не было дома, там они много кого застали… Ты же видела пострадавших, я имею в виду тех счастливчиков, которые дожили до встречи с тобой. Многих лечить не понадобилось, сразу повезли хоронить, как Селдабур-нубу. При погромах любого толка в первую очередь достается тем, кто не может отбиться и убежать, - старикам, больным, маленьким детям. Полагаю, что те здоровые безмозглые лбы, из-за которых Ложа пошла на эту меру, в большинстве уцелели, а расплачиваться за их подвиги пришлось невиновным.
        Она не стала говорить: «Что же ты?» В Ложе все решают архимаги, а Суно Орвехт - исполнитель, пусть и не самого низкого ранга.
        Тихо заметила:
        - Выглядели-то они жалкими да смирными - люди как люди, которые попали в беду. Не верится, что это они таких дел натворили…
        - Можешь не сомневаться, они. Обычная картина, хорошо знакомая любому дознавателю: преступник, который чувствует себя безнаказанным, и преступник, которого притянули к ответу, - это зачастую буквально два разных человека. Кроме того, им разрешили творить все, чего душа пожелает, и посулили, что расплаты за это не будет, вот они и разгулялись. Нет уж, расходовать на них свое сочувствие я не собираюсь, лучше приберегу его для более достойных объектов. Поехали домой?
        Тяжело вздохнув, Зинта в последний раз оглядела грязную и выцветшую, как будто незнакомую комнату.
        - Ладно. Только давай я тебе сначала ушиб на ноге залечу.
        Внизу правой голени у него набухла здоровенная гематома. Лягнула, как лошадь - и впрямь дура, кто же еще?
        Всю дорогу до дома Зинта пристыженно молчала. Только за ужином спросила:
        - О том, что у него шуба из демона, ты сразу догадался?
        - Я видел, что шуба непростая, но поначалу решил, что это волшебная вещь. Каюсь, не пришло в голову, что он самого Серебряного Лиса на себе таскает.
        - А кто этого Лиса в скалу тогда засадил, неизвестно?
        Она задавала вопрос за вопросом, чтобы поговорить с ним хоть о чем, лишь бы он не сидел такой невеселый и отстраненный, как будто в далеком окне за стеклом. Отвечал он ласково - значит, сердился не на Зинту, несмотря на то, что она отмочила.
        - Это был кто-то из другого мира. В Сонхи он надолго не задержался, как пришел, так и ушел. Видимо, Лис его допек сверх меры. Зато с Эдмаром они два башмака пара, оба любят помолоть языками да порисоваться.
        - Да уж, - буркнула Зинта.
        Позже ее начала грызть совесть. То, что учинил Тейзург, она не оправдывала: негоже так с людьми поступать, пусть даже с плохими, тем более что сам-то он разве хороший? Только напрасно она брякнула о том, как он поначалу, до того как стал могущественным магом, на прожитье зарабатывал. Ничего похвального в этом нет, но попрекать его этим не стоило. Эдмар ведь не только на себя те деньги тратил, еще и Зинту кормил, она тогда наконец-то начала есть досыта после нескольких лет жизни впроголодь.
        В Молоне земли не особенно плодородные, продовольствие дорогое, а у лекаря под дланью Тавше, регулярно пропускающего через себя поток целительной божественной силы, аппетит изрядный, и вдобавок необходимость: не будешь есть за двоих, истаешь раньше времени. Зинта в прежнюю пору об этом не задумывалась, не настолько веселая была у нее тогда жизнь, чтобы она боялась истаять.
        В Ларвезе ее повсюду старались хорошо накормить. Если ей доводилось лечить бедняка, у которого дома хоть шаром покати, за порогом ее обычно поджидали те из соседей пациента, кто побогаче, и зазывали к себе пообедать. Такие, как она, здесь наперечет.
        Зато в Молоне, стране добрых коллективистов, избранных служителей Милосердной водилось в избытке: тамошние нравы способствовали воспитанию бескорыстных доброжителей, всегда готовых поставить общее благо превыше собственного, а Тавше, как известно, лишь над такими простирает свою длань.
        Жалованье у Зинты было небольшое, что в Апне, что в столице, да и пациенты ей чаще всего доставались небогатые. Она не роптала: должен ведь и этих кто-то лечить.
        С Улгером однажды попыталась договориться о том, что хорошо бы он поменьше пил, чтобы у нее была возможность побольше есть. Тот объяснил, что не пить не может, слишком больно его ранит непонимание окружающих, и к тому же он не думает, что Зинта преждевременно истает, она ведь сильная, и Тавше к ней благосклонна, поэтому он верит, что с ней все будет в порядке. Глядел он при этом до того страдальчески, что лекарка почувствовала себя бессовестно жестокой и больше к этой теме не возвращалась.
        А насмешливый и беспринципный Эдмар, от пресловутого непонимания ничуть не страдавший, приносил домой вдоволь еды. Зарабатывал он на эту еду способом, от которого ранимый Улгер пришел бы в ужас. Когда Зинта начинала размышлять о вещах такого рода, ей казалось, что жизнь похожа на сплошную пеструю путаницу, и нет никакой возможности в этом разобраться, и если за какую-нибудь из перепутанных ниток потянуть, нипочем не угадаешь заранее, что вытянешь… По счастью, у нее было не так уж много времени для праздных размышлений.
        - Решением Высокого суда Великой Державы Овдабы Нинодия Булонг признана виновной в попытке похищения четырнадцатилетней Талинсы Булонг, также в нападении на представителей власти и нанесении побоев, также в жестокосердии, которое проявилось в том, что она запрещала четырнадцатилетней Талинсе Булонг крошить на куски булку сдобную с ягодами лимчи сушеными засахаренными с целью поедания булки отдельно, ягод отдельно, злостно препятствуя таким образом Детскому Счастью последней, также в ненадлежащем исполнении родительских обязанностей, что проявилось в недостаточном присмотре за четырнадцатилетней девочкой, каковую видели на улицах Абенгарта без сопровождения взрослых, также в отсутствии материнского инстинкта, проявившемся в том, что при задержании Нинодия Булонг нанесла кулаками побои офицеру полиции, вместо того чтобы смирить свои чувства и не расстраивать наблюдавшую эту сцену четырнадцатилетнюю девочку, также в оскорбительных высказываниях в адрес Надзора за Детским Счастьем, также в причинении ущерба законным интересам службы Надзора за Детским Счастьем, каковой ущерб был причинен преступными
действиями Нинодии Булонг, вознамерившейся вывезти четырнадцатилетнюю Талинсу Булонг в другую страну без разрешения Надзора за Детским Счастьем. Принимая во внимание доказанную вину жестокосердной Нинодии Булонг, Высокий суд лишает обвиняемую родительских прав в отношении четырнадцатилетней Талинсы Булонг. Обвиняемая приговаривается к одному месяцу тюремного заключения, а также к выплате компенсации за ущерб службе Надзора за Детским Счастьем в размере полутора тысяч ролтингов, штрафа в городскую казну Абенгарта в размере тысячи ролтингов и судебных издержек в размере трехсот пятидесяти двух ролтингов. Высокий суд постановил четырнадцатилетнюю девочку Талинсу Булонг, ради обеспечения безопасности изъятого у жестокосердной матери ребенка, поместить в приют для конфискованных детей, дабы в дальнейшем передать на воспитание в приемную семью.
        Судья умолк и перевел дух. У Плясуньи голова шла кругом от его речей, так и хотелось выпалить: «Да что ж это за белиберда?!», но она благоразумно сдержалась.
        Лицо у нее опухло, под левым глазом красовался синяк, на запястьях - ссадины от наручников. На нее вначале шикали, чтобы она «это» прикрыла, а то неприлично, однако Нинодия, наоборот, запихнула пышные кружевные манжеты под верхние рукава, выставив запястья на всеобщее обозрение. Пусть полюбуются, как ее отделали.
        - Пожалуйста, оставьте меня с маменькой, - жалобно попросила «четырнадцатилетняя Талинса». - Мы же ничего плохого не совершили…
        - Девочка, пойдем, - над ней нависло суровое бледное лицо дамы из службы Надзора. - Мы отвезем тебя туда, где о тебе будут с любовью заботиться.
        Змейка с покорным видом поднялась со скамьи. Да, это безумие, и оно в этой холодной богатой стране повсюду, как плесень на лежалом хлебе или сыпь на теле больного, подцепившего собачью пестрянку. Служба Надзора за Детским Счастьем пусть и не имела отношения к волшебству и не ворочала большими деньгами, но пользовалась в Овдабе громадным влиянием.
        Не бывало такого, чтобы Надзор проиграл какую-нибудь тяжбу, ведь признай суд его неправоту, пусть даже очевидную, - и сразу поднимется шум: значит, вы против Детского Счастья, вы за жестокое обращение с несчастными крошками? При этом мнение самих несчастных крошек принималось в расчет, только если оно совпадало с утверждениями блюстителей из Надзора. В остальных случаях его игнорировали: мало ли что там мелет очередная неразумная крошка? Так что Дирвен Кориц или Талинса Булонг могли говорить что угодно, для овдейского суда в их словах было не больше смысла, чем в скрипе плохо смазанной двери.
        Плясунья и Змейка еле успели обменяться растерянными взглядами, когда их повели к выходу из сумрачно-помпезного зала, каждую под своим конвоем.
        Влипли. Из-за ягод лимчи, как и предсказывала когда-то вещая бабка Данра в деревне песчаных ведьм. Хотя не будь той злополучной булки, блюстители Детского Счастья нашли бы другой повод.
        «Боги, защитите меня от тех, кто защищает мои права! - мысленно взмолилась Хеледика, переиначив иномирское изречение, услышанное однажды от Эдмара. - От тех, кто их нарушает, я и сама как-нибудь отобьюсь…»
        Сновидческие горы пока еще были неразличимы в лиловых тенях полярного утра, но Салдун Заячья Лапа знал, что они на месте. Горы уйти не могут, просто они до поры прячутся, словно морж или вырастающий со дна камень под толщей студеной темно-зеленой воды.
        Четверо изможденных кораблекрушенцев-найденышей, которых звали Куду, Вабито, Сохнор и Мофну, чувствовали себя скверно, однако из последних сил рвались на юг. Чуют, что там их дом. Если помрут в тундре, их духи тут не останутся - птицами умчатся в ту сторону.
        На стоянках они чаще молчали, но изредка лопотали меж собой по-своему. Салдун их речей не понимал.
        С севера им в спины задувал свирепый ледяной ветер: убирайтесь отсюда, не задерживайтесь. Это Великий Белый Пес гнал их прочь.
        Глава 3
        Дирвен и куджарх
        Выставка Великого Светлейшего Собрания занимала обширную территорию в центре Пергамона. Земля там сплошь упрятана в белокаменный панцирь, в плитах вырезаны фигурные выемки для охранных знаков. За минувшие с прошлого Собрания пять лет бронзовые магические символы потускнели, но в ходе подготовки к нынешнему мероприятию их начистили до блеска, и теперь они могли соперничать с позолоченными шпилями выставочных павильонов, похожих на миниатюрные королевские дворцы.
        Здесь можно было увидеть всевозможные диковины, как сонхийские, так и добытые в чужих мирах, образцы минералов, гербарии, восковые фигуры, чучела, скульптуры, картины, а также клумбы с волшебными растениями и виварий.
        Пока что праздную публику на Выставку не пускали. Завтра и послезавтра, когда там будут гулять почетные гости, тоже не пустят. Для простых посетителей доступ туда откроют на третий-четвертый день, тогда и можно будет на все посмотреть.
        Зинта, стоявшая среди других любопытствующих горожан, прильнула к узорчатой решетке. На белых дорожках виднелись немногочисленные фигуры в мантиях или в парадной форме амулетчиков. Шелестели струи фонтанов, негромко играла благостная торжественная музыка - она ни на мгновение не смолкала, и ее было слышно в любом из уголков Выставки. Из вивария не доносилось никакого шума, он был накрыт «пологом беззвучия».
        - Добрый день, госпожа Зинта!
        Лекарка обернулась и учтиво ответила на приветствие, внутренне подобравшись. Рядом с ней остановился почтенный Троглехт, тот самый маг, который выманил ее из Аленды перед сурийским погромом. Как обычно, он слащаво улыбался - без фальши, с искренним умилением. Он называл себя ее верным поклонником, вдобавок у него были хронические проблемы с печенью и желчным пузырем, и она его дважды лечила, так что он был к ней всей душой расположен, вот только на взаимность рассчитывать не мог, в особенности после той зимней истории.
        - Госпожа Зинта, вы все хорошеете и хорошеете! Нежная молонская роза, истинный розанчик на пироженке! - Троглехт причмокнул. - Не хотите ли прогуляться по нашей Выставке?
        - Туда ведь нельзя посторонним.
        - Я вас проведу, - он наклонился ближе, так что она почувствовала запах несвежего дыхания и модной туалетной воды «Доблестный рыцарь». - Со мной пропустят. Коллега Суно не приглашал вас туда? Все-то ему некогда…
        «Да ты с моим Суно и рядом не стоял», - подумала Зинта сердито, но все-таки пошла с ним, уж очень ей хотелось посмотреть на Выставку не в общей толчее, а сейчас, пока там тишина и малолюдье.
        Они направились к огромным белым воротам в четыре арки. Маг расточал комплименты и выспрашивал, как ей живется, Зинта болтала о пустяках. Еще в Молоне Эдмар, принятый в паянскую гильдию контрабандистов, научил ее этой уловке, чтобы она, с ее-то доброжительской привычкой отвечать на вопросы по-честному, не сказанула лишнего. В иных ситуациях это очень выручало, только приходилось быстро соображать, какой бы ерунды наговорить заместо важного.
        Троглехт много узнал о забавных выходках кошки Тилибирии и о том, как Зинта сначала выбирала в лавке, а потом сама вешала в спальне новую штору, синюю с вышитыми золотыми птицами, потому что старую, с кораблями, порвала Тилибирия, когда пыталась взобраться по ней наверх.
        В конце концов он капитулировал и сам начал рассказывать о Выставке. Это было интересно, но собеседник все равно Зинте не нравился, до мурашек по коже, до телесного отвращения.
        Тех, кто был ей симпатичен, она всегда видела привлекательными: любая некрасивость словно затушевывалась, ее внимание цеплялось за то, что во внешности человека есть хорошего. В каждом ведь что-нибудь такое да найдется. А в Троглехте ее все отталкивало - и благообразное дряблое лицо с нездоровой кожей, и подвижные бледные пальцы, и его манера причмокивать, если речь заходила о том, что любезно его сердцу. Хотя до истории с пожаром он у нее такого отношения не вызывал. Скорее всего не он поджег ту усадьбу в Камсуге, он лишь принял мыслевесть, чтобы не мешкая выполнить свою часть работы - спровадить туда лекарку. Благодаря этому она уцелела, однако что-то не хотелось говорить ему «спасибо».
        - Обратите внимание на эту клумбу!
        Громадная, не меньше пяти шагов в поперечнике, клумба посреди обширной площадки была огорожена резным мраморным бортиком. Из черной земли выглядывало множество ростков, как будто покрытых перламутровым лаком.
        - Какие красивые, - вырвалось у Зинты.
        - Сокровище достопочтенного коллеги Зибелдона, - пояснил провожатый. - Иноглярии, волшебные растения из мира Туан Тиги. Даже там они считаются большой редкостью, а у нас и подавно. Почтеннейший Зибелдон добыл семена иноглярий с риском для жизни, ценой головоломных интриг и комбинаций, и Сокровенному Кругу стоило великого труда уговорить его на эту демонстрацию. Он в конце концов согласился, ради приумножения славы Светлейшей Ложи, но посулил, что превратит в жабу того мерзавца, который погубит ему хотя бы один росток. Иноглярии, которые едва взошли, весьма нежны и прихотливы. Через несколько месяцев они превратятся в деревца, которые принесут плоды, с виду точь-в-точь перламутровые, словно, не побоюсь этого сравнения, раковина моллюска изнутри. Ах, как я мечтаю об одной прелестной потаенной раковине, которая, хотелось бы мне в это верить, ждет не дождется своего преданного моллюска, госпожа Зинта…
        Троглехт сделал многозначительную паузу.
        «Экую гадость брякнул… Я бы твоего моллюска на совок да в помойное ведро!»
        Зинте хотелось сказать это вслух, а потом повернуться и уйти, но она молчала, с заинтересованным видом разглядывая дивные растения, будто пропустила намек мимо ушей.
        Негоже с ним ссориться. Не из-за себя - из-за Суно. Того частенько вызывали для бесед в Дом Инквизиции. Возможно, подозревали в тайной нелояльности, подмечая то промелькнувшее в глазах выражение, то нотки горечи в деловитом тоне. Он и так словно ходит по тонкому льду, и Зинта не хотела провоцировать ситуации, из-за которых его отношения с коллегами могли бы ухудшиться. Во всяком случае, она тому причиной не будет.
        Не услышав отклика, ее спутник с достоинством поправил выглядывающий из-за ворота мантии шарф тончайшего китонского шелка, с яблоневыми цветами на кремовом фоне. И его сия мода не миновала! Шея, как у ощипанного гусака, а туда же - Эдмару подражает.
        - Плоды иноглярий незаменимы при изготовлении некоторых ценнейших артефактов, - грустным голосом сообщил не дождавшийся поощрения воздыхатель. - Такое чудо у нас на Выставке представлено впервые за последнюю сотню лет, в прошлые разы на этом месте были высажены малеоры из тропиков, такие же, как на клумбах поменьше.
        По окружности площадки располагалось восемь куртин с кустиками, усыпанными пышными шаровидными цветами - золотисто-желтыми, пурпурными, фиолетовыми, розовыми, ярко-красными, в воздухе над ними мерцали искры тех же оттенков.
        - Их привезли сюда вместе с волшебным народцем, который для людей безобиден, вроде крохотных человечков с крылышками, как у тропических бабочек. Днем они прячутся, а по вечерам танцуют. В разлуке со своим народцем малеоры зачахнут.
        - Обязательно посмотрю на них вечером, - вежливо отозвалась Зинта.
        Ей хотелось спросить, достопочтенный Зибелдон - это тот самый Зибелдон, который много путешествовал по чужим мирам и написал об этом несколько книг? Его «Повести странника» были переведены даже на молонский, Зинта все прочитала от корки до корки, а потом еще и перечитывала. Если да, глянуть бы на него хоть издали… Она решила, что лучше спросит у Суно.
        - А пойдемте в виварий? - предложил Троглехт.
        Словно внезапно додумался до мысли, что посещение вивария сделает даму более благосклонной к его персоне.
        Сходить туда и впрямь стоило: вот уж где будет не протолкнуться, когда Выставку откроют для всех желающих.
        После рукоглазов, сумеречных певунов, камнеедов, громадных пауков, ядовитых волосатых жаб и златоперых птиц у Зинты осталось впечатление, что она долго-долго бродила по каким-то странным ответвлениям реальности, нисколько не похожим на обыкновенную жизнь, а под конец маг повел ее смотреть куджарха.
        Эту тварь из пустыни Олосохар держали в специально построенном отдельном павильоне. Как рассказал Троглехт, усыпленное волшебное животное затащили внутрь через большой, во весь торец, проем, который потом замуровали. Наружу куджарху не выбраться, даже если он каким-то чудом освободится от цепей, поскольку в дверь ему все равно не пролезть.
        Стены здесь были изрядной толщины - крепостная кладка, сработано на совесть: павильон мог бы выдержать прямое попадание пушечного ядра или удар стенобитного орудия. Впрочем, добавил маг, чтобы удержать главный экспонат вивария там, куда его поместили, и цепей вполне хватит.
        Большую часть помещения занимала продолговатая яма, облицованная каменными плитами, от галереи для посетителей ее отделяла железная решетка. Внизу ворочалось туловище охватом с хорошую бочку, длиной в десять-двенадцать шагов, покрытое синеватой, в темных пятнах, чешуйчатой шкурой.
        По бокам оттопыривалось четыре пары коротких мощных лап, больше приспособленных для прыжков, чем для бега. Подслеповатые глаза - пара неприметных бугорков на страшной складчатой морде с похожими на шипы усами. У куджархов плохое зрение, зато чрезвычайно тонкое обоняние и острый слух.
        Троглехт рассказал, что на поверхности они чаще всего прыгают, а в толще песка плавают не хуже рыб, извиваясь всем телом и работая плавниками - обратите внимание на кожистые складки по бокам: если тварь их расправит, они будут похожи на веера. Куджарх передвигается таким образом довольно быстро. Сторонний наблюдатель заметит его присутствие по внезапному и необъяснимому шевелению барханов, и при этом у стороннего наблюдателя будут немалые шансы стать добычей.
        Они свирепы, но осторожны, напуганный куджарх мигом зарывается в песок. Поймать его - крайне трудная задача, охотничий отряд из нескольких десятков магов и амулетчиков под предводительством почтенного коллеги Шимонга буквально совершил чудо, выследив и захватив этот экземпляр.
        Бывает, что куджарх селится на одном месте и большую часть времени проводит в спячке, но это если животное больное, вроде того, которое было убито прошлым летом в Мадре достопочтенным коллегой Тейзургом. Проголодавшись, он просыпается и тогда становится опасен для окружающих - не только потому, что крупный хищник, но еще и тем, что в такой период куджарх, в силу своей волшебной природы, насылает на людей недомогания и неудачи. Чтобы его угомонить, жители близлежащих деревень приносят жертвы.
        Сожрать он может кого угодно, однако предпочитает девственниц: из их плоти он получает некие полезные для себя эманации.
        Зинта едва не фыркнула, некстати вспомнив «девственницу Энгу», разбившую сердце Дирвену. Тут же подумала, что нехорошо смеяться над такими вещами, которые для кого - игрушки, а для кого - горе.
        Заметив искорки у нее в глазах, Троглехт истолковал это в свою пользу, воспрянул духом и разразился очередным чудовищным комплиментом. Хвала богам, не про моллюска, но этого хватило, чтобы настроение у лекарки скисло. Вдобавок она вспомнила о Хеледике, которую олосохарские ведьмы собирались отдать на съедение куджарху, позже убитому Эдмаром.
        Пасть у этой твари такая, что человек поместится. И небо, и язык величиной с одеяло усеяны желтоватыми наростами-зубами, из челюстей торчат редкие, но острые клыки. Зинта все это рассмотрела, когда куджарх зевнул, обдав зрителей гнилостной вонью.
        Последний паршивец Дирвен, что попрекнул девчонку ее выбором. И ведьмы те дуры, нет бы или сами прибили песчаного гада, или кого на помощь позвали, чем этакую окаянную скотину девственницами прикармливать.
        Куджарха удерживало с дюжину толстых цепей, которые крепились к скобам, вбитым в каменные плиты. Одни тянулись к оковам на лапах, другие к кольцам, продетым сквозь складки шкуры. Меры предосторожности приняты, ужас пустыни Олосохар на волю не вырвется.
        В павильоне ощущался смрад падали, гниющих фруктов и высохших экскрементов - или какой-то другой запах, похожий на эту смесь. Магические лампы заливали помещение ярким светом.
        - А теперь, госпожа Зинта, пойдемте-ка пообедаем, вам надо хорошо кушать! - завершил Троглехт на жизнеутверждающей ноте свою лекцию о куджархах.
        Ей и правда хотелось есть. Неужто придется в его компании отобедать? Вот уж радость… Но потом надо будет хоть как от него отделаться, чтобы записать все, что запомнилось, в заветную тетрадку. В присутствии кого угодно из магов Зинта не рискнула бы этим заниматься: вдруг попадется кто-нибудь, наделенный способностями видящего, и почует неладное?
        Они вышли наружу. Воздух был свеж и ароматен, сияло солнце, Троглехт ворковал что-то любезное, но вдруг поперхнулся, умолк на полуслове, а потом с гневным изумлением осведомился:
        - Вы-то что здесь делаете?!
        Трое юнцов в мантиях Магической Академии, а за спинами у них прятался, пригнувшись, кто-то четвертый в плаще с наброшенным капюшоном. Ответили они хором:
        - Мы хотим посмотреть на куджарха!
        Такая похвальная дисциплинированность ничуть не смягчила Троглехта. Напротив, его аж передернуло от негодования:
        - Что-о-о?!! Ах вы бестолочи, да вы же зачарованы!
        Четвертый, сохранявший инкогнито, еще ниже пригнулся и съежился.
        С минуту маг молчал, по его сосредоточенному лицу Зинта догадалась, что он колдует. Потом трое студентов начали оторопело озираться с таким видом, словно их окатили холодной водой.
        - Учитель Троглехт… Что случилось?..
        - Вы забыли все, чему вас учили, и позволили этому негодяю околдовать вас! А ну, иди сюда!
        Некто в плаще выступил вперед, и лекарка увидела, что капюшон у него накинут поверх зеленой шляпы.
        - Здравствуйте, госпожа Зинта, - он сдержанно поклонился ей, после чего добавил: - Здравствуйте, учитель Троглехт.
        - Здравствуй-здравствуй, - проворчал маг. - Давай сюда амулет!
        - Который? - угрюмо уточнил Дирвен. - У меня их много.
        - Не изображай дурачка! Тот самый, который ты использовал, чтобы зачаровать свою охрану. «Тайный вожатый» или «Заместитель воли»?
        - «Тайный вожатый».
        - Дай сюда! - Троглехт подставил ладонь.
        Мальчишка нехотя вытянул из кармана шнурок с неброской подвеской.
        - Где ты его спер? - осведомился допросчик, тут же выхватив вещицу.
        - Мне его официально выдали! - огрызнулся Дирвен. - Чтобы я тренировался на добровольцах.
        - Отменно потренировался, можешь считать, зачтено. А вы, стало быть, добровольцы?
        - Мы же не знали, что он нас сюда поведет, - сердито глянув на виновника, попытался оправдаться один из студентов.
        - Вам поручено охранять его и наблюдать за ним, вы не можете быть добровольцами для его тренировок - разве вас об этом не предупреждали? Я обо всем сообщу, кому следует. Дирвен, что тебе понадобилось на Выставке?
        - Я хочу посмотреть на куджарха, - он упрямо глянул исподлобья. - И вообще на всяких зверушек… Мне, что ли, нельзя?
        - Тебе - нельзя! - отрезал маг. - Тебе даже близко подходить к виварию запрещено, и ты отлично об этом знаешь. Как вас пропустили на Выставку?
        Дирвен промолчал. Зинта подумала, что сторожей в воротах он небось тоже заморочил с помощью «Тайного вожатого».
        - Зачем тебе куджарх?
        - Я же сказал, хочу посмотреть, - буркнул мальчишка. - Почему всем можно, а мне нельзя?
        - Потому что нельзя! Марш отсюда! - Троглехт повысил голос. - Развернулись и пошли к воротам! Я сказал, организованно пошли к воротам!
        Юнцы подчинились.
        - Посмотреть ему… Хочет он… Много чего он хочет… - негодующе бормотал маг себе под нос, шагая следом. - Взял под контроль трех старшекурсников Академии, успевающих на «хорошо» и «отлично», куда это безобразие годится? Твою бы энергию да в благих целях использовать, в тылу у врага… Кому сказано, к воротам, а не туда!
        Выпроводив нарушителей с Выставки, он устроил разнос сторожам, которые сами не могли понять, как вышла такая промашка - ну точно ведь, их тоже зачаровали! - а потом вспомнил о своей спутнице. Зинта запоздало подумала, что надо было сбежать, пока он ругался, не обращая на нее внимания. Ее подвело любопытство. А теперь поздно: опять он смотрит на нее масляно-умильными глазами и городит свои несусветные комплименты.
        Впрочем, дойдя вместе с ним до конца улицы Светлых Обещаний, которая вела мимо белых зданий Собрания к разноцветным жилым кварталам Пергамона, Зинта поняла, что комплименты у него искренние и милые, от чистого сердца. И сам он славный человек, добрый, заботливый, в чем-то даже трогательный… Одинокий, потому что влюбился, а у нее уже есть любовник, но Троглехт, если разобраться, нисколько не хуже того мага (как же его зовут, запамятовала, да и неважно), с которым она живет. Рядом с Троглехтом так уютно и надежно, он ведь только о том и печется, чтобы Зинте было хорошо… И если она сейчас зайдет к нему в гости на чашку шоколаду, чтобы ему, бедному, не было так одиноко, ничего дурного в том не будет.
        Мимо со всех сторон плыло что-то солнечное, невнятное, а прямо на них надвигалось темно-синее с красным, и когда маг потянул Зинту вбок, та сразу поняла: они спасаются от этого синего в изломанных серебристых ветках и мелких алых цветах - правильно, незачем с этим встречаться…
        - Развлекаетесь, коллега Троглехт?
        Лекарка вздрогнула, словно ее встряхнули за шиворот, и ошеломленно заморгала: куда ж это она убрела вместе с Троглехтом, в какие-то совсем незнакомые закоулки… Тавше Милосердная, что с ней только что было?! Голову, что ли, напекло?
        А дорогу им заступил Эдмар в китонской баэге цвета вечернего неба, с россыпью вишневых бутонов. Вокруг глаз он искусно нарисовал узорчатую полумаску в одной гамме со своим одеянием, на поясе у него висел веер - вероятно, тот самый, с лезвиями, который ему подарили в Китоне.
        - Какая пошлость - зачаровывать даму, вместо того чтобы очаровать ее своими достоинствами… Прискорбное падение нравов, сердце кровью обливается. Вдобавок околдовали вы Зинту не своими силами, а с помощью амулета - последний штришок, совсем удручающий. Что-то по этому поводу скажет коллега Орвехт…
        Лицо Троглехта пошло пятнами, а пальцы, по-хозяйски сжимавшие локоток Зинты, враз стали вялыми, и она высвободила руку, на шаг отступила. Способность соображать возвращалась к ней медленно, как будто ее оглушили, а теперь она постепенно приходила в себя.
        - Достопочтенный коллега Тейзург, вы неправильно поняли ситуацию, у меня есть с собой амулет, изъятый у одного из наших мальчишек-амулетчиков, но зачем бы я стал его использовать, да еще ни с того ни с сего, ерунда какая! - маг издал нервный недоумевающий смешок. - Госпожа Зинта пожелала пройтись со мной по-дружески, в здравой памяти и по собственной воле, совершенно невинная прогулка, даже смешно, что у вас такие домыслы…
        Лекарка, уже смекнувшая, что к чему, собиралась возмутиться, но, поглядев на ироническую мину Эдмара, решила промолчать: он и сам все понял.
        - Что ж, пожалуй, я с вами соглашусь, дорогой коллега, - обронил тот небрежным тоном. - С помощью никчемной побрякушки, которая лежит у вас в кармане, вы никого больше… м-м… я всего лишь хотел сказать, и впрямь никого не зачаруете, так что беру гнусные инсинуации обратно. Этот кусочек редкого сплава на замызганном шнурке так же безобиден и бесполезен, как ваш, с позволения сказать, моллюск, о котором вы с таким трогательным сентиментальным пафосом рассказывали кое-кому из наших общих знакомых дам. Умопомрачительная экзотика…
        Троглехт смертельно побледнел, попятился и уткнулся спиной в оранжевую оштукатуренную стену с охряным орнаментом. Он судорожно шарил руками у себя под мантией, в его выпученных глазах бился ужас.
        - Что вы сделали?!. Со мной… И с амулетом, он же казенный!.. Что у меня там, боги милостивые, помогите!.. Помилуйте…
        - Амулет, увы, больше не амулет, - с искренним сочувствием отозвался Тейзург. - А вы пока можете порадоваться моллюску… С полчаса помучаетесь, потом само пройдет. Это кратковременные чары, я сегодня с утра тихий и добрый, еще ни одной гадости не сделал. О, сейчас я сделаю первую за сегодняшний день гадость - украду у вас Зинту, если не возражаете.
        Несчастный Троглехт, скорчившийся возле стены с безумным выражением на лице, не возражал, не до того ему было. Эдмар галантно подхватил лекарку под руку и повел прочь.
        - Раз уж ты меня украл, пойдем в какую-нибудь чайную, - вымолвила Зинта, когда к ней вернулся дар речи.
        - Идем. Не обессудь, что нарушил пикантные планы, но чтобы женщина, которая безжалостно отказала мне, отдалась Троглехту - такого безобразия я допустить не могу. С коллегой Суно у тебя любовь, это извинительно, но чтобы с кем попало - нет уж, и не надейся.
        - Спасибо, что выручил, - вздохнула Зинта. - И прости за то, что я тебе тогда сказала со зла, при Суно и при демонах.
        - Что именно? - полюбопытствовал Тейзург. - Ты мне тогда много всякого кричала вслед, и твоими стараниями лексикон демонов Хиалы изрядно обогатился нехорошими словами.
        - Я имею в виду насчет твоих первых заработков в Паяне. Ну, чем ты вначале в порту за деньги занимался… Зря я об этом вслух сказала.
        - А я, признаться, этого не стыжусь, - ухмыльнулся ее спутник. - Не побирался ведь. Я там считался самым шикарным вариантом, клиенты из-за меня дрались - всерьез, до поножовщины. Ты бы там за три месяца столько не заработала, сколько мне платили за одну ночь.
        - Да почем ты знаешь? - возмутилась задетая за живое Зинта, на мгновение упустив из виду, о каком негодящем ремесле идет речь.
        - Если хочешь, можем проверить, кто из нас больше заработает на улице за один вечер, - он заговорщически подмигнул. - Ну что, спорим?
        - Ах ты, окаянец бесстыжий, еще чего не хватало! - опомнилась лекарка. - Тьфу, самому-то не совестно такое предлагать, после того как я перед тобой по-доброжительски повинилась?
        Судя по удовлетворенно-насмешливой физиономии Эдмара, совестно ему не было.
        Они свернули на улицу, где находилось несколько трактиров и чайных. В воздухе витали аппетитные запахи, на цепях висели завлекательные вывески. Здесь царило оживление: Великое Светлейшее Собрание откроется завтра, Пергамон кишит участниками и гостями - золотая пора для владельцев заведений.
        Тейзург с Зинтой зашли в «Истинный сиянский чай», заняли столик на веранде с деревянной решеткой, которую уже начали оплетать нежные побеги вьюна. Летом за растительным пологом не видать, кто здесь сидит, и на улицу не очень-то посмотришь, а пока все как на ладони. На противоположной стороне находилась «Заветная чашка» - зеркальное отражение «Истинного сиянского чая», с точь-в-точь такой же оголенной решеткой, и вывеска похожая, только с другим названием.
        - До чего пакостный амулет, - пробормотала Зинта, запоздало содрогнувшись при мысли о том, какую скверную шутку чуть не сыграл с ней Троглехт.
        - Этот обладатель моллюска больше на выстрел к тебе не подойдет. Если он не усвоил урока, получит еще один.
        - А ты правда, что ли, превратил…
        - Всего лишь навел иллюзию. Позже он и сам это поймет, когда мозги перестанут бурлить от ужаса. Превратить тоже мог бы, но он, увы, маг Ложи, а ссора с Ложей в мои планы не входит.
        - У тебя ведь есть еще Китон и твое кофейное княжество, которые далеко от Ларвезы, - напомнила Зинта.
        Ей-то как раз хотелось поссорить Тейзурга с Ложей.
        - Не то. В Китоне меня почитают самым изысканным образом, а в княжестве, для которого я пока еще не придумал имени, на меня и вовсе молиться готовы. Обретя в моем лице самозваного правителя, местное население, давно уже ничейное и стоически вымирающее, получило и защиту от волшебного народца, и спасение от голода и жажды, не говоря об экономических перспективах. Там сейчас идет строительство оросительной системы, а за воду они с потрохами продаться готовы и боятся только одного - что я их брошу. Так что я для них милостивый и любимый господин, какая уж там светская жизнь… Интриги и интрижки, словесные дуэли, утонченные взаимные гадости, добавляющие жизни пряной прелести - все это здесь, в Ларвезе, и мне бы не хотелось враз лишиться этой благодати. Амулет я убил, но Троглехт не станет об этом распространяться, ведь тогда ему придется сознаться в своих собственных неблаговидных действиях. Связываться с коллегой Орвехтом он тоже вряд ли захочет. Можешь мне поверить, твой рассудительный и хладнокровный Суно в гневе страшен - или я плохо разбираюсь в людях. В придачу сама по себе попытка околдовать
служительницу Тавше гарантирует нашему хитроумному влюбленному всеобщее осуждение. Так что я его, болвана, избавил от серьезных неприятностей. Надо будет с ним побеседовать, чтобы он это в полной мере осознал и проникся благодарностью.
        - Что же он насчет амулета своим скажет?
        - О, мне тоже интересно, как он выкрутится. Я бы на его месте все свалил на происки врагов Ложи, которые непременно должны были затесаться в число гостей. Посмотрим, додумается он до этой версии или нет.
        - Не доброжитель ты все-таки, - вздохнула Зинта. - И двигаться в сторону добра не хочешь. Троглехту поделом, да и амулет был дрянной, нечего такую пакость разводить. А вот когда ты отдавал своему Хальнору лекарство для его дочери и побил у него на службе какие-то монтро… манитро… ну, эти самые, которые, как ты говорил, там по стенкам висели, вот это был зложительский поступок.
        Прислуга принесла острый сырный суп с весенними травами и гренками.
        - Пелерина у тебя просто прелесть, - оценил Эдмар. - Если подскажешь мастерицу, я бы ей манжеты заказал.
        Короткую пелерину из белого кружева Зинта надела поверх голубого шелкового платья, потому что решила, что сегодняшний день у нее будет праздничный.
        - Здесь купила, в Салубе, в галантерейной лавке на улице Соломенных Птиц.
        - О, загляну туда. А что до битых мониторов, он сам виноват. Не я затеял драку. Я всего лишь тактично напомнил ему об одном старом долге - а он мне сразу в глаз, как будто я пришел к нему с судебными приставами и размахиваю перед носом исполнительным листом! Некрасиво это было с его стороны. Его всегдашний аргумент в наших спорах - удар кулаком. Я все равно не отступлюсь, рано или поздно я взыщу с него долг, мерзавец это понимает, оттого и бесится, - желтые глаза Тейзурга горели одержимо и мечтательно. - Он-то понадеялся, что вопрос снят, раз меня убили. А теперь я вернулся, и придется платить по счету. Самое-то главное, ему некуда деваться. Уж если Страж Мира, пусть даже отставной и считающий себя простым смертным, что-то кому-то пообещал - он должен расплатиться, иначе ему же хуже. Для таких сущностей, как он, обман - запретная территория, так что он влип. Разве что я соглашусь освободить его от обещания, но этого он не дождется, этого я за все сокровища мироздания не сделаю!
        Зинта заметила на веранде «Заветной чашки» знакомые лица: за одним столиком сидела Атаманша в оборчатом красном платье с черными розами и черной кружевной пелерине, за соседним - Тимодия с матерью.
        Атаманшу она видела еще и возле ограды Выставки, перед тем как привязался Троглехт. Словно та за ней следила. Задумала свести счеты? Чего доброго, поколотит… Но она же теперь знает, кто такая Зинта, и вряд ли посмеет поднять руку на лекарку под дланью Тавше, разве что подойдет и всяко обругает, а это не страшно. Впрочем, может, и случайно встретились: поглядеть хотя бы издали на Выставку тьма народу пришла, а потом все понемногу потянулись обедать, ничего удивительного.
        - А что за долг?
        Захочет - скажет, не захочет - не скажет, спросить не возбраняется.
        - Из-за него погибло мое оборудование для добычи полезных ископаемых на дне моря, и он наотрез отказывается расплатиться, хотя обещал, лицемер несчастный.
        Зинта изумленно распахнула глаза:
        - Да разве можно добывать ископаемые на морском дне?
        - В том мире можно, для этого используются сложно устроенные механизмы. Вот он и уничтожил мне такой механизм, который с ума сойти сколько стоил. Вернее, я сам это сделал - ради него, поверив лживым словам.
        - Может, у него просто нет денег, чтобы заплатить?
        - Речь не о деньгах.
        - А, так он должен тебе отдать за это что-то волшебное? - догадалась Зинта.
        - Можно и так сказать, - согласился Тейзург с выражением мечтательной грусти. - Волшебное… Да.
        - Тогда и впрямь нехорошо, что не отдает. Правда, если дело касается каких-то магических артефактов, люди, бывает, сильнее жадничают и держатся за свое, чем из-за денег.
        «Зов боли» пришел не вовремя. Если с супом она, под разговоры, расправилась до конца, то горячего чаю с привкусом корицы едва успела отхлебнуть, а пирожное так и осталось на тарелке. Эдмар, проживший с лекаркой два с лишним года, сразу понял:
        - Зовут?
        Зинта кивнула, торопливо допила чай, обжегши язык, и схватила висевшую на спинке стула лекарскую сумку - пусть оделась нарядно, все равно взяла ее с собой, и правильно сделала.
        - Непременно приходи к нам в гости! - бросила она уже на ходу.
        В «Щедрой скатерти» человеку почтенных лет проломили голову доской для игры в сандалу. Агрессор, рослый королевский гвардеец, появлению лекарки под дланью Тавше обрадовался, как мешку денег, и вслух возблагодарил Милосердную, а потом Госпожу Вероятностей: если пострадавший останется жив-здоров, будут шансы избежать трибунала.
        - Соображать надо, что творите, - высказала ему Зинта, после того как зарастила трещину в черепе, соединила лопнувшие сосуды, свела на нет, насколько возможно, последствия кровоизлияния и заодно изничтожила камни в почках. - Если человека со всей дури хватить по темени увесистой деревяшкой, от этого, знаете ли, кость может треснуть. Или для вас это новость?
        - Простите, сударыня, - виновато произнес гвардеец. - Не желаете ли пообедать? Вам, я слыхал, после призыва силы надобно досыта кушать, и я дерзнул заказать обед. Хозяин, прохвост, уже все приготовил.
        Пообедать она желала. Ее слегка пошатывало от слабости, словно сутки не ела. Весь запас собственных сил перегорел без остатка: проще залечить несколько ран и переломов за раз, чем провести одну штопку мелких внутримозговых сосудов.
        Пока она уминала обед, бравый королевский солдат, чинно сидевший на стуле напротив, рассказал, что они с побитым доской пожилым господином играли в рыночную сандалу, и тот, каналья, исподтишка передвинул две фигуры, обеспечив себе нечестное преимущество.
        - Я, сударыня, изволите видеть, игрок, если мне бросили вызов, удержаться не могу, и проигрывать я никак не согласен, - объяснял он уже не покаянно, а проникновенно. - Ставка - это, сударыня, для меня пустяк, деньги пришли, деньги ушли, но ради победы я буду бороться до конца. Хотя с доской, ваша правда, погорячился, надо было метким словцом старую каналью пристыдить.
        «За полдня столько разного от людей наслушалась, что иному сочинителю хватило бы на три романа, и как же я теперь в этом ворохе всячины буду подсказку Госпожи Развилок искать?» - сокрушенно подумала Зинта, допивая на десерт густой шоколад с ореховым привкусом.
        Челинса, прозванная Атаманшей, ходила за лекаркой с самого утра. Улучить момент, чтобы подойти к ней, когда никого не будет рядом, до сих пор не удалось: сперва та стояла в толпе, потом была с магом, потом с другим магом, потом и вовсе куда-то умчалась - видно, свой зов услышала. Пришлось смириться с тем, что сегодня ее не поймать, разве что вечером. А пелерину Челинса признала на ней свою - из тех кружев, что сплела еще зимой для лавки на улице Соломенных Птиц.
        - Мама, не продавай меня, - подавленно пробормотала девочка за соседним столиком, аккуратный невзрачный мышонок с туго заплетенными косичками.
        Словно в глубине души понимала, что это не поможет, все равно ее продадут. Хотя ерунда же чворкам на смех, Ларвеза - не Суринань, в просвещенном мире, хвала богам, людьми не торгуют. Но это взрослому ясно, а дети верят, если их напугать.
        - Мамочка, я хочу остаться с тобой, пожалуйста…
        - Ешь, - велела мать, видная собой женщина с таким лицом, точно недавно овдовела или все нажитое потеряла.
        - Сударыня, - вежливо обратилась она к Челинсе, заметив ее взгляд, - не знаете ли вы, где остановился этот господин маг?
        Осторожный кивок в сторону веранды «Истинного сиянского чая», где виднелось за потемневшей деревянной решеткой яркое синее с красным пятно, обозначил, о каком маге идет речь.
        - Сдается мне, где-то в центре Салубы, в резерве для почетных гостей, - Челинса старалась быть в курсе любых дел и все про всех знать. - Если там порасспросите, люди подскажут.
        Господин Тейзург между тем расплатился и вышел на улицу, он выглядел точно актер перед выступлением - прямо на лице нарисована причудливая полумаска. Челинса никогда раньше не видела ничего подобного, запомнить бы узор, чтобы потом похожее кружево сплести. Его одеяние выделялось в толпе, среди мантий, камзолов, платьев и кафтанов, густой сумеречной синевой с россыпью темно-красных бутонов цветущей вишни.
        - Ох, не нравится мне этот красавчик, - тоскливо вздохнула приезжая женщина, будто разговаривала сама с собой.
        - Мама, мне он тоже не нравится, - прошептала девочка.
        - А ты молчи да ешь, - прикрикнула мать. - Чтоб до конца все съела!
        Она отвернулась к своему столику, строгая, чересчур бледная, с горьким и решительным выражением на лице. Челинсу разбирало любопытство, что у нее за дело к господину Тейзургу, о котором болтали, что он древний маг-возвратник, хотя жить в Накопителе отчего-то не захотел, и что он может по-страшному заколдовать, если его чем-нибудь рассердишь. Возможно, он заколдовал кого-то из близких этой женщины, и та пришла просить за несчастного? Не похоже было, что ее удастся разговорить, поэтому Челинса расплатилась и, скрепя сердце, отправилась выслеживать лекарку.
        - Грисойм, отгадай загадку: что сделает Дирвен, если он забыл дома все амулеты, а на него напали враги?
        - Убежит, наверное, - поразмыслив, отозвался Грисойм. - Спрячется, как велено по инструкции, и постарается не привлекать к себе внимание неприятеля. Или воспользуется для самообороны неволшебным оружием. Пошлет мыслевесть магам-кураторам.
        - Не угадал, - с торжеством объявил спросивший. - Дирвен их забодает!
        Заливистое коллективное ржание.
        Придурки, кто же еще. То ли не знают, что первый амулетчик Ложи находится рядом, за полотняной стенкой, то ли, наоборот, заметили его издали, вычислили, когда он поравняется с их шатром, и нарочно это сказали. Придурки. Дирвен с независимым видом прошел мимо, Три Веселых Чижика потащились за ним.
        Казармы Ложи всех не вместили, для студентов Академии и приезжих амулетчиков поставили шатры на рыночной площади Пергамона, освобожденной по такому случаю от налепившихся за пять лет дощатых прилавков. Дирвена с его охраной перевели сюда из Журавлиного дома, чтобы не посылать за ним в Салубу, если он вдруг понадобится.
        Каждый шатер был украшен разноцветными волшебными фонариками и гирляндами флажков, да еще девизом, начертанным краской на длинном куске полотна, вывешенном над входом.
        У Дирвена с Чижиками девиза пока не было. Надзиратели со своим подопечным не разговаривали: обиделись, что он их околдовал и подвел под неприятности. А он же не из вредности, он просто очень хотел посмотреть на куджарха и на другие диковины Выставки.
        Почему всем можно, а ему нельзя? Ладно бы он был каким-нибудь последним задохликом, но ведь он лучший амулетчик Ложи, первый из первых - неужели не заслужил такой малости?
        Душу разъедало едкое ощущение непомерной несправедливости: он хочет посмотреть на куджарха, а его ни с того ни с сего не пускают посмотреть на куджарха! Из чистого самодурства. Ага, мальчишку нашли… По своим делам он давно уже взрослый мужчина. И если он чего-то хочет, неужели он не имеет права это получить - после всего, что Дирвен Кориц сделал для Светлейшей Ложи?
        Ага, хороши они будут без него… Как топить пиратов в Сиянском море или спасать подвалы Королевского банка - так «Дирвен, для тебя есть работа», а как ему захотелось всего на пару минут зайти в приземистый павильон с нарисованными на стенах символами, перекрывающими дорогу волшебному народцу и демонам Хиалы, и поглядеть на пойманную в Олосохаре тварь - так «марш отсюда»?!
        В душе клокотало, и казалось, будто злые слезы выкипают раньше, чем успевают пролиться. Он хочет, а его туда не пускают. Не ожидал он от Ложи такой чудовищной несправедливости!
        Веселые Чижики - сейчас они выглядели скорее Понурыми Чижиками - решили, что он тоже переживает из-за встречи с Троглехтом и грядущего наказания. Это их до некоторой степени с ним примирило. Даже попытались втянуть его в дискуссию, какое бы изречение написать каллиграфическим почерком на приготовленной тряпке, а то они уже схлопотали замечание, что над входом в шатер нет подобающего девиза.
        - Победа или смерть! - угрюмо глянув на них из-под шляпы, буркнул Дирвен.
        Чижики решили, что это не подойдет, и принялись дальше перебирать варианты. Придурки. Ему бы их заботы.
        Зинта допоздна просидела в мезонине салубского домика над своей тетрадкой, при свете волшебной лампы в виде вазочки с хрустальной грушей. Почерк у нее был округлый и аккуратный, если она писала медленно, и коряво-невнятный, когда торопилась. Вряд ли кто разберет эти каракули - ну и к лучшему.
        Лишь бы ей самой догадаться: что из этого - подсказка Госпожи Вероятностей, а что просто так?
        Раз речь идет об Эдмаре, не стоит ли в первую очередь обратить внимание на его же собственные слова?.. Вовсе не обязательно. В таких делах то, что лежит на поверхности, вполне может оказаться обманкой. Пойдешь, да не туда. Зинта решила, что не попадет в эту ловушку. То, что ей нужно найти, затеряно среди всего остального, словно один-единственный особенный камешек в россыпях обкатанной морем гальки.
        Подтянутый, гладко выбритый, в сверкающей золотым шитьем парадной мантии, Суно Орвехт выглядел образцовым магом Светлейшей Ложи: один из тех, кто безупречно выполняет свои функции и являет собой пример для коллег, таких же безупречных, примерных и взаимозаменяемых.
        За этой бесстрастной маской, надетой по случаю открытия Великого Светлейшего Собрания, его снедало беспокойство.
        Плясунья со Змейкой в абенгартском порту так и не объявились. Капитан «Пьяной стрекозы» прождал их сутки, потом вышел в открытое море и отправил мыслевесть Шеро Крелдону. Из порта он этого сделать не мог: если послать мыслевесть магам Ложи с территории Овдабы, об этом непременно узнает овдейская контрразведка, у них там все опутано «чарами сита». По этой же причине нельзя рассчитывать на то, что Хеледика сама свяжется с куратором. Обычно информацию передавали агенты, замаскированные под рыбаков, когда отправлялись «на промысел» в открытое море.
        Вторая причина для досады была из области личного. Коллегу Троглехта постигло душевное расстройство: со вчерашнего дня его преследовало ощущение, будто некая важная часть его тела превратилась в моллюска. Стремясь удостовериться, что это не так, он то и дело принимался непристойно шарить руками под мантией, и его услали с торжества, дабы не бросал тень на Ложу. Примечательно, что перед тем как его начали одолевать сии странные опасения, он пообщался с Тейзургом, а до того отобрал у Дирвена амулет «Тайный вожатый» и прогуливался по пергамонским улицам под ручку с Зинтой.
        Суно и прежде Троглехта недолюбливал, а когда заметил, как тот посматривает на Зинту, стал еще хуже к нему относиться.
        Дирвен рвался туда, куда ему вход воспрещен: на Выставку, в виварий. Опять ему миндального мороженого подавай, то бишь «на куджарха посмотреть». Ради этого он зачаровал с помощью «Тайного вожатого» студентов-надзирателей, лишний раз подтвердив свою репутацию упрямого паршивца и сильнейшего в Ларвезе амулетчика. Если б у него еще ума-разума прибавилось, цены бы парню не было.
        Троглехт заявил, что Дирвен и его сторожа испортили «Тайный вожатый»: вероятно, студенты Академии сопротивлялись ментальным чарам, и для артефакта это закончилось плачевно. Давая объяснения, занемогший коллега нервничал и жаловался на невыносимо скверное самочувствие по причине переутомления.
        У Суно сложилась собственная версия этого происшествия, но ни с кем делиться своими домыслами он не стал. Коллеге Троглехту поделом, а коллеге Тейзургу впору сказать спасибо. Положительно повезло, что древний маг наткнулся на Зинту и ее предприимчивого поклонника. То, что лекарка с Эдмаром помирились, тоже радует. Отношения между ними сложились, можно сказать, родственные, и это весьма хорошо: с одной стороны, нет поводов для ревности, с другой - Эдмар готов заступиться, если Зинта угодит в неприятности, а Суно рядом не окажется. Это успокаивало, а то, знаете ли, всякое в жизни случается.
        - Боги великие, что они хотят этим сказать? - воскликнул коллега Харвет, который вместе с Орвехтом инспектировал шатровый городок, проверяя, все ли в порядке.
        Посмотрев, куда он указывал, Суно озадаченно хмыкнул. Над входом в шатер первого амулетчика Светлейшей Ложи висел девиз:
        «Не все угроблено, но мы над этим работаем».
        Дирвен и трое старшекурсников Академии, услышав их голоса, высыпали наружу. Все при полном параде, согласно предписанию. У Дирвена вид оскорбленно-угрюмый, у его надзирателей - исполнительно-бодрый.
        - Это чей полет мысли? - поинтересовался Орвехт, кивнув на кусок ткани с изречением.
        - Это мы вместе придумали, - со скромной гордостью отозвался один из студентов.
        - Оригинальность - это, юные коллеги, в иных случаях похвально, но вы не находите, что ваш смелый девиз подлежит двоякому истолкованию? - осведомился Харвет.
        - Почему - двоякому, учитель?
        - Хороший девиз, кому он может не понравиться?
        - Простите, учитель, но там все правильно сказано…
        Они сначала начали дружно отстаивать свой выбор и лишь потом догадались посмотреть на надпись. Их шокированные физиономии позволили сделать вывод, что увидели они над входом в шатер совсем не то, что ожидали.
        - Это чья-то подлость! - вымолвил после недолгой заминки один из парней. - У нас же был другой девиз: «Кто много старается - тот многого добивается», а его кто-то стащил и взамен повесил это…
        - Гляньте, тряпка-то наша, - заметил другой. - Пятнышко возле края, и с правой стороны кромка разлохмачена… Значит, не сняли, а использовали какое-то заклинание, чтобы подменить надпись.
        - Узнаю, кто сделал - так по башке настучу, что они все заклинания забудут, - пообещал третий, с виду самый решительный и крепко сбитый.
        - Как же они умудрились это провернуть? Вроде ерунда, а ведь магия нужна неслабая, чтобы вот так что-то переделать, наверняка целой толпой работали…
        Старшие волшебники тоже с любопытством изучали переиначенный девиз: совершенно верно, сей пустячок требует отточенного мастерства, словно какая-нибудь филигранная безделушка, и вдобавок переделка материального объекта невозможна без хорошего расхода энергии. Неужели неизвестные остряки, сыгравшие шутку с Дирвеном и его надзирателями, ради этого безобразия исподтишка зачерпнули порцию силы из Накопителя? Впрочем, со студентов станется.
        - Учитель Орвехт, а я знаю, кто это сделал, - хмуро процедил Дирвен. - Это не придурки из Академии, а известно кто! Он тут мимо проходил, и все выглядывали на него посмотреть.
        - Во-первых, выражайся так, чтобы окружающие тебя понимали, - одернул его Харвет - нахмурившись, он стал похож на длинноносого злого волшебника из детской книжки. - Мне, например, неизвестно, кого ты имеешь в виду, так что сделай одолжение, излагай свои домыслы связно и внятно - как тебя учили. Во-вторых, в Магической Академии учатся не придурки, а будущие маги Светлейшей Ложи. Ты слишком много себе позволяешь, забывая о том, что звание первого амулетчика скорее накладывает на тебя обязательства, чем дает право на неучтивое поведение. Ничего удивительного, что ты в столь юном возрасте нажил целое сонмище недоброжелателей. Я скорее удивлюсь, если вдруг выяснится, что у тебя есть друзья.
        Дирвен выслушал нравоучение с умеренно дерзким выражением на смазливой конопатой физиономии, затененной полями шляпы. А Суно только вздохнул, и то не вслух, а про себя: он был в курсе, кого мальчишка имеет в виду, да и версия не то чтобы вовсе невероятная… Судя по тому, что поведал крухутак, у которого Ложа выиграла ответ, в легендарные времена достопочтенный коллега Тейзург порой откалывал номера в таком духе единственно ради развлечения.
        - Кто бы ни сделал, нечего было ротозейничать, - подытожил он сухо. - Это позорище снять, и чтобы через четверть часа тут висел пристойный девиз.
        - На обратном пути проверим! - зловещим тоном поддержал его Харвет.
        Маги двинулись дальше, но больше никаких нарушений в шатровом городке не обнаружили. Удостоверившись, что команда первого амулетчика распоряжение выполнила, они повернули с площади в ту сторону, где высился Дворец Собраний, сверкающий в лучах вечернего солнца белой колоннадой и золоченым шпилем на куполе.
        Дирвен устроился в углу на потрепанной сурийской подушке. Перед ним стояла на специальной подставке деревянная рамка с несколькими парами крючков, на которых были подвешены железные цепочки разной толщины.
        Первый амулетчик отдавал приказы «Рвущему цепи, рушащему стены»: порвать все цепочки, порвать все, кроме предпоследней, порвать каждую четную, порвать все, кроме третьей сверху… Лопнувшие он заменял на целые, ему выдали для тренировок полную шкатулку расходного материала.
        Он уже достиг в этом деле совершенства. И стенки игрушечных домиков он сокрушал с идеальной точностью. Теперь ему не терпелось дождаться окончания этих дурацких торжеств, чтобы опробовать «Рвущий - рушащий» в полную силу. Дирвен не сомневался, что радиус покрытия у него будет не меньше двух десятых шаба. Во всем, что касалось работы с амулетами, с ним никто не мог сравняться.
        «Кто много старается - тот многого добивается» - ха, это для всяких там Веселых Чижиков и Прилежных Кроликов. А если у тебя дар, каким обладают единицы на миллион, остальные могут хоть из кожи вон лезть, все равно того же самого не добьются.
        Тем обидней, если тебя не пожелали вознаградить по заслугам. Например, не пускают посмотреть на куджарха. Всем можно, тебе нельзя, хотя по справедливости должно быть наоборот.
        Чижики опять трепались о женщинах. Одному больше нравились блондинки и рыженькие, другому - брюнетки, а третьему - все равно какие, лишь бы грудь побольше. Из-за них Дирвен начал думать о Хеледике, которая оказалась шлюхой и обманщицей.
        Она исчезла из Аленды еще осенью. Учитель Орвехт сказал, вернулась к себе в Мадру, поскольку Тейзург, как предок-прародитель песчаных ведьм, взял ее под свое покровительство, и община приняла ее обратно. Ага, пусть катится к своим ведьмам… Хорошо, что она теперь далеко и ничто о ней не напоминает. Она не знает, что такое настоящие чувства и для чего нужно беречь свою девственность, поэтому без нее лучше.
        Вспомнив заодно и о своей второй любви, Дирвен невольно поежился. Хвала богам, что госпожа Зинта в «Яблочной даме» начала колотить в дверь номера и не позволила свершиться чудовищному… Когда Великое Светлейшее Собрание закончится, он опять напишет на мишени для метательных ножей имя «Энга».
        Посмотреть на куджарха ему хотелось не только ради интереса, а еще из-за Хеледики. Чтобы убедиться, что ничего страшного нет в этом куджархе, все равно бы он ее не съел, угроза для ее жизни была пшиком, и она просто-напросто последняя шлюха, а Дирвен прав, что бы там ни говорил по этому поводу учитель Орвехт.
        Время от времени его все же что-то царапало - какое-то неудобство в душе, словно острый камешек в ботинке. Это было неприятно, хотелось от этого избавиться, и Дирвен решил, что оно наверняка пройдет после того, как он увидит куджарха: ведь тогда он окончательно убедится в своей правоте и в подлости Хеледики.
        Для него это важно, а его туда не пускают. Вспомнилась фраза из старой книги, читанной при подготовке к выпускным экзаменам в школе амулетчиков: «Даже если ты лучший из лучших и высишься над другими, как осиянная вершина, это не спасет тебя от людской несправедливости».
        Наверное, Челинсе проще было бы украсть булку хлеба в лавке или ударить человека ножом, чем подойти к лекарке и сделать то, что она собиралась сделать. Лишь гордость не позволяла ей передумать и повернуть обратно.
        Она дошла следом за Зинтой до Дворца Собраний. Дальше простую горожанку не пропустили бы, да Челинса и не пыталась затесаться туда, где ей не положено находиться.
        Остановившись у подножия парадной лестницы, уводящей к грандиозной белой колоннаде, как будто Дворец стоял на облаке и был слеплен из того же облачного материала, преследовательница смотрела вслед Зинте, досадуя, что снова ее упустила. Струхнула, чего уж там, слишком много вокруг свидетелей.
        В нескольких шагах от начала ступеней расположились продавцы пирожков, сластей, мороженого и жареных колбасок. Торговля шла бойко: и участники Собрания, и студенты, которых поселили в шатрах на рыночной площади, и пришедшие на гулянье расфранченные горожане - все не прочь угоститься. Из пергамонских и салубских Челинса много кого знала, и никто не удивлялся, что она тоже здесь.
        Увидев Зинту, сбежавшую по лестнице и устремившуюся сквозь праздничную толпу в глубь булыжных улочек, Атаманша поняла, что лекарка спешит на зов, - и бросилась за ней. Может, в этот раз наконец-то выгорит?
        Помощь понадобилась старому часовщику Крешонгу. Опять у него ущемило грыжу. Запыхавшаяся Челинса решила, что непременно дождется Зинту - и дальше будь что будет.
        По соседству жила Глименда, ее племянница, вышедшая замуж за негодящего пропойцу. Из переулка доносились их голоса: тот с заунывным надрывом просился домой, а жена его не пускала.
        «Еще чуть-чуть - и пожалеет мерзавца, дуреха несчастная, - прислушавшись, определила Челинса. - Пойти, научить девку уму-разуму, пока лекарка занята? А то ведь уступит, как последняя размазня!»
        Она всех учила уму-разуму, из самых лучших побуждений, так как знала, что правильно, а что - нет. И любое дело у нее спорилось, хоть плетение кружев, хоть мытье полов, поэтому ничего худого не было в том, что она всегда бралась руководить товарками при совместной работе. С Зинтой из-за этого сшиблись… Но госпожа должна держать себя как госпожа, а если она молчком присоединилась к занятым уборкой работницам, поди пойми, кто она такая.
        Раздраженно хмурясь от этих мыслей, Атаманша повернула за угол. Возле крыльца Савдо не было, его душераздирающие вопли доносились из-за дома. Она дернула шнур дверного колокольчика.
        - Тетушка! - выглянувшая Глименда говорила шепотом. - Как себя чувствует Сабрила?
        - Все хорошо с ней, с растяпой несчастной, обошлось, - вздохнула Челинса. - Урок ей, другой раз не будет тягать кастрюлю с кипятком, витая мыслями незнамо где. Растяпы вы, девки, и в кого такие выросли… Твой-то чего орет? Я думала, ты его, пьяного, домой не пускаешь, как я научила.
        - Так он за домом стоит и орет. И смех, и грех: вы же знаете, у нас там, на западной стенке, оберег намалеван - запертая от всякого худа дверь, вот он и разоряется перед нарисованной-то дверью, думает, я ему открывать не хочу. Слышите?
        - Глименда, открой по-хорошему, не по-людски поступаешь! По-людски же прошу, не буяню… Боги-милостивцы, пустите меня домой!
        - Боги его домой не пускают! - заметила Челинса едко. - Последний умишко пропил.
        - Не знаю, позвать его или нет, он там уже давно…
        - Не зови, - отрезала Атаманша. - Делай, как я сказала. Пусть урок ему будет, нечего винищем заливаться чворкам на смех. Идем к нам ночевать, а дом запри, и пусть орет хоть до утра.
        - Ой, спасибо вам, тетушка! И с Сабрилой повидаюсь…
        - Только подожди маленько. Я за тобой зайду.
        Она вернулась к дому Крешонга с вывеской в виде большого циферблата с узорчатыми стрелками. Через некоторое время лекарка вышла на улицу, дожевывая на ходу пирожок. Челинса, с ураганом в душе и стиснутыми, как перед дракой, кулаками, шагнув из-за угла, заступила ей дорогу. Зинта попятилась и едва не подавилась пирожком.
        - Спасибо вам, госпожа лекарка, - испугавшись, что она сейчас убежит, и тогда опять за ней гоняйся, торопливо заговорила Атаманша. - За дочку мою Сабрилу спасибо, она обварилась, а вы ее вылечили. И простите, что я про вас всяких зряшных глупостей наговорила, виновата я перед вами.
        Ну вот, она все-таки это сказала, хотя очень не любила извиняться и признавать свою неправоту.
        Зинта выглядела растерянной, даже смущенной, и смотрела на нее, обескураженнно моргая, а потом промолвила:
        - Так ведь и я тоже хороша… Надо было сперва по-доброжительски объясниться, а я сразу вас уволила… Как дела у Сабрилы?
        - Все уж затянулось, спасибо вам и хвала Тавше. Она мажет ноги той мазью, которую вы прописали. А вот это для вас! - Атаманша открыла украшенную матерчатыми цветами сумочку из крашеной холстины, которую сама себе сшила, и вытащила подарки.
        - Какая прелесть, - ахнула Зинта, разглядывая серебристый кружевной воротник - хризантемы, как будто сотканные из инея на стекле. - Спасибо… А это что?..
        - Чехол на вашу лекарскую сумку, должен оказаться впору. Вы же сейчас на Светлейшее Собрание пойдете, так пусть у вас сумка будет такая же красивая, как все остальное!
        - Истреплется ведь, а то и порвется, жаль такую красоту…
        - Не порвется, - с гордостью возразила Челинса, довольная и тем, что так легко помирились, и тем, что ее рукоделие лекарке понравилось. - Это из самых прочных китонских нитей, которые у них завсегда на такие вещи идут. Смотрите, вот тут я завязочки сделала, чтобы все было закреплено и легко надевалось.
        Одетая в ажурный зеленовато-серый чехол лекарская сумка выглядела нарядно, словно ее оплели побеги какого-то растения, образовав изящный узор.
        Попрощались они тепло, не то что в прошлый раз. Ну, да прошлый раз теперь не в счет. На радостях, что все так по-хорошему сложилось, Челинса чуть не забыла о своей племяннице. Если б не услышала горестный вопль: «Глименда, открой!» - так бы и ушла без нее.
        Заперев дом, они поскорее, пока Савдо их не увидел, скрылись в переулке, а пьяница так и топтался перед нарисованной на стене дверью, оглашая окрестности своими жалобами.
        - …За кафедру приглашается досточтимый коллега Свелдон, архимаг Сокровенного Круга, с докладом о последних достижениях Светлейшей Ложи в области защиты крестьянских хозяйств от сойгрунов!
        Пока Свелдон с медлительным достоинством шествовал к установленной на возвышении кафедре, сверкающей позолоченным барельефом, в зале, словно морской прибой, грохотали аплодисменты. Так полагалось. Гости могут не хлопать, а магам и амулетчикам Ложи это вменено в обязанность.
        Досточтимый Свелдон, сухонький старичок в блистающей бриллиантами парчовой мантии, говорил глуховато, однако специальные чары разносили его голос на весь огромный зал.
        Как известно, сойгруны до пояса смахивают на людей малого роста, но руки у них чересчур длинные, со страшными когтями, а ноги коленками назад, будто у кузнечиков. Эта разновидность волшебного народца обитает в равнинной местности, где вольготно скакать и нетрудно спрятаться среди высокой травы. Они вовсю озоруют, портят посевы, пугают и гоняют скот, нападают, случается, на одиноких прохожих. Человек всегда может откупиться от сойгруна браслетом - не важно, из чего сделанным, хоть из веревочки сплетенным. На браслеты они падки, носят их по нескольку десятков за раз на своих тощих, как плети, длиннющих руках, а не откупишься - закидают грязью, поколотят, исцарапают, иной раз могут и вовсе растерзать.
        Посевы и скотину защитить сложнее, но Ложа довольно успешно боролась с окаянными прыгучими тварями, и Свелдон, курировавший это направление, вдохновенно приводил цифры: на какой процент за последние пять лет уменьшилось число хозяйств, пострадавших от сойгрунов, насколько убавилось число нападений на единицу площади сельских угодий, каково ежемесячное соотношение напуганной и не напуганной сойгрунами домашней скотины и как это отразилось на удоях молока в количественном выражении в каждой из ларвезийских провинций - и так далее.
        После всякой цифры зал разражался энергичными аплодисментами. Суно подумал, что сегодня-завтра отобьет себе ладони до полной потери чувствительности, поскольку на Чтения о Благих Свершениях отведено немало времени. Больше, чем хотелось бы. Но это крамольный помысел, гнать его надо, ибо Великие Собрания изрядно приумножают славу Светлейшей Ложи, поражая умы прочих магов подлунного мира докладами о не слыханных доселе достижениях. Ну, по крайней мере так официально считается.
        Орвехту повезло: поскольку его включили в число дежурных безопасников, ответственных за порядок, он через некоторое время сможет покинуть зал для обхода территории. Большинству коллег, у которых нет уважительной отмазки, чтобы отсюда улизнуть, выпала несравненно худшая участь.
        Утешительная мысль о том, что еще немного - и он сбежит, добавила Суно рвения, когда вновь дошло до бурного излияния восторга посредством рукоплесканий.
        Увидеть, как злейший из твоих недругов запинается в сумерках о скамеечку и, беспомощно взмахнув широкими шелковыми рукавами, роняет кипу бумаг или, точнее, ярких глянцевых картинок, сшитых в тетрадки, - это, согласитесь, в высшей степени поднимает настроение.
        Как раз такую сценку Дирвен и наблюдал в проеме шатра, пряча злорадную ухмылку. Скамеечку забыли снаружи, после того как поменяли девиз над входом, а павлин - птица слишком гордая, чтобы смотреть под ноги. Так и подмывало сказать об этом вслух, но он благоразумно сдержался, а то один брякнул про павлина и до сих пор за правду мучается.
        - Прощу прощения, коллеги, - на бледном в свете волшебных фонарей лице древнего мага сожалеющее выражение смешалось с иронически-философским. - Я иногда бываю непозволительно рассеян… Надеюсь, я не помешал вашим тренировкам или таинству созерцания?
        Чижики вначале напряглись до судорог - о том, что Тейзурга недолго разозлить каким-нибудь пустяком, все были наслышаны, - однако сейчас он обаятельно улыбался и досадовал лишь на собственную неловкость. Наперебой извиняясь перед досточтимым коллегой, студенты кинулись собирать то, что он рассыпал, а Дирвен, понятное дело, его игнорировал, продолжая как ни в чем не бывало упражняться с цепочками на рамке. До чего же здорово, когда враг стоит в трех шагах от тебя, и ты его вдоволь игнорируешь!
        Любопытство все же дало о себе знать. Первый амулетчик покосился на своих надзирателей, недовольно скривившись, чтобы показать, как ему мешает их суета, и заодно вскользь зацепил взглядом Эдмара.
        Худощавое удлиненно-треугольное лицо Энги Лифрогед, только отросшие темные волосы отброшены назад, а у той падала на глаза белая челка. Большой насмешливый рот и суженный подбородок - как у шута на картинке, щеки по-девичьи гладкие. Глаза, и без того длинные, искусно подведены угольным карандашом.
        Энгу Дирвен тоже, как раньше Хеледику, считал девственницей, потому что она сама о себе так сказала. Ага, конечно… Не бывает настоящих девственниц, и любви не бывает, и верить никому нельзя, все равно обманут. С этой ожесточенной мыслью он вновь уставился на рамку, всем своим видом показывая, что нет ему дела до ихней дурацкой мельтешни, сопровождаемой взаимными любезностями.
        Успел еще заметить, что на шелковом одеянии Эдмара узор в виде поганок. Ага, в самый раз: на него достаточно посмотреть, чтобы травануться. Жаль, что заставили надпись с мишени соскоблить.
        - До чего дивны эти нагие девы! - вздохнул один из Чижиков, и в его дрогнувшем голосе сквозила пронзительная тоска то ли по золотому веку, то ли по краю обетованному. - Где же такие живут?
        - Это журналы из другого мира, - великодушно пояснил Тейзург. - Подарок для кое-кого из моих достойных коллег. Полагаю, должно понравиться…
        - Их сладостные полушария волшебно велики и прельстительны, - заметил другой Чижик. - Истинный праздник для очей!
        - А ваши речи - праздник для слуха, - вернул комплимент древний маг. - Увы, в том мире, где сии журналы напечатаны, большинство населения высказалось бы по поводу этих восхитительных фотографий удручающе кратко и вульгарно, так что слушать ваши изысканные комментарии - истинная отрада. Невыразимо приятно было побеседовать, но сейчас я, увы, тороплюсь, позвольте откланяться.
        Убрался. Наконец-то. Перед тем очаровав до поросячьего восторга Трех Веселых Чижиков, которые позабыли, что они охрана, и взахлеб обмениваются впечатлениями, словно сопливая школота, впервые увидевшая вблизи живого мага. Сами не соображают, как это позорно. Дирвен демонстративно морщил нос, но они в его сторону не смотрели, вдобавок его лицо затеняли поля шляпы, немного там разглядишь.
        - А это что?.. Да он же забыл!
        Зашелестело. Кто-то из троих присвистнул. Дирвен повернул голову: один из студентов вытащил застрявшую под стенкой шатра блестящую тетрадь с нагой пышногрудой красоткой на обложке.
        - И как мы не заметили… - покачал головой его товарищ. - Может, догнать его и отдать?
        - По инструкции не имеем права отлучаться, - с затаенным торжеством возразил третий. - Когда сам придет, отдадим, а пока это наше! Все пролистаем… Эй, Дирвен, будешь с нами голых дев смотреть, пока он не вернулся?
        - Больно надо, - не тая своего превосходства над ними, процедил амулетчик. - Мне и настоящих хватает, а сейчас у меня тренировка.
        - Не хочешь - как хочешь.
        Он бы к ним присоединился, если б эти картинки принес кто другой. Даже чуток обидно. Зато он гордый, и девок у него было много - наверняка больше, чем у Трех Веселых Чижиков, вместе взятых, хотя эти парни его старше. Но первому амулетчику Светлейшей Ложи довольно мизинцем шевельнуть, чтоб ему тотчас привезли какую-нибудь шлюшку, а они о таких привилегиях даже мечтать не могут, только и остается им в утешение нарисованных девок разглядывать.
        Чижики сгрудились со своим сокровищем под волшебным фонарем, прицепленным к стенке шатра, и про того, за кем должны присматривать, как будто вовсе забыли.
        Вначале полнейшее отсутствие внимания с их стороны задело Дирвена за живое. Потом он с сарказмом подумал: хороши надзиратели, одно слово - Чижики! Если кому-нибудь взбредет в голову повторить глупую шутку с девизом, опять прозевают. А потом дошло, что это Шанс - в кои-то веки никому нет до него дела! Это значит, что сейчас можно улизнуть от этих придурков. Это свобода, от которой он давно отвык.
        Дирвен поспешно отвел взгляд от увлекшейся компании. Не стоит смотреть в упор на тех, от кого собираешься сбежать, особенно если они маги и приучены улавливать незримое. Правда, этим троим незримое без разницы - они на зримое пялятся, глаз оторвать не могут. Придурки же.
        Он чувствовал себя по сравнению с ними бывалым мужчиной, который дурью маяться не станет. Пока они пускают слюни над «вот такенными прельстительными округлостями», он по-быстрому смотается посмотреть на куджарха.
        В одном из потайных карманов лежал «стручок подобия» - редкий одноразовый артефакт, выданный под расписку, на крайний случай, ради пущей личной безопасности первого амулетчика. Если израсходовать просто так - влетит, но потом все равно простят.
        Да и влетит скорее всего не Дирвену Корицу, а Трем Веселым Чижикам: с тех пор, как к нему приставили надзирателей, с них и спрашивали за его провинности - почему недосмотрели.
        Глядя на рамку, будто бы он по-прежнему всецело поглощен своими упражнениями, Дирвен вытащил полупрозрачный блекло-зеленый стручок с одной-единственной горошиной внутри. Надорвал его, отдав мысленный приказ, и горошина упала на застланный циновками пол шатра.
        Всего мгновение, чтобы смыться… Полоснув ножом по ткани, амулетчик ловко нырнул наружу, и буквально в эту же секунду на том месте, где он только что сидел, возникло его неотличимое подобие. И дышит, и глаза как будто смотрят, разве что разговаривать не умеет. Оно склонилось над рамкой с цепочками, точь-в-точь как Дирвен в момент приказа. Несколько часов так просидит, а потом само собой исчезнет. Хотя Чижики наверняка раньше спохватятся, заметив, что их подопечный не шевелится.
        Довольный тем, что трюк удался, беглый амулетчик двинулся по проходу меж поставленных в ряд шатров, озаренных желтыми, оранжевыми и зеленовато-лимонными волшебными фонариками. Пологи нараспашку, изнутри доносились голоса и вроде бы даже девичье хихиканье, кто играл в сандалу, кто бренчал на гитаре или на сурийской маранче. Нечего надеяться, что тебя не заметят, но Дирвен целеустремленно и неторопливо направился в ту сторону, где стояла новенькая дощатая уборная, и это никому подозрительным не показалось.
        Ясно же, зачем человек пошел в такое место. Всяко не для того, чтобы вдруг ринуться, пригнувшись, в темень, спугнуть ухоженного откормленного кота с атласной розочкой на ошейнике, увлеченно копавшегося в корзине с мусором, и ловко перемахнуть через забор, задействовав амулеты, позволяющие преодолевать магические преграды.
        Кто другой через этот забор не перелез бы. Его бы не пропустили сторожевые заклинания, а попытайся он прорваться силой - поднялся бы трезвон, набежала бы охрана. Защиту здесь поставили что надо, но Дирвен на то и был первым амулетчиком, чтобы выжимать из артефактов невозможное. Он мог пройти там, где другие не пройдут, за что его и ценили. Вот и сейчас он привел в действие единицы своего снаряжения именно в той последовательности, которая позволила ему проскользнуть сквозь препятствие, словно иголке сквозь марлю.
        Амулеты сообщили ему о характере охранных чар, и Дирвен мигом определил нужную комбинацию, как на учебе или на боевом задании. Это давалось ему легко. Даже учитель Орвехт однажды похвалил: «Есть же у тебя мозги! Если б ты еще и в повседневной жизни ими пользовался…» Похвала была не то чтобы совсем похвала, но учитель признал главное - то, что Дирвен крутой амулетчик и в этой области соображает лучше всех, а остальное не так уж важно.
        Не задерживаясь возле забора, он сиганул в ближайший переулок. Не нарваться бы на патруль… Позади тихо - значит, Чижики до сих пор не заметили, что он их одурачил.
        Улицы Пергамона освещали часто поставленные масляные фонари, специальные заклинания усиливали их свет в несколько раз, а купол Дворца Собраний сиял над городом, будто громадная золотая лампа, и на шпиле мерцала звезда. По тротуарам прогуливались нарядные горожане, из чайных и трактиров доносилась музыка - скрипка, гитара, флейта, кое-где еще и пели.
        Первый амулетчик крался задворками, стараясь не попадаться никому на глаза. Он проберется на Выставку, посмотрит на куджарха, на других обитателей вивария, а потом тихо-мирно вернется обратно, и тогда все поймут, что глупо было его туда не пускать, потому что вот же он там побывал - и ничего из-за этого не случилось.
        - Глименда, открой!.. Человек будет на улице ночевать, если ты меня домой не пустишь, постыдись перед богами!.. Открывай, говорю, по-хорошему!
        На задней стенке одноэтажного домика была нарисована запертая на три засова - от раздоров, от болезней и от безденежья - обережная дверь, перед ней топтался пьяный. Его охрипший голос звучал уныло и обиженно, с нотками угрозы. Время от времени он принимался молотить кулаками по озаренной тусклым светом одинокого фонаря оштукатуренной поверхности, но потом опускал руки и обескураженно жаловался:
        - Да что ж это творится, боги-милостивцы, к себе домой попасть не могу!
        «Во придурок», - презрительно ухмыльнулся Дирвен, проскочив открытый участок пространства у него за спиной.
        Он выбирал самые глухие закоулки. Из тени в тень, словно ловкий вор. Когда впереди показалась ограда, за которой белели павильоны Выставки, он отдал команду «Зонтику Ланки» - амулету кратковременного действия, быстро расходовавшему накопленную силу, зато в период активации делавшему своего хозяина невидимым для любой сторожевой магии.
        Зинте не пришлось долго скучать, слушая речи почтенных магов в ярко освещенном громадном зале с сахарно-белыми колоннами и пышной позолоченной лепниной. Сначала престарелой волшебнице стало дурно, потом представителя правящего дома княжества Нангер, откушавшего в буфете сверх меры маринованных стеблей луканки болотной, одолела резь в животе, да вслед за этим двое боевых магов из Овдабы и Ширры, уже сшибавшихся прежде при совсем других обстоятельствах, жестоко оскорбили друг друга действием. Всех их не оставила своей милостью Тавше, ибо лекарка под ее дланью оказалась рядом и помогла пострадавшим.
        Приведя в порядок сломанные носы подравшихся магов, Зинта отправилась в буфет. Пока затишье, хорошо бы поесть, а то, неровен час, опять кто-нибудь или обожрется деликатесами, или столкнется в кулуарах с заклятым врагом, и придется ей снова призывать силу Милосердной.
        Вино в буфете продавалось, прочее угощение было бесплатное, за счет Ложи. Устроившись за столиком возле двери, лекарка ела торопливо, готовая в любой момент сорваться кому-нибудь на помощь. Это ее служение, на это она никогда не роптала. Но мысль о том, что здесь можно встретить гостей из Молоны - и что они ей скажут, а она им что скажет, они же ее зложительницей назовут, и никак ей перед ними не оправдаться, - заставляла ее сидеть как на иголках и прятать лицо, чуть ли не уткнувшись в тарелку. Лишь бы доброжители из молонской делегации ее не застукали.
        - Зинта, ты репетируешь сценку для любительского представления? Пластический этюд «Смерть червяка» или живая картина на тему «Нет, не грабила я вашу лавку»?
        Услышав свое имя, она едва не подскочила на стуле, но в следующий момент расслабилась - это Эдмар.
        Баэга на нем была на первый взгляд неброская, но если знать в этом толк, отменно роскошная. Двухслойная: нижняя коричневато-лиловая, переливчатая, верхняя из тончайшего прозрачного шелка с серебристым узором - традиционный китонский орнамент, изысканно изящные декоративные грибы, как будто любовно срисованные с натуры. Насколько Зинта могла судить, королевское одеяние. Наверняка дареное. В древности, до своего ухода из Сонхи, Тейзург оказывал покровительство предкам нынешних китони, и за все это время в нелюдской стране Китон о нем не забыли.
        - Как бы меня не заметили те, кто приехал из Молоны, - поделилась она своими опасениями.
        - Допустим, заметят - и что с того? - он уселся напротив. - Навести на тебя чары все равно не посмеют.
        - Зато застыдят.
        - И что с того?
        - Стыдно мне станет, понял?
        - Какая интересная бывает у людей жизнь, - усмехнулся Тейзург, задумчиво сощурив подведенные глаза. - Любопытные, должно быть, ощущения, когда тебе стыдно. Увы, ни разу не испытывал. Зинта, если не хочешь привлекать к себе лишнего внимания, расправь плечи, держи осанку и смотри по сторонам с достоинством - тогда не будешь выделяться среди окружающих, и молонцы тебя не узнают. В этом платье ты выглядишь как элегантная алендийка, отдающая дань моде, ничего общего с Молоной. И чехол у тебя на сумке очаровательный…
        - Подарок, - пояснила Зинта.
        Лекарская сумка лежала на соседнем стуле. Не сказать, чтобы она сочеталась с нарядным платьем, но куда же без нее? Эдмару хорошо: у по-настоящему сильных магов есть волшебные кладовки, их владельцы всегда могут что-то взять оттуда или, наоборот, запихнуть туда с глаз долой, поэтому им не приходится таскать с собой нужные вещи в карманах, саквояжах или кошелках, а то и под мышкой.
        - Прелесть, какая искусная работа, - заметил он одобрительно. - Коллега Суно здесь?
        - Где-то ходит, за порядком приглядывает.
        У лекарки невольно вырвался вздох. Эдмар, всегда подмечавший детали, слегка изогнул бровь:
        - Что-то случилось?
        - Дамы к нему так и липнут, - понизив голос, поделилась Зинта. - И красивые, и знатные, и волшебницы… Нравится он им. Это понятно, мне ведь тоже понравился, а вдруг… - она смешалась и умолкла.
        - Напрасно беспокоишься. Даже если он не станет пренебрегать их благосклонностью, это будут всего лишь мимолетные приключения. Можно пресытиться и вином, и хмельным медовым напитком, и шербетом, и лучшими сортами шоколада, пополни этот список чем угодно еще - зато хрустальной родниковой водой пресытиться нельзя. Так что тебя он не бросит, если ты об этом. Поверь, даже если он порой гуляет на стороне, это нельзя считать за полновесную измену. На стороне ведь, а потом все равно возвращается к тебе.
        - Да я все это понимаю. Но иногда, как увижу возле него какую-нибудь, прости меня Тавше, кралю, неспокойно становится на душе. А когда он рядом, опять все в порядке.
        - Вы с Орвехтом восхитительно гармоничная пара, этого не сможет не признать даже отъявленный циник. Когда вы с коллегой Суно смотрите друг на друга, буквально зависть разбирает. От разделенной любви светятся глаза, от неразделенной светится фонарь под глазом… Ты ведь помнишь, с каким фонарем я тогда вернулся?
        - Так вот, значит, в чем дело? А говорил, ни с того ни с сего побили.
        - Я и сейчас повторю то же самое. Что ж, зато после меня там ни одного целого монитора не осталось! А вот не стоило учинять мордобой в ответ на трепетное признание в любви, тем более в стенах полицейского учреждения.
        - Постой, ты же раньше рассказывал, что напомнил о каком-то долге…
        - Это все кусочки одной мозаики, - он с горечью ухмыльнулся, и было непонятно, то ли ему и впрямь больно, то ли театральничает напоказ. - Бесценные отвергнутые осколки моего сердца, взывающие к мести…
        Зинта могла бы по этому поводу высказаться, но он ее только что утешал, поэтому не стала в который раз объяснять ему разницу между доброжительским и зложительским отношением к жизни. Тем более что через минуту ей пришлось схватить со стула свою сумку и поспешить на зов: кого-то из гостей прямо в зале хватил мозговой удар от нескончаемых торжественных речей и громоподобных рукоплесканий.
        Великие Светлейшие Собрания с Выставками и Благими Зрелищами не только тешили самолюбие досточтимых архимагов, но еще и позволяли за каких-то полторы восьмицы получить массу сведений о брожении сил на международном игровом поле. Расходы на сие мероприятие окупались, такого мнения придерживался и Сокровенный Круг Ложи, и банкирский королевский дом Ларвезы.
        Между коллегами внутри Ложи тоже шла борьба за расширение влияния и продвижение наверх. Суно Орвехт в эти дела не ввязывался - отчасти потому, что сия возня ему претила, отчасти отдавая себе отчет в том, что «ущербному магу», по определению одиночке, вряд ли удастся многого добиться на поприще групповых интриг, зато пожертвуют им в первую очередь.
        Он добросовестно выполнял свои служебные обязанности, держался на дистанции от соперничающих группировок, избегая с ними ссориться, и снискал репутацию ответственного и надежного функционера, для которого интересы Ларвезы превыше всего. Сложилось мнение, что для Ложи он весьма полезен, однако использовать его в чьих-либо частных интересах будет затруднительно, слишком он для этого проницателен, осторожен и сдержан в своих амбициях. Так оно и было, за что Орвехта и ценили.
        На Великом Собрании он присматривал за порядком и заодно присматривался к тому, что происходит вокруг. Все спокойно, никаких нежелательных инцидентов. Почти.
        Овдеец с ширрийцем подрались, однако у обоих достало ума не пускать в ход магию. Ограничились кулачным боем, вот и молодцы. Что примечательно, оба «ущербные». Как можно было понять из их ругани, эти двое свели знакомство в пограничных стычках. Овдаба постоянно обвиняла Ширру в непросвещенных действиях и нарушении людских прав, Ширра Овдабу - в тайном вредительстве, а истинная причина вражды крылась в том, что они никак не могли поделить озеро Ноан, богатое форелью и ценной водорослью барсальгой.
        Еще длиннобородые аснагисские волшебники стояли кучкой и злословили: мол-де видели они вчера среди магов Ложи презренного рукоблудца, самоудовлетворявшегося прилюдно. Коллегу Троглехта они видели, перед тем как несчастного отослали в Аленду. Вспоминая о нем, Суно всякий раз недобро усмехался: неповадно будет в другой раз Зинту зачаровывать.
        Было еще несколько мелочей того же рода. Куда больше Орвехта насторожил эпизод, который никак нельзя было отнести к разряду происшествий: коллега Тейзург нынче утром побывал на высочайшей аудиенции в королевском дворце и официально представился как князь ляранский, законный правитель и верховный маг Ляраны, небольшого княжества в Суринани. Все в полном согласии с дипломатическим протоколом. Княжеством он обзавелся еще зимой, но долго не мог придумать для него названия, а теперь, стало быть, придумал.
        Все бы ничего, но с какой стати такая спешка? Не горит ведь. Какая разница, сегодня его по-быстрому признают монархом Ляраны или после Собрания, зато со всеми приличествующими церемониями?
        То-то и оно, что разница была. Эдмар вот уже полдня обладал статусом легитимного правителя иноземного государства - и, следовательно, полновесной дипломатической неприкосновенностью. Занимательный вопрос, зачем ему это внезапно понадобилось. То ли он кого-то прятать у себя дома собирается - на ляранской, так сказать, суверенной территории, и это бы еще куда ни шло, но если припомнить истории о похождениях Тейзурга в древности, поведанные крухутаком… Вспомнилась народная присказка: «загодя подстелил тюфяк, чтобы мягче было из окна падать». Что он собирается выкинуть, если заранее обеспечил себе пресловутый «тюфяк», то бишь дипломатическую неприкосновенность?
        Невнятные подозрения по этому поводу усилились, когда в перерыве попался навстречу встревоженный коллега из числа безопасников и поинтересовался, не видел ли Орвехт достопочтенного Тейзурга.
        - А что стряслось? - насторожился Суно.
        - Пока ничего. Он смотрел парадные портреты в галерее Премудрых Волшебниц и держался весьма любезно, а потом вдруг спохватился и этак промурлыкал, что ему пора, потому что его ждет не дождется десерт. И скрылся в толпе, я за ним не поспел.
        Узкоплечий, похожий на школяра-переростка собеседник виновато развел руками.
        - Что ж в этом особенного? - хмыкнул Орвехт.
        - Так я его ни в одном из четырех буфетов не нашел. И везде мне отвечали, что никаких десертов он не заказывал. Вот и ломай голову, что он имел в виду… Что у него за десерт… Ничего, если бы это был кто другой, но вы же в курсе, коллега, что о нем крухутак рассказывал.
        Суно послал Эдмару мыслевесть. Эдмар не отозвался.
        - Идемте его искать!
        Их задача осложнялась тем, что в коридорах, залах и на лестницах было полно народу - долгожданный перерыв, ошалевшие от докладов и шквальных аплодисментов участники Великого Собрания наконец-то вырвались на свободу.
        Проталкиваясь через толпу, высматривая среди шелестящей мантиями и голосами людской круговерти новоявленного князя Ляраны, Суно мельком подумал, что это похоже на сон, когда кого-то ищешь или догоняешь, а окружающая среда словно задалась целью тебе помешать.
        Поднявший тревогу маг-безопасник направился к главной лестнице Дворца Собраний, а он повернул в забитый народом коридор с высокими сводами, когда пришла мыслевесть: «Коллега Орвехт, немедля подойдите в Кедровый кабинет».
        Вызывал достопочтенный Оксемонг, непосредственный начальник Шеро Крелдона, один из самых толковых архимагов Ложи.
        Выставка бдительно охранялась. Проникнуть туда без дозволения было невозможной задачей. Впрочем, как для кого.
        Три рубежа: дозоры амулетчиков, ограда и сторожевые заклинания. Нечего и думать о том, чтобы внаглую пройти через ворота для посетителей - как увидят, кто идет, сразу закричат «Марш отсюда!». То же самое касается служебных ворот. А если наудачу перемахнуть через забор, наверняка заметят и кинутся ловить нарушителя.
        Дирвен не сомневался в том, что удерет от поднятой по тревоге охраны, но ему сейчас не нужна беготня. Он ведь пришел сюда не в догонялки играть, а на куджарха посмотреть.
        Есть еще один способ преодолеть препятствие такого рода, но это не для тех, у кого кишка тонка. Надо быть нехило одаренным амулетчиком и вдобавок крутым парнем, чтобы использовать «Прыжок хамелеона». А то, если не хватит сил, можешь застрять в той преграде, которую преодолеваешь.
        По правилам «Прыжок хамелеона» не полагалось таскать с собой, выполнил задание - сдал на хранение, но Дирвен сплошь и рядом пренебрегал правилами: ясно же, что они писаны для армии старательных середняков, а не для первого амулетчика Ложи.
        Его пробрала дрожь, как обычно перед активацией этого опасного артефакта. Страшно. Только ведь иначе до куджарха не добраться. Закусив скомканный платок и отдав приказ «Хамелеону», а также другим амулетам, которые должны были сделать его невидимым для сторожевой магии, Дирвен зажмурился - единственная уступка взвывшему в душе страху - и ринулся на решетку.
        Нет, он не расшибся о чугунное кружево. На мгновение он сам стал подобием и частью литого узора. Задыхаясь от боли - закричать в этот момент он не смог бы, даже не будь во рту кляпа, зато собственный язык прокусил бы запросто, почему и требовалась такая мера предосторожности, - Дирвен рывком протиснулся на ту сторону и свалился на плитчатую дорожку, скрученный судорогами.
        Расплата за использование «Прыжка». Некоторые расплачивались и похуже - застревали в стене, в заборе или в скале, не сумев прорваться, и умирали в мучительной агонии. По словам очевидцев, выглядело это как в кошмарном бреду, а у Дирвена все прошло гладко, недаром же его прозвали «повелителем амулетов».
        Несмотря на жесточайшие спазмы, он тотчас отполз с открытого места под сень подстриженного кустарника. Судороги утихли. Дирвен выплюнул и спрятал в карман платок, испачканный кровавой слюной. Нет уж, обратно он тем же способом выбираться не станет, пойдет через ворота. Его, конечно, обругают, но еще больше обругают Чижиков, и все убедятся, что были не правы, не пуская его на Выставку, так что для него это будет очередная победа.
        Ощущая затухающее болезненное напряжение в мышцах, он поднялся и побрел по озаренной разноцветными фонарями пустынной дорожке.
        Все тихо, никакой тревоги. Белые павильоны как будто мерцали в темноте, испуская собственное слабое сияние, а за оградой, над черепичными крышами ближайших домов, вздымался, словно громадное золотое светило в ночи, купол Дворца Собраний.
        Вокруг никого не было: маги Ложи и почетные гости находились на торжестве, а для других посетителей Выставка в первый день была закрыта. Дирвен в полном одиночестве слонялся по аллеям, умело держась в тени. Напился воды из фонтана, поглядел, как танцуют над клумбами крохотные летающие человечки с узорчатыми крылышками - экзотический волшебный народец из тропиков, а потом целеустремленно двинулся к виварию.
        Павильоны с диковинными тварями были заперты, но от первого амулетчика что-то запирать бесполезно - у него был с собой «Ключ Ланки». Тоже та еще штучка, подлежащая обязательной сдаче на хранение.
        Посмотрев на волшебных животных, он аккуратно закрывал за собой двери, вновь защелкивая замки: его цель - не набезобразничать, а продемонстрировать сознательность, воспитавшуюся в нем за последние месяцы вопреки предвзятому мнению окружающих.
        Красно-золотое оперение шау из тропических лесостепей, что простираются к югу от великой пустыни Олосохар, переливалось, будто фольга. Дирвен покрошил им завалявшееся в кармане печенье, шау склевали - и засияли еще ярче, словно ходячие волшебные фонари.
        Тут он заметил табличку «ПТИЦ НЕ КОРМИТЬ!» и поскорей убрался из этого павильона. Он же не нарочно. Да и не случится ничего страшного, шау не входят в список опасных существ, а список этот он, как положено, заучил наизусть, не придурок ведь.
        Волосатые пауки величиной с ягненка из китонских заболоченных рощ понравились ему меньше. Написано, что питаются перезрелыми грибами, а посмотришь - не поверишь. Они также охочи до людских снов: подберется к тебе, спящему, такая тварь, нажрется всласть твоей жизненной энергии, а тебе в это самое время приснится какая-нибудь пакость, и потом несколько дней будешь обессиленный, как после болезни. Хуже снаян, которые делают то же самое, но вреда за раз причиняют меньше. Зато снаяны - волшебный народец, и управиться с ними может только сильный экзорцист вроде учителя Орвехта, а паука найдешь да прибьешь, как обычное животное.
        Павильон с куджархом был огорожен отдельным заборчиком, и освещенная фонарем табличка возле калитки предупреждала, что сей олосохарский зверь свиреп и опасен, дразнить его строго воспрещается, а невинным девам заходить внутрь не рекомендуется вовсе, ибо куджарх в их присутствии впадает в неистовство и порывается такую девицу съесть.
        - Брехня народная, - вполголоса процедил Дирвен, хотя слушателей рядом не было. - Забыли приписать в конце, что это сказки.
        Неправда же, что куджарх может съесть человека, в особенности девственницу. Неправда, что Хеледике угрожала смертельная опасность. Она сослалась на эти суеверия, чтобы оправдать свою распущенность, а на самом деле ничего бы с ней не случилось.
        Сглотнув от смешанного чувства обиды, злого презрения и непоправимой обделенности - то, что должно было по праву достаться ему, еще несколько лет назад пошло по рукам, - он приложил к замку калитки «Ключ Ланки». Одновременно задействовал в «плавающей» последовательности четыре других артефакта, которые позволяли ему проскальзывать незамеченным через магические рубежи. Плотно прикрыв за собой калитку, шагнул к приземистому кирпичному строению, две секунды потратил на дверь - и оказался там, куда стремился.
        - Мы получили сведения, что на Собрание втерся под личиной Чавдо Мулмонг. Что мерзавцу понадобилось, неизвестно. Скорее всего что-нибудь украсть. Ваша задача - найти его и взять, не привлекая внимания. Если будет риск, что уйдет, уничтожьте, но по-тихому. И хорошо бы выяснить, что у него за личина, обманувшая все наши заклинания и амулеты. Если прихлопнете эту каналью, постарайтесь снять как можно более полный слепок.
        - Вероятно, личину ему обеспечивает некий артефакт, полученный от вурваны Лормы, царицы одного из самых одиозных олосохарских дворов, - взглядом испросив у архимага разрешение говорить, произнес Орвехт. - Осмелюсь напомнить, Мулмонг пользовался покровительством Лормы и заманивал людей в ее владения. Вместе с ней и скрылся, после того как они перешли дорогу милейшему коллеге Тейзургу. Подробности изложены в моем прошлогоднем отчете.
        - Тогда надобно изъять у него этот артефакт. Возможно, что-то вроде… - достопочтенный Оксемонг адресовал Шеро и Суно многозначительный взгляд.
        Те поняли: вроде той булавки-родинки, превратившей Хеледику в Талинсу Булонг. Эту ценную древнюю штучку подарил песчаной ведьме Эдмар. Современный мир таких артефактов не знает, и крайне желательно, чтобы он и дальше пребывал в неведении.
        Не относящийся к делу укол тревоги: от Плясуньи, Змейки и капитана «Пьяной стрекозы» до сих пор никаких известий.
        - Действуйте, коллеги, - распорядился архимаг.
        Что ж, если они ухитрятся поймать или прикончить пройдоху Мулмонга, неуловимую живую легенду, пример для всех мошенников просвещенного мира, о них самих впору будет сказки рассказывать.
        Чавдо Мулмонг, подобно Суно Орвехту и Шеро Крелдону, был «ущербным магом». Та карьера, на какую может рассчитывать обладатель упомянутого недостатка, его не прельщала. Безбедное продвижение по служебной лестнице на общих основаниях - это для «правильных» волшебников, для неущербного большинства, а тебе приличное жалованье придется зарабатывать в поте лица, за просто так не дадут. Награды, почет, приобщение к секретам - все это можно заслужить, принося пользу Ложе и Ларвезе, но сие требует большой самоотдачи и нередко сопряжено с риском.
        В отличие от Крелдона и Орвехта, Чавдо не имел склонности лезть из кожи вон ради блага Ларвезы. Это же чворкам на смех! Он лез из кожи ради собственного блага, а когда его на этом застукали, пустился в свободное плавание.
        Суд Светлейшей Ложи заочно приговорил его к заключению в Накопитель, но Мулмонг пользовался расположением воровского бога Ланки - должно быть, отменно развлекал Хитроумного своими плутнями, и ему всегда везло переходить речку вброд, не замочивши ноги.
        В начале прошлого лета маг-возвратник Эдмар, после злополучного купания в Лилейном омуте вспомнивший, кем он был раньше, отправился с наспех снаряженной экспедицией в пустыню Олосохар. На раскопки. Где-то там, под многовековым слоем песка, лежали остатки Марнейи - города, когда-то принадлежавшего ему и сожженного врагами почти дотла. Тейзург хотел добраться до дворцового подвала, который должен был уцелеть при пожаре, а затесавшийся к нему в экспедицию Мулмонг собирался доставить ко двору царицы Лормы очередную партию провианта.
        Есть гипотеза, что вурваны - это бывшие люди, в силу тех или иных причин ставшие волшебными существами. В данном случае так оно и было: еще в незапамятные времена Лорму прокляли боги.
        Сытого вурвана не отличишь от человека, голодный похож на высохшую клыкастую мумию. Лорму постоянно терзала жажда крови, а пронырливый и предприимчивый Чавдо Мулмонг поставлял ей живые бурдюки с кровью, и продолжалось это сотрудничество, к обоюдному удовольствию, до тех пор, пока в тех краях не объявился Тейзург.
        Покуситься на убийство могущественного древнего мага с целью сожрать без помех нанятых им работников - это определенно была не та авантюра, которую стоило претворять в жизнь. В этот раз Мулмонг прогадал и проиграл.
        В результате Лорме со всем ее двором пришлось убраться из обжитого района пустыни, территория осталась за Эдмаром. Чавдо сбежал вместе со своей покровительницей. Суно так и думал, что прохвост уцелеет: он слишком полезен вурване, чтобы его бросили или съели.
        Что заставило его сунуться обратно в Ларвезу, да еще на Светлейшее Собрание, несмотря на то, что в случае ареста его ждет участь хуже смерти? До того как спалиться на своих махинациях, Мулмонг успел продвинуться достаточно, чтобы узнать правду о Накопителях. Значит, его должен манить немалый куш, или над ним должен висеть топор изрядных размеров, или и то, и другое сразу.
        Возможно, что-то здесь понадобилось Лорме. Допустим, артефакт, который позволит ей дольше оставаться в обличье красивой женщины, - либо же ингредиент для зелья аналогичного действия?
        Задача осложнялась тем, что народу вокруг - словно песка на речном дне, а Чавдо Мулмонг - «ущербный маг» того же уровня, что Орвехт и Крелдон. И наверняка у него припрятаны в потайных карманах какие-нибудь амулеты вроде тех, с помощью которых вурвана и мошенник едва не разделались в пустыне с Тейзургом, натравив на него одураченного Дирвена.
        Дознаватели устроились в одном из гостевых кабинетов, где стояли вазы с фруктами и лежали завлекательно оформленные книжицы «Распорядок Великого Светлейшего Собрания по дням и часам, а также описание Выставки и назидательных Благих Зрелищ».
        Суно извлек из своей волшебной кладовки Магическую Энциклопедию: специально поместил туда полный комплект, если вдруг понадобится в полевых условиях. Крелдон тем же манером достал копию старинного раритетного трактата о вурванах. Если удастся вычислить, к чему тянет загребущие руки Чавдо Мулмонг, останется только устроить засаду и ждать.
        Вурваны - редкие существа, информации о них не столь уж много. Если такая напасть где-нибудь заведется, ее стараются поскорей уничтожить. Судя по тем скудным сведениям, которые Суно собрал о Лорме после прошлогодней стычки в олосохарских песках, она была воистину неистребимой вурваной - то ли в наказание, то ли еще по какой причине.
        - Посмотри, что там есть об ожерелье «Морская кровь», - в голосе Шеро, листавшего «Описание Выставки», сквозил сдержанный азарт.
        Орвехт открыл тяжелый потрепанный том. Ага. Возможно, то самое.
        Старинный артефакт неизвестного происхождения (считается, что его однажды нашли на берегу океана в полосе прибоя), из кораллов цвета крови. Шлифованные продолговатые бусины покрыты черными крапинками - если посмотреть под увеличительным стеклом, крохотными иероглифами, похожими на древнесиянские, нанесенными неведомым способом.
        Ожерелье, заключающее в себе могучую живительную силу моря, исцеляет своего владельца от болезней, которые считаются неизлечимыми, способствует долголетию и бодрости духа. Если его наденет страждущий от голода и жажды, оно своим воздействием заменит ему воду и пищу, а если его будет носить вурван или вурвана, сия тварь, хоть и не перестанет алкать крови, сможет сколь угодно долго сохранять человеческий облик.
        Бесценное сокровище для царицы Лормы.
        Вряд ли «Морская кровь» все это время пылилась в хранилище редкостей. Можно побиться об заклад, чудодейственное ожерелье нарасхват у дряхлеющих архимагов. В этот раз его решили продемонстрировать на Выставке вместе с другими волшебными диковинами, ради пущей славы Ложи, и если Мулмонг узнал об этом загодя - значит, у него есть информаторы среди бывших коллег. Но об этом можно будет поразмыслить потом, а сейчас главное - упредить «живую легенду».
        Внутри пахло мертвечиной и гнилыми фруктами. В облицованной каменными плитами яме неподвижно лежала чудовищная туша с раскоряченными чешуйчатыми лапами по бокам. Этакая синевато-пятнистая колбаса толщиной с раскормленную свинью и длиной в дюжину шагов. «Колбасу» фиксировало множество цепей - одни тянулись к охватывающим лапы оковам, другие - к массивным кольцам, продетым сквозь заскорузлые складки шкуры.
        Дирвен с профессиональным интересом прикинул, сумел ли бы он все эти цепи одним махом порвать, отдав команду «Рвущему - рушащему»? Понятное дело, не просто так, а если бы приказали? Он ведь пока еще не тренировался на таких больших объектах.
        И неправда, что животное вроде этого могло бы съесть Хеледику. Специальные женские выдумки, чтоб тебя разжалобить и голову заморочить.
        Он усмехнулся презрительно и горько, чувствуя себя битым жизнью парнем, который на дешевые байки не купится. Потом огляделся в поисках какой-нибудь палки или метлы: ткнуть куджарха через решетку, а то зверюга то ли дрыхнет, то ли вовсе издохла.
        Метлы в поле зрения не оказалось, тогда он с досады прицельно плюнул в яму, но куджарх не обратил на это внимания.
        - Впечатляет зрелище?
        Дирвен вздрогнул от неожиданности. Он же здесь один… Нет, уже не один.
        Возле служебной двери стоял Эдмар. Видимо, оттуда и появился. Его шелковое одеяние с изысканными китонскими поганками серебрилось в свете подвешенных на цепях волшебных ламп. Отдельные пряди длинных темных волос были выкрашены в пижонский фиолетовый цвет. Жаль, что в дополнение к этому он не написал у себя на лбу изящным каллиграфическим почерком: «Я придурок».
        - Не впечатляет.
        Дирвен решил держаться с ним как ни в чем не бывало. В конце-то концов, они познакомились еще до того, как тот вспомнил свое прежнее имя и стал Тейзургом. Если на то пошло, сам же и спихнул его невзначай в Лилейный омут… Но это, понятное дело, не то деяние, которым можно гордиться, как раз из-за этой истории к Дирвену и приставили для надзора Трех Прилежных Кроликов, которых сменили Три Веселых Чижика.
        - Отчего же? - Эдмар картинно заломил бровь, а глаза у него были золотисто-желтые, как у демона.
        - Да что в нем особенного… Обыкновенный червяк, только очень большой. Жрал много, вот и вырос. Ты не видел, там за дверью нет метлы или щетки с длинным древком?
        Дирвен решил, что не будет рассусоливать с ним на «вы», вначале-то они были на «ты». И кроме того, пусть Тейзург - древний маг, зато он - первый амулетчик Светлейшей Ложи.
        - Зачем тебе?
        - Потыкать его, чтобы хоть проснулся и пасть раззявил, а то посмотреть не на что.
        - Если желаешь, я тебе и так его разбужу. Без щетки.
        Тейзург щелкнул пальцами.
        Загремели цепи, животное зашевелилось, издало вибрирующий утробный рык. Запах падали и перепревших фруктов усилился. Распахнулась пасть - да в ней бы взрослый человек уместился! Огромный, как тюфяк, бурый язык, усеянный отвратительными желтоватыми зубами, заколыхался, словно был самостоятельной тварью, норовившей куда-то уползти. У основания торчавших из нижней челюсти клыков длиной с ладонь блестела вязкая темная слюна.
        Вот теперь впечатлило, только Дирвен об этом вслух не сказал.
        - Голодный… - заметил Эдмар. - Если бросить ему что-нибудь живое, он тотчас захлопнет челюсти и начнет перетирать добычу между языком и небом - видишь, наверху тоже плоские зубы. Потом примется заглатывать получившуюся мясную кашицу небольшими порциями, а все лишнее отрыгнет. Такому монстру собирались отдать Хеледику. Разве можно винить девочку в том, что она захотела спастись от этой участи?
        - Все равно она должна была сберечь свою честь, - недовольно буркнул Дирвен. - Не могла, что ли, просто убежать и спрятаться… Девушку нельзя уважать, если она готова пожертвовать самым главным. И она должна была подумать о том, кто ее когда-нибудь полюбит. Ну, то есть обо мне, а она обо мне не подумала, - его голос дрогнул от застарелой обиды. - Поэтому я никому из них больше не верю.
        - Если б она сберегла в нетронутом виде свою девственную плеву, которую ты поэтически называешь честью, ее бы швырнули в пасть куджарху. Кстати, обрати внимание, сколько слюны - этого зверя с тех пор, как поймали, держали впроголодь, так что он сейчас кого угодно с благодарностью оприходует, не обязательно невинную девицу. Попробуй представить себя на месте Хеледики.
        На душе у Дирвена стало слегка тревожно, возникло ощущение смутной угрозы, но он с чувством превосходства процедил:
        - Да к чворкам эту шлюху. Не люблю шлюх.
        - Какое поразительное совпадение, шлюхи тоже тебя не любят. Я имею в виду тех прелестниц из алендийских борделей, которым приходится удовлетворять твои незамысловатые потребности. Скажу по секрету, эти приятные дамы о Дирвене Корице весьма невысокого мнения.
        - Ты-то откуда знаешь?! - вскинулся Дирвен.
        - Я ведь тоже, бывает, пользуюсь их услугами. С большинством из них еще и поболтать можно. Они ценят любезное обращение и могут порассказать много интересного.
        Учитель Орвехт о девках из борделей говорил то же самое, но Дирвен тогда, не рискуя с ним спорить, про себя подумал, что все равно они хуже уличной грязи под ногами, и разговаривать с ними не о чем. Попользовался - и все дела, и пусть будут довольны… А если всякую там информацию собираешь, всегда можно заплатить или припугнуть. И они еще смеют высказывать какое-то мнение о первом амулетчике Светлейшей Ложи!
        - Самые впечатлительные начинают кривиться и некультурно плеваться, если заведешь с ними речь о тебе. И ведь девочки просто чудо какие милые, хоть в постели, хоть за чашкой шоколада, это как же надо было постараться, чтобы они смазливого мальчишку вроде тебя настолько не жаловали?
        - Шлюхи-потаскухи, что с них взять, - презрительно бросил Дирвен.
        Хотелось сказать Эдмару «Ну и придурок!», но он все-таки не решился.
        - И Энгу Лифрогед ты напрасно оскорбил, - сощурив длинные накрашенные глаза, небрежно бросил собеседник. - Она ведь девушка гордая, пренебрежения не прощает… А ты, бессовестный маленький обманщик, столько авансов ей расточал, но так и не лег с ней в постель. Энгу это жестоко ранило.
        - Так ведь не было никакой Энги! - растерявшись, вымолвил Дирвен. - На самом деле же не было…
        - А кому ты тогда в любви объяснялся? - ухмыльнулся этот мерзавец.
        Он стушевался и промолчал: уж лучше не говорить вслух, кому.
        - Вот интересно, как бы ты поступил на месте Хеледики? - задумчиво произнес Тейзург после паузы. - Только сделай одолжение, отвечай правду. Представь, что ты оказался перед таким же выбором: или пожертвуешь своей, хм, так называемой честью, или тебя слопает куджарх, хотя бы вот этот, который явно не прочь кем-нибудь из нас двоих закусить.
        - Так я же не девица, чтоб такую дурь себе представлять, - ощетинился Дирвен, в глубине души еще сильнее забеспокоившись. - Вообще-то мне пора. Мне здесь торчать нельзя, это нарушение предписания, так что пошел я отсюда. Иначе того и гляди кто-нибудь заявится, здесь же полно народу мимо ходит, каждую минуту может кто-нибудь заглянуть…
        Савдо из каретной мастерской, набравшийся вместе с другими подмастерьями по случаю торжества у господ магов - чем не повод выпить? - уже который час не мог попасть к себе домой. Глименда его не пускала, и боги ей в этом черном деле попустительствовали.
        Стемнело, из-за соседней крыши выползла круглая желтая луна, а он все топтался перед нарисованной на штукатурке дверью, не догадываясь обойти дом с другой стороны, и тоскливо повторял заплетающимся языком:
        - Глименда, открой, сердце твое жабье! На улице же будет человек ночевать… Побойся богов, открой! Боги-милостивцы, пустите меня домой, нехорошо человеку на улице ночевать… В такой день под забором, в праздничный день, это же для человека позор, слышишь, Глименда? Еще замочную скважину чем-то замазала, чтобы ключ не пролез… Посмотрите, боги-милостивцы, сколько несправедливости выпивший человек терпит от козней злой жены! Она дверь заколдовала! Где ж это видано человека домой не пускать? И никто не поможет, никто не скажет ей, что ж ты, жаба, делаешь… - Махнув рукой, он пошатнулся, несколько раз переступил с ноги на ногу, с трудом сохранив равновесие, и с безнадежной горечью вздохнул: - Эх, вы, боги…
        Дивные дела порой творятся на свете. Не иначе этот последний тихий упрек достиг слуха милостивцев, и устыдились боги сонхийские, уразумев наконец-то, что негоже выпившему человеку на улице ночевать, потому что окаянная дверь тотчас рассыпалась прахом.
        - Спасибо вам, боги! - горячо возблагодарил Савдо и направился сквозь повисшую в воздухе пыль, запинаясь о кучи обломков, в темное нутро дома. - Посрамили вы злую жену, так ее, жабу негодную…
        Свершилось самое настоящее чудо: все стены развалились, зато крыша, как прежде, покоилась на опорных столбах, и дверные коробки остались на своих местах, и те участки стен, где находились окна, в которых ни одно стеклышко не треснуло.
        - И за это, милостивцы наши, спасибо! - прослезившись от восторга и умиления, прошептал хозяин жилья. - А то какой же дом без окошек? Истинно доброе волшебство…
        Сколько бы теперь Глименда ни запирала двери, без стен-то он всяко попадет домой!
        Мебель купалась в лунном свете, на темном комоде поблескивало зеркало. Счастливый и благодарный, Савдо напрямик добрел до кровати, забрался, не скидывая башмаков, под одеяло. По соседству шумели, со всех сторон доносились людские крики, словно что-то стряслось. Он накрыл голову подушкой и, уже проваливаясь в умиротворенный пьяный сон, вновь восславил богов за то, что ночует не на улице, а в собственной постели.
        На ступенях громадной парадной лестницы Дворца Собраний стояло множество магов Ложи и гостей, вышедших в перерыве подышать свежим воздухом. Чтения о Благих Свершениях продлятся еще с полтора часа, а потом всех пригласят на торжественную трапезу. Крелдону и Орвехту вряд ли доведется там угоститься, они в это время будут охотиться за Мулмонгом.
        Экспонаты в павильонах Выставки защищены сильнейшими сторожевыми чарами и печатями, но хитрозадый Чавдо потому и стал живой легендой, героем воровских баек, что тащил, бывало, даже то, что стащить, казалось бы, невозможно.
        Двое дознавателей спускались по лестнице, лавируя в толпе. В тот момент, когда Суно ощутил внезапное магическое возмущение - то ли в окружающем пространстве взбурлило нечто невидимое, то ли прокатилась не воспринимаемая обычными человеческими чувствами ударная волна, - у него словно что-то произошло со зрением: очертания пергамонских домов, освещенных фонарями, заколыхались, поплыли… Позади послышался тяжкий грохот. Мимо по ступенькам промчался, подпрыгивая, каменный обломок.
        Уже через несколько секунд стало ясно, что с глазами у Суно все в порядке, а вот дома и впрямь… Рассыпались?.. Частично рассыпались. Их черепичные крыши по-прежнему блестели под полной луной, и даже окна продолжали светиться, но при этом строения стали сквозистыми, наподобие беседок.
        Развалились стены. Все до единой.
        В толпе раздавались потрясенные возгласы. Орвехт оглянулся: Дворец выглядел причудливо, будто колоссальный недоделанный макет или поражающая воображение гигантская руина. И причиной тому было отнюдь не землетрясение, потому что лестницы, колонны, перекрытия, мощные опорные столбы и позолоченный купол со шпилем остались в целости и сохранности.
        Зато люстры с волшебными лампами, прежде подвешенные на цепях, теперь лежали на полу, хотя и продолжали сиять, словно бутафорские груды сокровищ на театральных подмостках.
        На оголенных этажах суетились люди, напоминая ошалевших муравьев из раздавленного муравейника. Вокруг громоздились обломки.
        В толпе прозвучало несколько возгласов: «Магическая атака!» - можно подумать, это могло быть чем-нибудь еще.
        Волшебники творили охранные и прощупывающие чары, слали мыслевести в Салубу и в Аленду: там происходит то же самое - или нет? Со всех сторон звали кормильцев. Архимаги Ложи, которые в их помощи не нуждались - они обладали привилегией черпать из Накопителей сколь угодно большими порциями без посредников, - спешно тянули к себе силу.
        Суно отправил мыслевесть Зинте, та сразу же отозвалась: с ней все в порядке, но она сильно занята - оказывает помощь пострадавшему, которого ушибло обломками развалившейся стены, и на очереди еще несколько человек.
        Каждый приготовился, по мере своих возможностей, отразить нападение, ибо чего еще ожидать после такой прелюдии? Но минуты текли, а ничего не происходило.
        Жилые кварталы были охвачены паникой, оттуда доносились вопли, ругань, рыдания, собачий лай.
        На тех, кто находился вдали отсюда, обрушился шквал мыслевестей с вопросами, и вначале это их оглушило, а потом посыпались ответы. Весьма утешительные: ни в столице, ни в Салубе, ни в других ларвезийских городах ничего подобного не наблюдалось, да и на окраинах Пергамона дома уцелели. Что бы это ни было, оно охватило территорию относительно небольшую, радиусом в два-три шаба.
        Магическое прощупывание позволило заключить, что центр сего возмущения - где-то в районе Выставки. Самопроизвольно сработал какой-то из экспонатов, таивший в себе сюрприз, о котором до поры не подозревали? Если так, для Ложи это конфуз превеликий, не говоря о предстоящих расходах на восстановление городских построек и Дворца Собраний.
        - Я бы предположил, что некто привел в действие «Рвущий цепи, рушащий стены», - надтреснутым академическим голосом вымолвил достопочтенный Сибрехт, написавший несколько дюжин научных трудов о природе и свойствах различных артефактов.
        - Задействовать «Рвущий - рушащий» с такой небывалой силой смог бы разве что кто-нибудь из великих богов, - не то чтобы возразил, это непозволительно по отношению к архимагу, но заметил с оттенком раздумья загорелый провинциал, в котором недолго было угадать «ущербного» боевого мага.
        - Или наш Дирвен, - кисло произнес его бледный столичный коллега.
        - Но ведь «Рвущий - рушащий», я надеюсь, сейчас не у Дирвена? - осведомился Сибрехт, до того погруженный в свои исследования, что решения, принятые Сокровенным Кругом, нередко ускользали от его внимания.
        - Да именно что у него! - отозвались из толпы.
        Орвехт и Крелдон, молча переглянувшись, бросились в сторону Выставки. Худощавый жилистый Суно вырвался вперед, опередив грузного коллегу.
        Дома Пергамона напоминали театральные декорации, озаренные фонарями и масляными лампами. Горожане пытались выяснить, что случилось, кое-кто на всякий случай увязывал в узлы свои пожитки. Пострадавших, хвала богам, оказалось немного, это объяснялось характером разрушений: рассыпались только те участки стен, где не было ни окон, ни дверей. Все прочее уцелело и сейчас представляло собой фантасмагорическое зрелище. И кухни, и молельни, и спальни, и отхожие места - все то, что обычно скрыто от посторонних взоров, было выставлено напоказ.
        Вывески лавок, чайных, трактиров и мастерских, прежде подвешенные на цепях, теперь валялись на мостовой среди обломков. Приходилось глядеть в оба, чтобы не запнуться.
        До высоких арочных ворот Суно добрался первым, но не в одиночку: от него не отставало еще несколько проворных коллег, вперед всех кинувшихся к вероятному источнику бедствия. И ограда, и ворота были в порядке, но из охраны на месте оказался только один парень, доложивший, что остальные пошли на территорию Выставки разбираться, что происходит.
        Из-за деревьев доносились вопли, клекот и завывания. Большинство обитателей вивария содержались в клетках и вырваться на волю не могли, но исчезновение стен их растревожило: до сих пор они были заключены в небольших объемах замкнутого пространства, а теперь их дразнила сквозящая за проломами темная даль, масса звуков и запахов, да еще полная луна в небе.
        Суно повернул к павильону «Жемчужная раковина». На первый взгляд, все в порядке, не считая того, что строение лишилось стен. Оно теперь выглядело, как беседка с гирляндой из лепных ракушек по карнизу и тонкими белыми колоннами. Магические лампы в виде якорей, прежде подвешенные на цепях, валялись на полу, но давали достаточно света, чтобы рассмотреть инкрустированные перламутром застекленные шкафчики, защищенные от всяческих поползновений мощнейшими чарами.
        Стекла в целости и сохранности. Чары тоже, никто не пытался их расплести. А сторожа почему-то не видно… Впрочем, услышав негромкое покашливание, словно кто-то пытался привлечь к себе внимание, но не хотел шуметь, Суно поднял голову и увидел сидящего на раскидистом дереве, на толстом суку довольно высоко от земли, амулетчика Ложи. Мерцавшая у него на куртке бляха с номером павильона позволяла заключить, что он-то и охраняет «Жемчужную раковину».
        - Что ты там делаешь? - поинтересовался маг.
        - Куджарх! - приглушенным голосом выдавил парень.
        - Что - куджарх?
        - Туда побежал… - амулетчик махнул рукой в глубь Выставки.
        Коллеги управятся с олосохарской тварью, а задача Суно - взять Мулмонга: пройдоха умеет пользоваться обстоятельствами, наверняка он постарается утянуть ожерелье сейчас, под шумок.
        Орвехт пригляделся к «Морской крови» за стеклом. И со шкафчиком, и с охранными магическими печатями все в порядке, как положили экспонат, так и лежит… Зато с ним самим что-то не так.
        Вновь извлекши из кладовки нужный том Энциклопедии, Суно сравнил артефакт и его изображение. Иллюстрация была создана магическим способом и передавала все детали.
        Цвет отличается: на картинке кораллы алые, как артериальная кровь, а у оригинала - гм, оригинала ли? - оттенок, скорее, морковный. И расположение крапинок-иеоглифов на бусинах не совпадает…
        Пожалуй, можно не лезть в кусты с целью устроить засаду. Не придет сюда Чавдо. Незачем ему. Уже незачем.
        К павильону приближался, тяжело дыша, запыхавшийся Крелдон.
        - Можно не торопиться, - негромко произнес Орвехт.
        - Сперли?.. - оттянув ворот мантии, обреченно выдохнул начальник, на лбу у него блестели крупные капли пота.
        - Не сейчас и не отсюда. Глянь, что там лежит.
        Шеро с облегчением перевел дух. Виноваты не они, а значит, и спрос будет не с них. Другое дело, если б они кинулись сюда и опоздали. Но «Морскую кровь» подменили еще до того, как ее поместили в этот шкафчик и опечатали заклинаниями.
        Злоумышленники взяли нитку кораллов, испещрили бусины мелкими закорючками, а после навели чары подобия - надо сказать, весьма неплохие чары, поскольку до поры до времени никто не заподозрил подвоха. Обычный для волшебного народца трюк. Очевидно, Лорма снабдила своего посланца артефактом, позволяющим наводить морок даже на волшебные предметы. Другое дело, что Мулмонг, разумеется, забрал этот артефакт с собой, а без постоянной поддержки такие чары недолговечны, и видимость начала постепенно таять, словно облезающая под дождем краска. Если еще сегодня утром фальшивое ожерелье было неотличимо от оригинала, то завтра-послезавтра всяк распознал бы обманку.
        Спешить некуда. Ясно, что Орвехту предстоит рискованная командировка на юг (кого же еще пошлют в погоню, если не его!), а Шеро - муторное и скрупулезное расследование в столице на предмет выявления вольных или невольных соучастников Чавдо, но сейчас можно присоединиться к остальному обществу.
        - Где-то в окрестностях гуляет куджарх, - сообщил Суно, вернув том Энциклопедии в зачарованную кладовку.
        - Повезло, однако ж, коллеге Сухрелдону, - хмыкнул Шеро.
        А чуть позже, когда они удалились от «Жемчужной раковины», так что сидевший на дереве сторож не мог их услышать, вполголоса добавил:
        - И тебе тоже повезло. Если герой вечера - твой протеже, кураторов притянут к ответу по всей строгости: почему не предусмотрели, почему не перевоспитали… А в тебе есть нужда, и Сокровенный Круг тебе все простит, ежели вернешь «Морскую кровь».
        Орвехт сумрачно кивнул.
        Они направились в ту сторону, где звучали голоса, и, выйдя к площадке, где уже собралась толпа магов, увидели куджарха. Вернее, заднюю часть его толстого пятнистого туловища, торчавшую… из земли?.. Да, из бесценной клумбы достопочтенного коллеги Зибелдона. Вокруг валялись раскиданные комья чернозема и скукоженные ростки иноглярий.
        «Посевы сгинут, лишь взойдут, и не видать нам урожая», - припомнил Суно строчки из зарифмованного пророчества Сухрелдона.
        Что ж, отрадно хотя бы то, что беда грозила, как выяснилось, не урожаю вообще, а только иногляриям, привезенным из чужого мира Туан Тиги, хотя Зибелдона это, понятное дело, не обрадует.
        При всей своей свирепости куджархи трусливы. Если что-нибудь их напугает, в естественных условиях они зарываются в песок.
        Сорвавшись с цепей, ужас пустыни Олосохар в два счета разнес свою клетку, а мощные стены павильона еще до того сами собой рассыпались. Зато сторожа-амулетчики оказались ребята не промах и принялись лупить по опасной зверюге зарядами своих боевых артефактов. В результате куджарх испугался. А закапываться на Выставке некуда, все замощено мраморными плитами, для деревьев и кустарника устроены специальные лунки. К счастью и для ошалевшей твари, и для тех, кто мог бы от нее пострадать, на пути оказалась клумба Зибелдона, однако земля - не песок, в нее так просто не нырнешь.
        Куджарху удалось зарыться примерно на треть, дальше он уперся в твердую глинистую почву. Выбраться обратно на поверхность у него тоже никак не получалось. Посреди площадки торчала живая чешуйчатая колонна, на ней болтались и гремели обрывки цепей. Нелепо сучили в воздухе массивные лапы с кошмарными загнутыми когтями, кончик сужающегося конусом хвоста нервно дергался.
        Удушье куджарху в ближайшие несколько часов не грозило - эти твари, погружаясь в песок, могут подолгу обходиться без воздуха, но было ясно, что он пребывает в не меньшем шоке, чем собравшиеся вокруг люди. Те разделились на два лагеря: одни предлагали убить чудовище от греха подальше, другие ратовали за то, чтобы усыпить его, сковать заклинаниями и доставить в алендийский виварий живым.
        Народу все прибывало. Шеро и Суно повернули в боковую аллею, привлеченные голосами, доносившимися сверху:
        - Мы тебя еще отлупим, получишь по заслугам, герой ты наш доблестный!
        - Ага, так тебе наваляем, что будешь потом свою тупую башку по кусочкам собирать и склеивать!
        - Сами вы придурки! - огрызнулись в ответ. - Самих бы склеивать не пришлось!
        В белых кронах больших старых яблонь выделялось, заслоняя звезды, несколько темных пятен.
        - Это кто там сидит? - поинтересовался, близоруко всматриваясь, один из магов.
        - Сдается, наши амулетчики, - угрюмо отозвался Суно.
        Голос одного из амулетчиков он точно узнал.
        - Расселись, точно весенние коты, - с нотками не вполне уместного умиления заметила уважаемая коллега Джелодия, известная кошатница.
        - Эй, марш сюда! - приказал Шеро Крелдон.
        Темные пятна зашевелились. Если очутиться одним махом на вершине дерева, спасаясь от разъяренного куджарха, - плевое дело, то спуститься потом вниз, тем более в потемках, - задача на порядок сложнее.
        В конце концов обсыпанные белыми яблоневыми лепестками парни друг за дружкой спрыгнули на плиты. Четверо сторожей с бляхами на парадных куртках и пятый - Дирвен.
        - Твоя работа? - без всякого выражения осведомился Крелдон.
        - Так он полез ко мне! - Дирвен отчаянно сверкнул глазами из-под шляпы, его голос звенел от детской обиды. - Он сказал, я должен выбрать, или он меня это, или то…
        - Похвально содержательный доклад, - с сарказмом заметил маг-безопасник. - Не формулировки, а истинные перлы. Кто тебе это сказал - куджарх?
        - Нет… - юный амулетчик в замешательстве хлопнул несколько раз пушистыми ресницами. - Куджархи ведь не разговаривают…
        - Благодарствую за ценное пояснение, - невозмутимо кивнул Шеро, его расплывшийся двойной подбородок колыхнулся. - И все еще жду ответа на поставленный вопрос.
        - Не буду я при всех говорить, - буркнул Дирвен, потупившись. - Это не та информация… Конфиденциальная, в общем.
        Что ж, если речь пойдет о сведениях, которые стоило бы засекретить, и впрямь лучше побеседовать в сторонке.
        Они втроем отошли к фонтану в виде позолоченной вазы с фруктами.
        - Докладывай, - велел Крелдон.
        - Он придурок, - доложил амулетчик ломким голосом. - Он сказал, она его родственница, а я вроде как не прав, а я сказал, она тогда обо мне не подумала, а он сказал, ты поставь себя на ее место, а не хочешь, так я тебе помогу…
        Он глядел под ноги, на смутно белевшие плиты, и его лицо было скрыто тенью от полей шляпы, но Суно чувствовал, что он напряжен, как струна. Уже осознал примерные масштабы того, что натворил. Впрочем, насчет пергамонских домов он вряд ли в курсе, да и Дворца Собраний еще не видел: купол-то на месте - сияет под полной луной как ни в чем не бывало, а того, что там ни одной целой стенки и все люстры с цепей попадали, отсюда не разглядишь.
        Мальчишка находился в мучительном замешательстве, даже свой гонор Самого Лучшего Амулетчика растерял и мямлил какую-то несусветную чушь, хотя умеет говорить бойко и связно. В то же время в нем вызревала готовность к яростным оправданиям и пронзительное чувство обиды: опять Госпожа Вероятностей виновата. Как тогда, с миндальным мороженым.
        - Кто придурок? - терпеливо уточнил Шеро. - С кем ты разговаривал?
        Желваки на его полном лице напряглись. Похоже, ему очень хотелось вмазать Дирвену каким-нибудь заклятьем, а то и отвесить тяжелую оплеуху, и Суно хорошо его понимал. У самого руки чесались.
        - С известно кем…
        - Это что еще за формулировка?! Мне, например, неизвестно, кого ты имеешь в виду, поэтому крайне обяжешь, если будешь отвечать, как тебя учили.
        - С Тейзургом, - голос первого амулетчика дрогнул от ярости и отвращения. - Он тут непонятно зачем ошивался!
        - Положим, почетные гости Светлейшей Ложи ошиваются на Выставке с полным на то основанием, для того она и устроена. Другой вопрос, ты-то что здесь делал?
        - На куджарха приходил посмотреть, - теперь его голос прозвучал еле слышно.
        - Посмотрел. Молодец. Так посмотрел, что несчастное животное теперь торчит, как морковка на грядке, - Шеро покосился в ту сторону, где раскачивался над толпой мощный чешуйчатый хвост. - Зачем понадобилось валять дурака с артефактом, который тебе выдали для тренировок? Хотел произвести впечатление на господина Тейзурга своей крутизной?
        - Он не господин Тейзург, а жабий придурок! Сказал, что она его родственница и чтобы я поставил себя на ее место, и он со мной, как они с ней, а иначе он меня куджарху скормит, и чтобы я сам выбирал. А у него пасть больше корыта, и я решил… Ну, решил, пусть он убежит, все равно ведь его сторожа поймают, - голос Дирвена звучал чем дальше, тем глуше, однако под конец снова окреп. - Мы все вместе загнали его в клумбу. Ну, прямо с деревьев, мы сначала от него залезли, когда он гоняться начал… Теперь его надо вытащить оттуда за хвост каким-нибудь заклинанием, и все дела. А этот придурок стоял и ржал, даже помогать нам не стал, у него-то щиты непрошибаемые, даже «Каменный молот» их не берет, хотя я… Ну, это самое… В общем, куджарх не мог его достать, он и веселился, пока все отдувались и куджарха в клумбу загоняли.
        - Ты можешь себе представить, что достопочтенный Зибелдон сделает с вами за эту клумбу? - мягко осведомился Шеро.
        - Ну, нельзя же было допустить, чтобы куджарх дальше смылся и на кого-нибудь напал, - виновато выдавил мальчишка.
        - Умница, правильно рассуждаешь. А выпустить его на свободу было можно?
        После долгого упрямого молчания виновник еле слышно прошептал:
        - Я защищал самое дорогое, что у меня есть.
        - Устав помнишь? Амулетчик Светлейшей Ложи при необходимости пожертвует головой ради Ложи и Ларвезы - ты в этом торжественно поклялся перед богами и великими псами, когда тебе присвоили звание боевого амулетчика.
        - Так речь была не о голове, - пробормотал Дирвен. - О другом… В общем, о совсем другом… Головой я бы пожертвовал, честное слово, а это мне всего дороже… Может, клумбу как-нибудь восстановить можно? Он же, наверное, не все там затоптал и раскидал, что-нибудь по краям осталось…
        Крелдон и молчавший до сих пор Орвехт убито переглянулись. Кто такая «она», уточнять незачем. О «ней» лучше вслух не упоминать, вокруг полно чужих ушей, и без того есть опасения, что шпионская карьера Змейки закончилась провалом.
        - Что ж, полгорода лежит в руинах, зато наш первый амулетчик сберег самое дорогое, - подытожил Крелдон. - И зачем нам голова, если мы другим местом думаем? Самым дорогим, насколько я понимаю.
        - В каких руинах? - изумленно вытаращился виновник катастрофы.
        - Ты же задействовал в полную силу «Рвущий цепи, рушащий стены»? Тебя можно поздравить, ты не только все павильоны на Выставке разнес. В радиусе двух с половиной шабов ни одной стенки не уцелело. Включая Дворец Собраний.
        - Я такое сделал?..
        В первый момент глаза Дирвена счастливо вспыхнули, но он тут же сник, подумав о том, что при данных обстоятельствах его за это достижение не похвалят.
        - Кстати, твоя охрана где? - тяжело глядя на него, осведомился Крелдон.
        - Так они срамные картинки с голыми девками смотрят. Они мне не сказали, что сейчас нельзя уходить, я и пошел.
        «Не все угроблено, но мы над этим работаем», - припомнил Суно злодейский девиз над входом в их шатер.
        Ага. Отменно поработали.
        Шеро сделал знак группе из двух магов-безопасников и трех амулетчиков, явившихся на его мысленный зов и дисциплинированно маячивших в сторонке.
        - Дирвен Кориц арестован. Вам надлежит немедля доставить его в Аленду, в тюрьму нашего ведомства. Все амулеты у него изъять от греха подальше и хорошенько за ним присматривать. Шурсойм! - После того как один из магов выступил вперед, он добавил: - Возьмешь их на хранение, до особых распоряжений. По прибытии в тюрьму составить опись.
        Немногим позже до ушей Орвехта донесся сдержанно-удивленный возглас Шурсойма:
        - Ничего себе, что ты в карманах таскаешь! Это же все сдавать полагается.
        - Мне никто не сказал сдавать, я и не сдал, - угнетенно, хотя и с оборонительно-агрессивными нотками, пробурчал в ответ арестованный. - Это все Рогатая Госпожа подстроила, от нее же всякие такие мелкие совпадения зависят…
        - Суно, ты зачем его тогда из речки выловил? - мрачно вздохнул Крелдон. - Надо было отпихнуть подальше от берега, да для верности камнем по темени, чтобы не выплыл.
        - Полагаю, ничего бы не вышло, - криво усмехнулся Орвехт, - у него была «Удача водоплавателей», а Дирвен с амулетом - это, увы, сила.
        - Вот потому-то я и сплавил его отсюда, - поглядев вслед своим подчиненным, которые уводили понурого первого амулетчика прочь по темной аллее, тихонько признался Шеро. - Если каждый из архимагов в сердцах влепит ему по заклятью, потом ведь не расколдуют, а под надлежащим контролем он все-таки приносит пользу, с этим не поспоришь. Разгром сиянских пиратов, спасение подвалов Королевского банка - это тебе не кулек засахаренных орешков. Жаль. Будь у парня мозги, такому исполнителю цены бы не было, но это скорее ходячее орудие, за которым нужен глаз да глаз, чем сообразительный и здравомыслящий функционер. Он способен действовать без вреда для окружающих только под жестким контролем.
        - Кое-какие мозги у него, пожалуй, есть. Потенциально. В школе он неплохо успевал и считался смышленым, на заданиях находчив. Но это мозги капризного самовлюбленного мальчишки, полагающего себя пупом мироздания, в том-то и проблема.
        - Иными словами, корм для крухутака, никакого другого проку с таких мозгов. Не будь он полезным при должном присмотре орудием, я бы, честно говоря, распорядился удавить остолопа в тюрьме, дабы нынешний праздник не повторился.
        Они направились к площадке с клумбой Зибелдона… гм, теперь, скорее уж, к площадке с куджарховым хвостом. Там собралась большая толпа ларвезийских магов и почетных гостей. Видимо, со сторожей Выставки стребовали объяснений, поскольку все уже были в курсе, что бед натворил первый амулетчик Дирвен Кориц. У иных иностранных волшебников сквозил в глазах злорадный блеск: приехали на скучноватое помпезное торжество, а взамен получили балаган, и могущественная Ложа на весь просвещенный мир оконфузилась.
        Был здесь и кое-кто из архимагов. Отойдя в сторонку с почтеннейшим Оксемонгом, Крелдон потихоньку доложил, какова ситуация с ожерельем. Мимоходом обругал Дирвена, почтительно ввернув, что напрасно не вняли гласу благоразумных (Оксемонг как раз принадлежал к их числу), ратовавших за то, чтобы не допускать это угробище на мероприятие, вот и коллега Орвехт подавал докладную бумагу, в которой он, как бывший куратор Дирвена, рекомендовал оставить последнего в Аленде под усиленной охраной.
        Что ж, спасибо Шеро за это напоминание. Теперь на Совете Сокровенного Круга, когда будет решаться вопрос о том, кого бы наказать, Оксемонг напомнит о докладной остальным достопочтенным коллегам, и немилость, можно надеяться, минует Суно. Он ведь тоже, чего уж там, весьма полезное для Ложи орудие.
        Под действием заклинаний куджарх впал в оцепенение, и толстая конусовидная колонна больше не дергалась, а маги обсуждали, каким бы способом его вытащить: сразу тянуть или вначале откопать.
        Из гущи толпы доносились велеречивые завывания коллеги Сухрелдона, который, пользуясь случаем, читал свою «Воспитательную поэму»:
        О, юноша, прилежен будь,
        Дерзай не в шалостях - в ученье!
        И если видишь ложный путь,
        Припомни мудрых наставленья!
        Вокруг стихотворца наблюдалось людское брожение: каждый стремился ретироваться за чужие спины, но Сухрелдон преследовал убегавших, все больше повышая голос.
        О, рифма, за собой веди
        Смыслу, послушную поэту,
        И слушателей убеди
        Внимать правдивому совету!
        Надвигаясь по аллее на Орвехта, он гнусаво и вдохновенно декламировал:
        Когда я с вами говорю,
        Из души в душу лью премудрость,
        Я вашу леность прочь гоню,
        Изничтожаю мысли худость!
        А коль ругатель очернит
        Поэта славного хулами,
        Он вмиг злослова поразит
        По вые гордыми стихами!
        Когда он сделал паузу, чтобы перевести дух перед следующей строфой, за спиной у Суно небрежно-любезным тоном произнесли:
        Поэт, бывает, чушь несет,
        Но кто с грамматикой не дружен -
        Того она по яйцам пнет,
        И станет он весьма недужен.
        Сухрелдон воззрился на насмешника, в течение нескольких секунд буравил его гневным взглядом, потом что-то пробормотал себе под нос, развернулся и двинулся в другую сторону.
        Разумно.
        Бывало, Суно прикидывал ради умственной разминки, как бы он действовал, если б ему довелось схлестнуться с тем или иным из коллег в магическом поединке. Столкнись он с Тейзургом, он бы без вариантов спасался бегством, нанося удары лишь для того, чтобы выгадать время. Сухрелдон тоже не полез на рожон: при всей своей поэтической ажитации, в остальных отношениях он был человеком достаточно практичным.
