Библиотека / Фантастика / Русские Авторы / ЛМНОПР / Панов Вадим / Герметикон : " №05 Сокровища Чистого Разума " - читать онлайн

Сохранить .
Сокровища чистого разума Вадим Юрьевич Панов
        Герметикон #5
        Среди планет Герметикона одной из самых страшных и кровавых вот уже двадцать с лишним лет считается Менсала. Сочащаяся болью, переполненная смертью. Богатство Менсалы стало ее проклятием, мир - войной, а страх и ненависть - девизом. Но именно здесь, вдали от всех, в полнейшей тайне, инженер Холь решил провести испытания своего невероятного изобретения.
        И надо же такому случиться, что именно на Менсалу судьба забросила Павла Гатова и Андреаса О. Мерсу, за которыми вели охоту и галаниты, и местные бандиты, и старый знакомый Руди Йорчик…
        Вадим Панов
        Сокровища чистого разума
        Панов В.
        

* * *
        Пролог,
        в котором инженер Алоиз Холь становится первым
        Весь Герметикон знает, что такое Пустота.
        Ни один человек во всем Герметиконе понятия не имеет, что такое Пустота.
        Так было всегда и так, наверное, скоро не будет - ведь наука идет вперёд, - но пока Пустота являет собой великую тайну.
        Что она? Пространство? Время? Прочнейший барьер или дырка в заборе? Мир? Отсутствие мира? Философы задавались вопросом: Пустота первозданна или же бессмысленна? Мёртвая или скрывающая жизнь? Дикая или разумная? Поэты искали соль её, представляя то Хаосом, то Высшим Порядком, недоступным пониманию простых смертных. А вот для прагматичных цепарей Пустота всегда была дорогой, пройденным или непройденным путём, а ещё - преодолением.
        Именно так: преодолением.
        Пустота заполняла огромные расстояния, отделяющие миры друг от друга, но цеппели покрывали их за считаные минуты. Или не покрывали, потому что Пустота не стеснялась брать кровавый налог за удивительную возможность прыгать от звезды к звезде. И именно поэтому Пустота была для цепарей Преодолением, короткой, но ожесточённой схваткой с тем, чего нет, ради того, чтобы сделать шаг. Преодолением себя, потому что ощущение Бесконечности, прячущейся за хрупкой обшивкой цеппелей, с головой накрывало путешественников невообразимым ужасом. Преодолением железа, потому что сверхнадёжные, не дающие сбоев астринги соседствовали с обыкновенной техникой и помещались внутри капризных цеппелей, корпус которых могло попросту разорвать действующими в переходе силами. Преодолением страшных Знаков, способных свести с ума, а то и уничтожить и экипаж, и корабль.
        Преодолением всего.
        Каждый переход - а ежедневно их в Герметиконе совершались тысячи - становился для цепарей и пассажиров игрой по самой высокой ставке, и потому вызывал изумление тот факт, что целенаправленным, систематическим изучением Пустоты занималось мизерное число энтузиастов от науки. Словно крупнейшие университеты сговорились не обращать внимания на то, чего якобы нет. Словно не волновала и не вдохновляла их Великая Пустошь, пронзённая стрелами межпланетных переходов.
        Словно не имела она значения.
        Лучше всех в Герметиконе Пустоту знали астрологи - штурманы цеппелей и пилоты астрингов, - ведущие своих спутников от звезды к звезде. Астрологи видели то, что остальные лишь ощущали, бесстрашно ныряли в Пустоту, пропитывались ею и… и потому, наверное, пятая часть из них кончала жизнь самоубийством в течение первой полусотни переходов. Остальные держались, однако зачастую общаться с ними могли исключительно коллеги - слишком уж прихотливыми и неясными становились мысли пилотов Пустоты, слишком похожими на бред… Но самое главное заключалось в том, что, даже проваливаясь в Пустоту, астрологи оставались внутри цеппелей, пропитывались ею, но не осязали, и именно этот факт категорически не устраивал Алоиза Холя, именно это обстоятельство знаменитый луегарский инженер вознамерился победить.
        - Ещё не поздно взять назад.
        - Ни за что!
        - Упрямец.
        - Да, это так, Вениамин, и я этим горжусь.
        Невысокий, бритый наголо мужчина с маленьким и довольно красивым для мужчины лицом, которое окаймляла короткая густая борода, покачал головой, однако настаивать не стал, знал, что бесполезно. Особенно сейчас бесполезно, когда до начала эксперимента оставались считаные минуты. При этом Вениамин искренне не понимал, зачем взрослый, не поймавший Знак мужчина собирается самолично идти в Пустоту, вместо того чтобы отправить в столь рискованное предприятие помощников. Не понимал, но давно решил для себя, что Холь слегка чокнутый, и тем объяснял многие поступки инженера.
        - Но я считаю своё упрямство настойчивостью.
        Бородач скорчил быструю гримасу, как будто произнёс отчётливо: «Я сделал всё, что мог», и шагнул в сторону, уступив место ослепительно красивой женщине лет двадцати двух - двадцати трёх, не более, с густыми каштановыми волосами и огромными зелёными глазами.
        - Алоиз, пожалуйста… - Артемида Холь верила в мужа, но полностью разделяла мнение Вениамина насчёт правильного использования помощников. - Подумай, что ты значишь для науки.
        - Дорогая, уже слишком поздно.
        - Я говорила с астрологом: мы можем перенести старт на два часа. За это время ты сможешь подогнать костюм под размер Тогледо…
        - Не вижу необходимости.
        - Ты сильно рискуешь.
        - Не более, чем все мы, отправляясь в переход. К тому же не будем забывать, что с технической точки зрения я остаюсь на корабле.
        - Алоиз!
        Нервные нотки в голосе жены подействовали: инженер прервал своё занятие - с помощью трёх помощников он облачался в хитроумный скафандр, - протянул к Артемиде правую руку и проникновенно произнёс:
        - Я хочу быть первым.
        Помощники закончили снаряжать эту руку Алоиза, и перед лицом женщины появилась не тёплая человеческая рука, а она же, облачённая в грубую, но гибкую защиту и герметично соединённую с ней перчатку.
        - Зачем?
        - Потому что это естественное желание. - Тело Холя уже скрывал жёсткий корпус изобретённого им устройства, поэтому пожать плечами он не смог, однако выражение лица изобразил такое, что супруга инженера почувствовала жест, не увидев его. И растерянно спросила:
        - А что делать мне?
        - Верить в меня.
        Артемида судорожно вздохнула, и вздох оказался удивительно похож на всхлип. Вениамин попытался взять женщину за руку, однако синьора Холь уклонилась от молчаливого выражения поддержки весьма решительным, резким и не укрывшимся от Алоиза жестом. Впрочем, комментировать короткую сцену инженер не стал: он прекрасно знал, как жена относится к его свояку.
        - Я в тебя верю, - тихо сказала Артемида, легко прикасаясь к толстой перчатке.
        - И это многое для меня значит. - Почти полностью облачённый, он мог прикоснуться к любимой только взглядом и потому постарался вложить в него всю нежность, на какую был способен. - Я справлюсь.
        - Алоиз… Ты всегда будешь моим героем.
        - И я не устану подтверждать, что ты не ошибаешься.
        - Пусть не сегодня.
        - Сегодня - обязательно. - Холь посмотрел на помощников, заканчивающих возиться с внешней оболочкой «пустотного костюма», на верного Тогледо, внимательно следящего за каждым их жестом, подмигнул Вениамину, после чего вновь устремил взгляд на Артемиду: - Я не военный, поэтому не могу победить в войне. Я не политик и не способен прославиться на поприще государственной деятельности. Я - ученый. И хочу быть первым здесь, на своём месте.
        - И готов рискнуть жизнью? - не выдержал Вениамин.
        - А как ещё можно стать первым?
        И правильный ответный вопрос заставил бородача признать:
        - Больше никак. - Он хорошо знал ключевое правило похода на вершину. - Другого пути нет.
        - Ты его подстрекаешь! - топнула ногой Артемида.
        - Я его понимаю, - спокойно ответил Вениамин.
        - Ещё скажи, что хочешь увидеть триумф Алоиза!
        - Очень хочу, - не стал спорить бородач. - И ещё мне интересно, когда рискуют ради риска. Ведь Алоиз собрался в Пустоту не ради земли или золота, так что мы станем свидетелями чистого, ничем не замутнённого подвига.
        - Наука стоит больше земли и золота, - с улыбкой парировал Холь. Было видно, что он относится к Вениамину гораздо теплее супруги. - Наука даст больше.
        - Неужели?
        - Увидишь.
        - Сколько тебе заплатят за выход в Пустоту? А главное - кто?
        - Сегодняшний эксперимент - лишь первый шаг, который позволит перевести исследования в новую фазу. Если я смогу работать над Пустотой во время переходов, передо мной откроются потрясающие перспективы…
        - Что можно исследовать в Пустоте?
        - Не узнаем, пока не увидим. - Холь гордо вскинул голову: - А первым узнаю я!
        - Крикнешь, если что-то пойдёт не так, - проворчал Вениамин.
        - Шутник.
        - Да, я такой.
        Артемида снова вздохнула. И снова её вздох отчаянно походил на всхлип.
        Они стояли на открытой палубе - специальной, не предусмотренной конструкцией этой модели цеппелей пристройке к гондоле. Палуба представляла собой площадку приблизительно в тридцать квадратных метров, отгороженную от Пустоты лишь тонкими поручнями. У её ближнего края, вдоль стены гондолы, было смонтировано и надёжно закреплены несколько устройств, которыми Холь собирался воспользоваться во время перехода, однако «гвоздём программы» являлся «пустотный костюм», испытание которого инженер собирался провести на собственной шкуре.
        Прототипом необычного облачения выступил подводный скафандр, но в силу понятных причин Холю пришлось изменить его конструкцию. Для начала инженер существенно облегчил «доспехи», заменив тяжёлый металл гидрокостюма ильским сплавом. Переработал систему подачи воздуха, в том числе усилив резину шлангов металлической сетью. Придумал оригинальный шлем, представляющий собой колбу закалённого стекла, обеспечивающую обзор на 360 градусов. Позаботился о создании гибких, но герметичных соединений.
        Костюм выглядел громоздко, но надёжно. Холь им гордился и не сомневался в успехе, однако Артемида, несмотря на заявление, не демонстрировала обещанного уровня веры в гений мужа.
        - Алоиз…
        - Дорогая, всё решено.
        - Я знаю… - чуть помедлив, ответила женщина.
        Она собиралась продолжать, возможно, вновь перейти к бессмысленным просьбам, но на палубе объявился новый персонаж, и разговоры закончились:
        - Синьор инженер! Синьор капитан докладывает, что цеппель готов к переходу.
        В присутствии высоких особ посыльный вытянулся во фрунт и изо всех сил старался не коситься на страннейшее устройство, в которое облачили Алоиза. О «пустотном костюме» ходили разные слухи, но большинство цепарей считало, что богатый изобретатель наглядно продемонстрирует гостям уникальный способ самоубийства.
        - Передайте капитану, что мы будем готовы через десять минут.
        - Слушаюсь!
        Посыльный исчез, и Холь перевёл взгляд на Вениамина:
        - Уверен, мы ещё увидимся.
        - Если что - мне будет тебя не хватать.
        - Ты умеешь настроить на нужный лад.
        - Стараюсь.
        - Пока!
        - Удачи!
        - Спасибо.
        Вениамин кивнул и деликатно ушёл в кают-компанию, позволяя инженеру попрощаться с женой.
        - Я должен быть первым, моя радость, - прошептал Холь, отвечая на её взгляд. - Ты ведь знаешь.
        - Я знаю, что ничего не могу с тобой поделать. - Артемида хрустнула пальцами. - Ты такой, какой есть.
        - Я люблю тебя.
        - Я люблю тебя.
        Она всё-таки сумела его поцеловать: привстав на цыпочки, потянувшись - внешняя оболочка придавала немаленькому инженеру дополнительный объём, - и, едва коснувшись губами, лишь обозначила ласку. Но этот лёгкий жест получился необычайно нежным.
        - Я буду ждать.
        - Я стану первым.
        Верный Тогледо установил на место тяжёлый шлем, а помощники принялись закручивать гайки.
        - Всё будет хорошо, - негромко произнёс Вениамин, когда Артемида появилась в кают-компании, из которой открывался лучший вид на открытую палубу. - Уверен, Алоиз справится.
        Ответа не последовало.
        Закончив с гайками шлема, помощники торопливо перешли в гондолу, столпившись у тех иллюминаторов, что не были заняты высокими гостями. Шедший последним Тогледо запер дверь и убрал ключ в ящик стола.
        - Мы перестали двигаться, - громко произнёс Вениамин. Перед переходом цеппели всегда замирали в пространстве, дабы не мешать астрологам наводить астринг на цель. - Значит, скоро. - И помахал инженеру.
        Холь поднял правую руку, выставил вверх большой палец, и почти сразу, как по команде, завыла сирена, оповещая, что астролог привёл в действие звёздную машину, создавая невероятный и пока необъяснимый канал перехода.
        А потом прямо под цеппелем распахнулось «окно». Артемида вскрикнула, на мгновение почувствовав себя невесомой, и чудовищной мощи сила увлекла гигантский аппарат к далёкой планете.
        Через Пустоту.
        Но едва ли не впервые в истории Герметикона она, такая таинственная и опасная, отступила для пассажиров на второй план, поскольку всё их внимание было приковано к смелому инженеру.
        - Почему он стоит?
        - При старте страховочный трос немного натянулся, но сейчас снова в норме.
        - Его не сбросило в «окно».
        - Почему он не движется?
        - Воздух поступает равномерно.
        - Он жив?
        И сразу же, словно отвечая на вопрос, Холь вновь поднял руку в прежнем жесте.
        - Он жив!
        - А что ему будет?
        - Хвала святому Хешу!
        - Неужели получилось?
        - Давайте дождёмся конца перехода.
        - Что он делает?!
        - Он идёт!!
        - Я не верю!
        Первый шаг не получился: нервы давали знать, и, несмотря на многочисленные тренировки в обычных условиях, Холь двинулся вперёд робко и неуверенно, скорее, потоптался на месте. Зато второй шаг получился увереннее, твёрже. А затем Алоиз освоился окончательно, довольно быстро достиг ближайших поручней, ухватился за них левой рукой и вскинул правую в победном жесте.
        - Он сделал, - прошептала Артемида. - У него получилось!
        Женщине казалось, что она кричит от счастья, но в действительности на её слабый шёпот никто не обратил внимания. Никто не среагировал, даже голову не повернул. Все замерли, не сводя глаз с иллюминаторов и оставив несчастную Артемиду в совершеннейшем одиночестве. Наедине с приближающимся кошмаром…
        Глава 1,
        в которой Бааламестре ссорится с уважаемыми людьми, Агафрена познаёт Камнегрядку, Сада злится на Руди, губернатор Лекрийский любопытствует, а Мерса потряхивает ящиком
        «Вы её видели?
        Пустоту.
        Ту самую, о которой столько рассказывают. О которой спорят и пишут поэмы. Которую боятся. Ненавидят. Проклинают и снова боятся.
        Вы её видели?
        Нет, не сидя в безопасном цеппеле… Заткнитесь! Я знаю! Я знаю, чтоб вас всех в алкагест окунуло, что безопасных цеппелей не бывает! Я знаю! Но когда астринг несёт твой корабль к другому миру, а между тобой и Пустотой прочный корпус или закалённое стекло иллюминатора - это одно. Присутствие Пустоты щекочет нервы или вызывает ужас, Знаки могут тебя убить или свести с ума, но за тебя играют математические вероятности, и есть надежда остаться живым. Пустота в шаге, но преодолеть его ей так же трудно, как адигену стать чиритом.
        И совсем другое дело…
        Когда…
        …она рядом. Дышит в лицо. Не в затылок… Хотя в затылок тоже… Дышит со всех сторон, потому что Пустота всюду и бежать некуда - приходится встречать. И лицом, и затылком, и всем телом. Прикасаешься к ней… Осязаешь…
        Холодеешь…
        Когда…
        …она дышит, а ты дышать не можешь, потому что её дыхание с нашим не дружит. Или она, или мы…
        Вот что значит видеть Пустоту.
        И я, чтоб вас всех в алкагест окунуло, ни разу не хвастаюсь. Я рассказываю, как было.
        Я видел.
        Я холодел.
        Я не цепарь, но не думаю, что многим цепарям довелось пережить то, через что мне с ребятами довелось пройти. Нет, вот так: вряд ли кто-то ещё пережил то, что выпало на нашу долю. Не думаю, что кому-то, кроме нас троих, приходилось нырять в чужой переход на расстрелянном паровинге, предпочитая смерти неизвестность. Слышать свист уходящего воздуха и тишину работающих двигателей. И спокойно осознавать, что, даже преодолев переход, мы, скорее всего, уйдём в глухое пике. Ведь паровинг - не цеппель, он тяжелее воздуха…
        И когда я говорю «спокойно», я снова не хвастаюсь. Мы - учёные, мы знаем, что далеко не всякий эксперимент обязан завершиться цветами, игристым, восхищением коллег и податливыми лаборантками, мы знали, что можем проиграть, и тот факт, что на кону стояли наши жизни, ничего не менял. Паники не случилось. Мы с Бааламестре заспорили о правильном положении штурвала во время выхода из «окна», а Гатов, стервец, расхохотался: «Заткнитесь, братья, мы не разобьёмся. Точнее, разобьёмся, но потом, после того, как задохнёмся».
        Я уже писал о свисте, с которым воздух покидает кабину?
        Самый паскудный звук из тех, что я слышал. Звук полной безнадёги и, что самое противное, бессилия. Щелей полно, ведь стандартный паровинг не герметичен. Плюс дырки от пуль. Много дырок, вы уж мне поверьте: приотцы лупили по нам как заведённые. В общем, не заделаешь все отверстия, чтоб меня в алкагест окунуло, никак не заделаешь.
        Да мы и не пытались.
        «Четыре минуты, - сказал тогда Бааламестре. - Больше не протянем».
        Четыре поганые минуты. И это при том, что «быстрые переходы», которые тридцать секунд-минута, случались крайне редко, стандартные начинались от трёх и до четырнадцати. Пятнадцатой, кстати, никогда не было, все зарегистрированные переходы укладывались в четырнадцать минут, это время жизни, но у нас, к сожалению, отсутствовала возможность продержаться настолько долго.
        Четыре минуты.
        Если путешествие затянется, мы потеряем сознание, не сможем вывести паровинг из пике и погибнем. Нет, погибнем раньше, когда задохнёмся…
        «Кажется, я видел канистру».
        Каронимо Бааламестре пошёл в десантный отсек паровинга, в надежде отыскать хоть что-нибудь, способное нас спасти.
        Дышать в канистру? Почему нет?
        Я поднялся, чтобы присоединиться к поискам, но сидящий за штурвалом Гатов махнул рукой: «Смотри, какая красота, Олли! Сто цехинов против кучи дерьма, что ты никогда не видел ничего подобного».
        Я собрался огрызнуться, но вовремя прикусил язык, поняв, что Павел полностью отдался в руки судьбы. Мы не управляли переходом. Никто в Герметиконе не способен управлять переходом и точно сказать, сколько времени он продлится. От нас ничего не зависело, и потому Гатов предался созерцанию.
        «Согласись, красиво!»
        «Очень», - подтвердил я, дуя на руки. В кабине постепенно холодало.
        И становилось меньше воздуха.
        Мы летели вслед за грузовым цеппелем, лигах в трёх от его гигантских рулей, и напоминали, наверное, дохлую кошку, которую сорванцы привязывают к каретам и автомобилям…
        Дохлая кошка… Странно, что тогда мне пришло в голову именно это сравнение.
        Как бы там ни было, мы летели в кильватере здоровенного грузовика, но, несмотря на то что наш нечаянный проводник полностью закрыл фронтальный обзор, насладиться было чем: Пустота предстала перед нами во всей красе. Наверное, специально улыбалась перед тем, как погубить.
        «Необыкновенно…»
        Обычно Пустота видится путешественникам серой, немного размазанной, как будто неумелый художник упражнялся в создании оттенков, невнятной… Но сейчас всё было иначе. Я видел алые разводы, окружающие переход так, словно он проткнул живую плоть. Видел жёлтые штрихи, слетающиеся на красное с тем, чтобы вновь обратить его в серое. Видел голубые, размером с хороший стог сена искры, что, переливаясь, формировали контур цеппеля.
        «Так выглядит переход со стороны», - прошептал Гатов.
        «Я догадался. - А потом, чтоб меня в алкагест окунуло, зачем-то сообщил: - Минута».
        И тем разрушил удивительную магию момента, растоптал тот зачарованный миг, который навсегда отпечатался в моей памяти.
        «Минута».
        «Кто умеет задерживать дыхание?» - хмыкнул Павел.
        «Канистры нет, - бодро доложил Бааламестре. - Вообще ничего нет, чтоб меня пинком через колено».
        «Даже презерватива?»
        «Гений!»
        Я помню, как Павел улыбался, глядя на судорожно распечатывающего презерватив Каронимо. Я помню, как спешил толстяк. А потом я широко и заразительно зевнул. День получился совершенно сумасшедшим, и я устал. Мне надо поспать.
        «Даже если ни хрена не получится, было весело, - произнёс Гатов, легко трогая меня за плечо. Он знает, почему меня клонит в сон. Он немного печален. - Извини, что втянул тебя во всё это…»
        Две с половиной минуты.
        Я больше не слышу свист.
        Бааламестре из последних сил надувает презерватив. Я громко говорю какую-то пошлость, но фраза не выходит из меня даже в виде шипения. Каронимо медленно валится на бок. Гатов не дышит. Снова созерцает Пустоту и улыбается с закрытыми губами. Его руки устало лежат на штурвале. Руки дрожат от холода.
        «Почему он не хочет спать?»
        Я закрываю глаза.
        Я не вижу, как наш паровинг вылетает из Пустоты…»
        ИЗ ДНЕВНИКА ОЛИВЕРА А. МЕРСЫ ALH.D.

* * *
        Все сферопорты Герметикона походят друг на друга, как счастливые семьи.
        Не внешне, разумеется, походят, поскольку архитектурные пристрастия в разных мирах отличались разительно, зачастую образуя уникальные, ни на что не похожие стили, и спутать порты больших планет могли или неопытные, или крепко выпившие путешественники. Поэтому не внешне - внутренне, строением. Подобно людям: под кожей и костями одинаковый набор органов, исполняющих одни и те же функции, а снаружи собственный образ, который стараются украсить в меру способностей и возможностей.
        Каждый межзвёздный причал Герметикона строился вокруг Сферы Шкуровича - негасимого монументального сооружения из астрелия, которое служит маяком для бредущих через Пустоту астрологов. Над Сферой, как правило, покачивался на длинном якоре или без оного ощетинившийся орудийными стволами вижилан, а вокруг, насколько того требовала необходимость, привольно раскидывалось посадочное поле, равномерно или изредка тыкающее в небо металлическими пальцами причальных мачт. В иных мирах мачт насчитывалось единицы, иногда - вообще одна, хорошо, если не проржавевшая, зато на богатых планетах, через порты которых проходил оживлённый поток пассажиров и грузов, мачты строили десятками, а то и сотнями.
        На краю поля власти обычно располагают административные портовые сооружения, пассажирские залы, таможню и часовню Братства Доброй Дочери, медикусы которого внимательно осматривают прибывающих на предмет опасных инфекций. С двух других сторон к полю выходят эллинги для ремонта и хранения цеппелей, иногда прямо к полю подводят рельсы железной дороги, связывая воздушный и наземный транспорт в один узел, но в основном всё остальное окружающее сферопорт пространство занято складами. Зданиями, ангарами, элеваторами и цистернами, между которыми снуют телеги, грузовики и даже паротяги. Но главное - между ними снуют деньги, огромные деньги. Большой сферопорт - место торговое, вокруг него ежедневно заключаются сотни сделок, а поскольку далеко не все из них законны, то неподалёку от складов или же среди них всегда возникает территория Омута: кварталы тёмных дел, в которые крайне редко заглядывают полицейские и жандармы.
        И именно здесь в полной мере проявлялось главное отличие Шпеева от собратьев с других планет: владения Омута - Пекарня Ли - занимали добрую половину сферопорта Менсалы, а по сути, им же и являлись. Что же касается полиции, точнее милиции, то она следила лишь за тем, чтобы бандиты не особенно злоупотребляли насилием и не лезли в Чистый Парк - территорию легальной коммерции и проживания приличных людей. При этом следует отметить, что на Менсале понятие «приличный человек» трактовалось крайне широко, и многие негоцианты жить предпочитали в Парке, а деньги делали в Пекарне. И деньги нешуточные.
        Но грязные.
        Пребывающая в состоянии перманентной гражданской войны и не имеющая собственной, сколь-нибудь заметной промышленности, Менсала в первую очередь импортировала оружие: разнообразное, в больших количествах, и потому торговцы Шпеева прекрасно разбирались в продукции лучших военных корпораций Герметикона. Они продавали бронетяги, эти огромные чудовища доставлялись на Менсалу с помощью специальных грузовых цеппелей. Продавали пушки и минометы, боевые газы - в одно время они стали весьма популярны, - а также новомодные бронеавтомобили и аэропланы. Через руки менсалийских торговцев прошло столько стрелкового оружия, что они определяли производителя по звуку выстрела и считались лучшими экспертами Герметикона в области совместимости боеприпасов. Другими словами, удивить менсалийцев было практически невозможно, но попытки предпринимались постоянно, и автором сегодняшней стал рослый мужчина с круглым простоватым лицом, абсолютно не вяжущимся с его энергичными манерами. Внешность белобрысого вводила в заблуждение: волосы светлые, но глаза тёмные, глуповатые, нос картошкой, губы и щёки толстые - он походил на
увальня с ближайшей фермы, но при этом ухитрился собрать на испытание «чудо-оружия» самых авторитетных торговцев Шпеева.
        - Итак, добрые синьоры, я рад приветствовать вас на нашей маленькой демонстрации и гарантирую, что она никого не оставит равнодушным. А кое-кто окажется в серьёзном выигрыше, в очень-очень серьёзном. - Белобрысый выдержал паузу, на мгновение приобретя удивительное сходство с балаганным зазывалой, после чего продолжил: - Один из вас, добрые синьоры, совершит настоящий технологический прорыв в деле истребления живой силы противника и сможет предложить своим клиентам…
        - Чем гарантируешь? - перебил белобрысого Уру Клячик.
        - Что? - не понял тот.
        - Чем готов подтвердить свои сказки? - желчно повторил Клячик.
        - Ах это… - Белобрысый простодушно улыбнулся, сменив маску зазывалы на образ хуторского болвана, и легко, как само собой разумеющееся, ответил: - Жизнью, разумеется. - Поразмыслил и на всякий случай, словно сомневаясь в интеллектуальных способностях собеседников, уточнил: - Своей.
        Однако оскорбительный намёк прошел незамеченным.
        Трое коллег Уру степенно кивнули, подтверждая согласие с обязательством белобрысого, кто-то из них даже шуточку отпустил, мол, никто дурачка за язык не тянул, а вот угрюмый Клячик помрачнел ещё больше. Он тоже не услышал оскорбления, но, в отличие от коллег, оценил скорость смены масок и недовольно отмахнулся от подлой мысли, что лохом в их скромном коллективе может оказаться отнюдь не белобрысый увалень, представившийся изобретателем с Кааты.
        С другой стороны, как ему выкрутиться?
        Бельгердейн - именно так представился якобы каатианец - назначил местом встречи укромную лесную поляну в трёх лигах от Шпеева. Тщательно оговорил время, состав участников и терпеливо ждал сбора, опершись на нечто, укутанное плотным брезентом. На охранников - а каждый из торговцев прибыл в сопровождении трёх боевиков - взирал равнодушно, словно двенадцать вооружённых до зубов громил ничего в его расчётах не меняли, и речь начал ровно, не сбиваясь, всем видом давая понять, что спокоен, как наевшийся удав. И столь же хладнокровен.
        - До вас, добрые синьоры, наверняка доходили слухи об удивительном «Гаттасе», шестиствольном пулемёте, изобретённом Павлом Гатовым для кардонийской армии. Это мощнейшее оружие использует стандартный боеприпас «шурхакена» и прекрасно зарекомендовало себя как в воздушных, так и в наземных боях.
        - Мы слышали, - коротко кивнул Уру. Упоминание «Гаттаса», производство которого пока не было налажено за пределами Кардонии, против воли заинтриговало Клячика, заставив позабыть о подозрениях. - Ты его привёз?
        - Или можешь достать?
        - Кардонийцы делают его только для себя! У них война идет!
        - Поэтому я предлагаю не «Гаттас», а…
        - Решил нас кинуть? - ощерился Рахи Лежан.
        Двое боевиков неуверенно двинулась к белобрысому, но Уру, оценивший спокойствие Бельгердейна, жестом велел им остановиться. Коротким, решительным жестом, и боевики, несмотря на то что сопровождали Рахи Лежана, остановились: ни одна шпеевская шавка не смела противоречить Уру.
        - У тебя есть что показать? - тихо осведомился Клячик, тяжело глядя на изобретателя.
        - Разумеется, - с прежним хладнокровием отозвался тот. - Затем и пришёл.
        Каатианец был одет по принятой среди учёных и механиков моде: поверх белой когда-то сорочки, рукава которой, по случаю тёплой погоды, были подвёрнуты до локтя, он носил кожаный жилет с накладными карманами, откуда торчали карандаши, блокноты, линейки и даже ручки какого-то мелкого инструмента. Из некоторых карманов не торчало ничего, однако сами они раздувались от чего-то мелкого и сыпучего, то есть тоже не оставались без дела. Штаны белобрысого стилистически продолжали жилет: те же карманы, петельки и застёжки для подсумков. Затем следовали перчатки с обрезанными пальцами, цепарские башмаки и круглая шляпа с загнутыми полями. Левую руку изобретателя украшали защищённые часы в массивной походной сбруе, левое ухо - золотое кольцо, а в правом поблескивал бриллиантовый «гвоздик».
        Ничего странного. Ничего необычного. Ничего опасного. И настораживали Клячика лишь неподдельное спокойствие Бельгердейна и быстрая смена «масок» в начале разговора. Настораживали, но не пугали. В конце концов, мошенников за свою жизнь Уру повидал достаточно, и смерть ещё одного «хитреца» не станет ни первой, ни последней.
        - Показывай, что у тебя есть, - распорядился Клячик.
        Однако на каатианца магия его авторитета не действовала.
        - Сначала я должен увидеть деньги, добрые синьоры, - широко улыбнулся белобрысый. - Позвольте напомнить, что у нас коммерческая встреча, а не благотворительная лекция в познавательных целях.
        - Ты ничего не показал.
        - Я один, я полностью в вашей власти, добрые синьоры. - Изобретатель растопырил пальцы, пытаясь как можно полнее представить чистоту помыслов, и выдал умильную улыбку деревенского пьяницы. - Так дайте мне сил продолжить выступление. Покажите золото.
        Торговцы переглянулись, затем их взгляды устремились на самого авторитетного - на Уру, а тот, помедлив, кивнул.
        Они ничего не теряли от демонстрации.
        Собирая встречу, Бельгердейн особо подчеркнул, что его интересует аукцион: он предлагает нечто уникальное, торговцы соревнуются в выкладывании цехинов, победитель получает всё. Стартовый взнос определили в сотню монет, и теперь помощники торговцев выставили на походный столик шкатулки с золотом.
        - Какое приятное зрелище, чтоб меня пинком через колено, - прокомментировал происходящее изобретатель. - Говорят, на золото можно смотреть бесконечно. Я, конечно, не пробовал, но…
        - У нас нет лишнего времени, - грубовато оборвал каатианца Уру. - Ты увидел деньги, теперь продолжай.
        - С удовольствием. - Тот легко прикоснулся к шляпе. - Так вот, добрые синьоры, «Гаттас» достаточно сложное в производстве оружие, и потому вы обречены покупать его в других мирах. Однако к нашей общей удаче, мне повезло побывать на Кардонийской военной выставке, а там - покопаться в устройстве этой удивительной машины, в результате чего я разработал упрощённый четырехствольный пулемёт, который можно производить даже здесь, на Менсале.
        Клячик изогнул бровь, что означало крайнюю степень удивления. Лежан отпустил негромкое ругательство. Двое оставшихся торговцев переглянулись, мысленно подсчитывая возможные барыши. А довольный собой Бельгердейн откинул часть брезента:
        - Встречайте, добрые синьоры: «Бельгер-4»!
        Выглядел пулемёт внушительно. Четыре ствола, которые опытные менсалийцы определили как стандартные «шурхакенские», скреплялись меж собой двумя круглыми пластинами и уходили в чёрную коробку, хранящую основные секреты конструкции. Справа в коробку подавалась патронная лента, снизу приходили электрические провода, а сзади были приделаны рукояти, за которые сразу же взялся каатианец.
        - Дистанция двести метров, - сообщил он притихшим торговцам. - Не забудьте про беруши и бинокли.
        И открыл огонь прежде, чем удивленные зрители воспользовались советом.
        В двухстах шагах от места встречи была установлена мишень - большой деревянный щит из четырёхсантиметровых досок, - и именно её щедро поливал свинцом Бельгердейн. В конкретное место не целился, просто лупил по дереву, постепенно стирая его в труху и вызывая всё большее и большее изумление у видавших виды менсалийцев. Дикий рёв, крутящиеся стволы, гильзы, вылетающие со скоростью опилок из-под циркулярной пилы, но главное - результат: бессчётные пули не просто растерзали щит, они его уничтожили, испарили, оставив на месте мишени лишь щепки да облако пыли, - всё это заставило торговцев и их телохранителей раскрыть рты.
        - Привод электрический! - рявкнул изобретатель, отпуская гашетку. - Скорострельность не высчитывал, но она огромна, приходится соединять по три-четыре ленты. Мощь… Ну, вы видели сами. - Бельгердейн картинно облокотился на слегка разогревшееся устройство. - Делайте ваши ставки, добрые синьоры, мне до крайности требуются наличные.
        - Гкхм… - кашлянул Уру, потирая вислый нос.
        - Серьёзная бандура, - признал Рахи, ковыряясь в ухе.
        - Щит в щепки, - протянул третий, отнимая от глаз бинокль. - А он даже минуты не стрелял.
        - Сколько лент ушло?
        - Четыре.
        Торговцы переглянулись.
        - И ты сможешь делать эти пушки здесь?
        - Победитель получит подробную информацию о производстве, - серьёзно подтвердил изобретатель. - Я лично обучу ваших мастеров и не уеду, пока не удостоверюсь, что они способны самостоятельно создавать оружие. Я подарю вам золотую жилу. - Затем каатианец широко улыбнулся и поинтересовался: - Кто начнёт торги?
        - Гкхм… - повторил Уру. И почти с грустью произнёс: - Полагаю, что никто.
        Многие обыватели Герметикона искренне считали, что главным источником дохода Омута является рэкет. Другие ставили на торговлю наркотиками или оружием. Третьи напоминали о проституции и азартных играх, но никто, абсолютно никто из обывателей не мог представить, что самую большую прибыль в Омуте приносила честность.
        Соединив разбежавшиеся во Вторую Эпоху Распада миры, Герметикон создал для преступных сообществ уникальные перспективы и широчайшее поле деятельности, на которое они не преминули выйти, занявшись контрабандой всего и вся. Прибыль от нелегальной межзвёздной торговли достигала тысячи процентов, но возникла проблема: человеческая природа. Криминальные группировки охотно шли на контакт друг с другом, но соблазн «кинуть» партнёров был прямо пропорционален расстоянию между мирами, и многие перспективные проекты умерли - и хорошо, если без крови, - из-за банальной жадности участников. Перспектива создания колоссального криминального спрута, раскинувшего щупальца по всему Герметикону, оказалась под угрозой, и именно тогда на сцене появились деятели вроде Умного Зума: авторитетные ребята с длинными руками, способные не только гарантировать честность сделки, но и жестоко покарать обманщиков.
        Они не участвовали в сделках, они обеспечивали их, получая небольшой процент с каждого цехина, что гулял в криминальных карманах, и они фактически являлись хребтом Омута.
        Систему, созданную Умным Зумом и его коллегами, поняли. Систему оценили. И довольно быстро - всего за пару лет - внедрили по всему Герметикону.
        Систему, основанную на честности.
        Гарантированные Омутом сделки проходили без сучка и задоринки, но Бельгердейн не продемонстрировал свою связь с межзвёздным криминалом, и жадные менсалийцы сочли его законной добычей.
        - Гкхм… - повторил Уру. И почти с грустью произнёс: - Полагаю, что никто.
        - То есть я не смог заинтересовать вас своим изобретением? - печально осведомился каатианец.
        - Как раз наоборот: мы крайне заинтересованы в твоих секретах, но платить за них не станем. - Клячик скрестил на груди руки и благодушно ощерился.
        - Ты просто всё нам выложишь, - пообещал Лежан.
        - Иначе мы будем тебя пытать.
        - И ты всё равно выложишь все подробности.
        - Решили меня кинуть?
        - Пулемёт разряжен, - с гадливой усмешечкой напомнил Лежан. - Мы видели, как закончилась лента.
        Два или три боевика коротко и весело гыкнули, но даже шагу не сделали в направлении подавленного изобретателя. Во-первых, не велено. Во-вторых, они чувствовали себя хозяевами положения: страшный «Бельгер» молчит, поляна окружена, каатианец один, и если хочет выжить, то примет менсалийские условия. Те условия, которые на предварительной встрече торговцам озвучил Клячик: полгода рабства - за это время он расскажет всё, что знает, - после чего, возможно, щедрая премия в десять цехинов и билет прочь.
        - Извини, парень, ты просто не рассчитал, с кем имеешь дело, - почти добродушно произносит Уру.
        - Как раз наоборот - рассчитал, - отзывается Бельгердейн и небрежно машет рукой, как будто слова авторитетного мужчины из Пекарни Ли это не более чем надоедливые мухи, которых можно разогнать одним движением.
        Но Бельгердейн не просто машет. Перед тем как сделать жест, он с ловкостью фокусника извлекает из кармана жилета маленькую бомбу и взмахом отправляет её в полет. И в то мгновение, которые она движется к земле, Уру успевает осознать, что место встречи выбирал каатианец и у него была тысяча возможностей подготовить его по своему вкусу.
        Уру успевает осознать, но не успевает ничего сделать. Да и никто не успел бы.
        Грохочет первый взрыв.
        Бомбочка из рукава становится детонатором, который приводит в действие всю минную систему поляны.
        Взрыв.
        Первый. Короткий. Но оглушительно громкий. У него две задачи: вызвать цепную реакцию и ошеломить. И он справляется с обеими на сто процентов.
        Взрыв.
        Боевики машинально отшатываются, стараясь оказаться подальше от опасного места. Трусливые торговцы пригибаются, надеясь, что охранники справятся с проблемой. Ступор овладевает менсалийцами, и две следующие секунды принадлежат каатианцу. Точнее, другим его бомбам. В следующие две секунды взрываются ещё двенадцать заложенных ранее снарядов, и поляну заполоняет не только грохот и огонь, но и густые клубы жгучего дыма, рвущего лёгкие и заставляющего слезиться глаза. Бомбы изобретатель установил алхимические и, судя по действию газа, высочайшего класса: достаточно лишь вздоха, чтобы надолго выйти из игры, и все присутствующие менсалийцы успевают этот вздох сделать. Теперь они катаются по земле, ругаются, стонут, плачут и рычат. Трава истоптана, перепачкана выделениями, поляну окутывает отвратительная резкая вонь, вызывающая дополнительные рвотные позывы, и всё это будет продолжаться до тех пор, пока ветер не рассеет газ.
        Бельгердейн же свои две секунды потратил с умом: вытащил из-под брезента маску и натянул её на круглую физиономию, которую теперь никто не назвал бы простодушной. Обезопасив себя от газа, каатианец полностью сбрасывает брезент - как оказалось, пулемет был смонтирован на мотоциклете галанитского производства, - заводит двухколёсную машину, лихо подруливает к столику, сгребает драгоценные шкатулки в седельную сумку и даёт по газам. Двигатель ревёт, обдаёт катающихся по земле менсалийцев вонью сожжённого бензина, и мотоциклет уносит разбогатевшего седока прочь.

* * *
        Война.
        Плохое слово, придуманное для обозначения плохого дела. Слово, состоящее из крови, насилия, смерти, ужаса, грязи, жестокости… И при этом - понятное каждому. Не требующее перевода и объяснений. Беспощадное, будто удар сабли. Меняющее всё и сразу. Меняющее навсегда, поскольку рубец войны, даже самой маленькой и быстрой, ложится не только на тех, кто воевал, но на его семью, на детей и внуков. Ложится рассказами переживших кровь, насилие, смерть, ужас, грязь и жестокость. Ложится грубо и глубоко, а заживает плохо, потому что желание мстить медленно и очень неохотно превращается в главу из учебника истории, очень неохотно.
        Война рвёт жизнь, но у любой кровавой мясорубки существует цель: дойти, захватить, освободить, уничтожить… Любая мясорубка заканчивается, и лучшая война - короткая, пусть кровавая, но быстрая, чтобы армия не успела устать, а победа не превратилась в поражение. Худшая же - гражданская, война всех против всех, без надежды и милосердия. Война народа, но не народная.
        Война самоубийц.
        Именно такая полыхала на Менсале вот уже двадцать с лишним лет. Иногда жаркая, когда горел весь континент, в воздухе бились цеппели, а бронетяги вытаптывали целые города; иногда вялая, огрызающаяся пограничными перестрелками да бесчинствами «свободных сотен», но всегда идущая, непрекращающаяся. На Менсале росло уже второе поколение войны, росли дети, которых с пелёнок учили убивать, которым нравилось убивать, которые не знали другой жизни, кроме одной - отнимать жизнь чужую. Здесь было больше оружия, чем на любой другой планете Герметикона, а в сферопорту отсутствовало такое «ненужное ограничение», как таможенный контроль: экипажи приходящих цеппелей в обязательном порядке показывались Братьям Доброй Дочери - за нарушение этого правила Астрологический флот мог демонтировать Сферу Шкуровича, - но в грузовые отсеки никто не лазил. И это обстоятельство инженер Холь ценил очень высоко, поскольку оно позволило, не привлекая ненужного внимания, перевезти на планету необходимое для экспериментов оборудование.
        Хотя нет, пожалуй, больше отсутствия таможни Холя обрадовала возможность заполучить в полное распоряжение действующую точку перехода - место, откуда цеппель нацеливался и прыгал в соседний мир. На Луегаре, родной планете инженера, все точки использовались с такой интенсивностью, что о сохранении эксперимента в тайне не могло быть и речи, и потому предложение Вениамина Мритского Алоиз расценил как чудо: укромный уголок планеты, гарантирующий отсутствие свидетелей, действующая, но при этом неудачно расположенная и потому почти заброшенная точка перехода - об этом можно было только мечтать.
        Что же касается кровавой и вечной менсалийской войны, то она Холя интересовала слабо: Вениамин сказал, что поблизости войны не будет, а он слов на ветер не бросал.
        - Сколько уловителей установлено?
        - Триста два, - доложил Тогледо, не сверяясь со своим вечным спутником - блокнотом.
        Триста два из трёхсот шестидесяти. С одной стороны, работа почти закончена. С другой - последний уловитель на этом аппарате следовало закрепить и откалибровать как раз сегодня. Алоизу не терпелось приступить к эксперименту, и возникающие то и дело задержки приводили инженера в неистовство.
        Опытный Тогледо без труда заметил на лице Холя признаки зарождающейся бури и поспешил с объяснением:
        - Отставание от графика существенное, но два калибровщика свалились с лихорадкой, а один Винс едва справляется.
        - Действительно заболели? - отрывисто осведомился Холь.
        - Искупались на Камышовом пляже, - сообщил Тогледо. - Вода там особенно теплая, приятная, но грязновата. Застаивается…
        - Знаю! - с прежней отрывистостью бросил инженер, продолжая разглядывать пустые ячейки под уловители. - Всех предупреждали о Камышовом.
        В ответ на это замечание Тогледо оставалось лишь руками развести, показывая, что не в силах держать ответ за человеческую глупость.
        - Когда поправятся?
        - Медикус надеется, что послезавтра утром хотя бы один вернётся в строй.
        - Тогда завтра я буду калибровать лично, - решил Холь. - А при расчёте на Луегаре оштрафуешь обоих.
        - С удовольствием, синьор инженер. - Тогледо позволил себе улыбку.
        - На недельное жалованье.
        - С удовольствием.
        Алоиз достал платок, приподнял шляпу и вытер вспотевшую лысину.
        - Менсалийская весна оказалась жарче бахорского лета. Боюсь представить, что будет дальше.
        - Искренне надеюсь, что вы завершите эксперимент до наступления местного лета.
        - Согласен. - Холь водрузил шляпу на место и глубоко вздохнул: - Иначе мои шестерёнки расплавятся.
        Крупные люди, как правило, с трудом переносят жару, а Алоиз был именно таким: рост два метра, кость широкая, размашистая, мяса на неё наросло соразмерно, так что выглядел инженер великаном. Пусть потным, зато действительно большим. Его чёрные, с густой проседью, волосы давно отступили с макушки, сосредоточившись за ушами и на затылке, а чтобы им не было скучно, Алоиз отрастил на лице роскошные вислые усы, не менее роскошные, пышные, как сельбартанская сирень, бакенбарды, и брови, которые сделали бы честь бровастому прыгунчику с Хамоки, если бы Лингийское Географическое общество сумело подтвердить факт его существования. Голубые глаза Холя когда-то называли умными и весёлыми, сейчас же - только умными. Его большой нос добродушно нависал над густой растительностью, а толстый подбородок упрямо выдавался вперёд, деловито расталкивая усы.
        Другими словами, выглядел Алоиз Холь солидно, в строгом соответствии со своим положением промышленника и изобретателя.
        - Что у нас ещё плохого?
        - Дальше - только хорошее, - поспешил заверить Тогледо. - Монтаж второго аппарата движется чётко по графику.
        - Потому что ещё не брались за уловители.
        - Там их понадобится вдвое меньше.
        - Единственное утешение… - Ещё один взгляд на пустые ячейки, короткое проклятие в адрес бестолковых монтажников, и Холь повернулся к подошедшему радисту: - Новости?
        - Десять минут назад на связь вышел доминатор «Повелитель неба», флагман губернатора Мритского, - доложил тот. - Они прибудут в Карузо через полтора часа.
        - Они? - Инженер удивлённо приподнял брови - он ждал одного Вениамина.
        И тут же последовал ответ:
        - Синьор губернатор изволит путешествовать с супругой.
        Камнегрядка наступала постепенно, неторопливо, не удивляя внезапностью, а с ленивой медлительностью подготавливая наблюдателя к своему появлению.
        Сначала закончился лес. Северо-восток Мритии славился им, густым, влажным, тянущимся на сотни лиг, за которые глаз успевал свыкнуться с ветвистой зеленью, и когда она внезапно сменилась мягкостью длиннющей, выше человеческого роста, травы, Агафрена не сдержала изумленного восклицания:
        - Трава?!
        - В ней водится больше зверья, чем ты можешь представить, - подтвердил стоящий рядом Вениамин. - Деревья здесь приживаются плохо, но в траве полно жизни.
        И почти сразу же молодая женщина разглядела среди трепещущих травяных волн чёрные рога антилоп. С высоты полёта - а цеппель шёл примерно в четверти лиги над поверхностью - каждое отдельное животное было бы не различимо, но стадо двигалось плотным потоком, вот и попало на глаза. И не было сомнений в том, что антилопами животный мир не ограничивается.
        - Местные называют эту область Сочностью.
        - Местные? - удивилась Агафрена. - Здесь живут люди?
        В её представлении большую глушь невозможно было представить.
        - Живут, и их довольно много, - подтвердил Мритский.
        - Твои? - помолчав, осведомилась женщина.
        - Мнят себя свободными, - хмыкнул Вениамин.
        Неприятно хмыкнул. Не со злобой, а презрительно, словно обещая «мнящим» крупные неприятности.
        Агафрене не нравилось, когда муж начинал вести себя подобным образом, и она поспешила в каюту, отделавшись заурядным объяснением насчёт заболевшей головы. К тому же её действительно слегка укачивало в цеппелях, и потому следующие два часа супруга губернатора провела на диване: горничная читала ей вслух и периодически делала уксусные компрессы. За это время поймавший попутный ветер «Повелитель» преодолел почти сотню лиг, а Сочность сдалась на милость Камнегрядке.
        Сначала трава стала ниже, потом желтее, а ещё через десяток лиг островки жухлой растительности превратились в редких гостей на голой и твёрдой, словно вытоптанной миллионами марширующих солдат, неплодородной земле, которую в массовом порядке вздыбливали крупные камни, валуны и даже небольшие скалы, - началась знаменитая и безжизненная Камнегрядка, занимающая весь северо-восток главного менсалийского континента.
        - Первые сотню лиг ещё попадаются оазисы, но они быстро заканчиваются, - объяснил Вениамин поднявшейся на капитанский мостик супруге. - На основной части Камнегрядки ничего не растёт и никто не живёт.
        Угрюмый пейзаж, на который ложилась тёмная тень цеппеля, подтверждал слова Вениамина и, казалось, был воплощением Мертвенной Безнадёжности.
        - Зачем же она нужна? - не удержалась Агафрена. - Камнегрядка безжизненна, как смерть.
        Кошмарное пространство пугало мрачной бледностью образа, ощущением заброшенного кладбища и отсутствием души. Казалось, словно сама Пустота взяла эту часть континента в аренду, и женщина против воли вздрогнула.
        Ей словно привиделся Знак.
        - Так было задумано, - спокойно отозвался Мритский. - Даже в этой проклятой земле есть частичка замысла Создателя и капелька благочестия святого Игвара.
        - Не сомневаюсь, - негромко произнесла женщина.
        - Куда уж тебе, - так же тихо, чтобы язвительное замечание осталось неслышным капитану «Повелителя», бросил Вениамин.
        Агафрена привычно подавила короткий вздох. Подобно высокородным адигенам, губернатор Мритский являлся убеждённым олгеменом, требующим от буйных подданных если не почитания, то хотя бы почтения к древней религии, и именно в его столице, а не в сферопорте, как обычно, располагалась резиденция архиепископа Менсалийского и кафедральный собор планеты.
        Вениамин верил искренне, и это было здорово.
        И это было страшно, учитывая, что он творил.
        - Форт Карузо находится в самом большом из оазисов Камнегрядки, - продолжил тем временем губернатор. - Несколько лет назад геологи предположили, что в этой глуши есть залежи валериция и убедили меня начать экспансию. Я построил форт, наполнил его припасами - он должен был стать форпостом моего продвижения в Камнегрядку, - снарядил две экспедиции, но валериция не нашёл.
        - Ты был зол тогда, - обронила Агафрена, припомнив жуткие истерики, что случались с разочарованным Вениамином в течение целого месяца.
        - Было жаль средств и противно за несбывшиеся надежды, - легко ответил Мритский. И протянул жене бинокль: - Видишь палку над воротами?
        - Вижу.
        Доминатор приблизился к крепости настолько, что с помощью хорошей оптики можно было разглядеть даже столь мелкий объект.
        - А череп на ней?
        - Да.
        Она не вздрогнула, несмотря на то что зрелище вызывало у неё искреннее отвращение. Вениамин не был «добреньким» губернатором, поскольку добренькие среди менсалийских князей не попадались, но никогда не позволял себе столь варварских жестов.
        - Это всё, что осталось от Фернандо Карузо, геолога, который убедил меня вложить кучу денег в освоение никому не нужной Камнегрядки. Как видишь, ему повезло: не всякий бестолковый рудознатец удостаивается чести стать географическим названием.
        Череп таращился в безоблачное небо так, словно намеревался сбить тяжёлый крейсер взглядом пустых глазниц. Он не пугал, подобно Камнегрядке, но от него делалось тоскливо.
        - Однако теперь форт пригодился, - заметила Агафрена. - Ты построил его не зря.
        - Тогда я об этом не знал.
        - Но перебил всех геологов.
        - Они меня обманули, - очень спокойно произнес Вениамин. - А все, кто меня обманывают, - умирают.
        - Они ошиблись, - возразила она.
        - Не имеет значения.
        Ещё один подавленный вздох, и молодая женщина вернулась к созерцанию открывающегося из окна гондолы вида: окружённое скалами озеро, крепость коричневого камня - как всё в этой безжизненной стране, - и висящий над ними импакто.
        - Сначала я надеялся, что нас будет хранить только тайна, всё-таки медвежий угол… Но потом решил подстраховаться и пригнал сюда крейсер.
        - Всего один?
        Агафрена была менсалийкой и прекрасно понимала, что враги Мритского, соберись они проверить, что затевает губернатор на дальней окраине своих владений, отправят в Карузо не менее трёх крейсеров, и потому слегка удивилась, что осторожный супруг решился выехать из столицы в столь слабо защищённую крепость.
        - Не забывай, что, когда я строил Карузо, предполагал, что ему придётся защищать путь к месторождению валериция, и уделил его подготовке особое внимание, - ответил Вениамин. - Даже сейчас, с третью гарнизона, форт способен выдержать полноценную осаду.
        - Теперь я тебя узнаю.
        - Что же касается импакто, то это «Легавый Ке» - самый быстрый крейсер Менсалы. Заметив противника, он не станет драться, а сразу же отправится за помощью.
        Добренькие среди менсалийских губернаторов не встречались, а вот умненьких и хитреньких хватало.
        Отправляясь в путешествие, Агафрена готовила себя к тому, что увидит нечто необычное. Не форт, разумеется, крепостей она насмотрелась. Синьора Мритская готовилась увидеть грандиозную лабораторию, развёрнутую инженером в чистом поле, и не осталась разочарованной.
        Но сначала - озеро. Полсотни лиг по Камнегрядке приучили к скудному пейзажу, к мысли, что пустошь пришла навсегда, а потому огромное по местным меркам озеро выглядело прихотью могущественного чародея, пожелавшего удивить и напоить усталых путников. Плинг был единственным озером Камнегрядки, остальные оазисы возникали вокруг источников, и неудивительно, что именно на его берегах Вениамин Мритский устроил свой форпост.
        Крепость Карузо, естественно, опиралась на скалы и потому представляла собой не стандартный для Менсалы шестиугольник, а неправильной формы укрепление с тремя башнями, удачно расположенными артиллерийскими и пулемётными огневыми точками и тремя воротами, главные из которых - Западные - выходили к озеру, а Северные и Южные играли вспомогательную роль. Стены оказались невысокими, однако в современной войне большее значение имела их толщина, а с этим показателем в Карузо всё было в порядке: артиллерии противника придётся очень постараться, чтобы прогрызть в них дыру.
        Однако сам форт, несмотря на необычность формы и местонахождения, не приковал внимание путешественников с «Повелителя» - они во все глаза смотрели на «хозяйство» Холя, что раскинулось к северу от форта, там, где скалы вновь становились камнями, которые можно было сдвинуть с помощью строительных паротягов, и их сдвигали, наваливая по периметру участков грубые пирамиды из сваленных в кучу валунов. Первым, ближе всего к крепости, шёл палаточный лагерь, за ним протянулась складская зона, состоящая из больших палаток и навесов, под которыми прятались ящики, мешки и бочки. Склады заканчивались двумя огромными цистернами, сразу за которыми начинались мастерские, где собиралось и монтировалось на цеппели оборудование. И именно эта часть привлекала главное внимание путешественников, поскольку монтировались разработанные Холем устройства на рундеры - уникальные цеппели тороидальной формы, диаметром в триста метров каждый, которые были притянуты и крепко пришвартованы к земле.
        С высоты «Повелителя» повседневная жизнь лагеря представлялась ненастоящей: человечки виделись малюсенькими букашками, домики и палатки - вырезанными из папье-маше игрушками, краны и паротяги - деревянными моделями, однако рундеры выглядели внушительно, и их важный вид позволил отнестись к открывшейся картине с должным уважением.
        Капитан «Повелителя» цокнул языком, повернулся к губернатору и поклонился, не забыв произнести несколько глубоко обдуманных льстивых слов. Рулевой осмелился поддакнуть, и дерзость была принята благосклонно. И даже Агафрена, которой не было никакой нужды лишний раз выказывать мужу почтение, не смогла удержаться и вздохнула:
        - Удивительно… - Она действительно была зачарована видом. - Никогда не подумала бы, что вы с Алоизом сумеете организовать столь мощное производство в такой глуши.
        - Нам пришлось.
        Потому что в первую очередь требовалось сохранить тайну: ради этого Холь отказался проводить эксперимент на Луегаре, пошёл на огромные траты и уговорил пойти на них Мритского. Тайна стала главным условием их сотрудничества.
        - Я всегда знала, что ты способен на многое, Вениамин, - ровно продолжила женщина. - Но сейчас я потрясена. И восхищена.
        - Спасибо, дорогая, - сдержанно кивнул Мритский.
        Агафрена чуть улыбнулась и плавно повела рукой, словно очерчивая пальцем и форт, и лагерь, и рундеры:
        - Всё это выглядит… величественно.
        - Скорее - перспективно. Алоиз сказал, что если эксперимент пройдёт удачно, мы перевернём ход истории Герметикона, - спокойно, словно они обсуждали меню второго завтрака, произнёс Вениамин. - Мы обретём экономическое могущество, а вместе с ним - власть. Наши имена окажутся во всех учебниках истории.
        - И мы вырвемся с Менсалы? - тихо спросила женщина.
        - Мы навсегда забудем это грязное название, - твёрдо пообещал губернатор. - Навсегда.

* * *
        В прошлые, мирные и вспоминающиеся сейчас, как райские, времена главным украшением менсалийских столиц являлись губернаторские дворцы: обязательно пышные, яркие, роскошные, способные поразить не только наивных простолюдинов из дальних хуторов, но и коллег из соседних провинций, в поте лица трудящихся над совершенствованием собственных родовых гнёзд. Именно родовых, поскольку менсалийские губернаторы издревле являлись самостоятельными, никому не подчиняющимися главами провинций, командующими армиями и издающими законы. А их необычный для Герметикона титул напоминал о том, что при колонизации планеты избавившиеся от власти даров менсалийцы надеялись установить на новой родине выборную систему. Однако не получилось. Губернаторы, возможно, первых из них действительно выбрали, образовали элиту, стали формировать династии, Дома, но при этом оказались достаточно искусными управленцами, сумев создать на планете развитое общество, не скатившееся, подобно многим мирам Бисера, в родо-племенные отношения. И потому в Эту Эпоху Менсала вошла достаточно уверенно: ей было что предложить межзвёздным торговцам.
        Доходы планеты выросли, и между губернаторами развернулось нешуточное соревнование, для участия в котором на богатую Менсалу слетались лучшие архитекторы Герметикона, создававшие удивительной красоты комплексы, способные заворожить даже видавших виды адигенов.
        Высокие, в пять-шесть этажей, да ещё украшенные скульптурами, видимыми из любой точки города… Изящные маленькие, перечерченные галереями и колоннадами… Утопающие в зелени парков и выходящие на главные площади… Разные, но одинаково сильно привлекающие взгляды… Восхищающие…
        Тогда.
        Теперь же былая роскошь напоминала о себе изредка, словно стесняясь, прорывалась элегантным мостиком через реку, неожиданным на фоне наведённой рядом переправы; подмигивала прохожим чудом уцелевшим фонтаном или беседкой в дальнем уголке дикого сада, в который обратился регулярный парк; поражала почерневшей от копоти, но прекрасной по исполнению мраморной статуей. Всепланетное соревнование по красоте и стилю завершилось без объявления победителя: с началом военных действий изящные излишества враз стали ненужными, пару прекрасных дворцов вообще разнесли в ходе уличных боев, а остальные торопливо превратили в крепости. Не архитекторы, разумеется, превратили, а опытные сапёры.
        Огромные окна заложили, стены укрепили, парки вырубили, лишние мосты взорвали… но добавили колючую проволоку, бетонированные пулемётные точки, зенитные башни и сторожевые цеппели на длинных якорях - такими стали приметы сооружений, которые менсалийцы привычно называли дворцами. Надёжные крепости ценились даже в эпоху цеппелей и бронетягов, и только в них губернаторы чувствовали себя в безопасности.
        - Четыре месяца? - мягко переспросил Рубен Лекрийский.
        - Так точно, - подтвердил не услышавший подвоха офицер.
        - Непонятная активность в форте Карузо продолжается уже четыре месяца, а я узнаю о ней сейчас?
        Тон губернатора не изменился, оставшись мягким, как травы Сочности, однако докладчик мгновенно вспотел, нервным жестом вытер лоб и со страхом покосился на сидящего справа от Рубена Саймона Фила - начальника лекрийской контрразведки. На тихого одноглазого парня, которого вся Менсала называла Собакой Лекрийского. В настоящий момент Фил увлечённо заполнял лист бумаги геометрическими фигурами, делая вид, что разговор его совершенно не касается, но докладчик прекрасно знал, что ни одно слово не упущено и каждое тщательно взвешено.
        И ещё он знал, что Филу частенько доводилось вешать людей, вызвавших неудовольствие губернатора. Не допустивших ошибку, а вызвавших неудовольствие.
        - Камнегрядка далеко, - пролепетал офицер, повторно вытирая лоб. - Валериция на ней нет, поэтому она не вызывает интереса…
        - Мне интересно всё необычное, что происходит на Менсале! - неожиданно рявкнул Лекрийский. - Абсолютно всё!
        - Да, Ваше превосходительство…
        - Я хочу узнавать о событиях до того, как эти события случаются!
        - Да, Ваше…
        - Заткнись!
        - Да…
        - Идиот!
        Саймон оторвался от бумаги и бросил на докладчика короткий взгляд. Словно отмеряя веревку необходимой длины. Офицера едва не стошнило от ужаса.
        - Итак, что ты знаешь? - вернулся к расспросам Лекрийский. - И постарайся не дрожать: пока тебе ничего не грозит.
        - Да, Ваше…
        - Докладывай!
        Внешность Рубена была под стать его репутации - неприятной.
        Годы - а Лекрийский был самым старым из губернаторов Менсалы - не облагородили его черты, а сделали их отталкивающими, словно отпечатав на лице Рубена всю мерзость его внутреннего мира. Переполненную пигментными пятнами кожу испещряли глубокие, похожие на шрамы, морщины. Крючковатый нос с каждым днём опускался всё ниже, а выдвинутая вперёд нижняя челюсть, наоборот, поднималась, и казалось, что очень скоро кончик носа и выпяченная губа сольются в вечном поцелуе. Остатки седых волос Рубен зачёсывал назад. Блёклые, как болотная вода, глаза часто гноились - последствия перенесённой в молодости лихорадки Шмурла, - и раньше это обстоятельство заставляло Рубена носить тёмные очки с диоптриями. Сейчас же ему было плевать.
        Он знал, что отвратителен, что маленькие дети некоторых придворных дрожат при одном лишь взгляде на него, но Лекрийскому это нравилось.
        - Неделю назад под Альволо наша рейдерская группа разгромила вошедшую с Мритии «свободную сотню», - запинаясь, рассказал офицер. - Согласно указу Вашего превосходительства, всех свободян должны были повесить, но командир сотни попытался купить жизнь важными сведениями и рассказал, что мритский форт Карузо расконсервирован, к нему переброшена импакто, два рундера и большое число рабочих.
        - Что свободянин делал в Камнегрядке?
        - Рекрутировал добровольцов в Сочности.
        - Понятно… - Лекрийский пожевал губами. - Информация уточнилась?
        - Мы допросили уроженцев Сочности, и все они подтвердили слова главаря, - передохнув, кивнул докладчик. - И даже больше: от них мы узнали, что в Карузо командует луегарский инженер Холь, свояк Вениамина…
        - Сколько рабочих? - перебил офицера губернатор.
        - Человек триста, не меньше.
        - И четыре месяца трудов… - Рубен побарабанил по столешнице распухшими пальцами. - Свободянина повесили?
        - Ещё нет. - Докладчик вновь заволновался, опасаясь, что совершил непоправимую ошибку. - Мы…
        - И не надо пока. Может пригодиться…
        - Да, Ваше превосходительство.
        - Убирайся! - Счастливый офицер выскочил из кабинета, а губернатор повернулся к Саймону: - Что скажешь?
        - Импакто, разумеется, принадлежит Вене, пришёл из Мритска для охраны, а вот рундеры чужие, - тут же произнёс Фил. - Но через Шпеев они не проходили.
        - Точно?
        Лекрийский не сомневался в полковнике, но имел привычку переспрашивать, требуя доказательств или оснований, на которых базировались выводы.
        - Рундеры строят крайне редко, и только по специальному заказу, мой господин. Во всём Герметиконе их не больше двух десятков, и если бы два таких цеппеля пришли в наш сферопорт, об этом говорила бы вся Менсала.
        Уверенный тон, а главное, взвешенные слова заставили губернатора признать правоту Фила.
        - Пожалуй, соглашусь.
        - А это значит, - продолжил контрразведчик, - что рундеры навели не на Сферу Шкуровича, а прямо на планету, что весьма опасно и в разы повышает вероятность катастрофы. А это значит…
        - Веня и его свояк готовы пойти на всё ради сохранения тайны, - перебил помощника Рубен. - Сай, ты невероятно зануден в объяснениях.
        - Зато точен, мой господин.
        В ответ - диковатый оскал, который у Лекрийского считался дружелюбной улыбкой. Саймону старый губернатор доверял и позволял гораздо больше, чем всем остальным приближённым, вместе взятым. Возможно, так бы он относился к сыну, если бы сумел им обзавестись.
        - Что мы знаем ещё?
        - Около форта Карузо находится точка перехода, - припомнил Фил. Он не готовился к совещанию специально, но обладал великолепной памятью и помнил множество необязательных, а то и просто ненужных на первый взгляд фактов. - Алоиз Холь - известный исследователь Пустоты, можно предположить, что его очередной эксперимент будет связан с нею.
        - То есть ты считаешь, что Холь готовит эксперимент? - Рубен промакнул платком правый, особенно загноившийся глаз. - Не получится так, что Мритский нанял свояка для создания какого-нибудь оружия?
        В настоящее время между главными провинциями севера - Лекрией, Мритией и Трибердией - действовало перемирие, однако Рубен не сомневался в коллегах по суматошному губернаторскому цеху: если у них появится возможность нанести сильный удар, они нанесут его, невзирая на подписанные договора.
        Фил же, как выяснилось, не разделял опасений Лекрийского:
        - Рундеры - весьма занятные цеппели, мой господин, они слишком неуклюжи, громоздки и медлительны, чтобы ставить на них серьёзное оружие. А вот в качестве платформ для опытов они зарекомендовали себя великолепно, собственно, для того их и придумали. - Одноглазый полковник выдержал паузу и объяснил источник познаний: - Я читал об этом в каком-то цепарском журнале.
        - Ты слишком много читаешь.
        - Беру пример с вас, мой господин.
        Лекрийский снова оскалился, помолчал, потирая плохо выбритый подбородок - слишком старая кожа сводила на нет все старания лучших цирюльников, - после чего заметил:
        - Раньше Алоиз проводил эксперименты на Луегаре.
        Что он имел в виду, угадывалось без труда.
        - Значит, речь идёт о чём-то необычайно важном, - кивнул Саймон.
        - Холь никогда не разменивался на мелочи, но никогда не предпринимал подобных мер безопасности. Если судить по ним, инженер относится к нынешней работе предельно серьёзно.
        - Да, похоже.
        Менсалийская научная школа приказала долго жить одновременно с началом гражданской войны: беспощадные погромы, которые стали визитной карточкой первых месяцев конфликта, не способствуют развитию академической мысли. Закрывались университеты и школы, разбредались по спокойным мирам преподаватели, уезжали исследователи и естествоиспытатели. Наука и образование показались ненужными, детей в первую очередь учили военному делу, а не алгебре, и теперь планета, которая всего тридцать лет назад строила собственные паротяги, с трудом обеспечивала внутреннюю потребность в людях, обладающих навыком чтения и устного счёта.
        Большинство молодых менсалийцев знать не знали, в чём смысл словосочетания «научные исследования», однако Рубен и Фил могли похвастать неплохой подготовкой и понимали, какую опасность могут таить секретные эксперименты знаменитого изобретателя.
        Или - какие перспективы.
        - Холь явно нацелился на грандиозное открытие. В противном случае он не сумел бы уговорить Веню на столь серьёзную помощь.
        - Согласен, мой господин, - склонил голову одноглазый контрразведчик.
        - Что это значит для нас?
        Лекрийский лично воспитал Саймона и не сомневался, что тот потратит на поиск правильного ответа считаные мгновения:
        - Компания наверняка заинтересуется изобретением.
        - А Компания умеет быть благодарной, - тут же бросил Рубен.
        Для подавляющего большинства обитателей Герметикона данное утверждение звучало как минимум спорным, однако Лекрийский произнёс это убеждённо, ничуть не сомневаясь в его искренности: старик был верным и последовательным проводником интересов Компании на Менсале, за что получил от коллег кличку Галанит.
        - Полагаю, Сай, нам придётся рискнуть и разузнать о происходящем в форте Карузо. Нам нужно изобретение Холя, если оно существует, разумеется, и не нужно усиление Мритского.
        - Да, мой господин.
        - Займись.
        На взгляд Лекрийского, совещание завершилось жирной точкой: Фил получил конкретный приказ и должен был немедленно приступить к исполнению. Старик раскрыл лежащую на столе папку с отчётом Интендантского департамента, но тут же отвлёкся на деликатный кашель, который издал одноглазый.
        - Ты ещё здесь?
        - Есть один нюанс, мой господин, - предельно вежливо произнёс контрразведчик. - Хочу обратить ваше внимание, что нынешнее дело достаточно сложное, причём не в технической части, а в интеллектуальной. Нам будет противостоять светило науки, человек безусловно умный, изобретательный, действующий в команде с известным подлецом Веней…
        - Зануда.
        - Мы должны понимать, что происходит, мой господин. Нам нужен классный эксперт.
        В словах Саймона был определённый резон, однако Лекрийский уже обдумал идею привлечения специалиста и отказался от неё:
        - Я не стану обращаться к Компании на данном этапе.
        Рубен дорожил репутацией и не хотел выставлять себя дураком.
        В Компании ценили победителей, а к старикам относились насторожённо, охотно отправляя на покой тех, кто перестал выдерживать бешеный темп гонки. Если информация о Холе окажется «пустышкой» или же просто не заинтересует Компанию, то поползут слухи, что Галанит уже не тот и на Менсале должен появиться новый, перспективный игрок. А уходить Рубен не планировал.
        - Понимаю, мой господин, - кивнул Саймон. - Поэтому я вспомнил о нашем добром друге из Шпеева Уру Клячике, который ведёт дела с авторитетным учёным Руди Йорчиком, уроженцем благословенной Галаны. Уру упоминал, что в последнее время Йорчик частенько навещает Шпеев.
        - Что ему здесь нужно?
        - Уру отказался уточнять.
        - Интересно… - Лекрийский слышал об Йорчике и понимал, что столь значимой персоне нечего делать на опасной Менсале. Глава крупной промышленной корпорации должен отдавать приказы из уютного кабинета, рисковать шкурами подчинённых и приписывать себе их заслуги. Дело, требующее личного присутствия и переговоров с деятелями, вроде Клячика, должно быть необычайно важным, возможно - личным, и очень странно, что сей важный факт прошёл мимо внимания Фила.
        - Я могу телеграфировать Уру, - продолжил одноглазый. - И если Йорчик здесь…
        - Пригласи его, - кивнул Лекрийский. - Слетай в Шпеев и пригласи лично. Йорчик - большая шишка, к нему нужен подход.
        - Да, мой господин.
        - А заодно попробуй выяснить, что за дело у него с Клячиком.

* * *
        - Переход завершён, господин Йорчик, - громко, потому что после Пустоты всегда получалось громко, доложил капитан Сварчик. - Добро пожаловать на Менсалу, сферопорт Шпеев.
        - Да-да… спасибо. - Руди кивнул, словно подтверждая благодарность, после чего извлёк из внутреннего кармана пиджака плоскую фляжку с золотой монограммой на пузе и сделал большой глоток пятидесятиградусного сарильского ликёра на травах. Йорчик знал, что у цепарей считалось дурной приметой пить перед переходом, знал, что они презирали тех, кто пьёт после перехода, не имея другой возможности выгнать из себя остатки страха, знал всё, но ничего не мог с собой поделать - пил. Руди и раньше недолюбливал путешествия между мирами, но, став обладателем величайшей тайны Герметикона, он всерьёз испугался умереть раньше, чем окажется на страницах учебников истории, и потому опасные переходы через Пустоту наводили на Йорчика панический ужас.
        А не летать нельзя.
        И приходилось пить.
        С другой стороны, кого стесняться? Перед кем «держать лицо»? Экипаж «Розы Халисии» принадлежал ему с потрохами, будущее всех цепарей, включая капитана, полностью зависит от его, Йорчика, расположения - настолько хитро составили контракты юристы Руди, - и потому никто из них не осмелится даже пикнуть в адрес благодетеля. А осмелится - тут же станет жертвой доносчиков и вылетит с «Розы» с «волчьим билетом» в кармане и без малейшей надежды отыскать высокооплачиваемую легальную работу на Галане.
        - Шпеев к западу, господин Йорчик. Посмотрите направо.
        - Я знаю, где он.
        Со времени последнего визита на Менсалу прошло меньше месяца, и Руди не успел растерять познаний в местной географии.
        - Извините, - смутился капитан.
        - Ерунда. - Йорчик сделал ещё один глоток из фляги и повернулся направо, без интереса разглядывая опостылевший сферопорт.
        Скучный. Грязный.
        Сферопорты по праву считались лицами планет, визитными карточками миров, всегда отстраивались с особенной тщательностью, с желанием удивить и похвастаться, и когда-то Шпеев занимал достойное место в ряду звёздных врат развитых планет Герметикона, однако почти тридцать лет гражданской войны свели усилия предыдущих поколений на нет.
        Две массированные бомбардировки избавили город от высоких зданий, башен и красивейшего олгеменского храма Святого Игвара. Штурм, предпринятый объединёнными войсками прульцев и лекрийцев, вдребезги разнёс юго-запад, а знаменитый Верльменский пожар сожрал всю восточную часть Шпеева. Ту территорию до сих пор называли Копотью, и селились на ней исключительно бродяги. После вмешательства Герметикона нападения на сферопорт прекратились, однако город растерял прежний шарм, почти полностью попал под власть Омута и вызывал у Йорчика естественную неприязнь.
        Жалкое поселение, наполненное примитивными, тупыми дикарями, сподобившимися устроить бессмысленную гражданскую войну: ничего, кроме презрения, эти полуживотные и их полуразрушенный термитник у Руди не вызывали.
        «Роза Халисии» неспешно снижалась, и скучающий Йорчик громко поинтересовался:
        - Нам выделили мачту?
        Задал вопрос только для того, чтобы не молчать. После перехода Руди любил поболтать.
        - Как всегда, первую, - доложил Сварчик.
        Самую лучшую и современную, которую менсалийцы берегли для важных персон, к каковым, безусловно, относился магистр инженерных наук, профессор Ибельского университета, действительный член Галанитской академии наук, основатель и председатель совета директоров «ЙГ Механика» Рудольф М. Йорчик. Он вёл прибыльные дела с местными торговцами оружием - в последнее время особенно прибыльные, поскольку удачно перехватил несколько кардонийских контрактов, - не скупился на взятки портовым властям и всегда получал самое лучшее.
        - Господин Уру Клячик, как принято, предоставил в ваше распоряжение кортеж с вооружённой охраной, - поведал капитан, изучив поданный радистом листок. - А городской голова Шпеева ждёт на ужин.
        - Надеюсь, он перестанет подсовывать мне свою сестричку в качестве выгодной партии, - зевнул Руди. - Эти провинциалы ужасно утомительны.
        - Согласен. - Капитан позволил себе улыбку.
        - А их женщины - пошлы, неряшливы и плохие любовницы. Судя по всему, менсалийцам на роду написано воевать и убивать, а не получать удовольствие от любви.
        - Каждому свое.
        - Прекрасное выражение, - одобрил Йорчик. - Каждому своё! Как метко!
        Сварчик с достоинством принял похвалу. Руди же глотнул ещё ликёра и плюхнулся в капитанское кресло, сделав вид, что у него приключился внезапный «приступ научной задумчивости». В действительности же Йорчик терпеть не мог даже самого плавного снижения и предпочитал пережидать их сидя и по возможности под хмельком.
        Основатель могущественной корпорации «ЙГ Механика» давно злоупотреблял спиртным, и с его помощью неумолимо превращался из не очень спортивного, но ещё цветущего мужчины сорока шести лет в страдающую одышкой развалину с одутловатым лицом, на котором ярко выделялись большие зелёные глаза. Непотускневшие, несмотря на образ жизни. И ещё Руди удавалось сохранять роскошную чёрную шевелюру: длинные, чуть ниже плеч, кудрявые волосы; их Йорчик чаще всего носил распущенными.
        - Команду можете отпустить на сутки, - произнёс ученый сразу после того, как швартовочное устройство «Розы Халисии» с неслышным из гондолы лязгом соединилось с причальной мачтой. - Вы тоже свободны, но завтра утром явитесь на доклад.
        - Вы остановитесь в «Астория Лепре», - уточнил Сварчик. - Как всегда, губернаторский люкс.
        - И позаботьтесь о том, чтобы на этот раз Клячик получил образцы вооружений без задержек, - прохладно бросил Руди. - Я не хочу вновь выслушивать язвительные замечания от туземцев.
        Во время предыдущего визита суперкарго перепутал ящики, отправив новейшие «подарки от фирмы» конкурентам Клячика, с которыми Йорчик также имел дела. Суперкарго сейчас безуспешно пытается найти хоть какую-то работу, с ужасом ощущая приближение нищеты, но его судьба Руди не волновала. Руди беспокоился лишь о том, что ему пришлось пережить несколько неприятных минут.
        - Прослежу лично, - твёрдо пообещал капитан.
        - Очень хорошо. - Йорчик поднялся, сделал шаг к дверям, намереваясь покинуть мостик, но краем глаза приметил нечто необычное и резко повернулся к окну: - Цеппель благотворительного общества «Медикусы Вселенной»?
        Впервые с момента завершения перехода Йорчик проявил неподдельный интерес к происходящему.
        - Совершенно верно, - подтвердил Сварчик, мельком взглянув на белый, украшенный огромным красным крестом аппарат, медленно направляющийся к дальней мачте.
        - Откуда у них цеппель? - удивился Руди. - Вот уж не думал, что у этих побирушек может оказаться в собственности настоящий цеппель.
        Несмотря на коммерческие успехи, в характере Йорчика ещё оставались черты рассеянного ученого, умеющего «не замечать» даже то, что лежит под носом. Иногда «плавание» Руди в элементарных или очевидных вопросах ему вредило, иногда, как сейчас, вызывало у окружающих недоумение.
        - При всём уважении, господин Йорчик, хочу напомнить, что благотворительное общество «Медикусы Вселенной» располагает довольно внушительным флотом из десятка, если не больше, цеппелей, - негромко произнёс Сварчик. - Главным спонсором общества является Компания. Через подставные фирмы, разумеется. Цеппели же используются там, где по каким-либо причинам нельзя демонстрировать галанитский флаг.
        - То есть медикусов на «Доброте» нет? - изумился успевший прочесть название цеппеля Руди.
        - Обязательно есть, - качнул головой капитан. - Но при этом они являются кадровыми сотрудниками Департамента, а санитары - отборными головорезами.

* * *
        - Восьмая мачта?! - возмутилась Сада Нульчик. - Ты серьёзно?
        - Серьёзно, - печально подтвердил капитан Фарипитетчик. - Нам дали её.
        - Наверное, ржали при этом?
        - Я не слышал.
        - Какая наглость!
        В Шпееве стояли три оснащённых лифтами мачты и ещё четыре с подъёмными механизмами, позволяющие опустить цеппель к земле. Обычно «Доброте» доставалась одна из семи, что позволяло избавиться или от длительного процесса швартовки к поверхности, или от путешествия пешком с высоты в семьдесят метров по грязным железным лестницам.
        Но сегодня галанитам не повезло.
        - К сожалению, мирный цеппель знаменитой благотворительной организации не является на Менсале приоритетным гостем, - с иронией протянул капитан. - Доброта здешним дикарям неведома.
        - И гуманизм - тоже, - поддержала Сада шутку Фарипитетчика.
        - И сострадание.
        - Просто удивительно, как им удаётся существовать в столь варварских условиях?
        - Как-как! Режут друг друга.
        - Идиоты!
        Галаниты рассмеялись, и Сада почувствовала, что дурное настроение её покинуло.
        В конце концов, она просто забылась, упустила из виду, что сейчас менсалийцы встречают не сотрудника всемогущего Департамента секретных исследований Компании, а скромнейшего главного медикуса передвижного полевого госпиталя «Доброта», которому не по чину требовать от местных дикарей уважения. К тому же уважение на Менсале традиционно базировалось на страхе, а благотворительная организация «Медикусы Вселенной» по определению не являлась структурой, способной нагнать ужас.
        Невооружённый цеппель не вызывал никакого почтения и, согласно безумной логике вечно воюющих менсалийцев, должен был считаться законной добычей для любого удачливого командира, но «Доброту» тем не менее не трогали, демонстрируя, что кое-какой здравый смысл у местных ещё остался: ведь передвижной госпиталь бесплатно обеспечивал местных первоочередной медицинской помощью, спасая людей независимо от их статуса.
        - Планы не поменялись? - негромко осведомился капитан. - Мы пробудем в Шпееве не менее двух суток?
        - Ничего не изменилось, Якта, - подтвердила Сада. - Двое суток. Так что можешь распустить команду.
        - О дальнейших планах что-нибудь известно?
        - Продолжаем выполнять задание, - ровно ответила женщина. - Оно имеет наивысший приоритет.
        Голос прозвучал очень спокойно, и лишь Создатель знал, чего стоило Саде Нульчик беспристрастное упоминание их нынешнего дела. Какие эмоции она скрывала… Какие чувства…
        - Полгода, - вздохнул капитан.
        - И ещё столько, сколько потребуется, - тихо, но твёрдо отозвалась Нульчик. - Так надо.
        - А если всё бессмысленно? Если мы ищем кошку, которой давно нет в тёмной комнате? - В последнее время Фарипитетчика всё чаще посещали подобные мысли. - Они могли ускользнуть.
        - Этот вопрос выходит за рамки наших полномочий, Якта. Наше дело - искать.
        Не останавливаться и не сомневаться.
        Нынешнее задание изначально показалось Саде элементарным: найти троих инопланетников, ВОЗМОЖНО, путешествующих по Менсале на диковинном для этой планеты паровинге - что может быть проще, учитывая развитую сеть агентов и добровольных помощников, которую создала медикус Нульчик за пять лет? Не знающие местных порядков инопланетники должны были попасть в сети за неделю, максимум за две. Так думала Сада, рассылая помощникам сообщения, однако время шло, а результат отсутствовал. То ли чужаки хорошо спрятались, то ли погибли, то ли действительно покинули Менсалу, но вот уже семь месяцев о них не было ни слуху ни духу, и это выводило Саду из себя. Нет, не из-за того, что инопланетники пропали. Сада нервничала потому, что не смогла выполнить личное поручение самого Абедалофа Арбедалочика, одного из молодых лидеров Компании, чье покровительство могло бы обеспечить Нульчик невероятный карьерный рост. Абедалоф прислал Саде послание, в котором доходчиво объяснил всю важность нынешнего задания, предоставил в её распоряжение дополнительные ресурсы, пообещал щедрую награду, но…
        Но результат отсутствовал.
        В последние два месяца Сада резко увеличила число путешествий, сновала из провинции в провинцию, суетилась, почти паниковала, но всё оставалось по-прежнему: инопланетники не появлялись, и Нульчик позабыла о том, что значит душевное спокойствие.
        - Корабль у первой мачты только что пришвартовался, - хмуро произнесла Сада, вспомнив о пережитом унижении. - Кто увёл стоянку у нас из-под носа?
        - Галанитский цеппель, - ответил Фарипитетчик, поднося к глазам бинокль. - Если угодно, я уточню в портовой администрации, что это за судно.
        - Уточни. - Ярость, возникшая при мысли о невыполненном задании, смешалась со злостью от нынешнего унижения, и Сада обрела цель на ближайшую пару дней: решила наказать неведомого путешественника, отнявшего у неё комфортную мачту. - Хочу знать, кто перебежал мне дорогу.

* * *
        «Это сделал Павел Гатов.
        Нет, в действительности он много чего сделал и, уверен, сделает ещё, поскольку является человеком умным и деятельным… Не таким, конечно, деятельным, как Бабарский, - до ИХ Павлу ещё расти и расти, но всё равно очень энергичным. Однако сейчас я рассказываю не о том, что Гатов кипуч, как чайник, а о том, что он спас наши никчёмные жизни.
        В паровинге.
        Когда Пустота плюнула нами в Менсалу.
        К счастью для нашего маленького предприятия, в Шпееве царила глубокая ночь, и неожиданное - вместе с цеппелем - появление паровинга осталось не замеченным ни с земли, ни с грузового судна, в кильватере которого мы прибыли на планету. Но был нюанс: заглохшие двигатели. И ещё два нюанса: мы с Бааламестре без сознания. Валялись, как мешки, совершенно не способные помочь Гатову в борьбе за жизнь. Воздуха всё-таки не хватило, мы с Каронимо заснули добрым крепким сном, из которого не должны были вырваться, и как Павел ухитрился продержаться ту лишнюю минуту до окончания перехода, я не понимаю до сих пор. Он сказал, что презерватив Бааламестре сыграл свою роль, но мне не верится. В презерватив не верится, скорее уж святой Хеш, добрый покровитель цепарей, так изумился, увидев в переходе паровинг, что осенил нас своим благословением.
        Хотя… Возможно, нас действительно спас презерватив. Пустота непредсказуема и любит пошутить.
        Как бы там ни было, Гатов продержался столько, сколько требовалось. И при этом ухитрился сохранить ясность ума, потому что, когда наш несчастный паровинг вылетел из «окна», Павел не завопил от радости, а сосредоточился на управлении, не позволив машине свалиться в штопор. И ухитрился запустить двигатели. И знаете что? Я - человек современный, даже прогрессивный, я осторожно отношусь к божественной теории сотворения мира, но у меня есть только одно объяснение нашему везению - чудо. И сотворил его мой друг Павел Гатов.
        Вот так!
        Выровняв паровинг, он вернул нам сознание с помощью энергичных пощечин и найденного в аптечке нашатырного спирта, отпустил пару шуток и устроил импровизированное совещание на тему: «Что делать дальше?»
        У ночного прилёта было множество плюсов и только один, но серьезный недостаток: мы совершенно не ориентировались на местности. С другой стороны, никто из нас в географии Менсалы не разбирался, поэтому хоть днём, хоть ночью мы всё равно не знали, куда лететь, понимали только, что должны держаться подальше от населённых мест, чтобы не стать добычей местных вояк. Но в этом решении таился подвох: в безлюдных местах мы не могли починить паровинг, тем более что третий двигатель сдох через час полёта, и одновременно выяснилось, что цистерна с водой пробита в нескольких местах.
        В итоге Гатов принял решение садиться на ближайшее озеро и попытаться своими силами привести паровинг в удовлетворительное состояние.
        Решение, как выяснилось чуть позже, оказалось ошибочным…»
        ИЗ ДНЕВНИКА АНДРЕАСА О. МЕРСЫ ALH.D.

* * *
        У каждой эпохи свои приметы и символы, идеи и философия, взгляды, проблемы, возможности и цели. Свои герои и свои отходы. Любое общество на любом этапе развития оставляет после себя не только архитектурные памятники, антикварные ценности, накопленные долги и списки казнённых, но и огромное количество переломанного или протухшего барахла, которое через пару-тройку тысячелетий займёт почётное место на полках исторических музеев. Отходы производит любая цивилизация, и именно с их помощью можно составить наиболее полное мнение о том или ином обществе.
        Потому что мусор не врёт, рассказывает о нас так, как мы того заслуживаем.
        Самые страшные отходы, если в данном случае сей термин уместен, появились в Эпоху Белого Мора, когда на свалки, в буквальном смысле, выбрасывали трупы. Страшная болезнь косила всех: и адигенов, и простолюдинов, жестоко опустошая миры Ожерелья, и оставила после себя бесчисленные братские могилы, ибо в те времена живые не всегда успевали сжигать мёртвых, как того требовали медикусы Доброй Дочери.
        В другие Эпохи содержимое свалок было не столь ужасающим, а его количество не превышало минимально возможного уровня, поскольку небогатая жизнь требовала внимательного и бережного отношения к ресурсам: продукты съедали подчистую, одежду носили до состояния крайней ветхости, поломавшийся инструмент переплавляли на металл, а деревянный сжигали или использовали в строительстве. Эта Эпоха отношение к ресурсам не особенно изменила, в большинстве своём люди вели себя экономно, однако постепенно на планетах начали формироваться особенные свалки, ставшие настоящей приметой времени: кладбища брошенной и сломанной техники, куда свозили совсем уж разбитые машины, вероятность восстановления которых равнялась нулю или же требовала несоразмерных вложений.
        Самые большие кладбища возникали в богатых мирах, где обилие ресурсов позволяло не придавать особого значения переплавке отжившей своё техники; и на воюющих планетах, где бронетяги и пушки выходили из строя быстрее, чем хилые заводы успевали их утилизировать. На Менсале, разумеется, подобных свалок было в достатке, а самой большой из них по праву считалась Паровая Помойка, привольно раскинувшаяся на тысяче с лишним гектаров трибердийской земли и удивлявшая богатейшей коллекцией всевозможной техники. Бои на севере континента всегда шли масштабные, на оружие губернаторы не скупились, и потому на Паровой можно было отыскать бронетяги из Кардонии и Линги, потрогать каатианскую гаубицу и посидеть в галанитском аэроплане, увидеть обломки цеппелей - унылые остовы разбившихся великанов, останки бронепоездов и переделанных для боя грузовиков, здесь было всё, что некогда воевало, здесь умирало то, чему предназначалось убивать.
        В северо-западном углу Помойки стоял небольшой плавильный завод, в недрах которого превращались в металл ненужные детали, и целая шеренга основательно оснащённых мастерских, где приводили в чувство то, что поддавалось ремонту. Здесь же, в мастерских, набирались опыта будущие механики трибердийской армии, а в маленькой школе обучались нехитрым наукам детишки из окрестных деревень, готовясь служить Трибердии там, где требуются грамотные люди. Устройство систематического образования настолько сильно понравилось губернатору, что он официально взял Паровую под высочайшее покровительство, а её хозяин - старый Эзра Кедо - получил пожизненное, ненаследуемое право входить к Его высокопревосходительству без доклада.
        Коим, впрочем, ни разу не воспользовался, ибо во дворце бывал крайне редко, предпочитая ему Помойку.
        - Чихает?
        - Чихает, - убито признался механик, бросив печальный взгляд на провинившийся мотоциклет. - Я дважды проверил: мотор в порядке.
        - Но чихает, - многозначительно протянул Эзра.
        Однако молодой перепачканный маслом парень намёка не услышал:
        - Ага, чихает.
        - И ты не знаешь почему?
        - Нет.
        - А подумать?
        - Я думал.
        - А головой? - уточнил старик.
        - Если головой, то получается ещё хуже, - грустно пошутил механик.
        Хозяина Помойки парень знал с детства: сначала в школе воспитывался, теперь по моторной части ума набирался и потому был уверен в том, что шутка будет понята правильно.
        Так и получилось. Эзра добродушно рассмеялся, после чего щёлкнул молодого по лбу и произнёс:
        - Голова должна была подсказать, что если с двигателем порядок, то проблема кроется в том, что от тебя не зависит. Например…
        - Жега снова намудрил с перегонкой нефы!
        - Точно. Иди в «горючку» и передай Жеге, что если ещё раз на работе размечтается о девочках, то будет двор подметать, а не раскладывать нефу на фракции.
        - Сделаю!
        Обрадованный парень рванул к стоящей в удалении «горючке», видной издалека благодаря огромной цистерне с сырой нефой, а усмехнувшийся Кедо цокнул ему вслед языком, поправил шапочку и принялся с удовольствием оглядывать бурлящее хозяйство.
        В первой мастерской - она стояла совсем рядом с плавильным заводом - занимались сборкой и разборкой корпусов, установкой броневых плит, переплавкой ненужного хлама, а также ремонтом ходовых частей. В следующем ангаре, таком же большом, как первый, работали специалисты по моторам, кузелям и двигателям внутреннего сгорания, а ещё электрики и единственный в Помойке радист. В соседнем сооружении царствовали оружейники, мечтающие украсить вход в ангар антикварной мортирой столетней давности, но Кедо не позволял; а ещё дальше расположились алхимики, в ведении которых находилась в том числе и «горючка».
        И всё это беспокойное хозяйство беспрестанно звякало железом, поругивалось матом, пахло маслом, металлической стружкой, бензином, бегало по всей Помойке в поиске нужных запчастей, ожесточённо спорило у чертежей и искренне, с детской радостью и законной гордостью провожало за ворота каждую восстановленную машину. Это было не просто беспокойное, это было работящее хозяйство, умеющее и любящее создавать, и от понимания этого на душе у Кедо становилось теплее.
        На Помойке работало не так много людей, как могло показаться со стороны, но все они были по-настоящему увлечены своим делом, крепко спаяны и безмерно уважали старого Эзру. И это обстоятельство, вкупе с губернаторским покровительством, позволяло Кедо делать вещи невозможные и немыслимые для других обитателей Менсалы.
        Например, успешно укрывать в недрах Помойки троих приметных инопланетников.
        - Уродец у тебя получается, - с дружелюбной усмешкой произнёс Эзра, медленно набивая трубку душистым табаком. Большому пальцу его правой руки так часто приходилось выполнять эту операцию, что он давно пожелтел от никотина. - Всем уродцам уродец.
        - Не уродец, а прорыв, - пробурчал в ответ Гатов. При появлении старика Павел прекратил работу, спрыгнул на землю и принялся вытирать перепачканные машинным маслом руки. - Ходовую хочу улучшить.
        - Не только уродец, но и бессмыслица, - продолжил Эзра привычную пикировку.
        - Его ещё назовут изобретением столетия.
        - В цирке.
        - Умные назовут.
        Являясь в самый дальний, «резервный» ангар, который он определил в распоряжение гостя, Кедо всегда начинал разговор со смешков в адрес новой разработки Павла, а уж сейчас, когда машину выкатили во двор, на всеобщее, так сказать, обозрение, старик не удержался от особенно долгих замечаний:
        - Эту железяку ни под что не приспособишь.
        - Очень нужная в хозяйстве вещь.
        - Поживешь с моё - поумнеешь.
        - Я на такое не рассчитываю.
        - Поумнеть?
        - Столько прожить.
        - Кокетничаешь, - вновь хмыкнул старик, одновременно раскуривая трубку. - Судя по тому, как тебе везёт, проживёшь ты долго.
        - Везение может закончиться в любой момент, - заметил Гатов. - Я видел.
        - Заканчивается не везение, а вера в себя.
        - С этим у меня всё в порядке.
        - Вот об этом я и говорю.
        Гатов положил тряпку на высоченное колесо и пожал старику руку:
        - Доброе утро, Эзра.
        - Доброе утро, Павел. - Над мужчинами поднялось облако табачного дыма. - Завтракал?
        - Только кофе попил.
        - И сразу сюда?
        - Ага.
        Потому что увлечён. Потому что хочет создавать новое, необычное, странное, но при этом - полезное. И потому что у него получается создавать.
        Больше всего на свете Эзра ценил в людях увлечённость, и ему нравилось заботиться о тех, кто увлечён.
        - Я принёс тебе пару бутербродов.
        - Спасибо. - Павел с благодарностью принял свёрток, но разворачивать не стал. - Не против, если я поделюсь с Мерсой? Он тоже голодный.
        - Нет, не против. - Кедо пыхнул трубкой, выдержал паузу, после чего качнул головой: - И всё равно ты лепишь уродца.
        - Ты себя в зеркало давно видел?
        - А ты - себя? - Старик тихонько рассмеялся.
        - Я красив, как дракон из сказки.
        - И такой же умный.
        - Приятно, что ты это признаёшь.
        При взгляде на Павла Гатова, ни при первом, ни при втором и всех последующих, никто, будь он даже семи пядей во лбу, не разглядел бы гениального учёного с солидным академическим образованием и списком изобретений длиной в целую лигу. Невысокий жилистый брюнет - его короткие волосы вечно торчали в стороны, - с ухоженной бородкой, тёмными глазами и слегка оттопыренными ушами, Павел всюду появлялся в чёрных рабочих штанах с накладными карманами и грубом сером свитере с капюшоном, который сейчас, по случаю жары, сменила тоже серая майка. Серая не от грязи, как можно было подумать, учитывая постоянное пребывание Павла в мастерской, а просто серая. По каким-то лишь ему ведомым причинам Гатов одевался только в чёрное и серое. Запястья знаменитого учёного скрывались под многочисленными дешёвыми браслетами из бус, камешков, верёвочек, кожаных ремешков и прочей ерунды, крепкие руки испещрены татуировками, а в левом ухе поблескивала золотая серьга - многие из тех, кто профессионально ходит в Пустоту, твёрдо верят в то, что она способна уберечь от Знаков.
        Внешне Павел напоминал лихого цепаря из «старых команд», чтущего традиции и приметы, но только вот вряд ли заурядный цепарь смог бы придумать машину, над которой сейчас работал Гатов, не говоря уж о том, чтобы воплотить свои фантазии в жизнь. Машину, которую Эзра обозвал уродцем.
        Впрочем, было за что.
        Новое творение Павла являло собой шестиколесный паротяг оригинальной - и это ещё слабо сказано! - конструкции. Ходовую Гатов снял с разбитого кардонийского «Ядрата», но основательно над ней поработал: удлинил оси, поднял на полметра клиренс, убрал два передних, не вписывающихся в замысел колеса, а соответственно изрядно переделал рулевое управление. В результате машина стала шире, но при этом устойчивее, несмотря на то что её днище располагалось примерно в двух метрах над землёй. Позаимствованный с паровинга кузель разместился примерно посреди агрегата, с небольшим смещением к задним осям, надёжно защищался бронёй, и получившаяся башня сильнее всего терзала эстетическое чувство Кедо. Однако обойтись без работающего на Философском Кристалле кузеля не представлялось возможным - только он мог дать тяжеленному агрегату нужную мощность.
        Позади паротурбинного двигателя располагался кузов, совмещающий в себе и грузовой отсек, и огневую точку, а впереди - уникальная, невиданная ранее кабина.
        Неизвестно, что удалось бы создать Гатову, располагай он, как привык, неограниченными промышленными мощностями, но даже сейчас, вынужденный собирать машину из разрозненных запасных частей, Павел с непринуждённой лёгкостью превзошёл инженерную братию Герметикона, собрав из наклонных плит изящную кабину, обеспечивающую прекрасный обзор водителю и стрелку курсового пулемёта. Кабина плавно переходила в «салон», где были оборудованы спальные места.
        - И ты хочешь сказать, что разгонишься на своей каракатице до пятидесяти лиг в час? - недоверчиво осведомился Эзра.
        - Разгонюсь и до восьмидесяти, - пообещал Гатов. - Мощная броня только на кузеле, в кабине и кузове она противопульная, всё лишнее я выбросил, так что машина очень лёгкая.
        - Не выдержит и одного попадания из пушки.
        - Она уедет от попадания из пушки, - рассмеялся Павел. - До сих пор мы были рабами аксиомы: поскольку кузель тяжёлый, то и паротяг должен быть тяжёлым. Мы делали их мощными, надёжными, крепкими, а в результате - медлительными. Я пожертвовал всем ради скорости и маневренности и создал новый класс паровых машин. Так что в настоящий момент, Эзра, перед тобой первая в истории Герметикона бронекорда.
        - Знаешь, чего у тебя ещё в избытке? - осведомился старик. - Помимо везения?
        - Оптимизм?
        - Наглость. Никто из тех, кого я знаю, не сообщил бы мне сейчас, что придумал новый класс машин.
        - Жаль, что среди твоих друзей так мало амбициозных личностей.
        Старик пыхнул трубкой. Гатов обаятельно улыбнулся. Золотая серёжка сверкнула на солнце, а к небу устремился очередной клуб ароматного дыма.
        - Зачем может понадобиться корда? - осведомился Эзра.
        - Наземная разведка, связь с удалёнными районами, куда не ведут ни обычные, ни железные дороги, а отправлять цеппели слишком дорого и неэффективно, - молниеносно ответил Павел. Чувствовалось, что он плотно обдумывал предназначение своего изобретения. - Я ведь не зря изменил ходовую: корда прекрасно держит бездорожье, способна форсировать небольшие реки…
        - Проверял?
        - Рассчитал.
        - И уверен в своей правоте?
        - Всегда.
        Задорный ответ не мог не понравиться Кедо.
        - Напоминаешь меня в молодости, - заметил он с улыбкой.
        - Неужели у меня настолько некрасивый нос?
        - Что ты понимаешь в красоте?
        Мужчины посмеялись, после чего Эзра негромко и как бы невзначай осведомился:
        - Когда собираешься испытывать машину в реальных условиях?
        - Нужно дождаться Каронимо. После этого ещё пару дней, не больше. - Павел помолчал и спокойно поинтересовался: - У нас сложности?
        Он знал, что рано или поздно обязательно услышит, что нужно бежать, и потому продемонстрировал истинное, а не показное хладнокровие.
        - Пока против нас только время, но оно играет без устали, - вздохнул старик. - Уследить за всем и всеми невозможно, и с каждой минутой вероятность случайной или намеренной оговорки возрастает. Тем более что ваши портреты до сих пор ходят по Триберди.
        - Я надеялся, что поиск постепенно сойдёт на нет, - тихо произнёс Гатов.
        - Тебя будут искать вечно.
        - Этого я не учёл.
        - Скромность помешала?
        Ответить Павел не успел: дверь мастерской со скрипом отворилась и во двор, неуклюже переступив через высокий порог, вышел худощавый черноволосый мужчина в грязноватом, покрытом подозрительными пятнами рабочем халате. Он прищурился на солнце, потом перевёл взгляд на разговаривающих мужчин, поставил на землю ящик, что нёс в руках, снял очки, протёр их, вновь взял ящик и поздоровался:
        - Синьор Эзра… Доброе… э-э… утро.
        И улыбнулся.
        - Доброе утро, Энди. - На «ты» с Кедо был только Гатов, спутники Павла обращались к старику с положенным уважением, и он отвечал им тем же.
        - Прогуливаетесь?
        - Как всегда по утрам.
        - Я тоже сторонник… э-э… соблюдения твёрдого… э-э… распорядка дня, - признался Мерса. - Подъём, работа, завтрак… - Алхимик вопросительно посмотрел на Гатова.
        - Я раздобыл нам еды, - ухмыльнулся тот.
        - Отлично.
        - Над чем работаете? - старик кивнул на ящик.
        Вопрос был задан исключительно из вежливости, однако ответ заставил старого Кедо подпрыгнуть, как молодого.
        - Бомбы делал, - зевнул алхимик. И небрежно тряхнул ящик: - Наращиваем боезапас для бронекорды.
        - Прямо здесь? - Эзра поперхнулся дымом, вытащил трубку изо рта и грозно посмотрел на Гатова. Тот опустил глаза и развёл руками, мысленно проклиная длинный язык алхимика.
        - Прямо здесь, - подтвердил Мерса, ещё не понимая, что влип. - А что такого? И снова тряхнул ящиком.
        - Стой!
        - Что?
        - Просто стой! Не шевелись. - Эзра досчитал до шести и медленно, почти по складам, произнёс: - Разве я не говорил, что бомбы, снаряды и прочие взрывоопасные устройства можно собирать исключительно на глухом юго-западе Помойки? - Кедо поднял ногу, чтобы негодующе топнуть, но вперился взглядом во взрывоопасный ящик и передумал, аккуратно вернул конечность в прежнее положение, передохнул, убедился, что не сотряс поверхность планеты, и продолжил: - Там, где вы, алхимики, никому не сможете помешать!
        - Я и тут… э-э… никому не мешал, - растерялся Андреас. - Вы даже не знали… э-э… что я в мастерской. Сидел тихо, как э-э… мышь.
        - Где вы не сможете никого убить! - поправился старик.
        - Я и не собирался.
        - Техника безопасности!
        - Мне об этом не говорили.
        - Я говорил всем вам! - рявкнул Эзра и, тыча трубкой в алхимика, повторил: - Всем!
        Из трубки выпал уголёк, и Кедо резко отдернул руку. Андреас перехватил ящик. Внутри что-то звякнуло. Собравшиеся слегка побледнели.
        - Всем говорил о технике!
        - Не может быть.
        - Ты начинаешь врать, как Олли, - меланхолично заметил Павел.
        - Правду не врут, правду говорят! - гордо сообщил Мерса. После чего вновь вернулся к старику: - Я действительно ничего такого не слышал, но даю… э-э… слово, что был предельно осторожен. Смотрите сами. - Он сделал пару шагов, вновь перехватил свой груз, заставив Эзру громко выругаться, откинул крышку и наклонил ящик так, чтобы Гатов и Кедо смогли разглядеть десяток выстрелов для среднеразмерного бомбомёта, аккуратно разложенных по выпиленным в размер ячейкам. - У меня всё в полном порядке.
        А чёрные бомбы, на бока которых были небрежно нанесены белые пятна, молчаливо подтвердили: «Всё в полном порядке. Ждём».
        - Маркировка такая: алые круги - зажигательные, жёлтые - фугасы, зелёные - газовые. Газовых э-э… мало, потому что нет ингредиентов для толковой отравы…
        - А белые?
        - Белые - бронебойные.
        - То есть в них нитробол? - напряжённо осведомился старик. На его лбу выступили капельки пота.
        - Разумеется, - кивнул алхимик. - А что?
        - И вы таскаете его просто так? В деревянном ящике?
        - Нитробол в бомбах, - попытался объяснить Андреас. - А бомбы - в деревянном ящике…
        - В деревянном ящике!
        - А как я их должен таскать?
        - Нитробол нестабилен! - трагически заявил Эзра. Старик много чего повидал в жизни и именно поэтому относился к этому веществу с таким опасением.
        Которое совершенно не разделял алхимик.
        - Мое умение работать с нитроболом общеизвестно, - с лёгкой обидой в голосе поведал Мерса. - Мои бомбы можно носить с собой…
        - Ты можешь даже спать с ними в обнимку, - отрезал Кедо. - Но на юго-западе. - И вновь махнул рукой туда, где разрешал своим алхимикам возиться со снарядами. - На Помойке действуют мои правила. И если здесь долбанёт…
        - Никогда.
        Несколько секунд Эзра гневно смотрел на взъерошившегося Мерсу, после чего безапелляционным тоном приказал:
        - Бомбы немедленно отнести в арсенал! Заберёте, когда будете снаряжать корду. Иначе голову отверну.
        Андреас бросил взгляд на Гатова, тот сделал «глаза», и Мерса послушно ответил:
        - Считайте, что уже отнёс.
        - Изготовлением бомб заниматься только на юго-западе.
        - Э-э…
        - Эксперименты с нитроболом только с моего личного разрешения.
        - Э-э…
        - Только с личного разрешения!
        - Эзра, ты пугаешь моего алхимика, - хихикнул Гатов. - Он дар речи потерял.
        - Я не экспериментирую, - опомнился Мерса. - Я с ним работаю.
        Но его никто не слушал.
        - Бомбы он делает с нитроболом! Прямо здесь! Ещё бы в спальню мою притащился со своими смесями! Мальчишка!
        Недовольный старик потопал к первой мастерской, Гатов потянулся за свёртком с едой! Андреас же поставил ящик на землю, заложил руки в карманы брюк, но тут же вынул их, вытер о бёдра и принял у Павла бутерброд с ветчиной.
        - Мне кажется, или сегодня наш хозяин немного… э-э… нервный?
        - Полагаю, Эзру… э-э… немного взволновали десять килограммов нитробола в твоих руках, - в тон другу ответил Гатов. - Меня, признаться, тоже.
        Павел знал, что на Андреаса можно положиться, но всё равно нервничал.
        - Да. - Мерса прожевал кусок, после чего качнул головой: - Он изначально был немного не в своей тарелке.
        - Немного, - ровно отозвался Гатов.
        Слово «немного» стало символом их диалога.
        - Нас нашли? - осведомился алхимик.
        - Эзра полагает, что скоро найдут.
        - Значит, прощай, Помойка. - Андреас прикончил бутерброд и потянулся за вторым. - Когда уезжаем?
        - Через день-два после возвращения Каронимо.
        Глава 2,
        в которой Бааламестре хвастается, Сада рассматривает товар, Руди получает не то, чего хочет, Холь ставит на зверя, а Энди мешает Олли расслабиться
        «Дерьмовая планета, чтоб меня в алкагест окунуло! Самая дерьмовая из всех, что я видел! И мерзость её заключается не в том, что повсюду скачут вооружённые придурки, одержимые желанием грабить, убивать и насиловать, - на границах Герметикона полным-полно диких миров, населённых такими же идиотами. Нет! Главная мерзость Менсалы заключается в том, что ещё тридцать лет назад у этих, с позволения сказать, разумных людей работали заводы и фабрики, они проектировали и строили цеппели, а в их университеты съезжались алчущие знаний студенты со всех окрестных планет, чтоб меня в алкагест окунуло. Понимаете, о чём я? Я - взрослый дядя, мне не надо рассказывать, что войны неизбежны, как смена времен года, я знаю, что это так, но я полностью согласен с Помпилио, который как-то обронил, что «задача войны в том, чтобы уничтожить врага, а не себя». И поэтому Лингийский союз процветает, а менсалийцы уверенно движутся в каменный век. В настоящее время их некогда процветающая планета представляет собой одно большое поле боя, по которому носятся подразделения губернаторских армий, подразделения «неприсоединившихся
воинств» и бесчисленные «свободные сотни», являющиеся квинтэссенцией местных дикарей и одновременно - олицетворением охватившего планету безумия. Мобильные свободяне кочуют по провинциям, оставляя за собой след из крови и огня. Иногда они заключают договора, обещая нападать лишь на соседей и получая взамен возможность отсиживаться после набегов, но чаще не заморачивают себе головы ненужными обязательствами, поскольку даже самые могущественные губернаторы не контролируют провинции полностью.
        Свободяне не признают никакую власть, не уважают законы, кроме права сильного, и не упускают случая захватить добычу. Впрочем, губернаторские солдаты отличаются от них только тем, что им категорически запрещается бесчинствовать на подвластных территориях.
        Безжалостные скоты…
        Ну зачем, зачем надо было обстреливать из пулемёта мирный паровинг, который тихонько покачивался на водах лесного озера? Мы ведь даже рыбу не ловили, чтоб меня в алкагест окунуло! Собирались, потому что найденную на борту упаковку галет съели ещё час назад, но не успели.
        Вообще нам позарез требовалась карта Менсалы, необязательно подробная - хоть какая-нибудь, - и только поэтому мы остановили тот катер. Вежливо остановили, вежливо выяснили, где находимся, вежливо попросили капитана показать карту… Кто же знал, что нас примут за контрабандистов?
        Нет, не смейтесь, на Менсале тоже есть понятие контрабанды. Когда, например, один губернатор запрещает поставлять другому какое-либо вооружение. Или объявляет у себя в провинции тотальный запрет на тяжёлые наркотики, рассчитывая нажиться на «подпольных» поставках. Или блокирует мятежную территорию… В общем, нам элементарно не повезло: мы оказались в зоне, свободной от «левого груза», и вооружённые отморозки, состоящие на службе у местного губернатора (тоже, наверное, отморозка), приняли нас, болтающих с рыбаками путешественников, за отпетых контрабандистов, передающих подельникам запрещённые товары.
        И открыли шквальный огонь из пулеметов.
        Бывали под огнём? Согласитесь, ощущения так себе. Сейчас я могу позволить себе шутку, но тогда, посреди озера, рискуя или получить пулю, или взорваться, или пойти на дно в продырявленном корыте, мне было страшно до рвоты. И это несмотря на то, что я, говоря без лишней скромности, человек привычный. Во время путешествий на «Пытливом амуше» мне довелось испытать прелести участия в бою, но одно дело - активно защищаться, чувствуя локти верных, а главное опытных в таких делах товарищей, и совсем другое - оказаться под огнём в компании двух «ботаников».
        Ну, вы поняли.
        К счастью, Гатов успел выхватить из рук капитана карту - на ней до сих пор сохранились пятна от мозгов несчастного - и прыгнуть в паровинг. Мы взлетели - Каронимо, как выяснилось, неплохо управлялся с машиной, однако потеряли первый двигатель. Третий, который наспех залатали, начал сбоить почти сразу после взлёта, но самая большая проблема заключалась в том, что Павел поймал пулю. Перед тем как провалиться в забытьё, он успел указать точку, где мы должны оказаться, и даже название уточнил - Паровая Помойка, но следующие шесть часов стали для нас с Бааламестре настоящим испытанием. Кузель тянет, но двигатели работают неохотно, с перебоями; у Гатова поднялась температура, он начал бредить, три раза открывалось кровотечение, которое нам удавалось остановить, однако кошки-мышки со смертью не могли продолжаться слишком долго. Нам нужен был врач. Нужен был ремонт. Мы с трудом представляли, куда летим, и не знали, какой прием нас ожидает. Мы шли выше облаков - чтобы нас не видели с земли - по компасу, два раза отклонялись от курса и возвращались, проклиная свой идиотизм.
        Мы стали похожи на невротиков, но мы долетели.
        В получасе от Помойки сдох третий двигатель. Мы потеряли скорость и высоту, а ещё через пятнадцать минут отказал и четвёртый мотор, что стало паровингу приговором. Он слишком тяжёл, чтобы держаться в воздухе на одном движке. К тому же в окрестностях Паровой не нашлось ни достаточно большого озера, ни достаточно широкой реки, поэтому приземление, и без того проходящее в режиме неконтролируемого падения, пришлось осуществить на ближайшее поле. Я сломал два ребра, Каронимо - руку, но по сравнению с паровингом мы отделались лёгким испугом - самолёт восстановлению не подлежал.
        Переломанные, окровавленные, растерянные, не знающие, что будет дальше, мы выбрались из-под обломков подобно пережившим кораблекрушение морякам. Мы готовились к худшему, думали, что попадём в лапы местных вояк, а оказались среди друзей: подоспевшие с Помойки ребята помогли нам прийти в себя, пригласили врача, а главное - скрыли следы крушения, представив его своим неудачным экспериментом.
        Наверное, такое мог проделать только Эзра.
        Мы укрылись во владениях старого курильщика, успокоились, пришли в себя, а через пару недель, когда Павел очнулся, у меня с ним состоялся важный разговор:
        «Как ты собираешься возвращаться на Кардонию?»
        «Не «как», а «когда», - поправил меня Гатов.
        «Я понимаю, что тебе нужно оправиться от ран…»
        «Не только, друг мой, не только».
        В тот момент я ещё не понимал, насколько глубоко влип. Да, на Кардонии галаниты нас преследовали и похитили, как я считал, чтобы лишить Ушер гениального изобретателя. При этом Павел - в этом я имел возможность убедиться - был настоящим патриотом, и я не сомневался, что он захочет вернуться на родной архипелаг как можно скорее, чтобы помочь в войне…
        В общем, я ошибся.
        «Учитывая обстоятельства нашего бегства с Кардонии, нас наверняка считают погибшими, - тихо произнёс Павел. - И меня это устраивает».
        Сначала мне пришло в голову, что Гатов струсил. Я возмутился. Я открыл рот, собираясь объяснить, что его планы меня не касаются, но Павел едва заметно шевельнул пальцами, показывая, что не следует орать у постели тяжелораненого, и негромко продолжил:
        «Речь идёт всего о нескольких месяцах, Олли. Нужно, чтобы улеглись страсти».
        «На Кардонии?» - Я всё ещё не понимал, что происходит.
        «Кардонии придётся обойтись без меня, - послышался тихий ответ. - Во всяком случае - пока».
        Почему он так странно себя ведёт? Он боится?
        «Подай весточку Дагомаро, - предложил я. - Винчер сможет обеспечить нам безопасный выезд с Менсалы».
        «Нет».
        «Если у него не получится, я могу обратиться к Помпилио…»
        «Ты не понимаешь…»
        «Так объясни!»
        Но кричал я напрасно: Гатов уже решил во всём признаться и дополнительного стимула ему не требовалось.
        «Я кое-что сделал для Дагомаро, но не хочу, чтобы он воспользовался моим изобретением, - ровно произнёс Павел, глядя мне в глаза. - А он не воспользуется, пока меня нет».
        Я помолчал, а затем задал вопрос, ответ на который знал:
        «Ты говоришь об оружии?»
        Павел тоже выдержал паузу, причём все эти секунды он не отрывал от меня взгляда, после чего криво улыбнулся:
        «Ты хотел бы прославиться как изобретатель нового Белого Мора?»
        Страшный вопрос подразумевал один-единственный ответ:
        «Пожалуй, нет».
        «Вот и я не хочу».
        ИЗ ДНЕВНИКА ОЛИВЕРА А. МЕРСЫ ALH.D.

