Ангел Вадим Панов
        Вадим Панов
        Ангел
        - Мама… Мама! Мама! Мамочка!!
        Крик. Крик. Крик.
        Слезы, боль, нечеловеческая боль и скрюченные пальцы, боль, заглушающая все, отсекающая от реальности, пришедшая изнутри и затопившая, немыслимая, выпивающая, рвущая, заставляющая позабыть обо всем на свете и превращающаяся в громкий крик.
        Боль.
        Крик.
        Если кричать, то станет легче…
        Кому?!!
        Впрочем, сейчас нельзя не кричать. Боль порождает крик, и, может быть, от него действительно становится легче, однако в пелене кошмарных ощущений не чувствуется ничего, кроме терзающих вспышек невыносимого.
        - Мамочка!
        - Тужься!
        - Мама!
        - Тужься!
        Боль дарит глухоту, свой крик дарит глухоту, но Анна прекрасно понимает, что велит ей толстая женщина с грубым, словно сложенным из ноздреватых булыжников лицом.
        - Тужься!
        Ане больно. Ане страшно. Ее ногти переломаны, иногда не хватает воздуха, но разум… Нет, не он - инстинкты. Дикая боль отключила разум, но инстинкты не подводят и заставляют измученное тело делать то, что требует опытная женщина с тяжелым лицом.
        - Тужься!
        И Аня тужится, пытаясь расстаться с тем, к кому привыкала несколько долгих месяцев.
        - Тужься!
        - Мама!
        - Еще! Еще!! Еще!!!
        - Мамочка!!
        Крик.
        Нет, не ее. Уже не ее. Комната внезапно наполняется громким детским криком. Жалобным? Болезненным? Маленький человек впервые увидел свет, немножко испугался и его крик прорывается сквозь жуткую стену болезненной глухоты - мать не может не услышать дитя.
        - Что случилось? - лепечет Аня.
        Она плохо понимает происходящее, она еще чувствует боль, но все ее мысли там, рядом с окровавленным, орущим комочком живой плоти.
        - Все хорошо.
        - Что случилось?
        - У тебя мальчик.
        Крик.
        Счастье. Мальчик плачет, а его истерзанную мать распирает от радости, потому что теперь Анна доподлинно знает, как звучит женское счастье - это первый крик ребенка.
        - Слышишь? У тебя мальчик!
        Она слаба, она устала, она оглушена, она с трудом ориентируется в происходящем, но эту фразу Анна слышит прекрасно. И просит:
        - Дайте его мне.
        - Сейчас нельзя. Он слишком слаб.
        Как так?! Позвольте прикоснуться к ребенку! Позвольте обнять, поцеловать, почувствовать биение маленького сердца… Сделайте счастье полным!
        - Пожалуйста, - лепечет Анна, но ответа нет.
        Крик становится тише, тише… прячется вдали… за закрывающейся дверью… Или это она теряет сознание, проваливаясь в вату усталого сна? Или во всем виноват укол, который она почувствовала секунду назад? Анна не знает. Она просто откидывается на подушки, улыбается и шепчет:
        «Костя… Я назову тебя Костей…»
        - Родитель «ноль»? - не понял Кирилл. - Что вы имеете в виду?
        - Возможно, я использовал непонятный термин… - Судья помолчал, подбирая нужные слова, после чего осведомился: - Как вы называете изначального родителя? Мать?
        - Кого?
        - Мать. Маму. - Публика притихла, не совсем понимая причину задержки с ответом, и тогда послышалось дополнительное определение: - Как вы называете того, кто вас родил?
        Несколько секунд изумленный Кирилл обдумывал вопрос, а затем, сообразив, наконец, чего от него хочет судья, уверенно произнес:
        - В свободном мире подобный анахронизм не имеет смысла. Нельзя оскорблять второго воспитывающего партнера или других воспитывающих партнеров тем, что они меня не выносили. Все мои партнеры равны между собой. Я одинаково любил каждого из них.
        - Сколько их у вас было?
        - Какое это имеет значение?
        - Вы собираетесь задавать мне вопросы?
        Кирилл посмотрел на Падду, адвокат едва заметно пожал плечами, показывая, что с судьей лучше не спорить, но выглядел при этом таким же растерянным, как и клиент.
        - Я ни в коем случае не хотел оскорбить вас, - промямлил Кирилл, делая адвокату знак глазами. Падда кивнул, громко выдал: «Позвольте вопрос, ваша честь!» и резво бросился к судейскому возвышению, следом подтянулся обвинитель.
        - Родитель «ноль»? - торопливо произнес адвокат. - Ваша честь, в чем смысл вопроса?
        - Мне стало интересно.
        - Лично вам?
        Несколько секунд судья выразительно смотрел на адвоката, после чего предельно вежливо произнес:
        - Не забывайте, советник, что дело не только громкое, но и весьма деликатное, и чем больше я и присяжные будем знать о личности вашего клиента, тем проще будет вынести справедливый вердикт.
        - Обвинение не возражает против дополнительных вопросов, - вставил прокурор.
        - Кто бы сомневался, - грубовато отозвался Падда, почесывая коротенькую бородку.
        - Что не так?
        - Вопрос в вашу пользу, - ляпнул адвокат и тем вызвал неподдельное изумление у собеседников.
        - Ваш клиент стыдится своих родителей? - осведомился судья.
        - Ни в коем случае, ваша честь, он гордится ими, - тут же поправился Падда. - Но с вашего позволения, мы будем называть их «воспитывающими партнерами», поскольку мой клиент привык использовать именно этот термин.
        - Как вам угодно.
        - Я как раз собирался поговорить о семье обвиняемого, - торопливо произнес прокурор. - Есть вопросы, которые я хотел бы прояснить.
        - Вот и проясняйте.
        - Спасибо, ваша честь.
