Сохранить .
ЭДЕМ-2160 Григорий ПАНАСЕНКО
        АРХИВЫ КУБИКСА:
        -------
        Еще одна неплохая вещь, типа, в жанре альт-пара-истории... или прогноз...
        Аналогия - Ф. Березин, серия Войны будущего.
        Если коротко...
        Человечество пережило ряд "демографических" войн...,
        арабские и многие другие государства уничтожены, местность заражена...,
        полностью перекроенная карта мира...,
        тотальный генетический контроль...,
        желтая угроза...
        Демографическое давление продолжает усиливаться...,
        запад успешно загнивает - духовная импотенция...
        Россия - главная опора и надежда...
        Сумимасэн!
        OlegZK
        ЭДЕМ-2160
        Григорий ПАНАСЕНКО
        А.В. КОНОКОВ
        ЭДЕМ-2160
        Это пробная версия и еще будет дорабатываться. Фантастика так сказать ближнего прицела.
        Слабонервным и прозападникам не читать.
        АВТОР
        
        Again I stood - alone. The Darkest Age
        Embraced the world for God has closed his eyes -
        Bewailed mankind forgiving all the lies
        Of those who'd thought that life was just the stage.
        Again I cried. The sweetest dream of all
        Was broken down like childish toys of ours.
        Left uninvited gusts in empty house
        We're - not the masters, as we'd been self-called.
        Again I prayed for those who'd lost their faith
        In mercy not from God but from a Man.
        The Beast ruled over human beings again,
        And they forgot the feeling of being brave.
        Again I smiled at gorgeous flower-bed:
        The precious burgeon was about to bloom -
        The Rose of Peace of purest sapphire-blue -
        The greatest hope the world had ever had
        Глава 1
        - ...Таким образом, к двадцать первому веку, а точнее к две тысячи третьему году идея евгенической программы окончательно закрепилась в научной среде Европейского Союза. Отцом-основателем программы мы теперь с уверенностью можем назвать профессора Оксфордского Университета сэра Мерфи МакДауэлла. Именно его имя, - Саймон посмотрел на портрет моложавого мужчины на стене, - послужило нарицательным для макдауэллизма в эпоху "антиевгенических" войн с две тысячи тридцать шестого по две тысячи сорок восьмой годы. Однако к две тысячи пятьдесят третьему году Панамериканский Союз стал первой в истории человечества страной, официально утвердившей обновленную евгеническую программу "Новый Эдем". Причиной к тому послужили два явления, носившие в то время локальный характер, но спустя три десятилетия ставших общемировой проблемой. Это всем нам известная "зеленая революция", которая удешевила пищевые продукты и повысила их качество, а также позволила снизить порог нищеты, и, во-вторых, изменения в динамике демографического роста, вызванные в первую очередь тем самым улучшением питания в странах с низким уровнем
социально-экономического развития при сохранении старых культурных традиций, поощрявших многодетные семьи и патриархально-клановые отношения. Сценарии социологов и политологов конца двадцатого начала двадцать первого века о консервации роста населения на отметке восемь-девять миллиардов человек оказались несостоятельны.
        Панамериканский союз стал первой страной, достигнувшей необходимого научно-технического уровня для осуществления "зеленой революции", а также первым почувствовал существенную разницу между устоями евроамериканскими, латиноамериканскими и афроамериканскими, то есть именно там "зеленая революция" первой обнажила проблему будущего демографического передела мира.
        К тому времени синдикалисты получили большинство мест в Сенате и девяносто процентов в Парламенте. Изначальная евгеническая программа "Новый Эдем" предусматривала два шага: первый - узаконивание абортов и, второй - умерщвление умственно и физически неполноценных личностей.
        В силу слабой идеологической подготовки общества население неадекватно восприняло евгеническую программу. По стране прокатилась серия бунтов, приведших к ее замораживанию. Общество на время отвлеклось от проблемы, тем более что в две тысячи шестьдесят восьмом - две тысячи семьдесят восьмом мир испытал Великую Депрессию, а так же стал жертвой Китайской демографической экспансии, более известной, как Первая демографическая война. Вслед за ней наступил Каирский кризис и Черная или Вторая демографическая война две тысячи девяносто первого - две тысячи девяносто восьмого годов, которые отодвинули вопрос о перенаселенности и необходимости возрождения евгеники.
        Две тысячи сто пятый год можно назвать воистину поворотным в истории человечества, - здесь голос Саймона торжественно возвысился, - в этот год население планеты отпраздновало рождение шестнадцатимиллиардного жителя Земли, и численность граждан Панамериканского Союза превысила пять миллиардов человек. Мировой Совет предложил созвать конференцию по вопросу о демографической ситуации в мире, которая угрожала перерасти в Третью, самую кровопролитную демографическую войну. В две тысячи сто шестом году Мировой Совет одобрил решение о принятии всемирной евгенической программы на испытательный срок в двадцать лет. Это было секретное соглашение Панамериканского Союза, Евразийского Содружества, Восточного Альянса и еще ряда независимых государств. Основная масса населения должна была быть подготовлена в эти двадцать лет. Насущной необходимостью стало формирование общественного мнения о евгенике.
        В две тысячи сто пятнадцатом году были подведены итоги и выявлена тенденция к падению рождаемости. Средства массовой информации сформировали положительное общественное мнение. В две тысячи сто двадцать шестом году евгеническая программа "Ноев Ковчег" получила статус официальной. На данный момент мы имеем четверть вековой опыт регулирования генетического фонда и рождаемости.
        Темой нашей следующей лекции станет вопрос о формировании критериев евгенического отбора. На сегодня все, спасибо за внимание.
        На этих словах Саймона прозвенел звонок, и он покинул аудиторию под гомон студентов. Весело бурлящий водоворот белых халатов заполонил коридоры. Саймон с трудом пробился к выходу. Он вышел из здания университета...
        На улице было туманно и мелкая морось оседала на лице, неприятно холодя кожу. Редкие прохожие спешили поскорее укрыться за стеклянными дверями торговых центров, офисов и станций метро. Над городом повисли низкие тучи. На душе его скребли кошки: хотя лекция сегодня прошла как обычно, но что-то в ней Саймону не понравилось. Он всегда пунктуально выполнял любое свое дело и поэтому ровно за неделю до каждого занятия даже самый придирчивый декан нашел бы в его столе дискету с планом-конспектом лекции, а также подробное требование в лабораторный сектор на необходимые материалы. Все его лекции отличались аргументированностью, причем до такой степени, что многие называли это дотошностью или педантизмом. Но сегодня все равно что-то было не так. Саймон чувствовал, что он упустил нечто важное. Нервно барабаня аристократически тонкими пальцами по панели сигаретного автомата, он насвистывал надоедливый популярный мотивчик, прицепившийся с утра. В лоток выпала вакуумная упаковка "22-С" и приятным женским голосом автомат предупредил уходящего Саймона в спину о вреде курения. Машинально оборвав клапана яркой
синей упаковки, Саймон выбросил его в ближайшую урну и поспешил к пневмопоезду. Когда зеркальные двери закрылись и он увидел в отражении усталое лицо с высоким лбом и прямым пробором редеющих каштановых волос, Саймон наконец понял, что давило на него подспудно все утро: он с брезгливостью провел рукой по щеке и подбородку, ощущая короткую колкую щетину, и отвернулся. Мимо стекла мелькнули пластиковые перегородки станции и красные сигнальные огоньки. Двери с мягким шипением разошлись, выпуская поток пассажиров.
        Саймон торопился в офис, где его ждали неоконченные дела и отчет. Дорога от университета занимала не так уж и много времени. В офис он вошел как обычно ровно без трех минут два. На ходу поприветствовав секретаршу, Саймон открыл облицованную под клен дверь и, зайдя в кабинет, привычно сверил наручные часы с их бронзовым антикварным собратом на полированной крышке стола. Тяжелый хронометр, лениво покачивая маятником, отмерял последние секунды до начала рабочего дня в евгеническом центре.
        На столе его ожидали кофе, наполовину готовый квартальный отчет и четыре видео письма. Выдвинув поочередно все четыре ящика стола, Саймон обнаружил письма, датированные прошлой неделей и аккуратно подписанные его же почерком. Немного подумав, он вынул дискеты и отправил их в утилизатор. Когда красный индикатор на панели терминала погас, автомат выплюнул готовые к использованию диски. Саймон так же аккуратно убрал их обратно в стол. В дверь робко постучали и секретарша тихим голосом сказала:
        - Мистер Мерфи, к вам посетитель.
        - Гоните его в шею! - Саймон сердито отвернулся к монитору: недавнее недовольство вылилось в раздражительность. Саймону стало неловко, отчего он разозлился еще больше.
        - Но он очень настаивает! - в голосе секретарши послышался тихий ужас: на слове "очень" она почти умерла.
        Саймон досадливо дернул плечом и буркнул:
        - Пригласите.
        В кабинет вошел немолодой, полный, холеный мужчина в костюме-тройке. Лицо его было смутно знакомо, и Саймон честно попытался вспомнить, где он мог видеть этого человека.
        - Мистер Глеймор, - прервал его потуги посетитель.
        - К вашим услугам, - в улыбке расплылся Саймон и широким жестом показал гостю на кресло.
        "Глеймор, Джон Стэнфилд, ведущий телепрограммы "Отбери миллион", десятый разряд, "желтый" евгенический статус, адрес..."
        "Достаточно!" - мысленно прервал Саймон бодрый писк электронного чипа вживленного в черепную коробку.
        - Рад встрече, мистер Глеймор, дайте-ка вспомнить по какому поводу... - Саймон попытался изобразить радушие.
        - Не трудитесь, я не записывался предварительно. Ваша секретарша была столь любезна, что проводила меня без записи. Я к вам, собственно, по личному вопросу. - Глеймор тяжело вздохнул и вытащил большой носовой платок, которым вытер пот со лба, после чего стал нервно теребить его в руках.
        "Очередной проситель", устало подумал Саймон.
        - Понимаете, какое дело, доктор Мерфи. У нас с женой небольшая проблема.
        "И не только у вас", зло подумал Саймон, но кивнул и сделал заинтересованное лицо.
        - Я бы хотел, если вас не затруднит, чтобы вы лично проконтролировали анализ ДНК нашего ребенка. Поверьте, мы в долгу не останемся. Я полагаю, мы сумеем прийти к взаимовыгодному решению, - теперь в голосе посетителя сквозили заискивающие нотки, он торопился выговориться.
        "Господи! И этот туда же!", внутренне воскликнул Саймон. Чтобы хоть как-то прервать этот поток, он выдавил из себя мучительную улыбку и произнес:
        - Разумеется, я постараюсь для вас что-нибудь сделать.
        Гость бросился изливать свои чувства благодарности, но Саймону удалось его быстро выпроводить, сославшись на чрезмерную занятость.
        Через полминуты Саймон забыл о посетителе, углубившись в отчет. Только через час, наткнувшись на имя "Глеймор, Седрик Джон", и увидев сбоку от фамилии "зеленый" статус, он облегченно понял, что природа выполнила работу за него: потомок Глейморов был генетически чист. "Желтый статус. У него был "желтый" статус", вспомнил Саймон. Он проверил по документам. Сара Глеймор тоже имела "желтый" статус. "Странно, "зеленый" статус при двух "желтых" большая редкость. И как вообще могли разрешить их брак. Ах да, они, вероятно, поженились пятнадцать лет назад, когда запрета еще не было".
        Тут взгляд Саймона упал на письма.
        - Вот черт! - выругался он вслух. - Совсем нет времени.
        На одном из них этикетка переливалась сиреневым цветом, означавшим срочность. Это письмо Саймон просмотрел первым. На мониторе появилось сурово-неприступное лицо шефа.
        - Саймон, сегодня я жду ваш отчет не позднее семнадцати часов. Кроме того, появилась необходимость анализа пятого уровня. Вы назначены компетентным экспертом. К семнадцати часам будьте в моем офисе.
        Саймон бросил затравленный взгляд на часы: пять минут пятого.
        "Успею, если пневмопоездом". Он судорожно сгреб оставшиеся письма и диск с недоделанным отчетом, схватил ноутбук и рванул к входу в тоннель.
        Саймону Мерфи не повезло: он родился в две тысячи сто двадцатом году, когда европейский континент отпраздновал рождение трехмиллиардного жителя. Эпоха Китайской демографической войны канула в лету, но ползучая экспансия продолжалась. Ковентри - родной город Саймона - на одну треть состоял из выходцев из Поднебесной Империи. Саймону не повезло дважды: он родился в бедной семье клерка, что, правда, обеспечивало ему в отличие от многих хотя бы пятидесятипроцентное погашение социальных расходов, тридцатипроцентное - медицинских, и шесть классов школы бесплатно. Кроме того, Саймон мог рассчитывать на государственное пособие только на двухлетнее обучение в низшем колледже и стартовый пятый разряд (тогда еще существовала пятнадцатиразрядная система социального статуса).
        У отца был шестой разряд, а мать из-за рождения третьего ребенка уволили с работы. Таким людям государство давало статус не выше второго разряда, так что ни на что путное Саймону рассчитывать не приходилось. Он был нелюбимым ребенком, и все, даже старшие брат и сестра, давали ему это почувствовать. Отец и мать его были поляками (отсюда и традиция многодетных семей, но в тот год у них не было денег на аборт, который в то время еще был платным), как это ни парадоксально звучит, но семье стало легче жить после смерти старшего сына Карела.
        Воспитанный городскими улицами, Карел видел верх лихости в том, чтобы гульнуть с друзьями и выпить литра два джина, а потому, однажды, в пьяном угаре проиграл товарищу и был вынужден поступить волонтером на марсианские рудники, чтобы подъемными перекрыть долг. Саймону тогда тоже перепало на пару жевачек. Он хорошо помнил, каким серьезным и чужим стал старший брат в последнюю неделю перед отъездом. А потом была короткая повестка. Из всего Саймон запомнил только одну фразу - разгереметизация барачного купола. Уже тогда он знал, что на Марсе можно дышать только в скафандре.
        Сестре Саймона Элоизе повезло больше: от природы красивая особой славянской красотой, она ухитрилась обручиться, а затем и выйти замуж за подающего надежды молодого инженера. Также стремительно в их семье появились близнецы Эдвин и Лайон, и по выходным Саймон играл с маленькими детьми.
        Муж ее был специалистом-атомщиком, и мать Саймона каждый раз говорила дочери о том, "что эти атомные штуки очень ненадежны". Взрыв на станции сделал из мужа Элоизы инвалида, однако, компания в это время была на взлете, и страховка позволила ей закончить образование и получить неплохой пост вице-призидента Британского отделения Русско-Китайского нефтяного Альянса и одиннадцатый разряд.
        Вот эти-то деньги и дали возможность Саймону отучиться положенные двенадцать лет в школе на "хорошо" и "отлично", а потом поступить в институт на очень модный факультет генетики. Его не испугал даже конкурс в одиннадцать человек на место.
        В институте Саймону повезло с научным руководителем, и уже с третьего курса он получил "зеленую карту" и стал лаборантом кафедры. Теперь институт оплачивал девять десятых стоимости учебы, а оставшуюся десятую часть Саймон мог оплатить и сам. Сестра вздохнула с явным облегчением, взгляд отца потеплел (как-то на зимних каникулах отец сказал Саймону, что из него выйдет что-нибудь путное) и только мать не верила, что генетика принесет ему деньги и положение.
        Принятие официальной евгенической программы "Ноев Ковчег" застало Саймона как раз во втором классе. На третьем курсе его учебы статистические материалы уже были доступны даже для студентов, и он ознакомился с ними досконально. Мировому Совету требовалась коррекция программы, что дало ему пищу для размышлений, а на пятом курсе, с блеском защитив диплом, Саймон был приглашен в евгенический центр генетических исследований. Защитив через пару лет диссертацию, он обеспечил себе место младшего инспектора Британского подсектора, а затем как подающий надежды молодой ученый, быстро дорос до старшего инспектора всего европейского сектора.
        Получив шестнадцатый разряд, теперь уже по двадцатиразрядной системе, Саймон мог позволить себе семью и ребенка, тем более что в этом году умер его дед, и растраты на медицину резко уменьшились. А еще через год Саймон сам стал отцом семейства.
        В свои сорок лет он успел возмужать и стал замкнутым, не любящим больших кампаний и вечеринок, увлеченным работой человеком. Работа поглощала его настолько, что даже семью он воспринимал, как обязательное дополнение к карьере, что, однако не мешало ему быть неплохим отцом и обеспечивать сыну образование.
        В поезде Саймона начало укачивать, и вскоре он ткнулся лбом в экран ноутбука. Компьютер возмущенно пискнул, экран предупреждающе замерцал. Проморгавшись, Саймон увидел, что автоматически успел завершить весь отчет и его взгляд опять упал на видео письма. Он сорвал оранжевый язычок с первой дискеты и машинально отметил, что у него осталось двадцать пять минут.
        "Здравствуй, папа! У меня все нормально. Я по вам с мамой очень соскучился, - Петер Мерфи, единственный сын Саймона, жизнерадостно улыбался ему с экрана. - В декабре у меня каникулы, и я обязательно приеду к вам на рождество. Передавай привет бабушке и дедушке, и скажи, что я их очень люблю. И еще: не волнуйтесь, деньги у меня пока есть. Ну, пока!"
        На экране побежала заставка с летящим над прерией орлом.
        Саймон улыбнулся, вынул дискету и вставил следующую. На ней обнаружилось приглашение на конференцию в Сидней с просьбой прочитать небольшой курс лекций. Он попутно отметил в ежедневнике покупку билета до Сиднея и отправил сообщение секретарше в офис и запрос на рабочую командировку шефу.
        На третьей, последней дискете было письмо от его бывшего научного руководителя, который приглашал Саймона с семьей провести пикник на Байкале с традиционной китайской кухней и походом в горы.
        Саймон устало вздохнул и закрыл ноутбук. Людей было много и он стал пробираться в выходу заранее. Почти у самых дверей путь ему преградил огромный, неповоротливый детина в безразмерном растянутом свитере и куцей куртке. Саймон с брезгливостью посмотрел на заляпанный чем-то маслянистым рукав и попытался отодвинуться, но его уже притерли, и ему не оставалось ничего другого, кроме как прижать к груди портфель. Через минуту машинист объявил остановку и гора перед Саймоном, качнувшись, пошла напролом вперед. К соседней платформе прибывал встречный поезд.
        Саймон вышел на остановке вместе с огромной толпой. Станция находилась в здании евгенического центра в Лейпциге, в его подземной части, и пока лифт вез Саймона на сто пятидесятый этаж в офис шефа, он успел послать жене сообщение, что задержится вечером, и чтоб она предупредила гостей. Сегодня у них был ужин на две семьи.
        В кабинете шефа было людно: там уже ждали трое. Саймон поздоровался с ними и сел за стол. Шеф закончил свой телефонный разговор и обратился к нему:
        - Я надеюсь, вы приготовили ваш отчет?
        Саймон передал мини-диск.
        - Благодарю. Итак, - шеф обратился ко всем присутствующим, - необходимо рассмотреть генетический код абонента 121.367.886 на предмет С-2 статуса.
        "Странно, - подумал Саймон, - неужели не нашлось никого ближе, и меня вызвали ради одного абонента". Но шеф развеял сомнения Саймона, назвав еще четыре десятка абонентов, и попросил посмотреть материалы на персональных ноутбуках.
        Саймон мельком бросил взгляд на фамилию первого клиента и изумился: неужели это сам электронный магнат Селецкий? И тут он все понял: еще в годы аспирантуры его прозвали Хароном, а также Неподкупным, за то, что он никогда не позволял себе подложных результатов тестирования. Значит, кому-то понадобилось свести счеты с русским.
        - Давайте пройдем в лабораторию, - шеф широким жестом показал на дверь.
        В лаборатории уже все было готово. Панорамное окно из метаморфизированного стекла было ярко освещено, мониторы электронных микроскопов горели ровным бирюзовым светом, в углу крутились диски записывающего устройства, в четырех точках под потолком рубиново светились детекторы камер. Как Саймон и предполагал, пробы ткани эмбриона Ярослава Селецкого поместили на приборный стол первым. "Это, пока я не потерял сосредоточенность", - подумал он, но уже через минуту погрузился в такую знакомую для него работу. В целом мире не осталось никого, кроме него и витой спирали ДНК, которую он пристально исследовал микрон за микроном. Так и есть, болезнь Дауна, склонность к детскому церебральному параличу с вероятностью развития восемьдесят процентов и склонность к онкологическим заболеваниям с вероятностью развития пятьдесят пять процентов. Интересно, кто делал предыдущие анализы? И зачем вообще при таких явных отклонениях аж пять человек, вместо положенных трех для экспертизы?
        Саймон сделал запрос и через полминуты на дисплее высветились оба предыдущих отчета. Глеб Вольских, врач-генетик Саарского центра. Совпадение в результате с нынешней проверкой до сотых долей. Так и должно быть. А вот второй сделан с явной фальсификацией. Кто-то дал эмбриону статус А-3, а это ни много ни мало - должностное преступление. Карается каторгой. Кто же это такой?
        Саймон пробежал взглядом шапку второго отчета. Там значилось: Пьер Бенуа Верт, первый заместитель начальника Брюссельского сектора.
        На минуту Саймон опешил. Как! Его собственный заместитель? Кто бы мог подумать, что этот тихий и мягкий человек решится на такое. Теперь понятно, почему его пригласили. Причина в том, что именно в его подчинении находится саботажник. Возможно это порицание, или наоборот знак доверия. Но теперь Верт это забота шефа.
        Саймон снова посмотрел на экран, где вилась спираль ДНК. Однозначно, "красный статус".
        - С-два "красный" статус, - ровным голосом произнес Саймон, и устало откинулся на стул.
        - Подтверждаю С-два "красный" статус, - раздалось справа, а затем слева от него.
        После этого начальник Маасского Сектора начал процедуру регистрации протокола. В стекле Саймон увидел отражение лица шефа: оно было одновременно непроницаемым, и все же в нем угадывалось что-то непонятное, похожее на брезгливость или, может, раскаяние. "Интересно, сколько предложил ему Селецкий хотя бы за "желтый статус" и сколько дал тот, которому нужно было отомстить магнату. Впрочем, неважно. Все равно, "красный" был однозначно..." Саймон снова погрузился в работу. Четыре "красных статуса" не подтвердились, и в этом была его заслуга, а еще через пару часов шеф поблагодарил всех за работу и четверо инспекторов, получив премиальные у секретарши, молча разошлись по домам.
        Пока Саймона укачивало в вагоне монорельса, в недрах огромного здания евгенического центра шла электронная жизнь. Лазерный диск с отчетом и его электронная версия с жесткого диска были десятикратно размножены и, равно как и стенографический отчет секретарши и видеозаписи, разосланы в центральный офис в Лиссабоне, Гонолулу и по местам работы экспертов. Саймон не проехал еще и полпути, как каждый документ занял четко отведенное ему место с грифом "хранить сто лет". Машина евгенического отбора пришла в действие, приговор был приведен в исполнение. Жизнь Ярослава Селецкого закончилась, так и не успев начаться. Ему не дали шанса даже родиться. Остались только электронные факты его существования.
        Саймон едва не проехал свою остановку.
        В квартире его ожидал ужин, запах которого он почувствовал еще на лестничной клетке, полупогашенный свет и громкий голос друга:
        - О, Саймон! Сколько лет, сколько зим! - приветствовал хозяина дома Эйнджил Блэксмит.
        Саймон тут же попал в крепкие дружеские объятия, поцеловал руку супруге Эйнджила Марте, и вяло чмокнул в лоб свою жену Джулию.
        - Ты, наверное, сильно проголодался, - в ее голосе послышалась забота, - Что ты будешь, котлеты с гарниром или индейку с клюквенным джемом?
        - У нас что, День благодарения? - вымученно пошутил Саймон, однако сел за стол и на все вопросы долгое время отвечал только мычанием и кивком.
        Через пол часа, когда все уже насытились, и подошло время десерта, Саймон расслабил галстук и закурил. Настало время для традиционной дружеской беседы.
        - Да, кстати, как ты относишься к заявлению российского императора сегодня утром, - Эйнджил, кажется, вернулся к разговору, прерванному появлением Саймона.
        - Ну, как тебе сказать, я просто не знаю о чем речь, у меня весь день был занят, - Саймон, как бы извиняясь, улыбнулся и развел руками, отчего по комнате поплыли колечки дыма.
        - Так просвети его, Энди, - сказала Марта и добавила, обратившись к Саймону, - не нам же одним быть жертвами политических монологов.
        - Просто Константин V официально заявил о введении чрезвычайного положения в Предбайкалье и Западной Якутии, а Камчатская Республика объявила всеобщую мобилизацию в ответ на китайскую агрессию против Тувы. " Вот и пропал наш пикник на Байкале", - подумал Саймон и закурил новую сигарету.
        - Да, и еще русский император обратился к мировому правлению с просьбой о поддержке военными силами и участии в экономическом эмбарго против Поднебесной Империи.
        "Всем сотрудникам семнадцатого разряда евгенической программы "Ноев Ковчег": центры Ханьский, Маньчжурский, Токийский временно закрыты для персонала".
        "Чип, пояснения", потребовал Саймон.
        "Военное положение с двадцати ноль-ноль по брюссельскому времени".
        - У меня есть для вас новости, - Саймон мрачно посмотрел на Эйнджила. - Япония объявила войну Китаю.
        - Этого и следовало ожидать, китайские претензии на корейский полуостров как неотъемлемую часть Японии вышли за рамки мирного решения.
        Саймон сильно устал, и сейчас ему была глубоко безразлична судьба Китая. Однако Эйнджил с таким жаром принялся отстаивать свою точку зрения, а Саймон никогда не пропускал случая потягаться с ним, что мало-помалу он втянулся в дискуссию.
        - Ну, и как ты полагаешь, каковы шансы на введение эмбарго против Китая, - спросил Эйнджил, развалившись в кресле.
        - Я полагаю, Мировой Совет все-таки решит на этот раз пресечь тихую экспансию, - Саймон взял из вазы яблоко. - Более того, это хороший повод, чтобы вновь вернуться к обсуждению вопроса о расовом разграничении социальной разрядной сетки. Тем более, что у России приличное лобби в Мировом Совете.
        - Надеюсь, у них хватит ума не проводить референдум, - Эйнджил усмехнулся: сорок восемь процентов населения планеты принадлежало к желтой расе.
        - И чего с ними мелочиться? Русские сделали глупость в январе две тысячи семьдесят шестого под Иркутском: тактическое оружие стоило использовать. Сейчас бы мы не знали проблем с Китаем. - Саймон закурил следующую сигарету.
        - Ничего подобного, - ответил Эйнджил с горячностью, - проблема вовсе не в этом. Ядерный конфликт не сильно помог в Каире, хотя сейчас негров не больше одной седьмой населения планеты, но своей агрессией они уже полтораста лет дестабилизируют Африку. Две недели назад был взрыв в Танжере. Да что говорить, Марселю уже возникает угроза, - Эйнджил подошел к окну. - Русских подвела их вечная проблема - низкая демографическая плотность, хотя с другой стороны, сейчас это им позволяет быть самой богатой страной в мире. В приполярье у них до сих пор можно найти поселки, расстояние между которыми больше двадцати километров. Представляешь!? - Эйнджил повернулся к Саймону. - Идешь час, два и никого не видишь.
        Саймон кивнул. Он хорошо помнил свою стажировку на Таймыре: бескрайние стада оленей, небольшой десятитысячный поселок и ледяное, небесного цвета озеро. А весной там цвели необыкновенные цветы.
        - Вот и объясни мне, как китайцы при их численном превосходстве ухитрились не раздавить Россию? - спросил Саймон.
        - Раздавить не раздавили, но изрядно потрепали. Ведь и Камчатка, и Тува, Восточная Якутия и Забайкалье с Монголией в свое время были частью России. Впрочем, нет, Монголия, кажется, не была.
        - Надо же, не знал, - Саймон никогда не отличался любопытством в области истории.
        - Так вот, в семьдесят восьмом году, если ты помнишь, - Эйнджил хитро взглянул на Саймона, - Россия, Панамериканский Союз, Китай и Индия, которая тогда была независимой, подписали Пакт Четырех, - Эйнджил погасил окурок. - Был там такой интересный момент о запрещении генетического оружия. Это мало кому известно, но Россия тогда ухитрилась не только остановить войну, но даже диктовать условия. Генетическое оружие - это была ее монополия до две тысячи сотого года, а китайцы и сейчас еще не любят селиться в Красноярске. Это единственный город, в котором их до сих пор нет.
        - Но тогда получается, что все причины упираются только в силу.
        - Не только. Ведь никто сейчас не хочет даже вспомнить, почему стала возможной любая экспансия. А начинать надо было с арабов.
        - При чем тут арабы? У них и государства-то своего нет.
        - Это сейчас нет, а лет сто двадцать назад они были весьма сильны. Иранская пустыня не всегда была заселена китайцами и евреями, и уж тем более не всегда была пустыней. Не делай такие удивленные глаза, просто до две тысячи тридцать четвертого года там было огромное количество исламских государств. Собственно они и спасли Россию. Только Константину V и в голову не придет поблагодарить пятнадцать миллионов русских арабов.
        - Не совсем тебя понял... Дорогая, не могла бы ты сделать кофе, - обратился Саймон к жене.
        - Разумеется, мы с Мартой пойдем на кухню. Нам есть, о чем поговорить, - Джулия заговорщически подмигнула кузине, и они вышли из комнаты.
        - Так вот, на чем я остановился?
        - На арабах.
        - Ах да! Конечно! Как ты думаешь, - обратился Эйнджил к Саймону, - неужели, по-твоему, Европа по собственной воле согласилась терпеть диктат России? Я не имею в виду Великобританию, Испанию и Франко-бельгийский союз. Слава Богу, мы еще можем отвечать сами за себя. А причина была, и очень серьезная, по которой Северная, Восточная и Центральная Европа теперь входят в Российскую империю.
        - И что это за причина? - насмешливо спросил Саймон, его всегда веселил трагизм речей Эйнджила.
        - Это религия, а вернее, полное ее отсутствие. Многих ли своих знакомых ты можешь назвать последователями той или иной конфессии, не считая меня, разумеется. Да, я последователь Новых Свидетелей Иеговы, - предупредил Эйнджил вопрос Саймона.
        Саймон задумался.
        - Ну, моя мать - католичка. Отец, конечно, не был ревностным католиком, но по воскресеньям ходил в церковь. У нас в Ковентри, до сих пор есть религиозная община в десять тысяч человек. Ну, еще вроде бы мой шеф - синкретист, но я не уверен.
        - Вот видишь. А в России даже в метрике ставится вероисповедание. А потом твои родители не пример - они поляки. А в Российской Империи Польша до сих пор оплот католицизма.
        - Слышал-слышал, в последней передаче из Варшавы, из папской резиденции, Папа Григорий XII говорил, что польская нация оплот католической веры.
        - Что не мешает ему беспрекословно слушаться Патриарха Александра и не препятствовать русификации Польши.
        - И все равно религия это пережиток прошлого.
        - Этот, как ты говоришь, пережиток прошлого помог России выстоять в две тысячи тридцать четвертом. Арабская экспансия, тогда ее называли старым словом "джихад", носила религиозный характер. Это сейчас любой араб под страхом смерти не скажет своему ребенку этого слова, да и не все его знают, а те, что знают, используют как ругательство. Тогда же это была угроза России. Арабы никогда не были единой нацией, и их объединял лишь ислам.
        Саймон скептически улыбнулся, но Эйнджил продолжил:
        - Отказ от религии как стержня культуры чреват гибелью этой культуры.
        - Ведь ты не скажешь, что западная культура погибла.
        - Нет, но доживает последние десятилетия. А Россию спас всплеск религиозных течений в тридцатых годах двадцать первого века. Мало кто сейчас помнит о Церкви Христа Разгневанного, которая возникла в две тысячи втором году, а ведь именно она заставила Русскую Православную Церковь осознать необходимость реформ и борьбы за паству. Многие иерархи Церкви Христа Разгневанного влились позже в Новую Православную Церковь.
        - И все же ты не убедишь меня, что религия это стержень культуры. Возьмем, к примеру, тот же Китай. Где у них объединяющая религия. В одном только Индокитае три сотни религиозных течений. А Индия, где до сих пор есть и ислам, и индуизм, а треть китайцев вообще неверующие.
        - Не забывай, что это восток. Даосские традиции и конфуцианство пропитали даже Индию. Хотя и буддизм не сдает своих позиций. Это не религия в западной традиции, но она не хуже протестантизма цементирует Китай. Россия слишком долго общалась с Западом, что бы стать вторым Китаем, и слишком долго общалась с Азией - что бы стать второй Европой. Может быть, поэтому они и выжили, а мы умираем. Хотя, возможно не стоит забывать и о традиционализме.
        - Но как же тогда быть с Америкой? - недоумевая, спросил Саймон.
        - А что с Америкой? Она за океаном, - Эйнджил посмотрел в окно так, будто хотел увидеть за прозеленью заката американский континент.
        - Ведь Америка, как и Китай неоднородна, - возразил Саймон. - Но кроме Латиноамериканской католической церкви, впрочем, весьма слабой, там нет серьезных религиозных течений. И уж тем более никому не придет в голову назвать ее стержнем нации и культуры.
        - В том-то все и дело. Америка усыплена океаническими расстояниями. Она сама взрастила своего врага, и тот уже стучится в двери. Когда-то США были великой морской державой и исповедовали доктрину Вильсона-Монро. Но синдикалистские войны привели идею к краху. Панамериканский Союз не по доброй воле ограничился американскими континентами. Синдикалисты сами заперли себя в Америке, и сейчас японцы вольготно себя чувствуют на американском побережье. А Тихий Океан это внутреннее море страны восходящего солнца.
        - И все же... - хотел возразить Саймон, но его перебила Джулия:
        - Дорогой, кофе готов. Идите к нам. Девушки скучают. - Она игриво поманила его пальчиком и исчезла за дверью.
        - Ну что ж, идем веселить дам, - Эйнджил со вздохом поднялся из кресла.
        Приблизительно через час гости ушли. Саймон и Джулия вышли проводить их до автостоянки. В желтом от света фонарей ночном воздухе плавно кружился редкий мелкий снег. Было холодно. На обратном пути они заглянули в магазин, чтобы купить открытку с годовщиной свадьбы родителям Джулии. Постояв у витрины с полчаса они наконец выбрали не слишком броскую, но вполне приятную - с изображением базилики Святого Сердца на Монмартре.
        - Ты знаешь, дорогой, - по секрету поделилась Джулия с мужем, когда они уже легли в постель, - Марта сказала мне, что они с Эйнджилом решили попытаться еще раз. Она снова ждет ребенка.
        Глава 2
        - ...Критерии евгенического отбора формировались в течение долгого времени, однако современный их вид не является конечной стадией развития, и предполагает эволюцию по мере изменения внешних условий. Таким образом, евгеническая программа выступает как динамическая система. Из сегодняшней лекции вы узнаете о методах и критериях контроля рабочего материала. Историю тех или иных методов мы рассмотрим с вами позже.
        Сначала давайте определимся с понятием "статус", а также рассмотрим его формы. Запишите определение: статус - это определенный набор признаков, отвечающих или не отвечающих данным условиям евгенического контроля. Исходя из последней дихотомии, статус подчиняется градации. То есть, мы можем выделить несколько переходных фаз статуса по мере убывания признаков, отвечающих требованиям программы. Иными словами, существует несколько форм человеческих эмбрионов, в разной степени удовлетворяющих требованиям современной науки. Давайте поподробнее остановимся на этих формах.
        Первый статус - условно называемый "зеленый". Эмбрион этого образца максимально полно удовлетворяет требованиям программы, однако диапазон признаков остается достаточно широким, и мы выделяем в рамках зеленого статуса следующие подгруппы.
        Первая подгруппа А-0 или на профессиональном жаргоне инженеров-генетиков и евгенистов - "золотой статус". Процент допустимых отклонений, согласно этому статусу, не выше единицы. Однако подобные случаи составляют лишь сотую долю процента всех эмбрионов в мире.
        Следующая подгруппа А-1 предусматривает изменения не выше пяти процентов. Таких эмбрионов встречается не более половины процента. Посмотрите, пожалуйста, на диаграмму на экране.
        Саймон лазерной указкой включил голографический проектор и поочередно вывел круговую диаграмму, список патологических отклонений и краткие аннотации к каждому "статусу". Пока студенты старательно копировали материал, он перевернул несколько листков и, поправив очки, которые он надевал лишь для солидности, продолжил лекцию:
        - Далее у нас идет группа А-2 с отклонениями не выше семи процентов. К ней мы можем отнести каждого пятидесятого новорожденного. Все это вы уже видели на экране.
        Для следующей группы существует обозначение "пограничный статус" с шифром А-3. Это двенадцать процентов новорожденных, у которых процент отклонения не превышает десяти. На практических занятиях вы встречали четырех-, а иногда и шестизначные числа после той или иной литеры. Все следующие цифры кода обозначают конкретное отклонение в генетическом коде и его величину.
        Для "зеленого статуса" также необходимо учитывать, что отклонения могут быть только в области пяти органов чувств, альбиносность, меланизм и некоторые виды аллергии. Людям, обладающим "зеленым статусом" разрешается беспрепятственно заводить ребенка. Однако встречаются патологии, при которых у родителей с "зеленым статусом" рождается ребенок с "красным статусом". Таким родителям необходимо пройти всесторонний повторный контроль на подтверждение статуса, после чего им может быть дана еще одна попытка. В случае повторной неудачи они имеют право заключить брак с другим партнером не ниже А-3 уровня. Если при повторном зачатии у эмбриона "желтый статус", ему дается годичный испытательный срок. Родители в любом случае теряют право на третье зачатие. - Саймон недовольно оглядел загомонившую аудиторию и продолжил. - Если же первое зачатие привело к появлению эмбриона с "желтым статусом", ему дается трехгодичный испытательный срок, в случае подтверждения нежизнеспособности родителям дается еще две попытки. Да, запишите еще один интересный момент, родители с А-0 статусом, согласно статье сто сорок четыре,
параграф три, пункт пять Международного Евгенического кодекса имеют право на второго, необлагаемого налогом ребенка.
        Студенты опять притихли, старательно фиксируя его слова. Саймон одобрительно усмехнулся. Но тут же снова принял серьезный вид:
        - Теперь давайте разберем также по пунктам "желтый статус". Он обозначается литерой В. Категория В-1 является самым распространенным уровнем среди жителей земли. На нее приходится одна пятая новорожденных и тридцать восемь процентов населения планеты. Для сравнения на "зеленый статус" приходится сорок пять процентов ныне живущих на планете. Вероятность отклонения эмбрионов категории В-1 не превышает пятнадцати процентов. Этой категории дается испытательный срок до возраста физического совершеннолетия - четырнадцати лет. В случае выявления патологий их ожидает принудительная стерилизация.
        Категория В-2 имеет семнадцатипроцентный ограничительный барьер. Таким новорожденным дается трехлетний испытательный срок. В случае проявления отклонений родители могут обжаловать согласно статье двести шесть, часть два судьбу ребенка, и если отклонение не является физическим уродством, ребенка стерилизуют. В противном случае применяется эвтаназия.
        Статус В-3 с отклонением в девятнадцать процентов разрешает годичный испытательный срок. В неудачном случае опять же применяется эвтаназия. Стерилизация используется только в частных случаях и только с разрешения особой комиссии генетического контроля. Всего из ныне живущих шесть сотых населения обладают статусом В-2 и только одна сотая - В-3.
        Согласно современным требованиям евгеники допускаются "желто-зеленые" браки, однако статус "желтого" партнера должен быть не ниже В-1. В противном случае "желтый" партнер насильственно стерилизуется, а родители могут прибегнуть к услугам суррогатных матерей и отцов. Категории лиц "желтого" статуса могут вступать в брак в любых вариациях кроме В-3/В-3. В браках В-2/В-3 партнер с более низким статусом стерилизуется по аналогии с "желто-зеленым" браком. В "желто-зеленом" браке дозволяется только три попытки иметь ребенка. При этом ни одна из них не должна опускаться ниже В-3 статуса. "Красный статус" эмбриона аннулирует все попытки.
        Некоторые студенты заметили, что на этих словах Саймон как бы запнулся, однако через секунду он продолжил тем же ровным голосом:
        - Всем категориям "желтых" пар дается не более двух попыток. При этом уровень ребенка не должен опускаться ниже старшего статуса одного из родителей.
        К сожалению, большинство эмбрионов относится к "красному статусу". Это половина зачатых детей. Однако среди населения планеты к ним относится десятая часть. "Красный статус" обозначается литерой. С и подразделяется на С-1 категорию - лица с отклонениями до двадцати четырех процентов. В крайне редких случаях их оставляют в живых, но тут же стерилизуют. Эмбрионы категории С-2 с отклонениями двадцать пять процентов и выше уничтожаются до рождения.
        Здесь Саймон перевел дух, чем воспользовался какой-то студент с галерки:
        - Скажите, каким же образом у нас набралось десять процентов населения с "красным статусом"?
        Саймон взглянул на него поверх очков и пояснил:
        - Это лица старше двадцати пяти лет, то есть рожденные до принятия евгенической программы. В свое время они подверглись принудительной стерилизации. Однако стоит отметить следующий интересный момент. Для учета и контроля над мутациями был введен так называемый "белый статус". Хотя таких эмбрионов в буквальном смысле слова единицы, но все же они существуют. Таким зародышам проводится всесторонний анализ, и, в случае если, мутация признается предположительно полезной, им дается шестнадцатилетний испытательный срок и "синий статус".
        Здесь спасительный звонок прервал шквал вопросов, и Саймон поспешил ретироваться из университета. Вечерняя лекция заканчивалась очень неудобно - сейчас уже было почти пять часов вечера, а Саймону еще предстоял перелет в Австралию. Рейсовый стратоплан вылетал в девять вечера, поэтому надо было торопиться, чтобы поесть дома, собрать вещи и, наконец, просто отдохнуть.
        Чтобы не терять время на дорогу, Саймон взял аэротакси. С высоты вечерний город казался бескрайним морем огней или огромным сердцем, бешено гнавшим неутомимые огни автомобилей по артериям дорог и автомобильных развязок. Но Саймону было не до того, сейчас он был в мыслях о будущей командировке в другое полушарие.
        Дома, наскоро поужинав, он уселся за терминал и начал обзванивать подчиненных, раздавая указания на будущую неделю. Напоследок, попросив секретаршу опечатать на завтра кабинет, Саймон занялся проверкой материалов для поездки. Он заработался до того, что Джулия не выдержала и, нарушив негласный закон не мешать мужу во время работы, отогнала его от монитора и заставила подремать хотя бы часа полтора.
        Когда Саймон проснулся его уже ожидало такси, а Джулия собрала его вещи в чемодан и приготовила в дорогу пару сэндвичей.
        Без задержек пройдя контроль, Саймон взошел на борт стратоплана. После старта разрешили расстегнуть ремни и он расслаблено откинулся в своем кресле у иллюминатора: стратоплан оставил далеко внизу барашки облаков - отсюда они казались мелким ворсом - и теперь косматое солнце, поднимаясь из-за горизонта, немилосердно било в глаза, сверкая в густо-синем, почти черном небе. Стюард убаюкивающим голосом предупредил о пятиминутной готовности к невесомости. Его напарница, рекламно улыбаясь, разнесла напитки и закуски по салону люкс. Саймон взял тоник и пару бисквитов. Сейчас он сосредоточенно просматривал курс лекций, ради которых в данный момент пересекал Индийский океан на высоте сто десять километров. До пункта назначения, порта Сидней, где его должны были ждать представители австралийского евгенического центра, оставалось полчаса.
        Незаметно для себя Саймон расслабился и погрузился в посторонние мысли. В памяти всплыл последний разговор с Эйнджилом, когда они спорили о демографических проблемах, и он невольно стал вспоминать, что же он знает об Австралии.
        Эта страна за последние триста лет, казалось, почти не изменилась: те же бескрайние просторы пустынь, стада верблюдов и кенгуру, овцеводство и вместе с тем мощная энергетика и неплохой промышленный комплекс в Тасмании и Новой Зеландии, позволяющий Австрало-Новозеландскому Союзу удерживать первенство в регионе. Когда-то давно, задолго до Китайской демографической экспансии, Австралия ввела очень жесткий закон об эмиграции, который действовал и сейчас. Вкупе с евгенической программой он позволял Австралии оставаться второй страной в мире после России со столь малой плотностью населения. Здесь были крупные мегаполисы, где сотни миллионов людей жили на небольшой площади. По сути, это был один сверхгород на юго-востоке Австралии, а в центральной пустыне, хотя и сильно изрезанной каналами, но все еще суровой, можно было за целый день пешего пути не встретить ни одного человека. Однако пограничные с Китайской Империей территории испытывали страшное давление и поэтому региональные новости пестрели объявлениями о насильственном выдворении за границу все новых и новых партий подпольных азиатских эмигрантов.
Эйнджил как-то назвал такое положение негласной осадой.
        Неожиданно Саймон почувствовал, что стакан в его руке потяжелел. Он автоматически взглянул на часы и понял, что стратоплан начал посадку. Как бы подтверждая его мысли, стюард попросил всех пристегнуть ремни и приготовиться к десятиминутным перегрузкам. Саймон уселся поудобнее и стал смотреть в окно на стремительно приближающийся желтовато-бурый край континента.
        В аэропорту Саймона приветливо встретили первый заместитель начальника австралийского отделения с секретаршей. За оградой автостоянки притаился большой белый "Роллс-Ройс", в котором Саймона повезли в гостиницу. Поглотив городской шум, плотные двери машины закрылись за Саймоном. Автомобиль мягко покатился к выезду из аэропорта на автостраду. Он быстро проехал парковую зону, Саймону понравились высокие светлые эвкалиптовые аллеи, и углубился в каньоны сиднейских улиц. По обе стороны возвышались небоскребы и по европейским меркам очень большие. "Да, при такой плотности застройки они смогут прокормить и три миллиарда".
        - А недалеко отсюда у нас центр по переработке морепродуктов, - с плохо скрываемой гордостью заметил заместитель и по совместительству бесплатный гид.
        "Они там все помешаны на гидропонике и морских фермах", вспомнил Саймон шутку Эйнджила. Как оказалось, это была чистая правда.
        Лето, а в этом полушарии сейчас как раз стояла неимоверная жара, выбелило стены зданий и залило отраженными от стеклянных витрин и панно каскадами света бездонные провалы улиц и площадей. В отличие от по-европейски тяжеловесного и грубо утилитарного Брюсселя Сидней пестрел легкими формами и вычурными ансамблями. За разглядыванием австралийской столицы, Саймон и не заметил, как машина доехала до места назначения.
        - Вот мы и прибыли, - перед ними высился небоскреб гостиничного комплекса "Трайдент". - Ваш номер четыреста третий на семидесятом этаже. Портье проводит вас. Машина будет ждать через сорок минут у входа. Вас встретит мой напарник. Его зовут Майкл Харви.
        Саймон кивнул и не спеша направился к центральному входу.
        Одноместный номер был шикарным: отдельный санузел, прихожая, большая кровать с пуховым одеялом, мощный терминал в углу и в довершение ко всему тяжелые портьеры. Саймон потянул за шнурок и в комнату хлынул полуденный, солнечный свет.
        "Хорошо здесь, наверное, в парке", мечтательно подумал Саймон. Однако времени оставалось в обрез. Он аккуратно разложил вещи, вызвал портье и попросил, чтобы к вечеру ему был заказан столик в ресторане и меню. Пролистав еще раз лекции и сверив часы, Саймон посмотрелся в зеркало, пригладил волосы и поправил галстук, после чего со спокойной совестью взял ноутбук и направился к выходу.
        У подъезда на этот раз стоял черный "Бентли", а водитель-негр услужливо придерживал распахнутую дверь. В салоне уже сидел Майкл Харви. Это оказался молодой высокий коротко стриженный блондин с кроткими голубыми глазами. Голос был подстать хозяину, отчего Саймону показалось, что Харви смотрит на мир с бесконечным ангельским удивлением. Они поприветствовали друг друга, и лимузин мягко тронулся.
        - Сегодня вам предстоит вводная лекция для аспирантов, потому попытайтесь проследить, кто из них на ваш взгляд, заслуживает индивидуального подхода, - Харви пытался, как показалось Саймону, привлечь его внимание и выслужиться.
        Саймон кивнул, но в душе его возникло чувство недовольства: он был хороший лектор, а педагогика его никогда не прельщала. Впрочем и педагогических талантов он не был лишен. И, разумеется, ради своей репутации, а вовсе не ради карьеры Харви, он постарается.
        К тому времени, как машина подъехала к центральному зданию евгенического центра, Саймон уже был готов к занятиям. Зал встретил его аплодисментами и возгласами одобрения: его знали, его работы служили академической науке. Саймон улыбнулся и прошествовал на трибуну.
        За полчаса лекции в аудитории никто не проронил ни слова. И под конец Саймон, вспомнив поручение Харви, отдал пятнадцать минут на вопросы. Хотя они сыпались, как из рога изобилия, ему удалось выделить троих. Он отметил их в списке с пометкой "отрекомендовать". Теперь можно было покинуть зал, что Саймон и сделал с чувством выполненного долга.
        Однако помимо студенческой аудитории в этот день его ждали более интересные дела. Ему предстояло участвовать в подтверждении "синего" статуса. Лаборатория австралийского центра ничем особенным не отличалась от подобной же в Брюсселе или в любом другом центре Земли. На таком знакомом приборном столе уже находился образец тканей эмбриона. Саймону уступили почетное место и одновременно, как он понял, право начать анализ. До рези в глазах вглядываясь в двойную спираль, Саймон исследовал отклонения.
        К его изумлению, все они оказались в пределах нормы - эмбрион заслуживал "золотого статуса", однако единственную странность Саймон опознал как потенциальное многоплодие. В норме количество двойняшек и тройняшек у человека невелико. Эта же особь должна была из каждой оплодотворенной яйцеклетки сделать сразу несколько эмбрионов. Более того, у нее удлинялся срок беременности еще на четыре-пять недель, для вынашивания этих детей. Саймон понял, что ответственное решение предстояло принять ему, в связи с чем, он обратился к директору центра:
        - Я составлю протокол, куда включу свое компетентное мнение. За вами, как за начальником сектора остается право подписать или не подписать его. Однако прошу учесть, что в повторной экспертизе я уже не смогу принять участие, - Саймон вежливо кивнул.
        - Разумеется, необходимое число подписей будет стоять под вашим решением, - директор особенно выделил слово "будет".
        Пальцы Саймона запорхали по клавиатуре, и вскоре принтер выдал форму заключения. Оно гласило, что абонент номер 677001 получает "синий" статус на шестнадцатилетний период с момента рождения. В связи с тем, что мутация (далее следовал подробный отчет о мутации) предварительно признана положительной, все остальные отклонения не превышают пределов "золотого" статуса, эмбрион признан гарантированно полезным. В приложении Саймон порекомендовал социальным службам проследить заключение брака до пятнадцати лет. В противном случае применить искусственное оплодотворение даже без согласия абонента и родственников.
        "Да, авторитет сильная вещь", думал про себя Саймон, глядя, как все без колебания ставят свои подписи на документе. На этом экспертиза завершилась.
        Позже состоялся небольшой банкет, на котором все присутствующие тепло отзывались о работе Саймона. И хотя он не был тщеславен, ему польстили подобные речи, и настроение портила только неожиданно появившаяся зубная боль.
        Без пятнадцати шесть Саймон был уже в гостиничном номере. Он аккуратно сложил бумаги и отчеты, переоделся в вечерний костюм с темным однотонным галстуком и, оставшись довольным своим отражением в зеркале, отправился к лифту. Желудок уже давно требовал внимания к себе. День выдался напряженным, тем более, что Саймон почти не спал, перелетев в утро из вечера.
        В ресторане было людно, но шум странным образом рассеивался. Очевидно, работали хорошие звукопоглотители - заведение оправдывало свое имя. В этом крыле отеля располагался "Брисбен" - самый шикарный ресторан Сиднея. Отдельные уютные кабинки тут и там были разбросаны среди экзотических, тропических зарослей и стеклянных ширм с пузырьками воздуха и водяными потоками. В центре зала рос огромный сорокаметровый эвкалипт, и его крона находилась на высоте четвертого яруса. Второй ярус балконом опоясывал полусферу ресторана, где у дальней от входа стены с него изливался искусственный водопад. Третий ярус представлял из себя большие вычурные карнизы, а четвертый был цепочкой площадок на каркасе ажурных переходов.
        Для тех, кто жаждал компании, а не уединения, в центре зала стояли столики, а у дальней стены находились танцплощадка и сцена. Живой оркестр подыгрывал местной поп-диве, бросавшей томные взгляды в публику. За ее спиной огромный голографический экран повторял все ее движения, а лазерные лучи разрисовывали прозрачные струи водопада.
        "Представляю здешние цены, если они раскошелились даже на живой оркестр", без энтузиазма подумал Саймон. Однако скупость ему была не свойственна, тем более, что конверт с сегодняшними премиальными был весьма увесист. Саймон заметил спешащего к нему метрдотеля, с которым обменялся любезной улыбкой.
        - Вам заказан столик в первом ярусе. Вы хотите поближе к сцене? - метрдотель застыл восковым изваянием, всей позой выражая вопрос и желание услужить.
        - Пожалуй, - Саймон небрежно кивнул.
        - Гейл, проводите мистера Мерфи к месту номер сто восемь и проследите за заказом. Приятного вечера мистер Мерфи, - метрдотель испарился почти мгновенно.
        Саймон последовал за вертким официантом и обнаружил свой столик в тенистой куще буквально в дюжине ярдов от сцены.
        Как раз в этот момент волоокая дива исчезла за кулисами и ее сменила сестра-близнец, отличавшаяся от предшественницы еще большей томностью взгляда и более глубоким контральто. Она бросила на Саймона обжигающе страстный взгляд и благосклонно кивнула оркестру.
        По мановению руки метрдотеля перед Саймоном появился ужин, и он углубился в экзотику австралийской кухни. Минут через десять за соседним столиком появилась очень эффектная молодая женщина, казалось нимало не интересовавшаяся происходящим вокруг. Она курила тонкую длинную сигарету, и по ее лицу было видно, что она глубоко задумалась о чем-то своем. Саймон заинтересованно посматривал в ее сторону, но женщина упорно не замечала его взглядов.
        От созерцания соседки его оторвал вежливый вопрос:
        - Извините, у вас не занято?
        Саймон поднял глаза и резкие слова, которые он собирался сказать, исчезли. Перед ним стоял ничем не примечательный человек. Таких называют "серыми". Но что-то в его взгляде заставило Саймона подчиниться.
        - Я не отниму у вас много времени, - мужчина сел, так и не дождавшись приглашения. - Мистер Мерфи, я к вам по поводу сегодняшнего эксперимента. Ведь это вы сегодня присвоили девочке "синий" статус?
        - Вы проявляете поразительную осведомленность обо мне и моих делах, - в голосе Саймона скользнула язвительность.
        Собеседник оставил, однако, этот выпад без внимания и продолжил:
        - Нам нужна ваша подпись под актом. Остальные обязательно подпишутся, нам важны именно вы. Разумеется, на ваш счет уже завтра будут перечислены комиссионные. Подпишите, пожалуйста, - незнакомец протянул Саймону бумагу.
        Тот бегло просмотрел содержание, а собеседник, как бы развеивая последние сомнения, добавил:
        - Надеюсь, нет необходимости уточнять ведомство, в котором я состою.
        - Разумеется, - хрипло сказал Саймон.
        Он быстро черкнул в трех местах документа и передвинул его по столу соседу.
        - Всего хорошего, мистер Мерфи, - собеседник удалился. Слегка задев листья гинкго над столом.
        "Чертовы спецы! Вечно лезут, куда ни попадя", Саймону было неприятно, что сейчас он отдал будущее неизвестной ему девочки в руки спецслужб. Как он мог забыть, что все гарантированно полезные мутации переходят в ведение Бюро Генетического Контроля при Мировом Совете. Мать той нерожденной девочки, которую он сегодня исследовал, наверняка уже под каким-нибудь благовидным предлогом перевозят в спецклинику, где будут сторожить как легендарный Форт-Нокс. Но больше всего Саймона злило то, что он не мог ничего с этим поделать: он знал себе цену, с его мнением считались тысячи людей, но здесь он был бессилен.
        Саймон скомкал салфетку и бросил ее в тарелку. Вечер был безнадежно испорчен.
        Часом позже, уже в своем номере, Саймон, мучаясь от подкатившей опять зубной боли, пытался заснуть. В голову лезла всякая чушь, и он никак не мог сосредоточиться на завтрашней лекции. В конце концов, к трем часам утра ему удалось сомкнуть глаза, однако вскоре его разбудил холод. Саймон непонимающе посмотрел на будильник, где веселый кенгуру подпрыгивал между праздничными цифрами пять - ноль - восемь.
        За окном глухо грохнуло, отчего стекло тоненько зазвенело. Саймон ступил на холодный пол и, поджимая ноги как от битого стекла, подошел к радиатору.
        "Холодный, собака", он прошипел ругательство сквозь зубы и набрал номер портье на терминале. Вместо бодрого лица на экране засветилась надпись "доступ временно ограничен". Секундой позже ему в номер постучали. Недовольно ворча, Саймон поинтересовался:
        - Кто там?
        - Это портье, - ответил молодой голос за дверью. - Наша администрация просит вас не беспокоиться. Мы выплати неустойку за все неудобства.
        - А что случилось, - крикнул Саймон в уже открытую дверь, но там никого не было, и только еще два-три соседа по этажу заспано разглядывали полутемный коридор.
        Вопрос Саймона остался без ответа, и он поспешил закрыть дверь.
        На улице посветлело. Саймон пытался разглядеть все еще темное дно городского каньона, где скрывалась улица. Там что-то происходило, шевелилась какая-то тёмная масса. Неожиданно внизу блеснула тусклая вспышка, и здание вздрогнуло.
        "Взрыв", догадался Саймон. Теперь он понял, что глубоко внизу улица была перекрыта и на ней копошилась в тени людская толпа. Сам не понимая, зачем он это делает, Саймон стал лихорадочно одеваться.
        Лифт не работал, поэтому он потратил немало времени, спускаясь на первый этаж. Холл был пуст. Темно-синий ковролин был смят у самого выхода и явно нуждался в чистке. За зеркальными дверями глухо лязгнуло.
        Саймон приоткрыл входную дверь и увидел медленно проезжавший по улице тяжелый армейский танк "Бегемот". В крадущихся сумерках, через сизую гарь он разглядел идущих цепью солдат в "хаки". Неожиданно из-за колонны вынырнул полицейский и, направив ему в глаза свет фонарика, резко спросил:
        - Ваши документы!
        Саймон залез во внутренний карман и протянул копу идентификационную карту. Только сейчас он заметил в руках полицейского пистолет и осознал свою оплошность - ведь тот мог подумать, что Саймон вооружен, и выстрелить. С такого расстояния он бы не промахнулся.
        Полицейский пристально всмотрелся в фотографию, в Саймона и еще раз в фотографию, после чего, взяв под козырек, сказал:
        - Мистер Мерфи, будет лучше, если вы пройдете в гостиницу. Здание теперь охраняется, - в подтверждение его слов откуда-то вынырнули человек двадцать солдат и охватили вход цепью.
        Половина из них вошла внутрь гостиницы.
        - Оцепить все здание, - рявкнул над ухом мегафон, по команде которого с топотом промчалась полурота солдат.
        - Что случилось? Переворот? - Саймон не узнал свой голос, таким он был слабым и запуганным.
        Однако полицейский вглядывался куда-то в дым и поэтому невпопад ответил:
        - Конечно, мистер Мерфи. Солдаты вас проводят.
        Саймону ничего не оставалось, как снова вернуться в гостиницу. Мрачный детина с винтовкой М-34 наперевес старательно пыхтел за спиной. Саймон так и не добился от него, что же случилось и, входя в свой номер, сердито хлопнул дверью. Однако мрачный потомок гориллы, судя по всему, остался сторожить этаж.
        Чтобы отвлечься Саймон посмотрел на часы. На них было без четверти шесть. Он включил терминал. По программе шли глупые детские мультики и ни слова о событиях.
        "Чип!", позвал Саймон. Тот подозрительно долго молчал. Саймон начал злиться. Неожиданно внизу на улице раздалась пальба и отдаленный рев разъяренной толпы. Он снова выглянул в окно: стало совсем светло, но разглядеть что-то внизу было невозможно. Дым тяжелыми черными клочьями наползал от перекрестка. Минут пять Саймон напряженно вглядывался в происходящее, но тут его отвлек частый топот на лестнице. Он услышал, как кто-то яростно заколотил в дверь. Затем стук еще приблизился. Казалось, некто пытается вломиться во все двери по очереди. Наконец частые удары посыпались в дверь Саймона. Он тупо стоял и смотрел в окно. На лестнице раздались новые шаги, приглушенные крики и тупой звук выстрела. Что-то с шумом повалилось. Затем Саймон услышал звук, как будто перетаскивают что-то тяжелое.
        - Еще одного поймали, - отчетливо услышал он.
        Только сейчас Саймон почувствовал, что его лоб покрыт холодной испариной. Он бессмысленно взглянул на терминал. До него не сразу дошли слова диктора, чуть раньше он приглушил звук:
        - ...На данный момент последний очаг сопротивления около гостиницы "Трайдент" подавлен. Как ни странно, это был первый за последние тридцать лет бунт, направленный против евгенической программы "Ноев Ковчег". Никто из сотрудников ведомства не пострадал...