* * *
        - Трудно ли было в Шпееве? - повторил вопрос Бааламестре. На секунду притворно задумался, изображая, что размышляет над ответом, после чего рассмеялся и весело сообщил: - Не настолько трудно, как можно было ожидать.
        Учитывая, что Каронимо пришлось общаться с заправилами менсалийского преступного мира, собаку - и не только её! - съевшими на обманах и подлости, Гатов позволил себе усомниться:
        - Врёшь! - И сделал глоток бедовки.
        Ответом стал громкий хохот.
        Удачное завершение опаснейшей поездки в сферопорт отмечали крепким: сидя у костра, пустили по кругу бутылку настоящей ушерской «ягодницы», которую Бааламестре привёз из Шпеева. Пили из горлышка, поскольку забыли в мастерской кружки, а сбегать поленились, и без закуски - по той же самой причине.
        - Там же э-э… сплошные бандиты, - поддакнул Мерса. Принял у Павла бутылку и приложился к ней, помешкав всего секунду. Никогда, ни разу в жизни, до Менсалы, алхимику не доводилось пить бедовку из горлышка. Впрочем, он и употреблял-то её не часто, предпочитая вино. Однако в последнее время консервативные манеры Андреаса дали настолько серьёзную трещину, что её вполне можно было назвать пробоиной, и оставалось лишь надеяться, что они вернутся. Например, когда алхимик оставит общество людей с академическим образованием и возвратится к цепарям.
        - Не бандиты, а самодовольные хлыщи, чтоб меня пинком через колено, - поправил друга Каронимо. - Они отупели от собственного могущества, совершенно потеряли гибкость, и обмануть их оказалось проще, чем бахорца.
        - Я э-э… между прочим, бахорец, - чуть обиженно напомнил Мерса.
        - После знакомства с тобой я стал по-новому смотреть на эту поговорку.
        Алхимик задумался.
        На фоне ярких друзей, привлекающих и внешностью, и поведением, Андреас Оливер Мерса выглядел даже не «серой мышью», а «серой невидимкой», делаясь совершенно незаметным, просто шагнув в сторону. Благодаря живости характера Оливер Андреас Мерса получал от окружающих больше внимания, однако ему приходилось прикладывать гигантские усилия для преодоления прирождённой невзрачности.
        Худой и очень невысокий алхимик - из-за хилого сложения он казался ниже, чем был на самом деле, - имел почти треугольное, сужающееся к подбородку лицо, пересечённое сверху вниз горным хребтом здоровенного носа. Слева и справа от преграды лепились бусинки серых глаз, защищённые от мира линзами круглых очков, но взирающие на него, как правило, с печалью. Строгий чёрный костюм - в обычное время Мерса одевался с шиком владельца похоронного бюро - не пережил аварийной посадки паровинга, поэтому на Менсале алхимик вынужденно щеголял в грубых штанах, крепких цепарских башмаках и простецком тельнике некогда белого цвета, поверх которого надевал куртку, рубашку или рабочий халат.
        Дешёвое облачение и погрубевшие манеры здорово изменили Андреаса, и теперь вряд ли кто-нибудь узнал бы в нём самого аккуратного студента Гинденбергского университета Герметикона, получившего докторскую степень из рук знаменитого магистра Озборна.
        - Обойдёмся без национализма, - предложил Гатов. - На Бахоре, между прочим, такие ловчилы водятся, что тебе, Каронимо, и не снилось.
        - Да я разве спорю? - Бааламестре потрепал Мерса по плечу: - Я хотел сказать, что поговорка, как выяснилось, лживая.
        - Пожалуюсь Олли, - заявил Андреас, не сумев определить искренность толстяка. - Пусть э-э… он разбирается.
        Павел хмыкнул - он знал, что любое недопонимание между Олли и Бааламестре заканчивается дружеской попойкой, - и осведомился:
        - Что было дальше? - поскольку Каронимо до сих пор не закончил рассказ, отвлекаясь то на самолюбование, то на бутылку.
        - Дальше они решили меня кинуть! - хихикнул Бааламестре. - Это было настолько предсказуемо, что мне даже стало стыдно за Менсалу: в моём представлении местные уголовники должны быть, - он театрально пошевелил пальцами, - умнее, что ли?
        - С чего им быть умнее? - не понял Гатов. - Здесь тридцать лет идёт война, кто сильнее - тот и прав.
        - Вот они и отупели, - подвёл итог Каронимо. - Приехали в место, которое я указал, не проверили его, не подумали, что я, естественно, подготовился к встрече, попытались отжать имущество, чтоб меня пинком через колено… - Глоток бедовки и короткое «Уф!», за которым последовал весёлый взгляд на Мерсу: - И тут мне здорово пригодились твои бомбы.
        - Очень приятно, - мгновенно отозвался алхимик.
        - Они действительно оказались классными, вырубили менсалийскую шпану быстрее, чем те поняли, что их грабят…
        - Ты всё-таки не удержался, - вздохнул Павел.
        Они договаривались, что в случае нападения Бааламестре просто уйдёт, вырубит бандитов и уйдёт, не станет унижать их больше необходимого и уж тем более забирать золото. Учёный готовил честную сделку и по опыту знал, чем может закончиться обман отпетых уголовников.
        - Нам нужны деньги, - тут же ответил Каронимо.
        - Не таким способом, - качнул головой Гатов.
        - Без денег нам Ожерелье не светит.
        Там их ждали накопленные за годы работы фонды. Учёная парочка неплохо зарабатывала, однако до золота, что лежало в надёжных адигенских банках, ещё нужно добраться, а на Менсале они оказались без гроша за душой.
        Гатов всё понимал, но его смущало другое:
        - Теперь придётся скрываться ещё и от бандитов.
        - Мы скрываемся от всех.
        - Бандиты захотят нашей крови.
        - Одним врагом больше, одним меньше… - Бааламестре пожал широкими плечами: - Отобьёмся.
        - Полагаю, Павел имел в виду, что нам… э-э… придётся неким образом покидать Менсалу, - промямлил Мерса. - И в данных обстоятельствах ссора с… э-э… криминальными предпринимателями - не самый хороший выбор.
        - Я с ними не ссорился, - отрезал толстяк. - Они хотели меня ограбить и, наверное, убить. Или превратить в раба.
        - Для них это в порядке вещей.
        - Я тоже не мальчик.
        Обычно округлая физиономия Бааламестре лучилась дружелюбием, однако сейчас черты лица затвердели, в глазах появился нехороший блеск, и уже никто не смог бы назвать Каронимо «простодушным фермером» - перед учеными сидел жёсткий, много чего повидавший человек.
        - Тебе следовало оставить им образец пулемета, - наставительно произнёс Гатов, на которого смена выражения не произвела особенного впечатления. - Сделать вид, что сделка состоялась.
        - Обойдутся.
        - Каронимо!
        - Павел, я всё понимаю. - Бааламестре сбавил тон, но говорил с прежней уверенностью. - Я поступил жёстко, но мы крупно заработали, а деньги нужны позарез.
        - В таком случае объясни Энди, как мы покинем Менсалу, - предложил Гатов.
        - Легко, чтоб меня пинком через колено! - Судя по скорости ответа, толстяк готовился к разговору весь обратный путь из сферопорта и заготовил целых два аргумента. - Во-первых, необязательно уходить через Шпеев, это тебе любой астролог скажет. На другие планеты ходят цеппели из всех крупных городов Менсалы…
        - И во всех крупных городах есть бандиты, которые охотно окажут услугу оскорблённым шпеевским торговцам, - перебил друга Павел.
        Однако сбить Каронимо с мысли не получилось:
        - А во-вторых, я что, никогда не переодевался в женщину?
        Алхимик вздрогнул, повернулся, пару секунд изумлённо таращился на небритую физиономию Бааламестре, после чего глотнул бедовки и выдал:
        - Представляю, какой кошмар получится.
        - Ты меня без щетины не видел, - осклабился толстяк, потирая подбородок.
        - И хорошо, наверное…
        - Тебя не могли выследить? - мрачно поинтересовался Гатов. Он смирился с выходкой друга и занялся прикладными вопросами.
        - Когда я уезжал, они все полудохлые валялись, - уточнил Каронимо.
        - Я серьёзно.
        - Я тоже, чтоб меня пинком через колено. - Бааламестре подобрался. - С места встречи я уехал на мотоциклете, потом избавился от четырёхстволки: разобрал и бросил в Лепру, механизм разбил в труху…
        - Хорошо, - негромко одобрил Павел. Он не хотел, чтобы его изобретение оказалось в чужих руках. Бесплатно.
        - Потом бросил мотоциклет, пешком добрался до полустанка, который выбрал заранее, и сел в товарняк до Триберди. Дело было в сумерках, так что меня точно никто не видел.
        Уверенность, с которой Каронимо описал отступление, произвела впечатление: Гатов кивнул, подтверждая, что ответ ему понравился.
        - Хорошо… - И тут же осведомился: - Зачем ты купил пулемёт?
        - В подарок Эзре, - ухмыльнулся Бааламестре. - Бронекорда с «Гаттасом» не то же самое, что бронекорда с «Шурхакеном».
        Удивительную машину Гатов строил в подарок их спасителю, ведь одно дело презентовать другу обломки паровинга, пусть ценные, но всё же обломки, и совсем другое - работающую машину оригинальной конструкции. Павел не сомневался, что Эзра по достоинству оценит подарок, и старался изо всех сил.
        К тому же работа позволяла ему избавиться от скуки.
        - Пулемёт я купил тихо. А не купить не мог, потому что ты сам рассказывал о дрянном качестве четырёхстволки.
        Оспаривать свои утверждения изобретатель не стал: собранный «на коленке» механизм существенно уступал изготовленному в фабричных условиях, и, несмотря на прекрасную рекламную кампанию, которую Каронимо провёл для менсалийцев, четырёхствольный аналог не шёл ни в какое сравнение с оригиналом.
        - Как добыл «Гаттас»?
        - Заказал заранее, договорился, что заберу в Триберди и там же расплачусь. Как раз у меня деньги появились.
        - И тебя… э-э… не кинули?
        - Как можно? - притворно удивился Бааламестре. - Я ведь обратился к властям.
        - Ты - что?! - поперхнулся Мерса.
        У Павла отвисла челюсть, и толстяк несколько секунд наслаждался произведённым эффектом. После чего с удовольствием объяснился:
        - Одновременно со мной в Шпееве находилась военная миссия трибердийцев, забирала очередной эшелон оружия и боеприпасов. Ребята, кстати, на удивление нормальные и адекватные, что для менсалийцев большая редкость. - Каронимо вновь потёр подбородок. - Я с ними пообщался за рюмкой бедовки и договорился, что они возьмут у поставщика на один пулемет больше, чем было заказано, а я заплачу в Триберди.
        - И они тебе поверили?
        Мерса хлопнул глазами. Гатов же молча взял бутылку и усмехнулся: в отличие от алхимика, Павел знал, что при необходимости Каронимо способен договориться с кем угодно.
        - Я предложил очень щедрые условия, - скромно объяснил свой успех толстяк.
        - Сколько… э-э… переплатил?
        - Втрое.
        - Много… - протянул прижимистый Павел.
        - Зато получил то, что хотел. А вояки будут держать язык за зубами.
        Каронимо усмехнулся и откинул крышку с ящика, показывая друзьям главную добычу: шестиствольный «Гаттас» ушерского производства, надёжнейшую боевую машину с чудовищной огневой мощью. За пределами Кардонии пулемёт пока появлялся редко: ушерцы отправляли в свою действующую армию почти всё, что успевали произвести, но слухи о чудо-оружии уже поползли, и небольшие партии начали просачиваться в Герметикон.
        - Подарочек получится что надо, - пробормотал Мерса.
        - «Гаттас», надеюсь, не приведёт к нам. - Гатов сделал большой глоток «ягодницы». - Но лишние враги…
        - Им ещё нужно нас найти.
        - Найдут, - вздохнул Гатов. - Время играет против нас.
        - Ты говорил с Эзрой? - насторожился толстяк.
        - Старик считает, что нам нужно уезжать, - вставил Андреас. - И я с ним… э-э… согласен.
        - Теперь, когда у нас появились серьёзные деньги, это уже не проблема: заплатим любому контрабандисту, что уходит из Триберди, и с ним покинем планету. - Каронимо покосился на Павла: - Эзра может рекомендовать приличного контрабандиста?
        - Как раз с этим у старика заминка, - вздохнул тот.
        - Почему?
        - Потому что наши физиономии расклеены по всей Менсале, а местные цепари дорожат отношениями со Шпеевым и не упустят шанса оказать услугу его хозяевам.
        Гатов хотел скрывать своё «воскрешение» как можно дольше, в идеале - незаметно добраться до Ожерелья, забрать деньги и смыться так, чтобы никто не узнал о его появлении, но понимал, что идеал недостижим. И сейчас им следовало думать о том, чтобы просто убраться с Менсалы живыми.
        - Пусть докладывают кому хотят, мы к этому времени будем уже далеко.
        - Эзра говорит, что, узнав нас, контрабандисты не упустят возможности выслужиться перед шпеевскими торговцами, - объяснил Гатов. - Он ждёт капитана, которому безусловно доверяет.
        - То есть такой человек у него есть? - прищурился Бааламестре.
        - Разумеется.
        - И когда он… э-э… появится? - встрял в разговор алхимик.
        - Через неделю, может, через две, - ответил Гатов. - А самое главное, Эзра считает, что капитан Хуба согласится не просто вывезти нас с Менсалы, но и доставить в Ожерелье.

* * *
        - Ударили по рукам, и теперь никто никому ничего не должен, - закончил историю Биля Граболачик и после завершающего слова облизнул толстые губы. Была у него такая привычка, которая изрядно раздражала собеседников: облизывать губы едва ли не после каждой фразы. То ли в детстве сладкого недоел, то ли хотел, чтобы толстые, похожие на две сырые сосиски губы не теряли влажного блеска, - причина неизвестна, но факт оставался фактом: Биля облизывался. - В общем, Кабан полетел в следующий рейс, да нарвался на один из импакто Лекрийского. А ты ведь знаешь Рубена: он считает независимых перевозчиков конкурентами и уничтожает без раздумий.
        - Все губернаторы не терпят независимых, - ровно напомнила Сада Нульчик.
        - Ага, - мгновенно согласился Биля. - К счастью, Кабан нарвался на импакто по дороге в Западуру, а не обратно, так что груз не пострадал, и я вывез его через неделю.
        История лихого капитана, совершавшего для Били «рейсы задранных юбок» на соседний континент, не особенно увлекла Саду, ей доводилось слышать рассказы интереснее, однако собеседника она не перебивала: помимо склонности к облизыванию Граболачик славился словоохотливостью, которую приходилось терпеть всем клиентам и деловым партнерам.
        - В общем, убытков я не потерпел, а заодно лишний раз убедился, что содержать собственный флот, как это делает Лизильчик, чтоб к нему сплошные уродины нанимались, - Биля никогда не забывал послать проклятие конкуренту, - глупость и безумие. Менсалу можно рассматривать в качестве непредсказуемого лабиринта, где на каждом повороте подстерегают ловушки: договоришься с губернаторами - ограбят свободяне, будешь платить за охрану свободянам - появятся другие отморозки… Такое ощущение, что души местных захвачены демонами Белой Свиглы, столько в них ненависти и зла.
        - То есть твоё предприятие процветает, - мягко подытожила Сада.
        - Представить не могу, какие мои слова заставили тебя сделать столь странный вывод, - поднял брови Граболачик.
        И если бы выражение «хитро облизнулся» имело право на существование, то в следующее мгновение Биля сделал именно так.
        - Я верю в твой деловой гений.
        Который молчаливо подтверждали резная золочёная мебель, пара картин известного в Ожерелье мастера и перстни с крупными камнями на жирных пальцах Граболачика.
        - На самом деле я едва свожу концы с концами, - вздохнул Биля. - Менсала совершенно неприспособлена для предпринимательства. То есть абсолютно.
        И сморщился так, словно вот-вот заплачет, заставив Саду громко рассмеяться: ей нравились нехитрые представления, которые Граболачик для неё разыгрывал. Даже так: она наслаждалась нехитрыми представлениями, поскольку в её обычной жизни юмор присутствовал в минимальных количествах.
        - Товар посмотрим?
        - Обязательно, - кивнул Биля, поднимаясь на ноги. - Тебе, как всегда, покажу самое лучшее…
        И не обманул.
        Биля Граболачик заслуженно считался одним из главных на Менсале специалистов по «мирному рекрутингу», что в переводе с пристойного на понятный означало наём и поставку проституток обоего пола. При этом, несмотря на горячие стенания и нервное облизывание, дела у Били шли великолепно: даже конкуренты признавали, что хитрый Граболачик «держит» не менее четверти внутреннего оптового рынка «рекрутинга» и является безусловным лидером экспортных операций, отправляя живой товар во все окрестные сферопорты и даже на Галану, где высоко ценились робкие, но работящие, а главное - приученные к беспрекословному подчинению менсалийки.
        И ещё Биля очень обижался, когда его называли работорговцем, упирая на то, что человеколюбиво спасает несчастных клиентов от ужасов менсалийской бойни. Формулировка имела значение, поскольку, как все осевшие в Шпееве галаниты, Биля планировал вернуться на родину и заботился хотя бы о видимости репутации.
        С другой стороны, он был не так уж и не прав: возможность вырваться с пылающей планеты привлекала в цепкие объятия Граболачика несметное число молоденьких западур. На добровольных, абсолютно добровольных началах.
        - Ты даже представить не можешь, насколько они тупы, - хохотал Биля, рассказывая только прибывшей на планету Саде кое-какие местные правила. Встреча случилась несколько лет назад, но Сада помнила рассказы Граболачика слово в слово. - Давным-давно кто-то из наших пустил слух, что в другие миры мы поставляем только опытных и умелых, чтобы не тратить лишние силы и средства на подготовку. И теперь эти идиотки с самого найма пытаются продемонстрировать умение в сексе. Кидаются на всех без разбора: на менеджеров, офицеров, охранников, даже палубных - кто попался, с тем и спят. Готовы отдаться где угодно, лишь бы их отметили и запомнили. Собственно, из-за этих шлюх рейсы и получили своё название «задранные юбки».
        - Я слышала другое. - Друзья из военных поведали Саде, что в качестве премии перевозчики имели право насиловать «товар» всю дорогу до Шпеева.
        - Те, кто идёт в первый раз, случается, балуют, - не стал скрывать Граболачик. - Но потом охоту отбивает напрочь, если кто и развлекается, то только с теми тёлками, которые сами набрасываются. - Работорговец помолчал, облизнулся и хихикнул: - А самое смешное, что в действительности никто не знает, какая дура куда отправится, и никто не может на это повлиять. Как правило, лучших действительно отправляем на экспорт, но иногда губернаторы специально требуют отборный товар для офицерских борделей, и тогда самые красивые и умелые девочки из партии навсегда зависают на Менсале…
        - Ты говоришь о них настолько уничижительно, что непонятно, за что же их покупают.
        - За мясо, - пожал плечами Биля. - Менсалийки, особенно западуры, весьма красивы и умеют сохранять красоту, даже в тридцать пять ухитряются выглядеть на двадцать, то есть их можно долго использовать по прямому назначению.
        - Теперь понятно.
        - Но мясо приедается, - продолжил Граболачик. - Вот я охотно переспал бы с тобой.
        Сада покраснела. Она не была девочкой и даже девушкой, но от неожиданности смутилась, подобно наивной курсистке.
        Предложение застало её врасплох.
        Дело в том, что Сада, выражаясь предельно мягко и дипломатично, красотой не блистала. Волосы отвратительного прогорклого цвета - из-за него женщина начала краситься с семнадцати лет - были тонкими и редкими. Длинными не росли, и потому мечтающая о роскошных прядях Сада всю жизнь проходила с жалким каре. Нос и губы были довольно крупными, а странно-жёлтые глаза, напротив, получились чересчур маленькими. Из вежливости их можно было назвать пуговками, а со зла - поросячьими. А завершала картину ямочка на подбородке, которую Сада ненавидела так, как может ненавидеть взрослая, уверенная в себе женщина с несложившейся личной жизнью, - смертельно. Ямочка бесила Саду даже больше плоской, невзрачной груди.
        Гордилась же она красивыми руками, длинными, красивыми ногами и элегантной талией.
        Сада знала, что не вызывает у мужчин желания, свыклась с этой мыслью и потому смутилась под более чем откровенным взглядом Били. С трудом подавила накатившую злобу и с ещё большим трудом поняла, что Граболачик не шутит и не издевается.
        - Ты не представляешь, как я устал от мяса. Как раздражают тупые тёлки, достоинства которых ограничиваются размерами вымени. Я скучаю по настоящим женщинам - по галаниткам. Потому что только они имеют право называться женщинами…
        - Переспи с женой.
        - Моя бывшая живёт на родине вместе с детьми.
        - Не хочешь рисковать семьёй? - брякнула Нульчик. - Одобряю: Менсала и в самом деле зловонная дыра.
        - Работа вошла в противоречие с семейными ценностями, - криво усмехнулся Биля. - У меня очень насыщенная личная жизнь, что сильно бесило бывшую.
        В тот день ошарашенная Сада Граболачику отказала, но предложение запомнила и вскоре им воспользовалась. И не пожалела, потому что Биля, несмотря на невзрачную внешность, оказался превосходным любовником…
        Тем временем они подошли к тщательно охраняемой зоне «гарема», и Граболачик широким жестом распахнул дверь:
        - Прошу!
        У женщины раздулись ноздри.
        Она прекрасно знала устройство «гарема», все-таки посещала его не в первый раз, но поскольку «рекруты» постоянно обновлялись, каждый приезд казался Саде первым, вызывал и волнение, и предвкушение.
        - Рейс пришел вчера, так что ты, моя радость, снимаешь самые сливки.
        - Биля, я тебя люблю.
        - Поужинаем сегодня?
        - С удовольствием.
        - Я припас кое-что специальное…
        - Шалун…
        Гарем начинался с «главной витрины»: с большой, дорого обставленной комнаты, в которой коротали дни самые красивые и самые умелые девушки и юноши, профессионалы, прошедшие обучение в «Школе любви Граболачика», способные украсить любое заведение Герметикона. Пышные западуры, изящные беляшки, иногда - наоборот… Тут же мальчики, которым никогда не стать воинами, женоподобные, охотно использующие косметику, и мускулистые, крепкие, на чьих губах тоже виднелась помада. Спрос на подготовленных профессионалов оставался стабильно высоким, однако Саду они не интересовали: для особых игр она предпочитала не умение, а искренние чувства.
        И потому, проходя мимо главной витрины и бросая на ослепительное мясо цепкие взгляды, Нульчик решила поговорить о делах:
        - Твоя наводка снова оказалась ложной.
        - Тебе всё равно надо было лететь в Глюрде, - хихикнул Биля. - Сама говорила.
        - Но ты подарил мне надежду.
        - Это моя работа, мой талант.
        Граболачик располагал большой сетью друзей и деловых партнёров по всей Менсале, его «рекруты» трудились во множестве заведений, начиная от солдатских борделей и заканчивая роскошными домами для знати, к Биле стекались сплетни и слухи со всего континента, и именно поэтому Сада попросила его о помощи. Однако до сих пор результата не было.
        - В Глюрде не оказалось людей, которых я ищу, - прохладно повторила Сада.
        - Учитывая, сколько длятся поиски, возможно, их уже нет на планете.
        - Возможно, - вздохнула Нульчик. - Но приказ никто не отменял.
        - А ты честно следуешь уставу от «А» до «Я»? - облизнулся Граболачик.
        Знай он, кто приказал Саде заняться поисками Гатова, наверняка перестал бы иронизировать. Но Арбедалочик особенно указал, что его имя не должно упоминаться, и потому ей приходилось играть честного офицера.
        - Я должна их найти, - угрюмо ответила Нульчик. И тут же попросила: - Пусть эта девка поднимется.
        За разговорами они преодолели «главную витрину», «склад», где Биля хранил необученных и не особенно красивых рекрутов, и ступили в «загон», в котором помещался свежий, только что с рейса, товар. Неопытный. Ещё не знающий, что людей может возбуждать не только мясо.
        - Встать! - жёстко велел Граболачик.
        Выбранная Садой западура была хорошо развита, привлекательна и вела себя с традиционной развязностью, которой сошедшие с рейса рекруты прикрывали нервозность. На первый взгляд она ничем не отличалась от товарок, однако опытная Нульчик сумела разглядеть нужные черты характера. В первую очередь - слабость.
        - Задери юбку!
        Девушка подчинилась почти сразу, но секундное замешательство окончательно убедило Нульчик в том, что она не ошиблась с выбором.
        - Хорошо.
        - Я знал, что эта девка тебе приглянется, - хмыкнул Биля.
        - Читаешь мысли?
        - Знаю твой вкус. - И тут же, без перехода, сообщил: - Мне сказали, что в Триберди появились странные люди.
        - Чем странные? - Нульчик жестом показала охранникам, чтобы они отвели выбранную девушку в сторону, и продолжила изучать товар. Товар смотрел на неё с опаской.
        - Инопланетники.
        - Инопланетники в провинциях не редкость. Почему на тех людей обратили внимание?
        - Они механики. Работают у Эзры Кедо.
        - К нему часто приезжают инопланетники… Когда появились эти?
        - Два месяца назад.
        - Не подходит.
        - Возможно, они прятались, - предположил Граболачик. - Обрати внимание на беляшку в левом углу, моя радость. Даю слово, она тебе понравится.
        Нульчик обернулась и, словно передразнивая Билю, облизнулась.
        Указанная торговцем девушка вздрогнула и попыталась стать невидимой. Но не получилось.
        - Твои люди описали инопланетников? Они похожи на фотографии, которые мы рассылали?
        - Я просто узнал о том, что у старого Кедо неожиданно появились три новых помощника, - уточнил Граболачик. - Одна из девочек подслушала разговор о них, но ребята Кедо, ты уж извини, новых знакомцев не описывали, только обсуждали, а сами инопланетники в заведении не появлялись.
        - То есть твои «странные люди» похожи на разыскиваемых только тем, что их трое?
        Биля развел руками:
        - Я передал то, что услышал.
        Как было и все прошлые разы.
        Несмотря на обилие источников информации, результата пока не было, и Нульчик начинала сомневаться в способности Граболачика вывести её на след. С другой стороны, остальные знакомые Сады - оружейники и наркобароны - тоже ничего не нашли.
        Проклятый Гатов как сквозь землю провалился.
        - Я возьму обеих, - решила Нульчик, глядя на задрожавшую беляшку. - Так веселее.
        - Согласен, моя радость, согласен, - пробубнил Биля. - Но сегодня…
        - Сегодня мы ужинаем, я помню. - Сада нежно провела рукой по щеке торговца. - Пусть их доставят ко мне завтра.
        - Договорились, - обрадовался Граболачик.
        Она знала, что нравится Биле, хихикала над ним, как девчонка, но при этом признавалась себе, что внимание Граболачика повышает её самооценку. Ведь на свете появился человек, для которого она, страшненькая женщина с жёлтыми глазами-пуговками, была желанной…
        - Ты слышал, что в Шпеев прилетел Руди Йорчик?
        - Слишком большой человек, чтобы прозевать его визит, - кивнул Биля. - Но мы не знакомы и не ведём дел.
        - Жаль…
        - Почему он тебя интересует?
        - Замуж хочу.
        - Йорчик для тебя слабоват, - рассмеялся Граболачик. - К тому же он пьяница.
        - Знаю, - махнула рукой Сада. - Я всё о нём знаю.
        О Йорчике её предупредил Арбедалочик. Сказал, что до сих пор не ясна роль Руди в побеге Гатова и что, возможно, промышленник решится на собственную игру. Тогда Сада не очень поверила Абедалофу: трудно представить, чтобы взрослый и успешный галанит решился пойти против Компании, однако Йорчик зачастил на Менсалу, и каждое его появление Нульчик старалась не оставлять без внимания.
        - Биля, будь добр, отправь своих людей следить за Руди. Мне нужно знать, что он делает и что собирается делать.
        - Хорошо.

* * *
        Пекарня Ли далеко не всегда была самым большим районом Шпеева, и для того, чтобы это понять, не требовалась докторская степень по истории Менсалы, хватало элементарной логики и спокойного, внимательного взгляда: центр сферопорта застраивался в стиле «буаре» и даже сейчас не потерял элегантного шарма, а на окраинах дома лепили как придётся, без единого плана и соблюдения каких-либо норм. Кривоватые четырёх-пятиэтажные строения жались друг к другу, словно встретившиеся на узкой улочке пьяницы, и даже внешне соответствовали званию опасного района. Когда-то единственного опасного в городе.
        В прежние, цветущие времена владения Омута не превышали «обычных», если можно так выразиться, размеров для сферопорта, занимая примерно десятую его часть, контрабандисты таились по тёмным углам, а по числу убийств на душу населения Шпеев вплотную приближался к мизерным показателям сферопортов Ожерелья.
        Когда-то…
        Но с началом войны всё, естественно, изменилось.
        Приличные торговцы Менсалу покинули, остались лишь те, кто готов серьёзно рисковать ради гигантских прибылей, конкурентная борьба стала немыслима без насилия, и Пекарня разрослась, подмяв под себя почти все остальные районы города. Теперь теневые дельцы обитали в центре, занимали большие красивые здания, разгуливали по широким улицам и безбрежным площадям, некогда построенным для людей, и совершенно не стеснялись рекламировать род своих занятий. А некоторые даже обряжали подчинённых боевиков в оригинальную форму, дерзко демонстрируя окружающим силу и мощь.
        Но Уру Клячик к таковым не относился.
        И вовсе не из-за того, что не обладал достаточным влиянием, как раз обладал, а потому, что с детства усвоил, что по-настоящему серьёзные дела творятся в тишине, и недолюбливал свойственную некоторым коллегам нахрапистую показуху. Боевики Клячика щеголяли в штатском, его имя не выводилось золотом на кричащих вывесках, его костюмы отличала скромность, а сам Уру оставался единственным ветераном менсалийского Омута, сохранившим верность старому району. Клячик отказался переезжать в центр, зато выкупил соседние здания - теперь Уру владел целым кварталом - и остался на тех же улицах, где когда-то начинал с нуля, завистливо глядя на «поднявшихся» торговцев и мечтая о том, чтобы каждый день есть досыта.
        Мечты сбылись, Уру поднялся, и из трёх огромных окон его кабинета открывался великолепный вид на причальное поле сферопорта.
        - Знаете, что это за судно? - осведомился торговец, не отрывая взгляда от медленно снижающегося цеппеля, невиданного, совершенно запредельного размера.
        Удав и Закорючка, два здоровяка, вошедших в кабинет всемогущего Клячика минуты три назад и с тех пор благоговейно изучавших хозяйскую спину, быстро переглянулись, вспомнили, что Уру обожает читать лекции, и хором выдали:
        - Нет, - дав, таким образом, единственно правильный ответ из скудного списка возможных.
        - Перед вами, олухи, галанитское грузовое судно модели «Гигант», особого класса «суперкамион», - ровно произнёс Уру. До цеппеля было не менее лиги, но выглядел он настолько внушительно, что, казалось, обшивку «сигары» можно потрогать рукой. - Это самые большие перевозчики Герметикона, только они в состоянии взять на борт два тяжёлых бронетяга. - Клячик вздохнул: - Венец инженерной мысли, наглядная демонстрация величия человеческого гения.
        «Суперкамион» аккуратно опустил на землю грузовую платформу, и портовые принялись торопливо вскрывать захваты, освобождая судно от тяжкой ноши. Массивный груз скрывался под брезентом, но, судя по очертаниям, цеппель доставил на Менсалу уже упомянутые бронетяги.
        - Это галанитские «Джабрасы», я поставляю их губернатору Хальдисскому, - негромко произнёс Уру, подтверждая догадку боевиков. - Десять штук. Четыре уже доставлены, два вы видите перед собой, остальные прибудут в Шпеев до конца недели, и я отправлю их эшелоном в Хальдису. Это очень дорогой контракт. - Клячик обернулся и тяжело посмотрел на боевиков: - Почему Компания не договорилась с губернатором напрямую?
        - Мы не знаем, - ответил за обоих Удав.
        - Потому что мне Компания верит, а Хальдисскому - нет, - веско объяснил Уру. - Именно поэтому в Шпееве нет фактории Компании: мы, независимые торговцы, в состоянии обеспечивать её интересы наилучшим образом. Ясно?
        - Да, господин.
        - Вы поняли, что стоит во главе угла?
        - Доверие, - выдавил Закорючка, съёживаясь под жёстким взглядом хозяина.
        - Именно. - Клячик вновь отвернулся. Помолчал, глядя, как портовые притягивают избавленный от грузовой платформы «суперкамион» к земле, после чего продолжил: - Я с детства восхищаюсь огромными цеппелями. Помню, специально пробирался на причальное поле, чтобы их увидеть, мечтал стать цепарем… Но всё обернулось по-другому.
        Обернулось так, что цепари, коими торговец некогда восхищался, теперь на него работали. И вряд ли это обстоятельство тяготило Уру.
        Потрясающий вид был единственным достоинством помещения, во всём остальном его убранство напоминало скучнейшее логово какого-нибудь бухгалтера, обременённого долгами и семьёй, а не главный офис одного из могущественнейших обитателей Шпеева. Письменный стол и многочисленные полки завалены бумагами, пакетами с бумагами и папками с бумагами. Дешёвый чернильный набор на дешёвом столе, рядом замызганные счёты, а по правую руку - большая фарфоровая кружка, из которой Уру любил пить чай. Ничего лишнего, ничего роскошного, никаких сувениров, никаких украшений, если не считать таковыми простецкие конторские часы на стене.
        Работая в кабинете, Клячик обязательно снимал пиджак и надевал сшитые из тёмной ткани налокотники, окончательно становясь похожим на мелкого клерка, но Удав и Закорючка прекрасно знали истинное лицо стоящего у распахнутого окна «бухгалтера», а потому почтительно внимали каждому слову. И боялись пошевелиться, потому что не получили на это разрешения.
        Уру вернулся в кресло, сложил перед собой руки, став похожим то ли на престарелого ученика, то ли на слишком дисциплинированного учителя, и наконец-то перешёл к делу:
        - Как вы знаете, недавно меня… кинули. - Клячик не сумел выговорить унизительную фразу без запинки. - Я потерял сто цехинов. Мизерную сумму, учитывая мои обороты, но я никому не позволяю себя обманывать.
        - Мы понимаем.
        - Вы - что?
        Удав, который осмелился подать голос, едва язык не проглотил от страха. Он хотел сказать, что Шпеев прекрасно помнит поучительную и страшную историю бахорского прохвоста Люсгера, попытавшегося нагреть Уру на тысячу золотых, но теперь с ужасом сообразил, что его мнения никто не спрашивал.
        - Твоё дело - слушать, - жёстко произнёс Клячик, не мигая глядя на побелевшего боевика. - Если я захочу услышать твой голос, я прикажу тебе его подать. Понятно?
        Удав молча кивнул.
        - Молодец, - одобрил Уру. Поправил налокотник и продолжил: - Как я и предположил, после нашей… э-э… встречи Бельгердейн в Шпеев не вернулся, уехал. Возможно… покинул планету.
        На последней фразе торговец снова сбился: его приводила в бешенство мысль, что подлый обманщик сумеет избежать наказания.
        - Но пока есть надежда, что Бельгердейн на Менсале, я буду его искать. И вы тоже.
        Боевики покивали бритыми черепами. Они знали, что за последние дни Уру разослал по провинциям с десяток посланников, и поняли, что настала их очередь.
        - В те же самые дни, когда в Шпееве появился наш шустрый друг, здесь находилась военная миссия трибердийцев, принимали целый эшелон железа… - Уру похлопал по одной из лежащих на столе папок. - В последний момент трибердийцы запросили на один «Гаттас» больше, чем было в изначальной спецификации, и получили его, поскольку у нас был резерв. Тогда я не обратил на это внимания, но сегодня узнал, что в армию губернатора поступило именно то количество пулеметов, которое было заказано изначально. - Пауза. - У меня украли деньги - кто-то купил очень дорогое оружие. Улавливаете связь?
        Боевики сделали понимающие глаза.
        - Можете говорить, - милостиво разрешил Клячик.
        - Бельгердейн ухитрился оплатить ваше оружие вашими же деньгами? - выдал сообразительный Закорючка.
        - Это первое, что приходит в голову, - согласился Уру.
        - Отчаянный парень, - поспешил вклиниться в разговор Удав. - Небось из какой-нибудь «свободной сотни».
        - Откуда среди свободян взяться умнику? - качнул головой Закорючка.
        - На месте узнаете, - обрезал разговор Клячик. - Отправляйтесь в Триберди и всё выясните. Понятно?
        - Да.
        - Вон!
        Кабинет недаром походил на «уголок главбуха»: пунктуальный и педантичный Уру тщательно следил за временем и не тратил его попусту. Выпроводив боевиков, он тридцать секунд сидел в кресле, не шевелясь и бездумно глядя прямо перед собой, затем поднялся и, на ходу надевая на лицо маску ослепительного дружелюбия, распахнул объятия одновременно с распахнувшейся дверью:
        - Дорогой друг! Рад! Искренне рад!
        - Взаимно, Уру, взаимно. - Руди Йорчик прекрасно понимал, что представляет из себя Клячик, знал цену «искренности», однако на «радушие» привычно ответил мастерски сыгранным «дружелюбием».
        - Давно не виделись, Руди.
        - Всего два месяца.
        - Зачастил ты к нам, - с улыбочкой заметил Уру.
        - Серьёзные дела требуют личного присутствия.
        - Да, да, да…
        В дальнем конце кабинета Клячик обустроил некое подобие переговорной: пара неудобных кресел, журнальный столик и даже коробка с сигарами, несмотря на то что Уру не курил и терпеть не мог табачного дыма. Разумеется, особенно сложные переговоры с особенно дорогими партнёрами Уру проводил в специально оборудованных местах, роскошь обстановки которых могла поразить даже адигенов, но закуток в кабинете был особенным, приём здесь считался у Клячика показателем наивысшей заинтересованности в собеседнике, и Руди об этом знал.
        - Хочу сказать, дорогой друг, что твои образцы прекрасно заменили кардонийское оружие, - мягко начал Уру. - Мои клиенты дали ему высокую оценку.
        - Иначе и быть не могло, - самодовольно отозвался Руди.
        Клячик добродушно кивнул и лично наполнил бокалы красным вином.
        Оружие Йорчика качеством почти не уступало продукции ушерских корпораций, но из-за двух лишних межпланетных переходов оказывалось дороже. Менсалийцы платили: собственная промышленность у них отсутствовала, приходилось брать что дают, но Клячик хотел повысить прибыль и требовал у Руди скидку. Йорчик согласился, при этом пообещал сбросить десять процентов вместо просимых семи и даже был готов пересчитать по новой цене все поставки по отнятым у кардонийцев контрактам, включая уже состоявшиеся, но при одном условии: Уру должен найти Гатова.
        Услышав предложение, Клячик согласился не раздумывая: не сомневался, что при его связях отыскать застрявшего на Менсале инопланетника окажется плёвым, не требующим особенных усилий делом, однако сейчас, семь месяцев спустя, торговец был вынужден признать унизительное поражение.
        - Оружие хорошее, но цена на него слишком высока, - вздохнул Уру. - У тебя много серьёзных конкурентов, дорогой друг.
        - Значит ли это, что ты до сих пор не напал на след Гатова? - осведомился Руди. Сделал маленький глоток вина, помолчал и добавил: - Дорогой друг.
        Он понял, куда клонит собеседник.
        - Не могло получиться так, что Гатов покинул планету?
        - Ты мне скажи. - На этот раз выдержанная Йорчиком пауза оказалась весьма и весьма многозначительной. Пауза выражала серьёзные сомнения в якобы безграничных возможностях Клячика. - Ты говорил, что контролируешь всех контрабандистов.
        - Я говорил, что моё слово много значит для них, - уточнил Уру.
        - И теперь думаешь, что кто-то тебя обманул?
        - Э-э… - Клячик догадывался, что разговор получится унизительным, но не думал, что до такой степени. Он чувствовал себя подвергающимся публичной порке мальчишкой и с трудом сдерживал накатившее бешенство. - Такое… э-э… возможно.
        - То есть я зря на тебя положился, дорогой друг?
        - Мы говорим о целой планете, дорогой друг, её невозможно «закрыть» так, чтобы мышь не проскользнула.
        - Три приметных человека - не одна маленькая мышь, - недовольно произнёс Йорчик. - К тому же ты утверждал, что ни один контрабандист или честный цеповод не посмеет взять на борт людей, которых ты ищешь.
        - Да, да, да…
        Но самое неприятное заключалось в том, что ловкач, нагревший авторитетных шпеевских торговцев на четыреста цехинов, великолепно подходил под описание дружка Гатова. Во время переговоров торговец, к своему стыду, упустил это из виду, но потом, обдумывая позорно проваленную встречу, осознал допущенную ошибку. И это понимание не поднимало Уру настроения.
        - Поверь, дорогой друг, я делаю всё, что в моих силах.
        - Я верю, - смягчился Йорчик. - Но мне нужен результат.
        - А мне - мои деньги.
        - Дай мне Гатова и получишь всё, что захочешь.
        Примерно так же говорила Сада Нульчик, скромный медикус бесплатного госпиталя и по совместительству - резидент могущественного Департамента секретных исследований Компании. Сада тоже искала Гатова, и Клячик понимал, что придётся оказать услугу ей, а не Руди, сделав правильный выбор между получением дополнительной прибыли и ссорой с Компанией. При этом сообщать Саде о ловкаче-«каатианце» Уру тоже не собирался: во-первых, потому, что услуга должна быть оказана лично: отдать Гатова Компании совсем не то же самое, что невнятно указать приблизительное местонахождение его дружка; а во-вторых, чтобы лишний раз не рассказывать о своём позоре.
        Появившегося же в Шпееве Йорчика следовало убрать подальше, и просьба старого друга из Лекровотска оказалась как нельзя кстати.
        - Руди, результата у меня нет, но одну хорошую новость я припас, - мягко произнёс Клячик, доливая в бокалы вино.
        - Какую?
        - Тебя хочет видеть очень важный на Менсале человек. Его представитель специально прилетел для разговора с тобой, а значит, предложение может оказаться необычайно интересным.
        - О ком ты говоришь? - поморщился Руди. Ему категорически не хотелось напрямую вести дела с местными отбросами.
        - Я говорю о Рубене Лекрийском. - Уру сопроводил ответ предельно серьёзным взглядом, подчеркивая необычайную важность сообщения. - А к такому человеку, как ты, Рубен без веской причины не обратится. Он знает правила и наверняка припас что-то очень любопытное.
        Многозначительный тон, который Клячик приберегал для самых важных переговоров, а также упоминание действительно серьёзного имени подействовали: Йорчик большим глотком опустошил почти половину бокала, помолчал и неуверенно протянул:
        - То есть ты советуешь?
        - Категорически рекомендую.
        - Ну, раз так…

* * *
        «Если вы по каким-то причинам подумали, что дело в элементарном везении, что мы, неожиданно оказавшись на воюющей планете, летели-летели и, к радости своей, встретили щедрых и доброжелательных людей, которые только и ждали визита трёх беглых инопланетников, то вы несколько ошибаетесь.
        Всё не так однозначно.
        Однако я, к своему стыду, догадался об этом не сразу, и даже настойчивое желание Павла кровь из носу раздобыть карту, а затем его указание лететь в конкретное место не навело меня на мысль, что Гатов рассчитывает встретить друзей. С другой стороны, не будем забывать следующее - я только что преодолел Пустоту самоубийственным способом, потом чинил двигатели, потом оказался под пулемётным огнём, потом останавливал кровь, спасая умирающего друга… В общем, я не стыжусь признать, что находился немного не в своей тарелке, и сообразительность ненадолго меня оставила.
        Догадка почти пришла перед снижением, но улетучилась, поскольку всё то время, пока Каронимо пытался максимально мягко совместить наш несчастный паровинг с деревенским полем, я оберегал пребывающего без сознания Павла. Потом меня извлекали из-под обломков, приводили в чувство, спрашивали, что я тут делаю, ощупывали, сообщали о переломах, и лишь после этого я впервые увидел Эзру Кедо. В смысле, может быть, он появился раньше, но я вернулся в реальность лишь после перевязки.
        Я сидел на земле, совершенно равнодушный к царящей вокруг суете, затем поднял глаза и столкнулся взглядом со стариком, что остановился рядом с Павлом. Несколько секунд мы смотрели друг на друга, затем он указал рукой на носилки и тихо спросил:
        «Гатов?»
        «Откуда вы знаете?» - растерялся я.
        Это было первое чувство, которое я испытал после ужаса нашего «приземления». Удивление. Возможно, именно оно окончательно вернуло меня в реальность.
        «Откуда вы знаете?»
        В ответ я получил широкую улыбку и короткое объяснение:
        «Я много путешествовал».
        Возможно, так оно и было, поскольку некоторые черты Эзры наводили на мысль о том, что он - инопланетник.
        Судите сами. Подобно многим инженерам и механикам, Кедо почти всегда появлялся на людях в удобном, не стесняющем движений комбинезоне с многочисленными карманами. Издалека облачение старика виделось обыкновенным, однако качество ткани и элегантные кожаные вставки наводили понимающих людей на мысль, что «простецкую рабочую» одёжку скроил хороший портной по индивидуальному заказу. Но ещё большей странностью казалась чёрная круглая шапочка-валярка, которую Эзра, не снимая, носил на затылке. На Менсале экзотический головной убор выглядел забавной стариковской причудой, но только в силу того, что местные плохо разбирались в академической моде: на Герметиконе и планетах Ожерелья валярки носила профессура.
        Как видите, уже в одежде старый Кедо был приметен для опытного глаза.
        Лицо же его было чуточку вытянутым, что, как я узнал впоследствии, характерно для жителей северной части главного менсалийского континента, и привлекало внимание пышными, совершенно седыми усами, за которыми Эзра ухаживал с маниакальной тщательностью.
        Хотя нет, пожалуй, я ошибся. Усы, конечно же, бросались в глаза, но взгляд на старике задерживался не из-за них, а благодаря всегда приветливому и доброжелательному выражению лица - совершенно невозможному на Менсале. Кедо часто улыбался, смеялся, даже ругань заканчивал весёлым советом или пожеланием и буквально излучал оптимизм. Именно поэтому больше походил не на менсалийца, а на жизнерадостного выходца с Анданы.
        «Павел мечтал о встрече с вами, но сейчас он немного не в форме, - сообщил подошедший Каронимо. Лицо его было перепачкано грязью и поцарапано в нескольких местах, одежда порвана, на руке красовалась наспех наложенная шина, но говорил Каронимо так, словно прибыл на прием к дару. Честное слово: ни до, ни после я не слышал в голосе Бааламестре столько почтительности. - Нам нужна помощь».
        «Я вижу».
        «Не только медицинская».
        «Вас ищут?»
        «Да».
        А вот этого я точно не ожидал: открыться незнакомому человеку? Сразу выложить наш главный секрет? Разве можно доверять обитателям планеты, которые сначала стреляют, а потом интересуются… а во многих случаях даже не интересуются, в кого они стреляли?
        Скандальный Олли не появлялся, в голове у меня гудело, и только поэтому, наверное, я не вспылил и не влез в разговор с дурацкими упреками.
        «Вас ищут, и вы прилетели прятаться? - Эзра даже не пытался скрыть удивление. - Сюда?»
        «Мы случайно оказались на Менсале».
        «Перепутали цеппели?»
        «У нас не было цеппеля. Мы прошли переход на этом».
        Бааламестре указал на останки паровинга, на нашу погибшую птицу. Отвалившаяся хвостовая часть продолжала гореть - я так и не узнал, почему там вспыхнула внутренняя обшивка, - обломки поплавков, крыла и двигателей четко указывали путь по полю, но фюзеляж пострадал меньше, чем можно было ожидать, продемонстрировав высочайшее мастерство ушерских самолетостроителей. Только благодаря крепости фюзеляжа нас не размазало по менсалийской травке.
        «Как вы ухитрились впихнуть в него астринг?» - удивился Эзра.
        Однако в следующий миг удивление сменилось искренним и, как потом выяснилось, давным-давно позабытым чувством глубокого изумления, плавно переходящего в оторопь.
        «Астринга нет, - как ничего не значащий и само собой разумеющийся факт сообщил Бааламестре. - Мы воспользовались чужим переходом».
        У Кедо отвалилась челюсть. Старик выглядел настолько комично, что если бы я не испытывал боль от переломов и нервозность от неопределённости, то обязательно расхохотался бы в голос.
        «Зачем вы это сделали?»
        «За нами гнались, - коротко ответил Каронимо. - Подробности обязательно последуют».
        «Занятный эксперимент».
        «Полностью с вами согласен».
        Эзра пососал трубку - он на удивление быстро пришел в себя, - после чего буркнул:
        «Ты - Бааламестре».
        «К вашим услугам», - поклонился Каронимо.
        «А это что за фрукт?» - Взгляд остановился на мне.
        «Андреас Оливер Мерса, - поспешил с представлением Каронимо. - Замечательный алхимик и друг. Хороший человек».
        «Ладно, - вздохнул Кедо. - Отдыхайте».
        И мы четыре месяца «отдыхали», стараясь вести себя тише воды и ниже травы. Эзра определил нам пристанище в настолько дальнем хуторе, что туда даже дожди не всегда доходили, не говоря уж о людях, и это расположение в какой-то мере гарантировало сохранение тайны.
        Мы лечились сами, лечили Гатова - с помощью изредка приезжающего врача, - разговаривали о науке и спорили о ней же. А ещё - разговаривали и спорили обо всём на свете. И знаете, что я вам скажу? Эти пять месяцев полной тишины и покоя, да ещё в компании с гениальными изобретателями, стали для меня счастливейшим временем в жизни.
        Вот так.
        Счастливейшим временем.
        Перечитал и понял, что не успел сказать самого главного.
        Когда старик велел нам «отдыхать» и, пыхая трубкой, отправился изучать то, что осталось от паровинга, я повернулся к Бааламестре и с чувством осведомился о причинах его необыкновенной словоохотливости.
        «Глупо врать тому, кто может помочь», - философски ответил Каронимо.
        «Вы знакомы?»
        «Ты разве не понял, что нет?»
        «Но Эзра узнал и Павла, и тебя».
        «Наши физиономии достаточно известны тем, кто хоть чуть-чуть интересуется наукой», - проворчал Каронимо.
        «Владелец помойки интересуется наукой?» - глупо спросил я.
        А в следующий миг меня поставили на место.
        «Во-первых, не владелец помойки, а владелец Помойки, - уточнил Бааламестре. - А во-вторых, его настоящее имя - Эзгария Мария Дарам Калик-Кедович, он действительный член Академии наук Верзи, почётный профессор Лавентальского университета Герметикона и автор учебника, по которому мы с Павлом когда-то учились».
        ИЗ ДНЕВНИКА АНДРЕАСА О. МЕРСЫ ALH.D.

* * *
        - С Хансеи? - Судя по прозвучавшему в голосе женщины удивлению, Хансея для неё являлась синонимом настолько далёкого мира, что сам факт его существования вызывал серьёзные сомнения.
        - Мне его подарила замечательная девушка. - При взгляде на красно-жёлтый браслет по губам Гатова скользнула лёгкая, чуточку грустная улыбка. - Она сказала, что благодаря браслету я навсегда её запомню, и знаешь, получилось: прошло семь лет, у меня было много женщин, но лицо той девушки я помню до сих пор.
        - Хотел с ней остаться?
        - Почти захотел, - признался Павел. Не женщине признался - себе, продолжив смотреть на старый, чуть полинявший от времени подарок. - В тот момент я оказался на жизненном перекрестке, и сделать выбор оказалось ой как непросто.
        И лёгкая гримаса, словно отметающая печальные воспоминания.
        Он был не против помолчать, но профессионалка знала, что грустный клиент - минимальные чаевые, и постаралась отвлечь Гатова от хансейской истории. Руки гостя были переполнены украшениями, и женщина надеялась, что не все они напоминают ему о чём-то грустном.
        - А этот откуда? - Она провела пальцем по следующему браслету, собранному из маленьких, пронзительно белых клыков и трижды охватывающему запястье мужчины. - Выглядит забавно.
        - С Крандаги, - ответил Павел. - Его собрали из клыков ящерицы Вэла, есть там такие агрессивные создания.
        - Кровожадные?
        - Ядовитые.
        - Очень красивая вещь.
        В действительности браслет представлял собой весьма непритязательное украшение, которое можно было смело назвать «варварским», но женщина хотела поскорее «заболтать» неудачную предыдущую тему, а потому не скупилась на лесть:
        - Он и красивый, и мужественный.
        - Клык ящерицы Вэла необычайно твёрд, и, чтобы просверлить в нём отверстие, требуется день, а то и больше. Работу доверяют только опытным мастерам, которые портят не больше одного клыка из десяти.
        - На чём же тренируются ученики?
        Павел рассмеялся, показав, что оценил шутку женщины, и продолжил рассказ:
        - На изготовление браслетов идут только левые клыки, правые, как ты верно подметила, остаются для обучения. - Он помолчал. - Крандагийцы верят, что браслет из ста одного левого клыка Вэла приносит удачу.
        - Наверное, это редкое украшение?
        - Достаточно редкое, - подтвердил Гатов. - Ящериц Вэла ловят ради яда, который медикусы используют для создания сильных лекарств. Статистика такая: каждая десятая ящерица кусает ловца, каждый пятый укушенный умирает.
        - То есть на твоих руках кровь? - улыбнулась женщина.
        Она думала, что удачно пошутила.
        - На моих руках много крови, - тихо, но почти сразу ответил Павел.
        - Ты не просто цепарь, а военный цепарь? - Меньше всего на свете ей хотелось, чтобы странный клиент окончательно впал в задумчивость. И ещё она проклинала себя за глупую идею поболтать о побрякушках.
        - Да, я цепарь. - Именно эту легенду Гатов приготовил для любознательных менсалийцев. - Десять лет в Пустоте.
        И заложил руки за голову.
        Умиротворённые, наполнившиеся сладкой усталостью, они лежали на разобранной, точнее - растрёпанной, раскуроченной кровати и пытались болтать ни о чём. Простыни скручены, подушки смяты, одежда в беспорядке разбросана по полу. В начале встречи присутствовала бутылка вина, но сейчас она опустела и валялась в углу, а остатки из бокала Гатов жадно допил несколько минут назад.
        - Ты не палубный, для палубного слишком грамотный. - Женщина почувствовала изменение тона, поняла, что ей удалось отвлечь клиента, чуть успокоилась и положила голову Павлу на грудь. - Механик?
        - Точно.
        - Но не шиф.
        - Был шифом, - уточнил учёный, вспомнив детские мечты.
        - Шифы - здоровенные, - мягко произнесла женщина.
        - Удар у меня хороший.
        - Ещё мощь нужна. С тремя ты вряд ли сладишь.
        - С тремя слажу, но не больше. - Павел зевнул. - А шиф должен класть пятерых любого размера.
        - Вот-вот.
        Шифбетрибсмейстеры цеппелей - а именно о них говорили сейчас любовники - отвечали не только за ход кораблей, но и за соблюдение нижними чинами устава, а потому всегда поражали гигантскими размерами и физической мощью. Как говорили, «настоящий шиф способен пнуть цеппель так, чтобы он пролетел через Пустоту, и за время перехода уложить не менее десятка нарушителей дисциплины». Справедливости ради следует заметить, что чаще шифы укладывали чужих цепарей во время популярной игры в «вышибалу», поскольку ссориться с собственным шифом дураков находилось мало.
        - А на Менсале как ты оказался? - продолжила расспросы женщина.
        - Залетел, не подумав.
        - Списался?
        - По пьянке. - Павел рассеянно провел рукой по тёмным волосам случайной подруги. - Перебрал бедовки в Шпееве, а когда очнулся, цеппель уже ушёл. Зря трепался в кабаке, что хороший механик.
        - Здесь такие ценятся.
        - Теперь знаю.
        Истории Гатова научил Эзра, и она была вполне обыкновенна: местные шли на всё, чтобы заполучить грамотного специалиста.
        - Со мной обошлись по-человечески: предложили хорошие деньги и не обманули при расчёте. - Ещё один зевок. - Я полгода работал в Шпееве.
        - Почему не уехал?
        - Здесь платят больше, чем на других планетах, - усмехнулся Павел.
        Война есть война, и тот, кто готов рисковать, может рассчитывать на хорошую прибыль.
        - Я собрал артель и нанялся к трибердийцам. Ремонт любой техники во время боевых действий - двойной тариф. Главная специализация - кузели.
        - Хорошо иметь профессию.
        - Ага.
        - Расскажи о Пустоте, - неожиданно попросила женщина. - В ней страшно?
        Резкий переход немного сбил Павла с толку, но сам вопрос не удивил: несмотря на активную межзвёздную торговлю, подавляющее число людей никогда не покидало свои миры и знало о величии Герметикона лишь из рассказов путешественников. И в первую очередь всех интересовала Пустота, поскольку другой мир - он такой же, как свой, только «где-то там», а Пустота - непонятная, страшная, беспощадная и совсем иная.
        - В ней страшно?
        - Многим - да, очень страшно, - кивнул Гатов. - Но вовсе не потому, что они боятся попасть в катастрофу… Хотя из-за этого тоже страшно, но не так, как из-за того, что Пустота давит.
        - Её же нет, - удивилась женщина.
        - Но этого самого «нет» - бесконечные пространства. И когда ты осознаёшь, что за стеклом иллюминатора раскинулись триллионы лиг того, чего нет, - в этот момент Пустота начинает давить и становится страшно.
        - Всем?
        - Нет.
        - А тебе?
        - Было в первый раз, - не стал врать Гатов. - Потом привык.
        - Ко всему можно привыкнуть, даже к Менсале.
        И лютая тоска, прозвучавшая в голосе женщины, заставила Павла прищуриться и спросить:
        - Ты вроде с Западуры?
        Густые темные волосы, большие темные глаза, округлая, «крестьянская» фигура: роскошная грудь, крепкие ноги, полные руки - внешность выдавала в женщине уроженку второго менсалийского континента, но поначалу Гатов не придал этому факту большого значения.
        - С Западуры.
        - Как сюда попала? - Ученый догадывался, что услышит в ответ, и не ошибся.
        - Слышал о «рейсах задранных юбок»?
        - То есть, работорговцы привезли?
        В ответ по губам женщины скользнула кривая усмешка, которую лежащий на спине Павел не увидел, и лишь затем последовало объяснение:
        - Да нет никаких работорговцев, эту страшилку девчонки выдумали, чтобы клиентов на жалость разводить.
        - Неужели?
        - Тут, на Менсале, ещё бывает: когда захватывают деревни, девок часто насилуют, а потом продают в бордели, - уточнила проститутка. - А на Западуре всё честно: рекрутеры сразу объясняют, где и как придется работать.
        - То есть тебя не захватывали и не обманывали?
        - Удивлён?
        - Немного, - признался учёный.
        - На Западуре не так хорошо, как кажется, - печально проронила женщина. - Если не уехать, то придётся до конца жизни рожать детей, из которых станут делать солдат или шлюх. Или фермеров, с утра до ночи пашущих в поле. Так что лучше рискнуть. - Она помолчала, поняла, что Павел не спешит с замечаниями, и продолжила: - Моя подруга год работала в Шпееве в известном салоне. Потом её взял на содержание торговец оружием, даже в рестораны водил и в цирк. А ещё через полгода она гуляла по парку, познакомилась с инструктором с Кардонии и вышла за него замуж.
        - На Кардонии сейчас война.
        - Тут не угадаешь.
        - Согласен.
        Гатов бросил взгляд на часы: у них оставалось ещё двадцать минут, мягким, но уверенным жестом перевернул женщину на спину, а сам приподнялся, оказавшись сверху. Она поняла, улыбнулась, обхватила левой рукой Павла за шею и тихо спросила:
        - Ещё придешь?
        - К тебе?
        - Да.
        - Всё может быть.
        - Врёшь…
        - Не вру! - возмутился облачённый в длинную белую рубаху пузан. Именно из-за таких рубах, а не только по причине чрезвычайно белой кожи, уроженцев главного менсалийского континента и называли «беляшами». - Я сам читал, вот этими глазами!
        - Когда ты читать выучился, Бужа? - хихикнул его собеседник, длинный и с виду нескладный мужик, отчаянно походивший на ожившую марионетку: острые локти, острые колени, острые плечи и острый нос. И острые зубы. Когда мужик улыбался, они вылезали из-за тонких губ.
        - Неважно когда, - окрысился пузан. - В газете ясно было написано, что в старых рудниках валериция осталось на три года добычи. Самое большее - на пять. И что будет дальше - один Игвар знает…
        - Брехня! Все говорят, что валериция у нас на сто лет с гаком.
        - Врут.
        - Зачем?
        - Потому что!
        Спорщики не были вооружены - в заведении синьоры Флиси действовали строгие правила, - поэтому спустившийся со второго этажа Гатов оглядел их весьма равнодушно, мол, спорите, ну и спорьте на здоровье, всё равно никто не пострадает, после чего плюхнулся за столик Мерсы - скучающий алхимик употреблял уже третью порцию ароматного травяного чая - и осведомился:
        - Каронимо?
        - Ещё не закончил, - хладнокровно ответил Андреас.
        - А ты так и не начинал?
        - Э-э… не в настроении.
        У него были строгие правила насчёт походов в заведения, подобные дому синьоры Флиси, которые, впрочем, кое-кто не приветствовал.
        - Олли будет злиться.
        - Его дело.
        - Ну и ладно, сами разберётесь.
        - Вот именно. - Мерса поджал губы, выдержал паузу, но воспитание взяло своё, и алхимик предложил: - Чаю?
        - Смеёшься? - Павел сделал знак официанту и через мгновение принял у него высокий бокал с крепким коктейлем: - Твоё здоровье!
        Однако большой и жадный глоток, которому было предназначено стать элегантным украшением дня, своего рода праздничным бантиком, связывающим всё прекрасное за сегодня в единое целое… оказался грубо прерван визгливым воплем со второго этажа:
        - Даже не надейтесь! - А также последовавшим звуком удара, возмущённым женским восклицанием и громкой нецензурной тирадой.
        - Ваши девки - тупые коровы! - Друзья обернулись и с интересом уставились на спускающегося по лестнице субъекта, автора и пока единственного участника скандала. Субъект оказался хлипким на вид, но наглым на слух брюнетом в расстёгнутых штанах - их приходилось поддерживать рукой. - Лентяйки тупые, да ещё и уродливые!
        - На себя посмотри, огрызок, - предложила появившаяся на площадке второго этажа девушка. - Никто не виноват, что тебя не хватило!
        - Заткнись, сука!
        - Сам заткнись!
        - Герда, тихо! - громко велел вышедший на шум Клап, главный вышибала синьоры Флиси. И перевёл взгляд на чернявого: - Девочка повела себя грубо и будет наказана. Вам же следует заплатить.
        - И не подумаю!
        - Почему?
        - Не хочу!
        - Есть правила…
        - Есть только одно правило, придурок: прав тот, кто сильнее. Понял?
        Наглость хлипкого объяснялась просто: в самом начале скандала пузан поднялся, всем своим видом показывая, что поддержит любое выступление чернявого, а похожий на марионетку спорщик незаметно, бочком, выскользнул наружу и вернулся аккурат перед тирадой. Так что, произнося её, брюнет уже видел и вооружившегося марионетку, и трёх боевиков, что вломились в заведение вместе с ним.
        - Я ведь говорила, что не надо обслуживать свободян, - прокомментировала назревающие неприятности Герда.
        Клап нахмурился.
        - Наглое поведение должно быть наказано, - заявил чернявый. Он наконец-то застегнул штаны, пристроил к ним переданный дружками боевой пояс и стал выглядеть куда внушительнее. Правда, по-прежнему мелко. - Тутошние тёлки ленивы и тупы, платить за их услуги - оскорбительно. Платить должны вы. Деньгами и услугами.
        Подручные поддержали низенького вожака дружным гоготом. Клап продолжал хранить молчание, несмотря на то что за его спиной появились ещё двое здоровяков: он умел считать и думать и понимал, что трое против шестерых выступят без особой надежды. Особенно учитывая наличие у скандалистов оружия.
        - Тебе не кажется, что, разобравшись с заведением, свободяне примутся за посетителей? - едва слышно поинтересовался Павел, допив коктейль.
        - Кроме нас, тут посетителей нет, - заметил наблюдательный Андреас.
        - Вот и я об этом.
        Несколько мгновений Мерса переваривал услышанное, затем поставил чашку с чаем на стол и поднял брови:
        - Что… э-э… предлагаешь?
        - Да есть одна мысль, - не стал скрывать Гатов. - Но тебе она не понравится.
        - Не просто не понравится, - проныл алхимик. - Я категорически против…
        Но было уже слишком поздно.
        Затеявшие скандал свободяне не видели противников, кроме трёх вышибал синьоры Флиси, и выстроились против них: ворвавшиеся с улицы боевики, марионетка и чернявый коротышка. Вооружившийся пистолетом пузан поглядывал в сторону притихших учёных, но больше для демонстрации - в основном его внимание было сосредоточено на вышибалах.
        - У меня нет бомб! - трагически прошептал Мерса. Он достаточно изучил Павла и видел, что тот настроен подраться. - Ни одной бомбы. Мы безоружны!
        - Обойдёмся без оружия, - весело прошипел в ответ учёный.
        - Мы?
        - Мы все.
        Привычный к кабацким сражениям, Гатов видел гораздо больше скромного Андреаса и уже приметил мелькнувшего на втором этаже Каронимо, оценил спокойствие вышибал, понял, что ребятам нужна минимальная поддержка, и потому без колебаний кивнул Бааламестре, когда тот появился на площадке в следующий раз.
        С прикроватной тумбочкой в руках.
        - Проклятые свободяне едва не испортили мне отдых! - возмущённо рассказывал Каронимо несколько часов спустя. - У нас с Клеопатрой всё хорошо, мы на пике интереса, на всех парах летим ко взаимному удовлетворению невиданной силы, и вдруг - на тебе! Визг под самой дверью и скандал! Вы ведь только финал наблюдали, друзья мои, сняли, так сказать, сливки, а началось всё в соседней с нами комнате. Чернявенький там визжал, как ненормальный, и просто поверьте: никто, никто, кроме меня, не смог бы в столь скотских обстоятельствах закончить дело так, как требовали того природа и здравый смысл.
        - Из-за твоего здравого смысла нам пришлось ждать на несколько минут дольше, - заметил вредный Гатов.
        - Но ведь я не опоздал, не так ли? - Бааламестре широко улыбнулся и потёр щетинистую рожу.
        Не опоздал.
        Никакого воинственного клича Каронимо не издает - не приучен, молча прицеливается и хладнокровно отправляет тумбочку на головы двух ближайших боевиков, изрядно сократив численное преимущество свободян перед честными защитниками прибылей синьоры Флиси. При этом пострадавшие валятся на пол под аккомпанемент дикого вопля пузана: в тот самый миг, когда Каронимо расстаётся с тумбочкой, Гатов метнул в любителя газет чайник Мерсы, который не только врезается толстому в голову, но и выплёскивает остатки горячего.
        Атака, как, впрочем, и рассчитывал Павел, становится сигналом.
        - На! - С этим криком здоровенный Клап засаживает чернявому в левую скулу.
        Учитывая разницу в размерах, данное действо можно было рассматривать, как групповое избиение, но коротышка держал в руке снятый с предохранителя «Аркоз», ещё секунду назад угрожал им, и потому сторонники Клапа воспринимают выпад с праведным воодушевлением.
        - Проклятье, чтоб вас всех…
        Мерса пинком переворачивает столик - сказывается опыт путешествий на «Пытливом амуше» и долгое общение с Гатовым - и утягивает друга в укрытие. И вовремя утягивает, потому что марионетка оказывается смешным только внешне и реагирует на нападение так, как должен реагировать очень опасный парень: затевает стрельбу с двух рук. Вышибалы прыгают в стороны, при этом левый ловит пулю в бедро, Мерса с Гатовым исчезают за мебелью, а Бааламестре просто исчезает, причём не сейчас, спасаясь от стрельбы, а сразу после того, как прицельно уронил на головы свободян первую тумбочку. Бааламестре показывает себя самым опытным участником бойцом, но об этом позже.
        - Съели, суки? Съели?! - Марионетка орал всё то время, пока стрелял, но слышно его стало лишь сейчас, когда грохот выстрелов сменился сухими металлическими щелчками. - Ща нажрётесь, суки! Ща!
        Но, несмотря на многообещающие вопли и то, что первый этаж заведения заполнился клубами порохового дыма, особенного вреда марионетка не наносит: раненый вышибала, десять пулевых отверстий в обстановке да разбитое зеркало.
        По всему выходило, что свободянам следует отступить, но глупость или же запальчивость продиктовала иное: едва пришедший в себя заводила требует крови.
        - Крови! - орёт он, поводя «Аркозом» вокруг себя. - Золотом не откупитесь теперь! Крови!
        Пузан подвывает, марионетка перезаряжает, чернявый угрожает, и только последний боевик соображает поднять голову, дабы проконтролировать площадку, с которой на весёлых грабителей уже сваливались неприятности. Поднимает вовремя: как раз в это мгновение доброжелательно пыхтящий Каронимо отправляет в недолгий полёт второй подарок.
        Такой же тяжёлый, как первый.
        - Хня…
        Тумбочка врезается боевику в лицо и укладывает рядом с товарищами, однако трагический вопль пострадавшего играет свою роль: марионетка отскакивает и начинает азартно палить вверх в надежде уложить Бааламестре, который расторопно прячется в комнате. Зато марионетка упускает из виду Клапа, который давно понял, что по-хорошему не получится, кулаками тоже, и направляет на врага револьвер.
        Три выстрела сливаются в один.
        Клап стреляет в марионетку, брюнет - в Клапа, пузан - в столик Мерсы, надеясь хоть как-то отомстить за пережитое.
        Кислый пороховой запах напрочь забивает обычное благоухание заведения любви, пуля пробивает алхимику воротник рубашки, Клап хватается за руку, марионетка - за бок, а в следующее мгновение грохочет «тяжёлая артиллерия»: четвёртый вышибала синьоры Флиси, который в мирное время сонно стерёг чёрный ход, является из кухни и врезает по наглецам из дробовика.
        Визг.
        Только в этот раз не скандальный, а полный боли. И когда дым рассеивается, свободяне оказываются около дверей: марионетка поддерживает пузана, а чернявый прикрывает отход беспорядочной стрельбой из «Аркоза» во всё, что кажется ему страшным.
        - Я ещё вернусь! - орёт чернявый, но ответом ему становится неприличный жест от выдающегося учёного.
        Затем довольный собой Гатов выбирается из-за стола, оглядывает разрушенное заведение и начинает громко хохотать.
        Вечер определённо удался.