        Адвокат бросил на обвинителя кислый взгляд, вернулся за стол и почти минуту шептался с Кириллом, после чего подсудимый подвинул к себе микрофон:
        - Я готов отвечать на вопросы, ваша честь.
        Журналисты - а именно они составляли большую часть публики - обратились в слух и приготовились делать пометки в блокнотах.
        - Вы помните вашего первого воспитывающего партнера? - осведомился прокурор. - Того, кто подарил вам жизнь?
        - Нет, - ответил Кирилл, продолжая смотреть на судью. Обвинителя он подчеркнуто проигнорировал.
        - Вы сирота?
        - Нет, поскольку все воспитывающие партнеры были для меня родными людьми, близкими духовно и физически.
        - Сколько их у вас было?
        - С шести до четырнадцати лет я по очереди жил с двенадцатью партнерами, которых мне подбирала Служба ювенального распределения или предыдущие партнеры через онлайн-систему «Счастливый дом». В четырнадцать лет я получил право регистрации в системе и самостоятельно выбирал воспитывающих партнеров до достижения совершеннолетия. - Кирилл выдержал паузу, выслушивая подсказку адвоката, кивнул и продолжил: - Если обвинению интересно, среди тех, кого я выбирал в партнеры, были и женщины. Все они хорошо обо мне заботились.
        - А их мужья?
        - Вы имеете в виду их временных равноправных партнеров противоположного пола?
        - Полагаю, да, - не очень уверенно ответил прокурор.
        - У одной из женщин был такой партнер, но я его не интересовал. Он предпочитал проводить время или с женщиной, или с младшими воспитываемыми партнерами. - Заминка осталась позади. Кирилл обрел уверенность и, явно рисуясь, поинтересовался: - Если хотите, ваша честь, я могу рассказать об этом подробнее.
        Журналисты встретили предложение дружным, но негромким хихиканьем.
        - В подробностях нет нужды, - медленно ответил судья, потирая подбородок. - По большому счету меня интересовало одно: помните ли вы свою маму?
        - Как ты там оказалась, дура?
        - Оскорблять обязательно?
        - Учитывая обстоятельства…
        - Палыч, рот прикрыл, - жестко бросил Дохлый. После чего повернулся к Анне и соорудил на лице извиняющуюся улыбку: - Мой друг превосходный профессионал, но отсутствие у него воспитания - дополнительная плата, которую вам придется платить за сотрудничество. Или не придется: если Палыч вас достал, вы имеете право расторгнуть контракт прямо сейчас. В этом случае мы оставим за собой десять процентов от аванса за беспокойство, а остальную сумму я немедленно верну на ваш счет.
        Дохлый вел себя предельно вежливо, много улыбался, судя по косвенным признакам, был опытным ломщиком, рвущим любые сети на завтрак, однако Анне он почему-то нравился гораздо меньше напарника: хмурого, злого и грубого Палыча. Улыбчивый Дохлый казался легким, слишком веселым, а в Палыче чувствовались сила и несокрушимая уверенность - именно то сочетание, в котором молодая женщина нуждалась сейчас больше всего. И плевать на манеры.
        Поэтому Анна качнула головой, коротко отвечая на вопрос Дохлого, и вновь повернулась к его мрачному напарнику:
        - Я делала пересадку и не собиралась покидать аэропорт. Мне говорили, что такая схема безопасна.
        - Беременным здесь в принципе делать нечего.
        - Теперь я это знаю.
        Анна ожидала еще одной «дуры», но Палыч промолчал. То ли окрик Дохлого подействовал, то ли сжалился и не стал добивать попавшую в беду женщину.
        - К тому же срок был еще маленький…
        - Для них - очень удачный, - вздохнул Дохлый. - Семь месяцев - вполне можно рожать. Что, собственно, вы и сделали.
        - Я об этом не подумала.
        - Расскажи, как все было, - велел Палыч, оставив без внимания глупое замечение молодой женщины.
        Дохлый кивнул, показывая, что нужно подчиниться, и Анна приступила к рассказу, суть которого она излагала еще в самом первом письме наемникам.
        - Схватки начались в самолете. Врача на борту не оказалось, помогали только стюарды и какая-то женщина из пассажиров, так что я едва не умерла от страха, пока мы садились. Из аэропорта поехали в больницу, кстати, весьма неплохую, ухоженную… Явно частную. Я потом еще думала, что мне повезло со страховой компанией: обеспечили идеальные условия… - Ближе к концу короткого рассказа Анна стала сбиваться, было видно, что воспоминания о тех событиях даются ей крайне тяжело. - В «Скорой» мне стало совсем плохо, так что дальнейшее почти не помню, наверное, чем-то накачали. Но я родила, мой Костя появился на свет… Я помню его крик. Я помню его голос. Я могу узнать его голос…
        История прервалась коротким всхлипом, однако воды молодой женщине никто не предложил, теплого слова - тоже. Два человека, которых ей рекомендовал связанный с незаконным бизнесом одноклассник, молча ждали продолжения рассказа.
        - Когда я проснулась, они сказали, что он умер. Что мой Костя умер… У меня не было визы на пребывание, поэтому страховая немедленно отправила меня домой. - Анна тяжело вздохнула. - Сначала я ни о чем таком не думала, потом удивилась, что мне не переслали тело. Написала письмо. В страховой компании ответили, что Костю кремировали, я возмутилась, решила приехать, разобраться, но в консульском центре мне сказали, что я внесена в «черный список».
        - Причина?
        - Махинации со страховкой.
        - Ловко, - хмыкнул Дохлый.
        Заявление женщину покоробило, однако от комментариев она воздержалась.
        - От бабушки мне осталась квартира в центре столицы, я ее продала, а вырученные деньги потратила на фальшивые документы и ваш контракт.
        - Мы получили только аванс, - уточнил Дохлый.
        - У меня есть вся сумма.
