Чужая война Вера Александровна Петрук
        Сага о халруджи #3
        Вера Петрук
        Чужая война
        Глава 1. Пески Холустая
        Сикелия, последнее завоевание великой Согдарийской Империи, простиралась широко, от побережья Тихого моря на Западе до Гургаранских гор на Востоке, и была похожа на большое пятно солнечного света, присыпанное золотой пылью.
        Гряда Гургарана разрезала Сикелию с Севера на Юг - словно шаловливый бог выдрал из сухой земли каменный хребет, обнажив его перед высоким синим небом. Кучеяры называли Гургаран «Царскими Вратами» и считали границей, отделяющей мир людей от мира демонов.
        На севере долина Сикелии была окаймлена отрогами Исфахана, далекого родственника могучего восточного брата, а на юге начиналось Шибанское нагорье, славное крутыми холмами и волнующими ландшафтами.
        Но сердце сикелийских земель было пустым и ровным. Там раскинула свои дюны самая большая пустыня Согдарии - Карах-Антар, что по-кучеярски означало «Белые Пески». Дожди добирались туда редко. Раскаленный воздух и палящее солнце тщательно охраняли ее владения от случайных путников. На золотых дюнах Карах-Антара давно господствовали песчаные бури и керхи - дети пустыни, которые умели выживать там, где не было ничего живого. Караванщики обходили Белые Пески стороной, опасаясь коварных самумов, диких кочевников и злых пайриков, демонов, которые, согласно поверьям, населяли каждый бархан и охраняли подступы к Гургарану.
        На западном побережье Сикелии зной смягчался морским ветром, а под безоблачным небом всегда царила весна. Когда-то там в изобилии росли хлебные деревья, виноград и финиковая пальма. Кучеяры верили, что бог сотворил верблюда и пальму вместе с людьми из одного куска глины, поэтому ласково называли горбатого зверя братом человека, а дерево - сестрой.
        Но после тысячелетнего наступления пустыни от плодородных земель осталась лишь узкая полоса вдоль побережья Тихого Моря. Только долина реки Мианэ еще выдерживала натиск песков. Между отрогами Холустая, сопровождавшими берега Мианэ, протянулся оазис, который давал жизнь самому дальнему городу Согдарийской Империи.
        Балидет раскинулся в дельте реки, соединяя Согдарию с Шибаном, царством корабелов, и Песчаными Странами, с которыми уже многих веков велась успешная торговля. Каждый день через крепость проходили богатые караваны, следующие в центральные города Сикелии. Балидет процветал, не зная бед кроме набегов пустынных разбойников и выплаты годовой дани Согдарии. Впрочем, они не были в тягость: керхи никогда не нападали на сам город, довольствуясь грабежом караванов, а дань легко покрывалась за счет пошлины, которую Торговая Гильдия Балидета взимала с проходящих через ее земли купцов.
        Только сумасшедший мог бросить вызов Согдарийской Империи, которая подчинила все соседние земли и жадно поглядывала на те, которые прятались за горизонтом - Шибан, Арвакское Царство и Песчаные Страны. И хотя ноги колосса уже превращались в глину, его военная мощь еще была велика. Регулярная армия бдительно охраняла колонии Империи, а репутация элитного отряда Жестоких, которых в Сикелии помнили по беспощадной резне, учиненной ими при захвате Самрии много веков назад, была столь же грязной.
        Никто не ожидал, что Жемчужину Мианэ дерзко украдут из короны императора. Когда к стенам крепости подошла многотысячная армия, явившись, словно мираж из Карах-Антара, купцы Балидета без сопротивления сдали город на милость победителя. Но загадочный Маргаджан не пробыл в крепости и месяца, выступив на соседний город Муссаворат. Белый Город не мог сравниться с блеском Балидета, но славился солеварнями и соляными рудниками, поставляя соль даже на северный континент.
        «Пустыню питают не дожди, а кровь человеческая», - сказал как-то иман. В Муссаворате должно было случиться побоище, каких давно не было в этих местах. Но его можно было предотвратить - Арлинг мог завершить миссию Беркута и убить Маргаджана.
        Однако, как и купцы Балидета, он предпочел сдаться.
        Монтеро, который когда-то был его лучшим другом, но по прихоти судьбы стал разбойником Маргаджаном, не был виновен в смерти Магды. Халруджи потребовалось много времени, чтобы понять это. Но с пониманием простой истины не пришло прощение. Даррен захватил не просто один из городов Сикелии. Он взял стены личной крепости Арлинга, где на протяжении многих лет Регарди успешно выдерживал осаду прошлого. И сейчас оно дикой ордой ворвалось на улицы его жизни, растоптав то, что, казалось, имело смысл и порядок.
        Халруджи мог сразиться с диким керхом, устроить драку с учениками Шамир-Яффа, вступить в бой с етобаром, но он не мог поднять руку на Даррена Монтеро, который неожиданно нашел его в песках Сикелии. Прошлое было неприкосновенно.
        Обоз тряхнуло, вернув Арлинга туда, где он находился последние дни - в крытую повозку, груженную мешками с маисом. Там пахло зерном, пылью и затхлостью, было тесно и невероятно жарко. Холст, который накрывал обоз сверху, накалялся днем так, что Регарди казалось, будто его заживо запекали в большой печи. Полотно не спасало от песка, который проникал повсюду, скрипя на зубах и забиваясь в одежду. В одном из мешков маис оказался заражен клопами. Спасаясь от жары, насекомые переселялись на днище обоза, а также на Арлинга. Клопов приходилось терпеть, потому что рядом с обозом шли наемники из керхов, а слух у детей пустыни был острым. Регарди изображал мешок и не двигался.
        Задумавшись, он не заметил, как они свернули к руслу соляной реки, протекавший неподалеку от плотины Мианэ. Скоро будут источники Холустая, а значит, привал. День близился к концу. У Холустайского Ключа он покинет Маргаджана, чтобы больше никогда не вспоминать о нем. Это была не его война.
        Плотина слышалась совсем близко. Вода уже не шептала, а переговаривалась в полный голос, маня долгожданной прохладой. Увы, им было не по пути. От плотины дорога поворачивала к окраинам оазиса - туда, где велись нескончаемые бои песков и илистого чернозема. Муссаворат давно поглотила пустыня, и армии придется пройти сложный безводный участок, чтобы до него добраться.
        Воздух стал суше, а голос Мианэ тише. Холодало. Халруджи пролежал без движения почти два дня и теперь чувствовал себя засохшей корягой саксаула. Раньше подобные упражнения давались легче. Регарди мог справиться с жаждой и затекшими конечностями, не замечать укусы насекомых и зуд на спине, где колдун Даррена оставил свою метку, но он не знал, как прогнать мысли, которые незаметно вползали в голову, оставаясь там надолго. «Чистота сознания - первое условие победы», - писал Великий Махди, обрекая его на поражение.
        В голове Арлинга пахло песком, горячей кожей септоров, пыльными досками сцены, сладко-горькими лилиями, едкими мазями и грязной одеждой Мертвого Басхи. Вой самума заглушал хриплый голос Даррена, а на языке стоял привкус пепла от сгоревшей школы. Прах Беркута жег его сердце, а воображение рисовало Сейфуллаха, убегающего от стрелы драганского лучника. Это был неправильный образ. Аджухам никогда не убегал. Мысли взметнулись, словно песок на гребне бархана, и в голове родилась другая картина. На ней Сейфуллах неподвижно лежал под кустом чингиля с саблей в руке, утыканный с головы до ног стрелами.
        От мрачных мыслей Регарди отвлекли насекомые. Когда один из керхов, идущих рядом, заговорил, ему удалось незаметно смахнуть кровососов с лица. Днем обоз раскалялся до такой степени, что Арлинг с нетерпением считал минуты до следующего глотка настоя из семян портулака. Бурдюк с напитком был прощальным подарком имана. Пустынные кочевники добавляли портулак в воду, считая, что его семена уменьшают жажду. Арлинг им не верил. Пить хотелось каждую секунду.
        Несмотря на жару и затекшее тело, он был доволен. Даррен довез его почти до Холустая. Сам бы он так быстро до песков не добрался. Раньше Регарди приходилось бывать в пустыне одному, но никогда от этого не зависела жизнь другого человека. Устав думать о том, как ему найти Сейфуллаха в землях, где Аджухам родился, а он, Регарди, до сих пор был только гостем, причем нежеланным, Арлинг прогнал все мысли, наслаждаясь звоном пустоты в голове и шелестом колес по песку. Пусть случится то, что должно случиться. А дальше он будет импровизировать.
        Обычно керхи говорили мало, но сейчас слова лились из них непрерывным потоком. Арлинг различил знакомый диалект и прислушался.
        - Старший хочет, чтобы мы пили Мокрый Камень. Да я лучше останусь на дороге самума, чем стану еще раз участвовать в мерзком колдовстве северян. Летящие с Ветром отдали Карателю свои луки, но не души, хчапаран! Пусть пайрики сожрут его ноги! Хчапаран!
        - Не вой, или Скользящий вырвет тебе язык! Помни, чьим голосом говорит Каратель. Сам Некрабай хочет, чтобы ты положил в рот этот камень. И так сделают все Летящие с Ветром, потому что в ущелье был брошен кинжал бога.
        - Некрабаю нет до нас дела, - пробурчал первый керх, но уже спокойнее. - Да, «Смотрящий Вперед» был брошен, и я сделаю то, что должен. Но зачем колдовать, когда можно обойтись бурдюком с водой? До Муссавората не так уж и далеко. И почему Индиговый выбрал людей с Севера? Они же глупее песчанок. Хчапаран! Скорей бы привал. Надеюсь, мы будем глотать этот камень не на пустое брюхо.
        Арлинг мало что понял из слов керха, но услышанное ему не понравилось. Похоже, армия пользовалась каким-то наркотиком, который придавал наемникам силы. Может, это и был секрет Маргаджана, который помог ему перейти Карах-Антар? Не сам же Нехебкай спустился с Гургарана, чтобы провести захватчиков через раскаленные дюны. Не верил он в мистику.
        Когда обоз, наконец, остановился, плотины Мианэ уже не было слышно. Теперь они находились во владениях смерти. Арлинг еще не выбрался из обоза, но уже ощущал пустыню всем телом. Дикая бескрайняя равнина под высоким куполом звездного неба. Холодный, пронизывающий до костей воздух ночи. Охристый песок, лениво перекатываемый ветром. Тихий голос соляной реки Холустай, на берегах которой разбивала лагерь армия Даррена. Волны дюн плескались совсем близко, и где-то между ними затерялась тропка, которая должна была отвести его к Сейфуллаху. Шакал, который выл все время, пока они продвигались вдоль реки, замолчал. Повисла пронзительная ночная тишина, и многоголосая толпа людей была не в силах ее нарушить. Человек в пустыне всегда был меньше песчинки.
        Арлинг надеялся, что никому не понадобится маисовая крупа из его обоза. По крайней мере, в те полчаса, которые были ему нужны, чтобы вернуть контроль над телом после двухдневной неподвижности. Яд септора все еще напоминал о себе внезапным ознобом, но халруджи чувствовал - силы возвращались. Он собирался пройти по лагерю Даррена уверенно, как победитель, а не как покусанный змеями и заплутавший в жизни драган.
        Наемники до бесконечности долго устанавливали палатки, разгружали животных и выставляли постовых. Но в пустыне все иллюзорно, особенно время. Прошло не больше часа, когда керхи, сторожившие обозы, отправились за похлебкой, густой запах которой давно беспокоил обоняние Арлинга.
        Первый шаг был трудным, но перекатившись под обоз, Регарди почувствовал себя лучше. С каждой минутой руки и ноги обретали былые силу. Он сделал несколько глубоких вздохов, наслаждаясь ароматом свободы. Не приправленный запахами клопов, зерна и пыльной мешковины, ночной воздух казался сладким и бодрящим. Ему повезло. Повозку оставили во внешнем кругу лагеря, значит, ему не придется пробираться через наемников, рискуя столкнуться с теми, кто запомнил его во дворце Гильдии.
        Над всем лагерем витал плотный, дразнящий запах соли. Арлинг знал, что берега реки были усыпаны белым порошком, а на дне русла вились причудливые ветки кристаллов. Караванщики часто разбивали здесь лагерь, чтобы наполнить бурдюки в несоленых ключах, бивших в овраге у излучины Холустая. Впадая в реку, драгоценная жидкость превращалась в рассол, становясь частью мертвого пейзажа. Соленая вода была прохладной и легко держала тело. По пути домой караван Сейфуллаха тоже останавливался у ключей. Тогда Регарди купался в реке всю ночь, представляя, что парил в звездах. Сейчас он многое бы отдал, чтобы вспомнить те ощущения. Но счастье повторяется редко.
        Пропустив сквозь пальцы уже остывший песок, халруджи принялся считать. В десяти салях от обоза стояла пустая керхийская палатка с двумя наемниками у входа. Керхи были молоды, словно месяц в небе. От них пахло терпким аракосом и материнской любовью. Взрослые керхи-воины одевали в походы одежду, добытую при грабеже первого каравана. У этих же мальчишек все было сшито заботливыми керхийками из домашней шерсти. Им еще предстояло показать себя в бою. Если поход на Муссаворат под знаменем Маргаджана не станет для них последним.
        За керхами стояли палатки драганов. Пять шатров в два ряда. За ними начинались пески, в которых была спрятана тропка, выходящая на старый тракт земли Сех. Это был самый короткий путь в Самрию. Из-за набегов кочевников и частых самумов купцы ходили другой дорогой, но Сейфуллах спешил и не мог тратить сорок дней на путь до порта. Если Арлинг хорошо знал своего господина, то они встретятся скоро.
        Между тем, драганы играли в кости, дурачились и задирали керхов. Они не были похожи на людей, готовых отдать жизни при штурме города. Арлинг вспоминал Гасана и ребят из охраны Сейфуллаха. Каждый раз перед переходом через Земли Керхов, кучеяры волновались, мало ели, рано ложились спать, много молились. Или все дело было в том, что драганы и кучеяры по-разному относились к смерти? Первые над ней смеялись, а вторые ждали всю жизнь и готовились, как к дорогому гостю.
        Собравшись, Арлинг прогнал тревожные мысли. Пусть его голову заполнит ночной песок и ничего больше.
        Самым сложным было преодолеть сторожевой строй по внешнему кругу лагеря. Пересчитывая патруль, Арлинг впервые задумался о том, что не чувствовал нарзидов, которых Даррен увел из города. Он много раз тщательно вслушивался, но их гортанная речь нигде не была заметна. Либо Даррен успел от них избавиться, либо они шли отдельным караваном.
        Халруджи неслышно проскользнул мимо молодых керхов - они были ему неинтересны. А вот драган, подошедший отлить к кусту чингиля, стал хорошей добычей. Арлинг затащил его в пустую палатку и, сняв с наемника верхний халат и тюрбан с головным платком, закопал спящее тело в песок, оставив снаружи голову. Он уже хотел накрыть его сверху ковром, как вдруг вспомнил разговор керхов.
        Любопытство было его недостатком. Засунув пальцы наемнику в рот, он сразу нащупал твердый предмет. Камень пах человеческой слюной и был гладким, как галька. Арлинг вытер находку о штаны, но поверхность все равно осталась влажной. Словно камень был губкой, из которой постоянно сочилась вода. Однажды он уже встречал подобную вещицу. Ему подарила такой камень Атрея, которая называла его «Слезой Нехебкая». Камень должен был помочь Арлингу уговорить имана взять его в ученики, но он так им и не воспользовался. Как же давно это было… Странно, что похожие камни оказались у Маргаджана. Наверное, это они помогли его людям пройти безводный Карах-Антар.
        Халат драгана был ему велик, зато Регарди без труда спрятал под ним оружие - ножи, кинжалы, метательные звезды и духовую трубку с отравленными иглами. Саблю, лук и колчан со стрелами пришлось закрепить на перевязи за спиной. Теперь оставалось добыть верблюда. Без горбатой лошади в пустыне не выжить. Арлинг знал, что верблюд совсем не похож на лошадь, но представить это животное никак не мог. Когда-то иман потратил немало времени, чтобы научить его обращаться с верблюдами, но про себя Регарди по-прежнему называл их горбатыми лошадьми.
        Головной платок он одевал с особенной тщательностью, стараясь скрыть щеки, чтобы двухдневная щетина не вызвала вопросов у гладкобритых драганов. Повязка, закрывающая слепые глаза, отправилась в карман. В следующие полчаса он собирался играть роль зрячего.
        До места, где стояли развьюченные верблюды, халруджи добрался без приключений. Он шел уверенно, не поворачивая головы и изредка бросая отрывистое: «С дороги!». Наемники неохотно, но расступались. Больше ему было не нужно. Пусть все думают, что он разведчик с плохими новостями, спешащий к самому Маргаджану. На пути у таких людей обычно не становились.
        Драгана, присматривающего за верблюдами, он усыпил иглой из духовой трубки. Смесь из журависа и почек трехствольного дерева была сильнодействующим снотворным, и наемник рухнул, как подкошенный. Арлинг тут же оказался рядом, и на случай, если за ними наблюдали, похлопал воина по щекам. Громко ругаясь на кучеярскую водку и журавис, он оттащил тело к тюкам, снятым с животных на ночь. Ощупав шею воина, Регарди вытащил иглу и заботливо спрятал ее в футляр. Она ему еще пригодится.
        Ни один из верблюдов даже не повернулся в его сторону, когда он приблизился. Животные пахли солнцем, шерстью, мускусом и особым ароматом, который был присущ только им. Хотелось зарыться лицом в мягкую длинную шею и не двигаться до рассвета. Халруджи нравилось в верблюдах все - крепкие длинные ноги, крутые горбы, мягкая шерсть, но особенно патлатая голова, красиво посаженная на мускулистой шее.
        Негромко приговаривая, он медленно прошелся между гигантами пустыни, лаская теплые бока. Это была хорошая порода - верховая. Кучеяры называли ее махари, что значило «быстрый, как ветер солнца». Такие животные могли пройти в день до сотни арок с приличной скоростью. Иногда Арлинг даже радовался своей слепоте. Ему казалось, что гордый взгляд верблюда, который он всегда ощущал на себе, не позволил бы ему оседлать это прекрасное животное. Кучеяры говорили, что верблюд имел столь заносчивый вид, потому что знал имя бога. Как бы там ни было, халруджи не собирался посягать на его тайну.
        Наконец, он нашел то, что искал, и остановился. Еще не расседланный верблюд лежал на земле, положив длинную шею на песок. Очевидно, драган, которого усыпил Арлинг, как раз собирался его развьючить. При приближении Регарди верблюд поднял морду и окинул его презрительным взглядом. Но реветь не стал, чем окончательно определил свою судьбу - быть украденным. У него была светлая шерсть и большой упругий горб, который говорил о его хорошем здоровье.
        - Повезешь меня, Камо? - шепнул Регарди, протягивая на ладони угощение. Несколько сухих фиников, оставшихся от запасов, найденных в пузатом брюхе Затуты. Халруджи всех верблюдов звал Камо, даже тех, у кого были клички. И хотя Сейфуллах всегда ругался, Арлинг не изменял привычкам. Главное, что животные откликались.
        Верблюд подумал, но угощение принял. Итак, сделка была заключена. Бегло осмотрев седельные сумки, халруджи остался довольным. По крайней мере, голодать и спать на песке ему не придется. В одной из сумок он нашел несколько масляных лепешек, горсть изюма и мешочек с крупой, а в другой - теплое керхское одеяло. Осталось только наполнить водой бурдюки.
        У источника, где обычно поили верблюдов, наверняка было много драганов, поэтому халруджи выбрал более легкий путь.
        Молодые керхи по-прежнему сторожили пустую палатку. Они не играли в кости и не спали, как драганы у соседнего шатра. Арлингу это понравилось.
        - Эй, - окликнул он того, кто стоял ближе. - Приветствую, сын пустыни. У тебя легкие ноги и быстрый шаг, а я спешу с поручением от Маргаджана. Если ты принесешь мне воды, я вспомню тебя в своих молитвах Некрабаю.
        Арлинг наклонился и протянул бурдюки. Он старался быть вежливым. С керхами иначе было нельзя. Прошла секунда, вторая, пятая. Камо покосился на его протянутую руку, и Регарди уже собирался выпрямиться, когда наемник шагнул к нему.
        - Хорошо, крес, - сказал он на корявом драганском. - Жди.
        Кочевник обратился к нему уважительно, и Арлинг позволил себе расслабиться. Ровно настолько, чтобы не потерять из внимания второго керха и драганов, играющих в кости у соседней палатки.
        Мальчишка вернулся на удивление быстро. Не со старшим и даже не с драганами, а с полными бурдюками. Редкая удача.
        В последнем ряду палаток он заставил Камо лечь на песок и притворился, что поправляет седельные сумки. Некоторые из них он снял, бросив на тропинку между шатров так, чтобы устраивающиеся на ночь наемники по очереди спотыкались о них в сумерках. «Если хочешь, чтобы тебя не заметили, будь на виду», - учил иман, и Арлинг воплощал его уроки в жизнь. Драганы ругались, поминая Амирона, керхи призывали самум на голову бестолкового северянина, но никто не останавливался надолго, не желая портить себе вечер. Арлинг беззлобно отругивался и ждал.
        Наконец, его терпение было вознаграждено. Наступила смена поста, за которым он внимательно наблюдал, пока рылся в сумках и ругался с наемниками. Дежурившие драганы уступили место чужакам, которые прибыли с Дарреном из пустыни и которых Беркут назвал нарзидами. Три лучника не спеша отправились в обход, а два наемника с мечами и копьями замерли на невидимой границе, отделяющей лагерь от необъятной пустыни. Оседлав Камо, Арлинг направил верблюда к костру постовых.
        - Я с патрулем, - отрывисто бросил он. - Меня задержали.
        Регарди действительно слышал, как час назад лагерь покидал патруль и надеялся, что караульный окажется нелюбопытным. Но вместо того, чтобы махнуть рукой, пропуская его, один из чужаков придержал поводья Камо.
        - Я тебя не знаю, - протянул он на корявом драганском, разглядывая халруджи в свете факела, который поднес второй страж. Арлинга накрыла волна кипарисового масла от волос наемников и жженого сахара. Этот запах преследовал чужаков, словно они каждый день принимали ванны из патоки.
        - Я тебя тоже, - нагло ответил Регарди, выдергивая поводья Камо из рук бдительного стража. - Меня послал старший. Если есть вопросы, задайте их ему. И лучше поторопитесь. Потому что если я опоздаю, то тогда вопросы зададут вам.
        Нарзид, держащий факел, хмыкнул и отошел к костру, но первый не унимался.
        - Мне о тебе не докладывали.
        - И не должны были. О патруле доложили караулу, который стоял до вас. И что теперь? Искать первый пост? Они уже наверняка где-то набивают себе брюхо кашей.
        При упоминании еды воин едва слышно сглотнул, и Арлинг понял, что нужно менять тактику. Скорее всего, наемников отправили на смену, когда ужин еще не был готов. И они знали, что дежурный, разносящий ужин по постам, доберется до них не скоро.
        - Послушайте, - вкрадчиво сказал он. - Я, действительно, спешу. Черт возьми, да я хочу вернуться до того, как из котла разберут все мясо! А на вашем месте, ребята, я бы не стал ждать дежурного. Сегодня рыжий, он быстрее собак накормит, чем до вас доберется. Отрастил себе задницу, как горб у верблюда. Ну что? Мне идти искать старшего?
        - Да отстань ты от него, Анчар, - протянул второй нарзид у костра. - Пусть идет. Нам бы лучше подумать, как ужин не пропустить. Давай я схожу?
        - Нарвешься на старшего, вообще без еды останешься, - буркнул в ответ Анчар.
        - Я знаю, о каком рыжем он говорит. Этот пес принесет только воду, все куски себе оставит.
        - Тебе бы все жрать, а о том, где мы сейчас, не думаешь? Это же Сикелия!
        - Вот именно, и чтобы не помереть с голоду в этом проклятом месте, надо о себе позаботиться. Нам еще полночи стоять, а одним Мокрым Камнем сыт не будешь.
        Арлинг кашлянул и легонько толкнул Камо вперед. Верблюд сделал шаг, заставив Анчара попятиться.
        - Так я проеду? Скоро уже мои ребята вернуться, а я тут все с вами торчу.
        - Проезжай! - махнул рукой нарзид у костра.
        Анчар какое-то время еще стоял на пути Камо, но после оклика напарника отошел в сторону. Халруджи коснулся пальцами лба в знак уважения и пустил верблюда бегом. Если бы в армии Маргаджана все воины были такими, как Анчар, у его бывшего друга, возможно, и были шансы добраться до Самрии. Но после двух суток, проведенных в обозе, и сегодняшнего вечера у Регарди появились серьезные сомнения, что Даррен продвинется дальше Муссавората. Дисциплина в армии была слабой.
        Преодолев несколько больших барханов, Арлинг выбрал насыпь покрупнее и взобрался на крутой хребет. Опустившись на холодный песок, он прислонился к нему щекой и прислушался. В паре арок раздавалась мерная поступь патруля. Наемники возвращались в лагерь. Уже стемнело, но халруджи все равно уложил Камо на землю. Осторожность в пустыне никогда не была лишней.
        Верблюд проявлял чудеса послушания, и Арлинг скормил ему масляную лепешку. С такими темпами их знакомства ему грозило остаться без завтрака. Тем временем, патруль пронесся мимо, оставив после себя запах потных тел, холодной стали и пыльных плащей. Регарди вздохнул, стараясь подольше задержать в себе запахи людей. Возможно, ему еще долго не удастся их встретить.
        - Прощай, Даррен, - прошептал он, забираясь в седло. Их дороги вряд ли пересекутся. Халруджи должен быть верен своему господину. Он найдет Сейфуллаха, вернется в Балидет и забудет о том, что случилось. Город возродится. Ведь однажды он уже пережил нападение драганов. Школа Белого Петуха восстанет из пепла, и иман примет его обратно. Все будет хорошо.
        Регарди тронул поводья Камо, понимая, что лгал самому себе. И пустыня это знала, отвечая ему тоскливым воем ночного волка.

* * *
        Арлинг решил двигаться ночью и большую часть дня, устраивая короткие передышки в полдень, когда солнце поджаривало мир с особенной силой.
        Какое-то время он шел без направления, разрешая Камо самому выбирать путь в море песчаных дюн и барханов. Верблюда постоянно тянуло к колючкам и зарослям дырисуна, но Регарди ему не мешал, терпеливо исследуя волнистую равнину с помощью слуха и обоняния.
        Порой он завидовал Камо. Его широкие, покрытые мозолями лапы ступали мягко, совсем не чувствуя раскаленной поверхности. Арлингу же приходилось постоянно вытряхивать из сапог вездесущий песок. Иногда ему казалось, что он сам состоял из песка и мог рассыпаться при первом дуновении ветра. Исчезнуть, как Беркут. Но воздух оставался неподвижным, и только изредка столбы солнечной пыли взвивались к солнцу, окутывая человека и верблюда горячим вихрем.
        Арлинг не позволил себе думать о неудаче, даже когда после ночи блужданий так и не нашел тропу, ведущую к старому тракту. Звезды опрокинулись за горизонт, уступив место румяной заре, но она задержалась на небосклоне недолго, растаяв при появлении лохматой головы солнца. Мир замер, не в силах шевелиться от изнуряющего жара. Песчаные гряды тянулись бесконечной чередой. Набредя на корявый саксаул, который совсем не давал тени, Арлинг развьючил Камо и, соорудив защиту от солнца из одеяла и плаща, провалился в сон.
        Его разбудил холод, покрывший песок бисером инея, от чего вся пустыня сверкала, словно облитая серебром. Его блеск отражался у него на лице, растекаясь по коже ледяными каплями. Было тихо.
        Растирая закоченевшие пальцы, халруджи вспомнил о саксауле, с которого Камо успел объесть всю кору. Наломав сухих веток, он собирался развести костер, когда его внимание привлек новый звук. Источник мог быть только один. Так песчинки скребли по мертвой кости, обглоданной солнцем и временем. Вскоре Арлинг различил и запах - едва слышный, тонкий аромат высушенной кости. Убедившись, что внутри не притаилась змея, Регарди осторожно поднял череп антилопы. Если бы не жара и усталость, накопившаяся после двухдневного путешествия в обозе, он заметил бы его еще вчера, и тогда ночевал бы не на бархане посреди бесконечности, а на дороге, ведущей в Самрию.
        Опустившись на колени, Арлинг тщательно исследовал песчаный склон, обнаружив еще один череп, на этот раз, человеческий. Сердце радостно стукнуло, но он вздохнул с облегчением лишь тогда, когда нашел еще несколько костей. Ошибки быть не могло. Регарди заснул всего в нескольких салях от тропы, ведущей к старому тракту.
        Любая дорога в пустыне начиналась с костей. Они обрамляли ее, словно бордюрные цветы, заботливо высаженные садовником. Чем крупнее был тракт, тем больше скелетов было насыпано вокруг него. Порой эти кости и черепа были единственными вехами, указывающими направление, так как легкий на подъем песок засыпал все дороги. И в этом заключалась жуткая ирония путешествий по пустыне. В смерти других живые искали свое спасение.
        Ночь наступила незаметно. Арлинг брел на север, утопая по щиколотку в песке, Камо уныло плелся следом. Пить хотелось не так сильно, как днем, но о воде думалось постоянно. Регарди был даже этому рад. Пусть лучше его мысли занимает последний оставшийся бурдюк с водой, а не то, как он будет искать Сейфуллаха в Самрии. Утешало то, что Тракт Земли Сех, куда его должна была вывести тропа, начинался со старого колодца, который никогда не пересыхал. Чтобы не потерять направление, он шел пешком, часто останавливаясь и ощупывая песок руками. От источника, где заночевала армия, до старой дороги было не больше трех тысяч салей, и Регарди надеялся, что скоро их с Камо усилия будут вознаграждены.
        Если бы иман видел, как его ученик ползал по дюнам, отыскивая на ощупь кости и черепа, он бы его засмеял. Но Арлинга судить было некому. За время жизни в Сикелии Регарди так и не смог научиться доверять пустыне. В шумном городе он чувствовал себя куда увереннее, чем на бескрайних просторах Холустайской пустоши. И хотя в пустыне всегда было тихо, эта тишина только усиливала его восприятие, пугая неизвестными, едва различимыми звуками, о природе которых он даже не догадывался.
        Далекие гулы, похожие на вздохи великана, разноголосье вечно двигающихся песков, шепот солнца на гребнях дюн и отголоски загадочной жизни пустынных обитателей - все это настораживало, тревожило и отвлекало. Запахи были похожи на звуки. Ему казалось, что он чувствовал сухую кочку дырисуна, но стоило дотронуться до нее, как ветер превращал ее в пучок старого ковыля и, смеясь, проносил траву над его головой. Песком пахло все: небо, солнце, Камо, кости и редкие насекомые, которые встречались в высушенных скелетах. Однажды он перепутал скорпиона с неядовитым пауком-фалангой и едва не закончил путь под кустом чингиля.
        Такие ошибки огорчали, но настоящую тревогу он почувствовал, когда кости и черепа все-таки вывели его к старому глинистому узбою Холустая, по руслу которого тянулся старый тракт, принадлежащий ранее могущественной империи Сех. Сейчас от нее сохранились лишь воспоминания да дороги.
        Оставив Камо ковырять лапой растрескавшуюся почву, Регарди принялся искать колодец. В последний раз, когда они с Сейфуллахом шли по сехскому тракту, он почувствовал воду задолго до того, как взору караванщиков открылся заветный источник.
        Арлинг обегал все окрестности, но везде его встречал лишь песок. Раньше источник находился в месте слияния тропы с трактом, но теперь там возвышались одни барханы.
        Вернувшись к Камо, халруджи замер от неожиданного открытия: дорога стала уже. Если раньше в сухом русле могли разойтись два верблюда, то сейчас с двух сторон к Камо вплотную подступали пески. И как Арлингу не хотелось верить в то, что колодец засыпало, нельзя было не признать очевидное. Пустыня с завидным постоянством уменьшала шансы человека на выживание.
        Легкий приступ паники удалось подавить не сразу. Регарди позволил себе еще некоторое время посмаковать возникшую в голове картинку о том, как Камо несет его высохшее без воды тело, после чего опустился на колени у ног верблюда и тщательно очистил сознание от залетевшей в нее с песком шелухи. Его не должен беспокоить засыпанный колодец. Все что волновало халруджи - это благополучие его господина. Возможно, он найдет Сейфуллаха еще до Самрии. Если Аджухам пришел к этому колодцу без воды, то до следующего источника он мог и не дойти.
        Решив быть настолько внимательным, насколько это возможно, халруджи торопливо направил Камо по высохшему руслу. Горбатому не нравилось идти по глинистому узбою, и он все время пытался свернуть на мягкий песок, но Арлинг твердо возвращал его обратно, ругаясь на то, что духи пустыни дали ему в попутчики такого упрямого верблюда. Порой ему казалось, что Камо все-таки сошел с тракта. Тогда, не доверяя ощущениям, Регарди слезал с верблюда и ощупывал землю руками, чтобы убедиться, что под ногами по-прежнему было глинистое, растрескавшееся русло. С такими темпами передвигаться быстро не получалось. Близился рассвет, а он по-прежнему не нашел ни одного следа Аджухама на тракте.
        Иман любил говорить, что ночь в пустыне коротка, словно первый поцелуй возлюбленной. Арлинг мечтал о том, чтобы ночная прохлада длилась вечно, но еще до рассвета горячее дыхание солнца проникло в Сикелию, обещая безжалостный зной в небе и раскаленную почву под ногами.
        Решив осмотреться, он оставил Камо в узбое, а сам взобрался на бархан. Внимательно прислушиваясь к ночи, Арлинг старался не пропустить ни одного запаха или звука. В воздухе пахло песком, останками жертв пустыни и древесиной чингиля, ветер едва слышно скреб по гребням дюн, а в зарослях кустарника утроили возню мыши-песчанки. Расслабившись, он постарался не замечать окрестные шорохи и ароматы, сосредоточив внимание на дальних областях.
        В нос ударил резкий запах соли, и халруджи задумался о его источнике. Даже соляная река Холустай не пахла так сильно. Гадая, что бы это могло быть, Арлинг вспомнил, как Сейфуллах рассказывал о большом озере соли, которое лежало рядом с трактом. Неужели он дошел до него так быстро? Если это, действительно, было озеро, а не мираж, то где-то рядом должен был находиться второй колодец. Оставалось надеяться, что пустыня не забрала себе и его тоже.
        Регарди уже хотел было спускаться к узбою, как вдруг ему пришла новая мысль. От того места, где он остановился, тракт начинал делать большую петлю. Почему бы не сократить путь по соляному озеру? Поразмыслив, Арлинг решил, что идея ему нравится, и повел верблюда с узбоя. Камо послушно свернул в мягкий песок, сразу взяв нужное направление.
        Слепящую белизну Регарди почувствовал еще издали. Ему она была не страшна, но зрячему пришлось бы здесь нелегко. Идти по озеру предстояло долго. Арлинг остановился на кромке и еще раз внимательно прислушался. Вокруг по-прежнему было тихо, лишь соляная корка слегка поскрипывала под собственной тяжестью.
        Камо надоело ждать хозяина, и он толкнул Арлинга мордой в спину. Прицыкнув на верблюда, Регарди шагнул, выставив вперед предусмотрительно захваченную ветку саксаула. Корка была твердая, как камень, и легко держала его и Камо. Не став садиться на горбатого, Арлинг пошел вперед, ощупывая дорогу палкой. Озеру он не доверял так же, как и пустыне.
        Ушли они недалеко. Твердая поверхность неожиданно кончилась, и палка проткнула соляной пласт, провалившись в него почти на саль. Впереди под тонкой коркой соли растекалась жидкая грязь. Озеро отпустило палку неохотно, обильно испачкав ее черной маслянистой кашицей.
        Крикнув на Камо, халруджи едва успел отпрыгнуть в сторону. Из оставленного палкой отверстия хлынул вонючий фонтан, покрывший нерасторопного верблюда черными комками грязи. Камо испуганно заревел, так как под ногами стала опасно трещать соль, а грязь из фонтана с каждой секундой била все выше. Обругав себя за неосмотрительность и стараясь не делать резких движений, Арлинг стал тянуть верблюда к берегу, чувствуя, что под ногами разбегаются мелкие трещинки.
        Это была непростительная ошибка. Сосредоточившись на поисках Сейфуллаха, Регарди не услышал трясины, которая простиралась под соляной коркой на неизвестную глубину. Теперь ее голос раздавался вполне разборчиво. Останавливаться было опасно, возвращаться по собственным следам тоже. Там, где они прошли, корка могла ослабнуть. Осторожно перенося тяжесть с одной ноги на другую, Арлинг направился к берегу, успокаивая Камо всякой ерундой, которая приходила в голову. Если верблюд запаникует и побежит, встречи с трясиной им не миновать.
        А сзади продолжал бить фонтан. Арлинг чувствовал, что на блестящей поверхности озера образовалась солидная грязевая лужа, от которой пахло испарениями, солью и затхлыми газами. Шипение фонтана могло привлечь внимание вездесущих керхов, и тогда им с Камо придется туго. На белой поверхности озера они были отличными мишенями для зорких керхских лучников. Халруджи перевел дыхание только тогда, когда под ногами снова заскрипел песок. Далеко позади разливалось новое озеро из черной маслянистой грязи. Скоро оно покроется твердой коркой, став отличной ловушкой для путника, желающего сократить путь.
        Вернувшись в узбой, Регарди мог только жалеть о потраченном времени и силах, но винить было некого. Снова очутившись на глинистой поверхности русла, Камо взревел. Приключение на озере напугало его не меньше, чем человека.
        - Ну и кто из нас трус? - спросил халруджи просто для того, чтобы услышать собственный голос. Камо промолчал и гордо поплыл по барханам.
        В тот день им все-таки повезло. Второй колодец оказался на месте, напоив их теплой, слегка солоноватой водой. Арлинг успокаивал себя тем, что Аджухам был опытным караванщиком и наверняка смог дойти до источника.
        - Не переживай, мы найдем его, - сказал он Камо и, закутавшись в теплое керхское одеяло, устроился под боком горбатого. Разбивать палатку у него не было ни сил, ни желания. Дорога до столицы Сикелии вдруг показалась бесконечной.
        О, пустыня, в чем люди перед тобой виноваты?
        Пробуждение было внезапным. Несмотря на свое намерение спать только днем, он проспал всю ночь, даже не заметив, когда наступил рассвет. Арлинг давно не спал так хорошо. Может, Камо чересчур усердно грел его, защищая от ночного холода, или песок был мягким, словно руки Магды.
        Луч солнца скользнул по лицу, и в тот же миг что-то сухое и холодное легло ему на лоб, замерев в опасной неподвижности. Мир перестал иметь значение, сократившись до одного вопроса. Успеет ли он сбросить тварь, и если это эфа, успеет ли она пустить в ход зубы?
        «Но ты ведь знаешь, что это не эфа», - неожиданно услышал он голос Даррена. Из глубин сознания медленно всплыла морда септора. Змей положил на него треугольную голову, собираясь проползти по лицу, чтобы оставить сочащиеся ядом шрамы. Он умрет, увидев прекрасный дом Нехебкая, и рядом не будет знахарей Маргаджана, чтобы его вылечить. Индиговому наплевать, что Регарди в него не верил. Здесь, в пустыне, он был хозяином, а халруджи - так, проходимцем, пылью песчаной.
        Сладкий аромат цветочной пыльцы проник в голову, закружившись маленьким вихрем. Арлинг окаменел, слившись с барханом, но громкий хруст, который, казалось, прогремел на всю пустыню, вернул его на землю. Пахло не цветами, а сушеными финиками, которые Камо задумчиво жевал, погрузив морду в одну из сумок. Между тем, холодное тело у него на лбу завозилось, упершись чем-то острым в переносицу. Когти! Страх лопнул, словно пузырь на воде, уступив место желанию закопаться от стыда в песок. Ящерица! Он напугался какой-то ящерицы так, что потерял способность трезво мыслить. Как же он сразу не различил запах ее чешуек и длинный, слегка подрагивающий в воздухе хвост?
        Помотав головой, Регарди смахнул тварь и бросился отгонять Камо от сумок. Впрочем, он опоздал, потому что верблюд подъел не только финики, но и весь запас лепешек.
        Оставшаяся часть дня прошла без приключений. Так же, как и следующие два. Узбой петлял, поросшие колючкой дюны высились равнодушными громадами, а берега русла порой сужались настолько, что глинистой корки дна было почти не видно. Солнце жгло от восхода до заката, ночью было не легче. С вечера поднимался восточный ветер и взбалтывал раскаленный воздух, не давая ему охладиться.
        Пустыня продолжала играть с ним, обманывая при каждом удобном случае. Так, охотясь в зарослях дырисуна на песчанок, халруджи наткнулся на гиену с детенышами. С трудом убежав, он еще долго гадал, как можно было перепутать мышей с хищником.
        Собирая в тот же день саксаул для костра, он встретил раненого варана, и это было первое послание от керхов. Арлинг оставил лук и большую часть оружия возле Камо, а обе его руки были заняты ветками. Варан был огромным. Регарди чувствовал, как песок проседал под его тяжестью. Из правого бока ящера торчало две стрелы. Их оперенье слабо подрагивало в такт движениям длинного хвоста, которым варан норовил хлестнуть человека по ногам. Зверь шипел, словно масло на большой сковороде в кухне Аджухамов. Регарди собрался, готовясь к прыжку. Если ящер атакует первым, он кинет в него ветки, а потом свернет толстую шею. Но варан вдруг передумал отстаивать территорию и, развернувшись, убежал, вихляя задом. Жизнь в пустыне была дороже чести.
        Оазис, который они с Камо обнаружили на пятые сутки пути, встретил их неприветливо.
        Недавно прошедшее стадо ахаров оставило после себя длинный шлейф смрада. Какое-то время Арлинг боролся с желанием добыть к ужину мясо, но, вспомнив, что кучеяры считали ахаров грязными животными, решил довольствоваться корешками чингиля. Внешне ахары были похожи на антилоп, но отличались крупными острыми рогами, которыми умело оберегались от хищников, и кожистой, свободной от шерсти, полоской на спине. Во время опасности из этой полоски выделялся самый отвратительный запах в мире. Он был тягучим, густым и полным смерти. Так пахли трупы после недельного лежания в сточной канаве. Ахары отравляли им все - воздух, почву, растения. Смрад подолгу задерживался в местах, где прошло стадо, отпугивая все живое.
        Иман рассказывал, что ахары были посланы в изгнание вместе с Нехебкаем, и с тех пор они, как и Совершенный, тоже искали дорогу домой, мигрируя по пустыне от оазиса к оазису и оставляя после себя запах разочарования и печали. Арлинг не мог согласиться с иманом, что трупы пахли печалью, но старался держаться от ахаров подальше.
        Вонь рассеялась не скоро, и какое-то время Регарди шел, закрыв нос головным платком. Первым встревожился Камо. Заревев, горбатый резко свернул в сторону, едва не опрокинув халруджи, который держал его за узду. Арлинг не слышал подозрительных звуков, но, принюхавшись, понял, что взволновало верблюда. Вода. Большая свежая лужа манила ароматами влаги, сверкая прекрасным алмазом посреди дорожной пыли.
        Отпустив Камо, который немедленно припал к воде, халруджи собирался последовать его примеру, когда вдруг почуял еще один запах. На этот раз пахло кровью, а еще - тыквенным маслом, который был слабее, но все же улавливался. Это были запахи людей, которые совсем недавно проходили оазис. А некоторые, возможно, так из него и не вышли.
        Опустившись на землю, Арлинг тщательно обнюхал песок вокруг лужи. Зловоние ахаров путало запахи, но, проявив терпение, он сумел восстановить след. Теперь Регарди почувствовал и керхов. Дети пустыни побывали здесь недавно, ночью или даже утром, но задерживаться не стали. Возле лужи их запахи были едва заметны, а вот ближе к тракту усиливались. Кочевники очень спешили и даже не стали поить верблюдов. Регарди не чувствовал, чтобы песок у воды топтали другие горбатые. Причина могла быть простой. Керхи всегда торопились, когда пахло наживой. Скорее всего, они кого-то преследовали, и возможно, в оазисе их погоня закончилась.
        Халруджи выпрямился, позволив запаху крови наполнить себя. В том, что керхи ушли, он не сомневался. Растительность вокруг источника была скудной и не могла спрятать в себе кочевников. Засады можно было не опасаться.
        Оставив Камо у воды, Регарди отправился по следу, стараясь не давать воли воображению. Ведь в пустыне бродил не только Сейфуллах. В песках людей полно - и живых, и мертвых.
        Идти пришлось недолго. Сразу за зарослями тамариска и чингиля, он наткнулся на засыпанное песком кострище. Рядом валялись сумки, нехитрая утварь и тряпки, которые на проверку оказались одеждой. От нее-то и пахло кровью. Наверное, керхи настигли путников в оазисе и забрали с собой. Кочевники уводили не только живых и раненных, но и мертвых. Никто не знал, что они с ними делали. Те керхи, которые приезжали в кучеярские города торговать одеялами и верблюжьей шерстью, о своих традициях не распространялись.
        Одежду Арлинг проверил тщательно. Ему показалось, что один платок пах Сейфуллахом, но запах был слабый, и халруджи не смог понять, был ли он реальным, или у него разыгралось воображение. Пожевав ткань платка и побродив вокруг костра, Регарди задумался. Аромат тыквенного масла по-прежнему витал в воздухе, но он не нашел ни одного предмета, который бы им пах. Подняв голову, Арлинг повел носом по ветру. Возможно, отдохнуть в оазисе ему не придется.
        Решив, что с горбатым его могут заметить керхи, халруджи с трудом оторвал Камо от воды и спрятал его в тамарисковых зарослях. Верблюд недовольно заревел, но Арлинг быстро скрылся, прихватив с собой лук и саблю.
        Голос разума упрямо твердил о том, что тыквенным маслом могло пахнуть из кувшина, который кочевники отобрали у путников, а потом выбросили за ненадобностью где-нибудь в окрестностях. Но этот запах мог принадлежать и человеку. Опытные караванщики часто мазали им пятки, считая, что оно спасало от ночного холода. Как бы там ни было, Арлинг знал, что не сможет спокойно отправиться дальше, не найдя источника аромата.
        Близились сумерки, и тени в пустыне удлинились. Внезапно поднявшийся ветер взболтал все запахи в хаотичную смесь, издеваясь над его попытками найти след тыквенного масла. Решив, что у него нет времени на споры с ветром, Регарди решил пойти другим путем. Если пахло от человека, то помимо запаха от него должен был исходить еще и звук. Все люди шумели, даже самые осторожные.
        Приблизившись к могучему склону бархана, он осторожно лег на него, прислонившись ухом к песку, и стал слушать. Арлинг никогда не понимал тех, кто считал Сикелию мертвой и бесплодной пустошью. Подземная возня насекомых, грызунов и мелких ящериц почти оглушала, но Регарди заставил себя обратить внимание на поверхность. Камо продолжал топтаться в зарослях тамариска, и его движения казались крохотными землетрясениями, срывающими лавины песчаной пыли с окрестных барханов.
        Привыкнув к этим звукам, халруджи принялся слушать дальше. Стук сердца стал тише, дыхание успокоилось. Его тело уже не лежало на бархане. Оно парило над бескрайней равниной на крыльях жаркого ветра. Вот, керхи. Они далеко - на расстоянии нескольких десятков арок. Спешат к своим, чтобы разделить радость добычи. Однако источник масляного аромата должен быть ближе. В десятке салей от Арлинга метнулась стрелой быстрая эфа. У нее на ужин будет песчанка. А вот ползет паук. Похоже, это каракурт. Солнце почти село, и он тоже решил подкрепиться. Мохнатолапый еще не знает, что недалеко в песке устроила ловушку хитроумная ящерица. Хотя, возможно, ему повезет, и его не тронут. Яд каракурта был в десятки раз сильнее укуса гремучей змеи.
        И тут Арлинг понял, что уже несколько минут слышал, как что-то шевелился по другую сторону бархана, на котором он лежал. Пять или шесть пар топчущихся на месте лап, шлепанье мягких губ, равнодушно сдирающих кору с саксаулов, вялые помахивания хвостом…
        Регарди вскочил на ноги и мгновенно взлетел на гребень бархана. Подлый ветер, смеясь, сыпанул ему в лицо пригоршню песка, едва не опрокинув назад. Проглотив горсть песчаной пыли, халруджи выругался. Где его осторожность?
        В саксауловых зарослях за песчаным холмом паслись чьи-то верблюды. Припав к земле, Арлинг еще долго выискивал следы хозяев, но, похоже, горбатые были одни. Прошло еще около получаса, прежде чем он решился к ним подойти. Верблюды были развьючены, но их ноги спутаны. Наверное, когда керхи напали, горбатые оторвались от привязи, но далеко убежать не смогли. Найти ничейных домашних дромадеров в пустыне было подобно тому, чтобы наткнуться на клад с золотом, но источника запаха он по-прежнему не чувствовал. Правда, от одного горбатого слабо пахло чем-то похожим, но запах был такой же, как и от платка: то ли настоящий, то ли вымышленный.
        Снова подул ветер, и саксауловые заросли заскрипели, простирая по сыпучей земле корявые руки-ветки. Надвигалась ночь, и ему пора было возвращаться к Камо. Что ж, хоть в чем-то ему повезло. За животных в Самрии можно будет выручить неплохие деньги.
        «Если у тебя их не отберут керхи», - поправил себя Регарди. Он принялся освобождать от пут первого верблюда, когда новый порыв ветра едва не утопил его в запахе тыквенного масла. Аромат накрыл его с такой силой, словно рядом раскинулось целое масляное озеро. А вместе с запахом ветер принес крики, которые сразу пропали, как только зашумели заросли оазиса. Но халруджи был уверен, что это не слуховые галлюцинации.
        Взобравшись на самый высокий бархан, какой удалось найти в округе, он превратился в слух, перестав даже дышать, и скоро его усилия были вознаграждены. Где-то кричал человек, звал на помощь на чистом драганском языке. Ловушка керхов? Слуховой мираж? Шутка Нехебкая?
        Но вот голос утих, и в пустыне снова наступила тишина. В голове мелькали сценарии самых разных вариантов событий, но Арлинг уже мчался к Камо, не желая упустить ни мгновения.
        Горбатый его появлению обрадовался. Наверное, опасался, что ему предстояло ночевать в оазисе одному, и как-то решать проблему с хищниками. Что бы там ни было в его лохматой башке, но на колени он опустился послушно. Когда крики возобновились, Арлинг был уже в пути, изредка шипя на верблюда. Ему казалось, что Камо бежал очень шумно. Не стоило выдавать своего присутствия раньше времени. Теперь он смог определить, что кричащих было двое, и они не сходили с места. Возможно, были ранены и не могли двигаться. Однако для раненых драганы кричали слишком громко.
        Чувство осторожности заставило его оставить Камо в сотне салей от места, где слышались призывы о помощи. Оставшуюся часть пути халруджи проделал ползком, стараясь как можно меньше тревожить легкий песок и держаться в тени барханов, подальше от заливающего пустыню лунного света. Тыквенный запах был настолько сильным, что сомнений быть не могло. Пахло от кого-то из кричавших.
        Халруджи чуть не подавился зажатой в зубах джамбией, когда вдруг услышал знакомый шепот.
        - Чего замолчали? В раю будете отдыхать, кричать надо громче и дольше, иначе нас сожрут волки еще до того, как мы успеем поджариться на солнце. Я видел, как они это делают. Сначала объедают уши, потом высасывают глаза, обгладывают носы…
        - Хватит, замолчи! - воскликнул кричавший до этого голос, но Сейфуллах не унимался:
        - Проклятье! Не может быть, чтоб все керхи оглохли! Похоже, песок забил им уши до самых мозгов. Мы кричим уже весь день, а все без толку. Давайте, ребятки, если замолчим, то подохнем сразу. Я вам это обещаю.
        Арлинг медленно поднялся. В голове поселилась только одна мысль: «Аджухам жив!», но заставить себя тронуться с места оказалось чертовски трудно.
        - Эй! - вдруг закричал Аджухам. - Там кто-то есть, на бархане.
        - Да нет никого, мерещится тебе.
        - Собачий сын, рано еще для галлюцинаций, - выругался кучеяр и снова принялся понукать драганов, неизвестно как с ним оказавшихся.
        - Сейфуллах, не пугайся, это я! - хрипло крикнул Арлинг, неловко скатываясь с бархана.
        Но вместо радостного приветствия или отборных ругательств, все трое заорали:
        - Стой! Здесь зыбучие пески!
        Арлинг едва успел отпрыгнуть, почувствовав, как песок мягко обволакивает сапог, поглощая его в себя. Прочертив ногой полосу, отделяющую твердую поверхность от предательской трясины, Регарди облокотился руками о колени, чувствуя, как бисеринки пота стекают со лба, впитываясь в платок на глазах. Он столько слышал о зыбучих песках, что предпочел бы иметь дело с бандой керхов, чем с прожорливой пастью пустыни. Кучеяры говорили, что в зыбучих песках пропадали целые караваны, а потом из-под земли еще долго слышались душераздирающие вопли. В сказки Арлинг не верил, но угрозу, исходившую от песка в паре салей от него, ощущал всей кожей.
        - Проклятье, - выругался он. - Ты давно там?
        Сейфуллах не ответил, но халруджи слышал его тяжелое дыхание. Может, его засыпало по грудь, и он вот-вот задохнется? Почему молчит? И что ему, Арлингу, теперь делать? Иман рассказывал, что человеческую силу нельзя сравнить с мощью зыбучих песков. И как осторожный Сейфуллах угодил в песчаную ловушку? Вопросы - это хорошо. Они заполняли голову, не давая места панике.
        - Вытащите нас, добрый господин! - затянул драган, которого Регарди услышал первым. - Мы сидим здесь с самого утра! Еще немного и…
        - Молчи, - вдруг прервал его Сейфуллах. - Это посланник пайриков, с ним нельзя говорить! Уж лучше сидеть в песках, чем попасть в его лапы. О, великий Омар, развей злые чары пустынного ветра, дай верным слугам силы противостоять злу Негивгая! Забери этого мертвеца обратно в свои угодья! Он хорошо служил мне при жизни…
        - И хочет послужить тебе после смерти, - усмехнулся Арлинг, удивляясь тому, как легко пришли нужные слова. - Это я, господин. Простите, что так долго искал вас. Простите.
        Как же тихо этой ночью в пустыне. И где ветер, когда он так нужен?
        - Вот же сукин сын! Да тебя не так-то легко отправить на тот свет! - Сейфуллах вдруг захохотал, но на него зашикали драганы:
        - С ума сошел? Не дергайся, а то нас затянет еще глубже!
        Смех Аджухама перешел в бульканье, а потом и вовсе прекратился.
        - Ну вот, теперь я сижу здесь по грудь. И все из-за тебя, халруджи.
        Он замолчал. Молчал и Регарди, так как слова вдруг сбились в клубок, и он никак не мог найти конца, чтобы его распутать.
        - Псы пожрут тебя, халруджи, если это ты! - вдруг заорал Сейфуллах. - Чего стоишь? Еще немного и из замороженного мяса, мы превратимся в печеное. Давай, вытаскивай нас отсюда! Надеюсь, у тебя с собой есть веревка.
        Веревки у него не было. И идей тоже. Нужно сосредоточиться. Это еще не конец. Всего лишь пески. А зыбучими их назвали трусы.
        - Пить хочешь? - спросил он первое, что пришло в голову. Мыслей о том, как вытащить людей из песка, в ней все равно не было.
        - Да! - закричали все разом, и Арлинг обрадовался, что хоть чем-то может помочь.
        Прицелившись туда, где раздавался голос Сейфуллаха, он размахнулся и швырнул бурдюк с водой. Судя по звуку, мешок врезался прямо в мальчишку.
        - Здорово, - проворчал Аджухам. - Хоть от жажды мы не помрем.
        - Я что-нибудь придумаю, господин, - прошептал халруджи, пытаясь нащупать хоть одну разумную мысль. Увы, ее не было.
        - Да ты не торопись, у нас целая ночь впереди, - ехидно произнес Сейфуллах. - А к рассвету песок станет коркой, и ты сможешь вырезать нас саблей. По кусочкам. Что ты замер, как истукан, идиот? Ищи веревку! Недалеко отсюда есть оазис, где на нас напали керхи. В нашем лагере была веревка. Если они не забрали ее, то нам повезло.
        Арлинг не помнил, чтобы среди разбросанных в оазисе вещей, была веревка, но возможно, он просто ее не заметил. Это была надежда, хотя он по-прежнему не представлял, как будет тащить троих людей из зыбучих песков, обладающих смертельной хваткой.
        - Господин, я мигом, - крикнул он, едва не добавив, чтобы Аджухам никуда не уходил. - Через полчаса начинайте кричать, так я быстрее вас отыщу.
        - Ты уж поспеши, - проворчал Сейфуллах - Не хотелось бы, чтобы керхи нашли нас первыми.
        Это было веское замечание, и Регарди помчался обратно к Камо. Время утекало сквозь пальцы, как песок. Кто знает, сможет ли Сейфуллах кричать, когда он вернется.
        Дорога в лагерь показалась кошмарным сном. Подстегиваемый нагайкой, Камо недовольно ревел, бледные звезды с безумной скоростью проносились по небу, пустыня тревожно шептала в спину: «Не успеешь!».
        На этот раз вонь ахаров, которая все еще стояла в оазисе, его обрадовала. При появлении халруджи от водопоя испуганно отбежал джейран, но больше в зарослях чингиля и тамариска никого не оказалось. Отыскав кострище, Арлинг начал лихорадочно перебирать раскиданные вещи, ругаясь на грызунов, которые уже успели в них похозяйничать. О, боги! Амирон, Нехабкай, Омар! Пусть веревка окажется в этих чертовых тюках! Или вон в тех, разбросанных под пальмой. Если он найдет ее, то помолится всем троим. А может, ее засыпало песком под этим кустом заразихи? Проклятье! Если веревка и была, то кочевники наверняка забрали ее с собой. Может, связать одежду? Насколько ее хватит? А еще можно оборвать кору с пальмы. Он слышал, что некоторые керхские племена делали из нее отличные канаты.
        Мысли лихорадочно заметались и сбились стайкой вокруг Камо, который недовольно скреб лапой по песку, пытаясь дотянуться до лакомого побега заразихи, висящего слишком высоко. Для верблюда он был слишком прожорливым. Точно, верблюды! У них были спутаны веревкой ноги. Как же он сразу не догадался!
        Оседлав Камо и направив его к саксауловой роще, Арлинг отчаянно пытался вернуть спокойствие. И куда подевались мудрые слова из книги Махди? Где пустота в его сознании? Где сосредоточенность и готовность к победе? От волнения он едва не потерял едва заметный аромат тыквенного масла, которым так удачно намазался Аджухам. Легкий ветер тревожил песок, смешивая запахи, и Регарди приходилось часто останавливаться, чтобы припасть ухом к земле и определить направление. Наконец, он услышал верблюдов, но вместе с ними различил и керхов, которые плутали где-то рядом. Похоже, они тоже искали горбатых. Нужно было торопиться. Арлинг не был уверен, что справится с десятком кочевников в одиночку. Силы пока еще были не на его стороне.
        Наконец, поблизости заскребли корявые ветки саксаулов, и Камо поприветствовал сородичей глухим ревом. Только теперь Регарди понял, как ему повезло. Силы четырех верблюдов должно было хватить, чтобы вытащить людей из песочного плена.
        Аджухам заметил его первым и радостно захрипел, велев драганам заткнуться.
        Подведя верблюдов к краю песков, Регарди бросил ему сложенную втрое веревку. Длины едва хватило, но Сейфуллах сумел обвязать ее вокруг пояса. Когда Арлинг стал связывать верблюдов поочередно, выстраивая их, как в караване, люди замолчали. Страх был опасным противником, но бороться с ним каждому предстояло в одиночку. Песок держал крепко, и Регарди чувствовал, как туго натянулась веревка. Горбатые слушались неохотно, и лишь один Камо сразу понял, чего от него хотели. Арлинг схватил поводья первого в цепочке животного и направился вверх по дюне.
        С таким же успехом можно было пытаться вытащить каменный тополь, когда-то росший в саду имана. Куда лучше подошли бы мулы или ослы, но у него были только упрямые верблюды и очень небольшой запас времени. Если он не вытащит их до рассвета, пустыня превратится в раскаленную жаровню. Драганы и Сейфуллах подгоняли дромадеров криками, швыряя в них песок, но как только горбатые чувствовали натяжение веревки, то сразу же отступали. Как-то иман сказал ему, что упершийся верблюд стоил десяти ослов, и сейчас Арлинг полностью в этом убедился.
        - Попробуй приманить этих чертовых тварей, - предложил Аджухам. - Поторопись, халруджи! Я уже ног не чувствую.
        Лихорадочно поискав, чем можно было соблазнить горбатых, Регарди не нашел ничего лучше молодых побегав саксаула. На добычу лакомства, которое росло слишком высоко для верблюдов, халруджи потратил еще четверть часа, но это подействовало. Потянувшись за побегами, горбатые двинулись, но Сейфуллах истошно завопил, что сейчас разорвется, и ему пришлось остановиться.
        - Не кричи так! - разозлился он, вытирая о штаны вспотевшие от волнения руки. - Я стараюсь! Но если вы будете кричать, то сюда нагрянут керхи, и тогда рассвет не встретит никто.
        Верблюды словно разгадали уловку, и все его повторные попытки заманить их наверх угощением игнорировали. Потеряв терпение, Регарди выбрал саксауловую ветвь пожестче и принялся стегать животных по мягким крупам, едва не оглохнув от их рева. Это подействовало лучше уговоров. Верблюды помчались наверх так быстро, насколько им позволял вырванный из песочного плена Аджухам.
        Арлинг погнался за ними следом, но напуганные животные порвали веревку и бросились в разные стороны, едва не разодрав Сейфуллаха на части. Развязав его и оставив лежать на гребне дюны, Регарди вернулся к драганам, которые при виде успешного спасения Аджухама обрели второе дыхание и принялись кричать с новой силой. Арлинг с трудом преодолел желание оставить их в подарок керхам.
        Найти и собрать верблюдов оказалось легче, чем починить испорченную веревку. Еще некоторое время было потрачено на то, чтобы согнать упирающихся животных к кромке опасных песков. Длины веревки едва хватило, чтобы обвязать одного драгана. О том, чтобы вытащить сразу обоих, думать не приходилось. Верблюды глухо ревели, норовив укусить его за голову, но колючая саксауловая ветвь, от которой не защищала даже длинная шерсть на крупе, действовала лучше уговоров. Песок держал людей крепко, не желая расставаться с добычей. Драганы мужественно терпели, хотя Арлингу не раз казалось, что еще немного, и он услышит звук ломаемых костей и рвущейся плоти.
        Когда второй драган, наконец, оказался на свободе, шерсть на боках животных была изорвана в клочья, а глухой рев боли и глубокой обиды на человека еще долго стоял в ушах халруджи. Пожалуй, до конца путешествия от верблюдов ему стоило держаться подальше. Камо его точно не простит.
        И почему отношение какого-то горбатого волновало его больше того, что сейчас чувствовали Аджухам и драганы? Наверное, его сердце выжгла пустыня. Иман говорил, что в песках рано или поздно это случалось со всеми.

* * *
        Пробуждение было внезапным. Арлинг не помнил, как они добрались до оазиса, но был уверен, что спать не собирался. Багряный лоб солнца уже показался над равниной Сикелии, но воздух еще был полон ночного холода. Он бодрил и дарил надежду.
        Регарди перекатился под куст чингиля и тщательно прислушался, выискивая признаки опасности. Впрочем, все было тихо. Оазис шумел влажными от росы листьями заразихи и пах мокрой шерстью привязанных неподалеку верблюдов. От лужи, ставшей матерью скудного очага жизни посреди бескрайней пустыни, поднимались душные испарения, которые тут же исчезали в нагревающемся утреннем воздухе.
        В двух шагах от него лежал Сейфуллах, живой, хоть и изрядно потрепанный дорогой. Чуть поодаль храпели драганы, которые неизвестно как оказались в зыбучих песках вместе с Аджухамом. Ими он займется позже, причем обратит на них самое пристальное внимание. Если они были лазутчиками Маргаджана, его клинок отправит их к Амирону. Но сейчас его интересовал только Сейфуллах.
        Стараясь двигаться как можно тише, он подкрался к спящему и уселся рядом на колени. Мальчишка дышал глубоко, но сон его был беспокойным. От него пахло песком, усталостью, тыквенным маслом, которое не могло перебить вонь немытого тела, но сильнее всего - кровью. К счастью, не его собственной. Арлинг мог только гадать, сколько жизней унесла сабля Аджухама, пока его не пленили коварные пески Сикелии. Проведя пальцем по плавному изгибу клинка, он отметил, что на лезвии не было ни царапины. Сейфуллах всегда хорошо заботился об оружии. Где же остальные кучеяры? Погибли от стрел керхов и мечей драганов?
        - Убери руки от моей сабли, - прошептал Сейфуллах, пронзая его взглядом.
        Арлинг почтительно склонил голову, но не смог сдержать улыбки. Он только сейчас понял, какой камень свалился у него с души. Встретить Аджухама в бескрайней мозаике Холустая было настоящим чудом.
        - То, что положено у вашей головы, господин, может быть воткнуто вам в сердце. Я бы не стал доверять этим драганам.
        Сейфуллах уставился на него, но прежде чем он открыл рот, Регарди подсунул ему бурдюк с водой, и мальчишка замолчал надолго. Слушая, как он жадно пил воду, халруджи наслаждался. Ему казалось, что с появлением Аджухама мир снова ожил. Как и прежде, он будет заботиться о его благополучии и находить в этом смысл и цель жизни. До тех пор пока его служение не будет закончено. И если иман не найдет его, пусть оно длится вечно.
        Но тут Аджухам допил воду и все испортил:
        - С чего ты взял, что эти драганы лучше тебя? А вдруг ты шпион Маргаджана?
        - Мне уйти?
        Ответ был неправильным, и Арлинг запоздало прикусил язык. Ведь мальчишка мог согласиться.
        Сейфуллах приподнялся на локте и, фыркнув, швырнул ему бурдюк.
        - Мне кажется, или я слышу в твоем голосе недовольство? Ты обвиняешь меня в том, что я попался у тебя на пути? Встал на твоей дороге к просветлению?
        - А может, это я помешал вашему подвигу по спасению Балидета?
        - Ох, прости, я забыл о твоей любимой книге, халруджи! Что там говорил старик Махди? У него всегда было что сказать. Заботься о господине, как о своем теле, или отправляйся глотать песчаную пыль? Ничего не перепутал? Чего ты от меня ждал? Думал, я обрадуюсь тому, как ты крадешь всякие безделушки у моего врага и выставляешь меня на посмешище?
        - Какого дьявола вы отправились в Самрию? - парировал Регарди, не обращая внимания на уколы Сейфуллаха. - Думаете, наместник вам обрадуется? Поверьте моему слову, регулярная армия останется в Самрии, пока не придет помощь из Согдарии. И даже если Канцлер пришлет войска, то Сейфуллаха из Балидета никто слушать не будет! Покидать город было глупо!
        - Вот бы и оставался там со своими друзьями-драганами, - проворчал Аджухам, с кряхтением поднимаясь на ноги. - Уверен, тебя там не обижали. Зачем пришел? Боялся, что без меня не разберешься со смыслом жизни?
        Арлинг сжал зубы. Сейфуллах умел наступать на больное.
        - Драганов в городе уже нет. Маргаджан на пути к Муссаворату, а наместником в Балидете остался ваш отец. Там все по-прежнему. Если бы вы не сбежали, вас не лишили бы кадуцея. Подумайте, станет ли Белая Мельница прислушиваться к мнению какого-то мальчишки, который даже права голоса не имеет!
        - Я тебе не говорил о Мельнице, - злобно сказал Аджухам, роясь в сумках в поисках еды.
        - Не трудно догадаться, - Арлинг подошел к Камо и вытащил пару клубней заразихи, которые он выкопал накануне. Все равно есть было больше нечего. - А у кого вам еще просить помощи? Не думаю, что вы всерьез рассчитывали на наместника Самрии. Только все это пустое. Романтика и юношеские страсти. Ничего не исправить. Пусть все идет так, как идет. Надо успокоиться и вернуться домой. Вот, что я думаю.
        - Домой?! - от возмущения Сейфуллах едва не подавился куском заразихи. - У меня нет дома! Ты вообще не знаешь, о чем говоришь. Что для тебя Балидет, драган? Что тебе наша жизнь? Твое служение халруджи не отличается от песка под моими ногами. Сейчас ты здесь, а в следующий миг - там, за барханом. Ты клялся мне в верной службе, но за моей спиной всегда делал то, что было нужно только тебе. Я никогда не забуду того чертова кинжала! И септорию тебе не прощу. Иман допустил большую ошибку, что посвятил тебя в наши таинства. Лучше бы ты никогда не приезжал в Сикелию!
        - Альмас правильно сделала, что отдала вам кольцо. Она достойна лучшего мужа.
        - Ах ты, пес паршивый!
        Они уже давно ругались в полный голос и не заметили, как драганы проснулись, с любопытством прислушиваясь к их ссоре.
        - Кто этот человек, Сейфуллах? - не выдержав, спросил один из них.
        Арлинг с Аджухамом замерли друг против друга, с трудом переводя дыхание. Регарди только сейчас заметил, что его кулаки сжаты, а ноги приняли боевую стойку. Он давно не чувствовал себя таким злым. Опомнившись, халруджи запоздало сделал шаг назад, но сказанного было не вернуть.
        - Кто это? - переспросил Сейфуллах и задумался.
        В воздухе повисла напряженная тишина. Ее можно было кромсать на куски и складывать в причудливые фигуры. Регарди понял, что с нетерпением ждет того, что скажет Аджухам. Действительно, кто он?
        Но ответить Сейфуллах не успел. С неожиданной четкостью Арлинг вдруг осознал, что чувствует керхов. Запахи детей пустыни, их верблюдов и оружия ощущались совсем рядом. Кочевники уверенно приближались в сторону оазиса, но их появление не удивляло. Пустыня не прощала беспечность.
        - Керхи! - крикнул халруджи, бросаясь распутывать верблюдов.
        Лишних слов не потребовалось. Сейфуллах и драганы тут же присоединились, наспех собирая раскиданные вещи. Из оазиса они летели так, словно за ними гнались пайрики. В пустыне было две беды: самумы и керхи. И если от первых можно было укрыться, то от вторых спасение было только в бегстве. К счастью, верблюды успели отдохнуть и бежали хорошо. И хотя Арлинг получил пару болезненных укусов от Камо, к тому времени как кочевники ворвались в оазис, они были уже далеко.
        Сухой узбой тракта верблюды встретили недовольным ревом. Регарди остановился первым, и долго прислушивался, выискивая керхов. Но вокруг лишь звенел песок, да шептал песни ветер. Им повезло - дети пустыни их не заметили. Впрочем, расслабляться было рано. Впереди лежало много арок пути по землям кочевников. Им придется проявлять чудеса бдительности, если они не хотят закончить свое путешествие рабами. Тракт Земли Сех был самым коротким путем в Самрию, здесь через каждую сотню салей встречались оазисы и колодцы и почти никогда не бушевали самумы. Но, несмотря на все это, караванщики предпочитали дорогу через Муссаворат, проходя длинные участки пустыни, где хозяйничали песчаные бури, а колодцы встречались крайне редко. Керхи были страшнее самумов и безводных песков.
        Оставшуюся часть дня путешественники провели в молчании. Арлинг постоянно ощущал на спине недовольный взгляд Сейфуллаха, но говорить им было не о чем. Драганы плелись последними, изредка перебрасываясь короткими фразами. Они ругали пески, солнце, керхов и какого-то Евгениуса, которого за что-то должна была настигнуть кара Амирона. Жара тоже не способствовала общению. Чтобы отвлечься от мрачных мыслей, Регарди следил за драганами, слушал пески и старался не упасть с Камо, который еще злился на него после зыбучих песков и раскачивался сильнее обычного.
        Напряжение спало с появлением первых звезд. Воздух остывал, проясняя мысли и чувства. Ночлег решили устроить недалеко от тракта. Все равно прятаться от керхов среди барханов было бессмысленно.
        Предоставив Сейфуллаху устройство лагеря, Арлинг отправился на охоту. Больше всего ему хотелось побыть в одиночестве. Впрочем, далеко отходить он не стал, стараясь не упускать из внимания драганов и мальчишку. Первым он не доверял, а второго боялся. Страх перед Сейфуллахом появился внезапно, но возрастал с каждой минутой, пока он выслеживал что-нибудь съедобное в холодеющих песках.
        Чтобы охотиться в пустыне, нужно было обладать поистине звериным терпением. Сейчас у Арлинга его не было. Слушая, как Сейфуллах мирно переговаривался с драганами и разводил костер из верблюжьего помета, он бесился, проклиная себя за глупость и слабость. Зачем было говорить про Альмас? Пропустив несколько жирных пауков и пару песчанок, он с трудом заставил себя сосредоточиться. В сумках еще оставалась пара черствых лепешек, но четырем людям их было мало.
        От костра уже давно вился манящий аромат чая, когда халруджи, наконец, удалось поймать ящерицу. Добыча была небольшой и легко умещалась в ладонях, но из нее можно было сварить суп.