        - Ушел, - с ноткой разочарования заметил вслед ему Тейзург. - А я-то понадеялся, что сейчас узнаю, каково это - получить стихом по вые.
        В отличие от большинства, чьи мантии ввиду приключившейся оказии были испачканы штукатуркой, выглядел он безупречно, его одеяние с китонским грибным орнаментом благородно серебрилось в свете луны и фонарей. Ухоженное, будто фарфоровое лицо с резко очерченным узким подбородком казалось довольным. Глаза ушли в иронический прищур, уголки губ слегка приподняты.
        - Вы могли бы этого не делать, коллега Эдмар, - сухо заметил Орвехт. - Я имею в виду не ваш ответный стих, а Дирвена и куджарха.
        - Решил отдать дань борьбе за добро и справедливость, - доверительно признался собеседник. - Это оказалось забавно… Будем считать, что я не знаю, куда вы дели мою маленькую родственницу, желаю ей всячески преуспеть, но я подумал, почему бы, справедливости ради, за нее не заступиться? И мне было любопытно узнать, изменит ли Дирвен свою точку зрения, если ему придется сделать такой же выбор. Для эксперимента требовался куджарх - и он, как на заказ, под рукой, кто бы на моем месте удержался?
        «Лучше б ты боролся за зло и несправедливость. Полагаю, оно бы нам не столь накладно обошлось…»
        - Уж поверьте, коллега Тейзург, многие бы удержались.
        - Полноте, коллега Суно, не сердитесь. Я принесу вам кофе, отборные зерна, и толстую пачку фотографий с видами других миров - те самые зеркально точные моментальные картинки, которые в моем мире делают с помощью особых линз и механических приспособлений, помните, я вам об этом рассказывал?
        - Если мне, как персональному куратору Дирвена, придется отвечать за последствия вашего, мягко выражаясь, эксперимента, мне, боюсь, уже ни кофе, ни картинки других миров не понадобятся.
        Орвехт надеялся дешево отделаться: «Морская кровь» нужна пожилым архимагам не меньше, чем вурване Лорме, и если он привезет чудодейственное ожерелье обратно, подвиг Дирвена ему спишут. Но не ведающему стыда стервецу, получившему - на физиономии написано - немалое удовольствие от сей беспримерной катавасии, знать об этом незачем.
        - Коллега Суно, не сомневаюсь, что вы, с вашими дарованиями и вашим опытом, не пропадете, как бы все ни повернулось. В случае вашей опалы я хоть сейчас готов взять вас к себе в Лярану первым министром. У моего кофейного княжества теперь есть название - оно созвучно имени того мира, в котором я прожил бессчетное множество жизней, уйдя из Сонхи. Бесподобно красивый мир, хотя, с человеческой точки зрения, он полон странностей и слегка безумен, и солнце там золотисто-зеленое, словно пронизанный светом изумруд. Сами увидите, я вам фотографии принесу. В Лярану вы сможете захватить с собой Зинту, матушку Сименду и кого угодно еще, кого пожелаете. Будете жить в собственном дворце и получать достойное ваших способностей жалованье.
        - Благодарствую, коллега Эдмар, но магу Ложи никак нельзя перейти на службу к правителю иноземного государства.
        - Жаль… Если все же надумаете, подходящая должность для вас в моем княжестве всегда найдется, имейте в виду.
        - Благодарю вас, - учтиво повторил Суно, про себя добавив: «Жабий ты выкормыш».
        - Право же, чудный выдался вечер, - промурлыкал Эдмар перед тем, как отойти к компании волшебниц, которые окликали его и делали приглашающие жесты. - Ничуть не раскаиваюсь, что все-таки выбрался на ваше Светлейшее Собрание…
        «Это нам впору раскаиваться, что тебя, жабьего стервеца, в почетные гости записали!»
        Неподалеку вполголоса бранилось между собой несколько магов довольно высокого ранга, пеняя друг другу на то, что нечего было поддерживать идею насчет тренировок Дирвена Корица с «Рвущим цепи, рушащим стены»:
        - Вы, коллега, не проницательней чворка.
        - Да я-то как раз был против, а вы или запамятовали, или грешите против истины! Я говорил - не дорос он еще до сего артефакта, это вы захлопали крыльями, как на птичьем дворе…
        - Тише, тише, нельзя же ронять лицо, - встревоженно урезонил их третий. - А то древний маг, вон он стоит, может подумать, что у нас упадок нравов, и мы несерьезные люди.
        - Честно говоря, коллеги, он уже это подумал, - скучающим тоном обронил Тейзург, слегка повернув голову в их сторону, и тут же вновь отворотился к дамам.
        Маги умолкли, нерадостно переглянулись и поспешили скрыться в толпе.
        Вновь присоединившийся к Орвехту Шеро сумрачно вымолвил:
        - Что ж, ежели вспомнить ответ того крухутака, понятно теперь, почему в давние времена каждый второй-третий из тогдашних мечтал прибить коллегу Тейзурга.
        Большой Седой хребет напоминал гигантского хтонического зверя, растянувшегося от одного края земли до другого, спиной достающего до облаков. Возможно, он и был таким зверем, только давным-давно окаменевшим. Под слоем снега проступали складки его шкуры - головокружительные скальные кручи. Хвойные леса издали напоминали пегую темную шерсть.
        Наверняка сейчас он называется не Большой Седой, а как-нибудь иначе. Имена гор, морей, пустынь, равнин и рек меняются вместе с народностями и цивилизациями. Хотя иногда бывает, что прежнее имя возвращается, всплыв из пучины времен уже в иную эпоху.
        Куду, Вабито, Сохнор и Мофну, в отличие от жителей тундры, которые приютили их и теперь везли на юг, чувствовали себя скверно. Холод, тряска на санях, хлещущий в спины ледяной ветер.
        Тейзург, будь он проклят, так и сказал им: «Ваша жизнь не будет легкой, но будет интересной, уж это могу обещать».
        Да еще бросил на прощанье: «Когда мы в последний раз виделись с Унбархом, я его убил. Но это было в другом мире, куда он сбежал после своих здешних благих дел».
        Все четверо и еще пятый, Тахнор, не переживший гангрены после жестокого обморожения, были учениками Унбарха, великого и мудрого мага. Впрочем, мудрость его дала трещину, ибо он совершил непростительное деяние - подверг пыткам и подтолкнул к самоубийству тогдашнего Стража Сонхийского.
        Сам Унбарх позже объяснял: он знать не знал о том, что этот Хальнор и есть Страж Мира в смертном воплощении. Считал его обыкновенным способным магом, негодным учеником, который ослушался приказа и предал своего господина - переметнулся на сторону Тейзурга, чтобы вместе с ним защищать Марнейю, принадлежавший этому мерзавцу город, который Унбарх решил сжечь в назидание всем нечестивцам.
        Марнейю в конце концов сожгли, но Тейзурга захватить не удалось. Тот ускользнул, вонзив себе в сердце Клинок Жизни. Когда его, мертвого, нашли, застывшие губы кривила типичная для него издевательская улыбочка.
        Зато Хальнора взяли живым. В ходе боя, понимая, что они проиграли, Тейзург попытался его убить, но Куду тогда метнулся наперерез и заслонил предателя, сияющий зачарованный нож вонзился верному ученику в мякоть плеча. Таким образом Куду сослужил службу Унбарху и спас Хальнора от легкой смерти, которая была бы и не смертью в полном смысле слова, а всего лишь безболезненным уходом из обреченной телесной оболочки.
        Тейзург ему этого не простил. Так же, как Вабито, Сохнору, Тахнору и Монфу, которые по приказу учителя пытали Хальнора. Он потом их всех поодиночке выследил, выкрал и заколдовал, спрятав в тайнике среди вечных льдов, во владениях Пса Дохрау, который тоже был сильно зол из-за Стража.
        Они пребывали в плену мучительных наваждений и терпели неимоверные страдания, сколько времени это длилось - неизвестно. Тейзург тогда предупредил, что оставит их в таком положении до тех пор, пока изувеченная сущность Хальнора не вернет свою былую силу.
        Несколько месяцев назад этот изверг явился и освободил их. Сказал, что ему, мол, любопытно, как они сумеют устроиться в современном мире, и добавил с непонятной ухмылкой, что древние маги нынче в цене.
        По молчаливому уговору, никаких речей о прошлом они не вели. Каждый пребывал с этим наедине. Обсуждали только насущное, и то нечасто.
        Глава 4
        Улика хвоста и башни
        Агент Светлейшей Ложи Змейка уже второй час смотрела на ветку дерева за окном: изящную, тонкую, покрытую гладкой серой кожицей в зеленоватых пупырышках, с набухшими почками. Ветка порывисто покачивалась на плотно слепленном облачном фоне - казалось, того и гляди тронет стекло, но никак не могла до него дотянуться.
        Как любая песчаная ведьма, Хеледика с детства была приучена защищаться от телесных страданий и неприятных впечатлений, уходя в созерцание. Когда она после своего побега из родной деревни скиталась по Мадре, а потом была служанкой и девчонкой для битья в ларвезийской провинциальной гостинице, откуда ее забрал Суно Орвехт, только это ее и выручало. После истории с Дирвеном и попытки самоубийства она тоже спасалась созерцанием. Сейчас это снова ей пригодилось.
        Правда, в Олосохаре ее приучили к любованию песком, да еще тем, что на нем произрастает - в разное время суток, в разную пору, при разном освещении. На пустыню можно смотреть сколько угодно, и названий для песка в сурийских наречиях великое множество. Это у северян, хоть в Ларвезе, хоть в Овдабе, одно-единственное слово «песок» на все случаи жизни.
        Кроме трепещущей на весеннем ветру ветки, в поле зрения были обои в конфетную желто-розовую полоску и мебель, с виду домашняя, но с наводящим тоску казенным запахом. И в придачу куклы - румяные, глазастые, с выпуклыми щеками и губами бантиком, в разнообразных нарядах. Они сидели на камине, на комоде, на этажерке, по углам скрипучего деревянного дивана с кожаными подушками. Судя по выражению бессмысленного довольства на расписных круглых мордашках, им тут было хорошо.
        Одна из кукол сидела голышом перед Хеледикой, которая шила ей одежку. Рядом на табурете стояла корзина с лоскутьями. Предполагалось, что девочку, помещенную в карантин абенгартского особого приюта для конфискованных детей, это занятие успокаивает и развлекает, обеспечивая ей таким образом гарантированное законом Детское Счастье.
        Змейка подозревала, что после того, как она отсюда уйдет, от слова «счастье» ее будет мутить не хуже, чем от какой-нибудь гадости.
        Впрочем, сначала надо уйти. В особый приют определяли тех, кого по каким-либо причинам надлежало охранять и держать под усиленным наблюдением, но у сильной ведьмы были шансы выбраться на волю. Другой вопрос, что прорваться с боем - это все равно, что объявить во всеуслышание, кто она такая.
        Ей сказали, что через некоторое время ее переведут из карантина к остальным детям. Быть может, тогда она сумеет найти лазейку для бегства - обыкновенного, без использования песчаных чар.
        Также говорили, что потом ее отдадут в приемную семью, и у нее появятся новые заботливые родители: «Да-да, Талинса, тебя уже где-то ждут!» Что ж, если приют окажется чересчур хорошо охраняемым, она сбежит позже - от тех, которые ждут.
        Чтобы приблизить побег, Змейка вела себя примерно, делала, что велят, ни с кем не спорила. Прилежно шила платьица для кукол с неживыми щекастыми лицами, съедала все, чем кормили: Талинса была послушна, пассивна и не проявляла неуравновешенности - мол, сами видите, никаких сложностей со мной не предвидится.
        Однажды ей принесли несколько листов бумаги и разноцветные карандаши, ласково попросили что-нибудь нарисовать - хотя бы лисичку, кошечку, белочку, маяк на берегу моря, замок с башнями… Хеледика рисовала из рук вон плохо, но Талинса Булонг, которая всегда слушалась старших, выполнила задание, изо всех сил стараясь, чтобы животные и строения получились более-менее узнаваемыми.
        Ее похвалили, картинки забрали. У Змейки осталось смутное ощущение, будто она что-то сделала не так. Себе во вред. Выдать таким образом свою истинную природу она не могла… И в том, как с ней обращались, ничего после этого не изменилось - значит, и впрямь не выдала. Тогда в чем дело?
        Те, кто унес рисунки, выглядели подозрительно удовлетворенными, словно ее на чем-то подловили. Может, они собираются использовать эти картинки для неизвестного ей колдовства? Мысль об этом беспокоила песчаную ведьму, и она регулярно проверяла украдкой, не направлены ли на нее какие-нибудь чары.
        Чтобы не переигрывать со своей покорностью, она расхныкалась и стала проситься к маменьке - хоть один раз увидеться, хоть ненадолго, ей так не хватает кого-нибудь из близких, она же без них не привыкла… Все это Змейка пробормотала ноющим голосом, хлопая мокрыми ресницами. Вполне правдоподобно, пусть утешают!
        Ее утешили.
        - Девочка, у тебя скоро будет новая любящая семья, - мягко, но непререкаемо произнес старший опекун - воспитатель приюта, которого по случаю слез позвали с ней побеседовать. - Там ты будешь всем обеспечена и счастлива.
        - Но у меня ведь уже есть маменька и другие родственники в Аленде…
        - Девочка, по овдейским законам мать тебе не близкий родственник, - доброжелательного вида господин с выразительной участливой улыбкой, от которой на его суховатых щеках появлялись ямочки, и неулыбчивыми, если присмотреться, глазами, наставительно поднял палец. - Что такое для тебя мать?
        - Маменька меня родила и всегда была со мной, заботилась обо мне…
        - Вот-вот, - поощрительно кивнул старший опекун. - Мать - это всего лишь утроба, из которой ты появилась на свет. Девочка, утроба тебе не близкий родственник! Пойми это хорошенько, и тогда ты будешь счастлива, как и полагается умной девочке твоего возраста, живущей в благословенной Овдабе.
        - Я постараюсь, - жалобно, однако с легким оттенком согласия, который не должен был ускользнуть от внимания собеседника, пролепетала «девочка».
        Позже Змейке подумалось: хорошо, что она шпионка Ложи, и для нее это, можно считать, игра, противная и совсем не в удовольствие, но всего-навсего игра - а если б она была настоящей Талинсой Булонг?
        - Все мы понимаем, уважаемые коллеги, где оказалась Светлейшая Ложа, незачем говорить об этом вслух, - достопочтенный Гривьямонг, пухлолицый, с ухоженной седой шевелюрой, сделал печальную паузу.
        - Да отчего бы не сказать - Ложа ныне пребывает в том самом месте, которое всего дороже нашему первому амулетчику! - гневно возразил достопочтенный Зибелдон, энергичный и загорелый, каким и пристало быть заядлому путешественнику. - Все вы в курсе, коллеги, что это за место!
        После общего скорбного молчания достопочтенный Лаблонг, один из самых старых и влиятельных архимагов, зловеще проскрипел:
        - Нет у нас больше первого амулетчика.
        В Хрустальном зале воцарилась гнетущая тишина.
        Дирвен, которому велели сесть на специально принесенную скамью посреди пятачка пустого пространства, смертельно побледнел. Снеговое лицо, взъерошенная светлая шевелюра, справа на лбу торчит позорный рог. Шляпу, прячущую от посторонних глаз проклятие Тавше, его заставили снять.
        Дав ему время, чтобы подумать о смертной казни и как следует испугаться, Лаблонг провозгласил:
        - Отныне Дирвен Кориц лишен сего почетного звания, которое предполагает не только искусное обращение с амулетами, но также и чувство ответственности, и дисциплину, и разумную голову на плечах.
        До мальчишки не враз дошло, что жизнь продолжается. Он сидел застывший, как будто окаменевший, а потом, осмыслив услышанное, оперся потными ладонями о скамью, обессиленно ссутулил обмякшие плечи, перед тем вздернутые и напряженные. Начал постепенно краснеть.
        - Мало его лупили в детстве ремнем по самому дорогому, - добавил архимаг. - Пусть останется и послушает дебаты о финансировании ремонта Дворца Собраний и восстановительных работ в Пергамоне. Ему будет полезно. При условии, что хоть что-нибудь может пойти на пользу мозгам, которые у него находятся, по всей очевидности, в самом дорогом месте.
        К концу этой речи лицо Дирвена залила краска, и потерянный предобморочный взгляд приговоренного к смерти сменился угрюмым, исподлобья. Голову он опустил, как и ожидалось от виновника такого беспримерного раздрая, но Орвехт готов был на что угодно побиться об заклад, что стыда за содеянное там нет и в помине. Только обида и острое, как бритва, ощущение несправедливости: отобрали шляпу, лишили почетного звания, публично обругали и высмеяли - как же тут не обижаться?
        Трем его надзирателям повезло куда меньше. Парней сослали в Очалгу - сурийскую колонию Ларвезы, на юго-восточный рубеж, за которым лежат земли Исшоды, захваченные вошедшим в силу волшебным народцем.
        Такие бедствия порой где-нибудь да случаются, и люди вынуждены уходить, чтобы не оказаться в игрушках у распоясавшейся нечисти. Спустя какое-то время соотношение глубинных магических факторов, определяющих порядок вещей в Сонхи, естественным образом изменится, тогда нетрудно будет разобраться с захватчиками (чаще всего те сами разбегаются и прячутся кто куда, почуяв, что у них больше нет преимущества), и прежние хозяева или их потомки смогут вернуться на свою территорию. Обычно в первые годы после этого земли там на диво плодородны, а продукты сельского хозяйства особенно сладки и обильны. В ученых кругах даже бытует гипотеза, что за счет подобных катаклизмов - для людей, кто бы спорил, неприятных - природа залечивает раны и восстанавливает силы.
        Сурийцы, которые еще с полвека назад поселились в Ларвезе общинами, были беженцами с юго-востока.
        Провинившихся магов и амулетчиков Ложа отправляла туда в ссылку. Для того чтобы отслужить там положенный срок и вернуться обратно живым-здоровым, требовалось изрядное везение.
        Поначалу шли разговоры о том, чтобы и главного виновника в Очалгу сплавить, но это были всего лишь разговоры. Архимаги спускали пар, заодно пеняя коллегам, которые настояли на том, чтобы привезти его в Пергамон, да еще вручить накануне Великого Светлейшего Собрания «Рвущий цепи, рушащий стены»: мол, с таким первым амулетчиком не нужно засылать к нам вражьих диверсантов - он и сам заместо них все сделает. Те отпирались, и каждый утверждал, что уж он-то вовсе на этом не настаивал, а вот другие настаивали, что верно, то верно… По их речам выходило, что все до единого были против присутствия Дирвена на Собрании, и всякий мол-де старался убедить в этом остальных, а к его предупреждениям не прислушались.
        Ссылать юного угробца в юго-восточное пограничье передумали: это же все равно, что в сердцах зашвырнуть ценнейший уникальный артефакт в помойное ведро - чтобы через пять минут, спохватившись, вытащить его оттуда и заботливо обтереть. Вместо этого Дирвена решили припугнуть и пристыдить. Первое получилось, второе - не очень-то: пока обсуждался вопрос об источниках финансирования восстановительных работ, на миловидном полудетском лице опального амулетчика все явственнее проступало выражение «ну, вы все тут и сволочи!». По крайней мере такое заключение сделал Суно, неплохо его знавший.
        Часть расходов взял на себя Королевский банк, остальное бремя легло на Ложу. В Пергамоне уже трудилось множество магов, амулетчиков и студентов Академии, приводя в порядок жилые дома и прочие городские постройки. Людей пока поселили в шатрах и палатках, кое-кто перебрался к родственникам в Салубу. Обстановка была спокойная, без мародерства: Пергамон - закрытый для посторонних городок, местные жители благоразумны и законопослушны, у Ложи там все под контролем.
        Во Дворце Собраний тоже вовсю кипела работа. Массивные межэтажные перекрытия пока что держались за счет колонн и заклинаний. К счастью для тех, кто там находился в момент, когда Дирвен привел в действие «Рвущий - рушащий», среди присутствующих было немало сильных волшебников, которые не растерялись и мигом сотворили замедляющие и укрепляющие чары, не позволив зданию развалиться.
        Судя по обиженной конопатой физиономии Дирвена, ему казалось, что все разговоры об этом ведутся с одной-единственной целью: заставить его еще хуже почувствовать себя после пережитого ужаса.
        Кстати, о «пережитом ужасе»: тот вел себя паинькой, направо и налево приятно улыбался, любезничал с дамами и вообще с каждым, кто с ним здоровался, - одним словом, держался так, будто он не имеет никакого отношения к катавасии с куджархом и разрушению Пергамона. Суно даже слышал краем уха, как этот распоследний стервец, беседуя с гостями из Нангера и Аснагисы, за компанию с ними сетовал на то, что у амулетчиков Ложи, видимо, совсем плачевно обстоит с самообладанием, если они по любому поводу безответственно пускают в ход артефакты столь сокрушительного действия.
        Кто оказался в выигрыше, так это коллега Сухрелдон: благодаря сбывшемуся пророчеству он из категории видящих «четыре из десяти» перешел в категорию «пять из десяти», что влекло за собой увеличение оклада денежного содержания и еще кое-какие привилегии.
        Как бы там ни было, Ложе удалось более-менее сохранить лицо, насколько это возможно при таком ударе судьбы. Оскандалились перед гостями из-за выходки первого амулетчика, зато проявили расторопность и находчивость, разбираясь с последствиями сего дикого происшествия, - и таким образом продемонстрировали, что маги Светлейшей Ложи любую неожиданность готовы встретить во всеоружии. Суно подумалось, что это, пожалуй, будет куда эффектней Чтений о Благих Свершениях - если смотреть не на показуху, а на суть.
        Орвехту за проступок Дирвена вынесли строгое устное порицание. И впрямь легко отделался. Даже из жалованья не вычли. Разумеется, эту милость Сокровенного Круга Суно предстояло отработать: вернуть Ложе «Морскую кровь».
        Теперь он дожидался, когда у архимагов найдется время для поисковой ворожбы. Его предупредили, что они займутся этим немедля после текущего совета в Хрустальном зале.
        Мулмонг никаких следов не оставил, и куда они с Лормой подались после того, как Тейзург согнал их с прежнего насиженного места, сведений нет. Возможно, в окаянные юго-восточные края, но это совсем не обязательно. Надев волшебное коралловое ожерелье, вурвана сможет жить среди людей, выдавая себя за смертную девушку.
        Ворожба Сокровенного Круга в полном составе - это сильно. Какие бы мощные чары ни защищали вора, есть надежда, что удастся определить если не место, где он сейчас находится, то хотя бы направление для погони.
        Наконец дебаты закончились. Оскорбленного Дирвена увели под конвоем - двое магов, двое амулетчиков, ни один из этой четверки не выказывал радости по поводу своих новых обязанностей.
        Орвехту велели обождать: архимаги отправились ворожить в специально приспособленное для этого потаенное помещение. Возвращение животворной «Морской крови» - задача достаточно серьезная, чтобы они потратили на это толику своего времени.
        - В ваше распоряжение поступит амулетчик с большим опытом боевых заданий, один из сильнейших, - предупредил перед тем Оксемонг.
        - Надеюсь, почтеннейший коллега, это будет не Дирвен? - хмуро усмехнулся Суно.
        - Да побойтесь богов! - архимаг едва ли не знак обережный сделал, едва заметно шевельнув пальцами, хотя скорее всего Орвехту это просто показалось. - Только Дирвена в такой миссии не хватало… Поручение ответственное, с вами поедет Зомар Гелберехт, весьма способный и дисциплинированный молодой человек.
        Ага, один из соперников Дирвена в борьбе за звание первого. Тоже владеет «Прыжком хамелеона». Имя сурийское - полукровка. Вроде бы Суно слышал о нем только похвальные отзывы. Что ж, хоть это утешает.
        Оксемонг отправился на ворожбу, а к нему подошел Шеро, он был мрачнее тучи.
        - Весточка из Абенгарта, - сообщил он угрюмо, когда два мага добрались до его кабинета.
        - Плохо?
        - И да, и нет. Наши разведчицы, хвала богам, не спалились, только чеснок лука не слаще. Детское Счастье, будь оно трижды неладно.
        - Стало быть, мы те еще умники, - с досадой проворчал Суно. - Чтоб Овдаба не заглотила такую наживку… И насколько они вляпались в Детское Счастье?
        - Настолько, что дальше некуда. Змейка в приюте под охраной, ее собираются сколько-то продержать там и отдать на воспитание в приемную семью. Выберется. С Нинодией хуже. Сначала ее на месяц посадили в тюрьму за драку с полицейскими, а теперь предъявили обвинение в том, что она заставляла свою малолетнюю дочь заниматься срамным промыслом. Пожизненная каторга.
        - Экая дрянь… Как они сфабриковали доказательства?
        Перед отправкой в Овдабу Хеледику обучили колдовству, позволяющему всякий раз восстанавливать девственность. Даже если у нее была с кем-то близость, не могла же она забыть о предохранении и восстановлении, это на нее не похоже.
        - В качестве доказательства вины матери-сутенерши, как они обозвали Нинодию, на суде представлены рисунки Хеледики.
        - Да ведь она, при всех ее прочих достоинствах, рисует, как лягушка лапой, что она там могла… Погоди… Они использовали «улику хвоста и башни»?
        - То-то и оно. И боюсь, выручить Плясунью мы сейчас не сможем.
        Пресловутая «улика хвоста и башни» - странное суеверие, и в то же время в системе овдейского правосудия это козырь, который нечем крыть. Заслав ведьму-шпионку в Овдабу под видом четырнадцатилетней девочки, Ложа воистину сама себя перемудрила.
        Зинта с котомкой за спиной и лекарской сумкой через плечо стояла перед территорией суверенного государства. Территория выглядела как небольшой двухэтажный дворец в сиянском стиле, с фонтаном и клумбами перед парадным входом.
        На хрупкой белой башенке реял флаг - прихотливое переплетение синих, изумрудных и фиолетовых узоров по черному полю, напоминавших то ли оргию в змеином царстве, то ли охваченные вечным водяным танцем водоросли.
        Герб для своего княжества Эдмар придумал сам и после сказал, что утонченные натуры это оценили, а все остальные пусть тоже приучаются к прекрасному. Хотя, если б он спросил мнения Зинты, она бы предложила попросту изобразить цветок кофейного дерева на золотисто-зеленом или голубом фоне. Славно бы получилось, по-доброжительски, и тогда иные из прохожих не глядели бы на государственный флаг Ляраны с оторопью и не бормотали бы себе под нос обережных заклинаний.
        Она пришла к Эдмару жить. Суно отправился в командировку, и вначале предполагалось, что она останется с матушкой Симендой и кошкой Тилибирией, но накануне отъезда мага нагрянули гости. Из деревни. Надолго. Его кузина с двумя дочками, восемнадцати и шестнадцати лет, и семилетним сынишкой.
        Орвехт по происхождению был бастардом, в его жилах смешалась кровь старинной аристократической фамилии и ларвезийских крестьян. Приехали к нему родственники по материнской линии. Двоюродная сестрица Табинса явилась пожить в Аленде и заодно пристроить Глодию с Салинсой замуж за городских.
        Гости были шумны, непоседливы и сокрушительно бесцеремонны. Зинта решила, что не останется с ними под одной крышей. Не со зла на них, Тавше упаси, а потому что невмоготу. Другое дело, будь Суно дома, а без него - уж не обижайтесь, лучше она поселится на время его отсутствия при какой-нибудь лечебнице, ей всего-то и нужен угол с тюфяком на полу для сна.
        Она не сразу решилась сказать ему об этом, но он понял ее с полуслова и посоветовал перебраться к Эдмару, с которым сам же и договорился. Зинта возражать не стала: это было на пользу ее тайному плану. Она предлагала забрать с собой еще и Тилибирию, от греха подальше, даже подходящую корзину с крышкой присмотрела, но Суно ответил, что нет необходимости. Незваные гости предупреждены: если кто-нибудь из них обидит его домоправительницу или его кошку, он, вернувшись, не просто вышвырнет их из дома - будут еще кое-какие неприятные последствия.
        Зинта не назвала бы Табинсу с ее детьми зложителями. Жестокости и тяги к скверным поступкам в них не было, другое дело, что они вели себя так, будто весь мир - их приусадебное хозяйство, по всякому поводу лезли не в свое дело, и если им что-нибудь приспичило, не знали удержу. Но при этом к магии относились с опаской, Орвехта уважали и побаивались.
        Тот запечатал заклинаниями часть помещений в доме, чтобы никто не совал нос куда не надо, и поехал на вокзал, а Зинта отправилась в официальную резиденцию князя Ляраны на бульваре Шляпных Роз.
        От дверей уже спешила прислуга: Эдмар отсутствовал, но своих людей предупредил, ее ждали.
        Обустроиться в отведенной ей комнате с сиянской росписью на потолке - опрокинутый голубой пруд с белыми кувшинками и золотыми стрекозами - Зинта не успела: поймала зов, и пришлось мчаться на помощь прохожему, сбитому экипажем через квартал отсюда. Потом было еще два зова, да после этого она завернула в лечебницу и обратно пришла только под вечер.
        Ужинать села вместе с вернувшимся Эдмаром. Прислуживали им две смуглые девушки, широкобедрые и невысокие, но при этом на загляденье точеные, словно сурийские кувшинчики для дорогих благовоний. Двигались они с диковатым изяществом. На одной было одеяние из золотистого шелка, мягко сияли жемчужные браслеты и ожерелья, другая в белых шелках, а украшения у нее были из янтаря.
        - Это ты велел им так одеться, чтобы цвета наоборот? - поинтересовалась Зинта, когда сурийки с поклонами выплыли из комнаты. - Красиво…
        - Разумеется, я. Приходится учить их элементарному, начиная с того, что такое вкус и как подобает одеваться. Зато прелестно танцуют, сама увидишь. Они из моего ляранского гарема. Можно сказать, придворные дамы. Взял с собой, чтобы посмотрели на мир и набрались хороших манер. Ну, и еще чего-нибудь этакого пусть наберутся, чтобы мне с ними не было смертельно скучно. Между нами говоря, Лярана - сущая деревня, но я со временем сделаю из нее самую шикарную в Сонхи деревню.
        - Саженцы-то прижились, которые ты из того мира принес?
        - Куда они денутся? Я им заклинаниями помог. Одна плантация уже есть.
        - Продавать кофе будешь только в Ларвезу?
        - За двумя исключениями, которые внесены как секретные подпункты в мое торговое соглашение с Ложей, - Эдмар хитро улыбнулся - ни дать ни взять актер, изображающий на храмовом празднике бога обмана Ланки, явившегося в облике красивого молодого человека. - Первое, как ты, вероятно, догадалась, Китон. Кофе там оценили и перепродавать его людям вряд ли станут, тем более что людей в Китоне категорически не жалуют.
        - А ты как же?
        - О, меня там за человека не считают. В хорошем смысле слова. И честно говоря, не так уж они заблуждаются. После Лилейного омута ко мне вернулось вместе с памятью кое-что от прежней личности, когда я был существом иной расы в мире Изумрудного солнца. К счастью для окружающих, вернулось не все, хотя окружающие, пребывая в неведении, не способны свое счастье оценить, - его ухмылка была кривой, но в то же время мечтательной. - Зинта, поверь, я тогда был примером для всех зложителей!
        - Уж нашел, чем гордиться, - фыркнула лекарка. - А страшно, наверное, вот так все-все вспомнить на много жизней назад, там же всякого было понамешано…
        - Страшно - не то слово, оно не передает всей ужасающей бездны этого шока. Хвала Госпоже Вероятностей, что в подвале марнейского дворца у меня хранился один малоизвестный артефакт, который можно сравнить с приспособлением для настройки музыкальных инструментов. Он помог мне собрать себя воедино и усыпить лишние пласты памяти - в общем приближении что-то в этом роде. Но, пожалуй, не последнюю роль сыграло то, что у меня исключительно пластичная душевная организация. Кто-нибудь другой на моем месте разбился бы вдребезги, на тысячи осколков - не в физическом смысле, а в еще более плачевном. Спятил бы, неизящно выражаясь, и не спас бы его никакой артефакт. Я и сам тогда был к этому близок.
        - А сейчас?
        - Сама видишь, страшное позади.
        Он налил себе и Зинте пряного игристого вина с кусочками незнакомых фруктов, про которое говорил, что это называется шакаса, и она из другого мира.
        - Угадаешь, кто будет вторым исключением?
        Зинта перебрала все страны просвещенного мира и уже добралась до непросвещенного, когда он наконец-то сжалился:
        - Паянская гильдия контрабандистов, которую возглавляет все тот же добрый управитель таможни. После нашего побега у него были неприятности - не сразу, а когда в Молоне узнали, что мы с тобой живы-здоровы. Его допрашивали, выясняли подробности обо мне. Он вывернулся и откупился, но это обошлось ему недешево, доброжительские аппетиты - нечто из ряда вон! Маги Ложи куда скромнее, я ведь не раз им давал… Не подумай чего, в самом невинном смысле, я имею в виду взятки.
        - Тогда никакие это не доброжители, а зложители самые настоящие!
        - Официально они считаются доброжителями из доброжителей, вожатыми и примером для всех прочих. Все-таки забавная страна Молона… А с управителем таможни я не так давно повидался и предложил, по старой дружбе, прямые поставки не слишком больших партий кофе - надеюсь, это компенсирует ему перенесенные мытарства.
        - Контрабанда - зложительское дело, и начальник таможни твой - зложитель, каких поискать.
        - Не скажи. Благодаря его гильдии молонцы получают много чего такого, чем их обделяют доброжители из доброжителей, которые уж себе-то, заметь, ни в чем не отказывают. Если ты неравнодушна к справедливости, признай, что начальник паянской таможни занимается благим делом. И среди зложителей он далеко не худший - о своих людях заботится, его домочадцам тоже не на что жаловаться. Зинта, поверь, уж мне-то есть с чем сравнивать. Субъект, на которого я весьма продолжительное время работал в прошлой жизни, тоже был главой некой преступной организации - о-о, это была такая мерзость, что хоть убейся! - Тейзург выразительно закатил глаза к потолку, расписанному золотыми птицами по бледно-желтому фону. - Закончилось все по-хорошему, как в доброй сказке: я его убил. По просьбе любимой женщины, если уместно будет назвать просьбой бессовестный шантаж. Эта зложительница мне даже спасибо не сказала, зато я потом напился на радостях, как Дирвен после моего утопления в Лилейном омуте.
        - Интересная, видать, была у тебя жизнь в прошлый раз, - покачала головой Зинта.
        - О, у меня все жизни были интересные. И со мной не заскучаешь - согласись, что это хорошо?
        - По-всякому, смотря для кого, - осторожно отозвалась лекарка, не спеша соглашаться. - То, что ты Дирвена преследуешь и домогаешься с этими своими намерениями, очень даже скверно.
        - Зинта, побойся богов, я его не домогаюсь! - Эдмар состроил несчастно-оскорбленную гримасу. - Еще чего не хватало…
        - А что тогда делаешь?! - она возмущенно уперла руки в бока.
        - Издеваюсь. Как он того заслуживает.
        - Ага, то-то он со страху голову потерял, как будто ее у него никогда и не было вовсе! Вам обоим должно быть стыдно - в Пергамоне оставили людей без крыши над головой… тьфу, без стен, куджарха выпустили, а он застрял, и его потом целых полтора часа оттуда вытаскивали, почтенному Зибелдону клумбу разорили совсем по-зложительски, а ведь он так хотел вырастить эти самые иноглярии! И меня тогда чуть не зашибло куском стены, который рядом упал.
        - Хвала Госпоже Вероятностей, что не зашибло. Кстати, Дирвен сломался и сделал такой же выбор, как Хеледика, это читалось у него на физиономии. Но на беду для Светлейшего Собрания, он не смог определиться, кого боится больше - куджарха или меня.
        - Значит, ты все-таки хотел совершить непотребство?
        - Если б по-настоящему хотел, давно бы совершил. Дирвен, знаешь ли, не в моем вкусе. И Энга Лифрогед кружила ему голову по расчету, а вовсе не потому, что увлеклась.
        - Тогда все это вдвойне нехорошо. Я-то думала, что ты такое безобразие на Светлейшем Собрании по любви учинил, а ты, оказывается, из непохвального зложительского озорства…
        - Зинта, мне совсем не лестно это слышать, - заметил Тейзург с печальным достоинством. - Неужели ты и впрямь могла такое подумать? Не сочти за нескромность, но поскольку я сам - бесконечность, влюбиться я могу только в другую бесконечность.
        - Тогда нечего Дирвену голову морочить!
        - Смотри, по-твоему выходит, что сначала я был зложителем, потому что якобы хотел Дирвена, а теперь я зложитель, потому что его не хочу? Боги свидетели, на тебя не угодишь!
        Зинта сначала вытаращилась на собеседника, растерянно моргая - не говорила же она такого! - а потом рассвирепела:
        - Не изворачивай мои слова! Что я сказала - то сказала, а чего не сказала - того не сказала. И нечего на меня ухмыляться, я тебе не Дирвен!
        - Зато у тебя уморительная молонская привычка все раскладывать на две полочки: на одной написано «это доброжительское», на другой - «это зложительское». Со стороны забавно, еще бы я жаловался, но это мешает тебе видеть окружающее по-настоящему, во всех полутонах.
        Зинта и сама временами что-то такое о себе подозревала. Наверное, она и впрямь слишком все упрощает, рискуя из-за этого не заметить что-нибудь важное, и ей надо совершенствовать свое восприятие в этом направлении. Но услышать поучение от шельмеца Эдмара, который и впрямь зложитель беззастенчивый, особенно после плачевной истории с Дирвеном и застрявшим в клумбе куджархом, - это показалось ей чересчур.
        Она уже приготовилась к отповеди, только не могла придумать, что бы сказать ему такого веского, тем более что он ждал со своей насмешливой улыбочкой, как будто вперед Зинты просчитывая в уме, что она скажет, но тут под аркой появился элегантный пожилой дворецкий и доложил:
        - Господин, к вам дама. Неизвестная дама.
        - Как интересно, - промурлыкал Тейзург. - Что ж, пригласите ее в гостиную.
        И, видя, что слуга замешкался, осведомился:
        - Что-то еще?
        - Господин, она выглядит сильно расстроенной и пришла с ребенком.
        - Ага! - Зинта зловеще сощурилась. - Доразвлекался! Мало того что с Дирвеном почем зря играешься, так что у бедного парня ум за разум заходит, да еще и ребенка на стороне сделал, о котором небось до сих пор не знал! Молодец, одним словом.
        - Быть того не может! - запротестовал Эдмар. - Я не сторонник незапланированной беременности и всегда использую противозачаточные заклинания. Только мне стать алиментщиком не хватало… Гевро, сколько лет ее ребенку?
        - Не больше десяти, господин. Семь или восемь. Это девочка.
        - Вот тебе подтверждение моих слов - ты поспешила обвинить, не узнав подробностей, - он повернулся к лекарке с усмешкой превосходства. - Между тем, как ты сама прекрасно знаешь, я появился в Сонхи три года назад и никак не мог наплодить детей в вашем распрекрасном мире раньше этого срока. Гевро, пригласите ее сюда.
        Когда дворецкий, отвесив безупречный полупоклон, удалился, он добавил с ухмылкой:
        - Видишь, Зинта, наш, э-э, роман с Дирвеном все же имеет некоторые преимущества: согласись, что он не смог бы от меня забеременеть.
        Хоть она перед тем и почувствовала себя посрамленной, все же не удержалась, чтобы не поддразнить его:
        - А вот я бы на твоем месте радоваться не спешила. Если у Дирвена будет нужный амулет, он сможет все, что угодно.
        - Думаешь, даже это?.. - на артистической треугольной физиономии Эдмара появилось такое выражение, словно его и вправду пробрало, потом он зажмурился и протестующее помотал головой. - Боги, помилуйте! Брр, как представил беременного Дирвена… Тогда я бегом свалю из Сонхи насовсем, и плакал кофейный бизнес. Умеешь ты, Зинта, напугать не по-доброжительски.
        Лекарка начала придумывать достойный ответ, чтобы оставить за собой последнее слово, но как назло ничего не придумывалось.
        И тут из-под арки, обрамленной прихотливым сиянским узором, появилась уже знакомая ей по Салубе женщина, статная, черноволосая, печально красивая, с горько сжатыми губами. Она тащила за руку упирающуюся Тимодию, за ними маячил дворецкий. Остановившись посреди комнаты, гостья решительно вымолвила:
        - Госпоин Тейзург, купите мою дочь за одну золотую монету!
        Большая корзина с двумя ручками была битком набита нарушителями закона. Их плюшевые хвосты и лапы торчали оттуда, словно из зыбучки, которая того и гляди поглотит добычу целиком. В пуговичных глазах бился ужас, усы из конского волоса обреченно топорщились.
        - …Мы должны оградить наших детей от игрушечных животных, - продолжал свою речь, обращенную к судьям, представительный седой господин - маг и высокопоставленный государственный чиновник, Змейка видела его несколько раз в гостях у Дитровена Брогвера. - Спектакли про животных в детских кукольных театрах - это недопустимо, это противоречит закону о Детском Счастье. Когда маленький ребенок видит каких-нибудь лисиц, белок или барсуков, которые одеты как люди, сидят за столом и пьют чай, как люди, ребенка это пугает. Известны случаи, когда дети плакали на таких спектаклях. Кроме того, как все мы знаем, звери тяффкают, и дети, посмотрев на них, тоже начинают тяффкать, а это, прошу суд обратить особое внимание, противоречит задаче воспитания законопослушных овдейских подданных…
        В силу какого-то изъяна речи он произносил это слово именно так: не «тявкать», а «тяффкать». Это заметила даже Хеледика, перед отправкой на задание обучившаяся овдейскому с помощью специальных амулетов, помогающих быстрому усвоению чужого языка (по легенде, она еще в детстве выучила овдейский по книжкам, потому что мечтала побывать на родине своего отца).
        «Великий Забагда, что за ерунду он городит!»
        Эта мысль никак не отразилась на ее полусонном невыразительном личике.
        Если можешь что-то сделать - сделай, если не можешь - затаись и береги силы, но не дразни противника пустым сотрясением воздуха, ибо сие лишено смысла.
        Так наставляли юную песчаную ведьму в родной деревне, и примерно то же самое говорил ей позже Шеро Крелдон, когда готовил ее к шпионской миссии. Поэтому Хеледика молча хлопала ресницами, и никто не смог бы, глядя на нее, догадаться, о чем она думает.
        Суд приговорил «тяффкающих» кукол к сожжению, а театр, из которого их конфисковали, - к штрафу за злостное пренебрежение Детским Счастьем и дурное влияние на детей, да еще к выплате компенсации за нравственный ущерб службе Надзора за Детским Счастьем. Двое служащих в мундирах подхватили корзину за ручки и потащили к выходу. Плюшевый лис с заштопанным боком ухитрился оттуда вывалиться, словно надеялся на чудесное спасение, но его тут же схватили и запихнули обратно.
        Следующим рассматривалось дело ларвезийской подданной Нинодии Булонг, лишенной материнского права за вопиющее жестокосердие и дурное влияние на четырнадцатилетнюю Талинсу. Недавно по этому делу вскрылись новые обстоятельства: выяснилось, что преступная мать принуждала Талинсу к срамному промыслу, что подтверждают рисунки последней, на которых изображены животные с длинными хвостами и всевозможные башни. Ибо известно, что хвост или башня - это не что иное, как завуалированный образ известного мужского органа. Отсюда можно заключить, что сей образ преследует юную Талинсу с тех самых пор во сне и наяву.
        Услышав эту несусветную чушь, произнесенную строгим и слегка скорбным чиновничьим голосом, шпионка Ложи забыла и о манерах, и о самоконтроле. К чему угодно она была готова, только не к тому непредсказуемому, которое гуляет далеко за гранью здравого смысла. Изумленно распахнув глаза и едва ли не разинув рот, она уставилась на судей. Эти серьезные господа в своем уме?.. То ли они все вместе объелись дурманных грибочков, то ли кто-то навел на них чары безумия… Но чары она бы почуяла сразу.
        - Девочка потрясена упоминанием о пережитом кошмаре, - с состраданием заметил кто-то из тех, кто ее опекал. - Видите, в каком она шоке? Лучше увести ее отсюда, щадя ее душевное состояние.
        - Да у вас тут есть кто-нибудь еще не спятивший?! - гаркнула Плясунья, опухшая и как будто лет на пять постаревшая за прошедшие несколько дней, но после зачитывания обвинения тоже встрепенувшаяся. - Что меня будет преследовать в кошмарах до конца дней, так это ваш дурацкий балаган!
        Дальше она разразилась ларвезийской площадной бранью. В ответ кто-то негодующе закричал о неуважении к суду.
        - Это неправда, ничего такого не было! - улучив паузу, громко сказала Хеледика. - Прошу вас, выслушайте меня! Богами и великими псами клянусь, что Нинодия Булонг никогда не принуждала меня заниматься срамным промыслом или чем-нибудь еще в этом роде, и пусть меня прямо сейчас поразит их гнев, если я обма…
        Ее с двух сторон схватили и силком усадили обратно на скамью, одна из дам-опекунш зажала ей рот. Змейка могла бы впиться зубами в мякоть этой противной пухлой ладони, пахнущей сладковатыми притираниями, - прокусила бы до крови, но толку-то?
        - Немедленно уведите отсюда девочку, чтобы ее не расстраивать! - торопливо потребовал председатель суда. - Ее дальнейшее присутствие для рассмотрения этого дела не обязательно. Бедняжка в истерике, позаботьтесь о ней! Суд не нуждается в показаниях Талинсы Булонг, для установления истины нам достаточно ее рисунков.
        Ее подхватили под руки две энергичные женщины с волевыми суховатыми лицами.
        - Успокойся, Талинса, пойдем, Талинса, тебе надо отдохнуть… - тараторили они, увлекая ее к выходу.
        Песчаная ведьма заставила себя расслабиться и вернуться в роль глуповатой робкой отроковицы.
        Раз уж тут задумали осудить Нинодию за несовершенное преступление, они так и сделают, у них все решено наперед. Поэтому сейчас надо помалкивать, а потом, едва представится возможность, - выбраться из их треклятого приюта, выцарапать Нинодию из тюрьмы и вместе с ней сбежать из Овдабы. В словесных баталиях нет никакого смысла: песок молчит и когда мирно сияет в лучах небесных светил, и когда убивает, взметнувшись смертоносным вихрем.
        Блюстительницы Детского Счастья запихнули свою добычу в экипаж, заботливо оправив на ней шарф и теплый жакет. Они напоминали Хеледике компанию больших девочек, укравших чужую куклу. В глубине души те отлично понимают, что это не их кукла, но все равно будут с ней играть и нипочем не отдадут: попробуй кто отнять - дружно навешают тумаков.
        - Забудь о родившей тебя преступнице Нинодии Булонг, - увещевательно-властным тоном потребовала одна из опекунш.
        Ведьма куксилась, чтобы не выдать своих истинных чувств.
        По крайней мере теперь она знала, зачем ее с такой слащавой настойчивостью уговаривали нарисовать лисичку, кошечку и маяк на берегу моря.
        Поезд с запыленной драконьей маской на головном вагоне, управляемый вожатым-амулетчиком, мчался мимо вечерних полей и перелесков на юго-восток. Его колеса, грохочущие по рельсовой колее, приводила в движение сила волшебных артефактов. А в других мирах для этого используется и сжатый под большим давлением пар, и энергия молниевых разрядов, хитроумно уловленных в металлическую проволоку, - чудеса, одним словом.
        Орвехт пил заваренный стюардом чай в своем купе. Зомар Гелберехт, его помощник, сидел у себя, через стенку. Оба находились в привычной готовности, хотя в поезде им вряд ли могло что-то угрожать. Но не стоит забывать о том, что Чавдо Мулмонг - мастак на ловушки, и не единожды он уходил от погони, подсовывая тем, кто бросался по его следу, опасные сюрпризы.
        Зомар был отличным напарником для такого задания. Парень двадцати четырех лет, жилистый, смуглый, горбоносый, с ввалившимися рябыми щеками, если переодеть в отрепье - ни дать ни взять нищий суриец с непросвещенного юга. В Ларвезу попал в семилетнем возрасте: его привез из Исшоды, где бесчинствует волшебный народец, один из магов Ложи, побывавший там в командировке.
        Коллега Гелберехт разглядел в маленьком заморенном оборвыше незаурядного амулетчика и взял его с собой. Та же история, что у Суно с Дирвеном, но на этом, увы, сходство заканчивалось.
        Зомар был парнем неулыбчивым и серьезным до угрюмости. Его родителей растерзали у него на глазах охочие до человечины амуши, похожие на огородные пугала с жесткой колосящейся травой вместо волос. Зомара они тогда отпустили живым - «чтобы подрос и нагулял побольше мясца». Впрочем, он и кроме этого насмотрелся в Исшоде на такое, что никакими ужасами его нельзя было удивить.
        В школе амулетчиков он учился яростно и упорно - не для того, чтобы стать лучше всех, а чтобы стать сильным.
        Официально он считался воспитанником Гелберехта и носил его фамилию. Будьте уверены, везучий коллега Гелберехт слышал по сему поводу только похвалы и поздравления. Зомар был образцовым амулетчиком Светлейшей Ложи, вот кому бы стать первым… Но Дирвену Корицу он безусловно уступал, как, впрочем, и все остальные.
        О выборе нового первого амулетчика до сих пор никто не заикнулся. У Суно сложилось впечатление, что Дирвену еще дадут возможность реабилитироваться и вернуть себе почетное звание. Все же заслуги у поганца немалые и неоспоримые. Никто другой не смог бы потопить в одночасье эскадру Глинкари Безносого Мстителя.
        Пираты прослышали о том, что Ложа бросила против них свои ударные силы, и приготовились к бою, не ведая, что утечка информации была допущена с умыслом. Они ожидали военной флотилии, а вместо нее появилось одно-единственное суденышко, на борту которого находился упрямый, самолюбивый, конопатый, лопающийся от непомерного зазнайства, успевший за несколько дней настроить против себя всю команду мальчишка-амулетчик с «Чашей Таннут». Головорезы Безносого Мстителя не сразу поняли, что они уже трупы.
        Таннут, старшая из дочерей Хозяина Океана, звалась Госпожой Пучины, и ее Чаша, прибранная к рукам Светлейшей Ложей, позволяла все что угодно послать в морскую бездну в дар Госпоже. С одной оговоркой: сила действия артефакта прямо пропорциональна силе того, кто Чашей повелевает. Иной способный амулетчик сумел бы, поднатужившись, потопить с ее помощью корабль средних размеров. Дирвен отправил на дно всю пиратскую эскадру, насчитывавшую два с лишним десятка кораблей. С того дня сиянские воды стали безопасны для торговцев, да и прочие морские державы приняли к сведению, что связываться с Ларвезой себе дороже.
        Дирвена простят, пусть и не сразу. Но удастся ли, пользуясь случаем, научить его уму-разуму - это, дорогие коллеги, еще надвое. Суно не стал бы уповать на лучшее.
        Перед отъездом он успел побеседовать с опальным первым амулетчиком. Тот был угрюм и раздосадован, но не чувствовал за собой вины - все валил на «придурка Эдмара», посягнувшего на самое дорогое.
        - Таких извращенцев убивать надо! Чего ему в каком-нибудь Накопителе не сиделось, нет бы там к другим древним магам подкатывался… Может, он уже там был, а другие его оттуда выперли, чтобы не мешал исследованиями заниматься?
        Не дождавшись от учителя ни подтверждения, ни опровержения этой догадки, Дирвен мрачно шмыгнул носом и добавил:
        - Ненавижу парней, которые к парням лезут. Меня с этого блевать тянет, и даже не из желудка, а прямо из души. Убивал бы их! А этот придурок еще со своим куджархом…
        - Не спорю, то, что отмочил коллега Эдмар, не блещет избытком здравого смысла, - сухо заметил Орвехт. - Но ты-то за каким чворком там вообще оказался? Если б оставался, где велено, никакой Эдмар к тебе не подкатился бы.
        Амулетчик промолчал.
        «Я же просто хотел на куджарха посмотреть», - читалось в его опушенных соломенными ресницами светло-зеленых глазах, полных непримиримой полудетской обиды.
        - Ты получил недвусмысленное распоряжение находиться в своем шатре, чтобы сорваться оттуда по приказу, если понадобишься. За каким демоном ты с боевого поста ушлепал гулять по Выставке?
        Молчание.
        - Что такое, по-твоему, дисциплина?
        - Подчинение правилам, которые для всех обязательны, - буркнул Дирвен.
        В этом «для всех» проскользнул едва уловимый протест: мол, ваша дисциплина - для заурядного большинства, а если кто лучший из лучших, несправедливо требовать, чтоб он ее соблюдал наравне со всякими там всеми.
        - Кстати, поосторожней мели языком о Тейзурге. Вот так что-нибудь сболтнешь, а потом за это огребешь. Прецеденты, знаешь ли, уже имели место. И в особенности воздержись от трепа насчет его любовных приключений с демонами Хиалы. Правда это или байки, никому не ведомо, но обитатели Хиалы, бывает, подслушивают людские разговоры.
        - Да какое мне дело, что у него там с демонами, - на загляденье рассудительно и безразлично, едва ли не со снисходительными нотками, отозвался Дирвен. - Мое мнение - дурь это, но у меня-то с головой в порядке, я же демонами не интересуюсь. Если оно меня никак не парит, чего я буду из-за этого париться?
        - Твои бы слова да золотом на серебре выложить. Весьма здравая жизненная позиция, не могу не одобрить. Однако же экзамен по логике парадоксов коллега Нильямонг напрасно у тебя принял. Надо было на пересдачу тебя отправить, на второй год.
        - Почему?! - вспыхнул Дирвен.
        - Потому, - вздохнул Суно. - Изыди с глаз долой.
        Зинту он на время своей командировки пристроил к Эдмару, с которым благоразумно не стал ссориться из-за пергамонской истории. Ежедневно выдерживать трескотню кузины Табинсы и ее выводка - такое испытание для самой Тавше Милосердной было бы чрезмерным, так что свою прекрасную лекарку он вполне понимал. Коллега Тейзург заодно присмотрит за тем, чтобы к ней не подбивал клинья кто попало, а то наверняка найдутся желающие.
        Что его беспокоило всерьез, так это передряга, в которую угодили Плясунья и Змейка. У песчаной ведьмы есть шансы ускользнуть, а Нинодия скорее всего пропала.
        Ситуация в Овдабе напоминала известную сказку о чудовище и рыцаре. Мерзкое исчадие Хиалы разоряло и притесняло жителей некой страны, пока не пришел доблестный герой, который убил его и стал королем, после чего сам начал так притеснять и мучить своих подданных, что времена чудища вспоминались несчастными словно золотой век.
        Закон о Детском Счастье в Овдабе некогда приняли, чтобы положить конец жестокому обращению с детьми в иных семьях. Нельзя отрицать, это был просвещенный шаг, но Надзор за Детским Счастьем довольно скоро превратился в мощную и грозную силу, мало в чем уступающую Дому Инквизиции Светлейшей Ложи. Сие орудие применялось и для подавления крамолы, и в интригах меж власть имущими для расправы с соперниками.
        Неугодного обвиняли в каком-нибудь особо гнусном преступлении против Детского Счастья, обычно с использованием «улики хвоста и башни» - и готово. Никто не станет вмешиваться и проявлять сочувствие из опасения запятнать собственную репутацию. С жертвами расправлялись под предлогом заботы о детях: это было точь-в-точь как сказочный чудо-самострел, который всегда бьет в цель, да притом наповал.
        После недавнего увеличения налогов в Овдабе усилилась хула на Ларвезу - чем не отвлекающий маневр, и Нинодия Булонг показалась тамошним кукловодам подходящим образчиком ларвезийской испорченности. Наверняка все это было устроено с ведома и одобрения Дитровена Брогвера, который о внебрачной дочери на свой лад позаботился, в согласии с овдейскими законами, а бывшую любовницу отдал на растерзание. За нее теперь оставалось только молиться Тавше Милосердной, воровскому богу Ланки и Госпоже Развилок.
        - Сударыня, если вы решили пристроить ее ко мне в гарем, то я, знаете ли, неполовозрелыми девицами не увлекаюсь. Приходите лет этак через семь-восемь - тогда, может, и куплю.
        - Возьмите ее в услужение, господин Тейзург, - с мрачной решимостью настаивала гостья. - Она аккуратная, старательная, может подметать и вытирать пыль. Только прошу вас, пусть она вытирает не там, где стоит что-нибудь хрупкое, а то вдруг уронит, у нее все из рук валится… Зато она умеет печь пирожки, вам понравится!
        Предмет их спора съежился возле подпиравшей потолок колонны и глядел испуганно, словно мышонок, застигнутый на крохотном островке подступающей водой в половодье.
        - Вы хотите всучить мне малолетнюю прислугу, у которой все валится из рук? - уточнил Тейзург скорее изумленно, чем ядовито.
        - Что ж делать, если валится… - казалось, гостья сейчас расплачется, но вместо этого она тяжело опустилась на колени. - Прошу вас, господин маг, возьмите Тимодию к себе! Купите ее у меня за один золотой…
        Лекарка про себя возмутилась: что ж этот зложитель сидит и смотрит, слегка приподняв изящную бровь, как женщина перед ним унижается, и впрямь самый настоящий сурийский князек, только раба с опахалом не хватает!
        Предложение незнакомки тоже ее шокировало, вот только сквозило в нем не безумие и не корысть, а скорее что-то горькое, тоскливое, ужасающе незащищенное - словно просьба о помощи без особой надежды, что тебе помогут. Поэтому Зинта решила помалкивать и не вмешиваться, пока не выяснится, в чем дело.
        Эдмар все-таки встал, поднял женщину и усадил на стул, ухитрившись проделать все это с налетом небрежной галантности.
        - Сударыня, я, право же, не могу допустить, чтобы дама стояла передо мной на коленях, разве что с некими лестными для меня намерениями, но у вас, как я понимаю, нет прямо сейчас подобных намерений… Сочту за удовольствие узнать ваше имя.
        «Будто бы все по-куртуазному сказал, а под этим лоском брякнул такое, за что самый резон по роже съездить», - с осуждением заметила про себя Зинта.
        Гостью звали Рименда Шагрет, и приехала она с восьмилетней дочкой из приморского города Кавиды - чтобы найти господина Тейзурга и во что бы то ни стало отдать ему Тимодию, ни больше ни меньше.
        - Я сделаю все, что вы захотите, - заверила она с печальным достоинством, неотрывно глядя на него с упорным сухим блеском в орехово-карих глазах. - Прошу вас, купите ее.
        Она была красива тяжеловатой зрелой красотой, словно актриса, играющая немолодых королев в провинциальном театре. Дорожное серое платье, отороченное узкими полосками черных кружев, очень шло ей, как и серебряные серьги с аметистами.
        - Мама, не надо, - всхлипнула девочка. - Мне тут не нравится, и он мне не нравится! Я все равно отсюда сбегу и вернусь домой…
        - Дерзит старшим, - хмыкнул Эдмар. - Согласитесь, сударыня, что один золотой - это чересчур высокая цена за невоспитанную неумеху. Давайте сойдемся на половине золотого? Заплачу серебром.
        - Нет! Пожалуйста, купите ее за один золотой!
        Рименду его предложение как будто смутило и напугало, но это ничуть не было похоже на проявление жадности - что-то совсем другое, поэтому лекарка снова промолчала. Зато Тимодия с облегчением пробормотала:
        - Видишь, мама, я ему не понравилась. Пойдем домой, лучше я буду болеть дома.
        - Она того стоит, - торопливо заверила покупателя мать. - Это пока еще не наверняка, но все равно скажу вам: знающие маги думают, что она, может быть, способна к волшебству, так что вы не прогадаете!
        - О-о… - Эдмар удивился скорее напоказ, чем взаправду - Зинта, хорошо его знавшая, это отметила. - Вот это совсем другой разговор! Но за юную волшебницу вы просите чересчур мало. Девчонка стоит дороже, и я не хочу наживаться на вашей неосведомленности. Дам вам за нее сотню золотых - по рукам?
        - Нет! - снова возразила Рименда с горечью и яростью. - Только за один золотой! Не знаю, как еще вас уговаривать…
        - Тогда не уговаривайте, а просто расскажите, в чем дело. - Он неожиданно перестал ломаться и улыбнулся с подкупающей теплотой - правда, Зинта не взялась бы сказать, искренней или нет. - Вам известно, что означает сделка такого рода?
        Судя по недоуменному взгляду собеседницы, вопрос ее озадачил.
        - Тогда кто вам это подсказал? - поинтересовался после паузы Тейзург.
        Женщина в нерешительности покосилась на Зинту.
        - Говорите при ней. Можно.
        - Мне посоветовали не болтать об этом со сторонними людьми, пока я буду до вас добираться, но раз я уже на развилке… - она глубоко вздохнула. - В храме Госпожи Вероятностей мне велели продать вам Тимодию за один золотой, если я хочу спасти ее от беды. И еще сказали, что вы, господин Тейзург, знаете, что было в начале и в конце, а она когда-то знала, что было между тем и другим, хотя неведомо, пригрезится ей хоть однажды что-нибудь из той жизни или нет.
        - Вот это наповал, - усмехнулся Эдмар. - Заманчиво… А от какой беды Тимодию должна спасти эта сделка?
        - Иначе она сляжет вскоре после совершеннолетия, - пояснила несколько успокоившаяся Рименда.
        - Зинта, что скажешь об этом? - маг взглянул на лекарку.
        - Никаких скрытых внутренних болезней, которые грозили бы к этому привести, я не вижу.
        - Хм, зато я могу с полной определенностью сказать, что в прошлой жизни Тимодия была калекой.
        Женщина сдавленно ахнула, а девочка испуганно затихла.
        - Она и в позапрошлой жизни была калекой, - продолжил Тейзург. - И в позапозапрошлой, и еще много жизней назад… Ее и в этой жизни ожидает то же самое.
        Зинта сама признавала, что порой проявляет тугодумие, и очень не любила этот свой недостаток, но сейчас она все поняла без дополнительных объяснений.
        - Эдмар, ты должен им помочь!
        - Разве я спорю? Я глубоко чту Госпожу Вероятностей, и если она прислала вас ко мне, выполню ее волю, - он пошарил в карманах своего роскошного одеяния. - Ничего не завалялось… Сейчас схожу за наличными, и совершим сделку.
        - Это должна быть одна золотая монета, а не такая же сумма другими деньгами, - встревоженно подсказала гостья.
        - Да уж знаю, - усмехнулся маг.
        Когда он скрылся под аркой, Тимодия бросилась к матери, уткнулась в нее и расплакалась. Та гладила ее по голове слегка подрагивающей рукой. Зинта понуро молчала.
        Тейзург скоро вернулся, на ладони у него сиял кругляш с профилем то ли какого-то ларвезийского архимага, то ли короля.
        - Сударыня, я покупаю у вас вашу дочь за один золотой, чему свидетели боги сонхийские и великие псы.
        Он протянул руку. Рименда нетвердым жестом взяла монету и спрятала в потайной карман среди складок платья, не сразу сумев запихнуть ее куда надо.
        - Я теперь должна хранить этот золотой? - голос дрогнул.
        - Не имеет значения. Сделка состоялась. Тимодия останется у меня как домашняя прислуга и ученица. Если она не будет постоянно хныкать и окажется хорошей ученицей, я со временем освобожу ее от обязанностей прислуги.
        - Так вы тоже считаете, что она способна к магии? - опустошенно вымолвила Рименда, поднявшись со стула.
        - Я это вижу, - отозвался Эдмар с такой улыбкой, точно у него спросили, правда ли, что он умеет читать и писать. - Тимодия - волшебница.
        «Древняя волшебница, - угрюмо добавила про себя Зинта. - Иначе не было бы угрозы, что ее искалечат и скормят Накопителю, когда она вырастет».
        - Сударыня, позвольте полюбопытствовать… Госпожа Развилок обычно берет плату за свою помощь. Чем вы должны расплатиться за эту развилку?
        Женщина на мгновение замешкалась, но потом вскинула голову и с непроницаемым выражением на лице произнесла:
        - Тем, что мне не жалко отдать за то, чтобы с Тимодией все было хорошо.
        - Понимаю… Тогда вам тем более нет резона куда-то спешить. Будьте моей гостьей на эту ночь.
        - Спасибо вам, господин Тейзург, - Рименда тяжело опустилась на стул, и Тимодия снова уткнулась ей в юбку.
        Эдмар позвал слугу и велел увести девочку. Та послушалась, хотя вконец разревелась. Лекарка пошла вместе с ними: милостью Тавше она обладала способностью погрузить пациента в целительный сон и воспользовалась этим, чтобы усыпить Тимодию.
        Для нее все сложилось к лучшему, подрастет - поймет, если когда-нибудь узнает, что такое Накопители и какой беды она чудом избежала. А уж Зинта присмотрит за тем, чтобы язва Эдмар не слишком ее третировал.
        Когда она вернулась, Рименда рассказывала:
        - Не могу простить себе, что я когда-то ее стращала: будешь плохо себя вести и оставлять еду на тарелке - отдам тебя злому полицейскому. Многие матери, сударь, так говорят, но это же не всерьез. Я ведь тогда не знала, что и вправду придется ее кому-то отдать… Простите, сударь. Этот полицейский жил через дорогу от нас, громадный, шумный, прожорливый, чуть что - зуботычины совал направо и налево, даже прилично одетым людям, не говоря уж о какой-нибудь нищете. Своих домочадцев тоже поколачивал. С год назад они из этого дома съехали, и вся улица радовалась. Тимодия из-за этого боится полиции. Не могу себе простить…
        - Лучше простите себе, сударыня, у вас для этого не так уж много времени осталось, - посоветовал Тейзург между двумя глотками из фарфорового бокала, оплетенного тонко нарисованной виноградной лозой. - Не стоит казниться перед последним шагом за порог, это не полезно для вашего будущего.
        Радужка его глаз сияла расплавленным демоническим золотом.
        Рименда удрученно вздохнула и вытащила из складок платья носовой платок, который тут же нерешительно скомкала в руке. Хозяин дома, проявляя такт, приказал слуге проводить ее в туалетную комнату.
        - Чем она должна расплатиться с Госпожой Развилок? - не удержалась Зинта, когда остались вдвоем.
        - А ты не поняла? Своей жизнью.
        - Да это же несправедливо…
        Лекарка не успела договорить: доложили, что за воротами ожидают маги, которые настоятельно просят князя Ляраны принять их по безотлагательному делу.
        Эдмар не удивился.
        - Чуть-чуть опоздали… Сделка-то уже состоялась. Зинта, тебе при этом разговоре лучше не присутствовать. Ты любопытна не по-доброжительски, поэтому сейчас тебя отведут в чулан, из которого сможешь вволю подсматривать, - он кивнул на стену, расписанную прихотливым сиянским узором с мозаиками из цветного стекла. - Оттуда все видно, и слышимость отличная. Посмотришь спектакль… Главное, чтобы они об этом не узнали.
        - Они меня там не застукают? Маги ведь…
        - А я тебе не маг?! - он закатил глаза к потолку. - Умеешь ты иногда усомниться в достоинствах и тем обидеть.
        - Ага, тебя обидишь…
        Слуги слушали их перепалку с минами, исполненными почтения. Вернулась Рименда, но ее Тейзург отсылать не стал, усадил за стол, а Зинта затаилась в потайной комнатушке перед оконцем, которое со стороны залы казалось элементом вычурного узора. И впрямь все видно, только все зеленовато-синее - и мебель, и кушанья на столе, и люди, потому что стекло цвета морской воды.
        Маги пришли втроем.
        - Рименда! - негромко воскликнул один из них, узкоплечий, худощавый, с неволевым, но рассерженным лицом, бледным и рыхловатым.
        Двое других первым делом официально поприветствовали князя Ляраны. Зинта, глядя на них, сразу решила, что эти, верно, рангом повыше того, что окликнул Рименду.
        - Я слушаю вас, коллеги, - любезно и в то же время сумев одной лишь интонацией обозначить, что он занимает куда более высокую ступень, чем незваные гости, подбодрил Тейзург. - Что привело вас сюда в столь поздний час?
        - Мы пришли за сожительницей и дочерью коллеги Севламонга, - объяснил один из старших магов.
        «Значит, они не муж и жена, а официальные любовники, как мы с Суно», - отметила лекарка.
        - Госпожа Шагрет у меня в гостях, а Тимодия отныне моя ученица. Боюсь, вы забрать ее не сможете.
        - Это моя дочь, - переглянувшись со старшими коллегами, произнес Севламонг с напором, за которым сквозила растерянность. - Ей восемь лет, вы не вправе ни с того ни с сего взять ее в ученицы без моего согласия. Рименда, с чего тебе взбрела в голову такая странная фантазия? Мы же с тобой показывали Тимодию и моим коллегам, и лекарям, все говорят, что она ничем не больна, - чего тебе еще нужно?
        - Чтоб она и дальше была здорова, - угрюмо отозвалась женщина.
        - Но для этого нам незачем отдавать дочь куда-то на сторону. Тебе что-то сказали в храме Двуликой Госпожи?
        - Сказали.
        - Я же сколько раз тебе повторял - ничего не делай, не спросив у меня! Что тебе там сказали?
        - Теперь уже не важно.
        «Как же мне все это опостылело», - читалось на лице у Рименды.
        - Не советуясь со мной, ты поступаешь безответственно. Затеяла чворки знают что, увезла Тимодию, не поставив меня в известность… Господин Тейзург, почтительно прошу прощения, но свою дочь я заберу, - при этих словах он вновь покосился на спутников, заручаясь их поддержкой.
        - Я ведь сказал, коллеги, это невозможно, - кротко улыбнулся Эдмар. - Я купил Тимодию у госпожи Шагрет за один золотой.
        Маг с умным жестким лицом озабоченно свел брови. Второй сложил руки на животе, словно в раздумье, как на это заявление реагировать. Севламонг ринулся в атаку:
        - Рименда, ты сошла с ума! Это ни в какие двери не лезет, по ларвезийским законам ты не могла продать Тимодию, в Ларвезе нет рабства!
        - Зато в Ляране его до сих пор никто не отменил, - скучающим тоном обронил Тейзург. - Я уж точно не отменял, ни на трезвую голову, ни по пьяни, да и не стану, вероятно. Зачем, если в этом есть свои удобства? Сделка состоялась в моей резиденции - на ляранской территории, а не на ларвезийской.
        - Суд не признает такую сделку законной.
        - Вы меня положительно убиваете, коллега Севламонг. Какой суд?! Повторяю на тот случай, если вы, находясь в расстроенных чувствах, не расслышали: я купил Тимодию у ее родной матери за одну золотую монету.
        - Это беспримерная дикость, противоречащая законам просвещенного мира! Отдайте мою дочь!
        - Кстати, о просвещении. Я тактично не затрагивал эту тему, вы сами завели речь… Можно полюбопытствовать, как вы успевали в Академии?
        Севламонг уставился на оппонента с гневной оторопью, но отвечать не спешил - очевидно, что-то его насторожило.
        - С какого, интересно, раза вам удалось сдать зачет по курсу нерасторжимых сделок? - вкрадчиво осведомился Эдмар. - С пятого? С шестого? Искренне соболезную вашим преподавателям.
        Лицо мага пошло красными пятнами. Рименда наблюдала эту сцену с усталым равнодушием: похоже, неофициального супруга не в первый раз унижали у нее на глазах, и поначалу это наверняка ее задевало, потом стало раздражать, а сейчас ей было все равно.
        Зинта жалела обоих. Севламонг - маг невеликого ранга, что представляют собой Накопители, знать не знает. Если б он понимал, от чего Рименда спасает дочь, может, совсем по-другому бы к этому отнесся… А Эдмар мог бы и не стервозничать - уж как все закончится, она ему выскажет! Лекарка сердито фыркнула вслух, но побоялась, что ее услышат, и испуганно зажала себе рот ладошкой.
        - Вы похитили мою малолетнюю дочь с согласия этой сумасшедшей бабы, которая недостойна называться матерью!
        - Уважаемые коллеги, уймите наконец господина недоучку, - страдальчески произнес Тейзург. - Право же, это становится скучным…
        Маг с умным лицом что-то шепнул Севламонгу, и тот замолчал.
        - Зачем вам девочка, господин Тейзург? - поинтересовался старший маг сухо и без приязни, но с прохладной официальной вежливостью.
        - Воспитаю себе придворную волшебницу, почему бы и нет? Я уже говорил, что не беру учеников, но раз такова воля Госпожи Вероятностей, никуда не денешься, для Тимодии придется сделать исключение.
        Лекарке показалось, что последнее заявление до некоторой степени успокоило отца Тимодии, несмотря на его негодование и задетое самолюбие. Нет бы сразу по-человечески объяснить… Но «сразу по-человечески» - это Эдмару неинтересно. То-то он однажды за бокалом вина пожаловался с бередящим душу надрывом, что в его прежних жизнях нередко приключалась одна и та же грустная история: окружающие, до поры до времени настроенные миролюбиво, вдруг бросали все свои дела, собирались вместе и кидались его убивать.
        «А ты зложителем не будь!» - вздохнула про себя Зинта, наблюдая, как Эдмар, сохраняя царственный вид, с небрежной учтивостью спроваживает визитеров.
        Высказать ему это тотчас же не получилось, он беседовал с Римендой, а Зинту после всех сегодняшних хлопот клонило в сон, и она отправилась в отведенную ей комнату с кувшинками на потолке.
        Проснулась лекарка за полночь. Почудилось, будто рядом что-то произошло или даже не произошло по-настоящему, а скользнуло мимо, словно почти неощутимое дуновение сквозняка.
        Она вышла босиком на устланный циновками балкон, который оказался не то круговым, не то в половину дома. Черепица соседних крыш еле-еле серебрилась под ущербной луной. За оградой, на пустынном в этот час бульваре Шляпных Роз, среди темных крон деревьев тускло и сонно желтели фонари.
        Засмотревшись на городскую ночь, Зинта тихо брела по балкону и, обогнув сахарно белеющую в потемках сиянскую скульптуру - дева-ящерица с мечом на поясе, прислужница Зерл Неотступной, - наткнулась на сидевшего в плетеном кресле Эдмара.
        В первый момент показалось, что перед ней демон, похожий на Эдмара. Учитывая, с кем он порой якшается, - ничего бы удивительного… Но это был он собственной персоной. Лицо в неярком свете магической лампы, которую держала мраморная воительница, казалось фарфоровым, а одежда, напоминавшая китонскую баэгу, как будто была соткана из переливов синего и фиолетового мерцания.
        Лекарка, впрочем, уже знала, что это обыкновенная, без волшебства, ткань из другого мира - «из искусственных световодных волокон», как пояснил Эдмар, а само одеяние называется «кимоно». Он и Зинте похожее подарил, только изумрудное с золотистыми бликами - словно солнце в листве, но она стеснялась носить такую красивую вещь, разве что когда они вместе с Суно и никто другой не увидит.
        Эдмар держал бокал, а рядом с креслом, на изящном китонском столике, похожем на гриб, стояла початая бутылка.
        - Ты что здесь сидишь за полночь и напиваешься в одиночку? - возмущенно ахнула Зинта, не в силах пройти мимо такого недоброжительского безобразия.
        - А куда мне еще деваться, если у меня в спальне труп?
        - Да у тебя тут полно комнат… - осмыслив только что услышанное, она осеклась. - Какой труп, откуда?
        - Пожелай Рименде добрых посмертных путей. Госпоже Развилок уплачено за помощь.
        Зинта так и сделала - пожелала, как подобает, тем более что Рименда вызывала у нее сочувствие, - и лишь после этого спросила:
        - Что случилось? Я не слышала зова боли.
        - Его и не было. Я довел ее до изнеможения любовными играми и после этого разом остановил работу жизненно важных центров.
        - Ты ее убил? - уточнила Зинта скорее с печалью, чем с упреком. - Зачем? Так-то конечно, раз Госпожа Развилок решила взять с нее такую плату, деваться некуда, но она бы хоть прожила немного подольше, повидалась бы еще разок с Тимодией, погуляла по городу…
        - Недолго бы погуляла, - хмыкнул Эдмар. - До соседнего перекрестка. Ее ведь там поджидают - и олух Севламонг, который ничего не понял, но считает меня губителем своего скромного семейного благополучия, и те два мага, которые прекрасно все поняли. Уж они постарались бы вытянуть, с чего Рименда так забеспокоилась из-за недуга дочери, хотя авторитетные люди заверяли ее, что никакой опасности нет, и что ей сказали в храме Двуликой, и кому она сама успела что-нибудь об этом сболтнуть. Не могут ведь они допустить утечки своих главнейших секретов. Ее ждал Дом Инквизиции. Красивую, решительную, страстную женщину там довольно скоро превратили бы в скулящий кусок мяса. Зинта, согласись, это было бы неэстетично и непристойно, поэтому я взял на себя смелость закончить с этим по-своему.
        - Жалко, - угнетенно вздохнула Зинта.
        - Поверь, для нее так лучше. Рименда умерла счастливой. Она знала, что умирает не напрасно - я напоследок сделал благородный жест и рассказал ей, от чего она спасла Тимодию. И вдобавок она хотя бы на пороге смерти получила удовольствие в постели - лучше поздно, чем никогда, не правда ли? Коллега Севламонг не только в Академии из рук вон плохо учился. Как доставить женщине телесное наслаждение, он тоже, сколько могу судить, понятия не имеет, - Эдмар легкомысленно фыркнул, словно речь шла вовсе не о жизни и смерти.
        - А если бы ты забрал ее в другой мир? - опасливо понизив голос, справилась лекарка.
        - Думаешь, там Рименда смогла бы скрыться от Госпожи Вероятностей? Что-то мне подсказывает, что вовсе нет… Подозреваю, что Двуликая, в отличие от других сонхийских богов, отнюдь не привязана исключительно к этому миру. Кроме того, если не расплатиться, есть риск, что развилка обернется тупиком, в таких делах плутовать нельзя. С Госпожой непредсказуемых случайностей шутки плохи. Она не раз рушила мои дела какой-нибудь на первый взгляд ерундой - это непременно происходило, если моя жизнь становилась чересчур отлаженной, оседлой и спокойной с ее точки зрения. Когда это случилось со мной в прошлом рождении, ее орудием стала одна восхитительная мерзавка, в которую я влюбился, как школьник. Госпоже Вероятностей угодно, чтобы я хранил верность своему амплуа авантюриста, тогда я могу рассчитывать, что она при необходимости подбросит мне спасительную развилку. Играть против нее я бы не рискнул, это, увы, заведомый проигрыш. И почем знать - может, у Госпожи есть какие-то виды на Рименду, и в следующем воплощении эту достойную даму ожидает более приятная судьба? Ты только представь, каково ей было бы после
ночи со мной вернуться в постель к зануде Севламонгу с его-то темпераментом вареной трески… Брр, ужас.
        - Вот зачем ты сравниваешь себя с другим, с которым едва познакомился, и себя хвалишь, а его хаешь?
        - А что, неправда?
        - Зложительство это самое что ни на есть! И Рименду все равно жалко.
        - Знаешь, кого в этой истории надо жалеть по-настоящему? - доверительно поинтересовался Эдмар, отпив вина из бокала.
        - Кого? - послушно спросила Зинта.
        - Меня. Потому что кто умер, кто смертельно обиделся, кто ушел восвояси, кусая локти, а мне теперь предстоит возиться с противной маленькой плаксой, которую я купил на свою голову. Хотя лучше бы те же деньги потратил на шоколад или на визит в бордель.
        Слишком много хонкусов вилось в воздухе вокруг вокзала в Сакханде. Объяснения тому были самые естественные. Ветрено. Пыли вдоволь. И до беззаконных юго-восточных земель, где полновластно хозяйничает волшебный народец, поезд домчался бы часа за три, не будь рельсы разобраны от греха подальше.
        Хонкусы выглядели как белесые, тускловато-прозрачные воздушные шарики с нарисованными глумливыми рожицами. Они всегда не прочь закружить прохожего, запорошить ему глаза сором, растрепать одежду, запутать волосы в колтун, а то и утащить сорванную шляпу или платок, чтобы швырять друг дружке добычу, насмехаясь над невезучим владельцем.
        Просто так их не заметишь: всего-навсего вихри пыли, ничего из ряда вон выходящего, но Орвехт с его недюжинными способностями «ущербного мага» видел волшебный народец так же отчетливо, как смуглых людей в коричневых или пестрых балахонах, шелудивых собак и запряженных в повозки ишаков, а Зомару помогал в этом амулет «Правдивое око».
        Хонкусы с упорством раздразненного гусака набрасывались на тех, кто сошел с поезда. Для непосвященных всего-навсего остервенелая пляска пыли и песка, чего еще ждать в Сакханде? Для посвященных - вот и первый сюрприз… Суно небрежным жестом просигналил помощнику: ничего не предпринимай.
        Экзорцисту его уровня не составляло труда разогнать обнаглевшую пылевую нечисть, а Зомар мог бы дать отпор, используя свои артефакты, но как раз этого и нельзя было делать. Атака хонкусов, скачущих вместе с мусором по привокзальной площади и с беззвучным хохотом дергающих прохожих за одежду, слишком смахивала на провокацию: прибыли с этим поездом те самые, кого велено выслеживать, или нет?
        Суно и Зомар - не «те самые». Небогатый ларвезиец аристократического происхождения разыскивает свою сестру, которая одиннадцать лет назад вышла замуж за торговца, закупавшего в Сакханде пряности для перепродажи на север. Братец давно уже не получал весточек и не интересовался ее судьбой, но сейчас сестра ему позарез понадобилась: по завещанию богатого родственника, вступить в права владения наследством они могут только совместно. Иначе поместье, за счет которого можно поправить шаткие дела, уплывет на сторону.
        Господина Хевсойма данг Бровальда вынужденное путешествие на край света не радовало, но он был полон решимости найти сонаследницу, безвестно канувшую вместе с мужем где-то в жарких далях млеющей на солнце Мадры. Хотя, пропустив рюмочку, крыл последними словами и потерявшуюся супружескую чету, и крючкотвора-завещателя.
        Сопровождал его слуга-суриец Джахур, настороженный рябой проныра с вороватыми глазами.
        Эмиссары Ложи изменили свою внешность с помощью заклинания, не оставляющего магических следов. Главным его недостатком было то, что оно действовало до полуночи, после чего приходилось возобновлять маскировку - до следующей полуночи, и так раз за разом.
        Обычные чары личины тут не годились, волшебный народец их распознает, а артефактов вроде той булавки, которую Эдмар подарил Хеледике, у Ложи нет. Скорее всего нет, уточнил про себя Суно.
        Лицо Зомара стало преувеличенно скуластым и еще больше горбоносым, на изъеденной оспинами щеке появился уродливый шрам.
        У Орвехта черты расплылись и приобрели нездоровую одутловатость, довершил дело длинноволосый парик, засаленный с таким расчетом, чтобы не отличить от настоящей немытой шевелюры.
        Последний штрих - потрепанный шарфик из китонского шелка, не иначе раскопанный в лавке старьевщика, кремовый с блекло серебрящимся узором. Новый китонский шарф господин Бровальд, увы, не мог себе позволить, в особенности теперь, когда такой товар резко подорожал ввиду роста спроса, да и Китон поднял цены, поскольку Ларвезе пришлось отказаться от прежних кабальных договоров. Бровальд гнался за модой не то чтобы по велению души, но он не желал ни в чем отставать от богатой столичной аристократии, которая вовсю подражала новому законодателю моды - достопочтенному Тейзургу, с недавних пор еще и князю Ляраны.
        Поношенный, зато настоящий шарфик из таинственной нелюдской страны - это все же более пристойный компромисс, чем добротная вещь из недорогого ларвезийского шелка. Последнее в Аленде почиталось за дурной тон, ибо Тейзург до подобной вульгарности не опустился бы.
        Орвехту однажды подумалось, что своим нынешним влиянием на моду Китон жестоко и утонченно отомстил Ларвезе за свои многолетние унижения после проигранной войны.
        А шарфик у него был вовсе не такой простой, как можно подумать. Не из лавки старого тряпья. Ценный подарок коллеги Эдмара, с сюрпризом в китонском духе. Весьма полезная вещь в путешествии вроде нынешнего.
        Что особенно мило, Эдмар преподнес ему пару шарфиков: один новый, другой истрепанный, разлохмаченный по краям - и оба с секретом.
        Перед тем как пересечь мадрийскую границу, посланцы Ложи из комфортабельного служебного вагона пересели в общий, с обшарканной грязноватой обивкой и слабым, но неистребимым запахом отхожего места. У других пассажиров эти двое симпатии не снискали.
        Господин был пренеприятной персоной и всячески подчеркивал, что он занимает в обществе более высокое положение, нежели окружающие, а в этом дрянном вагоне оказался в силу досадных временных затруднений. Слуга на его придирки оскорбительно огрызался - так, что Бровальд этого не слышал, зато слышали остальные - и нехорошо поглядывал на чужой багаж, словно высматривая, чем бы разжиться. Непроницательный брюзга, не умеющий ладить с людьми, и нагловатая бестия из сурийского молодняка, подросшего в Ларвезе, вдали от потерянной родины. Свою легенду маг и амулетчик отыграли на совесть.
        Сторонний наблюдатель, зная о том, что это спектакль, мог бы подумать, что Зомар развлекается. И его догадка не имела бы ничего общего с действительностью: Зомар никогда не развлекался, он и смеяться-то не умел. Ухмыляясь, он щурил глаза в хитрые вороватые щелки - чтобы скрыть угрюмую сосредоточенность воина, прибегающего к дешевым уловкам ради победы. Словно пруд, поверхность которого морщится и гримасничает кривым зеркалом, а под ней спокойная студеная глубина. Или, может, не спокойная, а полная застывшей ярости? В отличие от того же Дирвена, Зомар умел держать свои эмоции при себе.
        Орвехт от лицедейства получал известное удовольствие: порой совсем неплохо побыть не собой, а кем-то другим. Это все равно что облиться в жару холодной водой или выпить бокал вина, какого раньше не пробовал. Ты все тот же, но твои ощущения от соприкосновения с миром на некоторый промежуток времени резко меняются. Это полезно. Благотворная встряска - и заодно словно возврат в студенческие годы, когда Суно играл в любительском театре при Магической Академии, поэтому он ценил приключения такого рода.
        Жмурясь от взвихренного песка и сора, они вместе с другими приезжими пробирались через галдящую толпу в тот конец площади, где ожидали клиентов наемные экипажи и паланкины. Беленное известкой здание вокзала сверкало под синим небом, словно глыба сахара посреди мусорной кучи.
        Торговцы, попрошайки и зазывалы хватали за одежду, господин Хевсойм данг Бровальд гневно и нелепо замахивался на них тростью (опасное оружие в руках Суно Орвехта, отнюдь не пренебрегавшего немагической боевой подготовкой). Джахур, тащивший за ним баулы, сыпал прибаутками по-сурийски, производя впечатление развеселого ушлого парня. Его одолевала жажда убийства, которую он привычно держал под контролем. Правда, убивать ему хотелось вовсе не людей. Смуглых аборигенов, которые наперебой причитали, норовя вцепиться в рукав его рубашки или в полу застиранного поношенного камзола, он в худшем случае поколотил бы. Зато хонкусов спалил бы дотла, использовав «Прицел Зерл» заодно с «Глазом саламандры», это был один из его коронных приемов против волшебного народца. Другое дело, что ему бы и в голову не пришло пренебречь приказом и начать действовать без команды Орвехта.
        Оба вполне убедительно притворялись, что не замечают хонкусов, хотя кривляющихся пылевых пакостников мельтешило над толпой не меньше сотни. У каждого болталась нитка, довершая сходство с упущенным воздушным шариком. Если поймать хонкуса за нитку, можно потребовать, чтобы он убирался прочь, и он не сможет не подчиниться - таково Условие, непреодолимое для этой разновидности волшебного народца.
        Может, кто-то из толкущихся возле вокзала людей их и видел, но ловить никто не пытался: одного прогонишь - остальные разбушуются еще пуще и отомстят за причиненную собрату обиду.
        Мелькнул в толпе и амуши, укрытый от человеческих глаз мороком невидимости. Долговязый, гротескно тощий, длиннорукий, с косматой травяной шевелюрой. Возможно, один из прислужников царицы Лормы. На нем был голубой атласный балахон, заляпанный кровью, и ожерелье из дохлых улиток. Господин Бровальд и прохвост-слуга не вызвали у него повышенного интереса: всего-навсего пара простых смертных - игрушки, добыча, пища, такого двуногого добра вокруг полно.
        Суно закрылся наглухо, сейчас никто не распознал бы в нем мага, а Зомар до поры до времени «усыпил» свои амулеты - кроме «Правдивого ока», искусно замаскированного под дешевый оберег. Похоже, что трюк удался: ни амуши, ни назойливый пылевой народец не удостоили их вниманием. Впрочем, предположения, лежащие на поверхности, не всегда верны, и, претворяя в жизнь коварный план, не стоит отказывать в коварстве противнику.
        Рыдваны, издали выглядевшие неказисто, но вроде бы прилично, вблизи наводили оторопь.
        Старинные кареты ларвезийской работы, в которых разъезжали еще прабабки нынешнего поколения. Какие-то практичные люди, наученные делать деньги из воздуха, продали их на юг, вместо того чтобы пустить на дрова. Суно решил, что в такую ловушку на колесах не сядет, ибо не угадаешь, когда ей наступит конец: проковыляет она с полшаба, истязая тебя тряской и скрипом, а потом развалится на очередном ухабе - и на этом, может статься, твоя сыскная миссия бесславно закончится, на радость Чавдо Мулмонгу.
        Были здесь и облезлые коляски поновее, тоже отрыжка просвещенного мира. На сиденье одной из них бесстыдно развалилась девица-амуши с вплетенными в травяные космы разноцветными ленточками. Она шутовски гримасничала и облизывала подбородок длинным трупно-зеленоватым языком, в прорехах рванины из коричневого с золотым шитьем шелка виднелись острые груди с серо-зелеными, как будто заросшими лишайником, ореолами сосков.
        Судя по всему, никто из людей, кроме мага с помощником, ее не видел, но в то же время желающих сесть в этот экипаж не находилось, хотя возница вовсю зазывал пассажиров. Смутные ощущения на уровне «мне не нравится», «мне туда не хочется» спасали не обладающую магическим зрением публику от перспективы прокатиться в компании амуши - скорее всего в один конец и в последний раз.
        Выслушав посулы возницы, мешавшего сурийское наречие с ломаным ларвезийским - мол, домчу, как по княжеской дороге, - господин Бровальд раздраженно отмахнулся: дороговато. У кого-то из приезжих посреди сутолоки стащили баул, поднялся шум, кто сочувственно причитал, кто показывал, куда побежали воры, причем разные доброхоты тыкали пальцами в разные стороны.
        - Следи за багажом! - сварливо прикрикнул путешественник на Джахура. - Прибью тебя, если что-нибудь потеряется, каналья!
        - Такой слуга не позволит обокрасть своего хозяина, - заметил, глядя на них сверху вниз, уже забравшийся в коляску торговец из Аленды - он был из числа попутчиков, невзлюбивших господина Бровальда за его несносное брюзжание и высокомерие. - Такой слуга скорее сам хозяина ограбит.
        - Каналья! - рявкнул в пространство Хевсойм данг Бровальд, погрозив тростью.
        И донельзя довольный собой торговец в тронувшемся экипаже, и осклабившийся Джахур могли принять это на свой счет. Да он наверняка имел в виду обоих! Все, кто находился рядом, так и подумали. Амуши презрительно скользнула взглядом мимо этой пары глупых смертных, которые явно не из тех, на кого стоит обратить внимание.
        Дожидались тут клиентов и паланкины - обшарпанные короба, возле которых месили пыль босыми ногами и призывно жестикулировали дюжие смуглые носильщики. Не затесалось ли среди последних скрытого под усиленным мороком личины волшебного народца, поди проверь - для этого пришлось бы использовать заклятье, которое выдаст Орвехта с головой. С тем же результатом можно выйти на середину площади и крикнуть: «Здравствуйте, я - маг из Ларвезы!»
        - Вот этот, - Бровальд брезгливо ткнул тростью в паланкин с грязно-белыми кистями. - Спроси у них, сколько стоит прокатиться в этом гробу с помойки, да скажи им, что я благородный человек в стесненных обстоятельствах.
        По-сурийски этот самолюбивый господин не понимал ни слова, и тощий горбоносый слуга заодно выполнял при нем обязанности переводчика.
        - Сколько возьмете, уважаемые, чтобы доставить моего хозяина с вещами до хорошей гостиницы?
        - До совсем хорошей или до не самой дрянной? - смерив оценивающим взглядом путешественника, уточнил один из носильщиков.
        - Мой хозяин - надутый ишак и скупердяй, - с заговорщическим видом поделился информацией Джахур. - Поэтому лучше до не самой дрянной.
        - С бубенцами или без? - деловито справился суриец.
        - А разница?
        - С бубенцами сорок пять бахунов, без них тридцать, но без них будет нехорошо. С бубенцами больше чести - сразу видно, что несут не последнего человека. За честь надо платить, так и скажи хозяину.
        - Тогда с бубенцами за сорок бахунов, договорились?
        - Зачем режешь людей без ножа, уважаемый? Сорок пять.
        - Побойтесь богов, уважаемые, мы ведь не ссорились, чтобы я резал людей ножом. Сорок - разве это плохая цена? А я уговорю хозяина, чтобы с бубенцами, иначе без них за тридцать, вам разве надо потерять целых десять бахунов?
        - Да ты, парень, грабитель, - носильщик покачал головой и флегматично почесал могучее голое брюхо, вздымавшееся над грязным и потемневшим от пота вышитым поясом. - Лагуриш, вешай бубенцы.
        - Пятьдесят бахунов за доставку до хорошей гостиницы, мы знатно сэкономили, - шепотом сообщил слуга Бровальду по-ларвезийски. - Зато я настоял, чтобы они повесили бубенцы - сразу видно, что едет почтенный человек, и все уступают дорогу.
        - Пятьдесят? - в сомнении пожевав губами, переспросил хозяин. - Это дорого…
        - Это дешево! Они-то сперва заломили восемьдесят - вы же слышали, как я с ними торговался!
        Суно, и впрямь отлично все слышавший, изрядно развлекся этим спектаклем, хотя сохранял на отечном аристократическом лице недовольное выражение, какое пристало господину Бровальду.
        Не за свой же счет веселимся: сумму на расходы Сокровенный Круг выдал, не скупясь.
        Он отсчитал из потертого кошеля обмененные во время стоянки на границе мадрийские бахуны. Десять монет мигом исчезли в кармане у шельмы Джахура, чего хозяин, конечно же, не заметил.
        Лагуриш, в отличие от своего дородного напарника весь свитый из жил и мускулов, но при этом малость кособокий, тем временем нацепил на футляр для путешественников гирлянду позеленелых медных бубенчиков - звук у них оказался неожиданно приятный.
        Под размеренное шлепанье шагов и музыкальное звяканье паланкин плыл по пыльным улицам, пахнущим навозом и специями. Доходяга-подросток с болячками на руках и в закрывающей лицо ниже глаз матхаве, без которой сурийским женщинам и безбородым юнцам появляться на людях неприлично, катил следом расхлябанную тележку с багажом. Он не в первый раз работал вместе с носильщиками, и те поручились, что он не вор, но господин из Ларвезы опасался, что мелкий поганец по дороге испарится вместе с вещами. Кривые закоулки в жарком мареве располагали к такому повороту событий. Слуге, шагавшему рядом, было велено не спускать глаз с пухлых обшарпанных баулов, перетянутых ремнями, но сам их благородный владелец тоже нет-нет, да и выглядывал в окошко, приподнимая выгоревшую на солнце бязевую шторку.
        Орвехт запоминал дорогу и знакомился с городом.
        Джахур в это время чесал языком с сурийцами. Выложил всю подноготную своего хозяина, который ни бельмеса по-местному не понимал, так что не мог пресечь это безобразие. Мол-де тот и выпить не дурак, и скуп неимоверно, если только речь не идет о господской прихоти из разряда «я ничем не хуже других благородных». От щедрот ничего не перепадает, не бывает у этого ишака щедрот, приходится самому о себе заботиться. Ну, да мы позаботимся, не пропадем… Носильщики в ответ посмеивались.
        «Истинный артист», - с оттенком грусти подумал Суно.
        Если бы Зомар хоть немного наслаждался этой игрой… Но для него это не игра. Всего лишь проверенные рабочие приемы: если это сказать так, а то - вот этак и с такой интонацией, получишь желаемый результат. Словно калека шевелит пальцами, на самом деле их не ощущая. Или дисциплинированный больной равнодушно глотает бульон ложку за ложкой, не чувствуя вкуса.
        А ведь мог бы быть обаятельным парнем: лицом некрасив, зато сколько дерзкого шарма - многим женщинам такие нравятся.
        Вероятность, которая не осуществилась, ибо душа Зомара еще в раннем детстве как будто была рассечена на несколько онемелых частей. Скорее всего иначе он бы не выжил - перенесенная в то время боль его бы убила или свела с ума.
        Суно придерживался мнения, что те, кто проделывает с другими такие вещи, будь то хоть люди, хоть волшебный народец, хоть еще кто, прощения не заслуживают. Разве что они сумеют исправить причиненное зло.
        Поневоле подумалось об уважаемых коллегах и о тех, кого поближе к наступлению совершеннолетия помещают в Накопители, - это сколько же несостоявшихся жизней… Но большинство сонхийских магов, питающихся чужой силой, по сему поводу не рефлектирует. «Не парится», - как выразился бы Дирвен. Не нами заведено, по крайней мере не в этом рождении, - а значит, не нам и печалиться.
        Зомар, не подозревавший о том, на какие невеселые размышления он навел своего старшего спутника, продолжал точить лясы с местными. Бессовестно выложил, что господин Бровальд промотал все свое невеликое состояние - потратил «на нужды благородного человека», и теперь может рассчитывать лишь на наследство, которого ему не видать, если он свою младшую сестрицу не разыщет.
        Затем сюда и приехали. Эта красотка одиннадцать лет назад укатила в Сакханду вместе с мужем-торговцем, которого ее братец не жаловал, и давно уже о них ни слуху ни духу.
        Если она все еще жива, ей сейчас двадцать девять. Уж такая красивая дама - Джахур видел ее портреты, хозяин показывал. Изящная, золотоволосая, с точеным белым личиком. Похожа на русалку или на песчанницу: их прелесть - словно отравленный золотистый мед, и сестрица господина Бровальда, говорят, в юности была вроде этих волшебных прелестниц. Персик на драгоценном блюде, такую надо искать по княжеским гаремам. Небось мужа прирезали, кому он нужен, а ее за большие деньги продали. Ее зовут Марлодия Шиверсойм, в девичестве Марлодия данг Бровальд - может, слыхали? Хозяин хоть и жадюга, но готов раскошелиться за сведения о норовистой сестрице.
        Носильщики одобрительно цокали языками, когда Джахур расписывал, какая красавица эта Марлодия, а потом вклинился торжествующий фальцет паренька с тележкой: он видел своими глазами точь-в-точь такую женщину, как говорит Джахур-нуба, и за пятнадцать бахунов скажет, где ее искать.
        Старшие заспорили: это вовсе не она, и звать ее не Марлодия, и лет ей не больше двадцати двух, и приехала она, по слухам, не из Ларвезы, а с того севера, который в стороне восходящего солнца. Их голоса звучали веско и пренебрежительно: знай свое место, молокосос, не влезай в серьезный мужской разговор.
        Надо сказать, что несуществующая Марлодия, без которой господину Бровальду не видать наследства, была как вылитая похожа на Лорму. Орвехт никогда не видел царицу-вурвану, зато ее видел Эдмар, и вдобавок во время прошлогодней стычки в Олосохаре удалось допросить амуши из ее свиты, а волшебный народец, как известно, соврать не может.
        Джахур без зазрения совести предложил сурийцам сделку: понятно, что девица, о которой вспомнил мальчишка, совсем не та, но давайте наплетем хозяину, что это, наверное, и есть его сестра? Ишак обрадуется и заплатит денег, которые поделим напополам.
        Носильщики возмутились - не безнравственностью такого надувательства, а несправедливостью дележки: раз их участвует трое, и поживу надо делить по-честному, на троих.
        На четверых, негодующе встрял мальчишка, это же он рассказал о золотовласой красавице из северной страны Руфагры! Ему пригрозили надавать тумаков, когда руки освободятся, но он не унимался, и спевшиеся мошенники сошлись на том, что ему, так и быть, тоже перепадет несколько монет, но он еще не дорос до полноправного участия в мужских делах и должен это понимать.
        Джахур яростно торговался, однако в конце концов уступил: на троих, поровну, да наплюют за это боги в бесстыжие глаза и носильщикам, и всей их кровной родне.
        Девицу звали Сонанк Амуан Глигодаго, и приехала она из Руфагры вместе со своим дядей, скупщиком редких старинных вещей. Этот муж темноволос и дороден, в зрелых летах. Выглядит важным, внушает почтение, а Сонанк держать в узде не умеет, во всем ей потакает: та и пирушки закатывает, и все время трется с разными мужчинами - тьфу, да и только. Появилась она в городе недавно, но уже успела нажить дурную славу. Будь господин Глигодаго сурийцем, он бы от такого неуважения удавился собственным поясом, либо, что вернее, удавил бы Сонанк Амуан. Или продал бы ее работорговцам, что гораздо практичней.
        Это вполне может быть Лорма, дорвавшаяся до человеческого общества, и за компанию с ней Чавдо Мулмонг. Суно охватил холодноватый охотничий азарт. Немного поторговавшись - разве можно в Суринани без этого! - он раскошелился за сведения о «сестрице». Глядя на него честными глазами, проходимцы пересказали все то, что он и так уже слышал, и сообщили, где поселились Глигодаго.
        В гостинице Бровальд без умолку ворчал, ругая своего слугу, жару, цены и грязную комнату. Владелец заведения знает о том, что на свете существует такая вещь, как кусок мыла? Ах, все-таки знает? Тогда почему же эту вещь не принесли вместе с тазиком для умывания и кувшином? Ах, за отдельную плату? Да он за «отдельную плату» наденет покореженный медный тазик на голову содержателю этого помойного притона с замызганными стенами! Ах, стены здесь вовсе не замызганные, просто постояльцы давят то, что по ним ползает? Вон как раз ползет… Уберите отсюда эту мохнатую красно-бурую дрянь длиной с палец! Он не согласен платить пятьдесят бахунов в день за помещение, в котором водится такое!
        Владелец гостиницы, все с тем же благодушно-терпеливым выражением на полном лице, скинул заскорузлый вышитый башмак и прихлопнул насекомое. Пятен на стене стало на одно больше.
        - Он сказал, чтобы мы тоже так делали, тогда все будет хорошо, - перевел Джахур.
        Переводил он весьма вольно, опуская те оскорбления, которыми сыпал его благородный хозяин, и заодно доверительно объясняя сурийцу, что господин Бровальд - все равно что ишак, который поорет и успокоится.
        После скандала и обруганного Бровальдом обеда агенты Ложи отправились с визитом к господину Глигодаго, подданному руфагрийского королевства.
        Сакханда, столица Мадры, была городом большим, густонаселенным и пестрым, вдобавок на удивление терпимым к иноземным обычаям. Последнее для Суринани можно почитать за редкость: большинство сурийцев придерживалось мнения, что чужаки должны жить или так же, как они, или вообще никак. Те, кто сколотил Ктарму, именно этот подход взяли за основу для своего учения. Однако Мадра кормилась бесконечной куплей-перепродажей чего угодно, здесь сходились и пересекались торговые пути со всех сторон света - это была страна купцов, дипломатов, махинаторов, воров, авантюристов, но отнюдь не ярых борцов за Всеобщую Одинаковость.
        Кроме того, на мадрийской территории находилось несколько деревень песчаных ведьм. Кто знает, насколько далеко простиралось их влияние и не они ли стояли за тем, что женщины здесь пользовались большей свободой, чем в соседних княжествах?
        Пестрота Сакханды поначалу в глаза не бросалась, словно узкая полоска цветной росписи на глиняном кувшине. Большая часть городских построек напоминала корку на перепеченном пироге. Регулярно белили здесь только вокзал, остальные строения красили традиционной сурийской шугланью разных оттенков, которую получали из ядовитой шуглы с мясистыми зеленовато-бурыми листьями.
        Местами в царстве бежевых, табачных, темно-коричневых домов и домишек попадались дворцы с мозаиками. Однотонные стены лавок и прочих публичных заведений украшали цветастые вывески. На многочисленных храмах Ланки Хитроумного, почитаемого в Мадре больше других богов, ослепительно сверкали лукаво-улыбчивые позолоченные маски покровителя Сакханды. Яркие зонтики придавали прохожим праздничный вид - словно по пыльным глинобитным улицам рассыпали пригоршни разноцветных бусин.
        И еще здесь кишмя кишел волшебный народец. Довольно обычная картина для большого города, эту живучую нелюдь сколько ни выводи - все равно не выведешь. Разве что овдейцам с их пристрастием к порядку удалось потеснить докучливых соседей: в Овдабе за это отвечают специальные отряды магов, патрулирующие города и деревни. Но и там, по данным Ложи, гнупи, снаяны, тухурвы и прочая шатия скорее уж умело прячется, чем во всех смыслах отсутствует.
        В Сакханде волшебных тварей отиралось больше, чем где бы то ни было. В атласно-голубом небе над приплюснутыми крышами и кирпичными башнями парили, крестовидно раскинув крылья, долговязые птицелюди, знающие ответ на любой вопрос. Ничего удивительного, что их здесь такое скопище: Сакханда - город искателей легкой наживы, нет-нет, да и найдется желающий сыграть с крухутаком в три загадки. То, что исход чаще всего плачевен для самонадеянных отгадчиков, последних не останавливает.
        Бодрствующим крухутакам не дано скрываться под мороком невидимости, этот способ маскировки для них доступен лишь на время спячки, так что они всегда на виду. Зато множество других волшебных существ может находиться среди людей, не привлекая внимания, и заметит их разве что маг, или ведьма, или амулетчик с «Правдивым оком».
        В этом городе, куда ни глянь, приметишь кого-нибудь, кому в человеческом поселении вовсе не место.
        Под стенами рядом с покрытыми коростой нищими устроились амуши - вовсю кривлялись, корча гротескные гримасы и тряся колосящимися шевелюрами, передразнивали и попрошаек, и прохожих. Иной раз подставляли кому-нибудь подножку и жестоко веселились, когда возникала суматоха.
        В воздухе вместе с пылью и колючим песком кувыркались хонкусы, радуясь ветреному дню, а кое-где на плоских крышах глинобитных домов сидели парами или кучками радужнокрылые флирии. Они до пояса похожи на субтильных девиц, а ниже талий у них брюшки, словно у насекомых, и тонкие суставчатые ноги, как у саранчи. Среди них попадаются и такие, что величиной с десятилетнего ребенка, и совсем маленькие, с мизинец.
        Флирии людям не враждебны, но когда они в полнолуние носятся сумасшедшими хороводами, повстречавшийся им человек закружится вместе с ними, побежит следом, потеряв и разумение, и всякую осторожность - после чего станет добычей для каких-нибудь более опасных тварей, которые нередко сопровождают роящихся флирий в расчете на поживу.
        Несколько раз Суно замечал в толпе темнокожих, как лилово-черные баклажаны, лысых джубов с длинными тонкими хоботками вместо носов. Эти питаются жуками, пауками, мухами, мелкими ящерицами, но к людям, хвала богам, гастрономического влечения не испытывают. Зато люди интересуют их в другом плане.
        Всякий джуб - заядлый игрок и непременно таскает с собой или доску сандалу с набором фишек и фигурок, или мешочек игральных костей, или «барашки-собачки», это уж кому что больше нравится. Резаться во все это между собой джубы, конечно, могут, но куда больше их тянет сыграть с человеком. Ради этого они прикидываются людьми, обманывают, запугивают, идут на любые уловки. Причем главное для них не выигрыш - ставкой может быть что угодно, от золотых гор до сущей ерунды, - а сам процесс игры.
        В Суринани ходили байки о владыках, которые продували джубам свои гаремы и княжества, и о везучих хитрецах, которые на этом деле разживались несметными богатствами. В Ларвезе джубов выслеживали и изгоняли, зато в Сакханде им было раздолье. Те, которых Суно заметил в толпе, для непосвященных выглядели, как мужи вполне степенного вида, но при знакомстве их могли бы выдать гнусавые голоса, которые этим существам нипочем не изменить.
        Многовато здесь было разнообразной нечисти. Сказывалась близость окаянного юго-восточного края, и мадрийские маги опасались гонять визитеров такого рода, а то мало ли, чем это обернется.
        Глигодаго снимали обветшалый двухэтажный дом с круговой галереей и беседкой на крыше, спрятанный за глинобитной оградой. Снаружи все неяркое, бежевое, пыльно-сероватое. От пристройки плывут острые кухонные запахи, на перилах галерейки сохнет тряпье. Внутри роскошные ковры и парчовые драпировки, богато вышитые подушки, тонкий аромат благовоний, на стенах блюда с эмалевыми пейзажами.
        Руфагрийский скупщик антиквариата по-ларвезийски говорил скверно, а слугу-переводчика Бровальд, соблюдая приличия, оставил во дворе, но кое-как объяснились. Увы, произошла досадная ошибка. Сонанк и впрямь из Руфагры, родная племянница хозяина, и стало быть, приходиться сестрой Хевсойму данг Бровальду из Ларвезы никак не может. Что вы, что вы, какое там беспокойство, о чем разговор? Пристойно полноватый господин с благородной проседью в темной бородке даже руками протестующе замахал. С приятным человеком всегда приятно побеседовать! Засвидетельствовать почтение барышне Сонанк Амуан? Отчего же нельзя, оставайтесь с нами отобедать, племянница будет рада гостю, заодно попрактикуется в ларвезийском.
        Чертами лица он напоминал Чавдо Мулмонга, как троюродный родственник. То, что называется «общим типом внешности». Это вполне могло быть результатом трудно распознаваемых чар личины, схожих с теми, которыми пользовался сам Орвехт.
        А вот акцент у него интересный, весьма даже… Вполне себе иностранный акцент, однако моментами, когда говорящий бессознательно ослабляет контроль, мелькает чистое ларвезийское произношение - местоимение или половинка слова, - но искушенный притворщик тут же спохватывается и снова подбавляет акцента. Отследить это сможет разве что не менее искушенный наблюдатель.
        Бровальд вовсю брюзжал по поводу своего слуги, который отбился от рук, и местных проходимцев, уверивших его, что барышня Глигодаго - та, кого он разыскивает. Вы бы знали, сколько он им заплатил за эту бессовестную ложь! Немало заплатил.
        Когда он выложил подробности о потерявшейся сестре и наследстве, собеседник посочувствовал, даже предложил свою посильную помощь в поисках - возможно, начал строить какие-то планы насчет того, как использовать этого простофилю в своих целях. И тоже посетовал на здешний продувной народ: уже несколько раз покупали для Сонанк служанок на невольничьем рынке, а те, мерзавки, едва освоятся - и сбегают, хорошо, если не прихватив с собой что-нибудь из вещей. Хотя боги свидетели, голодом их не морим и смертным боем не бьем. Может, их нарочно так подучили, и они после побега возвращаются к торговцам живым товаром для следующей продажи? С этих сакхандийских девок станется.
        Суно про себя усмехнулся: ага, еще один ожидаемый штришок. Сбегают, говоришь? Свертки с обглоданными костями небось на дальние от дома мусорные кучи таскаете, чтоб никаких улик.
        Вслух он с готовностью подхватил тему негодной прислуги и стал приводить примеры черной неблагодарности, начав со своего Джахура.
        На обед подали баранину, щедро сдобренную специями, с гарниром из отварных клубней молочной такуты и молодое красное вино.
        Сонанк Амуан присоединилась к ним в трапезной. Безупречно точеная, с прелестными тонкими чертами лица (впрочем, Хеледике она уступает, отметил про себя Суно), густые медово-золотистые волосы уложены в искусную прическу, перевитую нитями жемчуга. Жасминовую белизну шейки оттеняла черная бархотка, тоже украшенная жемчугом: по размеру - в самый раз, чтобы спрятать внутри пресловутое коралловое ожерелье, сложенное вдвое.
        Гм, любопытно, что «Морская кровь», судя по всему, оказывает магическое воздействие на своего обладателя, даже если носить ее вот таким оригинальным способом. Орвехт склонялся к мысли, что нашел тех, кого нужно, хотя с окончательным выводом не спешил.
        Вспомнился ему поучительный пример с Дирвеном, на своем первом боевом задании увязавшимся за Эдмаром и Зинтой, которых лазутчики Ложи перепутали со смертницами Ктармы. Задание-то паршивец выполнил - надо признать, при всех его недостатках проваленных заданий у него в послужном списке было раз-два и обчелся - зато огреб личную трагедию, самым злодейским образом превратившуюся в фарс.
        Параллельно тому, как Суно вскользь об этом подумал, господин Бровальд уплетал отменно приготовленную баранину и с набитым ртом жаловался на жизнь, так что жирные брызги летели на соседей по столу - поклонников юной госпожи Сонанк. Двое благородных и обеспеченных молодых людей, один из Ширры, другой из Нангера, в многоязыкой Сакханде кого только не встретишь.
        Бесцеремонно перебивая их, изголодавшийся по баранине Бровальд вперемежку с сетованиями расточал барышне комплименты: пусть у него обманом выманили сорок бахунов, он положительно рад, что благодаря этому черному мошенничеству познакомился с самой прекрасной жемчужиной Руфагры. Его сочли несносным типом, но на дуэль не вызвали - видимо, он не был похож на достойного конкурента.
        Когда вернулись в гостиницу, Зомар поделился собранными сведениями: господина Глигодаго тут знают давно, он и раньше наведывался в Сакханду, скупал всякую старину, и дом этот уже года три как взял внаем, а Сонанк Амуан он сюда привез с полторы восьмицы назад. Управляющий купил для барышни нескольких рабынь, и шесть из них куда-то запропастились. Говорят, сбежали, обрадовавшись, что хозяева нестрогие. Причем не все вместе, а друг за дружкой: сегодня одна, завтра вторая…
        Суно кивнул. Еще одна деталь: барышня Глигодаго так ничего и не съела. Лишь пригубила вино да весь обед мусолила крохотный кусочек мяса - то ли блюла свое изящество, как это водится у изысканных девиц, то ли угощение не по ней, потому что вурваны пьют кровь, ничего им больше не надо.
        Лиловато-полутемную грязную комнату скупо освещала масляная лампа. За окошком смеркалось, сакхандийская симфония звуков и запахов с наступлением вечера набрала еще большую силу. По стенке опять что-то ползло.
        - Мне сдается, это они, - подытожил Орвехт. - Семь из десяти, как сказали бы наши видящие, не будем сбрасывать со счета возможность ошибки. После полуночи еще раз туда сходим.
        Большой Седой хребет вырос до неба, уже рукой до него подать - и вот тут-то раскисшая тундра окончательно превратилась в зыбкую ледяную беспутицу. Салдун Заячья Лапа обустроил лагерь на хорошем возвышенном месте, и оставалось только ждать, когда вокруг более-менее подсохнет.
        - Символично, - пробормотал однажды Куду, печально оглядывая водяное зеркало, в котором обрывки отраженных облаков перемешались с комьями медленно тающего снега. - Что мы теперь будем делать? Не сейчас, а когда доберемся до людей?
        - Покровителя будем искать, - мрачно буркнул услышавший его Вабито, самый порывистый и торопливый из четверых, сохранивший эти качества, несмотря на перенесенные по милости Тейзурга страдания. - Или кто-то из вас может предложить что-нибудь другое?
        Глава 5
        Тимодия и крысиный яд
        Своим выступлением на суде Хеледика обеспечила себе досадный проигрыш во времени, и теперь хоть локти грызи. Блюстители Детского Счастья приняли к сведению, что она не так проста, как им показалось вначале, и решили пока не выпускать ее из хорошо охраняемого приюта.
        Такая выходка уместна для благородной героини на театральных подмостках, а в реальной жизни это бессмысленно. Другое дело, если бы суд хотел докопаться до правды, но правду там изо всех сил старались зарыть поглубже с помощью прочувствованных обвинительных речей и пресловутых рисунков Талинсы Булонг.
        Словно компания приличных господ, совершив убийство, деловито прикапывает труп, и при этом участники из кожи вон лезут, чтобы выглядеть в глазах окружающих по-прежнему приличными господами.
        Касательно дела «матери-сутенерши» Нинодии Булонг все было заранее продумано, улажено и решено. Вмешательство какого-нибудь посланца справедливости стало бы для кукловодов горше редьки, хуже головной боли, страшнее вторжения шайки демонов из Хиалы, так что публичное заявление «потерпевшей» о невиновности Нинодии их изрядно огорчило. Повлиять оно заведомо ни на что не могло, но общее впечатление от процесса несколько подпортило.
        Девочка пусть и тихоня, но с неприятными сюрпризами, может проявить своенравие, поэтому лучше не сразу отдавать ее на воспитание обеспеченным бездетным супругам, которые разок видели Талинсу издали, но «уже успели полюбить и очень ждут», а вначале понаблюдать за ней в приюте. А то вдруг скажется дурная ларвезийская кровь, и она опять что-нибудь выкинет?
        Опекуны были не так уж не правы в своих опасениях: агент Змейка собиралась немедля сбежать от заочно полюбивших ее супругов и добраться до агента Плясуньи, куда бы ту ни упрятали. А теперь из-за того, что она сглупила на суде, с этим планом придется повременить.
        Куда сильнее, чем история с Дирвеном, песчаную ведьму мучили воспоминания о том, как она ушла из родной деревни и обрекла на ужасную смерть Ксиланру. Она и в Дирвене видела орудие наказания: это все за то, что она выкупила у судьбы собственную жизнь ценой чужой. Что заслужила, то и получила. Хотя, повторись все снова, она бы, наверное, опять поступила так же, кончина в пасти у куджарха - это слишком страшно и больно. Ничего не поделаешь, она трусливая, эгоистичная, плохая, такую и впрямь любить не за что… Но она никого из своих не бросит в беде. Ничего нет хуже, чем знать, что из-за твоего малодушия кто-то умер.
        Прошлым летом, когда Аленду охватил сурийский мятеж - спровоцированный Овдабой, немало денег угрохавшей на эти беспорядки, в чем шпионка Ложи убедилась теперь с полной определенностью, - она с помощью песчаной магии разделалась с южанами-погромщиками, заявившимися на улицу Розовых Вьюнов. Убивать людей было страшно, но в деревне ее когда-то учили: твои близкие - это главное, и если кто-то угрожает оборвать их жизни, с незамутненной душой отправь его на суд Акетиса, бога смерти и справедливости. Она и отправила, и переживала по этому поводу недолго - сказалось воспитание песчаной ведьмы. А близкими для нее были экономка господина Суно матушка Сименда и ее сестра, такая же пожилая женщина, пришедшая в дом Орвехта с тремя внучатами прятаться от сурийцев. Если бы Хеледика струсила и до них добрались бы распаленные смуглые молодчики с палками и ножами, это было бы невыносимо, но в тот раз она никого не подвела.
        Теперь в беду попала Нинодия. Тоже близкая. Она вечно суетилась и надоедала юной напарнице легкомысленной болтовней, насвистывала пошловатые трактирные песенки, ходила по комнатам, пританцовывая. Делала Хеледике прически, если та уступала ее уговорам. Песчаные ведьмы издавна признавали только три вида причесок - распущенные волосы, косу и конский хвост, но Талинсе, ларвезийской девочке, мечтающей поскорее стать большой, полагалось интересоваться всеми этими «принцессами», «корзинками», «куртуазными прогулками» и «цветущими вьюнами». Нинодия донимала ее ненужными советами насчет нарядов, присматривала, чтобы она потеплее одевалась в холодную погоду. Если ведьма впадала в задумчивость, та старалась развеселить ее какой-нибудь забавной сплетней или анекдотом из своего бурного прошлого. Порой тяжело вздыхала, вспоминая настоящую Талинсу, умершую двухлетней малышкой в деревне вдали от матери: мол, зря не оставила ее у себя, была бы сейчас родная дочка… Неизвестно, как оно сложилось бы в действительности, все-таки Нинодия была довольно ветреной и безответственной особой, но об этом несостоявшемся она в
иные моменты горевала и утирала слезинку.
        Ведьма чувствовала, что ее надо спасать чем скорее, тем лучше, однако из приюта просто так не ускользнешь, он защищен магическими печатями и охранными заклятьями. Неизвестно, удастся ли прорваться, но даже в случае успеха останется след, по которому дознаватели смогут вычислить, что здесь побывала песчаная ведьма.
        Ничем себя не выдавать - одно из главных правил, которым должен следовать агент Ложи. Даже когда ее по решению суда подвергли «законному освидетельствованию во благо», как они называли эту мерзкую процедуру, Змейка сдержалась и не навела порчу на опекунш из Надзора за Детским Счастьем.
        Те повалили хнычущую и взвизгивающую Талинсу на кровать, задрали юбку, стянули панталоны и к своему великому разочарованию удостоверились, что она и впрямь невинная девица. Дай она тогда волю злости, и эти раскрасневшиеся тетки, похожие на бойких недобрых девчонок, теребящих куклу, назавтра же занемогли бы по женской части. С помощью магии можно установить происхождение недуга, поэтому от порчи пришлось отказаться - но, Зерл и Акетис, до чего ей хотелось это сделать!
        Есть еще один доступный для ведьмы способ уйти из-под замка. Ага, тот самый, всем известный по детским сказкам… Для этого надо башмак с левой ноги надеть на правую ногу, а башмак с правой - на левую, да в придачу нужен кто-нибудь, кто выведет тебя наружу волшебными тропками.
        Хеледика по-прежнему сидела в карантине и шила одежки для овдейских игрушек с бессмысленными румяными рожицами. Несколько раз нарочно роняла на пол какие-нибудь мелочи: яркую нитку, крючок для застежки, крохотный бантик для кукольного платья - и вещицы через некоторое время исчезали.
        Из синего, малинового и желтого лоскутков она тайком смастерила маленькую шапочку с двумя прорезями на макушке, запихнула ее в пыльную щель между комодом и стеной: вдруг удастся кого-нибудь приманить?
        Ночная Сакханда полна чернильных омутов, ложных серебристых дорожек и смутных чертогов, которые наслаиваются поверх глинобитных и кирпичных дневных построек. На иных улицах еле теплятся фонари, окутанные сплошной шуршащей кисеей мошкары. Кое-где из тьмы выступают, словно обрывки чьих-то снов, по случайности ставшие видимыми для всех, фрагменты выщербленных мозаик. В свете прибывающей луны поблескивают многочисленные маски Ланки Хитроумного на храмовых стенах.
        Полуночная жизнь мадрийской столицы сосредоточилась на крышах, озаренных масляными и магическими лампами. Оттуда доносились голоса, пение, смех, звяканье посуды, переборы струн маранчи. В вышине шелковисто шелестели крылья флирий, но волшебных полудев-полунасекомых можно было не опасаться - они чужими делами не интересуются, а пора их безумных хороводов еще не наступила.
        Ветер утих, и хонкусы больше не носились по городу с клубами пыли. Вот это было кстати, поскольку среди них наверняка есть соглядатаи Лормы.
        Маг и амулетчик крались закоулками. Без личин, зато в сурийских тюрбанах и матхавах - удобные для маскировки штуки, даже Эдмар оценил. Суно решил, что личины они возобновят позже, после визита в дом Глигодаго. Господин Бровальд и его слуга не должны иметь никакого отношения к ночному безобразию: возможно, они еще понадобятся, так что пусть их репутация останется не подмоченной.
        Запахи прогорклого масла, приторных ароматических курений, тухлых яиц, пряностей, мочи и жареной баранины казались более материальными и определенными, чем сама Сакханда, примостившаяся на границе незыблемой яви и накатывающего в темноте прибоя сновидений.
        Повернули за угол, и резко потянуло гниющими отбросами. Среди мусора под глухой обшарпанной оградой влажно поблескивала кожура перезрелых раскисших фруктов, белели кости.
        «Дрянь», - отметил Орвехт. Нет, не потому что вонь и умножение заразы, а лучше бы к этой куче близко не подходить. Было в ней нечто, заставившее мага подобраться… Блеснули над матхавой внимательные глаза спутника, покосившегося в ту сторону: его тоже что-то насторожило.
        Вынырнувший из противоположного переулка суриец в лохмотьях ничего особенного не почувствовал. Бросил опасливый взгляд на двух мужчин с закрытыми лицами - и прямиком к объедкам: набрать костей на похлебку, если те пролежали недолго и не успели совсем испортиться, да и среди липких размякших плодов найдется, по милости Кадаха Радетеля, что-нибудь съедобное.
        Ощутив укол страха, он приписал его не тому источнику - подозрительным прохожим, у которых, поди, какое-нибудь злоумышление на уме, а бояться надо было мусорной кучи.
        То, что выглядело как раскиданные на помойке кости, взметнулось навстречу жертве, обернувшись стигом - зубастой и кровожадной волшебной тварью. Вернее, парой тварей.
        С виду стиги точь-в-точь скелеты не то собак, не то крупных ящериц, но у них по шесть пар когтистых лап и длинные гибкие хвосты, составленные из тускло-белых позвонков. Те еще кости для похлебки.
        Первый стиг молниеносно прыгнул на нищего. Человек завизжал, захлебнулся криком, опрокинулся навзничь вместе с клацнувшим зубами чудовищем.
        Второй кинулся на Зомара, который находился к нему чуть ближе, чем Орвехт, но тотчас отлетел назад, отброшенный и заклинанием, и ударом амулета. Когда он влепился в глинобитную стенку, по ней разбежалась паутинка трещин. Судорожно копошащийся в этой ловушке стиг стал величиной с крысу: сила «ущербного мага» Суно Орвехта позволяла не только отбрасывать, но и уменьшать волшебных тварей.
        Он почти без промежутка ударил заклятьем в первого, который с хрустом вгрызался в свою жертву, так что летели в стороны брызги крови, клочья мяса и обрывки рубища.
        Стиги свирепы, однако не слишком умны: ему бы наутек от мага, а он давай жрать. Желудков эти твари лишены, они насыщаются жизненной энергией, терзая и разрывая на куски добычу.
        Этот стиг недолго наслаждался сытостью: мощный магический импульс превратил его в горстку белесого праха. Правда, неосторожного нищего это не спасло, здесь даже Зинта ничего не смогла бы сделать - разве что милосердно оборвать его жизнь кинжалом Тавше, чтобы избавить от лишних страданий. Спустя мгновение он умер, не без помощи Орвехта.
        Зомар тем временем вбил обратно в стенку второго стига, попытавшегося сбежать. В следующее мгновение маг и эту тварь испепелил: оставлять свидетелей незачем.
        Вполне может быть, что это сторожа, посаженные Лормой на подступах к ее резиденции. Тогда наверняка есть и другие - на соседних улицах, по всему периметру. Суно с помощником управились быстро и без особого шума, но это еще не значит, что никто не поднял тревогу.
        Дом Глигодаго прятался за высоким забором, глинобитным, как и большинство здешних ограждений. То ли шершавая бугристая стена и впрямь налилась мощью с наступлением ночи, то ли это всего лишь мерещилось. Впрочем, Лорма наверняка укрепила ее охранными чарами.
        Изнутри доносились возгласы, пение, звуки маранчи. Калитка - массивная дверь, выделявшаяся на светлой ограде темным прямоугольником, - была заперта, зато створки ворот приотворены: Глигодаго принимали гостей.
        Двор освещало несколько фонарей в виде птиц: кованые головки с длинными клювами, крылышки и хвосты покрыты копотью, стеклянные тулова с горящим маслом источают мутное сияние. Под навесом стояли три экипажа и два паланкина.
        Светились окна - в комнатах шло веселье, зато на крыше не было никого, кроме амуши, которая сидела на краю, свесив тощие, как палки, ноги, за спиной у нее чернела пустая беседка. Похоже, амуши была та самая, которая кривлялась в коляске на привокзальной площади, с вплетенными в травяные космы ленточками. Находившиеся во дворе слуги и возчики ее не видели, а она стучала по стене босыми пятками, грызла семечки и плевалась шелухой людям на головы.
        На последнее затруднительно было не обратить внимания, но здешний народ приучен к осторожности: ну да, сыплется что-то сверху, и раз никаких очевидных объяснений этому нет, самое правильное - притвориться, будто ты ничего не замечаешь.
        Зато на двух чужаках в матхавах сразу скрестились людские взгляды.
        - Подарок с посланием от нашего господина для прекрасной госпожи Сонанк Амуан! - громогласно объявил Орвехт по-сурийски, без малейшего акцента.
        - Сказать об этом госпоже? - невозмутимо справился старший слуга в синем тюрбане.
        Он был дороден, важен и держался степенно, но в его глазах сквозил приглушенный тоскливый страх, это Суно приметил еще днем. Скверные дела творятся в этом доме, однако уйти от таких нанимателей чревато сами знаете чем.
        «Пожалуй, этот мешать не станет», - мимоходом отметил маг Ложи.
        - Проводи нас к ней, уважаемый. Мы должны передать ей лично в руки и получить ответ для нашего господина.
        Для пущей убедительности он вынул из-за пазухи шелковый сверток, перевязанный златотканой ленточкой.
        Не задавая больше вопросов, слуга сделал учтивый приглашающий жест и направился через двор к дому. С тех пор, как Глигодаго привез Сонанк Амуан, здесь происходило много странных вещей. К обычной молодой госпоже нипочем не пустили бы явившихся посреди ночи подозрительных незнакомцев, но это исчадие Хиалы не было «обычной молодой госпожой».
        О, старший слуга отлично понимал, что купленные на рынке новые рабыни, да и еще кое-кто из тех, кто находился у него в подчинении, вовсе не сбежали. По-другому они исчезли… Но об этом он ничего знать не знает, лучше не выпытывайте. И почему он в последнее время приохотился спать на полу вместе с другой прислугой, тоже не спрашивайте. Не станет он рассказывать, что в его отдельной каморке повадился валяться на постели кто-то невидимый, и после этого постояльца на испачканных простынях остаются колоски и травинки, да еще копошатся кусачие зеленые козявки. Такое кому-нибудь расскажешь - и потом, известное дело, сам исчезнешь.
        Он проводил визитеров в убранную на северный лад гостиную, где золотоволосая барышня с бесстыдным оживлением болтала с поклонниками. Почтительно согнулся и поспешил прочь.
        Орвехт окинул взглядом уже знакомую комнату. В руках он держал «подарок», оправдывающий его появление здесь в столь поздний час. Амулетчик замер у него за спиной - можно не сомневаться, в полной боевой готовности. Маг ощущал импульсы пробуждающихся артефактов Зомара и одновременно разглядывал причудливое общество, собравшееся в салоне провинциального толка с руфагрийскими эмалевыми блюдами на стенах и сурийскими вышитыми подушками на полу.
        Сонанк Амуан сидела в компании двух молодых людей из Ширры и Нангера. Ее распущенные длинные волосы медового цвета, в ярком свете магических ламп отливавшие золотом, стлались по пестрым подушкам и по узорчатому ковру, словно завлекательно раскинутые шелка в дорогой лавке. Сшитое по алендийской моде платье из многослойных черных кружев и бархотка на шее подчеркивали нежную белизну кожи. Хороша… И за что же боги превратили такую красавицу в вурвану, заодно лишив ее возможности умереть, чтобы после родиться вновь в человеческом воплощении?
        Ничего о том не известно, кроме лаконичного упоминания в ветхой древней книге: мол-де царица Лорма хотела «убить кота и поменять богов в Сонхи». Коллега Тейзург предположил, что здесь имелся в виду прежний Страж Мира, который сам себя проклял и обернулся болотным котом. А что касается второго пункта обвинения - это кое-что объясняет, но все равно наказание выглядит чрезмерно жестоким, особенно с учетом срока давности. Хотя Суно в таких вопросах никогда не спешил с выводами.
        И как бы она ни была хороша, бархотку с ожерельем, позволяющим вурване сохранять человеческий облик, у нее придется забрать.
        В углу скорчился амуши. Его травяные патлы слегка шевелились от копошащихся насекомых, по затрапезной рубахе ползали белесые мотыльки, из прорех на рваных штанах торчали острые коленки. Амуши держал в каждой руке по небольшому серпу и скалил в ухмылке треугольные желтоватые зубы, его круглые глаза - сгустки угрожающей темной мути - в упор смотрели на визитеров. Вероятно, телохранитель?
        Глигодаго беседовал с насупленным немолодым господином, перед ними лежал на столе старинный аснагисский фолиант в украшенном черепаховыми вставками переплете с застежками. Судя по всему, один из них продавал книгу другому.
        Остальные гости играли за низким столиком в рыночную сандалу, и трое из них были люди, а четвертый - долговязый джуб в старомодном сюртуке с рюшами на рукавах. Его лысая голова цвета переспевшего баклажана блестела, как полированная, длинный черный хоботок возбужденно шевелился над доской с фигурами.
        Развалившийся на низком диванчике музыкант с подкрашенными губами и бледным испитым лицом любителя дурмана играл на отделанной перламутром маранче. Его потасканную рожу никто не назвал бы привлекательной, но музицировал он самозабвенно и весьма недурно. При другом раскладе Суно не отказался бы подольше его послушать, но сейчас надо было немедля действовать.
        На него уставился с подозрением не только амуши. Глигодаго тоже проявил интерес, за которым сквозила тревога, и Орвехт ощутил, что тот осторожно - самому, должно быть, мнилось, что незаметно, - плетет прощупывающее заклинание.
        Волшебник. А ведь никто из сакхандийцев, с которыми общался Зомар, об этом ни словом не обмолвился. Значит, ни чворка они об этом не знают. Играя роль руфагрийского скупщика антиквариата, Чавдо Мулмонг ухитрился ничем не выдать, что он из магов.
        Лорма тоже обратила взор на двух мужчин с закрытыми лицами, остановившихся на пороге. Она любезно улыбалась, но в этой улыбке таилось предупреждение.
        - Подарок с посланием от моего господина, который пожелал пока не раскрывать свое инкогнито, для молодой госпожи Глигодаго! - торжественно объявил Орвехт с полупоклоном.
        В эту фразу было вплетено заранее приготовленное заклятье, которое сработало на слове «инкогнито» и разом сорвало скрывающие чары и с амуши в углу, и с джуба, который в это время передвигал фишку на малой доске.
        Ухажер из Нангера, галантно предлагавший барышне горячий шоколад, увидел в двух шагах от себя кошмарную патлатую образину с серпами, содрогнулся и вывалил содержимое чашки прямо на кружевное платье. Его соперник из Ширры воспрянул со смесью негодования и торжества - такой случай заступиться за предмет своего обожания, утереть нос невеже! - но оскандалившийся нангерец вскочил с искаженным лицом, глядя на что-то у него за спиной. Ширриец догадался обернуться и тоже увидел амуши.
        К чести обоих, барышню они не бросили. Схватили под руки и потащили прочь отсюда, к двери. Вурвана, которой незачем было убегать от своего же прислужника, начала вырываться, и все трое повалились на ковер, путаясь в прохладной скользкой массе ее медовых волос.
        Трое игроков в сандалу обнаружили, что с ними за столиком вместо слегка отставшего от моды господина средних лет сидит самый настоящий джуб, лилово-черный, с болтающимся над доской хоботом. В первое мгновение они оторопели, а потом тоже повскакали с мест.
        - Вы куда?! - прогундосил джуб.
        Он так увлекся игрой, что не заметил, как с него сорвали чары личины.
        Один лишь музыкант продолжал как ни в чем не бывало бренчать на маранче: он в своих дурманных видениях и не на такое насмотрелся.
        Чавдо Мулмонг - уже никаких сомнений, что это был он собственной персоной, - заслонился магическим щитом и в придачу задействовал какие-то защитные амулеты. Спасать свою шкуру он умел не хуже, чем прикарманивать все, что плохо лежит.
        Амуши прыгнул вперед, но тут же отлетел и врезался в угол с такой силой, что с потолка посыпались отставшие чешуйки побелки. Для человека это означало бы разбитую голову и сломанный позвоночник - или, если человек тренированный, как минимум серьезные ушибы, - а нечисти хоть бы что, даже свои страшные серпы не выронила, опять ринулась в атаку.
        В момент заминки Орвехт швырнул на середину комнаты перевязанный кокетливой ленточкой «подарок» - одноразовый артефакт «Королевский фонтан», заодно приведя его в действие. Теперь в течение часа никто не сможет открыть в ближайшем радиусе Врата Хиалы, этот путь к отступлению для Лормы отрезан. Изготовить «Фонтан» непросто, для этого требовалось редкостное мастерство и немалые затраты силы, но Сокровенный Круг решил, что цель того стоит.
        - А доиграть?! - взревел джуб, когда его партнеры, опрокинув столик, ринулись вон из комнаты.
        Суно и Зомар отступили в стороны, чтобы охваченные паникой люди их не сшибли. Вновь отброшенный амуши, не поднимаясь с пола, метнул один из серпов, но амулетчик выставил «Каменный щит», и оружие, звякнув, отскочило, вонзилось в ножку стола.
        - Доиграем, милок! - джуб схватил одного из убегавших за фалды сюртука и потянул обратно. - А то убью-у-у-у!
        Его выкрик перешел в угрожающий гнусавый вой, хобот свирепо раскачивался, маленькие глаза горели, как уголья. Человек барахтался, пытаясь вырваться, и взывал к богам. Двое других сломя голову выскочили наружу, и несколько мгновений спустя во дворе поднялась суматоха.
        Глигодаго-Мулмонг юркнул за портьеру, хлопнула потайная дверь. Суно в этот момент было не до него: из жесткой травяной шевелюры амуши выпорхнула стая белесых мотыльков, которые начали мельтешить по гостиной, с их крылышек как будто сыпалась мука, прямо в воздухе расплываясь туманом. Под открытым небом эту пакость можно в два счета спалить, а здесь недолго устроить пожар и самим пострадать.
        Прикрывшись от летучей дряни магическими щитами, Орвехт бросился к Лорме, которую два влюбленных дурня приготовились защищать от нечисти. Парней он раскидал в стороны с помощью эффективной комбинации «приемы рукопашного боя плюс заклятья». По общему мнению, грязный способ, но сейчас не до щепетильности.
        Один из волшебных светильников взорвался, выбросив снопы разноцветных искр. Недавний собеседник Мулмонга, парализованный ужасом, съежился на стуле, прижимая к груди старинную книгу, из-за которой перед тем торговались. Музыкант продолжал играть, словно ничего из ряда вон выходящего вокруг не происходило.
        В темноте за стеклом мелькнули босые пятки, брызнули осколки, и в окно влетела, перекувыркнувшись, амуши, перед тем сидевшая на краю крыши. Она упала на четвереньки, прямо на битые стекла, и дурашливо расхохоталась, тряся ленточками, вплетенными в колосящиеся зеленые волосы.
        Джуб с утробным урчанием «Доиграем! Давай доиграем!» тащил изловленную жертву к валявшимся на полу принадлежностям для сандалу.
        Предоставив Зомару разбираться с амуши, Суно схватился с древней кровопийцей. Заклятья против заклятий, удары против ударов. Удалось вогнать ей под ребра зачарованный кинжал: для обыкновенной вурваны это был бы неминуемый конец, но для этой бессмертной - всего лишь временное неудобство.
        Пока тонкие белые пальцы с хищно заострившимися ногтями скребли по рукояти, маг сорвал с шеи красавицы бархотку. Под тканью прощупывались продолговатые бусины. Убедившись с помощью заклинания, что это не очередная фальшивка, а то самое ожерелье, которое нужно вернуть Сокровенному Кругу, он спрятал добычу за пазуху.
        Скверно то, что «Морскую кровь» нельзя попросту положить в волшебную кладовку, откуда ее забрали бы архимаги: она при этом может или разнести кладовку вдребезги, или оказаться где-нибудь в другом месте.
        Комната к этому моменту напоминала полную пара прачечную, только воздух был не влажный, а сухой и затхлый. Показалось или нет, что при этом он еще и слегка загустел, уподобляясь желе? Ничуть не показалось. Амуши с ленточками, которая собиралась прыгнуть магу на спину, получила удар от прикрывавшего тыл амулетчика и не отлетела, а поплыла назад, словно в воде. Она хихикала и дрыгала тонкими ногами, похожая на пьяную купальщицу, ее лохмотья колыхались вокруг тощего тела утопленным в пруду тряпьем.
        И музыка теперь звучала искаженно, аккорды маранчи в постепенно густеющем воздухе тянулись клейкими нитями, вызывая тоскливое содрогание.
        Обстановка дрянь, надо уходить. Да им и незачем тут задерживаться.
        Недавний собеседник Мулмонга все-таки очнулся от ступора, нетвердо и опасливо двинулся к выходу, так и не выпустив из рук дорогой фолиант. Другое дело, что стоявший возле проема парень с темной повязкой на лице внушал ему не меньше страха, чем амуши.
        Облик Лормы изменился, как будто она за считаные секунды постарела: жасминно-белая кожа приобрела тусклый пергаментный оттенок и покрылась морщинами, нежное лицо ссохлось, как у мумии.
        Влюбленность молодого ширрийца такой проверки на прочность не выдержала, и тот бросился бежать. Вначале отполз на четвереньках, потом вскочил на ноги, запнулся о подушку и едва не грохнулся, но Зомар поймал его за шиворот - жестом с виду ленивым, а на самом деле точно выверенным, - вздернул, развернул и вытолкнул в коридор.
        Господин с книгой, увидев это, воспрянул духом и решился-таки проскочить мимо амулетчика, по горло занятого нейтрализацией двух амуши, которые рвались на помощь Лорме, но всякий раз не успевали до нее добраться.
        Нангерца преображение Сонанк Амуан не расхолодило. Возможно, он и раньше подозревал о том, что полюбил вурвану? Или решил, что злодей-маг ее заколдовал? Так или иначе, он склонился над девушкой - теперь уже над зубастой живой мумией - и попытался вытащить у нее из-под сердца нож с покрытой рунами деревянной рукояткой. Суно пинком отшвырнул ретивого кавалера: рано или поздно Лорма от кинжала избавится, но торопить события незачем.
        Тем временем джуб, одной баклажанно-черной ручищей удерживая за сюртук свою жертву, другой водрузил на столик доски для сандалу и начал собирать с пола рассыпанные фигурки. При этом он бурчал: «Доиграем… А потом еще разок сыграем…» Его тонкий хобот то сердито свивался в кренделя, то тянулся за фигурой или фишкой.
        Воздух продолжал густеть, запахло тленом и лежалым сурийским сыром. Дышать стало труднее. Светильники тускло мерцали сквозь белесую дымку, вокруг них расплывались радужные ореолы.
        Орвехт сделал помощнику знак «убираемся отсюда» и отступил к двери, по дороге опять впечатав в стенку одного из амуши.