        Одноклассник предупредил, что без денег наемники и пальцем не пошевелят. А они, эти самые ребята, назначившие встречу в маленькой квартирке на окраине города, стали для молодой женщины последней надеждой.
        - Сама зачем приехала? - грубо осведомился Палыч. - Ты понимаешь, что можешь помешать?
        - А вы понимаете, что мой сын может быть жив? - Анна вытряхнула из пачки длинную сигарету, щелкнула зажигалкой, глубоко затянулась, после чего продолжила: - И если он жив, я должна быть здесь. Я никому не верю, даже вам. Я хочу принимать участие в поисках. Я…
        - Где твой муж? - перебил женщину Палыч. - Ну, в смысле, отец ребенка. Где он?
        - Сбежал, когда узнал, что я забеременела.
        В принципе, любви там и не было, просто секс. И неожиданное решение Анны оставить последствия этого самого секса. На Гришу она обиды не держала и поддержки от него не ждала.
        - Родители?
        - Они ждут… Надеются. Как и я, надеются, что Костя жив. А он…
        - Мертвый, если судить по документам, - заметил ломщик.
        - Я хочу, чтобы вы проверили.
        - Как?
        - Не издевайся над девочкой, Дохлый, - хмуро велел Палыч. - Ты знаешь как: надо искать деньги. Это самый верный след.
        - То есть вы допускаете, что Костю могли похитить?
        Анна надеялась. Сама понимала, что вероятность благоприятного исхода мизерная, но надеялась. Верила. И потому она с такой радостью ухватилась за слова Палыча.
        - Тебя срисовали в самолете и подсыпали лошадиную дозу метилэргометрина или какой-нибудь другой дряни, чтобы вызвать преждевременные роды. Еда была со специями?
        - Кажется…
        - Туда и махнули.
        - Кто?
        - Кто-то из стюардов работает на «ангелов», - как маленькой, объяснил Палыч. - Они высматривают потенциальные цели и сообщают о них на землю.
        - Но зачем?
        - Вариантов много, - развел руками Дохлый. - Например, подсуетился коммерческий детдом.
        - Все равно не понимаю, - растерялась Анна. - Объясните, пожалуйста.
        - Если коммерческий детский дом заявит, что ему на крыльцо подкинули младенца, то он автоматически получает дотацию из казны - четыреста тысяч в год.
        - Ого! - не сдержался Палыч. - Четыреста штук? Я думал, меньше.
        - Четыреста.
        - Почему, в таком случае, мы занимаемся всякой ерундой?
        Сначала Анна вздрогнула и лишь через секунду поняла, что хмурый наемник шутит. Однако Дохлый ответил напарнику предельно серьезно:
        - Потому что мы не хотим воровать детей в роддомах, или подкупать судей, чтобы они отнимали детей у иностранцев, или подкупать полицейских, чтобы они забирали детей у нелегалов, или подкупать чиновников, чтобы они…
        - Можешь не продолжать. Я лучше буду убивать взрослых, чем делать деньги на детях. - Палыч посмотрел на Анну и мрачно произнес: - Обычно на этих словах гражданские осведомляются насчет моей совести.
        - У меня украли ребенка, - жестко напомнила женщина, сдавливая окурок в пепельнице. - И если тебе понадобится убить, чтобы его вернуть, я хочу, чтобы ты убил. Если в какой-то момент ты решишь, что нужно убить еще, а моего взноса недостаточно, я продам вторую квартиру, продам все, что у меня есть, продамся в рабство, но заплачу тебе, и ты убьешь столько людей, сколько нужно для освобождения моего сына. - Она помолчала, после чего негромко спросила: - Нет желания осведомиться насчет моей совести?
        Ответом стала улыбка.
        - Без дополнительной платы, - спокойно произнес Палыч, которому очень понравилось услышанное. - Я верну тебе сына без дополнительной платы и убью столько людей, сколько понадобится. - Помолчал и веско добавил: - Даю слово.
        - Пожалуйста, объясните суду, что вы имели в виду.
        Падда скривился, проклиная в душе длинный язык тупого клиента, но тут же вскочил на ноги и попытался сгладить ситуацию:
        - Ваша честь, обращаю ваше внимание, что данное высказывание стало следствием тяжелейшего эмоционального состояния, в котором мой клиент пребывает несколько последних недель, и…
        - Ваш клиент только что заявил, что его преследование вызвано ненавистью, которую к нему испытывают окружающие, - мягко напомнил судья. - Заявление весьма жесткое, я бы даже назвал его вызывающим и содержащим признаки неуважения к суду. Потому я хочу, чтобы господин Раков конкретизировал обвинения.
        - Ваша честь, я уверен, что мой клиент случайно использовал столь сильное определение…
        - Нас ненавидят, - громко произнес Кирилл. - Я чувствую это каждой своей клеточкой.
        Сейчас он не собирался внимать доводам рассудка, точнее, адвоката. Раков решил высказаться.
        - За что вас ненавидят? - уточнил судья.
        Присяжные навострили уши. Прокурор, за которого говорливый обвиняемый делал половину дела, довольно усмехнулся.
        - Нас ненавидят за то, что мы другие. Не такие как все. Не из стада. И нам не могут этого простить, - громко заявил Кирилл. - Нас ненавидят за то, что мы свободны, что отвергаем ваши глупые ограничения и тупое понятие ответственности. За то, что каждый из нас живет так, как ему нравится. Мы свободны, мы - личности, мы живем для себя и наслаждаемся жизнью!
        - Кто вас ненавидит?
        - Вы все. Я читаю ненависть в ваших глазах. Злобу. Превосходство. Вы трахаете ваших тупых телок, они выдавливают из себя уродов, которых вы мечтаете превратить в свое подобие, не позволяя им прикоснуться к настоящей жизни. Вы смотрите на нас как фашисты только из-за того, что мы другие. Мы гордые. Мы - личности. Каждый из нас - личность. Я до сих пор с умилением вспоминаю то невероятное ощущение любви и сопричастности, которое охватило меня на слете «Человек будущего». Мы стояли на Олимпийском стадионе и пели «I will survive», мы были такими разными, такими непохожими, но мы были вместе. Сто тысяч независимых личностей, стоящих плечом к плечу. Полное единение, которое никогда не испытать вам - оболваненным членам тупого стада.