        Диктор заливался соловьем, однако перед глазами Саймона остался только кадр: женщина, в руках которой плакат с его - Саймона - фотографией и жирной надписью "Убийца!".
        Как будто со стороны он увидел свою руку, тянущуюся к коммуникатору и голос, заказывающий билет до Брюсселя.
        До самого отлета он больше не сомкнул глаз и лишь лежал, бесцельно глядя в потолок. Саймон был потрясен и раздавлен. За пару часов до начала лекции он позвонил руководителю Сиднейского сектора и попросил отменить лекцию, заявив, что в условиях волнений он отказывается от соглашения и требует выплатить неустойку за моральный ущерб и отсутствие должной охраны. Глава центра рассыпался в извинениях, но Саймон, сославшись на обратный рейс, попрощался и выключил терминал.
        Аэротакси быстро довезло его до аэропорта, где под охраной Саймон был доставлен минуя контроль прямо в салон. Через четверть часа стратоплан уже летел в Брюссель.
        В салон вышла стюардесса как две капли воды похожая на ту, что была в рейсе на Сидней. Она весело прощебетала о том, что через двадцать минут будет невесомость, и попросила не забывать о ремнях.
        Саймон довольно грубо отказался от предложенного ленча и хмуро уставился в окно. Восточную часть континента заволакивало облачной рябью. Со стороны Большого Барьерного рифа надвигался тайфун. Однако здесь на большой высоте косматое огненное солнце все также беспощадно высвечивало каждую заклепку на крыле. Резкий контраст густой синевы моря и нестерпимой белизны крыла вызывал ощущение нереальности всего происходящего: казалось, что это сон или фильм. Саймон почувствовал, как к горлу подступает тошнота: стратоплан проходил высшую точку баллистической кривой.
        "Зачем они это делали?" - эта мысль уже минут двадцать не покидала головы Саймона. Перед глазами стояла то женщина с плакатом, то бравый полицейский, то мордоворот в "хаки". Саймон все также тщетно терзался вопросом о причинах бунта. "Неужели непонятно, что программа создана для их же блага. Чего можно хотеть еще? Неужели того, чтобы расплодились ублюдки? Неужели можно позволить, чтобы каждый имел сколько угодно детей, и самое главное - каких угодно детей? Неужто они собираются сами накормить эту орду инвалидов и больных?", незаметно для себя Саймон разъярился.
        "Нет, конечно, они это свалят на плечи государства: раз оно облагодетельствовало их, пусть оно облагодетельствует и их детей. Они же сами себе могилу роют. Китай и так висит непомерной тушей над всем миром. А если позволить многодетные семьи, Китай только числом раздавит нас всех. Ему даже не понадобится оружие. Да уж куда до таких высоких материй этим жалким людишкам! Они в своей жизни ничего, кроме мелодрамы по сети и дешевой рабочей пайки не видели, да и не они это все затеяли. Но тогда кому это могло понадобиться? Ведь простой работяга горазд, только орать, а за ниточки дергает кто-то другой, но кто?"
        Саймон не заметил, как стратоплан коснулся взлетной полосы и очнулся только от сильного рывка: заработали тормозные двигатели. От резкого толчка Саймон ткнулся носом в переднее кресло, из-за того, что забыл подтянуть ремень. И хотя стюардесса принесла ему санитарный пакет, белая рубашка была безнадежно испорчена. Сосед по ряду старался не смотреть в его сторону, но Саймону казалось, что почти весь салон стратоплана потешается над его разбитым носом.
        К счастью трап подали без задержек. Ругаясь сквозь зубы, Саймон протиснулся через плотную толпу и поймал аэротакси до дома.
        Там его встретила перепуганная жена. Еще целый час после приезда она суетилась, бегала с лекарствами, подушками и примочками. Саймон безучастно лежал на диване.
        - Дорогой, - Джулия осторожно присела рядом и погладила его по руке, - обещай мне, что ты больше не поедешь в Австралию. Это счастье, что с тобой ничего не случилось. Я ведь видела этот транспарант.
        Она выделила слово "этот".
        Саймон посмотрел на нее и снова уставился в потолок:
        - Хорошо, я обещаю тебе, что больше не поеду в Сидней, - он перевернулся набок и посмотрел на жену. - Мне тоже не хочется смотреть на тупых люмпенов.
        Рука Джулии слегка вздрогнула: обычно Саймон не позволял себе таких грубых выражений. Она чувствовала, что он готов взорваться, поэтому ничего не сказала и осторожно положила ему на лоб прохладную руку, успокаивая.
        - Погладь мне чистую рубашку, - Саймон порывисто поднялся и начал собирать свой портфель.
        - Куда ты собрался? - Джулия недоуменно посмотрела на него.
        - Мне надо на работу.
        - Зачем? У тебя еще не истекла командировка, - Джулия попыталась остановить его, но Саймон осторожно снял ее руки со своих плеч и повторил:
        - Мне надо на работу.
        Когда за мужем закрылась дверь, Джулия еще долго водила пальцем по замысловатым узорам ее пластиковой обивки.
        На работе Саймона ожидала куча нерешенных дел и изумленный взгляд секретарши. Буркнув дежурное приветствие, он быстро прошел в свой кабинет. На рабочем столе аккуратными стопками лежали бумаги, лазерные диски, дискеты и чип-карты. Педантичность была его коньком, однако никакого желания работать у Саймона сейчас не было, а потому, изобразив на лице вялые следы деятельности, он набрал на терминале номер шефа. Заставка вызова мерцала довольно долго, пока на том конце не отозвались:
        - Евгенический центр Лейпцига. Офис доктора Совиньи. Чем могу быть полезна? - Кукольная секретарша, настоящая живая Барби, отработанной улыбкой встретила Саймона.
        "И где их таких штампуют?", подумал Саймон, а вслух попросил девушку соединить его с шефом. После секундного молчания, та мурлыкнула "пожалуйста" и на экране появилось непроницаемое лицо шефа. Однако тут же брови его удивленно приподнялись, но лишь чуть-чуть, почти незаметно.
        - Саймон, ваши лекции уже закончились?
        - Не беспокойтесь мистер Совиньи, наше отделение получит неустойку, - Саймон кисло улыбнулся, - просто не очень хочется стать жертвой бунтовщиков.
        - Да, я уже смотрел репортаж, - шеф присмотрелся к лицу Саймона. - Вы, я вижу, все-таки пострадали?
        - Да нет, - пошутил Саймон, - "жесткая" посадка.
        Совиньи посмотрел на него без малейшей тени веселья.
        - Отчет по поездке вышлите моей секретарше, а сами возьмите два дня и отдохните. Настоятельно рекомендую.
        - Спасибо, шеф. Я, пожалуй, поработаю, - ответил Саймон.
        Совиньи пожал плечами и, попрощавшись, отключил связь.
        Посмотрев на горы бумаги, Саймон вздохнул, но уже через минуту настроился на привычный лад. Бесконечный рабочий день продолжался.
        Глава 3
        По пути домой Саймон заснул, - сказалось напряжение последних дней. Открыл глаза он уже на своей остановке и едва успел выскочить в закрывающиеся двери.
        Серебристо-серый состав, гуднув на прощанье и обдав Саймона потоком теплого воздуха, исчез в черном зеве тоннеля. Задние огни рубиново мелькнули и темнота поглотила их.
        На станции было пустынно.
        Одинокие пассажиры торопливо уходили к эскалатору. Кафельный пол звонко отражал частые шаги каблуков: молоденькая девушка, на ходу укутываясь в шубку, почти бегом проскочила мимо Саймона, и он остался один в гулкой тишине подземки. Эскалатор бесшумно возносил его к зимнему холоду городских улиц мимо огромных фотопанно на потолочном перекрытии тоннеля.
        Навстречу ехал, явно торопясь к вечернему поезду, старик не то в долгополом пальто, не то в плотной рясе. В руках он держал толстую книгу в старинном переплете. На глянце затертой кожи играли тусклые блики, перебегая по трещинкам и шероховатостям. Старик держал книгу бережно, как ребенка. Он улыбнулся Саймону, но тот сделал вид, что не заметил. Эскалатор мерно нес их навстречу друг другу.
        Неожиданно резкий порыв ветра снизу нагнал эскалатор и растрепал волосы Саймона: вечерний саб-экспресс подобно огромному великану выдохнул спертым теплом из подземелья.
        Саймон встряхнул головой, ссыпая с ворота капельки растаявших снежинок - вокруг торопились люди и спина старика мелькнула где-то вдалеке. Он провел рукой по лицу, сгоняя наваждение пустого тоннеля.
        За стеклянными дверями его ждал промозглый ветер.
        До дома было минут пятнадцать ходу, но Саймон ухитрился растянуть их до получаса, блуждая по забытым проулкам и скверикам. Ему совсем не хотелось домой, и он понял это, когда, наконец, подошел к родному порогу. Он как бы нехотя протянул руку к звонку и нажал на него. Заливистая трель в глубине квартиры вызвала торопливые шаги. Рубиновый глазок камеры дважды моргнул в полумраке лестничной площадки.
        - Здравствуй, дорогой! - жена чмокнула Саймона в щеку и втащила в квартиру. - Где ты был столько времени? Уже все готово и у нас с тобой гости, - тихо прошептала Джулия.
        Саймон не успел сказать и слова, как она исчезла в кухне, откуда донесся громкий возглас Эйнджила. Саймон сердито прошлепал в ванную, где долго разглядывал недовольное лицо и мешки под глазами в зеркале над раковиной.
        Аромат еды стал совсем уже нестерпимым, и он, поборов собственную хандру, выполз на кухню.
        - Наконец-то ты вернулся, - приветствовал его друг.
        Саймон неопределенно хмыкнул и подвинул к себе тарелку с горкой дымящегося картофеля-фри.
        - Здравствуй, Саймон, - Марта приветливо улыбнулась ему.
        Тот промычал приветствие с набитым ртом и углубился в еду. Джулия украдкой на него поглядывала и подкладывала еще, когда тарелка пустела. Эйнджил понимающе не донимал с расспросами, давая приятелю насытиться.
        Когда ужин закончился, Саймон почувствовал некоторое облегчение и даже добродушие: все-таки он был дома.
        - Ну, расскажи хоть, что с тобою случилось? - попросил Эйнджил. - Говорят, ты бился как лев.
        Он хитро подмигнул Джулии. Саймон хмыкнул и, закурив, ответил:
        - Ну, скажем так - заслуга моя несколько преувеличена. Мне досталась роль зрителя в партере. Я почти ничего не видел, - тут он невольно вспомнил звуки за закрытой дверью и его пробрал озноб.
        Эйнджил заметил это и потребовал от него:
        - Ну-ка, колись, что там было.
        Саймон весь скривился и нехотя рассказал о случившемся в Сиднее. Все надолго замолчали. Он говорил, торопясь выговориться. Только сейчас Саймон понял, каким грузом лежала на нем история, произошедшая с ним в Австралии. Затянувшуюся тишину прервала Джулия:
        - Дорогой, неужели ты, в самом деле, думаешь, что кого-то в гостинице застрелили?
        Саймон, глядя в чашку с чаем, невесело усмехнулся:
        - Хотел бы я быть уверен в обратном.
        На этот раз поежилась Джулия.
        - Ну, вас! Какие вы все мрачные! - Марта деланно рассмеялась и, взяв сестру за руку, сказала, - Мы пойдем в комнату, а вы можете продолжать свои скучные беседы.
        Они не спеша вышли и закрыли за сбой дверь.
        Когда женщины ушли, Саймон посмотрел на товарища и спросил:
        - Ну, а ты-то что думаешь об этом?
        - О чем? - Эйнджил аккуратно сбил пепел.
        - Не притворяйся, я спрашиваю о твоем отношении к бунтовщикам.
        - Что я могу сказать - это все было чертовски глупо...
        - Вот и я о чем, - прервал его Саймон. - Это, по крайней мере, неумно выступать против устоев общества. Разумных, заметь, устоев!
        Разойдясь не на шутку, Саймон энергично взмахнул рукой и залил стол чаем.
        - Вот черт! - выругался он.
        - Сиди, я сам вытру, - Эйнджил взял губку и попутно включил кофеварку.
        Та зашумела, наполнив кухню ароматами.
        - Неужели непонятно, - сердито продолжил Саймон, - что это просто противоречит логике. Если отказаться от евгеники, то мы подпишем смертный приговор всему миру. Китай не упустит шанса растоптать нас. Восемь миллиардов китайцев дамокловым мечом нависают над Австралией, Россией и Европой. И это, не считая тех двух, что рассеяны по всему миру. А представь, что мы таки откажемся от евгеники. Количество больных будет не просто огромным, оно превысит число людей здоровых, или даже просто трудоспособных. И потом, объясни на милость, кто будет кормить всю эту прорву ущербных? В таких условиях нам не удержать Китай от агрессии, да и захотят ли потом китайцы всех нас кормить!
        Тут Саймон заметил, что Эйнджил с интересом смотрит на него.
        - Что случилось?
        - Да нет, продолжай, - судя по голосу, Эйнджил явно веселился.
        - И все же в чем дело?
        - Тебе бы в шоу выступать или с трибуны в парламенте, - Эйнджил с улыбкой взглянул на друга. - Ты ведь никогда не пытался понять всех этих людей. Поверь, я знаю их чувства. Ты по праву считаешь себя вершителем судеб. Ты решаешь за них жить или не жить их детям. Об их детях даже и говорить не будем. Уж не возомнил ли ты себя богом?
        Саймон остолбенел, но Эйнджил не дал ему ответить:
        - Представь себя на месте родителей, у которых ты отнимаешь последнюю надежду иметь ребенка. Знаешь ли ты, каково это, однажды узнать, что у тебя вообще не будет детей. Ты полагаешь, эти люди будут тебя любить?
        - Но что предлагаешь ты? - почти выкрикнул Саймон. - Ты уповаешь на свою альтернативу?
        - А почему бы и нет, - спокойно ответил Эйнджил. - Мы тоже заботимся о человечестве, но делаем это по-своему. И поверь мне, за нашу работу люди нам скажут спасибо.
        - Вы работаете уже восемьдесят лет, а многого ли вы достигли?
        - Мы уже почти на пороге, - так же спокойно ответил Эйнджил.
        Саймон застыл с открытым ртом:
        - Что ты хочешь сказать?
        - Всего лишь то, что мы скоро будем среди звезд. Это не утопия, это правда. Мы уже создали три прототипа, и потом не забывай, мы работаем не восемьдесят, а сто пятьдесят лет.
        Саймон знал, что, когда он еще только начинал свою научную карьеру и делал первые шаги в области евгеники, Эйнджил уже числился среди молодых ученых физико-технического факультета Оксбриджа. Достаточно быстро он получил контракт в конструкторском бюро Карцева. Так Эйнджил познакомился с проектом "Звездный мост". Конструкторское бюро вполне легально вело заказ на поиск принципа межзвездного полета.
        Эта тема перестала быть актуальной еще за полвека до Эйнджила. Но как говорили, сама российская императорская семья имела в нем долю участия. Да и Эйнджил не раз убеждался за долгие годы работы, что Мировой Совет нет-нет, да и уделит им внимание.
        С тех пор уже прошло пятнадцать лет, за которые были сделаны поразительные успехи. Долгое блуждание впотьмах привело, наконец, к изобретению первых прототипов пространственных перфораторов (скорость света перестал быть преградой). Правда существовала еще одна трудность...
        - ...Да, мы до сих пор не научились доставлять пилотов живыми в точку прибытия, - Эйнджил почесал затылок.
        - Надеюсь, вы экспериментируете не на людях, - съязвил Саймон.
        - Мы пока работаем с мышами и обезьянами, - Эйнджил казалось, не заметил тона реплики собеседника.
        - Это радует. Так чего ж тогда стоит ваше изобретение?
        - Не торопись радоваться. Осталось совсем немного, - глаза Эйнджила загорелись, и он посмотрел поверх головы Саймона. - Еще год - и мы будем топтать чужие планеты.
        Саймон глухо хмыкнул, но поперхнулся кофе.
        - Ты полагаешь, что все ринутся к звездам и освободят место для новых поколений? Ошибаешься, большинство предпочтет Землю, и вот тут-то всем нам опять понадобится евгеническая программа. Ты еще вспомнишь мои слова, - Саймон снова закурил и посмотрел в окно на ночной город.
        - Посмотрим, - неопределенно откликнулся Эйнджил. - Время покажет. Да кстати, - спохватился он. - Нам давно пора идти. Завтра рано вставать. Ты уж извини, мы пойдем. Марта! - громко позвал он.
        - Ты тоже извини, если что не так сказал, - Саймон пожал руку Эйнджилу и пошел проводить его в прихожую.
        Марта и Джулия обнялись на прощание и вскоре Саймон с женой остались одни.
        Чуть позже, когда они смотрели фильм "Звездные войны - 29", Джулия, уютно свернувшись на коленях у мужа, сообщила ему:
        - Послезавтра Марта и Эйнджил идут сдавать анализы.
        - Какие? - не отрываясь от экрана, спросил Саймон.
        - Но Марта ведь ждет ребенка, - удивленно пояснила ему жена.
        - Да?...
        Вагон монорельса с шипением раскрыл светло-зеленые двери, приглашая внутрь. Эйнджил не спеша переступил с платформы в салон, смешавшись с немногочисленными в этот час пассажирами. С места набрав скорость, состав вышел на верхний ярус, направляясь за город. Эстакада монорельса прошла над автомобильной развязкой, оставляя справа городской парк, пустой и промерзший, с неуютными голыми скелетами деревьев.
        Эйнджил сел спиной к окну. Напротив него склонилась над книгой молодая женщина, поминутно отбрасывавшая прядь русых волос, падавшую ей на глаза. Сквозняк из неплотно прикрытого окна теребил короткую прическу. Эйнджил пригляделся - так и есть: яркая обложка с броским названием - дешевая беллетристика. Его всегда забавляли подобные женщины, независимо от их возраста. Они так стремились казаться интересными и умными собеседниками, так старательно подбирали слова, цитируя книги, которые читали. Поначалу он веселился от души, подначивая, но потом стал сторониться таких женщин. Марта никогда не была такой, и никогда не будет.
        Но сегодня у Эйнджила было приподнятое настроение, предстоял эксперимент, от которого зависела его карьера. Он был уверен в успехе. Поэтому, даже женщина напротив с дешевой яркой книжкой в руках не вызывала уже такого презрения.
        Перед самой остановкой, на которой Эйнджилу предстояло сходить, вагон неожиданно резко дернулся, отчего книжка выпорхнула из рук своей хозяйки и упала на середину прохода, подрагивая страницами. Эйнджил наклонился и поднял с пола томик в суперобложке, протянув его женщине.
        - Большое спасибо! - она улыбнулась и снова откинула прядь с лица. - Вы так любезны.
        - Не стоит благодарности, - Эйнджил улыбнулся в ответ и шагнул на платформу станции.
        Пронизывающий ветер здесь, на высоте восьми метров над землей, распахнул полы зимнего пальто, открывая рослую, атлетическую фигуру Эйнджила. Вьющиеся короткие волосы выбились из-под теплой меховой шапки. Прищурив глаза и придерживая одной рукой ворот, а другой сжимая дипломат, он побежал вниз к автобусной остановке, перепрыгивая через ступеньку. Ярко желтый, с белой полосой по боку, автобус уже подъезжал и Эйнджил едва не поскользнулся, стараясь успеть.
        На территории испытательного комплекса ходили только внутренние маршруты компании. Площадь всего полигона с лабораторным сектором и научным городком была огромна, около пятисот квадратных километров, поэтому без транспорта было не обойтись.
        На самом въезде в центр, у железных решетчатых ворот автобус остановили и охранник в форменном комбинезоне проверил документы у пассажиров. Второй охранник в это время стоял рядом с водительским местом, придерживая рукой короткий автомат. Эйнджил уже привык к ежедневной процедуре проверки и потому почти не глядя протянул свои документы. Через несколько минут автобус въехал за ворота и, набирая скорость, помчался по четырехполосному шоссе к корпусам центра.
        По левой стороне стелилось ровное заснеженное поле с чахлыми кустиками зимующих ив. Там, под землей, располагались ускорители и электромагнитные ловушки. Справа приближались одинаковые ребристые металлические ангары, в которых собирали макеты и прототипы двигательных установок для будущего межзвездного корабля.
        Войдя в свой кабинет, Эйнджил первым делом подкрутил регулятор обогревателя на максимум. Зима в этом году была на редкость сырой и ветренной, от сквозняков не помогали даже тепловые завесы на окнах и в дверях. Под пальто уже натекла маленькая лужица стаявшего снега. Эйнджил убрал его в шкаф и, потирая руки, заказал секретарше кофе. Отогнув полоску жалюзи, он посмотрел на улицу, где медленно полз, отфыркиваясь паром и вьюжной пылью, снегоуборочный комбайн, оставляя за собой сухой серый бетон в мелкую черную крапинку. Эйнджил наконец отпустил жалюзи и занялся завалами на рабочем столе.
        Сдвинув на край несколько длинных рулонов ватмана и тяжелый степплер, он раскрыл папку-органайзер и вывел завтрашнее число. В дверь осторожно поскреблись и в щелку проскользнула секретарша с подносом в руках.
        - Спасибо, Аннет. Ставь сюда, - Эйнджил сдвинул рулоны еще и они посыпались на пол. - Черт!
        - Не беспокойтесь, - девушка деловито подобрала упавшие листы и положила на полочку в стенной нише.
        - Спасибо, Аннет. Ты как всегда прелесть, - позволил себе отпустить комплимент Эйнджил.
        Секретарша покраснела и выскочила за дверь. Эйнджил усмехнулся в усы: она всегда так смешно смущалась от тяжеловесных комплиментов начальства. Возможно в ее понимании это было недопустимо, но Эйнджил не мог отказать себе в маленьком развлечении.
        Часы негромко пропищали десять. Через полчаса был назначен экспериментальный пуск новой модели пространственного привода. Эйнджил протянул руку к клавиатуре коммуникатора, но тот издал звук вызова. На экране появилось лицо инженера-наладчика из подведомственного Эйнджилу лабораторного ангара:
        - Доброе утро, мистер Блексмит, - поздоровался инженер, лысый человечек в роговых очках и засаленном грязно-сером халате.
        - Здравствуйте, Прайен. Все готово? У нас полчаса времени в запасе, - Эйнджил отпил кофе.
        - Вроде бы..., - замялся инженер.
        - Какое там вроде бы? - Эйнджил сердито посмотрел на экран. - Что еще?
        Прайен попытался что-то объяснить, растеряно крутя в руках карандаш, но Эйнджил оборвал его:
        - Что бы через десять, нет через пять минут все было готово! Вы меня слышали, Прайен? - в голосе его послышалась угроза и маленький человечек в мятом халате кивнул и поспешно выключил связь.
        Эйнджил со стуком поставил полупустую чашку на стол и, зло сорвав с вешалки халат, выскочил за дверь, поспешив в лабораторный корпус. Секретарша вскинула испуганно глаза, но Эйнджил не обратил на нее никакого внимания.
        В ангаре уже было людно, яркие прожектора под потолком заливали все пространство здания резким светом. Огромный генератор с реактором стоял на испытательном стенде в центре зала. По периметру под потолочными балками, где стены переходили в арочную крышу, проходил застекленный балкон для наблюдения. За пультом стоял начальник сектора по разработке двигателей Илюхин. Все высшие руководящие посты занимали в проекте русские. Вернее, почти все. Но те немногие европейцы были светилами науки и с ними считались хотя бы из стремления удержать. Эйнджил нацепил приветливую улыбку и поздоровался с администратором:
        - Здравствуйте, Иван Владимирович. У нас уже все готово, - Эйнджил поискал в толпе персонала маленького инженера и поманил его пальцем.
        Прайен подбежал, на ходу протирая очки и путаясь в долгополом халате.
        - У вас все в порядке, Прайен?
        - Что-то случилось? - Илюхин повернулся к ним.
        - Все уже исправлено, кабель заменили, - по лысому черепу инженера сбежала капля пота.
        - Не волнуйтесь, Роберт. Все в порядке. Мы начинаем. Командуйте, - Эйнджил благосклонно кивнул Прайену.
        Маленький инженер с благодарностью посмотрел на него и поспешил по ступенькам к своему щиту. Илюхин встал, опершись двумя руками о поручень и почти прижимаясь лбом к стеклу. Эйнджил посмотрел на индикаторы и диаграммы. Реактор медленно, но неуклонно набирал мощность.
        Пол мелко завибрировал и Эйнджил мимолетно подумал о том, какие ощущения сейчас у тех, кто стоит внизу, рядом с Прайеном. Генератор поля раскрыл предохранительные щиты, распускаясь стальным гигантским цветком посреди ангара. Над ним задрожал раскаленный воздух. Плазменный жгут протянулся на десяток метров к дальней стене, где магнитное поле заворачивало его в дугу и гасило в выхлопной шахте.
        Неожиданно огненный шнур задрожал, едва заметно глазу, но стальные конструкции балкона отозвались тревожным стоном.
        - Убавляйте напряженность поля генератора, гасите реактор, - Илюхин незаметно подошел сзади и через плечо Эйнджила следил за приборами.
        - Прайен, гасите реактор, - прокричал тот в коммутатор.
        В этот момент белый шнур огня прыгнул вбок и развалил стену ангара. Потолочные балки со скрипом просели, но выдержали. Истончившись, плазменный жгут погас. Реактор заглох.
        В резко наступившей тишине послышались тихие всхлипы и перешептывания. Эйнджил заметил, что все смотрят на него.
        - Медицинскую спецбригаду в седьмой испытательный ангар, - он спрятал трубку мобильного телефона и застучал каблуками по ступенькам лестницы.
        В зале сильно пахло горелым. По полу стелился едкий дымок, а от реактора шло тепло. Пульт генератора был разбит обрезком стальной конструкции. На полу виднелись следы крови.
        - Кто пострадал? - спросил Эйнджил, раздвигая небольшую толпу людей в белых халатах.
        - Жюльена - техника - сильно придавило, но вроде бы дышит, - сказал кто-то рядом. - И Прайен руку повредил. Перелом лучевой кости.
        На полу, привалившись спиной к кожуху терминала, сидел маленький инженер, баюкая раненую руку. По халату расползалось красное пятно. Эйнджил склонился над ним:
        - Как вы себя чувствуете? - он осторожно отвернул полу халата и увидел рваную рану в правом подреберье.
        - Неплохо, - Прайен виновато улыбнулся.
        Через толпу протиснулись спасатели и медики, Эйнджила деловито оттеснили и, уложив раненых на носилки, понесли к выходу.
        - Кто заместитель Прайена? - Эйнджил глядел на мокрое пятно на полу.
        - Я, - вперед выступил седой полноватый мужчина с папкой в руках. - Герберт Гейне.
        - Запишите: Прайену оформить страховку в двойном размере и больничный с полной оплатой. Технику...
        - Сорелю.
        - Да, Сорелю, тоже самое. Проследить за лечением и семье предоставить путевку в Крым, - Эйнджил не глядя ни на кого пошел к выходу из ангара.
        - Мистер Блексмит, будьте добры, задержитесь, - навстречу ему по лестнице спускался Илюхин. - Результаты сегодняшнего эксперимента впечатлили меня даже не смотря на аварию. Продолжайте разрабатывать это направление. Ведь с этого дня вы займете мой пост, меня уже давно собирались отправить в Россию на повышение. Так что, принимайте обязанности, - Илюхин дружески пожал руку Эйнджилу и приобнял его.
        - Спасибо, Иван Владимирович, - в голове Эйнджила все еще было пусто как от удара об землю. - Большое спасибо. Я ознакомлюсь с материалами в ближайшие дни.
        - Приказ будет на вашем рабочем месте через двадцать минут, - Илюхин еще раз пожал ему руку и в сопровождении секретаря вышел из ангара.
        - Поздравляю, мистер Блексмит, - к Эйнджилу незаметно подошла Патрисия Фармер, начальник расчетного отдела в его лаборатории.
        Эйнджил посмотрел на нее и кивнул головой.
        - Я провожу вас до кабинета. Вам нехорошо, - Патрисия осторожно подхватила его под руку и повела в направлении выхода.
        В коридоре было гулко от пустоты, никто никуда не спешил. Видимо тоннель перекрыла спасательная бригада. Эйнджила еще покачивало и он незаметно для себя почти всем весом навалился на подставленное плечо Патрисии.
        - Может вызвать врача? - в ее голосе послышалась забота, но Эйнджил молча помотал головой.
        Проходя в кабинет, он задел маленький столик с чашками и подносами. Секретарша бросилась было помочь ему, но Патрисия быстро закрыла за собой дверь. Возмущенного фырканья Аннет она уже не услышала.
        Эйнджил без сил повалился в кресло. У него разболелась голова. Патрисия включила кофеварку и села в кресло для посетителей. Неловкая пауза затянулась.
        - Я пожалуй пойду, вам надо побыть одному, - женщина поднялась и шагнула к двери.
        - Останьтесь, Патрисия, - попросил ее Эйнджил и добавил. - Пожалуйста. Вы хотели о чем-то спросить?
        - Нет, я всего лишь собиралась сказать, что по расчетам еще две недели назад мы предугадали подобный вариант развития эксперимента, - она поправила прическу и закинула ногу на ногу. - пожалуй, мой отдел сможет смоделировать более оптимальный режим работы реактора и магнитных ловушек.
        Эйнджил посмотрел на нее поверх сложенных рук и спросил:
        - Когда вы сможете приступить к работе?
        - Нам уже месяц обещают новые компьютеры, с ними мы сможем быстрее рассчитать параметры.
        Эйнджил стал рыться на захламленном столе среди бумаг. Несколько листов плавно упали на пол. Наконец нужный лист был найден. Он пробежал по нему взглядом.
        - Да-да, вот этот запрос... - он попытался хоть на минуту сконцентрироваться. - Давайте мы сделаем вот как. Я выпишу тебе командировку на неделю в Иркутск, - Эйнджил не заметил, как перешел с ней на ты. - Ты там с этими компьютерами ознакомишься и, если все будет хорошо, мы закупим оборудование. Сама и проследишь за погрузкой?
        Патрисия согласно кивнула.
        - Никогда не была в России. Интересно наверное? Вы, я слышала, были там, - она посмотрела на Эйнджила.
        - Приходилось...
        В дверь постучали и курьер, войдя, положил на стол перед Эйнджилом ламинированный лист с приказом о повышении. Быстро черкнув подпись в ведомости и выпроводив посыльного, Эйнджил обернулся к Патрисии:
        - На сегодня наверное все. Если возникнут какие-то вопросы, обращайся. Кабинет я пока менять не собираюсь.
        - До свидания, мистер Блексмит, - она очаровательно улыбнулась ему и вышла из кабинета.
        - До свидания, Пат, - пробормотал себе под нос Эйнджил.
        Он поймал себя на том, что бесцельно водит карандашом по листу бумаги. Грифель оставил на белом поле замысловатые полосы и закорючки. Осторожно отложив его в сторону, Эйнджил еще раз перечитал приказ подписанный Илюхиным. Убрав ламинированный лист в сейф, Эйнджил посмотрел на часы: на циферблате стрелки показывали без двадцати час - обеденное время. Неожиданно он почувствовал страшную усталость. Голову обручем схватила тупая боль, к горлу подступила тошнота. Непослушными пальцами Эйнджил нажал клавишу селектора и попросил секретаршу:
        - Аннет, будь добра, закажи мне персональный кар и такси у главных ворот.
        - Вам плохо, мистер Блексмит? - по голосу секретарши было слышно, что она готова вот-вот расплакаться.
        - Да, что-то не здоровиться. Я думаю, что вы все сегодня и без меня неплохо справитесь, - он вздохнул и добавил. - Принеси-ка мне чаю погорячее, детка.
        "Девочка определено подумала, что у меня роман с Патрисией, - думал про себя Эйнджил, мчась в такси по перегруженным улицам Ганновера. - Хотя, на ее месте я бы тоже так думал. В конце концов Пат - эффектная женщина, ей всего-то двадцать пять, есть перспектива роста, умна, шикарно одевается."
        Эйнджил вздохнул, вспомнив невысокую, стройную фигуру и длинные, не по моде, платиновые волосы. И почти сразу же немым укором перед ним возникла печально глядящая на него Марта. В ее взгляде читалась молчаливая просьба: не предай. Эйнджил устыдился своих прежних мыслей. Да какой бы замечательной ни была Патрисия, разве он может променять жену на нее? Разве он предаст доверие Марты? И хотя у них ничего не получилось с детьми, пока, ведь есть еще и третий шанс и они с Мартой используют его до конца. Завтра. А если... О если Эйнджил предпочитал вообще не задумываться, его чувство вины перед женой росло день ото дня. Видя ее умоляющие глаза, он чувствовал, что не простит себе предательства, но вместе с тем, и он не торопился себе в этом признаться, росло внутри и чувство глухого раздражения.
        Сегодня Эйнджил впервые за долгое время сам нарушил введенный внутренний запрет и задумался о том, что же будет, если и третья попытка окажется неудачной. Ведь его пожалуй ничего не держит с Мартой, кроме совести. И все же это будет предательством. Он не может, не должен оставлять ее одну, совсем одну. И еще ничего не решено, ведь завтра они идут на анализы, а потом не исключена ошибка и повторный анализ. А затем, если потребуется и третий. У них все получится, просто обязано получиться.
        Завтра. Если оно будет...
        - Дорогая! Поторопись, нам скоро выходить, - Эйнджил включил телевизор и убавил звук.
        - ...В сегодняшнем выпуске новостей вы узнаете: премьер-министр Израиля прибыл с дружественным визитом в Россию, министр внутренних дел Австралийского Союза заявляет: "Мы не допустим распространения бунтов за пределы государства", события опровергают: эксклюзивный выпуск программы нашего корреспондента из Лиссабона о волнениях и антиевгенических выступлениях, экспресс-интервью с координатором евгенической программы при мировом совете господином Ли Сяо Чженем...
        - Энди! Убавь звук и помоги мне на кухне, - голос Марты был раздраженным.
        Почувствовав, что жена может вот-вот взорваться, Эйнджил еще больше приглушил телевизор и, шлепая тапками, пошел на кухню. Марта яростно оттирала от жира тарелки, скопившиеся в мойке после завтрака. Эйнджил подошел и тихо обнял ее за плечи:
        - Не волнуйся, родная. Я поговорю с Саймоном, он обязательно поможет, - успокоил ее Эйнджил, подумав: "Чем черт не шутит. Ведь говорил же Барт, что кому-то из его знакомых помог вообще чужой человек. Как его там звали? Пьер Верт, кажется..."
        - Черта с два, он железный долдон. И такой бессердечный! И как его только Джулия терпит, - Марта резко стукнула чашкой об стол и, неожиданно уткнувшись мужу в грудь, расплакалась.
        Эйнджил осторожно погладил ее по голове и прошептал на ухо:
        - Обойдется. Не может же третий раз подряд быть невезение. Обойдется, - он мягко отстранил жену, усадил ее за стол и налил чаю.
        Когда всхлипывания стали реже, Марта благодарно посмотрела на мужа и спросила:
        - Энди, ты ведь обязательно поговоришь с Саймоном, - в ее голосе послышались умоляющие нотки.
        - Конечно, дорогая, - ответил Эйнджил, а про себя подумал, что за это и не стоит браться. Уломать Саймона может разве что Господь Бог. Как его там кличут - Неподкупный, Харон. Что, правда, то, правда.
        Эйнджил тяжело вздохнул. Теперь уже Марта бросилась утешать его:
        - Ты только не волнуйся. Я уже говорила с Джулией, она хочет нанять домработницу, и я пойду к ним. Да и деньги у нас с тобой пока есть. Джулия кажется, говорила, что он хочет съездить в Россию. Ты ведь поможешь ему с билетом? - ее глаза опять подозрительно заблестели.
        Эйнджил молча посмотрел на нее и ободряюще улыбнулся. На губах Марты появилась ответная робкая улыбка.
        - Ну, давай собираться, а то мы уже опаздываем, - Эйнджил наклонился и поцеловал жену, добавив, - там этого не любят.
        Он пошел в комнату, на ходу расстегивая рубашку. Аккуратно отглаженный костюм висел в шкафу.
        - ...Сегодняшние события в Лиссабоне заставили короля Испании Альфонсо XII спешно вернуться из турне по американскому континенту. В заявлении премьер-министра Испании говорится, что, цитирую: "антиевгеническая" проказа не выйдет за пределы государства", - на экране Эйнджил увидел толпы ревущих людей, кидающих камнями и палками в окна Лиссабонского евгенического центра, а чуть позже, как из клубов гари выехал бронетранспортер, пеной и ультразвуком разгоняя штурмующих здание. Полицейские в спецкостюмах и масках, похожие на детских игрушечных солдатиков, осторожно ступали под прикрытием машины, отражая отдельные камни прозрачными щитами.
        - Энди, ты готов? - Марта выглянула из-за двери. - Выключай скорее эту гадость. Поезд через семь минут.
        Эйнджил с сожалением вырубил новости и, застегнув пиджак, вышел в коридор. Марта надела свое любимое сиреневое платье, в котором очень походила на студентку.
        "Совсем как в тот день, когда мы впервые встретились", подумал Эйнджил. Тут он заметил, что жена смотрит на него в зеркало.
        - Дорогой... Энди, - она на секунду запнулась, - ты ведь меня не бросишь?
        - Глупости! Идем скорее.
        Запирая дверь, Эйнджил заметил, что он немного раздражен.
        Глава 4
        Вечернее небо над Новым Киевом было расцвечено созвездием реклам. Город вступал в бурную ночную жизнь. Николай Москаленко, депутат Верховной Украинской Рады и коренной житель Нового Киева, который еще сто лет назад носил древнее название Цюрих, устало возвращался с работы. Переполненный метрополитен вынудил его выйти под открытое небо. Только сейчас у него промелькнула мысль, как давно он не видел ночного города. Большой и Малый Крещатик разноголосо пытались перекричать друг друга украинскими, китайскими, японскими, русскими голосами. Громоподобно надрывала ушные перепонки знаменитая на всю Европу дискотека "Мазепа". На фронтоне аляповатого здания в духе авангард-классицизма семидесятых двадцать первого века прыгал вприсядку огромный голографический украинец в ярком кафтане, подпоясанном красным кушаком, в лихо заломленной шапке и с хитрой усмешкой на явно азиатском лице. Николай всегда с некоторым содроганием проходил мимо этого излюбленного места китайской молодежи. Вот и сейчас из дверей здания неслась громкая восточная музыка, а на входе толпилось человек тридцать китайцев. Чуть ниже, на
ступеньках и тротуаре разрозненными парами или по одному стояли украинцы.
        Неожиданно на входе произошло движение: послышался шумный выкрик множества людей, и на асфальте растянулся во весь рост щуплый парнишка-китаец. Над ним навис огромный двухметровый детина-славянин, намереваясь добить противника. Со ступенек отделилось с десяток китайцев, которые начали заходить со стороны и с боков. Откуда-то появились ножи. Двое достали нунчаки.
        "Уйти не успею", запоздало подумал Николай.
        Первых двух противников рослый украинец раскидал как кутят, но третий, хитро извернувшись, нанес молниеносный удар. Теперь уже украинец скорчился на мостовой. Остальные завсегдатаи "Мазепы" славянской внешности стали пугливо жаться по сторонам. В этот момент раздался крик "Наших бьют!" и женский визг, и из дверей зала дискотеки вывалилась толпа таких же бугаев, как и первый, лежащий на асфальте. Замелькали жовто-блакитные эмблемы УНЕ. В ход пошли биты и бутылки, цепи и кастеты.
        Николая в суматохе притерли к забору, откуда он видел беснующуюся толпу под неоновыми рекламами. Раздался вой сирен, и улицу перекрыли, посверкивая мигалками, желто-голубые машины национальной полиции.
        - Облава! - надсадно взвизгнул чей-то голос, и толпа кинулась врассыпную, оставляя на тротуаре неподвижные тела.
        Но не всем удалось уйти, и человек двадцать схватила полиция, подоспевшая как всегда к шапочному разбору. Редкие тени исчезали в глухих переулках.
        - Пройдемте с нами, гражданин, - на плечо Николая легла тяжелая рука, и тот от неожиданности даже присел. - Вы были свидетелем. Надо снять показания.
        Полицейский, как показалось Николаю - в капитанских погонах, уверенно проводил его к машине. По асфальту скакали разноцветные блики, делая картину нереальной. Проходя через место недавнего побоища, Николай смотрел только под ноги. Вдруг он вздрогнул, и полицейский с удивлением посмотрел на него. На дороге лежал, уставившись оловянными глазами на Николая, труп парня, затеявшего драку.
        - Паскуда! - негромко процедил полицейский, неизвестно к кому обращаясь.
        Николай поспешил уйти с этого места. Его тошнило. В воздухе стоял приторный запах крови.
        Через пол часа в полицейском отделении, подробно описав события на Крещатике, он получил на руки паспорт и отправился к станции метро. Всю дорогу его неотрывно мучили воспоминания о застывшем взгляде убитого молодого украинца, а потом он незаметно для себя вспомнил сегодняшнее заседание Рады.
        ...- Национальные интересы Украины, - вещал с трибуны депутат от Вены, - не допускают обострения межэтнических и межрасовых отношений. Это противоречит конституции и декларации о правах человека.
        - Долой китаезу! Желтофил проклятый! Мало тебе одной страны и вторую по частям распродаешь! - со своего места поднялся руководитель Украинского Национального фронта Сидор Хмелюк.
        - Прекратите безобразия! Приставы, удалите из зала господина Хмелюка.
        Со своего места поднялся глава китайской фракции:
        - Прошу запротоколировать ноту протеста и возражения нашей партии.
        По проходу шумно проволокли Хмелюка, и тот попытался в последний раз уцепиться за дверь, но его вытолкали в фойе.
        - Разумеется, господин Цянь, - уверил его председатель. - Господин Хмелюк будет лишен права голоса на два заседания. Приношу свои извинения.
        Седой китаец удовлетворенно улыбнулся, поклонился и сел.
        - Прошу приготовиться к голосованию! - обратился ко всем председатель, - На повестке дня пакет законов о расширении китайской автономии, а также нота мировому правительству с требованием осудить действия русских в приграничных с Китаем территориях. Кому не ясно - я говорю об Иркутском кризисе. Итак, сначала нота. - Председатель прокашлялся, - прошу, кто "за"? Абсолютное большинство, спасибо. Теперь проект об автономии.
        Николай оглядел зал. Китайцы все как один подняли руку. Фракция УНФ с шумом демонстративно покинула зал. Хмелюк, выкрикивая антикитайские лозунги, снова попытался ворваться в зал, но приставы захлопнули перед ним дверь.
        - Прошу голосовать, кто еще остался, - председатель нервно и требовательно осмотрел зал.
        Николай еще раз оглянулся и, поколебавшись, поднял руку...
        - Огоньку не найдется, дядя?
        Николай сам не заметил, как очутился почти дома. Света в переулке опять не было.
        - Одну минуту, - он полез рукой во внутренний карман.
        Неожиданно незнакомец сделал резкий выпад и у Николая в глазах заплясали искры. Расплывающимся взглядом он увидел, как грабитель вытащил портмоне и стал пересчитывать пестрые бумажки гривен. На одну секунду на его лицо упал свет из соседнего переулка: китаец ухмыльнулся. Бросив на землю опустошенный бумажник, он небрежной походкой направился прочь.
        Лишь дома Николай решился отнять руку от глаза. Зрелище в зеркале было малоутешительным: лиловый синяк залил всю скулу и глазницу, увеличив лицо и перекосив его. Врач бригады скорой помощи наложила швы и порекомендовала обратиться в полицию, но Николай, проводив ее за дверь, залез в бар и вынул бутылку коньяка. Сейчас ему хотелось напиться до поросячьего визга.
        Утром он проснулся на диване в гостиной: покрывало было измято, халат тоже. "Слава Богу, вчера я хотя бы разделся", подумал Николай, пробираясь в ванную. Голова болела ужасно. Завтрак облегчения не принес, его постоянно тошнило.
        Внешний вид тоже был не ахти. Глаз узенькой щелкой смотрел из-под набрякшего века. Снизу его подпирала почти монгольского профиля скула. Кожа натянулась и лаково блестела. Николай осторожно пощупал пальцами "украшение" и тихонько взвыл - стало очень больно.
        Еще через час он, наведя косметическую маскировку на лице, отправился на работу. Заседание обещало быть бурным, но предсказуемым: сегодня в повестке дня значилось голосование по вопросу гражданства азиатской диаспоры.
        У входа в здание Рады депутаты и активисты Украинского Национального фронта устроили пикет. Их лидер, Хмелюк, размахивая руками, громко кричал ругательства в адрес "продажной верхушки, иуд малохольных, торгашей" и рвал на глазах репортеров портреты главы китайской фракции Цяня и повестку в Раду. Молодые активисты с украинскими флагами в руках выволокли откуда-то растрепанное чучело китайца, обернутое в звездно-красное полотнище китайского флага. Вышитый золотой дракон словно в ярости кусал собственный хвост. Полыхнул разлитый бензин и чучело дымно и вонюче занялось. Со всех сторон начали сбегаться стражи порядка и пожарные.
        Николай бочком обошел шумное сборище и проскользнул в теплый вестибюль здания. Не оглядываясь, он заторопился вверх по ступеням широкой, застеленной ковром лестницы.
        Рабочий день получился долгим и сумбурным: сегодня Рада все-таки приняла закон о полноправном гражданстве для китайцев, и хотя Николай голосовал "за", он не мог или не хотел объяснить себе причину своего подавленного состояния. Гнетущее чувство потери или ошибки не оставляло его ни на минуту. Он все не мог забыть оловянный взгляд мертвого украинского националиста.
        Незаметно для себя Николай очутился в старом городе. Здесь было тихо и очень уютно. До этой части мегаполиса еще не успели добраться перепланировщики, и здесь можно было встретить вперемежку со сквериками старые шестнадцатиэтажные дома. В их дворах жил уют прошлого столетия.
        В одном из таких тенистых маленьких парков, как помнил Николай, была старая церковь - украинский православный храм. Он не был религиозным человеком и нательный крест носил только как дань памяти матери: умирая, она попросила его креститься. Николай сделал это совершенно безэмоционально. Вера у его поколения была не в моде, что было верно не только для Украины, но и для всего мира.
        Но единственным, почему он запомнил этот храм, были слова утешения, сказанные священником в день похорон матери. Это были слова искренние, идущие от сердца, пропитанные верой. И они разительно отличались от холодно-официальных соболезнований коллег. Вот и сейчас Николай шел к священнику, сам не зная зачем. Возможно за утешением, но в чем его утешать?
        Тяжелая окованная дверь храма с золочеными куполами пронзительно заскрипела несмазанными петлями. В полутемном, пустом пространстве Николай увидел двух древних старушек у иконы Волынской Богоматери и седого человека в летах со свечой в руке, неотрывно смотрящего на что-то видное только ему одному.
        - Что привело вас в храм, сын мой? - Мягкий голос священника заставил Николая обернуться. - Мне кажется, вы искали именно меня.
        Николай увидел перед собой высокого, русоволосого человека в черной рясе. Тяжелый нательный крест на серебряной цепи тускло отражал прыгающее пламя свечей. Глаза священника смотрели внимательно и с ожиданием. Николай замялся и неуверенно кивнул:
        - Меня зовут...
        - Не надо, я помню вас, - священник ему улыбнулся. - Я помню, вы заказывали отпевание в моем храме.
        Николай внутренне удивился цепкой памяти священника. Заметив выражение лица Николая, священник поспешил объяснить:
        - Не удивляйтесь. Вы даже не представляете, как мало людей ходит сейчас в церковь. Даже в самые большие праздники здесь едва ли наберется полный храм.
        - Извините, - Николай неловко замялся.
        - Отец Никодим, - поспешил помочь ему священник.
        - Извините, - еще раз сказал Николай, а затем, неожиданно для себя, начал торопливо, как бы опасаясь, что его перебьют, рассказывать о последней неделе своей жизни.
        Священник слушал не перебивая. И только по посуровевшему выражению лица отца Никодима можно было заметить, что ему это не безразлично.
        - Я рад, что вы выговорились, - он скорбно посмотрел на молодого человека.
        Николай почувствовал, что ему действительно стало легче - он переложил свой груз, или хотя бы часть его, на чужие плечи. Священник помолчал еще немного, затем неожиданно спросил:
        - Скажите, Николай. А как вы полагаете, к чему приведет принятие нового закона?
        Тот задумался:
        - Я считаю, что это сократит политическую вражду и экстремистские проявления в народе.
        - Сами-то вы в это верите? - отец Никодим пристально посмотрел на собеседника.
        Николай вдруг почувствовал приступ агрессии, как будто его уличили в чем-то мелочном и постыдном. Он обиженно и зло посмотрел на священника и резко бросил:
        - У церкви уж наверняка есть готовый ответ.
        - Извините, если я вас чем-то обидел, - голос отца Никодима остался таким же ровным, - но я всего лишь хотел, чтобы вы задумались о нашем будущем. О будущем страны, в которой мы с вами живем. Поверьте, мне как человеку, гражданину и как лицу духовному вовсе не безразлична судьба моих прихожан. Это кощунственно - уповать на фразу "все под Богом ходим". Проповедь долготерпения хороша лишь к месту. Бог не дает подачек и не делает одолжений, а воздает он не только по вере, но и по делам человеческим.
        Николай почувствовал, что настал черед священника выговориться. Отец Никодим продолжил свою неожиданную проповедь:
        - Почему вы, люди во власти, не можете понять простой вещи. Вы же рубите сук, на котором мы все сидим. Да вы сами на нем сидите! Вспомните старую сказку. Сначала вы пускаете лису на порог, затем в сени, а уж в курятник она заберется и сама.
        Николай не сразу понял, что речь идет о китайцах. И опять его пробрал короткий и резкий озноб. Отец Никодим говорил дальше:
        - Сейчас вы им дали самоуправление и равенство, а через год уже они, а не мы, будут решать, кому считаться гражданами второго сорта и скрываться в гетто. А ведь нас и так становится все меньше. Вы знаете, на днях сюда заявилась группа волосатых молодчиков и попыталась устроить здесь погром. Все как один китайцы или корейцы. Если бы не полицейский наряд, они бы здесь и камня на камне не оставили. Один из них пригрозил сделать из меня макивару. И таким людям вы даете права!
        Сейчас отец Никодим был похож не на благообразного священника, а на оратора на трибуне. И все же он перекрестился на образа, замаливая грех гнева.
        - А что вы предлагаете! - взорвался Николай, - Методы УНЕ?! Или может быть Иркутское решение? А может вам по душе девяносто восьмой год? Вы хотите, что б мы все как один выступили против, а потом также смотрели мертвыми оловянными глазами в небо!?
        - Не надо так кричать. Я вовсе никого не призываю к вооруженному восстанию. Я всего лишь хотел, что бы вы поняли одну простую вещь.
        - Какую? - злость Николая постепенно таяла.
        Отец Никодим пристально на него посмотрел:
        - У нас нет национальной идеи. Мы обречены как нация. Посмотрите, кто силен в мире: Япония, Китай и Россия. У них эта идея есть. И у них есть вера. У них есть вера и в этом их сила. Вы можете сколько угодно долго кричать о правах личности, но когда доходит до дела, у нас каждый сам за себя. А они идут стаей, командой, ордой - как вам больше нравится. Но идут.
        Перед Николаем невольно встала картина вчерашнего побоища.
        - Мы боимся и ругаем УНЕ, но это единственное, что пока их сдерживает. Они не размениваются на мелочи и не трясутся над правами личности, потому что не знают, что это такое. Восток никогда не разменивал общество на личность.
        Николай хотел ему возразить, но отец Никодим перебил его снова:
        - И вы знаете, выиграют они, а не мы. Россия поняла это давно, хотя и ей гонка дается большим трудом, а мы безнадежно отстали и отрезаем себе последний путь к отступлению. У нас есть шанс - влиться в Российскую империю, но я боюсь, этого не случится. Нас обуяла гордыня, и мы слишком пропитались Западом. Наш удел - доживать, как это делают Испания и Франция.
        Отец Никодим горестно вздохнул. В полумраке он казался старым и немощным. Николай напряженно посмотрел на священника:
        - Неужели вы предлагаете подобное на самом деле? Вы это серьезно?
        Отец Никодим испытующе посмотрел на Николая:
        - Что именно? Вхождение в Россию? Да.
        - Но какой же вы тогда патриот!?
        - На самом деле мои слова повторит любой настоящий патриот. А вот ваших соратников назвать таковыми нельзя.
        Николай молча повернулся и направился к выходу.
        - И все же я верю, что вы человек здравомыслящий, - сказал ему вслед отец Никодим.
        Николай вышел, не оглядываясь. Дверь протестующе скрипнула и свечи затеребили тени на потолке.
        Еще три дня Николай вспоминал эту встречу, то так, то эдак стараясь в мысленном споре переубедить оппонента, задавить его аргументами. Но чем дольше он старался, тем яростнее было его бессилие. Даже самые веские доводы не вызывали уже доверия и у самого Николая. Это было невыносимо. К концу третьего дня Николай снова решил прогуляться.
        Вечерело.
        Он задумчиво шел по тихим улочкам Нового Киева. Первые звезды уже проглядывали робко и неясно сквозь густую синеву неба. Острые шпили костела Святого Клемента рвали в полосы остатки серых ватных туч, клочья истончались и таяли без следа.
        Далеко остался шум центральных улиц и завывания очередной полицейской кавалькады. Николай шел, не замечая ничего вокруг. Мягким желтым светом зажглись в полнакала уличные фонари. Над ними изъеденным сырным кругом встала большая декабрьская луна. В отсветах города ее желтизна казалась пергаментной и неестественной.
        Стало холодать. Николай зябко потер руки. Одна мысль назойливой мухой билась в голове: "Кто же из нас прав - я или священник?".
        Перед ним всплыл в памяти последний день заседания в Раде и жаркие речи главы УНЕ, довольные лица китайских депутатов, а под конец - мертвые глаза убитого юноши на асфальте.
        Взгляд зацепился за яркую вывеску. Большие оранжевые и зеленые иероглифы резкими тенями расцветили угловой дом с китайским ресторанчиком в цокольном этаже. "Красный Дракон" предлагал круглосуточно блюда восточной кухни. Огненный, витиеватый иероглиф помаргивал и иногда гас.
        Николай сам не заметил, как очутился в китайском квартале Киева.
        Сгущался туман. Николай остановился.
        Позади раздались мерные шаги. Из тумана показалась тень, за которой замаячил еще десяток. Пелена становилась плотнее.
        Инстинктивно почуяв опасность, Николай прижался к ледяной кирпичной стене дома. Молчаливая толпа перекрыла всю улицу. Глухо звякнула цепь. В вязкой тишине отчетливо щелкнул передернутый затвор. Николай почти физически ощутил патрон, входящий в ствол. Лидер толпы, поравнявшись с ним, кинул в его сторону беглый взгляд и тут же отвернулся: стая шла мимо.
        Дверь кафе открылась, выпуская наружу потоки света и восточной музыки. Пара мальчишек-китайцев вышла на свежий воздух, весело переговариваясь о чем-то - Николай не знал китайского. Один из них бросил взгляд вверх по улице и настороженно замолчал. Другой посмотрел в том же направлении и мгновенно исчез за дверью.
        Уже через минуту с другой стороны улицы показалась вторая толпа. Сейчас Николай заметил, что в первой группе молодежи не было ни одного восточного лица. Из дверей ресторанчика стаей выпорхнули девушки и стремительно скрылись в тумане и темноте боковых улочек.
        Повисла тяжелая тишина.
        Остальное Николай осознал только позже, уже сидя в клетке полицейского "обезьянника" и придерживая рукой подбитую скулу. У его ног на грязном заплеванном полу в беспамятстве валялся избитый до полусмерти китаец.
        ...Первым выстрелом в стеклянное крошево разнесло заискрившуюся неоновую вывеску. На улице стало темнее. Затем картина яростного побоища предстала перед Николаем мозаикой или калейдоскопом. Тяжелые ножи для шинковки, велосипедные цепи, кастеты, залитое кровью лицо боевика УНЕ с обрезом, тяжелый волосатый кулак, дробящий скулу, мглистое небо с мелькающими рубчатыми подошвами, окрик полицейского и яркий свет фонарика в лицо, а затем тряский "бобик" с зарешеченным окном...
        - Документы.
        До Николая не сразу дошло, что вислоусый страж порядка требует у него идентификатор. Тот еще раз повторил требование. Николай слепо пошарил по карманам заляпанного грязью пальто и вытащил чип-карту. Когда данные появились на дисплее, в тоне полицейского зазвучало почтение.
        - Простите, что мы задержали вас. Просто в пылу облавы трудно было разобрать, кто есть кто. Я приношу вам извинения от лица всего нашего отделения полиции. Вас немедленно отвезут домой. Я распоряжусь. Скажете, вас кто-нибудь ждет? Мы можем сообщить, что бы родные не волновались.
        Николай вяло помотал головой, отчего дважды битая за неделю скула запульсировала болью. Полицейский вернул на место коммуникатор и жестом позвал дежурного:
        - Отведите господина Москаленко домой. Проследите лично, отвечаете погонами.
        В дверях Николай повернулся и спросил:
        - Скажите, а сколько человек погибло сегодня?
        Полицейский поднял на него усталый взгляд. Николай увидел мешки под глазами от недосыпания.
        - Только что в больнице скончался восемьдесят третий. Девять колотых ран.
        Николая затошнило. Сейчас он вспомнил: боец УНЕ с помповым обрезом, упавший на асфальт, тоже был мертв - у него не было затылка, а в переносице зияло аккуратное пулевое отверстие. Вечер смазал резкие краски.
        Николай поежился.
        Уже на пути домой, сидя на заднем сидении патрульного полицейского автомобиля, он апатично оттирал отпечаток подошвы с полы пальто.
        "Мои слова повторит любой настоящий патриот. Наше спасение - Россия". Рядом с лицом убитого боевика мелькнула восковая маска трупа у дискотеки, которую заслонил хмурый отец Никодим. Николай понял - священник прав. Он яростно зашипел и выругался.
        Полицейский высадил его у самого порога, но, потоптавшись у входной двери подъезда, Николай решительным шагом отправился прочь в темноту парка. Всю дорогу до церкви он сосредоточенно выискивал правильные слова, чтобы объяснить, зачем он вернулся, но перед поворотом на аллею вдруг все позабыл. В голове стало пусто.
        - Вы пришли? - несколько удивленно заметил священник и тут же переспросил. - На вас напали?
        Не отнимая мокрого, но уже теплого платка от лица, Николай скупо поведал о вчерашнем побоище. Отец Никодим, помрачнев, сказал:
        - Завтра я отпеваю пятнадцать человек. Некоторые совсем дети. Так вы решились на что-то?
        Николай медленно, но уверенно кивнул.
        - Вы уверены, что готовы помочь Украине?
        - Я не слишком боюсь тюрьмы или гибели политической карьеры, и потом мне нечего терять.
        - Да, почему-то чаще всего к нам приходят те, кто считает, что им нечего больше терять. Что ж, пусть будет так. Я вам дам адрес. Приходите сегодня в восемь, я вас встречу и лично представлю.
        Никодим протянул карточку Николаю, и тот, держа ее в руке, спросил:
        - А вы не боитесь?
        - Нисколько.
        - Вы полагаете, я всецело с вами?
        - Не только. Мне тоже нечего терять...
        Глава 5
        - Ну, а теперь рассмотрим современное отношение к евгенической программе. Несмотря на долгие разъяснительную работу и целенаправленную политику всех мировых государств посейчас остается, как выяснилось, недопонятость населением задач евгеники. Несмотря на то, что двадцать пять лет дали замечательные результаты, показали не только насущность, но и полезность евгеники, мы видим, что находятся те, кто пытается разрушить достижения молодой науки. Резонный вопрос о причинах наталкивается на глухую стену простого животного непонимания и неприятия. Посудите сами, что может выиграть простой работяга из Бристоля, Сингапура или Оттавы, если ему позволят иметь двух, а то и трех детей. У него что, прибавится денег? Или его дети станут жить счастливей в мире, где и одному из них часто негде приткнуться?
        Социальные программы государства итак поглощают львиную долю бюджета. Стоит ли говорить о банкротстве целых государств при отсутствии евгенической политики. Ведь экономический хаос - это не худшее, что нас ожидает. За ним придет политический, то есть человек, бросающий камень в евгенику сейчас, обрекает своих детей на средневековое существование в будущем, на нищенство.
        Но это лишь бытовой уровень проблемы. А есть еще и политический аспект и он куда важнее. Посмотрите, восемь миллиардов китайцев, извините - десять, не имея сдерживающего фактора, просто раздавят мир - наш с вами, наш и наших детей, - Саймон перевел дух и оглядел притихшую аудиторию. - Вы спросите кому это нужно? Кому необходимо дестабилизировать обстановку? Приглядитесь внимательнее и вы увидите нечистых на руку дельцов от политики. Они манипулируют толпой, подбрасывая зажигательные лозунги, порочащие евгенику. Они рождают в массах ненависть к нам - ученым и исследователям. Вы спросите, кто они, но вы итак видите их каждый день на экранах. По крайней мере, большинство из них.
        Но и за их спиной находятся кукловоды. Есть силы, жаждущие нарушить стабильность мира в целом, - Саймон прокашлялся и продолжил чуть менее яростно. - Отсюда вытекает вполне оправданная государственная политика насильственного подавления бунтов, вплоть до применения боевого оружия.