        Челядь уже знала, что на втором этаже бесчинствует нечисть, которая то ли сожрала хозяев, то ли те сами оказались нечистью. Двери повсюду нараспашку, ворота настежь. Экипажей под навесом больше не было, только валялся посреди двора треснувший пустой паланкин: уронили в панике и спешке.
        Перед тем как выскочить за ворота, Орвехт швырнул в окно сгусток магического пламени. У кого хватило ума и везения, те успели сделать ноги. В доме осталось по меньшей мере три человека - одурманенный музыкант, мальчишка из Нангера и попавший в лапы к джубу любитель сандалу, но они все равно обречены. Лорма со своими недобитыми приближенными сожрет их, чтобы восстановить силы. А так хотя бы есть шансы задержать погоню. Амуши, может, и погибнут в огне, но бессмертная вурвана в любом случае выберется.
        С привычной тяжестью на душе маг пожелал пока еще живым людям добрых посмертных путей - и тут же перестал об этом думать, заодно прогнав мысль о том, что Зинте это бы совсем не понравилось.
        Притаившихся в соседнем переулке стигов спалил Зомар, задействовав «Глаз саламандры».
        Посланцы Ложи петляли по улицам, озаренным красноватыми отсветами. Позади грохотал гонг, сзывая городских амулетчиков: разгореться пожару не дадут.
        Полдела сделано, ожерелье за пазухой. Теперь нужно выбраться из Мадры, при том что роли поменялись, и Орвехт с Зомаром уже не преследователи, а беглецы.
        - Зинта, эта несносная маленькая плакса меня замучила. Я ведь уже говорил тебе, кого здесь нужно жалеть. С утра до вечера ходит с мокрыми глазами и покрасневшим носиком, а я на нее смотри… Сущее измывательство! Увы, Госпожа Развилок - это не твоя милосердная покровительница.
        - Ох, ну что делать, если все так сложилось, - отозвалась лекарка, глядя на него расстроенно и в то же время с долей неодобрения. - А ты сам хорош, зачем заставляешь ее целыми днями вытирать пыль, хотя у тебя есть слуги, и еще ты можешь навести чистоту магическим способом, я же знаю.
        - Потому что это занятие ее успокаивает. Я уже пробовал усадить ее за книжки - начинает вспоминать маму и рыдать. Так и будет вытирать пыль, пока это безобразие не прекратится, - Эдмар досадливо усмехнулся. - Заодно в доме освоится, а то до сих пор не перестала робеть. Это становится скучным. Скажу больше, это уже стало скучным.
        - Ты слишком придирчив к ребенку, - возмутилась Зинта. - Ну вот скажи, чего ты от нее хочешь?
        - М-м, я бы предпочел, чтобы ребенок, которого мне навязали без особых церемоний, не начинал всхлипывать в ответ на каждую мою фразу и не забивался за штору или под стол, лишь бы я не заметил и прошел мимо.
        - А ты бы язвил поменьше!
        - Вот-вот, ты ухватила суть. Я совсем не против того, чтобы Тимодия в ответ на мои замечания огрызалась - почтительно и не переходя границ допустимой дерзости, но в то же время проявляя изящную остроту ума и некоторое своенравие. Меня бы это забавляло, и тогда в общении с ней была бы своя прелесть.
        - Что ж поделаешь, если Тимодия не такая, как тебе хотелось бы, а такая, как есть? Совсем не язва вроде тебя, потому что люди разные! И она очень тоскует по маме. Как думаешь, не мог ей кто-нибудь из прислуги проговориться, что мама не уехала, а умерла?
        Зинта понизила голос, хотя на веранде маленькой чайной в Домотканом переулке никого, кроме них, не было, и вдобавок, когда зашла речь о Тимодии, Эдмар сотворил чары неслышимости.
        - Исключено. Я не только запретил прислуге об этом болтать, еще и заклинанием подстраховался. А о том, что я убил Рименду, в курсе только мы с тобой, для всех остальных - разрыв сердца.
        - Ох, лишь бы Тимодия не узнала, что это ты убил ее мать. Страшно подумать, каково ей тогда будет…
        - Не узнает. Хвала богам, не от кого. Ходячий лимон для моей вечерней чашки молока.
        - Молоко не пьют с лимоном, оно же скиснет!
        - И я о том же. Прямо хоть беги из собственного дома.
        Эдмар с гримасой, выражающей преувеличенную покорность судьбе - как будто такой, как он, способен на покорность, он же в любой ситуации будет измышлять, как бы все повернуть по-своему! - допил шоколад. Зинте подумалось, что жизнь для него - игра, и ко всем, кто вокруг есть, он относится, словно к игрушкам. Сейчас он в претензии, что Тимодия оказалась неинтересной игрушкой, - для взрослого человека и такого древнего мага это совсем не похвально.
        Было в этой мысли что-то важное, но ускользающее - где-то глубоко внутри, словно косточка в сердцевине яблока, однако додуматься до этой сердцевины никак не получалось.
        - Ты и так все время шатаешься по чужим мирам, - заметила она вслух.
        - Шатаюсь, а толку… - усмешка вышла до того грустная, что Зинта всей душой посочувствовала Эдмару. - Как раньше я не мог чертова кота в лесу поймать, так и теперь за ним охотиться - безнадежное дело, все равно что молиться Госпоже Вероятностей, чтобы она заглянула к тебе вечерком на чашку кофе. Я однажды попробовал, но она не пришла. Может, решила, что кофе у меня недостаточно хорош? Вот и здесь то же самое. Склоняюсь к мысли, что неуловимый полицейский много хуже неуловимого бандита. Пока Марсия была больна, он больше времени проводил дома, а теперь в тылу все в порядке, и он не был в отпуске с тех самых пор, как я принес лекарство. Он, конечно, своих навещает, но выбирает время, когда меня там нет. Как нарочно, как чувствует, мерзавец… Впрочем, он и в самом деле чувствует. После вручения лекарства и нашего идиллического кофепития, перешедшего в драку, я его ни разу не видел. Это подталкивает к душераздирающе печальной догадке, что негодяй меня избегает. Можно подумать, это я тогда первый ударил! Ситуация осложняется тем, что подразделение у них особое и мобильное, базируется на корабле, и
вдобавок многоступенчатая секретность. В открытой космополовской инфосети никаких данных, в закрытой тоже, а лезть глубже - большой риск спалиться. Меня же неправильно поймут: чего доброго, подумают, что я ломаю их базу данных в преступных целях! Хотя, Зинта, это еще как посмотреть… Порой меня посещают такие фантазии, что, если их реализовать, это и впрямь на статью потянет - нападение на офицера Космопола и так далее.
        - А ты гони прочь зложительские фантазии.
        - Еще чего! Как представлю себе… Ладно уж, не буду смущать тебя подробностями, ты до такого не доросла.
        - Ах ты… - возмутилась лекарка. - Да я тебя на восемь лет старше!
        - А я тебя - на миллион, - ухмыльнулся Тейзург. - Учитывая последствия моего купания в Лилейном омуте.
        - Раз ты за этот миллион лет так и не стал просветленным доброжителем всем в пример, то и хвастаться нечем.
        - Туше, - маг насмешливо поклонился, поднимаясь из-за стола. - Пойдем? Собираюсь навестить своих бывших коллег, но девочки в такую рань еще спят, пока прогуляюсь.
        - Почему же спят, если в Ложе в любое время кто-нибудь да бодрствует? И почему - бывших? Разве у тебя с магией что-то не так?
        - Зинта, при чем тут магия, я говорю о бывших коллегах… О той нужной людям профессии, которая для меня осталась в прошлом.
        Он положил на столик деньги и, щелкнув пальцами, снял охранные чары. Можно было и без щелчка, эффектный жест предназначался для Зинты - чтобы знала, что теперь кто угодно посторонний их услышит.
        Кивнув ему на прощанье, лекарка первая сбежала по ступенькам: ее ждали в лечебнице. Эдмар неспешно спустился следом, его баэга - вишнево-черный узор со скупыми взблесками серебра - отливала в лучах утреннего солнца шелковистым глянцем.
        Хозяин заведения отвесил ему вслед подобострастный поклон: с тех пор, как приглянувшаяся Тейзургу чайная вошла в моду, дневная выручка стала в разы больше, чем прежде за целую восьмицу.
        После того как Зинта и Эдмар скрылись за углом, а хозяин ушел на кухню, из-под крыльца ужом выполз парень в неброской одежде мастерового и глубоко нахлобученной шляпе. Его конопатая физиономия выглядела обиженной и крайне ошеломленной, в глазах светилась решимость: «Ну, держитесь, уж теперь-то я с вами разберусь!»
        Низко пригнувшись, он метнулся за другой угол, словно удирающий вор, и через считаные мгновения был уже в соседнем квартале. Стряхнул с куртки и штанов налипший мусор, сунул руки в карманы и с непримиримым видом зашагал по булыжной улочке.
        Сотрясать воздух бранью можно сколько угодно. Мадра - это тебе не Ларвеза, где у Светлейшей Ложи все под контролем, а здешняя столица - истинный гадючник, повсюду заправляют бандитские гильдии, которые стакнулись и с царским домом, и много с кем еще. Чавдо Мулмонг тут как рыба в воде, давно уже нашел общий язык с тайными хозяевами Сакханды. Все они зложители, как сказала бы Зинта, канальи продажные… Можно хоть десять раз подряд это про себя повторить, да еще добавить вслух всякие слова, которые для благородного человека считаются зазорными, - а развороченные рельсы от этого на место не лягут.
        Господину Бровальду полагалось ругаться. Натура у него такая. Только он собрался доехать до Пчевата - западного пограничного города, где с год назад будто бы видели Шиверсойма, мужа запропастившейся сестрицы Марлодии, - и вдруг такая неслыханная неприятность. И какому же отребью поганому помешала железная дорога, построенная четыреста лет назад ларвезийскими мастерами по заказу Асвахура Свирепого и Рачительного из династии Младших Суфнарбов?
        Суно догадывался, какому. Тому самому, которое служит Лорме и успело удрать, пока эмиссары Ложи разбирались с вурваной и амуши. Видимо, Чавдо сел в одну из колясок, стоявших во дворе под навесом, - и прямиком к нужным людям. Просчитал, что может произойти дальше, и принял меры на случай, если ожерелье у его госпожи отнимут.
        Рельсы пострадали во всех направлениях, на участках протяженностью около шаба: амулетчики разбойничьих гильдий свое дело знали. Выходы из Сакханды наверняка перекрыты, и теперь наймиты Лормы будут искать тех, кто совершил нападение на вурвану.
        Хевсойм данг Бровальд, потрепанный, но знающий себе цену господин, приехавший в этот воровской город по хлопотному частному делу, стоял перед зданием вокзала в пока еще не слишком густой толпе несостоявшихся пассажиров. Люди были обескуражены и рассержены, собирались требовать назад деньги за купленные загодя билеты - но это позже, когда солнце, заливающее площадь слепящим сиянием, поднимется выше, и важные вокзальные чиновники с официальными бляхами на тюрбанах выпьют свой утренний чай.
        Ветра не было, поэтому и хонкусов не было. И амуши нигде не видно, но те наверняка ошивались поблизости. Замаскировались, понимая, что имеют дело с сильным «ущербным магом». В иных случаях платок или тюрбан с матхавой куда надежней чар личины.
        Раздраженно тыча тростью в пыль и понося все на свете - а что еще оставалось господину Бровальду? - Орвехт подумал, что самое трудное у них с Зомаром впереди.
        Под крыльцо чайной Дирвена привело естественное желание увидеть сволочную рожу Эдмара и услышать, как тот будет о нем злословить.
        Каким образом ему удалось ускользнуть ради этого от своей охраны - отдельная история. На то он и первый амулетчик. Пусть и бывший. Ха, дохлый чворк им всем, бывших первых амулетчиков не бывает!
        Обгоняя прохожих - надо поскорее оказаться там, где он, по мнению окружающих, якобы находился в течение последнего часа, - Дирвен изнывал от гремучей смеси гордости и жестокой обиды.
        Гордился он понятно чем: обставил самого Тейзурга. Тот его присутствия не заметил, потому что Дирвен Кориц с амулетом «Маскарадный кубик» одурачит хоть древнего мага, хоть даже целую толпу архимагов. Короче, Дирвен Кориц - это сила!
        И все равно результат этой вылазки болезненно уязвил его самолюбие: подлец Эдмар на его счет ни слова не обронил. Вообще о нем не вспомнил.
        Такого он не ожидал. Он-то думал, что недруг теперь только о нем и говорит, всяко злословит, и хотел узнать, что именно тот говорит, - нестерпимое любопытство так и разбирало. Ага, вот и узнал! Полнейшее безразличие, о тебе попросту забыли.
        Оскорбленный этим выводом Дирвен не сразу осмыслил случайно полученную информацию: в доме у Эдмара живет какая-то девчонка, ее мать он убил, и она об этом ничего не знает, и к этому вроде бы имеет отношение Рогатая Госпожа. Сволочизм полнейший.
        Если он расскажет девчонке правду, это ведь будет доброе дело? Милосердная тогда его простит… Дирвен тут же ощутил прилив досады, даже зубами скрипнул: ну вот, опять подумал о своей корысти, а как раз этого нельзя, иначе проклятие не снимется.
        Но с другой стороны, ему и впрямь хочется покончить с обманом и защитить справедливость, негодование по поводу этой истории он испытывает самое искреннее… Тогда, может, и сработает?
        Зинта из-за убийства не возмущалась, но Тейзург вполне мог ее околдовать, а Суно Орвехт в отъезде, и заступиться некому. Что ж, зато есть Дирвен Кориц. Он и с мерзавцем поквитается, и благое дело сделает - разве нельзя то и другое совместить? Все логично… Интересно только, почему учитель Орвехт в последнем разговоре намекал, что у него неважно обстоит с логикой парадоксов?
        Господин Бровальд купил место в караване до Чегожи - маленького княжества к северо-западу от Сакханды. Поезда туда не ходят, зато оттуда рукой подать до Флиды - сопредельной страны под протекторатом Ларвезы. Но это невезучего наследника не интересовало: по легенде он направлялся в Пчеват, пограничный мадрийский город, где якобы видели в последний раз его пропавшую сестрицу.
        Флида богата хлопковыми и шелковичными плантациями, а в Чегоже только скудные пастбища, поэтому на последнюю Ларвеза не позарилась - Ложе это не принесло бы ничего, кроме лишних расходов. Чегожский князь давал пристанище разбойничьим шайкам, тем и кормился, а свободные от предрассудков мадрийские купцы поставляли туда продовольствие.
        Рискованный путь, но выбирать не из чего. С хозяином каравана небогатый господин Бровальд сторговался, сдав ему в аренду на время путешествия своего слугу. Зомар, не выходя из образа, ругал «скупого ишака», но шепотком и с оглядкой, не переигрывая: привлекать к себе лишнее внимание не стоило.
        Нашелся и другой народ, торопившийся в Пчеват, до которого от Чегожи всего-то день пути: четверо жителей Мадры и двое ларвезийских подданных.
        Один из ларвезийцев был курьером-амулетчиком со срочной посылкой. Сокровенный Круг наделил Орвехта чрезвычайным полномочием забирать в свое распоряжение любого амулетчика Ложи, ежели таковой подвернется. При необходимости на этого парня можно рассчитывать, причем без ущерба для его собственного задания: посылку недолго закинуть в волшебную кладовую, откуда ее заберут коллеги в алендийской резиденции. Гм, если только содержимому не противопоказан такой способ доставки… Но курьеров на этот счет обычно предупреждают, хотя волшебные кладовки - редкое удовольствие, доступное лишь архимагам с их заемным могуществом да кое-кому из «ущербных».
        Другое дело, что при таком повороте придется раскрыться, а Орвехт предпочел бы пока не вылезать из шкуры Хевсойма данг Бровальда.
        Второй ларвезиец оказался отставным военным. Продувная бестия, судя по физиономии.
        Среди местных попутчиков в первую очередь вызывал подозрения парень в матхаве - почтительный сын, спешивший домой к родителям. Что он прячет под своей линялой тряпкой, юношескую красу или отвратную нелюдскую рожу, поди разбери. Глаза серо-карие, вполне человеческие, однако у амуши и такие изредка встречаются, хотя чаще глаза у них по-птичьи круглые. Ребенок, который родится от соития мужчины или женщины с амуши противоположного пола, тоже будет самый настоящий амуши, но с такими чертами внешности, которые позволят ему втираться к людям и вводить их в заблуждение - не враз поймешь, что за тварь перед тобой. На руках у юнца ногти (у чистокровного были бы когти), но это тоже еще ни о чем не говорит. Однако пальцы слишком тонки и узловаты…
        Сакхандийский торговец, у которого в Пчевате срывалась сделка, на первый взгляд внушал доверие. Сразу видно, что это представитель не волшебного народца, а самой что ни на есть человеческой разновидности «жлоб загребущий, лучше всех знающий, как должны жить окружающие, и объясняющий им это без устали». Правда, нет никаких гарантий, что эту почтенную личность не подкупили.
        Муж и жена из Пчевата, гостившие в мадрийской столице у родственников. Женщина была беременна, поэтому вместо платка с матхавой носила усхайбу - длинный балахон с капюшоном и вуалью, сплетенной из конского волоса, это одеяние защищало ее и плод от сглаза. Рукава свисали до колен, скрывая кисти рук. С изнанки на темно-коричневую усхайбу были нашиты лоскуты с оберегами - снаружи виднелись стежки. Молодой муж, в отличие от несимпатичного торговца, производил благоприятное впечатление: парень славный, серьезный, заботливый, разве что чересчур нервный - да оно и понятно, жене предстояло разрешиться от бремени самое большее через месяц. Суно, впрочем, не сбрасывал со счета возможность того, что под усхайбой прячется нечто, мало похожее на беременную даму. Впечатления - это, знаете ли, всего лишь впечатления.
        Он ощущал присутствие магии, но не мог определить, что является ее источником - живое существо или какие-то артефакты. Сурийские путешественники таскают с собой кучу амулетов: теоретически это должно помогать им в два счета опознавать нечисть, а на практике у нечисти тоже могут быть амулеты, препятствующие разоблачению. Орвехт мог бы использовать заклинание, чтобы увидеть, кто есть кто, но это чревато саморазоблачением, которое не входило в его ближайшие планы.
        Днем палило солнце, по ночам до костей пробирал холод. На солончаках росла жесткая изжелта-зеленая трава, точь-в-точь как патлы амуши, поэтому никто не мог бы поручиться, что слуги Лормы не сидят вон за теми кочками.
        По всей равнине на почтительном расстоянии друг от друга высились мананги - усеянные шипами зеленые колонны. Их длинные тени стлались по высохшей земле, с медлительной неумолимостью сокращаясь или вытягиваясь в течение дня, словно эти растения были тайными хозяевами времени. На боковых отростках, таких же колючих, как толстые стволы, цвели крупные белые цветы с желтыми тычинками, и земля у подножия была усыпана вялыми лепестками.
        В гуще кустарника с мясистыми листьями виднелись причудливые красно-фиолетовые клубки: то ли раскрашенные корзины с букетами, то ли запутавшиеся в ветвях птицы, а если рассмотреть вблизи - тоже цветы, но невообразимо странные, и запах у них был неприятный, медово-мясной.
        В пологих впадинах сияли озера, окруженные белесыми разводами, которые переливались на солнце, словно там рассыпана алмазная крошка. Сплошная соль. Орвехту припомнилась здешняя традиция: если сурийский владыка прогневается на кого-то из своих приближенных, он посылает ему шелковый мешочек с солью, которую надлежит съесть за раз. Коли опальный царедворец выживет - значит, на то воля богов, но обычно человек травится насмерть. Вот не довезет Суно до резиденции Ложи «Морскую кровь» и тоже получит свой мешок соли… Или что-нибудь еще вроде того.
        В первый день неприятностей не случилось. После обеда караванному амулетчику померещились амуши, но тревога оказалась ложной. Да еще пришлось обходить вовремя замеченную паутину полуденного тенетника, еле видную, как будто сотканную из солнечных лучей.
        Попадешь в такую ловушку, и вскоре от тебя ничего не останется, если только небо тотчас не затянет облаками - но откуда им здесь взяться? В пасмурную погоду, в сумерках или ночью через место, облюбованное тенетником, можно пройти без всякого риска, но горе тебе, если забредешь туда ясным днем. Одна из самых загадочных волшебных тварей, ее существование прерывисто: при свете солнца она есть, а в остальное время ее нет.
        Атаковали их на рассвете следующего дня. Около двух дюжин бандитов подбирались к стоянке в утренних сумерках, уповая на внезапность, но крик «Вабра!», что по-сурийски означает «Тревога!», спутал им планы.
        Крикнул Зомар. Посланцы Ложи решили дежурить по очереди, не полагаясь на караульных. Караванщики нападения не ждали: местная разбойничья вольница соблюдала свои неписаные законы и тех, кто возил товары в Чегожу, не грабила. Кто отколет такой номер, тому несдобровать, но в большом городе вроде Сакханды всегда найдется кто-нибудь, кому разбойничьи законы не указ. Допустим, шайка, промышляющая в мадрийской столице и с чегожскими союзниками никак не связанная, при этом согласная на загородную вылазку - вопрос цены. Вурвана, разменявшая не одно тысячелетие, вряд ли была стеснена в средствах, и Чавдо Мулмонг за ценой не постоял.
        Караванщиков ошеломило вопиющее попрание всех божеских и разбойничьих понятий, но они были птицы стреляные и находились в готовности на случай нападения амуши или сойгрунов. В лагере началась катавасия. Людская ругань, рев напуганных верблюдов, заливистый лай кудлатого рыжего пса, который считался талисманом, отводящим ярость Забагды - Повелителя Южного Ветра, потому что был одной с ним масти. Казалось, сам водянистый утренний сумрак взбаламутился.
        Резать всех поголовно бандиты не собирались, а то ведь дружная с чегожским князем вольница хоть под землей, хоть под песком достанет, чтобы потом в том же песке тебя закопать. Им заплатили за похищение чужаков: утащить живыми или мертвыми и передать представителям заказчика - со всем, что при пленниках есть, не обшаривая карманы.
        Впрочем, помощник Лормы понимал, что от последнего наймиты вряд ли удержатся. Не имеет значения: у этих нетрудно будет отобрать или выкупить «Морскую кровь». Понимал он и то, что тех, кто напал на дом Глигодаго, голыми руками не возьмешь. Что ж, если они дадут отпор, это тоже можно будет считать за неплохой результат - враги себя обнаружат, и круг поисков сузится. Наспех навербованные отряды были посланы вдогонку нескольким караванам, вышедшим накануне из Сакханды в разных направлениях - в расчете, что хотя бы одна из целей окажется та самая.
        Господин Бровальд, разъяренный тем, что какие-то канальи его ни свет ни заря разбудили, сквернословил и орудовал тростью - ни дать ни взять скандалист, которого толкнули на городской улице. В левой руке он держал еще и кинжал, которым размахивал суматошно и на первый взгляд бестолково, да только пробиться через эту бестолковую защиту никому не удавалось. Крыл он и «возомнивших о себе воров и разбойников», и своего слугу - «жулика бесчестного, который нарочно вертится у меня за спиной, чтобы сзади меня подло пристукнуть».
        Едва началась заварушка, Зомар моментально очутился рядом. Сейчас он прикрывал мага с тыла и всячески костерил его по-сурийски, взывая к бандитам:
        - Люди добрые, убейте злого ларвезийского ишака, моего хозяина-кровопийцу! А меня пощадите, все равно в карманах нет ни гроша! Он мне уже третий месяц жалованья не платит, говорит - денег нет! Избавьте мир, добрые люди, от этого беспримерного скупердяя, который блудит с бабушкой всех ишаков, и я скажу вам спасибо, я за вас век буду молиться богам!
        Если эти жалостные вопли кого и тронули, у «добрых людей» не было возможности выполнить его пожелание. Амулетчик, вооруженный длинным боевым ножом и массивным кастетом с крючьями, позволявшим как парировать удары, так и захватывать чужой клинок на перелом, никого не подпускал к Орвехту.
        Курьер Ложи оборонялся, используя свои артефакты: боец из него был так себе, но его снабдили надежными амулетами, и бандиты пока что не могли его одолеть.
        Отставной военный дрался отобранной у кого-то саблей, умело маневрируя в толчее. Похоже, он смекнул, что охота идет не на всех, а только на «пассажиров».
        Молодые супруги скорчились в обнимку под кошмой, возле тюков с товарами, под боком у караванной охраны. На них не обращали внимания.
        Юноша в матхаве защищался не то чтобы профессионально, но для мирного обывателя недурно. Правда, его спасало скорее проворство и природная ловкость, чем бойцовское мастерство.
        Несимпатичный торговец гневно вопил и ругался, составляя достойную конкуренцию господину Бровальду с Джахуром. Ему повезло укрыться за спинами караванщиков, окруживших кольцом товар и своего нанимателя, и он находился в относительной безопасности - спасибо многолетнему опыту выживания на Юге.
        Хуже всего приходилось Кебрехту, курьеру Ложи. Скромного разъездного чиновника определенно подозревали в том, что это он везет в Ларвезу уплывшее от царицы Лормы ожерелье, и наймитам было велено взять его в первую очередь.
        Суно двинулся через толчею в его сторону, возопив: «Я еще дойду до кого следует, канальи!» Помощник все понял правильно и начал перемещаться синхронно с ним, не переставая с жаром расписывать, как он будет благодарен, если «добрые люди» пристукнут его хозяина.
        По инструкции Орвехт не должен был выручать курьера. Он получил недвусмысленное указание ради возврата архимагам целебного ожерелья пожертвовать кем угодно, в крайнем случае даже Зомаром: амулетчик такого уровня весьма ценен для Ложи, но здравие и долголетие членов Сокровенного Круга стократ важнее.
        К тому времени, как им удалось добраться до Кебрехта, бедняга совсем вымотался. Его и раньше хватало всего лишь на затрещины, хотя будь на его месте Дирвен с теми же амулетами, сражение давно бы уже закончилось, осталось бы только собрать и похоронить трупы. Сейчас, когда курьер выбился из сил, его удары давали не больше эффекта, чем шлепки мухобойки.
        Один из бандитов попытался накинуть ему на шею удавку, однако подоспевший маг перебил агрессору запястье сокрушительным ударом трости.
        - Благородный человек не может стоять в стороне, когда рядом творится последнее канальство! - рявкнул господин Бровальд. - Он обязательно примет в нем участие!
        Вокруг трости захлестнулась плеть. Еще неизвестно, кто бы перетянул, мадрийский головорез или Суно Орвехт, но курьер решил помочь неожиданному союзнику и отдал команду амулету. Обезоружил обоих. Трость вместе с намотавшейся на нее плеткой отлетела в сторону и ударила по ногам шарахнувшегося верблюда. Тот кого-то сшиб, человек повалился в пыль. За спиной у Суно, еле устоявшего, послышался скрежет металла и хруст - это Зомар опять сломал своим кастетом чей-то клинок.
        Орвехта начали теснить двое с саблями, один заходил справа, другой слева, кинжалом не отобьешься. Пускать в ход магию, извещая всю округу: «Ну ладно, господа, вот он я!», очень не хотелось - это был бы тактический проигрыш.
        Он сдернул с шеи истрепанный китонский шарф с разлохмаченными краями, блекло и загадочно серебрящийся. В следующую секунду свистнул вспоротый воздух, и лицо бандита, наступавшего справа, перечеркнули кровавые полоски. Пострадавший взвыл, зажмурился и схватился за глаза.
        В Китоне любят такие вещицы - драгоценные шпильки-стилеты, веера с лезвиями, шарфы с вплетенными в шелковую ткань металлическими нитями. Коллеге Тейзургу все это тоже пришлось по вкусу, а сейчас его подарок очень выручил Орвехта.
        Второй бандит попытался лихо разрубить вновь мелькнувший в воздухе шарф, но клинок скользнул мимо. Кто-то подскочил сбоку, Суно полоснул его кинжалом, не выпуская из поля зрения прежних противников. С другой стороны держал оборону помощник, и у воспрянувшего духом курьера на радостях прибавилось сил - тот начал наносить врагам пусть не смертельные, но ощутимые удары, а Зомар, чувствовавший импульсы амулетов, тут же бросался вперед, бил очередного оглушенного головореза ножом или кастетом и мигом отскакивал обратно.
        Пробившийся к ним ларвезийский военный присоединился четвертым и даже попытался взять на себя командование, но от этого проку не было, поскольку схватка больше напоминала кипящую кашу рукопашной, чем боевые действия, подчиненные какой-то логике.
        К тому времени, как из-за восточного горизонта, из облачных чертогов Пса Харнанвы, на солончаковую равнину хлынуло мощное, как накатывающий прилив, солнечное сияние, бой закончился.
        Ларвезийцам, парню в матхаве и кое-кому из караванщиков пришлось бинтовать порезы, неглубокие, но кровоточащие.
        Господин Бровальд, вновь намотавший на шею потрепанный китонский шарфик, брюзжал по поводу того, что эти канальи наделали ему прорех на вполне еще годном для носки дорожном кафтане, а ходить в заплатках благородному человеку не пристало. Заодно он пенял слуге, который тоже не уберег свою одежду и теперь будет позорить хозяина лохмотьями. Кебрехт горячо благодарил тех, кто пришел на помощь, но видно было, что их поведение его неприятно поражает: храбрецы, только что творившие чудеса находчивости, не должны быть столь мелочными и сварливыми.
        Бандиты десятерых потеряли убитыми, бросили двоих тяжело раненных, и еще троих повязали караванщики - этих собирались отвезти в Чегожу, чтобы с ними разобрались разбойники по закону своей вольницы. Остальные сбежали.
        По земле тянулись длинные тени, воздух постепенно прогревался, но участники заварушки и без того успели согреться. Над лагерем висел густой запах пота, разгоряченных немытых тел, верблюжьего навоза, крови, да еще кислого вина, которым промывали порезы.
        Щурясь от бьющего в глаза солнца, Суно хмуро подумал, что это не победа. Кому как, а им с Зомаром это один шаг до разоблачения.
        Сшитая из цветных лоскутков круглая шапочка с маленьким козырьком, которую Змейка бросила за комод, через день исчезла. Никто ее оттуда не доставал. Талинсу Булонг держали в «карантине» и не выпускали из этой благопристойно убранной душной комнаты: если б кто-то шарился за комодом, она бы об этом знала. Никто из людей туда не лазил, а шапочки там больше не было.
        Так она и думала. Тут есть кого приманивать. Обнадеженная результатом девушка принялась шить такую же маленькую разноцветную жилетку.
        Подходят такие придурки к кому-нибудь и спрашивают: «Что важнее, голова или задница?» Если им отвечают «голова», они ухмыляются и с хихиканьем сообщают: «А Дирвен считает, что задница!», а если сказать наоборот, восторженно вопят: «И Дирвен тоже так считает!»
        Поубивал бы придурков. Он лучший среди амулетчиков, вот они и бесятся. Знают, что выше им не прыгнуть. Подумаешь, Пергамон… Там же не все вразнос - мебель, например, во многих домах уцелела, и насмерть никого не зашибло.
        Зато он не единожды перехватывал ужасателей Ктармы с «ведьмиными мясорубками». В первый раз все вышло наперекосяк, это правда, но задание-то он все равно выполнил, а в следующие разы уже никаких промашек. Если бы те гады и гадины сделали свое дело, разрушений было бы куда больше, чем в Пергамоне, да еще с человеческими жертвами, а он все это предотвратил - короткая же у них память, если об этом напрочь позабыли!
        Светлейшая Ложа его предала. Лишила заслуженного звания и подвергает травле из-за ерунды. Одни тупые придурки вокруг, а достопочтенные архимаги - надутые старые маразматики.
        Определившись со своим отношением к миру - ага, он уже знает людям цену и глубоко их презирает, - Дирвен обрел своего рода душевную броню. Он горд и разочарован, вдобавок проклят богиней за то, что нанес смертельный удар негодяю, недостойному жить, и в него каждый, кому не лень, плюет ядом. Жалкие людишки, которые не могут с ним соперничать. А не менее жалкие правители не могут без него обойтись - правда ведь не могут! - но не спешат вознаградить его по заслугам.
        Вот если бы он сам был над всеми правителем… Ну, была бы у него власть, против которой никто ничего не сможет, ни архимаги, ни Эдмар… Порой мечталось: теоретически, наверное, существует где-то на свете артефакт, который дает своему обладателю безграничное могущество, и само собой, это не для всякого, а только для сильнейшего среди амулетчиков, иначе несправедливо. Заполучить бы такую штуку…
        Впрочем, как следует помечтать об этом некогда, задания сыпались одно за другим. Оно и к лучшему: при выполнении очередного заказа Дирвену достался «Маскарадный кубик».
        По инструкции, если найдешь ничейные волшебные артефакты или иные ценности - отдай Ложе, а за это тебе полагается официальная устная похвала и небольшое вознаграждение. Ха, заинтересовали! Все равно вознаграждение удержат в счет расходов на восстановление Дворца Собраний и домишек пергамонских обывателей. Причем и речи не было о том, чтобы половину этой суммы стребовать с мерзавца Эдмара, который все подстроил. Повсюду подлость и несправедливость. С горожанами, которых Дирвен люто невзлюбил за то, что из-за них у него столько мороки, расплатилась за ущерб Ложа, так что теперь он у нее в пожизненной кабале.
        Ага, раскатали губу. Вот найдет он когда-нибудь артефакт, наделяющий своего хозяина безграничной властью, и тогда они обо всем пожалеют… Подлая скотина Эдмар - в первую очередь. Когда он будет униженно вымаливать прощение, Дирвен в ответ презрительно и безжалостно усмехнется. Или даже рассмеется.
        Пока что он нашел рассохшуюся деревянную шкатулку с потемневшими серебряными монетами позапрошлого века, перепутанными бусами из недорогих камешков и несколькими амулетами. По-настоящему ценным там был только «Маскарадный кубик».
        Дирвен никогда раньше не держал его в руках, но быстро определил, что это, припомнив курс «Прячущие и вводящие в обман артефакты». Логикой и Уставом его пусть сколько угодно попрекают, зато все, что относилось к его специализации, он знал назубок и в теории, и на практике. Точно ведь «Маскарадный кубик» - самый богатый по своим возможностям амулет этой группы, притом большая редкость. Вот его-то Дирвен и припрятал, а дурацкие бусы и все до единой монеты честно сдал магу-куратору. Его устно похвалили и обрадовали тем, что долг перед Ложей на чайную ложку уменьшился.
        Надзиратели опального первого амулетчика присвоение «Кубика» проморгали. Эти придурки радовались каждому случаю «отдохнуть от нашего угробища». Когда он отправился проверять пыльные заброшенные комнаты на третьем этаже особняка, купленного королевской кузиной, охрана устроилась на лестничной площадке между вторым и третьим этажом, предварительно убедившись, что засады наверху нет.
        В доме время от времени происходили странные вещи, и удалось выяснить, что причина кроется в амулетах неизученной разновидности, привезенных из далеких краев к югу от Олосохарской пустыни. Амулетов этих было множество, и они как будто перемещались с места на место. Оказалось, и впрямь перемещались: они были сотворены из зачарованных полудрагоценных камней и живых насекомых. Ползучие артефакты. Ограненные кристаллы на членистых ножках. Внутри, словно в желе, просвечивали хитиновые тельца существ, неведомо каким способом туда помещенных.
        Дирвен их методично вылавливал, пробираясь среди старой мебели в бархатистых от пыли чехлах и время от времени чихая. Помогать никто не стал: задача охраны - беречь его от опасностей и никуда не пускать, а не облегчать ему жизнь.
        «Насекомых» оказалось четыре с лишним десятка. И ни одно не поддавалось окончательному уничтожению, пока не уничтожены все остальные. Дирвен в конце концов «усыпил» их и собрал в картонку из-под шляпы, чтобы отдать магам для исследований.
        Гонорар, который причитался от ее высочества хозяйки особняка, вычли из суммы его долга за порушенные пергамонские стены. Ожидаемая несправедливость не сильно его расстроила: лишь бы не отобрали «Маскарадный кубик».
        Орудие обмана можно заставить «свернуться» и «затаиться» - Дирвен это и сделал, и никто ничего не заметил, хотя волновался он так, что аж ладони потели.
        Эта штука позволяла амулетчику запросто создавать свое временное подобие из какой угодно телесной частицы, хоть из слюны, хоть из выдернутого волоса. И еще много чего позволяла, она была многофункциональная, на то и кубик - каждая грань все равно что отдельный амулет.
        Дирвен ежедневно упражнялся в зале, который находился в его полном распоряжении. Против этого никто не возражал, в особенности после Пергамона.
        Вот и повадился он оттуда сбегать, оставляя вместо себя сотворенного из волоса болвана. Если заглядывали надзиратели, подобие поворачивало голову и раздраженно цедило: «Не мешайте, я тренируюсь!» - точь-в-точь настоящий Дирвен. В это время сам он, благодаря другой грани «Маскарадного кубика» скрытый под личиной какого-нибудь мага или амулетчика, спешащего по делам, смывался из резиденции Ложи на свободу.
        Ему просто сил нет до чего хотелось увидеть ненавистную физиономию Эдмара и узнать, что за гадости тот говорит у него за спиной. Наверняка же говорит… Это был высокий умственный интерес, философский, как выразился бы учитель Орвехт, а еще Дирвену хотелось какую-нибудь девку, барышню, бабу, шлюшку, хорошо бы красивую - короче, любви ему хотелось.
        Вот на поиски того и другого он и отправлялся в город.
        Ложа много в чем его предала, в том числе оставила без женщин. Шлюх из лучших алендийских борделей ему больше не привозили: мол, они денег стоят, а ты немерено должен за Пергамон, и эту статью расходов мы сократили.
        Ага, самих бы их так «сократить»! Или они считают, что первый амулетчик должен самоудовлетворяться в каком-нибудь укромном уголке, словно школьник, вздрагивая от каждого шороха - а то вдруг застукают? Позорище ведь… Для всей Светлейшей Ложи позорище!
        С борделями вела дела госпожа Тумонг, блеклая засушенная мымра с волосами мышиного цвета, строгая, застенчивая и официозная. Магичка уровня плюнь да разотри, как про себя определял таких Дирвен. С хозяйками публичных домов отношения у нее сложились теплые, те всячески улещивали представительницу могущественных клиентов, угощали дорогими конфетами, пирожными и вошедшим в моду кофе, который перепадал им порой от «лапочки Тейзурга».
        Дирвен как-то раз подслушал ее болтовню с двумя другими волшебницами. Поскольку речь шла о нем, полное право имел подслушать. Тумонг рассказывала: «девочки» рады-радешеньки, что им больше не придется обслуживать «эту спесивую мелочь, грубияна и свиненка Дирвена Корица». Ее собеседницы соглашались с тем, что Дирвен грубиян: никогда не здоровается. Ага, он им, что ли, придурок - с каждой старой теткой здороваться?
        В первый же день выяснилось, что найти в Аленде любовь - иначе говоря, какую-нибудь нестраховидную девицу, которую можно по-быстрому соблазнить и поиметь, - задача не из легких.
        Они же все как одна продажные, а у него в карманах ни гроша. Профессиональные уличные потаскухи первым делом называют свою цену. Сунешься к какой-нибудь из так называемых «порядочных», а она или жеманится, или сразу верещит «я сейчас полицию позову!». Как их соблазнять, если они бесплатно не соблазняются?!
        После нескольких неудач он уже был согласен на какую угодно, не обязательно хорошенькую. Любая сойдет, лишь бы не ломалась.
        Неудовлетворенное желание так его мучило, что еще немного - и он попросту спятит. Поневоле вспоминалось, как они с Хеледикой целовались в закоулках, прячась за каскадами вьюна, свисавшими с облупленных балкончиков вторых этажей. И как он в первый и последний раз оказался с этой обманщицей в постели, в номере обшарпанной гостиницы на окраине Аленды, где и выяснилось, что Хеледика не девственница, а он-то как дурак в нее влюбился… И вспоминались все те шлюхи, которых ему привозили из борделей: пышнотелые и хрупкие, смуглые и белокожие, брюнетки, блондинки, шатенки, рыжие - каких только не было, вот бы сейчас хоть одну, все равно какую… И даже вспомнилась Энга Лифрогед под пасмурным небом ларвезо-молонского пограничья, снисходительно глядевшая на него из-под крашеной белой челки. То есть не Энга, а лицедействующий Эдмар: его длинные подведенные глаза, серые с переменчивым лиловато-болотным отливом, манили и насмехались, а уголки изящно очерченного рта, чересчур большого при треугольном подбородке, были приподняты в многообещающей улыбочке…
        В следующий момент Дирвен понял, что дела совсем плохи, раз он уже и об Эдмаре начал думать с вожделением. А виноваты во всем архимаги, которые решили сэкономить на его нуждах, - подлецы они, и еще называются светлейшими! Но ему-то что делать, если из-за треклятого воздержания последняя мерзопакость в голову полезла: «уж лучше с Эдмаром, чем вообще никак» - надо же докатиться до такой мысли… Тьфу, мерзопакость! Можно подумать, он из тех придурков, которые вроде Эдмара, а он вовсе не из них.
        - Я не придурок! - вырвалось у Дирвена вслух.
        - А по-моему, как раз он самый, - заметил усатый горожанин в домашней лоскутной жилетке, куривший трубку на балконе.
        Житель дома имел в виду, что парень, который топчется в переулке у почтенных людей под окнами, что-то возбужденно бормочет себе под нос и взмахивает сжатыми кулаками, на сторонний взгляд разумным не выглядит, но Дирвен усмотрел в этом ответ на свои мысли - может, сама Рогатая Госпожа ответ подбросила! - испугался и кинулся прочь.
        Он срочно должен найти себе женщину… Взгляд упал на тетку с корзиной яиц, которая шла, верно, домой с рынка. Ей было лет сорок, а может, и сорок пять, зато все еще красивая, тяжелогрудая, с плавно покачивающимися большими бедрами. И поверх коричневого с розами платья наброшена траурная пелерина. Вдова!
        О вдовах, которые привечают молодых парней, Дирвен наслушался и баек, и скабрезных анекдотов, и сразу понял, что это его шанс. На сегодня, по крайней мере. А может, с ней и дальше можно будет встречаться?
        Он заступил ей дорогу, губы сами собой растянулись в беспокойной возбужденной усмешке.
        - Тетенька… - спохватившись, что это несолидно, сразу поправился. - Сударыня, давайте я вам корзинку помогу донести, а потом мы с вами это самое…
        - Что - это самое? - сердито спросила сударыня, смерив его неприветливым взглядом. - Чего тебе, лоботряс?
        - Я не лоботряс, я вам с яйцами помогу, а потом мы у вас на кровати попрыгаем, хотите? - брякнул Дирвен, благодаря анекдотам и байкам знавший, что вдовы всегда только этого и хотят.
        - Чего?!. Ах ты паршивый сопляк, молоко на губах не обсохло, и голосок-то еще ломкий, петушиный, а туда же! Сколько тебе - шестнадцать, пятнадцать? Люди, да вы только посмотрите, что средь бела дня деется!
        Проходившие мимо придурки и впрямь начали на них смотреть.
        - Мне восемнадцать! - оскорбился Дирвен.
        - Небось нарочно шляпу-то напялил, чтоб казаться старше! А ну, убирайся, не то я из твоих яиц яишню сделаю! Попрыгать ему захотелось, прям на улице за честной женщиной увязался, никакого стыда у нынешних!
        - А полицейского надо кликнуть, - предложила проходившая мимо карга с зоркими глазами старой ведьмы.
        Да она и была ведьмой: об этом просигналил амулет, реагирующий на присутствие волшебства.
        Дирвен поспешил ретироваться, еще не хватало, чтобы его застукали. Тайком выбираясь в город, он взамен своей формы надевал потрепанную куртку и штаны мастерового - стащил с веревки в одном из дворов во время первой вылазки. Шляпу с «карманом» для рога на другую не заменишь, но шляпы похожего фасона, чаще всего зеленые или коричневые, носило множество алендийцев. Он только перо из-за ремешка убирал. Главное, не нарываться на нежелательные встречи, держаться подальше от людей Ложи и от полиции, а то поймают - и конец прогулкам. Эти гады еще и «Маскарадный кубик» отнимут.
        - Да кому ты нужна, драная шлюха поиметая! - крикнул он напоследок тетке с корзиной.
        Вслед понеслась ругань. Если б только эти дуры знали, кто он на самом деле… Впрочем, если б знали, тогда бы точно каюк, с них бы сталось пойти и нажаловаться.
        Дирвену после этого даже расхотелось, но ненадолго. Вскоре неудовлетворенное желание начало грызть его с новой силой, а вдова четверть часа спустя снова попалась ему навстречу, уже на другой улице. В этой части Аленды такая петлистая планировка, что можно ходить кругами, особенно если не отдаешь себе отчета, куда идешь.
        - Опять ты, паскудник сопливый? - раскричалась вредная тетка, едва завидев его. - Вот я тебе причиндал-то оторву, если будешь тут слоняться! А ну, пошел отсюда!
        Опальный первый амулетчик Ложи схватил валявшийся под стеной кусок кирпича, взвесил в руке и прицельно швырнул. Нет, не в голову этой мерзкой бабенции, хотя в какой-то момент едва не поддался такому импульсу, а в корзину с яйцами. На, вот тебе яишня!
        Смачно хрустнуло. Женщина завопила совсем уж дурным голосом, и Дирвен помчался прочь сломя голову. Позади бухали чьи-то шаги, но преследователи - какие-то случайные придурки из прохожих - скоро отстали.
        Оторвавшись от них, он очутился в незнакомых закоулках: на блеклых стенах облупившиеся охряные обереги, меж балконов натянуты веревки с гроздьями линялого белья. Пахнет стиркой и капустным супом. Дыхание быстро выровнялось, но в горле саднило, в глазах щипало, и по-прежнему невтерпеж хотелось, а уже подошло время возвращаться в резиденцию Ложи. Он готов был разрыдаться от беспредельной несправедливости и разочарования. И еще вертелась мысль: интересно, когда кого-то называют «соблазнителем с большим опытом» - имеется в виду всякий такой опыт, какого он успел набраться за эти злосчастные дни? И чего же тогда в этом хорошего?
        Назавтра после истории с яйцами его с утра пораньше отправили на задание: надо было с помощью амулета найти незаконно сотворенные Врата Перехода. Втайне, чтобы не спугнуть магов-злоумышленников, которые приохотились тайком посещать другой мир без дозволения Сокровенного Круга. Честно говоря, Дирвен «злоумышленникам» сочувствовал - наверное, тоже задыхаются под властью этого злобного старичья… Но не мог же он ради них задание провалить, так что Врата нашел. А на другой день опять сбежал с тренировки, и ему наконец-то повезло: у него появилась Тамрила.
        Он встретил ее в Пуговичном квартале, где на вывесках галантерейных лавок болтаются гирлянды больших разноцветных пуговиц.
        Привлекательные округлости, чистенькое нежное личико. Светло-русые, слегка вьющиеся на висках волосы заплетены в косу. Одета, как барышня из хорошей семьи.
        Наученный горьким опытом, Дирвен сперва не решался к ней подойти. Девять из десяти, что такая или сразу поднимет визг на всю улицу, или начнет пятиться от него и лепетать что-нибудь гневное, стреляя глазами по сторонам в расчете на защитников, которые уж наверняка найдутся. Так что он просто смотрел на нее, а она взглянула на него - раз, другой, третий… Дирвен тогда остановился рядом, возле витрины лавки, и спросил отчаянным сипловатым голосом:
        - А не знаете, барышня, который час?
        Ему и сказали, про что спрашивал, а не «отвяжитесь, не то я позову», и он, воспрянув духом, поинтересовался, как ее зовут. Тамрила. Она выглядела так, точно вот-вот расплачется, Дирвену даже стало ее жалко, и он справился, что случилось. Хотя сразу пришло на ум, что ей небось не хватает денег на какую-нибудь галантерейную безделицу, и если б он смог купить ей эту финтифлюшку, может, и получилось бы завязать отношения, но у него в карманах тоже пусто, поэтому ничего не жди, кроме писклявой девичьей ругани.
        А она в ответ всхлипнула - и вдруг начала сбивчиво рассказывать, подавшись к нему и почти касаясь его прикрытой кружевами грудью, от одного этого можно было на месте рехнуться.
        Родители собираются выдать ее замуж за богатого перекупщика ювелирных изделий. Они ему должны, и тот поставил условие - простит долг и впредь будет им помогать, если Тамрила станет его женой. Папенька с маменькой обрадовались, а она за него не хочет. Он старый, одышливый, некрасивый. Деваться ей некуда, но она решила, что тогда уж найдет до свадьбы какого-нибудь хорошего парня и с ним узнает, что такое настоящая любовь.
        Рассказывая, девушка невзначай коснулась пальчиками тыльной стороны его кисти.
        - Пойдем! - он порывисто схватил ее за руку. - Гадство какое, когда за тебя все решают другие, я вот тоже… В общем, я тебе покажу настоящую любовь!
        Тамрила сконфуженно пробормотала, что у нее есть с собой немного денег - жених выдал на предсвадебные покупки, - однако искать гостиницу, где сдаются комнаты на час, было некогда, время поджимало. Забрались в дровяной сарай в одном из здешних двориков. Вывозились в пыли, но ничего, она своим что-нибудь наплетет - то да се, на улице споткнулась, девчонки же изворотливые, врать умеют, зато он получил, что хотел, хвала богам! Тамрила притом еще и девственницей оказалась. На третий день она призналась, что любит его. Это хорошо, что любит, - значит, и после свадьбы о нем не забудет.
        Вопреки проискам архимагов, решивших наказать его воздержанием, личная жизнь наладилась. Эдмара он тоже выследил и даже подслушал его разговор с госпожой Зинтой, устроив засаду в облюбованной недругом чайной, но результат оказался не ахти какой: этот мерзавец ни разу о нем не вспомнил.
        Зато Дирвен узнал о Тимодии и получил шанс сделать доброе дело. Он уже видел ее за оградой особняка, над которым реял зловещий изумрудно-сине-фиолетово-черный флаг. Маленькая, бледненькая, похожая на слабый росток, чахнущий в тени, она обеими руками держалась за решетку и грустно смотрела на улицу. Она там словно в тюрьме… Если бы найти возможность рассказать ей правду!
        Суно ожидал чего-то в этом роде: когда прибыли в Мепсахат, хозяин каравана заявил, что дальше попутчиков не повезет - по всему видать, боги на них гневаются. Честь по чести вернул всем деньги за оставшуюся часть пути, а безденежному господину Бровальду вернул Джахура.
        Господин Бровальд в сердцах ругался, отставной военный и сурийский торговец ему вторили. Остальные покорились судьбе, не ропща вслух. Может, решили поберечь силы, а может, поверили насчет божественного гнева, хотя Суно мог бы всем объяснить, что пакостят отнюдь не боги, а местный волшебный народец, подзуживаемый Лормой. Впрочем, для хозяина не было существенной разницы: кто-то из чужаков накликал беду - значит, ему с ними не по дороге.
        Налетом разбойников напасти не ограничились. На следующий день караван забросали камнями и комьями засохшего помета сойгруны. Выскочили из кустарника с пышными лилово-красными цветами, источающими тяжелый приторный аромат, и начали бесноваться вокруг, визжа и улюлюкая.
        Ноги у них, словно у кузнечиков, оттого они одним прыжком покрывают расстояние в десяток шагов, а в остальном похожи на малорослых людей с непропорционально длинными руками. Такие верткие, что голова закружится, прежде чем сумеешь сосчитать, сколько их вокруг вьется и скачет.
        Караванщики бросили им связку дешевых плетеных браслетов со стеклянными бусинками: взяв откуп, сойгруны должны отстать. Браслеты они любят пуще чего бы то ни было, поэтому не могут не польститься на такой подарок… Но они не польстились. Вероятно, Лорма одарила их богаче.
        Амулетчикам, к которым присоединился курьер Ложи, удалось дать отпор прыгучей нечисти, а их товарищи сумели успокоить одуревших лошадей и верблюдов, но всем досталось - у кого шишка на лбу, у кого синяк. Спасибо, что никому череп не проломили.
        Если задувал ветер, появлялись хонкусы, так и норовившие сыпануть в глаза людям и животным колючей пыли. Поневоле позавидуешь беременной жительнице Пчевата, чье лицо защищено вуалью из конского волоса.
        Ночью, под пологом безграничной темени, усеянной холодными белыми звездами, за чертой защитного круга кто-то выл и заунывно хохотал. Не гиена, хотя они в этих краях не редкость. Гиены ведь не бормочут вперемежку с воем невнятные сумасшедшие угрозы.
        Настоящих нападений больше не было. Пока. Хозяину каравана дали понять, что он что-то сделал не так, - и тот все понял правильно: надо избавиться от путешественников, за которыми тащится по пятам беда.
        Ругань не помогла, дальше караван двинулся без пассажиров. Те остались в бежево-белесом, как будто в строительный раствор подмешали соли, Мепсахате, напоминающем брошенное посреди равнины ласточкино гнездо. Был канун Благодарения Колодцам, когда при свете дня молятся «Кадаху Радетелю, воды подателю», а после захода солнца, в сумерках, приносят жертву водяным духам - топят кого-нибудь в ритуальной бочке, приговаривая: «Мы, вода, у тебя берем, и мы тебе взамен отдаем».
        Практикуются такие обряды в непросвещенных землях, а в тех странах, которые под протекторатом Ларвезы, человеческие жертвоприношения вне закона (гм, что же тогда сказать о Накопителях, привычно сделал поправку Суно).
        Воде отдавали кого не жалко. Лучше всего - какого-нибудь заезжего чужака, чтобы никто его не хватился. Имея это в виду, путешественники решили держаться вместе. Сняли на постоялом дворе одну комнату на всех и в буквальном смысле заняли круговую оборону, не скрывая того от окружающих. Семеро вооруженных мужчин, из них четверо не дураки подраться, пятый - амулетчик с боевыми артефактами, а еще двое, хоть и любители отсиживаться за чужими спинами, тоже старались выглядеть храбрецами.
        Никто к ним не сунулся, до драки не дошло, но это все равно их сплотило, и наутро они решили добираться до Пчевата вместе, купив вскладчину припасов и наняв проводника с парой верблюдов. Господин Бровальд нехотя раскошелился, не переставая ворчать, что ему пришлось расстаться с последними сбережениями.
        Суно чувствовал, что отправиться в путь - это значит угодить в западню, но Мепсахат - тоже западня, так что выбирать не из чего.
        Разве на самом деле бывает, чтобы кто-то, поговорив с тобой, потом шагнул прямо за окошко, но не упал вниз, а будто бы пошел по невидимому мостику над кронами деревьев, черепичными крышами и уютными желтыми фонарями, постепенно исчезая в лунной темноте?
        С людьми такого не бывает, поэтому Тимодия решила, что это все-таки был сон. Но не могла же мама просто так ее бросить! Мама взаправду к ней ночью приходила, перед тем как уехать, а потом… Наверное, потом Тимодия уснула, вот и померещилось, что мама ушла через окно в ночное небо. Так что это был наполовину сон, наполовину - нет.
        Мама выглядела совсем молодой и не сердилась. Обняла ее и сказала, чтобы она не плакала, хорошо училась и хорошо кушала.
        - А мне с тобой можно? - спросила Тимодия, когда та, глядя на нее вполоборота, перешагнула с подоконника на перила балкона, а оттуда на невидимый мостик.
        Вспомнилось, как мама однажды рассказывала сказку про звездочки, которые решили превратиться в людей и пожить на земле, а потом призналась, что в детстве она мечтала погулять над крышами и улицами, глядя на город сверху. Вот у нее наконец-то и получилось…
        - Тебе туда пока нельзя. Не плачь. Главное, что мы с тобой их перехитрили, в этот раз ты им не достанешься.
        О том, что где-то есть страшные они, которые хотят ее забрать, Тимодия знала давно. Всегда знала. Порой ей снилось, что они за ней гонятся и вот-вот поймают, а у нее совсем нет сил, и онемевшие ноги как будто вязнут в песке или в снегу, и воздух тоже вязкий, не пускает бежать… Но еще хуже были сны, в которых они ее уже поймали и заперли на целую вечность в тесной, вроде шкафа, комнатушке с обшарпанным потолком: она никогда оттуда не выйдет, и не вернется домой, и не увидит больше ничего, кроме этого потолка. Ее душит ужас, от которого можно умереть, и в то же время она понимает, что еще долго не умрет, и нет никакой надежды, что ее отпустят.
        После этого она просыпалась заплаканная и отвечала, что приснился страшный сон. Почему-то она боялась рассказывать такие сны кому бы то ни было: проговоришься - и они мигом до тебя доберутся.
        Утром ей сказали, что мама уехала по каким-то срочным делам и неизвестно, когда вернется.
        Значит, надо ждать: мама обязательно приедет, она ведь захочет повидаться с Тимодией, как же иначе?
        Ее все время тянуло плакать. Учитель Эдмар велел повсюду протирать пыль, это занятие ей понравилось. Запущенных грязных углов в доме не было, зато было много красивого. И настенные росписи, и ковры, и резьба на перилах изогнутых лестниц, и удивительные цветы… И особенно китонские куклы - утонченно изящные, как будто по-своему живые, так и хотелось присесть перед ними в реверансе.
        Тимодия даже взяла одну подержать, но сразу испугалась, что уронит, и впрямь чуть не выронила, поскорей усадила на место. Никто ее за этим не видел, а учитель все равно узнал, что она трогала куклу, и заметил с усмешкой:
        - Надо же, хоть что-то делаешь без спросу!
        Она испуганно сжалась - вот сейчас наругают и накажут, - а он добавил:
        - Если наконец-то научишься дерзить - но так, чтобы меня это не слишком сердило, - разрешу тебе с ними играть.
        Тимодия еще больше сжалась, на глаза навернулись слезы, и тогда он прогнал ее с глаз долой.
        Учителя она боялась: он вроде вредной Лимилы-Дразнилы, которая была на полтора года старше, жила на соседней улице и тоже над всеми насмехалась.
        Зато госпожа Зинта добрая, но она все время занята, потому что лечит людей во славу Тавше, и пациентов у нее много. Тимодия тоже лучше бы стала лекаркой, чем волшебницей и придворной дамой, но куда денешься, если она родилась магичкой?
        Никто ее не обижал: служанкой с тряпкой она была только для господина, «до тех пор, пока не научишься вести себя, как подобает», а для его вышколенной прислуги - маленькой барышней.
        Ей купили нарядное платье с воланами из зеленовато-синего, как морская вода, китонского шелка, с серебряными птицами, которых то видно, то не видно, смотря как падает свет, - и в придачу такие же ленты для косичек. Купили со второго раза.
        Учитель взял ее с собой в магазин готового платья от королевского портного и спросил, какое ей больше всего нравится: если она выберет то, что «достойно внимания», - получит его в подарок. Тимодия сразу показала на самое-самое нарядное, с розовым лифом, золотой шнуровкой и тремя бантами на пышной зеленой юбке - желтым, фиолетовым и малиновым.
        - Ужас! - фыркнул господин Эдмар. - Прелестное платьице в стиле «пусть вся деревня обзавидуется». Особенно если представить в нем тебя… Брр, это даже для моих закаленных нервов чересчур. Если бы на меня напала фантазия сыграть женскую роль, я бы скорее удавился, чем надел это.
        - Оно же красивое… - всхлипнула Тимодия, чувствуя себя невзрачной и бестолковой, глядя сквозь пелену слез на расплывающееся красочное пятно.
        - Для придворной шутихи - возможно, но если мои приближенные волшебницы станут так одеваться, это будет ужас и угар… Нет уж, мне столько не выпить. Идем отсюда, и перестань реветь.
        Тимодия не поняла, чего и почему учителю не выпить, а спросить побоялась, и всю дорогу домой тихонько плакала. Вот никакого же платья перед поездкой в магазин ей не хотелось, а теперь, когда сказали, что не купят, стало невтерпеж обидно и горько. Мама старалась ее приодеть, но таких роскошных нарядов у них никогда не было. На следующий день она только о платьях и думала, а потом учитель опять взял ее с собой в тот же магазин и посоветовал:
        - Посмотри на все, что здесь есть, и после этого выбирай. Если опять уйдем ни с чем, следующий эксперимент состоится через несколько месяцев.
        К маленькой покупательнице устремились приказчики, мужчина и барышня в одинаковых щегольских жилетках, но господин Эдмар велел им подождать в сторонке, и те не посмели ослушаться могущественного мага.
        Вот тогда Тимодия и выбрала платье с переливчато-исчезающими серебряными птицами. Было там еще вишневое, с золотистыми цветами, но «морское» понравилось ей больше.
        Она испугалась, когда приказчик назвал цену - платье стоило намного больше, чем сама Тимодия, - но учителя это не смутило.
        - Сделаем из тебя красивую волшебницу, - пообещал он ей в коляске на обратном пути.
        - Я не красавица, - робко возразила Тимодия. - Все так говорили, и я же знаю, в зеркале видно.
        - «Не красавица» и «некрасивая» - это разные вещи. Как ты считаешь, я красивый?
        - Да… - растерянно пробормотала девочка.
        Господин Эдмар и вправду очень красив. Не хуже, чем узорчатая роспись на стенах или китонские куклы.
        - Польщен, - он усмехнулся. - Но ты присмотрись получше, я ведь не классический красавец, черты лица у меня неправильные. Их идеальное совершенство бессовестно превозносят те, кто добивается от меня чего-нибудь полезного или приятного… Красивой можно стать, и тебе предстоит этому научиться.
        Это было заманчиво. И мама обрадуется, когда вернется и увидит, что Тимодия стала красивой!
        Она даже подумала, что учитель все-таки хороший, хотя и ведет себя, как Лимила-Дразнила, а госпожа Зинта тем более хорошая, и надо испечь им пирожков с яблоками, она же умеет, мама научила.
        Повар сказал, что пустит барышню на кухню, если господин разрешит, и Тимодия выпросила разрешение при посредничестве Зинты. А на другой день она гуляла в новом платье среди клумб с розовыми кустиками, и ее окликнул через решетку незнакомый взрослый мальчик.
        - Уходите, пожалуйста, мне нельзя разговаривать с незнакомцами, - чинно и вежливо ответила Тимодия.
        Учитель говорил, что у придворной волшебницы должны быть изысканные манеры.
        - Я знаю, что стало с твоей мамой, - значительным приглушенным голосом сообщил парень, и сердечко у нее замерло.
        Дирвену было жаль ее. Пусть он женский пол за редкими исключениями не уважал, одно дело - подлая взрослая девица, которой лишь бы кому-нибудь голову заморочить, и совсем другое - вот такой малолетний заморыш с невыносимо грустными глазами. Конечно, из этой тоже со временем вырастет понятно что, но пока ведь не выросло.
        Девчонка была такая маленькая и худенькая, что сумела протиснуться меж двух завитков литой решетки. Защиту Эдмар поставил мощную, к нему во двор через эту ограду лучше не лезть - залипнешь, как муха на клейкой бумаге, но чары были односторонние: никого не впускать, а оттуда наружу можно.
        - Что вы хотели сказать про мою маму?
        - Давай отойдем подальше, а то нас увидят.
        Она немножко подумала, нахмурившись, потом все-таки пошла с ним, но предупредила:
        - Мне учитель дал амулет, который позовет на помощь, если кто-нибудь попробует меня забрать.
        - В другой раз не говори о таких вещах кому попало, - покровительственно посоветовал Дирвен.
        Амулет он уже почувствовал. Сильная штучка и, похоже, с двойным дном - из тех, что посылают тревожный сигнал при попытке заблокировать или усыпить артефакт. Но Дирвен и не собирался похищать Тимодию, он только хотел рассказать ей правду.
        Когда укрылись в зажатом меж двух глухих стен закоулке с дощатым «мусорным домиком», в котором что-то осторожно шуршало, она нетерпеливо спросила:
        - Когда мама приедет?
        - Никогда. Твоей мамы больше нет. Эдмар ее убил. А тебе наврали, что она уехала?
        - Нет… - слабым голосом пролепетала девочка, несогласно мотая головой. - Госпожа Зинта тоже так сказала, а она добрая…
        - Так Эдмар заколдовал госпожу Зинту, ему это запросто, он же древний маг! Ему надо в Накопителе сидеть с другими древними, а он вместо этого всюду пакостит. Я сам слышал, как они с госпожой Зинтой говорили о том, что он убил твою маму, честное слово, богами и псами клянусь! Я в это время под верандой прятался, прямо под ними. В той чайной под крыльцом есть собачий лаз, и через него можно забраться под веранду, где они сидели.
        Ее лицо - бледное пятнышко в сумраке затененного переулка - сначала потрясенно застыло, потом сморщилось, и Тимодия разрыдалась.
        Дирвен смущенно топтался рядом. Вот же досада, что она так безудержно ревет, он ведь не умеет плачущих детей утешать. Потрогал голову: проклятый рог на месте, так и не отвалился.
        - Эй, вы! - раздался суровый голос, и кто-то заслонил солнечную щель, за которой виднелся бульвар Шляпных Роз. - Что вы там делаете? Парень, отойди от девчонки по-хорошему!
        - У меня мама умерла… - всхлипнула Тимодия.
        - Добрых посмертных путей твоей маме, - откликнулся защитник. - Прости, парень, худое подумал.
        - Пойдем отсюда. - Дирвен взял ее маленькую ладошку, холодную, словно у ожившей снеговой девочки из сказки, и мокрую, потому что она утирала слезы. - Осторожно, крыса! Гляди под ноги, а то наступишь. Во сколько их тут - наверное, траванул кто-то, они и подохли.
        Горе Тимодии было так велико, что на рыжевато-серые тушки с длинными голыми хвостами она не обращала внимания, хотя все девчонки должны бояться крыс и мышей. А Дирвен говорил нарочито бодро, надеясь, что это хоть немного ее успокоит. Что теперь делать? Он же не думал, что она станет реветь без умолку. Вышли не на бульвар Шляпных Роз, где находилась ляранская резиденция Тейзурга и фланировали по аллее расфранченные дамы и господа, а на соседнюю улицу с ослепительно сияющими, словно впитавшими солнечный свет, простынями на длинных деревянных балконах.
        Поглядев наверх, Тимодия еще горше заплакала.
        - Успокойся, - попросил Дирвен расстроенно.
        - Мама ничего плохого ему не сделала! Почему он ее убил?
        - Я слышал, как они с госпожой Зинтой говорили, что ты волшебница. Наверное, поэтому. Вдруг ты потом станешь сильной магичкой, и он хочет, чтобы ты ему служила. И еще тут замешана Рогатая Госпожа Вероятностей, о ней тоже говорили, а от нее ничего не жди, кроме пакостей.
        - Мама ходила к ней в храм, и там сказали, что меня нужно отдать ему, иначе я заболею. Мама после этого изменилась, как будто злая стала. Раньше она была то добрая, то сердитая, то опять добрая, по-всякому. А после этого храма она всегда сердилась, как мачеха в сказке. Наверное, ее там заколдовали, чтобы она перестала меня любить.
        - Вот-вот, о таком гадстве я и толкую! Рогатая Госпожа всем каверзы устраивает, а Эдмар ей поклоняется. Может, он тебя собирается принести в жертву?
        - Он сказал, что я стану придворной волшебницей у него в княжестве, когда вырасту.
        - Ага, вот видишь! Или это, или в жертву, если он соврал. Он и соврет запросто.
        - А мама, наверное, передумала меня отдавать и хотела забрать у него обратно, тогда он ее убил, - убежденно произнесла Тимодия. - Мама меня любит, поэтому колдовство перестало действовать, хотя перед этим ее заколдовали, чтобы она меня отдала.
        - Правдоподобная версия, - согласился Дирвен, чувствуя себя рядом с ней таким же бывалым и умудренным, как Суно Орвехт. - У тебя есть родственники, которые о тебе позаботятся?
        - У меня еще папа есть, но он вместе с нами не жил, и он со мной никогда не разговаривал. Он зато маг Светлейшей Ложи. Я хочу, чтобы мама была живая… - Она опять начала давиться слезами.
        - Добрых посмертных путей, - произнес Дирвен, стараясь не поддаваться досаде.
        Хотелось поскорее покончить с этим делом, он собирался еще и с Тамрилой сегодня встретиться, та ждет, как условились. И в то же время кольнуло, словно невзначай попавшая под руку иголка: а его мама жива?.. Он еще до истории с Пергамоном просил кураторов разузнать о ней, потребность первого амулетчика Ложи - это вам не ерунда, но ему ответили, что о Сонтобии Кориц не удалось собрать никаких сведений, и где она сейчас, неизвестно. По крайней мере ее не хоронили: в Овдабе повсюду такая канцелярщина, что без записей в Книгах Учета Населения даже последнего бродягу не похоронят.
        - Куда тебя проводить? - спросил он, стараясь выпутаться из собственных невеселых мыслей. - А то мне уже пора.
        Тимодия замялась, потом шмыгнула носом и пробормотала:
        - Помните, там мертвые крысы лежали… И вы сказали, что их траванули… А чем их отравили, знаете?
        - Крысиным ядом. Белый порошок такой. Намешают его в какую-нибудь еду, и они жрут, и потом дохнут.
        - А где люди берут такой порошок?
        - В аптеках покупают или в лавках, где все для хозяйства. - Тут он кое-что сообразил и не на шутку испугался. - Ты чего придумала, не вздумай травануться!
        - А я и не буду, - в заплаканных глазах на маленьком несчастном личике появилось угнетенно-решительное выражение. - Мне для пирожков…
        - А-а, ну тогда другое дело.
        - Скажите мне, пожалуйста, где найти хозяйственную лавку с крысиным ядом?
        - Тут недалеко одна, улица Гравюр, могу показать. А деньги у тебя есть?
        - Нет… - растерялась Тимодия.
        - Вот гадство, и я без гроша. Но в этой лавке легко можно что-нибудь украсть, они придурки, а народ вокруг живет приличный, мыло или веник воровать не станут, это же не бриллианты, чтобы потом продать скупщикам краденого. Туда ходит за всякой мелочевкой прислуга из окрестных домов. Ты скажи, что тебя послали, у девчонок хорошо получается врать. И о крысином яде только спроси - мол, тебе просто велели узнать, есть он или нет и сколько стоит. В этом платье ты на служанку не похожа, поэтому говори, что гостишь у тетки, а прислуга у нее дура, поэтому послали тебя. А тут еще я подойду и начну что-нибудь спрашивать, они отвлекутся, тогда сразу действуй. Ха, там обычно сидит только один приказчик! Давай кулек из бумажки свернем, у меня есть, и не забудь потом руки вымыть с мылом.
        - Грабить лавки нехорошо, - растерянно пробормотала девочка.
        - Так это не грабеж, ты же немножко возьмешь, сколько тебе надо. Это называется необходимость для пользы дела, понятно?
        Тимодия кивнула. Она больше не плакала.
        Ту лавку Дирвен знал, так как зимой сидел там в засаде, выслеживая амулетчика из Сияна - наемного убийцу, приехавшего в Аленду для расправы с сиянской семьей, которая снимала квартиру на улице Гравюр.
        Все прошло как по маслу, хотя Тимодия едва не спалилась. Приказчик поинтересовался с сочувствием:
        - И много хвостатых у вас развелось?
        На что девочка ответила:
        - Это одна крыса, зато большая. - И добавила еле слышно: - Эта крыса мою маму убила.
        Но тут вступил в игру Дирвен, вовремя уловивший, что она может брякнуть лишнее, и начал прицениваться к гвоздям. Приказчик был не тот, что зимой, не знал его в лицо, а порядки в лавке остались все те же. Пока новый покупатель заговаривал зубы продавцу, с помощью амулета целиком завладев его вниманием, девочка ходила вдоль полок и все рассматривала, будто бы из невинного любопытства.
        Когда Дирвен сделал условленный знак - мол, действуй! - Тимодия словно оцепенела. Он уже подумал, что все насмарку, чего и ждать от такой малявки, но потом она решилась и отсыпала в кулек белесого порошка, чуть не грохнув банку на пол. Хвала богам, все-таки не уронила.
        На улице они разошлись в разные стороны, и Дирвен бегом помчался в резиденцию: никакой сегодня Тамрилы, время на исходе. Зато крыса по имени Энга наконец-то поплатится!
        А рог никуда не делся. Не надо было о личной выгоде думать.
        Теперь ее наверняка отдадут какому-нибудь злому полицейскому и посадят в тюрьму. Она воровка, обманщица, преступница. Сначала вместе с большим мальчиком лавку обворовала, потом, вернувшись, наврала слугам, что вылезла за ограду, чтобы просто так погулять по улице в красивом платье, а потом…
        Но какое это имеет значение, если мамы больше нет?
        Больше нет - это значит, все закончилось насовсем. Они больше не будут собирать ракушки на берегу моря, а потом есть пирожки из корзинки. Мама больше не будет заплетать ей правильные косички (а то у самой Тимодии косички получались кривые и бантики не завязывались, как надо). Мама больше не скажет, что отдаст ее злому полицейскому из дома напротив, если она не перестанет оставлять еду на тарелке. Мама больше не будет подтыкать ей одеяло и ставить на ночь возле ее кровати зажженную лампу в виде домика, потому что Тимодия боится темноты. Они больше никуда не пойдут, держась за руки. Мама больше не будет сердиться, что она спотыкается на ровном месте и все делает неловко. Мама больше не будет рассказывать ей сказки, а сказки у нее были всякие - и те, которые все знают, и те, что она сама для Тимодии придумывала.
        Всего этого никогда больше не будет.
        То-то мама и ушла прямо по воздуху в ночное небо. Она приснилась уже после того, как ее убили, а Тимодия этого не поняла, хотя могла бы догадаться. Она ведь с первого дня почувствовала - что-то непоправимо оборвалось, ей все время хотелось плакать именно из-за этого, а вовсе не потому, что она капризная.
        И еще было тоскливо оттого, что господин Эдмар оказался негодяем. Раньше она считала, что он все-таки хороший, пусть и любит над всеми насмехаться, а он убил маму и сделал вид, что ничего не случилось.
        Видишь кого-то не таким, как на самом деле, предполагаешь о нем что-нибудь интересное, притягательное, а после выясняется, что ты все это сам понапридумывал… Тимодия столкнулась с этим впервые в жизни, и разочарование ее ошеломило. Хотя по сравнению с тем, что у нее больше нет мамы, это не слишком важно.
        Где-то внутри ей было очень больно, как будто в глубине души ворочалось что-то с острыми шипами - вроде того морского ежа, запутавшегося в клубке пахучих водорослей, которого они с мамой однажды нашли в полосе прибоя.
        То, что она опять плачет, никого из прислуги не удивило: обычное для нее настроение.
        Господин Эдмар - подлец и убийца, и еще он могущественный маг, а Тимодия, хоть про нее и говорят, что она тоже станет волшебницей, колдовать пока не научилась и ничего ему сделать не может.
        Зато она умеет печь пирожки с яблоками, вот и напечет ему пирожков. За маму.
        Полуденного тенетника разглядели в последний момент, а то бы угодили прямо в солнечную паутину, коварно раскинувшуюся над солончаковой проплешиной. Небо сияло во всю ширь, солнце заливало равнину слепящим блеском, в стороне сверкало соленое озеро, и его берега искрились, словно там рассыпаны алмазы: пройдешь мимо - упустишь шанс разбогатеть.
        Господина Бровальда спасали от этого жестокого сияния очки с зелеными стеклами, со сломанным и починенным заушником. У Кебрехта были казенные очки получше, с впаянным амулетом.
        Суно, Зомар и курьер Ложи почти одновременно заметили тенетника, занявшего довольно большой участок: еле различимый световой шатер со сплошной сетью внутри.
        Пришпорив купленную в Сакханде лошадь, Кебрехт рванулся наперерез проводнику из Мепсахата, который трусил на муле впереди всадников и верблюдов прямо в паутинно-солнечные хоромы, поджидавшие пищу.
        Хвала богам, успел, к общей радости.
        Впрочем, вряд ли к общей. Орвехт склонялся к версии, что кто-то из попутчиков - человек Мулмонга и Лормы. Такие агенты наверняка есть во всех караванах, которые вышли в тот день из мадрийской столицы. Либо же это проводник: потому он и направился прямиком в ловушку, ведя за собой остальных. Если ему пообещали, что тенетник отпустит его живым, да хорошо заплатили… В Мадре, где превыше всех богов почитают Ланки Хитроумного, и дети, по сурийскому присловью, торговаться научаются раньше, чем ходить, кого-то подкупить - дело недолгое.
        Маленький караван забрал в сторону, обходя западню. Быть того не может, чтобы местные не знали о таком громадном тенетнике. Или проводник - предатель, или эта тварь появилась на хоженом пути недавно - специально ради них.
        В сказках бывает, что кто-то уходит «куда глаза глядят». Вот и она так уйдет - насовсем и неважно куда, это ей все равно.
        Пирожков с начинкой получилось шесть штук. Тимодия сложила их в глубокую суповую тарелку и накрыла блюдцем. Сверху листок: «Для учителя Эдмара», чтобы никто другой пирожки не тронул. Она старательно выводила буквы, крупные и разборчивые. Тарелку поставила на перламутровый столик в гостиной, возле любимого кресла господина Тейзурга. На кухне такое блюдо лучше не оставлять, а то вдруг кто-нибудь захочет попробовать…
        После этого Тимодия надела клетчатую юбку, которую сшила ей мама, и легкую жакетку из синего сатина. Еще взяла связанный мамой шарфик с земляниками, он у нее был любимый, не хотелось его оставлять, но если на шею - будет жарко, и она повязала его как пояс.
        Денег у нее не было, а как насчет еды? В один карман - яблоко, в другой - плитку шоколада и бумажный пакетик с печеньем. Амулет, предназначенный для того, чтобы позвать господина Эдмара на помощь, она повесила во дворе на ветку розового куста. Если амулет будет при ней, учитель наверняка найдет ее где угодно. Или другие найдут… Потому что учитель, отведав пирожков, вряд ли отправится на поиски.
        За ограду она выбралась прежним способом. Эдмар о ее вчерашней отлучке не знал, он где-то пропадал уже второй день, а кроме него никто не мог навести на решетку дополнительные чары.
        Хоть бы уж вернулся домой, пока пирожки не зачерствели, а то он не станет их есть… Подумав об этом, Тимодия зашагала по улице. Куда глаза глядят, но только не в ту сторону, где хозяйственная лавка - вдруг там уже заметили, что у них своровали крысиный яд?
        Она думала о маме и плакала, но иногда ее внимание привлекало что-нибудь необычное.
        Дом с трехъярусной золотой крышей. Тимодия вначале решила, что это чей-то дворец, но на вывеске было написано «Чайная».
        Переулок с облупленными стенами, на которых вместо обережного орнамента нарисованы прекрасные девы и звероподобные воительницы из свиты Зерл Неотступной - черной краской по грязноватой светлой штукатурке, в человеческий рост.
        Балкон с развешанными в ряд на веревке матерчатыми куклами: те сохли вниз головой, пришпиленные большими деревянными прищепками.
        Торжественная процессия цеха водопроводчиков в сопровождении жрецов Кадаха, которые брызгали на прохожих из ритуальных леек и просили Радетеля уберечь городские трубы от течи.
        Потом Тимодия забрела в глубину неказистых запущенных кварталов. Большая улица с разбитой мостовой и угрюмыми домами в грязных потеках ее напугала. Здесь было много пьяных, разинутые двери трактиров словно собирались кого-нибудь проглотить, грохотали по выбоинам повозки, где-то во дворе сердито лаяла собака.
        Девочка бросилась прочь, повернула за угол, но попала на похожую улицу. Тут было еще страшнее, потому что в луже под заляпанной стеной с размашисто намалеванным оберегом «чаша благоденствия» лежала громадная бледная свинья: пойдешь мимо - а вдруг она выскочит и набросится? С опаской на нее оглядываясь, Тимодия направилась в другую сторону.
        Окрестности ей не нравились: разбойничьи какие-то кварталы. Но ведь она и сама теперь разбойница, отравительница, негодяйка - значит, ей тут самое место. Тимодия на ходу всхлипнула. Надо быть осторожней, чтобы ее не схватили и не отдали злому полицейскому, и еще надо найти ночлег, только где же его найдешь? Солнце уже опустилось совсем низко к темным крышам, разливая по небу расплавленное золото.
        - Девочка-девочка, помоги старенькой добренькой бабушке!
        Ее окликнула пожилая дама с большой парусиновой сумкой в разноцветных заплатках. Сгорбленная и невысокая, всего-то на голову выше восьмилетней Тимодии. На ней был старомодный, как на картинках, чепец с кружевными оборками в несколько слоев, и выглядели эти кружева так, точно сплели их пауки - серые и тонкие, рваные вдобавок. Смородиново-черные глаза на веснушчатом морщинистом личике смотрели живо и остро, а нос у нее был мясистый, чересчур длинный, с вислым кончиком, и кто-нибудь вроде Лимилы-Дразнилы, с которой Тимодия вначале подружилась, а потом навсегда поссорилась, непременно начал бы ее обзывать. Ветхие заношенные юбки и кофты - одна одежа выглядывает из-под другой, а поверх всего накинута шаль из таких же паутинных кружев, как на чепце.
        И она была такая, такая… Тимодия про нее что-то чувствовала, но не знала, как это объяснить словами. В общем, это была очень странная старая дама.
        - Какая хорошая славная девочка! Что ты здесь делаешь одна? - поинтересовалась она скрипучим голосом, зорко глянув направо и налево, как будто высматривая взрослых, вместе с которыми полагалось бы находиться Тимодии.
        - Я гуляю, сударыня.
        - Ты заблудилась?
        - Нет, я убе…
        Чуть не проболталась, и это была бы, как пишут в книжках, «роковая ошибка». Врать нехорошо, но если сказать «убежала», ее сразу отведут в полицию.
        - Да, сударыня, я заблудилась.
        - Эхе-хе, надо тебе помочь! - Дама, хвала богам, не заметила оговорки. - Сейчас-то мне некогда, купила на рынке куренка для супа и несу варить. Пойдем ночевать ко мне, славно поужинаем… А завтра с утра пораньше я тебя домой отведу.
        - Спасибо вам, сударыня, - воспитанно ответила беглянка.
        Вот она и нашла, где переночевать. Или не нашла - само нашлось? Завтра утром ей придется обмануть добрую бабушку, сбежать от нее по дороге «домой»… А может быть, та оставит ее у себя, чтобы Тимодия помогала по хозяйству?
        Дама дала ей нести свою залатанную сумку, и это оказалось вовсе не так легко, как можно подумать. Куренок был тяжелый, словно чугунный утюг. Да еще и ворочался. Если добрая бабушка его живого купила, а шею сама ему свернет, перед тем как варить суп… Нет уж, в этом Тимодия помогать ей не будет, куренка жалко. А господина Эдмара она не пожалела, но ведь тот убил маму… От острого и безграничного ощущения потери, которое пришло вслед за этой мыслью, она опять заплакала.
        - Не реви, - скрипуче бормотала семенившая рядом дама. - По-королевски сегодня поужинаем, давно мои детушки такого блюда не едали… Умненькая, хорошенькая, воспитанная - не девочка, а пирожное! Только рева. Так ревет, что разбудила его, как же я опять его убаюкаю?
        Куренок возился в сумке и пищал, как будто невнятно ругался почти по-человечески, но Тимодии было не до него. Душа провалилась в пятки: на них надвигался, словно корабль в узком канале, огромный полицейский. Если поймет, что перед ним преступница, сразу арестует. Она добропорядочно опустила глаза, всем своим видом показывая, что она вместе с этой дамой, знать ничего не знает о краже крысиного яда из лавки на улице Гравюр.
        Полицейский поверил, что она хорошая, и не стал ее забирать, даже учтиво посторонился, уступая дорогу.
        Обшарпанные булыжные закоулки, затопленные вечерней тенью, как будто пытались закрутиться в клубок, и Тимодия вскоре потеряла представление о том, в какой стороне садится солнце - отсюда его не видно, закат заслоняли дома, сдвинутые впритык друг к другу. Из окон, прикрытых жалюзи, пахло едой, доносились голоса. Один раз дамы, сидевшие с чашками на балкончике второго этажа, принялись тихонько обсуждать их:
        - Дживенда, смотри, это идет та самая гадалка! Вон, видишь, как раз под нами прошли!
        - Которая в синем платье и коричневой пелерине?
        - Да, да, и она всегда носит с собой эту сумку, хотя я бы с такой невзрачной серенькой сумкой по улице не пошла. Чего ж она себе новую не купит? Верно, с внучкой идет. Как начнет гадать - всю правду скажет, и берет недорого, но кроме денег ей обязательно надо отдать какую-нибудь свою вещь… - После этого говорившая добавила, громко и льстиво: - Доброго здоровьица, матушка!
        - Доброго, доброго… - проскрипела та в ответ вороньим голосом.
        А девочка так удивилась, что даже плакать перестала. Их послушать, так ее спутница выглядит совсем обыкновенно! Где же тут синее платье и коричневая пелерина, когда она одета по-другому? И почему сумка «невзрачная серенькая», если на ней штук восемь заплаток разного цвета: есть и розовая, и желтая, и лиловая, как слива, и светло-зеленая… Лоскуты линялые, с разлохмаченными краями, пришиты неаккуратно, но все равно такое разноцветье сразу бросается в глаза! Как будто те две тетушки видели со своего балкона вовсе не то, что видит Тимодия. Наверное, у обеих слабое зрение.
        Она была воспитанной девочкой и не стала говорить об этом вслух.
        Куренок забился еще сильнее, так что она чуть не выронила свою ношу.
        - Сюда, сюда! - оглянувшись на нее, нетерпеливо прикрикнула провожатая.
        Они повернули в просвет меж дровяных сараев. Обереги от пожаров, намалеванные синей краской на скверно оштукатуренных стенах, облупились и нуждались в подновлении.
        - Давай же скорее!
        Тимодию дернули за руку, и она, запнувшись, растянулась на земле, сумка шлепнулась рядом. Тот, кто сидел внутри, затих - то ли его оглушило, то ли испугался. Зато старушка сразу сменила гнев на милость:
        - Ох, да что ж это за беда! Не ушиблась, не испачкалась, ручки-ножки целы? Дай-ка я посмотрю, бедняжка…
        Не переставая скрипуче ворковать, она усадила Тимодию возле стены. Ее лицо оказалось совсем близко, и девочка почувствовала оторопь: длинный нос свисал, как вялый овощ, отличаясь от последнего разве что цветом - серовато-смуглый в блеклых рыжих веснушках, а глаза, похожие на смородину, блестели скорее недобро, чем ласково. Пахло от нее не так, как обычно от старых людей: этот странный для человека запах наводил на мысли о мышах, раздавленных ящерицах, заплесневелых погребах и подвалах. Не напрасно ли Тимодия с ней пошла? Может, лучше убежать от нее?..
        - Коленку не зашибла, ножку не подвернула?
        Она проворно расшнуровала и сдернула с ног ботинки, ощупала ступни твердыми, как ветки дерева, пальцами - небрежно и наспех, словно изображая лекаря в игре. Тут же сама ее обула, туго затянула шнурки и, подхватив девочку под мышки, поставила на ноги. Взяла за руку, подобрала испачканную в пыли сумку и заспешила дальше.
        - Сударыня, извините… Ой…
        Но старушка не останавливалась, так и волокла ее за собой. Раза два Тимодия едва не ушиблась о стенку, да еще ботинки давили… Они же теперь надеты неправильно, левый на правую ногу, правый на левую!
        А мама говорила - так никогда и ни за что нельзя делать. Однажды Тимодия попробовала, и мама сильно ругалась, даже несколько раз ее шлепнула, а в следующие дни рассказывала сказки о том, как кто-нибудь обувался наоборот, и его заманивал или утаскивал по своим тропкам волшебный народец.
        Тимодия поняла, что попалась. То-то и выглядит эта старая дама необычно, и пахнет от нее не по-человечески… Да это же, наверное, тухурва, которая ловит на съедение плохих детей! А она, никаких сомнений, плохая: сначала чужое в лавке своровала, потом ушла без спросу, после того как напекла для учителя ядовитых пирожков. Вот и попалась.
        Но почему на тухурву с ее свисающим до верхней губы носом, кружевами из рваной паутины и сумкой в разноцветных заплатках не обратил внимания никто из прохожих на улице, даже попавшийся навстречу полицейский?
        Когда о ней говорили те две тетушки на балконе, было ясно, что тухурва кажется им не такой, как на самом деле. Волшебный народец, находясь среди людей, маскируется мороком, однако маги видят его истинный облик сквозь ложную личину, об этом в маминых сказках тоже было. Тимодия увидела то, что есть взаправду, только это ее не спасло.
        Она попробовала вырваться, но жесткая старушечья лапка вцепилась так, что клещами не разожмешь. Попыталась на ходу скинуть ботинки, но шнурки были затянуты и завязаны накрепко.
        Она же волшебница, и если б она знала нужное заклинание…
        Перед ними распахнулась со скрипом облезлая дверца с такой низкой притолокой, что взрослому пришлось бы согнуться. Скорее всего никто из людей эту дверцу не видит, как будто ее там нет. Или она все-таки есть для всех, но наглухо заколочена, и проржавелый замок никаким ключом не откроешь.
        В темном зеве уходила вниз лестница, озаренная слабым светом подвешенных в паутине гнилушек. Возле стен по краям ступеней росли белесые поганки на хлипких ножках. Сами ступени были щербатые, но удобные - в самый раз для ходоков небольшого роста.
        Дверца позади со стуком захлопнулась.
        Тухурва, плотоядно хихикая и скаля острые тускло-коричневые зубы, волокла девочку вниз. Приходилось не отставать от нее, чтобы не полететь кубарем. Из сумки выскочил кто-то весь в колючках, как еж, с плутоватой рожицей и в крохотных башмачках с начищенными медными пряжками. Свернувшись клубком, он покатился в мерцающий гнилушечный полумрак, подпрыгивая на каждой ступеньке. Да Тимодия еще раньше поняла, что никакой там не куренок.
        Внизу ветвилась путаница душных полутемных помещений - кажется, это называется «катакомбы». За очередным поворотом открылась просторная зала, тускло освещенная множеством плошек с волшебными шариками. По стенам серыми лохмотьями свисала паутина, а пол был скрыт под слоем мусора - подметки, перья, рваное тряпье, но больше всего высохших обглоданных костей. И народца тут собралось полно.
        Больше всего было гнупи, или, как их еще называют, черноголовых - уродливых коротышек с длинными сизыми носами и черной щетиной вместо волос, покрывающей не только головы, но и загривки. Они щеголяли в тяжелых деревянных башмаках, красных или зеленых курточках и рваных штанах. К своим курточкам гнупи относятся любовно и кичливо, а штаны для них сойдут какие угодно.
        В одном из углов устроился здоровенный, с кресло размером, чворк с лоснящимся заплывшим лицом и улиточьими рожками на макушке. За спиной у него была раковина, но он вряд ли смог бы забраться в нее целиком - чересчур отъелся. Брюхо выпирало вперед, словно громадный шар, и сцепить поверх него пухлые, как у младенца, ручки ему нипочем бы не удалось. Чворки глотают всякие мелкие вещицы, оброненные людьми на пол, забытые или потерянные. Судя по виду этого чворка, его разбухшее пузо скрывало в себе несметные сокровища. Впрочем, скорее всего клад состоял из медяков, пуговиц, огрызков карандашей, пробок, наперстков, бусинок, детских игрушек и чайных ложек.
        У стены сидел, подтянув колени к груди и сложив домиком большие темные крылья, костлявый крухутак, ниже пояса заросший перьями, с узловатыми птичьими лапами вместо ступней и огромным клювом на человеческом лице. Он выглядел печальным и больным, от него скверно пахло - не только нечищеным курятником, но еще и хворой плотью.
        В той части залы, где потемнее, зыбко мерцали две снаяны, как будто слепленные из сгустившегося тумана. Одна выглядела, словно обнаженная длинноволосая девушка, другая - полуженщина-полузмея, свившая хвост в кольцо.
        Среди мусора шныряла, копошилась и дралась всякая мелюзга вроде того существа, которое тухурва таскала с собой в сумке.
        Все это был городской народец, гнездящийся бок о бок с людьми. Маги и ведьмы справляются с такими созданиями с помощью заклинаний, даже маг невеликой силы почти наверняка смог бы отбиться и унести отсюда ноги. Но Тимодия была еще слишком мала и вдобавок не обучена: она просто не знала, что нужно сделать.
        Обитатели подземелья несказанно обрадовались возможности съесть волшебницу. Мол, пусть мяса всего ничего, это будет куда полезней и питательней, чем поужинать обыкновенным смертным.
        - Бульон из этих костей сварим! - хохотнула тухурва, больно ткнув пальцем Тимодию в бок. - Котел готовьте!
        - Вы хотите сейчас? - голос снаяны протестующее шелестел, как шелковый занавес на сквозняке. - Пусть она переночует, пусть хоть разок поспит… А лучше два, три, четыре раза, куда вам спешить?
        - Вы пока сможете ее откормить, чтобы сытнее стала! - подхватила вторая.
        Им мясной бульон ни к чему. Они тоже питаются за счет людей, но по-другому: просачиваются в сны, навевают страшные или тягостные видения и понемногу высасывают жизненную силу, отчего человек грустит и чахнет.
        - Хватятся девчонку, - проворчала тухурва. - Коли она из магов, те начнут вынюхивать, куда подевалась. Вам в следующий раз перепадет, да уж вы-то и наверху каждую ночь себе еду отыщете!
        - Смертные хитрят, закрывают нам дорогу в свои дома, а то и на себе амулеты носят, - вздохнула снаяна. - Иной из них и на улице уснет, а к нему не подступишься. Поделились бы вы с нами, от нее не убудет…
        - Не убудет… - эхом отозвалась вторая.
        Может, они и дальше что-то говорили, но остальные подняли крик, и тихие вкрадчивые голоса снаян потонули в общем галдеже. Потом больной птицечеловек кое-как поднялся на ноги и шумно захлопал крыльями. От неожиданности все более-менее угомонились, и тогда он прокурлыкал:
        - Надо поторопиться! Я знаю, что с ней нельзя откладывать. Съесть нынче же вечером!
        Крухутаки всегда все знают, и гнупи, толкая друг дружку, кинулись в темень соседних помещений, где у них стоял котел.
        - А мозги мои! - повысив надорванный голос, крикнул птицечеловек. - Чтобы все было по уговору!
        - А ее пуговицы мне отдайте! - тонко и скандально заныл в своем углу чворк-переросток. - И шнурки тоже, и ленточки, и монетки из карманов…
        - Да ты и так скоро лопнешь, куда тебе столько? - захихикали гнупи.
        Им лишь бы пакостить, вот они и начали швырять в него костями и комками сухой грязи. Чворк попытался укрыться в своей улиточьей раковине, но раздутое пузо все равно осталось снаружи.
        - А ну, тихо, детушки! Когда ж ты будешь играть с ней в загадки, ежели надо поспешить? - сердито махнув сухонькой рукой, после чего все более-менее угомонились, поинтересовалась тухурва.
        Она по-прежнему крепко держала девочку за локоть, больно впившись костлявыми пальцами.
        - Сейчас и сыграем. Времечко покуда есть. А если не отдадите мои мозги, никаких вам больше советов!
        «Это же не его мозги, а мои! - возмутилась про себя Тимодия. - А он о них говорит, как о котлете у себя на тарелке…»
        Ей было страшно, и в то же время она начала злиться. Этот противный кровожадный народец все-таки внушал ей меньше ужаса, чем полицейские. Она ведь магичка, и если б знала нужное колдовство… А крухутак наверняка знает! Отгадать его три загадки и потребовать заклинание - единственная возможность спастись.
        Пернатый всезнайка заковылял к ней, остальные перед ним расступились. С его приближением волной накатил отвратительный запах гнили и птичьего помета.
        - Девочка-девочка, не хочешь сыграть в три загадки?
        - А если не хочу? - спросила Тимодия, дерзко глядя в тусклые, как будто затянутые бельмами человеческие глаза над чудовищным длинным клювом, загнутым на конце.
        Терять нечего. Другое дело, если бы мама ждала ее дома и беспокоилась, но ее никто не ждет. Она теперь одна. И вовсе не должна она слушаться всяких тухурв, гнупи и крухутаков!
        - Не играй, не играй, - зашелестели снаяны, которые подобрались к ней почти вплотную, и она вздрогнула, когда по ногам скользнул туманный змеиный хвост, хотя вместо прикосновения ощутила легкий холодок, отозвавшийся ознобом. - Дольше проживешь, и поспишь тут, поспишь, поспишь…
        - Ежели не станешь играть с ним в загадки, съедим тебя сразу! - прикрикнула тухурва. - Мои детушки уже таскают воду для варева.
        - Если отгадаешь, я отвечу на любой твой вопрос, все будет, как заведено, - посулил крухутак почти просительным тоном.
        - Я буду играть при одном-единственном условии, - собравшись с духом, заявила Тимодия.
        Вокруг заворчали, один гнупи больно ущипнул ее, другой пихнул, а крухутак склонил клювастую голову набок и ожидал продолжения, глядя подслеповато и печально.
        - Ты должен спрашивать только о таком, что со мной когда-нибудь по правде было, чтобы я могла угадать, иначе будет нечестно.
        - О том, что с тобой было… - в раздумье произнес собеседник, шевельнув сложенными крыльями, отчего усилился душный запах охваченного мором птичника. - Изволь, твое условие принято. Договорились! С тобой ведь много чего было… Первый вопрос: как называется дверь, которую когда-то давным-давно открыла ты, а закрыла не ты?
        Несмотря на бельма, его маленькие глазки над громадным клювом, способным расколоть, как орех, даже самый крепкий череп, злорадно блеснули - словно он Тимодию перехитрил.
        Отгадчица даже взмокла от напряжения. Открыла она, а закрыла не она?.. Так ведь она всегда за собой двери закрывает, мама ее приучила… Или имеется в виду не обычная дверь, а та, через которую она пришла в эту жизнь? И крухутак, наверное, рассчитывает, что она постесняется сказать о таком вслух.
        - Это створки материнского чрева, когда я родилась на свет, - уставившись под ноги, тихонько пробормотала Тимодия.
        - Неверный ответ! - Он на радостях несколько раз хлопнул крыльями, в смрадном воздухе закружились пушинки и мелкие серые перышки.
        Кое-кто из гнупи расчихался.
        - У тебя осталось две попытки. Если угадаешь, потом будет еще две загадки, все, как заведено.
        И тут она поняла, в чем крухутак ее провел. Сама же сказала: «Что со мной когда-нибудь по правде было». А то, что было в прошлых рождениях, тоже считается? Не додумалась сказать «что было в этой жизни».
        Пусть волшебный народец не может соврать, зато он вовсю лукавит, недоговаривает и жонглирует словами.
        Ясно, что в прошлой жизни Тимодия тоже была волшебницей. До того, как заболела. Хотя с магами разве бывает, чтобы они становились калеками и лежали пластом? Нет ведь. Значит, господин Эдмар их с мамой обманул, а они и поверили…
        Какие особенные двери умеют открывать волшебники?
        - Это были Врата… - начала девочка, глядя на крухутака.
        В его лице что-то дрогнуло, дернулись веки, до половины прикрывающие больные выпуклые глаза.
        Неужели угадала?..
        - Врата Перехода!
        - Неверный ответ, - щелкнул клювом собеседник.
        Надо хорошенько подумать, иначе после третьей ошибки он одним махом пробьет ей голову.
        Какие бывают магические Врата? Соединяющие два мира или выводящие в междумирье, но это все разновидности Врат Перехода. Так было написано в тяжелом потертом томе с золотыми буквами, Тимодия брала эту книгу посмотреть, когда вытирала пыль в библиотеке у господина Тейзурга, и потом с трудом запихнула на место.
        Ей хотелось побольше узнать о путешествиях в удивительные чужие миры. Говорят, сам господин Эдмар пришел из другого мира. Таких, как он, называют магами-возвратниками: когда-то в прошлом рождении он ушел из Сонхи, а теперь вернулся обратно.
        Хотя лучше б не возвращался, тогда бы мама осталась жива.
        Кроме Врат Перехода есть и другие…
        - Это были Врата Хиалы! - с торжеством выпалила девочка.
        - Неверно! - обрадованно прокурлыкал птицечеловек. - Ты проиграла!
        Он двинулся к ней, приготовившись долбануть страшным клювом.
        Тимодия изо всех силенок дернулась, вырвала руку у тухурвы и попятилась, но налетела на гнупи, которые толкнули ее вперед. Крухутак взлетел, нелепо и суматошно молотя крыльями, так что с пола взметнулся мусор, а часть плошек погасла. Перекувыркнувшись в воздухе, зацепив когтистыми птичьими лапами кого-то из черноголового народца, он врезался в стенку и свалился прямо на сидевшего внизу чворка. Тот заверещал и снова попытался вжаться в раковину.
        Гнупи, которые столпились перед Тимодией, подались назад. По их уродливым лицам, по стенам и по потолку заскользили синие, зеленые, фиолетовые блики - это было похоже на хищный танец ворвавшихся в подземелье световых змей. Те, кого они задевали, кричали, как обожженные, и еще хуже кричали у Тимодии за спиной.
        Она обернулась - и тоже завизжала: там такое творилось… В полумраке нарисовалась туманная арка, и возле нее стояло жуткое существо, которого вначале здесь не было. Сверкающее, маслянисто-черное в лиловых, синих, изумрудных переливах, похожее на огромного многохвостого скорпиона. Демон Хиалы… Арка у него за спиной - это, наверное, Врата Хиалы, которые появились после того, как Тимодия о них сказала. Может быть, она случайно совершила какое-то колдовство?
        Ее забрызгало кровью: клешни демона, мелькавшие в воздухе с молниеносной быстротой, хватали гнупи и раздирали на куски. На неподвижной морде светились злые-презлые желтые глаза.
        Народец метался по зале, но возле ведущих в темноту проемов словно натыкался на стеклянные стенки. Чворк с перепугу совершил невозможное: сумел почти целиком втиснуться в раковину, оставшееся снаружи брюхо походило на большой лоснящийся гриб, сотрясаемый мелкой дрожью. Снаяны растеклись белесым маревом и забились в щели, напоминая в таком виде оконную замазку. Тухурва, заманившая девочку в ловушку, исчезла, но вряд ли ей удалось сбежать. Наверное, закопалась в мусор - она вполне могла сойти за кучу грязного тряпья.
        Тимодия завороженнно смотрела на демона, а демон, не мигая, смотрел на нее. Потом он приоткрыл змеиную пасть и прошипел:
        - Маленькая безмозглая дрянь, крысиным ядом травят крыс, а не магов!
        Казалось, сильнее испугаться просто некуда, но теперь она испугалась окончательно, до цепенящего ужаса. Ноги обессиленно подкосились, и она уселась на пол. Вернее, на растерзанное тельце гнупи с вывалившимися из раны внутренностями.
        Последнее подействовало, как ковш ледяной воды, и Тимодия, сдавленно взвизгнув, на четвереньках отползла в сторону, исколов ладони о раскиданные повсюду старые кости. Юбка испачкалась в крови.
        Когда она снова подняла голову, демона больше не было. На его месте около арки стоял господин Эдмар в своем обычном человеческом облике. В безупречно белоснежной рубашке с китонскими кружевами, черных штанах и высоких замшевых сапогах.
        - Ну и грязно же у вас тут… - процедил он с отвращением, словно это не его стараниями грязи прибавилось - все вокруг было забрызгано темной кровью гнупи.
        Вымолвить хоть слово никто не решался. Обитатели подземелья понимали, что этот маг, если пожелает, все здесь разнесет вдребезги и всех раздерет в клочья. Тимодия тоже обреченно помалкивала. Пусть он ее убьет, тогда она, может быть, опять встретится с мамой… Лишь бы ее не отдали в наказание какому-нибудь злому полицейскому.
        - Какого черта вы украли у меня девчонку?
        - Мы не сделали ничего запретного, господин, - угодливо возразил кто-то храбрый из тех, кто сбился в кучу в другом конце залы, подальше от Тейзурга. - Все по обычаю, она гуляла одна, и наша добренькая тетушка ее заманила. Условие не нарушено…
        - Хм, по обычаю? - он скептически изогнул бровь. - Но ведь это моя девчонка. С тех самых пор, как я купил ее у родной матери за один золотой.
        По зале пронеслось потрясенное оханье, а потом народец принялся наперебой оправдываться: никто не знал, что она куплена за один золотой, они не нарочно, они не хотели, девчонка сама виновата, что не сказала им сразу, если господин маг пощадит их, они будут ему верно служить…
        Тот сделал нетерпеливый жест, и все умолкли.
        - Допустим, вы об этом не знали. Зато крухутак знал… Ты ведь, пернатый, все обо всем знаешь?
        Его голос звучал вкрадчиво и страшно. Птицечеловек, скособоченно сидевший у стены, затрясся не хуже чворка.
        - Не серчайте, господин, кушать хотелось… Летать не могу, прибился к ним, они обещали - кого поймаем, с тобой поделимся. Недужен я, голодаю, уже третью восьмицу никаких мозгов…
        - Это верно, что никаких мозгов. Ты должен был сказать остальным, что девчонка неприкосновенна, и ее надо вернуть домой, а вместо этого соблазнился ужином… Знаешь, что с тобой сделаю?
        Птицечеловек задрожал еще сильнее. Такое впечатление, что он и это знал - по крайней мере мог себе представить возможные варианты.
        - Помилуйте, господин, не надо! А я вам за вашу безмерную милость на любой вопрос отвечу без игры в загадки, что угодно поведаю, не пожалеете… На один вопрос, таково Условие, зато на любой!
        - Что ж, ловлю тебя на слове. Расскажешь мне все, что знаешь о Хальноре Тозу-Атарге, бывшем Страже Сонхийском, известном также как Хальнор Камышовый Кот, Проклятый Страж или Хальнор Проклятый. Я хочу знать обо всем, что с ним произошло после того, как я ушел из Сонхи.
        Жилетка получилась просто загляденье: пестрая и нарядная, с добротными швами и аккуратно заметанными краями. Хеледика научилась шить еще в родной деревне, и если она вдруг утратит свою ведьмовскую силу - или останется без олосохарского песка, что равнозначно утрате силы, - сможет хотя бы наняться в портнихи.
        Вечером она сунула жилетку в щель за комодом, но так, чтобы краешек торчал наружу. И прикрутила масляную лампу до слабого полумрака. После того, как у нее зародился план кого-нибудь выловить, она начала хныкать и жаловаться воспитательницам, что в потемках страшно, и в конце концов добилась того, что ей разрешили спать со светом.
        Сквозь ресницы она наблюдала, приготовившись хоть всю ночь не смыкать глаз. Песчаные ведьмы видят в полутьме не хуже кошек.
        Долго ждать не пришлось: в углу возле комода шевельнулась тень, и цветная тряпочка втянулась в щель целиком - словно мышь в норку юркнула.
        - Видно, и эта обновка пришлась впору, - произнесла девушка вполголоса. - Надо бы еще и курточку сшить…
        На стене снова появилась тень, очертаниями напоминавшая круглую голову в шапочке и с торчащими улиточьими рожками, но тут же, словно почувствовав чужой взгляд, боязливо исчезла, слилась с темнотой в углу.
        Дальнейшие планы Змейки пошли прахом: назавтра ее перевели из карантина к остальным, и она почти все время была на виду. Курточку приходилось шить тайком, урывками. Вряд ли она смогла бы правдоподобно объяснить, для кого предназначен этот наряд, явно великоватый любой из приютских кукол.
        - В другой раз не разевай рот на хозяйские пирожки! - сурово глядя на осунувшуюся физиономию исцеленного слуги, отчитывала Зинта. - Мало ли что в них понапихали… Не тебе - значит, не тебе. А ну как меня бы рядом не случилось?
        Пациент молчал, время от времени пристыженно хлопая жиденькими ресницами. Деревенский парень, честный, но падкий до господских кушаний - уж очень ему хотелось все перепробовать. Вот и допробовался.
        Отослав его, лекарка извелась от беспокойства: уж сколько времени прошло, как Эдмар отправился искать Тимодию, хотя раньше он говорил, что благодаря ритуалу с куплей-продажей за один золотой в два счета сможет найти ее где угодно. Сгустились сумерки, слуга зажег во дворе желто-оранжевые сиянские фонари, похожие на цветы физалиса. По многолюдному в этот час бульвару Шляпных Роз протянулось двойное ожерелье вечерних огней.
        Наконец послышались восклицания сидевших на балконе гаремных девушек, и она бросилась к окну. Эдмар ушел из дома Вратами Хиалы, а вернулся по-людски, в наемной коляске, и Тимодию, хвала богам, обратно привез.
        Смертельно бледная, с ног до головы перемазанная, косички растрепаны. Она шла мимо розовых клумб с видом преступницы, которую ведут на эшафот. Зинта расстроенно вздохнула: ну кто бы ждал от этого ребенка такой странной и жестокой выходки?
        Когда они переступили порог гостиной, ярко освещенной магическими лампами в виде хрустальных бутонов, лекарка встрепенулась: это же не грязь, это кровь… Но кровь не ее и, похоже, вовсе не человеческая, а у девочки лишь царапины и синяки, да еще несерьезный ушиб.
        «Надеюсь, это не Эдмар ее поколотил?..»
        Рядом с обитой светлым шелком мебелью и настенной росписью, изображавшей тонко прорисованные побеги бамбука, Тимодия была похожа на маленькое растерзанное привидение. Глаза потухшие, но сухие. Уж лучше б она плакала.
        - Барышню отмойте и переоденьте, - распорядился маг. - И поосторожней, у нее ядовитое жало.
        - Где ты ее нашел? - спросила Зинта, когда служанки увели девочку.
        От волнения она говорила шепотом.
        - В катакомбах, у волшебного народца. Негодяйке повезло, я уже сорвал злость на гнупи, поэтому не буду превращать ее в крысу и угощать оставшимися пирожками.
        - Я надеюсь, ты и так не стал бы этого делать, - с упреком заметила лекарка.
        - Честно говоря, вначале хотел напугать, но передумал. Я ведь благодаря этому безобразию наконец-то узнал, что произошло после того, как я покинул Сонхи. В компании тварей, которые собирались поужинать моим злополучным приобретением, был крухутак, и в обмен на свою жизнь пернатый мешок знаний все рассказал. Грустная там вышла история, но я почему-то не удивлен. Надо же было додуматься - в том состоянии, в каком он тогда находился, уйти из мира Вратами Хаоса! Дико, но вполне в его духе.
        При упоминании о Вратах Хаоса Зинта внутренне содрогнулась, но спросила о том, что сейчас было важнее:
        - Как ты поступишь с Тимодией?
        - Для начала выясню, почему она отколола такой номер. Она не была зачарована, это я определил по дороге. Полностью сознавала, что делает. Кстати, еще вопрос, где она раздобыла крысиный яд… А отравленного остолопа уволю.
        - За то, что съел твой пирожок?
        - За то, что забился помирать в дальний чулан, вместо того чтобы предупредить меня.
        - Он сильно боялся, что ты прогневаешься из-за пирожка…
        Эдмар фыркнул.
        - Это дурня не извиняет. Насчет его дегустаторских увлечений я давно уже в курсе, хотя замечаний не делал: если понадобится, прислугу всегда можно поймать на таких грешках и разыграть интересную тебе партию. Однако то, что он промолчал, когда у него скрутило кишки, - непростительно. Слишком он глуп и недальновиден, чтобы я позволил ему оставаться в этом доме и продолжать жрать мои деликатесы.
        - Если б я не успела, он бы умер.
        - Невелика потеря. А что нашло на Тимодию, могу только теряться в догадках. Накануне мы купили ей платье и на обратном пути мило побеседовали - сделали первый шаг к тому, чтобы подружиться. Я ее не обижал и не пугал, не давал никаких поводов…
        - Может, ты сказал что-нибудь такое, что она превратно поняла? Если б я ездила с вами, я бы, может, заметила.
        - О, тебе, безусловно, стоит время от времени выбираться в модные магазины, но ты, как обычно, носилась по трущобам в поисках страждущих, вот мы и поехали без тебя. И ничего не так я не говорил. Наоборот, старался не спугнуть ее.
        - Тогда, может, кто-то другой ей про тебя чего сболтнул?
        - Вот и хотелось бы узнать, кому сказать спасибо за пирожки.
        Он налил себе и Зинте в хрупкие чашечки холодного горьковато-лимонного чаю. Такое впечатление, что и раздосадован, и заинтригован - берет верх то одно, то другое.
        Эдмар не принадлежал к числу тех, кто любую свою эмоцию постарается спрятать. Наоборот, делал из них настоящий театр, на который стоило посмотреть, однако это не мешало ему скрывать то, что и впрямь лучше не выставлять на всеобщее обозрение. Он ведь и в Молоне жил припеваючи, хотя вовсе не был доброжителем - сбежать оттуда им пришлось не из-за его похождений, а потому, что его, как древнего мага, решили забрать в Накопитель.
        Допивая чай, лекарка вновь призадумалась над затерянной среди каракулей в заветной тетрадке подсказкой Госпожи Вероятностей. Не раз перечитывала, но пока никакого толку. Не осенило. А Эдмар - неисправимый игрок и повсюду разводит театр, как его убедить, что жизнь не игра…
        Да вот же оно! То самое. Все это время было на виду.
        От избытка чувств она округлила глаза и едва не поперхнулась последним глотком.
        - Ты что? - насторожился маг.
        - Чай… В дыхательное горло…
        Зинта с самым честным видом закашлялась, в душе торжествуя.
        Раньше она взывала к состраданию, благородству и чувству долга, на него такие речи наводили скуку, если не давали пищи для острот. Зато теперь… Ну, теперь-то она знает, как с ним разговаривать!
        Тимодия остановилась возле двери. Взгляд устремлен мимо - туда, где нарисован на стене коричнево-зеленый, как будто шелковый бамбук.
        - Иди сюда, - позвал Эдмар.
        Она вздрогнула, но не шелохнулась. И по-прежнему никаких слез.
        - Ты почему так нехорошо поступила? - спросила Зинта.
        Еле слышное бормотание.
        - Говори погромче, - потребовал маг.
        - Я хотела, чтобы он умер, как подохшая крыса, - обращаясь не к нему, а к лекарке, сообщила Тимодия.
        - Очаровательно, - сейчас он выглядел по-настоящему ошеломленным, без всякого театра. - И никаких там обиняков… Нет уж, с такими умонастроениями ты карьеры при ляранском дворе не сделаешь. Придворная дама с неразлучным флакончиком яда - в этом есть своя прелесть, я бы не возражал, но травить надо не меня, а моих врагов или своих конкуренток.
        - А я не буду вашей придворной дамой, ни за что не буду. Зря вы отдали за меня один золотой. И платье, которое вы купили, мне не нравится.
        - Ты ведь сама его выбрала. Все-таки в чем дело?
        Молчание. Зинта подумала, что дети, бывает, совершают жестокие поступки, которые у взрослых так и остались бы в помыслах. Хотя далеко не всякий ребенок на такое способен. От Тимодии чего-нибудь в этом роде можно было ожидать в последнюю очередь.
        Эдмар страдальчески закатил глаза к потолочной росписи. Там, на потолке, безмятежно сплетались нарисованные побеги.
        - Тогда поставим вопрос иначе: за что?
        - А за что вы мою маму убили?
        После этого несчастное застывшее личико дрогнуло, сморщилось, и Тимодия горько расплакалась.
        Редкое для Эдмара состояние, но он, похоже, растерялся. А Зинта бросилась к ней, обняла, прижала к себе. Девочку трясло, она давилась и захлебывалась слезами.
        - Кто?.. - глядя поверх ее темной головки с пробором в ниточку, прошипел Тейзург.
        Его сощуренные глаза мигом сменили обычный цвет на демонический желтый.
        - Ты чего, не я же… - испуганно прошептала лекарка.
        Они уговорились рассказать правду, когда Тимодия вырастет. Не предполагалось ведь, что эта самая правда каким-то невероятным образом просочится наружу без их участия.
        - Кто тебе об этом сказал? - спросила Зинта, после того как преступницу отпоили холодным чаем и усадили на диван.
        - А вас он заколдовал! И мою маму заколдовал, чтобы она меня ему отдала, а мама расколдовалась, потому что все равно меня любит, и хотела меня забрать назад, и тогда он ее убил…
        Двое взрослых переглянулись.
        - Тимодия, ты ведь не сама все это придумала, - к чести Эдмара, он сменил тон на серьезный. - От кого ты получила такие любопытные сведения?
        - Я вам не скажу, - съежившись, всхлипнула девочка.
        - Что ж, тогда мне придется со всех слуг по очереди сдирать кожу, пока тот, кто с тобой побеседовал, не сознается.
        - Эдмар, да ты…
        Маг, с досадой взглянув на Зинту, сделал страшные глаза: помолчи пока, не мешай.
        - Будем пытать всех подряд - или ты скажешь, кто это!
        - Он не ваш слуга, а большой мальчик, с которым я на улице разговаривала. И я не знаю, как его зовут, поэтому я не могу его выдать, хоть даже если вы с меня кожу сдерете.
        - Итак, в этой драме есть еще одно действующее лицо: большой мальчик с улицы, - процедил Тейзург. - Все интересней и интересней…
        - Может, не мальчик, а взрослый под чарами личины, - сердито предположила Зинта. - Тимодия, как ты оказалась на улице?
        - Через решетку пролезла.
        - Тебя позвал какой-то незнакомец, и ты пошла к нему?
        - Он сказал, что про маму скажет, - серые глаза опять наполнились слезами.
        - Ты ему сразу поверила? - хмыкнул маг. - Почем ты знаешь, что он говорил правду?
        - Он поклялся богами и псами, что слышал, как вы говорили, что убили маму, потому что он в это время сидел под крыльцом в той чайной, где вы были с госпожой Зинтой. А больше я ничего про него не знаю и от вас все равно уйду.
        На лице Эдмара появилось задумчивое и в то же время опасное выражение. Крайне опасное. Возможно, злился он прежде всего на себя, на собственную пижонскую самоуверенность: он же в чайной проверил с помощью заклинания, нет ли кого рядом, и сотворил чары, чтобы их не могли подслушать, - однако нашелся кто-то, кто его, такого могущественного, переиграл.
        - Отраву тоже он тебе дал?
        - Нет, - Тимодия виновато потупилась. - Мы украли… В лавке на улице Гравюр, я сама своровала из банки в кулек, а большой мальчик отвлекал приказчика, чтобы он на меня не посмотрел.
        - Ты хоть руки потом вымыла с мылом? - ужаснулась Зинта.
        - Светлейшая Ложа спятила, - скорбно ухмыльнулся Тейзург. - Какая прелесть и какая жуть… Боюсь, Ларвезу ждут интересные времена, если все эти маразматики скопом рехнулись. Подсыпать крысиного яда магу моего уровня - это не покушение на убийство, это оскорбление! Это все равно что дать пощечину королеве, со всеми неминуемыми последствиями. А уж то, каким способом светлейшие функционеры разжились ядом, и вовсе ни в какие ворота… Стащили в лавке. И то не сами - подбили на это дело восьмилетнюю девочку. Нет, Зинта, Ларвеза не катится в пропасть, а уже летит ко дну. Собирай чемоданы, оставаться здесь опасно для жизни и рассудка. Одно отрадно, уж теперь-то твой Суно, можно надеяться, примет мое предложение и согласится на переезд в Лярану. Он человек слишком здравомыслящий, чтобы работать под началом у сумасшедших.
        - Может, не все в Ложе умом поехали, а кто-то один, вроде Троглехта? Или даже несколько человек против тебя объединились. Сколько наберется таких магов, над которыми ты по-зложительски насмехался?
        - М-м, если б я их считал… Я ненадолго отлучусь, присмотри пока за начинающей отравительницей.
        - Куда ты?
        - В чайную, куда же еще. Тимодия не хотела сдавать своего подельника и вдохновителя, но кое-что все-таки выболтала: загадочная личность подслушала наш разговор, сидя под крыльцом чайной. Остальное - дело техники.
        Он отступил на середину гостиной, под возникшую из ничего туманную арку. Даже не отступил - перетек, отпрянул, отполз, потому что был уже не Эдмаром, а громадной иссиня-черной змеей с царственным гребнем на голове и золотистыми глазами. Один из его демонических обликов.
        Зинта с Тимодией остались вдвоем.
        - С чего ты взяла, что я заколдована?
        - Так сказал большой мальчик, с которым мы яд воровали.
        «Встречу этого «мальчика» - надаю по рылу, прости меня, Тавше, за греховные помыслы!»
        - Тимодия, меня заколдовать нельзя. То есть можно-то можно, да рискнет только дурак, потому что за меня Милосердная прогневается.
        Недавно заколдовали. Хвала богам, что Эдмар попался навстречу, а то до чего стыдно было бы перед Суно… И она б ему ни полслова не сказала, чтобы не рассорить его с Троглехтом.
        Последний, по слухам, безвылазно сидел дома, одолеваемый «моллюсками», и лекарка подозревала, что дело тут не только в злой шутке Тейзурга: не иначе, еще и Тавше на Троглехта рассердилась. Ему бы совершить от чистого сердца какое-нибудь доброе дело - глядишь, и полегчает, Милосердная отходчива, но он, судя по всему, не из тех, кто станет что-то делать из добрых побуждений.
        - Маму заколдовали, чтобы она меня разлюбила и стала злая, - подавленно прошептала девочка.
        - По-моему, она вела себя так, потому что переживала и беспокоилась. А Эдмара сильно винить не надо. Раз твоя мама согласилась расплатиться с Госпожой Развилок своей жизнью, это все равно должно было случиться. И знаешь, какой смертью человек умирает - тоже имеет значение. Эдмар убил ее безболезненно и не страшно, а потом в расстроенных чувствах напился. Ой… Об этом я тебе не говорила, ладно? В общем, мстить ему не надо.
        - Я больше не буду ему мстить, - согласилась Тимодия угнетенным голосом. - Мама, наверное, уже убитая ко мне ночью приходила, а потом ушла в окно и дальше по небу. Она была такая красивая, улыбалась и сказала, что в этот раз я им не достанусь. Ну, каким-то плохим, которые хотят забрать меня к себе, они иногда мне снятся.
        - Ох, а вот об этом тем более никому не говори, кроме нас с Эдмаром, - Зинта на всякий случай огляделась, но в гостиной с нарисованными на золотистых стенах бамбуковыми зарослями никого больше не было, и за обеими арками виднелись только погруженные в желтоватый полумрак пустые коридоры.
        Тимодия понятливо кивнула. Пусть она, на свое счастье, не догадывалась, кто такие «они», каждый ребенок знает о том, что на свете есть страшные тайны, требующие уважительного отношения.
        Помолчав, она спросила:
        - Почему боги так поступают? Заставляют, чтобы кто-то умер, или расстался, или чтобы ему потом было плохо, а иначе не хотят помогать? И в сказках, и в жизни… Они вовсе не хорошие.
        - Не знаю, почему, и мне это тоже не нравится, - не кривя душой, призналась Зинта. - Тавше не такая. Она помогает, не ставя жестоких условий: можешь - заплати, не можешь - не плати. Правда, помогает не сама, а через тех, кто у нее под дланью. Почему остальные ведут такие игры… Наверное, Эдмар мог бы что-нибудь об этом сказать, он ведь тоже… - слово «поганец» лекарка благоразумно проглотила, а то вдруг боги примут на свой счет, - из тех, кто не прочь поиграть. Для него все это должно быть понятней, чем для меня.
        Эдмар и впрямь сожалел о смерти Рименды, хотя неясно, чего там было больше - сочувствия или досады из-за упущенной выгоды. Он обмолвился, что из нее получилась бы превосходная домоправительница над остальной прислугой, и она бы наверняка согласилась на это, чтобы остаться около дочери, и с девчонкой тогда было бы проще, и всем было бы хорошо - но боги не любят идиллий.
        - Говорят еще, что людские жертвы, так же, как почитание и молитвы, увеличивают их силу. Наверное, так оно и есть, только враждовать с Госпожой Развилок из-за этого не стоит. Раз твоя мама в том сне улыбалась, а потом ушла, куда сама захотела, - может, ей там будет лучше, чем здесь, и может, вы еще когда-нибудь встретитесь? Если хочешь знать мое мнение, не сказать, что боги всегда правы и непогрешимы, среди них одна только Тавше неизменно милосердна, но главное - не то, как поступают они, а то, как поступаешь ты. Это самое важное. А ты неповинного человека чуть не убила. У Гвисойма хватило ума пирожок с тарелки утянуть, попробовать ему приспичило! Не бойся, милостью Тавше я его вылечила, но подумай о том, что ты, затеяв отомстить, чуть не натворила непоправимого для тех, кто тебе ничего не сделал, - для Гвисойма, для его мамы с папой, для его подружки.
        - Я не хотела, чтобы Гвисойм… - испуганно пробормотала девочка. - Я только для господина Эдмара…
        - Он тоже съел пирожок, но такому, как он, крысиный яд нипочем.
        Тимодия еще больше поникла.
        - И не думай, что меня кто угодно может безнаказанно заколдовать, - сменила тему Зинта, спохватившись, что довольно уже ее стыдить, и без того ей плохо. - Тавше покарает того, кто обидит лекаря под дланью. Один мой знакомый, не имеет значения, как его зовут, у меня на глазах убил раненого, которого я собиралась лечить, так у него потом рог на лбу вырос. Теперь ему, чтобы не пугать народ, приходится все время носить шляпу, и на полях этой шляпы сделан снизу специальный кармашек - рог прятать. В глаза не бросается, хотя все равно заметно, что там какая-то странная штука.
        Она добилась своего - девочка явно призадумалась о чем-то другом, а после повернулась к ней и сообщила:
        - Значит, большой мальчик, который ко мне приходил, тоже чем-то прогневал Тавше.
        - Почему ты так решила?
        - А у него на шляпе есть что-то пришитое, снизу на полях, вот такое длинное и зеленого цвета, как сама шляпа. Может быть, у него там тоже рог прячется?
        - Справа или слева?
        - Справа.
        У Зинты вырвалось невнятное рычание, хотя выражать таким образом свои чувства скорее пристало тому, кто служит Зерл Неотступной, а не Тавше Милосердной. С другой стороны, лучше уж рычать, чем ругаться вслух нехорошими словами, тем более при ребенке. Сжав кулаки, она вскочила с дивана - и чуть не налетела на черную змею, с неспешным достоинством выползающую из вновь появившейся посреди гостиной призрачной арки.
        Лекарка шарахнулась назад, а исчадие Хиалы обернулось Эдмаром.
        - Чтоб тебя… Не мог по-человечески вернуться?
        - Хм, согласись, милейшего хозяина чайной хватил бы удар, если бы он увидел господина Тейзурга, вылезающего из-под крыльца его заведения.
        - А то его не хватил бы удар, если б он увидел возле своего крыльца вот такую здоровенную змеюку!
        Лекарка размашистым шагом пересекла гостиную и повернула обратно. Ее кулаки по-прежнему были сжаты, внутри все клокотало. Эдмар, с интересом наблюдавший за ней, осведомился:
        - Зинта, я ошибаюсь - или мы с тобой хотим порвать одного и того же человека?
        - Давай его хорошенько отволтузим? Он заслуживает! Ты будешь держать, а я бить! Какой же он сволочонок, что подговорил Тимодию отравить тебя крысиным ядом, хотя наверняка знает, что ты от этого не умрешь!
        - Добрая ты, - заметил Тейзург с грустным восхищением. - Что тебя возмущает больше - то, что на меня покусились, или то, что для этого выбрали неэффективный яд?
        - Да я не это имела в виду! Понял же, что не это, и все равно язвишь. Он не может не знать, что крысиный яд для тебя не смертелен, и должен был подумать о том, что Тимодии влетит. А ему никакого дела до того, что ей за это будет.
        - Зато можно не собирать чемоданы - спятила не вся Светлейшая Ложа, а только ее первый амулетчик, что ни для кого не новость. Надо признать, он силен, если смог закрыться от моих заклинаний. Учту. И какого чворка он за нами шпионил? А ты еще говорила, что я его преследую. Забрался под веранду чайной, не побоявшись пыли, заноз и мышиного помета, с ума сойти… Зинта, сама посуди, кто кого после этого домогается и преследует?!
        Если вначале он был зол, как десяток демонов, то теперь успокоился и начал получать удовольствие от ситуации: очередное развлечение. А Тимодия при его появлении сжалась в комок и как будто даже дышать перестала.
        - Какую загадку тебе загадал крухутак? - повернувшись к ней, поинтересовался Эдмар.
        - Как называется дверь, которую давным-давно открыла я, а закрыла не я, - запинаясь, произнесла девочка.
        - О, даже так?.. - он вскинул бровь. - И что ты ответила?
        - Сначала, что это когда я родилась… Потом, что Врата Перехода и Врата Хиалы…
        - И не угадала, - с задумчивой усмешкой подытожил Тейзург. - Есть еще третьи Врата. Те самые, которые много жизней назад открыла ты, а закрыл с другой стороны кое-кто, кого я тоже знаю. Удивительно, как иногда сходятся и расходятся наши дорожки… Правильный ответ был - Врата Хаоса.
        В заплаканных глазах мелькнул ужас.
        - Не пугай ее, - вмешалась Зинта, которой тоже на мгновение стало не по себе.
        - Да я не пугаю, это естественная защитная реакция - ни ей, ни тебе за Врата Хаоса нельзя, там уцелеет далеко не каждый. Тимодия, ты надеялась выиграть у крухутака?
        Она кивнула.
        - И о чем бы ты у него спросила?
        - Заклинание какое-нибудь, чтобы победить их всех, которые там были и хотели меня съесть…
        - Думаешь, они стали бы дожидаться, пока крухутак научит тебя заклинанию? Он связан Условием и не может убить того, кто отгадал его загадки, а на гнупи и прочих это не распространяется. Что же теперь с тобой делать? Ты совершила кражу, покушалась на убийство, убежала из дома, пошла с тухурвой в гости к волшебному народцу - хорошие дети так не поступают… О, придумал - я отдам тебя злому полицейскому.
        Тимодия ахнула и прижала к щекам ладошки.
        - Эдмар, я же сказала - не пугай ее, хватит! - возмутилась Зинта.
        - Пойдешь к нему жить, - Эдмар взял девочку за руку и сдернул с дивана. - У него есть жена и двое детей, надо будет предупредить их, чтобы не вздумали есть твои пирожки. Обожаю изящные решения… И тебе поделом, и полицейскому - пусть теперь этот мерзавец с тобой мучается.
        Глаза Тимодии расширились от ужаса.
        - Он будет меня бить?..
        - Он даже на меня с кулаками набрасывался.
        - Пожалуйста, не отдавайте меня ему, не надо!
        Посреди гостиной опять возникла нематериальная арка, воздух под ней отливал перламутром - на этот раз не Врата Хиалы, а Врата Перехода.
        Зинта поняла, что задумал Эдмар.
        - Тимодия, не бойся, этот полицейский - очень хороший человек!
        Маг с девочкой исчезли под аркой до того, как она успела это сказать.
        Едва тундра подсохла, Салдун Заячья Лапа тронулся в путь и наконец-то добрался до Сновидческих гор. Хорошо, однако, что поспешил - раньше других пришел в Людское Чудовье, много нужных вещей наменял.
        Куду, Вабито, Сохнор и Мофну даже здесь, среди людей с юга, выглядели бестолковыми чужаками. Издалека они, пусть возвращаются туда, откуда пришли. Железная змея, которая ползает с грохотом по железной тропе, увезет их домой, а Салдун наконец-то от них избавился.
        Распрощавшись с кораблекрушенцами, Заячья Лапа взял бубен, вышел на поросший вереском горный склон и спел песню Великому Белому Псу, чтобы тот не сердился.
        Глава 6
        Извилистые пути
        Они гуляли кругами. Суно это понял после того, как маленький караван во второй раз поравнялся с мананаговой рощей, где одно из растений напоминало долговязого зеленого великана с воздетыми к небу в молитвенном жесте руками. Мананаги растут на расстоянии друг от друга - вместе и в то же время порознь. Запомнить общий рисунок такого пейзажа для мага с тренированной зрительной памятью дело нетрудное.
        Убедившись, что в этот золотой вечерний час он видит точь-в-точь ту же картину, что и вчера в сиянии полдня, только освещение и тени изменились, он украдкой сделал знак Зомару, пришпорил свою лошадь и подъехал к проводнику:
        - Это что, я тебя спрашиваю, каналья?
        - Дерево, господин, - глуповато осклабился провожатый, когда амулетчик перевел вопрос.
        По ученой классификации мананаги - не деревья, пусть и вымахивают до небес, но ладно, пусть будет «дерево».
        - И сколько еще мы будем возле него кружить, как муха на нитке?
        Не та здесь местность, чтобы двигаться не сворачивая в нужном направлении, ориентируясь по солнцу или следуя подсказкам путеводного амулета. Слишком много в этом краю тенетников, раскинувших свои сети в солнечном мареве, да еще древних развалин, которые лучше обойти стороной. И в придачу гнезда насекомых: издали их можно принять за людские деревни, а вблизи за колонии тесно слепившихся грибов или кучи старых глиняных горшков. Это напоминало странствия по лабиринту: никуда не денешься, будешь ходить извилистыми путями, но оказаться сутки спустя на том месте, которому полагалось бы остаться далеко позади, - уже чересчур.
        Проводник оправдывался, призывая в свидетели богов и Пса Забагду. Его улыбка была такой широкой, что болячка на губах начала кровоточить, а глаза, как будто подернутые мутноватой поволокой, оставались безучастными. Зачарован, понял Орвехт. И, видимо, при нем амулет, мешающий стороннему наблюдателю это почувствовать.
        - Врешь, каналья! - взревел господин Бровальд. - Привел на старое место - за это тебе деньги уплачены?! Сознавайся, кому нас продал?
        Незаметный знак Зомару - и тот, на лету схватив, что от него требуется, принялся перечить:
        - Да почем вы знаете, что врет? Может, он зачарованный? Вам, хозяин, лишь бы напуститься на человека и обругать ни за что ни про что!
        - Не лезь, прохвост, когда хозяин тебя не спрашивает! - осадил обнаглевшего слугу Бровальд.
        Доказательств никаких, зато нужное слово произнесено. Чтобы наверняка определить, зачарован человек или нет, надо быть магом либо ведьмой, однако Орвехт сейчас для окружающих не маг Ложи, а частное лицо, недалекое и склочное.
        - Он поклялся Южным Псом Забагдой! - не унимался Зомар, мигом перевоплотившийся в Джахура, словно актер на подмостках. - Люди такими словами не швыряются! Как есть зачарован, потому что смотрит как пень, я не волшебник, но птица я стреляная, а вам, хозяин, лишь бы поругаться! Его нарочно зачаровали, чтобы сбить нас с пути, потому что ваша сестрица, чтоб мне лопнуть, у кого-то богатого в гареме, и вам ее за просто так не отдадут. А этот господин, - он ткнул пальцем в сторону Кебрехта, - что-то казенное и ценное везет, а этому небось кто-то хочет помешать заключить сделку, чтоб он потом всех по миру не пустил, а господин военный нажил врагов, а этим, - он показал на молодых супругов, - задумал отомстить кто-нибудь, кто сам хотел взять ее в жены. Это ж все понятные дела, только я-то зачем с вами тут оказался? Я да он никому не нужны, - Джахур кивнул на парня в матхаве.
        Мужчины начали обмениваться настороженными оценивающими взглядами: выходило, что каждый из них мог быть причиной неприятностей. Закутанная в темный балахон сурийка, сидевшая вместе с мужем в неказистой повозке, которую купили в Мепсахате, с негромким жалобным стоном вздохнула. Ее спутника это заставило дернуться, как от болезненного удара.
        Вопрос, кто и когда зачаровал проводника? Те, кто следует за ними на почтительном расстоянии, до поры не высовываясь? Или кто-то из попутчиков, чью истинную сущность прячут мощные амулеты?
        - Поехали, - брюзгливо процедил господин Бровальд. - На запад, не заблудимся, и что там объезжать, сами разберемся. А за этим местным прохвостом надо присматривать, зачарованный он или нет, веры ему никакой. Джахур, свяжи ему руки, пока чего не натворил, да не вздумай с ним сговариваться на какую-нибудь пакость против хозяина, а то я тебя, каналью, не знаю!
        Камешек отскочил от полей шляпы и упал на мостовую. Дирвен не придал бы этому значения, мелочь же, с балкона или из птичьего гнезда, если бы тотчас не раздалось гнусное хихиканье.
        Развернувшись в ту сторону - ну, нарвались, пеняйте на себя! - он увидел трех недомерков в раскрашенных картонных масках и шаперонах с бубенчиками, оседлавших щербатую кирпичную ограду. Они болтали короткими ножками, обутыми в деревянные башмаки, и обменивались глумливыми замечаниями, внаглую высмеивая его шляпу.
        Амулет просигналил о присутствии волшебного народца.
        Гнупи средь бела дня?! Быть того не может, они же боятся солнечного света, им от него худо становится… С другой стороны, деревянные башмаки, красные и зеленые курточки - кто же еще, как не они? А сизые рожи с длинными вислыми носами спрятаны под масками.
        Черноголовые должны были совсем одуреть, если вылезли на улицу в это время суток, да еще давай задирать проходившего мимо амулетчика. Не иначе, обожрались какой-нибудь дурманной дряни, вот и потянуло на подвиги.
        В скулу влепилось метко брошенное голубиное яйцо, после чего пакостники горохом посыпались с забора и кинулись наутек. Дирвен, направлявшийся, вообще-то, на свидание к Тамриле, этого так не оставил и бросился за ними.
        Он решил во время своих тайных отлучек не пускать в ход боевые амулеты, а то застукают - и прощай, свобода. Но эту погань он загонит туда, где безлюдно - они как раз в таких местах гнездятся, - и вобьет в землю по самые макушки, а потом без промедления смоется. Уж это он умеет, послужной список у него о-го-го какой!
        Подлые твари поплатятся. Шляпа им не понравилась… Что ж, его шляпа станет последним, над чем они посмеялись в этой жизни.
        Следом за удирающими гнупи Дирвен повернул в темную подворотню, обо что-то запнулся и полетел на землю. Ему это пара пустяков, главное - сгруппироваться… Но тут его словно незримым прессом припечатало к пыльному булыжнику. Такая тяжесть навалилась - головы не поднимешь. Впрочем, по-настоящему напугало его не это, а замирающие импульсы «усыпляемых» артефактов. У него же без них никаких преимуществ!
        Чья-то рука сгребла обезоруженного амулетчика за шиворот, и его поволокли из темени к сияющему, как вымытое зеркало, проему.
        Подворотня вывела в заброшенный дворик, накрытый тенью от облезлого кирпичного дома. Окна и двери заколочены ветхими досками, все свободное пространство заполонила сорная трава.
        И еще здесь обнаружился Эдмар. Сволочные глаза подведены, губы накрашены - точь-в-точь как у Энги Лифрогед. Можно побиться об заклад, это он специально, чтобы напомнить Дирвену Энгу!
        Этому гаду сейчас полагалось бы лежать в постели и ходить не дальше, чем до горшка. Такие, как он, от крысиного яда не подыхают, но все равно сколько-то времени болеют.
        Гнупи в дурацких масках юркнули в подвальное окошко и теперь выглядывали оттуда, словно комедианты, которые тайком пробрались в пустую ложу, чтобы посмотреть на дальнейшее представление.
        - Дружишь не только с демонами, но еще и с черноголовыми? - насколько мог презрительно процедил Дирвен.
        Ему удалось сесть, а вскочить на ноги незримая тяжесть не пускала.
        - Побойся богов, какая там дружба, они мои должники.
        - Они тебе должны за помощь в пакостях?
        - Нет. За то, что я их не убил.
        - Если поссоришься с архимагами, тебе никакие гнупи не помогут. Учти, испортишь мои амулеты - с тебя за это спросят.
        - Грозное предупреждение… Только ведь Ложа не знает о твоих прогулках, верно? Что бы сейчас в этом дворе ни произошло, найдут тебя не скоро, ты сам об этом позаботился.
        Холодок в животе. И ноги точно обмякли бы, если б он стоял, а не сидел на земле.
        - Все равно потом докопаются, что это твоя работа, - хвала богам, удалось произнести это недрогнувшим голосом.
        - Подозреваю, они будут испытывать ко мне после этого неоднозначные чувства: этакую смесь негодования и благодарности за то, что наконец-то от тебя избавились. Зачем ты шпионил за нами в чайной?
        Ясно, девчонка его сдала. Девчонки все такие. Предательницы, даже когда еще маленькие.
        - Своих врагов нужно знать, - он постарался ухмыльнуться, но непонятно, получилось или нет.
        - Уважительная причина. И свою охрану ты с восхитительной ловкостью обвел вокруг пальца: отводишь им глаза, а сам болтаешься по городу, то за девицами гоняешься, то за гнупи… Наверное, аппетит нагулял? - в тоне собеседника сквозило будто бы искреннее сочувствие. - Что ж, угощайся!
        В руке с перламутровым маникюром откуда ни возьмись появился пирожок - должно быть, из волшебной кладовки, - и в следующий момент шлепнулся перед Дирвеном.
        - Ешь, - приказал Эдмар.
        «Ага, чтобы я тоже траванулся? Ах ты, сволочь…»
        Он не смог освободиться от невидимых пут, только яростно помотал головой.
        - Сам жри!
        - Да я уже, - с самым доброжелательным видом усмехнулся Тейзург. - Недавно меня от чистого сердца угостили такими же пирожками, но начинка мне не понравилась. Яблоки - еще куда ни шло, а другой ингредиент добавили туда напрасно. Я бы сказал, очень напрасно… Так что кушай.
        - Да тебе же ничего не сделалось! - предательски ломающимся голосом выкрикнул Дирвен. - Такие маги, как ты, от простых ядов не умирают, у вас сопротивляемость выше, чем у всех остальных, я же знаю!
        - Тогда зачем было это делать, если ты понимал, что я не умру?
        - Проучить тебя за все, - буркнул он, отведя взгляд.
        Сейчас и впрямь показалось, что это была не остроумная месть, которой так приятно втайне гордиться, а рискованная глупость. Он ведь думал, что, раз он под защитой Ложи, Эдмару до него не добраться… Влип, как тот чворк из сказки, попытавшийся проглотить серебряную вазу величиной с ведро.
        - Что ж, проучил. А теперь я тебя проучу, не возражаешь? Признаться, мои ощущения были далеки от блаженства. Как меня по твоей милости над тазиком рвало - брр, даже вспоминать тошно. Ты заслужил ответного удара, так что лучше ешь по-хорошему.
        Дирвен в панике пытался «достучаться» до своих амулетов, но ни один не отзывался. Эдмар после крысиного яда живехонек, а для него это конец…
        - Если не хочешь по-хорошему, будет еще интересней.