* * *
        Единственной красотой, которую Камнегрядка могла предложить взыскательным путешественникам, были закаты. Притягательные и неповторимые закаты, когда однообразие унылого пейзажа - безжизненная земля, испещрённая бесчисленным количеством камней и скал, - удивительным образом преображалось в лучах уходящего солнца. Неожиданно исчезало ощущение неизбывной тоски, пряталась куда-то скука, пропадало отвращение, и перед изумлённым наблюдателем раскидывалась вдруг восхитительная, словно вышедшая из волшебного сна, картина причудливого сплетения теней и света, багровости уходящей звезды, меркнущей лазури неба и подбирающейся тьмы. И наливающиеся чёрным камни оживали, превращаясь в пятнышки ночи, неспешно собирающие панораму полнейшего мрака.
        Неспособная родить живое, Камнегрядка ухитрилась отыскать прекрасное в том, что есть, и каждый вечер формировала на своей груди щемящий образ прекрасного.
        - В своё время я подумал, что именно в этом кроется предназначение Камнегрядки, - тихо произнёс Вениамин. - Что по замыслу Творца её роль в нашем мире - демонстрировать потрясающие закаты, при виде которых никто не в силах оставаться равнодушным.
        Из окружённого скалами форта любоваться прекрасной картиной не было никакой возможности, поэтому Мритский предложил прогуляться на вершину западной скалы, где располагалась маленькая, как потом выяснилось, «губернаторская», смотровая площадка, и теперь небольшая компания: Вениамин, его жена, инженер Холь и шестеро охранников сполна наслаждалась уникальным, доступным лишь в Камнегрядке зрелищем.
        - Почему ты не рассказал об этом месте? - в третий или четвёртый уже раз повторил восхищённый Алоиз. - Я столько времени потерял…
        Он сидел в Карузо несколько месяцев, отчаянно скучал, а мог бы каждый вечер наслаждаться непередаваемой прелестью величественной красоты уходящей в ночь Камнегрядки.
        - Зачем ты скрыл от меня это невероятное место?
        - Хотел сделать сюрприз.
        - Веня, Веня… - сокрушённо покачал головой инженер. - А ещё друг…
        Мритский улыбнулся.
        - Не ожидала, - очень тихо произнесла Агафрена. - Не думала, что тебя способна тронуть красота.
        - Я знаю, как ты обо мне думаешь, - так же негромко, чтобы слова не долетели до ушей Холя, ответил Вениамин. - Ты во многом ошибаешься.
        - Я воспринимаю тебя таким, какой ты есть.
        - Таким, каким ты хочешь меня видеть, - уточнил губернатор.
        - Я…
        Но замолчала, потому что Мритский едва заметно улыбнулся и приложил палец к губам, показывая, что не хочет продолжать разговор. Что нужно наслаждаться видом, а не выяснять давным-давно сложившиеся отношения.
        Не время. Сейчас - не время.
        Эти трое странно и забавно выглядели рядом: высокий и плотный Холь, стройная, изящно сложённая Агафрена, благодаря высокой причёске она немногим уступала инженеру в росте, и маленький, едва доходящий супруге до плеча Вениамин - убери ещё десяток сантиметров, и губернатора можно было бы с полным основанием назвать карликом. Но никто не называл: Мритскому доводилось и казнить, и убивать за шутки о своём росте. Именно так: в том числе и убивать - лично, потому что низкий рост не означал слабости, и Вениамин заслуженно считался прекрасным бойцом: быстрым, резким и безжалостным.
        Лицо губернатор имел обыкновенное для уроженцев Западуры: маленькие тёмные глаза, маленькие, но пухлые губы, прямой нос и чуть более широкие, чем у беляшей, скулы. Лицо внимания не привлекало, но существовала у Мритского особенность: благодаря странному капризу природы его чёрные волосы, необычайно густые в бровях и бороде с усами, не росли нигде больше, оставляя сухощавое тело без всякого покрытия. Об этой особенности мало кто знал, но губернатора она раздражала не менее сильно, чем неудавшийся рост.
        - Скажу откровенно, Веня: это одно из самых поразительных зрелищ, которые мне довелось видеть в жизни, - задумчиво произнёс Алоиз, когда они спускались по тропинке к форту. - Спасибо.
        - Не за что.
        - Я впервые сожалею о том, что не поэт, - продолжил Холь. - Сожалею, что неспособен выразить словами переполняющие меня чувства.
        - Каждый хорош на своём месте, - заметил Мритский. - Лично я предпочитаю находить в тебе великого учёного.
        Ответить инженер не успел.
        - Есть вещи, которые невозможно передать, - вставила своё слово Агафрена. - Есть вокруг нас нечто неподвластное ни художникам, ни поэтам. Есть настоящее.
        - Совершенно верно, дорогая, - тут же согласился губернатор. - Человек может наслаждаться творениями Создателя, но неспособен их воспроизвести.
        Замечание напомнило, что Вениамин - ревностный олгемен, и некоторое время процессия продолжала двигаться в полной тишине.
        - А что за оживление царило в Восточном блоке форта, когда мы уходили? - вспомнил Холь незаданный вопрос. Или же просто решил перевести разговор на другую тему. - Я слышал, нижние чины изрядно шумели.
        - Радуются, - коротко ответил Мритский.
        - Выдаёшь жалованье? - пошутил инженер.
        - Его здесь негде потратить.
        - Выкатил бочку бедовки?
        - Пока не за что.
        - Извини, ляпнул не подумав, - развёл руками Алоиз. - Но прошу, объясни, что происходит?
        - Охотники поймали шлёма.
        - Кого?
        - Здесь? - удивилась Агафрена.
        - Как выяснилось, в Сочности их полным-полно, кормятся косулями и неплохо себя чувствуют, - улыбнулся жене Вениамин. А повернувшись к Холю, объяснил: - Шлём - это большая менсалийская кошка. Размерами она не уступает луегарскому тигру и столь же агрессивная. Во время войны их популяцию почти уничтожили, и теперь менсалийцам не часто удаётся поглазеть на старинное зрелище…
        - Шлём против шакалов, - скривившись, произнесла Агафрена. Чувствовалось, что супруге губернатора очень не понравилось услышанное.
        - Шлём против шакалов, - подтвердил Вениамин.
        - Можно я не буду смотреть?
        - Вы стравливаете зверей? - поднял брови инженер.
        Однако от дальнейших комментариев воздержался, поскольку на Луегаре до сих пор, несмотря на прилагаемые частью общества усилия, существовала кровавая «Псиная лига».
        - Речь идёт о захватывающем состязании, - спокойно ответил Мритский. - Сильная кошка против стаи естественных врагов. В природе такие схватки случаются ежедневно.
        Агафрена остановилась, несколько секунд смотрела на мужа, после чего - вновь очень тихо - прошептала:
        - Вот поэтому я думаю о тебе так, как тебе не нравится.
        - Не поэтому, - ровно ответил губернатор и взял супругу под руку. - Нас ждут лучшие места, дорогая, тебе понравится.
        Холь покачал головой, но вновь промолчал и послушно направился к Восточному блоку, где уже закончились приготовления к действу.
        Форт Карузо обустраивали как серьёзную крепость, призванную беречь богатейшие запасы валериция, и потому изначально разделили на два блока. В Западном, вросшем в скалу, находились офицерский дом, главный колодец, все основные склады и арсенал. По сути, Западный блок представлял собой цитадель, в которой можно было держать оборону даже при потере второй половины форта, в которой размещались казармы нижних чинов, мастерские и прочие службы. И именно в большом внутреннем дворе Восточного солдаты выстроили импровизированную арену, использовав для сооружения клетки всё, что подвернулось под руку: деревянные колья, металлические брусья, шесты от палаток, в общем, любые длинномерные предметы, которые можно было безболезненно извлечь, а впоследствии вернуть на место. Шесты и колья стянули меж собой проволокой, а сверху накинули сеть, обезопасив себя от бегства разъярённой кошки.
        Откровенно говоря, конструкция выглядела хлипкой, но жажда зрелища перевешивала осторожность.
        Зрители располагались вокруг клетки, а для губернатора и нескольких старших офицеров приготовили невысокий подиум с несколькими креслами. Вид из импровизированной ложи открывался великолепный, арена лежала как на ладони, и невозможно было упустить даже мельчайшие подробности схватки.
        - Сегодня будет весело, - потёр руки Вениамин. - Шлёмы и шакалы - естественные враги, их даже натаскивать друг на друга не требуется.
        - Как западуры с беляшами, - обронил Холь.
        - Верно, - согласился губернатор и бросил хитрый взгляд на жену. Агафрена происходила из старого рода беляшей, в то время как сам Мритский был выходцем со второго континента Менсалы, и их союз вроде бы противоречил заявлению инженера. - Алоиз, на кого сделаешь ставку?
        - Смотря в какой форме бойцы.
        - Клянусь, в отличной, - с неожиданной горячностью ответил губернатор. - И пропорцию я выдерживаю классическую: один к пяти, что оставляет примерно равные шансы обеим сторонам.
        - Тогда ставлю на кошку, - решил Алоиз. - Люблю индивидуалистов.
        - Значит, я за шакалов, - усмехнулся Вениамин. - Пятьдесят цехинов.
        - Поддерживаю, - кивнул инженер. И посмотрел на Агафрену: - На кого ставите вы, синьора?
        - Воздержусь, - очень сухо ответила женщина.
        - Агафрена терпеть не может крови, - объяснил Вениамин. - Странно, что ты до сих пор это не выяснил.
        - Каким образом? - удивился Холь. - Мы никогда не посещали подобные зрелища.
        - А в театрах кровь ненастоящая, - хмыкнул губернатор.
        - Именно, - спокойно подтвердил инженер, после чего перевёл взгляд на арену: - Это шлём?
        - Да.
        Знаменитый менсалийский хищник оказался изящен, несмотря на внушительные размеры, и необычайно красив: жёлтую шкуру покрывали многочисленные тёмно-коричневые пятна, на кончике хвоста дёргалась забавная рыжая кисточка, а шею укутывало пышное «боа» того же цвета. Шкуру шлёма Холю доводилось видеть в охотничьей комнате Мритского, однако сейчас инженер признался, что в естественном состоянии она производила куда большее впечатление, нежели повешенной на стену.
        Покинув ящик, кошка осторожно огляделась - обилие перекошенных лиц, горящих глаз, а главное, создаваемый солдатами шум нервировали животное, - тихонько зарычала, после чего медленно и очень грациозно, безо всякого труда, взобралась на край клетки и попробовала сеть на коготь.
        Агафрена судорожно вздохнула.
        - Не беспокойся, дорогая, я распорядился выдать для обустройства особую сеть с металлическими нитями, - широко улыбнулся Вениамин. - Шлёму не выбраться. - После чего кивнул на нескольких окруживших арену охотников: - Если же выберется, то его сразу пристрелят.
        - И его мучения прекратятся, - с едва заметным вызовом ответила женщина.
        - Лучше смерть, чем жизнь в рабстве?
        - Да.
        - Тебе об этом шлём сказал? - осведомился Мритский. - Или приняла решение за него?
        - Я представила себя на его месте.
        - А ты не представляй, береги нервы.
        - Мне его жаль.
        - Там, в Сочности, он бы загрыз тебя, не задумываясь.
        - Он зверь.
        - Помни об этом, - вновь усмехнулся губернатор. - И прибереги жалость для тех, кто в ней нуждается.
        - А местные шакалы мельче, чем я думал, - заметил Холь, указывая на новых действующих лиц. - Луегарские волки крупнее.
        - Думал, тебя это обрадует.
        - Я люблю честную игру.
        - Да, извини. Совсем забыл…
        Инженер помолчал, ожидая продолжения, понял, что губернатор сказал всё, что хотел, и дипломатично осведомился:
        - Когда начнется бой? - Шлём понял, что с сетью ему не совладать, но продолжал оставаться на высоте, холодно разглядывая брешущих внизу шакалов, но не демонстрируя никакого желания спускаться. Такое положение вещей сохранялось уже с минуту, однако зрители, к некоторому удивлению Холя, неудовольствия не выражали. - Как принято стимулировать бойцов?
        - Никак, - медленно произнёс Мритский, не сводя глаз с кошки. - Шлём очень умный, но гордый, и тем похож на воина. Он понимает, что шакалов больше, а драться придётся на ограниченном пространстве и осторожность требует оставаться в безопасности, но… он слышит брехню и наполняется презрением. Ему становится стыдно прятаться, и постепенно гордость и ненависть к шакалам заставляют принимать бой. Сейчас он оценивает шансы, прикидывает, как будет убивать врагов, но поверь: даже если бы я выпустил десять или сто шакалов, шлём не усидел бы. - Вениамин чуть нервным жестом провёл рукой по бородке. - Многие думают, что самая зрелищная часть боя - это схватка, когда когти и клыки рвут плоть, когда кровь и ошмётки кожи летят на зрителей, а рычание заглушает вопли публики… Но это не так. Самое интересное происходит сейчас, - он указал пальцем на кошку. - Когда шлём решает драться, когда он сам, без понукания, принимает бой. Главное сражение идёт у шлёма внутри, и если он выиграет, то разорвёт любое количество шакалов.
        Агафрена фыркнула, а заворожённый Холь перевёл взгляд на арену. И вовремя, потому что кошка прыгнула.
        Элегантно, как будто без подготовки, показалось даже, что она просто слетела осенним листом, но полёт оказался точно рассчитан, и приземлился шлём на спину одного из шакалов. И не просто приземлился: громкий хруст и дикий вой показали, что кошка сломала зверю хребет.
        Солдаты радостно заорали.
        Шлём же не собирался задерживаться: перелом хребта был частью движения, далее планировалось оттолкнуться и прыгнуть от стаи прочь, но один из шакалов ухитрился вцепиться шлёму в лапу, чем вызвал у публики экстатический прилив.
        Шипение и резкий удар. Когти рвут спину храброго шакала, но удар не получается смертельным. А самое плохое, что движение прекратилось, скорость потеряна и бой перешёл в партер. Следующий враг бросается на ударную лапу шлёма, а четвёртый запрыгивает на загривок, желая добраться до шеи. Агафрена не сдерживает крик, но вопят сейчас все.
        - Ещё!
        - Бей!
        - Рви его!
        - Кровь!
        Пятый подбирается сзади, рвёт вторую опорную лапу, но кошка уже приходит в себя, понимает, что влипла, и шипение сменяется коротким, но громким рыком.
        - Кровь!!
        Шлём падает назад, сминая взобравшегося на загривок шакала, и одновременно рвёт когтями того, что пристроился к ударной лапе. Вой смешивается с кровью, по арене летит шерсть, зрители орут, шакалы брешут, но отчаянный ход даёт результат: тот, что висел на хребте, отпускает загривок и отбегает, готовясь к следующей атаке, а получивший когтями оказывается освежёванным по всей длине. Два - ноль.
        Но те, что грызли опорные лапы, не останавливаются, и шлём тоже воет. И тоже от боли.
        - Один к пяти - это много! - отрывисто бросает Холь. Кровь распаляет, и Алоиз не отводит взгляд от арены. - Не справится!
        - Справлялись и один к восьми, - с усмешкой отвечает Вениамин.
        Алоиз шумно выдыхает. Агафрена смотрит на него с изумлением.
        Кровь.
        Два шакала дохнут, но шлём серьёзно ранен, вскакивает, собираясь заняться теми, кто грызёт опорные лапы, а на его загривок бросается последний враг. Три на одного. Шлём снова бьёт, но промахивается, заметивший атаку шакал отпускает опорную, отскакивает, благополучно избегая удара, и тут же вцепляется в одну из передних лап, прокусывая связки. Кошка воет. Левая задняя, которую также грызут, почти не слушается. К шее подбирается третья тварь…
        Из прекрасных глаз Агафрены катятся слезы, но мужчины их не видят.
        - Похоже, один к пяти - это больше, чем нужно, - недовольно бросает инженер.
        - Спокойно. - Вениамин раскуривает трубку. - Спокойно.
        И шлём подскакивает. Неизвестно откуда взяв силы. Неизвестно, как он придумал такой шаг - ничего не известно, кроме того, что пятнистая подскакивает вертикально вверх, и рывок позволяет освободить несчастную заднюю лапу. Шлём приземляется, но тут же прыгает вновь, уходя от освободившегося шакала, а заодно успевает рвануть когтями того, кто висит на передней лапе.
        Вой.
        Располосованный шакал извивается на земле, с визгом раскидывая внутренности, а схватка обретает второе дыхание.
        Кошка вновь падает на спину, на мгновение оставляя без защиты живот, свободный противник мгновенно бросается на неё и получает лапой в прыжке.
        Вой.
        Шакал падает, но не встаёт: когти резанули по шее, и вокруг тушки быстро натекает кровавая лужа.
        Победа.
        Шлём поднимается и внимательно смотрит на последнего врага. Того, что сидел на спине. Того, что пытался добраться до шеи. Того, который стоит сейчас в дальнем углу арены и жалобно скулит. Того, который знает, что умрёт через несколько секунд.
        Шлём смотрит.
        - Понравилось?
        - Ты же знаешь, что нет. - Агафрена отворачивается от улыбающегося мужа, несколько секунд молчит, после чего встаёт и говорит в сторону: - Я не буду ужинать, нет аппетита. - Снова пауза, и мимолётное: - Извините.
        Мритский делает знак охранникам, и те прокладывают супруге губернатора дорогу через беснующуюся толпу солдат.
        Сам же Вениамин откидывается на спинку кресла и с улыбкой смотрит на Алоиза:
        - Иногда она настоящая стерва.
        - Не все женщины понимают мужские развлечения, - спокойно ответил инженер.
        - Менсалийки должны понимать.
        - Кстати, ты мне должен.
        - Утром отдам.
        Они сидели посреди гомонящих людей, но оказались совершенно одни: солдаты к подиуму не приближались, офицеры, сообразив, что инженеру и губернатору нужно поговорить, понятливо отступили, и тихий диалог оказался слышен лишь самим собеседникам.
        - Зачем ты привёз Агафрену?
        - Тебе неприятно её общество?
        - Ты же знаешь, что делаешь мне больно, - тихо произнёс Холь.
        - Извини, не подумал.
        Инженер пристально посмотрел на губернатора, не смог понять, насколько тот искренен, вздохнул, помолчал, разглядывая, как ловко охотники загоняют шлёма в ящик, и продолжил:
        - Хотя, пожалуй, нет: боль ушла. Теперь, глядя на Агафрену, я испытываю только грусть. И немного - зависть, ведь у меня могло быть то, что есть у тебя…
        - Спасибо за честность, - проникновенно произнёс губернатор. - Для меня важно слышать твоё признание, и… Я ещё раз прошу меня извинить.
        - Зачем ты её привез?
        - Настояла, - пожал плечами Вениамин.
        - Ей тут нечего делать, - недовольно произнёс Алоиз. - Об этом месте должны знать только мы с тобой…
        - И твои служащие. И мои цепари. И солдаты. - Мритский махнул рукой. - Я говорил, что три месяца - крайний срок, в течение которого мы сможем соблюдать секретность. Потом поползут слухи, начнутся расспросы и появятся первые шпионы.
        - Разве твой авторитет…
        - Мой авторитет оградит нас от вторжения, - перебил инженера Вениамин. И тут же уточнил: - Возможно, оградит. Но против шпионов мой авторитет бессилен. Когда начнутся эксперименты?
        - Через пару дней проведём первый.
        - Хорошо. - Мритский резко поднялся на ноги: - Пошли ужинать, Алоиз, печёный менсалийский шакал великолепен. На Луегаре такое не подают.
        - Ты шутишь? - растерялся Холь.
        - Разумеется.
        И продолжал шутить всё время ужина, которым они насладились в компании старших офицеров. Печёного шакала не подали, возможно, не успели приготовить, но остальные блюда оказались гораздо аппетитнее привычного крепостного питания: Мритский привёз не только свежие продукты, но и личного повара. Закуски из редкой мальской рыбы, изысканные сыры, отборная дичь с овощами, красное вино… На взгляд Холя, ужину совсем чуть-чуть не хватило, чтобы по праву назваться пиром, но большинство офицеров именно им его и сочли. Разговоры за столом, что неудивительно, вертелись вокруг только что закончившейся схватки, как выяснилось, на шакалов ставили мало, и Алоизу почти сразу шепнули, что «один к пяти на Менсале считается не классическим, а оптимистическим», шакалы при таком соотношении выигрывают в лучшем случае раз из десяти, поэтому все предпочли шлёма. Который, как выяснилось, оказался серьёзно ранен, но выживет и ещё выйдет на арену. Проигравшие нижние чины устроили пару драк, но их разогнали, зачинщики отправились на гауптвахту.
        Ужин плавно перешёл в попойку, шум становился нестерпимым, в какой-то момент инженер понял, что Вениамина за столом нет, тоже покинул насквозь прокуренное помещение и отправился к себе, с удовольствием вдыхая прохладный ночной воздух. За день камни форта изрядно раскалялись под солнцем, но перепад температур в Камнегрядке оказался настолько большим, что по ночам иногда приходилось надевать верхнюю одежду.
        «Надо было прихватить куртку… - Несмотря на выпитое, Алоиз ощутил подкравшийся холод, чуть задрожал и прибавил шаг, намереваясь поскорее добраться до тёплой кровати. - Проклятая Камнегрядка!»
        Он уже дважды простужался в этом идиотском климате и отчаянно не хотел вновь начать сморкаться, кашлять и чихать. В принципе, болезни длились недолго, дня по три-четыре, но голос предательски «садился», большой нос краснел, распухал, глаза начинали слезиться, и Холь выглядел так, что даже помощники с трудом сдерживали улыбки.
        «Только не при Агафрене!»
        В последние мгновения он буквально бежал по узеньким проходам цитадели, но неожиданно остановился, услышав совершенно невозможные для крепости звуки.
        Женский стон.
        Представительницы прекрасной половины человечества здесь, разумеется, присутствовали: жены офицеров, солдат, обслуживающего персонала - женщин хватало, однако жили они в небольшом поселке, что располагался на другой стороне озера, а внутри крепости находилась лишь одна женщина - Агафрена Мритская.
        И стонала она.
        - Вот тебе! Вот!
        Холь понял, что оказался под раскрытыми окнами губернаторских апартаментов, точнее губернаторской спальни, и закусил губу.
        Стон.
        Ей хорошо. Она понимает, что окна нараспашку, что её слышат часовые и случайные прохожие, ей стыдно, но она ничего не может поделать. Ей хорошо.
        Стон.
        - Вот так! Понравилось?
        Невнятный ответ.
        - Понравилось?
        - Да. - Хрипло и честно.
        - Теперь переворачивайся.
        Кровать не скрипнула, но что-то зашуршало - одеяло, или простыня, или подушка. Что-то зашуршало, затем послышался звонкий шлепок и довольный голос Вениамина:
        - Ну, поехали!
        Из окна вновь донеслись стоны.
        У Алоиза задёргалось веко.
        Глава 3,
        в которой Холь делится планами, Йорчику навязывают путешествие, Сада развлекается, Удав и Закорючка разворачивают бурную деятельность, а Эзра делает всё, что может
        - Для эксперимента я мог взять только рундер, - громко произнёс Холь, обращаясь к Агафрене. Стоящий рядом с женой губернатор знал причины, побудившие инженера приобрести именно эти, редкие и забавные, с виду напоминающие «бублики» цеппели, поэтому объяснения предназначались для женщины. - Дело в том, что план исследований подразумевает определённую схему расположения аппаратуры, которую я не могу изменить, не поставив под угрозу сами исследования. Необходима правильная окружность, а дать её способен только рундер.
        - И наши расходы утроились, - хмыкнул Вениамин, поглаживая короткую бородку.
        Беззлобно хмыкнул, поскольку давным-давно смирился с невиданной стоимостью запланированных опытов. Просто подчеркнул гигантские вложения, которые предстали перед их глазами в виде двух огромных кораблей, устройств, на них устанавливаемых, и множества людей, чей труд был таким же залогом успеха, как гений Холя и золото Мритского. Монтажная зона поражала воображение с воздуха, но вблизи размах работ впечатлял неимоверно, давая чёткое представление о грандиозности задуманного.
        - Потрясающе, - прошептала Агафрена. - Потрясающе…
        Вениамин хотел ответить, возможно, пошутить, но неожиданно передумал. Наверное, потому, что от вида, открывающегося перед ними, действительно захватывало дух. Вчера на западной скале они пережили нечто подобное, но те чувства были вызваны ослепительной красотой природы, а сейчас восхищение вызывало творение рук человеческих.
        Рук и разума.
        Алоиз, Агафрена и Мритский стояли на открытой решётчатой галерее, выстроенной вдоль внутреннего диаметра рундера. Несмотря на большую ширину - целых четыре метра, - пройти по решётчатым площадкам галереи можно было с трудом, поскольку через каждые три шага на них были установлены громоздкие уловители, от которых падали вниз толстые кабели. Вниз, к наиглавнейшему для эксперимента блоку - массивному Накопителю, который стоял сейчас на земле в центре «бублика». Накопитель - металлическая башня, свыше пятидесяти метров высотой и восьми в диаметре, - возвышался, подобно триумфальной колонне, и притягивал взоры всех работников, от младшего помощника слесаря до руководителей эксперимента. Аналогичное по размерам, но не по предназначению, устройство - не Накопитель, а Транслятор - устанавливалось на «Исследователе-2». В будущем спектакле эти огромные приборы играли главнейшую роль, и потому Алоиз собирался лично руководить каждым шагом финального монтажа. Собирался, но не сумел, поскольку желание Агафрены увидеть цеппель вблизи спутало инженеру карты, важнейшую работу пришлось передоверить верному
Тогледо, а самому влезть в шкуру экскурсовода.
        Холь поправил обшлаг пиджака - с тех пор как в Карузо прибыла Агафрена, инженер сменил удобную одежду механика на аккуратный костюм, туфли и щегольской галстук, - и только собрался продолжить, как был остановлен вопросом:
        - Получается, вы придумали всё, что мы видим вокруг?
        - Именно так, синьора, - с достоинством поклонился Холь.
        - От замысла до исполнения?
        - Я разработал теорию, и я же определил, как её использовать на практике. - Алоиз помолчал. - Но я ничего не добился бы без поддержки Вениамина.
        - Публику интересуют герои, а не поддержка, - криво усмехнулся губернатор.
        - И если предприятие увенчается успехом, открытие будет носить наши имена, - твёрдо закончил инженер. - Эффект Холя-Мритского, к примеру.
        - Звучит неплохо, - оценил Вениамин.
        - Мы войдём в историю, - уверенно продолжил инженер. И едва слышно кашлянул: ночная прогулка всё-таки вызвала небольшую простуду, к счастью, без неприятной иллюстрации в виде текущего носа и слезящихся глаз. - Мы изменим жизнь всего Герметикона.
        …Сколько Алоиз себя помнил, он всегда занимался наукой. Не увлекался, а именно занимался: серьёзно и с полной отдачей, проводя всё свободное время за экспериментами и опытами. И так - с восьми лет, когда маленький мальчик с Луегары взял одну из своих школьных тетрадок и старательно вывел на титульном листе: «Журнал научных исследований инженера Холя». Не будущего инженера, а просто инженера, поскольку мальчик навсегда выбрал свой жизненный путь.
        Маленького Алоиза тогда похвалили. Отец, удачливый биржевой маклер, не видел ничего дурного в том, чтобы ребёнок тянулся к знаниям, и не скупился на учителей, приборы и материалы для физических и алхимических опытов, которые в огромных количествах принялся ставить пытливый наследник. Электричество и магнетизм, алхимические процессы и механика, паровые машины - интересы подрастающего Холя ширились, его познания и смелые суждения поражали гимназических учителей и приятно удивили членов приёмной комиссии крупнейшего на планете университета. Алоиза зачислили без экзаменов, по результатам собеседования, и юноша полностью оправдал возлагавшиеся на него надежды: первый курс - лучший студент университета, второй курс - лучший студент университета, третий курс - титул самого молодого бакалавра в истории Луегары. Холь учился жадно, нахраписто, словно торопясь с головой окунуться в большую науку, предлагаемый университетом курс освоил за три года, отказался от заманчивого предложения остаться, дабы стать самым молодым магистром планеты, и убедил отца финансировать продолжение обучения на Герметиконе. В
центре научной мысли человечества.
        Старый Холь, конечно, сожалел, что его единственный ребёнок не выбрал экономику или юриспруденцию, но мешать отпрыску не стал - оплатил, и Алоиз на долгие четыре года покинул родную планету, получив на Герметиконе степень доктора, а затем и магистра. Возможно, там бы и остался, но смерть отца и обязательства перед семьёй заставили Холя вернуться. Он удачно продал унаследованный бизнес, а на полученный капитал основал научный центр, в котором доводил до «прикладного применения» свои идеи. Алоиз консультировал промышленников и строителей, разработал несколько интересных технологий, которые купили даже в Ожерелье, изрядно преумножил своё состояние, мог бы стать одним из богатейших людей Луегары, но не стал, поскольку постоянно вкладывался во всё новые и новые исследования, продолжая ставить эксперименты с пылом восьмилетнего мальчишки.
        Идеи Холя отличались смелостью, частенько переходящей в дерзость. Его теории оказывались неожиданными даже для умудрённых опытом коллег по Клубу Заводных игрушек, но Алоиз всегда подтверждал свои сумасшедшие предположения на практике и заработал устойчивую репутацию везунчика.
        На Луегаре же Холь считался образцом настоящего учёного, его ставили в пример студентам и гимназистам, некоторые его открытия уже вошли в учебники, и казалось, что Алоиз получил от жизни всё что хотел.
        Но так только казалось.
        Он исполнил все мечты восьмилетнего мальчишки.
        Но потерял то, что делало счастливым взрослого мужчину…
        - Энергия межзвёздного перехода колоссальна, - продолжил Холь, машинально поднимая глаза к небу, туда, где запускаются астринги и открываются «окна» к другим мирам, туда, где происходит то, о чём он рассказывал. - Считается, что вся энергия уходит на создание межзвёздного коридора, но я предположил, что это не так. Мы знаем, что ни одна машина не работает со стопроцентным КПД, обязательно есть потери, и вопрос только в том, насколько они высоки. Открытие перехода приводит в действие настолько невероятные силы, что если мы сможем собрать хотя бы мизерную часть высвобождающейся энергии, то получим неисчерпаемый источник энергии невиданной мощности.
        Увлёкшись, Алоиз стал напоминать мальчишку. Взрослого, усатого, изрядно лысого и изрядно седого мальчишку восьми лет, чьи глаза сверкали негасимо, а жажда знаний требовала выпить весь океан современной науки. Он говорил громко, но чисто, не захлёбывался словами, не глотал их, зато выдавал охвативший азарт жестами: постоянно двигался, иногда слишком резко взмахивал руками, а однажды так близко подошёл к хлипкому ограждению галереи, что заставил Агафрену вскрикнуть.
        - И я придумал машину, которая бы собирала энергию, образующуюся во время работы другой машины - астринга.
        - Так просто… - улыбнулась женщина. - И так сложно. - И перевела взгляд на мужа: - Я до сих пор не могу поверить, что ты поддержал эту авантюру.
        - Давно известно, что ты думаешь обо мне хуже, чем я того заслуживаю, - пожал плечами Вениамин. Случайно или нет, но сегодня он облачился в чёрное: мритский мундир без знаков различия, высокие ботинки, портупея - всё отливало тьмой, и внешне губернатор сделался полной противоположностью элегантному инженеру. Военная мрачность против гражданской открытости… И в этом противостоянии абсолютно забывалась разница в росте и сложении мужчин, чего, возможно, и добивался губернатор Мритии.
        - Я, конечно, не столь учён, как наш друг, но значимость источника энергии понимаю, и Алоизу не пришлось долго меня уговаривать.
        - Основные споры случились во время обсуждения сметы, - рассмеялся Холь.
        Губернатор поддержал шутку широкой улыбкой. Вениамин был воином - другие на Менсале не выживали, - но в то же время приобрёл репутацию опытнейшего управленца и хорошо вёл дела провинции.
        - Так вот, природа Пустоты до сих пор представляет собой загадку, - вернулся к импровизированной лекции инженер. - Мы изучаем жалкие крохи информации и не в состоянии составить полноценное описание пространства, через которое ежедневно путешествуют цеппели по всему Герметикону. В этом, наверное, кроется главная проблема: в Пустоте мы гости, появляемся на считаные минуты и вновь уносимся прочь. Для полноценного же наблюдения требуются многочисленные переходы, а средствами для столь дорогих исследований располагают далеко не все.
        - А как же Герметикон? - подняла брови Агафрена.
        Знаменитая планета ученых, открывшая человечеству второй, после Вечных Дыр, способ путешествия между мирами, Герметикон заслуженно считался двигателем научного прогресса, и его пренебрежение изучением Пустоты вызвало у женщины удивление.
        - Университеты и академии Герметикона занимаются Пустотой не более, чем в остальных мирах, - тут же ответил Алоиз. - Если они и проводят глубокие исследования, то не делятся результатами.
        - Почему?
        - Герметикон разработал астринги и до сих пор хранит их тайну, - напомнил Мритский. - Кто знает, что им в действительности известно о Пустоте?
        Женщина выдержала паузу, во время которой поправила широкополую шляпку, украшенную тремя розовыми цветками, после чего осведомилась:
        - Но если действительность столь ужасна, что Герметикон вынужден её скрывать, зачем Пустотой занялись вы?
        Мужчины переглянулись.
        - И в первую очередь вы, Алоиз, ведь Вениамин, насколько я понимаю, не будет подвергаться риску во время эксперимента.
        Легчайший укол достиг цели.
        - Я не могу рисковать, я несу ответственность перед Мритией, - улыбнулся губернатор. Но глаза его на мгновение стали холоднее полярного ветра.
        - Агафрена, прошу вас помнить, что мы с Вениамином партнёры, - несколько неожиданно, вопреки правилам этикета, требующего не обращать внимания на пикировку супругов, произнёс инженер. - Мы давно поделили обязанности и полностью отдаёмся работе. Что же касается Пустоты… - На губах Алоиза появилась сентиментальная усмешка. - То она всегда меня манила. - Ещё одна короткая пауза. - Обычно первый переход нагоняет на людей страх, а я, как сейчас помню, спросил отца, из чего состоит Пустота. Есть ли в ней леса и реки? И весь переход не отлипал от иллюминатора, стараясь разглядеть Знаки. Мне было одиннадцать.
        - Ты настоящий уникум, - покачал головой Мритский, который до сих пор не слышал этой истории. - А Знаки ловил?
        - Два раза, - спокойно ответил Холь. - Причём один раз - в скафандре.
        - Ты не рассказывал, - поднял густые брови Мритский.
        - Я ведь выжил, - пожал плечами инженер.
        Он не строил из себя героя, он действительно считал, что глупо обсуждать оставшуюся позади опасность, и корил себя за длинный язык.
        - Вы поймали Знак во время ваших страшных экспериментов? - Только тот, кто очень хорошо знал Агафрену, смог бы различить дрожь в её голосе.
        - Эксперименты отнюдь не страшные, а очень интересные, - делано рассмеялся Алоиз, изо всех сил давая понять, что говорить не о чем. - К тому же скафандр спроектирован так, что я не могу его снять без посторонней помощи и не могу отцепить страховочный трос. Я находился в полной безопасности, но эксперимент, увы, был сорван.
        - Как вы можете так спокойно говорить об эксперименте, во время которого едва не погибли?
        Мритский, о присутствии которого Агафрена, похоже, позабыла, вновь потёр бороду, но промолчал, направив взор вниз, разглядывая далёкую землю через решётку площадки.
        - А о чём ещё говорить, если не об экспериментах? - удивился инженер. - В конце концов, ради их проведения я изобрёл скафандр… - Сентиментальная усмешка внезапно стала грустной-грустной. Холь вспомнил нечто неимоверно печальное, и показалось, что он прервётся, а то и вовсе остановит лекцию, но Алоиз удержал себя в руках: - Тридцать раз я выходил в Пустоту во время переходов, провёл множество опытов, но не обнаружил ничего интересного, ничего такого, что возбудило бы мой разум.
        - Потому что переход, по сути, труба, - вставил Мритский, продолжая смотреть вниз. - Искусственное образование в теле Пустоты.
        Возможно, что добавление, явно сделанное с чужих слов, в других устах прозвучало бы жалко, но Вениамин умел говорить веско, и даже Агафрене реплика мужа показалась уместной и важной.
        - Возникло предположение: собственно, тоннель имеет весьма опосредованное отношение к веществу Пустоты, опыты в нём ничего не дадут, и я сосредоточил усилия на моменте создания «окна», - вернул себе слово Холь. - Там, где бушующая энергия крутит пространство, формируя межзвёздный тоннель.
        - Но «окно» существует недолго, - пробормотала Агафрена.
        Лекция, да ещё читаемая непосредственно в зоне эксперимента, рядом с готовыми к работе уловителями, увлекла женщину. К тому же Агафрена получила превосходное образование и понимала всё, о чём говорил инженер.
        - Это была вторая проблема, - кивнул Холь.
        - Что же вы поставили на первое место?
        - Требовалось понять, хотя бы в общих чертах, что за энергия выделяется при образовании перехода и каким образом её можно преобразовать.
        - Я думала, речь идёт об электрических разрядах невиданной мощности.
        - Всё гораздо сложнее, - уточнил Мритский.
        - Эксперименты показали, что мы имеем дело с неизвестным доселе типом энергетического поля, которое я временно обозначил символом «Х», - с энтузиазмом ответил Холь. - И именно под его физические характеристики я разработал систему поглощения и первичного преобразования.
        Он провёл рукой по металлическому боку уловителя.
        - Но вы ещё не испытывали это устройство? - уточнила Агафрена.
        - Собственно, наш эксперимент и призван дать ответ на вопрос, правильно ли я рассчитал параметры Х-поля и систему для преобразования и накопления энергии, - спокойно ответил инженер.
        - А если вы ошиблись?
        - Давайте не будем о грустном, синьора Агафрена.
        - На случай ошибки у нас есть ещё один рундер, - хмыкнул губернатор. - А вот ошибиться во второй раз не хотелось бы.
        - Иначе вложения пропадут? - чуть более резко, чем следовало, поинтересовалась женщина.
        - Иначе придётся полгода, если не больше, ждать возможности провести следующий эксперимент, - сухо возразил Мритский. - Вложения, которые я уже сделал, слишком велики, чтобы останавливаться, и потому устройству придётся работать, даже если выяснится, что оно совершенно к этому не приспособлено.
        Холь громко рассмеялся, через мгновение к нему присоединился губернатор. Агафрена же приняла участие в веселье лёгкой усмешкой, терпеливо дождалась, когда мужчины успокоятся, и продолжила расспросы:
        - Как вы решили проблему номер два?
        Созданное астрингом «окно», вход в межзвёздный переход, существовало недолго и захлопывалось сразу же, едва цеппель оказывался в Пустоте, а он обязательно оказывался: тоннель в самом прямом смысле втягивал в себя корабль. И именно это обстоятельство - невозможность сколько-нибудь длительной работы с вызванными к жизни силами - являлось, по мнению Агафрены, главной из стоящих перед инженером проблем.
        - Решив сосредоточить исследования на процессе создания перехода, мы принялись экспериментировать с открытием «окна», - поведал Холь. - Как вы знаете, синьора, классический межзвёздный переход состоит из двух этапов: сначала астролог наводит астринг на выбранный мир, формируя предварительное соединение, и уж затем приводит в действие машину, открывает «окно» и тем создает в Пустоте тоннель.
        - Всё так, - подтвердила Агафрена.
        Основные детали происходящего были известны даже тем, кто ни разу в жизни не покидал свою планету: межзвёздные переходы привлекали, манили, о них думали и мечтали. Герметикон не существовал без Пустоты и астрингов, и каждый его житель готов был поддержать разговор о них в любое время дня и ночи.
        - Обычно цеппель проваливается в «окно» через десять-пятнадцать секунд после открытия, но этого времени мало даже для проведения толковых замеров, и это обстоятельство заставило нас начать эксперименты по его увеличению.
        - Маневрировать, сопротивляясь силе втягивания? - тут же выдала Агафрена.
        Мритский вновь поднял брови. Но вновь промолчал.
        - Предполагалось и такое, - кивнул Алоиз. - Однако первый же опыт показал, что мощности корабельных двигателей недостаточно для сопротивления силе втягивания, и мы с астрологами стали учиться задерживать открытие «окна», заставляя его пребывать в стабильно-нестабильном состоянии.
        - Полураскрытым?
        - Именно.
        - И у вас получилось?
        - Как выяснилось, медленный, с паузами, запуск астринга - самого астринга, то есть мы говорим о втором этапе перехода, - так вот, медленный запуск способен тянуться от пятидесяти до восьмидесяти секунд! - провозгласил Холь. - Представляете мою радость, когда я понял, что получил в своё распоряжение целую минуту?
        - Я помню эту радость, - проворчал губернатор. - Ты визжал, как ненормальный.
        - Вениамин как раз у меня гостил, - объяснил инженер. И улыбнулся, вспоминая тот славный день: - Мы сразу же устроили эксперимент, удерживали «окно» шестьдесят три секунды, и благодаря полученным данным я вычислил, что выделяемой полураскрытым «окном» энергии более чем достаточно для её использования моей машиной. Мы сделали важнейший шаг к нынешнему эксперименту.
        - Я правильно понимаю, что через пятьдесят или восемьдесят секунд «окно» всё равно откроется? - уточнила Агафрена. - И переход обязательно состоится?
        - Совершенно верно, - подтвердил Холь. - После забора энергии цеппель будет втянут в «окно» и отправится в мир, на который переход наведён. Это обязательная часть программы.
        - Разве нельзя открыть «окно» одним цеппелем, а энергию отбирать другим?
        - Согласно расчётам, второму цеппелю всё равно придётся приблизиться к «окну», и он будет обязательно втянут в переход.
        - Я приятно поражён, - улыбнулся Вениамин, беря супругу под локоть. - Не ожидал, что ты настолько быстро разберёшься в нюансах нашего эксперимента.
        - Ты тоже думаешь обо мне не так, как я заслуживаю, - парировала Агафрена. - Я не дура.
        - Никогда бы не женился на дуре.
        - У тебя был выбор…
        Лицо губернатора дёрнулось, на мгновение его скривила молния бешенства, но уже в следующий миг Мритский вернул себе и самообладание, и манеры.
        - Мне нравится выбор, который я сделал. - И кивнул замолчавшему инженеру: - Прошу, дружище, продолжай.
        - На каждом цеппеле установлен круг из уловителей, которые одновременно являются и преобразователями, - медленно произнёс Холь, вновь поглаживая устройство по металлическому кожуху. - Здесь их триста шестьдесят, с шагом в один градус. На втором рундере - сто восемьдесят.
        - Почему такая разница?
        - Часть эксперимента, - объяснил Алоиз. - Проверяем, сколько уловителей достаточно для полноценной работы устройства.
        - Каков критерий?
        - Наполнение Накопителя. - Инженер повернулся и устремил взгляд на огромное устройство, которое монтировали в центре «бублика» рабочие. - По моим расчётам, аккумулированной в нём энергии хватит, чтобы питать Мритск в течение нескольких дней.
        - Вы наполните Накопитель за минуту? - удивилась Агафрена.
        - Мы планируем наполнить Накопитель за минуту, - уточнил Алоиз. - Предварительные выкладки показывают, что теоретически это возможно.
        - А стоимость полученной энергии будет равна стоимости одного межзвёздного перехода, - добавил Мритский. - Можно сказать, даром.
        - Для тебя это важно…
        - Это для всех важно, дорогая. Мы не только попадём в учебники истории и крупно заработаем, но и придадим новый, очень мощный импульс развитию Герметикона. Многие молодые планеты испытывают серьёзный энергетический голод, который мешает им нормально развиваться, и наше открытие им здорово поможет.
        - Только не говори, что тебе есть дело до «молодых» планет, - поморщилась Агафрена.
        - Мне на них плевать, - не стал скрывать губернатор. - Но моё к ним отношение не отменяет того факта, что я прав: наша установка станет для них огромным подспорьем.
        Оспаривать подобное утверждение женщина не стала. Качнула головой, показывая, что услышала и, наверное, согласна, перевела взгляд на огромный Накопитель, тихонько вздохнула - это наилучшим образом подчеркнуло её отношение к происходящему, - после чего спросила:
        - На втором рундере монтируется такой же Накопитель?
        - Абсолютно другой, - мгновенно ответил Холь. - На втором рундере мы применили принципиально иную систему преобразования и передачи энергии.
        - Почему?
        - Потому что мы экспериментируем, - развёл руками инженер. - Потому что мы впервые собираемся «щупать» энергетическое поле перехода, и я не случайно употребил этот оборот: мы именно щупаем, как слепые…

* * *
        - Прости за прегрешения, свершенные и помысленные, за недостаточное рвение и недостаточную веру. Прости, если мысли мои не были чисты… - Саймон Фил молился в спальне гостиничного номера. Молился, как того требовал канон, в полутьме: дверь закрыта, лампы погашены, плотные шторы тщательно задернуты, и в свете единственной свечи - освящённого в храме огарка - едва угадываются очертания закреплённого на стене Символа. - Прости, если не был суров к врагам Твоим так, как того они заслуживали. Прости, ибо я только стремлюсь к Истине. Прости…
        Еженедельный «Покаянный гимн» считался одним из главнейших обращений к Создателю, и ни один правоверный чирит не смел его пропустить. Гимн требовал подробно вспомнить прошедшие семь дней, тщательно обдумать свои действия, отыскать в них ошибки или проявленную слабость, признать их, раскаяться и преисполниться решимости и воли. Гимн учил быть правильным чиритом.
        - Слово Твоё - есть моя жизнь. Служение Тебе - есть моя жизнь. Милость Твоя - есть моя надежда. Твёрдость моя - во славу Твою. Ты укрепляешь и указуешь. Без Тебя меня нет. Слава Тебе. Слава…
        Стоящий на коленях Фил униженно подполз к стене и поцеловал пол в том месте, над которым висел Символ. Именно так следовало завершать «Покаянный гимн» - распластавшись в пыли, наглядно демонстрируя Ему покорность, умоляя не гневаться, а если гневаться, то не сильно.
        Признавая себя ничем.
        Бог есть добро.
        В этом постулате суть олгеменов, душа олгеменов, сила олгеменов и их слабость. В этом постулате определяется их взгляд на людей и самих себя. В этом постулате - идея того мира, когда быть человеком означало быть олгеменом. Когда малочисленные и немного растерянные общины проходили через Вечные Дыры и начинали обустраивать свои новые миры. Когда ценился каждый человек, и все понимали, что без взаимной поддержки не выжить.
        И тогда Бог сказал, что он есть добро.
        И того, кто творит добро, Бог оделяет улыбкой. Незримой, но тёплой. И печалится над теми, кто по глупости или недомыслию сеет среди людей семена раздора. Не наказывает, но печалится, ибо Создатель совершенен и в нём нет места злу. Бог любит всех и прощает устыдившихся неправедных дел своих. И потому нельзя поднимать имя Бога на знамёнах войны, ибо нет в ней добра, а лишь его противоположность.
        Бог есть добро.
        Именно эта мысль красной нитью проходит через священные книги олгеменов, и именно эта мысль подверглась наибольшим сомнениям в Эпоху Белого Мора, в те страшные годы, которые унесли больше половины человечества. Если Бог - добро, то как он допустил подобный ужас? Почему не уберёг? Почему лишь Добрая Дочь Его пришла на помощь? Мы провинились?
        ДА!
        Именно такой ответ дали священники Галаны.
        Создатель скорее строг, чем добр, и есть в Его сердце место гневу, который люди навлекают на себя творимым злом. Благодать вечная откроется лишь просветлённым, чиритам, остальных ожидает страшная Белая Свигла, где безжалостные демоны станут вечно пытать недостойных.
        Именно в этом заключался главный итог ревизии чиритами священных книг Олгеменизма и священного образа: они допустили в канон понятие «божьего гнева» - совершенно невозможное для ортодоксов, допустили, что «правду божью» можно устанавливать силой, а правда - на стороне чиритов всегда, этот постулат сомнению не подвергался.
        Они допустили и приняли, что Бог способен одобрить убийство.
        «Творите добро»?
        Ха! И даже так: ХА! «Творите добро». Что может быть глупее? Что может быть бесперспективнее в нашем жестоком мире? И почему Бог призывает к добру, а не требует делать так, как он велит? Бог слаб? Но он - Создатель и Верховный Судия. Он вершит Вселенную. Кто мы перед ним, как не пыль? Идеи олгеменов глупы, потому что они так и не познали истину:
        Бога нужно бояться!
        И любовь его можно заслужить лишь послушанием и…
        Бог любит сильных. Смелых. Жестоких. Упрямых и твёрдых. Потому что выигрывает тот, кто не позволяет себе сомневаться, а победа есть единственное доказательство Божьего благоволения. То есть любовь Бога можно заслужить силой, без которой глупо говорить о победе.
        А там, где сила, там и жестокость.
        И всё ради того, чтобы стать первым.
        Потому что неудачники не нужны никому, даже Создателю, - эту нехитрую аксиому Саймон усвоил в раннем детстве, после чего принялся спокойно и целеустремленно перенимать повадки и философию победителей, ибо другого способа подняться у сироты-беляша попросту не было.
        История Саймона Фила началась на окраинах Лекровотска, богатейшего торгового центра на главной реке менсалийского континента. Что происходило раньше, откуда он вообще появился на улицах большого города, Фил не помнил и никогда не пытался узнать, поскольку прошлое потеряло значение: суровое «сейчас» напрочь отметало зыбкое «тогда». Он - сирота, он добывает пропитание нищенством и мелким воровством, он знает, что хочет стать сильным, но понятия не имеет, хватит ли у него упорства и зла. Он ночует в мусорных кучах или в подвалах, он часто плачет перед тем, как заснуть, но не зовёт маму. Он плачет, потому что не верит в себя.
        И иногда ему кажется, что с каждой слезинкой из него уходит слабость…
        Саймону исполнилось десять, когда разразилась гражданская война. Кровь, насилие, мародёры, снова кровь - происходящее мальчик впитывал в себя, как губка. Обдумывал, как мог - анализировал, формировал свой собственный взгляд на мир, своё понимание того, каким должен быть победитель. Как выжить и оказаться в когорте избранных. Какие черты характера ему без надобности, а какие следует укрепить. В первые месяцы войны, во время погромов и массовых убийств, Саймон учился быть тем, кого впоследствии назовут Собакой Лекрийского, учился быть собой нынешним.
        В те страшные времена Фил выжил только потому, что примкнул к банде беспризорников, промышлявших остатками того, что не успели прихватить взрослые мародёры. Нападали на одиночек, по глупости решивших выпутываться самостоятельно, нападали на тех, кому удалось укрыться от погромов, отбирая последние крохи, нападали без жалости и сожаления, нападали, потому что именно для этого и сбились в банду. Нападали практически каждый день, и именно тогда Саймон совершил своё первое убийство.
        Хаос длился долго, богатейший город потерял половину населения и множество зданий, превратился в бледную тень самого себя и готовился исчезнуть, но через семнадцать месяцев кошмара в Лекровотск вошли передовые отряды армии Рубена Скардо, человека без прошлого и человека решительного. Но тогда никто ещё не знал, что Скардо пришёл надолго - с начала войны провинцией по очереди правили два губернатора, затем король и, наконец, падишах, войска которого и выбил Рубен, - все думали, что пришлый вояка продержится от силы месяц, однако Скардо обладал не только несомненным военным талантом, но и мощной поддержкой из-за пределов планеты, благодаря чему сумел и закрепиться в Лекровотске, и сохранить его за собой все последующие годы. Залогом же любого долгого правления всегда была сила, то есть армия, то есть люди, видящие в предводителе безусловного вождя. Люди эти могут меняться, но не должны иссякать, и потому, едва укрепившись, Рубен распорядился основать приют своего имени, в который свозили беспризорников со всей Лекрии и в котором очутился маленький Саймон.
        Маленький, но не глупый. В отличие от дружков, Фил прекрасно понял, что судьба впервые повернулась к нему лицом, и ухватился за открывающиеся возможности обеими руками. Он не участвовал в попытках побега, сотрудничал с преподавателями и надзирателями, а главное - учился. Учился с яростью, поскольку науки, даже в простейшем изложении, давались Саймону плохо, и с невероятным рвением. Ночами просиживал за учебниками, доводил себя до изнеможения, но усваивал знания, не зазубривал, а понимал то, что изложено в мудрых книгах. Поскольку уже в одиннадцать лет осознал, что карьерные перспективы тупых силачей ограничиваются фельдфебельскими нашивками, в то время как на лестнице образованного человека ступенек намного больше.
        Саймон хотел подняться и ради этого был готов на всё.
        Он не только учился: едва оказавшись в приюте, Фил записался в молодёжную роту батальона «Лекра» - карательный отряд, предназначенный для подавления мятежей, и с тех пор чередовал сидение за партой с поездками по провинции, где батальон железной рукой поддерживал власть Рубена. В шестнадцать лет Саймон закончил школу и получил в батальоне полевой офицерский патент. К этому времени о Безжалостном щенке уже пошли слухи, губернатор заинтересовался перспективным юношей, удостоил его аудиенцией, остался доволен увиденным и отправил на Галану, откуда Фил вернулся прекрасно обученным контрразведчиком.
        Из Безжалостного щенка выросла Собака Лекрийского.
        - Кто следующий? - осведомился Саймон, поднося к губам бокал с вином. Терпкое красное было единственным алкогольным напитком, которое Фил себе позволял. К пиву он относился с брезгливостью, а крепкое презирал, считая, что оно отнимает разум.
        - Будулак против Мартина Лотера Кетера, - со спокойной, уважительной, «хозяйской» неторопливостью назвал имена бойцов Уру Клячик. - Копьё против алебарды.
        - Та самая «вишенка», о которой ты говорил?
        Фил задал вопрос небрежным тоном, чётко давая понять, что не особенно увлечён происходящим на арене и продолжает расспросы лишь из уважения к торговцу.
        - Гвоздём сегодняшнего вечера будет бой Вежерона Исима против Клеща, - мягко напомнил Уру.
        Гладиаторские бои были единственной слабостью Клячика, единственным зрелищем, которое его по-настоящему завораживало. Телосложением Уру никак не напоминал ни спортсмена, ни воина, жажду крови удовлетворял, лично избивая беззащитных должников или мошенников, и в глубине души завидовал бойцам, способным победить в настоящей схватке один на один. Поэтому, наверное, содержал лучшую на Менсале школу гладиаторов.
        - Вежерон будет сражаться в полночь.
        - То есть все интересное потом, - резюмировал Саймон. - А что представляет из себя Будулак с этим… ну, который на три слова?
        В отличие от торговца, у Фила с удовлетворением жажды крови всё было в порядке, и популярное в Шпееве зрелище его не трогало. Ну, немного раздражало, поскольку Саймон понимал, какие комплексы владеют собравшимися вокруг арены зрителями. Однако Уру был важным деловым партнёром Рубена, вот и приходилось не только прятать истинные чувства, но и демонстрировать к происходящему интерес.
        - Будулак и Мартин Лотер Кетер - претенденты на пояс Шпеева, - объяснил Клячик. - А вот Вежерон с Клещом будут биться за возможность через месяц сразиться с чемпионом Менсалы.
        Гладиаторские бои устраивали не только в сферопорту, и потому на планете в самом деле значился действующий чемпион, добравшийся до титула в буквальном смысле по головам оппонентов.
        - Боюсь даже представить, какие ставки разыграют в финальном бою, - усмехнулся одноглазый.
        - Огромные, - подтвердил Клячик. - Но меня интересуют не деньги, а процесс.
        - Вы - тот же полководец, - мастерски польстил торговцу Фил. - Только ваши армии состоят из одного человека, а сражения происходят в режиме дуэли. Но всё остальное - кровь и усилия - всё настоящее.
        Несколько мгновений Уру придирчиво рассматривал собеседника, силясь понять, серьёзно тот говорит или под цветистыми фразами скрывается едкая издёвка, решил счесть выступление честным и важно кивнул:
        - Я не рассматривал свое увлечение под этим углом зрения, но мне нравится ход ваших мыслей, Саймон.
        - Благодарю, Уру.
        Бокалы мужчин пришли в соприкосновение, и мелодичный перезвон мимолётно растаял в шумной и прокуренной атмосфере клуба «Небо» - лучшем бойцовском заведении Шпеева. Схватки здесь проходили регулярно, со вторника по воскресенье, каждые два часа с шести вечера до двух ночи. В пятницу и субботу - каждый час. И, разумеется, далеко не все бои велись до смерти, в этом случае на Менсале давным-давно закончились бы «спортсмены». Ну а самые сладкие «вишенки», как это принято в шоу-бизнесе, припасали на выходные, когда в «Небо» съезжались развлечься богатые жители сферопорта, и ставки на эти сражения действительно доходили до неба.
        - А как относится к боям наш добрый друг с Галаны? - осведомился Фил.
        - Почему вы спрашиваете?
        - Он как раз пробирается к нам, и, судя по выражению лица, не очень счастлив.
        Торговец обернулся, отыскал взглядом идущего меж столиков Йорчика, оценил маску отвращения на одутловатой физиономии учёного и довольно улыбнулся:
        - Я так и знал.
        - Вы надеялись, что ему тут не понравится, - догадался Саймон.
        - Говоря откровенно, наш друг - весьма большая скотина, - не стал скрывать Уру. - И мне нравится изредка его укалывать.
        - Не любит крови? - быстро уточнил одноглазый.
        - Он слабак.
        - Самомнение?
        - Раздуто до небес.
        - Примерно так я и представлял. - Фил отставил бокал и поднялся: - Господин Йорчик?
        - Да, - отрывисто бросил тот и опустился за стол, демонстративно проигнорировав протянутую руку.
        - Руди, позволь тебе представить Саймона Фила из Лекровотска.
        - Из Козлоозерска?
        Продолжая улыбаться, одноглазый медленно вернулся на место.
        - Из Лекровотска, - поправил учёного Клячик.
        - А-а…
        Йорчик не смог бы объяснить, почему хамит: он сам согласился на встречу, прекрасно понимая, что ссора с лекрийским губернатором плохо отразится на менсалийских деловых операциях, он знал, что никто не посмеет давить на него с целью принятия того или иного решения, чувствовал себя абсолютно свободно, но… но почему-то хамил. Причём дурное расположение духа напало на учёного не из-за чего-то конкретного, а по совокупности. Неудача с поисками Гатова, причём желание Уру вернуться к переговорам о скидке ясно указывало на то, что торговец перестал верить в успех. Дурацкий клуб: большое помещение прокурено так, что горло саднит, за столиками чернь, быдло, тупые менсалийские туземцы, наслаждающиеся самым скотским из возможных зрелищ, в клетке прогуливаются животные, которые скоро начнут убивать друг друга на потеху толпе… Ну, и лекрийский посланник… Неизвестно почему, но Саймон опротивел Руди с первого взгляда. Короткие тёмно-русые волосы зачёсаны на аккуратный пробор - Йорчик ненавидел проборы. Лицо располагающее, не открытое, но и не отражающее внутренних демонов, спокойное лицо, которое Руди молниеносно
обозвал «хитрой рожей». Но больше всего раздражало отсутствие левого глаза - физические уродства Йорчик не терпел и старался не иметь дел с инвалидами.
        И всё это вместе - разочарование и раздражающие факторы - заставило учёного вести себя по-хамски.
        - Саймон представляет Рубена Лекрийского, - закончил представление Уру.
        - Ты говорил.
        Руди не ответил, а буквально отмахнулся от сообщения, и его реплику можно было без труда счесть оскорбительной, но… но Филу доводилось начинать переговоры и в худших обстоятельствах. Про себя Саймон, конечно же, прошёлся по Клячику, чьё желание досадить самодовольному учёному усложнило одноглазому задачу, но внешне остался спокоен и продолжил разговор с предельной вежливостью:
        - Я искренне рад, что вы согласились на встречу, господин Йорчик.
        - Мое время дорого.
        - Именно поэтому моя радость в буквальном смысле не знает границ.
        - Разумеется, не знает! Я ведь глава крупной корпорации! Я консультирую правительство и лично знаком с директорами-распорядителями Компании! Я…
        - Но ведь сейчас вы здесь, не так ли?
        Фил давно научился ценить силу слова, не только умело подбирал нужные фразы, но произносил их так, чтобы заставить собеседника умолкнуть и задуматься.
        Йорчик здесь, а директора-распорядители далеко, на другой планете, причём все знают, что Менсала - опасный мир, и если вдруг так получится, что в сумрачном Шпееве, а точнее, в Пекарне Ли, случится небольшое смертоубийство, то его сочтут таким же естественным, как судьбу кабанчика по осени. Был важный человек - и нет его. Неужели кто-то, пусть у него даже академическое образование и научные титулы, подумает, что всемогущие директора-распорядители отправятся на Менсалу разбираться с произошедшим? Не отправятся, разумеется. И людей своих вряд ли пришлют. А если и пришлют, то авторитетный, давным-давно сотрудничающий с Компанией торговец Уру Клячик охотно сообщит следователям, что несчастный академик стал жертвой отмороженных, никому не подчиняющихся головорезов, которых, безусловно, уже нашли и покарали…
        Незамысловатые мысли, пришедшие Йорчику в голову после замечания Фила, отчетливо отразились на физиономии академика, что едва не вызвало у контрразведчика неуместную улыбку. Клячик, который также прочёл происходящее, ухватил себя рукой за подбородок, помолчал, понял, что Саймон пока не хочет приступать к делам, и указал на арену:
        - Руди, ты видел Будулака в деле?
        - Я тут впервые, - хрипло отозвался Йорчик.
        - Прекрасный боец, ты уж мне поверь. Немного тяжеловат, зато обладает сногсшибательным ударом.
        - А мне больше нравится Мартин, - светским тоном произнёс Фил. И сделал маленький глоток вина.
        Разговор стал его забавлять. Одноглазый мысленно согласился со всеми характеристиками, которые Клячик дал учёному, и принялся продумывать дальнейший разговор так, чтобы добиться своей цели максимально неприятным для Руди способом.
        - Мартин легче на двадцать килограммов, - продолжил Уру.
        - Зато у него алебарда, а у Будулака всего лишь копьё.
        - Военный опыт не спрячешь.
        - И не пропьёшь, - хохотнул Фил.
        Тем временем судья закончил представление бойцов, и соперники начали последние приготовления к схватке.
        - Господа, у нас ещё есть возможность сделать ставку, - громко сообщил Клячик. - Как только судья ударит в гонг, мы сможем лишь наблюдать. Руди? Саймон?
        - Десять цехинов на Мартина, - решил одноглазый. И резко посмотрел на учёного: - А что скажете вы, господин Йорчик?
        - Э-э…
        Учёный ещё не совсем оправился от скорбных мыслей, и напористое обращение его смутило.
        - Можно я буду называть вас по имени?
        - Не знаю, уместно ли? - промямлил тот.
        - Терпеть не могу официоза.
        - Ну…
        - Вот и хорошо. Тоже на Мартина?
        - Пожалуй. - Пребывающий в полной прострации, Йорчик извлёк из кармана бумажник и выложил на стол несколько купюр, чем вызвал законное недоумение у приготовившегося принять ставку букмекера:
        - Это ещё что?
        - Руди, дорогой, знаешь, как на Менсале отличают фальшивые деньги от настоящих? - рассмеялся одноглазый. - Всё очень просто: фальшивые - не золотые.
        К ассигнациям на воюющей планете относились никак, справедливо рассуждая, что золото - это серьёзно, а всё остальное - банкноты, расписки, векселя и облигации - лишь способы мошенничества.
        - Вас не устраивают таллеры? - изумился учёный.
        - Я сделаю ставку за моего друга, - успокоил букмекера Фил. - Всё, отвали.
        - С удовольствием.
        Ударил гонг, бойцы принялись осторожно сходиться, периодически выполняя разведывательные выпады, а Саймон легонько толкнул Йорчика в плечо, убедился, что тот слушает, и приступил к делам:
        - Итак, давайте начнём сначала: я представляю губернатора Лекрийского.
        - То есть вы - его представитель в Шпееве?
        - Нет, я - представитель губернатора на наших переговорах, - уточнил одноглазый. - Я специально прилетел из Лекровотска, чтобы увидеть вас.
        - Судя по тому, что нас познакомил Клячик, разговор пойдёт не о поставках оружия. - Йорчику всё же удалось немного собраться и даже предпринять попытку пошутить.
        - Вы весьма умны, Руди. - контрразведчик одобрительно кивнул.
        - Что вас интересует? - осведомился учёный.
        И вздрогнул: Мартин пропустил чудовищный удар копьём. Не укол - Будулак в этой атаке использовал своё оружие как шест, и Мартин получил древком в голову. На какое-то мгновение показалось, что боец должен потерять половину черепа, зал заорал, но в последний момент гладиатор ухитрился подать назад, и удар у Будулака вышел скользящим, слегка оглушил, но не убил.
        - Превосходный выпад.
        - Ага, - без энтузиазма промямлил Йорчик. Поёрзал, но не удержался, спросил: - Они долго будут тут бегать?
        - Пока кто-нибудь кого-нибудь не убьёт, - кратко изложил правила Уру.
        - Надо же - как в жизни.
        - Спорт - это отражение действительности, - рассмеялся Саймон. - Но продолжим: наша встреча действительно никак не связана с поставками оружия. Вы интересны губернатору Лекрийскому своей второй, если можно так выразиться, ипостасью - тем, что являетесь крупным учёным.
        - Планируете открыть университет?
        - Может быть, в будущем, - не стал отказываться Фил. - Пока же нас интересует научная консультация.
        Мартин оправился от пропущенного удара и перешёл в наступление. С алебардой невысокий боец обращался так же уверенно, как его противник с копьём, и пару раз едва не достал Будулака небольшим, но необычайно острым лезвием. Болельщики приветствовали каждый выпад оглушительным рёвом.
        - Согласитесь, красиво!
        - Да, зрелище… гм… возбуждает.
        - Если в течение двух раундов не определится победитель, то противники начнут ножевой бой, - зачем-то пояснил Уру. - Он более контактный и смотрится необычайно увлекательно.
        - Замечательные правила, - поморщился Йорчик, пытаясь не смотреть на арену. - Консультация должна состояться здесь?
        - Увы, Руди, губернатор желает лично поведать вам подробности предприятия, так что придётся посетить Лекровотск, - развёл руками Фил. - Но мы, разумеется, компенсируем все накладные расходы, в связи с чем я уполномочен обсудить размер гонорара.
        - Я не отказываюсь от оплаты, но хочу напомнить вам, Саймон, что перестал нуждаться много лет назад, - чуточку высокомерно заявил Йорчик. - В настоящее время я занимаюсь только теми вопросами, которые кажутся мне интересными и возбуждают мой интеллект.
        - Я понимаю, что прельстить вас исключительно деньгами не получится…
        - А значит, вы должны приоткрыть завесу устроенной вами секретности и хотя бы намекнуть, консультация какого рода вам требуется, - перебил контрразведчика учёный. - Чтобы потом, в Лекровотске, не случилось взаимных упреков… Ох!
        Всё-таки - Мартин. В какой-то момент Будулак вновь перехватил инициативу, провёл серию атак, заставляя соперника отступать и отбиваться, зарычал, охваченный знаменитым бойцовским азартом, сделал ещё два выпада и поймал Мартина на блок. Парируя второй удар подряд, невысокий боец не успел вовремя уйти, древки скрестились, и противники замерли, пытаясь продавить друг друга силой. Публика взвыла. Было очевидно, что в данной позиции массивный Будулак имеет колоссальное преимущество, что Мартин, можно сказать, мёртв, и предвкушение близкой жертвы повергло зал в экстаз. Казалось, звери бесятся не в клетке, а вокруг. Казалось, исход предопределён, но…
        Всё-таки - Мартин.
        Невысокий понял, что спасти его может лишь чудо, и совершил его. Совершил невозможное. Выскользнул в тот самый миг, когда древко переломилось, но не ушёл, не отпрыгнул, а ухитрился удержать в руке половину с наконечником и вонзить его в живот Будулака.
        Короткий вопль заставил зал заткнуться.
        Гладиаторы замерли как раз напротив столика Клячика, и сидящая в креслах троица прекрасно видела, как движется снизу вверх острый клинок, оставляя за собой кровавую полосу. Раскрывающуюся на глазах полосу.
        Йорчик побелел.
        - В качестве намёка я назову вам имя: Алоиз Холь, - мягко произнёс Фил. - Вам ведь оно известно?
        - Да, - прошептал Руди, отчаянно борясь с дурнотой. - Известно.
        Красное хлынуло на песок. Красное пригубил Саймон. Вокруг одно лишь красное…
        - Мы так и подумали, - продолжил одноглазый. - Инженер Холь здесь, он затеял некий эксперимент, и мы хотим с вашей помощью разобраться в происходящем. Что скажете?
        - Холь?
        - Да.
        - Я согласен.
        - Очень хорошо.
        - А сейчас извините…
        Йорчик вскочил и опрометью бросился к уборным, на ходу удерживая рот руками.
        Клячик и Фил обменялись весёлыми взглядами.

* * *
        Главным законом Пекарни Ли, как, впрочем, и любой другой территории Омута, было: «Не вмешивайся!»
        Стой в стороне. Отвернись. Надейся, что тебя не коснется. Не обращай внимания. Молчи.
        Именно этот закон насаждают бандиты там, где захватывают власть. Именно эту заповедь заставляют соблюдать, угрожая насилием и даже смертью, потому что равнодушие убивает общество, превращает монолит, о который сломает клыки любая банда, в стадо индивидуумов. А запугать одиночку легко, ведь он не чувствует и часто не имеет поддержки от окружающих. Распавшееся общество - наилучшая питательная среда для криминала. При этом самим бандитам и людям сопричастным тоже не рекомендуется совать нос в чужие дела, поскольку другие бандиты и люди сопричастные категорически не терпят любопытных и, случается, карают коллег по криминальному кругу даже более жестоко, чем подвернувшихся гражданских.
        Не вмешивайся!
        И уж тем более этот закон соблюдался на Менсале, где оружия было больше, чем людей, а понятие «ценность жизни» вылетело из употребления два с лишним десятилетия назад. На Менсале, особенно в Пекарне Ли, можно было творить что угодно - никто не обернётся, но Сада Нульчик всё равно позаботилась о хорошей звукоизоляции в самой большой комнате своей квартиры. В конце концов, она принадлежала к приличному обществу, на Менсале находилась временно в командировке, планировала вернуться домой и не хотела терять навыков конспирации. Ибо на Галане демонстрация подобных наклонностей считалась непристойной и могла разрушить любую карьеру.
        - Какие вы замечательные…
        В ответ послышалось невнятное мычание: кляпы из «пациентов» Сада вынимала непосредственно перед «операцией», и только тогда комната наполнялась грязными ругательствами или униженными мольбами о пощаде - «пациенты» вели себя по-разному, предсказать заранее содержание их криков не представлялось возможным. Случалось, что очевидные слабаки держались до конца, продолжая выплёвывать нецензурщину вместе с кровью, а крепкие и твёрдые начинали рыдать при первом же взгляде на «инструмент».
        - Я рада видеть вас в гостях… Я давно скучаю… - На «Доброте» у Сады отсутствовала возможность предаваться любимым утехам, и каждый визит в Шпеев становился для неё маленьким праздником. - Я сделаю всё, чтобы вы не забыли этот вечер…
        И снова - мычание.
        В просторной, с высокими потолками комнате находились обе купленные у Били Граболачика девушки. Обнажённые. Напуганные. Связанные. Стройную беляшку Сада поместила внутрь подвижной прямоугольной рамы, распяв косым крестом, а смуглую и более пышную западуру поставила в центре - цепь, идущая от её связанных рук, была перекинута через привинченный к потолку блок.
        - Сейчас вы пытаетесь понять, что будет дальше. - Нульчик улыбнулась: - Я с удовольствием отвечу: дальше будет весело. Будет вечеринка…
        Мычание усилилось. Улыбка Сады стала шире. Она знала, что некоторым людям боль доставляет наслаждение, но давно научилась определять их и не «звать в гости» - извращенцы портили удовольствие. Истошное же мычание объятых ужасом девушек показывало, что Нульчик не ошиблась и скоро волны чужого страха заставят её содрогнуться в сладком экстазе.
        - Я хорошо приготовилась к вечеринке… Но не знаю, с чего начать… - Сада провела пальцами по кнуту, хлысту, на мгновение остановилась у тонкого скальпеля, погладила блестящее лезвие, сглотнула и решила не торопиться. Начать можно и с плётки…
        …Сколько Сада себя помнила, она всегда мечтала стать медикусом. Как были медикусами отец, дедушка, прадедушка и множество других представителей честной галанитской семьи, в которой тридцать с лишним лет назад появилась на свет некрасивая, но умная девочка. И никто не скажет, да и не мог сказать, как на её желание повлияли семейные рассказы, а как - личные наклонности. Сада хотела помогать людям? Да, хотела. Но чтобы помогать, нужно знать, как всё устроено, и процесс познания привлекал девочку едва ли не больше, чем то, ради чего он затевался. Сначала Сада изучала кузнечиков и бабочек, чуть подросла - настала очередь лягушек, ящериц и мелких птиц, а кульминацией стало исследование заманенной в сарай соседской овчарки. В те дни в загородном доме Нульчиков гостили дальние родственники, двенадцатилетнему сыну которых Сада с гордостью продемонстрировала свои достижения на почве вивисекции. И сильно удивилась последовавшему скандалу. Мальчика, с которым приключился нервный припадок, срочно увезли в город - дальних родственников Сада больше никогда не видела; соседи прекратили с Нульчиками всякое
общение; но от родителей девочке досталось не сильно. Её лишь попросили впредь думать о том, что и когда можно делать, и по возможности не привлекать к опытам посторонних.
        Сада пожелание запомнила.
        Затем была частная школа, за которой последовали курсы при медицинском факультете университета - никаких иных форм обучения галанитские законы для женщин не предусматривали. На практику Сада тоже не могла рассчитывать: консервативные галаниты доверяли исключительно медикусам-мужчинам, и, возможно, её увлечение медициной так и осталось бы в разделе «нереализованные надежды», но талантливой девушкой заинтересовался только-только образованный фонд «Медикусы Вселенной». По замыслу его основателей благотворительная организация должна была не только выполнять приказы Департамента секретных исследований, но и формировать у туземцев уважительное отношение к Галане, и светлый образ спасающей жизни женщины подходил для газетных фотографий наилучшим образом.
        Менеджеры Компании переговорили с курсистками, объяснили, что придётся делать, рассказали, какие перспективы открываются в случае сотрудничества, и организовали для согласившихся девушек «углублённые» курсы, которые читали настоящие медицинские светила.
        Так Сада стала медикусом. Первой в истории Галаны женщиной, получившей диплом классического образца. И сразу же отправившейся «помогать несчастным», поскольку «нет на свете ничего гуманнее медицины». Газеты нагнетали, публика пускала слезу, Сада занималась любимым делом - все были счастливы.
        Несмотря на постоянные насмешки коллег-мужчин, Нульчик довольно быстро доказала, что не является «девушкой с рекламы»: она много работала, набирая драгоценный опыт, и постепенно заслужила славу блестящего профессионала. Кроме того, умная Сада привлекла внимание главы Департамента, благодаря чему её карьера пошла вверх, вознеся Нульчик - пока! - на пост руководителя госпиталя в ранге резидента Департамента. И, как надеялась Сада, этот пост был ступенькой, а не потолком.
        Но чтобы сделать следующий шаг, требовались хорошие результаты и сильные покровители, и именно поэтому Нульчик была преисполнена решимости выполнить приказ Абедалофа Арбедалочика любой ценой.
        Она всегда теряла счёт времени в такие мгновения. Слишком уж сладкими они были, слишком захватывали, заставляя позабыть обо всём на свете. Крики, стоны, перекошенные рты, со свистом рассекающий воздух кнут, блестящие лезвия, кровь, удовольствие… И ужас в залитых слезами глазах. И удивительное, ни с чем не сравнимое ощущение полной власти над чужой жизнью.
        Сегодняшние «пациентки» оказались идеальными, то есть необычайно слабыми, имеющими внутри лишь страх, не волю, и Нульчик пять раз оказывалась на вершине острейшего наслаждения и лишь затем заставила себя остановиться.
        Довольная, умиротворённая, она скинула одежду на пол - её потом отмоет приходящая домработница из местных, - встала в ванную и включила душ, резкими струями смывая с себя кровь.
        И улыбалась, вспоминая пережитое…
        Вытираясь, услышала звонок, накинула халат и как была - влажная, немного разгорячённая, с мокрыми, пребывающими в полном беспорядке волосами, - открыла дверь и пригласила Граболачика в гостиную.
        - Ты сегодня обворожительна, - сообщил Биля вместо приветствия.
        А пышная корзина белых роз с весомой деликатностью подтвердила комплимент.
        - Только сегодня? - удивилась Нульчик, откидываясь на диванные подушки.
        - Сегодня - особенно. - Граболачик прекрасно понимал причину охватившего Саду умиротворения, и губы после фразы облизнул по-особенному, тонко намекая, что готов поддержать вечеринку классическим, если можно так выразиться, способом. Однажды они встречались сразу после кровавой забавы, и Биля, несмотря на гигантский опыт, вспоминал тот случай с упоением.
        Но сегодня, к огромному сожалению работорговца, Сада не была настроена на продолжение.
        - Налей нам вина.
        - Белого? - осведомился Граболачик, послушно поднимаясь на ноги.
        - Да, хочется пить.
        Бутылку и фрукты Нульчик припасла заранее, поэтому далеко ходить работорговцу не пришлось.
        - Твоё здоровье.
        - Твоё здоровье.
        Едва пригубивший Биля с улыбкой посмотрел на то, как жадно опустошила бокал Сада, вновь наполнил его и небрежно поинтересовался:
        - Как девочки?
        - Прекрасно.
        - Насколько целые?
        - Через неделю будут как новые.
        - Шрамы останутся?
        - У одной на спине, у другой на животе.
        Значит, следующим клиентам придётся делать скидку… Никакие иные материи Граболачика не занимали, он привык оценивать товар исключительно по прибыли, которую тот способен принести. И всё. Без эмоций, чувств и жалости.
        - Новостей о нашей троице нет?
        - Увы, - вздохнул Биля. - Триберди молчит.
        - А что Йорчик? За каким демоном он явился на Менсалу?
        - В последнее время Йорчик зачастил к Уру, у них серьёзные дела, связанные с большими поставками оружия…
        - Это я знаю, - махнула рукой Сада. - Меня интересуют необычности, а не рутина.
        Биля об этом знал и аккуратно выложил на стол первую «карту»:
        - Уру свёл Йорчика с Саймоном Филом.
        - С Собакой Лекрийского?
        - Ага.
        - Занятно… - Рубен наверняка вёл дела с Клячиком, и в том, что Уру познакомил деловых партнеров, не было ничего странного, но… но Сада умела задавать правильные вопросы и получать неожиданную информацию там, где остальные видели лишь скучную повседневность. - Как долго Фил находился в Шпееве? И по каким делам?
        - В том-то и дело, дорогая, что Саймон, судя по всему, прилетел ради встречи с Йорчиком.
        Это обстоятельство говорило о необычайной важности происходящего, и вывод подкрепила вторая выложенная на стол «карта». Биля облизнулся и продолжил:
        - Сегодня утром капитан Сварчик известил администрацию порта, что «Роза Халисии» покинет Шпеев до конца дня. Предполагаемый курс - Лекровотск.
        На Менсале стандартные правила полётов практически не соблюдались, но привыкший к цивилизованным мирам Сварчик досконально исполнил все пункты должностной инструкции и тем облегчил Биле жизнь.
        - Руди летит в гости к старому Рубену, - пробормотала Сада, вертя в руке бокал. Первую жажду она утолила и теперь тянула белое медленно, смакуя.
        - Возможно, Лекрийский хочет лично подписать очень крупный контракт, - предположил Граболачик.
        - Возможно, - кивнула женщина.
        А ещё возможно, что лекрийцы сделали для Йорчика то, что не сумел сделать Клячик и не получилось у Граболачика, - отыскали Гатова. А Гатов - это фигура, за ним не то что в Лекровотск, за ним на край Герметикона слетать не зазорно.

* * *
        Губернаторы Менсалы относились к бандитам и представителям Омута с плохо скрываемой враждебностью и тщательно следили за тем, чтобы на «подведомственных» территориях появлялось как можно меньше уголовников. Нет, разумеется, криминал живуч, он был, есть и будет, и Менсала являлась для него прекраснейшим питательным бульоном, но организованную уголовную силу губернаторы не терпели. И дело вовсе не в приверженности закону и порядку, как могли бы подумать идеалистически настроенные наблюдатели, а в том, что деловые интересы Омута прямо пересекались с деловыми интересами владетелей провинций, которые ставили под плотный контроль и азартные игры, и проституцию, и торговлю наркотиками, и рэкет, и ростовщичество, в общем, все интересные криминалу сферы. По сути, в страдающей от войны Менсале губернаторская власть представляла собой те же банды, только большие и упорядоченные, и элементарная логика подсказывала не допускать на территорию конкурентов.
        Те времена, когда представителей Омута хватали на улицах и тут же ставили к стенке - а такие времена были, - давно прошли, но Удав и Закорючка всё равно чувствовали себя в Триберди несколько напряжённо. С одной стороны, они представляли уважаемого человека, самого Уру Клячика, с которым местная администрация вела серьёзные дела… Но… с другой стороны, это же обстоятельство служило прямым доказательством их принадлежности к Омуту, и малейшая оплошность грозила путешествием на виселицу. Именно поэтому боевики недолюбливали Триберди, где полевая жандармерия особенно лютовала, и предпочитали вести переговоры в пригородах, в частности в замечательном трактире «Кривой путь», хозяин которого заодно сдавал желающим комнаты второго этажа, хоть на час, хоть на неделю.
        - Отличная оленина, - одобрил Удав, разрезая толстый ломоть мяса. Тяжёлый нож в правой руке уголовника выглядел куда органичнее вилки в левой, и этот факт молча отметили сотрапезники. - Все говорят, что на севере - лучшие олени Менсалы.
        - Но ты никогда не пробовал, - заметил майор Браун, с лёгкой усмешкой наблюдая за манипуляциями бандита.
        - Не доводилось, - не стал скрывать Удав. Макнул мясо в острый соус и принялся увлечённо жевать, демонстрируя замечательный аппетит. Удав всегда ел жадно, как в последний раз, и с трудом удерживался от чавканья.
        - Это не олень, а клацкая косуля, - уточнил трибердиец. - Теперь её иногда называют трибердийской. Знаешь почему?
        - Нет, - невнятно отозвался уголовник.
        - За первые годы войны популяция клацких косуль была практически уничтожена. Их стреляли все кому не лень, иногда - чтобы выжить, иногда - просто так, а иногда - для развлечения… - У Брауна заходили желваки. - Рассказывали случай, когда мритский эмир расстрелял стадо из пулемёта, поставил оружие на автомобиль и положил примерно пятьсот голов… Просто так. Что-то потом собрали крестьяне, но в основном тушки попросту сгнили на том поле.
        - Козёл, - выдал заключение Закорючка.
        - Да, козёл, - подтвердил Браун. - Но когда Его превосходительство узнал, что во всей Трибердии осталось не больше тысячи косуль, то устроил заповедник и наложил запрет на охоту. Убийство косули каралось смертью, многие были недовольны. - Майор задумчиво поднёс к глазам вилку с кусочком мяса. - Зато теперь охота вновь открыта, и мы можем наслаждаться изысканной дичью.
        - Его превосходительство - великий человек, - выдал сообразительный Удав.
        - Лучший губернатор Менсалы, - поддакнул Закорючка.
        - Его превосходительство мог бы привести планету к процветанию, - негромко произнёс капитан Асети. В отличие от друга, Асети больше молчал, лишь изредка вставляя замечания.
        Верноподданное заявление бандиты восприняли с пониманием. Помолчали, пожевали, давая возможность теме слегка забыться, после чего Удав осторожно перешёл к делу:
        - Как вы понимаете, господа офицеры, мы приехали не просто так.
        - В Трибердии принято обращение «синьор», - прохладно напомнил Браун. - Мы не галаниты.
        В трактир офицеры прибыли в штатском, однако выправка не только выдавала военных с головой, но и позволяла выглядеть куда внушительнее не маленьких и не слабых бандитов.
        - Извините, синьор майор. Надеюсь, эта досадная ошибка не заставит вас отказать нам в небольшой помощи?
        - Только в том случае, если просьба не будет противоречить интересам губернатора Трибердийского, - тут же заявил Асети.
        - Ни в коем случае, синьор капитан, - ласково улыбнулся Закорючка. - Мы знаем правила.
        - И умеем считать, - добавил Удав.
        - Это заявление связано с делом? - усмехнулся Браун.
        - Напрямую, - немедленно ответил бандит. - Господин Клячик продал вам одиннадцать «Гаттасов», но армия Его превосходительства губернатора Трибердийского получила всего десять. Столько, сколько было заказано изначально.
        - Мы проверили, - веско уточнил Закорючка.
        - Сколько заказали, столько и получили, - развёл руками майор. - Всё в порядке.
        - Кроме того, что один «Гаттас» растворился в воздухе, - заметил Удав.
        - Его превосходительство оплатил десять пулеметов, - повторил Браун. - Столько и получил.
        - И ещё один, если я правильно понимаю, получили его враги? - перешёл в атаку Удав. - Какая-нибудь свободная сотня?
        - Как Его превосходительство отнесётся к тому, что его собственные офицеры поставляют оружие свободянам?
        - «Гаттас» - машинка очень серьёзная, из шести стволов можно завалить много честных трибердийцев.
        - Уж не готовится ли здесь какая-нибудь каверза?
        Браун и Асети мрачно переглянулись. И их недовольные взгляды показали бандитам, что атака получилась: офицеры пребывали в явном затруднении. Трудно сказать, как данная информация повлияет на их карьеры, но то, что неприятностей не избежать, понимали все собравшиеся за столом мужчины, и военные, и нет.
        - Синьоры, нам абсолютно безразличны ваши резоны и ваша прибыль, - проникновенно произнёс Удав. - Господин Клячик сказал, что вы - прекрасные профессионалы и патриоты, ему очень понравилось, как вы отстаивали интересы Трибердии во время приёма товара, он даже ставил вас в пример… - Небольшая ложь в стиле «лесть» ещё никогда не мешала переговорам. - Господин Клячик считает, что вы имеете право на небольшую премию, например в пятьдесят цехинов…
        - Но вряд ли эта премия связана с тем, что мы понравились Уру, - перебил бандита Браун. - Что от нас требуется?
        - Нам нужен человек, который купил пулемёт.
        - Он бросил вызов господину Клячику, - с привычной вескостью сообщил Закорючка. - Это ведь он, не так ли?
        На столе появился лист бумаги с довольно толковым изображением круглолицего мужчины. Художник работал со слов очевидцев, однако работал хорошо, и получившийся портрет не сильно уступал фотографической карточке.
        - Он?
        Офицеры промолчали, но их очередное переглядывание сказало уголовникам всё, что они хотели услышать.
        - Парень уговорил вас взять на одну единицу оружия больше, а расплатился уже здесь, в Триберди, не так ли? - продолжил Удав. - Объясняю: в Шпеев он приехал без денег и украл их у нашего босса.
        О том, что неизвестный предлагал честную сделку, бандиты уже позабыли, сейчас для них, то есть для Уру, имело значение лишь то, что его кинули.
        - Господин Клячик прекрасно понимает, что вы не виноваты, - расплылся в улыбке Закорючка. - Вы не знали, с кем связались.
        - Господин Клячик уважает трибердийскую армию, - поддержал напарника Удав. - Нам нужен ловкач, лично к вам претензий нет.
        - Мы уверены, что вы его знаете, - нанёс последний удар Закорючка. - Иначе не рискнули бы своими деньгами и не купили бы лишний «Гаттас».
        И за столом возникла пауза. Не гнетущая и не тяжелая: бандиты сказали всё, что хотели, офицеры получили время подумать, официанты занялись пустыми тарелками.
        Уголовники хорошо подготовились к разговору, ухитрившись ловко смешать кнут - угрозу обвинения в предательстве - с весьма солидным пряником: пятьдесят цехинов являлись по менсалийским, да и вообще по герметиконским меркам огромной суммой. Обещание не помнить зла послужило дополнительным аргументом, а потому безмолвное совещание Асети и Брауна завершилось в пользу посланников Омута.
        - Мы не знаем ловкача, - резко произнёс Асети. Он решил сотрудничать, но чётко дал понять, что не испытывает по этому поводу приступов счастья.
        - Но за него поручились, - поспешил уточнить Браун, прежде чем бандиты выразили законное недоумение. - Очень солидный человек сказал, что Круглый заплатит. Мы поверили.
        - Круглый? - поднял брови Удав.
        - Так мы договорились его называть, - уточнил майор. - Никаких имён.
        - Что за человек за него поручился?
        - Вам не понравится то, что вы услышите.
        - Кто-то очень серьёзный? - догадался Удав.
        - Более чем, - подтвердил Браун. - Вы не сможете на него надавить.
        - Назовите имя.
        - Эзра Кедо, владелец Паровой Помойки.
        - Он ремонтирует бронетяги и вообще любую технику, - добавил Асети. - Ещё у него есть школа, а в мастерских он обучает механиков.
        - Благодаря Кедо армия Его превосходительства постоянно пополняется толковыми ребятами, - заявил майор. - Поэтому, если вы хоть пальцем старика тронете, Его превосходительство отыщет вас и в Шпееве, и на Галане, и на куски попилит.
        И сделал большой глоток красного вина, допивая всё, что оставалось в бокале.
        - Мы проверим ваш рассказ, - пообещал Закорючка.
        - Проверяйте, - махнул рукой Браун. - Если хотите услышать всё то же самое, только другими словами.
        - Есть ещё кое-что, - добавил Асети. - Не вы одни ищете Круглого.
        - Вижу, он популярен, - насторожился Удав.
        - Энергичный малый, - усмехнулся капитан. И тут же стал серьёзен: - Свободяне из «Сектора Правды» крепко огребли в борделе синьоры Флиси от троих неизвестных и теперь ищут обидчиков. Мы видели рисунки: один из драчунов - Круглый.
        - А вот за это - спасибо! - Закорючка явно повеселел.
        - Пятьдесят цехинов - большие деньги, и только за Эзру вы нам не заплатили бы, - объяснил свои резоны Асети. - Но вы должны обещать, что никогда и никому не расскажете о нашей встрече.
        - Ребята, да мы о вас уже позабыли! - широко улыбнулся Удав, выкладывая на стол увесистый кожаный кошель. - Но познакомиться было приятно.

* * *
        «В сознании всех жителей Герметикона, ну, по крайней мере тех, кто интересуется новостями с других планет, Менсала предстаёт опасным, жестоким и кровавым миром, на котором идёт непрерывная война. И описание - я свидетель! - полностью соответствует действительности. Однако, побывав и даже пожив на этой несчастной планете, пообщавшись с разными людьми: и с военными, и с гражданскими, и с бандитами, и с торговцами, я понял, что к Менсале нельзя относиться однобоко. Да, планета стала опасной и жестокой, да, на ней пролились реки крови, и её жители с детства привыкают владеть ножом и пистолетом, да, здесь царствуют подлость и предательство.
        Да!
        Но ведь всего лишь двадцать с небольшим лет назад - ерунда по меркам Истории - Менсала была процветающим миром, на богатства которого с завистью поглядывали соседи.
        Всего лишь двадцать с небольшим лет назад…
        Заселение Менсалы, так же как многих других планет Бисера, случилось во времена Белого Мора, а прибыли переселенцы с Тинигерии и Кааты, причём первые получили численное преимущество на континенте Менсала, от названия которого и произошло название планеты, а вторые - на Западуре. Впрочем, как неоднократно подчеркивали сами менсалийцы, исторические корни очень быстро, буквально через пару поколений, перестали играть сколько-нибудь серьёзную роль во внутренней политике. Люди смирились с тем, что никогда больше не увидят старую родину, и стали считать себя менсалийцами.
        И принялись воевать.
        Но не следует обвинять их в патологической жестокости и склонности к насилию, как это делают некоторые современные светила психологии и психиатрии, ибо достоверно известно, что первые менсалийские войны развязали каатианские и тинигерийские адигены, пытавшиеся определить, какая ветвь станет правящей. И подобные разборки, увы, были характерны для многих планет, колонизированных во времена Белого Мора, то есть бессистемно. Иногда междоусобные войны приводили к установлению прочного государства по адигенскому образцу или же появлению короля, президента, падишаха или ещё какого-нибудь хана, иногда первая война становилась предвестником хаоса и вымирания колонии, а на Менсале всё закончилось исчезновением адигенов. Бессмысленные междоусобицы едва не погубили зарождающееся общество, и потому условный победитель войны - Игвар дер Конрап - не стал объявлять себя даром, а сформировал государство, просуществовавшее на Менсале в течение нескольких следующих веков: провинции, во главе которых стояли выборные губернаторы, и общий Совет оных, полномочия которого копировали полномочия адигенских Палат Даров.
Игвар не только придумал принципы управления, но убедил - убедил, а не заставил! - принять их и тем примирил общество, позволив менсалийцам наконец-то заняться мирным строительством.
        К которому они, как выяснилось, были приспособлены гораздо лучше, чем к войне.
        Менсала развивалась так же, как все остальные справившиеся с внутренними противоречиями планеты Бисера, как Хансея, Кардония или мой родной Бахор. Сначала сельское хозяйство, примитивные ремёсла, бережное отношение к знаниям, открытия, над которыми посмеялись бы в Ожерелье, появление новых технологий, кое-какая наука… На прорыв у таких планет не было ни сил, ни средств, но Эту Эпоху они встретили в меру развитыми, вполне цивилизованными обществами, что позволило достаточно быстро ознакомиться и принять новинки прогресса, разработанные на старых мирах. И броситься догонять Ожерелье.
        Менсала, разумеется, приняла участие в этом увлекательном соревновании. И развивалась. И богатела. И так продолжалось до тех пор, пока геологи не обнаружили на континенте огромные залежи валериция, металла, который стал главным сокровищем Менсалы.
        И её смертельным проклятием.
        Чтобы вы поняли: через пять лет после открытия первых месторождений на Менсале стали добывать в десять раз больше валериция, чем в сумме давали рудники на всех остальных планетах. При этом спрос, в отличие от цены, не падал: Герметикон, являвшийся основным потребителем валериция, как скупал до половины поступающего на рынок металла, так и продолжал скупать, несмотря на возросшее производство. Остальные планеты подтянулись: валериций улучшал показатели многих сплавов, и на Менсале наступил период благоденствия.
        Который закончился неожиданным - для многих - и необычайно кровавым восстанием западуров, которое и положило начало гражданской войне.
        Но позвольте по порядку.
        Необъяснимый каприз природы привёл к тому, что валериций обнаружился лишь на главном менсалийском континенте, и «обиженные» западуры принялись убеждать друг друга, что «зажравшиеся беляши» незаслуженно купаются в золоте. И сотнями отправлялись на заработки, наводняя соседний континент дешёвой рабочей силой и завистливой ненавистью. Рабочие, лакеи, дворники, сборщики урожая - среди западуров грамотные встречались нечасто, и поэтому на Менсале выходцы с соседнего континента, как правило, оказывались в самом низу пирамиды, и это обстоятельство не прибавляло в них любви к беляшам. Западурские губернаторы испытывали примерно те же чувства в отношении вмиг разбогатевших коллег и принялись сознательно разжигать в избирателях ненависть к «счастливчикам». В лесах Западуры появились первые военные лагеря, в которых проводили занятия опытнейшие военные инструкторы с Галаны, и с этого момента гражданская война стала неизбежной.
        А началась она с мирной демонстрации в Шпееве, организованной профсоюзом Западурских трудящихся. Батраки и дворники мирно требовали повышения оплаты труда, и кто именно начал в них стрелять, до сих пор оставалось загадкой. Но кто-то начал, демонстранты вскипели и затеяли погром, полиция ответила, и кровь почти тысячи человек пролилась на камни сферопорта. Батраки разбежались, мэр Шпеева выступил с успокаивающим заявлением, но назавтра полыхнуло в Лекровотске. Ещё через день - в Мритске, Глюрде и Пежи. На экстренном заседании Совета губернаторов было принято решение о временном запрете профсоюзов и аресте главарей Западурских трудящихся, но эти шаги уже не могли ничего изменить: беспорядки начались повсюду, к континенту подошли суда с вооружёнными отрядами западурцев, командующий Южным военным округом объявил о создании на его базе независимого королевства, командующего северянами застрелил неизвестный, военный глава Западного округа перешёл на сторону мятежников, а руководитель Востока попросту бежал на Каату.
        Планета полетела в тартарары.
        Историки, те из них, кому небезразлична судьба Менсалы, считают, что Герметикон упустил время, что нужно было вводить миротворческие войска и силой подавлять западуров, пока ещё была такая возможность, но историки забывают, что Герметикон никогда не выступал в роли центрального правительства, а все акции под его флагом проводились в исключительных случаях и только с согласия Сената. Сенат же затянул с решением, флот на Менсалу не пришёл, зато потоком хлынуло оружие и наёмники со всех окрестных планет.
        И мир затянуло войной.
        Что же касается валериция, то сначала его добыча упала до нуля, но затем губернаторы поняли, что бесплатного оружия не бывает, и выработали «Металлический пакт» - единственный закон, который неукоснительно соблюдают все без исключения провинции Менсалы. Смысл его в следующем: месторождения валериция - а каждый губернатор контролировал один-два рудника - неприкосновенны. Оба горно-обогатительных комбината, расположенных в окрестностях Шпеева, и весь обслуживающий персонал, состоящий в основном из инопланетников, работающих под флагом Герметикона, - неприкосновенны. Поезда с рудой неприкосновенны.
        Менсала продолжала поставлять драгоценный валериций, получая взамен патроны, пушки, бронетяги… в общем, именно то, в чём нормальная планета особенно не нуждалась…»
        ИЗ ДНЕВНИКА АНДРЕАСА О. МЕРСЫ ALH.D.

* * *
        - Отличная огневая точка, - одобрил Эзра, пообвыкшись за «Гаттасом». - Не верится, что вы собрали её из подручных материалов.
        - Мы тут всё собрали из подручных материалов, - с иронией ответил Гатов, привычным жестом запуская руку в короткие волосы.
        - Даже Философский Кристалл? - ехидно уточнил Кедо.
        - Ну… почти.
        - Значит, не всё.
        Павел скорчил гримасу, но промолчал, позволив старику оставить за собой последнее слово. Которое, в свою очередь, оказалось весьма приятным:
        - Вы молодцы.
        Кормовая огневая точка бронекорды и в самом деле удалась: сектор обстрела широчайший и по вертикали, и по горизонтали, что позволяло держать под контролем не только преследователей, но и воздушные цели, делая бронекорду неприятным противником для аэропланов и цеппелей; продуманная схема подачи патронов, благодаря которой пулеметчик мог расстрелять весь немалый боезапас, не вставая с места; и неплохая защита. Несмотря на то что стрелка защищала лишь противопульная броня, он чувствовал себя неуязвимым благодаря мощной шестиствольной машине, способной подавить любую цель на громадном расстоянии. Электрический привод обеспечивал колоссальную скорострельность, резервное питание от аккумулятора повышало надёжность системы, а огромный запас патронов обещал врагам много интересного и смертельно опасного. «Гаттас» не просто прикрывал тыл, он гарантировал позади бронекорды пустое пространство.
        - А ещё в кузове поместится средний бомбомёт, - добавил Бааламестре. - Станина закреплена на корпусе, поэтому оружие можно использовать даже при загруженном кузове. - Установка этого оружия была идеей Каронимо, он ею гордился и не стеснялся на превосходные эпитеты: - А вот это подвижное соединение позволяет закреплять трубу в различных положениях, атакуя и наземные, и воздушные цели.
        Пока нельзя было предсказать, как поведёт себя усовершенствованный бомбомёт в реальных боевых условиях, но выглядела конструкция многообещающе. Для врагов.
        - Оригинально, - одобрил старик. И не удержался от шутки: - Покупаю.
        - Кхм… - кашлянул стоящий у борта Мерса.
        - Ах да, - улыбнулся Бааламестре. - Боезапас: сотня бомб различного предназначения, за которые нужно сказать спасибо Энди.
        - Я - Олли.
        - И ему тоже спасибо.
        - Бомбы здесь? - немедленно уточнил старик.
        - В арсенале, - недовольно ответил Мерса. И язвительно добавил: - На юго-западе.
        - Очень хорошо.
        Бомбомёт производил впечатление, однако все понимали, что главным оружием бронекорды, разом превратившим её в серьёзную боевую единицу, был всё-таки «Гаттас». Огромная машина была крайне легко бронирована - исключение составляла лишь торчащая «кузельная» башня - и обладала лишь одним преимуществом - скоростью. Теперь появились зубы. Без шестиствольного чуда Гатова его шестиколёсное чудо представляло собой лёгкую добычу.
        - Я мог бы сам его достать, - протянул Кедо, поглаживая чёрную коробку пулемёта. Он никак не мог покинуть жёсткое кресло стрелка. - Вам не пришлось бы высовываться.
        - Мы предлагали честную сделку, - насупился Павел, ожидая, что старик вновь выразит неудовольствие насчёт выходки в Шпееве. Гатову и самому не понравилось произошедшее, однако за Каронимо он всегда стоял насмерть.
        Но Кедо, как выяснилось, не собирался ворошить прошлое.
        - Сейчас неважно, - вздохнул старик, поправляя валярку.
        - Пожалуй…
        - Тем более что свободянам вы честную сделку предложить забыли. Просто избили их до полусмерти.
        - Мы не били, - округлил глаза Бааламестре. - На них свалилась мебель.
        - Согласен: это был умный ход.
        - Спасибо.
        - А я, как всегда, всё пропустил, - пожаловался Олли. - Энди забирает самые интересные приключения…
        - Умный ход для драки, - продолжил Эзра, проигнорировав жалобу алхимика. - А вот с практической точки зрения вам следовало вывернуть карманы, а не затевать потасовку. Потому что сейчас ваши физиономии украшают все фонарные столбы Триберди.
        - Изображения, - поправил старика Мерса. Олли, в отличие от Энди, за словом в карман не лез. И очки протирал редко, и некоторые гласные не тянул. - Сами физиономии прячутся, чтоб меня в алкагест окунули.
        И был замечен.
        - Как тебя терпели преподаватели? - прищурился Кедо.
        - В университете меня ещё не было, - самодовольно сообщил Олли. - Энди сам как-то вертелся. Вот, помню, он рассказывал…
        - Не сейчас, - чуть повысил голос старик.
        - Как скажете.
        Эзра помолчал, убеждаясь, что говорливая версия Мерсы действительно заткнулась, убедился и продолжил:
        - В общем, снова украшают. И как раз тогда, когда люди уже забыли о портретах, что присылал Клячик полгода назад. - Кедо выбрался из-за пулемёта и знаком предложил троице рассесться в кузове: на ящиках и просто на полу, как Гатов, после чего мужчины стали напоминать кучку заговорщиков, впрочем… впрочем, с какой-то точки зрения так оно и было. - Мне нравится ваше чувство юмора, ребята, и лёгкость в отношении сурового менсалийского бытия, но сейчас я говорю серьёзно: вы наследили.
        Убедившись, что бомбы находятся далеко и детонировать в кузове нечему, Эзра принялся спокойно набивать трубку.
        - Пора уезжать? - прищурился Павел.
        - Ещё утром я думал, что у нас есть неделя, но теперь вынужден констатировать, что в нашем распоряжении осталось не более пары дней.
        - Что произошло? - не сдержался Олли. - Нас вычислили из-за драки?
        И выразительно посмотрел на Гатова. В качестве ответа Павел почесал браслеты левой руки, но не проронил ни звука.
        - Что произошло, я расскажу позже, - качнул головой старик. - А пока так: ваши выходки не остались незамеченными.
        И оставалось лишь опустить головы. Учёные поняли, что не только засветились, но, возможно, крепко подставили Эзру, и последнее обстоятельство вызывало у них жгучий стыд. Ведь одно дело - играть своей жизнью, и совсем другое - жизнью настоящего друга.
        - Мы уедем, - твёрдо пообещал Гатов. - Ты получил ответ от своего надёжного контрабандиста?
        - Об этом я тоже собирался говорить, - спокойно произнёс Кедо, пыхнув раскуренной трубкой. Кузов окутал аромат яблока - его добавляли в любимую Эзрой мержинскую табачную смесь. - Два часа назад от капитана Хубы пришло телеграфное сообщение…
        - Что-нибудь плохое? - поднял брови Каронимо.
        - Авторами плохих новостей в последнее время становитесь вы, мои товарищи в этом не замечены, - съязвил старик. - И ещё они не приучены перебивать старших.
        Замечание показало, что Кедо злится гораздо сильнее, чем показывает.
        - Извините. - Бааламестре опустил голову.
        - То-то же. - Эзра вновь обратился к Павлу: - Ты говорил, что хочешь отправиться на Верзи?
        - У меня дела в тамошних банках.
        - Ты понимаешь, что речь идёт о семи переходах только в одну сторону?
        - Разумеется.
        - И что вам придётся играть роль палубных?
        - Мы потерпим.
        - И что уважаемый капитан Хуба будет вынужден обмануть своих уважаемых деловых партнёров из Шпеева, а если называть вещи своими именами - ему придётся пойти против их прямого запрета на помощь вам. Ты это понимаешь? Догадываешься, чем он рискует?
        - Я ещё не знаком с уважаемым капитаном Хубой, но уже восхищён его невероятной смелостью и умением торговаться, - рассмеялся Гатов. - Сколько он хочет?
        - Три тысячи цехинов. И он не торгуется.
        - Ты сказал, что я заплачу на Верзи?
        - Я поручился за это.
        - В таком случае передай Хубе, что мы договорились.
        - Он узнает вечером. А пока я расскажу, как будет устроена ваша встреча. - Эзра развернул карту и ткнул мундштуком в подозрительное место на северо-востоке континента: - Вот здесь, в Камнегрядке, находится шестая менсалийская точка перехода на Кардонию. Она расположена далеко в стороне от обычных торговых путей, поэтому ею почти не пользуются. Вы с Хубой встретитесь неподалёку, подниметесь на «Белоснежку» - это его цеппель, - и так покинете планету. Всё понятно?
        - Я вижу здесь какую-то крепость, - сообщил Павел, с преувеличенным вниманием разглядывая карту.
        - Это мритский форт Карузо, - уточнил Кедо. - Несколько лет назад Вениамин исследовал Камнегрядку, в надежде отыскать валериций, и поторопился с колонизацией. Геологи, как это у них бывает, ошиблись, и с тех пор форт является самым дорогим на Менсале архитектурным памятником бессмысленной суете.
        - Гарнизон?
        - Мизерный. В настоящее время форт не имеет никакого военного значения и лишь демонстрирует присутствие Мритского на Камнегрядке. И ещё является поводом для шуток. - Эзра усмехнулся: - Рубен как-то во всеуслышание заявил, что Вениамину следует назваться Мритским-Камнегрядским. - Старик выдержал паузу, во время которой учёные сдержанно похихикали, пыхнул и совсем другим тоном закончил: - Возможно, именно из-за этой шутки Вениамин распорядился отрубить голову Карузо, руководителю геологоразведывательной партии.
        - Горячий человек, - оценил Олли.
        - И большая скотина, - добавил Эзра. - Но вы с ним не встретитесь.
        Несколько секунд учёные продолжали изучать карту, после чего Каронимо осведомился:
        - Вениамин берёт плату за пользование точкой перехода?
        - Взаимодействовать с военными будет Хуба, у него там всё схвачено. А ваше дело…
        - Помалкивать?
        - Не попадаться на глаза, - веско произнёс старик. - Капитан Хуба наметил встречу в двадцати лигах южнее точки перехода, а чтобы вы не потерялись, мой специалист установит на бронекорду радиостанцию. За день управится.
        - При чём тут бронекорда? - не понял Олли.
        - Другого способа добраться до Камнегрядки нет, - развёл руками Эзра. - Аэроплан не долетит, цеппеля у меня нет, пешком не дойдёте.
        И потому он отдаст подставившим его инопланетникам прекрасную машину. Вот это и называется быть другом.
        - Я строил бронекорду в подарок, - тихо произнёс Гатов.
        - Я понял и оценил, - улыбнулся Кедо. И потрепал расстроенного учёного по плечу: - Но обстоятельства складываются так, что я оставлю себе лишь чертежи и твои удивительные находки.
        Спорить было бессмысленно и глупо, отказываться - тем паче. Обстоятельства действительно складывались, и Павлу оставалось лишь поблагодарить щедрого хозяина:
        - Спасибо.
        Но с благодарностями, как выяснилось через секунду, он поторопился.
        - Ещё я сделаю вам губернаторский пропуск, который, надеюсь, позволит без проблем добраться до границ Трибердии, - сообщил Эзра, деловито вычищая чашу. - Но больше, к сожалению, ничем помочь не могу.
        - Мы не рассчитывали и на это.
        - Для чего ещё нужны друзья? - вновь улыбнулся Эзра.
        Гатов помолчал, после чего посмотрел старику в глаза и очень серьёзно произнёс:
        - Для меня большая честь слышать от вас эти слова, профессор.
        - Успокойся.
        А Мерса неожиданно подумал, что с высоты своего возраста Кедо видит в них не столько друзей, сколько детей. Мальчишек, чуть постарше пацанят, обучающихся в его школе и мастерских. И потому старик не сильно ругал троицу за драку в борделе. И потому поручился за них. И потому добудет пропуск. И отдаст бронекорду, которая - об этом Мерса знал точно - Кедо отчаянно нравилась.
        Старик видел в них детей и помогал так, как должен помогать отец: не задумываясь, отдавая всё, что может отдать.

* * *
        Если шпеевские представители Омута появлялись в столицах провинций с опаской, вели себя предельно вежливо и считали часы до отхода обратного поезда или цеппеля, то свободяне и вовсе обходили большие города стороной. Даже те из них, кто заключил договор с губернатором. Даже самые тупые, умеющие только одно - убивать, - даже они предпочитали не лезть на рожон. Почему? Потому что во время всех без исключения «горячих» фаз менсалийской гражданской войны именно «свободные сотни» становились источником неприятностей и предательств. Стоило центральной власти продемонстрировать хотя бы намёк на слабость, как свободяне молниеносно открывали сезон мародёрства и насилия, превращаясь из плохо воспитанных боевиков в неуправляемых зверей. Губернаторы прекрасно помнили историю Константина Пежийского - его подняли на штыки скопившиеся в столице «союзники», и печальный финал Льва Мритского, в походе получившего удар в спину от перекупленных Вениамином свободян. Эти и многие другие примеры давно стали хрестоматийными, и потому трибердийская полевая жандармерия бесцеремонно вешала любого «революционера»,
осмелившегося ступить в черту города. И потому следующие важные переговоры Удава и Закорючки состоялись всё за тем же крайним столиком «Кривого пути», однако на этот раз ужин оказался проще: свинина, жареные овощи и пиво - баловать свободянина деликатесами бандиты не собирались.
        - Приятно познакомиться, - по привычке бросил Удав ничего не значащую фразу.
        На чужой территории посланники Клячика старались вести себя вежливо и того же требовали от чужаков в Шпееве, однако сотник Авабр оказался дремучей и скандальной скотиной, совершенно не оценившей лицемерной манерности собеседника.
        - Не верю!
        - То есть? - растерялся Удав.
        - В буквальном смысле, - отрезал сотник. - Не верю, что вам, ребята, приятно со мной знакомиться.
        Предводитель «Сектора Правды» оказался хлипким и низеньким субъектом, и было совершенно неясно, как его тоненькие ножки выдерживали груз непомерного апломба. Наверное, от этой тяжести они и скривились, создавая впечатление, что Авабр - потомственный кавалерист.
        Сопровождал же чернявого сотника высокий и худой мужчина, отчаянно походящий на ожившую деревянную куклу. Жесты «марионетки» иногда казались забавными, но Удав и Закорючка повидали на своем веку достаточно бойцов, чтобы оценить исходящую от длинного опасность.
        - Вы, ребята, приехали в Триберди не для того, чтобы комплиментами сыпать.
        - Предлагаешь сразу перейти к делам? - осведомился Удав, без восторга изучая слегка пережаренное мясо.
        - Естественно, предлагаю, столичные мальчики. Моё время дорого.
        - Больше нас так не называй, - серьёзно попросил Закорючка. - То есть «столичный» ещё туда-сюда, но мальчиком я перестал быть давным-давно.
        - А вы докажите, что это не так, - прищурился Авабр.
        Он не нарывался на скандал, он сам по себе был ходячим скандалом и вести себя иначе попросту не умел. Бандитам доводилось общаться с подобными типами, и только поэтому им удалось сохранить хладнокровие.
        - Так получилось, что наш босс, господин Клячик, разыскивает одного человека… - О причине поиска шпеевцы решили умолчать, не желали веселить неудачами великого Уру мелкого головореза с окраины Менсалы. - И ещё так получилось, что рожу этого человека ты расклеиваешь на всех столбах Триберди.
        - Я не расклеиваю, а ищу, - недовольно поправил бандита Авабр. Чувствовалось, что бордельное побоище сильно его задело. - Я поставил на уши всех осведомителей и объявил награду.
        - Да-да, мы знаем.
        - Слышу иронию в голосе. - Сотник зло прищурился.
        - Это не ирония, а сожаление, что у вас до сих пор ничего не вышло, - округлил глаза Удав. - Но мы, так уж получилось, можем помочь.
        Бандиты предполагали, что чернявый сразу же ухватится за предложение, но ошиблись.
        - Почему вы всё время повторяете эту присказку? - поинтересовался Авабр, почёсывая грудь.
        - У нас, столичных мальчиков, так принято.
        - Твоему другу это обращение не понравилось.
        - В отличие от него, я плевал на обращение, мне нужен результат.
        А вот это заявление произвело на сотника куда большее впечатление, чем скрытая угроза от Закорючки.
        - Какого результата ты ждёшь от нашей встречи?
        - Ты ищешь троих, мы - одного, - объяснил Удав. - Ты не знаешь, где они, а мы знаем, но у нас нет сил, чтобы решить проблему. Предлагаю договориться к полному взаимному удовольствию.
        - Мне двоих - вам одного?
        - Да.
        - Что вы сделаете со своей долей?
        - Ловкачу будет очень плохо, - пообещал Закорючка.
        И его веский ответ стал для Авабра последней каплей:
        - По рукам! Где они прячутся?
        - В Паровой Помойке.
        - Дерьмо. - Это было первое и последнее слово, которое марионетка произнёс за все переговоры.
        А у чернявого сотника просто вытянулось лицо.
        - Вы в курсе трибердийских реалий? - кисло осведомился он, меланхолично потыкав вилкой в свиную отбивную.
        - Мы знаем, что Эзра Кедо - любимчик губернатора, - подтвердил Удав. - Если ты об этом.
        - Не просто любимчик, - вздохнул Авабр. - Ходят слухи, что Эзра учил маленького губернатора математике, а теперь учит следующего маленького губернатора. И если мы что-нибудь сделаем старику, то нам животы распилят и заставят сожрать собственные кишки.
        - Я знаю фокусы поинтереснее.
        - Может быть, и знаешь, но с тобой сделают именно это.
        Потенциальными деловыми партнёрами на глазах овладевало глухое уныние, и поэтому бандиты поспешили выложить заготовленные аргументы.
        - У нас есть план, - брякнул Удав.
        - Догадываюсь какой: вы тут нагадите и сбежите в Шпеев, а я останусь разгребать дерьмо.
        - Абсолютно другой, - шевельнул пальцами бандит. - Тебе понравится.
        - Я весь внимание. - Однако энтузиазма в голосе сотника не прибавилось.
        Он очень хотел расплатиться за унижение, но при этом - остаться в живых.
        - Ты забыл, на кого мы работаем, Авабр, ты забыл, что Уру Клячик - это почти половина поступающего на Менсалу оружия. - На самом деле меньше, но Закорючка умел говорить веско, и сотник «проглотил» информацию. - Господин Клячик ведёт серьёзные дела с губернатором, и Эзра об этом знает. Поэтому мы просто заявимся на Паровую Помойку, обрисуем ситуацию, попросим выдать обидчиков, услышим в ответ, что эти трое уехали, поблагодарим старика и уйдём.
        - А я со своими парнями затаюсь в засаде. - Губы Авабра растянулись в ухмылке. Он понял.
        - Именно, - с оптимизмом подтвердил Закорючка. - Эзра поймёт, что следующим шагом господин Клячик лично обратится к губернатору, и у старика останется только один выход…
        - Он попросит троицу покинуть Помойку.
        - Прямо в твои лапы.