        По залу пронесся ропот.
        - Сэр! Это ваше личное мнение? - где-то в середине зала поднялся взъерошенный студент в белом халате и очках, - вы можете ответить? - добавил он довольно дерзким тоном.
        - Я отвечу, - Саймон почувствовал неожиданную злость и отвращение к аудитории. - Как лицо, облеченное властью и представляющее власть, я не имею собственного мнения. Лекция окончена.
        Саймон демонстративно захлопнул ноутбук и под недовольный гул вышел в коридор.
        До звонка оставалось десять минут.
        Проходя мимо деканата, Саймон мстительно замедлил шаг в надежде, что кто-нибудь выйдет поинтересоваться, почему это профессор Мерфи разгуливает в рабочее время по коридору, но никто так и не появился из-за обитой дерматином двери. Это разозлило Саймона еще больше и он поспешил в нижний вестибюль университета.
        На улице его поджидала мерзкая поземка, подло залезавшая в штанины до самых колен и теребившая воротник пальто. В довершение ко всем неприятностям дня Саймон поскользнулся и ушиб локоть. Шипя и ругаясь сквозь зубы, он зашел в теплое нутро подземки.
        "Похоже, это становится привычкой", подумал Саймон, опять заходя в свой офис в раздраженном состоянии. Лекция никак не шла у него из головы. К раздражению на студентов и погоду теперь примешивалось что-то еще, Саймон не мог разобрать что.
        - Мистер Мерфи, к вам посетитель, - раздался голос секретарши из коммутатора.
        - Отмените на сегодня все посещения, Магди, - резко сказал Саймон, но тут же спохватился. - Впрочем, господина Штольца оставьте.
        - Это он и есть, - в голосе Магди не было ни одной эмоции.
        - Тогда дайте мне три минуты и пригласите его.
        Саймон быстро привел в порядок рабочий стол и отправил секретарше заказ на пару кофе с сэндвичами.
        Немец был приземист и коротко стрижен. Большие плотно прижатые уши в сочетании с массивной фигурой делали его похожим на вышедшего в тираж но еще не потерявшего форму боксера. Пожатие его оказалось твердым как тиски, а манера ведения переговоров смахивала больше на приказы не требующие возражения. Однако Саймону приходилось общаться и не с такими собеседниками, потому они довольно быстро пришли к обоюдному согласию.
        Отпустив посетителя, Саймон облегченно вздохнул: Штольц определенно был способен утомить кого угодно.
        "Интересно, сколько бы выдержал шеф", Саймон с интересом прикинул возможности Совиньи, но затем снова переключился на Штольца.
        "Его рекомендации, конечно, ничто, но вот пожелания самого Гинденбурга... к ним стоит прислушаться. Ничего, для начала устроим этого Вайсса начальником отдела, а если хорошо проявит себя, в свое время повысим. Например, сделаем начальником подсектора, а то и моим заместителем".
        Саймон устало потянулся и с сомнением посмотрел на документацию, однако делать было нечего, отчет надо было сдавать послезавтра. Он подвинул к себе ближайшую стопку дисков и пригубил давно остывший кофе. На полировку стола упала коричневая капля. Информация на терминале сменялась с привычной быстротой, но одновременно Саймон успевал подумать и о своем: он вспоминал того студента-заморыша, который дерзил открыто, явно упиваясь произведенным впечатлением. Злость понемногу утихала.
        Через полтора часа он все разобрал и потянулся к дискете с планом работ на следующий квартал. В списке имен и номеров, направленных на анализ было не меньше трехсот пунктов и Саймон привычно принялся разбивать перечень на дни и подсектора. Работа была чисто механической и обычно занимала немного времени, но из-за Рождественских каникул деятельность евгенических центров приостанавливалась, и потому в начале первого январского квартала их всех ждал небольшой пик напряженности и авральные смены. Просматривая очередной столбец с фамилиями, Саймон неожиданно остановился: в списке под номером сорок два значилось имя - Айзек Эйнджил Блексмит. Через секунду столбец пополз дальше. Работа продолжилась.
        Саймон уже складывал вещи, когда тишину офиса неожиданно разорвал звонок коммутатора. Он собирался проигнорировать вызов, тем более что по расписанию рабочий день его закончился еще пол часа назад, но, бросив взгляд на определитель, увидел, что номер был российский. Это мог быть только один человек - бывший научный руководитель Саймона, профессор Вартанов. Положив шляпу и плащ, Саймон включил экран.
        - Здравствуйте, Михаил Константинович.
        - Здравствуй, Саймон, - седеющий пожилой мужчина с профессорской бородкой благодушно улыбнулся с экрана. - Не пишешь, не звонишь, совсем забыл старика, - пожурил его Вартанов.
        - Да все дела, дела. Закрутился, - виновато оправдался Саймон.
        - Ну, ничего. Главное, я тебя нашел. Как видишь, с пикником у Байкала ничего не вышло, но я все же хочу тебя увидеть. Приезжайте с женой. Кстати, как Джулия?
        - Да ничего, в порядке, - неопределенно ответил Саймон.
        - Только на этот раз я тебя приглашаю не в Сибирь, - старик хитро улыбнулся. - Приезжай к нам на новоселье. Мы купили новую квартиру в Рязани. Дочка уже ремонт сделала. Заодно зиму нашу посмотрите. Настоящую, русскую. Не то, что ваша, хилая, - профессор засмеялся.
        - Спасибо, доктор, мы обязательно приедем, - хотя Саймон не горел желанием увидеть зиму, но снова побывать в России ему хотелось. - А когда приезжать?
        - Да вот сегодня же и выезжайте. Благо дороги всего-то часа два. Адрес я тебе уже переслал. Посмотришь сейчас. Ну, тогда извини. Мне пора внука укладывать - требует постоянно у деда сказку, - Вартанов улыбнулся и гордо погладил бородку.
        - До свидания, профессор. Ждите в гости.
        Саймон выключил коммуникатор, взял шапку и теплый плащ и пошел к выходу.
        По пути домой он не утерпел и позвонил домой. Джулия с радостью согласилась навестить Вартановых, тем более что зима в глубине континента была хоть и суровее, но без слякоти и туманов. Да и Питер обещал приехать лишь через неделю, к Новому Году.
        Пока Саймон добирался до дома, Джулия уже успела заказать авиабилеты на десятичасовой рейс, и весь остаток вечера они вдвоем были заняты тем, что собирали вещи и упаковывали чемоданы. Утром они, чтобы не тратить время, вызвали такси и уже через двадцать минут были на месте.
        В здании аэропорта было шумно: гулкое эхо людских голосов дробилось в потолочных перекрытиях, огромные голографические щиты возвещали об отлете или прибытии рейсовых стратопланов и самолетов вперемежку с рекламой табачных изделий, зубной пасты и новой водки "Конокофф и Ко". Саймон набрал последние строки багажной декларации на терминале и обратился к жене:
        - Джули, достань-ка наши билеты. Я пока схожу в магазин. Тебе купить чего-нибудь попить? - Саймон поискал бумажник.
        - Нет. Лучше купи грильяж, тот, что бабаевский. Да, пожалуй, еще бутылку "Байкала".
        Саймон кивнул и отправился через весь зал к вывеске с улыбающимся Дедом Морозом. Диспетчер приятным голосом сообщила о том, что на рейс номер 13902 Брюссель-Рязань объявлена получасовая посадка. Часть толпы загудела и сдвинулась, увозя чемоданы и сумки.
        Саймон вернулся, неся в руках пластиковый пакет, из которого торчала бутылка и несколько свертков. Джулия, взяв часть покупок, протянула ему билеты, и они отправились к эскалатору. Посадочный коридор выходил с третьего этажа. Средних лет женщина, устало улыбаясь, пожелала им доброго пути и, вернув билеты с проставленным штампом, вежливо показала вход. Полицейский с отсутствующим взглядом листал какой-то журнал, сидя у самого металлодетектора.
        Тихо ступая по ворсу темно-бежевой дорожки, Саймон увидел, как на прозрачную, поляризующую пластиковую поверхность перехода падают первые тяжелые капли дождя, оставляя на скатах набухающие мокрые дорожки. Из-за края здания наползала серая, ватная мгла.
        "Интересно, какая погода сейчас в России", отрешенно подумал Саймон. В последние годы на атлантическом побережье зимы вновь стали мягче и дождливей, но в России они все еще были суровые и снежные.
        Рейс был коротким и Саймон даже не успел отдохнуть. Едва его сморил сон, как Джулия принялась расталкивать мужа. Казалось, не прошло и минуты, хотя на самом деле стратоплан уже шел на посадку.
        - Дорогой, - тихо позвала Джулия, - мы садимся. Ты знаешь, как добираться из Санкт-Петербурга в Москву?
        - В Рязань, - механически поправил Саймон и удивленно уставился на жену. - Какой Санкт-Петербург? Они что, шутят?
        - Погодные условия, - Джулия погладила его по руке. - Капитан сказал, что Рязань не примет ни одного рейса еще три дня.
        - Безобразие! И что они прикажут делать?! - громко возмутился Саймон.
        В ответ на его реплику раздался гомон пассажиров, но голос стюардессы, вошедшей в салон, тут же прервал его:
        - Уважаемые пассажиры, кампания "Российские авиалинии" выплатит компенсацию за причиненные неудобства и поможет с приобретением билетов на другие виды транспорта. Администрация кампании просит вас по прибытии обратиться к главному диспетчеру авиавокзала.
        Толпа успокоилась, но Саймон продолжал тихо негодовать: "Интересно и как нам теперь добираться?" сосед Саймона осторожно тронул его за локоть:
        - Извините, я нечаянно услышал ваш разговор. Я бы вам посоветовал добираться экспрессом "Русская Тройка". Он довезет вас как раз до места. Сойдете на Рязани-Первой. Вас есть, кому встретить?
        - Да, нас будет ждать друг, - Джулия посмотрела на собеседника. - А вы местный? Судя по акценту, вы не русский.
        Мужчина кивнул и пояснил:
        - Да, долгое время мне пришлось жить в Бонне. А вообще, сам я родился в Киле. Двенадцать лет назад поселился с семьей в России. Перспектива работы, знаете ли. Да и доход повыше. А с языком, как видите, проблемы. По молодости учил, но в лингвистике всегда не везло. Еще учитель в школе говорил, что нет у меня никакой склонности к языкам.
        - Ну что ж, давай собираться, - раздражение Саймона уже улеглось, тем более, что словоохотливый сосед согласился проводить их до диспетчерской.
        Саймону и Джулии удалось оказаться в голове огромной толпы пассажиров, жаждущих получить свою компенсацию. Инженер-автодизайнер, а именно им оказался невольный попутчик супругов Мерфи, проводил их в большое стеклянное здание, где находились терминалы и офисы диспетчеров. Саймон по привычке направился к терминалу, однако, инженер показал ему на стилизованную под дерево дверь с надписью "главный диспетчер" (дверь на самом деле оказалась деревянная).
        - Не удобней ли через терминал? - слабо запротестовал Саймон.
        - Ну что вы, приятней общаться с живым человеком, - усмехнулся спутник, - сразу видно, что вы не россиянин.
        За дверью оказался просторный уютный кабинет в стиле тридцатых годов с тяжелыми портьерами, настольными лампами, монументальной, резной мебелью, похоже из ореха. В комнате царил приятный полумрак, и Саймон по достоинству оценил вкус хозяина кабинета.
        Диспетчером оказался средних лет мужчина, подтянутый, с едва наметившимися залысинами и в очках в изящной оправе.
        - Мистер Мерфи, если я не ошибаюсь?
        Саймон удивленно кивнул и ответил на рукопожатие.
        - Искренне рады вас приветствовать как гостя нашей страны, - диспетчер широко улыбнулся и нажал кнопку на селекторе. Почти мгновенно в комнате возникла девушка в желто-голубой униформе авиакомпании с подносом дымящихся чашек в руках.
        - Позвольте поинтересоваться, как вы узнали меня, - продолжая удивляться, спросил Саймон.
        Диспетчер, аккуратно размешав сахар, положил ложечку на блюдце. Джулия и попутчик, последовав его примеру, пригубили кофе.
        - А разве вы не слышали сообщения, в котором мы вас приглашали? - на этот раз удивление прозвучало в голосе диспетчера.
        - Нет, нас проводил сюда мистер..., - Саймон замялся.
        - Кнопфлер. Адольф Кнопфлер, - инженер-дизайнер учтиво кивнул русскому.
        - Тогда пришла очередь представиться мне. Михаил Романов, для вас Михаил Игнатьевич. Мы обязаны проверять все списки пассажиров, уважаемый мистер Мерфи, - пояснил он, - поэтому, приезд ваш и вашей супруги, - он кивнул, обратившись к Джулии, - не мог остаться незамеченным. Вы можете рассчитывать на всестороннюю помощь. Чем наша кампания может быть полезна вам?
        - Скажите, от вас можно связаться с Рязанью?
        Романов нажал какую-то кнопку и, глядя в пространство, сказал:
        - Наташа, будьте добры, свяжите нас с Рязанью. Нам нужен номер?.. - он вопросительно посмотрел на Саймона.
        - 814-123-563, - быстро продиктовал Саймон.
        - Ты слышала, Наташа?
        - Одну минуту, Михаил Игнатьевич, - раздалось из динамика, и терминал на резной панели стола засветился, - Соединяю.
        После секундной заставки вызова появилось изображение: профессор Вартанов ответил лично.
        - Саймон? - изумленно спросил он.
        - Профессор, наш рейс по погодным условиям отправили в Санкт-Петербург. Что-то, связанное с бурями... Мы с Джулией будем у вас чуть позже...
        В разговор вмешался Романов:
        - Не волнуйтесь, господин профессор. Кампания обязуется как можно быстрее доставить ваших друзей, мистера и миссис Мерфи, в Рязань. Мы уже забронировали два билета класса "люкс" на "Русскую Тройку". Отправление, как вы знаете, вечером. А сейчас извините, у нас служебная линия, - Романов виновато развел руками.
        - Тогда до встречи Саймон, - профессор улыбнулся и выключил связь.
        Саймон даже не успел передать привет его дочери.
        - Скажите, - осторожно спросила Джулия, - а почему рейс перенесли?
        Романов дружелюбно объяснил:
        - Видите ли, миссис Мерфи...
        - Просто Джулия.
        - Видите ли, Джулия, за последние сто лет в России изрядно поменялся климат. Он нас итак никогда не баловал, но сейчас каждый декабрь Гольфстрим, дотягиваясь до Земли Франца Иосифа, приносит с Ледовитого Океана снежные бури и тайфуны. Если честно, то мы уже знаем их расписание и потому заранее предупреждаем наших клиентов. А в этом году ураганы пришли чуть раньше и даже краем захватили наш город. Но уверяю вас, больше пары дней это не продлиться.
        - А что было причиной такому изменению климата?
        - Война, ядерные конфликты прошлого столетия... - начал было Романов, но отвлекся.
        В офис, прервав его, зашла та же девушка, что и ранее, с конвертом, в котором были билеты.
        - До поезда еще полтора часа. Если хотите, можно организовать экскурсию по городу. Разумеется, за счет кампании, - неумолимо сказал Романов, отметая слабые попытки Саймона отказаться.
        - Наташа, - обратился диспетчер к вошедшей сотруднице, - проводи, пожалуйста, гостей и проследи, что бы все было в порядке. Отвечаешь погонами, - пошутил он, и девушка ответила улыбкой. - Внизу вас ждет лимузин с водителем и гидом. Он знает, во сколько отходит поезд. А сейчас прошу простить меня великодушно - работа.
        Раскланявшись, Романов галантно поцеловал руку Джулии.
        - Очень было приятно познакомиться. До скорой встречи. Вы ведь воспользуетесь "Российскими Авиалиниями" на обратном пути? - полуутвердительно сказал на прощание Романов.
        Саймон с женой и инженер вышли из кабинета. Тяжелая деревянная дверь бесшумно закрылась за ними.
        За покрытым морозными узорами окном большими белыми хлопьями шел предрождественский снег.
        Экскурсия Саймону не понравилась: пейзаж за окном казался унылым и однообразным из-за сплошной пелены снега. Гид сам посетовал на непогоду, мешающую увидеть Северную Венецию во всей красе. Но Саймона окончательно разморило и укачало в тепле автомобиля и он заснул на плече у Джулии, а когда проснулся, они уже были на вокзале и водитель осторожно тормошил его за плечо. До отправления оставалось около четверти часа. Проходя по перрону, Саймон окончательно проснулся и уже с интересом оглядывался вокруг: старинное здание Московского вокзала, включенное в ансамбль модернистских построек, было ярко освещено. Снегопад казался ярким разноцветным конфетти, кружащим подле новогодней елки.
        Залюбовавшись картиной, Саймон натолкнулся на человека, спешившего войти в тамбур, и поспешно извинился. Буркнув что-то неопределенное, тот исчез в полутьме перрона.
        Поезд тронулся, и вагон мягко качнуло. Снежная круговерть на секунду замерла и продолжила свою бесконечную пляску.
        Джулия как ребенок приникла к стеклу, разукрашенному вечерними огнями разноцветных уличных фонарей. Перрон тянулся долго и неспешно. Снег лип к панорамному окну, но набирающий скорость вагон и встречный ветер заставили соскользнуть серый, рыхлый пласт. Гомон пассажиров вновь наполнил салон.
        Саймон, Джулия и Кнопфлер прибыли почти к отправлению и только сейчас, когда вагон, уже плавно покачиваясь на стыках, набирал ход, прошли к своим местам в самом начале салона и сели, осторожно стряхивая водяные бисеринки талого снега с одежды. Двое других пассажиров за их столиком были заняты своими делами: один читал газету, а другой что-то пристально разглядывал за окном.
        Стюарт взял одежду вновь вошедших пассажиров и пообещал, что, как только они проедут санитарную зону, будет подано меню.
        Вскоре поезд вышел на виадук через реку, так что открылась картина усыпанного снегом города. Далеко-далеко, как узнал Саймон, высился шпиль Адмиралтейства и сидящий напротив него Адольф Кнопфлер в пол голоса сказал:
        - Каждый раз смотрю и удивляюсь, до чего красив Санкт-Петербург.
        Сидящий между ним и Саймоном пассажир оторвал взгляд от газеты, посмотрел на Адольфа и, ничего не сказав, снова углубился в чтение.
        - Вы знаете Саймон, я всегда завидовал иностранцам, которые в первый раз прибывают в Россию. Они всегда могут остро ощутить этот неподражаемый русский колорит, - инженер поискал взглядом пепельницу и щелкнул зажигалкой.
        Бледный огонек отразился в темном стекле.
        - Извините, но я уже бывал в России, - поправил его Саймон ворчливо.
        - Это не имеет значения. Вы же не приезжаете сюда каждый год, - возразил Кнопфлер. - У вас есть немало времени для того, чтобы оценить изменения. Вы ведь большую часть жизни провели в Европе, я имею в виду - западной, поэтому и можете смотреть на Россию незамутненным взглядом стороннего наблюдателя.
        - Согласен, - Саймон еще был не в духе, но тепло и уверенность в ужине заставили его смягчиться. - Правда, наблюдатель из меня плохой. Ничего кроме работы я и не замечаю. Таких как я называют трудоголиками.
        За окном промелькнула высотка Российского Торгового Центра, и поезд въехал в зону парков и лесных заказников. Инженер оторвался от разглядывания пейзажа и вновь обратился к Саймону:
        - Вот скажите, что для вас Россия?
        Тот задумался:
        - Ну, знаете, Адольф, я думаю, что для меня это важная часть моей биографии. В конце концов, здесь начался мой путь как ученого. Я всегда любил Россию, но не все в ней готов принять и сейчас.
        - То есть? - переспросил немец заинтересованно.
        - Например, мне совсем непонятно такое внимание к религии и большой удельный вес церкви в политике. Представляете, даже иммигрант обязан принять православие, что бы получить гражданство, - Саймон тоже закурил. - По-моему, такой пункт есть и в конституции. И это притом, что религия вовсе не является обязательной для коренного населения страны.
        - А в этом и нет необходимости, - Адольф взял предложенную Саймоном сигарету. - Атеистов в стране и так не больше десятой доли процента. Тем более, что это многоконфессиональная страна. Подобная политика религиозного давления испытана еще в девятнадцатом веке. Сейчас в стране, где представлены все религии мира, на их приверженцев в сумме приходится не более трех процентов населения, живущих преимущественно на окраинах.
        Саймон хотел что-то возразить, но тут в разговор неожиданно вмешался человек, сидевший между ним и немцем:
        - Если бы вы хоть немного помнили историю России, то не задавали бы таких наивных вопросов, - сварливым голосом заявил он.
        - Но позвольте, я осведомлен в основном курсе истории Российской империи. Мне ведь приходилось сдавать ее перед получением научно-исследовательской визы, - Саймон агрессивно развернулся в сторону нового собеседника.
        Тот сложил газету и поправил очки на крупном носу. Во взгляде его скользнула ехидная усмешка, отчего Саймон разозлился еще сильнее.
        - Тогда ответьте, уважаемый, в чем причина Православной Унии две тысячи тридцать четвертого года? А может, вы назовете и решения Вселенского собора две тысячи тридцать второго? - седовласый мужчина хитро улыбнулся.
        Саймон и Адольф молча переглянулись. Заметив удивленные взгляды, новый собеседник пояснил:
        - Если бы не религия, нас бы давно раздавил Китай. Просто собор постановил...
        Тут вдруг Саймону вспомнился разговор с Эйнджилом:
        - Вы хотите сказать о Церкви Христа Разгневанного?
        - Разумеется, - теперь пришел черед удивиться собеседнику. - Кстати, позвольте представиться. Честь имею, профессор Новгородского университета философии и религиоведения, доктор философских наук Иосиф Самуилович Кацман, - старомодно представился он. - Ваша осведомленность в этом моменте похвальна. А знаете ли вы о той роли, которую эта церковь сыграла в истории страны?
        Здесь Саймон вынужден был признать свое невежество.
        - Так вот, благодаря ей, - доктор был, судя по всему, рад возможности побеседовать на близкую ему тему, - Россия смогла, наконец, решить некоторые свои национальные проблемы. Это было как второе дыхание. Справедливости ради надо сказать, что два идейных основоположника ее вообще не имели к духовному сословию никакого отношения. Согласно официальной версии они были не то журналисты, не то писатели. Однако им удалось сформировать некое мнение у части общества. Возможно, версия о писателях ближе к истине, поскольку надо иметь умение высказать мысль так, чтобы тебя услышали. Впрочем, Церковь Христа Разгневанного долгое время не была официально признанной.
        - Но ведь это была всего лишь секта, - перебил его Саймон. - Их и сейчас немало.
        - Не скажите, - покачал пальцем Кацман и взглянул на него поверх очков. Судя по всему, это была его манера чтения лекций. - Секта секте рознь. Да, это была секта, но вероятно, в ней было что-то большее, чем в рядовой секте. Им удалось вынудить саму Православную Церковь на реформы. Зная ее историческую консервативность, можете сами судить о размерах потрясения.
        - Каким же образом, - сейчас уже заинтересовался и Адольф, - им это удалось?
        - И в чем это проявилось? - спросил в свою очередь Саймон.
        - А вспомните хотя бы изменения в календаре на католический манер и отказ от старославянского при службах. Правда, некоторые обороты остались, - Кацман почесал подбородок. - Ведь это привлекло в церковь массы людей ранее индифферентных к религии.
        Саймон хмыкнул, но профессор продолжил:
        - А теперь отвечу на ваш вопрос, уважаемый...
        - Адольф Кнопфлер, - запоздало представился немец.
        - Российское национальное самосознание было на грани краха. Людям нужны были сила и идея. Не важно какие, главное, что бы они их объединяли. И одновременно с этим существовали многочисленные проблемы общенационального масштаба. Национальный вопрос всегда стоял в России остро. Даже социально-экономические вопросы были к тому времени всецело подчинены национальной трактовке. Да и современную политику мягкой не назовешь.
        На этот раз хмыкнул Адольф, вспомнив, как получал гражданство. Профессор продолжил:
        - Церковь Христа Разгневанного дала объединяющую идею и за ней, за церковью, была некая сила. По крайней мере, поддержка целого ряда социальных слоев и политических группировок существовала. Есть и документы, однозначно свидетельствующие об этом.
        - Но ведь больше здесь от стечения обстоятельств, чем от следствий и объективных причин. Очень похоже на случайность, - Саймон попутно набрал заказ и вызвал официанта.
        Тот появился через пол минуты, молчаливо изъявляя желание обслужить клиента.
        - Ошибаетесь, - поправил Саймона Адольф. - История не терпит случайностей, ибо сама есть цепь закономерностей. Это как принцип домино. Находясь на грани кризиса, Россия нуждалась в новой идее, и эта идея должна была стать именно религиозной. За всю историю Россию объединяли только две вещи - полицейский деспотизм и вера. Вера пришла чуть раньше, деспотия чуть позже. Я же говорю о монархии. Именно она стала тем цементирующим раствором, в расползающейся стране. Кризис власти в самом начале двадцать первого столетия должен был разрешиться и он разрешился в пользу монархии.
        Кнопфлер победно оглядел Саймона, но тот не дал ему насладиться триумфом:
        - Вы же сами сказали только что, - возбужденно начал он, - что был кризис власти. Но разве монархия была единственной альтернативой? И вообще, разве не мог быть исход с потерей единства нации и страны?
        Адольф удивленно моргнул, но быстро нашелся:
        - Но ведь и это не случайность, а лишь альтернатива. Здесь все зависит от того, какие причины возобладают, - немец провел рукой по волосам и поискал пачку сигарет. - В России образовался вакуум власти, когда старая исчерпала доверие, но нация уже осознала необходимость активного сохранения своей целостности, стихийно сопротивляясь раздроблению. А вот в пользу монархии сыграло то обстоятельство, что традиционализм русских возобладал и, соединившись с проповедью Церкви Христа Разгневанного, побудил вернуть империю.
        - Совершенно согласен с вами. Сам бы, наверное, не сказал лучше, - Кацман восхищенно отхлебнул принесенный официантом чай с лимоном. - Однако должен кое-что добавить: сама по себе Церковь Христа Разгневанного вряд ли могла стать реальной силой, но вот катализатором политических процессов она стать могла и стала. Православная церковь в лице патриарха Алексия III прекрасно осознала, что если проигнорирует новое сильное течение, то допустит религиозный раскол общества и национальную резню как минимум. О гражданской войне тогда предпочитали не говорить. Поэтому они и вынуждены были пойти на реформы, а для поддержания авторитета ассимилировать эту сектантскую церковь. Монархия в отличие от президентской республики согласилась подержать подобную идею.
        Тут принесли ужин, и минут на пятнадцать разговор прервался. Саймон почувствовал, до чего же он голоден и набросился на шницель, как на злейшего врага. В салоне уменьшили освещение и включили тихую музыку. Кое-где люди уже спали.
        Джулия так и не отлипала от окна. Саймон тоже обратил внимание на пейзаж: за окном проплывали залитые светом широкие улицы, подвесные гирлянды монорельсов, ажурные мосты и эстакады. Зона лесопарков давно уже закончилась.
        Саймон с удивлением отметил, что голографических и неоновых реклам здесь не меньше чем в Европе, но они не такие кричащие. Ночной город дышал спокойствием.
        Напротив Джулии сидел печальный мужчина, так же пристально следящий за проносящимся пейзажем. В этот момент из темноты вынырнула до того сказочная картина, что Саймону захотелось протереть глаза.
        Красивый, как игрушечный, кремль с высокими белыми колокольнями, массивными сторожевыми башнями, зубчатыми стенами, таинственно мерцающими куполами соборов и церквей, проплывал за окном.
        Поезд как бы специально сбавил скорость, что бы они получше разглядели этот памятник старины. В дополнение к картине снег почти прекратился и густыми белыми шапками лежал на дубах и елях большого парка перед кремлем. Аллеи зимнего сада были ярко освещены.
        Вдруг тишину расколол протяжный многоголосый звук, хрустально разлившийся в воздухе, и в ночи поплыла музыка. Саймон не сразу понял, что это колокольный перезвон. Казалось, все в вагоне замерли.
        Дивные, томящие звуки ширились и перетекали над заснеженными купами деревьев, заставляя дрожать легкую снежную порошу и натягивая нервы как тетиву лука, они пробуждали в душе что-то давно позабытое, какое-то щемящее чувство приобщенности к великому откровению, к вечности.
        - Как замечательно, - еле слышно сказала Джулия и прижалась к Саймону.
        Тот поцеловал ее в затылок. Сейчас она была очень похожа на маленькую девочку.
        - Правда, красиво? - так же тихо спросил Саймона профессор.
        - Что это? - не отрываясь от окна, негромко сказал Саймон.
        - Это столица - Старая Русса. А в кремле резиденция царя, - услышал Саймон голос Адольфа, в котором прозвучала скрытая гордость - гордость за Родину.
        - Действительно красиво, - повторил Саймон, когда пейзаж исчез за поворотом, и наваждение сказки потускнело.
        Поезд снова набирал скорость.
        - Знаешь, а я хотела бы здесь жить, - мечтательно произнесла Джулия.
        - Для этого вам придется стать православной христианкой, - шутливо напомнил профессор.
        Все облегчено рассмеялись.
        - И все же, как государство согласилось принять столь агрессивную церковь? Ведь это же угроза стабильности, - вернулся Саймон к прерванному разговору, поковыряв вилкой остатки уже остывшего шницеля.
        - В том-то и дело, что агрессивную, - профессор Кацман опять вернулся к своей саркастической манере общения. - Государство было поставлено перед выбором, и надо заметить, очень серьезным. Попытка религиозно-государственного переворота и анархия с одной стороны и слияние церкви и государства с другой. Лидеры того времени тоже не могли похвастаться народной поддержкой. Это было тем более страшно для них при наличии конкуренции в лице монархии. Они не поняли вынужденность сделки, необходимость коренных социальных реформ. Монархия в итоге победила.
        - Ну и что это дало государству? Ведь они вполне могли уничтожить церковь и не допустить перемен? - Саймон отпил кофе.
        - Правильно. И вместе с этим потерять те остатки народной поддержки, что еще сохраняли иллюзию стабильности в стране. Не забывайте, мой дорогой, - позволил себе фамильярность профессор, - о глубокой религиозности и сакральном мистицизме русского народа. Что сейчас является основным предметом в школе? Закон Божий. Каждый учебный день начинается с молитвы, и уж поверьте мне, - патетически возвестил профессор, - это не пустая формальность. Я видел глаза этих мальчиков и девочек - в них горит божья искра. Я не могу назвать себя религиозным человеком, но я вижу, где вера есть, а где ее нет. На западе ее нет, и поэтому он гибнет, а в России она есть - поэтому мы еще живы.
        Тут Саймон заметил, что человек у окна уже давно смотрит не на пейзаж за окном, а на них и внимательно слушает разговор. Неожиданно он сказал сильным, хорошо поставленным голосом:
        - Вы даже не представляете, насколько вы правы. Запад стоит на грани катастрофы.
        - Ну, не стоит перегибать палку, - возразил Саймон, рассмеявшись.
        Человек посмотрел на него пристально и сказал:
        - Через год начнется большая война и мы, запад, в любом случае проиграем. Она неизбежна. И пусть в ней победит Россия.
        Саймону показалось, что в глубоких печальных глазах мелькнула искра сожаления о чем-то или след давней боли, но уже через мгновение попутчик отвел взгляд...
        ...Огромное сверкающее здание вокзала с надписью "Рязань - 1" медленно наползало спереди: поезд прибыл точно по расписанию, в тот самый момент, когда часы показали пол первого. Вагон последний раз еле качнуло, и он замер. Позади остались Санкт-Петербург, Новгород, Псков, Старая Русса, Москва, слившиеся в один огромный мегаполис.
        Над десятком платформ на высоте тридцати метров янтарно отливал металлизированный свод ангара, поэтому снега на отапливаемых платформах совсем не было. Саймон и Джулия тепло попрощались с Адольфом и профессором и обменялись адресами. Николай, третий их попутчик исчез незаметно.
        Неожиданно Саймон очутился в медвежьих объятиях и знакомый голос над ухом пророкотал:
        - Рад тебя видеть. Наконец-то выбрался из своей берлоги, а то сидишь как бирюк. И как жена с тобой не заскучала? Ты же ее совсем заморил - смотри, какая бледная.
        Саймон, наконец, вырвался из тисков рук, едва не задохнувшись в густом ворсе шубы.
        - Здравствуй, - ответил он, разглядев, наконец, под мохнатой шапкой довольное лицо старого друга-сокурсника Евгения.
        - Здравствуй, Джулия, - поздоровался Евгений с женой Саймона. - Выглядишь просто замечательно. Не удивляйся, - снова обратился он к Саймону, - просто профессор попросил вас встретить. Идемте скорее, стол уже накрыт.
        И он повел их к автостоянке, где уже ждал его автомобиль с личным шофером. На ходу они шумно обменивались новостями.
        Глава 6
        Тирольские пейзажи уже сменились пестрой альпийской Баварией - сейчас поезд подъезжал к границам Баварской Народной Республики.
        По сути это государство представляло собой только город Мюнхен и прилегающие окрестности, застроенные по-немецки аккуратными домиками в нарядной черепице. Но таких коттеджей и сэми-хаузов было мало, а вскоре они совсем исчезли.
        Поезд неспешно шел по пригороду. По обеим сторонам герметичного стеклотоннеля возвышались высотные жилые дома, зеленели парковые зоны и мелькали авторазвязки. Позади остались заснеженные вершины Альп, и на газонах зеленела поздняя зимняя трава, в которой серыми пятнами мелькали раскормленные муниципальные кролики.
        Николай с интересом смотрел в окно, запотевшее изнутри. Сейчас ему почему-то вспомнился последний напутственный разговор в полуподпольном клубе, куда его привел отец Никодим...
        - ...Мировой опыт революций показывает, что важна внезапность и опора на массы, - толстый седой профессор-немец Ганс Гота, отдуваясь и брызгая слюной, вещал по ту сторону стола, держась за спинку стула и покачиваясь с пятки на носок и обратно. - Нам непременно нужна армия.
        Для пущей убедительности немец стукнул кулаком по столу и обвел всех присутствующих гневным взглядом из-под кустистых бровей.
        - Да, и надо не забыть о союзе с УНЕ, - встрял в монолог еще один оратор, сосед Николая, доктор философии Ново-Киевского Университета Остап Пасько.
        Его нескладная фигура ссутулилась, отчего пиджак встопорщился и казался мал доктору в длину и узок в плечах.
        - Разумеется, - немец недовольно оглянулся на коллегу и с воодушевлением продолжил. - Затем необходимо будет избрать правительство переходного времени и приступить к реорганизации государства и общества на национальных принципах.
        Дискуссия разгоралась все сильнее. В перепалку вступали новые "революционеры", и вскоре за общим шумом ничего уже было не разобрать. Николай терпеливо разглядывал всех собравшихся.
        - Простите, - не выдержав, он поднялся со своего места в самом дальнем углу комнаты, - но как вы собираетесь заручиться поддержкой масс, и что вы вообще понимаете под массами? Неомарксизм нынче не в моде.
        Стало тихо. К Николаю повернулось с дюжину пар глаз, он смотрел только на Готу, поскольку угадал в нем негласного лидера.
        - Как это что? - на минуту смешавшийся профессор пошел в наступление. - Я говорю о простом украинском народе. Именно он поможет нам. Средний класс у нас в государстве достаточно силен, на него опирается режим. Пока опирается. А Маркс здесь ни при чем.
        - С какой это стати простой украинский народ будет помогать вам? - Николай особенно выделил последнее слово, однако без тени насмешки.
        - На что это вы намекаете? - обиделся немец.
        - Я не намекаю, а говорю открыто. Все, чем вы занимаетесь, пустые слова. Вы даже не представляете, с какой стороны браться за это дело. Революция не делается в кабачках и на кухнях.
        Все возмущенно зашептались. Николай заметил заинтересованный взгляд отца Никодима, и уверенно продолжил:
        - Почему вы так убеждены, что украинский народ пойдет за вами, за немцем? Ваша нация сама давно уже не монолитна.
        Профессор попытался возразить, но Николай решительно осадил его:
        - И кого вы собирались включить в переходное правительство? Уж не себя ли? Или быть может создадите коалицию с радикальными партиями? Никто из вас почти ничего не смыслит в политике, и я готов побиться об заклад, что уже через неделю вы посыплетесь как кегли. Вы не способны переманить армию на свою сторону, потому что не знаете, чего она хочет. И потом, бросьте эти замшелые сказки, - Николай брезгливо скривил губы. - Нет никакой народной массы. Есть сытый средний слой, тоже весьма неоднородный, больше всего нуждающийся в покое. И ему ваша революция будет как кость в горле во время обеда. И не будете вы почивать на лаврах победителей, пока эта масса не получит свой кусок пирога. Опираться нужно только на тонкий слой недовольных. Их очень мало, и слава Богу, потому что революция должна быть не мясницким топором, а скальпелем хирурга. Вы же не будете проводить трепанацию ломом. Это даже не революция, это переворот.
        Николай замолчал и обвел взглядом затихших слушателей. Отец Никодим смотрел на него, хитро прищурившись. Пасько хрипло кашлянул, прикрываясь ладонью.
        - Значит так, - Николай прошел в центр комнаты и двумя руками оперся о стол, на котором лежала большая карта альпийских гор, - единственный профессиональный политик среди нас это я. Поэтому для начала распределим роли и разработаем программу. Возражения есть?
        Все замерли, выжидая. В подвальчике повисла тишина. И вдруг со своего места поднялся старый Ганс Гота, встав по другую сторону стола:
        - Давайте начнем, господин Москаленко. Мы все к вашим услугам, - несколько старомодно закончил он и протянул Николаю руку, как бы стирая напрочь все обиды и недовольства.
        Отец Никодим улыбнулся...
        ...Поезд мягко тронулся. Полчаса назад в купе заглянули российские таможенники и, осмотрев скудный багаж, состоявший из одного чемодана и спортивной сумки, быстро ретировались. Николаю даже не пришлось доставать идентификатор. Наконец состав отошел от перрона. До Варшавы оставалось сорок минут.
        Все это время Николай провел в воспоминаниях о прошлом: его далекие корни вели в Польшу - страну, ставшую последним оплотом католицизма. Третий в мире по численности славянский народ остался верен в себе, даже после потери независимости. С падением Римского престола Папы утвердились в Варшаве и Лодзи, а нация, не уповая более на политический реванш, воплотила свои мечты о независимости в религию. Папы, формально признавая верховенство Патриаршего престола в Старой Руссе, сотрудничали с ним, но в польском народе идея единения двух ветвей христианства вызывала гнев и протест. Николай уважал эту нацию за стойкость, хотя кто-то назвал бы это упрямством. И ему было больно осознавать, что его родной народ не был способен на подобную гордость и настойчивость в достижении цели. Пусть у поляков не было будущего, но у них было их прошлое, которого они не торопились забывать. А Новая Украина, потеряв территорию, не стремилась спасти и родную историю. Более того, она цинично продавала будущее своих детей.
        С вокзала Николай взял такси и назвал адрес. Таксист потеребил ухо и, хмыкнув, заломил цену. в споре выяснилось, что ехать далеко и что "никто дешевле не возьмет". Николай согласился. По дороге водитель разговорился, явно стараясь сгладить первое впечатление о себе. Выяснив, что Николай тоже украинец, он принялся его расспрашивать о последних новостях в Киеве. Под конец таксист даже скинул почти треть суммы, высадив Николая у самого входа в палисадник.
        Мощеная старинная улица тупиком врезалась в здание музыкального училища, как понял Николай из надписи на вывеске. Нужный ему дом был окружен высокой решетчатой оградой, за которой росли кусты сирени и жасмина, сейчас укрытые толстыми сугробами. В глубине маленького садика стоял красный кирпичный дом, немного мрачный снаружи, с черными окнами. Под снежными наносами, похожими на насупленные брови, дом казался стариком, жалующимся на годы.
        Дорожка к дому была старательно выметена до камня. Прислуга, выслушав его просьбу, скрылась в доме на пару минут, а затем его пропустили внутрь и повели наверх.
        - Надеюсь, вы доехали удачно?
        - Спасибо, - ответил Николай, после того, как епископ Варшавский и Лодзинский Ладислав пригласил его в свой кабинет и угостил мятным чаем с печеньем.
        - Скоро будет готов обед, а пока расскажите, как там поживает отец Никодим. В письме он сказал, что в последнее время вы стали его близким другом, - епископ изучающе посмотрел на гостя, пока тот брал из вазочки печенье.
        - Он несколько преувеличил. Мы с ним знакомы не так давно, но сдружились мы действительно крепко. Видимся каждый день. Пока у него никаких особых новостей не было, а о служебных делах он особенно не распространяется. У нас в государстве церковь не столь сильна как в России, - Николай виновато пожал плечами.
        - Мой добрый друг весьма туманно и расплывчато написал, что вы сами объясните мне причину вашего приезда. Из всех его иносказаний я уяснил только то, что она крайне важна не только ему и вам, но и еще многим людям.
        Николай почувствовал себя неуютно: отец Никодим все-таки не рискнул предварить его приезд в Варшаву каким-нибудь мало-мальски стоящим объяснением. Значит, предстояло все делать самому.
        - Понимаете, эта поездка действительно важна для очень многих. И она носит политический характер. Я надеялся, что отец Никодим успеет сообщить вам подробнее, но он видимо не сумел. Я хотел бы поговорить с вами о перспективах украино-российских взаимоотношений.
        Епископ слушал, не перебивая, и ободрившись, Николай продолжил:
        - Этот вопрос может затронуть даже перспективу вхождения Украины в состав России. Хотелось бы...
        - Давайте подождем обеда, - епископ неожиданно прервал его. - А вечером мы с вами побеседуем. До этого времени вы вполне успеете походить по Старой Варшаве и насладиться древней готикой. Если, конечно, хотите, - епископ рукой указал на окно, где высились далекие шпили костела.
        Николай понимающе кивнул.
        Однако архитектурой ему полюбоваться не дали: сразу после обеда он отправился в город и попал в аварию - пневмопоезд подземки застрял на перегоне между станциями и проторчал там полчаса. По туманным объяснениям других пассажиров Николай понял лишь, что где перед ними случилось подтопление тоннеля и он заблокирован, пока ведутся срочные ремонтные работы. Когда он наконец добрался до Старого города, начало темнеть и Николай решил вместо экскурсии отправиться в магазин: не стоило возвращаться с пустыми руками в гостеприимный дом священнослужителя.
        За окном совсем стемнело, когда епископ Ладислав пригласил наконец Николая в свой кабинет. Тот несколько растерялся, увидев, что кроме хозяина там сидят еще трое. По крайней мере сам епископ и словом не обмолвился, что разговор будет совсем не с глазу на глаз.
        В полутемной зале, где ярким пятном выделялся разожженный большой камин со старинными большими инкрустированными часами на полке над ним, трое гостей были почти незаметны, если бы не повернутые к Николаю лица.
        Впрочем, двое тут же отвернулись и продолжили занятия, от которых их оторвал его внезапный приход. Сидевший ближе к двери продолжил листать книгу в сафьяновом переплете, а второй, помоложе, разливал чай в фарфоровый сервиз на столике. Камин тихо потрескивал.
        - Заходите, присаживайтесь, - епископ показал на глубокое кожаное кресло рядом со стеклянным столиком.
        - Знакомьтесь. Николай Васильевич Москаленко, депутат украинской Рады, - представил он вошедшего всем собравшимся.
        - Епископ Краковский Богуслав, - приподнялся со своего места высокий худой мужчина преклонных лет, отложив в сторону книгу.
        - Епископ Минский Каземир, - на этот раз привстал еще молодой, чуть старше Николая, светловолосый священник справа от него, по другую сторону стола.
        - Евгений Данилов, - лаконично закончил знакомство мрачный мужчина с плохо различимыми чертами лица, стоявший в тени сбоку от камина и куривший трубку.
        В комнате повисло тягостное молчание. Мерно тикали часы на полке, им вторили настенные ходики. Епископ Минский кашлянул.
        - Я думаю, стоит начать мне, - прервал затянувшуюся паузу Николай. - В конце концов, это именно я приехал сюда и оторвал вас от дел.
        Отец Ладислав благосклонно кивнул.
        - Я постараюсь быть кратким и очень хочу, чтобы вы восприняли мои слова всерьез. В нашем государстве, я имею в виду Новую Украину, давно назрела проблема, сходная с российской. Однако у нас не так много резервов. Тем более, что нынешние политики стараются замалчивать все, что связано с национальными вопросами.
        В глазах слушателей мелькнул интерес.
        - Вы говорите о "желтой" проблеме? - поинтересовался отец Богуслав.
        - Да. И эта проблема с каждым днем становится все сильнее, - непроизвольно Николай потрогал подживающий синяк на скуле и, заметив улыбку отца Каземира, поспешно убрал руку. - По последним данным сорок пять процентов населения страны - представители азиатских народов. Армия на половину состоит из них. Недавно, и я сам тому свидетель, был принят закон, уравнявший их в правах с коренным населением, - Николай нервно поискал пепельницу и, закурив, продолжил. - Политики идут на поводу у китайской диаспоры. Заигрывание стало единственным инструментом национальной политики. Впору говорить уже не о китайских, а об украинских гетто.
        - Все это мы и без вас хорошо знаем, - несколько резко перебил его отец Ладислав. - Что именно предлагаете вы? Причем, заметьте, такого, чтобы заинтересовало нас.
        - Я вполне понимаю ваш скептицизм, но мое предложение стоит того, чтобы вы его выслушали, - Николай наконец решился. - В стране созрела обстановка для государственного переворота. Не буду называть это громким словом "революция", да и не нужна она по сути. Это должен быть стремительный переворот для скорейшего и глубокого изменения законодательства в пользу коренной нации.
        - И на кого вы собираетесь опереться? - в реплике отца Каземира мелькнул сарказм.
        - Я полагаю, что марксизм можно благополучно отложить в сторону. Армия стремиться убрать китайцев из генералитета и штаба. В ней назрел раскол по национальному признаку, поэтому, как минимум треть состава поддержит нас безоговорочно. Кроме того есть УНЕ как немаловажный фактор влияния на средний класс. Поддержки я не жду, но по крайней мере не будет сопротивления. Мы уже прорабатывали этот вопрос.
        - Помнится, вы что-то говорили о возможном воссоединении двух народов. Этакая идиллия в духе Богдана Хмельницкого, - отец Ладислав заметно нервничал.
        - Я не исключаю такой возможности, - осторожно ответил Николай. - С полной уверенностью могу гарантировать лояльность нового режима и его политики по отношению к Российской Империи.
        - А где гарантии?
        - Гарантия только одна. Без помощи России - финансовой, политической, военной - эта акция обречена.
        - Что вы подразумеваете под военной помощью? - впервые за весь вечер спросил серый человек у камина.
        Николай повернулся лицом к нему:
        - Я имею в виду ввод войск. Прямой ввод ограниченного контингента и создание российской военной базы. Возможно двух.
        Все замерли, ложка в руке Каземира неосторожно звякнула о край чашки с чаем. Молчание грозило затянуться, Николай вспотел от напряжения: решалась судьба всей его поездки. Поверят ли ему эти люди, и если поверят, то насколько? Епископ Ладислав шумно выдохнул.
        - Но кто стоит за вами? - спросил, глядя в упор, Данилов.
        Николай мысленно помолился, он ждал этого вопроса весь вечер:
        - Я полагаюсь на вашу порядочность и поэтому назову лидеров нашего движения, - здесь он слегка замялся, но продолжил. - Помимо меня, его возглавляют профессор Гота, доктор Пасько, отец Никодим и генерал Сушко (Николай успел переговорить с военным часа за три до поездки в Варшаву, на самом деле это был единственный, а потому самый сильный козырь будущего движения).
        Николай со страхом ожидал ответа: если этот странный Данилов откажется, а в том, что все зависит от него, Николай нисколько не сомневался, то переворот окажется мыльным пузырем.
        - Хорошо, Николай Васильевич. Доставайте блокнот и записывайте адреса. Я достану вам билеты и организую встречу с нужными вам людьми, - Евгений полистал блокнот и сказал. - Диктую...
        Поезд монотонно укачивал Николая.
        Разговор в Санкт-Петербурге оказался утомительным. Видимо господину Невзорову не очень понравились рекомендации Данилова, а может Николай оторвал его от чего-то важного. Однако слова о возможном воссоединении Украины с Россией оказали свое магическое воздействие, и брюзгливый старик дал-таки гарантии, что его думская фракция рассмотрит предложение Николая. Более того, он по собственной инициативе прямо в присутствии Николая связался с главой другой крупной фракции, и тот согласился обсудить столь важный для Николая вопрос.
        Поездка получилась удачной, но предстоящий визит все равно страшил: лидер фракции это не так уж и много на политической арене России, хотя рекомендательное письмо Невзорова дорогого стоит. Человек же, к которому Николай ехал сейчас, редко появлялся на экранах и еще реже выступал с речами, и уж наверняка, почти никогда не снисходил до бесед с заштатными депутатами из-за рубежа. От всех этих мыслей у Николая заболела голова, и на него навалилась апатия - густая и вязкая, как непрестанный снег за окном. Соседи за столиком оживленно о чем-то беседовали всю дорогу. Только женщина напротив грустно, как показалось Николаю, смотрела в залепленное снегом стекло.
        Николай заинтересовался, поскольку речь шла о национальной идее, и постепенно мужчина с явным еврейским акцентом переключился на тему религии. Он долго что-то говорил о вере и о религии в России, сравнивая ее с Западом. Чем дольше Николай слушал, тем больше он поражался, до чего мысли этого человека были созвучны его собственным.
        ...- Я не могу сказать, что я религиозный человек, но я вижу, где вера есть, а где ее нет. На Западе ее нет, а в России она есть. И поэтому мы еще живы, - закончил свое выступление сосед по купе.
        Нет, понял Николай, не с грустью смотрела его соседка в метель, а скорее с каким-то по-детски наивным ожиданием чуда. Возможно, именно это ожидание заставило поступить его импульсивно.
        - Вы даже не знаете, насколько вы правы, - Николай почувствовал, что должен высказать свои мысли вслух. - Запад на грани катастрофы.
        - Ну, не стоит перегибать палку, - возразил человек с другого края стола.
        Николай пристально посмотрел на него и сказал:
        - Через год начнется большая война и мы, запад, в любом случае проиграем. Она неизбежна. И пусть в ней победит Россия.
        Гнетущее ощущение утраты навалилось на Николая снова, как тогда, при первой встрече с отцом Никодимом. Украине суждено потерять независимость. Как Польше? Или это будет гораздо хуже? Впрочем, неважно - он уже решил и назад пути нет. И все же любое решение будет сопряжено с болью и потерями. Даже Россия это лишь меньшее зло. Да и есть ли в этой ситуации хоть один безболезненный выход вообще? Только далекие потомки смогут оценить его дело беспристрастно. Смогут ли?..
        Поезд вздрогнул последний раз и остановился. Николай подхватил чемодан и поспешил к выходу. Теперь он был готов к встрече хоть с самим императором.
        Под стеклопластовым козырьком над платформами было безветренно и сухо. Снег лепил темные пласты на шероховатой поверхности крыши, но все полосы перронов были вычищены. Николай в нерешительности остановился у самого выхода из тамбура: его должны были встретить, но этого человека он не знал в лицо и даже по имени. На последней встрече ему сказали, что те, кому он нужен, найдут его сами. Ситуация напоминала плохой шпионский боевик.
        В этот момент его кто-то осторожно тронул за рукав и тихо произнес:
        - Вы не привезли из Киева эдельвейсы?
        Николай хотел было огрызнуться, что это не по адресу и что он не торгует цветами, но вовремя вспомнил, что это всего лишь пароль.
        - Распродажа в девять вечера.
        - Здравствуйте, господин Москаленко.
        На Николая смотрел Евгений Данилов.
        - Что вы здесь делаете? - удивился Николай.
        Евгений не обратил никакого внимания на пустую реплику Николая и протянул ему чип-карту.
        - Слушайте меня внимательно. Здесь адрес, по которому вам надо проехать. До промежуточной остановки вас подбросит такси: темно-синий "Варяг". Не бойтесь, не перепутаете, - пояснил Евгений, заметив, что Николай хочет что-то спросить, - там только одна такая машина. Там вас будет ждать другая машина. Это серебристая "Шкода-Торнадо", на которой вас доставят на место. Не беспокойтесь, водителям дана ваша фотография. Вас узнают. До свиданья.
        Данилов отвернулся и собрался уходить, но Николай все же спросил его:
        - Почему именно вы?
        Евгений, не оглядываясь, тихо сказал:
        - Мы с вами еще не раз увидимся, господин Москаленко.
        Затем он широко улыбнулся и, раскинув руки, схватил какого-то мужчину в охапку и принялся громко кричать как он рад встрече. Тот сначала отбивался, потом узнал Данилова и тоже обрадовано обхватил его за плечи. Стоящая рядом женщина тоже поздоровалась с Евгением, и Николай узнал свою попутчицу.
        Он повернулся и пошел в направлении автопарковки. Садясь в такси, Николай заметил, как семейная пара в сопровождении Данилова идет к другому краю стоянки. Евгений обернулся и посмотрел долгим взглядом на Николая.
        Такси тихо тронулось и выехало на шоссе.
        Глава 7
        В предутреннем воздухе, стеклянном от холода, тонко потрескивало - лед плыл под первыми робкими лучами малинового солнца. День обещал быть тихим. Над златоглавыми церквями и уступчатыми пагодами дрожал колокольный звон заутрени. Опушенные инеем деревья нарядным кружевом обрамляли прямые улицы вечно молодого, как бы выпавшего из потока времени, города. Иркутск просыпался.
        Патрисия приехала в Иркутск рано утром. Раньше ей никогда не приходилось бывать в России. И тем более не доводилось видеть таких снежных, суровых зим. Она приникла к окну и почти всю дорогу до завода разглядывала чужие, незнакомые пейзажи: деревья в белом инее, шапки сугробов на остановках, огромные снежные отвалы на тротуарах, прохожих в теплой одежде, кутавшихся до самого носа.
        В аэропорту ее встретили: как оказалось, Эйнджил уже позвонил и предупредил администрацию завода о том, что Патрисия приедет оформлять заказ на компьютерную технику. В машине было тепло и потому для нее казалось странным, что люди за окном одеты так тепло.
        Однако на улице мороз в первую же минуту пробрал ее до тела.
        - Вы слишком легко одеты, мадам, - вежливо обратился к ней водитель, помогавший ей выйти из автомобиля.
        - Мадемуазель, - стуча зубами от холода, поправила Патрисия.
        - Извините пожалуйста. Я сейчас спрошу для вас что-нибудь теплое, - водитель скрылся в проходной и уже вскоре бежал к ней с полушубком в руках.
        - Примерьте. Я думаю, что вам подойдет. Извините, что ничего лучшего не нашлось.
        - Большое спасибо, - Патрисия почувствовала, как к ней возвращается тепло, а вместе с ним и боль в замерзших пальцах. - Куда мне теперь?
        - Я вас провожу к директору. Он дал мне указание доставить вас к нему, а затем в гостиницу.
        - Идемте, - Патрисия почувствовала, что скоро ей понадобятся легендарные русские валенки.
        Коридор, по которому Патрисия шла вслед за водителем, казался бесконечным. Он плавно забирал вправо, потому конца его не было видно. Проем, забранный стальной решеткой, появился внезапно. На той стороне спросили пропуск и, внимательно изучив идентификационные карты и допуски Патрисии и ее спутника, пропустили дальше. Впрочем до кабинета директора оказалось еще далеко. После нескольких спусков и подъемов по металлическим и каменным лестницам Патрисия окончательно потеряла направление и поняла, что самой ей отсюда никогда в жизни не выбраться. В этот самый момент ее спутник сказал:
        - Вот мы и пришли.
        За покрытой шпоном невысокой дверью находился просторный кабинет. В центре его за столом сидел низенький человек с редкими всклокоченными волосами и красным носом.
        - Добро пожаловать к нам. Меня зовут Алексей Романович Ливанов, - представился он и протянул руку Патрисии.
        Она пожала крепкую маленькую ладонь.
        - Полагаю, что вам не помешало бы согреться, - хозяин кабинета уже куда-то звонил и заказывал чай и кофе. - Сибирский мороз - удовольствие, которое надо принимать в ограниченных количествах.
        Директор рассмеялся этой ему одному понятной шутке. Патрисия еще не отогрелась до конца и потому восприняла странный юмор без одобрения.
        - Меня даже никто не предупредил, что здесь будет так холодно! - она возмущенно подула на пальцы и раскрыла ноутбук. - Я думаю, что рассмотреть ваши образцы можно уже сегодня, чтобы сильно вас не задерживать.
        - Простите меня великодушно, - бросился извиняться директор, заметив нахмуренные брови гостьи. - Я вовсе не хотел вас обидеть неуместной шуткой. Мне очень жаль. Я потомственный сибиряк в третьем поколении. Здесь нам трудно представить, что кто-то не переносит мороз. Ручаюсь, что вам у нас понравится. Обещаю устроить вам экскурсию.
        - Очень мило, но завтра я уже собиралась улетать. И потом..., - Патрисия замялась, - мне здесь действительно очень холодно, - она заметила, что директор слегка обиделся, и поспешила поправиться. - Но, теперь я думаю, что, пожалуй, ради экскурсии стоит потерпеть. И все же сейчас я хотела бы осмотреть образцы.
        Директор просиял и расплылся в улыбке:
        - Ради вас я готов на все, даже на просмотр образцов. Идемте в цех, - и он повел Патрисию к испытательным стендам.
        Весь остаток дня они провели, тестируя компьютеры и сетевую аппаратуру. Патрисия выбирала придирчиво и директор оценил ее знание техники. Из всего представленного она выбирала лучшее. К вечеру заказ был составлен и водитель отвез Патрисию в гостиницу.
        На следующий день машина приехала за ней рано с утра. Яркое солнце, похожее на янтарь, отражалось в каждом кристаллике льда, отчего все деревья и кусты в парке возле здания отеля были как бы залиты золотом. Огненный диск только-только оторвался от горизонта и воздух, ледяной с ночи, не успев оттаять, вырывался белыми облачками изо рта, повисая изморозью на волосах. Вчера Патрисия заехала по пути в магазин и купила себе меховые сапожки и шубу. Теперь ей было тепло, и потому предстоящая экскурсия не казалась столь суровым испытанием для ее южной натуры.
        Погрузка заказанного оборудования прошла быстро, все четыре пятитонных контейнера отправились в аэропорт, где их ждал грузовой стратоплан "Беркут". Патрисии уже бал куплен билет на рейс до Франкфурта в салоне-люкс.
        После обеда в ресторане "Ангара" Патрисия в компании Алексея Романовича, его заместителя и главного экономиста отправилась на прогулку по старинному городу. Побродив по старинным улочкам, сохранившимся почти в центре города, они вышли на берег суровой Ангары, чьи черные воды в пенных бурунах с легким гулом катились в бетонных стенах берегов. На набережной Патрисия остановилась. Директор остался с ней, пока двое других спутников пошли в ближайший магазин.
        - Вам здесь нравится? - Ливанов спрашивал, явно надеясь услышать утвердительный ответ.
        - Знаете, здесь все чужое. Не такое как у нас, - Патрисия подбирала слова медленно. - Там, дома, все такое мягкое плавное, а здесь одни резкие линии и контрасты. Трудно представить реку, подобную этой у нас, в Германии.
        - Но разве в Баварии нет горных рек? - удивился Ливанов, явно обиженный сравнением Патрисии.
        - Я вовсе не то имела ввиду, Алексей Романович, - она поплотнее запахнула края капюшона, - просто горные реки в Европе более мягкие. Здесь ярче чувствуется мощь. Здесь красиво, - добавила она, подумав.
        Директор просветлел лицом: как патриот родной земли, он любил, когда хвалили его город.
        - Видимо поэтому на эти земли так зарятся китайцы и японцы, - сказал он, глядя на Патрисию.
        - Что вы имеете в виду? - она повернулась спиной к реке, от которой уже тянуло холодком приближающейся ночи. Солнце уже крепко уселось на крыше близлежащего дома, высвечивая крапинки кварца на асфальте.
        - Я говорю об Иркутском кризисе. С тех пор прошло около века, и вот теперь все повторяется, - Ливанов ссутулился над перилами набережной. - У меня в тот год погиб дед. Он был егерем-ополченцем. Его расстреляли за мародерство. Так сказали моей бабушке.
        Речь директора стала отрывистой и невнятной, было видно, что ему тяжело вспоминать о событиях далекой войны. Патрисия слушала молча, не прерывая его и понимая, что Ливанову надо выговориться.
        - Тогда многие были расстреляны с таким же приговором. Их называли мародерами, но все прекрасно знали, что только силами ополченцев удалось продержаться до подхода регулярных войск. Граница была прикрыта, прорыва не получилось, - Ливанов закурил.
        - Но почему же их обвинили? - Патрисия искренне удивилась. - Вы ведь сами сказали, что они по сути спасли страну.