        Тейзург что-то вынул из туманно-серебристо-лилового рукава своей баэги и бросил на землю. Комок то ли ниток, то ли светлых волос зашевелился, начал расти, выбрасывая тонкие щупальца, которые тут же вытягивались и сплетались, - и вот уже напротив Дирвена сидит, приминая стебли с крохотными желтыми цветочками, что-то вроде отвратительной плетеной куклы ростом с человека.
        - Позавтракаешь в компании, раз ты такой привередливый.
        Перед сотканным из белесых нитей гротескным созданием упал еще один пирожок. Оно шевельнуло рукой с хлипкими нитяными пальцами, и правая рука Дирвена, зеркально повторяя движение этой колдовской пакости, сама собой потянулась к отравленному угощению.
        - Это нечестно! Ты же наверняка даже до конца не доел - откусил два-три раза, почувствовал и побежал блевать над своим тазиком!
        - Может быть, может быть… А может, я эту неэстетичную подробность и вовсе выдумал, чтобы тебя напоследок порадовать, но это не повод для смягчения наказания.
        Просить пощады - позорно, но умирать до ужаса не хотелось.
        - Я больше не буду! Подожди, разве нельзя с тобой за это как-нибудь по-другому расплатиться? Ну, чего тебе нужно…
        - Приятного аппетита.
        Лицо Эдмара - лицо Энги, наводящее оторопь напоминание о прошлой весне в Разлучных горах, - выглядело до омерзения удовлетворенным.
        Дирвен разрыдался от злости и безнадежности, но его же собственная рука заткнула ему рот пирожком. Внутри было нарезанное кусочками яблоко и вытопившийся сироп, никакого больше привкуса.
        Зрителей в подвальном оконце прибавилось: к тем гнупи, которые заманили жертву в западню, присоединились другие, без масок. Они подслеповато щурились и пихали друг дружку. Растолкав их, высунулась вперед тухурва - морщинистая, веснушчатая, длинноносая, с лохмотьями паутинных кружев на чепце. Этой дневной свет нипочем, и она глазела с жадным любопытством, как Дирвен, давясь всхлипами и кусками, поедает пирожок со смертельной начинкой.
        Против этих чар он ничего сделать не мог. Совсем ничего. Только липким сиропом перемазался.
        Когда эта издевательская трапеза закончилась, нитяное создание, чьи движения он против воли повторял, опало и съежилось, вновь превратившись в комок спутанной пряжи среди россыпи крошек.
        - Угощение для птиц и крыс, - заметил Тейзург. - Во втором пирожке начинка была без добавок, невинные городские животные не пострадают. Что ж, мы в расчете. Можешь теперь наслаждаться… И сколько бы ты ни умолял, на мою милость не рассчитывай!
        Он шагнул в появившуюся сбоку призрачную арку, на ходу превращаясь в какую-то мерзопакость, и в то же мгновение Дирвен почувствовал, что свободен. Враз проснувшиеся амулеты отозвались на его призыв хором жизнерадостных импульсов.
        Тухурву и гнупи от окошка словно ветром сдуло. Исчезли в затхлой подвальной темени, и шорохи вскоре затихли. Дирвен не собирался гоняться за окаянным народцем. Жить ему оставалось считаные часы, если не минуты, не стоило тратить их на всякую дрянь.
        Тейзург сказал: на мою милость не рассчитывай. Какую милость он имел в виду? Известно какую: противоядие!
        Прежде всего - опорожнить желудок. Дирвен сунул два пальца в рот и попытался вызвать рвоту, но ничего не получилось. Эта сволочь все предусмотрела… Видимо, какое-то заклинание, блокирующее позывы, и действовать оно будет до тех пор, пока процесс не станет необратимым.
        Вместе с другими артефактами проснулся «Победитель ядов», который не только предупреждает об отравленной пище, но и замедляет развитие отравления. Лучше, чем ничего, но существуют специальные заклинания, способные свести на нет его работу. Одна надежда - маги и лекари Светлейшей Ложи что-нибудь придумают, и если он успеет до них добраться, есть шансы выжить.
        Дирвен бросился бежать. Он мчался по улицам сломя голову, словно у него за спиной выросли крылья - или, что вернее, словно его догоняли демоны смерти из свиты Акетиса.
        Кого-то столкнул в канаву. Вслед летела ругань. Привязалась собака, даже две. Напугал лошадей, которые понесли коляску и подняли переполох. Сшиб лоток с апельсинами, и те далеко раскатились по мостовой.
        Вывески, лица, экипажи, корзины цветочниц, разрисованные обережным орнаментом стены, веревки с одеждой и всяким домашним тряпьем, витрины, напоминающие маленькие застекленные театры, - все это мелькало пронзительно-яркими пятнами. Мгновение - и мимо. Бессчетные прощальные приветы от жизни, которая вот-вот оборвется. Наверное, он уже начал терять силы… Не свалиться бы замертво до того, как добежишь до цели.
        Подхлестнутый этой мыслью, Дирвен рванул напрямик по задворкам. Перемахнул через несколько невысоких оград: прыжок, оттолкнуться ладонью - и ты на той стороне. Ни одной лишней секунды не потерял, таких отличных показателей у него не бывало даже на тренировках и зачетах.
        Попалась навстречу толпа - то ли похороны, то ли свадьба. Он прошел сквозь нее наискось, как отправленный к цели метательный нож. Не успевших посторониться отшвыривал с дороги: некогда миндальничать, если тебя вот-вот настигнет агония.
        Вот, наконец, и тайник, устроенный в заброшенном каретном сарае. Дирвен торопливо сменил испачканную одежду мастерового на свою форму, подрагивающими пальцами переложил по карманам амулеты. От чего руки дрожат - от волнения или он сейчас начнет умирать? Вроде уже слегка подташнивает…
        Прибегнув к помощи «Маскарадного кубика», он добрался незамеченным до тренировочного зала и уничтожил болвана-подменыша. Плеснул в кружку лимонной воды из стоявшего на столике кувшина, взахлеб выпил и снова сунул пальцы в рот. Ага, в этот раз все-таки вывернуло! Только, наверное, уже поздно… Того и гляди начнутся рези в животе и судороги.
        - Мне нужна помощь! - крикнул он, распахнув дверь.
        На лбу выступила испарина - тоже верный признак близкой кончины.
        Его охрана, двое магов и два амулетчика - недовольные антипатичные физиономии, - мигом очутилась рядом.
        - Что стряслось?
        - Ты чего блюешь?
        - Позовите кого-нибудь - лекарей, архимагов, позовите всех! Меня отравили, я умираю!
        Он и сам уже отправил мыслевести кураторам и сразу получил отклик: «Сохраняй спокойствие, о тебе позаботятся». Это и вправду чуть-чуть успокоило. Его ценность для Ложи - это вам не шутки: самое высокое начальство забегает, лишь бы спасти своего сильнейшего амулетчика.
        - Чем отравили? - деловито справился главный из охранников, вечно хмурый немногословный маг.
        - Каким-то пирожком… Я его нашел, а он, наверное, был ядовитый, мне с него плохо… - не рассказывать же им про Эдмара, тогда придется и в остальном сознаться.
        - Тебя, что ли, не кормят? - искренне удивился старший охранник. - Хочешь сказать, тебе жрать нечего?
        - Так есть очень хотелось, а обед когда еще будет. Вот это очень важно, - всхлипнув, он показал на заляпавшую половицы рвотную массу. - Соберите в какую-нибудь тарелку, надо отдать архимагам, чтобы они в этом разобрались…
        На лицах у сторожей читалось: «Не помрешь от яда, так мы сами тебя прибьем!», но одного из амулетчиков все-таки отрядили за совком и тарелкой.
        К тому времени, как появились кураторы, маги-лекари и кое-кто из Сокровенного Круга, Дирвен уже придумал легенду, которая все объясняла.
        Тренируясь, он зверски проголодался, а в кармане как раз завалялся со вчерашнего вечера пирожок, найденный под лестницей в парке у графа данг Чеглерума - ну, когда он разбирался с тем каверзным артефактом, который кто-то подкинул в графский фонтан. Пирожок выглядел аппетитно, вот и сунул в карман. А сегодня, через полчаса после того, как перекусил, странно себя почувствовал. Наверное, пирожок был с крысиным ядом, то-то его оставили в укромном месте под лестницей. Может, на нем еще и чары были какие-нибудь пакостные… Пожалуйста, сделайте что-нибудь, пока я не умер!
        Выслушав этот сбивчивый рассказ, почтеннейший архимаг с ухоженной седой бородкой клинышком обратил изумленно-свирепый взгляд на своих подчиненных:
        - Что это значит, я вас спрашиваю? Было приказано охранять его от покушений и от собственного пагубного самовольства, а не морить голодом!
        Те принялись оправдываться: помилуйте, никто его не морит, хорошо кормят, спросит в трапезной добавки - сразу бегут с добавкой. Всего дают вволю: и разнообразно приготовленного мяса, и шоколада, и омлетов, и рыбных блюд, и полезных овощей-фруктов.
        - Тогда почему он худой? И куски подбирает где попало, как последний нищеброд, - оглядев Дирвена, упрекнул второй архимаг, упитанный пухлолицый старик с выступающим вперед животом. - Если наши амулетчики голодают, это форменная диверсия, я лично проинспектирую трапезную и всех ответственных.
        - Он не худой, он мускулистый, только жирка пока еще не нагулял…
        - И на каждую корку под ногами кидается! Это не для амулетчика позор - это позор для кураторов, поваров и снабженцев. Уж теперь-то я разберусь с вашей коррупцией, будет вам вздрючка… Надо же знать меру, когда воруете! Что там с отравой?
        - Чисто, - отозвался маг-лекарь. - Никаких ядов, кроме той дури, которая водится у него в башке, но это уже не по нашей части.
        - Неправда! - огрызнулся Дирвен. - Есть там яд, я чувствую! Может, он такой, что сперва никак не проявляется, а потом раз - и убивает…
        - Ты что порешь, ты же в этой области не специалист!
        - Зато я отравленный, и я чувствую, что эта пакость уже начала меня убивать, а вы ничего сделать не хотите!
        - У тебя должен быть «Победитель ядов», - сухо напомнил один из кураторов, хорошо осведомленный и о функциях разных артефактов, и о снаряжении Дирвена Корица. - Ты его задействовал?
        - Нет… - Дирвен несколько раз растерянно хлопнул ресницами, выгадывая секунды, чтобы сочинить непротиворечивое объяснение. - Я… Ну… Как раз на тренировке я это самое… Часть амулетов усыплял, часть держал в рабочем состоянии, а то на заданиях всяко бывает, чтобы не терять навыки. Когда я ел пирожок, «Победитель ядов» у меня был усыплен. Я только потом спохватился и применил его.
        Куратор со злости плюнул, символически, но выразительно.
        - А тебя в пятилетнем возрасте не учили, что нельзя подбирать и тащить в рот что попало?!
        - Так есть хотелось, - пробормотал Дирвен, заработав еще несколько испепеляющих взглядов, и добавил в отчаянии: - Сделайте что-нибудь, чтобы я не умер! Дайте мне противоядие!
        Его напоили и рвотным зельем, и слабительным - прополоскало так, что ни в желудке, ни в кишечнике ничего не осталось. Изучив содержимое посудин, никаких следов отравы маги-лекари там не нашли. С помощью заклинаний и реагирующих на яды артефактов тоже не удалось ничего обнаружить, но Дирвен знал, что за подлая сволочь Эдмар. Определенно в том пирожке что-то было!
        Да и выглядел он скверно: бледный как мел, трясущийся, взъерошенный, вспотевший так, что белье хоть отжимай, с затравленно-обреченным взглядом.
        По распоряжению архимагов на консилиум срочно доставили двух лекарей под дланью Тавше: старого господина Шамонга и госпожу Зинту. Обследовав пациента, те единогласно вынесли вердикт: никаких признаков отравления. Даже они не могут найти, но что-то ведь есть!
        Зинта смотрела сердито, словно того и гляди кулаком в глаз засветит. Остальные решили, это потому, что занятую лекарку оторвали от работы в лечебнице, но Дирвен понял: она все знает. И сердится на него, а не на Эдмара, несправедливо же! Хотя о том, что этот подлец отыгрался и скормил ему пирожок, она скорее всего не в курсе.
        Постукивая клюкой, вошла еще одна участница консилиума - древняя старуха, при взгляде на которую думалось о парковых лужайках и лесных полянах. В ее седую косу были вплетены травяные стебли, с пелерины свисали пучки травы, пояс был перевит побегом плюща. Сразу понятно, кто такая и откуда она черпает свою ведьмовскую силу.
        Все почтительно поздоровались с травяной ведьмой, а сама она поклонилась только служителям Милосердной. Что-то пошептав над изнывающим полуголым Дирвеном, подержав его за руку, посмотрев в глаза и понюхав содержимое дурно пахнущих плошек, старуха объявила:
        - Нету здесь никакого яда. Зато есть другое.
        - Что именно, матушка? - уважительно справился архимаг с бородкой.
        - Этот юноша сегодня утром принял внутрь приворотное зелье. Из редких травок сварено, заговорено кем-то искусным, то-то вы ничего не заметили.
        Дирвен не сразу осмыслил услышанное. Приворот? Не яд?.. Правда не яд?!.
        Остальные начали обмениваться репликами, однако он не мог разобрать, что они говорят. Главное, что не отрава! Смертный приговор в последний момент отменили.
        - Понял, бестолочь? Не помрешь, зато втрескаешься, - бросил старший из магов-охранников с таким выражением, словно то, что подопечный останется жив, не слишком его обрадовало.
        - Какой приворот, матушка, сможете определить? - осведомился с долей озабоченности толстый архимаг. - Низкий или высокий?
        - Низкий. А вот снять его не смогу, ежели вам нужно, тут уж сами постарайтесь.
        Привороты бывают двух видов. Высокий - когда человек влюбляется без памяти, готов забыть обо всем, что имело для него значение раньше, разорвать свои прежние связи и пойти за объектом влюбленности хоть на край света. Привороживший без труда подчинит себе привороженного. А низкий приворот всего лишь разжигает телесное желание. Ничего, кроме похоти. Эта разновидность считается менее вредоносной для пострадавшего и окружающих, а потому расценивается законом как менее тяжкое преступление.
        Дирвена снова взяли в оборот, теперь уже одни маги, без участия лекарей. Еще на десять раз проверили-перепроверили и, убедившись, что приворот и впрямь по всем признакам низкий, вздохнули с облегчением. Нет никакой возможности его снять - это да, но зато нечего опасаться, что первый амулетчик без памяти влюбится и потеряет голову.
        - А к кому меня приворожили? - поинтересовался Дирвен настороженно.
        - Не задавай детских вопросов, это с ходу не определишь, - отмахнулся видный специалист по приворотам. - Главное, что не высокий, на рассудок не влияет, не создает почвы для манипуляций. Не лопай в другой раз что ни попадя, уж дотерпи как-нибудь до трапезной.
        - Вот на кого у тебя встанет, тогда и узнаешь, - ухмыльнулся его коллега, известный пошляк.
        Зашла речь о том, что стоило бы выяснить, откуда взялся пирожок с приворотным зельем в графском парке. Видимо, кто-то выбросил - то ли тот, кого угостили, то ли тот, кто намеревался кого-то приворожить, но передумал? Надо бы отправить к графу данг Чеглеруму дознавателя…
        Выпровоженный в коридор Дирвен подумал, что они же теперь расследование затеют и, может, даже «виновных» найдут, и все по ложному следу… Эта мысль вызвала у него не раскаяние, а скорее ощущение некоторого неудобства, вроде рези в глазах или боли в натертой пятке. Он был до того измучен и опустошен, что даже не стал огрызаться на своих сторожей, которые потащили его в трапезную: архимаги распорядились впредь особо присматривать за тем, чтобы разжалованный первый амулетчик хорошо кушал и всегда был сыт.
        К кому же эта омерзительная, такая омерзительная, что убить мало, и в то же время омерзительно прекрасная сволочь его приворожила? Оставалось надеяться, что не к тухурве, которая выглядывала вместе с гнупи из подвального окошка.
        Соленурки, похожие на ящерок с переливчатой стеклянистой чешуей, сверкали на солнце, словно россыпь живых алмазов, сбежавших из ювелирной лавки. У Невьюронга, которого Суно ценил за изящество слога и способность подмечать такое, что увидит далеко не каждый, был, помнится, рассказ на эту тему… В памяти Орвехта впечатление от рассказа сплелось с ароматом превосходно сваренного горячего шоколада, в который добавили ложечку мятного ликера. Но какой там сейчас Невьюронг, какой, боги милостивые, шоколад с ликером - посреди этой обманчивой, как лабиринт, и раскаленной, как забытая на плите сковорода, сурийской равнины, неподалеку от соленого озера с кишащими на солнцепеке соленурками!
        Сабил, почтительный молодой человек в матхаве, направляющийся в Пчеват к родителям, освободил один из двух своих дорожных мешков, натянул истрепанные кожаные перчатки и отправился на охоту. Ящерки, спасаясь от него, прыгали в воду или шныряли по каменным россыпям, усеянным кристалликами соли.
        - Сколько поймаешь, я куплю за хорошую цену, - великодушно предложил Атабиш-нуба, торговец, которому больше некуда было спешить, потому что срок его сделки истекал завтра-послезавтра.
        Останавливаться на дневной отдых они начали после того, как пала кляча Сабила. Сразу было ясно, что она доживает последние восьмицы, и ее прежние хозяева в Мепсахате обрадовались покупателю, как милости кадаховой: принесла им лошадка напоследок нежданно-негаданно какой ни на есть барыш!
        На лошадь получше у парня не нашлось денег. Зомар-Джахур подкармливал ее сахаром - будто бы назло господину Бровальду, а на самом деле, как подозревал Орвехт, из сострадания к животному. Возможно, несчастная кляча напоминала ему что-то из его страшного раннего детства в неблагих землях.
        Безлошадный Сабил теперь то шагал пешком, то подсаживался к молодым супругам - повозка у них была небольшая, двухместная, и ему приходилось пристраиваться на запятках. Он не жаловался.
        Отставной ларвезийский офицер раскуривал трубку, его плутоватое обрюзгшее лицо затеняли поля шляпы с приплюснутой тульей.
        Зачарованный проводник со связанными спереди руками сидел в скудной тени куста, усыпанного неприятно пахнущими красно-лиловыми цветами, каждый из которых был с целый букет. С другой стороны куст объедали верблюды. Пленник не пытался ни сбежать, ни освободиться от пут, и взгляд у него по-прежнему был безучастно-мутный.
        Кебрехт устроился неподалеку от Суно и Зомара - то ли, несмотря на маскировку, чуял «своих», то ли просто решил держаться тех, кто во время стычек проявил себя круче остальных. Вероятно, и то, и другое. Еженощное возобновление заклинания личины занимало немного времени и благодаря артефакту, поглощавшему магическое «эхо», не могло быть уловлено волшебным народцем. Амулетчик Ложи все равно мог что-то заподозрить… Но это, пожалуй, не столь уж плохо.
        Муж и жена молча сидели рядышком, как обычно. На его усталом лице с запавшими щеками читалась печаль, внутреннее напряжение, отдающая безумием тревога. Беспокоится о жене, которой скоро рожать. Однако проявляется это беспокойство исключительно в мимике и вздохах, а на деле он своей любезной ни руки лишний раз не подаст, ни словечком с ней не перемолвится, и не спешит обнимать, когда та жмется к нему плечом.
        Неужели бы Суно с Зинтой стали вести себя так, словно промеж них кисейная ширма, которую боги не приведите опрокинуть? Или сурийка больна чем-то заразным? Или тут не обошлось без каких-то чар, обета, зарока - скажем, она благополучно разрешится от бремени лишь в том случае, если до родов супруги будут общаться как можно меньше? О таких вещах не годится судить наобум.
        Образцово тихая спутница - живая иллюстрация к какому-нибудь сурийскому «Наставлению о женской скромности и двадцати двух других добродетелях, украшающих красоту» - покорно съежилась возле мужа, обхватив руками большой округлый живот. С головы до пят закутанная в усхайбу, она выглядела темной кляксой на солнечно-белесом пейзаже с зеленью скудного кустарника, голубым небом, лошадьми, повозкой, двумя верблюдами рыжеватой масти - и причудливым сооружением на заднем плане, как будто составленным из множества горшков и плошек, обшарпанных, кое-где издырявленных.
        Для человека, не лишенного восприимчивости, стоянка представляла собой невеселую картину, но отрадно было то, что они теперь двигались куда нужно - на запад, к Пчевату, петляя лишь затем, чтобы обойти очередное препятствие. Орвехт предполагал, что реакция противной стороны не заставит себя ждать. Быть того не может, чтобы их сначала столько времени морочили, а потом просто так выпустили.
        Сабилу повезло: все-таки изловил двух соленурок. Их сверкающие шкурки идут на изготовление дорогих вещиц, однако «хорошая цена», которую посулил Атабиш-нуба, оказалась существенно ниже рыночной. Парень торговался, но было ясно, что уступит. Из почтительности.
        Орвехт перевел взгляд на скопление слоистых желтовато-серых «горшков», испещренных продольными бороздками: в высоту оно превосходило человеческий рост, хотя слепили его существа величиной с виноградину.
        Гнезда хлибрифов - насекомых с мохнатыми тельцами цвета свернувшейся крови и тонкими коленчатыми ножками. Они не ядовиты, их укусы похожи на слабые щипки. Выползают наружу в сумерках, а от палящего солнца прячутся в своих постройках.
        - Джахур! - ворчливо окликнул господин Бровальд. - Не бездельничай, каналья, налови мне хлибрифов для рыбалки. По карте впереди речка, ухой себя побалуем… Этих каналий можно достать, ежели по их домику чем-нибудь долбануть посильнее.
        Приют для конфискованных детей напоминал Хеледике снадобье, в котором обволакивающая приторная сладость смешалась с едкой горечью.
        Чистенько, за этим следит прислуга - Закон о Детском Счастье запрещает принуждать детей к труду, даже если речь идет о содержании в порядке собственных вещей, не говоря о таких орудиях угнетения, как тряпка и швабра.
        Мебель словно в приличной гостинице средней руки, а все же отдает неволей - это даже не запах, что-то вовсе неуловимое, но в то же время для всех здешних пленников понятное.
        Кормят хорошо, без десерта не оставляют.
        Повсюду игрушки, попадаются среди них и видавшие виды, и совсем новые: куклы, кубики, мячики, оловянные солдатики, деревянные лошадки, настольные игры. То, что Талинса Булонг неразлучно таскает с собой маленькую матерчатую куколку, возражений не вызывало: девочке для Счастья полагается любимая кукла. Никто, правда, не догадывался, что набита она олосохарским песком, поддерживающим ведьмовскую силу Хеледики из деревни песчаных ведьм.
        Надзирательницы и воспитательницы как на подбор рослые, ухватистые, властные. Обитателям приюта они внушали трепет - всем или почти всем, но только не юной ведьме, привыкшей оценивать противника вовсе не по физическим статям. Она запросто могла бы расправиться с любой из этих грозных теток. Среди них ни магичек, ни ведьм, ни амулетчиц. Вот в наружной охране было двое-трое амулетчиков, но те стерегли конфискованных детей, не попадаясь им на глаза.
        Шесть дней подряд - школьные занятия, два выходных. Учиться Хеледике всегда нравилось, однако она отметила одну любопытную разницу. Если в алендийской школе на уроках изящной словесности рассматривались красоты слога, мастерство выстраивания сюжета, характерные черты персонажей, то в этом учебном заведении все, что можно было найти в книгах, служило иллюстрацией к постулату: умей приспособиться к обществу и будь доволен тем, что оно тебе предлагает. Будь законопослушен. Будь уступчив, терпим и миролюбив. Не отвечай ударом на удар, не пытайся защищаться самостоятельно, это нехорошо. Если тебе нанесли ущерб - обратись в суд. Не позволяй себе странностей, которые могут раздражать окружающих, это нехорошо. Не питай чрезмерных привязанностей к так называемым «близким людям», это тоже нехорошо и мешает твоему Счастью. Овдаба - самая счастливая и просвещенная страна, будь благоразумен, и ты тоже получишь свою долю Счастья. Из книг извлекались примеры того, как пагубны своенравие, вольномыслие, неуступчивость, неспособность быть счастливым в гармонии со всем обществом.
        Что ж, один урок Змейка усвоила быстро: на занятиях она без запинки молола то, что от нее хотели услышать, не давая им повода насторожиться. Эдмар похвалил бы… Хм, у нее ведь есть один родственник - в отличие от Нинодии Булонг, настоящий! - который, если позвать его на помощь, смог бы в два счета забрать ее отсюда. Но неизвестно, захочет ли он спасти Нинодию, он ведь не из тех, из кого можно веревки вить. К тому же явление Тейзурга всю легенду порушит, а Хеледика, раз уж взялась шпионить для Ложи, хотела быть безупречной шпионкой.
        Порой у нее вспыхивала, как боль от удара, злая мысль: «Пропади он пропадом, этот приют!» - но она тут же себя осаживала. Не надо, а то еще наведешь ненароком какие-нибудь пагубные чары.
        Около трети детей, которых тут держали, забрали из семей, где их мучили и жестоко избивали. Здесь им было всяко лучше, чем дома: хотя бы не колотят смертным боем и досыта кормят. И нельзя не признать, что в Ларвезе или в странах Суринани власти не стали бы вмешиваться по такому поводу в чьи-то семейные дела.
        Зато остальные две трети тосковали и мечтали вернуться к близким. Обычная для Овдабы западня: их конфисковали у родителей, которых в судебном порядке признали недостаточно зажиточными для обеспечения ребенку полноценного Счастья, как это случилось с Дирвеном. Или они стали жертвами взрослых интриг. Или просто подвернулись Надзору за Детским Счастьем в недобрый час недобора по количеству рассмотренных дел о внутрисемейном жестокосердии - в Овдабе от такой беды не зарекайся.
        Их участь Хеледику ужасала. Она-то отсюда уйдет. Вот только поймает того, кто выведет ее наружу, несмотря на все замки-засовы-амулеты, - и уйдет, и вообще у нее совсем другая дорожка. А они останутся и смогут разве что тихонько плакать по ночам. Их постепенно заставят смириться и приспособиться, а кто упрется насмерть - тех ждет другой приют, исправительный, где насильно поят «зельем послушания». Нет уж, провались оно к демонам в Хиалу, это овдейское Счастье!
        Змейку познакомили с обеспеченными бездетными супругами, которые изъявили желание ее удочерить. Благообразная пара зрелых лет. Он - строго-доброжелательный, сдержанно улыбающийся, окружен ореолом состоятельности и слегка преувеличенной, напоказ, надежности. Она затянута в консервативно-элегантное платье для визитов, настоящая дама, очень воспитанная, с восторженным блеском в глазах. На бледно-розовых губах мотыльком порхает умильная улыбка. Оба словно не понимали, что собираются присвоить то, что для них не предназначено - все равно что покупатели краденого.
        После этих смотрин у Хеледики осталось ощущение, будто ее сводили в какое-то картонное царство, где люди напоминают улыбающихся кукол из папье-маше, а что на самом деле спрятано за этими раскрашенными декорациями - заранее не угадаешь.
        Перед сном она молилась богам. Не о побеге - эту проблему она как-нибудь решит самостоятельно, а о том, чтобы в следующий раз ей выпало родиться не в Овдабе. Где угодно, только не в Овдабе.
        Стать жертвой приворота - ничего хорошего, но если тебя приворожили к наипервейшей в Сонхи сволочи - это и вовсе гадство. Влип так влип! И ведь как представишь себе эту сволочную рожу, сразу кровь приливает куда не надо… С отчаяния Дирвен начал грязно ругаться вслух. Ему уже два раза делали замечания случившиеся рядом маги высокого ранга: мол, резиденция Светлейшей Ложи - не то место, где можно ни с того ни с сего сквернословить посреди коридора. Ага, знали бы, с чего он сквернословит! Но об этом он никому не расскажет.
        Кроме позорного и недвусмысленного желания, о котором никто не догадывался, хотя бы за это хвала богам, Дирвену отравлял жизнь назойливый контроль надзирателей за его питанием. Чуть-чуть на тарелке оставишь, и эти окаянные жлобы тебя с ложки начинают кормить, не стесняясь ухмылок окружающих. У них, мол, инструкция. Порции в трапезной не маленькие, а ему с недавних пор еще и с верхом накладывают: «чтобы объедки где попало не подбирал».
        - Я же не лекарь под дланью Тавше - жрать за троих! - возопил в конце концов Дирвен на всю трапезную.
        - Ты не лекарь, ты вроде чворка: глотаешь все, что валяется под ногами, - злорадно заметил маг-охранник.
        Ехидная сволочь, однако до Самой Главной Сволочи ему далеко. С Самой Главной Сволочью, до сумасшествия желанной, никто не сравнится… Тьфу, мерзопакость!
        Надзиратели решили, что он плюется по поводу хорошего мясного рагу под руфагрийским соусом, и давай его стыдить. Придурки, что с них взять.
        С этим надо было что-то делать, и Дирвен отправился на свидание к Тамриле. Уговорились, что она каждый день будет приходить в условленное место, а он уже три раза подряд пропустил по не зависящим от него причинам. Ждет или нет?
        О его отлучках так никто и не узнал, и с «тренировками» первого амулетчика ничего не изменилось. Только теперь ему оставляли на столике в углу кроме кувшина с лимонной водой еще вазу с печеньем и плитку шоколада в придачу.
        Шоколадку Дирвен захватил с собой: угостить Тамрилу. Лишь бы та пришла, а то вдруг ее уже выдали замуж и на улицу не выпускают… Или вдруг она решила, что он исчез насовсем? Впрочем, его однажды отправили на задание в то время, когда по распорядку тренировка, но Тамрила на другой день все равно появилась.
        Хорошо, когда девчонка в тебя влюблена, хотя верить им все равно нельзя: позволяй себя любить, но оставайся хозяином положения. Эта мысль заставила шагавшего на свидание Дирвена горделиво расправить плечи.
        Она ждала, где обычно. По лицу сразу понятно, что волновалась.
        - Свадьба через восьмицу. Старик дал денег, чтобы я потратила, на что захочу, и я сняла для нас комнату с постелью.
        - Далеко?
        - Здесь, - она показала на дом с лавкой масляных ламп и подсвечников в кирпичном цоколе. - Идем.
        По дороге Дирвен вручил ей шоколадку, чувствуя себя галантным соблазнителем:
        - На, это тебе.
        - Наверное, несколько дней копил? - улыбнулась Тамрила. - Что ты, право же, так тратишься…
        - С первого дня, как мы познакомились, - соврал Дирвен. - Хотел тебя угостить.
        Вот гадство, шоколад-то дорогого сорта, не из тех, что по карману бедному подмастерью. Не учел.
        На лестнице навстречу им никто не попался, и стояла тишина, словно дом вымер, только за рассохшимися плинтусами шуршали мыши. Запахи человеческого жилья есть, а звуков нет. Все разом куда-то ушли?
        В комнате она сразу начала раздеваться, в лихорадочной спешке, но при этом ловко, округлые белые руки так и мелькали. Широкая в кости, стройная, плотная, с кожей, словно топленое молоко, обнаженная Тамрила напоминала северянку с картин овдейских художников. Кинулась с него тоже стаскивать одежду, как будто не могла противиться чувству, однако ее прозрачно-серые глаза, в какой-то момент оказавшиеся напротив его глаз, смотрели не страстно и не томно, а с рвущим нервы напряжением. Можно подумать, вот-вот куда-то кинется очертя голову.
        - Я тебя люблю, - шепнула Тамрила, словно отвечая на немой вопрос, и сорвала с него шляпу.
        Он не успел воспротивиться, но девушка не выглядела испуганной.
        - Ой… Это что?
        - Это на меня порчу навели, - раздосадованно буркнул парень. - Денег нет, чтобы заплатить магам…
        - Накопишь да потом сведешь. Я все равно тебя люблю! - она потянула его на кровать, застланную старым застиранным покрывалом. - Давай в этот раз не по-собачьи, а лицом к лицу?
        Когда уединялись по окрестным сараям, Дирвен брал ее сзади, там иначе было неудобно, зато на постели - совсем другое дело.
        Ее напряженный взгляд из-под опущенных ресниц действовал на него, словно щекочущая жесткая травинка. Мелочь, а все равно слегка мешает. Наверное, она боится, что кто-нибудь их тут застукает, и тогда расстроится ее свадьба с денежным мешком. Бескорыстную девчонку, чтобы она хотела одной только любви, без каких-то своих интересов, днем с фонарем не найдешь. Таких не бывает.
        Несмотря на эту презрительную мысль, Дирвен испытывал обычное телесное удовольствие. Сволочной приворот не лишил его влечения к женщинам, вообще никак на это дело не повлиял: он по-прежнему и хочет, и может. Хвала вам, боги, все в порядке!
        Но пакостное зелье все же давало о себе знать: если зажмуриться и представить, что это не Тамрила, а известно кто, возбуждение становилось небывало острым и опьяняющим.
        - Почему ты не Эдмар… - выдохнул Дирвен, яростно двигаясь.
        Глаза Тамрилы потрясенно расширились, потом сощурились.
        Ерунда, чего она, им же вон как хорошо, это главное!
        Мир взорвался, и он блаженно обмяк, а в следующее мгновение Тамрила, рывком выпростав руки, нанесла ему костяшками ладоней удар по вискам.
        «Зря сказал вслух, она обиделась…» - успел подумать Дирвен, проваливаясь в обморочную глубину.
        Река называлась Сумляр. Мутная, глинистая, с теплой буровато-изумрудной водой. Зато не соленая. Можно напоить лошадей и верблюдов, самим вволю напиться и залить опустевшие бурдюки. У курьера Ложи был амулет, очищающий сырую воду от заразы и прочей вредоносной дряни.
        По берегам гнездилась тьма-тьмущая птиц. Иные из них напоминали горделиво выступающих придворных в разноцветных одеяниях и хохлатых головных уборах, другие - галдящую рыночную толпу, третьи, которые стояли посреди залитого солнцем мелководья на длинных голенастых ногах, - монахов, погруженных в раздумья о переменчивости всего сущего. Каменистую землю местами сплошь покрывала белесая корка подсохшего помета, буйная приречная зелень была охвачена птичьей суетой.
        Лишенная движения, выцветшая, подернутая тусклым маревом даль солончаковой полупустыни - и неширокая полоса пестрой кутерьмы, протянувшаяся меж двух горизонтов.
        Они вышли то ли севернее, то ли южнее Ниларьягдуна - деревушки с мостом, и двинулись вдоль Сумляра, выискивая место, где птиц поменьше.
        Орвехт держался вблизи повозки и наблюдал за женщиной. Не преследовал заинтересованным взглядом, а посматривал вскользь, жалуясь супругам на Джахура. И к его болтливости, и к назойливым жалобам на слугу все привыкли - господин Бровальд в своем репертуаре. То, что в последнее время он чаще всего избирал в слушатели пассажиров разболтанной колымаги, которую уже пришлось однажды чинить, тоже было объяснимо: остальные норовили от него сбежать. Эти тоже сбежали бы, если б могли, но повозка уступала в маневренности всадникам.
        Он все-таки поймал момент. Женщина отправилась за кустарник по нужде - что ж, самое естественное дело, а когда она вернулась к остальным, маг заметил на темно-коричневом рукаве усхайбы приставшие перышки. У этой птичьей речки недолго в помет вляпаться, не то что в перья… Но на непроницаемую вуаль из конского волоса в придачу налип серый пушок. Амуши могут довольствоваться людской пищей, однако нет для них ничего слаще глотка свежей крови.
        Когда нашли место для стоянки - лысый участок берега с каменистой отмелью, - господин Бровальд, заболтавшись, упустил хлибрифов, наловленных Джахуром для рыбалки.
        Выронил замотанную тряпкой банку. Бывает. Тряпка невзначай развязалась, и мохнатые черновато-красные насекомые расползлись, проворно шевеля членистыми ножками. Эта оказия случилась буквально в шаге от сидевшей на подстилке сурийки, но та не вскочила, не вскрикнула, вообще ни слова не сказала.
        Кроя на чем свет стоит криворукого слугу - кто ж еще плохо завязал банку! - Бровальд кинулся собирать разбежавшихся каналий. Он был неловок, а хлибрифы стремились поскорее спрятаться от солнечных лучей. Один из них, пойманный, но тут же оброненный, юркнул сурийке в рукав, словно в душную темную норку.
        Ловец с перекошенным от гнева лицом «не заметил» этого конфуза, а женщина даже не вздрогнула. Существу, которое скрывалось под усхайбой, насекомые нипочем. Мало ли что там ползет по руке, щекоча кожу. Хрустящее лакомство ползет. Растяпа-смертный отойдет подальше, и тогда она - или он, или оно - с удовольствием оприходует вкусного хлибрифа.
        Зинта решила вернуться в дом на улице Розовых Вьюнов после того, как узнала, что Эдмар убил Гвисойма - несчастного парня, польстившегося на отравленный пирожок. Сперва она думала, что горе-дегустатора уволили, начала расспрашивать, где его теперь найти, чтобы еще раз поглядеть, в каком он состоянии, - ну, и этот стервец в конце концов сознался, чтобы она не тратила время на поиски.
        - За пирожок - человека прикончил? - уперев руки в бока, гневно прошипела лекарка.
        - Зинта, ведь ты же не лишена здравого смысла, - усмехнулся Эдмар (так бы и вмазала по этой ироничной треугольной физиономии, снисходительно-взрослой, словно перед ним девчонка вроде Тимодии). - Подумай сама, почему мне пришлось это сделать?
        - Потому что ты сволочной древний маг, в свое время еще не такое вытворявший!
        - Неправильный ответ. Выгнанного из этого дома слугу немедля взяли бы в оборот, как источник информации обо мне, так что уволить кого-то я могу только таким печальным способом. Не потому, что мне это нравится, а потому что необходимость. Желающие ко мне подобраться только и ждут, что им что-нибудь перепадет.
        - Дрянная необходимость! Так печешься о себе, что чужая жизнь ни гроша не стоит?
        - Кроме меня есть еще Лярана, которая, согласись, стоит больше, чем жизнь Гвисойма, - вкрадчивым тоном напомнил Эдмар. - Что со мной случись - для кофейного княжества это будет смертный приговор. Я там появляюсь время от времени и надолго не задерживаюсь, но волшебный народец, олосохарские бандиты и окрестные бандитствующие феодалы не трогают Лярану только потому, что где-то есть живой Тейзург, который в случае чего придет разбираться. Население там растет как на дрожжах. Туда сейчас со всех концов Суринани тянутся ремесленники, художники, музыканты и прочие дарования, поскольку ходят слухи, что я им покровительствую и не привечаю Ктарму с ее мракобесием. Заметь, я эти слухи не распускал - это побочный эффект моего кофейного проекта. Пока там требуются прежде всего рабочие руки на стройку - и вновь прибывшие охотно подряжаются работать за еду. Я-то думал, придется рабов партиями покупать, но зачем рабы, если нет отбоя от добровольцев? Зинта, это на свой лад романтично: они строят город в моих владениях и по моему проекту, но строят его для себя - чтобы поселиться там и лепить свои горшки, ткать
ковры, ковать оружие, рисовать картины, и какие у них там еще увлечения… Все идет к тому, что Лярана станет не тихим роскошным поместьем, как было задумано вначале, а этаким городом мастеров. И можешь смеяться, но я порой и сам невольно проникаюсь их настроением, - он насмешливо сощурил длинные лилово-болотные глаза. - Тебе бы там понравилось, истинно доброжительская обстановка.
        - Потому что люди хотят вольно дышать и заниматься любимым делом, - серьезно подтвердила Зинта. - И раз ты дал им такую надежду, ты теперь за Лярану отвечаешь. Уж постарайся, чтобы все там было в порядке, а то вон как у тебя с Марнейей в прошлый раз получилось…
        - Спасибо, припомнила! Это было миллион лет назад. Согласись, Лярана важнее, чем Гвисойм. И я бы совершил непростительный промах, если бы отпустил его на все четыре стороны. Кстати, это обычная практика. Прислуга, уволенная из дома более-менее влиятельного мага, вскоре умирает якобы естественной смертью - как ты думаешь, с чего бы это?
        - Скверные дела, - она хмуро вздохнула. - По-моему, Суно так не поступит.
        - Твой Суно не интриган. Или даже не так: у коллеги Суно, конечно же, есть недоброжелатели, но на него никто не охотится, так что для него нет необходимости в таких мерах.
        - Ну и хорошо. С Тимодией-то как, ты ведь до сих пор не рассказал?
        - Его не было дома, так что я вручил это сокровище Ивене с Марсией, вместе с файлом, в котором изложены обстоятельства. Пусть теперь эта очаровательная семейка с ней мучается, а я, хвала богам, отделался.
        - Она же тамошнего языка не знает!
        - Тот, кто попадает из одного мира в другой через правильно открытые Врата Перехода, будет знать местный язык, словно учил его с детства наравне со своим родным. Существует множество гипотез, объясняющих этот феномен, в сей теме только ленивый не отметился, но главное, что это так, а не иначе.
        - Ага, я ведь читала об этом в книжках достопочтенного Зибелдона… Для Тимодии ты все сделал правильно. Рименду только жалко. Нелегко ей было, то-то она и с дочкой под конец вела себя так, что Тимодия решила, будто бы ты ее заколдовал.
        - О, разве ты не поняла, в чем дело? Хотя ты для этого чересчур доброжительница… Я-то понял. Рименда хотела, чтобы Тимодия обиделась на нее, разлюбила и вследствие этого меньше страдала после разлуки. Поразительная женщина.
        - Вот оно как, - грустно произнесла лекарка. - Добрых ей посмертных путей. Хорошо бы она там так или иначе узнала, как все сложилось.
        Зинте представлялось, что эта сильная, отцветающе красивая, решительная женщина похожа на кошку или собаку, которая уносила в зубах от врагов своего детеныша, да так бежала, что упала замертво. Зато детеныша все-таки спасла.
        - Думаю, она скоро получит послание, если уже не получила, - Эдмар кривовато усмехнулся, словно хотел выказать пренебрежение к тому, о чем шла речь, и в то же время сам отлично понимал, что это у него скорее игра в пренебрежение, чем что-то настоящее. - От мерзавца, которому я сплавил Тимодию. Он из тех немногих, кто на это способен.
        - Да хватит уже хорошего человека по всякому поводу мерзавцем честить! Вот уж язык у тебя хуже змеиного жала, если вдруг прикусишь его - сплюнь поскорее, чтобы самому не травануться.
        - Спасибо, я обычно так и делаю, - невозмутимо согласился Тейзург. - Зинта, можно быть примером для всех доброжителей, истинным ангелом небесным, заблудившимся среди людей, Стражем Мира в резерве, хорошим сыном, мужем и отцом, сокровищем для своего начальства, обладателем целого чемодана заслуженных боевых наград и благодарностей - и в то же время отъявленным мерзавцем по отношению к тому, кому выпало несчастье тебя полюбить. Едва заходит речь обо мне, его хваленая совесть радостно срывается с места и удирает далеко-далеко, чтобы блаженно нежиться под ласковым солнцем на тропическом пляже, пользуясь минутой передышки.
        - Ага, на пляже если разнежишься, тут как тут вылезет из воды морская нечисть, подберется к тебе - иной раз утащит да утопит.
        - Так то не в Сонхи, а в моем нынешнем мире.
        - Ладно, в этом деле ты хорошо все устроил, да еще магов этих спровадил, которые тогда за ними явились. - Зинта как будто ступила на шаткие мостки, которые ходуном ходят под ногами, того и гляди какая-нибудь вихлявая доска треснет и проломится. - Они ведь сила, их никому не обыграть, особенно если они защищают свою кормушку, а ты их выгнал вон!
        Вот она и произнесла ключевые слова: «их никому не обыграть». Никому - то есть и тебе, Эдмар, тоже. И что теперь?
        - Не забывай, что Ложа связана магическим зароком не вредить мне, - он, похоже, вовсе не заметил, что его провоцируют. - К тому же сделка на один золотой - серьезный ритуал, и даже забери они Тимодию, я бы смог сделать так, чтобы ее сила Накопителю впрок не пошла.
        - Отца ее жалко. Он ведь ничего не знает… Я на днях видела его на улице, хотела подойти да сказать, что с Тимодией все хорошо, у добрых людей живет, но я как раз к больному на зов спешила, надо было бегом.
        - Не вздумай подкатываться к нему с разговорами. Это одна из верных амеб Светлейшей Ложи, и даже если он питает к дочери какие-то отцовские чувства, это не гарантия того, что ты не угодишь в неприятности. Уж если речь зашла об играх, - Эдмар подмигнул с насмешливо-многозначительным выражением на лице, - то это, Зинта, не твое игровое поле, и лучше держись от него подальше.
        - А ты не забывай, что я служительница Тавше Милосердной, меня тронуть не посмеют.
        - Мне бы твою уверенность… Скажем так, пока ты вне игры - не посмеют. Прими это к сведению.
        Зинта кивнула, про себя думая: «Главное, чтобы ты все, что нужно, к сведению принял!»
        Он глядел на нее с какой-то чересчур понимающей усмешкой. Может, догадался, что она задумала, и про себя забавляется? От этой мысли Зинте стало неловко, будто ее застукали на попытке чего-то неблаговидного, да еще высмеяли.
        - Пойду я домой, а то уж поздно, - она со вздохом поднялась. - У тебя все складно выходит, но после Гвисойма я тут жить не останусь.
        - Хорошо, только не пойдешь, а поедешь. Сейчас распоряжусь коляску закладывать.
        - Да что ты, не надо, зачем твоего кучера лишний раз беспокоить…
        Эдмар с тихим стоном закатил глаза к потолку.
        - Я ему знаешь сколько плачу?! Это не беспокойство, а его работа, которую он выполняет от случая к случаю за недурственное жалованье. Если ты уйдешь отсюда пешком с котомкой за плечами, словно выброшенная на улицу приживалка, твои ухажеры завтра же сбегутся, как на дармовое угощение. Поедешь в моем экипаже, со всей помпой - из гостей домой, и ты по-прежнему под моей защитой, так что никому ничего не перепадет. Есть ведь и другие, кроме бедного коллеги Троглехта?
        - Еще четверо таких же приставучих, - созналась она сконфуженно. - А над Троглехтом тебе нехорошо насмехаться, сам же сделал так, что у него ум за разум зашел, с этим, прости Тавше, моллюском… Когда-то в Молоне читала книжки про любовь, и мечталось - вот бы у меня тоже были поклонники, а как они и вправду завелись, век бы мне их не надо…
        - Да какие у тебя поклонники! - снисходительно фыркнул собеседник. - Это у меня - поклонники, а у тебя, Зинта, ухажеры самого последнего разбора, хоть они и маги Светлейшей Ложи.
        - А чем, по-твоему, те от других отличаются?! - поинтересовалась уязвленная Зинта.
        - В поведении поклонников непременно присутствует некоторая доля преклонения. Они держатся на дистанции, которую, заметь, устанавливаю я, а вовсе не они, и не рискуют позволить себе лишнее. Попробуй кто-то из них повести себя так, как Троглехт с тобой, - я за это как минимум убью. Скажем так, в переносном смысле убью, и они об этом знают. А твои ухажеры - это форменное безобразие, у меня слов нет… Надо же до такой степени распустить тех, кто тебя хочет!
        - Да мне б от них вовсе избавиться, - пригорюнилась лекарка.
        - О, правда? Это может оказаться забавным… Что же ты раньше не сказала? Избавим, ваше дело намекнуть.
        - Да что ты, не вздумай людей обижать! - испугалась Зинта. - Может быть, они еще сами поймут, что нельзя так себя вести.
        Ей стало беспокойно и жутковато: не хватало еще, чтобы Эдмар из-за нее кого-то «как минимум убил в переносном смысле».
        - Непременно поймут, особенно если я им в этом помогу.
        - Нет уж, пусть сами понимают, без твоей помощи! Да не так уж они мне и досаждают… А насчет коляски ты все-таки прав, пусть лучше все думают, что мы не поссорились.
        - А мы разве поссорились?
        - Нет, - пошла на попятную Зинта, хотя перед тем решила, что она с ним теперь целый месяц знаться не будет.
        Издали Ниларьягдун напоминал кучу мусора, оставленную какими-то канальями на берегу иззелена-бурой речки. Зато со своей легендой: жила некогда девица, которую звали Ниларья, однажды пошла она погулять, и за ней увязались амуши. Она от них бегом, а на пути река. «Спаси меня, Сумляр великий!» - взмолилась Ниларья. Польстила она безмерно этому мутному ручью, но Сумляр все равно заартачился: «Отдай мне, красавица, свое ожерелье, тогда помогу тебе!» Делать нечего: сорвав с шеи ожерелье из олосохарского жемчуга, Ниларья бросила его в воду, и оно тут же обернулось белокаменным мостом, по которому дева перебежала на ту сторону, а преследователи остались ни с чем. Известно ведь, что амуши заказано перейти по мосту через текучую воду, разве что кто-нибудь перенесет его на закорках. Вброд или на лодке - это запросто, а мосты для этих злыдней с травяными шевелюрами по Условию запретная территория.
        Орвехту было любопытно, как решит эту проблему «спутница» снедаемого тревогой Онсура, но посмотреть так и не довелось. События понеслись вскачь еще до того, как их компания добралась до Ниларьягдуна.
        Замаячил вдали старый каменный мост, и вправду белый. Кое-где в этой местности попадаются выветренные белесые скалы - так называемые Зубы Ланки. Будто бы повстречались однажды в этих краях хитроумный бог обмана и Зерл Неотступная, богиня преследования, возмездия и воинской доблести - ну, и повздорили. Ланки хоть бы что, у него потом новые зубы выросли.
        Деревня по обе стороны бывшего ожерелья перестала напоминать две кучи отбросов, уже можно было различить глинобитные постройки в стиле «и так сойдет, лишь бы не развалилось». Здешний владетель, считавшийся потомком той самой Ниларьи, кормился платой за проезд по мосту, а его крестьяне рыбачили и возделывали огороды, раскиданные вдоль реки зелеными заплатками.
        Орвехт приготовился играть роль господина Бровальда, разозленного тем, что с него опять требуют денег, но до этого не дошло.
        Женщина, сидевшая рядом с мужем в повозке с плетеным верхом-коробом, внезапно завозилась, как будто устраивалась поудобней. Темно-коричневая усхайба - точь-в-точь сгусток сепии - заколыхалась так, словно спрятанное под ней существо было вовсе бесформенным.
        Несчастное лицо сидевшего рядом мужчины смертельно побледнело, лоб под тюрбаном покрылся испариной, но его руки продолжали сжимать поводья. В этих нервных худощавых кистях с длинными пальцами сквозила обреченность музыканта, играющего свой последний трагический этюд.
        Впереди торчал один из Зубов Ланки - скала цвета старого бивня, с почти не различимыми на ее фоне кучками костей у подножия.
        Впрочем, костей ли?..
        - Джахур, каналья, ты меня по миру когда-нибудь пустишь! - взревел господин Бровальд. - Еще и за тебя здесь плати, это же форменный грабеж!
        Сие означало: Зомар, боевая готовность.
        Амулетчик и сам обратил внимание на подозрительные останки возле Зуба. Да и курьер Ложи уставился на них сосредоточенно, словно прикидывая, который из артефактов пустить в ход, ежели что.
        Когда кости зашевелились, Суно, оставив эту проблему Зомару с Кебрехтом, ударил заклятьем по твари в усхайбе. Существо завизжало, как свинья под ножом, у людей буквально заложило уши.
        Напуганная лошадь рванулась вперед, повозка со скрипом и стуком поволоклась за ней, накренилась, отлетевшее колесо покатилось, подпрыгивая, к сияющей на солнце речке. И возница, и его загадочная спутница вывалились на землю, а перекошенный плетеный короб на трех колесах потащился, вздымая пыль, за взбесившейся кобылой.
        Остальные животные тоже переполошились. Сердито крякающий Атабиш-нуба, Сабил, в своей запыленной матхаве похожий на грабителя караванов, и капитан Начелдон, даже в этой сутолоке сохранивший плутовато-бывалую мину, пытались их успокоить.
        Существо выбралось из балахона, словно насекомое из куколки, и оказалось, что оно там пряталось не одно.
        Как и подозревал маг, это был амуши с колосящейся травой вместо волос. Сразу видно, что полукровка: ступни не крупнее, чем у людей, руки-плети не удивляют чрезмерной длиной, на пальцах вместо когтей плоские желтоватые ногти - не то чтобы красота, но за человека сойдет, если не будет выставлять напоказ свои растительные патлы. Насчет пола неясно, однако признаков беременности там не было и в помине. Крепко уцепившись своими отростками, на тощем, как жердь, торсе амуши висел скумон. Упырь, похожий на бурое перекати-поле, с отвратительным бледно-розовым хоботком, который жадно шевелился, принюхиваясь в поисках крови. Столько времени удерживать под контролем голодного скумона - нечто из ряда вон выходящее… Впрочем, слуга Лормы наверняка использовал для этого какой-то артефакт.
        Словно оттолкнувшийся от стенки мяч, скумон прыгнул на Кебрехта, который в этот момент был занят атакующими стигами.
        Возле скалы и впрямь валялись чьи-то добела обглоданные косточки - скорее всего птичьи, но их там едва ли набралось бы на собачью миску. И с дюжину вертких скелетов о двенадцати лапах: прикинуться остатками пиршества, чтобы кто-нибудь съедобный подошел поближе, - их излюбленная засада. Растерзают и за счет того насытятся жизненной энергией. Двум амулетчикам от такой своры никак не отделаться.
        Скумона, видимо, заранее науськали на Кебрехта: амуши рассудил, что если кто-то здесь везет «Морскую кровь», то это, несомненно, курьер Ложи. И просчитался, причем вдвойне. Ожерелье-то лежало за пазухой у несносного болтуна и скандалиста Бровальда, вдобавок Кебрехт не стал легкой добычей: маг, прикрывавший спины амулетчикам, успел сшибить скумона заклятьем.
        Этот омерзительный шар оказался скверным противником, устойчивым к поражающим заклинаниям: не иначе, ему было лет пятьсот, а то и побольше. Силен, ничего не скажешь… Добавленный магом сгусток огня всего лишь поверхностно опалил скумона, который снова нацелился на Кебрехта.
        Начелдон и Атабиш-нуба, пришпорив лошадей, рванули к Ниларьягдуну. Два стига бросились в погоню, остальная нечисть преследовать беглецов не стала.
        Амулетчики лупили по стигам «Каменными молотами», вбивая их в сухую соленую землю. Зомар попытался использовать свой коронный прием, который мало кто смог бы повторить, - «Глаз саламандры» в связке с «Прицелом Зерл», но костяные твари с длинными щелкающими хвостами шныряли чересчур стремительно, чтобы всякий раз удавалось поймать цель. «Каменный молот» против них куда эффективней: все равно что туфлей по тараканам.
        Пара стигов все же прорвалась. Один повис на шее у верблюда, другой прыгнул на проводника из Мепсахата. Тот с безучастным выражением лица сидел на нервно переступавшей лошади, которую ухватил под уздцы Сабил. Когда в ляжку вонзились кинжально острые зубы, зачарованный как будто очнулся, но его крик потонул в топоте, хрусте, реве и ржании - можно было подумать, что он не издал ни звука.
        У Суно не было возможности прийти на помощь. Ему хватало скумона, раз за разом кидавшегося на Кебрехта, и амуши, который прятался от мага среди перепуганных животных.
        По берегу реки мчались два всадника в облаках пыли. То, что их преследовало, заставляя почти в истерике нахлестывать лошадей, издали выглядело несерьезно - словно пара светлых рыбок, скользящих в блекло-белесом мареве. И не скажешь, что люди спасаются от смертельной угрозы.
        Последовательно применяя одно и то же заклятье, Суно в конце концов уменьшил скумона до размеров яблока - и то ладно, хотя этот упырь и при такой величине оставался опасным.
        Возможно, уже добил бы, если б не приходилось делить внимание между ним и амуши. Тот пытался навести чары паники на лошадей и уцелевшего верблюда, но Орвехт всякий раз перешибал его колдовство.
        Как же он возблагодарил богов, когда амулетчики разделались со стигами! Главным образом это была заслуга Зомара. Тот развернулся - грязное худое лицо с ввалившимися щеками блестит от пота, черно-карие глаза сверкают, и всякий скажет, что он не красавец, а в такие моменты все равно хорош, - и пламенем «Глаза саламандры» спалил скумона дотла.
        Амуши понял, что дела плохи: все союзники выбиты, против него двое амулетчиков и маг. Крутанувшись в сумасшедшем пируэте, он что-то пропел, сыпанул из горсти - и в следующий момент окружающее пространство с кустарником, рекой, Зубами Ланки, деревней вдали и зыбким горизонтом понеслось вокруг людей, как будто те находились на громадной плоской карусели. Видимо, эти чары амуши держал про запас на крайний случай.
        Воспользовавшись моментом, он вскочил на лошадь, с которой свалился труп проводника, и ударил пятками по бокам, перед тем накинув на конскую морду тряпку, чтобы животное не сбивала с толку наведенная круговерть. Мотнулась копна травяных волос, взвился шлейф бурой пыли.
        Недаром бегство амуши было таким поспешным: вращение вскоре пошло на убыль, и головокружительный морок рассеялся.
        Сабил сидел на земле, парня так тошнило, что ему пришлось сдернуть испачканную матхаву - в нарушение обычаев, которые, впрочем, в Мадре соблюдались не так строго, как в некоторых других странах Суринани. Лицо с юношеским пушком на щеках оказалось простоватым и невзрачным.
        Растерзанный проводник и верблюд с вырванным горлом лежали в общей луже крови. Стиги торопились насытиться, чтобы не пришлось делиться с собратьями, поэтому убили свои жертвы быстро.
        Онсур, спутник сбежавшей волшебной твари, был жив и, похоже, не ранен, но тоже обреченно скорчился на земле, вцепился скрюченными пальцами в кочку, из которой торчали сухие травинки.
        Амулетчики не пострадали. В распоряжении у Орвехта два бойца, лошади уцелели - и то неплохо. Зато Лорме теперь известно, кто ее враг, и она все силы бросит в погоню по определившемуся следу.
        Пахло навозом, кровью да еще озоном после боевых заклятий. И уже начали слетаться мухи.
        - Кебрехт, - обратился маг к курьеру, - я Суно Орвехт, а это Зомар Гелберехт. С этого момента и до возвращения в Аленду вы переходите ко мне в подчинение. Вашу бандероль я отправлю по назначению через кладовку. Свяжитесь с вашим начальством.
        Сам он тоже немедля послал мыслевесть Оксемонгу, изложил обстоятельства и справился насчет помощи.
        Немного погодя пришел ответ: с территории подвластной Светлейшей Ложе Флиды навстречу Орвехту в ближайшее время будет выслан отряд магов и амулетчиков. Главное, Суно, «Морскую кровь» сбереги. При необходимости можешь положить кого угодно, но чтобы Сокровенный Круг получил назад целебный артефакт.
        «Да уж, о чем разговор, ради доброго здравия достопочтенных архимагов хоть кого положить не возбраняется», - это грустное и горькое соображение Суно позволил себе после того, как обмен мыслевестями завершился.
        Несмотря на то что рутинная курьерская поездка обернулась для Кебрехта опасным боевым заданием, тот вздохнул с облегчением: загадка господина Бровальда разрешилась. Дисциплинированного амулетчика мучила противоречивость этой неординарной персоны, он чувствовал тут некий бессовестный подвох, а теперь все встало по местам: ну конечно же, маг Ложи, надевший личину в интересах дела!
        Тем временем Зомар связал Онсура, обыскал на предмет оружия и артефактов. На помертвелом лице сообщника амуши отражался не страх, а скорее безмерное отчаяние.
        - Почему ты помогаешь народцу? - приступил к допросу Орвехт.
        Впрочем, он догадывался, каким будет ответ.
        - Они забрали мою жену, - молодой суриец безнадежно мотнул головой. - Мне обещали, что вернут ее живой, если я соглашусь сопровождать эту тварь.
        - И ты поверил, что ей не причинят вреда? - криво и безрадостно усмехнулся Зомар. - Лучше бы ты попросил, чтоб ее вернули тебе мертвой.
        Уж он-то в детстве насмотрелся, как амуши иной раз выполняют свои обещания.
        Чворк жил в приюте для конфискованных детей уже давно. Он был боязлив и осторожен, не хватал без разбору все, что ни упадет на пол, - а то придут злые маги и выгонят тебя вон, тогда ищи новое пристанище. Как известно, чворку без дома придется худо. Под открытым небом он затоскует, зачахнет, а потом и вовсе исчезнет, оставив после себя лишь кучку проглоченных когда-то вещиц. О городских подземельях и заброшенных строениях, где может поселиться тот, кого экзорцисты выдворили из людского жилья, он думал со страхом: мало ли кто там обитает? Вдруг те, которые спят и видят, как бы отобрать твои сокровища?
        У него было много всякого ценного. Серебристые, словно их делают на звездном небе, булавки. Расписанные красивыми узорами обертки от конфет. Прошедшие через множество рук потускневшие монеты. Покрытые восхитительно гладким лаком цветные карандаши - и видавшие виды огрызки, и ни разу не заточенные. Изящные, словно вот-вот пустятся танцевать, блестящие ложечки. Лоскуты и нитки, яркие, как цветы в солнечный летний день. Похожие на крохотных зверей обрезки меха. Замусоленные шнурки от ботинок, каждый из них мог бы много чего порассказать, если б умел говорить. Колечко из настоящего золота. Флакончик темно-фиолетового стекла, до сих пор хранящий эхо чудесного нежно-пряного аромата. Обломок расчески, таинственный и грязный, как забор, за которым запретное место. Множество пуговиц, таких разных и интересных, что дух захватывает. Загадочная, словно приглашение в путешествие, ручка от старого чемодана. Пожелтелый листок со столбцами цифр, стрелками, восклицательными знаками и непонятной надписью: «Кто же больше всех ворует?!!» Стеклянные и деревянные бусины, как будто прикатившиеся из стеклянных и
деревянных королевств. Заляпанный засохшей краской дверной крючок, доставшийся чворку с риском, что пьяный плотник его заметит.
        Все эти вещи, проглоченные в разное время, хранились у него в животе, и расстаться со своим кладом он бы ни за что не согласился.
        Недавно у него еще кое-что появилось. Тряпичная шапочка с козырьком и двумя прорезями на макушке - точь-в-точь для улиточьих рожек чворка. Да еще разноцветная жилетка, тоже в самый раз для него. И это было не оброненное, а подарок! Насчет подарка чворк понял после того, как ему еще и курточку посулили.
        Чворки одежды не носят, зато каждый из них таскает на спине свою раковину - вроде тех, что есть у улиток, только гораздо больше. А у него теперь целых две собственные одежки! Скоро и третья будет, если дарительница не передумает.
        Курточка была такая же завлекательно пестрая, как жилетка и шапочка. Хорошо, что не красная и не зеленая - гнупи не отнимут. Она лежала в укромном закутке, куда люди заглядывают редко, зато посередине помещения - последнее его смутило и напугало. Никого рядом нет, но люди коварны. Спереди желтая, один рукав розовый, другой коричневый, синий воротничок, уж так хочется надеть… Чворк все-таки решился, подобрался поближе, потянулся к подарку - и угодил в ловушку.
        То ли соринка, то ли крошка, одна-единственная - или нет, это была песчинка, - создавала притяжение, которое ему не по силам преодолеть.
        - Попался!
        Оказалось, швея пряталась за занавеской в чулане с аккуратно разложенным старым хламом, свернувшись в три погибели на нижней полке.
        - Отпусти меня, ведьма, - прохныкал чворк.
        Теперь-то он понял, кто это такая.
        Устроившая западню девушка присела перед ним, чтобы смотреть глаза в глаза, и прошептала:
        - Отпущу, еще и курточку подарю, только ты за это выведешь меня наружу своими тропками.
        - Что же ты сама не уйдешь, раз ты такая могущественная ведьма? - пропищал пленник льстиво, чтобы ее задобрить, и в то же время с искренним удивлением.
        - Мне надо уйти отсюда по волшебным тропкам, - ее глаза, похожие на кошачьи, мерцали в полумраке, словно самые красивые и таинственные на свете стеклянные бусины, перед которыми не устоял бы ни один чворк. - Ты меня проводишь. Не бойся, недалеко: выйдем отсюда на улицу - и до свидания. Курточку получишь после этого.
        - Тогда ты должна поменять местами свои башмаки, - глянув на ее ноги, обутые в приютские туфли для девочек, заметил чворк деловито.
        Он хоть и не перестал бояться, все же немного успокоился: не похоже, чтобы ведьма обманывала.
        - Не сейчас. Я тебя позову, тогда проводишь меня, и я отдам тебе курточку. Дай слово по всем правилам, что явишься на мой зов.
        Ворота на мост были наглухо закрыты. Хорошие ворота - из драконьего дерева, окованные железом, еще и с амулетами, спрятанными в специально выдолбленных тайниках.
        Ниларьягдунский князек, торопливо облачившийся в заношенный парчовый халат и тюрбан с павлиньим пером, так нервничал и потел, что нижнюю тунику из тонкого шелка хоть выжимай. Он не хотел ссориться ни с окаянным народцем, ни с ларвезийским магом-одиночкой.
        В Суринани таких, как этот, называют не «ущербными», а «одиночками», даже если те принадлежат к каким-нибудь сообществам. Посудите сами, уважаемые, ущербен ли тот, кто способен без подмоги дать отпор амуши? Уж эти спесивые бледняки с севера порой так сказанут, словно задумали отбить заработок у рыночных сочинителей небылиц.
        Народец по давнему уговору дважды в год задабривали жертвами: князек заставлял деревню покупать вскладчину на невольничьем рынке кого-нибудь из тех, кого отдавали по дешевке. Дело житейское: хочешь - не хочешь, а никуда не денешься.
        Сейчас он получил недвусмысленное предупреждение: этих чужаков на ту сторону не пускать, иначе пеняйте на себя.
        Оттуда, где творилось не пойми что - издали не разберешь, - в Ниларьягдун примчались двое всадников на взмыленных лошадях. Вернее, домчался-то один, а второго, когда уже было рукой подать до окраинных построек, догнали стиги. Боги великие, как этот несчастный кричал, и как пронзительно не ржала даже, а тоже кричала его кобыла… Но к тому времени, как подоспели их спутники, разделавшиеся с целой сворой таких же тварей, и человек, и лошадь были мертвы, а стиги ускакали наперегонки в прожаренную солнцем пыльную даль.
        Страшная куча разодранных окровавленных останков, и среди них сверкают, словно расшитые алмазами, шкурки соленурок. Хорошо бы никто из чужаков не прибрал их, вот была бы награда ниларьягдунскому владетелю от богов-милостивцев!
        От души пожелав безвременно сгинувшему страннику добрых посмертных путей, он нет-нет, да посматривал на драгоценные шкурки и велел племяннику стеречь, чтобы не успел вперед своего господина какой-нибудь пронырливый почитатель Ланки из деревенских.
        Племянник не дурак, хоть и не снял еще матхаву: благочестиво читая молитвы, обращенные к Кадаху и Акетису, он не спускал глаз с наследия погибшего. Был бы князев сын жив, вырос бы, верно, таким же славным и находчивым юношей… Но сына в двенадцатилетнем возрасте растерзал народец, в отместку за то, что князь пропустил тогда через мост бледняков-кладоискателей, разоривших сокровищницу амуши в старых развалинах.
        Князь не хотел потерять тех, кто у него еще остался. Две дочери остались, обе уже просватаны. Жена, которая слегка не в себе с тех пор, как их мальчик умер ужасной смертью. Три болтливые молоденькие наложницы. Смышленый племянник, взятый в дом наследником.
        Амуши найдут, на ком отыграться, так что он не поддался ни на уговоры, ни на угрозы и эту компанию спровадил. Посоветовал им дальше по реке смастерить плот да переплыть на тот берег, для мага с помощниками-амулетчиками это не труднее, чем сгрызть горсть жареных семечек.
        Все три гостьи напоминали акул, которых Зинта видела на картинках. По-хищному остроносые, большеротые, тонкогубые. Глаза - невеликие щелки, зато пронзительно-любопытные. И похожи друг на друга - сразу видно, что это мать с дочками.
        Самой миловидной из них была сама Табинса. Как говорят о таких в Ларвезе, «не красотка, но раз-два - и охомутает».
        «А девчонки у нее нехороши собой, нелегко будет пристроить, то-то до сих пор женихов не нашлось», - подумала Зинта с невольным стыдом за свою зложительскую мысль и вполне доброжительским сочувствием к родственницам Суно.
        Табинса умела себя держать, а ее дочери - и впрямь истинные молодые акулы. Они носились по тихому когда-то заливу, поднимая тучи брызг, и наперегонки бросались на добычу: на женатого почтальона средних лет, с торчащими, как часовые стрелки, усами, на смазливого молочника, на соседа-капитана, заглянувшего к матушке Сименде с редкими пряностями из заморских колоний, на мага-студента, присланного из Академии для уничтожения гусениц, напавших на розовые кусты перед домом.
        Франтоватый почтальон, слывший бабником, от Глодии с Салинсой оторопел, в особенности после того, как старшая с зубастой ухмылочкой брякнула, что закон-де позволяет развестись с надоевшей старой женой ради молодой невесты, так за чем дело стало?
        Застенчивый молочник, который, по наблюдениям Зинты, скорее стал бы строить глазки Эдмару, чем заигрывать с девицами, боялся их, как оравы гнупи после захода солнца, и старался поскорее убраться прочь. Две юные акулы кружили около него, хихикали, бесстыже приставали с каверзными вопросами, чуть ли не щипались, так что он выскакивал на улицу весь красный, едва не опрокидывая свою тележку с бидоном.
        Изумленный капитан дальнего плавания помянул полосатых демонов и буйных дочек Морского Хозяина - Глодия с Салинсой приняли это за комплимент и поспорили, которая из них ему больше понравилась. Уточнить не было возможности: капитан с тех пор не приходил.
        Парень из Магической Академии вел себя, как скучный зануда, но, прощаясь с хозяйками, украдкой вздохнул с облегчением.
        Лекарка опасалась, что, если это не прекратится, дом Орвехта на улице Розовых Вьюнов скоро начнет пользоваться у соседей дурной славой.
        Семилетний Броло, зашуганный старшими сестрами, но тоже нахальный и шумный, пристрастился читать книжки о путешествиях, которые ему по-хитрому подсунула Зинта, и это была единственная ее победа над семейством Табинсы.
        До чего же ей не хватало Суно… Время от времени от него приходили мыслевести - мол, все в порядке, и Зинта после этого сперва ходила умиротворенная, а потом опять начинала беспокоиться. Спала она в его постели, до сих пор хранившей слабые отголоски его запаха, специально не стала менять белье.
        Так без него было тоскливо, особенно если думалось, что он там, наверное, в опасности… Хвала богам, что хотя бы можно получить от него весточку. А тем, у кого такой возможности нет, совсем не позавидуешь.
        Эти соображения всколыхнулись, словно водоем от тяжелого камня, когда ей снова встретился на улице Севламонг - отец Тимодии. Он ведь знать не знает, куда подевалась его проданная дочь. Совсем измучился, вон какой понурый. Все-таки надо бы ему сказать, что Тимодия живет в хорошей семье в другом мире, это будет по-доброжительски. Мало ли что Эдмар отсоветовал… Он, конечно, умный и далеко не во всем зложитель, но при этом стервец, каких больше не сыскать, и других по себе судит. Или даже не по себе, а еще хуже: обозвал Севламонга «верной амебой Ложи», хотя всего раз человека видел, - разве это правильно?
        Сердито фыркнув - у нее своя голова на плечах, и вовсе она не должна поступать по указке всякого поганца с насмешливыми глазами, - лекарка решительным шагом направилась к магу в опрятной темной мантии, который остановился у края тротуара, дожидаясь, когда через перекресток проедет вереница продовольственных фургонов, запряженных мохноногими лошадками.
        Отставной капитан Начелдон как будто принял эстафету у рассеявшегося, словно дым, господина Бровальда и битый час цедил смачные ругательства. Маг с амулетчиками глядели в оба, не тратя силы на пустое сотрясение воздуха. Почтительный Сабил помалкивал. Онсур, выглядевший сломленным, тоже не проронил ни слова.
        Впереди показалась роща драконьих деревьев, могучих, раскидистых, с большими черновато-зелеными листьями. Для плота они не годились: потонут, слишком тяжелая древесина. Среди темной листвы торчали взъерошенные метелки бледно-желтых соцветий и висели продолговатые кроваво-красные плоды - мякоть у них жгучая, несъедобная, зато незаменимый ингредиент для некоторых зелий. Сияющая лаковая картинка на лазурном фоне.
        Орвехту эта картинка не понравилась, и он объявил своему маленькому отряду, что привала здесь не будет. Поехали дальше вдоль окаймленного кустарником Сумляра, но это не спасло их от засады. Суно предполагал, что неприятности поджидают их в роще, однако недооценил влияние Лормы, сумевший сговориться с водяным народцем, который обычно сам по себе.
        Из бурой речки, испятнанной слепящим солнцем, начали выскакивать топляны, издали похожие на лошадей, только зеленые, чешуйчатые, с мокрыми водорослями вместо грив и хвостов.
        Вблизи морды у них вовсе не конские: утыканная осклизлыми черными шипами жуть с выкаченными кровянисто-темными глазами без белков.
        В воде топляны притворяются валунами и подстерегают неосторожных пловцов или рыболовов, иной раз пытаются потопить не защищенную оберегами лодку, выныривая и хватаясь зубами за борт.
        Чаще они дремлют на дне и смотрят свои мутные сны, в которых, верно, происходит что-то для них интересное, но бывает, что выходят на берег. Тогда они могут и на человека напасть, и поманить за собой в воду копытных животных - лошадей, коров, коз, верблюдов, овец, на других зверей их чары не распространяются.
        Появляются они обычно поодиночке, парами, по трое-четверо - но не целым же табуном!
        Этих тварей было несколько десятков. Все новые и новые выбирались на берег, над ними тучей носились спугнутые птицы.
        Не отбиться. Попросту не успеть: пока маг и двое амулетчиков разделаются с несколькими топлянами, остальные заморочат лошадей, нахлынут, сомнут, всех порвут на куски.
        - Уходим от воды! - крикнул Суно, дав своей кобыле шенкеля. - Не отставать!
        Кто отстанет, тот пропал. Всадники мчались сломя голову на восток, в жаркую солончаковую сушь, а за ними по пятам валило сонмище топлянов, издающих вместо ржания утробные булькающие звуки. От их топота содрогалась земля.
        Это смахивало на безумный кошмар. Так не бывает. Топляны не отходят далеко от своих водоемов, им давно пора повернуть назад… Но эти не поворачивали. Значит, околдованы. Цель того стоит: ожерелье, которое позволит вурване выглядеть красивой смертной девушкой, нужно Лорме пуще всего на свете.
        Горизонт обещал спасение, но неумолимо отодвигался все дальше в рыжеватое марево, а топот позади не утихал. Они отчаянно гнали лошадей: едва дистанция сократится, те сами побегут навстречу тварям, повинуясь властному беззвучному зову. Возможно, этот зов манил обещанием водопоя и отдыха? Трудно сказать, людям сего узнать не дано.
        Сколько времени продолжалась погоня? Достаточно, чтобы Сумляр исчез из виду, а впереди замаячили то ли очередные Зубы Ланки, то ли какие-то руины. Тогда топляны наконец-то повернули. Их чешуя запылилась, гривы свисали вялыми водорослями, но они размеренно трусили в обратную сторону, хранимые от палящего солнца чарами древней вурваны-колдуньи.
        Не выдержавший этой гонки верблюд сгинул, его смели и затоптали. Что пропали навьюченные припасы, не беда: Орвехт, которому больше нет необходимости таиться от спутников, и еду, и воду получит от своих коллег через магическую кладовку. Хуже всего то, что лошади загнаны - взмыленные, бока ходят ходуном. И даже в тень их не заведешь: нет ее, тени.
        До иззубренной возвышенности около четырех шабов. Еще вопрос, что там за возвышенность… Суно подозревал, что их загнали в ловушку.
        Если Талинса Булонг без следа исчезнет, ее хватятся и начнут искать. Весь приют перевернут вверх дном, а доберутся до здешнего народца - и в два счета выяснят, что она ведьма. Значит, нужно оставить ложный след, но какой, демоны побери…
        Ей не сразу пришло в голову, что ответ содержится в ругательстве: пусть они решат, что «конфискованную четырнадцатилетнюю Талинсу Булонг» побрали демоны, - чем не версия?
        Как открыть Врата Хиалы, Хеледика знала. Эдмар показывал. По его словам, в давние времена это было обычным делом для сильных волшебников - те ходили по тропам Хиалы, чтобы «срезать путь» и поскорее попасть в место назначения.
        Нынче для совершения столь ответственного и опасного волшебства собирается не меньше полусотни опытных магов с кормильцами, а уж о прогулках туда и речи не идет, лишь безумец шагнет за этот порог по доброй воле.
        - Сама понимаешь, я исключение, - добавил Эдмар с ухмылкой. - Или безумец. Или и то, и другое вместе, на этот счет у почтенных коллег разные мнения. Затащить бы туда кого-нибудь из них на увеселительный променад… Только я еще не выбрал, кого именно.
        Выражение лица у него при этом было невинно-мечтательное - и не подумаешь, что пакость замышляет.
        Хеледика исключением не была и тоже боялась Хиалы. Довелось один раз там побывать, когда Эдмар спас их с господином Орвехтом в Олосохаре от песчаной бури. Ничего толком рассмотреть не успела, но ощущения были близкие к панике и при этом головокружительно-муторные. Эдмар сказал, что «для первого раза это нормально».
        Она бы день за днем колебалась и откладывала на завтра, не решаясь отворить Врата Хиалы, но Госпожа Вероятностей решила за нее. Змейке оставалось только шагнуть с развилки вправо или влево.
        Шагнула куда надо, хотя до чего же худо ей было после этого… Она-то надеялась, что никогда больше не придется выбирать между собственной жизнью и чьей-то кошмарной погибелью. Правда, если Ксиланру, вместо нее отданную куджарху, было жаль до тоскливой бессонницы, то теперешнюю жертву она по-настоящему не жалела - скорее у нее вызывало протест то, что именно ей выпало сыграть роль секиры Зерл Воздающей.
        Этого парня звали Ялкуц, и было ему без малого двадцать. В приют для конфискованных детей его привезли с синяками и ушибами: отделали в полицейском участке, но Надзор за Детским Счастьем его оттуда на законных основаниях вызволил и взял под свою опеку.
        Ялкуц был начинающим уличным грабителем. Подстерег в переулке жену лавочника и потребовал кошелек, та в крик, а он ударил ее кулаком по лицу, сшиб с ног и начал пинать. Он не любил, когда на него кричат. Так увлекся, что вовремя сбежать не успел, и его повязал подоспевший патруль. Увидев хрипящую в грязи женщину с фиолетовым кровоподтеком в пол-лица, стражи порядка осерчали и задержанного поколотили. После этого Ялкуц из громилы, до полусмерти запинавшего лавочницу, превратился в пострадавшего отрока, избитого жестокосердными полицейскими.
        Он был крупный, с тяжелыми кулаками и рано заматеревшим лицом завсегдатая пивнушек, хотя в пивнушки его, как несовершеннолетнего, не пускали. В Суринани его за лавочницу вздернули бы на виселице, в Ларвезе отправили бы в каторжную тюрьму, но в Овдабе он находился под защитой закона о Детском Счастье.
        Свою выгоду Ялкуц понимал и в приюте для конфискованных детей вел себя благоразумно. Через полгода ему стукнет двадцать, тогда его отсюда выпустят, поставив на учет как «совершившего противоправное деяние в незрелом возрасте», и можно будет вернуться к прежней жизни. Один урок он усвоил накрепко: попадаться - плохо, надо вовремя делать ноги.
        Угодить в исправительный приют он не хотел: там хуже, чем здесь, там тебя будут пичкать зельем, от которого превратишься в жизнерадостного покорного дурачка. Чтобы не загреметь туда, уж лучше слушаться здешних теток по-хорошему.
        Он и слушался, неуклюже изображая перед ними «пострадавшего от побоев мальчика», а суровые воспитательницы и надзирательницы эту неуклюжесть принимали за искренность. Если они, случалось, и тиранили тех воспитанников, которые им не нравились, то Ялкуцу это не грозило: он стал их любимцем. Неумный, но не лишенный грубоватого практицизма, в их присутствии он держался паинькой и в придачу посматривал на них с мужским интересом - немолодых и в большинстве непривлекательных женщин это грело, словно пробившийся солнечный лучик зябким серым днем.
        Каждой думалось, что он всего лишь оступился, а теперь все понял и исправился, и уж с ней-то он не обошелся бы так, как с лавочницей, которая, верно, сама была во всем виновата, и «если мы с ним когда-нибудь потом встретимся, уж на меня-то он руку не поднимет, он в глубине души хороший мальчик».
        Ялкуца жалели, нахваливали, баловали, видя в нем славного большого увальня, который нуждается в добром слове и женской ласке, а жестокое преступление совершил по случайности, потому что на него нашло временное помрачение.
        И все бы ладно, но его естество бунтовало и требовало своего. Тихоня с невыразительным личиком, длинной толстой косой и скользящей походкой привлекала его сильнее, чем остальные приютские. Манящая прелесть песчаной ведьмы пробивалась сквозь личину Талинсы Булонг - Ялкуц об этом не знал, но невтерпеж хотел эту ларвезийскую штучку.
        Говорят, она уже порченая, в Ларвезе ее родная мамаша богатым господам продавала, и в Овдабе мамашу за это в тюрягу упекли, а девке не в первый раз - небось по-всякому может… Подобные мысли то и дело лезли Ялкуцу в голову.
        Он выследил, что Талинса временами прячется в той части дома, где прачечная, гладильня и кладовки со всяким нужным в хозяйстве имуществом. Может, она там втихаря чего-нибудь ворует?.. Это Ялкуца вдвойне заинтересовало. А если ее там зажать, когда никого рядом нет, она никуда не денется… Воодушевленный этими соображениями, он отправился следом за Талинсой в левое крыло, где по вечерам после ухода прислуги не было ни души.
        Розовая штукатурка на стенах, кое-где поцарапанная, в сумерках отсвечивала синевой. Пахло казенным бельем и старой рассохшейся мебелью. Под ногами поскрипывали половицы, звуки словно запутывались в паутине здешней тишины и после первого же рывка замирали.
        «Как на собственных похоронах», - хохотнул про себя Ялкуц, и в следующий момент ему ни с того ни с сего стало не по себе, захотелось повернуть назад.
        Зря не повернул.
        Талинса сидела на подоконнике и задумчиво вертела в руках свою любимую куколку. Из-под юбки виднелись тонкие щиколотки в приютских полосатых чулках, а ее лицо, и так-то невыразительное, в сумерках казалось совсем стертым, словно по нему прошлись ластиком.
        - Ты чего тут расселась?
        На Ялкуца предостерегающе глянули загадочные кошачьи глаза, совсем не подходящие для такого невзрачного личика.
        - Не твое дело.
        Его снова пробрало, но хотение было сильнее этого странного чувства. И он уже додумался, как эту штучку взнуздать! Шагнул ближе, раз - и выхватил у нее маленькую тряпичную куколку с вышитой рожицей и волосами-нитками.
        - Лучше отдай, - она спрыгнула с подоконника, напомнив этим движением недовольную потревоженную кошку.
        - Не, красотка, попрыгаем с тобой, тогда отдам, - осклабился Ялкуц, отступая назад и тряся куколкой, словно приманкой. - А кому-нибудь пикнешь, хуже будет.
        Он думал, что Талинса кинется на него и попытается отнять свою игрушку, тут-то он ее и сграбастает, но девчонка, не двигаясь с места, повторила:
        - Отдай по-хорошему.
        - Задерешь юбку - отдам.
        Ее бледное полудетское лицо оставалось все таким же невыразительным, только круглые, приподнятые к вискам глаза мерцали в синеватой вечерней мути, словно два опала, да еще начали двигаться тонкие белые пальцы с аккуратными ноготками, словно она плела в воздухе что-то невидимое.
        - Ты чего там колдуешь? - ухмыльнулся Ялкуц озадаченно.
        Хеледика не ответила. Сам напросился. Она и впрямь колдовала, да так, что, окажись рядом какой-нибудь сведущий маг, он бы ужаснулся тому, что она делает, и кинулся бы ее останавливать.
        Набитую олосохарским песком куколку надо было вернуть любой ценой. Без нее ведьма лишится своей силы - до тех пор, пока у нее снова не появится хотя бы горсть тускло-желтого песка из родной пустыни. Сейчас, рядом с Ялкуцем, она все еще способна к магическим действиям, но если тот оставит куколку у себя - Хеледика пропала.
        Напросился. Она плела заклинание, отворяющее Врата Хиалы. Эдмар делал это за несколько секунд и без пассов, но им с господином Орвехтом он продемонстрировал «вариант попроще», который на неискушенный взгляд казался более трудным, зато был и для них тоже доступен.
        Главное - не сбиться на пассах. Она полностью сосредоточилась на заклинании. Где-то на заднем плане взбесившимся пульсом билась мысль, что нельзя же так, нельзя, она совершает немыслимую и непоправимую жестокость, лучше не надо. Это перехлестывалось с ощущением неизбежности: или - или, деваться некуда. К тому же Ялкуц с самого начала вызывал у нее неприязнь. В отличие от воспитательниц, жестокосердная песчаная ведьма сочувствовала не ему, а избитой жене лавочника.
        Она уже заканчивала, когда мелькнуло опасение: прямо за Вратами может оказаться какой-нибудь голодный демон, и что же она тогда станет делать… Ялкуц держал куколку двумя пальцами и смотрел на ведьму сверху вниз с презрительной сальной усмешкой, не сомневаясь в том, что это он тут хозяин положения.
        Когда отверзлись Врата Хиалы, он все еще продолжал улыбаться, а у Хеледики душа провалилась в пятки - или скорее осыпалась, обратившись в снежные хлопья.
        За обозначенным в воздухе скругленным проемом клубилась мутно-серая мгла, местами она отливала бледным текучим разноцветьем, словно пленка мыльного пузыря. Оттуда тянуло странным запахом: вызывающим отвращение в исходном смысле этого слова - отвращающим, но в то же время неизъяснимо притягательным. Так бывает с ароматами некоторых растений, однако тут ничего общего с живой природой - что-то совсем незнакомое, потустороннее. Звуки тоже были: еле слышный хор шорохов, всхлипов, вздохов, бормочущих голосов, начнешь прислушиваться - и они как будто становятся громче, это зависит лишь от твоего желания.
        Был здесь и демон, прямо за порогом, да еще какой! Свекольного цвета морда шириной с тумбочку, лысая голова усеяна чешуйчатыми черными шишками, зубастая ухмылка от уха до уха, а сами уши напоминали створки жемчужных раковин, только темно-красные и кожистые.
        - О, люди!.. - обрадовался обитатель Хиалы, словно перед тем только и мечтал о встрече с живым человеком. - Девка!
        Ведьма поняла, что влипла еще хуже, чем до сих пор.
        Дальше она сделала то, что показалось ей единственно спасительным. Мигом выхватила свою бесценную куколку из пальцев у остолбеневшего Ялкуца, что есть силы толкнула его в проем и, запинаясь от страха, прошипела:
        - Это тебе в дар! И кланяйся от меня моему дядюшке господину Тейзургу, если его встретишь!
        Две багровые мускулистые ручищи сгребли не успевшего опомниться парня. Демон порывался что-то сказать в ответ, но ведьма уже приступила к затворяющему заклинанию. Оно было короче первого, и через мгновение арка исчезла. Перед Хеледикой снова была глухая оштукатуренная поверхность - и ничего больше.
        Сунув спасенную куколку за пазуху, девушка обессиленно сползла по стенке на пол. Ох, что она сделала… Но ничего не воротишь. И Ялкуц получил по заслугам: если искалеченная лавочница или ее близкие проклинали мучителя и желали, чтоб его демоны побрали, - что ж, боги их услышали, так и сбылось. Но Хеледика не хотела, ничего такого не хотела… Зато сейчас перед ней развилка - путь наружу, и времени в обрез.
        Ее колотила дрожь, но она встала и отправилась в гардеробную, где в шкафчиках с именами на картонных табличках висела верхняя одежда и стояли в ряд ботинки для прогулок. В приюте был час вечернего досуга, их с Ялкуцем пока не хватились.
        Хеледика кралась по коридорам в чулках, ступая легко и неслышно. Возле того места, где были Врата, она оставила свою туфлю, а другую сунула в карман передника: выбросить в какой-нибудь канал, да так, чтобы не выплыла.
        Маги-дознаватели наверняка установят, что здесь открывались врата в нижний мир, но с той или с этой стороны - уже никак не определить. Можно надеяться, следствие решит, что демоны сами сюда прорвались, такие беды изредка случаются.
        В гардеробной было пусто, в этот поздний час лампы там не горели, только за окном светил фонарь, похожий на скелет металлического домика. Пришлось шарить по шкафчикам в потемках, на ощупь. К своим вещам Хеледика не притронулась, взяла чужую одежду: тут теплую жакетку, там вязаный капор, здесь подходящую по размеру обувь. Правый ботинок надела на левую ногу, левый - на правую и после этого позвала чворка. Обещанную ему курточку она носила с собой, в кармане, завернув в салфетку с незаконченной вышивкой.
        - Здравствуй, ведьма, - пропищал чворк, озираясь с опаской - а то вдруг рядом еще и другие люди прячутся.
        - Идем, - шепнула Хеледика, поймав его пухлую ладошку. - Наружу, по твоим тропкам.
        - А ты мне отдашь… - протянул он робко, но с отчаянным вожделением, просительно глядя из-под козырька сшитой ведьмой шапочки.
        - Отдам, - она похлопала по оттопыривающемуся под жакеткой карману передника. - Еще и салфетку подарю, будет тебе коврик.
        - Салфетку!.. - чворк восхищенно вздохнул. - С картинкой?
        - Да. Я там вышивала озеро с кувшинками и цаплей, но успела только наполовину.
        - Я проглочу салфетку с озером, кувшинками и цаплей… - произнес человечек-улитка с таким мечтательным выражением на круглой рожице, словно ему пообещали путешествие на это озеро.
        - Если проглотишь, то любоваться на нее не сможешь.
        - Если она будет у меня внутри, я всегда смогу ее рассматривать, и нюхать, и трогать, как будто держу в руках, и всякое про нее воображать, - застенчиво пояснил провожатый.
        - Вот как… - отозвалась песчаная ведьма. Такой подробности о чворках она раньше не знала.
        В помещениях вроде тех, по которым они шли - вернее, она шла, а ее спутник передвигался по-улиточьи, хотя и довольно шустро, - Хеледика никогда прежде не бывала. Это было то изнаночно-волшебное пространство, которым любая постройка обрастает, едва там заведется народец, словно лесной пень грибами.
        Коридоры, похожие на приютские, но неуловимо другие, самым невероятным образом загибались и петляли. За окнами в частых переплетах виднелся то темный двор, то комнаты, где конфискованные дети невесело играли в настольные игры или раскрашивали поучительные картинки, старшая воспитательница выщипывала усики над верхней губой, а интендант приюта корпел над какими-то бумагами, время от времени подливая себе из графина и шутливо салютуя рюмкой бронзовой статуэтке воровского бога Ланки.
        «Так они, выходит, могут вовсю за нами подглядывать», - хмыкнула про себя Хеледика.
        Впрочем, если бы на стенах висели нужные амулеты, ничего бы тут не было видно. Это она припомнила минутой позже, из курса «Влияние волшебного народца на архитектурные сооружения и способы защиты от оного». Странно, что даже у интенданта не нашлось средств на хороший амулет… Хотя, может, как раз он-то и загнал хорошие амулеты на сторону, заменив их дешевыми поделками?
        Опасных соседей тут не было, попадалась относительно безобидная мелочь. Вывырики, похожие на обутых в крохотные башмачки ежей с человеческими рожицами - любители возиться в темных углах, шуршать и топать, да козяги - облачка серого пуха на тонких паучьих ножках, эти прячутся под шкафами, за диванами, по углам в чуланах и стараются напугать всякого туда заглянувшего, прикидываясь в потемках кем-нибудь страшным.
        Ни гнупи, ни снаян. Судя по всему, тухурвы здесь тоже не было (те обычно вместе не селятся, предпочитая уживаться с другим народцем, особенно с гнупи, которые признают их старшинство). Впрочем, даже козяг и вывыриков в приюте обитало не так уж много, поскольку экзорцисты регулярно проводили зачистки.
        Одна из козяг попыталась напугать девушку, вдвое раздувшись и разинув крючковатый зубастый клювик, но ведьма только пренебрежительно фыркнула, и существо расстроенно съежилось - точь-в-точь комок пыли.
        «Можно было из вежливости сделать вид, что я ее боюсь», - подумала Хеледика, продолжая с любопытством озираться.
        Тут было на что посмотреть. Иные комнаты выглядели так, будто находишься в лакированном фанерном ящике гигантского комода, озаренном неярким желтоватым светом, который брался непонятно откуда. Или напоминали полутемные матерчатые гроты, сложенные из великанских диванных подушек. Или были разделены на два-три яруса, словно чуланы с громадными полками, - наверх вели деревянные лесенки, там кто-то копошился, пахло печеньем, мышами, долго стоявшим медом, и Хеледике приходилось пригибаться, чтобы вслед за маленьким чворком пройти под нижним ярусом.
        Человеку здесь просто так не побывать, разве что с провожатым, и чтобы обувь непременно была надета наоборот.
        Переступив через порожек в темноту, Змейка и чворк оказались в переулке на задворках приюта. За спиной глухая кирпичная стена и ни намека на дверь. Ведьма вручила провожатому обещанные подарки. Салфетку тот сразу же проглотил - поглядеть на него, так нипочем не скажешь, что он способен так широко разинуть рот. Курточку торопливо натянул поверх такой же разноцветной жилетки и в следующий момент влился тенью в тень стены: вернулся обратно в свой мирок.
        Первым делом Хеледика переобулась, чтобы не стереть ноги, потом через просвет меж дровяных сараев выбралась на улицу.
        Она шагала по тротуару с деловитым и целеустремленным видом. Правило первое: ни в коем случае не жмись к стенкам, не показывай неуверенности, не шарахайся от полицейских. Надо выглядеть не беглянкой, а добропорядочной девицей, которая где-то подзадержалась и спешит домой. Лицо у Талинсы Булонг незапоминающееся, косу она свернула кренделем. Одежда небогатая, но добротная, для этой ночи сойдет, но надо будет поменять ее при первой возможности.
        В сквере на набережной Мраморных Шаров она запихнула в приютскую туфлю заранее припасенный камень и швырнула за парапет в сырую темень. Внизу тихо плеснуло.
        Хеледика скорым шагом направилась прочь, мимо смутно белеющих шаров, симметрично расставленных вдоль аллеи на окаймленных кустарником пьедесталах.
        - Барышня! Благородная девочка!
        Ее окликнул один из четверки парней, расположившихся на скамье в стороне от фонаря. Она внутренне заледенела. Не страшно, что парни, не страшно, что четверо - но, похоже, они маги.
        - Что вам угодно, господа? - благовоспитанно поинтересовалась ведьма, стараясь спрятать свой южный акцент за мурлычущей невнятностью речи.
        Впрочем, они и сами говорили с заметным акцентом, да и овдейский у них был вдребезги ломаный.
        - Нам кусок хлеба угодно! Мы старые отморозы… Девица хорошая, мы отморозки, мы недавно больные совсем! Не кушали долго… Подай покушать, подай что-нибудь, мы бываем полезные - правильно бить, охранять жизнь, успешные глоткорезы, сотворить-снимать порчу…
        Хеледика пятилась от них мелкими шажками, словно удерживая их взглядом, но в то же время не позволяя выхлестнуться своей ведьмовской силе. Пока это не вопрос жизни и смерти - никаких саморазоблачений. Парни на нее наступали, однако вели себя скорее как назойливые попрошайки, чем как насильники. Когда оказались под фонарем, свет которого усиливало вспомогательное заклинание, девушка разглядела, до чего они изможденные - и вправду похожи на больных, вдобавок одеты, как нищие бродяги. Но, как оно ни удивительно, все четверо - маги.
        Возможно, бедствующие приверженцы Ктармы, лишь сегодня приплывшие в богатую северную страну и еще не успевшие получить свою порцию из благотворительного котла?
        Песчаная ведьма отступала, не сводя с них глаз и стараясь изобразить на лице сочувствие, а потом внезапно развернулась и со всех ног бросилась бежать, подхватив юбку. На всякий случай приготовилась отразить удар, если в спину что-нибудь прилетит, но маги-оборванцы, «успешные глоткорезы», не стали швыряться ей вслед боевыми заклятьями.
        Сбавила шаг и отдышалась лишь в десятке кварталов от набережной Мраморных Шаров, перед тем убедившись, что никто за ней не гонится.
        Она знала адреса двух явок, где, на худой конец, можно укрыться. Одна в пригороде Западные Сады, другая ближе, на улице Верных Прачек. Кому эти прачки были верны, история умалчивала, но дойти туда можно за полтора часа: пока они с Плясуньей привольно жили в Абенгарте, Змейка времени не теряла и успела более-менее изучить овдейскую столицу.
        Суно и Кебрехт намотали тюрбаны на сурийский манер: на Пчевайской равнине с ее пылью и кусачими насекомыми это практичней, чем шляпы. Один Начелдон пока еще форсил.
        Лошадей сберечь не удалось. На той, которую выпрягли из повозки, Сабил и Онсур спасались от топлянов вдвоем, она не пережила этой гонки. Остальные вроде бы оправились, поскольку Суно затребовал у коллег через кладовку лекарства и укрепляющие снадобья, но наутро после ночевки все лошади лежали мертвые, и к ним понемногу слетались стервятники, похожие на нищих, но полных достоинства пожилых аристократов.
        Что-то покусало? Однако людей оно не тронуло, и Суно был уверен как в своем защитном круге, так и в амулетах, отгоняющих всякую ползучую дрянь. Ему удалось установить, что лошади умерли от яда. Это могло быть какое-нибудь растение, неприметное, но смертоносное - вроде мерезоры, вдовотвора черноплодного или дорожного хладоножника, а могла быть и чья-то работа. Допросил Онсура и Сабила, оба клятвенно заверяли, что они тут ни при чем.
        Чтобы кто-то из коллег вел двойную игру и подсунул ему отраву вместо лекарства - маловероятно, люди там надежные, доверенные помощники тех, кто заинтересован в успехе его миссии. Вряд ли они столковались бы с Чавдо Мулмонгом. А впрочем… Не могут ли они действовать в интересах тех, кто ждет не дождется, когда нынешние архимаги уйдут на покой и освободят места для своих преемников? Это вполне в духе Ложи.
        Хорошая новость: отряд из Флиды уже выступил. Главное, продержаться и не разминуться.
        Скальный островок посреди рыжевато-бурой пустоши - не крепость, в которой можно держать оборону до подхода помощи. Слуги Лормы скоро их найдут и обложат со всех сторон.
        Они отправились в путь, используя чары, чтобы сбить со следа погоню. Словно остатки разгромленной армии.
        «Разгромленной, но пока еще не побежденной», - мысленно поправил Суно, и на его лице, потемневшем под южным солнцем, мелькнула усмешка - словно появилась и исчезла трещина на запыленной маске.
        Казалось, Севламонг обрадовался. Расспрашивал и о Тимодии, и о той семье, где она теперь живет, и об Эдмаре, ему все-все хотелось узнать, говорили долго, он потом еще благодарил, но у Зинты после этого разговора осталось странное впечатление, в котором она никак не могла разобраться.
        В конце концов пришлось признать, что Севламонг ей не понравился. Подумалось: не понравился - ну и ладно, всяко между людьми бывает, это же личное, и оно ничего не значит. Однако что-то еще ее беспокоило, а посоветоваться не с кем - Суно далеко, к Эдмару не пойдешь после того, как наперекор его наказу поступила. Не с Табинсой же! Хоть та и твердила, что, ежели Зинте в чем нужен совет, она всегда пожалуйста. Конечно, есть дела, в которых она сведуща, но здесь-то речь о другом.
        Лекарка весь день об этом размышляла, бегая по городу и делая свое дело во славу Тавше. Когда после очередного пациента с ножевым ранением ее повело и подступила дурнота, неумолимо размывая окружающую реальность, она успела слегка удивиться: с чего бы ей вдруг сомлеть, если только что не было никаких признаков переутомления…
        Прорвами называют те области, где магия исчезает, словно капли воды на раскаленной сковородке. Ни одно заклинание там не работает, маскирующие чары рассеиваются, амулеты превращаются в бесполезные побрякушки. Зато на территории прорвы можно укрыться от волшебного народца, ему туда путь заказан.
        Золотая Прорва лежала к востоку от Сумляра, она захватывала часть плоскогорья Маюн и около трех квадратных шабов сухой, как старая порыжелая подметка, пустоши. На Маюне милостью Кадаха-Радетеля добывали золото, прииски находились в юго-восточной части плоскогорья, там же прорва, будь она благословенна - и туда еще нужно добраться.
        Укрытие на время, пока не подоспеет отряд Ложи. Если двигаться на запад, это верная погибель, посланцы вурваны наверняка рыщут вдоль реки.
        Они напоминали пропыленных и неприхотливых искателей лучшей доли, которые подались то ли в золотодобытчики, то ли в Лярану, проситься в подданные к господину Тейзургу.
        С помощью заклинаний и полученных через кладовку мощных амулетов удалось сбить со следа слуг Лормы. Во всяком случае, те до сих пор не объявились.
        И можно бы решить, что дела обстоят более-менее недурно, однако Суно никак не мог дозваться Зинты. Обычно она откликалась если не сразу, то позже при первой возможности, - но чтобы молчала целые сутки! Он отправил мыслевести Шеро и Эдмару, попросил узнать, в чем дело. Оба пообещали выяснить - и ни от того, ни от другого никаких известий. Все еще выясняют?..
        Он шагал по каменистой земле, словно двужильный, глядел в оба, непрерывно плел путающие след заклятья, и никто из спутников не догадывался, до чего скверно и тревожно у него на душе.
        Булочки с джемом трех видов - яблоки, лимчи, абрикос. Крепко заваренный сиянский чай в аляповатом бело-золотом чайнике. Простыни благоухают ромашкой и мятой. Подоконники застелены кружевными салфетками и заставлены цветочными горшками. Из больших настенных часов в виде резного домика выскакивает на пружинке куколка в раскрашенной деревянной юбочке, делает реверанс и прячется обратно. Точь-в-точь сказочное зачарованное убежище.
        Бренга, рослая, светловолосая, с невозмутимым широкоскулым лицом, на разведку Ложи работала за деньги. Возможно, при вербовке не обошлось без шантажа. Хеледика не расспрашивала. Мало ли, у кого какие секреты. У нее вот тоже коллекция скелетов в шкафу недавно пополнилась.
        Корабль, который заберет ее из Овдабы, придет в начале следующей восьмицы. Рыбак-связной вышел на лодке далеко в открытое море и послал весточку в Аленду: Змейка на свободе. Через пару дней он снова отправился на «промысел» и получил ответ: очень хорошо, капитан торгового судна «Королевская рыба» возьмет ее на борт.
        Теперь только ждать, наслаждаясь выпечкой Бренги и читая обстоятельно-бытописательские овдейские романы в жанре «соседских историй» из ее домашней библиотечки - другой литературы она не признавала. Песчаной ведьме однажды подумалось, что сны, которые снятся Бренге, наверное, ничем не отличаются от окружающей яви.
        Привычно подвязав косу, чтобы на улице не бросалась в глаза своей длиной и толщиной, Хеледика направилась в прихожую. По дороге захватила с кухни приготовленный еще утром сверток с булочками.
        - Ты куда? - флегматично окликнула из гостиной хозяйка.
        - Прогуляюсь к морю.
        - Не забудь ключ, а то вернешься, когда я уйду, и будешь сидеть на лестнице.
        Хитро сделанный замок защелкивался сам собой, если захлопнуть дверь. Перед тем как выйти, агент Змейка вытащила ключ из кармана и положила на трюмо - так, чтобы кончик высовывался из-под салфетки.
        Возвращаться она не собиралась. Во всяком случае, без агента Плясуньи не собиралась.
        «Суно, дрянные новости. Зинта исчезла. Дирвен тоже исчез. Ищут, но пока не нашли. Есть предположение, что их могли похитить, чтобы оказывать на тебя давление. Будь в готовности. Оксемонг велел передать, чтобы кораллы ты ни в коем случае не отдавал. Буду держать тебя в курсе».
        Долгожданная весть от Шеро. «Кораллы» - это об ожерелье.
        Несмотря на бурлившую в душе ярость, Суно размеренно шагал вперед, к пыльному мреющему горизонту. Все равно прямо сейчас и здесь ничего не сделаешь. Покосился на безжизненного, словно ходячий труп, Онсура: как же он его понимал…
        Этот северный город произвел на заблудившихся в дебрях времени чужаков ошеломляющее и тревожное впечатление. Украшенные строгой лепниной многоэтажные здания, отменно вымощенные улицы, мириады фонарей, громоздкие, но удобные экипажи, запряженные непривычно рослыми лошадьми. Все не так, как в былые времена, не счесть отличий - и тех, что сразу бросаются в глаза, и почти неуловимых.
        Люди обходительны и экономны: будут приветливо улыбаться, но куска хлеба не подадут. Добывать пропитание приходилось на помойках. И на том спасибо, что здешний народ живет небедно, всегда можно насобирать объедков.
        Четверо учеников безвестно сгинувшего Унбарха в поисках еды рылись в отбросах, но почем знать - не стоило ли им возблагодарить за это и Безликого Вышивальщика Судеб, и Двуликую Госпожу, которая, коли пожелает, может шутя расплести его работу и перепутать все нитки.
        Если жизнь у них наладится, какая-нибудь каверза от Тейзурга не заставит себя ждать, за ним не пропадет. Золотоглазый мерзавец ничего не забыл и не простил. Ни сожжения Марнейи, ни того, что они по приказу Унбарха захватили и подвергли пыткам Хальнора Тозу-Атарге, на беду для всех оказавшегося Стражем Мира. Не стоит обольщаться, этот полудемон освободил пленников не из соображений милосердия, а лишь затем, чтобы понаблюдать за их злоключениями и поиграть в кошки-мышки.
        Куду, Вабито, Сохнор и Мофну пытались учить местный язык, но судя по тому, как шарахались от них люди при попытке завязать разговор, больших успехов пока не добились.
        Глава 7
        Лисья благодарность
        Он забодал троих. Натурально поранил рогом: одному разодрал рожу, другому проткнул живот, третьему пропорол руку от локтя до запястья, так что кровь брызнула фонтаном. После этого похитители принесли измятую шляпу и силком нахлобучили ему на голову, чтобы торчащий возле правого виска рог был упрятан в пришитый к полям кармашек.
        Остроумцы доморощенные изгалялись: мол, если на Дирвена насядут враги, а амулетов у него с собой не будет, он всех забодает. Ага, так и сделал! Эти болтуны только злословить умеют, а тот, у кого есть голова на плечах, даже свое проклятие сумеет обратить в оружие.
        Кто его похитил, долго гадать не пришлось. Это стало ясно, едва он услышал овдейскую речь.
        Послать мыслевесть архимагам Ложи Дирвен без амулета не мог. Оставалось надеяться, что кураторы сами разберутся, кто его захватил. У охраны головы полетят… Это соображение вызвало короткую досаду с примесью раскаяния, но ненадолго: ему и собственных проблем хватает, а у тех парней служба такая, о чем тут сожалеть?
        Кормили сытно, но невкусно. От насилия воздерживались, не считая того раза, когда его решили вывести на прогулку. Пленника без церемоний потащили на палубу, по дороге отвесив подзатыльник: что он им сделает, безоружный и в кандалах. Безоружный?.. Ага, как бы не так! В результате корабельному лекарю пришлось с молитвами и руганью взяться за штопку, а Дирвену вернули его шляпу, которая после того, как побывала в руках у врагов, выглядела неважнецки, словно перед тем лежала скомканная на дне битком набитого чемодана.
        Он пытался мысленно дотянуться до их амулетов, уж тогда бы он устроил тут веселуху! Но похитители были в курсе, что первый амулетчик Светлейшей Ложи способен у кого угодно перехватить контроль над любым артефактом, и приняли меры: все стоящее, что было на корабле, держали вне пределов его досягаемости.
        Однажды он услышал, как в коридоре кого-то распекают: какого чворка ходишь тут, не сдав на хранение эту штуку? Дирвен встрепенулся, но упомянутая штука оказалась «Глазом саламандры». Можно бы, конечно, поджечь их паскудное корыто, но тогда и сам за компанию пропадешь.
        Впрочем, кое-какой урон неприятелю он все же нанес. Из коридора донесся вопль, потянуло паленым, властный голос рявкнул: «Вон отсюда, болван, живо!» Нарушитель инструкций, отделавшийся дырой в кармане и ожогом, со всех ног кинулся прочь. Дверь каюты распахнулась, Дирвена грязно обругали, обозвали угробцем и пообещали спустить на веревке за борт, на корм акулам, но бить не стали - высокое начальство не велело.
        Его навестила Тамрила. И как он раньше не догадался, она же типичная северянка: ширококостная, светловолосая, белокожая. Если б не родилась амулетчицей, ходить бы ей за коровами в каком-нибудь зажиточном крестьянском хозяйстве или помогать родителям в лавке с чисто вымытой витриной.
        Амулетчица - это никаких сомнений. Дирвен задним числом понял, что она сделала: воспользовалась моментом, когда он блаженно расслабился, и вырубила подлым ударом, после чего сразу же взяла под контроль его артефакты и позвала сообщников.
        Почему ей, гадине, и хотелось «лицом к лицу»: не ради удовольствия, а чтобы врезать наверняка. Если «по-собачьи», она не успевала, упуская то единственное мгновение, когда он был беззащитен. К тому же, пока хоронились по каретным и дровяным пристройкам, Дирвен ни на секунду не терял бдительности, а то еще не хватало, чтобы какие-нибудь придурки застукали их у себя в сарае! То-то эта дрянь так настаивала снять комнату, «чтобы все по-людски».
        Шлюха. Еще хуже шлюхи.
        Когда предательница вошла в каюту, Дирвен презрительно сощурился и ничего не сказал.
        На ней было глухое темное платье с воротничком-стойкой, волосы зачесаны, зализаны, туго заплетены в косу, никаких легкомысленных кудряшек. Девица-службистка. Тьфу.
        После того как он наглядно изобразил это «тьфу», в ее застывшем, как будто одеревеневшем лице что-то дрогнуло, и она процедила:
        - Я к тебе отношусь с полной взаимностью. Думаешь, ты пуп мира, а на самом деле ты просто надутый зазнайка! Смотри, не лопни от самомнения, чтобы кишки по всей каюте собирать не пришлось.
        - Что ж ты не явилась сюда со своими амулетами, если я просто зазнайка? - скривился Дирвен.
        К злопыхательству тех, кому выше него не прыгнуть, он давно привык.
        - Подумаешь, амулеты! Зато во всех остальных отношениях тебе грош цена.
        - То-то ты под меня стелилась!
        Тамрила кинулась вперед, влепила ему звонкую пощечину и тут же отскочила к порогу. Дирвену буквально пяди не хватило, чтобы дотянуться до этой дряни - не пустила цепь, соединенная замком с железным браслетом на лодыжке.
        - Предательница! Все вы такие…
        - Это ты предатель! Я служу своей родине - великой и счастливой Овдейской державе, а ты даже слов таких не знаешь. Сбежал в Ларвезу, словно нашкодивший мальчишка. И как мужчина ты пустое место, тебе об этом ни одна из твоих алендийских девок не говорила? Ну да, им же твоя гнилая Ложа деньги платила, чтоб они тебя ублажали и не болтали вслух, что думают.
        - То-то ты подо мной стонала!
        В этот раз он был начеку, чтобы вмазать ей, гадине, если опять замахнется, но она это учла и не полезла. Ни шагу от двери. Только изобразила брезгливую мину, сделавшую ее строгое лицо неприглядно гротескным.
        - Стонать - дело нехитрое. Я выполняла задание для своей родины, а то б на дюжину шагов к такому, как ты, не подошла.
        - Ага, у вас у всех только выгода на уме - или за деньги, или за безопасность, или еще за что, а любовь ради любви - так у вас не бывает, и все вы последние девки, даже самые гордые. Иногда исключения подтверждают правила, ну там святые женщины бывают, а кроме этого все вы только и делаете, что продаетесь, каждая за свою цену!
        - Ах ты, прыщ на ровном месте… - ее прозрачно-серые глаза негодующе сверкнули.
        - Хенгеда, выходи уже, - донесся из-за двери рассудительный и слегка недовольный бас. - Нашла с кем спорить - с этим ларвезийским поросенком-попрыгунчиком! Дала по роже - и молодец, хватит лясы точить.
        - Погоди, Нейвурт, - бросила девушка.
        - Чего годить-то? Ты ж от него теперь отделалась, поблагодари за это богов.
        - Да если б отделалась. - Тамрила, которую, как выяснилось, звали Хенгедой, прожгла Дирвена таким обреченно-яростным взглядом, словно ей предстояло с ним жизнь прожить, и это ее вовсе не радовало. - Выслушай меня, ты, прыщ самовлюбленный! Ты меня в самый интересный момент спросил, почему я не Эдмар - не забыл об этом?
        За дверью изумленно и негодующе выругались, потом смачно харкнули, а у Дирвена вспыхнули уши и щеки. Он же не виноват, он не такой, это же все приворот - и ничего больше, а они что вообразили?!
        - Это совсем не то, что ты подумала!
        - Да неужто? - Хенгеда злорадно ухмыльнулась, опять став такой отвратительной, что был бы у него «Каменный молот» - на месте бы ее прихлопнул, словно гадкую лягушку ботинком. - А правильный ответ на твой вопрос - потому что. И такие, вроде тебя, еще хают женскую логику! Зато у самих логика - просто светоч во тьме! Ага, спрашивать у девушки, почему у нее талия не как у песчаной ведьмы, или почему грудь не такая, как у статуи Зерл-во-Славе на площади Генералов, или почему твоя девушка не Эдмар - куда как логично!
        - Я же про талию и грудь ничего не сказал… - Дирвен был так обескуражен этой неожиданной вспышкой, что сам не заметил, как начал оправдываться.
        - Не важно, другие индивиды говорили другим девушкам, - она хмыкнула, явно чувствуя себя победительницей.
        Он только собрался объяснить, что насчет Эдмара у него вырвалось, потому что Эдмар маг, и он имел в виду, что, если б Тамрила тоже была магичкой, они могли бы не опасаться, что их выследят, - в общем, наплести чего-нибудь в этом роде, чтобы не считала его таким, - но дверь за ней уже захлопнулась.
        Хвала Зерл и Хитроумному, причудливая зубчатая тень, темная на фоне меркнущего шафранного неба, оказалась не руиной, от которой добра не жди, а еще одним Зубом Ланки. Обливаясь потом и откашливаясь от пыли, шестеро странников успели туда раньше, чем солнце село, а прозрачная вечерняя луна налилась угрожающей желтизной.
        Суно заканчивал защитный круг - в этот раз тройной, потому и ушло на него больше времени, вдобавок окропленный зельем, полученным от коллег через кладовку, - когда бескрайнюю сумеречную тишину нарушили далекие звуки: шелест, стоны, выкрики… С юга.
        Сабил и Онсур безропотно позволили себя связать. Начелдон пытался возражать - мол-де у него сильная воля и есть оберег, но Орвехт отправил его в беспамятство коротким ударом-касанием, усиленным магическим импульсом, и отставной капитан разделил участь попутчиков.
        Надо заметить, раньше он не производил впечатления дурака. Сила воли и самолюбие - оно, конечно, ларвезийскому офицеру приличествует, но не когда речь идет о рое флирий в ночь гона. Человек рассудительный и солидный, хотя и плут, а вот же уперся, как заносчивый юнец. Суно рассеянно вертел в руках его свалившуюся в пыль шляпу, которую тот не пожелал сменить на тюрбан, - выгоревшую, порыжелую, впитавшую запах давно не мытых волос. За ремешком пара оберегов - от солнечного удара и от волшебного народца, да еще что-то мелкое, то ли бусина, то ли застрявший камешек… Бывалый человек, а свалял дурака.
        Положив головной убор рядом с Начелдоном, который уже начал приходить в себя, Орвехт присоединился к амулетчикам. Их защищали артефакты, его - заклинание. Остальных троих, теоретически, тоже можно было оградить от чар с помощью магии, и это, опять же теоретически, вполне могло оказаться эффективным, но он решил не рисковать.
        Рой приближался не слишком быстро. Флирии носились в безумной пляске, взмывали к луне, камнем падали вниз, описывали круги - то громадным хороводом, то перемешиваясь в охваченный хаотичным брожением сонм крылатых созданий. Издали они напоминали мотыльков, которые вьются в свете фонаря, вблизи было видно, что светятся сами их стрекозиные крылья, вспыхивающие радужными узорами.
        В этом мерцающем разноцветном сиянии можно было разглядеть маленькие иссиня-бледные лица, разметавшиеся волосы, тонкие руки, а также брюшки и суставчатые ноги: ниже пояса эти летучие девы подобны насекомым.
        Говорить по-людски они не умеют и во всякую пору кроме гона молчат, а когда в полнолуние сбиваются в рой и пускаются в сумасшедшую пляску, издают негромкие ноющие крики. Чарующими эти возгласы не назовешь, однако зачаровать они могут - в сугубо магическом, а не эстетическом смысле. Есть в их немелодичном гомоне рваный ритм, назойливо манящий за собой.
        Суно, Зомар и Кебрехт прятались за камнями. Тройной круг, усиленный зельем, делал их невидимыми для волшебного народца.
        Флирии не опасны, им ни до кого нет дела, но следом за танцующим роем бегут, щелкая длинными костяными хвостами, острозубые стиги, и темными шарами в ночной темноте катятся скумоны-упыри, и скачут, бренча браслетами, сойгруны, и шагают похожие на долговязые огородные пугала амуши, которые стократ хуже тех, других и третьих. Кто увяжется за флириями, околдованный радужным мерцанием их крыльев, безумием их воздушного танца и зовущими воплями, станет добычей этих страшных нахлебников.
        Тем уже что-то перепало: когда процессия проходила мимо, можно было расслышать довольные смешки амуши и чавканье, слабо пахнуло кровью.
        После того как эти твари затерялись на потаенных просторах ночи, Кебрехт, не таясь, вытер со лба пот, да и Суно мысленно возблагодарил Госпожу Вероятностей. Разминулись. А могло обернуться иначе.
        - Если вы, чтобы сломить меня, в своей подлости зложительской станете угрожать, что причините какой вред или просто боль хоть человеку, хоть животному, хоть кому-то из нелюдских рас, хоть какому другому живому существу, хоть духу мертвеца, да будете вы тогда во всем лишены милосердия от кого угодно до конца этой жизни, что бы с вами ни случилось. Я об этом прошу, и госпожа моя Тавше меня слышит! - Воцарилась звенящая тишина, после чего Зинта, сбавив тон, добавила: - Это проклятие, ежели сами не поняли. И если приметесь за то, о чем я сказала, - оно осуществится, я у Госпожи в милости. На Дирвена-то она за меня прогневалась, после того как этот балбес прирезал сдуру моего пациента. Вот и вам несдобровать. Поэтому лучше разузнайте заранее адресок того мастера шляпных дел, которому ваши коллеги шляпу с кармашком для Дирвена заказывали. А ну как вам пригодится, если вдруг тоже чего отрастет? Или, может, не отрастет - наоборот, что-нибудь отвалится…
        - Госпожа Зинта, вы совершенно напрасно так драматизируете ситуацию, - вздохнул один из этих безликих серобалахонников в маске с наводящими уныние невыразительно-правильными чертами - у всех, кого она тут видела, маски были одинаковые. - Мы всего лишь пригласили вас сюда, чтобы побеседовать.
        - И который день уж беседуем?
        Не сказать, чтобы ее держали в совсем скверных условиях. Тут была и кровать с чистым бельем, и комод со всякой нужной женщине мелочью, и прикрывающие наглухо зарешеченное оконце шторы с вытканными розами, от потолка до пола - впрочем, изрядно потрепанные. Зинте подумалось, что их, должно быть, или конфисковали, или получили как пожертвование на казенные нужды из какого-нибудь обветшалого аристократического гнезда. В отдельном чулане - уборная, там же умывальник с тазом.
        Ей не говорили, что она находится в Доме Инквизиции. Сама поняла. Или не прямо там, но все равно взаперти ее держат светлейшие инквизиторы, чтоб их Тавше как следует проучила.
        Они допытывались и об Эдмаре, и о Суно, и об истории с Тимодией, и о чем говорили Эдмар с Римендой, а Зинта, зная за собой, что может невзначай сболтнуть лишнее - какой-нибудь пустяк, который подтолкнет их сделать нужные выводы, уж это они умеют, - на все вопросы отмалчивалась и только стыдила собеседников.
        Теперь вот начали угрожать, но сразу получили в ответ упреждающее проклятие - словно ринулись в дверь, да запнулись о натянутую над полом веревку. К такому обороту Зинта подготовилась заранее: понятно, что с этих вполне станется мучить кого-нибудь постороннего, чтобы оказать давление на неприкосновенную служительницу Тавше. На то, что контратака не заставит себя ждать, они, похоже, не рассчитывали.
        - Госпожа Зинта, лишить человека всякой надежды на милосердие при любых обстоятельствах - это чрезмерно жестоко, вы не находите? - с упреком осведомился один из допросчиков.
        - Да уж не вам рассуждать о милосердии и жестокости, - отрезала лекарка. - После того, чем вы мне пригрозили, ваши речи на эту тему не в счет.
        - Каждый имеет право на сострадание, - мягко возразил другой инквизитор. - Вам ли это отрицать?
        - Ваши бы слова да золотом на серебре выложить, да только кто бы говорил.
        - Вы не правы. Мы заботимся о благе всех жителей Ларвезы, о спокойствии и стабильности…
        - О своем благе, чего уж там.
        - В том числе о своем, но прежде всего о всеобщем, ради этого мы и просим вас поделиться информацией, а потом, когда все вопросы будут улажены, вы сможете вернуться домой.
        Терпения им было не занимать, да и вежливости тоже, но сквозило в их прохладной деловитой учтивости что-то отвратительное - словно кусок пирога, который на вид пригляден, а внутри кишит червями.
        Прогневать Тавше они не хотели, потому обращались с лекаркой хорошо, но отпускать ее тоже не собирались, на этот счет Зинта не обольщалась. Ей же сказали: когда все вопросы будут улажены. Даже если она выложит им, что знает, может статься, что продержат ее здесь до старости. На всякий случай, ради блага и спокойствия.
        Тускло освещенная комната, спертый воздух, тишина, только где-то далеко под полом еле слышно скребутся мыши. Словно тебя поселили в склепе. Возможно, инквизиторы Ложи рассчитывали добиться своего измором: пройдет сколько-то времени, и узница станет сговорчивей просто потому, что у нее голова пойдет кругом от одиночества и этой затхлой мышиной тишины.
        Местами в пыли виднелась, словно разноцветные брызги краски, пыльца с крыльев флирий. Достав из кладовки банку и маленький серебряный совок - наилучший инструмент для такой работы, Орвехт мимоходом собирал ее, чтобы добро не пропадало. Специально не искал, только если бросались в глаза радужные пятнышки на сухой почве среди норок, камней и привычной к здешнему климату жесткой поросли.
        Порой попадались свежие обглоданные кости. Флирии метались над равниной, не придерживаясь определенного направления, и следы тех, кто бежал за роем, несколько раз пересекали прямую, по которой шагали к цели шестеро безлошадных путешественников.
        Утром Суно получил мыслевесть от Крелдона: «Зинта у коллег. Разбираемся с этим вопросом».
        Ясно… Вернее, неясно, захватили ее те, кто желает поскорее поменять состав Сокровенного Круга (как рычаг воздействия на Орвехта), или сама ввязалась куда не надо (неосторожно обмолвилась о Накопителях? за кого-то заступилась?), но и то отрадно, что за этим стоит не Лорма. Маги Ложи остерегутся ссориться с Тавше. Суно не то чтобы совсем успокоился, но решил, что это не худший из вариантов. Тем более что сохранить тайну похитителям не удалось (если только это не намеренно допущенная утечка информации), и теперь начнется многоуровневая и многоходовая игра - такая, что любой джуб обзавидуется.
        Видимо, Зинту держат в помещении, закрытом для мыслевестей - с ней по-прежнему никакой связи. Придется ждать.
        Плоскогорье Маюн маячило на горизонте лиловатой каймой под сияющим жарким небом. Дойти до него - полдела, потом надо будет еще и до Золотой Прорвы добраться.
        Ближе к Маюну стали встречаться люди - собиратели пыльцы флирий. Все они старались разминуться с подозрительной группой мужчин: вдруг у тех на уме грабеж?
        На закате следующего дня, когда возвышенность обрела рыжевато-бурый цвет и пологие очертания расплывшейся копны сена величиной в полгоризонта, Орвехт и его спутники спугнули бандитов, насевших втроем на одного, который отбивался посохом. И жертва, и лиходеи выглядели оборванцами. Заметив чужаков, нападавшие бросились бежать, по-заячьи петляя среди устремленных к небесам игольчатых мананаг - некстати вспомнилось, что Эдмар называл эти растения забавным словом кактусы, - и скрылись за кустарником.
        Вызволенный из беды суриец с опаской оглядел своих избавителей и степенно поклонился. Его засаленная куфла - безрукавный халат с карманами - была вся в заплатах, сбоку свисал свежевыдранный лоскут. Сам он был худ, жилист, смугл, как обожженная глина, с непокорно всклокоченной пегой бородой. Из-под вялых стариковских век живо блестели черно-карие глаза.
        Увидел бы его Суно где-нибудь на городской улице, присевшим в тени под стеной, кинул бы медяк. А все же ощущалось в нем определенное достоинство - то, которое не зависит ни от сословия, ни от одежки, ни от того, туго ли набит у тебя кошелек.
        Звали его Телбеш-нуба, и кормился он тем, что травил по харчевням байки да сказки. Не ахти какое прибыльное занятие, но прожить можно. Как и многие из местных, после колдовского полнолуния он отправился на равнину, чтобы набрать волшебной пыльцы и потом продать магам или перекупщикам.
        Что ж, ему повезло: Орвехт на месте сторговал у него весь «улов», который Телбеш так и не отдал бандитам. Новый знакомец ему приглянулся - и своей творческой профессией, и тем, что, несмотря на немолодые годы, весьма неплохо орудовал посохом. Наняли его в проводники: тот и Маюн хорошо знает, и много чего интересного порасскажет. Маловероятно, чтобы он был засланцем от Лормы, но если и так, кто сказал, что его нельзя переиграть?
        На ночлег устроились в десятке шабов от сглаженных маюнских отрогов. Желтая, как звериный глаз, луна сидела на верхушке громадной мананаги, еле видневшейся чернильным силуэтом на усыпанном звездами темно-синем небе. Оглушительным хором стрекотали цикады, время от времени слышались тоскливые переливчатые крики ночных птиц.
        Подходящее обрамление для того, о чем поведал Телбеш-нуба. Тот завел речь о вещах таинственных и пугающих, но пугали они не жестокостью, какой полнятся сурийские сказания о разбойниках, демонах, умертвиях и волшебном народце. Тут было другое: завораживающая бездонность, которая сродни южной ночи, хищной желтой луне, необъятному простору оставшейся позади Пчевайской равнины, птичьим голосам, зовущим раствориться в этом головокружительном просторе.
        - Вы знаете о том, что миры иногда крадут людей?
        - Бывает, - согласился Орвехт. - Отчего ж и такому не бывать?
        - Но вы, верно, думаете, что это небыль, а оно правда, - продолжил сказитель привычно и гладко. - Это одна из опасностей, которая подстерегает путешественника по чужим мирам. Сильно понравишься какому-нибудь миру - и он тебя не отпустит, зачарует своими красотами и тайнами, да для верности еще и память твою заморочит. Постепенно забудешь, где и с кем жил раньше, начнешь думать, что всегда был здешним, и ничего другого тебе не надо, а что с тобой было до того, как попал в эту западню, будет помниться смутно, словно обрывки сна. Вот так-то, почтенные, когда открываете Врата Перехода и отправляетесь гулять по мирам, не забывайте об этом!
        - Чудеса, - одобрительно крякнул отставной капитан, отхлебнув кисловатого вина из фляги.
        Глаза Сабила по-мальчишески восхищенно блестели над матхавой: сказка ему понравилась. Онсур оставался безучастным и подавленным. Зомар слушал задумчиво, измотанный пешим переходом Кебрехт - рассеянно, в полудреме. Никому из них не светили путешествия в чужие миры: это удовольствие для магов высокого ранга да для богачей, способных оплатить услуги магов-сопровождающих.
        - Но не думайте, это еще не все. Порой с миром можно столковаться, чтобы он кого-то для вас украл, иные люди этим пользуются. Однажды в давние времена девица благородных кровей влюбилась в путешественника-иномирца и наняла мага, который заманил его обратно в Сонхи. Наш мир затуманил ему память, и та девица вышла за него замуж, но пятнадцать лет спустя за ним пришли из родного мира жена и подросший сын. Тогда украденный все равно что очнулся от волшебного сна и вместе с ними вернулся домой. А то еще царевна из мира, который зовется Вейян, услала сюда свою сестру-соперницу, чтобы вместо нее выйти замуж за принца, эта история тоже случилась давным-давно. Обманутый принц все же узнал правду и явился в Сонхи забрать свою возлюбленную, однако ему не повезло. Ту повстречал и взял в жены один славный сурийский князь, царевна за это время уж и детишек ему нарожала с полдюжины, так что бывшего жениха она знать не захотела. Редко бывает, чтобы мир не удержал того, кого пожелал оставить у себя. Целый мир - это вам, почтенные, не смертный царь, не господин или госпожа волшебного двора, даже не кто-нибудь из
местных богов, это сила столь великая, что с ней не поспоришь. Хотя сказывают, что жена и сын того путешественника сумели увести его домой. Увели-то увели, да вряд ли после этого он был счастлив. Не иначе, до конца жизни тосковал, вспоминая Сонхи, и душа его рвалась сюда, даже если родной мир был стократ прекрасней. Вполне могло статься, что посмертный путь потом привел его в Сонхи, и в следующий раз он родился здесь, но этого я вам наверняка не скажу, а врать не стану. Если мир вознамерился кого забрать, его сюда потянет, как одержимого - это начинается после того, как человеку подсунут приворот. И с тем путешественником, и с царевной-невестой так и поступили.
        Сказитель умолк и приложился к кружке с крепко заваренным сладким чаем.
        - А что за приворот такой? - за всех поинтересовался Начелдон.
        - У нас на Маюне, - старик мотнул головой в сторону темного массива плоскогорья, - есть долина Кинши, и там есть деревня Киншат. Ее жители хранят источник, который бьет из скалы в укромном гроте, изо рта у растрескавшейся каменной маски, изображающей неведомо чье лицо. Вода течет по камням, покрытым скользким налетом бирюзового цвета - вот это и есть приворотное зелье мира Сонхи. Налета надо соскоблить самую малость, с четверть чайной ложки, размешать в каком угодно питье и угостить того, кого задумали заворожить и украсть. После этого человек потеряет покой, затоскует, наш мир начнет сниться ему по ночам, показывая картинки и тихонько напевая свои песни. Заманивающему волшебству русалок, песчанниц и флирий не сравниться с ворожбой самого мира Сонхи: коли не будет их рядом, оно отпустит, а это перевернет тебе душу и не отпустит, и возле тебя как будто поселится вечный сквозняк, который все куда-то тянет и тянет. Причем зелье подействует лишь на кого надо, а кто-нибудь другой отведает того же напитка - и ничего с ним не произойдет. Киншатский источник защищен непреодолимыми чарами, лишь
потомственные жители деревни смогут взять оттуда приворотное снадобье. И после этого покупатель должен, в одиночестве стоя перед каменной маской, рассказать о том человеке, которого надлежит украсть. Если миру это понравится, снадобье на ладони останется влажным и бирюзовым, а если Сонхи решит, что даром не надо, оно вмиг засохнет и обернется щепоткой пыли. И такое порой случалось, целый великий мир - это вам, почтенные, не наемник с большой дороги. Бирюзовое снадобье стоит дорого, только богачам из богачей по карману. Наша община и рада бы сбавить цену, да нельзя - приворот к самому миру Сонхи негоже отдавать по дешевке, за это на деревню какая-нибудь неминучая кара обрушится.
        - И в большом достатке живете? - полюбопытствовал Начелдон.
        - Ох, не спрашивайте, почтенные, - Телбеш-нуба щелкнул языком и сокрушенно покачал головой. - Деревня хранителей источника прозябает в нищете, ибо кому нужен наш товар, да еще за царскую плату? Никому не нужен.
        «И то верно, - мысленно согласился Орвехт. - Если припекло от кого-то избавиться, незачем сплавлять его в чужой мир, для того есть множество способов куда проще, эффективней и вдобавок дешевле. А если речь о том, чтобы кого-то любой ценой заполучить, обморочив и заставив позабыть о прежних связях, - тоже ведь форменное безумие. Жаль, для исследований это снадобье не купишь: обратится в пыль, и по-всякому дороговато…»
        - Так что, почтенные, мы в Киншате влачим свое существование впроголодь и перебиваемся кто чем - огородики держим, овец разводим, в полнолуние собираем пыльцу флирий, молодежь, бывает, нанимается на прииски в Золотую Прорву, женщины вышивают на продажу, я вот к вам в провожатые напросился, благодарствую за доброту.
        На этой прозаической ноте сказка и закончилась.
        Все эти гады с серьезными благостными рожами только и твердили, какой он беспримерно жалкий, бессовестный, тупой и трусливый. Вдобавок опоили какой-то дрянью, из-за чего казалось, что камера задрапирована колышущейся кисеей. Дирвена тошнило. Им это не нравилось, и они допытывались, где спрятан амулет, который его защищает.
        От чего защищает - от того, чем опоили? А может, у вас тут просто дряневары неважнецкие?
        Дирвен так и высказался, за что получил затрещину. Конечно же, посредством заклятья - его собеседники рук не марали. Словно прямо по внутренностям хлестнули многохвостой плетью. Когда он, ненавидяще скривившись, поинтересовался с подковыркой, а как же тогда закон о Детском Счастье, он ведь по закону восемнадцатилетний ребенок, которого бить нельзя, - ему ответили, что таких угробцев, как он, в порядке исключения можно и нужно. Ибо хоть он, совершенно верно, ребенок, но уже успел стать предателем родины и убийцей.
        - Сколько у тебя на совести человеческих жизней - сто, двести, пятьсот или уже за тысячу? Неугодную Светлейшей Ложе флотилию в Сиянском море ты потопил, словно мальчишка бумажные кораблики, а ведь там были живые люди, много людей… - сочувственным тоном напомнил господин Ферклиц, терпеливый, показушно мягкий, с породистым бледным лицом и негромким голосом, напоминающим ту самую воду, которая камень точит.
        Он всегда говорил сочувственно, однако при случае мог отвесить зверски болезненную магическую плюху, все с той же благорасположенной и сожалеющей миной. В воспитательных якобы целях. Этакий невозмутимый добрый гад, который лупцует тебя, чтобы научить хорошему. Дирвен решил, что прикончит его в первую очередь, дайте только до амулетов добраться. Но амулеты от него держали подальше: увидишь их не раньше, чем тебя обработают до полной лояльности.
        - На тех кораблях были пираты, которые грабили и убивали.
        - Но все же люди, каждый со своей судьбой, правда? А ты одним махом оборвал их жизни, не задумываясь, что делаешь. По приказу ларвезийской Ложи, которая сеет зло, лицемерно прикрываясь рассуждениями о благе.
        - Так же, как вы. Прошлой весной я был в Аленде на площади Полосатой Совы, когда ваша гадина запустила там «ведьмину мясорубку». На площади тоже были люди.
        - Здесь ты путаешь, это был не наш агент, а посланница Ктармы.
        - Так вы же поддерживаете Ктарму!
        - Мы поддерживаем тех, кто борется против ларвезийского засилья за свое учение и отстаивает свои права. В том числе Ктарму. Тебе Флаварья по ночам не снится?
        Его умные водянистые глаза смотрели на пленника испытующе и внимательно. Глаза опытного игрока. Дирвен невольно поежился.
        Флаварья и вправду время от времени ему снилась: серая и как будто вся пыльная, похожая на ночную бабочку-мертвяницу - если б у той бабочки, выросшей до чудовищных размеров, появилось опухшее человеческое лицо. Она молча глядела на Дирвена, до половины вросшая в скалу, словно живой барельеф.
        Это Эдмар додумался притащить ее к замурованному в Разлучных горах лису-демону, чтобы тот смог вырваться из ловушки, после того как его пойманное воплощение будет убито «ведьминой мясорубкой». Флаварья заняла его место. Каменного Лиса, или Серебряного Лиса, который, как поговаривали, стал теперь Эдмару закадычным дружком, можно было освободить только при соблюдении этого условия.
        Сны про Флаварью были тягостны и печальны, хотя жалости к ней Дирвен не испытывал. Если б эта девица пустила в ход «ведьмину мясорубку» где-нибудь в городе - было бы вокруг на целый квартал развалин, кровищи и разодранных трупов.
        - Гадина ваша Флаварья, - процедил он, глядя с вызовом в невозмутимые глаза собеседника.
        - Она не гадина, а смелая девушка, не пожалевшая жизни ради защиты того, что она считала важным. А ты, безмозглый сопливый палач, - Ферклиц произнес это прохладно и брезгливо, словно распекал прислугу за жирное пятно у себя на мундире, - ты обрек ее на участь хуже смерти. Ты ведь не хотел бы занять ее место?
        - А вы не хотели бы пойти с женой и детишками прогуляться по улице, и чтобы вас там всем семейством такая же девка с учением и правами порвала на куски «мясорубкой»?
        - Глупый сопляк… Ктарма борется с теми, кто погряз в пороках. Мы, просвещенные люди, можем не одобрять их методы, но мы уважаем высокие побуждения ужасателей Ктармы. Надо учиться смотреть на вещи непредвзято. Овдаба чиста, поэтому у нас на улицах такого не бывает.
        - Ага, конечно, вы же Ктарму финансируете, кто же станет откусывать дающую руку!
        В печень, желудок и селезенку словно вонзились на долю секунды зазубренные ножи. Он закричал от боли.
        - Ты снова наказан за дерзость, - бесстрастно пояснил Ферклиц, когда экзекуция закончилась. - Не повторяй то, чему тебя научили в Ложе. С тобой там скверно обращались, а ты до сих пор цепляешься за их лживые слова.
        Насчет скверного обращения он не то чтобы вовсе наврал, но Дирвену хотелось убить этого гада едва ли не больше, чем подлеца Эдмара с его ухмылками, пирожками и приворотами. Да только если при тебе нет амулетов, кидаться в драку с магом бессмысленно. Еще хуже огребешь.
        - Подумай о своей дурной жизни и о своих поступках, которые всем несли только зло и горечь, - собеседник поднялся со стула, смерив Дирвена неодобрительно-участливым взглядом. - Твоя пропавшая мать, твоя приемная родительница госпожа Хентокенц, шестнадцатилетняя песчаная ведьма, с которой ты закрутил грязную интрижку в ларвезийском духе, несчастная Флаварья, оскорбленная тобой Хенгеда, множество незнакомых тебе людей, которых ты убивал по приказу Ложи, словно играя в игрушки, - все они у тебя на совести, и никуда не денешься, ты за них в ответе. Вот о чем тебе сейчас надо подумать, а вовсе не о побеге.
        Когда он вышел, Дирвен прошептал ему вслед: «Ну и пошел к поиметым демонам!» - а потом, уже без всякого куража, несчастно сгорбился и всхлипнул. Он чувствовал себя так, словно вся душа изъедена червями, и непрерывно там что-то копошится, грызет, саднит…
        Про маму сказали, что в последний раз ее видели в Рунде три года назад, вскоре после того, как он сбежал за границу. Ей тогда сообщили, что он утонул. Первое время все и впрямь так думали. А если б он не скрыл, что он амулетчик, и не пустился вплавь через Бегону, Сонтобия Кориц никуда бы не пропала. От Рунды рукой подать до Пшорских гор… Поскольку ее потом искали, но не нашли, можно сделать вывод, что ее увели к себе пшоры.
        И госпожа Хентокенц после его мнимой гибели была безутешна. И с Флаварьей он поступил чудовищно. И на любовь не способен. И саму Тавше прогневал до того, что схлопотал проклятие, - чем не доказательство его испорченности?
        И нет на свете никого, кто мог бы от чистого сердца сказать ему спасибо за добро, не чувствуя никакой на него обиды: даже делая во время своих заданий что-то хорошее, он всегда проявлял заносчивость и непочтительность.
        Тюремные маги воспользовались этим, чтобы заклясть цепи, которыми Дирвен был прикован за лодыжки к торчащим из стен кольцам - как объяснили, мера предосторожности, чтобы его не похитили те, кто не прочь свести с ним счеты. Вот на это самое и закляли: его ножные кандалы отомкнет сам Ферклиц (или кто-нибудь из его доверенных заместителей) - либо тот, кто сможет сказать Дирвену спасибо за доброе дело, не отягощенное какой бы то ни было обидой.
        Из-за этой сволочной уловки не удалось его отсюда вытащить пробравшемуся в тюрьму агенту Ложи, который так и не сумел ничего поделать с кандалами, а потом набежала охрана, парня по-страшному избили и уволокли. На полу осталась кровавая полоса, ее затерли только на следующий день. После подумалось, что все это могло быть нарочно разыгранным спектаклем… А вдруг нет?
        Однажды в камеру ворвались адепты Ктармы, заблокировали дверь изнутри и приготовились его пытать - за то страшное, что они с Эдмаром сотворили с Флаварьей, и за других ужасательниц Ктармы, убитых Дирвеном на боевых заданиях. С него собирались содрать кожу, но обошлось несколькими надрезами, охрана успела вовремя вынести дверь и спровадила опасных визитеров. Ферклиц после этого сказал, что только овдейские государственные службы смогут защитить Дирвена от мести Ктармы. Тоже смахивает на представление с целью его запугать - и тоже кто их знает. Убедишь себя, что оно понарошку, а потом окажется, что дело обстоит серьезней некуда.
        И неужели мама в самом деле у пшоров? То-то маги Ложи так и не смогли ее разыскать…
        Да еще попрекают его этой Хенгедой-Тамрилой, хотя она подло заманила его в ловушку и предала. Ферклиц говорит об этой шлюхе так, словно она Дирвену едва ли не нареченная невеста! Да еще, заводя о ней речь, смотрит этак выжидающе: чего, интересно, ждет? Неужели он считает, что Дирвен мог в нее влюбиться?