* * *
        В далёком детстве, когда семья Нульчиков некоторое время проживала в Бей-Гатаре, из окон их квартиры можно было разглядеть верхушки причальных мачт. Сферопорт располагался далеко, на самом горизонте, в плохую погоду он вообще скрывался из виду, но когда светило солнце, а морской ветер разгонял облака, Сада, случалось, подолгу разглядывала швартующиеся и уходящие цеппели. Особенно - уходящие. Маленькая девочка ещё мало знала о мирах Герметикона, даже самые близкие к Галане были для неё загадкой, а потому придумывала исчезающим кораблям пункты назначения, сводила их со страшными пиратами и кровожадными дикарями, отправляла в бой со злобными адигенами и на благородный поиск несметных сокровищ. Капитаны цеппелей - загорелые, бородатые, добрые и отважные - открывали новые миры и наказывали злодеев, осмеливающихся бросить вызов великой Галане.
        Уходящие цеппели несли на себе печать самого Приключения.
        Сада выросла, побывала на многих планетах, стала чуть иначе относиться к миру и людям, но до сих пор при виде уходящего цеппеля чувствовала лёгкий, мимолётный запах Приключения, напоминающий о маленькой девочке у большого окна.
        А иногда, очень-очень редко, как сейчас например, Сада пыталась предположить, что ждёт покидающий сферопорт корабль.
        Точнее, его пассажиров…
        - Тяжёлые мысли?
        Якта Фарипитетчик подошел неслышно, но сделал это не специально - он всегда передвигался мягкой, кошачьей походкой и, если понимал, что его не видят, обязательно предупреждал о себе негромким вопросом. Во всяком случае - Саду.
        - Сложные мысли, - не стала скрывать Нульчик.
        - Это «Роза Халисии»?
        - Да.
        Из больших иллюминаторов кают-компании «Доброты» был прекрасно виден уходящий цеппель: не очень большой, но красивый, обладающий чуть зауженным «спортивным» силуэтом, который только-только входил в моду среди владельцев межзвёздных яхт. «Роза» привлекала внимание, однако Сада и Фарипитетчик провожали её взглядами вовсе не потому, что залюбовались.
        - Куда она идёт?
        - В Лекровотск.
        - К старому хитрому Рубену?
        - Согласна - подозрительно.
        Удаляющийся цеппель быстро набирал высоту и вскоре должен был скрыться среди набежавших на Шпеев облаков. Нос «Розы Халисии» чётко указывал на север.
        - Его сопровождают? - Якта указал на второй корабль, который отшвартовался минут через десять после яхты и теперь ложился на тот же курс.
        - Лекрийский импакто.
        - Забавно.
        - На самом деле не забавно, а странно, - пробормотала Сада. С Фарипитетчиком она ходила уже четыре года и постепенно научилась не только уважать капитана, но и доверять ему. Якта знал практически всё, что было известно Нульчик, за исключением уж совершенно секретных материалов Департамента, и считался её главным советником. - Биля отправляет меня в Триберди, Клячик отправляет Йорчика в Лекровотск, при этом Уру говорит мне, что никаких новостей о Гатове нет. Признаюсь: я нахожусь в затруднении.
        - Меня начали смущать наводки от Граболачика, поскольку ни одна из них не дала результата. А Уру с самого начала был настроен вести свою игру. - Капитан недолюбливал шпеевских торговцев и не упускал случая пнуть их. - Жаль, что других осведомителей нет.
        - Другие ещё хуже.
        - То есть ты склонна отправиться в Трибердию?
        - Мы давно там не были.
        - Хороший аргумент.
        - Рада, что он тебе понравился.
        Согласно всем существующим цепарским правилам главным на «Доброте» должен быть Якта, он олицетворял для экипажа верховную власть. Однако в действительности именно Сада, благодаря высокому положению в Департаменте, отдавала приказы и принимала окончательные решения, но делала это настолько аккуратно и мягко, что ущербность положения Фарипитетчика не бросалась в глаза.
        Нульчик знала, как нужно себя вести.
        Получив первое назначение главным медикусом - тот госпиталь назывался «Забота» и ходил по Эрси, - Сада сразу же поставила капитана в откровенно подчинённое положение, не понимая, что унижает его перед командой. В результате в критический момент капитан воспользовался формальным предлогом, чтобы отказать ей в помощи, и Нульчик чудом избежала смерти. Вернувшись на Галану, она подала на капитана рапорт, который закончился для неё унизительной выволочкой от заместителя главы Департамента: умный старик жёстко, но доходчиво объяснил зарвавшейся Саде необходимость поддержания здоровой атмосферы в команде и чётко указал на то, что люди, не умеющие это делать, редко задерживаются на руководящих постах.
        - «Доброта» готова отправиться в любой момент, - доложил Фарипитетчик. - Но что-то мне подсказывает, что ты ещё не знаешь, куда прокладывать курс.
        Яхта и сопровождающий её крейсер давно исчезли в менсалийском небе, однако Сада продолжала разглядывать облака с таким видом, словно пыталась прочесть на них Откровение.
        - Уру Клячик - настоящий менсалийский торговец, он привык к риску, он не трус и способен на самостоятельную игру, но… но не ради Йорчика. Уру не отдаст Гатова Йорчику, понимая, что навлечёт на себя гнев Компании. - Капитан понял, что Нульчик делится с ним выводами, и обратился в слух. - Другое дело, если в игру вступил Лекрийский. Рубен способен испортить жизнь кому угодно, и его давления Уру мог не выдержать.
        - Допустим, Гатов у Лекрийского, - кивнул Якта. - Для чего в таком случае понадобился Йорчик?
        - Гатов не дурак и не рассеянный учёный из бульварного романа. Я читала интервью и отзывы о нём и поняла, что мы ищем самовлюблённого, но хитрого, циничного и делового человека, который прекрасно знает жизнь. Гатов мог предложить Рубену выкуп. Не деньгами, разумеется, поскольку валериций приносит Лекрийскому колоссальный доход. Гатов мог предложить обменять свободу на весомое научное открытие или технологию, которая позволит губернатору превзойти врагов.
        - А Йорчик нужен Рубену в качестве консультанта, - догадался Фарипитетчик.
        - Верно, - согласилась Сада. Посмотрела капитану в глаза и улыбнулась: - Однако звучит наше предположение…
        - Неправдоподобно.
        - Не очень правдоподобно, - поправила собеседника женщина. - Я оцениваю его вероятность в тридцать процентов.
        - Весьма прилично.
        - Я не имею права разбрасываться версиями. Даже теми, в которые слабо верю.
        Капитан потёр гладкий подбородок - когда-то Якта носил бороду и сохранил привычку ухватываться за неё - и предложил:
        - В Лекровотске расположен стационарный госпиталь «Медикусов» и полно агентов, с помощью которых можно держать Йорчика в поле зрения. А мы тем временем слетаем в Триберди и проверим информацию от Граболачика.
        - Без Уру у нас не будет осведомителя непосредственно в окружении Йорчика, - вздохнула Сада. - Как мы поймём, что он делает?
        - Ничего сложного: если Йорчик задержится в Лекровотске больше чем на два дня, значит, его интерес в городе.
        - А если он улетит?
        - У нас есть люди в окружении Рубена. Возможно, мы узнаем от них его маршрут.
        - Хорошо… - Поразмыслив, Сада по достоинству оценила предложение капитана. - Давай начнём с Триберди.
        Глава 4,
        в которой Агафрена беспокоится, Алоиз подчиняется, Йорчик погружается в менсалийские реалии, Сада занимается любимым делом, а вокруг Паровой Помойки творятся интересные дела
        Лес.
        Густой, непроходимый лес, раскинувшийся на сотни лиг, начинавшийся от самого побережья Восточного океана и потому казавшийся его продолжением. Тоже зелёное, только на земле, тоже трепещущее на ветру, тоже великое. Основу леса составляли цепляющие облака браны: ствол - в пять-десять обхватов, самая маленькая шишка - размером с женскую голову, по нижним ветвям можно кататься на велосипеде… Браны задавали образ леса, были символом его и всей Брангии, украшали её герб и дали ей имя. Но зелёный океан состоял не только из великанов. Под их величавой тенью пряталось густое смешение иголок и листвы, кустов и молодой поросли, ручьёв, речушек, полян, редких скал, тропинок и множества, огромного множества обитателей: пушистых и пернатых, опасных и трусливых, зубастых и ядовитых.
        Лес являл собой целый мир.
        И брангийцы с детства умели в нём жить, знали все тайны, видели опасности, находили общий язык с обитателями, пользовались щедрыми дарами и не забывали заботиться о главном богатстве своей земли. На Менсале брангийцев называли лесовиками, только их, и даже обитающие чуть севернее мриты, половину провинции которых занимал тот же лес, не удостоились такой чести. «Одно дерево - это дерево, десять деревьев - роща, пятьдесят деревьев - лес, и в нём живет брангиец» - так говорили на Менсале, и тем удивительнее казался факт, что дочери губернатора Бориса впервые оказались в настоящем брангийском лесу уже подростками, то есть значительно позже, чем могли бы, чем диктовала жизнь Брангии…
        Мирная жизнь.
        Война наполнила знаменитую «бранву» бесчисленными минными полями, ловушками, «секретами» и прочими смертоносными сюрпризами, призванными оградить выбранные для жизни территории от чужаков. Кто выбирал? Кто угодно. «Свободные сотни» соседствовали с вооружёнными поселенцами, бежавшими под защиту родного леса от ужасов гражданской бойни, с безжалостными грабителями, скрывающимися в непроходимых чащобах после беспощадных набегов, с одиночками и целыми подразделениями из распавшейся армии, здесь жили те, кто искал мира, и те, для кого миром стала война. «Бранва» стала Менсалой в миниатюре, раскололась на секторы, между которыми периодически вспыхивали конфликты, поход в неё мог стоить жизни, и потому молоденьких сестёр Брангийских долгое время заставляли изучать красоты природы в тщательно охраняемом парке губернаторского дворца. В маленьком, упорядоченном, худосочном парке, в котором сёстры знали каждое дерево, каждый куст и каждый цветок. И они с жадностью слушали рассказы взрослых о бескрайней «бранве», о высоченных бранах, о сказочном лесе, край которого девочки видели с самой высокой башни дворца.
Видели, но не приближались, поскольку и путешествия по земле, и уж тем более путешествия на цеппеле губернатор Брангийский детям не дозволял. Во время одного из покушений Борис потерял горячо любимую жену и с тех пор не спускал глаз с дочерей, оберегая их от всех невзгод, какие только мог представить.
        И потому тот день, когда они с Артемидой впервые оказались в знаменитом лесу, Агафрена запомнила на всю жизнь. В тот день она обрела свободу. В тот день она впервые была по-настоящему счастлива.
        Тогда губернатору Борису удалось подкупить несколько «свободных сотен», договориться с мирными поселениями, клином войти в северо-восточный массив «бранвы» и зачистить его от всех, кто не признал его власть. Учитывая специфику провинции, это был огромный успех, губернатор лично отправился на северо-восток с инспекционной поездкой, и дочери упросили взять их с собой. Путешествие на цеппеле, а затем долгие прогулки по лесу произвели на девочек неизгладимое впечатление, но в отличие от Артемиды, которая с неменьшим энтузиазмом восприняла последующую затем поездку к морю и радовалась только тому, что они наконец-то покинули опостылевший дворец, Агафрена влюбилась в лес раз и навсегда, «заболела» им, следила за тем, чтобы из её окон по возможности открывался соответствующий вид, и именно деревьев ей отчаянно не хватало в унылой Камнегрядке.
        - Скучаешь?
        - Можно сказать и так, - едва заметно улыбнулась Агафрена, откладывая книгу - дамский роман модной писательницы с самой легкомысленной планеты Ожерелья, а может, и всего Герметикона - веселой и жизнерадостной Анданы. По мнению Вениамина, чтиво отличалось излишней фривольностью, однако примитивные проблемы персонажей и забавные ситуации, в которые они попадали, были настолько далеки от жестокой реальности Менсалы, что Агафрена настояла на своём праве читать подобную литературу. Она не бежала в сладкий мир романтики, она отвлекалась. - Развлечений тут немного.
        - Извини, что выбрал для экспериментов такую глушь, - Холь охотно поддержал шутливый тон собеседницы.
        - В Мритске тоже не очень весело, - отмахнулась женщина. - Я была рада сменить обстановку.
        - Полюбоваться на закаты…
        - Да.
        - Поскучать с книжкой…
        - Да.
        - Увидеть необычное…
        - Если у тебя получится.
        Они встретились на башне Трёх геологов… Агафрена так и не решилась спросить мужа, откуда взялось это название. Возможно, несчастные сидели в ней, со страхом ожидая своей участи, возможно, их в неё вмуровали - с Вениамина станется, - и потому уточнять не было никакого желания… Перед башней как на ладони лежало озеро, а если повернуть голову налево, к северу, то взгляд упирался в монтажную зону и притянутый к земле рундер. Второй «бублик», то есть первый, тот, который откроет короткую серию экспериментов, уже закончил монтаж и покачивался в воздухе, составляя компанию «Легавому Ке» и «Повелителю неба». На фоне строгих боевых кораблей «Исследователь-1» выглядел забавно, а особенно веселил болтающийся в пятидесяти метрах под цеппелем Накопитель, вызывающий у работяг массу ассоциаций. Агафрена знала, с чем сравнивали этот важнейший блок обитатели Карузо, но не находила их примитивные остроты забавными.
        - Лимонаду?
        - Пожалуй.
        - Налей мне тоже.
        - С удовольствием. - Инженер извлёк из ведерка с растаявшим льдом ещё холодную бутылку и наполнил два бокала. - Пожалуйста.
        На верхней площадке Трёх геологов обычно размещался зенитный расчёт, однако сейчас пулемёты были зачехлены и сдвинуты как можно дальше, зато появилось несколько кресел, столик и зонтик: Агафрена полюбила бывать на башне по утрам и вечерам. Охранники уединению не мешали, всегда оставались на предпоследнем этаже, слуга составлял им компанию, и потому разговор Алоиза и Агафрены тёк вполне свободно.
        Уверившись, что их не подслушивают, они начали говорить друг другу «ты».
        Как давно привыкли.
        - Где Вениамин?
        - На охоте.
        - Странно, что цеппели здесь, - обронил Холь, демонстративно покосившись сначала на импакто, потом на доминатор.
        - При чём тут цеппели? - не поняла женщина.
        - Я слышал, Веня любит расстреливать зверей из пулемёта с низко идущего цеппеля.
        - Ты слышал или ты видел?
        - Слышал.
        Агафрена вздохнула, после чего покачала головой и печально произнесла:
        - Нет нужды оскорблять моего мужа больше, чем он того заслуживает. Вениамин - очень плохой человек, однако охоту он любит, особенно классическую, конную, и никогда не опускается до того, о чём ты только что сказал.
        - Извини.
        Она промолчала.
        Алоизу очень хотелось прикоснуться к женщине, хотя бы на мгновение, хотя бы мимолётно, например, провести ладонью по её руке, чуть пожать, почувствовать тепло, но… но он сдерживался. Их не подслушивали, но наблюдали с площадки соседней башни, и следовало быть осторожными с жестами. Поэтому Холь не позволял себе приближаться к любимой ближе чем на два шага.
        - Как долго продлится развлечение?
        - Вениамин уехал задолго до рассвета и вернётся ближе к вечеру. Сегодня на ужин будет дичь… - Агафрена допила лимонад, вернула бокал на столик и очень светски осведомилась: - Неужели ты и в самом деле не слышал шум отъезда? Охотники так орали, что даже в Мритске вздрагивали.
        - Я крепко сплю.
        - Как человек с чистой совестью?
        - Как человек, который абсолютно спокоен.
        И это замечание напомнило Агафрене о теме, ради обсуждения которой она и позвала инженера на башню.
        - Тебя не беспокоит эксперимент?
        - Я всегда спокоен перед экспериментами, - улыбнулся Холь.
        - Почему?
        - Потому что не боюсь за результат. - Он облокотился на крепостной камень, поднял задумчивый взгляд к замершему в синеве неба рундеру и несколько иным тоном продолжил: - Если получится - хорошо. Если не получится, я стану опытнее, умнее и добьюсь своего чуть позже. Я не боюсь времени.
        - Но оно идёт.
        - Именно поэтому, Агафрена. Глупо бояться того, что нельзя изменить. Время - данность, от него никуда не деться, его можно лишь принять.
        - Ты принял? - тихо спросила женщина.
        Алоиз понял, что она имеет в виду, понял без объяснений, которые в их общении не требовались, понял и утвердительно кивнул:
        - Мне пришлось, Агафрена. Я стал верить времени, потому что оно действительно лечит и… и помогает. Я убедился.
        - Может, тебе помог Бог?
        - Ты в это веришь?
        - Я? - Женщина криво улыбнулась. - Последние годы я верю только в то, что вижу…
        А когда-то, всего несколько лет назад, молоденькая Агафрена верила в любовь. В страстную, обжигающую, всепобеждающую любовь. И вера её была крепка, несмотря на менсалийские ужасы, подлости и предательства, кровавые погромы и страшные сражения. Агафрена верила, потому что перед её глазами разворачивалась удивительной красоты история взаимной любви прекрасного учёного принца с планеты Луегара и очаровательной Артемиды.
        В то время Брангия вышла на пик своего могущества, армия, победоносно зачистившая лес, не имела ничего против завоевательного похода, и губернатор Борис всерьёз нацелился на южного соседа, намереваясь коротким, но мощным ударом присоединить его земли. И искал серьёзных союзников, готовых поддержать не только деньгами, но и войсками. Луегара на роль такого союзника не претендовала, так что в её сферопорту, в Мрадаграде, губернатор встречался с тинигерийцами, которые были не прочь укрепить своё влияние на опасной, но богатой валерицием планете. Борис проводил дни либо в переговорах, либо в подготовке к ним, а Артемида - Агафрена тогда серьёзно заболела и не смогла сопровождать отца в поездке - наслаждалась театрами, музеями, синематографом, художественными галереями, в общем, всем тем, чего была лишена на Менсале, и именно в опере ей представили инженера Холя - знаменитого луегарца, знаменитого учёного и знаменитого холостяка. Впрочем, последний пункт не имел особого значения: чувство накрыло их с головой, и вряд ли его могло заглушить хоть что-то в этом мире.
        Уже на следующий день Алоиз познакомился с Борисом Брангийским, предоставил в его распоряжение все свои связи и обширные знакомства, поспособствовал заключению нескольких выгодных контрактов и предложил собственные услуги в деле переоснащения брангийских электростанций. Губернатор дураком не был, прекрасно понял причину неожиданного рвения учёного луегарца, предложил расставить точки над «i», услышал ожидаемое, пригласил дочь, осведомился её мнением и в конце разговора дал благословение на брак.
        Счастливый тем, что его дочь покинет истерзанную родину.
        Приготовления, свадьба, путешествие в Ожерелье, возвращение в Луегару, большой дом на берегу моря, светская жизнь - положение супруги известного человека обязывало, - благотворительность, мир искусств, а главное - любимый человек рядом… Агафрена восхищалась жизнью сестры. Немножко завидовала, не без этого, но в первую очередь радовалась, искренне надеясь, что её судьба сложится приблизительно так же, но…
        Но Менсала жестока.
        Через два года после свадьбы Артемиды рядом с Агафреной появился любящий мужчина, однако воспоминания об обстоятельствах его появления вызывали у Агафрены злые слёзы.
        Через два года после свадьбы сестры Агафрена Брангийская была похищена.
        С идеей присоединить соседнюю провинцию пришлось распрощаться, однако старый Борис по-прежнему оставался «на коне». Он полностью контролировал Брангию, он командовал пусть небольшой, но прекрасно обученной и оснащённой армией, он обладал авторитетом и… Эйфория от успехов привела к расслабленности. А расслабленность - к беде. Отказывая сватам Вениамина, Борис понимал, что северный сосед будет недоволен, но даже представить не мог, какие формы примет это неудовольствие. Забыл о публичном заявлении Мритского, что он восхищён красотой Агафрены. Не сообразил, что после этих слов тот не остановится.
        Ещё через неделю четыре импакто Вениамина блокировали доминатор, на котором Агафрена отправилась гостить к Артемиде, принудили его приземлиться, сняли с борта главную пассажирку и доставили её в Мритск. Тем же вечером состоялась свадебная церемония, на которой никто не задавал невесте глупых вопросов, а затем - первая брачная ночь, имевшая все признаки изнасилования.
        - Когда ты проведёшь эксперимент? - поинтересовалась Агафрена, тоже поднимая глаза к парящему рундеру. Чтобы не мешал зонтик, ей пришлось немного податься вперёд.
        - Завтра, в первой половине дня, когда точка перехода будет активна, - тут же ответил Холь. - У нас всё готово.
        - Абсолютно всё?
        - Последнюю поверку я проведу после обеда. - Если Алоиз и удивился неожиданному интересу женщины, то никак этого не продемонстрировал.
        - Насколько далеко от форта отойдёт рундер?
        - Если пожелаешь, то мы останемся рядом, - пожал плечами инженер. - И ты сможешь наблюдать за ходом эксперимента с этого самого кресла.
        - Главное, чтобы всё закончилось до наступления жары, - с наигранной томностью произнесла Агафрена. - После полудня здесь становится невыносимо.
        - Договорились.
        Желание поцеловать любимую стало невыносимым, Холь едва сдерживался.
        Агафрена и походила, и не походила на его покойную жену. Внешне - как две капли воды. Алоиз не сомневался, что если бы Артемида дожила до возраста сестры, то выглядела бы так же: свежа, наполнена женственной силой, красива… Красива настолько, что перехватывает дыхание и путаются мысли. Красива настолько, что ради неё можно и убить, и умереть. Красива…
        Но было и отличие: характером Агафрена была полной противоположностью яркой и энергичной сестре. Тихая, спокойная, предпочитающая коротать время с книжкой, мягкая… Наверное, только эти качества позволяли ей до сих пор находиться рядом с Вениамином.
        Точнее, Алоиз не сомневался, что именно эти качества.
        - Вчера вечером мы провели совещание, - продолжил импровизированный доклад Холь. - «Легавый» и «Повелитель» отступят на четыре лиги к югу, а мы отведём «Исследователя» на две лиги к северу. - Инженер махнул рукой, указывая приблизительное направление. - Но всё равно останемся в поле зрения.
        - Ты планируешь быть на рундере?
        Вопрос прозвучал очень странно, поскольку ответ был очевиден: «Да! Где же ещё?» И эта странность призвала Холя к осторожности.
        - Да, я планирую быть на «Исследователе», - кивнул он, глядя Агафрене в глаза. - Эксперимент не только интересен мне, как его инициатору и ученому, - он важен сам по себе. Если всё пройдет успешно, мы перевернём историю Герметикона, наше открытие потрясёт мир, и поэтому я обязан…
        - Чтобы войти в учебники истории, не обязательно рисковать лично, - сухо заметила женщина.
        - Не понимаю? - растерялся Холь.
        - Что изменится, если кто-то другой нажмёт на рубильник?
        - Ну, принципиально…
        - Вот и хорошо, - негромко, но безапелляционно отрезала Агафрена, крепко сжимая книгу. - Я прошу тебя не принимать участия в эксперименте.
        - Что?
        - Мы с Вениамином будем наблюдать за ходом эксперимента отсюда, с башни. Я хочу, чтобы ты составил нам компанию.
        - Почему?
        - Я так хочу.
        И растерянный Алоиз понял, что спорить бесполезно.

* * *
        - Удивлён, что вы не пробовали это вино, Саймон. Вы - настоящий ценитель красного… а вы, насколько я могу судить, именно настоящий, так вот, вы обязаны, просто обязаны были давным-давно насладиться букетом знаменитого Верпичайского Чёрного Старого.
        - Я много слышал о нём, - вежливо отозвался Фил, - но не имел удовольствия пробовать. Менсала - не лучший мир для ценителя красного.
        - Да, я понимаю, - протянул Руди.
        - Местные вина производятся в небольших количествах, и их качество оставляет желать лучшего. А импортные к нам привозят нечасто. На Менсале предпочитают гнать крепкую бедовку: она проще в производстве и сильнее действует на организм.
        - Бедовка глушит сознание.
        - За это менсалийцы её и ценят.
        - В таком случае я с особенным удовольствием открываю эту бутылку, Саймон, - рассмеялся Йорчик. - Обожаю наблюдать за тем, как неофиты приобщаются к Чёрному Старому и навсегда становятся его почитателями.
        - Звучит интригующе.
        - Главное не то, как звучат мои слова, - с наигранной скромностью уточнил Руди, ввинчивая в пробку штопор. - Главное, каково оно на вкус.
        - После такого представления Старое Чёрное…
        - Чёрное Старое, - поправил одноглазого галанит, не прерывая церемонию открытия. - Старое Чёрное производят из храмдайской лозы, и оно не обладает даже десятой долей благородства верпичайского вина. Прошу.
        - Благодарю. - Фил принял бокал и сделал маленький глоток. - Великолепно!
        - Умоляю, не спешите с оценкой, - почти шёпотом попросил Йорчик. - Насладитесь букетом. Почувствуйте послевкусие.
        Контрразведчик послушно умолк.
        В действительности положение Фила позволяло ему употреблять исключительно импортные вина, однако галанитские полковник недолюбливал, отдавая предпочтение кардонийским и эрсийским. На вкус одноглазого, красное с Галаны не обладало должной терпкостью и было слишком водянистым, как злословили адигенские остряки: «Галаниты предпочитают пить настоящую кровь, поэтому они умеют лить красное, но не делать его». При этом среди галанитского белого попадались весьма достойные сорта.
        Чёрное Старое не оказалось исключением, не показав ничего достойного внимания истинного ценителя, а потому восторг пришлось изобразить.
        - Превосходно, - одобрил Фил. Он понимал, что Йорчик с удовольствием продолжит восхвалять любимый напиток, и поспешил перевести разговор на другую тему: - Я до сих пор не выразил восхищение вашей яхтой, Руди. Примите поздравления: она прекрасна.
        - Благодарю, - с достоинством кивнул галанит, враз позабыв о Чёрном Старом. - Поверьте на слово, Саймон, «Роза Халисии» - одна из лучших яхт Галаны, а значит - всей Вселенной.
        Поскольку на этот раз сложившееся мнение у Фила отсутствовало, он ответил искренне:
        - Верю. - Но про себя отметил, что богатые адигены не первое столетие увлекаются строительством межзвёздных яхт, а потому высказывание Йорчика прозвучало несколько самонадеянно.
        - Разрабатывая конструкцию… а я принимал участие в создании моей красавицы… я сумел совместить изящество и функциональность. «Роза» достаточно быстра, обладает неплохой грузоподъёмностью, но при этом её силуэт вызывает восхищение.
        Йорчик сделал большой глоток вина, и лишь это действо позволило Саймону его перебить:
        - Но для Менсалы «Роза» категорически не подходит, - притворно вздохнул одноглазый. - Она ведь невооружена?
        - Нет, - скромно подтвердил учёный. - Я не испытывал и не испытываю необходимости в вооружении яхты. «Роза» предназначена для путешествий по цивилизованным планетам.
        - А там, где опасно, вас сопровождают.
        - Совершенно верно.
        И собеседники повернули головы к главному иллюминатору кают-компании, из которого открывался превосходный вид на идущий параллельным курсом «Пророк Бочик» - один из самых мощных доминаторов губернатора Лекрийского, в присутствии которого элегантная «Роза» чувствовала себя в полнейшей безопасности. Так же, как два её пассажира, наслаждающиеся всеми прелестями комфортного путешествия: превосходные, отделанные красным деревом каюты, изысканная кухня - мастерство личного повара Йорчика полностью соответствовало комплиментам, на которые Руди не скупился, - и вышколенная прислуга. Кричащая роскошь Фила не удивляла и не поражала: многие менсалийские бонзы руководствовались девизом «Живём один раз!» и не жалели денег на излишества, однако шеф лекрийской контрразведки к таковым не относился, балуя себя лишь дорогими винами. Фил улыбался, одобрял, «оценивал», но в действительности оставался спокоен, равнодушно воспринимая чужую тягу к роскоши.
        И от Йорчика, к некоторому удивлению одноглазого, это не укрылось.
        - Вы презираете роскошь, не так ли? - легко осведомился галанит, усаживаясь в глубокое кожаное кресло.
        Саймон оценил вопрос, то, как он был задан, и ответил честно:
        - Так становятся слабыми. - И опустился на диван.
        - Разве сила в том, чтобы наблюдать за режущими друг друга гладиаторами? - Обстоятельства первой встречи произвели на Йорчика глубокое впечатление.
        - В том числе. - Фил с трудом сдержал улыбку, припомнив, какими скачками мчался к туалету едва сдерживающий рвоту Руди. - Кровь делает жёстким.
        - А жестокость есть сила? - плавно перебил собеседника Йорчик.
        Здесь, в сибаритской кают-компании, стены которой обтягивал дорогущий шёлк, мебель пахла кожей и поблескивала позолотой, изысканное вино подавали в хрустале, а пищу - на серебре, Руди чувствовал себя гораздо свободнее, чем в прокуренном зале клуба «Небо», и мысли его текли с плавной затейливостью.
        И Саймон, который едва ли не лучше всех знал, как способны рыдать и молить о пощаде безжалостные палачи, подумав, решил пока не спорить:
        - Не всегда.
        - Сила в том, чтобы отдавать приказы, - продолжил Руди. - А когда отдаёшь приказы, можно позволить себе немного роскоши.
        Йорчик не был оригинален, подобные рассуждения Фил довольно часто слышал на Галане и от приезжавших в Лекровотск галанитов. Договорившись считать друг друга безусловными интеллектуалами, они с презрением относились к «низшим» и всеми силами доказывали себе и окружающим право на власть.
        - Что же касается крови, то для того, чтобы отдать приказ сжечь город, необязательно ею умываться. Достаточно раз в неделю видеть её в стейке.
        - Я понял, что вы имеете в виду, Руди.
        - Но вы не согласны, Саймон, - снова проявил проницательность учёный.
        - На Менсале приказы отдают те, кого не тошнит от вида крови, кому приходилось ею умываться и ею умывать.
        - Знаменитое право сильного… - протянул Йорчик.
        - Не вижу в нём ничего плохого.
        - Кроме того, что вам приходится покупать оружие и консультироваться у случайно оказавшихся на планете учёных, - тонко улыбнулся галанит. - С тактической точки зрения право сильного действует великолепно. Со стратегической - оно ведёт в никуда, поскольку насилие порождает только насилие.
        - Насилие порождает победу.
        - И где она? - поднял брови Руди.
        Одноглазый сжал кулак, но сдержался, справился с гневом и, криво улыбнувшись, поинтересовался:
        - Мальчик из роскошного кабинета лучший правитель, чем воин?
        - Не всегда, - вернул «должок» Йорчик. - Но я поставил бы на мальчика, поскольку для него насилие - лишь один из компонентов сложной схемы, имя которой - искусство управления.
        - Я понял, что вы имеете в виду, - медленно, растягивая гласные, повторил Фил. Ему стало ясно, почему Клячик терпеть не мог Йорчика, и мысленно простил торговцу выходку со встречей в «Небе», потому что, будь на то воля Саймона, он окунул бы учёного в ещё большее дерьмо. - Но, сосредоточившись на праве сильного, вы совершенно позабыли о таком понятии, как естественный отбор. Хороший воин, но плохой администратор, не сможет эффективно управлять провинцией, провалит экономику, и его банально сожрут соседи. Или кто-то из своих организует переворот и сядет в кресло.
        - То есть нынешняя власть - результат естественного отбора?
        - В основном, - твёрдо произнес одноглазый. - Более того - власть развивается.
        - Неужели?
        - Вы считаете губернаторов беспощадными царьками и в целом, конечно же, правы. Но они поддерживают хоть какой-то порядок, не позволяя вольнице окончательно вырваться наружу. Губернаторы требуют верности, но дают законы. Диктуют волю, но соблюдают правила игры. Губернаторы заинтересованы в мире гораздо больше остальных менсалийцев, потому что они больше всех имеют.
        - У них есть деньги, чтобы сбежать с планеты в любой момент.
        - Все сбежавшие либо мертвы, потеряв все сбережения, либо пока прячутся. - Саймон жёстко усмехнулся: - Менсалийцев не любят, и губернаторы об этом знают.
        - Но всё равно бегут.
        - Надежда умирает последней. - Фил помолчал, возможно, припоминая какой-нибудь случай, после чего продолжил: - Тем не менее только благодаря губернаторам на планете есть электричество, железные дороги и даже газеты, и мы хоть как-то отползаем от того хаоса, что творился ещё пять лет назад. Да, за эти пять лет случилось несколько конфликтов, но не таких кровавых, как раньше.
        - А когда, по-вашему, на Менсале прекратится война? - осторожно осведомился Йорчик.
        - Никогда, Руди, успокойтесь: вашим доходам ничего не угрожает, - с едва читающейся резкостью ответил контрразведчик.
        - Почему никогда? - Учёный несколько опешил и от уверенного ответа, и от откровенного замечания.
        - Потому что главный источник валериция не имеет права на собственное мнение, - с неожиданной горечью объяснил Фил. - Компания не уйдёт, потому что валериций - это огромная прибыль. Герметикон, в интересах которого действуют адигены, не уйдёт, потому что, заполучив Менсалу, Компания резко ограничит поставки или поднимет цены. И наша кровь оплачивает статус-кво, дозволяет мальчикам из роскошных кабинетов почувствовать себя солидными дядями.
        - Все-таки вы презираете роскошь, Саймон.
        - Я не аскет, Руди, я беру только то, что мне нужно.
        - Возьмите больше, - предложил галанит. - Попробуйте, каково это на вкус.
        Фил улыбнулся, но ответить не успел: раздался осторожный стук, а через мгновение, не дожидаясь приглашения - на это обстоятельство одноглазый контрразведчик обратил особое внимание, - дверь приоткрылась, и в кают-компанию заглянул радист:
        - Господин Фил, срочное сообщение с «Корчевателя»: капитан просит выйти на связь.
        Поскольку цеппели продолжали идти прежним курсом и с прежней скоростью, доклад вызвал закономерное удивление.
        - Что случилось? - Причём задал вопрос не Саймон, а Йорчик.
        - Не знаю, - развёл руками радист. - Капитан «Корчевателя» не счёл нужным…
        - Он поступил правильно, - отрезал одноглазый, упруго поднимаясь на ноги. - Где радиорубка?
        - На мостике.
        «Розу Халисии» строили на Галане, а тамошние конструкторы традиционно объединяли в едином пространстве командный пункт, радиорубку и астрологический кабинет, оставляя все важнейшие службы под постоянным контролем капитана.
        - Идём.
        - Надеюсь, нам не угрожает воздушный бой? - криво осведомился шагающий следом учёный. Он не хотел показаться трусом, как-то само получалось.
        - Не беспокойтесь, Руди, - не оборачиваясь, ответил Фил. - Любое насилие - всего лишь часть искусства управления.
        - Саймон!
        - В случае нападения цеппелям пришлось бы приступить к маневрам без нашего разрешения.
        - А-а…
        И доклад капитана «Корчевателя» полностью подтвердил предположение контрразведчика:
        - Господин полковник, с земли просят помощи.
        - Кто? - отрывисто бросил одноглазый, заложив пальцы за портупею. - И вообще, мы где? Уже в Лекрии?
        - Ещё в Прулии, господин полковник. Мы пересечём границу через час.
        - Кто просит?
        - Прульский посёлок подвергся нападению «свободной сотни». Там небольшой гарнизон - полурота стрелков, - держит оборону в центре…
        - Я понял, - оборвал капитана Фил. И замолчал, обдумывая услышанное.
        Менсалийская полурота включает в себя от пятидесяти до семидесяти бойцов, а учитывая, что численность средней «свободной сотни» зашкаливала за пару сотен штыков, соотношение получалось не в пользу прульцев. Подмога - если они ухитрились её вызвать - обязательно опоздает, и появившиеся на горизонте цеппели стали для военных единственным шансом на спасение.
        Стали чудом.
        Точнее, могли стать.
        - Поселок на северо-западе, - громко произнёс капитан «Розы». Саймон и Руди взяли предложенные бинокли и подошли к окну по левому борту.
        - Уже горит, - равнодушно прокомментировал Фил. - Ребята дело знают.
        Йорчик судорожно сглотнул. И тут же вздрогнул, разглядев лежащую посреди улицы женщину. Или показалось? На лбу выступила испарина. Да, пожалуй, показалось, посёлок ведь далеко, и разглядеть отдельных людей нет никакой возможности. Никакой возможности! Руди отнял от глаз бинокль и протёр глаза. Разметавшиеся чёрные волосы, испачканная кровью блузка, цветастая юбка задралась так, что видны белые ноги… Показалось…
        - Триста штыков, не меньше, - с прежней невозмутимостью продолжил Саймон. - Четыре бронеавтомобиля, четыре грузовика, пулемёты… Неплохо… Окажись в посёлке хотя бы рота стрелков, был бы шанс, а так их вырежут… Если мы не поможем… Или не навредим…
        - Поясните, пожалуйста, - попросил Руди, который мало чего понял из отрывистых замечаний одноглазого.
        - Перед вашими глазами разворачивается классическое нападение свободян, - охотно ответил контрразведчик, продолжая разглядывать горящий поселок. - Основная группа, примерно двести штыков и все бронеавтомобили, блокировала гарнизон, а остальные занялись грабежом, ради которого всё и затеяно. Сотня плохо вооружена, зато достаточно мобильна, чтобы уходить от преследования. Нагадив, они перейдут границу и скроются в Лекрии.
        - Это ваша сотня? - удивился учёный.
        Но, как выяснилось, поторопился с выводами:
        - Через неделю марша они ограбят какой-нибудь поселок на нашей территории и уйдут в Трибердию, - объяснил одноглазый. - Свободяне ничьи, их берут в аренду, но не покупают.
        - Вы им поможете? - после короткой паузы осведомился Йорчик.
        И услышал бесстрастное:
        - Кому из них?
        - Соседям.
        - Соседи - это враги, - хмыкнул Фил. - На Менсале нет соседей-друзей, рано или поздно союзник вонзит тебе нож в спину.
        - Вы воюете с Прулией? - продолжил галанит.
        - Нет.
        - В смысле, пока нет?
        А вот это замечание одноглазому понравилось. Он опустил бинокль, несколько мгновений с усмешкой разглядывал помрачневшего Йорчика, после чего заметил:
        - Вы начинаете понимать наши реалии, Руди.
        - Я быстро учусь.
        - Это единственное, чему здесь можно научиться: подлости, лжи и жестокости, - вдруг высказался контрразведчик. - Ничему более, потому что менсалийцы - тупые выродки. Вот уже тридцать лет они воюют неизвестно за что и не собираются останавливаться. Им так понравилось убивать, что многим не хватает дерьма и крови здесь, на родине, и они нанимаются в головорезы по всему Герметикону, да ещё гордятся тем, что их, придурков, считают великими воинами.
        Капитан как раз отошёл к рулевому, галанит и лекриец остались одни, и никто, кроме Руди, не слышал неожиданного признания Саймона. А может, оно и прозвучало потому, что их никто не мог слышать.
        - А особенно я ненавижу западуров. В Прулии почти все западуры, в центре континента местных вырезали под корень, так что посёлок под нами - западурский. И именно с тупых западуров всё началось: «Нам не досталось валериция! Давайте отнимем его у беляшей!» Они начали войну, в которой нет возможности победить, разожгли пожар, который будет гореть до тех пор, пока на Менсале есть валериций, и потому достойны смерти. Тупые скоты!
        - Вы - беляш? - Ошарашенный Руди не знал, что ещё спросить.
        - Я не знаю, кто я, - отрезал Фил. - Но беляшей я тоже терпеть не могу - рыхлые подонки, не сумевшие защитить свои земли и семьи. Их уже резали, как свиней, дом за домом, деревня за деревней, а они продолжали искать защиты и говорили о законе. Их резали, а они говорили. Они могли задавить западуров числом, но взялись за оружие лишь для того, чтобы устроить междоусобицу. Армия развалилась на несколько частей, через неделю эти части объявили друг другу войну, западуры продолжали резать всех, кого успевали, а беляши надеялись… - Саймон рывком развернулся к капитану: - Передайте на «Бочика» мой приказ помочь как следует. Дословно: помочь как следует!
        - Есть! - Радист всё слышал и бросился к аппаратуре, опасаясь стать объектом ярости страшного пассажира.
        - Что значит «как следует»? - негромко поинтересовался Йорчик. Он всё ещё пребывал под впечатлением от неожиданного монолога Фила, но сумел расслышать, что одноглазый выделил эти слова особо. И интонация учёному не понравилась. - Почему вы сказали, что мы можем навредить?
        - Сейчас увидите, Руди, сейчас увидите.
        «Роза Халисии» взяла правее и сбросила скорость, оставаясь на безопасном расстоянии от места боя, а «Пророк Бочик», напротив, чуть прибавил и двинулся прямо на посёлок. Он нёс на борту четыре 120-мм орудия, и вооружённый биноклем Йорчик прекрасно видел открывающиеся порты - крейсер готовился к бомбардировке.
        И Руди вдруг понял, что впереди его ожидает не самое красивое зрелище.
        - Вы ведь хотели, чтобы я помог гарнизону, не так ли? - с деланым интересом спросил Саймон.
        - Я считал это правильным, - промямлил учёный.
        - Но при этом вы не обратили внимания, что гарнизон заперт в казарме, расположенной в центре поселка.
        - Проклятье…
        - Вы не обратили внимания, - ровно продолжил одноглазый. - А командиру гарнизона плевать, потому что ему нужна огневая поддержка. А доминатор, он доминатор, а не белошвейка, у него топор, а не скальпель.
        - Вы говорите так, словно идёте на помощь только ради меня…
        - Практически, - не стал отнекиваться Фил. - Я вдруг подумал, что этот эпизод станет замечательной иллюстрацией к нашему разговору. У вас есть великолепная возможность в подробностях увидеть, к чему приводят принятые в роскошных кабинетах решения.
        За бортом тяжело и гулко громыхнуло: с доминатора ударили пушки.
        - Не забудьте про бинокль.
        Смотреть не хотелось, но Йорчик понимал, что не имеет права на слабость. И повернулся лицом к посёлку.
        По которому приближающийся «Бочик» дал следующий залп из 120-мм орудий. Один из снарядов легко, играючи, подбросил бронеавтомобиль свободян, и не просто подбросил, а швырнул на ближайший дом. Вылетели стекла. Возможно, кто-то закричал. Но уже через секунду внутри автомобиля что-то здорово сдетонировало, раздался взрыв, и здание охватило пламя. Другие снаряды легли на позиции свободян: в палисаднике, в саду, прямо на улице. Грохот, воронки, разлетающаяся земля, разлетающиеся осколки, секущие стены, деревья и людей, и разлетающиеся люди, точнее - их части.
        Кровь.
        Куски мяса, гимнастёрок, оружия, кровь, земля и снова кровь.
        «Пророк Бочик» ударил в скопление свободян, безжалостно проредил их, заодно перепахав центр посёлка, и заставил броситься наутёк. Седьмой залп стал последним. Упала колокольня церкви, взорвался ещё один бронеавтомобиль, перевернулся грузовик. Теперь свободяне бежали без всякого порядка, как зайцы, и зависший над посёлком доминатор устроил им свинцовый дождь из бортовых «Шурхакенов».
        - Не думайте, что местным стало проще, - продолжил комментировать Фил. - Пулемётный огонь с такого расстояния трудно назвать прицельным, а снижаться мой капитан не станет, он не любит рисковать.
        Конечно, вряд ли деморализованные свободяне способны организовать серьёзный ответ, но капитан «Бочика» знал, что загнанный зверь может преподнести сюрприз, и добивал его с безопасного расстояния.
        - Это называется «помочь как следует»? - тихо спросил Руди, не отрывая взгляд от разнесённого поселка.
        - У тех, кто сейчас прячется в подвалах, есть шанс. - Саймон поразмыслил и добавил: - Если, конечно, дом не загорится. - Хмыкнул собственной шутке и продолжил: - А вот на чердаке сейчас лучше не оказываться: пуля «Шурхакена» гарантированно пробьёт крышу и даже следующее перекрытие.
        - Это называется «помочь как следует»?
        - Возможно, это называется перформансом, - блеснул неожиданным на Менсале словом Фил. - Вы ведь сами говорили, что насилие - это компонента искусства управления. То есть перед нами - художественный акт. Искусство в натуральном виде…
        Йорчик слышал издёвку в голосе одноглазого, но не находился с ответом: проклятый контрразведчик, которого он изначально определил в «тупые палачи», переиграл его в риторике, наглядно показав, что к образованию и «роскошному кабинету» имеет смысл прикладывать естественный отбор.
        И пока Йорчик думал, бой закончился.
        Разгромив основное ядро нападавших, «Пророк Бочик» переместился на окраину, занявшись разбегающимися грабителями, а вышедшие из казармы солдаты занялись зачисткой посёлка, безжалостно расстреливая сдающихся свободян и добивая раненых.
        Менсала во всей красе.
        - Ложитесь на прежний курс, - громко распорядился Фил. - Немедленно.
        Капитан «Розы» кивнул рулевому. А Руди промолчал. Смотрел на перечёркнутый войной посёлок и молчал. И на этот раз его не тошнило, просто было противно.
        И ещё - горько, потому что посреди широкой главной улицы действительно лежала мёртвая женщина.

* * *
        А был ли в этом смысл?
        Сада понимала, что сомнения в её положении не приветствуются, сомнения вредны, но не могла не задаваться этим вопросом. Не громко, во весь голос, а изредка, наедине с собой, запершись в спальне и глядя внутрь себя.
        А был ли в этом смысл?
        И был ли смысл в самокопании? В редких приступах рефлексии? Зачем рисковать, обдумывая незыблемое? Она ведь не просто главный медикус госпиталя, администратор и врачеватель в одном лице, она ещё и служащий Департамента, разведчик, если угодно. Человек, обладающий правом пренебрегать правом и несущий ответственность перед Компанией и даже выше - перед Галаной, перед устремлённой вперёд, сквозь звёзды и века стратегией глобального доминирования.
        Когда-то давно, когда лекции и семинары у медицинских светил перемежались со вдумчивыми дискуссиями о будущем Галаны, Саду Нульчик потряс и восхитил Путь Возвращения. Такой простой и такой сложный. Идея Пути опиралась на то, что именно Галана создала первую в истории человечества межзвёздную империю. И пусть её называли по имени династии - Инезирской, сути дела мелкий штрих не менял: Эдуард и его потомки опирались на галанитов, без которых мечты Великого так и остались бы мечтами. Галаниты возвели Эдуарда на трон, и Галане по праву принадлежало всё Ожерелье, а поскольку колонизация Бисера шла с него же, то и вся Вселенная, на том простом основании, что дети рабов принадлежат хозяевам. Путь не призывал Галану вернуться, Путь обязывал Галану вновь обрести величие, низведя остальные миры до положения покорных вассалов. Но Путь предупреждал, что победа случится не сразу, не за одно и даже не за десять поколений, и не войной… точнее, не только войной. Путь Возвращения был рассчитан на века, выверен со скрупулёзной точностью и так же исполнялся. Люди рождались, рожали детей, умирали, и их жизни
укладывались в огромную копилку больших и маленьких побед, которая рано или поздно превратит Галану в центр Вселенной.
        И от этой перспективы захватывало дух. От значимости миссии кружилась голова. Хотелось служить. Хотелось работать… Особенно хотелось после того, как Компания исполнила её детскую мечту, позволив выучиться на медикуса и предоставив практику. Чувство благодарности, молодой задор, энтузиазм - они вели Саду больше десяти лет, но потом…
        А был ли в этом смысл?
        Ей давно за тридцать, а её жизнь делится между съёмными квартирами и цеппелем, между сном и работой. Её никто не ждёт, её круг - сослуживцы, и далеко не всех из них можно назвать друзьями. Она медикус, но откажет кому угодно, если ей прикажут не помогать. Отвернётся. Сделает вид, что не заметила. Она медикус, но ей доводилось и убивать, и приказывать убить. Что сказал бы отец, услышав это признание? Что он вообще сказал бы о её жизни? О перспективах? Возможно, ей повезёт «зацепиться» за Галану, вернуться и получить серьёзную должность в центральном аппарате Департамента. Возможно, к этому времени у неё ещё останется здоровье, чтобы завести ребенка. Возможно… А возможно, её убьют во время очередной командировки. Или убьют эти самые сомнения…
        Которые не приветствовались в Департаменте.
        Об этом она мечтала?
        Таким видела своё будущее?
        Нет.
        И именно поэтому иногда, далеко не каждый день и не каждый месяц, Сада горько плакала, уткнувшись лицом в подушку. На борту «Доброты» или в квартире, но всегда одна. Так и не познавшая любви. Так и не ставшая матерью.
        - Ты меня звал?
        - Отдыхала? - вопросом на вопрос ответил Якта Фарипитечик.
        - Если бы, - непритворно вздохнула Сада. - Работала.
        У сбывшихся мечтаний и удовлетворённых амбиций есть не только глянцевые, яркие стороны, в виде власти и повышенного жалованья. Существует изнанка, и потому последние четыре часа господин главный медикус госпиталя «Доброта» провела не в блаженном «ничегонеделанье», как большинство её подчинённых, а разбираясь за письменным столом с многочисленными бухгалтерскими бумагами. А впереди её ждала ревизия склада, формирование заявки на инструмент и медикаменты, формирование общей заявки для госпиталя и цеппеля, квартальный отчёт в Фонд и прочая прилагающаяся к высокой должности бюрократия. Бумажно-административные занятия Сада ненавидела люто и охотно бросила бухгалтерию, едва посыльный озвучил просьбу капитана подняться на мостик.
        - Что случилось?
        - Посмотри на северо-запад, - предложил Якта, протягивая Нульчик бинокль. И встал рядом, когда женщина подошла к левому окну.
        - Пиратский рейд с соседней провинции?
        - Я тоже так подумал, - кивнул Фарипитетчик. - Но на самом деле на них напала «свободная сотня», которую разнёс проходящий мимо доминатор.
        Капитан связался с гарнизоном по радио и потому не представлял, а точно знал картину произошедшего.
        - Крейсер стёр с лица земли весь центр, - угрюмо заметила Нульчик.
        - Свободяне поступили бы так же, - пожал плечами капитан. - Только не взорвали бы, а сожгли.
        - Но…
        - Доминатор помог.
        Сада знала, что Фарипитетчик прав, что, перебив гарнизон, свободяне ограбили бы посёлок, изнасиловали женщин и убили всех мужчин, однако не смогла промолчать:
        - Но какой ценой?
        - Приемлемой.
        Вырванные деревья, воронки посреди улиц, проломленные крыши… Некоторые дома ещё горят, но их тушат, точнее, заканчивают тушить. Специальные команды перетаскивают трупы: местные - отдельно, свободяне - отдельно. Около казармы, на площади, прямо на земле, в пыли, сидят связанные люди. Вечером их повесят.
        Обыденность.
        Точно подобранное слово ударило обухом, и на мгновение Саду захлестнула злость. От обыденности происходящего. От того, что она практически сразу определила количество убитых и раненых, и от того, что не испытала никаких чувств, абсолютно никаких. Менсала - смерть - кровь давно стали синонимами. Обыденными синонимами.
        - Якта, прикажи искать площадку для приземления, - через силу произнесла Нульчик.
        - Мы вроде спешим? - тихо напомнил Фарипитетчик.
        - Им нужна помощь. - Сада уже справилась с собой, и больше её голос не прерывался. - Придётся задержаться.
        И продолжала смотреть на посёлок. Очень спокойная внешне и очень сосредоточенная внутри.
        Якта знал, что прямо сейчас Нульчик прикидывает, куда направить санитаров в первую очередь, где развернуть полевую операционную, а где - пункты перевязки и осмотра пострадавших. Продумывала, какие группы усилить и за счёт кого и кто будет руководить захоронениями: учитывая стоящую жару, следовало взять мероприятие под особый контроль.
        Сада прикидывала, а Фарипитетчик вновь поймал себя на мысли, что восхищается ею: жёсткий руководитель, чьи подчинённые ходили по струнке, опытный разведчик, без колебаний отдававший приказ на устранение врагов Галаны, Сада сохранила в себе настоящего медикуса, готового прийти на помощь кому угодно и когда угодно. Прийти на помощь, позабыв обо всём, даже о долге.
        Потому что в этом была она вся.
        - Подходящее поле есть к западу от деревни, - негромко произнёс Фарипитетчик. - Я посажу цеппель в трёхстах метрах от околицы.
        - Отлично. - Нульчик подошла к переговорной трубе, выждала паузу и спокойно, как будто речь шла о чём-то обыденном, произнесла: - Внимание, «Доброта», рабочая тревога! Повторяю: рабочая тревога! Личному составу подготовиться к высадке. Командирам групп немедленно явиться на мостик.
        И тем привела в действие все механизмы передвижного госпиталя.
        Три старших медикуса стремглав помчались за вводной и инструкциями. Их помощники и приписанные к группам санитары отправились на склад, а затем, переодетые и загруженные снаряжением, принялись выстраиваться в коридоре у запасного выхода - через гондолу, - поскольку воспользоваться основными «воротами» по причине отсутствия причальной мачты не представлялось возможным.
        Кстати, о мачте: посадить цеппель тоже было задачей.
        Небольшой посёлок располагал лишь примитивными посадочными «семафорами», П-образными металлическими конструкциями, оснащёнными лебёдками. Приземляться на них было не очень весело, но всё же лучше, чем на голое поле. Ну а тот факт, что обслуги у «семафоров» не наблюдалось, капитана не смущал: не в первый раз. Остановив цеппель примерно в пятидесяти метрах от поверхности, Фарипитетчик распорядился отправить вниз в «корзине грешника» пару палубных, которые присоединили тросы к мачтам и занялись лебёдками. Садиться всего на две точки было опасно, однако ветер, к счастью, гулял лишь на высоте, и капитан ухитрился в очередной раз совершить небольшое чудо.
        - Скорее! Работаем!
        Медикусы и санитары принялись торопливо выносить оборудование и сумки с медикаментами, а ещё через несколько секунд на краю поля появились подводы с местными жителями и солдатами: узнав, что на помощь пришёл передвижной госпиталь, люди отправились навстречу, торопясь как можно быстрее доставить дорогих гостей к раненым.
        - Думаю, за шесть часов управимся, - произнесла Сада, собирая волосы в пучок.
        - Как ты оцениваешь уровень угрозы?
        - Как непонятный, - поколебавшись, решила женщина. - Поэтому я запрещаю тебе покидать цеппель.
        - Хорошо.
        Он будет беречь судно, а она отправится в разрушенный посёлок. Будет промывать и перевязывать раны, раздавать лекарства и объяснять, как их принимать. Будет оперировать, вырезать пули и осколки, складывать кости в гипсовые повязки и вправлять вывихи. Будет пахать шесть часов без передышки и вернётся довольная-предовольная, как будто студентка с первой самостоятельной операции. Вернётся счастливой.
        Поспит несколько часов и снова превратится в стареющую злобную суку.

* * *
        Если бы Тогледо попросили охарактеризовать Камнегрядку одним-единственным словом, он без колебаний выбрал бы определение «пыль». Не закат, не камни, не пустыня, а именно пыль. В окрестностях форта Карузо, вокруг озера, на склонах гор и на половину лиги дальше, она особо не надоедала - появлению пыли мешала плотная трава, но там, где не было водоносных слоёв, мельчайшие частички поднимались с поверхности от любого дуновения ветра, даже слабого, и от малейшего потрясения. Проехать по Камнегрядке и не поднять облако пыли было решительно невозможно, а потому возвращение охотников Тогледо заприметил задолго до того, как кавалькада достигла ворот форта. Они с Холем как раз стояли на самом верху вернувшегося на землю «Исследователя-1», проверяя недавно смонтированный измерительный пост, и случайно обернувшийся Тогледо разглядел не только облака, но и некоторых всадников.
        И сразу доложил:
        - Губернатор вернулся.
        Полагая, что сообщение вызовет интерес. И ошибся.
        - Очень хорошо, - равнодушно протянул Алоиз, придирчиво изучая надёжность крепления массивного магнитометра. - Мне показалось, или шкала развёрнута не очень удачно относительно иллюминатора?
        Магнитометр стоял на самом краю приборной линейки, и Холь опасался, что наблюдатель не сможет снять точные показания.
        - Шкала достаточно большая, синьор инженер, - уточнил очевидное Тогледо. - Я лично проверял: её прекрасно видно с поста.
        - Хорошо…
        - Пост прекрасно оборудован, синьор инженер, он полностью готов к работе, и остаётся надеяться, что наши люди не запаникуют во время перехода.
        На вершине рундера располагалась техническая площадка, возле которой Холь и распорядился устроить нечто вроде лаборатории. Предполагалось, что наблюдения будут вестись из небольшой герметичной башенки, воздух в которую подавался специальным насосом. Две приборные линейки по пять устройств каждая находились на самой площадке, напротив больших иллюминаторов башни, к которым и были развёрнуты измерительные шкалы. Запиралась башня снаружи - на случай появления Знака, - а потому угрожать лаборантам могла лишь паника.
        - Как тебе добровольцы?
        До сих пор никто, кроме Холя, не рисковал выходить на открытые площадки во время перехода. Разумеется, присутствие в башне не имело ничего общего с работой в скафандре, но, чтобы отправиться в маленькую «бородавку» на вершине рундера, требовалась определённая смелость.
        - Выбранные лаборанты показались крепкими, - спокойно ответил Тогледо. - А премия в размере месячного жалованья укрепила их дух.
        - Деньги никогда не казались мне серьёзным стимулятором, - поморщился Алоиз.
        - Вы слишком хорошо думаете о людях, синьор инженер.
        - Я хорошо думаю о хороших людях, Тогледо, - не согласился Холь. - Тот, кто работает ради денег, мечтает не о том, чтобы сделать дело, а о том, чтобы потратить гонорар, и потому опасность может заставить его отступить. - Инженер выдержал паузу. - Повторяю: я вижу проблему не в страхе как таковом, а в принципе. Боятся все, но люди мотивированные рискуют чаще.
        - Я останусь при своём мнении, синьор инженер.
        - Знаю. - Алоиз шутливо щёлкнул по корпусу башни. - Измерительный пост подготовлен великолепно. Поздравляю.
        - Благодарю. - Тогледо позволил себе лёгкую улыбку.
        - В тебе я не сомневался.
        Дело, за которым они поднялись на рундер, закончилось, мужчины повернулись к люку, но, не сговариваясь, замерли, разглядывая добравшихся до двора форта охотников. Солдаты и слуги занимались лошадьми и тащили к кухне туши, а основная группа мужчин собралась в кружок: прибывшие рассказывали остававшимся в Карузо офицерам первые подробности выезда, для полноты картины пару раз пальнули в воздух. Другими словами, в Восточном блоке форта царило оживление.
        - На ужин будет дичь, - пробурчал Холь.
        Оспаривать заявление Тогледо не стал. Кивнул, показывая, что согласен, после чего очень осторожно осведомился:
        - Вам не показалось, что отношение синьора губернатора несколько переменилось?
        - Отношение к эксперименту? - Алоиз догадался, куда клонит помощник, но решил позволить ему отступить.
        Не вышло.
        - Отношение к вам, - уточнил Тогледо. - Я понимаю, это не мое дело, и прошу простить, но…
        - Ты намекаешь, что от наших взаимоотношений с Вениамином зависит и твоя судьба?
        - Синьор губернатор славится резкостью решений, и название форта тому свидетельство, - дипломатично ответил помощник.
        - Полагаю, в первую очередь тебя смущает название одной из башен форта, - усмехнулся Алоиз.
        Взоры мужчин переместились на неё, самую высокую, с плоской площадкой, украшенной сейчас милым белым зонтиком. Возникла короткая пауза, после которой Тогледо мягко продолжил:
        - Мне рассказали, как синьор губернатор поступил с теми тремя геологами. Я нашёл его решение негуманным.
        - Не волнуйся, - качнул головой Холь. - Веня заинтересован в результате, так что нам ничего не грозит.
        - Синьор губернатор был заинтересован отыскать в Камнегрядке валериций, - напомнил Тогледо.
        - Валериций не нашли, а я настроен добиться успеха.
        На взгляд Алоиза, разговор подошёл к логическому концу, однако помощник не унимался:
        - Но всё же отношение к вам со стороны синьора губернатора несколько изменилось, - продолжал гнуть своё Тогледо.
        И Холь с трудом подавил желание осадить его грубым окриком.
        - Наблюдательность - лишь одно из твоих многочисленных достоинств.
        - Спасибо, синьор инженер.
        - Но не следует злоупотреблять моим терпением.
        Однако был слишком серьёзен, и Тогледо осмелился не заметить прямого указания оставить разговор.
        - Что будет, если эксперименты провалятся?
        - Веня не отступит, поскольку слишком много поставлено на карту, - сдался Алоиз. И тут же, не дожидаясь вопроса, развил тему: - Наш эксперимент откроет перед ним Герметикон, поэтому Веня будет до последнего меня поддерживать.
        - Но…
        Однако слабая попытка получить дополнительные объяснения не удалась.
        - Как думаешь, у Жариона хватит ума вовремя запустить машину? - неожиданно спросил Холь. И голос повысил, показывая, что предыдущая тема окончательно закрыта.
        - У Жариона? - До помощника не сразу дошёл смысл вопроса. - Вы не хотите руководить экспериментом?
        - Нет.
        И короткий ответ перевернул мир.
        Тогледо не мог представить, что когда-нибудь услышит подобное от фанатичного учёного, от человека, который посвятил исследованиям всю свою жизнь. Как можно не руководить экспериментом, который способен перевернуть историю? Как можно отказаться от такой чести? В чём может заключаться причина?
        И на ум приходило только одно объяснение:
        - Вы сомневаетесь в расчетах?
        - На «Исследователе-1» предусмотрен огромный запас прочности, но… - Алоиз неуверенно потёр руки. - Тебе знакомо понятие «интуиция»?
        - Разумеется.
        - У синьоры Мритской она развита необычайно сильно, в чём я имел возможность убедиться лично. В настоящий момент синьора считает, что мне не следует лично руководить экспериментом, и я… послушаюсь.
        Согласиться с дурацким предсказанием? Отказаться от величайшего достижения, поддавшись глупым сказкам? Тогледо искренне восхищался Холем, однако сейчас внезапно почувствовал что-то вроде презрения… которое, разумеется, спрятал глубоко внутри.
        - Синьор инженер, если вы доверите эту честь мне…
        Человек, который будет лично руководить экспериментом, войдёт в историю наряду с теоретиком. В академической среде обязательно запомнят смельчака, имя Тогледо услышат, и у него появится возможность…
        - Я слишком высоко тебя ценю, чтобы позволить заменить меня, - разбил мечты помощника Алоиз. - Если я не рискую сам, я не рискую и тобой. Это не обсуждается.
        - Не знал, что вы суеверны, синьор инженер. - Несчастный Тогледо не смог уследить за лицом, на котором отразилось горькое разочарование. - Извините.
        - Это не суеверие, это вера. - Холь дружески потрепал помощника по плечу. - Однажды Агафрена попросила Артемиду не сопровождать меня. Даже не попросила: Агафрена потребовала, а поняв, что ей не верят, устроила истерику…
        Тогледо опустил глаза: он знал, что услышит дальше.
        - Из той поездки я вернулся один, - глухо закончил инженер. - И теперь знаю, что Агафрена тонко чувствует тех, кого любит.
        И, сам того не заметив, проговорился. Объяснил Тогледо причину изменившегося отношения Вениамина.

* * *
        «Узнав, кем в действительности является Эзра… в смысле, кем он был до возвращения на Менсалу, я, разумеется, изумился, чтоб меня в алкагест окунуло. Нет, сначала я ни разу не поверил, решил, что перепачканный и переломанный Бааламестре издевается над несчастным и таким же переломанным алхимиком, волею судьбы заброшенным на никчемную и злую планету, но недоверие быстро исчезло, буквально через секунду. Каронимо, очевидно, не лгал, и мне оставалось лишь принять тот факт, что крупным кладбищем металлолома - трибердийской Паровой Помойкой - заправляет полноценное научное светило, академик, профессор и многократный почётный член, чтоб его в алкагест окунуло и прополоскало.
        И я стал к старику присматриваться. Ну, не следить, конечно, а присматриваться, относиться внимательно…
        А как бы вы поступили на моём месте?
        Заслуженный… Да что там заслуженный - прославленный! - учёный, имеющий собственную кафедру и готовящийся основать собственную школу, бросает всё и возвращается на охваченную гражданской войной родину, чтобы учить грамоте ребятишек, основать курсы для начинающих механиков и владеть огромной свалкой военного металлолома. Сюжет, достойный эпической драмы.
        Вы так не считаете? Ну, значит, на вашем пути попадалось немало знаменитостей, отказавшихся от достигнутого ради…
        А вот ради чего Эзра плюнул на свою прекрасную жизнь и ещё более прекрасную карьеру, я и хотел выяснить. И Каронимо хотел. И Павел. И множество других людей по всему Герметикону ломали головы над вопросами: Зачем он отказался? Что получил взамен?
        Маленькую школу на краю Помойки, в которую свозили талантливых ребятишек со всей Трибердии и где учили не только чтению и счёту, но алгебре и физике, заставляли читать серьёзную литературу и рассказывали историю Герметикона. Он получил школу, выпускники которой, случалось, уезжали в лучшие университеты Кардонии, Луегары и даже Ожерелья - рекомендация магистра Кедовича гарантировала им получение стипендий. Сам Эзра вёл занятия только со старшими учениками, однако общался со всеми и был им не только директором, но много чего повидавшим дедом. Любимым дедом. Я видел, как дети смотрели на старика, и знаю, о чём говорю, чтоб меня в алкагест окунуло.
        И ещё я видел, что в его отношении к детям не было ни грана фальши. Эзре нравилось их учить, нравилось давать шанс.
        С таким же восторгом старик работал в мастерских, искренне радуясь каждой победе своих подопечных, тщательно обсуждая каждое их предложение, приучая не только трудиться, но думать, мечтать, стремиться к новому. На Помойке не только ремонтировали технику, но изобретали новые устройства, фантазировали. И пусть в основном потуги учеников Кедо могли вызвать в серьёзной учёной среде лишь ухмылку - пусть! - на Менсале сам факт существования конструкторского бюро казался чудом.
        А создал это чудо Эзра.
        Но для чего?
        Мы довольно много общались… Впрочем, кому я лгу? «Мы» в данном случае звучит весьма самонадеянно. Кедо наведывался к нам по вечерам, иногда только выкурить трубку в компании, иногда распить бутылку вина, и в этом случае посиделки затягивались далеко за полночь, но тянуло старика к Павлу, к равному. Именно они говорили, а мы с Каронимо слушали и помалкивали, изредка позволяя себе вставлять замечания.
        И именно во время одной из таких затянувшихся встреч Гатову удалось сподвигнуть Эзру на откровенность.
        Ночь выдалась тёплой, мы сидели под открытым небом, у небольшого костра, который развели в специально вырытой ямке, и разговор, по обыкновению, шёл обо всём на свете. Сначала спорили о перспективах недавно открытых «пронзающих лучей», как выяснилось, Кедо заказывал контрабандистам научные журналы, а потому был в курсе всех последних открытий, затем обсудили совместный публичный доклад Астрологического флота и Верзийского Географического общества об открытии новой планеты в Северном Бисере, вяло сравнили известных исследователей, причём Эзра оказался большим почитателем Помпилио дер Даген Тура и уверенно заявил, что «лингиец ещё вернётся в Большие Приключения и укажет нынешним «героям» их настоящее место!»
        До сих пор благодарен Павлу за то, что он утаил правду обо мне и не доложил Кедо, что я имею честь состоять корабельным алхимиком «Пытливого амуша». Терпеть не могу восхищения и пошлых расспросов…
        Но я отвлёкся.
        Итак, Эзра упомянул Помпилио, Каронимо ляпнул, что видел Помпилио на Кардонии, название планеты прозвучало, и Кедо прямо спросил Гатова:
        «Почему ты стал работать на Дагомаро?»
        Старик тоже был любопытен.
        «Я был ему должен несколько лет жизни», - честно ответил Павел.
        «За то, что он для тебя сделал?»
        «Он сделал для меня больше всех на свете. Благодаря ему я тот, кто я есть».
        И попал в расставленную Кедо ловушку:
        «То есть ради самой Кардонии ты не вернулся бы?»
        Я знаю точно: задай такой вопрос кто угодно ещё - быть драке. Гатов только с виду мелкий и щуплый, бьётся он, как цепарь, чтоб его в алкагест окунуло, и характер взрывной, спуску не даёт, но… но старику он ответил словами. Спокойно и немного печально:
        «Когда я прилетел, о войне ещё не было речи».
        «Но?» - поднял брови Эзра. Он действительно был очень умён.
        «Иногда мне кажется, что война началась в том числе из-за меня, - глухо признал Павел. - Обстановка на планете накалялась, но наверняка можно было отыскать мирный выход, наверняка… К сожалению, мои изобретения подарили Дагомаро иллюзию могущества».
        Деликатный Кедо не стал уточнять, о каких именно изобретениях идёт речь, промолчал, и это позволило Гатову задать встречный вопрос:
        «Почему вернулся ты?»
        И после своего откровения получил правдивый ответ:
        «Потому что я, так же как ты, счёл себя должником. Но не кому-то конкретному… - Эзра помолчал, с грустной улыбкой глядя на языки пламени. - Я ведь старый, я помню, какой была Менсала до войны, до этого поколения, которое знает только кровь и смерть. Я помню весёлые праздники, помню набитые учениками школы и большие университеты, помню наши прекрасные города. Помню тишину полей… Тогда ею наслаждались, а не прислушивались, ожидая нападения… Помню наш мягкий выговор… На Менсале особое произношение универсала: очень мягкое, плавное, такого нет больше нигде… Да и здесь уже почти не встречается. - Ещё одна пауза, и я, клянусь самим Гермесом Триждывеличайшим, я почувствовал, что воздух после слов старика стал горчить. - Наверное, потому, что на войне мягкость мешает. Мягкость во всём».
        В молодости каждый из нас верит, что он - и только он! - сможет изменить мир, в зрелости становится ясно, что не получится, и наступает разочарование, сменяющееся старческим безразличием.
        Эзра же сумел сохранить огонь, несмотря на возраст.
        Он любил этот хнявый мир, представляете? Любил, несмотря на зло, которое этот мир опутало. Он оплакивал его и…
        «Ты хочешь вернуть прошлое?» - тихо спросил Гатов.
        «Я хочу построить будущее, - ответил Кедо. - И хочу научить людей ценить и беречь то, чего они достигли…»
        ИЗ ДНЕВНИКА ОЛИВЕРА А. МЕРСЫ ALH.D.

* * *
        - Неплохая у тебя организация, - выдал сдержанную оценку Удав.
        - Чувствуется, что у сотни есть командир, - поддакнул Закорючка.
        - Толковый командир.
        - Точно.
        Авабр прищурился, пытаясь понять, насколько искренни его случайные компаньоны и не таится ли в их словах насмешка, но бандиты уловили охватившие сотника сомнения и поспешили с объяснениями:
        - Мы серьёзно, Авабр, - твёрдо произнёс Удав.
        - Обычно свободяне напоминают селян с огнестрелом, - с презрением добавил Закорючка. - Мы ведь оружием торгуем и много кого видели.
        - В некоторых сотнях даже винтовки не принято чистить, я уж молчу о дисциплине.
        - Сотни такие, какими их делает командир.
        - Я служил в лекрийской армии, - помолчав, сообщил сотник. - Правда, недолго - два года, но кое-какие правила запомнил на всю жизнь.
        Обучением рекрутов у старого Рубена занимались военные советники с Галаны, они же сидели в штабах и постоянно инспектировали части, так что можно было с уверенностью заявлять, что Авабр два года пробовал на вкус качественную копию одной из лучших армий Герметикона.
        - Я знаю, как нужно устраивать жизнь военной части.
        - Заметно.
        Сотня и в самом деле показалась уголовникам. Во-первых, хорошо, а главное - однотипно вооружена: у всех бойцов неплохие галанитские карабины «Цвиммер», может, и не очень дальнобойные, зато весьма удобные на средних дистанциях. Во-вторых, составлена из вымуштрованных людей: оказавшись в компании свободян, Удав и Закорючка не почувствовали характерных для полубандитских формирований расслабленности и расхлябанности. Бойцы говорили мало, только по делу, и не имели привычки обсуждать полученные приказы. В-третьих, оснащение. В условленное место Авабр и его люди прибыли на колёсном, кустарно бронированном паротяге, ощетинившемся стволами пяти «Шурхакенов». У кадровых панцирников данное приспособление могло вызвать приступ весёлого смеха, однако, помимо огромных размеров, машина обладала высокой надёжностью и мощью, могла с лёгкостью раздавить автомобиль, не заметив, снести с дороги грузовик, а потому, по менсалийским меркам, сотню следовало признать прекрасно оснащённой. К тому же паротягом транспортное вооружение свободян не ограничивалось, и по всему выходило, что с союзником Удав и Закорючка не
просчитались. А уж когда Авабр достал карту и принялся скупо и точно излагать свой план, стало окончательно понятно, что, рассказывая о военном прошлом, сотник если и рисовался, то имея на то все основания: Авабр многому научился в лекрийской армии.
        - К Паровой Помойке ведут три дороги: с северо-запада, из Триберди, с северо-востока, от Агульци, и южная, ведущая в Мритию. - Вопреки ожиданиям бандитов, сотник водил по карте не указательным пальцем, а тупым концом карандаша, что окончательно делало его похожим на настоящего офицера. - Мы перекроем все.
        - Только дороги? - уточнил Удав.
        - Почему спрашиваешь?
        - Вдруг они пойдут лесом? - высказал предположение уголовник. - Какими-нибудь тайными тропами?
        - А зачем? - удивился Авабр. - Никто ведь не знает о засаде. Вы явитесь в Помойку, спугнёте их, дадите понять, что обязательно вернётесь, после чего Эзра, если он Круглому и вообще всей троице и впрямь хороший друг, посадит их на что-нибудь быстрое и отправит куда подальше.
        В «полевых условиях» сотник преобразился: невысокий рост, хлипкое сложение перестали читаться, спрятались. И точно так же исчезли агрессивная скандальность и привычка раздражаться на всё подряд. Сейчас рядом с бандитами стоял опытный военный, умеющий разрабатывать планы, отдавать приказы и добиваться их выполнения.
        - Круглый и его дружки будут торопиться и поэтому поедут по дороге.
        - А вдруг им дадут аэроплан? - вставил своё слово Закорючка. - У Эзры есть аэропланы?
        - Нет.
        - Уверен?
        - Я не уверен, я знаю.
        - Хорошо.
        Сомнение, отчетливо читавшееся в голосе Закорючки, заставило Авабра бросить на уголовника быстрый и не очень добрый взгляд, однако затевать в преддверии операции склоку сотник счёл неразумным. Помолчал, после чего продолжил:
        - Так вот, я исходил из того, что троица покинет Помойку наземным транспортом, на автомобиле или мотоциклетах. Вопрос в том, куда они поедут?
        - Какая разница? Нужно перекрыть все дороги.
        Торопливое заявление Удава вызвало у Авабра усмешку, в которой промелькнуло нечто, похожее на сожаление. Чернявый коротышка уважал шпеевских бандитов, признавал в них авторитетных людей, но себя уважал больше, видел, в чём превосходит штатских, и не считал нужным скрывать это превосходство.
        - Разумеется, мы перекроем все дороги, - произнёс он так, словно объяснял пятилетнему малышу подробности написания первой буквы алфавита. - Но в моём распоряжении не так много мотоциклетов, всего один быстрый автомобиль и один грузовик. Если Круглому и его дружкам удастся прорваться, нам придётся преследовать…
        - Сделай так, чтобы не прорвались, - тут же предложил мудрый Закорючка. - Перекрой дороги напрочь.
        - И через двадцать минут о нашем появлении станет известно Эзре.
        Бандит порозовел. Посланцы Клячика с самого начала определили для себя, что они в разы умнее провинциального сотника, и им жутко не нравилась та лёгкость, с которой Авабр возил их мордами по столу.
        - Южное направление - самое очевидное для бегства, - продолжил сотник, сполна насладившись выражением бандитских рож. - Оно ведёт к границе с Мритией, где можно сесть на поезд или продолжить движение к Шпееву по неплохой дороге. К тому же на юг от Помойки лежат поля, и если Эзра выдаст Круглому грузовик, то они могут съехать в них и так избежать встречи с нашим кордоном.
        - Опасное направление, - подытожил Удав, решив почаще соглашаться со свободянином.
        - Поэтому здесь я поставлю грузовик и два мотоциклета.
        - Всего?
        - Достаточно.
        - Ты только что сказал, что южное направление - самое очевидное, - прищурился Закорючка.
        - Именно поэтому беглецы вряд ли им воспользуются.
        - Ещё ты говорил, что они о нас не знают.
        - Вопрос не в том, что я говорил, а в том, как будут думать они, - уже чуть резче произнёс сотник. - Если вы, ребята, покажетесь Эзре и Круглому по-настоящему опасными, то на юг они не поедут.
        - Мы покажемся опасными, - пообещал Закорючка.
        - Вот-вот. - Авабр усмехнулся, но промолчал, и карандаш вновь заскользил по карте. - Северо-западная дорога, как я сказал, ведёт в Триберди, но я не думаю, что Круглый отправится в столицу.
        - Они могут попытаться добраться до порта, сесть на цеппель и так покинуть Менсалу.
        - Вы вроде бы говорили, что ваши люди пасут контрабандистов и днем и ночью, - напомнил сотник.
        - Мы сейчас говорим не о наших людях, а о том, куда может побежать Круглый, - парировал Удав.
        - Согласен, может. Но в двух с половиной лигах от Помойки дорога проходит через мост, и одного поста будет достаточно, чтобы перерезать путь. - Карандаш упёрся в точку. - Эту дорогу контролировать несложно.
        - Отлично, - одобрил Закорючка.
        - Но если вы спросите моё мнение, то Круглый отправится на северо-восток.
        - Почему?
        - Им придётся сделать крюк, но при этом они поедут по наименее вероятному, а значит, наиболее безопасному маршруту, с которого можно легко свернуть как в Мритию, так и в Триберди. Ехать на северо-восток - самое разумное. - Авабр убрал карандаш и оглядел бандитов. - На северо-востоке встанут паротяг, автомобиль и три оставшихся мотоциклета. Командовать этой группой буду я.
        - Только дёргаться не надо!
        - А кто дёргается?
        - Хня спорочья, Мерса, осторожнее! В них же нитробол!
        - В них, а не снаружи, - хладнокровно напомнил алхимик, принимая очередной ящик с бомбами и резко задвигая его на место.
        - Осторожно!
        - Всё будет хорошо.
        - Ипатая манявка в воскресенье, ну почему на погрузку выпало быть Олли, а не Энди?
        - Что тебе не нравится?
        - В Энди в два раза больше осторожности.
        - И вы бы до утра бомбы грузили.
        - Зато целыми остались бы.
        - Тебя уже распылило?
        Бааламестре качнул головой, ругнулся, вытащил из кармана платок и вытер вспотевшую шею.
        Готовить бронекорду к путешествию друзья принялись, поговорив с Кедо, однако полноценные работы развернулись лишь после того, как в одном из углов салона обосновалась массивная радиостанция. Каронимо, разумеется, ругался, указывал, что из-за «бандуры» у них осталось всего одно спальное место, но вынужден был согласиться с тем, что вахту всегда несут двое и вообще связь важнее сна.
        Распрощавшись с радистом, учёные отогнали машину в глубь Помойки, на знаменитый юго-запад, и взялись за подготовку «в полный рост». Погрузили запас продовольствия и пресной воды, в том числе для кузеля, не забыли о запчастях и шанцевом инструменте - на всякий случай. Для этого же случая - небольшой арсенал личного оружия: три карабина, три пистолета и ракетница. Установили курсовой «Шурхакен», кормовой «Гаттас», бомбомёт и в завершение занялись боеприпасами.
        Во время погрузки которых и случился данный диалог.
        - Ты уверен, что они не сдетонируют? - Чистый нитробол не отличался особой стабильностью, и люди, даже столь учёные, как Бааламестре, относились к нему с большой опаской. Умом Каронимо понимал, что опытный алхимик способен связать мощное вещество в мощный заряд, обеспечив необходимый уровень безопасности, но противиться инстинкту самосохранения не мог и потому спрашивал: - Уверен?
        - От чего он должен сдетонировать? - хладнокровно осведомился Мерса, с прежней небрежностью принимая ящик и резко устанавливая его на предыдущий. Причём на этот раз небрежность была, скорее всего, нарочитой. - От твоих воплей?
        - От тряски, например.
        - Я здесь, не заметил? Если бомбы сдетонируют, меня тоже раскидает по окрестностям.
        - Ты меня слабо волнуешь, - честно ответил Бааламестре. - Разорвёт тебя или нет твоими же бомбами, мне плевать. А вот моя шкура…
        - Твоя шкура крепка, как броня, - рассмеялся появившийся внизу Гатов. - Закончили?
        - Последний ящик, - вздохнул Каронимо. - Ума не приложу, зачем нам столько бомб?
        - Много мало не бывает.
        Из них двоих ответить так мог только Оливер.
        - И давайте договоримся больше в кузове не курить. - Бааламестре почесал в затылке и добавил: - И передвигаться осторожно, ящики не пинать.
        Внутрь Помойки, как, впрочем, и предсказывал Авабр, бандитов не пустили. Охранник - защищённая противопульной броней вышка, ствол «Шурхакена» в бойнице, всё как полагается, - подробно расспросил гостей, кто они, откуда, по какому делу и не хотят ли приехать потом, после чего велел ждать и куда-то подевался. Не покинул башню, а укрылся на случай предательства. И наверняка держал бандитов на мушке до тех пор, пока из маленькой калитки не появился Эзра, и, разумеется, не оставил свой пост и во время разговора. Старик же, в свою очередь, не спешил и предстал перед гостями аккурат тогда, когда терпение уголовников почти иссякло.
        - Синьоры?
        Вежливый вопрос задал тон всему разговору, показал, что хозяин Паровой Помойки готов к конструктивному диалогу и давить - во всяком случае, с первых же минут - не имело никакого смысла. Облачённые в чёрные костюмы бандиты - лаковые туфли, узкие галстуки и белые сорочки прилагаются, - одновременно приподняли шляпы, воспитанно поздоровались и представились:
        - Мы прибыли в Триберди по поручению Уру Клячика.
        А оттопыренные полы пиджаков наглядно показывали, что вежливость может в любой момент смениться агрессией. В смысле - обычно они показывали это, а сейчас лишь то, что под костюмами шпеевские посланцы таскают пистолеты.
        - Безусловно, вам это имя известно, - добавил Закорючка. - Мы поставляем всевозможные оружейные системы от лучших производителей Герметикона.
        Иногда Закорючке удавалось произнести «мы поставляем» так, будто он являлся старшим компаньоном Уру. Разумеется, это получалось лишь вдали от Шпеева.
        - Безусловно, известно, - не стал отказываться Кедо. И перевёл взгляд на машину, на которой приехали уголовники: - Прекрасный автомобиль. Это «Биримен»?
        - Да.
        Чёрный автомобиль, длинный, элегантный, с четырьмя круглыми фарами и откидным верхом, казался совершенно невозможным на воюющей Менсале, выглядел ещё более сказочным, чем старались его сделать создатели, и привлекал внимание окружающих.
        - Приехали на нём из Шпеева?
        - Одолжили у друзей, - поморщился Удав, который как раз собирался перейти к делу. - Какая, собственно, разница?
        - Я ещё не видел эту модель! - с энтузиазмом объяснил Эзра. - Вы позволите? - И, не дожидаясь ответа, шагнул к машине, распахнул водительскую дверцу и оглядел приборную панель. - Прекрасно, прекрасно… Они, наконец, осознали, что центральное расположение шофёрского места никуда не годится. Шофёр должен сидеть слева, как везде.
        - М-м… пожалуй, - промямлил Закорючка. Ему доводилось управлять автомобилями с центральной посадкой, и потому он полностью разделял мнение старика.
        - Я рад, что в «Биримене» учли мои рекомендации, - провозгласил довольный собой Кедо, захлопывая дверцу. - Это всё?
        - Что?
        - Если это всё, то можете ехать. Вас ведь послали именно для этого?
        - Для чего? - тупо осведомился пребывающий в полной прострации Удав.
        Теперь изумился Эзра. Точнее, «изумился»:
        - Разве вы не из «Биримена»?
        - Мы из Шпеева, - напомнил Закорючка. - От Клячика.
        - Это я понял, - махнул рукой старик. - Вас прислали каатианцы, потому что сами не хотят ехать…
        - Нет! - рявкнул Удав. Тут же опомнился, извинился и с напором продолжил: - Наш босс, Уру Клячик, тот самый, который ведёт дела с губернатором Трибердийским.
        - С Его превосходительством? - невинно уточнил Кедо.
        - Да, с ним, - весомо подтвердил Закорючка.
        - Ему повезло.
        Замечание осталось без ответа.
        - Так вот, наш босс ищет троих инопланетников. - Удав достал из машины папку - чёрный костюм требовал этот аксессуар, - раскрыл её и продемонстрировал старику три карандашных портрета. - Мы получили сведения, что эти господа укрываются на территории Помойки.
        - Лично вы, разумеется, и знать не знали, что помогаете преступникам, - молниеносно вступил в разговор Закорючка. - Они просто воспользовались вашим… э-э… общеизвестным дружелюбием, чтобы уйти от заслуженного наказания. Они вас обманули. Очень плохие люди.
        - В действительности эти трое весьма опасны.
        - Поймав их, мы окажем обществу услугу.
        - Что они натворили? - хмуро осведомился Эзра. От энтузиазма, с которым он рассуждал о «Биримене», не осталось и следа.
        - Они ограбили господина Клячика, - решился сказать правду Закорючка.
        - Путём сложной системы мошенничества и обмана, - уточнил Удав, желая выставить шефа в лучшем свете.
        - И Уру решил расплатиться… - поморщился Кедо.
        - В его положении подобный ход очевиден.
        - Не спорю. - Старик вздохнул и признал: - Они здесь… - Уголовники напряглись. - Были.
        Поскольку именно такой ответ и ожидался, бандиты изобразили на физиономиях едва заметное разочарование и с интересом продолжили слушать дальнейшее враньё.
        - Но после того, как один из них сначала исчез, а затем приволок сюда «Гаттас», я сильно удивился и потребовал объяснений. Они не посмели отказать, и так я узнал о некрасивой ситуации с Уру.
        - Они вам сознались? - «удивился» Закорючка.
        - Я умею призывать своих гостей к ответу.
        - И что было дальше?
        - Дальше я принял решение отойти в сторону, - развёл руками Кедо. - Эти трое воспользовались моим гостеприимством, но сейчас уехали.
        - Только что?
        - Несколько дней назад.
        - Вы даёте слово?
        - Моё слово, - подтвердил Эзра. - Это всё? - И достал из кармана трубку.
        - Есть ещё один вопрос, господин Кедо…
        - Здесь мы говорим «синьор». - Эзра выудил из кисета табак и принялся вминать его в чашечку трубки.
        - Всё время забываю, что я в провинции, - хмыкнул Удав. - Так вот, синьор Кедо, вы ведь понимаете, что господин Клячик весьма ценный деловой партнёр Его превосходительства? Господин Клячик поставляет в Трибердию много оружейных систем…
        - Вы уже упоминали об этом. - Эзра спокойно продолжил приминать табак.
        - То есть вы понимаете, что господин Клячик может поведать губернатору о своих проблемах?
        - Обращение к Его превосходительству ничего не даст, - безмятежно произнёс старик. После чего убрал кисет и достал спички. - Я, разумеется, допущу на территорию Помойки наших солдат, а после того, как парни никого не найдут, употреблю всё своё влияние на Его превосходительство, чтобы расстроить деловые отношения с Уру. В Шпееве много торговцев.
        - Это всё, что я хотел узнать, - процедил Удав. Бандитские шляпы учтиво взметнулись в воздух. - Позвольте откланяться.
        - Я давно это предлагал, - проворчал Эзра, изображая прощальный жест.
        - Вполне возможно, мы больше никогда не увидимся, - негромко произнёс Гатов, глядя старику в глаза.
        - Спасибо ты уже говорил, так что не повторяйся, - усмехнулся Эзра и пыхнул трубкой, щедро окуривая воздух ароматным табачным дымом.
        Они стояли у металлической лесенки, ведущей к кабине бронекорды. Мерса и Каронимо давно уже поднялись и скрылись из виду, уйдя в кабину, и никто не мешал разговору людей, которых в глаза называли гениями.
        - Меня вела сюда слабая надежда, но…
        - Ты мучаешься, поскольку знаешь, что не сможешь со мной расплатиться, - перебил Павла старик.
        - Верно.
        - В таком случае запомни: поможешь какому-нибудь хорошему человеку, оказавшемуся в трудной ситуации, - наставительно произнёс Кедо. - Только поможешь без дураков, понял? Как следует.
        - Как ты мне.
        - Да, - подтвердил старик. Он знал, что прав. - И так ты со мной расплатишься.
        - Я расплачусь, - пообещал Гатов. - Рано или поздно, и, возможно, не один раз.
        - Значит, ты всё понял, - усмехнулся Эзра. И на мгновение его глаза стали хитрыми-хитрыми, словно у доброго гнома из старых сказок.
        Он не только помогал, он учил, воспитывал, и его усилия не пропали.
        - То есть я всё-таки хороший? - тихо спросил Павел.
        - Надежда есть.
        Гатов вздрогнул, решив, что старик издевается, но тут же правильно оценил происходящее и вздохнул:
        - Ты постоянно шутишь…
        Ему казалось, что расставание должно пройти на серьёзной ноте.
        - Перестану сразу после смерти, - пообещал Кедо.
        - Если появится возможность, я заеду в гости, - произнёс Павел, прикладывая руку к сердцу. - Обещаю. К тому же мне и в самом деле у тебя понравилось.
        - Только постарайся заявиться целым и не беглецом.
        - Постараюсь, но не обещаю.
        Гатов положил руку на перекладину лестницы, но замер, услышав то, чего, наверное, ждал с самого начала прощания.
        - Хочешь совет? - тихо спросил Эзра.
        - Разумеется.
        - Даже не совет - напоминание. - Старик постучал трубкой по корпусу бронекорды, вытряхивая остатки табака, и продолжил: - Мы оба знаем, что идеи витают в воздухе и то, что придумал ты, то, от чего ты бежишь, рано или поздно придумает кто-то другой.
        - Лучше поздно, - так же тихо ответил Павел.
        Но его замечание осталось без внимания.
        - Делай то, что решил, но не беги от того, чего уже не исправить, - твёрдо произнёс Кедо. - А если сильно боишься последствий, подумай, как сделать их не столь страшными.
        - Я подумаю.
        - Вот и молодец. - Старик повернулся к Павлу спиной. - Прощай.
        Он не любил затягивать такие моменты.
        - Ты говорил, они поедут сразу, - не выдержал Удав.
        - Не говорил, - качнул головой сотник.
        Он сидел на корточках и деловито обстругивал ножом палочку. Просто так, без всякой цели, поскольку всё, что необходимо, сделано. Северо-восточную засаду свободяне организовали примерно в трёх лигах от Помойки. Выставили дозорных, оборудовали в придорожных кустах пулемётное гнездо, а в сотне метров дальше подпилили дерево. Расчёт был прост и элегантен: заприметив беглецов, дозорные выстрелом подают сигнал к перекрытию дороги, а если беглецы начнут разворачиваться, пулемётчики убедят их остановиться. Паротяг и «Биримен» прятались на небольшой полянке до дерева, а три мотоциклета затаились с другой стороны, на тот почти невозможный случай, если Круглому удастся миновать препятствие.
        Всё было готово, оставалось ждать, и сотник занялся палочкой - опытные военные умеют занять себя во время муторного ничегонеделанья, - а вот шпаки, хоть и уголовные, очень быстро потеряли терпение.
        - Как это не говорил?
        - Так, как есть, - буркнул Авабр. - Я такого не говорил.
        - Я слышал.
        - Ты думал, что слышишь то, чего тебе хочется. - Нож на мгновение замер в воздухе, а затем продолжил шинковать палочку. - Такое часто бывает.
        - Я…
        - Ты немного ошибся, брат. - Закорючка понял, что Авабр вот-вот взорвётся, и поспешил помочь непутёвому напарнику: - Сотник имел в виду совсем другое.
        К тому же, увидев на секунду перекосившееся лицо свободянина, бандит вдруг понял, что они с Удавом свою роль сыграли - беглецов спугнули, и теперь Авабр может от них избавиться как от ненужного, да к тому же надоедливого хлама.
        Однако запаниковал Закорючка напрасно - настолько далеко ярость сотника не простиралась. К тому же Авабр понимал, что дружба с самим Уру Клячиком способна принести в будущем немало хорошего, и потому хоть и с трудом, но гнев сдержал.
        - Имейте терпение, парни, - рассудительно произнёс он, бросая палочку и поднимаясь на ноги. Во время подъёма нож незаметно перекочевал в ножны, что вызвало у бандитов вздох облегчения. - Прикиньте: вот вы появились, высказались, уехали. Через какое-то время Эзра отыскал троицу - Помойка ведь большая, - и обсудил тему. Троица метнулась собираться и прикидывать маршрут… Эзра готовит им тачку… - Авабр демонстративно посмотрел на массивные наручные часы. - Прошло всего два часа, и я удивлюсь, если Круглый с приятелями высунется за ворота Помойки раньше, чем через час. А то и вовсе будет ждать ночи…
        - Ночи? - растерялся Закорючка.
        - Всё возможно, - пожал плечами сотник.
        - И что мы будем делать, если они выйдут в ночь?
        - Перехватывать. - Авабр сделал несколько шагов, остановился и с усмешкой посмотрел на «столичных мальчиков»: - Хоть днём, хоть ночью, но они всё равно поедут по дороге. Разве нет?
        Удав набрал в грудь воздух, собираясь как можно полнее ответить на издевательский вопрос, но не успел.
        Потому что прилетела первая бомба.
        ЗА ТРИ ЧАСА ДО…
        - Что могу сказать: расположились они грамотно, - весело произнёс капитан Асети, выслушав доклад вернувшегося пилота и нанеся на карту расположение сотни. Аэропланы над Триберди летали хоть и не постоянно, но достаточно часто, а посему пролетевшая над Помойкой машина не вызвала у свободян никаких подозрений. - Я, признаться, думал, что основные силы он сосредоточит на южном направлении, но Авабр рассудил иначе.
        - И не ошибся, - протянул Браун.
        - Говорят, Авабр служил ефрейтором в лекрийской армии, - припомнил капитан.
        - А не фельдфебелем?
        - Да, в общем, плевать.
        - Согласен, - кивнул майор. - Какая разница, чем покойник увлекался в молодости?
        Поговорив с бандитами, офицеры поняли, что оказались на крючке: предложенная за услуги сумма никак не соответствовала ситуации и означала, что у Клячика на информаторов серьёзные планы. Через месяц или два к ним снова заявятся плечистые ребята в дорогих костюмах, возможно, те же самые, и снова попросят помощи. И обязательно напомнят, что они, капитан Асети и майор Браун, якобы верные трибердийской присяге военные, уже служат шпеевскому торговцу. За деньги. Без сомнения, напомнят.
        Гнать посланников тоже не имело смысла, поскольку офицеры не были заинтересованы в расследовании обстоятельств появления и последующего исчезновения лишнего «Гаттаса» - мало ли какое воровство может при этом вскрыться? И потому Асети предложил, а Браун согласился с тем, что бандитам, а заодно и свободянам, следует устроить недолгую, но познавательную встречу со сводной усиленной ротой трибердийских кнехтов…
        Взрыв.
        И заячий визг, над которым никто не смеётся. Бандиты впервые попали под настоящий огневой налёт, продавать оружие продавали, а вот на себе не испытывали и потому переживали происходящее особенно остро, завизжали, но люди вокруг даже не улыбнулись. Некогда потому что…
        Взрыв.
        Налёт оказался не таким мощным, как был бы артиллерийский, но прицельным, и оттого - страшным. Согласно трибердийскому Боевому уставу, усиленная рота кнехтов имела на вооружении полубатарею полевых бомбомётов, и теперь она в три ствола засыпала разрывными подарками засаду, безжалостно выводя из строя живую силу. Настороже у свободян стояли только дозорные, остальные, в ожидании сигнала, расслабились, расползлись по всей поляне, превратив засаду в привал, и теперь их безжалостно рвали раскалённые осколки.
        Взрыв.
        - Бежим! - воет Удав.
        - Куда? - орёт перепуганный Закорючка.
        - Бежим!
        - К оружию!
        Авабр - и это логично - первым сообразил, что их атакует отряд регулярной армии, и понял, что нужно делать.
        - Уходим!
        Странно, что в свисте бомб и грохоте разрывов кто-то услышал яростный рык сотника и обратил внимание на три выстрела в воздух. Впрочем, может, это и значит быть командиром - когда тебя слышат при любых обстоятельствах?
        - Уходим!
        Но как? Куда?! Мотоциклеты затарахтели и умчались, да и мало их, мотоциклетов, три всего было, всех не взяли бы… Правда, количество этих всех уменьшается на глазах: десятка два парней уже не шевелятся, распластавшись в заковыристых позах на покрасневшей и почерневшей траве. Кто-то успел в лес, ушёл от осколков за деревья, кто-то пытается их догнать, а налёт не прекращается. Бомбы свистят, дым, огонь, кровь, грязь, страх… но Авабр оказывается крепким орешком.
        - За мной!
        Блестящий «Биримен» ближе, но сотник пробегает мимо, ему нужен паротяг, поскольку бронированный, хоть и кустарно, кузов защищает от огня гораздо лучше элегантных бортов быстрого авто.
        - К оружию!
        Свободяне мчатся за вожаком.
        - Бежим!
        Удав перестает визжать, тянет Закорючку в «Биримен», прыгает за руль и лихорадочно заводит двигатель.
        - Куда?
        Подпиленное дерево давно упало, и у бандитов остаётся лишь один путь - в сторону Помойки, но сейчас они об этом не думают, торопятся выйти из-под огня.
        - Мы с вами!
        Трое или четверо свободян впихиваются на задний диван, причём последний едва успевает запрыгнуть на подножку набирающего ход автомобиля. Гнать их бесполезно и опасно, и Закорючка командует:
        - Приготовьтесь отстреливаться!
        - Есть!
        И тупые вояки выбивают прикладами стекла, хотя могли бы просто опустить их, но никто из бандитов неудовольствия не высказывает. Удав пригнулся к рулю, Закорючка с двумя пистолетами нервничает рядом, готовый стрелять по кому угодно, но пока «кто угодно» не появляется - нападающие предпочитают уничтожать свободян бомбами.
        - Хитрецы…
        Авабр бежит к паротягу, но всё видит, замечает маневр бандитов, уходящих прочь на «Биримене», но не злится, наоборот, согласно замыслу сотника автомобиль должен стать приманкой для нападающих.
        - К бою, вашу…! К бою!
        Первый шок прошёл, и самые опытные из бойцов уже предпринимают хоть какие-то осмысленные действия. Они бросаются под защиту брони, запускают кузель, поводят стволами «Шурхакенов», выискивая врага на тот случай, если пехота пойдёт под прикрытием бомб. Паротяг собирается уйти, поэтому хрипящий Авабр несётся длинными прыжками и успевает запрыгнуть на ведущую в кабину лесенку в тот миг, когда огромная машина начала движение. Он понимает, что ему крупно повезло, зол из-за этого понимания, но не выговаривает водителю. Не сейчас, не в бою. А вот если вырвутся, труса придётся расстрелять, поскольку главная ценность сотни - это он, Авабр.
        - Вперёд!
        - Куда?
        - За ним!
        Набравший ход «Биримен» мчится по дороге в сторону Помойки, и Авабр считает, что автомобиль станет прекрасным дозорным, примет на себя первый удар, предупредив о засаде идущий следом паротяг.
        - Через пол-лиги будет поворот на Заурди, свернём, а там в лесу укроемся. Пересидим…
        Уверенный голос сотника успокаивает тех бойцов, что набились в кабину. В кузове ещё орут, постреливают по сторонам, не могут прийти в себя, а в кабине становится тихо. К тому же взрывы бомб остаются позади, по броне не щёлкают ни осколки, ни пули, и приходит облегчение. Кто-то закуривает. Кто-то громко делится впечатлениями от налёта. Кто-то даже улыбается.
        Почти всем кажется, что им удалось уйти.
        - Ты можешь прибавить? - Закорючка и верит, и не верит своему счастью. Пистолеты всё ещё на взводе, но внутри уже не трясет. - Быстрее можешь?
        - Мотор на полную, - отвечает Удав.
        - Извините за стекло, - бубнит с заднего сиденья свободянин. Ствол карабина всё ещё выставлен наружу, но боец явно расслабился. - Вы из Шпеева, да?
        - Да, - отрывисто отвечает Закорючка.
        - А у вас там зацепиться можно?
        - Смотря что умеешь.
        - Убивать умею, - сообщает другой боец, который тоже заинтересовался возможностью смыться в далёкий сферопорт.
        - Этим не удивишь.
        - Ещё умею…
        Последние слова заглушает грохот взрыва.
        Позади машины разрывается снаряд, ещё через секунду по «Биримену» начинает работать «Шурхакен», и тяжёлые пули насквозь пробивают машину, разрывая тонкий, ничем не усиленный металл корпуса, сиденья и тела. Удав, Закорючка и свободяне превращаются в продырявленные куски мяса, искорёженный «Биримен» медленно катится в канаву, где у него взрывается бензобак.
        Столб чёрного дыма…
        Автомобиль, как этого и хотел Авабр, выступил разведчиком, первым наткнулся на тщательно организованную засаду, отвлёк на себя «Шурхакен», однако особенной пользы в этом не было никакой, поскольку расчёт полевого орудия удачно положил бронебойный в переднюю подвеску паротяга.
        Колесо летит прочь. Здоровенная машина спотыкается, и её кустарно бронированная морда пашет землю. Люди в кабине и кузове летят куда попало, кто-то что-то ломает, кто-то получает чужим сапогом в глаз, но в основном все целы и, не дожидаясь следующего выстрела, выпрыгивают из потерявшей ход машины. Они знают, что впереди работает «Шурхакен», и потому отступают в лес, используя тушу разбитого паротяга в качестве прикрытия.
        И кому-то действительно удаётся уйти. Но не всем. Потому что в небе появляется аэроплан, и его пулемёт изрядно прореживает разбегающихся свободян, превращая остатки сотни в единицы уцелевших.
        Детище Авабра погибло, а сам он получил пулю одним из первых. Упал, едва выскочив из паротяга, машинально выругался, реагируя на боль, попытался встать, но тут же упал, поняв, наконец, что уйти не удастся, снова выругался, на этот раз от злости, и, уже захлебываясь кровью, почти потеряв сознание, увидел проезжающий по дороге бронетяг странной конструкции.
        И последняя его мысль «Я был прав - северо-восток…» так и не была додумана до конца.
        Авабр умер, едва оценив направление, а шестиколёсная машина осторожно обогнула место боя и с невозможной для бронетяга скоростью устремилась прочь.
        - Проще всего было с отрядом, который сторожил мост на Триберди: десяток свободян при одном «Шурхакене», - улыбнулся капитан Асети. - Мои парни сели в гражданские грузовики, они там часто ходят, внезапно остановились у моста и дали из пулемётов по кустам, в которых засели эти вояки. Потом уже попрыгали из кузовов и повязали выживших. Там работал лейтенант Шпига - отличный офицер растёт.
        - Мои ребята тоже не подкачали, - похвастался Браун, снимая с головы чёрную повязку: традиционную чаку, которую менсалийцы надевали, отправляясь в бой. - Туда Авабр отправил маневренную группу, но выучки им не хватило, забыли о такой важной вещи, как боевое охранение, поэтому мой лейтенант - Мосар, - последовал выразительный взгляд на Асати, - ухитрился незамеченным подойти к свободянам на расстояние выстрела и плотным огнём уничтожил грузовик и мотоциклеты. Сами свободяне тут же ему сдались.
        - Все? - недоверчиво прищурился капитан.
        - Все, - подтвердил Браун.
        - Врёшь.
        - Мосар оцепил район и никого не выпустил.
        - Бронеавтомобилем оцепил? У него пехоты было всего два отделения.
        - Оцепил, как положено!
        - А что произошло на северо-востоке? - осведомился Эзра. Он знал, что Браун и Асети могут препираться бесконечно, и потому прервал их самым бесцеремонным образом. - Я слышал взрывы.
        Офицеры переглянулись, после чего Асети медленно ответил:
        - Мы немного повоевали, учитель.
        - На северо-восток Авабр поставил самую большую группировку свободян, - добавил Браун. - Их нельзя было взять на испуг.
        - Авабр действительно был хорошим командиром, умным и опытным.
        - И как повоевали?
        - Удачно, - коротко произнёс капитан, отводя глаза. - Победили.
        Это Менсала. Жестокая, кровавая Менсала, но даже на ней ещё не до конца исчезло понятие «приличный человек». И пусть Кедо был менсалийцем, пусть догадывался, что именно творилось на северо-востоке, офицеры всё равно не горели желанием выкладывать старику подробности хладнокровной расправы над бандой свободян. Они сделали всё, о чём договорились, остальное не имеет значения.
        И поэтому они просто выдержали паузу. Не тяжёлую, не гнетущую, не неловкую - просто паузу, которая прекрасно заменила слова. И после неё старик спросил:
        - Ребята уехали?
        - Да, учитель, - тут же ответил Асети. - Они не стали дожидаться, пока всё закончится, но прошли огневую зону без проблем и повреждений.
        - Вот и ладно. - Эзра вздохнул и с грустной улыбкой оглядел офицеров.
        Которые крепко изменились с тех пор, как постигли у него тонкости математики.
        Глава 5,
        в которой Агафрена оказывается права, Руди получает лестное предложение, Сада едва не допускает ошибку, а Мерса, Гатов и Бааламестре с трудом сдерживают отвращение
        «Творите добро!»
        Именно так священники-олгемены благословляли и напутствовали прихожан. Добра просили и добру учили, поскольку все священные книги единодушно утверждали: в Добре кроется Истина. Добро есть Слово Господа. Добро есть завет Господа. Добро и есть Господь.
        Творите добро. Делайте жестокий мир хоть чуточку лучше, ибо нет Бога в том, в ком нет добра. Тем было пронизано учение олгеменов.
        И именно этого Вениамин Мритский не мог себе позволить - быть добрым.
        Он строил храмы - даже самые маленькие мритские поселения не обходились без церкви или часовни; он безжалостно истреблял еретиков - в Мритии шутили, что лучше оказаться свободянином, чем чиритом, поскольку первых убивают без пыток; он поддержал архиепископа Менсалийского, не позволив ему сгинуть в самые страшные годы гражданской войны…
        Но он не мог позволить себе быть добрым.
        И в глубине души смирился с тем, что Господь забудет его, безжалостного палача и убийцу. Смирился с тем, что душу его ожидает грусть беспросветного одиночества в компании таких же заблудших. Смирился, что не познает радости общения с Ним, но… но не озлобился, не проклял Бога, как сделали многие олгемены, вставшие на путь смерти, а всё равно строил и восстанавливал храмы.
        Потому что верил? Потому что надеялся? Потому что боялся?
        Гадать можно сколько угодно, но одно не вызывало сомнений: Вениамин не боялся. Он вообще ничего и никого не боялся.
        Второй сын западурского губернатора Александра Тробского, Вениамин должен был провести жизнь в тени брата, которому повезло родиться тремя годами раньше. Сначала - в качестве «запасного» претендента на роль главы семьи, потом - в качестве «ближайшего советника» властителя, возможно - воспитателя его детей, возможно - интригана, заговорщика, а после - нового губернатора или простреленного мертвеца, как повезёт. Вениамин знал одно: если он что-нибудь и сможет вырвать у судьбы, то только сам, своими руками, и с детства готовился к сражениям. Учился быть хитрым, подлым и жестоким. Учился оценивать людей, строить планы и претворять их в жизнь. Учился с одного взгляда определять перспективу. Он сразу понял, что начавшаяся война открывает массу интересных возможностей и дарит умным людям уникальный шанс подняться на вершину, и стал умолять отца отправить его на менсалийский континент, чем, естественно, вызвал смех: никто не собирался отправлять в мясорубку семнадцатилетнего сопляка, и уж тем более доверять ему войска.
        Вениамин снова оказался вторым.
        Тробский экспедиционный корпус возглавил его «любимый» старший брат Алекс, который, следуя наставлениям папаши-губернатора, основательно пограбил «зажравшихся беляшей» для пополнения бюджета провинции и на этом успокоился. Собственно, никаких иных целей вооружённое путешествие на главный континент не преследовало, ибо Тробия представляла собой едва ли не самую маленькую западурскую провинцию, и широких завоевательных планов у Александра не могло быть по определению. В отличие от Вениамина, который, продолжая совершенствоваться в прежних науках, теперь ещё учился терпению. И снова - успешно.
        Шли годы.
        Война не утихала, континент Менсала пребывал в хаосе, и чем незначительнее становилась добыча, тем меньше и меньше тробийцы интересовались военными авантюрами. Некогда богатые провинции разграблены, красивейшие поселения лежат в руинах, выжившие беляши озверели, взялись за оружие и начали полноценную войну, участвовать в которой Алекс не желал. Костяк армии - гвардейцы - вернулся в Западуру, на Менсале остались лишь те, кого полностью устраивали кровавые законы гражданской войны, пополнение из Тробии приходило такое же - агрессивный молодняк, жаждущий насилия, славы, денег и не боящийся лить кровь. Корпус превращался в заурядную банду, содержать его у Александра не было никакого желания, и тогда, через четыре года после начала менсалийского кошмара, он передал командование Вениамину. Нет, губернатор не хотел избавиться от надоевшего отпрыска - молодой человек продолжал проситься на войну, знал, что его ждёт, но всё равно попросился. Он умолил отца отпустить его, сел на судно и в сопровождении трёх сотен верных сподвижников, которых лично отбирал четыре предыдущих года, отправился искать своё место
под солнцем.
        Возвращаться в Западуру Вениамин не собирался.
        А на Менсале царил совершеннейший в своей кровавой беспощадности бардак. Более-менее твёрдая центральная власть существовала лишь в четырёх провинциях, но толку от этой власти было мало, поскольку основные ресурсы уходили на отражение постоянных атак агрессивных соседей и бездомных боевых частей различных размеров и оснащения. Бесчисленные армии, корпуса, дивизии и фронты, возглавляемые генералами, маршалами, королями, богдыханами и президентами, дрались друг с другом за право контролировать валерициевые рудники, создавали страны, союзы и блоки, терпели поражения от удачливых конкурентов, уходили прочь, чтобы заявить новое королевство в соседней провинции. Или на половине соседней провинции. Или в одном-единственном уезде, который по замыслу очередного хана должен был оказаться впоследствии столицей огромной империи.
        Тробский экспедиционный корпус ничем не отличался от остальных банд, и его офицеры без восторга приняли известие о предстоящем прибытии Вениамина. Связь с родиной стала для них условной, верность губернатору поддерживалась лишь смутным желанием «когда-нибудь вернуться в тихую гавань», но всё больше волков понимало, что жить без крови и насилия они уже не смогут… Корпус разлагался на глазах, его части превращались в самостоятельные отряды, командиры которых строили собственные планы на будущее, и потому офицерское собрание единогласно решило ликвидировать щенка, как только он явится. Именно поэтому Вениамин явился к месту службы ночью, отправив вперёд верных головорезов. Он был молод, но не дурак, он ещё не стал хорошим военным, но жизнь во дворце научила младшего сына губернатора осторожности, он позаботился о разведчиках, купил нескольких офицеров среднего звена, тщательно выслушал их доклады и, опираясь на них, наметил план действий. Все офицеры, которые могли ему помешать, были уничтожены за одну ночь. Разумеется, радикальный способ, с помощью которого в соединение вернулось единоначалие,
понравился далеко не всем, но основная масса ветеранов из нижних чинов побаивалась дробиться на мелкие отряды, хотела служить в большой части, не поддержала призыв «Покончим с проклятым мальчишкой!», и потому все мятежные проявления были подавлены в течение двух дней.
        Так Вениамин одержал первую крупную победу, получив в своё распоряжение десятитысячный отряд, вокруг которого стал строить армию.
        Разумеется, постепенно.
        Второй победой Вениамина стал союз с Освободительным войском генерала Дибло, который как раз объединил и возглавил Гальсию и Прулию, остро нуждался в качественном пополнении и согласился взять неопытного щенка «младшим компаньоном» в драку с лекрийцами. Тот поход, вошедший в историю Менсалы как «Штурм дерзких» - а в истории Менсалы подобным событиям имена собственные давали в редчайших случаях, - губернатор Рубен до сих пор поминал Вениамину при редких встречах. Лекрийцы и пришедшие им на помощь трибердийцы еле отбились, отступили к самому Лекровотску, взорвали мосты, бомбардировали собственный город, бойцов на позициях удерживали лишь с помощью заградительных отрядов, а перелома в войне добились неожиданным способом: уничтожив Дибло. Как Рубен разузнал местонахождение секретной ставки генерала, он не говорил никому, но самоубийственная атака, в которую Лекрийский бросил свой лучший панцирный полк, привела к гибели Дибло и его штаба, после чего Освободительное войско покатилось назад. Хитроумный Рубен попытался развить успех, спешно атаковал Гальс, желая прихватить оставшуюся без генерала
провинцию, но Вениамин ухитрился организовать изрядную часть беспорядочно отступающего войска и отбить наступление. Что стало его третьим крупным успехом, и в глазах профессиональных военных он перешёл из разряда «безусый маменькин сынок» в почетный список «нормальных командиров».
        Авторитет, да и армию Вениамин обретал постепенно.
        Он закрепился в Гальсе, переформировал войска, создав Объединённую менсалийскую армию, и заодно получил первый опыт управления крупной территорией. Он решил, что добился успеха, но полосы везения имеют свойство заканчиваться, и через полгода Вениамин потерпел первое крупное поражение.
        Вскоре после «Штурма дерзких» во главе лекрийской армии встал легендарный Нестор дер Фунье, азартно влюблённый в войну адиген, которого заслуженно называли гением. Нестор провёл целый ряд великолепных операций, захватив для Рубена почти треть континента, и одной из первых его жертв стал как раз Вениамин, в ту пору - Гальский. Молодой губернатор пережил настоящий шок: от былого величия - настоящей армии, с которой он надеялся захватить Прулию и Лекрию, у него осталась лишь бригада в пять тысяч штыков, минимум боеприпасов и весьма неясные перспективы. Он едва не попал в плен, бежал на самый юг континента, где вступил в беспощадную войну с другими неудачниками. В какой-то момент показалось, что гражданская война сходит на нет, что Рубен заполучит планету, но… но Нестору неожиданно наскучила Менсала, и он попросту уехал. Злые языки говорили, что адигены попросили гения не отдавать весь валериций Герметикона ставленнику Компании, - военные победы Рубена сменились поражениями, и мечты о «Великой Лекрии» растаяли как дым.
        Вениамин, естественно, был одним из вдохновителей Южного союза, отряды которого вышвырнули лекрийцев из оккупированных провинций, но успел выйти из него до того, как войска Северной коалиции разнесли ударные части южан на алхимические элементы. Вениамин же привычно подобрал остатки чужих армий, вторгся в Пежию, захватил её и на год закрепился, получив передышку и возможность привести войска в порядок. Получив желаемое, то есть ограбив Пежию настолько, насколько её вообще можно было в тот момент ограбить, Вениамин без боя сдал её Великой Народной армии фельдмаршала Мырло и рывком ушёл на север, договорившись с губернатором Брангийским о безопасном коридоре. Вениамин понял, что жизнь в центральных провинциях, из-за обилия агрессивных соседей, чересчур непредсказуема, на юге ему не понравились горы и недостаток плодородных земель, попытка захватить Брангию грозила обернуться затяжной партизанской войной с угрюмыми лесовиками, а вот лежащая чуть севернее Мрития подходила по всем параметрам, и всего за три месяца сражений Вениамин сумел полностью подчинить её себе.
        И с тех пор не отдавал.
        - Всё равно не понимаю, почему мы не могли наблюдать за экспериментом с борта «Повелителя неба»? - громко произнёс Холь. - Доминатор поднялся бы выше рундера, и я увидел бы все детали происходящего. - Инженер замолчал, через секунду понял, что собеседник счёл вопрос риторическим, и повторил, глядя Мритскому в глаза: - Почему? - И нервно одёрнул пиджак.
        - По той же причине, по какой ты не отправился на «Исследователь-1», - спокойно ответил Вениамин, которого, похоже, забавляла нервозность Холя.
        - То есть?
        - Здесь безопаснее, чем на борту доминатора. - Губернатор выдержал паузу, после чего добавил в голос чуточку удивления и осведомился: - Разве не так?
        Несколько секунд Алоиз молчал, выбирая из возможных вариантов ответа наиболее дипломатичный, ограничился коротким:
        - Так.
        Поднял к глазам бинокль и отвернулся.
        Для наблюдений Вениамин выбрал наиболее подходящую башню форта - Трёх геологов, однако распорядился установить на ней радиостанцию - её монтировали и настраивали чуть ли не всю ночь, - и теперь Холь мог не только видеть зависший в безоблачном небе цеппель, из-под которого вылезала массивная колонна гигантского Накопителя, но и общаться с капитаном, отдавая необходимые приказы. Тут же присутствовали Агафрена - в кресле, с бокалом лимонада в руке - и верный Тогледо - безмолвная тень инженера. И всё: Вениамин не знал, как закончится эксперимент, не знал, как поведёт себя сам, и, не желая терять лицо, предусмотрительно избавился от ненужных свидетелей в виде старших офицеров. В случае успеха подчинённые устроят ему восторженный приём во дворе форта, в случае конфуза - спрячутся и не будут показываться на глаза несколько часов.
        Наблюдатели собрались задолго до того, как «Исследователь-1» начал подъём, но между собой почти не общались, и фраза инженера положила начало разговору.
        - Ты чересчур спокойна, - тихонько обратился склонившийся к жене Мритский и легко коснулся пальцем её обнажённого плеча. - Что выдаёт внутреннее напряжение.
        - Естественно, я волнуюсь.
        - Я не трону его в случае провала.
        Агафрена вздрогнула, бросила на мужа резкий взгляд, но через мгновение взяла себя в руки и чуть менее спокойно, чем предыдущую фразу, но всё-таки бесстрастно осведомилась:
        - Почему ты решил, что я волнуюсь из-за Алоиза?
        - Всё же родственник, - хмыкнул Вениамин, продолжая поглаживать плечо жены. Со стороны могло показаться, что низенький губернатор нашёптывает красавице комплименты, поскольку Агафрена, несмотря на холод от ужасных фраз мужа, продолжала «держать лицо». И один Создатель знал, чего ей это стоило. - Я вижу, что Алоиз увлечён, вижу, что верит в успех, и потому обязательно дам ему ещё один шанс.
        Больше всего на свете она хотела отстраниться, встать с кресла и сделать шаг назад, перестав ощущать вызывающие неприязнь прикосновения, однако воспитание не позволило Агафрене совершить подобное при свидетелях. Она сделала глоток лимонада и хладнокровно осведомилась:
        - Хочешь прославиться?
        - На Менсале я достиг потолка и теперь хочу большего.
        Тем временем Холь передал бинокль Тогледо, подошёл к радиостанции и взялся за микрофон:
        - Капитан, доложите обстановку.
        - Подъём завершён, синьор инженер, - мгновенно, словно ждал вопроса, ответил Шкоте. - Набрана половина лиги.
        - Очень хорошо.
        - В настоящий момент начальники технических служб докладывают о готовности к эксперименту.
        Капитан старался говорить спокойно, но и Холь, и Мритский слышали в голосе Шкоте тщательно скрываемый страх: цеповод боялся предстоящего эксперимента.
        Впрочем, боялись все.
        После известия об отказе Алоиза лично руководить испытанием среди членов экипажа «Исследователя-1» участились «случаи заражения непонятной лихорадкой» и «приступы застарелых хронических заболеваний». Лишённые возможности дезертировать - а все знали, что пройти Камнегрядку пешком практически невозможно, - люди делали всё, чтобы не оказаться на первом рундере, и Холю пришлось изрядно постараться, дабы как следует мотивировать сотрудников. Сначала инженер объявил премию в размере месячного жалованья, затем удвоил ставку, утроил, потом понял, что экипаж всё равно не набирается, и обратился к Мритскому. Вениамин снизил размер премии до первоначального, вывесил списки тех, кому придётся быть на борту, и пообещал повесить саботажников. Только после этого команда оказалась укомплектованной.
        - Так всё-таки почему ты не в рундере, как собирался? - спросил губернатор, дождавшись, когда инженер отойдёт от радиостанции. - Решил не рисковать?
        - Решил не рисковать исследованиями, - уточнил Холь. - Если я погибну, в одиночку ты не сможешь продолжить проект.
        - Есть Тогледо, - напомнил Вениамин, бросив весёлый взгляд на молчаливого помощника. - Уверен, он знает, как снарядить второй рундер.
        - Я не такой дурак, чтобы делиться с кем-нибудь самыми важными подробностями. В случае моей гибели второй эксперимент не состоится.
        - Будет перенесён, - поправил инженера Мритский. - Я найму какого-нибудь профессора, и он за пару месяцев разберётся в твоём наследстве.
        Вениамин горячо поддержал Алоиза в нежелании подниматься на «Исследователе-1», но, выразив одобрение, тут же стал подначивать, во всей красе продемонстрировав склочность характера. Впрочем, губернатор далеко не в первый раз обещал найти свояку замену, и Холь давно перестал нервничать по поводу этих высказываний.
        - Тебе прекрасно известно, что мои изыскания лежат в стороне от сферы интересов современной науки, - коротко усмехнулся инженер. - Даже расшифровав мои записи и воспользовавшись помощью Тогледо, нанятые тобой профессора поймут мои идеи не раньше, чем ты станешь глубоким старцем.
        - Мы оба знаем, что ты здесь голова, - рассмеялся Мритский.
        - А ты - голова в армии и поэтому не ходишь в атаки.
        - Я не считаю тебя трусом, Алоиз, напротив, уверен, что ты поступаешь правильно, - медленно произнёс губернатор. - Однако удивился, поскольку знаю, что ты грезил экспериментом. Ты хотел стать первым, и плевать на риск.
        Потому что нет для учёного ничего слаще, чем лично подтвердить собственные теоретические выкладки. Потому что человек, который «надавит на рубильник», станет настоящим героем. Потому что только в этом случае триумф будет по-настоящему полным. Холь выдвинул теорию, придумал способ доказательства и должен был лично провести эксперимент, но…
        - Капитан на связи, синьор инженер, - доложил радист.
        - Что говорит? - У Алоиза предательски дрогнул голос.
        - «Исследователь-1» готов к началу эксперимента.
        Тогледо выпрямился и стал мрачным-мрачным, Агафрена поднесла к губам бокал и сделала нервный глоток, Вениамин кашлянул.
        - Пусть начинают, - произнёс Холь, вновь берясь за бинокль.
        - Астролог! Квинс!
        - Что? - нехотя отозвался сидящий в астринге офицер.
        - Доложить о готовности.
        - Уже докладывал.
        - Повторить!
        Обычно капитан не обращал внимания на подобные выходки: на всех цеппелях Герметикона смотрящие в Пустоту астрологи находились на привилегированном положении, ибо слишком дорогую цену платили они за свою романтическую влюблённость в звёзды. Астрологи были постоянными клиентами гипнотов и наркодилеров, многие из них заканчивали жизнь, поднося к виску пистолет, и потому Квинс имел неофициальное право на лёгкое хамство.
        Однако на этот раз Шкоте ощущал себя стоящим на краю крыши и потому не усмехнулся, как бывало обычно, а рявкнул:
        - Повторить доклад!
        - Мы достигли нужной высоты? - расслабленно осведомился Квинс.
        - Да.
        - Астрологическая служба готова.
        - В таком случае… - капитан откашлялся, - в таком случае приказываю приступить к эксперименту. И да хранит нас святой Хеш.
        А Квинс уже плавно давил ногой на левую педаль, запуская первый контур астринга. Глаза Квинса защищены гоглами с толстыми синими стёклами, а перед глазами расположено кольцо из астрелия диаметром в половину метра - «дальний глаз». Сначала пустое - просто кольцо из толстого обода с подводкой из того же астрелия, но когда таинственный металл наполняется опасным блеском, а сам астринг набирает первый ход, внутри обода появляется чуть подрагивающее, но чёткое и объёмное изображение звёздного сектора, на котором астролог безошибочно выбирает нужное солнце. Наводит на него «глаз», а затем, приближая часть карты, цепляет тонкий серый «хвостик» на планету, крепя его, как швартовочный канат, к негасимой Сфере Шкуровича.
        И давит на правую педаль, запуская основную часть астринга.
        Теперь блестит вся машина. Блестит, гудит, а в её центре бешено вертятся три астрелиевых кольца, торопясь слиться в единую плоскость и распахнуть около цеппеля гигантское «окно» к другому миру. «Окно», в котором бушуют энергетические потоки невиданной силы.
        И именно сейчас начинается этап, к которому Квинс готовился специально, над которым тренировался, который успел полюбить, поскольку любит всё новое, что можно отыскать в Пустоте. Именно сейчас, запустив основной контур астринга и почти распахнув «окно», Квинс начинает наводить искусственные помехи, мягко поигрывая правой педалью и не позволяя переходу сформироваться окончательно. Задерживает цеппель на Менсале и предупреждает:
        - Готово!
        - Запустить установку! - мгновенно отзывается капитан, и неведомый помощник помощника, человек, которого назначил Тогледо, опускает рубильник, оживляя уловители Холя.
        Эксперимент начался.
        - Невероятно, - шепчет Агафрена. - Невероятно…
        Десять секунд давно истекли - их отсчитывал запущенный Тогледо хронометр, - а переход продолжал оставаться открытым, поражая наблюдателей невиданным зрелищем: огромный круглый рундер в ясном, без единого облачка, небе, и огромное, ещё более огромное «окно» над ним, через которое проглядывает та самая Пустота. Что-то серое, неясное, расплывчатое, страшное, окаймлённое периметром энергетических молний и надёжно запертое пеленой полураскрытого перехода. Но молнии не только пляшут вокруг «окна» - они стекают к рундеру, и кажется, что с их помощью Пустота силится прорваться, снести преграду и затопить собой несчастную планету.
        И от этого ощущения внутри растёт неприятный холодок.
        - Как же они это делают?
        - Мы тренировались, - скромно сообщает Холь.
        - Я дам астрологу сто цехинов, - хрипло бросает Мритский.
        - Зачем?
        - За то, что я сейчас потрясён.
        Двадцать секунд. Рундер по-прежнему на Менсале, переход не открыт, капитан докладывает, что всё идет штатно.
        - Алоиз, вы не затянете сюда Знак? - Бокал в руке Агафрены слегка подрагивает. Вряд ли от страха, скорее от возбуждения, потому что все понимают уникальность происходящего. И ещё все понимают, что первая фаза эксперимента удалась: астролог сумел удержать «окно» в нестабильном состоянии.
        - Говорят, на Ахадире Знаки гуляют прямо по всей поверхности планеты.
        - Ахадир - легенда, - бормочет Холь, не отрываясь от бинокля. - Его не существует. Планета не может быть настолько сильно связана с Пустотой, поверьте, я знаю…
        «Исследователь-1» далеко, в двух лигах к северу и в половине лиге вверх, «окно» над ним, инженер смотрит снизу и мало что видит. Толстый бок цеппеля, торчащий снизу Накопитель и тонкие голубые молнии, что бьют куда-то внутрь «бублика», скорее всего, в Уловители. Вторая часть эксперимента - получение энергии - давно началась, но комментариев нет, поэтому Алоиз пятится к радиостанции, протягивает левую руку, требуя микрофон, не получает и рявкает:
        - Связь!
        Опомнившийся радист - его, естественно, тоже заворожило зрелище - быстро щёлкает тумблерами.
        - Капитан!
        - Да, синьор инженер!
        - Что у вас?
        - Вроде порядок, - неуверенно отвечает Шкоте.
        А в следующий миг Алоиз понимает причину этого самого «вроде»: молний становится больше. Не ощутимо больше, а сразу - много. Необъяснимо огромное количество молний лупит внутрь рундера, словно «окно» распробовало Уловители, сочло их вкусными и теперь стремится слизнуть голубыми языками чистой энергии. Молнии превращаются в стремительный поток, в стометровую воронку ужасающей мощи, что закручивается от «окна» внутрь цеппеля, вид ошарашивает, но Холь понимает, чем всё закончится, и приказывает:
        - Бегите!
        - Что?
        Помехи! Связь прерывается дикими помехами, капитан не слышит ничего, кроме гудения, щелчков и грохота, но Холь продолжает орать в надежде, что успеют:
        - Бегите! Прикажите открывать переход! - Он орёт, но не отрывает от глаз бинокль. Он орёт, всё видит и орёт: - Немедленно бегите!!
        Потому что слишком много пришло энергии из полуоткрытого «окна». Потому что голубой поток, рвущийся в Уловители, становится видим невооружённым глазом, и Алоиз понимает, что ни один Накопитель не справится с таким количеством энергии. Потому что они приоткрыли дверцу в гигантскую топку, обожглись, и теперь самое время…
        - Бегите!!
        - Квинс! Переход! СЕЙЧАС!!! - Капитан не слышит мудрого совета, но осознаёт происходящее и орёт в переговорную трубу: - Астролог! Уходим!
        Квинс с силой давит на педаль, но…
        Но всё равно опаздывает.
        Потому что счёт шёл уже не на секунды, а на значительно меньшие мгновения.
        Взрыв.
        Первый. Очень мощный, но его никто не чувствует. То ли потому, что рундер уже трясёт, как будто он ворвался в ураган, то ли потому, что неимоверный гул голубого потока закладывает уши, то ли потому, что люди на борту поняли, что не спасутся, и встречают смерть паникой и не чувствуют ничего, кроме охватившего их ужаса.
        Взрыв.
        Первый проходит незамеченным. И остальные триста пятьдесят девять - тоже. Энергетический водопад разносит массивные Уловители в ударную волну, и клочья раскалённого металла, которые рвут и заставляют тлеть обшивку, прогрызают несчастный «бублик» точно посередине, избивая основу его - конструкцию. Взрывы обрушивают монтажную террасу. Голубые молнии превращаются в голубое сияние, в голубой шторм; голубые молнии скачут по корпусу рундера и через рваные дыры проникают внутрь, в коридоры, к баллонам с гелием, к машине… но главное, самое главное в том, что, разнеся Уловители, энергия продолжает течь дальше, к гигантскому Накопителю, и внутри придуманной Холем ловушки начинают вихриться безумные потоки.
        - Уходите, - шепчет Алоиз. По его щеке катится слеза. - Уходите.
        - Святой Хеш, - бормочет капитан, целуя серебряный медальон.
        Смеётся астролог, медленно растворяясь в сиянии астринга. Правая педаль до упора в пол, «окно» распахивается по-настоящему, Пустота зовёт, Пустота почти взяла их, бестолковых и любопытных детей, но… но в этот момент взрывается Накопитель. Огромный. Мощный. Переполненный энергией.
        Он хвостиком болтался под рундером, а потому его гибель видна всем. Великолепной красоты гибель в огромном голубом пятне чистой энергии.
        Очень резкая, до белизны, вспышка достигает башни Трёх геологов раньше звука, поэтому наблюдатели жмурятся, закрывают лица руками и в таких позах встречают кошмарный грохот и сбивающую с ног волну. Зонтик летит вниз, Тогледо чудом не следует за ним, радиостанция опрокидывается, Вениамин успевает подхватить жену, а Холю кажется, что каменная башня наклонилась градусов на тридцать, не меньше. «Повелитель неба» и «Легавый Ке» болтаются так, словно кто-то огромный отвесил им по оплеухе, и едва не сталкиваются. На Карузо надвигается пылевой фронт, однако сейчас это неважно.
        Никто не интересуется грязной волной, кроме тех, кто в неё влип, потому что все, абсолютно все - упавшие и вскочившие, ушибленные и удивлённые, зажмурившиеся от вспышки и оглохшие от взрыва, - все прилагают оставшиеся силы, чтобы увидеть изумительное, возможно, неповторимое зрелище. Чтобы увидеть, как белая вспышка взрыва разрывает рундер, как его осколки и обломки начинают разлетаться и вдруг, подчиняясь непреодолимой силе распахнувшегося «окна», взлетают вверх, в Пустоту, в созданный за мгновение до взрыва переход.
        Поток исковерканного металла, пережёванной обшивки, людей и фрагментов их тел, гелия, воды, королевского уксуса, жизней - всё улетает в Пустоту, чтобы пролиться над Кардонией печальным ливнем смерти и тоски.
        - Невероятно, - вновь произносит Агафрена, и вновь - искренне. Она крепко прижимается к мужу, возможно, сама того не осознавая, потому что взгляд её устремлён в небо, туда, где только что бушевало голубое. - Невероятно.
        Увиденное потрясло и шокировало молодую женщину, сначала - потрясло, изумило удивительным зрелищем, а после ударило обухом по голове страшной сценой гибели огромного рундера и могучим ударом взрывной волны. Агафрена знала, что эксперимент может закончиться неудачей, но одно дело - предполагать возможность катастрофы, и совсем другое - наблюдать её собственными глазами и слышать по радио голос обречённого на смерть человека.
        - Святой Игвар, как же так получилось?
        - Думаю, святой Игвар сам озадачен, дорогая, - сухо отвечает Мритский. Он переворачивает кресло, помогает жене опуститься в него, оглядывается, замечает у парапета каким-то чудом уцелевшую корзинку для пикника, извлекает из неё стакан, бутылку и наливает Агафрене воды. - Выпей.
        - Спасибо.
        - Не за что.
        Аппаратура разбита, радист в прострации, с открытым ртом сидит у стены и тупо пялится перед собой. То ли головой ударился, то ли оказался не готов к последствиям научных изысканий. Трясущийся Тогледо жадно смотрит на воду. Вениамин перехватывает взгляд и чуть заметно кивает, разрешая помощнику Холя воспользоваться бутылкой. Отмечает, что у Тогледо трясутся руки. Улыбается. В дверь стучат, глава телохранителей громко спрашивает о происходящем, на что Мритский так же громко и уверенно отвечает, что у них полный порядок, подниматься не нужно, после чего подходит к Алоизу. Такому же спокойному, как губернатор.
        Алоиз стоит у парапета, поглаживает пышные усы и смотрит на второй рундер, который пока пришвартован к земле. Первый его больше не интересует.
        - Что скажешь?
        - Мы оба знали, что эксперимент может закончиться неудачей. - Голос инженера ровный, в нём есть разочарование, но нет грусти.
        - Я не об этом, - морщится Мритский. - Ты понял, почему эксперимент не удался? Рундер погиб не зря?
        Каждый шаг, даже неудачный, должен приближать к цели, к победе - эту аксиому Вениамин усвоил с детства.
        - Я всё понял, - медленно кивает Холь. - Если «Исследователь-2» погибнет, то по другой причине.
        - Смешно.
        - Извини, не знал, что ты хочешь поплакать.
        - Тоже смешно.
        Несколько секунд мужчины смотрят вниз, на исковерканный ударной волной лагерь и второй рундер, потом одновременно, как по команде, поднимают головы и разглядывают всё ещё покачивающиеся крейсеры. Смотрят, обдумывают, прикидывают, после чего Вениамин криво улыбается:
        - Будет сложно собрать вторую команду. Я, конечно, могу повесить двух-трёх идиотов…
        - Не понадобится, - машет рукой Алоиз. - Я объявлю, что буду лично руководить экспериментом с борта «Исследователя-2», и люди пойдут.
        - За тобой - пойдут, - соглашается Мритский.
        Агафрена закусывает губу.