        - Кого именно вы имеете в виду? - кротко осведомился судья.
        Отчаявшийся Падда ткнул подзащитного в бок, но попытка заставить Кирилла умолкнуть не увенчалась успехом.
        - Я приехал из другой страны, из другого общества. Я приехал оттуда, где уважаются права личности и свобода самовыражения. И я требую соблюдать мои права в полной мере.
        - Вы понимаете, что нарушили законы нашей страны? - негромко осведомился судья.
        - Они несовершенны! Они не соответствуют моему взгляду на мир и потому абсурдны! Ваши законы должны быть такими же, как наши. Я требую справедливого суда в своей юрисдикции! Я хочу чтобы меня экстрадировали, или выслали, или как у вас, тупых дикарей, это называется…
        Адвокат рванул разошедшегося Кирилла в кресло и почти закричал:
        - Ваша честь, мы явно имеем дело с нервным срывом! Защита настаивает на перерыве!
        - Я взломал базу Ювенальной жандармерии и проверил отчеты, - сообщил сидящий за рулем Дохлый. - К сожалению, в интересующий нас период времени ни один из коммерческих детдомов не сообщал о неожиданно появившемся младенце.
        - Что это значит? - ахнула Анна. - То есть Костя… То есть он…
        - Успокойся, - грубо велел Палыч. - Если ты меня доведешь своими воплями, я тебя выкину из машины и больше никуда не возьму.
        Женщина испуганно ойкнула.
        - Похищение для перепродажи в коммерческий детский дом было лишь одной из возможных версий, - поспешил с уточнениями Дохлый. - Костю могли похитить на замену, если, предположим, у какой-то пары умер младший воспитываемый партнер.
        - То есть Костя мог оказаться в какой-то семье?
        - Здесь не принято говорить «семья», - буркнул Палыч. - Временное условно-равноправное партнерство взаимной любви и счастья.
        - Это как? - не поняла Анна.
        - Лучше тебе не знать.
        - Костя маленький, так что пока ему ничего не грозит, - вздохнул Дохлый. - Но с января они отменяют возраст осмысленного добровольного согласия, потому что считается, что на современном этапе партнерства по определению несут любовь и счастье.
        Полностью осознать фразу ломщика молодая женщина не сумела, однако ключевую мысль поняла и уточнила:
        - А каков сейчас возраст добровольного согласия?
        - Три года.
        - Боже!
        - Успокойся! - резанул Палыч. - До января Косте ничего не грозит, люди тут законопослушны.
        «С такими-то законами…»
        - Поскольку с детдомом не выгорело, мы пошли по следу денег, - продолжил Дохлый, плавно заводя автомобиль в довольно темный переулок. - Я изучил финансовые дела сотрудников клиники, в которой ты рожала, и выяснил, что через два дня после объявления о смерти Кости на счет главной медсестры, госпожи Кулечкиной, поступило двадцать тысяч. И точно такая же сумма поступила ей три недели назад, после того, как в клинике умер еще один малыш.
        - Маму того парня тоже сняли с самолета, так что мы явно имеем дело с системой, - вставил свое слово Палыч. - Самым правильным было бы установить слежку и ненавязчиво выяснить круг знакомств этой Кулечкиной, но у нас банально нет времени.
        - Вы боитесь, что Костю спрячут так, что мы его не найдем? - с тревогой спросила Анна.
        И ошиблась.
        - Со дня на день Миграционное бюро обновит коды, и твоя фальшивая виза полетит к чертям собачьим, - угрюмо поведал наемник. - Тебя накроет первый же уличный сканнер.
        - Пусть высылают, - отмахнулась женщина. - Главное - найти Костю.
        - Анна, поскольку ты в «черном списке», то, попавшись на подделке документов, получишь не меньше семи лет, - объяснил Дохлый. - А те красивые тюрьмы, которые показывают в документальных передачах, предназначены для граждан.
        - Ты же иностранка, к тому же - молодая, здоровая баба, и скорее всего свой срок будешь мотать на ферме принудительного суррогатного материнства.
        - Есть и такие? - изумилась Анна.
        - Говорят, - равнодушно ответил Палыч. И открыл автомобильную дверцу: - Дохлый, ты на шухере.
        - Удачи.
        - Спасибо, - с чувством произнесла молодая женщина, выходя из машины вслед за наемником. - Спасибо…
        Но уже через пять минут поняла, что удача сегодня требовалась не только им, но и полной, еще не старой женщине с грубым, словно сложенным из булыжников лицом.
        Однако обстоятельства складывались так, что повезти должно было кому-то одному: или им, или ей.
        Щелк!
        Выламывать дверь Палыч не стал, давить на кнопку звонка - тоже, воспользовался хитрым приборчиком, который заставил электронный замок квартиры издать громкое - щелк! - вихрем ворвался внутрь, стащил ошарашенную женщину с дивана, придавил коленом к полу и грубо ударил в скулу.
        Хрясь!
        Приглушенный стон, еще один удар и негромкое:
        - Дверь, дура!
        Аня послушно вернулась в коридор, закрыла входную дверь, а когда снова оказалась в комнате, главная медсестра уже оказалась связанной и с кляпом во рту.
        - Соседи?
        - Все тихо.