        На душе невтерпеж тяжело, и в придачу никак не отделаться от ощущения, будто по ее закоулкам копошатся какие-то кусачие черви… Его околдовали - или это само по себе?
        Он до сих пор держался на одном своем яростном, сквозь слезы, упрямстве, иначе сломался бы еще позавчера.
        Господин Ферклиц, один из высших тайных магов-советников министерства благоденствия Овдейской державы, был вовсе не так невозмутим, как оно казалось измученному пленнику. Напротив, он пребывал почти в замешательстве, хотя страсть как не любил это словечко и это состояние. Не любил, но пребывал, чтоб демоны Хиалы побрали тех ларвезийских умников, которые обеспечили ему этакие палки в колеса.
        Досаждало ему отнюдь не упрямство Дирвена: здесь-то все предсказуемо, все идет по плану, непрерывный нажим - и в конце концов избалованный своевольный поганец капитулирует, тогда можно будет приступить к дрессировке.
        Вот здесь-то и затаился подвох. Первоначально главная роль на следующем этапе отводилась Хенгеде: высокий приворот - и мальчишка будет ее боготворить, сделает что угодно, лишь бы заслужить прощение и добиться взаимности. Девица от сей перспективы была не в восторге, но чувство долга и дисциплина взяли верх над ее неприязнью к Дирвену. К тому же чем не сладкая месть? Ведь тогда она сможет помыкать им, а он будет страдать из-за ее холодных взглядов и колкостей, будет сгорать на медленном огне и когда Хенгеда рядом, и когда она далеко, будет лезть из кожи вон, лишь бы завоевать ее одобрение.
        Собственно говоря, это уже должно было начаться, да что-то не начиналось. Привороты Дирвена не брали - ни высокие, ни низкие, вообще никакие. Уже несколько раз ему давали любовные напитки, приготовленные лучшими зельеварами министерства благоденствия, а толку ноль.
        Однажды в него влили лошадиную дозу, но единственным результатом этого эксперимента стал благоухающий ингредиентами зелья жидкий стул и печальная ругань функционера, выносившего за узником горшки.
        Что-то защищало поганца от каких угодно любовных приворотов - но что это? Не амулет. Его дважды усыпляли и проверяли самым тщательным образом: никаких артефактов ни на нем, ни внедренных в плоть, ни замаскированных под естественные образования на коже. И не заклинание, тоже проверено-перепроверено. Тем не менее здесь явно присутствовал какой-то неведомый мощный фактор, не позволявший приворожить Дирвена ни к Хенгеде, ни к кому бы то ни было.
        Ферклиц ощутил невольное уважение к своим противникам из Ложи: ничего не скажешь, профессиональная работа… Но, боги великие, что и как они сделали?!
        От размышлений его оторвал секретарь:
        - Ваша светлость, прошу прощения, вас спрашивают четверо отморозков. Они ожидают в приемной для посетителей.
        - Что?.. - тайный советник ошеломленно откинулся на спинку кресла. - Что еще за отморозки, кто пустил их в министерство?
        - Сами так представились. Говорят, что они отмороженные древние маги, и просят аудиенции у высшего руководства.
        - Ну так подскажите им дорогу до ближайшего Накопителя! - раздраженно бросил Ферклиц, однако привычка ничего не выпускать из-под контроля и все доводить до конца взяла верх. - Научитесь докладывать по существу, ваш предшественник должен был вас проинструктировать. Кто это такие?
        - Похожи на студентов из Суринани, ваша светлость. Маги. Одеты скверно и неопрятно, по-овдейски говорят плохо. Возможно, перебрали грибочков.
        - Что ж, тогда в кутузку их, - сдержав невеселый вздох, распорядился советник. - Кураторы завтра разберутся, чьи это отморозки.
        Скорее всего, мерзавцы-первокурсники. Верные сыны Ктармы, определенные в Овдейский Магический университет, со временем худо-бедно приучаются к просвещенной жизни, но поначалу и впрямь ведут себя, как последние отморозки. Приходится терпеть. Китонские дурманные грибочки, продаваемые из-под полы в злачных местах столицы, - это для них все равно что ловушка с медовой приманкой.
        По учению Ктармы, мир переполнен скверной, которую надо искоренять вместе с ее носителями, но с точки зрения ктармийской молодежи зло злу рознь. Театры, балы, декольтированные платья и обтягивающие лосины, иллюстрированные книжки фривольного содержания, женщины и юнцы, которые ходят по улицам, не пряча лиц под матхавами, - это все плохая скверна, а грибочки, уносящие в дурманные дали, - хорошая скверна, побольше бы ее было! Очевидно, так они рассуждают? Или не рассуждают, а просто следуют своим побуждениям и вовсю куролесят, подвергая испытанию прославленную терпимость овдейских обывателей. Без них в стране было бы спокойнее, но никуда не денешься - ценные союзники, козырь в игре.
        Ферклиц уже собирался домой, когда пришла мыслевесть из лаборатории: там наконец-то разобрались, что защищает Дирвена от приворотов. Оказалось, он уже приворожен - и этот непостижимо искусный приворот, который не представляется возможным снять, защищает его от всякой прочей любовной ворожбы. Воистину час от часу не легче.
        Несмотря на позднее время, Ферклиц послал экипаж за Хенгедой.
        - К Тейзургу, ваша светлость, - подумав, предположила девушка. - В последний раз он спросил, почему я не Эдмар.
        Судя по тому, как у нее засияли глаза, она явно обрадовалась, что дальше ей не придется иметь дело с Дирвеном, хотя и силилась скрыть от руководителя свои чувства.
        А господину Ферклицу теперь предстояло разрабатывать новый план ломки и перевербовки этого окаянного жабьего выкормыша - лучшего амулетчика мира Сонхи.
        Над пологими склонами Маюнских гор плыл горячий полынный дух и жужжали насекомые. Тропа то тянулась среди сизоватой поросли, то исчезала на каменистых проплешинах. Кое-где вспыхивали на солнце лживые драгоценности, которые при ближайшем рассмотрении оказывались крылатыми и членистоногими.
        Однажды попалась заброшенная мазанка, побурелая, с гнилой плетенкой в прорехах и подвешенной к притолоке зияющего проема пустой кружкой. Сурийское поверье: если в оставленный дом повадятся демоны, нужно повесить в дверях кружку из необожженной глины, с выцарапанным заклинанием, плеснув на донышко чуть-чуть вина. Тогда те напьются - понарошке, но они будут думать, что на самом деле, - да уйдут восвояси в Хиалу.
        Орвехт мог бы сказать, что это не подтвержденное практикой суеверие, ибо демону нет никакого резона селиться в пыльной развалюхе вдали от всего интересного, и посудиной с почти выветрившимся запахом вина его не обманешь. Зато для сурийских ведьм это недурная доходная статья.
        За поворотом сверкнул ручей, на берегу стояло одинокое кряжистое дерево с густой кроной - такая тень, что на всех хватит.
        - Назад! - скомандовал Суно, когда его спутники - за исключением недоверчиво сощурившегося Зомара - прибавили шагу.
        После удара заклятьем дерево содрогнулось, присело и начало корчиться, его раскидистая, но вялая крона свалилась на землю, словно срезанная… Да и не крона это вовсе, а выдранный из земли куст!
        Лишившийся маскировки древон со скрипом припустил прочь едва ли не вприпрыжку, его громадные лапы напоминали старые мощные корни.
        Надо же, эти твари даже здесь встречаются… Обычно они водятся в лесах и перелесках. Само по себе присутствие древона на Маюне - добрый признак: это означает, что здешним лугам, кустарникам и рощицам вымирание не грозит.
        Другое дело, что эти создания плотоядны. Прикинется обыкновенным деревом, а потом схватит и сожрет, поэтому их стволы и острые сучья покрыты пятнами засохшей крови.
        - Экая дрянь, - проворчал вслед Начелдон.
        Зомар сузил потемневшие глаза, но, повинуясь жесту Суно, так и не пустил в ход свои амулеты.
        Ничего не попишешь, природа полна парадоксов. В такой местности, как Маюн, уничтожать древонов без острой необходимости не следует - их присутствие благотворно влияет на растительность, увеличивая ее жизненную силу. Орвехт не удивился бы, узнав, что в каких-нибудь здешних деревушках им еще и жертвы приносят.
        Когда древесный хищник, скребя по земле корявыми лапами, скрылся за торчащими выше по склону валунами, люди умылись, напились и устроились возле ручья на отдых. Суно искоса наблюдал за своими спутниками.
        Амулетчики собранны и дисциплинированны (все же хвала богам, что с ним не Дирвен - великая разрушительная сила, которую нельзя оставлять без нянек). Плут Начелдон, хоть и старался держать лицо, выглядел недовольным. Полагает, что его одурачили, - и в общем-то угадал, но знать не знает, кто его одурачил. Не те, на кого он думает.
        Сабил, из почтительности к старшим взявший на себя обязанности слуги, хлопотал над снедью. Онсур тоскливо смотрел вдаль. Телбеш-нуба тоже оглядывал свои родные горы, местами покрытые зеленью - словно дорогие ковры малахитовых оттенков небрежно расстелили в рыжевато-бурой дорожной пыли.
        - Если пойдем вон той тропой - как раз мимо Киншата, - заговорил он степенно, обращаясь к нанимателю. - Я сам уж четвертый месяц там не был. Те, кто безвылазно сидит в деревне, влачат свое существование хуже городских нищих, я уже говорил вам - земля там скудна для огородов, да и пастбища нехороши. Зато в деревне есть купальня, если пожелаете помыться. За деньги, но не дороже, чем у других. Оттуда и до Золотой Прорвы недалеко, через перевал.
        - Отчего ж не завернуть туда, - решил Суно.
        Если не считать тех часов, когда Зинту навещали здешние хозяева, ее постоянно окружала глухая тишина. Словно тебя поселили в норе, сооруженной из старой пыльной перины. «Зова боли» она тоже ни разу не слышала, хотя в таком окаянном месте, как инквизиторский застенок, всяко должен быть… Не иначе, они умудрились заэкранировать эту затхлую комнату от мыслевестей любой разновидности. Интересно, ее молитвы доходят отсюда до Тавше?
        Тишина была бы совсем невыносимой, если б из-под пола не доносились звуки мышиной возни. С каждым днем они становились все ближе и громче. Зинта мышей не боялась, чего страшного в этих хвостатых серых комочках, и прислушивалась почти с благодарностью: без них у нее бы здесь давно уже начал заходить ум за разум.
        Порой казалось, что они там не только шуршат, но еще и переговариваются. Хлопотливая старая мышь скрипучей скороговоркой подгоняет остальных: «А ну, копайте, живее шевелитесь, не то господин рассердится, никому не отлынивать!» - остальные пыхтят и оправдываются: «Да мы, тетушка, и так изо всех сил стараемся!»
        Опомнившись, лекарка помотала головой, но голоса не исчезли. Ага, как же - ум за разум не заходит… Уже зашел.
        Мыши и крысы по-людски не разговаривают. Отсюда следует, что она спятила. И надо же было стрястись такой беде… Пока Зинта по этому поводу сидела пригорюнившись, болтливые мыши докопались до самого пола и принялись скрести в одном месте. Теперь они обменивались таинственными шепотками, слов не разобрать, и порой замолкали, как будто прислушиваясь к происходящему наверху.
        Лекарка уже успела обрадоваться: «Ну вот, конец бреду!», однако через минуту-другую снова зазвучали приглушенные торопливые голоса:
        - Шевелитесь, лодыри, разбирайте камни, господин ждать не любит! А ну, сноровистей! Да берегитесь, чтоб не на головы…
        «Что у них там за мышиный господин?» - заинтересовалась Зинта, но тут же спохватилась: еще не хватало потакать своему безумию!
        Нужно принять меры, чтобы не рехнуться окончательно. С молитвой надрезать себе вену на запястье ножом Тавше - инквизиторы не посмели отобрать его у служительницы богини - и выпустить безумие прочь вместе с дурной кровью. Этот способ когда спасает, когда нет, по-разному бывает, душевные болезни - область темная, но это единственное, что сейчас можно сделать.
        Лекарка вытащила из поясных ножен кинжал с неярко светящимся камнем на рукояти. Белесое мерцание предупреждало о том, что рядом находится кто-то из волшебного народца. Рядом?.. Да под полом же! Хороши маги-инквизиторы, если у них в подполье гнупи стаями шныряют! А с ее рассудком, стало быть, все в порядке.
        Все смолкли, и тогда послышался требовательный старушечий голос:
        - Госпожа Зинта, вы здесь?
        - Я-то здесь, а вы убирайтесь отсюда, не то будете держать ответ перед самой Тавше Милосердной!
        - Не сердитесь, госпожа Зинта, вам письмо!
        В расцарапанную меж двух половиц щель просунулся белый кончик - зацепился, застрял, но через мгновение снизу вытолкнули весь бумажный прямоугольник целиком.
        Зинта присела, разглядывая в полумраке конверт. Не подписан. Запечатан дорогим «перламутровым» сургучом, с изысканным узором на оттиске.
        - Это вам от господина Тейзурга, - заговорщически проскрипели из щели. - Сломайте печать и прочитайте, да поскорее, покуда не развеялись чары господина, которые нас прикрывают.
        Сургуч оказался приятно теплым. А кто другой бы взялся - наверное, опалило бы пальцы. Вскользь подумав об этом, лекарка развернула листок.
        «Зинта, эти гнупи и тухурва - мои рабы, они унесут тебя в корзине по специально прорытому подземному ходу и доставят ко мне.
        Перед тем как выпить из флакона зелье, обязательно скажи вслух: «Со всем, что на мне есть», - и после этого постарайся сохранять над собой контроль.
        К сожалению, другого варианта, чтобы тебя вызволить, не нашлось. Нежно целую».
        Без подписи.
        Пока лекарка два раза перечитывала письмо, гнупи успели каким-то неведомым способом вырезать и выломать кусок пола. Круглая дыра. Ей в такую нипочем не протиснуться. Ребенок вроде Тимодии пролез бы, а из взрослых - разве что изящная, как побег тростника, Хеледика.
        Из дыры выбралась подсаженная помощниками тухурва с веснушчатым морщинистым лицом, длинным, до верхней губы, крючковатым носом и паутинными кружевами на грязном сером чепце. Следом за ней полезли гнупи - хмурые, вислоносые, в зеленых и красных курточках с заплатками на локтях. Комната наполнилась запахом мышей, заплесневелого погреба и еще чего-то острого, кисловатого - должно быть, нечеловеческого пота.
        Зинта отступила к стене, она впервые видела вблизи такое скопище представителей этого зловредного народца. Гости между тем втащили из подземелья объемистую продолговатую корзину с четырьмя ручками по бокам и привязанной крышкой.
        - Это для вас паланкин, госпожа, - пояснила тухурва, ее зоркие черные глаза блестели, словно две мокрые смородины. - Выпейте вот это, да не забудьте сказать: «Со всем, что на мне есть», а то нам к священному ножу Тавше прикасаться не дозволено, да и в одежках запутаетесь.
        Она извлекла из-за пазухи и протянула лекарке небольшой пузырек.
        - Корзину вы зря принесли. Уж бегать-то я умею, хвала Тавше, от вас не отстану.
        - Не зря, госпожа. После этого зелья вы можете с непривычки здравое человечье соображение потерять, все равно что захмелеете. Вдруг еще убежите незнамо куда, а мы не догоним, и господин потом убьет нас страшной казнью - он ведь так и сказал, что мы всеми своими потрохами за вас отвечаем. Потому, как хлебнете из этой склянки, полезайте в корзину, а мы крышку привяжем, чтобы чего не случилось, и сразу отсюда стреканем, не чуя пяток. По дороге самые быстроногие ребятушки четверками расставлены, только и ждут: которые утомятся, передадут ваш паланкин тем, кто со свежими силами.
        «Ребятушки» глядели на Зинту снизу вверх угрюмо и воровато. Черная щетина, покрывающая их головы и загривки, напоминала сапожную щетку.
        - Не мешкайте, госпожа, пейте. А письмо давайте сюда, я его съем, как велено господином.
        И впрямь тянуть незачем. Отвинтив пробку, Зинта решительно произнесла: «Со всем, что на мне есть!» - и залпом выпила сладковато-пресное содержимое. Там был всего-то глоток. Тухурва и гнупи смотрели на нее во все глаза.
        Комната потихоньку закружилась, поплыла. И флакон, и крышечка выскользнули из пальцев, черноголовые кинулись подбирать. Гротескная старушонка в надетых одна на другую рваных кофтах энергично двигала челюстями, дожевывая письмо. Уши заложило, лекарка почувствовала, что ноги ее не держат, и уже приготовилась к тому, что сейчас расшибется об пол, но вместо этого мягко упала на четвереньки.
        - Хватайте госпожу! - азартно взвизгнула тухурва.
        Зинта успела отпрыгнуть от бросившихся к ней гнупи. Раз хотят поймать - надо спасаться. Попыталась забиться от них в темноту под комодом, но ее ухватили сзади и вытянули наружу - ощущение было не то чтобы слишком болезненное, но неприятное.
        Извернувшись, она увидела гнупи, вцепившегося в пушистый рыжевато-дымчатый хвост. Что?.. Да как он смеет?!
        Молниеносно ударив, Зинта разодрала ему кожу на заскорузлой смуглой руке, напоминающей клешню. А вот нечего хватать за хвост! Трогать его она разрешила бы разве что Суно… Подумав об этом, Зинта мурлыкнула, но тут гнупи опять вознамерились ее поймать. Не поймают!
        Одним отчаянным прыжком она очутилась на комоде, оттуда перемахнула на кровать, а с кровати - на штору с блекло-коричневыми розами, из которых торчали нитки. Проворно полезла вверх. Судя по виду этой шторы, по ней уже не раз лазили, еще до Зинты. Карниз неудобный, а ну как не удержишься… Зато с потолка свисает старая паутина, ее лохмотья завлекательно шевелятся от дуновения - так и хочется схватить.
        - Госпожа, кис-кис! - умильно позвала снизу тухурва. - Спускайтесь оттуда, нам пора!
        Зинта презрительно поглядела на нее и снова уставилась на паутину. Раз шевелится - значит, надо поймать. Может, оно съедобное?..
        - Ребятушки, достаньте госпожу! Как есть она всякое разумение в один миг потеряла… Давайте живее, пока нас тут злыдни-маги не застукали!
        Гнупи, даже не скинув деревянных башмаков, мигом повспрыгивали друг другу на плечи, не хуже акробатов в цирковом балагане. Прямо напротив Зинты, заслонив соблазнительные лохмотья, до которых и раньше-то было не дотянуться, замаячила насупленная физиономия с мясистым сизым носом. Ага, по носу она и ударила!
        Черноголовый неловко взмахнул руками, отшатнулся, и живая пирамида развалилась.
        - Да хватайте же ее! - тухурва сердито притопнула ногой, обутой в разношенный башмак с загнутым мыском. - Царапин боитесь, олухи? Лучше господина бойтесь! Он чучел из вас понаделает, колдовские книги в вашу кожу переплетет, и я с вами заодно пропаду пропадом… А ну, шевелитесь, вас много - она одна!
        Черноголовые вновь слаженно запрыгнули друг дружке на плечи. Тот, что оказался наверху, схватил Зинту и издал победный возглас. Что ж, зато она успела вцепиться в штору… Так она теперь и отпустит эту штору!
        Акробатическая пирамида снова рассыпалась, послышался треск рвущейся ткани, все очутились на полу, а сверху кучу-малу накрыло тяжелым пыльным гобеленом.
        - Оборвали, а велено же было следов не оставлять, - сокрушенно охнула тухурва. - Держите крепче госпожу, давайте ее сюда!
        Зинта извивалась, шипела и царапалась, но чихающие от повисшей в воздухе пыли гнупи запихнули ее в корзину и накрыли сверху крышкой. Тогда она съежилась и затихла. Те, кто ее поймал, рядом, она чуяла их запах, но теперь их, по крайней мере, не было видно.
        Корзину трясло, только и слышался торопливый дробный стук деревянных башмаков, да еще тухурва время от времени покрикивала скрипучим голосом:
        - Бегите шибче! Еще шибче, а то не сносить нам головушек, коли догонят!
        Она не отставала от носильщиков «паланкина для госпожи», хоть и выглядела сгорбленной древней старушкой.
        Выбрались бы отсюда без шума, если бы свернувшаяся в корзине лекарка не ощутила «зов боли». Ее человеческий разум, ошеломленный превращением, мигом проснулся. У больного повреждены пальцы. Под ногтями что-то инородное, травмирующее. Зинта рванулась из корзины, но крышка была накрепко привязана. Да куда же ее уносят, если ей надо поскорее добраться до пациента?
        Лекарка протестующе крикнула, но гнупи ее не послушались, и тогда у нее из горла вырвался негодующий вой: неужели не понимают, что где-то рядом находится человек, которому нужна помощь!
        - Госпожу что-то растревожило! - озабоченно заметила командирша. - Прибавьте ходу, ребятушки, не то поймают нас эти злыдни!
        Топот ускорился. Зинта билась в корзине, отчаянно выла от страшной чужой боли (нет, она ее не чувствовала, как свою, но все равно это было невыносимо) и пыталась разорвать плетенку, чтобы вырваться наружу. Она ведь может помочь, благодарение Тавше, может вылечить, а ее куда-то уносят…
        Откуда-то сверху тоже донесся топот и человеческие возгласы:
        - Что там такое?
        - Да гнупи балуют!
        - Гнупи - здесь?!
        - Вы слышите? - вмешался негодующий женский голос. - Они кошку мучают! Ужас, как она кричит! Винсойм, ты же боевой маг, надо отбить у них кошку!
        - Заклятьями лупят, - тяжело дыша, проворчала тухурва. - Господин нам кое-чего дал для защиты, господин у нас строгий, но предусмотрительный… Щас в ответ получат!
        Послышался грохот, словно что-то падало, и треск, как от фейерверка. В корзину просочился запах озона и пряностей, Зинта чихнула.
        - Ах они, дряни такие! - вскрикнула та же девушка. - Винсойм, врежь им еще, только чтобы кису не зацепило!
        «Кошек мучить нельзя, это верно, - подумала Зинта, у которой то ли под действием вскипевшей вокруг магии, то ли по какой-то иной причине сознание ненадолго прояснилось. - А людей - можно? То, что у вас тут кому-то иголки под ногти загоняют, вас, таких добрых, нисколько не беспокоит?!»
        - Ламсидия, твоя оценка по курсу «Волшебный народец» аннулирована! - перекрыл голоса молодежи солидный мужской бас. - Гнупи, равно как и другой народец, обитающий при человеческом жилье, не могут причинять вред кошкам и прочим домашним животным - это для них под запретом, Условие не позволяет. Они пакостят только людям и друг другу. Раз не знаешь основ, пойдешь на пересдачу.
        - Но, учитель, там внизу кричала кошка! - возразила юная магичка. - Вот, слышите?
        Как раз в это время «зов боли» усилился, и у лекарки вырвался новый яростный вопль.
        - Разберемся, откуда здесь взялись гнупи и что с ними за демон, который орет кошачьим голосом, - решил старший маг. - Заблокировать выходы!
        Зинта слышала весь этот разговор, потому что гнупи уже не мчались по прямой, а спускались вниз - то ли в колодец, то ли в шахту, передавая корзину из рук в руки.
        - Прорвались! - злорадно хихикнула тухурва. - Слабовата их магия супротив заклятий нашего господина!
        - Угодили мы в рабство, но уж зато наш господин круче всех! - поддержал ее кто-то из гнупи.
        Остальные загомонили, одни соглашались, другие спорили - мол, привольная жизнь все-таки лучше рабства.
        «Зов боли» затих - вернее, лекарка перестала его ощущать, после того как черноголовые со своей ношей выбрались с заэкранированной территории, которая принадлежала Дому Инквизиции.
        Корзина покачивалась, и под стремительный перестук подошв пассажирка задремала, хотя ей было неуютно и тревожно, вдобавок хотелось есть. Это продолжалось довольно долго, но в конце концов бег прекратился, крышку сняли.
        Ее вытащили наружу, она зажмурилась от яркого света.
        - Зинта, наконец-то! Радость моя, какая же ты у нас красавица…
        Лицо Эдмара, непривычно большое. Он взял ее на руки и принялся чесать за ушком.
        - Трехцветная, глаза-изумруды… Какая ты прелесть! Признаться, совсем не хочется кому-то тебя отдавать… А вы пока свободны, убирайтесь.
        Зинта хотела пожаловаться, что ее таскали за хвост, но разнежилась и уткнулась ему в грудь.
        - Может, такой тебя и оставить? Ты же теперь такая лапочка, такая ласковая… Зинта у нас милая, Зинта пушистая, давай-ка подбородочек Зинте почешем…
        Она блаженно потянулась к нему и потерлась щекой о его щеку, после чего снова подставила его пальцам подбородок. Потом он начал гладить ее, и она вся как будто растеклась, наслаждаясь прикосновениями, громко замурлыкала. Эдмар хороший, ласкать он умеет, но хорошо бы он ее еще и покормил…
        Мыслевесть от коллеги Фроклета, высланного на помощь: его отряд на границе Мадры выдержал стычку с бандой смешанного состава - амуши и люди, что само по себе удивительно, - и сейчас двигается к Сумляру. Противник больше не нападает, зато на каждом шагу чинит каверзы. Замечены группы, наблюдающие за отрядом издали.
        Что ж, Лорма бросила все силы в одном направлении… Или не все, наверняка имея в виду, что Орвехт может выполнять отвлекающий маневр либо работать по другому заданию, но это все равно немало: и народец, и наемные головорезы. Фроклета постараются максимально задержать, чтобы за это время разобраться с похитителями ожерелья.
        Не в первый раз. Суно сейчас больше беспокоило, как там дела у Зинты. От Шеро Крелдона пока никаких новостей, Тейзург тоже помалкивает.
        Вопреки всем треволнениям, ему согревала душу мысль о старой купальне, которая ждет их в забытой богами деревушке. По словам Телбеш-нубы, вряд ли в Киншате найдется мало-мальски достойное угощение, и одеяла там заплатанные, и масло для ламп приходится экономить - влачим свое существование худо-бедно, пусть уж почтенные гости не обессудят, но ручей и купальня там есть, куда ж им деться! А подогреть воду - это для Суно и Зомара в два счета, и мыло недолго достать из волшебной кладовки. Наконец-то можно будет смыть многодневный пот и грязь.
        Солнце садилось в ложбину меж двух приплюснутых каменных горбов, оставшихся позади - словно в небесную чашу налили золотого сиянского чая. Впереди очертания ландшафта были размыты прохладными лавандово-дымчатыми сумерками. Провожатый уверял, что до деревни уже рукой подать, долина Кинши вот за этой горкой. В свете зажженного Орвехтом магического фонаря по обе стороны от тропы чернел разбойничий репейник: толстые стебли с длинными колючими листьями, игольчатые бутоны с лиловыми или темно-розовыми сердцевинками. Цветы-огоньки уже стали неразличимы.
        Мерещилось, будто издали доносятся звуки музыки и женское пение. Впрочем, нет, вовсе не мерещилось, и вправду музыка - флейта, маранча, бубен. Может, в Киншате справляют свадьбу или поминки?
        Он посмотрел на Телбеш-нубу, но бродячий сказитель вряд ли мог что-то прояснить, так как и сам выглядел донельзя озадаченным.
        За поворотом открылась небольшая долина, под склоном лепилась горстка глинобитных построек, озаренных разноцветным сиянием нескольких дюжин волшебных фонарей. На площади перед молельней были составлены в ряд накрытые столы, посередине отплясывали танцовщицы в пышных юбках. Оттуда тянуло запахами еды, как из лучшего ресторана. Народ за столами выглядел сытым и развеселым.
        - Что это они делают?.. - с неподдельным изумлением вымолвил провожатый.
        - Влачат свое существование, насколько я понимаю, - отозвался Орвехт.
        - Всем бы так влачить! - завистливо вздохнул Кебрехт. - Чуете, как пахнет? Жаренное на вертеле мясо, да с такими приправами, что не про мое жалованье - готов побиться об заклад!
        - Сдается мне, повар у них отменный, - согласился маг. - Телбеш-нуба, и часто у вас в Киншате закатывают такие пирушки?
        - На моей памяти, почтенные, такое в первый раз, - заверил старый киншатец, удивленный едва ли не больше всех.
        При свете плывущего над головой у Орвехта фонарика они направились к деревне, которая сияла посреди густого вечернего сумрака, словно ярко освещенные театральные подмостки. Провожатый вел их по тропе уверенно, обходя притаившиеся в темноте валуны и предупреждая о подъемах-спусках. Сразу видно, что местный, он бы прошел тут и с завязанными глазами.
        Суно и Зомар были начеку, но никакой опасности не улавливали: может, ее здесь и нет вовсе?
        Их вышли встречать. Сперва по-южному цветисто поприветствовали дорогих гостей, потом тепло обнялись с вернувшимся родичем, и только после этого дошло до объяснений.
        - Продали! - гордо провозгласил староста Киншата, огладив седую бороду, от которой пахло дорогими благовониями, вином и соусом.
        - Продали?.. - потрясенно переспросил Телбеш-нуба.
        - Что продали? - шепотом поинтересовался Кебрехт.
        - Полагаю, бирюзовый приворот, что же еще, - отозвался Орвехт по-ларвезийски, тоже шепотом.
        - Нашелся покупатель, и цену заплатил, какую положено, - подтвердил его догадку староста. - Теперь триста лет будем жить в достатке, а то и четыреста, внукам и праправнукам нашим хватит!
        - А я все пропустил, за что же боги ко мне так немилостивы… - сокрушенно покачал головой сказитель. - Кто купил?
        - Неведомо кто, его лица никто из нас не видел. Пожалуйте за стол, почтенные гости!
        Отказываться нельзя - это по сурийским представлениям крайняя степень неучтивости, хотя Суно предпочел бы сначала посетить купальню. Он украдкой проверил с помощью заклинаний еду и напитки на яды, волшебные зелья и дурманные снадобья, но все было чисто, и охранные амулеты Зомара ничего подозрительного не выявили.
        За трапезой новым слушателям рассказали о покупателе. Тот появился откуда ни возьмись, один-одинешенек. Из-под тюрбана ниспадала на плечи глухая вуаль из черного конского волоса, так что не видно ни лица, ни затылка, ни шеи. Ясно только, что маг и что он еще молод. Последний вывод киншатцы сделали, рассмотрев кисти его рук - изящные, белые, гладкие. Иные из деревенских предполагали, что это могла быть женщина, рослая и с низким голосом. Может, они и правы, наверняка не скажешь, гость кутался в просторный темный плащ, скрадывающий очертания фигуры.
        Остановившись посреди площади, окруженной ветхими глинобитными домиками, он дождался, когда к нему подойдут - а уж этого долго ждать не пришлось! - и невозмутимо произнес:
        - Я хочу, чтобы мир Сонхи украл одного человека. Назовите цену.
        Назвали. Цена его не смутила. Каким образом он доставил в деревню сундуки с монетами, слитками золота и старинными драгоценностями, покрыто мраком тайны, как и само его появление в Киншате. Но все сокровища до последнего серебряного кругляша были настоящие, уж мир Сонхи не принял бы в уплату фальшивку!
        Получив приворотное снадобье, он долго что-то рассказывал вполголоса, обращаясь к источнику, который бьет из растрескавшегося барельефа в виде лица с грубоватыми чертами. Бирюзовое вещество на ладони осталось влажным и ярким: мир согласился с тем, что человека, о котором поведал покупатель, хорошо бы заманить в Сонхи и удержать здесь насовсем. А что он там тихонько говорил под своей вуалью, никто из деревенских, наблюдавших за ним с некоторого расстояния, разобрать не смог, хотя и снедало их неистовое любопытство.
        После этого он запечатал снадобье в склянку и исчез, а в одночасье разбогатевшие жители Киншата сразу же послали в городок Улайват за продовольствием и вином, за благовониями и волшебными фонарями, за хорошими тканями на обновки - все запасы у тамошних торговцев подчистили. Да в придачу наняли бродячих артистов, которые первоначально держали путь в Золотую Прорву.
        - Оставайтесь, почтенные, гулять вместе с нами, если никуда не торопитесь. Что-нибудь о чужих краях за столом порасскажете…
        Орвехт на это учтиво ответил, что трое из них, к величайшему сожалению, торопятся, а трое других, может, и примут приглашение.
        - Ты оставайся в Киншате, - посоветовал он Сабилу. - Переждешь два-три месяца и потом отправишься в Пчеват к родителям. Народец за это время о тебе забудет, им ведь нужен не ты.
        Привстав со скамьи, парень поклонился, соглашаясь.
        То же самое Суно предложил отставному капитану, который на словах не возражал, и Онсуру, что-то отчаянно забормотавшему о жене, которую надо спасти. Зомар, сидевший чуть поодаль, качнул головой с сумрачным скепсисом: по его мнению, спасать Онсуру уже некого.
        Маг еще раньше решил при первом удобном случае отделаться от попутчиков: и для них так лучше, и для эмиссаров Ложи проще.
        - Как вы думаете, господин Орвехт, кто бы это мог быть? - отвлек его на другую тему Кебрехт. - Я имею в виду, покупатель?
        Суно хмыкнул.
        - Имя назвать или вас интересуют общие соображения?
        - Любопытно весьма, - пояснил курьер, слегка смутившись, что не помешало ему оторвать зубами от новой порции кусок мяса, покрытый поджаристой золотистой корочкой.
        - Могу только гадать, кто это был, но, думаю, он не из магов Ложи.
        Орвехт слукавил. Одна догадка у него была. Вспомнилось, знаете ли, как прошлым летом в домике Зинты на улице Горошин он собирал в чашку из-под чая диковинные осколки, похожие на стеклянную крупу. Может, и совсем не к месту вспомнилось… Хотя кто его знает.
        - Чокнутый это был, - охотно присоединился к обсуждению Начелдон, раскрасневшийся от вина и расстегнувший на груди грязную рубашку. - Чтоб отдать все сокровища мира за какую-то блажь и дурь - за человека, а то мало людишек в Сонхи небо коптит! - для того надо форменным образом чокнуться.
        - Может, не все отдал, может, у него еще что-нибудь осталось? - предположил курьер, с удовольствием затевая пьяный спор.
        - Да хоть даже если осталось, все равно чокнутый!
        Придурки-охранники тайком от начальства привели девку. Или, может, не тайком, а это тоже часть обработки: мол, перевербуешься, тогда и тебе настанет праздник, а пока слушай через дверь да завидуй чужим утехам.
        Голос у шлюхи был головокружительно чувственный и волнующий, пробирало до печенок. Наверное, специально такую артистку нашли. Сторожей обычно дежурило трое, и она всех разом взяла в оборот.
        - Ах, как вы мне нравитесь, какие вы понятливые ребята… - чарующий голос лился, словно хмельной мед из чеканного серебряного кувшина. - Ну же, скидывайте это, я уже вся истекаю… А-ах… Идите ко мне все вместе!
        «Во гады, и вправду ведь нарочно подстроили!» - решил мучительно возбужденный и разозленный пленник.
        Из-за двери доносились вскрики, невнятные реплики, звуки ударов, всхлипы, стоны… Потом все затихло. Получили удовольствие и расслабились, жабьи выкормыши. Если б Дирвен был сейчас без кандалов и при амулетах, запросто бы отсюда смылся, пока бесштанная охрана нежится в океане блаженства. Одно слово, придурки.
        Щелкнул замок, дверь распахнулась. Девица, стоявшая на пороге, выглядела разнузданно порочной и пьяняще прелестной, у него аж дыхание перехватило. И в то же время она оказалась совсем не такая, какой он нарисовал ее в своем распаленном воображении.
        Не брюнетка, волосы светлые, чуть ли даже не серебристые - или это ему чудится, потому что в камере унылый полумрак, а помещение за спиной у гостьи ярко освещено?
        Высокая замысловатая прическа, словно она собралась на бал. Это искусное сооружение из волос скрепляют драгоценные шпильки, все они так и переливаются, будто крохотные волшебные фонарики. В ушах, наверное, серьги под стать всему остальному, но ушей не видно - прикрыты завитыми локонами.
        Личико фарфоровой куклы, вокруг припухлых губ и по точеному подбородку размазалась алая помада… Или, скорее, что-то вроде клюквенного сока.
        Бледно-розовое платье, все в рюшах и в пене кружевных оборок, с таким огромным декольте, что грудь наружу - пара безупречных округлостей молочной белизны, ореолы сосков выкрашены серебряной краской. До чего только не доходят в своих ухищрениях девки полусвета… Кое-где на сборчатом шелке видны винно-красные пятнышки - можно подумать, кровавые брызги. Наверное, поэтому Дирвену и померещился запах крови.
        - А вот и я! - нарушила молчание гостья. - Заждался меня, красавчик? Я как узнала о твоей беде, так и бросилась на помощь, да видишь, не сразу удалось сюда пробраться. Ну, и еще задержалась с твоей охраной… чтобы выпить чашечку своего любимого красного чая, - она облизнулась и тут же с деланным смущением потупилась. - Главное, теперь-то я здесь, и дальше все будет лучше не придумаешь! Угадал, что тебе предстоит? Ага, правильно, романтический побег из тюрьмы!
        Крадущаяся грациозная походка, за платьем волочится отороченный мехом шлейф. Или даже не отороченный, а двойной: сверху серебряно-розовая парча, снизу роскошный серебристый мех - можно подумать, будто сзади из-под подола высовывается лисий хвост, необыкновенно большой и пушистый. Какой странной порой бывает женская мода!
        - Сейчас снимем с тебя кандалы - и да здравствует свобода! - она залихватски подмигнула. - Я буду не я, если тебя отсюда не вызволю, а я такими словами не швыряюсь!
        Сникший Дирвен угрюмо молчал. Подосланная, так и думал, хотя сперва мелькнула надежда, что она, может, работает на Ложу. Как бы не так: всего лишь еще один спектакль, чтобы выбить у него остатки почвы из-под ног. В этот раз расстарались, гады… Зато он хотя бы на ее прелести насмотрелся.
        - Кандалы заклятые, ты их не отомкнешь, - процедил он презрительно, стараясь не показывать, что сник.
        - Хм, радости мало, придется пилить… А на что закляли, не знаешь?
        Вблизи он заметил в ее внешности еще некоторые странности: длиннющие загнутые ресницы - такие же серебристые, как волосы, и даже радужка глаз отливает серебром. Вдобавок сложилось впечатление, что под пышно взбитыми завитками, обрамляющими фарфорово-белое лицо сердечком, ушных раковин вовсе нет.
        - Их может отомкнуть или самая важная здешняя шишка, или его помощники, или кто-нибудь, кто может сказать мне спасибо за доброе дело, не отягощенное обидой. А я не из благодетелей! - последнее он добавил с вызовом, чтобы замаскировать горечь, готовую вскипеть позорными предательскими слезами.
        - О, как на заказ! - она захлопала в ладоши - впрочем, негромко и символически. - Насчет этого - как раз ко мне, благодетель ты мой ненаглядный! Спасибо тебе, Дирвен, спасибо и еще раз спасибо!
        Издевается, гадина.
        - За что?
        - За то, что ты меня из беды выручил.
        - Вали отсюда, понятно? Никого я не выручал, не отяготив доброго дела обидой.
        - Это я-то по-твоему - никто?! Если хочешь знать, дорогуша, это почти оскорбление, но я не обиделась, а то обижусь, так и впрямь не смогу тебя отсюда вытащить. Что было, то было, ты мне помог. Правда, помогали вы вдвоем, и главным был не ты, но ты ведь тоже поучаствовал, так что я перед тобой в долгу, и все у нас должно получиться…
        Присев перед ним, она выдернула из волос шпильку, украшенную то ли бриллиантом, то ли граненой стекляшкой.
        Дирвен подался назад, звякнув цепями, и подавился воплем. Есть у нее уши, ага… Только не там, где у людей!
        Пряди, которые до того скрепляла шпилька, скользнули вниз, и тут обнаружилось, что они прятали торчавшее справа на макушке звериное ухо, покрытое сияющей серебристой шерсткой. А слева под прической должно быть еще и второе…
        - Изыди, тварь! - выкрикнул Дирвен сиплым фальцетом.
        То-то из соседнего помещения тянет, как из лавки мясника. Сожрала она охранников.
        - Да, я тварь! - хихикнув, девушка подняла кукольное личико с измазанным кровью подбородком, ее зрачки из круглых стали вертикальными, а радужка вспыхнула серебром. - Но никто не сможет назвать меня неблагодарной тварью! Ты, главное, не дрейфь, и мы изыдем отсюда вместе. Ну что, вспомнил, где мы в прошлый раз виделись? Вы меня тогда выпустили на волю, а я всенепременно плачу добром за добро. Всяк тебе скажет, Серебряная Лиса знает, что такое долг благодарности!
        После нескольких попыток щелкнул замок ножного браслета. Со вторым гостья управилась мигом.
        - Ну вот, я же говорила. Спасибо, что они все амулеты подальше от тебя попрятали, а то бы меня еще на подступах разоблачили.
        Ухмыльнувшись, она скрутила рассыпавшиеся волосы в жгут и вернула шпильку на место, скрыв от людских глаз компромат в виде лисьего уха. Ее демонические зрачки невинно округлились.
        - Идем. Только сперва шляпу свою надень. А то прохожие на улице решат, что один из нас демон, и подумают вовсе не на меня.
        Зеленая шляпа с кармашком для рога висела на гвозде возле двери, чтобы прикованный пленник ее видел, но дотянуться не мог. Еще одна издевка со стороны Ферклица и его подручных. Те, должно быть, считали, что это утонченная издевка, а Дирвен считал, что дурацкая.
        Он не мешкая нахлобучил помятый головной убор. Особая примета - подарок для ищеек: хватайте парня с рогом на лбу, он такой один-единственный. Шляпа дает некоторые шансы затеряться, но эти гады наверняка будут проверять всех, кто в шляпах.
        - Я-то думал, ты Лис, - заметил он шепотом, хотя уже понял, что в соседнем помещении одни трупы.
        - Хоть Лис, хоть Лиса, - она небрежно махнула аристократически холеной ручкой. - Могу по-всякому доставить удовольствие. И собеседник из меня приятный - ну, ты уже оценил. Теперь слушай инструкцию. Выбираться из этого гадючника будем на своих двоих, медленно и осторожно. Ты, наперво, помни, что амулетов у тебя сейчас нет, и веди себя по-умному. Во-вторых, никаких рывков, а то еще свалишься замертво. Ты довольно много времени провел в неподвижности, не считая того, что ходил до горшка и потрясал кулаками, да еще, судя по запаху пота, тебя регулярно пичкали какими-то неполезными зельями. Если кинешься бежать сломя голову, сердце не выдержит. Тебе понадобится хотя бы пара дней, чтобы с помощью амулетов восстановить силы, имей это в виду.
        - А уйти через Хиалу не сможем? - Дирвен был согласен даже на это, лишь бы у него не отобрали свободу, которая маячила на расстоянии вытянутой руки.
        - Никак. В этом здании Врата не открыть, да и нельзя тебе со мной в Хиалу. Там я не смогу себя контролировать - и моргнуть не успеешь, как я выпью твою жизненную энергию, а я не хочу причинять тебе вред.
        - Я слышал, с Эдмаром вы туда ходите, и эта сволочь до сих пор жива-здорова.
        - О, Эдмар - другое дело. Он тоже умеет забирать жизненную силу, и что у него возьмешь, тут же утянет обратно. Когда мы в Хиале вместе, между нами возникает своего рода энергетическое кольцо, которое непрерывно крутится. Это похоже на игру в мячик, который кидают друг другу - или, скорее, отнимают друг у друга. Это по-своему пикантно… С тобой такой фокус не пройдет. Эдмар смог бы увести тебя через Хиалу, он-то себя контролирует, или мы вдвоем могли бы - когда мы закольцованы, я для окружающих не опасна. А так - увы… Но ты не бойся, есть у меня хитрый план, - Лиса непринужденно сдула с лица серебристую прядь. - Слушай внимательно. Сейчас я двину вперед и расчищу дорогу. В комнате с трупами висят на стенке часы, засеки время и выходи следом за мной через десять минут. Никого не встретишь, а если кто будет лежать на полу - те не в счет, смело шагай мимо. Так и знай, что это мои. Вот, нарисовала тебе маршрут, - хихикнув, она вытащила из-под кружев на груди сложенный листок бумаги.
        Схема со стандартными для Ложи обозначениями.
        - Не беги, но и отдохнуть у стенки не присаживайся, даже если почувствуешь слабость, а то сядешь и уже не встанешь. Я тут неподалеку устроила схрон с амулетами. Как до них доберемся, тебе полегчает. Там есть «Родник телесной чистоты» и «Победитель ядов», они живо перебьют действие этой дряни, которую в тебя вливали, а до того поберегись.
        Услышав об амулетах, Дирвен воспрянул духом. Скоро он снова станет самим собой, станет сильным, непобедимым… Лишь бы до ее схрона добраться!
        - Чего-нибудь укрепляющего для меня ты не захватила?
        - Откуда ж мне было знать заранее, чем тебя пользуют? На каждую отраву свое противоядие, а не угадаешь - хуже станет. Как дойдешь до Зала Мудрости, - блестящий опаловый ноготок (в истинном облике - лисий коготь?) коснулся схемы, - обрати внимание на вешалки с одеждой. Смотритель, который там дежурит, будет дремать и видеть сны, а ты смело бери с вешалки самую красивую и дорогую шубу - ту, что длинная, из серебристо-белого меха, выглядит по-королевски, - поскорее надевай да выметайся на улицу. В министерстве благоденствия заведено приглашать на лекции в Зал Мудрости знатную молодежь, чтобы наставить шалопаев на путь истинный. Отказываться нельзя, но бывает, что кого-нибудь за взятку отпускают раньше, чем эта нудятина закончится. Ты выйдешь отсюда, как юный светский вертопрах, откупившийся от лекции. Главное, шубу не забудь! Я пошла расчищать путь для бегства.
        Подхватив шуршащие сборчатые шелка, она скользнула в соседнее помещение, оттуда в коридор и прикрыла за собой дверь. Ее хвост - лисий хвост, от которого ей, как и от звериных ушей на макушке, даже в человеческом облике не избавиться, разве что спрятать, - приподнялся над полом, чтобы парчовый шлейф не волочился и не создавал лишних шорохов.
        Непристойно полураздетые охранники лежали на полу в кровавых лужах. У двоих были разорваны глотки, у третьего свернута шея и, похоже, вырвана печень. «Чашечка любимого красного чая». Ага.
        Дирвен невольно содрогнулся, но трупы он и раньше не раз видел, подумаешь - мертвецы… Вдобавок это враги, убитые союзником.
        Чтобы не гневить богов, нехотя пожелал покойным добрых посмертных путей, потом уставился на часы в казенно-респектабельном футляре темного дерева. Ходики знай себе тикали, отмеряя секунды, словно не произошло тут ничего страшного.
        Он смотрел то на еле ползущую стрелку, словно подгоняя ее взглядом, то на листок со схемой, запоминая маршрут. Просчитался гад Ферклиц, все-таки нашелся тот, кто может сказать Дирвену спасибо от чистого сердца! Пусть не человек, а лисица-демон - главное, что нашелся, так что будет теперь поиметый придурок Ферклиц локти грызть… При условии, что Дирвен благополучно отсюда смоется.
        От духоты и запаха крови его мутило, и в то же время растерзанные трупы на полу подтверждали крутизну Серебряной Лисы, это обнадеживало. Раз она сумела пробраться в подвал этого гнилого министерства, сумеет и выбраться.
        Наконец стрелка доползла до нужной цифры, и пленник высунулся в коридор. Как и обещала его спасительница, там никого не было. Вперед!
        Сердце бешено колотилось, подскакивая аж до гортани. В гадючнике было чисто и благостно: беленые потолки, светлые стены, надраенные лампы и дверные ручки. Видно, что все здесь призвано вселять в сотрудников уверенность в том, что их действия направлены на поддержание всеобщего счастья и стабильности. Ага, и Дирвену с мамой десять лет назад поломали жизнь ради этого самого… Но он-то сумел сбежать от их чистенького, но все равно тошнотворного «счастья», а мама сгинула где-то в окрестностях Пшорских гор.
        Эта мысль закрутилась волчком, заодно с одолевшим его головокружением, и он, тяжело дыша, привалился к стене. Надо же было так устать всего-навсего от недолгой быстрой ходьбы и подъема по лестнице!
        Гады они со своим пойлом. Пичкать колдовскими зельями не рискнули - а вдруг это повлияет на дар амулетчика, зато подмешивали мерзость, ухудшающую общее физическое состояние, чтобы по-любому далеко не ушел. А он все равно уйдет, через «не могу»!
        Одолевало искушение присесть и совсем чуть-чуть передохнуть, но он не поддался, не безмозглый ведь, и наконец перед ним королевской наградой распахнулся беломраморный вестибюль, убранством похожий на театральный. Ага, чем тут у Ферклица не театр?
        Как Лисица и обещала, никто ему не встретился. И если были еще трупы, она их грамотно припрятала.
        Служащий в министерской ливрее непробудно дремал в своем кресле, а на вешалках с благородным чеканным орнаментом - с полтора десятка хороших плащей и пальто. Среди них сразу бросалась в глаза шикарная серебристая шуба: длинный мех лоснился и шелковисто переливался, с пушистого воротника свисала изящная лисья головка с закрытыми глазами и как будто хитроватой улыбкой.
        Видимо, это одеяние наколдовала союзница Дирвена, только она определенно перестаралась: шуба чересчур долгополая, да и не по сезону, выйди в такой на улицу - сразу обратят внимание. Лучше позаимствовать что-нибудь попроще.
        Он набросил на плечи плащ из дорогого серо-зеленого сукна, с якорями на пуговицах. В самый раз прикрыть арестантскую одежку, а просторный капюшон - декоративный, чтобы лежал на плечах эффектными складками, - можно набросить поверх шляпы.
        - Эй, меня не забудь! - возмущенно произнесли за спиной.
        Он оглянулся. Никого. Прочь отсюда.
        - Куда без меня, бестолочь! - негромко взвыли позади.
        Снова обернулся. Да никого же там нет…
        - А ну, повесь краденое на место и надень меня! - лисья морда на шубе приоткрыла один глаз, сверкнувший серебром. - Тебе что было сказано?
        - Так заметят же! - шепотом огрызнулся Дирвен, в первый момент вздрогнувший от неожиданности.
        - А если сопрешь чужое - не заметят?! Возле подъезда отираются слуги тех шалопаев, которых вызвали сюда для полоскания мозгов. Кто-то из них сразу признает хозяйское добро.
        - Да я на службе миллион всяких заданий выполнил… Такую вещь точно заметят, и я буду как нарисованная мишень.
        - Надень меня! - не отставала шуба. - А то заору - вот тогда точно заметят. Делай, что я тебе говорю, олух несчастный!
        Пришлось скинуть приглянувшийся плащ и надеть эту говорящую меховую пакость.
        - Теперь пошли отсюда, - распорядилась лисья морда.
        На лестнице ему стало нехорошо. Отвык он и от городского шума, и от множества разнородных запахов, и от распахнувшегося пространства - по-вечернему таинственного, с желтеющими в сине-сером сумраке вереницами огоньков, домами, как будто нарисованными на затуманенном стекле, и грохочущими по ровной овдейской брусчатке экипажами, на каждом из которых висело по две пары фонарей в вычурной железной оплетке.
        Умудрившись не упасть, он одолел три марша парадной лестницы и оглянулся. Здание оплота благоденствия внушало трепет: треугольный портик во весь фасад держали на плечах четыре рыцаря в полном доспехе - каменные гиганты высотой в несколько этажей, и у каждого в руках сиял магический светильник в виде граненого хрустального шара.
        Скривившись от ожесточенной неприязни и вновь накатившей слабости, Дирвен двинулся прочь, высматривая среди прохожих Лису. Никого на нее похожего.
        - Сейчас до перекрестка и направо, - опять принялась командовать шуба. - И старайся шагать по прямой, а то смахиваешь на несовершеннолетнего пьяницу. Детское Счастье состоит не в пьянстве, а в хорошем трехразовом питании, должном количестве добротной одежды и рекомендованных Надзором играх - сам ведь знаешь, ага? Так что тебя сцапают на всякий случай, чтобы разобраться, а нам это надо? Нет, нам этого не надо, поэтому представь, что перед тобой расстелили узенькую ковровую дорожку, и с нее ни шагу. Будешь умницей - смоемся, это я тебе говорю.
        - Заткнись! - потребовал Дирвен, у которого трещало в ушах от этой вкрадчиво-назойливой болтовни.
        - А ты иди ровнее, ногами не заплетайся, не то упадем в грязь, и я испачкаюсь.
        - Не твое дело!
        - Здрасьте, как это не мое? Ну и загнул…
        Если ты, шагая по улице, пререкаешься с собственной шубой, тебя сочтут непохвально странным, а то и чокнутым. И то, и другое в благословенной Овдабе не приветствуется, поэтому Дирвен решил эту болтливую заразу игнорировать. Больше не отвечал на ее подначки, хотя и сворачивал, куда велено - ясное дело, шуба должна привести его к Лисе.
        - Полундра, полиция! - всполошилась его собеседница. - Ступай как по ниточке, якобы ты примерный и трезвый… Хотя уже поздно - шмыгай в подворотню. Да не в эту, в следующую, где вывеска «Луженая сахарница»!
        Вывеска обещала чайную - она и пряталась в проходном дворе. Над дверью на железном кронштейне светился «леденцовый» домик, немного в стороне от фонаря миловалась парочка. Влюбленные отпрянули друг от друга, когда мимо пронесся, шумно топая, сначала Дирвен в роскошно серебрящейся богатой шубе, а за ним трое стражей порядка.
        Он бежал неуклюже, с одышкой, еще больше, чем до сих пор, напоминая пьяного, да еще и в полах путался. Подворотня вывела в глухой переулок: выцветшие после захода солнца стены и по-северному белесое ночное небо наверху.
        - Скинь меня! - приказала шуба.
        Дирвен не ответил, дыхание у него уже совсем сбилось. Без шубы бежать будет легче, но снимать ее некогда - того и гляди настигнут.
        - Кому сказано, скинь!
        Он припустил из последних сил, вразвалку, задыхаясь, понимая, что все равно его схватят. Возможно, у преследователей есть амулеты - и это был бы его шанс, если бы мостовая не качалась и сердце не бухало, как выскальзывающий из рук тяжелый мяч. Ему попросту не дадут опомниться.
        Без всякой надежды скрыться Дирвен повернул в темнеющую сбоку арку и даже не удивился, когда его схватили. Растянулся на земле вместе с навалившимся сзади противником. Шуба исчезла - видимо, лисье колдовство закончилось. А этот придурок оплел его руками и ногами, как последний из этих самых…
        - Пусти, гад! - с ненавистью промычал Дирвен.
        - Я же тебе говорил - скинь меня.
        - Всем стоять на месте!
        - Кто вы такие?
        - Я вижу демо…
        За последней репликой послышался звук удара, хруст и насмешливый голос произнес:
        - Уже не видишь. Эй, а вы куда?
        Опершись ссаженными дрожащими ладонями о камни брусчатки, Дирвен приподнялся - в самый раз, чтобы увидеть развязку.
        Двое полицейских лежали навзничь и, в отличие от него, не шевелились. Третий в ужасе уставился на рослого парня с копной длинных серебристых волос, из которой торчали на макушке звериные уши, и пушистым лисьим хвостом - похоже, в лосинах у демона была сделана специальная прорезь для хвоста.
        Схватив парализованную страхом жертву за грудки, Лис притянул ее к себе и со смаком вонзил в шею клыки. Дирвен обессиленно растянулся на мостовой: свои победили, можно чуть-чуть отдохнуть… Ну да, сейчас для него демон - это «свои», а люди - противники.
        - Вкусно… - констатировал довольный голос, после чего Дирвена рывком подняли и закинули на широкое мускулистое плечо. - Ведь говорил же - скинь меня по-хорошему. Нет, надо было игнорировать голос разума и удирать во всю прыть, вот и не обессудь, что мы с тобой оказались в пикантном положении, и покойники могли подумать на наш счет что-нибудь скандальное. Вдобавок ты расшиб лоб, когда мы упали. И о том, что бегать тебе вредно для здоровья, я тоже предупреждал. Ну вот куда ты рванул со всей дури - не в подворотню же, а к своим персональным Вратам Хиалы, прямиком в серые пределы Акетиса! Ты бы и охнуть не успел, как там очутился. А зачем туда торопиться? Все вы, смертные, в свой черед туда приходите. Нет же - приспичило прямо сейчас, как будто там печенье бесплатно раздают. Можешь поверить на слово старому демону, нет там никакого печенья. Ослабляющим зельем тебя накачали именно с таким расчетом, чтобы ты, ежели каким-то чудом удерешь, или не смог уйти далеко, или вовсе никому не достался. Я бы даже сказал, что они умные, но не скажу, потому что их план чуток не сработал. На твое счастье, у одного из
полицейских лежал в кармане «Сторож здоровья», и сейчас он кое-как поддерживает твои силы, потому что я переложил его к тебе в карман. Правда, амулетик одноразовый, на сутки, и свою силу он частично уже израсходовал, но до схрона дотянем. Я не спрашиваю, удобно ли тебе, ибо сам понимаю, что неудобно, однако за самочувствие не беспокойся: отрава делает свое черное дело, если ты идешь быстрым шагом или бежишь, а пока ты в состоянии покоя, убивать не станет. Хитро придумали, только одного фактора не учли - меня не учли. Чересчур самоуверенный умник - это наполовину дурак. С тобой они дважды дали промашку - и насчет кандалов, и с этой заморочкой. А все потому, что я благодарная тварь, в этом мое отличие от других, мой аксессуар, как выражается блистательный Эдмар. Он любит, когда его называют блистательным, какие-то приятные воспоминания из прошлой жизни…
        - А помолчать ты можешь? - прохрипел Дирвен.
        - Могу. Но не хочу. Люблю поболтать о том, о сем… Иные ценители тишины и проникновенного молчания от меня улепетывают, едва завидев. Эдмар - о, этот вполне способен со мной соперничать, так что по части болтовни у нас с ним ничья. Признаться честно, меня и в ту треклятую скалу засадили с формулировкой: «Слишком много болтаешь, и никак от тебя не отвязаться». Зверство, правда? Но если кто-то думает, что я исправился - ага, конечно! Дохлый чворк им на лакированном подносе. Мне нравится, когда можно поговорить о чем угодно, а собеседник во всех смыслах у меня в руках, никуда не денется…
        «Да заткнись же ты!» - мысленно взвыл Дирвен в отчаянии.
        Вслух не решился. Зато за это время ему стало заметно лучше.
        Лис с ношей на плече крался задворками, потом пинком распахнул какую-то дверь и по темной лестнице, где человеку было ни зги не рассмотреть, только ощущались запахи горячего шоколада, подгоревших лепешек, помоев и кошачьей мочи, взбежал наверх.
        Каморка со скошенным потолком. Жилая, но хозяева отсутствуют, и гость из Хиалы устроил здесь тайник. Зов припрятанных амулетов Дирвен ощутил раньше, чем его свалили на койку: это было похоже на приветственный хор или перемигивание волшебных фонариков.
        - Смотаемся отсюда затемно, - беспечно бросил демон, принявший облик большой лисицы с мерцающей серебристой шерстью - освещение не хуже, чем от масляной лампы. - Сдается мне, придется нам даже не уходить, а удирать, так что к утру ты должен быть в порядке.
        Дирвен уже обратился к «Победителю ядов» и «Роднику телесной чистоты» с приказом вылечить его от тюремной пакости. После этого началось: сперва вырвало в стоявшее на полу жестяное ведерко, потом он так вспотел, что арестантская одежка насквозь промокла - отрава выходила вместе с физиологическими жидкостями. Еще и живот начало сводить, как же без этого… Связку амулетов он сжимал в кулаке, словно ребенок любимую игрушку.
        Пара лечебных артефактов, пара боевых, один оборонительный, «Ключ Ланки», путающая след «Круговерть», в придачу «Правдивое око», позволяющее распознавать магов, ведьм и волшебный народец. Да еще золотая медалька на короткой цепочке, с обеих сторон украшенная замысловатым чеканным орнаментом. Несомненно, это амулет, но определить его назначение Дирвену не удалось, что бывало с ним нечасто. Судя по застежке, цепляется к петельке на одежде или к кольцу для ключей и подвесок.
        - Что это за штуковина?
        - О, это очень полезная штуковина. Теоретически… Хапнул вместе с остальным. Так называемая «Королевская броня». Позволяет успешно сопротивляться любой магии - опять же теоретически. Если что, продай, как золотой лом.
        Дирвен и сам уже понял, что это «спящий» амулет, другой вопрос, как его добудиться, чтобы он и впрямь защищал тебя от любой магии. Что-то незнакомое и не совсем понятное - даже, если честно, совсем непонятное.
        - Слышал сказки об арибанских королях-амулетчиках? - осведомился Лис. - Может, это одна из их побрякушек, почем знать… Но тогда она не будет работать без двух других. А золото самое натуральное, можно загнать, только не продешеви, так что по-любому штуковина полезная.
        - Какие сказки?
        - Значит, не слышал. В северо-восточных землях по ту сторону Унского хребта ходят легенды, что некогда в древности в тех краях была страна Арибана, которой правили короли-амулетчики. Они были до того сильны, что даже самые могущественные из магов не могли одержать над ними верх, а все потому, что у них было три волшебных артефакта: «Королевская воля» - корона в виде обруча с выгравированными рунами, «Королевская броня» - медальон и «Королевский удар» - перстень с печаткой. Дошло до того, что один из арибанских правителей, амулетчик неслыханной силы, которому в Сонхи не было равных, задумал завоевать весь мир и сколотить величайшую империю. Враги подослали некого ловкого вора, который находился в особой милости у Ланки, и тот выкрал один из артефактов, после чего два других «уснули», и Арибана была побеждена.
        Не буду продавать, решил Дирвен. Еще чего! Медаль вполне может оказаться та самая - если длинную цепочку оборвали и приладили короткую, как на подвеску. Такими амулетами не швыряются, даже с голодухи.
        - Когда это было? - спросил он осипшим после рвотных спазмов голосом.
        Сидевшая в углу напротив огромная лисица небрежно махнула хвостом - должно быть, это означало что-то вроде пожатия плечами.
        - Так давно, что даже воспоминаний не осталось - только их осколки, запечатленные в сказках. Все как есть тебе только крухутак расскажет, а мы, демоны, сегодня помним, завтра нет. Мы страсть какие мстительные - это да, но если что-то нас не касается, память об этом постепенно тает, как снег по весне - если допустить, что весна может растянуться на целые тысячелетия. Я вот еще добро помню, согласись, для демона это оригинально и стильно? Броский штришок, который выгодно подчеркивает мою неповторимость. В Хиале уйма демонов, которые похожи друг на друга как две капли воды - это, как правило, мелочь, которая не может похвастать даже бледным подобием индивидуальности.
        Лис зевнул, показав острые клыки, и с удовольствием потянулся.
        Чердачная каморка, озаренная исходившим от него сиянием наподобие звездного света, выглядела таинственно, и при каждом движении Лиса по углам колыхались тени. Судя по книгам на столе, тут жил какой-то бедный студент, непонятно куда подевавшийся.
        Дирвен надеялся, что Лис хозяина комнаты не убил, но, если честно, это его не сильно занимало. В голове крутились другие мысли: вдруг он дальний потомок тех арибанских королей? Или, может, он был одним из них в какой-то из своих прошлых инкарнаций? А что, вполне вероятно, не случайно ведь у него такие способности… Тогда он обладает законным правом на тройной амулет власти и тем более не расстанется с «Королевской броней»! Вот бы собрать все три арибанских артефакта, ему тогда никто не сможет противостоять, даже Самая Главная Сволочь… Уж тогда он покажет подлому пижону Эдмару, где крухутаки зимуют!
        Спазмы вроде бы утихли, и Дирвен поудобнее пристроил под головой отсыревшую от испарины чужую подушку.
        - Если когда-нибудь превратишься в демона, говори всем, что ты под моим покровительством, понял? В Хиале каждый за себя, и тех, кто помельче, всяк норовит обидеть - просто так, потехи ради, поэтому мелочь старается примазаться к демонам-князьям, чтобы те их защищали. А те, то есть мы, совсем не против: если у тебя свита прихвостней - это почетно. Кабы не вы с Эдмаром, я бы, может, еще тысячу лет в скале томился, а то и больше. Брр, омерзительная участь. Запомни, когда станешь демоном - ты из прихвостней Серебряного Лиса, и если кто тебя тронет, будет иметь дело со мной.
        Лис приосанился, словно позировал скульптору.
        - Разве человек может стать демоном? - хрипло спросил Дирвен.
        Услышанное его неприятно зацепило.
        - О, еще как может, ежели хорошенько постарается. Ты ведь уже на пути туда - вот и первый рог вырос, потом к нему еще что-нибудь добавится… Главное, когда превратишься, вспомни о том, что я тебе сейчас сказал, это спасет тебя от массы мучительных и унизительных ситуаций.
        - С какой стати мне превращаться?!
        Ему опять сделалось муторно. Желудок, уже успевший избавиться от министерского зелья, был тут ни при чем - затошнило его от зловещего прогноза.
        - В тебе много нашенского. Демоны Хиалы берут, даже, можно сказать, хапают, но никому ничего не дают. Демоны развлекаются и пользуются, а чем их забавы обернутся для других, им наплевать. По крайней мере, так обстоят дела у нас в темных областях Хиалы, про другие миры не скажу, а Несотворенный Хаос с его обитателями - это и вовсе отдельная тема. Демоны не считаются с чужими интересами и не способны любить, для них первее всего собственная прихоть. Не узнаешь в этом зеркале кое-кого, хорошо тебе знакомого?
        Да разве он такой?! Он же совсем не такой! Он же хороший! Лис, как истинный демон, шутки ради морочит ему голову.
        - Твоего дружка Эдмара узнаю, - буркнул он угрюмо. - Недаром про него болтают, что в жилах у Тейзурга течет демоническая кровь. - После паузы Дирвен уже спокойнее добавил: - Хотя я вот не понимаю, как она у него там течет, если Тейзургом он был давным-давно, а потом родился в другом мире в нормальной человеческой семье.
        Лис рассмеялся, снисходительно щуря мерцающие глаза.
        - Люди, как за ними водится, напутали. Не в крови дело. У моего милого друга Тейзурга сущность на некоторую долю демоническая, потому что в незапамятные времена, задолго до истории с Марнейей, он и впрямь был демоном Хиалы, да притом одним из князей. До тех пор, пока не отколол номер, не совместимый для демона с дальнейшей жизнедеятельностью.
        Дирвен испытал мимолетную вспышку злорадства: вот оно как, значит, эту сволочь даже из темных областей Хиалы в свое время выперли! За что? Наверняка за беспримерный сволочизм.
        - Я почему-то не удивляюсь, - ухмыльнулся он со значением. - Интересно, почему?
        По улице прогрохотал экипаж. Снизу на чердак проникали сквозь щели кухонные запахи. Ощутив отголосок тошноты, он потянулся было к стоявшему возле изголовья ведру, но позыв сам собой затих. Пока они беседовали, лечебные амулеты вовсю работали, и его самочувствие определенно улучшилось.
        - Наверное, потому не удивляешься, что не знаешь подробностей, - невозмутимо, но с намеком на лукавую лисью улыбку отозвался словоохотливый демон.
        - А какие подробности?
        - Ладно, уговорил, - Лис откровенно наслаждался тем, что его просят о чем-то рассказать. - История в самый раз, чтобы скоротать время. Так давно это было, что никто из нас ничего об этом не помнит, единственное исключение - крухутаки. Прошлой осенью одному крухутаку, летевшему с севера в теплые края, не повезло - занесло его в Хиалу через Врата на гиблом острове Мэнай в Сиянском море. Про Мэнай, надеюсь, слыхал? Одинокая голая скала, извечно в туманном коконе, заслуженно пользуется дурной славой - вокруг рифы, и эти Врата опять же. Крухутак сам туда сунулся, спасаясь от разыгравшейся бури. Ну, и попал к нам, а уж как ему обрадовались… Сперва собирались беднягу ощипать, но он взмолился: пощадите, я вам на любой вопрос отвечу. Демоны - не смертные, их этим не очень-то купишь, ощипать налысо крухутака интересней. Но, к счастью для пернатого, кто-то крикнул, что хорошо бы выведать про Тейзурга - правда ли, что когда-то он тоже был демоном, а то с тех самых пор, как он вернулся в Сонхи, всю Хиалу разбирало любопытство. Крухутак взял с нас особую клятву, что отпустим его живым и ни одного пера не
выдернем, а потом такое выложил, что держись! Сам Эдмар этого о себе не знал. Когда его прополоскало в Лилейном омуте, он вспомнил себя с тех времен, как был одним из сильнейших магов в Сонхи и воевал с неким Унбархом, а что было раньше, для него так и осталось в беспросветном тумане. От меня первого узнал, оцени!
        Снова донесся стук копыт и скрип колес - приглушенно, с соседней улицы. В исходившем от Лиса зыбком свете можно было прочитать названия на корешках книг, лежавших кривой стопкой на столе: учебники по архитектуре, геометрии и землемерному делу. Полумрак располагал слушать сказки, мешала только вонь от ведерка с рвотой, а крышки нигде не видно. Поднявшись с лежанки, Дирвен доковылял до стола, взял верхнюю в стопке «Иллюстрированную историю украшательства надворных сооружений» с эмблемой университетской библиотеки и накрыл гадкое ведро.
        - Тоже по-нашему, - невесть к чему пробормотал лис-демон.
        Голова уже не кружилась, и сердце не сбивалось с ритма. Руки и колени перестали дрожать, но слабость пока еще давала о себе знать. Снова растянувшись на койке, он приготовился слушать.
        - Эта драматическая и поучительная история случилась во время Вторжения, - начал рассказчик. - Очень-очень редко, но бывает, что магические существа из одного мира прорываются в другой с целью завоевать его, а то и просто все разнести и нахватать трофеев. Безобразие из ряда вон выходящее, можно сказать, легендарное и мифологическое. За тем, чтобы ничего такого не происходило, следят Стражи Миров, а если вторжение все-таки свершилось, Страж должен дать отпор и выдворить агрессоров из своего мира. Страж для того и существует, спасать мир - его работа и основное предназначение. К слову сказать, разбираться с нашей братией или с волшебным народцем, утихомиривать зарвавшихся магов, учинять революции, предотвращать государственные перевороты, бороться за отмену плохих законов, ловить разбойников, изобличать взяточников и утирать сопли обиженным - все это не входит в обязанности Стража. И когда кто-нибудь из людей с негодованием вопрошает: «У нас тут срач на улицах, коррумпированные министры и такие налоги, что хоть в петлю, а еще меня давеча в бакалейной лавке обсчитали - куда смотрит Страж Мира?» - это
нонсенс, как выражается мой друг Эдмар. Иномирское словцо, звучит изящно, мне понравилось. В переводе означает, что люди, по своему обыкновению, несут ахинею и хотят, чтобы с неба вместе с дождем еще и пирожки падали.
        При напоминании о пирожках Дирвен передернулся.
        - Страж может, конечно, во что-нибудь такое ввязаться - но как простой смертный, как маг с неплохим потенциалом, всего-навсего. Его истинная сила раскрывается, когда стучится в дверь соответствующая проблема. В промежутках между жизнями Страж осознает себя могущественной сущностью, а когда рождается в очередном смертном воплощении - он такой же, как все, с учетом обычного разброса людских возможностей. Так заведено. Одно-единственное отличие: Стражи не умирают от старости, потому что не стареют. Но это всегда можно списать на особенности магического дара, к тому же чаще всего окружающие не успевают обратить на это внимание, если Страж погибает в бою, в какой-нибудь стычке либо по другой причине. Для оружия, ядов и болезней они уязвимы так же, как любой из смертных.
        А не может ли Дирвен быть Стражем Сонхийским? Это ведь не менее почетно, чем оказаться потомком древних королей-амулетчиков… Вдруг и правда?..
        - Не ты, - угадав, о чем он думает, развеял иллюзии Лис. - Во-первых, у тебя не тот, э-э, склад характера. Во-вторых, будь ты Стражем Мира, я бы это своим лисьим нюхом почуял. В-третьих, внешний облик Стража от рождения к рождению меняется, но глаза в разных человеческих воплощениях одни и те же. У нынешнего Стража Сонхийского они серо-голубые, а у тебя светло-зеленые.
        Дирвен хмыкнул. Не больно-то и хотелось. Прапраправнук арибанских повелителей амулетов - это все же круче.
        - Когда началось вторжение, демоны Хиалы тоже не остались в стороне. Особенно те, кто посильнее. Мелочи, которую каждый, кому не лень, пинает, по крупному счету все равно, кто ее будет пинать - местные или пришлые, но господа темных областей в случае проигрыша потеряли бы многое. Сами скатились бы до положения мелочи, над которой измываются победившие захватчики. Порядка между нами нет, зато иерархия есть - о-го-го какая! Не желая утратить свои привилегии, князья Хиалы присоединились к армии Стража Сонхийского. Каждый из них сам по себе превосходная боевая единица, вдобавок они строили остальных демонов. Только имей в виду, ни благородства, ни патриотизма там не было и в помине. Сплошной голый расчет - они защищали свою территорию от демонов-иномирцев и были ни лучше, ни хуже чужаков.
        Дирвен кивнул и предвкушающе ухмыльнулся, тут же спрятав усмешку. Ага, вот сейчас выяснится, что Эдмар, который был тогда демоном Хиалы, оказался трусом либо малодушным предателем - или еще как-то подвел своих, и за это его изгнали, как самую позорную тварь. От этой мысли на душе потеплело.
        - Князей в темных областях Хиалы испокон веков ни много ни мало - несколько сотен. И вот один из них, который, оцени, еще тогда носил прозвище Золотоглазый, повадился таскаться за Стражем Мира. Демону может кто-то понравиться, но при этом он все равно останется отъявленным демоном. Надо сказать, это создавало определенные неудобства, поскольку Золотоглазый убивал всякого, кто подошел к Стражу ближе, чем на расстояние вытянутой руки, или не с тем выражением, по мнению ревнивой твари, на него посмотрел. Демоны не способны любить, но еще как ревнуют. Крухутак назвал точные цифры: наш общий приятель прикончил по этому поводу двадцать девять человек, пятнадцать представителей иных рас и сорок семь демонов. Это, заметь, были жертвы среди своих. Также он разделался со ста девяносто двумя лазутчиками, которых противник подсылал уничтожить Стража. Для Золотоглазого принципиальной разницы не было: и те, и другие посягали на то, что он хотел присвоить единолично, - значит, смерть им. Это мое, никто не трожь. Страж был, мягко говоря, не рад такому положению вещей, но в то же время ему было не до того, чтобы
разбираться с остервеневшим сверх меры демоном из числа союзников, в первую очередь он должен был держать под контролем стихийное воинство.
        - Что за воинство?
        - То, которое подчиняется только Стражу. Когда началась эта война, он осознал свое предназначение и поднял стихийные силы. Обернувшись ветром, он позвал четверку Великих Псов с их воздушными стаями. В водяном облике призвал из пучины морских змеев, в земляном разбудил каменных исполинов и подземных червей. Став огненным существом, он спустился в жерло вулкана и вывел на поверхность саламандр, которые живут в кипящей лаве. Это может сделать только Страж Мира - и лишь он способен уследить за тем, чтобы стихийные твари в ходе боевых действий не превратили свой собственный мир в безжизненную пустыню. Они подчиняются ему беспрекословно - однако совсем не так, как солдаты полководцу, рабы господину, зачарованные волшебнику или дрессированные животные укротителю. Силой с ними не совладать, они слушаются его из великой симпатии. И все равно присматривать за ними - дело нелегкое, одни саламандры чего стоят. Если вернуться к нашим демонам, Золотоглазый все-таки был весьма полезен в качестве консультанта по военным вопросам. Князья Хиалы без конца между собой воюют - любо-дорого, какая идет грызня, так что
все мы опытные стратеги и тактики. Страж ведь не полководец и не политик, даже не профессиональный предводитель - с него довольно и того, что он хозяин стихий. Обычно в таких случаях Стражам помогают маги-советчики, но Золотоглазый кого из них убил, кого разогнал, пригрозив расправой… Я же говорю, он вел себя, как безумец, но до поры казалось, что это не выходит за рамки нормального для демона безумия. Еще она причина, по которой его терпели, - он единственный из князей Хиалы учитывал пожелания Стража, когда заходила речь о том, чтобы свести к минимуму жертвы среди населения Сонхи. У нас ведь как: демонам велели захватить горку вон за той деревушкой - они туда прорвутся и приказ выполнят, но по дороге и поля потопчут, и дома вместе с жителями сметут, потому что им все равно, наплевать им на эту деревню с высокой башни. За людьми, когда они затевают свои войны, то же самое водится, но среди вас хватает тех, кто этого не одобряет, а среди наших днем с фонарем ни одного такого не сыщешь. Золотоглазый в этом смысле не был исключением, но ради того, чтобы Страж ему приветливо улыбнулся, он заставлял шатию
из Хиалы щадить мирное население, а также зверей, птиц, растительность и волшебный народец. Хотя волновали его, как истинного демона, только собственные интересы: ему нравилось, когда Страж ему улыбался. Если бы его прогнали прочь, он бы в отместку много чего натворил, да так, чтобы причинить отвергнувшему его обидчику побольше душевных терзаний и боли. Но поскольку Страж согласился на его компанию, он и сам по возможности воздерживался от разрушений, и следил за тем, чтобы другие демоны соблюдали меру - и не только они, а все остальные тоже. Могущества и скверной репутации Золотоглазого на это хватало.
        - Наверное, потом, когда война закончилась, его изгнали за то, что не позволял им бесчинствовать?
        Дирвен рассчитывал произвести впечатление своей догадливостью, но Лис только усмехнулся:
        - Не забегай вперед. В истинном облике он был ужасающим исчадием Хиалы - сгусток жути, фиолетово-черный глянец, щупальца, клешни, шипы и все такое, но при желании мог обернуться человеком. В женском облике у Золотоглазой были пленительно пышные и в то же время безупречно изящные формы, шелковистая кожа, черные волосы с фиолетовыми и синими прядями. Что забавно, такое сочетание цветов и сейчас Эдмару по душе. Демоническую природу этой красотки выдавали глаза цвета расплавленного золота, раздвоенный, как у змеи, черный язык и вдобавок рога, тоже антрацитово-черные, - они росли по окружности головы, словно зубья короны, придавая своей хозяйке царственный вид. Когда она в таком виде появлялась под ручку со Стражем на военных советах, одежды на ней было всего ничего, а ее стервозная улыбочка с мелькающим время от времени змеиным жалом вгоняла в оторопь. И все это, заметь, с умыслом, чтобы остальные участники совета больше глазели на нее, чем на Стража. Чаще Золотоглазый предпочитал мужское воплощение. Разумеется, он был высок, строен и мускулист, а остальные черты внешности - те же самые, что в женском
варианте. Страж скрепя сердце терпел его общество, мечтая о том дне, когда тварь из Хиалы наконец-то угомонится и отвяжется. Для Стражей собственные интересы - дело двадцать пятое, главное - благополучие мира, и демон бессовестно этим пользовался. У демонов совести не бывает. Он прекрасно понимал, что после окончания войны от него постараются отделаться. Чтобы он не вздумал затягивать боевые действия, а то с него бы сталось, Страж предложил ему после решения всех насущных проблем устроить поединок: если одержит верх он, демон ни с чем вернется в Хиалу, а если Золотоглазый - они останутся вместе. На том и порешили.
        - Страж наверняка должен был победить, да? У него же псы бурь, и огненные саламандры, и всякое остальное…
        - Ну нет, здесь не тот случай, когда можно призвать стихийные силы, речь-то шла не о судьбах Сонхи, а о разрешении частного спора. Это был бы не поединок Стража Мира и демона, а поединок сильного боевого мага и могущественного демона. Хм, я бы, пожалуй, все-таки поставил на Золотоглазого, хотя кто знает, чем бы все закончилось…
        - А кто из них победил?
        - Никто. Дуэль не состоялась по причине безвременной кончины одного из дуэлянтов. Неприятеля почти полностью разгромили и выбили, когда тот бросил в бой прибереженный резерв - с целью напакостить напоследок, да так напакостить, чтобы цветущие земли превратились в подчистую объеденные пустоши. Агрессоры исхитрились открыть еще одни Врата Перехода, через которые в Сонхи хлынули несметные полчища прожорливых многоножек - одни величиной с лошадей, другие не больше ящерицы, и была их тьма-тьмущая. Сплошная бледно-желтая масса, покрытая порослью грязновато-серых, как будто седых волос, - она отвратительно колыхалась и пожирала все подряд на своем пути. Любую органику, как нынче выражается нахватавшийся иномирских оборотов Тейзург. Эти многоножки еще и плодились со скоростью саранчи. Воздушные псы донесли о том Стражу, и он помчался туда вместе с саламандрами, попросив Золотоглазого послать вперед демонов, чтобы те разогнали с дороги все живое. Саламандры - это ведь тот же пожар, они спалят все без разбору, а Страж Мира не хотел, чтобы были жертвы. Демоны бросились вперед, сея панику и всех обращая в
бегство, уж это для них самое милое дело, а за ними двинулся Страж с огненным войском. Дело было ночью, и зрелище, должно быть, вселяло благоговейный трепет, если там нашлись очевидцы. Вот представь себе: в темном небе появляется затмевающее звезды зарево, только не розовое, как перед восходом солнца, а фиолетово-синее. Оно ширится и становится все ослепительней, до невыносимой рези в глазах - словно расцветает над горизонтом громадный переливчато-синий цветок. И если ты все еще в состоянии что-то видеть, сможешь рассмотреть сотканного из синего пламени дракона, который летит впереди, - это Страж Мира в огненном облике, а за ним длинными прыжками несутся саламандры. С высоты птичьего полета эта сверкающая в ночи армия выглядела бы полосатой: вначале синие, за ними зеленые, потом золотисто-желтые и замыкают красно-рыжие, словно привычный тебе огонь в печке. Это потому, что синее пламя - самое горячее и страшное. Высокотемпературное, как опять же ввернул Эдмар, когда слушал мой рассказ. Топота почти не слышно, тишину нарушает только пугающий сухой треск и шум пламени. Представил картинку? Там, где они
прошли, на земле осталось множество выжженных черных следов от их трехпалых лап, но обошлось без пожаров - саламандры способны гасить огонь, которому дали начало, и они по велению Стража так и делали. Как прибыли на место, выполнившие свою задачу демоны брызнули в стороны и немедля убрались подальше - все, кроме Золотоглазого. Приближенные позвали: что же ты, повелитель, замешкался? И услышали в ответ: я останусь, вдруг ему понадобится помощь. Тогда-то самым догадливым и стало ясно, что мозги у повелителя бесповоротно соскочили с петель.
        - Почему? - удивился Дирвен. - Это же по-человечески…
        - Именно что по-человечески! Ты уловил суть. Бывает, что обезумевший человек начинает вести себя, как демон - а обезумевший демон ведет себя, как человек. Остается в пекле не для того, чтобы всех переиграть, или доказать свое могущество, или еще какую выгоду получить, а чтобы успеть прийти на помощь, если в том возникнет нужда. Уважающие себя демоны так не поступают. И не уважающие, впрочем, тоже. Это не по-нашему. Кое-какие странности Золотоглазого и раньше бросались в глаза, но до поры все думали, что тому есть практические объяснения. К примеру, было известно, что он раздобыл ожерелье Инрам, то ли купил, то ли отобрал у кого-то из человеческих магов, и надевал его всякий раз, как доходило до известного дела. Думали, он из расчета - любому ясно, что, пока война не закончилась, причинять вред Стражу нельзя, и уже задним числом поняли: Золотоглазый поступал так, потому что свихнулся.
        - А что за ожерелье Инрам?
        - Знаешь, почему людям нельзя спать с демонами? Потому что демон в это время пьет взахлеб твою жизненную силу. Несколько раз - и ты полутруп, начнешь болеть и всякое такое. Рунное ожерелье Инрам этот канал перекрывает, для человека тогда не опасно, зато у демона при этом шея болит и ноет. Никто из наших, находясь в здравом уме, этот изуверский ошейник по доброй воле не наденет, а он сам так решил - можешь представить, до чего спятил?
        - Тьфу, мерзопакость, - скривился Дирвен.
        Едва не сплюнул на пол для большей выразительности, однако вовремя вспомнил, что на исчадия Хиалы плевать не стоит, себе дороже, и в их присутствии тоже не стоит, а то они потом повсюду тебя найдут. Этот, правда, ему благодарен, но, с другой стороны, ничем не связан, а настроение у него может и перемениться.
        - Истинная мерзопакость, - кивнул Лис. - Правильно рассуждаешь, по-нашему. Удариться в безоглядный альтруизм и оценить чужую шкуру дороже, чем свою собственную, - это для демона Хиалы извращение, иначе не скажешь.
        - Да я другое извращение имел в виду…
        Дирвен хотел объяснить, к чему относятся его слова, а то рассказчик все понял навыворот, но тот, не слушая, продолжил повествование:
        - Страж Мира и его саламандры принялись уничтожать многоножек, огонь против таких созданий самое эффективное оружие. Золотоглазый держался на безопасном расстоянии, он надел шлем с закопченным и вдобавок зачарованным стеклом вместо щитка, так что мог наблюдать за битвой. К тому времени, как все до последней многоножки были уничтожены, стало светать. Страж отослал саламандр: местность была каменистая, и они сквозь трещину в раскаленной оплавленной скале огненным ручьем утекли в свои подземные пределы. После этого он вновь принял человеческий облик и начал искать Врата, через которые в Сонхи забросили многоножек. Золотоглазый к нему присоединился. Ландшафт выглядел, как после извержения вулкана, и они бродили где по щиколотку, а где и по колено в до сих пор теплом сером пепле. Там все выгорело. Над восточным горизонтом розовел рассвет, а в воздухе плавали, словно черный снег, хлопья сажи. Появилось несколько сонхийских боевых магов в облике летучих тварей - в ту пору для сильных волшебников это было запросто, но они не снижались, кружили в небе, опасаясь стычки с ревнивым злобным демоном, так как
были научены горьким опытом. Найдя Врата, Страж приступил к Безвозвратному Запечатыванию. Он рвал все без остатка связи между Сонхи и тем миром, откуда пришла напасть, - крайняя мера, но к тому времени стало ясно, что придется это сделать, а то и в будущем не избежать сюрпризов. И момент для этого выдался самый благоприятный, раньше оно не получилось бы по ряду причин - не буду вдаваться в теоретические выкладки, которые поймет только маг, и то далеко не всякий. Взрезав себе вену на руке, Страж навсегда запечатывал и эти, и все остальные Врата, ведущие в тот мир, - своей кровью и печатями Несотворенного Хаоса. Это заклятье не доступно никому, кроме Стражей Миров, даже местные боги не смогли бы его применить, их кровь для этого не годится.
        - Сам себя принес в жертву?
        - Всего лишь пролил некоторое количество своей крови. Так полагается. Опасно другое: ритуал занимает довольно много времени, и пока дело не доведено до конца, какая-нибудь дрянь оттуда может тебя атаковать. Проблема не заставила себя ждать: из щели полезли щупальца, которые попытались уволочь противников на ту сторону. Вдобавок это был упырь, высасывающий энергию. Парившие в небе маги не могли использовать против него боевые заклинания, чтобы не нарушить запирающее заклятье, которое плел Страж, но они принялись спешно лепить «сферу силы», отдавая на это часть собственной жизненной энергии - своего рода лекарство для жертвы упыря. Золотоглазый сцепился с чужеродной тварью в своем истинном демоническом облике, Страж отбивался мечом. Обоим досталось изрядно. К тому времени, как они пообрывали-поотсекали длинные шипастые конечности, и человек, и демон находились в скверном состоянии. Валялись на земле, израненные шипами, сплошь в порезах, перемазанные копотью и совсем обессилевшие, но Страж даже в полуобморочном состоянии продолжал творить заклятье. А из зияющей в ткани мира прорехи, которая вот-вот
должна была закрыться насовсем, к ним потянулись новые щупальца - недобитый остаток, всего-навсего несколько штук, но этого хватило бы, чтобы утащить к себе двух измотанных защитников Сонхи. С неба сбросили готовую «сферу силы» - она выглядела, словно светящийся сгусток тумана величиной с апельсин, и упала точнехонько между Стражем и Золотоглазым, взметнув облако пепла. Маг, понятно, метил в Стража, но от волнения промазал. Вот прикинь: лежат на некотором расстоянии друг от друга демон и человек, оба полуживые, до них вот-вот дотянется чужеродная погибель, и в аккурат между ними шлепнулся чудодейственный артефакт, который обещает мгновенное восстановление сил и спасение. Кто, по-твоему, успеет раньше схватить это сокровище - человек или демон?
        - Всяко ясно, что демон первый хапнет. Он сграбастал эту «сферу силы», хотя бросили не ему, и за это его потом изгнали, да?
        - Наполовину угадал. Золотоглазый действительно мигом схватил спасительный артефакт, чтобы тут же швырнуть его Стражу - на, мол, тебе нужнее. Щупальца оплели его и потянули к щели, но вскочивший на ноги Страж начал рубить их, защищая того, от кого отчаянно хотел избавиться. Впрочем, и он, и иномирская тварь расходовали силы понапрасну, поскольку сражались-то они за дохлую шкуру. После того как Золотоглазый добровольно, повинуясь душевному порыву, уступил другому возможность спастись, он был не жилец. Наверное, и вздохнуть-то не успел. А Страж наконец завершил заклятье, и Врата, прежде соединявшие Сонхи с тем миром, повсеместно исчезли, раз и навсегда. После этого он подошел к Золотоглазому и увидел, что демон, немало крови ему попортивший, мертвее мертвого. Разве что великолепную шкуру на стенку повесить для устрашения гостей, но вместо этого останки погибшего князя Хиалы сожгли на погребальном костре с воинскими почестями.
        - Но почему он умер? - в недоумении спросил Дирвен.
        - Потому что демон, отмочивший такое, больше не жилец. В других мирах может быть по-всякому, вряд ли везде одинаково, а у нас, в Сонхи, с этим так. «Плевать, что будет дальше с тобой, а я по-любому свое возьму», - это правильный для демона образ мыслей. «Плевать, чем это обернется для меня, уж я как-нибудь о себе позабочусь, главное, ты выживи», - это для демона мгновенно убивающий яд. Золотоглазый одним красивым росчерком подмахнул собственный смертный приговор - и сгинул, оставив после себя некоторое количество недобрых воспоминаний. Правда, не то чтобы абсолютно сгинул… Через некоторое время в какой-то людской семье родился мальчик с магическими способностями. А может, это была девочка. Но наверняка на редкость сволочной ребенок, которого заслуженно ругали «демоненком».
        - Я не понял, за что его так наказали? - пусть Дирвену и хотелось пуще всего на свете отомстить Эдмару, убить Эдмара, утереть Эдмару нос, его потрясла жестокость этой метаморфозы. - За что?..
        - Ты считаешь, это было наказание? Что ж, я, пожалуй, не ошибся насчет твоих перспектив… Ты судишь с точки зрения демона. Истинный человек сказал бы, что это была великая милость и невероятная награда. Его выпустили из Хиалы, перед ним расстелили тысячу дорог - выбирай любую, дальше все зависит только от тебя самого. И это, по-твоему, кара?
        - Ну, ты же расписывал, каким он был могущественным демоном, одним из князей, у него была сила и власть, а после родился просто человеком, да еще, может, в какой-нибудь завалящей семье, где гроши считают. Демоны ведь сильнее людей, разве нет?
        - Зато демоны - пленники Хиалы. Нас только выпусти в мир! Во время Вторжения - другое дело, тогда мы вместе с остальными воевали за Сонхи, но пока в мире все в порядке, мы не можем самостоятельно покидать темные области. Разве что какое-нибудь магическое возмущение позволит везунчикам открыть Врата изнутри, но это большая редкость - все равно, что человеку найти на улице набитый деньгами кошелек. Обычно мы приходим, когда нас призывают. Я кое с кем договорился, вот и гуляю в свое удовольствие… - Лис с загадочным видом подмигнул. - Но болтаться здесь, сколько вздумается, нам не дано. Учти, я смогу сопровождать тебя до завтрашнего утра, потом меня неминуемо утянет обратно в Хиалу.
        - А как же ты просидел в скале тысячу лет?
        - Ловушка. Тоже радости мало. Вы, люди, можете становиться кем угодно, вам доступна вся палитра чувств и впечатлений, а демон - это всегда демон. Ему лишь бы утвердить свою власть над другими демонами, или над кем-нибудь поизмываться, или удовлетворить свою похоть, или затеять свару и подраться так, чтобы клочья летели. Все это, знаешь ли, с течением столетий приедается, не говоря уж о тысячелетиях. Если угодишь к нам, на своей шкуре испытаешь. У Эдмара, как видишь, неплохо все сложилось. Стал могущественным магом, надоело ему здесь - отправился жить в другие миры, теперь надумал вернуться, путешествует куда захочет… Благодаря демонической примеси, которая до сих пор у него не вытравилась, он может находиться в Хиале дольше, чем другие сильные волшебники, и чувствует себя там вполне вольготно. Это же делает его довольно опасным существом в посмертии. Если кто-нибудь другой посулит: «Вот я приду после смерти и задам тебе трепку!» - он разве что припугнет оппонента этим обещанием, зловещим, но невыполнимым, а если то же самое тебе сказал Тейзург - это, учти, реальная угроза. Ты с ним лучше не
ссорься.
        - Да нужен он мне… - с отвращением процедил Дирвен, невольно стиснув кулаки.
        - Нужен - не нужен, а все равно не ссорься. От него я тебя защищать не стану. Он сыграл в моем спасении б?льшую роль, чем ты, так что ему я благодарен больше. Опять же, водиться с ним полезно: если какая нужда, можно попросить, чтобы он призвал меня и выпустил из Хиалы в мир людей. Между нами говоря, иначе меня бы сейчас тут не было, и ты был бы не тут, а все еще там, понял?
        - Ну и ладно, мне до него никакого дела.
        Он угрюмо разглядывал щелястые темные половицы, облезлый стол, полку с закопченной немытой посудой, паутину на потолке - в серебристом полумраке все это выглядело, как декорация к сказке, а на душе было скверно, несколько раз он попытался сглотнуть застрявший в горле комок, но тот никак не сглатывался.
        - Спорить о том, была это награда или кара за нарушение установленных для демонов правил, в корне неверно, - нарушил молчание Лис, задумчиво махнув мерцающим хвостом, отчего по мягкой полутьме как будто прошла волна зыби. - Ибо тогда предполагается, что есть некто, который его наградил либо наказал. Сонхийские боги? Определять кого-то в демоны или выгонять из демонов - не в их власти. Много лет назад они сделали бессмертной вурваной некую волшебницу, которая в противном случае могла бы им сильно насолить, известны и другие подобные случаи, но волшебный народец и демоны - это принципиально разные существа, хотя иные невежи нас путают. Может, скажешь, та сила, которую называют Творцом? Но приписывать Творцу побуждения въедливого моралиста - это некрасиво и неумно. Госпожа Вероятностей? О, эта Госпожа вечно что-нибудь баламутит и множит развилки, но она не судебный исполнитель. Вряд ли тут обошлось без нее, однако ее участие в событиях сводится к тому, что она подбрасывает тебе вероятности, которые могут осуществиться либо нет, а потом с любопытством смотрит, что из этого выйдет.
        - Все зло от Рогатой Госпожи, - проворчал Дирвен в подушку.
        - И охота тебе молоть вздор. То, что произошло с Золотоглазым, скорее можно сравнить с участью рыбы, которая сама не заметила, как отрастила себе легкие и невзначай выбралась из родной стихии на сушу. Игра вероятностей, не без того, но выползти из воды ее потянуло собственное устремление. Должно быть, так манило эту рыбу далекое непонятное сияние за поверхностью водоема, что никакого удержу не было. В результате она превратилась в сухопутное существо и уже не смогла вернуться обратно. Впрочем, Тейзурга скорее можно сравнить с амфибией, однако все равно в Хиале он теперь пришлый. Рецепт здесь простой: для того чтобы перестать быть демоном, надо перестать быть демоном, - в голосе Лиса как будто проскользнули завистливые нотки. - И еще я бы сказал, что вы с Эдмаром двигаетесь навстречу друг другу.
        Дирвен приподнял голову, несколько раз в растерянности моргнул и настороженно спросил:
        - Каким это образом?
        - Ты направляешься туда, откуда он ушел. Главное, не забудь, что я тебе сказал: всем говори, что ты принят в свиту князя, который зовется Серебряным Лисом, тогда сразу отстанут.
        - А по-моему, твой Эдмар как был сволочью, так и остался.
        - Что верно, то верно, просветленным его не назовешь, но это уже не тот Золотоглазый, который убивал всякого, кто с его Стражем приветливым словечком перемолвится. Оцени, ведь даже не злился, когда говорил о его семье. Скорее, просто грустил.
        Дирвена охватила смесь растерянности и нарастающего негодования.
        - Во сволочь! Он опять, что ли, к Сонхийскому Стражу цепляется?
        - Страж в Сонхи давно уже другой, а тот в одном из последующих рождений попал под действие своего же собственного проклятия и превратился в лесного кота, из-за чего в Сонхи в ту пору многое пошло наперекосяк. Ибо если Страж по какой-то причине сойдет с ума, мир постигнет примерно то же самое. Он до некоторой степени очнулся, когда потребовалось его вмешательство - на сей раз была не агрессия извне, а местная попытка перекроить структуру мира. Я узнал эту историю от Эдмара, который не так давно вытряс ее из крухутака. Разобравшись с проблемой, Страж ушел из Сонхи, уступив место новому Стражу - у мира всегда есть кто-то в резерве, на замену. Оцени романтику: Золотоглазый хоть и забыл напрочь ту поросшую быльем историю времен Вторжения, а как встретил его снова - опять за старое.
        - Я же говорю, сволочизм и мерзопакость! Оба сволочи. Разве можно превращаться в какого-то кота, когда от тебя целый мир зависит? А бросать свой мир на произвол судьбы разве можно? А то, что он переметнулся и стал Стражем другого мира, это вообще предательство!
        В душе у Дирвена поднималось что-то, раньше ему незнакомое - непримиримое, едкое и в то же время невыносимо болезненное, как будто проглотил колючку, которая ранит не желудок, а саму твою суть.
        - Он там не Страж, просто маг. Как обмолвился Эдмар, служит в полиции по магической части.
        - Все равно предатель. Я считаю, за такую подлость повесить мало!
        - Опять реагируешь, как демон, - заметил Лис тоном исследователя, наблюдающего любопытный феномен.
        - Почему?
        - А ты вспомни все, что я рассказывал тебе о демонах, да сопоставь со своей персоной… Знаешь, как называется чувство, которое ты сейчас испытываешь?
        - Чувство справедливости называется!
        - Если бы. У него есть и другое название.
        Дирвену невесть почему стало неловко, словно застукали на краже мелочи из чужого кармана. Он ощутил, что краснеет. Хорошо, что в комнатушке полумрак. Захотелось чем-нибудь запустить в проклятую лисицу - хотя бы вот книгой, которая лежит поверх ведра с блевотиной, - но он сдержался. Неприязненно буркнул:
        - Я не люблю предательство, извращения и всякую другую мерзопакость, а кто считает иначе, тот гад и выродок. И вообще тогда получается, что среди людей полно кандидатов в демоны.
        - Не без того, - согласился Лис. - Но каждого из них удерживают от низвержения в темные области Хиалы какие-то свои ниточки, а если все они оборвутся - добро пожаловать к нам. Тебе еще повезло, ты предупрежден о том, что тебя ждет, да и моя протекция кое-чего стоит.
        - Ха, есть и такие, у кого никаких ниточек, а они почему-то до сих пор к вам не провалились. Хотя бы Ферклиц, если ты видел эту холодную жабу.
        - Не тот пример. Ферклиц нежно любит своих внуков и кроликов, с ума по ним сходит. Так что ниточки у него довольно крепкие.
        - Каких еще кроликов?
        Дирвен до того оторопел, что даже эта мерзкая едкая горечь, у которой, по словам Лиса, «есть и другое название», отступила куда-то в потаенные потемки его души.
        - Самых натуральных - ушастых и с ценным мехом. Ферклиц держит их у себя дома не меньше дюжины и не устает на них умиляться. Дарит их любимым внукам, строго-настрого объясняя, что обижать кроликов нельзя. Не одобряет кроличье рагу. По его мнению, это самые милые и трогательные на свете существа, и было бы замечательно, если бы люди были на них похожи - никакого своенравия, никаких проблем… Зато из горячо любимых внуков, пока еще маленьких, он намерен воспитать интриганов и кукловодов себе под стать - как-никак, наследники. Но кроликов чтобы не обижали.
        Дирвену хотелось убить и Ферклица с его кроликами, и бывшего демона Эдмара, и этого, который когда-то был Стражем Сонхи, а потом свалил в другой мир, но до сих пор общается с Эдмаром, и подлую предательницу Тамрилу-Хенгеду, и архимагов, оставивших его без девок, из-за чего он угодил в устроенную Хенгедой ловушку. Был бы у него тройной арибанский амулет власти, он бы всех гадов поубивал.
        Сам не заметил, как задремал, но приснилась ему не расправа с подлецами, а какая-то ерунда: будто бы Ферклиц говорил, что его отпустят под честное слово, но он должен принять в подарок кроликов, о которых будет заботиться, и совал ему в руки корзину, доверху полную этими зверушками, которые во сне были мелкие, как воробьи. Дирвен отказывался, объясняя, что не умеет он ухаживать за кроликами, даже не знает, чем их кормить, а вокруг колыхались зыбкие мутные тени, среди которых прятались демоны Хиалы, и было ему в этом сне так плохо, что хуже некуда.
        Потом его растолкал Лис: ты отдохнул, пора отсюда валить, сейчас для этого самое подходящее времечко. В первый момент Дирвен решил, что вряд ли сможет подняться с койки, но потом ощутил, что силы вернулись. Вылечили его амулеты, а то кто-то сомневался! Окинув взглядом полутемную обшарпанную комнатушку с учебниками на столе, он не стал спрашивать у провожатого, где сейчас жилец этого чердака. Лучше не знать. Лучше думать, что тот до утра остался на какой-нибудь студенческой пирушке, а потом вернется, обнаружит некоторый беспорядок и решит, что это приятели над ним подшутили.
        - Я опять обернусь шубой, - предупредил Лис. - Буду подсказывать дорогу и заметать следы. Слыхал, в сказках говорится, что лиса бежит, хвостом след заметает? Уж это я умею, только не хвостом, а иначе. Если скажу: скинь меня - сразу сбрасывай, понял?
        Утренний Абенгарт окутывал туман - драпировал кисеей дома, приглушал звуки, топил в белесой хмари переулки, размывал строгие линии, как будто насмехаясь над овдейским пристрастием к порядку и определенности: нет в тумане ничего определенного, и почем знать, что окажется за углом - то, что было там еще вчера, или что-то другое?
        В этой зыбкой молочной мгле серебристая шуба была наилучшим маскировочным одеянием. Казалось, будто крадется по своим владениям туманное существо, которое вместе с туманом и растает до следующего раза.
        А за углом Дирвен встретил грабителей. Судя по речным запахам и смутным очертаниям, он дошел до сквера на набережной, тут-то и нарвался на засаду.
        Их было трое. Все в мешковатых куртках с надвинутыми капюшонами, лица до глаз закрыты темными повязками. Стоявший посередке высокий парень умело поигрывал ножом, но это была скорее демонстрация, чтобы взять на испуг: зачем ему нож, если он амулетчик? Уж это Дирвен определил сразу. И недомерок справа от него тоже амулетчик. Оба приготовились пустить в ход какие-то оглушающие штучки, если жертва не испугается по-хорошему. Только они еще не поняли, на кого напали.
        - Сударь, проявите великодушие, угостите завтраком, - заговорил простуженным голосом высокий худой парень - видимо, главный в шайке, - явно подражая какому-то благородному разбойнику с театральных подмостков. - Водить нас в трактир необязательно, давайте ваш кошелек - и мы сами туда сходим. Мы будем сыты, а вы останетесь целы, разрешим этот вопрос к обоюдному удовольствию.
        Ага, эти придурки, поглядев на шубу, приняли его за богатого! Вроде бы никого больше рядом не видно, так что сейчас он им покажет, где крухутаки зимуют.
        - Дохлый чворк вам на завтрак! - злорадно выпалил Дирвен и вслед за этим вмазал «Веселым градом», одновременно перехватывая контроль над их защитными артефактами.
        Вожак был сильнее, чем правый недомерок, и частично удержал свой «щит», а его подельников сбило с ног. К такому обороту трое любителей дармовых завтраков оказались не готовы. Правый скорчился на боку и всхлипнул от боли. Левый, который не был амулетчиком, с неожиданным для битого проворством откатился - только не к ровно подстриженному кустарнику, дурень, а на открытое место, на песчаную дорожку. Или его так приложило, что совсем перестал соображать?
        - Берегись! - взвизгнула лисья голова.
        Одновременно с сигналом «Правдивого ока», предупредившего о магическом присутствии: тот, который откатился, не амулетчик, зато маг.
        Он всего-навсего швырнул в Дирвена горсть зачерпнутого с дорожки песка, однако в воздухе этот песок свился в жгут и хлестнул, норовя попасть по лицу. Дирвен успел отпрянуть и закрыться «щитом», но в следующую секунду перед ним взметнулся новый песчаный бич.
        - Уходите, я прикрою! - тонким голосом крикнул парнишка своим приятелям.
        Вожак подхватил и не без труда взвалил на плечо сбитого с ног недомерка. Пригибаясь под его тяжестью, попятился в туман. Окликнул:
        - Таль, идем! Это амулетчик, и он крут, не связывайся!
        Дирвен ощутил мстительное удовлетворение: придурки признали его превосходство и собираются задать стрекача.
        - Он амулетчик - я ведьма. Идите, я догоню!
        Глаза Таль недобро сверкали над воровской повязкой. Словно у нее есть повод на него злиться, словно это он попытался ее ограбить!
        Бичи, свитые из песка, пыли и уличного сора, плясали вокруг Дирвена, но натыкались на сотворенные его амулетом «щиты» и проскальзывали мимо или осыпались прахом. Хотя несколько раз его все же зацепило - однако досталось не ему, а Лису: шуба защищала не хуже, чем доспех.
        Дирвен, со своей стороны, тоже не мог вломить как следует этой повелительнице уличного мусора, всякий раз ему что-то мешало.
        - Да хватит уже! - взвыла, не выдержав, лисья голова. - Сколько можно?! Кому сказано, хватит! Ну вот, опять… Я вам кто?! Мне же песок в шерсть набился, а ну, перестаньте!
        Глаза ведьмы - кошачьи, с приподнятыми к вискам уголками, совсем как у Хеледики, только другого оттенка - удивленно расширились. Потом она молча развернулась и во все лопатки припустила туда, где маячили темным пятном в водянисто-молочной мгле ее сообщники. Испугалась говорящей шубы! Спину ей прикрывал крутившийся волчком вихрь из подножного сора, пронизанный магией, которая погасила посланный вдогонку импульс боевого амулета. В придачу этот импульс сам по себе вышел слабый, совсем не характерный для Дирвена Корица.
        - Это ты мешаешь?! Зачем?
        - А не надо ее трогать. Я эту ведьму знаю.
        - Откуда знаешь?
        - Я много кого знаю, - ушел от ответа Лис. - Ты глянь, аж в подшерсток набилось, колется, зараза… Она тоже меня признала, потому и ушла. А ты сам прикинь: я вот-вот утянусь в Хиалу, дальше будешь самостоятельно отсюда выбираться, так зачем тебе со здешними почитателями Ланки ссориться? Тебе надо завести среди них полезные знакомства. А ты второй барышне врезал хуже чем кирпичом, эти ребята тебя запомнят.
        - Мелкий амулетчик - тоже девчонка?
        - Парень и две девки, забавная шайка.
        - Вот придурок, - с чувством превосходства процедил Дирвен. - Нашел, с кем связаться! Все девчонки - предательницы, чуть что подведут.
        - То-то эта ведьма только что своих подвела, ага?
        - Подумаешь, исключение подтвердило правило… Нельзя им доверять.
        - Тебе виднее. Сбрось меня, пора прощаться.
        Когда он скинул шубу, та превратилась сначала в большую серебристую лисицу, потом в уже знакомую ему разбитную красотку с замысловатой прической.
        - Ну, бывай, дружок! - она развязно потрепала его по щеке и подмигнула. - Главное, не забудь, что для тебя всегда найдется теплое местечко среди моих подлиз и прихвостней.
        В воздухе у нее за спиной как будто пробежала извилистая трещина не толще волоса, и Серебряная Лиса мигом исчезла в ней, словно подхваченная сквозняком бумажная фигурка.
        Дирвен моргнул: вот уже и нет никакой «трещины», и незадачливые грабители смылись. Он здесь один, вокруг туман, похожий на холодное молоко, и к горлу подступают рыдания - совсем как в детстве, когда ты потерялся.
        Флирия была ростом со сливочник. Выше талии она выглядела, как лилейно-белая статуэтка: шейка, пальчики, маленькие девичьи груди - все в ней восхищало безупречным изяществом. А ниже тонкого стана - вытянутое сине-зеленое брюшко с парой тонких ножек, словно у летучего насекомого. Впрочем, если смотреть непредвзято, ее нижняя часть тоже была прелестна без изъянов. За спиной переливались зыбким радужным узором стрекозиные крылья.
        Точеную головку украшал то ли венок, то ли шапочка, сплетенная из голубоватых побегов незабвенника лугового. Что-нибудь такое сплести - на это соображения у флирий хватает, но разговаривать они не умеют. Друг друга понимают без слов, а у тех, кто не принадлежит к их ветреному народцу, нет никакой возможности с ними объясниться.
        Обычно где одна флирия, там и другие, они всегда держатся стайками. Могут ли они шпионить для Лормы - это под большим вопросом. Вообще-то, Суно склонялся к тому, что скорее нет, чем да, но в таких делах здравая подозрительность не повредит.
        Тропа проходила через маленькую заросшую долину, где Маюн держит в каменных ладонях пронизанное солнечным сиянием озеро. Вокруг теснилась пышная зелень, какую в Суринани встретишь только возле водоемов, здесь-то путешественники и увидели это диво.
        Флирия вилась над кустиком с синими цветами, и было понятно, что сейчас она танцует для этого кустика, позабыв об остальном мире. Танец-гимн, танец-дар, танец-беседа. Ее личико, чуть-чуть капризное, оставалось вдохновенным и сосредоточенным: она выражала с помощью движений свое восхищение большими резными листьями, кое-где насквозь изъеденными, и бархатистыми цветами, ярко-синими с переходом в молочную белизну у основания продолговатых бутонов.
        Растение до того ее очаровало - а флирию что угодно может внезапно, хотя и кратковременно очаровать, и тогда она пустится в самозабвенный танец, - что она даже на зрителей не обратила внимания, в то время как ее соплеменницы попрятались в зарослях. Все они были не крупнее кувшина. Должно быть, отбились от того роя, который пронесся над Пчевайской равниной в минувшее полнолуние.
        О мороке невидимости она позабыла или, может, не рассчитывала на встречу с человеком в этой глуши, так что ее видели не только волшебники, но и двое провожатых из деревни.
        Закончив прихотливый плавный танец, флирия взмыла вверх, сделала круг над зарослями и нырнула в гущу листвы, где затаились ее подружки. Будто бы никого там нет, только шелест и шорохи, а на морщинистой серой скале по ту сторону озера колеблются, сплетаясь в зыбкое световое полотно, отраженные от воды солнечные блики. Пахнет теплой сыростью, размокшими травяными стеблями - восхитительный для этого засушливого края запах.
        - Пусть Мирлай, дочка Ичабур-нубы из Улайвата, выйдет за меня замуж! - обрадованно выпалил один из проводников. - Ну же, загадывайте, почтенные, нас обсыпало ее пыльцой, это счастливая примета на сердечные дела, только надо не мешкая загадать вслух.
        И в самом деле, на тюрбанах у спутников Суно поблескивали цветные искорки. Надо полагать, у него тоже.
        - Пусть Зинта вернется ко мне в полном порядке, - шепнул он еле слышно, отвернувшись, чтобы никто не прочитал по губам.
        Считается, что это всего лишь суеверие, но он не брезговал суевериями.
        - Пусть гордячка Рекай из Нутханды меня в следующий раз не прогонит, а пустит ночевать, - осклабился второй киншатец.
        - Пусть соседка с улицы Сломанного Каблука пригласит меня в гости, когда мужа дома не будет, - подмигнул развеселившийся Кебрехт и пихнул в бок Зомара. - Ну, а ты чего молчишь?
        - Пусть ей во всем повезет, - негромко произнес угрюмый молодой амулетчик.
        - Экая формулировка - а вдруг ей повезет, да не с тобой? - курьер Ложи покачал головой. - Эх, молодежь, молодежь…
        Умывшись над озером, они отправились дальше. Шагая за своими подчиненными, Суно невольно слушал их разговор.
        - Так у тебя все-таки есть девушка? - любопытствовал курьер. - Кто такая?
        - Она не у меня и не для меня, - безучастно отозвался Зомар.
        - Отшила?
        - Я с ней ни разу не разговаривал.
        - Что ж ты так? Если нравится - надо сразу корову за вымя… Красивая?
        - Да, красивая.
        - А почему ты с ней не поговорил?
        - Она не для меня.
        Отвечал он неохотно, с наводящей скуку монотонностью, и собеседник вскоре отстал, что-то разочарованно проворчав насчет нынешней молодежи.
        Шли в молчании, вдыхая запахи южных гор. Тропа петляла среди старых каменных горбов и пестрой зелени, подымаясь все выше к перевалу.
        Если тебя положили в хрустальный гроб, будешь спать зачарованным сном, пока не расколдуют и не разбудят, так почему же Зинта проснулась сама?
        Эта штука, в которой она лежала - похоже, что нагишом, да точно ведь нагишом! - не могла быть ничем иным, кроме как хрустальным гробом.
        Никакого неудобства она не ощущала, ее окутывала мягкая полудрема, и дышалось легко, а сквозь прозрачную, словно чистейший алмаз, плиту она видела красивую, но при этом очень странную комнату. Стены и потолок разрисованы приятными глазу светлыми узорами, лампы россыпью - не иначе, волшебные, а ковер на полу все равно что зеленая трава. В углу буфет не буфет, алтарь не алтарь… Что-то явно магическое, с непонятными цветными изображениями, которые время от времени менялись, Зинта ни разу в жизни такого не видела, даже сравнивать не с чем.
        Кто ее тут запер - инквизиторы Светлейшей Ложи? Или Эдмар?
        Вспомнив, что промеж них произошло, лекарка тихонько застонала со стыда. По крайней мере, она ему не отдавалась… Вроде бы. Зато в остальном вела себя, как самая последняя из этих самых, которых беззастенчивый Эдмар называет своими бывшими коллегами.
        Льнула к нему всем телом, бессовестно блаженствуя, когда он ее гладил. О, как он гладил, от головы до копчика… Это было такое наслаждение…
        Зинта пристыженно зажмурилась. И ведь это еще не все! Еще она облизывала ему подборок, а потом кусала. Разок даже за нос укусила, но тут уж Эдмар ласково отстранил ее и сказал что-то нежно-укоризненное. Тавше милостивая, стыд-то какой!
        Вдобавок ей хотелось есть, и она кричала на него, бесцеремонно требуя еды, а он почему-то не сразу понял, чего она добивается, но потом дал поесть. Боги, это правда, что она по-дикарски рвала зубами кусок мяса? И пила из блюдца восхитительно вкусное молоко, некультурно уткнувшись лицом в это самое блюдце? Так хотелось надеяться, что все это ей приснилось, но что-то подсказывало - было на самом деле.
        Боги великие, как же она теперь в глаза Эдмару посмотрит, после такого бесчинного поведения у него в гостях?
        Тот оказался легок на помине. Вошел в комнату и остановился возле хрустального гроба.
        - Зинта, как ты себя чувствуешь?
        - Стыдно… Скажи, это правда, что мы с тобой… Что мы всякими непохвальными вещами занимались?
        - Отчего же непохвальными? Очень даже похвальными, ты была такая милая…
        - Значит, правда, - сокрушенно пробормотала Зинта. - Ох, до чего стыдно… Выпусти меня из гроба!
        - Завтра выпущу, потерпи. И никакой это не гроб. Пока не закончилась вакцинация, ты на карантине.
        - Это правда, что я невежливо выпрашивала у тебя еду, а потом рвала зубами мясо?
        - О, это было нечто! Ты мне за это мясо чуть палец не откусила, едва успел отдернуть. И еще ты схватила у меня с тарелки бутерброд и тут же на полу его прикончила: сыр с маслом съела, хлеб растерзала. Меня положительно порадовало то, что ты все-таки умеешь добывать себе пропитание.
        Ага, чистая правда. Память услужливо подтвердила, что Зинта и впрямь совершила все эти зложительские поступки.
        - Ох, стыд и срам… Выпусти меня отсюда хоть ненадолго, а то я не могу послать мыслевесть Суно.
        - Боюсь, ты не сможешь это сделать, даже если я тебя выпущу. Отсюда туда мыслевести не доходят. Спокойной ночи!
        Стервец весело подмигнул и ушел, а Зинту, несмотря на убийственный жгучий стыд, неудержимо потянуло в сон.
        До вечера Дирвен прятался в заколоченном доме неподалеку от того сквера, где повстречал грабителей.
        Как гласила табличка на двери, дом был выставлен на продажу. Подготовили его к этому с овдейской аккуратностью: всюду подмели, мусор вынесли, хлам выкинули. Внутри было пусто и пристойно. Светлые пятна на пожелтелых стенах обозначали те места, где раньше висели зеркала и картины. Пахло старыми отсохшими обоями. Кое-где в опустелых комнатах попадались одинокие предметы мебели - тут облезлый комод с резными оленями, там вытертое кресло: забирать не стали, но выбрасывать пожалели, оставив на милость новых жильцов.
        Он устроился в кожаном кресле, таком большом, что поместилось бы два Дирвена. Здешний народец, чуя вооруженного амулетчика, затаился и не баловал. Хмарь постепенно рассеялась, но за окном было пасмурно - под стать его подавленному настроению.
        Первый рог уже есть, потом появится что-нибудь еще, а в один прекрасный день он будет рад-радешенек, что Серебряный Лис позвал его к себе в свиту… Если он постарается воздерживаться от свойственных демонам поступков - эта участь его минует?
        И что стало с мамой? Нужно добраться до Рунды, где ее видели в последний раз, и непременно выяснить… Но агенты Ложи пытались что-нибудь о ней разузнать, во всяком случае, так ему говорили, и никакого результата.
        Что там выяснишь, если человека увели к себе пшоры? От этой мысли противно похолодело в животе. Он же этого не хотел! Ему было десять лет, и он вовсе не думал, что все так обернется, когда раскапризничался на привокзальной площади. В Ларвезе это промелькнуло бы и забылось, а в благословенной Овдабе потянуло за собой судебное разбирательство, и от прежней жизни Сонтобии Кориц с ее сыном остались одни растоптанные обломки.
        Пшоров недолго принять за бледных худосочных людей, особенно если не присматриваться. Руки, ноги, черты неизменно печальных вытянутых лиц - все будто бы человеческое, выдают их «бакенбарды». Издали можно решить, что это растрепанные белесые локоны, а на самом деле - ветвистые щупальца, как у диковинных тропических амфибий, которых Дирвен видел в аквариуме в резиденции Светлейшей Ложи. Пшоры запросто прикидываются людьми, скрывая эту отвратительную шевелящуюся поросль на своих снулых физиономиях под мороком невидимости, но маг вроде учителя Орвехта, сильная ведьма или амулетчик с «Правдивым оком» увидят их такими, как есть.
        Живут они всем скопом в подземельях и уводят к себе людей, которых околдовывают и заставляют работать. Питаются человеческой кровью, но в отличие от других кровопийц берут в меру, чтобы похищенные не умирали. Впрочем, те все равно постепенно слабеют и чахнут.
        По Условию, забрать они могут не всякого - лишь того, кто никому не нужен. Или даже не так: человек может стать их жертвой, если чувствует себя никчемным, ненужным, брошенным и страдает по этому поводу - пшоры это почуют и придут за ним. В их владениях опутанный чарами пленник теряет последние остатки воли, внутренне цепенеет и покорно делает все, что ему велят.
        Неужели мама находилась в таком состоянии, что стала их добычей? И как теперь ее вызволить? Вроде бы в учебнике говорилось о том, что человека можно отнять у этих тварей и расколдовать - но что для этого надо сделать? Об амулетах там точно речи не было, иначе он бы запомнил.
        Гад Ферклиц наверняка его ищет, так что нужно сидеть тихо. На улицу Дирвен выбрался в сумерках, когда начали зажигать фонари. У него была неброская добротная одежда и приличная сумма денег, об этом Лис позаботился. И внешность, типичная для овдейца: белая кожа, веснушки, светлые волосы - никаких особых примет, если бы не рог.
        Краем уха он услышал разговор двух фонарщиков. Мол, полиция разлютовалась - останавливают всех подряд и требуют: сними шляпу. А это злодейское нарушение людских прав, нет же в Овдабе такого закона, чтобы перед каждым представителем власти шапку долой!
        Они видели в этом «наступление тирании», а Дирвен сразу понял, что тирания тут ни при чем, это идет охота за ним.
        Держась переулков потемнее и мглистых проходных дворов, он добрался до порта, но вскоре стало ясно, что в ближайшее время ему не уплыть. Всех подряд проверяют, так и рыщут. Другое дело, будь у него хороший маскировочный амулет, тогда он смог бы потягаться с ищейками и пробраться втихую на какое-нибудь судно под ларвезийским флагом.
        Унеся ноги из порта, он выбрался на заваленную строительным мусором набережную. Старый парапет разломали, новый еще не поставили, его заменяло дощатое ограждение. Овдейская белая ночь, все кажется зыбким и смутным, но хотя бы видны очертания домов, заборов, мусорных куч, а в Ларвезе в это время сплошная звездная темень.
        В канале за ограждением плеснуло. Глянув вниз, Дирвен содрогнулся от неожиданности и отвращения. Из свинцовой воды высунулась осклизлая черная морда топляна - вытянутая, как у лошади, усеянная шипами и наростами. Над каналом растекся острый запах подгнивших водорослей. С тихим всплеском появилась еще одна такая же тварь, а маячившее рядом с ними белесое пятно - первое впечатление, будто утопили ком теста, - оказалось скуластым лицом русалки, которая вынырнула вслед за топлянами.
        Ее торчащие белые груди выглядели мраморными, мокрые волосы облепили голову, бледные губы улыбались призывно, с примесью шалого морского безумия. Заметив парня, она рассмеялась хриплым чарующим смехом.
        - Эй, ты нас видишь?
        Дирвен отвел взгляд. Русалкам не стоит смотреть в глаза, а защита у него сейчас не самая лучшая.
        - Меняться хочешь? - это прозвучало непринужденно, словно они давно знакомы и сегодня им уже выпадал случай поболтать, а все равно в ее голосе сквозил щекочущий водяной холодок. - У меня есть «Непотопляй», сняла позавчера с утопленника. А может, позапозавчера, дни похожи, как волны, их недолго перепутать. Что скажешь?
        - С утопленника? - саркастически уточнил Дирвен (на суше он был в безопасности, у русалки рыбий хвост, да и топлянам, у которых лошадиные ноги с копытами, в этом месте на отвесную набережную не выбраться). - Ага, хорошая, стало быть, штучка, безотказная!
        «Непотопляй» - артефакт, назначение которого понятно из названия: его обладатель нипочем не утонет, даже если вовсе не умеет плавать, - вода будет выталкивать его, словно пробку.
        - Тот человек не утоп, помер от холода и жажды, я сняла амулет с распухшего мертвеца, который качался на волнах, словно дурно пахнущий островок, - морская дева хихикнула, демонстрируя свое русалочье чувство юмора. - Хочешь его?
        - Ты имеешь в виду амулет?
        Обговаривая сделку с кем-нибудь из волшебного народца, надо уточнять все детали, не оставляя места для неоднозначных толкований. А то ляпни на такой вопрос «да» - и к твоим ногам вышвырнут распухший посинелый труп.
        Русалка засмеялась, запрокинув голову, и топляны, вторя ей, гулко забулькали.
        - Да, да, амулет! Отдам его тебе, если согласен меняться.
        - На что?
        Волшебный народец не врет. Если она говорит, что у нее есть «Непотопляй», - значит, и вправду есть. И Дирвен знал наизусть клятву, которую надо стребовать с этих хитрых тварей, чтобы не вздумали морочить голову.
        - Вон там за кучей лежит человек. Притащи его да столкни к нам. Живого. Взамен получишь «Непотопляй». - Русалка, словно дразня, помахала шнурком, на котором болталась почти неразличимая подвеска - особая разновидность морской гальки, должным образом обработанная и заклятая.
        - Да идите вы, гады, к демонам поиметым! - возмутился Дирвен. - Еще чего придумали…
        Он сердито зашагал прочь вдоль невысокой ограды, за которой плескалась маслянисто-черная вода. Возле кучи мусора прикорнул пьяный в замызганном отрепье. Дирвен пихнул его ногой в бок, но тот не проснулся. Придурок. Его тут сожрать мечтают, уже и салфетки вот-вот повяжут, а он дрыхнет. Судя по виду, это был один из тех отщепенцев, которые не умеют быть законопослушно счастливыми в благословенной Овдабе и скатываются на самое дно общества.
        Наверху маячили сумрачными декорациями дома с освещенными окнами. Хорошо бы трактир. С голодухи заурчало в животе. Навстречу по лестнице кто-то спускался, тихо всхлипывая.
        - Ой…
        Едва не налетела на него. Девица с опухшим от слез лицом.
        - Смотри, куда идешь! - зло буркнул Дирвен. - И… И вообще туда не ходи, а вдруг там водяной народец?
        Не стал говорить, что сам только что видел русалку и двух топлянов. Кто попало их не увидит, а он сейчас простой парень, знать не знающий никакого волшебства. Может, Тавше избавит его от рога за то, что не пустил эту зареванную курицу к каналу?
        Она снова всхлипнула и попыталась пройти мимо.
        - Дура, кому сказано, туда нельзя!
        Заступив дорогу, Дирвен уже собирался обругать ее похлестче, но тут кое-что заметил: из-под жакета с расстегнутыми нижними пуговицами выпирает живот вперед всего остального. Девчонки те еще предательницы, но если какая из них беременная, толкать ее или грязно бранить - последнее дело.
        - Не ходи, а то пропадешь. Там что-то плескало - может, водяные твари. Нечего гулять ночью по таким местам у воды.
        Девушка смотрела на него в замешательстве и в то же время с какой-то непонятной надеждой, словно вот-вот о чем-то попросит. Лет девятнадцать или немногим больше, одета опрятно и скромно, заплаканное круглое личико обрамлял капор с дешевыми кружевами.
        - Ты знаешь Варловена Шеглица?
        Чуть не брякнул «нет». А ведь ему, чтобы поужинать без риска, хорошо бы к кому-нибудь присоседиться. Люди Ферклица высматривают одиночку в зеленой шляпе. Возможно, на компании припозднившихся гуляк они будут обращать меньше внимания.
        - Что с того, если знаю?
        - Тогда не удосужишь ему говорить, что Уленанк его ждет? Он говорил, что будет выходить из трактира через час, было тогда светло, а время прошло много. Ты говори ему про меня, пожалуйста.
        Да уж, имечко - язык вывихнешь, и еще акцент какой-то рваный. Иностранка.
        - А ты ему кем приходишься?
        - Я невеста. Из Руфагры приехала, мы будем жениться.
        Дура. Выйти замуж не успела, а живот нагуляла. И имя дурацкое. По эту сторону Унского хребта ее звали бы Ульменда, Улинса или Уленга - куда красивее, правда же? И произнести всяко проще.
        - У нас будет скоро наш маленький, - она положила ладонь на живот и сконфуженно улыбнулась сквозь слезы. - Поторопились очень, но скоро наша свадьба.
        То-то жених от тебя по трактирам прячется, презрительно ухмыльнулся про себя Дирвен.
        - Где нынче засел старина Варловен? - небрежно поинтересовался он вслух.
        - Трактир «Добрая кружка». Ты будешь подойдешь туда, сможешь ему обо мне сказать?
        - Да скажу, скажу. А ты, главное, к этому каналу не суйся, не собираешься ведь топиться?
        - Нет, нет, - Уленанк испуганно захлопала слипшимися светлыми ресницами и замотала головой. - Мне грустно, и я хотела туда гулять одна. Люди говорят, благословенная страна, вода в городе без нечисть, даже по ночам не опасно.
        Ага, как же. Неопасная такая компашка - русалка и два топляна, да еще под водой мало ли кто затаился. И все это общество только и мечтает о неосторожном прохожем. Официальные заявления овдейских магов и реальная действительность - это, как говорит учитель Орвехт, две разные материи. Должно быть, вход в канал был прегражден заклинанием-оберегом от волшебного народца, но вода переменчива, вода уносит, вода размывает, охранное заклятье ослабло, вовремя подновить не успели - и незваные гости уже в городе.
        А Дирвену что с того? Его дело сторона, ему лишь бы поужинать, не нарвавшись на ищеек Ферклица.
        - Идем отсюда, - он подхватил Уленанк под руку, пусть встречные думают, будто они вместе.
        Рог никуда не делся. Пощупал сквозь потайной суконный карман - торчит на месте, даже не шатается.
        Уленанк без умолку болтала с грустным оживлением. К тому времени, как дошли до двухэтажной кирпичной гостиницы, где она поселилась в ожидании свадьбы, Дирвен узнал о ней столько всего, что голова начала пухнуть.
        В Руфагре у нее остались папа с мамой и две младшие сестренки. Родители не хотели, чтобы она вышла замуж за Варловена и вместе с ним уехала, а то люди болтают, что такие замужества добром не кончаются. Зря болтают, ведь они с Варловеном друг друга любят. А дома ее хотели выдать за шорника, у которого мастерская на соседней улице, пожилого вдовца, он был согласен взять ее даже в тягости, потому что его самого боги детишками обделили, и наследников нет. Варловен с Уленанк уехали тайком, а перед тем жених столько рассказывал о своей прекрасной стране и о том, как хорошо они будут жить в Овдабе, когда поженятся… Но здесь он стал совсем другим - грубым, безразличным, несколько раз на нее замахивался, словно хотел ударить, и каждый вечер пропадает с приятелями по трактирам. Зато ваша Овдаба и впрямь богатая страна, руфагрийские города против Абенгарта словно деревушки. Таких нарядных скульптур, каналов и фонарей Уленанк нигде раньше не видела.
        «Ваша Овдаба», - фыркнул про себя Дирвен. Ага, спасибо!
        Оставив эту болтушку в гостинице, он направился в «Добрую кружку». Цель простая: затесаться в компанию и под прикрытием поесть. Шляпы тут в моде, так что выделяться в гуще народа он не должен.
        Все вышло по плану. Ввалившись в трактир, он бодро спросил: «А Варловен где?», пристроился с краешку к компании гуляк, заказал двойную порцию мясного рагу и пиво.
        Помощница хозяйки, грудастая тетка в кокетливом клетчатом фартуке с оборками, сощурилась на него с подозрением, и внутри у Дирвена екнуло - вот сейчас разорется и вызовет кого следует! - но она всего лишь справилась, сколько ему лет. Не рискнул врать: восемнадцать. Детям не наливаем. Если ты выпьешь в нашем заведении пива, это будет преступление против Детского Счастья, зато для тебя есть холодный яблочно-грушевый компот, хочешь? Дирвен раздосадованно скривился - так его даже архимаги Ложи не третировали! - но согласился на ее дурацкий компот. Надо же чем-то запивать сдобренное приправами мясо.
        Он вместе со всеми смеялся шуткам и подавал реплики, так что в компании решили, что он из своих, чей-то приятель или младший двоюродный братец.
        Под конец они оказались вдвоем с Варловеном за столиком в отгороженном ширмой углу. Новый знакомый вбил себе в голову, что юнец сильно страдает без запретного пива, и решил его втихую облагодетельствовать. Остатки принесенного для Дирвена компота сцедили в горшок с чахлым цветком, взамен налили ядреного бархатисто-темного напитка.
        - В «Доброй кружке» пиво самое забористое, - поделился Варловен. - Чувствуешь?
        - Чувствую, - согласился слегка захмелевший амулетчик и после паузы, чтобы поддержать разговор, сообщил: - Я твою Уленанк видел. Скажи ей, чтобы в темноте не гуляла одна у каналов, а то всякое может случиться.
        - Дура, - брезгливо и веско бросил жених. - Все они дуры. Надоело - во! Но за это платят. Поговорю с ней, а то ребенок, и я уже взял задаток. Если сейчас утопнет, я буду в долгах, так что пусть подождет. А как разродится - иди, тони, никто не держит!
        Хохотнув и доверительно подмигнув собеседнику, он долил себе из кувшина.
        - За что платят? - удивился Дирвен.
        Пиво ударило ему в голову. Рисковое состояние, но пока он в безопасности. У Варловена шляпа почти такого же фасона, как у него, только светло-коричневая, и за щегольской лентой с пестрым обережным орнаментом торчит веточка рябины. Это нынче в моде, здесь многие с такими ходят, надо бы тоже.
        - За осеменение в интересах Овдейской державы, - ухмыльнулся Варловен. - Это у меня уже знаешь, которая? Пятая, во!
        - Пятая - что?
        - Подбирушка иностранная, которую я обрюхатил для государственного счастья. - Он с заговорщическим видом придвинулся ближе, дыша густым пивным запахом, его грубовато смазливое лицо раскраснелось, глаза светились победно и плутовато, как у игрока, сорвавшего куш благодаря собственной находчивости. - Учись, малый, как мужики деньги зарабатывают!
        - Как зарабатывают? - переспросил Дирвен с хмельной непонятливостью.
        - А вот едешь за границу, денег тебе на все дадут, понял? Там поешь любовные песни какой-нибудь местной дуре, имеешь ее, предлагаешь пожениться и везешь сюда, - он многозначительно поднял палец. - Главное, чтоб она с тобой поехала! И потом вовсю обещаешь: то да се, придет время - будет свадьба… Бывает, приходится жениться, чтоб она не умотала обратно раньше срока, но этого не бойся, потом разведут - моргнуть не успеешь. Я сам два раза женился, чтобы рыбка с крючка не сорвалась, - и глянь на меня, опять живой и холостой. Главное, чтобы она родила в Овдабе, после этого хоть куда пусть катится. Можно и под зад пнуть, чтоб побыстрее катилась!
        - И они бросают своих детей? - амулетчик искренне ужаснулся. - Ну и гадство…
        - Не сами бросают, - Варловен снова расплылся в ухмылке бывалого игрока, наставляющего новичка. - Судят их, уразумел?
        - За что судят?
        - За отсутствие материнского инстинкта. Одна там с усталости выругалась, соседи услышали, другая вышла из дома до лавки, пока у нее ребенок орал, третья еще чего-нибудь… За что засудить - это ж умелые господа законники завсегда найдут!
        - Ага, найдут, - чужим голосом подтвердил Дирвен, постепенно трезвея.
        Внутри у него как будто все одеревенело. Он выпрямился на стуле и замер истуканом, по лбу скатилась капля пота. Есть на свете всякие сволочи, есть Самая Главная Сволочь, есть и гады похуже, вроде Ферклица, но это…
        - И что потом? - его голос прозвучал хрипло и напряженно, однако пьяный Варловен ничего не заметил.
        - А потом суд лишает ее прав на ребенка по причине отсутствия этого самого материнского инстинкта - и катись колбаской к себе домой, больше тебе, дуре, ловить тут нечего! - он сыто и благодушно усмехнулся. - А мне за это причитается от государства денежное вознаграждение. Учись жить, малый! Это у меня уже пятая.
        - И у тебя теперь четверо детей?
        - Не у меня, желторотик, а у приемных родителей, которым их отдали на воспитание. Мне ж они, вот поверь, даром не нужны, даже если приплатят, не возьму, не для себя старался. Вот разродится эта плаксивая овечка Уленанк, и я еще куда-нибудь за тем же делом поеду, я парень видный, они сами передо мной юбки задирают. Не жизнь, а шоколад с медом! Дорогу и накладные расходы оплачивают из казны, на все хватает, знай себе гуляй, только приплод родине обеспечь.
        - А с ними что дальше?
        - Да плевать, что с ними. Из моих прежних две куда-то делись, кто их знает - то ли домой, то ли здесь подались в шлюхи. Я же говорю, мне плевать, лишь бы ко мне под дверь скулить не приходили - вот этого не люблю. Еще одна осталась и все мыкалась с прошениями по присутственным местам, чтобы ей щенка вернули. Дура же, не уразумела своим женским умишком, что ради того все и затевалось. Кто-то ей наплел, что, если она еще и второго здесь родит, ей тогда первого отдадут, так она, представь, опять нагуляла брюхо! Того не понимает, что второго у нее тоже заберут, дело-то недолгое. Моя предпоследняя вся изревелась, а после украла дочку из приемной семьи, но ее, стервь такую, уже у границы поймали и на три года посадили в тюрьму за похищение, да присудили заплатить за ущерб Надзору за Детским Счастьем - отсидит свой срок, потом все равно из долговой ямы не вылезет. Зато мне сплошной прибыток, ни разу, можешь поверить, не обделили. Так что, малый, учись, как парни не промах берут от жизни свое!
        - Ага, - глухо поддакнул слушатель.
        За ширму заглянула помощница хозяйки, окинула их неодобрительным взглядом.
        - Посидели, и будет. Не хватало нам за тебя, гуляку неполнолетнего, штраф платить! Давайте-ка отсюда, парни вы хорошие, да заведение, если чего, из-за вас штрафом обложат, вы же не хотите, чтобы «Добрая кружка» закрылась?
        Мешая недовольное ворчание с лестью, она спровадила их за дверь в зябкий холодок мутно-белой ночи.
        - Я знаю, кто нас завтра угостит пивом! - сообщил Дирвен, пошатнувшись - будто бы он пьянее, чем на самом деле.
        - Кто?
        - Да этот же… Как его… Не помню, как звать, но лежит он вон там, - амулетчик ткнул пальцем в ту сторону, откуда веяло сыростью и запахами строительного мусора с развороченной набережной. - Так нагрузился, что свалился спать на холодке. Мы его растолкаем и поднимем, и за то стребуем завтра выпивку!
        Он опасался, что Варловена, который сорит деньгами по трактирам, дармовщина не заинтересует, но тот одобрительно крякнул:
        - Смыслишь, малый! Пошли, поднимем завтрашнего поильца. Тут главное что?
        - Чтобы хватило сил втащить его по лестнице.
        - Не, втащить-то втащим. Главное, чтоб он не забыл, кому сказать спасибо кружкой доброго пива! Сюда, что ли?
        По лестнице он спускался шатко, хватаясь то за железные перила, то за спутника. Шляпа с веточкой рябины свалилась у него с головы и укатилась вниз вперед хозяина. Дирвен, который его поддерживал, не лишился своей шляпы единственно потому, что она сидела, словно приклеенная, благодаря загнанному в кармашек рогу - только вместе с головой потеряешь. Пару раз чуть не сверзились по ступенькам в водянистую мглу.
        Амулетчик уловил несколько тихих всплесков: те, с кем он пообщался по дороге сюда, все еще надеются, что им что-нибудь перепадет.
        - Вот он где дрыхнет.
        - Тьфу, да это же бездомный! Дурень ты, малый, сам не видишь?
        Ночь все красила в один цвет, и казалось, будто окружающий мир вылеплен из потемневшего воска. С бледного неба смотрела белая ущербная луна - единственная свидетельница того, как оглушенный внезапным коротким ударом Варловен осел на землю рядом с бродягой, который досматривал уже седьмой сон. Все-таки не напрасно Дирвен потел на занятиях по рукопашному бою. Варловен был крупнее и сильнее, но не ждал подвоха от «малого», который с таким потрясенным вниманием слушал его хвастливый рассказ.
        Обшарив карманы, Дирвен забрал деньги и связку амулетов. Не без труда стянул с пальца перстень с печаткой. Одну серебряную монету швырнул в темноту: дань воровскому богу Ланки.
        После этого он выпрямился, огляделся, настороженно прислушался. Никого. И в канале опять плеснуло. Обойдя похрапывающего бродягу и валяющегося без сознания Варловена, он крадучись подошел к ограде, заменявшей парапет. Вот они.
        - Эй, меняться не передумали?
        - Долго же ты решался, - отозвалась русалка. - Тащи его сюда!
        - Ага, сначала клятву по всем правилам, что ты отдашь взамен «Непотопляй».
        - Хитренький! - хрипловато рассмеялась морская дева, бледная, как луна, с колышущимся в воде шлейфом волос.
        Впрочем, она приняла к сведению, что этот смертный не из простофиль, и больше не пыталась его морочить. После того как прозвучала клятва, Дирвен приволок Варловена и перевалил его, поднатужившись, через деревянные перила. Жертва рухнула в канал с тяжелым всплеском, к ней сразу ринулись, рассекая воду, три-четыре твари. Русалка, размахнувшись, метко швырнула амулет, так что камешек на цепочке перелетел через ограду, и присоединилась к остальным.
        «Что ж, до скорой встречи, Серебряный Лис, - подумал Дирвен, сглотнув застрявший в горле комок. - Или теперь уже - мой князь и повелитель Серебряный Лис? Хотя я предпочел бы Серебряную Лису…»
        Это была бравада перед самим собой, чтобы заглушить поднявшийся в душе смертный ужас: что он натворил - отдал человека на съедение волшебному народцу! Теперь Тавше никогда его не простит, и он наверняка провалится в темные области Хиалы. Того и гляди еще один рог прорежется… Ну, не мог он поступить иначе! Будь что будет, а если бы боги вернули его на ту же развилку, он бы снова повторил то же самое.
        Из канала доносились звуки возни, холодный и зыбкий смех русалки, шумный плеск: водяные твари рвали добычу.
        Подобрав выменянный амулет, Дирвен направился к лестнице. Его била нервная дрожь. Это не все, предстоит еще кое-что сделать. Узнаете, гады, на что способен первый амулетчик Светлейшей Ложи… Да не только Ложи - всего подлунного мира! Он из тех парней, которые все доводят до конца. Ну и много же у вас тут, гады, гнили скопилось под оболочкой хваленого «счастья», один шаг в сторону - и по горло провалишься в эту гниль, но на сей раз, гады, не по-вашему выйдет.
        В гостиницу, где жила Уленанк, он забрался через окно, прибегнув к помощи «Кошколаза» - амулета из воровского арсенала, который обнаружился в связке у Варловена. Того, кто лишен способностей к волшебству, «Кошколаз» всего лишь подстрахует от падения с высоты, а настоящего амулетчика наделит поистине кошечьей ловкостью.