        - Надо было найти виновного. Россия не могла так запросто игнорировать мнение Мирового Совета по поводу массовой резни мирного населения. Хотя какое это мирное население! Ползучая экспансия китайцев продолжается уже двести лет. В своих кварталах и поселениях они ведут себя как хозяева. Спросите любого русского здесь, и он вам скажет - китайцам здесь не место! Их надо выгонять из страны, - окурок полетел в черную воду, с шипением утонув в пене. - И мой дед думал также. Да, егеря, надо признать, много тогда дел наворотили. И в резне приняли самое непосредственное участие. но я всегда считал и сейчас считаю, что дед был прав. Регулярные войска пришли на готовое. Я не виню солдат, которые лишь выполняли приказ. Но вот командование прошло по краю пропасти.
        - И что же? Бунт был подавлен, - Патрисия не стала возражать Ливанову, хотя его мысли вызвали у нее смешанное чувство страха и неприязни.
        - Да, китайцев тогда выгнали, - директор не понял, что Патрисия спрашивала о егерях. - Многие погибли, а тех, что остались, явно не хватало на сопротивление. Они расползлись как мыши по норам. А родственники ополченцев получили компенсации, как пострадавшие от военных действий. Бабушка выбросила деньги в мусорную корзину, но отец нашел их и отнес в детский дом.
        - Неужели никто не стал возмущаться? - Патрисия уже не замечала крепнувшего мороза и внимательно слушала Ливанова.
        - Все прекрасно понимали, что деньгами от них откупились за потерю мужей и сыновей. Но восставать против армии, освободившей город? Егерями были едва ли пять человек из ста. Многие семьи просто не знали о расправе. А родственники расстрелянных сами во многом скрывали факт расправы. Командование Иркутского корпуса ополчения выступило с осуждением "акта мародерства".
        - Но вы сказали, что и сейчас что-то не в порядке в городе? - Патрисия поспешила перевести тему разговора.
        Ливанов закашлялся, раскуривая новую сигарету. Огонь спички осветил в темнеющем воздухе постаревшее лицо директора. Затянувшись, он пояснил:
        - У нас всю жизнь неспокойно. Тогда, в две тысячи семьдесят шестом году, впервые было массово применено генетическое оружие направленного действия - специально против китайцев. Они отступили и затаились. За сто лет страсти поутихли и многие забыли ужасы войны и предвоенных десятилетий ползучей резни. Сейчас желтых становится все больше, они готовят новое вторжение. Официально об этом не говорят, но подспудно все готовятся.
        Патрисия поежилась и посмотрела на далекий горизонт, где раскинулся под ночным небом необъятный Китай.
        - Идемте, уже поздно. Вам пора домой. Завтра рано утром вы уже улетаете, - Ливанов протянул руку, чтобы помочь ей спуститься с обледенелого каменного поребрика.
        Возле здания автовокзала он посадил Патрисию в машину, сказав шоферу. Чтобы тот проследил, как она доберется до гостиницы.
        На улицах уже зажглись фонари, отбрасывая блики и полосы света в салон, и машина ныряла из одного освещенного пятна в другое.
        Патрисия очнулась от навеянных тяжелым разговором мыслей только когда машина неожиданно резко остановилась у обочины. Водитель пробормотал что-то сквозь зубы и вышел на мороз. Он довольно долго копался под крышкой капота, а потом безуспешно попытался завести машину. Патрисия терпеливо ждала.
        От нечего делать она стала рассматривать квартал в окно и поняла, что они совсем недалеко от гостиницы. Надо только пройти до перекрестка и повернуть налево. Через десять минут будет знакомое здание из розового ракушечника.
        Патрисия вышла из машины и подошла к шоферу:
        - Извините, я наверное сама теперь дойду. И направлю вам кого-нибудь на помощь.
        - Подождите, скоро приедет ремонтная бригада. Я уже вызвал ее по мобильному телефону, - водитель потопал ногами, чтобы согреться. - Сейчас неспокойно.
        - Хорошо, - Патрисия отошла в сторону и незаметно перешла улицу, пока шофер склонился над двигателем.
        Вниз по улице идти было довольно скользко, и Патрисия семенила мелкими шажками, поминутно хватаясь то за стену, то за фонарные столбы. Видимо она перепутала поворот, потому что когда подняла голову и огляделась, вокруг было темно и никаких больших зданий не было видно. Вокруг были только частные застройки. Неожиданно со стороны одного из освещенных особняков раздался звук выстрела и заметались черные тени. Сердце испуганно забилось, но что-то подсказывало, что в этом доме беда. Что людям там нужна помощь. Патрисия беспомощно оглянулась, но улица была пустынна. Снова раздался звук выстрела. Патрисия бросилась туда.
        - ...Теперь тихо, по одному, - Дэн Ли держал отогнутый край жести, пока его банда протискивалась в дыру в заборе.
        Собака даже не взвизгнула: Дэн носком сапога пнул окоченевшее тело овчарки и пролез в дыру следом за остальными. В доме было почти темно, горело окно только в гостиной и еще где-то на втором этаже. Китаец шепотом начал раздавать указания. Серые тени мелькнули вдоль стен и живой изгороди.
        Один в открытую подошел к двери и нажал кнопку звонка, пока остальные прятались в тени и сбоку от дверей.
        - Извините, вы не подскажете, как пройти к дому номер сто тридцать по улице Братской?
        Дверь осторожно закрылась и открылась вновь, но уже без цепочки. Мужчина в очках и халате чуть посторонился, как бы приглашая гостя вглубь.
        В ту же секунду трое или четверо юнцов втолкнули его внутрь квартиры, вышибая дверь, и ворвались в комнату. Когда Дэн Ли переступил затоптанный порог с разбитыми очками, в доме уже вовсю хозяйничала его банда.
        Он, не торопясь, прошел в гостиную, где в дальнем углу у покосившегося торшера тихо светился и бормотал терминал. Шли вечерние новости.
        В кресле сидел связанный бельевой веревкой мужчина, на его лице набухал огромный кровоподтек. Женщина негромко всхлипывала на диване.
        - Хозяин немного буянил, пришлось научить хорошим манерам! - пояснил один из подручных Дэна.
        То, кого назвали хозяином, зло посмотрел на китайца. Дэн оскалился в мерзкой улыбке:
        - Голову дам на отсечение, что ты хочешь меня убить?
        - Да я тебя, паскуда, сам лично задушу! На глазах твоих дружков! - мужчина сплюнул на пол кровяной сгусток и закашлялся.
        - Смотри, не сдохни раньше, боец! - процедил Дэн. - Где там щенок? Тащите его сюда.
        Наверху на лестнице послышалась возня, и в комнату втолкнули маленького белобрысого мальчишку. Тот упал на ковер и стал подниматься с колен, но какой-то сопляк из банды сделал подсечку, повалив его снова, но уже на спину.
        - Я тебе говорил, что я с тобой все-таки разберусь?..
        Мальчик сжался в углу.
        - Игорь! - голос женщины резанул по ушам, и Дэн скривился:
        - Уймите суку.
        Кто-то грубо ударил ее по лицу. Ребенок скорчился на полу, и его били ногами.
        - Довольно! - Дэн сказал тихо, но все тут же разошлись в стороны. - А теперь смотри, папаша, как я разделаюсь с твоим молокососом. А потом и со всеми русскими тварями.
        Дэн распахнул полу куртки и медленно вытащил армейский нож. На заточенном лезвии скользнул отблеск люстры. Он провел пальцем по острию и шагнул в сторону парнишки.
        - Я тебя убью, - прохрипел отец ребенка. Если ты его тронешь, то я тебя из-под земли достану!
        Нож легко вошел в тело. Белобрысая голова дернулась и обмякла.
        - Разберитесь с папашей и его бабой. Я пойду, поищу, что тут есть.
        Все, дело сделано. Пора уносить ноги, пока полиция не нагрянула. Десант заметет все следы. Дэн уходил последним и не отказал себе в удовольствии посмотреть еще раз на картину разграбления. В комнате лежали тела, залитые кровью. Мальчик, похожий на поломанную куклу, и женщина в остатках халата, вся сплошь в колотых ранах, с неестественно повернутой головой. Три русских свиньи. Нет не три, две. Но ведь?..
        - Я тебе обещал, что убью! - голос был тих, но в нем сквозила такая ненависть, что Дэн застыл на месте.
        В дверном проеме, привалившись к косяку, стоял хозяин дома. В его руках было охотничье ружье - тяжелый "Заур-2123", ствол которого смотрел прямо в грудь Дэну.
        Прыгнуть как на тренировке, достать на излете висок, смести как манекен: тело изогнулось, неестественно удлиняясь.
        Но пуля успела на мгновение раньше.
        Покачнувшись мужчина выстрелил еще раз, размозжив Дэну голову. Уже теряя сознание, он увидел на пороге дома женщину с широко раскрытыми от ужаса глазами. Потом он рухнул на пол.
        Патрисия судорожно сжала кулак и закусила костяшки пальцев, чтобы не закричать от страха. Дом был перевернут вверх дном. Но самым страшным было то, что она увидела в зале: на полу лежала мертвая женщина и маленький мальчик лет десяти. Он еще дышал.
        Патрисия бросилась к терминалу, но экран остался мертво-матовым. Связь не работала. Осторожно, чтобы не наступить на кровавые пятна, она приблизилась к ребенку и стала на колени. Слева на боку расплывалось темное пятно. Нож прошел мимо сердца, но крови мальчик потерял много. Патрисия, нервно всхлипывая, перетянула непослушное тельце обрывком тяжелой шторы и выбежала в коридор.
        Отец ребенка тоже еще был жив. Он упал почти на труп мародера - у того не было головы. Патрисию затошнило. Уличный воздух немного привел ее в чувство и она, путаясь в полах шубы, побежала на улицу. У самого перекрестка, возле пятиэтажного дома она увидела человека, выходившего из подъезда. Патрисия бросилась к нему, размахивая руками и крича в голос.
        Незнакомец выступил на свет фонаря и женщина остановилась как вкопанная: в его руке был тяжелый обрез помпового ружья. И он был нацелен ей в живот.
        - Там мальчик. Раненый, - Патрисия по инерции продолжала объяснять, но мужчина-китаец смотрел на нее безразличным взглядом и не опускал ружья. -Там мальчик и ему надо помочь, - повторила она и заплакала.
        - А кто поможет моим девочкам? - голос китайца оказался полон ярости. - Они уже мертвы, а ведь они были такие замечательные, мои маленькие дочки. Что они сделали вам? Зачем вы их убили? - его руки дрожали все сильнее, и Патрисия увидела, как напрягся палец на спусковом крючке. - Неужели это только за то, что мы другие? Неужели только за желтый цвет кожи?!
        Патрисия поняла, что этот человек невменяем, что он только что потерял свою семью, и вспомнила слова Ливанова: " Спросите любого русского здесь, и он вам скажет - китайцам здесь не место! Их надо выгонять из страны." Ей стало плохо.
        Уже лежа на снегу и чувствуя, как немеют ноги и руки, она услышала, как кто-то бежит к ней, пытается поднять ее и снова отпускает. Мелькнуло лицо водителя. Кто-то громко сказал, что надо вызвать "скорую помощь". Потом Патрисия потеряла сознание.
        Глава 8
        По дороге в Канищево Саймон с увлечением искал изменения в той Рязани, которую он знал много лет назад, и хотя времени прошло немало, почти нечего не изменилось, ну разве что проложили, как он заметил, новую ветку монорельса в направлении Борковского карьера, да, пожалуй, облицевали темно-красным гранитом памятник Русско-Японскому братству.
        Черной глыбой он возвышался над Приокским парком, который смутно отсвечивал фонарями вдоль шоссе. Ореховое озеро тускнело ледяной поверхностью.
        Мягко скользя, машину обогнал вагон монорельса. Впереди редкими огоньками замаячили канищевские высотки. Вскоре пошли первые дома. Преодолев крутой подъем, машина сбавила скорость и повернула на проспект Лунина. По левой стороне зачастили фасады многоэтажек, по правой - кованая ограда набережной. Внизу неясно чернела вода Константиновского канала.
        Евгений всю дорогу без умолку рассказывал новости, но сейчас Саймон его прервал:
        - Кажется, этой улицы раньше не было.
        - Да, профессор, как помнишь, до этого жил на Интернациональной. Но сейчас он переселился в новый дом. Городские власти провели реорганизацию заселения. Буди супругу, мы на месте, - Евгений подмигнул в зеркало заднего вида.
        Саймон осторожно растолкал задремавшую жену:
        - Джули, мы уже приехали.
        - Да? - она сонно моргала и щурилась на свет фонарей. - Ну вот, не мог раньше разбудить, - сварливо сказала она, начиная прихорашиваться. - Не идти же мне к профессору растрепанной.
        - Вы великолепно выглядите, - галантно заметил Евгений, открывая дверцу и помогая ей выбраться из машины.
        Пятиэтажный одноподъездный дом в глубине двора за высокой кирпичной оградой был погружен во мрак. Светились только окна второго этажа.
        - Это профессор, - пояснил Евгений, когда они вышагивали по мощеной дорожке с аккуратно убранными клумбами в сугробах.
        Вечнозеленый кустарник по бокам аллейки был пострижен в виде шахматных фигур.
        Привратник в форменной ливрее с позументами приветливо распахнул перед ними дверь и проводил по лестнице наверх. Шаги мягко тонули в ворсе ковровой дорожки. Желтый свет дробился в граненых плафонах, убаюкивая и расслабляя.
        Саймон почувствовал, что устал настолько, что готов лечь прямо здесь, в этот густой красный ворс. Споткнувшись, он тихо чертыхнулся, но Джулия успела подхватить его под руку.
        Дверь им открыл сам профессор:
        - Заждались, заждались, - раскатисто пророкотал он на пол дома и втащил Саймона с женой в широкую прихожую. - Спасибо Герман Артурович. Вы свободны. Проходи Евгений, чего топчешься в дверях.
        Из комнаты показалась дочь профессора Анастасия с наброшенным на плечи белым пуховым платком.
        - Здравствуйте, - вежливо поздоровалась она с гостями.
        Саймон пожал протянутую ему руку. Евгений закрыл наконец дверь. В коридоре сразу стало шумно и людно.
        - Снегу-то понатащили, - беззлобно пожурила гостей экономка, принимая пальто Евгения.
        - Я обязательно все уберу, все до последней снежинки. Вот этими самыми руками, - Евгений дурачась, попытался встать на карачки.
        - Ну, будет тебе кривляться, - профессор хлопнул его по спине и пригласил всех к столу.
        В просторной гостиной, размерами напоминавшей скорее маленький зал, запросто могло поместиться человек тридцать. Под высоким потолком горела восьмирожковая люстра. У дальней стены с дверью, выходящей на лоджию, стоял столик с музыкальным центром. Квадратный коричневый ковер с витиеватым рисунком дополнял золотисто-желтые обои стен.
        В середине стоял накрытый белоснежной скатертью стол с блюдами, большинства из которых Саймон до этого даже не видел.
        - Ну что ж, отведаем, чего Бог послал, - профессор барским жестом пригласил гостей к ужину.
        Когда все расселись, и экономка разлила первое, хозяева дома и Евгений, прикрыв глаза, быстро зашептали едва слышно про себя, едва шевеля губами. Джулия вопросительно посмотрела на Саймона, но тот глазами показал: не сейчас.
        Все время молитвы и он, и жена рассеяно теребили край скатерти. Саймону было немножко неловко. Наконец профессор, окончив молитву, сказал:
        - Ну-с, приступим, - и открыл крышку супника, отчего по комнате разлился дурманящий запах.
        Через пол часа, когда прислуга уже принесла десерт, Саймон откинулся на спинку стула и ослабил ремень.
        - Ну, и как вам Россия, - спросил Вартанов, обращаясь к Джулии.
        - Замечательно, - в ее голосе прозвучало нескрываемое восхищение. - Скажите, а это на самом деле был кремль или декорация?
        Профессор удивленно поднял брови, но Саймон пояснил:
        - Мы говорим о Старой Руссе. По пути сюда мы видели из поезда зимний парк и...
        - А! - рассмеялся Вартанов, - На вас тоже подействовала чарующая ночь. Нет, кремль самый настоящий. Правда, это новодел, но очень качественный. Прошлого века. Чуть дальше, с поезда его не видно, стоит настоящий старый кремль. Он отреставрирован и теперь там исторический музей. А этот долго делали архитекторы по конкурсному проекту. Но уверяю вас: и колокольный звон и император, и дворец - самые настоящие. Кстати, недавно я там был. Удостоился личной аудиенции у самого императора.
        - Как замечательно, - Джулия мечтательно прикрыла глаза.
        - А хотите, - вдруг предложил профессор, - завтра мы пойдем в Рязанский кремль? Обещаю, что вы не пожалеете. Ведь это самый настоящий памятник русского средневековья. Он входит в Большое Золотое Кольцо России. А какой там вид! Трубеж, набережная, старые липы! Красота!
        Профессор посмотрел на Саймона и Джулию, ожидая немедленного согласия, но Анастасия отвлекла его:
        - Папа, ты совсем замучил наших гостей. Дай им хотя бы отоспаться.
        - Хорошо, дочка. Тогда попроси, пожалуйста, Аграфену Егоровну постелить в малой гостевой. Евгений, вы у нас останетесь?
        - Извините, Михаил Константинович - работа. Я скоро поеду. Вы же знаете, как мне опаздывать.
        - Ну, как знаешь. А то остался бы. У нас места много, - Вартанов взял кусок пирога и повернулся к Саймону. - Кстати, как там ваш сын? На Рождество обязательно возьмите с собой. А то я знаком с Петером только по фотографии. Да и та маленькая и старая.
        - Да ничего, учится, - ответил Саймон. - Большой уже совсем стал. Скоро колледж закончит.
        - Да время летит, - вздохнул профессор. - Кажется, совсем недавно сам еще брал вас обоих из колледжа в университет. А теперь гляди - свой уже взрослый сын.
        - А как ваши внуки? - поинтересовалась Джулия.
        - А, мои сорванцы! - профессор улыбнулся. - Один уже в седьмом классе, а другой в школу скоро пойдет. Растут и умнеют не по годам. Я покажу вам фотографии: мы летом были в Симеизе и Гурзуфе. Какие там места, Саймон. Ты не представляешь!
        - Завтра, папа. Все завтра, - Анастасия погладила руку старика.
        - Ну, да пожалуй, нам спать пора, - профессор поднялся из-за стола и кликнул экономку.
        Пока в комнате для гостей стелили кровать, а Джулия умывалась, Саймон разобрал багаж и вытащил теплые вещи. Сложив их сверху на вешалку, он пошел в комнату.
        В углу горел торшер в темно-розовом абажуре с бахромой. Толстые шторы были задернуты, и лишь в узкую щелку пробивался освещенный край клена и стены.
        Едва голова Саймона коснулась подушки, он мгновенно отключился. Без сновидений.
        Его разбудили заливистые трели.
        "Интересно, когда Джулия успела поменять звонок", подумал он сквозь сон, но трели продолжались слишком долго для звонка.
        Недовольно приоткрыв глаза, Саймон увидел веселого кенаря в клетке. Ярко-желтая птица, забыв обо всем, радовалась солнечному морозному утру. Задернутые с вечера шторы были распахнуты настежь.
        Дверь в комнату осторожно приоткрылась и в нее проскользнула служанка, внесшая глаженую одежду. Саймон сделал вид, что спит, и после ее ухода еще четверть часа понежился в постели.
        Джулия спала рядом сном праведника. Осторожно, чтобы не разбудить ее, он встал и оделся, но стоило ему потянуть дверь на себя, как та предательски скрипнула, и Джулия встревожено подскочила на постели. Саймон обнял ее, успокаивая, и негромко сказал:
        - Одевайся. Я думаю, в этом доме завтрак бывает рано, - он ласково погладил ее по голове. - Я пойду умоюсь и побреюсь, а ты пока оденься. Кажется, на стуле я видел халат.
        - Да, побриться тебе не помешает. У, колючка! - Джулия провела рукой по щеке Саймона. - Иди, давай.
        Она подтолкнула его к двери.
        Как оказалось, хозяин уже позавтракал и уехал по делам, но дома осталась его дочь.
        - Михаил Константинович обещали вернуться через час, - пояснила служанка, накрывая к завтраку.
        За столом собрались только Саймон и Джулия. Анастасия поехала с экономкой на центральный рынок за покупками. Памятуя о старой традиции дома Вартановых, Саймон попросил свежую прессу (приятно удивив его, служанка принесла газеты на английском без напоминания), и из них он узнал о том, что в Брюсселе у здания евгенического центра было подавлено крупное восстание антиевгенистов. Саймон со стуком поставил чашку на блюдце.
        - Что-то случилось? - заботливо спросила Джулия, заметив, что Саймон нахмурился.
        - Нет, все в порядке, - соврал он. - Попробуй это блюдо. Настя делает манты просто замечательно.
        Джулия протестующе замычала с набитым ртом. От обжорства ее спасла появившаяся в дверях хозяйка. Анастасия вежливо пожелала всем доброго утра и добавила:
        - Папа обещал скоро вернуться. Мы сходим за детьми. А после обеда поедем на дачу. Хотите погулять по городу?
        Саймон и Джулия переглянулись и дружно кивнули.
        - Ну, тогда одевайтесь, - скомандовала Анастасия, услышав в коридоре громкий голос отца.
        - А, гости проснулись! - радостно возгласил он, распахивая дверь гостиной. - И горазды же вы подушки давить! Хоть из пушки над ухом стреляй. - Он поцеловал в щеку Джулию и приобнял Саймона.
        - Па, мы решили прогуляться по городу. А потом зайдем за Славой и Володей.
        - Хорошо, тогда мы выходим сию же минуту. Подчиняюсь, мой генерал, - профессор приложил руку к виску, где торчал седой вихор.
        Собравшись, они шумной компанией спустились по лестнице в фойе. Вчерашний привратник в пальто и меховой шапке, кланяясь, распахнул дверь, приветливо пожелав доброго здоровья. Холодный воздух перехватил дыхание и выжал слезы из глаз. Саймон отвык от русских зим.
        На улице водитель отмывал лобовое стекло, стоящей у обочины машины.
        - Семен, на сегодня машина больше не понадобится. Нас заберет на дачу Павел. Можешь взять выходной. Приедешь за нами завтра, нет, послезавтра в два утра. Смотри, не опаздывай.
        - Как можно, Михаил Константинович, - обиженно прогудел водитель. - Будем точно-с.
        Вартанов протянул шоферу "пятерку". Тот поблагодарил, и компания направилась к остановке монорельса.
        Улица, плавно изгибаясь, вела мимо небольших домиков вроде того, в котором жила семья профессора. По обочине росли клены и липы, а чуть поодаль - целая березовая рощица. Через два квартала из-за опушенных снегом карагачей выглянули золотые купола церкви.
        - Старина, девятнадцатый век, - пояснил Вартанов, заметив заинтересованный взгляд Саймона.
        Белоснежное здание с трехъярусной колокольней стояло в окружении берез, укрывавших надворные постройки и жилой домик священника. Фасад самой церкви был скрыт за каменной стеной с мозаичными портретами Олега Рязанского и Кутузова слева от ворот, и Жукова и генерала Ильина, руководившего обороной Читы в Русско-Китайской войне двадцать первого столетия справа. Композицию завершали два лафета с гробами, на одном из которых стоял кивер героев 1812 года, а на втором - солдатская каска.
        К храму за кованой оградой вела плотно утоптанная дорога, которую расчищал деревянной лопатой мужчина в черной рясе. Из церкви по одному или небольшими группами выходили женщины в платках и мужчины, которые чуть позже, отойдя и перекрестясь на вход, надевали шапки.
        - Зайдем? - спросил Вартанов у спутников.
        Джулия кивнула, ответив за всех, и они ступили на узкую тропинку, вливавшуюся в дорогу, идущую к дверям церкви. В спины им загудела снегоуборочная машина.
        Увидев приближающихся прихожан, человек в рясе воткнул в соседний сугроб лопату и выпрямился, разминая затекшую спину. Саймон с удивлением отметил почти двухметровый рост священника и сильные натруженные руки. Большой крест на массивной цепи казался миниатюрным по сравнению с владельцем-великаном.
        - Здравствуйте, отец Сергий, - учтиво поздоровался Вартанов.
        - Добрый день, - сказала Анастасия.
        - И вы будьте здоровы, - ответил отец Сергий. - Что-то вы сегодня поздно Михаил Константинович.
        - Да вот, гостей не мог добудиться, - профессор вежливо представил Джулию и Саймона.
        Те в свою очередь тоже поздоровались с отцом Сергием.
        - Ну что ж, мы никого не гоним. Неважно, какой ты веры. Заходите, если интересно, - он внимательно посмотрел на супругов. - Службу сейчас ведет отец Филимон. Не обессудьте, народу сегодня много. Люди к Рождеству готовятся, - извинившись, пояснил он.
        Все четверо подошли к входу. Саймон краем глаза следил за размашистым троеперстием Вартанова, неумело повторяя за ним: он уже забыл, как давно не был в церкви. Наверное, с тех пор, как уехал из дома учиться.
        - Снимите шапку, - подсказал тихо мужчина, проходя рядом с Саймоном.
        - Нет-нет, вы оставьте. Нам нельзя с непокрытой головой, - остановила Анастасия Джулию, начавшую развязывать шерстяной платок.
        Они вступили под своды храма. С потолочных фресок на Саймона глянули безмятежные лики евангелистов, а прямо над головой парил Христос. Вартанов с дочерью подошли к иконе Николая Угодника и поставили свечи.
        Хотя свет проникал лишь в верхнюю часть здания через высокие, стрельчатые окна барабана, внизу его дополняло рассеянное мерцание тысяч свечей. Служитель в роскошном одеянии нараспев читал молитву и ему подпевал многоголосый хор справа от входа в алтарь. Саймон осторожно встал в углу у огромного чана.
        - Вы на крестины? - спросила старушка в цветастом платке.
        - Нет, - рассеяно ответил Саймон.
        Он вспомнил, что чан это купель.
        - Извините, - добавил он, отодвигаясь в сторону.
        Джулия и Анастасия прошли чуть вперед, чтобы быть ближе к отцу Филимону. Саймон поискал взглядом Вартанова. Тот был едва заметен в полутемном храме. Профессор подошел к еще одному столику со свечами. Мрамор был залит воском сотен огарков. Видимо его счищали, но сегодня люди непрерывно шли в церковь.
        Саймон осторожно стал рядом. Вартанов беззвучно шептал молитву.
        - Поставьте и вы свечки за родителей, - сказал он, не оборачиваясь.
        Саймон послушно зажег две свечи, протянутые профессором. Два огонька задрожали, но выровнялись и засияли желтым светом.
        - Пожалуй, нам пора, - старик кивнул оглянувшейся дочери, и они стали пробираться через толпу к выходу.
        Народу прибавлялось. Выходя на яркий солнечный свет, Саймон зажмурился, и поэтому чуть не сбил с ног статного мужчину в форме казака. Тот стоял, держа папаху на сгибе локтя и крестясь. За его спиной выстроились еще десять его сослуживцев. Осенив себя крестом трижды, мужчина надел папаху и вошел в церковь. Остальные последовали с непокрытыми головами.
        - По дарованному монархом праву казаки имеют право не снимать шапку в церкви, но не перед старшим по чину, - ответил профессор на немой вопрос Саймона и обратился ко всем. - И куда мы теперь направимся?
        - В кремль. Нам все равно по пути за детьми, - Анастасия поплотнее завязала платок и натянула капюшон шубы.
        - И как гостям служба? - рядом с ними опять стоял отец Сергий.
        - Нам очень-очень понравилось, - восхищенно сказала Джулия.
        Саймон согласно кивнул и через плечо оглянулся на храм.
        - Что ж, я вижу, вера не чужда вам. Вы еще вернетесь в церковь, - полуутвердительно - полувопросительно сказал священник, внимательно глядя на Саймона.
        У привязи всхрапнула лошадь, за ней другая. Священник отвел взгляд.
        - Что ж, доброго пути, - он снова взялся за лопату.
        - Бог в помощь, - ответил Вартанов, и они пошли к монорельсу.
        Путь до кремля был недолгим, Саймон даже немного обиделся: он не успел еще как следует рассмотреть город, как уже надо было выходить. На платформе было немноголюдно и состав, обдав их ветром, унесся дальше.
        Аллея вдоль набережной реки Трубеж была пустынной. Лишь в дальнем конце ее сторож разгребал сугробы у калитки, попыхивая самокруткой.
        - Как в сказке, - прошептала Джулия, уютно прижавшись к Саймону.
        - И впрямь как в сказке, - согласился с ней профессор. - Давно уже таких зим снежных не было. Вам в этом году повезло.
        Стайка снегирей вспорхнула с куста сирени, осыпав иней. Анастасия грустно глядела на речную пристань.
        - Что-то случилось? - чуть слышно спросил Саймон у Вартанова.
        - Она всегда волнуется, когда Сергей уходит в плавание, - так же тихо ответил профессор. - Он у нас капитан подводного крейсера. Сейчас он где-то возле Фиджи. Вернется месяца через два.
        Саймон понимающе промолчал.
        За поворотом липовой аллеи выросли купола Успенского собора.
        - Я хочу посмотреть и эту церковь, - в шутку капризничая, заявила Джулия.
        - Это собор, - поправил Вартанов.
        - Какая разница, - ответила Джулия и пошла к широким ступеням.
        Подходя к резным каменным колоннам, поддерживающим массивные кованые двери, Саймон оглянулся назад. С неба шел частый мелкий снег, засыпая цепочку следов.
        Саймону стало грустно.
        Спустя час Анастасия напомнила всем, что надо бы навестить магазин и сделать несколько покупок. А потом надо встретить детей из школы, поэтому стоит поторопиться, а Кремль никуда не убежит и сюда можно будет сходить еще раз.
        Центральный городской супермаркет "Торговый ряд Конова" светился гирляндами и цветными свечами. В залах было многолюдно, звучали смех и музыка. В маленьком кафе сновали официанты-половые в зелено-белых фирменных костюмах компании.
        Большой румяный Дед Мороз развлекал детишек, чьи родители ходили в это время за покупками. Чучела самых настоящих оленей и большие русские сани с расшитым звездами огромным мешком для подарков стояли на небольшом возвышении. "Добрый дедушка" давал погладить олешков самым маленьким, поднимая их на подиум.
        А в соседнем отделе другой громогласный бородатый Дед Мороз в паре с миниатюрной Снегурочкой устраивал конкурсы для детей постарше. На похожем подиуме стояла запряженная тройка.
        В третьем отделе кампания разделилась: женщины пошли наверх в продуктовый и парфюмерный отделы, а мужчины отправились дальше в крыло здания в поисках отдела спиртных напитков. Попутно заглянув в кондитерскую, Вартанов купил шоколадки внукам, а Саймон двух больших сувенирных шоколадных зайцев.
        Винный отдел поразил его обилием выбора и полным отсутствием покупателей. Кроме них у дальнего прилавка был только один посетитель, но и он, быстро рассчитавшись, вышел. Вернее даже выскочил за дверь.
        Саймон скользнул взглядом по зеркальным полкам: они пестрели громкими названиями "Смирнофф", "Финляндия", "Абсолют", "Гжелка", "Сибирь", "Енисей" и многими другими. Вина и шампанские тоже поражали разнообразием.
        - Чего изволите? - перед ними вырос продавец в уже знакомом темно-зеленом жакете с услужливой улыбкой на лице.
        - Нам бы водочки, - обратился к нему Вартанов.
        В его голосе Саймон уловил некоторое стеснение.
        - Полный выбор. Позвольте полюбопытствовать, вам по какому случаю?
        - К приезду гостей. - Вартанов кивнул на Саймона.
        - В таком случае могу порекомендовать "Столичную" или "Ямскую", - начальник отдела поманил из-за прилавка расторопного молодого продавца.
        Тот опрометью кинулся к полке доставать бутылки.
        - А есть что-нибудь экзотическое, на сувенир? - спросил Саймон директора.
        - Если вы хотите сделать подарок другу, я бы посоветовал вам "Финляндию" или "Енисей". "Камчатский Гейзер" к сожалению еще не завезли. Заходите после обеда, - извинился "зеленый жакет". - Ну, так как? Вы будете брать?
        - Пожалуй, - профессор уверенно посмотрел на начальника отдела. - Сделайте нам пару "Столичных", "Финляндию" и "Енисей". Да, и не забудьте шампанское - лучше "Советское". С нами дамы.
        - Сию минуту-с!
        Директора сдуло, как ветром и через пять минут на прилавке стояла украшенная лентами и рождественской открыткой корзина, из которой торчали горлышки бутылок, пересыпанных золотистой стружкой. В воздухе запахло сосновой смолой.
        - С вас семьдесят шесть рублей.
        Глаза Саймона полезли на лоб (в Европе это стоило вдвое дешевле), но профессор, не раздумывая, достал сотенную бумажку, протянув ее кассиру. На выходе к Саймону подошел давешний директор и вручил красивый футляр с оплетенной бутылью:
        - Это новогодний подарок юбилейному покупателю. Вы сотый клиент этой недели.
        Опешивший Саймон не нашелся, что сказать и только пожал протянутую ему руку.
        - Заходите еще. Рады будем помочь.
        - Благодарю, - ответил профессор, и они вышли за стеклянную дверь.
        - У вас такая дорогая водка! - воскликнул Саймон.
        - О, не удивляйся. Это пережитки борьбы с алкоголизмом. Была и такая проблема в России, - Вартанов шумно вздохнул. - Сто рублей не деньги. Раз в пол года можно и потратить. И потом, ты у меня в гостях.
        - И все же странно, так мало посетителей. Он не шутил насчет сотого?
        - Это еще предновогодний ажиотаж. А так - дай бог, пятеро в неделю заходят. Можно цену и втрое снизить, все равно никто не будет покупать больше, - профессор расхохотался, увидев вытянувшееся лицо Саймона.
        Большой неповоротливый джип-вездеход "Ярославич" подобрал их с детьми у парка Победы. Когда огромный монумент к двухсотлетию победы над Германией исчез за поворотом, Саймон накинул ремень и оглянулся на Джулию, сидевшую позади с Анастасией и мальчиками:
        - Ты не замерзла?
        - Нет, - Джулия поплотнее запахнула куртку и с интересом стала разглядывать проносившийся за окном пейзаж.
        Движение было интенсивным, но водитель джипа умело находил путь в потоке машин.
        Это был бородатый, неразговорчивый мужчина в кожаном кепи, на вид ему можно было дать лет сорок. Он сосредоточенно глядел на дорогу, не обращая внимания на пассажиров.
        Саймон тоже посмотрел вперед. Профессор рядом с ним задремал. Дорога стрелой уходила к горизонту, укрытому ровной серой пеленой туч.
        По обеим сторонам высились многоэтажки, перемежавшиеся скверами. Везде было людно: массы детей играли в снежки и лепили снеговиков. Вскоре высотные застройки сменились двух - трехэтажными домами за заборами, а еще чуть погодя частными усадьбами. Только далеко в стороне, за небольшим леском темнели громады нового района.
        Фасады дач удивляли разнообразием стилей, но все они гармонично вписывались в картину русской зимы и Рождества, часто рисуемых на открытках.
        Вдруг Саймон увидел на опушке сосняка настоящий деревянный сруб-пятистенок. Из его трубы столбом вверх шел сизый дым. Бревенчатые стены с прядями черного мха, прятались в тени строевого леса.
        Картина была завораживающая. На завалинку дома вышел колоритный седобородый старик, к которому с веселым лаем подлетели, виляя хвостами, три или четыре дворняги. Когда избушка скрылась за поворотом, звонкий лай был слышен еще минуты две.
        - Кто это? - спросил Саймон.
        - Это писатель Георгий Карцев, - ответил водитель.
        Саймон даже вздрогнул от неожиданности: попытайся он вспомнить имя соседа по лестничной площадке, у него это вряд ли получится, а здесь старик в совершенно другом краю города. Может быть даже не знакомый лично с водителем.
        - Он ваш знакомый?
        Водитель улыбнулся и покачал головой.
        - Вы читали его "Сибирские заметки"? - спросил он в свою очередь.
        Саймон к стыду своему признался, что не читал и более того - вообще не слышал об этом авторе. Тогда Павел начал рассказывать Саймону биографию писателя, пересказал пару его романов, интересно раскрыв свой взгляд на них, и даже пообещал подарить книгу.
        - Скажите, - поинтересовался Саймон у водителя, - вы так хорошо знаете русскую литературу. Почему с университетским образованием вы пошли работать водителем?
        Теперь удивился уже Павел:
        - Что вы! У меня простое образование колледжа. А водитель это моя специальность. Я учился год в школе и еще четыре на факультете автомеханики, - Павел оторвал взгляд от дороги и мельком взглянул на Саймона.
        - Но, вероятно, литературу вы изучали сами?
        - Нет, мои знания ограничиваются рамками учебной программы. Ну, может быть, еще была хорошая библиотека у бабушки.
        Саймон кивнул и снова посмотрел в окно.
        - Вот мы и дома! - профессор, казалось, бодрствовал всю дорогу. - Видишь тот поворот, Саймон? Двухэтажное здание с мансардой. Это наша загородная резиденция.
        Вартанов гордился, и было чем. В глубине большого парка, через который вела широкая, мощеная камнем дорога через можжевеловую аллею, стоял роскошный дом в стиле ретро. Высокая двухстворчатая дверь за широкой лестницей, резная колоннада, поддерживающая изящный, но простой, без рисунка, фронтон и фигурная черепичная крыша с бронзовым флюгером в виде парусника.
        Здание было сложено из крашенного в желтый туфа, гармонично сочетавшегося с темно-зеленой черепицей. На краях водостоков повисли длинные сосульки, на жерлах труб шапками лежали сугробы.
        Машина подъехала к воротам, и створки почти сразу же разошлись в стороны, открывая путь. Джип не спеша въехал за ограду. Только сейчас Саймон заметил скрытый между туй и карликовых елей домик сторожа. Тот в окошко вежливо поздоровался с профессором и гостями. Вартанов махнул рукой в ответ и обратился к шоферу:
        - Подавай к подъезду, Павел, и ставь машину в гараж. Возьми себе выходной до завтра.
        Водитель кивнул, подгоняя машину к парадному входу.
        Первыми из машины на снег выскочили дети и принялись кидаться снежками. Саймон, глядя на резвящихся мальчишек, вдруг скинул перчатки и, схватив снег голыми руками, бросил снежок в Джулию. Мокрый комок попал ей в плечо. Она, взвизгнув и ухватив за руку Анастасию, бросилась догонять мужа. Через пару минут они все вывалялись в снегу и профессор, хохоча, взялся поднимать и отряхивать их.
        Наконец на шум и гам двери дома открылись, и истопник в овчиной безрукавке позвал приехавших:
        - Михаил Константинович! Анастасия Михайловна! Извольте в дом. Слава, Володя - простудитесь. Скорее в тепло.
        За двойными дверями и прихожей их встретил просторный холл с мягкими диванами и креслами, жарко натопленным камином и фонтаном с настоящими золотыми рыбками в середине комнаты. Саймон украдкой сосчитал - их было девять, вальяжных, золотисто-красных вуалехвостов.
        В дальнем углу холла были импровизированные маленькие джунгли. Финиковая пальма в окружении папоротников и лиан пестрела орхидеями и какими-то яркими тропическими цветами, названия которых Саймон не знал. Подойдя чуть ближе, он понял, что часть цветов была ненастоящей - живые не вынесли бы сурового климата и сквозняков.
        На встречу приехавшим спустился по боковой лестнице плотный коренастый мужчина во фланелевом костюме. Пожав руку Вартанову, он поздоровался с остальными и громко пригласил всех:
        - Стол уже накрыт.
        Одновременно с этими его словами, большие стеклянные двери справа открылись, Саймон успел заметить камердинера, и их взору предстал роскошный длинный стол с массой блюд: копченая осетрина, ароматный грибной пирог, блюдо с пловом в окружении супниц и салатниц, нарезанный тонкими ломтиками прибалтийский сыр, хрустящие маринованные огурчики, черная икра, а в центре венцом кулинарного искусства возвышался подрумяненный поросенок с печеным яблоком во рту. Саймон еле слышно застонал.
        - Не волнуйтесь дорогой друг, - ласково прошептал над ухом профессор. - Вы помните, что из этого дома голодными не уходят.
        Закусив губу Саймон сел за стол. После короткой молитвы все приступили к трапезе. Саймон попросил себе небольшую порцию плова и салата.
        - Не хватай руками, - сердитый голос Вартанова заставил младшего внука взяться за вилку для рыбы. - Что за манеры?
        Джулия молча проследила за Анастасией, но та абсолютно спокойно продолжала есть. Чтобы как-то прервать неловкое молчание, Саймон поинтересовался:
        - Скажите, профессор, а у вас все водители такие образованные?
        - У меня? - изумился Вартанов.
        - Нет, - поправился Саймон, - я имел в виду в России в целом.
        - Чем это вас так удивил Павел? - спросил Вартанов.
        - Просто мы с ним беседовали о литературе.
        - А, - понимающе сказал профессор, - он всегда любит рассказывать моим гостям о Карцеве. И что тут странного?
        - Я сначала подумал, что человек окончивший университет мог бы найти работу поприличнее, чем водитель.
        - Это вы зря, - Вартанов махнул рукой. - У него только среднее образование. И потом, я ему неплохо плачу - сто рублей в месяц. И это на двадцать пять больше, чем в муниципальном таксопарке. Лет через десять у него уже будет приличный капитал. По крайней мере, дети его не останутся бедными.
        - Но почему водителем? - Саймон отложил вилку.
        - А что тут непонятного? - снова изумился профессор.
        - Папа, не забывай, что наши гости давно не были в России, - с укоризной сказала Анастасия.
        - Не так уж и много изменилось за эти десять лет! - проворчал Вартанов.
        - Не слушайте его, Саймон. Он иногда сердится по пустякам. Просто так сложилось, что у нас в стране самые распространенные учебные заведения - по подготовке врачей, учителей и служащих сервиса, в частности водителей, - пояснила Анастасия.
        - Что вы хотите сказать? Что пойти дворником, поваром или экономом выгоднее, чем заниматься наукой или бизнесом? - Саймон даже забыл о переполненном желудке.
        - Если каждый пойдет в науку, то некому будет заниматься менее квалифицированным трудом, - сказал молчавший до этого управляющий. - И потом, далеко не каждый может реализовать себя в бизнесе в современных условиях. Не всем дано быть Рокфеллерами и Селецкими, да и магнаты не пропустят конкурентов наверх. У вас в Европе тоже ведь не все подались в науку? Есть и дворники. Кто-то ведь моет лестницу у вас в доме.
        - И еще: не все могут себе позволить высшее образование, - Анастасия взглянула на Саймона. - Если на шофера или истопника можно выучиться бесплатно, за счет государства, то вот высшее образование обойдется очень дорого. Даже на управляющего надо учиться пятый год платно.
        Управляющий кивнул, подтверждая ее слова:
        - Да, три тысячи за год. Мне даже пришлось взять академический отпуск, чтобы скопить недостающую сумму.
        - А что вы окончили? - заинтересовавшись беседой, спросила Джулия.
        - Тамбовский государственный экономический колледж сервиса.
        - Весьма солидное заведение, - сказал Вартанов. - Там учатся пять лет вместо положенных четырех. И выходят с начальным высшим.
        - Скажите, - обратился Саймон к управляющему, - везде государственная программа колледжей одинакова?
        - Да, и смею заверить вас - весьма обширная, - управляющий с интересом посмотрел на собеседника.
        - А в нее включена, - Саймон на секунду задумался, - британская литература?
        - Не только. Еще и история. Правда, литературу мы изучали не в полном объеме, но, по крайней мере, Чосера, Байрона, "Озерную школу", Шекспира, Шоу и Хаксли я помню достаточно хорошо, - ответил управляющий, немного стесняясь.
        Саймон снова взял вилку, сделав вид, что хочет маслин. Сейчас у него было такое чувство, как будто его обидели и не извинились. Хотя Саймон тоже получил образцовое образование, но он был узким специалистом. Все пять лет учебы им твердили, что они станут лучшими из лучших, но почему-то у него было ощущение, что шофер и этот моложавый управляющий в чем-то превзошли его, Саймона - крупнейшего в Европе специалиста в области евгеники. Косточка маслины хрустнула на зубах, и он почувствовал боль.
        Извинившись, Саймон вышел из-за стола.
        Когда он вернулся, уже принесли десерт: фруктовый торт, мед в маленьких хрустальных розетках, сок в запотевшем кувшине, кренделя домашней выпечки с маком и свежесваренный кофе. Саймон отвлекся от мрачных мыслей.
        Ближе к вечеру к Вартановым нагрянули гости. Сначала приехал Евгений с женой и дочерьми. А чуть позже зашел сосед по даче, потомственный дворянин Василий Федорович Литвинов с внучкой. Саймон и Джулия, сославшись на усталость, улизнули на улицу, чтобы нагулять аппетит.
        Они медленно пошли вдоль по аллее. Джулия взяла Саймона под руку. Тихий мелкий снег сыпал с затянутого тучами ночного неба. На западе над городом желтовато-розовым пятном горели облака. Свернув на боковую дорожку, они не спеша, пошли между старыми можжевеловыми кустами и густыми голубыми елями в снежных шапках.
        - Интересно, как там Марта? - вслух подумала Джулия. - Жаль, что она не с нами.
        Саймон издал неопределенный звук.
        - Скажи, дорогой, - с тревогой спросила она мужа, - у них с Эйнджилом есть хоть один шанс?
        - Как тебе сказать, - замялся Саймон.
        - Ой, вот только не юли, как ты это обычно делаешь! - раздраженно сказала Джулия.
        - Шанс есть всегда, - сказал Саймон и быстро перевел тему в новое русло. - Пойдем назад, нас, наверное, уже ждут.
        Они до конца обогнули небольшой пруд и вскоре вышли на главную аллею. Из дома слышались музыка и смех. Саймон прислушался: над зимним садом неслась протяжная русская народная песня, в которой Саймон без труда узнал "Стеньку Разина".
        Из-за острова на стрежень,
        На простор речной волны,
        Выплывали расписные,
        Острогрудые челны...
        Саймон и Джулия даже замедлили шаг, чтобы дослушать до конца песню: так сильно она звучала этим морозным вечером. Когда в воздухе замолк последний звук и опустилась тишина, они, наконец, зашли в дом, встретивший их теплом и уютным потрескиванием камина. На улице становилось все холодней, дыхание паром вырывалось в студеном воздухе декабря. Отряхнув снег в прихожей, они вдвоем вошли в жарко натопленный холл.
        У каминной решетки стоял, вороша угли, истопник. Из кухни в гостиную вошла служанка с большим подносом, на котором дымилось блюдо с запеченным гусем.
        - А вот и наши гулены! - приветствовал их Евгений, входя в холл. - Идемте за стол. Все уже в сборе.
        В гостиной действительно было полно народу. Увидев Саймона и Джулию, Анастасия громко хлопнула в ладоши и сказала:
        - Теперь все садимся.
        Когда каждый занял отведенное ему место, Вартанов первым показал пример, сложив руки для молитвы. Все склонили головы над столом. Саймон тоже попытался вспомнить хоть что-то, отдаленно напоминавшее молитву, и даже преуспел в этом: по крайней мере, половину "Отче наш" на польском - сбивчиво и неровно - он пробормотал. Только после этого все приступили к трапезе. Завязался неспешный разговор. Все разбились на группки. Только Саймон сосредоточенно думал о чем-то своем. Неожиданно его сосредоточенность прервал Евгений:
        - Давайте спросим специалиста, что он скажет об этом. Саймон, каково твое мнение?
        - О чем вы? - он оторвался от еды.
        - Мы говорим о евгенических бунтах, - объяснил Литвинов.
        - Что именно вас интересует? - вежливо поинтересовался Саймон.
        - Мнение официальной зарубежной науки.
        - Ну, здесь я могу вам сказать только то, что говорил всегда: это крайне вредное и реакционное движение. Отмена евгеники приведет к анархии..., - и Саймон принялся пересказывать свою последнюю лекцию.
        В спор вмешался Вартанов, до этого мило беседовавший с женой Евгения Ольгой:
        - Конечно, я согласен с тобой, что бунты отнюдь не укрепляют политическую стабильность, но они показывают, что программа несовершенна. Поэтому мы должны не огульно отрицать их, а прислушаться к мнению масс.
        - И что же? Допустить поголовное размножение уродов? - спросил Саймон, - Или вы хотите усиления Китайской демографической экспансии?
        - Ну что вы! - профессор даже картинно всплеснул руками, - Мы ведь именно о китайской агрессии и говорим. Надо сменить принцип общего равенства в евгенике принципом расовой избирательности.
        Литвинов одобрительно кивнул, но Саймон возразил:
        - На это вряд ли кто-нибудь согласится. Это противоречит демократическим нормам и нарушает права личности.
        Профессор лишь таинственно улыбнулся и погладил бородку. Вдруг шум на другом краю стола привлек внимание мужчин.
        - Настенька, спой нам. У тебя так хорошо получается! - умоляющим голосом попросила Ольга.
        Увидев, что на нее все смотрят, Анастасия смущенно попросила старшего сына сесть за фортепиано и аккомпанировать ей. Встав сбоку от инструмента, она выждала паузу и начала романс, которого Саймон никогда не слышал:
        Отцвели уж давно
        Хризантемы в саду,
        Но любовь...
        Володя играл очень чисто, чему Саймон удивился: мальчику было всего тринадцать лет. Когда романс кончился, все зааплодировали. И тут сквозь гром аплодисментов раздался бас Литвинова:
        - Айда гулять!
        И в этот же миг тишину за окном разорвали треск и грохот фейерверков и звон бубенцов: залитая разноцветными огнями, в ворота ворвалась русская тройка и понеслась рысью к парадному входу, раскидывая сугробы и взметая водопады серебристой пыли.
        Все бросились на улицу, на ходу натягивая шубы и шапки.
        - Ксения Егоровна, - бросил Вартанов экономке, - готовьте десерт часа через два!
        Хозяева и гости высыпали на заснеженное крыльцо, где уже ждали большие, крытые стеганой попоной сани. Кони утаптывали снег и дышали густым паром. Все вповалку рухнули на сани, и тройка рванула с места в карьер.
        Прогулка затянулась до глубокой ночи, поэтому длинного застолья с десертом не получилось. Детей отправили спать немедленно, да и остальные не стали засиживаться заполночь. Саймон едва дополз до подушки, как его свалила усталость длинного и полного новых впечатлений дня. Огни погасли и светилось только окошко сторожа в глубине сада.
        Саймон давно уже не видел таких ярких снов, может быть только в детстве.
        Он стоял в церкви, в костеле святого Войцеха. Сумрачные своды едва освещались колыханием свечей.
        - Не бойся, - голос матери был серьезным, но успокаивал.
        Маленький Саймон посмотрел на отца. Тот стоял, вытянувшись как струна, и не глядел на него. Саймон почувствовал, как его осторожно подтолкнули в спину.
        - Иди! - мать незаметно сунула что-то ему в руку. - Не бойся, - повторила она снова.
        Саймон захотел сделать шаг, но неожиданно алтарь сам надвинулся на него. Обернувшись, он увидел далеко-далеко, почти у самого входа, на скамье мать. Через проход от нее сидел отец с закрытыми глазами.
        - Подойди ко мне, - раздался голос за спиной Саймона.
        Повернувшись, он уперся взглядом в нательный крест пастора.
        - Как тебя зовут?
        - Саймон, - пересохшими губами прошептал он.
        - Не бойся, Саймон.
        Сутана надвинулась на него. Мальчик поднял глаза и увидел, что на него смотрит он сам. В ужасе он повернулся и бросился бежать по бесконечно длинному проходу между скамьями.
        - Ты еще вернешься в церковь, - раздался за спиной голос отца Сергия.
        В проходе вырос крестящийся казак. Его лицо пугающе исказилось, и он отпрянул от Саймона. Налитые глаза бородатого казака дрожали прожилками сосудов. Разжав ладонь, Саймон посмотрел на вещь, которую до этого крепко держал в кулаке: это был маленький крестильный крестик, по которому сбегали капли крови из порезанных пальцев.
        Саймон проснулся.
        Весь день они провели на даче, гуляя по окрестностям.
        Евгений неожиданно уехал, извинившись и сославшись на какие-то неотложные дела. Вартанов за завтраком нехотя пояснил, что его вызвали куда-то на Урал, толи в Красновишерск, толи в Пермь. Вроде бы надо было решить небольшие проблемы с уклонистами от евгенического контроля за рождаемостью.
        Вечером, когда Джулия собирала вещи к отъезду, Саймон бесцельно слонялся по дому. После отъезда других гостей в усадьбе стало пусто и безлюдно. Прислуга ходила по дому едва слышно, а управляющий вообще куда-то уехал по поручению Вартанова. Проходя мимо кабинета профессора, Саймон остановился и прислушался. Там кто-то разговаривал.
        Через неплотно прикрытую дверь до него донесся голос Вартанова, который отвечал неизвестному собеседнику:
        - Если возможно, я хотел бы знать предельные сроки.
        - Попытайтесь уложиться в два-три месяца. В идеальном случае, - голос говорившего был раскатистым и властным, - мы хотели бы увидеть первые результаты через три недели.
        - Непременно постараюсь успеть, Алексей Константинович.
        Вартанов встал, судя по всему из кресла. Саймон еще немного приблизился к двери. Из окна на него упали косые кровавые лучи заходящего солнца.
        - Ну что вы! Я вас не тороплю, - покровительственно заявил собеседник Вартанова.
        - Благодарю за доверие, ваше высочество.
        В щель Саймон увидел профессора, стоявшего к нему спиной, и экран коммуникатора с очень знакомым лицом.
        - Спокойной ночи, Алексей Константинович.
        - И вам тоже спокойной ночи. Передавайте привет Насте и Вове со Славой. Я их скоро навещу, - собеседник выключил связь.
        Осторожно, неизвестно от чего скрываясь, Саймон отошел от двери и поднялся в мансарду.
        Войдя в комнату, он остановился перед большим окном. Западная часть небосклона была объята пламенем. Огненные перья облаков растрепанным веером окружали косматый шар солнца. По земле пролегли густые черные тени. Одинокая яблоня в саду казалась обугленным скелетом на фоне багряного заката.
        Только сейчас Саймон понял на кого был похож собеседник Вартанова: на российского императора Константина V. Это был его родной брат.
        Глава 9
        Декабрьское утро выдалось пасмурным: низкие разодранные облака смутными тенями неслись в завывающих порывах ветра и изредка просыпали на землю сухую снежную крупу. Голые ветви деревьев стряхивали наледь в промерзшие до дна лужи. На проселке не было видно ни одной собаки - все дворняги попрятались по будкам и закутам.
        Дома выглядели серо и неприютно: из окон лился желтый сиротливый свет, но солнце вот-вот готовилось его загасить. В отдалении хлопнула дверь и зарычал, прокашливаясь, мотор грузовика-полуторки.
        Верхняя Вишера просыпалась.
        В доме фермера Киреева сегодня было людно, пришли гости. Вернее они пришли вчера, а сегодня утром неждано-негадано его навестили сельский участковый Антонов и сосед-дачник Жихарев. Сейчас хозяин поил гостей чаем и водкой в честь прошедшего дня рожденья, а сам лечился после возлияний. Разговор шел медленно, жарко натопленная кухня и завывающий промозглый ветер настраивали на задумчивый лад и разговоры за жизнь.
        В такой компании Семен Федотович Киреев любил посудачить о сельских новостях, тем более, что участковый был осведомлен в них более других, к чему его обязывали должность и положение. Однако сегодня разговор получался на редкость бессодержательным. Можно было подумать, что Вишера залегла в спячку до весны. Милиционер вспомнил пару анекдотов, да повторил двухнедельной давности историю о том, как всем отделением спасали сбежавшую корову Дарьи Митиной, свалившуюся в прогоревший торфяник в лесу.
        Становилось скучно.
        - А вот скажи мне, Федотыч, что ты в будущем году делать будешь, а? - неожиданно прервал долгую историю сосед-дачник.
        - Как что? - с похмелья голова соображала туго, и Киреев не сразу понял, в чем суть вопроса. - Ты это о чем, Михалыч?
        - Неужто не слышал, что со следующего года, с самого января, начнет работать комиссия по контролю за рабочей силой, - Иван Михайлович прищурясь посмотрел на фермера поверх чашки.
        - Ну и что? - опять не понял Киреев. - А я тут при чем?
        - Не скажи! - дачник в шутку погрозил пальцем. - Очень даже при чем. А у кого десяток китайцев спит в сарае? То-то!
        Иван Михайлович рассмеялся, глядя на переменившегося лицом соседа.
        - Ладно тебе стращать-то! Какие китайцы? Окстись! - Семен Федотович налил себе еще немного и, поморщась, выпил залпом.
        - Не отпирайся, - вдруг вставил молчавший до этого участковый. - В деревне разве только ленивый не знает, что у тебя три десятка нелегальных рабочих. Кроме китайцев человек десять киргизов, да еще кто-то, сейчас не припомню. Но в участке можно посмотреть, - строго добавил он.
        Киреев как-то сразу поник и заискивающе посмотрел на милиционера:
        - Ты ведь документики-то подберешь, Петр Порфирьевич? Уж за мной дело не станет, ты меня знаешь. Разве ж я тебя когда обманывал? - и тут же начал сокрушаться. - Где ж мне столько денег на налоги найти, да на рабочую силу? Субсидии не повышают, а цены закупочные на целых пять процентов упали по осени! Грабеж среди бела дня! Сам тружусь, спины не разгибая, и другим отлынивать не даю! Ну, так как, Петр?
        Фермер с ожиданием посмотрел на милиционера, но тот молча разглядывал узор на скатерти. За него ответил Жихарев:
        - Все уладишь, не торопи человека. Что мы, сами что ли не решим эти вопросы? Свои люди - сочтемся, - он примирительно хлопнул по плечу Киреева и налил ему еще.
        За окном неожиданно громыхнуло и стекло тренькнуло. За занавеской мелькнула тень.
        - Выстрел что ли? - неуверенно спросил дачник.
        - Похоже на то, - меланхолично сказал участковый и потянулся за портупеей, висевшей на спинке стула.
        В дверь сильно постучали и чей-то громкий голос потребовал милиционера Антонова, потому как дурень Чеканов сейчас всех постреляет. Киреев и Михаил переглянулись, а участковый быстро исчез за дверью. Оба соседа, не сговариваясь, поспешили за ним.
        На улице мороз цепкими пальцами перехватил дыхание и заставил сбиться на шаг: только милиционер шел размашисто как на учениях.
        Гулкий звук выстрела спугнул стаю черно-серых ворон на старой березе у околицы, и те, невпопад махая крыльями, разлетелись грязными кляксами в белесом небе. Ветер почти стих.
        Только обернувшись и посмотрев через плечо, Петр Антонов понял, что их нагоняет старый грузовик, и это был не выстрел, а звук глушителя. Водитель, поравнявшись с идущими спешным шагом людьми, предложил подкинуть их до места.
        В теплой кабине уютно пахло бензином, грузовик был действительно очень старым, и крепким табаком. Участковый поморщил нос:
        - Куришь, Сергей Игнатич? Ан как сейчас шмон наведу в кабине?
        Водитель беззлобно рассмеялся и вновь стал смотреть на дорогу: по льду скользила ребетня, норовя попасть под колесо. Водитель надавил клаксон.
        У развилки участковый прервал молчание и, хлопнув шофера по плечу, сказал:
        - Сгружай нас здесь. И смотри - поймаю, мало не покажется.
        Сергей еще раз сверкнул белозубой улыбкой и, ничего не ответив, укатил в сторону правления.
        У тына самого крайнего подворья над яром собралась толпа. Человек сто негромко гудели потревоженным ульем. Особенно выделялся статный черноглазый скотник Роман: его голос перекрывал все остальные. Среди селян бестолково металась фигура милиционера Ланцова. Съехавшая набекрень шапка открыла красное ухо. Табельное оружие болталось где-то в районе пупа.
        Антонов досадливо поморщился: во всем отделении менее всего он любил и ценил именно Ланцова, но сейчас, видимо, придется работать с ним в паре. Он тяжело вздохнул.
        Заметив начальство, милиционер поспешил с докладом, но старший участковый не дал ему проявить служебное рвение:
        - Почему беспорядок? Почему вы не потрудились известить меня лично и я узнаю обо всем как всегда последним? И почему, наконец, вы представляетесь не по форме?
        Повышенный тон возымел действие и Ланцов, приведя себя в относительный порядок, доложил по форме:
        - Младший участковый, сержант Ланцов. Провожу обеспечение порядка на вверенной мне территории. В шесть часов утра по местному времени имело место правонарушение со стороны гражданина Чеканова, проживающего в доме... номер..., - сержант беспомощно оглянулся на дом, в надежде углядеть номерной знак.
        - Продолжайте, - зло подогнал его Антонов и Ланцов торопливо продолжил:
        - Вышеозначенный гражданин отказался открыть дверь инспектору по демографическому надзору...
        - Где он? - спросил сержанта Антонов.
        - Да вот же он, - обрадовано показал на небольшого безликого человечка в бобровой шапке и дорогой шубе милиционер.
        Ланцов побежал впереди начальника, чтобы представить его приезжему чиновнику. В ответ на рукопожатие, инспектор Матвеев сдержанно кивнул и объяснил причину визита.
        Как оказалось, кто-то, позарившись то ли на дом, то ли на земельный пай Чеканова в артели, донес в демографическую службу о том, что у него пятеро детей. И вот теперь инспектор, желая ознакомиться с реальными фактами, рискует получить пулю. Отец семейства совершенно обезумел и грозит пострелять всех, кто попытается войти в дом. Матвеев передернул плечами и выпятил нижнюю губу.