        - Очень хорошо. - Палыч повернулся к перепуганной медсестре и… И неожиданно улыбнулся ей. Широко, дружески и очень-очень обаятельно улыбнулся. Анна и представить не могла, что желчный и грубый наемник способен на такую улыбку. - Мы из налоговой инспекции, госпожа Кулечкина, мы навели справки и с удивлением узнали, что вы частенько получаете крупные суммы денег с анонимного счета. - Пауза, чтобы до связанной хозяйки лучше дошел вопрос. - Но не волнуйтесь: спрашивать за что приходят деньги, мы не станем, мы знаем, что вы - «ангел». Мы хотим выяснить, кто вам платит. Вы скажете?
        На мгновение в глазах медсестры появилось сомнение - несмотря на страх и боль в разбитой скуле, она прекрасно понимала, о чем говорит Палыч, - но уже через секунду решение было принято и Кулечкина отрицательно качнула головой.
        - Вы ставите меня в неловкое положение, - произнес наемник, демонстрируя медсестре весьма неприятную мимическую игру: широкая дружеская улыбка стала медленно превращаться в очень холодный, жесткий и обещающий сильную боль оскал. - Девушка, которую вы видите рядом со мной и которую, возможно, узнали, - одна из ваших жертв. Я обещал ей помочь в возвращении сына, а вы, госпожа Кулечкина, мешаете мне исполнить взятые обязательства. Я очень прошу вас еще раз взвесить все факты и назвать мне имя.
        На этот раз не было даже секундной задержки: медсестра резко качнула головой, ясно давая понять, что неизвестного делового партнера она боится гораздо больше вломившегося в квартиру наемника.
        - Жаль, - подвел итог Палыч и хмуро приказал: - Анна, выйди вон.
        - В коридор?
        - Нет, из квартиры. - Наемник поразмыслил и добавил: - Спустись к Дохлому и не возвращайся.
        Она догадалась, чем вызвано требование, но попыталась его оспорить:
        - Я хочу знать, что она скажет!
        - Я передам в точности.
        - Палыч!
        - Пошла вон, дура!
        Молодая женщина еще не слышала от наемника настолько злого окрика, а потому сочла за благо подчиниться и быстро покинула комнату. Еще через пару секунд хлопнула входная дверь.
        - Знаете, госпожа Кулечкина, Анна - удивительный человек. - Добившись желаемого от клиентки, Палыч вернулся к мягкому, слегка вальяжному тону. - Одно ее присутствие заставляет меня чувствовать себя грязным, но меня это устраивает. Вы, наверное, удивились, госпожа Кулечкина, но меня это действительно устраивает, потому что, чувствуя себя грязным, я понимаю, что мне не все равно. Впервые за много лет мне не все равно. Я воспринимаю заключенный с Анной контракт как глубоко личный и потому очень важный. Он меня задел, госпожа Кулечкина, напомнил, что я все еще человек. Это очень важно… не знаю, поймете ли вы, но когда я осознал, что снова могу чувствовать, я едва не расплакался… Хотя обычно плачут те, кто мешает мне исполнить принятые обязательства. - Проникновенная речь закончилась так же неожиданно, как началась. Палыч извлек из внутреннего кармана куртки кожаный футляр с тонкими, блестящими и очень-очень острыми инструментами, подтянул рукава, взял в правую руку нечто напоминающее скальпель и деловито произнес: - Если крепко стискивать зубы, боль будет чувствоваться не так сильно. Когда же станет
совсем плохо - кивните, я вытащу кляп, вы назовете имя и обретете долгожданный покой. - Пауза. - И не думайте, что сможете терпеть до смерти: я - профессионал, и вы не умрете, пока не скажете, кому отдали ребенка.
        - Следствием установлено, что Кирилл Раков, вступив в предварительный сговор с гражданкой Шаровой, приобрел у нее ребенка мужского пола, ориентировочно десяти-двенадцати месяцев от роду, неизвестного происхождения. Генетическая экспертиза показала, что ребенок не является родственником гражданки Шаровой. Документы на вывоз ребенка за пределы страны были изготовлены заранее, что свидетельствует о преднамеренности действий господина Ракова…
        - Протестую, ваша честь! - взвился Падда. - Обвинение оперирует выводами, а не фактами.
        - Протест поддержан.
        - Мой клиент сообщил суду, что документы на вывоз ребенка готовила Шарова, - развил успех адвокат.
        - Бездоказательно, - отбрил прокурор.
        - Как и ваше заявление.
        - Все знают, что господин Раков - «ангел»!
        - Кто? - не понял судья.
        - Так называют торговцев детьми, ваша честь.
        - Советник?
        - Наглая ложь, - тут же отозвался Падда. - Наглая ложь, призванная опорочить моего клиента в глазах присяжных. Ваша честь, я настаиваю…
        - Тихо! - Судья стукнул молотком, после чего осведомился: - У защиты есть доказательства подготовки документов госпожой Шаровой?
        - Нет, ваша честь, - сообщил обвинитель.
        - Не вас спрашивают, - осадил прокурора Падда, после чего повернулся к судье и с приятной улыбкой сообщил: - Нет, ваша честь.
        - Вопрос о происхождении документов более не рассматривается, - постановил судья и кивнул прокурору: - Продолжайте.
        - Спасибо, ваша честь. - Обвинитель бросил на Падду уничижительный взгляд и вновь обратился к документам. - Следствием достоверно установлено и доказано, что господин Раков передал госпоже Шаровой деньги в уплату за ребенка, которого он планировал вывезти за пределы страны под видом своего сына.
        - Я хотел для него лучшей доли! - не сдержался Кирилл.
        - К порядку, - машинально рявкнул пристав.
        - Молчи! - Адвокат попытался усадить вскочившего клиента на место.
        - Пусть продолжает, - негромко распорядился судья, удобнее устраиваясь в кресле.
        - Но ваша честь…
        - Свободный человек имеет право жить в свободной стране!
        Журналисты торопливо зачирикали в блокнотах. Они поняли, что пришло время очередного громкого выступления, и не хотели пропустить ни слова.