        При его появлении оживленный разговор оборвался. Проигнорировав всех, халруджи достал котелок и, сев поодаль, занялся ящерицей. Повар из него был плохой, но он на него и не нанимался. Пока Сейфуллах не разорвал клятву, он был его халруджи. А халруджи должен был накормить господина, когда тот хотел есть. В животе у Аджухама бурчало уже давно.
        Некоторое время Сейфуллах наблюдал за ним, но потом не выдержал и решительно отодвинул от котелка, из которого поднимался не слишком аппетитный запах. Это было мудрое решение. Кроме Аджухама, который, будучи опытным караванщиком, знал, как приготовить изысканное угощение даже из пресного клубня заразихи, спасать ужин больше было некому.
        Не став возражать, Регарди наполнил чаем потертую кружку, которую нашел в сумках Камо, и, усевшись на свернутое одеяло, вытянул ноги. Думать и говорить не хотелось. Усталость робко коснулась его плеча, но он отмахнулся от нее, уткнувшись в чашку и запретив себе расслабляться. Пустыня только этого и ждала. Чай у Аджухама получился на славу. Каждый глоток был похож на маленькое счастье. Может, такое оно и было - счастье? Внезапное и нежданное, в окружении бурь и гроз, готовых разыграться в любой момент и развеять туман заблуждений, чтобы показать правду. Все будет хорошо. Только, может быть, не сейчас.
        - Ты откуда?
        Голос драгана вернул его на землю, и Арлинг едва не обернулся. Иногда старые привычки еще смеялись над ним. Один из новых друзей Аджухама опустился рядом, с любопытством разглядывая повязку на его лице.
        - Из какого города спрашиваю? Ты кажется слепой, а не глухой.
        Шутка показалось ему смешной, и драган зашелся хриплым, срывающимся смехом.
        - Не лезь к нему, - вмешался второй драган. - Не хочет говорить - его право. Но познакомиться надо, идти вместе еще долго. К тому же, он нам жизнь спас. Вот только предложить нам тебе нечего, парень. Мы каргалы. Слыхал, наверное?
        Больше всего халруджи хотел, чтобы его оставили в покое, но Сейфуллах бросал в их сторону подозрительные взгляды, и пришлось ответить. После ссоры в оазисе, Арлингу не хотелось его злить.
        - Волшебные земли ищите, - кивнул он. - Сочувствую.
        На самом деле ему было наплевать на драганов, но он старался быть вежливым. И где Аджухам нашел каргалов? В Балидете их никогда не было. И снова прошлое заскреблось в двери его некогда прочной крепости.
        Каргалов придумал его отец, канцлер Согдарийской империи и ее настоящий правитель, умело прятавшийся за хилыми плечами сумасшедшего императора. Элджерон Регарди не мог смириться с тем, что границы его державы уперлись в неприступные горы Гургарана и потратил немало лет, чтобы найти путь в страну царя Негуса, легенды о которой давно ходили по Сикелии. После встречи с Маргаджаном и его рассказа о переходе через Гургаранский хребет, Арлинг по-другому смотрел на эту кучеярскую сказку, но времени все обдумать и отделить правду от лжи у него не было.
        Каргалы были преступниками, которых ожидала смертная казнь или пожизненная каторга. Но у них был шанс изменить свою участь и добровольно отправиться в сикелийские пески на поиски дороги в легендарное царство. Им было запрещено заходить в города и пересекать южную границу Сикелии. Только вперед, на восток, к Гургарану. Когда император подписал приказ, от желающих найти сказочный рай не было отбоя. Количество смертных казней резко сократилось, а рейсов тяжелых груженых преступниками навах, следующих в Самрию, увеличилось.
        Но хорошего конца у кучеярской легенды не было. В Сикелии вообще было мало добрых сказок. Почти все каргалы заканчивали свой путь в плену у керхов, попадая на рабовладельческие рынки или алтари кочевников. До раскаленных песков безводного Карах-Антара добирались немногие, а неприступные скалы Гургарана видели единицы. Большинство каргалов тайком пробирались в какой-нибудь сикелийский город и проводили остаток дней, скрываясь от стражи.
        В Балидете Арлинга часто принимали за каргала, пока его повязка слепого не примелькалась стражникам. У всех каргалов на животе была метка, оставленная сланцевой кислотой: большое, расплывчатое пятно синего цвета. Бесследно уничтожить его было невозможно. Зря Сейфуллах связался с каргалами. Если они прибыли в Сикелию недавно и честно искали земли, которых не было, тогда, возможно, им еще по пути. По крайней мере, до выхода из Холустайских песков. Но если они скитались давно… Халруджи предпочел бы зарезать их прямо сейчас, чтобы однажды не проснуться утром со своим же кинжалом в горле.
        - Ага, ищем, - усмехнулся драган, который подошел к нему первым. Кажется, его звали Елем. - Перед Самрией свернем на восток, а дальше как Амирон приведет. Все лучше, чем на иштувэгских рудниках спину гнуть.
        - Нас высадили в Хорасоне два месяца назад, - вставил второй каргал. - Пятьдесят человек. Через месяц осталось двадцать, еще через пару недель дюжина. Когда мы встретили Сейфуллаха с его ребятами, нас было шестеро. Я наивно думал, что хуже уже не будет, но керхи устроили засаду у Холустайского озера. Бежать удалось только тем, кого ты вытащил из песков. Мы пока не дошли даже до Карах-Антара, но знаешь, что я понял? Мы еще живы, черт возьми! Вот, что главное. Быть живым, хотеть жить, любить жизнь - вот бог, которому я молюсь. И мои молитвы слышат. Там, в Согдарии, я продавал вино. Много напитков пробовал, разных. Но еще никогда не пил более вкусного чая, чем этот, сваренный из чингиля.
        Арлинг кивнул головой, соглашаясь. Сейфуллах знал толк в чае. Вкус был терпкий, но расслабляющий. Хотелось уплыть на волнах его аромата, забыв о мире, полным вопросов, сомнений и колючего, проникающего повсюду песка. Регарди был готов поклясться, что Аджухам добавил в напиток журавис. Кучеяры могли находить его даже в таком бесплодном месте, как пустыня. Впрочем, вероятно, что его господин, известный любитель дурмана, прихватил с собой порцию травы еще из Балидета. На следующем привале надо будет обыскать его вещи. Попутчик из журависа был плохой.
        - Ну, а как насчет твоего рассказа, странник? - не унимался Ель. - Про Сейфуллаха мы знаем, он купец, честь ему и хвала. А кто ты?
        - Он мой халруджи, - неожиданно вставил Аджухам, возникая рядом с дымящимся котелком. - Ужин готов, набивайте животы.
        - Я его слуга, - поспешно добавил Арлинг, стараясь оставаться спокойным.
        Меньше всего он хотел, чтобы драганы стали расспрашивать его о служении. Сейчас он не смог бы ответить даже иману. Сердце колотилось так, словно он, не останавливаясь, пробежал весь Балидет от северных ворот до южных.
        Подскочив, халруджи поспешно уступил Сейфуллаху свое место. Мальчишка принял это как должное, уютно устроившись на одеяле. Наполнив миску похлебкой, Регарди с поклоном подал ее Аджухаму. Совсем, как дома. Только над головой простиралось бездонное небо, а вокруг колыхались песчаные волны, среди которых затерялась их дорога. Он надеялся, что она у них была еще общей.
        - Мы должны были выехать из Балидета вместе, но нам помешали, - пояснил Аджухам, обсасывая лапку ящерицы. - Я уж думал, он не найдет нас. В тех проклятых песках было чертовски холодно!
        Сейфуллах добродушно похлопал Арлинга по плечу. Халруджи его жест не понравился, но сейчас он был готов стерпеть и не такое. Заняв привычное место позади Аджухама, он уткнулся в свою чашку, стараясь не пронести ложку мимо рта. В последнее время его рассеянность была подозрительно велика. Может, от того, что он перестал принимать травы, которыми всегда поддерживал себя в Балидете?
        - Вот это встреча, - чавкая, восхитился Карум. - А нам повезло. Ведь твой слуга мог пройти мимо, и тогда мы бы точно пошли на ужин гиенам. Правда, ума не приложу, как слепой может ходить по землям керхов, оставаться в живых, да и еще спасать кого-то. Жизнь - странная штука. Как-то я видел одну боевую собаку, которая потеряла лапу. Здоровая такая псина, давно пережившая свои лучшие годы. Хозяину надоело ее кормить, и он решил выставить ее на последний бой. Ему советовали прирезать тварь и не смешить людей, но он считал, что любой воин достоин того, чтобы погибнуть, сражаясь. В общем, на собаку никто не поставил, а зря. Безногая бестия порвала всех так, что ни один из псов, выставленных против нее, не дожил до утра. Вот тебе и калеки. Наверное, в твоем слуге есть что-то похожее. Прошел там, где не всякий зрячий бы выжил. Ты умеешь находить себе людей, Сейфуллах! Пожалуй, я знаю, кто он. Каргал, верно? Тот, кто дошел до Гургарана и ослеп, увидев его мощь. Ладно, не злись на меня, добрый человек, - Карум отвесил в сторону Арлинга шуточный поклон. - Нам еще в Согдарии рассказывали, что у «Царских Врат»
можно потерять зрение. Золото царя Негуса сверкает так ярко, что не каждый человеческий глаз его вынесет. Имя-то у тебя есть, слуга?
        Сравнение Арлинга с собакой развеселило Аджухама так, что он залился смехом, едва не опрокинувшись на спину. На лице халруджи не дрогнул ни один мускул, но ему пришлось приложить усилие, чтобы заставить себя не острить. А ведь так хотелось объяснить этому каргалу, что он был недалек от истины, когда рассказывал про бойцовскую псину. Халруджи уже давно хотелось намять ему бока. Просто так.
        - Меня зовут Арлинг, - нехотя сказал он, сердито пихая Сейфуллаха в бок, чтобы тот перестал кривляться. - Я из Ерифреи. Слепой от рождения.
        Аджухам неожиданно замолчал и стал серьезным. Регарди никогда не рассказывал ему о том, как стал слепым, но, похоже, мальчишка почувствовал ложь. Никто кроме имана не знал о дуэли Арлинга с Дарреном. И учитель останется последним.
        - Вы верите в Царство Негуса? - вопрос одиноко повис в воздухе, но Арлингу хотелось сменить тему разговора. Получилось не очень ловко, но по оживлению каргалов он понял, что не промахнулся. По меньшей мере, еще час о нем не вспомнят.
        - Конечно! - горячо воскликнул Карум. - Только дурак не верит в золото, которое лежит под ногами. Его нужно только увидеть. Если я найду страну Негуса, то вряд ли вернусь в Согдарию. Зачем мне освобождение Канцлера и его награды, когда я окажусь в раю?
        - Говорят, в царстве за Гургараном лежит земля богов, - подхватил Ель, и Арлинг почти почувствовал блеск его глаз. - Там нет ни войн, ни бедности, ни болезней. Сады цветут круглый год, скотина тучна, а женщины дарят свою любовь щедрее, чем солнце поливает эти пески светом. По красоте и величию дворец Негуса не сравнится ни с одним замком Согдарии. Он выстроен из цельного хрусталя, а крыша выложена из самоцветов и сверкает ярче светил на небе! Амбары и склады ломятся от драгоценных пряностей и роскоши, а фонтаны и бассейны наполнены вином и сладким нектаром. Любой из путешественников, добравшийся до дворца, будет желанным гостем и сможет оставаться в нем столько, сколько захочет. Хоть всю жизнь! Каждый день тридцать тысяч гостей садятся за обеденный стол из цельного изумруда, который подпирают две колонны из аметиста. За таким столом нельзя захмелеть. Ты будешь весел весь пир, сколько бы вина не выпил!
        - А еще говорят, что через всю страну Негуса течет река, воды которой несут груды драгоценных камней, - перебил товарища Карум, ожесточено размахивая руками. - Эти самоцветы может подбирать каждый. Их столько много, что ими выкладывают мостовые!
        - Точно, - поддакнул Ель. - Я слышал, что одежды царя пошиты из кожи настоящей саламандры, очищенной в пламени! А в саду его дворца бьет источник жизни, который возвращает человеку силы и здоровье. Сам царь пил из него тридцать два раза, и ему уже шестьсот лет. Некоторые верят, что он бессмертен. Я не знаю, зачем Канцлер ищет эти земли. Согдария велика и могущественна, но разве можно покорить рай?
        Каргалы замолчали. Задумались и Арлинг с Сейфуллахом. Каждому было о чем. Костер громко треснул, выбросив в морозный воздух сноп искр. Прилетел ветер и, покружив вокруг путников, швырнул в них песком. Аджухам не выдержал первым.
        - Сказки все это, - недовольно пробурчал он. - Нет никакого Негуса. А если какое-то царство и было, то не за Гургаранским хребтом, а здесь, в Сикелии. Правда, очень давно. Многие наши города построены на древних поселениях. В Балидете есть дома из камней, которые даже в Шибане не найдешь. А дороги, по которым ходят караваны…. Их ведь не кучеяры построили. Старики говорят им по несколько тысяч лет, не меньше. Но тех людей уже давно нет, теперь живем мы. Пыль веков только историки, да сказочники ворошат. К чему все это? Зачем искать прошлое, когда есть настоящее?
        - В Царство Негуса можно только верить, - пробурчал Карум. - Или не верить. Это все равно, что жизнь после смерти. Один говорит про рай, другой про переселение душ, третий вообще готов раствориться без остатка, но правды не знает никто. Так и Гургаран. Я думаю, что дорога есть, и кто-то по ней уже прошел. Просто еще никто не захотел вернуться.
        Драган потянулся и встал.
        - Не знаю, как вы, а я хочу спать. Пусть слуга дежурит первым, он в зыбучих песках не сидел.
        За ним поднялся и Ель, и вскоре над песками раздавался мерный храп двух уставших людей. Арлинг не возражал. Уснуть у него сейчас вряд ли бы получилось.
        - Идите отдыхать и вы, господин, - сказал он Сейфуллаху. - Завтра лучше отправиться затемно.
        - Маргаджан ловко использовал эту сказку, - задумчиво произнес Аджухам, размышляя о чем-то своем. - Вот только откуда он явился на самом деле? С ним пришли керхи, а это говорит о многом. Кочевники даже в регулярной армии не служат. Нужно было предложить им что-то очень весомое, чтобы они стали воевать на одной стороне с драганами. И еще эти незнакомцы, похожие на нарзидов. Наверное, они из Песчаных Стран. А может, арваксы? Я слышал о них, но ни разу не видел. Говоришь, Маргаджан ушел из Балидета?
        - Да, господин, - Арлинг кивнул и подсел ближе к костру. Ночь выдалась на редкость холодной. - Я не знаю, сколько его людей осталось в городе, но неделю назад он вышел на Муссаворат. Я покинул Балидет вместе с ними. Если они будут продвигаться так же быстро, как дошли до Холустая, то окажутся у стен Белого Города дней через пять.
        - Там-то его и встретит регулярная армия! - Аджухам ударил кулаком о колено. - Легкой добычи не получится, вот увидишь. А когда он вернется в Балидет, то мы добьем его. Переломим хребет этой потрепанной псине! Ты не веришь мне, Арлинг, но иман обещал, что Белая Мельница поможет. Ну и пусть у меня нет больше кадуцея, сейчас это не имеет смысла. Я выступлю на совете от имени Аджухамов, твой учитель заранее уехал в Самрию специально, чтобы все подготовить. Грядут новые времена. Если Белая Мельница поддержит войну, у моего отца не останется выбора.
        - Сражаться с двумя врагами сразу?
        - Да, черт возьми! Это будет тот самый ход, которого Канцлер от нас не ожидает. Маргаджан явился вовремя. Пока он и армия Канцлера будут уничтожать друг друга, мы успеем подготовиться. Иман собирался привести на Совет каких-то монахов, которые могут выставить тысячу воинов, превосходящих самих Жестоких. Если все члены Мельницы выступят за освобождение Сикелии, Шибан не останется в стороне. Они терпеть драганов не могут. А там и Песчаные Страны подтянутся. Ты слышал про Птичьи Острова? Это архипелаг рядом с дельтой Мианэ. О боевых талантах островитян легенды слагают. Если мы с ними договоримся, в победе можно будет не сомневаться. Нам нужно объединиться! Однажды мы проиграли Согдарии, но только потому, что каждый хотел отсидеться дома. Сейчас все будет по-другому.
        Арлинг слушал Сейфуллаха молча, надеясь отыскать в себе хоть немного тех чувств к Сикелии, которые испытывал его господин. Но на душе было пусто. Единственно, что тревожило его, так это упоминание серкетов. Не было сомнений, что монахами, которых учитель хотел позвать на совет, были именно они. Похоже, иман и Сейфуллах шли одной дорогой, но цели у них были разные. Вот только чью сторону придется выбирать ему, халруджи, который давал клятву верности своему господину, но не имел права ослушаться учителя?
        - Я должен был прибыть в Самрию через десять дней, - продолжил Аджухам. - И я бы успел, если бы не эти чертовы керхи. Придется огорчить твоего учителя. Он дал мне золото, много золота, которое нужно доставить в Самрию. Мы хотели нанять людей. Можешь догадаться, где оно сейчас. Будь прокляты кочевники. За этих верблюдов мы не выручим и половину того, что я вез. А ведь со мной было три десятка воинов. Сначала нас преследовали люди Маргаджана, а потом керхи. Никогда их еще не было так много! Они словно из песка появлялись. Когда я встретил этих каргалов, нас оставалось меньше дюжины. Это были хорошие кучеяры, халруджи, но их всех забрала пустыня. И я не могу допустить, чтобы их смерть оказалась напрасной.
        Не зная, как выразить сочувствие, Регарди положил руку на плечо Аджухама. Это было по-человечески, но Арлинг ощущал себя пустой куклой. А ведь еще недавно смысл жизни казался таким близким, витал где-то над головой, сам в руки просился.
        - Мы успеем в Самрию, - прошептал он. - Все будет так, как вы сказали. Вот только… Давайте оставим каргалов? Дадим им по верблюду, пусть ищут свое райское царство сами. У нас разные дороги.
        - Нам с ними как раз по пути, - сурово сказал Сейфуллах. - Если наместник поддержит нас, не будет больше каргалов. В Сикелии останутся только трупы чужаков и те, кто нашел здесь свой дом. Мне нужны люди, Арлинг. И если боги дают мне в помощь драганов, чтобы разделаться с Согдарией, значит, это добрый знак.
        - И все же…
        - Не спорь со мной, халруджи. Я дал им три дня на раздумья. Если они будут сражаться на нашей стороне, мы пойдем в Самрию вместе. И хватит о каргалах. Лучше расскажи о том, как тебе удалось бежать. И почему тебя не казнили.
        Последние слова Сейфуллах произнес непринужденно, но Арлинг хорошо услышал то, что он тщательно скрывал за ними. Мальчишка не доверял ему, и, наверное, был прав. Когда-то Регарди лгал хорошо, но с некоторых пор страх обмануть самого себя стал слишком силен.
        - Я не знаю, - выдавил из себя Арлинг. - Может, у них были на меня какие-то планы. Во всяком случае, ими со мной не поделились. Я многое не помню. Яд септора - странная штука. Мне еще долго придется жить с ним. Я сбежал, когда вас уже не было в городе.
        Аджухам так пристально вглядывался в его лицо, что казалось, еще немного, и он прожжет в нем две огненные дорожки. Арлинг позволил себе расслабиться. По крайней мере, он не солгал, хотя и не сказал правды.
        - Не верите? Хотите взглянуть мне в глаза? Может, в них вы прочтете то, что я никогда не смогу сказать.
        Эти слова были лишними, но давно рвались на свободу. Повисла звенящая тишина - это Сейфуллах перестал дышать. Регарди уже готов был просить прощение за дерзость, когда Аджухам, наконец, ответил:
        - Я не стану смотреть в твои глаза, слепой, - едва слышно произнес он. - У меня достаточно неприятностей. Но кое-что я от тебя действительно хочу. Хочу услышать твою клятву верности, халруджи. Второй раз. Иначе я не смогу поворачиваться к тебе спиной, когда в Сикелии начнется война с драганами. Халруджи не может служить двум господам сразу.
        Сейфуллах поднялся и встал у костра, сложив руки за спиной. Он ждал.
        Арлинг чувствовал себя так, словно его прилюдно отхлестали по щекам. Великий мудрец Махди записал в своей книге: «Халруджи клянется своему господину три раза. Первый - когда приступает к служению. Слова его крепятся водой. Второй - когда халруджи обманул и предал господина. Слова крепятся солью. Третий - когда халруджи потерпел поражение, и готов отправиться на поиски Дороги Молчания. Слова скрепляются огнем и кровью». Регарди казалось, что Аджухам знал не только Книгу Махди, но и то, что творилось у него в голове. А там был Маргаджан, который смотрел на него глазами Даррена. Мальчишка имел полное право требовать от него вторую клятву. Арлинг пожалел, что не мог превратиться в песок и остаться в Холустае навеки.
        Кажется, он слишком долго не шевелился, потому что Аджухам не выдержал и окликнул его:
        - Поторопись, если не передумал. Я чертовски хочу спать.
        Заставив себя подняться, Регарди направился к сумкам. Ему пришлось несколько раз перерыть все вещи, прежде чем пальцы наткнулись на холщовый мешок. «Страх - хорошее чувство, - говорил иман, - но в ответственный момент его нужно гнать прочь. Стоит усомниться лишь на мгновение, и ты проиграешь».
        Наконец, Арлинг опустился на колени перед Сейфуллахом и протянул ему свою саблю.
        Соль присутствовала во второй клятве не случайно. Несмотря на то, что в некоторых городах Сикелии ее было столько, что из нее строили дома и храмы, кучеяры считали ее мерилом справедливости и называли сокровищем, которое не имело подлинной стоимости. Верность нельзя оценить в золоте или серебре. Она подобна соли, которая похожа на песок под ногами, но истинный вкус которой можно ощутить, только попробовав ее. Регарди не допустит больше сомнений в Аджухаме. И не даст повода сомневаться в себе.
        Тем временем, Сейфуллах взял щепотку белого порошка и положил ее на кончик сабли. У него слегка дрожали пальцы, и клинок выписывал едва заметные узоры в морозном воздухе. Он пах крепкой сталью и быстрой смертью. Соль не пахла ни чем, но Арлинг ощущал ее лучше запаха собственного пота. От неожиданного волнения у него на лбу выступила испарина.
        Сложив руки за спиной, он наклонился и слизнул с лезвия соль. Белые крупицы обожгли язык, словно кусочки раскаленного угля. Халруджи вздрогнул и произнес:
        - Если я и впредь поступлю вопреки совести и убеждениям, пусть этот клинок принесет мне смерть.
        Ритуал был прост и не требовал больших усилий, но ему казалось, будто он в одиночку перетаскал целую кучу камней, чтобы сложить еще один памятник своему прошлому.
        - Принимаю, - сказал Сейфуллах и с лязгом вернул саблю в ножны. Проходя мимо, он похлопал его по плечу. Наверное, это было знаком того, что Арлинг прощен.
        В следующие несколько часов халруджи внимательно слушал: ветер, который гудел где-то вдали, не решаясь к ним приближаться; керхов, которые крутились возле оазиса, устраиваясь на ночлег; песчанку, которая угодила в ловушку птицееда и отчаянно сражалась за жизнь, не желая умирать. Но больше всего он слушал себя. Клятва затронула новые струны его души, которые продолжали звенеть, заполняя пустоту смыслом и пониманием.
        Глава 2. Западня
        Дорога превратилась в бесконечную вереницу барханов, череду нестерпимого зноя и обжигающего холода, долгожданные остановки у редких колодцев и постоянные прятки от керхов, которые сновали по Холустаю, словно стервятники в поисках падали.
        Чем ближе они подходили к Самрии, тем серьезнее становился Сейфуллах. Но, несмотря на его молчаливость, Арлинг чувствовал, что отношение Аджухама к нему потеплело. Если бы не драганы, которые портили ему настроение одним своим присутствием, он был бы почти счастлив. Надежды Регарди на то, что каргалы откажутся от предложения Сейфуллаха сражаться за Балидет, не сбылись. Уже на вторые сутки их совместного пути Ель и Карум заверили Аджухама, что ждали этого шанса всю жизнь. Халруджи не верил ни одному их слову и еще долго уговаривал упрямого кучеяра оставить каргалов в пустыне, но его усилия были напрасны. Сейфуллах был непреклонен.
        Один раз им встретился караван: цепочка людей в запыленных бурнусах и верблюдов, груженных финиками. Сначала их приняли за керхов, но Аджухам вовремя сделал жест, которым приветствовали друг друга караванщики. Торговцев было немного - человек десять, но столько же было и воинов-наемников, которые не опускали луков до тех пор, пока они не приблизились. Убедившись, что им встретились не переодетые керхи, кучеяры успокоились и даже угостили их кумысом с масляными лепешками.
        - Муссаворат не видел врагов у своих стен уже очень давно, - ответил капитан каравана на вопрос Арлинга о том, знали ли они об угрозе. - Когда мы уходили из города, драганов из регулярной армии там было больше, чем соли. Наместник прислал почти всю отряды, но кроме того, что они объедают нас в не самый урожайный год, пользы от них никакой. Драганы сидят в крепости и пьют пиво, а керхи как грабили наши караваны, так и грабят. Многие вообще не верят в Маргаджана. Говорят, это Гильдия Балидета придумала удобный предлог, чтобы покинуть империю. Сговорились с Шибаном или с островитянами, вот и весь набег. Как бы там ни было, в ближайший месяц Муссаворату ничто не угрожает. Уже начался сезон самумов. В этом году он рано пожаловал. Все западные дороги закрыты, сквозь такие бури даже керхи не пройдут.
        Арлинг слушал кучеяра и вспоминал бурю, внезапно накрывшую караван Сейфуллаха за день до их возвращения в Балидет. Рассказ Даррена о его переходе через Гургаран, армия из драганов, керхов и странных нарзидов, сражающихся на одной стороне, странная смерть Шолоха и септория - Арлингу казалось, что он упустил то, о чем непременно пожалеет в будущем. Тайна, окружавшая Маргаджана, вдруг стала очень важной. Возможно, ему не стоило убегать из дворца, не узнав больше о бывшем друге.
        Караванщики из Муссавората предложили доехать вместе до Фардоса, но Сейфуллах отказался. У четырех людей было больше шансов незаметно пройти земли керхов, чем у каравана. Других людей они не встречали до самого выхода из Холустая.
        Сухое русло узбоя кончилось, уступив место каменной кладке, оставшейся от старой дороги. Несмотря на разрушающее влияние времени, на ней могли свободно разойтись два встречных каравана, и можно было только гадать, какой ширины она была раньше.
        Складки песчаных барханов сменились равниной, покрытой твердой глиной. Кучеяры называли такие места такыром. Земля под ногами была высушена до звона и испещрена многочисленными трещинами, которые убегали к горизонту, напоминая старческие морщины. Они старательно прятали в себе прошлое, но не могли скрыть его полностью. Остатки древних миров попадались все чаще: стены из блестящего базальта с высеченными на них непонятными надписями, керамические осколки, камни, на которых еще сохранись яркие украшения, и кости. Последних стало еще больше.
        Кучеяры считали, что прикасаясь к следам древних, можно навлечь на себя гнев богов, которые когда-то погубили людей, живших ранее в Сикелии. Поэтому Сейфуллах каждый раз ускорял шаг верблюда, когда они проходили мимо очередного реликта, вызывая недовольство каргалов и Арлинга. Драганы мечтали найти клад, а халруджи хотелось прикоснуться к монументам, чтобы почувствовать величие древних. Но спорить с Аджухамом, который негласно принял лидерство в их небольшом отряде, никто не решался.
        Правда, когда дорога свернула в руины большого города, каргалы не смогли преодолеть искушение и настояли на привале. Сейфуллах долго ругался, но, в конце концов, сдался, хотя и не сошел с дороги. Несмотря на то что Регарди очень хотелось присоединиться к драганам, он остался с господином. Не следовало вызывать его гнев всего через несколько дней после второй клятвы.
        И все же развалины манили. Исполинские колонны и вросшие в землю монолиты говорили о драме, разыгравшейся много тысячелетий назад. Рядом с ними он чувствовал прилив сил, которые постепенно возвращались к нему после боя с септорами. Пока Сейфуллах жевал лепешку, а драганы рыскали по руинам, Арлинг решил заняться тем, чего уже давно не хватало его телу. Ему нужно было размяться.
        Солнце катилось к горизонту, руины отбрасывали длинные косые тени, слабый ветер освежал, обещая ночную прохладу и передышку от дневного зноя. «Твой дух должен быть беспристрастным», - говорил иман. Регарди снял сапоги и встал лицом к руинам, чувствуя, как тепло земли поднималось от босых ступней по всему телу. Близость гигантских каменных исполинов внушала спокойствие. «Даже когда твой дух пребывает в покое, не позволяй телу расслабляться», - наставлял учитель. Халруджи сплел пальцы и вывернул руки наружу, разминая кисти. Сейфуллах вздохнул и потянулся за второй лепешкой. Один из каргалов сорвался с камня. Наступающие сумерки огласили его брань и хохот второго драгана.
        Регарди присел, отвел руки назад и, оттолкнувшись ногами, прыгнул вперед, перевернувшись несколько раз в воздухе. Приземление было неуверенным. Его шатнуло, но он быстро собрался и повторил сальто, на этот раз в бок. Воин всегда исполнен решимостью победить. Чтобы бы не случилось, он никогда не меняет свои намерения. Разбежавшись, халруджи выполнил серию прыжков, отталкиваясь от земли руками и чувствуя, как при каждом прикосновении к теплой глине тело наполнялось силой и уверенностью. Кувырок назад и резкий удар в живот противника. Поражена печень, невидимый враг теряет сознание. Арлинг крутнулся на месте и, согнув пальцы, атаковал еще одного недруга, на этот раз в грудь. Травма сердца и смерть. Толкающий удар ногой, и противник летит далеко вперед, врезаясь в каменную стену.
        Выхватив саблю, Регарди обернулся к следующему врагу. Клинок с тихим шелестом пронесся у горла Маргаджана, который неожиданно возник из струящийся на дороге пыли. Драган умело ушел от атаки и, замахнувшись, нанес удар сверху. Арлинг ясно представил, как его рассекают от плеча до бедра, но тело среагировало быстрее. Сабля встретила лезвие меча с яростным звоном, и Маргаджан засмеялся. Регарди улыбнулся в ответ. Сегодня победит он. Халруджи сделал обманное движение клинком и бросился в молниеносную атаку.
        Край древней стены встретил его крепким ударом в голову. Арлинг не устоял на ногах, с размаху приземлившись на каменистый проселок. Пыль, еще минуту назад бывшая Маргаджаном, взметнулась верх крошечным вихрем и осела ему на плечи.
        - Вот идиот! - недовольный голос Сейфуллаха разорвал вечернюю тишину гулким эхом.
        Регарди тщетно пытался придумать достойный ответ, как вдруг понял, что Аджухам ругал не его. Среди обломков руин показался Карум, который с гордостью размахивал каким-то предметом. За ним шел Ель, и, судя по шагам, нес что-то тяжелое. Арлинг быстро поднялся и, подобрав саблю, вернул ее в ножны. Похоже, его позорное падение никто не заметил.
        - Смотрите, что мы нашли! - восторгу Еля не было предела. - Этой дорогой ходят десятки караванов, а золото попалось нам. У Карума браслет из монет, а у меня голова богини. Она из чистого золота. Тяжелая, сволочь. Если вы не будете стоять здесь, как истуканы, тоже что-нибудь найдете. Мы с Карумом хотим осмотреть дальнюю стену. Руку даю на отсечение, что под ней завален сундук. Целый ящик с монетами!
        Арлинг стоял поодаль, но ему показалось, что Сейфуллах побледнел. Во всяком случае, голос у него был встревоженный.
        - Быстро все бросайте! - крикнул он им. - Или пожалеете, что в зыбучих песках не остались. Это золото Холустая, его нельзя трогать. Гляди, даже знак выбит: «Берегись!».
        Сейфуллах показал пальцем на Арлинга, и Регарди не сразу догадался, что он указывал на тот обломок стены, в который он врезался, сражаясь с мнимым Маргаджаном.
        - Видите эту решетку? Ее нанесли караванщики много лет назад, специально для таких дураков, как вы. Это проклятое место. Рамсдут. Смотреть, отдыхать здесь можно, но что-нибудь трогать - упаси бог!
        - Да ты что, Сейфуллах? - возмутился Карум. - Это ведь целое состояние! Сам жаловался, что тебя керхи ограбили. Так вот тебе шанс. Если хорошо поискать, можно всю статую найти. А она из золота! Знаешь, сколько мы за нее получим?
        - Ничего мы за нее не получим, - вскипел Аджухам. - Сам сдохнешь, и нас за собой потянешь. Да что вы, драганы, вообще знаете? Слушайте, неучи. Старики рассказывают, что когда-то в Рамсдуте правили жестокие цари, которые грабили караваны и убивали путников. В конце концов, это навлекло гнев Нехебкая. Семь дней и семь ночей дули черные ветры, которые превратили город в руины, а его жителей в песок, который был развеян по всему Холустаю. Только богатства и остались. Но уносить их нельзя. Если кто-то подбирает сокровища, то сразу поднимается черный вихрь, и человек погибает в песках. Это правда. В Балидете все знают историю купца Ахира. В его караване было сто человек, и все они исчезли здесь, в этом городе. Он хотел добыть проклятое золото, чтобы завоевать сердце возлюбленной, а нашел смерть. И таких случаев много. Слишком много, чтобы это было простым совпадением. Хочешь всех нас погубить?
        - Да ну тебя, - засмеялся Карум. - Я в кучеярские сказки не верю. Если бы ты жил в Согдарии и с таким трепетом относился ко всем нашим легендам и суевериям, то долго бы не протянул. Как думаешь, Ель, сможет животинка утащить всю статую, если мы найдем другие ее куски? Говорят, верблюды выносливые.
        - Ты слышал моего господина, каргал, - клинок Регарди оказался у горла Карума, быстрее, чем сам Арлинг успел об этом подумать. - Сейфуллах не желает, чтобы ты брал что-нибудь из этого места. Бросай. К тебе это тоже относится.
        Ель потянулся свободной рукой к ножнам, но он стоял слишком близко и слишком удобно. Халруджи не отказал себе в удовольствии и ударом ноги по запястью вернул его меч обратно. Каргал зашипел от боли и едва не уронил золотую голову.
        - Эй! - поспешил вмешаться Аджухам. - Спокойно! Я не хочу ничьей крови. Вам придется поверить мне на слово. Подумайте, вокруг столько керхов, но руины они не трогают. Это обман, фальшивка.
        - Я могу отличить фальшивое золото от настоящего, и это настоящее, - осклабился Карум. - Пусть твой слуга уберет клинок, иначе мне придется забыть, что он меня спас, и хорошенько намять ему бока.
        - А ты попробуй, - нехорошо улыбнулся Регарди, вдавив кончик сабли в шею драгана. - Или слепого боишься обидеть?
        - Оставь его, халруджи, - Сейфуллах мог с таким же успехом обращаться к камню. Арлинг был уверен, что если он уберет клинок, каргал немедленно извлечет свой.
        - Да вы сумасшедшие! - возмутился Ель, потирая ушибленную руку.
        - А ты как думал, - усмехнулся Арлинг. - Сам бросишь или тебе помочь?
        Рука Карума дернулась к ножу за поясом. Клинок Регарди дрогнул одновременно, и в воздухе запахло кровью. Всего несколько капель, но ветер подхватил густой аромат жизни, мгновенно разнеся его по долине. Каргал вскрикнул, однако браслет выпустил. Монеты с жалобным звоном стукнулись о придорожный камень и, скатившись с него, успокоились на глиняной поверхности, наполовину провалившись в трещину.
        - Хватит, - не вытерпел Аджухам. - Или вы остаетесь здесь со своим проклятым золотом, или едете дальше с нами - без него! Но я вас предупредил. Пусти этого идиота, халруджи.
        Арлинг задержал саблю у горла Карума еще на секунду и, крутанув ее в воздухе, вернул в ножны. Его надежды на то, что драганы выберут золото, не сбылись. Едва они с Аджухамом достигли последнего обломка Рамсдута, как их нагнали каргалы - злые, но смирившиеся с потерей. Сейфуллах не поверил им на слово, и Арлингу пришлось обыскать их. Однако драганы не солгали. Золото осталось в руинах. Когда Карум извинился перед Сейфуллахом, настроение у халруджи испортилось окончательно.
        - Мы с тобой еще поговорим, слепой, - шепнул ему Ель, проезжая мимо. Халруджи промолчал. Его умение наживать врагов уже не удивляло. Оставшийся путь ему придется следить не только за керхами, но и за каргалами. Хотя он будет даже рад открытой стычке - появится причина убить их обоих.
        «Во всем виноват Аджухам и его суеверия», - решил Арлинг, следуя за сосредоточенным Сейфуллахом. Дорога пошла в молчании. Каждый думал о своем. Регарди не верил в суеверия и в то, что сокровища могли навлечь неприятности, но, как халруджи, он должен был поддержать господина.
        Страхи кучеяров перед развалинами были вполне объяснимы. Пустыня всегда навевала тревогу, доводя нервы путников до предела. Бесконечные страхи голода, жажды и стихии всегда жили среди барханов. Человек, идущий по песку, мог потерять контроль над разумом и чувствами в любую минуту. Отсюда и рождались легенды и суеверия. Разгоряченному солнцем путнику было нетрудно поверить в то, что из-под земли вот-вот вырвутся разъяренные пайрики, а за случайно подобранное в руинах сокровище последует неминуемое наказание.
        Прошло еще два долгих унылых дня, наполненных сухой глиной под ногами и жарким небом над головой. Равнина кончилась внезапно, слово оборванный лист бумаги. Стала появляться скудная растительность: кустарники, пробковые дубы и вездесущие заросли чингиля. И хотя воздух был сух, а солнце палило с прежней силой, на небе появились облака, которые иногда набегали на светило, покрывая обожженную землю тенями.
        Арлинг почувствовал гору Мертвеца еще издали. Она возвышалась величественной громадой и служила рубежом, отделяющим пески Холустая от степей Фардоса. Мертвец дышал долгожданной прохладой и безопасностью. За ним кончались владения керхов и начинались земли, которые охраняли патрули регулярной армии. Путники верили, что гора задерживала все тучи, идущие из Фардоса, поэтому в Холустае было так сухо.
        Кучеяры любили говорить, что Мертвец разделял мир по времени на зиму и лето. С одной стороны, гора была черная, там жили дожди, с другой - розовая, там правило солнце. Когда караван Сейфуллаха проходил гору год назад, Арлинг улучил момент и исследовал ее поверхность с обеих сторон. Гранит действительно был разного цвета. Ближе к Фардосу темнее, а к Холустаю светлее, но розового он там не почувствовал. Впрочем, Аджухам с ним не соглашался, утверждая, что цвет у Мертвеца такой, как и говорится в легендах, а слепому халруджи, мол, простительно ошибаться.
        Каменистая дорога огибала гору плавно, прощаясь с песками у фисташковой рощи, которая начиналась на темной, «дождевой» стороне. Кучеяры считали фисташковое дерево даром Нехебкая. Его густая ветвистая крона образовывала хорошую защиту от солнца, укрывая под собой сразу несколько путников на верблюдах.
        Арлинг приподнялся на Камо и дотянулся до красных плодов, собранных в гроздья. Несмотря на кисловатый вкус, они прекрасно утоляли жажду. Камо тоже обрадовался короткой передышке и, вытянув шею, наслаждался сочными листьями. Все было бы хорошо, если бы не стадо архаров, которое недавно прошло через рощу. Казалось, что их вонь впиталась даже в ягоды. Не сумев преодолеть отвращение, Регарди отдал добытый урожай Сейфуллаху, который мог есть, что угодно и где угодно.
        Каргалы тоже разбрелись по роще, обдирая ягоды и глазея на Мертвеца. С дождливой стороны гора выглядела особенно мрачно.
        - Раньше здесь был знак, - задумчиво произнес Аджухам, ковыряя носком сапога сухую глину. - Предупреждал, что за горой земли не охраняются. А сейчас его нет. Ничего не понимаю. Может, не туда зашли?
        - Мы давно не были в этих местах, - пожал плечами Арлинг. - Многое могло измениться.
        - Эту глыбу и дюжина человек не унесла бы, - фыркнул Сейфуллах. - Ветром ее сдуло, что ли?
        - Глядите! - закричал вдруг Ель. Он вскарабкался на вершину фисташкового дерева и отчаянно размахивал руками. - Кажется, там деревня. Я вижу дым, в арках двух отсюда. Это точно постройки! О, добрый Амирон! Слава тебе, наши мучения закончились!
        - Конечно, там деревня, - пробурчал Аджухам, забираясь на верблюда. - Сейчас они будут встречаться часто. Заглянем, пожалуй. Я страсть как по хорошему айрану соскучился.
        Предложение заехать в деревню каргалы встретили одобрительно. Не понравилось оно только Арлингу. До Самрии оставалось еще дня три пути, и халруджи предпочел бы не делать остановок, а тем более, ни с кем не общаться. Но Сейфуллаха было трудно переубедить.
        Покидая рощу, Регарди почувствовал себя странно. Его охватила внезапная тоска по пескам, которая была ему непонятна. В пустыне он всегда ощущал себя обманутым, но, несмотря на это, она манила его. Там были равнодушные к его прошлому пески, горячий ветер, бросающий бесконечные вызовы, и смерть, дыхание которой ощущалось так близко. Там был Магда - в каждой песчинке, в каждом ростке колючки, в каждой луже горько-соленой воды.
        Уже на полпути к деревне, стало понятно, что она заброшена. Арлинг проклинал ахаров, но, как ни старался, запаха дыма не чувствовал. Да и сам Ель теперь не был уверен, что видел его на самом деле. Под жарким солнцем Сикелии миражи случались не только в пустынях.
        Деревня была небольшой. Сейфуллах предположил, что она принадлежала кучеярам-скотоводам, которые оставили ее, чтобы отогнать верблюдов и овец на новое пастбище. Низкие постройки из глины были покрыты верблюжьими шкурами, запах которых ощущался даже сквозь вонь архаров. Скотоводы путешествовали всей общиной, забирая с собой женщин и детей, но Арлинга насторожила добротность построек. По его мнению, кочующее племя должно было жить в шатрах. Впрочем, Аджухам с ним не согласился.
        - Пастухи Фардоса не живут долго на одном месте, но всегда к нему возвращаются, - уверенно заявил он. - Зачем им строить жилища, которые могут развалиться через пару недель? У них на каждом пастбище такие деревни. Бросают, а потом обратно приходят. Зайдем, раз свернули. Хоть свежей воды наберем. В таких местах бывают хорошие колодцы.
        Арлинг пожал плечами, но спорить не стал, стараясь не отвлекаться. После сыпучего звона песков и сухого шелеста ветра по глине ему было трудно привыкнуть к многоголосью степей Фардоса. На востоке открывалась обширная долина, заполненная песнями трав, низкорослых кустарников и вездесущего ветра. Солнце уже перевалило за полдень, но жара совсем не мешала обитателям этого мира. Насекомые, нелетающие птицы и мелкие грызуны продолжали наслаждаться жизнью, создавая гармоничный шум суетливой возней, которая вплеталась в общую мелодию степи.
        Деревня лежала в самом начале долины и казалась беззвучным пятном на фоне разноголосья Фардоса. Однако Арлинг был уверен, что услышал какой-то шум. Это могла быть оставленная собака или забредший погостить любопытный козел, но Регарди редко бывал оптимистом.
        - Господин, - обратился он к Сейфуллаху, когда до деревни оставалась сотня салей. - Подождите здесь, а я проверю. Кажется, я что-то слышал. Может, какой ахар отбился от стада, но лучше не рисковать.
        - Ну, рассмешил! - фыркнул Карум. - Тебе мерещится, а мы должны на этой жаре стоять. Деревня пустая, разве не ясно? Дыма нет, двери закрыты, загоны пусты. Зачем время терять?
        - Пусть осмотрит, - неожиданно встал на сторону халруджи Аджухам. - Десять минут нас не задержат.
        - И много слепой там увидит? - не удержался Ель, но Регарди его уже не слушал. Оставив Камо с другими верблюдами, он осторожно пошел к деревне.
        Прямая улица, шесть домов по левую руку и еще семь по правую. Холодные очаги во дворах, нехитрая утварь, занесенная холустайским песком, и пустые стойла для скота. В центре поселения возвышался большой дом с двумя дверями - жилище старейшины или храм. Регарди не стал туда заходить, в пустых комнатах звенела пыль и бегали грызуны.
        От степи деревню ограждал сад с финиковыми пальмами и абрикосами. Ахары побывали и тут. Сладкий запах плодов едва улавливался. На миг Арлингу показалось, что где-то рядом паслись верблюды, хотя так могли пахнуть шкуры, которыми были покрыты крыши домов. Заглянув в колодец рядом с большим домом, Регарди с наслаждением вдохнул аромат воды. Еще не пробуя ее, он знал, что это очень вкусная вода - сладкий нектар после горько-соленой влаги скудных источников пустыни.
        Деревня действительно была пуста, но что-то настораживало.
        - Ты скоро там? - в нетерпении крикнул Ель. - Мы тут изжаримся, пока ты найдешь свою собаку.
        Карум поддакнул, но никто из каргалов не двинулся с места, так как Сейфуллах спокойно сидел на верблюде и чистил джамбией ногти.
        Арлинг глубоко вздохнул и задержал воздух в легких, потому что странный шум повторился. Замерев, он мысленно ощупал каждую постройку. Внезапная догадка заставила его опуститься на дорогу и приложить ухо к сухой глине. Звук шел из-под земли. В деревне были землянки, и они не пустовали. Шум мог исходить от чего угодно, но больше всего он походил на лязг вынимаемого из ножен клинка.
        Сделав Аджухаму знак оставаться на месте, халруджи проскользнул в окно ближайшего дома. Выбеленные известью стены, сырой глиняный пол и крышка от лаза посередине. Из нее отчетливо пахло людьми и оружием. Внезапно она с грохотом откинулась, и Регарди оказался лицом к лицу с керхом. Похоже, кочевник собирался посмотреть, куда делся человек с дороги. Арлинг опередил атаку на долю секунды и, выхватив саблю, рассек его от бедра до плеча. Воздух заполнился брызгами крови, топотом ног и криками керхов, которым почти удалось заманить их в ловушку.
        Толкнув разрубленное тело на разбойника, который выбирался из лаза следом, Арлинг стрелой вылетел в окно, приземлившись перед керхами, которых вдруг стало много. Они появлялись из вырытых под домами землянок, словно пайрики - стремительно, неожиданно, неизбежно. Вся деревня была одной большой западней. Как керхи появились в землях, охраняемых регулярной армией, оставалось загадкой.
        - Беги! - крикнул Арлинг Сейфуллаху, надеясь, что в мальчишке не проснется желание умереть героем.
        Каргалы развернули верблюдов первыми, но Аджухам медлил.
        - Давай же, - проскрежетал зубами Регарди, перемещаясь из стороны в сторону и стараясь не дать себя окружить. Мысль о том, чтобы пробиться к Сейфуллаху, он отбросил сразу. Их отделяло не меньше десятка керхов, которые продолжали наполнять улицу, словно песок, принесенный шальным ветром из Холустая. Дети пустыни шумели, кричали и дурно пахли, смешиваясь в хаотичный клубок злости и ярости. Они были бешеными псами, которые забрели в пустую деревню в поисках смерти.
        Когда кочевники были уже рядом, Аджухам, наконец, определился. Схватив поводья Камо, он бросился за драганами. За ним погналось не меньше шести керхов, которые оседлали спрятанных в саду верблюдов. Сейфуллах принял хорошее решение, но запоздалое. Хотя шанс у него был. Сикелия благоволила кучеярам не меньше, чем керхам. Чужаком здесь был только он, халруджи, да каргалы, которые уже достигли Мертвеца, собираясь прятаться в Холустае. Впрочем, в песках трудно спастись от того, кто в них родился.
        Арлинг провел пальцем по лезвию сабли. Он любил ее и собирался спеть вместе с ней песню. Легкая и свободная, с широким выгнутым лезвием и простой рукоятью, она отвечала ему взаимностью. Сегодня у них был общий путь, и халруджи хотел пройти его до конца.
        - Сдавайся, драган! - прошипел кочевник на корявом кучеярском.
        Регарди отер несуществующий пот со лба и поводил саблей из стороны в сторону. Сосчитать керхов никак не удавалось. Десять? Пятнадцать? Возможно, Дорога Молчания была ближе, чем он думал.
        Стало тихо. Только ветер неспешно прогуливался по деревне. У одного керха оторвалось украшение на халате, которое бряцало при каждом вдохе и выдохе. У другого звенели серьги. Третий жевал кусок журависа, сплевывая на дорогу тягучую, черную слюну. Он будет первым.
        «Если врагов много, их нужно собирать вместе, словно нанизывая жемчуг на одну нить, - говорил иман. - А когда они соберутся, рубить быстро, не останавливаясь и не думая о том, что делают твои руки».
        Халруджи напал первым. Укол с выпадом на колено пронзил керха с журависом насквозь. Уклонившись от клинка его соседа, Арлинг ушел в сторону и снес ему голову. Серьги больше не звенели. В атаку бросились сразу пять кочевников, но халруджи уже почувствовал вкус смерти. Она ему улыбалась.
        У разящего клинка нет мысли, а удар - это промежуток, в который не поместится даже волос. Противник - пустота, и он, халруджи, через миг тоже может исчезнуть. Но пока он был здесь, а сабля стала продолжением его тела. Низкий укол в живот, выпад, уклонение и рубящий удар с плеча. Двигаться быстрее, чем песчинка, гонимая ветром. Быстрее, чем молния, разящая с неба.
        Двое лучников забрались на крышу большого дома и ожидали удобный момент, чтобы не зацепить своих. Арлинг не стал ждать и метнул в них веером стрелки из рукава. Их было слишком много для двоих, но для точного прицела не было времени. Отвлекшись, он пропустил удар, который должен был рассечь его пополам. Клинок керха оставил длинную царапину на груди, которая мгновенно набухла кровью. Так не должно быть. Воздух будет пахнуть только кровью врагов.
        Нужно найти вожака, решил Регарди, уклоняясь и парируя удар. «Если не разбить голову змее, то нет пользы от того, что разобьешь ей хвост», - любил говорить иман. Нырнув на землю, халруджи нанес ответный удар по ногам противника, чувствуя, как лезвие рассекает мышцы вместе с одеждой и сапогами. Закончив атаку прыжком, он рубанул керха по шее и бросил безголовое тело в двух кочевников, которые подбирались сзади.
        Арлинг уже не слышал верблюдов Сейфуллаха и погони за ним. Мир наполнился свистом сабель, яростными криками врагов и хрипами умирающих. Воняло кровью, потом и разгоряченной сталью.
        Халруджи отсекал пальцы, вспарывал животы и разрубал тела, забирая жизни стремительным движением клинка. Атака - от начала до конца, удар за ударом. «Не теряй контроль над ногами, - шептал ему на ухо иман. - Двигайся быстро, бей проще! Не торопись! Не увлекайся деталями, сбивай врага темпом!»
        - Ааааа! - яростный крик керха, прыгнувшего с крыши, слился с шумом битвы, отозвавшись в его голове погребальным звоном. Когда-то он слышал его в Мастаршильде. Сын пустыни был высок, почти роста с Арлингом. И он был ранен. Регарди чувствовал, как керх хромал на правую ногу. Наверное, халруджи упустил его в начале битвы. Следовало исправить эту ошибку.
        Враг ответил на его атаку защитным ударом, Регарди напал снова и, сделав выпад, удержал меч противника внизу. Но керху удалось вырваться, и они снова скрестили клинки. Кочевник рычал, халруджи парировал молча, наслаждаясь вкусом крови во рту и в воздухе. Нажав на лезвие вражеской сабли, он попытался выбить оружие из рук керха с помощью захвата, но тот сумел освободиться и атаковал его внезапным ударом рукояти в горло. Арлинг захрипел и рухнул на землю. Хитрый сын пустыни опередил его задумку. Он как раз хотел сделать вид, что пропустил удар. Пришлось кататься по глине, спасаясь от клинка противника. «Слишком долго возишься с ним», - обругал он себя, прыжком поднимаясь с земли и устремляясь в новую атаку.
        Но керх не сдавался. Он уже не рычал, а двигался спокойно и уверенно. Если враг держит свой дух высоко, победить его трудно. Нужно проникнуть в глубину его духа, стать с ним одним целым. Теперь разбойник действовал расслаблено, даже с ленцой, но его удары от этого не становились менее ловкими. «Если ты спокоен, значит, я буду быстрым, как песчаный ветер», - решил халруджи. У него еще были силы.
        Кочевник возобновил атаку первым, Арлинг отскочил и, перехватив саблю в левую руку, - правая была скользкой от крови из раны на плече, - закричал так, словно проваливался в преисподнюю. Голос обладал жизнью. С помощью голоса можно было управлять огнем, ветром и волнами. Он дарил силу. Ускорившись, Арлинг нанес удар телом: быстро, изо всех сил, со скоростью молнии. Отразить атаку врага, когда есть только вдох, предотвратить его прыжок, когда есть только выдох, остановить удар, когда мир перестал дышать совсем. Разрубить сухожилия на ноге, атаковать в руку, держащую клинок, повредить вены и всадить лезвие в живот. Выбить саблю из ослабевших рук и наступить на нее ногой. Протягивающий удар концом клинка по уже падающему телу. Фонтан крови был подобен брызгам грязи из соленого озера.
        Арлинг не сразу понял, что кочевник давно мертв, а он рубит на части то, что когда-то было человеком. Рукоять сабли была мокрой от крови, как и он сам. Смерть врагов пьянила и дарила чувство безграничной свободы. Наконец-то исчезла вонь ахаров - божественно пахло кровью.
        Керхи неожиданно кончились. Халруджи стоял на дороге, а вокруг валялись изрубленные трупы. Он перестал считать их после пятого разбойника. Последний был разделан особенно тщательно - руки, ноги, голова и туловище разрезаны на куски. Опустившись на землю, Регарди оторвал рукав с бурнуса мертвого врага и бережно протер им лезвие клинка.
        Это была славная пляска. Голова еще кружилась от бесконечных ударов, прыжков и уклонений, но ноги уже направлялись к месту, где стояли верблюды керхов. Нужно скорее покинуть это место. Кучеяры верили, что каждого умершего в пустыне встречал Нехебкай. А покойников здесь хватало: на дороге, в загонах для скота, в оконных проемах домов, на порогах и крышах. И хотя Арлинг не был суеверным и не верил в Нехебкая, он спешил так, будто за ним уже гнались пайрики.
        Верблюды встретили его с ревом, но их можно было понять. От него невыносимо разило кровью. Задержался он только в двух местах. Возле упавшего с крыши лучника - чтобы забрать хороший керхский лук и колчан со стрелами, и рядом с колодцем - чтобы опрокинуть на себя ведро воды. Немыслимое расточительство на сикелийской земле, но он позволил себе эту роскошь. За то, что его клинок был вложен в ножны последним.
        Верблюд бежал беспокойно, постоянно норовя укусить его за колени, но Регарди его не замечал. Ему нужен был Сейфуллах. Все кончится или начнется с того момента, как он найдет его труп. Или ничего не найдет. Все зависело от того, насколько удачной была погоня керхов.
        Запретив себе думать о чем-либо другом, халруджи направил горбатого к Мертвецу, стараясь не замечать зловония смерти, разливающегося по степи.
        В фисташковой роще под горой царили тишина и спокойствие. По земле лениво струился песок, залетавший из пустыни, солнце клонилось к закату, Мертвец бросал косую тень на корявые деревца с густой, сочной листвой. Керхи здесь побывали. Несколько веток было сломано, а на одной остался клочок бурнуса. Но и Сейфуллах проходил рощу второй раз. Халруджи ощущал его так отчетливо, словно тот находился у него за спиной. Регарди даже обернулся, но поймал лишь пощечину от ветра.
        «Каждое твое промедление здесь - угроза жизни Сейфуллаху там, в песках», - напомнил он себе. В спину дышала дюжина изрубленных мертвецов. По мере того как тени удлинялись, а воздух становился холоднее, пайрики подбирались ближе. Он уже слышал их рев под землей. Они прорыли длинные норы из барханов Холустая, соединив их с глиняными почвами Фардоса. Рев повторился, но на этот раз за ним последовали возня и напряженный шепот.
        Арлинг выхватил саблю - шум доносился из-под крайнего дерева, растущего у подножья горы. Еще одна ловушка керхов? Или его раны оказались настолько тяжелыми, что он стал бредить наяву? Но тело, хотя и болело в местах, где сабли кочевников оставили следы, слушалось, как и прежде.
        Сердце стукнуло четыре раза, отбив счет времени. Халруджи и не заметил, как оказался у дерева, едва не налетев на груду сломанных веток. Кто-то хорошо замаскировал вход в укрытие, вырытое под корнями. Оно было таким широким, что могло пропустить не только человека, но и верблюда. Запах горбатых раздавался снизу особенно четко. Значит, ревели все-таки не пайрики. Люди внутри пещеры затаились, но он чувствовал их дыхание. Трое. И один из них натягивал тетиву.
        Нырнув на землю, Регарди ушел от стрелы, которая с жалобным стоном впилась в ствол дерева позади него.
        - Сейфуллах, это я! - прошипел он, надеясь, что не ошибся.
        - Арлинг? - знакомый голос звучал неуверенно, что было большой редкостью для Аджухама. Наверное, если халруджи видел бы себя со стороны, то тоже бы удивился. Головной платок, повязка на глазах, порезанная клинками керхов рубашка, штаны и сапоги - все было испачкано кровью. Вода из колодца смыла ее с лица и рук, но одежда нуждалась в хорошей чистке.
        - Слепой? - изумленно воскликнул Карум, выглядывая из-за Аджухама.
        - Я сбежал, - поспешил объяснить Регарди. О побоище в деревне рассказывать не хотелось. - А как вы сюда попали?
        - Мы спрятались, - наконец, произнес Сейфуллах. - Керхи гнали нас в пустыню, но Ель предложил укрыться на Мертвеце. Нам здорово повезло. Он взял в сторону от дороги и случайно провалился в эту дыру. Кажется, мы нашли хранилище кочевников. Тут полно золота. Настоящего. Эти ублюдки все рыскали вокруг, но заглянуть к себе в пещеру не догадались. Мы собирались переждать, а потом искать тебя.
        Ему показалось, или он услышал в голосе Сейфуллаха попытку оправдаться? Если так, то мальчишка мог собой гордиться. Укрыться в пещере было умнее, чем убегать от керхов по пескам. Или вступать с ними в драку.
        - Славненько, что ты жив! - радостно воскликнул Карум, но досаду в его голосе не могла скрыть даже улыбка. - Забирайся к нам, до темноты еще час. Раньше высовываться опасно. Как тебе удалось сбежать?
        Арлинг ему не ответил, но в пещеру вошел. Мешки с золотом, стоящие в углу, напомнили старую кучеярскую сказку о разбойниках и ловком юноше, который ограбил их пещеру с сокровищами. Если верить преданиям, то ждать наступления темноты было неразумно.
        - Нам лучше поспешить, - сказал он Сейфуллаху, гладя Камо по теплому боку. Верблюд узнал его, ткнувшись мордой в ладонь, и это было самым приятным моментом за день.
        - Лучше переждать там, где враг не станет тебя искать, - возразил Аджухам. - Самое безопасное место - под его сердцем.
        - Я сбежал тихо, - уверенно солгал Регарди. - До восхода луны меня не хватятся. Если уйдем быстро, никто не заметит. Но впредь деревни лучше обходить. Обойдемся без айрана.
        Аджухам неожиданно прыснул в кулак и хлопнул его по плечу.
        - Проклятье, халруджи, а ты меня напугал! Видел бы свою рожу там, на дороге. Я так и понял, что ты сбежишь. Хотя на миг мне показалось, что ты вздумал с ними драться. Это сущий бред. Ладно, поехали отсюда. Если керхи начнут искать тебя, непременно сюда заглянут. Карум, Ель! Давайте грузить мешки.
        Всю ночь они гнали верблюдов так, словно хотели обогнать луну, которая катилась по черному куполу неба, роняя вниз бледный, дрожащий на ветру свет. Луна навевала на Регарди тревогу - беспричинное, непонятное смятение, поселившееся в душе. Сейфуллах ехал рядом и чувствовал себя хорошо. Они нашли золото, которого было вдвое больше того, что Аджухам потерял в холустайских песках. Керхи не гнались за ними - ни живые, ни мертвые. Воздух был прозрачно чистым, а ветер слабым. Запахи улавливались с необыкновенной четкостью, звуки разносились далеко и отлично прослушивались. Но ему было неспокойно. И он ничего не мог с этим поделать.
        Путешественники держались вдали от основной ленты дороги, останавливаясь на короткие передышки. Привал решили устроить только к вечеру следующего дня, когда фардосские степи остались далеко позади.
        Маленькая Пустыня, которая лежала между Фардосом и Самрией, встретила их золотистым песком и стройными пальмами. Она была не такой засушливой, как Холустай, и изобиловала оазисами. Ветер уже не сыпал колючим песком в лицо, а ласково гладил по голове и пах морем. Настоящий рай после земли смерти.
        Они остановились у небольшого озера, в котором плавали жирные сомы, а берега поросли сочной заразихой. Карум оказался неплохим рыбаком и добыл пару крупных рыбин на ужин. За исключением Арлинга настроение у путешественников было отличное, хотя мешки, набитые золотом, которые они тщательно скрыли под одеялами, не давали расслабиться никому.
        Когда на небе вновь взошла луна, Регарди оставил Сейфуллаха и каргалов у костра и направился к озеру. Со дня на день они могли столкнуться с патрулем, и его потрепанная одежда, заляпанная кровью, привлекла бы ненужное внимание. К тому же, пора было смыть мазь, которую он наложил на царапины, оставленные саблями керхов. Иман, подаривший ему снадобья, предвидел все - даже его ранения.
        Изучив берег и убедившись, что поблизости нет крокодилов, Арлинг разделся, но в озеро заходить не стал. В том, что там не водились ночные хищные рыбы, он не был уверен. Опустившись на колени, он принялся мыться, стараясь не поддаться искушению нырнуть в прохладную воду с головой. Три пореза на груди, два на спине и еще два на левом предплечье - собственная неуклюжесть удручала. Промыв царапины, Регарди достал из мешочка с травами несколько полосок сушеного ясного корня и, пожевав их, приложил к ране на животе, которая была глубже остальных. Во рту остался легкий горько-пряный привкус, а по телу пробежала дрожь от прикосновения корня.
        Закончив с лечением, Арлинг вздохнул и взялся за одежду. С ней будет труднее. Засохшую кровь керхов все равно не получится убрать полностью, но стоило попытаться затереть ее глиной.
        - И долго ты будешь там стоять? - спросил он Аджухама, который уже минут пять наблюдал за ним из-за пальмы. - Не думал, что тебе нравится смотреть на голых драганов.
        Регарди готов был поклясться, что Сейфуллах покраснел. Так ему и надо. Нечего подглядывать за слепым.
        - Я принес тебе журависа, - хмуро буркнул Аджухам. - Волшебное средство. Помогает от всего - от живота, головы, плохого настроения. Наши женщины используют его при стирке. Попробуй.
        Арлингу не хотелось прикасаться к наркотику, запах которого раздражал его, но возражать мальчишке не стал. Порошка в коробке оставалось немного. Или у Сейфуллаха имелись еще запасы, или он жертвовал остатками, что для него было несвойственно.
        - Намочи ткань, разбросай по ней журавис и хорошенько потри, - посоветовал Аджухам, усаживаясь на поваленный ствол пальмы. Кажется, он собирался наблюдать. Халруджи поморщился. Сейчас ему меньше всего хотелось разговаривать.
        - Кто тебя так порезал? Побег прошел не гладко?
        - Угу, - промычал Регарди. Бросив пригоршню черной муки на ткань, он принялся скрести ее камнем, чувствуя, как ароматный шлейф наркотика лениво поплыл над озерной гладью.
        - Проклятые псы, - вздохнул Сейфуллах. - Когда мы прогоним драганов, сразу займемся керхами. Пусть бегут в свой Карах-Антар. Там им самое место. Все-таки интересно, куда делись наши доблестные патрули. Раньше они встречались за Мертвецом чаще, чем кусты заразихи. Неужели и вправду отправились в Муссаворат?
        Арлинг пожал плечами и, оставив терзать одежду, принялся бриться. У него отросла солидная щетина, которая успела ему надоесть. Зря он послушал Аджухама. Теперь ему казалось, что журависом пахла не только ткань, но и он сам.
        - Откуда это у тебя?
        Регарди напрягся. Увлекшись бритьем, он не заметил, как Сейфуллах подошел к нему сзади.
        - Что именно? - уточнил Арлинг, гадая, какой шрам мог заинтересовать мальчишку. Историю многих он уже не помнил.
        - У тебя раньше не было наколок, а тут целая картина. Повернись к свету.
        Халруджи замер, и лезвие бритвы оставило на щеке красную полосу. Выругавшись, он смахнул кровь и потянулся за обсыпанной журависом рубахой, но Аджухам остановил его.
        - Никогда подобного не видел. У тебя полспины расписано какими-то знаками. Или это буквы? Язык не драганский, но и на кучеярский не похож. Что здесь написано?
        - Смерть всем врагам человечества, - попробовал пошутить Регарди, но Сейфуллах напряженно молчал. «И почему бы тебе, господин, не отправиться спать?», - раздраженно подумал Арлинг, но вслух сказал:
        - Это выдержка из книги Махди. Она у меня давно, ты просто не замечал. Я не мог запомнить главу о своих обязанностях, и учитель вырезал ее у меня на спине. На древнекучеярском.
        Аджухам недоверчиво хмыкнул.
        - Не знал, что иман такой зверь, - задумчиво произнес он, внимательно разглядывая его. Терпение Регарди медленно подходило к концу.
        - Спасибо за журавис, господин, - кивнул ему халруджи. - Идите спать и не забудьте толкнуть Карума. Кажется, наш постовой заснул.
        Стараясь оставаться спокойным, Арлинг взял бритву и принялся за вторую щеку.
        «Давай же, Сейфуллах, проваливай отсюда!».
        И так было понятно, что от татуировки следовало избавиться сразу по прибытии в Самрию. Местные умельцы славились тем, что не задавали лишних вопросов и бесследно убирали рабские клейма.
        Аджухам потоптался вокруг еще минут пять, но все-таки ушел, на удивление дружелюбно пожелав ему спокойных снов. Вот и славно. Под луной у озера останутся только халруджи и его мрачные мысли.
        В ту ночь Арлингу Регарди снились плохие сны.
        В песке под стеной древнего города Рамсдута сидела Магда. Он с обожанием разглядывал ее черное платье с кружевными оборками, выпачканные башмаки, словно она ходила по болотной топи, и тугие косы с выбившимися прядями, которые лениво перебирал жаркий ветер Холустая. Арлинг не сразу понял, что смотрел на нее. Именно смотрел, а не чувствовал. Он жадно охватил взглядом всю ее фигуру, стараясь не упустить ни детали. Из кармана на переднике выглядывала ветка можжевельника, два ногтя на правой руке неровно обгрызены, в ушах дрожали две красные сережки, его подарок. Наконец, Регарди осмелился взглянуть ей в лицо. Он ожидал увидеть в ее глазах все, что угодно, от радости до упрека, но увидел Пустоту. У Магды не было лица. Черные волосы обрамляли ничто. Он ослеп, едва посмотрев ей в глаза.
        - Магда, за что? - прошептал Арлинг, пытаясь ее коснуться.
        Фадуна сердито отодвинулась и, подняв руку, погрозила ему пальцем. От нее пахло росой, свежим сеном и васильками. Такая близкая, такая далекая.
        Тогда он закрыл глаза, чтобы почувствовать ее дыхание, уловить ее мысли и желания сердца, но руины Рамсдута снова были пустыми. Только ветер гулял в них, с воем терзая старые стены.
        Надев повязку и спрятавшись за ней от мира, Арлинг сделал шаг назад, спасаясь от песчаных вихрей, поднимающихся с дороги, и понял, что летит. Теперь ветром был он. И его звали. Голос был знакомый, но он никак не мог вспомнить, где его слышал. Впрочем, это было неважно. Невероятная легкость и свобода пьянили, превращая его в бога. Он был ветром пустыни - великим, безграничным и всемогущим. А рядом летели такие же всесильные братья. Они ему улыбались. Скоро, очень скоро они встретятся со своим отцом, который позвал их со всей пустыни. Золотая чешуя гигантского септора мелькнула среди песков, но начинающийся самум погрузил мир во мрак.
        А вот и город. Арлинг пролетел над белыми стенами Муссавората, наслаждаясь бодрящим запахом соли и страхом прячущихся в домах людей. Он был слепым ветром. Невидящим. Карающим. Башня с тремя лучниками не выдержала его натиска и рухнула вниз - в человеческое море, которое залило окрестности осажденного города. С высоты его полета казалось, что кучеяры, драганы, керхи и чужаки-нарзиды пляшут, смешно размахивая мечами и копьями. Перед ним со свистом пролетела стая стрел, пущенных защитниками крепости. Он врезался в нее, ломая древки и сбивая смертельные жала на землю.
        На главной площади его внимание привлек человек с повязкой на глазах, который прыгал вокруг воткнутого в землю кинжала. Рядом с ним извивались семь септоров. Он брал их на руки, гладил треугольные головы и аккуратно складывал в корзины, из которых змеи успешно выползали обратно. Одуряюще пахло цветами - сладко, приторно, опасно.
        Регарди не понравился слепой, и он взмыл в небо, едва не столкнувшись с Калимом, который раскачивался на канате, натянутом над площадью. Удивительно, но Тень Серебряного Ветра его заметил. Он что-то закричал ему, умудряясь удерживать равновесие на тонкой нити между мирами. Один ее конец крепился к старой мастаршильдской церкви, другой - за балкон дворца Купеческой Гильдии Балидета. Канат раскачивался со страшной силой, но Калим словно прирос к нему пятками. Он еще раз позвал его, но Арлинг-Ветер уже потерял к нему интерес. Покружив в небе, он сбил его, обрушившись всей массой на человека и его канат. Трос оборвался, а Калим рухнул в Пустоту, которая вдруг снова стала лицом Магды.
        - Убийца, - прошипела она, и Регарди с криком проснулся. По вискам струился холодный пот, руки дрожали, во рту стоял привкус крови. Кажется, во сне он прикусил язык.
        Вокруг было тихо. Стоявший на посту Ель дремал, Карум с Сейфуллахом крепко спали. От озера поднимались влажные испарения, которые быстро таяли в предрассветной мгле. В кустах на берегу свистела проснувшаяся сойка. Но ночь еще хозяйничала в оазисе, и в воздухе было морозно.
        Поняв, что уже не сможет заснуть, Арлинг поднялся и поворошил погасший костер. Раздуть его удалось без труда. В Маленькой Пустыне поднимался ветер, и в этом ветре слышались запахи большого города. За горизонтом, там, где вставало солнце, ждала Самрия.
        Глава 3
        Столичные гости
        Самрия была великим городом. Местами грязным, местами жестоким, но при всей черноте, ползущей из щелей старых зданий, сикелийское солнце освещало одно из самых дивных мест на земле. Насколько сильно Арлинг невзлюбил столицу, когда в первый раз очутился в ней вместе с Абиром, настолько же сильно он привязался к ее тесным улочкам и пропахшим соленым ветром мостовым, когда побывал в городе в прошлом году с караваном Сейфуллаха. Регарди мог спорить с собой до бесконечности, но верным оставалось одно. Самрия была похожа на Согдарию, память о которой он утопил в водах Согдианского Моря, но чей прах еще продолжал тревожить его неспокойную душу.
        Несмотря на влияние могущественного соседа, город сохранял и лелеял собственные традиции, бережно передавая их поколениям. С Самрии начиналась история Сикелийского континента, и, подобно столице драганов, Согдиане, она была сердцем кучеяров, которое билось горячо и ровно. Сказочная Самрия. Здесь кипела страсть и легко проливалась кровь. Особенно чужеземцев.
        Они стояли у южных ворот уже полчаса, препираясь с охраной, которая не хотела пускать маленький караван Аджухама в город без кадуцея.
        - У меня груз испортится! - орал Сейфуллах в приступе непритворного гнева. - Ты читать умеешь? Видишь, здесь написано - свежие финики! Понимаешь, что это значит? Свежие - это только что собранные, вот, меньше часа назад. Если бы товар шел на рынок, я бы с тобой общался до вечера, но он для наместника! Ты меня здесь уже тридцать минут держишь, а нам еще дворцовую охрану проходить! Между прочим, обед уже начался, и если мне попадет за то, что гости наместника остались без десерта, я молчать не буду. Ты следом пойдешь.
        В Сейфуллахе проснулся актер. Полы его халата картинно взметали придорожную пыль, которая оседала облаками на шести тяжелогруженых верблюдах и трех драганах, ожидающих поодаль.
        Одежду купцов, четыре корзины с финиками и документы на них они купили утром в пригороде у торговцев из Фардоса. Освободив корзины от содержимого, они набили их золотом, а сверху уложили слой блестящих плодов, скормив оставшиеся финики верблюдам.