        - Как же вы допустили этот случай, господин лейтенант? - скорбным голосом спросил чиновник, но Антонов услышал в нем намек на некомпетентность.
        - Других дел хватает, кроме надзора, - огрызнулся он и пошел к двери.
        Народ немедленно расступился, а скотник Роман пробасил в спину:
        - Поосторожнее, он ведь пьян! Мало чего еще выстрелит.
        Антонов только отмахнулся.
        Подойдя к двери, участковый постучал и представился. В ответ за толстыми досками послышалась возня и ругань, а потом чей-то голос посоветовал ему убираться прочь, пока он, участковый, не схлопотал пулю в живот. Дело принимало нехороший оборот, грозя серьезными нарушениями закона. Лейтенант поправил ремень и строго повторил:
        - Чеканов, лучше давай миром, пока не порешил кого в запале.
        В ответ в наступившей вдруг тишине отчетливо щелкнул взведенный курок.
        Дальнейшее случилось молниеносно.
        Участковый понемногу приходил в себя: небо над ним обретало четкость и контраст. В белесой пелене облаков мелкими вкраплениями кружились все те же вороны. Над лейтенантом склонилось лицо Ланцева.
        Антонов вспомнил: выстрел пробыл дюймовую доску мореного дуба и швырнул щепу ему в лицо. Пуля прошла рядом с виском, чудом не задев его.
        - Хорошо не картечью палил! - обрадовано басил рядом Роман, а припасливый Киреев поднес к губам Антонова горлышко фляги.
        - Вы целы? - спросил бледный инспектор, и милиционер кивнул.
        - Надо вызвать подмогу, сами мы его оттуда не вытащим, - хрипло добавил он, когда живительное тепло водки пробежало по жилам, приводя в чувство. - И, в конце концов, когда уберут ротозеев? Постреляют ведь идиотов! - заорал он на опешившего Ланцева.
        Тот бросился выполнять поручение и, слегка сопротивляясь, толпа отступила от калитки, оставив свободный пятачок метра в четыре. Матвеев что-то набирал на своем мобильнике, но старший участковый прервал его:
        - Не надо бригады. У нас есть еще пять человек, да в соседнем селе семеро. Вместе мы его заставим сдаться. Ваши люди чужие и им не место в деревне. Со своими я разберусь как-нибудь сам, - Антонов, не оборачиваясь на обиженного Матвеева, стал тыкать в клавиши служебной "трубки".
        Люди внимательно следили за разговором. Антонов что-то настойчиво и зло объяснял невидимому собеседнику и, наконец, вздохнув, убрал телефон и почесал слипшиеся под теплой шапкой волосы. Повернувшись к инспектору, он пояснил:
        - Придется подождать. От Ишерима не близко, да и дорогу, говорят, сейчас местами занесло, - Антонов пожал плечами.
        Инспектор брезгливо пожевал губами, но промолчал.
        Ждать пришлось довольно долго. Подкрепление из соседнего Ишерима прибыло только к полудню. Инспектора отогревали в доме неподалеку, а хитрый Киреев завлекал охотой и рыбалкой на лето, явно налаживая контакт с представителем власти. Инспектор оттаял и весело и заразительно хохотал над шутками фермера. Антонов вышел на улицу, проверить оцепление. Весь участок - шесть человек - стояли редкой цепью, перекрыв улицу и соседний проулок. Семья из дома напротив во избежание несчастного случая была временно выдворена во двор. Баба заливисто причитала, а муж ее злобно хмурился и изредка матерно ругал соседа, испортившего выходной. Народ серой массой шумел у перекрестка.
        Антонов поймал себя на том, что разминает в пальцах папиросу, просыпая табак в снег. Он смял тонкую бумагу и бросил обломок в мусорную кучу.
        Издалека донесся сигнал клаксона и, нехотя расступившись, зеваки дали дорогу бело-синему микроавтобусу милиции. Из него как по команде выскочили на грязный снег пятеро человек в форме. Младший лейтенант Гаврилин направился сразу к Антонову, доложить о прибытии.
        - Вольно, Миша. Потом тянуться будешь. Сейчас давай с тобой как мужик с мужиком побазарим. К нам заехал инспектор из этих, из "сычей". А у меня на участке Чеканов с "неучтенками" - пятеро мальцов. Ну, сам знаешь, у тебя что ли такого добра нет! - рассердился участковый. - А инспектор - дурак. И как на зло - упертый. Слава богу, я не дал ему бригаду вызвать. А то эти "чистильщики" враз мужика положат. Помоги мне? - попросил он неожиданно виновато.
        - Не дрейфь, Петр. Прорвемся, - Гаврилов хлопнул товарища по плечу и добавил в полголоса. - Уж постараюсь, чтоб без крови. Чай свой мужик, да и нам тут жить.
        Повернувшись, он поспешил расставить своих ребят: те в замешательстве топтались возле накатанной ледяной дорожки.
        Из дома вышел Матвеев:
        - Как продвигаются дела? - он что-то дожевывал и речь его была невнятной.
        Антонов ничего не ответил и, кинув злой взгляд на приторно улыбавшегося Киреева, зарысил к своим.
        Гаврилов уже проводил рекогносцировку:
        - Илюхин и Свирюков зайдут сзади дома. Посмотрят, что там в саду. Макеев и Гетманский - будете маячить в окнах и отвлекать внимание. Упаси вас Бог лезть под пули. Бронежилеты взяли?
        Все разом кивнули и Гаврилов продолжил:
        - Краюхин, ты, говорят, альпинистом был в институте?
        - Так точно, товарищ лейтенант! - молоденький безусый паренек с сержантскими нашивками шмыгнул носом.
        - Полезешь на крышу. Только тихо! Спиряев и Ревяк, несете лестницу и веревки.
        Оба названных исчезли.
        - Остальные, будем прикрывать лейтенанта.
        Антонов кивнул, подтверждая слова младшего по званию, и завершил подготовку:
        - Без нужды не стрелять. Кровь никому не нужна.
        Под его тяжелым взглядом все опустили глаза, а Ланцев даже как-то съежился.
        - Пошли.
        Все разбежались по отведенным им местам, след скрывшихся в саду Краюхина и помощников выдавали редкие качания деревьев да стрекот потревоженных птиц. Антонов молил, чтобы с той стороны дома никого не было. Он неспешно подошел к двери и окликнул забаррикадировавшихся:
        - Чеканов! Алексей! Не стреляй, я поговорить пришел!
        Затихшая толпа жадно ловила звуки голоса. За дверями послышалась непродолжительная возня и пьяный голос громко прокричал:
        - Вали отсюда! Поотстрелю все к чертям!
        - Не ори, я ведь к тебе мирно пришел, - Антонов говорил как можно убедительней, но предательская струйка пота сползла по спине. - Чеканов, не стреляй! Мы ведь соседи. Алексей, у меня ведь тоже дети, жена! Давай мирно поговорим?
        Пьяная ругань за дверью смолкла и тот же нетрезвый голос уже тише сказал:
        - Ладно, участковый, чего тебе? Все равно я не выйду отсюда.
        Антонов вздохнул с облегчением, по крайней мере второй раз в него стрелять не будут.
        - Ты мне лучше скажи, Алексей, что дальше делать будешь?
        - Что-что, посижу, подумаю. Пока водка да еда есть, - голос пьяно хохотнул, и его поддержали еще два.
        Антонов встрепенулся:
        - А кто у тебя там в гостях?
        - Э, какой быстрый лейтенант! Дружки мои, братья! Мы тут хорошо сидим.
        Пьяная удаль грозила новым взрывом гнева и участковый поспешил его предотвратить:
        - Может, сдашься по хорошему, а я тебе постараюсь помочь. Суда может и не будет, а заменят высылкой на Север. Соглашайся, Алексей?
        За дверью наступило затишье. Ободренный Антонов продолжил:
        - И инспектор согласен. Так ведь?
        Матвеев скривился, но кивнул и добавил:
        - Гражданин Чеканов, я обещаю вам...
        - А, гнида! Убью! - неожиданно взорвался хозяин дома.
        Что случилось дальше, Антонов помнил лишь отрывочно.
        На снег перед ним упала перчатка и он, подняв глаза, увидел на крыше Краюхина. А потом дверь в дом была выбита Гаврилиным и Ланцевым. Тяжелые дубовые доски обрушились на Чеканова, распластав его на полу и так и не дав ему выстрелить.
        А потом в комнатах послышались крики и Антонов, вбегая в зал, увидел Ланцева со съехавшей шапкой, целящегося из табельного оружия в бородатого мужика с обрезом в руках, набегающего из-за спины незадачливого осажденного Краюхина, и Гаврилина, дышащего ему, Антонову, в затылок.
        Прогремевший выстрел застил все пороховой гарью.
        Бородач кулем осел на пол.
        В наступившей тишине стал слышен рокот вертолетных лопастей и гомон толпы за околицей: Матвеев все-таки вызвал бригаду зачистки.
        Потом убитого грузили в черный полиэтилен: "молния", чиркнув серебристым, скрыла почерневшее лицо со спутанными волосами. Во дворе стоял высокий, подтянутый мужчина. Даже без погон по нему было видно, что он возглавляет прибывшую бригаду. Антонов, переступая ватными ногами, подошел и представился:
        - Старший лейтенант Антонов, начальник...
        - Ладно, я понял, - прервал его мужчина. - Подполковник Данилов. Евгеническая полиция. - Он показал удостоверение.
        - Товарищ подполковник, мы старались, чтобы не допустить убийства, но..., - Антонов покосился на Ланцова, которого оттирали снегом сослуживцы.
        - Не извиняйся, лейтенант. Кстати, можно просто, без чинов - Евгений, - Данилов протянул руку.
        Антонов молча с чувством пожал ее: подполковник понял тяжесть ситуации и старался приободрить его. Участковому полегчало.
        - Ты бы уволил своего "снайпера" ко всем чертям, - негромко посоветовал Данилов. - А то гляди, получит он вилы в бок, а на тебя собаку за недосмотр повесят.
        - Да уж знаю, - Антонов сплюнул в сердцах. - Я его теперь к оружию ни на шаг не подпущу.
        - Давай-ка, Петр Порфирьевич, сделаем так: ты его не уволишь, а порекомендуешь. Нам такие несостоявшиеся супергерои тоже нужны. Мы анкетку затребуем, - Евгений обнял участкового за плечи и вел в сторону сада, - и к себе переведем. Там разберутся, что с ним делать. Идет?
        Антонов кивнул, хотя с трудом представлял, зачем такие, как Ланцов могут быть нужны в спецслужбах.
        За калиткой их ожидал Матвеев. Он засеменил к Данилову, собираясь начать с обвинений в адрес строптивого участкового, отказавшегося сразу вызывать бригаду зачистки, но Евгений не дал ему даже начать:
        - Не трудитесь объясняться, господин инспектор. Я намерен сделать вам взыскание за служебное несоответствие. В вашу компетенцию входит вызывать бригаду евгенической полиции. Но никак не согласовывать это действие с участковой милицией. Кроме того, - продолжил он безапелляционным тоном, - кому как не вам следует знать инструкции. Вспомните, в каких случаях вызывается спецбригада?
        Матвеев что-то попытался сказать, вид он имел весьма сконфуженный: тщательно приготовленное обвинение не получилось. К тому же вокруг собрались милиционеры, с интересом следя за разговором.
        - Бригада вызывается в случае, если невозможно решить ситуацию ни одним из имеющихся на месте средств, - голос Матвеева наконец обрел некоторую твердость.
        - Вот именно, господин инспектор, - резко прервал его Данилов. - А теперь скажите, разве таковая ситуация наблюдалась здесь?
        Матвеев растерянно огляделся, но кроме скотника Романа, стоявшего в стороне и вроде бы не принимавшего участия в разговоре, его никто не поддерживал.
        - Ланцов действовал в состоянии аффекта, а потому Лейтенант Антонов не мог до конца проконтролировать своего подчиненного. Определенные недоработки есть, но их обсуждение не входит в ваши обязанности, - подполковник смерил Матвеева с ног до головы тяжелым взглядом и добавил. - Проследите за погрузкой тела. Вы свободны.
        Антонов благодарно пожал руку Евгению, а тот улыбнулся и подмигнул ему. Милиционеры вокруг, весело переговариваясь, потянулись к вертолету.
        - Может останетесь? - предложил Антонов, но Евгений с сожалением покачал головой.
        - Мне надо в Рязань. Я там жену с дочкой оставил, когда мне ваш срочный вызов этот дурак послал. Да и Вартанов ждет, - Данилов уже торопился и потому, махнув лейтенанту рукой на прощание, вскочил в люк вертолета и потянул на себя тяжелую дверь.
        Машина обдала Антонова снежным вихрем, распахнула полы милицейской шинели и, косо накренившись, понеслась за острый частокол еловых вершин.
        В тишине было слышно лишь как галдят потревоженные вороны.
        Лейтенант вдруг вспомнил удивленное лицо умирающего Чеканова, и ему стало невыносимо мерзко: хорошее настроение, затянувшее шок произошедшего тоненьким ледком отчужденности, истончилось и лопнуло. Ссутулившись, участковый побрел вниз по улице.
        Наполнив стакан, Антонов молча опрокинул его в себя. В горле перехватило, выбив из глаз слезу - лейтенант подцепил кружок огурца. Киреев участливо посмотрел снизу вверх в глаза милиционера и налил еще водки:
        - Давай за упокой души, Петр. Пусть ему там земля будет пухом, - фермер подвинул стакан к участковому и тот послушно взял его.
        - Что теперь с Ланцевым делать будешь, начальник? - сосед-дачник пригладил бородку.
        Перед Антоновым опять встала сцена: Краюхин, которому остается одно движение, чтобы безболезненно обезвредить мужика с обрезом, стреляющий Ланцев с дергающимися руками и обалдевший мужик, который даже стрелять не собирался. А потом недобро молчавшая толпа, провожавшая черный пластиковый мешок с телом, инспектора и Гаврилина, садившихся в вертолет, вызванный из Красновишерска. И Евгений, захлопнувший дверь, как крышку гроба.
        Ланцева он от греха подальше отправил в участок: от него придется избавиться, как договорено с Даниловым - не с его нервами служить в милиции. Да и в деревне жизни ему не будет.
        Но ведь и толпа молчала. Быдло!
        - Что-что? - переспросил Жихарев.
        Лейтенант не заметил, как сказал последние слова вслух.
        - Быдло вы все, говорю, - зло рявкнул Антонов. - А Ланцева я уволю, пусть катится ко всем чертям.
        - Зря ты так, Петр, - обиделся Киреев. - Что ж нам, на инспектора всем миром кидаться. Ты и людей пойми. Чеканов что - он голытьба, пьянь. А ведь другим тоже детей растить надо, хозяйство подымать.
        - Вот я и говорю: быдло! Каждый в своем углу добро стережет! - Антонов сжал кулаки.
        - Но, ты полегче, участковый! Неровен час, кто лишний услышит! Что ж мне, - уже примирительно продолжил Киреев, - по твоему, с топором было присоединиться к Чеканову, что ли?
        - Куда уж тебе! - обидно рассмеялся милиционер. - У тебя самого четверо "неучтенышей", но уж к тебе-то инспектор не заедет. Разве что на охоту, да по грибочки! Бывай, фермер. - Антонов порывисто поднялся и вышел из-за стола.
        В сенях громко хлопнула дверь. Стало тихо.
        - Пойду я, - как-то неловко попрощался Жихарев и незаметно исчез из кухни. Стало пусто и неуютно.
        Киреев зло уставился на недопитый стакан водки и резким глотком опрокинул в себя.
        Глава 10
        - Заходите, Данилов, заходите! - генерал Зорин довольно потер руки, словно был готов съесть его, и продолжил: - У вас завелась плохая привычка.
        - О чем вы, товарищ генерал? - Евгений пожал протянутую руку и без приглашения сел по другую сторону стола.
        - Растешь ты быстро, Женя. Стариков сгоняешь с насиженных мест, - "посокрушался" генерал и пояснил: - Я тут тебе повышение выхлопотал. Будешь у нас полковником. Э, не торопись, - прервал Зорин привставшего Евгения. - Ты знаешь, Данилов, что у меня просто так звания не получают. Особенно ты.
        Толстый короткий палец уперся указателем в Евгения. Тот осторожно спросил:
        - Какое задание мне предстоит?
        Зорин подкрутил усы, копируя далекого руководителя позабытого века. И проговорил с кавказским акцентом:
        - Если партия скажет, таварищ Данылов, ви сдэлаетэ все от вас завысящэе, - Зорин расхохотался, утирая слезы. Евгений тоже улыбнулся: начальник всегда так старательно изображал горца, и у него никогда это не получалось.
        - И все же, Дмитрий Вячеславович? - Данилов попытался разглядеть что-нибудь на терминале, но тот был неудобно повернут.
        - Не торопись, Женя, - повторил генерал. - Всему свое время. Пока объявляю тебе благодарность за работу в Красновишерске. Молодец.
        Евгений покривился, вспомнив поездку на Урал.
        - Не косороться, я тебя не за разбор полетов Матвеева хвалю и не за то, что участковому пилюлю подсластил. Ты нам ценный кадр нашел, - Зорин пощелкал клавишами терминала и, не отрываясь от работы, добавил. - Мои орлы с ним уже поработали. Хороший киллер теперь получится, - он хмыкнул и потер виски.
        Евгений почувствовал мерзкий привкус во рту: он не любил, когда его хвалили за грязную работу. Однако начальник истолковал его гримасу по-своему:
        - Я понимаю, что это не твой профиль, но профессионал на то и профессионал, чтобы справиться с любым заданием - даже не по профилю, - Зорин исподлобья посмотрел на подчиненного. - А теперь слушай: займешься тем самым Москаленко, с которым ты встречался в Варшаве и в Рязани. Только теперь вся операция будет под твоим контролем.
        - С чего бы это? - брюзгливо вклинился в монолог генерала Данилов.
        - Положение обязывает, товарищ полковник, - ехидство в голосе Зорина было неприкрытым. - Контролируешь всю операцию до самого конца. До момента ввода войск на территорию Новой Украины.
        - Но что именно предстоит сделать? - Евгений демонстративно пошарил взглядом по столу.
        Зорин протянул ему кожаную папку с бумагами:
        - Изучишь на досуге. А пока будет устная вводная. Москаленко беречь как самого императора. Сейчас обнаружено три "хвоста" - два украинских и один китайский. Твой предшественник за эту информацию заплатил головой. Так что идешь на готовенькое. Сроку неделя, но чтобы по любому "хвосты" обрубил. Понял?
        - Разрешите выполнять, товарищ генерал? - Данилов вытянулся и щелкнул каблуками, вскинув руку к виску.
        - Не гони лошадей, Данилов. Тебе еще надо агентурную сеть в Новом Киеве наладить. Ладно, иди уж, - Зорин махнул рукой и склонился над материалами.
        Евгений развернулся и направился к двери.
        - Передавай привет жене и дочкам, - настиг его голос Зорина у двери. - Кстати, совсем запамятовал: есть еще одно маленькое дельце. Тут друг твой приезжает, некто Шухарт. Помнишь?
        Евгений обернулся и посмотрел на шефа. Сокурсника Рема Шухарта он помнил очень хорошо: это был единственный негр на пятьсот человек потока. Умный студент, очень умный.
        - С ним надо встретиться, поговорить. Нам всегда нужны новые агенты. Вы меня поняли, Данилов? - Зорин прищурился.
        - Так точно, товарищ генерал, - Евгений кивнул головой.
        - Ну что, не жмут погоны? - ядовито поинтересовался шеф.
        Евгений махнул рукой и вышел в коридор.
        За стойкой бара посетителей почти не было. В полутемном зале тоже было занято не больше пары столиков. Евгений одиноко цедил коктейль через трубочку, изображая ожидание. На самом деле он уже видел как, Шухарт сошел со стратоплана и проходил досмотр. У него была старая привычка не пропускать ни одно питейное заведение, а в полночь на окраине города был открыт только этот бар аэровокзала. Еще пара минут и таможенники как оговорено отпустят Шухарта. Он сразу же пойдет сюда.
        - Водку с лимонным соком, - рядом с Евгением на высокий стул опустилась могучая фигура в плотном темном пиджаке и на столешницу легла черная рука.
        Евгений повернул голову и встретился взглядом с гигантом:
        - Рем? - в голосе прозвучало настоящее удивление.
        - Женя, ты здесь откуда? - темнокожий сосед смотрел не менее удивлено.
        - Я жду друзей, а ты? - Данилов покрутил в руке тонкий длинный стакан. - Дела?
        - Да вот, государственное поручение, - в голосе негра не было даже намека на акцент.
        - Вот как? - Евгений изумленно поднял брови.
        - Я ведь генерал теперь. В дипкорпусе работаю.
        Евгений сделал вид, что впервые слышит об этом. На самом деле он за три часа успел проштудировать папку и теперь прекрасно знал не только то, что Шухарт генерал-майор ВВС, но и то, что он приехал в Россию с целью закупки оружия. Согласно официальному коммюнике Черный Альянс готовился к войне с Китаем и пребывал в ожидании, что Россия согласится стать союзником.
        - А ты чем занимаешься? - Рем Шухарт залпом допил желтоватое пойло и поманил бармена.
        - А я вот в полиции застрял. В евгеническом контроле, - Евгений незаметно проверил записывающую камеру в пуговице. - Перспектив никаких, - он виновато посмотрел на собеседника.
        - Еще водки, - обратился негр к бармену, выжидательно зависшему напротив. - А ты что будешь? - спросил он у Евгения.
        Данилов посмотрел на дно пустого бокала и постучал по нему пальцем:
        - Пусть повторит.
        Они улыбнулись друг другу - это была их старая институтская привычка.
        - Значит ты теперь птица большого полета? - задумчиво протянул Евгений. - Летаешь высоко, видишь далеко.
        Шухарт кивнул.
        - Ты не женился? - Евгений старательно придумывал сценарий перехода к вербовке. Надо было не упустить шанс, иначе погоны облетят также быстро как прилипли.
        - Нет, я пока не женат. Но подружка есть, если тебя это интересует, - он посмотрел на Евгения. - А ты как?
        - Да вот, две дочки. Большие уже, - Данилов полез во внутренний карман за фотографией.
        На стол выпала красная книжица удостоверения.
        Евгений поспешно стал убирать ее. Шухарт усмехнулся и посмотрел ему прямо в глаза:
        - Значит говоришь, в полиции работаешь?
        - Почти, - Евгений старался, чтобы смущение выглядело максимально естественно.
        - Неужели ты старого товарища будешь вербовать как заштатного агентишку? - Шухарт явно веселился и Евгений понял, что рыба не сорвется с крючка, потому что генерал-майору тоже была нужна эта встреча.
        - С начальством не поспоришь, - Данилов вздохнул. - Поговорим, Рем? Как друзья?
        - Пожалуй, - негр заказал еще водки. Взгляд его стал живее, но опьянение совсем не чувствовалось. - только давай ты выслушаешь меня, а затем я тебя.
        Евгений согласно кивнул.
        - Я ведь искал встречи, я знал, что ко мне обязательно кого-нибудь подошлют. Только вот не думал, что тебя, - он приподнял бокал как для тоста и пригубил. - Что я могу в своей стране? Я ведь никто. Потолка я уже достиг. Звание это аванс в будущее. Мне и этого не положено по штату. А ведь я был не плохим специалистом, помнишь? - Шухарт доверительно наклонился к Евгению. - И что с того? Такие как я не нужны государству. Карьера штабного генерала в заштатной стране! - Шухарт обидно рассмеялся.
        - Разве у вас нет евгенической программы? - удивленно поднял брови Евгений.
        - Нас слишком мало, потому это нам ни к чему. И профессионалы моего профиля просто сидят без работы. Евгенистов в стране почти нет, на них просто не обращают внимания, - Шухарт опрокинул в себя остатки льда из стакана и с хрустом разжевал их. - Теперь у президента Престоса любимый лозунг - опередим Китай по населению.
        Евгений еще раз проверил, идет ли запись. Уже из одного этого можно было выловить столько нового, что аналитикам хватило бы на неделю работы. Он снова посмотрел на поникшего головой негра.
        - Каковы твои условия?
        Рем Шухарт поднял уже мутноватый взгляд и надвинулся на Евгения, дыша перегаром:
        - Я хочу свалить оттуда. Куда угодно, хоть в Антарктиду. Понимаешь? - тяжелая ладонь легла на плечо Данилова.
        - Только надо будет поработать, Рем, - Евгений незаметно показал бармену, что стоит подавать такси. - И хорошо поработать. Мы даже сделаем тебе легенду, будешь двойным агентом. И кое-что подкинем, чтобы не возникало вопросов у тебя дома.
        Евгений изучающе вгляделся в блестящие глаза напротив.
        - Ты всегда меня понимал, друг, - сказал проникновенно Шухарт. Он был очень доволен: операция, разработанная и осуществленная им лично, прошла успешно.
        Глава 11
        Старый вагон трясло на стыках так, что зубы выбивали дробь, а на каждом повороте стальные ребра стонали, как будто были готовы порваться. В тусклом свете оранжевой от неполного накала лампочки в дальнем углу вагона Пьер Верт с трудом мог разглядеть одинаковые пятна лиц с провалами глаз и ртов. Кто-то постоянно надрывно кашлял: он судя по всему был болен туберкулезом. Соседа слева от Пьера укачивало и поначалу француз попытался было облегчить его страдания, научив правильно дышать. Однако его грубо послали к черту и он замолчал.
        Охранники-конвоиры заходили раза три за все время, пока их везли из распределителя, расположенного где-то в подземельях Швейцарских Альп, к карантинной зоне на границе с Итальянской пустыней. Здесь им предстоял пеший марш к восьмому карьеру. Пожизненная каторга. Ему дали восемь лет, но как врач, имевший допуск к секретным документам, Верт знал - на итальянских копях дольше двух лет не живут, а те, что возвращаются домой, умирают быстро.
        И все же он не жалел о своем решении. Он знал, что спасти Ярослава Селецкого могло только чудо. Он волшебником не был и не смог помочь даже себе. Дочь как-то между заседаниями суда спросила его, зачем же он все-таки сделал это. Он тогда ответил, что хотел помочь ребенку и его отцу, что он устал быть судьей. Так он сказал тогда. А сейчас он ответил бы по-другому: он хотел остаться человеком. Решать судьбу других слишком тяжело. Его отец хотел, чтобы Пьер стал евгенистом: он был гордостью Бенуа Верта, да и мать тоже частенько говорила, что Пьер сделал правильный выбор.
        Вот только сам Верт так не считал. Единственным, кто понимал его, был дед. Старик-священник научил его двум вещам: всегда доводить начатое до конца и быть самим собой. Если первое удавалось всегда, то со вторым не все было гладко. И все же Пьер сделал и то и другое, дед может гордиться им.
        - Папаша, закурить не будет, - сидевший через проход наклонился к Верту и тот разглядел молодое лицо, принадлежащее явно итальянцу. Об этом же говорил и акцент соседа.
        - Я не курю, извините, - Пьер развел руками, отчего цепь на кандалах слабо звякнула.
        Итальянец усмехнулся.
        - Чего извиняешься, папаша? Здесь тебе не пансионат, - хищная усмешка исказила серое лицо и в полутьме блеснули белые зубы.
        Верт отвернулся и стал смотреть прямо перед собой. Итальянец некоторое время молчал, а потом, наклонившись почти вплотную к Пьеру, сказал:
        - Ты держись меня, папаша. Авось что и выгорит, - и еще раз блеснул зубами в темноте.
        Позже, на марше, когда их гнали по разбитому шоссе через холмы, заросшие спутанным шиповником и в рост человека крапивой, итальянец, оказавшийся опять рядом, представился, сказав, что его зовут Луиджи.
        Из вежливости Пьер тоже назвал себя. Хотя возможно не только поэтому, но и еще потому, что хоть кому-то он казался нужным в этой безликой толпе каторжан.
        Дорога пошла под уклон и за очередным поворотом их взгляду открылись рваные раны разработок в узкой долине пересохшей реки. Под утесами лепились неприметные издали бараки.
        Им досталось не такое уж и плохое место, как объявил Луиджи, особенно когда выяснилось, что Верт - врач. А за все хорошее полагалось платить, то есть Пьер теперь был ответственным за здоровье обитателей своего нового жилища. Попутно выяснилось, что лекарств почти нет, а у тех, что есть, давно истек срок годности.
        Вечером, лежа на нарах, Пьер стал вспоминать ту жизнь, которая была для него безвозвратно потеряна. За чередой ярких и теперь чужих картин выплыл разговор с Селецким.
        - ...Прошу прощения, если помешал вам, - статный мужчина в строгом костюме-тройке протянул руку навстречу Верту. - Меня зовут, Виктор Селецкий. Вы наверное слышали мою фамилию.
        Из вежливости Пьер кивнул, хотя едва ли представлял с кем говорит. Его оторвали от работы и теперь он рассеяно блуждал взглядом по интерьеру кабинета.
        - Мне можно с вами поговорить? - человек в костюме опять попытался привлечь внимание врача-евгениста.
        - Вы и так уже разговариваете со мной, - Верт никак не мог понять, что нужно посетителю.
        - Нет, я хотел бы поговорить конфиденциально. Поверьте, это очень важно.
        Верт жестом пригласил Селецкого следовать за собой. В приемной было пусто, секретарь куда-то ушел, оставив работающим терминал. Они сели в кресла. Селецкий вынул сигарету и начал разминать ее в пальцах.
        - Простите, но я не курю и не люблю, чтобы курили в моем присутствии.
        Гость сломал белую палочку и, смяв, бросил в утилизатор:
        - Доктор Верт, я хотел бы сделать вам выгодное предложение. Прошу выслушать меня до конца не перебивая. Сегодня к вам на рабочий стол попадут данные моего будущего сына Ярослава. Мы с женой опасаемся, что результат анализа может оказаться неудовлетворительным. Потому мне хотелось бы подстраховаться. Мы так долго ждали этого ребенка. Я надеюсь, что вы пойдете навстречу мне и моей супруге. Можете назвать любую сумму, - Селецкий достал карманный компьютер.
        - Какую сумму? Сумму чего? - Верт поднял глаза на собеседника и увидел, что тот поджал губы.
        - О, да вы умеете торговаться, мсье Верт! - в голосе Селецкого позвучала странная смесь уважения и недовольства. - Хорошо, я удвою сумму, названную вами.
        - С чего вы взяли, что я вообще пойду на сделку, - Пьер теперь понял, что его банально пытались купить и оттого рассердился. - Я сейчас вызову секретаря и охрану, вам покажут где выход.
        - Не торопитесь, секретарь не придет еще около получаса. У него неожиданно оказалось срочное дело. А охрана застряла в лифте и ремонтная бригада еще минут сорок будет безуспешно их оттуда вызволять, - Селецкий тоже начал злиться. - Ваше упрямство меня удивляет.
        - Я уже сказал вам, что мне не нужны ваши деньги. Это противозаконно, - Верт поднялся из кресла.
        Селецкий тоже встал и шагнул к двери:
        - Поймите меня правильно. Жизнь моего сына значит для меня больше всех денег, которые у меня есть. Поверьте, это немалая сумма. Мы с Ирмой так долго ждали этого ребенка. Если нас постигнет неудача, то шанса больше не будет. Врачи сказали, что она не сможет больше забеременеть. Я вас очень прошу, - впервые за стальной твердостью магната и делового человека проступил испуганный муж и отец.
        Верту стало по человечески жаль его:
        - Идите домой и попытайтесь успокоить жену.
        Пьер повернулся и пошел вглубь коридора.
        - Доктор, неужели вам все равно?
        Пьер обернулся:
        - Я сказал, что мне всего лишь не нужны ваши деньги, - он улыбнулся и добавил. - Когда-то я хотел стать сельским пастором...
        ...На утро они впервые попали в карьер. Сравнение с Дантовским Адом приходило на ум Верту не раз, пока разбитый и полуживой он полз от узкоколейки к своему бараку. На ужин он просто не пошел - не смог встать с нар. Луиджи принес ему липкую холодную кашу с ломтиком хлеба и воду в кружке, но Пьер почти не притронулся к еде. На следующий день было еще страшнее. На третий Верт понял, что единственное средство выжить, это бежать. Еще две недели это его убеждение крепло и силилось.
        Видимо что-то во взгляде запавших воспаленных глаз выдало его настроение и вечером, когда все уже расползлись по своим клетушкам и плафоны под потолком притушили до тоненьких красных ниточек, Луиджи неожиданно оказался около места, где лежал Верт. Он притиснулся и толкнул Пьера локтем в бок:
        - Подвинься, святой отец, - после того как Луиджи узнал причину, по которой врач попал на зону, он долго смеялся и начал называть его святым отцом.
        На это раз Пьер и смолчал и лишь тихо сказал:
        - Ты случайно не перепутал, здесь не женский барак. Не лезь ко мне под одеяло.
        Луиджи засопел и пробормотал:
        - Как знаешь, папаша. Я тогда один линяю отсюда. Счастливо сгнить здесь заживо. Итальянец начал сползать с нар, но твердая рука Верта схватила его за бицепс и заставила влезть обратно.
        - Вот так-то лучше, папаша. Поговорим?
        - Куда ты собрался бежать? - Верт шептал, но ему самому казалось, что их разговор слышит весь барак.
        - На юг, отец. Оттуда легче всего найти нелегальный выезд в Испанию или во Францию. А если пожелаешь, можешь дернуть и в Америку, благо "гринписовцы" пока ходят мимо патрулей. У тебя есть кто-нибудь в Америке, а? - Луиджи подпер рукой голову. На фоне белесых стен и потолка она казалась провалом черноты.
        Верт покачал головой и спросил:
        - Когда мы с тобой уходим?
        - Не позже, чем через десять дней. Начинается сезон бурь, а радиоактивный дождь - штука малоприятная, - Луиджи осторожно почесал волдырь на руке.
        Такие пошли по всему телу и у него и у Верта уже на третий день пребывания в Карьере. Почти все в бараке страдали от лучевой болезни и Верт старался облегчить их страдания как мог, но в его силах было лишь освобождать от работы на день-другой. Потом "симулянта" отправляли на работу опять.
        Теперь же Верту предоставлялся отличный шанс избегнуть дальнейших мучений, бежав с Луиджи. Он не собирался умереть здесь, равно как и не считал наказание заслуженным. Если бы его сейчас спросили о том, что он думает о своей прежней работе, Пьер ответил бы, что с удовольствием встал бы в ряды борцов с евгеникой, если бы любил стрелять. Впрочем, был и другой путь - он мог стать тем, кем мечтал всю жизнь.
        - И куда ты хочешь пойти потом, папаша? - Луиджи прервал размышления Верта.
        - Когда потом?
        - Ну, когда сбежишь отсюда и доберешься до своей Франции.
        - Выполню старое обещание. Я обещал деду, что стану таким же как он.
        - Это как? - усмехнулся Луиджи.
        - Он был священником, - Пьер посмотрел на Луиджи и отвернулся к стене.
        - Ладно, жди когда я тебе подам сигнал, - Луиджи усмехнулся снова, - святой отец.
        И он незаметно исчез в проходе.
        Глава 12
        Бесконечная закрученная спираль виток за витком проходила перед глазами. Это действовало усыпляюще на кого угодно, только не на Саймона. Бросив беглый взгляд на столбцы цифр, парившие в голографическом проекторе над столом, он отодвинул монитор и быстро набрал ряд символов на клавиатуре. Из принтера выползла пластиковая лента с большим желтым оттиском, и Саймон отправил ее в папку "на подтверждение". Его рука потянулась за следующей дискетой.
        Остановившимся взглядом Саймон смотрел на ярлык, на котором черным по белому стилизованным шрифтом значилось: "Айзек Эйнджил Блексмит". Медленно и осторожно он втолкнул дискету в прорезь панели. На экране появилась заставка загрузки: двойная спираль на фоне схематических фигур женщины и мужчины, держащих за руки ребенка. Когда компьютер выдал знакомый рисунок ДНК, Саймон на секунду прикрыл глаза.
        Вытерев пот со лба, он положил руки на клавиатуру: работа началась. Двадцать пять минут кропотливых поисков вымотали Саймона сильнее, чем весь день до этого. Получив результат, он пересчитал его еще раз: сомнений быть не могло - природа не оставила ни одной лазейки.
        Воспаленными глазами он всматривался в гнетущие строки: сумма генетических отклонений 19,899%, риск онкологических заболеваний - 98,734%, высокая вероятность появления новообразований арахноидальной оболочки головного мозга, врожденная недоразвитость клеточной структуры печени. Саймон обхватил голову руками. Прошла минута, три... пять...
        Негнущимися пальцами вытащив из пачки сигарету, он закурил - впервые на рабочем месте. Дым обволакивал полупустой стол, но даже через тягучие, синие полосы предательская спираль ярко отсвечивала зеленовато-бирюзовым. Рубиновый глазок телекамеры, не мигая, смотрел в спину Саймону. Столбик пепла вырос и упал на стол.
        Медленно размяв окурок в чашке Петри, он поднял взгляд на экран, где вальсировала нить ДНК. Также медленно он нажал на клавиатуру принтера. Весело жужжа, тот выдал пластиковую карту с ярко-красным оттиском, на котором жирно высвечивалось - С-1.
        Саймон отложил лист в папку "на подтверждение".
        Когда за окнами стемнело и зажглись плафоны-автоматы, он погасил терминал и вышел из лаборатории. Секретарша терпеливо сидела за своим столом, хотя рабочий день уже давно закончился. По просьбе Саймона она приготовила ему черный кофе и принесла его в маленькой чашке в кабинет. Саймон поблагодарил и отпустил секретаршу домой, пообещав закрыть кабинет.
        После того, как за Магди закрылась дверь, Саймон приоткрыл металлическую фрамугу в приемной и закурил, сидя на подоконнике. Он опять пытался найти выход для Айзека Блексмита и не находил. Окурок обжег пальцы и красной кометой полетел в темноту уличного провала. Саймон раскурил новую сигарету. Разумеется он мог бы добавить эти несчастные доли процента, и даже больше. Пусть бы ребенку присвоили статус В-3. Все равно ему, Саймону, ничего бы не было - это допустимая погрешность. Но он с таким же успехом мог бы присвоить Айзеку и А-1 или А-0. Повторная экспертиза обнаружила бы отклонение и забраковала бы эмбрион раньше, чем Саймон успел бы сказать что-либо в свое оправдание.
        Да и не велика помощь, если бы он был изобличен в подлоге. Всегда найдется дюжина ослов, дабы пнуть умирающего льва. Участь Пьера Верта незавидна, а скандал был бы куда крупнее.
        Наконец, стоит ли давать шанс заведомо больному ребенку обрести жизнь в страданиях. Ведь ходатайство о предоставлении жизни на условиях стерилизации удовлетворялись редко. Уж это-то Саймон знал не понаслышке.
        Он тяжело вздохнул и выкинул второй окурок в окно, затем плотно закрыл раму и пошел собираться домой. Рабочий день закончился.
        На улице было тихо: редкая для этих широт снежная зима наконец-то вступила в свои права, укрыв землю тонким белоснежным платком. Снег не таял, было заметно холодно, но ветра не было и торопливые прохожие, замедляя шаг, вдыхали морозную свежесть прозрачного воздуха.
        Лишь Саймон по прежнему шел, погруженный в свои раздумья, и не замечал окружающего великолепия. Пару раз его толкнули и извинились, но он не ответил и даже не заметил, что кто-то обращается к нему. В мыслях он снова и снова возвращался к сегодняшней работе, к Айзеку, к Эйнджилу и Марте. Глупые люди, они ради своего счастья готовы обречь на муки существования свое собственное дитя. Разве задумывались они, каково это для ребенка быть не таким как все? Участь изгоя и для взрослого тяжела, а для ребенка - непомерная тяжесть.
        Но что им страдания сына, когда они обретут свое личное счастье. Они ведь будут его любить! Лицемеры. Жалость и любовь - разные чувства. И если первое в людях достойно презрения, то ко второму многие просто не способны.
        Саймон почувствовал как холодная ярость переполняет его. Да как можно покупать свой маленький Рай за счет целых поколений. Ведь стерильный Айзек никогда не сможет стать отцом. Это ли не кощунство?!
        Ледяной ветер переулка ударил в лицо, сгоняя пелену бешенства. На пороге дома Саймон уже слегка раскаивался, что так погорячился в адрес друга и Марты. А когда услышал знакомый голос Эйнджила, то вообще позабыл о своих мыслях, и только маленький червячок сомнения иногда просыпался в нем, но Саймон старался не замечать его.
        - Да, хорошо ты отдохнул в России, - Эйнджил одобрительно замычал, распробовав настоящий грузинский чай. - Расскажи поподробней.
        - Знаешь, особо и нечего рассказывать, - начал отнекиваться Саймон. - Отдохнули, съездили в Старую Рязань, на даче у Вартанова побывали. Кстати, тебе от него большой привет.
        - Спасибо, - ответил Эйнджил. - И все же - брось прибедняться. Мне Джулия рассказала и про тройку, и про колоритные русские песни (Эйнджил пришел сегодня раньше Саймона и успел поболтать с его женой). Небось, все горло разодрал на романсы?
        - Ты же знаешь, что у меня нет голоса, так что... Подожди-ка! - тут Саймон хлопнул себя ладонью по лбу и опрометью выскочил из гостиной.
        - Что это с ним? - испуганно спросил Джулию Эйнджил, но та только хитро улыбнулась.
        Через минуту Саймон вернулся, неся в руках большую, красиво упакованную корзину с бутафорскими, изящными колокольчиками и еловой веткой.
        - Ты с ума сошел! - воскликнул Эйнджил, когда разглядел содержимое: три бутылки дорогой русской водки и шампанское.
        - Ерунда! Мне это почти ничего не стоило. И потом скоро Рождество. Шампанское - это подарок Марте, - Саймон пододвинул корзину другу.
        Ему вдруг стало неловко, как будто он давал взятку или откупался от Эйнджила, но Саймон быстро подавил это чувство.
        - Спасибо, - Эйнджил сложил обратно бутылки.
        На кухне сразу запахло свежей хвоей и Рождеством. Свет люстры позолотил колокольчики и оберточную фольгу на горлышках бутылок.
        - А как там Марта? - спросила Джулия, и Саймон вздрогнул, пряча глаза.
        - Да вот - что-то затягивают с результатами, - Эйнджил оторвал взгляд от подарка и посмотрел на друга.
        От молчаливой паузы их спас закипевший кофе, возвестив об этом короткой трелью зуммера. Джулия встала, чтобы снять чайник.
        - Саймон, ты не мог бы узнать, в чем дело? - попросила она.
        - Обязательно постараюсь, - сорвал он ей, отвернувшись к столу с кофеваркой, и быстро добавил бодрым голосом. - А теперь мы все полакомимся. Саймон потер руки и достал из бара непочатую бутылку водки.
        - "Камчатская"! - глаза Эйнджила заблестели.
        - Дорогая, у нас есть лимон? - Саймон уже свинтил пробку и искал в серванте рюмки.
        - Да, сейчас принесу, - и Джулия вышла из кухни.
        Наконец лимон был найден, нарезан и посыпан солью, а стеклянный столик на колесах осторожно откатили в гостиную комнату.
        Когда водка была разлита по маленьким граненым стаканчикам, имевшимся специально для таких случаев, Эйнджил блаженно откинулся в кресле, затянувшись сигаретой.
        - Ну, а как твои дела? - в свою очередь поинтересовался Саймон.
        - Великолепно, - ответил тот, выпуская в потолок струйку сигаретного дыма.
        - Как всегда - никакой конкретики! - съязвил Саймон.
        - А что ты хочешь услышать? Вся информация строго засекречена.
        Саймон усмехнулся:
        - Тебе показать мой допуск?
        - Ладно, уговорил, - Эйнджил налил себе еще немного.
        - Я пойду, ужин согрею, пока вы тут беседуете, - Джулия поднялась и ушла на кухню.
        - Ну, рассказывай, - Саймон тоже закурил.
        - Пока особенно хвастаться нечем, - Эйнджил взял с блюдца посыпанный солью кружок лимона. - Хотя определенные успехи есть.
        - Что, вы запихнули человека в свою жестянку?
        - Человека нет, а вот пара обезьян уже побывала. И даже не превратилась в фарш.
        Саймон рассмеялся над шуткой. Эйнджил тоже улыбнулся и пояснил:
        - Ты слышал об аварии в марсианском каньоне Копрат?
        - Да, что-то уловил краем уха, - Саймон поежился.
        - Так вот: десятки тонн кислорода и пенобетона доставили туда за три минуты. Мол, совершенно случайно в этом квадрате оказался транспорт. Об этом нигде не говорилось, но вест груз доставили на нашем экспериментальном модуле "Гамма". Обезьян мы подсадили туда попутно.
        - Впечатляет, - сказал Саймон, - и все же это пока не альтернатива.
        - А тебе все сразу подавай, - обиделся Эйнджил.
        - Но ведь вы же хотите перевозить миллионы людей и не куда-нибудь, а к звездам.
        - Лучше вспомни, что еще пол года назад мы даже не помышляли о самом двигателе, - Эйнджил взмахнул руками, отчего водка выплеснулась на ковер. - И за это время такой большой прогресс.
        - Но ты не убедишь меня, что от евгеники надо отказаться, - упрямо заявил Саймон.
        - Да и не убеждаю я тебя! Даже не буду. Время нас рассудит. Те, кому нужна евгеника, пусть останутся на Земле. А мы улетим к новым мирам.
        - Их еще надо найти, - Саймон посмотрел в упор на Эйнджила.
        Уже стемнело, и в палате зажгли свет. Марта лежала на кровати, держа в руках книгу, но читать ей, совсем не хотелось. Она рассеяно прислушивалась к разговору в коридоре.
        Сквозь полуоткрытую дверь ей был виден ее лечащий врач, который беседовал с двумя другими докторами и попутно оглядывался через плечо на дверь палаты. Врачи говорили тихо, и ей ничего не было слышно. Сквозняк прикрыл дверь, оставив узкую щель.
        На стене рядом с дверью висела репродукция "Сикстинской Мадонны", и Марта принялась изучать картину. Склоненный старец был чем-то похож на доктора, но черты его лица были суше и аскетичнее. Таким мог бы быть врач, если бы стал священником. Глядя на встревоженное лицо совсем еще юной Богородицы, она сама почувствовала легкое беспокойство.
        - Закатайте, пожалуйста, рукав, - неожиданно раздался прямо над ухом голос медсестры, заставив Марту вздрогнуть.
        В руках она держала наполненный шприц. Марта послушно подвернула рукав халата. Заметив, что рука пациентки дрожит, медсестра доброжелательно пояснила:
        - Не волнуйтесь, через пару минут вы уснете.
        - Что-то не так? - Марта затравленно посмотрела на нее.
        - Все в порядке. Не волнуйтесь, - девушка взглядом позвала акушера.
        - У нас возникла необходимость взять повторный анализ ДНК, - врач смотрел в лицо Марты спокойным взглядом.
        - Доктор, все в порядке? - Марта почувствовала липкий страх.
        - Не совсем, просто документы с анализом случайно попали под компьютерный "вирус". И не только ваши. Виновные ответят по всей строгости. Ну, а мы потом возместим вам лишние дни в клинике.
        Неожиданно на душе ее стало легко, и Марта позволила уложить себя на каталку и пристегнуть ремнями. Коридорный плафон качнулся и надвинулся на нее. Ее повезли в оперблок.
        Иногда в поле зрения появлялось лицо доктора с ясными голубыми глазами или затянутое маской лицо санитара, толкающего каталку. Сбоку появился старик в рясе, но Марта поняла - это Эйнджил. Она хотела окликнуть его, потому что он не смотрел в ее сторону, но Мадонна приложила палец к губам и тоскливо на нее посмотрела. В руках Богородицы не было младенца. Врач пошел вперед, обгоняя каталку. Раздался плач ребенка, которого почему-то нес теперь доктор. Младенец тянулся к Марте. Рванувшись изо всех сил, она упала на спину: ремни стянули тело.
        "Аборт" - поняла или услышала Марта.
        Глава 13
        Высоко, в затянутом пылью небе плыло солнце мутной желтой кляксой. Бескрайняя пустыня Сахара надежно укрывала завесой землю от его лучей в это время года. На песчаных дюнах с редкими островками оазисов и саксаульников, руинами городов и лачугами кочевых поселков бродили лишь верблюды и тушканчики, да остатки бедуинов. Кроме них здесь жили еще лишь гордые сыны некогда великого Североафриканского Мусульманского Альянса. Арабов в мире осталось очень мало.
        Давным-давно - семьдесят лет назад - здесь была суровая, но красивая природа, цветущие оазисы, шикарные отели и многоголосая, пестрая туристическая толпа. Всего этого великолепия не стало буквально за один день. Тлевший исподволь десятилетний конфликт разразился кровопролитной и короткой войной. Так и не выясненным остался вопрос, кто же стал инициатором. Израиль заявлял, что это была атака Альянса, Соединенные Штаты вскользь упоминали о просьбе еврейского государства о помощи, ну а Альянсу уже не на кого было кивать, поскольку его самого к тому времени не стало.
        Находившийся в Средиземном море атомный подводный крейсер ВМФ США "Даллас" без предупреждения нанес ракетные удары по Каиру, Асуану, Алжиру и Триполи. Ядерная атака была неожиданной, но еще более пугающим был ответ. В радиоактивный пепел превратились Бостон, Нью-Йорк, Филадельфия, Вашингтон, Чикаго, на Детройт обрушился баллистический самолет начиненный взрывчаткой. Мусульманский Альянс не терял мирного времени даром и вооружился на славу.
        Ровно на семь лет после этого мир был ввергнут в войну, Вторую Демографическую войну, прологом к которой и послужил Каирский кризис. Черная Африка, используя подвернувшиеся обстоятельства, напала на Европу и Азию. Остатки великой ударной армии докатились до Америки и Австралии.
        А итогом этой войны стало полное истребление нескольких африканских народов и превращение в радиоактивные пустыни северной Африки и Иранского нагорья.
        Мир выжил ценой страшных потерь и, отряхнув радиоактивный пепел, с улыбкой зашагал дальше.
        Восточный ветер нес пыльную пелену и песчаную поземку в лицо, и хотя ткань закрывала рот, а на глазах были защитные очки, Салех все равно потихоньку плевался каждую минуту: горькое крошево скрипело на зубах.
        - Не дразни верблюдов, - мрачно пошутил лежащий рядом на дюне Тарик, - а то обидятся.
        Салех промолчал и приложил к глазам бинокль. В нескольких километрах от них возвышалась укрепленная полоса израильских блокпостов. Серые приземистые башни, плоские черепахи дотов и многослойная колючая проволока. Там было еще минное поле. Салех знал потому, что видел своими глазами подорвавшегося верблюда. Он сам пригнал его вчера, и теперь разорванная туша валялась на краю минного поля.
        Но это было неважно. Теперь он знал дорогу и весь отряд "Черный Магриб" должен будет прорвать блокпост и уйти вглубь израильской территории на помощь братьям - "Сыновьям Саддама". А там они устроят грандиозный фейерверк на нефтяных скважинах Персидского залива. Он спрятал бинокль и, потянув за собой Тарика, пополз обратно к лагерю. На ветру остались трепыхаться чахлые веточки вцепившегося в верхушку дюны серого, засохшего саксаула.
        Евгений отнял от глаз окуляры армейского бинокля и приподняв край защитной сетки вытер пересохшие губы рукавом. Так и есть, разведка не обманула. Сейчас начнется атака. Шухарт работал честно. Именно он продал информацию и том, что Африканский Черный Альянс курирует почти все арабские террористические бригады в районе Сахары. Ради этого стоило пожертвовать кое-какими техническими "новинками" десятилетней давности.
        - Господин подполковник, вы уверены, что нападение будет именно на этом участке полосы? Ведь это самое укрепленное место, - израильский офицер с тревогой всматривался в затянутые песчаной поземкой барханы.
        Евгений недовольно проворчал себе под нос ругательство и терпеливо пояснил в который раз:
        - Я лично проводил дезинформацию противника. Они уверены, что здесь слабый отрезок линии и потому атакуют сегодня. Мои ребята рисковали головой не для того, чтобы всякая тыловая крыса...
        - Простите, господин подполковник, - адъютант прибыл вовремя, чтобы разрядить обстановку, - вас просят в штаб. Спутниковая связь.
        "Интересно, кому нужно связываться со мной в такое время?", раздраженно думал Евгений, по пути в штабной бункер. По крайней мере отчет уже есть: "Черный Магриб" будет остановлен, а даже если кто-то и просочится, то единицы погоды не делают. Задание выполнено, израильское командование лишний раз убедилось в лояльности России, предоставившей специалистов и информацию. Рейд на нефтяные поля будет предотвращен. По крайней мере, израильтяне так думают и свято уверены, что спасение в Суэцкой укрепленной линии. Пусть будет так. Правда эта уверенность исчезнет где-то дня через четыре, когда "Сыновья Саддама" прорвутся к нефтяным вышкам с востока. России выгодно, чтобы Израиль потерял нефтяной доход хотя бы на время, однако и позволить Китаю завладеть этими богатствами нельзя. Россия вынуждена лавировать между этими крайностями. Значит и о "Сыновьях Саддама", подготовленных китайцами, тоже придется сказать, но позже, когда нельзя будет предотвратить набег.
        Со стороны пустыни загрохотал пулемет. Данилов улыбнулся и нырнул в темный проем бункера. На поверхности начался скоротечный бой. Засада была организована самим Евгением, так что за успешный исход схватки он был спокоен. Ровно три минуты понадобилось отряду "Черный Магриб", чтобы разбить дот-приманку и втянуться в ложбину между барханами. И столько же времени ушло на полное их истребление. Те, что еще отстреливались, были не в счет.
        Салех, скрипя зубами от натуги, перетянул ногу автоматным ремнем, и кровь перестала идти, но тупая боль все сильнее окутывала тело. Нога начинала неметь. Он огляделся и узнал разбитый прямым попаданием реактивного снаряда дот.
        Бетонная коробка выгорела и перекрытия местами просели. От пулемета осталась груда железа, но здесь по крайней мере можно было укрыться. Салех подтянулся и осторожно выглянул в амбразуру и выругался: цепь израильских солдат залегла. Видимо они собирались его выкуривать.
        Рикошетом взвизгнула пуля и Салех поспешил укрыться. Неожиданно в тишине и в завывании ветра приглушенно залаяла скорострельная зенитка, судя по всему Тарик добрался до соседнего дота, но тут же что-то низко ухнуло, ударив воздухом по ушам и полом подкосив ноги. Салех сполз по стене. Пушка молчала.
        Ну что ж, он дорого продаст свою жизнь. Он готов. Как жаль, а все начиналось так хорошо. Они за полторы минуты уничтожили два дота и, прорвав заграждение, вышли почти к самой дороге. Но видимо об атаке знали заранее и их зажали с двух сторон, рассекая отряд на три части, и уничтожили. Расстреляли как в тире.
        Они бегали как на ладони, даже не видя, откуда бьет противник. Видимо он, Салех, последний, кто остался в живых.
        - Эй, ты! Пожиратель верблюдов и крокодилов, сдавайся сам, или мы тебя поджарим!
        Салех промолчал, перезаряжая автомат. В глаза ему бросилась длинная тонкая щель в полу. Он подполз и с трудом откинул крышку люка. Нет, там был не подземный ход. Это был склад боеприпасов. Почему они не взорвались при атаке, Салех даже не подумал. Не все ли равно? Ведь их можно использовать сейчас. Он оскалился белозубой улыбкой и оторвал кусок рукава. Намотав его на штык и высунув ствол в амбразуру, он замотал им из стороны в сторону, крича на ломаном английском:
        - Я сдаюсь! Я ранен и не могу идти! Я выброшу автомат.
        Прокричав то же самое для убедительности еще раз, он выбросил бесполезное оружие в песок. Шлепнувшись, автомат съехал с дюны, трепыхая белым обрывком на холодном ветру. Цепь солдат поднялась и двинулась в его сторону. Когда до них оставалось не более десяти метров, он пополз в сторону открытого люка. Нога уже не болела, а Салех шептал про себя молитвы Аллаху. В глубине люка тускло блестели аккуратные ряды снарядов.
        На пороге дота послышалась возня и, осторожно озираясь, вошел солдат с синей шестиконечной звездой на каске. Последнее, что он увидел в своей жизни, была падающая в люк граната.
        - Аллах акбар! - прошептал Салех перед смертью.
        После чудовищного взрыва, сорвавшего бетонный короб дота как старую шляпу, осталась дымящаяся воронка диаметром около пятнадцати метров. Сквозь медленно оседающую пыль и песок Евгений смотрел на поле боя, по которому уже торопилась санитарная команда. "Черный Магриб" был уничтожен.
        Сняв шлем-сферу, Данилов провел рукой по волосам. На ней остался липкий красный след. Евгений с удивлением ощупал свежую рану, протянувшуюся от виска ко лбу. Что ж, Шухарту надо сказать спасибо - он подготовил арабов замечательно. Евгений усмехнулся и, насвистывая легкий мотивчик, направился к штабному бункеру.
        Глава 14
        Утро выдалось на редкость погожим. Пыльная буря, шумевшая всю ночь к утру улеглась. Даже солнце стало проглядывать сквозь низкие облака. Рабочий день в карьере начинался рано, и Пьер Верт, с кряхтеньем спустив ноги с полки, сунул их в раздолбанные рабочие сапоги и отправился в отхожее место: надо было успеть до всеобщей побудки, иначе затолкают и места не найдется. Он умылся из ржавого ковшика, привязанного грязной веревкой к двухсотлитровому баку с дождевой водой. Счетчик Гейгера над бочкой показывал шестьдесят четыре микрорентгена. "Значит, утренний дождь был хороший", подумал Пьер и, воровато оглянувшись, достал припрятанную накануне пластиковую бутылку, которую выменял на трехдневный паек вчера. Бутылка была грязной и мутной, но ему было не до этого. Пьер быстро набрал ее водой и завинтил крышку. Спрятав бутылку в складках робы, он шаркающей походкой направился назад к бараку, расчесывая изъязвленную шею. Приближалось время побудки.
        С первыми звуками сирены барак, в котором обитал Пьер и еще четыре сотни таких же изможденных, серых, неразговорчивых людей, зашевелился как просыпающийся от зимних холодов муравейник, и каторжники потянулись к баку с ржавой водой, а затем в столовую.
        За завтраком к Пьеру подошел Луиджи:
        - Сегодня в два. Жди у бокового пути, - и он как ни в чем не бывало принялся за еду.
        Пьер незаметно припрятал пайку хлеба. Через пол часа начали построение. Сегодня Верт дежурил по бараку, и у него было пол часа времени до отправления в карьер. Он увидел, как Луиджи погрузили в вагонетку, и состав, громыхая и лязгая, исчез за чахлыми кустами можжевельника и дубняка.
        Точно за две минуты до отправления Пьер как бы невзначай отправился к баку с водой. Дрожащими пальцами, поминутно оглядываясь, он маленькой заточкой отвинтил счетчик Гейгера со стены и бегом бросился к поезду.
        За опоздание получив прикладом по спине, он повалился в грязь на дне вагона и отполз к своему месту на лавке. Ему пару раз наступили на руку и пнули в темноте - он так и не увидел кто, но это было не столь уж важно. Главное, что он достал счетчик Гейгера.
        Если бы кто-нибудь узнал сейчас, что Пьер лишил всех возможности на следующее утро узнать, не грозит ли облучением дождевая вода в баке, его бы растерзали голыми руками, и ни один охранник не вступился бы. Вертухаи всегда только глумились и с удовольствием следили за расправой. Верт передернул плечами и сгорбился в углу.
        Около полудня, заметив по длине тени, что близится время встречи, Верт осторожно направился в сторону заброшенной ветки. Он постарался, чтобы в это время почти никого с вагонетками и носилками по пути не встретилось. Луиджи работал в соседнем карьере и Пьер не знал, получиться ли у него улизнуть от дозорных. Путь был недолгим, но ему раза три казалось, что его сейчас заметят и остановят, а потом расстреляют. И все же он добрался до назначенного места.
        К двум дня Верт уже стоял у стрелки, которая вела к заброшенному руднику. Пути еще не успели разобрать, и металлические конструкции жадно впитывали радиацию, каждую весну и осень приносимую ветрами с юга.
        Он сделал вид, что чинит колесо вагонетки, но карабинер занервничал и явно решил узнать, в чем дело.
        - Чего развалился, сволочь?
        В поле зрения Пьера показались начищенные до блеска просвинцованные ботинки. Губы на холеном лице, скрытом за свинцовым стеклом маски презрительно скривились, и карабинер плюнул под ноги Пьеру. Жирный плевок скатался в мутный шарик в пыли.
        - Тележку чиню, - француз сжался в ожидании удара.
        Неожиданно сверху раздался булькающий звук. Пьер поднял глаза и обомлел: тело карабинера медленно оседало, а на горле его зиял широкий разрез, истекая чем-то густо-красным.
        - Что? Струхнул, папаша? - Луиджи осклабился, отчего его щеголеватые усы вздернулись как у крысы.
        Он небрежно вытер финку о спецформу охранника и презрительно сплюнул:
        - Легавый! - итальянец вложил в это слово максимум презрения. - Что старик, ноги отнялись? Идем, засиживаться некогда. Гато Феррари ждет нас. Хороша одежка, да возиться некогда.
        Луиджи с сожалением посмотрел на мертвого карабинера и еще раз с досады плюнул в него. Пьер заметил, что его руки дрожат. Уходя за итальянцем, он истово шептал молитвы, оглядываясь на бездыханное тело в луже крови.