        - Вы растите рабов! Догматиков! Послушных исполнителей, не способных самостоятельно мыслить! Ваша система - дремучее средневековье! Ваша церковь - сборище беспощадных фанатиков! Ваша вера - насилие! Вы не знаете, что такое свобода и любовь, и не позволяете этому несчастному ребенку оказаться в счастливом мире! Вы не жалеете меня, так пожалейте ребенка! А я готов отправиться за свои убеждения в Сибирь!
        Корреспонденты разразились сдержанными аплодисментами. Падда сокрушенно покачал головой, присяжные принялись шепотом обмениваться впечатлениями, а довольный прокурор что-то приказал помощнику.
        - Вы закончили? - осведомился судья.
        - Пока - да, - гордо ответил Раков.
        Однако вернуться в кресло ему не позволили.
        - В таком случае, ответьте, пожалуйста на вопрос: во сколько лет состоялся ваш первый сексуальный контакт?
        Зал притих.
        - Какое это имеет значение? - неуверенно осведомился Кирилл.
        - Я позволил вам выступить, а теперь хочу, чтобы вы ответили на простой вопрос, который вряд ли является постыдным в вашей системе… гм… моральных ценностей. Отказ будет рассмотрен как неуважение к суду, и вы лишитесь слова до конца процесса. - Судья выдержал паузу. - Вам повторить вопрос?
        Тишина.
        - Сколько вам было лет во время первого сексуального контакта?
        - Пять, - едва слышно произнес Кирилл.
        И отвернулся.
        - Впервые у нас?
        - Новичков нетрудно вычислить, - смущенно улыбнулся Палыч.
        Еще один открывшийся Анне талант наемника: он превосходно играл, блестяще изображая любые эмоции.
        - Очень легко, - подтвердил метрдотель. И тут же продолжил: - Кто-то рекомендовал вам наш клуб?
        - Нет, - качнул головой наемник. - Мы много слышали о подобных заведениях, но долго не могли решиться зайти.
        - Слишком необычно? - Менеджер бросил быстрый взгляд на Анну, которая уверенно справлялась с ролью не очень продвинутой, но вполне современной женщины, жаждущей порвать с пошлостью устаревшей морали.
        - Полагаю, нас сдерживали остатки глупых предрассудков, - негромко произнес Палыч. - Но с каждым днем мысль заглянуть к вам становилась все более и более…
        - Интригующей.
        - Скорее, навязчивой. В последнее время мы с Ритой практически не говорили ни о чем другом. Нам очень хотелось…
        - Попробовать.
        - А тут как раз подоспела годовщина нашего знакомства. - Палыч бросил на молодую женщину влюбленный взгляд. - Мы еще не заключили даже временного партнерства, но не против добавить в отношения немного романтики. Такого, знаете, пиратства.
        - Это очаровательно.
        - У вас красивая улыбка.
        Метрдотель ответил наемнику не очень долгим, но много чего обещающим взглядом, после чего вернулся к делам:
        - Надеюсь вы понимаете, что у нас абсолютно легальный бизнес? Клуб «Капитан Кук» является одним из старейших заведений подобного рода в городе, мы зарегистрированы в муниципалитете и платим все полагающиеся налоги.
        - Мы с Ритой не посещаем сомнительные места.
        - Прекрасное правило. - Метрдотель ненавязчиво накрыл ладонью руку Палыча. В ответ мускулистый наемник выдал очередную дозу обаяния. - Мы гарантируем чистоту и здоровье своих временных сотрудников, гарантируем, что все они - добровольцы, у нас с этим строго. И гарантируем, что процедура отделения происходит совершенно безболезненно. - Не отпуская Палыча, метрдотель послал томный взгляд Анне. Женщина ответила игривой улыбкой. - На сколько персон планируется пиршество?
        - Мы хотели посидеть вдвоем. При свечах.
        - Как в кино, - добавила Анна.
        - Тогда вам лучше ограничиться рукой, - посоветовал метрдотель. - А для первого раза я рекомендовал бы запечь ее с сыром и прованскими травами. Блюдо на двоих подается с молодым картофелем и спаржей.
        - Вино?
        - Некоторые знатоки уверяют, что к руке идеально красное сицилийское, но лично я посоветовал бы шардоне. Оно идеально для первого раза, поскольку превосходно оттеняет необычный вкус блюда.
        - Вы нас уговорили.
        - Я не прощаюсь.
        Метрдотель пожал руку наемника, улыбнулся Анне и, чуть пританцовывая, отправился распорядиться.
        - Меня сейчас стошнит, - прошептала женщина.
        - Прекрасно тебя понимаю.
        Они выглядели согласно легенде: парочка из среднего класса. Одежда не дорогая, но с претензией, не самая дешевая бижутерия у Анны, не самые дешевые часы у Палыча. Они казались заурядными посетителями, обменивающимися впечатлениями от необычного заведения, и в какой-то мере так оно и было.
        - Я не верю, что все это происходит на самом деле. Не верю… не могу поверить, что подобное возможно. Они едят друг друга! И платят налоги!
        - Официально к ним не придраться, - угрюмо произнес Палыч, стараясь говорить едва различимым шепотом. - Все местные «добровольцы» или мигранты, или нищие, они подписывают контракт…
        - Я не верю, что люди едят других людей. Приходят в ресторан, заказывают чью-то руку, или ногу… - А в следующее мгновение Анну перекосило: до нее дошло то, о чем Палыч запрещал себе думать с тех самых пор, как узнал, какой именно клуб принадлежит Иксуеву, на которого перед смертью указала старшая медсестра. - А не может получиться так, что Костю купили… - У молодой женщины перехватило дыхание. - Что Костю купили для…
        Она представила блюдо, на котором покоится аккуратно поджаренный ребенок, обложенный молодым картофелем и спаржей, представила лощеного метрдотеля, с улыбочкой предлагающего дорогим гостям бутылку белого, представила, как умелый официант начинает разделку блюда…
        Видение оказалось настолько ярким и ужасным, что Анна не сразу поняла, о чем говорит наемник.