        Путешествие до Самрии прошло почти без происшествий, если не считать того, что Арлингу постоянно мерещились банды керхов, которых, конечно, в этих землях быть не могло. Патрули регулярной армии встречались здесь чаще, чем купеческие караваны. По мнению халруджи, лучше было зарыть сокровища где-нибудь на окраине и беспрепятственно проникнуть в город, чем изображать из себя тех, кем они не являлись. Кадуцей и молодой купец Аджухам остались в Балидете.
        - Или проходим без груза, или показываем кадуцея вашей гильдии, - упрямо бубнил стражник, поражая своим терпением. Арлинг его работе не завидовал. Стоять при таком зное в полном снаряжении и доспехах было нелегко. По телу кучеяра сбегали ручейки пота, а дыхание было сбивчивым и неровным. Ему явно хотелось глотнуть воды, но Аджухам был упрямее осла.
        - Потерял я его! Что мне - повеситься теперь? - нагло парировал Сейфуллах. - Сегодня же запрошу дубликат в Торговой Палате. Но сначала мне нужно отвезти эти проклятые финики во дворец!
        - Поищите лучше, - нудно повторил стражник. - Может, он завалился в мешках, упал куда-нибудь, такое бывает. Поищите.
        - Эй, дурни, - Аджухам отвернулся от стражника, обращаясь к Арлингу с каргалами. - Если я приеду домой и обнаружу значок где-нибудь в дорожной сумке, откручу головы всем троим. Ну-ка живо еще раз перетрясли все хозяйство. Да карманы выверните, с вас станет.
        - Нет его, господин, мы смотрели, - протянул кто-то из каргалов, изображая, как и было оговорено, слуг торговца финиками. - Обронили, наверное.
        - Слышал, страж порядка? Нет у нас значка. Где-то выпал. Давай так. Ты нас пропускаешь, я сдаю эти корзины во дворец на кухню, потом бегу в Палату, получаю справку о потере кадуцея, возвращаюсь к тебе, показываю и… все счастливы! Ну как? Идет?
        - Нет, - покачал головой страж. - Но можно так. Оставляете груз у меня, идете в Палату, берете там документик, показываете, и… все счастливы.
        Они могли препираться до бесконечности, но Арлингу надоело стоять под стенами крепости и мозолить глаза лучникам, которые заинтересованно прислушивались к Аджухаму. Их интерес подогревать не стоило.
        - Господин, - обратился он к Сейфуллаху. - Кадуцея я не нашел, зато есть вот это. Может, сгодится?
        Горсть золота, которую он достал из корзины, должна была изумительно блестеть в ярком солнечном свете. Такое зрелище не могло оставить равнодушным даже самого рьяного стража порядка. Сердце у охранника забилось чаще, а Аджухам шумно втянул в себя воздух.
        - Сгодится? - процедил он сквозь зубы.
        - Сгодится, - быстро ответил стражник, подставляя сумку под руку халруджи хорошо отработанным жестом. Монеты с легким звоном перешли к новому хозяину, а путешественники - к воротам.
        - Ты себя что? Умным вообразил? - набросился на Арлинга Сейфуллах, когда они оказались на солидном расстоянии от сторожевого поста. - Сколько ты ему дал? Десять, двадцать монет? С такой щедростью мы долго не протянем, болван. Все дают взятки, но можно было обойтись без них. Зачем лишний раз светиться? Если бы парень заупрямился, я бы все равно дал ему денег, но куда меньше! В город можно пройти за султан, в крайнем случае, за два, но это - потолок. А тут - двадцать! У торговца финиками таких сумм для взяток быть не может. Если нами заинтересуются, сам будешь разбираться.
        «А кто же еще», - подумал Арлинг, слушая Сейфуллаха вполуха. В голове упрямо вертелась только одна мысль. Где-то здесь они могут встретить имана. И это будет лучший наградой за все трудности, которые им пришлось пережить.
        Рядом охнул каргал. Регарди насторожился, но возглас подхватил другой драган, и вот уже оба преступника замерли, восторженно крутя головами. Арлинг их понимал. Несмотря на то что они попали в город уже после полудня, когда зной плавил тротуары и раскалял стены, Самрия поражала своим величием в любое время суток.
        Это был один из немногих городов Сикелии, возведенный на чистом месте, а не на древних руинах, оставшихся от прежних жителей континента, канувших в лету. В Самрии все было кучеярское - от простых домов, обильно украшенных традиционной лепниной, до приземистых, невысоких башен, которые были отличительной особенностью порта. Таких больше не строили ни в одном городе Малой Согдарии.
        Но драганское завоевание не прошло бесследно. Красный кирпич - почерк Согдианы - особенно полюбился кучеярам, которые так и не научились строить из него дома, зато обильно использовали в качестве украшения, возводя из него причудливые узоры и декоративные фигуры на стенах, в павильонах, дворах, на верандах, арках и куполах. Другим заимствованием были черепичные крыши, которых в последнее время становилось все больше.
        Свой отпечаток оставило и море. Морские бризы не приносили прохлады, зато щедро осыпали город солеными брызгами.
        Центром города служила гигантская площадь Майдани, выложенная белым мрамором и обнесенная самой большой аркадой в Сикелии. Кучеяры называли ее Площадью Справедливости, а драганы просто - Морской. Вдоль нее росли кипарисы, оттеняя белизну камня суровой зеленью тугой блестящей листвы. С одной стороны площадь замыкал огромный базар с банями и постоялыми дворами, а с другой - храм Омара, построенный из ценной кедровой древесины и устланный изнутри золотыми листами. На паломничество в храм собирались кучеяры со всей Сикелии.
        И еще Самрия была городом башен: витиеватых и приземистых, словно их обтесали морские ветры; с головами животных и людей, вырезанных по всему стволу; с колоколами и удлиненными шпилями-иглами. Между ними цвели и зрели золотые апельсины, аромат которых чувствовался задолго до появления на горизонте крепостных стен.
        Садов было много, тщательно и аккуратно ухоженных, вне зависимости от того, чей дом они украшали - дворец наместника или жилище бедняка в трущобах. В них росли виноград, лимоны, орех, гранаты, фиги, бананы и ананасы. Все это благоухало и кружило голову, внося легкость и безмятежность в спутанные мысли вечно занятых горожан.
        Постоялый двор появился неожиданно. Задумавшись, халруджи не сразу заметил, что Сейфуллах остановился.
        - Вот они - «Три пальмы», - торжественно заявил Аджухам и уверенно толкнул створки ворот.
        «Иман мог выбрать местом встречи что-нибудь и скромнее», - подумал Регарди. До него доносились ароматы дорогих благовоний и веселый говор фонтанов, которые в Самрии были редкостью и украшали только зажиточные дворы.
        Осознание того, что он скоро встретится с учителем, обрушилось на него, словно шквал пустынного ветра. Захотелось позорно бежать, но тут послышался громкий возглас Сейфуллаха:
        - Как уехал?! Не мог он этого сделать!
        - Прошу доброго господина не гневаться, - тем временем, лепетал слуга. - Но мастер покинул нас еще неделю назад. А вам оставил записку. Извольте получить. Я берег ее, словно сокровище.
        Слуга явно напрашивался на вознаграждение, но Аджухам был не в настроении. Выхватив клочок бумажки, он быстро прочел, глотая слова:
        - Дорогой друг, я вынужден уехать, чтобы попытаться завязать узлом струйку дыма, поднимающуюся от костра. Жернова мельницы заработают через месяц. Дождись меня. Мука высшего сорта или зерно грубого помола - зависит от нас. Мы еще испечем свой хлеб.
        - Бред какой-то, - фыркнул Карум.
        - Проклятье! - выругался Аджухам. - Если бы это была записка от моей любимой семейки, то я бы с тобой согласился. Но ее писал учитель нашего халруджи, и хотя он никогда не умел выражаться ясно, здесь все предельно понятно. Нам предстоит жариться в Самрии еще целый месяц.
        Арлинг почувствовал, как напряжение, охватившее его перед входом в «Три Пальмы», отпустило. Встреча с иманом опять откладывалась. И он не знал, какие чувства в нем преобладали: радость от того, что у него появилось время искупить вину за провал в Балидете, или печать от того, что человек, сделавший для него так много, опять далеко. Стараясь скрыть волнение, он вцепился в свой пояс, касаясь холодной стали спрятанного клинка. Оружие возвращало спокойствие и дарило уверенность.
        - А ты чего уши развесил? - набросился Сейфуллах на крутящегося рядом слугу. - Покои нам давай, да получше. Будем ждать нашего друга. Вот же дьявол, столько времени пропадет! Да от Балидета камня на камне не останется!
        - В Жемчужине Мианэ буря? - полюбопытствовал кучеяр, подошедший к ним с охлажденным айраном. Вероятно, он был хозяином. Во многих постоялых дворах Сикелии существовала традиция, когда первый кубок гостям преподносил самый главный в доме.
        - Еще какая! - У Сейфуллаха забулькало в горле от негодования. - Вы что за глухим забором живете? Идет война!
        - Неужели? - удивился хозяин, и Арлинг живо представил, как он вытаращил на них глаза. - Про войну не слышали, у нас все спокойно!
        - Может, имя Маргаджан тебе тоже ничего не говорит? - если бы Аджухам мог плеваться ядом, вокруг них давно бы дымился пол.
        - Как же, припоминаю, - не растерялся кучеяр. - Разбойник из южных окраин. Но, по правде говоря, таких сейчас много. Все легкой наживы хотят, работать разучились. Торговцы давно болтают, что в Балидете какие-то проблемы, да и караванов давно оттуда не было. Но у балидетцев всегда неспокойно. То с шибанцами поругаются, и мы потом месяцами без красного сахара сидим, то с островитянами чего-то не поделят, и тогда нашим рыбакам достается. Вон, из Муссавората вчера купцы пришли. У них там все хорошо. Наместник выслал в Белый Город почти всю регулярную армию, только никого они там не встретили. Сидят сейчас и харчи проедают, потому что начался сезон самумов, и Холустай не пройти. Думаю, из Балидета караванов по той же причине нет. В этом году бури рано пришли. Забудьте о войне, дорогие гости! Самрия - это рай. Здесь мир, солнце и самые красивые девушки Сикелии. Хотите, я вам пришлю парочку в покои?
        - Не хотим, - сердито буркнул Сейфуллах. - Лучше пусть принесут горячей воды и мыльного камня. Мыться буду. Кстати, вам не помешало бы вынуть голову из песка. А то потом вынимать будет уже нечего. Держи, это на первую неделю. Остальное потом получишь.
        Сейфуллах звякнул монетами, и, недовольно бурча, направился за слугой на второй этаж, где ему пообещали шикарные покои, достойные императора. Арлинг с каргалами молча последовали за ним.
        Что могло помешать Маргаджану напасть на Муссаворат? Очевидно, у мальчишки в голове были те же мысли, потому что Арлинг чувствовал по его тяжелым шагам, что думы у него невеселые. Даррена остановили керхи? Или армию накрыл самум? Что-то случилось в Балидете? Вопросы требовали ответа, но разгадка лежала на расстоянии многих арок на юге.
        «У тебя есть, над чем поломать голову», - напомнил себе Арлинг. В последние дни кожа на спине, там, где Даррен оставил прощальный подарок, усиленно чесалась. Ему срочно нужен был хороший татуировщик, который умел сводить подобные отметины. Месяц, который они должны были провести в Самрии, был будто специально подарен ему для того, чтобы избавиться от следов прошлого.
        Оставшуюся часть дня Регарди провел, исследуя выделенную им комнату, изучая соседей и окрестные здания. О етобарах забывать не стоило. Убедившись, что кроме каргалов, которым он до сих пор не доверял, подозрительных личностей не наблюдалось, Арлинг позволил себе немного расслабиться.
        Номер для почетных гостей находился в отдельной башне, состоявшей из двух ярусов. Верхний достался Сейфуллаху, а нижний был занят какой-то богатой дамой из Согдианы, которая на днях прибывала в Самрию. Соседство с драганами не вызывало симпатии, но, по крайней мере, столичная гостья не должна была быть сектанткой. Насколько он помнил, етобары брали в ученики только кучеяров, следуя какой-то своей теории о чистоте крови. Но времена менялись, и тактика врага тоже.
        Гостиницу «Три Пальмы» окружал ряд невысоких домов, за которыми начинался базар. Оставив Сейфуллаха с каргалами, халруджи потратил час, чтобы изучить верхние этажи и крыши соседних зданий, уделив пристальное внимание окнам самого ближнего строения. От гостиницы его отделяло приличное расстояние, хотя для хорошего стрелка оно не могло стать преградой.
        Забравшись на балкон дома, Арлинг долго вслушивался в разговоры жильцов, но постоялый двор и его гости их не интересовали. Устав от болтовни домочадцев, он залез на крышу и измерил ее шагами, Получилось порядка пятидесяти салей. Такое же расстояние было до здания гостиницы, внутренний двор которой был густо обсажен декоративными кактусами. Если какой-нибудь летун и попробовал бы допрыгнуть до башни с крыши соседнего дома, то в случае неудачи ему грозило весьма болезненное падение. А шансы свалиться были велики. Башня была облицована белой мраморной плиткой, настолько тесно прилегавшей друг к другу, что взобраться по ней без крюка и веревки было невозможным. На всякий случай, Регарди попробовал, но тут его заметил стражник, который, не задумываясь, выпустил в него арбалетный болт.
        И хотя ему пришлось очень быстро убегать по незнакомым улицам, бдительность стражей порадовала. Можно было надеяться, что днем к ним никто не сунется. Ночью же придеться дежурить. Двенадцать мешков золота спокойному сну не способствовали.
        Он вернулся затемно, так как самрийская стража оказалась не только бдительной, но и навязчивой. Кучеяры преследовали его до тех пор, пока он не спрятался под карнизом дома рядом с гостиницей.
        Его надежды застать Сейфуллаха спящим не оправдались.
        - Где тебя дьявол носит! - набросился на него Аджухам. - Ворье, сукины дети, чуют золото, словно мухи - кучу навоза. Хозяин рассказал, что одного прохвоста стража со стен только что сняла. Средь бела дня уже лезут. Придется по ночам дежурить по очереди.
        Арлинг молча завалился на кровать, с наслаждением растянувшись на мягких простынях. К его удивлению, тюфяки были набиты отнюдь не соломой. Он чувствовал запах пуха, его нежность и податливость, которая передавалась простыням, бережно приникающим к телу. После многих ночей, проведенных на земле под открытым небом, ощущение было райским.
        И хотя Регарди первое время собирался присматривать за каргалами, на дежурстве Карума он заснул. Самрийские ночи были коварным противником. Ему приснились мохнатые комары, летающие на гигантских мраморных плитах, одна из которых со всего размаху опустилась ему на голову. Арлинг подскочил и, сделав подсечку стоящему у его кровати человеку с мухобойкой, свалил его на ковер.
        - Дурень слепой! - прошипел Сейфуллах. - Это я, успокойся!
        Сохраняя невозмутимое выражение лица, Регарди помог ему подняться, а сам улегся обратно в постель. Расставаться с мягкими объятиями шелка, которые напоминали ему Магду, не хотелось. Какого черта мальчишке могло понадобиться в такую рань? Его внутренние часы подсказывали, что рассвет еще не наступил, хотя улицы Самрии уже наполнялись утренними звуками.
        - Простите, господин, я вас не узнал, - пробурчал он, нащупывая одеяло и пытаясь собрать остатки сна, но избавиться от Аджухама не удалось.
        - Ты бы еще клинком меня пырнул, вот бы весело было. Вставай, с каких пор мне приходится тратить время, чтобы поднять собственного слугу?
        - А может, выходной устроим? Иман приедет только через месяц, куда нам торопиться?
        Перехватив ногу Сейфуллаха, которая собиралась пнуть его в бок, Арлинг нехотя сел. Стойкое желание проигнорировать молодого господина исчезло не сразу. Оно появлялось редко, но было опаснее встречи с дикими керхами. Его следовало искоренять немедленно и беспощадно. Магда улетела в окно в сторону просыпающегося города, а Регарди упал на колени и склонил голову.
        - Простите за дерзость, господин, - произнес он, чувствуя, как внутри клокочет не до конца убитая гордость.
        - Давай, собирайся быстрее, - уже более мирно сказал Сейфуллах. - В порт пойдем. Нужно найти одного шибанца, пока его не перехватил кто-нибудь еще. В наши дни не так много мореходов плавают к Птичьим Островам. Да, кстати, достань мне лошадь. Человеку, который собирается спасать мир, пешком ходить не полагается.
        Слова Аджухама не сразу обрели смысл. Шибанец, Птичьи Острова, порт…
        - Порт? - недоуменно переспросил Регарди.
        Сейфуллах втянул воздух сквозь зубы и принялся будить каргалов. Очевидно, что сдерживать раздражение ему удавалось с трудом.
        - Поднимайтесь, увольни, нас с халруджи до обеда не будет. Из гостиницы не выходить, никого не впускать. Карум, достань мне один мешок. Он нам понадобиться.
        Еще не проснувшийся каргал послушно извлек из сундука золото и протянул его Аджухаму.
        - Зачем нам столько? - Арлингу определено не нравилось то, как начинался день. - Ходить по городу с мешком золота небезопасно. А оставлять каргалов вместе с деньгами вообще плохая идея. - Последние слова он произнес шепотом. - Это же преступники! Ты их меньше месяца знаешь.
        - Людям надо доверять, - наставительно произнес Сейфуллах. - Подай мне сапоги и отправляйся за лошадью.
        - Господин, я отвечаю за вашу жизнь и должен знать, зачем мы идем в порт, и причем тут Птичьи Острова?
        Он ожидал очередной порции желчи, но Аджухам ответил серьезно:
        - Будем собирать армию. Пусть иман сам сидит целый месяц в гостинице и ждет, когда расцветет пустыня. Когда он вернется в город, я собираюсь его удивить.
        Арлинг постарался сдержать язвительные замечания, которые вертелись на языке. Похоже, молодой Аджухам слишком много времени провел на солнце. Кого он собирался покупать? Сильных боевых школ в Самрии никогда не было, а из случайных наемников войско не собрать. К тому же за один мешок золота.
        - Вы собираетесь отдать деньги наместнику, чтобы он нанял людей для пополнения регулярной армии? - осторожно спросил Регарди, боясь услышать ответ.
        - Нет, идиот, - прокряхтел Сейфуллах. Он так и не дождался, когда Арлинг подаст ему сапоги и теперь натягивал их сам. - Наместнику вообще ничего не нужно знать. В уставе Купеческой Гильдии Балидета говорится, что город вправе сам собирать ополчение и нанимать воинов для борьбы с разбойниками, представляющими угрозу его благополучию. Как член Гильдии, я имею право говорить от ее имени.
        - У вас нет Кадуцея, господин, - напомнил халруджи.
        - Временно, - ничуть не смутился Аджухам. - Если моя задумка получится, Гильдия вернет мне значок, да еще и с вознаграждением. Чтобы исключить купца из Гильдии требуется полгода. Нашу бюрократию еще никто не отменял. Поэтому формально, пока я не расписался в бумаге, я могу представлять Балидет. Именно поэтому иман пригласил меня на собрание Белой Мельницы. И пока мой отец будет выбирать, на чьей стороне быть, мы изменим правила игры. Я не собираюсь просить помощи у Белой Мельницы с пустыми руками. Ты что-нибудь слышал о Птичьих Островах? О тех, что в Белом море?
        Халруджи промолчал, сочтя вопрос риторическим. Иман рассказывал ему о том, что острова в дельте Мианэ заселял странный народ рыболовов, но на этом все истории заканчивались. Про островитян в Балидете вообще говорить не любили, считая их еще большими дикарями, чем керхи.
        - А ты слышал, что Птичьи Острова были единственной территорией в Сикелии, которая в свое время не покорилась Жестоким? Драганы не смогли их захватить. Никак. Ты об этом знал?
        Это было уже интересно. В учебниках императорской военной школы, где он когда-то учился, про Птичьи Острова не упоминалось. Возможно, они были слишком незначительными по сравнению с такими непокоренными великанами, как Шибан, Песчаные Страны и Арвакское царство. С другой стороны, о поражениях говорить не любят. Он хорошо помнил рельефную карту мира, которую сделал для него иман. Птичьи Острова были на ней совсем крошечными, даже меньше Архипелага Самсо на восточном побережье Согдарии.
        - То-то! - Сейфуллах наставительно поднял палец вверх. - Согдария запрещает нам торговать с ними, а зря. Островитяне делают изумительные зеркала из морских раковин, а про их бинты из водорослей легенды ходят. Говорят, что если перевязать рану таким бинтом, она за один день заживает. Многие купцы возят контрабанду, но если попасться на ней, можно не только кадуцея лишиться, но и головы. Драганы не просто так островитян не любят. Они поражения им простить не могут. Это вопрос чести!
        До Арлинга стало постепенно доходить задумка Аджухама. И она ему не понравилась.
        - Ты хочешь нанять рыбаков? Против армии Маргаджана? За это золото?!
        - Это золото для капитана, - фыркнул Сейфуллах. - Вернее, его часть. Услуги мореходов стоят недешево. Не каждый капитан рискнет отправиться в воды Белого Моря. Они кишат драганскими галерами и пиратами. К тому же, островитяне не очень приветливы. Но у меня есть, что им предложить. То, от чего они не смогут отказаться.
        - Почему островитяне? - недоумевал Арлинг. - Почему не керхи или не шибанцы? Отличные воины, да и добраться до них проще.
        - Хотел бы я посмотреть, как ты за месяц доберешься до Шибана, - фыркнул Аджухам. - Керхи же вообще никого слушать не станут. Деньги отберут, а тебя продадут в рабство. Дикари и шибанцы, конечно, хорошие воины, но по сравнению с тем, на что способны островитяне, их боевые способности выглядят детскими шалостями. Жестокие не смогли их покорить! Тебе это ничего не говорит? Островитяне не любят показываться, но один знакомый купец-контрабандист рассказывал, что они исполинского роста, живут веками, обладают невероятной силой и даже могут летать. Он, конечно, любит выпить, да и журависом балуется чаще, чем кучеяры, но в любой сказке есть доля правды. К тому же, нам ведь нужно чудо, верно?
        В свое время Регарди много слышал о чуде от дяди Абира. С тех пор он предпочитал в чудеса не верить.
        - И что же ты собираешься предложить этим… богам?
        - Все просто, - улыбнулся Сейфуллах. - Если они помогут освободить Балидет от драганов, Гильдия Балидета разрешит им рыбачить в водах Мианэ и заселять речную дельту. Достойная награда для победителя. Гильдия же получит свободную и беспошлинную торговлю с морскими рыболовами. Какой купец откажется от нового рынка? Рыбаки отстояли свои земли, но будущего у них нет. Островитян стало так много, что они вынуждены строить дома в горах и рыть норы в песке. Мы появимся как раз вовремя. Думаю, за время драганской блокады у них накопилось достаточно злости, чтобы охотно поддержать любое восстание против северного соседа. А дальше - вопрос стратегии. Белая Мельница не сможет остаться в стороне. Мы поднимемся по Мианэ до Балидета, высадимся в районе шелковичных ферм и атакуем город с юга. В это время войско Мельницы атакует с севера. Я еще рассчитываю на поддержку Шибана. Корабелы давно точат зуб на Согдарию, они нападут с востока. От Маргаджана и мокрого места не останется. А после освобождения Балидета двинемся на другие города. Армия Жестоких уже далеко не та. Наше восстание начнется с одного города, а
закончится крахом согдарийцев во всей Сикелии! Ну как? Хорош план?
        - Нет, - стараясь не грубить, отрезал Арлинг. - Белая Мельница тебя, конечно, выслушает, и возможно, даже поддержит, но на этом все кончится. Они политиканы, не вояки. К тому же, если островитяне такие могучие бойцы, почему они не отвоевали себе право рыбачить в Мианэ? Может, им это и не нужно? А из Шибана союзник совсем плохой. Они, конечно, не любят драганов, но один из сыновей Императора женат на шибанской принцессе. Открыто выступать против Согдарии шибанцы не станут. Плохая затея, господин. Давайте лучше позавтракаем и потренируемся. Вы давно не фехтовали, а на заднем дворе есть отличная площадка.
        - Спасибо за мнение, халруджи, но ты можешь засунуть его в задницу, - не сдержался Сейфуллах. - Я иду в порт. Какое, к черту, фехтование? Если не хочешь давать третью клятву, то отправляйся искать мне коня.
        Зря Аджухам вспомнил о клятве. Регарди почувствовал себя так, словно у него по спине прошлись дрыном. Иногда Арлингу хотелось, чтобы его господином был какой-нибудь старикан, которому ничего кроме теплого одеяла, да кальяна не нужно. И сейчас был как раз такой момент. Если мальчишка отправится на Птичьи Острова, лично ему, халруджи, придется несладко. Вряд ли островитяне примут драгана с распростертыми объятиями, если вообще пустят его на берег. Успокаивало то, что через месяц они должны были встретиться с иманом. Учитель умел находить нужные слова для безумцев. Оставалось только прожить эти несколько недель и сберечь шкуру Сейфуллаха до того, как начнется собрание Белой Мельницы. И свою собственную тоже. Опыт подсказывал, что это будет нелегкой задачей.

* * *
        Арлинг все-таки достал Сейфуллаху лошадь. Так как денег ему не дали, то он не стал долго думать и променял двух верблюдов, которые пришли с ними из Фардоса, на почти породистого скакуна. Хозяин гостиницы уверял, что кровь кобылы чиста, как вода в фонтане на главной площади Самрии, но у Арлинга были большие сомнения, как в прозрачности водицы, так и в благородном происхождении лошадки с забавным именем Свечка. Но других копытных в конюшне гостиницы не оказалось, а идти с утра на рынок Регарди не хотелось.
        Впрочем, Сейфуллах на Свечку едва обратил внимание. Арлинг подумал, что с таким же успехом он мог купить ему осла.
        Взяв лошадь под узды, Регарди погрузился в мир просыпающегося порта. Самрия была домом многих тысяч людей. Хор голосов звучал еще слабо и нестройно, но отголоски будущего крещендо уже доносились из разных уголков сикелийской столицы.
        Когда они свернули на главную улицу, ведущую к порту, поток людей, текущий по венам города, стал похож на весенний разлив вод Мианэ. Запахи и звуки менялись с огромной скоростью, но игра захватывала. Здесь был весь мир. Пешеходы и всадники на ослах, лошадях и верблюдах, полуобнаженные рабы и звенящие золотом купцы, солдаты и офицеры из регулярной армии, драганы, шибанцы и даже арваксы. Торговые люди из Песчаных Стран и Самонийских княжеств, кучеярские женщины, шелестящие покрывалами, которые закрывали их с головы до ног, мулы, нагруженные товарами, ослы, запряженные в скрипучие тележки, коляски с великолепной сбруей, дорогими лошадьми и бегущими впереди невольниками. Знатные кучеяры верхом на роскошно оседланных конях в сопровождении слуг и стражи, водоносы, звенящие кувшинами и другой утварью, нищие, разносчики сладкого печенья, продавцы фруктов, булочники, торговцы сахарным тростником. Самрия носила много масок - красивых и уродливых одновременно. Несочетаемые элементы сочетались, а невозможное становилось возможным. Город просыпался и расправлял крылья, чтобы пуститься в бешеный полет под
жарким солнцем пустыни.
        - Смотри вперед! Осторожно! Куда прешь! - раздавалось со всех сторон. Окрики сопровождались тычками и толкотней. Каждую секунду только что замеченное старело, заменяясь новым и неизведанным. Арлингу казалось, что его голова превратилась в огромный чан для плова, в который кидали все, что угодно, только не рис. Он тщательно ловил обрывки нового мира, отряхивал от ненужной шелухи, и, разгадав смысл, отпускал, чтобы поймать новый след, который тут же сменялся другим - еще более причудливым и загадочным. С каждым шагом короста, наросшая на его душе за время, проведенное в пустыне, распадалась по песчинке, обнажая другого Арлинга - не потерявшего учителя, не встречавшего Даррена, не узнавшего его тайны.
        Шум порта уже слышался в хаосе уличных звуков, когда Сейфуллах свернул, решив обойти центральную площадь стороной. Это было мудрое решение. Купаться в человеческом море Самрии было опасным занятием.
        Порт приветствовал их запахом утреннего моря, скрипом сонных кораблей и руганью докеров. Несмотря на раннее утро множество рыбачьих лодок, остро пахнущих сельдью и водорослями, сновали между торговыми и военными судами, которыми была забита гавань. В море не спеша уползал густой туман, выпавший ночью. Лучи солнца падали неровно, порывы ветра были влажными, а в воздухе чувствовался сильный запах пепла. На маяке еще горел ночной сигнальный огонь.
        Пронзительно кричали чайки, и Арлинг не мог избавиться от ощущения, что над ним летали орущие младенцы. Но громче всех звучало море, с легкостью заглушая людей, птиц и ветер. Тысячи волн, вытягивающие горбатые спины к бездонному небу. Веселые, ленивые и сияющие. Мрачные, быстрые и злые. Они были одинаково прекрасны в любом обличье. Многоцветная армада в ореоле брызг и клочьев пены. Халруджи мог бесконечно слушать ее песни.
        Пока Сейфуллах искал капитана, Арлинг собрался разведать, о чем болтали в столице. День все равно не задался. Быстро решать вопросы Аджухам не умел, а это означало, что свободного времени у халруджи сегодня не будет. Татуировка на спине назойливо чесалась каждый раз, когда он о ней вспоминал. Регарди досадливо поморщился. Придется терпеть подарок Даррена еще день. Его бывший друг придумал поистине изощренную месть.
        Порт был прекрасным местом для слухов. Они витали в воздухе, проливаясь щедрым дождем на любопытных или случайно зазевавшихся прохожих. Взвивались крошечными вихрями невероятной лжи, которая превращалась в громадные смерчи сокрушающей правды. И хотя верилось в нее с трудом, она тайком оседала на задворках сознания, чтобы в самый неожиданный момент вонзиться в сердце. Арлинг сердце берег и слушал осторожно.
        Болтали в порту о всяком. Больше всего - о беспорядках на море, разгуле пиратства и высоких пошлинах. Возле группы купцов из Фардоса, следящих за погрузкой тюков на корабль, Регарди задержался, услышав имя Маргаджана. Армию-призрака, которая взяла Балидет, но в которую никто по-настоящему не верил, видели то в песках Холустая, то в оазисах долины Мианэ, а порой даже в степях Фардоса, что было совсем сказкой, так как в тех землях начинались регулярные посты драганских патрулей. Одни верили, что армия Маргаджана - мираж, который породили пайрики, другие считали, что она существовала на самом деле, только принадлежала не разбойникам, а Бархатному Человеку из Согдарии, который, видя, что популярность Жестоких приходит в упадок, придумал им замену. И начал с Балидета, купцы который, несмотря на старания Аджухамов, славились бунтарскими настроениями. А следующим будет ни Муссаворат, а Иштувэга, где за последний месяц случилось уже три восстания против Империи. Кто-то вспомнил, что драганов замечали в окрестностях горы Исфахан. Верный признак того, что самый северный город Сикелии - следующий.
        Арлинга сердито окрикнул Сейфуллах, и купцов пришлось оставить. Впрочем, город Иштувэга в то утро вспоминали многие. Они не прошли и десятка салей, как наткнулись на двух женщин, которые возвращались через порт с рынка, обсуждая неизвестную болезнь, вспыхнувшую в Иштувэга. Виновником несчастья тоже считали Маргаджана. В городе уже было столько больных, что они не помещались в больницах, и их свозили в Туманную Башню, построенную еще во время эпидемии чумы, которая хозяйничала в Сикелии сто лет назад.
        Туманная Башня была печально знаменита далеко за пределами северного города. Возведенная в самом труднодоступном месте Исфаханского взгорья, она давно стала символом смерти, которым кучеярские матери пугали детей. В башне было только одно окно, через которое на корзинах поднимали больных. Больше их никто не видел. Многие считали, что служители башни жили там поколениями и никогда ее не покидали. Те санитары, которые иногда показывались в городе, носили страшные маски и пользовались большим уважением. Арлингу казалось, что вокруг легенды сохранялась какая-то неясность, эдакое темное пятно, которое все предпочитали не замечать. Он хорошо помнил, что всякий раз, когда кто-то упоминал Туманную Башню, иман начинал плеваться и переводил тему разговора.
        Они прошли ряд скрипучих лодок и вышли на такую же пристань. Она пела разными голосами, и Регарди отчетливо ощущал, как доски поддавались игре волн, слегка раскачиваясь в пенных брызгах. Пара рыбаков, разбирающих снасти, болтали про керхов. Халруджи не интересовали дети пустыни, но когда он услышал слова «деревня за Мертвецом» и «дюжина изрезанных на куски кочевников», настроение, испорченное с утра планами Сейфуллаха, стало совсем отвратительным.
        - Хорошая была драка, - скрипел просушенный морским ветром голос. - Говорят, одного керха разрубили на восемь кусков. Отдельно ноги и руки, потом голова и тело - еще на три части. Зверье не успело все пожрать, когда деревню нашел патруль, но братуха рассказывал, что зрелище было то еще. Адское. Рубились серьезно. Власти говорят, что это керхские племена разборки устроили. Они ребята жесткие, если что не по-ихнему, сразу голову с плеч. Сейчас засуха, колодец какой не поделили, вот и покромсали друг друга. Странно только, что так близко к Фардосу. Обычно они свои дела глубоко в песках прячут. Хотя все меняется. Пустыня наступает, а керхи бродят под самым носом. В Согдарию надо валить, к драганам.
        - «К драганам…», - передразнил говорящего другой голос. - А я слышал, что керхи как раз в той рубке драганов обвиняют. Мол, патруль всех порезал. И сейчас они злобствуют. Если бы это были местные разборки, торговцев не трогали бы. Слыхал про караван из Хорасона? Его три дня назад ограбили на Большом Тракте. На деньги даже не посмотрели. Весь товар забрали, караванщиков продали в рабство, а пятнадцать самых знатных купцов изрубили на части. Говорят, столько же было убито керхов в той деревни у Фардоса. Это месть была, и она будет продолжаться. Так что, я думаю это дело рук драганов. Только зря они это затеяли. У керхского чудища много голов, вот только главной нет. Драганы будут мечами махать, а наши женщины своих мужей-купцов оплакивать.
        Арлинг проглотил ком, застрявший в горле, и подошел к Сейфуллаху, который нашел своего капитана. Идея послушать последние новости города оказалась не самой удачной. Такие слухи ему не нравились. День уже ничем нельзя было исправить.
        Капитан оказался старым. Регарди даже удивился, что в такие годы он мог передвигаться без костылей. Его дряхлость ощущалась в каждом вздохе, проходящем через просмоленную глотку морского волка. Он принял их на такой же побитой ветрами и морем барже, которую на плаву держали чудо и любовь команды. Матросы возились на палубе, словно мыши, готовившие дом к зимнему шторму. И, похоже, их совсем не заботило то, что у их крепости соломенная крыша и бумажные стены.
        Капитан носил колоритное имя - Гайс Нильский. И, конечно, он был шибанцем. Кто еще мог быть настолько сумасшедшим, чтобы возить контрабанду на опальные острова?
        - Зря слепого привел, не к добру, - проскрипел старик, тыча в Арлинга заскорузлым пальцем, с которого капал бараний жир, пачкая роскошный ковер из белого ахара, устилавший каюту. Они застали капитана за трапезой, которую он любезно предложил с ним разделить, но, к радости Регарди, Сейфуллах отказался. Мясо в котелке подозрительно пахло журависом, а кофе имел странный аромат незнакомой специи.
        Переговоры были недолгими. Капитан потребовал за услуги огромную сумму, которую было трудно произнести. Сейфуллах, следуя кучеярским традициям и зову крови, попытался сбить цену, но натолкнулся на толстокаменную стену шибанского непонимания. Южные соседи славились особой устойчивостью к талантам кучеяров вести торги, которые обычно заканчивались поражением последних. Капитан Гайс не стал исключением. Сейфуллаху очень хотелось на Птичьи Острова, а шибанец прекрасно знал, что кроме него никто туда в ближайший месяц не поплывет.
        В результате, он забрал весь мешок золота в качестве залога с условием, что Аджухам принесет еще четыре на следующее утро. Арлингу было интересно одно - останутся ли каргалы столь же преданными мальчишке, когда узнают, что он променял почти все золото на сомнительное путешествие. И если нет, то насколько далеко он, халруджи, сможет зайти, если конфликт состоится. Ему уже давно хотелось отрубить головы обоим. За время, проведенное вместе в пустыне, каргалы превратились в болезненную мозоль.
        - Его туда не бери, - сказал капитан Гайс напоследок. - Драганов они на дух не переносят. Если увидят на моем корабле, пристрелят и меня, и его. Или съедят.
        - Я тебе плачу целую кучу золота, - сердито ответил Сейфуллах. - Уж постарайся что-нибудь придумать, чтобы его не увидели. Ты же как-то провозишь контрабандные зеркала. Так вот представь, что халруджи - большое зеркало. Или я найду другого капитана.
        Гайс что-то пробурчал в ответ, но Арлинг сделал вывод, что золота он потребовал действительно много. И ему не хотелось так легко с ним расставаться. Похоже, предстояла малопривлекательная поездка в тесном трюме. Где еще капитан мог его спрятать?
        С этими невеселыми мыслями, Регарди покинул старую баржу, которая в скором времени должна была доставить их туда, где ему меньше всего хотелось быть. Несмотря на то что торг не удался, Аджухам пребывал в хорошем настроении. Предоставив халруджи право вести лошадь, он напевал себе под нос, с царским видом разглядывая прохожих.
        - В корчму, - скомандовал Сейфуллах. - В любую, где подают хороший плов и настоящую мохану. Я зверски проголодался.
        Пить с утра было не лучшей идеей, и Арлинг приготовился к напряженному разговору. Пьяный Аджухам был плохо управляем и доставлял много хлопот.
        - Господин, - начал он издалека, - а что вы думаете о…
        Предложение позавтракать в гостинице закончить не удалось.
        Женский крик вырвался из уличного гомона, потонул в шуме толпы, снова взвился к синему небу и рассыпался мелким бисером по портовой площади. Рука Сейфуллаха дернулась к эфесу клинка, но халруджи его остановил - не было необходимости. Такое в портовых городах происходило по тысяче раз на день и могло случиться с каждым.
        «Это не наше дело», - подумал Арлинг, но тело среагировало быстрее. Мальчишка-вор, укравший у женщины сумочку, бежал прямо на него, умело лавируя между теми, кто пытался его остановить. Когда маленький грабитель поравнялся с ними и нырнул под брюхо лошади Аджухама, Арлингу не стоило труда сделать ему подножку.
        Воришка с грохотом растянулся на земле, и Регарди почти физически ощутил запах крови на свежих ссадинах, появившихся на его локтях. Придавив парня коленом, он отобрал сумочку, обнаружив, что она была согдарийской - из змеиной кожи. Кучеярки были слишком суеверными, чтобы носить изделия из кож рептилий. Похоже, мальчишка обокрал гранд-даму из столицы, приехавшую полюбоваться местной экзотикой.
        Регарди не ошибся. Драганка уже мчалась к ним, не переставая кричать. На этот раз от радости. Впереди нее несся шлейф духов, букет которых составлял тяжелую смесь гвоздики, пиона и амбры - выбор зрелой, уверенной в себе женщины.
        - Пустите! - пропищал сорванец, и Арлинг почувствовал себя препогано.
        - Молодец, - похвалил Аджухам, спешиваясь и забирая у него сумочку. Он уже предвкушал приключение. Все кучеяры любили зрелища, особенно те, в которых были замешаны женщины и стража. Последние уже проталкивались к ним сквозь толпу зевак и прохожих.
        - Сам пальцы ему не руби, - распорядился Сейфуллах. - Сдадим охране, незачем нам в его крови пачкаться.
        Услышав про наказание, воришка взвыл и впился зубами в руку халруджи. При желании Арлинг мог эту боль даже и не заметить, но в том-то и дело, что желания у него не было. От пленника остро пахло страхом, злостью и… безнадегой. За сумочку, украденную у знатной согдианки, мальчишка мог лишиться двух больших пальцев. Суровый приговор для человека, чья жизнь проходит на улице. Кусаться малец умел. Теперь Регарди чувствовал и запах своей крови тоже. Дама и стражники уже были близко. Так близко, что Арлинг мог слышать лязганье клинков в ножнах и бряцание сережек в женских ушках.
        Понимая, что ни к чему хорошему его жалость не приведет, он разжал пальцы и отчаянно затряс ими в воздухе.
        - Вот пес! Укусил! - прошипел халруджи, демонстрируя изумленному Сейфуллаху укус.
        - Растяпа! - обругал его Аджухам, но тут подбежала дама, и, не умолкая ни на секунду, принялась рыться в сумочке, проверяя вещи. Сейфуллах расплылся в улыбке и уже начал произносить одно из своих самых витиеватых приветствий, как драганка вдруг завопила еще громче. Наверное, увидела воришку, убегающего от стражи.
        - Зачем вы его отпустили? Он же меня обокрал! Разве трудно было его удержать? А вы, - дама тыкнула пальцем с богатыми перстнями в стражников, - если и дальше будете так жрать, вообще никуда не успеете. Только на собственные похороны. Из-за животов коленей не видно! А еще стражниками зоветесь. Что за дикая страна! Что за мерзкий народец!
        Разъяренная дама поворачивалась то к Аджухаму, то к Арлингу, то к мнущимся стражам, не в силах успокоиться. И чем больше согдианка кричала, тем меньше она халруджи нравилась. Ему было все равно, что она думала о кучеярах, но ее голос, звучавший на расстоянии меньше саля от его головы, вызывал неприятные воспоминания.
        Женщине было за тридцать, а ее жесты и интонации подсказывали о ее знатном происхождении. То, как она позволяла себе обращаться со стражей, говорило о том, что Арлинг был прав, отнеся ее к гранд-дамам. Согдианка резко взмахнула рукавом, описывая, что бы она сделала с воришкой, если бы он оказался у нее в руках, и Регарди почувствовал едва уловимый аромат пыльцы, который искусно прятался за тяжелым гвоздичным запахом. Руки женщины пахло спиртом, сахаром и смертью. Сколько бабочек они успели насадить на иглу и спрятать в стеклянные коробы за последние годы? Должно быть много, раз запах въелся настолько сильно, что его не в силах были заглушить даже самый сильный парфюм.
        Арлинг похолодел, понимая, что знает, чью сумочку он только что спас. Он уже жалел о содеянном. Первым был Даррен, второй - Тереза. Прошлое настойчиво просачивалось в его новую жизнь. Зачем? Ведь все мосты были давно сожжены.
        Тереза Монтеро, старшая сестра Даррена-Маргаджана, почти не изменилась. И хотя особой красотой любительница бабочек не отличалась, ее талант привлекать к себе мужское внимание никуда не пропал. Теперь Арлингу стало понятно, почему сердце Сейфуллаха забилось чаще. За прошедшие годы женственные чары Терезы только усилились, а сама она превратилась в цветок, который находился на пике своего расцвета и изо всех старался этот расцвет продлить. Арлинг с трудом подавил желание помять тщательно ухоженный стебель редкого садового растения Согдианы, которое, каким-то чудом, занесло в губительные пески Сикелии. Регарди по душе были дикоросы.
        - Уверен, доблестная стража уже поймала проклятого мальчишку, - заливался, тем временем, Сейфуллах. - Простите моего слугу за нерасторопность, о Прекрасная, но он калека, слепой от рождения. Прошу вас, не судите его строго. Вам кто-нибудь говорил, что у вас изумительного цвета волосы? Так выглядит горький шоколад с корицей, растопленный лунным светом в сезон цветения пионов.
        Сейфуллах явно перестарался. У Терезы были самые обычные волосы шатенки. Хоть и уложенные в изысканную прическу, они были ничем не примечательны.
        Однако сестре Монтеро лесть пришлась по душе.
        - Правда? - изумилась Тереза, и Арлинг был готов поспорить, что она уцепила локон ухоженными пальчиками и разглядывала его, словно в первый раз. - Кажется, в этом диком месте есть люди. Ваш слуга, конечно, идиот, что отпустил вора, но ему повезло с хозяином. Бывший каргал, наверное? Вы очень щедры. Этих щенков лучше оставлять на улице. Кстати, я вам признательна. В этой сумочке очень редкий и ценный экземпляр. «Синий Песчаник» или, как его называют у меня на родине, «Цветок Пустыни». Я поймала его сегодня утром на корабле, мы еще причалить не успели. Он так доверчиво сел мне на плечо, что даже не хотелось его убивать. Было бы обидно потерять такое сокровище.
        - Кто сел? - переспросил Аджухам, отчаянно пытаясь поймать нить разговора.
        - Песчаник. Только синий. Я коллекционер. А вы?
        - Ах, простите, - спохватился Сейфуллах, возвращаясь на привычную дорожку. - Сейфуллах Аджухам из Балидета. В Самрии проездом, я купец.
        - Ааа, - уважительно протянула Тереза. - Я слышала о династии Аджухамов. Сильный и древний род. А вы случайно не сын Рафики Аджухама, нынешнего главы Гильдии? В свое время господин Рафика проводил очень популярные меры по урегулированию пошлинных сборов. В Согдарии об этом даже в газетах писали.
        Сестра Монтеро знала, когда проявлять эрудированность, а когда казаться набитой дурой. Сейфуллах сдался без сопротивления, расплывшись, словно кусок масла на горячей лепешке.
        - Ваша чарующая красота под стать вашему тонкому уму, - неподдельно изумился Аджухам. - Истинно верно. Я старший сын моего отца и в будущем наследник Гильдии. А кого же судьба послала мне в подарок в это чудное утро?
        Подробности своего настоящего положения Сейфуллах благоразумно опустил. Только зря он Терезе о наследстве сболтнул. Столичные гранд-дамы редко приезжали в такие удаленные регионы, как Самрия. Скорее всего, у Терезы была конкретная цель, и пока они ее не знали, лучше было помалкивать.
        - Я Тереза Монрето, - представилась бывшая невеста Арлинга, не захотев платить Сейфуллаху той же монетой. Откровенность в Согдиане никогда не была в моде. - Какое совпадение, но наша семья тоже занимается торговлей. Правда, деньгами. Мой отец ростовщик. Никто не любит ростовщиков, но он замечательный человек. Мы вместе путешествуем по окраинам Империи. Ох, не подумала, - спохватилась она, - по дальним провинциям.
        - Ну что вы, это действительно окраина, - отозвался Аджухам, и Арлинг не поверил своим ушам. Обычно Сейфуллах отличался крайне патриотичными взглядами, и любому, кто назвал бы Сикелию в его присутствии окраиной, грозили бы неприятности.
        - Папочка отправился сразу в Иштувэга, а я решила задержаться в Самрии, - продолжала щебетать Тереза, очевидно, довольная встречей. Арлинг мог поклясться, что в ее голове уже роились тысячи идей о том, как можно использовать наследника Балидета в своих интересах.
        - Видите ли, я обожаю бабочек, собираю их с детства. У меня богатая коллекция, но почти нет сикелийских видов. А тут как раз выпало свободное время, вот я и решила прогуляться.
        - Вы смелая женщина, - восхитился Сейфуллах. - Путешествие в столь дальние края - опасное занятие. Как же ваш муж набрался храбрости отпустить вас так далеко?
        «Хитрый ход», - усмехнулся Регарди. Аджухам хотел ненавязчиво узнать, замужем ли прекрасная незнакомка.
        - Я свободна, - игриво ответила Монтеро. - А вы женаты?
        Похоже, начинались согдианские игры. Арлинг вздохнул и стал искать повод, чтобы отвлечь Сейфуллаха от новой знакомой. В том, что дочь министра финансов еще не нашла себе мужа, ничего удивительного не было. Гранд-дамы поздно создавали семью, выбирая будущего партнера десятилетиями.
        Между тем, Аджухам увлекся и отвел Терезу в тень финиковой пальмы, чтобы палящее солнце не мешало увлекательной беседе. Халруджи никто не звал, но, взяв Свечку под узды, он последовал за ними сам. Оставлять Сейфуллаха наедине с согдианской львицей было опасно.
        - На самом деле мне нужно в Карах-Антар, - тем временем, рассказывала Тереза. - Говорят, там обитает легендарная «Мертвая Голова». Бабочка, которую давно считают вымершей. Я видела гравюру с ней и сразу влюбилась. Ах, она прекрасна!
        Монтеро картинно вскинула руки, а Сейфуллах поспешил придержать сумочку, которая загремела лежащим в ней барахлом.
        - Конечно, прекрасна! - воскликнул он, но тут до него дошел смысл произнесенных Терезой слов.
        - То есть, как в Карах-Антар? - переспросил Аджухам.
        Его удивление было понятно. Даже младенцы знали, что в самой страшной пустыне Сикелии не жил никто. Даже керхи. Дети пустыни покинули свою родину несколько веков назад и возвращаться не собирались. Какие уж там бабочки.
        - О, как хорошо, что я вас встретила! - продолжала восхищаться Тереза. - Возможно, это прозвучит дерзко и невежливо, но я хочу попросить вас найти проводника. Говорят, на дорогах разбойничают кочевники, а мне не хотелось бы неприятностей. Я хочу нанять настоящего специалиста, а не первого встречного. Боюсь, без вашей помощи меня надуют. Насчет денег не волнуйтесь. Я согласна на любую цену.
        «От кочевников никто не застрахован, дорогуша, даже профессионалы», - подумал Арлинг, чувствуя, как у Сейфуллаха открылось второе дыхание.
        - О, прекрасная Тереза! - с хрипотцой отозвался Аджухам - Теперь я уверен, что нашу встречу предусмотрели боги, потому что именно я тот человек, которого вы ищите. Мы с моим слугой бываем в тех краях почти каждый год, и не без гордости скажу, что вряд ли в Самрии найдется человек, который знает Карах-Антар так же хорошо, как я. Если где и искать вымерших тварей, то только там. Для меня будет большой честью стать вашим проводником. Разумеется, о деньгах речь не идет. Время, проведенное с вами, станет для меня самой ценной наградой.
        Похоже, у Аджухама случился солнечный удар.
        Халруджи медленно выпустил из себя воздух и крепко сцепил пальцы рук, боясь, что они сомкнуться на сейфуллаховой шее. Приступы ярости накатывали один за другим, и ему пришлось приложить немало усилий, чтобы не выпустить их наружу. Первая волна злости была самой сильной. Аджухам нагородил столько лжи, что увяз в ней по горло. Подавить приступ ярости удалось не сразу. Какой Карах-Антар, если они собирались на острова птичьего племени? Замена была явно не равной. Регарди, не раздумывая, выбрал бы плаванье в вонючем трюме к Птичьим Островам, чем сомнительное путешествие в сердце сикелийского пекла. А как же Балидет? Как насчет Белой Мельницы и имана? Сходи в бордель, Сейфуллах, и остынь! Эта согдианка откусит тебе крылья и вырвет из спины позвоночник. А потом накачает нафталином и прицепит булавкой на коллекционную доску редких видов.
        Тереза, конечно же, согласилась. Ее ответ был предсказуем, как и то, что в гостинице Арлинг устроит своему благородному, мудрому, но чересчур влюбчивому господину хорошую взбучку.
        Когда Терезу окликнули сопровождающие, Регарди был готов пожать руку каждому из них. Чем быстрее уйдет эта дама, тем больше шансов, что вся дурь, которая залетела в голову Сейфуллаха вместе с песком и пылью, выветрится, уступив место обычному трезвому рассудку кучеярского торговца. Впрочем, в последнее время у халруджи было слишком много поводов, чтобы усомниться в здравости рассуждений своего господина.
        - Как долго вы собираетесь пробыть в Самрии? - спросил Аджухам, удерживая Терезу за руку. - Мне потребуется месяц, чтобы уладить кое-какие дела, после чего я буду полностью в вашем распоряжении. Осмелюсь предположить, что именно столько времени вам потребуется, чтобы насладиться всеми красотами этого прекрасного города. И знайте, ваш отказ поранит мне сердце.
        - А вы тот еще льстец! - рассмеялась Тереза. - Я никуда не спешу. Значит, договорились. Сейчас мне пора. Нужно проследить, чтобы эти болваны ничего не сломали при разгрузке. Но мне не хотелось бы расставаться с вами так просто. Я ведь ваш должник. Сегодня вечером я устраиваю прием в гостинице по случаю приезда. Приглашаю и вас. Вы станете яркой жемчужиной среди моих знакомых, большинство, которых, увы, драганы. Мы могли бы обсудить нашу поездку и познакомиться поближе… Ваш отказ поранит мне сердце.
        Аджухам и Тереза Монрето расстались лучшими друзьями.
        - Она захотела познакомиться поближе! - восторженно повторил Сейфуллах, забираясь на Свечку. - Вот эта женщина! Черт возьми, какое удачное утро! А ты молодец, халруджи. Правда, с мальчишкой сплоховал, но все обернулось очень замечательно.
        - Не ходите к ней вечером, господин, - мрачно заявил Арлинг. - Согдарийские женщины страшны и опасны. Это не кучеярки. Они редко моются, заливают себя духами, чтобы отбить запах грязи, и чаще всего больны. Вы понимаете, о каких болячках я говорю? Было бы досадно пропустить собрание Белой Мельницы из-за «Веселого Стражника» или чего похуже. То, что она знатная и с виду ухоженная, не является поводом тащить ее сразу в постель. Нужно проявлять осторожность, особенно в вопросах, касающихся здоровья.
        - Полегче, халруджи, а то я тебе устрою «Веселого Стражника». Какая муха тебя укусила? Я не собираюсь с ней спать в первый же вечер. Только во второй, - Аджухам прыснул в кулак. - Красотка. Богатая. Сумасшедшая. Люблю таких.
        - Но…
        - Никаких но! - прервал его Сейфуллах. - Сегодня я иду знакомиться с настоящей гранд-дамой, и, возможно, не вернусь ночевать. Мало ли, что она понимает под словами - знакомиться ближе. Я, как представитель древней и могучей расы кучеяров, не могу разочаровать женщину. А когда мы вернемся с Птичьих Островов, то сразу же отправимся в Карах-Антар. Боги сегодня удивительно щедро одаривают меня гениальными мыслями.
        - Отправится туда, откуда сбежали даже керхи? - возмутился Арлинг. - Это, по-вашему, гениальная мысль? А, по-моему, вам напекло голову, и вы бредите!
        - Сам дурак, - добродушно отмахнулся Сейфуллах. - Карах-Антар - то, что нам нужно. Если бы не эта согдианка, я сам никогда не вспомнил бы об этом месте. А о нем следовало подумать в первую очередь. Маргаджан откуда явился? Правильно, с востока, и ни в одном сикелийском городе его до этого не видели. Он пришел из Белых Песков. Это так же верно, как то, что дождя сегодня не будет. Неважно, как мы разгромим его армию. Но когда это случится, первый вопрос, о котором нужно будет задуматься - а не придут ли другие. Я давно подозревал, что керхи специально распускают слухи о том, что в Карах-Антаре нет жизни. Мы проникнем в самое сердце врага. Заодно поищем бабочек. А вдруг госпожа Тереза не ошибается? Хотя может статься, что ищет она вовсе не крылатых прелестниц. Дьявол, это будет мое самое приятное путешествие в пустыню. Спорим, что дамочка повернет обратно, не дойдя и до третьего колодца?
        Арлинг не счел нужным отвечать и молча повел Свечку с гордо восседающим на ней Аджухамом в гостиницу. Несмотря на то что в словах Сейфуллаха звучала логика, от них все равно на много салей несло бредом перегревшегося на солнце человека. Уж лучше бы мальчишка застрял в портовом кабаке и напился до потери памяти.
        А еще ему было жаль Альмас Пир. Он не знал, было ли сегодняшнее поведение Аджухама вызвано чувством мести, или Тереза действительно произвела на него впечатление. Ведь, в конце концов, не Сейфуллах бросил Альмас, а она его. Но Арлингу было все равно жаль. Дочь Пиров была хорошей девушкой из древней и уважаемой семьи. Тереза тоже была знатного рода, но ее благородство давно разбилось об уродливые камни придворной жизни и поступок, который навсегда останется между ними гигантской пропастью, заполненной его ненавистью и презрением.

* * *
        В тот день звезды улыбались Аджухаму, а не его халруджи. Когда выяснилось, что они с госпожой Монрето остановились в одной гостинице, и она оказалась той самой знатной дамой из Согдианы, которая заняла первые ярусы башни, радость Сейфуллаха не знала границ. Во всяком случае, Регарди давно не видел его таким веселым.
        На прием молодой Аджухам собирался особенно тщательно. Арлингу пришлось обегать не один рынок, чтобы выбрать для него самый лучший костюм Самрии. Труднее всего оказалось найти подходящие туфли, потому что душа Сейфуллаха никогда не была равнодушна к обуви. В конце концов, его придирчивый взгляд остановился на паре, обитой красным сафьяном и с вышивкой из черного жемчуга. Оставшуюся часть дня Регарди носился по лавкам и портным, пытаясь отыскать такие же пояс и головной платок. О татуировщике снова пришлось забыть.
        - Я пойду один, - сказал Сейфуллах, заканчивая туалет тщательно подобранным парфюмом. Запахи сикелийского можжевельника и грейпфрута должны были пробудить в душе согдианской дамы тоску и томление, а многосложный аромат мускатного ореха, перца и ладана заставить ее сердце биться чаще. Намерения молодого купца читались, как открытая книга.
        - А как же етобары? - ехидно спросил Арлинг. - Или вы думаете, они остались в Балидете?
        - Я думал, ты решил эту проблему, - рассеянно произнес Сейфуллах.
        - С тем етобаром - да, - солгал Арлинг, - но остались другие. Секта ятопайров есть даже в Согдарии, что говорить о Самрии. Здесь их гнездо. Етобары славятся тем, что не бросают незаконченных дел. А раз вы живы, они о вас помнят. И ударят в самый неожиданный момент. Тогда, когда вы будете наслаждаться драганским гостеприимством.
        - Хорошо, твоя взяла, - сдался Аджухам. - Но ты должен будешь испариться сразу, как я подам знак.
        - Какой знак?
        - Вот такой! - Сейфуллах энергично провел ладонью по шее.
        - Не уверен, что смогу заметить его, господин. Я же слепой.
        - Ты издеваешься?
        - И в мыслях не было. Просто предупредил, что будет много людей, и я могу пропустить ваш знак. Тогда мне придется остаться до конца.
        - Ну, уж нет, до конца ты оставаться не будешь! - в ярости произнес Аджухам. - Не волнуйся, я найду для тебя пару слов, чтобы ты понял. Поласковей.
        Так и решили.
        На вечерний прием Терезы Монрето собралось много людей. В основном, драганы, добровольно или по долгу службы переехавшие в Самрию. Круг знакомств сестры Даррена оказался широк - от владельцев торговых домов и банкиров до поэтов, мечтавших найти потерянную музу на краю вселенной. Скучающие жены и дочери чиновников составляли большинство гостей, хотя много было и военных. Парадные мундиры драганских офицеров эффектно блестели в свете масляных ламп и свечей, а щелканье их каблуков и звон шпор привлекали внимание дам с той же легкостью, что и чаши с прохладительным шербетом, щедро расставленные в приемной зале. Но с точки зрения удобства военные костюмы явно проигрывали более простым платьям торговцев и чиновников. Арлингу не нужно было напрягаться, чтобы слышать, как пот ручейками стекал по спинам военных. Тем не менее, они были готовы терпеть любые неудобства ради того, чтобы произвести впечатление на знатную согдианку. Об этом стоило задуматься. Возможно, им была известна истинная причина ее появления в Самрии.
        Привлечь внимание столичной дамы старались не только военные. Терезу окружал тесный круг драганов-аристократов, сосланных в Сикелию Канцлером. Они громко ругали жару и местные нравы и превозносили мудрость и славу императора. Эти драганы очень хотели домой, но халруджи сомневался, что Тереза была тем человеком, который мог им помочь. Элджерон Регарди был осторожным политиком и предпочитал держать людей, которые хоть раз стали причиной его беспокойства, на расстоянии.
        Войдя в залу, Арлинг отстал, позволив Сейфуллаху одному радостно приветствовать хозяйку вечера. На то были веские причины. Во-первых, каждый драган был негласным напоминанием о его прошлой жизни, а во-вторых, оставаясь в стороне, он мог незаметно изучить собравшихся и выделить тех, которые могли принадлежать к секте етобаров.
        Пока Сейфуллах веселил Терезу и ее подружек пошлыми анекдотами, Арлинг незаметно обошел все покои, насчитав в них примерно пятьдесят человек. Тех немногих слуг-кучеяров, которые разносили напитки, он изучил особенно тщательно, но ничего подозрительного не обнаружил. Большинство слуг Тереза привезла с собой из Согдарии. Они стояли на вытяжку у стен, готовые исполнять приказы по первому шевелению бровей госпожи. У всех было оружие - мечи и шпаги, даже у женщин. Когда Арлинг встал впереди одного из драганов, загородив обзор, его вежливо попросили отойти в сторону. И хотя наемники старались вести себя как обычные слуги, Регарди был уверен, что Тереза привезла с собой Жестоких. Императорские элитные войска, когда-то покорившие Сикелию, сейчас переживали не лучшие времена, и охраняли не только членов императорской семьи, но и гранд-лордов - за определенную плату. Все указывало на то, что Тереза не очень доверяла гостям, раз привезла с собой столько телохранителей.
        Решив, что етобаров среди Жестоких быть не может, Арлинг взял блюдо с виноградом и вклинился в тесные ряды драганов, стараясь не поднимать голову и не упускать из внимания Сейфуллаха. Между тем, молодой Аджухам не терял времени даром и уже обнимал Терезу за талию. Регарди слышал, как его пальцы гладили золотую чешую, украшавшую ее пояс. К тому, что мальчишка шептал на ушко согдианской даме, он не прислушивался, но, похоже, госпожа Монрето ничего против не имела. Пара отошла к дальнему окну, расположившись между декоративной вазой и тумбочкой с благовониями, случайно или намеренно выбрав именно то место, где для трех людей будет уже тесно, а для двух - в самый раз.
        Покружив вокруг них и убедившись, что виноград ни Сейфуллаха, ни Терезу не интересовал, Арлинг нырнул в море изнывающих от жары гостей. Етобар мог скрываться под любой маской, поэтому он останавливался перед каждым, предлагая лакомство и вежливо интересуясь, чего бы дорогой гость хотел отведать. Все пожелания он передавал слугам-кучеярам, которые приняли его за человека из свиты госпожи Монрето и вопросов не задавали.
        Иногда халруджи чувствовал на себе пристальные взгляды Жестоких. Тогда он принимал скучающий вид, периодически поворачивал голову в сторону Аджухама и громко вздыхал. Наблюдатель со стороны должен был понять, что он торчал тут не по своей воле, а исключительно по прихоти хозяина, который велел ему прислуживать гостям госпожи Монрето. Что творилось в головах у Жестоких, Арлинг не знал, но, по крайней мере, они не вмешивались.
        Сосредоточившись на скрытом оружии, Арлинг уделил пристальное внимание военным, но запаха стали ни от одного не почувствовал. Вояки честно сдали оружие при входе, как и просила хозяйка вечера. Зато чиновники и торговцы изобиловали спрятанными в поясах и сапогах кинжалами и стилетами. Очевидно, они теснее, чем военные, общались с кучеярами и переняли у местного населения кое-какие, не совсем честные привычки. Одну даму, в прическе которой был спрятан кинжал, халруджи изучил особенно тщательно. Но драганка оказалась дочерью наместника Самрии, к тому же полностью увлеченной своим кавалером - командиром одного из полков регулярной армии. Евгениус, так звали офицера, недавно вернулся из Согдианы и с увлечением делился последними придворными новостями.
        Судя по его рассказу, за последние девятнадцать лет в столице ничего не изменилось. Император по-прежнему сочинял стихи, изредка появляясь на церемониях и собраниях Совета Гранд-Лордов. Согдарией все так же правил Канцлер, не уставший от маски Бархатного Человека. Последний год был неурожайным, и в стране царила смута, которую умело подогревал принц Дваро, не терявший надежды вернуть трон и корону. Хрупкое перемирие с арваксами должно было вот-вот нарушиться, отношения с Шибаном испортились, а слухи о захвате Балидета добавили масла в огонь политического горнила Империи. Канцлер грозился лично приехать в Сикелию, но все знали, что старик не посмел бы оставить континент, так как его отсутствием непременно воспользовался бы негодяй Дваро.
        - Он все еще Бархатный Человек, тот самый, - продолжал Евгениус, воодушевленный тем, что оказался в центре внимания. Последние слухи из столицы были интересны всем. Подошли и Тереза с Сейфуллахом. Монрето согласно кивала, а Аджухам недовольно вздыхал, потому что Согдария его сейчас интересовала меньше всего, но приходилось делать заинтересованный вид.
        - Одной рукой подписывает приказ о твоей награде, а другой - письмо Педеру Понтусу о твоей казни. Армия его любит, церковь уважает, народ боится. Но, - Евгениус сделал театральный жест, приложив руку к сердцу, - потеря сына сильно сказалась на его здоровье. И хотя ни при дворе, ни на людях он ни разу не дал повода усомниться в его силах, все знают о штабе врачей, которые дежурят в доме Канцлера. Говорят, старая отрава дает о себе знать, но кто-то считает, что его убивает безнадега. Тылы Канцлера ничем не прикрыты. Еще лет десять он продержится, но потом…
        - А потом наступят следующие десять лет, и Бархатный Человек покажет, что под мягкой тканью скрываются стальные мышцы! - голос Терезы прозвучал неожиданно громко. - Евгениус, с каких пор ты стал таким ворчуном? Элджерон нас всех переживет, к гадалке не ходи. Помнится, лет так пятнадцать назад многие говорили о том, что еще немного и Канцлер рассыплется, как старый лист бумаги, но где они сейчас, те, кто так говорили? Одни поменяли доброе имя на презренный титул каргалов, а другие давно гниют в могилах. Давайте выпьем за здоровье нашего старика! Чтобы ему еще сто лет править!
        «С каких пор ты так полюбила Канцлера, Тери?», - с удивлением подумал Арлинг, прислушиваясь к тому, с каким энтузиазмом наполняли кубки драганы, собираясь чествовать Бархатного Человека, который для многих стал причиной ссылки в Самрию. Лицемерили или настолько соскучились по Согдарии, что хотели вернуться домой любым способом?
        - А что там с сыном-то его стряслось? - спросил Сейфуллах, осушив бокал. Арлинг мгновенно пожалел, что не успел наполнить его, до того как мальчишка открыл рот.
        Впрочем, вопрос Аджухама застал врасплох не только его. Тереза медленно опустила бокал, так и не сделав ни глотка. Движение было плавным и внешне спокойным, но по тому, как донышко сосуда нервно звякнуло о поверхность стола, Арлинг догадался, что на душе у сестры Даррена прогремел гром, и сверкнула молния.
        - Грустная история, - охотно отозвался Евгениус. - Канцлер постарался сделать все, чтобы скрыть правду, но даже ему не под силу что-то утаить в Согдиане. А правда в том, что парень захотел поиграть во взрослые игры и связался с Дваро. Может, ему надоело ждать, пока звездный отец поделится с ним властью, а может, что другое. Говорят, он был вспыльчивым малым, загорался от каждого слова и дрался на дуэлях едва ли не со всем двором. Зато он ходил в любимчиках у императора. Тот его часто приглашал к себе в летнюю резиденцию. Потому все дуэли ему с рук и сходили. Бабником был страшным, ни одной юбки не пропускал. Да женщины и сами на нем висли. Еще бы - жених с видом на императорский трон. С деньгами у него проблем никогда не было. Рассказывали, что отец подарил ему несколько деревень, с которых ему шел постоянный доход, ну и с карманными расходами сына не обижал. Как-то на прогулке мальчишка купил всей свите по дорогому арвакскому скакуну, а дамам - еще и по карете. Просто так. А потом зачем-то связался с Дваро. О чем у них уговор был, никто не знает, да это уже и неважно. Принц, не будь дураком, его
наивностью воспользовался. Тот, разумеется, терпеть не стал и вызвал его на дуэль. Сын Канцлера, конечно, был неплохим дуэлянтом, но его шпага знала рапиры тренировочных залов, да, в лучшем случае, клинки придворных, а жало принца было закалено в боях с Жестокими. В общем, Дваро его покалечил. Сильно порезал, переломал всего. Одно время двор только и болтал о врачах, которых привозили в особняк Канцлера со всего света. Многие думали, что Элджерона все-таки отравили, но правда была в том, что Бархатный Человек не себя тогда лечил, а сынка пытался спасти. Так что у него есть очень веские причины желать Дваро смерти.
        - Не повезло парню, - протянул Сейфуллах, а Арлинг услышал, как Тереза неслышно выдохнула. Как и он сам, на протяжении всего рассказа она старалась не дышать.
        - А я слышал другую историю, - вдруг вставил кто-то из драганов. - Мальчишка подцепил во Флерии какую-то заразу, вроде той, что у нас сейчас в Иштувэга. Сначала у него отнялись ноги, а потом все тело. Говорят, Канцлер сам его задушил, чтоб не мучился.
        - Ну, это совсем жуть, - пожилая дама с огромным веером, который издавал противный треск, деловито протолкалась в образовавшийся круг. - Любите вы преувеличивать. Все было просто до банальности. Никаких дуэлей, болезней или заговоров. Элджерон слишком поздно вспомнил, что у его сына много денег и мало мозгов. Он был глуп, как нарзид, и упрям, как базарный осел. Когда все его сверстники сдали экзамены, свои он благополучно провалил, а документы об окончании школы купил. Канцлер-то, конечно, спохватился, но было поздно. Наследник оказался бесперспективен. Элджерон не тот человек, который сдается, поэтому он отправил мальчишку учиться в Шибан в надежде, что чужбина и отсутствие папочкиной поддержки, а главное - денег, научит его уму разуму. Однако эксперимент не удался. Что с парнем стало в Шибане - разное говорят, но правда в том, что из Академии Корабелов, куда устроил его отец, он сбежал. И исчез с концами. То ли в драку ввязался не по силам, то ли решил, что ему не хватает приключений и отправился в Песчаные Страны. В общем, искали его долго, годами, но так и не нашли. Говорят, что Канцлер из-за
этого случая Шибан недолюбливает, и дело тут вовсе не в заговоре корабелов с песчаниками.
        С предложенной версией опять не согласились, кто-то вспомнил историю о диком звере в Грандопаксе, который напал на сына Канцлера, его покалечив, и халруджи неожиданно захотелось глотнуть свежего воздуха.
        Оставив Сейфуллаха обсуждать слухи о своем прошлом, Регарди подошел к окну, но, как назло, сегодня ночной воздух не спешил остывать. Его горячие волны смело проникали в окно, рисуя на висках узоры из капель пота, которые с легким шипением скатывались по раскаленной коже и впитывались в повязку. Странно получилось. Образ молодого Арлинга, оставшийся в головах согдиан, должен был оставить его равнодушным, но отчего хотелось крикнуть в лицо каждому: «Нет! Я не был драчуном, бабником и транжирой! Меня не убивал отец, и я никогда ничем не болел кроме простуды в детстве!».
        Если орел слишком часто бьет крыльями, крылья ломаются. Так говорил иман. Арлинг Регарди сломал свои крылья, потому что пытался летать, не научившись держаться на ногах. Но кому это было сейчас интересно?
        Подхватив оставленный кем-то бокал, халруджи осушил его до дна, чувствуя, как пряное вино заставляло кровь бежать по венам быстрее.
        - Хватит вам из пустого в порожнее переливать, - ворвался в голову халруджи голос дочери самрийского наместника. - Уж кто должен знать правду, так это его невеста. Правда, Тереза?
        Девица оказалась шкатулкой с секретом. Арлинг почувствовал, как сестра Даррена растеряно отступила назад, неловко оперлась о руку Сейфуллаха, потерла щеку, но справилась с собой на удивление быстро.
        «Давай, Тери, поведай миру правду».
        - Бывшая невеста, - отчетливо произнесла она. - Я разорвала помолвку еще до того, как он исчез. Повесился ли он или сгинул в Шибане - мне все равно. Одно могу сказать. Он был слабаком, маленьким человеком, страдающим от славы своего отца. Он стоит жалости, о таких не стоит вспоминать. Лучше поговорим о настоящих мужчинах. Я уже вижу, что Самрии есть, что показать.
        Тереза шутливо поклонилась в сторону Сейфуллаха, и разговор плавно перетек в обмен комплиментами. Сейфуллаху было не занимать ловкости в словесных играх. Он с одинаковым успехом укутывал медовой лестью дам и осыпал колкостями военных, которые проявили удивительное неравнодушие, встав на защиту всех драганских мужчин, в целом, и сына Канцлера, в частности. А последний стоял у распахнутого окна и мечтал окунуть хозяйку вечера головой в чашу с пальмовой настойкой.
        - Да, у нас есть мужчины, которые Согдарии и не снились, - томно протянула дочка наместника. - Разбойник из Балидета, например. Говорят, он из рода тех купцов, которые когда-то выступили против Жестоких. Война у него в крови. Еще рассказывают, что Жестокие вырезали всю его родню. Его самого спасли керхи, которые воспитали из него зверя. Так что у Маргаджана свои счеты с драганами. Думаю, на Балидете он не остановится.
        - Откуда у него столько воинов? - удивилась Тереза.
        - Вступил в сговор с пайриками, - подхватил тему один из купцов. - Керхи славятся своими шаманами. Все войско превратится в песок, как только последний из Жестоких падет от меча мстителя. Кстати, на древнекучеярском Маргаджан означает «каратель». Балидет платит за свою жадность. Нечего было брать такие огромные пошлины за проход на шибанские рынки.