        Уленанк сначала перепугалась, потом расплакалась. Как не заплакать, если ее любимого убили давние враги? Они и ребенка хотят извести, но израненный Варловен, умирая, попросил своего приятеля о ней позаботиться. Ага, не сомневайся, вот его перстень. И деньги, которые он велел тебе передать. Собирайся, они вот-вот будут здесь. Сейчас пойдем в порт. Меня они тоже ищут, так что не будь курицей-растяпой, давай поторопимся. Варловен сказал, чтобы ты вернулась в Руфагру к родителям и вышла замуж за того шорника, если он порядочный человек. В Овдабе тебе нельзя оставаться - найдут и прикончат.
        Они пробирались крадучись в ту сторону, где бессонно шумел порт, Дирвен нес котомку Уленанк. Дохлый чворк вам, гады, заместо ее ребенка, поняли?
        Девчонка поверила ему, даже не засомневалась. Любимый перстень жениха, немалая, по меркам Уленанк, сумма денег, решительный приятель Варловена, обуреваемый яростными чувствами и вздрагивающий от каждого шороха, - все это ее убедило. Все это было на самом деле, хотя стояло за этим совсем не то, что Дирвен изложил на словах, - однако наспех состряпанный вымысел взял верх над потаенной правдой.
        Он не умеет любить. Ага. И место ему среди демонов Хиалы. Зато эта дуреха, наверное, умеет, вот и пусть любит своего ребенка, пусть живет с ним в Руфагре, вместо того чтобы сидеть в вашей тюрьме или чахнуть в подземельях у пшоров. Можете сколько угодно локти грызть, господа ревнители пшорского счастья!
        К тому времени, как все решилось, размытую бледную ночь сменило утро, до оскомины помпезное и розово-золотое, словно зал Грядущей Зари в алендийском королевском дворце, где на Зимнем Равноденствии чествовали лучших амулетчиков Ложи.
        От идеи удрать вместе с Уленанк пришлось отказаться. Стерегут и бдят. Кроме стражников здесь еще и чворкова куча соглядатаев под видом всевозможной портовой шушеры, уж это наверняка.
        Дирвен чувствовал присутствие других амулетчиков с боевыми артефактами и подгадывал так, чтобы не оказаться к кому-нибудь из них слишком близко. Прорваться с боем он, пожалуй, сумел бы, но пошел бы на риск при условии, что есть куда прорываться - если б его ждал корабль, капитан которого в курсе, что Дирвена любой ценой надо забрать. А так - ну устроит он в порту бучу, ну доберется до какого-нибудь судна, а потом его выдадут властям, и начинай все сначала.
        В плавание отправилась одна Уленанк, и хлопотала она самостоятельно, а «друг Варловена», спрятавшийся среди пустых бочек возле заброшенного погорелого склада, руководил ее действиями, пытаясь представить, что бы в таком случае присоветовал учитель Орвехт или как бы вывернулась Самая Главная Сволочь.
        Девчонка несколько раз бегала к нему за указаниями, и он свирепым шепотом напоминал ей, что уплыть она должна нынче же, без промедления, если хочет сберечь ребенка, такова последняя воля Варловена, иначе пиши пропало. По его подсказке Уленанк пошла в портовую часовню Хозяина Океана, украшенную жутковатыми рыбьими костяками и белесыми от известкового налета раковинами. Там она договорилась с руфагрийским капитаном, который вез чай из Сияна, завернул сюда привести в порядок потрепанный такелаж и отплывал после полудня.
        Он держал курс на север - каботажное плавание по тому пути, который доступен для судоходства только летом. В тех водах кочуют громадные сверкающие острова из чистого льда, а за горизонтом лежит заповедная для людей Земля Дохрау, одетая в ледяной панцирь, но если боги к тебе милостивы, благополучно доберешься до западной оконечности материка и снова повернешь на юг. Отправляясь в такое путешествие, моряки своих обещаний не нарушают, иначе им отольется - не в этот раз, так в следующий. Можно надеяться, что капитан, взявший Уленанк пассажиркой, доставит ее в Руфагру в целости и сохранности.
        Денег хватило, еще и осталось немного на расходы: Варловену за его промысел и впрямь недурно платили. Дирвен с греющим душу злорадством подумал, что прогадали они в этот раз, вложенные средства не окупятся. Впрочем, радость была недолгой, ее тут же вытеснила лихорадочная настороженность, смешанная с запрятанной поглубже подавленностью.
        - Тебе спасибо, - шмыгнув носом, Уленанк повисла на нем и чмокнула в щеку. - Варловен тоже говорил бы тебе спасибо!
        В последнем Дирвен сильно сомневался, но возражать не стал.
        Она направилась к капитану, который поджидал ее на пристани, а Дирвен машинально поправил шляпу, съехавшую набекрень во время слезных объятий, и заторопился прочь. Теперь надо придумать, как самому отсюда умотать. Благословенная Овдаба славится тем, что все тут под контролем у властей: и взаимная слежка обывателей, и разновидные «магические сети». Даже мыслевесть не пошлешь без того, чтобы о том не прознали местные маги. Хотя у него все равно нет специально настроенного артефакта, наделяющего своего обладателя способностью к обмену мысленными сообщениями с магами Ложи.
        Просто диво, что Лис сумел проникнуть в министерство благоденствия, да еще и уйти оттуда вместе с ценным пленником. Впрочем, это ведь могущественный демон - как выяснилось, один из князей. И вовсе Дирвен не будет все время прятаться у него за спиной. Он научится драться с демонами, противника можно поранить рогом - в этом он уже успел убедиться, а когда у него «еще что-нибудь появится», новые приобретения тоже сгодятся, как оружие.
        От этих воинственных, но невыносимо горьких размышлений он не хуже Уленанк начал хлюпать носом. На улице ни души, стыдиться некого.
        Поворот за угол - и в глаза ударило слепящее рассветное золото. Сверкали в лучах солнца флюгера, шпили, узорчатые кованые навершия фонарей, на крышах розовела черепица. Окутанный блестящей дымкой город казался и впрямь благословенным местом.
        - Эй, парень!
        - Эй, стоять, кому говорю!
        - Шляпу сними!
        Дирвен сорвался бежать. Амулетчиков он бы почуял, но это были обыкновенные полицейские, и он позорно прозевал опасность. После бессонной ночи неудивительно, но все равно непростительно. Теперь выручат только ноги… Если пустить в ход боевые амулеты, от этих он, положим, отобьется, зато тем самым сообщит о себе всем остальным. Пусть его примут за недоросля, без спросу смывшегося из дома на поиски ночных приключений, вся надежда только на это.
        - Эй, ты!..
        - Стой!
        Дирвен мчался наугад, как зверь, вырвавшийся из клетки в незнакомой обстановке. Он не знал города, а они знали, и бегать они тоже были не дураки. Судя по топоту, человек пять-шесть, не меньше. Если к ним присоединятся маги или амулетчики - ему конец.
        Лис предупреждал, что на полное восстановление после зелья Ферклица уйдет около двух дней, и этот срок не истек. Силы к нему вернулись, а прежняя выносливость - пока еще нет.
        Под ребрами закололо, дыхание начало сбиваться. Вдобавок шляпа опять сползла набок. Поправил ее на бегу. Не уйти ему, придется остановиться и дать последний бой… Обратно в подвал к Ферклицу Дирвен не хотел. Уж лучше к Лису в свиту.
        Все-таки удалось немного оторваться… Свернув в обещающий спасение тенистый закоулок, он едва ли не кубарем скатился по разбитой каменной лестнице в несколько ступеней. Поперек закоулка висело на веревках белье, у глухой стены росло изогнутое корявое дерево - и вот здесь-то шляпа то ли зацепилась за ветку, то ли ее сшибло мазнувшим по лицу мокрым рукавом вязаной фуфайки, даже после стирки пропитанной горьковатой табачной вонью.
        Дирвен в панике огляделся: вон она где, валяется в выложенном кирпичом углублении под цокольным окном, но доставать ее некогда - топот уже близко… Он помчался дальше.
        Теперь его каждый опознает. Разве что замотать голову какой-нибудь тряпкой на манер сурийского тюрбана? Зря не сорвал что-нибудь подходящее с той веревки.
        Его хватило еще на несколько переулков, а потом ноги попросту подкосились, и он свалился, задыхаясь, возле какой-то оштукатуренной стены. Ничего, гады, у него есть амулеты, так что игра только начинается!
        Тяжело дыша, он уселся, привалившись спиной к опоре, и тут появилась погоня - толпа не толпа, но человек восемь. Один из них держал нечто зеленое, грязное, мятое… Загнанный Дирвен опознал в этом неказистом предмете свою шляпу. Он ненавидяще оскалился, приготовившись отдать первую команду «Веселому граду».
        - Мальчик, ты не видел здесь парня, похожего на рогатого демона? - осведомился поджарый офицер с азартно раскрасневшимся лицом.
        - Какого демона? - прохрипел сбитый с толку Дирвен.
        - Рог у него торчит вот здесь, - офицер согнутым пальцем постучал себя по лбу. - В остальном он выглядит, как юноша твоего возраста, но с рогом. Это его ты так испугался? Куда он побежал?
        - Туда, - амулетчик махнул рукой в сторону одного из переулков, отходивших от булыжного пятачка, и еще несколько секунд в полном замешательстве глядел вслед своим преследователям, которые туда и ринулись, наступая друг другу на пятки.
        Совсем они, что ли, придурки? Не поняли, что это он?! Или среди его нынешних амулетов есть что-то, неслабо маскирующее?.. Да вроде бы нет. Точно нет. И у него же такая примета, что сразу все ясно…
        Он растерянно потрогал лоб возле правого виска. Потом, не веря собственным ощущениям, потрогал еще раз. Рога больше не было.
        Четверо учеников Унбарха выбрались из тюрьмы, применив кое-что из своих прежних навыков. Правда, их и стерегли скорее как бродяг или дебоширов, чем как настоящих преступников. Теперь они прятались по дровяным сараям в рабочих кварталах этого грандиозного каменного города. В городе за кем-то шла охота. По всем признакам, не за ними, но высовываться все равно не стоило.
        Вабито предложил наняться матросами на корабль да податься в теплые края, на бывшую родину, а то чересчур тут холодно, и ночи такие светлые, что нехорошо делается на душе, оторопь берет: ночь должна быть похожа на ночь.
        - Язык надо получше выучить, - угнетенно заметил Куду. - А то с кем ни заговоришь, все они смотрят на нас как-то странно. Шарахаются. Превратно понимают сказанное.
        - Зачем его учить? Вот доберемся до юга, там другой язык будет, - практично возразил Монфу, пытавшийся починить с помощью бечевки, заклинания и украденного из сапожной мастерской клея прохудившийся башмак.
        Глава 8
        Зинта в Стране Чудес
        - Надо было оставить тебя кошкой. Ты бы трогательно ластилась ко мне, сидела бы у меня на коленях, беззастенчиво забиралась бы ко мне в постель, оккупируя подушку. Пила бы молоко из блюдца, таскала бы сыр и ветчину с моих бутербродов - по этой части у тебя никаких предрассудков, и сам Ланки умилялся, наблюдая за твоими проделками со своих воровских небес…
        - Да при чем тут Ланки, если от меня Тавше отвернулась?! - выпалила охрипшая от слез Зинта.
        - Хм, разве она тебе об этом сообщила?
        Стервец Эдмар, казалось, забавлялся.
        - Нет, но я и так это чувствую. Я больше никакой связи с Милосердной не чувствую, не могу призвать ее силу, не могу даже посмотреть на тебя взором ее служительницы, чтобы узреть, здоров ты или недужен, не чую тех мельчайших тварей, которые разносят заразу… Ничего не чувствую!
        - Так чувствуешь или не чувствуешь? Хотя бы определись для начала, да или нет.
        - Ты же прекрасно меня понял! Ты издеваешься!
        - Увы, люблю это дело, - нимало не смутившись, согласился Эдмар. - Но мне сдается, перечисленные тобой признаки еще не доказывают немилости Тавше. Не найдется ли какого-нибудь другого объяснения, не столь печального? Хотя бы самого завалящего и маловероятного…
        - Да какого - другого и завалящего?! Тавше лишила меня своего дара за то, что я не выполнила лекарского долга и не пришла на помощь тому несчастному в Доме Инквизиции, потому что твои гнупи в это время тащили меня в завязанной корзинке! А потом я бесстыже лизалась с тобой и воровала сыр… Я больше не под дланью Милосердной и не смогу никого лечить ее силой, а ты ухмыляешься!
        - Прости, ничего не могу с собой поделать, - он развел руками с таким видом, точно речь шла о забавных пустяках.
        - Уходи, - потребовала Зинта после паузы глухим голосом.
        - Раз гонишь, уйду, - он поднялся с кресла. - А в конце коридора, между прочим, есть лоджия, можешь оттуда полюбоваться окрестностями.
        - Не нужна мне твоя лоджия!
        - Жа-а-аль… - протянул этот бессердечный зложитель вроде бы сокрушенно, но в глазах у него так и плясали насмешливые демонята. - Я-то думал, ты сразу туда кинешься. Нет бы порадовалась, что твоя мечта осуществилась, а ты в слезы. Не то чтобы я совсем не понимал женщин, но тебе удалось меня удивить.
        - Я никогда не мечтала избавиться от дара Тавше! Да, мне бывало тяжело, иногда я сильно уставала, не высыпалась, у меня было мало времени на чтение и на уроки танцев, порой мы с Суно собирались провести время по-супружески, а вместо этого мне приходилось бежать на зов. Но я никогда не жалела о том, что я лекарка под дланью, потому что у меня была возможность лечить больных и облегчать страдания, и променять эту долю на что-то другое я никогда не хотела. Как я теперь буду без этого жить?
        - Боги, сколько пафоса… - фыркнул маг. - Мой тебе совет, все-таки выгляни в лоджию.
        - К чворкам твою лоджию!
        - А вот чворков здесь нет, - он произнес это со странной многозначительной интонацией. - Ни одного не найдется, даже если я сам займусь поисками, даже для тебя. Что ж, если гонишь, не смею докучать…
        Он отвесил шутовской, но при этом безупречно элегантный поклон, так что в ушах закачались длинные серьги - в правом морской конек из черненого серебра, в левом гроздь мерцающих кристалликов, которые то вспыхивали изумрудно-фиолетовым сиянием, то гасли, - и шагнул в коридор.
        Двери в этих покоях были диковинные: не открывались туда-сюда, а двигались вдоль стен по специально сделанным желобкам. И лампы сплошь магические, на диво яркие и причудливые. И мебель красивая, но больно уж непривычного вида: сразу ясно, что заморская, в Молоне или в Ларвезе ни один столяр такого делать не станет. Не иначе, это дворец Эдмара в Ляране.
        При других обстоятельствах Зинта ходила бы повсюду и все тут рассматривала и непременно вышла бы в эту хваленую лоджию полюбоваться видом на строящийся город, за которым, верно, простирается до горизонта волнистая серовато-желтая пустыня, но сейчас ей было не до того. Слишком все плохо. Она больше не лекарка под дланью Тавше. Странно, что волшебный камень на рукоятке ее ритуального ножа не треснул, и клинок не покрылся ржавчиной… Или это означает, что для нее все-таки есть надежда на прощение? Последняя мысль ее немного подбодрила.
        С час назад она проснулась уже не в хрустальном гробу, а на ложе под мягким тонким одеялом. Нагишом, но ее одежда, выстиранная и отглаженная, была аккуратно сложена рядом на столике из удивительного лазурного стекла, и возле кровати стояли начищенные ботинки.
        Обуваться Зинта не стала - зачем, если пол выстлан бархатом, который под ногами ничуть не морщится, словно толстый ковер. Натянув штаны и тунику, она застегнула пояс с кинжалом. Было тепло, но не видно ни печек, ни камина, ни сурийских жаровен, и ни намека на запах натопленного жилья. В воздухе витали тонкие изысканные ароматы. Значит, это юг: где же еще Эдмар может надежнее всего укрыть Зинту от тех одуревших магов, если не в своем кофейном княжестве, где он полновластный хозяин?
        Сам он тоже вскоре появился, а следом за ним семенило громадное, с большую собаку ростом, серебряное насекомое, оно несло на подносе две чашки кофе - точь-в-точь прислуга. Его панцирь и суставчатые конечности украшал выгравированный орнамент. Механическая кукла, которую с помощью магии заставили прислуживать. Что ж, всяко лучше, чем орава неряшливых гнупи с недобро горящими глазами и черной щетиной на загривках или какой-нибудь несчастный балбес, которого за оплошность «увольняют» ногами вперед.
        То, что ее связь с Тавше разорвана, обнаружилось после кофе, когда Зинта решила проверить, не нуждается ли кто-нибудь в окрестностях в ее помощи.
        Эдмар, поганец, ни вот столько ей не посочувствовал! Даже неплохо его зная, Зинта не ожидала от него такой зложительской черствости.
        И вдобавок забыл показать, где тут уборная.
        Дверь скользнула в сторону, едва Зинта к ней притронулась. Сводчатый коридор, по потолку прихотливо вьются черные лозы, усыпанные светящимися бутонами цвета золотистого чая. Две следующие двери по бокам оказались заперты, но за третьей… Эти великолепные хоромы с зеркалами, облицовкой из переливчато-зеленого нефрита, мозаичными рыбами на потолке и белоснежными чашами - это и есть уборная?.. Если бы существовало божество отхожих мест, Зинта решила бы, что забрела в его святилище. Да здесь куда шикарней, чем в опочивальне!
        В стране Китон, где она побывала вместе с Эдмаром и Суно прошлым летом, уборные тоже были хороши: устланы циновками, никакой грязи, по стенам непременно развешаны пучки высушенных пахучих трав - но там скромный потаенный уют, а здесь королевская роскошь. Даже неловко в этаком месте справлять такие дела, но куда деваться-то?
        Потом Зинта в панике обнаружила, что рядом ни трубы с краником, ни стоящего под ней наготове ведерка. Ох, как неудобно-то устроено, несмотря на всю эту красотищу! Она пошла за водой в смежную комнату с умывальниками, озираясь в поисках подходящей посудины, и тут за спиной послышался шум. Вода лилась сама собой - видимо, из сосуда, установленного позади сиденья. Чудн?… И умывальник тоже чудной: из одного и того же крана вода течет хоть холодная, хоть горячая, хоть теплая. А где, интересно, спрятан бак с печкой - за этой стенкой? Расстарался Эдмар у себя во дворце, ничего не скажешь.
        Дивная уборная отвлекла Зинту от ее беды, но, вновь выйдя в коридор, она опять ощутила тоску и покаянную горечь. Ей бы пойти в храм Милосердной да помолиться о прощении. Есть ли в Ляране храм Тавше или хотя бы часовня?
        Ухватившись за эту мысль, как за путеводную ниточку, лекарка вернулась в опочивальню, надела ботинки и отправилась искать выход наружу. Если тут лоджия - значит, этаж всяко не первый, но ни одной лестницы пока не попалось, и ни одной живой души, чтобы спросить, а навстречу по коридору, вдоль стены, ползла большущая черепаха, и довольно шустро ползла… Панцирь-то бронзовый, с гравировкой - значит, еще одна заводная игрушка. Зинта отступила с дороги. Там, где прошла эта черепаха, на вишневом бархате ковра оставалась чуть более яркая, чем соседний участок, полоса.
        Лекарка горестно вздохнула. Пусть тут и завлекательно, и красиво, а наперед всего надо повиниться перед богиней и узнать, можно ли вернуться под ее длань. Все остальное не в радость без милости Тавше.
        Распахнув дверь, за которой находилась обещанная лоджия, она ахнула - да так и застыла на пороге.
        Снаружи была ночь, небо переливалось мириадами звезд, а раскинувшееся под ним поселение переливалось множеством разноцветных огней. Иные из них светляками сновали по земле, да и по небесам тоже: одни медлительные, другие быстрые, как молнии. С той стороны доносился шум, играла музыка - необычные мелодии, ничего знакомого.
        А что там блестит под луной за постройками, на таком расстоянии напоминающими украшения, искусно вырезанные из опала, хрусталя и слоновой кости? Это ведь не пустыня… Больше похоже на море с лунной дорожкой - вернее, даже с двумя лунными дорожками.
        Это у нее от слез в глазах двоится… Зинта сморгнула, потом энергично помотала головой, но над далеким морем по-прежнему висело две луны, одна жемчужно-белая, другая бледно-розовая.
        Магия много чего может - и мнимо оживить бронзовую черепаху, и расцветить ночь плавающими в воздухе волшебными фонарями, но луна в Сонхи испокон веков только одна.
        Зинта снова расплакалась, на этот раз от облегчения: не прогневалась на нее Тавше, просто власть сонхийской богини на чужой мир не распространяется.
        «Жабья зараза ты, Эдмар, вот зачем было все это представление, нет бы сразу по-доброжительски объяснил!»
        Крыши и чердаки Абенгарта - это совсем не тот мир, которому принадлежат улицы, дворы, жилые этажи и присутственные места овдейской столицы. Эта поднебесная страна существует сама по себе и находится намного дальше от привычной для абенгартцев благопристойной жизни, чем можно подумать, бегло поглядев на нее снизу вверх.
        Обычно здесь гуляет ветер и со скрипом поворачиваются флюгера, указывая, в какую сторону сегодня помчались псы из небесных стай. Кое-где тихо позвякивают гирлянды позеленевших колокольчиков, повешенные на радость все тем же воздушным псам, чтобы не сердились.
        Дым из труб тянется султанами ввысь или мотается и стелется, принося запахи гари, жареного лука, свежеиспеченных булок и много чего еще, словно эхо той жизни, которая протекает внизу. Как и всякое эхо, эти напоминания о людской суете долго не живут - без следа рассеиваются в бездонной синеве или тонут в нависающем над крышами облачном океане.
        Крыши покрыты серой, коричневой, зеленой или красной черепицей. Холмистое пространство, вдоль и поперек иссеченное провалами, раскинулось, насколько хватает глаз, и над ним редколесьем торчат кирпичные трубы, кое-где виднеются башенки или тускло отблескивают шпили. Манящий простор, по которому запросто гулять не отправишься, так же, как до обманчиво близкого неба рукой не достанешь.
        В этом ветреном царстве, вознесенном над Абенгартом на головокружительную высоту, обитают птицы, кошки, трубочисты, одинокие мечтатели и предприимчивые поклонники Ланки. Трое воришек устроились возле чердачного окна и уминали пирог с капустой. Им уже который день не везло - с тех самых пор, как получили трепку от парня, оказавшегося круче всей их шайки в полном составе.
        На уличные грабежи они ходили изредка, только если удавалось выследить какого-нибудь богатого недоросля, который втихую выбрался в запретный час из дома ради взрослых развлечений. Звать на помощь зарубанов такая жертва побоится, потому что прощай тогда тайная ночная жизнь, да и ограбление для него - скорее щекочущее нервы приключение, чем беда, так что все будет шито-крыто. До последнего времени так и выходило, пока не нарвались на чокнутого амулетчика в говорящей шубе.
        Сегодня только и разжились, что пирогом, стянутым на рынке, да кошельком, который срезали у прикорнувшего в подворотне выпивохи. Все деньги пришлось потратить на мазь от ушибов для Гренты, которой в той стычке досталось больше всех.
        Зарубаны лютовали. Без конца прочесывали закоулки, рыскали по сараям, подвалам и чердакам, а если им попадался пьяница, сами обчищали его карманы - уж после них другим любителям легкой поживы ничего не останется. Одна радость, охотились они не за тройкой юных грабителей, а за каким-то преступником с рогом на лбу. Объявления были расклеены в городе на всех перекрестках. Кто его выследит и сообщит о нем властям, получит щедрое вознаграждение. Самостоятельно не ловить, звать зарубанов, так как очень опасен.
        Вожаку маленькой шайки было семнадцать, звали его Кемурт. Высокий, отрочески худощавый, угловатый, мнимо нескладный, но в движениях сноровистый и проворный - истинный житель открытого всем ветрам черепичного королевства. Вдобавок он был неслабым амулетчиком.
        Во все тяжкие он пустился два с половиной года назад, после смерти родителей. У него остались любимые дед с бабушкой, и жить бы ему с ними дальше, учиться в школе… Но когда Надзор за Детским Счастьем постановил, что двое стариков не смогут обеспечить осиротевшему подростку регламентированного законом ухода и надлежащего Счастья, а посему надо конфисковать его у пожилой четы, Кемурт исчез. Вроде бы по неосторожности свалился в канал. Его так и не нашли. Правда, деду с бабкой он исхитрился подбросить весточку, что с ним все в порядке, чтобы не свести их в могилу. Если уж он решил, что за кого-то в ответе, он об этом не забывал ни по крупному счету, ни в мелочах.
        Навещать стариков Кемурт начал, когда суета утихла. Он прятался по чердакам и пробавлялся воровством, не забывая благодарить Ланки за удачу. Не мог он бросить двух самых близких людей - их бы это совсем подкосило, но блюстители Детского Счастья такие доводы в расчет не принимают. Что ж, он не стал спорить с облеченными властью взрослыми, а поступил по-своему. Он сызмальства был мальчиком серьезным и рассудительным, притом себе на уме, и теперь его ум нашел новую сферу применения, только и всего.
        Порой Кемурт задавался вопросом: вот какого чворка этот демонов Надзор действует именно таким образом - чтобы всем сделать как хуже? Ясно, что по закону, но долго ли господам власть имущим подправить дурацкий закон? Он любил всякие задачки на сообразительность и головоломки, но эта была неразрешимая. Разве что примириться с крамольным и страшноватым ответом: да потому, что им это благостное изуверство нравится, так же, как вурванам по нраву хлещущая из разодранной артерии кровь, а демонам Хиалы - всякие жестокие непотребства.
        Дар у амулетчиков чаще всего обнаруживается в отроческие годы, хотя с иными это происходит еще в раннем детстве, а попадаются и такие, у кого способность повелевать артефактами просыпается позже, ближе к совершеннолетию. Кемурт понял, что он амулетчик, вскоре после того как подался в бега. Он держался особняком, не связываясь с воровскими гильдиями. Вначале ему попросту везло - не иначе, Ланки благоволил, с усмешливым любопытством наблюдая за вчерашним пай-мальчиком, а потом, раздобыв подходящие артефакты, Кемурт ускользал от встреч с другими городскими хищниками благодаря умению и расчету.
        Он был мелким хищником - кусал не смертельно и брал ровно столько, сколько нужно на прожитье. Тайком приходил к своим старикам, обычно под видом мальчишки-разносчика, помогал по хозяйству, те старались посытнее его накормить, сокрушаясь, что он такой худой, да еще пристрастился к беспутной жизни. А Кемурт не собирался весь свой век пробавляться воровством. Вот исполнится ему двадцать - и он выйдет из подполья. Уж совершеннолетнего-то парня не сцапают, чтобы разлучить с близкими и отдать на попечение каким-нибудь любителям государственных пособий. О том, где провел все это время, он что-нибудь наврет. Выучится, чему нужно, и наймется на хорошую работу - для амулетчика, не обделенного силой, это проще простого.
        Он любил крыши и чердаки, любил ветер, небо, звезды и за эти два с лишним года приучился жить как тень. Порой, когда смотрел сверху на людные улицы, становилось невмоготу от одиночества, но с тех пор, как он подобрал Гренту, эту тоску «а вот был бы я ТАМ вместе со всеми…» сменили проблемы иного характера.
        Грента была младше Кемурта на год. Возле уголков ее губ можно было заметить пару белесых шрамов, это не лишало ее миловидности, но заставляло вспомнить простонародную присказку: «Так широко зевал, что рот порвал». Она собиралась скопить денег и пойти к магу-лекарю, чтобы избавиться от этого изъяна - потом, когда ей исполнится двадцать, и можно будет больше не прятаться.
        Она была из конфискованных. Отец-амулетчик постоянно в разъездах, вдобавок он был человеком покладистым и старался во всем угодить своей жене. Мать из небогатого аристократического семейства - домашняя королева, она не любила, когда ей перечат, и воспитывала из Гренты «настоящую даму». А дочка была упряма и однажды наотрез отказалась есть невкусную кашу. Что ж, тогда ее начали кормить с ложки, запихивая кашу силком, и то, что она никак не хотела открывать рот, привело маменьку в еще большую ярость.
        Орудуя ложкой, как пыточным инструментом, та порвала Гренте уголки рта и своротила два молочных зуба, которые, правда, все равно шатались. Кровь - ерунда, главное сломить сопротивление и добиться своего, а боль Настоящая Дама должна научиться терпеть. Соседи донесли, и это был один из тех случаев, когда Надзор за Детским Счастьем примчался на помощь, словно спасительный летучий отряд боевых магов в авантюрном романе. Эту зловещую службу, которая нынче держит в трепете всю Овдабу, когда-то для того и завели, чтобы пресекать семейные преступления такого рода.
        На суде мать Гренты держалась с достоинством и смотрела на обвинителей с холодным презрением. Чтобы заплатить штраф за жестокосердие, ей пришлось продать немногочисленные фамильные драгоценности, доставшиеся в наследство, и Грента понимала, что маменька никогда ей этого не простит.
        Конфискованная девочка восьмицу провела в приюте, потом ее определили в приемную семью. Чем дальше, тем скучнее ей там становилось. И на своих новых опекунов, и на двух других воспитанниц она глядела с раздражением и отвращением: жалкие, серенькие, завистливые людишки с мелкими интересами, видят не дальше своего носа, возятся в каждодневных делах, словно свиньи в грязи на скотном дворе, а она не такая, им никогда ее не понять.
        Грента дала деру оттуда с полгода назад, когда у нее не осталось сомнений в том, что она амулетчица. Она решила вступить в воровскую гильдию, потому что воры - самые порядочные люди на свете, они ненавидят предательство и подлость, знают, что такое честь, и борются с несправедливостью. Пройдет немного времени, и они выберут ее своей предводительницей - тогда горожане будут шепотом, чтобы доносчики или зарубаны не услышали, пересказывать друг другу истории об отважной девушке с пламенным сердцем, и в конце концов все захотят, чтобы эта загадочная девушка стала королевой Овдабы.
        Кемурт набрел на нее зимним вечером на заброшенном чердаке. Может, и дурак, но не смог он оставить на произвол судьбы озябшую уреванную девчонку, которой некуда деваться.
        Вначале Грента была тихая и несчастная, во всем его слушалась. Потрясение она пережила хуже порки в детстве: воры почему-то оказались совсем не такими, как в книжках, которыми она зачитывалась перед своим побегом. Какие-то они были приземленно корыстные, неблагородные… Одним словом, неправильные в Абенгарте воры.
        Ее чуть не изнасиловали - и опять никакой романтики: сквернословящие пьяные парни, от которых воняло перегаром, мочой, давно не стиранным исподним и дешевым жевательным табаком. Не будь Грента амулетчицей, ей бы несдобровать, но с помощью артефактов она сумела дать отпор и сбежать от них. И это - воры?! Да это же просто бандиты какие-то… Нет уж, командовать таким сбродом совсем не хочется, не об этом ей мечталось. Да эти скоты, которые на любую женщину смотрят, как на подстилку или обслугу, и не выбрали бы ее своей предводительницей. Наверное, где-то есть благородные воры-мстители вроде тех, о которых она читала, но узнать бы еще, где их найти!
        В глубине души Кемурт считал, что, если бы Гренту забрал Надзор за Детским Счастьем, для нее это было бы однозначно к лучшему. Пусть бы грезила о своих «благородных мстителях» где-нибудь в тепле и безопасности. Но сдавать ее он не собирался, это противоречило его принципам. И отделаться не пытался, а то куда она пойдет, если от нее отделаешься? Пропадет же. Это парню он мог бы сказать: «У меня своя дорожка, у тебя своя, дальше нам в разные стороны», - а девчонка, пусть даже ты с ней не спишь, другое дело.
        Женщина у Кемурта была на стороне, как у взрослого. Сама предложила. По Закону о Детском Счастье ей, как совратительнице, грозила за это тюрьма, но ей по-любому грозила тюрьма, потому что промышляла она скупкой краденого, на том и познакомились. Он об этом нигде не болтал, она тем более, зато, случалось, подбрасывала ему полезную информацию.
        Вот и нынче посоветовала: пока не поймали того рогатого парня, на дело не ходи, поберегись, а то из-за него идет такая буча, словно вот-вот начнется война с демонами Хиалы.
        Выйти все равно пришлось, есть-то хочется, а Гренте с ее ушибленными ребрами худо без лекарства.
        Третьей в компании была Таль. Ларвезийская ведьма. Тоже конфискованная, тоже беглая. Она хотела во что бы то ни стало вызволить из тюрьмы свою мать, которую упекли по ложному обвинению. Если исключить это желание, понятное, но неосуществимое, она оказалась девчонкой с головой на плечах, без фанаберий.
        Кемурт встретил ее на крыше. Таль подошла и попросилась в долю, а перед тем за ними следила. Двое амулетчиков наблюдение засекли, но так и не смогли застукать соглядатая, пока ведьма сама не объявилась.
        Грента ее сразу невзлюбила: «Эта блеклая крыска хочет нас предать». Кемурт рассудил, что, если б и впрямь хотела, сразу бы сдала их зарубанам, не вступая в переговоры.
        Как и он сам, Таль лазила по верхотуре с кошачьей ловкостью даже без «Кошколаза», в придачу у нее в запасе были ведьмовские приемы, для Кемурта и Гренты недоступные - во всяком случае, при тех амулетах, которые находились в их распоряжении. Полезная сообщница, и в случае нужды сумеет сама о себе позаботиться. С его согласия девчонка осталась с ними.
        - Кем, я сегодня уйду по своим делам, ладно? Может, на весь день.
        - Что у тебя за дела? - с подозрением поинтересовалась Грента.
        Ведьма промолчала.
        - Куда? - спросил вожак.
        - Я знаю того парня, с которым мы подрались, мне надо с ним поговорить. Он тоже в бегах. Не беспокойся, не попадусь.
        - Ладно, иди, только поосторожней.
        - Хорошо.
        Таль исчезла в чердачном окошке.
        - И ты ей доверяешь? - фыркнула Грента.
        Кемурт промолчал.
        - Не мог сказать сразу и по-хорошему?
        - Каюсь, мне было интересно, - произнес Эдмар виноватым тоном, хотя выражение лица у него было вовсе не покаянное. - Все еще сердишься?
        - Уже нет.
        Что ж врать-то, если злость прошла? В отличие от него, Зинта бесстыже притворяться не любила.
        - Вот и хорошо. Прогуляемся?
        Снаружи было жарко. Дом Эдмара стоял на отшибе, а на изрядном расстоянии от него, за розарием и за широкой дорогой, по которой проносились удивительные самоходные экипажи, виднелись другие дома: невысокие, в один-два этажа, под белыми, серыми или мозаичными куполами, на которых торчали вразброс флюгера и шпили. Кое-где среди них попадались постройки, напоминавшие изящные хрустальные флаконы, во много раз увеличенные. Мимо ходили пестро одетые люди, на крышах сидели птицы. Дальше в серебристо-сизой влажной дымке блестело море, усыпанное слепящими дневными звездами. На просторе маячили кораблики - одни парусные, другие хоть и без парусов, но все равно быстроходные, а по лазурному небу сновали экипажи вроде тех, что ездили посуху. Чужой мир, невероятный и сказочный.
        Эдмар говорил, что магия здесь относительно редкое явление. И что с того, подумала Зинта, в этом мире и без нее чудес хватает!
        - Пойдем туда?
        - Не сейчас. Сегодня я занят, ухожу до вечера.
        Дом Эдмара выглядел старым: одноэтажный, приземистый, с грубоватыми барельефами на шершавой каменной облицовке - обережный орнамент или просто для красоты? Крыша-купол местами поросла травой. Вокруг цвели розы: белые, винно-красные, бледно-розовые, чайные, а еще были голубые и фиолетовые, каких в Сонхи не увидишь.
        - У нас не бывает роз такого цвета.
        - Это кьямавы, местное растение. Розы сюда завезли с Земли - из мира, который в одной грозди с Сонхи. Люблю их. В прошлой жизни, на Лярне, специально выписывал и пытался разводить у себя на вилле, но там они, к моей великой грусти, не приживались. А с тех пор, как я узнал, что кое-кто из моих знакомых тоже к розам неравнодушен, моя любовь к ним и вовсе превратилась в обожание. Мы оба любим одни и те же цветы - и это в своем роде прочнейшая связь, невзирая на все остальное.
        Зинта слушала с сочувственно-понимающим выражением на лице, однако про себя подумала: «О розах-то говоришь складно, а как чего учинишь на деле, вроде того зложительского разгрома в полицейской конторе, когда ты битый да радостный отсюда вернулся, те еще цветочки у тебя получаются…»
        - Этот дом - местная старина, - свернул на другую тему Эдмар. - Красота, правда? Надо бы сделать ремонт, но я боюсь разрушить это очарование запущенности, сравнимое с вином столетней выдержки, этот неуловимый налет времени и невесомых, как паутинки, чужих впечатлений… Даже траву на крыше не стал трогать, пусть себе растет. Только дверь заменил. Прежнюю не раз вышибали, и она была разбита до безобразия. Новую сделали на заказ по моему эскизу. Надеюсь, никому не придет в голову ее высадить…
        Входная дверь была похожа на двуцветную гравюру в янтарных тонах, заключенную в тяжеловесную каменную раму. Две медово-золотистые змеи танцуют на хвостах друг перед другом на сумеречно-коричневом фоне. Выразительно хищные, но с оттенком тягучей, как мед, печали.
        Впрочем, долго их рассматривать Зинте не пришлось. Эдмар насмешливо-галантным жестом распахнул перед ней свою хваленую дверь.
        - Прошу! Я вернусь вечером. Оставлю тебе телевизор, чтобы не заскучала. Местную речь ты поймешь - у тех, кто попал в чужой мир через правильно открытые Врата Перехода, проблем с этим не бывает.
        - Я знаю, я читала книги достопочтенного Зибелдона о его путешествиях по мирам, - закивала Зинта. - Чтобы знать язык того мира, в который отправляешься, при переходе надо выполнить языковое заклинание, но ведь я то ли была кошкой, то ли спала, когда ты меня сюда перенес…
        - Это заклинание подействует в любом случае. Смотри, вот телевизор, а это называется пульт - специальная штука, чтобы им управлять. Ты как будто смотришь представление, а если оно тебе наскучит или не понравится, можешь поменять на что-то другое. Нажимаешь сюда - и вот уже вместо истории о нарисованных зверушках тебе показывают драку в земном парламенте… Ну и пошлятина. Хоть бы уж для начала пристойно драться выучились! Политика - это такой фарс и такая прелесть… В прошлой жизни на Лярне я тоже одно время был политиком, но я хотя бы развлекался со вкусом, а у этих народных избранников никакого вкуса, одни амбиции - убогое зрелище.
        - Лучше посмотрю про зверушек, - решила Зинта.
        - Сама переключи. Вот так, правильно. А на эту оранжевую кнопку лучше не нажимай, вообще до нее не дотрагивайся.
        - Постой, ты Врата Перехода можешь открыть когда угодно? У Зибелдона я читала, что это сложное колдовство, которое можно выполнять раз в несколько дней, не то маг надорвется.
        - Так то Зибелдон, - фыркнул Эдмар. - Архимаг Ложи, этим все сказано. Я в состоянии открыть и закрыть Врата хоть десять раз за день.
        - Давай тогда ненадолго вернемся в Сонхи, чтобы я послала мыслевесть Суно, а потом опять сюда?
        - Никаких мыслевестей, это мне всю игру порушит.
        - Какую игру?
        - Ложа раздроблена на фракции, которые постоянно между собой грызутся, а порой у них доходит и до войн всерьез. Тебя похитила одна из группировок. Остальные об этом уже знают. Твое бесследное исчезновение вносит элемент неразберихи и открывает любопытные возможности… Так что никаких приветов Суно, а то господа маги наловчились перехватывать чужие мыслевести.
        - Чем это тебе-то помешает?
        - Поскольку те, кто тебя умыкнул, беспардонно интересуются моими делами, я в свою очередь заинтересован в том, чтобы противники с ними разделались. Желательно физически. До тех пор, пока этого не произошло, ты моя гостья.
        - Но Суно уже давно ждет от меня весточки!
        - Значит, еще немного подождет.
        - Тогда получается, что ты сам тоже меня похитил, тоже хорош!
        - Не без того, - он развел руками, изобразив лицемерно-сожалеющий жест. - Зинта, всяк преследует свои цели, и мне позарез нужно, чтобы эта банда, тесно связанная с Домом Инквизиции, прекратила свое существование. Тысяча извинений, но мне пора.
        Когда он исчез, Зинта ахнула с испугу, потом вспомнила, что в этом мире сильный маг запросто может в один миг перенестись из одной точки пространства в другую, это называется телепортация.
        Гулять отправился, жабий стервец, зараза бесстыжая, зложитель бессердечный, а Суно там волнуется! Сперва Зинта сердито расхаживала по коридору и по комнатам, потом все-таки уселась перед телевизором.
        Шел спектакль - кино по-здешнему - о разлученной супружеской паре: те искали друг друга, но каждый раз что-то мешало им встретиться, даже если они находились в соседних помещениях. Вроде бы смешная комедия, но Зинта вовсю за них переживала, а когда ей показалось, что в громадном, как дворец, магазине они вот-вот сойдутся, вместо этого представления вдруг началось другое.
        Появилась красивая девушка с дерзкой короткой стрижкой, почти не одетая, не считая блестящего розового лифа без бретелек и неприлично короткой юбки из ленточек такого же цвета. Одежка расшита жемчугом, туфли на высоких тонких каблуках словно перламутровые. Она рассказывала неинтересное о каких-то кремах, и лекарка принялась нажимать на кругляши-кнопки, чтобы вернуть прежний спектакль и досмотреть, чем у них все закончилось.
        Оранжевую кнопку, которую Эдмар не велел трогать, задела случайно. И что теперь будет?..
        Только Зинта успела подумать, что ничего страшного не произошло, как полуголая девица в жемчугах раздвоилась: одна близняшка осталась в телевизоре, а другая раз - и выпрыгнула в комнату.
        - Привет, подруга! - она широко улыбнулась, зубы у нее были как жемчужины, да еще на каждом сверкал маленький бриллиант. - Я Вероника Ло, я пришла к тебе, и сейчас ты узнаешь все о новых потрясающих предложениях от косметического салона «Гламур-Галактик»! Посмотри на мои зубы! Раньше моя улыбка была такая же, как у всех, и мой парень глядел на каждую, которая ему улыбалась, и еще он любил смотреть на звезды, но я обратилась в «Гламур-Галактик» и заказала там услугу «Звездная улыбка» - скажу тебе по секрету, со скидкой пятнадцать процентов! Теперь моему парню не нужны звезды с неба, потому что все они у меня во рту!
        Зинта вскочила с дивана и мелкими шажками попятилась к двери, стараясь не ударяться в панику и на всякий случай прихватив с собой пульт. А то вдруг, если его бросишь, еще хуже станет… Девица по имени Вероника Ло на нее наступала. Что она неживая, Зинта поняла быстро. Тонкие блестящие каблуки по полу не стучали, а когда ей на пути попалось кресло - не налетела на него и не обогнула, а прошла насквозь. Призрак, морок, наваждение. Или, может, местная тварь вроде снаяны, да такая, что нападает не только на спящих, но и на бодрствующих? В разных мирах и волшебный народец разный. Как бы тут не пропасть ни за что ни про что до возвращения Эдмара… Говорил ведь он - не трожь оранжевую кнопку.
        - А еще у меня были стр-р-рашные волосы на ногах! - призрачная девица следом за пятившейся лекаркой шагнула в коридор. - И тогда мой парень сказал, что уйдет к другой! Но я помчалась в «Гламур-Галактик», и там мне за десять минут сделали эпиляцию, да еще я получила в подарок увлажняющий крем для стоп «Нежный поцелуй»! - Ее стройные ноги, перед тем покрывшиеся, словно под действием заклинания, темной порослью, вновь стали гладкими, как полированное дерево. - У тебя, подруга, тоже волосы на ногах, и твоему парню это тоже не нравится!
        - Врешь ты по-зложительски! - не стерпела Зинта.
        У нее на голенях было совсем чуть-чуть светлых волосков, да и те она каждую восьмицу сбривала, чтобы выглядеть не хуже охочих до Суно модисток и платных прелестниц.
        - Поторопись, подруга, число подарков в «Гламур-Галактик» ограничено! - словно не расслышав ее неласковой реплики, выпалила незваная гостья зазывно-счастливым тоном. - Но я тогда переволновалась, что мой любимый меня бросит, и у меня на нервной почве появилась перхоть! - Она тряхнула головой, и в коридоре закружились будто бы снежинки, выпорхнувшие из полосатых малиново-белых волос. - Ее было так много, что она сыпалась повсюду, из-за этого мой парень сбежал к другой, и никакие средства для волос не помогали!
        - Ох, страсти какие… - пробормотала лекарка, отступая подальше, чтобы ее не осыпало белесой дрянью.
        - И что я, подруга, по-твоему, сделала? Угадаешь? Я тебя научу, как избавиться от перхоти и вернуть парня! Я снова пошла в «Гламур-Галактик», купила курс потрясающих процедур «Здоровые волосы» - и сказала перхоти «прощай»! Да еще получила в придачу три бесплатных посещения сногсшибательного тренинга «Контроль своей красоты - первый шаг к звездному трону!».
        «А может, на тебя там в предыдущий раз навели порчу, чтобы ты снова к ним прибежала да раскошелилась? - предположила Зинта, знавшая о том, что в Аленде иные из магов, которые подвизались по бытовой части, порой пускались на такие уловки из непохвальной корысти. - Видать, они-то в конце концов и свели тебя в могилу, если ты нынче стала призрачным умертвием и пристаешь к живым с рассказами о своих злоключениях».
        - Курс «Здоровые волосы» с первоначальной скидкой три процента и с накопительной скидкой «Любимому клиенту» - рекомендую! У тебя, подруга, тоже есть перхоть!
        - А вот и нет, я свои волосы травяными отварами пользую. Могла бы посоветовать, да не знаю, найдутся ли у вас такие сборы, я ж не отсюда.
        - Но это еще не все! - призрачная гостья Зинту не слушала и начала говорить, не дождавшись, когда та умолкнет. - Однажды я подошла к зеркалу и, не веря своим глазам, увидела на себе вот это! - скорчив брезгливую гримаску, она двумя пальчиками ухватила поверх пояса ленточной юбочки что-то, для лекарки неразличимое. - Я тогда пришла в ужас и поняла, почему мой парень опять собирается от меня уйти. Это был шок! Как ты думаешь, подруга, что я обнаружила у себя на животе?
        - Насекомое, что ли, какое зловредное? - посочувствовала лекарка. - Вошь или блоху? Наперво надо почаще мыться да менять одежду на чистую, и есть отвары от этой напасти, я знаю несколько хороших рецептов…
        - Я нашла у себя жировую складку! Фу, какая гадость! Моему парню это не понравилось. Посмотри, какая она отвратительная и мерзкая! - живот у девицы был плоский, как у танцующих на барханах олосохарских песчанниц, и выставленную на обозрение «складку» она едва изловчилось защипнуть. - Это, подруга, расплата за сладости, которые мы с тобой любим! У тебя тоже есть некрасивые складки на животе, и твоему парню это тоже не нравится! Он тебя бросит, если не обратишься за профессиональной помощью в «Гламур-Галактик»!
        Это задело Зинту за живое. Сладкое она и впрямь любила, в особенности запретный для молонских доброжителей шоколад, к которому пристрастилась с тех пор, как перебралась в Ларвезу. И никто не сравнил бы ее с тростинкой или с точеной статуэткой, другое дело - с точеным кувшином: у нее были широкие округлые бедра и талия не сказать чтобы тонкая, но при этом она выглядела скорее плотной и приглядно здоровой, чем располневшей. Да и уроки сурийских танцев сделали свое дело: ее прежняя порывистая неуклюжесть исчезла, движения стали уверенно плавными, даже когда она спешила. Пресловутые складки у нее были, не без того, но Суно по этому поводу ничего такого не выказывал…
        А этой несчастной барышне, судя по всему, повезло с парнем еще хуже, чем Зинте с Улгером. Нет бы сразу прогнала этакого поганца взашей, тогда бы, может, не бродила сейчас по чужим домам неприкаянным духом и не стращала бы добрых людей подробностями своей горемычной жизни.
        - Как ты думаешь, подруга, что я сделала для того, чтобы моя талия не была похожа на тесто? Я снова отправилась в «Гламур-Галактик»! Там с использованием уникальной прогрессивной технологии меня избавили от жировых отложений, и я опять стала стройной, тогда мой парень ко мне вернулся! Легко быть красивой вместе с «Гламур-Галактик»!
        - Мне сдается, что вскоре после этого тебя и схоронили, - догадалась разжалобившаяся Зинта.
        - А при повторной записи на эту процедуру «Гламур-Галактик» предоставит мне пятипроцентную скидку! - умертвие сверкнуло счастливой бриллиантово-жемчужной улыбкой. - Поделюсь с тобой, подруга, своим самым главным секретом: если хочешь стать такой же, как я, - приходи в «Гламур-Галактик»!
        - Ну уж нет, еще чего! Стать как ты я не хочу, да сохранят меня боги сонхийские и здешние от такой участи.
        Призрак рассыпался на звездочки, которые сложились в воздухе посреди коридора в какой-то вензель - несколько мгновений он переливчато сверкал, точно усыпанный алмазной крошкой, потом бесследно растаял. Не иначе, магический знак, и лучше не ходить через то место, где он появлялся, - мало ли что после этого с тобой случится.
        Умертвие загнало Зинту в самый конец коридора, к входной двери. Теперь ей так и сидеть у порога, пока не вернется Эдмар. Уж маг-то разберется, что это была за жуть и опасен ли волшебный знак, который здесь мерцал, не осталось ли после него какого-нибудь зловредного колдовства.
        Лекарка устроилась спиной к двери, подтянув колени к подбородку. Несмотря на страх, ей хотелось в лоджию - еще посмотреть на окрестности, хотелось есть - на кухне полно вкусного, Эдмар показал, где что лежит, но, чтобы туда попасть, пришлось бы пройти через заклятое место. Нет уж, лучше не пробовать, даже по стеночке. Вдруг всякий, кто туда ступит, станет таким же призраком, как Вероника Ло?
        Пульт Зинта положила рядом с собой, но к нему больше не притрагивалась. А то еще руки со страху задрожат, и она опять случайно заденет оранжевую кнопку.
        По стенам и сводам ветвились изящно выкованные черные лозы с бутонами-фонариками, их приглушенный свет напоминал о погожем закате и об отменно заваренном чае. Обстановка успокаивала, но Зинта ни на секунду не забывала о том, что находится в чужом мире, и в этом коридоре некоторое время назад сотворилось неведомое колдовство. Хочешь уцелеть - не рискуй.
        Хеледика отчаянно трусила. По данным Ложи, Дирвен Кориц - сильнейший из ныне живущих амулетчиков не только в Ларвезе, но и во всем Сонхи. Она бы еще решилась на поединок с ним в Олосохаре, где сам песок великой древней пустыни делится с ведьмой своей силой, но в чужом северном городе, при том, что олосохарского песка у нее в кармане всего-то горстка… Заведомый проигрыш.
        На набережной Свадебных Венков она схлестнулась с Дирвеном по необходимости, чтобы прикрыть отступление Кемурта и Гренты. Повезло, что там песчаные дорожки: она любой песок могла использовать как орудие. Но не окажись рядом Серебряного Лиса, которого Хеледика признала не сразу, ей бы несдобровать. Дружный с Эдмаром демон помешал Дирвену задействовать боевые амулеты в полную силу. Зато ей он мешать не стал… Хотя, скорее всего, просто оценил ее шансы и решил, что мало-мальски навредить первому из первых амулетчиков ведьма никак не сможет.
        Если честно, она очертя голову кинулась в драку не только из-за Кема с Грентой. Ей давно уже хотелось залепить Дирвену пощечину.
        Вновь встретившись прошлым летом в Суринани, они ни единым словом не перемолвились. Хеледика держалась уверенно, гордо и непринужденно, как научил Эдмар, заявивший, что его родственница не смеет ударить лицом в грязь перед своим бывшим балбесом.
        У Дирвена во время того путешествия выражение чаще всего было презрительно-страдальческое, словно подсмотренное у какого-нибудь театрального героя, но в иные моменты оно становилось по-детски обиженным и вместе с тем по-взрослому недобрым. И он ей раньше нравился? Казался славным, красивым, трогательно искренним, беззащитно благородным в своих душевных порывах? Да как он вообще мог ей понравиться?! Этот вопрос вызывал у нее не только печальное недоумение - «неужели это была я?», - но и желание от души вмазать бывшему возлюбленному.
        Надо сказать, это было милосердное желание: нравы просвещенного мира наложили на Хеледику свой отпечаток. Истинная песчаная ведьма или убила бы оскорбившего ее любовника, или навела бы на того порчу, которая хуже быстрой смерти.
        А сейчас он ей нужен позарез: в одиночку агенту Змейке не выкрасть Нинодию Булонг из каторжной тюрьмы. Вдали от родной пустыни она мало на что способна - значит, понадобятся помощники. Кемурт для этого недостаточно силен, Грента тем более амулетчица скромных достоинств, так что надо заполучить в союзники Дирвена.
        Хеледика без труда нашла, где он прячется: если песчаная ведьма хоть однажды разделила с кем-то ложе, она запросто определит местонахождение этого человека.
        Он все еще в Абенгарте. И за ним охотятся овдейские маги. Похоже, у него есть какой-то артефакт, сбивающий их со следа, поэтому он до сих пор не попался. Скорее всего, «Круговерть» или что-то вроде. Для Хеледики это не стало помехой: от чутья песчаной ведьмы такие амулеты не спасут. Она внесла некоторую лепту, прикрывая Дирвена от ищеек с помощью своих чар - очень осторожно, чтобы противники не заподозрили, что им мешает кто-то со стороны.
        Вопрос еще, как с ним договориться. Возможно, овдейцы его похитили, а он сбежал, но теперь не может выбраться из Абенгарта, поскольку на него повсюду расставлены ловушки. Тогда у Хеледики есть козырь: выручаем Нинодию, а потом все вместе уходим, каким образом - предоставь это мне. Однако если он тут на задании, расклад получается совсем другой… Хотя не похоже, чтобы на задании, его же никто не охраняет и не прикрывает, и насчет здешних явок он определенно не в курсе.
        Скорее, первый вариант. Абенгартские агенты Ложи наверняка получили приказ найти его и переправить в Ларвезу, но до сих пор не преуспели - так же, как их противники. Где им выследить Дирвена, вооруженного «Круговертью»!
        От рога он каким-то чудом избавился и ходил без шляпы, ветер трепал его соломенные вихры. Зато шею и нижнюю часть лица заматывал шарфом, словно простуженный. Может, и правда простыл, он ведь отвык разгуливать с непокрытой головой. Выглядел осунувшимся, настороженным, затравленным - и не на шутку озлобленным.
        Ведьма забраковала идею одолеть его в схватке и потом сказать: «Видишь, я могла бы сдать тебя овдейцам, но я не с ними, я тебе не враг, предлагаю сотрудничество». Во-первых, Дирвен, при его самолюбии и самомнении, может отказаться от сотрудничества из мальчишеской обиды. А во-вторых и в-главных, Хеледике его не победить, поэтому она приступила к осуществлению другого плана. На подготовку к разговору уйдет больше времени, зато не придется мериться, кто круче.
        Начелдона Суно упустил. Догадливый отставной капитан сбежал из Киншата, пока его попутчики пировали вместе с деревенскими. Видимо, хватился пропажи и сделал правильные выводы.
        В ночь гона, когда над Пчевайской равниной при свете полной луны метался с заунывными криками рой флирий, Орвехт извлек из-за ремешка на шляпе Начелдона невзрачный серый шарик величиной с горошину. Путеводный артефакт - вероятно, полученный капитаном от Лормы или Мулмонга. Отправив эту штучку через кладовку коллегам в Аленду, Суно запихнул на ее место камешек подходящих размеров. Начелдон в это время пребывал в беспамятстве и не узнал о своем бесславном провале.
        Должно быть, потом его одолели подозрения: погони все нет и нет, а ему за участие в этом опасном дельце обещали заплатить - само собой, после поимки насолившего Лорме мага. Он решил глянуть на полученный от нанимателей амулет и обнаружил, что уже который день таскает на шляпе вовсе не то, что ему дали. Куда подевалось «то», Начелдон наверняка понял, не дурак.
        Суно на его месте тоже бы сделал ноги. Отставной капитан сбежал без проводника, прихватив чужую лошадь (разбогатевшие киншатцы махнули рукой на пропажу). Интересный вопрос, что он собирается предпринять.
        Если Начелдон подался в Улайват, в Нутханду либо в Золотую Прорву, чтобы там отсидеться, пока все о нем не забудут, это хорошо. Это значит, он решил выйти из игры. Но если капитан отправился с докладом к Лорме, тогда он еще может объявиться и осложнить ситуацию.
        В особенности здесь, на территории прорвы, где магия бессильна и амулеты не работают. Волшебным существам сюда хода нет, но кто им помешает отрядить за беглецами людей? Были бы деньги, чтобы заплатить наемникам, а уж у древней вурваны скопленных за века сокровищ - что песка в Олосохаре.
        Пожалуй, Начелдона следовало убить. Орвехта недвусмысленно проинструктировали: ради того, чтобы дряхлеющие архимаги Ложи получили обратно животворное ожерелье, которое поддерживает их силы, можешь положить кого угодно - хоть чужих, хоть своих, хоть случайно подвернувшихся, ибо такая благая цель оправдывает любые средства. Но Суно чем дальше, тем больше претило убивать без необходимости. Тем более ради такой благой цели.
        Насчет Начелдона он решил: пока пусть живет, а там посмотрим. Не пришлось бы ему пожалеть о своем решении.
        В Золотой Прорве он не маг, так же, как Зомар и Кебрехт здесь не амулетчики. Прорва всех уравнивает.
        Страсть как стыдно. Во-первых, за дверь. Очень уж не по-доброжительски с этой дверью вышло. Во-вторых, за то, что напилась хуже Улгера, которому повезло занять денег у какого-нибудь нового знакомца. Шампанское было вкусное… Ага, было. В шкафчике у Эдмара вчера стояло три бутылки, а теперь ни одной не осталось.
        Когда вернулся хозяин дома, Зинта рылась в этом самом шкафчике, который по-местному называется бар, - искала еще шампанского, вдруг оно там все-таки есть? У нее все валилось из рук, что-то брякнулось на пол и разбилось, по паркету растеклась рубиново-красная лужа. Откуда ни возьмись приползли две бронзовые черепахи с гравировкой на панцирях - и давай наперегонки лакать.
        «Ишь ты, механические штуковины, а тоже хотят пить!» - подивилась лекарка, на миг оторвавшись от своего занятия.
        Комнату наполнили ароматные винные пары, но Зинта и без того была хорошая. Она продолжала разорять бар, когда за спиной раздался изумленный голос Эдмара:
        - Зинта! Ты что делаешь?!
        Лекарка повернулась и неловко взмахнула руками, едва не шлепнувшись на пол, прямо на битые стекла.
        - Ты пьяна?..
        Таким ошеломленным Зинта его еще не видела. Он подхватил ее под мышки и усадил в кресло - правильно сделал, а то б она все-таки упала.
        - Смотри, у тебя комната кружится… Это магия?
        - Это не магия, это ты нагрузилась, как не знаю кто! Какого черта?
        Лекарке подумалось, что он же, наверное, вернулся домой волшебным способом: раз - и в один миг издалека перенесся сюда и еще не знает, что здесь без него стряслось, а то б из-за другого переживал.
        - Эдмар… Ты не волнуйся… Твою дверь мы уже почти починили…
        Язык заплетался, словно чужой, а слова то растягивались, будто кисель, то съеживались в комочки, так что нипочем их не выговоришь.
        - Какую дверь?
        - Ту, которая тебе нравится… Ты еще сказал, что надеешься, что никто ее не вышибет, а мы выш-ш-шибли!.. У тебя есть еще шампанское?.. Надо Тине отнести, она дверь чинит…
        Тина уже и сама появилась на пороге. Загорелая сероглазая женщина в блекло-голубых штанах и бело-голубой безрукавке, светлые волосы собраны в недлинный хвост, на правом запястье тускло поблескивает гладкий черный браслет. Если б у Зинты была красивая сестра, она бы, наверное, была похожа на Тину.
        - Извини за дверь. Недоразумение вышло.
        - Зинта тебе пожаловалась, что я ее похитил, и ты кинулась ее спасать, а потом вас обеих заела совесть, и вы решили напиться, чтобы заглушить угрызения? И почему меня это не удивляет?
        - Ты же удивился, когда меня увидел! - возразила лекарка, утонувшая в лиловом, как грозовое облако, мягком кресле. - Неправда, я не жаловалась! Я сказала, что здесь было умертвие, и после него могла остаться магия, а ты неизвестно когда вернешься, а я по коридору вперед пройти не могу, потому что там был колдовской знак - наверное, опасный, тогда Тина сломала дверь, чтоб я вышла наружу. Потом я рассказала, как все было, и Тина сказала, что это не умертвие и не волшебство. Это я виновата…
        Удалось все выпалить единым духом, даже язык перестал заплетаться - уж больно ей не хотелось, чтоб из-за нее двое хороших людей поссорились.
        - Агрессивный рекламный вирт-модуль, - добавила Тина. - Ты бы хоть объяснил Зинте, что это такое, перед тем как оставлять ее наедине с телевизором.
        - Я предупреждал, что оранжевую кнопку лучше не трогать.
        - Ага, молодец, - хмыкнула гостья с нескрываемым превосходством.
        - Я не нарочно ту кнопку тронула! - жалобно добавила лекарка. - Я честно не хотела…
        Она икнула и умолкла.
        - Тина, и не стыдно тебе святых спаивать? Зинта в течение пяти лет была женой тихого алкоголика - можно считать, она из группы риска. Вот зачем было угощать ее шампанским до такого несусветного безобразия? И кто из нас после этого молодец?
        - Так я же сама! - заступилась Зинта. - Я увидела, Тина пьет, и решила, мне тоже можно… А оно оказалось та-а-акое пьяное…
        - Тина не может опьянеть, потому что она киборг - родилась она человеком, но сейчас у нее организм не совсем человеческий. Шампанское для нее все равно, что компот, и она могла бы тебе это объяснить, перед тем как оставлять тебя наедине с бутылкой.
        Лекарка уловила, что Эдмар, зараза такая, вернул Тине с подначкой ее же фразу, и снова вступилась:
        - Нет, я сама, она не смотрела на меня, потому что чинила твою дверь, а я взяла другую бутылку… Вкусно… Я тоже хочу стать кибо… киборгом… чтоб пить шампанское и не пьянеть… Эт-то можно?..
        - Давай уложим ее спать? - тихонько предложила Тина. - И антиалкогольную капельницу, чтобы завтра не было похмелья. Потом я приведу в порядок твою дверь, там еще несколько трещин осталось - и можно будет вешать на место.
        - Хочешь сказать, ты разбила ее в щепки, спасая Зинту от злодейского рекламного модуля? Безумно тебе признателен, но лучше я сам. Если желаешь, заодно покажу, как это делается.
        - Хорошо. Иногда приходится чинить то, что ненароком разнесешь. Зная тебя, я решила, что это может быть что угодно, вдруг ты и правда держишь у себя дома какую-нибудь призрачную тварь, которая выбралась из клетки?
        - Не пробовала смотреть поменьше хоррора? - ухмыльнулся Эдмар, извлекая Зинту из мягких недр кресла-облака.
        - Да я вообще его не смотрю. В последнее время предпочитаю красивые психологические драмы или комедии положений.
        Ноги у лекарки разъезжались и заплетались, и она снова чуть не упала, но тут Тина подхватила ее на руки - легко, словно ноша ничего не весила.
        - Брось, надорвешься! Я тяжелая…
        - Не для киборга, - заметил Эдмар.
        - Тоже хочу… Быть такой… Чтобы пить…
        В этот раз не удалось сказать честь по чести, и маг все понял по-своему, потому что начал гостье выговаривать:
        - Тина, я еще в прошлой жизни подметил, что ты оказываешь дурное влияние на наших общих знакомых. Взять хоть Тлемлелха, хоть Лейлу, хоть Поля… Теперь добавим сюда еще и Зинту! Да ты знаешь, кто она такая? В Сонхи она лекарка под дланью Тавше - избранная служительница богини Милосердия. Жрецы Тавше по протоколу должны кланяться ей ниже, чем она им. Можно сказать, это сонхийская святая праведница. Но вот она свела знакомство с тобой - и что же? Мало того что напилась, как выигравший в лотерею бомж, и разгромила мой бар - в лучших традициях любимых тобой комедий положений, так теперь еще мечтает стать киборгом! И заметь, вовсе не затем, чтобы у нее было больше возможностей творить добрые дела, а чтобы употреблять алкоголь в неумеренных количествах. Это ли не пагубное влияние? Тина, тебе следует хотя бы смутиться…
        - Не дождешься, - фыркнула Тина.
        Зато Зинта смутилась и попыталась объяснить, что она хочет стать киборгом как раз для того, чтобы ни от чего не пьянеть, но у нее вырвалось только невнятное мычание.
        Как уснула, она не запомнила. Теперь вот очнулась в постели, и не иначе прошли целые сутки - сквозь неплотно прикрытые жалюзи, расписанные зелеными побегами и разноцветными звездочками, в комнату проникало утреннее солнце. Голова не болит, никаких признаков похмелья, но стыдно, стыдно, стыдно…
        Так бы и пролежала весь день, боясь показаться Эдмару на глаза, если б он сам к ней не пришел.
        - Доброе утро! Чем сидеть тут наедине со своей злобной совестью, лучше отправляйся с Тиной на экскурсию.
        - А дверь твоя как же? - спросила Зинта жалобно.
        - Дверь уже как новенькая и на своем месте.
        - Я вчера как последняя дура себя вела, да? С этим, как его, рекламным вирт-модулем…
        - Отчего же, вполне разумно, - заверил маг, хотя и ухмыльнулся при этом. - Ты ведь не знала, что это такое. Вдруг и правда магия? Так что поступила ты правильно. Зато какой-нибудь местный житель, увидев настоящее умертвие, кинулся бы к нему в объятия с радостным воплем «О, живой зомби!» - и оставил бы по себе печальное воспоминание… В следующий раз столько не пей.
        - Да я и не буду, - она сконфуженно потупилась. - Нехорошо-то как вышло с твоим баром… Я там не все побила?
        - Кое-что уцелело. Сегодня ты гуляешь с Тиной, потом я тебе еще кого-нибудь найду в провожатые… Идем завтракать, Тина ждет.
        Ей неловко было об этом спрашивать - вдруг привиделось с пьяных глаз, и тогда Эдмар ее засмеет, - но все-таки решилась:
        - А эти твои бронзовые черепашки, которые всюду ползают, вправду пили вино или мне показалось?
        - Это уборщики, они собирали с полу разлитую жидкость и осколки.
        - Надо же, какое диво… Здесь на каждом шагу чудеса, не то что у нас.
        Дирвен взял за правило не ночевать дважды в одном и том же месте. Если ищейки Ферклица устроят засаду, пусть караулят хоть всю ночь напролет да локти грызут.
        И порт, и вокзал для него по-прежнему закрыты, на всех выездах из Абенгарта магические кордоны. Сунешься туда - сцапают. Другое дело, что ищут парня с рогом, не зная, что он избавился от проклятия. Только это его до сих пор и спасало, но неровен час, догадаются, не дураки ведь.
        В Ложе наверняка уже знают, что он в Овдабе, и о побеге тоже в курсе, есть ведь у них тут своя агентура. Несомненно, его разыскивают не только люди Ферклица, но и ларвезийские шпионы.
        Дирвен не хотел попасть в руки ни к тем, ни к другим. Он уже решил, что сейчас ему надо не в Ларвезу, а в Рунду - туда, где в последний раз видели маму, перед тем как ее, предположительно, увели пшоры. С тех пор миновало три года - значит, она все еще жива, непременно должна быть жива, и у него есть шансы забрать ее у этих тварей, а потом он обязательно найдет способ ее расколдовать.
        Рунда на западе, неподалеку от овдабо-ширрийской границы. Как бы туда добраться, чтоб не перехватили… Что, если ищейки вычислят его планы?
        Кто-то его уже выследил, но сдавать не спешил. Кто-то из пронырливых городских воришек - похоже, из той компании, с которой он столкнулся наутро после побега. Нынче утром опять подбросили обернутый бумажкой камешек:
        «Я снова знаю, где ты прячешься. Будь осторожен, они тебя ищут. Дай знать, если согласен поговорить».
        Он хмыкнул: «дай знать» - а как, интересно? Но потом, подумав, выудил из кармана огрызок карандаша и на свободном месте нацарапал:
        «Ну, давай поговорим. Только без глупостей».
        Обернул мятой бумажкой тот же самый камень и забросил в окно сарая с двумя ветхими каретами в блестках облезающей позолоты - своего убежища в минувшую ночь. Если неизвестный найдет послание, поглядим, каков будет его следующий шаг.
        Тревогу поднял Зомар, растолкавший спутников через десять минут после того, как заступил на дежурство.
        - Судари, вставайте! - его шепот был тих, словно топоток прошмыгнувшей по полу мыши. - Нас окружили.
        Сквозь оконце внутрь каморки проникал свет ущербной луны. Ни зги не видать, только блестят в темноте глаза молодого амулетчика. Орвехт спросонья попытался зажечь волшебный шарик, но в следующий момент спохватился: они в Золотой Прорве - здесь тебе, господин маг, никакого волшебства.
        - Не меньше десятка, - доложил Зомар все тем же чуть слышным шепотом.
        Враги наверняка появились раньше, еще во время дежурства Кебрехта, но тот привык полагаться на амулеты, а без них оказался слеп и глух. Где ему заметить, что к ветхой мазанке тишком подбираются злоумышленники, - он же внутри, а те снаружи, мало ли какими потаенными звуками полнится ночь. С его точки зрения, не было оснований для беспокойства.
        Другое дело Зомар с его обостренным чутьем - даже не охотничьим, бери выше: чутьем дичи, которая выживет, только если вовремя отреагирует на опасность. Этот угрюмый горбоносый парень не забыл те времена, когда он был малолетним бродяжкой в Исшоде - разоренной юго-восточной стране, принадлежащей волшебному народцу. Амулетов у него тогда не было, выручала способность нутром чуять приближение враждебных сил, а также выхватывать из игры теней и шорохов нужные элементы - и складывать их в мозаику, позволяющую получить более-менее верное представление о том, что творится вокруг. Да еще умение вовремя уносить ноги.
        - Веди, - шепнул Суно, уступая руководство своему подчиненному.
        Его жизненный опыт в нынешней ситуации ничтожен против опыта Зомара.
        - Пойдем на прорыв, они этого не ждут.
        - И к харчевне, там у коновязи должны быть оседланные лошади, - добавил Орвехт. - Выходим по твоей команде.
        Манченат был большой деревней с молельнями, лавками, харчевнями, игорными домами и гостиницами. Последние представляли собой неказистые двухэтажные строения из саманного кирпича, облепленные мазанками с дополнительными комнатами для постояльцев, словно старые пни грибами - хотя в сурийских землях днем с фонарем таких грибных пней не сыщешь. Во всяком случае, тем северянам, которых сюда заносило, обычно приходило на ум именно это сравнение.
        Суно и его спутников поселили в мазанке, других мест не нашлось. Что ж, зато отсюда проще спасаться бегством.
        - За мной.
        Зомар бесшумно откинул крючок - придерживая, чтобы тот не звякнул, - распахнул дверь и метнулся в черноту. Товарищи бросились за ним. Лишь бы не споткнуться в этой темени… И забыть о магии, на ближайшее время совсем забыть: она сейчас не в помощь, мысли о том, что вот здесь надо использовать боевое заклятие, а тут применить одуряющие чары, лишь сбивают с толку.
        На бегу Зомар вышиб у кого-то переносной масляный фонарь. Хорошая идея, Суно последовал его примеру. Чем меньше света у противника, тем лучше.
        Вокруг царила темень, луна посреди звездного неба напоминала истаявший кусок воска. До чего же неудобно без ночного зрения, которым Суно владел, как маг, а его спутники пользовались благодаря своим артефактам. Невидимая земля вспучивалась буграми и проваливалась колдобинами, что-то норовило вцепиться в одежду - чьи-то руки?.. Да нет, выплывший наперерез из чернильной мглы куст. Впереди виднелась россыпь тусклых желтых огоньков - ориентир, центральные улицы Манчената. Ага, туда.
        Им удалось не потерять друг друга, однако не удалось оторваться. Наемники не отставали. Недолго ведь догадаться, куда кинутся вырвавшиеся из окружения беглецы.
        Несколько раз они спотыкались в потемках и падали. Впрочем, в рядах преследователей происходило то же самое. Орвехту показалось, что среди звучащих позади голосов он различил характерную ругань Начелдона. Что ж, предсказуемо.
        Наконец они добрались до улицы, озаренной редкими масляными фонарями. Хотя «озаренной» - чересчур громко сказано. Если в городах, которые могли позволить себе такие расходы, яркость уличного освещения усиливали в несколько раз с помощью специальных заклинаний, то здесь, в прорве, это по определению невозможно. Фонари тускло теплились, рассеивая ночной мрак на пару шагов от столба, и больше всего радости с этого было мошкаре, которая вилась вокруг шуршащими и переливающимися облаками.
        - Сюда, - срезая путь, Зомар свернул в боковой закоулок.
        Глинобитные дома Манчената, на солнце непритязательно-серые, маячили белесыми пятнами в выморочном свете истаявшей восковой луны. Ночь по странной прихоти не пожалела для них белил, и создавалось впечатление, что они белее, чем на самом деле. Эти смутные отсветы и то были лучше, чем здешние фонари.
        Беглецы почти добрались до самой большой и оживленной манченатской харчевни «Радушный Бансобур», когда позади послышался громкий хлопок, и вслед за этим порыв ветра донес едкий дымный запах.
        Так называемое огнестрельное оружие - диковина затейливая, но не слишком практичная, хотя нельзя не отдать должное изобретательности тех, кто его выдумал. Боевые амулеты куда надежней и удобней. Впрочем, охотники используют в своем промысле двуствольные пороховые ружья, и большинство утверждает, что это лучше самострелов. Вполне возможно, однако с магическими артефактами это изрядно тяжелое и громоздкое в употреблении хозяйство никакого сравнения не выдерживает. Хм, а вот в прорве это, похоже, весьма полезная вещь.
        - Как от града! - крикнул Зомар, подавая пример.
        Иные из боевых амулетов поражают противника импульсами, подобными незримым «градинам», которые наделают в тебе дыр, если не выставишь подходящую защиту. Зато они не из тех, что «прилипают» и «гоняются», от них можно увертываться, уходить с траектории импульса.
        По примеру своего подчиненного Суно перешел на «вихлявый бег», или «пьяный бег» - поди, прицелься. А вот Кебрехт споткнулся и упал ничком, на его стеганой сурийской куфле расплылась кровавая клякса.
        Наверняка он первым делом выставил «щит», прикрывающий и от «градин» любой разновидности, и от пуль, выпущенных из порохового оружия. Точнее, попытался выставить, забыв о том, что амулет на его команду не отзовется. Логично: зачем тратить силы на метания зигзагами, если у тебя защита? Логично, да не в том случае, когда ты в прорве.
        Переглянувшись - решение они приняли единодушно, и пусть архимаги со своим напутствием «можешь положить кого угодно» катятся к демонам Хиалы - Суно с Зомаром подхватили курьера с двух сторон и бегом поволокли вперед. Тот дышал сипло, со свистом и грудными хрипами. Если выбраться с территории прорвы, маг сможет оказать ему помощь, да и лечебные амулеты помогут своему хозяину. Лишь бы Кебрехт дотянул до границы…
        Он не дотянул даже до коновязи. Забился в ознобе, изо рта потекла кровь, а потом дыхание пресеклось, курьер обмяк и тяжело обвис.
        - Добрых посмертных путей, - произнес Суно, отпустив ношу и взявшись за узел китонского шарфа, который он повязывал поверх куфлы вместо пояса. - Зомар, оставь его, местные похоронят.
        Шарф с металлическими нитями свистнул в воздухе и хлестнул, сдирая кожу, по лицу наемника, вынырнувшего из-за угла. К великому сожалению Орвехта, это был не Начелдон.
        Зомар, опустив на землю мертвого курьера, выхватил кинжал и полоснул второго врага, а появившегося следом третьего с разворота ударил под ребра.
        Видимо, самые прыткие вырвались вперед, и на подходе еще с десяток головорезов.
        Суно и Зомар бросились за угол. Отшвырнув с дороги человека, попытавшегося что-то спросить, амулетчик кинулся отвязывать лошадей.
        - Грабят! - неуверенно и негромко выкрикнул, поднимаясь на ноги, пострадавший. - Грабят же!.. Конокрады!
        Орвехт хлестнул шарфом очередного бандита, выскочившего в круг тускло-желтого света. Тот зажмурился и замычал от боли - получил по глазам.
        Амулетчик уже сидел в седле и держал в поводу вторую лошадь. Когда Суно поставил ногу в стремя, блеснул брошенный Зомаром нож: еще один желающий подзаработать выбыл из игры.
        Они помчались по ночной дороге на восток - туда, где мерцали в черной небесной бездне Щит Зерл и Конура Харнанвы. Прочь из Манчената. Площадь прорвы невелика, именно этого от них и добиваются - чтоб они вышли за ее пределы, а там их поджидает народец Лормы… Что ж, там они смогут дать бой. Сзади грохотали копыта и слышались крики: наемники, тоже похватав чужих лошадей, ринулись в погоню, а за ними кинулись разозленные таким беспримерным разбоем обитатели Манчената.
        - Завтра мы с тобой идем в гости. В один славный такой сумасшедший дом.
        - И что мы будем там делать?
        Эдмар на мгновение закатил глаза к потолку, скроил загадочную мину: грустную, насмешливую, мученическую и одновременно многозначительную - Зинта бы так не сумела, даже упражняйся она перед зеркалом целый месяц.
        - Надеюсь, пить кофе и мирно беседовать с хозяином, а не топтаться перед запертой дверью. Собственно говоря, это ты идешь в гости, а я всего лишь тебя сопровождаю.
        - Я?.. - лекарка совсем оторопела. - А мне туда зачем?
        - Ты ведь хочешь повидаться с Тимодией? - смиренно и вкрадчиво осведомился Тейзург. - Убедиться, что с маленькой паршивкой все в порядке, посмотреть, хорошо ли ей живется на новом месте… Вот и сходишь ее навестить, а я - вместе с тобой.
        - Ага, понятно… Чего ж тут не понять? Ты боишься, что тебя туда не пустят - еще бы, после того зложительского бесчинства, которое ты устроил год назад в здешнем полицейском управлении, когда побил там всякие нужные стеклянные вещи! А если мы вдвоем придем, думаешь, будет иначе?
        - Есть шансы, что да. Бывший Страж Мира Сонхи не захлопнет дверь перед носом у лекарки под дланью Тавше.
        - Да почем он узнает, кто я такая?
        - Он видящий. Так что ты можешь рассчитывать на самый теплый и дружелюбный прием. Когда тебя пригласят войти, замолви за меня словечко и поручись за мое примерное поведение.
        - А ты будешь вести себя в гостях примерно?
        На этот счет Зинту начали разбирать сомнения, а то уголок рта у Эдмара дрогнул, как будто на лицо просилась самая что ни на есть зложительская ухмылка.
        - Не беспокойся, я буду на высоте. Честное слово, буду себя вести, как на дипломатическом приеме. Взгляни, что ты об этом скажешь? - он взял со столика лаковый черный футляр. - Это в подарок.
        Лекарка тихонько ахнула. Бывает красивое оружие, но этот стилет был не просто красив. На узком трехгранном клинке словно играли солнечные блики. Или, скорее, сияли руны, напоминавшие золотые отблески. Да, именно руны, не выгравированные, а наведенные непонятно каким способом - наверное, с помощью магии.
        - Он похож на мой…
        Зинта запнулась, опасаясь брякнуть глупость. Ритуальный нож Тавше выглядит по-другому, а ей невесть почему померещилось сходство.
        - Смотри-ка, почувствовала, - заметил Эдмар скорее одобрительно, чем удивленно. - Это так называемый «клинок жизни». В былые времена в Сонхи всякий из могущественных магов непременно носил при себе такой нож - чаще всего стилет, но это могло быть и что-нибудь другое, главное - магическая составляющая. Я заклял его для Хальнора, пусть у него будет. Надеюсь, он не станет ломаться и примет подарок.
        - Это узор или руны? - шепотом спросила очарованная лекарка.
        - Древние руны Освобождения, Памяти, Силы и Жизни. Если тебя загнали в угол и дела совсем плохи, они дают тебе возможность открыть пинком дверь на свободу.
        - Никогда я не слыхала о клинках жизни…
        - Ничего удивительного, нынешние сонхийские маги это знание давно утратили. Они много чего утратили - счастье еще, что помнят, как ложку до рта донести и сходить на горшок. Не обижайся, я же не про таких, как твой Суно. Еще мы захватим с собой бутылку хорошего ларвезийского вина. Надеюсь, оно придется ему по вкусу. В самый раз, чтобы помириться, как ты думаешь?
        - Если будешь вести себя по-доброжительски, может, и помиритесь.
        - Ах, да, чуть не забыл предупредить тебя об одной досадной подробности… Ты не увидишь его лица, он будет в регенерационной маске.
        - Реге… Что это такое?
        - Лечебная маска. Он на своей чертовой работе опять вляпался в неприятности, потому он сейчас и дома - на больничном, как это здесь называется. Маску ему предстоит носить с месяц, пока не восстановятся глаза и поврежденные ткани.
        Зинта профессионально встрепенулась, но потом спохватилась, сникла и виновато промолвила:
        - Вот беда-то какая, а ведь я здесь даже силу Тавше призвать не смогу, чтобы ему помочь…
        - Не беспокойся, он и сам справится. Не в первый раз и, боюсь, не в последний. Простому смертному пришлось бы носить маску с полгода, а он ее снимет через месяц. Он, как и я, владеет магией самоисцеления.
        - Ты сказал, пока не восстановятся глаза… Значит, он ничего не видит?
        - Маска снабжена компенсаторным визором - прибором, который передает сигналы на зрительные нервы. Так что он-то нас увидит, это мы на него полюбоваться не сможем.
        Эдмар усмехнулся, и лекарка насторожилась: почудилось ей в этой задумчивой усмешке что-то недоброжительское… Нет, не злорадство - скорее, удовлетворение интригана, который ловко воспользовался стечением обстоятельств в своих целях. Но в следующий момент выражение его лица неуловимо изменилось: всего лишь улыбка человека, собирающегося в гости, и Зинте стало неловко за то, что ей всюду чудится плохое.
        По улице Сонного Часовщика шагали мальчик и девочка с корзиной, которую они держали за ручки, каждый со своей стороны. В корзине лежал пирог, завернутый в чистое полотенце, а под ним, наверное, что-то еще. Дети были уже большие, с виду лет пятнадцати-семнадцати, - но все еще дети, пребывающие под охраной Закона о Детском Счастье. Выглядели они ухоженными, воспитанными и вполне счастливыми: будущие благонамеренные подданные Великой Овдейской державы.
        У парнишки горло было замотано полосатым желто-зеленым шарфом, на голове такая же вязаная шапочка с помпоном, из-под нее выбивались вихры соломенного цвета. Живые светло-зеленые глаза, пушистые ресницы, конопатый нос. Его юношески ломкий голос звучал немного простуженно:
        - Смотри, Алентобия, вот тот самый галантерейный магазин, где тетя Вингеда покупала тебе в подарок кружева для воротничка!
        - Шебурт, давай туда зайдем! - восторженно отозвалась девочка.
        Если ее спутника можно было назвать миловидным, то она, скорее, выглядела неброско, такие лица после мимолетной встречи в памяти не задерживаются. Ее не красил даже розовый капор с кокетливым бантиком из лимонного атласа.
        - В другой раз. Лучше завтра. Мы еще пойдем гулять по Абенгарту, и я тебе все-все покажу. Как же хорошо, что ты наконец-то приехала к нам в гости! А в этой лавке, глянь налево, самые вкусные сурийские сладости, те самые, что бабушка посылала вам на зимние праздники.
        Они щебетали без умолку, словно две птички, умиляя встречных. Не сдержал добродушной ухмылки даже хмурый командир полицейского патруля, с которым юная парочка разминулась, оробело понизив голоса. Сразу ясно, что родственники, то ли двоюродные, то ли троюродные. Сестренка приехала из деревни или, может, из захолустного города, столичный кузен ее встретил и ведет домой. Наверняка идут с вокзала, а в корзинке, за которую они с двух сторон трогательно держатся, напеченные провинциальными тетушками гостинцы.
        Если бы у кого из прохожих потом спросили, за какой угол эти двое повернули, люди бы руками развели: не заметили. Ведьмовские чары, которые плела на ходу девочка в розовом капоре, сбивали очевидцев с толку, впечатления рассыпались, словно песок - вон сколько на улице углов и поворотов, поди угадай правильный! Вдобавок в кармане у мальчишки лежала «Круговерть» - достаточно сильная штука сама по себе, а уж если ее пустил в ход сильнейший в Сонхи амулетчик, никакие маги след не возьмут.
        Пирог с луком и печенкой шайка Кемурта нынче утром утянула на Творожном рынке. Им повезло свистнуть сразу три пирога - хорошее выдалось утро, хвала Хитроумному.
        Один остался воришкам на завтрак, а другой прямо на месте умял оголодавший Дирвен. При этом он сердито пробурчал, что дрянные пирожки ненавидит, особенно с яблоками - самая отвратная дрянь из всех дряней, но пирог - это все-таки не пирожок, поэтому его «есть можно». И съел в один присест. Хеледике оставалось только смотреть, как он уплетает угощение, и про себя удивляться.
        Он ее так и не узнал. Ну и хорошо. Девушка опасалась, что сменой внешности его не обманешь, все равно почувствует, что это она, и тогда… Но никакого «тогда» не наступило. Объяснение насчет того, что она колдует, используя рассыпанный повсюду сор, песок, пыль, он тоже проглотил и не подавился. Так и не стукнуло в эту крепколобую вихрастую голову, что перед ним песчаная ведьма, да еще и хорошо ему знакомая. Можно выдохнуть и успокоиться. Хотя все равно придется следить за тем, чтобы не выдать себя какой-нибудь ерундой.
        Стычка на набережной Свадебных Венков не помешала им договориться, напрасно Хеледика опасалась, что он чувствует себя оскорбленным. Нет, здесь он подошел к делу здраво: его попытались ограбить, он дал отпор, наваляли друг дружке, боевая ничья - отчего бы теперь не заключить выгодный для обеих сторон союз? Смирился он и с тем, что девушка не захотела рассказать, откуда знает Лиса - мол, нельзя ей об этом. Все это Дирвен принял без протеста. Зато его вывел из равновесия невинный вопрос: «А чем тебе не нравятся пирожки?»
        - Сволочное что-то в них есть! - процедил он, глядя на собеседницу исподлобья. - Это самая что ни на есть сволочная жратва, она мне во где, поперек глотки! Кто не хочет стать моим врагом, пусть не лезет ко мне с пирожками.
        «Прошлой весной ты их уписывал как ни в чем не бывало», - припомнила Хеледика.
        Несмотря на это, Дирвен был все тот же. Не сказать, чтобы он сильно изменился, но то, что прежде ей в нем нравилось, теперь вызывало раздражение и досаду.
        Те два пирога она взяла с собой для маскировки: под ними лежал сверток с одеждой для Дирвена, а то он пообтрепался, ночуя в каретных и дровяных сараях. Если плохо одетый подросток попадется на глаза полицейским или блюстителям Детского Счастья, его остановят и поинтересуются, кто о нем заботится, поэтому до сих пор он только и делал, что прятался целыми сутками напролет.
        Они напоказ болтали, как заранее договорились, изображая примерных овдейских недорослей, и при этом каждый размышлял о своем.
        Хеледику мучили опасения, что с появлением Дирвена их маленькая шайка может вконец рассориться, как бы этого избежать? Она не любила прямых стычек и обычно от них уклонялась. Грента, которая не раз пыталась вызвать ее на открытую ссору, усматривала в этом лицемерие и подлость, о чем и говорила без обиняков. К счастью, у вожака было собственное мнение, на трения между девушками он смотрел с вымученным спокойствием, мысленно скрипя зубами.
        Вначале Хеледика наделала ошибок. Когда Грента поменяла прическу, подрезав несколько прядей, обрамлявших лицо, чтобы накручивать их перед сном на папильотки, не стоило говорить, что раньше было лучше. Пока ее светлые волосы были гладко зачесаны назад и заплетены в косу, это придавало ее облику строгую романтическую загадочность - по крайней мере, так казалось Хеледике, а с кокетливыми завитками она стала похожа на других столичных модниц. Потеряла собственный стиль, как выразился бы Эдмар.
        - Ага, тебе не надо, чтобы я хорошо выглядела! Ты хочешь, чтобы все вокруг тебя были дурнушками! - Грента смерила песчаную ведьму обвиняющим и в то же время болезненно-подозрительным взглядом, от которого у Хеледики пропало желание продолжать разговор, и она так и не пояснила, что имела в виду.
        В другой раз Грента все уши прожужжала им с Кемуртом, восхищаясь незнакомым красивым юношей, которого трое воришек видели в крытых рядах Щепетильного рынка, куда ходили «на промысел». Когда она принялась рассуждать о том, что красивый человек непременно окажется лучше всех остальных, Хеледика, не стерпев, возразила, что вовсе не обязательно, среди красавцев тоже попадаются болваны. Подумала она в тот момент о Дирвене. Может, стоило добавить, что она лично знает одного такого болвана?
        - Ты хочешь принизить красивых людей, потому что ты им завидуешь! - с негодованием бросила Грента.
        Зависть мерещилась ей на каждом шагу, и прибившуюся к шайке Таль она сразу определила в завистницы. Она была из тех благородных натур, которых повсюду окружают интриганы, подколодные змеи, явные и тайные злоумышленники - хорошо, если в этом кромешном гадючнике сыщется хотя бы пара-тройка порядочных личностей. Вроде бы Кемурта она к двуличным мерзавцам не причисляла, и на том спасибо.
        «Боги, чему тут завидовать? - думалось песчаной ведьме. - Гренту послушать, так вокруг нее кишмя кишат демоны Хиалы в людском обличье, которые только и хотят ее убить, высмеять, продать в рабство, цинично поиметь, использовать в корыстных целях, опорочить в глазах окружающих, оставить без сладкого и без нарядов. Брр, не хотела бы я поменяться с ней местами… Еще не хватало, чтобы я смотрела на мир ее глазами, лучше сразу пойти и удавиться. Ну уж нет, я - этому - не завидую!»
        Другой вопрос, как объяснить это Гренте. Хеледика и не стала ничего объяснять, больно надо. Держалась молчком, лишь бы отношения еще дальше не испортились. Грента усмотрела в этом новое доказательство того, что Таль отъявленная завистница и замышляет против нее какую-то подлость.
        Но это неприятность уже привычная, а теперь к ней добавится еще одна: Дирвен, который привык быть первым и непревзойденным. Неизвестно, как они поладят с вожаком. Хеледика сознавала, что в случае выяснения «кто круче» сыграть роль громоотвода придется ей, и заранее прикидывала, что она сможет сделать, чтобы замять конфликт между парнями.
        Шагавший рядом Дирвен размышлял о другом. Сумеет ли эта самоуверенная юная воровка, позвавшая его присоединиться к их задрипанной шайке, слепить ведьмовской поисковой клубок? Он уже поинтересовался, училась ли она таким премудростям, и Таль ответила, что да. Но это было сказано вскользь, между делом, она же еще не знает, что это для него позарез важно, что он только ради этого с ней и пошел.
        Взошедшее солнце слепило и мага с амулетчиком, и получивших трепку преследователей. Те после этого сцепились между собой: люди Начелдона против посетителей «Радушного Бансобура», возмущенных наглостью конокрадов. Пока они выясняли отношения, Суно и Зомар уходили все дальше на восток, петляя среди столпотворения вызолоченных утренним сиянием скал.
        Обменялись мыслевестями с коллегой Фроклетом: тот со своим отрядом двигался по Пчевайской равнине к Маюну, по дороге выдержал несколько столкновений с народцем.
        Суно пребывал в скверном настроении. Как оно ни печально, милосердный выбор - это не всегда правильный выбор. Начелдона следовало прикончить сразу, едва обнаружилось, что он ведет двойную игру. Возможно, тогда бы Кебрехт остался жив. А теперь локти грызи: все-таки одного положил… Убивать без острой необходимости тебе претит, а быть причиной смерти - не претит?
        Иные утверждают, что с каждым все равно произойдет то, что ему предназначено: смертному нипочем не избежать судьбы, какую вышил для него Безглазый Вышивальщик. Однако же у видящих и предсказателей высшая степень совершенства - восемь из десяти. Восемь, а не десять. Есть ведь еще и Двуликая Госпожа, которой ничего не стоит дернуть за ниточку - и послать насмарку все труды мифического Слепца с Иглой, ибо нет для нее развлечения слаще, чем рушить предопределенность и умножать вероятности. Так что Кебрехт мог и умереть в дороге по какой-нибудь непредвиденной причине, и благополучно вернуться в Аленду - что с ним стало бы дальше, прими Суно другое решение, никому не ведомо.
        «Чистоплюй выискался», - с досадой обругал себя маг и перестал об этом думать: теперь уже ничего не попишешь.
        Они укрылись среди скопления скал, напоминавших башни разрушенного замка. Бурый камень в белесых прожилках, из трещин лезут сухие узловатые вьюны с мелкой листвой и рыжими цветами, похожими на дудочки, до половины вывернутые наизнанку. Угнанные в Манченате лошади ощипывали кустарник, за ними безразлично наблюдали узорчато-бурые ящерицы, распластавшиеся по скальным складкам.
        Связавшись с дежурным магом, Суно напоил лошадей из миски, которую передавали туда-сюда через кладовку.
        Даль в просветах сияла и лучилась. Громадные мананаги, купавшиеся в этом ослепительном мареве, казались почти черными.
        Он искоса взглянул на Зомара. Амулетчик расслабленно прислонился к валуну: перемазанный пылью, кадыкастый, с заострившимися чертами и тенью щетины на впалых смуглых щеках, в сощуренных глазах мрачная темень. Ни дать ни взять сурийский бродяга. Теперь еще и конокрад. Впрочем, Орвехт выглядел ему под стать.
        Зомар держал в ладони и задумчиво поглаживал большим пальцем округлую фигурку из полупрозрачного камня цвета вечерних сумерек. То ли свернувшаяся кошка, то ли другой похожий зверек. Тауби, китонское изделие. Суно знал, что они теплы на ощупь и помогают своему владельцу обрести душевное равновесие, но лишь в том случае, если получишь фигурку в подарок, иначе ее магия себя не проявит. Должно быть, Зомару ее подарили. Раньше он не доставал свой талисман при посторонних.
        Орвехт перевел взгляд на ящериц. Ему сейчас только одно поможет вернуть душевное равновесие - информация о Зинте, а там все без перемен: ответы Шеро Крелдона бодры, но уклончивы.
        Зинте давно не приходилось видеть, чтобы Эдмар из-за чего-нибудь так переживал. Почитай, уже с год, с тех самых пор, как он искупался в Лилейном омуте и отыскал руины своего дворца в Олосохаре. А сейчас места себе не находит, она знала его достаточно, чтобы это заметить.
        - Боишься, что нас не пустят в гости? - поинтересовалась она в лоб, хотя, наверное, деликатней было бы смолчать.
        - Тебя-то пустят, - он выжал кривую усмешку. - Другой вопрос, как там встретят меня. Зинта, этот человек способен без ножа меня зарезать. Словом. Взглядом. Отсутствием улыбки. По-твоему, это не страшно?
        Лекарка неопределенно покачала головой, опасаясь сказануть что-нибудь невпопад.
        - И еще мне кошмар приснился. Не такой, как обычно. Мне порой снятся кошмары самого разного толка, но в этот раз было нечто невообразимое… Брр, до сих пор содрогаюсь. Зинта, ты можешь представить меня - стриженным под сумасшедшего ежика, в затрапезной растянутой фуфайке и неприглядно истрепанных джинсах? И в довершение у меня разные ботинки: на правой ноге черный, на левой желтый.
        Припомнив, что такое джинсы - так называются штаны, которые носят в этом мире, - лекарка машинально кивнула.
        - Спасибо, - горько ухмыльнулся Эдмар, истолковав это на свой лад. - Не ожидал! У тебя, оказывается, извращенное воображение. Завершающий уничижительный штрих: ботинки были разные, потому что я будто бы купил их на дешевой распродаже - ни тому, ни другому не нашлось пары, зато с приличной скидкой. Тихий ужас! В этом чудовищном сне мы с коллегой Орвехтом находились в пирамиде мезрийского Накопителя, и с нами происходило то же самое, что было наяву, причем Суно там выглядел вполне пристойно, с поправкой на окружающий экстрим, а я был этаким бредовым персонажем, и меня снедала мучительная неловкость за свой облик. С чего бы мне такие сюрреалистические страсти в голову лезли…
        - Это потому, что ты волнуешься, - догадалась лекарка. - А ты постарайся думать о хорошем. Может, увидеть во сне разные ботинки - это к счастью?
        - Хм, это было бы неплохо, но я никогда не слышал о такой примете. Ладно, Зинта, идем. И помоги мне Госпожа Вероятностей.
        Они сели в аэрокар. Зинта в таком экипаже уже каталась, но все равно восхищенно затаила дыхание, когда увидела сверху море - сверкающее, сине-зеленое, с белопенными барашками и серебристой дымкой у горизонта. А потом бескрайнюю сушу, как будто нарисованную неяркими цветными карандашами. А потом огромный пестрый город с многоэтажными зданиями из камня и стекла, куполами, башенками, каналами, удивительными танцующими миражами, сотканными из сияния всех цветов радуги, дивными механизмами и великим множеством прохожих, не все из которых были люди.
        Эдмар посадил экипаж, залетев через громадную арку на третий ярус сквозистого сооружения, похожего на великанскую этажерку. Машин там на каждом уровне стояло столько, что груше негде упасть.
        На улице наперерез Зинте расцвел мираж: два зайца в человеческий рост, один золотой, другой розовый, давай скакать перед ней и сдирать с себя шуршащую блестящую бумагу, под которой оба оказались шоколадными. При этом они наперебой зазывали пойти с ними за угол, где якобы есть магазин, в котором можно купить сколько угодно таких зайчиков, только маленьких.
        Лекарка, хотя вчера и позавчера уже навидалась всевозможных чудес, в первый момент оторопела. Представилось ей, какая бы из-за этого поднялась кутерьма в Молоне, где шоколад под запретом. Пусть она уже больше года не живет в Молоне, а к шоколаду, «сласти зложительской и вредной», пристрастилась еще раньше, когда Эдмар, принятый в гильдию контрабандистов, повадился приносить его домой, все равно ей стало не по себе: эти зайцы ровно демоны Хиалы… Но тут маг, заметив ее замешательство, театрально щелкнул пальцами, и они растаяли в воздухе.
        - Я не любитель заячьего стриптиза, - подмигнул он Зинте.
        Мало людской толчеи, так им еще встретилось существо величиной с длинную карету, похожее на бледно-желтый кожистый холм. Под лоснящейся толстой кожей перекатывались мускулы, а на боку то ли нарисован черной тушью, то ли вытатуирован горный пейзаж с водопадом и изящным одиноким деревом на круче.
        - Недурно, - с одобрением заметил Эдмар, когда существо проползло своей дорогой - но тут же схватил Зинту за локоть и оттащил назад.
        Она невольно взвизгнула. Мимо них довольно резво, хотя и со скрежетом, пробежал металлический краб, на спине у него стоял поднос с раскрашенными стаканчиками, из крышечек торчали полосатые соломинки. За этой тварью с криками: «А ну, стоять, скотина! Стой, твою мать, чиниться будем!» гнался мужчина с сумкой, в которой что-то тяжело звякало.
        - Сделаю доброе дело, - усмехнулся маг. - Может, он это почувствует и оценит?
        Беглый краб замер на месте. Преследователь подскочил к нему, злорадно сквернословя, и скинул с плеча сумку с инструментом.
        - Не хотите ли купить цветы? - окликнула гибкая остроухая девушка с серым, словно кора иных деревьев, лицом и в парике из порезанной на нити серебряной фольги.
        Коренная жительница этого мира, где люди пришлый народ.
        - Благодарю, в другой раз, - улыбнулся Эдмар.
        Через широченный подземный переход с множеством ярко оформленных механических лавок они добрались до соседней улицы, где высились многоэтажные здания с огромными застекленными арками. На далеко выступающих карнизах сидели птицы, но Зинта заметила там еще кое-что, кроме птиц: по одному из окон ползали два паука - и каждый, если присмотреться, величиной с подушку. Прохожие не обращали на них внимания.
        - Эдмар, гляди, что там!
        - Это роботы-мойщики протирают стекло.
        За следующим поворотом навстречу выплыл сплошь зеркальный дворец, окруженный кустарником с длинной темной хвоей, собранной в кисти и малиновой на кончиках. Зеркало словно открывало проход в таинственное боковое пространство, заодно удваивая кайму живой изгороди и улицу со всем, что на ней было.
        Себя Зинта выхватила из скопления отражений не сразу, вначале признала Эдмара: видный стройный парень в серебристо-серых штанах и просторной сборчатой белой рубашке с расстегнутым воротом. Рубашка была сонхийская, из дорогого китонского шелка, такие носят в жаркую погоду аристократы в Аленде. Длинные черно-фиолетово-синие волосы распущены, на плече сумка из черной кожи, с фигурными серебряными пряжками.
        Хорош, но нельзя сказать, чтобы на общем фоне он выглядел щеголем - здешний народ и одевался, и причесывался кто во что горазд. Попади сюда Зинта полтора года назад, ее бы ужаснула такая непохвальная индивидуалистическая пестрота, а сейчас она смотрела по сторонам с восхищенным любопытством: чудесный чужой мир превзошел все ее ожидания.
        Сама она была в платье с ромашками по голубому фону, из удивительной здешней ткани, мерцающей на солнце. И казалась в зеркале на диво юной: будто бы красивая молоденькая девушка с сияющими глазами. Зинте подумалось, что здесь даже зеркала какие-то особенно приветливые, плохого не покажут.
        - Сюда.
        Эдмар увлек ее в переулок, застроенный небольшими каменными дворцами с грубоватой резьбой по шершавым колоннам: звери, птицы, листья, сплетенные в причудливом орнаменте. Дворцы были светло-серые, красновато-бежевые, цвета грязного снега и коричнево-зеленые - шершавый камень как будто один и тот же, а окраска разная. За колоннадами, под сенью обрамленных резьбой лоджий, царила прохладная тень, словно в скальных гротах. Блеск прятавшихся в этом сумраке окон первых этажей напоминал о воде.
        Ощущалось в этом что-то древнее и природное, Зинта сразу поняла, что улица очень старая. И еще она поняла, что тот, к кому они без приглашения идут в гости, наверняка живет где-то поблизости. Где ж еще и поселиться такому мифическому существу, как бывший Страж Мира, который когда-то превратился в болотного кота, а потом ушел из Сонхи Вратами Хаоса, чтобы у мира смог появиться новый Страж, не отягощенный незаслуженным проклятием.
        - Почти пришли, - подтвердил ее догадку маг. - Эти старинные незийские дворцы - прелесть, правда? В каждом есть внутренний дворик, и можно было бы сесть прямо туда, но почем знать, как он на это отреагирует. Давно миновали те времена, когда я мог позволить себе обходиться с ним бесцеремонно.
        - А не надо было вести себя по-зложительски, - почти машинально отозвалась лекарка, во все глаза разглядывая витраж с рыбами и морскими коньками в одной из лоджий.
        - Я на него безумно злился, и можно сказать, что я ему мстил.
        - За что? - поразилась Зинта. - Что ж он плохого-то тебе сделал, сам ведь говорил, что он в той древней войне перешел на твою сторону и вместе с тобой защищал Марнейю!
        - За то, что с него сдирали кожу у меня на глазах, а я, на тот момент бестелесный дух, ничем не мог ему помочь. У него был «клинок жизни», и он не должен был попасть в плен - мы ведь договорились, что в случае проигрыша оба уйдем на ту сторону, оставив Унбарха ни с чем. А после этого он поверил вранью, будто бы это он меня убил и спалил Марнейю, и с горя закололся заклятым на погибель ножом. А потом, родившись диким котом, он от меня бегал, хотя сколько времени и сил я угробил, разыскивая в лесу на болоте этого чертова кота… Вот за это и мстил. Смешно, правда? Я ведь в глубине души всегда знал, что я не способен причинить ему мало-мальски серьезный вред.
        - А он об этом знал?
        - Мог бы понять, раз он видящий, но при одной мысли обо мне он вскипал от ненависти. Наверное, в такие моменты в нем просыпался разъяренный болотный кот. Он считал, что он меня убил, когда якобы жег мой город, и поэтому был одержим навязчивым желанием снова меня убить. Когда мне понадобилось от него заэкранироваться, чтобы он не смог определить мое местонахождение, я сделал это шутя. Ложная память, спаянная с его давним проклятием, затмевала ему взор, хотя сам он этого не сознавал.
        - Вот поэтому и не надо никого убивать, - наставительно заметила Зинта.
        - Немножко не в тему, - ухмыльнулся Эдмар, и она мысленно обозвала его «заразой». - Лучше вспомни, что ты должна сказать?
        - Что я Зинта Граско, целительница из Сонхи, пришла узнать о судьбе Тимодии, а это Эдмар, он со мной, не оставлять же его на улице.
        - Что ж, примерно то, что надо, и за меня проси понастойчивей. Скажи, что без меня ты робеешь.
        - Ой, так я и правда без тебя робею…
        - Вот и скажи об этом, непременно скажи.
        Эдмар шагнул под сень лоджии, которую подпирала снизу терракотовая колоннада. Он как будто побледнел, на его треугольном лице даже скулы вроде бы заострились, хотя ироничный прищур и появившаяся на губах улыбочка заставляли думать, что ему все нипочем. Небрежным жестом нажал на звонок. Когда дверь издала музыкальную трель, тронул Зинту за локоть: мол, твоя очередь. Она внезапно засмущалась и выученные слова пробормотала, слегка запинаясь.
        Ждали недолго. Дверь открылась, и она увидела… Ей представлялось, что лечебная маска, о которой говорил Эдмар, будет похожа на те, что для маскарада, с перьями и стеклярусом, или на балаганные, из раскрашенного папье-маше, или на ритуальные - эти бывают самые разные, смотря каков обряд. Ничего похожего. Лицо хозяина дома как будто пряталось под восковым слепком. Даже губы словно покрыты воском, а на глазах что-то вроде металлической полумаски без прорезей.
        - Рад тебя видеть! - усмехнулся Эдмар.
        И не скажешь, на него глядя, что по дороге сюда он весь извелся - уверен, насмешлив, такого ничем не прошибешь.
        - Не оставляйте его на улице, господин Лагайм, - спохватилась Зинта. - Он со мной пришел, не надо, чтобы он тут по улице болтался…
        Прозвучало это как-то сомнительно, не слишком лестно для ее элегантного спутника, и она сконфуженно умолкла.
        - Понял. А то он опять что-нибудь разнесет. На улице или в ближайшем полицейском отделении. Заходите.
        - Ты бы хоть щиток опускал, когда лезешь в заварушки, - вполголоса бросил Эдмар в коридоре.
        Это было сказано с покровительственным оттенком, как будто вовсе не он столько беспокоился насчет того, как его в этом доме встретят, не спровадят ли еще с порога.
        - Ага, дельный совет. Вот как раз щитком мне физиономию и порвало - он треснул на осколки, и силой импульса их вывернуло внутрь.
        Маги принялись обсуждать природу этого импульса, а Зинта шла за ними и глядела на бывшего Стража. Тот был строен и осанист, а волосы длиной ниже лопаток, густые, но при этом седые. Вспомнилось, Эдмар говорил, что поседел он во время какой-то стычки, когда должен был спасти заложников, а бандиты, которые вроде ужасателей в Сонхи, начали их убивать.
        В один из моментов Тейзург попытался дотронуться до его стянутой в хвост шевелюры, но безликий хозяин дома повернул голову, и гость убрал руку.
        - Пардон, меня всего лишь интересует, какие они на ощупь. В этом своем рождении я тебя с самого начала помню длинноволосым, но раньше ты стригся куда короче. И хорошо, что ты их распрямил, тебе идет.
        - Я их отрастил, когда узнал, что длинные волосы играют определенную роль при некоторых магических действиях. А распрямил, чтоб можно было расчесывать, иначе ходил бы с колтуном на голове. Хочешь получить по рукам?
        - Да я только потрогать, - Эдмар вновь со вздохом опустил руку.
        - Уже потрогал. В прошлый раз. Забыл, как ты меня за них оттаскал, когда громил оргтехнику в моем кабинете?
        - Поль, ты же тогда первый начал, - кротко возразил гость. - Как обычно. И ты мне тоже испортил прическу… Зинта, помнишь, в каком виде я вернулся с той встречи?
        Представив себе двух могущественных магов, которые друг друга волтузят и таскают за волосы, лекарка невольно фыркнула. Хорошо, что собеседники не услышали - или, может, оба вежливо сделали вид, что не услышали.
        - А ты еще прикинь, на какую сумму ты нанес ущерба незийскому филиалу Космопола.
        - Вычли из зарплаты? Просто назови сумму, я возмещу в течение нескольких дней.
        - Проехали. Те мониторы списали. Но мне пришлось сочинять правдоподобное и непротиворечивое объяснение этому погрому, вот за это тебе большое человеческое спасибо.
        Они вошли в гостиную - уютную, в древесных и желто-зеленых тонах, с растениями в кадках.
        - Присаживайтесь, - приветливо обратился хозяин к лекарке.
        - Спасибо, господин Лагайм.
        - Можно просто Поль.
        - Не смущай его, он не любит официоза, - добавил Эдмар, усаживаясь без приглашения.
        Расстегнув сумку, вытащил покрытый черным лаком футляр.
        - Это тебе подарок. На память о Марнейе. Ключ от запасного выхода, на всякий случай - что еще можно подарить такому, как ты? Инструкция прилагается, найдешь ее внутри, остальное сам поймешь.
        В футляре был никакой не ключ, а стилет с солнечными рунами, который Зинта уже видела, - «клинок жизни». Из-за маски невозможно было понять, с каким выражением Поль его рассматривает, но в конце концов он сказал:
        - Что ж, спасибо. Надеюсь, не пригодится.
        - Надейся, но все равно держи при себе, чтобы не вышло, как в тот раз. И захвати с собой, если надумаешь побывать на исторической родине, только никому не показывай.
        В комнату вкатился механический слуга на колесиках, внутри у него была и кофейная мельничка, и стеклянный сосуд для варки, и сливки с сахаром, причем все, что нужно, делалось само собой - на то здесь и волшебная страна.
        - Что ты решил насчет Тимодии? - поинтересовался Эдмар, когда этот механизм, такой услужливый, что хотелось сказать ему «спасибо», разлил по чашкам кофе с толстым слоем пены.
        - Она останется у нас. Я все уладил и оформил ей документы на имя Тимодии Лагайм.
        - Вы с ней в прошлом уже встречались. В Сонхи. В давнем рождении, когда она была довольно сильной волшебницей и открыла для тебя Врата Хаоса. Тебе надо было утащить в океан Несотворенного Хаоса одну зловредную сущность, чтобы оная там гарантированно сгинула, и после этого ты решил не возвращаться обратно - чтобы у Сонхи появился новый Страж, не проклятый. Трогательное решение.
        - Ага, я помню твои сказки, они были в том файле.
        - Сказки? - Тейзург приподнял бровь. - Разве?
        - Ну, хорошо, не сказки. Надеюсь, ты не собираешься забрать у нас Тимодию?
        - Там посмотрим, - уклончиво ответил гость, сощурившись поверх чашки с кофе. - А с чего ты взял?
        - Ты ведь не просто так пришел. У тебя что-то есть на уме… Пожалуй, не угроза, но на свой лад опасное. Тропа, которую заметет снегом, едва по ней пройдешь.
        Голос Поля звучал глуховато, словно в тревожном раздумье.
        Зинту охватило недоумение: да что же этот стервец Эдмар затеял? Не нужна ведь ему Тимодия, и он вроде бы от души радовался, что сумел ее пристроить. А теперь «я передумал, отдавайте назад» - да притом ни с того ни с сего?
        - Она моя ученица, - мягко напомнил маг. - И я за нее отвечаю в силу совершенного обряда.
        - Мы тебе Тимодию не отдадим.
        Лекарка повернулась на голос. Возле одной из входных арок стояла женщина, высокая, тонкая, темноволосая, с беспокойными лучистыми глазами.
        - Ивена, добрый день, - Эдмар, привстав, поклонился ей.
        - Я тоже почувствовала, что ты собираешься что-то у нас отнять, - произнесла она сухо, не ответив на приветствие. - Если не хочешь, чтобы ей было плохо, оставь ее у нас.
        - И я Тимодию не отдам, - заявил мальчик лет десяти, очень похожий на Ивену, появившийся из другой арки.
        Он держал, направив в сторону гостей, какой-то небольшой серый предмет.
        - Поль, это у него твой табельный? - вкрадчиво осведомился Эдмар. - Мило…
        - Не табельный. Это из сейфа. Михас, опусти пистолет.
        Мальчишка послушался, но буркнул:
        - А чего он пришел Тимодию забирать? Она теперь моя младшая сестра, и она не хочет от нас уходить.
        - Я ведь тебе говорил, что нельзя ни в кого целиться, кроме как в бою. И как ты достал пистолет из сейфа?
        - А я твой сейф, папа, давно уже хакнул. Ну, код подобрал. Я только оружие смотрел, больше ничего там не трогал.
        - Поль, хорошее у тебя семейство, - ухмыльнулся Эдмар. - Самое главное, адекватное… Я ведь хотел как лучше. Думал, вы все тут уже стреляетесь от этой маленькой негодяйки с ядовитыми пирожками. Но раз вы так ее полюбили, что не хотите расставаться, - пожалуйста, ничего не имею против.
        Зинта продолжала недоумевать: и зачем было разводить такое представление, если Тимодия нужна этому стервецу, как крухутаку новые ботинки? Чтобы заставить добрых людей поволноваться?
        Адресовала Эдмару сердитый взгляд, но тот будто не заметил.
        - Михас, положи оружие на место, - потребовал Поль. - И мой сейф закрой, как было.
        - И он послушается? - хмыкнул Эдмар, когда Ивена с мальчиком ушли.
        - Послушается.
        - Теперь позови Тимодию хотя бы на пять минут, чтобы Зинта на нее посмотрела. Или вы успели ее эвакуировать?
        Поль достал из кармана небольшую коробочку - удобный амулет для разговоров на расстоянии, такие называют «телефонами» или «передатчиками», - и велел Михасу вернуться в гостиную вместе с девочкой.
        Дети выступили из-под арки, держась за руки. В первый миг Зинта Тимодию не узнала: вместо пробора в ниточку и туго заплетенных косичек - длинная челка, волосы ровно подрезаны до плеч. С такой прической она выглядела хорошенькой. И одета по-здешнему, ярко и легко.
        - Эд, если обидишь мою сестренку, будешь иметь дело со мной, - исподлобья глядя на мага, пообещал Михас. - И к моей старшей сестре тоже лучше не подходи.
        Лекарка сперва подумала, что слишком вольно он ведет себя со взрослыми, но потом поняла, что Эдмар для него не взрослый. Эдвин Мангериани, попросту Эд, запомнился ему самоуверенным и наглым старшеклассником. Михас не в курсе, что перед ним древний сонхийский маг, чья память похожа на бездонный колодец - или пусть не бездонный, но с очень далеким дном и пугающим сонмом плавающих на разной глубине воспоминаний.
        - Я не собираюсь обижать твоих сестер, а если кто-нибудь другой попробует их обидеть, всегда можете рассчитывать на мою помощь.
        Это было сказано серьезно, без обычных для Эдмара улыбочек. Зинта про себя порадовалась, что хоть в чем-то он повел себя правильно.
        - Тимодия, я сожалею, что с твоей мамой так получилось, но она задолжала свою жизнь Госпоже Развилок, и выбора у нас не было.
        - Я знаю, - тихо отозвалась девочка, не поднимая на него глаз. - Мама сказала, когда мы с ней поговорили. Извините, что я хотела вас отравить.
        - Извинения приняты. Но почему ты раньше не вспомнила о том, что она тебе сказала?
        - Она мне потом это сказала, уже здесь…
        Тимодия неуверенно взглянула на Поля. Тот кивнул.
        - Тебе тут понравилось? - спросила Зинта после паузы.
        Не стоило спрашивать, хорошо ли ей у Лагаймов. И так видно. Вон какой старший братец, не даст в обиду.
        - Да, госпожа Зинта, здесь все такое сказочное, интересное…
        Когда дети ушли, Эдмар первый нарушил молчание:
        - Тебе удалось найти Рименду на посмертных путях?
        - Скорее, проложить к ней дорожку для Тимодии и устроить им недолгое свидание. Не спрашивайте, где сейчас Рименда, - добавил он, заметив в глазах у Зинты рвущийся наружу вопрос. - Я не знаю. Но с ней все в порядке, это могу сказать с полной определенностью.
        - Жаль, что на тебе регенерационная маска, - меланхолично произнес Эдмар, откинувшись на спинку стула. - А то бы я прямолинейно и неутонченно двинул тебе в челюсть.
        - Ты чего? - ахнула Зинта.
        - Вот и мне то же самое интересно, - добавил Поль. - Чтобы ты - и неутонченно…
        - Ты опять побывал Ретранслятором? Я же помню, чем это для тебя закончилось.
        - Ну, тогда и остальное припомни, - голос Поля прозвучал прохладно.
        - Да, я признаю, что был тогда не прав и вел себя, как отъявленный киношный злодей, я даже в чем-то понимаю твое тогдашнее желание меня пристрелить. Между нами говоря, на твоем месте я бы так и сделал. Но то, что ты вытворяешь, - форменное самоубийство.
        - Тогда я ни черта не знал, а потом выяснил, как это делают шаманы, и теперь работаю без риска. Не в первый раз.
        - Даже так?
        - Ага. Не скажу, что я практикую это часто, но иногда край до чего важно, чтобы тот, кто ушел, и тот, кто остался, могли в последний раз поговорить. Как в этом случае. И если после Ретранслятора сам помнишь, в каком я был состоянии, то сейчас я сижу и пью с вами кофе, а не лежу в реанимации.
        - Да, конечно, - с тоскливым сарказмом отозвался Тейзург. - Не считая того, что на ближайший месяц ты остался без глаз и с кровавыми ошметками вместо лица. Это же безумный расход сил, и ты после сеанса связи был никакой - так ведь, если не врать? То-то я удивился, когда узнал, что тебя достало этим импульсом.
        - Порванная в хлам рожа - невелика плата за то, чтобы Рименда и Тимодия могли попрощаться. Я надеюсь, ты оставишь Тимодию у нас?
        - Забирай, - ухмыльнулся Эдмар. - Сонхийский ритуал со сделкой на один золотой устанавливает нерушимую связь между приобретателем и товаром: благодаря этому я без труда нашел Тимодию в катакомбах, когда она сбежала. Шел, как на сигнал маяка, хоть я и не видящий. Имей в виду на всякий случай, если эта тихоня с задатками киллера во что-нибудь вляпается, и вам понадобится помощь. И не беспокойся о том, что я могу причинить твоим какой бы то ни было вред. Не могу, не хочу, не собираюсь. А если кто-то другой начнет им угрожать - позови меня. Я в такой ситуации буду весьма эффективен.
        - Спасибо, учту.
        Механический слуга привез с кухни целый поднос всяких десертов, и Зинта начала пробовать то, чего еще не ела. Шоколад в Сонхи вкуснее, потому что «без добавок», тут Эдмар прав, зато сонхийским мороженщикам до здешних далеко, просто диво какое мороженое! Увлекшись сластями, она пропустила мимо ушей разговор о том, как Поль после своей жизни на болоте в кошачьей шкуре снова родился человеком и потом ушел Вратами Хаоса, но эту историю она уже слышала. Эдмар узнал об этом от крухутака из той компании народца, которая чуть не съела Тимодию в катакомбах.
        - Ничего удивительного, что вначале ты был такой сумасшедший. Ты ведь перед тем едва ли не миллион лет провел в безднах Несотворенного Хаоса, это многое объясняет.
        - Хаос мне иногда снится. В детстве меня временами преследовало ощущение, что Нез как будто солнечный цветущий остров, на который я выбрался из какого-то страшного океана - и этот океан все еще у меня за спиной, я помню, какой он, но рассказать о нем не смогу, потому что нет в языке нужных слов. Это ощущение постепенно слабело, но до конца так и не прошло.
        - А я в течение всех этих тысячелетий искал тебя среди живых, не зная, что ты там, и всякий раз разочаровывался, потому что это оказывался не ты.
        - Вот давай на эту тему не будем.
        - Да я же не о разврате, я о романтических чувствах…
        - Все равно не будем. У меня тут мебель новая.
        - Зато прелестно состаренная, надо заметить. Выглядит, как подлинный антиквариат. Если ты начнешь убивать меня об эту мебель, здесь будет уже не так мило… Зинта, вот это мороженое попробуй! А ты, Поль, знаешь о том, что тебе нельзя разбрасываться обещаниями? Другим можно, тебе нельзя, потому что ты из Стражей.
        Поль хмыкнул.
        - Бывший я Страж, отставной.
        - Не все так просто. Ты сейчас не при исполнении, но, судя по некоторым признакам, на твою истинную сущность это не повлияло.
        - По каким еще признакам?
        - А то сам не знаешь.
        Выражение лица у Эдмара было такое, что Зинта невольно засмотрелась, словно в театре: грустное, снисходительно-сочувственное, ироничное - и все это одновременно.
        - Например?
        - Например, я понимаю, почему ты решил остаться седым, хотя мог бы вернуть своей шевелюре прежний сногсшибательно рыжий цвет.
        - Я-то думал, ты скорее скажешь, что ты этого не понимаешь.
        - Представь себе, я догадался, в чем дело.
        - Надо же мне перед начальством солидно выглядеть, чтоб уважали и не держали за мальчика для битья.
        - И еще для того, чтобы тебя рядом с Ивеной не принимали за ее младшего брата, разве не так?
        - Медики считают, что это побочный эффект всех тех регенераций, которые мне перепали.
        - А ты сам как считаешь?
        - Доверяю в этих вопросах медикам.
        - В некоторых сонхийских трактатах упоминается о том, что Стражи от старости не умирают. Что это, по-твоему, означает?
        - Что меня, по всей вероятности, пришибут раньше, чем успею состариться.
        - Сонхийские ученые маги придерживаются того же мнения. Выискивают иносказания там, где их нет. Между тем это утверждение не нуждается в толкованиях, ибо смысл у него буквальный: Стражи не умирают от старости. Вдумайся, что это значит.
        - Наверное, то, что я мутант.
        - О демоны, еще один мутант выискался! Мало нам было Стива… Не обольщайся, ты нормальный представитель своей расы. Рождаетесь вы у людей, живете среди людей, но отличаетесь некоторыми особенностями. Под людьми я в данном контексте подразумеваю хоть людей Сонхи или Земли, хоть незийцев, хоть энбоно, хоть тихарриан, не имеет значения. Главное то, что Стражи одновременно и люди, и не люди. Стражи всегда маги. И еще Стражу нельзя швыряться словами. Обмануть, чтобы все вышло по-твоему, - это можно простым смертным, но не кому-то из вас.
        - Достал ты меня этим обманом.
        - А уж ты меня как достал…
        Они умолкли и взяли еще по чашке кофе. Зинта в их разговор не вмешивалась, и, похоже, им ее присутствие ничуть не мешало. Зато ей было интересно: все равно что сидишь на спектакле.
        - Я познакомился на Земле с неким Генри Фаулером, профессором Евро-Азиатского Искусствоведческого Университета. Тем самым Фаулером, который изучает изобразительное искусство энбоно и написал монографию о Лиргисо. Книга недурна, но милейший профессор слишком вольно трактует мои побуждения и душевные движения. Я бы сказал, чересчур однозначно, сводя их к нескольким составляющим, в то время как этих составляющих больше сотни, в том числе взаимно противоречивых и конфликтующих между собой, однако последнее не мешает им сплетаться в прихотливые переменчивые узоры.
        «А вот так нахваливать себя - нескромно», - лекарка слегка покачала головой.
        - Живущие-в-Прохладе меня бы поняли, - продолжил Эдмар, сделав глоток кофе. - Пусть я сейчас человек, но на протяжении множества рождений на Лярне я был энбоно, а профессор Фаулер, при всех его достоинствах, все же не смог в полной мере постичь психологию могндоэфрийских энбоно. Меня разбирало безумное искушение открыться и побеседовать с ним на эту тему, но я удержался.
        - Вот и дальше удерживайся. В числе того уголовно наказуемого, что ты натворил в прошлой жизни, числится такое, что не имеет срока давности.
        - Так я же умер, - ухмыльнулся Тейзург. - Все эти дела были прекращены и сданы в архив в связи со смертью Лиргисо.
        - Твоего трупа никто не видел. Военные так вдарили по местности из своих орудий, что все там разнесли на молекулы - но мы с Риммой Кирч из Конторы Игрек находились в это время в подземном убежище и уцелели. Мог и ты уцелеть, если в последний момент успел телепортироваться в безопасное место - а потом залег на дно. Допустим, надолго. Допустим, позже ты воспользовался лярнийской установкой для обмена телами и теперь вселился в тело Эдвина Мангериани. Тебя в два счета признают живым. Я-то знаю, что все сложилось иначе, но это будет всего лишь мое голословное утверждение. То, что ты объявился на Лярне и заставил Эсвегеургла вернуть на место незаконно проданный архитектурный памятник, еще куда ни шло: ты его напугал, как Лиргисо-энбоно, а Эсвегеургл известный наркоман, все списали на его глюки, тем более что после твоего визита он совсем сторчался. Но если еще кому-нибудь так же померещишься, огребешь неприятностей.
        Эдмар был доволен, уж Зинта знала его достаточно, чтобы это подметить. Натворил дел в прошлом воплощении, и впору порадоваться, что теперь за это не спросят. Хотя наверняка главное для него другое: то, что Хальнор-Поль, о котором он столько говорил, не собирается выдавать его, а наоборот, советует соблюдать осторожность. Эдмар с этого ровно опьянел, в глазах цвета расплавленного золота так и пляшут демонята - того и гляди скажет на радостях какую-нибудь гадость. Последнее не заставило себя ждать.
        - Поль, твои манеры за минувшее время явно стали лучше, но я по-прежнему не могу назвать их безупречными. К твоему сведению, Живущий-в-Прохладе по определению не может сторчаться. Он может убрести в туманную трясину грез, где вымыслы и страхи обретают плоть и незримые черви, дети дурмана, пожирают душу и тело своего добровольного пленника. Так сказал бы энбоно - или хорошо натасканный дипломат не столь возвышенной расы.
        - Я не дипломат, я офицер Космопола. А ваш Эсвегеургл из своей туманной трясины регулярно шлет в Космопол жалобы с требованиями защитить его от призрака Лиргисо. Достал наших бюрократов дальше некуда, мы ведь на любую жалобу обязаны давать официальный ответ.
        - Прелесть! - рассмеялся Эдмар. - Может, еще разок его навестить?
        - Он же больной, - неодобрительно заметил Поль.
        - Пока был здоровый, продал мою любимую черную колоннаду жадному и вульгарному коллекционеру с Земли, вот этого не прощу. Кстати, за разговорами чуть не забыл о втором подарке… Алкоголь тебе можно?
        - Легкий. В умеренных количествах. И не паленый.
        - Поль, боги с тобой, чтоб у меня - и паленый? Вот на это полюбуйся!
        Не вставая со стула, Эдмар подобрал с пола свою сумку, извлек оттуда небольшую пузатую бутылку темного стекла, запечатанную пурпурным сургучом.
        - Сонхийская «Золотая королева» столетней выдержки, элитные виноградники Светлейшей Ложи. Как раз на три бокала. Не пьянка, всего лишь дегустация, - Эдмар подмигнул Зинте. - Это не шампанское, но ничуть не уступает.
        Вспомнив о том, как она по-зложительски оприходовала шампанское из его бара, побив остальные бутылки, наверняка с дорогими винами, Зинта застыдилась. Пока она стыдилась, механический слуга выставил на стол три хрустальных бокала, а гость откупорил свой подарок и разлил прозрачное золотистое вино.
        - Какой странный цвет… - вполголоса и как будто с опаской произнес Поль. - Не траванемся?
        - С чего ты взял? Это тебе не самогон из денатурата, а гордость ларвезийских виноделов.
        - Они выдерживают эту гордость в бочках из-под медного купороса?
        - Да вроде бы нет.
        - Тогда почему оно бирюзовое?
        На мгновение Эдмар так и замер, словно окаменел, потом рассмеялся.
        - Потому что настрой получше свой визор. А нас ты, интересно, какими видишь?
        - Вас - такими, как есть, а твое вино цветом как бирюза… Или нет, показалось.
        - И правда показалось, - подтвердила Зинта. - Вовсе оно не было бирюзовым.
        - Ты меня чуть-чуть напугал, - усмехнулся Тейзург. - Давай уж тогда в анализатор его - проверим на всякий случай?
        Анализатор оказался шкафчиком с оконцами, в которых появлялись значки и надписи. После того как убедились, что никаких вредных примесей в «Золотой королеве» нет, вся компания вернулась за стол.
        - Вкус у него какой-то задумчивый… - заметил Поль, пригубив вино. - Ты еще не разобрался, что у вас в Сонхи за история с Накопителями?
        - Я еще зимой нашел нужную информацию, да ты от меня прятался.
        - Не прятался, а работал.
        - А мне почему ничего не сказал?!
        Поль и Зинта произнесли это одновременно. Ответил Эдмар лекарке:
        - Это не та тема, которую можно обсуждать в Сонхи. Как по-твоему, кому и зачем нужны Накопители?
        - Магам-зложителям, которые пользуются краденой силой, все равно что клещи или вурваны, стократ хуже этих кровососов, и как их только боги терпят…
        - О, Зинта, сама того не ведая, ты попала в точку. Боги. Вернее, один из сонхийских богов, чье имя забыто всеми, кроме почтенных архимагов, которые его подкармливают и сами внакладе не остаются. Милостивец захребетников, покровитель дьявольских пирамид, с которых он регулярно получает свою десятину. Как его зовут, я тебе не скажу, а то еще брякнешь где-нибудь вслух, когда вернемся в Сонхи. Так что напрасно ты измышляла способы, чтобы заставить меня объявить войну Накопителям. Еще и втыкала шпильки в мое самолюбие: мол, не переиграть тебе архимагов. Нет, Зинта, не с архимагами тут надо воевать, они всего-навсего шестерки, как выражаются в нашем мире. А с богами я без мощной поддержки связываться не стану.
        - И как же тогда? - сконфуженно и потерянно пробормотала лекарка.
        - Никак. Это из тех вещей, которые мы изменить не можем, так что отнесемся к этому философски.
        - Я уверена, что Тавше Милосердной все это не по нраву!
        - Думаю, не только ей, но сонхийские боги, надо полагать, тоже не в состоянии справиться с той сущностью, которая питается от Накопителей. Слишком этого упыря раскормили.
        - А Госпожа Вероятностей… - Зинта начала и подавленно умолкла.
        - Она не воительница, а Госпожа Вероятностей. Возможно, она и дальше будет подбрасывать мне малолетних древних волшебников, чтобы я выкупал их за один золотой и перетаскивал в другие миры. Подпольная эмиграционная служба Тейзурга, с ума сойти… Капля точит камень, и когда-нибудь, через века, это, может, и приведет к желаемому результату - ослабит ту сущность, которая таким образом обеспечивает кормушку себе и магам-нахлебникам. Увы, иные перемены совершаются медленно, что в природе, что в обществе.
        Он не выглядел огорченным: не одна игра, так другая. И наверняка он позаботится о том, чтобы в следующем рождении не угодить в Накопитель. Что-нибудь да придумает, а для остальных - никакой надежды.
        Зинта угнетенно молчала, бывший Страж Сонхийский тоже молчал.
        - Поль, очнись, - Эдмар дотронулся до его руки. - Я-то думал, ты за это время повзрослел… Хотя такие, как ты, не взрослеют. В любом мире всегда найдется так называемое зло, и ты все равно не сможешь сделать так, чтобы никто не стал жертвой несправедливости, ни одна кошка не попала под машину, ни единое сердце не разбилось вдребезги. Да тебе и самому порой случалось быть орудием несправедливости… Так что успокойся и допей свое вино. Сонхийские Накопители - это из той категории, где мы не в силах ничего изменить.
        Поль скинул его ладонь, взял бокал и залпом допил.
        - Кстати, с какой дури ты делаешь моей дочери такие подарки? Я в курсе, что ты вчера навестил Марсию у моих родителей и вручил ей ювелирных изделий на дикую сумму. Вот какого черта?
        - Надеюсь, плохого ты не подумал?
        - Плохого я не почувствовал. Но хотел бы услышать объяснения твоему широкому жесту.
        - Изволь. Серьги, ожерелье, парные, но не симметричные браслеты из белого золота с филигранным кружевом, сапфирами и алмазами - я когда-то в детстве все это наобещал ей. Мне тогда было тринадцать, а ей девять, ее уложили в «кокон» для профилактической очистки крови. Зинта, в лечебном «коконе» ты лежала после перехода, ты его неправильно называешь «хрустальным гробом». Пока Марсия болела, ее каждый месяц подвергали таким процедурам. А я в тот день пришел, Поль, к тебе. Как обычно, с тоскливой надеждой, что ты наконец-то поговоришь со мной по-хорошему, а ты, как обычно, послал меня - то есть холодно сказал, что ты занят. Ты ведь тоже умеешь быть несправедливым и разбивать вдребезги. И вот мы с ней там сидели - двое несчастных детей… Вернее, она лежала в «коконе», вся опутанная замещающей кровеносной системой, так что ее почти не было видно под массой искусственных сосудов, а я сидел рядом, между нами стекло, и мы начали придумывать, какие украшения я подарю ей, когда стану взрослым и буду зарабатывать много денег. Точь-в-точь то самое, о чем мы тогда говорили, я заказал китонским мастерам, а потом
заклял на защиту. Можешь считать, это подарок Марсии от того Эдвина Мангериани, который год назад утонул в Лилейном омуте, чтобы уступить место мне. Надеюсь, больше не возражаешь?
        - Больше не возражаю, - подтвердил Поль невеселым голосом.
        «Эдмар, зараза такая, вот уйдем из гостей - все тебе выскажу, - сердито подумала Зинта. - Или нет, не выскажу: больно уж тут все перепутано… И Поль, сдается мне, тоже иногда бывает заразой. Но Эдмар очень правильно сделал, что выполнил свое детское обещание насчет подарка - этим он словно завязал узелком торчащие нитки, и теперь то, что там было, не расползется в дыру. Хотя он не всегда поступает во благо и после того несусветного зложительского безобразия с Дирвеном и куджархом был рад-радешенек, и что ему худого причинили, помнит накрепко, не лучше какого-нибудь гнупи или амуши. И сейчас у него не случайно с языка сорвалось - попрекнул с умыслом, чтоб сделать больно».
        Эдмар между тем начал рассказывать о Сонхи, да так складно, что заслушаешься. Какая там пустыня Олосохар с бесконечными тускло-желтыми барханами и дивными песчаными чертогами местного народца. Какие громадные сосны и замшелые валуны в Разлучных горах, а грибы в этом краю одни с мизинец, другие человеку по колено, и еще там водятся грикурцы, которые притворяются грибами, чтобы заманивать прохожих в темную чащу. Как прелестны радужнокрылые флирии, самозабвенно танцующие всякий раз, как им что-нибудь понравится, и больше всего они любят танцевать возле укромных водоемов, ты такого никогда не видел. Как увлекательно бродить по сурийским глинобитным улочкам и по ширрийским городам на сваях, которые стоят над мелкими озерами среди заболоченных перелесков - под мостами-тротуарами или осока, или водяные зеркала, и по Аленде с ее дворцами, чайными, театрами, храмами и кварталами модисток. Но изысканней всего китонская столица Рланг с островерхими крышами, звенящими на ветру колокольчиками, лакированными фонариками и посеребренной лепниной. Там повсюду декоративные грибы: гладкие, оборчатые, гофрированные,
матовые, темные, белые, пастельные, муаровые, покрытые узорами, элегантно одноцветные - каких только нет. И еще в Китоне есть Онсаламармуэр - это переводится как «Тысяча Водопадов», хотя в действительности их там триста семьдесят четыре, специально сосчитали. Изумительное зрелище: поднебесные скалы сверху донизу в бурлящих водяных фестонах и туманных вуалях. А в северном океане есть остров, где белыми ночами поют русалки, и если повезет услышать их хор - загадывай обережное желание: не то, чего хочешь, а то, чего с тобой ни за что не должно случиться. А на одном из Сиянских островов есть Ящеричный пляж, где лежат огромные, с аэробус, ящерицы, то ли когда-то окаменевшие, то ли вырубленные из зеленовато-серых валунов, и вокруг шныряет множество живых ящерок. Перед непогодой те забиваются в трещины на каменных шкурах: если на пляже пусто, не считая неподвижных гигантов, - жди бури.
        - И еще тебя там вот уже миллион лет ждет твоя собака.
        - Разве собака столько проживет?
        - Если это воплощение воздушной стихии, Великий Пес Дохрау, повелитель северного ветра - отчего же не проживет? Дохрау сейчас подчиняется нынешнему Стражу, как заведено, однако тебя он до сих пор не забыл и надеется, что ты однажды вернешься.
        - Почем ты знаешь?
        - Он сам об этом сказал. При первой встрече Великий Пес облаял нас с Зинтой и закидал снегом, но потом рассказ о тебе его смягчил. Так и велел передать, что он все это время ждал тебя и будет ждать дальше.
        - У меня никогда не было собаки, - голос бывшего Стража прозвучал задумчиво и немного ошеломленно.
        - В этой жизни не было, а миллион лет назад была, да притом какая! Ты не помнишь, ты ведь не купался в Лилейном омуте. Да тебе туда нырять и не стоит. Если Дирвен еще и тебя там утопит, я не знаю, что с ним сотворю.
        - Что за Дирвен?
        - О, это самое страшное угробище мира Сонхи. Первый амулетчик Светлейшей Ложи, абсолютное оружие, которое сметает все - и в стане врага, и в родном тылу.
        - Просто он еще ума-разума не набрался, - пожалев Дирвена, заступилась Зинта. - Вот когда наберется…
        - Тогда нам всем конец, - ухмыльнулся Эдмар. - Попомните мои слова.
        - Не злословь, а то язык у тебя, как у змеюки ядовитой! А среди тех собак, которые не волшебные, тоже бывают очень привязчивые. Случалось, что хозяин умирал, и собака до того по нему тосковала, что не уходила с его могилы или с того места, где он скончался. И если добрые люди хотели взять к себе такую собаку, она к ним жить не шла, оставалась на том же месте, словно чего-то ждала.
        - Это чтобы не потерять след, - пояснил Поль.
        - Какой след?
        - По которому она сможет найти человека на посмертных путях, чтобы снова быть рядом. След можно взять с того места, где человек ушел за черту из мира живых, или, как вариант, оттуда, где были похоронены его останки. Собаки об этом знают. Кошкам проще, их запредельное чутье к следу не привязано.
        - Ты ведь ищешь по-кошачьи? - утвердительно заметил Эдмар.
        - Да. Помнишь, как мы искали Маршала?
        - То есть Унбарха. Слишком легко он тогда умер, вот это безмерно жаль… Надеюсь, мне еще представится случай это исправить. Так или иначе, привет тебе от Великого Северного Пса из Сонхи.
        - Можешь передать ему ответный привет.
        Зинта первая уловила, что пора прощаться. «Золотая королева» выпита, интонации хозяина, по-прежнему дружелюбные, неуловимо изменились. Она слегка толкнула Эдмара локтем: мол, пора и честь знать. Еще по чашечке кофе - и пошли.
        - Зинта, приятно было познакомиться. Лиргисо, один совет: если спьяну полезешь в драку, бей не по роже и не по загривку, а в солнечное сплетение. И бей со всей силы.
        - Добрый ты у нас… - Эдмар удивленно выгнул бровь. - Я ж тогда убью! И чтобы я - спьяну в пошлую драку? Спасибо за лестное мнение о моей персоне.
        - Просто появилось ощущение, что я должен тебе это сказать, - произнес Поль без уверенности, с оттенком недоумения. - Самому странно. Может, и ерунда.
        - Твоя ерунда иной раз приходится очень кстати, только что ж ты называешь меня прошлым именем?
        - Ты ведь больше не Эдвин Мангериани. О Тейзурге я ничего не знаю, хотя мы вроде были знакомы. Остается Лиргисо.
        - Я теперь Эдмар, а Тейзург - это у меня вместо фамилии. Иногда Лиргисо, не отрицаю, но давай для тебя я лучше буду Эдмаром? Зинта подтвердит, что Эдмар - не самая худшая личность из тех, с кем она водит знакомство.
        Зинта кивнула.
        - Хорошо, Эдмар, - согласился Поль.
        - А с Эдвином ты вел себя довольно жестоко. Это я теперешний - древнее существо из Лилейного омута, бывший Лиргисо, бывший Тейзург, в довершение - бывший демон Хиалы по прозвищу Золотоглазый, но Эдвин был обыкновенным ребенком. Между прочим в достаточной степени ранимым, несмотря на свою внешнюю наглость. Твоя ледяная неприязнь причинила ему немало душевных страданий.
        - Ты для меня никогда не был обыкновенным ребенком. Я чувствовал, что с тобой не все так просто, и ты еще вернешься.
        - Твои восемь из десяти? Но против них было два из десяти, что я так и останусь Эдвином Мангериани. Впрочем, ладно, меня ведь тоже можно во многом упрекнуть… Засим откланиваюсь!
        Он отвесил алендийский аристократический полупоклон, исполненный достоинства и небрежного изящества.
        - Ты его напоследок расстроил, - с укоризной заметила Зинта, когда вышли на улицу.
        - А уж он-то меня как расстраивал, - фыркнул Эдмар, выглядевший донельзя довольным. - И в этой жизни, и в прошлой… Поделом ему, нечего было Эдвина обижать. Кроме того, он сейчас не столько в печали, сколько в грезах о Сонхи - зря я, что ли, старался?