* * *
        «Почему я остался, чтоб меня в алкагест окунуло? И хней спорочьей сверху присыпало по самые уши… Почему я остался?
        Не знаю.
        Разумеется, и потому, что чувствовал себя обязанным помочь Павлу. Нет, я не прирождённый благотворитель, чтоб вы сразу поняли, и жалости во мне столько же, сколько в любом другом нормальном человеке, но… но мужик действительно оказался в трудной ситуации, и я пожертвовал ему полгода жизни. Не могу сказать, что потерял шесть месяцев, поскольку общение с таким гением, как Гатов, само по себе стоит немало, но лучше бы нам спрятаться на более комфортной планете.
        Впрочем…
        Я хотел поговорить о другом.
        Почему я остался?
        Вы спросите: «Куда бы ты делся?» Отвечу: к друзьям, которые не поверили в мою смерть и организовали поиски. Да, вы не ошиблись: ради меня, обыкновенного алхимика с «Пытливого амуша», были организованы довольно масштабные поиски. Естественно, Павла и Каронимо спасатели тоже забрали бы, но в первую очередь им был нужен я. Почему? Потому что Помпилио своих не бросает. Напыщенно? Извините, говорю, как есть. Через два месяца после нашего прилёта - по моим расчётам, именно столько времени понадобилось для расследования кардонийских событий, - на Менсале появился импакто Астрологического флота, разыскивающий «офицера, исчезнувшего во время кратковременного захода в Шпеев исследовательского рейдера Флота». Догадайтесь, чьё изображение демонстрировали цепари заинтересованным лицам? Да, вы не ошиблись. Мне, правда, портрет не понравился, я на нём получился страшненьким и каким-то скукоженным, видимо, рисовали с Энди, но черты лица художник уловил неплохо.
        Импакто болтался на Менсале два месяца, и мне, скажу откровенно, было так же приятно, как Гермесу Трисмегисту делать свои открытия. Я понял, что меня помнят, обо мне думают, и очень хотел подать ребятам знак… Не потому, что мне хватило приключений, нет. Хотя их действительно хватило, чтоб меня в алкагест окунуло. Хотел подать знак, чтобы их миссия оказалась успешной, чтобы прилететь на Лингу или Кардонию, посмотреть Помпилио в глаза и сказать: «Спасибо». Он, конечно, скажет: «Очень хорошо, Мерса, а теперь займись своими обязанностями: у меня закончились патроны для «Трех сестер»…» Он бы повёл себя, как вёл обычно, но я ведь знаю, что мессеру было бы приятно.
        И поэтому хотел, но сдержался.
        Почему?
        Вот я и пытаюсь объяснить.
        Не вам - себе.
        За то время, что я болтаюсь с Гатовым, нас похищали, мы бежали с тщательно охраняемой военной базы, отстреливались от погони, сидя в дырявом паровинге, на нём же нырнули в переход, оказались на воюющей Менсале, снова стреляли, Павел словил пулю, а мы с Каронимо - переломы, пришли в себя, построили бронекорду и теперь несёмся на край континента, ежесекундно рискуя нарваться на перестрелку, чтобы встретиться с контрабандистом, согласившимся тайно доставить нас на Верзи, и что будет дальше, не знает ни один из Добрых Праведников.
        В целом вы поняли, да?
        У Энди наш лихой калейдоскоп вызывал изжогу и нытье. И тревогу за будущее… Он у меня домосед… и…
        (Строчка вымарана)
        Я вам не рассказывал, как он однажды…
        (Вымарано два абзаца)
        Вот такой у меня Энди, чтоб его в алкагест окунуло.
        Но я опять отвлёкся.
        Вот ещё предположение: я остался, потому что Гатов и Бааламестре мне понравились. Не учёностью, а сами по себе, как личности. Они жили полной жизнью, понимаете? Дрались, выпивали, гонялись за юбками, изобретали. Постоянно что-нибудь изобретали, придумывали, творили, делали, снова напивались и придумывали ещё… И у них получалось, чтоб меня в алкагесте позабыли, как же здорово у них получалось… И они предложили мне присоединиться, представляете? Увидели во мне равного и позвали в кружок. Они сказали, что великий алхимик сделает команду совершенной.
        Великий алхимик!
        Вы поняли, что речь обо мне? Вы поняли, куда Гатов меня позвал? Сомневаюсь. Да это и неважно, потому что я остался с Павлом не поэтому. Я слишком глуп, чтобы продаваться, я стараюсь поступать правильно. Мне предлагали сытую жизнь богатого, уважаемого человека - я завербовался в Астрологический флот, предлагают стать легендой научного мира - я не могу бросить друзей. Я…
        Я, наконец, понял, почему остался с Гатовым и Каронимо.
        Потому что так было правильно…»
        ИЗ ДНЕВНИКА ОЛИВЕРА А. МЕРСЫ ALH.D.

* * *
        - Кажется, печать настоящая, - пробубнил командир поста через семь с половиной минут после того, как приступил к изучению документа. - То есть подлинная.
        - Именно так, синьор лейтенант, - предельно вежливо подтвердил Гатов, внимательно следя за тем, чтобы толстые пальцы офицера не повредили важный документ. - Самая настоящая.
        Когда-то командир поста отличался здоровой полнотой, считался не «жирным ублюдком», а «мощным силачом», и даже ставился в пример менее радивым сослуживцам. Но годы шли, Дрибе понял, что лейтенантские погоны стали его карьерным потолком, расслабился, перестал за собой следить, и теперь - во всяком случае, для стороннего наблюдателя - являл собой карикатуру на военного, а не реальную боевую единицу.
        - И подпись Его превосходительства… тоже, - продолжил Дрибе с таким видом, словно наблюдал губернаторские автографы минимум дважды в час.
        - Подпись выполнена алхимическими чернилами…
        - Вижу. - Лейтенант пожевал губами и бросил мимолётный и крайне неодобрительный взгляд на татуировки учёного.
        - Извините.
        - Извиняю.
        Гатов улыбнулся и потрогал один из своих браслетов, «клабардарсианский аркан», который, по слухам, возвращал владельцу спокойствие даже в самых безнадёжных обстоятельствах. А спокойствие Павлу требовалось, как никогда.
        Укреплённая позиция кнехтов располагалась на пыльном просёлке, носящем гордое название Транстрибердийский тракт № 8, на самом въезде в поселение Одекки. Во всяком случае, именно так утверждала карта. Собственно, пост представлял собой прекрасно защищённую и укрытую от глаз пулемётную точку, несколько индивидуальных окопов и натянутую в тени деревьев маскировочную сеть, в тени которой спасались от жары кнехты. Помимо стола и двух лавок, под сетью виднелись бак с водой, ящик, видимо с едой, и две табельные винтовки в пирамиде - остальные находились у солдат и до недавнего времени были направлены в учёных.
        Которые изо всех сил демонстрировали похвальную законопослушность.
        - Алхимическую печать канцелярии Его превосходительства подделать невозможно, - откашлявшись и вдоволь наигравшись с успокаивающим браслетом, сообщил Гатов.
        - Я должен был проверить, - протянул толстяк. Цветные татуировки по-прежнему не давали ему покоя, а почему он их невзлюбил, осталось загадкой.
        - Мы понимаем, синьор лейтенант, - кивнул стоящий чуть позади Павла Бааламестре.
        - В сотне лиг отсюда начинаются владения Мритии, а их шпионы славятся подлостью и оснащением, - наставительно напомнил офицер. То ли себе, то ли солдатам.
        Под мышками Дрибе расползались влажные тёмные пятна, а от них - соответствующий запах, на который задержанные учёные стоически не обращали внимания.
        - Да, синьор лейтенант.
        - Любят прикидываться кем-нибудь подозрительным…
        - Шпионы прикидываются подозрительными? - не сдержался Мерса.
        Лейтенант широко распахнул маленькие глазки, Каронимо врезал алхимику в бок и умильно выдал:
        - Да, синьор лейтенант.
        Дрибе подумал и продолжил:
        - Настоящий кнехт обязан проявлять бдительность и на службе, и вне её.
        - Совершенно с вами согласен.
        Время проверки Бааламестре засёк по массивному наручному хронометру со встроенным компасом и секундомером, то есть не ошибся, и учёным оставалось лишь позавидовать скрупулёзности или, наверное, бдительности военного, который, не имея ни малейшей возможности оценить подлинность алхимической печати, семь с лишним минут тупо таращился на документ. Поведение лейтенанта свидетельствовало о глубокой и всеобъемлющей тоске застрявших на посту провинциальных воинов, и именно поэтому даже взрывной Гатов вёл себя на удивление смирно и друзей предупредил, чтобы не допускали ненужных шуток: скучающие военные непредсказуемы, разозлишь их - и никакие губернаторские пропуска не помогут: задержат как подозрительных, и все надежды убраться с Менсалы рассеются в пыль.
        - Цель путешествия?
        - Командировка, синьор лейтенант, - веско уточнил Павел. - В пропуске написано, что мы проводим исследования в интересах Его превосходительства.
        - Вы - инопланетники, - усмехнулся бдительный офицер.
        - И поэтому мы не можем служить Его превосходительству? - поднял брови Бааламестре.
        Толстяк с подозрением оглядел круглую рожу Каронимо, снова пожевал губами, словно подбирая подходящее случаю ругательство, но сдержался и продолжил в меру вежливо:
        - Что исследуете?
        - Это секретная информация, - пискнул из-за спины Бааламестре Мерса. Он ещё не понял, что с ходу от въедливого Дрибе не отделаться.
        Несколько секунд лейтенант, Гатов и Каронимо изучали мгновенно поникшего Энди, после чего офицер развёл руками:
        - А у меня за спиной мирный город. Я не могу допускать в него столь подозрительных личностей.
        Фраза отчётливо пахнула превентивным арестом.
        - Вы сами только что сказали, что пропуск настоящий, - деликатно заметил Бааламестре. - И чернила с подписью.
        - Вы могли забрать его у настоящих исследователей.
        - Зачем? - поперхнулся Каронимо - настолько причудливого движения военной мысли он попросту не ожидал.
        - Чтобы проехать тут.
        - Мы что, похожи на бандитов?
        - Ещё как!
        - Как так?
        - А вот так!
        И обескураженному Бааламестре оставалось лишь руками развести.
        Впрочем, основания для сомнений у военного были весьма весомые: во-первых, инопланетники; во-вторых, приехали внезапно, без предупреждения, на странной, но бронированной и крепко вооружённой машине, показали бумагу из канцелярии Его превосходительства, но сами больше похожи на свободян, нежели на честных подданных; в-третьих, инопланетники; в-четвертых, ничего не хотят рассказывать; в-пятых, инопланетники… Дрибе смущали все приехавшие. Изредка подающий голос Мерса, который на этот раз оказался Энди, держался позади с таким видом, словно лично виноват во всех менсалийских бедах, да ещё очки беспрестанно протирает - явно что-то замышляет. Круглая и небритая физиономия Каронимо в голос намекала на удачный побег с каторги, представить эту рожу в государственном присутственном месте или хотя бы в казарме лейтенант не мог при всём желании. Что же касается Гатова, то он раздражал воспитанного в строгости Дрибе украшениями, выдающими человека несерьёзного, неумного, а может, и того хуже.
        По всему выходило, что в глазах сурового провинциального толстяка экзотическая внешность путешественников могла похоронить даже авторитет с трудом добытого Эзрой пропуска, и понимание этого делало Энди растерянным, Каронимо - слишком громким, и хладнокровие пока сохранял только Павел.
        - Могу я узнать, что вас беспокоит, синьор лейтенант?
        - Почему вас не сопровождает трибердиец? - в лоб осведомился Дрибе, по-прежнему не отдавая пропуск.
        - Потому что целью нашего путешествия является испытание боевой машины, которая вас так заинтересовала. - Гатов прекрасно видел взгляды, что кнехты бросали на бронекорду. - Это моё изобретение, которое я предлагаю поставлять армии Его превосходительства, но никто не купит столь дорогую машину без соответствующих испытаний.
        - Почему с вами нет сопровождающих? - До сих пор ни один военный не приставал к путешественникам с подобными вопросами, хотя постов учёные проехали немало. То ли толстяк действительно оказался хорошим офицером, то ли ему категорически не понравилась троица, то ли вымогал взятку. Небольшие пожертвования в «фонд ветеранов действующей армии» учёные делали на каждом посту, но обычно процедура проходила дружелюбнее.
        - Мы планируем доказать Его превосходительству, что машина надёжна, но не желаем раскрывать некоторые особенности конструкции, - терпеливо продолжил Гатов. - Мы определили маршрут и договорились, что в условленной точке нас будет ждать цеппель.
        Услышав эти слова, четыре кнехта, стоявшие позади лейтенанта, одновременно подняли головы и посмотрели на облака, словно надеясь разглядеть среди них воздушный корабль. А вот их командир даже бровью не повёл.
        - Точка находится в Сочности?
        - В Камнегрядке, - спокойно ответил Павел. - На самом её краю, на Дохлом мысу.
        - Далеко придётся ехать.
        - В этом смысл.
        - Пожалуй.
        Чувствовалось, что уверенный тон, вежливое поведение и, разумеется, алхимическая печать на толстом листе гербовой бумаги делали своё дело: Дрибе постепенно терял изначальное недоверие. Он всё ещё хмурил брови, но больше потому, «что так надо», не желая сдаваться инопланетникам сразу.
        - Вы должны доказать, что это ваша машина.
        - Каким образом? - осведомился Гатов. И услышал ожидаемый ответ:
        - Покажите её.
        Допрос, к огромному облегчению путешественников, закончился. Бронекорда привлекала всех без исключения военных, по ней лазали на каждом посту, и друзья давно установили очерёдность проведения экскурсий.
        - Что хотите осмотреть? - тоном заправского коммивояжёра поинтересовался Бааламестре, делая шаг вперёд.
        - Всё!
        - Всё не покажем, уж извините - секреты фирмы, но осмотреться можете, - предложил Каронимо. - Мы скрываем ходовую часть, рулевое управление, кое-какие мелочи в кузеле…
        Однако «секреты фирмы», как выяснилось, интересовали офицера в последнюю очередь.
        - В сопровождении сказано, что у вас на вооружении стоит «Гаттас», - громко произнёс толстяк, потрясая всё ещё не отданными Павлу документами. - Вы подтверждаете?
        - Могу дать честное слово.
        - Я хочу его осмотреть! - Глаза лейтенанта вспыхнули. Он сунул бумаги Гатову и решительно направился к лесенке, ведущей к кабине бронекорды. - Немедленно!
        - Много слышали об этом пулемёте? - усмехнулся Каронимо, пропуская Дрибе перед собой.
        - Очень!
        - Поверьте, вы не будете разочарованы…
        Солдаты, которых необычная машина увлекла не менее сильно, подались за командиром. Мерса, поколебавшись, решил помочь приятелю управиться с экскурсантами и проследить, чтобы скучающие военные не прихватили из машины «сувенир на память», а Гатов бережно убрал документы в сумку, после чего отправился под маскировочную сеть, налил себе воды и уселся на лавку, собираясь провести следующие несколько минут в тени.
        Вопреки ожиданиям боязливого Мерсы, точнее, модификации «Энди», ибо модификация «Олли» не имела ничего против приключений, до сих пор троица перемещалась по Трибердии на удивление гладко. Разумеется, чем дальше от столицы, тем хуже становились дороги, реже - населённые пункты и посты регулярной армии, но пока судьба хранила бедовых учёных от встреч с опасными противниками: свободяне и грабители к путешественникам не приближались, что говорило либо о царящем в Трибердии порядке, либо, что более уместно, о серьёзном впечатлении, производимом бронированным чудовищем на провинциальных бузотёров.
        - Шесть стволов… - Сидящий на месте пулемётчика лейтенант уважительно погладил «Гаттас» по коробке. - Какова скорострельность?
        - Три тысячи выстрелов в минуту.
        - Чтоб меня манявка покусала! Три тысячи!
        - У него электрический привод, поэтому «Гаттас» используют только стационарно, - продолжил лекцию Бааламестре. - Рекомендуется для обороны крепостей, установки на бронетягах…
        - Он и цеппель разрежет! - увлечённый Дрибе пропустил слова Каронимо мимо ушей.
        - Может, - не стал спорить учёный. - Если и не разрежет, то дыр наделает точно.
        - Наконец-то он появился на Менсале, - вздохнул толстяк. - Хоть один.
        - В армию Его превосходительства только что поставили первые десять, - сообщил Бааламестре.
        - Правда?
        - Истинно, - заверил Каронимо офицера. - Я лично проследил.
        Мерса испуганно вытаращился на приятеля. Дрибе тоже не понял замечания:
        - В смысле?
        - Меня приглашали в приёмную комиссию, - нашёлся Бааламестре. - Я немного смыслю в оружейных системах… Вам доводилось стрелять из «Гаттаса»?
        - А можно?
        Даже расстегнувшись, толстяк не смог бы раскрыться перед Каронимо полнее, чем этим вопросом.
        - А нет ли тут у вас подходящей мишени? - осведомился Бааламестре, разумно рассудив, что пора подсекать клюнувшую рыбку.
        - Есть две, - мгновенно ответил лейтенант. - Я люблю упражняться с «Шурхакеном».
        - Замечательно! Рубильник справа от вас запитает электрический привод «Гаттаса»…
        Грохот выстрелов оставил дремлющего за столом Павла равнодушным: он догадывался, чем закончится экскурсия, и продолжал спокойно сидеть всё то время, которое понадобилось офицеру на опустошение одной патронной ленты. Дождался, когда «экскурсанты» спустятся на землю, вышел навстречу и услышал громкое:
        - Я не ожидал, синьоры, клянусь святым Игваром, не ожидал! - Дрибе, очевидно, не мог совладать с переполняющими его чувствами. - Вы видели, что он сделал с мишенью?
        - Как говорится: ничто так не портит цель, как попадание.
        - «Гаттас» её уничтожил!
        - Её уничтожили вы, синьор лейтенант, - заметил Бааламестре. Причём в голосе друга Павел не услышал ожидаемых льстивых ноток и понял, что Дрибе оказался неплохим пулемётчиком.
        - Мы говорим не обо мне, - отмахнулся лейтенант. - «Гаттас» - зверь! Сносит всё на своем пути. Я потрясён!
        - Приятно слышать, - протянул Павел. Невозможно представить, как изумился бы Дрибе, узнав, кому он выказывает восхищение шестиствольным монстром.
        - Можете ехать, - щедро махнул рукой лейтенант. - Увидимся, когда соберётесь обратно.
        - Как раз об этом мы и хотели поговорить, - широко улыбнулся Каронимо. - Мы планируем задержаться в городе, хочется поужинать по-человечески и поспать в нормальной кровати.
        - Разве ваши испытания не учитывают время? - поднял брови лейтенант.
        - У нас испытания, а не гонки.
        - Я вас понял. - Дрибе помолчал. - Рекомендую постоялый двор «Следопыт Сочности» - очень неплохой стол.
        - Спасибо.
        - Но машину вам придётся оставить на окраине, в Одекки вы на ней не въедете.
        Узкие и кривые улочки старинных городов не предназначались для монстров шириной в четыре с лишним метра, а потому многие поселения, причём не только на Менсале, были закрыты и для бронетягов, и для мирных паротягов.
        Но бросать бронекорду на окраине друзьям не хотелось по многим причинам, и после короткого, но энергичного обсуждения размера пожертвования в «фонд ветеранов» - одиннадцать серебряных геллеров и утренние стрельбы патронами клиента - машина была поручена кнехтам.

* * *
        Своё название - Триберди - столица одной из самых северных и самых богатых провинций Менсалы получила благодаря изящному сочетанию географического расположения и имён основателей, а историю эту наизусть расскажет любой коренной трибердиец, даже из глухого уезда. Так вот, один из первых менсалийских городов, Триберди был заложен на слиянии двух рек, то есть с самого своего начала делился на три части, но самое интересное заключалось в том, что основали город три брата Берди, вставшие у истоков самой могущественной семьи Севера, которая вот уже пятьсот с лишним лет оказывала серьёзное влияние на жизнь провинции и всей Менсалы. Берди ругались друг с другом, подолгу не разговаривали, изгоняли и отправляли в ссылки, но при этом ни разу не пролили семейную кровь и, наверное, поэтому ухитрились продержаться на вершине так долго. Ну а ещё один интересный факт заключался в том, что за всю свою историю, включая адигенские войны при становлении Менсалы, бунты черни, междоусобицы и страшные годы нынешней гражданской войны, несмотря на многочисленные штурмы и две длительные осады, Триберди ни разу не был сдан
или оставлен, и северяне всегда находили силы уничтожить или отбросить чужаков. Поговаривали, что в последние годы семье Берди крепко помогают адигены, используя трибердийцев в качестве противовеса верному Галане губернатору Лекрийскому, однако никаких доказательств в пользу этой версии недоброжелатели не приводили.
        Собственно же город исторически и географически делился на три района, расположенных на соответствующих сторонах рек. Довольно узкий, скалистый и высокий, господствующий над окрестностями Средний берег был отдан под крепость, защитницу и хранительницу, которую местные без устали совершенствовали и модернизировали, постепенно превратив в мрачноватый, но безусловно надёжнейший оборонительный комплекс, внутри которого скрывалась резиденция губернатора. Правый, низкий, берег населяли люди простые: рабочие, ремесленники, служащие и слуги. Здесь лепились друг к другу непритязательные домишки, плавно переходящие в мастерские, заводики, фабрики, пакгаузы и снова - в трущобы, переполненные нищетой, дешёвыми кабаками, лавками, в которых отпускали товары в долг, лавками ростовщиков и бандитскими притонами. Правый берег всегда представлялся угрюмее, чем был в действительности, но такова была его манера. А вот Левый, некогда лесистый, а теперь сохранивший целых три диких парка, облюбовала чистая публика. Тут же располагались богатые дома, как многоквартирные, так и отдельные усадьбы, государственные
учреждения, казармы воинских частей, магазины, железнодорожный вокзал, а на самом краю - воздушный порт, в котором и бросила якорь «Доброта». И путь от порта до офиса Гебы Спуна - трибердийского делового партнера Граболачика - отнял у Сады Нульчик меньше сорока минут, поскольку обходительный Геба устроился, разумеется, на Левом берегу, в трёхэтажном розовом дворце кильбельского стиля, на первом этаже которого очаровывал прекрасной кухней благородный ресторан, на втором помещались номера, а весь третий этаж был отдан под личные нужды Спуна.
        Откинувшись на подушки присланного в её распоряжение авто, женщина без особого интереса рассматривала узкие улицы Левобережья, богатые дома, многие из которых так сильно пострадали во время боевых действий, что были полностью перестроены, на вывески и военные патрули на каждом углу. Город казался мирным, но… именно казался. В отличие от Лекровотска, где, несмотря на наличие страшной площади Правосудия, Рубен ухитрился создать атмосферу мира и даже некой беззаботности, Триберди выглядел временно мирным поселением, готовым в любой момент отразить атаку, в нём всегда ощущалось лёгкое напряжение.
        - Ты уверена?
        - Абсолютно, - подтвердила проститутка и вновь указала на портрет Гатова. - Этот приходил ко мне, а потом устроил перестрелку.
        - Уверена?
        - Абсолютно.
        Она была западурой: округлой во всех местах, которые так нравятся мужчинам, губастой, глазастой, черноволосой и, наверное, неисправимо деревенской. Но ещё проститутка была внимательной и обладала хорошей памятью, и за эти два качества Саде захотелось её расцеловать.
        - Он был один?
        - С толстяком - точно. - На этот раз женщина ткнула пальцем в нарисованную физиономию Бааламестре. - А третьего я не разглядела, потому что он внизу сидел, на первом этаже. В номера не поднимался.
        - Черноволосый?
        - Не видела.
        И тот факт, что западура не стала придумывать нужные важной гостье подробности, Саду неимоверно порадовал.
        К Гебе Нульчик ехала без особой надежды, «галочку поставить», среагировать на очередную наводку и при этом оказаться неподалёку от подозрительного Йорчика. Однако за то время, что «Доброта» добиралась до Трибердии, Спун, владеющий двумя десятками борделей по всей провинции, заполучил действительно интересную информацию. Отправившись лично расследовать обстоятельства перестрелки в заведении синьоры Флиси, Геба не оставил без внимания упоминание о трёх инопланетниках, притащил одну из девочек в столицу и показал ей портреты разыскиваемой Садой троицы - в самом заведении объявления давным-давно сгинули. Девица уверенно опознала Гатова и тем повергла Нульчик в лёгкую эйфорию.
        - Как часто эти трое заглядывали?
        - Один раз, и больше они не появлялись.
        Плохо, но не смертельно. Гатов понял, что «засветился», и станет осторожен, но теперь - и это важно! - появился след, по которому может идти охотник. До сих пор Нульчик напоминала несчастную собаку, которая не чует добычу и жалко бегает по полю, в надежде увидеть хоть какую-то цель.
        - Откуда они приезжали?
        - Он не сказал.
        - А ты спрашивала? - недоверчиво прищурилась Сада.
        - Разумеется, - подбоченилась девица. - Я всегда стараюсь разговорить клиента и побольше узнать о нём. Это профессионально. Привязавшись, они возвращаются именно ко мне, и…
        - Что рассказывал этот? - Нульчик потрясла перед носом заболтавшейся западуры портретом Гатова. - Подробно!
        - Назвался цепарем. Он и правда похож: повадки соответствующие, украшения опять же, татуировки… - Проститутка поправила толстую чёрную косу. - Потом сказал, что сейчас работает механиком для армии. Неподалёку от заведения стоит панцирный полк, наверное, в нём старается.
        - Проверил? - тихо спросила Сада.
        - В полку об этих троих ничего не знают, - так же негромко отозвался Спун. - У меня замечательные отношения с командиром, так что информация точная. Ручаюсь.
        Геба считался трибердийским любимчиком. Он устраивал пикантные развлечения для высших офицеров, чиновников, контрабандистов, знал подноготную едва ли не каждого своего клиента, но никогда не опускался до банального шантажа. Неизменное дружелюбие и весёлый нрав позволяли ему обзаводиться друзьями, а не деловыми партнёрами, ему не врали, и, когда Геба говорил «ручаюсь», он действительно ручался.
        - Может, он упоминал о своих планах? - Нульчик вновь обратилась к проститутке. - Куда собирается? Где мечтает побывать?
        - Нет, - покачала головой западура. - Ничего такого.
        Ну да, с чего бы Гатову откровенничать со шлюхой? Он к ней за мясом приходил, а не поболтать.
        - Уходи, - буркнула Сада, отворачиваясь от пышной брюнетки. - Я узнала всё, что нужно.
        - А моя награда? - осведомилась та. - Синьор Спун! Вы обещали перевести меня в Триберди!
        - Переведу, переведу, - поморщился Геба, подталкивая женщину к дверям. - Будешь работать у Офицерского дома.
        - Правда? - Судя по радостному тону, новое место службы стало для западуры существенным повышением.
        - Правда, чтоб меня Рубен поймал и укусил.
        - Дайте я вас поцелую!
        - Убирайся!
        Спун передал осчастливленную западуру телохранителям, захлопнул дверь, помолчал, после чего извиняющимся тоном произнёс:
        - Заведение Флиси находится в медвежьем углу, обслуживает расквартированных там военных и местную шелупонь. Я отправлял туда портреты, которые присылал Граболачик, пару недель девочки были внимательны, а потом вновь расслабились. Вы ведь знаете, Сада, как это бывает: рисунки куда-то пропали, задача забылась, всё пошло своим чередом…
        Спун был прав на сто процентов, выдвигать ему претензии не имело никакого смысла, поэтому Нульчик улыбнулась и мягко ответила:
        - Геба, я прекрасно понимаю, что люди несовершенны. Ваша информация необычайно важна, у меня появился след, и теперь я пойду по нему. С вашей, в том числе, помощью.
        - Что вы хотите знать?
        Он предложил Саде вина, трибердийское белое казалось ей слишком резким, но она пила его, чтобы не обижать аборигенов, уселся рядом и вопросительно поднял брови.
        - Неподалёку от заведения Флиси есть другие механизированные части? - поинтересовалась Нульчик. - Или авиационные? Моим друзьям проще выдавать себя за механиков, в этом обличье они чувствуют себя как рыбы в воде.
        - Там есть ещё одни панцирники и аэродром, - кивнул Спун. - Однако, если люди, которых вы ищете, предпочитают выдавать себя за механиков, то им имеет смысл прятаться на Паровой Помойке. До неё от заведения Флиси примерно двадцать лиг.
        - Вы её проверили?
        - Её невозможно проверить, - развёл руками Геба. - На Помойке заправляет Эзра Кедо, а он - личный друг губернатора. - Спун чуть подался вперёд и понизил голос: - Думаю, это он укрывал ваших людей.
        Сада не нравилась Гебе как женщина, но, оставаясь один на один, он начинал машинально приударять за собеседницами, кем бы они ни были.
        - Почему?
        - Я обдумываю доходящие до меня слухи и складываю из них картину мира. - Спун сделал глоток вина. - Ваше здоровье, Сада.
        - Вы составляете картину мира из слухов?
        - Это самая точная информация, - улыбнулся Геба. - На пустом месте они не рождаются.
        - Я сама иногда запускаю слухи. На пустом месте.
        - Искусственные вбросы хорошо заметны, но сейчас не об этом… - Прохладный голос галанитки привёл Спуна в чувство. Он чуть отодвинулся, снова глотнул вина, поправил воротник шёлковой рубашки и продолжил по делу: - Вы слышали, что некоторое время назад знаменитого и могущественного Уру Клячика выставили на посмешище?
        - Об этом весь Шпеев рассказывает. Шёпотом.
        - Не удивлен. Клячик - злопамятный ублюдок.
        - Почему вы о нём заговорили?
        - Потому что несколько дней назад в Триберди появились его громилы. Никакого отношения к деловым операциям Клячика они не имели, но общались с военными. - Спун прищурился, став похожим на заправского заговорщика, и закончил: - Полагаю, охотились за обидчиком.
        - А кто мог рискнуть кинуть Клячика? - тут же продолжила Сада, поняв ход мыслей собеседника. - Вся Менсала знает, что с этой скотиной лучше не связываться, а вот инопланетники…
        - Которым плевать на авторитеты…
        - Потому что они собираются улететь…
        - Могли добыть деньги на билет столь экзотическим способом, - закончил Спун.
        - Опасным, - прищурилась Нульчик.
        - Насколько я знаю, изначально Клячику предлагалась честная сделка, - усмехнулся Геба. - Но ваш жадный соотечественник решил кинуть продавца, а в итоге кинули его самого.
        - Жадность до добра не доводит, - протянула медикус, торопливо обдумывая новую информацию. - Громилы ещё в Триберди?
        - И вот тут начинается самое интересное, Сада. - Теперь Спун стал походить на рассказчика в светском салоне. - Когда я понял, что у Флиси бузили те самые люди, которых вы ищете, я решил пообщаться со вторыми участниками перестрелки, со свободянами, но они пропали. И одновременно испарились громилы Уру.
        - Жизнь в Триберди полна опасностей?
        - Я обратился за справкой к знакомым военным, и мне позволили прочитать коротенький отчёт о том, как рота кнехтов, усиленная техникой и находившаяся под командованием капитана Асети и майора Брауна, мужественно и героически предотвратила нападение свободной сотни на Паровую Помойку. Капитан Асети и майор Браун представлены к наградам, и Его превосходительство уже завизировал представление… Я упоминал, что Эзра Кедо - личный друг губернатора?
        - Свободяне шли по тому же следу: искали обидчиков, - медленно произнесла Сада.
        - А в те дни, когда неизвестный кинул на большие деньги Клячика, Асети и Браун как раз находились в Шпееве. Полагаю, громилы Уру прибыли в город и надавили на офицеров какими-то фактами, после чего наши доблестные кнехты разобрались с проблемой единственным способом, который им подсказали их военные мозги. - Спун допил вино и тоненько рассмеялся: - И знаете что, Сада? У меня есть связи и кое-какое влияние, но нет желания связываться с Асети и Брауном, поскольку медальки намекают, что Его превосходительство не был против их действий.
        Если последняя фраза и являлась намёком, то очень толстым: Геба практически открыто попросил дорогую гостью избавить его от своего присутствия. Он помог, исполнил свой долг перед Граболачиком и теперь хочет отойти в сторонку.
        - Да уж, история показательная, - легко улыбнулась Нульчик.
        - И заставляет о многом задуматься.
        - Но главное - она получилась шумной, а мои друзья шума не любят и, значит, уже покинули Паровую Помойку. - Сада отметила, что Спун на этих словах заметно повеселел, и закончила: - Куда они могли направиться?
        - Куда угодно! Например, на Ожерелье. - Геба опустошил бокал и наполнил его вновь. - Из нашего порта каждую неделю уходят цеппели к другим мирам.
        - Будь всё так просто, они давным-давно покинули бы Менсалу, - наставительно произнесла Нульчик. - За головы этих троих объявлена колоссальная награда, так что уйти они могут лишь с тем, кому безоговорочно доверяют, кто решится рискнуть и пойти против Клячика и множества других людей, увлечённых поисками, причём уйти они должны незаметно.
        - В Камнегрядке есть действующая точка перехода на Кардонию, - прищурился Геба. - Она лежит в стороне от торговых путей, поэтому почти не используется. Маленькая, незаметная калитка, так сказать, как раз то, о чём вы спрашиваете.

* * *
        После Шпеева, который походил на разросшийся и как попало заселённый базар, в менсалийской провинции Йорчик ожидал увидеть нечто совершенно ужасное, однако Лекровотск приятно удивил. Город оказался чистым, опрятным - освещённым! - и совсем не похожим ни на печальные руины былого великолепия, ни на осаждённую крепость. Нет, правый, высокий берег, где находились губернаторский дворец и основные государственные учреждения, лекрийцы достаточно укрепили: стены, рвы, подъёмные мосты через овраги, бетонированные доты - они, естественно, напоминали о царящих на Менсале нравах, но, будучи аккуратно вписанными в холмистый рельеф, не бросались в глаза и не выделялись, благодаря чему город казался мирным. Широкие улицы, широкие тротуары, площади, заполненные гуляющими людьми, магазины, рестораны, улыбки на лицах, уличные фокусники на набережной - в какой-то момент Руди показалось, что он очутился в Бей-Гатаре… Нет, не в нём, скорее в небольшом и прелестном Чур-Имиле, что южнее шумного сферопорта, существенно уступает ему в размерах, зато превосходит в умении жить.
        И сходство тем более усиливалось, что по дороге во дворец они проехали мимо трёх кабраров - чиритских молельных домов, - а гигантские размеры последнего заставили Руди с уважением присвистнуть:
        - Самый большой на Менсале?
        На что последовал гордый ответ:
        - Самый большой во всем Бисере, - с достоинством сообщил Фил. - Размерами наш кабрар Золотого Завета уступает только священному кабрару праведника Чипчика в Бей-Гатаре, да будет он стоять вечно.
        - Да будет он стоять вечно, - машинально повторил Йорчик, несмотря на то, что не мог назвать себя религиозным человеком. И тут же уточнил: - Много верующих?
        - Будет больше, - пообещал Саймон. - Пока что на Менсале сильны безумные традиции олгеменов, но Его превосходительство, в меру своих скромных сил, укрепляет истинную веру среди наших несчастных, пребывающих в невежестве соотечественников.
        И именно от лекрийцев, прорвавшихся однажды к Шпееву, Вениамину пришлось спасать архиепископа олгеменов.
        Благочестивая площадь, на которую выходил главный фасад кабрара - простой, прямой, почти без окон, зато отделанный мрамором и украшенный цитатами пророков, - поражала красотой и чистотой, даже на фоне уже увиденного в Лекровотске. Казалось, она переполнена цветами - количество изящных клумб не поддавалось учёту - и цветущими деревьями, у фонтанов сидели улыбающиеся подростки, и теперь Руди вспомнил не весёлый Чур-Имиле, а студенческий и молодой Крапстук, и даже улыбнулся сентиментально, увидев в одном из юношей себя…
        А вот следующая за Благочестивой площадь - Правосудия - особенной красотой не блистала, да и предназначение её оказалось сугубо утилитарным: в центре располагалась чёрная четырёхугольная виселица, сваренная из металлических направляющих, на которой тихонько покачивались тела казнённых.
        - Идёт война, - напомнил одноглазый Фил, перехватив взгляд Йорчика. - Диверсанты, свободяне, недостаточно лояльные граждане, чересчур активные олгемены, воры, насильники…
        - Я понимаю, - опомнился Руди. - За всё надо платить.
        - В Лекровотске почти нулевая преступность, - спокойно продолжил Саймон. - Его превосходительство генетически ненавидит воров и мошенников, и мы помогаем губернатору делать мир чище. Казни проводятся раз в неделю, за это время тела успевают достаточно разложиться… Угадайте, как наши остроумные сограждане называют площадь?
        - Вонючкой?
        - Совершенно верно.
        - Поэтому на Благочестивой так много цветов?
        - Вы наблюдательны.
        - Спасибо. - Руди помолчал. - Но от меня ускользает причина столь странного соседства.
        - Исключительно воспитательная, - объяснил одноглазый.
        - А… - Йорчик представил религиозную процессию, движущуюся к кабрару в какой-нибудь большой праздник, например, в светлую Сиулуку, весёлых людей, вынужденных пересекать воняющую площадь, и кисло уточнил: - Помогает?
        - Весьма.
        И не поверить короткому, спокойному и очень твёрдому ответу Собаки Лекрийского не было никакой возможности.
        Губернаторский дворец оказался выполнен в традиционном для Лекровотска стиле, который Йорчик про себя окрестил «незаметной крепостью». Трёхэтажное белокаменное здание с колоннадой и двумя крыльями господствовало над городом, вызывая уважение открытостью и лёгкостью стиля, но… но только опытный взгляд мог разглядеть замаскированные металлические щиты у больших окон - их можно было выставить за считаные секунды; оценить, что изящные беседки имеют слишком мощное основание и могут быть использованы в качестве долговременных огневых точек, как, впрочем, и все башни строения; пересчитать и всё равно ошибиться в количестве бетонных дотов по всему холму, поскольку их амбразуры закрывали укрытые дёрном щиты.
        Дворец представлял собой цитадель, внутри которой Йорчика и Фила поджидал великий и ужасный Рубен. Рачительный хозяин Лекрии. Безжалостный и беспощадный.
        - Считайте мои слова лестью, но я восхищён и обескуражен, - с чувством произнёс Руди после представления. - Не ожидал увидеть на Менсале подобный город. - Подумал и добавил: - Сейчас.
        - Во время войны, - уточнил Лекрийский.
        - Совершенно верно.
        - Это потому что мы перестали пускать в наш город войну. - Рубен бросил взгляд в окно, из которого открывалась удивительной красоты панорама на широкую Лекру и обнимающую её столицу. - Мы его любим.
        Руди много слышал о самом старом менсалийском губернаторе, о его уме, силе, жестокости и о его кличке - Галанит, полученной Рубеном за многолетнюю дружбу с Компанией, и приверженности чиритизму. И именно из-за клички, наверное, Руди предполагал, что при личной встрече с губернатором не растеряется и будет вести себя с привычной свободой - ведь человек, так истово уважающий Галану, должен ковром стелиться перед ярчайшим её представителем. Однако действительность оказалась несколько иной.
        Лекрийский был стар, обходителен, однако глыба его личности ощущалась настолько большой и тяжёлой, что даже от вежливых фраз Рубена по спине пробегали мурашки. И ведь развалина: хорошо слышная одышка, подрагивающие пальцы, с болезненной яростью сжимающие черную трость с набалдашником в виде головы шлёма, редкие волосы, пигментные пятна на коже - но рядом с этой развалиной Руди испытывал если не страх, то весьма сильную нервозность. И особенно его пугали чёрные очки, кажущиеся на мертвенном лице провалами в Свиглу.
        - Чтобы не пускать в город войну, нужно быть очень сильным.
        - Я такой, - подтвердил Рубен.
        - Не сомневаюсь, Ваше превосходительство. - Руди так и не понял, галанит ли в действительности Галанит, но назвал Лекрийского «превосходительством», хотя никогда не обращался с подобной почтительностью к инопланетникам. - Не сомневаюсь.
        Губернатор принял Йорчика и Фила не в главном, «парадном», кабинете, а в «личном», рабочем, об этом по дороге предупредил Саймон, и тем продемонстрировал высшую степень уважения. Не показного, а настоящего. И даже навстречу из-за стола вышел, оказывая знаменитому галаниту поистине царские почести. И Йорчик, когда успокоился, подход оценил.
        - Я не мог не обратить внимания на прекрасный кабрар, Ваше превосходительство, не только огромный, но и красивый, и я, поверьте, буду много о нём рассказывать. Я действительно поражён.
        - Адигены хотят видеть Менсалу в хаосе, - негромко произнёс Рубен, подводя гостей к мягким креслам в дальнем конце кабинета. - А я хочу наглядно продемонстрировать несчастным и обманутым соотечественникам, чего можно добиться благодаря дружбе с великой Галаной. Хочу показать, какой рай могут выстроить правоверные чириты даже посреди хаоса… Чаю?
        - С удовольствием.
        - Кстати, оставьте официоз. Можете называть меня Рубеном.
        - Благодарен за честь. - Йорчик склонил голову. - Рудольф. Но настоящие друзья называют меня Руди.
        - Договорились, а теперь - присаживайтесь. - Лекрийский первым опустился в кресло, поёрзал, устраиваясь, после чего продолжил: - Как прошло путешествие?
        - Прекрасно, - улыбнулся Руди, наблюдая за тем, как слуга наполняет фарфоровую чашку ароматным чаем. Руди отчаянно хотелось выпить крепкого - требовалось погасить напряжение от пребывания рядом с губернатором, - он даже машинально прикоснулся к карману, в котором лежала плоская фляжка, но, поскольку хозяин не предложил алкоголь, приходилось терпеть. - Я даже видел настоящее сражение.
        - Скоротечный бой, - уточнил из соседнего кресла Фил. В присутствии хозяина Собака Лекрийского, а вернее - его пёс, стал совершенно незаметным.
        - Поохотился на свободян? - улыбнулся Рубен, не поворачиваясь к контрразведчику.
        - Помог прульскому гарнизону отбиться.
        - Хорошо. - Старик продолжил буравить Йорчика мёртвым взглядом чёрных линз. Несмотря на просьбу обойтись без официоза и светскую тему, тепла в общении пока не прибавилось. - Мы стараемся поддерживать добрые отношения с соседями. Спокойствие высоко ценится на Менсале.
        - Здесь многие вещи в дефиците, - в тон Рубену произнёс галанит.
        - Например? - поднял брови губернатор.
        - Высококлассные учёные.
        - Хотите перейти к делам?
        - На мой взгляд, мы достаточно хорошо продемонстрировали уважение, которое испытываем друг к другу, - осторожно и потому медленно ответил Йорчик. - Я оценил уровень встречи и заботы обо мне, вы услышали слова восхищения, и они, клянусь, были искренними. Настало время поговорить о том, ради чего я летел из Шпеева.
        - Торопитесь?
        - Я восхищён Лекровотском, Рубен, но это не означает, что я в восторге от пребывания на Менсале. Прошу не обижаться, но я хочу покинуть планету как можно скорее.
        Йорчик не сомневался, что будет понят правильно, и не ошибся.
        - Никаких обид, Руди, мы отдаём себе отчёт в том, на какой пороховой бочке живём, - с лёгкой печалью, скорее всего наигранной, произнёс губернатор. - Сейчас наш мир переживает период относительного затишья, с каждым днём становится спокойнее и безопаснее, но достаточно малейшего повода, чтобы взорвать его к демонам Белой Свиглы. Люди, к сожалению, несовершенны.
        - Увы.
        Йорчик почему-то припомнил площадь Правосудия. Саймон, если судить по скользнувшей по губам усмешке, - тоже.
        - И потому я ни в коем случае не обижаюсь и с пониманием отношусь к вашему желанию скорее разобраться с делами.
        - Спасибо.
        В действительности же торопливость Руди имела ещё одну причину: он хотел как можно скорее расстаться с самим Рубеном. Во время разговора он даже мысленно сравнил Лекрийского со всемогущими директорами-распорядителями Компании, в присутствии которых также ощущал унизительную слабость, и нашёл их весьма схожими.
        - Саймон уже сказал, что речь пойдёт об инженере Холе?
        - При всём уважении, Рубен, не услышь я это имя, ни за что не отправился бы в столь опасное путешествие.
        - Примерно так я и подумал, - протянул губернатор. И тут же брякнул тяжёлым: - Холь действительно такой умный, как говорят?
        - Неужели вы не навели справки? - «удивился» галанит.
        Фил едва заметно поморщился, ему не понравился чересчур вольный вопрос, а вот Лекрийский остался спокоен. И даже улыбнулся, тем самым ответив Йорчику. После чего уточнил:
        - Отзывы я получил разные. Одни считают Холя провинциальной звездой, другие - гением.
        - Алоиза трижды приглашала Академия наук Галаны, - ровно произнёс Йорчик. - Этого факта достаточно, чтобы заткнуть злопыхателей.
        - Я знаю, - кивнул губернатор. - И ещё знаю, что Холь никогда не занимался военными исследованиями. Это меня… успокаивает. Ибо свояк инженера - Вениамин Мритский - человек горячий и опрометчивый.
        - Олгеменская… - Неприличное окончание короткой фразы получилось тихим и неразборчивым, но в целом Рубен и Руди поняли, что имеет в виду подавший голос одноглазый.
        Чай, кстати, оказался не только душистым, но и замечательно вкусным. Йорчик по совету губернатора добавил в него не сахар, а мёд и теперь почти забыл о желании выпить крепкого.
        Он сделал маленький глоток, вернул чашку на блюдце и продолжил:
        - Дело в том, Ваше превосходительство, что современная наука не делится на сферы: военная, мирная… Любое открытие, даже безобидное на первый взгляд, можно использовать в качестве основы для какого-нибудь средства уничтожения, вопрос лишь в том, достаточная ли будет эффективность? И наоборот: исследования в военных целях приводят к созданию новых алхимических сплавов, которые широко используются в мирной промышленности. Это лишь один из примеров.
        - То есть Холь способен изобрести пушку, несмотря на то что сфера его интересов лежит в Пустоте? - уточнил Рубен.
        - О чём мы говорим? - осведомился галанит. - Мне нужно больше информации для анализа.
        Лекрийский кивнул Филу, и тот чуть подался вперёд:
        - Мы предполагаем, что Холь планирует эксперименты с использованием рундеров.
        - «Использование рундеров» - весьма размытое пояснение, - язвительно возразил Руди. - Они весьма удобны для научных целей, но с ними можно проводить самые разные исследования.
        - Цеппели оснащаются устройствами непонятного предназначения. Наши художники попытались воспроизвести увиденное разведчиками, но я не уверен, что им это удалось в полной мере.
        Йорчик жадно схватил протянутые листы и замолчал почти на минуту, пристально изучая рисунки.
        Рундер на земле, к нему везут громоздкое устройство странной конструкции, одно из многих. Антенны? Похоже и непохоже одновременно, нечто своеобычное, как это всегда бывает у Холя, нечто уникальное. Рундер в воздухе, на внутреннем диаметре видна металлическая галерея с уже установленными устройствами, от которых идут толстые кабели к колоссальных размеров цилиндру под цеппелем.
        - Бомба? - тихо спросил Рубен.
        Первая мысль паническая: «Я опоздал? Холь связался с Гатовым и узнал от него тайну супероружия? Историю Герметикона перевернут они, а не я?!»
        Горечь едва не заставила Руди выругаться, однако учёный сдержался.
        - Трудно сделать вывод на основании изображений, созданных со слов непрофессионала, - выдавил Йорчик, поскольку не мог оставить без внимания вопрос губернатора. - Но если это бомба, то её нужно испытывать в пустынных областях.
        «Например, в океане», - мысленно добавил расстроенный галанит, вспомнив визит на кардонийский остров. Точнее, визит к воронке, что образовалась на его месте.
        - Базой для экспериментов стал форт Карузо, - деловым тоном сообщил Саймон. - Форт расположен в Камнегрядке, а пустыннее места Создатель ещё не придумал. Там можно взорвать тысячу бомб, и никто ничего не заметит.
        «Неужели опоздал?»
        Йорчик сглотнул и вновь прикоснулся к карману, его жгла фляжка с крепким ликёром. И остановился, наконец, сообразив, что бомбе кабели не требуются. Огромный цилиндр под рундером был чем угодно, но только не изобретённой Гатовым супербомбой, способной сметать с лица земли целые города, и понимание этого заставило учёного успокоиться.
        Он снова взял в руки второй рисунок и принялся с преувеличенным вниманием его разглядывать. Лекрийцы не мешали. Они поняли, что Руди сформировал для себя версию происходящего, но давить не стали - пока не требовалось.
        А Йорчик выдержал пару минут, кашлянул и поинтересовался:
        - Когда появятся новые данные?
        - Когда доберёмся до Карузо, - спокойно ответил одноглазый.
        - Вы шутите?
        - Ничего другого не остаётся.
        - Не волнуйтесь, всё будет безопасно, - мягко произнёс Рубен. - Мы отправимся эскадрой из шести цеппелей: три доминатора и три импакто. Плюс ваша яхта. К тому же отправимся тайно: на большой высоте и в обход основных транспортных путей.
        Было видно, что решение давно принято и «дорогого гостя» не спрашивают - его ставят в известность.
        - Что нас ожидает? - мрачно поинтересовался галанит. Узнав о размерах эскадры, Йорчик предположил, что одним из аргументов Лекрийского станет применение силы, и не ошибся.
        - Мы достигнем форта Карузо и потребуем объяснений, - рассказал губернатор. - А вы, Руди, подтвердите или опровергнете то, что они расскажут о своих экспериментах.
        - А если они откажутся от объяснений?
        - Мы их уговорим.
        Так и есть - сражение. Йорчик очень хотел добраться до Холя, но не испытывал никакого желания воевать и вообще находиться в непосредственной близости от места боевых действий. Йорчик высоко себя ценил и был уверен, что ещё не принёс Галане столько пользы, сколько должен.
        - Мне не нужно, чтобы Вениамин заполучил супероружие, - продолжил Рубен, не особенно обращая внимание на то, слышит его галанит или нет. - Он молод, энергичен и амбициозен. Если Холь действительно придумал нечто серьёзное, Вениамин обязательно использует это «нечто», чтобы стать валерициевым королем Герметикона.
        - Ставки очень высоки, - веско добавил стоящий за спиной губернатора Саймон.
        - А ваша ставка? - Йорчик решил расставить точки над «i».
        - В смысле?
        - Что будет, если Холь откажется давать объяснения? Бой? Как вы собираетесь его уговаривать?
        - Ваша яхта будет держаться позади эскадры, - с улыбкой, в которой едва заметно читалось презрение, ответил Фил. - А в самом крайнем случае вы сможете покинуть планету: у форта Карузо находится точка перехода на Кардонию.
        - Звучит перспективно. - Информация о возможности ретироваться привела Йорчика в хорошее расположение духа. Он видел усмешки лекрийцев, но не стыдился проявленной слабости: он учёный, а не военный. И если Рубена с Филом что-то не устраивает, они могут поискать эксперта среди своих фельдфебелей.
        - Красивый и мирный Лекровотск заставил вас позабыть о том, что вы на Менсале, - размеренно произнёс губернатор. Из-под правой линзы появилась слезинка, ещё через мгновение Руди с ужасом понял, что это не слеза, а гной, и изо всех сил старался не смотреть на него. - Я вынужден напомнить, что за границами города идёт война и все стороны готовы воспользоваться любой возможностью уничтожить врага. А лучше - всех врагов, поскольку ставки действительно высоки. Очень высоки. - Рубен помолчал, придавливая Йорчика знаменитым мёртвым взглядом. Теперь гноящимся. - Я сказал, что не хочу давать супероружие Вениамину, и это действительно так. Но я готов к компромиссу, готов стать вторым обладателем, чтобы сохранить паритет или же поделить Менсалу. - Ещё одна пауза. - Я говорю для того, чтобы вы поняли, Руди: сражения можно избежать. Если всё пойдет так, как я хочу, мы вернёмся в Лекровотск с чертежами, не выпустив ни одного снаряда.
        - После чего я отправлюсь домой?
        - Вы имеете в виду, что мы до сих пор не оговорили размер вашего гонорара?
        - Именно.
        Старик постучал пальцами по широкому подлокотнику кресла и очень серьёзно произнёс:
        - Создание супероружия требует мощной промышленной базы, элементарная логика подсказывает, что в условиях Менсалы это невозможно, а значит, вы, Руди, станете моим компаньоном. И производителем того, что изобрёл Холь. Учитывая обстоятельства, это более чем щедрое предложение.
        - Это единственно возможное предложение, Рубен, - с чувством произнёс Йорчик, протягивая губернатору руку. - Мы нужны друг другу.
        - Согласен.

* * *
        - А как же Йорчик? - негромко спросил Якта, не отрывая взгляда от лобового окна гондолы. Небо над Триберди затянуло плотными облаками, летать в которых капитан передвижного госпиталя недолюбливал, и поэтому «Доброта» едва ползла над трибердийским рельефом. - Получается, эту карту мы разыгрывать не будем?
        - Получается, - согласилась Нульчик.
        - Ты серьёзно?
        - Ничего другого не остаётся.
        Обретение слабого, но очень похожего на настоящий, следа заставило Саду засуетиться. Закончив дела со Спуном, она вернулась на «Доброту», распорядилась готовить судно к отбытию, не отпускать в увольнение цепарей и собрать всех, кто уже успел сойти на берег. Затем снова понеслась в город, встретилась со своим агентом из канцелярии Его превосходительства, узнала о странном пропуске-«вездеходе», что был выписан несколько дней назад, с уважением ознакомилась с перечнем вооружения и поняла, что Гатов с дружками действительно отправился в Камнегрядку - добраться на такой машине до Шпеева не получится: или свободяне отнимут, или губернаторские вояки.
        Приняв решение следовать в пустынные земли, Нульчик вновь отправилась в порт, и вскоре после её приезда «Доброта» покинула Триберди. И лишь после этого у капитана Фарипитетчика появилась возможность напомнить о подозрительном поведении галанитского промышленника.
        - Ты говорила, что Йорчик тоже ищет Гатова.
        - Я могла ошибаться, - пожала плечами женщина. - Вполне возможно, Рубен пригласил Йорчика, чтобы предложить грандиозный контракт и вышибить дополнительную скидку.
        - В этом случае Йорчика сопровождали бы шпеевские торговцы.
        - К чему ты клонишь?
        Обретённая надежда и стремительные перемещения в пространстве, во время которых Сада занималась исключительно текущими делами, не позволили ей спокойно обдумать происходящее. Нульчик просто-напросто отодвинула Руди, переведя его в разряд «неважных», однако вкрадчивый голос капитана заставил её вернуться к промышленнику.
        - Возможно, Йорчик планирует испытать в укромном уголке новое оружие, - обронил Якта. - Менсала - идеальный полигон.
        - Всё может быть, - не стала спорить Сада.
        - Разве нам это неинтересно?
        - Нет. - Нульчик была рада не думать о Руди и отвечала капитану без особого желания. - Главное для нас - Гатов. Мы узнали, что Гатов прятался здесь, в Трибердии, а Йорчик отправился в Лекрию, то есть нам он не конкурент, и у меня нет времени расследовать его занятия.
        - А на Эзру у тебя время есть?
        К удивлению капитана, Нульчик не поспешила в погоню за учёными, а приказала лететь к месту их предполагаемого укрытия, в Паровую Помойку, и до сих пор никак не объяснила своё решение. По мнению Фарипитетчика, путешествие не имело никакого смысла, однако у Сады, как выяснилось, имелась веская причина навестить старика.
        - Что ты слышал о Паровой Помойке?
        - То же, что и ты: это механический цех, работающий на трибердийскую армию.
        - Обломок менсалийской цивилизации.
        - Ага.
        Сада вздохнула:
        - Мы никогда не обращали на Помойку особого внимания, считая, что на планете воинов и убийц чумазые механики, по умолчанию, находятся в подчинённом положении.
        - Всё так.
        - И вдруг я узнаю, что человек с гаечным ключом не только наплевал на огромную награду и укрыл беглецов, но рискнул бросить вызов авторитетному и злопамятному Клячику. - Медикус вопросительно посмотрела на капитана: - Тебе неинтересно?
        Обстоятельства, безусловно, выглядели странно, однако Фарипитетчик припомнил важную деталь:
        - Ты сама сказала, что Эзра дружит с губернатором.
        - Губернатор ведёт дела с Клячиком и вряд ли хочет с ним ссориться, - парировала Нульчик. - Все знают, что Берди - большой дипломат, он придумал бы компромисс, утешил бы Клячика какой-нибудь подачкой, но Эзру, судя по всему, на этот раз никакие компромиссы не устраивали, и он не задумываясь идёт на конфликт. И губернатор… А ты знаешь, какие они - менсалийские губернаторы - добряки… Так вот, Эзра, вопреки воле Берди, идёт на конфликт, а губернатор, кряхтя, награждает ребят, которые по приказу Эзры вырезали «свободную сотню» и шпеевских посланников. То есть губернатор даёт понять, что одобряет происходящее. Тебе всё ещё неинтересно?
        - Интересно, - сдался Якта. - Но я бы посоветовал оставить Эзру до возвращения: поймав Гатова, мы получим прекрасный козырь для давления на старика. В этом случае он не сможет отвертеться.
        - Гатова ещё нужно поймать, - рассудительно заметила Сада. - А пока я хочу оценить человека, который ему помог. Хочу понять, насколько он силён.
        - И убить, если окажется таким.
        Легкая горечь в голосе капитана не ускользнула от Нульчик. Главный медикус вздохнула ещё раз, несколько театрально давая понять, что не испытывает удовольствия от этого аспекта своей деятельности, но высказалась уверенно:
        - Это наша работа, Якта. Мы обязаны выискивать тех, кто может помешать Пути, и уничтожать их до того, как эти люди станут препятствием. Только так Галана вернёт себе власть над Вселенной.
        - И другого способа нет… - Фарипитетчик понимал необходимость насилия, но не мог отделаться от мысли, что постепенно превращается в хладнокровное и совершенно бездушное существо, способное без эмоций смотреть на мёртвые тела. Что превращается в менсалийца. Думать об этом не хотелось, и потому капитан с радостью перевёл разговор в другое русло: - Насколько я понимаю, это и есть Паровая Помойка?
        «Бескрайняя! - вот что пришло в голову Саде при первом взгляде на владения таинственного Эзры Кедо. - Бескрайняя!»
        И ещё - битком набитая военной техникой: ряды бронетягов различных моделей, от лёгких, командирских, до мощных, поражающих размерами «Джабрасов» и «Доннеров», двухбашенные, трёхбашенные, пятибашенные… тут же танки и бронеавтомобили на двигателях внутреннего сгорания, тут же всевозможные артиллерийские системы, от полевых пушек до осадных гаубиц, тут же аэропланы, обломки цеппелей, мотоциклеты с пулемётами на них, а рядом, скромно, мирные паротяги, тягачи и строительные краны. Техники оказалось так много, что Сада даже вздрогнула, представив, как вся эта армада мчится по дорогам и без дорог, стирая в пыль города и армии, представила так, словно оказалась у неё на пути, ожидая неминуемой смерти, но тут же вспомнила, что большая часть стоящих на Помойке машин разбита и разломана настолько, что годится лишь на переплавку и в качестве поставщика запасных частей, и погасила короткий испуг коротким же смешком.
        - Самая большая куча металлолома во Вселенной.
        - Вполне возможно, - серьёзно подтвердил Фарипитетчик.
        - Нет на свете зрелища более жалкого, чем побеждённый бронетяг.
        - Ага.
        - Мне уже противно.
        Фарипитетчик, так и не понявший причину неожиданной вспышки, едва заметно дёрнул правым плечом и доложил:
        - Их радист предлагает садиться на пустыре перед главными воротами. Там есть «семафоры».
        - Они предусмотрительны.
        - Или же Эзре приходится чинить цеппели.
        - Или так.
        «Семафоров» у Помойки оказалось четыре, все помечены вымпелами, точно соответствующими «Книге кодов Герметикона», все высокие, с электрическими лебёдками, и к тому моменту, когда «Доброта» опустилась до высоты сброса фала, у каждого «семафора» появился пост наземной службы. Механики завели концы в лебёдки и принялись неспешно подтягивать цеппель к земле, а судя по тому, что барабаны работали с одинаковой скоростью, электродвигатели были отлично настроены и управлялись с одного пульта. Такую синхронность работы «семафоров» Якта видел лишь в Ожерелье и на развитых планетах Бисера.
        - А они молодцы, - пробормотал капитан.
        Сада не ответила. И скрипнула зубами, увидев, что одним элегантным ходом Эзра вдребезги разнёс уже почти полученное ею позиционное преимущество.
        По замыслу Нульчик громадная туша «Доброты», да ещё с распахнутыми пулемётными портами, должна была нависать над престарелым хозяином Помойки, давить на него морально и физически, не позволяя сосредоточиться на переговорах, но… но хитрый Кедо явился на встречу на могучем «Доннере», огневая мощь которого превосходила возможности «Доброты» ровно на одну пушку. Зато стодвадцатимиллиметровую. Зато смертоносную. И тем полностью нивелировал размер притянутого к земле цеппеля.
        А самое обидное заключалось в том, что в поведении Эзры не просматривалось ни напряжения от неожиданного появления галанитского корабля, ни какого-либо уважения к незваной гостье. Старик полулежал на тёплой броне, щурился на солнце и пыхтел трубкой с таким расслабленным видом, словно не табаком баловался, а вихелем. На Саду же Эзра глядел, как… на досадную помеху. Всем видом показывая, что выехал к галанитам лишь из врождённой вежливости и не собирается уделять переговорам больше времени, чем требует воспитание.
        Оценив происходящее, Нульчик отказалась от мысли взять с собой четвёрку вооружённых до зубов «санитаров», как планировала изначально, и вышла к Эзре в гордом одиночестве.
        - Привет!
        И это неудачное начало задало тон всему разговору.
        Услышав столь лёгкое приветствие, старик извлёк изо рта трубку, чуть приподнял брови, изучая замершую перед «Доннером» женщину, после чего осведомился:
        - Мы знакомы?
        - А должны?
        - Незнакомцы говорят мне: «Здравствуйте, синьор Кедо», - наставительно сообщил Эзра. - Если хотите, можете потренироваться где-нибудь в другом месте и вернуться, когда будете готовы к общению.
        - Не делайте вид, что обиделись, Эзра. - Сада поняла, что ошиблась, но попыталась продавить взятый стиль переговоров, чтобы превратить поражение в победу. - Судя по отзывам, вам нравится свободное общение.
        - Это комплимент? - поинтересовался старик, пыхнув трубкой.
        - Это я показала, что много о вас слышала.
        Дым достиг женщины и дал ей понять, что курит Кедо не вихель, а обыкновенный табак. Правда, весьма ароматный.
        - А я много слышал о «Медикусах Вселенной» и лично о вас.
        - Надеюсь, хорошее?
        Но пококетничать не вышло.
        - В основном то, что вы - галанитка. - Старик пожевал губами. - Это законченная характеристика.
        Укол достиг цели.
        - Нет смысла уподобляться адигенам, - с плохо скрытым раздражением заметила Сада. Она часто слышала подобные заявления, но так и не научилась не обижаться на них.
        - Можно подумать, что я глухой, слепой или первый день живу, - рассмеялся Кедо. - К тому же адигены говорят о ваших соплеменниках ровно так, как вы заслуживаете, и не уподобляться им означает отказаться от правды ради приятной вам лжи.
        Разговор пошёл совсем не так, как хотелось Нульчик, но остановиться она не смогла:
        - Я спасаю людей. - Она действительно гордилась тем, что делает, и этой фразой хотела поставить мерзкого Кедо на место. Но в ответ услышала расслабленное:
        - У нас всё в порядке. Можешь улетать.
        Получилось, что они спокойно, буднично перешли на «ты». Но, к сожалению, не по-дружески, совсем не по-дружески.
        - Никто не пострадал в перестрелке? - резко бросила Сада.
        - В какой?
        - В той самой.
        - Ты на Менсале, Сада Нульчик, перестрелки здесь, к сожалению, обычное дело, - широко улыбнулся старик.
        - А инопланетники встречаются не так уж часто.
        - Говоришь о себе?
        - О Гатове и его дружках, - ещё более резко произнесла женщина. - Ты ведь прятал их все эти месяцы, не так ли?
        Сада надеялась, что Эзра хотя бы вздрогнет, но он остался спокоен, как лопоухий тыжимский наблюдала. И улыбался с похожим ехидством.
        - Не понимаю, о чём ты говоришь, Сада Нульчик, но советую не повторять ошибок предшественников. Лети в другую сторону.
        Она подошла ближе, почти к самой броне, подняла голову, в надежде, что гордый и пронзительный взгляд нивелирует разницу в положении, и добавила в голос металла:
        - Я знаю, что Гатов был здесь.
        - А я знаю теорию электрического поля и много других теорий, - вальяжно сообщил старик. - Спорим, от моих знаний больше пользы?
        Саде показалось, что даже взлетевшее вверх облако дыма смеётся над ней. Женщину охватил гнев, и потому следующий монолог прозвучал зло, но не так жёстко, как хотелось:
        - Не надо юродствовать, Эзра! Лучше подумай, что будет, если я расскажу Его превосходительству, что ты скрывал гениального учёного, которого можно было с выгодой продать на Галану или же заставить работать на Трибердию. Что будет?
        - Ты расскажешь губернатору, - равнодушно произнёс Кедо.
        - Именно! - выдала Сада. - Так что будет?
        - Я не спрашивал, галанитская ты дура, я ответил на вопрос: если ты расскажешь губернатору, это будет означать, что ты расскажешь губернатору. И всё.
        Эзра вытащил изо рта трубку и скроил на лице такое выражение, что Нульчик захотелось растаять в воздухе вместе с ароматным дымом, безмолвным свидетелем её позора. Но отступать было некуда, бежать - стыдно, и она продолжила бессмысленную атаку:
        - Что он с тобой сделает, старый?
        - Тебя не касается.
        - Хочешь сказать, что губернатор закроет глаза на твою выходку?
        - Возможно, мы с ним крепко поругаемся, - после короткой паузы признал Кедо. - Но наша размолвка не поможет тебе отыскать Павла.
        - То есть Гатов здесь был? - Поскольку встреча категорически не задалась, Сада решила выдавить из старика хотя бы признание.
        А в ответ услышала усталое:
        - Ты ведь не такая дура, какой я тебя здесь выставил, - с мягкой грустью произнёс Кедо. - Ты понимаешь, что Павел не станет работать на Галану, так почему не оставишь его в покое? Хоть раз в жизни поступи по-человечески: доложи в Департамент, что упустила его с планеты, и совесть твоя будет чиста.
        - Что ты знаешь о моей совести? - отрывисто спросила Сада.
        - Я знаю, что ты действительно помогаешь людям, знаю, что однажды ты оперировала семнадцать часов без перерыва, спасла двенадцать человек и закончила, лишь потеряв сознание от усталости и напряжения, - вздохнул Эзра. - Я знаю и только поэтому согласился с тобой встретиться. И только поэтому говорю с тобой, как с человеком: оставь Павла в покое. Ему страшно, очень страшно, он хочет убежать, но он скорее умрёт, чем будет на тебя работать. Он принял решение, я знаю, и если ты его догонишь, он убьёт себя.
        - Из-за чего?
        - Из-за того, что родил очень злого ребёнка.
        - Извини? - Сада на самом деле не поняла этой фразы.
        И задала вопрос машинально, не надеясь на ответ, но получила его.
        - Ты не учёный, поэтому просто поверь на слово: в каждом открытии таится частичка учёного, каждое - это ребенок, которого он родил, - размеренно произнёс старик. - И каждый учёный боится родить злого ребенка, такого, глядя на которого захочется убить себя. Каждый настоящий учёный чувствует ответственность за всё, что он делает, а Павел - настоящий.
        И неподдельное участие в голосе Кедо заставило женщину замереть. На мгновение, на одно-единственное мгновение ей стало горько. На мгновение, на одно-единственное мгновение она увидела себя со стороны: медикуса по профессии и призванию, пытающегося угрозами вышибить из старого механика нужную информацию. На мгновение ей стало настолько противно, что захотелось объясниться, и сделать это Сада могла лишь одним способом:
        - Есть такое понятие - долг, - тихо сказала она, опуская глаза.
        - Павел ничего не должен твоей планете.
        - Я должна.
        - Его голову?
        - Его ум, его талант, его гений. - Сада сама поражалась тому, что говорит. Нюансы службы всегда казались ей нормальными, естественными, но сейчас, излагая их загрустившему старику с остывшей трубкой в руке, женщина поймала себя на мысли, что излагает манифест людоедов. - Если он не согласится предоставить всё это - я заберу его голову, потому что люди, подобные Гатову, должны работать на Галану. И ни на кого больше.
        - Что же вы за твари такие, - негромко произнёс Кедо. Не спросил, а именно произнёс.
        - Твари ползают перед нами на брюхе, - зачем-то ответила Нульчик. - А мы будем править Вселенной.
        Равнодушно.
        Нет, править они будут весело, с выдумкой. А равнодушно эта фраза прозвучала из уст Сады.
        - Теперь, надеюсь, ты поняла, почему я помог Павлу, - тихо сказал Эзра. И принялся выбивать трубку о броню «Доннера». - Я ошибся в тебе. Уезжай.
        - Ты только что сделал меня своим врагом, - с той же бесстрастностью произнесла Сада. - Напрасно.
        - Я всего лишь показал, что не собираюсь вам служить, - уточнил старик. - Если это означает, что я твой враг, то да - я твой враг.
        - Интересная мысль.
        - В ней нет ничего нового: вы исповедуете эту мысль уже сотни лет.
        - В таком случае прощай. - Женщина повернулась, но шаг не сделала, застыла, слушая прощальную фразу Кедо:
        - Совет напоследок, Сада Нульчик: не преследуй Павла. Ваша встреча может закончиться совсем не так, как тебе хотелось бы.