        - А говорят, он драган, - вставил кто-то из гостей.
        - Колдовство, - уверенно отмахнулась дочь наместника. - Такие могут принять любую личину. По слухам, она у него очень недурна. Пусть он поскорее появится в Самрии. Я с удовольствием посмотрю, как его повесят на главной площади.
        - Всех колдунов нужно сжигать, - неожиданно произнесла Тереза. - Огонь очищает от любой заразы, остается лишь пепел. Когда-то у нас в Согдиане была отличная традиция. Могли сжечь за косой взгляд, брошенный в сторону императорского дворца. Страшно, жестоко, но эффективно. В последние годы Канцлер смягчился, все больше в тюрьмы сажает. Зато раньше и чище было. Так что, Лукреция, предложи своему отцу разводить костры. Может, и карателей у вас поубавится.
        Предложение госпожи Монрето нашли остроумным. Ей зааплодировали, а Лукреция подняла бокал за старую согдианскую традицию.
        Арлинг почувствовал, как порыв горячего ветра из окна задул стоящую рядом свечу, уронив несколько капель воска ему на руку. Только сейчас он понял, какую серьезную ошибку допустил, придя на прием. Сейфуллах отлично справился бы и без него. В этих комнатах не было етобаров. Также как не было в них сына Канцлера и его прошлого. Просто какие-то люди. Чужие и незнакомые. И ему было все равно, о чем они разговаривали и кого обсуждали. Халруджи отсюда нужно уйти. Не раздумывая. Прямо сейчас.
        Понимая, что нарушает свои же правила, Регарди незаметно подошел к Сейфуллаху и прошептал, что будет дожидаться его наверху, так как виноград госпожи Монрето сыграл с ним недобрую шутку. Аджухам постарался выглядеть не слишком довольным и даже заботливо предложил ему денег на лекарство. Халруджи так же вежливо отказался и покинул место, от которого пахло дымом костров и смертью.
        «Всех колдунов нужно сжигать» - слова Терезы раздавались в голове оглушительным громом, настойчиво цепляясь за каждую мысль, которую он пытался призвать на помощь, чтобы вернуть себе равновесие. Он ненавидел сестру Даррена, и эта ненависть, погребенная под толщей лет, проведенных в школе имана, уверенно выбиралась наружу. Если он даст ей хоть глоток свежего воздуха, шансы выполнить миссию халруджи до конца превратятся в морскую пену, которую тут же развеет пустынный ветер.
        Арлинг не заметил, как быстрый шаг перешел в бег, а мозаика на полу гостиницы сменилась уличными плитами. Его вынесло во двор с кактусами и долго кружило по двору, пока он не опустил ладонь в колючие заросли. Боль всегда помогала, но развеять туман злости удалось не сразу.
        Если Даррен имел острые зубы и стальные когти, то его сестра плевалась ядом. От первого халруджи предпочел сбежать, а от второй должен был найти противоядие.
        К тому моменту, когда он извлек из кожи все колючки, луна щедро поливала ночной город бледным светом, и лишь веселые голоса из широко распахнутых окон говорили о том, что не все люди стали жертвой ее бессмертного обаяния. Укрыться за спасительным сном, забыв Терезу и все, что она привезла из Согдарии - вот, что ему было нужно. Поверить в то, что завтра она исчезнет, и никогда больше не появится в его жизни. В последнее время обманывать себя удавалось легко.
        Решив зайти проведать Сейфуллаха через час, халруджи направился к каргалам. Увлеченный переживаниями, он совсем забыл, что эти прихвостни находились весь вечер в комнатах, где им с Аджухамом предстояло провести не одну ночь. Непростительная рассеянность для халруджи.
        Дверь в покои была прочно заперта, а у порога дежурил охранник, любезно предоставленный хозяином гостиницы.
        - Все спокойно, ваши спят уже, - доложил он, честно отрабатывая султан, который доплатил ему Сейфуллах.
        Но Арлинг уже знал, что спокойной эта ночь не будет - каргалов в комнатах не было. Догадка подтвердилось, когда он зашел, плотно прикрыв за собой дверь. Драганы оказались хорошими ворами. Наверное, они как-то узнали, что Сейфуллах пообещал все золото капитану, а, возможно, с самого начала ждали, когда Аджухам и его слуга потеряют бдительность, чтобы забрать деньги и отправиться на поиски своего каргальего счастья. Их великодушие умиляло. На подоконнике было оставлено пятьдесят султанов. Столько стоила одна ночь в самых роскошных покоях гостиницы «Три Пальмы». Завтра им придется искать новый ночлег, куда более скромный, учитывая, что ни у Арлинга, ни у Сейфуллаха денег не было.
        Проверив вещи с оружием и убедившись, что их не тронули, Регарди тщательно исследовал комнату, особенно те места, где отдыхали каргалы. Они еще хранили их запах. Запомнив его, он подошел к окну и глубоко вздохнул, пытаясь уловить следы воров. В ночном воздухе отчетливо ощущалось дыхание моря, которое заглушало даже зловоние из узких улочек за гостиницей. С первого этажа поднималась едкая смесь из человеческого пота, чада масляных ламп, благовоний и моханы. Там было много драганов, но Еля и Карума среди гостей Терезы не чувствовалось. Также как не было их и в доме напротив. Запахи каргалов терялись в глубоком ночном небе Сикелии и вели на крышу.
        Изучив внимательнее подоконник и следы на стене, Регарди убедился в своей догадке. Мешки с золотом поднимали по веревкам, причем, совсем недавно. Царапины, оставленные каргалами на поверхности плиток, были свежими.
        Стараясь не слишком радоваться, он высунулся из окна и, прислонив ухо к мраморной поверхности, прислушался. Камень был не лучшим проводником, но ему удалось различить их осторожные шаги. Людей было двое, и они тащили что-то тяжелое. Ошибки быть не могло - золото Сейфуллаха находилось на крыше. Нужно было только решить, как его оттуда достать.
        Их покои занимали весь верхний ярус, и окон с другой стороны не имели. Значит, ворам придется спускаться на веревках до самой земли. Подавив первый импульс сорваться с места и броситься дожидаться их у основания башни с обратной стороны, Регарди задумался. Стена здания там была круче и труднее для спуска, к тому же, у подножья находилась сторожка охраны. Он обратил внимание на нее еще вчера, когда убегал от арбалетчиков. Если только каргалы не усыпили стражников, то снять с крыши шесть тяжелых мешков с золотом бесшумно у них не получится. К тому же, место было людное, даже ночью. Недалеко находился главный вход в гостиницу, где всегда толкались слуги, встречающие поздних постояльцев. Представив, что ему, в случае успешной поимки каргалов, придется доказывать права на золото, Арлинг от идеи дожидаться воров внизу отказался.
        Оставалось одно - залезть на башню до того, как каргалы спустятся. Если они вообще собирались спускаться. Каргалы могли переждать шумиху там, где их стали бы искать меньше всего: под чистым сикелийским небом, то есть, на крыше башни, куда, по словам хозяина, выхода изнутри не было. А когда Сейфуллах с Арлингом освободят покои, а это могло случиться уже завтра, воры незаметно спустятся по балконам в кактусовый сад и, наняв в порту корабль, оставят гостеприимную Самрию, как можно скорее. Ходить по городу с метками каргалов - опасное занятие. По крайней мере, так поступил бы Арлинг Регарди, если был на месте Еля и Карума.
        Но он был халруджи, с которого Сейфуллах спросит украденные деньги.
        И ему чертовски не хотелось лезть на крышу, рискуя сломать себе шею или получить арбалетный болт в спину. Однако объясняться с Аджухамом хотелось еще меньше.
        Высунув руку, он погладил плитку, которой была облицована башня. Проклятый мрамор был гладким, как кусок стекла, омытый морскими волнами. Строители постарались на славу, тщательно залатав малейшие впадины. Те немногие трещины, которые удавалось найти его пальцам, были слишком малы и ненадежны. Веревка и крюк значительно облегчили бы задачу, но тогда его появление не стало бы неожиданностью. Каргалы просто обрежут канат, не став дожидаться, когда он заберется и надерет им задницы.
        Шаги на крыше прекратились, но временами ветер доносил до него едва слышный шелест голосов. Драганы тихонько переговаривались, правда, понять смысл их слов было трудно. Кажется, они обсуждали звезды.
        Звезды! Воры дали ему подсказку, даже не догадываясь об этом.
        Вернувшись в комнату, Арлинг стал искать мешок с травами, который оставил ему иман в тайнике. Когда пальцы нащупали знакомую ткань, настроение сразу улучшилось. Порошок из звездного камня, добываемого в недрах гор Исфахан, был вонючим и едким, но обладал незаменимым свойством. При контакте с человеческой кожей он дарил ей удивительную липучесть, за что был горячо любим всеми сикелийскими ворами. Регарди пользовался им редко, потому что на следующий день ступни и ладони приобретали отвратительный синий оттенок, который держался несколько дней, привлекая внимание стражи, но сегодня звездный камень был ему необходим.
        Первый саль халруджи преодолел уверенно, охваченный азартом и новыми ощущениями. Внизу гулял морской бриз, и негромко переговаривались гости Терезы, вышедшие подышать свежим воздухом на балкон. Он даже не удивился, различив среди них голос Сейфуллаха. Мальчишка увлеченно рассказывал госпоже Монрето о незабываемых красотах Карах-Антара. Так уверенно врать у Арлинга не получалось даже в молодости. Они пили мохану, и халруджи отчетливо ощущал ее сладко-приторный аромат. А еще он чувствовал, как ладонь Терезы нежно гладила Сейфуллаха по руке, и этот почти неслышный звук раздражал его даже больше, чем ее приглушенный шепот. Оба были пьяны настолько, что если бы не каргалы наверху, Арлинг, пожалуй, рискнул бы и опрокинул на них кувшин с водой. Просто так, из чувства справедливости.
        «Хватит торчать на одном месте», - велел он себе, и, отодрав ладонь, вытянул ее вверх. Но крепко прижать к мрамору не успел. Когда на него обрушился шквал ледяной воды, первой мыслью было то, что боги подслушали его и отомстили за желание опрокинуть на Аджухама кувшин с водой. Впрочем, ее тут же сменила более трезвая догадка. Каргалы его заметили. Еще не сообразив, откуда воры взяли столько воды, и почему они выбрали столь сложный, а главное - шумный - способ устранения врага, он потянулся за кинжалом, когда случилось неожиданное.
        - Держись крепче, дружище, - протянул насмешливый голос Даррена. И хотя вокруг ревел вдруг поднявшийся ветер, Регарди был уверен - Маргаджан свесился с крыши и внимательно смотрел на него сверху.
        Халруджи заскрежетал зубами от злости. Похоже, в курильницах Терезы горели не безобидные благовония, а самый настоящий журавис. Потому что таких галлюцинаций у него не случалось уже давно.
        Между тем, Сейфуллах по-прежнему беззаботно болтал с Терезой, а им вторили приглушенные голоса каргалов, которые не собирались спускаться с крыши. И все-таки Маргаджан был рядом. Регарди чувствовал его взгляд и дыхание. Но самое страшное было то, что вода оказалась настоящей! Она стекала с него ручьями, а ладони опасно скользили по поверхности. Порошок звездного камня был хорош везде кроме тех мест, где недавно прошел дождь. А судя по всему, на башню только что обрушился ливень. Только почему-то заметил его один Арлинг.
        «Ничего, - успокоил он себя. - Такое бывает. Курильницы, вино, переутомление…».
        - Куда ты спешишь, Регарди? - полюбопытствовал Даррен, расхаживая по краю крыши. - Там, где ты был, тебя не ждут, а того, что ищешь, уже нет.
        Наверное, пирожок, купленный на базаре, был испорчен. Он даже в пустыне никогда не страдал от миражей. Но ладони уже не липли к стене, как прежде, и держаться становилось труднее. Одна нога соскользнула, и все его попытки закрепиться в любой впадине, были безуспешны. Казалось, что стена вдруг помолодела, избавившись от всех морщин и трещин, которые могли его спасти.
        - Лучше ползи обратно, - посоветовал Даррен, и халруджи был вынужден с ним согласиться.
        «Только не заговаривай с ним», - приказал он себе и принялся медленно двигаться вбок, надеясь, что остатки звездного порошка помогут продержаться до окна, которое должно было быть где-то рядом.
        Понимая, что падать придется высоко и больно, Арлинг собрался с силами, и, сделав рывок, постарался дотянуться до подоконника. Но его на месте не оказалось.
        - Тебе нужно в другую сторону, - издевательски прошептал голос сверху, и на лбу у халруджи выступила испарина.
        Повисев некоторое время, Регарди повторил попытку, но с тем же успехом. Окна не было. Халруджи попытался сосредоточиться, но внезапный шквал ветра едва не оторвал его от стены. Пальцы начинали предательски дрожать.
        - Да что же это такое, - прошептал он, понимая, что никогда в жизни не чувствовал себя так по-дурацки беспомощно. Было страшно даже дышать. Любое движение, и он полетит вниз. Пришедшая в голову мысль о том, что каргалы могли устроить хитроумную ловушку, рассыпав по комнатам журавис, утешала слабо. Журависом в воздухе и не пахло. В нем чувствовался раскаленный солнцем песок и сладкий аромат кожи септоров.
        - До встречи, - сказал Маргаджан, и, присев, стукнул кулаком по стене, от чего она заколыхалась, словно желе, а Арлинг, сорвавшись, полетел вниз.
        Падение было недолгим. К счастью, он сумел достаточно сильно стукнуться головой, чтобы потерять сознание и избавиться от необходимости отвечать на немой вопрос Сейфуллаха, который от неожиданности уронил из рук чашу с вином. Погружаясь в темноту, Арлинг вдруг подумал, что после такого падения он мог бы прозреть.
        Но он уже не был уверен, что действительно этого хотел.
        Глава 4. Цирк уродов
        Какое-то время Арлинг терпел, как Сейфуллах бьет его по щекам, но, досчитав до пяти, перехватил руку, решив, что прошло достаточно времени, для того чтобы господин выплеснул гнев.
        - Очнулся? - в голосе Аджухама удивительным образом сочетались забота и ярость. - Прекрасно. Ты поймал их?
        Ответ не требовался, и Сейфуллах продолжил:
        - Конечно же, нет. Когда ты станешь думать, прежде чем что-то делать? Ты полжизни учился у лучшего мастера Сикелии, и, тем не менее, упустил это ворье, драганских свиней, поганых псов! Зачем полез на эту чертову башню? Можешь не говорить. И так понятно. Решил, что они наверху, да? Дожидаются, когда появится кто-то умный и снимет их оттуда. Идиот.
        - Я все верну, господин, - Регарди не спеша поднялся с пола, прислушиваясь к собственному телу и звукам мира.
        Они находились в своих покоях на втором ярусе башни, а за окном успел наступить рассвет. Город медленно наполнялся жизнью. Чего нельзя было сказать о халруджи. Он чувствовал себя отвратительно, но не из-за падения. Ушибы болезненно ныли, но обошлось без переломов.
        Плохо, что прошла целая ночь - воры успели замести следы. К тому же, он до сих пор не понял, откуда в ясный безоблачный вечер взялось столько воды с неба. Возможно, на крыше стояли бочки, которыми Ель и Карум воспользовались, когда его заметили. Но это было нелогично. Самрийцы не стали бы хранить воду в таком недоступном месте, тем более, под палящим солнцем.
        - Еще как вернешь! - продолжал бушевать Аджухам, давя пальцами виноград в миске. По комнате разлетались бутоны ароматных брызг, которые с грохотом приземлялись на мраморный столик и с шипением скатывались между ворсинками ковра.
        - Это «Слеза Ангела», - произнес Сейфуллах, громко лопнув на языке сочную ягоду. - Очень редкий и безумно дорогой сорт. Входит в стоимость завтрака, за который мы должны будем заплатить сегодня вечером. Итак, что предлагаешь?
        - Предлагаю поискать ночлег подешевле, - сказал Регарди, проверяя целостность своей сумки. К счастью, каргалов интересовало только золото, и в бесценный пакет с травами они не заглянули. Немного ясного корня - вот то, что должно было придать ему бодрости и заставить соображать быстрее.
        - Не пойдет, - фыркнул Сейфуллах. - Мы не можем покинуть «Три Пальмы». Это даже не обсуждается. Выход только один. До того как наступит вечер ты либо найдешь воров с нашим золотом, либо достанешь ту же сумму, что они украли. Не люблю чувствовать себя бедным. И не вздумай проболтаться. Если хозяин узнает, что мы остались без денег, вышвырнет сразу, а мне не нужна плохая репутация. Про капитана тоже не забывай. Он ждать не станет.
        - Надеюсь, госпожа Тереза была не слишком расстроена моим вторжением в ее праздник жизни? - полюбопытствовал Арлинг. Вопрос был неприятен, но необходим.
        - И не надейся, - сердито отрезал Аджухам. - Ты распугал всех гостей, а потом явился хозяин со стражей, и мне пришлось публично признаться, что у меня в слугах ходит сумасшедший лунатик, который путает окно с дверью.
        - А Тереза?
        - А что с ней? У нее все хорошо. Доблестный офицер Евгениус остался успокаивать мою несостоявшуюся даму, а я потащил тебя наверх и чуть не свихнулся, когда понял, что нас обокрали. Все вы драганы такие. Ворье и мошенники.
        Арлинг склонил голову, не собираясь спорить с Аджухамом.
        - Даю тебе три часа, - уже спокойнее сказал Сейфуллах. - Пройдись по городу, посмотри следы. Не найдешь, наступит мой черед.
        Черед Аджухама настал даже раньше, чем он думал.
        Найти следы каргалов оказалось не трудно. У Карума были серьезные проблемы с желудком, и его пот имел специфичный запах больного человека, который оседал на всем, чего касался каргал. Ель же был неряхой, и его рубашка превратилась в наглядную карту их путешествия. От нее смердило дорожной грязью, пустыней, финиками и верблюдами. А еще каргалы сохранили запахи Регарди и Аджухама, которые, словно свет ярко горящего факела, указывали дорогу во тьме.
        В ту ночь каргалам повезло. Воспользовавшись суетой, которую вызвало падение Регарди, они спустились с башни со стороны балкона, и, украв из сада тележку, погрузили на нее золото. О пропаже повозки сообщил садовник, который помог Арлингу, показав место, где она стояла. Земля еще сохранила запах деревянных колес и старых кактусов, лежащих в телеге. Драганы захватили их с собой, чтобы прикрыть мешки с золотом.
        Через час блуждания по улицам Самрии Регарди вышел к порту. Едва услышав шум волн и скрип пришвартованных судов, Арлинг понял, что шансов вернуть золото у него столько же, сколько и у морской пены навсегда остаться красивой белой шапкой на гребне волны. Запах каргалов привел его к северному пирсу. Уже пустому. Завалявшийся в кармане медяк мог быть потрачен на более приятные вещи, но халруджи променял его на плохие новости.
        Грузчики охотно рассказали о барже, которая еще до рассвета покинула порт, не дождавшись груза руды из Иштувэга. Даже название вспомнили - «Южная Корона». «Наверное, что-то случилось», - предположили честные работяги. «Наверное», - согласился с ними Арлинг, которого приняли за владельца иштувэгских минералов. Сомнений в том, куда направилась «Южная Корона», у него не возникло. Каргалы плыли домой, в Согдарию, чтобы потратить золото на покупку новой жизни. Они ушли туда, куда ему дороги не было и никогда уже не будет.
        Итак, съезжать из «Трех Пальм» им все-таки придется. Сделав круг по порту, Арлинг отправился к Аджухаму сообщать неприятную новость. И хотя он знал, что Сейфуллах еще долго будет припоминать ему это золото, настроение улучшалось с каждым шагом. Не будет никаких Птичьих Островов и сумасшедших авантюр. Они проведут этот месяц в тренировках и спокойном ожидании собрания Белой Мельницы. А потом встретятся с иманом. Он не позволял себе думать, с каким нетерпением его сердце ожидало этой встречи. Возможно, ему придется устроиться на работу, но это все равно было лучше перспективы жить рядом с сестрой врага или плыть туда, где драганов люто ненавидят и при удобном случае съедают.
        - Так, - сказал Аджухам, деловито потирая руки. - Будем считать, что в пропаже золота виноват ты. Я бы записал его на счет твоей школы, но она, увы, сгорела. Значит, будешь отрабатывать. В Согдарию мы, конечно, не поплывем. Нужно переходить к плану «Запасной Вариант».
        План «Запасной Вариант» оказался прост, но, по мнению Арлинга, не имел шансов на успех.
        У Сейфуллаха в Самрии оказалось много друзей и знакомых, однако все они проявили разумную жадность в ответ на заманчивые предложения молодого купца вложиться в сулящее сказочные перспективы дело.
        - Приветствую тебя, о великолепный Рабиг, - рассыпался в любезностях Аджухам. - А ты по-прежнему толстый и здоровый. Сияешь, как солнце, и пахнешь, словно свежий персик. Как жена? Дети? Пусть небо щедро греет твой дом и наполняет его богатством и любовью. А я вот краской занялся. Для иштувэгских ткачей вожу. Помнишь, мы с тобой в прошлом году у островитян охру думали купить? Они еще не хотели нам продавать, потому что мы с драганами торгуем. Ты не поверишь, но едва я вошел в Самрию, как они сами меня нашли. У них здесь стоят две неоформленные баржи, а послезавтра на пристань должна прийти драганская торговая инспекция. Сечешь? Нам эта охра достанется едва ли не даром. А она ведь та самая, островная. За нее иштувэгцы кипятком писаться будут. Просят вроде бы немного, но я еще ничего не сторговал. Весь груз из Балидета при мне. Мой иштувэгский покупатель прибудет только через два дня, а это сам понимаешь, поздно. Давай так. Ты вложишься сегодня, а я возьму тебя в долю завтра. Нет денег совсем? Ну, может, хоть одну баржу возьмем? Хмм… Налоги нужно заплатить? Да кто о них сегодня думает, о налогах!
Тот, за кем будущее? Ну ты и выразился. Что ж, понимаю. Если надумаешь, я в «Трех Пальмах». Эх, такая бы сделка вышла! Мир твоей семье.
        - Как дела, старик? Знакомый купец предлагает пятьдесят мер муслина отменного качества! Правда, на него нет документов. Я пока без денег, но есть подхват в администрации наместника и даже клиента нашел. Займешь, верну с процентами. Нет? Ладно-ладно, не нервничай, я же просто спросил.
        - Привет, дружище! У меня к тебе дело. Выручи, а? Проклятые керхи совсем обнаглели! Дошел почти до Фардоса, как тут - ба! Керхи! Пятьдесят человек не меньше. Даже разговаривать не стали. Хорошо еще, что с головой на плечах остался. Обобрали до нитки, а меня в Самрии человек ждет со стами тюками шерсти. Из Самонийских Княжеств. Они, сам знаешь, обмана не терпят. Помнишь, как в прошлом году тебя едва не четвертовали за фальшивое золото, которое тебе родственники подсунули? Если завтра груз не выкуплю, одну часть меня привяжут к их галере, другую - к пристани, и поминай, как звали. Сам в долгах? Черт возьми, бывают же совпадения.
        Они обошли едва ли не весь купеческий квартал, и, получив везде отказ, спрятались от палящего солнца под тенью корявого кипариса. Рядом шумел один из самых больших базаров Самрии, куда привозили товары даже из далекого Царства Арваксов. Повсюду толкались нарзиды, готовые за медяки выполнить любую работу, лишь бы хватило на вечернюю кружку моханы и щепотку журависа. Драганов тоже было много, и их присутствие настораживало Арлинга куда сильнее нарзидов. Ему не нравились их взгляды, походка, давно забытая речь, но особенно запах - суровый аромат его покинутой родины, отдающий дымом костра, гигантскими елями и каменными замками с крышами из красной черепицы. Другое дело - кучеяры. Вечно занятые, пахнущие благовониями, юркие и невысокие, они сновали повсюду, похожие на благородных муравьев, сменивших профессию вечных строителей на не менее почетное дело купца и торговца.
        Арлинг сорвал лист кипариса и приложил его ко лбу, стараясь впитать сохранившуюся с ночи прохладу. Росу давно забрали лучи утреннего солнца, не оставив о ней даже воспоминаний. Самрия шипела, словно переполненная маслом сковорода, швыряя раскаленные брызги в неосторожных прохожих.
        Пожалуй, это был самый жаркий день за все их пребывание в сикелийской столице. Регарди предпочел бы провести его в пустыне, а не среди городских домов, которые все равно не давали тени. Возможно, Сейфуллах лишился своего дара убеждения, а может, они просто шли не той дорогой. Такое случалось. В последнее время особенно часто.
        Подумав, что им лучше уйти с базара, Арлинг сказал об этом Аджухаму, но тот его проигнорировал, напряженно о чем-то размышляя. И хотя они стояли в крайних рядах торговой площади, халруджи приходилось в два раза внимательнее следить за вещами и карманами. Воров в Самрии было больше, чем занесенного из пустыни песка. И он никогда не забывал о етобарах. До тех пор пока иман не скажет ему, что Хамну-Акацию забрало время, она будет мерещиться ему на каждом углу.
        - Предлагаю забрать у капитана Гайса деньги и продать Свечку, - сделал вторую попытку Регарди, надеясь, что в Сейфуллахе заговорит голос разума. - Нам этих денег на месяц с лихвой хватит. Чем «Цветок Пустыни» хуже «Трех пальм»? Ничего так себе гостиница. Я там был. Правда, очень давно.
        - Не учи меня, - огрызнулся Аджухам, вытирая со лба пот. - Свечку мы и так продадим. Между прочим, есть тысяча способов заработать деньги легко и быстро.
        - Ты говоришь о воровстве? - уточнил Арлинг, прислушиваясь к крикам за хлебным рядом. Похоже, к вечеру на базарной площади ожидалось цирковое представление. Кучеяры любили зрелища, как ни одна другая нация Согдарии. Оставалось надеяться, что Сейфуллаху сейчас не до цирковых представлений. Халруджи предпочитал избегать людных мест.
        - Идиот, - привычно обругал его Аджухам. - Можно кого-нибудь надуть, сыграть в колпачок, сделать ставки, но все это - небольшие деньги. Нам нужно что-то покрупнее.
        - Тогда давай кого-нибудь ограбим, а потом со временем честно вернем ему деньги, - не раздумывая, предложил Регарди. - Лет через пять. С процентами. По-моему, разницы между твоими разговорами с самрийскими купцами и моей идеей нет никакой.
        - Это слова человека, которому никогда в жизни не понять, что воровство и благородная торговля несовместимы, - отрезал Сейфуллах и направился к шатру торговца коврами.
        - Мы с ним вместе учились, - объяснил он Арлингу, но халруджи сильно сомневался, что пахнущий шерстью кучеяр, вышедший им навстречу, будет сговорчивее остальных.
        Велев халруджи дожидаться его снаружи, Сейфуллах скрылся в палатке, заливаясь соловьем и расхваливая товар знакомого. Все начиналось как обычно и должно было закончиться так же. Некоторое время Арлинг слушал их разговор, но вскоре ему стало скучно, и он занялся изучением людей и местности.
        Падение еще давало о себе знать, однако ясный корень не зря так назывался. Арлинг старался не думать о том, сколько раз за последний месяц он прибегал к помощи чудодейственного порошка. Вероятно, последствия еще дадут о себе знать, но все это будет потом. Сейчас же ему хотелось успокоить Аджухама и заняться более важными, на его взгляд, вещами. Например, тренировками или поисками мастера, который сумел бы убрать татуировку на его спине. Регарди уже привык к следам, оставленным Мертвым Басхой, и почти не ощущал их присутствие. Но стоило коснуться загадочных узоров рукой, как по коже пробегал холодок, и ему становилось не по себе.
        Сейфуллаху все-таки улыбнулась удача, потому что купец проявил неожиданный интерес к его рассказу о конфискованном грузе островного муслина и взятке, которую можно было заплатить сторожам склада. Ткач собирался угощать Аджухама чаем. Все указывало на то, что обсуждение сделки быстро не закончится.
        «А что если оставить Сейфуллаха и поискать мастера?», - подумал Арлинг, прислушиваясь к голосам в шатре. Служанка только-только расставляла чайные приборы. Кучеяры любили церемонии, и чаепитие должно было занять не меньше часа. На сикелийских базарах можно было купить все, в том числе, и услуги татуировщика. Халруджи довольно потер руки. Возможно, ему удастся избавиться от подарка Даррена, куда раньше, чем он думал.
        И все-таки оставлять Сейфуллаха одного не хотелось. Арлинг не чувствовал опасности, но етобары славились хитростью и могли терпеливо дожидаться, когда Аджухам останется один.
        Разве можно было знать наверняка, что присевший под телегой с тыквами дед не переодетый етобар? Солнце поднималось к зениту, и на площадке, где стоял Регарди, людей почти не было. Кроме старика, который неподвижно сидел на одном месте уже полчаса. Если бы Арлинг хотел найти убежище от жары, он бы скрылся под кустами тамариска, растущими у хлебного ряда, а не старался поместиться в узкую полоску тени, которую оставляла телега. Уцепившись за внезапно пойманную мысль, Регарди прислушался к деду внимательнее.
        Запах старости пропитал всю его одежду - изрядно прохудившуюся и грязную. Легкий ветер, не приносивший облегчения от жары, небрежно трепал клочья седых волос, выбившиеся из-под головного платка. Гнойный нарыв на ноге кучеяра источал зловоние, а корка хлеба, которую он смаковал, была одного с ним возраста. Зубы деда были не в силах справиться с окаменелым продуктом. Пожалуй, даже для опытного етобара игра была слишком натуральной. Обычный нищий. Таких по всей Сикелии хватало.
        Арлинг уже собирался оставить старика в покое, как вдруг почувствовал его взгляд. Дед смотрел на него так пристально, что даже забыл о хлебе. Корка с гулким стуком выпала из его пальцев на землю, а сердце кучеяра грохотало так, что его можно было услышать, не обладая тренированным слухом.
        Халруджи приблизился и, подняв с земли хлебец, протянул его старику.
        - Мир тебе, почтенный, - сказал он. - Кажется, это твое.
        - Это твое… - повторил кучеяр, не сводя с него глаз. - Ах да, это мое. Благодарю вас, добрый господин, благодарю! Вы слепой?
        - Да, но у меня острый слух и чуткий нюх, - предупредил Регарди. - Ты меня знаешь?
        - Откуда? - изумился дед, и, наконец, отвел взгляд. - Я простой нищий, драганов повидал много, но вас, милейший, не встречал.
        Дрожь в его голосе и пальцах могла быть вызвана стариковской немощью или ложью. Возможно, старик его с кем-то перепутал. Это было удобным объяснением, и Арлинг собирался в него поверить. Впрочем, старик мог оказаться полезным.
        - Держи, - монета уютно легла в потертую стариковскую ладонь. - Но будь любезен, окажи услугу. Ты человек пожилой, и, наверное, все здесь знаешь. Есть ли на базаре хороший татуировщик? Где-нибудь поблизости.
        Старик издал странный звук, который Регарди поначалу принял за кашель, но уже через секунду понял, что слышит едва ли не самый мерзкий смех в своей жизни.
        - От подарочка хочешь избавиться? - дед с неожиданной ловкостью вцепился ему в рубашку, оголив плечо и часть татуировки. Так же быстро изменился его тон. Голос кучеяра перестал дрожать, а от былого заискивания не осталось и следа. Арлинг с легкостью перехватил его руку и повалил на землю, не сразу сообразив, что сражается со стариком. Дряхлые мышцы почти не чувствовались, а хрупкие кости можно было переломать пальцами, не прилагая усилий.
        - Кто тебя послал? - прорычал он, поднимая хихикающего деда с земли. Ему повезло, что полуденная жара разогнала почти всех покупателей, а редкие торговцы были заняты своим товаром или спрятались в шатрах. Кучеяры трепетно относились к старикам, считая их неприкосновенными. За избиение деда, пусть и нищего, можно было угодить в тюрьму.
        Подумав, халруджи затащил старика в кусты тамариска, намереваясь вытрясти из него правду. Страх лучше вина развязывал людям язык, а дед определенно что-то скрывал.
        - Горы взметнутся и упадут в небо! - вдруг закричал старый кучеяр, в припадке безумия кидаясь на землю. - Туча - быстрая и злая, порвет их в клочья! Миллиарды волн вытянут свои шеи, чтобы увидеть, как умрет мир, захлебнувшись в песке. Виновные найдут свою гибель. Горе им, горе!
        Повезло же наткнуться на сумасшедшего, досадливо подумал Регарди, зажимая старику рот, но следующие слова деда, раздавшиеся сквозь его пальцы, заставили халруджи убрать руки и прислушаться.
        - В ореоле брызг и клочьев старого мира родится новый Нехебкай, чтобы остаться с нами навсегда, - нараспев произнес старик уже спокойнее. - Царские Врата раскрыты, и великий самум выпущен на волю. Подобный поселился в сердцах людей. Но Видящий бессилен, потому что древние дышат жарко, а гнев царя бесконечен. Темно-Синий Повелитель Пламени и Молнии! Твои слуги стоят прямо! Головы их выше небес, ноги их ниже ада…
        Последние слова старик прошептал, а халруджи, ругаясь, отпрянул, словно перед ним лежала, свернувшись перед броском, самая ядовитая змея в мире. Строки из септории было трудно не узнать. Ведь месяц назад он сам с жаром повторял их, пытаясь помешать ритуалу Маргаджана.
        Теперь он не сомневался, что наткнулся на серкета. Иман рассказывал, что кто-то из слуг Нехебкая до сих пор жил в городах, лелея воспоминания о прошлых делах и былом величии. На миг ему стало жаль деда, но жалость длилась недолго. Арлинг знал только одного серкета, которому мог доверять. И этот серкет был сейчас далеко. От всех других Скользящих стоило держаться подальше.
        Почтительно поклонившись, халруджи осторожно отпустил старика, но тот проявил удивительное проворство, схватив его за полу плаща.
        - Погоди, - прохрипел он. - Я тебя сразу не узнал, но сейчас вижу, кто ты.
        - И кто я? - спросил Арлинг, выдергивая плащ из дряхлых пальцев. Меньше всего на свете ему хотелось слушать бред старого серкета, но вопрос сам сорвался с губ.
        - Тот, кто убьет меня, - прошептал Скользящий, и Регарди показалось, что его голос раздался у него в голове. - Сделай это. У тебя крепкие руки и острый клинок. Не откажи старику в последней просьбе. Изменяющий близко, а я стал слаб и ничтожен. Мне не выдержать его мощи.
        - Любой, кто поднимет руку на серкета, обречен на гибель в страданиях, - едко ответил Арлинг, отцепляя от себя кучеяра.
        - Любой, но не тот, кто носит Метку Индигового Бога. Убей меня. Тебе ведь нравится убивать, я знаю.
        «Не отвечай ему», - велел себе Регарди. Надо же было так сложиться звездам, чтоб из всех бродяг и нищих, ему попался выживший из ума Скользящий.
        - Если хочешь умереть, убей себя сам. Вот, перережь вены.
        Понимая, что поступает глупо, Арлинг воткнул у ног старика один из своих ножей.
        - Считай, что эта монетка из золота.
        Он медленно повернулся к серкету спиной, внимательно следя за его движениями, но старик брать нож не торопился.
        - Ладно, Арлинг, не спеши, - усмехнулся дед. - Дам тебе за твою доброту совет.
        Регарди заставил себя обернуться, стараясь оставаться спокойным. Не было ничего удивительного в том, что старик знал его имя. Серкеты были магами и могли легко узнать имя собеседника. И все же ему стало не по себе.
        - Однажды перед тобой будет умирать враг, - просипел старик. Его стало совсем плохо слышно, потому что он наклонился вперед, уткнувшись лбом в землю. Казалось, что с Арлингом разговаривали покрытые пылью тамарисковые заросли.
        - Он тоже будет просить тебя о смерти, и в отличие от моей его просьба будет тебе приятна. Но ты должен будешь сохранить ему жизнь, Арлинг. Так хотят боги.
        - Нехебкай этого хочет? - усмехнулся Регарди. - Что ж, передай ему, что у меня много врагов, и милосердие не входит в мои привычки.
        - Твой враг красив и носит кудри, - не унимался Скользящий. - Запомни это.
        - Мой враг носит бороду, старик, - фыркнул халруджи, раздосадованный тем, что хитрый серкет каким-то образом узнал о Даррене. Наверное, дед умел читать мысли. Арлинг уже был готов согласиться убить старика, когда на весь хлебный ряд раздался голос Сейфуллаха. При желании его господин умел кричать громче жреца, призывающего верующих на молитву.
        - Халруджи, дьявол тебя побери! Где тебя черти носят? Если увижу, что ты дуешь мохану, тебе не поздоровится!
        Наверное, сделка с торговцем не удалась, а чаепитие не состоялось.
        - Я здесь господин, - крикнул Арлинг, выглядывая из кустов. - От жары спасаюсь.
        - Тащи сюда свою задницу! - снова заорал Сейфуллах, но в его голосе было больше возбуждения, чем злости. - У меня такая идея!!!
        Арлинг не любил идей своего юного господина, так как обычно они были безумными.
        - Подожди меня здесь, старик, я скоро буду, - обратился он к серкету, как вдруг понял, что тамарисковые заросли пусты. Не веря собственным чувствам, он тщательно обследовал землю и кусты, но не обнаружил ничего кроме своего ножа, по-прежнему воткнутого в глину. Старик к нему даже не прикоснулся.
        - Где ты там? - нетерпеливо окликнул его Сейфуллах, и Арлинг озадаченно вылез из кустов. В последнее время у него было много миражей. Подумаешь, на одно стало больше.
        - Наконец-то, - недовольно протянул Аджухам, хватая его за руку. - Пойдем, нам надо спешить.
        - Твой друг-ткач даст нам денег? - спросил Арлинг, стараясь не думать о разговоре с серкетом.
        - Эта высохшая на солнце личинка мусорного жука скорее сожрет свой хвост, чем поможет другу. Забудь о нем и лучше послушай. Такие идеи, как эта, рождаются редко и называются гениальными!
        План Сейфуллаха действительно оказался гениальным. Только Арлинг предпочел бы отправиться на Птичьи Острова, чем играть отведенную ему роль.
        - Не годится, - заявил он, зная, что его отказ все равно не примут. Но попытаться стоило, потому что он всю жизнь сражался за то, чтобы не называться калекой, а Сейфуллах за один вечер хотел превратить его в первого урода страны.
        - Ты только послушай, - восторженно рассказывал Аджухам, подталкивая его к тому месту базарной площади, где надрывались цирковые зазывалы. - Чем, по-твоему, они занимаются? Заманивают наши денежки, вот чем! Цирк сикелийских уродов приезжает сюда раз в год, и попасть на него - большая удача. Нам же повезло вдвойне! Потому что именно сегодня пройдет конкурс на самого удивительного урода страны! Ты меня слушаешь? Когда я учился в Торговой Академии Самрии, то не пропускал ни одного представления! Участвовать может любой, кто отличается от нормального человека. Например, не имеет рук, ног, глаз, или наоборот, имеет их слишком много. Тот, за кого проголосует большинство зрителей, и кто наберет больше судейских балов, получает титул Первого Урода Самрии. Но самое главное - это приз! Огромная сумма! Часть ее собирают из билетов, часть из платы самих калек за участие, но самый большой кусок идет от наместника. Говорят, он без ума от подобных зрелищ. Люди в Сикелии любят смотреть на чужие увечья и готовы платить за это хорошие деньги. Помню, первые представления давались в старом здании самрийского цирка на
Цветочной Площади. Так там целые очереди выстраивались. А два года назад построили новое, здесь, на Морском Базаре. Правда, чтобы купить билет участника, придется продать Свечку и оставшихся верблюдов. Но оно того стоит. Давай, халруджи, быть главным уродом Самрии - это почетно.
        Новость о том, что Сейфуллах собрался продавать верблюда Камо, Арлингу особенно не понравилась. Он успел привязаться к животному и не собирался менять его на участие в сомнительном мероприятии, одно название которого вызывало у него тошноту.
        - Плохая идея, - осторожно ответил Регарди. - Если этот цирк так популярен, то желающих получить приз будет много. А слепотой сегодня мало кого удивишь.
        - Не торопись с выводами, - скривил губы Сейфуллах. - Если я выйду на сцену и скажу: «Смотрите, это слепой драган!», то меня забросают тухлыми яйцами. Но если сказать: «Смотрите, это слепой драган, который попадает в яблоко с десяти салей и делает двойное сальто назад», тогда победа достанется нам.
        - Я не акробат, - перебил его Регарди, мучительно соображая, как бы отговорить Аджухама от дурацкой затеи.
        - А я не твоя мать, чтобы тебя уговаривать! - рявкнул Аджухам. - Дьявол, халруджи, да это же мелочь. Плевое дело! Выйдешь на арену, покажешь толпе пару трюков и все. Ты их на тренировках, не задумываясь, делаешь. Чем цирк хуже? Конечно, желающих получить приз будет, как нарзидов в рюмочной. Но от этого игра становится только интересней. Нужно постараться. Ты пойми, что все это - не для наживы и славы, и уж точно не для того чтобы тебя унизить. Нам нужны деньги, чтобы покинуть этот чертов порт, и освободить Балидет! Вот наша цель. Смерть проклятого пса Маргаджана и свободный город - вот, к чему мы стремимся. Подумай об этом. Я не могу заставить тебя победить, ты должен сам захотеть это. Помню, на последнем конкурсе, который я видел, победил урод по имени Безрукий Ангел. Какой-то нарзид без рук. У него были огромные крылья, на которых он летал под куполом цирка. Тогда вся Самрия шумела, гадая, из чего они сделаны. Денег тот калека загреб немеренно. Тебе надо прозвище придумать, так сказать, сценический псевдоним. Что-нибудь красивое и благородное. Например, Слепой Мститель. Или Человек Без Костей.
Нет, не звучит. А может, Видящий Во Тьме? По-моему, звучит здорово!
        - Нет, - Арлинг слишком долго ждал, когда Аджухам закончит свою речь, чтобы сказать это короткое слово. Упоминание Видящего придало ему решимости.
        - Правила такие, - деловито продолжил Сейфуллах. - Уроды выходят на сцену по очереди и показывают короткое представление. Они должны шокировать, рассмешить, удивить, в общем, сделать все, чтобы выделиться из толпы конкурентов. Над этим надо хорошо поразмыслить. Чаще всего калеки поражают тем, что, несмотря на свои увечья, могут делать вполне обычные вещи. Но ты, халруджи, обучен такому, что и не каждый циркач сумеет. И не надо ложной скромности, я знаю, о чем говорю. Ты красив и статен, а слепота придает твоему облику эдакий ореол жалости. Женскую аудиторию ты завоюешь без труда, а вот для мужчин придется постараться. Здесь помогут хорошие акробатические трюки, типа мельницы или каскада. Когда я в первый раз увидел, как ты дерешься на саблях, у меня дух захватило. Во-первых, это, черт возьми, красиво, а во-вторых, у тебя такой вид, словно все вокруг уже покойники. И больше ярости, страсти, вызова! На фоне танцующих карликов ты будешь богом, верь мне.
        Регарди никогда не слышал от Аджухама столь лестных отзывов. Особенно о том, что он вызывал жалость.
        - Нет, - повторил халруджи, понимая, что момент, когда Сейфуллах вспомнит, что ему стоит только приказать, наступит скоро.
        - Я знаю, что их удивит! - воскликнул Аджухам, хватая халруджи за рукав. - Септория! То, что ты показал тогда во Дворце Гильдии, было невообразимо. Змеи, правда, обойдутся дорого, но на пару-тройку наскрести можно. Что скажешь? Согласись, что я слишком умен для своих лет?
        - Соглашусь, - буркнул Регарди. - Но это была не септория.
        - А что?
        - Импровизация.
        - Хм, она была весьма удачной. Ладно, а как насчет драки с диким зверем? У меня есть один знакомый циркач, который мог бы одолжить нам льва под залог. Хотя ты его, скорее всего, убьешь. А как насчет того чтобы сунуть руки в кипящее масло? Или вылить его на себя? Я однажды видел, как иман это делал. Думаю, и ты так сумеешь.
        - Нет.
        - Да что ты заладил! Нет-нет… Уйми свою гордость. Если бы я хоть немного был похож на урода, сам бы записался. Между прочим, каргалов упустил ты. И это ты должен думать, как достать деньги, а не я.
        - Мое предложение в силе, господин. Купцов в городе полно. Для вас я готов ограбить любого.
        - Аааахр! - заскрежетал зубами Сейфуллах. - Ладно, не хочешь септорию, зверей и масло, черт с тобой. Твои варианты. Чем бы ты мог удивить местную публику?
        - Могу спеть.
        - Не годится, - отмахнулся Аджухам и тут же переспросил. - Значит, ты согласен на конкурс?
        - Только, если вы прикажете. Как халруджи, я должен подчиниться воле господина.
        - Приказываю.
        - Хорошо, - Регарди пожал плечами и сложил руки на груди. - Но трюки показать не смогу. Повредил спину при падении с башни. Теперь даже хожу с трудом.
        - Так, - медленно выдохнул Аджухам, стараясь не взорваться от ярости. - И как же нам занять первое место? Ни второе, ни третье, а именно первое! Победа - это тоже приказ.
        - Я понял, господин, - холодно ответил Регарди. - Постараюсь не разочаровать. Что я буду делать? Хм… Риск, особенно смертельный, конечно, привлекает, но, как вы правильно заметили, для калеки нет ничего сложнее того, что обычный человек даже не замечает. Поэтому я буду заниматься обычным делом. Буду угадывать цвета. Объявить можно так: «Перед вами слепой, который назовет цвет ваших волос и прочтет страницу из любой книги». Что скажете?
        - Да уж, воодушевляет, - с сарказмом произнес Аджухам. - Если мне не изменяет память, последний раз, когда я просил тебя подать мне пояс желтого цвета, ты вручил мне красный. А за чтением я тебя вообще давно не видел.
        - Я читаю, когда вы спите, - отрезал Арлинг. - Или мы будем веселить публику по моему сценарию, или кого-нибудь грабим. Предлагаю, напасть на твоего друга-ткача. Есть еще и третий вариант, и мне он нравится больше всех. Отправимся в «Цветок Пустыни» и дождемся приезда учителя. Можем заняться тренировками. Вы не очень хорошо метаете нож левой рукой, надо отработать.
        - Согласен на твой сценарий, - процедил сквозь зубы Сейфуллах. - Но я все же надеюсь, что к вечеру в тебе проснется совесть, и ты приложишь немного больше усилий, чем отгадывать, какого цвета у меня штаны.
        Арлинг благоразумно промолчал. Он был уверен, что денег им не видать, как ему - яркого солнца над головой.

* * *
        Остаток дня пролетел незаметно. Попасть на конкурс, который так приглянулся Сейфуллаху, оказалось не просто. И основная проблема заключалась не в том, чтобы достать денег на билет. Ее Сейфуллах решил быстро. Вместе с верблюдами и Свечкой он продал свою парадную одежду, которая была куплена для приема у Терезы, пару плиток журависа - большая жертва с его стороны, и саблю Регарди, несмотря на яростные протесты последнего. И хотя денег они собрали куда больше стоимости участия в конкурсе, Сейфуллах заявил, что оставшуюся сумму он потратит на ставки.
        Арлинг вынес и это, но его чаша терпения переполнилась, когда выяснилось, что мест больше нет, потому что желающих показать свое уродство записалось больше обычного. Аджухам умел вести переговоры и молча выложил перед хозяином горсть золотых. Стоимость верблюда Камо, которого Регарди украл из армии Маргаджана. Для Арлинга так и осталось загадкой, почему с горбатым ему было тяжелее расставаться, чем с саблей.
        Золото, как всегда, помогло. Грузный кучеяр в фартуке, который пропах человеческим потом, пивом, моханой и животными, хлопнул себя по лбу и, порывшись в шкатулке на столе, выудил из нее пару листков.
        - Вот, - прокряхтел он. - Случайно завалялось. Последнее приглашение, больше нет. Кто из вас урод? А, вижу-вижу. Слепой да? Ох, слепых у нас в этом году, как мышей в помойной яме. Точно слепой? Документы есть?
        - Чего? - недовольно спросил Сейфуллах, которого откровения кучеяра не обрадовали.
        - И откуда вы такие на мою голову свалились! - засуетился человек. - Бегите быстрее в шатер с зелеными полосками. Там лекарь, он вас осмотрит и выпишет справку. С ней уже ко мне. Подпишем бумаги, а я отдам вам билет.
        - Я к доктору не пойду, - попробовал возразить халруджи, но Сейфуллах уже направлялся к указанному шатру, из которого разило пивом и моханой так сильно, что его можно было принять за винную лавку. Цель намечена, задачи поставлены, а в их кошельках уже звенели призовые деньги.
        Арлинг надеялся, что услуги врача они купят так же, как и билет на конкурс, но Аджухам пожадничал. Лекарь оказался низкорослым пожилым кучеяром, едва доходившим Регарди до груди. От него пахло табаком, моханой, журависом и женщиной, присутствие которой легко угадывалось за занавеской, отгораживающей половину шатра. Пока Сейфуллах повторял традиционные приветствия, халруджи прошел мимо раскрытых сундуков и ящиков, чтобы убедиться, что чувства его не обманули. Арсенал хирургических инструментов и вовсе незнакомых приборов внушал если не страх, то здоровое опасение. Многие из них пахли засохшей кровью и щелочью. Похоже, лекарь зарабатывал себе на жизнь не только выдачей справок об уродстве.
        - Когда ослеп? - спросил кучеяр, выдыхая табачный дым в лицо Арлингу.
        «Он просто делает свою работу, а ты делаешь свою», - подумал Регарди, стараясь воздержаться от колкостей.
        - С рождения, - кратко ответил он, но лекарь этим не удовлетворился и заставил его снять повязку. Регарди сопротивляться не стал и с удовольствием стащил платок с глаз. Такие моменты выдавались редко, и он их ценил. Сейфуллах поспешно отвернулся, а лекарь одел себе на шею гремящие бусы - от сглаза. На этом приятные ощущения закончились.
        Пальцы кучеяра по-хозяйски ощупали его голову, задержавшись на лбу и висках, словно там могли быть спрятаны запасные глаза - зрячие. Арлинг еще не сталкивался с подобным способом проверки зрения, но заставил себя промолчать. Когда лекарь удовлетворенно хмыкнул и принялся что-то царапать в листках, выданных первым кучеяром, Арлинг мог составить подробное описание того, что врач делал за последние два дня. Его немытые руки сохранили на себе все запахи, а жизнь у доктора была не очень чистоплотная. Регарди мог поклясться, что от его ногтей воняло трупами.
        «Столько времени потрачено впустую», - досадливо думал он, плетясь за Аджухамом, который нес справку с таким видом, словно они добыли кожу белого крокодила.
        - Палатки для артистов слева, вход на арену вам покажут, - пробасил кучеяр в фартуке, пропуская их на территорию цирка. - Располагайтесь, репетируйте, но не опаздывайте. Пропустите свое время, второго шанса не будет.
        - Поняли, не дураки, - пробурчал Аджухам, выхватывая из его пальцев заветную бумажку.
        Пока они шли к палаткам для артистов, халруджи тщетно пытался уговорить себя, что статус урода - пусть и временный - его не тревожил, но врать себе было трудно.
        Цирк постепенно наполнялся зрителями. Нужно было родиться кучеяром, чтобы понять, что испытывал каждый, кто пришел на долгожданное мероприятие, потратив на билет пять золотых султанов - целое состояние для рабочего кучеяра и немыслимое богатство для нарзида-бездельника. По словам Сейфуллаха, многие копили не один месяц, чтобы попасть на представление.
        Регарди ненавидел зрителей. Три года назад он уже чувствовал нечто подобное. Бои Салаграна, воспоминания о которых он похоронил вместе со своей свободой, не имели ничего общего с цирком уродов, но атмосфера азарта и сумасшедшего куража заставляла его нервничать сильнее, чем перед дракой с керхами. Тогда, после запрещенных боев в Балидете, для него закрылись двери школы имана. Нехорошее предчувствие, которое он старался не замечать весь день, к вечеру только усилилось. Предстоящее веселье было, увы, не его.
        Пора было взять себя в руки. Все равно решение Сейфуллаха уже ничто не изменит. Халруджи не показывает то, что творится у него на сердце. Иман учил, что выглядеть здоровым важнее, чем быть здоровым. Казаться смелым и решительным - важнее, чем быть таким на самом деле.
        «Твое сознание как зеркало, но отражает оно не тебя, а Сейфуллаха. Это - путь халруджи».
        Вздохнув, Арлинг догнал Аджухама, который, чертыхаясь, направлялся к шатрам, где временно поселили артистов-уродов, приехавших из других городов. А ругаться было от чего. Перед ними разворачивалось фантастическое буйство природы, обделившей своих сыновей в одном, но даровавшей им столь много чудес в другом. На фоне многоликой толпы уродов, суетившихся между палаток, слепой халруджи выглядел совсем скромно.
        Регарди не сразу привык к странным звукам и запахам, которые издавали калеки. Он был уверен, что подозрительные шорохи, кряхтенья и шарканья принадлежали людям, но при этом не мог избавиться от ощущения, что его окружала толпа чудовищ из ада - чудовищ, которые только притворялись людьми.
        То, на что они потратили годы, для нормального человека было привычным делом. Посмотрев на безрукого калеку, вышивающего при помощи пальцев ног, обыватель изумлялся, качал головой и шел дальше, забыв уродца уже через минуту. Обычного человека ждали дела настоящей жизни, а калекам было место в цирке, балагане или царском дворце, если повезет. Страх, отвращение, жалость и любопытство - других эмоций они не вызывали. Мысль о том, что он сам принадлежал к выходцам из ада, промелькнула слишком быстро, чтобы халруджи успел ее запомнить. Но неприятный след остался надолго.
        Однорукие, безрукие, безногие, колченогие, карлики и великаны, толстые и тонкие, изуродованные человеком и природой, глухие, немые и слепые ползали, ходили и прыгали, демонстрируя буйство фантазии создателя. Особенно много было слепых. Регарди чувствовал их особенно хорошо, угадывая по чутким, настороженным движениям.
        Когда они нашли свой шатер, уже наполовину занятый какими-то карликами, Арлинг был уверен, что удивиться чему-либо сегодня вечером ему будет сложно. Калеки самой разной степени уродства демонстрировали редкое единодушие и стремление к победе. Многие не сомневались, что победителями станут именно они. «Наверное, люди с ограниченными возможностями острее осознают свою исключительность», - подумал Регарди, настороженно прислушиваясь к себе. К его облегчению, бремя избранности он пока не чувствовал.
        - Побудь здесь, - сказал Аджухам, который не меньше халруджи был оглушен увиденным. - Пойду поищу цветных тряпок, да погляжу, что там в красной палатке слева. Кажется, у них двухголовый. С ума сойти.
        Арлинг собирался пойти с ним, но вдруг понял. Сейфуллаху хотелось побыть одному. Он давно научился угадывать подобные настроения господина, которые случались не часто. Видимо, Аджухам тоже предвидел неудачу.
        Проследив за ним, Регарди убедился, что мальчишка отошел от шатра и, усевшись на перевернутую корзину, задумался. Уроды были заняты своими делами и на кучеяра - нормального человека - внимания не обращали. Впрочем, обычных людей среди калек хватало. Они вели себя громко и суетились еще больше, чем понукаемые ими уродцы. Было нетрудно догадаться, кому должен был достаться приз в случае победы.
        Между тем, карлики из его шатра с криками выбежали наружу, оставив Арлинга одного. Не упуская из внимания Сейфуллаха, он достал из кармана мешочек с ясным корнем и задумчиво потеребил мягкую ткань. Сегодня он уже принимал дозу волшебного снадобья, но желание перестраховаться от провала было велико. Пять минут назад он попытался определить цвет забытой карликами ленты, но ткань была слишком грязной, и его выбор остановился между зеленым и синим. Уточнить у Сейфуллаха Регарди не решился, опасаясь расстроить его раньше времени.
        - Что я здесь делаю, учитель? - спросил он, обращаясь к воздуху, и едва не подпрыгнул от неожиданности, когда за спиной раздался возбужденный шепот:
        - Не знаю. Давай сбежим? Еще не поздно.
        - Нельзя! Арво сдержит слово, он нас отпустит.
        Шептались снаружи, за стенкой шатра - мужчина и женщина. Арлинг принюхался и узнал двоих карликов из шатра. Запах маленьких людей еще оставался на разбросанных повсюду костюмах. Похоже, не только он мечтал быстрее оставить это место. Чужой разговор подслушивать не хотелось, но тут за стенкой палатки раздался плач.
        - Не верю! - плакала женщина. - В прошлый раз ты тоже так говорил. Но прошел целый год, и ничего не изменилось.
        - Потому что тогда мы проиграли, а сейчас приз достанется нам. Самрия такого еще не видела! Это будет божественно, прекрасно, смертельно красиво.
        - Ты говоришь так, будто тебе это нравится.
        - Конечно, мне это нравится. Иначе у меня ничего бы не вышло. А я очень хочу получить свободу. И для тебя, и для себя. Мы победим. Ты обещаешь не волноваться?
        Женщина всхлипнула, но уже не так горько.
        - Я не уродка. Это ты карлик, а я лилипут. У меня нормальные руки и нормальные ноги, просто маленькие. Что я здесь делаю? Это ужасно! Арво - полный дурак.
        Лилипутка снова заплакала. И чем больше Арлинг слушал ее плач, тем ярче вспыхивали искры давно забытых воспоминаний. Он уже очень давно не слышал, как плакала женщина.
        - Я не промахнусь. Ты должна мне верить. Мы это делали сотни раз, остался последний. Ты же умница.
        Звуки поцелуев и объятий лучше слов сказали, что мужчине все-таки удалось успокоить маленькую артистку.
        - Хорошо, Карло, - сказала она. - Но мне все равно страшно.
        - Знаю, - прошептал он. - Ты должна быть сильной. Мой отец говорил: «Перейдешь порог - пройдешь горы». Он хоть и был мал ростом, но понимал эту жизнь куда лучше переростков.
        Парочка помолчала.
        - Я буду сильной, - сказала лилипутка и обняла карлика.
        - Магда, я люблю тебя.
        Арлинг вздрогнул, не сразу сообразив, где раздались эти слова: в его голове или снаружи шатра. Испугавшись, что у него снова начались галлюцинации, он резко встал, отчего влюбленные отпрянули и исчезли в темноте, напуганные шумом. Ему хотелось броситься вдогонку за лилипуткой, чтобы убедиться в очевидной правде. Это была другая женщина. Живая.
        Постояв в тишине, халруджи с трудом заставил уняться бешено бьющееся сердце. На свете были сотни, тысячи девушек по имени Магда. Но почему за все время, проведенное в Сикелии, он услышал его впервые? Жизнь продолжала преподносить сюрпризы, а он, похоже, утратил способность равнодушно воспринимать ее причуды.
        Вспомнив, что все еще держал в руках мешочек с ясным корнем, халруджи решительно засунул его в карман. Маленькие люди. Маленькая любовь. Какое ему было до них дело?
        На Самрию незаметно опустилась ночь, которая принесла прохладу и увеличила напряжение, царившее на главном базаре порта. Ветер надувал огромный купол цирка, словно парус, и Регарди на миг показалось, что он снова плывет на «Черной Розе» в страну исполнения желаний, которая оказалась несъедобным горьким плодом с колючими шипами.
        В самом цирке оказалось на удивление светло. Регарди долго принюхивался и прислушивался, но так и не смог понять, отчего свечи, факелы и масляные лампы, чад которых легко улавливался, светили так ярко. Наконец, до него дошло, что не они были источником того света, который его заинтриговал.
        - Что это? - спросил он Аджухама, указав под купол цирка. Тот пребывал в столь унылом состоянии духа, что даже не огрызался.
        - Зеркальные факелы, - мрачно ответил Сейфуллах. - Последнее изобретение Шибана. Давно про них рассказывали. Безумно дорогие штуковины. Говорят, это вторая партия. Первый караван с факелами керхи ограбили. Ума не приложу, что они с ними будут делать. Барханы освещать?
        Новшество Арлингу не понравилось. Обилие разных источников света затрудняло восприятие, которое и так не было идеальным. Маргаджан на крыше гостиницы, старый серкет, просивший о смерти, девушка-лилипут по имени Магда не выходили у него из головы, отвлекая и мешая сосредоточиться.
        Кучеяров собралось так много, что их голоса сливались в равномерный гул, плавающий волнами под куполом шатра. Те, кому не досталось мест, толпились в проходах между рядами, заполняли узкие коридоры входов и выходов, подпирали немногие свободные стенки и даже висели на снарядах, приготовленных для артистов. Таких постоянно гоняла стража, но уследить за всеми было невозможно. Бортики арены были плотно облеплены людьми, свисавшими по обеим сторонам, словно гроздья муравьев на закупоренной банке с сахаром. Они беспокоили Арлинга больше других, потому что находились на расстоянии двух салей от выступающих. Слишком удобно для того, кто задумал недоброе. Вряд ли етобар проигнорирует столь удобное место для нападения. Халруджи напряженно перебирал запахи, пытаясь выделить самые подозрительные, но, в конце концов, бросил, решив довериться интуиции.
        Цирк вобрал в себя все зловония и ароматы мира, но сильнее всех выделялся запах пота возбужденных зрителей. И хотя Регарди уже не казалось, что его окружали чудовища из кучеярских мифов, но на стороне уродов ему было спокойнее. По крайней мере, там он чувствовал себя своим.
        Кучеяры делали ставки, много курили, пили мохану и обсуждали знаменитых калек, которые уже испытали свое счастье в предыдущие годы. «Они разжуют нас, как плитку журависа, и выплюнут на землю», - подумал Арлинг. Удовольствиями насыщаются куда быстрее, чем кажется. А потом снова наступает скука. Так было с ним до того, как он попал в Школу Белого Петуха.
        Где-то с треском взорвался фейерверк, и зычный голос ведущего объявил о начале представления.
        С первых минут стало понятно, что их номер обречен на провал.
        Калеки творили чудеса, словно одних изуродованных тел и демонстрации виртуозного владения ими было недостаточно. Самыми популярными оказались люди-звери. Человек-волк, человек-медведь, человек-птица… Арлинг едва успевал ловить слова ведущего, так как по звукам не всегда мог понять, что творилось на сцене. Иногда он просил Сейфуллаха рассказать о происходящем, но после очередного вопроса о том, что это за странная змея ползала по арене, Аджухам рассвирепел:
        - Это человек-гусеница, - мрачно прошептал он. - Без рук, без ног, один круглый торс и башка. Бреется, что-то чертит и курит табак. Сам. Полный бред. Ты все еще хочешь угадывать цвет шелковых платочков?
        Арлинг промолчал, потому что сказать было нечего. Он допустил ошибку, что не отговорил Аджухама сразу, и сейчас предстояло за нее расплачиваться.
        А уроды продолжали срывать аплодисменты. Зал ликовал каждому, но судьи, которые сидели на отдельном балконе, были строги и высокие оценки ставили редко. Даже каучуковый человек, который показывал чудеса пластики, получил только пять баллов из десяти. Женщина-рыба с гигантским хвостом вместо ног добилась не больше. Она плавала в большой деревянной кадке и жонглировала тарелками. Регарди так и не понял, была ли девица жертвой сумасшедшего хирурга или чудовищем, рожденным человеком. Человек-кость, у которого из-за окостенения тела подвижными остались только губы, был страшен, а бородатая дама, которая ходила кругами по арене, потрясая волосами на подбородке, была отвратительна.
        Человеку-ящерице не повезло. Какая-то болезнь превратила его кожу в чешую. Вывернутые назад конечности, изуродованные глаза и раздвоенный язык были работой хирургов. Для демонстрации полного сходства с ящерицей на арене установили большой стеклянный куб, в который забрался артист. Гладкая поверхность тонко звенела под пальцами человека-ящера, а щели на месте соединения сторон пропускали запах его пота, который носил специфические оттенки амбры и мускуса.
        Грянули трубы, затрещали барабаны, факиры выплюнули струю огня. Зрители замерли в ожидании трюка. Уродец вдруг заметался по кубу, и, описав несколько кругов, с размаху прыгнул на боковую стенку, прилипнув к стеклу. Ликование зала был неподдельным. Кучеяры топали ногами, кричали «Ассу» и прыгали, всячески выражая одобрение.
        Арлинг осторожно принюхался. Запах порошка из звездного камня, вьющийся тонкой нитью из стеклянной клетки, был слабым, но уловимым. Секрет оказался прост. Артист прибегнул к тому же средству, что и халруджи прошлой ночью. Однако трюк не удался. То ли поверхность стекла была влажной, то ли боги отвернулись от несчастного калеки, но человек-ящерица сорвался, с грохотом разбив спиной дно. Конструкция простояла недолго и рухнула вслед за артистом, утыкав его осколками. По арене расползся густой запах крови, а зал взорвался восторженным ревом, за которым почти не было слышно предсмертных хрипов несчастного.
        - Нас обманули, это не человек-ящерица, а человек-ёж! - не растерялся ведущий, сорвав очередную порцию аплодисментов. - Уберите его. Следующий!
        Регарди уже давно знал, что больше всего любили зрители Самрии. Никакое уродство не могло сравниться со зрелищем, где проливали кровь и ломали кости. Человека-ящерицу унесли, арену помыли, старые опилки заменили новыми, и вот уже ведущий представлял нового калеку, а о случившейся трагедии напоминал лишь легкий запах крови, который навсегда впитался в шатер цирка. Арлинг старался не думать, скольким артистам он стал могилой.
        К тому времени, когда настал их черед, публика пресытилась трюками и физическим уродством настолько, что едва хлопала. Последним ударом по самолюбию Аджухама стало выступление слепых из Фардоса, которое состоялось перед их выходом.
        Шестеро незрячих умело разыграли театральную сцену из жизни императорского двора, развеселив даже суровый балкон. Персонажи, знакомые Арлингу из реальной жизни - Император, Канцлер, палач Педер Понтус, принц Дваро - вызвали у толпы бурю восторга. Слепые артисты пели, танцевали и даже дрались. И если Аджухам изумлялся их способностям умело передвигаться, не сталкиваясь друг с другом, то Регарди поражался смелости их поступка. Нужно было или сильно верить в удачу, или быть круглым дураком, чтобы открыто высмеивать Империю. Однако судьи ни разу не прервали выступление, одобрительно хлопая вместе со всеми. Наверное, Арлинг ничего не понимал в этой жизни. Четверть века назад за подобное могли отрубить голову не только артистам, но и зрителям. Между тем, слепцов долго не отпускали со сцены, а расщедрившийся балкон выставил оценку в семь балов, самую высокую за весь вечер.
        - Нас подставили, - прошипел Сейфуллах, понимая, что появление драгана после того, как кучеяры на протяжении получаса высмеивали северян, будет выглядеть смешно и нелепо. Арлинг промолчал, занятый изучением зрителей. Чувство опасности, которое дремало в нем на протяжении всего вечера, неожиданно проснулось, заставляя подозревать в злом умысле каждого. В голову лезли тысячи способов умерщвления Сейфуллаха, которыми мог воспользоваться наемник, сидя, к примеру, в пятом ряду, или в двенадцатом, или даже на балконе. А может, он уже давно расположился у бортика арены и только поджидал их появления. Более удобную позицию для атаки было трудно придумать.
        Снаружи усилился ветер, а в последний месяц ветер поднимался всякий раз, когда в его жизни происходила очередная неприятность. Купол шатра гудел под напором воздуха, искажая звуки. Гремели музыканты, кричали зрители, суетились слуги, устанавливающие на сцене декорации для следующего номера. Стрела, игла или дротик пролетят незаметно. Например, под грохот фейерверка.
        Сейфуллах тоже волновался, но совсем по другой причине. Когда их объявили, публика замерла, но потом грянула таким взрывом смеха, что халруджи почувствовал, как под куполом зашевелились веревки и крепления. Конечно, то был ветер, но сила тысяч орущих глоток ощущалась почти физически. Впрочем, Аджухам держался хорошо. Регарди даже позавидовал его выдержке.
        Не моргнув и глазом, молодой купец отодвинул ведущего в сторону, и громко объявил:
        - Дамы и господа! Да благословит вас Омар и наполнит ваши дома богатством и удачей. Перед вами слепой, который не танцует, как марионетка, и не прыгает, как пьяный нарзид. Встречайте - Видящий Во Тьме!
        «Вот же, гаденыш», - подумал про себя Арлинг. Использовать легенду о Видящих было смело даже для Сейфуллаха.
        Тем временем, миллионы глаз блуждали по сцене, скользили по их фигурам, перескакивали на снаряжение для следующего номера, щурились в свете зеркальных факелов и снова возвращались к ним - равнодушные и пресыщенные зрелищем. Ветер рвал стяги цирка и хлопал веревками по тугим бокам купола. Девочка в первом ряду грызла семечки, сплевывая шелуху себе под ноги. У ведущего заурчало в животе. В Аджухама врезалась муха и с размаху шлепнулась на арену, запутавшись в опилках. Сердито зажужжав, насекомое принялось барахтаться, пытаясь освободиться, но Сейфуллах сделал шаг в сторону, закончив ее мучения. Крошечная оболочка мухи лопнула с противным звоном, который заполнил весь цирк.
        «Перестань! - велел себе Регарди, - ты слушаешь не те звуки!»
        Но ведущий чесал живот, стараясь делать это незаметно, а муха дергала одной лапой в предсмертной конвульсии. Оцепенение прошло, чувство опасности осталось.
        - Давай быстрее! - крикнул кто-то Сейфуллаху, который продолжал восхвалять достоинства Арлинга. - Что твой урод может делать?
        - А теперь перейдем к самому удивительному за весь вечер, - не растерялся Аджухам и подтолкнул Регарди вперед. - Следите за его пальцами и поражайтесь. Я возьму ваш платок, любезный? - Аджухам сорвал с шеи ведущего тряпку и сунул ее халруджи. - Вот! Мы с вами прекрасно видим, какого она цвета. Но он незрячий! И, тем не менее, смотрите, что он делает! Это просто поразительно! Все молчат, никто не подсказывает! Он ее трогает, внимательно ощупывает пальцами, нюхает… Итак, Видящий, ты готов сказать нам, что это за цвет?
        - Желтый, - прохрипел Арлинг, чувствуя, как по вискам скатываются капли пота. Зеркальные факелы светили жарче солнца. На него смотрели тысячи пар глаз, но он готов был поклясться, что как минимум одна из них глядела пристальней остальных. Была ли это Хамна-Акация, или снова начинались галлюцинации от татуировки Мертвого Басхи, он не знал, но предпочел бы исчезнуть со сцены, как можно скорее.
        - Не правда, это оранжевый! - крикнули из зала.
        - Бежевый!
        - Персиковый!
        Теперь почти каждый зритель выкрикивал свой цвет, а ведущий пытался вырвать платок у Сейфуллаха, который вцепился в него и сердито махал руками на взбесившийся зал.
        - Да замолчите вы! - то ли Аджухам очень постарался, то ли публика выдохлась и притихла, но его слова разнеслись по всему цирку, заглушив даже свист ветра на улице.
        - Персиковый, банановый или цвета охры! - сердито крикнул он. - Какая, к черту, разница? Видящий назвал правильный цвет, и это главное! Кто не верит, пусть выйдет сюда и наденет его повязку. Посмотрю я, как вы станете пальцами определять цвет вот этих лент. Да их здесь десятки оттенков! Эй, девочка в первом ряду. Да, ты. Иди-ка сюда. Выбери любую ленту, но не называй ее цвет. Вот эта тебе нравится? Отлично, а теперь подай ее дяде с повязкой на глазах. Так, Видящий, какой цвет у этой ленты?
        Арлинг осторожно взял атласную полоску ткани, стараясь уловить направление взгляда из зала. Теперь он чувствовал его еще отчетливее. Опасность в нем не чувствовалась, но это не означало, что она не появится в будущем.
        - Синий, - сказал он, но, спохватившись, поправился. - То есть, черный. Да, черный.
        - Ты можешь не мямлить, а говорить так, чтобы тебя слышал не только я? - прошипел Аджухам ему на ухо, и тут же заорал:
        - Это черный! Видящий снова угадал! Поразительно! Я подобного нигде не видел! Давайте, кидайте ваши платки, перчатки, пояса, все, что хотите. Его пальцы видят лучше, чем наши глаза! А сейчас, приготовьтесь, будет самое удивительное. Видящий может читать! Да-да, вы не ослышались. Незрячий будет читать вслепую! Эй там, в первом ряду, есть у вас письма или книги? Я, конечно, могу достать свои, но вы ведь мне не поверите, верно? А во втором ряду? Давайте, не робейте!
        - Держи! - крикнул кто-то слева, но еще до того, как раздались слова, в воздухе послышался свист, и Арлинг едва успел пригнуть голову Сейфуллаха, чтобы в нее не врезался помидор. А за ним последовали другие овощи не первой свежести. Очевидно, зрители давно ждали этого момента. Предыдущие выступления такой возможности не давали.
        Хохот, топот, свист и тухлые овощи - хуже их номер закончиться не мог. Впрочем, Арлинга волновало только то, как бы вместе с морковью или брюквой к Сейфуллаху не прилетела стрела или дротик от Акации. Несмотря на поднявшийся шум, взгляд из зала оставался невозмутимым. Возможно, кто-то из купцов в зале узнал сына главы Купеческой Гильдии Балидета и теперь таращился на него, не веря своим глазам, но версия была слабой, и Регарди от нее отказался. Во взгляде чувствовался интерес иного рода.