        - Рассказывал ты знатно, - согласилась лекарка. - Я прямо-таки заслушалась.
        Он рассмеялся, сощурив сияющие, как золотая лава, глаза, и весело заметил:
        - Если останусь без гроша в кармане, пойду в сказители и буду травить байки по чайным за чашку шоколада.
        - З-засранцы к-какие-то всю к-комнату обг-г-гадили… Уехал в д-деревню на п-похороны, а они п-пробрались, наделали п-полный срач, х-хозяйка ругается, с-съезжай, г-говорит, т-твои д-дружки т-там н-насрали, а я же их т-туда не п-пускал! Эти п-подлецы в ведро н-наблевали, а сверху б-библиотечный у-уч-чебник п-положили, он т-теперь весь п-пропах… А т-ты чего ухмыляешься?!
        Не мог же Дирвен объяснить приятелю Кемурта, что он расплылся в улыбке до ушей не из тупого злорадства, а от облегчения: значит, обитателя той мансарды Лис не убил. Всего-навсего без спросу воспользовался помещением в отсутствие жильца. Вот и хорошо, а то раньше нет-нет, да и царапала душу мысль о том, что в ходе кампании по его спасению какой-то неведомый бедняга погиб ни за что, ни про что.
        Студент был парнем рослым и крупным, но неуклюжим, вдобавок сильно заикался. С Кемуртом он водил дружбу уже давно. Тот делился с ним краденой жратвой, а он в трескучие овдейские морозы пускал бездомного вора ночевать в свою натопленную каморку. Сейчас он сам пришел к воришкам проситься на ночлег, так как его мансарда нуждалась в генеральной уборке и основательном проветривании.
        Девочки ахали и сочувствовали. Кемурт по-взрослому веско заметил:
        - Как есть придурки. Бывает. Я же говорил, у тебя там замок дрянной, ковырнешь гвоздем - сразу откроется. Давай, я тебе хороший в скобяной лавке сопру?
        - П-придурки, - снова заладил Маквен. - П-полный г-горшок н-навалили и д-даже вокруг п-пол загадили, т-так об-б-бдристались, что ш-штаны снять не успели!
        «Ничего подобного, успел! - оскорбился про себя Дирвен. - И совсем немного там было на полу… Сами вы придурки!»
        Хотел безразличным тоном обронить, что человека, может, так прихватило, что ему было не до церемоний, понимать же надо такие вещи, - но передумал. Вдруг чего заподозрят… Молча насупился. Остальные после этого решили, что он все-таки проникся серьезностью постигшей Маквена беды.
        - М-можно п-подумать, д-демоны Хиалы в моей к-комнате п-побывали… - продолжал жаловаться студент.
        Сам того не зная, попал в точку: демон там и вправду был, да не абы какой - из князей!
        - Ювгер, набери воды в чайник, - распорядился вожак.
        - Почему это я? - возмутился Дирвен.
        Он назвался Ювгером, а то имя первого амулетчика Светлейшей Ложи во всем просвещенном мире на слуху.
        - Потому что твоя очередь.
        - Ага. А как сундучок у ростовщика брали, тоже была моя очередь, и когда за колбасой в лавку лазили - опять моя! Да без меня вы бы даже не мечтали о таком размахе! Если кто вносит вклад больше всех остальных, нечего на него еще и чайники вешать.
        В Ложе ему не приходилось заниматься ерундой. Дирвен Кониц - повелитель амулетов, больше от него ничего не требовалось. Для прочих дел была прислуга и те маги с амулетчиками, которые плюнь да разотри, а о том, чтобы первый водичку в чайник набирал, никто даже не заикался.
        - То промысел, а то хлопоты по хозяйству, - непреклонно возразил Кемурт. - У нас в шайке нет разделения на господ и слуг.
        - Ну и оставайтесь тогда в своей крухутаковой заднице, - процедил Дирвен. - А я у вас не на побегушках.
        Дверью он хлопнул так, что с потолка над притолокой посыпались куски темноватой штукатурки с лохмотьями паутины.
        Старый доходный дом стоял заколоченный - на продажу, да никак не продавался, так что квартировал в нем только боязливый абенгартский народец. Кемурт устроил схрон на чердаке, чтобы в случае опасности можно было уйти по крышам, а за водой надо было бегать на соседний двор, к поилке для лошадей.
        Дирвен зажег волшебную лампу - это была его доля добычи из украденного у ростовщика сундучка с барахлом - и начал спускаться по лестнице, над которой все еще витало эхо давних запахов людского жилья. Пузатый стеклянный грибок светился тускло, не лучше обыкновенной свечи, срок его службы истекал.
        Наверху снова хлопнула дверь, послышались легкие торопливые шаги и звяканье. Таль. Она знала, кто он такой: «Мы ведь с маменькой из Аленды, кто же там не знает первого амулетчика!» Таль хотела, чтобы он помог ей устроить побег из тюрьмы Нинодии Булонг, которую упекли по ложному обвинению, и после этого она, мол, обеспечит им отъезд в Ларвезу. Кто ее разберет, девчонки все обманщицы, поди пойми, врет или нет. А ему надо, чтобы она помогла найти маму, но об этом он с ней пока еще не говорил.
        Она догнала его на том этаже, где запах отсыревших обоев и почти выветрившихся сурийских благовоний перебивало тошнотворное амбре дешевого табака. Фонарь у нее был свой собственный - ведьмовской шарик лунного света на ладони, глаза сердито блестели в полутьме.
        - Ты куда?
        - Без придурков проживу. Ты с ними остаешься или со мной?
        - С ними. И ты оставайся, одного тебя поймают. Нечего мериться с Кемом, кто круче. Ты сильнее как амулетчик, с этим никто не спорит, зато он лучше твоего умеет жить в Абенгарте и не попадаться. Когда тебя конфисковали, ты несколько раз сбегал, и они тебя ловили, а Кемурт так ловко от них ушел, что его даже конфисковать не смогли. К нему Ланки благоволит, поэтому он и должен быть вожаком. А за водой мы все по очереди ходим, никому не зазорно.
        - Постой-постой, откуда ты столько всего про меня знаешь?
        - Так это вся Аленда знает, о тебе же много разговоров… Идем за водой вместе, и когда вернемся, не ссорься с Кемом. Ты, наверное, заметил, что мы с Грентой друг к другу неласково относимся, но мы с ней и то не ругаемся, кому что делать по хозяйству.
        Она обогнула его и пошла вниз по ступенькам, независимо вздернув плечи и звякая пустым разболтанным чайником.
        Поглубже вздохнув - а вдруг скажет «нет, не могу», - Дирвен хрипло выпалил ей вдогонку:
        - Ты сможешь слепить ведьмовской поисковой клубок, чтобы найти мою маму?
        Таль остановилась и обернулась:
        - Твою маму?.. Ты о ней что-нибудь знаешь?
        - Ее в последний раз видели три года назад в Рунде, недалеко от Пшорских гор. С клубком ее точно можно будет найти, я об этом читал. Ты это сможешь?
        - Наверное, да, - после недолгого молчания отозвалась Таль.
        Сунула ему в руки пустой чайник, который Дирвен машинально взял, и, ничего больше не сказав, двинулась дальше по темной лестнице.
        Вдалеке, в желтовато-буром взбаламученном мареве, как будто скакали кузнечики - один, второй, третий… Сойгрунов было по меньшей мере четверо. Они то лихо сигали в длину, то норовили подскочить как можно выше, обозревая окрестности - а вдруг с высоты увидишь что-нибудь интересное? Например, людей, которые притаились среди заросших кустарником скал, прикрывшись заклинанием подобия: они всего лишь такой же кустарник, неприхотливый, опутанный вьюном с рыжими цветами-дудочками. Здесь нет ничего, кроме кустарника.
        Их задача - продержаться до подхода спасательного отряда. Просто чудо, что они до сих пор не попались, хотя по местности так и рыщут слуги Лормы.
        Сойгруны куда-то умчались. На том месте, где они резвились, медленно оседало облако поднятой пыли. Вокруг вроде бы никого.
        Суно покосился на своего спутника: тот выглядел сдержанно-угрюмым, ему больше по нраву убивать народец, а не играть с ним в прятки. Смуглое худощавое лицо заросло щетиной, кадык выпирает, словно Зомар проглотил метательную «звездочку», так и застрявшую у него в горле. Длинные пальцы поглаживают фигурку свернувшейся кошки, выточенную из камня цвета вечерней синевы.
        - Тауби? - тихо поинтересовался Суно. - Подарок?
        - Одна старая женщина подарила. Там, в Исшоде. Она подобрала меня, когда погибли мои родители. Потом я ее убил.
        Орвехт воздержался от замечаний. Любой поступок имеет свое объяснение.
        - Ее искалечили амуши, - продолжил амулетчик после паузы. - Так, что она не могла больше ходить и сильно страдала. Она попросила меня помочь ей поскорее умереть, научила, что для этого надо сделать, и на прощание подарила мне тауби.
        После паузы он добавил:
        - Надеюсь, боги когда-нибудь пошлют мне под удар тех самых амуши.
        Эдмар сказал, что среди влиятельных магов Ложи развернулась «восхитительная тайная война». Сокровенный Круг потребовал с изобличенных похитителей, чтобы те немедля предъявили Зинту Граско, лекарку под дланью Тавше, а они этого сделать никак не могут. Невнятные объяснения насчет того, что лекарку-де то ли съели, то ли утащили гнупи, которые прорыли подземный ход и заодно оборвали штору в комнате, где содержалась пленница, привели достопочтенных архимагов в ярость: уж не держите ли вы нас, коллеги, за старых маразматиков?
        По словам Эдмара, «надо еще немного обождать, тогда проблема решится сама собой, и ты сможешь вернуться в Аленду».
        - А что значит - решится сама собой?
        - Это долго и сложно рассказывать, но я попробую…
        И он принялся рассуждать о взаимодействиях между магами Ложи, да так запутанно, с таким количеством мелких подробностей, что Зинта не выдержала: «Хватит, я уже все поняла».
        У нее осталось ощущение, что Эдмар в чем-то бессовестно заморочил ей голову, но когда она сказала об этом, тот изобразил оскорбленную невинность. Вот поди разбери, темнит он или просто так театральничает? Во всяком случае, он заверял, что скоро вернет ее домой, если только она сама не захочет продлить каникулы, и ей больше нечего будет опасаться со стороны Дома Инквизиции, потому что расклад сил поменяется.
        Полю он тоже морочил голову, и тоже без зазрения совести, Зинта была тому свидетельницей. Тот ему несколько раз «звонил по телефону», а Эдмар не отвечал - нарочно, как истинный зложитель, да еще пояснил с коварной улыбочкой:
        - Пусть помучается, он это заслужил. Сколько раз я ему звонил, а он не брал телефон… Что ж, теперь роли поменялись. И кроме того, он ведь не то чтобы хочет поговорить со мной - он хочет поговорить о Сонхи. Грустно, Зинта, когда ты интересуешь кого-то не сам по себе, а исключительно как носитель информации.
        Печально подмигнув - ей даже пожалеть его захотелось! - он все-таки ответил Полю и после обмена приветствиями принялся рассказывать о пестрых, как россыпи цветных стекляшек, сурийских рынках, о туманно-серых нангерских замках, которые лепятся к горным уступам, словно птичьи гнезда, о сверкающем ледяном дворце на северном полюсе, во владениях Пса Зимней Бури…
        Зинта слушала и думала: все-то у нас в Сонхи хорошо, но если бы еще окаянных Накопителей не было!
        Чтобы ворожбе ничто не помешало, они закрылись в одной из комнат верхнего этажа.
        Пожелтелые обои в потеках. Тонкий слой пыли на облезлых половицах. Сломанная деревянная кровать. Прикинув, отчего она могла сломаться, Дирвен невольно подумал о Самой Главной Сволочи, сглотнул и тут же тоскливо выругался, только не вслух, а про себя, чтобы ведьма не рассердилась, а то она чуть что щетинится колючками, словно он ей чем-то не угодил.
        На стене траченный молью ковер: желто-коричневые груши в аляповатой корзинке на лиловом фоне. Потускневший, испятнанный, в темных проплешинах, осыпающихся трухой, но Дирвен так и прилип взглядом к этому ковру. Ему было страшно: вдруг не получится?
        Таль сказала, все зависит от того, какие чувства он испытывает к своей маме на самом деле: если он ее не любит, ингредиенты не совьются в нить, которую ведьме предстоит смотать в клубок.
        Рука у Дирвена была забинтована - в его жилах течет кровь Сонтобии Кориц, так что главный ингредиент нашелся. Вторую составляющую, магическую, Таль добыла из тряпичной куколки, которую носила за пазухой и берегла, как зеницу ока. Распорола ей бок, потом накрепко зашила, а что она оттуда вытряхнула, Дирвен не видел, ведьма велела не подсматривать. К этому она добавила горсть земли - для объема, чтобы клубок получился величиной с яблоко.
        Сейчас заготовка лежала на полу, словно лепешка грязи, а ведьма сидела на пятках, скинув ботинки и распустив волосы, и монотонным речитативом произносила заклинание на незнакомом Дирвену языке. Он разобрал только повторяющееся имя «Сонтобия Кориц», остальное звучало чуждо и заунывно. Вдруг ничего не выйдет? Вдруг этот гад Ферклиц прав, и он не любит вообще никого, даже маму?
        Чтобы его не разорвало от внутреннего напряжения, он уткнулся взглядом в ковер и старался думать о постороннем. Если это чудище с дурацкими грушами попытаются снять с заржавелых гвоздиков, оно, наверное, сразу развалится на куски, и в затхлом воздухе закружится сбесившаяся моль…
        Речитатив ведьмы начал мало-помалу ускоряться, сохраняя все тот же ритмический рисунок, потом она и вовсе перешла на скороговорку. Дирвен через силу заставил себя оглянуться: на полу перед Таль извивался длинный темно-красный червь - или нет, это была нить, которая сама собой постепенно сматывалась.
        Только сейчас он ощутил, до чего напряжен был у него каждый мускул, и сумел расслабиться. Нет в этом ковре ничего пугающего, всего лишь старая рвань.
        Клубок норовил сразу отправиться в путь, но уперся в пыльный плинтус под восточным окном. Мама жива, иначе бы он не двинулся с места! И Пшорские горы как раз на северо-востоке от Абенгарта.
        Волшебный клубок завернули в салфетку и спрятали в расписную жестянку из-под конфет.
        Кемурт взялся разузнать побольше о женской каторжной тюрьме в окрестностях Висгарта, небольшого приморского города в сорока шабах от столицы. К тому, что Ювгер должен найти свою мать, вожак отнесся с пониманием: сам он регулярно навещал деда с бабушкой, изобретательно таясь от возможных доносчиков.
        Когда распрощались, он был доволен таким оборотом: кратковременный союз, принесший выгоду, куда лучше затяжного соперничества. Грента тоже тихо радовалась тому, что «завистница», с которой они вечно в чем-нибудь не соглашались, исчезнет из поля зрения.
        Правду сказать, вожак предпочел бы, чтобы с ним осталась не она, а Таль, проявившая себя находчивой и разумной сообщницей, но он уже привык к тому, что обстоятельства далеко не всегда отвечают нашим желаниям, и среди них надо непрерывно лавировать, чтобы они тебя не раздавили, особенно в таком городе, как Абенгарт.
        Ближе к вечеру Дирвен и Таль с котомками за плечами направились в сторону восточных пригородов. Через мещанские кварталы, мимо домов с выпирающими темными балками и нарисованными на светлой штукатурке оберегами, однообразными и аккуратными.
        Дирвен натянул по самые брови вязаную шапочку с помпоном, а нижнюю часть лица прикрыл шарфом: мельком увидишь - не узнаешь. Тем не менее, когда навстречу им вышла из-за угла высокая барышня, одетая строго и неброско, хотя и с претензией на скупую элегантность, в ее глазах под гофрированным серым капором мелькнуло выражение узнавания.
        Отшатнувшись, Дирвен схватил Таль за руку и прошипел ей в ухо:
        - Это она! Хенгеда…
        Одновременно он отдал команду на готовность боевым амулетам. Гадина-службистка тоже активировала свои амулеты, он это почувствовал.
        - Хенгеда, это ты?! - Таль кинулась между ними и повисла на барышне, которая была на полголовы ее выше. - Ой, как я рада! Пошли к нам, что я тебе расскажу… А ты, Аломп, иди тогда к тете Вингеде без меня, потом увидимся.
        Она подмигнула из-за плеча Хенгеды, цепко ухватившись своими изящными бледными пальчиками за ее суконный жакет в серую клетку. Рослая службистка не сопротивлялась, импульсы ее амулетов угасли.
        Дирвен, вспотевший до холодной струйки между лопаток, понял, что ведьма околдовала свою жертву, сумев каким-то образом пробить ее защиту. Впрочем, Хенгеда - амулетчица посредственных достоинств, сильная ведьма или стоящий маг с таким противником легко справятся.
        Все-таки хорошо, что он рассказал Таль о своих злоключениях. Вначале думал, что зря разоткровенничался, потому что сопереживания она не проявила ни на полушку. Это было обидно. Сразу ясно, что она из совсем бессердечных девчонок, и в груди у нее вместо сердца ледышка. Даже странно, что это мусорная ведьма, а не какая-нибудь там ледяная! Однако же рассказал не напрасно: мигом припомнив, кто такая Хенгеда, ведьма бросилась в атаку - и победила.
        Прохожих сценка не удивила: встретились две подружки - девчоночьи объятия, ахи, охи, глупые нежности. Дирвен и сам глянул бы на них свысока, с приятным сознанием собственного превосходства, да и прошел бы мимо.
        Что-то радостно щебеча, Таль увлекла покорную Хенгеду под арку большого доходного дома с узорчатой вывеской «Галантерейный башмачник» на первом этаже, а он двинулся дальше сквозь тихие белесые сумерки - настороженный, готовый к схватке. Вокруг все спокойно: похоже, подчиненная Ферклица оказалась тут по чистой случайности.
        Таль догнала его через два квартала, возле увешанной фонарями трехэтажной гостиницы, охваченной вечерним оживлением.
        Так до сих пор и не удалось выспросить, каким способом она его всякий раз находит. Что-то тайное, ведьмовское.
        - Идем. Она до утра не очнется.
        - Что ты с ней сделала?
        - Завела в дровяной сарай и усыпила. И заморочила ей память: она не вспомнит о том, что видела тебя. Эти чары распространяются на небольшой промежуток времени, который был перед тем, как их наводишь, и нам повезло, что удалось сразу ее поймать. Этой встречи для нее словно и не было.
        Дирвен мстительно хохотнул: к дровяным сараям Хенгеде не привыкать.
        - А ее амулеты?
        - Остались у нее, их я тоже усыпила. Пусть завтра поломает голову, что с ней случилось.
        - И все, что ли? Надо было ей, гадине, косу обрезать и юбку порвать, она же меня им выдала, а перед этим со мной обжималась и делала вид, что любит!
        - Сочувствую, - бросила Таль безразличным тоном.
        - А если сочувствуешь, ты же могла…
        - Да я не тебе, я ей сочувствую.
        - Почему? - растерялся Дирвен, от обиды по-детски хлопнув ресницами.
        - Потому, - отрезала ведьма.
        В течение нескольких минут он молча и потрясенно шагал рядом с этой стервозой, у которой лежала в кармане жестянка с драгоценным клубком, а потом, оправившись от горького недоумения, в тысяча пятьдесят первый раз подумал, что девчонки все одинаковы.
        До сих пор им удавалось ускользать от слуг Лормы, но долго это не протянется. Кольцо постепенно сжималось. Окраины Гунханды - подходящая территория, чтобы играть в прятки с погоней, и на том спасибо Хитроумному и Двуликой.
        Обшарпанные кварталы напоминали засохший, осыпающийся, источенный червями слоеный торт, выброшенный на помойку. На каждую халупу так и просилась вывеска «Подозрительное заведение». Запахи специй из харчевен придавали господствующему в этих закоулках зловонию пикантные нотки. В крикливо-пестрых оберегах на стенах сквозило что-то неуловимо непристойное. Среди прохожих попадались то амуши, то джубы, скрытые от людских глаз чарами личины либо мороком невидимости. На крышах, на перилах ветхих покосившихся башенок-беседок, сидели птицы и флирии, среди них затесалась обезьяна в замызганной курточке-разлетайке и с обрывком цепочки на шее.
        Под Гунхандой есть катакомбы, не слишком обширные, зато изрядно запутанные. От людей тут можно хорониться хоть до чворковой свадьбы, другое дело - народец.
        Пока что Орвехта и Зомара выручала неорганизованность противника. Стиги свирепы, но ищейки из них плохие, легко отвлекаются на всякую постороннюю добычу. С прыгучими сойгрунами то же самое: начнут они зло или бестолково дурачиться - и уже позабыли, зачем их посылали. Амуши хитры, жестоки, целеустремленны, однако рисковать своей шкурой не любят. Если есть возможность, отправляют вперед других, а сами держатся на безопасной дистанции. Все это на руку тем, за кем они гоняются, но сейчас их чересчур много: надо полагать, весь двор царицы Лормы, изгнанный Тейзургом с захваченной территории.
        И люди не союзники. Их недолго подкупить, да и не станут они ссориться с народцем ради чужаков из Ларвезы. Суно подозревал, что местное население втайне приносит кровавые жертвы, дабы задобрить опасных и пакостливых соседей.
        - Смотрите, - шепнул Зомар, взглядом указав на прохожих на той стороне кривого, словно скрюченная морская звезда, перекрестка.
        - Онсур, - так же тихо отозвался маг. - А с ним вурван. Судя по роже, не очень-то сытый.
        Молодой суриец тревожно озирался. Оставалось только гадать, почему он не надел матхаву, чтобы остаться неузнанным. Изможденное лицо его спутника цветом напоминало заплесневелый пергамент.
        Чуть позже Суно понял, что несчастный Онсур нарочно попался им на глаза. Похоже, их все-таки выследили и теперь пытаются загнать в западню, которую подготовили заранее. Что-то очень дрянное их ждет, если они двинутся по навязанному маршруту, а значит, надо уходить куда угодно, только не туда, где якобы «путь свободен».
        - Напролом, - бросил Суно, мотнув головой в сторону обветшалого глинобитного забора.
        Пусть Зомар - это не Дирвен, у него хватило силы на то, чтобы с помощью «Стенобоя» одним махом пробить лазейку подходящих размеров.
        Замелькали выгоревшие на солнце тряпичные навесы, чадящие жаровни, столы с закопченной дедовской утварью, чаны, полные замоченного с мыльной глиной белья, шарахающиеся с дороги куры. Вслед неслись испуганные возгласы и ругань.
        Очередной пролом вывел на улочку с чайной, возле которой топтался угрюмого вида джуб в долгополом аснагисском кафтане, чинно застегнутом на все пуговицы, и с доской сандалу под мышкой. Суно остановился рядом с ним и, тяжело переведя дыхание, тоном знатока произнес:
        - Хороша доска, и фигуры, наверное, хороши. Благородная старина! Эх, так и тянет сыграть…
        Зомар в первый момент уставился на него шокированно - по-видимому, решил, что маг тронулся умом. А джуб подскочил на месте, и его длинный хоботок, перед тем меланхолически болтавшийся, свернулся в крендель.
        - Сыграть? Ты хочешь сыграть?! Не врешь? - гнусавый голос задрожал от вспыхнувшего предвкушения.
        - Сыграть-то хотелось бы, да нам погоня наступает на пятки. А было бы, где спрятаться, чтобы никто не помешал, на такой знатной доске сыграл бы с удовольствием.
        - Идем со мной! - маленькие черные глаза джуба на баклажанно-фиолетовой физиономии азартно вспыхнули. - Спрячемся да сыграем разок, а потом еще разок, и по третьему разу, да и по четвертому…
        - Он с нами, - предупредил Суно, кивнув на Зомара.
        Влетевшая в переулок погоня - двое амуши под личинами и четверо головорезов-наемников, которых те прихватили с собой в качестве живого щита, - никого там не застала.
        Завтра в Сонхи. По словам Эдмара, «там все уладилось, хотя и не к общему удовольствию». Зинта еще бы тут пожила, но надо связаться с Суно, да и пациенты ждут. Когда-нибудь потом она снова здесь побывает: в этот мир хочется вернуться.
        Вместе с Нейвирол, своей провожатой, она сидела в чайной - если по-здешнему, то в кафе, - на плоской крыше высоченного, как во сне, дома. Снизу кажется, что он достает до неба, поэтому такие постройки называют небоскребами. А если смотреть сверху, вокруг раскинулся позолоченный солнцем город, сияют стеклянные здания, похожие на причудливые сростки кристаллов, меж них круглятся белые и серые купола, напоминающие гальку на морском берегу, кое-где над скоплением крыш высятся башни, окутанные переменчивыми цветными миражами, снуют летучие экипажи. Зинта глядела на это со стороны, а интересно было бы пожить тут по-настоящему.
        Нейвирол была незийка - представительница местной людской расы. Гладкая серая кожа, собственных волос нет, вместо них роскошный парик: копна серебристо-белых локонов длиной до талии, с пышной косой челкой. В заостренных ушках по две пары сережек-колечек с мелкими самоцветами.
        В первый день Зинта гуляла с Тиной, потом была нанятая Эдмаром Дигна - чернявая, как сурийка, худая, словно ее морят голодом, вертлявая, суматошная, с очень живым нарочито-выразительным лицом. Наверное, Зинта, сама того не заметив, что-то не то ей о себе сболтнула, да может, и не единожды. Что не надо ничего лишнего говорить об Эдмаре - это она помнила накрепко, другое дело насчет себя… Оказалось, Дигна давно уже мечтала переселиться в какой-нибудь магический мир.
        - Когда Эдвин три года назад исчез и все думали, что его убили, - он же попал к вам, правда? Я ведь угадала? А там у вас он стал попаданцем и магом, это мегакруто! То-то все заметили, до чего он изменился… Я тоже хочу попасть к вам и стать попаданкой. Ты поговори с ним, замолви за меня словечко, а? Я пока закажу себе дырчатый доспех со стразами, чтоб он подходил к моему новому блестящему бикини… У вас ведь такое носят? Слушай… - она понизила голос до таинственного шепота. - У вас там, часом, не ходят пророчества о какой-нибудь потерявшейся принцессе или богине?
        - Кажется, нет… А почему доспех должен быть дырчатым?
        - Чтобы купальник оттуда просвечивал, это красиво.
        После того как Зинта «замолвила словечко», Дигну сменила воспитанная флегматичная Нейвирол.
        - Куда ты ее дел? - встревоженно спросила лекарка.
        - Сплавил. Не беспокойся, ничего страшного, это в ее интересах. Она забавная, пусть живет. Бегать по Сонхи в дырчатом доспехе на голое тело я пожелаю разве что злейшему врагу.
        Сейчас Зинта с ее провожатой пили кофе под названием «капучино» и любовались с поднебесной высоты огромным ярким городом. Здание было большое, крыша - все равно что площадь, столики под зонтиками стояли островками. По соседству устроилась компания молодежи в разноцветно светящихся веночках. Студенты, наверное. И похоже, навеселе. Они дурачились, что-то выкрикивали, танцевали под странную дерганую музыку, порой начинали дружно хохотать. Когда Нейвирол ушла в уборную, которая находилась внизу, на ее стул без спросу уселась девчонка из шумной компании.
        - Посижу с тобой? Чтобы меня не выперли отсюда вместе с ними.
        Остроскулая, быстроглазая, длинные пепельные волосы растрепаны и едва ли не спутаны в колтуны. Стебли, из которых сплетен венок - они называются «световоды», - местами мерцают, а местами погасли и потускнели. На ней была вылинявшая туника с надписью на неведомом языке, обрезанные чуть ниже колен белесо-голубые джинсы в прорехах и ременчатые сандалии на босу ногу.
        - Их сейчас выгонят, на них нажаловались, - она кивнула на своих приятелей, которые продолжали валять дурака.
        - Что ж им за это будет? - пожалела бестолковую молодежь Зинта.
        - Да ничего не будет, просто вытурят из приличного кафе на улицу.
        К столикам, занятым компанией, откуда ускользнула незнакомка, направились двое полицейских из приземлившегося поодаль аэрокара. Они внушительно печатали шаг по черным и белым плитам. Юнцы притихли.
        - А вдруг тебя заметят? - прошептала лекарка.
        - Есть вероятность, что не обратят внимания. С ними нет того полицейского, который мог бы меня заметить. Ну, ты его уже знаешь… Вот он бы удивился, встретив меня в таком месте. А может, и не удивился бы. В конце-то концов, меня можно встретить где угодно - хоть в незийском кафе на крыше, хоть на карнавале в Венеции, хоть в Паяне на празднике Доброго Урожая…
        - Что?.. - Зинта выпрямилась на стуле и потрясенно уставилась на собеседницу. - Ты… Вы, госпожа…
        - Лучше «ты», - решила Госпожа Вероятностей. - Моя власть, то есть моя бесконечная игра, не нуждается в преклонении и формальных изъявлениях почтения.
        Она взяла оставленную Нейвирол чашку и непринужденно допила остывший капучино. Бледно-розовый лак у нее на ногтях изрядно облез.
        - Госпожа, зачем ты отняла жизнь у Рименды? - решительно и мрачно выпалила Зинта. - Несправедливо это было.
        Ей давно уже хотелось задать этот вопрос - и вот, задала.
        - Понадобилось, - беспечно отозвалось сидевшее напротив существо.
        Глаза вроде бы серые, а на самом деле мозаичные, бездонные, и лучше в них не смотреть, а то голова начинает кружиться.
        - Зачем? - не отступилась лекарка.
        - Ну, ладно, расскажу. Правящий дом Лашмы, матриархальной страны на далеком юге за пустыней Олосохар, просит меня о том, чтобы у королевы родилась достойная престолонаследница - умная, находчивая, решительная, наделенная интуицией и отвагой. Они по этому поводу приняли кое-какие обеты, открывающие для меня интересные возможности, но, чтобы воспользоваться их обещаниями, я должна выполнить свою часть предложенного соглашения. Таковы законы мироздания. Иначе они-то свои обязательства выполнят, но для меня это будет словно пирожное за стеклом - любоваться можно, откусить нельзя. Как будто у меня полный карман престолонаследниц на любой вкус! Лашмийская королева на сносях, еще немного - и осталось бы локти грызть. И тут подвернулась Рименда с ее просьбой, согласная отдать взамен что угодно, хотя бы свою нынешнюю жизнь. Разве я могла удержаться? Кандидатура как на заказ, и все довольны.
        «Кроме Тимодии, - подумалось Зинте. - Независимо от того, смертны мы, как бестелесные сущности, или нет, когда кто-то умирает - это всегда безмерная потеря, разлука, обрыв связей с теми, кто остался среди живых».
        Она не стала говорить об этом Госпоже Развилок. Не было смысла: ясно, что та смотрит на жизнь и смерть иначе. Сказала она другое:
        - Неужто совсем ничего нельзя сделать, чтобы покончить с проклятыми Накопителями? Разве нет хоть какого-нибудь шанса, хотя бы совсем малюсенького?
        - Ты имеешь в виду исчезающе малую вероятность? - задумчиво отозвалась Двуликая. - Что-нибудь вроде одного шанса на миллиард? Хм… Что ж, попробуем… Самой интересно, что получится. Я выполню твою просьбу, а ты за это… Когда-нибудь потом выполнишь мою просьбу, если я тебя о чем-то попрошу, идет?
        - Да, - торопливо вытолкнула из пересохшего горла Зинта.
        - Имей в виду, ничего гарантировать я не могу, на то и малая вероятность. Дай что-нибудь из своего кармана.
        - Так у меня же там ничего нет…
        - Что угодно, хоть нитку, хоть пылинку. Без этого никак.
        Лекарка лихорадочно зашарила в мелком боковом кармане здешней юбки, синей с вышитым узором. Палец что-то царапнуло. На ощупь - семечко, застрявшее в слегка разошедшемся шве.
        За эти семечки ее Эдмар отругал. Еще когда гуляли с Дигной, Зинта попросила провожатую купить ей пакетик - отборные, жареные, она такие с детства любила. Эдмара это ужаснуло: дурной тон. Нельзя. Оправдания Зинты, что она, мол, не сорит вокруг себя по-зложительски, а по-доброжительски складывает шелуху в кулек, действия не возымели. Все равно дурной тон. Мало ли, что другие так делают - другие, бывает, и в подъездах гадят, разве ты станешь им подражать? Зинта почувствовала себя провинившейся девчонкой и чуть не расплакалась, тогда он смягчился: можешь грызть свои семечки дома, когда никто не видит, но только не в общественных местах. Она по-честному все выгребла из карманов, оставила на кухне, а одно завалялось, надо же…
        Немного смущенная, Зинта вытащила его и показала:
        - Вот… Только это нашлось.
        - Дай сюда.
        Госпожа Вероятностей выхватила у нее из пальцев коричневато-белое семечко и щелчком отправила в полет.
        - И что теперь будет? - обескураженно поинтересовалась лекарка.
        - Что будет?.. Наверное, тыква из него вырастет.
        - Где вырастет?
        - Где-нибудь… - Непричесанная девчонка в потускневшем веночке из световодов зевнула и встала. - А мне пора.
        - Да ведь оно жареное! - спохватилась Зинта.
        - Ничтожно малая вероятность. О том и речь.
        Из-под навеса в виде раковины появилась Нейвирол. Лекарка смотрела в ее сторону всего секунду, а когда повернула голову, на соседнем стуле уже никого не было, и поблизости не было.
        Она растерянно сморгнула. Неужели разомлела и задремала? Или ее и впрямь удостоила разговором Госпожа Развилок? Или это был один из здешних миражей, которые со стороны кажутся настоящими, а на самом деле сотканы из разноцветного мерцания, - прощальный привет иномирского города, который она успела полюбить?
        Наняться в матросы не удалось: ни один из капитанов не польстился на четверых подозрительных доходяг. Вдобавок едва ли не на каждом корабле был свой маг-предметник, который сразу чуял волшебников, пусть даже изрядно побитых жизнью. Вот, кстати, существенное отличие от былой эпохи: предметников, то есть магов, проявляющих свою силу исключительно с помощью артефактов, в новом времени довольно много, раньше было не так.
        Выбравшись из города, Кудо, Вабито, Сохнор и Монфу двинулись на юг пешком, держась моря. Питались они моллюсками, улитками, мелкими крабами и выброшенными на берег съедобными водорослями. Изредка удавалось разжиться в какой-нибудь деревне заплесневелой копченой рыбиной или черствой горбушкой хлеба. Хорошей еды для них жалели: здешний народ был зажиточен, но скуповат.
        Они совсем запаршивели, стерли ноги до кровавых волдырей, а по ночам дрожали от холода. Каждый про себя ругал и проклинал Тейзурга, вслух его ругать они опасались. Да еще Вабито опять заладил, что нужно искать покровителя - кого-нибудь могущественного, кто возьмет их на службу. Он всегда был склонен к беспочвенным фантазиям. Тут бы выкинутую на берег рыбешку найти раньше, чем до нее чайки доберутся, а он о покровителях размечтался.
        Глава 9
        Пещеры пшоров
        Деревья на опушке Глазастого леса карабкались вверх: искривленные, могучие, с узловатыми ветвями и выпирающими из земли толстыми твердокаменными корнями, которые змеились далеко в стороны. Казалось, кто-то остановил для них время, а когда действие чар закончится, они продолжат штурмовать склон, натужно скрипя всеми своими древесными суставами. Над вздымающейся к небу массой зелени виднелась синеватая верхушка далекой горы. Протяжный лесной шум и манил, и предостерегал.
        У Хеледики перехватило дыхание: песчаная ведьма из пустыни Олосохар никогда раньше не видела северного леса. Ухоженные парки в окрестностях Абенгарта не в счет, здесь совсем другое.
        Клубок пытался покатиться вверх, но это у него плохо получалось - слишком крутой подъем. Ведьма поймала его и убрала в жестянку. Переглянувшись, они с Дирвеном устремились вперед.
        Девушка старалась не отставать. Она ввязалась в это предприятие не ради маленького паршивца, а чтобы с его помощью вытащить из тюрьмы Нинодию Булонг. И чтобы выполнить задание Шеро Крелдона - разыскать и переправить в Аленду Сонтобию Кориц, да и сама Сонтобия вызывала у нее сочувствие: вот уж повезло с сыночком!
        Когда в очередной раз дошло до взаимных колкостей с Грентой, Хеледика, не сдержавшись, бросила, что красивый парень - не обязательно во всех отношениях совершенство, и пример тому Ювгер. «Он не красивый, - с презрением парировала воровка. - Он капризно-смазливый». Хеледика не нашлась, что ответить. Оставалось только признать правоту неприятельницы.
        То, что он предлагал обрезать косу и порвать юбку своей любимой, не добавило ему достоинства в глазах песчаной ведьмы. Гнусная месть, а ведь он в эту Хенгеду по уши влюблен. В дороге проговорился.
        Они тайком подсели в фургон старьевщика, направлявшегося со столичным товаром из вторых-третьих рук по деревням и фермам в сторону Рунды. Фургон был завален тюками с одеждой и свернутыми коврами, непрошеные пассажиры сидели там тихо, как мыши. Дирвен задремал, потом начал метаться и беспокойно мычать во сне.
        - Ты чего? - прошептала девушка, встряхнув его за плечо.
        - Поиметь эту сволочь… - пробормотал он невнятно. - И чтоб эта сволочь меня поимела… А?.. - его глаза испуганно распахнулись. - Я не про это самое, я про Хенгеду!
        - Она тебе до сих пор нравится, а сам предлагал так с ней поступить?
        - Она же меня предала, - буркнул Дирвен.
        Его конопатая физиономия стала пунцовой, как большой храмовый фонарь, немного облезлый, но по-прежнему роскошный, заботливо устроенный в углу в гнезде из стеганых одеял.
        Надо же, до чего сложные у него чувства к этой министерской девице, заключила ведьма, поудобнее примостив под головой тюк, пахнущий ношеным бельем. Ладно хоть, краснеть пока не разучился.
        По крупному счету, ей было все равно. Ни ревности, ни особого любопытства. Перегорело. Осталась только глухая неприязнь и нежелание снова с ним сближаться.
        «Влюблен в Хенгеду - и хорошо: значит, мне докучать не станет».
        Рунда показалась ей городом мрачноватым, несмотря на обилие цветов в ухоженных палисадниках, нарядные обережные орнаменты на беленых стенах и красно-зеленую черепицу на крышах. Повсюду благолепие и порядок, но почему-то тебя преследует навязчивое ощущение безысходной печали, бесполезности, безнадежности.
        На привокзальной площади царило оживление, и вот тут-то было хуже всего.
        - Смотри! - потрясенно выпалил Дирвен.
        - Вижу.
        Среди встречающих столичный поезд преобладали худощавые бледные личности в долгополых плащах - и это были вовсе не люди. Их лица обрамляли длинные белесые бакенбарды, которые шевелились, словно щупальца хищных морских полипов, а безгубые рты напоминали темные щели.
        Двое из них подхватили под руки старика с трясущейся головой, приехавшего вместе с крепко сбитой моложавой теткой, и повели по улице прочь от вокзала. Тетка угрюмо и цепко поглядела им вслед из-под капора, украшенного зелеными матерчатыми цветами, с явным облегчением шумно выдохнула и вразвалку направилась к харчевне.
        Еще двое двинулись следом за грустной женщиной, которая брела по улице с таким видом, словно ей безразлично, куда идти. Пшоры не отставали, деликатно выдерживая дистанцию в несколько шагов, беловатая поросль на их снулых лицах возбужденно колыхалась.
        - Мне сейчас станет дурно, - процедила Хеледика, содрогнувшись от омерзения.
        - Мне тоже, - с неожиданной детской прямотой отозвался ее спутник. - Какая у них тут засада… И заметь, здешние магические патрули эту погань не трогают, даже от вокзала не гоняют! Доставай клубок.
        - Погоди, до окраины дойдем.
        За окраиной и за полосой огородов начинался Глазастый лес - старый, дремучий, опасный, зато не имеющий ничего общего с людскими печалями.
        Если бы кто-нибудь спросил, одобряет ли Шеро Крелдон эту затею, он бы высказался категорически против. Нарушение зарока, пусть даже по-мелкому, чревато отдачей, уж магам ли этого не знать. Вдобавок сам по себе прожект под условным названием «Двери на замок» представлялся ему крайне рискованным и ненадежным. Но никто из достопочтенных мнением Шеро не интересовался.
        Только и оставалось сидеть в углу, сцепив пальцы на объемистом, как у чворка, брюхе, и мрачно слушать прения.
        - Его артефакты и библиотека должны быть незамедлительно приняты на хранение представителями Ложи, с составлением подробной описи в нескольких экземплярах. В Лярану отправим летучее подразделение, официальная версия - в рамках, э-э, устного соглашения о военном присутствии, достигнутого с коллегой Тейзургом незадолго до его исчезновения.
        - И особливо кофейный склад взять под охрану! Руки-то у всех загребущие…
        «Не только у нас», - мысленно дополнил Крелдон.
        - На этом складе должны висеть магические светильники дивной красы, - припомнил с мечтательным выражением на сухоньком лице достопочтенный Робелдон. - Хвалился он, когда их показывал: китонскими мастерами по его собственным эскизам изготовлены, мол-де у него все должно быть прекрасно - и опочивальня, и склад. Надеюсь, коллеги, никто не станет возражать, если я приберу эти светильники на сохранение?
        - А я мог бы позаботиться о заморском ковре, который он сторговал у аснагисского купца в начале весны, - предложил достопочтенный Гривьямонг, алчно сверкнув заплывшими глазами.
        - Да и мебель его, коллеги, нельзя без присмотра оставлять, иначе растащат без зазрения совести. Есть там одно знатное креслице, обитое шкурой иномирского зверя хавлашмыра… Будем считать, коллеги, что это мой вклад, так сказать, моя доля.
        - А я тогда, с вашего позволения, заберу шторы китонских шелков…
        «Не успели от него избавиться, а уже делят его имущество, - удрученно подумал Шеро Крелдон. - Ровно мародеры какие…»
        Сокровенный Круг Светлейшей Ложи принял решение выдворить Тейзурга из Сонхи. Не убить, не покалечить, не околдовать, что было бы вразрез с клятвой, которую он стребовал в обмен на свою помощь в решении мезрийской проблемы, а всего лишь изгнать. Вернее, не пустить обратно, когда он в очередной раз куда-нибудь отправится Вратами Перехода - потому и «Двери на замок».
        Надо сказать, поводы для заговора у достопочтенных были, ибо достал их коллега Тейзург до самых печенок. Во-первых, беспрецедентный конфуз на Великом Светлейшем Собрании, осрамивший Ложу перед иностранными гостями, не говоря о разорительных для казны ремонтно-восстановительных работах в Пергамоне. Учинил сие безобразие первый амулетчик Ложи, но кто его на это спровоцировал, застращав неудобно сказать чем?
        Во-вторых, скверно то, что Тейзург повадился вмешиваться во внутренние конфликты Ложи. Похитив у похитителей Зинту Граско, он тем самым подтолкнул Сокровенный Круг к необратимым действиям. Сочтя, что зарвавшиеся участники этой авантюры уморили лекарку под дланью Тавше, архимаги их примерно наказали: отправили в Накопитель. А после выяснилось, что госпожа Зинта жива-здорова, и коллега Эдмар все это время ее прятал. Вот таких курбетов допускать не следует, это смерти подобно. Даже если организация, чего уж там, сущий гадючник, пока все решается между своими - ей ничего не угрожает, но если начинаются влияния со стороны, жди развала.
        Сотворить заклятье надо в тот самый миг, когда Тейзург покинет Сонхи через Врата Перехода. Согласно теории, изложенной в засекреченном старинном трактате, оно его тотчас настигнет и на энный промежуток времени лишит способности гулять из мира в мир. Он после этого не сможет ни открыть свои собственные Врата Перехода, ни воспользоваться чужими. Так и останется в мире, который лежит за порогом, - до тех пор, пока заклятье не рассеется.
        Оно не вечное, это один из его минусов. Другой минус - то, что необходимо подгадать момент: в первые секунды, как объект шагнул за порог, а Врата еще не успели закрыться. Ни раньше, ни позже, иначе не подействует. И, наконец, третий минус - силы оно требует немерено, в особенности для такого непростого клиента, как коллега Тейзург. Придется работать всем Сокровенным Кругом в полном составе, с участием большого числа кормильцев, которые обеспечат неограниченный приток силы из Накопителей.
        Ответственным за соблюдение конспирации, за безопасность достопочтенных заговорщиков, а также за сбор информации о передвижениях и планах коллеги Тейзурга назначили Шеро Крелдона. Кому «светильники дивной красы», а кому все шишки в случае провала.
        Воздух в подземелье у джуба был затхлый, словно в склепе, вдобавок к нему примешивался крепкий запах человеческого пота. К низким сводам лепилось несколько шариков-светляков, тускло-желтых с прозеленью, для людских надобностей ненадежных, как и все, что наколдовано волшебным народцем. Когда хозяин, которого звали Кармукул, выходил из помещения, шарики гасли, но Суно достал из кладовки магическую лампу, которая таких фортелей не выкидывала.
        Вместо постелей ворох тряпья на полу. Утвари почти нет - зачем она джубу, который обедает ползающими по стенам мокрицами, пауками, жуками и мелкими ящерицами, хватая их своим длинным хоботком? Маг с амулетчиком получали пищу и воду от алендийских коллег через кладовку.
        Кармукул время от времени отлучался, чтобы проверить, нет ли поблизости ищеек, которые могут помешать Игре. Целебное ожерелье его не интересовало, до царицы Лормы ему не было никакого дела. Главное - нескончаемые партии в сандалу с наконец-то обретенным достойным противником. Стук кубика, сопутствующие заклинания, передвижения лакированных деревянных фигурок по замысловато раскрашенным доскам. Суно тоже играл с долей энтузиазма, настроение у него было приподнятое: Зинта нашлась, и с ней все в порядке, а Фроклет со своими людьми на днях доберется до Гунханды. Задание, можно считать, выполнено, эта демонова командировка скоро закончится… Однако расслабляться раньше времени не стоило: бывает, что неприятности тебя настигают как раз под занавес.
        Казалось, лес смотрит на них сразу со всех сторон - с колючих лап громадных мрачных елок, из раскидистых крон лиственных деревьев, из гущи высокой темной травы, среди которой попадалось множество синих, лиловых, розовых, желтых, белых цветочков, мелких, как рисовые зернышки. Неспроста его называют Глазастым. Глаз тут хватает - и птичьих, и беличьих, и еще всяких разных.
        Несмотря на свою врожденную ловкость, Хеледика то запиналась о присыпанный хвоинками торчащий корень, то оступалась в ямку, то влипала в почти незаметную паутину меж кустов орешника. Магическую ловушку она бы почувствовала - но это было не волшебство, а здешняя жизнь.
        В настоящем лесу она была всего-то второй раз после своей прошлогодней вылазки к Лилейному омуту в Ларвезе и ходить по чащобам не умела. Лучше бы ей шагать впереди, чтобы не выпускать из поля зрения клубок, который дороги не разбирает, но она в конце концов сдалась и уступила место Дирвену. Условились, что в случае чего тот сразу поймает путеводный артефакт. Главное, чтобы клубок не закатился в овраг или, еще хуже, в озерцо из тех, что потаенно блестят в космах травы и под вздыбленными заплесневелыми корягами.
        Выполняя задания Ложи, Дирвен за последний год где только не побывал, для него лес был не в диковинку. Он то брал высокомерно-покровительственный тон и цедил что-нибудь презрительное: «На вас, девиц, ни в чем нельзя положиться», то, словно внезапно вспомнив, куда и зачем они направляются, начинал разговаривать с ведьмой сбивчиво, с тревогой и детской надеждой.
        «Одно слово - мальчик!» - фыркнула про себя Хеледика.
        Она выросла в закрытой общине песчаных ведьм и к мужчинам относилась без заведомого почтения. По-разному относилась, смотря что за человек. Если Суно Орвехта или Кемурта она уважала, то какой-нибудь менее достойный представитель противоположного пола мог бы изрядно расстроиться, узнай он, как холодно, трезво и едва ли не цинично оценивает его эта изящная девушка с глазами кошачьего разреза и сдержанными манерами.
        Пласохи, лесные твари, похожие на больших неопрятных ворон с восковыми человеческими личиками и наводящими оторопь когтистыми лапами, быстро почуяли, что меж этими двоими согласия нет. Они увязались за парочкой ближе к вечеру и сопровождали ее, хоронясь среди ветвей.
        Ведьма и амулетчик - не добыча, к тому же те вскоре заметили их присутствие, но вдруг они рассорятся до смертоубийства? Тогда можно будет напиться теплой крови. У пласох, проживших на свете достаточно долго, на людскую вражду отменное чутье. Вражда - это хорошо, это еда. Впрочем, самые мудрые сразу поняли: раз парень и девушка идут вместе за клубком, вряд ли они станут друг друга резать. Во всяком случае, до тех пор, пока не найдут то, что ищут.
        Весь первый день Хеледика испытывала легкое головокружение от непривычных запахов и несметного множества мелких деталей. Пахло травами, елками, птичьими гнездами, прелой хвоей, звериными норами, пометом, шишками, смолой, древесно-земляной сыростью, и все это смешивалось в один сложный аромат, а такого, что цепляло взгляд, вокруг было куда больше, чем в пустыне или даже в городе. Глазастый лес зачаровал гостью из далекого Олосохара без всякого волшебства.
        Когда елки совсем почернели, и все вокруг начала заволакивать холодная лилово-серая мгла, остановились на ночлег.
        У торговца старьем, который, сам того не зная, довез их до Рунды, они купили три теплых походных солдатских плаща (один для Сонтобии) и в придачу удобные шаровары Хеледике. Ее спутник по поводу шаровар заметил с одобрением: «Ага, сразу видно, что ты настоящая девчонка, не парень!» Что он этим хотел сказать - что парни по лесу, вдали от людских глаз, в юбках разгуливают? Когда ведьма поинтересовалась, Дирвен замялся и буркнул, что все равно он девчонкам не доверяет, а то они все у тебя выспросят и потом против тебя же это используют. Мол, один раз он уже обжегся, больше его такими штучками не проведешь. Хм, кого же он имеет в виду: ее или Хенгеду из овдейского министерства благоденствия?
        Сложив из камней посреди поляны круг для костра, принялись собирать сушняк.
        У них были с собой сваренные вкрутую яйца, булка хлеба, сухари, гирлянда овдейских копченых колбасок, кусок подсохшего сыра, мешочек с чаем и колотый сахар. Этого должно хватить. У пшоров брать еду нельзя, даже если подвернется возможность что-нибудь стащить. Тот, кто их яств отведает, далеко не уйдет.
        Когда ведьма увидела под елями несколько крупных грибов, глаза у нее вспыхнули: если неядовитые, а уж с этим она разберется, можно поджарить на веточке… Их коричневые шляпки соблазнительно выглядывали из прошлогодней хвои - а потом они все разом как выскочили, осыпав отпрянувшую девушку сухими иголками.
        - В следующий раз я вам задам! - пригрозила ведьма.
        Испуг прошел, сердцебиение постепенно затихало.
        Поскольку наверху среди ветвей возились пласохи, она не сразу поняла, что рядом ошивается еще одна разновидность лесного народца.
        Невеликого роста человечки в мясистых грибных шляпках. Большинство из них бегает голышом, но иные носят одежду, которую выменивают у народца, обитающего при человеческом жилье. Притворяясь грибами, они манят, дразнят, пугают людей, чтобы завлечь в какой-нибудь овраг, а то и нарочно устраивают западню: пусть жертва свернет себе шею, сломает ногу, заблудится в чаще. Грикурцы - падальщики: они потом будут приходить на то место, где человек умер, и вытягивать из земли соки разложившейся плоти, выпуская специальные корешки из маленьких ступней. Они только таким способом и питаются, а рты у них для того, чтобы гнусно хихикать и что-нибудь бормотать. На зиму они впадают в спячку в укромных зачарованных норах, натащив туда побольше хвои, сухой травы и мха.
        Набрав охапку хвороста, Хеледика вернулась к стоянке и занялась магическим кругом. Пласохи и грикурцы напасть не рискнут, но здесь наверняка водятся еще и древоны - кровожадные чудища, которые прикидываются засохшими деревьями. Встреча с ними даже для волшебника может закончиться плачевно.
        К ужину приступили уже в потемках. Шумел и трещал костер, в жестянке время от времени начинал колотиться убранный до завтра клубок. На краю освещенного круга, за незримой чертой, шевельнулась тень подобравшегося «гриба».
        - Чего тебе надо? - спросила Хеледика, разглядывая гостя.
        Это был грикурц из «аристократов»: он носил трико и застегнутую на четыре крохотные пуговки линяло-зеленую безрукавку. Тощий, сухой, под шляпкой маленькое стариковское личико с заостренным подбородком, плутоватое и мнимо добродушное.
        Дирвен швырнул в него яичной скорлупой, но не попал - грикурц проворно шмыгнул на локоть в сторону.
        - Невоспитанный мальчишка, - осуждающе заметил лесной человечек. - Эх, молодежь, молодежь… За клубком идете, туда вдвоем, обратно втроем? Эхе-хе, думаете, все так просто? Того, за кем вы навострились, еще и расколдовать нужно будет.
        - Я сумею, - уверенно бросила Хеледика, хотя нет-нет да и думала об этом с тревогой.
        Она никогда еще этого не делала. Чтобы снять с человека обезволивающие чары пшоров, песчаная ведьма должна протанцевать вокруг него три тысячи триста тридцать кругов посолонь. Не обязательно за раз, можно с перерывами. Собьешься с шага - не страшно, однако за каждый неправильный круг придется станцевать три лишних. И с начала до конца ворожбы ведьме нельзя произносить ни слова, иначе все насмарку, второй попытки у нее не будет. А Сонтобию Кориц хорошо бы расколдовать до выхода из леса. Человек, опутанный чарами пшоров, напоминает ходячий труп или ожившую марионетку, лишенную собственного разума: без повеления он не сможет ни поесть, ни нужду справить, ни закрыть или открыть глаза, о более сложных вещах и говорить нечего.
        - Выкладывай, грибной придурок, чего надо, а то пришибу, - промычал Дирвен с набитым ртом.
        - Ай-ай-ай, какой неучтивый, - сокрушенно покачал шляпкой грикурц. - Тебя, юная ведьма, хочу предупредить: когда начнешь ворожить, знай, что от этого в наших краях сами собой открываются Врата Хиалы. Не поддавайтесь на уловки демонов! Те будут звать, угрожать и вести охальные речи, но не смогут выйти оттуда наружу, ибо Врата эти половинчатые, и сами потом исчезнут, - он наставительно, как учитель в школе, поднял палец. - Знайте об этом!
        - Почему ты нас предупредил? - хмыкнула девушка, в то время как Дирвен энергично двигал челюстями и озирался в поисках, чем бы еще запустить в грикурца.
        Тот хитро улыбнулся:
        - Для себя стараюсь. Если демоны вас подманят и схватят - живьем в Хиалу утащат, а если вы им не достанетесь - может, заплутаете, может, в овраг свалитесь… Бывают же хорошие сказки, когда в конце все сыты и счастливы.
        - А ну, вали отсюда, говорящий сморчок! - рявкнул Дирвен, дожевав колбасу.
        Грикурц укоризненно покачал головой, лукаво усмехнулся и исчез в лесной темени.
        Хеледика съежилась под своим плащом, на душе у нее было скверно. Вспомнилось, как она поступила с Ялкуцем перед своим побегом из приюта.
        - Ты чего? - воинственно справился ее спутник. - Да плевать на эти Врата Хиалы! Главное, чтобы ты мою маму расколдовала, а демоны - просто шушера, ничего они нам не сделают. Он же сказал, они оттуда не вылезут. Если что, я их Серебряным Лисом напугаю - это один из князей Хиалы, и он мой должник.
        Суно и Кармукул играли не счесть которую партию в сандалу магов, когда Зомар предупредил:
        - Скребутся… Наверху, прямо над нами.
        Джуб недовольно заворчал, его черновато-лиловое лицо с болтающимся хоботком от гнева еще сильнее потемнело. Его сородичей приводит в ярость все, что может помешать Игре, тем более когда она в разгаре.
        - Если нас убьют, мы не сможем доиграть, - будто бы в раздумье заметил Суно. - Хорошо бы перебраться в другое место… Запомним расположение фигур на доске и потом начнем с тех же позиций.
        Сверху им на головы, на старую щербатую столешницу, на антикварную доску с искусно нарисованными разноцветными символами посыпалась пыль.
        - Уходим, - Орвехт поднялся. - Живо!
        На одну из клеток доски шлепнулся не удержавшийся на потолке паук, засучил лапами в центре бело-зеленого знака «Беспечальное отдохновение, или Тройной пропуск хода». Судя по возне, ярусом выше трудилась целая орава землекопов. Комнату заполнило душное пылевое облако, Зомар чихнул.
        Едва Кармукул сгреб фигуры, фишки и кубик, мимоходом съев паука, захлопнул складную доску и с угрожающим ворчанием распахнул дверь под низкой притолокой, на сводчатом потолке появилась первая трещина - словно яичная скорлупа раскололась.
        Орвехт отправил мыслевесть и Фроклету, и дежурному связному. Из Аленды тотчас пришел ответ: он должен во что бы то ни стало продержаться. Совсем немного продержаться, спасательный отряд скоро прибудет в Гунханду. А пока ему надлежит тянуть время и ни в коем случае не отдавать ожерелье. Дежурный маг добавил, что ему будут предоставлены по первому требованию любые боевые или прячущие артефакты: главное, коллега Суно, не подведите, Сокровенный Круг на вас рассчитывает.
        При свете плывущих над головами волшебных фонариков они пробирались гуськом по нешироким темным коридорам, то и дело поворачивающим. Шагавший впереди джуб на ходу стрельнул хоботком, подцепил со стены ядовитую многоножку с рыжей полосой вдоль мохнатой спины и отправил в рот: для него это не пакость и не отрава, а сытная пища. Вокруг колыхались тени - всего лишь их собственные тени. Потом позади послышался шум погони.
        - Обеспечь завал, - велел Орвехт амулетчику.
        Тот приотстал, и через мгновение катакомбы сотряс тяжелый толчок, беглецов снова осыпало пылью. Преследователей это задержит, но ненадолго. Сумели же они с верхнего яруса катакомб достаточно быстро докопаться до убежища Кармукула - значит, и здесь не оплошают.
        - Наружу, - решил Суно. - Выберемся к заброшенным постройкам на окраине, где-нибудь укроемся и будем держать оборону, заодно доиграем.
        «Пока Фроклет со своим отрядом не подоспеет», - добавил он мысленно, а вслух спросил у джуба:
        - Знаешь где-нибудь поблизости надежное место?
        - Есть местечко, - гнусаво подтвердил тот, от негодования то свивая хоботок в кольцо, так что становился виден маленький рот, то принимаясь возмущенно им жестикулировать. - И не одно… Такой игре помешали!
        На поверхность вывела пыльная лестница в солнечных пятнах, над ней была надстроена ветхая мазанка с заржавелым хозяйственным инвентарем.
        Вокруг абрикосовый сад - и похоже, вовсе не заброшенный, но людей не видно. Хотя нет, один есть. Онсур. В компании двух амуши.
        - Твой левый, - бросил Суно.
        Они с Зомаром ударили одновременно. Маг испепелил свою цель мощным заклятьем, амулетчик использовал «Глаз саламандры» в сочетании с «Прицелом Зерл». Огонь перекинулся на дерево, но Суно вторым заклинанием погасил его. Ствол слегка обгорел, зато от амуши остались две кучки пепла.
        - Много их? - спросил Орвехт, встряхнув смертельно побледневшего Онсура.
        - Много, - пробормотал тот. - И они вернут мне мою Варийму, она жива, ее держат при госпоже Лорме…
        - Ты ее видел? - скептически поинтересовался Зомар.
        - Я слышал ее голос из паланкина, и мне сказали, что это она, не обман…
        - Значит, обман в чем-то другом, - безжалостно возразил амулетчик.
        Рассудив, что заклинание на него тратить не стоит, Суно оглушил несчастного парня ударом в челюсть, и они следом за джубом устремились прочь через залитый солнцем ухоженный сад.
        Скала в этом месте напоминала окаменелую драпировку, застывшую складками. По краям небольшой лысой площадки возле ее подножия торчали пучки травы, цвели пухлые белые «хлопушки», стелились кустики с глянцевыми ягодами птицегляда.
        Клубок несколько раз ткнулся в преграду и остался на месте, но не успокоился: так и подрагивал, как будто хотел покатиться дальше.
        - Здесь вход, - понизив голос, сообщила Хеледика. - Но только для народца. Придется кого-нибудь подождать, а пока переобувайся.
        Отойдя в сторонку, она уселась на траву, проворно расшнуровала и скинула ботинки, надела левый на правую ногу, правый на левую. Дирвен недоуменно моргнул, взмахнув пушистыми ресницами (раньше это казалось ей трогательным, а теперь раздражало), потом сообразил, что к чему, и последовал ее примеру. Котомки и свернутые тяжелые плащи спрятали в кустах, хорошенько замаскировав, сами тоже притаились за кустарником.
        Пшоры ходили по лесу изнаночными тропками, проложенными на зыбкой границе людского мира и Хиалы - в отличие от некоторых других разновидностей лесного народца вроде пласох, грикурцев или древонов, для которых эта область недоступна. Однако на истоптанном пятачке перед входом во чрево скалы им придется материализоваться. В силу не до конца объясненных, но непреложных законов магической природы по-другому им внутрь не попасть.
        Ждать пришлось довольно долго. Терпеливая песчаная ведьма сидела неподвижно, созерцая светло-серую с рыжиной поверхность камня, облачное небо, траву, опавшие шишки, темные еловые лапы. Дирвен злился и мысленно цедил ругательства в адрес пшоров, девиц, Рогатой Госпожи, Самой Главной Сволочи, Надзора за Детским Счастьем, Хенгеды, Ферклица, старых придурков из Сокровенного Круга и всех придурков вообще, здешних елок, демонов Хиалы, сволочных приворотов и дрянных пирожков с яблоками.
        Наконец меж обруганных на все корки елок возле края площадки расплылось белесое марево, и оттуда выступили два пшора, которые вели под руки небрежно одетую пожилую женщину с покорным испитым лицом. Оба так и льнули к ней с двух сторон, словно любящие родственники, их пульсирующие «бакенбарды» приникли к ее шее и разбухли от крови. Следом появился третий, тащивший на веревке понурую костлявую корову.
        Женщина шаркала, спотыкалась и угнетенно бормотала:
        - Никому стала не нужна… Совсем никому… Зачем жить дальше…
        «Неправда! - с неожиданным острым протестом возразила про себя Хеледика. - Вернее, не важно! Деревья, и эта трава, и облака тоже «никому не нужны» - ну и что, они есть просто для того, чтобы быть. И я теперь живу так же, сама по себе, хотя прошлой весной думала - зачем жить дальше, раз я не нужна этому…»
        Она неприязненно покосилась на своего напарника и снова сосредоточилась на предстоящей задаче.
        Дирвен этого не заметил, он с клокочущей в душе яростью думал о том, что его маму, наверное, так же сюда привели, и все они тут гады распоследние, и они еще хотят, чтобы он работал на правителей Овдабы, которые сами не лучше пшоров, да он скорее все здесь разнесет… Взаправду разнесет, как в Пергамоне.
        Здешних хозяев ничто не насторожило: они чуяли только тех, кто пребывал в унынии и страдал от осознания своей потерянности.
        Участок скалы перед площадкой тяжело колыхнулся, словно старый пыльный занавес. Так и хотелось сморгнуть, но это был вовсе не обман зрения.
        Пригнувшись, ведьма ухватила корову за хвост и не глядя протянула руку Дирвену. Они прошмыгнули внутрь следом за пшорами. По предварительному плану собирались ворваться туда с боем и убить подвернувшихся тварей раньше, чем те поднимут тревогу, но эти трое прозевали вторжение чужаков. Никаких осложнений, не считая того, что Хеледика чуть не вляпалась в коровью лепешку.
        Внутри царил промозглый полумрак, слабо пахло гнилью. По сводам расползлись пятна мертвенно светящейся плесени, зато пол был ровный, не запнешься. Двое лазутчиков шли за вернувшимися с добычей пшорами, выдерживая дистанцию. Похищенная женщина приволакивала ноги, всхлипывала и время от времени жаловалась, что «стала никому не нужна», с одними и теми же интонациями. Возможно, она была безумна - пшоры никем не побрезгуют. Ледащая корова тяжело дышала. Хозяева пещер маячили рядом со своими жертвами, напоминая бледные тени.
        Дирвен крался, не производя никаких звуков, как на очередном задании, и ведьма бесшумно скользила следом за ним. Раз оглянувшись, он заметил, что ее глаза в полутьме слегка мерцают, как будто на радужке играют лунные отсветы.
        Из глубины подземелья доносился не то шелест, не то многоголосое монотонное бормотание. Коридор разветвился, и пришлось остановиться. Дождавшись, когда пшоры отойдут подальше, ведьма вытащила из кармана и положила на пол клубок. Тот покатился в одно из ответвлений, туда и повернули.
        Еще сильнее потянуло гнилью, к этому примешивались кухонные запахи, вызывавшие скорее тошноту, чем желание отведать здешнего варева, и в придачу застарелая вонь отхожего места.
        Впереди посветлело. Пещера, озаренная зеленоватыми и мутно-желтыми светящимися шариками, была велика, словно анфилада залов в королевском дворце, и пшоры тут кишмя кишели - как черви в куске негодного мяса, как личинки моли в изъеденной до дыр шубе. Сколько их - несколько сотен, за тысячу? И это всего лишь одна из здешних пещер…
        Если прочего волшебного народца не бывает ни много, ни мало - каких-нибудь гнупи, или крухутаков, или сойгрунов в Сонхи столько, сколько заведено, один сгинет, взамен родится другой - то с пшорами дело обстоит иначе. Их может быть и мало, и много, и всего ничего - это зависит от того, в достатке ли для них пищи. Где-то они чахнут и еле прозябают, где-то плодятся, как саранча. Говорят, в некоторых краях люди живут так, что пшоров там вовсе не бывает.
        Водятся они в умеренном количестве и в Ларвезе, и в Суринани, и на Сиянских островах, но сколько же их здесь, в благословенной Овдабе, которая пользуется славой самой просвещенной страны среди стран просвещенного мира!
        Дирвен и Хеледика с оторопью уставились на открывшуюся картину. Они были готовы к тому, что и пшоров, и их пленников может оказаться довольно много - но кто же знал, что их в этих пещерах видимо-невидимо… Как сельдей в бочке, и не сказать, что бочка мала, зато жильцов тьма-тьмущая.
        Люди сидели на полу в чудовищной тесноте. Бледные, вялые, апатичные, одни в обносках, другие, кого привели недавно, в хорошей одежде. Почти все были при деле - пряли шерсть, вили веревки, чистили потемневшими заскорузлыми пальцами орешки северного синюшника, из которых изготавливают синюю, голубую и фиолетовую краску. Лица изможденные и опухшие, глаза бессмысленные, как у дохлых рыб.
        Копошившиеся среди них пшоры отдавали приказания, иные трапезничали: пристроившись возле кого-нибудь, оплетали шею жертвы тонкими белесыми щупальцами-бакенбардами и сосали кровь. Люди не обращали на это внимания, разве что кое-кто из новеньких вздрагивал или морщился от боли.
        В дальнем конце зала несколько десятков человек, повинуясь командам, одновременно поднялись и, задрав свои лохмотья, начали усаживаться на поставленные в ряд вдоль стены осклизлые лоханки.
        Ближе к выходу трое хозяев осматривали умершего, их «бакенбарды» печально колыхались, потом один обратился к людям, которые возились с орешками:
        - Ты, ты, ты и ты, возьмите его и отнесите на кухню, для похлебки.
        Бросив свою работу, те безропотно встали и потащили мертвеца к противоположному проему. Трое пшоров пошли следом за ними, первый заметил сухим шелестящим голосом:
        - Надо присмотреть, чтобы при разделке ничего не пропало напрасно, иначе такое количество смертных не прокормишь.
        Двое других умиротворенно зашептали, соглашаясь с ним: пшоры были на диво единодушным промеж себя народцем.
        Клубок подкатился к группе одетых в рвань седых женщин, которые сидели на полу кружком и шили штаны и кафтаны. Ткнувшись в бедро одной из них, путеводный артефакт остановился.
        Хеледика покосилась на Дирвена, пришибленно застывшего: он ведь запомнил свою маму совсем не такой…
        Находившийся поблизости пшор увидел темно-красный клубок и что-то тревожно зашептал своим соседям, те забормотали, обращаясь к другим пшорам, и через несколько секунд вся пещера наполнилась рокотом шелестящих голосов. На пришельцев уставились сотни бледных глаз, воздух помутнел, как прокисший кисель: хозяева подземелья сообща плели какие-то чары, от которых к горлу подкатывала мерзкая горечь.
        Похолодев от страха, песчаная ведьма приступила к контрзаклинанию. Вряд ли оно получится мощным, у нее с собой всего горсть олосохарского песка, а тварей слишком много, но это единственное, что она может сделать… И в это время Дирвен нанес удар.
        По залу как будто прокатилась незримая сокрушительная волна. Пшоры, не устояв на ногах, повалились на людей и друг на друга. Часть волшебных шариков погасла, со сводов пещеры посыпались камешки.
        Воцарившийся вслед за этим шум общего переполоха прорезал звонкий, со срывом на фальцет, мальчишеский вопль:
        - Мама, это я за тобой пришел!
        Не давая белесым тварям опомниться, Дирвен снова ударил.
        Молельня Кадаха, пристроенная к давно заброшенному дворцу на окраине Гунханды, была святым местом - следовательно, достаточно надежным. Орвехт и не рассчитывал на такую удачу. Жрецы, некогда совершавшие здесь богослужения, были истинными приверженцами Радетеля, и посему их магия, впитавшаяся в стены скромной постройки, хранила ее от зла.
        Когда случилась катастрофа в Мезре, Суно, находившийся там в командировке, точно так же укрывался от умертвий в часовне, благодаря светлого бога за милость.
        Не всякий из волшебного народца сможет зайти в эту молельню - лишь те, кто не отягощен людоедством или другими тяжкими злодеяниями. Флирии, джубы, чворки, маленькие цветочные феи - эти смогут, а вурванам или амуши сюда путь заказан.
        Внутри было прибрано: кто-то следил за порядком. Лучи солнца освещали украшенный резьбой алтарь и вышитые полотна с ликами Радетеля. В этих краях его изображали бородатым сурийцем в тюрбане, в то время как на картинах северных мастеров бог честного достатка и процветания представал бритым мужчиной с непокрытой головой, в шляпе или в бархатном берете.
        Паутины на беленом потолке чуть-чуть, и та свежая. В углу чаша для пожертвований, с несколькими медяками на дне. Суно добавил к ним серебряную монету.
        Кармукул не мешкая разложил на полу разрисованные доски, расставил фигуры - и они с Орвехтом, куда деваться, продолжили прерванную партию. Зомар переходил от окна к окну, наблюдая за тем, что творится вокруг.
        Оконные проемы были прикрыты решетчатыми деревянными ставнями, запиравшимися на крючки. С одной стороны одичалый сад, с другой обшарпанная глухая стена дворца, на которой сохранилось несколько островков мозаики: там обрывок разноцветного узора, тут загадочные миндалевидные глаза и украшение на лбу, выше фрагмент занесенного клинка на фоне блестящей лазури.
        - Сударь, гости, - окликнул амулетчик, тревожно сощурившись. - Онсур и с ним старуха.
        Маг поднялся и шагнул к окну.
        - Погоди, не доиграли! - заворчал позади джуб.
        - Потом доиграем, - успокоил его Орвехт, хотя вовсе не был уверен, что это «потом» наступит.
        Онсур выглядел угнетенным и покорным. На его руку опиралась женщина в златотканом одеянии, с лицом сморщенным, ссохшимся, как у мумии. На таких же высохших пальцах, видневшихся из-под шелковых рукавов, неряшливо желтели длинные загнутые когти, волосы были спрятаны под расшитым жемчугом покрывалом. Несмотря на свой дряхлый облик, держалась она прямо и двигалась с царственной грацией.
        «Какой чести удостоились», - хмыкнул про себя Орвехт.
        Ясно, что боя не миновать, а он-то надеялся отсидеться за доской сандалу… Одно радует, Фроклет скоро подоспеет.
        - А ну, вернись! - с нажимом прогундосил джуб. - Играем дальше!
        - Ты в окошко погляди. Тут сейчас совсем другая игра начнется.
        - Маг, ты меня слышишь? - голос у вурваны был сильный, властный и мелодичный, перемены облика на него не влияли. - Отдай мне украденное, и вы уйдете отсюда живыми.
        - Отсюда? - уточнил Суно, знавший уловки волшебного народца. - И когда мы отсюда уйдем, ты не пошлешь за нами убийц?
        - Нет, не пошлю.
        - И через восьмицу после этого тоже не пошлешь?
        - Через восьмицу тоже не пошлю.
        - А через полгода?
        - Если сам вернешь ожерелье, я никогда не подошлю к тебе мстителей.
        - Я как раз и собираюсь вернуть ожерелье туда, откуда вы с Мулмонгом его стащили. Кстати, где Чавдо, вы его еще не съели?
        - Ты должен отдать «Морскую кровь» мне, потому что мне она нужнее, - прошипела вурвана, сверкнув запавшими глазами.
        Движение за деревьями.
        - Сама понимаешь, почтенная, у моего руководства на сей счет другое мнение.
        - Даю тебе, маг, четверть часа на раздумья.
        Полуденная тишина, только птицы на деревьях щебечут и слабо шелестит листва, да еще кто-то пробирается через запущенный сад, звякая колокольчиками и визгливо хихикая, словно с трудом сдерживаясь, чтобы не расхохотаться.
        Колокольчики звенели на закрытом паланкине, который несли двое ухмыляющихся амуши с торчащими, словно буйные сорняки, травяными патлами. Оба в роскошных одеждах, как будто спятивший оформитель нарядил огородные пугала в золотую парчу. Их сопровождало несколько стигов, среди зелени и цветов эти сахарно-белые скелеты выглядели едва ли не декоративными изысками. У одного вытянутая костяная морда была перемазана кровью: что-то урвал по дороге.
        - Варийма? - с недоверчивым облегчением пробормотал Онсур.
        - Я же обещала, что, когда мы доберемся до них, я верну твою жену живой. Варийма, ты меня слышишь?
        - Да, госпожа Лорма, - донесся из паланкина, украшенного коричневыми кистями, тихий женский голос, почему-то совсем не счастливый.
        - Можешь забрать ее, Онсур. Как договаривались.
        Носильщики поставили паланкин на землю. Парень бросился к нему, распахнул дверцу - и сперва замер, потом отшатнулся. Отполз по траве в сторону с невнятным возгласом, перешедшим в подобие отчаянного звериного воя.
        - Нет, нет, зачем! Я же вам помог, я же все выполнил…
        - Я тоже сдержала свое слово, - древняя вурвана улыбнулась, показав полон рот острых клыков. - Твоя Варийма жива, и я ее тебе возвращаю.
        - Не знаю, что они с ней сделали, но я так и думал, - процедил Зомар, его черные глаза ненавидяще сверкнули на худом небритом лице.
        - Лучше бы вы меня убили, будьте вы прокляты! - выкрикнул Онсур.
        - Иди же ко мне, я тебя убью. - Лорма, которая, возможно, только этого и дожидалась, оплела его тонкими руками, похожими на высохшие лианы, и впилась клыками в горло.
        Кровь она втягивала жадно и шумно, с хлюпаньем, потом отбросила обмякшую жертву - и Орвехт увидел прелестную Сонанк Амуан, с которой имел удовольствие познакомиться в Сакханде. Впрочем, он не принадлежал к числу тех оригиналов, которые увлекаются вурванами.
        Между тем разодетые в парчу амуши с заговорщическим хихиканьем выволокли из паланкина истерзанное, но все еще живое существо, у которого на руках не осталось ни одного пальца, и все лицо, да и не только лицо, покрывали запекшиеся кровавые раны. Варийма застонала. Видимо, до сих пор она хранила молчание и спокойно обменивалась репликами с мужем благодаря каким-то чарам, блокирующим боль.
        - Что скажешь, маг? - спросила, улыбаясь с вызовом, красавица-вурвана.
        - Так себе трюк, дешево и гнусно, - высказался Суно.
        - Добейте меня, наконец… - прохрипела Варийма.
        - Видишь, они сами об этом просят. Есть люди, которые годятся только в пищу, и таких большинство.
        Амуши с ужимками подняли женщину, и Лорма вцепилась в нее, как перед тем в Онсура. А глумливые гримасы прислужников сменились гримасами агонии, когда их охватило пламя, посланное «Глазом саламандры». Стояли они рядом, амулетчику удалось поразить обоих одним импульсом.
        Лорма прикрылась мощным магическим щитом и отступила, волоча за собой Варийму, словно ворох тряпья, потом отшвырнула ее, уже обескровленную, и слизнула с губ алую каплю.
        - Это, маг, не дешево и не гнусно! Такие людишки, как ты, испокон веков все опошляют, видят грязь вместо величия… И кадаховы стены тебя не спасут, не надейся!
        Пшоры метались по пещере с протестующим бормотанием - ни кричать, ни повышать голос эти твари не способны. Словно потревоженная моль в недрах полутемного платяного шкафа, целый сонм шелестящей моли. Похищенные люди по-прежнему апатично сидели на полу: не получая приказов, они на окружающую катавасию не реагировали.
        Хеледика сунула в карман сослуживший службу клубок, подобрала почти дошитый кафтан и суконные штаны. Балбесы они с Дирвеном, господин Суно и господин Шеро отчитали бы их за такое недомыслие… Госпожа Кориц провела здесь три года, ее платье за это время превратилось в драное рубище, а новой одежды для нее не захватили, не считая спрятанного вместе с котомками теплого плаща. Хорошо хоть туфли сохранились - грязные, с потускневшими пряжками, но вроде бы целые, да им здесь и негде было износиться.
        Хеледика взяла ее за руку.
        - Сонтобия, идем со мной!
        Женщина покорно встала, чары пшоров заставляли ее слушаться любых распоряжений. Пальцы у нее были шершавые, в болячках и трещинах.
        Сжимая вялую прохладную ладонь, девушка потащила Сонтобию к выходу. Дирвен в это время лупил по пшорам импульсами своих амулетов, чередуя их - пока один накапливает заряд, другой работает. Трупов уже было больше двух десятков, остальных тварей охватила паника - они спотыкались о людей, пытались за кем-нибудь укрыться или забиться в нишу. В отличие от сойгрунов, гнупи или амуши, эти существа драться не умели, они оказались беззащитны перед разъяренным амулетчиком, который задался целью всех тут истребить.
        - Ювгер, уходим! - окликнула ведьма, назвав его на всякий случай ненастоящим именем. - Ювгер! Забыл, зачем мы сюда пришли?! Хватай кого-нибудь - и бежим!
        На второй раз он услышал. Сцапал за ворот ближайшего пшора и поволок за собой, крикнув:
        - Веди ее вперед, я прикрываю!
        Без пшора им не выйти наружу через зачарованный проем. Пленник что-то бормотал, умоляюще шевеля щупальцами - то ли предлагал какие-то сокровища, то ли просил пощады. Хеледика не сомневалась, что снаружи Дирвен его прикончит. Ну и пусть, эти упыри у нее сочувствия не вызывали.
        Остальные наблюдали за ними издали. На попытки применить заклинания Дирвен отвечал импульсами, после которых беловатая масса в зевах коридоров начинала судорожно шевелиться и втягивалась в темноту, оставляя кого-нибудь лежать на полу.
        Аргументы пшора стали более внятными.
        - Мы просто пользуемся, - шептал невольный провожатый с грустной и убедительной интонацией. - Они сами становятся такими, из-за самих себя, из-за других людей, а мы берем то, что само идет в руки…
        Возле выхода Хеледика велела Сонтобии сесть и переобуться, отметив, что ноги у нее отекшие, и туфли из-за этого тесноваты.
        Снаружи был ветер, и небо, и очищающий запах травы, хвои, леса. Песчаная ведьма ощутила такое облегчение, словно это она сама провела три года в плену в вонючем подземелье.
        Ее предположения подтвердились: Дирвен сначала до хруста врезал пшору кулаком по бледному печальному лицу, потом добил его импульсом амулета.
        Котомки и плащи лежали там, где их оставили. Ведьма приказала госпоже Кориц переодеться и поменять местами туфли, они с Дирвеном тоже переобулись - и двинулись прочь.
        Сонтобию одолевала одышка, выцветшие зеленоватые глаза от дневного света болезненно щурились. Ей бы помыться. И свалявшиеся засаленные волосы надо будет расчесать. И придется почаще отдыхать, а то у нее сердце не выдержит.
        Молельня выстояла полтора часа, потом по ее стенам побежали извилистые трещины, словно там резвились, гоняясь друг за другом, какие-то невидимые существа, обитающие в вертикальных плоскостях. Посыпалась штукатурка, вышитые изображения Кадаха попадали на пол. Возможно, будь тут какой-нибудь праведный жрец, он сумел бы, воззвав к Радетелю, остановить разрушения и дать отпор нечисти, но Суно Орвехт - маг Ложи, отягощенный делами, не все из которых можно назвать благими.
        Они с Зомаром держали оборону, используя заклинания и амулеты, да еще им помогал джуб, разозленный тем, что нельзя вернуться к Игре.
        Когда стало ясно, что молельня вот-вот погребет их под обломками (а слуги Лормы потом раскопают, чтобы забрать ожерелье), Орвехт решил:
        - Прорываемся во дворец.
        Громадное заброшенное строение с остатками мозаик и позолоченной лепнины на обветшалых стенах выглядело куда более роскошным, чем окрестные обитаемые дома из бурого или желтовато-серого глинобита. Единственный шанс протянуть время… По открытой местности не уйти, Лорма привела с собой сойгрунов и стигов, эти проворные твари в два счета загонят дичь, а сад кишит амуши, словно кто-то надумал устроить тут сходку огородных пугал, тощих, долговязых и патлатых, с опасными зубастыми ухмылками.
        С помощью заранее приготовленного заклинания Суно проложил «коридор» до запертой дверцы под низкой аркой. Тварей отбросило с дороги. Силы заклинания хватило на то, чтобы беспрепятственно перебежать через двор. Выбитую в мгновение ока дверь, окованную позеленелыми бронзовыми пластинами, Зомар, поднатужившись, поднял и прислонил на место, а маг ее запечатал.
        Поневоле пришло на ум сравнение с Мезрой: там взбесилась сама окружающая среда, но там за Орвехтом не гонялись с такой целеустремленностью, не считая последней вылазки совместно с Эдмаром, а сейчас охота идет непосредственно за ним, зато никаких затруднений с заклинаниями, и спасательный отряд на подходе.
        - Будем, наконец, играть? - раздраженно проворчал Кармукул, уже начавший раскладывать свое хозяйство.
        - А нам позволят? - хмыкнул Орвехт.
        Они с Зомаром устремились к двери во внутренние покои за вереницей колонн. В зал уже ввалилась через боковую галерею улюлюкающая толпа амуши и сойгрунов, позади маячила Лорма, все еще прекрасная после недавней трапезы.
        Кармукул, гневно бормоча, наперекор всем расставлял фигуры на доске сандалу. Была вероятность, что его не тронут: джубы одержимы Игрой, ради нее готовы на все, больше с них взять нечего - это известно и людям, и народцу. На беду, один сойгрун из свойственного этим тварям злого озорства прыгнул прямо на доску. Лакированное дерево хрустнуло, фигурки разлетелись по залу.
        - Портить доску? - трубно взревел джуб. - Мешать игре?!
        Напакостивший сойгрун скакал на месте и дурашливо хихикал, болтая длинными костлявыми руками - на каждой переливалось и звякало по дюжине браслетов. Кармукул ринулся на него, поймал в воздухе за тонкую нечеловечью ногу, вывернутую коленкой назад, и с размаху шмякнул обидчика об пол. На них с негодующими воплями налетели другие сойгруны. Зомар тем временем «уговаривал» дверь с помощью «Ключа Ланки» - замок оказался зачарованный, дело требовало возни, - а маг его прикрывал.
        Куча-мала распалась на отдельных тварей - возбужденных, облизывающихся, хихикающих. На полу среди россыпи антикварных фигурок сандалу остался лежать Кармукул, весь в крови, которая не слишком выделялась на его баклажанной коже и темном аснагисском кафтане. Рядом сойгрун с размозженной головой, чуть в стороне валялась его оторванная нога, похожая на конечность кузнечика-переростка.
        - Вот так мы наказываем предателей, - царственным тоном произнесла Лорма.
        - Не совсем в тему, сударыня, - возразил Суно перед тем, как шагнуть через порог.
        Он и эту дверь запечатал заклятьем - сколько-то времени выдержит - и послал мыслевесть коллеге Фроклету. Тот ответил, что отряд мчится со всей возможной скоростью и доберется до них примерно через час.
        Всего час. Целый час. Как бы там ни было, это обнадеживает.
        Они углубились в тихий ветхий лабиринт дворцовых помещений, манящий остатками позолоты, лохмотьями шелковых драпировок, прихотливо-симметричной сурийской резьбой по мрамору, пустыми бассейнами с потрескавшимися мозаичными цветами, узорами и рыбами на дне. В воздухе витали ароматы благородной древесины и запах птичьих гнезд, которые в изрядном количестве лепились к рельефным карнизам. Под ногами хрустел засохший помет.
        Орвехт прислушивался к шуму позади: похоже, твари вот-вот проломятся через преграду.
        Увидев за очередным поворотом стену, сплошь разрисованную орнаментом-оберегом от волшебного народца, он в первый момент не поверил неожиданному везению. Это их надолго остановит… Если только не найдется участка, где заклинатель ошибся или краска осыпалась.
        Обойдя заветную стену по круговой галерее, они лишь на второй раз обнаружили дверь. Потайную и вдобавок заколдованную на совесть - «Ключ Ланки» тут бесполезен, выбить ее тоже не получится. Одна из тех хитроумно зачарованных дверей, которые отпираются лишь изнутри, в эпоху расцвета Суринани здешние маги любили такие фокусы. Скорее всего, в помещение можно также попасть через подвал или с верхнего этажа, но на поиски нет времени: коридор уже содрогался от топота. Прорвались, кто бы сомневался.
        - «Прыжок Хамелеона», - предложил Зомар. - Я пролезу туда сквозь стену и открою вам.
        Послав мыслевесть связному Ложи, Суно без проволочки получил нужный амулет.
        «Прыжок хамелеона» - крайне опасный прием, доступный лишь сильнейшим из амулетчиков. Тот, кто его выполняет, рискует застрять в стене и погибнуть, но порой иного выхода нет.
        Слуги Лормы подбирались по галерее с обеих сторон, отрезав пути к отступлению. Заметив неприятеля, они вразнобой завопили, перепугав хохлатых птиц, которые сидели в гнездах среди завитков лепнины. Суно выставил щиты, отражая дождь заклятий, камней и метательных ножей, а Зомар шагнул в стену, покрытую повторяющимися обережными символами - это преграда лишь для народца, человека она не остановит.
        Все в порядке? Из-за стены донесся стук упавшего тела. Орвехт облился холодным потом, увидев расплывшуюся по орнаменту кровавую кляксу. Один нож попал таки в цель… И продержится ли маг без помощника в течение часа против такой своры - это под большим вопросом.
        Амулетчик за стеной был жив, шарил руками, пытаясь встать. Неужели все-таки встал?.. Суно с трудом отбил заклятье, брошенное Лормой, и тут лязгнул засов, раздался тихий скрип, потом свистящий шепот:
        - Сюда…
        Орвехт не заставил себя ждать: ввалился внутрь, не мешкая задвинул засов и успел подхватить парня, чуть не свалившегося на пол.
        Нож торчал из-под левой лопатки. Зинту бы сюда… Или нет, лучше ее сюда не надо, лучше бы Зомара к ней в один миг перебросить, но сие невозможно.
        Суно не был магом-лекарем, но кое-что умел - хотя бы выдернуть дрянной ржавый клинок, одновременно запечатав поврежденные сосуды, и сотворить обезболивающие чары. Первая помощь, этому обучены все более-менее толковые маги. В отряде у Фроклета есть лекарь, который сможет сделать больше, а пока надо надеть Зомару на шею треклятое целебное ожерелье, пусть от него хоть какая-то польза будет…
        Достать мешочек с коралловым артефактом он не успел. С другой стороны энергично скреблись, и в том месте, где на орнамент попала кровь, в стене появилась дыра. За ней мелькнула узколобая рожица сойгруна, потом заглянул амуши - острый костлявый подборок, глумливая ухмылка от уха до уха. Целостность оберега нарушена, теперь это для них не препятствие.
        Зомар находился на волосок от посмертных путей, но его поддерживало заклинание, примененное Орвехтом, и амулеты из личного набора. Шансы дождаться помощи у него и без «Морской крови» неплохие - при условии, что он не достанется Лорме.
        - Сударь… - он неловко сунул руку за пазуху, что-то вытащил и протянул магу. - Возьмите это… Не тратьте на меня время, не то пропадем оба… Это ей… Подарок…
        Он сжимал в ослабевших пальцах вырезанную из синеватого камня свернувшуюся кошку.
        - Кому - ей?
        Суно взял фигурку-тауби, которую парень едва не выронил.
        - Барышне Хеледике.
        - Вы знакомы? - маг спрятал тауби в карман.
        - Нет… Я не подходил к ней, только смотрел издали… Она не для меня.
        «Дурррак!.. Ну и дурак же ты…»
        - Отдам, не беспокойся.
        Стена содрогалась, пролом неумолимо расширялся.
        - Встречайте их, сударь… Только прошу вас, сначала меня добейте.
        Можешь положить кого угодно… Ага, как бы не так.
        «Мне нужен «Пламенный конус», - послал он мыслевесть связному. - Немедленно».
        - Маг, отдай его нам тепленьким, тогда проживешь на полчаса дольше! - с ужимками заглядывая в дыру, крикнул высоким ликующим голосом амуши с бельмом вместо левого глаза. - С этим твоим амулетчиком у нас старые счеты…
        К его бельму прилип дохлый жук с золочеными лапками - не то оригинальное украшение, не то какой-то волшебный артефакт.
        Не ответив, Суно уложил Зомара на пыльный мозаичный пол. Из закругленных проемов под сводчатым потолком внутрь падали косые солнечные снопы, в одном из окошек устроились две маленькие флирии - они с любопытством наблюдали за происходящим внизу, их стрекозиные крылья переливались розоватыми и зеленоватыми разводами.
        К счастью, дежурные не стали допытываться, в каких целях коллеге Орвехту понадобился «Пламенный конус», коли это, с одной стороны, артефакт весьма ценный и редкий, а с другой - не предназначенный для боя, пассивной обороны или игры в прятки. У них было недвусмысленное распоряжение: исполнителю наиважнейшей миссии предоставить все что угодно по первому требованию, они и предоставили.
        Теперь лишь бы успеть раньше, чем слуги Лормы расширят пролом в достаточной степени, чтобы туда протиснуться. Маг метнул в них очередное заклятье. Наверное, кого-то убил, но их было много, для Лормы невелика потеря.
        Погрузив раненого в зачарованное оцепенение, он поставил ему на грудь сияющий конус высотой в четверть локтя, сотворил нужное заклинение и поспешно отступил в сторону. Через мгновение конус вырос до размеров небольшого шатра, как будто заполненного светящейся дымкой, так что неподвижный амулетчик с потемневшим лицом, закрытыми выпуклыми глазами и торчащим кадыком оказался внутри.
        Теперь никто его не разбудит, никто до него не доберется. Его защищает живое пламя саламандры, которое спалит любого, кто рискнет туда шагнуть. Почти любого. Изредка встречаются маги, способные пройти невредимыми через это пламя, и хорошо бы такой нашелся среди коллег Орвехта по Ложе.
        Одна из флирий вспорхнула с подоконника и начала несмелый танец вокруг верхушки конуса: видимо, он ей чем-то понравился.
        Увидев, что сделал Суно, амуши разочарованно завопили: ненавистный амулетчик им не достанется, и посмеяться над магом, вынужденным собственноручно прикончить товарища, тоже не судьба. Их оставили ни с чем.
        Дальше Орвехт дрался яростно и расчетливо. Пламенеющий посреди зала конус прикрывал ему спину не хуже самого мощного магического щита. Главное - самому не шагнуть ненароком назад… Впрочем, тогда он сгорит в мгновение ока, и вместе с ним сгинет пресловутое ожерелье. Лорма это понимала, так что ей только локти грызть оставалось. Снаружи, даже в пяди от конуса, не ощущалось никакого жара, и его легко можно было принять за иллюзию или за безобидный светильник величиной с беседку.
        Услышав нарастающий грохот копыт, Суно не позволил себе расслабиться. Напротив, до предела усилил защиту - и правильно сделал. По дворцу прокатилась волна коллективного магического удара.
        «Спасибо, коллеги, вы же меня чуть не угробили…»
        Уцелевшие противники суматошно заметались, бросились наутек. Лорма напоследок обернулась - на ее прекрасном бледном лице уже обозначились признаки увядания - и прошипела не то проклятие, не то ругательство.
        Первый вопрос Фроклета:
        - Коллега Суно, с ожерельем все в порядке?
        Хеледика с застывшим сосредоточенным лицом расплетала косу, а Дирвен, похоже, не замечал, как ее внутренне колотит. Он вообще мало что замечал насчет других, но до нее это дошло слишком поздно. Вот и сейчас он думал, что танцевальная ворожба почти не отличается от обыкновенного танца. Разве что разговаривать нельзя, пока не закончишь, но они еще в Абенгарте запаслись тетрадкой и карандашами, чтобы объясняться письменно.
        - Ты же и так не любишь разговаривать, какая тебе разница.
        У нее едва не вырвалось, что было бы неплохо, если б он тоже научился, когда надо, держать язык за зубами. Промолчала.
        Они забрались в самую чащу дремучего ельника. На этом настояла песчаная ведьма, опасавшаяся, что их будут искать. Не пшоры - те, как известно, трусливые твари, драк избегают. В пещерах девушка обратила внимание на разнообразную трудовую деятельность пленников, и это ее насторожило.
        То, что похищенные люди прядут шерсть и шьют для пшоров кафтаны, штаны и плащи - ничего удивительного, у белесого народца издавна так заведено. Но зачем им очищенные ядра орешков синюшника - сырье для красителя, который во многих странах пользуется спросом? Они ведь носят серое, иногда блекло-коричневое, а синяя, бирюзовая, фиолетовая одежда им не по нраву. Значит, это не для них. На продажу? Или, может, дань овдейским властям - за то, что им позволяют вольготно жить, даже пускают на вокзал в Рунде?
        Когда ведьма поделилась этими соображениями, Дирвен призадумался и поначалу выглядел напуганным, но потом изобразил покровительственную мину и заметил, что, наверное, она права, молодец, что догадалась, он-то мигом все это понял.
        Соврал ведь. По физиономии видно. Девушка не стала показывать, что раскусила его притворство.
        С помощью песчаных чар и «Круговерти» они запутали следы, в еловой глуши на поляне соорудили шалаш для ночлега.
        Сонтобия безучастно сидела на расстеленном плаще, сложив руки на коленях. Жидкие поседевшие волосы заплетены в косицу. Лицо бледное, как несвежий творог, с дряблыми щеками и отвисшими подглазными мешками. Пустой взгляд устремлен в одну точку.
        Перед вторжением в подземелье Дирвен рассказывал, как она выглядит: мама красивая, на щеках у нее ямочки, на носу веснушки, глаза светло-зеленые, яркие, и копна пышных соломенно-золотистых локонов, они с мамой похожи… Если бы не поисковой клубок, он мог бы и не узнать ее в толпе других пленников белесого народца.
        «Какое страшное место эта благословенная Овдаба», - в который раз подумала Хеледика, а потом решительно сбросила ботинки, стянула чулки и предупредила:
        - Я начинаю.
        Песчаные ведьмы танцуют эту ворожбу под низкие звуки бубна из кожи волшебного зверя осужарха, которые далеко растекаются над барханами вибрирующими волнами. Здесь бубна нет, но девушка слышала его мысленно: для нее он как будто бы есть.
        Дирвен сидел в нескольких шагах в стороне, наблюдал за танцем и беззвучно шептал. Не иначе, считал круги.
        На краю поляны, возле засохшей старой елки, наметилась в воздухе туманная арка.
        Главное - не обращать внимания. Для нее сейчас существует только танец, все остальное не важнее, чем упавшая шишка или подхваченная ветром паутинка.
        Из отверзшихся Врат Хиалы выглянул красный, как свекла, мордатый демон с ушами, похожими на крылья летучей мыши, и чумазым свиным рылом.
        - Ха, девка пляшет! Вот это контаминация контингентированного континуума, девка-то не из простых, не с сеновала…
        Не обращать внимания.
        - Эй, девка, слышь, чего скажу! Кой-кто о тебе справлялся… Не интересно? Ты задницей-то шибче верти, а то никакого смаку. Девка, глянь сюда, какой причиндал у меня есть! Глянь, не пожалеешь! Ты дура или оглохла?
        - А ну, изыди! - вскочив на ноги, рявкнул Дирвен. - Не то Серебряному Лису про тебя скажу! Изыди, скотина свиномордая!
        А Хеледика продолжала свой танец. Демон сейчас значил для нее не больше, чем ползущая по травинке букашка.
        Орветху вынесли два порицания - за то, что упустил Чавдо Мулмонга и без необходимости истратил «Пламенный конус». Касательно Мулмонга - это была скорее формальность: его и до Суно упускали неоднократно, разные коллеги и при разных обстоятельствах. Объясняясь по второму пункту, он упирал на то, что Зомар Гелберехт - чрезвычайно ценный для Ложи амулетчик: тех, кто способен на «Прыжок хамелеона» и прочие приемы того же уровня, едва ли за дюжину наберется, вдобавок это отменный боец, сочетающий личную отвагу с образцовой рассудительностью и самообладанием.
        Так-то оно так, возразил в ответной мыслевести достопочтенный Оксемонг, и будь у нас возможность извлечь его из «Пламенного конуса», ваш поступок, коллега Суно, был бы целесообразен. Но никто из магов Светлейшей Ложи не сможет войти в живое пламя саламандры и не погибнуть за считаные секунды, так что в этот раз вы дали маху: и амулетчика нам, увы, не вернуть, и редкий артефакт безвозвратно пропал.
        Суно не стал спорить. В этом не было никакого смысла. Впрочем, за спасение ожерелья Сокровенный Круг выразил ему предварительную благодарность.
        Единственная отрада, с Зинтой все хорошо. А Нинодия Булонг по-прежнему в тюрьме, о Хеледике и Дирвене никаких известий.
        Парня, как выяснилось, похитила овдейская разведка, но он умудрился сбежать из застенков, и с тех пор о нем ни слуху ни духу. По сведениям из надежных источников, овдейцы его до сих пор не взяли, другой вопрос, куда он в этот раз запропастился. Возможно, тут замешана какая-то третья заинтересованная сторона?
        С Шеро требовали результатов, но тот никак не мог докопаться, в чем дело, и пребывал по сему поводу в мрачном расположении духа. После обмена мыслевестями у Суно осталось впечатление, что старого приятеля тревожит что-то еще, но расспросы - это при личной встрече.
        Были и курьезные новости. Коллега Сухрелдон разразился нравоучительной поэмой о вреде пьянства и пагубности пьяных дебошей. Повсюду читает ее вслух, со своими излюбленными подвываниями и переходами на зловещий шепот - в коридорах резиденции Ложи, в рекреациях Магической Академии, в чайных, борделях и светских салонах, даже был замечен на бульваре посреди толпы зевак и карманников. Как обычно, он утверждает, что это, мол, пророчество, к коему все должны прислушаться, иначе «быть великой беде», но это у него всем известная уловка, дабы скормить слушателям скверные стихи.
        Чтобы утихомирить Сухрелдона, его приставили к делу, в помощь коллеге Тулпету, который совсем одряхлел и средь бела дня засыпает где попало. Присматривать за так называемыми «жареными грядками».
        Светлейшие маги уже который год пытались взрастить редкостные сиянские специи, которые Тайный Орден Пряностей Сияна, дабы сохранить монополию, продавал исключительно в жареном виде. Все засланные туда лазутчики безвестно сгинули. Ложа экспериментировала с ворожбой, которая позволила бы прорастить жареное семя, но согласия по этому вопросу между коллегами не было: одни настаивали на продолжении опытов, другие полагали, что законы природы никакая магия не одолеет. Исследования считались бесперспективными, и Сухрелдона туда запихнули, дабы он поменьше истязал окружающих торжественной декламацией своих опусов. Впрочем, не далее как сегодня утром гонимый поэт явился с докладом, что он-де читал стихи грядкам, и после этого там проклюнулся зеленый росток. Почудилось ему, или не почудилось, или он сам же пресловутый росток туда и воткнул - этого Шеро пока еще не знал.
        Привычная атмосфера: беседы с коллегами, сплетни, интриги, удачные или натужные остроты…. Еще одно задание успешно выполнено. А при мысли о Зомаре, который беспробудно спит внутри пламенного конуса, все равно на душе скребло.
        Наутро у Хеледики разболелись мышцы ног. Сколько времени она вчера танцевала: восемь, девять, десять часов кряду?
        Еще и Дирвен бестолочь. Госпоже Кориц надо не только поесть, но еще и оправиться, а без приказа она этого не сделает, даже если у нее мочевой пузырь разорвется. Пришлось написать в тетрадке сердитое напоминание.
        Осознав свою оплошность, Дирвен покраснел и поскорее повел маму за елки, с надрывом ругаясь в адрес пшоров, Ферклица, Рогатой Гос… Нет, вовремя осекся. Хватило мозгов. Только им сейчас недоставало Госпожу Развилок прогневать!
        Болят ноги или нет - не имеет значения. Снова танцевать под низкие, первобытно тоскливые звуки олосохарского бубна, не слышные никому, кроме песчаной ведьмы. Главное - правильно, с нужным вывертом, ставить ногу, шажок за шажком, сейчас нет ничего важнее, шажок за шажком, и каждый шаг на крохотную толику ослабляет опутывающие Сонтобию чары пшоров.
        С мамой никаких перемен. Ему все меньше верилось, что от танцевальных выкрутасов Таль будет толк.
        Тонкая, гибкая, грациозная, распущенные волосы во время танца сами собой колышутся - этим она напоминала олосохарскую песчанницу. И в придачу неуловимо напоминала обманщицу Хеледику, что заставляло Дирвена настороженно хмуриться.
        На второй день опять открылись Врата Хиалы, демонов в этот раз появилась целая шайка. Один другого отвратней, не считая довольно хорошенького женского личика с длинными голубыми ресницами и белыми перьями вместо волос, но туловище к этому личику прилагалось по-змеиному длинное, поросшее свалявшейся сивой шерстью и с несколькими парами отвислых грудей.
        - Я же говорил, девка пляшет! - пояснил остальным давешний красномордый свин. - Эй, девка, цып-цып! Во, видели? Игнорирует! Ее богатый дядюшка обыскался, а она тут пляшет среди елок, и с нами разговаривать не хочет. Наверное, потому что гордая. Или она стесняется?
        - А чего он ее искал?
        - Может, денег хотел дать. Она же босячка - во, гляньте, босиком пляшет. Эй, девка, тебе деньги нужны?
        - Знатно пляшет, да ляжки у ней тощие.
        - Почем ты знаешь, если она в штанах?
        - Да по ней сразу видно! Спорим, тощие?
        - Об заклад?
        - Девка, сыми штаны, покажи ляжки! Нам только поглядеть, мы об заклад побились! На минутку скинь штаны, чего тебе стоит?
        - А может, вам еще и задницу показать?! - рассвирепел Дирвен, заопасавшийся, что ведьма начнет на них отвлекаться и собьется с шага.
        - О, давай! - с энтузиазмом завопил красномордый. - Покажи!
        - Это дело мы завсегда любим!
        - Покажи, покажи!
        Какая-то пятнистая образина с головой ящера, как будто обрызганная разноцветной краской, обернулась в клубящуюся за Вратами торфяную темень и позвала:
        - Все сюда, нам сейчас задницу показывать будут!
        За считаные секунды тварей под аркой стало вдвое больше, они толкались и лезли друг на друга, напоминая чудовищный шевелящийся букет, который кое-как запихнули в вазу неподходящего размера. Дирвен растерялся, на такой эффект он не рассчитывал. И амулеты против них бесполезны: Врата Хиалы в этом варианте непроницаемы для магии, благодаря чему демоны не могут вырваться в людской мир - но и ты этим гадам никак не наваляешь.
        - Показывай, публика ждет!
        - Вы чего тут орете? Чего столпились, выход годный?
        - Выход негодный, но зато нам задницу покажут! Вон тот парень. Он, говорит, Лиса знает.
        - Эй, ты, показывай, раз обещал! А то нечестно!
        Дирвен вконец осип, ругая мерзких тварей, но их было больше, и вопили они громче. А Таль на них никакого внимания. Хвала богам, после полудня Врата сами собой закрылись. Потом наведался уже знакомый грикурц, раскланялся перед отдыхавшей девушкой с чопорной учтивостью, явно подсмотренной у захудалой провинциальной знати.
        - Хочу поглядеть, как вы ее расколдуете, - пояснил он с лукавой улыбкой на сухом пергаментном личике. - Трогательные сцены - моя слабость. Еще много осталось?
        «Треть», - написала ведьма карандашом в «переговорной» тетрадке.
        До того как стемнело, Дирвен запасся шишками и камешками. Таль, посмотрев на его приготовления, вскинула бровь и на мгновение стала неприятно похожа на Эдмара - словно подсмотрела у него эту иронично-недоуменную мину. Дирвен насупился и отвернулся. Без напоминаний сводил маму за елки.
        Назавтра Врата открылись ближе к вечеру, когда небо над темными верхушками елей побледнело и окрасилось в нежно-золотистый оттенок. Все та же компания и несколько новых рыл. Ну, держитесь! Пусть эти Врата не пропустят никакую магию, залепить туда не волшебным материальным предметом еще как можно.
        Он начал швырять в тварей Хиалы шишками, те пытались увертываться, толкая друг друга, и орали похабное. Ведьма с отсутствующим лицом плыла по кругу, из-под еловых лап за развитием событий наблюдал грикурц - словно завзятый театрал из полутемной боковой ложи.
        - Уй, в глаз попал! Так нечестно!
        - В него кидай, не в меня!
        - А хочешь, мы тебе первые задницу покажем - баш на баш, тогда согласен?
        - А ну, захлопни пасть, тварь!
        Он шагнул ближе к арке, чтобы наверняка засветить в цель, и тут за спиной у него послышался слабый надтреснутый голос:
        - Дирвен!.. Дирвен, сынок, не подходи к демонам!
        Бульвар Шляпных Роз с великолепными особняками, модными ресторанами и допоздна гуляющей знатью по ночам был залит светом магических фонарей в виде старинных крутобоких корабликов, каждый из которых сиял, словно добрая сотня масляных ламп. Не то место, где сподручно хорониться в засаде. Шеро Крелдону пришлось попотеть, чтобы все организовать. Архимаги Сокровенного Круга и охранявшие их нижестоящие волшебники маскировались под фланирующих господ, уличных торговцев, дворников, лакеев, фонарщиков. Участвующие в заговоре магички преобразились в щеголих и цветочниц.
        Участниц было немного. Во избежание утечки информации. У большинства дам Тейзург пользовался симпатиями: флиртовал он изысканно и с подходом, умел и развеселить, и поддержать беседу, и выручить дельным советом, а то, что он увлекался не только противоположным полом, лишь добавляло ему интереса в их глазах. Дамы с удовольствием обменивались сплетнями о его похождениях известного толка, да в таких подробностях, что кавалеры, которым случалось это подслушать, краснели до корней волос. Алендийские нравоучители строгих правил втайне охотились за такими историями, даже приплачивали чужой прислуге за пересказ, чтобы после, собравшись вместе, вовсю браниться по этому поводу, осуждая и Тейзурга, и любопытствующих бесстыдниц.
        Неровен час, кто-нибудь из волшебниц его предупредит, так что на это дело взяли только самых надежных.
        Завсегдатаи Шляпных Роз дивились: вроде нынче не праздник, а наплыв народа, как на гуляньях! И народ, если присмотреться, нервозный какой-то, по-нехорошему собранный… Можно подумать, эти подозрительные личности собираются громить всей толпой богатые особняки да делить поровну чужое добро и сейчас ожидают только условного сигнала от своих заводил.
        - Винцо-то у него в погребке знатное, истинно божественное, в том числе иномирское. Признаться, уже предвкушаю…
        - Мы же договорились, вино и деликатесы распределим на всех коллегиально и организованно, - укоризненно, с педантичными нотками, отозвался собеседник.
        «Мог ли я помыслить, боги великие, что доживу до подобного», - удрученно вздохнул про себя Шеро Кредлон - грузный мороженщик с завлекательно раскрашенным сундуком-ледником на тележке.
        Двое поравнявшихся с ним пожилых франтов прошли дальше, строя предположения о винах из некоего погребка, и смешались с другими прохожими в благоуханной темени бульвара.
        Это тянулось уже пятый вечер. Надлежало подгадать момент, когда Тейзург откроет Врата Перехода и отправится в другой мир, а он, как назло, безотлучно торчал в Сонхи. Несколько раз уходил в Хиалу, но это не в счет.
        Крелдону все это не нравилось до скрежета зубовного. Нарушение официальной клятвы неминуемо вызовет отдачу, и какой она будет - заранее не скажешь. Вдобавок крухутак, поведавший отгадчику о прошлом Тейзурга, упомянул о том, что сонхийские маги в давнюю пору не единожды пытались от него избавиться - и всякий раз сия затея оканчивалась провалом, после чего становилось только хуже. Это продолжалось до тех пор, пока Тейзург сам не убрался из Сонхи.
        Не обнадеживает, ни на грош не обнадеживает. Шеро мучило скверное предчувствие. Возможно, у архимагов тоже были предчувствия, но мысли о божественном винце, драгоценных китонских шелках, мешках с кофейными зернами и светильниках дивной красы помогали им глушить тревогу.
        Следящие и скрывающие чары, наколдованные Сокровенным Кругом, клубились над бульваром Шляпных Роз густым смогом - незримым, неощутимым, многослойно замаскированным, все до последнего заклинания просчитано и выверено, но вдруг коллега Эдмар все же почувствует неладное?
        Из осиянной фонарями темноты до угрюмого толстого мороженщика долетел обрывок фразы:
        - Уговорили, пару складских светильников я вам уступлю, но взамен…
        «Боги, за что мне такое наказание?! Право же, студенческие волнения и то лучше, чем это…»
        Дирвена мучили опасения, что мама, даже очнувшись, навсегда останется вялой, заторможенной, ко всему безразличной, но чары - это не душевное расстройство, и если удалось их без остатка снять, человек вновь становится самим собой.
        Сонтобия Кориц чувствовала себя так, словно выздоровела после затяжной болезни. Пребывание у пшоров запомнилось ей, как длинный тягостный сон в белесо-серых тонах. Бытует мнение, что околдованная пшорами жертва ничего не чувствует - это неправда, тоску она ощущала постоянно. Приглушенная тоска была для нее как будто частью внешней среды наравне с пещерным сумраком и несмолкающим шепотом пшоров.
        Отвечая на расспросы Таль, Сонтобия рассказала, как попала в Рунду. Она регулярно справлялась о сыне, ради этого подолгу выстаивала в присутственных местах Надзора за Детским Счастьем, безропотно выслушивая уничижительные замечания. Деловитые дамы-попечительницы из Надзора изредка снисходили до величайшего одолжения - что-нибудь ей сообщали, заставляя «жестокосердную и нерадивую мать» сполна осознать, сколь велика оказанная ей милость.
        Эти одолжения обычно стоили денег, и в последние годы Сонтобия работала на то, чтобы расплачиваться с суровыми служительницами Детского Счастья за известия о Дирвене. Потом ей сказали, что он утонул (на нее смотрели многозначительно и обвиняюще, со сдержанным негодованием, чтоб у нее не осталось никаких сомнений насчет того, кто виноват в гибели Дирвена), и это ее окончательно подкосило.
        Садясь в вагон поезда, она сама не знала, зачем едет в Рунду. Ее туда неудержимо потянуло, и она просто подчинилась единственному побуждению, которое у нее на тот момент было. Остальные желания умерли.
        Возможно, пшоры посылают какой-то зов, который могут ощутить лишь те, кто к этому предрасположен? Такую догадку высказала Таль.
        - Мама, мы больше не расстанемся, - шмыгнув носом, заверил Дирвен. - Мы уедем далеко отсюда, в другую страну, и сможем там жить, не прячась. А этих теток из Детского Счастья, которые перед тобой выдрючивались, этих гадин… В общем, им лучше никогда со мной не встречаться.
        Обратно добирались порознь: Таль и Сонтобия, переодетая в украденную на ферме одежду, путешествовали как барышня из зажиточной семьи и старая прислуга, а Дирвен сопровождал их тайно, используя «Круговерть» и свой опыт, наработанный на заданиях.
        Ведьма не подвела - вернула ему маму, и теперь он горел желанием выполнить свою часть уговора: вытащить из висгартской тюрьмы Нинодию Булонг, чего бы это ни стоило. Да он, если понадобится, эту тюрьму по камешкам разнесет, пусть у него и нет сейчас «Рвущего цепи, рушащего стены». Они его попомнят… Впрочем, пусть они лучше не узнают, кто это сделал, надо ведь еще убраться вчетвером из этой благословенной страны великого пшорского счастья.
        Зинта разглядывала расставленные на камине вазы - хрупкие, из удивительного перламутрово-зеленоватого фарфора, с изящной узорчатой росписью, наводившей на мысли об одиноких путешествиях через пустынную местность в пору вечерних сумерек. Когда она сказала об этом вслух, Эдмар одобрительно заметил, что она разглядела то, что вложил в свою работу могндоэфрийский художник.
        Эти вазы с тонкими горлышками, изогнутыми несимметрично и плавно, словно стебли водорослей, он принес из того мира, где жил в прошлом рождении. По его словам, раньше это были его вазы, но потом их у него конфисковали вместе с загородным домом и всем прочим имуществом. Сейчас дом принадлежал тому самому Эсвегеурглу, который сперва продал, а после возвратил на место любимую колоннаду прежнего владельца. Эдмар пришел и тайком забрал их без спросу: пусть стоят у него на камине. Зинта не знала, как относиться к этому поступку: то ли он по-зложительски украл вазы у теперешнего хозяина, то ли и впрямь вернул свое, тем более что все равно собирается выкупить имение через подставное лицо.
        В наборе было четыре вазы разной величины. Она поочередно брала их в руки и рассматривала: сразу видно, что нечеловеческое искусство, и немного печальное, и очень внимательное к изгибам, деталям, переливам окраски.
        Гладкие, как стекло. Лишь бы не уронить.
        Зинта опять жила у Эдмара. Суно должен был на днях вернуться, но дочери Табинсы, которых до сих пор так и не удалось пристроить замуж, под конец стали вести себя совсем невыносимо. Лекарку не обижали, но между собой скандалили так, что вся улица Розовых Вьюнов была в курсе, кто у кого сманил жениха, который все равно потом куда-то исчез, только его и видели.
        - Я, пожалуй, домой, - зевнув, сообщил Эдмар. - А то уже с восьмицу туда не наведывался…
        Посреди комнаты начали раскрываться Врата Перехода, и в этот-то момент предпоследняя ваза выскользнула у лекарки из пальцев.
        «Госпожа Вероятностей, хоть бы не разбилась…»
        Видимо, Двуликой было не до Зинты, а может, она просто не придала значения этой беззвучной мольбе, потому что ваза с темным узором, в котором угадывалась дорога меж причудливых ветвистых деревьев, разлетелась на осколки.
        Лекарка вскрикнула. Маг, уже шагнувший в переливающуюся туманную арку, обернулся.
        - Я разбила… Эдмар, прости…
        На худощавом треугольном лице мелькнуло выражение досады, но в следующий момент он снисходительно улыбнулся.
        - Да полно, Зинта, неужели я, по-твоему, не смогу это восстановить?
        Осколки собрали в корзину. Зинта уселась на диван, виновато поглядывая на три оставшиеся вазы, а Эдмар вновь направился в центр комнаты. Остановился. Некоторое время постоял. Что-то прошипел.
        - Что случилось?
        - Зинта, лучше уйди отсюда, - его голос прозвучал ровно, однако с такой интонацией, что лекарка съежилась. - Что бы ни случилось, оно касается только меня.
        Она вышла прочь, ни о чем больше не спрашивая.
        - Коллеги, план «Двери на замок» увенчался победой! - торжественно провозгласил сухопарый седоусый фонарщик, остановившийся рядом с тележкой мороженщика. - Мы избавились от Тейзурга, по предварительным расчетам, лет на десять - он теперь надежно заперт в том мире, где в настоящий момент находится. Позвольте, коллеги, всех нас поздравить с успехом!
        - Пусть теперь, хе-хе, маги того мира от его эскапад страдают! - подхватил почтенный Робелдон, претендовавший на светильники с кофейного склада. - Оделили мы их подарочком на ближайшее десятилетие, уж они бы нам за это спасибо не сказали…
        - И кофейные плантации со всеми запасами наши! По сему поводу не зазорно бы закатить полуофициальную трапезу - отпраздновать приобретение, как думаете, коллеги?
        «Прослушай, что там делается, и доложи обстановку», - послал Шеро мыслевесть своему подчиненному, занимавшему пост возле ограды особняка Тейзурга.
        Тот был вооружен «Большим слухачом», позволявшим подслушивать снаружи разговоры, которые ведутся в доме.
        «Прислуга вроде напугана, перешептывается, что хорошо бы не попасть господину под горячую руку, а сам Тейзург ругается на разных языках», - бодро отрапортовал амулетчик минуту спустя.
        Он не был посвящен в детали и решил, что все получилось, как задумано.
        «Отправь мне мыслевестью то, что принимает «Большой слухач», - велел Шеро.
        - Что-то не так, коллега Крелдон? - справился один из лжефонарщиков, заметив, как побледнело одутловатое лицо мага-безопасника.
        - Тейзург здесь. В доме. И боюсь, у него затруднения с Вратами Перехода.
        - Быть того не может!
        - Мы наложили заклятье в тот самый момент, когда он открыл Врата и ступил за порог, при этом возникает эхо, которое ни с чем не спутаешь, - это же все почувствовали…
        - Послушайте сами, достопочтенные. - Шеро применил заклинание, позволяющее всему Сокровенному Кругу услышать то, что передавал ему амулетчик с «Большим слухачом».
        После нескольких мгновений гробовой тишины все разом заговорили:
        - Это как же так…
        - Коллеги, мы привели в действие «Двери на замок», но Тейзург остался не снаружи, а внутри… И это ему не нравится!
        - Еще бы ему это понравилось!
        - Стало быть, он теперь никуда из Сонхи не денется?!
        - В ближайшие десять лет - никуда, так что плакали ваши светильники, коллега Робелдон.
        - Увы, это светильники Тейзурга, а не Робелдона, а я лишился славного креслица, которое приглядел себе для комнаты отдохновения…
        - Да какие вам светильники и креслица, коллеги, опомнитесь! Уходим отсюда, пока он не выскочил разбираться, кто наложил заклятье.
        - Однако же оно подействовало, хотя кое-кто сомневался…
        - Да уж лучше бы не подействовало!
        - Коллеги, хватит спорить, организованно отступаем, каждый по своему маршруту! Коллега Шеро, обеспечьте защиту!
        Непосвященная публика была изрядно удивлена внезапным массовым бегством доброй половины гуляющих с бульвара Шляпных Роз и тоже потянулась следом. Мало ли какие на то причины? Если все вдруг сорвались и заспешили прочь - значит, для этого есть повод, и лучше присоединиться к толпе. Для светлейших магов это было кстати: дополнительное прикрытие.
        По счастью, до коллеги Эдмара пока еще не дошло, что случилось. Использованное заклятье было относительно поздним и вдобавок надежно засекреченным - собственная разработка Светлейшей Ложи. Не та информация, которая могла вспомниться Тейзургу в результате купания в Лилейном омуте. Не знал он, хвала богам, кому обязан пресловутыми «затруднениями», ни чворка не знал… Но, скорее всего, через некоторое время узнает.
        Непривычные к пробежкам архимаги воспользовались амулетами, которые придавали сил и спасали от одышки. Крелдон тяжело трусил в арьергарде, катя перед собой дребезжащую тележку. В леднике, кроме остатков распроданного мороженого, был спрятан громоздкий, но чрезвычайно мощный артефакт, защищающий от поисковой магии.
        Коллега Эдмар продолжал шипеть ругательства, и это, хвала вам, боги-милостивцы, было весьма хорошо. Маг или сквернословит, или колдует, совместить то и другое никому еще не удавалось.
        Трехэтажная брань в духе молонских портовых грузчиков сменилась трагическим воплем на неведомом, явно нелюдском языке:
        - Нлилааах рионгл могндохаяр сифл ххаэнэдоо льи аргхмо, сану кракхлаиитэ мосумонгэрэ элаи риигнагионгли фласс!
        Эту фразу с невероятными для человеческой гортани мелодическими переливами Тейзург скорее пропел, чем выкрикнул - и после этого умолк. Надо полагать, сорвал голос.
        Правильно оценив наступившую вслед за тем нехорошую тишину, заговорщики припустили по темным улицам еще быстрее.
        «Удираем, словно мальчишки от садового сторожа, - с мрачной самоиронией подумал Шеро Крелдон, выровняв подскочившую на булыжном ухабе тележку. - И никаких вам теперь, достопочтенные, складских светильников дивной красы…»
        Висгартская тюрьма торчала над бурыми пляжами, словно гнилой зуб, царапающий облака острой скошенной верхушкой. Серое с прозеленью море нагнало массу пены с клубками оборванных водорослей, темными, блестящими, неизъяснимо угрожающими - словно какие-то океанские гады, которые только притворяются растениями. С запада порывами налетал соленый ветер. Шкура Великого Пса Анвахо, который незримо носился над побережьем, пропахла йодом и рыбой.
        Туманная пасмурная погода хороша для разведки: меньше шансов нарваться на стражу, патрулирующую окрестности. Зарубаны в такую пору сидят по трактирам и пьют пиво.
        Местность к северу от тюрьмы пользовалась дурной славой: там водились жлявы - волшебный народец, который ловит людей, чтобы питаться их воспоминаниями, пока человек потихоньку умирает. Живут они в прибрежных зыбучках и заманивают свои жертвы красивыми раковинами, съедобными моллюсками, принесенными морем вещицами. Увидишь, лежит неподалеку от полосы прибоя что-нибудь завлекательное, подойдешь поближе, захочешь взять - и почва заколеблется, расступится, а жлявы тут как тут. Они похожи на невысоких уродливых женщин с лягушачьими лапами вместо ступней, а одежды не носят, кутаются в старые рыбацкие сети.
        О присутствии народца предупредил амулет. Поглядев на подозрительно волнистый песчано-галечный пляж, Дирвен сразу понял, кто здесь обитает. Сволочное местечко. Впрочем, вся Овдаба - сволочное местечко. Угораздило же его именно тут родиться восемнадцать лет назад.
        Сам-то он запросто пройдет, у него есть «Непотопляй», выменянный у русалки из абенгартского канала: хозяин этого амулета не утонет ни в воде, ни в трясине. А вот остальные… Хотя, если держаться за руки, он проведет всех: туда - Кемурта и Таль, обратно - их же и в придачу Нинодию Булонг.
        Гренту и маму оставили в заброшенной коптильне в четырех шабах отсюда. Будто бы мама - собирательница моллюсков, а Грента в случае опасности спрячется с помощью своих амулетов, а то ее, как несовершеннолетнюю, сцапают и отправят в приют.
        Он уже наметил маршрут предстоящей вылазки и повернул обратно, когда услышал глухие стоны. За валуном, похожим на окаменевший бочонок, над перемешанным с галькой темным песком торчало три головы в замызганных сурийских тюрбанах. Пленники жляв, утонувшие в зыбучке по плечи. Все еще живые.
        - Придурки, - поглядев на них сверху вниз, оценил ситуацию Дирвен.
        Похоже, все трое - маги, но маги плевого уровня. По-овдейски еле-еле лопочут. По-сурийски, впрочем, тоже. Иностранцы из каких-то дальних далей. Вот какого чворка им делать в Овдабе?
        Они смотрели на него пересохшими воспаленными глазами со смесью безнадежности и мольбы.
        - Убей… Камень бери, убивай на милость… Убивай как милость…
        - Сами друг друга убьете, придурки, а я вам в забойщики не нанимался, - процедил Дирвен, ухватив ближайшего за грязный ворот.
        Он по очереди выволок их из ловушки, используя «Тягло», которым разжился у обворованного в Абенгарте ростовщика. Ну и доходяги: тощие, в лохмотьях, в болячках.
        - За руки держитесь, - нетерпеливо скомандовал спаситель, взяв первого за костлявое запястье. - Пошли!
        Вокруг зашуршало, посыпались камешки, из зыбучек начали вылезать их обитательницы: смуглые, под цвет здешнего песка, с лягушачьими ступнями того же цвета и недобрыми мутно-черными глазами. У одних волосы свисали космами, у других были уложены в неряшливые прически, но вместо шпилек оттуда торчали рыбьи кости. На тощих шеях нитки жемчуга: кто отнимет у жлявы ее бусы, тот легко разбогатеет, но так же легко он может и потерять все нажитое. Их длинные пальцы с четырьмя фалангами, похожие на членистые лапы насекомых, хищно шевелились.
        Жляв было не меньше двух дюжин, и кого другого они бы утянули в свои владения - но только не первого амулетчика Светлейшей Ложи.
        Он мигов расшвырял их в стороны: только что подбирались, окружив кольцом, - и вот уже валяются на гальке, словно кучи рваных рыбацких сетей и спутанных волос.
        Оценив расклад, пляжная нечисть начала проворно закапываться обратно.
        - Пошли, - буркнул Дирвен, злой на этих придурков за то, что они ему подвернулись. - Да поживее, мое время столько стоит, что вам таких денег за всю жизнь не заработать.
        Он довел спасенных парней до дороги. Те ковыляли, с трудом переставляя ноги, спотыкаясь, кое-как опираясь друг на друга: у них все затекло и одеревенело, хорошо еще, что способны с горем пополам двигаться.
        Заодно Дирвен убедился, что пройдет здесь, как по бульвару, со всей шайкой на буксире.
        - Проваливайте вон туда, в город, там пожрать найдете, - он махнул в сторону невидимого за холмами Висгарта и демонстративно вытер о штаны руку, испачканную об их засаленную рванину.
        На прощание бродяги горячо благодарили его на ломаном овдейском, называя «великим магом». Наивняк деревенский: он же амулетчик, а не маг, но до них это вроде бы не дошло.
        Поглядев, как они бредут по краю дороги, словно поднятые некромантом трупы, Дирвен еще раз мысленно обозвал их «придурками» и кружным путем отправился к своим.
        Мелькнуло соображение, что он поступил непрактично: был бы на задании, ему бы следовало этих бедолаг без разговоров убить, как ненужных очевидцев. Но кому они сдались, никто их слушать не станет, а ему вовсе не надо, чтобы на него Тавше опять прогневалась.
        - Коллега Кредлон, прошлой ночью коллега Тейзург, князь дружественной Ляраны и наш торговый партнер, подвергся магическому нападению. Он пока не делал никаких официальных заявлений и не обращался к Ложе за помощью, но мы располагаем сведениями о том, что такой инцидент имел место… Предположительно, к этому причастны иностранные агенты, а также, по всей вероятности, Ктарма. Ваша задача - найти виновных, которых мы могли бы предъявить ляранскому князю, в противном случае может пострадать наша политическая и деловая репутация. Повторяю, виновников сего безобразия возьмите где угодно, хоть из-под земли достаньте, но чтоб они были, - достопочтенный Чеголвехт, в котором вряд ли кто-нибудь признал бы степенного долговязого фонарщика, в течение нескольких последних ночей хлопотавшего на бульваре Шляпных Роз, смотрел на собеседника озабоченно и многозначительно. - Для Ложи это весьма важно…
        - Понимаю, - отозвался Шеро с бесстрастным лицом. - Будет исполнено.
        Кому-то не повезет. А куда денешься?
        Ранним пасмурным вечером Хеледика танцевала на отмели, загороженной со стороны берега выветренными бурыми скалами.
        Хмурое море волновалось, по темному зализанному песку расползались кружева пены. Пахнущая водорослями иззелена-туманная даль с размытым окоемом томила всеми обещаниями начала времен. Над укромным пляжем с криками носились чайки, других зрителей не было.
        Распущенные волосы колыхались вокруг ведьмы воздушной медузой, как будто исполняя свой собственный зачарованный танец. Камешки кололи босые ступни. Она не обращала внимания на боль. Плавные, стелющиеся, властные, зовущие движения: Хеледика делилась со здешним песком своим волшебством, вливала в него подобие жизни - это ненадолго, от силы на два-три дня, но для того, что она задумала, этого хватит.
        Когда Орвехт приехал в наемной коляске с вокзала, Зинта была дома. Эдмар отправил ее на улицу Розовых Вьюнов на другой день после того, как у него не заладилось с Вратами Перехода.
        - Я сейчас злой, как демон, и непредсказуемый, как самые сливки расы энбоно, вдруг я тебя чем-нибудь напугаю? Ты ведь меня еще не во всех моих масках видела… Я дорожу нашими странными, но трогательными отношениями и не хочу, чтобы они закончились, - он нежно погладил ее по голове, словно Зинта опять была кошкой. - Так что отправляйся пока домой.
        - А что случилось с Вратами?
        Эдмар криво и вымученно усмехнулся.
        - Думаю, что в ближайшее время я это выясню.
        Маги Ложи официально извинились перед ней за похищение, заверив, что виновные понесли заслуженную кару и больше такого не повторится. Напросившийся в эту делегацию Троглехт, который уже оправился от своего душевного недуга, был красноречив и преисполнен достоинства - можно подумать, это его стараниями лекарка оказалась на свободе. Когда все распрощались, а он попытался остаться, Зинта выдворила его без церемоний, он даже оробел от ее непривычной решительности.
        А теперь вернулся Суно - живой и здоровый, с потемневшим от загара лицом, выполнивший секретное задание исключительной важности, но все равно невеселый. Главное, что вернулся. Как будто для Зинты, до сих пор прозябавшей в зыбком тревожном ожидании, наконец-то взошло ее собственное солнце.
        Сумеречная хмарь надвигалась из-за прибрежных холмов. Над облитым скудным блеском морем все еще светилась бледная полоска, и там виднелся вырезанный из черной бумаги силуэт парусника. На севере, на мысе Добрый Клюв, зажегся маяк, каторжную тюрьму опоясало ожерелье тусклых огоньков. Вечерний запах океана стал таким острым и вкрадчивым, что голова шла кругом.
        Трое в темных тюрбанах, какие носят понаехавшие в Овдабу сурийцы, с вымазанными сажей лицами, шагали по пляжу, держась за руки. Им освещал дорогу плывущий над землей шарик-фонарик, и россыпи гальки, озаренные его скользящим желтоватым светом, казались единственно надежными посреди зыбких пепельных сумерек. Следом за людьми шуршащей змеей полз песок.
        У Дирвена опять мелькнула тревожно-неприятная мысль, что Таль во многом похожа на Хеледику, вот и песок ей подчиняется… Впрочем, сейчас не до того. Он был наготове, чтобы дать отпор жлявам, но народец зыбучек не спешил нападать на двух амулетчиков и ведьму. В прозрачных потемках кто-то осторожно копошился, наблюдая за людьми, один раз кинули камешком, но в остальном не мешали.
        Тюрьму окружала старая кирпичная стена. Таль выступила вперед и приникла к ней, извиваясь, словно в танце, а потом проворно отскочила. Кирпичи с тяжелым стуком осыпались, образовался пролом: ведьма что-то сотворила с цементом, скреплявшим кладку. Друг за другом проникли во двор, хлынувший за ними зачарованный песок поднялся волной и застыл, замаскировав дыру.
        Трое незваных гостей спрятались за поставленными в ряд бочками. Охрана с масляным фонарем подошла посмотреть, в чем дело, и неспешно убралась восвояси, не заметив ничего неладного. Кто-то сказал, что оголодавшие жлявы балуют, а другой возразил, что это, скорее, топлян выбрался из моря и ходит возле ограды.
        Висгартская каторжная тюрьма для здешних служащих была тихой заводью. Волшебниц, преступниц знатного происхождения и опасных разбойниц тут не держали, на то имелась особая тюрьма при министерстве благоденствия. Местный контингент - воровки, обиравшие своих клиентов продажные девицы, домашние отравительницы, женщины, виновные в тяжких преступлениях против Детского Счастья, мошенницы, которым не повезло нарваться на тех, чьи интересы задевать не стоило. Вместо дерзких побегов - попытки соблазнения охранников (вот за этим начальство смотрело в оба), вместо бунтов - массовые истерики, тоже по-своему страшные, но не настолько опасные для окружающих.
        Никто не ждал, что в эту тишь да гладь проберутся злоумышленники с целью кого-то выкрасть, а уж на такую честь, как визит первого в Сонхи амулетчика, здешняя комендатура тем более не рассчитывала. Охрана тюрьмы напоминала хозяйского пса, с которого довольно грозно выглядеть да ходить по двору, гремя цепью, - и все будет лучше некуда. До поры до времени.
        Переждав за бочками быстро угасшую суматоху, юные налетчики переглянулись, блестя в полутьме белками глаз.
        - Я узнаю, где она, - шепнула ведьма.
        - Как узнаешь?
        - Кого-нибудь допрошу и потом заморочу. Вы подождите тут.
        Жертву она выследила возле кухни, которую обнаружила по запаху подгорелой овсяной каши. Коренастая женщина в тюремной робе вынесла наружу ведро с размокшими почернелыми корками - и застыла, как истукан, в один миг опутанная чарами.
        - Где сейчас держат Нинодию Булонг из Ларвезы? - спросила ведьма, вынув у нее из пальцев дужку звякнувшего ведра.
        - В лечебнице тутошней, у ней ноги недужные, - тихо и сонно отозвалась заключенная.
        - Отведи меня туда.
        Услышанное Хеледике не понравилось. Если у Нинодии больные ноги, в состоянии ли она далеко уйти?
        Дирвен и Кемурт выбрались из-за бочек и все вместе двинулись к отдельно стоявшей постройке под двускатной крышей. На вбитых в беленые стены крюках висели фонари, но магических среди них было раз-два и обчелся. Пахло известью, мылом, прогорклым маслом и рыбой. Дважды приходилось замирать и «исчезать», пропуская караул. Маскировку обеспечивали амулетчики, а для ведьмы главным было не выпустить из-под контроля провожатую.
        В которой из палат находится Нинодия, та не знала. Хеледика велела ей вернуться обратно и заниматься дальше своими делами. Чары постепенно рассеются, а о том, что произошло, женщина не вспомнит.
        Лечебница была невелика. Ведьма усыпила надзирательницу, флегматично вязавшую носок в коридоре при свете начищенной медной лампы, и двух обитательниц первой палаты, переругивавшихся в темноте простуженными голосами. Нинодия нашлась в следующей палате, которую Дирвен отпер «Ключом Ланки».
        Каморка с крохотным зарешеченным окошком и единственной лежанкой. Тут скверно пахло, и все трое еще на пороге невольно сморщили носы.
        Бледное, опухшее, изможденное лицо больной каторжницы. Волосы кое-как заплетены, выбившиеся пряди прилипли к потному лбу. Беспокойно пошевелившись, женщина съежилась и подтянула к подбородку залатанное одеяло.
        - Не трогайте меня, я и так скоро умру… Я не виновата, не торговала я своей дочкой, почему мне никто не верит! Ради Тавше, дайте мне просто умереть, Акетис на том свете рассудит, виновна я или нет…
        - Нинодия, это я! - гневно прошипела ведьма, ее глаза по-кошачьи сверкнули среди угольных разводов. - Ты меня не узнала?
        Женщина глубоко вздохнула и откинулась на испачканную подушку, на висках у нее в свете волшебного шарика блеснули капли испарины.
        - Уф, тебя в таком виде узнаешь! Как ты сюда пробралась?
        - Потом расскажу, а сейчас вставай и пошли. Эти двое согласились мне помочь.
        Нинодия кивнула, выражение ее отечного лица с огрубевшими чертами стало осмысленным и даже азартным. Откинув истрепанное одеяло, она с тихим кряхтением спустила на пол забинтованные ноги и тут же скривилась от боли.
        - Что у тебя с ногами?
        - Болят, мерзавки… Меня осудили за Детское Счастье, да еще я, видишь, тут чужачка, не из ихних - вот и начали они меня наказывать, пласохи окаянные. И щипали до синяков, и пинали, и кулаками в грудь тыкали, и по ногам башмаками топтались со всей силы, все там распухло и почернело, так что не уйти мне, деточка, далеко, до дверей и то еле доковыляю. - Она сморгнула слезинку, глядя на визитеров благодарно и безнадежно. - Спасибо, что заглянули проведать, мне и то радость, да хранят вас Тавше, Ланки, Кадах и все остальные.
        - Что-нибудь придумаем, - упрямо заявила девушка, отступив в угол и сделав знак своим сообщникам.
        - Плохи дела, - еле слышно произнес Дирвен, сердито скривившись и отведя взгляд. - Знаешь, отчего такой запах? У нее там наверняка гнойные язвы или вроде того, мы ее забрать с собой не сможем.
        - Мы ее тут не оставим. Есть заклинание, с помощью которого даже тяжелораненого или беспамятного можно заставить идти, я один раз такое видела… И я это заклинание знаю, но после этого у нее с ногами станет хуже, из-за нагрузки…
        - Давай тогда, деточка, заколдуй меня - и пойдем поскорее, - попросила Нинодия. - Хуже, чем есть, не будет. Я с вами хоть под заклятьем пойду, хоть на карачках поползу, только не бросайте меня здесь!
        - Лучше мы ее унесем, - деловито предложил Кемурт. - Знаете, как солдаты раненых выносят? Смотри, Ювгер: сцепим руки вот так, она сядет - и мотаем на всех парусах, - в его сипловатом голосе появились нарочито залихватские нотки. - Она не тростинка, так и мы с тобой ребята не слабой дюжины. По-всякому нельзя ее тут оставлять.
        - У меня «Тягло» есть, - спохватился Дирвен. - Я один ее унесу, она для меня будет по весу, как годовалый ребенок, а вы тогда прикрывайте. Главное, что потом делать, ей же лекарь нужен.
        - Потом я знаю, что делать, - отрезала ведьма, стиснув кулаки, чтобы унять нервную дрожь.
        - Ты, что ли, умеешь лечить?
        - Нет, но я смогу кое-кого позвать.
        - Деточки, да хватит уже лясы точить! - вмешалась Нинодия Булонг. - Пошли отсюда!
        - Только молчите, а то нас застукают, - отрывисто попросил Дирвен перед тем, как взять ее на руки.
        - Не бойся, буду нема, как рыбка в аквариуме, - Бывшая танцовщица подмигнула, обняв его за шею. - Верещать от боли, когда тебя спасают, - распоследнее дело.
        Хеледика выскользнула во двор первая и наслала сонные чары на появившуюся из-за угла стражу, выдавшую свое приближение топотом и вонью дешевого масла. Звякая оружием, караульные осели на булыжник. Послав еще одно заклинание, ведьма заставила погаснуть оброненный ими фонарь.
        Сколько ни смотри, лаза не найти, внешняя стена сливается с расплывчатой мутью безлунной северной ночи, но их привел к нужному месту подвластный Хеледике песчаный ручеек. Маскировка с шорохом осыпалась, беглецы выбрались наружу, после этого заклятый песок опять взметнулся и перекрыл пролом. Этого колдовства хватит еще на несколько часов. Утром охрана обнаружит загадочную дыру, выводящую на зыбучие прибрежные пустоши.
        - Эй, цепляйтесь за меня, - напомнил Дирвен, не сбавляя шага.
        Если для кого другого «Тягло» убавило бы вес ноши на четверть, в лучшем случае на треть, то первый амулетчик сумел, как обычно, выжать из артефакта намного больше. Таль и Кемурт держались с двух сторон за его куртку. Выбравшиеся на поверхность жлявы затаились, опасливо прислушиваясь и принюхиваясь. Невидимое в седом сумраке море шумело мерно и сонно, словно прижатая к уху раковина.
        - Куда мы сейчас? - проворчал Дирвен, когда вышли на дорогу.
        - В коптильню, - Таль говорила уверенно, как будто все хорошенько продумала. - Кем, вам с Грентой надо будет сразу оттуда уйти, как можно скорее и как можно дальше, а мы выберемся иначе.
        - Как? - поинтересовался Дирвен.
        - Моим способом. Увидишь.
        - Ты не забывай, с нами моя мама.
        - Знаю. Все будет в порядке. Я кое-кого позову, и за нами придут.
        «Надеюсь, что придут, - добавила она про себя, украдкой поежившись от мучительной неуверенности. - И надеюсь, что долго ждать не придется».
        Летом в Овдабе ночи короткие, и к тому времени, как дошли до обветшалой продолговатой постройки, небо над холмами начало розоветь, а на западе появилось море - холодное, медлительно-беспокойное, переливчато серое в необъятном туманном коконе, словно только что сотворенное.
        Грента дремала на лавке, закутавшись в плащ, а Сонтобия штопала чулок при свете огарка в позеленелой плошке. Ей постоянно снились пшоры: словно она опять у них в пещере, среди других пленников, и не может оттуда уйти, - поэтому она старалась спать поменьше. В длинном темном помещении до сих пор сохранился слабый запах копченой рыбы. Нинодию, еще сильнее побледневшую после путешествия, усадили на расшатанный топчан у стены.
        - Спасибо, мальчики, вы такие галантные кавалеры, - вздохнула она, глядя с теплотой на Дирвена и Кемурта.
        С кавалерами Нинодия Булонг привыкла флиртовать, перешучиваться, выпрашивать подарки, болтать о пустяках. То, что те переносят ее с места на место, как немощную старуху, да еще видят непричесанной, в грязной арестантской одежде, без пристойного макияжа, в прежние времена показалось бы ей немыслимым, а сейчас она смотрела на них сконфуженно и ласково, пытаясь хотя бы улыбкой отблагодарить за помощь.
        Поманив Таль в сторонку, Дирвен процедил:
        - Нас тут застукают в течение ближайших нескольких часов. Так что помоги ей переодеться, наведи на нее то заклятье для ходьбы - и смываемся.
        - Подожди. Не успеют нас найти. Я сейчас позову.
        - Кого?