* * *
        - Не так плохо, как представлялось издали, - резюмировал Гатов, спрыгивая с телеги на главной площади Одекки. - Люблю небольшие городки.
        - Что в них хорошего? - осведомился Каронимо. - Все друг друга знают, все друг другу родственники, секретов никаких, все таращатся на чужаков. Пойдём поедим.
        Предложение перекусить Бааламестре произнёс тем же тоном, каким перечислял недостатки маленьких поселений, а потому среагировали на него не сразу. Гатов вообще задумался, с улыбкой обозревая пыльные окрестности, а Мерса уныло осведомился:
        - Может… э-э… для начала определимся с ночлегом?
        - А что с ночлегом?
        - Нужно решить… э-э… где будем спать, - уточнил Энди, печальным взглядом провожая их средство передвижения.
        Подводу до города и обратно им выделил Дрибе, в качестве бонуса за щедрый, по провинциальным меркам, взнос в «фонд ветеранов». Возница, правда, оказался молчуном, с чужаками, а уж тем более инопланетниками, говорил неохотно, от вопросов отделывался односложно и потому вскоре был оставлен в покое. В результате учёные въехали в Одекки, располагая минимальным количеством полезной информации и местных сплетен, и вынуждены были начать знакомство с городом «с нуля».
        - Нам же сказали идти в «Следопыта Порочности», - весело заявил Бааламестре.
        - «Сочности».
        - Не вижу разницы. - Каронимо подмигнул Мерсе: - Все эти постоялые дворы суть одно и то же.
        Алхимик несколько покраснел.
        - И кухня там, как правило, редкостная дрянь, - продолжил Бааламестре, ничуть не смущаясь тем, что громкий голос и лёгкий кардонийский акцент привлекают внимание окружающих, а трое зевак уже остановились и принялись таращиться на диковинное зрелище, увлекшись сначала речами Каронимо, а затем - браслетами и татуировками Павла. - Поэтому я предлагаю спать там, раз уж нам государственный служащий рекомендовал, а ужинать в другом месте.
        - Нам бы ещё пообедать.
        - Вот и я говорю: не будем торопиться.
        Энди покачал головой и с надеждой посмотрел на Гатова. Энди, как правило, терялся от напора Бааламестре и нуждался в поддержке, но на этот раз помощь запаздывала: Павел продолжал разглядывать главную площадь с таким видом, словно ничего красивее в жизни не встречал. Хотя, возможно, он просто соскучился по городам.
        - Ты хочешь есть?
        Ответа не последовало.
        Одекки оказался типичнейшим поселением Северной Менсалы: мощёные дороги, каменные домишки, черепичные крыши, видная издалека колокольня церкви Святого Игвара…
        - Новая колокольня, поэтому простенькая, сейчас не то время, чтобы поднимать архитектурные шедевры. Зато старая была - глаз не оторвать: внизу колонны в десять метров, а между ними - барельефы. Здесь сто лет назад мужик жил - камнерез знатный, саму церковь украсил и колокольню тоже… Говорят, из Мритска и Триберди приезжали любоваться.
        - И где барельефы теперь?
        - Артиллерийский налёт, - коротко ответил майор Жо. - А вот церковь устояла, так что кое-какие барельефы сохранились.
        Белый фасад строения выходил на центральную площадь, справа от него расположился Губернский дом, то есть муниципалитет, а слева - памятник предыдущему Его превосходительству работы бродячего скульптора с Хансеи. В центре площади помещалась стационарная виселица, дивный плод кровожадной инженерной мысли. Виселица была не старой, но достаточно потёртой, видно, что без дела не простаивала, а судя по размерам, на ней можно было одновременно казнить…
        - Десять человек.
        - Десять человек?
        - Совершенно верно, - качнул головой майор. - Что вас удивляет?
        - Мне показалось, что больше, - выдавил из себя сбившийся Гатов.
        - Чувствуется инженерная хватка.
        - Она самая, - подтвердил Павел, переводя дух. В присутствии Жо он чувствовал себя весьма неуверенно и потому довольно нервно воспринял скользкую тему.
        - На самом деле можно и больше, - согласился военный. - Бывало, по двадцать человек за один заход вешали, но в данном случае количество не переходит в качество, и число повешенных никак не влияет на зрелищность мероприятия. Точнее, существенно её ухудшает, вызывая справедливое нарекание публики.
        - Извините, - перебил Гатов майора. - Мы ведь сейчас говорим о казнях, так? Я ничего не путаю?
        - О казнях на этой самой виселице, - подтвердил Жо, небрежно указывая стеком на городскую достопримечательность. - Я, знаете ли, много их видел.
        - И казни, если я правильно уловил вашу мысль, неким образом связаны с таким понятием, как зрелищность?
        - Напрямую.
        Пару секунд Павел отчаянно пытался удержать на лице пристойное выражение, после чего через силу поинтересовался:
        - Как? - потому что в его циничной голове эти понятия никак не увязывались в общее целое.
        Добровольный экскурсовод объявился у друзей минут через пять после приезда в гостеприимную Одекки. Обладатели академического образования как раз стояли на главной площади, нецензурно обсуждая, выпить ли им по стаканчику в ближайшем баре или же отправляться в неведомый «Следопыт», когда возле них остановилась изящная рессорная коляска, в которой сидел высокий военный в чине майора, чьи тонюсенькие чёрные усики наверняка сводили с ума всех окрестных дам от шестнадцати до шестидесяти лет, а золотые аксельбанты сверкали с таким напором, что делалось больно глазам. Военный отрекомендовался Арчибальдом Жо, комендантом одеккского гарнизона, а значит, самым могущественным человеком во всём уезде. Каким образом толстому Дрибе удалось так быстро предупредить командира о странных гостях, учёным, несмотря на академическое образование, понять не удалось, видимо, сработали некие секретные армейские навыки, но факт оставался фактом: майор Жо твёрдо намекнул, что от его компании не избавиться, и принялся с удовольствием представлять друзьям главные достопримечательности подведомственного города.
        - Как можно рассматривать массовые казни с позиции их зрелищности? - изумился Гатов.
        - Присядем? - Жо указал на один из уличных столиков ближайшего ресторана.
        - Охотно.
        - Пива? Поверьте, здесь оно действительно неплохое. Я люблю пиво и по-дружески помогаю владельцам двух местных предприятий с должным рвением относиться к качеству продукции.
        - Признаться, я соскучился по хорошему пиву, - не стал скрывать Павел.
        В центральных районах Трибердии секрет пивоварения был, по всей видимости, утрачен, и учёные давно зареклись пить ту гадость, которую им предлагали под видом пива последние семь месяцев.
        - Оно окажется отменным, - пообещал Жо. После чего покосился на Каронимо и Мерсу, получил молчаливое разрешение сделать заказ на своё усмотрение, отдал распоряжения официанту и продолжил: - Вы плохо знаете историю, синьоры, или же, несмотря на усилия, так и не обрели достаточно цинизма для нашего непростого времени. Дело в том, что массовые казни всегда рассматривались правителями в качестве одной из версий карнавала. Причём они позволяли не только развлечь публику, но с помощью наглядного примера существенно укрепить её моральные устои.
        - Мне доводилось слышать, что публичные казни служат своего рода иллюстрацией уложения о наказаниях, - кивнул Бааламестре.
        Павел и Мерса оставили оба заявления без комментариев.
        - Все верно, - усмехнулся Жо. - Поэтому по заказу муниципалитета лекрийский мастер Осрос-Затейник создал хитроумную виселицу, в которой предусмотрел различные варианты приведения приговоров в действие. К примеру, палач может настроить механизм так, что люки откроются одновременно, и именно в этом случае можно казнить двадцать человек.
        - И таким образом повысить производительность труда.
        - Совершенно верно, - благосклонно согласился Жо. - Однако при такой схеме резко падает зрелищность процесса экзекуции, и потому одеккиты её не одобряют… Вы что-то сказали?
        Мерса, пробормотавший нечто абсолютно нечленораздельное, уткнувшись носом в глиняную кружку с действительно превосходным пивом, поднял голову и с невообразимой для него искренностью соврал:
        - Нет.
        - Очень хорошо. - Майор снова улыбнулся, ленивым жестом положил в рот кусочек солёной рыбы и продолжил: - Постепенно одеккиты стали настоящими эстетами в области экзекуций, предпочитают изысканные схемы казней и даже присваивают им собственные названия. К примеру, «Дать в пятак». В этом случае люки проваливаются по очереди, с замедлением в пять секунд. И ещё приговорённым не надевают мешки на головы, поэтому они хорошо видят, что их ожидает через какое-то ничтожное мгновение… - Офицер сделал глоток пива. Гатов же, напротив, к своей кружке даже не притронулся. - Можно сделать так, что люки будут открываться через один: сначала все чётные, потом нечётные. Или наоборот! При этом, если волны открывания идут в одну сторону, вариант казни называется «Двойной набег», а если навстречу, то…
        - Дайте угадаю: «Встречный ход»? - Гатов вопросительно поднял брови.
        - Как вы узнали? - театрально удивился Жо.
        - В детстве имел склонность к сочинительству.
        - И не растеряли её, - заметил майор. - Вы действительно сами придумали ту машину, что стережёт наш добрый, но толстый лейтенант Дрибе?
        - Действительно сам, - сдержанно ответил Павел. - Но мы работали втроём.
        - И на ней действительно установлен «Гаттас»?
        Замечание о вкладе Каронимо и Мерсы комендант проигнорировал, зато в вопрос вложил целый стог неподдельного интереса. Стало абсолютно ясно, что в гарнизоне Одекки пулемётный спорт необычайно популярен, и Павел произнёс единственно возможную в его положении фразу:
        - Завтра утром вы сможете из него пострелять, но…
        - Дрибе доложил, что у вас ограниченный запас патронов.
        - Именно.
        - Я принесу свои.
        - Вы необычайно щедры, синьор майор.
        - Оставьте… Как вам пиво?
        Первоначальный напор Жо, вкупе с его безапелляционным желанием составить учёным компанию, навел Павла на мысль, что глава гарнизона явился за своей долей. Любой мало-мальски образованный человек понимал, что бронекорда стоит кучу денег: кузель, тележка от паротяга, вооружение - даже будучи разобранной на части, она представляла собой лакомый кусок, и майор - так предположил Гатов - решил не упустить случай немножко подзаработать и потребовать дополнительный взнос в «фонд ветеранов действующей армии». Но чем больше они общались, тем отчётливее Павел понимал, что менсалиец преследует иную цель.
        Но какую?
        - Пиво замечательное. - Гатов наконец-то сделал глоток. - Так умеют варить только в Ожерелье.
        - Нет, так его варят везде, где любят пиво. - Жо с видимым удовольствием ополовинил кружку и жестом велел официанту заменить её на другую, со свежим напитком. - Рыба тоже местная, речная. Раньше в Одекке не жалели соли для её приготовления и получалась сухая, как слёзы галанита, и омерзительно солёная дрянь, которую можно было жрать - именно жрать! - только на спор. В итоге я научил их нормальному способу приготовления, и теперь, закусывая пиво, я чувствую не только соль, но и вкус рыбы. Очень, надо отметить, достойный.
        - Вы говорите так, словно до вашего появления одеккиты были сущими… - Каронимо внезапно сообразил, что увлёкся, сбился и замер, не зная, как продолжить.
        - Они и сейчас звери, - усмехнулся ничуть не обидевшийся Жо. - Я требую от них порядка и соблюдения законов, их нутро жаждет крови и бесчинств. Чтобы ужиться, нам приходится идти на компромисс. Всем нам.
        Тем временем на площади начали собираться люди. Не праздношатающиеся гуляки, вылезшие под вечер в центр города, а люди, явно пришедшие с некой конкретной целью, люди, чего-то ждущие: одинокие и парочки, семьи с детьми и весёлые компании молодежи… Знакомые кивали друг другу, обменивались шуточками, объединялись в небольшие толпы. Кто успел - занял места за столиками, другие принесли с собой легкие стулья и даже столики, на которые выставили домашнюю снедь. Открылся первый бочонок пива, у ограды церковного кладбища играли в три гитары…
        - Что происходит? - осведомился Павел.
        - Компромисс, - сухо ответил Жо. - Тот самый компромисс, о котором я только что говорил.
        - Не соблаговолите уточнить?
        - Пожалуйста, - вежливо ответил майор, взглянув на карманные часы. При открытии они сыграли вступление из «Трабардины», то есть, скорее всего, золотой аксессуар военного изготовили анданские мастера, а значит, стоил он весьма дорого. - Для понимания ситуации вам необходимо знать, что Одекки не всегда была трибердийской. Семнадцать лет назад Его превосходительство освободил эти земли от кошмарного мритского владычества.
        - Границу выпрямляли? - понимающе осведомился Бааламестре.
        - Служили в армии? - вопросом на вопрос ответил военный.
        - Частенько обучаю панцирников разным премудростям, - не растерялся Каронимо. - Так что с понятием «выпрямление границ» знаком не понаслышке.
        - Да просто возможность появилась, - рассмеялся Жо. - В Мритии в очередной раз сменился губернатор, и Его превосходительство воспользовался обстоятельствами.
        - Он у вас молодец.
        - Знаю. - Майор помолчал, возможно, вознося короткую молитву за здоровье повелителя, а возможно - глотая пиво, после чего продолжил: - Как вы понимаете, не все жители Одекки оценили благородный жест Его превосходительства, протянувшего им руку помощи. Большинство, естественно, с радостью встретило кнехтов и с благодарностью влилось в ряды счастливых жителей Трибердии, но некоторые роптали и тем раздражали остальных. То есть - большинство.
        Комендант вновь отпил половину и вновь потребовал сменить кружку.
        - Я догадываюсь, что было дальше, - негромко произнёс Павел.
        - Нет, не догадываетесь, - ровно произнёс Жо. - Армия не принимала участия в тех событиях. Даю слово. Если, конечно, вы готовы на него положиться.
        - Вам нет нужды лгать мне.
        - Вот именно. - Ещё одна пауза, во время которой официант сменил кружку. Продолжил майор после того, как служитель отошёл: - Первый погром организовали сами одеккиты, по собственной инициативе, можно сказать - от души. Решив продемонстрировать Его превосходительству свою любовь и преданность, они вывели на площадь примерно сотню ропщущих, зачитали им приговор муниципалитета и насмерть забили ногами и палками. Сосед втаптывал в мостовую соседа, ученики - учителя, пьяницы - владельца трактира, а женщины… Да, мой уважаемый инопланетник, женщины тоже принимали участие в том безумстве - они добивали раненых. Без жалости. - На мгновение серые глаза майора сделались холодными и безжизненными, похожими на две капли ртути, и Гатов понял, что Жо вспоминает. Жо видел всё, о чём рассказывает. - Я решил, что инцидент исчерпан, но через неделю погром повторился. Они снова нашли недовольных и снова вывели их на площадь.
        - Людям понравилась кровь…
        - Она сильно ударяет в голову.
        Несколько мгновений мужчины разглядывали собирающихся на площадь одеккитов: поющих и выпивающих, смеющихся, гомонящих и молчаливо ожидающих начала. Таких обыкновенных. Таких кровожадных. Несколько мгновений Павел пытался убедить себя, что видит людей, после чего вернулся к разговору:
        - Что вы сделали?
        - Начал искать компромисс, поскольку ситуация ухудшалась на глазах, - почти сразу ответил Жо. Почему он решил открыться случайному инопланетнику, оставалось загадкой, но факт есть факт: экскурсия по городу вылилась в неожиданную исповедь. - «Активисты» - так одеккиты называли любителей убивать - начали формировать отряды…
        - «Свободные сотни»?
        - Нет, отряды самообороны. Свободяне - мобильные бандиты, они не сидят на месте, а я говорю о карателях и палачах, выезжающих «проверять сигналы с мест»… Вы не представляете, сколько доносов стали писать одеккиты. На соседей, на друзей, на родственников, на тех, кому завидовали, кого не любили… А когда я объявил, что запрещаю военным расследовать анонимные доносы, их стали адресовать в штаб самообороны. Косой взгляд, случайно оброненное слово, детская обида - всё могло стать поводом для ареста и казни.
        - А отменить самооборону вы уже не могли.
        - Пришлось бы их перебить.
        - Они всё равно ничего, кроме погромов, не производили, - заметил Гатов. - Бесполезные нахлебники.
        - Какой вы жестокий, - тихонько рассмеялся Жо.
        - Нет! - возмутился Павел.
        - Знаю, что нет, - мгновенно согласился майор. - Просто эмоции мешают вам смотреть на ситуацию хладнокровно, вы видите исключительно убийц, а я - бывших плотников, рыбаков, каменщиков, лесорубов… В общем, полезных членов общества, которых было не поздно образумить. Не всех, конечно, но большинство.
        - Вы серьёзно? - Теперь учёный смотрел на военного совсем другими глазами.
        - Серьёзно, - кивнул тот. - Я предложил одеккитам зрелищные массовые казни, планируя плавно заменить ими неконтролируемое насилие, выгодное исключительно верхушке самообороны. Командир отряда дураком не был, понял, чем всё закончится, но предпринять ничего не успел: погиб от руки подлого мритского наймита.
        - И вы с тех пор…
        - И я с тех пор каждый месяц устраиваю в городе свой вариант карнавала.
        - Останавливать не пробовали?
        - Попробовал через год, - рассказал Жо. - Но местные уже на следующий день линчевали рыбака, в шутку ляпнувшего, что раньше рыба была жирнее.
        - Им нужна кровь.
        - Совершенно верно.
        Суд, как понял Гатов, состоялся чуть раньше. Или вообще не состоялся по причине отсутствия необходимости, но приговор был зачитан громко и с выражением. Четверо обречённых, как объяснил Жо, - пойманные в Сочности свободяне, - обвинялись в измене Трибердии, шпионаже и убийствах. Финальное предложение, то, где определялась мера наказания за преступления, одеккиты встретили нетерпеливыми воплями и продолжали орать всё то время, пока помощники палача тащили к петле первую жертву: ввиду небольшого числа приговорённых, было принято решение не торопиться и растянуть удовольствие схемой «Эстафета черепах».
        - Вы вздрогнули, - заметил Жо, глядя отвернувшемуся от виселицы Павлу в глаза.
        - Я - инопланетник, не привык к подобным зрелищам.
        - Откуда вы, кстати?
        - С Верзи.
        - Почему же не продали свой оригинальный бронетяг адигенам? - полюбопытствовал военный. - Они любят качественное оружие и наверняка хорошо заплатили бы.
        Вокруг поднялся такой гам, что даже Мерса и Бааламестре перестали слышать их разговор.
        - Я сказал, что верзиец, но не сказал, что прилетел с Верзи, - медленно ответил насторожившийся учёный. - Я много путешествовал и застрял на Менсале.
        - И были вынуждены придумать машину.
        - В каком-то смысле.
        - Вы ведь Гатов, не так ли?
        И в этот момент Павел вздрогнул вторично. Не удержался. Понял, что сдал себя с потрохами, и молниеносно перестроил разговор:
        - Как вы узнали? - Глупо скрывать то, что невозможно скрыть.
        - Я провинциал, но не дурак, - спокойно ответил Жо, глядя на учёного серыми, совсем не холодными и очень живыми глазами. - И когда-то интересовался наукой.
        - Читали обо мне?
        - Читал ваши статьи. Видел фото в журналах. - Майор улыбнулся: - Не волнуйтесь, Павел, даю слово, что ни вам, ни вашим друзьям, ни вашим планам ничего не угрожает. Я не стану вам мешать, а если понадобится - с удовольствием помогу.
        Палач подтащил к петле вторую жертву, одеккиты мало-помалу впадали в экстаз: кричали, рычали, хлопали, хохотали и жадно, жадно-жадно-жадно, во все выпученные глаза смотрели на смерть.
        - Почему? - Брови Павла сошлись на переносице. - Почему вы помогаете, хотя за мою голову предложена огромная награда.
        - Я не хочу брать деньги за вашу светлую голову. - Жо широко улыбнулся и впервые с начала разговора допил кружку пива. Вытер губы и осведомился: - Вам странно?
        - Да.
        - Вы не понимаете причину моего поступка.
        - Да.
        - Вы вздрогнули.
        - Когда? - растерялся Гатов.
        - Вы - оружейник, вы придумали массу орудий смерти, но вздрогнули во время казни, - объяснил майор, с усмешкой глядя на учёного. - Если бы вы остались спокойны или, не дай Игвар, улыбнулись, я приказал бы вас арестовать. И продал бы Клячику. Но вы вздрогнули, Павел. Вы - оружейник, но вы - человек, вам не нравится то, что вы делаете.
        - Я ненавижу некоторые свои изобретения, - твёрдо произнёс Гатов.
        И, судя по выражению глаз майора, он сказал то, что комендант хотел услышать.
        - Мы взрослые люди и потому не всегда делаем то, что хотим. Просто иногда нет выхода…
        - Иногда приходится работать по шею в дерьме и делать то, что ненавидишь. - Жо с презрением оглядел беснующихся вокруг одеккитов. - Одно время в Мритии довольно часто менялись губернаторы и короли, однажды она вообще стала центром «империи Северная Менсала», правда ненадолго… И всякий раз мои нынешние подопечные с воодушевлением встречали новую силу и яростно уничтожали всех, кто служил предыдущим властям. Я их ненавижу.
        - Почему же вы здесь?
        - Не будьте наивным, Павел, именно поэтому я здесь. - Звать официанта не имело смысла - он яростно визжал, наблюдая за смертью третьей жертвы, поэтому Жо лишь погонял по столу пустую кружку и на том успокоился. - Его превосходительство знает, что я не без колебаний казню любое количество одеккитов, стоит им лишь на секунду задуматься о бунте.
        - Они не задумаются, - тихо произнёс Гатов. - Бунтуют сильные, а они - жестокие.

* * *
        «Я не могу объяснить, как Павлу удаётся находить общий язык с самыми разными людьми. Олли, возможно, что-то в этом феномене понимает, а я теряюсь. Признаюсь, я не очень хорошо умею заводить знакомства, поэтому, наверное, невероятная лёгкость Гатова кажется мне разновидностью колдовства. Или же можно поверить в существование «ауры гениальности», «тончайшей эфирной эманации необыкновенности», о которой талдычат салонные медиумы… Кстати, эта теория, в отличие от всех остальных, способна хоть как-то объяснить происходящее. И я не шучу. Я просто не могу поверить, что беспощадный и развращённый властью менсалийский наместник, человек, видевший столько зла, сколько все писатели Герметикона не придумали за все Эпохи, называет нас своими гостями, пьёт и разговаривает с Гатовым ночь напролёт - мы с Каронимо были вынуждены отправиться спать, - а утром лично сопровождает нас к бронекорде. И не только для того, чтобы пострелять из «Гаттаса» и проститься.
        Когда «пулемётный пикник» завершился, мишени оказались разнесёнными в клочья, а сопровождавшие майора военные спустились на землю, он вдруг замер, стоя посреди кузова, и осведомился:
        «Насколько я понимаю, вы едете к форту Карузо?»
        Мы с Бааламестре дружно поперхнулись, а вот Павел, успевший привыкнуть к проницательности Жо, ответил спокойно:
        «Да».
        «Договорились с надёжным контрабандистом?»
        «Всё так».
        «Надеюсь, не собирались ехать через Мритию?»
        «Была такая мысль».
        «Оставьте её, - уверенно произнёс майор, с усмешкой оглядывая ящики с бомбами. - Вениамин свои земли контролирует очень плотно, и вас заберут на первом же посту. Если хотите подобраться к Карузо, то продолжайте двигаться на северо-восток, пройдите Сочность, углубитесь в Камнегрядку не меньше, чем на десять лиг, и только тогда берите к югу».
        «Почему мы не можем пойти по Сочности?»
        Это был второй маршрут, который мы рассматривали.
        «В Сочности любят прятаться «свободные сотни», можно наткнуться и серьёзно пострадать, - ответил Жо. - Я не сомневаюсь, что вы прорвётесь, но лучше не рисковать».
        «Спасибо за совет».
        «Я не закончил. - Майор помолчал, словно в последний раз обдумывая, стоит ли делиться информацией, однако продолжил: - Неделю назад разведчики доложили о странной активности у форта Карузо. Там были замечены импакто, доминатор, два рундера, а также большое число штатских рабочих, которые монтировали на рундеры устройства непонятного назначения».
        В первый момент я решил, что наша затея провалилась, что подлый мритский губернатор устроил в точке перехода военную базу, и теперь нам не выбраться с проклятой Менсалы, но… но спокойный голос Павла вернул меня в реальность:
        «Военные не любят рундеры. Там не база, там готовится какой-то эксперимент…»
        «Какой же ты умный, - вздохнул Жо. Видимо, ночью они перешли на «ты». - В качестве премии за сообразительность сообщаю, что свояком Вениамина Мритского является талантливый инженер с Луегары…»
        «Холь?»
        «Ага».
        «Значит, в форте Карузо готовится нечто действительно интересное», - задумчиво выдал Павел.
        «Скорее всего».
        Пару мгновений они смотрели друг другу в глаза, после чего Гатов протянул майору руку:
        «Спасибо».
        «Не за что», - произнёс тот, отвечая на рукопожатие.
        «Я серьёзно».
        «Я поступил, как нормальный человек».
        «Мы оба знаем, что для Менсалы это большая редкость».
        «Чем чаще мы станем так поступать, тем быстрее это станет обыденностью».
        Жо хлопнул Гатова по плечу и направился к лесенке, к своим солдатам, к своему положению военного наместника, раз в месяц устраивающего массовые казни для психованного населения, к своей жизни.
        Почему он нам помог?
        У меня нет ответа на этот вопрос.
        Решил остаться человеком? Захотел остаться человеком? Решил попробовать, каково это - быть человеком? Я не знаю. Я никогда больше не видел майора Жо, не слышал о нём, но я его запомнил.
        Может, именно поэтому он нам помог?
        Не знаю.
        А может, он разглядел в глазах Павла ту же боль, что терзала его? Может, люди, в чьих домах пылает война, похожи? Ведь Кардония постепенно превращалась в подобие Менсалы, и каждая новая сводка с родной планеты заставляла моих друзей мрачнеть. Там шла война, всё рушилось, люди учились смертельно ненавидеть друг друга, и… и возможно, Жо и Павла объединило чувство вины перед Родиной, перед своей землёй, на которой они не сумели сберечь мир…»
        ИЗ ДНЕВНИКА АНДРЕАСА О. МЕРСЫ ALH.D.
        Глава 6,
        в которой Алоиз и Агафрена остаются наедине, Вениамин терзает Сочность, Сада переживает резкую смену настроений, Рубен полагается на силу, и путешествующие учёные преподают ему небольшой урок
        - Я так и не понял, куда отправился Вениамин, - произнёс Холь, после чего поправил подушку и зевнул, прикрыв рот пальцами. Грудь инженера была густо покрыта волосами, казалось, что пышные усы и бакенбарды не закончились на лице, а плавно спустились ниже и расцвели на массивном торсе. - Опять на охоту?
        - Развлекаться, - скупо ответила Агафрена.
        - В Камнегрядке открыли казино?
        - К сожалению, нет.
        И грусть, отчётливо прозвучавшая в голосе женщины, подсказала инженеру, что дальнейшие шутки неуместны. Подсказала и одновременно удивила, поскольку Алоиз никак не ожидал получить серьёзный ответ на небрежное замечание.
        Он перевернулся со спины на бок, подпёр голову кулаком, несколько секунд понаблюдал за тем, как сидящая у трюмо Агафрена расчёсывает волосы, восхитился… не с привычным спокойствием отметив необыкновенную красоту женщины, а искренне восхитился, до легкого дрожания внутри, не исчезнувшего, несмотря на всё, что между ними было… После чего попросил:
        - Объясни, пожалуйста.
        Подобно большинству любовников, Алоиз и Агафрена, ничуть не смущаясь, говорили о муже, которого обманывали, даже злоупотребляли этой темой, поминая Мритского едва ли не постоянно, к месту и не к месту. Вениамин топором нависал над ними, его хрупкое незнание оставалось единственной стеной, защищающей любовников от смерти - в буквальном смысле слова! - и, возможно, поэтому повторение его имени вызывало у Алоиза и Агафрены чувство запретной болезненно-острой сладости.
        - Косули наскучили, сегодня Веня будет убивать людей.
        - В Камнегрядке? - удивился инженер.
        - В Сочности. Там есть поселения, и от Карузо до ближайшего из них примерно восемьдесят лиг, - уточнила Агафрена. Её не обрадовал неожиданный поворот разговора, но и прерывать его женщина не стала: - Я слышала, как Вениамин обсуждал с офицерами свиты детали. Ещё вчера они выслали вперёд бронетяг с радиостанцией на борту и команду конюхов с лошадьми, а сами отправились на «Легавом», чтобы прибыть в условленное место до рассвета.
        До которого оставалось ещё несколько часов. Несколько сладких часов посреди ночной тьмы.
        Охранники - два вооружённых телохранителя - сидели у дверей губернаторской спальни только лишь в те часы, когда в ней находился Мритский. Агафрену берегли не так тщательно, как Вениамина, к тому же ей не нравилось назойливое внимание вооружённых мужчин, и, оставшись одна, женщина приказала телохранителям покинуть здание. Только поэтому Холю удалось тайком проскользнуть внутрь и наконец-то оказаться наедине с любимой.
        Сейчас губернаторская спальня освещалась лишь маленькой лампой на прикроватной тумбочке, и этот свет не беспокоил охрану: все знали, что Агафрена любила читать, иногда проводила над книгой всю ночь, а иногда попросту забывала погасить… Лампу в Карузо скрывал абажур, и его красная ткань превращала слабый жёлтый свет в красный сумрак, в волшебстве которого полуобнажённая женщина у зеркала казалась богиней: нереальной и нереально красивой, желанной до крика, до боли, до нежелания проснуться.
        Паутина тонкой шали закрывает правое плечо, но соскользнула с левого, открыв жадному взору Алоиза прелестную тонкую руку и ослепительной красоты грудь с чёрным ореолом и твёрдым соском, который кажется то тенью, то сладкой ягодой. Грудь, сохранившую замечательную форму, несмотря на двух выношенных детей. Эту руку, эту грудь, эту изящную шею Алоиз целовал бессчётное количество раз и в мечтах, и наяву, но не уставал любоваться, и пыл его оставался прежним.
        Каштановые волосы распущены, волнующим водопадом бегут по спине, и пряди играют у лица, то скрывая, то обнажая маленький, чуть вздёрнутый носик, изящные губы и огромные, фантастически большие глаза, манящие и сводящие с ума.
        Алоиз чувствует, что скоро вновь захочет прикоснуться к любимой, но не торопится, потому что их разговор есть отдых.
        - В Сочности власть губернаторов слаба, - продолжила Агафрена, задумчиво изучая своё отражение. - Местные живут натуральным хозяйством, охотой и рыболовством. Взять с них нечего, поэтому сборщики налогов сюда не забредают. А вот свободные сотни любят отсиживаться в Сочности и набирать из местных пополнение.
        - Зачем менять простую, но безопасную жизнь на судьбу свободянина? - вновь удивился Холь. - Насколько я помню, «свободные сотни» у властей не в чести.
        - Но это единственный способ вырваться из Сочности, - чуть пожала плечами женщина. - Или же добраться до реестрового поселения и завербоваться в армию.
        - Зачем вырываться из Сочности?
        - Ты смог бы жить натуральным хозяйством? - подняла брови Агафрена.
        - Я здесь не родился, - парировал Алоиз.
        Он не был приверженцем идеи «натуральной идиллии», не призывал людей «вернуться к корням», охотно пользовался благами цивилизации, но искренне не понимал, что заставляет людей покидать чуть ли не единственный более-менее безопасный уголок горящей в бессмысленной войне планеты.
        - Ты забываешь, что многие из нас ещё помнят прежнюю, прекрасную Менсалу и рассказывают о ней детям. И не забывают добавлять, что многие миры Герметикона обходятся в своей повседневности без беспощадной гражданской резни и на них - при определённом везении, конечно, - можно устроить своё будущее гораздо интереснее, чем здесь.
        - Какое отношение эти рассказы имеют к «свободным сотням»?
        - С сотней юноша вырывается из Сочности, а потом, если повезёт, вербуется наёмником в другой мир. Или на цеппель.
        И бежит, не оглядываясь, не страдая ни ностальгией, ни лишними сантиментами. Бежит, радуясь спасению и желая позабыть кошмарную родину как страшный сон. Никогда и никому эти люди не рассказывают о своём прошлом, потому что быть менсалийцем - это уже печать. Потому что не будет уважения тем, кто по глупости или жестокости опрокинул свой мир в пучину гражданской войны, да так опрокинул, что не смог выбраться из неё за два десятка лет. Потому что от людей этих, уставших и запуганных, ждут только плохого…
        - Все хотят покинуть Менсалу? - тихо спросил Холь.
        - Почти все, - едва заметно кивнула Агафрена. И голос её преисполнился грустью.
        Агафрена не была счастлива, но не пережила и десятой доли тех страданий, что выпадали на долю простых людей. И, возможно, именно поэтому добрее относилась к родине.
        - Что мешает устроить приличную жизнь здесь? Прекратить войну и…
        - Никто не верит, что это возможно.
        - Глупость! - не сдержался инженер. - Невозможно, потому что не верят! Глупость!
        Алоиз иногда увлекался и горячился, Агафрена знала об этом и прощала. Иногда мудро молчала, иногда, как сейчас, пыталась объяснить:
        - Вера - великая сила, бороться с которой неимоверно трудно, - вздохнула женщина. - Валериций, который мог стать нашим сокровищем, превратился в проклятие. Благодаря ему на Менсалу течет золото, и у людей есть чудовищный соблазн попробовать разбогатеть здесь. Убивая и отнимая то, что ещё осталось. Золото превращается в кровь, кровь требует железа, для железа нужно золото, а добыть его можно только с помощью валериция. Мы превращаем наше сокровище в оружие, а себя - в воинов и палачей. Мы убиваем свой мир. - Красный сумрак придавал словам Агафрены дополнительный вес. Окутывал печалью. - Уже убили.
        - Почему же не уехал твой отец? Почему не увёз вас?
        - Потому что почти все губернаторы, которые бежали с Менсалы, были найдены и убиты своими преемниками, - ровным голосом объяснила женщина. - Менсалийское золото имеет цвет крови, его крайне сложно присвоить.
        - Но ведь кому-то удалось сбежать?
        - Мне наскучила эта тема, - улыбнулась Агафрена, откладывая щётку для волос. - Не забывай, что у нас есть время лишь до утра.
        - Всего до рассвета, - вздохнул Алоиз.
        - Так не будем тратить его на разговоры о том, что мертво…
        Она привстала с пуфика и соблазнительной тенью скользнула на кровать. Обронила легчайшую шаль и жарко прижалась к распахнувшему объятия Холю совершенно обнажённой.
        Желанной.
        Сводящей с ума.
        И Алоиз сходил с ума и терял голову, жадно целуя Агафрену, и не мог насытиться ею, сколько бы ни продолжались их свидания. И начинал тосковать сразу, едва проклятые обстоятельства заставляли возвращаться к конспирации.
        Ибо жизнь свою Алоиз видел в Агафрене: в её глазах, в её улыбке, в том, что она рядом…
        Их связь не могла не случиться.
        Их связь, их роман, их адюльтер… Их счастье, и их… Нет, пока ещё не позор. Пока только счастье… Пока - нежность при встречах и томление, когда не вместе… Пока - упоительный омут, из которого нет никакой возможности вырваться. Да и желания такого нет - вырваться…
        Конечно, будь жива Артемида, и будь у Алоиза настоящая семья… Обожаемая жена… Дети… Дом, на зависть всей Луегаре… Не отправься он в тот проклятый переход и не потащи с собой любимую… Если бы сыграли все эти «если», Холь продолжал бы просто дружить с Агафреной, подмечая про себя, насколько его Артемида красивее сестры… Умнее. Добрее. Нежнее… Как подмечал раньше, когда вся его жизнь вращалась вокруг любимой. Когда он легко, без всякого напряжения, различал абсолютно похожих девушек, чем до появления Холя мог похвастаться лишь их отец.
        Если бы…
        Если бы Агафрена вышла замуж по любви. Если бы не плакала иногда, глядя на первенца - весёлого, здорового, любознательного крепыша с копной густых чёрных волос, - и не задыхалась при этом от ненависти к его отцу. Если бы смирилась со своей участью, превратившись в покорную «половину». Если бы не мечтала отомстить…
        Если бы…
        Но к чему говорить о том, чего не случилось?
        Артемида, несмотря на уговоры сестры, отправилась в тот переход. И поймала страшный Знак в минуту великого триумфа Алоиза. В те мгновения, когда изумлённые свидетели рукоплескали экспериментатору, когда восхищённо кричали, не отрывая глаз от прогуливающегося по открытой палубе Холя, в те самые мгновения Артемида корчилась от сжигающего изнутри огня. В шаге от тех, кто мог её спасти. В одном-единственном шаге… И это обстоятельство едва не свело Алоиза с ума. Рыдая над телом любимой, он винил себя во всём: в том, что познакомился, что женился, что увлёк своими экспериментами… Рыдая, Холь называл себя убийцей и в тот же вечер попытался застрелиться: верный Тогледо чудом успел перехватить пистолет.
        Триумф обернулся кошмаром.
        Похоронив Артемиду, Алоиз на три месяца заперся в психиатрической клинике. Приехал сам, как говорил потом, в надежде никогда не выйти, но профессор Кильман сотворил небольшое чудо: не вернул Холю интерес к жизни, зато снял жажду смерти. Алоиз перестал помышлять о самоубийстве и стал затворником, потеряв интерес и к светской жизни, до которой всегда был охоч, и к науке, бывшей некогда его страстью. Прежний Холь закончился. Душу его поделили меж собой Пустота и страшный Знак, а коллеги по клубу Заводных Игрушек лишь вздыхали, припоминая яркие, смелые теории луегарского гения. И неизвестно, где пребывал бы сейчас инженер, не случись у Вениамина Мритского серьёзных проблем с трибердийцами.
        Убедив себя, что Камнегрядка скрывает невиданные запасы валериция, неугомонный Веня вторгся в Трибердию, рассчитывая отрезать соседей от пустынных, но, видимо, невероятно богатых земель, и тем накликал большую войну. Обалдевшего от такой наглости губернатора Берди совершенно неожиданно поддержал хитрый лис - губернатор Рубен, которого давно тревожил набравший солидную мощь олгеменский фанатик, и спустя всего две недели после вторжения ситуация для Вениамина обернулась катастрофой. Бегущая армия на севере, мятеж на западе и два покушения в течение недели наглядно продемонстрировали губернатору ошибочность принятых решений. Вениамина, разумеется, поддержал Борис Брангийский - все-таки зять, - но воевать с Триберди и Лекрией умный лесовик отказался наотрез, выставил экспедиционный корпус против мятежников на западе Мритии, что позволило Вениамину вздохнуть свободнее, и занялся дипломатией, пытаясь уговорить северян не уничтожать непутёвого родственника. В конце концов Борису и его союзнику, губернатору Прульскому, удалось кое-как восстановить мир и спасти Мритию от оккупации. А Вениамин, власть
которого несколько недель висела на волоске, отправил семью на тихую Луегару.
        И в большой дом Холя вошла женщина, как две капли воды похожая на погибшую Артемиду.
        «Ты не представляешь, как тяжело мне приходилось в первые дни, - признавался потом Алоиз. - Глядя на тебя, слыша твой голос, твои шаги, ощущая твой запах - я видел, чего лишился. Я снова и снова обращался к прошлому и с ужасом понимал, что болезнь возвращается. Я начал терять себя. Начал ненавидеть себя. Подумывал о самоубийстве. Но однажды заглянул в твои глаза и увидел в них отражение своей боли…»
        Их связь не могла не случиться. Не имела права не случиться. Несчастные и одинокие, они робко потянулись друг к другу, опасаясь ошибиться. Опасаясь быть отвергнутыми. Безумно боясь не найти того, чего требовали их души.
        И ещё сильнее боясь найти.
        Вскоре после приезда Агафрены Холь изменил привычке бриться лишь раз в неделю и стал переодеваться к ужину. В его руках вновь появились газеты, затем научные журналы, а затем Алоиз вывел Агафрену в свет, заказав ложу на шумную театральную премьеру. Инженер на глазах избавлялся от остатков депрессии и мечтал об одном: чтобы проблемы у Вениамина продолжались как можно дольше.
        Они оба знали, что одними лишь походами в театр их связь не ограничится.
        И они оказались правы.
        И потому второй сын Агафрены получился тёмно-русым. Как говорила она, в мать.
        - Тебе не кажется, что Веня начал что-то подозревать? - спросила Агафрена, когда у них вновь появилось время на отдых. Спросила, отдышавшись, сполна насладившись сладостью пережитого, лёжа на руке инженера и чувствуя её доброе, мягкое тепло.
        - Со мной он ведёт себя, как всегда, - подумав, ответил Холь. Однако в голосе легко, едва заметно прозвучали тревожные нотки. Он боялся не за себя - за неё. Он сам был полон сомнений, но оберегал от них любимую. - Почему ты решила, что Веня знает?
        - Появилось чувство… Пару раз ловила на себе его взгляд… - Агафрена медленно намотала на палец кудрявый локон. - Понимаешь, он меня любит, это правда: он действительно меня любит. Я его ненавижу, а он любит. И раньше я видела в его глазах боль. Всегда видела, даже когда он делал какую-нибудь гадость, когда ругал, когда оскорблял. Вениамин жил с болью, его очень ранила моя нелюбовь, но теперь… теперь я стала замечать злобу.
        - Чувства умирают.
        - Но моя ненависть к нему не прошла.
        - Любовь тоньше, - вздохнул Алоиз. - Бывает, что она чернеет без взаимности. А ещё бывает, что она лишь маскирует зло.
        - Думаешь, он надеялся вызвать во мне чувство? - тихо прошептала Агафрена. - И потому терпел так долго, не позволяя себе отвечать на мою ненависть тем же?
        - Или же Вениамин догадался о нас. - Холь повернул голову и ткнулся лицом в волосы женщины, закрыл глаза, вдохнул их запах, такой знакомый, такой сладкий… Вдохнул и понял, что всё остальное - неважно. У него есть Агафрена. Он счастлив.
        - Если узнал - отомстит.
        - Неважно, - прошелестел Алоиз, продолжая прижиматься к женщине. - Неважно.
        Они не называли свои отношения связью, чурались этого слова, бежали от него. Они не знали, чем всё закончится, могли лишь надеяться… причём надеяться даже не на стечение обстоятельств - на чудо, надеяться и мечтать, что всё закончится хорошо и их рискованные, но безумно сладкие отношения, разрывать которые они не собирались, приведут к чему-нибудь хорошему.
        Они надеялись.
        И ещё они знали, что никакие отступные, ничто на свете не позволит Мритскому простить их и позабыть об обиде, и выход из создавшегося положения Алоиз видел один.
        - Даже если Вениамин знает о нас, это не имеет значения: послезавтра всё решится, - прошептал инженер, обнимая лежащую рядом женщину. - Второй эксперимент станет нашим спасением. Ты ведь помнишь…
        - Да, - едва слышно перебила его Агафрена. - Я помню…
        - Я всё сделаю. Ради тебя - всё, что угодно.
        - Я боюсь за тебя.
        - Не надо, я всё рассчитал.
        - Один цеппель уже погиб.
        - Случайность.
        - Твой эксперимент опасен.
        - Любой эксперимент опасен.
        - Алоиз!
        - Я все рассчитал, любимая, я ведь занимаюсь наукой. - Он нежно провёл рукой по волосам Агафрены. - Вчера мы говорили с Вениамином, и я всё объяснил. Я сказал, что идея с Накопителем хороша, однако при его построении была допущена ошибка. Поэтому второй эксперимент - с Транслятором - даст совсем иной результат. Он поверил.
        - Он умён.
        - Но дело действительно обстоит именно так: я буду работать с чистой энергией, буду изучать её… В целях безопасности я отведу «Исследователь-2» подальше от форта, Вениамин, разумеется, пожелает наблюдать происходящее самолично и отправится следом, скорее всего, на «Повелителе неба». - Алоиз выдержал паузу. - И я его убью.
        Агафрена вздохнула и тихонько вздрогнула.
        Возможно, от лёгкого ужаса, от ощущения себя убийцей, от того, что запачкалась помысленным. А возможно - от нетерпения, понимая, как станет волноваться оставшиеся до эксперимента часы. Как будет считать минуты до освобождения.
        - Главное, чтобы ты оставалась в форте.
        - Я скажусь больной.
        - Обязательно, любимая. В противном случае у меня будут связаны руки.
        Они говорили об этом не в первый раз, но ощущение неправильности происходящего не пропадало.
        - А вдруг Вениамин последует за тобой пешком? - спросила женщина. - Он непредсказуем, вдруг решит наблюдать за экспериментом с земли?
        - Если не в крепости, то всё равно, - уверенно ответил инженер. - Я трижды перепроверил расчёты и абсолютно уверен в том, что всё получится. Я достану его на земле, достану в цеппеле, достану на площадке башни… Если тебя не будет рядом. Вениамина могут защитить только стены командного пункта, но оттуда я его выманю. Вторая его защита - ты. Тебя не должно быть рядом.
        Она знала. Она всё это знала, помнила, придумала, как будет действовать, но до сих пор с трудом мирилась с тем, что…
        - Ты станешь убийцей… Создатель от тебя отвернётся.
        Судьба решила пошутить, и второй мужчина Агафрены тоже оказался верующим. Холь, в отличие от Мритского, фанатиком не был, однако искренне считал себя хорошим олгеменом, и решение пролить кровь человека далось инженеру нелегко.
        Однако, приняв решение, он не собирался отступать.
        - Ты подарила мне смысл жизни, подарила сына и сделала счастливым. - Алоиз с невообразимой нежностью поцеловал любимую в губы. - Ради тебя я пойду на всё, убью хоть одного Мритского, хоть сотню - неважно.
        - Только сам останься в живых. - На прекрасных глазах Агафрены выступили слёзы. - Потому что ты - моё счастье…

* * *
        Не можешь быть добрым - не будь злым.
        Казалось бы, что проще?
        Казалось бы, самый естественный выбор в том случае, если дорожишь душой.
        Казалось бы, остановись.
        Казалось бы…
        Удержи равновесие в поступках, не пей из чаши гнева лишку, окутываясь кровавой тьмой. Не позволяй корявому править из тебя себе подобное. Держись, но…
        Но так, увы, не бывает.
        Тень и свет не играют внутри тебя, а ведут смертельную схватку, и, отказываясь от добра, ты открываешь двери злу. Пусть не желая. Пусть страдая. Пусть ненавидя себя… И выплёскивая эту ненависть на жертв. Становясь чернее и чернее.
        У Тьмы нет дна, и всегда есть возможность опуститься ниже. Было бы желание или «обстоятельства», на которые любят ссылаться слабаки и лицемеры. Впрочем…
        Вениамин Мритский не был ни тем, ни другим, ему не требовались оправдания ни перед Создателем, ни тем более перед самим собой. Он точно знал, на что променял милость Господа: на удовлетворение амбиций, на безграничную власть, на возможность стать первым, и не собирался извиняться и каяться. Он смирился с тем, что душа его будет страдать в одиночестве, но оставался ревностным олгеменом.
        Творил и вытворял одновременно.
        Правой рукой губернатор строил храмы, а левой - устраивал для приближённых кровавые развлечения, поскольку демонстрация жёсткости и жестокости входила в «обязательную программу» правления любого менсалийского губернатора.
        - Что у тебя плещется, лейт?
        - Ваша любимая ореховая № 5! - мгновенно отозвался офицер. Вся свита знала, что на охоте Мритский употреблял только эту крепчайшую смесь бедовки и орехового ликёра, и не держала при себе ничего иного.
        - Дай! - Вениамин сделал два глотка, броском вернул подданному фляжку. - Отличное пойло, лейт, хорошего самогонщика нашёл! - Вытер губы рукавом и оглядел копошащихся в предрассветных сумерках людей.
        И улыбнулся, потому что всё шло так, как надо.
        «Легавый Ке», с которого охотники высадились в точке встречи с передовым отрядом, набрал высоту и, оставшись не замеченным для жителей обречённой деревушки, ушёл в дозор к западу. О своей безопасности Вениамин заботился тщательно, никогда не уходил в рейды без надёжного прикрытия, и потому сейчас его защищали пушки и пулемёты быстрого «Ядрата» - на земле и восьмидесятимиллиметровые орудия импакто - с неба. Но защита предусматривалась на крайний случай, в вероятность которого никто не верил: из-за близости Карузо «свободные сотни» обходили этот район Сочности стороной, и это обстоятельство исключало встречу с опытными воинами. Что же касается жителей деревни, то их способность к сопротивлению прагматично оценивалась как практически отсутствующая.
        В точке встречи отряд пересел на лошадей и довольно быстро, как раз успевая к рассвету, преодолел три лиги до деревни: быстро, но умело и тайно, поскольку маршрут разработали лучшие разведчики Карузо, а сами охотники не издали ни одного лишнего звука: амуниция не звякала, лошади не ржали, люди не орали. Все шло спокойно и деловито, и, несмотря на понятное и заметное по внешним признакам нетерпение - к примеру, лейтенант Чим беспрестанно покусывал губы, а майор Дальбо без конца постукивал плёткой по сапогу, - все охотники вели себя аккуратно и предельно профессионально.
        В половине лиги от деревни мриты встали на короткий привал, в последний раз проверяя снаряжение, распределяя обязанности и позволяя лошадям слегка отдохнуть. Вот тогда-то Вениамин и потребовал у Чима приложиться к фляге. После чего, видимо от скуки, осведомился:
        - Что у тебя за оружие?
        - Я называю его «спинодёром», - улыбнулся молоденький лейтенант, чуть покраснев от удовольствия: каждый офицер свиты мечтал о внимании губернатора.
        - Сам придумал? - Мритский принял у Чима оружие, внимательно оглядел и взмахнул, прислушавшись к резкому свисту.
        - Так точно, Ваше превосходительство.
        - Молодец…
        «Спинодёр» представлял собой обыкновенную плеть-шестихвостку, только заметно удлинённую и с нашитыми на кончики «хвостов» металлическими крючками. Не слишком загнутые, но острые, как бритвы, они не только позволяли рвать тела, но и утяжеляли оружие. Лошадь такой плетью не погонишь, а вот порвать людишек - самое то, что надо.
        - Толково придумал.
        - Слава Мритии! - верноподданно гаркнул Чим и допустил ошибку: Вениамин с трудом сдержал брезгливую гримасу, поскольку терпеть не мог официоза на охоте.
        - Не желаете попробовать? - услужливо продолжил лейтенант.
        - Обойдусь. - Губернатор выпрямился в седле и махнул рукой, приказывая начинать потеху.
        Беспощадную, но главное - совершенно безопасную охоту на людей, кровь которых скоро смешается с росой, а крики и стоны обрамят восход молчаливого солнца. И день словно расколется, став длинным для веселящихся охотников и смертельно коротким для «дичи», которая ещё не подозревает, через какой ужас ей предстоит пройти в ближайшее время.
        Что случится в тот самый миг, когда рассвет вступит в свои права.
        Когда солнце начнёт подниматься над горизонтом, заполняя мир светом и теплом. Когда насыщенный аромат утренней свежести заставит улыбнуться «ранних пташек». Когда первые, самые работящие селяне уже идут к скотине, но многие ещё с ленцой потягиваются, не торопясь начать день… А самые ушлые нащупывают податливые тела жён и подруг… Когда дозорный или дозорные, которых вот уже двадцать с лишним лет в обязательном порядке выставляет любое менсалийское поселение, клюют носом… А потом начинают хрипеть, поскольку горло перерезано опытной рукой, а затем мягко опускаются на землю, заботливо поддерживаемые той же рукой…
        Умирают, не производя лишнего шума…
        Перед деревней возникают фигуры конников. И они, эти фигуры, словно рвут на части серость сумерок, неся на гривах лошадей свет и смерть.
        Всадники приходят со стороны восходящего солнца и первые несколько секунд кажутся нереальными в дрожащей дымке умирающей ночи. Кажутся её тёмными тенями, злыми щупальцами мрака, по какой-то причине не исчезнувшими в лучах. Кажутся ненастоящими…
        Но копыта выбивают дробь чудовищного марша. Слышатся гортанные крики, которыми охотники подбадривают друг друга. Гулким щелчком тревожит утро первый выстрел. Грохочет взрыв, и над обречённой деревней поднимается тоскливый вой.
        У Мритского раздуваются ноздри.
        Сейчас он совершенно забывает о том, как плохо быть злым. О том, что его ждёт вечность в одиночестве. Сейчас он доволен, азартен и увлечён. Он чует кровь, и всё остальное неважно. Сейчас он тот, кому плевать на потерю милости Божьей, сейчас он дикий варвар и ведёт своих людоедов на страшный пир.
        - Вперёд! Скорее!
        Тридцать всадников врываются в деревню резко и страшно. Всего тридцать, но они быстры и ловки, они повсюду, от них не укрыться, и с ними приходят крики и выстрелы, хрип лошадей и взрывы, хохот и плач.
        - Кровь! - задаёт тон Мритский.
        И бешеный праздник пожаром вьётся по соломенным крышам деревенских домов.
        - Кровь! - поддерживает губернатора свита.
        Офицеры разбились на тройки и загоняют жертв с ловкостью опытных ловчих. Из каких-то окон пытаются стрелять, но мриты отвечают плотным огнём карабинов и пистолетов, швыряют гранаты, поджигают дома и платят за рейд всего двумя ранеными.
        Всего двумя…
        Зато жестоко забивают осмелившихся сопротивляться.
        - Кровь!!
        Кто-то пытается спастись огородами, мчится к лесу, ища убежища от смерти. Их догоняют. Не ловят - затаптывают копытами и засекают плетями, если торопятся - добивают из огнестрела и мчатся дальше. Кому-то из местных везёт - успевают укрыться среди деревьев, пока мриты расправляются с соседями. Таких не преследуют: в деревне достаточно развлечений, нет нужды забираться в непредсказуемый и опасный лес.
        - Кровь!!
        Это всё, что им нужно. Не добыча - охотники не обращают никакого внимания на жалкий скарб, не рабы - везти их в Карузо нет никакого смысла, нужна только кровь. Мясо. И снова кровь.
        На улицах паника и суета, распластанные на земле люди. Возможно, кто-то притворяется, возможно, потерял сознание от ужаса или удара, но многие действительно мертвы, и жирная, плодородная земля Сочности густо смешана с кровью, росой и слезами. Истоптана копытами. Разворочена взрывами. Согрета пожаром.
        Впитывает зло, что пришло в неё снова.
        Вениамин на центральной площади. Он уже стрелял, топтал жеребцом, рубил саблей, бил плетью. Он с ног до головы забрызган красным и теперь, привстав на стременах, жадно дышит воздухом страшного пира, наслаждаясь аурой ужаса и краем глаза подмечая картинки происходящего.
        Вот лейтенант Чим избивает «спинодёром» здоровенного мужика в грубых портах. Мужик орёт, пытается закрывать голову руками и орёт, как будто крик способен остановить кошмар, как будто не понимает, что, попытайся он стащить Чима с лошади, умер бы сразу, а так придётся помучиться… Металлические крючки рвут несчастному кожу, постепенно добираясь до костей… «Спинодёр» оказывается прекрасным инструментом… Вот поднимает пистолет капитан Жедар, самый меткий стрелок личного полка губернатора, когда-то мечтавший стать бамбальеро, но так и не добравшийся до Химмельсгартна. Три выстрела сливаются в один, и Жедар вскидывает вверх левую руку, демонстрируя, что снова не промахнулся. Ему нравится стрелять, и другие охотники обижаются на капитана за слишком быстрый расход «дичи». Не все успевают насладиться в полной мере, напиться крови допьяна… Вот старик пытается закрыть собой молодого парня с охотничьим ружьём в руках. Зачем парень выскочил из укрытия, не ясно, возможно, сгоряча, возможно, дурак, но подвиг его отца или деда не имеет смысла: острая сабля майора Дальбо сечёт старику грудь, а парню - шею. Ружьё
выпадает из ослабевших рук, из дома с криком выбегает простоволосая женщина, и сильно наклонившийся Дальбо колет её в живот, буквально насаживая на острый клинок.
        Запах дыма становится сильнее.
        Крики несчастных - резче.
        Звуки сливаются в гул боли.
        Вениамин запрокидывает голову и смеётся. Стоя посреди пожарища. По горло в крови и смерти. Наводя ужас и питаясь им. Смеётся громко, потому что счастлив.
        - Ваше превосходительство! Ваше превосходительство!
        Свита не в первый раз на охоте и прекрасно знает, как меняются настроение и желания губернатора. Верные люди наблюдали за приступом агрессии, затем - созерцания и, наконец, дождались бешеного хохота, который обязательно нападал на Вениамина перед жаждой насилия. К этому моменту всё готово, поскольку никто из ближайшего окружения губернатора не хочет отвечать за нерасторопность.
        - Сюда, Ваше превосходительство, пожалуйста, сюда.
        В переулке - короткий проход от главной улицы к какому-то невнятному строению, на первый взгляд амбару, - дрожат пленницы: женщины в соку, девушки «на выданье» и совсем молоденькие, едва сформировавшиеся девчонки. Никто не мог предугадать, чего захочется Вениамину, а потому помощники согнали в переулок лучшее, что сумели найти и спасти. Мритский знал, что офицеры делали ставки на его выбор, но сквозь пальцы смотрел на дерзкую забаву.
        - Беляшки… - Вениамин спрыгивает с жеребца, на несколько секунд замирает, жадно разглядывая пленниц, после чего тычет пальцем в одну из взрослых: - Разденьте!
        Офицеры рвут ночную рубашку за ворот и хватают женщину за руки, не позволяя прикрыть полную грудь с крупными розовыми сосками. Ей двадцать пять, не больше, но, судя по округлости бёдер и чуть дряблому животу, она рожала, и не один раз. Но именно такую жертву, как выясняется, желает сейчас губернатор. Пышность опытной женщины приводит его плоть в неистовство.
        - Мы подготовили спальню, - шелестит один из помощников.
        - Нет! - рычит Мритский. До дома метров пятьдесят, а терпеть Вениамин не может, он почти в исступлении. - Что это? Амбар?
        - Сеновал.
        - Отлично! - Губернатор делает шаг.
        - Сеновал мы тоже подготовили, - продолжает шептать царедворец.
        - Молодец!
        Опытные люди всегда на вес золота, а в определённых случаях - на вес алмазов. И хотя на охоте Мритскому приходилось удовлетворяться в различных условиях, он предпочитал хоть какой-то комфорт.
        - Нет! - рыдает пленница.
        - Тебе понравится, - обещает Вениамин, с трудом сдерживая желание наброситься на женщину прямо в переулке. Мритский едва достает ей до плеча, но кажется - кажется! - что нависает над пленницей, настолько он сейчас сильнее. - А крик лишь украсит нашу встречу.
        Она не слышит, а если слышит - не понимает. Её почти несут внутрь, где на сухое сено брошена широкая простыня. Полные ноги женщины и округлый, чуть обвисший зад заставляют губернатора дрожать. Он торопливо следует за помощниками, но в это мгновение из-за спин офицеров выскакивает присланный радистом вестовой:
        - Ваше превосходительство! Срочное сообщение от капитана «Легавого»!
        - Потом! - отмахивается Вениамин. - Пошёл прочь, пока цел!
        Женщину бросают на простыню, губернатор делает шаг, опомнившиеся офицеры дёргают вестового за рукав, пытаясь оттянуть назад, фактически пытаясь спасти, - офицеры знают, что опасно мешать вошедшему в раж губернатору, но молодой солдат не сдаётся.
        - Ваше превосходительство! - кричит он, упираясь. - В семидесяти лигах к северо-западу замечено по меньшей мере шесть боевых цеппелей! Шесть крейсеров!
        - Дерьмо! - Вениамин замирает, поворачивается, несколько секунд смотрит на вестового, держа ладонь на рукоятке пистолета, торчащей из расстёгнутой кобуры, после чего хрипло требует: - Уточни курс!
        - Капитан «Легавого» уверен, что эскадра следует к Карузо.
        - Идентификация?
        - Предположительно лекрийцы. Импакто не выходит на связь и держится вдалеке.
        - Правильно.
        Мритский кивает, после чего вновь поворачивается лицом к распахнутым воротам сеновала и смотрит на обнажённую женщину, которую его помощники умело удерживают в бесстыдной позе. Женщина уже не вырывается, только подвывает от страха, её правая нога чуть дёргается, и от этого - в глазах Мритского - пленница становится ещё аппетитнее.
        - Объявить сбор, - медленно произносит губернатор, не сводя глаз с пышнотелой жертвы. - Через десять минут всем явиться на центральную площадь, пойдём в сторону форта. Капитану «Легавого»: догонять и брать нас на борт.
        - Слушаюсь, Ваше превосходительство!
        Вестовой пытается уйти, но один из опытных царедворцев берёт парня за плечо и заставляет остаться: он знает, что Вениамин не закончил.
        - По возвращении получишь награду, солдат, - обещает губернатор. - Ты - молодец.
        - Служу Мритии!
        Пятнадцати минут вполне достаточно, чтобы погасить желание, но острого удовольствия не будет.
        За спиной слышится визг: офицеры торопливо разбирают добычу, и жалобные вопли хоть как-то стимулируют Вениамина. Он жестом приказывает помощникам выйти и быстро идёт к рыдающей на простыне пленнице.

* * *
        Последняя дорога - унылый просёлок, ведущий к каким-то лесозаготовкам, - закончилась лиг сто назад, не меньше. Закончилась, как и предполагалось, на делянке, работники которой без восторга отнеслись к появлению в их тихом уголке здоровенного бронетяга. «Невосторг» они выразили предельно доходчиво - нестройно жахнули по пришельцам из ружей и винтовок, после чего ретиво бросились наутёк, не желая попадать под пулемётную «ответку». Которой, впрочем, не последовало, ибо учёные давно усвоили, что не все менсалийцы им рады, и перестали отвечать на такую ерунду, как ружейный огонь. Скучно слушая щелчки, что издавали сплющивающиеся о броню пули, друзья обогнули делянку по краю, с завидной лёгкостью форсировали небольшую речку и оказались в Сочности, трава которой радовала путешественников гораздо больше лесов Трибердии.
        На какое-то время расслабились, однако вскоре сидящий за рулем Гатов узнал, что высокая и густая трава прекрасно укрывает не только животных, но и досадные помехи в виде крупных валунов, ям и даже небольших оврагов. Пару раз бронекорда подпрыгнула, однажды чуть не застряла, и после этого скорость передвижения по Сочности изрядно снизилась, а Бааламестре был отправлен на «кузельную» башню наблюдать за дорогой. Небольшая скорость позволила друзьям сполна насладиться путешествием по удивительной местности, где редкие деревья терялись в зарослях травы, и в них же укрывались стада чернорогих косуль, тысячные стаи птиц и грациозные хищники, изредка высовывающиеся поглазеть на диковинного зверя о шести круглых лапах.
        - Говорят… э-э… здесь мало поселений? - осведомился Мерса, с подозрением разглядывая двух пятнистых кошек, бодро прыгающих рядом с бронекордой и, судя по всему, готовых затеять с ней весёлую возню. Алхимик и Каронимо по очереди несли вахту на башне, а в перерыве спускались в кабину - развлекать сидящего за штурвалом Павла. - Людей почти нет?
        - Людей здесь совсем чуть-чуть, - подтвердил Гатов, внимательно следя за тем, чтобы не раздавить пятнистых попутчиков.
        - Почему?
        - Сочность плодородна, но находится на самом краю континента, слишком далеко от путей сообщения. В своё время к ней подбирались колонисты, но из-за войны экспансия заглохла. Теперь здесь прячутся от губернаторов, а в поселениях живут натуральным хозяйством.
        - Разве этого мало?
        - Что?
        - Жить, - уточнил алхимик. - Насколько я понял… э-э… на Менсале возможность просто жить уже само по себе серьёзное достижение, и люди должны бежать сюда тысячами.
        - В Сочности обожают скрываться свободяне, - хмыкнул Павел. - А они - не лучшие соседи.
        - Мы можем с ними встретиться?
        - Вполне.
        Андреас внимательно посмотрел на Гатова, убедился, что тот не шутит, снял очки и, протирая их платочком, поинтересовался:
        - Тебя… э-э… это обстоятельство не беспокоит?
        - Мы знали, на что шли, - ответил Павел, едва сдерживая смех - он обожал подкалывать нерешительного и пугливого Андреаса. - Смерть с высоко поднятой головой меня не страшит, я готов встретиться с ней даже здесь, вдали от родины…
        - Заткнись! - Андреас понял, что над ним смеются, покраснел и пообещал: - Олли пожалуюсь!
        После чего вернул на нос очки, отвернулся и обиженно молчал следующие полчаса.
        - В тот момент я решил, что мне не повезло и всё закончилось. В буквальном смысле всё: жизнь, мечты, стремления… Будущее казалось мрачнее Пустоты. Я не знал, что делать. - Рубен помолчал, глядя в большой иллюминатор кают-компании с таким видом, словно где-то в безоблачной лазури неба притаился он сам - молодой, крепкий, амбициозный и… растерянный. Помолчал, после чего продолжил: - Погиб не просто мой командир, погиб человек, которому я безусловно доверял и любил. Он научил меня всему, что я знаю. Он привёз меня на Менсалу. Он хотел принести мир на эту многострадальную землю, но не успел.
        - Маршал Кичик был великим деятелем, - осторожно проговорил Руди, воспользовавшись короткой паузой в монологе губернатора.
        - Был, - не стал отрицать старик. Его бледные узловатые пальцы едва заметно подрагивали на резной голове шлёма, украшавшей чёрную трость. - И поэтому я повелел установить ему памятник на главной площади Лекровотска.
        - Прекрасная конная статуя, - качнул головой Руди. - Очень красивая и величественная.
        - Её изваял Мали Беркибластарчик, величайший скульптор Герметикона.
        У Йорчика было своё мнение насчёт способностей Мали, ради славы переспавшего едва ли не со всеми критиками и галеристами Бей-Гатара, и потому он перевёл разговор на другую тему, в очередной раз польстив новому компаньону:
        - Не каждому великому человеку везёт с выдающимися учениками. Вы превзошли маршала, но до сих пор полны уважения к нему.
        - Пожалуй.
        Гостеприимный Рубен предложил учёному составить ему компанию на флагмане, доминаторе «Пророк Вуучик», а поскольку возможность отказа не рассматривалась, Йорчик уныло приготовился к самому худшему путешествию в жизни: скудная обстановка офицерской каюты, в лучшем случае двухместной; жалкий стол - на что, по-вашему, способны менсалийские кулинары? - и тягомотные беседы с неотёсанными чурбанами в форме, натужно изображающими лекрийскую военную знать. Однако действительность оказалась не столь безрадостной, какой рисовало её воображение Руди. Скромная обстановка соответствовала боевому цеппелю: кровать узкая, жёсткая, шкаф маленький, тумбочка смехотворная, никакого соседа не было, зато предусматривалась персональная туалетная комната. Еда оказалась отменной, как выяснилось, личный повар губернатора обучался на Андане, офицерский состав предпочитал помалкивать, зато сам Лекрийский предстал перед учёным великолепным собеседником. Рубен обладал широчайшим кругозором, в некоторых областях действительно глубокими знаниями, а его рассказы из менсалийской истории вызывали у Йорчика неподдельный интерес.
Старик щедро делился воспоминаниями о войне и сегодня поведал о своём первом командире, маршале Кичике, странная смерть которого - маршал был отравлен - способствовала стремительному возвышению Рубена. Йорчику доводилось слышать, что Лекрийский приложил руку к гибели благодетеля, однако сейчас старик казался настолько искренним, что не поверить в его скорбь не было никакой возможности.
        - Я никогда не скрывал и не собираюсь скрывать, что именно маршал разработал план захвата Лекровотска. И я горжусь тем, что с честью провёл задуманную им операцию.
        - Ваш талант признают даже враги.
        - Враги меняются, - усмехнулся старик. - Из тех, с которыми я сражался под началом маршала, в живых остался лишь Борис Брангийский. Даже прошлый Берди умер, хотя он был самым молодым губернатором в ту пору… И жаль, что умер - его сынок та ещё свинья.
        Из уст Лекрийского оскорбление прозвучало комплиментом.
        Старик замолчал, вновь уставившись в окно, он периодически проваливался в задумчивость или же дремал: проклятые очки скрывали глаза, а с ними - правду, и поэтому Руди поспешил осведомиться:
        - Почему вы до сих пор здесь?
        Он знал, что на этот вопрос в среде губернаторов наложено негласное табу, но не сдержался. В конце концов, именно запретные темы - самые интересные. Да и обстановка располагала: никого больше в кают-компании нет, Рубен только что «раскрылся», рассказывая об учителе, наверняка ещё пребывает под действием разговора и, возможно, продолжит откровенничать.
        Возможно. А может и не продолжить. В действительности Руди почти не надеялся на ответ, опасался яростного взрыва, но, вопреки ожиданиям, Лекрийский ответил сразу, не задумавшись и не сопровождая ответ какой-нибудь глупостью, вроде «лишь из безмерного уважения к вам…».
        - Вы слышали такое слово: «гордыня»?
        - Я ею живу, - не стал скрывать Руди. Он знал, как правильно вести искренние разговоры.
        - Тогда мы понимаем друг друга лучше, чем я ожидал. - Старик выдержал короткую паузу. - Встав во главе армии маршала Кичика и располагая таким союзником, как могущественная Компания, я начал строить планы по захвату всей Менсалы, и они, поверьте, были вполне реальными. Однажды я контролировал больше половины континента, но… - И тут Йорчик заметил, что на губах Лекрийского появилась грустная улыбка. Возможно, впервые за много-много лет. - Но этот мерзавец дер Фунье уехал, и всё обратилось в пыль…
        Рухнул очередной план стать валерициевым королем Герметикона и так усмирить непомерную гордыню. Снова проигрыш…
        - Помимо случая с Нестором, я четыре раза играл по самым высоким на Менсале ставкам, но всё время терпел неудачи. В этих пяти походах заключена вся моя жизнь. Это всё, что я делал… Но так и не добился главной цели.
        На несколько секунд в кают-компании повисла тишина, прекрасно обрамившая невесёлый рассказ, а затем последовало совершенно неожиданное:
        - Мою жену и… и моего сына… Их убили во время попытки переворота. Он случился примерно через год после того, как я взял Лекровотск. - Правой рукой губернатор так сдавил подлокотник кресла, так натянул старую кожу, что она едва не треснула. - Зная меня, вам может показаться странным то, что вы услышите сейчас, но я, поверьте, не лгу: я их любил. И поэтому всё время избегал новых серьёзных отношений - не верил окружению. За себя не боялся и не боюсь, я ведь военный, но пройти ещё раз через это… через тот…
        Он сбился. А ошеломлённый Йорчик затаил дыхание, до того странным, неожиданным и диким показалось ему происходящее. До того удивительно было выслушивать трагедию самого жестокого и бездушного менсалийского губернатора. Человека-монстра, человека, которым пугали детей, человека, который даже выглядел как зверь и рядом с которым делалось страшно, даже если он улыбался. Человека…
        Который вдруг сбился, вспомнив о давней трагедии, и вот уже десять секунд не мог продолжить рассказ. То ли горло перехватило, то ли опомнился, понял, что изливает душу абсолютному незнакомцу.
        Пауза тянулась, но не чувствовалась, оказалась тяжёлой, но нужной, позволившей осознать услышанное и сказанное и спокойно закончить неожиданный разговор.
        Примерно через минуту тишины Рубен вдруг медленно покрутил трость, привлекая внимание задумавшегося собеседника, и только собрался сказать что-то и, очевидно, на другую тему, как Руди выдал:
        - У меня тоже нет детей. - И сразу же, объясняясь, торопливо продолжил: - Амбиции. Я всё время занят. А женщина, которую я любил в юности, давно замужем. Сейчас она старая и некрасивая, но я хотел от неё детей. Но сейчас у неё дети от другого мужчины, а я - миллиардер. Но я не знаю, что лучше, ибо ту женщину я любил, а остальных - просто трахал… У меня огромный дом, но, когда я сдохну, плакать в нём будут только слуги. Да и то не все… Только те, кого я не упомяну в завещании.
        Несколько мгновений Рубен сверлил Йорчика очень жёстким взглядом, оценивая, издевается тот или честен, понял, что услышал хоть и короткую, сбивчивую, но всё же исповедь, и кивнул:
        - Я ведь говорил, что мы похожи.
        И отвернулся к иллюминатору, уставившись на лазурь вечного, а потому равнодушного неба.
        - Они точно нас не заметят?
        Вместо ответа капитан «Доброты» приподнял правую бровь и одарил Саду удивлённым взглядом. На его памяти Нульчик впервые задавала настолько глупые, совершенно невозможные для опытного разведчика вопросы, да ещё и повторяла их.
        - Нас заметят?
        - Рано или поздно.
        - Хочешь сказать, нас уже заметили?
        «Демоны Свиглы, да что же с ней происходит?!» Якта понимал, что по мере приближения к Камнегрядке напряжение будет возрастать, но совершенно не ожидал, что оно выльется в дурацкий разговор. Дело, которому Сада посвятила полгода жизни, измучило её, а разговор с Эзрой, похоже, добил - со встречи Нульчик вернулась сама не своя. То есть она блестяще играла «госпожу невозмутимость», но капитан видел, что медикус пребывает не в своей тарелке. Суетливость, что пришла после обнаружения Гатова, сначала исчезла, сменившись мрачной задумчивостью, а справившись с нею, Сада впала в какое-то невротическое состояние, как человек, желающий побыстрее закончить ненавистное дело. Оставалось лишь догадываться, что за слова отыскал старый Эзра, дабы превратить обычно твёрдую, как подошва, суку в психованную истеричку.
        - Да, нас уже заметили, - подтвердил Фарипитетчик, надеясь своим спокойствием привести Нульчик в чувство. - Несмотря на то что мы держим эскадру на самом горизонте, даже чуть дальше…
        Но договорить у капитана не получилось.
        - Как сейчас? - саркастически осведомилась Сада.
        Появление лекрийской эскадры не стало «последней каплей», но изрядно добавило медикусу тревоги. Она изо всех сил пыталась «держать лицо», даже ухитрилась усмехнуться, но справиться с бушующими эмоциями не могла при всём старании: улыбка получилась кривой, голос дважды сорвался, а пальцы чуть подрагивали. Нульчик не хотела видеть лекрийцев и боялась их потерять, приказала не приближаться и визгливо раскричалась после того, как в облачной зоне «Доброта» подошла к эскадре чересчур близко.
        Растерянность - вот что это было. И до тех пор, пока Сада не успокоится, дёргаться будет весь мостик, от рулевого до капитана.
        - Я восстановлю дистанцию за десять минут, - пообещал Якта.
        - Хорош горизонт, нечего сказать.
        - Ничего не случилось.
        - А если они ждут нас за облаками?
        - Зачем?
        - Ну… - Судя по мелькнувшей в глазах искре разума, к Нульчик постепенно возвращалась способность соображать. Во всяком случае, нелепое предположение «Они нас атакуют!» не прозвучало.
        - Мы - галаниты, мы имеем право летать где угодно, - твёрдо произнёс Фарипитетчик. - Никто не рискнёт причинить нам вред, тем более Рубен.
        - Я уже не знаю, - бросила в ответ женщина.
        И Якте, поскольку ссориться с медикусом он не собирался, оставалось лишь развести руками.
        Приняв решение идти в Камнегрядку, Нульчик и Фарипитетчик выбрали обходной маршрут, направившись от Триберди на север, к малонаселённым окраинам, с тем, чтобы избежать патрулей и, соответственно, ненужных объяснений. Времени на крюк требовалось немного, всего десять часов, то есть «Доброта» всё равно прибывала к точке перехода раньше добирающихся по земле учёных, и потому галаниты проголосовали за осторожность. Отойдя от Триберди, сменили курс на северо-северо-восток, прошли ещё две сотни лиг и только собрались повернуть к Камнегрядке, как радист засёк в эфире чужие переговоры. И если бы не его внимательность, кто знает, чем закончилось бы путешествие передвижного госпиталя на север Менсалы. Вполне возможно, кучкой догорающих обломков среди симпатичных, но почти не освоенных территорий.
        Ошарашенные галаниты сбросили скорость, даже развернулись, на всякий случай демонстрируя движение в противоположную сторону, и вскоре разглядели лекрийскую эскадру, бодро движущуюся курсом на Камнегрядку. При этом замыкала строй «Роза Халисии», что привело Саду сначала в оторопь, потом в истерику, а затем, когда бурные эмоции схлынули, в недоумение.
        Она поняла, что чего-то не уловила, увидела, что Камнегрядка чем-то притягивала и Гатова, и Йорчика, и Рубена, и пришла к выводу, что обязана разобраться в происходящем. Но не в ущерб основной задаче, разумеется.
        Госпиталь пропустил лекрийцев и двинулся следом, удерживая их на границе видимости. Какое-то время всё шло нормально, однако в облачной зоне эскадра неожиданно сбросила скорость, и, вынырнув на открытое небо, «Доброта», по мнению Сады, опасно сблизилась с лекрийцами, оказавшись от них примерно в десятке лиг. И в бинокль теперь виднелись не серые чёрточки, а хоть и расплывчатые, но вполне узнаваемые «сигары» цеппелей.
        Вот и закатила истерику.
        При всём при том Нульчик, так же как Фарипитетчик, понимала, что Рубен не посмеет атаковать галанитов, однако странные обстоятельства вызывали тревогу. В Камнегрядке затевалось нечто серьёзное, и как его участники отнесутся к появлению лишних глаз - большой вопрос.
        Роскошную, но вооружённую лишь пулемётами «игрушку» Йорчика Сада в расчёт не принимала, встреча с ней «Доброте» ничем не грозила. И точно так же ни её, ни Фарипитетчика не беспокоили тяжёлые крейсеры, которые платили за мощное вооружение известной медлительностью. Три доминатора эскадры: флагман лекрийских военно-воздушных сил «Пророк Вуучик», «Пророк Лычик» и «Пророк Бочик» - несли стодвадцатимиллиметровые орудия, бомбы, тридцати- и пятидесятимиллиметровые автоматические пушки, пулемёты, могли причинить массу неприятностей городу, оборонительным рубежам или развёрнутой армии, но проигрывали госпиталю в скорости. Величественные «сигары», огромные рули, гербы Лекрии на боках, многозначительно выделенные краской, но пока задраенные пушечные порты, - доминаторы выглядели внушительно, однако опасаться их стоило лишь тем, кто собирался в драку.
        А вот три импакто - «Бурный», «Горький» и «Резкий» - тревожили. Их восьмидесятимиллиметровые пушки могли изрешетить «Доброту» в считаные минуты, если не секунды, а скорость превышала ходовые возможности госпиталя. Уйти от лёгкого крейсера, соберись он в погоню, было бы крайне тяжело, однако, пока лекрийцы продолжали идти на юго-восток, ни один из цеппелей не сделал попытки развернуться, дистанция, как ей обещал Фарипитетчик, снова начала расти, и всё это позволило Саде постепенно успокоиться.
        - Похоже, они нас не заметили.
        - Давно заметили, - не согласился Якта. Увидев, что медикус обрела способность соображать, капитан решил рубануть правду-матку.
        - Почему же никак не среагировали?
        - Приняли за трибердийского разведчика или патруль. А у Лекрии с ними перемирие.
        - А если они поймут, что мы не трибердийцы?
        - Тогда они поймут, что мы галаниты.
        - Да, пожалуй… - Нульчик опустила бинокль. - Извини.
        - Ничего страшного.
        Фарипитетчик старался не подавать вида, однако в действительности был изрядно удивлён бурными эмоциями Сады и страхом, который пробивался сквозь них. Якта понимал, откуда взялся страх: полгода охоты, бесконечные и бессмысленные перелёты по менсалийским провинциям, усталость, потеря надежды, и вот, в тот самый миг, когда до Гатова рукой подать, на сцене появляются новые действующие лица, а происходящее перестаёт быть понятным. Точнее - казаться таковым. Исполнение воли могущественного Арбедалочика оказывается под угрозой, отсюда и появился страх. Жаль, что такой сильный.
        - Сколько осталось до форта Карузо?
        - Примерно восемьдесят лиг.
        - Тебе не кажется, что эскадра не возвращается к прежней скорости?
        - Кажется.
        - И что это означает?
        - Возможно, они что-то заметили.
        Известие о попадающихся в Сочности свободянах настолько «вдохновило» Мерсу, что он выступил против каких бы то ни было остановок, даже предложил свою кандидатуру на роль ночного водителя. И долго удивлялся категорическому отказу, выраженному обоими друзьями в самой резкой форме. Доверять машину близорукому алхимику ни Гатов, ни Бааламестре не решились: «Пусть нас лучше зарежут во сне», но, к счастью, и первая, и вторая ночёвка в Сочности прошли без инцидентов. Скорее всего, повезло, поскольку карты здешних поселений не существовало, и друзья выбирали места для остановок лишь на основании наблюдений и предчувствий. Костры разводили в ямах, а спали в кабине, обязательно оставляя у пулемёта дозорного.
        Ночные бдения, во время которых приходилось напряжённо прислушиваться к каждому шороху, к любому, даже едва слышному звуку, а всего этого в Сочности оказалось в избытке, подпортили впечатление от путешествия, и потому Гатов, Мерса и Бааламестре стали первыми в истории путешественниками, которые по-настоящему обрадовались Камнегрядке. Выжженная земля, прибежище скал и валунов, с редкими, если не сказать редчайшими, оазисами, гарантировали отсутствие менсалийцев, что давало учёным ощущение безопасности, даже несмотря на пыльный шлейф, что оставляла за собой бронекорда. И солнце, которое, казалось, палило в Камнегрядке с особенной жестокостью, воспринималось как естественная плата за душевный комфорт. Правда, довольно высокая плата.
        - Надо было поставить в кабине не радиостанцию, а холодильник, - пробубнил Каронимо, в очередной раз прикладываясь к фляжке с тёплой водой.
        - Для пива? - хмыкнул Гатов.
        - Для меня.
        - Ты в него не поместился бы.
        - Согласен, частями.
        В Сочности палящее солнце компенсировалось прохладным ветерком, который хоть как-то остужал машину. В Камнегрядке же он напрочь отсутствовал, в результате чего бронекорда напоминала забытый на огне котелок, а на её бортах можно было смело жарить яичницу. Сами учёные крепко пропахли потом и с вожделением мечтали встретить на пути пруд или озеро. Или хотя бы источник, в котором можно было бы смыть с себя накопившуюся грязь.
        - Пожалуй, нам не помешал бы короткий поход в какой-нибудь холод, - заметил сидящий у самого люка Мерса. Он потерял кепку, которую заполучил ещё в Помойке, и был вынужден накрутить на голову запасную майку, которой, говоря откровенно, не помешала бы стирка. Выглядел обычно аккуратный алхимик невероятно забавно, однако учёные давно перестали потешаться над видом друг друга.
        - Голосую за Южный полюс этой идиотской планеты, - выдал Каронимо.
        - Почему… э-э… не за Северный?
        - Вниз катиться быстрее, а я тороплюсь.
        - Остряк.
        - Таким уродился.
        Наплевав на опасность, они открыли все люки, но от духоты и лёгкой академической вони не избавились и оставались в кабине лишь из вежливости к водителю. И отчаянно пытались отыскать иные темы для разговора, помимо опостылевшей жары.
        - Впервые в жизни пожалел, что не умею рисовать, - произнёс Гатов, объезжая очередную скалу. - Вчерашний закат был великолепен.
        - Эзра говорил, что чем дальше… э-э… в Камнегрядку, тем они красивее, - припомнил Мерса.
        - Далеко мы не заберёмся.
        - И хорошо, что не заберёмся, делать там нечего, - пробурчал Бааламестре. - К тому же у нас воды в обрез.
        - В обрез? - чуть испуганно переспросил алхимик, представив, что они застревают посреди раскалённой пустоши без всякой надежды на помощь. - Почему?
        - На следующем привале доберём.
        - Если отыщем родник.
        - Придётся отыскать…
        - И всё равно жаль, что я не художник, - вернулся к прежней теме Павел.
        - Научись фотографировать, - предложил Каронимо.
        - Я видел результаты этого «умения», - вздохнул Гатов. - Кошмарно маленькие листы бумаги, на которых кое-как наляпано чёрно-белое изображение. Фотографические картинки неспособны передать ни великолепие заката, ни даже тот прекрасный вид, что расстилается сейчас перед нами… - Павел ткнул пальцем в окно, желая заострить внимание друзей на «прекрасном виде», и замер. После чего, так и не опустив руки, осведомился: - А что это за цеппели на горизонте?
        - Наблюдатели с «Горького» докладывают, что наземный объект чуть изменил курс и движется теперь на юго-восток-восток. - Фил указал на идущий слева и чуть впереди от основной группы импакто. - Если приглядеться, можно увидеть облака пыли…
        - Я вижу, - подтвердил Йорчик, отнимая и вновь поднося к глазам бинокль. - Только не могу понять, что это за машина… На «Горьком» ещё не выяснили?
        Руди не сообразил, что доклад предназначен не для него, но никто из лекрийцев не поставил его на место.
        - С такого расстояния модель не определить, - холодно бросил Саймон. Тон оказался единственным выражением его возмущения. - Важно то, что она движется в сторону Карузо и оставляет за собой приметный след. То есть - не скроется.
        - Что за объект? - хмуро спросил губернатор.
        Появление подозрительной машины обеспокоило старика куда сильнее, чем известие о севшем на хвост эскадре галанитском госпитале. Медикусов пока «не замечали», а вот услышав о наземном объекте, Лекрийский не поленился взойти на капитанский мостик, некоторое время лично изучал пылевой след в бинокль, после чего уселся в своё кресло, надолго задумался и лишь теперь прервал молчание.
        Саймон хотел повторить только что сказанное, но заметил поднятую руку радиста и кивнул, приказывая тому говорить.
        - С «Горького» сообщили, что объект, скорее всего, бронетяг, однако конструкция неизвестна, - доложил радист. - Пушечного вооружения нет, замечен курсовой пулемёт. И ещё на импакто отмечают крайне высокую скорость передвижения.
        - Флаг?
        - Трибердийский.
        - Проклятье!.. - Рубен в сердцах стукнул по полу тростью. Ссориться с мощным соседом, с которым к тому же заключено перемирие, больше смахивающее на полноценный мирный договор, ему ужасно не хотелось. Но подпускать трибердийских разведчиков к загадочным исследованиям Холя не хотелось ещё больше, а времени на принятие решения почти не осталось.
        - Бронетяг идёт без сопровождения?
        - Совсем один, - подтвердил Фил.
        - На бронетягах редко ставят радиостанции, - едва слышно обронил Йорчик, вплотную подойдя к губернатору. Руди прекрасно понимал, о чём размышляет Лекрийский, и решил помочь компаньону «научной консультацией».
        - Даже будь у него радиостанция, она не принесла бы пользы, - заметил Саймон. - Мы слишком далеко от Карузо.
        - Но у нас на хвосте «Доброта», - поморщился Рубен. Ещё одна головная боль, с которой непонятно что делать. - Какова вероятность того, что на борту «Доброты» окажутся трибердийцы?
        - Нулевая, - тут же ответил Саймон. Ответил быстро и уверенно. - «Доброта» - цеппель Департамента секретных исследований, там люди Компании, и они никогда не берут в полёт местных.
        - На борту могут находиться раненые.
        - «Доброта» явно идёт к точке перехода, то есть готовится покинуть планету и вряд ли возьмёт с собой менсалийцев.
        - В таком случае… - Все поняли, что Рубен принял решение, и обратились в слух. - Прикажи «Горькому» убрать бронетяг.
        - Слушаюсь, - кивнул Саймон.
        - Только без осечек, - немедленно добавил старик. - Всех в ноль!
        - Я сообщу капитану «Горького» о персональной ответственности за результат.
        - Остальным прибавить ход.
        - Слушаюсь, - подал голос капитан флагмана.
        - И установите радиосвязь с «Добротой», - подумав, закончил Лекрийский. - Пора узнать, что здесь забыл Департамент.
        - Он идёт на нас!
        - Вижу!
        - Так сделай что-нибудь! - потребовал Каронимо, стоящий у распахнутого заднего люка кабины. Откуда открывался потрясающий вид на приближающийся импакто.
        - Делаю!
        - Что?!
        - Удираю! - проскрипел Гатов.
        Разогнав до последнего предела паротурбинный кузель, с силой надавливая на руль, чтобы управиться с тяжеленными колёсами на столь огромной скорости, и не обращая внимания на мелкие препятствия и неровности. Второй раз за короткую жизнь - первый случился во время испытаний - бронекорде было велено продемонстрировать всё, на что она способна, и пока машина не отказывалась от нагрузок. Неслась, как выпущенная стрела, оставляя за собой вихрящееся облако…
        - Из-за пылищи нас видно за сотню лиг!
        - Я придумал тебе задание! - прорычал Гатов.
        - Какое?!
        - Помоги Мерсе!
        - Проклятье!
        Но Каронимо понял, что Павел прав: из курсового пулемёта, у которого толстяк должен был засесть по боевому расписанию, нагоняющий их цеппель не достанешь, угол не позволит. Курсовой в предстоящем бою участвовать не будет, поэтому Бааламестре выругался и бросился к люку, собираясь присоединиться к находящемуся в кузове Мерсе.
        - Не скучай тут!
        В ответ послышалась невнятная ругань.
        Подлая Камнегрядка убаюкала путешественников видимостью безопасности, убедила, что можно расслабиться, а затем нанесла… Нет! Ещё не нанесла, но приготовилась нанести тяжелейший удар. Не с земли - с воздуха. Командование замеченной Гатовым эскадры, по всей видимости, готовило мритскому форту некую пакость, приняло бронекорду за разведчика и уготовило ей и учёным невесёлую участь жертв военных действий. Один из цеппелей - как выяснилось позже, весьма скоростной импакто, - бросился на перехват и, несмотря на то что Гатов сразу же изменил курс и выжимал из двигателей всю возможную мощь, уверенно догонял машину учёных. А открытые пушечные порты не оставляли никаких сомнений в намерениях преследователя.
        Значит, придётся драться.
        Цепляясь за металлические скобы и поручни, спотыкаясь и матерясь, Каронимо с огромным трудом ухитрился обогнуть «кузельную» башню - один раз едва не вылетел за хлипкое ограждение верхней палубы, когда бронекорда подскочила на крупном валуне, - запрыгнул в кузов, шумно выдохнул, оставляя опасный путь позади. И тут же услышал ироничное:
        - Думал, ты не придёшь.
        Сейчас Мерса оказался не Энди, а Олли, в противном случае алхимик или не заметил бы появления Бааламестре, или вежливо поздоровался бы с ним.
        - Заткнись, - прошипел толстяк. - Не до шуток.
        Мерса поджидал импакто, безмятежно сидя у приведённого в боевую готовность бомбомёта. Левая нога - на одном раскрытом ящике с бомбами, правая - на втором, левой рукой алхимик держался за металлическую скобу, а в правой небрежно удерживал взведённую бомбу, судя по самодельной маркировке, с нитроболом. У Каронимо, как, впрочем, у всех нормальных людей, одно лишь упоминание этого весьма нестабильного вещества вызывало холодный пот, над которым Олли (так же как Энди) только посмеивался.
        - Займись оружием.
        - Без тебя знаю.
        Бааламестре, шатаясь и балансируя руками, двинулся к пулемёту, но замер, услышав издевательское:
        - Только брезент пока не снимай. Пусть «Гаттас» станет для наших новых знакомцев сюрпризом.
        Вряд ли менсалийцы ожидают увидеть на одиноком бронетяге современный шестиствольный пулемет.
        - Понятное дело, - проворчал толстяк, хотя как раз собирался расчехлить оружие. - Но они всё равно не приблизятся на убойную дистанцию - испугаются твоего бомбомёта.
        - Приблизятся, - уверенно отозвался Мерса, блеснув стёклами только что начищенных очков. - Если бронекорда и впрямь так хороша, как заверяет Павел, у них просто не будет иного выхода, им придётся встать прямо над нами.
        - Бронекорда хороша.
        - В таком случае не торопимся раскрывать карты.
        И в этот миг справа от мчащейся во всю прыть машины раздаётся первый взрыв.
        Взрывная волна бьёт в бронированный бок, корда кренится, скрипит, то есть ругается на своём, металлическом языке, но держит дорогу так, как не снилось даже тяжёлому гусеничному «Доннеру». Возвращается на все шесть колёс, слегка подпрыгивает правым бортом, окончательно гася импульс, принимает на кузов осколки и щебень, но продолжает рвать вперёд. И сидящий за рулем Гатов хохочет в голос, представляя, как мучаются артиллеристы, наводя на необычайно подвижную цель неповоротливые пушки крейсера.
        Взрыв слева, но очень, очень далеко, даже осколки ушли прочь… Третий взрыв где-то позади, третий расчёт оказался совсем бестолковым… Три ствола ударили, и есть несколько спокойных секунд, во время которых пушки будут перезаряжаться, а беспокоить беглецов станут лишь пулемёты.
        - Прорвёмся! - рявкает Павел, закладывая очередной вираж. - Вперёд и вверх! Твою мать! Вперёд и вверх!
        Отправляясь в опасное путешествие, Гатов постарался продумать все возможные варианты развития событий, и в том числе что делать в случае погони. Понятно, что придётся бежать, на ходу отбиваясь из превратившегося в огневую точку кузова, но как именно бежать? Как менять курс? Как двигаться? Как рассчитать идеальную траекторию? Непредсказуемую и безопасную. Как вычислить подготовку артиллеристов, возможности бронекорды и особенности ландшафта так, чтобы остаться в живых? Есть ли система в этой рулетке? А если нет - на что ставить?
        Гатов думал, прикидывал, пытался просчитывать и даже набросал кое-какие выкладки, учитывающие едва ли не все параметры погони, но при этом понимал, что главное заключение по его расчётам даст жизнь…
        Взрыв. Взрыв. Взрыв.
        Теперь с импакто били залпами, из всех орудий сразу, но система пока работала, взрывы ложились рядом, друг на друга и порознь, но всё время мимо, упуская огромную, но нереально подвижную бронекорду, за рулём которой сидел потный от жары и напряжения человек, очень хорошо знающий математику…
        И снова - паника.
        Проклятое ощущение: «Всё пропало!», чувство безнадёжности и упадок сил. Мысль о собственном бессилии душит злостью, желанием убить.
        Очередной пушечный выстрел, фонтан земли, песка и камней, глубокая воронка и всё это - в непосредственной близости от странного бронетяга, заставляют Саду испытать все описанные выше чувства. Нульчик уверена, что в машине находится Гатов, и впадала в панику всякий раз, когда проклятый «Горький» плевался пушечными снарядами. Ни один ещё не достиг цели - машина невероятно быстро маневрировала, меняла скорость, укрывалась за скалами, в общем, выигрывала у артиллеристов по очкам, но любое везение имеет свойство заканчиваться.
        И потому Сада вздрагивала, ломала пальцы, переживала в глубине души настоящую истерику, но… но при этом «держала» голос, не выдавая собеседнику своего беспокойства.
        - Передайте Его превосходительству, что я не преследовала эскадру. Мы имеем дело с удивительным совпадением, и я, поверьте, сама от него не в восторге.
        - Что вы здесь делаете, Сада? - негромко осведомляется Фил.
        Ещё один залп. Три разрыва. Бронетяг подбрасывает так, что люди едва не вылетают из кузова. Нульчик с трудом сдерживает стон, проклинает всё на свете, но удивительным образом машине удаётся остаться на колесах и продолжить движение. И вновь резко сменить направление, заставляя капитана импакто психовать и ругаться.
        - Что вы здесь делаете?
        Отправляясь в радиорубку, Сада понимала, что это будет один из главных вопросов, но до сих пор не решила, как ей отвечать. С одной стороны, Рубен Лекрийский считался вернейшим человеком Компании на Менсале, с другой - дело о поимке Гатова было необычайно деликатным, и кто знает, куда заведёт Рубена гордыня, окажись в его руках столь крупная рыба.
        А «Горький» начинает снижаться. Видимо, капитан импакто разочаровался в артиллеристах и решил добраться до шустрого бронетяга пулемётами и автоматическими пушками. И выводит их на эффективную дистанцию.
        - Сада, я с огромным уважением отношусь к вам как к медикусу и к сотруднику Департамента секретных исследований, - веско произносит Саймон. - Однако дело, по которому Его превосходительство прибыл в сей медвежий угол, настолько важно, что я вынужден требовать искренности. В противном случае крейсер выдавит вас из района.
        Пушечный залп. Один из снарядов едва не врезается в корму, и лишь чудо бережёт бронетяг от беды. Люди в кузове бросаются на пол, но через несколько мгновений вновь высовываются, наблюдая за приближающимся крейсером, и это непонятно, ведь им разумнее всего укрыться в кабине…
        «Они собираются драться!»
        - Сада? - Из голоса Фила почти исчезла мягкость.
        «Они собираются драться! А драться с Гатовым, у которого было время подготовить оружие, - дело гиблое!»
        - Я преследую важного человека, - хрипло отвечает женщина. Бой ещё не начался, но Нульчик, как ни странно, чувствует облегчение, она почти уверена в исходе. - Отзовите крейсер: человек, которого разыскивает Компания, находится в бронетяге.
        - Почему вы не сказали об этом сразу? - интересуется Саймон.
        - Потому что никто, включая вас, не должен знать о моём интересе к этому человеку.
        - У него есть имя?
        - Вам повторить то, что я миг назад сказала?
        На этот раз пауза получилась долгой: Фил размышлял над словами Нульчик. Возможно, советовался с губернатором… Даже так: скорее всего, советовался с губернатором, поскольку результатом двухминутной паузы стало не совсем удовлетворяющее галанитов решение:
        - Человек нужен вам живым?
        - Да. Обязательно.
        Сада не сводит глаз с бокового окна. Туша импакто почти легла на удирающую машину.
        - Договоримся так: «Горький» остановит бронетяг, но я прикажу не добивать выживших, - дипломатично говорит Саймон. Не предлагает, а именно говорит, тоном показывая, что спорить бесполезно. - Мои ребята спустятся, возьмут их и передадут вам. И вы тут же улетаете. Так подойдёт?
        «Предупреждать тебя бессмысленно, ты всё равно не поверишь в то, что я скажу…»
        - Договорились, - спокойно отвечает Сада. После чего ловит на себе удивлённый взгляд Фарипитетчика и легко улыбается ему: «Всё будет в порядке».
        - Проклятье!
        - Осторожно с бомбами!
        - Сам знаю!
        - В них же нитробол!
        - Хнявый потрох!
        - Ты это мне?!
        - Проклятье!
        Бронекорда вновь подскакивает на камне, и Мерса едва не роняет давно извлечённую из ящика бомбу.
        - Заряжай! - предлагает съёжившийся у всё ещё замаскированного «Гаттаса» Каронимо. - Ты пугаешь меня больше, чем эти уроды.
        Потому что артиллеристы всё ещё промахиваются, а бомба уже трижды едва не выскользнула из рук алхимика.
        - Заряжу перед выстрелом.
        - Почему?
        - Потому что, если она будет в стволе и нас тряхнёт…
        Последние слова тонут в стрекотании выстрелов: пулемётчики с подобравшегося импакто дают пристрелочную очередь, и пули проходят в опасной близости от открытого, ничем не защищённого от атаки в воздухе кузова. А стоит хоть одной пуле угодить в открытые ящики с бомбами, что стоят у ног Мерсы, и резвая машина превратится в невесёлую шутиху, разлетевшись на части, к вящему удовольствию преследователей.
        - Сейчас?! - дёргается Бааламестре.
        - Подожди! - качает головой Олли.
        - Сколько ждать?
        - Чтобы наверняка!
        Нос крейсера бросает тень на корму бронекорды, видна гондола, в самом начале которой находится капитанский мостик, пулемётчики дают вторую очередь, пули цокают по борту, Бааламестре дрожит от возбуждения, но Мерса тянет. Припоминает всё, что слышал, видел, чувствовал и узнал на «Пытливом амуше», и тянет, потому что, как только импакто поймёт, что у беглецов есть острые зубы, он сразу же вернётся на высоту, продолжит расстрел из орудий, и рано или поздно снаряд обязательно ударит в бронекорду, лишив её возможности передвигаться. Поэтому нужно сделать так, чтобы опустившийся «Горький» больше не смог подняться. Укусить крепко, смертельно.
        - Сейчас?
        Третья, и последняя, пристрелочная очередь, теперь с другого борта, из другого пулемётного гнезда. Счёт идёт на секунды, ещё чуть-чуть, и начнётся полноценная огневая атака, пережить которую им не удастся.
        - Сейчас?!
        Шутки кончились.
        - Сейчас! - орёт Мерса и сдёргивает с «Гаттаса» брезент. - Сейчас!!
        И не закрывает рот, потому что совсем рядом начинает оглушительно реветь шестиствольный зверь.
        Сейчас…
        В них целятся два пулемётных расчета, два «Шурхакена», предназначенных для прикрытия «пуза» цеппеля. Ещё секунду назад пулемётчики чувствовали себя победителями, были убеждены, что в бронекорде нет боеприпасов, со смехом готовились убивать и вдруг - вдруг! - получили с кратчайшей дистанции убийственный огонь такой скорострельности, что всякая возможность ответа превращается в эфемерное пожелание. Залитые свинцом точки разорваны, пулемёты заклинены, расчёты погибли, бронекорда в безопасности, и Бааламестре тут же переключается на другую цель.
        Сейчас…
        Каронимо целится в лобовое стекло гондолы, в капитанский мостик. Каронимо - один из создателей «Гаттаса», он знает его как свои пять пальцев, научился управляться с ним задолго до того, как первые военные увидели перед собой смертоносное чудо, поэтому Каронимо не могут помешать ни тряска, ни повороты, ни суровая тень крейсера - пули летят именно туда, куда он их направляет. И никто на свете не назвал бы сейчас лицо Каронимо добродушным - оно сосредоточенно, спокойно и очень-очень холодно. Пули вдребезги разносят крепчайшее лобовое стекло гондолы, но его звон - лишь начало, пролог кошмарной катастрофы.
        Сейчас…
        «Горький» опустился слишком низко, на убойную дистанцию, «Горький» собирался бить сам, а оказался в ловушке, и тяжёлые пули, которые «Гаттас» посылал с дикой скоростью, за несколько секунд превращают защищённую гондолу импакто в окровавленное решето, в чудовищную смесь мяса и обломков, многие из которых посыпались вниз. Капитан, первый помощник, рулевой, радист, астролог, двое вестовых - все офицеры и нижние чины, что находились на мостике, погибли, оставив «Горький» без управления. Никто не мог переложить рули или приказать переложить рули, чтобы отвернуть импакто от показавшей зубы добычи. Крейсер продолжал накатывать на бронекорду, а именно это и требовалось Мерсе.
        Сейчас…
        Потому что бортовой алхимик «Пытливого амуша» прекрасно представлял внутреннее строение крейсера, и, пока Каронимо поливал свинцом огневые точки и капитанский мостик, Олли посылал в чрево цеппеля алхимические бомбы. Одну за другой. Одну за другой. Бронебойная, на нитроболе, легко пронзающая обшивку и взрывающаяся глубоко внутри, затем зажигательная, смесь которой гарантировала такую температуру, что даже ильский сплав становился мягким, ещё четыре зажигательные следом, чтобы команде было чем заняться, а потом, сразу, ещё четыре бронебойные бомбы почти в одну точку, туда, где, по прикидке Мерсы, размещалось машинное отделение.
        И пули из «Гаттаса». Каронимо подавил два следующих пулемётных расчета и поддержал алхимика огнём.
        И снова бомбы - теперь Олли закладывал их в трубу, практически не глядя, перестав выбирать предназначение. Одну за другой, одну за другой… Пузо у любого цеппеля - слабое место, и друзья не терялись, вспарывали его всем, что подворачивалось под руку. Бронебойная, зажигательная, пули, бронебойная, фугасная, пули, бронебойная, пули, пули…
        И лишь мощнейший взрыв внутри импакто заставил учёных прекратить огонь.
        - Демоны Свиглы… - прошептал ошарашенный Фарипитетчик. - Да как такое возможно?
        - Как видишь - возможно, - отрывисто произнесла Сада. - Современные средства…
        - Они сбили крейсер! - заорал Якта.
        - Да…
        - Сада, ты не понимаешь! Они сбили крейсер! - Капитан «Доброты» долго крепился, позволяя проявлять эмоции Саде, долго казался на её фоне образцом спокойствия и здравомыслия, но увиденное не оставило от капитанского хладнокровия камня на камне.
        А вот Нульчик, в отличие от Фарипитетчика, успокоилась. Причём не просто успокоилась - женщина впала в прекрасное расположение духа, поскольку убедилась, что Гатов жив, здоров, по-прежнему изобретателен, а главное - совсем рядом. Эти четыре факта не просто устраивали Саду, но раскрашивали для неё мир в яркие праздничные цвета.
        - Они сбили вооружённый до зубов крейсер!
        - Будешь рассказывать об этом внукам.
        - Если доживу.
        - А что тебе остаётся?
        - Проклятье! - Якта снова вернулся к окну, но не удержался - стукнул по толстому стеклу кулаком. - Проклятье!
        Страшное величие зрелища превзошло всё, что им доводилось видеть до сих пор.
        Но сначала пришлось понервничать. Во всяком случае - Саде.
        Поговорив с Филом, Нульчик приказала сменить курс, взять левее, туда, где «Горький» догонял бронетяг, сблизиться на лигу и выровнять скорость. И прилипла окулярами бинокля к лобовому стеклу, надолго превратившись в неподвижную статую. И нервно вздрагивала всякий раз, когда снаряды взрывались у бронированной машины, едва слышно бормоча последние слова в адрес «уродов-лекрийцев».
        Когда «Горький» снизился, очевидно намереваясь расстрелять бронетяг из пулемётов и автоматических пушек, и на некоторое время скрыл беглецов от взгляда Нульчик, напряжение достигло кульминации. На Саду больно было смотреть: бледное, без единой кровинки лицо, лихорадочно блестящие глаза и сухие губы, шепчущие то ли проклятия, то ли молитвы - она казалась призраком самой себя. Якта даже испугался, что медикус не доживёт до окончания боя, став жертвой апоплексического удара, распорядился доставить успокоительное, но затем…
        Затем «Горький» запнулся.
        Фарипитетчик проскрипел: «Импакто теряет скорость…», решил, что коллеге с крейсера удался неожиданный маневр торможения, ведь тогда никто и представить не мог, что последует дальше.
        Импакто запнулся, пошёл медленнее, и его огромный корпус стала сотрясать всё более и более заметная дрожь.
        «Это?..»
        «Их обстреливают, - подтвердил капитан «Доброты», удивлённо приподнимая бровь. - «Горький» явно трясёт от взрывов, но ведь радисты докладывали на флагман, что бронетяг не оснащён пушкой?»
        «Крейсер атакуют!»
        «И очень жёстко», - подтвердил Якта.
        И тогда на лице главного медикуса впервые появилась неуверенная улыбка. «Горький» трясся всё сильнее и сильнее, и Сада поняла, что Гатов припас не только быстрые ноги, но и крепкие зубы, которые грызли сейчас здоровенную тушу крейсера.
        «Ты сможешь, - прошептала Нульчик. Неожиданно и для Фарипитетчика, и для самой себя. - Пожалуйста, убей их…»
        А ещё через секунду особенно мощный взрыв заставил импакто подпрыгнуть, и умоляющее «Пожалуйста…» оказалось прелюдией к неожиданной развязке.
        Бешеная вспышка родилась в чреве «Горького» и вырвалась через обшивку, на мгновение ослепив и заставив отшатнуться наблюдателей. Чуть позже подоспел звук, грохот чудовищного взрыва докатился до мостика «Доброты», заставил вздрогнуть, обрамив картину смерти.
        Ещё две или три вспышки поменьше, справа и слева от первой…
        Разрывающаяся обшивка…
        Рвущиеся балки «рёбер»…
        Наверное, крики…
        Огонь…
        - Взорвался снарядный погреб, - бормочет Фарипитетчик.
        Но это ясно всем.
        Неведомым образом команде бронетяга удалось устроить на борту импакто пожар и добраться до боеприпасов. Они-то и дали самый сильный взрыв, а уж следом шарахнул перегруженный кузель - Сада увидела, как за обшивку вырвались клубы раскалённого пара. Но самое ужасное было припасено напоследок: ударная волна разметала ёмкость с королевским уксусом, в котором плавился Философский Кристалл - сердце кузеля, - и во все стороны брызнул самый мощный и самый ядовитый растворитель Герметикона, сильнее которого был лишь легендарный алкагест. Уксус пробивает переборки, обшивку, людей - всё, что встречает на пути. Пробивает и травит, поскольку тот, кто вдохнёт пары королевской дряни, выхаркивает лёгкие за несколько минут. Впрочем…
        Нет у них этих минут, так что можно вдыхать смело - всё равно смерть.
        «Горький» горит и медленно, нереально медленно идёт к земле. Носом утыкается в высокую чёрную скалу, по инерции продолжает движение, и камень режет обшивку. Позади снова взрывы, снова огонь, сила тащит корабль вперёд, сила тяжести - вниз, повреждённые баллоны больше не зовут в небо, всё запутывается, смещается, ломается, и «Горький» начинает заваливаться набок. Валится… Как показалось Саде, со вздохом, подобно умирающему левиафану, валится на твёрдую Камнегрядку, на её сухую землю и безжизненные валуны. Протыкает бока другими скалами.
        Валится и горит.
        И продолжает рваться последними боеприпасами.
        А метрах в ста впереди виднеется пылевое облако: бронетяг едет дальше, закладывая по твёрдой земле Камнегрядки широкий вираж.
        - Ну что же, - произносит Нульчик, опуская бинокль. Голос срывается, поэтому женщина откашливается и повторяет: - Ну что же, теперь, во всяком случае, мы абсолютно точно знаем, где находится Гатов.
        Столб пыли выдаёт бронетяг с головой, но преследовать его ни у Фарипитетчика, ни у Сады нет никакого желания. Зато есть недоумение, поскольку восьмимесячные поиски завершились неожиданным финалом: у жертвы оказались необычайно крепкие зубы.
        Что делать?
        - Полагаю, Рубен не оставит гибель корабля без внимания, - неуверенно тянет Якта. Он уже пришёл в себя и способен рассуждать здраво. - Рубен постарается отомстить.
        - Надеюсь, нам удастся растолковать Гатову, что только мы способны защитить его от гнева Лекрийского. - Но в голосе Сады царит та же неуверенность, что и у Якты. А в следующий момент она принимает неожиданное для всех, но такое очевидное для неё самой решение: - Господин капитан, пожалуйста, распорядитесь идти малым ходом к месту катастрофы.
        - Хорошо, господин медикус, - отзывается Фарипитетчик и кивает рулевому.
        «Доброта» медленно приближается к догорающим обломкам крейсера. На капитанском мостике царит полная растерянность.
        - Мы потеряли контакт с «Горьким», - доложил Фил, резко входя в кают-компанию.
        - Сломалась радиостанция? - предположил Йорчик.
        И лишь через мгновение понял, насколько бестактно выступил. Даже не понял, а получил хлесткий взгляд-удар от Саймона, сообразил, что опростоволосился, повернулся к Рубену и смиренно попросил прощения. Старик кивнул, показывая, что принимает извинения, после чего вновь повернулся к Филу:
        - Что случилось?
        Одноглазый замялся.
        - Говори, - подбодрил его губернатор, постукивая тростью. - В этом деле Руди - мой компаньон и имеет право знать правду.
        - «Горький» сбит.
        Йорчик не удержал восклицания, но на этот раз на него даже не взглянули. Лекрийцы смотрели друг на друга - глаза, скрытые чёрными очками, и глаза, от которых осталась половина. Казалось, они ведут беззвучный диалог, обмениваются мыслями, как, по слухам, способны это делать гипноты, но в действительности старик попросту размышлял.
        - Кто его сбил?
        - Я полагаю, бронетяг, за которым «Горький» гнался, - угрюмо ответил Саймон. - Видимо, на его борту есть оружие…
        - Видимо?!
        - Мы ещё не получили отчет с «Доброты». Галаниты не выходят на связь.
        Рубен сдёрнул очки - Йорчик мгновенно, едва увидев воспалённые глаза старика, отвёл взгляд - и бешено посмотрел на контрразведчика:
        - Ты учёл вероятность засады? Вполне возможно, мы наткнулись на дозор Мритского, и бронетяг всего лишь подвёл крейсер к замаскированной позиции ПВО.
        - Возможно, - не стал спорить Фил. - Но с «Розы Халисии», которая тоже была неподалёку от места сражения, сообщили, что это был бой один на один. К тому же бронетяг трибердийский…
        - Я помню! - гаркнул старик так, что зазвенели иллюминаторы. На несколько мгновений в кают-компании установилась гробовая тишина, после чего губернатор вернул на нос очки и принялся отдавать приказы: - Эскадре: скорость не снижать, курс прежний. «Доброте»: провести спасательную операцию, в противном случае я буду очень недоволен. «Роза Халисии» должна проконтролировать «Доброту» и взять на борт выживших цепарей, если они будут. Всё.
        Саймон кивнул и вышел в коридор.
        А Лекрийский помолчал, после чего негромко объяснил съёжившемуся в кресле Йорчику:
        - Я ценю своих людей, но сейчас не имею права останавливаться. Карузо близко, Мритский наверняка нас засёк, и, если мы потеряем несколько часов на расследование и погоню за бронетягом, он успеет провести эвакуацию.
        Глава 7,
        в которой Вениамин хитрит, Рубен идёт напролом, Фил не сдаётся до самого конца, Тогледо входит в историю, Холь соглашается на всё, Сада демонстрирует завидное терпение, Гатов грустит, Йорчик едва не срывает банк, Бааламестре впадает в ступор, а Мерса радуется
        Тревогу в Карузо сыграли, едва пришёл приказ с «Легавого», и даже немного поторопились: полковник Чеге ещё говорил с Вениамином, выслушивал последние инструкции, уточнял детали, а в крепости уже пронзительно выла сирена, и унтер-офицеры пинками наводили на расслабившихся подчинённых ощущение предстоящего боя. Никаких шуток: самая настоящая тревога, которая, скорее всего, закончится сражением.
        Лекрийцы - это серьёзно.
        Гражданские эвакуированы из посёлка и размещены в казармах Восточного сектора, специалисты Холя распределены по всем подразделениям: кого-то назначили санитаром в помощь медикусам, кого-то отрядили в пожарную команду, кого-то приписали к военным, подносить патроны, снаряды и заменять выбывших бойцов. Посёлок, мастерские и палаточный городок опустели, жизни в них нет, лишь ветер гоняет между постройками мусор, да бегают несколько обалдевших от неожиданной пустоты собак. Форт закрылся, заблокировал железными ставнями глаза-окна, ощетинился стволами орудий и пулемётов - для поверки - и тут же спрятал их за броневой защитой, ожидая бомбардировку, форт изготовился к тревоге меньше чем за час. «Повелитель неба» развёл пары и отошёл на четыре лиги к югу, а вот «Исследователю» Мритский приказал пока оставаться на земле и ждать дальнейших указаний.
        Сам губернатор прибыл в форт к окончанию переполоха. Причём «Легавый Ке» - а он пришёл с неимоверной скоростью - приземляться не стал. Снизился, «корзиной грешника» высадил Вениамина и группу офицеров, после чего вновь набрал высоту, скорость и взял курс на юг, к Мритии, очевидно, отправившись за помощью. Остающиеся проводили крейсер завистливыми взглядами.
        А ещё через десять минут губернатор широким шагом вошёл в кабинет Холя, где его ждали инженер и Агафрена.
        - У меня мало времени, поэтому обойдёмся без лишних эмоций и вопросов. Только дело. - На «Легавом» Вениамин переоделся и потому явился не в кожаном костюме охотника, а в тёмно-зелёной форме офицера мритских стрелков, правда, без знаков различия. И - впервые на памяти Алоиза - при оружии: к портупее была прилажена кобура с пистолетом.
        - К форту идёт лекрийская эскадра, полагаю, минут через сорок, самое большее - час они окажутся в прямой видимости.
        Сидящая в кресле Агафрена шумно вздохнула, но и только, комментировать сообщение не стала, а вот Холь не удержался:
        - Большая?
        - Шесть цеппелей, - уточнил губернатор. - И не думаю, что их интересует точка перехода. Цеппели идут к форту.
        - Твои враги?
        - На Менсале отсутствует понятие «друзья».
        Алоиз нахмурился - ему не понравилась неуместная шутка - и поправился:
        - Я имел в виду другое: вы воюете?
        - Возможно, - усмехнулся Вениамин. - На Менсале не принято объявлять о начале боевых действий, поэтому политическую обстановку я пойму, лишь переговорив с лекрийцами. - Тревога заставила губернатора собраться, стать серьёзным и деловитым, но при этом в его речи проскальзывали специфические остроты, а в глазах то и дело вспыхивал весёлый огонек, словно у человека, который с радостью вернулся к любимому занятию. - Пока же примите к сведению, что возможен любой сюрприз: они заблудились, перепутали курс, прилетели поздравить меня с днём рождения.
        - Твой день рождения был три месяца назад. - Агафрена чуть изогнула бровь. Ей, так же как и Холю, не нравилась весёлость Мритского.
        Шпаки всегда нервничают, когда военные улыбаются.
        - Всё в порядке, дорогая, - успокоил жену губернатор. - Пока у меня всё под контролем.
        - Пока?
        - Повторяю: сначала послушаем, что скажут лекрийцы.
        - Кхе… - Кашлянув, Алоиз показал, что ему неловко влезать в разговор супругов, но обстоятельства вынуждают. - Не будет ли разумнее поднять «Исследователь» в воздух и отвести его от форта? Ценное оборудование…
        - Пусть остаётся на месте, - ровно ответил Мритский, повернувшись к инженеру.
        - Почему?
        Несколько секунд Вениамин внимательно и довольно прохладно смотрел на Холя, физически - снизу вверх, но по ощущению - стоя чуть выше, после чего спокойно объяснил:
        - Потому что я так решил.
        И Алоиз понял, что спорить не имеет смысла.
        Губернатор же едва заметно качнул головой, показывая, что оценил покладистость инженера, прикоснулся к бороде, но гладить её не стал, заложил руки за спину и продолжил:
        - Что бы ни задумали лекрийцы, у них ничего не получится: «Легавый» отправился за помощью, догнать его невозможно, и скоро к форту явятся наши доминаторы.
        - Почему ты не улетел? - неожиданно спросила Агафрена.
        - Что бы вы без меня делали?
        - Как сейчас: ждали бы помощи. - Женщина выдержала выразительную паузу. - Какая разница, с тобой или без?
        - Разница есть. - Вениамин улыбнулся, подошёл к Агафрене и нежно провёл пальцами по её щеке. - Я забочусь о своей безопасности, дорогая, но не бегу от сражений. Я - губернатор Мритии, форт Карузо - моя крепость, ты - моя жена, и ты здесь.
        - Хочешь сказать, что твой прагматизм пал под напором гордости?
        Вениамин наклонился и очень тихо, так, чтобы слышала только Агафрена, спросил:
        - Может, дело не в гордости, а в любви?
        Женщина вздрогнула, но ответить не успела: дверь в кабинет приоткрылась и на пороге застыл вестовой:
        - Ваше превосходительство, губернатор Лекрийский вышел на связь!
        - Видишь, всё проясняется: старый Рубен лично привёл эскадру в далёкую и дикую Камнегрядку. - Вениамин улыбнулся: - Это говорит о многом… - Повернулся, сделал шаг к двери, но замер и через плечо бросил: - Пока оставайтесь здесь, не хочу искать вас по всему форту.
        И вышел тем же стремительным шагом, каким явился в кабинет.
        - Кхе… - Холь понимал, что выглядит не лучшим образом, но ничего не мог поделать: его охватила растерянность. - Кхе… Что скажешь?
        - Скажу, что Веня меня удивил, - тихо ответила женщина. - Сильно удивил.