        - Шевели ногами, святоша, - Луиджи бодро прыгал впереди с автоматом через плечо.
        Скоро рельсы закончились, и под ногами потянулась серая земля в выбоинах, местами покрытая жестким ежиком цепкой, бурой, ползучей травы. Все здесь было пропитано пылью, мелкой как тальк и всепроникающей как тараканы. От нее слезились глаза и першило в горле. Трава росла в небольших промоинах, там, где ночью выпадала роса или скапливалась редкая дождевая вода. Колючие шары чертополоха цеплялись за робу и мешали идти. Солнце все больше подбиралось к зениту. Вместо облаков собиралась тонкая дымка.
        Часа через два даже без палящего солнца дышать сухой пылью стало почти невозможно.
        - Ну, все, папаша, привал, - итальянец поболтал пустой бутылкой.
        Луиджи по одним, только ему известным приметам отыскал чахлые заросли вязов и колючей полыни, в корнях которых притаилась лужа грязноватой воды.
        - Дай-ка Гейгера сюда, папаша, - Луиджи требовательно протянул руку.
        Пьер безропотно отдал ему счетчик.
        - Неплохо, семьдесят два. Пей, отец, - Луиджи уступил место у лужи. - У "котов" эта помойная яма гордо называется Оазис Феррари.
        - Скоро мы дойдем? - сипло спросил Пьер.
        - Скоро, очень скоро. По крайней мере ты, старик.
        Пьер обернулся и увидел направленный на него ствол автомата.
        - Извини, святой отец, но мне нужен был кто-то, кто понесет воду и еду. А теперь я как-нибудь сам. Тут недалеко. Может, ты чего-то хочешь напоследок? Закурить? - Луиджи лениво посмотрел на него.
        - Сделай одолжение, не называй меня святым отцом, - ответил Пьер.
        - Как скажешь.
        Луиджи нажал на курок. Автомат сухо щелкнул. Взяв воду, счетчик и хлеб, итальянец, весело посвистывая, пошел к югу. В небе стали собираться черные вороны. В пыли осталось лежать тело мертвого врача-генетика Пьера Бенуа Верта.
        До самого заката Луиджи шел, не сбавляя шага: погода начинала портиться и надо было успеть.
        Декабрьский вечер затянул небо мутно-серой пеленой туч, и только на самом западе закатное солнце окрасило багряным цветом разрыв между далекой линией горизонта и резкой кромкой облаков. Луиджи изрядно подустал, петляя мимо залитых дождем болотистых низин, где было опасно долго находиться без свинцового костюма, и редких зарослей кустарникового дуба с красно-бурой листвой и цепкими ветками, где в это время года легко можно было встретить клубки готовящихся к спячке змей-медянок или выводки черных осенних крысят. Холмы слева от Луиджи охватил предзакатный пожар, и пыльная разбитая дорога пошла круто вверх.
        Внимание итальянца привлек тихий шорох, идущий из подлеска на обочине. Резко повернувшись, Луиджи передернул затвор, но поднять автомат он не успел.
        - Стой тихо, если хочешь жить, - раздалось из кустов, и на дорогу вышел заросший здоровенный детина в кожаной безрукавке, блестевшей сотнями заклепок, и с помповым дробовиком, казавшимся в его руках игрушечным.
        Шею его украшал тяжелый медальон на цепи с изображением оскаленной морды не то кота, не то ягуара.
        - Кто такой? Зачем явился? - лениво поинтересовался дозорный, не теряя, однако рук Луиджи из виду.
        Еще двое таких же, как и этот, стражей тихо вышли из подлеска и отобрали у Луиджи самодельный нож и автомат. Итальянец не сопротивлялся: все равно он шел к Феррари, а раз он свой, то вещи вернут. Возможно, вернут, поправил себя беглец.
        - Я иду к Гато. Будьте так любезны, проводите меня к нему.
        Луиджи постарался, чтобы его речь прозвучала не слишком язвительно, и хмурый здоровяк, оценив усилия итальянца, хмыкнул и отпустил его вперед по дороге. Сам он пошел сзади, побрякивая оружием. Еще один человек остался в лесу, не выставляясь на показ. Луиджи видел только изредка, как покачиваются ветки.
        В просвет между одинокой сосной и скалой, за которой она скрывалась от ветра, проглянули полуразрушенные здания. Куполообразные конструкции, местами обвалившиеся и поросшие цепким плющем, частью уже лежали в тени невысоких холмов. Даже Луиджи, не так часто посещавший церковь, узнал в них очертания древних храмов, стоявших здесь до войны.
        Когда-то здесь был город, называвшийся Римом, и жила процветающая страна, которая могла бы стать для него родиной, но не стала. Не стала потому, что канула в лету. Каирский кризис, поначалу ничем не отличавшийся от десятка подобных ему, закончился ядерной войной. Да, это не была всепоглощающая огненная стихия, но и того, что случилось, с лихвой хватило, чтобы от Италии и Южной Греции остались одни радиоактивные воспоминания.
        Луиджи вздохнул. Те немногие крохи итальянской нации, что еще жили в Европе, обрели вторую родину в Новой Украине, Испании и Франции. "Малая Италия" - Корсика - осталась единственным местом на земном шаре, где итальянцы все еще составляли большинство.
        Иногда Луиджи ловил себя на мысли, что готов растерзать все человечество. Но это бывало только тогда, когда он вспоминал рассказы матери. На самом деле Италия для него была пустым звуком, все, что он знал - продутые всеми ветрами и высушенные немилосердным солнцем пустоши и овраги, поросшие дерном и шелудивым криволесьем. Это была его Италия. По молодости, в ярости и тяжелом запое он зарезал непонравившегося ему араба. Луиджи помнил, как кричал что-то об убийцах нации. А потом было бегство и первая отсидка, после которой он вернулся другим человеком. Мать в живых он уже не застал.
        За размышлениями Луиджи не заметил, как их компания добралась до хорошо сохранившейся части погибшего города. Здесь еще были улицы, а некоторые дома показывали облезлые, но все еще красивые фасады. Вероятно "коты" использовали часть из них под жилище и старались сохранить внешний вид зданий. Кроме того, в трущобах жили и бродяги.
        Впереди возвышался еще один купол, по краю которого проросли небольшие искореженные ветром и пыльными бурями деревца: из распахнутых настежь дверей слышался нестройный рев голосов, хохот, крики, ругань и хриплые звуки музыки. "Проводник" заметно оживился и прибавил шагу, подтолкнув Луиджи стволом в спину. Итальянец споткнулся, но огрызаться не стал. Финал пути был близко, и он чувствовал себя великолепно.
        Полумрак под сводами рассеивали факелы, развешанные на стенах, и многочисленные костры, разложенные прямо на каменном, мозаичном полу. У дальней стены, там где крыша обвалилась, пол просел и образовалась огромная, маслянистая лужа. От нее пахло прелью. В центре зала стоял длинный стол, накрытый красной тканью, а во главе его возвышался трон, иначе назвать это сооружение было нельзя.
        Огромное кресло, под которое подложили стертые покрышки и накрыли сверху той же красной тканью, было украшено черепами, судя по всему кошек. На спинке кресла был укреплен череп льва в вечном оскале. Среди всего этого варварства, положив ноги на край стола, сидел рослый мужчина в похожем кожано-клепаном одеянии, что и все присутствующие. Он первым заметил вошедших и поманил их пальцем. Когда Луиджи и его молчаливый сопровождающий подошли к "трону", за спиной Гато Феррари выросли узколобые телохранители, поигрывавшие бицепсами.
        - Кого я вижу! - наигранно-весело взревел Гато, перекрывая хрипы магнитофона. - Мой дорогой Луиджи! Мой потерявшийся Кано!
        Итальянец улыбнулся в ответ: раз Гато сам его помнит, то опасаться больше нечего. Шум вокруг поутих, и все с интересом прислушались к происходящему у "трона".
        - Дорогие друзья! Братья-коты! Наши ряды пополнились еще одним соратником, - Гато взгромоздился на подлокотники сиденья и отвесил шутовской поклон в сторону Луиджи. - Это мой старый боевой товарищ. Я знаю его с малых лет. Мы с ним изъездили не один километр дорог этой забытой Богом и Дьяволом страны.
        Феррари воздел руки к обветшалому потолку и пьяная аудитория разразилась дружным гоготом над корявой остротой вожака. Луиджи ухмыльнулся.
        - Причастись и влейся в наше братство, - Гато, спрыгнув на пол, обхватил итальянца за плечи и потянул к столу. - Кубок!
        Мгновенно на столе возник богато инкрустированный, тяжелый потир, и чья-то рука щедро плеснула туда густого как кровь вина.
        - Пей! - приказал Феррари.
        Луиджи подчинился и поднес чашу ко рту. Вино было приятным на вкус и очень старым. Гато звучно хлопнул друга ладонью по спине, и пьяная оргия продолжилась с прежним размахом.
        Итальянец уселся поближе к трону и принялся набивать желудок. Он ничего не ел уже пол дня. Да и месяц до этого был больше похож на жесткую диету.
        - Где ты пропадал столько времени? - поинтересовался предводитель банды байкеров в перерыве между тостами.
        - Да так, нары давил помаленьку.
        Брови Феррари удивленно приподнялись:
        - Так значит, после той передряги под Салерно ты загремел?
        - Нет, загремел я чуть позже. А тогда я отлежался, когда вы сделали ноги.
        При этом Луиджи посмотрел на Гато, но тот как бы не заметил фразы и продолжал есть:
        - Теперь ты дома.
        - Большое спасибо, - честно говоря Луиджи не чувствовал себя дома.
        Феррари тоже нельзя было доверять до конца.
        В этот момент к Гато подошел кто-то и зашептал ему на ухо. Одежда говорившего была заляпана грязью, на руке виднелся свежий кровоподтек.
        Луиджи отвел взгляд. Теперь, когда он привык к полумраку, его глаза различили у боковой стены огражденное стойло, где сердито мекали серые, отощавшие козы и понуро стоял большой, рогатый, черный козел. Он изредка тряс бородой и что-то пережевывал. Чуть выше, в чадящем свете факела итальянец разглядел полуобвалившуюся древнюю фреску, на которой толпа закутанных в белые простыни людей толи подбадривала, толи подгоняла изможденного человека с тяжелым крестом на плече. У его ног, воздев руки, стояла на коленях женщина. Большинство лиц нельзя было разобрать, но зато у центральной фигуры оно было безмятежным. Луиджи отвернулся.
        Гато на "троне" не было. Куда-то исчезли и двое его телохранителей. Неожиданно один из них появился и поманил итальянца. Луиджи, недоумевая, встал и пошел за скрывшимся в проломе стены громилой.
        С той стороны кресло-трон подпирала огромная в золоченой раме картина. На секунду итальянец остановился и присмотрелся: тот же самый человек, что и на фреске, разгонял здесь, на старинном полотне, толпу торговцев, обосновавшихся в храме, но здесь его лицо было не смиренным, а исполнено гнева.
        Оступаясь на скользком полу и стараясь не попасть в лужи, Луиджи пошел дальше. Согнувшись в три погибели, он протиснулся в пролом в кладке.
        За дырой в стене была еще одна комната, заваленная какими-то ящиками и свертками почти до заросшего паутиной высокого потолка. В дальнем ее углу сидели Гато и какой-то незнакомец.
        - А вот и наш герой, - приветствовал главарь своего приятеля, оторвавшись от разговора. - Проходи, Луиджи, не стесняйся. Здесь с тобой хотели поговорить.
        Итальянец увидел блеснувшие тусклой позолотой погоны полицейской формы: незнакомец за столом был копом. Луиджи оглянулся назад, но единственный свободный выход был уже перекрыт пригласившим его телохранителем. Тяжелое помповое ружье было нацелено итальянцу в живот.
        - Только не надо глупостей, - в голосе Феррари послышались жесткие нотки. Потом он повернулся к полицейскому и продолжил. - Это и есть наш снайпер. Тех четверых пограничников на дороге уложил он, и еще за ним числится грешок - охранник в седьмом карьере. Он перерезал ему глотку. А вот, кстати, и ножик. -Феррари протянул полицейскому пластиковый пакет с ножом Луиджи
        - Все верно? Я ничего не упустил, Луиджи? - Феррари снова повернулся к итальянцу и подмигнул ему.
        - Гад! Я еще вернусь и отправлю твои кишки проветриться! - Луиджи понял, что сопротивление бесполезно.
        - Вот только не надо грубостей! - Гато театрально закатил глаза и пара телохранителей заржала. - Довольно, упакуйте его.
        На запястьях итальянца защелкнулись наручники, и два сержанта поволокли его к выходу. Феррари снова обратился к полицейскому:
        - Теперь мы, надеюсь, договорились с вами? Мои ребята быстро разгрузят трейлер, потом закинут золото и картины. А это вино - мой специальный презент комиссару. Ему уже сто лет. Разумеется вину, а не комиссару. Думаю, он оценит, - Гато засмеялся. - Кстати, большое спасибо за боеприпасы. А то, что-то с ними совсем худо стало, - услышал за спиной Луиджи, прежде чем его втолкнули в джип.
        Глава 15
        - Гражданский суд города Зее постановил: гражданина Франции Эйнджила Блэксмита и гражданку Франции Марту Блэксмит признать истцом и ответчицей соответственно и начать процедуру расторжения брака. Суд предлагает истцу еще раз обдумать принимаемое решение и подтвердить желание расторгнуть брак...
        Марта и Эйнджил сидели на одной скамье. Их разделяло не больше метра пространства, но они даже не делали попыток приблизиться. Марта тупо смотрела перед собой в одну точку, а ее муж, резко вскинув голову, всматривался поверх голов судей, будто увидел там что-то чрезвычайно интересное. Саймон и Джулия сидели среди немногочисленных зрителей в самом дальнем углу у стены.
        - Итак, суд спрашивает, считает ли истец окончательным свое решение о расторжении брака?
        - Да, ваша честь, - чужим голосом громко ответил Эйнджил. Ни один мускул не дрогнул под восковой кожей.
        Судья перевел взгляд на Марту.
        - Тогда суд спрашивает ответчицу, считаете ли вы требования оправданными и брак расторгнутым?
        Марту вздохнула, сгорбившись еще сильнее. Ее губы беззвучно шевелились, и только Эйнджил краем уха слышал что-то про "хотя бы еще один шанс". Он выпрямился аж до ломоты в спине.
        - Суд настаивает на ответе, - возвысил голос судья, встряхнув синтетическими буклями.
        Марта вздрогнула снова и подняла затравленный взгляд. Ее глаза наткнулись на непроницаемость судейских очков, и она тихо прошептала:
        - Да.
        - Погромче, пожалуйста, - потребовал помощник судьи.
        Марта судорожно сжала мокрый носовой платок. Эйнджил отвернулся в сторону. Она горестно поникла, но вдруг резко вскинулась и хрипло повторила:
        - Согласна.
        - В таком случае, гражданский суд города Зее признает брак гражданина Эйнджила Клиффорда Блэксмита и гражданки Марты Августы Блэксмит, расторгнутым, с возвращением гражданке Блэксмит девичьей фамилии Жулавски, на основании закона о браке - статья двести шесть, параграф четыре, пункт двенадцать, закона о демографии - статья триста четыре, параграф два, пункт восемь, а также на основании существующей евгенической программы.
        Стук судейского молотка поставил точку.
        - Следующий, - пригласил секретарь.
        Эйнджил широким шагом направился к выходу из зала суда, на ходу расправляя пиджак и разглаживая волосы. Марта, пошатываясь, прошла три ряда и без сил упала в кресло. Джулия кинулась к ней с водой, а Саймон побежал вдогонку за Эйнджилом. Он поймал его за рукав уже в коридоре.
        - Постой!
        - Чего тебе? - Эйнджил резко отдернул руку, как бы защищаясь.
        - Зачем ты так? Стоило ли? - Саймон попытался говорить убедительно, но сам почувствовал, как жалко звучат его слова. - Ведь это еще не конец.
        - А что ты предлагаешь? - усмехнулся Эйнджил. - Суррогатный ребенок? Не мой и не ее в полном смысле слова. А может быть вообще, завести кошечку или собачку? - Он обидно засмеялся в лицо Саймону. - Нет, дружок. Свое морализаторство оставь студентам.
        Эйнджил стоял напротив окна, и оттого яркий солнечный свет мешал Саймону разглядеть его лицо. Повернувшись, он пошел прочь.
        - Но неужели тебе ее не жаль? - крикнул Саймон в спину.
        - Жалость унижает. Оставь ее для себя.
        Эйнджил, фальшиво насвистывая какой-то мотивчик, скрылся в лифте. Саймон в ярости сплюнул на ковровую дорожку.
        - Ну, как? - бросилась к нему Джулия, отпустив рыдающую Марту.
        Саймон пожал плечами, и губы Джулии дрогнули: она готова была вот-вот расплакаться.
        - Ну и черт с ним, - Марта взглянула на Саймона совершенно сухими глазами.
        Резко набросив сумочку на плечо и порывисто поднявшись, она прошла, едва не толкнув его, так что Саймону пришлось даже посторониться.
        Дверь в коридор резко хлопнула. Саймон и Джулия не глядя друг на друга, пошли следом. Всю дорогу до дома они не проронили ни слова.
        Весь вечер Джулия молча и с остервенением делала уборку, пока Саймон не решился заговорить с ней. Ему все казалось, что она молча упрекает его в бездействии тогда, еще до аборта. Саймон начал оправдываться, долго и путано объясняя, что он все равно ничего бы не смог изменить, он говорил до тех пор, пока не увидел, что Джулия смотрит на него глазами полными слез. Тогда он замолчал и обнял ее. Жена разрыдалась у него на плече, а он тихо гладил ее по голове. Больше они об этом не говорили.
        Марта так и не позвонила. Ни в тот день, ни днем позже. Джулия тревожилась, да и Саймон чувствовал себя не в своей тарелке. Им овладела хандра. Он уже всерьез подумывал о том, что стоит попросить у шефа отпуск. С этой мыслью он пошел на следующий день на работу. Первое, что он сделал - был звонок начальству:
        - Добрый день, мистер Совиньи.
        На каменной глыбе лица шефа появились морщины и складки, означавшие приветственную улыбку.
        - Я бы хотел попросить у вас официальный отпуск.
        На этот раз складки изобразили удивление, но Саймон продолжил:
        - Дело в том, что у меня накопилось некоторое количество отпускных, и я хотел бы привязать их к празднику. К тому же, - здесь Саймон нанес свой коварный удар, - ко мне приезжает сын.
        Саймон знал, что шеф безумно любит детей, и отпустил бы его в любом случае, даже если в его секторе лежали бы три красных статуса на подтверждение.
        - Разумеется, Саймон, дети, прежде всего, - шеф улыбнулся, и, сняв очки, начал их протирать.
        Закончив это дело, он водрузил очки на прежнее место и сказал:
        - В марте в нашей отрасли будет определенная реструктуризация, и вы можете рассчитывать на серьезное повышение, - шеф хитро подмигнул Саймону, что раньше за ним не водилось. - Будем считать, что я ничего не говорил. Приятного отдыха.
        Саймон отключил связь и заказал у секретарши кофе. Он расстегнул верхнюю пуговицу. Билеты на рейс дирижаблем до Рязани уже лежали в столе.
        Через десять минут Саймон, отдав последние на сегодняшний день распоряжения секретарше, уже спешил в аэропорт, где договорился увидеться с Джулией и встретить сына.
        Здание аэровокзала шумело людским половодьем. Гул голосов сливался, дробясь в прозрачных, граненых стеклопластовых листах крыш. Зал был ярко освещен проникающими через перекрытия лучами зимнего солнца. Многочисленные табло и стенды перемигивались разноцветными надписями. Объявили прибытие очередного рейса, и Саймон поднес часы к глазам: баллистический стратоплан опоздал на четыре минуты.
        Широкий зев пассажирского тоннеля излил толпу торопливых людей. Расталкивая соседей, из нее выделился высокий, нескладный подросток с выгоревшей нестриженой шевелюрой и с криками "Мама! Папа!" бросился в сторону Саймона с Джулией. Радиоуправляемый чемодан послушной собачкой покатился следом. Саймон, осторожно взяв Петера за плечи, поцеловал его в лоб, а Джулия обняла сына, зарывшись лицом в отросшие на макушке волосы.
        - Какой ты стал худой, - Джулия попыталась прижать сына к себе, но Петер отстранился, хотя сделал это скорее для виду: ему было приятно.
        - Ничего не худой, просто я загорел, поэтому так, кажется. А где дядя Энди и тетя Марта?
        - У них дела, - быстро ответил Саймон, с тревогой глядя на Джулию, но та все поняла и кивнула.
        А Петер уже переключился на новую тему:
        - А это правда, папа, что мы на Рождественские каникулы едем в Россию? - он искоса посмотрел на отца.
        - Так мама значит, все-таки, проговорилась! - в шутку взревел Саймон и, схватив обоих в охапку, шагнул к эскалатору. - А ну бегом на стоянку, пока все такси не разобрали.
        Чемодан, пискнув, помчался за ними.
        Дома было прохладно: холодный норд-ост пробился с Атлантики, проскользая в щели и хлопая открытым окном. Потревоженная пыль кружилась в стылом воздухе комнат. Дом казался нежилым.
        Петер побежал по всем своим друзьям и подружкам делиться новостями за год, а Джулия куда-то исчезла, как она сказала - за покупками, но Саймон подозревал, что на самом деле она поехала к Марте. Сейчас дом был пуст, и он, поежившись, бросил взгляд на обои. Саймон вдруг понял, чем ему не нравится рисунок на них: ветвистый, бордово-золотой ажурный узор на красновато-коричневом фоне напоминал спутанные джунгли, а голографические точки в свете дня были похожи на десятки наблюдающих глаз, от взгляда которых становилось неуютно.
        Саймон бесцельно провел пальцем по чистым корешкам книг на полке. Мелькнули знакомые названия - Дарвин, Рид, Уотсон, Крик, "Популярные основы евгеники", "Таинственный незнакомец" Марка Твена, Джордж Оруэлл, Олдос Хаксли.
        Часы мелодично пробили два. Длинные тени наискось легли через комнату, и узкий луч света упал на семейную фотографию Мерфи: тот редкий снимок, где были не только Саймон, Джулия и Петер, но и родители - его и ее. Резкая полоса света отсекла самого Саймона и стоящего рядом отца, оставляя в тени всех остальных. Это была фотография, сделанная на море в Испании.
        Саймон включил камин и поднес руки к решетке, но та осталась холодной. Он подкрутил регулятор в надежде, что всего лишь село напряжение, однако это не дало никакого результата. В пылу ярости Саймон повернул пластмассовый реостат до упора.
        В камине что-то сухо треснуло и оттуда потянуло горелой изоляцией. Сизый дымок завился на сквозняке. От него воздух в квартире показался еще холоднее. Саймон, растирая озябшие руки, пошел на кухню ставить чайник. Потом он вернулся в комнату и, вынув из рамки фотографию, положил ее во внутренний карман пиджака.
        За окном неясно громыхнуло, и с неба пошел частый снег вперемешку с дождем.
        В дверь позвонили и Саймон, сбросив оцепенение, пошел открывать. Залепленный снегом, в коридор ввалился довольный Петер. Его распирало от новостей и он тут же начал вываливать всю эту лавину на Саймона. Тот кивал, иногда вставлял реплику-другую. Петер уже было обиделся на неразговорчивость отца, но тут Саймону на выручку пришла Джулия. Петер бросился рассказывать ей события дня по новой. На кухне сразу стало шумно и весело. Саймон тихо ушел в комнату.
        Чуть погодя Джулия пришла к нему и на немой вопрос мужа о Марте, лишь покачала головой:
        - Соседи сказали, что видели ее сегодня. Говорят что они с Эйнджилом громко и долго ругались, - Джулия всхлипнула, но взяла себя в руки. - Она куда-то ушла. Я боюсь, Саймон.
        Он прижал ее к себе. Джулия затихла, сжавшись в комочек. Мерно тикали часы и ползла по ковру полоса солнечного света, роняемого бронзовым солнцем сквозь пыльное стекло. Спокойствие нарушил ворвавшийся метеором Петер и Саймону с Джулией срочно пришлось изображать веселье.
        К обеду семейство Мерфи сидело на чемоданах в такси, несущемся по автостраде.
        Вопреки ожиданиям, погода над Россией была замечательной, и рязанский аэропорт "Дягилево-3" принимал рейс из Брюсселя. Полтора часа ожидания в толчее аэровокзала и семейство Мерфи под мелодичные приветствия авиакомпании погрузилось на борт аэростата "Ил-1512". День был долгим, поэтому прибытие, намечавшееся на десять вечера, весьма радовало Мерфи-старшего. Младший в это время с любопытством изучал салон, вмещавший в себя не только зал и каюты на три тысячи мест, но и видео-бар и ресторан класса "люкс". В казино его не пустили по вполне понятным причинам. Часа через полтора всех пригласили к обеду.
        Пока Джулия с Петером ели, Саймон медленно бродил по верхним палубам, разглядывая бескрайний заснеженный пейзаж и нервно куря сигарету за сигаретой. Будущий визит к Вартанову представлялся ему не только и не столько неприятным, сколько просто ненужным: его тяготило все вокруг. О своей работе он вспоминал, как о чем-то далеком и с удивлением не находил прежней тяги к некогда любимому делу.
        "У вас наступил кризис. Вам просто необходима смена обстановки." Саймон как в живую слышал эти слова, которые мог бы сказать ему шеф, увидев его сейчас. Однако даже сам Саймон не мог бы сказать, зачем попросил у Совиньи отпуск.
        Но чаще всего перед Саймоном появлялось заплаканное лицо Марты со странным выражением обиды смешанной с решимостью и ненавистью. И это видение не отпускало его до самой Рязани.
        Огромный сверкающий огнями диск казался отражением раскинувшегося под ним моря городских фонарей, гирлянд и реклам. Однако над дягилевской окраиной света стало меньше, и четыре швартовые мачты плотно заякорили тело аэростата. Когда Саймон почувствовал под ногами твердый бетон, ему стало немного легче, но уже в машине, присланной Вартановым, на него снова навалилась апатия и сонливость. На вопросы Евгения он отвечал невпопад, зато Петер с жадностью изучал неизвестные пейзажи, а Джулия показывала сыну достопримечательности.
        Уже дома у Вартановых Саймон, извинившись, сразу пошел спать. Его жена и Петер долго беседовали с Анастасией и вернувшимся из плавания Михаилом. Сам профессор уехал по делам, но обещался быть с утра.
        Всю ночь Саймона мучил кошмар, будто он огромная птица, парящая над землей, и под ним проплывают пустынные пейзажи, на которых все чаще появляются горящие руины. Потом он увидел и сражающихся людей, мародеров и грабителей. Его острое зрение различало мельчайшие детали убийств и насилия. Где-то в глубине его пытался родиться крик протеста, и когда он почти вырвался на волю, Саймон понял, что на самом деле ему все равно.
        Наутро Саймон встал с головной болью. За завтраком Вартанов огласил культурную программу на рождественские каникулы, которая была одобрена единогласно: предстояло посетить дачу и совершить тур по Золотому Кольцу на рождественском теплоходе. Билеты уже были заказаны и возражения не принимались. Сейчас же все собрались в театр на детский сеанс.
        Сказавшись больным, Саймон остался дома, он решил прогуляться пешком по Канищево. Заглянув в уже знакомую церковь, он узнал, что отец Сергий болен и лежит недалеко в больнице, а в это время службу вел отец Филимон. Постояв и послушав минут пятнадцать и поставив свечу Богородице, он пошел к выходу, бросив на ходу горсть мелочи какой-то старушке с железным ящиком-копилкой.
        Возле самой больницы Саймон неожиданно передумал идти к священнику и в нерешительности остановился у входа в сквер.
        Воздух был спокоен и нежен. Покрытые инеем, березы и ясени казались застывшей картинкой в черно-белых тонах. Мягко падал редкий-редкий снег. Саймон медленно ступил на аллею под аркадой изогнутых березовых ветвей. Голова была кристально чистой. Боль куда-то ушла не оставив и следа.
        Мыслей не было.
        Саймон остановился: в глубине аллеи, на заснеженной скамейке сидел седой старик в долгополом черном пальто, зажав между коленями тяжелую резную трость. На его непокрытой голове блестели снежинки. Старомодная шляпа аккуратно лежала рядом. Старик не видел Саймона, и тот стоял осторожно, стараясь ничем не выдать своего присутствия. Стайка ярко-красных грудастых снегирей вспорхнула с рябины, встряхнув алые кисти ягод и обрушив на дорожку маленькую лавину. Старик проводил их взглядом и глазами встретился с Саймоном. На губах его заиграла улыбка.
        Саймон вдруг увидел этого старика по-новому: совершенно один, этот человек был счастлив в своем одиночестве. Он был свободен от мира и весь мир принадлежал ему. Стоит ли держаться того, что тяготит тебя? Неожиданно для себя Саймон понял, что он уже навестил священника и тот ответил на все его вопросы. Служить людям можно и иначе, чем он, Саймон, делал это до сих пор. Одиночество станет его очищением от грехов.
        В абсолютной тишине Саймон мягко повернулся и направился прочь, оставляя за спиной заснеженную скамейку. Он спешил.
        В очереди перед Саймоном оставалось только трое. Он механически пересчитал деньги в кармане.
        "- Тебе действительно нужно так срочно улетать? - в голосе Джулии звучала неприкрытая обида.
        - Да, - Саймону ничего не хотелось объяснять.
        - Но что я скажу Петеру? - Джулия сердито захлопнула сумочку.
        - Он уже большой и должен все понять, - Саймон продолжил складывать вещи в чемодан.
        - А ты подумал, что скажут Вартановы! - жена не оставляя попыток переубедить его.
        - В конце концов, это не последнее рождество, - Саймон методично сложил рубашку и свитер.
        - Это как минимум некрасиво! - Джулия разозлилась не на шутку и почти кричала.
        Саймон тяжело посмотрел на нее:
        - Меня ждет работа.
        Джулия вышла из комнаты, напоследок громко хлопнув дверью..."
        - Будьте добры, один билет до Филадельфии, - потный, отдышливый толстяк впереди в полосатом мятом костюме навис над окошком кассы. - Желательно у окна.
        Саймон проверил свою идентификационную карту.
        "- Тебе так срочно надо ехать? - Вартанов, недоумевая, придержал его за руку. - Давай я позвоню твоему Совиньи. Что, кроме тебя больше никого нет? Может человек отдохнуть в праздник?
        - Спасибо, не стоит, - Саймон натянул пальто и надел шляпу.
        - Останьтесь, пожалуйста, - Анастасия просяще посмотрела на него.
        - Извините, - Саймон открыл входную дверь.
        - Тебя проводить? - Евгений потянулся за ключами от машины.
        - Не стоит. Я сам.
        Дверь закрылась, отрезав все звуки..."
        - Я вас слушаю.
        Саймон понял, что уже пол минуты стоит и молча смотрит на девушку-диспетчера за стеклом кассы.
        - Куда вы собираетесь? - спросила она снова.
        - Куда-нибудь, где поменьше людей.
        Брови девушки удивленно поползли вверх.
        - Рейкьявик, - подсказал Саймон, скользнув взглядом по табло открытых рейсов.
        - Одну минуту, - молодая леди всмотрелась в монитор. - Стратоплан отменен по климатическим условиям.
        - Мне нужно в Рейкьявик, - упорно повторил Саймон.
        - Подождите пару минут, - слегка обиженно ответила девушка. - Я постараюсь чем-нибудь помочь....
        Пока она разглядывала что-то на мониторе, Саймон принялся изучать рекламу и буклеты. Аэровокзал "Свирь-4" был старым и его скоро, судя по всему, собирались закрывать. Здесь не было даже билетных терминалов.
        - У нас есть авиарейс до Тромсё, - сказала чуть погодя девушка. - И дальше, - она с сомнением посмотрела на Саймона, - можно на китобое. Сейчас в порту швартуются три, - она протянула ему распечатку.
        Саймон молча отсчитал деньги. Девушка также молча протянула ему электронную карту-билет и проводила недоумевающим взглядом.
        Очередь иссякала за расхлябанной дверью, отрезанная бритвой стального ветра со ледяной крупой. Трап уже подали и Саймон поспешил на посадку.
        Самолет был ужасно старым: Ту-354 две тысячи сто двадцатого года выпуска. Его немилосердно болтало в воздушных ямах. Из возможных восьмидесяти пассажиров он вез, дай бог половину, и в салоне люкс Саймон был одним из трех.
        С самого начала, попросив не тревожить его, он задремал в кресле, и проснулся только на подлете, когда под крылом в кромешной пурге вынырнули выкрошенные ветрами зубы Скандинавских гор.
        Командир объявил о посадке в аэропорту Тромсё, и самолет, нервно вздрагивая всем телом, припал к вылизанной поземкой взлетной полосе. Перегрузка вжала пассажиров в спинки кресел, где-то задребезжала плохо закрепленная деталь.
        Когда смолк надсадный грохот двигателей, Саймон отстегнул ремень и одним из первых сошел по трапу. Не дожидаясь рейсового автобуса, он сквозь метель пошел к слабоосвещенному зданию аэропорта.
        В городе или не водилось такси или все таксисты дружно решили не выходить на работу сегодня. С трудом дождавшись какого-то запоздалого водителя, Саймон попросил отвезти его в порт.
        Ледяной свинцовый океан высокими валами мерно накатывал на пирс, разбиваясь в мелкую водяную пыль. В воздухе остро пахло йодом и солью и от сурового, пронизывающего ветра не спасало даже теплое пальто. Саймон сразу попросил отвезти его в порт. Водитель если и удивился, то ничем не высказал своих эмоций.
        Капитан небольшого китобоя "Нарвал" оказался весьма сговорчив: Саймон даже не заметил, куда исчезли деньги.
        Судно отходило через три часа и Нильс Гамсун, так звали морского волка, порекомендовал за это время обзавестись брезентовой ветровкой, сапогами и непромокаемым саквояжем. По указанному адресу Саймон нашел небольшой магазинчик, где за непомерную цену приобрел необходимую экипировку и подробную туристическую карту Исландии в приложении с массой полезных советов от продавца.
        Всю дорогу Саймон провел, забившись в самый дальний трюм корабля. Его нестерпимо укачивало, но он стоически выносил мучения ради цели. На третьи сутки китобой вырвался из зоны шторма, качка ослабела и впереди показалась земля.
        Акюрейри встретил Саймона ровным ледяным ветром и мокрым липким снегом. Улицы были безлюдны, седые горы безмолвно и угрюмо нависали над городком. Багровое солнце едва пробивалось сквозь мглу у самого горизонта. Карминный отсвет упал на фасады, превращая их в декорации преисподней.
        Надвигалась ночь.
        Туристический справочник Саймон выкинул в первую же урну. В городе была одна единственная гостиница, и сейчас он стал ее единственным постояльцем. Безуспешные попытки метрдотеля и хозяина гостиницы ублажить посетителя встретили стену молчания. Саймон лишь поинтересовался, где можно купить термопалатку и дешевое продовольствие. Единственное, что порадовало хозяина, так это оплаченные на месяц вперед счета.
        Через день постоялец исчез.
        Свинцово-серое ревущее море облизывало прибрежную полосу черного песка, оставляя на нем мертвые раковины и комки скользких бурых водорослей. Чайки и бакланы не рисковали высовываться из гнезд и нор, упрятанных глубоко в скалах. Водопад обрушивал с тридцатиметровой высоты водяной столб, высекая из базальтовой чаши речного ложа густую водяную взвесь вперемешку с песком и грязью. Низкое небо бешено гнало неопрятные тучи, изредка разрывая их до блеклости голубовато-серого северного неба. Над скалистыми утесами дальше по берегу море неожиданно свирепело и, взрываясь многотонными бомбами, выстреливало в узких фьордах и заливчиках неприступных базальтовых бастионов. Ветер без устали полоскал и перекручивал непокорные ветки полярных берез и карликовых сосен. У линии горизонта белой накипью виднелись торосы ледяного поля.
        - Ну, что ж, теперь нам никто не помешает. Можно поговорить по душам.
        - Да, давно мы этого не делали.
        - Почти со студенческой скамьи, - Эйнджил усмехнулся. - А готов ли ты к этому?
        Саймон пожал плечами:
        - Можно попробовать.
        - И что ты чувствуешь сейчас?
        - А что я должен чувствовать?
        - Ты уже три недели бежишь от всех. Ты прячешься. От кого? А самое главное, почему?
        Саймон промолчал.
        - Может ты хочешь что-то сказать о совести?
        - Я тебя не понимаю
        - Не прикидывайся. Ты все хорошо знаешь. Сознайся, не легко быть убийцей?
        - Причем здесь убийство? Ты меня в чем-то обвиняешь?
        - Хорошо, судья, распорядитель, вершитель - как тебе больше нравится? Вершитель человеческих судеб - согласись, звучит неплохо, - Эйнджил зло рассмеялся.
        - Кто дал тебе право судить? - беспомощно огрызнулся Саймон.
        - Нет, это кто тебе дал право судить? - яростно перебил Эйнджил, - Ты, возомнивший себя богом. Джулия и Петер не марионетки, но ты плюнул на них, я уже не говорю о Вартанове.
        - Это не твое дело, - Саймон почувствовал, что теряет уверенность. - Гораздо хуже то, как ты поступил с Мартой.
        - Я? - удивлению Эйнджила не было предела.
        - Да, ты! Ты бросил ее в самый трудный момент.
        - Нет, - в голосе Эйнджила послышалось ехидство, - это ты убил наш брак. Ты уничтожил последнее, что связывало нас - возможность иметь ребенка, нашего с ней ребенка.
        - Но ведь это был только один процент, один единственный! - в отчаянии закричал Саймон.
        Эйнджил лишь рассмеялся в ответ.
        - Только один процент! - вслух вскрикнул Саймон, и гулкое эхо вспугнуло рывшихся в водорослях чаек.
        Гейзер обдал Саймона струей пара, и тот, отшатнувшись, упал на толстую подушку мха. В темнеющем небе огромным крестом разворачивалось северное сияние, и Саймон еще долго, два часа, остановившимся взглядом следил за его переливами.
        До утра сияние растаяло и ветер снова нагнал стада туч с мелким противным снегом. У самой воды становилось все холоднее, но Саймон упорно держался береговой линии: над ним неприветливо нависали козырьки красновато-коричневых и черных с мелкими крапинками кварца гранитных скал. Кое-где на гладкой как стекло поверхности росли неизвестно как державшиеся березки и ивы.
        Сухие водоросли горели жарко, но сильно чадили. Саймон грелся у костра до самого вечера, пока на него не набрел какой-то турист-одиночка, любитель экстремальных экскурсий. Это был первый человек за много дней отшельничества, но у Саймона даже не проснулось желание разговаривать с ним. И все же движимый воспитанием, он не мог прогнать человека в ночь.
        - Подбросьте еще плавника, - попросил Саймон и костер взметнулся снопом искр.
        - Скажите, а что вас завело в такую глушь? - случайный собеседник Саймона повернулся к костру, отогревая руки.
        Они оба долго молча смотрели на пляшущие языки пламени.
        - В это время редко встретишь приезжего, - вновь нарушил молчание гость.
        - Я прячусь.
        - От кого? - незнакомец с удивлением покосился на Саймона.
        - От себя, - Саймон медленно повернул лицо к собеседнику и снова повторил. - Я скрываюсь от самого себя.
        - И как? Удачно? - попытался пошутить гость, но осекся. - Извините. У вас должны быть серьезные причины искать уединения. Личные проблемы? Жена? Дети?
        Саймон молча покачал головой.
        - Творческий кризис?
        - Наверное, что-то вроде этого, - Саймон подбросил еще дров.
        - А кем вы работаете, если не секрет? - любопытный сосед помешал закипающий суп в котелке.
        - Я убийца.
        Ложка резко стукнула о край котелка.
        - Простите, не понял.
        - Вы не ослышались, - могло показаться, что Саймон развеселился. - Я как Господь Бог решаю - жить или умереть.
        - Быть или не быть, - процитировал собеседник с иронией в голосе.
        - Да нет, пожалуй, Шекспиру и кошмаре не привиделось бы, что его вопрос обернется таким образом.
        - Так кем вы работаете. Нет такой профессии "убийца".
        Суп вскипел и пена, грозно шипя, побежала по краю котелка.
        - Я работаю в евгеническом центре.
        - Понятно, - разочарованно протянул сосед. - Не забивайте себе голову этими глупостями. Каждый на своем месте делает полезную и нужную работу. Не будь евгеники, общество задохнулось бы от обилия уродов, или, что еще хуже, нас задавили бы желтокожие.
        Саймон с ужасом вслушивался в слова, которые так долго и часто твердил сам. Неужели он был такой же слепой марионеткой? Нет, не зря он убегал от людей, не зря искал одиночества. Как же он был слеп!
        - Но ведь это же не просто наборы ДНК, это люди!
        - А вы думайте о них как о генетическом материале. Вас ведь этому учили?
        Саймон растеряно замолчал.
        - Вы сами выбрали эту работу, - продолжил собеседник, - и никто не обещал, что она будет легкой. Нигде не бывает простых решений, и мы все через что-то переступаем.
        - Вы хотя бы представляете, о чем говорите? - Саймон в ярости чуть не опрокинул треногу с котелком. - Вы пробовали быть богом?
        - Бросьте! - брезгливо прервал его сосед у костра. - Никакой вы не бог. Вы лишь исправляете за ним ошибки. Не приписывайте себе большего, чем вы заслуживаете. Вы подмастерье.
        - Вам ли судить? - сказал Саймон. - Сами-то вы кто?
        - Я такой же подмастерье, как и вы, - теперь уже в голосе собеседника сквозила неприкрытое презрение к Саймону. - Я хирург-генетик. Доктор Стурлуссон. Может быть, слышали? Почему бы вам не бросить изображать из себя истеричную девицу и не выпить со мной грамм по двести, а? - Доктор побултыхал объемистой флягой. - Как говорится, Шекспиру шекспирово, Богу богово, а нам с вами по двести грамм.
        Саймон тоскливо посмотрел на далекие огни в море.
        Глава 16
        Палящее солнце отвесно обрушивало лучи, разбивая их о пышную зеленую губку конголезских джунглей, на самом нижнем ярусе которых, царил полумрак, и лениво несла свои маслянисто-жирные воды могучая африканская река. Утомленные жарой джунгли затаились до вечера. Изредка шуршал листвой питон, зарываясь поглубже в прохладу, да выпархивали спугнутые разноцветные птахи, мелькая в полосах света радужными пятнами. Сквозь шепот воды прорывался сонный рык пантеры - самого страшного хищника в этих местах, но сейчас птиц потревожил не он.
        Снизу, там, где река делала широкий изгиб, тихо нарастал рокочущий звук. Через пару минут из-за поворота вынырнул низко сидевший в воде патрульный армейский катер. Он, не сбавляя хода, промчался мимо и повернул в еле заметный приток. Тяжелая волна лениво заплескалась в прибрежных зарослях осота.
        - Мы правильно повернули? - говоривший был высок и широк в плечах.
        Повадки выдавали в нем борца-профессионала. Тяжелый сплюснутый нос был ломан неоднократно и казалось, что переносицы совсем нет. Под камуфляжем перекатывались бугры мышц. Толстые уши были плотно прижаты к выбритому черепу. По черной коже скользили блики редких солнечных лучей.
        Его спутник производил впечатление прямо противоположное: невысокий, интеллигентного вида, явно незнакомый ни с чем тяжелее ручки. Он носил очки с темными линзами и был заметно светлее своего соседа.
        - Мбанга знает дорогу как свои пять пальцев. Смотрите сами, - интеллигент указал на темную глыбу по правому берегу, на которой с трудом угадывалась надпись на африкаанс: "Провинция Ликуала. Сто миль до Импфондо".
        Массивный негр кивнул и скрылся в рубке.
        Когда катер продрался через топкие болотца, в которые превратилась застоявшаяся перед дождями река, его уже ждали пятеро солдат сопровождения. Специальный джип-амфибия, шлепая протекторами по жирной грязи, продрался сквозь тростники и кустарник и уперся радиатором в стальную решетку въезда на секретную базу.
        Начальник базы уже ожидал прибывшего гостя, его проводили в бункер: шоу-программа вот-вот была готова начаться.
        Над зарослями низкорослых пальм пронесся леденящий вой. Первобытные конголезские джунгли были бы похожи на те, что росли здесь миллионы лет назад, если бы не низкий, полуутопленный в земле бункер под маскировочной сетью. Его серая бетонная угловатость выдавала присутствие человека и в этом девственном уголке мира.
        На поляну перед сооружением вышло несколько ободранных белых коз. Одна из них жалобно мекнула. Остальные опасливо жались к ней, но скоро стали пощипывать траву. Порыв ветра взволновал кроны деревьев и пригнул поросль на просеке: надвигался ливень.
        Огромный негр с глубоко посаженными глазами и перебитым носом отнял бинокль от глаз и, не поворачиваясь к собеседнику, спросил:
        - Ну и где же он?
        - Обычно он не задерживается. Подождите минуту, полковник Шухарт.
        Глыбобразная спина неопределенно дернулась. Полковник снова приник к биноклю. Ветер крепчал и потому никто не заметил, как стена джунглей вздрогнула и на просеку, подминая молодые побеги бананов и папоротника, стремительно выкатился монстр - порождение больного гения Босха - исполинская фигура, гротескное подобие человека, удивительно проворный для своего трехметрового роста, он бросился к козам, даже не пытавшимся скрыться. Было видно, что ему в равной степени удобно передвигаться как на четырех, так и на двух лапах.
        - Это старая модель. Как видите, уже в нее заложено прямохождение.
        Полковник Шухарт ничего не ответил и только нахмурился:
        - Уровень IQ? - неожиданно спросил он.
        - Чей? - в замешательстве переспросил начальник лаборатории.
        - Ну, не ваш же!
        - Шестьдесят семь по Айзенку.
        Полковник удовлетворенно хмыкнул. Первая коза, издав душераздирающий вопль, упала со сломанным хребтом. За ней вторая. В считанные секунды маленькое стадо было истреблено.
        - Немотивированная агрессия - побочный эффект. Но сейчас нам это даже на руку. Гарри не будет скрываться.
        - Кто такой Гарри? - полковник старательно изучал копающегося во внутренностях козы уродливого примата.
        Морда чудовища и руки были измазаны свежей кровью. Редкая серебристая шерсть почти не скрывала пепельно-серую кожу. Вдруг он резко отпрыгнул в сторону и насторожился, глядя в сторону бункера.
        Сначала полковник Шухарт увидел только тень, а затем мокрую от пота шоколадную кожу спины: человек был абсолютно гол, если не считать некоего подобия набедренной повязки. Рядом с трехметровой гориллой он казался щуплым, но наметанный глаз полковника определил его рост минимум в два с половиной метра.
        - Модель двадцать один - шестьдесят. Мы его зовем Адам, - в голосе начальника лаборатории подполковника Шнайдера скользнула плохо скрываемая гордость.
        - Неплох для прародителя, - впервые похвалил Шухарт. - Параметры?
        - Генетически заложенная повышенная прочность скелета и регенерация мягких тканей, гипертрофия мышечной ткани, способен развивать динамическое усилие до пяти тонн. Гибкость позвоночного столба повышена.
        - Kiss his own ass! - пробормотал Шухарт, но Шнайдер расслышал и усмехнулся.
        - Ноктолопия, инфрадетекторы, устойчив к большим перепадам температур. Поразительная реакция! Да вы и сами сейчас увидите.
        Между тем Гарри, окончательно распалив себя, попытался сделать обманное движение, но Адам в последний момент ускользнул и уродливые клешни примата схватили пустоту. Зверь обиженно взревел и едва заметно для глаза развернулся. Его скорости мог бы позавидовать и гепард, но Адам явно превосходил противника. Он играл с гигантом как кот с мышью.
        Чуть погодя, когда бока Гарри уже ходили мехами, Адам допустил небрежность и споткнулся, на что в бункере прореагировали громкими возгласами.
        Негр очутился в объятиях гориллы-мутанта. Все замерли. Лишь полковник Шухарт улыбнулся уголком губ. Мышцы на черном теле вздулись буграми и, неимоверно изогнувшись, негр высвободил правую руку и нанес гулкий удар в лоб Гарри. Обезьяна покачнулась и выронила его. Упав на руки, Адам сделал подсечку и Гарри рухнул, подмяв подлесок. Негр, не теряя ни секунды, схватил противника и высоко поднял тело над головой. Вопреки ожиданиям он не швырнул врага, а стал медленно сводить руки, ухватившись за шею пах гориллы. С сухим треском хребет монстра переломился, оборвав вой. Адам вытер руки об траву и, не оборачиваясь, пошел к бункеру.
        - Подполковник Шнайдер, подготовьте резервную копию всех данных, - наконец Шухарт повернулся к сотрудникам секретной лаборатории и серьезно добавил. - Мне понравилась ваша работа, господа. Министерство выделит новые субсидии.
        Он пожал руку Шнайдеру.
        Еще через пол часа военный катер уносил чернокожего полковника вниз по Конго. В руке его был ноутбук и маленький кейс с лазерными дисками.
        Теперь Шухарт был спокоен: налет на базу не нарушит его планов. Русские разнесут здесь все в пух и прах, но вся технология останется у него, и только у него. Монополия - сильная вещь. Проект "Адам" станет его козырем не только в будущем перевороте, но и в грядущей войне с Россией, а может и с Китаем. Шухарт поправил темные очки, почти незаметные на черном лице, и сел в джип.
        Колышущиеся тростники скрыли брезентовый верх кузова. Стало тихо.
        У подножья деревянной сторожевой вышки плескалось зеленое море поросли на свежей вырубке: джунгли съели черную распаханную землю за четыре дня.
        Солдат, сдвинув форменную фуражку на лицо, дремал, придерживая автомат за ствол. Второй в это время сосредоточенно вглядывался в плотную стену зарослей. С тонким звоном пролетел москит и пребольно ужалил его в шею. Чернокожий охранник с досадой потрогал место укуса, и в его руке оказалась маленькая игла с ярко-зеленым оперением. Не проронив ни слова, он повис на перилах дозорной вышки. Его напарник уже давно спал вечным сном. В его спине, скрытой от взгляда, торчали четыре похожих иглы с яркими стабилизаторами.
        Едва темный силуэт дозорного исчез из поля зрения, короткими перебежками через подлесок ринулись люди в маскировочных халатах, на рукавах которых мелькали то шестиконечные звезды, то оскаленные морды тигров. Путь их передвижения выдавали колыхавшиеся местами верхушки кустарников. В считанные минуты сигнализация и электрическое ограждение были прорваны и отряд просочился на территорию секретной базы.
        Дверь, сорванная взрывом с петель, с грохотом обрушилась на бетонный пол, но никто из сидевших в комнате не успел сделать ни единого выстрела: три ствола в дверном проеме с легким шорохом опустошили магазины, раскидав полторы сотни смертоносных игл.
        Только капитан успел предупредить базу, упав лицом прямо на кнопку тревоги. Его тело, продолжая содрогаться, сползло с кресла, но он уже был мертв. Сигнализация подняла по тревоге весь гарнизон, однако захватчики все еще обладали преимуществом внезапности: в этот момент израильские спецназовцы обрубили кабель спутниковой антенны и питание радиостанции. База потеряла связь с внешним миром.
        - Нельзя дать им в руки документы, - подполковник Шнайдер лихорадочно вытаскивал стеллажи с дисками и файлами, отправляя их один за другим в яростно гудевший камин, созданный специально для таких случаев.
        Майор Мбеле старательно стирал данные и форматировал накопители. На полу, среди битого стекла высилась груда деталей, опутанных цветными проводами.
        - Сэр, но они могут узнать, что Шухарт забрал копии.
        - Уничтожьте видеозаписи, - подполковник достал последний стеллаж и вывернул его содержимое в жаркий зев печи. Пламя забилось в экстазе разрушения.
        Взяв со стойки автомат, Шнайдер проверил магазин и набрал на коммуникаторе номер лабораторного корпуса:
        - Патрик, выпускайте Адама. Я проинструктирую его лично...
        ... На подходах к главным корпусам внезапность была утеряна и диверсионный отряд встретил ожесточенное сопротивление. Три атаки было отбито и, хотя потерь пока не было, ситуация грозила затянуться и выйти из-под контроля. Командующий операцией подполковник Лазутин посмотрел на часы и достал рацию...
        ...- Задача, прорвать блокаду противника и с наименьшими потерями двигаться в направлении юго-востока до ближайшего населенного пункта Мбандана. Любым путем добраться до Йоханнесбурга, не привлекая внимания. В департаменте внешней разведки по улице Независимости в корпусе шестьдесят четыре найти полковника Шухарта и с этого момента поступить в его полное распоряжение и считать прямым начальством. Задача ясна? - подполковник Шнайдер посмотрел в ничего не выражавшие глаза негра.
        Тот ответил глухим голосом:
        - Задача ясна. Разрешите действовать?
        - Разрешаю.
        Адам исчез за дверью, на ходу заряжая ручной пулемет, казавшийся игрушкой в его мощных руках.
        В тот самый момент, когда группа захвата пробилась внутрь бункера, ее встретил шквальный встречный огонь, хотя коридор, казалось, был вычищен от оборонявшихся. Прямо на глазах у Лазутина двое из его прикрытия упали, изрешеченные пулями. Их не спасла даже кевларовая броня.
        Мимо черной тенью промчался, как показалось оглушенному ударом подполковнику, великан из детских сказок.
        "Кто может двигаться с десятком пуль в теле?", с удивлением подумал подполковник, автоматически наводя прицельную планку в голову бегущему. Бронебойная пуля разнесла череп и генетический монстр-мутант упал, не добежав до спасительного подлеска двух метров. Трава медленно окрасилась красным.
        Над лесом разнесся звук приближающихся самолетов, несущих напалм и вакуумные бомбы. Лазутин скомандовал отступление.
        Глава 17
        - Имя?
        - Луиджи Роберто Корриди.
        Голова раскалывалась, и чтобы яркий свет не раздражал, вызывая все новые приступы тошноты, Луиджи прикрыл глаза. Тут же сильный удар по губам заставил его посмотреть на яркий светильник. Он сплюнул сгусток крови, и тот тягуче повис на подбородке.
        "Еще одно пятно на штанах", всплыла ленивая мысль.
        Ровно неделю назад на его руках защелкнулись наручники, и с тех пор он так и не видел лица своего мучителя. Или мучителей? Он уже не мог точно сказать, была ли это неделя, две недели или только три дня. Порой ему казалось, что его мучает один и тот же человек, иногда - что они меняются каждый час. Осторожно пошевелив распухшим языком, Луиджи нащупал обломок зуба.
        - Что вам нужно? - прошептал он.
        - Подпись, - в голосе послышалась плохо скрываемая ярость.
        - Я не убивал этих четверых, - с удивлением услышал Луиджи свой голос: оказывается, он еще помнит, чего от него хотят!
        Ответ не замедлил последовать: в глазах Луиджи вспыхнул фейерверк. Судя по всему, его били по лицу мокрым полотенцем.
        - Я их не убивал, - прошептал он снова и сжался в комок.
        Дальнейшее он помнил с трудом. Его очень долго били и еще дольше волокли обратно в камеру. Прежде чем погрузиться в боль, он услышал слова охранника:
        - Ты или заговоришь или сдохнешь здесь. Но не раньше чем через тысячу лет...
        - ...Ну, как, итальяшка, пожиратель макаронов? Не готов еще признаться?
        Снова яркий, режущий свет. Его грубо сдергивают с койки. Опять будут бить. Или нет? Тело уже не воспринимает боли...
        - ...Ну что? Еще не поумнел?
        - Вряд ли. Ему, похоже, нравится плескаться в помоях. Эй, макаронник, как тебе водичка?
        Луиджи опять не успел набрать воздуха и его голова с бульканьем исчезла под водой...
        - ...Снимите с него кандалы и отправьте немедленно в лазарет.
        - Слушаюсь, господин генеральный следователь. Что прикажете делать с охранниками?
        - На дознание к О'Брайену. Обоих.
        Медленно открыть глаза. Что бы резкий свет не ударил. Так, уже лучше. Что это там блестит? Черное и блестит. Глянцевое такое. Ботинок. Можно снова закрыть глаза...
        Три дня он отсыпался и приходил в себя. Когда к нему вернулись ощущения, первое, что он почувствовал, была страшная боль во всем теле. Еще сутки он не мог двигаться и ему приносили еду в камеру. Придерживаясь за стенку, он поднимался, чтобы похлебать баланду, потом его вырывало и все начиналось снова. Три раза в день приходил врач. На седьмой день пришел охранник и повел его на допрос.
        - Итак, вы согласны дать показания?
        - Да, господин следователь, - сипло отозвался Луиджи: разбитый кадык еще саднил.
        Сейчас итальянец все еще готов был щипать себя до синяков, чтобы увериться, что он вырвался из прошлого кошмара. Как утверждал следователь Сальгари, невзрачный лысоватый мужчина в очках, сидевший напротив, теперь Луиджи попал к нему, а предшественников следователя самих ждал суд, но только в том случае, если он даст показания. И он их конечно же даст!
        Корриди осклабился, отчего густая красная капля выступила на нижней губе.
        - Что вас развеселило? - безразлично поинтересовался следователь.
        Луиджи поспешил согнать предательскую улыбку с лица.
        - Конечно же, я дам показания, уважаемый господин следователь. Но только мне хотелось бы...
        - Получить гарантии? - закончил за него следователь. - Я даю вам слово, что вы будете жить.
        - Большое спасибо, - Луиджи мысленно представил, как с упоением разбивает в кровь лицо Гато Феррари. Ну, держись, "котяра"! - Записывайте, господин следователь. Вставляйте в диктофон кассету и записывайте: база Гато Феррари расположена на территории Рима, в Ватикане. Самый большой храм с просевшей крышей. Несколько окрестных кварталов отведены под ночевку и склады оружия. Кроме того, в ближайшее время банда планировала нападение на вольный поселок. Если вы дадите мне карту, то я попытаюсь найти это место...
        ...Небольшой поселок в холмах, отделявших котловину от карьеров, спал. На далеких терриконах взвыл дикий пес, деревенские собаки забрехали в ответ. Где-то хлопнула дверь, пропуская припозднившегося хозяина. Снова все смолкло.
        Ночную тишину разорвали рев мотоциклов и беспорядочная стрельба. Тьму разрезали яркие лучи фар, и вереница бешено мчащихся мотоциклов понеслась по узким улочкам поселка. Сразу в нескольких местах занялся пожар: пламя с ревом набрасывалось на дощатые бараки, которые вспыхивали как порох. Жители, захваченные врасплох, выскакивали на улицу полуодетые, бледными тенями мелькая в лучах света. Кое-кто из мужчин пытался отстреливаться, но большинство из них полегло в первые же минуты налета.
        Когда в поселке стало светло как днем от фар и костров, Гато Феррари въехал на тяжелом "харли-дэвидсоне" на центральную площадь и громко крикнул, перекрывая гвалт:
        - Леон! Бери ребят и на склад. Кортес - на тебе дозор. Остальным даю пол часа на деревню. Берите все, но главное побольше женщин. И не каких-нибудь заморышей, а здоровых горняцких баб помясистей.
        Он заржал и вся банда, подхватив смех вожака, растворилась в ночи.
        До самого утра огонь пожирал деревеньку. Взошедшее солнце осветило пепелище с обломками стен и трупами поселенцев. Банда отправилась домой.
        Гато Феррари тщательно заметал следы, однако тем, кто собирался найти его это помехой не было. Они точно знали, где логово "котов".
        Очертания древнего храма проступили в предрассветном тумане. Тусклое солнце еле проглядывало сквозь облачную пелену. В куче мусора шуршала жухлой листвой и объедками тощая черная крыса. По лужам прошлепала собака, спугнув грызуна.
        Облупленный фасад старой пятиэтажки, бывший когда-то голубым, зиял клочьями неба в окнах верхнего этажа - крыша давно просела и обвалилась. Стекол не осталось, и только мутная пленка полиэтилена трепыхалась на сквозняке, хлопая по стене. Грязный ручей - остаток ночного дождя - уже наполовину высох.
        Вдруг пес навострил уши: сквозь туман донесся еле слышный стрекот мотора. Через секунду над дорогой мелькнула тень тяжелого армейского вертолета. Собака опрометью кинулась в подворотню. Воздух волной погнал ей вслед пыль и обрывки старых газет.
        Пилот поймал в перекрестье прицела громаду здания:
        - Цель вижу. Захожу для атаки.
        - Атаку разрешаю, - раздалось в наушниках.
        - Огонь!
        Сноп инверсионных следов прочертил небо, и каменный купол, вздрогнув, поднялся грибом взрыва. Здание осело внутрь.
        - Цель поражена. Захожу на следующую.
        Над улицей завис еще один вертолет, из брюха которого посыпались как горох десантники. Кованые ботинки высекали целые снопы искр из древней брусчатки. Тени быстро исчезали в клубах пыли. По улице прогрохотала пара танков.
        Неожиданно из-за перекрестка вынырнул джип, на его крыше примостился крупнокалиберный пулемет. Бронебойные пули с визгом зачастили по корпусу ближайшего бронированного монстра. Тот огрызнулся одиночным плевком, превратив джип в груду горящих обломков. За танками цепью шли бойцы спецназа. Изредка поводя стволами в направлении окон, они делали контрольные выстрелы в наиболее подозрительно выглядевшие проломы и дыры.