        - Увидишь. Но сначала пусть Кем и Грента уйдут.
        С вожаком она взялась за руки и пожелала удачи - воровской и вообще всякой, а потом, внезапно решившись, обняла его порывисто и неловко, всего на мгновение.
        С Грентой попрощались сдержанно. Сперва Хеледика собиралась напоследок сказать ей, что вовсе не завидует и никаких интриганских намерений за душой не прячет, но сама поняла, что это бессмысленно. Та еще больше насторожится.
        Однажды она слышала, как Грента жалуется вожаку: «Ты заметил, как она сегодня утром на меня уставилась? И когда я на крышу - она тоже на крышу, ты заметил? И прислушивается, когда я что-нибудь говорю… Я не понимаю, чего ей от меня надо. Она вся какая-то серенькая, даже поясок у нее серый - ну, просто сама барышня Серость собственной персоной! Она из тех, кто говорит у тебя за спиной гадости, я таких не люблю. Я ведь была за стенкой, когда она тебе сказала, что я слишком категоричная, мне было очень неприятно, даже вот здесь под ребрами после этого заболело. И чего ей все-таки от меня нужно?..»
        Скажи ведьма, что ничего не нужно, правда-правда, совсем ничего - это подозрений Гренты не развеет. Другое дело, если бы Таль созналась, что хочет продать ее сурийским работорговцам, чтобы на вырученные деньги накупить себе нарядов и сладостей, - тогда бы Грента, может, и решила, что эта притвора наконец-то раскрылась. А может, и не решила бы. Хвала богам, что дальше им не по пути, и хорошо бы в будущем не пришлось снова где-нибудь пересечься.
        После того как Кемурт и Грента исчезли в сиянии показавшегося над холмами солнца, Хеледика обратилась к Дирвену, глядевшему на нее нетерпеливо и с неодобрением:
        - Я сейчас попробую позвать. Если не получится, тогда наведу на нее заклятье, и пойдем.
        Нинодия, успевшая с помощью Сонтобии сменить тюремную робу на цивильное платье с оборками, энергично закивала:
        - Действуй поскорее, деточка, а если не подфартит, мотаем отсюда пешком, уж я-то не подведу, не беспокойся…
        Несмотря на обезболивающие чары, ей было худо - землисто-бледное лицо, тяжелое дыхание, и держалась она главным образом за счет куража.
        - Попробуешь, ага? - скривился Дирвен. - Раньше ты говорила уверенней…
        - Вот и не мешай, - огрызнулась ведьма.
        Он скептически наблюдал за ней: отошла в сторонку, сосредоточилась, губы беззвучно шевелятся. И в самом деле творит какое-то зовущее колдовство.
        - Не пугайтесь, - она повернулась к женщинам. - Тут сейчас откроются Врата Хиалы, но это хорошо, это за нами.
        - И кого же ты позвала? - оторопел амулетчик. - Тех любителей танцев, которые хотели на твои ляжки посмотреть?
        - Увидишь.
        Что ж, через некоторое время он и впрямь увидел - Самую Главную Сволочь и Лиса в облике рослого парня с ушами на макушке, торчащими из роскошной копны серебристых волос.
        - Господин Эдмар, почтительно прошу вас, перенесите нас, пожалуйста, в Аленду, - склонившись в изящном поклоне, произнесла девушка.
        Дирвен независимо хмыкнул, чтобы скрыть замешательство: значит, все-таки Хеледика?..
        - Не проблема, - ухмыльнулся Эдмар. - Но эти две дамы нуждаются в усиленной защите, поэтому четверых за раз взять не сможем, кому-то придется подождать.
        - Тогда сначала их, - решила песчаная ведьма. - Доставьте их, пожалуйста, к господину Орвехту.
        Она посмотрела на Дирвена. Тот промолчал.
        - Мешкать не стоит. Накрывающая Овдабу сторожевая паутина уловила твой зов, и здешние маги наверняка захотят выяснить, что случилось. Врата останутся открытыми, в случае опасности заходите внутрь. В Хиале никуда ни шагу, и лучше держитесь за руки. Лисичка, распорядишься насчет охраны?
        - Распоряжусь, - лис-демон сверкнул клыками. - Кстати, мои ребята уже успели нажаловаться на пошляка и грубияна, который обещал показать им прекрасное, а вместо этого сквернословил, корчил рожи и кидался шишками.
        - Дирвен, это было с твоей стороны бестактно, - глумливо-серьезным тоном заметил Эдмар. - Очередное проявление непохвальной невоспитанности… Лисичка, ты уж предупреди, чтобы никто из твоих ребят не прикасался к моей Хеледике.
        - Братва, этих двух смертных не трогать, - повелительно бросил Лис, обращаясь к темной мгле, клубящейся за аркой, которая зыбко вырисовывалась посреди обшарпанного помещения коптильни. - Охраняйте их, но чтобы никаких тесных контактов, не то хватала пообрываю. Ну что, Золотоглазый, берем по даме, закольцовка - и рвем когти с боевыми песнями?
        - Ох, какими же красавцами бывают иные демоны, - глядя на него во все глаза и пытаясь приподняться с топчана, с вымученной улыбкой произнесла Нинодия.
        - Не спорю, Лис обладает умопомрачительным шармом, но вам, сударыня, при вашем недуге, лучше прогуляться в моей компании, - маг подал ей руку.
        Демон взял под локоть Сонтобию, испуганно оглянувшуюся на сына.
        - Идите с ними, госпожа Кориц, - сказала ведьма. - Они переправят вас в безопасное место, а потом вернутся за нами.
        Дирвен, отвернувшись, украдкой сглотнул комок. Вроде бы все хорошо, и мама нашлась, и скоро он окажется в Аленде, а все равно душу переполняла нестерпимая обида.
        Шеро Крелдон чуть свет нагрянул в гости к Суно Орвехту. В доме уже проснулись: матушка Сименда хлопотала на кухне, Зинта успела позавтракать и отправилась проведать своих пациентов. Тилибирия развалилась на крыльце и с царственным видом вылизывалась в первых лучах солнца.
        Теплое летнее утро, черепица на крышах так и сияет, и с ней весело перемигивается булыжник мостовой.
        Зато Шеро был мрачен, как на похоронах. Впрочем, Орвехт, узнав от него последние новости, тоже невесело призадумался.
        «Воистину старые безумцы…»
        Вслух он этого не сказал. План архимагов пошел прахом из-за сущей мелочи: Эдмар шагнул под арку Врат Перехода - и сразу вернулся обратно, в этот самый момент заговорщики и сотворили свое заклятье. Колдовство изрядной силы - ну, так и участвовал в этой несусветной авантюре весь Сокровенный Круг, за исключением достопочтенного Зибелдона. Этот одержимый чужими мирами путешественник опять где-то странствовал и не появлялся в Сонхи с весны. Когда вернется, наверняка порадуется, что его загубленная клумба отомщена.
        - А что коллега Эдмар? - поинтересовался Суно.
        - Пока ведет себя как ни в чем не бывало. Постарайся разузнать через Зинту, как он настроен. Это, считай, и моя личная просьба, и секретное задание Сокровенного Круга. У тебя алиби, той ночью тебя в Аленде не было. По версии следствия, нападение организовали иностранные агенты, у нас уже есть их соучастники… Некий продувшийся в сандалу аристократ - спустил все состояние и обрек свою семью на нищету, теперь раскаивается, без раздумий согласился на наше предложение. Он получит нужную сумму на оплату долга, а потом примет яд, оставив признательное письмо. И один провинившийся маг, которому грозит Накопитель. Когда ему предложили выбор, он предпочел сознаться в этом безобразии и уйти посмертными путями. Вопрос, купится ли на это коллега Тейзург.
        - Сложный вопрос, - хмыкнул Суно.
        В дверь тихонько постучали. Матушка Сименда принесла поднос с двумя чашками густого горячего шоколада. Маги устроились возле распахнутого на улицу окна.
        - А что там с ростком на «жареных грядках»? - полюбопытствовал Орвехт. - Сухрелдон все же доконал своими стихами сиянские пряности?
        - Это не пряность, а тыква. Натуральная тыква, скороспелая вдобавок - уже вымахала величиной с кулак. Как туда попало семечко, неизвестно, коллега Сухрелдон клянется, что он ни при чем. И сорт неведомый. Вот вернется достопочтенный Зибелдон и разберется с ней, в растениях он сведущ больше всех прочих…
        Из глубины дома донесся шум ссоры.
        - Дура ты, Салинса, забирай его себе, а мне он даром не нужен! Рожей не уродился. Я пойду замуж за красивого парня, а не за кого попало!
        - А ты, Глодия, будто рожей уродилась? Да не женится на тебе красивый парень!
        - А вот посмотрим!
        - Посмотрим, посмотрим! Да скорей посреди нашей улицы Врата Хиалы откроются, чем ты выйдешь за красавца!
        - Ах ты…
        - Отошли ты этих девок обратно в деревню, - философски-сочувственно посоветовал Шеро, допив последний глоток шоколада. - Это же не племянницы, а форменная напасть: горласты, лишены вкуса и такта, позорят тебя перед соседями и… И типун им на язык!
        Последнюю фразу он произнес уже другим тоном, одновременно приступив к плетению мощного защитного заклятья. Суно, тоже уловив характерное магическое возмущение, приготовился к бою. Похоже на то, что Глодия таки выйдет замуж за красивого парня… Посреди улицы Розовых Вьюнов, прямо напротив особняка Орвехта, раскрывались Врата Хиалы.
        Зашлась в истошном лае сидевшая за решетчатыми воротами соседская собака. Дворник с метлой, увидев туманную арку, вытаращил глаза, а потом благоразумно попятился, бормоча под нос что-то обережное.
        Орвехт уже собирался пустить в ход заклинание экзорцизма, когда из колышущейся под аркой мглы вытолкнули на мостовую двух женщин, и одна из них была ему знакома… Нинодия Булонг. Растрепанная, подурневшая, бледная, как на смертном одре, - но это оказалась она.
        - Шеро, Суно, родные мои! - хрипло крикнула вернувшаяся шпионка, заметив в окне второго этажа магов. - Гляньте, кто со мной! Мы все-таки нашли Бегонию, знай наших!
        Она обеими руками ухватилась за сухопарую седую женщину, и со стороны казалось, что она вцепилась в госпожу Кориц, чтобы та не вырвалась и не бросилась бежать. Только выскочив на улицу, Орвехт и Крелдон поняли, что Нинодия еле стоит на ногах, а мать Дирвена из последних сил ее поддерживает, не давая упасть.
        Дирвен молчал, набычившись, стараясь выглядеть независимо и презрительно. Хеледика тоже помалкивала. Злилась на него, это наверняка: губы сжаты, сощуренные глаза сердито сверкают. Потом достала матерчатую куколку, в которой будто бы заключена ее ведьмовская сила - ясно, у нее там олосохарский песок! - распорола ножом шов и немного содержимого высыпала, остальное завязала в платок и опять спрятала в карман жакетки. Лицо у нее при этом было такое ожесточенное, словно не куколку выпотрошила, а человека зарезала.
        Взяв добытый песок в горсть, она встала на пороге коптильни, спиной к Дирвену. Волосы, длинным хвостом выпущенные из-под сурийского тюрбана, колыхались, как во время ворожбы, а за порогом брезжила облачная хмарь, налившаяся жемчужно-розовым утренним сиянием.
        Ведьма размашистым движением швырнула песок и что-то произнесла яростной скороговоркой, в ее голосе слышался свист колючего ветра пустыни. Волосы на мгновение взметнулись и снова опали. После этого она вернулась в коптильню и уселась на скамью, благовоспитанно сложив на коленях тонкие руки. Ее невзрачное фальшивое личико в водянистом полумраке напоминало белую маску, испачканную сажей.
        Дирвен, как ни крепился, все-таки не выдержал:
        - Что ты сейчас сделала?
        - Прокляла тех, кто мучил Нинодию, и тех, кто ее оклеветал. Теперь у них тоже будут болеть ноги - до конца жизни или до тех пор, пока они не раскаются в этом, не найдут ее и не попросят прощения.
        - Ха, так они это и выполнят! Они же даже не знают, где ее искать.
        - Тем хуже для них, - обронила песчаная ведьма с опустошенным видом.
        - А как тебя сюда занесло?
        - Мы ведь с тобой в одной лавочке служим.
        Понятно, у нее задание Ложи. Дирвен снова умолк, злясь и на Хеледику, которой он теперь по горло обязан за маму, и на Ферклица с его Хенгедой, и на Рогатую Госпожу с ее извечными каверзами.
        Врата Хиалы туманно переливались над старыми некрашеными половицами - словно обрывок сна, застрявший в мире утренней яви, где ему вовсе не место. Они напоминали дверь в страшную темную комнату: ничего не видать, но кто-то в этой зыбкой темноте есть - там шевелятся, перешептываются, хихикают, как будто даже подглядывают.
        Жабий выкормыш Эдмар и Серебряный Лис подоспели раньше, чем до коптильни добралась погоня. Уже в Хиале, среди тошнотворной тускло-разноцветной хмари, Дирвен спохватился и чуть не взвыл от отчаяния: ему же предстоит объясняться перед кураторами и архимагами по поводу своего исчезновения, а он так до сих пор и не придумал никакой уважительной причины.
        Нинодия с помощью Крелдона и Орвехта доковыляла до кресла в гостиной и принялась взахлеб, почти в истерике, рассказывать о пережитых злоключениях, мешая любопытные для Ложи сведения с несущественными подробностями. Прерывалась она лишь для того, чтобы отхлебнуть из чашки горячего шоколада. Благодаря чарам, которые навели на нее сначала Хеледика, а потом и Тейзург, боли она не чувствовала.
        Сонтобию Кориц, оробевшую и не понимающую ларвезийской речи, усадили на диван и тоже угостили шоколадом.
        - Зинта возвращается, - заметил Шеро, мельком глянув в окно.
        - Уже идет обратно? - удивился Орвехт.
        - Я бы сказал, не идет, а летит, как пушечное ядро.
        Хлопнула входная дверь, послышался стремительный легкий топот, и в гостиную ворвалась лекарка.
        - Тавше, силы твоей прошу!
        - Госпожа Зинта, вас не затруднит немного подождать? - спросил Крелдон, перед тем уточнявший у Нинодии, о чем с ней беседовали в тюрьме овдейские чиновники.
        - Я-то подождать могу, а гангрена ждать не будет. Лучше велите кипятить воду.
        - Миленькая, только ничего не режьте! - всполошилась шпионка.
        - Обойдемся иссечением, - успокоила Зинта. - Потом все заживет.
        Ее сосредоточенное лицо было непривычно властным, Орвехту случалось видеть ее такой только за работой.
        Когда Нинодия почувствовала себя лучше, ее увезли в загородное поместье Крелдона. Спустя несколько дней Суно навестил старую приятельницу: та уже ковыляла по дорожкам среди цветников, опираясь на дамскую трость с набалдашником в виде бутона. На ней было шелковое платье с воланами, волосы уложены в модную прическу, на отечном лице выделялись густо подведенные глаза, а в ушах сверкали крупные бриллианты - подарок от Шеро и Суно вскладчину.
        - Кое-как хожу, спасибо твоей Зинте, что при своих ногах осталась. А танцевать уж больше не буду, отплясалась Плясунья… - Печаль в ее голосе сменилась бодрыми нотками. - Зато не оставили меня пропадать в овдейской тюрьме, провались она в Хиалу, прислали помощь, когда я уже не чаяла. То-то же, знай наших, я всегда говорила, что Светлейшая Ложа своих в беде не бросает!
        Орвехт лишь молча кивнул, про себя подумав: «Еще как бросает. Смотря в чем для Ложи выгода. Так что никакой тут заслуги светлейших коллег, это упрямая песчаная ведьма решила, что бросать своих не годится».
        Тайное и чрезвычайное собрание Сокровенного Круга проходило в обстановке строжайшей секретности. Присутствовали все архимаги, кроме счастливчика Зибелдона, еще не вернувшегося из очередного странствия по чужим мирам, и Салурехта, внезапно занемогшего.
        Последний еще вчера был энергичен, авторитарен и преисполнен здравого практицизма, а нынче впал в беспросветный маразм. Лекарям удалось обнаружить угасающие следы каких-то чар, предположительно оказавших роковое воздействие на его умственные способности. В придачу незадолго до этого исчезли двое магов-службистов Большого Внутреннего Круга, принимавших участие в достопамятной операции «Двери на замок».
        Сокровенному Кругу все это не нравилось. Выводы напрашивались. Однако стервец Тейзург так и не предъявил Светлейшей Ложе никаких претензий, был неизменно любезен и будто бы проглотил, не поморщившись, ту официальную версию, которую ему скормили.
        Издевается. Право же, лучше бы потребовал возмещения ущерба.
        - Последнее уточнение, коллеги. Наше заклятье лишило его возможности пользоваться Вратами Перехода в течение девяти лет и трех месяцев с погрешностью в несколько суток.
        - Многовато… А если попробовать снять заклятье?
        - Сие невозможно, и вы об этом прекрасно осведомлены.
        - Коллеги, Тейзург отнюдь не главная проблема. Под вашим давлением Сокровенный Круг нарушил данную ему клятву, и отдача налицо: магическая структура Сонхи стала опасно проницаемой, возникли каналы или, скорее, возможности каналов между областями, которые прежде друг с другом не сообщались. Трудно сказать, чем это чревато…
        - Позвольте, коллега Робелдон, а почему это - под нашим давлением? Не обеляйте себя за чужой счет, кто хотел наложить руку на светильники с кофейного склада?
        - Почтенные коллеги, сейчас не время ссориться! Как полагаете, быть может, он все-таки избавит Сонхи от своего присутствия - уйдет, как в прошлый раз, Вратами Хаоса?
        - Это крайне рискованный шаг даже для Созидающего, каковым является, несмотря на свое демоническое прошлое, коллега Тейзург.
        - Прошлое тут ни при чем, демоническая сущность тоже может обладать задатками Созидающего, Порождающего или Разрушителя, которые при благоприятных условиях разовьются. Вы меня удивили, коллега Гронвехт, сведущему магу полагалось бы об этом знать.
        - Позвольте, коллега Вавелдон!
        - Коллеги, угомонитесь, не начинайте! Право же, это несвоевременно, сейчас мы должны сплотиться. Предлагаю выслушать мнение нашего младшего коллеги Орвехта.
        Суно мало чем мог их утешить. Ему казалось вероятным, что Эдмар и дальше будет делать хорошую мину при плохой игре. После беседы с несчастным достопочтенным Салурехтом тот знает во всех подробностях, что именно произошло и из каких побуждений действовали архимаги Светлейшей Ложи. И он прекрасно понимает, что застрял в Сонхи надолго. Закатить скандал, обвинить Сокровенный Круг в вероломстве и гордо укатить из Аленды - «так пусть же мне будет хуже»? Полноте, это не в его духе. Никуда он не уедет, не дождетесь, и хуже будет всем окружающим. Для него это перемена условий игры - что ж, теперь он станет играть по новым правилам. Одно слово, стервец.
        После перерыва с чаем и шоколадом архимаги перешли ко второму вопросу повестки: как быть с Дирвеном Корицем.
        Большинство высказалось за то, чтобы вернуть ему звание первого амулетчика Светлейшей Ложи: Дирвен не поддался на перевербовку, сбежал от овдейских службистов, задал трепку пшорам, несмотря на их численное превосходство, и выкрал из тюрьмы шпионку Ложи Нинодию Булонг. За эти заслуги ему надо вынести похвалу, а за злостное нарушение дисциплины - строгое порицание.
        Госпоже Кориц назначили денежное пособие, приставив к ней охрану, проверенную прислугу и переводчицу, которой также вменили в обязанность обучать ее ларвезийскому языку. Предполагалось, что матушка Дирвена будет благотворно влиять на сына. Дайте-то боги-милостивцы, чтобы так оно и сложилось.
        Архимаги согласились с тем, что следует предоставить ему б?льшую свободу, чем до сих пор, а то ведь он все равно найдет способ улизнуть из-под контроля. В этом смысле Дирвен одержал маленькую победу.
        Он нехотя рассказал, к кому его приворожили, и очень просил кураторов «заставить эту сволочь снять свой сволочной приворот», взамен клятвенно обещая соблюдать дисциплину.
        - Деликатный вопрос, коллеги, - достопочтенный Лаблонг обвел присутствующих многозначительным взглядом. - С одной стороны, такой приворот - это, конечно, форменная непристойность, а с другой, как ни поверни, именно благодаря сему постыдному обстоятельству овдейские маги-безопасники не смогли приворожить и переманить нашего первого амулетчика. Поэтому, коллеги… - последнюю фразу он произнес с такой интонацией, словно подразумевалось продолжение, так и не прозвучавшее вслух.
        Архимаги обменялись понимающими взглядами и согласно закивали.
        - В конце концов, у всех есть недостатки, и у каждого водятся свои грязные мыслишки, - заметил достопочтенный Гривьямонг, сцепив на животе пухлые белые пальцы. - Главное - верность нашим интересам и отсутствие возможностей для перевербовки.
        - Совершенно верно, - отозвался его сосед. - Может быть, стоит предложить Тейзургу денег? Или, скажем, доходное имение с виноградником, чтобы он не вздумал снять свой приворот…
        - Нет уж, коллеги, если он увидит, что нам это полезно, он назло снимет, так что сделаем вид, будто мы этот вопрос вообще не рассматривали и знать ни о чем не знаем. Надеюсь, ни у кого нет возражений?
        «Вот так-то, Дирвен, - философски вздохнул про себя Орвехт. - Интересы Ложи превыше всего!»
        - Почему они так с ней поступили? - хмуро поинтересовалась Зинта, после того как съездила в имение Кредлона проведать Нинодию. - Сами ведь такие же каторжницы, им ли не понимать, что невиновного тоже недолго опорочить да осудить, особенно если среди важных людей сыщутся зложители, которым это выгодно. А еще говорят о какой-то каторжанской справедливости, иной раз и в книжках об этом пишут, я читала, но чего же там справедливого, если невиноватую покалечили?
        - Это не справедливость, это нечто другое, - отозвался Суно. - Я бы сказал, что каторжницы, которые издевались над Нинодией, воспользовались случаем, чтобы хоть на некоторое время почувствовать себя хорошими, правыми, карающими зло в лице так называемой матери-сутенерши. Быть справедливым и чувствовать себя справедливым - улавливаешь разницу? Во втором случае тот, кто упивается своей правотой, не станет докапываться, виновна его жертва в действительности или нет, потому что ежели нет - недолго и без жертвы остаться. Это своего рода этико-эмоциональное самоудовлетворение, у которого со справедливостью столько же общего, сколько у мастурбации с любовью.
        - Значит, не бывает у них там никакой справедливости?
        - Отчего же, иногда и такое встречается. Везде бывает по-всякому, раз на раз не приходится. В рукаве у Двуликой Госпожи великое множество вероятностей.
        Неожиданно для Зинты Дирвен пришел к ней посоветоваться: как ему вести себя с Хеледикой после всего, что было в Овдабе?
        - Вы же служите Тавше, ну и вообще…
        Зинта не считала себя мудрой женщиной: ей самой впору при всяком повороте у кого-нибудь, кто поумнее, совета спрашивать, да и Милосердной она служит как лекарка, а не как жрица. Но негоже будет отослать мальчишку ни с чем.
        - Первым делом извинись, давно пора.
        - А если не извиняться, как-нибудь иначе? - недовольно буркнул конопатый амулетчик.
        Эдмар, расположившийся в кресле с чашкой шоколада и Тилибирией на коленях, не размыкая губ ухмыльнулся. Дирвен его не увидел из-за высокой спинки кресла, да тот, похоже, еще и применил какие-то отводящие чары, чтобы остаться незамеченным.
        - Иначе нельзя, - строго сказала лекарка, обругав себя за то, что не увела Дирвена из гостиной, чтобы поговорить по душам без этакого свидетеля. - Раз явился ко мне, сделай по-доброжительски, как я подсказала. Хеледика сейчас читает в той комнате, где обои с аистами.
        - Ладно…
        Он с нарочито небрежным видом направился к обрамленной лиственно-колокольчиковым орнаментом арке, которая вела во внутренний коридор.
        - Ты бы все-таки избавил его от своего приворота, - шепнула Зинта Эдмару, когда шаги нового гостя затихли. - Стыдобище ведь…
        - Э, нет, так интересней.
        - Ему надо за девушками ухаживать, а не по тебе, зложителю бессовестному, сохнуть. Вот чего ты хочешь?
        - Еще чашку этого божественного шоколада. Или даже две… Матушка Сименда бесподобно его варит.
        - Не уводи разговор, ты отлично меня понял!
        - Зинта, это ты уводишь разговор с шоколада на непристойности, - он подмигнул ей и почесал мурлыкнувшую Тилибирию за ухом. - Госпожа Сименда уверяет, что у нее нет рецепта, в котором все скрупулезно расписано, каждый раз она добавляет тот или иной ингредиент по вдохновению, и всякий раз ее творение - само совершенство. Не устаю восхищаться…
        Нахмурившись, Зинта отошла к окну и стояла там, глядя с высоты второго этажа на сверкающую в лучах полуденного солнца улицу, пока маг не обронил:
        - О, наш герой возвращается…
        Дирвен вошел в гостиную размашистой походкой, в его сощуренных светло-зеленых глазах билась сердитая обида, кулаки то сжимались, то разжимались, а левая щека была заметно краснее правой.
        - Поссорились? - расстроилась лекарка.
        - Я перед ней извинился, а она меня ударила, - мальчишеский голос дрогнул. - Ведьма чокнутая!
        - Может быть, ты ей нагрубил или брякнул что-нибудь пошлое?
        - Да ничего такого не было! - он так и вскинулся в надрывном протесте. - Я же говорю, по-хорошему извинился, а она сначала посмотрела как-то непонятно и вдруг как вмажет, ведьма из дурацкой пустыни…
        - Дирвен, что ты ей сказал? - Эдмар, поставив чашку на деревянный подлокотник и поудобнее перехватив разнежившуюся кошку, с ленивой грацией поднялся с кресла.
        Увидев недруга, Дирвен невольно отпрянул, потом демонстративно отвернулся. Его плечи напряглись, уши покраснели.
        - И правда, что ты сказал Хеледике? - подхватила Зинта. - Может, ты ее как-нибудь не так назвал или допустил еще какую неучтивость?
        - Да ничего неучтивого, я извинился серьезно, по-хорошему - ну, так и сказал, что теперь я все-таки могу ее простить, а она…
        Эдмар расхохотался.
        - Умопомрачительно, - выдавил он сквозь смех, позволив недовольно зашевелившейся Тилибирии спрыгнуть с рук на кресло. - Надо будет взять на заметку, а то вдруг меня тоже заставят перед кем-нибудь извиняться, а я захочу ввернуть утонченную издевку…
        - И это называется - ты перед девушкой извинился?! - всплеснула руками Зинта.
        - Да! - Дирвен несколько раз хлопнул пушистыми ресницами, по его миловидному лицу растеклось, как вода по блюдцу, недоуменно-оскорбленное выражение. - Я же все правильно сказал… И нечего ржать, не балаган! - последнее он бросил в сторону лекарки, по-прежнему не глядя на Эдмара, после чего еще больше покраснел, так что след от пощечины перестал выделяться, развернулся на каблуках и выскочил вон.
        - Какая прелесть, - усмехнулся Тейзург, зажмурившись от удовольствия. - А ты говоришь - сними приворот, пусть за девушками ухаживает… Зинта, и не жалко тебе девушек? Дирвена к ним на пушечный выстрел нельзя подпускать.
        - А вот и нет, неправда ваша, господин маг! - раздался от дверей пронзительный голос Табинсы.
        Из-за спины у нее выглядывали Глодия и Салинса. Примчались посмотреть, что случилось.
        - Вы так полагаете, сударыня? - Эдмар картинно приподнял бровь.
        - Полагаю, а то! - пройдя мимо него к окну, она поманила дочерей. - Девки, живо сюда! Ну-ка, гляньте да скажите, кто это там внизу стоит, который с непокрытой головой?
        На тротуаре возле крыльца Дирвен что-то рассказывал своим охранникам - наверное, жаловался, а те, наверное, делали вид, что сочувствуют. Он единственный в этой компании был без модного летнего берета с кисточкой, отросшие соломенные вихры золотились на солнце: пусть все видят, что рога больше нет и ни в каких шляпах он не нуждается.
        - Это Дирвен Кориц, первый амулетчик Светлейшей Ложи.
        - Он овдеец, но из Овдабы сбежал, и еще он воспитанник дядюшки Суно.
        - Теперь уже не воспитанник, дядюшка Суно так и сказал - хвала всем богам, что за это сокровище теперь другие кураторы отвечают.
        - И еще говорят, что он самый сильный амулетчик не только в Ларвезе, а во всем Сонхи.
        Глодия и Салинса замолчали, исчерпав свой запас сведений о Дирвене.
        - Эх, вы, дурехи, самого главного не сказали. Учишь вас, учишь… Это, девки, жених!
        Те переглянулись.
        - Да у него, сказывают, такой нрав, что с ним наплачешься, - надула губы Салинса.
        - И денег нет, у него все жалованье забирают в казну Ложи за то, что он разрушил Пергамон, - добавила старшая сестра.
        - Ой, дурехи, и впрямь дурехи. Жалованье забирают, да матушке его недурное пособие назначили, чтобы она его направляла в благую сторону, светлейшим магам на пользу. Вот и жену деньгами не обидят, ежели та будет с умом на него влиять да от глупостей удерживать, в Ложе, чай, люди понимающие. А что до нрава, самый тот у него нрав, чтоб его к рукам прибрать. Вы ж у меня девки зубастые! Он хорохорится, а его надо победить: коли оплошаешь, он будет всяко выдрючиваться, а коли ты одержишь верх, будет он у тебя под каблуком, и ты его как следует выдрессируешь, станет как шелковый. Известное дело, для такого оболтуса нужна умная жена с характером. Барышня Хеледика не сказать, что размазня, но, видать, всего того не поняла, а вам, девки, повезло - вас я натаскиваю, вот и слушайте, чему учу.
        - Браво, сударыня! - Эдмар слегка поклонился ей. - Отдаю должное вашей проницательности. Я с удовольствием буду наблюдать за вашим экспериментом и готов внести свою лепту: могу порекомендовать для этих двух барышень достойную всяческих похвал наставницу, которая обучит их изящным манерам, тонкостям флирта и светского этикета, кое-каким приемам укрощения партнера, а также постарается привить им хороший вкус. По моему скромному разумению, воланов и бантиков на платьях не должно быть чересчур много… Оплату уроков беру на себя. Что скажете, сударыня?
        - Благодарствую, господин Тейзург, кто ж от такого откажется! Городским манерам мы учились вприглядку, в этом деле у нас и впрямь слабина. - Остроглазая женщина с энергичным костистым лицом повернулась к своим дочкам. - Слыхали? Выучитесь всем этим премудростям - настоящими алендийскими дамами станете!
        «Пропал ты, Дирвен, - сокрушенно вздохнула про себя Зинта. - Такая была у тебя девушка, да упустил ты ее, как песок сквозь пальцы… И не вернешь теперь этот лунный песок, не твой он больше».
        - Так что, девки, первый амулетчик Светлейшей Ложи - в самый раз выгодный жених, нечего носы воротить, и которая из вас его окрутит, та будет молодчина. - Табинса окинула своих девиц взглядом полководца, напутствующего солдат перед боем, и мотнула головой в сторону окна. - Ату его, девки!
        Куду, Вабито и Монфу жгли костер из подсохшего плавника. Теперь их было трое: Сохнор, провалившийся в зыбучку с головой, так и остался в своей безвестной прибрежной могиле.
        Они вконец обессилели. По берегу рыскали здешние маги, вроде бы кого-то искали. Трое бродяг рассудили, что лучше им на глаза не попадаться, и прятались, используя скрывающие чары. Сейчас преследователи угомонились: то ли поймали кого надо, то ли устремились в погоню по верному следу, но прочесывать местность уже несколько дней как перестали. Очень вовремя, а то бы выжившие ученики Унбарха отправились в серые пределы Акетиса вслед за Тахнором и Сохнором - их бы доконало истощение.
        Они все еще чувствовали себя скверно после плена в зыбучке. Неподвижность, невыносимая сковывающая тяжесть, холод, голод и жажда - все это само по себе способно убить, а там еще эти твари, которые вытягивают из тебя воспоминания, словно жилы мотают. Этим хихикающим гадинам, одетым в провонявшие рыбой рваные сети, почему-то больше всего понравились марнейские события, особенно те, которые произошли после победы Унбарха.
        Вабито и Монфу снова и снова подневольно вспоминали о том, как они по приказу своего господина пытали Стража Мира, а Куду - как он вместе с остальными магами-учениками на это смотрел. О, если бы твари из зыбучки съедали эти страшные картинки без остатка, освобождая место для благословенной пустоты забвения! Но то, чем они кормились, никуда не исчезало - наоборот, становилось еще отчетливей и ярче, словно этот ужас вытащили из темного чулана на свет и отряхнули от пыли. Монфу, Вабито и Куду были близки к безумию, и если бы не юный маг-предметник, вызволивший их из западни, они бы самое позднее к исходу следующего дня сошли с ума.
        Бурый песок, серое море, тускло-белое облачное небо. Чуть в стороне от костра, рядом со скудной кучкой мокрых продолговатых раковин, лежало несколько подсохших корок, надкушенная булочка в сахаристом панцире и огрызок копченой колбасы - остатки трапезы тех, кто занимался здесь поисками. Еда нашлась под наклонно торчащим камнем, откуда ее не смогли вытащить чайки. Награда за перенесенные страдания.
        Монфу зашелся в приступе лающего кашля, потом выдавил:
        - В мире многое изменилось. Твари вроде тех, что водятся в этой местности, в наше время обитали в пределах Хиалы, а теперь они живут бок о бок с людьми. Так же обстоят дела и с другими подобными им магическими существами, которых мы, помните, видели в городе. Любопытные перемены…
        - Не о том думаешь, - бросил Вабито, приступая к дележке объедков и моллюсков.
        - И о чем же, по-твоему, мы должны думать? - подавленно поинтересовался Куду.
        - О том, как бы нам разыскать того юношу и попроситься к нему на службу. Вы же почувствовали, каким могуществом он обладает? Невероятная сила… Вот такой покровитель нам и нужен, а мы даже не спросили, как его зовут.
        Глава 10
        Фляжка вина и тыква
        Достопочтенный Зибелдон был человеком хотя и благородного нрава, однако же изрядно злопамятным. Впрочем, знали об этом немногие.
        Также он был заядлым путешественником по мирам и любителем экзотических растений. Хотите нажить в его лице врага - растопчите какой-нибудь редкостный кустик, который он собирался исследовать, уж этого он вам не простит.
        Зибелдон не забыл о своих бесценных иногляриях, погибших на Выставке Светлейшего Собрания. Закопавшаяся в клумбу безмозглая скотина, выпустивший ее из павильона балбес Дирвен, проявившая халатность охрана - все они виноваты, но Зибелдон был не только злопамятен, а еще и справедлив. Он хотел поквитаться за клумбу с главным виновником, без которого всего этого безобразия не случилось бы, - с коллегой Тейзургом.
        Возможно, узнай он о том, что Сокровенный Круг лишил Тейзурга на ближайший десяток лет возможности странствовать по мирам, он счел бы себя отмщенным, но Зибелдон как отправился весной в новое путешествие, так с тех пор в Сонхи не возвращался.
        У него была тайна, о которой, впрочем, кое-кто из коллег догадывался: он был, по сути, «ущербным магом» - одним из тех, кто способен эффективно совершать магические действия в одиночку и без подпитки из Накопителя. Благодаря этому он мог сколь угодно долго находиться в чужих мирах, не наведываясь в Сонхи за новой порцией «подкормки», и открывать Врата Перехода без помощников, за счет собственной силы.
        «Ущербный» член Сокровенного Круга - это немыслимо, по определению невозможно, это неслыханный конфуз и скандал, но Зибелдон, с малых лет мечтавший о других мирах, ради осуществления мечты скрывал свою истинную силу. Ему это удалось. Наверх он пробивался не ради власти, а единственно потому, что в Ларвезе одним лишь архимагам дозволены такие путешествия без формальных ограничений.
        Когда почтеннейшие коллеги поняли, что он собой представляет, они предпочли закрыть на это глаза. Пусть тешится своими дальними странствиями, для Ложи это весьма хорошо: в конце концов, он собирал массу любопытной информации и добывал много полезного - иномирские артефакты, книги, приправы, ценные ингредиенты для зелий, которых в Сонхи днем с фонарем не найдешь, образчики удивительных растений и минералов. Насчет своей «ущербности» он помалкивал, в интриги не ввязывался, политикой не интересовался, и остальные архимаги решили, что с такого исключения вреда не будет, а выгода неоспорима.
        Зибелдон сидел в закусочной в одном из густонаселенных городов мира Бингару. Многоэтажные здания, обшарпанные, как в кошмарном сне, соединялись на разных уровнях множеством мостов, крытых галерей, трубопроводов, механических приспособлений для транспортировки грузов - все это разномастное и облезлое, зато охваченное непрерывным муравьиным движением. Здешнее небо напоминало шоколад, в который плеснули скисшего молока, а маленькое красное солнце вселяло ощущение тревоги - по крайней мере, в души тех, кому привычней белое или золотисто-желтое дневное светило. По ночам тут всходило от пяти до восьми лун, так что не соскучишься.
        Внизу клубился сплошной туман испарений, спустишься туда - одуреешь. Работавшие там нижняки выше первых этажей, в так называемый «воздушный город», никогда не поднимались. Они словно глубоководные рыбы, чистый воздух - если его можно назвать чистым при этакой мешанине разнообразных запахов - доведет нижняка до обморока раньше, чем тот успеет осмотреться по сторонам.
        Порой по улицам проплывали хлуфы, переставлявшие длинные голенастые ноги осторожно и плавно. Эти бингарские твари выращены специально для перевозки грузов, их ороговевшие спины похожи на овальные чаши величиной с телегу. Рост хлуфов принято измерять в «этажах», среди них есть и мелочь, и двадцатиэтажные гиганты. Несмотря на свои размеры, они больше напоминали насекомых, чем животных, особенно если смотреть на них издали.
        Бингарцы смуглы, худощавы, гибки, их лица с человеческой точки зрения некрасивы, у иных на спине топорщится пара темных кожистых крылышек - эти называют себя крылатым народом и презирают тех, кто лишен подобного украшения. Хотя толку-то от крыльев, на которых не полетаешь.
        Бингару - темноватый мир, тусклое красное солнце не в силах рассеять его постоянные сумерки, поэтому улицы местных городов в любое время суток озарены множеством фонарей, развешанных на всех уровнях. Это царство вечного тепла, здесь ходят налегке, а крылатый народ непременно выставляет напоказ свои куцые крылышки - признак аристократизма и первородства.
        Один из представителей этой элиты уселся за столик напротив путешественника. Полуголый, в шароварах с клепаным поясом, наискось через грудь - извилистый шрам. Взгляд цепкий и одновременно слегка затуманенный, в левой ноздре тонкого крючковатого носа поблескивает золотое колечко с пятиугольной подвеской на короткой цепочке.
        Тот, кого Зибелдон ждал. Продавец с товаром.
        - Вы принесли?..
        Сунув руку в карман шаровар, бингарец достал небольшую фляжку в оплетке из облупившейся лакированной кожи.
        - Это оно.
        - Позвольте убедиться?
        Под презрительным взглядом продавца Зибелдон отвинтил металлическую крышку, принюхался к содержимому.
        Никаких сомнений, именно то, что он заказывал. Магобой. Вино, настоянное на запрещенных бингарских травах. Остается уповать на то, что коллеге Тейзургу этот запах незнаком. Что ж, продегустирует - век не забудет…
        Для тех, кто не обладает магическими способностями, это обыкновенное вино, приятное на вкус, не слишком крепкое. Зато мага оно сначала ввергнет в невменяемое состояние, а потом оделит жесточайшим похмельем, которое растянется на несколько суток. Чем сильнее маг, тем мучительнее похмелье, так что клумба будет отомщена.
        О клятве не причинять вред и об отдаче Зибелдон не забыл, но отдача его ждала предсказуемая: сам он тоже хлебнет магобоя, и сколько-то времени ему предстоит страдать от последствий, хотя и в меньшей степени, чем наказанному по заслугам могущественному недругу.
        Взяв деньги, бингарец поднялся со стула и, не прощаясь, исчез за проемом, на опасной, как портовые закоулки, полутемной лестнице.
        Зибелдон с перекочевавшей к нему в карман фляжкой незаконно купленного магобоя немного выждал и тоже направился к выходу. Вот теперь можно и обратно в Сонхи.
        «Ты у меня попомнишь эту клумбу, демонов шутник…»
        Суно не раз мысленно возвращался к своему первому после прибытия в Аленду разговору с Эдмаром. Зинта возилась с Нинодией, Дирвена сразу взял в оборот Шеро Крелдон, а он отдал Хеледике фигурку свернувшейся кошки из смутно прозрачного синего камня, и после этого они сели пить кофе.
        Вытащив заклятую булавку-родинку, песчаная ведьма приняла свой истинный облик. Ее лицо с тонкими чертами осунулось и выглядело повзрослевшим. Возможно, впечатление усугубляли разводы не до конца стертой сажи.
        Довольно грязные крестьянские шаровары, овдейская клетчатая жакетка, чересчур просторная застиранная кофта - сразу видно, из командировки, понимающе и грустно хмыкнул про себя Суно. Разве это жизнь для семнадцатилетней девушки? Ей бы гулять с кавалерами по бульварам и танцевать на балах… Впрочем, у нее на этот счет может быть и другое мнение. Распущенные волосы лунно-песочного цвета скрадывали неказистость ее наряда: Хеледика выглядела не бродяжкой, а скорее актрисой, сыгравшей роль бродяжки.
        К ним присоединился Тейзург, пожелавший узнать подробности. Раз он на ближайшие годы заперт в Сонхи, начнет теперь, в погоне за интересным, совать свой любопытный нос во все многообещающие дыры. А вы, достопочтенные коллеги, рассчитывали на что-то другое?
        Орвехт еще раз, теперь уже для него, рассказал о Зомаре.
        - Коллега Эдмар, возможно, вам приходилось слышать о каком-нибудь маге, который мог бы пройти невредимым через живое пламя саламандры?
        - Чего захотели, коллега Суно, - тот усмехнулся с таким задумчивым и загадочным прищуром, что собеседник сразу подобрался: тепло. - Это неимоверная редкость, воистину капля в море, и я знаю только одного мага, который, возможно, на это способен.
        - Только одного? - невеселым эхом отозвалась песчаная ведьма.
        - Одного, но знаете? - уточнил Орвехт.
        - Теоретически… - уклонился от прямого ответа Тейзург. - А вы и впрямь видели царицу Лорму, которая прошлым летом в Олосохаре сожрала моих работников?
        - Видел. И сожалею, что не убил, поскольку сие невозможно. Что бы она ни натворила в давние времена, срок миновал достаточный, чтобы считать наказание свершившимся. Стоило бы дать ей возможность переродиться, заодно это положило бы конец ее нынешним злодеяниям. Обычно наши боги милосердней.
        - Дело тут не в милосердии и жестокости и не в том, что она натворила тогда, а в том, что она потенциально может натворить. Лорма - Порождающая. До тех пор, пока она остается вурваной, эта ее способность заблокирована, ибо представители волшебного народца не могут быть Порождающими, Разрушителями или Созидающими, даже если они, как сущности, обладают такими задатками. Пардон, вы и без меня все это знаете… Если Лорма вновь станет смертной, это ограничение для нее будет снято, и тогда она сможет повторить свой прошлый фокус. Так что я не назвал бы это чрезмерной жестокостью. Всего-навсего мера безопасности, как это ни печально для самой Лормы и для тех, кто попадает к ней на обед.
        - Что же такое она может породить?
        Суно припомнил тот несусветный многорукий ужас, вызванный к жизни искалеченной волшебницей, который гонялся за ними в мезрийском Накопителе, и ему стало не по себе.
        - Много хуже нашего знакомца, - Эдмар, словно прочитав его мысли, сочувственно улыбнулся углом рта. - Неуничтожимую тварь, обладающую магическими способностями и ярко выраженными наклонностями истязателя, достаточно сильную, чтобы при благоприятном раскладе подмять под себя весь мир. Милейшим сонхийским богам было отчего забеспокоиться.
        - И что стало с этой тварью?
        - Тогдашний Страж Мира спалил ее синим пламенем, а оставшийся огрызок бестелесной сущности унес в бездну Несотворенного Хаоса, где не уцелеть никому, кроме Созидающих. Проблему решили, но с Лормы сталось бы поднакопить силы и повторить этот номер на бис, почему и были приняты такие немилосердные меры предосторожности.
        - Подробности этой истории где-то изложены? Я был бы признателен за подсказку…
        - Увы, никаких письменных источников не сохранилось. Мне об этом рассказал крухутак.
        - Рискнули сыграть в три загадки? - Орвехт крайне удивился.
        - Увольте, я не всезнайка и не сумасшедший. Шайка алендийского народца кое-что у меня украла, я вернул пропажу, а этим пакостникам пришлось со мной расплачиваться, кто чем сможет. Крухутак расплатился ответом на мой вопрос и заодно поведал о Лорме.
        В комнату заглянула матушка Сименда.
        - Хеледика, идем, ванна тебе готова!
        Чинно поклонившись Орвехту и своему старшему родственнику, девушка ушла. Ее усталое лицо так и просияло: наконец-то ванна! Суно, сам на днях вернувшийся из затяжной командировки, понимал ее, как никто другой.
        - Коллега Эдмар, можно попросить у вас адрес того достойного мага?
        У него было смутное ощущение, что продолжать этот разговор лучше наедине.
        - Увы, он живет не в Сонхи. Если бы не те полуночные олухи - иностранные агенты, кто бы сомневался, - я бы вас познакомил, а теперь это нереально. Впрочем, есть некоторые шансы, что он захочет посетить наш мир… Вы сильно привязаны к заключенному в «Пламенный конус» амулетчику?
        - Он надежный товарищ и весьма достойный молодой человек. Можно считать, я обязан ему жизнью.
        - Означает ли это, что вы не постоите за ценой, чтобы его спасти?
        Эдмар смотрел испытующе и в то же время с полуулыбкой, как будто поддразнивая.
        - Лишь бы цена оказалась мне по карману. Что ваш знакомый за это потребует?
        - Он - ничего. Расплатиться вы должны будете со мной, за наводку и посредничество.
        Суно не принадлежал к числу видящих, но его пронзило ощущение, что он знает, куда клонит собеседник.
        - Чем же я должен расплатиться, коллега Тейзург? - осведомился он бесстрастным тоном.
        - Сущей безделицей. Суно, забудьте.
        - О чем?
        Боги, да он и так уже понял, о чем, но все равно задал вопрос. А Эдмар, судя по мелькнувшей в глазах усмешке, прекрасно понимал, что собеседник из догадливых.
        - О ерунде. О глупых деревенских россказнях, которых вы наслушались во время своей командировки. Мало ли, какие байки травят от скуки по забытым богами глухим деревушкам… Выбросьте этот вздор из головы и никогда не вспоминайте, во всяком случае, вслух.
        На одной чаше весов - жизнь Зомара, на другой - связи между людьми, которых Орвехт вряд ли когда-нибудь увидит.
        - Честно говоря, не возьму в толк, о чем вы говорите, коллега Эдмар. Какие деревенские байки? Не до того, знаете ли, было… Ничего настолько любопытного, чтобы вспоминать да пересказывать.
        Он произнес эти слова, преодолев некоторое внутреннее сопротивление. Хотя на службе у Ложи ему приходилось еще не так кривить душой.
        - Вот и прекрасно, - собеседник одобрительно усмехнулся. - Тогда я хотел бы услышать, как вы поклянетесь в этом богами и псами.
        Могла ли Зинта думать, что однажды ей так повезет? Она давно мечтала познакомиться с достопочтенным Зибелдоном, знаменитым путешественником и автором книг о чужих мирах. Его путевыми дневниками она с детства зачитывалась, их печатали даже в Молоне - в переводе, с изрядными цензурными пропусками. Поселившись у Суно, Зинта принялась читать Зибелдона с языковыми амулетами и со словарем, было страсть как интересно, вдобавок это помогало ей усваивать ларвезийский.
        А теперь, хвала Госпоже Вероятностей, состоялось личное знакомство. Архимаг-путешественник назвал ее «очаровательной женщиной», да еще в гости пригласил. Если б одну, совсем бы застеснялась, но он позвал всю компанию: Суно, Эдмара, Нинодию, которая уже чувствовала себя достаточно хорошо для поездок в Аленду, и Зинту. Заглянул в «Чайную лодку», увидел их - и, не чинясь, подсел за столик. Само собой, беседа пошла о дальних странах и чужих мирах.
        Он был поджарый, крепкий, седые волосы гладко зачесаны, загорелое лицо изрезано морщинами, коричневато-серые глаза лучатся энергичным оживлением - именно так, по мнению Зинты, и должен выглядеть бывалый маг-путешественник. Наверное, Суно в пожилые годы станет таким же.
        Зибелдон зазвал их к себе отобедать, чтобы узнать мнение Тейзурга и Орвехта о новых иномирских артефактах, но Зинту с Нинодией тоже не обделял вниманием. Его дом - настоящий дворец со всеми мыслимыми удобствами - стоял рядом с резиденцией Ложи, как и официальные жилища других архимагов, и был соединен с ней воздушной галереей, которая вела от просторного балкона на третьем этаже за белокаменную ограду. А сколько в этом доме было всяких диковин - у Зинты глаза разбежались.
        На присутствие лекарки Зибелдон поначалу не рассчитывал. Она могла спутать ему планы. Избавить от мук похмелья мага, который хлебнул магобоя, ей не под силу, но Зинта наверняка способна распознать сей запретный напиток по запаху. В храмах, где проходят обучение лекари под дланью Тавше, специально хранятся образцы сотен ароматов. Она поймет, и останется лишь отговориться тем, что он и сам не ведал, что за дрянь ему подсунули - мол, чьи-то происки.
        Однако случай выпал больно уж удобный, и маг-путешественник придумал, как Зинту устранить. Уже усадив гостей за стол, он «внезапно вспомнил» о своей прислуге, которая при переменах погоды жаловалась на боли в пояснице. В последнее время у нее приступов не было, но Зинта, добрая душа, все равно пошла ее осмотреть и подлечить. Что ж, к лучшему, если подлечит.
        Зибелдон достал фляжку с магобоем и галантно попросил Нинодию оказать кавалерам честь. Промурлыкав что-то кокетливое, та разлила вино по хрустальным рюмкам - и все четверо выпили.
        - Недурно, - заметил Тейзург.
        «Ты еще не знаешь, насколько это недурно», - ухмыльнулся про себя Зибелдон.
        Внемли же, юный друг, стихам,
        Которые из сердца льются!
        Пускай же мудрые слова
        Тебя заставят оглянуться
        На те мятежные мосты,
        На те ошибки и вопросы,
        Что позади оставил ты,
        Как оставляют брег матросы.
        Теперь же отправляйся в путь,
        Плыви по морю возмужанья,
        Но, заклинаю, не забудь
        Мои благие назиданья.
        Плыви же к цели по прямой
        По бурным волнам океана,
        И мысли не позволь младой
        Сбежать в обманчивы туманы.
        Тогда заслужишь похвалу,
        Коль станешь честен и прилежен,
        Коль лени ты закроешь путь,
        Ни в чем не будешь ты небрежен…
        Правда же, надо быть придурком, чтобы вот уже полтора часа сидеть и слушать всю эту ерундищу? А то первому амулетчику Светлейшей Ложи заняться больше нечем! Между прочим, его сюда послали за тыквой, которую надо взять у почтенного Сухрелдона и отнести достопочтенному Зибелдону, а тут такая засада.
        Пресловутая тыква, которая чудесным образом выросла на «жареной грядке» вместо сиянских пряностей, лежала на столе. Оранжевая в розоватых пятнышках, круглая, сплюснутая, по окружности размером со столовое блюдо. Ошалевший от сухрелдоновских стихов Дирвен поглядывал на нее с тоской, и моментами ему казалось, что тыква печально подмигивает, словно ей тоже хотелось поскорее отсюда убраться.
        За год полевой работы он кое-чему научился, в том числе - выбирать нужный момент для удара или для того, чтобы броситься наутек. Сухредлон, вбивший себе в голову, что поэма подскажет Дирвену ответы на свойственные юношам вопросы и подтолкнет его в сторону блага, прервался, чтобы промочить горло, взял с полки чашку с остывшим чаем, а когда повернулся - увидел затворяющуюся дверь и услышал затихающий в коридоре быстрый топот. Неблагодарный слушатель схватил тыкву в охапку и был таков.
        Поэт послал вдогонку мыслевесть: «Дирвен, вернись немедля!»
        «Я должен срочно доставить ее, куда надо, а то достопочтенный учитель Зибелдон будет ругаться», - донесся ответ.
        Как всегда, с грустью подумал Сухрелдон, возвышенное их не интересует, до поэзии им нет никакого дела.
        Несмотря на то что оранжерею заливало солнце, которое наполняло пыльным сиянием стекла, путалось в листве и рассыпалось сотнями подрагивающих зайчиков, на душе у него сделалось смутно. В голову лезло всякое о роковых случайностях, о внезапных переменах, которые вдребезги рушат устоявшийся порядок вещей, о сорвавшихся камешках, влачащих за собой шлейфы грохочущих лавин… Он выпил еще чашку чаю - послаще, с тремя ложками сахара, - но это не помогло, душу как будто пронизывал холодный сквозняк.
        Сбежавший Дирвен между тем добрался до пивной, где бездельничала его охрана. Когда он появился, один из парней жаловался на свою подружку, модистку Нелинсу: те изменила ему с хозяином парфюмерной лавки и объясняла это тем, что ее-де опоили приворотным зельем.
        - Да все они так оправдываются, - презрительно и многоопытно процедил первый амулетчик. - Тра-ля-ля, во всем виноват приворот… Известная песенка. А если б она не была из таких, она бы в постель к нему не прыгнула. Подумаешь, приворот - это просто отговорка. Если у человека есть выбор, он все равно отвечает за свои поступки. Так что брось ты ее к демонам и отстриги ей волосы на прощанье за то, что она обманщица и шлюха. Я-то их знаю, уже нарывался. Главное, не слушай, что она будет плести в свое оправдание, это они умеют, они все одинаковые.
        С нынешними охранниками у него сложились более-менее приятельские отношения. Не то чтобы подружились, но после своих приключений в Овдабе Дирвен стал держаться с людьми проще: знал о своем превосходстве над ними, однако не выставлял его напоказ на каждом шагу. Правда, эти парни и не досаждали ему так, как прежние: на территории резиденции Ложи по пятам за ним не ходили, здесь и без них все под контролем, а когда он отправлялся на очередное задание или прошвырнуться по Аленде, вели себя, как вышколенные телохранители - бдили, но не наглели. Сразу бы так, а то раньше ему все каких-то придурков в охрану подсовывали.
        По Аленде он в последнее время почти не гулял, а то за воротами резиденции его всякий раз подстерегали две демоницы - Глодия и Салинса. И откуда только узнавали, что он собирается в город… Можно подумать, кого-то подкупили. Такие цепкие, липучие, и ничем их не проймешь. Он доложил, что его преследуют - вдруг чего замышляют, как та же Хенгеда, но куратор-безопасник ответил с добродушной усмешкой, что девицы эти проверенные и лояльные, дочери кузины коллеги Орвехта, поэтому беспокоиться не о чем.
        Ага, не о чем… В последний раз он застал их в гостях у мамы, когда приехал ее навестить, - вот это был номер! И не выгонишь, им все нипочем. Вдобавок мама сказала, что девушки они бойкие, но обходительные и славные, а куратор после начал объяснять, что госпоже Кориц нужен круг приятельниц, чтобы она не чувствовала себя одинокой и поскорее выучилась говорить по-ларвезийски. Вроде все правильно, ему ведь хочется, чтобы маме было хорошо, и все равно чудилась в этом какая-то непонятная засада.
        Их даже грубостью не отпугнешь. Когда он сказал, что все девчонки - ветреные обманщицы, и доверять им нельзя, Глодия, вместо того чтобы обидеться, охотно с ним согласилась: «Истинная правда, все они обманщицы, бесстыжие вертихвостки и пустые балаболки, и на свете есть только одна женщина, на которую ты сможешь положиться, - угадай, кто?» «Мама», - буркнул Дирвен. «Матушка - это само собой, а кто еще? - и после паузы Глодия с торжеством объявила, зубасто и многозначительно улыбаясь накрашенным ртом: - Твоя будущая жена!» У Дирвена пробежала по спине стайка мурашек.
        Зато по части девок ему больше не отказывали, раз в два-три дня привозили какую-нибудь из тех, что подороже, чтобы не гонялся больше ни за какими засланными Хенгедами.
        - Я к достопочтенному Зибелдону, - сообщил он охране. - Выпью кружку пива… Эй, мне холодного пива!.. А потом отнесу этот овощ по назначению и вернусь сюда.
        Он чуть не поперхнулся пивной пеной, когда от Сухрелдона пришла мыслевесть, подобная паническому воплю: «Дирвен, вернись с тыквой обратно! Сейчас же вернись, ее никто не должен увидеть!»
        Ага, конечно. Ее уже увидели - и телохранители, и содержатель чистенькой пивнушки, приютившейся в цоколе административного здания, под барельефом, прославляющим деяния экзорцистов Ложи. И вообще это уловка, чтобы Дирвен дослушал поэму. Как бы не так.
        «Учитель, я никому ее не покажу!» - заверил он приставучего стихотворца.
        «Дирвен, я чую великое бедствие, которое свершится, если некто увидит твою ношу. Вот, послушай:
        Он видит тыкву. Волоса
        Восстали дыбом, взор неясен -
        То замешательства стезя…
        Наносит он удар ужасен!
        У меня предчувствие, пять из десяти, так что отнесись к этому серьезно».
        «Удар по тыкве?» - уточнил Дирвен с профессиональной деловитостью.
        «Это мне пока не открылось, но поскорее неси ее назад, и чтобы она никому не попалась на глаза!»
        - Ага, уже несу, бегу со всех ног, - невежливо фыркнул Дирвен вслух и послал мыслевесть: «Учитель Сухрелдон, лучше я ее доставлю к достопочтенному Зибелдону, у него с ней точно ничего не случится, и по дороге никто не увидит, под плащом спрячу».
        У него был летний плащ из коричневого ларвезийского шелка, тонкого и блестящего, но без мерцающих переливов, какими славятся китонские шелка. Пристегивается к плечам форменного камзола и эффектно развевается за спиной, когда идешь по улице. Штаны из хорошей ткани, с дюжиной карманов, чтобы таскать с собой кучу амулетов. Хотя иные из них даже в кармане не поместятся. Незадолго до истории с Пергамоном Дирвену довелось отправиться на задание, спрятав «Виноградный сонник» - набитую зачарованным пересушенным изюмом подушку - на животе под камзолом. Придурки, которые повадились его высмеивать, потом острили: мол, первый амулетчик выдул за ужином столько пива, что наутро проснулся с пивным пузом.
        Вспомнив об этом, Дирвен оценивающе поглядел на тыкву: по форме и величине в самый раз с «Виноградный сонник». Вот так он ее и спрячет! Никто же тогда не увидит, ага? А чтобы встречные не глазели на «пивное пузо первого амулетчика», он запахнет плащ, и все дела.
        Потребовав у хозяина чистое полотенце, Дирвен завернул в него тыкву и затолкал под камзол, который еле удалось застегнуть - хорошо, что Устав предписывает бойцам Ложи на всякий случай носить свободную одежду. Вывалиться на пол тыкве не позволял приспущенный ремень поверх камзола.
        - Я туда и обратно, скоро вернусь, - бросил он парням, еще раз отправив Сухрелдону мыслевесть, что все под контролем.
        Дирвена проводили усмешками, которые были скорее данью его находчивости, чем проявлением веселья по поводу «пуза».
        Закончив с пациенткой, Зинта пошла к остальным - и остолбенела на пороге. Картинка перед ней открылась довольно странная. Даже очень странная. Стол с напитками и закусками выглядел так, словно здесь насвинячили пакостники-гнупи, на полу белели осколки битой посуды. Орвехт и Зибелдон сидели рядом и по очереди кидали виноградины в рюмки на другом конце стола, обмениваясь учтивыми замечаниями:
        - А вы метки, коллега Орвехт. Поздравляю, славный бросок!
        - Вы мне льстите, достопочтенный коллега.
        - Льщу или нет, но я проиграл вам уже два щелбана.
        - Мимо… Укатилась под диван, на радость чворкам. Сглазили, достопочтенный.
        - Минус один щелбан, и то весьма отрадно. Однако боюсь, вы постараетесь наверстать упущенное…
        Очередная виноградина шлепнулась в сливочник, во все стороны полетели молочные брызги.
        - Отличный бросок, коллега! Видна рука мастера.
        - Они рехнулись, - испуганным шепотом сообщила Нинодия, бочком подобравшись к Зинте. - Сразу оба. Даже все втроем, но господин Тейзург сказал, что раздрай на обеденном столе - это для взыскательного ценителя мелковато, и он поищет более утонченных развлечений. И ушел. А эти двое согласились друг с другом, что он не знает толка в развлечениях, и стали играть на щелбаны. Я аж сама не своя, убралась бы отсюда, но я же еле ползаю, вдруг еще колданут вдогонку…
        - Суно! - позвала лекарка. - Господин Зибелдон!
        - Оцените нашу меткость, сударыня, - благодушно отозвался архимаг.
        - Зинта, ты, наверное, проголодалась? - заботливо справился Орвехт. - Мы раздавили черничный пирог и насыпали сверху соли, чтобы он был похож на пейзаж под первым снегом. Это была идея коллеги Эдмара, но результат ему не понравился, и он нас покинул. А по-моему, получилось недурно… Угощайся!
        - Спасибо, - она глянула на размазанный по скатерти пирог. - Что-то не хочется.
        Нинодия стояла в дверях, опираясь на трость, и смотрела нерешительно. Лекарка махнула рукой: мол, уходи, от греха подальше.
        Суно и Зибелдон не безумны, это ее немного успокоило. Больше похоже на то, что они злоупотребили дурманными грибочками. Когда только-только сюда пришли, все было в порядке… Значит, причину, по которой у трех магов зашел ум за разум, надо искать здесь.
        Она поддела пальцем немного черничной начинки, лизнула. Не то. Взяла пустую рюмку, принюхалась - и в изумлении пробормотала:
        - Ох, молодцы, нашли, что пить… Да это же магобой!
        Вино, настоянное на дурных иномирских травах. Для обычного человека эти травы не дурные, единственно аромата добавляют, вот и Нинодии ничего не сделалось, зато для магов это истинная дурь, а уж какое похмелье их ожидает… Зибелдон и Суно по уши увлеклись своей игрой, пусть так и сидят - главное, что смирно сидят, никого не трогают, а она должна поскорее разыскать невменяемого Эдмара, пока тот не натворил каких-нибудь недоброжительских дел. Что ему еще придет на ум, после издевательства над черничным пирогом?
        Слуги видели, что господин Тейзург, мурлыча под нос какую-то песенку, убрел по ажурному белому мостику во владения Ложи, и лекарка бегом бросилась в погоню.
        Резиденцию, занимавшую территорию в дюжину кварталов, Дирвен знал как свои пять пальцев. Когда он впервые сюда попал, его поразило здешнее великолепие: исполненные царственной гармонии архитектурные ансамбли, белоснежный и кремовый мрамор, колонны с пышными капителями, грандиозные барельефы, позолоченная скульптура. По сравнению с главной обителью светлейших магов дворец ларвезийского короля выглядел скромненько и провинциально.
        Он выбрал кратчайший путь к пешеходному мостику, который вел в особняк Зибелдона. Час послеполуденного отдохновения, жара, тишина, статуи богов и великих магов ослепительно сияют на солнце - в такое время на улицах резиденции безлюдно, и несчастную тыкву никто не увидит. Впрочем, ее и так не увидят, под плащом и камзолом.
        Когда из-за поворота ему навстречу выскочила запыхавшаяся Зинта, он от неожиданности отпрянул.
        - А, это ты, - она перевела дыхание. - Эдмара не видел?
        - Нет. Сдался он мне, как крухутаку новые ботинки.
        - Его надо поскорее найти, он не в себе.
        - То есть как? - удивился первый амулетчик.
        - Достопочтенному Зибелдону какие-то зложители подсунули магобой - это для магов страшная дрянь, хуже китонских грибочков, и чем маг сильнее, тем хуже это окаянное пойло на него действует. Они выпили втроем. Сам Зибелдон и Суно Орвехт так и сидят у Зибелдона, играют в настольные игры, - тут лекарка фыркнула, - а Эдмара понесло прогуляться. Он сейчас себя не помнит и ничего не соображает. Если его увидишь, сразу пошли мне мыслевесть, хорошо?
        - Хорошо.
        Кивнув ему, Зинта огляделась и, никого не увидев, скрылась за углом.
        Дирвен направился было к лестнице с фонарями на перилах, которая выгибалась ажурным мостиком и вела прямо на балкон особняка за оградой из белого кирпича, но призадумался и замедлил шаги. Можно побиться об заклад, Зибелдон сейчас тоже хороший. Чего доброго, он эту тыкву или о стенку шмякнет, или кашу из нее сварит, и Сухрелдон со своими предостережениями окажется прав, то-то его так разобрало… Придется тащить ее обратно, а там сказать, что он сейчас срочно нужен в другом месте, чтобы не пришлось снова слушать поэму.
        Вспомнив о Самой Главной Сволочи, которая где-то здесь бродит, ничего не соображая, Дирвен сначала презрительно сощурился, потом независимо скривился, а потом… Ну, в общем, подумал об этом самом. Обо всякой мерзопакости. Само полезло в голову.
        Эдмар сейчас не в себе. До завтра он все позабудет… А Дирвен не из таких, он эту мерзопакость на дух не переносит, но человек под действием приворота не отвечает за свои поступки, правда же? Значит… Значит, надо найти эту жабью сволочь вперед Зинты. А тыква подождет, что ей сделается.
        Он метался по белокаменным закоулкам, то затененным, то залитым полуденным солнцем, и лихорадочно оглядывался. Увидев Эдмара в аллее небольшого сквера с цветниками, резными мусорницами и скамьями под увитыми плющом навесами, он едва не издал торжествующий возглас. Рядом никого. И кусты. Самое то, что надо.
        Эдмар был в модных лиловых штанах, какие носят аристократы, и рубашке из белого с лиловатым переливом китонского шелка, с пышными рукавами и расстегнутым кружевным воротом. Волосы он с прошлого раза успел выбелить, покрасив отдельные пряди в фиолетовый, а за ухом у него торчал хищного вида тропический цветок, пурпурный в темную крапинку - точно ведь сорвал вон с той клумбы, хотя все знают, что это запрещено, там даже табличка есть. Ну, не сволочь ли?
        Сейчас надо бы что-нибудь этакое элегантно-небрежное обронить, чтобы произвести на него впечатление. Дирвен вцепился потными руками в ткань плаща, словно утопающий в борт спасительной лодки, и осипшим от накатившего страха голосом выпалил:
        - Эдмар, кого я вижу! Как насчет чего-нибудь такого… Ну, в общем, ты чего не подумай, я не такой, и со всякой вашей мерзопакости меня блевать тянет, но один раз не считается, и если сейчас какую-нибудь мерзопакость это самое, нас же тут не увидят, народа же не видно…
        Получилось как-то нескладно. Эдмар слушал, картинно заломив бровь и слегка улыбаясь, вот бы научиться так же улыбаться… В горле вконец пересохло, но Дирвен продолжил:
        - Только не думай, я не из таких. Смотри, кусты! Пошли туда, а то нас госпожа Зинта увидит, она тебя ищет.
        - Право же, Дирвен, я пока еще не совершил ничего настолько злодейского, чтобы прятаться по кустам от служительницы богини милосердия, - ухмыльнулся пьяный маг.
        - А вот не ври, ты много чего совершил, но я сейчас не об этом, я о мерзопакостях! Честное слово, мне самому противно, но если один раз это сделать, ничего же такого… Давай попробуем?
        - Что - попробуем? Боюсь, я не уследил за ходом твоих рассуждений.
        - Мерзопакость, говорю, давай сделаем! - рявкнул Дирвен, начиная в придачу к нестерпимому смущению еще и злиться.
        - Хм, тебя, значит, на мерзопакости потянуло? Предлагаешь вытоптать клумбу, опрокинуть скамейки, поломать кусты, да потом в этих же кустах и спрятаться - а то мои дражайшие коллеги нас там не найдут. Пардон, но это вульгарно. Я не участвую.
        - Неужели не понимаешь? Я имею в виду самую мерзопакостную мерзопакость! Можно подумать, ты не понял, что я имею в виду…
        - Отчего же, понял. Хочешь сказать, что надо бы еще и мусорницы перевернуть, а их содержимое раскидать по дорожкам? Не спорю, что это будет самая мерзопакостная мерзопакость, однако ни изысканного вызова, ни шарма я в этом не нахожу. Ты ведь совсем не умеешь держать лицо. Только представь картинку: от кустов остались огрызки, клумба выглядит так, словно на ней куджарх валялся, скамейки вверх тормашками, незатейливые деревянные вазы разбиты в щепки, повсюду разбросан мусор - и посреди этого безобразия стоишь ты. Точь-в-точь как сейчас: красный, будто вареный рак, взгляд устремлен в землю, пальцы нервно теребят плащ на уровне причинного места - словно в довершение, в качестве последнего штриха, ты собрался еще и нужду здесь справить, но некое смутное нравственное чувство тебя удерживает. Поверь мне, это будет удручающее зрелище.
        - Гад ты, Эдмар! Я всегда знал, что ты последняя сволочь и придурок! Задрипанный жабий демон, крашеный, как продажная девка, вот ты кто!
        - Уж не хочешь ли ты меня оскорбить? - осведомился Тейзург угрожающе сладким голосом.
        - Павлинье чучело из коллекции дохлого чворка!
        - О, ты всерьез считаешь, что где-то есть чворк, способный проглотить павлинье чучело в натуральную величину? Однажды я видел в алендийских катакомбах примечательно крупный экземпляр, но это даже для него чересчур… А хочешь, я тебя превращу в павлина? Или в чворка, на выбор?
        - Попробуй, гад! - он отдал своим амулетам команду «к бою».
        - Ну что ж… - и тут Эдмар осекся, глумливую улыбку с его ненавистного треугольного лица словно тряпкой стерли. - Дирвен… Боги и демоны, это у тебя что?
        Уставился он на тыкву - вернее, на выпуклость под камзолом, где была спрятана тыква. Приготовившись к драке с опасным противником, амулетчик принял удобную стойку, вот плащ и распахнулся.
        - Это не твое дело! - огрызнулся Дирвен. - Не вздумай тронуть!
        Вдруг эта сволочь вмажет прямо по тыкве, и… И тогда пророчество Сухредлона сбудется, а его ждет нагоняй за то, что не прислушался к словам видящего мага и позорно не выполнил поручение. Проваливать задания он не любил, и даже не потому, что за это ругают: он же первый амулетчик, лучший из лучших, и у него все должно получаться так, чтобы остальные только рты разевали от зависти.
        - Несказанно рад, что это не мое, - пробормотал внезапно побледневший Тейзург. - Помнится, Зинта однажды сказала, что ты со своими амулетами способен на все, даже на нечто в этом роде, а я тогда решил, что это шутка. Значит, и вправду способен…
        Зинта, легка на помине, появилась в другом конце сквера и бегом устремилась к ним.
        - Эдмар!
        - Смотри, ты была права, - обратился к ней маг. - Глянь, какой ужас… Дирвен, пардон за праздное любопытство, только один вопрос: от кого?
        - Что - от кого? - переспросил сбитый с толку амулетчик.
        - От кого у тебя вот это, - собеседник указал взглядом на тыкву.
        - От учителя Сухрелдона! А ну, отойди с дороги!
        - Вот как, значит, от Сухрелдона… Должно быть, тебя покорили его стихи, но чтобы это привело к столь невероятным последствиям…
        - Эдмар, нет, нет! - лекарка энергично замотала головой. - Это совсем не то, что ты подумал! Пойдем-ка лучше домой.
        - Что ж, Дирвен, поздравляю вас с учителем Сухрелдоном, - не обращая на нее внимания, продолжил маг. - Хотя, если кого-то интересует мое мнение, я нахожу, что это чудовищно. И демонов Хиалы еще называют извращенцами, в то время как среди людей творятся подобные дела! Нет уж, пойду я отсюда к своим старым добрым приятелям…
        Возле клумбы появилась в воздухе зыбкая арка, за которой клубился торфянисто-темный туман. Считается, что открыть Врата Хиалы в святая святых Светлейшей Ложи невозможно, этому воспрепятствуют оградительные заклинания, но Эдмар, тем не менее, открыл их и шагнул во тьму раньше, чем Зинта успела схватить его за руку. Врата сразу же исчезли.
        - К демонам убрался, придурок, - Дирвен хотел сплюнуть на клумбу, но передумал. - Сначала нес ерунду, потом окончательно спятил.
        - Ладно уж, пусть лучше куролесит в Хиале, чем здесь, - рассудила лекарка. - Лишь бы живой вернулся.
        Вот это совсем не обязательно, поделом будет гаду, если его там демоны в клочья порвут. Амулетчик оставил эту кровожадную мысль при себе.
        - Пойду посмотрю, что делают остальные, - озабоченно заметила Зинта и повернула к особняку Зибелдона.
        А Дирвен двинулся обратно к оранжерее, довольный тем, что сберег тыкву, так что никакой беды из-за нее не случится, и в то же время затаив едкую обиду на Эдмара. Когда-нибудь он отомстит этой безмерно подлой сволочи. Честное слово, за ним не пропадет.
        У Зибелдона лекарка застала Шеро, которому еще раньше послала мыслевесть, и нескольких архимагов. Рассказала, что случилось - впрочем, дознатчики уже успели все выспросить у Нинодии, - и поспешила в лечебницу. Суно увезли в экипаже двое подчиненных Крелдона, они за ним присмотрят.
        На улицу Розовых Вьюнов она вернулась поздно вечером. В доме было непривычно тихо: песчаная ведьма еще вчера уехала по заданию Ложи в какой-то провинциальный городок, а Табинса со своим семейством отправилась на Светлячковые луга. Многие горожане ездят туда любоваться светлячками - несметными россыпями зеленых и голубых огоньков среди посеребренной лунным светом травы. Говорят, иногда там можно увидеть танцующих флирий.
        Тамошние гостиницы в эту пору переполнены, но Табинса наверняка выцарапает себе комнату. Да скорее всего, их пустят в закрытую для простых смертных гостиницу Ложи, ведь с ними Сонтобия Кориц, которую сопровождает приставленная Ложей охрана. Откровенно говоря, эту вылазку и затеяли ради Сонтобии, а вовсе не ради светлячков. Обхаживают мать «жениха».
        Глодия и Салинса за последнее время изменились в лучшую сторону - стали одеваться со вкусом, и в манерах у них появился некоторый лоск, на это даже Суно обратил внимание. Зинта опасалась, что девицы замучают несчастную учительницу, такие кого угодно замучают, но Эдмар в ответ лишь усмехнулся:
        - О, только не ее! Она умеет укрощать и подчинять, это у нее излюбленная игра. С Глодией и Салинсой справится единственно такая наставница, а с другой стороны, эти зубастые девочки из тех, кого она не сломает, зато многому научит. Можно сказать, они с моей помощью обрели друг друга. Интересно, сумеет ли она сотворить из этих двух гарпий очаровательных барышень? Сделать из Хеледики еще большую красавицу - никаких проблем, а здесь материал неблагодарный, зубы обломаешь… Но я подозреваю, она справится. Ты ее видела? Этакая салонная хищница с хлыстом на поясе. Восхищаюсь этой женщиной. Будь она лет на пятнадцать моложе, я был бы от нее без ума.
        Зинта однажды посмотрела на учительницу Глодии и Салинсы - осанистую пожилую даму с набеленным и тщательно накрашенным лицом, и ей показалось, что та похожа на блестящее красно-черное насекомое, которое притворяется цветущим растением, чтобы подманить добычу поближе. Бедный Дирвен.
        Маги Крелдона играли в сандалу в комнате на первом этаже, которую Суно называл «приемной». Склонились с двух сторон над доской, а на обшитой деревянными панелями стене точно так же склонились над чем-то интересным их сгорбленные тени. Матушка Сименда уже легла спать. Ощущение «что-то не так» появилось у Зинты, когда она взбежала по лестнице на второй этаж. Посторонний запах, которого тут не должно быть, - или просто догадка?
        Она заглянула в спальню. Суно спит, а на соседней подушке оплывшее бледное лицо, окруженное россыпью темных локонов. Испуганно блеснули открытые глаза. Лекарка отступила назад и притворила дверь.
        Нинодия, наспех одевшись, нашла ее в гостиной.
        - Не сердись, - прошептала она сконфуженно. - Какая из меня соперница… Он и лег-то со мной, потому что мертвецки пьян. Не удержалась, так было тоскливо, так хотелось хоть разок побыть с мужчиной… Мне надо было раньше уйти, а я, дуреха, разнежилась. Не сердись, ты здесь хозяйка, а я уже пошла.
        - Поздно ведь, оставайся до утра, - после короткой паузы Зинта добавила: - Только не в спальне, а в комнате для гостей.
        - Что ты, что ты, - Нинодия замахала руками. - В коляске уеду, надо ведь и честь знать, ты мне ноги спасла, а я тебя так отблагодарила…
        На улицу они вышли вместе. Зинта чувствовала, что вряд ли уснет, так что лучше прогуляться по городу - вдруг попадется кто-нибудь, кому нужна ее помощь? Она любила озаренную фонарями ночную Аленду и, усадив Нинодию в наемный экипаж, зашагала куда глаза глядят.
        Иссиня-черное небо усыпано звездами - их в Сонхи поменьше, чем в мире Эдмара, зато здесь они крупнее. На светлых стенах выделяются узоры оберегов и занавеси плюща, с балконов доносятся голоса, смех, ароматы горячего шоколада. Окна напоминают громадные фонари, внутри которых разыгрываются волшебные представления - в каждом свое, выбирай любое. По бульварам фланируют гуляющие, а в потаенных омутах ночи, на утонувших в темени задворках, выползает наружу городской народец - гнупи, вывырики, тухурвы, козяги, снаяны. Возможно, та разудалая компания, которая спасала лекарку из подвалов Дома Инквизиции, сейчас разгуливает где-то поблизости да чинит смертным мелкие пакости.
        Постепенно Зинта успокоилась. Ничего же плохого не случилось, и совсем это не похоже на ее прежнюю жизнь, когда она, вернувшись из лечебницы домой, заставала Улгера с Нальвой или Карилой - и в придачу полный таз грязной посуды на кухонном столе. Суно сейчас невменяем, и вспомнит ли он завтра свое любовное приключение - это еще надвое. И Нинодия не сможет его у Зинты отнять, да она, похоже, и впрямь не собирается… Хотя кое в чем эта авантюристка схитрила. И ее хитрость удалась. Сама она пока еще не в курсе - почувствует через две-три восьмицы, но от лекарки под дланью Тавше здесь не может быть никаких секретов. Нинодия не знает правды о Накопителях, вот и сделала то, на что Зинта не смеет решиться.
        Она чуть не расплакалась - и от беззлобной, но тоскливой зависти, и от безысходности, и от страха за будущего ребенка Нинодии, который вполне может оказаться древним магом.
        Да какое там «чуть» - на глазах выступили слезы, свет фонарей начал расплываться сияющим золотым туманом.
        Потом слезы высохли. Что будет, то будет. Удалось же спасти от этой дряни Эдмара и Тимодию. Зинта вскинула голову, ее походка стала легкой и стремительной, а в ушах, казалось, звучала музыка - настойчивый неистовый ритм, призывающий шагать дальше и не сдаваться.
        И вовсе это ей не казалось… Миновав очередной квартал, лекарка поняла, что музыка и вправду есть: кто-то бьет в бубен, посылая в ночь яростную, дикую, ликующую мелодию, под которую так и хочется пуститься в боевую пляску, хотя Зинта никогда раньше не участвовала ни в каких боевых плясках.
        Мимо нее промчались двое в золотых масках ящеров и парадных одеяниях служителей Зерл Неотступной - в ту сторону, откуда наплывали звуки бубна. Еще один появившийся на улице жрец двигался в том же направлении зигзагами лихого танца, свирепо колотя каблуками по мостовой.
        Зинта пошла следом, про себя удивляясь: «Чего это они? Вроде же нет у них сегодня по календарю никакого праздника…»
        Звуки доносились из-за ограды храма Зерл на площади Трех Повозок. На башенках, устремленных в звездное небо, горели красные и оранжевые фонари, а внизу, перед входом, жрецы и жрицы исполняли неистовый танец. Их маски, слепленные из золотых выпуклостей и темных впадин, казались мордами каких-то странных неведомых тварей, сбежавшихся на непреодолимый зов. Тени метались по двору, то уменьшаясь, то вырастая, скользили по статуям вооруженных мечами дев-ящериц, наделяя их мнимой жизнью.
        Зинта остановилась посмотреть, а потом обратилась к старику-сторожу, который пританцовывал возле распахнутых ворот:
        - Почтенный, что у вас сегодня за праздник?
        - Этого никто не знает, почтенная, - он уважительно наклонил голову, поскольку по одежде и ритуальному кинжалу на поясе признал лекарку под дланью Тавше. - Небывалое дело, нынче сама Зерл колотит в бубны во всех своих храмах! Смертные служители к ее священным бубнам прикасаются только для того, чтобы смахнуть пыль, и то с извинительной молитвой. С полчаса назад началось… Свершилось что-то, угодное Неотступной, и мы ей во славу радуемся вместе с ней.
        После этого зрелища хандру как рукой сняло, и Зинта отправилась дальше, воспрянув духом. Танцы она любила, а тут еще осталось такое же впечатление, словно поглядела на грозу над морем, или на игры диких кошек, или на водопад - это было сокрушительно и до некоторой степени страшновато, но слов нет как хорошо.
        Завернула на «зов боли» в дом с наемными квартирами на улице Ракушечного Пирога, где одну старую женщину одолел приступ удушья, потом поужинала в чайной. Незнакомые закоулки вывели ее в злачный район с игорными домами, дешевыми борделями и храмом Ланки, украшенным ухмыляющимися медными масками жуликоватого бога.
        Вокруг этого храма тоже царило оживление. Жрецы Хитроумного всех желающих бесплатно угощали вином, которое черпали из выкаченного на улицу бочонка, и набежавший народ с воодушевлением пил «во славу Ланки». Зинта с изумлением заметила двух затесавшихся в толпу крухутаков: птицелюди приставали с разговорами то к одному, то к другому - не иначе, предлагали сыграть в три загадки. И насмешливо шелестела листва громадных платанов, укрывавших обитель воровского бога от взглядов тех, кому нечего там высматривать. Впрочем, нет, вовсе это не листва… И вправду кто-то негромко смеется чрезвычайно довольным смехом прожженного плута.
        - Что здесь такое творится? - спросила Зинта у долговязого юноши с одухотворенным меланхоличным лицом и «плавающим», но в то же время цепким взглядом профессионального карманника.
        - Хитроумный сегодня угощает тех, кто ему служит своими делами, и всех прочих, кто его чтит, - ответил вместо вора уличный торговец с громоздким расписным коробом на облупленном ремне через плечо.
        - Пейте во славу Ланки! - жрец протянул им по кружке.
        Лекарка не стала отказываться. Пожалуй, ей тоже есть за что славить Хитроумного: кто, как не он, помог тухурве и гнупи выкрасть ее у светлейших инквизиторов?
        - А что это за шелест, похожий на смех, слышите? - поинтересовалась она, отхлебнув вина.
        - Это смеется сам Ланки! - с гордостью сообщил жрец. - Кто-то сумел ему угодить… Знать, кто-то исхитрился совершить то, что считалось невозможным, и господина всех хитрецов это отменно позабавило. Давно такого не случалось, на моей памяти - ни разу.
        - Да что случилось-то? - спросили из толпы.
        - Этого никто не знает, но Ланки повелел праздновать!
        - А я знаю! - хрипло крикнул крухутак, щелкнув длинным клювом. - Ох, чего я знаю… Вы и представить себе не можете, что нынче случилось! Играем в три загадки? Кто угадает, отвечу на любой вопрос! Расскажу, как есть, что обрадовало Хитроумного! Играем? Кто рискнет?
        Выше клюва лицо у него было точь-в-точь человеческое, печальные глаза часто моргали. Наморщенный лоб, лысая, как колено, голова. Он прикрывался оттопыренными крыльями, под бледной кожей прорисовывались ребра - должно быть, давно не ел, не так уж много найдется охотников играть с крухутаком, поставив на кон свою жизнь.
        - Кто здесь смелый, кто рискнет отгадать три загадки во славу Ланки Хитроумного?!
        - А если рискну? - донесся чей-то агрессивный хмельной возглас.
        - Угадаешь - спрашивай, что хочешь! Исчерпывающий и правдивый ответ на любой вопрос!
        В толпе начали подзуживать:
        - Давай, Умник, покажи ему!
        - Это наш Джавдо Умник, он тоже все знает, где пернатому с ним тягаться!
        - Не связывайся, дурень! - крикнула Зинта.
        На нее зашикали: не лезь, все по Условию, иди отсюда, куда шла. Не будь она служительницей Тавше, с ней могли бы и грубее обойтись, а так дело ограничилось дружным возмущением, и каждый считал своим долгом загородить ей дорогу, не пуская подойти к Джавдо. Всем хотелось посмотреть на игру в три загадки и на то, что произойдет после.
        - Госпожа лекарка, не вмешивайтесь, - обратился к Зинте представительный седой торговец с холеным лицом - или, может, не торговец, а кто-то из главарей преступных гильдий Аленды. - Джавдо Умник - не малое дитя, пусть распоряжается своими мозгами, как знает. Иногда отгадчики выигрывают у крухутаков.
        - Именно что иногда, - проворчала Зинта, понимая, что не сможет остановить сумасброда, ей попросту не позволят это сделать.
        Второй птицечеловек взлетел и уселся на толстую ветку платана, свесив вниз заросшие перьями ноги с узловатыми курьими лапами вместо ступней. Жрецы выкатили новый бочонок. Лекарка пошла прочь, размышляя о том, что Ланки и Зерл, которые друг друга издавна не жалуют - уж больно они разные, - обрадовались, возможно, одному и тому же, а то с чего бы такое совпадение?
        Она отправилась в лечебницу, которая находилась рядом с небольшим храмом Тавше на улице Вышитых Подушек. Улица, в это время обычно темная и тихая, была озарена мягким разноцветным сиянием: светился храм, как будто усыпанный множеством звездочек.
        «Красота какая дивная…» - ахнула Зинта. Никогда еще она такого не видела.
        - Что это, почтенные? - спросила она у жрецов, стоявших во дворе.
        - Милосердная чему-то радуется, а чему - нам пока не открылось.
        «Очень может быть, тому же самому, чему обрадовались Неотступная и Хитроумный. Ну и дела, сразу у трех богов какой-то нежданный праздник… А Суно, Эдмар и Зибелдон такую чудесную ночь пропустили!»
        Еще до обеда Дирвен бесповоротно убедил себя в том, что не собирался он вчера никаких таких мерзопакостей совершать, подумаешь - приворот, он просто-напросто издевался над пьяным Эдмаром в отместку за все его подлости и подначки. И все равно на душе было противно, словно целая толпа гнупи туда нагадила: поплатится Самая Главная Сволочь за его вчерашнее унижение, еще как поплатится…
        Вернувшись с дурацкого задания - всего-то и нужно было найти для одной старой королевской тетки дорогой, как память, «молчащий» амулет, который ее внучка прицепила на шею бездомной кошке, а та утащила и потеряла, - он по дороге в трапезную услышал привычную ругань:
        - Бестолочь ты, как я посмотрю, олух безмозглый! Никакой на тебя надежды, и мозги твои только крухутаку на пропитание годятся! Нет, ну надо же такое отмочить!
        «Ага, началось утро в деревне полудурков… - фыркнул про себя Дирвен, готовясь огрызнуться вслух, если только ругатель окажется не из архимагов. - Чего я им опять сделал не так?»
        - Что значит - в Накопителе обмелело?! Как может Накопитель обмелеть, ты хотя бы сам себя об этом спроси! Это ты зачерпнуть оттуда не можешь, потому что ты олух, и зря тебя учили, своей науки ты не усвоил…
        Первый амулетчик расслабился и, покосившись на окно, откуда доносился раздраженный голос, с независимым видом прошел мимо. Он тут ни при чем, к нему никаких претензий. Всегда бы так.
        А маме он при следующей встрече скажет, чтобы больше не пускала к себе в гости Глодию и Салинсу. Командовать, конечно, не будет, просто попросит… Он же понял, куда они клонят! Только этого не хватало. Спасибо, он скорее удавится, чем женится на этаком ужасе.
        В аллее за поворотом стояли двое магов, и старший гневным полушепотом выговаривал младшему:
        - Да какой же ты кормилец, если зачерпнуть из Накопителя не можешь? Чему вас, юных балбесов, в Академии учат? Или силенок не хватает?
        - Я черпаю, а там ничего нет… - растерянно бубнил младший. - Может быть, какие-то временные затруднения? И в резервном то же самое…
        - Не корчи из себя всезнайку, твое дело - черпать и подкармливать, а не рассуждать. Не маг ты после этого, а подмастерье башмачника! - Тут он заметил Дирвена с охраной и сухо бросил: - А вы чего встали, как зеваки на ярмарке? Ступайте, куда шли!
        «Смотри-ка, плохой сегодня выдался день для кормильцев», - хохотнул про себя Дирвен, шагая к трапезной.
        Что ни говори, а приятно, когда ты ни в чем не виноват и распекают не тебя.
        Наутро Суно чувствовал себя скверно. Не помогал ни смоченный в целебном отваре компресс, ни капустный рассол. Даже призвав силу Тавше, Зинта не смогла облегчить его страдания. Впрочем, она и не надеялась: от похмелья после магобоя лекарства нет.
        Тут еще пришла мыслевесть от Эдмара:
        «Зинта, умоляю, загляни ко мне домой».
        «Я тебе помочь не смогу, - отозвалась лекарка. - Придется ждать, когда само пройдет».
        «Мне нужно твое заступничество перед Тавше».
        «Что ты натворил?»
        «Нечто ужасное. Расскажу при встрече».
        Выглядел он живописно: правый глаз заплыл, левая скула опухла, на шее синяки, словно его душили. Посмотрев на него взором служительницы Тавше, Зинта обнаружила с десяток ушибов и несколько трещин в ребрах. Тем не менее к ее приходу он переоделся в чистое, умылся, расчесал и собрал в хвост волосы. На спинке стула висела его вчерашняя рубашка, запятнанная кровью и еще чем-то темным, засохшим, в придачу кружевной воротник наполовину оторван - свисает, словно грязная тряпка.
        - Ты подрался?
        - Угадала, - Эдмар криво улыбнулся. - И подозреваю, что моему противнику сейчас не слаще. Зинта, я сделал то, что вряд ли могло понравиться твоей Милосердной Госпоже. Боги и демоны, как же болит голова! Похоже, в нее напихали острых камней и жестоко встряхивают, и при каждом толчке боль становится невыносимой…
        - Это похмелье с магобоя, отпустит через несколько дней. Что случилось?
        - Зинта, я прибил убогого. Его же клюкой.
        - Эдмар, да как ты мог… - потрясенно ахнула лекарка. - Этот несчастный человек умер?
        - Наверняка не знаю. Едва ли. Это был не человек. Понятия не имею, что за сущность - таких, как он, я раньше не видел. Я его встретил то ли в Хиале, то ли в какой-то иной области на потусторонних тропах, и он напал на меня первый. Способность мага слоняться по всяким странным местам за гранью людского мира - это не всегда хорошо. Если маг пьяный или под дурью, это в высшей степени плохо: мало того что могут воротник оторвать - вот, полюбуйся! - так еще и последствия потом расхлебывай. Когда полуживой пострадавший уползал прочь, он грозил мне карами всех сонхийских богов. Черт, до чего некстати… Я ведь даже убраться из Сонхи сейчас не могу, поэтому прошу тебя о заступничестве. Твоя Тавше может весьма изобретательно покарать провинившегося, так что я предпочел бы смиренно заплатить ей виру.
        - Смиренно? Да ты, по-моему, все просчитываешь, как обычно.
        - Увы, ничего не могу поделать, - он слегка развел руками. - Разве кому-то из нас дано переступить через свою натуру? Надеюсь, ты согласишься быть моей предстоятельницей?
        - Сначала расскажи подробнее, что там у вас вышло с этой сущностью.
        - Ты, возможно, слышала от коллеги Суно о том, что в последнее время магическая структура Сонхи стала менее стабильной и ненормально проницаемой? Интересно, с чего бы это… - в его ухмылке Зинте почудился сарказм и непонятное злорадство. - Такое положение вещей чревато повальной неразберихой: демоны шныряют в окрестностях божественных чертогов и невоспитанно заглядывают в окна, на узких потусторонних мостиках сталкиваются те, кто вовсе не должен встречаться, направляешься в одну запредельную сферу, а попадаешь в другую, потому что нужный тебе поворот раздвоился. Нечто в этом роде со мной и произошло. Помню, что я решил найти Серебряного Лиса и обсудить с ним то, что приключилось с Дирвеном… Брр, надеюсь, что мне всего лишь померещилось с пьяных глаз!
        - И вправду померещилось, - заверила Зинта. - Он прятал под камзолом какую-то вещь. Я ведь, как вчера его увидела, сперва подумала про опухоль и посмотрела на него своим лекарским взором. Сразу увидела, что все в порядке. А сплетничать - это не по-доброжительски.
        - Еще как по-доброжительски. Вся Молона только этим и занимается, любимое тамошнее развлечение… Неужели забыла? Впрочем, ты же в этом не участвовала, что весьма вредило твоей репутации в глазах соседей. Но я уклонился от темы. Отправившись в гости к Лису, я неожиданно очутился вне темных областей Хиалы, в пространстве, которое было сплошь пронизано множеством сосудов. Во всяком случае, больше всего это напоминало бескрайнюю, словно океан, кровеносную систему. Там были своего рода артерии и вены: первые гнали жизненную субстанцию к некому центру, вторые несли ее от центра к периферии. Они были разной толщины, одни тонкие, как нити, другие охватом с бревно. Мне стало любопытно, и я направился туда, где должно было находиться сердце. Вот там-то я и увидел… гм, это… - Эдмара передернуло и, похоже, по-настоящему, без рисовки. - Представь себе человекоподобное существо с громадным пухлым брюхом, как у перекормленного паука. Ног у него не было - ни человеческих, ни паучьих. Сосуды, постепенно соединявшиеся, как будто намертво срослись с его чудовищным брюхом, при этом они еще и пульсировали, непрерывно
работая. М-м, погоди, как больно…
        - Я все-таки попробую…
        - Не вздумай, - Эдмар слегка отпрянул. - Не знаю, что произойдет, если меня коснется сила Тавше, но подозреваю, что одним рогом дело не ограничится. Лучше уж перетерплю. Итак, на чем я остановился? Выше пояса он выглядел, как человек в белой тунике, и в одной из хилых ручек держал клюку. Мы уставились друг на друга… Ох, из-за этой окаянной боли ни одного незатасканного сравнения на ум не приходит, но поверь, он был в не меньшем шоке, чем я. А потом как завопит: «Ты почему везде ходишь, если должен лежать на своем месте?» - и давай меня всяко обзывать, да еще несколько раз клюкой огрел, эти удары были молниеносны и адски болезненны. Я сцепился с ним, и мне удалось вырвать у него оружие. Хотел треснуть его по жирному затылку, но тут вспомнилось: бей не по роже и не по загривку, а в солнечное сплетение, и бей со всей силы. Я и ударил, как было сказано, вложив в удар всю свою силу - и физическую, и магическую. Он завизжал так, что у меня уши заложило, и сразу начал уменьшаться, словно проколотый воздушный шарик, а из раны хлестала кровь - видишь, эти пятна на рубашке - и с воем вырывалось что-то еще…
Он угрожал мне гневом всего сонхийского пантеона, в особенности ссылался на Милосердную Госпожу, которая такого злодеяния не потерпит. Не знаю, уполз он куда-то или просто исчез. Пока я оттуда выбирался, все эти кошмарные сосуды на глазах съеживались и усыхали, словно увядающие стебли. Потом я снова оказался в темных областях Хиалы, там на меня напал еще какой-то монстр, этакий букет щупалец. Кажется, началось с того, что мне не понравилась его вульгарно кричащая расцветка, и я сказал ему об этом, не поскупившись на колкости. Ох, опять голова, как будто железным обручем пытают… Чертов Зибелдон со своим пойлом! Не знаю, что это была за сущность в паутине сосудов и какую роль она играет - хм, возможно, теперь уже играла - в магической структуре Сонхи… Сдается мне, я еще до вечера лишусь рассудка от боли.
        - Пошли, - решительно сказала Зинта. - Сейчас дойдем до ближайшего храма, ты повинишься перед Тавше, предложишь во искупление что-нибудь хорошее… Подумай, какое благо ты можешь сделать, чтобы это было угодно Милосердной. И возьми с собой денег на пожертвование.
        Он захватил увесистый кошель, потом распорядился закладывать экипаж, но Зинта остановила:
        - До храма пойдем пешком, так полагается.
        На улице он болезненно щурился. Бледный до прозелени, лицо разбито. Похоже, никто его в таком виде не узнавал, а что волосы крашеные - он не единственный разгуливает по Аленде с такой шевелюрой, у молодых аристократов это нынче модно, причем мода эта с него же и началась.
        Перед воротами лекарка велела:
        - Разувайся, войдешь во двор босиком. А ботинки оставь снаружи, пусть они достанутся какому-нибудь несчастному, который нуждается в них больше, чем ты. Это еще одно правило для тех, кто пришел повиниться.
        - Что же ты сразу не предупредила?
        - Потому что нельзя. Ты бы надел что похуже, а так поступать не годится.
        Он расшнуровал и скинул иномирскую обувь из черной с зеленовато-фиолетовым отливом кожи и чешуйчатым рисунком. Зинта взяла его за руку, они вместе миновали внешние и внутренние храмовые ворота.
        Между тем проходивший мимо парень, одетый добротно и франтовато - не иначе, приказчик из богатого магазина, - замедлил шаги, стрельнул глазами направо и налево, а потом подхватил с тротуара находку и кинулся бежать, неуклюже мотаясь из стороны в сторону, однако с изрядной прытью.
        - Видимо, этот несчастный нуждается в моих ботинках больше, чем я, - заметил Эдмар ядовито.
        - Не сожалей о суетном, придя на поклон к Милосердной, - строго одернула Зинта, после чего стремглав выскочила на улицу и крикнула вслед: - Эй, ты унес покаянные ботинки, поэтому отдай взамен свою обувь неимущему!
        Везучий молодой приказчик, не сбавляя скорости, скрылся за углом.
        - Наверное, это хорошая примета… - пробормотала лекарка с надеждой и, вернувшись к Эдмару, который опять мучительно скривился и сжал виски, позвала: - Идем. В ту комнату, где отдают себя на суд Милосердной, ты должен вползти на коленях. Тоже так полагается.
        - Что ж, перед прелестной дамой не зазорно преклонить колени, а я не сомневаюсь в том, что твоя госпожа прелестна.
        Выполнив это требование безукоризненно, даже с некоторой долей элегантности, он по знаку Зинты остановился в центре помещения с мозаичным узором на полу и покаянно опустил голову. Собралось несколько жрецов и жриц в бело-зеленых одеяниях.
        - Эдмар Тейзург пришел повиниться перед Тавше в немилосердном поступке, а я, Зинта Граско, прошу за него о снисхождении, - произнесла лекарка трижды, громко и отчетливо, немного волнуясь, а потом шепнула: - Теперь говори сам, Тавше тебя услышит.
        - Милосердная Госпожа, тебе известно о том, что я сделал, - голос Эдмара звучал почтительно, однако без самоуничижения, с оттенком достоинства. - Свою суть не отринешь, поэтому не буду притворяться, будто я безмерно опечален этим поступком, но я готов его искупить. Во имя твое я построю в Ляране большую лечебницу и найму хороших лекарей. Там никому не будет отказа, и те, кому нечем заплатить, получат там во имя твое такую же помощь, как платежеспособные больные. Все деньги до последнего гроша и прочие пожертвования от тех пациентов, которые не стеснены в средствах, пойдут исключительно на нужды лечебницы. Если кто-то приведет, принесет или привезет больное либо раненое животное, последнему тоже будет оказана необходимая помощь. Подобные лечебницы за счет государства есть в том мире, из которого я пришел, появится такая и в моем княжестве, во славу твою. Примешь ли ты мою виру, Милосердная?
        - Тавше, и я за него прошу! - Зинта опустилась на колени рядом с Эдмаром. - Что с ним поделаешь, если он такой, как есть, но то, что он предложил насчет лечебницы, для многих будет хорошо!
        И чуть слышно шепнула:
        - Подожди, сейчас мы узнаем решение Госпожи.
        Один из жрецов поставил перед ней бронзовую чашу с табликами - овальными деревянными пластинками для храмового гадания. Зажмурившись, Зинта погрузила туда руку. Дальнейшая судьба Эдмара зависит от того, что она вытянет. Если Прощение - значит, Тавше принимает виру, и вопрос улажен. Если Отвержение - Тейзурга немедля выдворят из храма, и в дальнейшем на милость Тавше он может не рассчитывать, да и Зинте заказано будет с ним общаться. Если Услужение - он должен пойти в рабство до тех пор, пока Тавше не решит, что с него довольно: того, кому достался этот таблик, обычно определяют в какую-нибудь лечебницу для самой грязной работы. Если Предупреждение - значит, обещанного недостаточно, чтобы загладить вину, понадобится что-то еще. Виновный может и не подчиниться, но тогда его постигнет гнев Тавше.
        Лекарка перебирала таблики, молясь о том, чтобы это оказалось Прощение или, на худой конец, Предупреждение, и никак не решалась сделать выбор. Вдруг одна из маленьких деревяшек будто бы толкнулась в пальцы - да и на ощупь она была теплее, чем другие… Сама Тавше вмешалась, чтобы объявить свою волю.
        Зинта вытащила табличку и, не открывая глаз, показала на ладони Эдмару:
        - Это ответ Милосердной Госпожи, - от волнения ее голос дрогнул. - Посмотри, что за символ там нарисован.
        Лишь бы не перекошенный черный крест - знак Отвержения, все остальное поправимо.
        - Цветок с лучиками.
        - Что?!! - она изумленно распахнула глаза.
        - Это плохо? - настороженно уточнил маг.
        - Наоборот, очень хорошо! Ох, Эдмар, это же Благодарность!
        - За лечебницу? Стало быть, я прощен?
        - За то, что ты сделал. Получается, твой поступок угоден Милосердной, и то зловредное существо тебе наврало, когда угрожало ее гневом. Наверное, ты положил конец какому-то злу. Будь ты доброжителем, мы с тобой вытянули бы Благословение, но Тавше не может благословить такого, как ты, поэтому она тебя просто благодарит. Сохрани это как талисман.
        Эдмар взял у нее с ладони маленькую пластинку светлого дерева, с семилепестковым цветком, окруженным лучами: выдавленный контур заполнен позолотой. В следующий момент лицо, сведенное гримасой, разгладилось, он широко улыбнулся и отвесил поклон:
        - Милосердная Госпожа, я тебе тоже безмерно благодарен!
        Похмелье отпустило, поняла Зинта. Ему уже не больно, потому что его исцелила сама Тавше - если речь идет о магобое, сделать это под силу только богине. Следы побоев остались, но он и сам от них избавится.
        Жрецы улыбались, искренне радуясь за того, кто удостоился Благодарности. Принесли некрепкого виноградного вина из храмовых запасов, и все понемногу выпили. Для Эдмара нашли пару сандалий, чтобы не босиком ему домой возвращаться.
        - А как теперь насчет лечебницы? - спросила Зинта с некоторым беспокойством, когда вышли на улицу.
        - Устрою, пусть будет. Нехорошо обманывать прекрасную даму. К тому же быть законченным зложителем скучновато, уж лучше я буду неоднозначной личностью - эта роль интересней, правда?
        - Ну вот как можно этак рассуждать? - с досадой вздохнула лекарка. - Ты же так никогда не станешь просветленным доброжителем!
        - Брр, хвала богам, что не стану. Может, завернем сейчас к Суно, исцелим его с помощью Благодарности?
        - Не поможет, - грустно возразила Зинта. - Это ведь только для тебя. Интересно, кого же ты прибил и не этому ли радовались минувшей ночью Милосердная, Неотступная и Хитроумный…
        - А как думаешь, кого?
        Он смотрел на нее, чуть сощурив один глаз, с такой ухмылкой, точно уже обо всем догадался, а может, и с самого начала догадывался, и затеял этот покаянный поход в храм на всякий случай, чтобы подстраховаться, а то и ради эффектного спектакля - с него станется.
        Сложив в уме один плюс один, Зинта серьезно заметила:
        - Я думаю, не больно-то тебе и нравились те ботинки… Ладно, посмотрим, что будет дальше. Если что-то переменится, мы об этом скоро узнаем.
        Он одобрительно усмехнулся и подмигнул ей, а после добавил:
        - Забавно, что я бы не сбежал в Хиалу, если б не Дирвен. Я и вправду был до безобразия пьян, спасибо дорогому коллеге Зибелдону, мои мысли текли по изысканному и причудливому руслу - ты, наверное, видела черничный пирог, это была моя идея… Вот я и решил, что с нашим первым амулетчиком на самом деле приключилась этакая чудовищная оказия.
        - Да уж… - лекарка фыркнула. - Надо ж было до такой небывальщины додуматься!
        На следующем перекрестке она попрощалась с Эдмаром, который даже в поношенных сандалиях выглядел истинным аристократом, и поспешила в резиденцию Ложи. Дирвен кидал ножи в мишень на площадке для тренировок. Кого другого к нему не допустили бы, но для лекарки под дланью Тавше почти везде открыты двери.
        - Послушай, что ты вчера нес под камзолом? - спросила Зинта, отозвав его в сторонку и понизив голос до шепота. - Я никому не скажу, честное слово.
        - Это была дурацкая тыква. Все знают, что тыква, это не засекречено, хотя учитель Сухредлон сказал никому ее не показывать, - амулетчик пренебрежительно фыркнул. - Послали бы какого-нибудь мага на побегушках, а тут я мимо шел, достопочтенный Робелдон увидел меня и велел за ней сходить. Она из жареного семечка выросла, и когда достопочтенный Зибелдон выздоровеет, ее отдадут ему для исследований.
        - Вот как, из жареного… Ну, спасибо.
        И после этого Зинта отправилась в лечебницу, решив, что по дороге непременно завернет в храм Двуликой, чтобы вознести Госпоже Вероятностей благодарственную молитву.
        Эпилог
        Наступило смутное время, только непосвященные об этом пока еще не догадывались. Светлейшая Ложа делала все возможное для того, чтобы скрыть истинное положение вещей, правящие круги других стран придерживались той же линии.
        Решено было сохранять видимость, будто Накопители по-прежнему снабжают магов силой, хотя в действительности громадные пирамиды уже который месяц стояли в запустении, а их искалеченных обитателей повсеместно умертвили, дабы те, освободившись от сковывающих заклятий, не учинили что-нибудь нежелательное. Накопители, из которых ушла магия, охранялись еще бдительнее, чем до сих пор, - чтобы никто не узнал правды и чтобы какие-нибудь ловкачи не позарились на отлитые из заклятого золота руны, вбитые в каменную облицовку.
        Еще больше возросла ценность тех, кто от Накопителей не зависел - амулетчиков и ведьм, а также лояльных к своим организациям «ущербных магов». Прочие коллеги как были волшебниками, так и остались, но без заемной силы возможности у них были не те, и для совершения несложного в прошлом колдовства им приходилось собираться в количестве не меньше дюжины, а для более-менее серьезных действий и вовсе требовалась целая армия исполнителей. От обывателей это засекретили, с людьми влиятельными приходилось договариваться, но был еще и волшебный народец, почуявший перемены и рассудивший, что ему теперь раздолье.
        Суно Орвехт, «ущербный маг» и экзорцист, был загружен заданиями, как никогда в жизни. Зато ему втрое увеличили жалованье, о чем раньше даже речи не заходило.
        Первый амулетчик Светлейшей Ложи тоже был нарасхват, только это и спасало его от Глодии и Салинсы.
        Хеледика работала на Ложу, и было непонятно, нравится ей удел службистки или нет. Возможно, она просто опасалась впустить в свою жизнь что-то другое. Кураторы не скупились на похвалы, но песчаная ведьма нуждалась не столько в самоутверждении и лести, сколько в том, чтобы ощущать себя кому-то полезной. Что ж, для Ложи это было весьма кстати… С кошкой-тауби, вырезанной из стеклянистого синего камня, девушка не расставалась, носила ее в кармане или в бисерном кошельке на поясе.
        На восстановление прежнего порядка вещей никакой надежды не было. Сущность, которая вытягивала жертвенную силу из Накопителей и потом делилась частью этой силы со своими служителями, сгинула безвозвратно. Слишком она привыкла, по выражению Зинты, «жировать на чужих харчах», и когда роковой удар одним махом лишил ее того, что было взято извне, от нее попросту ничего не осталось. Может, в Хиале появился еще один мелкий демон, или где-то в другом месте сиротливо блуждает слабый неприкаянный дух, но это уже никак не прежнее божество, с которым сонхийские маги могли бы вновь заключить сделку.
        Надо ли говорить о том, что достопочтенному Зибелдону пришлось бежать из Сонхи Вратами Перехода? В крахе системы, просуществовавшей несколько тысячелетий, в конечном счете обвинили его. Зашиб милостивца каналья Тейзург, будь он неладен, но кто его перед этим напоил? О том, что магобой Зибелдону злодейски подсунули, а он знать не знал, что это такое, госпоже Зинте сказки рассказывайте. Отлично знал, не смешите Сокровенный Круг. Отомстить ему, видите ли, приспичило. За разоренную клумбу. Считайте, отомстил.
        Зибелдон, не оставшись в долгу, указал коллегам на то, что мерзавца Тейзурга занесло, куда не надо, из-за временно повысившейся проницаемости запредельных сфер, а это, в свою очередь, было вызвано тем, что архимаги Светлейшей Ложи сначала поклялись богами и псами, а потом нарушили клятву, так что себя и вините! После этого едва не началась потасовка, но «ущербный» маг-путешественниик отбился от своих слабосильных коллег и был таков.
        Зато Эдмар на первый взгляд жил припеваючи: то в Аленде, то в Ляране, то в Китоне, то отправлялся посмотреть на те края, где еще не бывал. Нет бы смирился с тем, что ближайший десяток лет ему предстоит безвылазно провести в Сонхи - по правде говоря, разве ему здесь плохо? А он втайне злился и делал вещи, от которых, по мнению Зинты, мог бы и воздержаться.
        Завел моду на китонские «веера-убийцы» - изысканные изделия с бритвенно острыми лезвиями, которыми можно исполосовать не только противника, но и себя, ежели будешь неосторожен. Эдмар появлялся с таким веером в театрах и на балах, да еще небрежно им поигрывал, восхищая окружающих отточенным изяществом своих движений. Столичные франты начали ему подражать, и сколько тут пошло травм - об этом спросите у Зинты или у кого-нибудь еще из лекарей, уж они вам расскажут! Ладно, если просто порезы, а то ведь недолго и какой-нибудь важный сосуд или нерв задеть. Когда Зинта заметила ему с возмущением: «Ты ведь это нарочно!», он в ответ лишь ухмыльнулся. А потом сказал, что в ближайшие годы он играть в доброго волшебника не собирается, ничего не попишешь, сами нарвались.
        Она много размышляла обо всех этих событиях, обычно по ночам, если не спалось, потому что днем у лекарки под дланью Тавше хлопот невпроворот. В особенности сейчас, когда до Аленды добралась зима, пасмурная и слякотная, с пронизывающим ветром, ледяными клыками на карнизах и жестоким гололедом.
        Вот и нынче она так набегалась, оказывая помощь простуженным, поскользнувшимся и пострадавшим от сосулек, что уснула, едва забралась в постель. Суно рядом не было, он уехал в командировку в провинцию, где разгулялся сверх меры волшебный народец. Тут бы Зинте и выспаться, но под утро ее разбудил собачий лай. Громкий, заливистый и такой радостный, словно несчастная псина ждала кого-то целую вечность - и наконец дождалась и хочет поделиться этим счастьем со всеми окружающими, которые, между прочим, предпочли бы досмотреть последний сон. Лекарка сперва решила, что это, наверное, собачонка из дома напротив: хозяева уехали в поместье, а ее оставили на попечение прислуги. Видать, кто-то из домочадцев вернулся в неурочный час… Хотя нет, лай не тот, чересчур громоподобный.
        Когда шум стих, ей удалось снова задремать, но по-настоящему не спалось, так что на улицу она вышла ни свет ни заря. И нисколько о том не пожалела: утро выдалось расчудесное. Никакой слякоти, на крышах, на тротуарах и на ветвях деревьев пушистый снег, как будто перемешанный с сияющими звездными осколками, ветер хоть и северный, но мягкий, не кусачий, и дым из кирпичных труб поднимается белыми султанами в постепенно светлеющее синее небо. Словно сегодня какой-то праздник, подумалось Зинте, хотя она знала, что до ближайших по календарю праздников еще далеко.
        Несмотря на всю эту благодать, работы у нее было по горло, и в чайную на улице Укатившихся Бусин она заглянула, изрядно проголодавшись. Дважды за утро ей пришлось призывать силу Тавше: сначала перелом шейки бедра, потом треснувший череп. Сама она тоже разок поскользнулась, но упала, подобравшись, и почти не ушиблась.
        Ее тут знали. Хозяйка мигом принесла ей сытного супа, ломоть мясного пирога и кружку крепкого сладкого чая, все за полцены, а потом принялась обсуждать со своей приятельницей нынешнюю гололедицу, сравнивая с прошлогодней.
        - Ох, вовсю бьется народ, падает и бьется, просто напасть какая-то! Мой племянник, что кучером служит, давеча упал и лоб разбил, так его госпожа лекарка подлечила. А у соседей, у Квелдонов-бакалейщиков, сын на прошлой восьмице так поскользнулся, что меховую шапку потерял, вот угораздило… И тот рыжий парень с большой белой собакой, что заходил сюда перед тобой, ты его, наверное, на улице видела, тоже небось упал да головой шибанулся, раз не может вспомнить, где он живет.
        - С собакой не видела. Что за парень?
        - Недавно был, толкую же, перед тобой. И собака у него громадная, уселась возле двери и сидит - прямо какой-то собачий король! А он говорит, не моя собака, на улице привязалась, хотя сразу видно, что его. И спрашивал, не видела ли я его раньше, ну, его самого, потому что он позабыл, и как его зовут, и где живет. Наверняка головой ушибся. А я его никогда раньше не видела, потому что если б видела, сразу бы признала. Краси-и-ивый, прямо песчаный ведьмак какой-то! Я тебе уже говорила, ко мне сюда иногда захаживает песчаная ведьма, которая живет в Аленде…
        - Песчаных ведьмаков не бывает, у них только ведьмы, - перебила приятельница тоном осведомленной особы.
        - Да знаю, знаю, я толкую о том, что он так же хорош собой, - с легким раздражением возразила хозяйка. - Только глаза у него цветом, как темный шоколад, а волосы рыжие, как огонь. Сказал, что вышел прогуляться по городу, да и забыл, из которого дома вышел. Приезжий, наверное…
        Поскорее расправившись с завтраком, Зинта спросила:
        - В какую сторону он пошел?
        Хорош собой или нет, ей без разницы, у нее есть Суно, а то, что у парня, по всей вероятности, сотрясение мозга, - по ее части.
        Предполагаемый пациент обнаружился на улице Серебряных Колесниц: он стоял и о чем-то разговаривал с маленьким щуплым монашком из храма Кадаха. Первым делом лекарка обратила внимание на белоснежного вислоухого пса, тот и впрямь был здоровенный, в холке ей по пояс.
        - Зинта? - рыжий парень улыбнулся, как будто с облегчением. У него была славная улыбка, хотя взгляд немного тревожный. - Наконец я встретил кого-то знакомого…
        Пес укоризненно ткнулся ему в бок большой лобастой головой: мол, а я тебе кто - незнакомый? Ну, спасибо, хозяин…
        - Разве мы знакомы?
        - Вроде бы да… Может, вы знаете, как меня зовут и где я живу? Я вышел прогуляться на полчаса, это помню, но откуда вышел, на какой улице и что было перед этим - подчистую стерлось. Меня со страшной силой тянуло погулять по этому городу, и я подумал, если ненадолго, ничего не случится, но, похоже, что-то случилось.
        - Я тебя никогда раньше не видела, и как звать, тоже не знаю. - Парень выглядел ровесником Дирвена и, судя по одежде, был не из аристократов, поэтому Зинта по молонской привычке сразу перешла на «ты». - А что ты меня признал, ничего удивительного, я ведь по лекарским делам по всей Аленде бегаю, многим примелькалась.
        Посмотрев на него особым взором лекарки под дланью Тавше, она поняла, что дела плохи. Никаких следов ни сотрясения, ни другого заболевания, из-за которого могут начаться нелады с памятью. Если б что-то было, она скорее всего смогла бы это поправить, а в нынешней ситуации ему ничем не поможешь.
        - Ты не болен. Наверное, тебя околдовали, и здесь нужна помощь мага, а не лекаря. Я знаю двух сильных магов, но одного из них сейчас нет в городе, а второй…
        Зинта запнулась: с тех пор, как Эдмара заперли в Сонхи, он нередко срывал на ком-нибудь зло, поэтому с ним лучше не связываться. Если бы помощь нужна была ей - другое дело, а как он отнесется к постороннему человеку, поди угадай.
        - Мага, о котором я говорю, зовут Суно Орвехт, он должен вернуться в Аленду сегодня вечером или завтра. Он разберется, что с тобой произошло, или хотя бы подскажет, к кому тебе надо обратиться с этой бедой. Погоди… А собака твоя разве не найдет обратную дорогу туда, откуда вы ушли гулять?
        - Это не моя собака. По дороге пристал. Кинулся ко мне, начал прыгать, лаять и вилять хвостом, а потом пошел со мной рядом. Может, он думает, что я смогу взять его к себе, а как я возьму, если у меня собственный адрес отшибло… - Парень потрепал пса по кудлатому загривку, и тот, радостно заворчав, лизнул широким языком его руку.
        - Суно Орвехт живет на улице Розовых Вьюнов, дом номер десять. Мы там вместе живем. Если и это забудешь, спрашивай лекарку Зинту, люди подскажут. Приходи завтра.
        - Хорошо.
        На нем был добротный серый плащ с капюшоном, сейчас откинутым, и теплая куртка, штаны заправлены в сапоги. Длинные волосы собраны на затылке в хвост. Ей пришло в голову, что он одет, как путешественник. Скорее всего приезжий. Если б она хоть раз видела его раньше, не забыла бы: и потому, что красивый, и потому, что рыжий.
        Зинта моргнула: собака исчезла, хотя только что была здесь. Под бледным солнцем, проглянувшим в разрыв облаков, искрятся наметенные за ночь сугробы, стоят вокруг жилые дома и дровяные сараи, а белого пса нигде не видно. Куда же он делся?
        Стриженый монашек в стеганом зимнем кафтане поверх коричневой рясы переминался рядом с ноги на ногу: должно быть, мерз.
        - Вот что, ты сейчас отведи его в гостиницу при монастыре Кадаха, а завтра после обеда проводишь к нам на улицу Розовых Вьюнов, - велела лекарка. - Это будет угодное Радетелю дело.
        - Пошли, рыжий, - обратился тот к беспамятному парню. - Пока ты не вспомнил, как тебя зовут, будешь рыжим. Тебе нельзя называться чужим именем - от этого усилится колдовство, которое тебя заморочило, все равно что еще глубже утонешь там, куда провалился. Поэтому, пока такие дела, откликайся на прозвища, а на новое имя нипочем не соглашайся.
        - Это верно, - Зинта одобрительно взглянула на юного служителя Кадаха, догадавшегося предупредить о такой опасности.
        - Эй, а я знаю, кто ты такой! - прозвучал откуда-то сверху сиплый каркающий голос. - Я все про всех знаю!
        На блестящей от наледи покатой крыше сарая примостился крухутак. Голая кожа грудной клетки посинела от холода и покрылась пупырышками, неопрятные серовато-черные перья взъерошены. На тощей шее болтался грязный вязаный шарфик. Вряд ли крухутак сам его нацепил, у него же крылья вместо рук - значит, помог какой-то доброхот, из сострадания или потехи ради.
        - Что ты обо мне знаешь? - заинтересовался рыжий.
        - Все знаю! - птицечеловек спрыгнул на покрытый утоптанным снегом тротуар. От него разило загаженным курятником, Зинта на шаг отступила. - Я знаю, откуда ты пришел. Знаю, как тебя зовут сейчас и как звали раньше, знаю, почему ты оказался в таком положении. Играем в три загадки? Отгадаешь каждую с трех попыток - скажу тебе истинную правду, не отгадаешь - мозги мои!
        - А ну, пошел отсюда! - почти хором возмутились лекарка и Кадахов монах.
        - Не мешайте, все по Условию! - крухутак в ответ щелкнул громадным клювом. - Это будет честная игра, честнее, чем вы думаете, потому что у него есть шансы угадать что угодно.
        Монашек, часто моргая от волнения и перевирая слова, выпалил заклинание экзорцизма. В таком варианте оно не могло сработать, да и магической силы в нем не было, зато из-за сугробов, взметнув облако искристого снега, с грозным рычанием выпрыгнул вислоухий белый пес.
        - Ой-ой-ой, кто здесь… - пробормотал птицечеловек, попятившись. - Ухожу, уже ухожу, я ничего дурного не хотел!
        Он неуклюже кинулся наутек, на бегу шумно хлопая крыльями и теряя перья, и нырнул за угол, а пес ринулся за ним.
        - Это был настоящий крухутак? - завороженно глядя им вслед, спросил рыжий.
        - Можно подумать, ты ни одного раньше не видел, - отозвалась Зинта.
        - Не видел, но хотел посмотреть.
        Ее осенило:
        - А может быть, ты иномирец?
        - Не знаю. Может быть.
        - Удивительно, что крухутак не взлетел, - заметил монах. - Эти твари иногда дразнят собак и нисколько их не боятся, а он испугался и задал деру по земле, словно с перепугу летать разучился.
        - В воздухе ему не уйти, восемь из десяти, а внизу у него есть шанс куда-нибудь забиться и отсидеться.
        - С чего ты взял? - напустился на рыжего собеседник. - Сам-то понимаешь, какую ерунду порешь?
        - Мне так показалось, - пожал плечами парень.
        - Если кажется, вспоминай обережную молитву. И никогда не говори про восемь из десяти! Ты же не видящий маг, чтобы так говорить, а если кто использует такие слова, как присказку, он засоряет язык почем зря, - в голосе безусого монашка появились сварливые наставительные нотки, словно он подражал кому-то из своих учителей. - Ничего не зная о себе, ты берешься судить о том, что происходит вокруг, это беда непросветленного разума. А то, что крухтак удирает от собаки рысцой, словно человек, - чудеса, да и только!
        - Ладно, мне пора, - перебила Зинта. - Ступайте сейчас в гостиницу, а завтра после полудня приведи его к Суно Орвехту на улицу Розовых Вьюнов.
        Кому чудеса, а у кого работы хоть отбавляй.
        Приложение
        Волшебный народец мира Сонхи
        АМ?ШИ
        Живут в пустынях, полупустынях и степях. Ростом с людей, похожи на огородные пугала. Ступни у них больше человеческих, костлявые руки свисают ниже колен, на пальцах острые когти, вместо волос трава. Их лица, гротескно худые, напоминают обтянутые кожей черепа, но при этом очень пластичны и способны на самые невероятные гримасы. Голоса, независимо от половой принадлежности, высокие и тонкие.
        Амуши агрессивны, любят кривляться, передразнивать, жестоко шутить над людьми. Всеядны, но всему остальному предпочитают свежую кровь и мясо.
        Находясь среди людей, скрываются под мороком невидимости, но маги, ведьмы и вооруженные артефактами амулетчики все равно их видят.
        ВУРВ?Н (ВУРВ?НА)
        Сонхийские вампиры. Чаще всего это бывшие люди, в силу тех или иных причин ставшие волшебными существами. Пьют кровь. Сытого вурвана не отличить от человека, голодный похож на высохшую клыкастую мумию. Не в пример земным вампирам, солнечного света не боятся.
        ВЫВ?РИК
        Вывырики похожи на ежей с человеческими рожицами, обутых в крохотные башмачки. Заводятся при человеческом жилье, возятся в темных углах, топают, шуршат. Скорее досаждают людям этими звуками, чем пугают по-настоящему.
        ГН?ПИ
        Уродливые человечки небольшого роста, с длинными набрякшими носами сизого цвета и черной щетиной вместо волос, их еще называют черноголовым народцем.
        Выбираются колобродить по ночам, днем отсиживаются в подполье: солнечный свет слепит им глаза. Гнупи носят тяжелые деревянные башмаки, красные или зеленые курточки и все равно какие штаны (для гнупи главное - курточка любимой расцветки, а штаны сойдут любые). Всеядны. Пакостливы.
        Живут рядом с людьми, в подвалах, заброшенных постройках, городских подземельях. Людям вредят с удовольствием, но, по Условию, не могут убивать или мучить домашних животных.
        ГРИК?РЦ
        Грикурцы - лесная нечисть. Выглядят, как маленькие уродцы в мясистых бледных шляпках, перебегают с места на место, невнятно бормочут, хихикают, могут притворяться грибами.
        Стараются напугать и заморочить прохожего, чтобы загнать его в чащобу, где человеку недолго сгинуть. Питаются телесными соками и частицами плоти, попавшими в почву, для этого у них вырастают из ступней корешки, похожие на нити грибницы, которые они могут выпускать либо втягивать обратно.
        На зиму впадают в спячку в укромных зачарованных норах, натащив туда побольше хвои, сухой листвы и мха.
        ДЖУБ
        Они ростом с людей. Лысы и темнокожи, как лилово-черные баклажаны, вместо носов у них длинные тонкие хоботки. Питаются жуками, пауками, мухами, мелкими ящерицами.
        Любой джуб - заядлый игрок и всегда таскает с собой принадлежности для какой-нибудь настольной игры. Между собой джубы тоже могут играть, но куда больше их тянет сыграть с человеком, ради этого они идут на всякие ухищрения, обманывают, угрожают. Главное для них не выигрыш, а наслаждение от самого процесса.
        Находясь среди людей, джубы используют чары личины, но маги, ведьмы и амулетчики смогут увидеть их истинный облик. Вдобавок джубов выдают гнусавые голоса, которые им никак не изменить.
        ДРЕВ?Н
        Хищные волшебные твари, прикидываются засохшими деревьями. Древоны могут перемещаться с места на место, у них цепкие лапы, которые выглядят, как ветви и корни. Водятся в загородной местности, чаще всего в лесах и перелесках. Присутствие древонов благотворно влияет на обычную растительность.
        ЖЛ?ВА
        Этот народец обитает в приморских зыбучках и заманивает свои жертвы красивыми раковинами, съедобными моллюсками, выброшенными на берег вещицами. Подойдешь поближе, захочешь подобрать - и песчаная почва заколеблется, расступится, а жлявы уже тут как тут. Они похожи на невысоких уродливых женщин с лягушачьими лапами вместо ступней, кутаются в старые рыбацкие сети, их длинные пальцы с четырьмя фалангами напоминают членистые ножки насекомых. Жлявы питаются воспоминаниями своих пленников, заставляя человека снова и снова вспоминать то, что вызвало у них интерес. На шеях носят нитки жемчуга: кто отнимет у жлявы ее жемчужные бусы, тот легко разбогатеет, но так же легко он может и потерять все нажитое.
        КОЗ?ГА
        Козяги похожи на облачка серого пуха на тонких паучьих ножках. Обитают по соседству с людьми. Прячутся под шкафами и кроватями, за диванами и креслами, по углам в чуланах и сараях. Пугают, прикидываясь в потемках какими-нибудь страшными существами.
        КРУХУТ?К
        Выглядит, как несуразная помесь человека и птицы. Грудная клетка голая, человеческая, вместо рук длинные крылья. От пояса до лодыжек все покрыто серовато-черными перьями, строение ног, как у людей, однако ступни напоминают когтистые курьи лапы. На тощей шее маленькая лысая головка. Глаза словно у человека, а ниже - мощный клюв длиной с локоть, слегка загнутый на конце.
        Крухутаки знают все на свете, но чтобы птицечеловек поделился информацией, надо сыграть с ним в три загадки (на каждую дается три попытки). Отгадавшему крухутак ответит на любой вопрос (одна игра = цена одного вопроса), не отгадавшему расколет своим страшным клювом череп и съест мозги. Согласно непреодолимому для них Условию, крухутаки могут убивать только тех, кто вызвался на игру и проиграл. Еще они способны наводить порчу, от которой жертва в считаные дни погибает, покрывшись перьями и запаршивев, но это, по Условию, грозит лишь тому, кто попытается силой вынудить крухутака поделиться знаниями без игры. Изредка бывает, что они сами предлагают ответ на вопрос в уплату за спасение своей жизни или в качестве компенсации за ущерб.
        КУДЖ?РХ
        Волшебное животное. Водится в пустыне Олосохар. Туловище охватом с бочку, длиной в десять-двенадцать шагов, по бокам четыре пары коротких мощных лап, больше приспособленных для прыжков, чем для бега. Подслеповатые глаза - пара бугорков на складчатой морде. У куджарха плохое зрение, зато чрезвычайно тонкое обоняние и острый слух.
        Пасть у этой твари такая, что человек поместится. И небо, и язык величиной с одеяло усеяны зубами, из челюстей торчат клыки. Сожрать может кого угодно, но предпочитает девственниц.
        На поверхности они передвигаются прыжками, а в толще песка плавают, как рыбы, извиваясь всем телом и работая кожистыми плавниками, которые в расправленном виде похожи на веера.
        Бывает, что заболевший куджарх селится на одном месте и большую часть времени проводит в спячке.
        Куджархи свирепы, но трусливы: напуганная тварь мигом закапывается в песок. Если плененный куджарх вырвется на свободу в незнакомой обстановке, он, вероятнее всего, тоже попытается зарыться, куда получится, хотя бы в землю, другое дело, что земля - не песок, в нее просто так не нырнешь.
        ОСУЖ?РХ
        Обитает в пустыне Олосохар. Голодный осужарх прикидывается зеленым оазисом среди барханов, с кустарником и колодцем.
        Когда жертвы заходят на территорию «оазиса», в нем раскрываются провалы, которые в два счета заглатывают людей и животных. Растения и колодцы после этого становятся похожи на перекошенные театральные декорации, так как на самом деле это всего лишь наросты на спине громадного существа, затаившегося под песком, - и вдобавок тут действуют чары, придающие им привлекательную для людей видимость. Насытившись, осужарх засыпает, мнимый оазис в это время выглядит безжизненным. Проголодавшись, он снова пускает в ход чары и притворяется островком зелени, чтобы кого-нибудь заманить.
        ПЕСЧ?ННИЦА
        Песчанницы - прекрасные русалки пустыни Олосохар, они танцуют на барханах, заманивая людей, чтобы угоститься теплой кровью. Их длинные волосы лунного цвета во время танца развеваются и колышутся в воздухе, словно водоросли в воде. Для защиты от их завораживающей магии путешественники носят обереги.
        ПЛАС?ХА
        Живут в лесах средней полосы. Их также называют лесными плакальщицами, из-за пронзительно-заунывных воплей.
        Выглядят они, как крупные птицы с грязновато-серым оперением и человеческими головками величиной с кулак. Маленькие лица словно вылеплены из воска, на макушках торчат венчиками перья. Лапы у них узловатые, мощные, со страшными когтями, позволяющими дать отпор врагу или растерзать добычу. Питаются пласохи кровью: лакают, далеко выбрасывая длинные языки. Пролитую кровь чуют издали и слетаются на нее со всех окрестностей.
        Пласохи, дожившие до трехсот лет, обретают способность разговаривать по-человечески, их голоса напоминают скрип сухого дерева.
        ПОЛУДЕННЫЙ ТЕН?ТНИК
        Встречаются в степях и полупустынях. Выглядят, как еле различимые шатры, как будто сотканные из солнечных лучей, со сплошной световой паутиной внутри. Попав в такую ловушку, жертва не сможет оттуда выбраться, и вскоре от нее ничего не останется, если только небо тотчас не затянет облаками. В пасмурную погоду, в сумерках или ночью через место, облюбованное тенетником, можно пройти без всякого риска, но тот, кто забредет туда ясным днем, обречен. Существование этих волшебных созданий прерывисто: при свете солнца тенетник есть, а в остальные промежутки времени его нет.
        ПШОР
        Живут в подземельях или пещерах. Похожи на людей с печальными бледными лицами и шепчущими голосами. Кажется, будто у них длинные белесые бакенбарды - на самом деле это тонкие щупальца с присосками, чтобы пить кровь. Находясь среди людей, пшоры прикрываются чарами личины, но маг, ведьма или амулетчик увидят их в истинном облике.
        Пшоры похищают людей, уводят в свои пещеры и заставляют работать, а также питаются их кровью, но, в отличие от других кровопийц, берут в меру, чтобы человек подольше оставался жив и приносил им пользу.
        По Условию, увести они могут только того, кто «никому не нужен» - и речь здесь не об одиночках вообще: жертвой пшоров может стать лишь тот, кто чувствует себя потерянным, никчемным, лишним в этой жизни.
        В плену у пшоров человек, опутанный их чарами, теряет последние остатки воли, внутренне цепенеет - и покорно делает все, что ему велят, а также служит для хозяев источником пищи.
        Пленника все-таки можно спасти - при условии, что кто-то, кому этот человек дорог, придет за ним и заберет его с собой, сумев еще и от пшоров отбиться. Но это полдела, а потом жертву надо будет расколдовать. Что-нибудь по-сказочному простое, вроде поцелуя, «я тебя люблю» или «мамочки, меня убивают!», здесь не поможет, чары пшоров придется разматывать постепенно, виток за витком - это будет сложная работа, которая потребует и времени, и определенных самоограничений от того, кто за это возьмется.
        Если прочего волшебного народца в Сонхи не бывает много или мало - его всегда столько, сколько заведено (к примеру, если одного джуба или крухутака убьют, вскоре народится новый джуб или крухутак), то пшоры - неприятное исключение из этого правила. Их может быть мало, а может расплодиться тьма-тьмущая, и это зависит от того, в достатке ли для них пищи, - то есть в конечном счете от людей.
        РУСАЛКА
        Длинноволосые девы с рыбьими хвостами. Живут в морях, реках, озерах. Совсем как земные русалки.
        СКУМ?Н
        Похож на перекати-поле с извивающимся среди спутанных бурых стеблей розоватым хоботком. В зеве хоботка острые, как иглы, зубы. Скумоны нападают на людей и животных, высасывают у них кровь и жизненную энергию за 3-4 минуты. Чем скумон старше, тем труднее его уничтожить. Обитают в степях, пустынях, полупустынях, южных лесах.
        СНА?НА
        Снаяны встречаются там, где живут люди, просачиваются в их сны, навевают страшные или тягостные видения и понемногу вытягивают жизненную силу, отчего человек грустит и чахнет. Связываться с магами и ведьмами избегают. От снаян можно защититься с помощью специальных амулетов или заклинаний.
        С виду они похожи то на клочья белесого дыма, то на сотканных из тумана женщин, иногда с какими-нибудь странными чертами в облике, легко меняют форму, в случае опасности могут растечься туманом и забиться в какую-нибудь щель. Голоса у них тихие, шелестящие.
        С?ЙГРУН
        Сойгруны до пояса похожи на людей небольшого роста, макушками они по пояс взрослому человеку. Руки у них длинные, когтистые, а ноги словно у кузнечиков, благодаря чему они могут совершать головокружительные прыжки.
        Эта разновидность волшебного народца обитает в равнинной местности. Они безобразничают, портят посевы, пугают и гоняют скот, иногда нападают на одиноких прохожих.
        Человек может откупиться от сойгруна браслетом - не важно, из чего сделанным, хоть из веревочки сплетенным. Браслеты они любят, носят их по нескольку десятков сразу. Если не откупишься, закидают грязью, поколотят, исцарапают, могут и убить.
        СТИГ
        Выглядят, словно костяные ящерицы - вернее, зубастые скелеты ящериц размером с собаку. У них по шесть пар лап, а их подвижные длинные хвосты, состоящие из позвонков, напоминают шнурки с костяными четками. Желудков у них нет, они насыщаются жизненной энергией, разрывая жертву на куски.
        Могут притворяться кучками костей где-нибудь в степи или на городской помойке, а когда добыча подойдет ближе - вскакивают и набрасываются.
        Обитают в степях, пустынях, полупустынях, в поисках еды пробираются в человеческие поселения.
        ТОПЛ?Н
        Топляны живут в морях, реках и озерах, это водяной народец. Напоминают лошадей, только они зеленые, чешуйчатые, с мокрыми водорослями вместо грив и хвостов. Вблизи видно, что морды у них не конские: утыканная осклизлыми шипами жуть с выкаченными темными глазами без белков.
        В воде топляны притворяются валунами и подстерегают неосторожных пловцов или рыболовов, иногда пытаются потопить не защищенную амулетами лодку, выныривая и хватаясь зубами за борт.
        Чаще они дремлют на дне и нападают на жертвы в своей стихии, но бывает, что выходят на берег. Тогда они могут атаковать человека или поманить за собой в воду копытных животных - лошадей, коров, коз, верблюдов, овец, на других зверей их чары не распространяются.
        ТРОПКИ ВОЛШЕБНОГО НАРОДЦА
        Больше всего в них нуждаются те существа, которые обитают бок о бок с человеком в городах и деревнях - чтобы не попадаться лишний раз смертным на глаза. Эти волшебные тропки пронизывают и оплетают людские постройки, но для людей они недоступны. Чтобы пройти по ним, человеку нужен провожатый - кто-нибудь из народца, и в придачу надо башмак с левой ноги надеть на правую ногу, а с правой - на левую.
        ТУХ?РВА
        Обитает по соседству с людьми, в городе чувствует себя как дома. Чаще всего селится за компанию с гнупи в каком-нибудь подполье, в подвалах или катакомбах. В отличие от гнупи, дневного света не боится. Когда появляется среди людей, использует чары личины и выглядит, словно обыкновенная старушка небольшого роста.
        Маг, ведьма или амулетчик увидят ее истинный облик: лицо у нее морщинистое, смуглое, усыпано веснушками, длинный мясистый нос свисает до верхней губы, блестящие пронзительные глаза похожи на черную смородину. Одежка у нее ветхая, надета одна поверх другой, а сверху наброшена шаль, сплетенная пауками, и такие же паутинные кружева у тухурвы на чепце. Когда она появляется на людях, благодаря маскирующему мороку создается впечатление, что она одета, как все окружающие.
        Считается, что тухурва заманивает и уводит непослушных детей, чтобы сварить их в большом котле гнупи на обед.
        ФЛ?РИЯ
        Существа с радужными стрекозиными крыльями, до пояса похожи на субтильных девиц, а ниже талий у них брюшки, словно у насекомых, и тонкие суставчатые ноги, как у саранчи. Среди них попадаются и такие, что величиной с десятилетнего ребенка, и совсем маленькие, с мизинец.
        Флирии людям не враждебны, но когда они в полнолуние носятся сумасшедшими хороводами, повстречавшийся им человек побежит за ними, зачарованный, и станет добычей для каких-нибудь более опасных тварей, которые нередко сопровождают роящихся флирий в расчете на поживу.
        Живут в теплых краях, в лесах, рощах, перелесках, также их можно увидеть (при условии, что вы обладаете магическим зрением) в каком-нибудь южном городе - там они чаще всего сидят парами или стайками на крышах домов.
        Х?НКУС
        Пылевой народец, который носится и вьется повсюду, где ветер гоняет пыль. Хонкусы водят бешеные хороводы и швыряются сором, норовя запорошить глаза прохожему, могут запутать волосы в колтун, утащить сорванную шляпу. Они похожи на унесенные ветром воздушные шарики с нарисованными ухмыляющимися рожицами и свисающими нитками. Если поймать хонкуса за «нитку», можно потребовать, чтобы он от тебя отстал, и ему поневоле придется уступить, подчиняясь Условию. Но поймать его непросто, вдобавок для большинства людей хонкусы остаются невидимками.
        ЧВОРК
        Этот народец селится в домах, рядом с людьми. Ростом они взрослому по колено, изредка встречаются и более крупные чворки. Они круглолицы, с улиточьими рожками на макушке и выступающим вперед округлым брюшком. На спине чворк носит раковину, в которой при необходимости может спрятаться, и передвигаются они, словно улитки.
        Они безобидны, зато глотают всякие мелкие вещицы, оброненные или потерянные людьми. Любой чворк - это ходячий клад, но ценность его «сокровищ» обычно невелика: монеты, булавки, ложечки, нитки, огрызки карандашей и все в этом роде.
        Они избегают попадаться людям на глаза. Застигнутый врасплох чворк мигом прикинется табуретом, ведром, диванной подушкой, чтобы исчезнуть, едва человек отвернется.
        Глоссарий
        Амулетчик - волшебник, который, в отличие от мага, работает с силой не напрямую, а при посредстве магических артефактов, амулетов.
        Бахун - мадрийская денежная единица.
        Баэга - китонское традиционное одеяние, покроем похожее на кимоно.
        Великие Псы - древние сущности, воплощения воздушной стихии. Их четверо. Дохрау, Пес Северного Ветра, Повелитель Зимней Бури. Забагда, Пес Южного Ветра, Повелитель Летней Бури. Харнанва, Пес Восточного Ветра, Повелитель Весенней Бури. Анвахо, Пес Западного Ветра, Повелитель Осенней Бури. Могут появляться в образах собак, меняя размеры по собственному желанию.
        Восьмица - сонхийский аналог недели, восемь дней.
        Китон - страна нечеловеческой расы, на северо-востоке от Ларвезы (подробнее о ней в «Заклятых пирамидах»).
        Матхава - повязка, закрывающая лицо ниже глаз (у некоторых сонхийских народностей).
        Ролтинг - овдейская денежная единица.
        Страж Мира - сущность, которая защищает мир от разрушительных вторжений извне и от глобальных магических катаклизмов.
        Хиала - Нижний мир.
        Шаб - мера длины, около 1,3 километра.
        Шакунда - морское парусное судно.