* * *
        - Вениамин?
        - Рубен?
        - Вениамин! - Лекрийский ответил с необычайной жизнерадостностью, которая заставила Мритского поморщиться: нет ничего хуже, чем спокойный, чуточку весёлый и уверенный в себе враг. Не самоуверенный, а именно уверенный, предусмотревший и рассчитавший каждый свой шаг. Старик казался таким и потому - особенно опасным.
        - Не ожидал увидеть тебя здесь, Рубен. Заблудился?
        - Путешествую, - усмехнулся в ответ Лекрийский. - Врачи рекомендуют.
        - Не помню, когда ты в последний раз выбирался за границы провинции. - Вениамин добавил в голос металл: - И даже за границы Лепровотска.
        - У меня есть загородная резиденция, в которой я провожу достаточно много времени, - хихикнул старик. - Врачи рекомендуют.
        И Мритский, и Лекрийский отогнали радистов от аппаратуры, говорили практически наедине, и только поэтому Рубен позволил себе слегка позабавиться. Ну, ещё и потому, что пребывал в превосходном расположении духа.
        - Вот и путешествовал бы вокруг неё, - хмуро проворчал Мритский.
        - Вокруг - скучно.
        - Нужны острые ощущения? - Вениамин позволил себе первый намёк на возможную стычку.
        - Не думаю, что ты способен их мне доставить. - Рубен прекрасно понял намёк и ответил с преувеличенной мягкостью, которая превосходно оттенила смысл произнесённых слов, придала им дополнительный вес.
        - Я постараюсь, - пообещал Мритский.
        - Нужно ли затевать ссору в ничейных землях?
        - Тут мой форт.
        - От этого Камнегрядка не стала мритской.
        - Вся - не стала, но тут - мой форт и мой штандарт.
        - И мои крейсеры, - напомнил Лекрийский.
        Пикировка плавно завела разговор в тупик. Губернаторы могли обмениваться остротами до самого вечера, однако не собирались и выжидали, кто первым предложит перейти к делу. Как выяснилось - Мритский.
        - Чего ты хочешь?
        - Присоединиться к твоему милому семейному пикнику, - дружелюбно, как в самом начале разговора, ответил Лекрийский. Почти сразу ответил, потому что ждал. - Хочу присоединиться к тебе, прелестной Агафрене и умному Холю. Что-то мне подсказывает, что без старого доброго дядюшки Рубена ваша компания не полна.
        - «Что-то» тебе подсказывает неверно, - угрюмо ответил Вениамин. В глубине души он надеялся, что Лекрийский узнал о его пребывании в Карузо и предпринял рейд в надежде избавиться от старого врага, но упоминание Холя показывало, что Рубен ведёт совсем другую игру. - Почему ты решил, что нам понравится твоя компания?
        - С удовольствием изложу свои резоны.
        - Начинай.
        - Здесь слишком много ушей, Веня, - вновь рассмеялся старик. И от царапающего всхлипа, который Рубен называл смехом, на мгновение стало не по себе даже Мритскому. - Проклятый прогресс установил на каждый цеппель по радиостанции, и теперь нас слышит куча народу. Я готов изложить резоны при личной встрече.
        - Хорошо, - кивнул Вениамин. - Давай обсудим, как её провести.

* * *
        - Что-нибудь понимаешь?
        - Только то, что ничего не понимаю, - признался Бааламестре. - Но драка получилась на загляденье! - И, не сдержавшись, выкрикнул: - Хэй!
        Толстяка до сих пор потряхивало от адреналина, глаза горели, голос был чересчур громким, то есть по всему выходило, что хладнокровно рассуждать Каронимо пока неспособен.
        - Мерса? - поднял брови Гатов.
        - Э-э… Вы не могли бы уточнить… - В моменты душевного потрясения Андреас частенько начинал путать «ты» и «вы». - Мы дрались?
        - Олли сбежал, - констатировал Каронимо. - Манявый скипидар, чтоб меня через колено.
        - Что он перед этим натворил? - робко осведомился алхимик, но толстяк уже повернулся к задавшему следующий вопрос Павлу.
        - Кого мы сбили? Мритских?
        - На пузе цеппеля светилась эмблема Лекрии, - уверенно ответил Бааламестре.
        - Уверен?
        - Абсолютно.
        - Когда ты… э-э… успел выучить местные гербы? - удивился Андреас.
        - Когда шнырял по бескрайней Помойке, - ответил толстяк, но, увидев, что друзья не удовлетворились, пояснил: - У Эзры не только трибердийский металлолом свален, но и железяки других армий, которые приезжали пострелять. А потому скажу без ложной скромности: перед вами - один из лучших знатоков военных опознавательных знаков этой жуткой планеты. Во всяком случае - её северной половины.
        А поскольку внимательность Каронимо ни у кого не вызывала сомнений, заявление было принято.
        - Лекрийцы… - протянул Гатов, разворачивая извлечённую из планшета карту. - Далеко они забрались…
        - И совершенно непонятно, почему напали на нас. - Мерса поправил очки. - Кто-нибудь помнит, с чего всё началось? Что им не понравилось? Может, Олли крикнул что-нибудь обидное?
        - У нас трибердийский флаг, у них - лекрийский, а территория здесь вообще условно мритская. - Бааламестре почесал затылок. Одновременно он оценил расстояние между Лекровотском и Камнегрядкой, мысленно согласился с удивлением Гатова и высказал своё предположение: - Проводят секретную операцию? Собираются напасть на Мритию?
        - На Мритию с шестью цеппелями не нападёшь, - хмыкнул Павел. - А вот на Карузо - легко.
        - Значит, секретная операция.
        - Зачем лекрийцам полузаброшенный форт на краю мира?
        - Может, здесь нашли золото? - предположил алхимик. - Или валериций?
        - Валериций уже искали…
        - Как бы там ни было, лекрийцы собираются сражаться, - подытожил Гатов. - Даже передвижной госпиталь с собой притащили…
        - Предусмотрительные.
        - …и сражаться они собираются как раз там, где мы должны встретить капитана Хубу, - тихо закончил Гатов.
        Учёные переглянулись.
        Эйфория, вызванная удивительной победой над страшным противником, прошла, и даже отголосков не осталось, поскольку путешественники понимали, что самое трудное - впереди. Да, Каронимо и Олли орали от радости, обнимались и приплясывали в кузове, пока Гатов продолжал гнать бронекорду, уводя её от дымного, пыльного, горящего и страшного места гибели импакто. Каронимо и Олли тыкали пальцами в удаляющиеся обломки, ругались, хохотали, хлопали друг друга по плечам и с безумной частотой повторяли, что не верят, абсолютно не верят в то, что сотворили. Отъехав на десяток лиг, Павел остановил машину и присоединился к друзьям, охотно разделив общую радость, и вопли учёных ещё долго нарушали покой Камнегрядки. Однако теперь в кузове сидели не победители, довольные собой, а сосредоточенные мужчины, пытающиеся понять, что делать дальше.
        - Боезапаса у нас на одну стычку, - сообщил Бааламестре, который наконец справился с адреналином. - Возможно, завалим ещё один импакто, но не более. А скорее всего не завалим, потому что близко нас теперь не подпустят.
        - Может быть… э-э… удерём, пока они не решили отомстить за крейсер? - предложил Мерса.
        - Может, и удерём, но не сейчас, - медленно проговорил Гатов.
        - Что ты задумал? - насторожился Каронимо.
        - Я…
        - Давайте… э-э… не будем увлекаться, - предложил алхимик, сообразивший, что затея Павла может оказаться опасной.
        Не то чтобы Андреас был трусом, просто он не был героем. В смысле, защищаться - пожалуйста, но лезть на рожон алхимик не любил.
        - Не знаю, обратили вы внимание или нет, но я не сразу вышел из кабины после остановки, - произнёс Гатов, по очереди оглядывая друзей. - Я решил послушать эфир, узнать, как среагировали вояки на гибель импакто.
        - Надеюсь, они ничего не заметили, - коротко хохотнул Бааламестре.
        - И наткнулся на разговор между неким Рубеном и неким Вениамином, - продолжил Павел, остановив неуместное веселье друга укоризненным взглядом. - Подозреваю, что эти синьоры - местные губернаторы.
        - О чём они говорили?
        - Обсуждали предстоящую встречу. - Павел помолчал. - Но главное заключается в том, что они упомянули одно имя… Рубен сказал, что в Карузо находится Холь.
        - Тот самый Холь? - насторожился Каронимо.
        - Вряд ли какой-нибудь другой Холь так сильно возбудил бы местных князей, - развёл руками Гатов.
        - Проклятье!
        - Кто такой Холь?
        - Выдающийся инженер с Луегары, - ответил Павел, повернувшись к Андреасу. - И сюда, в Камнегрядку, он мог забрести только с одной целью: провести важный эксперимент, о котором никто не должен знать.
        Бааламестре кивнул, показав, что согласен с другом, и вздохнул, погружаясь в тяжкие раздумья.
        - Эзра сказал… э-э… что контрабандист придёт с юга, - нарушил тишину алхимик. После чего принялся протирать очки грязненьким платочком. - Мы можем обогнуть Карузо по большой дуге… э-э… уйти на юг, встретить цеппель капитана Хубы, объяснить ему ситуацию и подняться на борт вдали от зоны боевых действий. Точка перехода, насколько… э-э… я знаю, имеет несколько лиг в поперечнике, и мы можем прыгнуть на Кардонию с её края.
        - И пропустить такое приключение? - изумился Каронимо прежде, чем подал голос Павел.
        - Ты ведь это не всерьёз сказал, так? - Мерса водрузил очки на нос и строго посмотрел на толстяка.
        - Ты можешь ненадолго вернуть Олли? - заинтересовался Бааламестре.
        - Я искренне рад, что сейчас, когда мы должны принять трудное и взвешенное решение, среди нас нахожусь я, а не этот сорвиголова.
        - Энди, - проникновенно произнёс Гатов, - пойми меня правильно: Алоиз - член клуба Заводных Игрушек. Он - наш товарищ, наш друг и, возможно, пребывает в затруднительной ситуации. Согласись, Энди, что элементарная вежливость требует предложить ему помощь. Хотя бы для того, чтобы потом не испытывать чувство стыда.
        Мерсе очень хотелось ответить, что между стыдом и дракой с пятью крейсерами он, конечно же, после длительных и тяжких размышлений выберет стыд, но в очередной раз постеснялся. Помолчал, кисло глядя на Павла, вздохнул и поинтересовался:
        - А этот Холь… он… э-э… он бы сделал для тебя то же самое?
        - Понятия не имею. - Гатов жизнерадостно улыбнулся: - Но разве это важно?
        - Нет, пожалуй, - признал Андреас. - Неважно.
        - Давай поможем человеку, который оказался в трудной ситуации.
        - А заодно узнаем, что за эксперименты он ставит, - добавил хитрый Бааламестре.

* * *
        Подходящую для приземления площадку капитан «Пророка Вуучика» отыскал с превеликим трудом: валунов и скал в этом районе Камнегрядки оказалось настолько много, словно их специально стащили со всей пустоши, чтобы не позволить губернатору Лекрии ступить на бесплодную землю, и выбрать место для пятисотметровой махины крейсера казалось решительно невозможно. Но поскольку речь шла о жизни и смерти капитана - Рубен потерю лица не простил бы, - площадка, хоть и небольшая, отыскалась, опасное приземление свершилось, и сейчас огромная сигара «Вуучика» была крепко притянута тросами к неприветливым скалам. Справа и слева от пришвартованного флагмана с важной тяжестью висели «Пророк Лычик» и «Пророк Бочик», а за ними покачивались на легком ветру «Бурный» и «Резкий».
        Гигантские размеры цеппелей превращали заурядное построение в величественное зрелище, достойное кисти выдающегося художника, но поскольку среди менсалийских военных творческих натур не отыскалось, картина, способная украсить батальный зал любого музея, не была ни написана, ни даже задумана. С другой стороны, вряд ли она, даже появись на свет, составила бы конкуренцию знаменитому на весь Герметикон полотну «Приближение адмирала дер Кензеля» кисти Иоахима Санского - гигантскому, десять на шестьдесят метров, для любования которым тинигерийский дар Шейло выстроил специальный павильон. Иоахим изобразил девять доминаторов адмирала, идущих на противника в битве при Катроне, настолько достоверно, что некоторые дамы падали в обморок, и потому полотно считалось образцом батальной живописи.
        Впрочем, поскольку никто из собравшихся у Карузо шедевра Санского лично не видел, полноценного сравнения выстроившейся эскадры с великой картиной не случилось.
        Лекрийский покинул «Пророка Вуучика» через гондолу, сел в коляску, которую прислал к флагману Мритский, и, сопровождаемый всего тремя телохранителями, отправился на встречу, местом которой определили середину пути между фортом и доминатором. Телохранители остановились в пятистах шагах от помеченной красным флагом поляны, возница удалился по приезде, и разговор оставшегося в коляске старика с подскакавшим на горячем жеребце Мритским получился действительно конфиденциальным.
        - Приятно видеть тебя в добром здравии, Рубен. - Со времени радиопереговоров Вениамин успокоился, продумал линию поведения и выдал самую дружелюбную улыбку, на которую был способен. - А ведь все говорили, что старые болячки не позволяют тебе покидать дворец.
        Личная встреча давала более молодому губернатору преимущество: на фоне энергичного и подтянутого Мритского Лекрийский выглядел конченой развалиной, не человеком даже, а рассыпающимся големом, однако острый ум Рубен не растерял и ответил нахальному коллеге более чем уверенно:
        - Иногда я лично распускаю слухи о своих болячках.
        - Чтобы подготовить окружающих к неизбежному? - продолжил в прежнем ключе Мритский. Он помнил, что старика выводят из себя разговоры о смерти, и с удовольствием давил на больную мозоль.
        - Возраст - это не только плохие зубы, но опыт и мудрость, - многозначительно заметил Рубен. Однако голову шлёма, что украшала его трость, он сдавил гораздо сильнее обыкновенного.
        - А иногда - только плохие зубы.
        - Почему ты не улетел? - резко бросил Лекрийский, которому надоели въедливые замечания Мритского. - «Легавый» - самый быстрый цеппель Менсалы, мы тебя не догнали бы.
        - Решил, что ты идёшь мимо.
        - Теперь жалеешь?
        - Я никогда ни о чём не жалею и ничего не боюсь.
        - Знаю, - неожиданно ответил Рубен. И в чёрных линзах его очков блеснуло солнце. - Я тебя не люблю, Веня, но за это качество уважаю.
        - И не любишь ещё больше.
        - Больше некуда.
        Мужчины сдержанно посмеялись, после чего Вениамин демонстративно взглянул на часы и предложил:
        - Перейдём к делу?
        - У меня три доминатора и два импакто, - весомо сообщил Лекрийский. Без поспешности, но быстро, чувствовалось, что старик ждал предложения. А следующую фразу он выдал с особенным удовольствием: - Я тебя поймал.
        - Через двенадцать-четырнадцать часов придёт моя эскадра, - спокойно ответил Мритский. Жеребцу надоело стоять смирно, он захрипел, попытался пойти боком, но губернатор твёрдой рукой принудил скакуна подчиниться. - А столько мы продержимся.
        - Это рулетка, - заметил старик. - Во время бомбардировки всякое может случиться.
        - Я специально сказал, что ничего не боюсь, - холодно напомнил Вениамин.
        - Почему в таком случае возможность договориться вызывает у тебя ужас? Боишься показаться слабым?
        - Я - эгоист, - с ухмылкой признался Мритский. - Не отдаю то, что считаю своим.
        - Похвальная черта, - кивнул старик.
        - Знаю.
        - Но войди в моё положение, Веня: великий инженер проводит для тебя эксперименты в укромном, пустынном уголке, в ничейных землях… - Рубен говорил проникновенно, почти искренне, и не знай Вениамин, что за змея перед ним, он мог бы поверить услышанному. - Камнегрядка бесполезна во всех отношениях, здесь можно делать что угодно, а потому вывод напрашивается сам собой: речь идёт об испытании оружия. Причём страшного оружия.
        - Самое смешное, что это неправильный вывод, - вздохнул Мритский. - Но ты не поверишь, потому что не хочешь верить.
        - Докажи, - предложил Лекрийский. - Я не хочу верить, но не хочу и воевать. Подтверди свои слова, и разойдёмся с миром.
        Старик выдержал паузу, надеясь на ответ, не дождался и продолжил:
        - Ты сказал, что ничего не боишься, и это так, но я - боюсь. Я боюсь, что у тебя появится супероружие, которым ты сотрёшь меня в порошок, и потому собрал эскадру и лично прилетел в этот медвежий угол. Я хочу, чтобы ты прогнал мой страх, Веня, хочу услышать и увидеть правду. Я стар, мне осталось мало, но своё время я хочу прожить так, как привык - губернатором, а не изгнанником, не твоим пленником.
        Несколько секунд Вениамин размышлял, теребя рукой пряжку портупеи, после чего поднял глаза, упёрся взглядом в бесстрастность тёмных очков, и поинтересовался:
        - Что будет, если я расскажу и покажу, чем мы с Холем занимаемся, и ты уверишься, что речь идёт не об оружии?
        - Я уйду.
        - Твоё слово не стоит даже воздуха, который ты сейчас сотряс, - с почти настоящей печалью усмехнулся Мритский.
        - Обидно, что ты мне не доверяешь.
        - Я думал, что сделал комплимент.
        - Так и есть, - усмехнулся Лекрийский. - Но я действительно уйду, как сказал. Мне важно знать, что ты не получишь оружия против меня, что Лекрия в безопасности.
        - Просишь поверить тебе?
        - У тебя есть другое предложение?
        - Дождёмся моей эскадры. - Вениамин хитро прищурился и мгновенно стал похож на ушлого базарного продавца, пытающегося впарить глупому недотёпе лежалый товар. - Как только доминаторы подойдут к Карузо, я поделюсь с тобой секретом Алоиза.
        - Ты не поделишься.
        - Обидно, что ты мне не доверяешь.
        - Я думал, что сделал комплимент, - поддержал игру Рубен.
        - Так и есть, - подтвердил Вениамин. - Но у меня, в отличие от тебя, есть основание сдержать слово.
        На этот раз жеребца привлекла запряжённая в коляску кобылка. Некоторое время он косил на неё глазом, принюхивался, пару раз коротко всхрипнул и теперь сделал шаг… попытался сделать шаг, но губернатор вновь его удержал.
        - Объясни, - потребовал Рубен.
        - Если я выгоню тебя несолоно хлебавши, ты отправишься в Триберди и снова сколотишь против меня коалицию, - хмуро произнёс Мритский. - А мне сейчас война без надобности.
        - В таком случае нужно принять моё предложение, - размеренно ответил старик. - Хорошее предложение, Веня, очень хорошее. Лучшее из тех, что мог выдвинуть человек, находящийся в выигрышном положении.
        - Ты говоришь о себе? - изумился Мритский.
        - Пять крейсеров, помнишь? - Лекрийский, не оглядываясь, ткнул большим пальцем за спину. - Три из них - доминаторы.
        - Куда подевался шестой?
        - Три из них - доминаторы. - Ехидный вопрос Лекрийский пропустил мимо ушей. - С тяжёлыми пушками и бомбами.
        - Мне достаточно запереться в форте, чтобы от твоего выигрышного положения не осталось камня на камне.
        - Это от Карузо не останется камня на камне, когда я начну бомбардировку. - Старческие губы растянулись в неприятной усмешке. - Я ещё в Лекровотске предположил, что ты откажешься от переговоров, и снарядил корабли двойным запасом алхимических боеприпасов для атаки крепостей. Карузо не устоит.
        - Обсудим твоё предсказание, когда всё закончится.
        Рубен продолжал держать на лице усмешку, однако знающие его люди без труда поняли бы, что старик разгневан и разочарован: он надеялся на другой результат.
        - Значит, всё-таки оружие… - протянул он, всем видом показывая, что готов продолжить поиск компромисса.
        - Советую уходить сейчас, Рубен, не дожидаясь эскадры… - Мритский продемонстрировал, что тоже умеет выдавать отвратительные усмешки. - Мои доминаторы быстрее твоих.
        - Даю тебе время до шести вечера, Веня, - ответил старик. - Не примешь мои условия, я за два часа сровняю форт с землёй, высажу десант, добью выживших и улечу задолго до того, как явятся твои быстрые доминаторы.
        - Значит, так и будет, - кивнул Мритский. - До встречи, Рубен.
        - Если «Повелитель неба» приблизится к форту, мы начнём атаку, - очень жёстко произнёс Лекрийский. - Если твой рундер начнет подниматься, мы начнём атаку. Если твои бронетяги покинут Карузо, мы начнём атаку.
        - А твои крейсеры должны остаться там, где стоят сейчас, - в тон ему ответил Вениамин.
        - Иначе что? - поднял брови старик.
        - Иначе я даже думать не стану о твоём предложении.
        Намёк получился более чем прозрачным: Рубен понял, что ближайшие часы Мритский будет тщательно взвешивать его предложение, и усмехнулся:
        - Я рад, что мы поняли друг друга, Веня. Выходи на связь в половине шестого, потому что без четверти крейсеры приступят к маневрам.
        - Песок не загребаем! Идём не быстро, но не тормозим!
        Подгонять бойцов абордажной команды не требовалось: солдаты с флагмана сошли опытные, не в одной передряге побывавшие, прекрасно знающие цену и себе, и Саймону, который негромко и беззлобно материл их, бегущих меж скал Камнегрядки.
        - Стараемся не пылить! Не пылить, кульки ипатые! Не пылить!
        Ругался, поскольку знал, что ему, Саймону, бойцы прощали и ругань, и дурацкие подбадривания, и верили почти как Рубену, и были весьма довольны тем, что на опаснейшее дело отряд повёл именно он - Собака Лекрийского.
        - Спать будете в казарме, манявки нецелованные! А здесь война!
        Взвод полка личной охраны Рубена состоял отнюдь не из «паркетных героев», ибо свою драгоценную жизнь губернатор доверял только настоящим волкам, которые с равным успехом могли и защитить вожака, и порвать тех, на кого он укажет. Порвать сильно, смертно, не задумываясь. Волков своих Лекрийский держал на привилегированном положении, ставил выше обычных частей, и гвардейцы платили благодетелю собачьей преданностью. И только они могли без колебаний отправиться в самоубийственный марш-бросок к форту, чтобы попытаться захватить инженера Холя - убивать талантливого учёного Рубен не хотел и для его спасения готов был пожертвовать своими лучшими людьми. Включая Фила. А Фил, соответственно, готов был сделать всё, чтобы вернуться с победой.
        - Песок не загребаем, спорочьи отрыжки! Не топчемся!
        И Саймон, и гвардейцы прекрасно понимали, что будут обязательно замечены дозорными мритов, но всё равно старались соблюдать маскировку, в полном соответствии с правилами войны.

* * *
        - Восемь раненых, половина - тяжёлые, - доложил Лапель Горовучик, занимающий на «Доброте» должность помощника главного медикуса. - Капитан «Розы Халисии» подтвердил, что возьмёт их на борт, если…
        - Никаких «если», у себя мы их не оставим, - отрезала Сада. Присутствие на борту лекрийских вояк Нульчик категорически не устраивало: оказать первую помощь - пожалуйста, но выхаживать - увольте. Выкарабкаются - молодцы, нет - значит, нет, менсалийские жизни дёшевы. - Ты сказал, что мы покидаем планету?
        Это объяснит отказ и поможет сохранить лицо.
        - Сказал.
        Нульчик кивнула, подтверждая своё согласие жестом, сложила на груди руки и мрачно оглядела место трагедии, по которому до сих пор бродили ищущие выживших санитары.
        «Горький» стал разваливаться на куски ещё в воздухе, после самого мощного взрыва, и потому удар о землю стал финалом довольно долгого, по меркам воздушных катастроф, процесса. Крупные обломки валялись на протяжении лиги, однако основное внимание галаниты уделили застрявшей среди скал «сигаре», логично предположив, что людей следует искать именно здесь. «Доброта» приземлилась неподалёку от останков, медикусы торопливо отправились исполнять свой долг и уже на месте выяснили, что крейсер пострадал гораздо сильнее, чем казалось со стороны. Гондола была расстреляна, потом, во время удара, смята и ожидаемо превратилась в кошмарное месиво мяса и металла, в котором не нашлось выживших. Гондолу галаниты списали со счетов заранее, но, начав спасательную операцию, поняли, что внутри «сигары» не только гремели взрывы, но и бушевал страшный пожар, выжравший почти все помещения импакто. Пожар закончил то, что началось взрывом снарядного погреба, пожар заставлял обезумевших цепарей выпрыгивать без парашютов, хотя парашюты не помогали - высота «Доброты» не позволяла им раскрываться… пожар добил «Горький», и
потому на равнодушную Камнегрядку падал не погибающий корабль, а мёртвый.
        - Всего восемь? Мне показалось, что санитары отыскали больше выживших.
        Сада первой встала к операционному столу, долго возилась с несчастным, обгоревшим и переломанным парнем и потому не следила за основным этапом спасательной операции.
        - Десять человек умерли на наших руках.
        - Чтоб тебя…
        - И ещё двое умрут в течение ближайших часов, - подвёл мрачный итог Горовучик. - Их не спасти.
        «А на борту было не меньше сотни цепарей. И никто из них не сомневался в победе».
        - Крейсер против бронетяга, - тихо продолжил Лапель, словно прочитав мысли Нульчик. - Ребята даже ставки не делали, думали, что всё ясно. - Выдержал паузу и задал главный вопрос: - В бронетяге едет Гатов?
        Горовучик являлся помощником Сады во всех ипостасях: и как заместитель главы госпиталя, и как заместитель резидента Департамента. Он знал о задании, и солгать ему Нульчик не могла.
        - Собственной персоной.
        - У «Доброты» нет такого вооружения, такой защиты и такой живучести, как была у импакто, - продолжил Лапель. - Нас они собьют и не вспотеют.
        «Начинается…»
        Нульчик искренне обрадовалась победе Павла, успокоилась, почти развеселилась, но при первом же взгляде на ошарашенного Фарипитетчика поняла, что команда не разделит её восторг. Гатов наглядно продемонстрировал умение жёстко разбираться с «приставалами», и Сада пока не представляла слова, с помощью которых можно уговорить людей стать следующими жертвами беглого академика.
        - К чему ты клонишь?
        - Мы работаем вместе пять лет…
        - Четыре года, - уточнила женщина. Голос её изрядно похолодел. Она уже знала, что операции на сегодня закончились, но специально не стала снимать перепачканный кровью халат и продолжала вертеть в руке скальпель.
        - Я всегда был на твоей стороне, безропотно исполнял любые приказы, не задумываясь, шёл на любое задание, но сейчас хочу знать: у тебя есть план, как взять Гатова и не погибнуть?
        - У меня всегда есть план. - И Сада сильно-сильно сжала в руке скальпель.
        - Меня интересует безопасность госпиталя. - Заместитель главного медикуса бросил тревожный взгляд на острое лезвие.
        - Твоя безопасность, - с нажимом уточнила Нульчик.
        Она пыталась намекнуть зарвавшемуся помощнику, что он идёт против интересов Компании, но тот или не понял, или нагло проигнорировал замечание.
        - Безопасность госпиталя, - упрямо повторил Горовучик. - Гатов не хочет с нами встречаться. И ещё он придумал больше всякого оружия, чем я удалил аппендиксов, так что, если у тебя нет плана, «Доброта» повторит судьбу «Горького», что очевидно всем нашим цепарям и всем медикусам.
        Хотелось ответить резко, хотелось поставить нахального помощника на место, но Сада понимала, что Горовучик ни за что не пришёл бы, не поговорив с другими сотрудниками Департамента и с обычными членами экипажа. Горовучик высказывал общее мнение, может, и не всех поголовно, но изрядной части команды, и следовало вести себя осторожно.
        - Лапель, я знаю тебя четыре года и доверяю настолько, насколько вообще могу доверять коллеге.
        - Спасибо, - сдержанно кивнул медикус.
        - У тебя прекрасное будущее, но если ты ещё раз проявишь малодушие, я тебя расстреляю, - ровно произнесла Нульчик. - Мы возьмём Гатова, Лапель, пока не знаю как, но возьмём. Гатов, очевидно, хочет уйти с Менсалы и ждёт цеппель. Подождём и мы.
        - Подождём чего?
        - Не будь дураком! - Это был единственный выпад, который она себе позволила. - Если Рубен возьмёт под контроль Карузо, крейсеры не позволят Гатову сесть на цеппель.

* * *
        - У меня снова мало времени, поэтому снова строго по существу: в шесть начнётся бомбардировка. - Поесть как следует Вениамин не успел, вошёл в кабинет Холя с бутербродом в руке, говорил и жевал одновременно, однако и Агафрена, и Алоиз с пониманием отнеслись к столь вопиющему нарушению приличий. - За бомбардировкой последует штурм.
        - Ультиматум? - хмуро уточнил инженер.
        - Да, - подтвердил Мритский.
        Вопреки приказу, они не стали дожидаться губернатора в кабинете, сходили пообедать, а затем переоделись, по-своему подготовившись к приближающемуся катаклизму. Алоиз выбрал привычный рабочий костюм: крепкие ботинки, крепкие штаны с накладными карманами, рабочий пояс с парой подсумков, жилет и грубую рубашку. Агафрена же отдала предпочтение брючному костюму для верховой езды, но так же, как Холь, пренебрегла шляпкой, стянув каштановые волосы в тугой пучок. И оба вооружились: пояс инженера украсила кобура с девятимиллиметровым «Гульбером», пояс Агафрены - дамская модель этой же марки.
        Мритский, разумеется, нарушение приказа отметил, но ничего не сказал, мысленно согласившись с тем, что элегантный костюм-тройка с лакированными туфлями и прогулочное платье с пышной юбкой выглядели бы во время боевой тревоги неуместно.
        - А когда дело касается ультиматумов, Рубен слово держит, поэтому будьте уверены: первый снаряд прилетит ровно в шесть. Старый ублюдок понимает, что «Легавый» ушёл за помощью, и рассчитывает сровнять форт с землёй до появления эскадры.
        - А «Повелитель неба»? - с некоторой нервозностью спросила женщина.
        - В случае необходимости флагман примет бой, - кивнул Вениамин. - Однако сражение не затянется: один к пяти - это плохой расклад.
        И с удовольствием откусил большой кусок бутерброда. Крошки хлеба посыпались на пол, некоторые застряли на ткани мундира, и Холь машинально уставился на них, словно удивляясь возникшему беспорядку. С момента объявления тревоги инженер пребывал в некоторой растерянности и встретил приход свояка нехарактерной молчаливостью.
        - Чего хочет Рубен? - поинтересовалась Агафрена.
        - А как ты думаешь? - улыбнулся в ответ Мритский.
        - Я думаю, он хочет убить тебя, потому что ты - его конкурент, - чуть громче, чем следовало, произнёс инженер. - Но что происходит на самом деле - понятия не имею!
        Он хотел показать твёрдость, но высокий голос, тревожный взгляд, нервные жесты выдали его с головой, и губернатор с удовольствием нанёс учёному удар.
        - Не дёргайся, - велел Мритский, вытирая пальцы носовым платком. - Пока ничего не пропало.
        И его короткие, рубленые фразы с беспощадной наглядностью показали разницу между воином и шпаком. Холь покраснел и неловко буркнул:
        - Я впервые в такой ситуации.
        И услышал снисходительное:
        - Понимаю. Поэтому и говорю: не дёргайся. - Вениамин убрал платок и заложил большие пальцы за портупею. - Рубен каким-то образом прознал об экспериментах и хочет получить к ним доступ. Он боится, что мы делаем оружие.
        - Докажи, что это не так, - предложила Агафрена. - Успокой параноика.
        Мужчины одновременно повернули головы, посмотрели на замершую в кресле Агафрену, после чего Вениамин чуть поднял брови и, не сводя глаз с жены, спросил:
        - Хочешь поделиться информацией?
        Не у Агафрены спросил.
        - Нет, - негромко, но без раздумий ответил Алоиз. - Я привык к мысли, что мы с тобой станем единственными обладателями новой технологии.
        - Которая пока не работает.
        - Заработает.
        - Очень хорошо…
        Показалось, что именно этого - уверенности Холя в успехе второго эксперимента - Вениамин и ждал, во всяком случае, на его лице появилось выражение победителя, от которого он молниеносно избавился, но… Агафрена увидела и поняла, что вольно или невольно инженер подыграл губернатору.
        «Что же ты задумал?»
        - Каковы наши шансы? - осведомился Холь.
        Угроза потерять результат научных трудов сделала инженера жёстче.
        - Карузо не очень хорошо защищён от атаки с воздуха, - признался Мритский. - Есть зенитные пушки, но они стационарные, по ним лекрийцы станут бить в первую очередь и быстро подавят. Затем они разрушат стены и строения… Рубен упомянул, что специально взял с собой двойной запас алхимических снарядов для атаки крепостей… Затем спустятся и добьют выживших.
        - А мы? - Несмотря на старание, Агафрена не сумела спрятать испуг, настолько мрачным показалось ей предсказание мужа.
        - Укроемся в подвалах и будем ждать эскадру, - пожал плечами губернатор.
        - Отсидимся?
        - Возможно.
        - Вениамин!
        - Прекрати истерить, Френа, - поморщился Мритский. И бросил быстрый взгляд на Холя, словно оценивая его состояние. - Я тут, я рядом, если сдохнем, то вместе, как любящие герои одного из твоих романов.
        - Скажи мне правду.
        - Подвалы выдержат, их строили с большим запасом, - неохотно протянул губернатор. - Но Рубен пообещал газовую атаку, а масок в Карузо нет. Ни одной.
        На несколько секунд в кабинете установилась тишина. Вениамин в упор смотрел на жену, Агафрена отвечала ему стеклянным взглядом насмерть перепуганного человека, а Холь нервными жестами перебирал на столе бумажки. По очереди брал в руки, бездумно проглядывал и возвращал на место. Холь неплохо разбирался в алхимии и знал, что такое газовая атака, и уже представлял посиневшую, с выпавшим языком и выпученными глазами Агафрену, лежащую в луже собственных…
        - И ты всё равно не хочешь делиться с ним информацией? - прошептала, наконец, женщина.
        - Рубен всё равно нас убьёт, - пожал плечами Вениамин.
        Она хотела возразить, хотела крикнуть, что если есть надежда, то надо за неё цепляться, хотела настоять, но громкий вопрос Алоиза разрезал семейный диалог:
        - На какую дистанцию подойдут крейсеры?
        - Лига, - тут же ответил Мритский. Мгновенно ответил, словно ждал. - На этом расстоянии зенитки не особенно эффективны, а вот из корабельных орудий можно устроить форменный расстрел форта. - Губернатор помолчал, после чего осведомился: - Почему интересуешься?
        - Есть одна идея… - рассеянно ответил Холь. Он продолжал перебирать бумажки, но его движения перестали быть нервными.
        - Говори быстрее, потому что мне пора на совещание, - велел губернатор. - Что придумал?
        - Сколько времени понадобится лекрийцам, чтобы выйти на ударную позицию? - Алоиз понял, что вопрос не получился, и уточнил: - В том случае, если им придется выходить внезапно, отвечая на наши действия?
        - От десяти до двадцати минут.
        - Отлично!
        - Что ты видишь в этом отличного? - зло спросил Вениамин. - Хватит секретничать!
        - Мы в точке перехода, - напомнил Холь. - Мы тайно перейдём на рундер, поднимемся в воздух и покинем планету.
        У Агафрены заблестели глаза, на губах появилась слабая улыбка, но… но надежда разбилась о спокойный голос Мритского:
        - Если бы я хотел сбежать - сбежал бы на «Легавом Ке». - Губернатор вскинул подбородок: - Но я не собираюсь бросать крепость и людей.
        - После нашего ухода бомбардировка Карузо потеряет смысл.
        - Лекрийский всё равно уничтожит форт. Со зла.
        - Он нас убьёт!
        - Если страшно - можешь убираться, - бросил Вениамин, поворачиваясь к двери. - Я приказал медикусам делать маски из подручных средств.
        - Отпусти Агафрену! - не выдержал инженер.
        - Мритские остаются, - отрезал губернатор. - Так что, если хочешь помочь, придумай что-нибудь.
        - Что?!
        - Не знаю! - Вениамин почти дошёл до двери, но резко повернулся и в два шага приблизился к Алоизу: - Я не знаю, что можно придумать, не знаю! Но я видел гибель первого «Исследователя». Я понял, какую силу ты вытаскиваешь из Пустоты, и потому спрашиваю: твоё изобретение можно использовать в качестве оружия?
        - Я никогда…
        - Подумай!
        Три или четыре удара сердца мужчины буравили друг друга взглядами, после чего Холь дёрнул плечом и сдался, жалобно, словно оправдываясь, пролепетав:
        - Возможно, я смогу нужным образом изменить установку на «Исследователе-2»…
        - Так делай! - почти весело перебил инженера Мритский. - Делай, чтоб тебе проснуться чиритом! Изменяй! Старайся! Но помни: ровно в шесть часов Рубен начнёт убивать Агафрену.

* * *
        - А пока они примутся за нас, - уныло пробубнил Мерса. - Очень… э-э… замечательно.
        - Не примутся, - уверенно ответил Гатов.
        - Почему?
        - Потому что мы - неизвестная величина, непонятная, но серьёзная помеха, и никто не станет рисковать главной целью ради нашего устранения.
        - Тем более что даже самым тупым и агрессивным воякам уже очевидно, что с нами лучше не связываться, - самодовольно напомнил Бааламестре. - Один корабль лекрийцы потеряли, больше не сунутся.
        Не то чтобы он действительно так считал, просто храбрился, разгоняя тоску перед рискованной затеей.
        - А потом? - настырно уточнил алхимик. Порою он был настоящим занудой.
        - А до «потом» нужно дожить, - наставительно ответил Павел.
        Каронимо ухитрился забраться на скалу, у подножия которой учёные укрыли бронекорду, вооружился биноклем и довольно точно отследил начало и завершение губернаторских переговоров. В свою очередь, Гатов предположил, что мритам выставлен ультиматум и, пока он не истечёт, стороны не станут предпринимать активных действий, и именно это заставило алхимика решить, что они станут следующей целью.
        - Сейчас мриты услышали предложение, - продолжил Павел, поглядывая на часы. - Обсудили его, решили, что делать, и распределили обязанности. Дадим им ещё время, после чего выйдем на связь.
        Никакого другого способа подать знак Холю у них не было.
        Друзья понимали, что идут на риск, что на затаившуюся бронекорду, скорее всего, плюнут, оставят на «десерт», а вот подавшую голос наверняка начнут искать, чтобы добить, но поступить иначе не могли. И даже Мерса перестал протестовать, беспокоясь лишь об одном:
        - А вдруг среди лекрийцев найдутся люди, которые сумеют понять разговор?
        - Об этом лучше не думать, - хохотнул Бааламестре. И похлопал себя по плечу, в очередной раз сдувая пыль с рукава рубашки.
        - Возможно, нам вообще не придётся помогать Алоизу, - негромко и без всякой уверенности произнёс Павел. - А возможно, мы спасём ему жизнь. Или погибнем. - И прежде, чем последние, самые сильные сомнения не помешали ему совершить задуманное, Гатов вышел в эфир, поднёс к губам микрофон и чётко произнёс:
        - Холь шиарус пер! Крата шиарус пер! Агито! Холь шиарус пер…

* * *
        - Что вообще?
        - Тихо.
        - Мриты?
        - Спокойны, как будущие покойники.
        Ближайшие защитники Карузо прятались метрах в трёхстах от дозора, но поскольку «песчаная» полевая форма прекрасно сливалась с пылью Камнегрядки, а сами гвардейцы умело прятались за валунами, лекрийцы чувствовали себя в относительной безопасности. Теоретически стрелки могли прицелиться в блеснувший на солнце окуляр, но это был естественный риск.
        - Заметили нас?
        - Заметили.
        - Хорошо…
        За прошедшее время отряд вплотную приблизился к форту - до скалы, закрывающей Карузо с запада, оставалась половина лиги, - и остановился, выбрав эту точку рубежом атаки. Перекусили, проверили оружие, перекурили. Саймон же, убедившись, что в лагере всё идёт как должно, отправился к выдвинутому далеко вперёд разведчику, ловкому охотнику Ядге. Встречной атаки одноглазый не боялся - бронетяги мриты не выведут, а пехотинцев гвардейцы положат из новейших скорострельных карабинов и ручных бомбомётов, в которых отряд недостатка не испытывал, - не боялся, но своё охранение выставил и теперь полз изучать чужое.
        - «Секреты» и дозоры расположены грамотно, подступы к форту перекрыты плотно, так что клянусь хней блохастой: Вениамин уже знает о нашем появлении.
        Ругаться в своём присутствии Фил позволял крайне ограниченному кругу лиц, но старый гвардеец среди них значился. Звание Ядге имел невысокое - всего лишь сержант, однако авторитетом среди гвардейцев пользовался огромным, считался кем-то вроде «дядьки», и Саймон специально не взял с собой ни одного офицера, чётко показав, кто в отряде будет «номером два».
        - На скале есть пулемётные огневые точки, но против орудий они не устоят.
        - И поэтому перед бомбардировкой расчёты уйдут.
        - Если не дураки - уйдут.
        - Мритский прикажет, он своих бережёт.
        - Я тоже так думаю, господин полковник, - не стал скрывать Ядге. Он, разумеется, знал, что пользуется расположением шефа лекрийской контрразведки, но панибратства в общении не допускал.
        - Хорошо…
        Успех рискованного предприятия полностью зависел от точности расчётов и прикрытия, которое должны были устроить гвардейцам крейсеры. Если лекрийцы хоть в чём-то ошибутся, например в количестве и защищённости пулемётных гнезд и храбрости мритов, отряд гарантированно ляжет у стен Карузо, чего Саймон не собирался допускать ни в коем случае.
        - Дозволите вопрос, господин полковник?
        - Конечно, - отозвался Фил и сплюнул: камнегрядская пыль обладала свойством мгновенно залетать в полуоткрытый рот. Да и вообще в любую щель.
        - Вам не сообщили, что за бронетяг действует против нас? А то ребята придумывают разное…
        Опытный солдат намекал, что идущие в опаснейший рейд бойцы должны быть уверены в крепости тыла, в противном случае они начнут больше прислушиваться к инстинкту самосохранения, нежели к приказам и чувству долга, а в крепости тыла появились сомнения из-за непонятной и плохо закончившейся схватки «Горького» с неизвестной машиной: вдруг бронетяг-убийца продолжит охоту за лекрийскими кораблями и десанту некуда будет возвращаться?
        - Люди боятся?
        - Военные не боятся, господин полковник, военные опасаются.
        Будь на месте Ядге любой другой гвардеец, он молниеносно оказался бы в «чёрном списке» Фила и, вернувшись в Лекровотск, горько пожалел бы о длинном языке и глупых вопросах. Но в преданности опытного охотника Саймон не сомневался и ответил честно:
        - Я сам удивился гибели «Горького», сержант, однако никакой информацией, помимо общеизвестной, не располагаю. Считается, что капитан Тукем допустил какую-то нелепую ошибку или же сыграла роль случайность, и в снарядный погреб угодила пуля.
        - Мы с вами знаем, господин полковник, что погреб надёжно защищён, пулей его не взять.
        - Обычной пулей, - поправил солдата Фил. - Или из обычного оружия.
        - То есть на бронетяге стоит что-то новое? Например, «Гаттас»?
        - Я не знаю, Ядге, но такой вывод напрашивается.
        Ответив, Саймон вновь поднёс к глазам бинокль и принялся увлечённо изучать скалу, намекая, что разговор на неприятную тему окончен. Гвардеец его понял, но, поразмыслив, подвёл собственный итог:
        - Надеюсь, мы с этим бронетягом не встретимся.
        А поскольку страха в голосе Ядге не слышалось, только нестыдное военное опасение, Фил, скрипнув пылью, согласился:
        - Я тоже. - Выдержал паузу и уточнил: - Надеюсь.

* * *
        Верный Тогледо отправился на «Исследователь-2» сразу после объявления тревоги. Подошел к Холю, сказал, что обязан присмотреть за подготовленным к эксперименту рундером, и пошёл, наплевав на предложение укрыться от возможной бомбардировки в подвале Карузо. И стал, наверное, единственным добровольцем, потому что остальной экипаж, а также занятые в эксперименте работники не горели желанием дрожать от страха в корабле, ожидая неминуемого удара. Они согласились бы рискнуть подняться и уйти в переход, но полученный капитаном приказ чётко гласил: «Сидеть и ждать!»
        В конце концов трясущийся «Исследователь-2» дождался появления Алоиза, который принёс старшим офицерам почти хорошую новость. Прелесть её заключалась в том, что Вениамин милостиво разрешал рундеру уйти. Что же касается «почти», то разрешение сопровождалось условием провести эксперимент, и условие вызвало законное недоумение капитана Васадо и его подчинённых: «Зачем?!», и хотя Алоиз загодя заготовил уверенный ответ: «Демонстрация является частью плана по обороне Карузо», особенного впечатления он не произвёл. С одной стороны, офицеры понимали, что Холь - не самоубийца, и раз он прибыл руководить экспериментом, то уверен в благополучном исходе. С другой - перед глазами цепарей всё ещё стояла картина гибели «Исследователя-1», и воздействие её кошмарного величия было сопоставимо по силе с воздействием авторитета Алоиза. Команда нервничала, хныкала, упиралась, пыталась отыскать оправдание для отказа от непредсказуемого опыта, однако постепенно все припомнили легендарное умение Вениамина выдумывать чудовищные пытки, его привычку наказывать не только ослушников, но и членов их семей, и офицеры уныло
разбрелись готовить цеппель к взлёту.
        Холь же остался в кают-компании наедине с Тогледо - на время эксперимента это помещение стало личным кабинетом инженера. Какое-то время молчал, собираясь с мыслями, после чего негромко распорядился:
        - После разговора отправишься к Транслятору и начнёшь изображать, что меняешь настройки. Помощников не бери. Я присоединюсь позже.
        Неожиданный и противоречащий тому, к чему они готовились, приказ вызвал законное удивление:
        - Могу я узнать, для чего нужна комедия?
        - Чтобы показать Вене, что изначально Транслятор предназначался для других целей, - со вздохом объяснил Алоиз. - На «Исследователе» полно шпионов, и они должны донести, что мы с лихорадочной поспешностью вносим в конструкцию изменения.
        Которые на самом деле не требовались, поскольку Транслятор с самого начала не предназначался для мирного использования.
        Глаза Тогледо вспыхнули:
        - Будем атаковать эскадру?
        - У меня нет выбора, я должен защитить Карузо, - развёл руками инженер. - В противном случае Агафрена погибнет.
        Он не мог обойтись без помощи, без доверенного лица, и таким человеком - правой рукой и советчиком - стал для Алоиза Тогледо. Верный помощник знал всё: и о связи Холя с женой Мритского, и о настоящем предназначении Транслятора, и о том, что стало бы с Вениамином, согласись он наблюдать за экспериментом с борта «Повелителя неба». Тогледо всё знал, но молчал, помогал Холю во всех начинаниях, поскольку искренне восхищался им и считал огромной честью быть причастным к удивительным изобретениям и открытиям Алоиза. И сейчас в его душе боролись противоречивые чувства: он радовался тому, что станет участником великого эксперимента, и грустил от того, что замысел инженера по устранению Вениамина сорвался, и будущее его любви, а значит, его жизни - под угрозой. Тогледо знал, что второй поездки в психиатрическую клинику не будет и второй раз он пистолет от виска Алоиза не отведёт.
        - Как же вы поступите с губернатором?
        - Не знаю. - Знаменитые пышные усы Холя, которые обычно гордо и весело пушились под его носом, теперь опали и, казалось, вот-вот сползут вниз, а то и вовсе осыплются осенними листьями. - Возможно, Веня согласится забрать изобретение в качестве отступного.
        - Вы шутите?
        - Нет.
        - Вы подарите Мритскому величайшее научное открытие со времён Перехода? Вы пойдёте на ТАКУЮ жертву ради женщины?
        Несколько секунд Алоиз смотрел на ошарашенного помощника, после чего печально, но твёрдо, голосом решившегося человека ответил:
        - Ты прекрасно знаешь, что без Агафрены я уже давно был бы мёртв. Она звезда моя и сердце, она ведёт меня по жизни, и без неё мне ничего не надо. - Он привычным жестом попытался подкрутить усы, понял, что не сможет, и лишь улыбнулся грустно: - Мы уничтожим эскадру, уйдём в переход, вернёмся на Менсалу и… и будь что будет.
        - Нет, - покачал головой Тогледо.
        - Да.
        И на этом спор закончился: дверь приоткрылась, и в кают-компанию заглянул радист:
        - Синьор инженер! Я перехватил передачу на непонятном языке: повторяющийся текст, начинающийся чётким упоминанием вашего имени.
        - Непонятный язык?
        Сопровождаемый помощником Алоиз прошёл в радиорубку, взял наушники и сразу же издал изумлённое восклицание, услышав в менсалийском эфире невозможное: «Холь шиарус пер!»

* * *
        - Холь шиарус пер!
        - Лакрут.
        - Лакрут уль ши, - мгновенно ответил первый голос. - Баль ааро!
        - Фуло эн снаахо…
        - Это же камили, - изумлённо произнес Йорчик.
        - Что? - не понял Рубен.
        Учёный прослушал ещё несколько предложений, сделал несколько пометок в блокноте и, продолжая прижимать левой рукой наушник, объяснил:
        - Камили - искусственный язык, разработанный лингвистами Академии наук Верзи в Эпоху Инезирской династии. Где-то пятьсот с лишним лет назад.
        - По заказу адигенов?
        - Совершенно верно. - Снова пауза, нахмурившийся Руди делает очередные пометки, после чего продолжает: - Адигены готовили восстание и с помощью нового языка надеялись нейтрализовать имперских шпионов.
        - Получилось?
        - Восстание, как вы наверняка помните из курса истории, удалось, Инезирская династия рухнула. - В эфире прозвучала очень быстрая и очень длинная фраза, почти небольшой монолог, и, судя по кислой физиономии Йорчика, разобрал он крайне мало. В блокноте появилась всего одна пометка. - После восстания камили перестали изучать, и он превратился в язык учёных. На нём, кстати, есть замечательные афоризмы…
        - Вы на нём говорите? - перебил галанита Лекрийский.
        - Очень плохо, - вздохнул тот.
        В эфире наступила тишина, и Йорчик получил возможность отвлечься.
        - Лучше плохо, чем никак, - махнул рукой старик. - Что вы поняли из разговора?
        - «Плохо» - весьма оптимистичная оценка, в действительности всё гораздо хуже, чем вы рассчитываете, Рубен. - Руди внимательно посмотрел на губернатора. - К сожалению, моих познаний в камили хватит лишь на то, чтобы со словарём расшифровать написанный текст. При этом словарь ещё нужно купить или взять из моей библиотеки в Бей-Гатаре, а текст должен лежать передо мной. Но эти люди… - короткий кивок на радиостанцию, - эти люди на камили говорят так же свободно, как на универсале. Я не понимаю половины тех слов, что знаю, поскольку они звучат «грязно»: один из собеседников явно глотает окончания, второй слегка коверкает гласные на луегарский манер, но они друг друга понимают, потому что…
        - Потому что они на камили говорят.
        - Совершенно верно.
        Лекрийский вздохнул, покрутил между ладоней трость, после чего поинтересовался:
        - Кто эти люди?
        - Один, как я понимаю, - Холь. - Руди машинально опустил глаза в блокнот.
        - А второй?
        - Э-э… - Галаниту не хотелось отвечать, но выхода не было: имя «Павел» прозвучало несколько раз, а глухотой Лекрийский не страдал, слышал всё, до единого слова, и обманывать его, оказавшегося в затруднительной ситуации, не следовало.
        - Подозреваю, что Гатов, - выдавил из себя Йорчик.
        - Значит, я не ошибся, - усмехнулся Рубен. И резанул: - Ты его искал на Менсале? Гатова? Для этого приезжал к Клячику?
        - Да, - уныло подтвердил учёный. - Но я и предположить не мог…
        - Я понимаю, что не мог, - перебил его старик. - Иначе поехал бы не ко мне, а в Триберди.
        - При чём здесь Триберди?
        - Бронетяг ехал под трибердийским флагом, - объяснил губернатор. - А эта сука Сада наверняка знала, кто в нём, но не предупредила, что в машине сидит лучший оружейник Герметикона, и я потерял импакто… - Пауза, обдумывание, неожиданный вывод: - Получается, Гатов ехал к Холю?
        - Не знаю, - сдался вконец растерявшийся Руди.
        - В этом и заключается главная проблема, - язвительно произнёс Лекрийский. - Мы понятия не имеем, что происходит вокруг.

* * *
        - Гатов?
        - Он самый, - подтвердил Павел.
        - Откуда мне знать, что это действительно ты? - насторожённо осведомился Алоиз.
        - Камили недостаточно?
        - Недостаточно.
        - И голос не узнал?
        - Голос можно подделать.
        - Зачем?
        - Понятия не имею.
        - Тебя рано выпустили из психушки, - заявил Гатов, не обратив никакого внимания на изумлённо распахнувшиеся глаза Каронимо, по мнению которого не следовало напоминать инженеру о печальном эпизоде его биографии. Однако Холь отнёсся к дерзкому замечанию именно так, как рассчитывал Павел:
        - Да… похоже, действительно ты… Другой такой скотины я не знаю… - И резко потребовал: - Продолжи ряд: 6, 20, 56, 144…
        - 352, 832… - выдержав короткую, в несколько секунд, паузу, принялся перечислять Павел.
        - Достаточно.
        - Если мало, могу напомнить, как мы с тобой выпивали в «Трёх звездочётах» на Герметиконе…
        - Достаточно, - повторил Холь. И совсем другим, куда более мягким тоном произнёс: - Так и знал, что слухи о твоей смерти преувеличены.
        - Расстроился, что не получится побороться за первое место с остальными неудачниками?
        - Я с этим справлюсь… - хмыкнул Алоиз, настроение у него слегка улучшилось. - Что делаешь на Менсале?
        - Путешествую.
        - Каронимо с тобой?
        - Скажи провинциалу «Здравствуйте», - предложил Гатов, протягивая другу микрофон.
        - Привет, Алоиз, - бодро выдал Бааламестре.
        - Рад тебя слышать, толстый.
        Мерса, который на камили не говорил, вздохнул и мысленно пообещал себе заняться образованием.
        - Нужна помощь? - вернулся к микрофону Гатов. - У нас есть вооружённый бронетяг и немного свободного времени.
        - Что вы тут делаете? - повторил Холь.
        - Ждём такси, - ответил Павел. И объяснил: - Мы надеялись, что точка перехода на краю мира окажется тихой, малолюдной…
        - Я тоже надеялся.
        - Проводишь эксперимент?
        - Да.
        - Что-нибудь интересное?
        - Потом расскажу… - При необходимости Алоиз умел принимать решения не просто быстро, а молниеносно быстро, и лихорадочно прикидывал, как с наибольшей выгодой использовать неожиданное появление старого товарища. - Ты действительно готов помочь?
        Ему требовалось определить, насколько далеко готов зайти Гатов.
        - Следует помнить, что мы учёные, а не военные, и серьёзные задачи нам не по плечу.
        - А как насчёт погибшего импакто…
        - Он к нам приставал, - хихикнул Бааламестре.
        - Прекрати хвастаться, - пнул толстяка Павел. Но от заслуженной славы отказываться не стал: - У нас есть кое-какие сюрпризы.
        - В таком случае, если вы готовы рискнуть, я с удовольствием воспользуюсь и вашей помощью, и вашим такси, - произнёс Холь. - Дело в том, что я испытываю некоторые затруднения с лекрийцами…
        - Мы догадались.
        - Да и компаньон желает моей смерти.
        - Губернатор Мритский? - удивился Павел. - Ты же сидишь в его крепости!
        - Наши отношения немного запутались… - Предварительный план действий наконец-то сформировался, и Алоиз в общих чертах изложил, чего хочет: - Вениамин вынудил меня отправиться на рундер, но ваше появление всё меняет. Я тайно вернусь в Карузо, решу вопрос с компаньоном и вытащу Агафрену.
        - Надеюсь, это твоя кошка?
        - Это моя любимая.
        - Она в заложницах у Мритского?
        - Вроде того. - Перегружать разговор излишними деталями Алоиз посчитал ненужным.
        - Как ты собираешься её вытаскивать?
        - Воспользуюсь хаосом, - объяснил Холь. - Как только рундер поднимется в воздух, лекрийцы приступят к бомбардировке.
        - С каждой секундой становится всё интереснее, - протянул Гатов.
        - Я знал, что тебе понравится.
        - Какую роль уготовил мне?
        - Подобрать нас с Агафреной около форта.
        - Не проблема. Но что помешает лекрийцам прикончить нас?
        - К этому времени крейсеров не будет, - твёрдо пообещал инженер.
        - Они улетят?
        - Вроде того.
        Павел задумчиво посмотрел в лобовое окно кабины, из которого открывался вид на четыре парящих на горизонте цеппеля, и негромко заметил:
        - Ты даже не представляешь, насколько любопытно мне делаешь, Алоиз. Куда денутся крейсеры?
        - Увидишь.
        - Мерзавец…
        - Начинай грызть вены от зависти.
        - Даже не мечтай.
        - Ты согласен забрать нас у Северных ворот?
        - Под бомбардировкой?
        - Да.
        - Рискуя получить из пушек и пулемётов от твоих мритских приятелей?
        - Именно.
        - Это самый идиотский и рискованный план из тех, что мне доводилось слышать, - подумав, выдал квалифицированное экспертное заключение Гатов. - Согласиться на него может только конченый кретин.
        - Ты со мной?
        - Разумеется.
        - Увидимся у Северных ворот. Компас у тебя есть?
        - По дороге заеду в хозяйственную лавку…
        - С кем ты разговариваешь?
        Холь ожидал, что Вениамин влезет в разговор гораздо раньше, и потому старался говорить быстро, но то ли радисты Мритского не сразу перехватили разговор, то ли губернатор не придал ему значения, то ли занят был - неважно. Важно то, что он позволил учёным договориться, и появился в эфире к финалу:
        - Алоиз, я тебя узнал!
        - Кто здесь? - осведомился Гатов, причём на камили. Фоном вопроса стал хохот Бааламестре.
        - Алоиз, что это за язык?
        - Объясню позже, - пообещал инженер на универсале. - Не забывай, что нас слышат все, кто сейчас в эфире. - И снова перешёл на камили: - Мы договорились?
        - Ты утомил своими вопросами…
        Холь отключил связь, положил микрофон и наушники на стол, некоторое время продолжал сидеть, не отрываясь глядя на радиостанцию, после чего вздохнул и повернулся к Тогледо:
        - Друг мой, я хочу попросить тебя о помощи…

* * *
        - Лекрийский десант остаётся на позиции, - доложил лейтенант Чим, к которому стекалась информация от разведчиков и дозорных.
        - Ждут начала воздушной атаки, - угрюмо предположил полковник Чеге.
        - Согласен, - поддержал коменданта Вениамин, внимательно глядя на карту, красный значок на которой обозначал отряд в пятьдесят примерно штыков, что подобрался почти к самому форту. - Они собираются перевалить через скалу и свалиться нам на голову.
        - Там полно «секретов» и мин, - осторожно напомнил Чим.
        - Поэтому сначала лекрийцы пройдутся по скале из орудий и сметут наши посты. - Губернатор помолчал и закончил: - Отзовите «секреты» с Камнегрядки и прикажите постам на скале уходить, как только эскадра начнёт движение. Мне не нужны лишние потери.
        Все знали, что Вениамин холоден и жесток, что не щадит конкурентов, врагов, чиритов и собственных людей, без колебаний отправляя солдат на смерть ради достижения цели, но… но только ради неё. Бессмысленные жертвы приводили Вениамина в бешенство, людей он берёг и тем снискал себе если не любовь, то уважение.
        - Мы ждали десант, и плевать, откуда он на нас свалится. - Губернатор был уверен, что лекрийцы не смогут пройти внутрь, и потому перешёл к другим вопросам: - Какова общая ситуация в форте?
        - Подразделения заняли позиции согласно боевому расписанию, - доложил Чеге. - Женщины и дети укрылись в подвалах Восточного сектора.
        - Потери?
        Полковник помялся, но врать Мритскому не стал:
        - Перекличка показала, что дезертировало семь человек из разных частей. Они успели скрыться до того, как были заперты ворота.
        В обычном случае провинившийся взвод получал крепкое взыскание, однако в преддверии штурма Вениамин решил проявить разумную мягкость:
        - Передайте младшим офицерам, что больше я не хочу слышать о дезертирах. Только об убитых при попытке дезертировать.
        - Слушаюсь, Ваше превосходительство.
        - И… - Мритский знал, что офицеры ждут хоть какого-то ободрения, хоть какой-то надежды. Военные прекрасно понимали, что бомбардировка и алхимическая атака погубят защитников, но одновременно видели спокойного, демонстративно оставшегося в крепости губернатора и догадывались о существовании плана обороны, обещающего хотя бы пятьдесят на пятьдесят. Но одно дело догадываться, и совсем другое - знать. Мритский должен хотя бы намекнуть о нём подчинённым, и он это сделал: - И вот что, синьоры: не беспокойтесь насчёт лекрийцев. - Вениамин широко улыбнулся: - Есть все основания предполагать, что мой компаньон, выдающийся… я даже не побоюсь сказать, гениальный инженер Холь нашёл способ нейтрализовать эскадру престарелого сорвигловы Рубена. В настоящий момент инженер находится на «Исследователе» и готовится подняться в воздух для предотвращения воздушной атаки. Результат вы скоро увидите собственными глазами.
        - «Исследователь-1» погиб, - холодея от страха, прошептал Чим.
        Ждал бури, а получил дружеское похлопывание по плечу:
        - Не дёргайся, лейтенант, больше веры в научный прогресс и моего свояка! Я ведь верю. - Мритский вновь улыбнулся и вновь - с необычайным воодушевлением - произнёс: - Исполняйте!
        И прошёл в соседнюю комнату.
        Защищённый командный пункт крепости - предназначенный как раз на случай бомбардировки - размещался в надёжном подвале Западного сектора, сводчатые перекрытия которого гарантировали укрытие и от артиллерийских снарядов, и от бомб. Подвал, разумеется, был достаточно большим, проходил под всем сектором, а собственно КП состоял из трёх помещений: вначале шла приёмная, где коротали время охранники и вестовые, затем большая зала, в центре которой стоял массивный стол с разбросанными по нему картами и схемами, а в дальнем углу пряталась дверь в личную комнату губернатора, сейчас в ней пребывала Агафрена.
        Войдя, Мритский жестом отослал поднявшуюся со стула горничную, уселся напротив жены - она с преувеличенной медлительностью закрыла книгу, - помолчал, внимательно глядя в её бесстрастные глаза, и негромко спросил:
        - Тебе, наверное, интересно, почему я не отослал тебя с «Легавым» и не уехал сам?
        Но, договаривая последние слова, губернатор понял, что Агафрена успела подготовиться к разговору. Она успокоилась, обдумала происходящее, кое-что поняла и ответила так, как должна была ответить классическая менсалийская женщина:
        - Ты - мой муж, Вениамин, и ты здесь главный. У тебя были причины остаться, оставить меня, и ты не обязан их рассказывать.
        Будь в ответе хоть гран искренности, Мритский сошёл бы с ума от радости, но он знал, что Агафрена играет, а потому привычно подавил грусть и ровно продолжил:
        - Оставшись в форте, а главное - оставив здесь тебя, я исходил из предположения, что изобретение Алоиза можно использовать в качестве оружия, но он, в силу природной рассеянности, забыл мне об этом поведать. Как видишь, я оказался прав: поняв, что тебе грозит смертельная опасность, Алоиз немедленно отправился на рундер и - не сомневаюсь! - сумеет уничтожить вражескую эскадру. - Губернатор выдал самодовольную улыбку: - Гениальный Холь попал в элементарную ловушку.
        - Не понимаю, при чём здесь я?
        - Ты - ключевое звено плана, Френа, сыр в мышеловке. Ради тебя Холь пойдёт на что угодно.
        - Думаешь, он по-особенному относится ко мне? - подняла брови женщина.
        - Вы - любовники.
        - Вениамин! - Агафрена прекрасно изобразила оскорблённую невинность, но губернатор лишь поморщился:
        - Дорогая, я жестокий подлец, но не дурак, я всё вижу. Вы - любовники. И доклады моих шпионов не оставляют в этом сомнений.
        Возможно, не случись нападения лекрийской эскадры, угрозы бомбардировки и решения Холя отправиться на рундер, Агафрена восприняла бы заявление мужа со страхом, растерялась, а то и вовсе расплакалась, но… но сейчас она была готова к любому развитию событий, абсолютно к любому. Она стёрла с лица изумлённое выражение, похолодела глазами и почти равнодушно спросила:
        - Как давно ты знаешь?
        - А как давно вы меня обманываете? - вопросом на вопрос ответил Вениамин. - С твоего визита на Луегару?
        Соблазн ответить «да» и тем ещё больше унизить Мритского был велик, но Агафрена понимала, что на её второго сына обрушится вся ярость губернатора, и отрицательно качнула головой:
        - Нет, тогда не получилось, я не была готова…
        - Не готова меня предать?
        - Не готова тебе отомстить, Веня, - поправила мужа Агафрена. - Мы здесь одни, так что называй вещи своими именами.
        Он едва сдержал порыв ударить её. Она заметила, но сохранила хладнокровие.
        - Когда? - хрипло повторил вопрос Мритский.
        - Через полтора года. Я гостила у отца, Алоиз узнал об этом, примчался…
        - Можешь не продолжать… - Губернатор сжал кулак. Он знал, что жена неверна, но не хотел верить. Надеялся услышать хоть эхо сожаления и вздрогнул, когда она плеснула в него кислоту ненависти. Он не раскаялся, доведись - снова украл бы Агафрену и силой сделал своей женой, потому что обожал, не видел без неё жизни… Он не раскаялся, но ему сделалось горько. - Ты даже не представляешь, как больно мне делаешь…
        - Значит, мы хоть немножко квиты.
        - Платишь мне за тот случай?
        - Случай? Ты мне жизнь сломал! - Агафрена не сомневалась в том, что идут её последние секунды, и не стеснялась. - Ты заставил меня думать о самоубийстве! Ты! Из-за тебя я хотела перерезать себе вены, но… Алоиз… Он… - Женщина вдруг мечтательно улыбнулась и совсем другим, очень спокойным голосом произнесла: - Можешь делать со мной всё, что хочешь. Я ни о чём не жалею. И я тебя не боюсь.
        И тем ударила наотмашь.
        Долго, почти минуту, в комнате царила тишина. Затем Вениамин поднялся, поправил портупею, едва слышно кашлянул, тихо сказал:
        - Я тебя люблю, Френа, очень люблю.
        И вышел вон.

* * *
        - Ты понял хоть что-нибудь?
        - Только обрывки, - вздохнул Йорчик.
        - Расскажи, - мягко приказал Рубен. Но от мягкости этого старика по спине бежали мурашки. - Перечисли все услышанные обрывки, а я попробую сделать вывод.
        - Боюсь, он вам не понравится, - предупредил губернатора Йорчик.
        - Я готов к этому. - У Лекрийского заходили желваки. - Рассказывай!
        Дослушав разговор до конца, они покинули капитанский мостик и уединились в кают-компании, куда одновременно подали лёгкий обед, но, прежде чем приступить к трапезе, Рубен потребовал подробностей.
        - Я абсолютно точно слышал и смог идентифицировать следующие слова… - Руди заглянул в блокнот, хотя в этом не было никакой необходимости: короткий список он помнил наизусть. - «Такси», «эксперимент», «Агафрена», видимо имя, «кошка», «заложник» и «крейсеров не будет».
        - Ты уверен, что последнее сочетание прозвучало именно так? - тяжело спросил Рубен.
        - К сожалению, уверен, - уныло подтвердил галанит. - Специально или нет, но эту фразу Холь произнёс медленно.
        - Холь или Гатов?
        - Холь. Я знаю голос Гатова.
        Старик покрутил трость, остановил её, внимательно изучая резной набалдашник, и секунд через десять спросил:
        - Не могло получиться так, что Холь говорил об эскадре Мритского? То есть имел в виду, что помощи им не дождаться?
        - Я не скрывал, что являюсь плохим переводчиком с камили, - развёл руками Йорчик. - Я слышу отдельные слова, но не понимаю контекст.
        - То есть возможно?
        - Да.
        - Но ты не веришь?
        - Нет.
        Несколько секунд в кают-компании царила тишина. Губернатор крутил трость, словно советуясь с потёртым шлёмом, а Руди, против воли, уставился на супницу, от которой шёл восхитительный аромат. Глупо, конечно, однако вид и запах еды отвлекал учёного от неприятных мыслей.
        - Будем считать, что Мритский и его умники что-то задумали, - резко вдруг произнёс Лекрийский. - И я не позволю им подготовиться. - Трость стукнула по полу, заставив Йорчика вздрогнуть. - Начнём атаку немедленно!
        - Вы позволите мне остаться на земле? - тут же осведомился Руди. Ему было страшно, до ужаса страшно задавать этот вопрос, но перспектива остаться на борту идущего в бой корабля пугала ещё больше. - У меня нет никакого желания…
        - Испугался последней фразы? - с пониманием уточнил губернатор.
        Врать не имело смысла.
        - Гатов расправился с «Горьким», а талант Холя не уступает таланту Павла, - высказал свои резоны Йорчик. - И не будем забывать, что Холь не просто так решил провести эксперимент вдали от посторонних глаз.
        - Испугался последней фразы? - насмешливо повторил Рубен.
        Он своё решение принял и отступать не собирался.
        - Да, испугался. - Руди постарался ответить со всем возможным спокойствием. - И настоятельно советую вам прислушаться…
        - Я говорил с Веней, видел его глаза и чувствовал его неуверенность. Веня хорош, отлично играет на публику, но меня ему не обмануть: у него нет супероружия или он не уверен, что сможет его применить. А значит, я атакую!
        - А я…
        - Пёс с тобой, слизняк ипатый, останешься на земле, - презрительно бросил старик. - Я прикажу сообщить капитану «Розы», что ты его ждёшь.

* * *
        - Ну, вот, наверное, и всё, - пробормотал Холь, мягко прикасаясь к рукояти одного из рычагов справа от главного кресла. - Не забудь, что они имеют дискретный ход, каждый щелчок - один градус. Не промахнись.
        - Я принимал участие в создании Транслятора, - тихо произнёс Тогледо. - А рычаги управления устанавливал лично.
        Он впервые осмелился напомнить инженеру о своей роли в монтаже устройства, до этого молчал, внимательно слушая инструкции, в которых не было необходимости… и в которых была огромная необходимость для самого Холя, расстающегося с мечтой самолично провести невероятный, невиданный, совершенно невозможный эксперимент, призванный вознести его на вершину научного сообщества Герметикона. А главное - на вершину Заводных Игрушек, поскольку дурацкое замечание Павла имело под собой все основания. Члены Клуба ревниво следили за успехами друг друга, и предстоящий эксперимент мог позволить Алоизу умереть непревзойдённым.
        - Однажды я видел тебя в этом кресле, Тогледо, - грустно улыбнулся инженер. - Видел, как ты мечтательно закрывал глаза и клал руки на рычаги.
        - Вы видели? - смутился помощник.
        - Нет ничего постыдного в желании добиться, - отчеканил Холь. - Пусть кажется, что мечта никогда не осуществится, - плевать! Надо хотеть, желать и работать, только так может случиться чудо. Я знаю… Я знаю лучше всех.
        Алоиз действительно знал и ради одного чуда - чуда своей воскресшей любви - готов был пойти на что угодно, даже отказаться от другого чуда, чуда своего гения, и тем вызывал у Тогледо искреннее восхищение.
        - У вас всё получится, синьор инженер.
        - Только с твоей помощью, дружище, только так…
        Они разговаривали в круглой рубке, из которой шло управление гигантскими зеркалами Транслятора. Изрядный сектор стены - тот, напротив которого размещалось кресло управления, - представлял собой огромное окно из прочнейшего алхимического стекла, обеспечивающее руководителю эксперимента превосходный обзор. А при необходимости рубку можно было повернуть на сто с лишним градусов с помощью мощных электромоторов, пульт управления которыми располагался позади кресла. Вся глухая стена рубки была уставлена многочисленными измерительными и контрольными приборами, а в центре располагалась винтовая лестница, ведущая к выходному люку.
        По первоначальному плану предполагалось, что во время эксперимента в рубке будет находиться по меньшей мере пять человек, однако ситуация изменилась, и помощнику придётся справляться в одиночку.
        - Вы сделали меня счастливым, синьор инженер, - проникновенно произнёс Тогледо. - Я до сих пор потрясён тем, что вы доверяете мне право провести эксперимент.
        - Не только его, дружище. - Алоиз взял помощника за плечо: - Учитывая обстоятельства, я решил, что эффект должен получить и твоё имя. Назовём его «эффект Холя-Тогледо».
        - Вы шутите, - едва слышно вымолвил ошарашенный Тогледо.
        - Ничуть, - рассмеялся Холь. - Добро пожаловать в учебник.
        - А Мритский?
        - В последние часы наши отношения ужасно натянулись, и именно поэтому я возвращаюсь в форт: нужно уладить кое-какие дела с Вениамином. - Алоиз выдержал паузу. - А ты спаси нас от лекрийцев.
        - Можете рассчитывать на меня, синьор инженер, - со слезами на глазах произнёс Тогледо. - Я не подведу.

* * *
        - Быстрее, ипатые черви! Быстрее!! Шевелите булками, уроды! Вперёд!!
        Дозорный только вякнул, что «Пророк Вуучик» начал подъём, а Фил уже разорался в голос, пинками и нецензурщиной поднял отряд и погнал к форту. Не к скале, а именно к форту… Точнее, сначала к скале - она всё равно лежала впереди, но потом гвардейцы резко изменили курс и начали ее огибать, намереваясь выйти к Южным воротам Карузо. И маневр их остался незамеченным, поскольку «Резкий» уже дал по скале два залпа из восьмидесятимиллиметровок, мритские дозоры и «секреты» подвижно юркнули под защиту крепостных стен, и расчёт Саймона оправдался на все сто.
        «Как бы мы ни скрывались, нас обязательно заметят. Вениамин не дурак, он выставил «секреты» на Камнегрядке, и они немедленно доложат о появлении десанта. Но подумают, что мы собрались зайти в форт сверху, со скалы, оттуда станут ждать, а мы обманем и выдвинемся к воротам».
        Прикрывая гвардейцев, «Пророк Лычик» и «Пророк Бочик» ударили по форту ещё до начала движения, а потом, подойдя ближе, принялись методично вскрывать тяжёлыми снарядами Южные ворота, пока три остальных крейсера «веселили» мритских военных бомбардировкой казарм и Западного сектора. Шесть залпов дали доминаторы прежде, чем десант вышел на рубеж атаки.
        Шесть залпов, которые расчистили гвардейцам путь.

* * *
        - Рундер продолжает подъём?
        - Так точно, Ваше превосходительство, - мгновенно подтвердил капитан. - Сейчас он в ста метрах от поверхности.
        Приказав начать атаку, Рубен расположился в кресле, находящемся в глубине мостика, видел далеко не все детали происходящего, и его «глазами» стал командир «Пророка Вуучика» капитан Бельме, который периодически отходил к лобовому окну с биноклем. Возвращался, строил на лице вопросительное выражение, беззвучно осведомляясь, нужно ли докладывать, и снова уходил к окну. До сих пор Рубен молчал, задумчиво поигрывая тростью, однако неожиданный вопрос показал, что губернатор пребывает в гондоле и телом, и мыслями.
        - Сто пятьдесят метров, - вновь подал голос Бельме, хотя его никто не спрашивал.
        На такой высоте «окно» перехода не запустишь - требовалось подняться хотя бы на половину лиги, - но высота - дело наживное, рундер набирал её быстро, другой вопрос: собираются ли мриты прыгать на Кардонию? Почему этот вопрос вообще появился? Потому что, поднимаясь, цеппель не уходил от эскадры, как следовало бы поступить по канонам благоразумия, и даже не оставался на месте - рундер сближался с лекрийцами, помогая крейсерам съедать разделяющее их расстояние. И это обстоятельство крепко смущало капитана «Пророка Вуучика».
        - Двести метров!
        И две с половиной лиги до цеппеля, как доложил стоящий у дальномера мичман.
        - Что в форте? - проскрипел Рубен после того, как доминатор содрогнулся очередным пушечным залпом.
        - Пыль и пороховой дым не позволяют оценить масштаб разрушений с должной точностью, Ваше превосходительство, - мгновенно ответил Бельме. - Но я уверен, что Южные ворота разрушены и теперь мы ведём бомбардировку внутренних построек, поддерживая десант…
        - Саймон?
        - Приближается к Карузо, минуты через две мы потеряем его из виду.
        Рассказывая о разрушениях форта, капитан не хвастался и не выдавал желаемое за действительное: мритской крепости на самом деле досталось. Галанитские алхимические снаряды оправдали ожидания, и даже «младшие», восьмидесятимиллиметровые, боеприпасы импакто яростно вгрызались в камень, оставляя после себя огромные выбоины на серьёзных укреплениях, а также проламывая и разрушая не самые мощные стены. Наземные постройки Карузо гибли на глазах, и от окончательного уничтожения их спасла поднявшаяся пыль - последние минуты лекрийским артиллеристам приходилось стрелять наугад. Ну а дополнительным «развлечением» для осаждённых стали зажигательные снаряды, устроившие мощный пожар на обломках, и сосредоточенный пулемётный огонь, которым цепари пытались достать мритов.
        Серая пыль, чёрный дым, языки пламени, вспышки взрывов - таким представлялся сейчас форт. К остаткам Южных ворот которого торопились гвардейцы.
        - Рундер?
        - Триста пятьдесят метров.
        И полторы лиги расстояние.
        Странное и непонятное поведение цеппеля, к которому была подвешена странная и непонятная цилиндрическая конструкция, не выходило у Бельме из головы, и он решился на вопрос:
        - Полагаете, что Мритский и Холь собираются уйти на Кардонию?
        Ещё один залп. Крейсеры били почти одновременно, и сейчас защитникам Карузо было очень «весело».
        - Если бы Веня хотел сбежать, он давно сбежал бы… - Лекрийский неожиданно поднялся, медленно подошёл к лобовому окну, жестом отказался от бинокля, протянутого семенящим следом капитаном, помолчал, разглядывая маневрирующие цеппели, после чего велел: - Переносите огонь на рундер. Верните его на землю.

* * *
        Взрыв.
        Резкий, мощный и совсем неподалёку… Нет! Далеко и высоко в воздухе, но настолько мощный, что кажется, будто совсем рядом. В шаге. В мгновении страха.
        Взрыв.
        Настолько мощный, что бегущий к форту Холь останавливается, поднимает голову и понимает, что снаряд ударил в самый край рундера и потому не застрял внутри, а вылетел прочь за мгновение до того, как заряд разметал его в клочья, и поэтому звук получился столь громким.
        Высоко в небе - «Исследователь» уже набрал как минимум четверть лиги - разлетаются осколки и куски обшивки… Ещё разлетаются, а цеппель уже трясёт от следующего взрыва, потому что по несчастному рундеру бьют все крейсеры эскадры, и лёгкие, и тяжёлые. Бьют быстро, бьют безжалостно, выстроились в лиге и бьют, торопясь убить.
        - Умные гады!
        Алоиз надеялся, что военные в первую очередь займутся фортом и выдвигающимся ему на помощь «Повелителем неба», но лекрийцы оказались дальновидными…
        «Нет, не дальновидными, - поправил себя инженер. - Они просто решили, что мы с Веней пытаемся бежать…»
        Призом для Рубена является не форт, не территории, а Холь и сведения об эксперименте. Рубену нужна информация, и именно поэтому он не позволяет «Исследователю» подняться, поэтому приказывает крейсерам сосредоточить огонь. И стоит лишь одному снаряду ударить в аппаратуру, снести несколько Уловителей или, не дай Создатель, повредить Транслятор, и рискованный план рухнет.
        И в лучшем случае он, Алоиз Холь, станет пленником Лекрийского. А в худшем - его убьёт Мритский.
        Взрыв.
        И снова - громкий. А значит - снаружи. И рундер пока держится.
        «Пожалуйста, Тогледо… - шепчет инженер. - Пожалуйста…»
        Он давно не бегал, но сейчас приходится. Он хрипит, ловит ртом воздух, у него плывёт перед глазами, но он бежит, потому что иначе его жизнь не имеет смысла. Он умоляет помощника постараться и бежит мимо брошенных палаток, оставляя за собой эфемерное пылевое облачко.
        А над его головой разворачивается сражение.

* * *
        - Прямое попадание!
        Громадный цеппель трясёт, Транслятор покачивается, но, к счастью, не превращается в маятник, однако со столика, что слева от кресла, падает книга. Раскрывается, ложится страницами на грязный пол, и хочется нагнуться, поднять, если нужно - почистить, но некогда, некогда…
        Ход эксперимента педантичный Тогледо помнил наизусть, управлением зеркалами владел гораздо лучше Холя, но книги и тетради всё равно приготовил, на тот случай, если в горячке позабудет что-нибудь важное.
        И теперь одна из книг валяется на полу.
        А Тогледо понимает, что даже если позабудет, то не сможет отвлечься, чтобы порыться в записях. И ещё он понимает, что ничего не забудет.
        И улыбается.
        - Семьсот метров! - слышится из переговорной трубы голос капитана.
        Минимальная высота для открытия «окна» перехода набрана.
        - Объявляю начало эксперимента! - громко говорит Тогледо и улыбается ещё шире. Он - руководитель величайшего в истории опыта, он счастлив, он получил всё, о чём мог желать… О чём не смел мечтать. - Первая фаза!
        И смотрит на хронометр, надёжно закреплённый перед креслом, смотрит на прекрасный хронометр лингийской работы с большим циферблатом и чётко видимой секундной стрелкой.
        От её движения будет зависеть их жизнь.
        «Тридцать секунд, не более, - сказал Холь, инструктируя помощника. - Я тщательно проанализировал первый эксперимент и пришёл к выводу, что катастрофа началась в Уловителях - они оказались перегружены и стали разрушаться. Взрыв Накопителя - всего лишь последствия перегрузки на входе, поэтому - тридцать секунд».
        Больше времени нет.
        Взрыв.
        - Они хотят нас погубить! - В голосе капитана сквозит ужас. Сначала он страшился эксперимента, потом - лекрийцев, и теперь он просто боится, балансируя на грани паники. Он хочет спрятаться там, где не стреляют и не наполняют рундер страшной энергией. Он проклинает день, когда связался с Холем, и из его глаз текут настоящие слезы.
        Не герой.
        - Разумеется, хотят! - хрипло соглашается Тогледо.
        - Нужно уходить!
        - Не раньше, чем сделаем дело, - бешено рычит Мужере, бортовой астролог «Исследователя».
        Он тоже фанатик… Впрочем, среди ребят, что постоянно смотрят в Пустоту, нормальные не встречаются… Мужере - фанатик, ему хочется провести эксперимент не меньше Тогледо, и поэтому на него можно положиться.
        Взрыв. Несколько взрывов.
        - Пожар в пятом отсеке!
        Тогледо не тратит время на ненужные размышления, не вспоминает, важен или нет пятый отсек, потому что увлечён предстоящим и готовится отсчитывать секунды.
        - Мужере! Начинай!
        - С удовольствием!
        И астролог давит на первую педаль, устанавливая соединение с далёкой Кардонией.

* * *
        «Ипатая Менсала! Ипатая Камнегрядка! Ипатые лекрийцы!»
        Никогда! Никогда в жизни Руди не позволял себе публично выражать гнев или разочарование, громко ругаясь в присутствии цепарей. Бывало, напивался до поросячьего визга, бывало, гонялся по всем палубам за визжащими девками, многое бывало, поскольку Йорчик умел пожить на полную катушку, но никогда - никогда! - Руди не ругался при цепарях матерно. И сейчас не стал, облегчив душу, поднимаясь к «Розе Халисии» в «корзине грешника». А дальше, на борту, - обычная хмурость, лицо крайне недовольное, но и только, без лишних эмоций.
        - Что происходит? - поинтересовался Йорчик, едва оказавшись на мостике.
        - Эскадра бомбардирует Карузо, - доложил капитан. - Судя по маневрам рундера и «Повелителя», они собираются принять бой. - Капитан выдержал паузу и высказал мнение: - Самоубийцы.
        А как ещё назвать тех, кто собирается сражаться с превосходящим по всем статьям противником?
        «Самоубийцы».
        Так думали защитники форта, напряжённо следящие за мритскими цеппелями, так думали ожидающие лёгкой победы лекрийцы, так думали все цепари «Исследователя» и «Повелителя».
        И ещё так думали преследовавшие одинокий бронетяг ребята с «Горького».
        - Посмотрим… - Йорчик знал, что наука способна творить чудеса. Одно уже было, пришла очередь следующего. Он хлебнул из фляжки крепчайшего ликёра и повторил: - Посмотрим.

* * *
        - Похоже, мы станем свидетелями ещё одного зрелища, - протянула Нульчик, внимательно изучая маневры эскадры и противостоящих ей цеппелей.
        - Главное, чтобы не участниками, - заметил Фарипитетчик. - Я распорядился отойти ещё на две лиги и не держаться позади лекрийцев.
        - Якта? - Медикус повернулась к капитану: - Ты серьёзно?
        Под зрелищем Нульчик подразумевала гибель «Повелителя» и рундера - для наблюдателей их судьба была очевидна, - и медикус готовилась увидеть падение ещё двух цеппелей. Поэтому неожиданное замечание Фарипитетчика вызвало у нее удивление.
        - Извини, Сада, но я действительно думаю, что рядом с лекрийцами опасно. - У капитана дёрнулась щека. - На меня произвела впечатление судьба «Горького».
        - «Горький» напоролся на Гатова.
        - А эскадра - на Холя. - Якта указал на здоровенный металлический цилиндр, тихонько покачивающийся под пузом рундера. - Я не знаю, что это за штука, но уверен, что от неё следует держаться подальше.
        - Возможно, Холь хочет спасти оборудование, - предположила Сада.
        - Возможно, - согласился капитан.
        - Гм…
        До сих пор Нульчик занимала только судьба Гатова, и она упустила из виду, что совсем рядом находился ещё один знаменитый учёный - Алоиз Холь. Правда, луегарский гений никогда не занимался оружием, но ведь даже микроскопом можно убить, не так ли? Если как следует размахнуться.
        - Рундер не просто поднимается, он идёт на сближение с эскадрой, - вздохнул капитан. - И это неспроста.
        - Возможно, капитан бублика блефует, - медленно произнесла Сада, про себя признав Фарипитетчика правым по всем пунктам. - Пытается испугать Рубена.
        - Скоро узнаем, - ровно ответил Якта.
        И вновь уставился в окно.
        Закончив работы на месте крушения «Горького», «Доброта» пошла к Карузо, но, заметив маневр крейсеров, Фарипитетчик распорядился замедлить ход, а теперь и вовсе взял к северо-востоку, что позволило галанитам наблюдать за происходящим сбоку и с безопасного расстояния. Они видели «Розу Халисии», приземляющуюся в том самом месте, которое только что покинул «Пророк Вуучик», но не обращали на яхту внимания, полностью увлечённые столкновением лекрийской эскадры и двух мритских цеппелей.
        Увлечённые сражением.
        Понимая, что обладает колоссальным преимуществом, Рубен выстроил эскадру классической линией, расстреливая обречённый рундер с убойной дистанции, и не завалил его только потому, что на помощь неуклюжему «бублику» поспешил «Повелитель неба».
        Чтобы в одиночку встать против пяти врагов.
        Ни один здравомыслящий цеповод не рискнул бы на такое противостояние, но Вениамин распорядился прикрыть подъём рундера, и капитан «Повелителя» не посмел ослушаться. Пошёл в самоубийственную атаку, имея лишь одно эфемерное преимущество - высоту, - позволяющее обстреливать лекрийскую эскадру сверху. Победить «Повелитель» не мог при всём желании, однако его вмешательство отвлекло лекрийцев от уничтожения беззащитного «Исследователя».
        - На что они рассчитывают? - спросила Сада, разглядывая флагман Мритского.
        - Умереть с честью? - предположил Якта.
        - На Менсале так не принято.
        - Значит, они собираются бежать…
        И в следующий миг слова капитана подтвердились: над рундером появилось «окно».

* * *
        Флагман Мритского не закрыл собой «Исследователь», как грезилось насмерть перепуганному капитану, флагман поступил как военный: принял бой. Меткий артиллерийский огонь, да ещё с позиции «сверху», что практически исключало ответ, заставил лекрийцев маневрировать, их доминаторы принялись подниматься, стремясь поскорее покончить с наглым крейсером, огонь по рундеру продолжали вести только импакто, и можно сказать, что «Исследователь» получил передышку.
        Короткую, поскольку жить «Повелителю неба» оставалось недолго, но очень важную передышку, которая позволит совершить задуманное.
        Тогледо сидит в кресле, но не напряжённо, а спокойно, немного расслабленно: правая рука лежит на рычагах, пальцы левой руки выстукивают по подлокотнику немузыкальную дробь. Тогледо слушает приходящие донесения и смотрит в огромное окно, из которого открывается потрясающий вид на вражеские корабли.
        Три доминатора по центру, но чуть выше рундера, два импакто на флангах… Вспышки выстрелов, вспышки разрывов… Медлительные повороты рулей… Захлёбывающиеся от скорости пропеллеры в мотогондолах… Грандиозных размеров «сигары», то и дело окутывающиеся пороховым дымом… И пусть сейчас лекрийские крейсеры повернуты к рундеру носом, то есть представали далеко не во всей красе, от их сурового вида захватывает дух… А от орудийных залпов становится холодно внутри.
        И плевать на то, что большая часть снарядов летит в «Повелителя»: покончив с ним, эскадра вернётся к избиению «Исследователя».
        - Пожар в пятом отсеке потушен!
        - Пожар в первом отсеке потушен!
        - Второй двигатель вышел из строя!
        Тогледо слышит все доклады, идущие на капитанский мостик, понимает, что «Исследователь-2» изрядно потрёпан, но искренне надеется, что это не помешает эксперименту.
        - Мужере! Мне нужно «окно»!
        - Есть «окно»! - отзывается астролог.
        Приборы вокруг оживают, подтверждая слова Мужере, и Тогледо запускает хронометр.
        Тридцать секунд.

* * *
        - Чтоб меня три раза изнасиловали…
        - Ипатая многоножка…
        - Хня…
        На верхней палубе бронекорды стоят три человека, получившие классическое академическое образование, однако для выражения охвативших чувств они неспособны отыскать иные слова, кроме нецензурных.
        Потому что зрелище потрясает, завораживает настолько, что рты раскрываются сами собой. Потому что учёные понимают: они наблюдают событие, способное изменить историю Герметикона… уже изменившее историю Герметикона самим фактом происходящего. Потому что они видят удивительный сплав теории и практики, потрясены смелостью мысли и отточенным исполнением. Они знают, что видят финал многолетнего труда, неожиданных озарений и долгих ночных размышлений, проб и ошибок, возможно - смертей, и потому:
        - Мать твою спорки…
        - Чтоб его толстым мулем накрыло…
        - Хня…
        «Окно» над рундером исходит голубым сиянием, потоки чистой энергии падают внутрь «бублика», который таинственным, совершенно невозможным образом до сих пор не втянут в Пустоту и постепенно окутывается энергетическим облаком. Что именно происходит внутри гигантского тороида, учёным не видно, однако они замечают последствия: сияние «стекает» к торчащему под рундером «штырю», и на его кончике фокусируется тонкий пронзительно-голубой луч.
        - Там зеркала! - орёт Павел. - Я сразу понял, что там зеркала!
        И сейчас они посылают пришедшую из Пустоты энергию в лекрийскую эскадру, в стоящий на левом фланге импакто.
        - Холь! Мерзавец ипатый! Как же ты это делаешь? Гений! Гений!! - Гатов приплясывает от восторга. - Гений!!
        - Что… э-э… сейчас будет?
        Мерса знает… нет, Мерса догадывается, что случится дальше, но всё равно спрашивает. Хочет убедиться, что не спит.
        - Сейчас мы увидим страшное чудо, - бормочет Бааламестре, снимая солнцезащитные очки. Каронимо знает, что будет ярко, но собирается наблюдать за происходящим без помех.
        Огромный доминатор, пытавшийся защитить рундер, затянуло в «окно», он исчезает, дав напоследок залп из тяжёлых орудий, но доминатор больше не нужен. Он сыграл свою роль, отвлёк лекрийцев, позволив рундеру подготовиться к страшной атаке, и теперь спасён. Ушёл, но «окно» не захлопывается, потому что открывший его астринг всё ещё на Менсале.
        - Холь оседлал энергию Пустоты! - надрывается Павел. - Гений!
        - Энергию перехода, - уточняет Бааламестре.
        - Неважно!
        Действительно - неважно. Потому что тонкий луч медленно ползёт по «Бурному», оставляя после себя обугленную полоску, и там, где прочерчена эта страшная отметка, цеппель начинает разваливаться.
        Неспешно.
        Неотвратимо.
        Как будто сама Пустота коснулась его и повелела умереть.
        Нижняя, более тяжёлая часть уходит вниз и рвёт цеппель напополам, убивая и утягивая к земле, а острый луч уже впивается в следующую цель. Точнее, в жертву, потому что никто не знает, никто не может представить, как защищаться от страшного голубого луча.
        - Алоиз, ты - гений! - Восхищённый Гатов потрясает руками и топает ногой по бронированной палубе корды. - Гений!!

* * *
        Двадцать секунд из тридцати.
        Двадцать ударов сердца.
        Двадцать безжалостных щелчков тонкой часовой стрелки.
        Импакто и один доминатор на земле горят и плавятся, взрываются алхимическими снарядами, что заготовили для Карузо, плачут кровью, умирают… Две пылающие глыбы на твёрдой земле Камнегрядки… Лекрийский флагман как раз собирается к ним, медленно разрушаясь под беспощадным давлением ярко-голубой молнии и распахиваясь, подобно рту деревянной куклы. Лекрийский флагман - покойник, когда ещё увидишь гибель столь большого корабля, но Тогледо некогда таращиться на величественное зрелище - всё его внимание сосредоточено на движении луча, и лишь краем глаза он видит выпрыгивающих людей, парашюты, языки пламени, и слышит… Нет, не слышит, но знает, что они есть - крики ужаса. Тогледо видит, Тогледо почти слышит, но не обращает внимания, потому что замечательный лингийский хронометр отсчитал кучу времени, а перед рундером висят ещё два корабля… Целых два…
        Тогледо двигает рычаги, приводя в движение зеркала, бросает взгляд на хронометр и мысленно стонет: «Как же медленно…»
        Зеркала едва перемещаются, меняют положение с осторожной неспешностью, чтобы не потерять фокус, чтобы узкий, смертельно опасный луч не превратился в голубой поток, способный обжечь, но не убить. Чтобы смерть продолжила свой сладкий пир.
        Двадцать пять секунд.
        «Пророк Вуучик» вонзается в скалу, превращается в третью груду горящих обломков имени гения Холя и умения Тогледо, хоронит под собой всех, кому довелось служить на лекрийском флагмане, а луч впивается в нос «Пророка Бочика», и скорость смещения зеркал снова падает, потому что луч пронзает обшивку и внутренности цеппелей далеко не сразу, лучу нужно время…
        Которого становится всё меньше…
        Тик-так…
        Времени так мало, что Тогледо пробивает холодный пот. У него стучат зубы и дрожат руки, но он не уходит, не приказывает уходить. Он дрожит, потеет, но продолжает резать доминатор, потому что знает: эскадру следует уничтожить полностью, ибо даже один корабль изменит ход сражения.
        Тридцать пять секунд.
        «Ещё чуть-чуть!» - кричит астрологу Тогледо и радуется, что Мужере понятия не имеет о «правиле тридцати секунд». Кричит, отодвигает в сторону переговорную трубу и шепчет:
        - Вы исполнили мою мечту, синьор инженер, и я вас не подведу. Я сделаю всё, что нужно, чего бы мне это ни стоило…
        Сорок пять секунд с начала эксперимента.
        «Пророк Бочик» идёт к земле. Зеркала перемещают луч смерти к пытающемуся развернуться «Резкому». На глазах Тогледо слёзы, но он не приказывает уходить.
        Пятьдесят секунд.