        Судейский балкон вмешался не сразу. Когда поднялся главный судья, на Сейфуллахе уже было полно пятен от попавших в него овощей, потому что Арлинг прислушивался к летящим стрелам, а то, что, на его взгляд, было безобидно, пропускал.
        - Мы присуждаем половину балла, - торжественно провозгласил судья под всеобщее улюлюканье. - Это были Слепой, то есть, простите, Видящий, и его друг.
        Итак, они все-таки выделились из общей толпы уродов. Им досталась самая низкая оценка за вечер. То, на что халруджи потратил несколько лет, и что на практике было куда труднее, чем сломать человеку шею, было оценено в полбалла. Умение читать и определять цвет вслепую зрячим было неинтересно.
        - Это несправедливо! - Сейфуллах хватал воздух ртом, словно выброшенная на берег рыба, но юркий ведущий ловко отодвинул его плечом, вытеснив со сцены.
        - А теперь мы увидим кое-что действительно поразительное! - закричал он, довольный, что снова оказался в центре внимания. - Карлики-канатоходцы!
        Схватив Сейфуллаха за рукав, Арлинг утащил его с арены под всеобщее ликование. Возможно, им стоило сразу представиться шутами, и тогда у них было бы больше шансов расположить к себе публику. Он, конечно, предполагал проигрыш, но не с таким размахом.
        - Пойдемте отсюда, господин, это не наши зрители, - попытался пошутить Арлинг, но Сейфуллах, зайдя за кулисы, резко остановился.
        - Тебе бы лучше помолчать, - огрызнулся он. - Все, что мог, ты уже сделал. Синий, черный! Идиот. Это не публика дурная, это ты плохо старался, черт побери!
        - Как скажете, - послушно склонил голову Регарди. Подозрительного взгляда он больше не чувствовал, но безопасней от этого не стало.
        - Подождем, пока закончат эти уроды, - произнес Аджухам, вложив в последнее слово несколько иное значение, чем просто «калека». Подойдя к лавке, которая стояла недалеко от входа, и откуда можно было наблюдать за происходящим на арене, он забрался на нее с ногами, смахнув чьи-то вещи.
        - Я должен попасть на Птичьи Острова, - упрямо сказал он, словно Арлинг с ним спорил. - И сделаю для этого все возможное. А невозможное будет по твоей части. Смотри, халруджи, третья промашка, и отправишься к иману.
        - Я всегда в вашем распоряжении, господин.
        - Да ну? Хорошо, что напомнил. А то я что-то в последнее время запутался. Значит, главный из нас все-таки я?
        - Да, господин. Можно вопрос.
        - Валяй.
        - Чего мы ждем?
        - Я же сказал. Ждем, когда эти уроды закончат свои уродские номера.
        - И… - Арлинг все еще не мог уловить хода мыслей Сейфуллаха, но их направление ему не нравилось. Также как не нравилось ему и то, что загадочный взгляд, который он чувствовал в зале, вдруг появился за кулисами. Сомнений быть не могло. Человек последовал за ними и теперь наблюдал со стороны ямы, где сидели музыканты.
        - И когда они их закончат, мы узнаем, кто стал победителем этой клоунады и хозяином всей той кучи денег, которая должна была достаться нам.
        Регарди все еще не понимал связи и недоуменно склонил голову.
        - Дальше все просто. Подождем, пока уродец заберет свой приз, проследим за ним до темного переулка и… - Аджухам цокнул языком. - Что с тобой? Тебя вроде по голове не били, но соображаешь ты так, словно о наковальню ударился.
        - Ты хочешь ограбить калеку? - недоуменно спросил халруджи, надеясь, что понял Сейфуллаха неправильно.
        - Час назад ты предлагал ограбить купца, - едко произнес Аджухам. - Что тебя смущает теперь? Только подумай, зачем Человеку-гусенице или Летающей Женщине столько денег? Они их или пропьют, или отдадут хозяину, потому что большинство здешних артистов - рабы. А я найду этим деньгам достойное применение. Так что приготовься, сегодня ночью придется поработать по-настоящему. Ты что-то сказал?
        - Нет, господин, - хмуро ответил Арлинг. Действительно, разницы между грабежом купца и калеки не было никакой. Были лишь халруджи и приказы, которые он должен был исполнять.
        - Присядь, до конца еще долго, - Сейфуллах похлопал рядом с собой. - Посмотри лучше, что вытворяют эти карлики.
        Регарди садиться не стал, но на сцену «посмотрел». Узнать карликов из их палатки было не трудно. Хозяин Арво постарался на славу. Летающие под куполом цирка маленькие тела впечатляли. Он слышал свист качелей, веревок и других цирковых снарядов, на которых гроздьями висели карлики, складывая из своих негибких по природе тел удивительные фигуры. Выходило забавно и трогательно, но артистам было нелегко. Ему казалось, что их дыхание - тяжелое, прерывистое, отчаянное - раздавалось под куполом громче беснующегося снаружи ветра. И когда стихия успела так разыграться? Песчинки настойчиво скребли по ткани, предупреждая, что в такую погоду лучше иметь крышу над головой. Судя по набившемуся в цирк народу, здесь собралась едва ли не вся Самрия.
        Переведя внимание на арену, Арлинг отметил, что над сценой натягивали канат. Воздух играл им, словно большой струной, издавая странные, не поддающиеся описанию звуки. Веревка протянулась на расстоянии не меньше двадцати салей от арены. Если упасть, можно разбиться насмерть, но был риск и остаться в живых, превратившись в еще большего калеку. Арлинг предпочел бы мгновенную смерть, однако для этого канат нужно было перевесить гораздо выше.
        Вместе с канатом над ареной закрепили еще один предмет. Судя по запаху, он был деревянным, а шелест обтекавшего его сквозняка подсказывал, что он круглый и громоздкий - не меньше человеческого роста в диаметре. Регарди долго гадал, пока не различил, что с предметом к куполу подняли человека, вернее, женщину. Ее запах доносился слабо, но он все равно узнал лилипутку, которая хотела сбежать из цирка. Ту самую, которую звали Магдой.
        Сосредоточившись, халруджи понял, что ее привязали к круглой доске, подвесив под самым куполом цирка. Там было темно, и лишь блестящий костюм артистки мерцал в отсветах зеркальных факелов. Арлинг чувствовал крошечные блики, падающие на цирковые турникеты, веревки и крепления, словно находился на расстоянии вытянутой руки от дрожащего тела лилипутки.
        Он не принимал ясного корня, но все чувства обострились так, будто он вылил на себя бочку чудодейственного отвара. По мере того, как в зале становилось тише, нехорошее предчувствие усилилось. Вспомнив разговор лилипутки с карликом, Арлинг догадался о том, что должно было сейчас произойти. И догадка ему не понравилась.
        Тем временем, карлики спустились с качелей и приблизились к канату. Пьяная от куража публика замерла. Лилипутка на круглой доске под куполом тяжело дышала. Веревки резали руки, высота пугала, сердце билось, словно пойманная птица.
        Регарди хорошо представлял, что видели глаза маленькой женщины по имени Магда. Пустота купола была бесконечной и необъятной. Луч зеркального факела, который словно заходящее солнце, повис на ребре циркового шатра, выхватывал из тьмы горстку суетящихся на канате карликов. Они забирались друг другу на плечи, выстраиваясь пирамидой, которая опасно раскачивалась из стороны в сторону. А еще ниже карликов расползалось пятно далекой арены в окружении полутемного ореола зрительских рядов. Любопытные лица повернуты вверх, желто-розовые блики, плавающие в полумраке. Им никогда не понять, как там - наверху.
        - Не бойся, Магда, - прошептал халруджи. - Карло не промахнется.
        Но лилипутка боялась. Ее трясло от страха, и это было плохо. Арлинг слышал, как шатался и раскачивался деревянный круг от гулявшего под куполом сквозняка. Попасть в такую мишень, не задев висящего на ней испуганного человека, будет трудно.
        Регарди слышал, как под тяжестью шести маленьких тел протяжно скрипел канат, чувствовал тяжелое дыхание нижнего карлика, который стоял на канате, удерживая равновесие с помощью шеста. На его плечах балансировало двое маленьких людей, а на их плечах - еще трое. Уродцы показывали чудеса эквилибристики. С них ручьем катил пот, и его капли разбивались о сцену, словно градины первого весеннего шторма. Арлингу казалось, что этот звук заглушал музыкантов, рев толпы, крики ведущего и даже свист ветра.
        Грянули трубы, и на сцену выбежали факиры. Тоже карлики из труппы Арво. Они принялись жонглировать горящими головешками, и арену мгновенно затянуло чадом. Регарди по-прежнему слышал висящую под куполом лилипутку и карликов на канате, но различать их запахи стало труднее.
        Между тем, человек, который за ними следил, все также сидел на бортике оркестровой ямы, наблюдая за карликами и бросая частые взгляды в сторону Арлинга с Сейфуллахом.
        «Нужно разобраться, что ему надо», - решил халруджи. Заметив, что к нему идут, незнакомец настороженно приподнялся, будто раздумывая, убежать или пообщаться. Регарди тоже было интересно, что он выберет, но ему неожиданно преградили дорогу:
        - А какого цвета мои подштанники, определить можешь?
        Слепой из Фардоса выставил вперед трость, довольно смело опустив ее на сапог Арлинга. Регарди узнал его. Он изображал Педера Понтуса, лихо отплясывая по сцене с драганским клинком полчаса назад.
        - Надеюсь, у тебя есть запасная палка, - с трудом сдерживаясь, ответил он. - Потому что эта сейчас сломается о твою шею.
        Человек-взгляд решил остаться и заинтересованно прислонился к стене. Его любопытство раздражало куда сильнее слепого из Фардоса, который так не вовремя решил поупражняться в остроумии.
        - Я тебя чую, Видящий, - хихикнув, произнес слепец, обдав его острым ароматом журависа. - Знаешь, чем ты пахнешь?
        Арлинг хорошо относился к калекам, а тем более, к слепым. Но иногда приходилось нарушать принципы.
        - От тебя разит неудачей, - прошептал слепой кучеяр. - Так сильно, словно ты обвалян в ней с головы до ног. Как в муке.
        Халруджи медленно выдохнул. Сначала он сломает трость о лысую башку этого слепого, потом…
        Его руки уже почти схватили палку, когда на сцене раздался грохот. Казалось, что арена разверзлась, выпустив из себя всех демонов ада. Цирк вдруг наполнился невообразимым шумом: в панике кричали люди, со свистом лопались веревки, гулко падали на сцену какие-то предметы, которые ударяясь об опилки, оставались лежать на них, наполняя воздух кровью и стонами. Тела маленьких людей никогда не были похожи на человеческие. Особенно после падения с каната, натянутого на высоте двадцати салей.
        - Что там происходит? - испуганно спросил слепец, но Арлинг и сам хотел бы знать ответ.
        На арене творился хаос, а публика бесновалась. Сейфуллах вскочил с лавки и что-то кричал, показывая наверх, но сейчас кричал весь цирк, и его слова слились в общем потоке страха и возбуждения. Зрители аплодировали, не жалея рук. Зрителям нравилось.
        «Карло промахнулся», - промелькнула в голове мысль, испугав его своим равнодушием. В мире ничего необычного не произошло. Просто стало на несколько смертей больше. Регарди кивнул своим мыслям и, развернувшись, неожиданно для себя побежал к арене.
        Карло не промахнулся - лопнуло крепление, которое держало доску с лилипуткой Магдой. Деревянный круг рухнул на сплетение качелей, оставшихся от предыдущего номера, и, увлекая их за собой, врезался в пирамиду карликов, сплетя веревочную паутину, на которой повис, раскачиваясь, словно гигантский паук. Судя по тому, что один из зеркальных факелов уже не горел на своем привычном месте, стойка с ним обрушилась вслед за мишенью. Возможно, их соединяла одна веревка.
        Огонь с факела, а может, с головешек, которыми жонглировали факиры, перекинулся на клубок из порванных качелей и каната, в центре которого застряла доска с привязанной к ней лилипуткой. Арлинг не знал, жива ли она, потому что ее дыхание заглушал треск пожара. Магда молчала. А вот те карлики, которые запутались в снарядах, кричали во всю силу своих маленьких легких. Веревки тлели, а огонь поступал все ближе, грозя превратить людей в живые факелы.
        Пожар, вспыхнувший на сцене, потушили быстро, но костер, разгорающийся под куполом цирка, набирал силу. Стража и слуги беспомощно разводили руками, так как добраться до горящего на высоте двадцати салей клубка из людей, веревок и циркового оборудования было невозможно. Упасть на арену ему не давала металлическая цепь, которая крепила зеркальный факел к ребру циркового шатра. Она сильно натянулась, звеня в порывах гуляющего наверху сквозняка. С другой стороны клубок держала опора турникета, к которой крепился канат. Капкан захлопнулся между небом и землей.
        - Мои деньги! - кричал Арво. - Снимите этих идиотов! Я потратил на них целое состояние!
        - Сам снимай, - отругнулся ведущий. - Кто туда полезет? Между прочим, это твои люди сцену готовили. Если сорвешь конкурс, будешь сам все оплачивать.
        - Огонь по цепям не перекинется, - неуверенно пробормотал хозяин карликов. - Он скоро потухнет. А вот мои артисты успеют сгореть! И мои денежки тоже.
        - Эге-гей! - вдруг закричал ведущий, умудрившись перекричать беснующуюся толпу, треск пожара и крики карликов. - Внимание! Смертельный номер продолжается! Вы платили деньги, чтобы удивиться? Мы вас удивим! Смотрите и запоминайте! Такого вы нигде не видели!
        Публика успокоилась быстро. Волнение осталось, но его затмили восторг и ликование. Люди хлопали. Они были переполнены зрелищем, словно объевшийся толстяк, тянущийся за добавкой. Они хотели еще.
        - Карлики-светлячки! - голос ведущего утонул в реве толпы. - Смогут ли они выбраться из пасти огня?
        В это время один из маленьких артистов сорвался и полетел вниз. Еще до того как он рухнул на арену, Арлинг понял, что карлик был мертв. От него слишком сильно воняло горелым мясом. Зрители встретили его падение криками и улюлюканьем. Возможно, им даже было жаль его. Но он пришел сюда, чтобы рискнуть жизнью, и проиграл. А они приняли его жертву.
        Наверху оставалось трое карликов, которые еще подавали признаки жизни. Лилипутка Магда молчала. В отличие от другой Магды, которая вдруг вцепилась холодными пальцами в голову Регарди.
        - Не смей! - закричал Сейфуллах, но Арлинг его уже не слышал.
        Увернувшись от стражника, он прыгнул на сцену и бросился к ближайшему столбу с зеркальным факелом. От него тянулись крепления к другим светильникам, в то числе, и к упавшему на канат. План был диким, непричесанным и наполовину рожденным. Он менялся с каждой секундой, иногда быстрее, чем халруджи успевал это понять.
        - Не стрелять! - закричал ведущий охране.
        Стражники не стали карабкаться вслед за Регарди, выбрав более простой способ его устранения - взяв на прицел. К счастью, они услышали ведущего и опустили луки. Это было сделано вовремя, потому что Арлинг дотянулся до проволоки, идущей от факела к ребру шатра, и повис на ней, превратившись в отличную мишень даже для начинающих.
        Однако трюк не удался. Проволока предательски лопнула, и халруджи полетел к зеркальному факелу, жар которого ощущался совсем близко. Ему повезло. Руки уцепились за какой-то уступ, но закрепиться на нем не удалось. Пальцы пронзила жгучая боль, и Арлинг понял, что держался за раскаленное основание факела. Разжав их, он прыгнул наугад. Какое-то время руки хватали пустоту, но вот слева послышался свист, и он встретился с летящей навстречу веревкой. Она обмоталась вокруг него петлей, грозя задушить в объятиях, но, по крайней мере, он больше не падал.
        Халруджи запретил себе думать, позволив телу делать то, что оно считало нужным. Он прыгал по висящим снарядам, карабкался по канатам и полз по стенкам шатра, цепляясь за плотную ткань и чувствуя ветер, разыгравшийся снаружи. Он был песчинкой, занесенной случайным сквозняком, пылью, мерцающей в луче факела. Не было ни цирка, ни зрителей, ни Сейфуллаха. Только он и вечность, пылающая над его головой вечным огнем.
        Когда Арлинг добрался до цепи, которая тянулась от купола шатра к месту, где догорали остатки декораций вместе с карликами, арена стала крошечной звездой в небе, а мир перевернулся вверх ногами. Металлические звенья нагрелись и впивались в ладони острыми крючьями. Но спешить было нельзя. Нить, удерживающая его на высоте двадцати салей над ареной, могла оборваться в любую секунду.
        Наконец, он оторвался от липнувшей к ладоням цепи и приземлился на выступающий обломок снаряда. Клубок-ловушка приняла его с тяжелым вздохом. От нее оторвался кусок чего-то необъятного и плавно полетел к арене под крики зрителей. Человеческие голоса мешали. Они вклинивались в голову острыми кольями и тянули вниз, туда, где размахивал руками крошечный Сейфуллах и пел восторженные дифирамбы ведущий.
        Халруджи едва успел пригнуть голову, чтобы ее не размозжило падающим стальным прутом, но запутался руками в веревочной петле и потратил драгоценные секунды на освобождение.
        - Карло! - просипел он, пытаясь дотянуться до неподвижного тела, висевшего в сале от него. Опора, за которую он зацепился ногами, скользила и опасно кренилась, но ему удалось схватить клубок из веревок, внутри которого висел человек с неестественно вывернутой назад ногой. Если маленький артист выживет, ему больше никогда не покорить высоту цирковых куполов.
        - Говорить можешь? - прошептал Регарди, ощупывая узлы, в которых запутался карлик. - Где Магда?
        Имя девушки подействовало, потому что Карло пришел в себя.
        - О, дьявол! - заскрипел он, буравя его взглядом. - Ты пришел слишком рано. Я еще жив.
        - Где девчонка? Лилипутка? - прокричал Арлинг ему на ухо, разрезая ножом веревки. - Я не чувствую ее. В какой она стороне?
        - Она… - голова Карло откинулась назад, и Регарди едва успел схватить его за руку, так как последняя веревка, соединяющая карлика с ловушкой, вдруг лопнула. Несмотря на свой малый рост, вес у него был приличный. Еще немного и все сооружение рухнет, став большой братской могилой.
        Хороших идей не приходило, а времени почти не осталось, поэтому Арлинг сделал первое, что пришло в голову. Обмотав запястье карлика, потерявшего сознание, он принялся спускать его вниз, надеясь, что длины каната хватит до самой арены. Видимо, боги решили, что Карло достаточно настрадался. Веревки хватило.
        Второй карлик, который висел неподалеку, был спасен так же. Тело артиста было сильно обожжено и крепко запуталось в канатах. Регарди пришлось повозиться, чтобы освободить его.
        Третий карлик был давно мертв. От него так сильно пахло горелым мясом и костями, что жизнь при таких ожогах вряд ли была возможна. Но за запахом горелой плоти скрывался след той, ради которой он сюда забрался. Арлинг нашел Магду.
        Мертвое тело карлика полетело вниз, а Регарди, обмотав поясом ладони, пополз туда, где еще тлело пламя.
        Запретив себе отвлекаться на то, что творилось внизу, халруджи устремился к доске-мишени, которая пряталась в центре клубка из металлических обломков и веревочных обрывков. Цепь от зеркального факела тяжело стонала, доживая свои последние минуты. Если она лопнет, второе крепление, которое держало клубок с другой стороны, тоже не выдержит.
        С каждым движением Арлинга сооружение провисало все ниже, но вот его пальцы нащупали деревянную поверхность, а ноги быстро потушили языки пламени, лизавшие край мишени. Огонь сдался легко, устав сражаться с неподатливым материалом.
        Доска была изготовлена из тяжелого мореного дуба, пропитанного незнакомым веществом, выступившим на ней влажными каплями. Благодаря ему она не вспыхнула, вместе с остальным деревянным снаряжением, которое теперь валялось по сцене черными головешками. Наверное, Арво вырезал доску из борта старого судна, а может, изготовил специально для номеров с огнем. Но только несгораемая мишень не облегчила участь лилипутки по имени Магда.
        Зацепившись ногами за верхний край и повиснув вниз головой, халруджи дотянулся до маленькой женщины и осторожно погладил ее по волосам.
        - Ты молодец, - прошептал он, чувствуя, как она судорожно схватила его руку потной ладонью. Даже если бы он пришел раньше, то все равно не успел. Ножи Карло ровной линией обрамляли ее фигуру. Карлик ни разу не промахнулся. А стоило. Канат врезался лилипутке в живот, почти разделив маленькое тело надвое. Огонь не тронул мореную доску, но уничтожил ее ноги, превратив в головешки изящные стопы. Стальной обломок хищно впился в дерево, почти отделив правую руку от тела. Арлинг не знал, что удерживало ее в этом мире, заставляя судорожно хватать воздух ртом и глотать вместе со слезами рвущийся из груди крик. Она была маленькой женщиной. Но сильной.
        - Прощай, Магда, - сказал он, закрыв ей глаза.
        Когда все было кончено, Регарди понял, что спускаться вниз ему необязательно. Больше всего на свете ему хотелось остаться наверху, в небе. Там, где снова умерла Магда.
        Какое-то время он раскачивался на мишени, соображая, в какой стороне находилась арена. Верх и низ завертелись, меняясь местами с бешеной скоростью. Раздался оглушительный лязг, и кусок лопнувшей цепи впился в доску-мишень у него над головой. Сооружение вздохнуло, пошатнулось и неторопливо поехало вниз, словно сожалея, что его жизнь была столь коротка.
        Припав к мертвой лилипутке, Регарди подождал, пока доска достигла сплетения канатов, и прыгнул. Он не знал, сколько салей было до опоры, и как прочно она стояла, но прыгнул так, словно это был последний прыжок в его жизни. Ветер издевательски просвистел мимо, а внизу раздался ни с чем несравнимый грохот. То рухнула на землю доска-мишень, взметнув в воздух кровавые опилки.
        Арлинг уже вытянул руки, собираясь цепляться, когда вдруг понял, что на его пути возник столб. Он врезался в него с такой силой, что в его голове зажглись тысячи факелов. Халруджи опрокинуло и неудержимо повлекло вниз, но он заставил себя собраться и, выполнив кувырок, схватился за стальную опору, ободрав и без того содранные ладони. Оставляя за собой кровавый след, халруджи заскользил к земле, удивляясь, почему до сих пор жив.
        Когда ступни коснулись сцены, ему захотелось вернуться наверх. В немой тишине на него уставились тысячи пар глаз.
        Через мгновение цирк взорвался криками, и Арлинг не сразу понял, чего в них было больше - гнева или восторга. Людей на арене стало гораздо больше. Они подбегали к нему, хватали за руки, хлопали по плечам. Никому не было дела до двух еще живых карликов, вокруг которых бегал хозяин Арво, проклиная все на свете.
        Халруджи вдруг почувствовал тошноту и острую необходимость глотнуть свежего воздуха. Люди что-то кричали ему в лицо и теребили повязку на глазах. Он отпихивал их, но толпа наседала, сдавливая со всех сторон. Страх липкими пальцами подкатил к горлу, помогая выбраться наружу своей лучшей подруге - панике. Регарди заметался в сужающемся круге, но повсюду натыкался на плотную массу тел, которые тянули к нему руки, словно желая разорвать на части. Наконец, он не выдержал, и тоже закричав, ринулся вперед. Туда, где свист ветра слышался громче всего.
        Ему казалось, что он бежал по полю со зрелой пшеницей. Упругие колосья врезались в лицо и грудь, но Арлинг легко раздвигал их, не задумываясь, что иногда ломал хрупкие стебли. Наконец, поле кончилось, и халруджи вылетел на мостовую, рухнув коленями на камни.
        Обрадовавшись компании, песчаный ветер, гонявший до этого редких прохожих, радостно бросился к нему, заключив в объятия, словно родного.
        В ту ночь Арлинг Регарди получил все голоса судей, любовь кучеярских зрителей и звание первого урода Самрии. Когда довольный Сейфуллах отыскал его под кустом тамариска, человек, который не смог дать лилипутке Магде ничего кроме смерти, плакал.
        Глава 5. Плохие известия
        Дорогу в гостиницу Арлинг помнил плохо. Также как церемонию вручения приза и получения звания первого калеки Самрии. Иман, наверное, посмеялся бы. Но учитель был далеко, в Пустоши Кербала, куда простые смертные не попадали. А он, халруджи, продолжал свой путь, несмотря на то что густой туман сомнений и страхов давно опутал горизонт его жизни. И чем дальше он шел, тем глуше становился мир, теряя свои очертания и краски. Скоро все вокруг станет серым и бесформенным, таким же, как его мысли и сердце.
        Временами Сейфуллаха охватывали приступы неожиданного сострадания, и он порывался придерживать его за руку, хотя, скорее, держать следовало его. От Аджухама несло моханой сильнее, чем от самрийских канав сточными водами. Пир для победителей, в число которых также попали девушка-русалка и двухголовый человек, Регарди пропустил, о чем сейчас жалел. Возможно, Сейфуллах влил бы в себя меньшее количество моханы. Возможно, халруджи стоило последовать его примеру.
        - Жаль мальцов, - протянул Аджухам, трясясь в повозке, которую ему любезно предоставил хозяин цирка. - Но ты был великолепен, халруджи! Просто великолепен! Можешь, когда захочешь. Только не понимаю, чего ты сейчас нос повесил? Спасти целых две жизни! Если учесть, что ты их обычно забираешь, то случилось чудо! Подумай о Балидете. Мы спасем Жемчужину Мианэ! Эй, люди! Дорогу! Едут те, кто закопает Маргаджана в песок по самое рыло! Ха-ха! А драганам мы оторвем их…
        Арлинг не удержался и закрыл Сейфуллаху рот ладонью. Подумав, он решительно вытащил его за шиворот из повозки.
        - Ай, как нехорошо, - укоризненно цокнул языком мальчишка. - Разве так поступают с хозяином? Что там говорил наш старик Махди? Служить своему господину так, будто твое собственное тело мертво. Это я должен решать, что хорошо и что плохо. Между прочим, быть господином халруджи чертовски трудно. А ты думал, что только тебе тяжело? Да мне в тысячу раз труднее! Такая ответственность! Поставь меня на землю.
        Регарди послушался, удивленный, что Аджухам способен на трезвые мысли.
        - Вы свободны, - бросил он слугам. - Дальше пойдем сами, здесь недалеко.
        Нарзиды вопросительно посмотрели на Сейфуллаха, но тот лишь махнул рукой.
        - Халруджи хочет, чтоб я проветрил голову, - рассмеялся мальчишка. - Пусть будет так. Передавайте привет мастеру! - И, наклонившись к Арлингу, шепотом добавил. - Только если нас ограбят во второй раз, я сделаю с тобой что-нибудь очень плохое, понял?
        - Поэтому нам лучше идти самим, - прошептал халруджи в ответ. - И другой дорогой.
        - Как знаешь, но я тебя предупредил, - фыркнул Сейфуллах, загребая дорожную пыль носками сапог. Поднимать ноги выше у него не получалось.
        Буря утихла еще до полуночи, но оставила после себя барханы песка, которые встречались в самых неожиданных местах - даже в фонтанах. Работы местным уборщикам хватит не на один день. Непогода разогнала по домам запоздалых гуляк, и улицы были почти пустыми. Тем не менее, Арлинг подолгу прислушивался к ночи, прежде чем пересечь открытое место или зайти в подворотню. Аджухам ворчал, что его душа хочет петь, а ему приходится месить коленями уличную грязь, но послушно плелся за ним.
        Когда они добрались до «Трех Пальм», Регарди даже пожалел, что ничего не случилось. Никто не покусился на их приз в виде головного обруча из редкого минерала - курагия. Считалось, что курагий обладал мистическими свойствами. Например, мог отличить ложь от правды, указать на яд или обнаружить воду в пустыне. По словам Аджухама, курагий добывался керхами у подножья Гургарана и стоил целое состояние. Халруджи считал, что лучше бы обруч был сделан из настоящего золота, но держал мнение при себе, не желая расстраивать Сейфуллаха. Молодой купец давно не был в таком приподнятом настроении.
        И все-таки Регарди жалел, что местные воры не проявили к ним интерес. Возможно, хорошая драка помогла бы ему забыть прикосновение к шее лилипутки, которое никак не покидало его. Поняв, что уже третий раз обходит дворами гостиницу, Регарди подхватил под локоть считающего звезды Сейфуллаха и потащил его к черному входу. Проходить через парадное крыльцо, которое хорошо просматривалось из окон соседних домов, показалось небезопасным.
        Несмотря на то что их комнаты никто кроме горничных не посещал, Арлинг вылил всю воду из графинов и выкинул фрукты из тарелки. Сбрасывать со счетов вероятность того, что хитрый недруг мог отравить еду и напитки, не стоило. Ему нестерпимо хотелось что-нибудь разбить, разрушить, уничтожить. Только не поджечь. Запах дыма еще долго будет вызывать у него тошноту.
        Первым делом, он достал мешочек с лекарствами, доставшийся от имана, и перетряхнул содержимое. К счастью, порошок из шибанских земляных ос был на месте. Разведя в стакане густую смесь, от которой по всей комнате разлилось редкостное зловоние, он скрутил Сейфуллаха и, зажав ему нос, влил в него чудо-напиток.
        Столь строгая мера была необязательной, потому что Сейфуллаху хватило бы хорошего сна, чтобы развеять винные пары моханы, но без этой маленькой мести, Регарди чувствовал бы себя еще хуже.
        Оставив Аджухама приходить в себя на кровати, он принялся за свои руки. Ожоги были не сильными, но ирония судьбы заключалась в том, что содранная кожа с ладоней и пальцев на много дней лишила его возможности различать цвета.
        Достав пузырек с драгоценным маслом пустынной розы, Арлинг осторожно взболтал его, и, приоткрыв пробку, с наслаждением понюхал. К зловонию земляной осы добавилось благоухание райского сада. Растерев масло с семенами чингиля, он окунул в смесь ладони и, решив, что можно обойтись без проявления мужества, зашипел от боли. Казалось, что кожу облили жидким огнем. На этот раз боль не помогла. Тело чувствовало себя почти хорошо, но вот то, что творилось на душе, затягивало, словно трясина. Он все еще барахтался там, в паутине веревок под куполом цирка, надеясь, что может что-то изменить в мире.
        Арлинг уже заканчивал бинтовать руки, когда в дверь постучали. Громко и настойчиво. Халруджи поморщился. Он не знал ни одной причины, зачем Терезе понадобился Аджухам в столь поздний - или ранний час. Если она, конечно, пришла к Сейфуллаху, потому что общих дел между дочерью императорского казначея и халруджи быть не могло. С Терезой пришел кто-то еще, вероятно, охранник, но его запах показался Арлингу знакомым.
        Стук повторился.
        Подумав, Регарди решил, что назойливую Монрето будет лучше прогнать до того, как Аджухам поймет, кто к ним пожаловал. Жаль, что мальчишка продал его саблю. Она послужила бы хорошей демонстрацией его недружелюбных намерений.
        Он приоткрыл дверь ровно настолько, чтобы Терезе было видна его рука на поясе с джамбией.
        - Что вам угодно? - сухо спросил Арлинг и едва не подавился собственным цинизмом, когда понял, что кавалером сестры Даррена был тот самый незнакомец из цирка, который следил за ними из-за кулис. Похоже, его интерес не пропал, раз он не поленился разыскать их.
        - Это тот слепой, о котором ты говорил? - спросила Тереза незнакомца, не обратив на халруджи внимания. - Надо же, как забавно. Никогда бы не подумала, что уроды способны вызвать что-то большее, чем жалость. - И обращаясь к Арлингу, добавила. - Послушай, милейший, нам твой хозяин нужен. Позови его.
        - Хозяин спит, приходите завтра, - хмуро буркнул Регарди. Зная скандальный нрав Терезы, он уже предвкушал перепалку и даже приготовил пару вежливо-оскорбительных фраз из словаря имана, когда за спиной раздался сердитой голос Сейфуллаха.
        - Черт побери, халруджи, что ты там несешь! Выпороть тебя надо, видят боги, ты на это давно нарываешься. Дай пройти нашим гостям.
        Регарди разочарованно отступил в сторону, и Аджухам вылетел в коридор, едва не уткнувшись носом в шикарное декольте госпожи Монрето.
        - О… - протянул Сейфуллах, но порошок из земляной осы уже сделал свое дело, и мальчишка быстро собрался с мыслями. - Вы просто очаровательны! Что бы ни заставило вас прийти ко мне в столь поздний час, я благодарен богам за дарованное мне счастье лицезреть свет прекрасной луны, который осветил мое скромное жилище с вашим появлением. Входите же, не стойте! Халруджи, пошел вон. Любезный господин, мы не знакомы, но я безумно рад вам, потому что вы пришли с самой красивой женщиной на свете.
        Незнакомец засмеялся.
        - Тут вы правы, уважаемый господин Аджухам, - ответил он, удивив Арлинга хорошо поставленным бархатистым голосом и незнакомым акцентом. И хотя от него пахло, как от кучеяра, и двигался он так же, как кучеяр, Регарди мог поклясться, что коренным жителем Малой Согдарии этот человек не был. Благовония искусно скрывали сладковатый, с едва заметной горчинкой запах, который исходил от его кожи.
        - Прости за вторжение, Сейфуллах, но мы увидели у тебя свет и решили зайти, - прощебетала Тереза. - Это мой старый друг Джаль-Баракат, он очень хотел с тобой познакомиться.
        Задев Регарди плечом, Тереза проплыла мимо него в комнату. Арлинг не сомневался, что она сделала это нарочно.
        Простых друзей у дочери имперского казначея быть не могло, поэтому он приготовился внимательно послушать, чем Джаль-Баракат зарабатывал себе на жизнь, и зачем ему понадобился Аджухам, но незнакомец не спешил удовлетворять его любопытство.
        - Господин Аджухам, встреча с вами - большая честь для меня, - произнес незнакомец, склонившись в низком поклоне. - Я много слышал о вашем древнем и славном роде, а когда узнал, что вы в Самрии, то несказанно обрадовался, что боги, наконец, вняли моим молитвам.
        - Я польщен, господин Джаль-Баракат, - сдержанно ответил Сейфуллах, возвращая поклон. Регарди был уверен, что мальчишка в этот момент смотрел не на друга Терезы, а на ее грудь. И когда она успела зацепить его так сильно?
        - Полагаю, вас привело сюда не одно желание познакомиться с наследником древнего и славного рода. Могу я быть вам чем-то полезен?
        «Молодец, Сейфуллах!», - похвалил Арлинг мальчишку. Нужно сразу вывести этого лже-кучеяра на чистую воду.
        Но Джаль-Баракат нисколько не смутился.
        - Сразу видно опытного человека, который привык ценить время! - воскликнул он. - Действительно, у меня к вам дело, и оно весьма серьезное. Еще раз прошу прощения за поздний визит, но завтра я уезжаю, поэтому я был готов рискнуть и заслужить вашу немилость, чем потом корить себя, что упустил шанс обсудить то, ради чего, собственно, и прибыл в Самрию.
        - Ну, раз так, - протянул явно заинтригованный Аджухам, - то я в вашем распоряжении. Сегодня слишком хорошая ночь, чтобы тратить ее на сон.
        - Господа! - вмешалась заскучавшая Тереза. - Сейфуллах, как всегда, прав, ночь просто великолепная. У меня есть предложение! Давайте спустимся ко мне и выпьем по бокалу настоящего делавитского вина. Такого в Сикелии не делают, вот увидите. Вы обсудите ваши дела - обещаю не мешать! - а потом мы все вместе отправимся смотреть на «Лунного Короля». Я поймала его вчера. Это самая необычная бабочка Сикелии. В темноте у нее светится узор на крыльях в виде короны. Очень красиво!
        - Отличная идея, моя дорогая, - отозвался Джаль-Баракат. - Господин Сейфуллах, мне кажется, мы должны воспользоваться любезным приглашением дамы. Эта ночь создана для того, чтобы провести ее романтично.
        «Эта ночь создана для того, чтобы спать», - хотел ответить Регарди, но Аджухам его опередил.
        - Согласен, согласен! - поддержал он незнакомца. - Идем немедленно!
        И повернувшись к Арлингу, шепотом добавил:
        - Для твоего сведения, я иду один. Ты остаешься здесь сторожить наш приз и вспоминать книгу Махди. Ты кое-что подзабыл и стал допускать ошибки.
        Халруджи хотелось напомнить Сейфуллаху, что перечитать старика Махди не мешало бы и ему, но он заставил себя промолчать и вежливо поклонился. Спорить с Аджухамом на виду у Терезы и Джаль-Бараката было неразумно. А вот, когда мальчишка вернется, Арлинг приготовит вторую порцию напитка из земляной осы. Если ему не изменяла память, делавитские вина отличались особой крепостью и могли свалить с ног даже опытного ценителя.
        - Не скучай без нас, дорогуша, - пропела Тереза, похлопав Регарди по щеке. - Мы присмотрим за твоим господином.
        - Нисколько не сомневаюсь в ваших материнских инстинктах, госпожа Монрето. - ответил ей Арлинг, позаботившись, чтобы его никто кроме нее не слышал. - Насколько помню, господина всегда тянуло к зрелым женщинам. Он любит их сравнивать со спелой хурмой. Мол, если не сорвать прямо сейчас, то она упадет на землю, потеряет весь сок и оставит после себя только кожуру. Сморщенную и горькую.
        Регарди знал, что играл с огнем, но сказанного было не воротить. Тереза была почти одного с ним роста, поэтому ей не составило труда, схватив его за рубашку, прошипеть прямо в лицо:
        - Кажется, ты меня с кем-то перепутал, слепой. Знаешь, что делают с такими калеками, как ты, на иштувэгских каторгах? Им подрезают сухожилия на ногах и бросают в общие камеры к пожизненно осужденным. К тем, кто никогда не увидит женщин. Сечешь? А попасть на каторгу очень легко. Например, ночью тебя могут навестить мои люди и доставить на ближайший рабовладельческий рынок. Уверена, твой господин скучать не будет и быстро найдет тебе замену.
        Арлинга так и подмывало спросить, откуда согдарийская гранд-дама была так хорошо знакома с условиями быта иштувэгских каторжан, но Терезу окликнул Джаль-Баракат, которому не терпелось приступить к обсуждению сделки с Сейфуллахом.
        Окинув Регарди уничижительным взглядом, сестра Даррена удалилась, оставив его наедине со своими мыслями. Впрочем, скучать в одиночестве халруджи не собирался, так же как позволять Аджухаму наслаждаться подозрительным обществом Терезы и лже-кучеяра.
        Откинув ковер и приложив ухо к каменному полу, Арлинг прислушался. Сейфуллах благополучно добрался до номера госпожи Монрето, и, устроившись на диване, нахваливал богатый букет согдарийских вин. Убедившись, что с молодым купцом все в порядке, халруджи занялся порученным ему делом: охраной приза.
        Обруч был слишком тяжелым, чтобы постоянно таскать его с собой вместе с коллекцией клинков, которые были распиханы по одежде и обуви Арлинга, поэтому он решил его спрятать. Разговор внизу перешел в стадию затяжного обмена любезностями между Терезой и Сейфуллахом. Джаль-Баракат откровенно скучал и едва заметно нервничал, постукивая носком туфли по ножке стула.
        Побродив по комнате и ощупав стены и мебель, Регарди решил спрятать сокровище в кадке с белой лилией, стоявшей у окна спальни. Он никогда не испытывал симпатии к лилиям, поэтому бесцеремонно выдернул цветок из горшка, выкопал ямку и сложил сверток внутрь. Вернув растение на место, халруджи присыпал потревоженную землю лепестками, которые ободрал с растения и довольно обошел тайник. Во всяком случае, сам он не догадался бы искать деньги в цветочных горшках.
        Задумавшись о том, где лучше следить за Аджухамом - с балкона или у дверей покоев Терезы, Арлинг подошел к окну, прислушиваясь к городу.
        В порту сменялись ночные бригады грузчиков, которые работали в любую погоду и время суток, на улицах скрежетали лопатами дворники, убирая с камней занесенный ветром песок, на самой высокой башне Самрии тянул ноты жрец, готовясь к утреннему призыву верующих на молитву. Приближался рассвет.
        Какая-то ранняя пташка облетала их башню уже в пятый или шестой раз, видимо, выбирая место для гнезда. Другой причины, зачем птице понадобилось в предрассветных сумерках носиться вокруг гостиницы, Арлинг не знал. Снизу донесся заливистый смех Терезы, и Регарди с трудом сдержал неприятную дрожь от нахлынувших воспоминаний. Он сделает все возможное, чтобы Сейфуллах увидел, какое черное сердце скрывается за красивой грудью госпожи Монрето.
        Вытянув руку, Регарди негромко свистнул, окликая птаху, и очень удивился, когда птица вдруг изменила направление полета и плюхнулась ему на запястье, вцепившись в кожу острыми когтями. Это было столь неожиданно, что он задержал дыхание, поражаясь смелости пернатой твари. И резко выдохнул, когда понял, что к птичьей лапе привязан сверток. Послание было почти невесомым, но пахло так резко, что Арлинг удивился, почему не обратил на него внимания раньше. Смесь из журависа, пряностей, розового масла и жгучего перца могла привлечь внимание любого, но для слепого она была подобна огромному стягу из красного полотна, на котором золотом была вышита крупная надпись: «Это письмо тебе, халруджи!».
        Арлинг не знал, как учителю удавалось приручать совсем непригодных для дрессировки животных и птиц, но в том, что послание было от имана, он не сомневался. Птаха послушно сидела, пока он отцеплял сверток, но стоило ему убрать руку, как она с писком взлетела, словно ее собирались ощипывать.
        Пальцы Регарди медленно скользили по мягкой обертке свертка, а мысли унеслись вслед за птицей. Торопиться не хотелось. Нехорошее предчувствие, которое в последнее время навещало его слишком часто, проснулось снова.
        Какое-то время Регарди еще вертел послание в пальцах, но тянуть дольше не было смысла. Аккуратно развернув мягкую бумагу, он с удивлением извлек из нее странный предмет. Почти невесомый, слегка шелковистый, гладкий, полый. При движении в нем перекатывалось что-то похожее на продолговатую бусину. Регарди поднес вещицу к носу, в недоумении лизнул языком. Запах был знаком, вкус тоже, но в голову ничего не приходило.
        Утренний сквозняк вдруг взметнул штору и тронул нежным шелком лицо. Догадка появилась внезапно, а когда халруджи еще раз коснулся гладкой и нежной оболочки предмета, переросла в уверенность. Иман прислал ему мертвую куколку шелкопряда с полей Мианэ. Вот только зачем?
        Регарди уважал любовь учителя к загадкам, но иногда ему казалось, что когда-нибудь иман перехитрит самого себя. Уж лучше бы он оставил записку.
        Обругав себя за недогадливость, Арлинг поднял бумагу, в которую была завернута куколка, и сразу наткнулся на слова, нацарапанные на обратной стороне обертки. Царапины были глубокие и легко читались, словно иман заранее знал, что пальцы халруджи будут обожжены и не смогут прочесть обычное письмо.
        «Жернова мельницы треснули, а мука отсырела», - гласило послание, не оставляя надежды на то, что новый день начнется легко и понятно. - «Хлеба в этом году не будет. Грядут бури. Пережди их на севере. Слушайся своего господина».
        В смятении Арлинг несколько раз ощупал выступающие царапины, но ошибки быть не могло. Записка, которая должна была внести ясность в загадочную посылку, лишь все усложнила. Учитель опять оставил одни вопросы.
        Что означали слова о сломанных жерновах? Собрания не будет? У имана неприятности? Или возникли проблемы у Белой Мельницы? Как он мог отправиться на север и одновременно слушаться своего господина, который собрался на юг, к Птичьим Островам? Что учитель имел в виду под севером? Согдарию или города поближе? И где он сам, черт возьми?!
        Мертвая куколка шелкопряда символизировала смерть, но почему иман выбрал именно ее? Ни муху, ни дохлого таракана, ни жука… Арлинг был уверен, что личинка взята с фермерских полей Мианэ. Характерный узор на спинке куколки был легко узнаваем. Что-то случилось с шелковичными плантациями? Насколько он помнил, Маргаджан увел из города всех нарзидов, которые были основной рабочей силой на фермах. Возможно, с тех пор дела у них пошли совсем плохо, и мертвая куколка должна была означать крах балидетского шелководства? Или стоило мыслить шире? Что-то произошло в Балидете?
        Арлинг все еще размышлял над посланием имана, когда за дверью послышались шаги Сейфуллаха. Задумавшись, он не заметил, как пролетело время.
        В порту уже громыхали грузовые лебедки, разносчики чая наперебой призывали взбодриться лучшим напитком мира, песнопение жреца сменилось нестройных хором голосов верующих, собравшихся у главной башни на утреннюю молитву. Халруджи понял, что если бы не появление Аджухама, он мог простоять у окна весь день, бесконечно ощупывая тельце куколки. Неразгаданный смысл жег пальцы и туманил сознание.
        Сейфуллах был веселым и не совсем трезвым.
        - Можешь меня поздравить, - заявил он ему с порога, обдавая парами крепкого делавитского вина. - Я придумал, как увеличить наше богатство. Джаль-Баракат - отличный парень, но наивнее его бывают только драганы. Мы заключили потрясающую сделку!
        Аджухам мог не продолжать. Уже сейчас было понятно, что он ввязался в какую-то авантюру, которая грозила очередными неприятностями.
        Джаль-Баракат… Где он слышал это имя раньше? «Надо было разобраться с ним еще в цирке», - разочарованно подумал Регарди. Во всяком случае, рассказывать Сейфуллаху о послании пока не стоило. Мальчишка был слишком увлечен новой идеей, чтобы помочь ему разобраться с загадкой имана.
        - Значит так, - восторженно продолжил Сейфуллах, развалившись на кровати. - Этот тип оказался придворным шибанского царя. И ты не поверишь! Он собирает труппу для выступления на каком-то их празднике. То ли на дне рождения государевой жены, то ли на дне поминовения его усопшей тетки, не важно. В общем, он предложил тебя купить, чтобы ты потешил шибанскую публику разными чудесами. Попрыгал, поразгадывал цвета, ну и так далее. Конечно, я согласился. Постой, что ты сразу возмущаешься? Дослушай до конца, а потом похвали меня за находчивость. Все просто. Джаль-Баракат - дурак и неуч. Такие люди рождены для того, чтобы делать нас богаче. Так вот, я его не обманывал и сразу сказал, что ты - халруджи. А он мне: «Ну и что?». У всего в мире, говорит, есть своя цена, даже у халруджи. Раз так, то я долго ломаться не стал. Можешь быть спокоен, дешево ты ему не достался. Мы, конечно, поторговались, куда ж без этого, но сошлись на весьма приличной сумме. Я тебе ее пока не скажу, чтобы ты не зазнался.
        - А как же Птичьи Острова? - не удержавшись от сарказма спросил Регарди. - Вы поедете туда один?
        - Не перебивай меня, - возмутился Сейфуллах. - Я все подсчитал. Сделка состоится через месяц, но половину суммы Джаль-Баракат заплатит уже завтра. Внесет, так сказать, аванс. Мы с тобой посетим Птичьи Острова, дождемся собрания Белой Мельницы, а потом произойдет эээ… передача твоего тела и оставшихся денег. А сейчас будет самая интересная часть плана! Ты, грустный и расстроенный тем, что господин оказался таким подонком, отправляешься с этим Джалем-Баракатом в Шибан. Как только ваш караван оказывается подальше от Самрии, ну, допустим, в Фардосе, ты крадешь верблюда и сбегаешь от этого чудного шибанца обратно ко мне. Как только ты появляешься в столице, а бежать тебе надо будет очень быстро, мы хватаем наши денежки и отправляемся с Терезой в Карах-Антар, как и задумывали раньше. Ну как? Правда, здорово я придумал?
        «Нет, не правда», - хотел сказать Арлинг, но поперхнулся и замолчал, поняв, что не знает, с чего начать. С возмущения дурацким планом Сейфуллаха или с рассказа о записке имана? Ко всему, он вспомнил, где раньше слышал о Джаль-Баракате. Возможно, его подводила память, но это было не так давно, в Балидете. В сырой и темной камере, где доживал дни лучший канатоходец Сикелии, Калим, носивший когда-то гордое имя «Тень Серебряного Ветра». Некто Джаль-Баракат отрезал гордецу ноги за то, что тот не поехал с ним выступать перед каким-то царем с Востока. И хотя Джаль-Баракат из Самрии был, конечно, другим человеком, от подобных совпадений становилось не по себе.
        - Ты какой-то бледный, - почти заботливо сказал Аджухам. - Руки болят? Ты вот что. Поспи пару часов, а вечером отправимся в порт. Дорога предстоит не легкая. Ненавижу море. Облюю всю палубу, к гадалке не ходи.
        Арлинг собрался ответить, что выспаться лучше Сейфуллаху, а не ему, но тут раздался стук в дверь. Требовательный, громкий, тревожный. И это была не Тереза. Халруджи молча извлек джамбию из ножен. Он не знал ни одного человека из тех, кто толпился в коридоре, бряцая оружием и шелестя халатами из дорогого шелка.
        - Сейфуллах Аджухам, откройте! - раздавшийся голос привык раздавать команды и не терпел возражений. Арлинг покрепче перехватил рукоять кинжала, но Сейфуллах предупреждающе положил руку ему на плечо.
        - Будь на чеку, - прошептал он. - Я открою.
        Халруджи кивнул, готовый обрушиться на врагов по первому неосторожному движению с их стороны.
        Скрипнула створка двери, впустив запахи дорогих благовоний, кожаных сандалий, пота и металла. Часть незнакомцев - в шелковых одеждах и драгоценных украшениях - принадлежала к небедной прослойке Самрии, другая половина - в доспехах и с дешевыми керхскими серьгами - была городской стражей.
        - Сейфуллах Аджухам? - повторил человек, выделявшийся из охраны исполинским ростом и резким запахом пота. Вероятно, он возглавлял всю эту загадочную группу людей, которая явилась к ним в столь ранний час.
        - Вас приглашает наместник Самрии Гебрус Елманский. Вы должны отправиться с нами немедленно. Это касается вашей семьи.

* * *
        Во дворец наместника их доставили в гербовой карете, запряженной шестью породистыми скакунами. Такие кортежи в Сикелии встречались редко и являлись данью политической моде, служа напоминанием о Согдарии. Даже открытые створки окон не спасали от начинающейся духоты, а булыжники мостовой, разбитые тяжелыми повозками с портовыми грузами, отдавались в телах пассажиров частой дробью. Большинство самрийской знати передвигалось на верблюдах или в крытых паланкинах, но наместник был ярым приверженцем всего согдарийского, поэтому правящая верхушка была вынуждена ездить в завезенных из Согдианы каретах, не очень приспособленных к портовым дорогам.
        Арлинг устроился рядом с кучером. Запирать себя в тесном пространстве кабины не хотелось, а с его места было легче следить за кортежем из дворцовой гвардии, капитаном личной охраны наместника и какими-то придворными, которые их сопровождали. Слишком много драганов с утра не могло быть хорошим началом дня. Возможно, большое количество людей символизировало важность встречи, хотя если бы их было всего двое, свидание с градоначальником вряд ли стало бы менее значимым.
        Регарди старался не думать о причине неожиданного приглашения, успокаивая себя тем, что если бы это было связано с побегом Аджухама из Балидета, то их не сопровождали бы столь торжественно, да и карета не мчалась бы с такой скоростью. Кучер гнал так, словно они опаздывали на последний уходящий из порта корабль.
        По дворцовым лестницам они пронеслись тем же темпом. Сейфуллах держался хорошо и ни разу не проявил нетерпения, хотя ему-то должно было быть в сотни раз тревожнее. Что случилось с его семьей, раз это потребовало аудиенции у наместника? Арлинг старался не думать о Даррене, но иной связи в голову не приходило. Канцлеру стало известно, что Аджухамы добровольно сдали город? Гебрус хотел обвинить Купеческую Гильдию Балидета в предательстве? Или думал переманить Сейфуллаха на свою сторону, чтобы отправить его обратно в Жемчужину Мианэ, уже как согдианского шпиона? Тогда они теряли время.
        Арлинг понял, что дал волю воображению и сосредоточился на ступеньках. Их было чертовски много. Казалось, что дворец состоял из одних лестниц, хаотично нагроможденных друг на друга. Когда много лет назад иман знакомил его с Самрией, он ни слова не сказал о том, что наместник жил в самом высоком здании столицы. По крайней мере, у халруджи складывалось именно такое впечатление. Хотя, возможно, современный облик Самрии уже совсем не такой, который сохранился у него в голове. В свое время иман подробно описал ему город, заставив запомнить, сколько домов находилось на Центральной Улице, и в какой цвет выкрашены балконы Торговой Академии. О дворце наместника Регарди знал только то, что он был выстроен в позднесогдианском стиле и имел открытую галерею с мраморными статуями правителей Самрии.
        Капитан стражи хотел оставить его дожидаться Сейфуллаха в карете, но в мальчишке проснулся голос разума, и он настоял, чтобы Регарди шел с ним. Поворчав о том, что тащить слепого слугу к наместнику плохая идея, охранник нехотя согласиться. Арлинг постарался заверить его, что будет держаться в стороне и не путаться под ногами, но убедить капитана не смог. К счастью, вовремя вмешался Сейфуллах, который потребовал отстать от его слуги и немедленно вести их к наместнику, потому что у него день расписан поминутно, и если он опоздает на встречу с купцом из Ерифреи, капитан будет лично приносить извинения.
        Арлинг почувствовал, как к лицу стражника прилила кровь, и уже приготовился к словесной перебранке, но тут подбежал какой-то придворный и закричал, что Гебрус всех повесит, если они не явятся немедленно.
        Имени наместника оказалось достаточно, чтобы вся группа во главе с капитаном сорвалась с места и бросилась покорять лестничные лабиринты. Пропустив всех вперед, халруджи пристроился за последним стражником, не упуская из внимания Сейфуллаха.
        Их встретили трое мечников и один драган с сильно напомаженной бородой. Аромат розмаринового масла, гвоздики и черного перца волнами плавал над его головой, оседая на всем, чего касался придворный. Выслушав капитана и поклонившись Аджухаму, он скрылся за дверью, окутав мир плотным облаком благовоний.
        Когда их попросили сдать оружие, Арлинг с напускным сожалением вынул из-за пояса специально приготовленную для этого джамбию. Как он и ожидал, обыскивать слепого слугу не стали, зато тщательно проверили карманы и одежду Сейфуллаха, который честно признался, что оружия с собой не носит. Кто ж ему поверит.
        Ожидая возвращения придворного, Регарди занялся изучением двери. Отчасти, чтобы занять себя, отчасти, чтобы продумать пути отступления. Так, на всякий случай. Дверь была деревянной, высокой, но не очень прочной. При желании, он смог бы пробить ее кулаком. Ему показалось, что створки были покрыты изящной резьбой, но чтобы убедиться в этом, нужно было их коснуться, а значит, привлечь внимание стражи, которая внимательно их разглядывала. Почему-то им не понравился Сейфуллах, потому что двое мечников покинули свои места и словно невзначай устроились по бокам от него.
        Решив, что они достаточно безобидны, халруджи сосредоточил внимание на том, что творилось за дверью. Запахи улавливались нечетко. Их перебивала напомаженная борода драгана, но звуки голосов, вздохов и покашливаний подсказывали, что на приеме у наместника находилось не меньше дюжины человек. Кучеяров из них было всего двое: наместник и какой-то старик с сильным шибанским акцентом.
        Гебрус Елманский был необычной фигурой. Попав в Согдиану еще ребенком, он вырос при императорском дворе, впитав в себя удивительное сочетание драганского вольномыслия и духа канцлеровского режима. Его отец был адмиралом объединенного флота Согдарии, который погиб в первой войне с островитянами в Арвакском море. Гебрус не пошел по пути родителя, но благодаря врожденным дипломатическим способностям всегда находил общий язык с людьми в доспехах. Иман рассказывал, что Гебрус был очень дружен с Элджероном Регарди, и его назначение на должность наместника Самрии, никого не удивило.
        Выбор Канцлера оказался оправдан. Воспользовавшись связями отца, Гебрус завоевал доверие не только военной верхушки Самрии, но и городского купечества, чему немало помог брак его дочери с главой Торговой Гильдии Самрии. Умело балансируя на тонкой грани драганского и кучеярского миров, Гебрус Елманский возглавлял столицу Сикелии уже второй десяток, служа правой рукой Бархатного Человека на южном континенте и одновременно отстаивая интересы военно-купеческой прослойки города на канцлеровской кухне в Согдиане. Как ему удавалось усидеть на двух стульях сразу, никто не знал, но иман советовал держаться от таких акробатов подальше. Если Арлинга не подводила память, Самрия была единственным городом, который в Белой Мельнице был представлен не наместником, а выходцем из банкирских кругов.
        Наконец, их пригласили.
        Пока наместник приветствовал Сейфуллаха и представлял собравшихся, Регарди быстро изучил комнату, чтобы убедиться в отсутствии опасности. Она исходила разве что от драгана с напомаженной бородой, который оказался секретарем наместника и носил такое же помпезное и неподходящее имя, как и подобранные им благовония, - Сихаран. Очевидно, драган часто бывал в этой комнате, потому что она успела впитать в себя его запах настолько, что в ней трудно было найти место, до которого Сихаран не касался.
        Халруджи нестерпимо захотелось открыть окна, сквозь которые слышался шум моря и гудение бриза. На той высоте, где они находились, он должен был быть особенно бодрящим. Но окна были крепко заперты и находились за креслом наместника, сидевшего во главе длинного стола. За его спиной неслышно дышали телохранители - все согдарийцы, возможно, из Армии Жестоких. Проклиная вонючесть секретаря, Регарди устроился за креслом Аджухама, которого посадили рядом со стариком-кучеяром с шибанским акцентом. Вероятно, это были места для гостей.
        Почувствовав, как Сейфуллах насторожился, Арлинг проследил за поворотом его головы и внимательно перебрал всех людей на другой стороне стола. Тучный мужчина с потеющими подмышками и большой цепью на шее был ему незнаком, также как и высохший старик, представляющий полную противоположность своего соседа. А вот третьего драгана он узнал сразу. Причина плохого настроения Аджухама стала понятна. От командира Евгениуса, которого они встретили на приеме у Терезы, и которого госпожа Монрето предпочла в тот вечер обществу Сейфуллаха, тоже пахло потом, но вспотел он не от жары. Драган нервничал, как никто в комнате, заставив Регарди задуматься, а не он ли стал причиной их появления на этом тайном собрании правящих миром. В том, что у наместника собрались представители высших кругов драганской знати Самрии, сомнений не возникало. Неторопливые жесты, ленивые, но хорошо продуманные фразы, охрана и цепкие взгляды привыкших повелевать людей говорили за себя. Все это было ему знакомо. От всего этого он бежал очень давно, выбрав другой мир.
        «Если что-то пойдет не так, сначала убью тех двоих у кресла наместника», - решил Регарди, чувствуя, что соблюдать спокойствие становится труднее. Обилие драганов действовало на нервы, а телохранители Гебруса не сводили с него глаз. Еще три кинжала можно потратить на охрану у двери, а остальных убрать стрелками и острыми многоугольниками, которых было спрятано в его рукавах столько, что хватило бы даже на охранников за дверью. У секретаря Сихарана отличная шпага, будет символично, если он отнимет ее и оставит себе в подарок. Захватив Гебруса в заложники, они смогут выйти из дворца, а дальше наступит черед импровизации. Но Сихарана нужно будет убить непременно. Хотя бы только за те страдания, которые он причинил его носу.
        Евгениус нервно кашлянул, вернув к себе внимание халруджи. А что если пьяный Сейфуллах проболтался Терезе, что приехал в Самрию на совет Белой Мельницы? Сестра Даррена, в свою очередь, могла пересказать откровение Евгениусу, который им воспользовался, чтобы подняться по служебной лестнице и выделиться в глазах наместника. Согдиана тщательно отслеживала любую информацию о тайной организации сикелийских городов, о которой догадывалась давно. Славный род Аджухамов был давним членом Белой Мельницы. Вполне возможно, что намекнув о его семье, наместник имел в виду как раз ее причастность к запретному собранию. Если домыслы халруджи были верны, то Сейфуллаху грозили серьезные неприятности. И возможно, план побега стоило начать осуществлять немедленно.
        Однако тон, которым Гебрус обратился к Аджухаму, вовсе не был похож на обвинительный или угрожающий. Наоборот, в нем звучала жалость.
        - Это подарок судьбы, что командир Евгениус вспомнил, что вы в городе. Сейфуллах Аджухам, мы не встречались раньше, но я вижу, что ты истинный сын своего отца. К сожалению, наше знакомство состоялась не в лучший час для Сикелии. У меня плохие новости, и тебе потребуется все мужество, чтобы выслушать их. Я скорблю. Мы все скорбим. - Наместник выдержал паузу, но Арлинг чувствовал, что в его словах не было притворства. - Сейфуллах Аджухам, сейчас ты единственный представитель твоей семьи и…
        - Да, пока я в городе один, - ответил Аджухам, перебив Гебруса. Регарди показалось, что он сделал это нарочно. - Но я скоро вернусь домой.
        - Тебе некуда возвращаться, - безжалостно произнес наместник. - Твоей семьи больше нет. И Балидета тоже.
        Ни один мускул не дрогнул на лице Аджухама. Он не задержал дыхание, не вскочил и не закричал. Просто сидел и слушал.
        - Прошу вас, объясните, - Голос Сейфуллаха был ровным и спокойным, словно наместник поведал ему, что урожая слив в этом году не будет.
        Гебрус вздохнул и протянул руку к кучеяру с шибанским акцентом, приглашая его подняться.
        - Господин Шупелай, полагаю, вам придется пересказать эту историю еще раз. Сейфуллах должен услышать ее из ваших уст.
        Пожилой кучеяр, выделявшийся не только произношением, но и тяжелым запахом дорожной пыли, послушно поднялся.
        - Я купец Антоф Шупелай, - начал он, прокашлявшись. - Торгую лекарственными настойками на змеях, ящерицах, ну там, знаете, насекомых разных. Эти настойки лучше, чем травяные. Мой покойный дядюшка Феброван еще книгу об этом написал. Так вот. Живу я в Самрии, потому что здесь у меня семья, но бываю в городе редко. До Шибана, знаете ли, десять тысяч аров пути, а торговля идет хорошо, вот и приходится мотаться. Туда-сюда.
        Слушать его было тяжело. Голос кучеяра дрожал, то поднимаясь до визга, то опускаясь до тревожного полушепота. И чем дольше он тянул с рассказом о том, чему свидетелем стал, тем больше Арлинг понимал, что лучше им было бы оставаться в неведении. Послание имана вдруг приобрело пугающую ясность. В памяти всплыла мертвая куколка шелкопряда. Что лучше могло сказать о том, что Жемчужина Мианэ попала в беду?
        - Мы это уже слышали, - нетерпеливо перебил Шупелая наместник. - Ближе к делу.
        - Ах, конечно, простите, - спохватился купец и заговорил с такой скоростью, словно решил выложить все неприятные новости на одном выдохе. Общество высокопоставленных драганов волновало его не меньше, чем Арлинга.
        - Значит, как я сказал, у меня в Самрии семья, - торопливо продолжил он. - Жена на сносях, должна была родить со дня на день. Я не мог оставить ее одну, поэтому, закончив дела в Шибане, сразу отправился обратно в Самрию, хотя меня предупреждали о бурях, которые накрыли весь Холустай. Да и груз у меня быстропортящийся, с ним тоже затягивать было нельзя. Так вот. Проигнорировал я, значит, все предупреждения и отправился один. Не совсем один, конечно. Я, двое нарзидов-погонщиков, еще один шибанец, он беглый был, но поверьте, я ничего общего с ним не имел, просто в пути встретились.
        - Не отвлекайтесь, - сурово перебил его Гебрус, заставив Шупелая съежиться, словно печеное яблоко.
        - Ага, понял, господин наместник, не буду. Значит, вышли мы из Дайнца, это в северной провинции Шибана, тихий такой городок, маленький, но поставщики в нем хорошие, честные. До Холустайского ключа мы дошли быстро, я даже сам удивился. Ветер был сильный, но не жаркий, поэтому идти было легко. Бурей и не пахло, поверьте, я этих зараз, как собака, чую. А вот у плотины Мианэ пришлось делать привал. Такое облако песка налетело, что я подумал: «Вот она смерть!». Мело двое суток. Мне они вечностью показались. Я и двое нарзидов, которые были со мной в палатке, на третий день откопались, а те, кто в других шатрах спасались, исчезли. Ни следочка ни осталось! Даже от верблюдов. Искали долго, перерыли вокруг все барханы - без толку, будто никогда их и не было. Хотя, что для пустыни шестеро человек да дюжину верблюдов в песках закопать? Пустяк! Самумы, бывало, целые караваны засыпали, все караванщики об этом знают, потому и бегут от них, как от огня. Но одно дело, слушать про страшный самум, сидя у костра с горячей кружкой чая в руке, а другое - самому увидеть следы злодеяний проклятых пайриков. В Балидет мы
сначала заходить не думали, но у меня осталось только три верблюда с пустыми бурдюками, да пара перепуганных нарзидов. Скорбя о погибших товарищах, мы не сразу заметили, что реки-то не слышно. А уж вам ли, Сейфуллах, не знать, как она гремит и грохочет! Но тут - тишина, лишь ветер пески мел. Сначала подумали, что с дороги сбились, хотя в это трудно было поверить. Ведь я из Шибана в Самрию с закрытыми глазами смогу прийти. Решил ночи дождаться, чтобы по звездам сверится. Ага, сел, значит, отдыхаю. Тут гляжу, нарзид мой какой-то странный камень колупает. Я к нему подошел и едва от ужаса не остолбенел. Из песка торчало огромное собачье ухо, только каменное. А из соседнего бархана второе выглядывало. У меня все внутри похолодело, руки затряслись, во рту от страха еще больше пересохло!
        - В общем, я с трудом успокоился и принялся эти уши раскапывать, решив, что пайриков мы все равно разозлили, раз они на нас такую бурю наслали. Копал долго, а когда добрался до каменной площадки со странными узорами, похожими на волосы, ноги у меня и подкосились. Это же были статуи-водомеры! Великаны, которые должны были предупреждать фермеров о наводнениях и засухах в Мианэ! А ведь стояли они на самом ее берегу, на плотине! Тут меня потом и прошибло. Схватил верблюда, и, как бешеный, помчался к высокому кургану, который на горизонте виднелся. Лечу и думаю, не может такого быть, чтобы за два дня засыпали статуи, которые по высоте Алебастровой Башни Балидета не уступали. Мало ли что могло с водомерами случиться! Ветер был такой силы, что с легкостью мог сорвать у них головы, да перекатить в то место, откуда Мианэ не слышно. И нас с ними заодно. Уговаривал я себя так, а сам все по бархану вверх полз. Никогда таких высоких курганов не видел. Забрался, наконец, на вершину, а оказалось, что это и не бархан вовсе, а ровная долина, вся золотым песком усыпанная. Ну, думаю, точно заплутал. Не было таких
мест в Холустае. И песок другого цвета. Мне ли не знать, что у Балидета никакой он не золотой, а бурый, будто битая крошка от старых кирпичей. И пахло странно, словно целую телегу цветочной пыльцы рассыпали. Сладко так пахло, протяжно, но на душе от этого только тревожней становилось. Решив бежать из проклятого места, как можно скорее, я стал спускаться по склону, но в спешке упал и оцарапал руку о что-то острое. Вот даже шрам остался, - кучеяр закатал рукав и продемонстрировал собравшимся затянувшуюся рану.
        Все напряженно молчали, и купец, довольный вниманием, продолжил.
        - С трудом поднялся и глазам не поверил. Из золотого песка торчало золотое копье, вернее, только наконечник. Его песком присыпало, оставив снаружи острие, о которое я и поранился. Решив, что оружие послали мне сами боги, я потянул за лезвие, да не тут-то было. Разрыв песок руками, чтобы освободить древко, я чуть не обмер. Никакое это было не копье, а самая настоящая звезда: большая, лучистая, с хороший щит величиной. А по центру у нее алмаз блестел. Я крупнее камней в жизни не видал. И прикреплена она была к шпилю, который уходил в песок неизвестно как глубоко. И хотя я сразу догадался, что за страшную находку обнаружил, верить себе не хотел. А когда поверил, то не только дара речи лишился, но и способности двигаться. Никуда проклятый самум меня не забрасывал. Звезда такая только в одном месте была: на вершине Алебастровой башни Балидета. Вся Сикелия знала, что этот щедрый подарок иштувэгские мастера преподнесли городу в день его тысячелетия. И стоял я не на кургане, а на этой самой башне, которая оказалась заваленной песком до вершины. Чтобы самумы засыпали караваны - об этом слышал, а вот чтобы
целые города исчезали с лица земли - такого никогда не было. Какие чудовищные силы могли сотворить подобное, я не знаю. Под песчаной толщей лежал древнейший город Сикелии, а вокруг, под барханами и дюнами, были навеки погребены его шелковичные фермы, за шелк которых на рынках, не скупясь, выкладывали по десять золотых султанов за ар.
        - До Самрии меня довели чудо и неустанные молитвы великому Омару. По дороге не встретил ни одного керха, ни одной бури. Весь Холустай словно вымер. Да и сам я долгое время думал, что мертв, пока не встретил купцов из Фардоса, которые меня и подобрали. Свою страшную новость никому не рассказывал, но того, что наслушался по дороге, хватило, чтобы поверить в самые страшные предания дедов. Бури приходят уже не по сезону, а в любое время года - всегда с востока. Налетают из мрачных песков Карах-Антара и бушуют подолгу. Керхи лютуют, режут купцов, не желая и слушать ни про какие деньги. Колодцы пересыхают, а тропы, по которым веками ходили наши отцы и предки, исчезают, словно их никогда и не было.
        Шупелай, наконец, замолчал, и обмяк в кресле, словно его тело вдруг лишилось костей. Воцарилась тишина, которую нарушал лишь далекий плеск волн, да тяжелое дыхание задумавшихся людей. Арлинг чувствовал, что многие скользили любопытными взглядами по Аджухаму, опасаясь смотреть на него прямо. Регарди их понимал, потому что не знал, как это: смотреть в глаза человеку, которому сообщили, что его семья была погребена под толщей песка, а места, где он родился и вырос, больше не существует.
        - Почему вы думаете, что рассказ многоуважаемого купца Шупелая - правда? - нарушил молчание Сейфуллах, задав свой вопрос спокойно и неторопливо. Вот только сердце билось у него в два раза чаще. Словно хотело вырваться из груди и разбиться о прибрежные скалы вместе с волнами, бушующими у подножья наместниковой башни.
        Собравшиеся оживились, словно только и ждали слов Аджухама.
        - Я, конечно, не могу соперничать с опытом господина Шупелая, но в песчаную бурю мне попадать случалось, - таким же ровным тоном продолжил Сейфуллах. - Это счастье, что он остался жив, но потеря тропы после самума - обычное явление. И миражи тоже. Чего только не померещится: и колодцы, и демоны, и города засыпанные.
        - Да и действительно, - вдруг поддержал Аджухама сидящий рядом с ним худой старик. - Наши разведчики ничего подобного не докладывали. Кстати, я слыхал, что такое бывает. Караваны теряли города, а потом находили их в самых неожиданных местах. Но потом выяснялось, что города-то никуда на самом деле не девались, это караванщики дорогу теряли.
        - Ты мог заблудиться, Шупелай, - вмешался кто-то еще. - От обезвоживания могло все, что угодно показаться.
        «Совершенно верно», - подумал Арлинг, удерживаясь, чтобы не положить руку на плечо Аджухама. Интуитивно он чувствовал, что сейчас мальчишка вряд ли нуждался в дружеском утешении. После бури случались галлюцинации даже у него, слепого. Только отчего мертвая куколка шелкопряда обжигала кожу, словно в кармане лежал раскаленный кусочек угля?
        - Все вы, конечно, правы, господа, - взял слово наместник, властно подняв руку и призывая к тишине. - Только не забывайте, что если смотреть на мозаику по частям, видно лишь бесформенные куски. Да, наши гонцы еще ничего не подтвердили. Но только потому, что ни один разведчик еще не вернулся. И слушая господина Шупелая, подозреваю, что уже не вернется. Мы не знаем, что стало с Балидетом, но и не верить Антофу тоже не можем, как бы чудовищно не звучали его слова. Купцы не ходят в Холустай уже месяц. Таких сильных бурь в Сикелии давно не было. Возможно, мы недооценили Маргаджана, раз он сумел воспользоваться сезоном и застать нас врасплох. От командующего из Муссавората вестей нет. Из-за бурь даже почтовые птицы не летают. Я холодею от мысли, что Соляной Город могла постигнуть участь Балидета. А ведь там два полка регулярной армии. Это четыре тысячи человек! В городах неспокойно, в Хорасоне подняли восстание ремесленные кварталы, а в Иштувэга купцы требуют снижения пошлин и грозятся закрыть город. Канцлер предупредил, что если мы не справимся, то он вышлет Жестоких. А нам они здесь точно не нужны.