        - Здесь все помешаны на выгоде, а младенец стоит гораздо больше, чем самое дорогое блюдо, - с уверенностью, которой у него в действительности не было, произнес мужчина. - К тому же Иксуев постоянно покупал у Кулечкиной младенцев, что косвенно свидетельствует о наличии канала сбыта.
        «Надеюсь, не через кухню…»
        Медсестра клялась, что Иксуев детей не ест, во всяком случае, не всех, а устраивает им фальшивые метрики от суррогатных матерей и перепродает «абсолютам» - безбашенным приверженцам полной свободы, которые пока не обзавелись серьезным лобби в парламенте, а потому не имели доступа к системе «Счастливый дом».
        Из-за наличия метрики Дохлый и не смог вычислить Костю - не знал, кого искать, а потому выйти на след ребенка можно было только с помощью организатора преступления.
        - Как ты собираешься добраться до Иксуева? - поинтересовалась женщина, отворачиваясь от соседнего столика, на который как раз выставили жареные уши с медом. - Это его заведение, и тут его охрана.
        Ответить наемник не успел.
        - А он сам до вас доберется, - весело произнес остановившийся у столика губастый мужчина.
        - Что?
        - Как?
        - Дерьмо!
        - Вот именно, Палыч, - дерьмо, - поддержал наемника мужчина. - Но самое дерьмо случится в том случае, если ты потянешься за оружием. Мы поняли друг друга?
        За спиной Иксуева высились две скалы, два мордоворота с пистолетами в наплечных кобурах, а потому пришлось смириться:
        - Да.
        Легенда провалилась, и Палыч вернулся к привычной мрачности.
        - Не слышу.
        - Да, мы друг друга поняли.
        - В таком случае, прошу в отдельный кабинет, - гостеприимно предложил губастый владелец заведения. - Он у меня звуконепроницаемый, так что честные посетители не услышат ни гребаного слова из нашей прелюбопытной беседы. - И после паузы добавил: - Даже если в процессе диалога я включу бензопилу.
        Анна побелела.
        Один из охранников вытащил у Палыча пистолет, второй «помог» подняться женщине, и меньше чем через минуту «гости» и хозяева оказались в небольшой комнате, где за ненакрытым столиком сидел толстый, практически лысый мужчина в расстегнутой до пупа рубашке, льняных брюках и сандалиях на босу ногу. Явление Палыча и Анны толстого не обрадовало, было видно, что он воспринимает их как досадную случайность.
        - Зачем сюда?
        - А куда еще?
        Губастый усадил «гостей», сам расположился напротив, широко улыбнулся, явно наслаждаясь каждой секундой происходящего, после чего негромко произнес:
        - Палыч, я пробил тебя по своим каналам и сильно удивился: вы с Дохлым - мелкие, предельно осторожные бандиты, какого черта вас понесло в серьезные дела?
        - А когда это дело успело стать серьезным? - Наемник превосходно изобразил искреннее удивление.
        - В тот самый миг, когда девочка сказала тебе, что ищет ребенка, - объяснил Иксуев.
        - Тогда и следовало послать ее, - нравоучительно добавил толстый.
        - Права сирот защищает Комиссия по вопросам детского счастья, а это очень серьезно, - продолжил Иксуев. - Наше общество, как ты наверняка помнишь, делает все для радости младших партнеров и жестоко наказывает тех, кто пытается их этой самой радости лишить. Хочешь прокатиться в ювенальную жандармерию? В качестве клиента? Мой хороший друг Серж легко устроит тебе экскурсию.
        - Без имен, - попросил толстый.
        - Не волнуйся, дружище, - утешил приятеля Иксуев. - Перед тобой не люди, а суповые наборы, они никому ничего не скажут.
        Тот, кого владелец заведения назвал Сержем, прищурился на задохнувшуюся от ужаса Анну и причмокнул губами.
        - Мы раньше не встречались, - хрипло произнес Палыч, пронзительно глядя на Иксуева. - Как ты понял, что я пришел за тобой?
        - Я осторожен и храню физиономии всех, кто был так или иначе причастен к моему бизнесу. Как только твоя корова переступила порог «Капитана Кука», сработала система предупреждения, и ваша операция закончилась не начавшись.
        Наемник покосился на женщину:
        - Я ведь говорил, что тебе тут нечего делать.
        - Где мой сын? - не выдержала Анна. - Ты купил моего сына! Куда ты его дел?!
        - Того сладенького? - с издевкой осведомился Иксуев. - Мяса мало, но оно очень нежное?
        - Нет! - взвыла женщина. - Нет!!
        - Видел, как она вздрогнула? - Губастый толкнул локтем толстого. - Смешно… Нормальные бабы давно забили на все эти тупые чувства, а тут они во всей красе.
        - Ты не съел его! Я знаю! Я чувствую, что Костя жив!
        - Не волнуйся, корова, младенцев мы едим редко…
        - Потому что живыми они стоят дороже, - вздохнул Серж.
        - Мы подобрали твоему ублюдку прелестную пару: мой бывший любовник с двумя своими мужьями. У Фридриха сейчас такой возраст - хочется с кем-нибудь возиться, нянчиться, целовать без последствий, но месяцев через восемь-десять ему это надоест, и младенец окажется в «Счастливом доме» или у «абсолютов». - Вдоволь поизмывавшись над женщиной, Иксуев повернулся к наемнику: - Скажи, в жизни твой напарник такой же тощий, как на фотографиях? Если да, то предлагать его гостям - только позориться. Вот на тебе мяса много, и внутри…
        - Потроха… - с вожделением протянул толстый.
        - Точно! - «вспомнил» губастый. - Если с Дохлого будет мало мяса, доберем другим продуктом. - И потрепал приятеля по плечу: - Кстати, ты не хочешь трахнуть корову? Не забыл, как это делается?