        За два квартала от разрушенного храма послышалась частая пальба и крики. Спецназ залег.
        Гато Феррари осторожно выглянул на улицу и тут же спрятался за подоконником. В углу комнаты испугано жалась к подушке молодая женщина с затравленным взглядом. Испанец принялся заряжать гранатомет. За стеной глухо бухнуло и со стен посыпалась штукатурка. Прямо под окном остановился бронетранспортер. Гато прислушался.
        - Этих двоих мы нашли вон в том доме. Итальянец не врал - копы действительно торговали с Гато.
        Феррари осторожно взглянул через подоконник и увидел стоящих около броневика полицейских в окружении военных. Это были те двое, с которыми он вел свои дела.
        "Луиджи! Скотина! Он все-таки заложил меня. Я недооценил его". Феррари резко и зло передернул затвор дробовика и взял гранатомет. Испанская кровь кипела в нем жаждой мщения. Глаза застила пелена. Встав во весь рост в окне, он принялся палить вниз. Один из военных упал, схватившись руками за живот, но остальные рассыпались и открыли ответный огонь.
        Бетон и кирпич острыми осколками и крошевом полетели в лицо Феррари, но он даже не попытался спрятаться. Слева показался танк, и испанец перевел огонь на него. Тот уставился черным глазом ствола в лицо Гато и выстрелил.
        Взрывом разворотило весь верхний этаж.
        Глава 18
        В лаборатории в этот раз было полно народу, и Эйнджил постарался спрятаться от надоедливых сочувственных взглядов коллег. Шагая по коридору, он раздраженно посмотрел на часы: до выхода на полигон еще оставалось пятнадцать минут, и Эйнджил не спеша закурил в туалете под табличкой с надписью "не курить!". Разогнав дымное кольцо рукой, он приоткрыл окно.
        Сегодняшний день на испытательном стенде обещал стать как минимум знаменательным. Им удалось отправить к Плутону десяток собак, и хотя на обратном пути двигатель аннигилировал, это все равно был серьезный шаг вперед.
        Но сейчас Эйнджил думал не об этом. Вчера они со скандалом окончательно распрощались с Мартой, и она уехала, не оставив адреса. Теперь он даже не знал, куда девать все ее вещи. Расставание получилось безобразным, на шум повылазили все соседи. Наверное и сейчас еще кости моют. Почти месяц ругани и взаимных упреков вымотал Эйнджила до предела. Дура! Ведь знала же, что рано или поздно все кончится именно так. Неужели не нашлось сил принять как должное потерю ребенка и последнего шанса вообще иметь детей. "Желтый" статус не снимешь, в шкаф не уберешь. Сама знала о том, какая наследственность. Ну да ладно, все уже в прошлом. Эйнджил сплюнул. Угрызений совести не было совершенно. Даже на душе стало как будто легче, словно давно назревавший нарыв наконец вскрылся.
        А сегодня утешать бросились все вплоть до секретарши и начальника. Слава богу, сам Тредьяков, бывший шеф Илюхина, промолчал, но посмотрел таким взглядом, что Эйнджил поспешил убраться в свой кабинет.
        Нет, с этим пора завязывать. Сначала работа, а потом уже личная жизнь. Эйнджил бросил взгляд на часы. "Вот черт! Пол минуты до эксперимента. Не успею!" Он выскочил в коридор, на бегу затушив об стену окурок.
        В этот момент плафоны мигнули и здание сильно тряхнуло. Эйнджила отбросило к стене, и он потерял сознание.
        В себя он пришел только от острого укола в руку, молоденькая медсестра неумело пыталась поставить ему капельницу. Машину "скорой помощи" мелко потряхивало, и она не могла попасть в вену. В висках заломило. Эйнджил снова отключился...
        - ...Серьезный взрыв нанес значительное повреждение зданию лаборатории квантовых исследований, разрушив весь комплекс и сильно повредив близлежащие административные корпуса. До девяноста пяти процентов персонала погибло или получило тяжелые ранения в результате катастрофы. В эпицентре взрыва оказался научный руководитель программы исследований академик Геворкян. Он считается без вести пропавшим. Правительство России...
        Эйнджил осторожно потрогал огромную шишку на лбу и покосился в зеркало. В нем отразилась наглухо забинтованная голова с одним открытым заплывшим глазом. Второй был завязан. "Слава богу, руки-ноги целы. Но вот по ребрам как слон прошелся". Эйнджил осторожно вздохнул, отчего заныл бок и перехватило дыхание. "Пару точно сломал".
        - Сестра, - сипло позвал он.
        Сию же секунду материализовалась юная особа в накрахмаленном халате с вежливо-вопросительным выражением лица.
        - Несите одежду и готовьте выписку.
        - Но доктор...
        - Я не люблю повторять, - повысил голос Эйнджил и закашлялся.
        - И все же я бы на вашем месте не торопился, - подошедший врач мягко, но настойчиво уложил Эйнджила в койку. - Если вы так спешите, то через неделю уже сможете полноценно работать.
        Эйнджил хотел что-то возразить, но в это время в коридоре поднялась суета и в открывшуюся дверь, расталкивая санитаров, вошли несколько суровых молодых людей с непроницаемыми лицами. Вслед за ними в палату зашел невысокий худощавый мужчина с намечающимися залысинами, в темно-сером костюме и галстуке, а вместе с ним секретарь в строгом костюме-тройке.
        - Мистер Блэксмит? Как ваше самочувствие? - представительный посетитель участливо посмотрел на забинтованного Эйнджила. - Не трудитесь, мне и так все понятно.
        Эйнджил сделал слабую попытку приветствовать посетителя, что вызвало протест врача.
        - Меня зовут Владимир Румянцев, министр по науке, - представился гость. - И я уполномочен сделать официальное заявление от лица императора Константина V. Вы - старший из оставшихся в живых руководителей прежнего проекта и как следствие самый осведомленный в материалах программы. Мы предлагаем вам возглавить новый проект. Вы сможете приступить к обязанностям, как только будет расконсервирован запасной центр под Новосибирском. У вас есть три недели на лечение. Наше правительство возместит моральный и физический ущерб, нанесенный вам в результате катастрофы, - Румянцев передал через телохранителя чек. - Выздоравливайте, поскорее, а сейчас извините, но государственные дела зовут.
        Эйнджил молча кивнул в ответ.
        - Приношу свои извинения за столь резкое вторжение, - обратился Румянцев на этот раз к врачу и, не дожидаясь ответа, развернулся и вышел.
        Эйнджил посмотрел на чек, где стояла цифра в двадцать пять тысяч рублей. Доктор справа от него икнул. Только сейчас Эйнджил вспомнил, что у него даже не спросили согласия на руководство.
        Уже через неделю Эйнджил смог вполне прилично передвигаться без посторонней помощи. В тот же день, когда с него сняли гипс, он потребовал выписку, и врач, памятуя о серьёзных визитерах, не посмел ему возражать. Он даже без напоминания вызвал такси к подъезду. Домой Эйнджил решил не заезжать, потому что там все напоминало о Марте и их последней ссоре. Вместо этого он поехал прямиком на работу. Отряхивая сухой колкий снег с воротника, Эйнджил быстрым шагом пересек вестибюль. Здание лишь недавно реставрировали и в некоторых окнах все еще были вставлены фанерные щиты.
        Секретарша едва не взвизгнула от радости и была готова броситься на шею, но Эйнджил сурово попросил ее приготовить кофе и не тревожить его без лишней надобности: сегодня он был не в том настроении, чтобы флиртовать.
        Рассеяно перелистав месячной давности отчеты и сводки, он вдруг осознал, что на его плечи легла непомерная ноша - весь проект "Звездный Мост". И ему предстояло тянуть эту ношу одному. Впрочем нет, не одному. Кто мешает ему найти помощника? Или помощницу. Эйнджил вспомнил о том, что Патрисия тоже жива, потому что во время взрыва все еще лежала в больнице после того страшного ранения в Иркутске. Как он мог забыть о ней: ведь и его вина в том, что он отправил ее в Сибирь в такое опасное время.
        Эйнджил набрал номер аналитического отдела. На экране появилось лицо Патрисии. Несколько секунд он просто смотрел на нее, вглядываясь в каждую линию лица. Она тоже молчала.
        - Зайди ко мне, пожалуйста. Я хотел с тобой поговорить по очень серьезному вопросу, - Эйнджил улыбнулся.
        - У меня много работы.
        - Бог с ней с работой. Ее впереди гораздо больше, чем ты думаешь, - Эйнджил энергично смахнул пыль со стола и добавил. - Жду.
        - Я буду через десять минут, - Патрисия выключила связь.
        Пат будет лучшим помощником, о котором только можно мечтать. Сказать, что она надежна, значит ничего не сказать. С ней Эйнджилу не страшны никакие трудности. Как когда-то с Мартой. От неожиданного сравнения его пробрал мороз по коже.
        Эйнджил снова закурил сигарету. Старая фотография, где он обнимал Марту за плечи на фоне цветущих каштанов Тюильри, лежала в самом нижнем ящике рабочего стола под стопкой бумаг. Но Эйнджил вынул ее и принялся разглядывать.
        Зачем он сравнил Марту и Патрисию? Только ли из чувства обиды или здесь что-то еще? Да, с Мартой он тоже когда-то не боялся ничего. Она была его гаванью, где он мог укрыться от житейских невзгод. Но так было лишь до тех пор, пока их объединяла общая цель - ребенок. Это цементировало их маленькую семью прочнее всякой любви. И вот мечта умерла, а вместе с ней и их брак, их дружба. Марта всегда была умной и сильной женщиной. Именно такие нравились Эйнджилу. И Патрисия тоже такая. Вот почему он сравнил ее и свою бывшую жену.
        В дверь постучали и Эйнджил поспешно положил фотографию стеклом вниз. Патрисия вошла как всегда тихо и элегантно. Из-за двери выглянула Аннет:
        - Что-нибудь надо, мистер Блексмит? - спросила секретарша, и зло посмотрела на гостью.
        - Нет, спасибо. Хотя, пожалуй, принеси-ка нам пару чашек чая. И печенье.
        Секретарша исчезла за дверью, демонстративно захлопнув ее, но ровно так, чтобы не оскорбить шефа.
        В кабинете повисло молчание и чтобы разрядить обстановку, Эйнджил пересел из-за стола в кресло напротив Патрисии:
        - Ты наверное уже знаешь, что я теперь возглавляю проект? - он искоса посмотрел на нее, пытаясь понять, что она думает.
        - Да, я слышала. Поздравляю, теперь ты высоко поднялся. Приятно знать, что твой начальник не кто-то а сам генеральный директор крупнейшего авиаконцерна в мире, - она тихо рассмеялась и Эйнджил подхватил ее смех.
        - И что ты теперь собираешься делать? Тебя теперь переводят? - Патрисия в упор посмотрела на него.
        - Да, скоро я отправляюсь в Старую Руссу, а потом в Новосибирск, - Эйнджил щелчком сбил пылинку с брюк и добавил. - Я еду не один.
        Патрисия с удивлением посмотрела на него.
        - Пат, выходи за меня замуж, - неожиданно для себя и для нее сказал он.
        Патрисия кивнула.
        Скорый поезд "Барселона-Бирмингем" тонкой змеей извивался среди Пиренейских гор, оставляя позади солнечный испанский берег, золотые пляжи и тепло Средиземного моря. Впереди его ждали промозглые туманы и меловые холмы Северной Англии. На самых вершинах гор лежал не таявший снег, местами его белые языки сползали на перевалы. В последний раз изогнувшись дугой вдоль ложа безымянной горной речушки, поезд нырнул в бесконечный тоннель, чтобы вынырнуть из него уже по ту сторону хребта - во Франции.
        Марту не волновали альпийские пейзажи за окном. Все ее мысли были сосредоточены на переживаниях последних недель. С момента развода уже прошло больше месяца. Эйнджил, семья - все это казалось далеким дурным сном, который вот-вот забудется после пробуждения. Осталась только тяжелая боль, гнездящаяся где-то в глубине. У нее отняли ее ребенка. Ей не дали почувствовать себя матерью. Они убили ее ребенка. Боль черной волной колыхнулась, подступая к горлу, но слез не было - она их выплакала уже давно. Осталась только ярость.
        И все же они просчитались. Ведь ей ничего не стоит завести еще одного ребенка. То-то удивился бы Саймон, узнав, что ее будущий сын имеет "золотой статус". Марта с нежностью погладила живот, где спрятался еще такой маленький и беззащитный комочек.
        Последние полторы недели она провела в военном лагере антиевгенистов, где инструктор учил их тактике правильного ведения уличных боев. Вместе с другими Марта училась строить баррикады, минировать здания и люки коммуникаций, делать гранаты и зажигательную смесь, стрелять из автомата и пистолета. Как лучшего бойца, Марту и еще нескольких боевиков отправили с заданием в Бирмингем, Ковентри и Ноттингем, где по слухам готовилась крупная акция активистов антиевгенического движения. Марте предстояло сформировать свою бригаду.
        Ей дали план разбивки временного лагеря и научили способам маскировки. Работа предстояла трудная, но Марта не думала об этом: ради будущего ее сына, ради того, чтобы он никогда не испытал того, что довелось пережить ей самой, Марта была готова растерзать голыми руками всякого, кто посмел бы стать на ее пути. Ее сын должен и будет жить лучше ее. Он заслужил это. И она тоже заслужила.
        Плафоны погасли и за окном забрезжил слабенький свет, через минуту сменившийся серым днем в долине Гаронны.
        Глава 19
        - Здравствуй, сынок. Давно ты уже не заглядывал, совсем забыл стариков, - отец обнял Саймона.
        Мать украдкой вытерла глаза. Саймон почувствовал, как отец навалился на него всем весом: ему было тяжело стоять.
        - Что с тобой? Ты совсем высох, - Саймон бережно отстранил отца и проводил до кресла.
        - Ничего особенного. Просто устал.
        - У него сердце больное. Месяц назад из больницы выписали, - мать выглянула из кухни.
        - Не болтай ерунды, - раздраженно перебил Герберт Мёрфи.
        - Ну, рассказывайте, что случилось, - Саймон посмотрел на родителей.
        - Инфаркт у меня был, - неохотно пояснил отец.
        - Но почему не сообщили? - обиженно спросил Саймон.
        - Мы решили не волновать тебя. Все равно врач сказал, что ничего серьезного, - виновато оправдалась мать.
        - Ладно, хватит глупостей. Пойдемте лучше ужинать, - Герберт Мерфи тяжело поднялся с кресла и, обхватив сына, потянул его на кухню.
        Оттуда уже доносился уютный запах домашней снеди.
        За ужином Саймон отделывался односложными ответами, и только когда на столе появились пирог и чай с вишневым джемом, он чуть-чуть расслабился - его охватило острое чувство детства: он снова показался себе маленьким мальчиком, который ждет рождественского подарка. А за окном бессильно завывает злая Снежная Королева. В доме жарко натоплено, и ей ни за что не пробиться сюда.
        - Как твои дела на работе, - отец подул на чай и отхлебнул кипятку.
        Саймон молча взял сочащийся джемом кусок пирога и расплывчато ответил:
        - Да вот, возможно повысят.
        - Ну, а сейчас как? Чем занимаешься?
        - Все также: отсеиваю, просеиваю и проверяю, - Саймон криво улыбнулся.
        Отец промолчал, а мать занялась посудомоечной машиной.
        - А как Джулия? Не болеет?
        - Да нет, они сейчас отдыхают в России.
        - Вы что, поссорились? - подозрительно спросила мать.
        - Нет, - абсолютно искренне ответил Саймон. - Просто у меня были дела, и я вернусь за ними попозже.
        - Хоть бы с Петером приехал, - укоризненно покачал головой отец. - А то ни от тебя, ни от Элоизы вечно не дождешься ответа.
        - Кстати, а как она? - поспешил поменять тему Саймон.
        - Да вот уже пол года как в Америке. И ни одной вести от нее. Даже адреса не знаем, - мать сокрушенно сгорбилась.
        - Как Петер учится? - снова спросил отец.
        - Отлично! Может даже досрочно закончит колледж, - Саймон принялся разглаживать складки на скатерти. - Летом мы обязательно приедем все вместе.
        Отец промолчал.
        - Я слышала, Энди с Мартой ждут третьего ребенка, - неожиданно сказала мать.
        - Они развелись, - резко бросил Саймон.
        Фраза камнем упала в тишину кухни.
        - Жаль, - сказала мать, - они были хорошей парой.
        - Я всегда говорил, что у них ничего не выйдет, - возразил отец. - Они слишком чужие друг другу.
        В его голосе зазвучали сварливые нотки.
        - Не стоит, папа, - мягко попросил Саймон.
        - Ты уж извини нас, сынок, - мать замялась, - мы вот все хотели спросить. Там у вас все время идут постоянные бунты. Мы даже тебя по видеоканалу видели. Ты уж осторожней там, - и она положила ему на руку свою ладонь.
        - Не волнуйся мама, это все ерунда. Ничего серьезного. И потом... - Саймон запнулся.
        - И что потом, - насторожился отец.
        - Ничего особенного, - Саймон поспешил к плите поставить чайник.
        Уже ближе к вечеру, когда Саймон ложился спать, отец заглянул в его комнату, бывшую когда-то детской, и, прислонившись к косяку, долгим взглядом посмотрел на сына.
        - Ты что-то хотел спросить, папа? - Саймон встал и подошел к нему.
        - Ты хочешь бросить работу, - почти утвердительно сказал отец.
        Саймон молча обнял его, подошел к кровати и лег, отвернувшись к стене. Также молча, Герберт Мерфи постоял минуту и вышел, тихо закрыв дверь.
        Саймон проснулся резко, почти без перехода в ту полуявь-полусон, когда еще не понимаешь, что ты уже не спишь. От сна у него осталось острое чувство потери, которую он так и не смог найти. Желтый от уличных фонарей потолок комнаты оттенялся густым мраком по углам. За дверью крадучись кто-то прошел. Саймон услышал тихий плач. Он вышел в слабо освещенный коридор и постучал в комнату родителей. Не дождавшись ответа, он толкнул дверь.
        На кровати, разметав руки, лежал отец с заострившимся бледным лицом. Грудная клетка его судорожно вздымалась. Саймон бросился за несессером. Торопливо вскрывая шприцы и обламывая головки ампул, он вернулся в комнату. После гепарина и лидокаина отец задышал ровнее, а после инъекции морфия еще легче. Он открыл глаза и шевельнул уголком губ.
        "Чип! Скорую помощь и дислокацию!" - и еще раз - "Чип?!" Электронная насадка молчала. Саймон набрал номер медбазы на терминале, но его соединили только с шестого раза. Раздраженная сестра-диспетчер записала вызов и пообещала, что бригада скоро приедет.
        Минуты текли медленно, как тающий воск. Серый рассвет прокрался в комнату, когда Саймон услышал нарастающий грохот и лязг. Уже десять минут отец дышал все тяжелее и тяжелее. Лекарств не осталось. Саймон сжал кулаки так, что костяшки побелели. Мать всхлипнула рядом. Неожиданно отец захрипел и протянул руку к сыну. Встав на колени, Саймон обнял его за голову и сжал ледяную, мраморно-белую кисть. Герберт Мерфи пытался что-то сказать, но из его горла вырывались лишь хрипы. Саймон с ужасом увидел, как на губах отца выступила кровавая пена.
        - Не надо, - ему казалось, он крикнул, хотя на самом деле еле просипел эти слова.
        Тело Герберта Мерфи еще несколько раз вздрогнуло, и он замер, вытянувшись во весь рост.
        Саймон понял, что его отец умер.
        Рядом в истерике забилась мать. От этого пугающе резко в предутренней тишине прозвучал дверной звонок. Саймон на ватных ногах еле дошел до двери. На пороге стояла соседка.
        - Что у вас случилось? Кто у вас кричал? - она куталась в пестрый халат и была похожа на нахохлившуюся ворону. - Ой, извини Саймон, не узнала. С приездом.
        - У меня отец умер, - невпопад ответил он.
        Соседка горестно ойкнула и запричитала. Через десять минут в квартире родителей Саймона стало людно. Собралась почти половина подъезда. Ванда Мерфи, разом постаревшая лет на десять, сидела у камина, держа в руках недопитый стакан воды. Около нее хлопотала давешняя соседка. Остальные возились с покойным. Немногие пришедшие мужчины мрачно молчали и курили, изредка ругая врачей.
        - Да "скорая" не виновата. Это все антиевгенисты со своей дурью! - услышал Саймон и заметил, как все украдкой посмотрели на него.
        Саймон, не говоря никому ни слова, вышел в коридор, снял с вешалки чью-то куртку и вышел на улицу. Промозглый утренний туман клочьями наползал снизу по улице. Сквозь разрывы серой завесы были видны редкие автомобили, кое-как брошенные вдоль улицы.
        Чуть погодя Саймон заметил одинокие фигуры и небольшие группы людей, которые под прикрытием домов продвигались вслед за туманом. Раздавались отдельные звуки команд и лязг гусениц. Смог скрадывал расстояния и поэтому панцирные туши "Тритонов" появились как бы ниоткуда. Медленно поводя короткими, тупорылыми пушками, они в шахматном порядке ползли со стороны Бирмингем-Сити. Резкий порыв ветра сдернул саван тумана, и Саймон увидел как на ладони полтора десятка броневиков и густую сеть десантников, а внизу по улице плотную людскую массу.
        Те тоже не ожидали увидеть полицию так близко, но толпа взревела, распаляя себя скандированием лозунгов, и начала медленно накатываться на Саймона. Он вжался в пилястры подъездной двери. Тут дом подпрыгнул и асфальт больно ударил по ногам, заставив Саймона упасть на колени. Соседнее здание библиотеки, пустующее в этот час, как в замедленном кино сползло фасадом на улицу, перекрыв ее грудой щебня.
        Первый "панцирь", взвизгнув скрипучим металлом, заглох. Остальные, не заглушая двигателей, урчали по ту сторону неожиданной преграды. Толпа пошла быстрее и, наконец, бегом бросилась к баррикаде.
        Мимо Саймона бежали женщины, мужчины, подростки. В руках некоторых из них были железные пруты, цепи. Кое-где поблескивали ножи. Какой-то горластый юнец, распалявший толпу, взобрался на крышу "бентли", размахивая автоматом.
        Внезапно гневная проповедь прервалась, и тело с глухим мягким шлепком упало на бордюр. Вместо головы растекалось кровавое месиво. Саймон испуганно посмотрел на развалины, по гребню которых выстроились для прицельной стрельбы затянутые в серый камуфляж фигуры.
        Глухие короткие очереди заставили бунтовщиков отхлынуть, а передние ряды, оставляя убитых и раненых, смели напиравших сзади. Цепь полицейских осторожным шагом двинулась вглубь улицы, подгоняя отстающих. Одна из убегавших женщин резко повернулась, метнув в сторону солдат-загонщиков что-то темное. Взрыв оглушил Саймона, и осколки рикошетом взвизгнули по пилястрам. Трое ближайших солдат, отброшенные взрывом, остались лежать поломанными куклами. Четвертый, встав на колено, выстрелил, почти не целясь. Саймон не разобрал звука выстрелов, и только женщина в трех шагах от него тихо сползла по стене дома.
        Повинуясь непонятному инстинкту, он шагнул к ней, вглядываясь в лицо. Она попыталась встать, но лишь перекатилась на спину, и Саймон узнал Марту. Пальцы ее беспорядочно теребили белый свитер, на котором расплывалось черно-красное пятно. Ткань быстро пропитывалась кровью, приобретая оранжево-грязный оттенок.
        Он опустился на колени рядом с ней и осторожно приподнял край одежды: на месте живота зияла рваная рана, в которой что-то булькало и шевелилось. Саймон поднял глаза и понял, что Марта его уже не видит. Только ее губы лихорадочно шевелились. Саймону показалось, что она произнесла только одно слово: "убийца!". Слепо шаря вокруг руками, он поднялся, потянув за собой тяжелую металлическую цепь. Улица была пуста. Цепь со звоном выпала из разжавшихся пальцев и Саймон увидел, что его руки испачканы в крови. В дверях дома стояла соседка, с ужасом глядя на него.
        Пропахший гарью и бензином, мир качнулся и Саймон потерял сознание.
        Глава 20
        Кавказские Минеральные Воды показались Николаю шумными, грязными, и сейчас он отдыхал, изредка гуляя по тихим окраинам родного города. После поездки в Россию прошло всего пол месяца, но он успел сделать огромную работу: генерал Сушко стал его доверенным лицом в армии. Николай оказался прав - многие офицеры, не колеблясь, приняли его сторону. Его прогноз был точен.
        Кроме этого ему удалось убедить профессуру отправиться по стране с выездными лекциями. За внешней безобидной акцией можно было спрятать неплохой способ сбора и анализа информации. Важна была не тематика, а наблюдение и тестирование по составленным опытными политологами заданиям. На днях должны были прибыть связные из России, а с одним из агентов Николай уже виделся. Николай втайне надеялся, что им будет Данилов: все таки легче, когда знакомый человек. Но прислали другого.
        Больше всего пугало то, что никто, казалось, не замечал его бурной деятельности. Спецслужбы хранили молчание. Однако Николай не делал ошибок и старался не афишировать свое лидерство. И все же в контрразведке работали не дилетанты, уж что-что, а это Николай знал точно.
        Сейчас он шел на прием к главе своей партии в надежде получить поддержку в его лице. Господин Зинченко был сегодня в приподнятом настроении, но Николай не питал иллюзий - разговор предстоял скользкий и опасный. Недалеко и до тюрьмы.
        - Проходите, присаживайтесь. Рад вас видеть. Как поживаете? - Юрий Алексеевич был само благодушие.
        На столике уже дымились чашки с кофе и стояла небольшая ваза с пирожными. Николай аккуратно опустился в кресло.
        - Что вас привело ко мне? Надеюсь, ничего экстраординарного? Хотя какие могут быть сейчас приятные поводы для встречи, когда на всех фронтах приходится отступать, - глава партии горестно вздохнул.
        Николай кивнул и подхватил тему:
        - Да, никакой жизни не стало простому честному политику. Кстати, как вам последний пакет законов? - Николай испытующе вгляделся в лицо начальника.
        Тот осторожно поставил чашку на подстаканник и, не торопясь, ответил:
        - Положение, действительно, незавидное. Теперь китайцы не только чувствуют себя как дома, они и есть дома. Половина армии за ними, половина парламента. На следующих выборах им вообще грозить большинство, слава Богу, не подавляющее. Президент делает все, лишь бы избежать импичмента. Даже торгует Украиной - оптом и в розницу. Он готов заигрывать с китайцами, чтобы получить фиктивный пост на второй срок. Весьма удобная для Азии фигура. Хотя говорят, - здесь Юрий Алексеевич стыдливо хихикнул и наклонился к Николаю, - что у него круглый счет в Берлине и хорошая дача под Новосибирском. Так что, ему есть куда отступать, чего не скажешь о нас.
        - Абсолютно с вами согласен. Я тоже резко против этого пакета законов, - тут Николай запнулся, вспомнив свою дрожащую руку, поднятую в поддержку законов, но тут же продолжил. - Думаю, надо лоббировать интересы коренной нации и даже попытаться секвестировать новый пакет, пока его не утвердила Верховная палата Рады.
        Зинченко энергично кивнул и сделал пометку в блокноте.
        - А знаете ли вы о степени недовольства в народе? - запустил пробный шар Николай.
        - Недовольства чем? - вкрадчиво переспросил глава партии.
        - Недовольства законами, да и политикой в целом. Тяжело нынче живется, по улице уже пройти спокойно нельзя, чтобы не попасть в какую-нибудь резню.
        - Да, наслышан-наслышан. Вы уже поправились? - заботливо поинтересовался Зинченко, украдкой глядя на следы синяка на лице соратника.
        - Спасибо, Юрий Алексеевич. Я стараюсь обходить темные подворотни, - Николай вздохнул. - Однако, вы знаете - недовольство растет.
        Зинченко возбужденно встал и прошелся по кабинету:
        - Но что можем сделать для них мы? Да и они нам вряд ли чем помогут. Сила на стороне президента и его администрации.
        - Не скажите, - перебил его Николай. - Они - люди - ведь не просто масса. Разве я не сказал, что у них есть организации? - добавил он в спину начальнику.
        - Не сказали, - Зинченко так и не повернулся и стоял, глядя в окно.
        - Организация это не масса. Нам и не нужна масса. Нам нужны конкретные люди, а они могут помочь нам, если мы их поддержим.
        - Поддержим в чем? - в голосе мелькнуло что-то неясное.
        - В их стремлении изменить законодательные ошибки и общественную жизнь, - Николай постарался придать голосу убедительность.
        - Вы полагаете, я на это соглашусь? - интонацию главы партии все еще трудно было понять.
        - Если нет, мы можем многое потерять. Наша партия способна сделать неплохой политический капитал. А так, мы окажемся не у дел, как и все.
        - Но это же подстрекательство к революции! - Зинченко повернулся и в упор посмотрел на Николая.
        - О чем вы, Юрий Алексеевич? Я резко против революции. Назовем это косметическим ремонтом государства.
        Зинченко надел пиджак и сел на свое место за рабочим столом, изобразив неприступность:
        - Будем считать, что вы ничего не говорили, а я ничего не слышал. Я не одобряю подобных инициатив и советую вам не увлекаться. А так ведь можно, знаете ли, и не только партбилетом поплатиться.
        "Взгляд кролика. Запуганного удавом", подумал про себя Николай. Глава фракции заметно нервничал.
        - До свидания, - Николай поднялся со своего места и вышел за дверь.
        Следующим по списку шел лидер другой фракции Рады. Пусть первый разговор с треском провалился, но Зинченко все же человек порядочный и он не позволит себе просто заложить товарища. А вот этот идейный борец - тот еще фрукт. Этот сдаст не задумываясь. Надо бы с ним поосторожнее.
        В приемной Николая пропустили быстро. Глава движения УНЕ был не занят. Разговор получился более коротким.
        ...- То есть, вы хотите сказать, что в стране созрела почва для политического переворота? - лидер УНЕ Лукашов хищно навис над столом.
        - Я не стал бы так резко характеризовать обстановку, но она близка к тому, что вы сказали, - Николай постарался не смотреть в глаза собеседнику, но тот просто впился в него взглядом.
        - В таком случае, я полагаю, вы хотите заручиться поддержкой моего движения? - Лукашов эксплуатировал свой имидж прямолинейного человека, но Николай знал, насколько он мог быть коварен.
        - И в этом вы не ошибаетесь.
        Тревожный звонок терминала перебил готовую сорваться фразу лидера УНЕ, и Лукашов досадливо отключил связь. Сейчас он напоминал тигра, учуявшего ягненка на тропе. Он подбирался и готовился к прыжку: уж слишком лаком был кусок. Николаю даже не нужно было улавливать полунамеки и неясные движения. По крайней мере он был убежден - союзник уже обеспечен.
        - Но что будем иметь мы в случае победы или, что тоже резонно, в случае поражения? - Лукашов решил показать себя на этот раз человеком прагматичным, что уже было гораздо ближе к истине.
        - В случае поражения, - поспешил успокоить его Николай, - вы лично не теряете ничего. Всегда можно отказаться от действия боевиков. Практика у вас есть, - собеседник пропустил шпильку мимо ушей. - А вот в случае победы вы можете рассчитывать на солидную часть мест в парламенте. Вполне законно, заметьте. Думаю, население поддержит своих освободителей. Лично вам могу обещать пост министра обороны.
        Лукашов осклабился и довольно потер руки:
        - Вот это деловой разговор. Это я понимаю. Но, - тут же прервал он разгоревшиеся надежды Николая, - я не даю вам согласия сейчас. Я должен все обдумать, чтобы не рисковать понапрасну своими людьми. Даже боевиками, как вы соизволили выразиться. Обсудим детали...
        Когда Николай, немного обескураженный отсутствием полного согласия, вежливо распрощавшись, покинул кабинет, Лукашов быстро набрал номер на терминале коммуникатора, и хотя экран показал смазанную заставку, он быстро заговорил:
        - Срочное сообщение со степенью секретности "четыре". Довожу до вашего сведения, что Москаленко Николай Васильевич, депутат фракции Украинской Либеральной Партии ведет подрывную работу с целью мятежа и государственного переворота. Сообщники не выявлены. Предположительно есть агентурная сеть в армии. Пытаюсь разработать. Внештатный агент старший лейтенант Лукашов.
        Экран взорвался фейерверком и появилась надпись "отбой связи". Лидер УНЕ погасил монитор и, откинувшись на спинку стула, закурил. Он едва ли любил свои обязанности, но ради власти и карьеры был готов работать тем, кем требовалось. Требовалось тому, кто оплачивал его услуги.
        После встречи с Лукашовым Николай отправился домой, по пути заехав в церковь. Отец Никодим огорчился, узнав результаты переговоров, но Николай его успокоил, что даже с одной армией им хватит сил для достижения намеченной цели.
        Дома, не спеша поужинав, он решил отдохнуть и улегся с книгой на диване.
        Николай уже почти спал, когда его выдернул из постели поздний телефонный звонок. Сердито бурча, он прошлепал по холодному полу и включил терминал. На него глянуло незнакомое лицо молодого человека, почти мальчика, с едва пробивающимися усами и бородкой.
        - Господин Москаленко? - начал тот резким крикливым голосом. - Я хотел...
        - Ну, во-первых, стоило бы извиниться за столь поздний звонок, а во-вторых, неплохо было бы представиться, - Николай недовольно прищурил глаз и поплотнее запахнул полы халата.
        Молодой человек тут же смутился и поправился:
        - Меня зовут Игнат Мережко, студент Ново-Житомирского технического университета. Простите пожалуйста, что разбудил вас, но у меня к вам срочное дело. Профессор Гота...
        - Ни слова больше. Приходите завтра в семь вечера. Что еще? - Николай заметил, что его абонент не торопится прерывать связь.
        - Я не один, простите.
        - Сколько вас? - устало поинтересовался Николай.
        - Десять, - Игнат виновато потупился.
        - Ну, что ж, приходите все. Только хлеба купите. И концентрат супа, а то у меня в доме шаром покати.
        - Обязательно. Большое спасибо, - студент быстро отключил связь.
        Николай, зевая и заплетаясь ногами, отправился досыпать. Уже на грани сна и яви он пожелал, чтобы все эти студенты свалились как снег на голову профессору Готе.
        Весь следующий день Николай крутился как белка в колесе: его депутатская комиссия занималась вопросами образования, и сегодня предстояло курирование очередного вуза.
        Вечером студенты явились точно к назначенному времени. Впрочем, не все из них были студенты. Один субъект лет тридцати, нечесаный и оборванный, явно перерос этот возраст. Он-то и был заводилой.
        Как оказалось, молодые люди были представителям некоего таинственного общества "Коловрат" или что-то в этом роде. Хозяин дома криво усмехнулся, услышав жаркие речи о "диверсионных акциях" и "пропаганде".
        Но уже через два часа скептицизм Николая изрядно ослаб: у ребят была энергия, и они были готовы ради своих идеалов идти на баррикады хоть сейчас. Но вот с организацией у них было плохо. Николаю удалось убедить их в необходимости пересмотреть программу общества, а также заручиться поддержкой. Он порекомендовал им связываться с профессором, а не с ним лично, отчасти опасаясь за них, отчасти - за себя.
        Когда стрелки перевалили за полночь, и Николай рассовал гостей по разным комнатам, его посетила неожиданная мысль, что сегодня он нашел поддержку тех самых недовольных, и ничего лучше студенчества найти было нельзя.
        А через минуту его вырвал из задумчивости телефонный звонок. Звонили из полицейского участка...
        ...Густо синее бархатное небо наполнилось звездами. Остатки январского снега белели в лучах уличных фонарей. Однако здание церкви, укрытое в глубине аллеи, было темным. Отец Никодим гасил последние свечи и уже собирался закрыть храм, как его внимание неожиданно привлек легкий стук шагов. По аллее шла девушка, она явно торопилась попасть в церковь.
        - Подождите, пожалуйста, минутку, - она ускорила шаг, а потом побежала, громко стуча каблучками.
        Отец Никодим придержал створку двери и пропустил прихожанку внутрь. В свете ночного фонаря он с удивлением увидел, что вошедшая - китаянка. Заметив у нее на шее тонкую цепочку и крестик, священник вежливо спросил:
        - Что я могу для вас сделать?
        - Я пришла на исповедь, - девушка заметно нервничала.
        - Идемте, - он повел ее вглубь храма.
        Китаянка пошла чуть впереди, и отец Никодим не мог отделаться от ощущения смутной тревоги: что-то в ней было не так. Тени сгустились, заливая углы чернильной темнотой.
        Девушка преклонила колени и отец Никодим начал читать молитву, поминутно глядя поверх книги. Неожиданно взгляд его зацепился за темное пятно на шее: возле уха, почти под самыми волосами, у китаянки был то ли шрам, то ли ярко-красная родинка.
        Священника бросило в дрожь. Он угадал в неясном свете свечей маленькую фигурку дракона - это был знак тайной молодежной экстремистской китайской организации "Красный Дракон". Ее участники славились особенной жестокостью в расправах со священниками иных конфессий.
        Звон разбитого стекла заставил его очнуться. Девушка проворно вскочила, и в руке ее блеснул узкий, длинный стилет. Рука отца Никодима непроизвольно нащупала тяжелый золотой подсвечник.
        В храме уже бесновались три или четыре десятка коротко стриженых подростков с узкоглазыми лицами, которые казались масками в слабом, желтом свете ламп. Девушка сделала еще один выпад, и отец Никодим, защищаясь, отмахнулся. Тяжелый канделябр ударил ей в плечо и в грудь. Китаянка со стоном упала, ударившись головой об пол. Над ней тут же вырос накачанный юнец с наркотическим блеском в глазах.
        Резко, гортанно выкрикнув что-то, он рывком поднял ее на ноги и наотмашь ударил по лицу. Голова дернулась как у тряпичной куклы, но девушка устояла на ногах и только закусила губу.
        Платье на плече было разорвано, и под лохмотьями вспухал огромный синяк. Взгляд китайца остановился на священнике. Отец Никодим перекрестился. Кривая усмешка разлепила губы мародера, и он двинулся в сторону алтаря. Священник с тоской посмотрел на подсвечник в руке. Китаец остановился, и в его ладони тускло отразил свечи вороненый ствол пистолета.
        Выстрел эхом прокатился под сводами...
        ...- Сегодня, около полуночи было обнаружено тело отца Никодима с многочисленными ножевыми ранениями и увечьями. Но их нанесли после того, как его застрелили.
        Усталый, не выспавшийся полицейский смотрел на Николая с экрана терминала.
        - Почему вы позвонили мне? - голос Николая был хриплым и чужим.
        - Родственников у потерпевшего не было. На теле мы нашли записную книжку. Там был только ваш номер.
        Глава 21
        Получив последнюю документацию контракта с компанией "Авиакосмическое конструкторское бюро Туполева", Эйнджил купил билет на поезд до Варшавы, где должен был совершить пересадку на аэростат до Новосибирска.
        В России еще продолжалась зима, и он спешил насладиться первыми теплыми днями Брюсселя, где уже распустились и готовились цвести каштаны в парке. Только что нырнув из уличного тепла во влажный полумрак подземки, он чувствовал себя превосходно: новая должность, новые успехи, новые возможности окрыляли его. Оставшись единственным живым из авторов проекта "Звездный мост", он по праву примерил лавровый венок победителя на свою голову.
        Вся слава первооткрывателя принципа межзвездного перелета досталась ему. Теперь предстояло только воспроизвести с небольшими поправками уже проделанное ранее. Конечно, не все - его заслуга, но и у него есть голова на плечах. Его доля в проекте не так уж и мала.
        Нет, посмеивался про себя Эйнджил, он будет куда осторожней. Полная мощность сразу не нужна. Новосибирск слишком красивый город, чтобы сровнять его с землей.
        Радуясь всему, что его окружало, Эйнджил разглядывал людей, даже и не подозревавших, что он несет им будущее. И какое будущее! А люди отрешенно листали деловые журналы и газеты, кто-то смотрел новости или решал мелкие бытовые проблемы по телефону. На сиденье перед ним молодежь тихо млела и обнималась. Человек напротив бесцельно смотрел в окно.
        Это был Саймон.
        Улыбка застыла и медленно сползла с лица Эйнджила.
        - Здравствуй, - сказал Саймон, не оборачиваясь.
        Эйнджил промолчал. Тогда Саймон встал и пересел к нему.
        - Мы уже очень давно не виделись.
        Эйнджил снова не ответил.
        - В чем дело? - Саймон вопросительно посмотрел на Эйнджила. - Неужели нам с тобой не о чем поговорить?
        - Думаю, нет, - резко ответил Эйнджил.
        - Ты знаешь, я рад, что тебя не задело взрывом.
        - Каким? - удивился Эйнджил. - Ах, ты о лаборатории. Знаешь, я тоже рад, - саркастически заметил он.
        - И где ты теперь работаешь?
        Эйнджил помимо воли почувствовал желание похвалиться:
        - Можешь поздравить с повышением. Еду сегодня в Новосибирск, - он похлопал по кожаному портфелю с металлической монограммой на замке.
        - Дали новую лабораторию? Поздравляю!
        В воздухе снова повисло молчание. Эйнджил картинно принялся изучать рекламу на стекле.
        - Ты знаешь - Марта погибла.
        - Как? - бесцветным голосом спросил Эйнджил.
        - Ее застрелили во время евгенического бунта.
        Эйнджил издал неопределенный звук, но так и не обернулся.
        - Ты навестишь ее могилу?
        - Зачем? Между нами все было кончено еще при жизни.
        Эйнджил посмотрел на Саймона, и тот не увидел и тени сожаления на лице собеседника.
        - Значит, мой отец был все-таки прав.
        - О чем это ты? - насторожился Эйнджил.
        - Он сказал, что вы были чужими всегда.
        - Не тебе об этом судить! - Саймону показалось, что Эйнджил его сейчас ударит. - Ты и так за свою жизнь решил слишком много. Не устал ли ты расписываться за других?
        Неожиданно Саймон опять почувствовал себя на ледяном исландском побережье и поёжился от несуществующего, промозглого ветра. Эйнджил заметил это движение.
        - И так, будьте совершенны, как совершенен Отец Ваш Небесный. Евангелие от Матфея, - Поднявшись, Эйнджил стремительно шагнул к открывшимся дверям вагона.
        - Ты меня обвиняешь? - громко спросил Саймон, отчего люди на соседних сиденьях обернулись.
        Эйнджил коротко махнул рукой и влился в толпу на перроне. На том месте, где он сидел, остался лежать "Новый завет" с Сикстинской Мадонной на обложке.
        Эйнджил проснулся. Над ним белел в полутьме потолок. Углы тонули в сумраке утра, которое не торопилось наступить. Долгие два месяца отделяли разговор с Саймоном от сегодняшнего дня, но почему-то именно в этот день - день старта первой межзвездной экспедиции - память вдруг услужливо подкинула ему сцену их последней встречи. Нет, он все сделал правильно и ни о чем не сожалеет. Это его жизнь и он волен решать за себя сам. Он, Эйнджил, даст сегодня истории новое дыхание. И он заслужил право быть счастливым.
        Под боком тихонько шевельнулась Патрисия и Эйнджил поправил на ней сбившееся одеяло. Жена доверчиво прижалась к нему. На часах высветилось шесть утра и они заиграли гимн России.
        Эйнджил осторожно освободился из объятий Патрисии, отчего та немного нахмурилась, но не проснулась, и пошел в ванну. Кафельный пол холодил ноги и он, поджимая пальцы, поплелся искать тапки.
        Через час с небольшим, когда Пат уже готовила завтрак, Эйнджил надел заранее приготовленный и отглаженный костюм и вошел в кухню:
        - Дорогая, как ты думаешь, я смотрюсь в этом наряде? - немного кокетливо спросил он.
        Патрисия полуобернувшись посмотрела на него и, подыгрывая в тон мужу, ответила:
        - Пожалуй лучше будет выглядеть только сам император Константин. Ну да ему и положено по штату.
        Эйнджил рассмеялся и подхватил жену. Патрисия, отбиваясь скорее для виду, прошептала ему на ухо:
        - Если мы с тобой задержимся, то роль благодетеля человечества достанется кому-нибудь еще.
        Эйнджил со вздохом сожаления отпустил ее и пригладил костюм. За окном просигналила машина.
        Наскоро позавтракав, Блексмиты выскочили за дверь. Серый полноприводный "Викинг" ожидал за воротами и как только они сели на заднее сиденье, машина рванула в направлении Центра управления полетами. За время дороги Эйнджил раз пять повторил вступительное слово. Он не волновался, просто подобный момент случается раз в жизни и ударить в грязь лицом было бы равноценно самоубийству.
        В главном зале было шумно, люди в халатах, форме и парадных мундирах мелькали тут и там: поначалу Эйнджила как будто никто не замечал, но постепенно он приковал к себе внимание всех присутствовавших в зале. Настал его звездный час:
        - Сегодня все мы станем свидетелями начала новой эпохи в истории человечества. Многовековая мечта о звездах воплотилась в реальность. Я благодарен всем вам за помощь и сотрудничество. Именно вместе мы достигли потрясающих результатов, и теперь наше детище готово к старту. Запомните этот момент, ибо теперь вы все - частица истории.
        Первым зааплодировал император Константин V. Эйнджил благодарно поклонился ему. Аплодисменты подхватила, поднимаясь со своих мест, свита, и вскоре овации десятков сотрудников центра управления полетов обрушились на него.
        - Приготовиться к предстартовому отсчету. Получасовая готовность, - голос Эйнджила приобрел строгость.
        Замелькали белые халаты сотрудников и голубая форма секьюрити.
        - Начать проверку систем жизнеобеспечения. Четвертый сектор - контроль систем навигации. Восьмой сектор - маршевый двигатель. Главная - контроль перфоратора...
        ...Над кирпично-красным шаром планеты медленно плыл трехсотметровый тороид, нанизанный на шишковатую ступицу, по которой пробегали сполохи огней. Неожиданно широкий раструб ее замерцал тонким голубоватым сиянием. От странной конструкции отчалил кажущийся пигмеем челнок "Буран-7М" и, набрав скорость, поспешил укрыться за пухлым горбом планеты...
        ...- Пожалуйста, оповестите министра евгенических и генетических исследований Черышева о возможной скорейшей подготовке изменений в доктрине. На сегодня все, - говоривший отключил связь и нажал кнопку на селекторе.
        - Ксения, будьте добры, сообщите Вартанову, что его материалы необходимы уже послезавтра, - младший брат царя, великий князь Алексей Константинович задумчиво побарабанил пальцами по полированной крышке стола и набрал номер премьер-министра...
        ... - Начинаю обратный отсчет. Шестьсот секунд. Капитан, доложите готовность систем, - Эйнджил приник к монитору.
        - Пятьсот девяносто восемь.
        - Системы жизнеобеспечения - полная готовность. Маршевый двигатель - первая проверка.
        Эйнджил пристально вгляделся в бегущие столбцы цифр.
        - Перфоратор - полная готовность. Вторая проверка маршевого двигателя.
        - Пятьсот семьдесят шесть.
        Пальцы Эйнджила летали над клавиатурой. В зале стоял нестройный гул голосов.
        - Третья проверка двигателя. Двадцать процентов тяги. Разогрев перфоратора.
        - Пятьсот сорок четыре.
        Огромный тор вздрогнул и начал проваливаться в бездонную черноту пространства. Мерцание голубого выхлопа стало ярче.
        - Четыреста девяносто три.
        - Маршевый двигатель - восемьдесят пять процентов мощности. Тяга стабильная. Готовность перфоратора - пятьдесят процентов.
        Эйнджил слился с компьютером в одно целое.
        - Четыреста шестьдесят шесть.
        - Сто процентов тяги. Десинхронизация полей в норме.
        Сверкающий плазменный след растянулся уже на несколько тысяч километров. Тороид, окутанный слабым мерцанием поля, двигался все быстрее, оставив позади красную планету.
        - Триста.
        - Тяга сто процентов. Абсолютная скорость - девять сотых. Готовность перфоратора - восемьдесят процентов.
        Ось полета все сильнее склонялась к Толиману, большим алмазом горевшему в южной части небесной сферы. Редкие вспышки перед кораблем отмечали сгоравшие в силовом поле метеориты.
        - Девяносто девять.
        - Полутора минутная готовность. Все системы функционируют в пределах нормы.
        Суета белых халатов усилилась. От Эйнджила теперь ничего не зависело, и он лишь машинально поглядывал на монитор.
        - Шестьдесят.
        - Минутная готовность, - громко, перекрыв гомон, сказал ассистент Эйнджила.
        - Докладывает командир экипажа крейсера "Ермак" генерал-майор Тарасов. К выполнению задачи готов. Полная готовность к прыжку. Перфоратор активирован на сто процентов.
        - Три...
        - Два...
        - Спокойной плазмы, - тихо прошептал Эйнджил вычитанное когда-то в забытой книжке напутствие астронавтов.
        - Один.
        Кривые на экранах дернулись и заструились ровными линиями. Изображение командной рубки звездолета исчезло. Эйнджил вытер выступивший на лбу пот и огляделся: император с улыбкой смотрел на него. Румянцев поднял большой палец.
        Где-то между орбитами Марса и Юпитера таяли остатки огромного плазменного облака, оставшегося после прыгнувшего в никуда корабля.
        - Уважаемые телезрители. Сейчас наша съемочная группа находится на Байконуре-3, где принимают первую межзвездную экспедицию. Не более четверти часа назад многоразовый челнок "Буран-12М" совершил посадку с двенадцатью членами экипажа на борту. Героев поздравляли лично император Константин V и руководитель проекта "Звездный мост" Эйнджил Блексмит. Я надеюсь, нам удастся взять у него интервью, - в голосе щеголеватого диктора послышалось радостное предвкушение, и он направился сквозь клубы пыли по такыру к небольшой группе оживленно беседующих людей.
        Мрачноватый телохранитель глыбой надвинулся на него, но привлеченный шумом Эйнджил отстранил охранника со словами:
        - Не волнуйтесь, нам как раз необходима пресса. Вы очень вовремя. Я вас слушаю. Можете задавать вопросы, - в российской военной форме на фоне пустыни Эйнджил смотрелся несколько неуместно - гораздо больше ему шли костюм и офис, но выбирать не приходилось.
        - Расскажите вкратце нашим телезрителям о результатах экспедиции, подготовка к которой так долго замалчивалась, - воодушевленный новым поворотом дел, диктор пошел в наступление.
        Порыв ветра швырнул горсть пыли в лицо, погнав перекати-поле в сторону стартовых ферм, но Эйнджил словно не заметил и стоял так же прямо. Сейчас он был воодушевлен успехом, ему хотелось рассказать всем о переполнявшем его чувстве радости.
        - Не распространяясь много, могу сказать - мы достигли огромных успехов, - Эйнджил широко улыбнулся в объектив камеры и поправил солнцезащитные очки. - Поподробнее мы сообщим на специальной конференции, а пока могу сказать только, что мы нашли новые пригодные для жизни миры. Много места для людей.
        - Скажите, а как же контакт с другими цивилизациями? Вряд ли они уступят нам добровольно свои территории. Мы будем готовиться к войне? - неоригинально встрял репортер.
        Эйнджил негодующе фыркнул, но тут же милостиво пояснил:
        - Похоже, вы думаете, что на всех планетах кровожадные монстры-инопланетяне только и ждут, чтобы развязать с нами войну! Комиксы не самый лучший учебник по ксенологии, - Эйнджил хмыкнул. - Ни на одной из планет не обнаружено ничего разумнее лягушки. А я думаю, никому и в голову не придет интересоваться у лягушки, не занято ли ее болото, - натянуто пошутил он.
        Репортер тут же подхватил его смех.
        - Скажите, а будут ли выселять китайцев? И если да, то как скоро?
        Однако Эйнджил куда-то заторопился и, бросив на ходу "все вопросы на конференции", исчез внутри спецавтобуса. Ему стало невообразимо скучно и противно от вопросов этого назойливого репортеришки.
        Через минуту его автобус уже пылил по такыру, обгоняя шары перекати-поля. До конференции надо было побывать еще в карантинном центре, просмотреть кое-какие дополнения по материалу на конференцию, а заодно обсудить с Румянцевым вопросы цензуры и секретности. Политический аспект значимости полета рассматривался прежде всего.
        Когда все формальности были улажены, а журналисты выдержаны в атмосфере ожидания достаточно долго, Эйнджил вошел в конференц-зал в сопровождении Патрисии, Румянцева и нескольких телохранителей. Оставив жену в ложе для высоких гостей, он поднялся на трибуну и поправил микрофон. Конференция началась.
        - Здравствуйте, дамы и господа. Не останавливаясь на уже знакомых вам фактах, сразу перейду к результатам наших долгих и кропотливых предварительных исследований. Исходя из разработанного и испытанного мной принципа пространственной перфорации, нам удалось достаточно быстро достигнуть ближайших звезд, по земным меркам - практически мгновенно. Грубо говоря, до Альфы Центавра путь занял около четырех недель. Оттуда до Летящей Барнарда - порядка пяти с половиной недель. И обратный путь - семь недель, учитывая неполную мощность двигателя, - Эйнджил невольно сделал паузу. - К сожалению, некоторые блоки дали сбой.
        - Извините, а можно поподробнее для наших читателей о принципе перфорации? Сэмюэл Крайчек, Журнал "Ньюсуик".
        - Не вдаваясь в математические подробности, постараюсь пояснить максимально наглядно, - Эйнджил взял со стола заготовленный лист бумаги и длинную спицу.
        Приложив ее к листу, он обратился к присутствующим:
        - Обратите ваше внимание, что длина иглы в два раза меньше длины листа. То есть, для того, чтобы конец иглы коснулся другого края листа, мы должны подвинуть иглу. У нас остается еще один вариант - мы можем согнуть лист. В данном случае под листом мы подразумеваем пространство, а под иглой путь корабля. Опять же, не вдаваясь в подробности, поясню - подобное искривление пространства требует неимоверных затрат энергии и порождает эффект отталкивания. То есть пилоты в момент "изгиба" смогут увидеть конечную цель маршрута, но попытка перехода может так и не увенчаться успехом и расправившееся пространство оставит их в точке старта. Перфорация же, как ни странно, требует на порядок меньше энергии, - пока Эйнджил объяснял, он успел сложить лист гармошкой, и теперь ловко нанизал эту гармошку на спицу. - То есть мы, попросту пробиваем пространство в нескольких местах. Часть пути корабль проводит в нашем пространстве, часть вне него.
        - Но где? - не унимался дотошный репортер.
        Эйнджил неодобрительно посмотрел на него и нехотя пояснил:
        - Существует десяток математических моделей этого "нечто", но данная экспедиция не дала пока однозначного ответа, и потом, - слегка раздраженно добавил он, - главное это принцип действия. Я не могу тратить время на многочасовые пояснения высшего порядка, которые будут непонятны большинству непосвященных.
        Положение спас вопрос еженедельника "Русь":
        - А не могли бы вы рассказать о других задачах экспедиции?
        Эйнджил просветлел лицом и вдохновенно оседлал любимого конька:
        - Когда экспедиция стартовала, в научной среде с одинаковой вероятностью отстаивались две точки зрения. Согласно одной из них, солнечная система и тем более Земля воспринимались как явление уникальное: до сих пор мы умели находить, не покидая солнечной системы, только планеты типа Юпитера. В соответствии с другой теорией, неоправданно высокими были надежды на обилие землеподобных миров. Здесь рассматривалась шкала распространенности элементов во вселенной. Скептики и так бывшие в меньшинстве отныне повержены, но и надежды оптимистов сбылись лишь наполовину. Но даже исходя из результатов состоявшейся экспедиции, мы можем сказать, что нам крупно повезло, - Эйнджил нажал кнопку, и над столом возникло голографическое изображение планеты, окутанной легкой дымкой атмосферы. - Это Ригель Кентаурус III. Первая из открытых землеподобных планет.
        Зал озарился вспышками и защелкал записывающими устройствами.
        - В среднем эта планета чуть меньше и чуть теплее Земли, - на экране замелькали графики температурных и изобарных режимов. - Из-за минимального наклона оси вращения, восемь градусов, смена времен года почти не выражена. А поскольку вся суша расположена в пределах экваториальной зоны, там царит вечная весна. Животный мир планеты примитивен и не поднимался выше земноводных.
        На экране появилось изображение существа, похожего на лягушку с голубовато серой кожей. Но по залу пронесся ропот, когда рядом с ним для сравнения возникла фигурка человека. Существо оказалось исполином размером с танк.
        - Не волнуйтесь, - успокоил аудиторию Эйнджил. - Это почти слепое травоядное животное. Оно вполне мирное и позволяет себя гладить.
        - А что насчет микрофлоры? Сейчас, наверное, весь экипаж проходит карантин?
        - Разумеется. Карантин это неизбежная мера. Но в силу разницы клеточной структуры микроорганизмы Ригеля III не способны вызывать болезни у земной фауны и флоры. Со временем, конечно, произойдут мутации, но генная инженерия предупредит их значительно раньше. Это самая пригодная к колонизации планета. Единственным ее недостатком является скудность незаболоченных земель и природных ресурсов. Однако Ригель-I и Ригель-II, подобные нашему Меркурию, смогут стать промышленной базой для колонии. Толиман-II...
        - Скажите, а у Ригеля не существует больше планет? Ирэн Адлер, журнал "Пари".
        Эйнджил терпеливо подавил раздражение и объяснил:
        - Это двойная звезда и поэтому гравитационные силы в ней не позволили возникнуть более крупным планетным системам. Зато там очень много "строительного мусора" - метеоритов... Так вот, Толиман II по размерам едва превышающий Марс, по климату также очень на него похож. Это холодные бескрайние пустыни с небольшой цепью пересоленых, высохших экваториальных морей. От некогда пышной флоры и фауны там остались многочисленные водоросли, мхи и лишайники, а так же примитивные членистоногие - что-то вроде наших ракообразных. Эта планета сурова по климату и вряд ли сможет прокормить себя сама. В этом ей поможет Ригель III. Толиман I чем-то похож на Луну и интереса для нас пока не представляет.
        За это время на экране промелькнуло десятка полтора бедных ландшафтов, от которых просто веяло холодом.
        - Гораздо менее удачным был полет к Проксиме Змееносца или Летящей Барнарда. Это очень тусклый красный карлик с обилием планет. Их аж двадцать четыре. Пригодной для жизни оказалась только одна. Еще на одной, Барнард-IV, мы обнаружили остатки возможной цивилизации. Сейчас это пустынный мир. Барнард-I - голый каменный шар, богатый редкоземельными металлами. А вот Барнард-II крупнее Земли в два раза и окутан очень плотной атмосферой, благодаря которой там вполне сносный климат. Из стодневного года одна треть приходится на сезон бурь, а остальное напоминает весну переходящую в осень. Десятинедельное лето есть только на экваториальных островах. Жизнь здесь зашла в своем развитии несколько дальше, породив гигантских нелетающих птиц и два типа амфибий - хрящевых и костных. К сожалению, - здесь голос Эйнджила дал слабину, и он как бы нехотя продолжил говорить, - микрофлора здесь гораздо агрессивней. Поэтому-то три члена экипажа и проходят сейчас карантин на орбите, трое умерло на планете. Еще двое погибли в столкновении с представителями местной фауны. Однако и эта планета со временем будет представлять
интерес для колонизации.
        - Скажите, если на этих планетах будет обнаружена разумная жизнь, будет ли предприниматься попытка обращения их в ту или иную религию? Арсений Витицкий, еженедельник "Святое слово Руси".
        - На этот вопрос вам ответит епископ Новосибирский и Енисейский Павел, - Эйнджил вежливо кивнул в сторону сидевшего рядом с ним в президиуме священника.
        Однако тот к его огорчению ограничился немногословным ответом:
        - Патриарх Александр III будет проводить по этому поводу всесвятейший собор, и я от его лица приглашаю всех здесь присутствующих посетить пресс-конференцию Патриарха, которая состоится на следующей неделе Новгороде.
        - Журнал "Общество защиты животных", - со своего места, не представившись, поднялась какая-то вызывающе раскрашенная престарелая дама. - Ответьте, можем ли мы рассчитывать на распространение конвенции нашего общества на вновь открытые планеты?
        Эйнджил внутренне простонал и ринулся в бой.
        Мир лихорадило. Евгенические бунты прокатились от Сиднея и Канберры до Рейкьявика и перекинулись в Америку, набирая все большую силу. Знаменитый Чикагский Эмпайр Стейт Билдинг был цинично взорван боевиками-экстримистами пронегритянской организации "Черное дерево", ставшей во главе антиевгенических и расистских бунтов за океаном.
        Россия, единственное государство, избежавшее этой чумы, судорожно готовилась противостоять китайской агрессии, обретавшей все более выраженные черты. Конфликты в прибайкальском регионе уже не вызывали гневной реакции Мирового Совета, став обычным делом.
        В воздухе собиралась гроза. О войне не говорил никто, но ни для кого она не была секретом. Поэтому два важнейших события этого месяца в мире прошли мимо широкой печати: убийство главы евгенической программы Гарольда Лемерика и рождение двадцати двухмиллиардного ребенка. Население Китая приблизилось к отметке восемь миллиардов, в связи с чем император и премьер-министр в два голоса возвестили о принятии новой доктрины территориально-демогорафической пропорциональности, означавшей, что Россия, Австралия и Израиль должны поступиться территориями. Мировой Совет тактично промолчал в ответ. Зато демаршем выступила Япония, предложив России и Австралии заключить Азиатский пакт о взаимопомощи. Конференция в Старой Руссе решила этот вопрос положительно, а в Константинополе Россия заключила военное соглашение с Израилем. Круг замкнулся.