        - А может, как раз их и не хватает? - едко спросил один из военных. Судя по количеству звенящих цепей у него на кафтане и командному тону, который слышался в каждом слове, он занимал чин не ниже генеральского. - Если мы допускаем, что купец рассказывает не сказки, то речь идет о силе, способной уничтожать города. Предлагаю смотреть на ситуацию трезво. Наша армия страдает от многих проблем, включая слишком сытные обеды и слишком редкие учения. Мирное время убивает солдат, превращая их в ленивых кукол. Можно сколько угодно дергать их за веревочки, но если дерево прогнило изнутри, оно развалится. И это случится тогда, когда кукольник будет ожидать меньше всего. Я давно говорил Канцлеру о необходимости военной реформы в Малой Согдарии. Регулярная армия перестала существовать здесь давно. Вы кормите тунеядцев в солдатской форме, наместник. Кем бы ни был Маргаджан, но я думаю, он хорошо осведомлен о состоянии наших войск в Сикелии. Гонять керхов - это они еще могли, но противостоять стальным клинкам хорошо организованной армии - такое прогнившему дереву не по зубам.
        - Ваши речи крамольны, генерал Багуар, - улыбнулся Гебрус. - Будем надеяться, что Канцлер прислушается к вашему предложению. И все же, повторюсь. До тех пор пока мы не будем знать, с кем воюем - с разбойником Маргаджаном или с природной стихией - появление Жестоких на наших землях лишь усложнит ситуацию. Если они высадятся на южном континенте, я уверен, что начнется междоусобица. Иштувэга и так близка к отделению, а за ней потянутся и другие северные города. Их лояльность всегда была слишком хрупкой. Достаточно трещины, чтобы кусок отвалился.
        Слова наместника вызвали ожесточенную дискуссию. Люди говорили вразнобой, разделившись на группу военных, которые считали, что присутствие Жестоких крайне необходимо, и остальным во главе с наместников, полагавших, что появление элитных войск драганов приведет к гражданской войне между городами и очередному витку репрессий со стороны канцлеровского режима.
        За столом остались только два человека, сохранявших молчание. Командир Евгениус разглядывал каждого говорившего с таким вниманием, словно подозревал его в сговоре с врагом, а Сейфуллах выпил всю воду из графина и теперь усиленно сдерживал икоту.
        Наместник Гебрус сумел перекричать всех.
        - Я не спорю, нам нужна поддержка Согдарии, - воодушевленно убеждал он. - И полагаю, что не за горами те времена, когда мне придется писать Канцлеру, что ситуация усложнилась. Но не вышла из-под контроля! Пусть столица присылает нам оружие, людей, припасы, но только не Жестоких. А для того, чтобы я мог общаться с Элджероном на одном языке, мне нужна информация. Что известно о Маргаджане? Одни слухи!
        - Неправда, - возразил генерал Багуар, однако Гебрус его перебил:
        - Назовите мне хоть один факт, который мы можем подтвердить.
        Багуар замялся, но тут вмешался Сейфуллах.
        - Маргаджан забрал всех нарзидов из Балидета, - по-прежнему спокойно сказал он. - А их было около двух тысяч. Таким образом, можно предположить, что его войско пополнилось на две тысячи человек. Это факт.
        - Почему нарзидов? - удивился Багуар, но наместник его проигнорировал.
        - Мы слышали о нарзидах, мой мальчик, - почти ласково обратился он к Аджухаму. - Однако не стоит забывать, что нарзиды - глупы и ленивы. Солдаты из них - легкие мишени для врага. Не думаю, что Маргаджан пополнил ими свою армию. Тогда зачем они ему? Осадная толпа, жертвы для ритуала? У нас есть лишь слухи. По сути, мы ничего не знаем. Отчасти поэтому я и пригласил тебя, Сейфуллах.
        Наместник выдержал паузу, а Регарди напрягся в отличие от Аджухама, который лишь заинтересованно склонил голову.
        - Мы собираем разведывательный отряд, - Гебрус понизил голос, словно их могли подслушать. - И я надеюсь, Сейфуллах, ты к нему присоединишься. Времени осталось мало. Согласен, ни один гонец пока не вернулся, но выводы делать рано. Наши люди были хорошо подготовлены, но мало кто из них имел такой богатый опыт хождения по пескам, как купцы. Сегодня торговые люди предпочитают отсиживаться за крепостными стенами, отказываясь выходить в пустыню из-за самумов. Полагаю, наши разведчики могли сбиться с пути, не дойдя до Балидета. Нам нужен тот, кто знает Холустай, как свою ладонь. Антоф Шупелай - храбрый человек, но помочь нам не сможет.
        - У меня трое детишек и еще младенчик новорожденный, - пропищал купец из своего угла, но под грозным взглядом наместника быстро затих.
        - Также как не смогут помочь и остальные восемь купцов из Балидета, которых мы нашли в городе. Все они отказались, и я не скрою, их опасения весьма разумны. Керхи лютуют, а таких сильных самумов Сикелия не знала уже давно. Но чтобы бороться с Маргаджаном, нам нужно знать, с кем или с чем мы имеем дело. Сколько у него людей. Какое у него оружие. Откуда он сам, наконец. И как ему удается оставаться невидимым для наших отрядов. Несмотря на твою молодость, Сейфуллах, уверен, что у тебя достаточно опыта, чтобы помочь нам. Я не вправе настаивать, но…
        - Вы можете рассчитывать на меня, наместник, - сказал Аджухам, и на душе у Регарди сгустились тучи. Мальчишка согласился слишком быстро. Неужели он не чувствовал подвоха, который скрывался в каждом слове наместника? Чтобы во всей Самрии не нашлось человека, знающего пески Холустая? Это звучало неправдоподобно. Аджухам, конечно, ходил с отцом по пустыням с пяти лет, но сам водил караваны недавно. И его опыт закончился неудачно - набегом драганских разбойников.
        - Я надеялся на тебя, мой мальчик, - обрадовался Гебрус, а Шупелай издал едва слышный вздох облегчения. - Времени нет, поэтому вы отправляетесь уже завтра. Последний раз Маргаджана видели в районе Холустайского плато, у соляного озера. Если информация про Балидет подтвердится, то… Я не знаю, как поведет себя Сикелия. Когда человек теряет конечность, он испытывает шок, который помогает ему справиться с болью. Я надеюсь, что мы успеем подготовиться и не допустить паники. Самрия не выдержит всех беженцев. И северные города тоже. К тому же, в Иштувэга эпидемия. Город и так скоро закроют.
        Наместник сделал паузу, собираясь с мыслями. Напряжение, повисшее в комнате, чувствовалось почти физически. Его можно было резать ножом и раскладывать по тарелкам. Аджухам нетерпеливо ерзал на стуле, словно был готов отправиться в поход сразу после собрания.
        Гебрус полистал какие-то бумаги и тяжело вздохнул:
        - Сегодня мы получили еще одну новость. На первый взгляд, с Маргаджаном она не связана, но вряд ли ее можно назвать хорошей. Два дня назад в Хорасоне погиб старший купец Морской Гильдии Хорасона, а вчера нам сообщили о смерти главы Торговой Гильдии Фардоса, которая произошла примерно тогда же. Фардосские купцы скрыли это, опасаясь огласки. Уже тот факт, что смерть торговцев случилась примерно в одно время, говорит о том, что вряд ли здесь замешана случайность. Канцлер ждет объяснений и собирается прислать для расследования комиссию Педера Понтуса. Только ее нам здесь не хватало. А поломать голову есть над чем. В том, что купцы были убиты, никто не сомневается, но вот то, как они покинули этот мир, вызывает много вопросов. В обоих Гильдиях уже всерьез говорят о демонах. Купцы - народ суеверный.
        - А что с ними стало? - спросил генерал Багуар.
        Наместник ответил не сразу.
        - Если мой курьер не врет, то обоих постигла весьма печальная учесть, - мрачно произнес он. - Их нашли утром в своих постелях. Вернее, то, что от них осталось. Высохшие чучела, когда-то бывшие человеческими телами. В них не осталось ни капли влаги. Их даже похоронить не удалось. Когда к ним прикоснулись, оба рассыпались в прах. Сейчас урны с ними доставлены в Самрию, ждут приезда Понтуса, который должен их осмотреть. Родственники и обе Гильдии сильно недовольны, но Элджерон непреклонен. Он считает, что купцы были членами Белой Мельницы, за которой мы следим давно, но пока безрезультатно. Ходили слухи, что в следующем месяце в Самрии должно было пройти собрание Мельницы, но они не подтвердились. Не удивлюсь, если это связано с гибелью старших купцов из Фардоса и Хорасона. Канцлер считает, что их убрала сама Мельница, но мне кажется, что в свете недавних событий их смерти приобретают иное значение. В любом случае, я обращу на это внимание Элджерона.
        Слушая Гебруса, Арлинг не мог отделаться от навязчивого ощущения, что гибель купцов была удивительно похожа на смерть Беркута во Дворце Торговой Гильдии Балидета. Связь этих убийств с Маргаджаном и его демонами была вопросом времени, а послание имана стало еще прозрачней - словно очищенная песком колодезная вода.
        Неприятным холодком по телу отдалась новость о том, что Канцлер знал о предстоящем собрании Белой Мельницы в Самрии. Не могло ли быть так, что наместник заманивал Сейфуллаха в ловушку?
        - Ваш отряд возглавит командир Евгениус, - продолжил наместник. - Он хорошо проявил себя в арвакских войнах, и его рекомендовал лично Канцлер. Повторюсь, времени у вас мало. Нам нужна помощь столицы, но я уверен, что мы справимся без Жестоких. Потому что если они снова попадут на наши земли, то останутся здесь надолго. И помните. Нам важна любая информация о Маргаджане. Если не найдите ее сами, отыщите того, кто ей располагает. Уверен, в Сикелии есть такие люди.
        «Конечно, есть, господин наместник, - грустно подумал халруджи. - Этот человек находится от вас в двух шагах. Но он не скажет ни слова».
        Даррен-Маргаджан был его прошлым, а прошлое неприкосновенно. Даже если оно уничтожало города и разрушало мир, который стал ему вторым домом.
        «Это не твоя война, Арлинг», - попытался убедить себя халруджи, но слова прозвучали слабо и неуверенно, словно плохо придуманная ложь.
        Какую бы цель не преследовал Гебрус, но теперь его предложение проверить слова Шупелая на честность, казалось Регарди верным решением. Игла тревоги вонзилась в тело давно и уверенно продвигалась к сердцу. В Балидете он научился жить заново. Там остались люди, которые были ему дороги, и смерть которых стала бы необъяснимой трагедией для всего его мира. Пожалуй, пока они не добрались до Холустая, он будет верить наместнику. Гебрус недаром занимал столь высокую должность и был мудрым человеком. Ни в коем случае нельзя допускать, чтобы в дела Сикелии вмешивались Жестокие или Канцлер. Они справятся сами. Маргаджан - недоразумение, а слух о гибели Балидета - не более чем мираж, который привиделся напуганному бурей купцу. Они с легкостью его опровергнут.
        Но отчего на душе было так тревожно?
        Когда они вышли от наместника и сели в карету, Арлинг забрался в кабину вместе с Сейфуллахом. Спокойствие мальчишки было подозрительным, и халруджи решил не оставлять его одного. Такое равнодушие могло пустить опасные корни. Но когда он участливо положил руку ему на плечо, Аджухам резко отстранился и предложил ему перебраться к кучеру. Вежливо так попросил, почти заботливо.
        Тогда Регарди понял: рану, которую получил Сейфуллах, залечить будет трудно.
        Глава 6. Голоса в Каньне
        Они снова были в пути. Вокруг простирались барханы золотой пыли, нещадно пекло солнце, тоскливо завывал ветер. Дорога в Балидет была выложена камнями воспоминаний и присыпана песком давно минувших дней.
        Их было семеро. Достаточно, чтобы не привлечь внимание керхов, которые рассыпались по всей Сикелии, словно крупа по ковру с густым ворсом. По зернышку не соберешь, а весь ковер вытряхивать хлопотно.
        Командир Евгениус был молчаливым и серьезным, ведь его назначил сам Канцлер. От результата похода зависело слишком многое, в первую очередь, то, раздастся ли вновь на песчаных просторах суровая поступь Жестоких.
        В отношении элитных войск Канцлера желания Евгениуса и наместника совпадали. Было нетрудно догадаться, что драгана манило место командующего регулярной армии, которое освободилось после того, как перестали поступать вести от сикелийских полков из Муссавората. А с появлением в Сикелии Жестоких ему пришлось бы делиться властью. В редкие минуты разговорчивости Евгениус ругал купцов за пристрастие к мохане и наркотикам, считая рассказ Шупелая о гибели Балидета выдумкой обкурившегося журависом кучеяра. Он искренне верил, что армия под Соляным Городом была на голову разбита хитрым разбойником, прежде всего, из-за плохого командования.
        Капитан Ол Издегерд из Хорасона не имел амбициозных планов, а горел желанием узнать судьбу сына, который отправился к Муссаворату сражаться с разбойниками из пустыни, и от которого не было вестей уже много недель. Капитан провел в плену у керхов два года и хорошо знал их язык и обычаи. В землях, которые принадлежали детям пустыни, его знания были дороже золота. В Балидете жила его старшая дочь, поэтому кучеяр, как и Евгениус, не сомневался в лживости слов купца Шупелая.
        С двумя наемниками из Фардоса тоже все было ясно. Они давно работали на Гебруса, хорошо владели мечами и брались за любое дело, не задавая лишних вопросов.
        Самым подозрительным из их компании был Джавад Ром, молодой драган из службы Педера Понтуса, участие которого в походе было навязано Бархатным Человеком. Несмотря на свою молодость, придворный держался в верблюжьем седле так, словно в нем родился, с легкостью переносил тяготы пути и ни разу не пожаловался на жару или тухлую воду из бурдюков. Никто не сомневался, что решающее слово о необходимости появления Жестоких в Сикелии останется за человеком Канцлера.
        Евгениус держался с ним подчеркнуто вежливо, тщательно контролируя каждое слово и жесты, словно опасаясь, что они сразу будут переданы в северную столицу. Джавад не спешил развеивать его тревоги, проявляя слишком большую общительность и любопытство. На одном из привалов во время шуточной драки он с легкостью поборол Дака, одного из наемников, вызвав у Арлинга подозрение в его причастности к тем самым войскам Канцлера, которых наместник так не хотел видеть на своих землях.
        Что касается Сейфуллаха, то он держался со всеми открыто и непринужденно, словно они отправились проведать забытую старую дорогу, чтобы завтра пустить по ней караван, груженный тюками с пряностями и шелком. Вместе с Джавадом они болтали без умолку, приставая ко всем с дурацкими вопросами в самое неподходящее время, за что получали постоянные замечания от Евгениуса. Командир отряда страдал от внимания обоих. Арлинг подозревал, что им просто нравилось дразнить опытного вояку. Порой халруджи казалось, что лучше бы Сейфуллах разрыдался, чем продолжал скрывать мысли и чувства под маской общительности и показного веселья.
        К присутствию в отряде слепого Евгениус отнесся настороженно, но убедившись, что Регарди умеет держаться в седле, потерял к нему интерес в отличие от капитана Издегерда. Старый кучеяр упрямо отказывался верить в слепоту Арлинга. Но так как халруджи оставлял без ответа многочисленные вопросы вояки, капитан сам придумал легенду, которую всем и рассказывал. По его словам, слуга купца Аджухама был укушен бешеным псом, от которого заразился болезнью, вызвавшей воспаление головы. В один день Арлинг решил, что он ослеп, хотя на самом деле прекрасно видел. Издегерд был уверен, что в повязке были проделаны маленькие дырочки, через которые халруджи смотрел на мир. Выдумка капитана очень смешила Сейфуллаха и раздражала Евгениуса.
        Иногда Регарди казалось, что он был единственным человеком в отряде, который поверил купцу Шупелаю. Послание имана не оставляло надежды. Но слушая Сейфуллаха, рассказывающего Рому о красоте Багряной Аллеи в сезон весеннего цветения, он тоже невольно заражался всеобщей иллюзией, которую никто не хотел разрушать первым. Они шли к Балидету, к древней крепости на южной границе Великой Империи, которая стояла на берегах Мианэ тысячелетиями и никак не могла стать миражем времени. Здесь, на расстоянии многих сотен арок от родины Аджухама, рассказ Шупелая о том, что город занесен песком и больше не существует, казался выдумкой истощенного бурей сознания.
        Они шли быстро, и вскоре пески Самрийской пустыни сменились многоголосьем Фардосских степей, которые встретили их крепким запахом цветущего чингиля и шелестом суховея. К облегчению Регарди гору Мертвец и деревню, где керхи, устроили им западню, решили обойти. И хотя поселение, скорее всего, было давно разобрано теми же кочевниками, он предпочитал держаться от таких мест подальше. Иман верил, что призраки убитых врагов навсегда поселялись там, где нашли смерть. Арлинг не верил в кучеярские суеверия, но осторожность еще никому не вредила.
        Развалины древнего Рамсдута тоже оставались в стороне. Старая караванная дорога, по которой повел их Сейфуллах, удлиняла путь, но керхов на ней было меньше, чем на главных тропах. Если донесения лазутчиков Гебруса были верны, то дети пустыни попадались на них через каждый десяток салей. Дорога стелилась по такыру - сухой, глинистой почве, растрескавшейся, словно старый кусок халвы. Арлингу по сердцу были песчаные пустыни, где воздух звенел песком, а ветер строил гигантские барханы, никогда не застывающие на одном месте, но остальные путешественники были довольны. По твердой глине шагалось легче, да и песок в одежду не забивался.
        А идти им предстояло долго. Если Аджухам не ошибся, то дорога должна была провести их мимо подножья Малого Исфахана вдоль Каньона Поющих Душ к Восточному Такыру, за которым начиналось Холустайское плато. Там они должны были выйти к истоку Мианэ и спуститься по реке до Балидета.
        Несмотря на спешку, перед отъездом из Самрии Аджухам развил бурную деятельность, успев даже навестить капитана Гайса. Регарди был сильно разочарован, когда узнал, что Сейфуллах не отменил, а перенес время их поездки на острова на три месяца. В такой срок Аджухам оценил их путешествие к южным границам Сикелии, за который они должны были успеть повидать Балидет и собрать доказательства того, что Маргаджан не бесплотный признак, а его армия не пустынный мираж.
        Когда они забирали вещи из гостиницы, Регарди порадовало, что у покоев Терезы Аджухам даже не задержался. И так было понятно, что путешествие в Карах-Антар не состоится. Об авантюре с Джаль-Баракатом Сейфуллах тоже не вспоминал. Это были приятные моменты. Из неприятных же было то, что ему так и не удалось найти верблюда Камо, которого Сейфуллах продал перед конкурсом. Выходить в пустыню на другом животном не хотелось, но пришлось довольствоваться тем, что подарил наместник. Арлингу досталась немолодая белая верблюдица, которая будто знала, что он предпочитал другого верблюда, и вела себя самым несносным образом.
        Небольшим штрихом, который уже не влиял на общую картину их ухода из Самрии, стало желание Сейфуллаха забрать выигранный приз с собой, хотя сначала они собирались спрятать его в Южном Храме Омара. По мнению Регарди, только глупец мог возить в кармане награду за уродство, но так как хранить почетный груз досталось ему, то и вопросов, кто из них дурак, не возникло.
        Первые семь дней пути прошли без приключений. Ни керхи, ни бури им не мешали. На вторую неделю они достигли предгорий Малого Исфахана. Песни сопровождавшего их ветра изменились, став более резкими и высокими. Воздух оставался таким же нагретым, но в нем появились едва заметные нотки свежести. И хотя тропа снова заворачивала, оставляя Исфахан в стороне, близость гор наполняла пространство ажурной чистотой и дерзким вызовом поднебесной высоты.
        Такыр глухо гремел под ногами, не оставляя надежды на близость жизни. Высохшую под солнцем глиняную корку покрывали причудливые трещины, которые напоминали Арлингу морозные узоры на оконных стеклах Мастаршильда. Как удивительна память. Когда тело страдало от невыносимой духоты, мысли по-прежнему устремлялись туда, где клубы ледяного пара просачивались сквозь плотно закрытые двери прошлого, оседая сверкающим инеем в его сердце.
        Редкие путники давно перестали попадаться, впрочем, как и колодцы. Керхи встречались нечасто, однако каждый раз отряду удавалось обойти их стороной или спрятаться. Верблюды тащили еще полные бурдюки, но они были их единственными источниками воды на многие арки вокруг, поэтому приходилось беречь каждую каплю.
        Наконец, сухая глина сменилась разбитым, потрескавшимся от времени камнем. Они дошли до старой караванной дороги, заброшенной после того как столетие назад к Балидету был проложен новый путь - через Холустай. Караванщики не любили старый тракт по многим причинам, но больше всего из-за того, что он проходил через Восточный Такыр, самую засушливую пустыню Сикелии после Карах-Антара. Выбирая Холустайский Тракт, купцы предпочитали встретиться с керхами, от которых можно было хоть как-то откупиться, чем оказаться с пустыми бурдюками на раскаленной глиняной сковородке такыра. И хотя через неделю тропа должна была вывести их к истокам Мианэ, о реке Арлинг старался не думать. От воспоминаний о ее бурных порогах можно было сойти с ума.
        Словно прочитав его мысли, ветер сыпанул ему в лицо горсть пыли, но халруджи успел наклониться. Вихрь пыли пронесся дальше, окутав облаком Сейфуллаха и врезавшись в Издегерда, который безуспешно попытался развернуть своего верблюда от ветра, но не успел. Капитан хлебнул песка, противно заскрипев им на зубах.
        - Ах ты, пес ревучий! - невнятно выругался он, сплевывая на пышущий жаром такыр тягучую слюну. Плевок с шипением упал в сухую землю.
        Тем временем, верблюд Джавада, который шел впереди, вдруг остановился.
        - Глядите, - раздался голос Рома. - Здесь плита. Прямо на дороге лежит. На ней что-то написано, кажется, на керхар-нараге.
        - «Мы, живущие в пустыне, сильны, горды и свободны», - прочитал подъехавший Издегерд. - Метка керхов. Эти сукины дети где-то рядом. Нужно поднажать, до Каньона недалеко осталось. А то мы здесь как прыщи на носу, со всех сторон видать.
        - Это старая надпись, - вмешался Аджухам. - Кочевники свои памятники любят, кровью животных поливают, камни красивые оставляют, еду всякую. А этот чист, ни царапинки. Не было здесь керхов. Они все там, на Холустайском Тракте пасутся.
        - Поехали, - махнул рукой Евгениус, остановив готовый разгореться спор, и отряд снова тронулся.
        - Помоги нам, Господи, благослови твоей милостью, - прошептал Гренко, второй наемник из Фардоса.
        Похоже, наемники не часто путешествовали по пустыням. Постоянные ветра и пустота, окружавшая их со всех сторон, заставляли бывалых вояк нервничать. На редких привалах они уже не сыпали шутками и не устраивали потешных драк. Арлинг их понимал. Каждый раз, когда под ногами расстилалось бескрайнее полотно пустыни, его наполняло чувство беспомощности. А вместе с ним - глубокое, беспощадное одиночество, не имевшее ни дна, на края. Близость Дороги Молчания, которая, если верить Большой Книге Махди, должна была проходить через Восточный такыр, настроения не улучшала.
        «А ведь иман где-то рядом», - неожиданно подумалось ему. Пустошь Кербала находилась в полсотни арок от подножья Малого Исфахана. Если бы они немного отклонились от маршрута, то могли бы пролить свет на многие тайны. Но от его предложения заглянуть в цитадель Евгениус с Сейфуллахом единодушно отказались. Первый не хотел удлинять дорогу ради посещения каких-то отшельников, второй опасался идти к иману с людьми Канцлера.
        И хотя Регарди понимал, что Аджухам прав, желание увидеть учителя еще долго не оставляло его в покое. Он не раз просыпался по ночам, борясь с искушением отправиться в Пустошь затемно, чтобы поутру вернуться обратно, и только огромным усилием воли заставлял себя оставаться в лагере.
        Он был халруджи. И все его помыслы и интересы - это желания Сейфуллаха, который к цитадели идти не хотел. Значит, не должно было хотеться и ему, Арлингу.

* * *
        В одну из таких ночей, когда Регарди старательно повторял главы из книги Махди, стараясь не отвлекаться на неположенные мысли, тишину такыра вдруг прорезал голос имана. Учитель пел. Низкие ноты разливались по сухой глине, словно густое верблюжье молоко, затекая в каждую трещину и пропитывая высушенную землю жизнью. И хотя Арлинг не понимал слов, мелодию он узнал. Иман напевал ее, когда они виделись в последний раз в Школе Белого Петуха.
        Это было так неожиданно, что какое-то время Регарди неподвижно лежал, боясь развеять приятный мираж. Но по мере того как минуты шли, а иман, допев грустную песню, принялся за военный марш Сикелии, ему стало не по себе. Голос учителя был таким настоящим, словно кучеяр стоял в десяти салях от лагеря. Халруджи даже показалось, что он ощущал на себе его взгляд. Когда иман закончил военный марш и принялся за колыбельную, Арлинг не выдержал и подскочил, но в тот же момент голос учителя затих, а вместо него запела Магда. Регарди так и остался стоять с сапогом в одной руке, которым он собирался запустить в невидимый мираж на горизонте. Это было слишком. Фадуна пела про безухого кота, который искал себе дом, и от ее голоса халруджи бросило в озноб. А он и забыл, что Магда выговаривала не все буквы, отчего ее речь звучала особенно трогательно.
        - Ты чего? - возмутился проснувшийся Сейфуллах.
        Заслушавшись, Арлинг случайно наступил ему на руку. Смутившись, он отодвинулся и забрался обратно под одеяло. Фадуна не умолкала, но сейчас было понятно, что слышал ее только он. Значит, снова галлюцинации. Жаль, что у него не нашлось времени удалить проклятую татуировку. Регарди давно подозревал, что причиной его миражей была краска, которую использовал драганский колдун Маргаджана.
        - Если сам не спишь, зачем другим мешать? - не унимался Аджухам. - Я с трудом уснул, а вставать через два часа. Черт тебя дери, халруджи! И что мне теперь делать? Звезды считать?
        - Голоса послышались, - пробурчал Арлинг, отворачиваясь от Сейфуллаха. Меньше всего ему сейчас хотелось разговаривать.
        - А ведь точно кричит кто-то, - вмешался лежащий неподалеку Издегерд. - Будто ребенок плачет. Я от этого и проснулся.
        - Это собаки лают, - протянул один из наемников. - Причем давно. Наверное, караван где-то стоит.
        - Может, керхи? - спросил проснувшийся Евгениус, и все настороженно прислушались.
        - Да это же Каньон! - хлопнул себя по лбу Аджухам. - Мы недалеко, ветер как раз с его стороны дует. Вот всякое и доносится. Я лично ничего не слышу. И никогда не слышал. Но ведь его не зря Каньоном Поющих Душ называют. Успокойтесь, это не керхи и даже не пайрики, а просто ветер. Там со временем какая-то особая порода камня на поверхность вылезла. Воздух проносится по склонам с бешеной скоростью, отчего звуки самые разные получаются. Чаще всего, они похожи на человеческие голоса. Все от воображения зависит. У меня, видимо, его совсем нет. Сколько не слушал, ничего не различаю. Один свист, да гул. Привыкайте, нам вдоль каньона еще три дня идти.
        Аджухам оказался прав. Разные люди из прошлого и настоящего всю ночь пели Арлингу песни, продолжив концерт и на следующий день. Когда над пустынным океаном такыра поднялось солнце, он чувствовал себя больным и разбитым. Татуировка, которая долгие дни молчала, вдруг снова стала зудеть и чесаться, словно под кожу забились сотни песчинок. Нестерпимо хотелось облить ее ледяной водой, но такое он не мог позволить себе даже в мечтах.
        Каньон Поющих Душ оказался глубокой пропастью с почти отвесными склонами и узким дном, по которому когда-то текла могучая река Исфахан. Сейчас от нее осталось лишь сухое, безжизненное русло. Дорога пролегала вдоль самой границы каньона, местами едва ли не в сале от крутых берегов. Арлинг догадывался, что раньше тракт находился дальше от опасного обрыва, но со временем края ущелья обсыпались, приблизив пропасть к тропе.
        И хотя рядом с каньоном было не так жарко, потому что ветер, выныривающий со дна, обдавал путников неожиданной прохладой, Регарди предпочел бы умирать от жары, чем слушать голоса тех, кого с ним давно не было.
        Отец настойчиво просил его успеть к важной встрече на ужин, старый Холгер ругал за оторванный рукав на жилете, Карр увлеченно описывал прелести какой-то девицы из Тараскандры, император Седрик рассказывал о трех направлениях арвакской классической живописи, Тереза просила привезти редких бабочек из Ерифреи, воин Глобритоль собирался отлупить его палкой и вызывал на бой. Потом проснулась Сикелия. Лучший ученик Школы Карпов, Фарк, звал его сыграть в керхарег, Атрея ругала за неправильное исполнение газаята, сын имана Сохо хотел рассказать какую-то тайну, серкет Азатхан обещал ему победу на Боях Салаграна, Хамна-Акация шипела от ярости и собиралась оторвать ему голову, Беркут… Беркут просил развеять его прах там, где ни разу не ступала нога человека. Иногда голоса звучали по отдельности, но временами сливались в фантастический хор, от чего ему хотелось броситься в пропасть. Все ли путники слышали подобное, или это прошлое жестоко мстило ему за забвение?
        Лучи солнца потускнели, обещая скорые сумерки и прохладу, но идти легче не стало. Виной тому были ахары, зловоние которых принес шквал ветра, прилетевший из каньона. Гнилые водоросли и фрукты, мокрая собачья шерсть, экскременты людей и животных, тухлое мясо - казалось, что эта вонь вобрала в себя все самые отвратительные запахи мира. Арлинг ненавидел ахаров, потому что они обладали удивительным свойством заполнять собой окружающее пространство, не оставляя места ни для благоухания, ни для смрада. Сухая корка глины под ногами, верблюды, люди, редкие заросли чебриуса, далекие горы - все приобрело однообразный кисло-едкий запах маленького пустынного козла, который по прихоти богов забрел в эту часть Сикелии. А ведь Сейфуллах клялся, что в Восточном Такыре водились только мелкие ящерицы.
        - Чувствуешь? - спросил Арлинг наемника Дака, который ехал неподалеку.
        - Ага, - кивнул тот. - Будто бочку меда разлили. Думаю, это тоже каньон вытворяет, недаром здесь никто не ходит. Одни мы, как идиоты, поперлись. Лучше уж с керхами на саблях махаться, или от самума бегать, чем такое терпеть. Моя сестра и при жизни была несносной бабой, а слушать ее вопли после смерти - на такое я не подписывался!
        Медом в воздухе не пахло, и Арлинг задумался. Возможно, Дак был прав, и Каньон помимо звуков заставлял чувствовать еще и несуществующие запахи. Но если песни можно было объяснить действием ветра на камни, то откуда брались зловоние ахаров и аромат меда? О слуховых галлюцинациях он слышал, а пару недель назад даже испытал сам - в гостинице, когда на крыше башни ему померещился Даррен, - но воображаемые запахи ему чувствовать не приходилось.
        - О, отрадная ночь! Сладкое блаженство тебе! Ты, как возлюбленная, успокоишь пламенные порывы страсти… - затянул иман, и Арлинг подумал, что Дак тысячу раз прав. Он предпочел бы снова встретиться с керхами в деревне под Фардосом, чем слушать близкого, но недосягаемого человека.
        Чтобы отвлечься от голосов прошлого, Регарди догнал Сейфуллаха. Мальчишка увлеченно болтал с Евгениусом. Вернее, говорил Аджухам, а драган угрюмо отмалчивался. Сейфуллах давно сделал его объектом своего остроумия, рискуя вызвать гнев командира, но пока командир проявлял удивительное терпение. Это было странно, так как Аджухам выбирал весьма опасные темы. В начале недели он ругал драганские клинки, вчера возмущался согдарийской кухней, а сегодня его потянуло на женщин. Правда, с критики он очень скоро перешел на комплименты, так как драганские дамы ему нравились. Иногда халруджи казалось, что мальчишка специально забивал себе голову всякой ерундой лишь бы не думать о том, куда они едут и зачем.
        - И давно ты ее знаешь? - понизив голос, спросил Аджухам командира. - Что у тебя общего с Терезой Монрето?
        Сейфуллах перешел с Евгениусом на «ты» еще в начале пути, несмотря на все попытки драгана вернуть прежнюю дистанцию. В конце концов, командир сдался, тоже став называть Аджухама на «ты», в результате только закрепив победу мальчишки. Как бы там ни было, но вопрос о Терезе был задан зря. Арлинг покачал головой, предчувствуя грядущую ссору, однако Евгениус его удивил.
        - Я знал ее еще до того, как уехал в Сикелию, - отозвался драган в порыве внезапного откровения. - Как была стервой, так ей и осталась. Ее настоящая фамилия - Монтеро. Она одна из тех богачек, которые могут позволить себе все, а тратят жизнь на комнатных собачек или, в ее случае, на бабочек. Ее отец - Казначей, глава Финансового Совета Империи, этим все сказано. Тереза та еще штучка. Я покинул столицу, когда она создавала движение женщин за право голоса в Судейской Палате, но это было смешно, потому что его даже не все лорды имеют. Не знаю, чем все закончилось, но каждый раз, когда я попадал в Согдиану, Тереза снова была на виду, а все говорили: «Ах, как это необычно! Построить дом из раковин Арвакского моря! Вы слышали? Только на один пол потребовалось пять тысяч ракушек!». Или: «Как? Вы еще не купили новые духи от Терезы Монтеро? Говорят, в них добавлены фекалии сикелийского леопарда. Но запах божественный!». Или: «Новая школа Тереза Монтеро для мальчиков - это будущее системы образования Согдарии. Дети познают мир вместе с животными, удивительно!». В общем, девочка развлекалась, как хотела, но,
мне кажется, по-настоящему ее всегда интересовали только бабочки.
        - Хм, какая разносторонняя личность, - задумчиво протянул Сейфуллах. - Неужели никто до сих пор не предложил ей руку и сердце? Или Тереза меняет мужей так же быстро, как увлечения?
        Евгениус усмехнулся.
        - Когда-то она была повенчана с сыном Канцлера. Но до свадьбы дело не дошло, хотя их собирался венчать сам Император.
        - Вот как? - удивился Аджухам. - С тем самым малым, которого покалечил принц Дваро? Или который заболел? Я так и не понял, что с ним стало.
        - Ага, - кивнул Евгениус, и Арлинг почувствовал, что у него вспотели ладони. И почему Сейфуллах не слышал голоса из Каньона, как остальные путники? Сейчас бы внимал всяким песнопениям и не приставал к командиру с дурацкими расспросами.
        - Никто не знает, что с ним случилось на самом деле. Впрочем, просто так люди не исчезают. Про парня много слухов ходило, но, сдается мне, все они были распущены самим же Канцлером. Старик умеет скрывать правду, в этом вся его жизнь. Вот что любопытно. Меня как-то перевели в один отряд, а в нем служил рядовой по имени Даррен Монтеро. Скоро мне удалось выяснить, что он сын Казначея, брат нашей Терезы. Его разжаловали из офицеров в рядовые, а причина, записанная в бумагах, была весьма надуманной. Нарушение дисциплины или что-то подобное. К чему все это говорю? А к тому, что Даррен был близким другом сына Канцлера. Об этом всему двору было известно. Не знаю, в чем там на самом деле провинился младший Монтеро, но сдается мне, причина была связана с исчезновением его друга, потому что, если верить бумагам, произошло это примерно в одно время. Один бесследно исчезает, а другой падает с карьерной лестницы на самое дно. Сыновьям лордов обычно сходили с рук куда более серьезные проступки, чем нарушение дисциплины. Могу поклясться, что между двумя друзьями что-то произошло. Да и Тереза слишком быстро
изменила мнение о бывшем женихе. Если раньше она с него пылинки сдувала, то сейчас одной грязью поливает. Иногда мне кажется, что Тереза или Даррен, а может, оба они, как-то связаны с исчезновением Арлинга. Но правды мы, увы, не узнаем.
        - Его звали Арлинг? - с интересом спросил Сейфуллах, и Регарди почувствовал, что покрывается красными пятнами. Он и предположить не мог, что Евгениус окажется настолько сведущим. И настолько близким к истине.
        - Я и не помню уже, как его звали точно: Арлинг или Аран, - отмахнулся командир. - А может, Аркин. Кстати, этот Даррен себя в обиду не дал. Мы с ним встречались потом в разных местах Империи, и его дела шли в гору. Он хорошо зарекомендовал себя в Арвакских войнах, дослужился до капитана, и говорят, без всякой помощи отца. Потом, правда, я его потерял. Может, в штабе осел или служит где, но его история не дает мне покоя.
        «Зря ты вспомнил о Даррене, командир Егвениус», - подумал Арлинг, потому что едва драган произнес имя бывшего друга, как каньон тут же отозвался хриплым голосом Маргаджана, который с легкостью заглушил все остальные звуки. Даже Магда замолчала. Даррен читал строки из септории, разбрасывая над пропастью резкие, колючие слова, легко цеплявшиеся за отвесные склоны. От них пахло септорами и смертью. Керхи верили, что если произнести в пустыне имя врага, то можно наделить его силой, забрав ее у себя.
        Регарди напрягся, внимательно прислушиваясь к звукам такыра. Тихо шуршала глина под лапами верблюдов, тоскливо перебирал сухие стебли чебриуса ветер, едва слышно шипели бурдюки, сражаясь с палящими лучами солнца, молчаливо возвышалась на горизонте громада Малого Исфахана. Незримая опасность ощущалась в воздухе так сильно, словно ему в спину целился из лука кочевник. Хотя, возможно, это снова зудела татуировка.
        Голос Маргаджана то стихал, то снова набирал силу, но теперь из каньона доносился только он. Помянув недобрым словом керхов и их суеверия, Арлинг пустил вперед верблюдицу, обогнав Сейфуллаха с Евгениусом. Они по-прежнему обсуждали женщин, правда, Терезу уже не трогали.
        Отъехав на десяток салей, Арлинг остановился. Если ему не изменяли чувства, а вонь ахаров еще не лишила обоняния, то дорога уходила вниз. Он нахмурился. Сейфуллах не говорил, что они будут спускаться в Каньон. Идти вдоль него - одно дело, но направляться туда, откуда раздавалось шипение септоров и хриплый голос Даррена-серкета, - совсем другое. Слишком многое указывало на то, что им лучше было бы выбрать другой путь.
        - Это единственное место, где можно пересечь Каньон, - ответил на его немой вопрос Сейфуллах. - Иначе будем тащиться суток трое. А так, мы покинем это проклятое место уже завтра.
        - Плохая идея, - Арлинг придержал верблюда, помогая Аджухаму спуститься. - Тропа слишком узкая. Мы будем на ней торчать, как куски мяса на вертеле. Керхи смогут обстрелять нас с любой стороны.
        - Что-то ты разнервничался, слепой, - вмешался Издегерд. - Местность хорошо просматривается, кочевников не видно. Не наводи паники, и без тебя коленки трясутся. Я лично за то, чтобы пройти эту бездну, как можно быстрее. Что это там виднеется? Мост?
        - Ага, - кивнул Аджухам, подходя к краю и оглядывая развернувшееся пространство. - Сначала будем спускаться по склону, тропа узкая, но прочная, вырублена прямо в скале, от Древних осталось. По ней идти минут двадцать. Главное, верблюдов перевести. Потом мост. Четыре года назад, когда я проходил этой дорогой с караваном отца, он был крепче новых причалов Самрии. И не заметим, как пройдем. А дальше до Холустая рукой подать.
        - Ладно, пошли, больше времени на болтовню тратим, - распорядился Евгениус, спрыгивая с верблюда. - Животных нужно привязать друг к другу и закрыть им глаза. Гастро, помоги мне.
        - Сейфуллах, я чувствую опасность, - попытался настоять на своем Арлинг, но сегодня чувство осторожности Аджухама уснуло крепче обычного.
        - Еще бы ты его не чувствовал, - хмыкнул мальчишка. - От этого места только у чурбана мурашки по коже не бегают. Предлагаю спускаться по очереди. Сначала пойдем мы, потом все остальные. Что думает командир?
        - Согласен, - кивнул Евгениус. - За вами будут Гастро с Даком, дальше я и Джавад, Издегерд замыкающий.
        - Ты первым не пойдешь, - мрачно заявил Регарди Сейфуллаху. Он был настроен пресечь любые попытки сопротивления со стороны Аджухама, и тот это понял. Арлинг почувствовал, как к щекам мальчишки приливает кровь, а Евгениус медленно втягивает в себя воздух. Конфликт был неминуем, но ситуацию спас Дак.
        - Я пойду, - мрачно заявил он, и, не тратя времени, шагнул туда, где едко пахло ахарами, и хрипло смеялся Маргаджан.
        Поняв, что выбора у него не осталось, а Сейфуллах уже собирается последовать за наемником, Арлинг оттеснил его в сторону и, встав на колени, осторожно спустился на уступ, с которого начиналась тропа. Хоть Аджухам и утверждал, что ходил этой дорогой несколько раз, пускать его вперед было опасно. Однако если керхи устроили где-то засаду, эта мера вряд ли поможет. Кочевники утыкают стрелами в равной степени и того, кто спереди, и того, кто сзади.
        Ощутив под ногами твердую корку высохшей глины, Арлинг остановился, пробуя ее на прочность. В отличие от Дака, который смело шагал впереди, спешить он не собирался. Это были не крыши Балидета и даже не башня самрийской гостиницы. Регарди чувствовал, что находился на чужой земле, и эта земля была ему не рада.
        Тропа не осыпалась, хотя ее ширины хватало только для того, чтобы пройти верблюду. С одной стороны дороги возвышалась отвесная стена, покрытая колючим лишайником, с другой начиналась пропасть, на дне которой резвились вихри, гоняющие столбы пыли.
        «Неосторожный шаг в сторону и твои кости превратятся в игрушку для ветра», - подумал Регарди и медленно двинулся вперед. Сзади уже давно слышалось недовольное шиканье Аджухама и смешки Издегерда, но, пройдя два саля, Арлинг снова остановился.
        Зловоние ахаров стало сильнее. Словно целое стадо вонючих козлов скопилось на мосту, дожидаясь их приближения. Зато голоса исчезли полностью. Теперь по всему ущелью громко раздавались шаги Дака, биение его собственного сердца и дыхание Сейфуллаха, который иногда шипел ему в затылок:
        - Осторожно, поворот!
        - Здесь камни падают, не спеши.
        - Через два саля тропинка сужается, не прозевай.
        Его забота трогала, но Арлинг предпочел бы, чтобы Аджухам остался наверху, вместе с Евгениусом, Джавадом и Издегердом, которые следили, чтобы не появились керхи.
        Регарди не сразу понял, что боковая стена искажала звуки, и Дак находился гораздо дальше, чем звучали его шаги. Вонь ахаров заглушала тонкий аромат пыли на тропе, мешая следить за ее движением. Арлинг вытянул вперед одну руку, а другую прислонил к каменному отвесу сбоку, почувствовав себя увереннее.
        Однако вскоре он снова остановился. Что-то было не так. Для каньона, еще недавно полного столь разнообразных звуков, тишина была слишком необычной. Даже свист ветра перестал тревожить неподвижное пространство. Их словно закутали в большое шерстяное одеяло.
        Тропинка поворачивала. Арлинг осторожно сделал пару шагов, решив не доверять звукам и запахам. За углом зловоние ахаров стал настолько невыносимым, что его, наконец, почувствовал Сейфуллах, который возмущенно прикрыл нос рукавом.
        - Похоже, кто-то умер, - пробормотал он, и Регарди, наконец, понял.
        Запах был таким сильным потому, что ахар был, действительно, мертв. В момент смерти пустынные козлы выпрыскивали большую дозу пахучего вещества, которым пропитывалось не только их тело, но и окружающее пространство. Поэтому ему и казалось, что ахаров - целое стадо.
        Не успел он подумать, что это могло означать, как послышался голос Дакка:
        - Здесь мертвый ахар на тропе. Эк его разворотило, всю дорогу загородил.
        - Не трогай! - крикнул Арлинг, но было поздно.
        Наемник пнул лежащее на пути тело козла, от чего в движение пришла не только мертвая туша, но и все полотно тропы, внезапно превратившееся в скользкую ленту. Ловушка древнего механизма захлопнулась, закончив охоту.
        Земля под мертвым ахаром вздохнула и рухнула в пропасть, увлекая за собой труп животного вместе с наемником. В следующее мгновение тропа зашевелилась и, словно гигантская змея, стала поворачиваться, стряхивая с себя глину, под которой обнажились гладкие монолиты. Один за другим камни исчезали под боковой скалой, грозя скинуть стоящих на них людей в пропасть.
        - Прыгай на стену! - крикнул Арлинг Сейфуллаху, пытаясь схватить мальчишку за руку. Сам он успел зацепиться за скалу, едва почувствовав, что дорога начала осыпаться. Лишайник колол и резал пальцы, но на камнях держался прочно.
        Аджухаму повезло. Плита под ним ушла в стену не полностью, застряв на середине, а вот голоса упавшего в пропасть Дака уже слышно не было. Либо каньон был бездонный, либо наемник провалился сквозь землю, что было вполне возможно, учитывая нереальность происходящего.
        Со стороны Гастро, шедшего позади, тоже была тишина, но времени, чтобы понять, что с ним стало, не было. Заевший механизм плиты под Аджухамом мог сработать в любую секунду. Регарди чувствовал, как мальчишка пытался схватиться за гладкие камни, чтобы подтянуться наверх, но помочь ему не мог. Их разделяло, по меньшей мере, два саля.
        - Не шевелись, - прошептал он ему. - Я к тебе подползу.
        Сейфуллах кивнул, плотнее прижавшись к скале. Несмотря на то что под ними свистел ветер, он сохранял спокойствие. Это было хорошо, потому что у халруджи его не было.
        - Вы целы? - донесся с неба голос Евгениуса.
        Арлинг крикнул, чтобы готовили веревку, но его слова утонули в раздавшемся сверху грохоте. На миг ему показалось, что на них обрушилось небо. Лавина камней с оглушительным треском покатилась вниз, грозя раздавить повисших на скале людей. Тот, кто строил ловушку, был хорошим охотником и не упустил ни одной мелочи, которая могла бы стать шансом к спасению.
        «Значит, моя Дорога Молчания начнется отсюда», - подумал халруджи, уклоняясь от одного валуна, и понимая, что будет неизбежно сбит другим. Камни сыпались непрерывным потоком, сотрясая гладкую стену, за которую он цеплялся. Лишайник под пальцами смялся и стал скользким, а дрожание скалы не позволяло прочно закрепить ноги. Ему с трудом удалось различить кряхтение Аджухама, который прижимался к камням, стараясь не соскользнуть с плиты. Регарди слышал, как пара валунов врезалась в выступ над головой мальчишки, и с треском расколовшись на мелкие части, обрушилась в каньон.
        И все-таки пережить камнепад Арлингу было не суждено. Крупная глыба гранита попала ему в плечо, с легкостью оторвав халруджи от стены. Удар оглушил его, но падая в пропасть, он успел почувствовать, что Сейфуллах все еще на скале. Мальчишка что-то кричал, но это было уже неважно.
        Свист ветра в ушах, грохот падающих в бездну каменных валунов, скрип собственных, крепко стиснутых зубов, бешеный стук сердца. На время все стихло, погрузив его в могильную тишину, но очень скоро вернулось, поразив неотвратимостью случившегося.
        Арлинг падал в каньон, не веря, что миг, который он так долго ждал, произойдет прямо сейчас. Как это будет? Его тело разобьется о скалы или долетит до самого дна, смешавшись с вековой пылью? А может, его подхватит ветер и унесет туда, где снова раздавался голос Магды? В одном он был уверен. Его уже ждали.
        Полет закончился на удивление быстро. Он стукнулся о что-то мягкое и покатился вниз по странной поверхности, которая то отвесно обрывалась, то снова выпрямлялась. Правда оказалась простой и заключалась в том, что его тело не хотело умирать так скоро. Все чувства обострились до предела, приготовившись бороться за жизнь. И первое, что он понял, его озадачило.
        Солнечные лучи вдруг исчезли, будто падающие в пропасть валуны изменили направление полета и случайно сбили светило, погрузив мир во тьму. Воздух тоже стал другим - сырым и прохладным.
        Догадка переросла в уверенность, когда его снова ударило о податливую, похожую на глину поверхность. Со всех сторон его окружал узкий, длинный колодец, в который он каким-то чудом свалился. Понять, откуда взялся тоннель на его пути к дну пропасти, времени не было.
        Рискуя сломать себе пальцы, Арлинг заскользил по сырым стенкам, но остановить падение удалось не сразу. Раскинув руки и уперев пятки в глиняные бока колодца, Регарди еще какое-то время двигался вниз, пока не завис над неизвестностью. Тоннель оказался не слишком широким. Вдавив спину в его холодный бок, халруджи уперся ногами в противоположную стену и опустил руки, давая им отдых.
        Итак, он все еще был жив. Ударенное камнем плечо онемело, пальцы с сорванными ногтями горели огнем, а мысли слепились в тугой комок, от которого не было никакой пользы. Решив, что подняться наверх ему будет не под силу, Арлинг плюнул вниз, чтобы определить глубину колодца. Плевок пролетел недолго, звонко врезавшись в твердую поверхность дна. Десять-пятнадцать салей, предположил он, но смутила не высота, а запах металла, который вдруг ясно почувствовался в затхлом воздухе. На дне могло находиться все что угодно: сундук с сокровищами или доспехи воина, упавшего в него раньше. Впрочем, сознание подсказывало, что быть оптимистом ему сегодня не стоило, а в основание колодца были воткнуты копья, чьи лезвия не затупило время.
        - Все хорошо, - прошептал он, чтобы услышать звук своего голоса, но вместо него уловил новый шум, который раздался сверху. Похоже, напоследок судьба решила над ним посмеяться. Не нужно было обладать даром провидения, чтобы понять - на него что-то падало.
        Регарди плотнее вдавился в стенку, крепко уперев колени в глину, но, если на него летел валун со скалы, то его попытки удержаться были смешны и нелепы. В лучшем случае его убьет сразу, в худшем - поломает ноги до того, как он рухнет на дно колодца.
        Но когда камень завопил голосом Сейфуллаха, у Арлинга открылось второе дыхание. Удача все-таки была на его стороне. Аджухам мог погибнуть тысячи раз - попав под каменную глыбу, сорвавшись в пропасть, рухнув в другой колодец, - но он падал к нему на голову, и халруджи не должен был упустить такой шанс.
        - Я здесь, внизу! - крикнул он, вжимаясь в стенки тоннеля и готовясь к удару. Во что бы то ни стало он должен поймать мальчишку.
        Сверху уже сыпался дождь из сухой глины и мелкого каменного крошева, когда в стене, на которую опиралась его нога, послышалось едва заметное шевеление. Занятый Аджухамом, который был уже близко, Арлинг не обратил на него внимания, о чем глубоко пожалел через секунду.
        Первое лезвие, выскочившее из бокового отверстия в стене, прошло рядом с его ухом, от второго он увернулся, проскользив пару салей вниз, но третье застало его врасплох, потому что в этот момент на него рухнул Сейфуллах. Вцепившись в мальчишку, Регарди крепко обхватил его поперек туловища, удерживаясь над пропастью колодца на одной ноге, которая, казалось, приросла к глиняным стенкам, став обычной, бесчувственной деревяшкой. О том, что случилось со второй ногой, думать не хотелось. Он знал только одно. Тот, кто придумал западню, люто ненавидел своих врагов.
        То ли падение Аджухама заставило сработать очередную ловушку, то ли оживление механизма было вопросом времени, но вся нижняя часть тоннеля вдруг ощетинилась стальными прутьями, одно из которых прошло сквозь бедро Регарди, нанизав его на себя, словно тельце мотылька на булавку. Конец прута исчез во впадине на другой стороне колодца, не оставив Арлингу ни малейшего шанса, чтобы освободить ногу.
        Халруджи закричал первым, за ним подхватил крик Сейфуллах, который задергался с такой силой, что захотелось немедленно его отпустить.
        - Это я, Арлинг! - прошипел Регарди, с трудом разжимая стиснутые от боли зубы.
        Аджухам, конечно, ему не поверил, проявив неожиданное проворство для только что упавшего в пропасть человека. Они сражались еще несколько секунд, пока в пальцах у Сейфуллаха не оказалась случайно сорванная с головы халруджи повязка.
        - Арлинг? - прохрипел Аджухам, вцепляясь ему в шею. - Ты меня и напугал, черт возьми! Вот уж не думал, что после смерти снова тебя увижу. Хотя кому как не тебе встречать меня на том свете.
        «Нет уж, Сейфуллах, на том свете я буду ждать совсем другого человека», - подумал Регарди, раздираемый сотнями разных чувств, среди которых преобладали восторг от того, что мальчишка жив, и страх перед тем, что он лишился ноги. Где-то рядом плавал гигантский осьминог боли, который медленно протягивал к нему щупальца, но пока ему удавалось ловко их отсекать, оставаясь вне досягаемости жалящих присосок.
        - Из стены торчат прутья, попробуй на них встать, - хрипло посоветовал он Аджухаму, чувствуя, что его шея долго не выдержит.
        - Для рая слишком неудобно, - попробовал пошутить Сейфуллах. - Ни черта не видно. Где мы?
        Арлинг слышал, как ноги Аджухама заскользили по стенкам колодца в поисках опоры. Один из прутьев торчал чуть ниже его раненой ноги, другой был выше, на уровне головы, но оба были ненадежны, и могли в любой моменту скрыться в стене, как и плиты на тропинке. Однако если для Регарди это стало бы лучшим вариантом развития событий, то для Сейфуллаха могло означать конец всего. Упав на дно колодца с такой высоты, он с легкостью сломал бы себе спину. Или наткнулся на колья.
        Наконец, давление на шею ослабло. Аджухам сумел нащупать ногой нижний прут, перенеся на него вес тела и для надежности уперев руки в стены. Регарди с удовольствием бы последовал его примеру, но для этого нужно было сломать стальное жало, торчащее из его ноги. Ему лучше было вообще не шевелиться, чтобы не привлекать внимание осьминога, который плавал неподалеку. Вторая нога, на которой он держался, одеревенела, не смея о себе напоминать. Так-то лучше, сейчас было не до нее.
        - Какой-то тоннель, - хрипло произнес Арлинг, вспомнив, что не ответил на вопрос Сейфуллаха. - Наверное, через каньон шло несколько дорог. Со временем осыпались все кроме нашей. Возможно, этот колодец предназначался для тех, кто шел нижней тропой. Ты не ранен?
        - Нет, - помотал головой Сейфуллах. - На меня летел большой валун, и я решил спрыгнуть сам. Как оказалось, идея была удачной. Хотя если это еще одна ловушка, нам не позавидуешь. Я так долго не простою. А ты в порядке?
        - Да, - солгал Регарди, пытаясь нащупать основание прута, впившегося в ногу. Как он и предполагал, движение заинтересовало осьминога, который сразу же обхватил его щупальцами, заставив резко втянуть воздух от боли. В колодце густо запахло кровью, а звук падающих капель вытекающей из него жизни был по-своему музыкален.
        - Дьявол! Я понятия не имею, откуда они взялись! - воскликнул Аджухам. - Мы с отцом проходили каньон десятки раз. Никогда здесь не было ловушек. Проклятые керхи! Уверен, это их рук дело. Кстати, они уже там, наверху. Когда я падал, меня едва не подстрелили. В каком-то смысле нам повезло, что мы свалились. Думаю, Евгениус с парнями уже мертвы. Да и мы с тобой почти трупы. Глупо все получилось. Такая бессмысленная смерть.
        В голосе Сейфуллаха послышались опасные нотки, которые Арлингу совсем не понравились. Похоже, стержень внутри Аджухама все-таки дал трещину.
        - Даже бессмысленная смерть обладает достоинством, - прошептал Регарди, вспомнив строчки из книги Махди. - Но ты заговорил о ней слишком рано. Мы еще живы.
        «Пока», - добавил он про себя, накладывая на ногу жгут из пояса и жалея, что мешочек с лекарственными травами имана остался в седельных сумках. Ядовитая тварь по имени «боль» обмоталась вокруг его сердца, пульсируя в такт частым ударам. Арлинг сердито затянул узел, понимая, что вместо мыслей о том, как выбраться из колодца, в голове поселилась странная пустота, которую не хотелось ничем наполнять. А вот керхов он теперь чувствовал хорошо. Запах и голоса кочевников раздавались в дюжине салей над их головами. Вероятно, там и нужно было искать спасение.
        - Мы, как масло в лампе, - пробормотал Сейфуллах, скрипя сапогами на стальном пруте.
        - Что? - не понял Регарди, прислушиваясь к звукам падающей на дно крови. Самодельный жгут помогал плохо.
        - Все видят сосуд для масла, но никто не знает, сколько масла в нем осталось, - прошептал Аджухам. - Когда масло кончается, лампа гаснет. Когда провидение изменяет человеку, его жизнь кончается. Мое масло кончилось там, в Балидете. Я пустой, никому не нужный сосуд. Наша миссия не имела смысла с самого начала. Города нет. Ты ведь тоже чувствуешь это, я знаю.
        - Ерунда, - буркнул халруджи, чувствуя, как скользит глина под сапогами. - Мы просто упали в колодец, вот и все. Дорога там, наверху, ждет нас.
        - Мы каждый день что-то теряем, - не обратив на него внимания, продолжил Сейфуллах. - Иногда больше, иногда меньше, но потери неизбежны. Это напоминает шаги барана к тому месту, где разделывают мясо. Время, отведенное нам, истекло слишком быстро. Когда я услышал рассказ Шупелая, в горле вырос ком из колючек, который с тех пор не дает мне дышать. Наша семья знакома с Антофом. Он честный, порядочный человек и опытный караванщик, исходивший не одну арку. Такие люди умеют отличать мираж от правды. Это очень больно, Арлинг, очень…
        - Боли нет! - прошипел Регарди, злясь, что реакция Аджухама, которую он так долго ждал - сначала, когда они были в Самрии, а потом, когда шли по такыру, - случилась именно сейчас.
        - Я расскажу тебе одну историю, - уже спокойнее продолжил халруджи. - Однажды мы с иманом заночевали в пустыне. Было холодно, и учитель стал кипятить воду для чая. Когда напиток был готов, он попросил меня налить ему кружку. Наш чайник был старой, медной утварью, купленной по дороге у керхов. Ему было лет десять, а может, больше. Стоило мне прикоснуться к деревянной рукоятке на дужке, как она отвалилась, а я схватился ладонью за нагретый металл. И хотя ожог был легким, в тот момент мне казалось, что я лишился, по меньшей мере, руки. Я не вытерпел и закричал от боли. Учитель же, вместо того, чтобы проявить сочувствие, громко рассмеялся. Мне хотелось задушить его на месте. Знаешь, что иман сделал, когда его приступ веселья кончился? Подойдя к костру, он молча взял чайник и, налив полную кружку еще булькающего кипятка, выпил ее залпом. А потом сказал: «Боли нет!». Боли нет, Сейфуллах. И ты сейчас полезешь наверх этого чертового колодца.
        Этот монолог оказался слишком длинным и занял у него чересчур много сил, чем воспользовался осьминог, вьющийся вокруг раненой ноги. Регарди мог сколько угодно рассказывать о мужестве учителя, но проклятой твари было наплевать. У нее оказались острые зубы, которые с удовольствием вгрызлись в его плоть и нервы.
        - То, что ты рассказал мне, и то, что происходит сейчас - разные вещи, - возмутился Аджухам, и это было уже хорошо. Пусть лучше он злится, чем предается унылым рассуждениям о конце жизни. Хотя порой его собственные мысли удивительным образом совпадали с тем, что творилось сейчас в голове у мальчишки.
        - У тебя были физические страдания, а у меня душевные, - почти обиженно сказал Сейфуллах, и по его тону было понятно, что момент слабости миновал. - По мне, так лучше лишиться ноги, чем выносить страдания сердца.
        - Поверь, - усмехнулся Регарди, - ни черта это не лучше. Любая, даже самая сильная душевная рана со временем заживет. Не без следов, конечно, но затянется, зарастет тонкой, бледной кожей других чувств и эмоций. А вот новая нога у тебя не вырастет. Нужно выбираться отсюда. До верха где-то с дюжину салей, не так уж много. Упрись спиной в одну стену и быстро перебирай ногами по другой. У тебя получится.
        - Я не учился акробатике, - огрызнулся мальчишка. - К тому же наверху керхи. В плен я не хочу, а здесь, по крайне мере, не жарко.
        - Сейфуллах Аджухам, - не выдержал Арлинг. - Если ты сейчас не полезешь наверх, клянусь, я столкну тебя вниз. И сделаю это, хотя бы потому, что однажды ты заставил меня метать нож в маленькую девочку, чтобы тебя развеселить.
        - Ты это помнишь? - удивился Сейфуллах. - Я тогда был пьян и не в духе. Я, между прочим, тоже тебе могу многое припомнить. Ни один слуга не готовит кофе так мерзко, как ты.
        Регарди показалось, что мальчишка сконфузился. Если так, то цель была достигнута. Пусть он лучше мучается угрызениями совести и злится на него, чем думает о Балидете. А вот с осьминогом стоило что-то сделать.
        - Сейфуллах! - Арлинг не хотел кричать, но тварь перешла в активное наступление.
        - С ума сошел, - пробурчал мальчишка. - До верха дюжина салей, сам сказал. Я больше трех не осилю, черт возьми. Кстати, почему бы тебе не отправиться туда первым?
        - Арх, - прошипел Регарди, стараясь держать себя в руках. - Потому что, если ты сорвешься, то упадешь не на меня, а на дно колодца. Как ты думаешь, в каком случае у тебя больше шансов выжить? Достань свой клинок, будешь помогать им себе при подъеме. Давай, Сейфуллах, у тебя все получится. Если сорвешься, я буду рядом. Дальше меня не пролетишь. Мы не можем висеть здесь вечность. Если прут под тобой уйдет в стену, а это может произойти прямо сейчас, колья, которыми утыкано дно колодца, проткнут тебе горло.
        Наступило молчание, прерываемое тяжелым сопением мальчишки и его собственным дыханием - едва слышным. Каким-то образом ему удалось спрятаться от осьминога, но его могло выдать любое неосторожное движение.
        - Хорошо, - наконец, откликнулся Аджухам. - Почему бы не полетать еще раз. Ты следом?
        - Да.
        Врать было нетрудно, потому что все его тело вдруг стало удивительно легким. Даже нога, которая упиралась в противоположную стенку колодца, перестала дрожать, став почти невесомой. Это было хорошо. Ему понадобятся все его силы, чтобы поймать Сейфуллаха, если он сорвется.
        Медленно вытянув руку, Арлинг почувствовал, как обрадовался осьминог, на этот раз выбрав местом для атаки плечо, в который попал камень, сбивший его в колодец. В груди что-то щелкнуло, породив разряд молнии, который прошел по телу и пропал в области раненой ноги.
        Слушая, как Аджухам карабкался по тоннелю колодца, осыпая его мелкими камнями и каплями пота, Арлинг думал о Дороге Молчания. Ему никак не удавалось вспомнить, что говорила Книга Махди о том случае, когда халруджи не мог последовать за своим господином, зная наверняка, что тому грозит гибель. Он не чувствовал керхов, но они все еще могли быть там, на тропе. Потеря крови и осьминог мешали сосредоточиться. А если он послал мальчишку на верную смерть? Что лучше - погибнуть от сабли кочевника или быть проткнутым копьем в древней ловушке?
        - Я почти дополз, вижу свет, - прокряхтел сверху Сейфуллах. - Давай, теперь твой черед. С кинжалом действительно легче, попробуй сам.
        Арлинг с лязгом вынул из ножен джамбию, но втыкать ее в глину не собирался. Жаль, что у него не было с собой моханы или хотя бы журависа. Эти кучеярские дурманы сейчас бы не помешали.
        - Господин, - прохрипел он. - Будьте осторожны. Я слышу керхов. Лучше подождите в колодце, их много.
        - Молодец, халруджи, - съязвил Аджухам. - Спасибо за совет, но если я проторчу здесь хотя бы минуту, то рухну тебе на голову. Не бойся, я в своем уме, сражаться с ними не собираюсь. Осторожно выползу и буду ждать тебя где-нибудь в камнях. Прятаться я умею.
        «Вот и замечательно», - подумал Арлинг, измеряя пальцами глубину, на которую ушел в ногу прут и, чувствуя, как радостно зашевелился осьминог. Понимая, что медлить больше нельзя, он разрезал штанину и приложил кромку лезвия к пульсирующей коже. План был прост. Если он не может снять себя со стального штыря, то тогда он разрежет сверху ногу и протащит прут сквозь тело. А потом поднимется за Сейфуллахом и спрячется в камнях, дожидаясь ухода керхов. В теории все выглядело прекрасно.
        Операция заняла не больше секунды. Осьминог дернулся и исчез, но лишь для того, чтобы вернуться со своими друзьями - мощными, злыми и голодными тварями. Почувствовав, что его больше ничто не держит, халруджи не рассчитал силы и рухнул вниз, уцепившись за прут, на котором раньше стоял Аджухам. Ноги безжизненно повисли, не желая повиноваться. По одной струилась кровь, стекая в уже хлюпающий сапог, другую охватила непрекращающаяся дрожь. Еще немного и она станет отплясывать в воздухе.
        - Что у тебя там? - голос Сейфуллаха раздавался почти у самой поверхности.
        - Сорвался немного, - заставил себя ответить Арлинг. - Если сможешь, выбирайся из каньона сам, меня не жди. Встретимся на тропе.
        Аджухам что-то крикнул, но Регарди его не расслышал. Зато он ясно различил голос Магды, которая вдруг позвала его со дна колодца.
        - Как странно, - сказала Фадуна. - На дворе осень, а у нас сирень цветет. Понюхай, как пахнет. Хорошо, правда?
        «Правда», - согласился он. Пахло действительно хорошо: сладко-тоскливо, дурманяще, загадочно. Неужели Магда дала ему шанс?
        Вцепившись в прут, Арлинг хотел забраться на него, но понял, что даже не может подтянуться на руках. И хотя пальцы срослись с металлом в одно целое, силы стремительно покидали его. Странно, что все закончится вот так, на дне колодца.
        - Что ты делаешь, любовь моя? - спросила Магда, касаясь его лица шелковыми волосами. В отличие от него, ей не стоило большого труда забраться на торчащий из стены прут, с которого она свесилась, обдавая Регарди нежным дыханием. Таким теплым. Таким близким.
        - Привязываю себя к этой палке, - прохрипел Арлинг, пытаясь развязать пояс. Рука, которой он держался за прут, уже не возмущалась, покорно подчиняясь хозяину. О ногах он старался не вспоминать.
        - Помоги мне. Не могу размотать эту проклятую тряпку!
        Магда, конечно, помогла. Она всегда ему помогала.
        - Я буду ждать тебя, - сказала Фадуна, свернувшись клубочком между копий на дне колодца и, оставляя его болтаться на поясе, которым он привязал себя к торчащему из стены пруту. Она была совсем крошечной, его Магда. Острые лезвия были ей нипочем. Они ждали его, а он ждал, когда механизм древней ловушки очнется от сна. Или когда из него вытечет вся кровь. Это могло случиться куда быстрее.
        Фадуна тихонько мурлыкала себе под нос, и Арлинг не сразу услышал Аджухама. Мальчишка лежал на земле и, свесив голову в тоннель, звал его. Регарди улыбнулся. Сейфуллах выбрался, и его не схватили керхи. Значит, он все-таки был не таким уж плохим халруджи.
        В Большой Книге Махди было написано, что перед смертью слова человека должны быть правильными. Ему нужно что-то сказать Аджухаму. Не хорошо уходить, не попрощавшись.
        Регарди казалось, что он думал вечность, но, наконец, они появились - правильные слова.
        - Говорят, если семь раз сжечь септора, он семь раз возродится, не изменившись, - тихо прошептал он. - Даже если мне придется перерождаться семь раз, я каждый раз хочу быть твоим слугой, Сейфуллах Аджухам.
        Кажется, он выбрался из колодца. А может, упал вниз, к Магде.
        Выбирая между жизнью и смертью, Арлинг никогда не мог определиться.
        Глава 7. Керхи
        Тишина завораживала. Она была бесконечной, звенящей, полной сладкой неги и головокружительного спокойствия. Она окутала собой мир, сделав его прозрачным, словно капля росы.
        Люди считали, что тишина есть отсутствие звуков, но Арлинг знал, что это не так. Даже самое безлюдное и пустынное место всегда было полно неизведанных, едва различимых шумов, которые проникали в голову, наполняя ее тайнами и загадками. Арлинг смаковал каждый из них, неторопливо разгадывая и откладывая в сторону до полного осмысления. Спешить ему было некуда. Время для мертвых не существовало.
        На огромном пространстве гулял ветер. Он не был похож ни на бешеные ураганы холустайских песков, ни на мягкие бризы Самрии, ни на загадочные суховеи Фардоса. Спокойный, полный величия и достоинства ветер плавно обтекал волнообразную поверхность ландшафта, рисуя в нем причудливые линии. Арлинг слышал, как воздушные потоки проваливались в овраги и ущелья, кружились вдоль отвесных стен и снова поднимались ввысь, к солнцу. Ветер не мешал тишине.
        Также не беспокоили ее истлевшие останки людей и животных. Трупы лежали везде, заполнив собой весь мир. Раскаленное солнце давно уничтожило запахи смерти, смешав их с ароматами такыра. Где еще могла оказаться могила слепого ученика имана? Хотя Арлинг предпочел бы песок. Крутые барханы и извилистые дюны нравились ему больше высушенной до звона глины. Сначала он решил, что окружавшие его мертвецы - тела убитых им людей. На его счету были десятки жизней, но равнину покрывали сотни тысяч трупов. Слишком много даже для него.
        Стук собственного сердца тоже не нарушал тишины царства мертвых. Арлинг слушал его с тех пор, как сознание вернулось к нему после смерти на дне колодца. Оно билось ритмично и спокойно. Не как в жизни. Он насчитал тысячу ударов и открыл глаза.
        И хотя Регарди всегда надеялся, что первой, кого он увидит после смерти, будет Магда, его ожидания не оправдались. Зрение, вернувшееся в загробном мире, подарило ему картину, которую уже нарисовали в его голове другие чувства. Высокое, блеклое небо. Маленькое, раскаленное солнце. Потрескавшаяся от жара глиняная равнина, до горизонта усеянная высохшими телами мертвецов. И он сам, лежащий на куче костей. Пайрики оставили ему штаны и рубаху, но забрали сапоги, пояс, головной платок и бурнус. Странный выбор.
        Арлинг поморгал глазами, привыкая к непривычному свету и давно забытым краскам. Зрение было недостижимой мечтой, но, обретя его вновь, восторга он не почувствовал. От длительной неподвижности тело затекло, с трудом вспоминая, что когда-то умело двигаться. Регарди отодвинул от лица побелевший под солнечными лучами череп и, уперев руки в сухие останки, которые крошились под пальцами, попытался сесть. Это было ошибкой. От боли, пронзившей ногу, он закричал и, не удержавшись, скатился с кучи костей на пыльную глину. Мертвому не полагалось чувствовать боль. И ему не могло быть страшно.
        Однако страх уже появился, и Арлинг ничего не мог с ним поделать. Он не верил в демонов, но из соседней груды костей на него полз трупный бес Назу. Он выглядел точно так же, как его описывали иман, Сейфуллах и другие кучеяры, оставшиеся в прошлом.
        Люди верили, что при жизни Назу был могильным вором, а после смерти превратился в пайрика и стал красть не только украшения, но и части тел мертвецов, присоединяя их к себе. Со временем он стал таким большим, что перестал ходить на ногах и ползал на брюхе, уподобившись червю. Когда кучеяры оставляли своих покойников на башнях-дахмах для очищения, они закрывали им глаза и одевали в самую скромную одежду, чтобы не привлекать внимания Назу.
        Арлинг не верил ни в кучеярских богов, ни в их суеверия, но чудовищу, которое замерло в сале от него, было на это наплевать. Три ряда крохотных глаз, едва виднеющихся под складками жира, не моргая, смотрели на его ногу. Назу едва доставал ему до пояса, но длинное туловище только наполовину свесилось с трупной кучи. Можно было гадать, сколько еще ног и рук росло на той его части, которая Арлингу была не видна.
        Регарди уже думал, а не отдать ли бесу раненую ногу, которая, вопреки законам мертвого царства, нещадно болела, как вдруг услышал за спиной глухое рычание. Обернувшись, Арлинг увидел пса смерти Бхудке. Черная четырехглазая собака размером с теленка, как и Назу, точно соответствовала мифам. Еще один пайрик, которому было интересно его мертвое тело. Впрочем, у Бхудке на это были причины. Когда-то давно Регарди осквернил руины его храма, убив в нем слишком много людей. Бхудке был могучим противником, и Назу придется нелегко, если он хотел забрать ногу слепого драгана в свою коллекцию.
        Арлинг вжался в кучу костей, уже предвкушая, как эти двое будут рвать друг друга на части, но вместо того, чтобы затеять драку, Назу и Бхудке двинулись к нему. Один подкрадывался сзади, другой подползал спереди. Похоже, они решили его поделить. Такой поворот событий Регарди не понравился, и он принялся искать оружие, понимая бессмысленность своих намерений. Даже если бы у него была добрая сабля, что клинок, выкованный человеком, мог против пайриков?