* * *
        Саймон смотрит на то, как падают на землю горящие обломки его будущего.
        Он знает, что нужно идти, что дорога каждая секунда и лишнего времени нет… то есть теперь его совсем нет, потому что ход сражения изменился на сто восемьдесят градусов и банкуют мриты. Знает, что нужно срочно решать, что делать дальше… Знает. Но не может заставить себя пошевелиться. Стоит и смотрит, понимая, что вряд ли когда-нибудь ещё увидит нечто подобное.
        - Теперь, Рубен, ты знаешь, что придумал Холь. Ты доволен?
        Впервые в жизни Саймон называет губернатора на «ты», при этом - неожиданно для себя - вслух, и стоящий рядом Ядге немедленно интересуется:
        - Полагаете, Его превосходительство погиб?
        - Уверен, - коротко режет одноглазый.
        Святое имя не помогло «Пророку Вуучику» удержаться в небе, не защитило от страшного изобретения Холя, и рухнувшая туша доминатора давит не только скалы Камнегрядки, но и надежды десанта.
        - Что же делать?
        Ядге, как все остальные гвардейцы, опытен и умел, смел, решителен, находчив, но он - военный, привык получать приказы и сейчас машинально обращается к старшему по званию, который - это военным вдалбливают с первых дней в армии - в любой ситуации обязан знать ответ на вопрос.
        - Что же делать?
        Они ворвались в форт, проявив отчаянную смелость и решительность, но сейчас растеряны, сгрудились толпой, ошеломлённо наблюдая за гибелью эскадры, а потом развернулись к одноглазому.
        - Уходить? - предполагает кто-то из задних рядов, и поэтому Фил не успевает различить лицо труса.
        Но на вопрос реагирует уверенно:
        - Догонят.
        - У Вени достаточно проблем.
        Форт наполовину разрушен, наверняка есть жертвы среди солдат, доминатор ушёл в переход, и вряд ли Мритский соберётся преследовать отступивший десант. Саймон ещё не придумал, что делать дальше, но точно знает, что уходить прямо сейчас нельзя ни в коем случае.
        - Веня - мстительный ублюдок, он обязательно отправит за нами погоню.
        - Что же делать?
        Далеко в небе начинает разваливаться «Пророк Бочик».
        Что же делать? До сих пор всё шло по плану: через разрушенные Южные ворота гвардейцы проникли в форт, перебили стражников, попытавшихся им помешать, лихим наскоком пробились в Западный сектор - авангард уже вошёл внутрь, но теперь… теперь всё это ничего не значит, потому что эскадра погибла, и думать нужно не о приказе мёртвого Рубена, а об элементарном выживании.
        - Бросим бомбомёты и быстрым маршем дойдём до Сочности! - продолжил тот же голос. - Мриты не успеют за нами!
        - Нужно взять бронетяги! - рычит Саймон, положив руку на торчащий из кобуры пистолет, и всем становится ясно, что одноглазый готов пристрелить любого усомнившегося в его приказе. - В Восточном секторе есть гараж, и если бронетяги на ходу, они - наша единственная возможность эвакуироваться.
        Твёрдый голос вкупе с разумным предложением дает эффект.
        - Всё верно!
        - Правильно!
        - Берём бронетяги!
        Гвардейцы снова знают, что делать, окрылены, обрели почву под ногами, некоторые уже разворачиваются в сторону Восточного сектора, а Фил берёт Ядге за плечо:
        - Разделимся. Ты с тремя десятками парней должен кровь из носу взять все наличные бронетяги и захватить Северные ворота. А самое главное - подождать меня.
        Последнее предложение не кажется разумным, и Ядге поднимает брови:
        - А вы?
        - Я попробую взять Холя или Веню.
        - Зачем? - удивляется гвардеец.
        - Ты представляешь, сколько заплатят галаниты за этот луч? - Фил резким движением указывает в сторону сражения. Точнее, в сторону избиения эскадры, последний корабль которой - импакто «Резкий» - уже целится носом в землю. - Если добудем информацию - утонем в золоте.
        Несколько секунд Ядге обдумывает услышанное, после чего кивает:
        - Я объясню парням ситуацию. Уверен, они согласятся.
        - Договорились…
        Последние слова Саймона заглушает чудовищной силы взрыв, который затмил даже грохот погибающих крейсеров.

* * *
        - Хня…
        Они не знали о «правиле тридцати секунд», понятия не имели, на что пошёл Тогледо ради человека, которым восхищался. Не видели, как бурлящий энергетический поток в клочья разрывал тяжёлые Уловители и взрывы разносили цеппель изнутри. Они были слишком далеко, и для них катастрофа началась в тот миг, когда окутанный сиянием рундер стал рассыпаться на части.
        А голубое стало белым и горячим.
        Молнии из «штыря» теперь добивали до самой земли, возвращались и вспыхивали ослепительными шарами, делая белое всё более и более плотным. Несколько секунд отдельные молнии ещё можно было различить, но потом в Пустоте прорвало какую-то плотину, и из «окна» устремился смертоносный дождь невиданной мощи. И гигантский рундер полностью растворился в тумане ослепительного сияния, разрушился, словно разбитый ударом гигантского молота, обломки его втянулись ввысь, и небо захлопнулось, словно ничего не было. Словно всё это привиделось.
        И лишь пять горящих горбов указывало на то, что несколько секунд назад в лазурной высоте кипела страшная битва.
        - Что это было? - прошептал Мерса. - Вы видели? - Вопрос прозвучал глупо, но Андреас пребывал не в том состоянии, чтобы искать умные. - Видели?
        - Что-то пошло не так, - ошарашенно протянул Бааламестре.
        - Сначала - так, - напомнил Гатов.
        - Сначала - вообще фантастика.
        Смертоносный луч поразил учёных. Не как смертоносный, а как торжество разума, очередное подтверждение величия человеческого гения. И они не стеснялись на сильные эпитеты.
        - Из-за чего случилась катастрофа? - осведомился Мерса. - Почему погиб рундер?
        - Перегрузка цепей? - предположил Павел, но себе, а не отвечая на вопрос - алхимика он не слышал. - Надо прикинуть мощность, которую Алоиз вытащил из Пустоты, узнать, что за материалы он применял для передачи энергии…
        Гатов увлёкся, вытащил из кармана карандаш и огрызок бумаги и был готов погрузиться в расчёты, но Бааламестре не позволил:
        - Спросишь у Холя, - громко произнёс толстяк, бесцеремонно вырывая из рук Павла карандаш и бумагу. - Мы, кстати, опаздываем.
        - Ах да… Алоиз… - Гатов с улыбкой посмотрел на дымящийся форт и топнул ногой по такой надёжной палубе бронекорды: - По местам, братья, пришло время показать воякам, на что способны кадровые университетские работники!

* * *
        - Я знал, что он сумеет! Знал! Знал!! Лживый пёс! Ипатый гений! - Вениамин ввалился… Нет! - Вениамин ворвался в комнату отдыха, довольный, как будто захватил весь валериций Герметикона, и принялся счастливо кричать, пугая и жену, и горничную. - Я чуял, что он замышляет! Чуял! Чуял!!
        - Что замышляет? Кто? - Агафрена догадывалась, что произошло, но не собиралась выдавать себя. - Объясни!
        - Сукин сын!
        - О чём ты?
        - Только что… - Мритский замер, пару секунд таращился на жену, параллельно выделывая некие странные, рваные, незаконченные жесты, характерные для ошарашенного человека, и взахлёб продолжил: - Только что Холь распылил лекрийскую эскадру, поняла? На молекулы, чтоб ее хнявая манявка сожрала! На ипатые атомы! В ничто! В ничто!!
        - Алоиз уничтожил эскадру? - Агафрена отреагировала именно так, как следовало: приоткрыла рот, широко распахнула глаза, прижала руки к груди… Может быть, чуточку наигранно, но взволнованный губернатор не почувствовал фальши.
        - Угробил в пыль ипатым энергетическим лучом! - Вениамин топнул ногой. - Я знал, что этот гад меня обманывает! Знал, что его изобретение можно использовать в качестве оружия. Знал!
        - И поэтому оставил меня здесь.
        - И остался сам, - уточнил Мритский. - Рискнул - и выиграл.
        Холь раскрыл карты, показал, на что способно его изобретение, но одновременно продемонстрировал своё слабое место - Агафрену. Ради Агафрены Холь сделает всё, что угодно. Согласится с чем угодно. Отдаст что угодно.
        - Хочешь присвоить открытие? - тоскливо спросила женщина.
        - Холь показал, что по-настоящему тебя любит, - произнёс Мритский, наклонившись к её лицу. - И теперь он мой раб.
        В нос ударило несвежее дыхание, но большее омерзение вызвало не оно, а слова, их смысл.
        - Алоиз не вернётся, - через силу произнесла Агафрена. - Он не дурак. Он вырвался из твоих лап и ни за что не вернётся.
        Ей очень хотелось верить в сказанное. Ей было страшно, страшно за себя, но она вдруг поняла, что не сможет видеть растоптанного Холя. Знала, что второго удара ему не пережить.
        - Забыл сказать… - Вениамин неприятно улыбнулся: - В самом конце эксперимента что-то опять пошло не так, из «окна» вылился неконтролируемый поток энергии, и рундер погиб…
        - Что?
        - Красивое зрелище, получилось так же, как было с «Исследователем-1». Неужели ты не слышала? Минут пять назад грандиозный взрыв…
        - Что?! - А вот теперь она не сдержалась, вскрикнула, вскочила, заломила руки… Прекрасные глаза полны слёз, и в них… нет, не ужас, в них - рухнувший мир. В них дикая боль и нет боли, потому что всё умерло: чувства, надежда - всё. Рот кривится, вот-вот последуют рыдания. - Что? Алоиз…
        Шок жены резанул Мритского в самое сердце, отчетливо показал, что у Агафрены с Холем не интрижка, а любовь, настоящая, завидная… Шок заставил Вениамина пошатнуться - женщина этого не заметила - и с огромным трудом «удержать» голос на следующей фразе:
        - Не волнуйся за Алоиза. - Губернатор через силу, с трудом сдерживая накатившее бешенство - в него превратилась боль, - рассмеялся. - Как я и ожидал, Холь передал управление Тогледо, а сам вернулся в форт. Я распорядился обязательно его впустить и всячески оберегать. - Короткая пауза. - Будет жаль, если такая голова пропадёт. У меня на неё большие планы.
        - Я скажу Алоизу, чтобы он не смел ни о чем с тобой договариваться, - срывающимся голосом произнесла Агафрена. - Ты не сделаешь из него раба.
        - А я скажу, что превращу твою жизнь в каторгу, - пожал плечами Вениамин. - Отрежу тебе ухо, и Холь согласится на что угодно, даже сапоги мне оближет, лишь бы я тебя больше не трогал. - Пауза. - Он уже раб.
        Уже…
        Агафрена знала, что всё будет так, как пообещал Мритский, именно так. И потому её плечи опустились, а на глазах вновь появились слезы.
        И тихий шёпот:
        - Что же ты за человек?
        Вопрос не мог остаться без ответа.
        - Я тот человек, который тебя обожает, Френа, который любит тебя больше всего на свете. - Вениамин выдержал ещё одну паузу, передохнул тихонько, чтобы удержать голос, и продолжил с прежней жёсткостью: - Поэтому я отниму у Холя открытие, смешаю его с дерьмом, а потом убью. И всё - на твоих глазах.
        - Чтобы отомстить мне?
        - Нет, чтобы свести тебя с ума.
        Женщина вздрогнула, крепко зажмурилась - других способов защитить себя от Мритского у неё не осталось, - а в следующий миг вздрогнула ещё сильнее: в коридоре раздались выстрелы.

* * *
        «Что же ты наделал, дружище? Зачем? - В отличие от прочих наблюдателей, Холь сразу сообразил, что ужасающий грохот знаменует гибель рундера, и его захлестнула горечь. Жалость, запоздалое раскаяние, благодарность, но в первую очередь - горечь. Ибо он знал, что виноват. - Прощай, Тогледо. Спасибо и прощай…»
        Попасть в форт получилось на удивление легко: несмотря на то что Холь добрался до Северных ворот после начала бомбардировки, его опознали и впустили внутрь через маленькую калитку. Повезло: в начале налета лекрийцы сосредоточили огонь на противоположных воротах, совершенно игнорируя северную половину Карузо, и охрана не спустилась в укрытие. И ещё повезло, что, когда Алоиз оказался внутри, крейсеры принялись бить по всему форту, и встретивший инженера капитан Жедар решил не рисковать, и они остались в бункере у Северных ворот, ожидая то ли наземной атаки, то ли прямого попадания алхимического снаряда.
        Но повезло…
        Возвращаясь, Алоиз думал, что окажется в растревоженном муравейнике, в полуразрушенной, плачущей от страха крепости, переполненной мечущимися в панике людьми, однако действительность оказалась совсем иной: военные отнеслись к бомбардировке философски, несмотря на разрушения и погибающих товарищей, в панику не впали, а когда начался воздушный бой, так и вовсе высыпали из укрытий - поглазеть.
        Саму битву Алоиз наблюдал спокойно и чуточку отстраненно, гибель лекрийцев, падающие цеппели, пламя, смерти - они не тронули душу инженера. Не оставили равнодушным, но и сопереживать не заставили. Он не звал лекрийцев, не собирался воевать с ними, более того - они могли убить женщину, которую он любил больше жизни, а потому были достойны смерти. Холь наблюдал за гибелью эскадры, испытывая лишь лёгкое сожаление от того, что не управляет экспериментом лично, что выдающееся достижение - его ребёнок…
        «Злой ребенок!»
        Мысль пришла, когда падал «Пророк Вуучик», только тогда, на третьем погибающем крейсере, Алоиз понял, какое чудовище привёл в мир.
        «Дай ему! - орали стоящие рядом солдаты. - Сожги! Порви!»
        И Холю захотелось их убить.
        За то, что видели. За то, что не забудут. За то, что именно он придумал превратить энергию в тонкий ярко-голубой луч.
        До сих пор Алоиз не задумывался о том, какое впечатление произведёт превратившееся в оружие изобретение, просто поступал так, как считал должным: сначала хотел избавиться от Вениамина, потом - спасти Агафрену, и лишь когда горящий «Вуучик» развалился между скалами, а Тогледо взялся за следующего «Пророка», инженер отчётливо понял, что натворил.
        И поэтому горечь за судьбу Тогледо смешивалась с чувством облегчения. Словно не «Исследователь» взорвался на его глазах, а лопнуло нечто ужасное и постыдное.
        «Что дальше?»
        «Агафрена!»
        Холь запутался. Растерялся. Ответственность навалилась на него тяжёлым медведем, облапила, сдавила так, что перехватило дыхание, и только мысль об Агафрене заставила инженера прийти в себя.
        Что бы он ни натворил, какого бы монстра ни создал - с этим придётся разбираться после, потому что сейчас нет ничего важнее спасения любимой.
        «Прощай, Тогледо, клянусь, я тебя не забуду… Прощай!»
        Паника закончилась так же внезапно, как пришла. Одно-единственное воспоминание «Агафрена!» заставило отринуть всё остальное. Злоба к солдатам, страх перед проклятием Злого дитя - всё потеряло значение, и Холь сосредоточился на текущих проблемах. Без рефлексий. И без особенного понимания, поскольку события развивались отнюдь не так, как виделось инженеру.
        Радостные вопли по поводу гибели вражеской эскадры сменились коллективным вздохом разочарования - так встретили катастрофу «Исследователя», - но продлилась печаль недолго: пять столбов чёрного дыма на горизонте свидетельствовали о том, что сражение завершено в пользу защитников, люди принялись обниматься, поздравлять друг друга, капитан Жедар потянул Алоиза за рукав: «Синьор инженер, я провожу вас в Западный сектор…» Холь послушно двинулся в заданном направлении, к казарме, на третьем шаге сообразил, что ему следовало бы отправиться в Западный сектор в одиночку, начал думать, как избавиться от сопровождения, и в этот самый миг у гаражей началась стрельба.

* * *
        - Сколько их?
        - Десятка два, - бросил в ответ фельдфебель Кучир. Резко высунулся, вскинул карабин, послал мритам очередную пулю, вернулся за угол и продолжил: - Из правого коридора к ним пытается пробиться помощь, но наши пока сдерживают.
        - Хорошо, - пробормотал Фил. - Хорошо…
        Планы внутренних помещений форта Саймон раздобыл вскоре после его постройки - на всякий случай. Думал, пригодятся во время дурацкой войны за Камнегрядку, когда Вениамину приспичило объявить себя повелителем пустоши и напасть на трибердийцев, однако в той кампании Карузо было решено осадить, но не штурмовать, планы остались в сейфе, и теперь благодаря им лекрийский десант с легкостью вышел к защищённому командному пункту.
        - Долго не протянем, - передёргивая затвор, произнёс Кучир. - У них подавляющее преимущество.
        - Согласен, - поморщился Фил. - Жаль, что они успели забаррикадироваться.
        - Закидаем гранатами?
        - Можем навредить Холю.
        - Если он там, его укрыли в самом дальнем углу. - Фельдфебель не хуже Саймона понимал ценность учёного, но инстинкт самосохранения оказался сильнее жадности, и Кучир предлагал рискнуть: - Мы сметём только первые ряды.
        - Осколки тупые, летят куда попало.
        - Пули тупее. - Фельдфебель выстрелил ещё раз, вернулся и закончил: - Надо решаться, господин полковник, минут через пять будет поздно.
        Ответить Саймон не успел: выстрелы из командного пункта стихли, затем перестали отвечать гвардейцы, и в наступившей тишине раздался громкий насмешливый голос:
        - Эй, лекрийцы, говорит губернатор Мритский. Вы уже знаете, что случилось с эскадрой?
        - Знаем, - как можно спокойнее выкрикнул в ответ Фил.
        - Тогда почему не убегаете?
        - Потому что не дураки.
        Все знали, что впереди у шлёма и когти, и клыки, а сзади - только хвост, и лучший способ умереть - повернуться к врагу спиной.
        - Даю слово, что не буду вас преследовать. - Вениамин помолчал. - Я так доволен тем, что Рубен сдох, что готов подарить жизнь всем его собакам. Вырежу вас в следующий раз, ублюдки, даю слово.
        - Нужны гарантии, - заявил Саймон прежде, чем его люди начали размышлять над заманчивым предложением. - Сейчас ты заперт и ради спасения шкуры пообещаешь всё, что угодно.
        - Какие гарантии тебе нужны?
        - Выдай Холя.
        - Он был в рундере, придурок, - грубовато ответил Мритский. - Выйди из форта и собери в кулёк всё, что от него осталось.
        Врёт? Или нет? Холь погиб? Теперь неважно, потому что переговоры съели всё время, что у них оставалось. Саймон жестом приказывает доставать гранаты, снимает с пояса одну из своих, выдергивает чеку и осведомляется:
        - Других гарантий нет?
        - Бегите, - советует Вениамин.
        А через секунду к дверям командного пункта подкатывается почти два десятка гранат…

* * *
        Взрывы…
        Страшно…
        Потрясший стены грохот, крики, ударная волна в дверь - показалось, что металлическое полотно прогнулось, - снова крики, выстрелы и снова выстрелы, очень-очень много выстрелов, слившихся в безумный, беспощадный камнепад, барабанящий по стенам и обострённым чувствам…
        Свинцовый камнепад на мёртвой Камнегрядке…
        Страшно…
        Даже находясь в дальней комнате, за плотной дверью, всё равно страшно. От взрывов, из-за которых содрогаются стены и сыплется с потолка белая пыль. От криков боли и ярости. От хрипов умирающих. От погасшего света. От визгливого плача горничной. И самое главное - от полного непонимания происходящего. Кто побеждает? Сколько нужно продержаться до подмоги? Удастся ли продержаться?
        Агафрена подносит ко рту руку и сильно кусает себя в предплечье. Очень сильно - оставляя след. Агафрене так страшно, что тошнит, и она пытается разогнать ужас болью. Она вспоминает оставшихся в Мритске мальчишек, шёпотом прощается с ними и снова кусает себя. Она не хочет, чтобы её стошнило. Она не хочет разрыдаться.
        Помощь обязательно придёт - в форте полно солдат, однако лекрийский десант оказался не только хорошо подготовлен и оснащён: «У них бомбомёты!», но дрался с отчаянием обречённых и пока выигрывал.
        Снова взрывы. Стрельба. У самой двери слышится стон. Стрельба. Горничная молится сквозь слезы. Агафрена держится, хочет сохранить лицо, потирает руку, радуется боли, но губы предательски дрожат, и она впервые в жизни с радостью встречает появление мужа:
        - Веня!
        Но восклицание обрывается, ибо вид Вениамина страшен: кровь на голове, на правом плече, лицо перепачкано и чёрным, и красным, и белым, форма порвана, измазана кровью и штукатуркой, глаза бешеные, в руке - естественно! - пистолет.
        - Скорее!
        Мритский грубо толкает горничную, пинком отшвыривает кресло, срывает одну из картин и давит на спрятанную под ней кнопку. Часть стены отъезжает в сторону, открывая проход в подземный коридор, и Вениамин берёт жену за руку:
        - Теперь ничего не бойся. - Его голос прерывист. - Теперь всё в порядке.

* * *
        Скорость - вот их главная и единственная ставка.
        Защиты практически нет, пожертвована в пользу скорости, «Гаттас» и бомбомёт проигрывают пушке, даже восьмидесятимиллиметровой, зато бронекорда быстра, рвёт с напором породистого рысака и ловко маневрирует, объезжая скалы и валуны. Оставляет за собой шлейф пыли, выдающий её с головой, но сейчас это неважно: крейсеров, как Холь и обещал, нет. Никого нет, никто не мешает, и бронекорда добирается до форта вдвое, а то и втрое быстрее, чем ожидают те, кто за ней следил, проезжает мимо опустевших мастерских, мимо палаточного городка, жители которого укрылись в форте, и притормаживает в четверти лиги от Северных ворот.
        Павел надеется, что трибердийский флаг удержит мритов от огня, выбирается из водительского кресла, собираясь включить радиостанцию и объяснить своё присутствие у Карузо, но не успевает.
        Южные ворота разлетаются, и в проёме показывается колёсный бронетяг…
        - Ипатая каракатица!
        Гатов возвращается за руль и резко разворачивает машину, ставя её кормой к форту. Он уверен, что его неглупые друзья сами догадаются, что нужно делать.

* * *
        - Сколько ждать?
        - Понятия не имею.
        - Они скоро опомнятся, - нервно произнёс Шубе.
        - Без тебя… - Ядге сплюнул, - знаю.
        И поморщился - о броню со звоном расплющилась очередная мритская пуля.
        Тяжёлую технику гвардейцы захватили без особого труда, поскольку большая часть защитников Карузо пребывала или на стенах, или в подвалах, то есть вдали от гаража, и совершенно о нём не думала. Сначала мриты переживали бомбардировку, потом высыпали глазеть на бой, потом принялись радоваться победе, и в результате лекрийцы, почти не скрываясь, добрались до машин и шутя перерезали мизерную - три человека - охрану. Добыча оказалась отличной: колёсный «Ядрат», вооружённый четырьмя «Шурхакенами», и два гусеничных «Бёллера» со стомиллиметровыми пушками. Их выкатили во двор Восточного сектора и устроили жестокую потеху, в упор расстреляв солдат и казарму. Снарядов оказалось вдоволь, экономить их не имело смысла, а потому Восточный сектор пережил нечто, похожее на бомбардировку с воздуха.
        А может, и пострашнее.
        Трёхэтажная казарма частично обрушилась, главный вход завален, а правое крыло охвачено огнём. Подвал цел, но укрывшиеся в нем люди будут в первую очередь думать о тушении пожара, а не о нападении на лекрийцев. Казарма временно нейтрализована, а ворота свободны - несколько пушечных залпов разнесли их вдребезги, открыв вожделенный проход на волю. Казалось бы, - беги, пока есть возможность, но лекрийцы ждали Фила и потому медлили, продолжая удерживать двор Восточного сектора и жёстко отвечая на каждый выстрел. Лекрийцы ждали, но Ядге понимал, что с каждой секундой его поддерживает всё меньше бойцов.
        - Сколько ещё? - вновь осведомился Шубе.
        - Им требуется время, - напомнил Ядге.
        - Которого нет.
        - Без нас ребятам точно крышка.
        - Лучше им, чем всем.
        Ещё пара пуль из приземистого хозяйственного здания, «Бёллер» бьёт по нему прямой наводкой, и к равнодушному небу поднимается столб пыли и дыма, жалкое украшение, если вспомнить недавно закончившуюся битву.
        - Если Саймон притащит Мритского или Холя, мы до конца жизни будем купаться в золоте.
        - Мёртвым деньги не нужны!
        - Ты ещё жив!
        - Брат, не жадничай. - Шубе утирает пот и пристально смотрит Ядге в глаза. Он действительно уважает старого охотника, признаёт его авторитет, но сейчас не может не гнуть свою линию: - Ты сам понимаешь: ещё десять минут, и мы здесь ляжем.
        Груда золота близко, рукой подать, но перед нею встают приходящие в себя мриты.
        - Пять минут, - бурчит Ядге. И даже растопыривает ладонь, показывая пальцы: - Пять!
        - Хорошо, - кивает Шубе. - Я возьму под контроль ворота, чтобы мритские вояки нас не заперли.
        И чтобы первым смыться, если запахнет жареным.
        - Договорились, - отвечает Ядге, прекрасно понимая, что спорить бессмысленно.
        Через несколько секунд «Ядрат» медленно, продавливая неупавшую створку, проходит через Северные ворота.
        Взрыв.

* * *
        - Огонь!
        - Не ори!
        - Огонь!
        - Заткнись!
        - Огонь!
        - Урод!
        Каронимо привычно склонился за «Гаттасом». Странно, что он слышит хоть что-то, кроме рёва шестиствольного пулемета, но, как выяснилось, слышит. Или ему кажется, что слышит. Или он просто орёт кому-то, требуя заткнуться, а получается, что орёт на Мерсу.
        Который с лихорадочной поспешностью закладывает в бомбомёт выстрел за выстрелом, посылая смертоносные гостинцы в выехавший из форта «Ядрат». И сам себе командует:
        - Огонь!
        Затыкает уши и наклоняется, одновременно отворачиваясь от трубы бомбомёта и прихватывая из ящика следующий снаряд.
        - Огонь!
        На их счастье, эта модель бронетягов проектировалась как флагманская и вооружалась только пулемётами: два курсовых, два кормовых. На их несчастье, экипаж «Ядрата» открыл огонь, едва разглядев бронекорду, и буквально вынудил учёных принять бой.
        - Я вам покажу, уроды, вы у меня наплачетесь! - не унимается Бааламестре.
        Пули «Гаттаса» без устали молотят по корпусу «Ядрата», старательно выискивая бреши в броне, разносят навесное оборудование, рикошетят, причудливо меняя траекторию, пытаются добраться до ходовой, в надежде повредить подвеску, а ответ приходит скромный, поскольку один из курсовых пулеметов «Ядрата» уже умолк: сначала прилетела бронебойная бомба от алхимика, а затем - град пуль из шестиствольного монстра.
        - Не нравится?!
        Выдержать академический напор трудно, несчастливый бронетяг, очевидно, проигрывает бронекорде дуэль и начинает уползать, возвращаясь под прикрытие крепостных стен.
        - Мы его сделали!
        - Ипатый сын!
        - Получили?!
        Мерса и Бааламестре - чумазые, потные и весёлые - радостно вопят и грозят кулаками уходящему врагу.

* * *
        - Стой!
        - Что? - испугалась Агафрена. - Что случилось?
        Бомбардировка, разговор о Холе, известие о его смерти, известие о его рабстве, нападение лекрийцев, перестрелка, взрывы, хрипы умирающих, путешествие по тёмному подземному коридору… Нервы женщины напоминали натянутую и даже сильно перетянутую струну, способную в любой момент лопнуть какофонией неистовой истерики. Агафрена едва держалась, вот и вскрикнула, услышав неестественный голос мужа.
        - Стой! - Короткий приказ губернатор не произнёс, а буквально выплюнул с хрипом и едва слышным стоном.
        - Вениамин?!
        - У тебя сегодня счастливый день, Френа, - прохрипел Мритский, отпуская руку жены. И медленно, очень медленно сползая по стене на пол. - Сегодня я избавлю тебя от своего общества.
        Осколок в спину - вот что это было. Он прилетел в тот самый миг, когда Вениамин забежал в комнату отдыха, и лишь чудовищная сила и чудовищная же сила воли помогли губернатору до сих пор оставаться на ногах. Но сила, даже чудовищная, не безгранична.
        - Я помогу!
        Агафрена попыталась схватить мужа за плечо, но тот перехватил руку:
        - Не надо… - И закашлялся. На светлые брюки женщины брызнула кровь. - Нас догонят и убьют обоих… Уходи. Найди Холя… У него… наверняка есть план бегства…
        - Вениамин, я… - Агафрена не знала, что сказать. Привычная ненависть смешалась с острой жалостью и чувством благодарности, окровавленный губернатор предстал человеком, а не зверем, как привыкла она думать, и его близкая смерть вызывала острую горечь. Агафрена ничего не простила, но не могла отнестись к мужу по-прежнему, не могла обрадоваться его беде. И только всхлипнула: - Вениамин…
        - Позаботься о… моём сыне… - Каждое слово давалось Мритскому с трудом. - Поклянись, что… не бросишь его.
        - Фердинанд - мой ребёнок, - тихо напомнила женщина.
        - Ты… видишь в нём меня… Поклянись… - Он умолял. Возможно, впервые в жизни. - Поклянись…
        - Я буду заботиться и любить его, - сквозь слёзы произнесла Агафрена.
        Вениамин ответил бешеным взглядом, судорожно вздохнул и продолжил:
        - Впереди дверь… Когда упрёшься… Справа, на уровне колена… кнопка… Никому не говори, что я умер… Никому… убьют…
        Это Менсала, после смерти волка здесь рвут на куски и волчиц, и волчат.
        - Тебя будут… слушаться только, если… будут думать… я жив… Уходи… - Мритский снял с пояса гранату и повторил: - Уходи. - И прошептал вслед удаляющейся женщине: - Я все-таки тебя люблю, лживая сука, я безумно тебя люблю…
        А может, и не прошептал, только подумал…

* * *
        - Ипатая кобыла…
        Привычка высылать дозорных вновь спасла Саймона от неминуемой гибели: идущие впереди охотники напоролись на подыхающего Мритского и, вместо того чтобы расстрелять его издали, обрадовались и решили пленить. По-идиотски поступили, одним словом, забыли главный закон Менсалы: волк без причины не ложится.
        Итог закономерен: грохот, вспышка, осколки, ударная волна и два трупа рядом с телом губернатора. Снова потери, и снова - необязательные.
        - Радует одно: мритское стадо осталось без главного барана, - пробурчал Фил, презрительно оглядывая погибших бойцов. - Но лучше бы он сдох в одиночестве.
        - Возвращаемся? - осведомился Кучир, никак не прокомментировав слова одноглазого. Фельдфебель был полностью согласен с тем, что парни сглупили, но решил не говорить о покойниках так, как того они заслуживали. - Подземелье - западня.
        - Ещё нет, - качнул головой Саймон, прислушиваясь к вялой перестрелке, которую вёл с опомнившимися мритами арьергард втянувшегося в тайный коридор отряда. Изрядно поредевшего отряда: штурм командного пункта обошёлся лекрийцам в шестерых убитых, и ещё двоих прихватил Веня… - В западне мы окажемся, если нас будут ждать с той стороны.
        - Будут, - пообещал Кучир. - Горничная сказала, что с Мритским была жена.
        Сейчас её нет, и в самом плохом случае она уже рыдает на плече какого-нибудь бравого мритского стрелка.
        - Значит, надо торопиться, - усмехнулся Фил. - Тем более что Ядге нас заждался.

* * *
        - Алоиз!
        - Френа!
        Холь так обрадовался появлению перепачканной, напуганной, буквально выпавшей из стены женщины, что совершенно позабыл о конспирации: бросился, громко назвал Агафрену уменьшительным именем и лишь в последний миг опомнился и не заключил в объятия.
        - Френа!
        - Алоиз!
        - Как?
        Он хотел сказать, что изумлён и потрясён, что, оказавшись в заблокированной казарме, окончательно пал духом, перестал верить, что они смогут встретиться, едва не разрыдался, едва не разорался, бродил среди солдат, несмотря на то что Жедар то и дело пытался усадить его в какое-нибудь спокойное место, оказался в этом зале, где стрелки обустроили пулемётное гнездо, и едва не сошёл с ума, увидев любимую.
        - Как?!
        - Тайный ход!
        - Где Его превосходительство? - тут же осведомился капитан.
        - В Западный сектор прорвался лекрийский десант, - запинаясь, сообщила Агафрена. - Вениамин руководит обороной, а меня отправил за помощью.
        Ей впервые приходилось врать в столь сложной обстановке, но она справилась на «отлично».
        - У нас тоже проблемы, - отрывисто бросил капитан. - Лекрийцы захватили бронетяги и бомбардируют казарму. Потери…
        На мгновение у Агафрены опустились руки. Увидев Холя, причём увидев, едва выйдя из подземного хода, женщина моментально уверилась, что все трудности позади, что сейчас солдаты бросятся в Западный сектор, а они с Алоизом воспользуются каким-нибудь хитрым планом, который наверняка имеется у гениального инженера. Ответ Жедара не оставлял от любого плана камня на камне, и Агафрена не сдержалась.
        - Потери?! - взвизгнула она, делая шаг вперед. - Мой муж сражается! Ваш губернатор сейчас сражается с лекрийцами, а вы рассказываете о потерях?! Вы не собираетесь его спасать?!
        И крик, похоже, сработал.
        На мгновение все, кто находился в этом холле, замерли, замолчали, посмотрели на взбешённую Агафрену, вспомнили, что она - жена губернатора, опомнились, и капитан Жедар растерянно пробормотал:
        - Разумеется, мы немедленно…
        А в следующий момент потайная дверь вдруг оторвалась от стены, и сопровождаемая клубами пыли и дыма, перелетела через всё помещение, врезавшись в заботливо подготовленную пулемётную точку.
        И лишь после этого ошарашенная Агафрена услышала грохот взрыва.

* * *
        Тактическое военное искусство опирается на трёх китов: скорость, маневр и умение создать в нужной точке подавляющее преимущество. И Саймон владел всеми тремя компонентами если и не в совершенстве, то уж точно на уровне мастера.
        Несмотря на малочисленность, лекрийцам удалось воспользоваться неразберихой и уничтожить почти всех старших офицеров форта, ненадолго превратив мритских солдат в дезорганизованное стадо. Цели своей - захватить Холя или губернатора - гвардейцы не достигли, зато нашли способ уйти из форта - грохочущие пушки бронетягов показывали, что машины Ядге захватил, - и Саймону оставалось лишь добраться до Восточного сектора, чтобы оказаться в относительной безопасности. Он это понимал, все его подчинённые это понимали и потому действовали быстро и решительно, неукоснительно исполняя приказы.
        - Бомбомётчики!
        Подземный коридор узок, поэтому к стрельбе изготовились лишь четверо бойцов с бомбомётами в руках. Двое, опустившись на колено, двое, стоя за ними. Остальные гвардейцы отступили назад.
        - Огонь!
        Согласованный удар четырёх мощных алхимических бомб сносит преграду так, словно тяжёлая дверь и не закрывала путь в казарму. Стоявшие бойцы тут же присели на корточки, и в дело вступили ещё два бомбомётчика, пославшие снаряды в открывшееся помещение. И лишь после этого лекрийцы бросились в атаку, стреляя и умело орудуя примкнутыми к карабинам штыками. Рукопашная в помещении эффективнее перестрелки, особенно когда ты к ней готов, а противник - нет, когда в твоём отряде ветераны, а врываются они в зал, битком набитый вчерашними рекрутами, когда ты знаешь, что должен прорваться во что бы то ни стало, иначе - смерть, а противник рассчитывает на помощь.
        Тогда рукопашная эффективнее.
        И страшнее.
        Лекрийцы ударили дружно, с яростью отчаяния, вкладывая в атаку все силы, и просто не могли проиграть. Штыки, ножи, кинжалы - всё острое, что до сих пор хранилось в ножнах, было извлечено на свет и окрасилось алым. Удары в шею, в живот, в руки, в ноги… необязательно фатальные, главное - вывести из строя, не позволить ответить, уложить, заставить прижаться к стене, потерять мужество… Рукопашная хороша тем, что кровь видна, а многие её не переносят. Кровь и боль лишают воли и ведут к смерти. Лекрийцы всё это знают и торопливо кромсают врага. Много крови и ещё больше боли. Они проходят острым смерчем, а потом возвращаются, чтобы добить. Изредка звучат выстрелы, в основном из пистолетов, но гораздо чаще обширное помещение оглашается хрипами, воплями и стонами.
        Через двадцать секунд всё кончено: ни одного живого, за исключением десяти вымазанных в крови лекрийцев. Они снова прорвались.
        - Пулемёт! - рявкает Фил.
        Кучир на ходу убирает нож, забрасывает карабин за спину и через мгновение оказывается за стоящим на треноге «Шурхакеном». Поднимает прицельную планку и громко докладывает:
        - Вижу наших!
        Во дворе прекрасная картина: два «Бёллера» ощетинились пушками и пулемётами, неспешно передвигаются по двору, чтобы не оказаться неподвижной мишенью, и жёстко отвечают на любой выстрел. Все окрестные строения разрушены и дымятся, кое-где пожар, там и сям разбросаны трупы мритских стрелков, и на душе у Саймона, впервые за последний час, становится легко.
        Но в следующий миг…
        - Проклятье!
        - Дерьмо, - бормочет Кучир.
        Однако ругаются лекрийцы по разному поводу.
        Кучир видит проползающий через Северные ворота «Ядрат», почерневший, дымящийся, с перебитой осью и уничтоженными курсовыми пулемётами - один ствол уныло смотрит влево, второго попросту нет. Правое переднее колесо вихляет. Все внешние приборы разбиты, а из кузельной башни струится неприятный дымок. Судя по тому, что «Бёллеры» молчат, «Ядрат» контролируется лекрийцами, но кто его разнёс? Мриты заминировали выезд из форта?
        - Дерьмо…
        А Саймон видит пару: рослый грузноватый мужик и женщина в костюме для верховой езды. Они бегут, взявшись за руки, и почти пересекли двор, направляясь к пролому в стене. Холь и, судя по всему, жена Мритского. Огромная куча денег, которая в любой момент может попасть под случайную пулю.
        - Ловите их! - не сдерживается Фил. - Ловите!!
        Гвардейцы изумлённо смотрят на вожака. А он, совершенно не боясь быть подстреленным, высовывается в проём и указывает на беглецов:
        - Не стрелять! Это - Холь!
        Затем выпрыгивает в окно и со всех ног бежит к стоящему посреди двора «Бёллеру».

* * *
        Повезло?
        Дурацкое объяснение… Что может быть глупее, чем безликое «повезло»? Что может быть более пошлым? А с другой стороны… Почему обязательно «повезло»? Разве не Холь первым сообразил, что означает вылетающая дверь, и рывком потянул Агафрену на улицу? Хоть под пули, хоть под бронетяг, но прочь от взрыва и тех, кто этот взрыв устроил? Разве не они бежали под прицелом «Бёллеров» через весь двор Восточного сектора? Разве не они пытались укрываться за грудами мусора и полуразрушенными стенами, ежесекундно ожидая пулемётной очереди? Они. Они бежали. Они ждали. У них сводило от страха внутренности. Они едва не разрыдались, увидев, что от вожделенного пролома их отделяет пятидесятиметровый открытый участок, и тогда Холь использовал дымовые бомбы, которые наспех сделал, собираясь отправиться на «Исследователь».
        Плотные клубы дыма хорошо замаскировали беглецов, но по ним всё равно стреляли. Лекрийцы поняли, что кто-то очень хочет вырваться из форта, открыли огонь из пулемётов, и вот в том, что Алоизу и Агафрене удалось живыми пробраться через пролом, и заключалось настоящее везение. Со стороны - пошлое, для них - спасительное. Но разве они его не заслужили?
        - Что дальше? - простонала женщина.
        - Сейчас… - Холь огляделся и радостно вскрикнул, указав рукой на стоявшую примерно в четверти лиги машину: - Это они!

* * *
        - Это он!
        - «Бёллер»!
        - Где?
        - Холь!
        - Ипатая заточка, чтоб меня пинком через колено…
        Сначала появился инженер. Выскочил из пролома в стене, таща за руку темноволосую женщину, махнул в сторону бронекорды, чем вызвал радостное восклицание Бааламестре, и тут же бросился к ближайшей мастерской, словно пытаясь укрыться от…
        - «Бёллер»! - прорычал Каронимо, в бинокль разглядывая ворота. - «Бёллер», чтоб его ипатые черви сожрали. Энди, к бою!
        Но подгонять алхимика не требовалось - Мерса был застенчивым, но не тупым, и в тот самый миг, когда нос «Бёллера» пересёк крепостную черту, в него влетела ударная алхимическая бомба.
        Первая.
        За которой последовали ещё две, в том числе зажигательная, укутавшая броню «Бёллера» мехом яркого огня. Горящая алхимическая смесь выглядела страшно и снаружи, и изнутри для тех, кто вёл бронетяг. Сильно раскалить металл она не могла, зато проползала в любую щель, огненными каплями стекая в отсеки, пугая, заставляя паниковать и покидать машину… Не в этот раз. Вышедшим из Карузо «Бёллером» управляли опытные бойцы, которые плевать хотели на такую мелочь, как зажигательная смесь. Они, разумеется, ругались, затаптывали пылающие лужицы, срывали вспыхнувшие куртки, но не забывали о главной задаче, и едва бронетяг вышел из ворот, как громыхнул выстрел.
        Снаряд разорвался метрах в пятидесяти справа.
        - Главное - не попасться, - процедил Каронимо, поливая нового врага из «Гаттаса».
        Но «Бёллер» - это не «Ядрат», ему пулемётный огонь не особенно страшен. Пушка чуть сдвинулась, обещая замершим в кузове учёным немало интересного, однако Гатов понял, что происходит, тяжёлая машина резво рванула с места - не удержавшийся на ногах Мерса покатился по кузову - и ушла от следующего выстрела.

* * *
        Лекрийцы действовали без суеты, но быстро, нападением на командный пункт отрубили мритским военным голову, получили преимущество и заторопились, прекрасно понимая, что сейчас, после бомбардировки, атаки бронетягов и потери управления, защитники форта напоминают ослепшего фехтовальщика. Но лекрийское преимущество продлится считаные минуты, поэтому гвардейцы стремительно прошли через Карузо, как нож сквозь масло, соединились с бронетягами, но… но всё равно не успели. Мритов возглавил полковник Чеге, комендант форта, которому удалось сформировать ударный отряд, зачистить Западный сектор и быстро выдвинуться к Восточному. И даже обнаружение мёртвого губернатора не лишило ни солдат, ни их командира боевого духа, скорее подстегнуло в желании отомстить.
        В жгучем желании отомстить.
        - Что происходит? - протянул полковник, осторожно выглядывая из окна разнесённой казармы, из того помещения, где лекрийцы устроили кровавую рукопашную. Протянул спокойно и хладнокровно, так, будто не валялись вокруг тела подчинённых. Впрочем, сейчас Чеге не было никакого дела до мёртвых, его интересовали живые, как свои, так и враги.
        Один из захваченных «Бёллеров» выкатился за ворота и, судя по доносящемуся грохоту, вёл с кем-то артиллерийскую дуэль. Второй ещё оставался во дворе, но неспешно, задом сдавал к воротам, а к нему бежали пехотинцы из разбитого бронетяга.
        - Кто помял «Ядрат»?
        - Неизвестные под трибердийским флагом, - доложил вернувшийся с крыши казармы ординарец. - Несколько минут он блокировал ворота, но «Бёллер» его продавил.
        И теперь бой шёл в мастерских: трибердийцы искусно маневрировали среди строений, кусая врага бомбами, а неповоротливый «Бёллер» пытался достать их из пушки. А вторая машина лекрийцев эвакуировала своих и готовилась навсегда оставить Карузо.
        - Если мы их выпустим, они не вернутся, - прошептал ординарец. Он очень хотел, чтобы кошмар поскорее закончился.
        Этого хотели все, но Чеге был не только менсалийцем, но и военным, он понимал, что против двух «Бёллеров» трибердийцам не устоять, и потому гаркнул:
        - Бомбометчики к бою!
        Он тоже хотел закончить этот кошмар. Смертью врагов.

* * *
        - Как же они это делают? Как?! - Якта Фарипитетчик топнул ногой. - У них ведь даже слабенькой пушки нет!
        - Они учёные, - напомнила Сада, внимательно наблюдая за очередным сражением Гатова, на сей раз - против вооружённого до зубов бронетяга. - Бьют умом, а не силой.
        - Ум против снаряда не устоит, - заметил капитан.
        - Поэтому они не позволяют в себя попасть.
        - И как долго продержатся?
        - Ты слишком цепарь, Якта, - рассмеялась Нульчик. - Ты привык высчитывать вероятности, исходя из калибра и скорострельности пушек, но смотри внимательно: «Бёллер» боится наших любимцев не меньше, чем они его.
        Потому что подвижная бронекорда то и дело заходила противнику в борт, и если пушечная башня не успевала переместиться, то обязательно следовал опаснейший выстрел из бомбомёта. Причем целили учёные в ходовую, пытаясь обездвижить противника и так избавиться от его общества. Сада не понимала, почему Гатов просто не уедет от медлительного бронетяга - машина Павла демонстрировала потрясающую скорость, - но пока не сильно об этом задумывалась, полностью сосредоточившись на сражении. И, как ни странно, совершенно не беспокоясь за его исход. То ли перегорела, устала бояться, то ли окончательно поверила в Гатова.
        Маневры заставляли «Бёллер» нервничать, прятаться за строения, торопиться с огнем, и потому его снаряды шли в «молоко». Пока.
        - Пятьдесят на пятьдесят, - неохотно признал Фарипитетчик. - Скорость против артиллерии… Шансы пополам.
        - Уже нет…
        Удачно пущенная бомба сносит «Бёллеру» ведущий каток, и бронетяг начинает жалко крутиться на месте.
        - Повезло, - комментирует капитан, поворачивается к Саде и продолжает: - Думаю, Гатову и компании невероятно везёт: не располагая должной огневой мощью, они ухитрились последовательно разобраться с «Горьким», «Ядратом» и «Бёллером», а поскольку никто не знает, когда их везение закончится, я предлагаю не становиться следующими.
        - Просто отступим? - улыбается Нульчик.
        - Если у тебя есть план, то самое время его озвучить, - недовольно произносит Якта. Ему не нравится выглядеть трусом.
        Учёные, вопреки ожиданиям, не уходят, продолжают обстреливать потерявший ход и ставший удобной мишенью «Бёллер»: очередная бомба взрывается у основания башни, поворотный механизм клинит, окончательно лишая бронетяг возможности сопротивляться, два следующих снаряда оказываются зажигательными, едва погасший на броне огонь разгорается с новой силой, и это становится последней каплей: экипаж бежит.
        - Показательно, - комментирует Фарипитетчик.
        - Якта, Якта, - смеётся Нульчик. - Как ты не понял, что мой план уже выполняется?
        - Каким образом?
        - «Горький», «Ядрат», теперь «Бёллер»… Как думаешь, много боеприпасов осталось у Гатова?
        На мгновение разговор прерывается - «Бёллер» взрывается, видимо, огонь добрался до снарядов, - а когда грохот стихает, Фарипитетчик стонет:
        - Демоны Свиглы… - Он чувствует себя дураком.
        - Мы возьмём их голыми руками, - самодовольно заканчивает Сада. - Кстати, можно приступать к делу. Малый вперёд!
        - Малый вперёд, - машинально повторяет ещё не пришедший в себя капитан, и «Доброта» послушно начинает движение.

* * *
        - Мерса, ты, наконец, протёр очки? - заржал Каронимо, с удовольствием разглядывая погибший «Бёллер». - Три попадания подряд!
        - Э-э…
        - Или перестал стесняться?
        - Он перестал мельтешить, - проворчал алхимик, пытаясь подстроиться под безбашенный тон Бааламестре.
        Но не получилось. Перепачканный смазкой, пороховой гарью, камнегрядской пылью, в общем, перепачканный всем, чем только можно, Каронимо не мог остановить поток рвущихся острот - такой была его реакция на только что закончившийся бой.
        - Так и знал, что тебе по зубам лишь стоячие цели.
        - Думай, что говоришь. - Андреас покачал головой, в очередной, тысячный или десятитысячный раз за последние месяцы продемонстрировав своё отношение к пошлым шуткам толстяка. После чего наклонился, аккуратно перенёс пустой ящик к остальным, выпрямился и сообщил: - У меня осталось восемь бомб. И ни одной зажигательной.
        - А у меня - всего две ленты.
        «Гаттас» всем хорош, но патроны он жрал, как электрическая свинья.
        - Плохо, - поджал губы алхимик.
        - Плевать, всё кончено, - беззаботно выдал Каронимо, облокачиваясь на пулемёт. - Видишь, Алоиз руками машет? - И зевнул: - Красивая у него подружка, чтоб меня пинком через колено, от такой не стыдно завести ребенка.
        К счастью, Холь не потерял хладнокровия, во время боя не трясся от страха, забившись в какую-нибудь мастерскую, а двигался в сторону машин, оказался неподалёку и был сразу же замечен Гатовым. Павел развернул бронекорду, аккуратно снеся массивным бампером угол механической мастерской, и остановился, давая Холю и его спутнице возможность подняться в кабину.
        - А это видел? - Мерса указал рукой на ворота, из которых выкатывал ещё один «Бёллер».
        Но поскольку от бронекорды до форта было не менее половины лиги, этот враг не произвёл на Каронимо должного впечатления.
        - Далеко, успеем удрать, - заявил он. И ткнул пальцем в небо: - А вот эта дрянь способна попортить нам нервы.
        Андреас поднял голову и вздрогнул: на них неспешно надвигался массивный цеппель с большим красным крестом на округлом носу.
        И с открытыми пулемётными портами.

* * *
        - Что они собираются делать? - растерянно спросил Руди. Сглупил, конечно, поскольку маневр «Доброты» можно было истолковать одним-единственным способом, но ничего не смог с собой поделать - растерялся.
        - Вы сами говорили, что Саде нужен Гатов, - напомнил капитан Сварчик. - Она идёт за ним, а заодно заберёт Холя.
        - Забыла о «Горьком»?
        После гибели импакто осторожный Йорчик счёл нападение на зубастый бронетяг Гатова делом опасным, вычеркнул эту возможность из планов и изо всех сил пытался придумать другой способ захватить Павла. И даже маневр «Доброты» не подтолкнул его к правильной мысли.
        - Возможно, Сада считает, что у Гатова закончились боеприпасы, - со всей отмеренной ему природой корректностью произнёс капитан «Розы».
        И тут же услышал громкое:
        - Точно! - Руди хлопнул себя по лбу, совсем другим взглядом оглядел обнаглевший госпиталь и выдал: - У Гатова боеприпасы закончились, а у нас их полно.
        Несколько секунд Сварчик молчал, уверяя себя, что ослышался, после чего осторожно напомнил:
        - Вы хотите поссориться с Компанией? - И, прежде чем услышал ответ, напомнил: - «Доброта» принадлежит Департаменту секретных исследований…
        - Я об этом не знаю, - жёстко отрезал Руди. - И никто на борту не знает. И вы мне ничего не говорили, понятно? Ничего!
        И посмотрел с таким бешенством, что Сварчик вздрогнул.
        Капитан, разумеется, не горел желанием ссориться со всемогущей Компанией, однако хорошо знал хозяина и понял, что Йорчик закусил удила. Руди видел вожделенную цель и ради неё был готов пойти на что угодно. Он мог отстранить Сварчика, приказать его арестовать и даже выбросить за борт, сейчас Руди себя не контролировал, и капитан поспешил подчиниться:
        - Я вас понял, господин Йорчик.
        Но во время смиренного поклона пообещал себе написать подробнейший донос в Департамент.
        - Вот и отлично… - Руди хрустнул пальцами. - Сделаем так…
        Роскошная яхта была далеко не так беззащитна, как любил показывать Йорчик. В носовой части цеппеля предусмотрительный учёный распорядился установить восьмидесятимиллиметровое орудие и позаботился о том, чтобы среди членов экипажа присутствовали опытные артиллеристы.
        - Объявите тревогу, - приказал Йорчик, напряжённо глядя на «Доброту». - Орудийному расчёту занять места согласно боевому расписанию.

* * *
        - Он спятил?! Или… - В следующий миг до Фарипитетчика дошло: - Он тоже хочет заполучить Гатова!
        - Именно! - крикнула в ответ Сада. И пошатнулась. И выругалась.
        И всё потому, что перед носом «Доброты» разорвался уже второй снаряд, недвусмысленно намекающий, что им следует сменить курс. Или лечь в дрейф. Другими словами - отстать от удирающего Гатова.
        - Я его убью! - Сада непроизвольно скривила длинные пальцы, и её кисти стали похожи на когтистые птичьи лапы. - Убью!
        В голове шумело, перед глазами плыло, и хотелось одного - крови Йорчика! Но все понимали, что в ближайшее время это желание не осуществится - мешало восьмидесятимиллиметровое орудие.
        - Все козыри у Руди, - угрюмо напомнил Фарипитетчик. - Припас в рукаве, урод.
        До сих пор всё шло по плану: «Доброта» нависла над мчащимся по Камнегрядке бронетягом и дважды перерезала его курс очередями «Шурхакена». Учёные не среагировали, но Сада знала, что её появление не осталось без внимания, и мысленно согласилась чуть подождать. Она чувствовала себя абсолютно уверенно.
        Картина происходящего полностью копировала трагическую атаку «Горького», но с бронетяга до сих пор не раздалось ни выстрела, и это обстоятельство косвенно - а с каждой секундой всё более и более прямо - подтверждало выводы Нульчик об отсутствии у Гатова боеприпасов. Команда ощутимо расслабилась. Подлый Горовучик процедил поздравления и сбежал с мостика, не желая присутствовать при триумфе Сады. Капитан Фарипитетчик был по-прежнему сосредоточен, громко требовал отчёта у командиров служб, то и дело подходил к лобовому окну, цокал языком, возвращался к рулевому, вновь требовал отчётов, но в действительности радовался и уже дважды показывал Саде поднятый вверх большой палец.
        Всё шло как надо. Всё шло настолько хорошо, что Нульчик - впервые в жизни! - начала заранее составлять хвастливый отчёт начальству…
        А потом появилась «Роза Халисии».
        Встала слева и чуть выше, уравняла скорость и жахнула из пушки - как оказалось, в носу дорогостоящей игрушки Руди пряталось отнюдь не игрушечное орудие.
        Третий взрыв. На сей раз настолько близко, что осколки забарабанили по усиленным стёклам гондолы, и два окна пошли трещинами. А тряхнуло так, что, не подготовься Нульчик заранее, не ухватись за стену, обязательно оказалась бы на полу.
        - Мерзавец!
        - Третий - последний, - процедил Фарипитетчик. - В следующий раз они выстрелят в нас.
        - Не посмеют, - резко ответила Сада, поворачиваясь к радисту: - Мне нужна связь с «Розой»!
        - Они требуют, чтобы мы прекратили преследование бронетяга!
        - Я хочу говорить с Йорчиком!
        - Он отказывается говорить лично. - Радист был одним из самых старых членов команды, служил в Департаменте больше двадцати лет и знал, что требуется делать в данных обстоятельствах. - А его помощники как заведённые повторяют одно и то же: требуют, чтобы мы сменили курс, иначе они откроют огонь. Ничего не слушают.
        - Не посмеют, - с уверенностью, которой на самом деле не чувствовала, произнесла Нульчик.
        Радист промолчал, Фарипитетчик - тоже, и лишь проклятый Йорчик не оставил её слова без внимания: через несколько секунд во вторую мотогондолу левого борта влетел артиллерийский снаряд.
        - Мы потеряли двигатель, - ровно произнёс капитан, приняв доклад шифбетрибсмейстера.
        И ни слова о том, что они якобы не посмеют.
        Поражение. Бешенство Арбедалочика. Вечная ссылка на провинциальную Менсалу. Крушение надежд.
        - Прикажите сменить курс, - тихо проронила Сада.
        - Он хочет, чтобы мы отошли на пять лиг к северу, - едва слышно сообщил радист.
        - Исполняйте…
        Фарипитетчик отвернулся.

* * *
        - Проклятье!
        В третий раз за день Фил переживал крушение надежд. Первый - во время гибели эскадры. Второй - когда, выехав из ворот форта, увидел подбитый «Бёллер» и удирающую машину Гатова. Вторая неприятность поначалу не тянула на столь сильное звание, но едва Фил заприметил бронекорду, как в корму «Бёллера» влетело по меньшей мере пять снарядов из ручных бомбомётов - прощальный подарок мритских вояк. Машину тряхнуло, Саймона, который сидел на башне, швырнуло на открытый люк - два зуба прочь, один сломан, во рту полно крови, - но в целом одноглазый пережил атаку без особых потерь. В отличие от основного водяного бака, который словил осколок и стремительно спустил под себя почти всю драгоценную жидкость. Оставшегося запаса хватит на два-три часа хода, не больше, а значит, с мечтой добраться до Лекровотска на бронетяге можно распрощаться.
        - Проклятье!
        Двадцать пять человек, шестеро ранены - всё, что осталось от десанта, - вряд ли доберутся до дома без помощи, и Саймон приказал догонять «Доброту», в надежде, что галаниты не бросят верных союзников в беде, почти добрался, но теперь его планы спутала «Роза Халисии». Яхта проклятого пьяницы оказалась вооружена, отогнала «Доброту» от добычи, и бронетягу вновь предстояло догонять.
        А если Сада разозлится и уйдёт? А если ей прикажут уйти?
        Фил знал, что является лучшим кандидатом на роль преемника Рубена, и только эта мысль не позволяла ему опустить руки. Ну и жажда жить, конечно, поскольку мритские кавалеристы с удовольствием догонят и с ещё большим удовольствием порубят в капусту потерявших бронетяг лекрийцев.
        - Какие планы? - осведомился вылезший из чрева «Бёллера» Ядге.
        Саймон почесал ноющий подбородок, сплюнул кровь и вздохнул:
        - Попробуем снова догнать «Доброту».
        Ничего другого не оставалось.

* * *
        - Им не уйти, - спокойно произнёс капитан Сварчик, наблюдая за пылящей бронекордой. - И они об этом знают.
        - Но не останавливаются, - заметил Йорчик.
        - Рано или поздно мы их достанем.
        Ухнул ещё один выстрел, и снова - чуть в стороне, одновременно предупреждая беглецов о заканчивающемся у артиллеристов терпении и пытаясь перекрыть им дорогу обрушившейся скалой или крупным валуном.
        - Постарайтесь не попасть в машину, - с тревогой произнёс Руди. И приложился к фляге с ликёром. - Иначе все наши усилия окажутся напрасными.
        - На вас работают настоящие профессионалы, господин Йорчик, они сделают как надо.
        - Надеюсь.
        Ещё один глоток. Широкая улыбка. И даже едва слышное мурлыканье популярного в Бей-Гатаре мотивчика. Руди уже праздновал победу, пребывал в прекрасном расположении духа, и Сварчик не отказал себе в удовольствии поинтересоваться:
        - Оно того стоило?
        Хороший донос должен содержать не только порочащие жертву факты, но по возможности описывать мотивы преступления. С фактами - угрозами в адрес принадлежащего Галане цеппеля - всё было в порядке, их подтвердит множество людей, многие из которых также напишут на Йорчика донос. Но никто из них не сможет взять интервью у «виновника торжества».
        - Оно того стоило?
        - Стоило, - самодовольно ответил Руди. - Если я правильно понял, то Павел взял на борт Холя, и я получу два приза по цене одного.
        - Вы поссорились с Компанией.
        Йорчик сделал нарочито большой глоток из фляжки, посмотрел на Сварчика и менторским тоном произнёс:
        - Если ты не расслышал, повторю: на борту этого бронетяга, - Руди ткнул пальцем в машину беглецов, - находятся два человека, знания которых являются самым большим сокровищем Герметикона. Тот, кто завладеет этими знаниями, будет диктовать условия всем: правительствам, адигенам, промышленникам и даже Компании. Это большая ставка, но я её сделал. - Йорчик помолчал, пристально наблюдая за скорчившимися в кузове бронетяга мужчинами, и неожиданно продолжил: - Я всегда изумлялся, откуда они берут идеи? Сын рыбака. Сын финансиста с заштатной Луегары. Нищий с Бахора, которого дер Даген Тур вдруг назначает своим алхимиком… Куча других ублюдков из мест, о которых не всякое Географическое общество знает… Откуда они берутся? Откуда они берут идеи? Они ходят в драных штанах, голодают во время учёбы, перебиваются случайными заработками, а потом совершают невероятные открытия и обретают статус гениев. Откуда?
        - Нельзя придумать всё на свете, - заметил Сварчик.
        - Значит, нужно отнять то, что придумали они, - твёрдо произнёс Йорчик. - Всё честно: я предложил купить - он отказался, значит, нужно забрать.
        Так мог сказать только галанит.
        Капитан кивнул, мысленно соглашаясь с Йорчиком, тоже перевёл взгляд вниз и тут же крикнул:
        - Стоп-машина!
        Бронекорда остановилась.

* * *
        Снова скалы, валуны, пыль и снова скалы. Чёрные, острые, обломанные, целые… Проносится перед глазами дурацкий пейзаж Камнегрядки, ослепительно красивый на закате и отвратительный в непритязательной унылости сейчас, при свете солнца.
        И тень цеппеля над кормой - снова.
        Пулемётные очереди по курсу. Маленькие гейзеры пыли - «плюх-плюх-плюх…» и несколько по броне - «цок-цок-цок…». Пока безопасно, но нервы дёргает.
        Шумное дыхание Холя. Испуганные междометия его женщины…
        Рвущиеся снаряды…
        И Павел вдруг осознаёт, что теперь так будет всегда: он бежит, в него стреляют, он умнее преследователей, но их больше. Их нескончаемый поток, и они не остановятся, не прекратят погоню. Он - приз. Он - цель. Злые люди хотят усыновить его злого ребёнка и натворить злых дел.
        Он умный, он понимает. Он бежит, но погоня только началась и не закончится до тех пор, пока ему не перестанет везти. Как долго? Неизвестно. Но отныне мир и миры станут проноситься мимо, как сейчас Камнегрядка: мельтеша, не откладываясь в памяти, то и дело разрываясь пулями и снарядами.
        Друзей мало.
        И слово «предательство» сделает тебя параноиком. Или не успеет сделать, потому что случится. Или уже сделало.
        Холь шумно дышит, он думает, что главное - удрать от нависающего над кормой цеппеля, а там всё образуется… Холь и его женщина надеются удрать… Они ещё не поняли, что жизнь непоправимо изменилась.
        Взрыв.
        Взрыв впереди и справа разбрасывает кучу камней. Сорванный валун влетает в подвеску, и переднее колесо клинит в положении «только прямо». Перед Гатовым встаёт дилемма: давить на тормоз или таранить приличных размеров скалу, что как раз поднимается впереди. Несколько секунд он борется с искушением покончить с этим прямо сейчас, а затем жмёт на педаль, аккуратно останавливая бронекорду посреди мёртвой Камнегрядки, смотрит на удивлённого Холя и говорит:
        - Пойдём подышим воздухом. - И первым покидает кабину. Не спеша.
        Проходит мимо кузельной башни, ласково проводя рукой по тёплому металлу - корда честно билась до конца, но обстоятельства… - спрыгивает в кузов, с улыбкой смотрит на потрёпанных друзей, усаживается на пустой ящик и достаёт трубку.
        Он не сдался. Он устал.
        - Двигатель? - спрашивает Каронимо.
        - Колесо, - равнодушно отвечает Гатов.
        А Мерса поднимает голову и молча смотрит на рули проскочившего вперёд цеппеля. Левая линза очков пошла трещинами, и алхимик жмурит этот глаз, смотрит на корабль только правым.
        - Я правильно понимаю, что цеппель, который мы видим, - не наше такси? - негромко осведомляется Холь, помогая Агафрене спуститься в кузов.
        - Ты понимаешь правильно. - Павел набил трубку и теперь поджигает длинную спичку. В шаге от него лежит раскрытый ящик с последними бомбами, но Гатова подобное соседство не беспокоит. - Такси задерживается. Извини.
        Бааламестре принимается отряхивать от пыли рубашку. Мерса с преувеличенным тщанием протирает очки, и целую линзу, и разбитую. Агафрена крепко, до боли, сжимает руку инженера, тот нежно гладит её пальцы.
        - Обидно, чуть-чуть недотянули, - ухмыляется Каронимо, решивший, что рубашка достаточно очищена от местной пыли. - Мы отлично шли, выражаясь языком скачек.
        - До чего недотянули? - интересуется Мерса. - Что могло случиться в нашу пользу?
        - К примеру - сильный ветер, который унёс бы цеппели к прожорливым стерчам, - тоном заправского писателя говорит толстяк. - На Менсале бывают ураганы?
        Агафрена слабо улыбается.
        - Хочу поблагодарить за то, что ты сделал, - произносит Холь, глядя Павлу в глаза. - Прости, что испортил план побега.
        - Я должен был попытаться.
        - Мы оба знаем, что ты не был должен, - усмехается Алоиз. - Тем более твои друзья.
        Алхимик делает жест, означающий: «Не стоит благодарности». Бааламестре чуть пожимает плечами.
        - Кстати, мы не знакомы. - Гатов глазами указывает на женщину и делает выразительные «глаза».
        - Агафрена, позволь представить тебе Павла Гатова, - светски произносит Холь. - Того самого, о котором я много рассказывал.
        - Очень приятно.
        - Павел, моя невеста Агафрена.
        - Вы очень красивы, синьорина, теперь у Алоиза есть то, чему я буду завидовать.
        - А как же мой ум и талант? - смеётся инженер.
        - Я завидую только тому, что есть.
        Агафрена ждёт, что инженер разозлится, но тот продолжает смеяться, и женщина понимает, что Гатову позволено гораздо больше, чем остальным. И ещё она понимает, что впервые видит человека, которого Алоиз признаёт равным себе, а то и ставит выше. Агафрене хочется пригласить Павла в их большой дом на Луегаре… она ещё не хозяйка, но не сомневается, что станет ею, если… если им удастся покинуть Менсалу.
        - Кто мы теперь? - негромко спрашивает Холь.
        - Пленники.
        - Чьи?
        Гатов выдыхает дым и небрежно машет рукой на цеппель:
        - Его.
        - А он кто?
        - Понятия не имею.
        - Этот цеппель прилетел с Лекрийским, - сообщает Агафрена Павлу.
        - Значит, мы пленники того, кто прилетел с губернатором, - сообщает Павел Холю.
        И слышит в ответ ожидаемое:
        - Я не хочу.
        - Ты уже пленник. - Гатов пыхтит трубкой, видит, что Алоиз понял его неправильно, и поясняет: - О чём ты думал, когда решил показать публике своё злое дитя?
        - Я…
        - Какое дитя? - изумляется Агафрена.
        - Речь об открытии… - По губам Холя скользит печальная улыбка - он понял. Ещё не до конца, поскольку не пережил и пятой доли того, что случилось с Гатовым, но суть уловил. - У меня не было выбора. Эскадра…
        Цеппель заложил широкую дугу и почти развернулся, Руди торопится, боится, что учёные примутся разбегаться, однако они и не думают покидать кузов. Из Камнегрядки не убежать, Камнегрядка - западня.
        - Сейчас твои резоны не имеют значения, - перебивает Алоиза Павел. - Сейчас ты пленник. Или беглец.
        - Всё настолько плохо?
        - Люди не видели того, что придумал я, просто догадались, и вот уже несколько месяцев мне приходится скрываться и прикидываться мёртвым. - Гатов вздыхает и смотрит на Холя так, как никогда раньше - без смеха, без шутки, с настоящей грустью человека, который ЗНАЕТ. - А ты своего ребёнка выставил на всеобщее обозрение.
        - Злого ребёнка… - шелестит печальным эхом инженер.
        - Представляешь, что он натворит, если останется без присмотра? Если его усыновят злые люди. Если…
        - Замолчи! - просит Холь. И после паузы спрашивает: - Зачем ты это рассказываешь?
        - Я не рассказываю, я делюсь, - отвечает Павел. - Я говорю не о тебе, а о себе. Та дрянь, из-за которой за мной гонятся галаниты, способна уничтожать города. А в сочетании с твоей гадостью…
        Гатов отворачивается.
        Воронки на месте цветущих поселений, расплавленные камни, горящие леса, трупы, трупы, трупы… И безжалостные ярко-голубые лучи, перечерчивающие небо в поисках цели.
        - Что… - Голос дрожит, инженеру приходится откашляться. Тем не менее он находит силы продолжить: - Что ты предлагаешь?
        - Я не знаю, что делать, - угрюмо отвечает Гатов. - Но вижу, что мы с тобой, Алоиз, крепко заигрались в гениев. И теперь будем платить.
        - Ты сдался… - качает головой Холь.
        - Ещё нет, - не соглашается Павел. И начинает выбивать трубку о борт. - Но мне не нравится то, что меня ждёт. То, что нас ждёт…
        Цеппель возвращается. Изящный, аккуратный, он похож на дорогую межзвёздную яхту, что строят хвастливые богачи, но злобный ствол из носа портит впечатление. Артиллеристы добились желаемого - остановили бронекорду, - но не задраили порт, продолжая угрожать беглецам торчащим орудием. Артиллеристам нравится чувствовать себя победителями.
        Цеппель возвращается.
        Бааламестре нервно гладит «Гаттас», но не садится за него, потому что осталось всего двести патронов. Каронимо гладит чёрную коробку механизма и что-то шепчет себе под нос. «Гаттас» не отвечает.
        Мерса тоскливо смотрит на последние бомбы. Их слишком мало, чтобы победить, и потому труба молчит, не разбрасывается смертоносными подарками.
        Агафрена прижимается к инженеру, Алоиз улыбается, а потом решает наплевать на приличия, обнимает и крепко целует любимую в губы.
        Гатов выбил трубку и теперь смотрит на рукоятку пистолета, торчащую из расстёгнутой кобуры Холя.
        Цеппель возвращается.
        Гасит скорость, собираясь зависнуть прямо над бронекордой, его длинная чёрная тень становится ближе, угрожает упасть на лица людей, пугает… Слышится чей-то вздох… Гатов прищуривается…
        А через мгновение…
        - Пинком меня через колено, - шепчет позабывший о присутствии дамы Бааламестре. - Это что ещё за ипатая ящерица тут родилась?
        Удивление понятно, потому что позади накатывающего цеппеля - позади и сверху, как того требуют учебники воздушного боя, - появляется вдвое, а то и втрое превосходящий его доминатор. Не ипатый, конечно, а вполне себе тяжёлый доминатор, чьи распахнутые орудийные порты демонстрируют полную боевую готовность и жгучее желание подраться. А за крейсером Мерса замечает ещё один воздушный корабль, силуэт которого алхимик узнал бы из тысячи. И Мерса узнаёт. И смеётся. Вскакивает на ноги и что-то кричит, обращаясь ко второму кораблю. Что-то бессвязное, но очень весёлое и тёплое, потому что нет на свете ничего радостнее, чем друзья, пришедшие в трудную минуту на помощь.
        Эпилог,
        в котором Йорчик выслушивает угрозы Сады, Гатов, Мерса, Бааламестре, Агафрена и Холь читают письмо Эзры, а Помпилио занят примеркой
        - Ты уже придумал, как будешь оправдываться перед Департаментом? - Пик бешенства миновал, и теперь Сада просто держала чрезвычайный, оскорбительно холодный тон, который никак не могла себе позволить при общении со столь значимой персоной в обычное время. Иногда, конечно, голос срывался от душащей женщину злобы, но в основном она вела радиоразговор с неожиданным, учитывая обстоятельства, спокойствием. - Я приложу все силы для того, чтобы тебя крепко наказали.
        - За что? - осведомился Йорчик, небрежно поигрывая микрофоном. Именно поигрывая, а не держа его у рта.
        - И не надейся, что твоё положение поможет тебе спастись. Ты разозлил…
        - За что наказывать? - Руди чуть повысил голос и лишь так сумел привлечь внимание медикуса.
        - Что?
        - Ничего. - Он успел выдуть больше половины фляжки, справился с разочарованием, и тон его был почти весел. - Посмотри сама, Сада, мы всего в пяти лигах от нашей добычи. Посмотри! Возьми бинокль и посмотри на юго-восток, ипатая ты мясорубка, посмотри! Там ты увидишь два цеппеля, в одном из которых сидят Гатов и Холь. Не в моей «Розе», а там. Почему там? Потому что второй цеппель - лингийский доминатор размером с местную луну, понятно? Вот так. Гатов и Холь там, а мы с тобой здесь, и ничего не поменялось бы, останься я в стороне.
        - Нападая, ты не знал, чем всё закончится, - заметила Нульчик.
        - И ещё я не знал о том, что ты служишь в Департаменте.
        Алкоголь не мешал Йорчику выстраивать линию защиты.
        - Врёшь.
        - Какая теперь разница? - Она практически увидела, как разочарованный миллионер махнул рукой. - Мы проиграли, Сада: я, ты, твой босс… Мы честно рвались к цели, обманывали, лгали, юлили, рвали зубами… но у проклятого Помпилио банально оказалось больше пушек, которые он банально выложил на стол в банально нужное время. Он выиграл, а мы проиграли. - Йорчик помолчал, делая очередной глоток ликёра, и продолжил: - Лети в Лекрию, попробуй посадить на трон одноглазого, возможно, этот подвиг спасёт твою карьеру.
        Нульчик мысленно согласилась: если главный менсалийский оплот Компании охватит хаос, Арбедалочик её наизнанку вывернет. Согласилась и почти вежливо поинтересовалась:
        - А что будешь делать ты?
        - Вернусь на Галану. Буду объясняться с директорами-распорядителями…
        Прощаться Руди не стал, отложил микрофон, подошёл к лобовому стеклу гондолы и невооружённым глазом, без бинокля, уставился на уходящие цеппели.

* * *
        «Дорогой Павел!
        Очень хочу верить, что когда-нибудь ты простишь мой поступок, ибо я совершил его из самых добрых побуждений и после длительных раздумий. Я ни в коем случае не обманул бы тебя, не будь абсолютно уверен в своей правоте и в том, что другого выхода нет. Я должен был так поступить, и поступил, и теперь смиренно ожидаю твоего гнева.
        Прости меня.
        Но обо всём по порядку.
        Твое внезапное и весьма драматическое явление возбудило моё любопытство, и я постарался навести справки об истинных обстоятельствах и причинах твоего бегства с Кардонии. Уверен, ты сочтёшь мои действия оправданными, ведь мною двигало не что иное, как искреннее желание помочь наилучшим образом, для чего следовало знать как можно больше деталей, включая те, о которых ты мог умолчать.
        А ты действительно кое-что утаил.
        Мои кардонийские друзья не смогли рассказать о твоём бегстве больше, чем то, что ты внезапно исчез, но упомянули, что перед исчезновением тебя видели в компании Каронимо и некоего Андреаса О. Мерсы, корабельного алхимика «Пытливого амуша». А когда на Менсалу пришли цеппели Герметикона, всё окончательно встало на свои места, и я убедился, что твой скромный, застенчивый и весьма квалифицированный алхимик - офицер Астрологического флота. Передавай ему комплимент: в обеих ипостасях Мерса играл настолько убедительно, что, не знай я достоверно его истинного лица, ни за что бы не догадался, какая птица залетела на мою Помойку под видом стеснительного и рассеянного ученого.
        Как ты понимаешь, я был весьма заинтригован, однако сдерживался, в надежде, что рано или поздно ты поведаешь правду о своих приключениях, чего, увы, не случилось и на что я чуточку обижен. Но именно - чуточку, ибо, когда я вплотную занялся организацией твоего отлёта с Менсалы, то с удивлением обнаружил, что не могу доверять никому из своих знакомых. А их у меня очень много, причём в различных, включая самые высокие, сферах.
        Поверь, Павел, тебя искали с необычайной для Менсалы тщательностью, обещали колоссальные деньги за содействие и угрожали жесточайшим наказанием за помощь тебе. Я не рассказывал, не желая тебя тревожить, но в то же время тревожился сам, не зная, как сдержать обещание. В конце концов я решился выйти на связь с мессером Помпилио. Через третьих лиц я сообщил, что знаю, где находится Мерса, и мессер немедленно вступил со мною в переписку, предлагая любую награду по моему выбору, а для него, как ты понимаешь, невозможно лишь повернуть время вспять.
        Я же выставил всего одно условие…
        Мой дорогой Павел! Передавая для тебя это письмо, я не знаю, в положении кого ты будешь его читать. Возможно - как пленник, или как человек свободный, но получивший предложение, от которого нельзя отказаться, однако меня многократно уверили, что мессер Помпилио Чезаре Фаха дер Даген Тур - человек высокой чести и, дав слово, не станет тебя преследовать или понуждать к чему-либо. Мое условие заключалось в том, что мессер, безусловно, отпустит всех спутников Андреаса, и он пообещал.
        Таково его слово.
        После получения которого я счёл, что отыскал для тебя наилучший способ покинуть Менсалу.
        Прощай, и передавай привет «капитану Хубе».
        Твой добрый друг Эзра».

* * *
        Толстая когтистая лапа. Тёмно-серо-зёленая. Огромная.
        Она растопырилась над диваном, угрожающе нависая над теми, кто на нём расположился, и заставляя остальных невольно представлять кровожадного зверя и особенно его размеры. Гости уже выяснили, что лапа принадлежала хамокской пришпе, некогда собравшейся угоститься их благородным хозяином и его спутниками, но не преуспевшей - стрелял Помпилио Чезаре Фаха дер Даген Тур отменно. Но при этом не терпел охоту и согласился украсить кают-компанию «Пытливого амуша» этим в высшей степени редким и почётным трофеем лишь потому, что поддался минутной слабости. А спасённые его метким выстрелом товарищи проявили завидную настойчивость в уговорах.
        Во всём остальном дер Даген Тур являл собой образец твёрдости духа и крепкой суровости, свойственной настоящему воину и знаменитому путешественнику…
        - Не уверен, что основной оттенок достаточно белый, - капризно произнёс Помпилио, неожиданно прервав Холя. Адиген давно поглядывал на лацкан парадного месвара, явно собираясь пройтись по его поводу, и вот - случилось. - Кажется, ткань уходит в крем.
        - Ни в коем случае, мессер, - твёрдо произнес стоящий у передвижного зеркала Теодор Валентин.
        - Когда свет падает с той стороны…
        - Ни в коем случае…
        - Лацкан кажется заплатой.
        - Ткань подобрана в точном соответствии с каноном, мессер, ваш месвар светлее снежных вершин Перлатских гор. - Камердинер выдержал весомую паузу и выдал главный аргумент: - Я проверил лично.
        - Всем известно, что белый цвет - не твой конёк.
        - Но…
        - Не спорь со мной.
        - Да, мессер.
        Низенький кутюрье, почтенный Малик Малогер, вот уже сорок лет шьющий месвары для лингийской элиты, тяжело вздохнул, но промолчал, продолжая аккуратно подбирать подол. Малик привык работать в Маркополисе, в большой, наполненной светом студии, в окружении десятка учеников и помощников, не стесняющихся восхищаться его талантом, но… но Помпилио понадобилось две вещи: срочно сшить месвар и срочно же отправиться на Менсалу, поэтому доделывать парадное облачение несчастному Малогеру пришлось на борту «Пытливого амуша».
        - Я хочу видеть пояс.
        - Он будет закончен к нашему возвращению в Маркополис, - напомнил Валентин. - В точном соответствии с вашими пожеланиями.
        - Месвар без пояса не смотрится… Пусть мне дадут что-нибудь вместо.
        Теодор кивнул, один из помощников кутюрье бросился на поиски.
        В глубине души, в потайной её комнате, в которую никто не мог добраться, Малик делил своих клиентов на четыре категории: «превосходный человек», «хороший человек», «удивительная скотина» и «Помпилио». Последний класс клиентов появился восемнадцать лет назад, и ровно столько времени в присутствии адигена кутюрье молчал, как пойманная и правильно выпотрошенная рыба, предпочитая решать вопросы исключительно при посредстве Теодора.
        - Кажется, рукава стали теснее, чем во время прошлой примерки, - тревожно сообщил дер Даген Тур и уставился на сидящего у ног Малика: - Почему?
        - Их специально перехватили булавками, - успокоил хозяина Валентин. - На время.
        - У меня такое чувство, что, если я подниму руки, месвар порвётся.
        - Все предыдущие месвары от синьора Малогера выдерживали это нехитрое испытание, мессер.
        - Но я не помню, было ли в них так тесно во время примерки, - посетовал дер Даген Тур. - Помню лишь, что во время примерок меня постоянно отвлекали какие-то дела…
        Кутюрье снова вздохнул.
        Помпилио слегка повёл могучими плечами, молча, но отчетливо показывая окружающим, что им тоже неуютно, и скептически покосился на слугу - Теодор привычно выдержал взгляд и ответил своим, преисполненным чувством выполненного долга, после чего дер Даген Тур вздохнул и вернулся к прерванному разговору:
        - Итак, теперь позвольте представить Улле дер Вигге, капитана доминатора «дер Каттер». Именно ему вы обязаны своим спасением.
        И гости, до сих пор увлечённо внимающие тонкостям построения парадных месваров, охотно переменили тему.
        - К счастью, у Йорчика хватило благоразумия не ввязываться в бой, - улыбнулся Каронимо.
        - К счастью, у галанита хватило благоразумия не причинять вам вред, - уточнил дер Даген Тур, придирчиво изучая пуговицы на обшлаге. - В этом случае капитан дер Вигге мгновенно сменил бы знаменитую лингийскую сдержанность на всесокрушающую лингийскую ярость.
        - Да, - согласился Бааламестре. Заметил поднятую бровь Баззы Дорофеева, капитана «Пытливого амуша», сообразил, где ошибся, и молниеносно поправился: - Да, мессер.
        Валентин и оба старших офицера посмотрели на толстяка с одобрением, а вот сам Помпилио, похоже, не заметил оговорки, продолжая задумчиво вертеть одну из пуговиц, то ли проверяя её на крепость, то ли просто так, от нечего делать.
        После того как «дер Каттер» отогнал «Розу Халисии» от бронекорды, Павел прокомментировал происходящее с грустной иронией: «Похоже, на нас предъявил права хищник покрупнее», и все покосились на радостно вопящего Мерсу, который заткнулся, выплюнул пыль и разродился путаной речью о том, что всё не так плохо, как кажется. И оказался прав. Их взяли на борт, распределили по первоклассно оборудованным офицерским каютам и предложили чистую одежду. «Дер Каттер» же подхватил бронекорду, которую Гатов не захотел оставлять менсалийцам, после чего цеппели отошли южнее и зависли, ожидая, когда точка перехода вновь станет активной.
        Приведшие себя в порядок гости были приглашены на аперитив в кают-компанию, где обнаружили примеряющего месвар Помпилио, Теодора с зеркалом, кутюрье с тремя помощниками, двух капитанов и столик с бокалами и напитками. Все были представлены дер Даген Туру, выразили благодарность за спасение и выслушали письмо Эзры Кедо - Павел счёл своим долгом донести до спутников его содержание.
        Затем возникла естественная пауза - учёные обдумывали ситуацию, - и лишь после этого Алоиз осторожно уточнил:
        - Прошу прощения, мессер, но кем мы должны себя считать?
        - Моими гостями. - Помпилио заметил в глазах инженера недоверие и добавил: - Я дал слово Эзре отпустить всех спутников Мерсы, но при этом, к огромному моему сожалению, забыл оговорить их количество.
        - То есть мы с Агафреной…
        - Да, ты и твоя возлюбленная - мои гости. - Дер Даген Тур перевёл взгляд на алхимика: - Ты необычайно дорого мне обходишься.
        - Мне очень жаль, мессер, - пролепетал тот, с трудом удерживая желание заняться протиркой очков.
        - Надеюсь, ты не растерял свои навыки?
        - Я много практиковался.
        - Хорошо.
        Помпилио резко повернулся к Гатову, Малик застонал, и кают-компанию заполнил умоляющий крик Теодора:
        - Мессер, пожалуйста, не шевелитесь.
        - Всё время забываю, что я занят. - Дер Даген Тур вздохнул и исполнил просьбу слуги наполовину: повернулся к Гатову, но медленно. - Ты свободен.
        - Ваш поступок в высшей степени благороден, мессер, - склонил голову Павел.
        - Но неразумен с точки зрения логики, - прищурился адиген. - В моём лице, а точнее, в лице Линги ты мог бы обрести надёжных друзей и покровителей. И ты, Холь, тоже.
        Все понимали, что предложение не могло не прозвучать, так же, как то, что сейчас оно будет отклонено. Учёные переглянулись, после чего Гатов развёл руками:
        - Не хочу говорить за Алоиза, но для Линги и всего Герметикона будет лучше, если я исчезну. Простите, мессер, я не хочу войти в историю создателем чудовища.
        - Я тоже, - твёрдо добавил Холь. - Злые дети не должны жить в этом мире.
        - Изобретения имеют свойство повторяться, - с необычной мягкостью произнёс дер Даген Тур. - Идеи витают в воздухе.
        - Но…
        - Неважно. - Помпилио повернулся к зеркалу спиной, и Теодор, торопливо пробежав через кают-компанию, поправил второе зеркало, чтобы адиген увидел всё, что внезапно захотел. - Что ты намерен делать?
        - Мы хотели просить вас помочь добраться до Герметикона, - ответил Павел. - Его научное сообщество хранит множество тайн и наверняка согласится принять ещё две.
        И оно же - сообщество Герметикона - способно обеспечить надёжную защиту «заигравшимся в гениальность» учёным.
        - Разумно, - одобрил Помпилио. - Но до Герметикона далеко, поэтому по дороге заедете со мной на Лингу.
        - Я не удивлён… - едва слышно протянул Алоиз, решив, что адиген не сдержит слово. - Но…
        - Сейчас удивишься, - мрачно пообещал дер Даген Тур, возвращаясь к созерцанию пуговиц. - Вы будете гостями на моей свадьбе. В противном случае я попросту не успею к алтарю.
        Словарь
        alh.d. - сокращение от доктор алхимии. Аналогично: alh.b. - бакалавр алхимии, alh.m. - магистр алхимии.
        as.d. - сокращение от доктор астрологии. Аналогично: as.b. - бакалавр астрологии, as.m. - магистр астрологии.
        АДИР (адира) - почтительное обращение к адигенам.
        АДИГЕНЫ (адиген, адигена) - высшая знать Герметикона. Считается, что родословные адигенов восходят к Первым Царям Ожерелья, и это делает их представителями не просто знатного, а царского рода и ставит выше любого другого человека. Во всех мирах Ожерелья (за исключением Галаны) адигены обладают верховной властью, являются крупнейшими землевладельцами, а также контролируют самые мощные промышленные и финансовые корпорации.
        АЛХИМИЧЕСКИЙ УНИВЕРСУМ - полное собрание стандартных алхимических опытов и техник. В настоящее время состоит из двадцати томов (десять томов Живого Кодекса и десять томов Неживого Кодекса) и шести томов официальных дополнений.
        АСТРЕЛИЙ - необычайно твёрдый и тяжёлый металл, обладающий рядом загадочных свойств. Использование астрелия лежит в основе межзвездных переходов: из него изготавливаются астринги и Сферы Шкуровича, а раньше - Вечные Дыры. Обработка астрелия, а также способ его добычи являются одними из наиболее охраняемых тайн Герметикона. Согласно легенде, в Изначальный мир астрелий попал в огромном метеорите, который раскопали алхимики. Именно поэтому на девятой планете Ожерелья экспансия остановилась - астрелий закончился. Откуда его сейчас берёт Герметикон - неизвестно, однако недостатка в этом редчайшем металле Герметикон не испытывает.
        АСТРИНГ - разработанная в Герметиконе машина межзвёздных переходов. Астринги выполняются из астрелия и предназначены для установки на цеппели. Принцип действия астринга является одной из наиболее охраняемых тайн Герметикона. Известно только, что проявлять свои необычайные свойства астрелий начинает под воздействием Философского Кристалла.
        АТАНОР - алхимическая печь.
        АЭ - класс специализированных цеппелей, которые используются исключительно в Астрологических экспедициях.
        БАМБАДА - официальное название оружия бамбальеро. Бамбады отличаются высочайшим качеством изготовления, надёжностью и точностью. Как правило - богато украшены. Бамбады изготавливаются только мастерами, получившими лицензию Химмельсгартна и в подавляющем большинстве случаев - по индивидуальному заказу.
        БАМБАДАО - высшая степень посвящения в Хоэкунс. Воин, познавший все секреты Высокого искусства достижения цели.
        БАМБАДИР - средняя степень посвящения в Хоэкунс.
        БАМБАЛЬЕРО - обобщающее название посвящённых в Хоэкунс.
        БАМБИНИ - низшая степень посвящения в Хоэкунс.
        БЕДОВКА (сленг) - крепкий алкогольный напиток.
        БЕЛЫЙ МОР - не поддающаяся лечению болезнь, от которой в своё время погибла примерно половина населения Ожерелья. В организмах тех, кто переболел Белым Мором, но выжил, произошли необратимые изменения, таких людей называют «спорки».
        БИСЕР - обобщающее обозначение планет, колонизированных людьми после освоения Ожерелья. Различают Северный и Южный Бисер, деление на которые проходит по условной плоскости Ожерелья.
        ВЕЧНЫЕ ДЫРЫ - первые межзвёздные переходы, разработанные, согласно легенде, под руководством Гермеса Трисмегиста. Вечные Дыры были стационарными устройствами, обеспечивающими создание переходов на неимоверно большие, по нынешним меркам, расстояния (в двадцать раз превосходили дальность действия астрингов), и позволяли держать переходы открытыми в течение больших промежутков времени. Все Вечные Дыры были разрушены во время восстания адигенов против Инезирской династии. В настоящее время секрет строительства Вечных Дыр считается утерянным.
        ВИЖИЛАН - класс боевых цеппелей, сторожевой корабль. По сути - артиллерийская платформа, с орудиями 86, 100 или 120 мм. Обладают невысокой (до 40 лиг в час) скоростью и небольшим запасом хода.
        ВИХЕЛЬ - многолетняя трава семейства аургундновых, обладающая слабым наркотическим действием. Запрещена на многих планетах Герметикона.
        ГАТТАС - 12,7-мм шестиствольный пулемет с электрическим приводом, разработанный магистром Павлом Гатовым. Прицельная дальность - 800 м, убойная дальность - 1500 м. Темп стрельбы - до 4000 выстр./мин.
        ГЕРМЕНОМИКОН - Свод законов Гермеса. Легендарная книга алхимиков, авторство которой приписывают Гермесу Трисмегисту. Существует ли она в действительности - неизвестно, однако считается, что она хранится в Герметиконе.
        ГЕРМЕТИКОН - некорректная, упрощённая, но получившая широкое распространение и официальный статус форма слова «Герменомикон».
        В настоящее время слово «Герметикон» используется в следующих значениях:
        1. Самая известная алхимическая школа, обладающая рядом собственных университетов и научных центров.
        2. Название планеты (и государства), на которой расположена алхимическая школа Герметикон.
        3. Вся освоенная человечеством Вселенная.
        ГОГЛЫ - круглые, плотно прилегающие к лицу очки со специализированными для различных работ (как правило, сменными) линзами. Гоглы активно используются представителями различных профессий, но в первую очередь астрологами и алхимиками.
        ДАР - единственный и высший адигенский титул. Вождь, обладающий всей полнотой власти на территории дарства. Считается, что первые дары были выбраны Первыми Царями, а потому их власть священна. Право на власть передаётся по наследству, в случае отсутствия наследника проходят выборы среди адигенов дарства. Закон гласит, что каждый новый мир адигены обязаны делить на дарства, избирать даров и формировать из них Палату. Границы дарств, согласно закону, неизменны, также запрещено владеть двумя или большим количеством дарств одновременно.
        ДОБРЫЕ ПРАВЕДНИКИ - согласно учению Олгеменической церкви, первые правители миров Ожерелья, божьи посланники, научившие людей жить в их новой Вселенной. После ста лет правления Добрые Праведники были призваны Богом, уступили власть Первым Царям и превратились в небесных покровителей своих миров.
        ДОМИНАТОР - класс боевых цеппелей, тяжёлый крейсер. Главное вооружение - четыре 100-мм или 120-мм орудийные установки. Также доминаторы несут 36-мм автоматические пушки, крупнокалиберные пулемёты и запас бомб. Скорость - до 60 лиг в час. Запас хода - до 15 000 лиг.
        ЖЕЗАРСКИЙ СПЛАВ - очень дорогой, но при этом особо прочный алхимический сплав, предназначенный для изготовления оружия. Использование жезарского сплава позволяет применять особо мощные алхимические боеприпасы.
        ЖЛУН КАРДОНИЙСКИЙ - драконоид семейства вельфовых. Хищник. Ареал обитания - Банирский океан.
        ЗНАКИ ПУСТОТЫ - наблюдаемые в Пустоте явления неизвестной природы. Различают Малые Знаки, оказывающие психологическое воздействие на людей («старый друг», «обещание рая» и др.), и Большие Знаки («сучий всполох», «рогатый клещ» и др.), которые атакуют непосредственно цеппель, действуя как природное явление (шторм, ураган, торнадо) или хищное животное колоссальных размеров. В настоящее время защиты от Знаков Пустоты не существует.
        ИЛЬСКИЙ СПЛАВ («металл цеппелей») - прочный, но необычайно лёгкий алхимический сплав, активно применяющийся при строительстве цеппелей.
        ИМПАКТО - класс боевых цеппелей, лёгкий крейсер. Главное вооружение - четыре 86-мм орудийные установки. Также импакто несут 36-мм автоматические пушки, крупнокалиберные пулемёты и запас бомб. Скорость - до 70 лиг в час. Запас хода - до 20 000 лиг.
        ИР - класс цеппелей, исследовательский рейдер. Астрологические суда, строящиеся на базе импакто. Располагает отлично оснащёнными алхимической и астрологической лабораториями, а также оборудованием для исследования и картографирования поверхности планет и звёздного неба. Стандартное вооружение: две 36-мм автоматические пушки, пять 12,7-мм пулемётов. Скорость - до 90 лиг в час. Запас хода - до 30 000 лиг.
        КАБРАР - в чиритизме - молельный дом.
        КАМИЛИ - искусственный язык, разработанный Академией наук Верзи в Эпоху Инезирской династии. Сложен и крайне редок, целенаправленно изучается лишь учёными Герметикона.
        КАМИОН - класс цеппелей, грузовое судно. Грузоподъёмность (в зависимости от типа) до 400 тонн. Скорость - до 50 лиг в час. Запас хода - до 15 000 лиг.
        КОНСЕРВЫ (сленг) - очки характерной формы, которые цепари и лётчики используют для защиты от ветра.
        КОРОЛЕВСКИЙ УКСУС - мощный алхимический растворитель, смесь нескольких кислот, единственная субстанция, способная растворить Философский Кристалл. Необычайно опасен, хранение и перевозка осуществляются в сосудах из особого стекла.
        КУЗЕЛЬ (кузельный двигатель, кузель) - паротурбинный двигатель, основа транспортной системы Герметикона. Необходимое для работы тепло кузель получает растворением Философского Кристалла в королевском уксусе, в дальнейшем энергия пара преобразуется либо в механическую, либо в электрическую.
        КУЗЕЛЬ Рене - изобретатель получившего его имя паротурбинного двигателя.
        ЛАНДАНГ - класс боевых цеппелей, десантный корабль. Строится на базе камиона, однако вместо грузовой платформы используется специально разработанная гондола для размещения десанта. Стандартное вооружение: пять 12,7-мм пулеметов. Скорость - до 50 лиг в час. Запас хода - до 15 000 лиг.
        ЛИГА - мера расстояния - 2000 м. Первоначально человечество использовало меньшую меру - километр (1000 м), а понятие лига использовалось исключительно в воздухоплавании. Однако постепенно, по мере распространения цеппелей, лига стала официальной мерой во всех мирах Герметикона.
        ЛИНГИЙСКИЙ СОЮЗ - политико-экономическое объединение семи миров во главе с Лингой. Одна из наиболее мощных коалиций Герметикона, оказывающая огромное влияние на жизнь всего человечества.
        МАРТУ - 36-мм автоматическая пушка, штатное вооружение боевых цеппелей и цеппелей класса ИР. Дальность выстрела - 3500 м, питание - обоймы по 8 снарядов, расчёт - 2 человека.
        МАМУНГ - элефант семейства чиглоевых. Травоядное. Грузоподъёмное. Ареал обитания: тропические и субтропические широты Дунбеги.
        МЕСВАР - традиционное адигенское одеяние, он же - парадная форма некоторых армий. Месвар представляет собой длинный камзол характерной формы, детали кроя которого определяются его предназначением (повседневный, парадный, боевой).
        МЕССЕР - почтительное обращение к дару, его сыновьям и родным братьям.
        МЫР ЭРХАНСКИЙ - люпениум семейства генрд. Один из самых опасных хищников Герметикона. Ареал обитания: вся Эрхана. Обладает гипнотическими способностями, появившимися, согласно некоторым теориям, под действием Белого Мора.
        НЕРД (нерды) - последователи учения Иеробота, ставшего основой религиозного анархизма.
        ОЖЕРЕЛЬЕ - обобщающее название девяти первых колонизированных людьми миров. Тинигерия, Каата, Линга, Андана, Галана, Верзи, Старлип, Гермина и Бадория. Связь с тремя из них (Старлип, Гермина и Бадория) утеряна во время Эпохи Белого Мора, и что на них происходит сейчас - неизвестно. Миры Ожерелья являются наиболее густонаселенными и наиболее развитыми планетами Герметикона и проводят активную внешнюю политику. Каждый мир Ожерелья является центром собственной коалиции миров, самой известной и мощной из которых является Лингийский союз.
        ОЛГЕМЕНИЗМ (Олгеменическая Церковь) - самая древняя и самая массовая религия Герметикона, зародившаяся ещё в Изначальную Эпоху. Главная книга Олгеменизма - Три Правды - включает в себя следующие части: Первое Царство, Деяния Добрых Праведников и Пришествие Доброй Дочери. Олгеменизм является официальной религией Ожерелья (кроме Галаны), всех миров, где правят адигены, и большинства планет Бисера.
        ОЛГЕМЕН (олгемена, олгемены) - последователь Олгеменизма.
        ОМУТ (сленг) - общее обозначение криминального мира Герметикона.
        ПАРОВИНГ - самолёт (в большинстве случаев - гидросамолёт), основной силовой установкой которого является кузель, вследствие чего паровинги обладают внушительными размерами.
        ПАССЕР - класс цеппелей, пассажирское судно. Вместимость (в зависимости от модели) - до 500 пассажиров. Скорость - до 60 лиг в час. Запас хода - до 15 000 лиг.
        ПЕРВЫЕ ЦАРИ - легендарные правители миров Ожерелья, пришедшие на смену Добрым Праведникам. Согласно учению Олгеменической церкви, Первые Цари правили людьми сто лет после Праведников, после чего передали власть адигенам.
        ПРИШПА ХАМОКСКАЯ- брынский ящер семейства флу. Хищник. Ареал обитания: вся Хамока, за исключением полярных широт. Очень опасен.
        ПУСТОТА - официальное название пространства между мирами. О том, что Пустота существует, обладает какими-то свойствами и наполнена Знаками, люди узнали лишь в Эту Эпоху, когда на смену Вечным Дырам пришли астринги. Исследования Пустоты практически не ведутся.
        РУНДЕР - тип цеппелей, имеющих форму тора.
        СВИГЛА БЕЛАЯ -
        СВУЯ - растение семейства пиктовых. Из его высушенных и подвергнутых особой переработке листьев изготавливают нюхательный порошок, обладающий слабым наркотическим действием.
        СПОРКИ - люди, организмы которых изменились под действием Белого Мора, выжившие потомки заражённых, изгнанных из Ожерелья в резервационные миры. Свойства, приобретённые спорки в результате мутаций, настолько разнообразны, что некоторые даже приписывают им сверхъестественные способности. Это утверждение далеко от истины, однако среди спорки встречаются сильные гипноты.
        СТЕРЧ ИГУАСКИЙ - самый известный хвин семейства камитовых. Ареал обитания: юго-запад Игуасы.
        СФЕРА ШКУРОВИЧА - межзвёздный маяк, на который наводят цеппели корабельные астрологи. Представляет собой тридцатиметровую сферу из астрелия, вокруг которой расположены три спиральных кольца. О внутреннем содержимом Сферы известно только то, что там установлен Философский Кристалл соответствующих размеров. Секрет производства Сфер Шкуровича является одной из тайн Герметикона, известно лишь, что их работа (так же как работа астринга) основана на прямом взаимодействии астрелия и Философского Кристалла. Астрологический флот бесплатно устанавливает Сферы на все вновь открываемые миры, обслуживания она не требует, однако перезарядку Философского Кристалла (приблизительно через сто лет эксплуатации) оплачивает правительство мира.
        ТАЛЬНЕК (тальнека, тальнеки) - воины спорки, прошедшие обучение гипнотическому воздействию на противника.
        ТОЧКА ПЕРЕХОДА - рассчитанное астрологами место (и время) совершения межзвёздного перехода.
        УНИВЕРСАЛ - единый язык Герметикона. Очень сложный, со множеством правил, исключений и непростой структурой. Был выбран в качестве всеобщего именно из-за сложности.
        ФИЛОСОФСКИЙ КРИСТАЛЛ - искусственный минерал, секрет выращивания которого является одной из наиболее охраняемых тайн Герметикона. Философский Кристалл - краеугольный камень энергетики Герметикона. При растворении в королевском уксусе он выделяет огромное количество тепла, что используется в работе кузеля. При взаимодействии с астрелием заставляет металл проявлять свои уникальные свойства и создавать межзвёздные переходы.
        ХИММЕЛЬСГАРТН - планета, на которую, по договоренности с Эдуардом I, ушли бамбальеро. В настоящее время Химмельсгартн является центром Хоэкунса, именно на нём расположены все школы Высокого искусства достижения цели.
        ХОЭКУНС (Высокое искусство достижения цели) - разработанное адигенами боевое искусство владения огнестрельным оружием.
        ЦАПА (сленг) - утеплённая кожаная куртка, входящая в штатное обмундирование цепарей боевого и гражданского флотов.
        ЦЕПАРЬ (сленг) - профессиональный воздухоплаватель.
        ЦЕПОВОД (сленг) - капитан цеппеля.
        ЦЕППЕЛЬ - дирижабль, на котором установлен астринг. То есть дирижабль, предназначенный для путешествий между мирами. Делятся на боевые, гражданские и астрологические. По сравнению с обычными дирижаблями отличаются лучшей герметизацией гондолы и большим запасом прочности.
        ЦЕХИН (Герметиконский цехин) - официальная денежная единица Герметикона и Лингийского союза. При общем весе в 12 граммов содержит 10 граммов чистого золота. Считается самой надёжной валютой Герметикона, принимается во всех мирах.
        ЧИРИТИЗМ (Чиритская Церковь, Галанитская Церковь) - отколовшееся от Олгеменизма в Эпоху Белого Мора (по мнению олгеменов - еретическое) религиозное течение. Чиритизм отрицает некоторые основополагающие догмы Олгеменизма, но главное его отличие заключается во введении понятия кары Господней, отсутствующего в ортодоксальном Олгеменизме. Кроме того, чириты отрицают факт пришествия Доброй Дочери и, соответственно, не признают третью книгу Олгеменизма. Третья книга Чиритизма называется «Правда Божественного Света».
        ЧИРИТ, ЧИРИТА - последователи Чиритизма, второй по массовости церкви Герметикона.
        ШУРХАКЕН - 12,7-мм пулемёт, штатное вооружение цеппелей. Прицельная дальность - 1800 м. Темп стрельбы - до 600 выстр./мин.
        ЭФФЕТА - 86, 100 и 120-мм пушка, штатное вооружение боевых цеппелей класса вижилан, импакто и доминатор. Дальность выстрела - до 5000 м.
        ЯМАУДА - люди, обладающие врождённым иммунитетом к воздействию Пустоты и Знаков Пустоты. Из ямауда выходят отличные цепари, однако они неспособны смотреть сквозь Пустоту, то есть не могут быть астрологами.

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к