        Мировой Совет осторожно выразил недоумение. В ответ Константин V инициировал импичмент координатору совета, и правительственный кризис позволил России вытеснить из него китайцев и получить подавляющее большинство мест.
        Патриарх Новой Православной Церкви Александр III провозгласил всесвятейшую поддержку Вселенского Собора России и ее союзникам в предстоящей войне. В отместку по Европе прокатилась серия погромов, организованных китайской диаспорой. Руководители Испании и Франции выразили ноты протеста российской политике, в очередной раз призвав к миру. Германские государства и Великобритания заняли нейтральную позицию.
        Едва не стал той последней искрой переворот в Новой Украине - он почти перерос в гражданскую войну. Китай высказал озабоченность положением своих соотечественников в стране, но Россия заявила, что добровольное вхождение Новой Украины в ее состав позволить предотвратить насилие по расовому признаку. Китай отступился. В это время Совет переходного времени Новой Украины был вынужден под угрозой затяжного кризиса и гражданской войны просить Константина V принять страну в состав империи. Недовольных почти не нашлось, так как угроза со стороны Китая перестала быть фикцией.
        Панамериканский союз на волне русофобии обвинил Константина V и премьера Мережковского в разжигании антиевгенических бунтов в мире и в Америке в частности. Япония, выдвинув встречный иск о расовой нетерпимости к сынам Ямато на американском континенте, увеличила военное присутствие в зоне Гавайских, Галапагосских островов и на Ванкувере.
        Еще больше накалило обстановку требование Китая сделать принцип пространственного перфоратора достоянием широкой общественности. Россия резонно ответила, что для этого необходимо будет делиться и технологиями, требуемыми для изготовления перфораторов. А это российское ноу-хау и огласке не подлежит по праву собственности. Дело оставалось за малым - кто первым объявит войну. Наступило предгрозовое затишье.
        И среди этого молчания особенно ясно прозвучал голос Эйнджила, возвестившего о начале космической межзвездной экспансии. За долгое время смуты авторитет и слава его медленно и неуклонно росли. Оставив за спиной пост начальника проекта "Звездный мост", он шагнул ступенькой выше. Специально для него был создан пост международного координатора космической колонизации при российском императоре. Успех экспедиции отпечатал его лицо на каждой обложке и газетном листе. Массы телеконференций и интервью раздули его значимость до мировых масштабов. Прилавки запестрели разномастными биографиями "эйнштейна двадцать второго века".
        Слава обрушилась на Эйнджила подобно Ниагарскому водопаду, и мир лег у его ног покоренный.
        Глава 22
        Евгений посмотрел на часы над входом в зал ожидания. Они показывали семь вечера. Шухарт никогда не опаздывал, но сегодня он задержался уже на пятнадцать минут. Такое случилось впервые и Евгений уже начинал беспокоиться.
        Совсем недавно он простился с Москаленко и теперь ждал Рема: сегодня должен был состояться решающий разговор.
        - Заждался? - Шухарт подошел совершенно незаметно.
        Евгений слегка вздрогнул.
        - Ты где пропал? Что случилось?
        - Не волнуйся, пневмоэкспресс отстал от расписания. Я ведь в Новый Киев еду аж из Белграда.
        Евгений взял ноутбук.
        - Идем в ресторан, там и поговорим.
        Когда официант подал блюда и оставил их одних, Евгений заметил:
        - У меня для тебя хорошая новость. По твоему вопросу уже все решено, - он поддел вилкой лист салата и отправил в рот. - Ты неплохо поработал на нас, так что заслужил гражданство.
        Шухарт молча продолжал есть.
        - Благодаря тебе удалось вогнать Израиль в кризис.
        - Не стоит благодарности, - сказал Шухарт и продолжил сосредоточенно жевать.
        - Самое главное, что ты дал нам возможность накрыть проект "Адам". За одно это у нас дают Героя России.
        - А мне дадут? - заинтересованно спросил Шухарт.
        - Постараюсь, Рем, - Евгений налил себе томатного сока. Несколько капель попало на манжету и он досадливо стряхнул их.
        - Уж постарайся, - в голосе негра все сильнее проступала веселость.
        - Что с тобой, Рем? - Данилов удивленно посмотрел на товарища.
        - Ничего, Женя. Я в полном порядке.
        - Готовь чемоданы, скоро в Россию поедешь. Я уже и место работы тебе присмотрел, - Евгений отпил из стакана.
        - Спасибо, Женя. Не стоит утруждать себя, - Шухарт наполнил стакан водкой до половины и осторожно долил томатным соком.
        - Ты не хочешь работать по специальности? - Данилов попытался поймать взгляд Шухарта. - Ведь ты же сам жаловался на то, что специалистам вроде тебя нет места в Африке.
        - Почему ты решил, что мне так уж нравится евгеника? - Рем развалился на стуле и следил за Евгением сквозь стекло стакана.
        - Тебе же нравилось учиться, разве не так?
        - То было раньше.
        - А что изменилось теперь?
        Шухарт долго молчал, прежде чем ответил:
        - Тебе наверное не понять меня. Со стороны всегда виднее, Женя, - сейчас он говорил тихо и все веселье слетело с него напрочь. - Ты веришь, что евгеника это путь в будущее, что она спасет мир. А я вижу смерть. Нет, не смерь евгеники, а смерть мира.
        - Что за бред! - взорвался Евгений, но Шухарт не дал ему продолжить:
        - Я же говорю, что тебе не разглядеть следов начавшегося разложения.
        - Какое к чертям разложение? - Евгений зло прервал объяснения Шухарта. - Ты в своем уме? Без евгеники мир задохнется! Это тебе не Африка, где население еще может расти бесконтрольно. Мир исчерпал ресурс площади и питания.
        - Я не о том. Самое сильное государство разрушалось, если его точил червь разложения морали. Не к тому ли ведет евгеника? Во что превращается человек, ратующий за убийство? - Шухарт сделал паузу. - В Третьем Рейхе тоже было евгеническое учение. И оно было обязательным для всех.
        - Чушь! - Евгений стукнул ребром ладони по крышке стола. - Ладно, что это мы сцепились с тобой. Так ты готов перебраться в Россию?
        - Нет, Женя. Я передумал, - Шухарт смотрел на него улыбаясь. - Ты удивлен. Хорошо, я объясню тебе: ты поверил. Что мне страсть как хочется попасть сюда, в твою страну. Это вовсе не так. Я неплохо заработал на твоей устаревшей информации. Ничего, что технические новинки были десятилетней давности - нам и такие будут впору, - Шухарт оперся о край стола. - А вот то, что нес своему начальству ты, полнейшая липа. Проект "Адам" вовсе не связан с лазерной пушкой. Это генетическая программа создания бойца будущего - направленная мутация. Я думаю, ты вспомнишь гипотезу Вартанова? Так вот, она оказалась верна.
        Евгений почувствовал, как пол уходит из-под его ног. В голове шумело как после хорошего удара.
        - И все попытки сближения России и Черного Альянса так и останутся на бумаге. На днях у нас произойдет переворот, и моя роль в нем будет не последней. Так что самое время готовиться к грядущей войне, - Шухарт стал собирать вещи.
        - Ты куда направляешься? - Евгений все еще не мог поверить, что его так долго водили за нос.
        - У меня скоро самолет на Преторию. Нельзя опаздывать, - Шухарт поднялся.
        - Почему ты так легко мне все открыл? Неужели ты не боишься, что все станет известно моему шефу?
        Шухарт посмотрел на Евгения с сожалением:
        - Вряд ли. В твоем стакане был синтетический яд, который начнет распадаться сразу после твоей смерти. Диагноз - сердечный приступ. Да и по возрасту тебе уже пора. Давай попрощаемся.
        Евгений попытался встать, но в глазах поплыли цветные круги, ноги стали непослушными. Он начал валиться на стол.
        Шухарт, не дожидаясь, когда набегут официанты и полиция, направился на посадку.
        В полном молчании чернокожая девушка в белоснежной блузке и светло-серой юбке обнесла кофе и бутербродами всех присутствующих и направилась к выходу из конференц-зала.
        - Кенди, будь добра, проследи, чтобы нас в ближайшие полтора часа никто не побеспокоил, - премьер-министр Джеймс Крюгер осторожно пригубил из фарфоровой чашки.
        Девушка на секунду задержалась и, кивнув, исчезла за ореховой дверью.
        Зал молча ждал, что скажет премьер-министр.
        - Господа, мы сегодня собрались здесь для того, чтобы обсудить ряд важных и приоритетных проблем, ставших на пути развития Альянса Зулу в целом и Зулуленда в частности. Ни для кого не секрет, что сейчас не лучшие времена для Южной Африки: мы в меньшинстве, причем в самом прямом смысле слова, - на этих словах губы говорившего скривила скорбная усмешка. - Черного населения Земли осталось не более семи процентов. Полтора миллиарда! И из них на территории Черного Альянса проживает не более девятисот миллионов. Наши ресурсы велики, но мы почти не ведем официальной торговли, что сказывается на нашем экономическом положении. Впрочем, - здесь Крюгер взял себя в руки, и его речь снова зазвучала спокойно. - Министр иностранных дел и секретарь экономического совета сами обрисуют вам ситуацию.
        Премьер кивнул, уступая роль спикера министру Мкабайя. Тот поправил галстук и откашлялся:
        - В современном мире сложилась ситуация, прямо скажем, критическая, - он потеребил салфетку. - Две крупнейшие империи азиатского региона решили заключить альянс против третьей. Я говорю о Японии и России. Причем к альянсу против Китая присоединились уже Израиль и Австралийский Союз. Стоит ли говорить о том, что при бескомпромиссности поведения Китая это чревато большой войной.
        - Простите, а какова позиция Европы и Америки? - перебил министр энергетики.
        - Это не столь важно: Европа уже давно идет на поводу у России, - Мкабайя заметно нервничал, - а у Америки свои внутренние проблемы. Ее уже давно не интересуют внешние события.
        - И зря, - добавил глава внешней разведки. - По последним данным Япония намеревалась вторгнуться в Панамериканский Союз в ближайшие месяцы. Недавние землетрясения и неразбериха на побережье - скорее всего и есть завуалированное нашествие.
        - Я даже и не знал, - удивился Мкабайя.
        - Разумеется, - улыбка разведчика была холодной. - Иначе, зачем мы были бы нужны.
        - Так вот, - продолжил министр иностранных дел, - мир стоит на грани войны. И наша задача - использовать эту нестабильность в своих интересах.
        - Но позвольте спросить, как? - на этот раз вопрос задал советник по средствам массовой информации.
        - Вот об этом мы и поговорим с вами сегодня, - неожиданно взял вновь слово Крюгер. - Вы уже ознакомлены с материалами по проекту "Адам"?
        Он положил руку на кассету, лежавшую на крышке стола. Все едва заметно кивнули, вспоминая кадры битвы генетических уродов в джунглях Конго.
        - Думаю, нет смысла объяснять, что в наших руках совершенное оружие будущего, - премьер обвел взглядом присутствующих. - Мы должны использовать его в предстоящей войне.
        - Позвольте, но президент с недавнего времени проводит курс на сближение с Азией и мирную внешнюю политику. Прекращены даже военные действия на Мадагаскаре, - советник по средствам массовой информации Шпехт выглядел обескуражено.
        Крюгер нахмурился:
        - Вряд ли его можно рассматривать как серьезную помеху. Полковник Шухарт обещал устранить эту проблему в ближайшие три дня. Кроме того, наша задача не только состряпать целую армию подобных солдат. Мы создадим целое поколение измененных людей. Черная раса должна получит еще один шанс. Реванш зреет в умах, его надо лишь разбудить. Генетическая программа - ключ к мировому господству.
        Вдруг Крюгер резко выбросил руку в сторону Шпехта, и тот медленно и беззвучно сполз со стула. В его горле тонко дрожал стабилизатор иглы. Премьер не спеша убрал игломет и развеял повисшую тишину:
        - Майор Гюйнс, уберите, пожалуйста, тело. Господин Манн, вы назначаетесь советником по делам средств массовой информации. А теперь приступим к распределению задач...
        Глава 23
        Когда шум аэропорта Нового Киева остался позади, Николай позволил себе расслабиться. Последнее время он чувствовал слежку, но сейчас его пропустили беспрепятственно. Может быть, за ним не следили, а, может, хотели найти того, к кому он ехал. Ну что ж, пусть поищут.
        В стратоплане было темно и уютно. Это особенно чувствовалось после холодного воздуха Альп. Хотя в долинах древней Швейцарии уже цвело лето, ближе к вершинам утра были все еще полны ледяным дыханием. Николай перед отлетом купил в дорогом магазине керамический горшок с ростками эдельвейса: недавно он узнал, что человек, к которому он сейчас направлялся, очень любит редкие цветы и коллекционирует их.
        До Старой Руссы было не больше часу лета, однако Николай не завтракал дома, и поэтому с жадностью набросился на предложенный ему стюардессой дежурный завтрак. Чуть позже, поев, он вспомнил, что совсем не подумал о погоде - у него не было даже зонта.
        Пощелкав клавишами терминала на спинке переднего сиденья, Николай выяснил, что в Старой Руссе его ждала изнуряющая жара, середина июля была не самым прохладным временем в России. Однако, предстояло прибыть по всей форме, и он не рискнул спрятать пиджак в кейс. Остаток пути заняло подведение итогов работы за пол года и составление набросков речи. Стюардесса еще раз принесла кофе и попросила приготовиться к посадке.
        Стратоплан мягко коснулся взлетной полосы, и вскоре Николай смешался с толпой. Его никто не встречал.
        Старая Русса! Николай чувствовал себя ребенком, слушающим рассказы бабушки. Как давно это было...
        Его бабушка, Анна Власовна, родилась в Старой Руссе. Она лишь на половину была украинкой, потому-то после знаменитого Исхода две тысячи семьдесят восьмого года она с родителями осталась в разрушенной столице России, когда большая часть украинской нации, движимая слепым следованием националистической идее, под давлением большого соседа переселилась в опустошенные войной австрийские и швейцарские земли. Эти народы исчезли, но и те, кто пришел им на смену, долго не задержались.
        Город тогда был почти стерт с лица Земли. Единственное, что уцелело после ракетных бомбардировок, это старый кремль, да пара церквей. Столицу отстроили с нуля и очень быстро. Многое в ней поменялось, но дух старины остался неизменным.
        Недаром сам император, тогда еще Константин II, приезжая с первым визитом в новую резиденцию, обнажил голову, отдавая дань уважения защитникам, сохранившим память о городе, и архитекторам, восстановившим его.
        Город плавился в полуденном солнце. Даже тень не давала той призрачной прохлады. Николай снял пиджак и нес его, перекинув через руку. До назначенной встречи оставалось еще два часа, и он совсем не думал о будущем разговоре и лишь наслаждался видами столицы. Главный храм города - собор Георгия Победоносца - стоял на высоком холме и был виден из любой точки города: в Старой Руссе не было домов выше девяти этажей. Его девятиглавая белая громада нестерпимо сверкала золотом. Сейчас шла служба, и сквозь натруженный гул улиц прорывался басовитый перезвон его литых колоколов. Воздух мелко дрожал маревом.
        Николай зашел в небольшое кафе, где его приятно охватила пахнущая кофе и гвоздикой прохлада полутемного зала. Заказав обед, он обратил взгляд на экран телевизора над стойкой бара. Там показывали очень старую постановку "Богдана Хмельницкого".
        Посетителей было мало - середина рабочего дня - и Николай спокойно пообедал, увлеченно глядя на экран. Однако скоро начался перерыв и людей стало гораздо больше. Вновь вошедшие переключили фильм на спортивные новости.
        Бросив взгляд на часы, Николай понял, что прозевал намеченное время выхода, но у него оставалось еще двадцать минут. Заплатив по счету и вызвав такси, он вышел в раскаленный полдень.
        В здание МИДа, одной из немногих высоток Старой Руссы, Николая пропустили беспрепятственно, ограничившись лишь формальным досмотром. Допуск, выданный ему во время последнего визита в Новосибирск, был универсальным ключом к любому кабинету в этом здании. Николай мысленно поблагодарил губернатора Новосибирска.
        Тяжелые, резного дуба двери распахнулись перед ним, и он увидел просторную с небольшой зал размером приемную с двумя десятками обитых красным плюшем стульев и массивным столом, за которым сидела немолодая уже секретарша. На вошедшего Николая она даже не взглянула, и поэтому, вежливо кашлянув, тот приблизился к ее рабочему месту и сел на стул напротив. Бросив в сторону посетителя недовольный взгляд, женщина отодвинула монитор и спросила:
        - По какому вопросу вы пришли?
        - У меня назначена встреча на два тридцать с господином Воронцовым, - сдержанно ответил Николай.
        Секретарша порылась в бумагах и, наконец, найдя нужную, нажала кнопку селектора:
        - Георгий Максимович, пришел господин Москаленко. У него назначено на пол третьего.
        - Пригласите, пожалуйста, - голос в микрофоне был немного усталым, но доброжелательным.
        Секретарша кивнула Николаю и показала на обитую кожей дверь.
        Хозяин кабинета был мужчиной плотного телосложения, с кустистыми бровями. Очки в старомодной роговой оправе украшали прямой нос. Неброский, но стильный и дорогой пиджак был дополнен схожим по тону галстуком с простой золотой булавкой.
        - Проходите, садитесь, - он пригласил Николая и тот прошел через кабинет к большому столу и сел в предложенное кресло напротив хозяина кабинета.
        - Я уже знаком с вами заочно, а наши общие товарищи ввели меня в курс дела, поэтому не будем останавливаться на предыстории. Спешу вас обрадовать: наши начинания нашли отклик в самых верхах. Вы и сами в этом сейчас убедитесь.
        Собеседник Николая включил коммуникатор и на большом экране в дальнем углу стола появилась заставка вызова: российский триколор, развеваемый ветром. Монитор был повернут так, что его видели и Николай и Воронцов одновременно. Заставка, мигнув, исчезла и на экране появилось лицо человека, которого знали все, если не в мире, то в России точно - это был император.
        - Добрый день, ваше величество, - приветствовал монарха Воронцов.
        Тот благосклонно кивнул и поздоровался в ответ, и Николай почувствовал на себе пронзительный взгляд стального цвета глаз.
        - Это господин Москаленко, тот самый, о котором мы с вами говорили, - поспешил представить гостя Георгий Максимович.
        - Рад встрече, - голос императора прозвучал сильно и властно.
        - Большое спасибо, Ваше величество, взаимно, - Николай чувствовал себя неуютно.
        - Николай Васильевич, - обратился к нему Константин, - мы хотели бы услышать от вас о положении дел на сегодня. Я думаю, Георгий Максимович присоединится к моему пожеланию.
        Воронцов утвердительно кивнул. Николай поспешил раскрыть кейс и вытащил стопку минидисков и папку подшитых бумаг.
        - Здесь, - он показал лазерный диск, - находится копия того, что в этих бумагах. Я оставляю три копии вам. Бумаги мне придется уничтожить. Назад на Украину я их уже не провезу, - Николай подвинул стопку дисков к Воронцову, и тот поспешно убрал их в сейф. - Сейчас я могу с уверенностью сказать, что мы полностью готовы к намеченному плану переворота. Я не буду повторяться, что без всесторонней поддержки России он был бы обречен, поэтому выражаю благодарность от имени всего Фронта Национального Спасения за помощь. В этой папке записаны траты на оружие, пропаганду и вербовку.
        Император Константин кивнул, а Николай продолжил:
        - На данный момент наша организация насчитывает более двух тысяч человек во всех эшелонах власти. По команде из центра мы можем поднять не менее семисот тысяч военных, поскольку в армии к нашей организации примыкают полторы тысячи кадровых офицеров. Среди рядового населения наши идеи пользуются безоговорочной симпатией у двух-трех миллионов человек, что составляет около полупроцента жителей. Нам на руку играет то, что большая часть азиатского контингента, семьдесят девять процентов, сосредоточена в крупных городах, а село целиком на нашей стороне.
        - А что предусмотрено на случай вмешательства украинских спецслужб? - неожиданно спросил Воронцов.
        Николай непроизвольно вздрогнул:
        - У нас есть несколько планов, и все они представлены на копиях дисков. Вкратце скажу только, что дату наступления не знает никто кроме меня, а спецслужбы не рискнут устранить меня прямо сейчас из боязни упустить всю организацию. О времени выступления я сообщу своим ровно за сутки. Тем более, что армия готова начать хоть сейчас. Даже в случае моей смерти, - Николай сделал небольшую паузу, - изменить ничего будет нельзя. У нас слишком большая сеть и огромная поддержка в армии.
        - На какое число намечено выступление?
        Воронцов похоже хотел знать все детали и Николай решил рискнуть, как он уже не раз делал:
        - Через две недели. Третьего августа. Ну вот, пожалуй, и все.
        - Георгий Максимович, как глава МИДа сообщите наши обязательства, - попросил император.
        Воронцов пригладил волосы и официальным тоном начал:
        - Третьего августа, на Украине начнется восстание с целью совершения политического переворота. Российские войска численностью два миллиона человек передислоцируются к границам Украины, при поддержке авиации и техники. В вашу задачу входит захватить средства массовой информации и, объявив о создании Временного Правительства, попросить силовой поддержки нашего государства. Введение армии произойдет в течение часа после заявления, даже если вы утеряете контроль за ситуацией. Аннексия территории будет произведена позже, в месячный срок. Желательно, по итогам референдума. Мы оставляем за вами, как за руководителем движения будущий пост наместника императора в административной единице империи и статус почетного гражданина с наследуемым титулом. В силу секретности подписанное вами соглашение останется пока у нас, - глава МИДа протянул Николаю лист с текстом соглашения, под которым уже стояла подпись императора и самого Воронцова.
        Воронцов и император терпеливо ждали, пока Николай перечитывал текст. Наконец он поставил аккуратную, твердую подпись и протянул лист обратно.
        - Каким рейсом вы отбываете назад?
        - Часа через полтора, - Николай закрыл свой кейс и передал его Воронцову. - Уничтожьте, пожалуйста, бумаги.
        - Разумеется. Мы проследим за вами вплоть до аэропорта и, если что, подстрахуем. Данилов будет вашим сопровождающим. Всего доброго, Николай Васильевич. И удачи вам.
        - Храни вас Бог, - напутствовал его император.
        Вся дорога до аэропорта заняла час. За это время Данилов не сказал и двух десятков слов, но Николай и без того прекрасно его понял. Возможно они больше уже никогда не увидятся. И хотя друзьями их вряд ли можно было назвать, слишком уж редки были их встречи, но какое-то единение между ними было. Выходя из машины, Николай пожал руку Евгению и сказал:
        - Теперь мы с вами увидимся либо как граждане одного государства или вообще не увидимся.
        Он хотел пошутить, но Данилов серьезно посмотрел на него и ответил:
        - Вы всегда сможете вернуться сюда и начать все сначала.
        Николай покачал головой и улыбнулся.
        До стратоплана оставалось десять минут.
        - Скажите, а зачем вам это вообще нужно? - вопрос в спину заставил Николая замереть. Он прекрасно понял, что имел ввиду Данилов: прежде всего цену всей затеи - потерю Украиной независимости. Это было тяжелое решение.
        - Я хочу будущего моим детям, - ответил Николай. - Евгеника поможет избавить мою страну от китайцев. Иначе, жизнь там не имеет смысла.
        Он шагнул в арку металлодетектора, разом отгородившись ото всех провожавших. Потом его скрыл поворот ребристой кишки перехода в стратоплан.
        Уже в Киеве, поминутно терзаясь возможностью провала, Николай назначил на следующую неделю время общего заседания. Надо было торопиться.
        В назначенный день он проснулся с ощущением свободы в душе: груз, давивший на него все эти месяцы, исчез. Сегодня все решится. Сборы были недолгими, и вскоре поезд уже мчал его в цент города.
        Когда Николай вошел в полутемный зал, его встретили, поднявшись со своих мест, почти полсотни человек - все те, кто состоял в верхнем эшелоне организации. Он вкратце пересказал пункты договоренности с Россией, после чего повторил обязанности каждого в грядущем перевороте. Чем дольше он говорил, тем больше верил в успех дела.
        ...- Запомните, у нас нет второго шанса! И рассчитывать мы можем только на себя, - Николай до боли в руках сжал край стола.
        - Но как же обещанная помощь России? - удивился Пасько.
        - Для того, чтобы ее получить, мы очень много должны сделать сами. Запоминайте, нам нужен телецентр. Любой. И пол часа эфирного времени по спутниковым каналам. Остап Панасович, ваши связисты готовы? Россия дает нам спутник, а вот антенны это уже наша забота.
        - Разумеется, - Пасько был сердит.
        - Я всецело полагаюсь на поддержку армии. Мы можем взять один центр, мы можем взять дом правительства, но продержаться пять часов до подхода российских войск, - здесь Николай сознательно увеличил срок, - без армии невозможно. Нас утопят в крови.
        Генерал Сушко понимающе кивнул:
        - Не извольте беспокоиться, Николай Васильевич.
        - И потом Ганс Оттович, не распыляйте пожалуйста ваши силы и не пускайте без нужды под огонь. Наша цель - продержаться, все решают часы. Если дрогнет один, побегут и все остальные.
        Ганс Гота попытался что-то сказать, но Николай его перебил:
        - Я обращаюсь ко всем здесь присутствующим. Мы слишком много и долго говорили о спасении родины, но пришло время доказать это на деле. Мы не имеем права отступать. Наши дети этого не поймут и не простят. Или мы сегодня отвоюем наше и их будущее или завтра мы потеряем дом!
        Дальнейшая речь Николая потонула в одобрительных возгласах.
        Через два часа, когда последнее заседание руководства ФНС закончилось, Николай подхватил Готу под локоть и на ходу быстро и негромко сказал:
        - К сожалению меня вычислили. Будьте готовы привести в действие план "С" с двухчасовой готовностью. Последние распоряжения я дам по телефону.
        За окном вагона замелькали яркие белые плафоны и мраморные плиты пола, с той стороны перрона останавливался встречный поезд. Два потока людей схлестнулись в водоворотах и забурлили по эскалаторам.
        Он влился в массу и потек в направлении восточного выхода из метро. Неброская серая куртка и темно-зеленые брюки с прорезными карманами делали его незаметным в толпе. Зеркальные очки беспристрастно отражали окружающий мир. Две женщины перед ним бурно обсуждали вчерашний фильм. Одна из них скользнула по нему безразличным взглядом и снова вернулась к разговору. Он переложил тяжелый кейс с одной руки на другую, нечаянно задев при этом соседа слева.
        - Извините, - мужчина прижал кейс, изобразив голосом испуг.
        Сосед недовольно буркнул что-то неразборчивое и отодвинулся. Эскалатор кончился и людская толпа вытекла на первый ярус холла огромного небоскреба. Горожане называли его "вертел". Человек в зеркальных очках пересек зал и подошел к двери грузового лифта, в кабине которого тут же был притиснут к дальнему углу, где спертый воздух и тусклый свет сделали его невидимым.
        На двадцатом этаже лифт остановился и двери, тихо звякнув, разошлись в стороны. Протиснувшись через уже поредевшую толпу, он вышел в коридор, где по полу был раскатан толстый кроваво-красный ковер. Ворс глушил шаги, но движения человека стали четкими и литыми. Не глядя на номер, мужчина подошел к двери и открыл ее новым блестящим ключом. Дверь, не издав ни звука, распахнулась.
        Он старательно закрыл ее за собой и три раза повернул ключ. Звонко щелкнув, опустилась "собачка" замка. Солнечный зайчик отразился в бронзовой выемке фигурной ручки. Осторожно обойдя стол и кресло, человек подошел к окну и выглянул: офис был расположен над самой площадью.
        Фрамуга плавно ушла вверх и в застоявшийся воздух офиса ворвалась летняя жара, далекий шум улиц и яркий солнечный свет. Он поднес руку к глазам и улыбнулся краешком губ, времени было много. Странный постоялец положил кейс на стол и вытащил из кармана тонкие перчатки-паутинки. Надев их и аккуратно расправив ткань, он вынул из кармана небольшой кусочек замши и аккуратно протер кейс, глядя на его поверхность под углом к свету.
        Затем, жестом фокусника, снимающего платок с шляпы, он набрал пятизначный код и открыл замки. В гнездах из серого пеноплена были утоплены матово поблескивающие металлические детали винтовки. Массивный рубчатый гаусс-ускоритель чернел в центре композиции.
        Пробежав пальцами по деталями, человек замер над последней из них и стремительно, как пианист-виртуоз, начал сборку. Возможно, он делал ее с закрытыми глазами, за стеклами очков не было видно. Щелкнув обойма встала на место. Короткая тупорылая винтовка с откидным прикладом выглядела в руках ее обладателя хирургическим инструментом. Он снова подошел к окну и посмотрел на часы. Секундная стрелка равномерно шла к цели, чтобы слиться в одно целое с минутной, указывавшей на цифру двенадцать.
        Время!
        Из дверей здания на той стороне площади стали выходить люди. Он поднес к глазам бинокль. Нужный ему человек показался в дверном проеме. Подняв винтовку, он припал глазом к оптическому прицелу. Очки, аккуратно сложенные, лежали на подоконнике. В перекрестии прицела показалось лицо молодого, неулыбчивого мужчины, который шел к автостоянке.
        Неожиданно жертва остановилась и посмотрела прямо в глаза убийце. Конечно, это был оптический обман фотоувеличителя - с такого расстояния окно было неотличимо от других, но убийце все равно стало неуютно. Он еще раз вгляделся в жертву: мужчина говорил по телефону. Сейчас тот человек убирал телефон во внутренний карман костюма.
        Палец утопил курок и приклад слегка толкнул плечо.
        Точными движениями, отняв приклад винтовки, стрелок подошел к столу и положил ее рядом с кейсом. Повернув трижды ключ, он тихо отворил дверь и вышел в пустой коридор. Здесь он убрал ключ в карман и пошел к лифту, на ходу бросив перчатки в мусорную корзину. В офисе на столе остались кейс, винтовка и кусок замши.
        Через пять минут состав нес его прочь из города. Не снимая очков, человек вытащил трубку телефона и, прикрывая кнопки, набрал номер.
        - Заказ прибыл. Блюдо готово.
        В трубке зачастили гудки.
        Николай отпустил Готу и тот исчез в толпе выходящих из зала. Людская масса гудела как водопад, изливаясь в узкие двери. Тускло горел одинокий плафон в коридоре. Николай вышел на улицу.
        Ярко светило выгоревшее августовское солнце, в бездонной синеве неба кудрявились редкие облачка. Город шумел избытком полноценной будничной жизни. Неожиданно Николай ощутил оконченость, даже некоторую завершённость всего, что его окружало, как будто он стоял на сцене, и между ним и зрителями медленно опускался занавес.
        Он вытащил телефон и не спеша набрал номер профессора Готы. На том конце ответили:
        - Гота слушает.
        - Профессор, отсчет пошел. С Богом.
        Николай спрятал телефон в карман.
        Солнце, вспыхнув нестерпимо ярко, брызнуло болью в лицо.
        Глава 24
        - Вам будет интересно узнать, мсье Верт, что нам удалось найти убийцу вашего трагически погибшего брата. Они вместе бежали из тюрьмы, а затем где-то на пол-пути к Риму подельщик убил вашего брата. Надо сказать, - здесь следователь Сальгари, как бы удивляясь, развел руками, - что мсье Пьеру не так уж и плохо жилось в лагере. Он был на хорошем счету и ему вполне могли сократить срок. Не понимаю, зачем он решился на побег?
        - Не надо рассказывать мне сказки, сеньор Сальгари. Я прекрасно знаю судьбу тех, кого отпускали раньше срока. Они лишь умирали на свободе, - Франсуа Верт, младший брат покойного инженера-евгениста, старательно раздавил окурок в пепельнице и, не мигая, вперился в лицо следователя по особо важным делам. - Итак, вы сказали, что убийца моего брата найден. Я хотел бы знать, где он.
        Сальгари изучающе вгляделся в собеседника, но тот не отвел взгляда. Следователь вздохнул и медленно произнес:
        - Сегодня вам предстоит работа. Ваш клиент и есть убийца. Это Луиджи Корриди.
        - Большое спасибо, господин следователь, - Верт поднялся и вышел за дверь. Сальгари, подняв глаза, успел увидеть только прямую как стена спину ...
        - Хочешь курить, итальянец? - рослый тюремщик в голубой униформе постучал дубинкой по прутьям камеры.
        - Пошел к черту! - Луиджи даже не повернулся.
        - Ну и зря. Тебе всех удовольствий-то в жизни осталось - сигарета да выпивка.
        - Пошел к черту! - еще раз сказал Луиджи, и охранник ушел, бренча дубинкой по прутьям, как мальчишка по соседскому штакетнику.
        На Луиджи навалилась апатия. Уже полгода его перевозили с места на место, и каждый раз, увидев двери тюремного фургона, итальянец верил, что это в последний раз. И так было до тех пор, пока однажды глумливый охранник не сказал ему, что это конечная станция - Сен-Мартен - самая страшная тюрьма, из которой есть только один выход - через трубу крематория. Вот уже месяц Луиджи ожидал казни. Сначала с яростью, затем со страхом, а теперь с апатией. Сейчас ему было все равно.
        - Луиджи Корриди? - голос за спиной был незнакомым, но Луиджи не пошевелился. - Вставайте.
        Итальянец повернулся и взглядом встретился с говорившим. Стальные глаза не выражали ничего.
        - Вставайте, - повторил начальник "расстрельной команды". - Ваше время пришло.
        Луиджи медленно опустил ноги с откидной койки и, нащупав старые тюремные ботинки, обулся. Пол коридора, выстланный бледно-зеленым линолеумом, надвигался как в замедленном кино. Итальянец шел, еле переставляя ноги. На каждом шаге кандалы звенели в такт связке ключей на поясе охранника. Бесконечно далекой целью желтела дверь в "зал ожидания". Кто-то из тюремщиков от нечего делать нацарапал на желтой обивке кривую цифру 101. Луиджи не знал, что она означает.
        Дверь открылась в низкий полутемный зал. Где-то за спиной звучно щелкнул выключатель, и яркий электрический свет залил низкие скамьи, подиум и тяжелое высокое кресло с металлическими подлокотниками.
        - Садись, - ткнул его в спину тюремщик.
        Начальник "расстрельной команды" отрешенно стоял у электрощита. Двое его подчиненных деловито проверяли инструмент казни.
        - Вы хотите помолиться или исповедаться? - прямо перед Луиджи замаячила черная сутана.
        В руках священник цепко держал Библию. Итальянец апатично помотал головой. Точно также он отказался и от сигареты, предложенной инспектором по правам человека. Тот сам поспешно закурил и отошел к стене.
        Два тюремных охранника подвели Луиджи к стулу, где "расстрельщики" уже открыли зажимы и готовили капающий рассолом обруч и электроды. Луиджи снова посмотрел в безразличные стальные глаза начальника. Неожиданно лицо его посерело и утратило безразличное выражение: он узнал этого человека.
        - Верт, - прошептал итальянец.
        Стальные глаза дрогнули и сузились.
        - Ваше последнее слово, - инспектор снова стоял рядом.
        - Не тяни, итальянец, - громила-тюремщик ухмыльнулся.
        - Сделай одолжение, - Луиджи в упор поглядел на говорившего, - не называй меня итальянцем.
        Тюремщик снова ухмыльнулся.
        - Что ж, приступайте, господин Верт.
        Начальник "расстрельной команды" и он же - брат инженера, убитого Луиджи возле грязной лужи в пыли, смотрел, не отрываясь, в мертвые глаза приговоренного к казни. На его лице не дрогнул ни один мускул.
        Рубильник плавно опустился, замыкая цепь, и пронзая тело десятком тысяч вольт.
        Глава 25
        Саймон закончил аккуратно раскладывать по стопкам дискеты и папки и посмотрел на проделанную работу. На столе было пусто как никогда. Отрывной календарь он выкинул в утилизатор, а последние черновики сжег в большой пепельнице: она еще дымилась. Персональный компьютер был опечатан и отключен от сети. Вызвав по селектору секретаршу, Саймон попросил:
        - Аннулируйте, пожалуйста, все визиты на завтра и переадресуйте их мистеру Вайссу.
        - Разумеется, мистер Мерфи.
        Саймон отключил селектор. Сев в кресло для посетителей, он чужим взглядом окинул кабинет, который был для него, по сути, домом долгие годы. Тяжелые бордовые шторы были сейчас раздернуты и мелкие пылинки золотились в лучах послеполуденного солнца, косо падавших на темно-бордовый ковер. В углу стоял большой книжный шкаф. За стеклом тускло бронзовели корешки большой медицинской энциклопедии и полное собрание сочинений отца евгеники Мерфи МакДауэлла.
        Пол часа назад Саймон хотел взять их с собой, но сейчас подобное желание почему-то не возникало. Зато в сумке лежала старая, еще две тысячи двадцатого года выпуска, Библия, подаренная ему отцом. Сегодня Саймон просмотрел последние данные недели. К его удивлению ни один из красных статусов не был подтвержден, и теперь на душе у него было спокойно.
        Завтра с утра Совиньи прочитает заявление. Он, конечно, не подпишет его и Саймону придется пройти комиссию, но его это уже не пугало. С евгеникой было покончено. У него еще не было никаких планов на будущее: впервые в жизни он ничего не распланировал и не решил заранее, но и это не вызывало у него никакого беспокойства. Саймон чувствовал, что искомое решение вот-вот готово созреть. Надо только немного подождать.
        Но здесь мысли Саймона неожиданно пересекла тень: на глаза ему попалась фотография двухлетней давности, где на фоне парадного входа в здание евгенического центра были запечатлены все старшие сотрудники. Это не было ностальгией, нет, что-то другое зацепило его взгляд. Присмотревшись получше, Саймон вздрогнул: рядом с ним, справа, на снимке стоял серьезный, уже стареющий мужчина с высоким открытым лбом - Пьер Верт. В его взгляде была какая-то обреченность, словно уже тогда он предвидел свое будущее.
        Была ли это его ошибка глупостью, или он осознавал, что всего лишь обрекает и себя и ребенка на наказание? Саймон не мог сказать точно, как и не мог сейчас сказать, какова была доля его, Саймона, вины за случившееся с Вертом. Впрочем, Верт сделал выбор сознательно. Чем он руководствовался? Ведь это донкихотство чистейшей воды - противостоять системе. И все же, как это ни странно, Саймон знал в глубине души, что Верт в чем-то превзошел его, что это искомое решение, которого он ждал долгие полгода, было с его коллегой всегда. Пусть для многих Верт проиграл, сделав неверный шаг, на самом же деле он сделал свой выбор, оставшись человеком, а не винтиком машины.
        Солнечный луч добрался до хромированного циферблата часов с изображением символа евгеники, и в тишине прозвучало четыре мелодичных удара: рабочий день закончился. Сняв с вешалки пиджак, Саймон взял портфель и, не оглядываясь, вышел из кабинета, плотно прикрыв за собой дверь. На столе остался лежать ключ от комнаты.
        Прямо с работы, прихватив с собой лишь небольшую сумку, Саймон отправился на вокзал. Билет он купил на месте, так как оставил ноутбук на рабочем столе в кабинете. В здании вокзала толпились многочисленные пассажиры: погода была нелетной и многие северные направления были временно отложены.
        Саймон притушил окурок в пепельнице подлокотника и вспомнил последний разговор с Джулией. Она с Петером уехала к родителям в Штудгарт: у сына были летние каникулы, а она искала новое место работы. Ей пообещали неплохой заработок и карьерный рост. О решении Саймона бросить евгенику она еще не знала. Разговор получился пустой, почти формальный, и Саймон поспешил его окончить, сославшись на занятость. А сейчас он тянул время в ожидании пневмоэкспресса на Глазго.
        Прошло уже полгода, как Саймон похоронил отца, и теперь он ехал на могилу к нему и матери. Тоже для него потерянной - навсегда.
        Элоиза обещала быть там с новым мужем и детьми. Саймон уже договорился о памятнике. В мыслях он вернулся к тому дождливому мартовскому дню, когда холодные тяжелые капли размывали в грязь свежую землю кладбища, а сам он тер и все не мог оттереть эту самую землю с рук. А рядом безутешно плакали сестра и мать. Саймон стряхнул наваждение.
        ...- Сейчас я предоставлю слово самому организатору проекта Эйнджилу Блексмиту. Прошу вас, сэр. Изложите подробнее нашим телезрителям суть новой государственной программы.
        Саймон заинтересованно посмотрел на экран монитора, где появилось знакомое лицо старого друга с уже наметившимися чертами властности. Эйнджил важно кивнул и обратился к невидимой аудитории, пристально вглядываясь в камеру:
        - Друзья! Мы с вами стоим на пороге величайшего события в истории.
        Саймон про себя удивился - обычно Эйнджил прибегал к сарказму, но не к патетике. Надо же, как он изменился.
        "Похоже, он становится тем, кем был я", - с легким интересом подумал Саймон. Тем временем новоиспеченный координатор межзвездной экспансии продолжал:
        - Возглавленная мной организация, Совет по колонизации при российском императоре, объявляет о начале набора добровольцев, которые примут участие в Первой межзвездной экспедиции. Нам нужны специалисты всех профилей, поэтому критерии отбора самые широкие. Осваиваться в новом мире будет тяжело, но и мы ждем лишь тех, кто готов к трудностям, а не едет на готовое. По всей планете в ближайшее время будут открыты десятки центров, куда вы сможете прийти и записаться. У нас есть места для всех. Жители Бирмингема, Санкт-Петербурга, Новосибирска, Токио уже обратились к нам, там работают первые комиссии по приему волонтеров. Мы ждем вас!
        - Большое спасибо, мистер Блексмит. За более подробной информацией вы можете обратиться на официальный сайт министерства. Там же вы найдете полный перечень требуемых профессий. Ну а сейчас, к другим новостям дня. Обстановка вокруг антиевгенических бунтов после заявления министра Блексмита подвигнулась в сторону улучшения: большинство террористических организаций заявило о временной приостановке своей деятельности. Министр по чрезвычайным ситуациям Испании...
        Саймон задумчиво закурил еще одну сигарету.
        Утренний туман уполз в низину, и косые солнечные лучи осветили темную зелень дубов и яркие резные листья кленов. День был удивительно теплым даже для августа. У небольшого серого надгробия с двумя голографическими фотографиями стояла высокая стройная дама в черном с откинутой на поля шляпки вуалью, держа под руку одетого тоже в черное мужчину. Сбоку от нее стояли два молодых человека в таких же глухих черных костюмах, как и их отец. Саймон, отодвинув ветку разросшегося мирта, ступил на усыпанную мраморной крошкой кладбищенскую аллею. Под его ногой хрустнула ветка, и женщина испуганно обернулась:
        - Саймон?
        - Здравствуй, Элоиза, - он подошел и обнял сестру.
        Она уткнулась лицом в лацкан его пиджака и беззвучно заплакала. Саймон неумело погладил ее по плечу.
        - Ах, Саймон! Спасибо за то, что ты приехал. На фотографиях они получились как живые, - сестра вынула кружевной платок и вытерла глаза.
        Саймон украдкой бросил взгляд на племянников, с интересом изучавших соседние надгробия. Муж Элоизы недовольно засопел над ухом:
        - Дорогая, нам пора. Мы должны посадить мальчиков на самолет.
        - Встретимся вечером, - сказал Саймон, нежно отстраняя сестру, и, повернувшись, пошел прочь.
        По старой памяти он нашел дорожку через вязовую аллею к старому католическому костелу. Вопреки его ожиданиям, он был ухожен, а новый молодой пастор только что отпустил прихожан.
        Саймон вступил под темные своды старинного здания. Далеко впереди ровным светом горели свечи и стояло высокое резное распятие с умиротворенным ликом Христа. Саймон подошел к алтарю и заглянул снизу вверх в лицо Спасителя. Но тот смотрел куда-то вдаль, не замечая его.
        - Вы пришли на исповедь, сын мой?
        От неожиданности он вздрогнул и повернулся, в упор взглянув в глаза священнику.
        - Да, - ответил Саймон, краем сознания с удивлением прислушиваясь к своим словам.
        - Идемте, - священник повернулся и пошел в сторону исповедальни.
        Саймон последовал за ним.
        - Я пришел покаяться в грехах, - тусклым голосом сказал он, покосившись на размытый силуэт пастора за решетчатой стеной.
        - Сюда все приходят именно за этим.
        - Я пришел покаяться в убийстве.
        Силуэт за стеной замер.
        - Вы уверены, сын мой? - осторожно спросил пастор.
        - В том, что я убийца? А как еще назвать человека, отправляющего на смерть тысячи неродившихся детей?
        - Вы инженер-генетик? - облегченно вздохнул пастор. - Сейчас многие из вас приходят каяться.
        - Я руководитель центра в Брюсселе.
        - Да, я вас понимаю. Это высокая ответственность.
        - Но и не меньший грех, - Саймон опять посмотрел на разделявшую их стенку.
        - Я рад, что вы сами готовы покаяться. На это нужна большая воля.
        - Но отче..., - Саймон запнулся.
        - Я знаю, вы хотите совета, - в голосе священника послышалась грусть.
        - Пожалуй, да. Скажите, что мне делать теперь? Всю жизнь я принимал решения сам, но сейчас, когда это так необходимо, я ничего не могу придумать. Мне нужна ваша помощь.
        - Я могу отпустить вам ваши грехи, но не мне решать за вас ваш жизненный путь. Обратитесь к Богу.
        - Не вы первый мне это советуете, но где его найти?
        - Ищите его в себе. И в Библии. Ну, а я сделаю свою часть работы. Встаньте на колени, сын мой.
        Саймон повиновался. Холодный каменный пол обжег и пробрал до костей. В тесной каморке исповедальни, скорчившись, бывший инженер сомкнул руки и склонил голову. Прочитав короткую молитву, пастор осенил Саймона крестом и добавил:
        - Я отпускаю вам ваши прегрешения во имя отца и Сына и Святого Духа. Аминь.
        - Спасибо, отче.
        - Благодарите Бога.
        Саймон поднялся и молча вышел из исповедальни. Он уже знал куда ему идти, решение пришло и в душе его было чисто и светло.
        На пути на вербовочный пункт Саймон разглядывал старый Ковентри, родной город, где прошли его детские и школьные годы. Где-то здесь жила и его первая любовь - девочка с зелеными глазами и русой косой, та, которой он так и не решился признаться перед отъездом в университет. И возможно Саймон попытался бы найти этот дом с настоящей черепичной крышей и каминной трубой, и многие другие достопамятные местечки, но сейчас его вела цель, его решение не давало ему и минуты покоя. Вскоре старинные окраины города закончились, маленькие игрушечные домики с травяными лужайками заслонили бетонные великаны в сверкающем на солнце стекле.
        В вербовочном центре было тихо, хотя люди постоянно выходили из кабинетов или, проходя через холл, останавливались у бюллетеней, чтобы выискать в них что-то полезное для себя. Саймон, не задерживаясь на входе, прошел в приемную, где его встретила секретарша.
        - Вашу идентификационную карту, пожалуйста, - девушка по ту сторону стола взяла протянутую Саймоном карту-дискету и вставила ее в прорезь дисковода.
        Монитор мигнул, выдавая данные.
        - Саймон Мерфи, - прочитала она вслух. - Квалификация: врач-евгенист, терапевт.
        - Да, все верно, - подтвердил Саймон.
        - Вы хотите наняться на корабль по первой специальности? - девушка подняла на него глаза, украшенные по последней моде контактными линзами с вертикальными "зрачками": Саймон поежился.
        - Нет, - после секундного замешательства сказал он, девушка выжидательно замерла над клавиатурой. - Я хочу наняться врачом-терапевтом.
        Махнув обесцвеченными ресницами, она бодро настучала что-то на клавиатуре.
        - Вы выбрали планету, на которую собираетесь лететь? - девушка одарила его улыбкой.
        - Ригель-III, - твердо ответил Саймон.
        Секретарша подтвердила требование.
        - Куда мне теперь? - растерянно спросил Саймон.
        - Пройдите в двести четвертый кабинет и получите ваши подъемные, - она уже потеряла к посетителю всякий интерес.
        Вежливо поблагодарив, Саймон вышел в коридор, радуясь, что избежал второй встречи со взглядом девушки. Вслед за ним в комнату зашел следующий волонтер. Поискав взглядом табличку с номером двести четыре, Саймон отправился вглубь по коридору.
        В двести четвертом кабинете ему не глядя протянули электронную кредитную карту, где было что-то около трех тысяч. Серый клерк в невзрачном костюме посмотрел мимо Саймона и поинтересовался, долго ли тот еще будет занимать его рабочее время. Раньше подобное хамство вызвало бы у Саймона бурю гнева и клерку пришлось бы пожалеть обо всем сказанном, но сегодня ему было безразлично: клерк оставался здесь, а у него впереди цель. Он оправдает данный ему еще один шанс. Вся его оставшаяся жизнь будет искуплением за грехи. Клерку этого не понять.
        Подъемных оказалось достаточно много даже для того, чтобы отослать часть денег Джулии и Питеру. Для этого надо было найти отделение банка и Саймон вышел на улицу. По асфальту частили пятнистые тени от крон огромных ильмов, росших по обочине. Ближайший банк оказался в двух кварталах, но Саймон так и не дошел до него. В небольшом переулочке, сохранившемся с незапамятных времен, он увидел невысокий шпиль и дубовые ворота монастыря. Старая каменная кладка стен была похожа на те, что рисовали в иллюстрациях на тему римского владычества на берегах Альбиона. Седой мох, чудом уцелевший в сердце огромного мегаполиса, неровными космами свисал из щелей между известняковыми глыбами.
        Ворота оказались приоткрыты и Саймон вошел в монастырский двор. В храме шла служба, на обедню собрались почти все монахи и немногие прихожане. Над темным шпилем золотился крест и рука Саймона сама вспомнила знакомое еще с детства движение: осенив себя крестом, он вошел под свод. Переход из яркого солнечного дня в полумрак сырого здания заставил Саймона прислониться к стене. Чуть погодя, когда глаза привыкли к скудному освещению, создаваемому десятками свечей, он прошел вглубь и остановился у прохода в боковой неф. Служба судя по всему началась уже давно и сейчас подходила к концу. Прихожане по одному выходили, растворяясь в ярком проеме двери.
        И только здесь и сейчас Саймон понял, что его искупление пришло, он нашел свой путь, тот, который ему подсказал Бог внутри.
        Когда служба окончилась, Саймон приблизился к настоятелю монастыря, и тот обратил на него внимание:
        - Вы что-то хотели спросить?
        - Да, отец-настоятель, - Саймон не испытывал ни тени сомнения.
        - Я понял это еще во время службы, - ответил аббат, широким жестом приглашая его за собой.
        - Я хотел бы стать послушником, - пояснил Саймон свою настойчивость, когда они уже сидели в рабочем кабинете.
        Аббат удивленно поднял брови:
        - Вы уверены в своем решении? Это очень серьезный шаг.
        - Да, я абсолютно уверен.
        Саймон приготовился защищать свое решение, но аббат лишь спросил:
        - Кем вы были раньше?
        Саймон заметил, что вопрос был задан так, как будто ему дали добро.
        - Я руководил евгеническим центром.
        Аббат понимающе кивнул:
        - Я так полагаю, вам уже отпустили грехи. Но вы жаждете большего. Вам нужно искупление.
        Саймону стало немного неудобно под всепроникающим взглядом настоятеля, но он пересилил себя и ответил утвердительно.
        - Искупление дается не всем и не всегда при жизни. Но, я приветствую ваш шаг, - аббат достал большую тетрадь в кожаном переплете и взял ручку.
        Не отрываясь от письма, он спросил:
        - И все же, зачем это вам именно сейчас? Ведь люди идут к подобному годами.
        - Видимо я тоже неосознанно долгие годы шел именно к этому решению, - ответил ему Саймон и добавил. - Через неделю я отправляюсь на Ригель-III.
        Аббат оторвался от своего занятия и с удивлением посмотрел на собеседника:
        - Этот день воистину счастливый, и Господь услышал мои молитвы. Вы посланы провидением. Отец Маккензи отправляется с миссией туда же, но нам крайне необходимы умные люди. Подождите, я попрошу его зайти к нам. Позже мы все обсудим.
        Аббат вызвал по селектору послушника и отправил его с поручением. Через четверть часа, когда Саймон и настоятель распивали по второй чашке чая, в кабинет вошел уже немолодой, худощавый мужчина, вежливо поприветствовавший присутствовавших.
        - Знакомьтесь. Наш будущий послушник и ваш первый помощник брат Мерфи, - на словах помощник и брат аббат сделал ударение.
        Маккензи внимательно посмотрел на Саймона и протянул руку.
        - Брат Мерфи врач и бывший евгенист.
        - Теперь я вспомнил, где я вас видел, - голос отца Маккензи оказался на удивление приятным и успокаивающим.
        - Так вот, - аббат протянул запечатанный конверт второму священнику, - сегодня, здесь он примет пострижение. А на Ригеле-III вы особым распоряжением Церкви, кстати, оно в конверте, возведете его в сан. Нам нужны образованные люди так далеко от нашего престола. Пусть брат Саймон станет вашей правой рукой. А сейчас помогите ему с обрядом.
        Хотя это был сон, но Саймон чувствовал, как острые камни и длинные шипы впиваются в его тело. Раздирая спутанные заросли, он шел на шум далекой реки. Он не знал зачем, но упрямо пробирался вперед. Деревья норовили хлестнуть по глазам веткой или подставить узловатый корень, несколько раз Саймон спотыкался, разбив в кровь колени. И хотя в лесу был полумрак, он чувствовал на затылке палящий зной солнца.
        На одной из лесных прогалин мелькнула каменная чаша, и Саймон бросился к ней в надежде утолить жажду, но в ужасе отшатнулся, увидев свежую кровь: она двумя широкими струями изливалась в каменное чрево из пастей двух обвивших чашу змей. Саймон бросился бежать. Леденящее шипение змей придало ему силы.
        Неожиданно деревья расступились, обнажая каменный скелет склона. Далеко внизу весело шумела горная река, и он, стеная и прихрамывая, стал спускаться к воде. У самой реки было людно, восходя на последний гребень перед потоком, он увидел Иоанна Крестителя и фигуру в белом, стоящую к нему спиной. Но не смотря на это, Саймон узнал в незнакомце Спасителя. Тот входил в воду. Люди радостно шумели, приветствуя его.
        Саймон прибавил шагу и с размаху влетел в терновый куст. От неожиданности и боли он отпрянул, оставляя обрывки одежды на кусту: между ним и рекой непреодолимой преградой встали заросли терна. Огромные черные шипы торчали наружу, листья почти не скрывали их. Саймон, размазывая кровь и слезы по лицу, пополз вдоль гребня, ища выход.
        Спаситель с головой погрузился в бурный поток. С другого берега на него смотрел Николай Угодник с лицом человека, бывшего попутчиком в поезде Петербург-Рязань.
        Саймон с силой, всем весом ударил в колючий куст. Одежда, затрещав, расползлась по швам, оставляя его нагим и окровавленным. Подняв голову, он увидел парящего высоко белого голубя, который мягко сел на плечо Иисусу, выходящему на берег.
        Тогда Саймон закричал, но люди, оборачиваясь на него, уходили в реку, и Иоанн Креститель творил над ними очищение. Разрывая тугие клубки веток, Саймон видел, как мимо проходят отец и мать, чуть дальше в толпе он увидел Джулию с сыном и Марту с младенцем на руках, шедшую рядом. Он окликнул ее, но она не обернулась.
        Из последних сил Саймон рванулся вперед и упал на острые осколки известняка. Шипы выпустили его из своих цепких объятий. Сквозь залитые кровью глаза он увидел, как последний человек вступает в пенные буруны. Кустов больше не было и Саймон полусполз-полускатился к ревущей воде.
        По сухому руслу ветер истово гнал сухую желтую пыль и шар перекати-поля.
        С колотящимся сердцем он проснулся и долго глядел в светлеющий потолок монастырской кельи, пока солнечный луч не нарисовал на нем частый узор оконной решетки.
        После утренней напутственной молитвы и прощальной проповеди Саймон и другие братья, позавтракав, отправились пешком в космопорт Бирмингема, где их ожидал готовый к старту челнок.
        Стояла середина августа, и Саймон старался получше запомнить чувства, вызываемые последним летним днем на Земле. Может, последним в жизни.
        Было очень тепло и солнечно. Зеленая дубовая роща на взгорке казалась картинкой: могучие великаны густыми кронами вознеслись над травяным склоном, усыпанным желтыми крапинками одуванчиков. Облака дымчатого стекла неподвижно зависли в густой синеве уже по-осеннему бездонного неба.
        Погрузка уже почти закончилась, и последние колонисты проходили сквозь плотные толпы провожающих. Чтобы избежать толчеи, проход был огорожен толстым нейлоновым канатом, а у опорных столбиков стояли десантники в бронежилетах и с оружием.
        Вдали над бетонным полем одинокой башней возвышался стартовый комплекс челнока. Когда монахи подошли к краю поля, толпа провожающих начала расходиться, и только отдельные люди еще стояли, держась за натянутую преграду. Среди них Саймон увидел жену и сына. Они всматривались в лица проходящих. И тогда Саймон поглубже надвинул на глаза клобук и, не сбавляя шага, прошел мимо.
        Десантники замкнули колонну.
        Эпилог
        В тронном зале Кремля в Старой Руссе было достаточно многолюдно. Константин V собрал высших должностных лиц империи.
        - Господа! Я рад вас приветствовать и поздравляю с началом новой эры в истории, - обратился он к присутствующим после торжественного гимна. - Все мы здесь собравшиеся решаем судьбы мира. В этот день мы должны принять историческое решение. Старая евгеническая программа уже показала свою несостоятельность, и поэтому я представляю вам человека, который взял на себя тяжелый труд преобразить основы нашего общества. Профессор Вартанов!
        Под гул аплодисментов, профессор поднялся со своего места и, раскланявшись, начал речь:
        - Уважаемые господа и коллеги, - он глянул на Эйнджила, - ни для кого из нас не секрет, что существующая до сего дня евгеническая программа "Ноев Ковчег" не позволяла в должной мере развивать национальные интересы России, а так же всех дружественных ей государств. Она оставляла серьезные препятствия этому в лице Китайской империи, неуклонно угрожающей новой демографической экспансией. Все мы хорошо знаем, что в большинстве районов Китая на соблюдение принципов евгеники смотрят сквозь пальцы. Этим Китай заведомо ставит себя вне рамок цивилизованного общества. Поэтому принципом новой евгенической программы станет расовая дифференциация. Мы поставим надежный заслон на пути демографических войн. Китайцы должны получить новый статус. Разумеется, это вызовет споры о гражданских правах, но национальные интересы России, я полагаю, гораздо важнее. Тем более, что программа обеспечит мировую стабильность. Космическая экспансия позволит нам увеличить количество детей, не облагаемых налогом в семье с одного до двух. Для России соответственно эта цифра повысится с двух до трех. Эта мера поможет уровнять баланс
сил в приграничных с Китаем районах. Китайцы как самая многочисленная нация должны быть принуждены к сокращению числа детей до одного на семью. Также рекомендовано не допускать их к межзвездной колонизации. Не буду углубляться в детали программы, вы сможете ознакомиться с ней чуть позже.
        - Большое спасибо, господин Вартанов, - вновь взял слов император, когда профессор сел. - Новая программа уже получила название "Эдем-XXII" и одобрена координатором мирового совета, - человек справа от императора утвердительно кивнул головой, - но остается еще один важный вопрос. Кто будет руководить ею?
        Все настороженно замерли. В полной тишине император сел, а великий князь Александр Константинович, достав из кожаной папки гербовый лист, громко прочитал назначения:
        - Вартанов Михаил Константинович назначается научным руководителем евгенической программы "Эдем-XXII" и первым заместителем министра евгеники при мировом совете в звании генерал-майора российских войск. Эйнджил Руперт Блексмит назначается административным руководителем евгенической программы "Эдем-XXII" и министром евгеники при мировом совете в звании генерал-лейтенанта российских войск.
        Император говорил что-то еще, люди в соседних креслах поздравляли его, но Эйнджил слышал только одно: "и так, будьте же совершенны, как совершенен Отец Ваш Небесный". И он плакал, беззвучно, без слез, потому что вчера ему сказали, что у Патрисии после иркутского ранения никогда не будет детей. Никогда. Ни одного. Совсем.
        Солнце раскаленным мечом ударило в лицо Эйнджилу, высветив в раскрытом окне черные кресты на куполах.
        Опять один стоял я: Черный Век
        Окутал мир, и Бог закрыл глаза,
        Тебя оплакав, лживый Человек
        Тебя, кто жизнь игрою называл.
        Вновь вспомнил я заветную мечту,
        Разбитую, как замок из стекла -
        Незваными бродили мы в дому,
        Хозяева - так чернь нас нарекла.
        Молил за тех, кто веру утерял,
        Что мог быть милосерден Человек.
        Зверь коронованный крылом людей объял,
        И все забыли чести славный век.
        Улыбку нес я в колыбель цветка:
        Бутон прекрасный был готов цвести.
        О, Роза Мира - словно синь легка!
        Тебе в рассвет благую весть нести!
        ЕССЕНТУКИ-ПЯТИГОРСК, 12.11.2002-12.09.2002

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к