        Он не успел придумать ответ, так как на поле боя появился новый игрок. Кожа на спине халруджи болезненно натянулась, словно у него должны были вырасти крылья. Арлинг схватился за плечо и тут же отдернул руку. Если раньше все происходящее было похоже на бред больного, то теперь у него не осталось сомнений в том, что он сошел с ума.
        На плече образовался длинный порез, из которого показалась голова змея. Это был септор. Его золотая шкура слепила, заставляя жмуриться и замирать от восторга. Боль была терпимой и быстро прекратилась. Как только змей извлек хвост, рана затянулась, вновь покрывшись загадочными символами, оставленными колдуном Маргаджана. Септор почти ласково обмотался вокруг шеи Арлинга и предупреждающе зашипел на пайриков. Помощь была неожиданной, но Регарди еще не знал, как к ней относится. Возможно, Нехебкай хотел сам поквитаться с ним за септорию и был недоволен вмешательством бесов. В воздухе густо запахло цветочной пыльцой. Прямо как тогда во Дворце Гильдии Балидета, когда Арлинг безуспешно пытался исполнить септорию Первого Исхода.
        Однако Бхудке и Назу не испугались бога и продолжали медленно приближаться. Жирные пальцы трупного беса почти коснулись ноги Арлинга, когда септор вытянулся стрелой и прыгнул вперед. На землю перед пайриками упал не простой змей, а его трижды увеличенная копия. Нехебкай распахнул пасть, поиграв раздвоенным языком. Он мог проглотить Назу целиком, закусив псом смерти Бхудке. Индиговый собирался драться за слепого чужака из Согдарии.
        Арлинг не стал терять время и отполз подальше, стараясь не прислушиваться к звукам борьбы за спиной. Ему нужно было скрыться до того, как определится победитель. Ситуация смешила и пугала одновременно. Не так представлял он жизнь после смерти.
        Наконец, среди костей и трупов показалась тропа. Она была достаточно широкой, чтобы по ней могла проехать повозка. Стоило ему об этом подумать, как тишину могильника нарушил самый неподходящий звук для этого места. По дороге медленно двигалась телега.
        Решив, что никого хуже бесов и Индигового он уже не встретит, Регарди выпрямился, сразу пожалел об этом. Раненную ногу полоснула молния боли, которая отдалась по всему телу. Боль вернулась не одна. Она привела с собой друзей в виде нестерпимой жажды, зуда от многочисленных царапин и порезов, усталости и желания упасть среди костей, чтобы больше никогда не подниматься. Боль мешала сосредоточиться, требуя все его внимание. Она забрала то, что должно было у него быть по праву мертвого - спокойствие и безмятежность.
        Халруджи поморгал и потер глаза. Солнце, равнина, трупы, пайрики исчезли в мгновение, уступив место знакомым звукам и запахам. Он снова был слепым, вооруженным лишь своими чувствами.
        И чувства подсказывали ему, что в него целились из лука.
        Повозка, запряженная двумя волами, в сопровождении группы всадников на верблюдах оказалась рядом на удивление быстро. Арлинга собирались убить во второй раз. Керхи были напуганы, и страх чувствовался в их поту так же отчетливо, как и трупный запах, исходящий от мертвецов в повозке. Возможно, самого Регарди когда-то доставили сюда таким же образом. Один всадник пустил верблюдицу вперед, приблизившись к халруджи почти вплотную. Он по-прежнему держал его на прицеле.
        От неожиданной мысли Арлинга пробрало. Верблюдица была ему знакома! Это была та самая упрямая альбиноска, которая везла его к Каньону Поющих Душ. Регарди хорошо запомнил ее запах и не мог его перепутать. К тому же, на узде животного по-прежнему болтался колокольчик, который привязал капитан Издегерд, чтобы Арлинг мог отличить своего верблюда от других. Старик был по-своему добр, хоть и с причудами.
        Голова стала соображать яснее, словно в нее залетел ветер-теббад и выдул из нее всю пыль. Он, Арлинг Регарди, халруджи Сейфуллаха Аджухама и ученик имана из Школы Белого Петуха, не умер. Но мог умереть очень скоро - по разным причинам.
        Рана на ноге была открытой, плохой и опасной. В пустыне можно было погибнуть от мелкой царапины на пальце, а в его ноге была дыра величиной с орех. Память услужливо откликнулась, но помочь не смогла. Регарди вспомнил только то, как привязал себя к одному из прутьев, после того как Сейфуллах выбрался наверх. Очевидно, керхи вытащили его из ловушки, и, решив, что он мертв, привезли на могильник. Халруджи не хотел думать, что Аджухам мог быть где-нибудь поблизости. У Сейфуллаха была другая судьба.
        Если он не умрет от заражения или потери крови, то его разорвут на части пайрики. Их возня по-прежнему слышалась в сале за его спиной.
        Если бесы пустыни о нем забудут, то его убьют керхи. Кочевник, который целился в него из лука, мог выпустить стрелу в любую секунду. Странно, что он до сих пор этого не сделал. Керхи привезли на могильник новую партию трупов. Вероятно, им не раз приходилось сталкиваться с «ожившими» мертвецами. Регарди нужно придумать очень вескую причину, чтобы его не убили на месте. Белая верблюдица была знаком того, что кучеярские боги не хотели оставить Сейфуллаха в беде. Они послали ее Арлингу, чтобы напомнить о его долге. Пока он был связан с Аджухамом клятвой Махди, у него не было права на смерть.
        «Если я не умру от раны, меня не разорвут пайрики и пощадят керхи, то тогда нас всех наверняка убьет самум», - подумал Регарди, прислушиваясь к ветру. Мысль была глупой, так как самумы в такыр не заглядывали, но Арлингу приходилось бывать в песчаной буре, и он мог поклясться, что слышал шелест песка по сухой глине. Впрочем, это могло быть слуховой галлюцинацией. Так же, как Нехебкай за его спиной, который прогнал Назу и Бхудке и теперь полз к нему; так же, как керх, который по неизвестным причинам медлил спускать стрелу.
        Почувствовав, как напрягся палец кочевника, Регарди понял - через мгновение он будет утыкан стрелами, а его раненная нога не оставит ему ни шанса, чтобы от них увернутся. Медлить было нельзя.
        - Стойте! - крикнул он, вытянув вперед руку, словно она могла защитить его от стрелы.
        В Школе Белого Петуха Арлинг учил древний керхар-нараг, язык, на котором говорили керхи, но его способностей хватило только на то, чтобы выучить общий диалект, тогда как каждое племя говорило на своем наречии. Регарди искренне надеялся, что его поймут хотя бы частично.
        - Я здесь, чтобы вас спасти. Убьете меня и умрете сами.
        Напряжение в пальце кочевника на тетиве ослабло. Это обнадеживало.
        - Кто ты и почему угрожаешь? - спросил керх. Это было началом спасительного диалога, и Регарди не должен был упустить момент.
        - Зовите меня Амру! - воскликнул он, вспомнив давно забытое имя. - Меня послала великая мать Рарлапут. Она любит вас и не хочет, чтобы Некрабай, который вырвался на свободу, погубил вас. Слышите этот звук? Это не стоны мертвецов и не шепот пайриков. Вы уже и сами знаете, что он значит. А теперь ответьте: разве в этих местах бывают самумы? Если не верите мне, поверьте своим глазам и чувствам. Буря будет здесь скоро, и только я знаю, как от нее спастись.
        Или керхи ему поверят, или не поверят. Однако уже и сам Арлинг не был уверен в том, что слышал галлюцинации. Ветер усилился, но он был не освежающим, а горячим, словно дыхание дракона. К ним летели тучи пыли, которые через секунду заволокут все живое, поглотив даже солнце. Оно станет тусклым красным диском, а пыль окажется везде - в одежде, сапогах, на зубах. Недаром кучеяры называли самум «Пыльным Дьяволом». С пылью прилетят мелкие камни, песок, трава. Столбы красновато-коричневых вихрей поднимутся ввысь на многие сали, сметая все на своем пути. Кожа станет сухой, словно лист бумаги, забытой у открытого огня. Потребуется совсем немного, чтобы она вспыхнула ярким пламенем.
        Арлингу повезло. Самум не оказался галлюцинацией, и его шансы не получить стрелу в голову увеличились. Порывы ветра - то теплые, то свежие - чередовались, словно соревнуясь друг с другом, а промежутки между ними стали короче. Они были похожи на дыхание больного - прерывистое и неровное. Буря приближалась.
        Кочевники засуетились. Одни стали укладывать верблюдов на землю и заматывать им морды тряпками, другие бегали вокруг повозки с мертвецами. Их опасения были не напрасны. Самум заберет всех без разбора - и живых, и мертвых. Разметает по огромному пространству и прощай древний могильник, от которого не останется и следа.
        По мере того как дыхание бури становилось все более частым и жарким, земля нагрелась сильнее. Арлинг готов был поспорить, что горизонт уже заволокла темная, свинцовая завеса, а небо окрасилось в рыжий цвет без единого голубого просвета. В криках кочевников ощущалась тревога, близкая к панике. Арлинг и сам был не прочь к ним присоединиться, однако голову занимала другая мысль.
        «Нужно дотянуть этот спектакль до того, как нас накроет самум, а потом спрятаться в одной из трупных куч, - решил он. - Когда буря закончится - при условии, что я буду еще жив, - нужно будет найти одного из керхов и расспросить о Сейфуллахе». В плане было слишком много «если», но на другой не было времени.
        - Хорошо, - прокричал керх и опустил лук. - Мы тебе верим. Как ты собираешься нас спасать?
        Еще бы они ему не поверили. Самум всегда приходил неожиданно. В один миг дыхание ветра стало раскаленным, а на могильник наползла огромная туча песка, опустившаяся с неба. Наверное, если бы Арлинг был зрячий, он, как и керхи, не сдержал бы крик ужаса. Ни один, даже самый храбрый человек, не мог устоять перед лицом песчаного бога. Казалось, жар исходил отовсюду - от ветра, солнца, но особенно, из чрева земли, горящей под ногами.
        Кочевник задал хороший вопрос. Арлингу нужно было дождаться совсем немного. Буря почти доползла до них. Но за эту секунду из лука керха могла вылететь не одна стрела, поэтому Регарди поднял руки к небу, и, отплевываясь от песка, закричал:
        - О, Совершенный! Твои слуги стоят прямо! Головы их выше небес, ноги их ниже ада. В твоем имени сокрыта тайна, а ты сам - огненная жиждь, лежащая в основе всего живого! Отправь эту бурю на головы неверующих, ибо мы - верные слуги твои. Пусть она обрушится на тех, кто забыл о том, что является центром каждой звезды!
        Это были искаженные слова из септории, первое, что пришло в его раскаленную ветром голову. Однако то, что произошло дальше, не поддавалось объяснению.
        Первые вихри песчаных струй уже готовы были коснуться его ног, когда буря вдруг захлебнулась в собственном реве и отпрянула назад с такой скоростью, словно вспомнила о каком-то срочном деле, которое не терпело задержки. Ветер, мгновение назад рвущий волосы людей, боязливо притих и, покидав на землю все, что успел захватить - кости, камни, обрывки полуистлевшей одежды с мертвецов, - поспешно скрылся за горизонтом, забрав с собой индиговые тучи, нестерпимый жар и ледяной страх. Через секунду все стихло, и лишь припорошенные песчаной пылью трупы, да кучи песка, образовавшиеся по всему такыру, говорили о том, что в этом месте произошло неладное.
        Арлинг пришел в себя раньше керхов, но самум спутал его планы. Убегать от кочевников по могильнику в ясную погоду не было смысла. Ощущение нереальности происходящего накрыло его с головой, придавив к земле, с которой оказалось не так легко подняться. Ноги сделались ватными, словно у тряпичной куклы мастера Теферона. Где он слышал это имя? Впрочем, это было неважно, потому что мягким стало не только тело, но и весь мир.
        - Где ты, керх? - позвал он, обнаружив, что уже давно не слышал кочевников. Не мог же самум забрать их тоже? Керхи должны были знать о Сейфуллахе, а значит, были нужны ему.
        Нестерпимо хотелось пить. Стало холодно, и Регарди обнаружил, что его давно сотрясала мелкая дрожь. Он не мог понять, что с ним происходит, и от этого ему еще больше было не по себе.
        Рана - запоздало догадался он, ощупывая ногу. Наверное, у него началось заражение, а пайрики, керхи и самум были бредом, вызванным лихорадкой. Началом смерти.
        Когда его подняли и положили на повозку - уже без мертвецов - Арлинг решил, что галлюцинации продолжились. Впрочем, они были реальными и по-своему милосердными. Кто-то поднес к его губам бурдюк и держал голову, пока он пил. Вода была похожа на настоящую, но Регарди все равно ей не поверил. Он не хотел быть обманутым во второй раз.
        - Держись, крес, - прошептал кто-то на керхар-нараге ему на ухо.
        Арлинг слабо кивнул и умчался вслед за самумом. Ведь у него тоже были неотложные дела. Оставалось только вспомнить какие.

* * *
        Как часто ему приходилось просыпаться вот так - не помня ни себя, ни места, ни времени. Арлинг долго лежал без движения, мучительно пытаясь собрать ощущения в единую картину мира. Или в ее подобие. Получалось с трудом, потому что внимание перетягивала пульсирующая боль в правой ноге. Она его и разбудила. Регарди уцепился за нее, чувствуя, как его медленно вытаскивает из пучины забвения, а к сознанию возвращается способность мыслить.
        И хотя в голову настойчиво просились звуки и запахи настоящего, он заставил себя вернуться к прошлому. Опасности от внешнего мира не чувствовалось, зато вероятность потеряться в мире иллюзий была велика. Вот он падает со скалы, ловит Сейфуллаха, убеждает его подняться из колодца. Арлинг уже ранен и не надеется выжить.
        Каким-то образом он очутился на могильнике керхов. Его могли вытащить керхи, или он дополз туда сам. Вспомнить, что произошло потом, никак не получалось. Сейчас Арлинг был уверен, что мираж пайриков и Нехебкая вызвал яд татуировки на спине. С ним уже происходило подобное - на башне гостиницы «Три Пальмы», когда ему показалось, что на него обрушился водопад. Дальше было яснее. Его заметили керхи, которые привезли на могильник очередную партию мертвецов. У одного из кочевников оказалась верблюдица, которая принадлежала Арлингу, значит, керхи должны были знать о Сейфуллахе. Регарди по-прежнему не допускал мысли, что с Аджухамом случилось что-то плохое.
        В ноздри ударил резкий запах костра, а на горячий лоб опустилась влажная тряпица. Арлинг чувствовал аромат и тепло человеческого тела, сидящего рядом, так же хорошо, как и запах белой верблюдицы, привязанной неподалеку. Той самой верблюдицы. Это было хорошо, но он вернется к ней позже. Сначала ему нужно было вспомнить о самуме.
        Появление песчаной бури в такыре не имело объяснений, но миражем быть не могло, потому что кочевники ее тоже заметили. И не только заметили, но поверили в его ложь, которая, как ни странно, оказалась удачной. Не имело значения, почему самум вдруг передумал засыпать их песком и повернул назад. Важно было то, что он все еще жив.
        А теперь можно было вернуться к настоящему. Он потерял сознание от потери или заражения крови, но кочевники не оставили его на могильнике, а взяли с собой. И сейчас он находился у них в плену.
        Тяжелый запах грязных бурнусов, верблюдов, походной утвари, дешевых одеял, купленных у кучеяров, плавал тяжелыми волнами вокруг костра, на котором варилась похлебка из баранины и пеклись знаменитые масляные лепешки керхов. Трое мужчин сидели неподалеку, ожидая ужин, еще двое стояли на страже, один возился с верблюдами. Арлинг лежал у костра, но связан не был. Впрочем, этого не требовалось. На побег у него не было сил, и керхи это знали. Рядом с ним сидели женщина и молодой воин возрастом не старше Сейфуллаха. Керхийка что-то делала с его ногой, а парень заботливо вытирал ему лоб влажной тряпкой. Столь мирная картина никак не вязалась с тем, что он знал о керхах - жестоких и воинственных кочевниках, которые грабили караваны и убивали купцов. Впрочем, подарки судьбы стоило принимать с благодарностью и ничему не удивляться.
        - А теперь смотри внимательно, Аршак, однажды тебе придется это делать самому, - сказала женщина, и ногу Арлинга снова пронзила боль. Ему удалось с ней справиться и не выдать себя криком. Еще было рано для знакомства.
        Молодой керх что-то пробурчал, но женщина была настойчива.
        - Я не вечна, хоть и задержалась на этой земле дольше других. Положи сюда палец. Когда-нибудь ты будешь зашивать своих братьев и сестер. В отличие от этого навьяла они - люди, поэтому тебе понадобиться все твое мастерство и большое чудо, чтобы человек мог выжить с такой раной, как эта.
        - Рана очень плохая, - задумчиво протянул тот, кого назвали Аршаком.
        - Много ты понимаешь, - фыркнула женщина. - Это же навьял, его ведет сам бог. Он может пережить всех нас.
        Они говорили на керхар-нараге. Регарди не понимал многих слов, но суть улавливал. Его считали навьялом. Это было хорошо, но удача никогда не оставалась на его стороне слишком долго. Керхи называли навьялами героев или богов, которые рождались среди людей, чтобы помогать им во время войн или несчастий. Значит, идея, которая пришла ему в голову на могильнике, оказалась успешной. Оставалось соответствовать образу. Плохо, что в свое время он не уделял мифологии керхов должного внимания. Придется изобретать на ходу.
        - Никогда не видел настоящих навьялов, - прошептал Аршак, и в его голосе звучал неподдельный интерес. - Я даже не думал, что они могут быть из кресов. Как ты думаешь, он расскажет нам, кем был в прошлом? А вдруг это сам Сих-Гаран? Говорят, не было воина сильнее и ловчее его.
        - Дурак, - незлобно обругала его женщина. - Могучий Сих-Гаран никогда бы не родился драганом. Скорее всего, это кто-то из третьеродных. Однако это не умаляет его величия. Любой навьял, спустившийся к людям - дар богов.
        - Он сказал, что его послала Рарлапут.
        - Что ж, у Рарлапут было много достойных сыновей. Может и так. Нам сейчас нелегко, вот Мать и услышала наши молитвы. Когда этот человек очнется, будь вежлив и не приставай с расспросами. Не все навьялы помнят, кем они были раньше.
        - У него повязка слепого. Может, Рарлапут хотела сказать этим, что люди…
        - Ничего она не хотела сказать, - сердито перебила его женщина. - Навьял может быть слепым, безруким, безногим - каким угодно. Лучше делом займись. Мне понадобится больше заразихи. Иди, поищи ее. И постарайся, чтобы корни были длиннее.
        Аршак хотел было возразить, но, очевидно, женщина была главнее. Молодой керх недовольно встал и затопал прочь. Арлинг не стал следить за ним. Пока он был ему неинтересен.
        - Хватит валять дурака, - прошептала женщина и шлепнула его по щеке. - Можно подумать, я не знаю, что ты не спишь.
        От удивления Регарди растерялся, но он не мог просто открыть глаза, чтобы женщина догадалась о том, что он очнулся.
        - Хорошо, - невпопад ляпнул он.
        - Ничего хорошего, - проворчала женщина, снова принимаясь за его ногу. - Еще немного и пришлось бы сделать тебя колченогим. Нельзя так относиться к своему телу. Его надо любить, а не отрезать по кусочкам. Я Цибелла, знахарка.
        Арлинг промолчал. Он много слышал о керхских знахарях, но мнения всегда расходились. Кучеяры, в частности Сейфуллах, считали, что они способны поднять на ноги мертвого, но иман их недолюбливал и советовал держаться от них подальше. «От верблюжьей колючки и то больше пользы, чем от их знахарства», - ворчал он.
        - А я навьял, - произнес Регарди, но Цибелла лишь фыркнула.
        - Не смеши меня. Из тебя такой же навьял, как из меня - согдарийская гранд-дама. Лучше молчи и дай мне закончить с твоей ногой. Если не хочешь, чтобы я пошла за ножом.
        Арлинг не хотел, чтобы в руках Цибеллы появился нож, поэтому замолчал. Не каждая керхийка знала о Согдарии, не говоря уже о гранд-дамах. Впрочем, сейчас он уже сомневался, что Цибелла была керхийкой. Едва слышный акцент в произношении, чуть сладковатый запах кожи… Больше всего она походила на нарзидку, но Арлинг не знал, что нарзиды могут жить с керхами. В городе они обычно недолюбливали друг друга.
        - Ну вот, - уже более добродушно сказала женщина. - Если тебе повезет, будешь только хромать.
        - Хромать?
        - А ты что думал? Я не бог. Такие раны бесследно не исчезают. Впрочем, ты еще можешь помолиться Нехебкаю. Возможно, он снова услышит твою просьбу.
        Ага, керхийка намекала на случай с самумом у могильника. И она назвала Индигового не так, как обычно звали его кочевники. Лучше бы Аршак не оставлял их одних. С керхом, верившим в навьялов, было бы проще.
        - Почему ты помогаешь мне? - спросил он прямо.
        - Потому что они думают, что ты навьял, - объяснила Цибелла, кивнув на керхов. - Навьялов трогать нельзя.
        - Я спросил не о них.
        - Люди верят тому, что им по вкусу, - ушла от ответа женщина. - Неверие - слишком большое испытание души. Если бы ты был просто слепым драганом, не понять как очутившимся в наших землях, я была бы первой, кто перерезал тебе глотку. Договоримся так. Ты продолжаешь притворяться навьялом. Ты молчишь и не задаешь вопросы. Как только твоя нога заживет, ты нас покинешь и пойдешь своей дорогой.
        - Я не уйду без вопросов. Откуда у вас эта верблюдица? - Арлинг кивнул в сторону альбиноски.
        - А я думала, ты слепой, - удивилась Цибелла. - Впрочем, теперь все ясно. Тебе лучше не привлекать к себе внимания. Я не встречала ни одного навьяла, но думаю, что они должны загадочно молчать.
        - Хорошо, - кивнул Регарди, решив, что о верблюдице он спросит у Аршака. Керх казался более покладистым. - А разве ты не хочешь задать мне вопросы? Мы могли бы заключить сделку. Я умею быть благодарным.
        - Глупый крес, - буркнула Цибелла, но уходить не стала. - С чего ты взял, что мне интересен? Если я не выдала тебя, это не значит, что ты чем-то отличаешься от корки глины под моими ногами. Я помогаю тебе так, как ты помог бы любому драгану, оказавшемуся в беде.
        «Последним драганам, которым я помог, я с удовольствием скрутил бы шею», - подумал Арлинг, вспомнив о каргалах, которые ограбили их с Сейфуллахом в Самрии.
        - Ты не очень-то похожа на драганку, - ехидно заметил Регарди.
        - Я помогаю своим, разве не ясно? - сердито бросила женщина. - Даже если бы у тебя на спине и не было татуировки, я все равно поняла бы, что ты серкет. Бывший серкет. - Тут она усмехнулась. - Давным-давно мне говорили, что бывших не существует, но вот она, я - живу и смеюсь над теми, кто запер себя в каменных башнях. Расслабься. Я тебя не выдам. Чтобы убежать из Пустоши, требуется не просто мужество. Тебя должно вести ощущение особой цели в жизни, осмысление чуждости миру. В тебе это есть. У серкетов много тайн, но они заживо хоронят себя вместе с ними. Мы с тобой оказались иными. Мы преодолели искушение и выбрали жизнь. Когда-то давно я, как и ты, убежала из Пустоши Кербала. И нашла спасение здесь, в керхских землях. Где найдешь его ты, я не знаю, но позволить тебе остаться с нами не могу. Два бывших серкета в одном племени привлекут внимание.
        - Как ты догадалась, кто я? - осторожно спросил Арлинг, уцепившись за соломинку, которую ему предложило богатое воображение женщины.
        Она приняла его за бывшего серкета, который убежал из Пустоши, забрав с собой ее тайны. Пусть будет так. Ему следовало догадаться сразу, откуда у Цибеллы был странный акцент. Так говорили все Скользящие, с которыми ему приходилось встречаться. С таким акцентом говорил он сам, ведь его учителем был иман, бывший серкет.
        - Твоя татуировка, - наконец, ответила Цибелла. - Я не могу прочитать ее всю, но узнаю некоторые знаки. Они, несомненно, принадлежат серкетам. Их магия древняя и очень опасная. Эта она остановила бурю и помогла тебе выдать себя за навьяла. Если хочешь стать свободным, избавься от татуировки. Через нее за тобой следит Нехебкай. Но сейчас она нам пригодится. Самум, который догнал нас в могильнике, не первый в этих краях. Что-то происходит в мире. Что-то очень нехорошее.
        На этот раз Арлинг был согласен с Цибеллой полностью - до последнего слова. Он сделает все, чтобы избавиться от следов Мертвого Басхи, как можно скорее. Что касалось самума, то на этот счет у него еще не было мнения. Но оно обязательно появится.
        - И, конечно, твои руки, - усмехнулась знахарка. - У всех Воинов Нехебкая такие узоры на ладонях. Одного я знала слишком хорошо. Ты даже говоришь, как он. Ему тоже везде мерещились враги и опасность. Как говорят керхи, унылый дух сушит кости. Поверь, мир может быть не только злым и жестоким. В нем есть добро и… любовь.
        Женщина вздохнула и сменила тему.
        - Завтра с утра мы отправимся в большой лагерь. Аршак хочет показать тебя отцу, вождю племени. Постарайся, не разочаровать их. И надеюсь, ты закончил с вопросами.
        «Нет, Скользящая, я только начал», - подумал Регарди, кивая ей в ответ. Он не был серкетом, но играть чужую роль ему было не впервые. Для Аршака и других керхов он станет навьялом, духом воина, вселившимся в тело человека, а для Цибеллы - серкетом, променявшим тайны ордена на свободу. Оставалось только не забыть снять маски, когда все закончится.
        «Ты - халруджи», - прошептал он себе, не уверенный, что под этой маской было его настоящее лицо.

* * *
        Потянулись длинные, жаркие дни, полные ожидания, притворства, неуверенности, боли от плохо заживающей раны и тоске по Магде, которая накрывала его каждый раз, когда он оказывался в пустыне.
        Это были земли Восточного Такыра. На второй день Арлинг услышал далекий вой Каньона Поющих Душ, и уловил запах свежего ветра с вершин Малого Исфахана. Узнавание придало сил, но не подарило надежду. Проклятые, забытые всеми, кроме керхов, места. Он запомнит их навсегда и больше никогда не свернет в них для того, чтобы сократить путь.
        И хотя Арлинг не впервые пересекал пустыню, путешествие с керхами отличалось от всех его прежних переходов. Караваны кучеяров плыли по пескам, как деревяшка в океане, которую мотало волнами из стороны в сторону, пока не прибивало к берегу. Керхи же не просто шли по пустыне - они в ней жили.
        Регарди не знал, где находилась большая стоянка кочевников, но ему казалось, что они двигались к ней вечность. Керхи не спешили, не выставляли охрану на ночь и не высылали разведчиков на многие сали вперед - все это было странно. Их маленький отряд шел неторопливо, подолгу останавливаясь в самые неподходящие, по мнению Арлинга, часы для отдыха, когда солнце уже садилось, а ночной холод еще не проснулся. В такое время идти бы, да идти, сокращая расстояние, отделяющее его от новостей о Сейфуллахе, однако керхи разбивали лагерь и принимались готовить ужин, чтобы снова отправится в путь часа через три, когда от холода зубы выбивали нечеткий ритм, а пальцы не хотелось вынимать из густой шерсти верблюда.
        Прежде халруджи приходилось встречаться с керхами. Его друг из Школы Белого Петуха - Сахар - был родом из кочевников. Иман часто брал Арлинга на встречи с детьми пустыни и заставлял учить их язык и обычаи, однако те несколько дней, что Регарди провел с людьми Цибеллы, изменили его представления об этом странном народе. Жестокие и хитрые разбойники, грабившие караваны и убивающие любого, оказавшегося на их землях, могли быть остроумными, гостеприимными и любознательными людьми. Нисколько не идеализируя тех, к кому он попал в плен, Арлинг с интересом подмечал черты, которые не замечал у тех кочевников, которые приезжали торговать в Балидет или встречались на караванных тропах - как враги или торговцы.
        Керхи из отряда Цибеллы были худыми и мускулистыми. От них исходило тепло, хранившееся в складках грязных бурнусов, которые гордо ниспадали с их плеч, напоминая мантии жрецов. Они легко переносили усталость, обладали богатым воображением и быстро соображали. Керхи любили украшения и носили множество браслетов на руках и ногах. Их запястья были украшены крупинками золота и камней, вживленными под кожу в детстве. Они были религиозны, и большая часть остановок предназначалась для исполнения ритуалов. Однако если кучеяры чтили богов и духов, то керхи поклонялись верблюду, мечу и солнцу. Боги играли у них незначительную роль, хотя и пользовались почтением.
        Немалую часть времени кочевники тратили на «хозяйственные дела», как назвал их Арлинг. Он и не предполагал, что на такыре могли встречаться солончаки, однако их следы керхи находили регулярно.
        В таких местах остановки были длиннее. Керхи откалывали соляные корки, удаляли с них грязь и грузили на верблюдов. Какие-то куски соляных пластов они продавали племенам, которые встречались по пути, остальные везли к большой стоянке. Цибелла объяснила, что для того чтобы получить соль потребуется еще долго выпарывать их на костре, пока не выделятся чистые кристаллы. Они высоко ценились и часто использовались у кочевников вместо денег. Теперь Арлинг вспомнил, что керхская соль в Балидете всегда стоила дороже соли из Муссавората или Шибана. Однако попробовав ее на язык, он не понял, чем именно она отличалась. Соль как соль… С этим минералом у него были связаны не самые приятные воспоминания, в первую очередь, из-за клятвы халруджи, поэтому Регарди всегда с нетерпением ждал, когда кочевники нагрузят верблюдов и снова тронутся в путь.
        Помимо добычи соли керхи заходили в финиковые рощи. Оказалось, что в Восточном Такыре тоже были оазисы. В двух рощах им не повезло, так как урожай с пальм собрало другое племя, однако в третьем оазисе деревья были густо усыпаны гроздями фиников, и они набрали полные корзины.
        Впрочем, керхи не только собирали дары природы, но и охотились. Дети пустыни ели все, даже ядовитых змей и насекомых. В одном из оазисов они нашли колонию саранчи. Жирные твари съели всю листву, но и сами были обречены. Арлинг с удивлением узнал, что саранча рождалась без крыльев, однако если на ее личинку попадал дождь, она начинала летать. Он хорошо помнил одно лето в Балидете, когда город подвергся нападению саранчи, которая уничтожила все сады и посевы.
        Благодаря Цибелле Регарди не пришлось много притворяться. Керхи придумывали все сами, а ему оставалось только подыгрывать. Следуя совету знахарки, он объяснил, что помнил лишь, как очнулся на могильнике, где осознал свое предназначение. Он - навьял и должен помогать керхам. Кочевникам этого оказалось достаточно. Остальное делали его татуировка, которую разглядывали на каждой остановке, и сладкие речи Цибеллы о подвигах навьялов.
        И хотя он был многим обязан бывшей Скользящей, из всех керхов она казалась ему наиболее опасной. Арлинг до сих пор не понял истинных мотивов ее помощи, поэтому старался быть осторожным. Играть бывшего серкета было сложнее, чем притворяться духом героя, воплотившегося в человека. К тому же Цибеллу слушались другие кочевники, и это тоже настораживало. Обычно положение женщин у керхов было не лучше, чем у беременных верблюдиц. За ними ухаживали, кормили, одевали и украшали, но как только они переставали давать потомство, то превращались в рабочую силу. Цибелла же не только не готовила еду и не занималась детьми, но раздавала указания, которые выполнялись безоговорочно. Поэтому Регарди старался следить за своими словами и не говорить лишнего.
        Он ехал в повозке, когда-то груженной мертвецами, а сейчас - тюками с солью, финиками и товарами, выменянными у встречных керхов. От него ничего не требовали и не просили. Цибелла, как могла, лечила его ногу, но рана заживала плохо, и знахарка не раз обещала ее отрезать. Арлинг молчал, но про себя решил, что если дело дойдет до ножа, он сбежит. Халруджи с трудом переносил мысль о том, что останется хромым (а в этом Цибелла даже не сомневалась), поэтому вероятность лишения ноги заставляла его обливаться холодным потом.
        К его слепоте керхи отнеслись настороженно, но именно она окончательно убедила их в том, что он был истинным навьялом. Как-то на привале кочевники увлеклись игрой в кам-кам и не заметили, как в тюки с одеялами попыталась заползти эфа. Регарди услышал ее приближение и решил использовать бедолагу в своих целях. Когда эфа переползла линию, которую халруджи мысленно прочертил вокруг стоянки, она была обречена. Арлинг убил ее миской с водой, которую оставила ему Цибелла. Другого оружия не было, но глиняная посудина хорошо справилась с задачей, попав змее в голову. И хотя ему было жаль, как эфу, так и воду, демонстрация достигла цели.
        Кочевники оценили не только его меткость, но и мясо гадины, которую приготовили на ужин.
        «Простой человек не может попасть в змею на расстоянии десяти салей с закрытыми глазами. Он точно навьял», - говорили керхи.
        «Простой - нет, - соглашался про себя Арлинг, скромно отмалчиваясь. - Только тот, кто четверть века провел на Огненном Круге в школе имана».
        Из всех керхов наибольший интерес к нему проявлял Аршак, ученик Цибеллы. Он был сыном вождя племени, в стоянку которого они направлялись. Такое полезное знакомство нельзя было игнорировать, и Регарди старался не разочаровать молодого керха. К тому же, несмотря на заверения Цибеллы, Аршак был уверен, что Арлинг - воплощенный дух Сих-Гарана, знаменитого героя из керхских мифов, который сражался с богами, в том числе, и с Некрабаем. Кому как не ему мог покориться самум, порожденный Индиговым Богом? Аршак был тем самым кочевником, который хотел застрелить Регарди на могильнике, и уверял всех, что лично видел, как буря повернула назад, когда навьял Амру стал читать заклинания.
        Что касалось Арлинга, то со временем он убедил себя, что никакой мистики, связанной с татуировкой на спине, не было. Просто ветер резко сменил направление - такое в пустыне бывало. Ведь случалось же, что барханы вырастали на месте плодородных оазисов. Так почему бы песчаной буре не залететь в такыр?
        - Пустыня похожа на море, - рассказывал Аршак, устроившись рядом с ним на повозке. - Можно пойти в любую сторону, главное - знать дорогу. Как ты думаешь, чему мы учим своих детей в первую очередь? Нет, не держать оружие, хотя саблю дарят мальчику уже в три года. Мы учим их запоминать дорогу, находить ее там, где один песок с глиной. Если бы ты был зрячим, я бы спросил тебя: «Что ты видишь перед собой?». Ты наверняка бы ответил: «Сухую глину и камни», а я бы усмехнулся и сказал: «То не камни, Амру, а брод, который виднеется в пучине застывших волн земли». Я лишь однажды был на берегу моря, но хотел бы посмотреть на него еще раз. Море, пустыня и солнце. Они могучи и непредсказуемы. Могут уничтожить тебя в мгновение, а могут подарить жизнь. Удивителен миг счастья, когда ты понимаешь, что еще жив.
        Странно было слышать, как керх, дитя песков и ветра, рассуждает о море, но Арлинг уже понял, что Аршак отличался от соплеменников.
        Он воспринимал все горячо, быстро и с азартом, у него часто менялись настроения, но, тем не менее, в нем чувствовалась приверженность какому-то скрытому принципу, смыслу, возможно, гордому духу свободы познания, который был знаком Регарди.
        - Знаешь, Амру, в нашем языке нет слова «пустыня», - учил его Аршак. - Его взяли у кучеяров. То, что окружает нас, называется иначе. Мы зовем это «Землей Великой Жажды». Вода здесь не причем. «Жажда» - это непреодолимое стремление к безграничному, тайному и великому. Желание, которое никогда не утолить. Мы кочуем из пустыни в пустыню, от одного бархана к другому, по узбоям и глиняным тропам из-за нее - жажды. Ни один керх не способен утолить ее, поэтому он идет всю жизнь, пока его кости не превратятся в дорогу для его детей и потомков.
        Арлингу приходилось слышать, как кучеяры-караванщики тепло отзывались о пустыне, но говорить о ней с такой любовью могли только ее дети - керхи.
        - Почему вы не любите кучеяров? - спросил как-то Регарди, воспользовавшись разговорчивым настроением керха. Он рисковал, но любопытство было сильнее.
        - Когда сияет солнце, звезды исчезают, - гордо ответил Аршак. - Но не мы их не любим. Их не любит пустыня, а мы ее защищаем. Она - наш дом, а кучеяры хотят разрушить его стены. С тех пор как они стали повсюду строить свои города, ни одно племя керхов не может чувствовать себя в безопасности. Раньше мы уходили в глубины песков и прятались, но тем временам пришел конец.
        - Но Древние тоже строили города. Кучеяры просто заняли то, что существовало до них.
        - Городов Древних не так уж много, - заявил Аршак, проявив удивительные для керха познания в области истории Сикелии. - Балидет, Хорасон, Иштувэга. По пальцам можно пересчитать. Керхи мирно жили с Древними не один век. А потом пришли кучеяры и стали возводить новые крепости, прокладывать дороги для своих караванов по могилам наших предков, пытаться углубить реки и рыть новые колодцы. Пустыня не стала терпеть и ответила. Многие оазисы были засыпаны песком, а старые источники, из которых черпало воду не одно поколение керхов, пересохли. Кучеяры убивают пустыню, а мы убиваем их.
        Арлинг с трудом удержался, чтобы не усмехнуться. Наверное, Аршак удивился, если узнал бы, что, по мнению кучеяров, в гибели оазисов и наступлении пустыни, виноваты керхи, которые веками пасли скот на плодородных землях, тем самым уничтожая их.
        - К тому же, как можно любить и уважать тех, кто сморкается в куски из красивой ткани и складывает их потом в карман? - добавил кочевник и брезгливо повел плечами.
        На этот раз Регарди не сдержал улыбки, спрятав ее в рукав. И это говорил тот, кто мыл волосы мочой верблюда и втирал в них пальмовое масло, чтобы в них не завелись вши.
        Кочевник нахмурился, и Арлинг поспешно добавил:
        - Страны и города гибнут, а пустыни остаются. Вы пережили Древних, переживете и кучеяров.
        Аршак довольно кивнул, и больше они на эту тему не разговаривали.
        Как-то ночью Регарди разбудили приглушенные голоса. Керхи только недавно разбили лагерь, но не прошло и часа, как они снова куда-то собирались. Впрочем, Цибелла оставалась на месте, и кочевник, которого укусил скорпион, тоже. Зато другие керхи поспешно седлали верблюдов и готовили оружие. В их движениях чувствовался восторг и ожидание, знакомые Арлингу. То было предвкушение битвы, крови и вызова перед встречей с противником. Или с жертвой.
        Керхи умчались прочь, но сон пропал. Регарди долго ворочался, слушал храп Цибеллы и больного кочевника и думал о тех, кому не повезло отправиться через земли Восточного Такыра и привлечь внимание керхов. Кто они? Купцы, которые решили сократить путь, чтобы быстрее попасть в долину Мианэ? Или разведчики, посланные наместником Самрии на поиски пропавшей группы Евгениуса? А может, то были выжившие члены их отряда, которым удалось убежать от кочевников?
        Долго ждать ответа не пришлось. Керхи во главе с Аршаком явились под утро - довольные и с добычей.
        - Глупые шибанцы, - пропыхтел Аршак, разворачивая на сухой корке такыра толстый рулон ковра. Арлингу не нужны были глаза, чтобы понять его ценность. Так мог пахнуть только фардосский «золотой» шелк. В кабинете учителя висел гобелен, изготовленный умельцами из Ткацкого Ордена Фардоса. Иман, ценитель дорогих вещей и антиквариата, получил его в подарок от фардосского наместника за какую-то услугу, которую он в шутку называл «бесценной». Ковер, небрежно брошенный на глину, пах так же. Вспомнив о школе, Регарди тут же пожалел о своей неосмотрительности. Это было подобно тому, как умирая от жажды в пустыне, вспоминать о том, какой вкус у настоящего кучеярского чая.
        - Хотели откупиться медяками, думая, что мы не заглянем в сундуки, - хвастливо продолжал Аршак. - Отец будет доволен. Таких богатых халатов у него еще не было.
        - Там были только шибанцы? - осторожно спросил Регарди.
        - Пятеро - да, остальные - наемники. С этими пришлось повозиться, но мы все равно отправили их к предкам.
        Запах крови, который Арлинг почувствовал на саблях керхов, получил объяснение, но спокойнее не стало. События ночи лишь напомнили о том, кем были кочевники на самом деле. Они могли сколько угодно рассуждать о любви к пустыне и ее тайнам, но оставались разбойниками и убийцами.
        «А ты сам разве не такой?», - спросил себя Регарди и задумался. Когда-то слово «убить» имело для него не больше значения, чем слова «принести воду из колодца» или «выучить северный диалект кучеярского». Когда-то все было по-другому.
        И хотя Аршак часто ехал рядом с его повозкой и подолгу болтал с ним на привалах, узнать о том, откуда взялась белая верблюдица, Арлингу удалось не сразу. Халруджи пришлось не раз повторить вопрос о животном, прежде чем он сумел получить ответ, которого с нетерпением ждал. Аршак не знал, как в их караване появилась альбиноска, но один из керхов вспомнил, что ее привел с охоты Белый Ящер пару недель назад. Он выменял ее у керхов недалеко от Большого Каньона на пять бурдюков воды и золотой браслет. Цена, конечно, высока, но верблюдица того стоила. Белый Ящер подарил ее Аршаку на день рождения, чем молодой керх очень гордился.
        - Кто такой Белый Ящер? - переспросил Аршак и улыбнулся. - Его знают все в Восточном Такыре. Он мой старший брат и самый могучий воин племени. Когда мой отец умрет, Белый Ящер станет нашим вождем.
        Итак, все указывало на то, что Арлинг шел верным путем. Длинным, медленным, но верным. Халруджи надеялся, что он закончится встречей с живым Сейфуллахом, а не Дорогой Молчания, которая, как писал Махди, начиналась неподалеку от Восточного Такыра.

* * *
        - Если будешь мешать мне, я привяжу тебя к пальме и оставлю на ночь муравьям, - пригрозила Цибелла, меняя повязку на ноге Арлинга.
        Это был их последний привал перед большой стоянкой, до которой оставались сутки пути. Регарди был охвачен нетерпением и тревогой. Время утекало, а он не приблизился к Сейфуллаху ни на шаг. Если его подсчеты были верны, они шли уже девять дней. При этом он не знал, сколько прошло времени до того, как очнулся на могильнике.
        В оазисе, где керхи разбили лагерь, нашлись буйные заросли заразихи, и кочевники уже час собирали ее в корзины с финиками, которые успели засушить во время пути. Охапки ароматных веток с листвой укладывали поверх сладких плодов. Если кучеяры использовали только клубни заразихи, и то, когда есть было больше нечего, то керхи оказались ее большими ценителями. Из гибкой древесины они делали шесты для палаток, плели попоны для верблюдов, мастерили украшения и строгали древки для стрел. Из листьев получали едкую, плохо смываемую краску ядовитого зеленого цвета и варили лакомство под названием «бай-бай», что на керхар-нараге означало «ешь, пока горячо». Как краска сочеталась с едой, Арлинг не знал, но пробовать сваренную Цибеллой сладость, на всякий случай, отказался.
        Несмотря на старания Скользящей, рана заживала плохо. Регарди с трудом стоял на ногах, а о том, чтобы ходить без палки, даже не думал. Иногда ему становилось смешно. Будучи слепым, он никогда не пользовался тростью, но теперь она была необходима из-за какого-то пореза, который не мог затянуться.
        Они прошли многие ары, однако Регарди казалось, что он топтался на месте. Старик Махди писал, что халруджи должен быть упорен и решителен в своих целях. Даже если ему отсекут голову, он обязан уподобиться мстительному духу и не умереть, пока не разрешит господин. Арлингу всего лишь порезали ногу, но он чувствовал себя так, словно Дорога Молчания ожидала его уже завтра.
        Регарди уже твердо поверил в чудесную смену ветра на могильнике керхов, который заставил бурю повернуть, когда однажды ночью температура воздуха резко повысилась, а дежуривший керх принялся всех будить с криками:
        - Самум! Самум!
        Ему можно было не надрываться, потому что вихри из пыли, клочков травы и комков глины служили лучшим предупреждением. И это было только начало. Арлинг давно слышал странный звук, но принял его за голоса миражей из Каньона Поющих Душ. Теперь было понятно, что то скребли по такыру гигантские столбы песка, гонимые жарким ветром.
        Все произошло быстро. Керхи принялись наспех укреплять палатки и заматывать морды верблюдам, когда вмешалась Цибелла.
        - С нами навьял, идиоты! - закричала она. - Где ваша вера? Он здесь, чтобы помогать нам, не оскорбляйте его неверием.
        Арлинг не знал, какой бес вселился в женщину, но когда она велела поставить повозку с ним на пути самума, решил, что знахарка сошла с ума. Из всех вариантов, что у него были - уползти и быть убитым мстительными керхами, просить о пощаде и снова быть убитым кочевниками - халруджи решил остаться в повозке, закрыть лицо головным платком и положиться на удачу. До сих пор она не оставляла его.
        И хотя Регарди надеялся на чудо, когда случилось то, что произошло на могильнике, ему стало не по себе. Едва песчаные вихри коснулись повозки, ветер резко сменил направление, словно ударился о стену, простирающуюся от горизонта до горизонта и так высоко в небо, что шансов перелететь эту высоту не было даже у него. Самум уполз столь же быстро, как и появился. Он напомнил Арлингу трупного беса Назу, который спешил спрятаться от лучей солнца в земляной норе, с трудом втискивая в нее жирное тело. Как и в первый раз, от бури остались лишь кучи песка, которые странно смотрелись на глиняной корке такыра.
        С тех пор отношение к халруджи стало еще почтительней, а сам Арлинг понял, что должен избавиться от татуировки как можно скорее. Убедить себя в совпадении было сложно, но другого выхода не оставалось. Регарди не верил в магию и считал, что всему можно найти объяснение. Он отыщет его позже. Просто для некоторых вещей требовалось больше времени.
        Впрочем, его отношения со временем были сложными. Его или не хватало, или было слишком много.
        К примеру, сейчас его было с избытком. Пока керхи собирали заразиху, а Цибелла варила на костре крокс, Арлинг пытался не умереть со скуки и заставить себя ходить. Раненая нога не слушалась, плохо сгибалась и была похожа на ветку дерева, которая начала гнить изнутри, но снаружи все еще была покрыта подобием коры. Ему потребовалось девятнадцать лет, чтобы примириться со слепотой. Сколько понадобится времени, чтобы научиться ходить, бегать и прыгать на одной ноге, он не знал. К тому же рядом был не иман, а бывшая Скользящая, в здравом рассудке которой он сомневался.
        - Ты похож на орла, который вместо того, чтобы вспомнить, как летать, пытается подражать курице, - изрекла Цибелла, подавая ему чашку крокса.
        Керхи варили его из сока чингиля, верблюжьего молока и перца, но вкус у напитка, несмотря на странные ингредиенты, был приятен - в отличие от других блюд керхской кухни, которые Арлингу приходилось в себя запихивать. Очевидно, что те керхи, которые приезжали в Балидет торговать знаменитыми масляными лепешками, исказили первоначальный рецепт под вкусы кучеяров. По крайней мере, их можно было есть, а то, что пекли кочевники из отряда Цибеллы, больше походило на лепешки из песка и глины, сдобренные солью.
        Регарди принял напиток и, оставив попытки подняться, вернулся на свое место у костра.
        - Сколько тебе лет? - спросил он Цибеллу, чтобы заполнить молчание. Он не боялся оскорбить ее вопросом, потому что керхийки иначе относились к красоте женщины, чем драганки. У кочевников считалась красивой та женщина, которая могла рожать детей. Остальное - молодость, фигура, ум, лицо - не имело значение. К тому же Скользящая не отвечала на те вопросы, которые ей не нравились.
        - Восемьдесят или девяносто, - наконец, произнесла она, и Арлинг понял, что задержка была вызвана не смущением, а подсчетом годов. Он едва не поперхнулся кроксом. Регарди задал вопрос просто так, от нечего делать, не ожидая, что Скользящая его удивит. Она казалась ему молодой, да и старостью от нее не пахло.
        - Мы хоть и бывшие, но серкеты, - раздраженно пояснила Цибелла, заметив его реакцию. - Ты такой же. Выглядишь на тридцать, а сам, наверное, разменял пятый десяток. Года идут быстрее, чем мы успеваем их посчитать.
        - Почему ты ушла из Пустоши? - этот вопрос Арлинг собирался задать давно, но почему-то спросил сейчас, хотя был и не самый подходящий момент. - Можешь, не говорить, я пойму.
        Но Цибелла ответила:
        - Человек никогда не поймет тайного и непостижимого. Все, что он знает, - поверхностно. Серкеты думают, что проникли в суть мира, что Нехебкай открыл для них тайну из тайн. Глупцы. Ты понимаешь, о чем я говорю?
        - О солукрае? - осторожно предположил Регарди, чувствуя, как запретное слово жжет язык, словно разжеванная горошина перца.
        - «Последний Танец Изгнанного», - кивнула Цибелла. - Сколько великих имен было дано этому бесценному подарку бога. Когда-то я грезила солукраем. Сокровенное знание, могучее оружие, смысл жизни. Не знаю, кем в Пустоши был ты, но я поднималась с самых низин. Я была молодой, упрямой, талантливой. Многие старшие мастера предлагали взять меня в ученики, но я искала его - обладателя истинного солукрая. Наша встреча была неизбежной. Я прошла Испытание Смертью и должна была стать его Индиговой Ученицей. Но случилось худшее. Мы влюбились друг в друга. Впрочем, моя любовь кончилась в тот момент, когда он заявил, что не станет обучать меня солукраю, потому что это знание может убить меня. Наверное, я была слепа, потому что только тогда разглядела, насколько он безумен. Мой возлюбленный считал, что великий дар бога нужно предать забвению. «Это знание опасно, потому что стало оружием Подобного, - говорил он мне. - Серкеты не смогут удержать его в тайне, а люди к нему не готовы. Нам нужно забыть о нем». Я сказала, что если он так поступит, то станет величайшим злодеем мира, на что он ответил: «Солукрай не
умрет, потому что живет в сердце каждого из нас. Его надо лишь найти в себе, и тогда он возродится - в новом, чистом виде». Тот серкет предал меня, и я ушла из Пустоши, убедив себя, что все наши знания - неглубоки и поверхностны.
        - Возможно, человек, которого ты полюбила, вовсе не знал солукрая? - предположил Регарди. - Может, он просто хотел завоевать твою любовь?
        Слова Цибеллы напомнили ему тот памятный вечер после Боев Салаграна, когда он согласился стать халруджи. «Солукрай был обречен на поражение, потому что люди к нему не готовы, - сказал тогда учитель. - Для большинства он так и остался упражнениями без смысла». Когда Регарди спросил, зачем иман обучил его солукраю, нарушив законы серкетов, учитель ответил: «Я не учил. Солукрай уже был в тебе. Я просто помог вспомнить». Был ли солукрай, который Арлинг получил от имана истинным или искаженным подобием оригинала, Регарди не знал, да и не стремился узнать. После того, что случилось в руинах храма Бхудке, он был согласен, что солукрай - ложный или настоящий - стоило предать забвению.
        - Нет, он не лгал мне, - помолчав, ответила Цибелла. - Многие в Пустоши изучали солукрай, но у него он был истинным. Сейчас объясню. К примеру, взять твою рану, которая оставит тебя хромым на всю жизнь. Если бы ты знал настоящий солукрай, то она зажила бы без следов за пару дней. Помнишь Цикл о Семи Сферах, которому обучают в Пустоши тех, кто прошел Испытание Смерти? Там еще такие слова: «Солнечный свет укрепляет сердце, темнота усиливает чувства, ветер увеличивает силу, дождь очищает, холод укрепляет волю…» и так далее. Так вот, то, чему обучали нас - лишь подобие настоящего Цикла из настоящего солукрая. Как-то на учителя напали. У него было много врагов, и он всегда был настороже, но в тот раз они застали его врасплох. Он отбился, но получил серьезную рану. Мышца икры была почти полностью срезана, там даже пришивать было нечего. И тогда он показал мне чудо - истинный Цикл о Семи Сферах, который заживил рану за какие-то три дня. А ведь мы считали Цикл лишь красивым стихом да сложным упражнением для ног. Если бы ты знал настоящий Цикл о Семи Сферах, то моя помощь тебе была бы не нужна. Теперь ты
понимаешь, почему я ушла от серкетов? В лице моего учителя они стали предателями. Они присвоили себе то, что предназначалось для всех людей. То, что могло помочь нам сделать огромный шаг вперед. Я не радею за человечество, я жалею себя. Если бы он обучил меня солукраю, все было бы иначе.
        Женщина вздохнула. И хотя Арлингу очень сильно хотелось спросить, почему Цибелла решила провести остаток дней среди кочевников, он сдержал любопытство. Слишком тяжелый вздох получился у бывшей Скользящей.
        - Теперь твоя очередь, - произнесла она. - Почему ты покинул Пустошь?
        «Настало время расплаты», - с досадой подумал халруджи, но постарался ответить искренне. Лгать Цибелле не хотелось.
        - Тоже из-за предательства, - осторожно ответил он. - Я, как и ты, полюбил одного человека. Но в моем случае предал не он, а я.
        - Продолжай.
        Глупо было надеяться, что Цибеллу удовлетворят общие фразы, поэтому пришлось отвечать:
        - Думаю, ты слышала о Боях Салаграна. Так вот я принял в них участие, несмотря на запрет учителя. Предал его доверие.
        - Но ты выжил.
        - Я дошел до третьего круга, где попал в ловушку. Меня должно было перемолоть камнями, но я выбрался и убежал с боев, чтобы больше никогда не вспоминать о них.
        - Счастливчик, - кивнула ему Цибелла. Похоже, ложь Регарди пришлась ей по душе. - Мой сын тоже дрался на третьем круге.
        Услышав печаль в голосе женщины, Арлинг пожалел, что затронул эту тему. Сын Цибеллы наверняка погиб, потому что в Боях Салаграна оставался только один победитель.
        «Умерь свое любопытство», - велел себе Регарди и попробовал сменить тему, но ушел недалеко:
        - А ты знаешь, что стало с тем человеком, который владел истинным солукраем? С тем, кто тебя предал?
        - Кое-что мне рассказывали, - снова вздохнула Цибелла. - Говорили, что он тоже ушел из Пустоши, поссорившись с настоятелем. Это неудивительно. У него был скверный характер. Слышала, что он осел где-то в южных городах кучеяров и занялся торговлей. Я за ним не следила. Пути безумца меня не интересуют. Воспоминания - это хорошо, но давай лучше спать, завтра тяжелый переход. Спи спокойно, «предатель».
        - И тебе хороших снов, «преданная», - ответил ей Арлинг и захромал к повозке. За разговором время пролетело незаметно. Другие керхи уже давно закончили собирать заразиху и растянулись на одеялах вокруг костра. Все набирались сил перед последним переходом до Большой Стоянки.
        Но Арлинг не мог заснуть еще долго. Ему вспоминался рассказ Цибеллы. Загадочный серкет, который отказался обучать ее солукраю, показался знакомым. Иман рассказывал, что только Воины Нехебкая знали солукрай, а им было запрещено вступать в связь с женщиной. Значит, серкет предал не только ее, но и орден. Не удивительно, что ему пришлось уйти из Пустоши. Скользящие не терпели измены, и, скорее всего, собирались убить обоих. Возможно, Цибелла не была до конца откровенной. Возможно, эти двое еще любили друг друга, но вынуждены были скрываться, чтобы не привлечь внимания серкетов.
        А еще Арлинг думал о Цикле Семи Сфер. Он не проходил Испытание Смертью, но иман, конечно, рассказывал о нем. Регарди потратил не один месяц, чтобы выучить эти «красивые слова и сложные упражнения для ног», как выразилась Цибелла. Учитель относился к его обучению серьезно, и Арлинг до сих пор помнил каждое слово и движение. Он мысленно повторил их несколько раз, но ничего чудодейственного в них не почувствовал.
        И хотя искра доверия, вспыхнувшая между ним и Цибеллой, стала ярче, они стояли на разных берегах пропасти. Она ушла от серкетов, но сохранила веру в их магию. Арлинг ушел от имана, но, получив от него знания Скользящих, не сумел поверить в их силу.
        - Только красивые слова, - прошептал он, как всегда выбирая тот путь, где надежды не было.
        Глава 8. Великий Судья
        День, когда они прибыли к большой стоянке керхов, Арлинг запомнил хорошо. И хотя он ничем не отличался от предыдущих - такой же жаркий, ясный и пыльный - Регарди всем телом чувствовал его непохожесть на остальные. Наконец, что-то изменится в монотонной череде кочевых будней.
        Благодаря стараниям Цибеллы рана на ноге затянулась, но чувствовать себя лучше Арлинг не стал. При движении ногу пронзала боль, не замечать которую было трудно. Он по-прежнему ехал в повозке, хотя иногда заставлял себя идти, держась за узду верблюда Аршака. Регарди давно понял, что нравился молодому керху. Сын вождя даже выбирал для него самые сочные куски из котла и старался перевязать ему ногу, опередив Цибеллу. Арлинг не знал, чем заслужил такую симпатию, но чувствовал себя неловко. Он не привык, чтобы за ним ухаживали. Годы юности, когда сын Канцлера пользовался чужими услугами, даже не думая об этом, остались в прошлом. То был совсем другой человек.
        За те дни, что халруджи провел с керхами в пустыне, он узнал о них больше, чем на уроках в Школе Белого Петуха. Аршак рассказывал ему все - от мифов до обычаев, словно старался пробудить в нем память керха-героя, который по неизвестной причине решил вселиться в драгана.
        Дети пустыни разделялись на бесчисленные мелкие роды во главе с вождем, власть которого была наследственной. Иногда они объединялись, выбирая одного главаря, однако такие образования были недолгими - все зависело от личных достоинств и доверия к вожаку. Аршак гордился тем, что его отец, вождь Мосанна, возглавил двадцать мелких племен, которые сейчас собрались на большой стоянке.
        - Мы любим простую пищу, - с любовью рассказывал керх, придерживая верблюда, чтобы хромающий Арлинг мог успевать за ним. - Молоко - вот еда настоящего кочевника. Конечно, в праздники и мы любим животы набивать. Финиковая водка, бараний суп, крокс - это лакомства не на каждый день. Кстати, запомни. После еды полагается передавать по кругу курильницу и обкуривать лицо и углы платка. Это делается в знак уважения к тем, кто разделил с тобой трапезу. А вот еще обычай. Если тебе плюнули в лицо соком чингиля, значит, тебя вызвали на бой. В хорошей драке решается большинство споров. Допустим, тебе кто-то не верит. Вызови его на бой, одолей в честной битве, и правда твоя.
        - У каждого племени есть своя звезда-покровитель, - говорил Аршак в другой раз. - К примеру, мое племя, «Идущие Под Солнцем», почитают Северную Звезду. Я бы тебе ее показал, но ты же слепой. Она самая яркая на небосклоне в Час Петуха. Считается, что Северная Звезда поможет любому члену нашей семьи, если он попал в беду. Например, укажет путь к колодцу. С ней же связан Обряд Поедания Грехов. Когда звезда светит наиболее ярко, а это бывает где-то раз в три месяца, нужно съесть хлеб, обваленный в соли, тогда ты примешь на себя грехи другого человека.
        - Зачем это? - не понял Арлинг.
        - К примеру, твоя женщина совершила преступление - убила собаку соседа, приревновав тебя к его жене. Такое бывает, женщины они по природе не очень умны. Сначала делают, потом думают, - Аршак понизил голос, чтобы его не услышала Цибелла. - Так вот, ты можешь совершить обряд поедания грехов, и спасти ее от суда.
        - Но тогда судить будут того, кто съел хлеб?
        - При жизни нет. Но его похоронят отдельно от могильника племени, чтобы пайрики, которые после смерти придут за ним, не потревожили дух предков.
        - Странно.
        - Ничего не странно. Главное - верить. Вера важнее истины. Например, если враг верит, что ты грозен и могуч, он потерпит поражение, хоть будь ты трижды слабее его.
        Аршак менял темы со скоростью ветра.
        - Мы верим, что жизнь человека должна быть тяжелой. Тогда после смерти тебя ожидают богатство и успех. Поэтому каждого керха с детства учат терпеть страдания. Кто не умеет терпеть, тот ничего не достигнет.
        Под конец их совместного путешествия голова Арлинга была распухшей от обычаев и примет кочевников. Когда один из кочевников закричал, что видит стоянку, Регарди искренне обрадовался.
        Им и раньше встречались керхи со стадами, но сейчас все пространство справа и слева было занято движущимся скотом. Обширные отары, стада и табуны выбивали из сухого такыра тучи пыли, оглашая мир тяжелым дыханием и ревом. Рядом с животными чувствовались и люди. Арлинг слышал голоса мальчишек, подгонявших козлят и ягнят, смех женщин, играющих с детьми, крики всадников на верблюдах.
        Каждое племя керхов имело свою символику и цвет. Длинные ряды палаток с красно-черными полосками - цвета «Идущих Под Солнцем» - тянулись до горизонта. Их откинутые завесы, приподнятые палками, отбрасывали длинные тени - единственные на всем пространстве, испепеленном солнцем.
        Арлинг незаметно коснулся полога одной из палаток, убедившись, что он действительно был выкрашен в черные и красные цвета. Эта информация не имела значения, но порадовала тем, что к нему возвращались прежние способности. В самом начале пути боль в ноге отвлекала настолько, что ему было трудно определить не то что цвет, но и материал окружавших его вещей.
        Перед каждой палаткой была вырыта яма, служившая очагом для приготовления пищи, а вокруг были вперемешку навалены кухонная утварь и разный домашний скарб хозяев шатра: военное снаряжение, жернова для размола зерен, ступки для растирания перца, деревянные блюда, дорожные мешки, вьючные седла верблюдов, ковры и квадратные сундуки с коваными углами. Сами палатки были слишком маленькими, чтобы вместить в себя все хозяйство кочевого керха. В них только спали. Кругом были навалены кучи кизяка и сухого кустарника для растопки костров, рядом же паслись верблюды, которых не погнали на пастбище.
        Это был самый большой лагерь керхов, в котором ему приходилось бывать. Халруджи насчитал до ста палаток и бросил это занятие, переключив внимание на людей.
        Основную работу по хозяйству у керхов выполняли женщины. Они пекли лепешки и варили суп, занимались детьми и скотом, чинили одежду, ткали ковры и плели циновки из сухих стеблей чингиля, сновали повсюду без видимой причины, кричали и ругались друг на друга, громко смеялись и даже рыдали, создавая ощущение гигантского водоворота, возникнувшего посреди такыра. Керхов-мужчин почти не было слышно. Они сидели группами у костров, ведя неспешные беседы и играя в кам-кам - знаменитую керхскую игру в камни, о которой Арлинг слышал еще от Сахара, но которую не понял даже после объяснений Аршака.
        Как только они вошли в лагерь, на Регарди стали бросать любопытные и не всегда дружелюбные взгляды. Некоторые керхи бросали свои дела и следовали за ними на расстоянии, ничего не говоря, но и не выказывая открытой враждебности. Иногда Аршак и другие кочевники из его группы здоровались со знакомыми, но большую часть пути они шли молча.
        По настоянию Цибеллы Арлинг снял плащ и рубашку, чтобы было видно татуировку на спине. Прежде чем керхи расскажут ему о Сейфуллахе, они должны были поверить в то, что он был навьялом.
        По мере того, как они приближались к палатке вождя, людей становилось больше. Арлинг оказался не единственным чужаком в лагере. Он и раньше чувствовал сладкий цветочный аромат, которым обычно пахли нарзиды, а когда они приблизились к группе оседланных верблюдов боевой породы махари, сомнений в том, кто еще навестил в тот день «Идущих Под Солнцем», не осталось. Такие же верблюды были у восточных нарзидов-чужаков, которые прибыли с Маргаджаном в Сикелию. Прошлое следовало за ним по пятам.
        - Кровь еще не высохла на ваших губах! - кричал кто-то на ломаном керхар-нараге. - Как вы можете даже думать о том, чтобы нарушить клятву, данную предками? Кинжал был брошен, а значит, настало время исполнить долг.
        - Договор был нарушен, - отвечал другой голос. Регарди предположил, что это был вождь Мосанна, отец Аршака. - И вы это знаете. «Идущие Под Солнцем» не станут собирать палатки и подставлять свои животы ради того, кто не держит слово. Передай господину, Ларан, что мы не пойдем за Маргаджаном.
        Керхи поддержали вождя громкими криками и топаньем ног, но нарзид Ларан уже взял себя в руки и продолжил спокойней.
        - Не делай ошибки, Мосанна. Птицы не могут летать назад. Нет пути назад и у керхов. Я здесь не для того, чтобы тебя пугать. Ты мудрый человек и сам знаешь, что грозит племени, если оно откажется от клятвы. Ты слышал о Балидете, который исчез с лица земли, словно тысячелетиями не стоял на берегах могучей Мианэ? То был город, а вы всего лишь горстка людей в палатках. Самумы заглядывают в Восточный Такыр уже не первый день. Глупцы те, кто думают, что природа сошла с ума. «Смотрящий Вперед» был брошен, и твой долг отдать свою саблю Некрабаю.
        В толпе керхов оживленно заговорили, но Аршак перекричал их всех. За время речи Ларана он активно проталкивался вперед, волоча за собой Арлинга, пока не оказался на площадке перед вождем Мосанной и группой из четырех нарзидов.
        - Отец! - воскликнул Аршак, приложив ладони ко лбу в знак уважения к родителю. - Я только что вернулся с Могильного Кургана и привез хорошие новости. Услышав слова этого человека, я не мог ждать. Позволь говорить!
        Ларан хотел возразить, но Мосанна поднял руку и кивнул сыну. Вдохновленный, Аршак вытолкал вперед Арлинга и пламенно произнес:
        - Братья и сестры! Нам угрожают, но не стоит бояться. Предки послали нам добрый знак. Когда-то они заключили договор, который обязал нас служить чужакам, но они же освободили нас от него. Теперь нам не страшны песчаные бури. Также как и эти люди, которые явились вопреки запрету Великого Судьи.
        - Кто этот драган рядом с тобой? - крикнули из толпы.
        - Этот человек, - терпеливо продолжил Аршак, - не кто иной, как Сих-Гаран во плоти креса. Самумы, о которых предупреждали южные братья, не выдумки. За время пути нам не раз угрожали бури страшной силы, которые наверняка убили бы нас, если бы не навьял, который сейчас стоит перед вами. Он спас нас. Кто не верит мне, пусть спросит Цибеллу и остальных. Они все видели, как самум, словно испуганный пес, уползал, едва коснувшись этого креса. Мы нашли его на Большом Могильном Кургане. Дух Сих-Гарана вселился в мертвого драгана, став навьялом. Он не помнит, кем был в прошлой жизни, но сказал, что его послала великая Рарлапут, чтобы помогать нам, ее детям. Отец, позволь прогнать этого нарзида. Мы, живущие в пустыне, сильны, горды и свободны. Никто не смеет указывать, куда нам идти и что делать. Хчапаран!
        При первых словах Аршака Арлинг шагнул назад, решив затеряться в толпе, но за спиной стояла Цибелла.
        - Навьял, навьял, - пронеслось по рядам кочевников. И хотя Регарди был готов к плевкам, камням и насмешкам, реакция керхов была неожиданной. Прошла секунда, вторая, и над большой стоянкой раздался дружный крик:
        - С нами Сих-Гаран! Навьял нас спасет!
        Вот уже и вождь Мосанна поднялся со своего места и, протянув руки к сыну, заключил его в объятия. Тем самым, доказав, что его не зря называли мудрым. Это была простая истина - скажи то, что хочет услышать толпа, и она тебя полюбит.
        Арлинг уже не слышал, что кричали керхи. Чудо случилось - ему поверили без малейших усилий с его стороны.
        Они с Лараном узнали друг друга одновременно. Нарзид вспомнил татуировку и попытки Регарди помешать Септории Второго Исхода, а халруджи - помощника Маргаджана, который присутствовал на ритуале во Дворце Гильдии.
        Нарзид не сдвинулся с места и почти не разомкнул губ, но Арлинг хорошо различил слова, которые предназначались только ему:
        - Он ищет тебя. Вернешься с нами, и ошибок будет меньше.
        Регарди сглотнул и, подняв руку, повернул ладонь к земле. Этот старый, как мир, нарзидский жест, который он выучил от школьного садовника Пятнистого Камня, означал «нет».
        Арлинг надеялся, что на его лице не отразилась буря эмоций, которая бушевала в его душе. Значит, Маргаджан искал его. Зачем? Ради мести? Или былой дружбы, от которой не осталось и горстки пепла? Это была война не Арлинга и Даррена, а Маргаджана и Сикелии. Халруджи участвовал в ней лишь потому, что его господин желал этого. По крайней мере, Арлингу хотелось в это верить.
        Ларан кивнул и прошел к своему махари.
        - Прощай, вождь, - бросил он Мосанне. - Уже не увидимся. Впрочем, у тебя еще есть время на раздумья. Я буду ждать пять дней на северной стороне Каньона. Дам тебе совет. Твой сын привез опасный подарок. Избавься от него. Дары Некрабая простым смертным счастья не приносят.
        Арлинг до последнего ждал, что нарзидов задержат или расстреляют из луков, но они спокойно достигли границы лагеря и исчезли за холмом. На какой-то миг он даже испытал разочарование, что нарзидов не убили. Теперь Маргаджан знал, где он.
        - Эх, Аршак, Аршак, - со вздохом повернулся к сыну Мосанна. Услышав в голосе вождя разочарование, Регарди понял, что на встрече с человеком Даррена неприятности не закончились.
        - Я позволил тебе говорить, но про себя подумал: «И почему мой сын не родился немым?». Зачем ты привел сюда драгана?
        - Это навьял, отец! - обиженно воскликнул Аршак, еще не поняв, что ветер уже поменялся. - Он поможет нам.
        - Я слышал. Теперь Каратель еще и посмеется над нами. Сих-Гаран во плоти креса. Да ты посмотри на него! Разве могла Рарлапут послать нам слепого, хромого, белого навьяла?
        - Это правда, мой вождь, - вмешалась Цибелла, но в ее голосе слышалась неуверенность.
        - Чей шепот я слышу? - повернулся Мосанна к женщине. - Теперь понятно, почему мой младший сын глупеет с каждым днем. Не следовало отправлять вас вместе. Я уже говорил тебе - он станет воином, а не знахарем. Знай свое место, женщина. Ты лечишь моих людей и за это ешь мой хлеб. В отличие от договора Карателя условия нашей с тобой сделки в силе. Пока.
        - Разве я плохо лечила твоих людей, вождь? - с вызовом бросила Цибелла. - Да если бы не я, у тебя не было бы ни одного сына! Или мне напомнить, как твои жены выкидывали детей из чрева? А может, ты вспомнишь, как…
        - Молчать! - прервал ее Мосанна. - Хватит. Керхи не забывают твои заслуги, Ци. Но вот ты, кажется, кое-что начала забывать. Придешь ко мне вечером, я освежу тебе память. А ты, Аршак, избавься от этого драгана. Помни о Пятнадцатой Клятве. Что там у тебя в сундуках? Подарки? С них бы и начинал.
        В палатке, куда временно поместили Арлинга, было тесно и душно. Для высоких драганов она не годилась. Регарди не помещался в ней целиком, и ему пришлось сильно согнуться, что порадовало пайрика, поселившегося в его ноге. Веревки, которыми его связали, были баловством. Иман учил его освобождаться и не из таких пут. Охрана, которая сторожила его палатку, тоже была несерьезной. Три молодых керха не считали, что слепой, хромой, белый драган может представлять угрозу. Арлинг действительно был хромым и слепым, но их убийство не заняло бы больше минуты. Однако Регарди ждал. Не за тем он пришел в лагерь керхов.
        - Что такое Пятнадцатая Клятва? - спросил он у Аршака, который сидел напротив, виновато повесив голову.
        Керх пришел к нему, как только стемнело. Он принес воды и честно признался, что не знает, как быть. Отпустить его он не мог, потому что верил, что без него племя погибнет от бури, обещанной Лараном, а на убийство навьяла, которое требовал от него отец, у него не поднималась рука. Арлинг нравился ему, и это было еще одним доказательством того, что он был воплощением Сих-Гарана. Как истинный сын своего народа, Аршак на дух не переносил драганов. А раз Арлинг не вызывал у него ненависти, значит, раньше был керхом. Это была странная логика, но Регарди она была на руку.
        - Пятнадцатая Клятва - это обычай, - вздохнул Аршак. - Каждый керх обязан отомстить за убитого сородича. Так было всегда. Это не касается тех случаев, когда керх гибнет в драке, например, при нападении на караван. В этом только его вина, потому что он был недостаточно хорошим воином, раз позволил себя убить. Пятнадцатая Клятва призывает к мести, когда наших убивают намеренно - устраивают облавы, загоняют в ловушки, уничтожают племена. Такое было во время драганского завоевания. Регулярная армия и сегодня охотится на нас, убивая только потому, что ты - керх. Слышал о резне в Фардосе?