        - Говорят, если их как следует вздуть перед свежеванием, то мясо получается особенно нежным. - Серж оценивающе оглядел сжавшуюся Анну, после чего икнул: - Давай трахнем.
        - И Палыча тоже.
        - Мужиков, вроде, надо избивать?
        - Изобьем после, одно другому не мешает.
        - Логично.
        - Кто начнет?
        Никто.
        В смысле - не получилось.
        Ни изнасиловать, ни избить - ничего не получилось, потому что Аня совершила подвиг. Маленький, но очень нужный подвиг. Совершила по наитию, потому что ни о чем они с Палычем не договаривались, просто женщина поняла, что должна сделать. Или же потому что не выдержала, потому что внезапно решила покончить с издевательствами Иксуева и толстого жандарма, не доводя дело до обещанных пыток.
        Не имеет значения, почему Аня это сделала, потому что значение имеют исключительно дела.
        Поступки.
        А поступок был таким: молодая женщина бросилась на охранников. В какой-то момент мордовороты расслабились, оказались рядом, даже пистолеты опустили, перестав удерживать пленников на мушке, и Аня поняла, что способна подарить Палычу несколько бесценных секунд. И бросилась, перекрывая своим телом линию огня.
        Бросилась, сделав самую высокую в жизни ставку: все на «зеро», на мрачного наемника, который постоянно называл ее дурой. Ставка абсолютно на все. Больше не будет.
        Раз!
        Первая секунда. Крик. Движение. Оторопь у мордоворотов. Все понявший Палыч движется в противоположном направлении, к стулу Сержа, на спинку которого толстяк повесил кобуру с «береттой». И прежде, чем жандарм осознаёт происходящее, правая рука наемника ложится на рукоять.
        Два!
        Вторая секунда. Выстрел. Но только один, потому что не каждый охранник достоин высокой зарплаты. Выстрел, но только один, и поэтому Аня продолжает движение. Палыч выхватывает оружие.
        Три!
        Третья секунда, и четыре выстрела сливаются в один протяжный грохот. Две пули Анне, обе в грудь, обе рвут плоть и ломают кости. Останавливают. Швыряют на пол. Убивают. Две пули, но именно за ними Анна и бросалась. Их ловила, на них соглашалась, потому что знала… Две следующие пули вылетают из «беретты». Одна, а вторая следует за ней так быстро, что кажется - грохот случился лишь раз. Две пули Палыча попадают точно в цель, разносят мордоворотам головы, но наемник не следит за результатом. Он уже повернулся, и следующая пуля летит в живот толстого Сержа, туда, где жандарм любил переваривать людей. Еще через мгновение рукоять опускается на голову перепуганного Иксуева, вышибая из губастого сознание, а затем Палыч бросается к лежащей на полу женщине, кричит, хватает за плечи, переворачивает, снова кричит, смотрит в затухающие глаза и слышит едва различимый шепот:
        - Ты обещал…
        И все ушли.
        Услышали от присяжных: «Виновен!», услышали от судьи: «Двадцать лет каторжных работ», и ушли. Кто-то делился впечатлениями в социальной сети, кто-то куда-то звонил, а кто-то, в основном - журналисты, пытался прорваться к выкрикивающему грязные ругательства Кириллу. Зал опустел, коридор, напротив, наполнился, и лишь два человека не спешили на публику.
        Расстроенный Падда бездумно крутил в руке телефон. Довольный прокурор делал вид что разбирается в бумагах. Победитель и проигравший.
        - Двадцать лет, конечно, перебор, - кашлянув, произнес обвинитель. - Но это Павлов, он за торговлю детьми меньше не дает.
        - На апелляции скостим до десятки, - почти равнодушно отозвался адвокат. - Через семь лет выйдет по УДО за хорошее поведение.
        - Тебя это устраивает?
        - Я знаю, что так будет.
        И снова - пауза. И снова никто никуда не идет. Дверь закрыта, приставы знают обоих и доверяют им, так что разговору никто не мешает.
        - Ты почему Павлову отвод не дал? - поинтересовался прокурор.
        - А зачем?
        Зачем портить репутацию, рассказывая широкой публике и журналистам, что в детстве судью похитили, почти включили в систему «Счастливый дом» и лишь благодаря самопожертвованию матери мальчика удалось вернуть домой. Зачем ворошить прошлое? Эта история никого не касается. Это - личное дело и личная боль Константина Павлова, и никто не имел права поминать имя его матери.
        - Я эту историю не хуже тебя знаю, - пробормотал Падда, засовывая телефон в карман. - Но будь я проклят, если использую ее для спасения «ангела». - Помолчал и уверенно повторил: - Будь я проклят.
        «За день до своего рождения ребенок спросил у Бога:
        - Говорят, завтра я отправлюсь на Землю. Как же я буду жить там, ведь я так мал и беззащитен?
        Бог ответил:
        - Рядом всегда будет ангел, который позаботится о тебе.
        Ребенок задумался, затем спросил снова:
        - Здесь, на Небесах, я лишь пою и смеюсь, этого мне достаточно для счастья. Но как будет на Земле?
        Бог ответил:
        - Твой ангел будет петь и улыбаться, ты почувствуешь его любовь и будешь счастлив.
        - Но как я пойму его, ведь я не знаю его языка? - спросил ребенок, пристально глядя на Бога. - А что мне делать, если я захочу обратиться к Тебе?
        Бог мягко прикоснулся к детской головке и сказал:
        - Твой ангел обучит тебя говорить и молиться. И я обязательно услышу тебя.
        - Я боюсь, ведь на Земле есть зло.
        - Твой ангел будет защищать тебя и если понадобится - отдаст за тебя жизнь.
        - Но как я узнаю своего ангела? Как его зовут?
        Бог мягко улыбнулся и вновь прикоснулся к голове ребенка:
        - Имя не имеет значения. Ты будешь называть его Мама».