        Арлинг уже понял, о чем собирался рассказать Аршак, и пожалел о вопросе. Деревня в Фардосе станет еще одним воспоминанием, от которого он бы отказался.
        - Недалеко от Фардоса есть деревня, - тем временем, продолжал керх. - Она находится за горой Мертвец. Там часто останавливаются наши по пути из Холустая в Такыр. Это случилось около месяца назад. Одно племя, «Ловящие Облака», кочевало в Карах-Антар с западных окраин Сикелии. По дороге они разделились. Часть воинов отправилась вперед, чтобы проверить тропу. Они должны были подождать остальных в деревне. Но когда племя достигло Мертвеца, их встретили дурные вести. Из разведчиков выжили немногие. Они рассказали о Жестоких, которые напали на них, истребив всех, кто был в деревне. Спаслись лишь те, кто укрылся в хранилище под горой. Говорят, драганы не очень хорошие воины. Это правда, но только не Жестокие. Когда северяне появились на наших землях, керхи были немногими из тех, кто не побоялся выступить против захватчиков, но все кочевники были убиты. Жестокие - не люди. Это пайрики с севера, потому что керхи - лучшие бойцы в Сикелии. Мы не знаем, почему Жестокие снова появились на наших землях. Возможно, драганы винят керхов в появлении Маргаджана и нападении на Балидет. Как бы там ни было, но Великий
Судья уже объявил о Пятнадцатой Клятве. Теперь каждый керх-воин любого племени обязан уничтожить пятнадцать драганов. Кучеяры тоже считаются, потому что они платят драганам дань. Но лучше все-таки драганы. Месть будет длиться пятнадцать дней по пятнадцать, то есть почти год. Поэтому мой отец считает, что я должен тебя убить. На моем счету еще нет ни одного драгана, только кучеяры.
        Аршак снова вздохнул и задумчиво провел ногтем по лезвию джамбии, которую вертел в руках.
        - Ты должен убедить их, что ты Сих-Гаран, - прошептал он. - Я верю тебе.
        «Но никто не верит тебе, керх», - уныло подумал Арлинг, чувствуя, как уходит время. Рассказ Аршака напомнил о Сейфуллахе. В деревне под горой Мертвец не было Жестоких - всего лишь два каргала, один кучеяр и слепой халруджи, который давно не считал себя драганом. Впрочем, и кучеяром тоже. Он по-прежнему топтался между мирами, на перепутье.
        - А твой брат, Белый Ящер, он бы поверил? - спросил Арлинг, решив прибегнуть к хитрости.
        - Если бы ты не был драганом, то да.
        - Позови его, - предложил Регарди. - Из твоих слов я понял, что он великий воин. Если мне удастся убедить его, нам могут поверить остальные.
        Он давно ждал этой встречи. Белый Ящер, который купил верблюдицу из отряда Сейфуллаха, мог не знать о судьбе Аджухама, но Арлинг верил в удачу. Ему нужна была всего пара минут наедине с кочевником.
        - Плохая идея, - протянул молодой керх. - Мой брат ненавидит драганов. Помнишь белую верблюдицу, которую он подарил мне? Она тебе еще нравилась. Так вот, вместе с ней он купил еще двух драганов. Их вытащили из старой ловушки в Каньоне. Мы давно ею не пользовались, но когда Великий Судья объявил о Пятнадцатой Клятве, о ловушке вспомнили многие. Белый Ящер купил тех драганов у керхов Каньона, чтобы отомстить за убитых у Фардоса. Один замученный пытками драган считается за пятерых. Мой брат уже убил трех драганов, а после смерти этих двух на его счету будет тринадцать. Он хочет первым исполнить Пятнадцатую Клятву и получить награду от Великого Судьи. В этот раз ей станет лук, принадлежащий тебе, Сих-Гарану.
        Арлингу показалось, что он разучился дышать.
        - Ты их видел? - спросив халруджи, с трудом собравшись с мыслями. Эмоции были сейчас не нужны.
        - Краем глаза. Брату повезло. Оба молодые, из регулярной армии. Один офицер, признался сам. Второй хотел выдать себя за купца, но Белый Ящер знает, как отличить воина от торгаша. Убить военного лучше, чем работягу, убить молодого лучше, чем старого - такова Пятнадцатая Клятва. До ее завершения еще семь месяцев, но и мне пора подумать о мести. Думаю отправиться к…
        - Они… еще живы? - перебил Арлинг керха, не став тратить время на вежливость. Впрочем, Аршак не обиделся.
        - До того, как я уехал к Могильному Кургану, были живы. Прошла неделя, но Белый Ящер знает толк в пытках. Как-то он целый месяц пытал одного шибанца, который продал ему больную лошадь.
        - Эти драганы здесь? - спросил Регарди, пряча волнение в голосе.
        Надежда была слабой, почти невидимой, крошечной, едва дышащей. Но была. Пятнадцать драганов за одного керха… Молодой лучше старого… И хотя он никогда не строил иллюзий насчет кочевников, еще недавно они казались ему почти людьми. Впрочем, керхи были самыми настоящими людьми - мстительными, жестокими, алчными.
        Молодым офицером из регулярной армии мог быть Евгениус, а тот, кто хотел притвориться купцом, скорее всего, был Джавадом. Неделя пыток - такое выдержать под силу не каждому. От мысли о том, что Сейфуллаха могла постичь та же участь, у Арлинга свело скулы.
        - Нет, - одним словом убил его надежды Аршак. - Младшая жена отца ждет ребенка, и ее раздражали их крики. Поэтому Мосанна велел брату отвезти их на «Ладонь Мира» к Великому Судье. Впрочем, им там было место с самого начала.
        - Я слышал о Великом Судье, но думал, что он живет в Карах-Антаре. Неужели твой брат отправился в столь дальний путь для того, чтобы убить каких-то драганов?
        Это был очень осторожный вопрос, но его важность была безграничной.
        - Великий Судья повсюду, - усмехнулся Аршак. - На то он и великий. Его дом - везде, где ступает керх. Никто не знает, где он живет, пока Великий Судья сам не объявит об этом. Такое случается, когда в мире неспокойно. Сейчас - неспокойно. Месяц назад, примерно тогда, когда убили наших у Фардоса, он появился в Восточном Такыре. До тех пор пока не будет завершена Пятнадцатая Клятва, Великий Судья останется среди керхов. Когда он приходит к нам, мы строим для него дом, который называется «Ладонь Мира». Пока он живет в нем, любой керх может попросить справедливости или возмездия, там же совершаются казни и проводятся пытки. Думаю, те драганы еще живы. Ведь на их смерть будет смотреть Великий Судья, а значит, мой брат будет стараться продлить их мучения как можно дольше.
        - Поэтому Мосанна устроил здесь большую стоянку? Из-за Великого Судьи?
        - Ты быстро схватываешь, - кивнул Аршак. - Да, мы будем здесь до завершения клятвы. Потом вернемся в Карах-Антар. Там моя родина. Но сейчас надо думать не об этом. Ты - навьял. И мы должны убедить в этом отца. Но как?
        - Ответ уже подсказали боги, - идея родилась быстро и была едва ощутимой, но Арлинг ухватился за нее, как за последнюю надежду. - Если твой отец не верит мне, он должен поверить Великому Судье. Кто, как не вершитель справедливости, сможет различить навьял я или нет? Да я и сам хотел бы это понять.
        - Великий Судья непредсказуем, - сурово сказал Аршак. - Тебя убьют, как тех драганов. В лучшем случае, за неделю. С другой стороны, убивать тебя самому мне не хочется. Хчапаран! Ладно, жди. Я поговорю с отцом.
        - А что с Цибеллой? - окликнул его Регарди, когда он уже уходил. - Она заступалась за меня, и мне показалось, что…
        - За нее не волнуйся, - прервал его керх. - Мой отец ее обожает. Как и она его. На людях они грызут друг другу глотки, а наедине похожи на влюбленных полевок, водой не разольешь.
        «Хоть у кого-то все хорошо», - подумал халруджи, когда за Аршаком опустился полог палатки. Терпение испарилось вместе с кочевником. Хотелось бежать из тесной тюрьмы, сломать охранникам шеи, перебить лагерь, отыскать дом Великого Судьи, найти Евгениуса и Джавада…
        Регарди медленно вздохнул и еще медленнее выдохнул. Слишком много «но» и «если» было в его желании. Он мог убежать из палатки и расправиться со стражей, но шансы выбраться из лагеря керхов с больной ногой были невелики. Тем более, выжить в незнакомой пустыне. На поиски дома Великого Судьи в бескрайних просторах такыра мог уйти не один месяц. Даже если захватить в плен Мосанну, не было гарантий, что вождь проведет его к «Ладони Мира», а не к ловушке. Если Арлинг хоть что-нибудь знал о керхах, так это то, что они были готовы умереть за святые места. Последним «но» была возможность ошибки. Что если брат Аршака купил не тех драганов?
        Арлинг закрыл глаза и заглянул внутрь себя. Он не верил в ошибку, а Евгениус и Джавад не имели права на смерть. Он найдет и спасет их. Спасет ради того, чтобы услышать добрую весть: Аджухам с капитаном Издегердом не попали в плен, а благополучно бежали в Самрию. В теории все было хорошо. Но с каждым годом доверять себе становилось труднее.

* * *
        Если бы Арлинга спросили, где находился дом смерти, он бы, не задумываясь, ответил: в Малом Исфахане.
        Аршак, возможно, был не самым любимым сыном Мосанны, но уговорить отца сумел. Наверное, в этом была и заслуга Цибеллы, которая вместе с группой керхов и Арлингом отправилась к Великому Судье. Мосанна идти отказался, сославшись на дела, но Регарди подозревал, что керх хотел сохранить лицо в случае поражения. Сам Арлинг думал о неудаче чаще, чем о победе.
        Они покинули стоянку еще до рассвета. Процессия была немалой - то ли керхам было нечем заняться, то ли все только и искали повода, чтобы увидеть Великого Судью. О нем говорили больше, чем о навьяле Арлинге, который шел впереди с Аршаком и мечтал о верблюде. К Великому Судье полагалось идти пешком.
        Регарди связали руки, а на голову - после некоторых колебаний - накинули мешок. Мир стал тише, но не утратил своих очертаний.
        - Обычай, - пожал плечами Аршак. - За справедливостью обвиняемый идет с закрытой головой. Даже слепой.
        Арлинг возражать не стал. Ему не терпелось закончить этот спектакль и отправится за Сейфуллахом.
        Аршак обещал, что они достигнут «Ладони Мира» к обеду, но уже через два часа пути плохо зажитая рана дала о себе знать. Хромота усилилась, а пайрик, спящий в ноге Арлинга уже много дней, снова проснулся. Когда они достигли подножья Малого Исфахана, и Аршак заявил, что им придется карабкаться по камням, Регарди почувствовал себя деревом - старым, засохшим саксаулом, вырванным с корнем свирепой бурей. Ноги едва сгибались, а каждое неосторожное движение отдавалось болью во всем теле.
        Когда равнина закончилась, превратившись в покрытый мелкими камнями склон, Арлинг понял, что его план по спасению Джавада и Евгениуса был слишком самонадеян. Когда они доберутся до места, ему, возможно, придется спасать самого себя. Под мешком дышалось с трудом, и с него градом лил пот, который тут же высыхал в жарком воздухе такыра. Сердце глухо билось в висках, а ноги дрожали даже на ровной поверхности.
        По мере того как дорога поднималась выше, становилось жарче. «Наверное, это потому, что мы приближаемся к солнцу», - решил Регарди, но поднять себе настроение шуткой не получилось. В горах Мастаршильда солнце тоже казалось ближе, но в них не было жарко ни в одно время года.
        Мечтая о ветре, воде и холоде, Арлинг не сразу заметил, что их путь подошел к концу.
        Трупы стали встречаться еще на тропе, а когда начались горные террасы, искателям правды пришлось пробираться через настоящие сады мертвых. Регарди редко радовался своей слепоте, но сейчас был как раз тот случай. Мешок на голове почти не пропускал запахов, однако ему все равно казалось, что мир вокруг смердел высохшей человеческой плотью.
        - Раньше здесь был могильник «Бродящих в Каньоне», - объяснил Аршак. - Не знаю, почему Великий Судья выбрал эти места. Когда поднимемся выше, будет чище.
        Что имел в виду керх под словом «чище», Арлинг не понял, потому что на вершине Малого Исфахана царство «мертвых трупов» кончалось, и начинались владения «трупов живых». Провинившиеся висели на скалах, корчились на кольях и протягивали к ним руки сквозь прутья тесных клеток, прося пощады и отгоняя птиц, которые норовили выклевать им глаза. Тишина подножья сменилась нестройным хором жаждущих смерти голосов на фоне хриплых криков стервятников. По мере того как их группа приближалась к «Ладони Мира», они становились громче, а мир, оставшийся далеко внизу, глуше.
        К дому Великого Судьи пустили не всех. На границе царств «живых» и «мертвых» их встретили закутанные в плащи люди - «братья», которые, как объяснила Цибелла, служили Судье с малых лет. Попасть в их ряды было честью для каждого керхского мальчика. Арлинг слышал, как края тяжелых одеяний «братьев» волочились по камням, собирая мелкую пыль и каменное крошево, а на поясах, скрытых бурнусами, звенели джамбии и сабли.
        Малый Исфахан продолжал уходить ввысь, вздымаясь с одной стороны утесами и крутыми пиками, а с другой резко обрываясь в глубокую пропасть, когда их процессия остановилась на обширном карнизе. Почувствовав ветер, Арлинг обрадовался ему, как родному. Потоки воздушных струй беспрепятственно разгонялись вдоль пустого пространства, взметая в небо столбы пыли и охлаждая каменную поверхность, которая была похожа на раскаленную сковородку. Даже сквозь сапоги ощущался жар, идущий от камней.
        Повсюду сновали кочевники, охранявшие «Ладонь Мира», и «братья», которых выдавал шелест плащей. Арлинг насчитал шестеро копейщиков и две дюжины лучников. Слухи о меткости и скорости керхских стрелков ходили даже в Согдарии.
        Остальные кочевники были без оружия, так же как и керхи, пришедшие с Арлингом. Они оставили свои сабли на границе «царства мертвых», отдав их «братьям». Большинство керхов толпилось вокруг площадки, откуда временами раздавались крики и ослиный рев. За площадкой ветер стихал, ударяясь в каменной бок уходящего ввысь Малого Исфахана, но голоса и шаги людей, которые раздавались у подножья, подсказали Арлингу, что в стене мог находиться вход в подземную пещеру. Вероятно, там и жил Великий Судья. Человек с таким статусом вряд ли стал ночевать в палатках, разбитых длинными рядами вдоль внешнего края террасы. Арлинг даже не пытался представить себе ее размеры. Наверное, на карнизе могло разместиться несколько больших стоянок Мосанны со всеми стадами.
        С него, наконец, сняли мешок, и дышать стало легче. Ветер придавал силы, и Регарди почти не хромал, когда они двинулись к людям у центральной площадки. Арлинг догадывался, что за действие могло там происходить, но когда все звуки и запахи сложились в единую картину, ему стало не по себе. Пытки напоминали о Педере Понтусе. Они напоминали о Магде, последние дни которой навсегда остались для него тайной. Каких утешений он не придумывал бы себе, правда была одна - Фадуна заплатила за его любовь мучительной смертью.
        Шепнув Арлингу, что им нужно дождаться очереди, Аршак присоединился к другим кочевникам, которые криками и хлопаньем выражали одобрение происходящему на площадке.
        Ослиный рев, скрип веревок, стоны растянутого в струну тела…
        «Четвертование», - понял Регарди. В Сикелии любили эту казнь, и керхи не были исключением. Судя по запахам бедняге вынули внутренности, но ему не посчастливилось умереть сразу. Не повезло мученику и с ослами. Они послушно тянули его в стороны, но то ли керх был слишком крепким, то ли ослы слабосильными, однако того результата, на который рассчитывала толпа, не получалось. В конце концов, «брат», исполняющий роль палача, «помог» ослам, перерубив суставы человека топором. Конечности легко отделились от еще живого тела.
        Останки жертвы бросили к куче мертвецов, которая возвышалась рядом. Судя по ее размерам, керхи не спали всю ночь, верша справедливый суд. Недалеко от убитых сидели уже «наказанные» с разными увечьями. У одного была отрублена рука, у второго отрезаны уши, с третьего частично сняли кожу. Наверное, они должны были оставаться до окончания судебного процесса в назидание остальным. Керхский суд был быстр, кровав и жесток. Он убеждал Арлинга в истине, открытой им еще в молодости. Справедливость и правосудие - те явления, которые придумали люди. В природе их не существовало.
        Регарди не без интереса отметил, что на «Ладони Мира» судили не только керхов. Несколько человек пахли, как шибанцы, а один, несомненно, был кучеяром. Что нужно было сделать, чтобы быть не убитым, как все остальные не-керхи, а просто «судимым»?
        Только теперь Арлинг серьезно задумался о том, как будет доказывать кочевникам свою правду. И что будет делать, если ему не поверят. Сражаться? Или бежать, забыв о драганах и Сейфуллахе? Бежать, чтобы найти то, что находилось неподалеку - Дорогу Молчания.
        Переключив внимание с жертв на палачей, халруджи стал искать среди них Великого Судью. Это оказалось нелегкой задачей. Никто не сидел на троне и не выделялся приметными запахами. «Братья» в плащах-накидках походили друг на друга как близнецы, говорили одинаково и ничем не пахли - разве что попавшей на них кровью виновных. Лица «братьев» скрывали тяжелые капюшоны.
        - Не ожидал тебя здесь увидеть, - раздался рядом насмешливый голос.
        На какой-то миг Регарди показалось, что обращались к нему, но Аршак уже отвечал:
        - Белый Ящер? Вот это встреча! Я думал, ты уже уехал в Сехский Тракт.
        Братья обнялись, а Арлинг подумал, что удача все-таки ему улыбнулась. Он не мог видеть эту улыбку, но чувствовал ее теплоту. Белый Ящер был тем самым керхом, который больше других интересовал его в этом месте.
        - Туда позже, - махнул рукой Белый Ящер. - Сначала закончу с драганами. Я поспорил с «братьями», что они еще неделю протянут. Хотя один, наверное, скоро умрет. Может, отдашь мне своего?
        - Он для суда, - настороженно ответил Аршак. - Не для мести.
        - Да сколько можно тянуть! - возмутился Белый Ящер. - Ты ведь еще не убил ни одного драгана!
        - Месть - это скоротечное удовольствие. Даже если его растянуть на годы, вкус пройдет быстро. А в могилу мы унесем только сомнения.
        Это были хорошие слова, и Арлинг подумал, что ему стоило пересмотреть свое мнение о молодом керхе.
        - А ты смелый, - усмехнулся брат Аршака. - Я не стал бы говорить такое на «Ладони Мира». Ладно, оставим. Кстати, зачем судить драгана? Лучше продай. Тогда мне не придется ехать за последними двумя в Сехские земли.
        - Драган не продается, - отрезал Аршак. - Отчего не купил у «Бродящих в Каньоне» всех пленных?
        - Так там всего два кучеяра было. Один молодой, другой старый. Кучеяры - это не то. Нужны драганы. К тому же, тех пленников уже продали на рудники в Иштувэга. Они дожидались каравана. Значит, не хочешь помогать брату?
        - При всей любви к тебе не хочу, - сурово ответил Аршак. - Лучше расскажи, как поживает дочь Дормаса? Она провела с тобой Ночь Северной Звезды?
        Керхи заговорили о своем, а Регарди медленно перевел дух. Он узнал все, что хотел. Причем, без всяких усилий со своей стороны. И почему бы братьям не встретиться и не поговорить днем раньше? Тогда бы он беспрепятственно сбежал с большой стоянки Мосанны и отправился в Иштувэга. Из разговора совершенно очевидно следовало, что двумя кучеярами, проданными в рабство на рудники, были Сейфуллах - молодой, и капитан Издегерд - старый. Арлинг мысленно проделал путь до северного города. Расстояние неблизкое, но пока он его преодолеет, пройдет не меньше недели. Сейфуллах и рудники Иштувэга были несовместимыми понятиями. Молодой купец не привык к работе, а, зная вспыльчивый характер господина, Регарди имел все основания беспокоиться.
        Нужно было бежать. Ночью это будет сделать легче, чем днем. Однако до наступления темноты требовалось еще одно чудо. Керхи были скоры на расправу, и если ему не удастся убедить их в том, что он навьял - а в успехе задуманного он сомневался все сильнее - придется импровизировать. С раненной ногой, в окружении двух дюжин лучников и толпы опьяненных смертью керхов это было сложной задачей даже для ученика имана.
        На площадке кого-то поливали расплавленной смолой. Он чувствовал кровь и тяжелый запах обожженной плоти. Крики давно стали привычными звуками Малого Исфахана. Предгорье навсегда останется в его памяти домом смерти. Смерти медленной и мучительной. Той, которая ожидала Евгениуса и Джавада. Они были чужими, случайными путниками, которые на время разделили с ним дорогу. Регарди не испытывал симпатии ни к командиру регулярной армии Евгениусу, ни, тем более, к шпиону Джаваду Рому. Но конец, который им грозил, он не пожелал бы никому.
        - Это не твое дело, - прошептал Арлинг, однако другой Арлинг, тот, в котором жила Магда, так не думал.
        - Цибелла, - окликнул Регарди бывшую Скользящую, которая спокойно глядела на казни, не выказывая омерзения или страха.
        - Все будет хорошо, - женщина пожала его руку, решив, что он волновался. Арлинг волновался, как море во время шторма, но о причине Цибелле было не догадаться. Для нее он был серкетом, бежавшим из Пустоши ради свободы. А вот для Сейфуллаха Регарди по-прежнему оставался халруджи.
        - Мне нужна твоя помощь, - прошептал он. - Те драганы, о которых говорил Белый Ящер, мои друзья. Они не серкеты, но из Пустоши мы бежали вместе.
        Цибелла вздохнула, но ничего не сказала.
        - Я должен спасти их, - решительно произнес Арлинг, понимая, что больше убеждает в этом себя, чем знахарку. - Они наверняка в подземелье. Выясни, где точно их держат, а остальное я сделаю сам. Их нужно вытащить этой ночью, другого шанса не будет.
        - Кажется, мы пришли сюда, чтобы спасать тебя, а не их, - фыркнула женщина. - Не надо все усложнять. Проникнуть в подземелье невозможно. Откуда ты вообще узнал о нем? Я тебе не рассказывала. Когда я говорю «невозможно», то не преувеличиваю. Вход туда один, и охраняют его серьезно. Такие, как Белый Ящер, допускаются только под стражей, пленников держат в лабиринте, выходы из которого знают лишь «братья». Те, кто строил «Ладонь Мира», себя умертвили, а «братья» никогда не покажут дорогу чужому даже под страхом пыток.
        - Но есть другой путь, - помолчав, сказала она. - Если ты докажешь Великому Судье, что ты навьял, можешь потребовать освобождение этих драганов в качестве платы за оскорбление. Например, скажешь, что они часть Сих-Гарана, который живет и в них тоже.
        - И кто говорил об «усложнении»? Куда легче проникнуть в пещеру или хотя бы узнать, где держат пленных. Я же не предлагаю тебе лезть в подземелье самой.
        - Не будь упрямцем, - отрезала Цибелла. - Никто не знает тайн «Ладони Мира». Дом Великого Судьи каждый раз строится по-новому. Там ловушки начинаются с порога. На твоем месте я бы думала сейчас не о друзьях.
        - Ты, конечно, права, - вздохнул Регарди. - Выберем легкий путь. Мне всего лишь нужно убедить этих дикарей в том, что лев ест траву, а солнце состоит из воды. Ты случайно не видишь облака из пыли на горизонте? Хороший самум нам бы сейчас пригодился. Сила моей чудесной татуировки убедила бы керхов куда быстрее слов.
        - Слова не понадобятся, - заявила Цибелла. - Твое дело - загадочно молчать. Я знаю Великого Судью. Он не сможет отказаться от Обряда Невиновности. Ты ведь уже проходил Испытание Смертью? Будь спокоен, обряд керхов покажется тебе детской забавой.
        «Что ты задумала, женщина? Я не серкет, не навьял и Испытание Смертью не проходил!», - хотелось воскликнуть Регарди, но его позвал Аршак.
        - Пошли, - тронул его за руку керх. - Наш черед. И да прибудут с нами боги.

* * *
        Иман как-то сказал ему: «Если на дороге встретишь человека, вооруженного мечом, не стоит читать ему стихи. Лучше покажи ему свой меч».
        Арлинг с удовольствием показал бы саблю толпе кочевников, которые столпились вокруг площадки, обильно политой кровью жертв справедливого суда керхов. Он чувствовал, как она липла к подошвам сапог, чавкая и всхлипывая под ними. Ей вторили голоса тех, кому не повезло быть убитым. А, может, все было наоборот. Пережить мучительную смерть или мучиться с увечьем всю жизнь - не самый легкий выбор.
        Сначала говорил Аршак, подробно описывая переход от Могильного Кургана к стоянке Мосанны, внезапное появление двух самумов и поведение Арлинга, который не сразу узнал себя в описании керха. По его словам, Регарди использовал загадочные жесты и пел песни племени, которые не мог знать обычный драган. Последним доводом Аршака была татуировка. Впрочем, ее демонстрация, как и все выступление молодого керха, прошла в молчании. «Братья» оставались неподвижными, и нельзя было понять, что творилось в их головах.
        Потом выступил керх, который представлял обвинение от вождя Мосанны. Он долго и пространно вещал о том, что драганы - чужаки, которым нет места на святых землях, о том, что последний раз навьялы приходили к керхам во время драганского завоевания, когда регулярная армия уничтожала целые племена кочевников, и помощь богов была действительно необходимой, а также о том, что песчаная буря не может появляться и уходить по велению человека или даже навьяла, потому что является воплощением Некрабая. Самумов в такыре никогда не было и не будет, а увиденное Аршаком и его людьми - общий мираж, которым умело воспользовался драган-мошенник.
        Наконец, слово взяла Цибелла.
        - Приветствую тебя, Рахас, Великий Судья и Вершитель Справедливости, - произнесла она, и Арлинг понял, почему бывшая Скользящая пользовалась уважением среди керхов.
        Она была не просто знахаркой и любовницей вождя Мосанны. Цибелла имела право обращаться к Великому Судье по имени, а это говорило о многом. Например, о том, что он мог прислушаться к ее мнению. «Арлинг - навьял, - скажет Цибелла. - Посмотрите на его татуировку. Это же знаки судьбы, начертанные самой Рарлапут. В нем живет дух Сих-Гарана, а вы оскорбили его неверием. В наказание вы должны выполнить его условие. Отдайте ему драганов, которых привез Белый Ящер, и будете прощены».
        Но знахарка произнесла совсем другие слова.
        - Родители учат нас помнить о том, кто роет колодцы, из которых мы пьем воду, - сказала она. - Принимать помощь богов или отвергать ее - выбор за нами. Этот драган утверждает, что его послала Рарлапут, и у нас нет доказательств того, что он говорит неправду. Возможно, те песчаные бури, которые едва не убили нас, и были миражем, но мне еще ни разу не приходилось чувствовать, как мираж скрипит на зубах и забивается в сапоги. Мы хотим покоя, но ветер не стихает. Ты видел знаки на спине этого драгана, слышал слова Аршака, молодого керха, который ненавидит драганов, как никто другой. Вождь Мосанна мудр, но и великим позволено ошибаться. Ты знаешь все, что на земле и под землей. Мы покоряемся твоей воле и ждем справедливого суда.
        Когда один из «братьев» шагнул вперед и тепло пожал руку Цибеллы, Арлинг понял, что он и был главным. Великий Судья все-таки отличался от других «братьев». Он был выше и едва заметно пах какими-то травами (принимал лекарство от болезни?), сталью (носил джамбию на поясе под плащом?), сухой холустайской глиной (использовал маскирующий грим?) и настойкой ясного корня (повышал чувствительность и восприятие организма?). У керха были легкие, отточенные движения, которые говорили о хорошем контроле над телом и, возможно, о боевых навыках. Регарди не сразу уловил запах его пота, но как только выделил его в шлейфе запахов, витающих над площадкой, понял, что Судья волновался. И вряд ли причиной его тревоги был Арлинг. В горе трупов, казненных с утра, чувствовались несколько драганов, а значит, он был не первым северянином на «Ладони Мира». Возможно, дело было в Цибелле. В жесте Судьи ощущалось не просто уважение к женщине, которое было несвойственно кочевникам. Тайная любовь? Скрытая вражда к Мосанне? Как бы там ни было, поведение керха вселяло надежду.
        И еще он не мог отделаться от чувства, что встречал Великого Судью раньше.
        Регарди заставил себя успокоиться. «Удача и неудача следуют друг за другом по кругу, - говорил иман. - Лучше забыть о них, и тогда тебе не будет дела до каркающих воронов и воющих гиен». Это был хороший совет, потому что ответ керха был похож на сладкий пирог с начинкой из ядовитых трав.
        - Твои слова мудры, несравненная Цибелла, а в твоих, Аршак, сын Мосанны, я вижу солнце. Справедливость - это закон неба, дающего жизнь. Ее называют природой человека. Или путем, который виден не всем. Я знаю дорогу и поведу вас по ней. Вы получите справедливый суд. Я люблю каждого керха, и если этот человек спас хоть одного сына пустыни - или дочь, - Великий Судья слегка поклонился знахарке, - то он наш друг. И я верю, что самумы, которые повстречались вам на пути, не были миражем. До меня давно доносятся слухи о песчаных бурях, которые появляются там, где раньше о них не знали. Но в мире мало необъяснимых вещей. У этой, к счастью, есть причина, и она - Подобный, который нарушил договор, заключенный с керхами триста лет назад. Самумы будут появляться в Такыре все чаще. Тому, кто нарушил клятву, мы не должны ничего. Гоните прочь вестников Карателя и не отдавайте ему свои сабли. Не бойтесь. Настоящий керх рождается в буре, в ней же и умирает. Самумы - это воплощение Некрабая, его общение с нами, которое помогает увидеть жизнь такой, какая она есть. Да, бури могут засыпать стоянку и унести с собой
стадо, но вы научитесь жить с ними в Такыре так же, как живут наши братья и сестры в Карах-Антаре и Холустае.
        Великий Судья сделал паузу и протянул руку к Регарди ладонью вверх. Жест тоже показался Арлингу знакомым.
        - Я верю, что он сумел прогнать бурю, - продолжил керх. - Таким, как он, под силу и не такое. Но ответьте, почему вы решили, что он сделал это из любви к керхам, а не из тайного умысла воспользоваться вашим доверием и проникнуть в святые места керхов? Судя по тому, что вы привели его сюда, ему это удалось. Слушайте внимательно. Этот драган - не навьял. Вождь Мосанна прав. Сих-Гаран не мог вселиться в слепого, хромого чужака. Вы удивились его татуировке, послушали его речи, увидели его поступки и сделали неправильные выводы. То, что начертано у него на спине, не послание богини Рарлапут, матери и покровительницы детей пустыни. Это магия Подобного. Нет ничего удивительного, в том, что драган прогнал бурю. Ведь она была послана им самим, чтобы вы поверили и приняли его за навьяла. Перед слугой бога открыты все пути. Он может давать советы вождю, брать золото племени, указывать ему дорогу. Мосанна недаром столько лет ведет вас по тропам пустынь. Верьте ему. В нем - мудрость богов и ваших предков. Этого драгана нужно убить, но мы не можем сделать это сейчас. Колдунов Подобного убивают только в
правильное время и правильным способом. Лучшее время для казни - первые минуты нового дня. Поэтому сварим его в котле с утра, а до тех пор прошу вас оставаться моими гостями.
        Ответ Великого Судьи разочаровал Арлинга. Где почерпнутая веками мудрость? Где прозорливый ум и логика? Объяснить все происками Подобного было слишком легко, а приговор был чересчур быстр и прямолинеен. С другой стороны, чего он ждал от керхского суда? Доказательств и выслушивания свидетелей?
        И все-таки в словах Великого Судьи было что-то не так. В них ощущалась недосказанность, слабина, неуверенность. Они были словно натянутая, но так и не спущенная тетива лука. Керх говорил спокойно и решительно, однако по запаху его пота, Регарди почувствовал, что Рахас нервничал даже больше, чем в первые минуты их встречи.
        Недоговоренность ощутила и Цибелла, которая не упустила шанса ей воспользоваться.
        - Твоя справедливость бессмертна, о мудрый Рахас, - сказала она, - но ни в чем не ошибаться - свойство богов. Когда навьял приходит к людям, он не знает, какое тело достанется ему - сильное, слабое или уродливое. А если Сих-Гаран вошел в человека, который действительно служил Подобному, но перестал им быть с тех пор, как дух великого воина поселился в его теле? Что если так? Убьем его и навлечем на себя проклятие Рарлапут. Мало нам Подобного? Мертвое тело уже ничего не скажет. Пусть этот драган пройдет Обряд Невиновности. Испытай его. Вряд ли что-то изменится, если он окажется не прав. Солнце, вставшее утром, скроется за Малым Исфаханом вечером, а луна, взошедшая вчера ночью, ознаменует начало следующего дня. Ничто не помешает убить его завтра с утра. Раны на его руках станут лучшим доказательством лжи.
        - А ты не подумала, женщина, что он может применить магию, чтобы пройти Испытание?
        Но Цибелла предвидела этот вопрос:
        - Плохо, когда преданность одному идеалу затмевает глаза у зрячих, - вздохнула она. - Разве можно сомневаться в силе воды? Даже Подобный не смог бы заставить ее лгать.
        Женщина управляла ими так же легко, как неделю назад зашивала ногу Арлинга железной иглой. На месте Рахаса он был бы осторожнее. Или вообще не давал ей говорить, потому что керхи одобрительно загалдели.
        - Она права… Пусть вода судит… Давайте обряд…
        - Прошу, не сердись, - мягко продолжила Цибелла, - мы не сомневаемся в твоей мудрости, но ведь и крошечная муравьиная нора может разрушить плотину. Разреши драгану пройти Обряд. Многие, творящие грех и постыдные поступки, говорят прекрасные речи, которым верят люди. Только вода покажет правду. Она - истина. Так было всегда. И если драган солгал нам, я лично помогу тебе сварить из него суп.
        - Я не огорчаюсь, когда люди меня не понимают, - улыбнулся Великий Судья. - Огорчаюсь, если я не понимаю людей. Что ж, решение, принятое с помощью других, похоже на дерево, которое имеет много корней. Да будет так. Приготовьте все для Обряда.
        «Кто-нибудь объяснит, что здесь происходит?», - возмутился про себя Арлинг, но тут рядом возник Аршак, который, словно прочитав его мысли, поспешно прошептал ему на ухо:
        - Не знаю, какая муха укусила Цибеллу, но Обряд Невиновности не лучший из вариантов. Ты, конечно, навьял, однако тело у тебя человеческое. И Великий Судья об этом знает, поэтому и согласился. Бежать уже поздно. Мужайся.
        - Хватит говорить загадками, - не выдержал Арлинг.
        - Чувствуешь, как костер разводят?
        И действительно, в центре площадки соорудили очаг, на который водрузили большой котел. Нехорошие предчувствия, которые возникли, когда Цибелла упомянула воду, усилились. Вода, огонь, раны на руке… Наконец, все сложилось в единую картину, которая ему не понравилась.
        - Мне нужно будет опустить руку в воду? В кипяток?
        - Две руки, - поправил его Аршак. - И не просто опустить, а достать со дна камень справедливости. Ну, или что там положит Великий Судья. Всегда бывает по-разному. Потом тебе замотают руки тряпками, а не следующее утро проверят. Если на них появятся ожоги, значит, ты солгал. Если кожа останется невредимой, то правда твоя. Эх, поторопилась Цибелла. Обряд, конечно, справедливый, но обычно на следующий день у всех бывают ожоги. Хотя… ты же навьял. У тебя все должно быть по-другому.
        «Да, я просто лишусь своих вторых глаз, и навсегда забуду о том, что когда-то умел различать цвета пальцами», - с досадой подумал Регарди, прислушиваясь к треску костра. Керхи взяли хорошие, сухие дрова. Они будут гореть жарко, и вода закипит скоро. Диалог с собой, как всегда, был коротким.
        «Ты мог бы убежать прямо сейчас. Обрыв не так крут, как кажется. Если повезет, можно скатиться до низа и спрятаться в скалах».
        «А если не повезет? Ты собираешься пробежать до края карниза сквозь толпу керхов с раненой ногой, а потом спрятаться там, где „братья“ знают каждый камень? А как же драганы? Как же Магда?»
        У него не было выбора. Возможно, его не было никогда.
        Арлинга вывели в центр площадки, оставив на нем только исподнее. Зловещий подарок Маргаджана на его спине уставился на толпу керхов с вызовом, граничащим с безумием. А они смотрели на него. Он чувствовал их взгляды - любопытные, враждебные, сочувствующие. Великий Судья и Цибелла негромко переговаривались, остальные молчали. Дыхание ветра и сотен тел, жаждущих справедливости, слилось воедино, став музыкой его ошибок и заблуждений.
        Атрея как-то сказала: «Если ты действуешь с состраданием, твои действия безупречны». Но Арлинг не испытывал сочувствия к Рому и Евгениусу.
        «Тогда зачем ты здесь?»
        «Потому что змея все еще ползет по рафии».
        Это был неправильный ответ, но другого не было. Регарди услышал, как со дна котла стали подниматься пузырьки. Вода закипала, а он до сих пор не придумал, как исполнить трюк, который ждали от него керхи. Однажды на тренировках иман заставил его достать раскаленный прут из огня. Арлинг достал, но ожоги сходили долго. Подчиняясь учителю, он сделал это во второй, и в третий раз, но желаемого не добился.
        - Не могу, - сказал тогда Регарди, признавая поражение. К его удивлению, учитель не стал настаивать.
        - Люди часто упускают мгновение, а затем ищут его, словно оно находится далеко, - как всегда загадкой ответил иман. - Когда ты поймешь это, то изменишься навсегда. Запомни, если не сделаешь чего-то сразу, оно останется недоделанным до конца жизни. Если боишься, успокой разум. После этого справишься с любыми трудностями. Только не убегая, можно пройти сквозь железную стену и взять огонь в руки. Но делать это нужно решительно. И никогда не менять намерения. Подумай об этом.
        Арлинг подумал, однако урок так и остался невыученным. И сейчас за оставшиеся минуты ему нужно было либо разгадать эту тайну, либо смириться с потерей кожи на обеих руках.
        - Начинайте, - велел Великий Судья. - Время пришло.
        И действительно вода уже не шептала, а бурлила, выливаясь из котла.
        Арлинг не стал дожидаться, когда его толкнут в спину, и шагнул к костру сам.
        Рахас подошел к котлу с другой стороны. Регарди едва ощущал его сквозь пар, валивший из чана.
        - Твой камень на дне, - произнес керх. - Достань его и покажи мне. Потом тебя отведут в шатер, где ты останешься до утра. Если твои руки будут чистыми и здоровыми, мы все поклонимся тебе. Если нет, готовься к смерти.
        И снова голос кочевника показался ему знакомым. Но сейчас это было неважно, потому что он не знал, что случится в следующий миг.
        «В любом случае, человек умирает только раз», - подумал Арлинг и внезапно понял, что умирать как раз не хотел. Ему нужно было достать этот проклятый камень. А еще ему нужна была подсказка. Он чувствовал, что она витала где-то рядом, в воздухе. Ему оставалось лишь нащупать ее и победить.
        Арлинг подумал об Аршаке, но керх не мог ему помочь, так как неотрывно глядел на воду. В сухом глиняном мире такыра вода была высшей ценностью, а огромный котел, доверху заполненный бурлящей жидкостью, мог заворожить любого керха. Цибелла тоже не могла быть ему помощницей. Она погрузилась в себя и, кажется, молилась Нехебкаю. По мнению Арлинга, она выбрала не того бога, но, наверное, Цибелла знала, что делала.
        Подсказка пришла неожиданно - от Великого Судьи.
        Арлингу даже показалось, что это ветер шепнул загадочные слова, но сомневаться не приходилось. Их произнес Рахас.
        - Если внутри тебя пустота, то тебе нет дела до того, насколько горяча эта вода, - прошептал керх.
        И хотя его слова были едва слышны, для Арлинга они прозвучали колокольным звоном. Пустота - вот, что ему было нужно. Такое хорошее слово, такое своевременное, такое необходимое.
        Он глубоко вздохнул, ощутил, как пар от котла обжигал лицо, подумал о Магде, с трудом прогнал ее образ, и, наконец, выдохнул.
        «Я - роса, которая испарится в переменчивом ветре жизни и смерти.
        Вечность - вот буря, что направляет меня».
        Строки услышанной где-то песни пронеслись в сознании очищающим самумом, который забрал с собой остатки мыслей. Арлинг понял, что готов.
        «Я наполню вены из твоих небес. Могущественнее, чем бог или человек, я пребываю в этом мире».
        Это были не его слова. В голове Регарди было легко и пусто - так же как и во всем теле. Их произнес гладкий камень, лежащий у него на ладони. От него валил пар, а с его круглых боков стекали горячие капли. Арлинг узнал курагий - минерал, который керхи считали священным. Кочевники верили, что камень обладал мистическими силами и мог отличить ложь от правды.
        Халруджи не помнил, как достал его со дна чана, но отдавать курагий Великому Судье не хотелось. Ему казалось, что если он расстанется с ним, упустит кое-что важное, родившееся в его пустой голове секунду назад. «Главное - не то большое, до чего додумались другие, но то маленькое, к чему пришел ты сам», - сказал однажды иман. И теперь Арлингу нужно было поймать ту маленькую правду - его собственную, которая витала где-то рядом.
        Осознав, что Великий Судья уже давно протянул руку и ждет, Регарди, наконец, разжал пальцы. Камень падал целую вечность, но едва он коснулся ладони керха, Арлинг удивился простоте загадки, которую давным-давно загадал иман.
        Когда ему заматывали руки тряпками, он с трудом сдерживал улыбку. Кажется, ему что-то говорили, но халруджи не слушал - ему нельзя было отвлекаться. Удерживать с трудом пойманную правду было труднее, чем сражаться с кочевниками в Фардосе. Камень все еще пел в его голове:
        «Не бойся ничего. Лишь те, кто боятся, потерпят неудачу. Я буду презирать их. Но тех, кто победил, возьму к себе. Я - свет, жизнь, любовь. В моих руках полнота».
        Арлинг не помнил, как оказался в тесной палатке, в которой не смог бы выпрямиться и керх. За пологом остались «братья», Великий Судья, Аршак, Цибелла, весь мир. Магда, иман, Сейфуллах и другие люди, живые и мертвые, которые всегда были рядом, тоже остались снаружи, терпеливо дожидаясь, когда их позовут обратно.
        Им не стоило волноваться. Он не собирался умирать от жажды на берегу озера. В его теле кипел и плескался солукрай. Никогда прежде, даже на Боях Салаграна, Арлинг не ощущал его так сильно. Солукрай стал тем самым огнем, который зажег факел в его руках. Искра вспыхнула и превратилась в великое сияние.
        Цикл о Семи Сферах, о котором говорила Цибелла, вдруг обрел иное значение, перестав быть «только красивыми словами и сложными упражнениями для ног». Если раньше Арлингу требовалось вся площадка Огненного Круга для его исполнения, то сейчас ему хватило двух салей тюремной палатки керхов.
        «Солнечный свет укрепит сердце», - говорил иман в его голове, и Регарди ощущал, как с каждой секундой становится лучше. В мире еще было место надежде. Он победит, не сходя с места. Он будет безупречным.
        «Темнота усиливает чувства».
        Даже настойка ясного корня, принятая в больших дозах, никогда не давала столь полного восприятия мира, которое почувствовал Арлинг. В его темноте ярко горел факел Солукрая, но свет и тьма не соперничали друг с другом. Они были влюблены и ликовали, соединившись после вечной разлуки.
        «Ветер увеличивает силу».
        Он мог отломать вершину Малого Исфахана и бросить ее через Гургаран к ногам Подобного. А после поднять на свои крылья всю Сикелию и развеять ее песок по миру. Ветер наполнил его вены, забрав страхи, сомнения и тревоги.
        «Холод укрепляет волю и разум».
        Власть над самим собой опьяняла. По коже пополз озноб, словно он прыгнул в ледяной омут, но ему было приятно. Ум был гибким и легко вошел в тело, разлившись по всем членам. Это был правильный ум. Арлинг направлял его в любое место и в любом направлении. Ум был водой, а вода была пустотой. Вскоре в пустоту превратилась и боль в обожженных руках и раненой ноге.
        «Снег ускорит приход желаемого».
        Недостающая строчка Цикла, которую забыла Цибелла. «Почему снег?» - спросил он тогда имана, но ответа не получил. Все было просто. Снег в пустыне - олицетворение чуда, загадка природы, тайное из тайн. Только сам Арлинг мог приблизить то, что желал больше всего на свете.
        А когда халруджи понял это, снег превратился в песок, холод уступил место привычной духоте, ветер стих, а свет снова отделился от тьмы.

* * *
        Его разбудило знакомое чувство опасности. Оно щекотало кожу, звенело в голове легкими бубенцами, шевелило волосы и отдавалось во рту кислым привкусом. События последних часов стояли в голове тяжелой пеленой тумана, застилая прошлое, настоящее и будущее. Свет и темнота отделились друг от друга, заняв привычные места далеко порознь. Он был прежним Арлингом Регарди, полным сомнений, тревог и вопросов. Пустоты не было. И надежды тоже.
        Звук повторился, и халруджи вцепился в него, радуясь, что есть повод не думать о недавних событиях. Он осторожно сел, уткнувшись головой в потолок палатки. Снаружи едва слышно шептал ветер; тяжело сопели трое «братьев», которые, борясь со сном, охраняли его; мерно дышали другие керхи, пришедшие на «Ладонь Мира» за справедливостью. Где-то неподалеку спали Аршак и Цибелла - их запахи выделялись среди остальных. Такие близкие и такие далекие. С неожиданной четкостью он осознал: эти люди были столь же чужие, как и все остальные, спящие на карнизе Малого Исфахана. Ему стоило быть в другом месте. Например, в Иштувэга, где, как он надеялся, был еще жив раб Аджухам Сейфуллах.
        К палатке шел человек - двигался осторожно, крадучись, осторожно переступая спящих и ничем не выдавая своего присутствия. Он прошел мимо гревшихся у костра лучников, но те ничего не заподозрили. Какое-то время Арлинг и сам сомневался в том, что это были шаги человека, а не пайрика, но тут ветер стих, и он услышал дыхание, а потом различил запах крадущегося.
        Регарди осторожно вытянул раненую ногу. Привычной боли не появилось, но она и раньше замолкала, чтобы потом обрушиться с новой силой в самый неподходящий момент. И этот момент мог настать тогда, когда Великий Судья - а это был именно он - проберется к нему в палатку.
        Арлинг не знал ни одной причины, зачем керху понадобилось его навещать до казни. Наверное, Рахас хотел лично убедиться в том, что посланник Подобного не использовал магию, чтобы заживить руки. Вспомнив об ожогах, Регарди коснулся ладоней, все еще обмотанных тряпками. Боли не было, но, возможно, он все еще находился под воздействием шока. Не каждый день приходилось доставать камни из котла с кипятком.
        Если бы Великий Судья пришел к нему раньше - тогда, когда Арлинг чувствовал себя богом, - сомнений в том, как поступить, у халруджи бы не было. Впрочем, ему ничто не мешало осуществить дикую мысль, внезапно появившуюся в голове, прямо сейчас. В лучшем случае, он одолеет керха и с его помощью вытащит драганов из плена, в худшем - погибнет немного раньше запланированного времени.
        Когда Великий Судья мягко, словно играючи, одним касанием руки усыпил керхов, охранявших его палатку, Арлинг понял, что шансов на удачу мало. «Брат» был отлично подготовлен. Регарди заподозрил в нем серкета еще там, у костра, а сейчас лишь убедился в своей догадке. Сражаться со Скользящим было глупо, но в последнее время он совершал мало разумных поступков. Чем то, что он собирался сделать, отличалось от того, что он уже сделал?
        Однако все было не так безнадежно. Существовали сотни способов устранить врага даже без рук и ног. К тому же левая нога Арлинга чувствовала себя превосходно. Он уже приготовился к атаке, когда у полога палатки раздался тихий шепот, заставший его врасплох.
        - Я знаю, что ты не спишь, - едва слышно произнес Рахас. - Позволь войти. Я не враг тебе.
        Это было очень странное поведение для человека, который собирался сварить из него суп. Однако Великий Судья изменился. Из его речи исчезли глухие звуки, характерные для диалекта керхов Восточного Такыра, а слова стали четче и понятнее. Так разговаривали керхи из долины Жемчужины Мианэ - там, где Арлинг жил последние девятнадцать лет.
        - Входи, раз пришел, - прошептал Регарди, пытаясь поймать догадку, которая ускользала, словно песок сквозь пальцы.
        В палатке было тесно даже для одного, а когда в нее протиснулся еще и керх, им пришлось прижаться друг к другу почти вплотную. Лицо Великого Судьи оказалось на расстоянии ладони от его собственного, и Арлинг неожиданно почувствовал себя скверно.
        Сахар изменился до неузнаваемости, но не признать старого друга было стыдно.
        «Наверное, это старость», - горько подумал он, обнимая керха.
        - Тсс, - прошептал Сахар. - Наша встреча лишь звук шагов в пустыне.
        Помолчали. Сахар, один из «избранных» учеников имана, исчез из жизни Регарди много лет назад. Как он думал - навсегда. Учитель отправил керха в Карах-Антар искать пропавший отряд Белой Мельницы незадолго до того, как Арлинг принял участие в Боях Салаграна. С тех пор жизнь Регарди сильно изменилась. К его согдарийскому прошлому добавился груз предательства, который он собирался нести до конца своих дней. Какой груз нес на плечах Сахар, еще предстояло выяснить.
        - Что ты здесь делаешь?
        - Как тебя сюда занесло?
        Они заговорили разом, и Регарди понял, что керх тоже с трудом сдерживался, чтобы не засыпать его вопросами.
        - Твое гостеприимство поражает, - усмехнулся Арлинг. - Похоже, ты нашел для меня самое удобное место в доме.
        - Не благодари, - отмахнулся Сахар. - Я чуть с ума не сошел, когда увидел тебя с керхами. После стольких лет молчания, иман, наконец, меня услышал. Как это на него похоже. Отправить в Восточный Такыр даже не кучеяра, а драгана! После резни у Фардоса керхи убивают любого с белой кожей, не разбираясь. Не знаю, как тебе пришла в голову мысль притвориться навьялом, но она была удачной. Хотя и рискованной. Я специально поселился в Восточном Такыре и старался быть на слуху, чтобы человек имана мог меня отыскать. Зачем тебе понадобился этот спектакль с керхами? «Ладонь Мира», конечно, охраняется хорошо, но я оставил сотни лазеек, чтобы меня можно было найти.
        - Долго рассказывать, - Регарди не хотелось разочаровывать друга, но выхода не было. - По правде, я искал… не тебя. Ты уверен, что мы не можем поговорить в другом месте?
        Несмотря на холод, привычный в это время суток, с Арлинга градом струился пот.
        - Я не могу рисковать, - покачал головой керх. - Этот маскарад стоил мне слишком дорого. Как руки?
        - Масло пустынной розы не помешало бы, - пробурчал халруджи, надеясь избежать демонстрации, но керх ловко схватил его за ладони, сорвав с них повязки.
        - Я надеялся, что иман обучил тебя Циклу Семи Сфер, но сомнения все же были, - присвистнул Сахар. - Великий Некрабай, да ты навьял, Арлинг Регарди. Придется нам тебе поклониться. Мой помощник расстроится. Он собирался съесть тебя на обед.
        Это была хорошая шутка, и в другой раз Арлинг обязательно оценил бы юмор друга, но сейчас все его внимание заняли собственные руки. Кожа на них была гладкой, ровной и здоровой. Словно вчера он опускал их в котел с целебной грязью, а не с кипятком. Стараясь дышать ровно, Арлинг осторожно коснулся повязки на ноге, а потом нетерпеливо сдернул и ее тоже. От раны, которая начинала плохо пахнуть, остался лишь шрам. Неровный бугорок присоединился к другим следам на его теле, став еще одним напоминанием об ошибках.
        - Солукрай, - выдохнул он, не зная, радоваться или страшиться чудесного исцеления. В последний раз Арлинг заплатил за «помощь» солукрая слишком высокую цену.
        - Да, солукрай, - согласился Сахар. - Иман вручил тебе оружие, не научив, как с ним обращаться. Слишком щедрый подарок. И опасный. Я рад, что он выбрал не меня.
        Пощечина была неожиданной, обидной, но заслуженной.
        - Это за Бои Салаграна, - глухо произнес Сахар, но если он ждал, что Регарди будет защищаться, то ошибался. Керх, как и любой другой ученик Школы Белого Петуха, имел право избить его. Ведь Арлинг предал того, кого они считали святым.
        - Значит, учитель не посылал тебя? - уже спокойнее спросил друг. - Это плохо. Я давно жду от него вестей. Когда ты встречался с ним последний раз?
        Это был простой вопрос, но он вызвал у Регарди замешательство.
        - Пару месяцев назад, - осторожно ответил он. - Я халруджи. Мы с иманом… редко встречались.
        - Знаю, - Сахар положил руки ему на плечи, крепко сжав их. - Мне было больно услышать об этом. Но разве иман не освободил тебя после того, как пал Балидет?
        - Ни до того как город захватил Маргаджан, ни после того как его уничтожил самум, - Регарди удивился тому, как равнодушно прозвучали его слова.
        - И об этом я тоже знаю, - вздохнул керх. - Даже больше, чем хотелось бы. Нет ничего худшего, чем блуждать в чужих краях. Ты стал халруджи, а я - Великим Судьей, но, знает Некрабай, с каким удовольствием я поменялся бы с тобой местами. Впрочем, каждый из нас заслужил эти маски. Я ношу свою уже год, и, кажется, останусь в ней на всю жизнь. Думаю, если я когда-нибудь сниму ее, под ней останется лишь череп с оскалом смерти.
        - Ты нашел людей Белой Мельницы? - спросил Арлинг, вспомнив задание, которое иман дал Сахару много лет назад. - Там, в Карах-Антаре?
        - Моя первая встреча с Подобным прошла не совсем удачно, - ушел от ответа Сахар. - О некоторых поступках человек жалеет всю жизнь, потому что право на второй шанс дается не каждому. Карах-Антар оказался мне не по зубам. Он выжег меня изнутри и хорошенько поджарил снаружи. Дай руку.
        Регарди любил касаться людей, потому что пальцы добавляли то, что не могли рассказать слух и обоняние, но когда он дотронулся до лица Сахара, его руки дрожали. Кожа керха была изрыта шрамами, словно пахотное поле. Арлингу вспомнился Беркут, превратившийся в мумию, которая рассыпалась от прикосновения. На миг ему показалось, что подобное может случиться и с Сахаром. Следы ожогов извивались уродливыми швами по всему лицу керха, шершавыми кольцами покрывали его шею и прятались под одеждой. А Регарди еще думал, что знал о страданиях все. По сравнению с тем, что пришлось пережить Сахару, годы, проведенные им на службе у Сейфуллаха, показались отдыхом.
        - Там, у Гургарана я нашел свою смерть, но иман спас мое тело, - продолжил керх, надевая кожаную маску. - Когда я поправился, он разрешил мне исправить ошибку и дал задание. Последнее. «Мы не должны допустить, чтобы Дети Пустыни приняли сторону Подобного, - сказал он. - Ты остановишь их». Так я узнал о том, как проведу остаток своих дней. Я должен был занять место Великого Судьи, человека, могущество которого сравнимо с богами. Учитель продумал все, мне же оставалось лишь исполнить его план без ошибок. На этот раз я его не подвел. Год ушел на то, чтобы найти Великого Судью, еще один - чтобы научиться подражать ему. Я изучил его походку, голос, манеры, настроения. Я был рядом, когда он ел, спал или молился. Когда мне показалось, что я стал думать, как он, то мы перешли ко второй части плана. Иногда мне становится жаль его, ведь он был неплохим человеком. Устроить пожар в его доме на Холустае, там тогда находилась предыдущая «Ладонь Мира», было нетрудно. Я уничтожил в огне его тело, немного обгорел сам, а когда подоспела помощь, выдал себя за него. С тех пор я Рахас. У нас даже имена похожи. Не это
ли лучший знак того, что Некрабай на нашей стороне?
        Арлинг задумался. Он не знал, на чей стороне был Нехебкай, возможно, на своей собственной. А вот иман оказался неплохим творцом чужих судеб. Он подарил вторую жизнь сыну Канцлера, слепил новую судьбу одному из своих лучших учеников. А может, они сами построили стены тюрем, а учитель научил любить их? Время меняло все: имя, внешность, характер и жизнь.
        Арлингу захотелось сказать Сахару что-то хорошее.
        - Из тебя вышел отличный судья, - улыбнулся он. - Там, у котла, я решил, что ты законченный мерзавец. Приговор звучал убедительно. Да и керхи тебя боятся.
        - Недостаточно боятся, - скривился Сахар. - Что ты знаешь о «Полете Кинжала»?
        В последнее время Арлинг часто слышал обрывки фраз о летающих кинжалах, но не придавал им значения. Возможно, ему стоило быть внимательнее. Ведь из-за одного такого кинжала умер его друг - Беркут.
        - Немного, - уклончиво ответил он. - В племя, которое привело меня на суд, приезжал человек Маргаджана и говорил о каком-то долге керхов перед Подобным. Он упоминал кинжал, который был брошен. Ты это имеешь в виду?
        - «Полет Кинжала» - так называется сделка, которую Подобный заключил с кочевниками Карах-Антара триста лет назад, - кивнул Сахар. - Керхи выжили в Белых Песках не потому, что чем-то отличались от других людей. Им помогала магия Подобного. По условиям договора керхи должны были отдать свои сабли тому, кто бросит кинжал в Родовое Ущелье в предгорьях Гургарана. По легенде, этот кинжал выковал сам Подобный вместе с вождями трех крупнейших племен Карах-Антара, которым подчинялись остальные керхи. Они дали ему имя - «Смотрящий Вперед». Подобный забрал кинжал с собой, за Гургаран. Столетиями от него не было вестей. Поколения керхов сменялись, однако о клятве помнили не только дети пустыни, но и серкеты. Знала о ней и Белая Мельница. Когда Подобный начал септорию Второго Исхода, иман был уверен, что ждать человека с кинжалом осталось недолго. Он оказался прав - им стал Маргаджан. Отряд Белой Мельницы, охранявший границы Гургарана, должен был помешать ему, но справиться с Подобным они не смогли. Кинжал был брошен, а люди имана бесследно исчезли.
        - И тогда учитель придумал план с Великим Судьей?
        - Да. Не знаю как, но он нашел тот самый договор и отыскал в нем лазейку, которая позволяла кочевникам нарушить клятву. Моя задача - убедить керхов в том, что Подобный первый нарушил договор, а значит, они свободны от обязательств. Пока мне удалось отговорить двадцать племен, но их - сотни, а керхи очень трепетно относятся к клятвам, особенно древним.
        - И теперь тебе нужна помощь имана?
        - Нет, - покачал головой Сахар. - Боюсь, что помощь может понадобиться ему. Я узнал кое-что и должен предупредить его. Мой человек не застал его в Балидете. Жемчужину Мианэ засыпало песком, а вместе с ней и следы учителя. Я посылал письма во все города, где у него были люди, с просьбой связаться со мной, но до сих пор не получил ответа. Пытаюсь убедить себя, что он занят, ведь идет война, а Белая Мельница на грани распада, но плохое предчувствие растет, словно гнойный пузырь на ране.
        - Белая Мельница распадается? - не поверил Арлинг.
        - Ее уже нет. Почти все погибли. В живых остались лишь банкиры из Самрии, но и они считают свои последние дни. У Подобного оказались длинные руки. И сейчас опасность грозит иману. Ты знаешь, где он?
        - Мы должны были встретиться в столице, но там его не застали. Он уехал в Пустошь, чтобы убедить серкетов принять участие в собрании Белой Мельницы. Это было давно.
        - Дьявол! - выругался Сахар. - Ему нельзя в Пустошь! Теперь я вижу, что тебя послал Нехебкай. Возьми моего лучшего верблюда и скачи к Скользящим. Может, ты еще успеешь предупредить его. Бертран, серкет, который сейчас возглавляет Цитадель, предал Нехебкая, заключив сделку с Подобным. Не спрашивай, откуда я это знаю. Великий Судья не только вершит справедливость, но и внимательно слушает. Ко мне стекаются многие слухи, некоторые - неожиданные. Сидя здесь, на вершине Малого Исфахана, я знаю о том, чего не знает наместник Самрии. Бертран - предатель. Оказавшись в Пустоши, иман попадет в ловушку. Скорее всего, он уже угодил в нее, иначе мои письма не остались бы без ответа.
        Дыхание взволнованного Сахара обдавало Регарди жаром, а сердце друга стучало так громко, словно выпрыгнуло наружу. Да и самому Арлингу с трудом удавалось усидеть на месте после слов керха. Хотелось вскочить и мчаться в Пустошь немедленно. Бежать день и ночь, преодолевая арку за аркой, не давая отдыха ни себе, ни верблюду. Бежать, зная, что надежды нет. Учитель отправился в Цитадель задолго до того, как Арлинг и Сейфуллах прибыли в Самрию. С тех пор прошло больше месяца. Достаточно, чтобы добраться до Пустоши и вернуться обратно в столицу. Раз Сахар не получил ответа на письма, значит, иман все еще был у серкетов. Кто знает, может быть, даже живой.
        В другой раз Регарди, непременно, удивился бы равнодушию, с которым подумал о возможной смерти учителя. В другой раз такая мысль была бы недопустимой. В другой раз.
        Он отер пот со лба и прошептал:
        - Я халруджи. Мой господин в опасности. Я не могу отправиться в Пустошь.
        Какое-то время Арлингу казалось, что Сахар испепелит его взглядом. Он ощущал его столь же отчетливо, как и мысли керха. Драган, которому иман открыл сокровенное знание серкетов, оказался предателем. Дважды.
        «Наверное, это моя судьба - предавать людей», - подумал Регарди. Когда-то давно он предал Магду. Что мешало ему предать еще и Сейфуллаха?
        - Да ты хоть знаешь, что творится в мире? - Сахара прорвало, и Арлинг был рад его гневу. Он был лучше презрительного молчания.
        - Идет война! Не Подобного с серкетами, не Маргаджана с кучеярами, нет! Это твоя и моя война, она касается каждого, даже драганов и арваксов. Если Второй Исход будет завершен, последствия коснутся всех. Мы уже сейчас не можем найти объяснения тому, что творится в мире. Песком может заносить караваны, но чтобы города! Ты знаешь, что Муссаворат постигла участь Балидета? Соляного Города больше нет. Долина Мианэ вымерла, там больше не ходят караваны. Шибанские купцы предпочитают покупать дорогие услуги мореходов, чем рисковать жизнью на тропах Холустая. Население с Юга бежит в северные города. В Самрию всех не пускают, и они бегут дальше - в Иштувэга. А там находят верную смерть, потому что в городе бушует «Бледная Спирохета». Этой болезни не видели в Сикелии уже много веков. Не сомневаюсь, что ее появление - дело рук Подобного.
        - Послушай меня, Сахар…
        - Нет, это ты послушай, - не дал ему договорить керх. - Маргаджан стоит у Хорасона. Город пока держит осаду, но без помощи регулярной армии у него нет шансов. И где же армия? Большая часть сгинула вместе с Муссаворатом, а последние два полка в Самрии. Наместник не отпускает их, дожидаясь помощи из Согдарии. Однако Канцлер не спешит. Почему он не отправил Жестоких сразу после слухов о гибели Балидета? Почему не прислал помощь, когда пал Муссаворат? Он словно ждет чего-то. Бархатный Человек ведет свою игру, о которой мы пока не знаем. Мир рушится. Былые ценности превращаются в прах, а новые еще не родились. Ты перестал быть халруджи, как только началась война. Твой господин справится без тебя. А вот мы без имана - нет.
        Сахар говорил хорошо. Настолько хорошо, насколько вообще можно говорить о войне. В Согдарии воевали всегда - с соседями, с арваксами, между собой. Что касалось Сикелии, то, несмотря на вечные нападения керхов и агрессивный характер кучеяров, Арлинг никогда не думал о южных землях, как о месте, где могла случиться война. Казалось, людям должно было хватать постоянной борьбы с пустыней за воду. Однако пришел Маргаджан, и все изменилось.
        Арлинг мог сколько угодно убеждать себя, что встреча с человеком из прошлого не имела значения, но она была тем первым камнем, за которым посыпались осколки крупнее. И ранили они больно.
        - Отказавшись сейчас, сможешь ли не испытывать стыда, когда потом твое сердце спросит?
        Сахар задал правильный вопрос. Он справился с последним заданием имана, потому что не просто носил маску Великого Судьи. Он стал им на самом деле. Арлингу же еще предстояло разобраться, был ли он настоящим халруджи или только им притворялся.
        «Кто ты?» - спросил он себя, но в ответ по-прежнему хотелось пожать плечами.
        - Говорят, что если человеку отрубить голову, он еще может что-то делать, - прошептал Регарди, не уверенный, что нашел нужные слова. - У меня много вопросов к себе, на которые нет ответа. Однако моя голова была отрублена слишком давно. Нет времени что-либо менять. Халруджи становятся на всю жизнь. Я приносил клятву Сейфуллаху Аджухаму два раза и сделаю это в третий. Иман как-то сказал: «На пути халруджи не нужны преданность или почитание. Здесь нужна одержимость». Я стал безумцем, потому что выбрал Сейфуллаха.
        Он думал, что Сахар не ответит, но керх неожиданно тепло пожал ему руку.
        - Мне жаль тебя, Арлинг, но твоей вины здесь нет. Учитель сам сделал это с тобой. Однако предупредить его мы должны. Я не могу бросить керхов сейчас. Ненавижу их, потому что они такие же, как я. Меня боятся многие, но на самом деле, боюсь я. Мне страшно за имана. Страшно, что я потеряю его. Если бы мы знали, где Беркут, возможно, смогли бы предупредить через него. Он хоть и стал серкетом, но предан школе.
        - Я знаю, где Беркут.
        Прах лучшего друга был зашит у Арлинга в поясе. Он так и не нашел достойного места, где похоронить его.
        Сахар воспринял весть о смерти Беркута на удивление спокойно. Словно он уже заранее приготовился ко всем дурным вестям мира. Наверное, это тоже входило в обязанности Великого Судьи.
        - Мы остались одни, - прошептал Сахар. - Все «избранные» ушли, должно быть, я буду следующим.
        - Как только найду Сейфуллаха, сразу отправлюсь в Пустошь, - добавил Арлинг, но слова прозвучали слабым оправданием.
        - Хорошо, - кивнул керх. - Возможно, мне еще удастся уговорить Цибеллу. Я уже пытался, но она отказалась возвращаться к серкетам. Даже из-за имана.
        - Цибелла знала его?
        - Получше нас, - усмехнулся Сахар. - Она - мать Сохо. И если я не ошибаюсь, единственная женщина, которую иман когда-либо любил. Цибелла ушла от него после того, как он отказался обучать ее солукраю. Жаль, что их чувство не было взаимным. Цибелла любила не его, а то знание, которым он обладал. Тебе повезло, что она на твоей стороне. Эта женщина - опасный противник.
        Сахар рассказал ему много тайн, но его последние слова застали Арлинга врасплох. Почему иман не стал учить любимого человека солукраю, но доверил это знание ему? Оттого ли, что Регарди был ему безразличен? Может, иман ожидал возвращения Подобного, поэтому торопился передать знание первому встречному? Или у него не было выбора? Это были плохие вопросы, которые рождали болезненные ответы.
        Как поступить с Цибеллой, Арлинг тоже не знал. Она спасла ему жизнь, ему же было нечем с ней расплатиться кроме правды. Истиной старой, как мир, и быстрой, как промелькнувшее мгновение. Регарди не только убил ее сына, но стал обладателем тех знаний, о которых мечтала она сама. Сахар был прав. Цибелла могла стать опасным противником. Сейчас на борьбу с ней у Арлинга не было ни сил, ни времени. Однако он непременно расскажет ей правду, потому что она имела право на месть. Впрочем, это будет не скоро. Очень не скоро.
        Глава 9. Когда поднимается ветер
        Самая маленькая пустыня Сикелии - «Золотое Море» - носила свое название не случайно. Она, в самом деле, была похожа на море. Высокие дюны уходили к горизонту рваными линиями, напоминая разбушевавшиеся волны, ветер рвал волосы и одежду, а песок был таким сухим и мелким, что лился, как вода.
        За время, проведенное в Восточном Такыре, Арлинг успел отвыкнуть от песка и теперь с удивлением прислушивался к забытым чувствам. Песок забивался под бурнус, в сапоги и чалму, скрипел на зубах, лип к коже, но его прикосновения были приятны. Они дарили спокойствие и силу. А еще - воспоминания. Песок был иманом, песок был Сейфуллахом, он был многими другими людьми, которые сделали его тем человеком, который стоял сейчас на холме и слушал голос золотоносного города Иштувэга.
        В Сикелии находилось много золотых приисков и рудников, но таких богатых жил, как в горах Исфахана, у подножья которых раскинулся самый северный город кучеяров, не встречалось нигде. На керхар-нараге название «Иштувэга» означало «золотое копыто». По легендам, золото в этих землях первыми обнаружили мирные керхи-скотоводы, которые перегоняли стада по высохшим руслам рек. Потом пришли кучеяры. Сначала золото искали в песке, определяя его по блеску золотой пыли в лунном свете или во время восхода солнца, когда выпадавшая роса придавала ему особый блеск. Золотой песок промывали в деревянных корытах у колодцев, затем извлеченные крупицы сливали в слитки.
        Со временем в Иштувэга появились первые рудники, а вокруг них стал расти город. Если Балидет называли «Жемчужиной Мианэ», то Иштувэга был бриллиантом в короне Согдарийской Империи. Золотоносной рукой, которая выплачивала драганам до пятиста килограммов золота в год. Но эта рука не всегда охотно делилась богатством.
        Иштувэга был самым дальним северным городом Сикелии, и мысли его граждан были такими же вольными и свободными, как ветра, гулявшие по его улицам. Возведенный из камня и мрамора на гигантской террасе могучего Исфахана, Иштувэга был городом парадоксов. В нем начинались самые крупные восстания против драганов, он стал родиной многих знаменитых поэтов, воспевавших дух свободы, однако печальная слава его «черных рынков», где торговали людьми, была известна даже в Согдарии.
        Кучеяры не гнушались использовать труд рабов, но относились к ним, как к слугам или младшим членам семьи. В Балидете рабство не приветствовалось, рабы стоили дорого, и те дома, которые держали их, предпочитали об этом молчать. Так было по всей Сикелии - кроме Иштувэга. В городе горняков рабы выполняли основную работу по дому, убирали улицы, выгребные ямы, и делали то, чем в Балидете занимались нарзиды. Но главным гнездом, в котором росло и процветало иштувэгское рабство, были золотые и алмазные рудники, на которых стоял город.
        Был ли ты бедняком, который продал в себя в рабство, чтобы прокормить семью, военнопленным, каргалом или жертвой нападения керхов, не имело значения. В Иштувэга не считались с твоим прошлым. Имело значение только настоящее. А настоящее было суровым и безрадостным.
        Арлинг был в Иштувэга всего раз, но его хватило, чтобы понять, что северный город не был похож ни на одно другое поселение Сикелии. Здесь по-другому говорили, иначе думали, не любили торговаться и много жестикулировали. Регарди полагал, что знал кучеярский, как родной, однако не всегда понимал то, что говорили северяне, которые часто проглатывали слова и не договаривали фраз. Иштувэгцы не соблюдали традиций и обычаев, которые почитались в южных городах, и отличались малой религиозностью, предпочитая не тратить время на ритуалы. В Иштувэга было немного храмов, да и те скорее напоминали административные здания, чем культовые сооружения. Холодные сердцем, всегда занятые северяне постоянно торопились, ничем не напоминая кучеяров Юга - романтичных, слегка ленивых и горячих натур.
        Отличалась даже погода. Небо над городом было часто затянуто пеленой облаков, от которых однако толку было мало. Дождей в Иштувэга выпадало не больше, чем в других городах Сикелии. Другими были запахи и звуки. Если в Балидете пахло цветущими садами и свежей водой из фонтанов, то над Иштувэга поднимались тяжелые зловония подземных газов из рудников, которые не могли заглушить никакие ароматы и благовония. Пахли иначе и сами люди. От них исходил густой шлейф скупого расчета, разумных, взвешенных поступков и личной выгоды. Голос у Иштувэга был громкий и уверенный. Грохот спешащих карет и повозок по каменным мостовым и мрачное гудение подземных рудников и алмазных карьеров, где трудились тысячи рабов, были слышны далеко за пределами города.
        Арлингу не нравился Иштувэга, и он собирался покинуть его как можно скорее. Но прежде ему предстояло в него проникнуть.
        Вторжение армии Маргаджана и уничтожение южных городов нарушило размеренную жизнь сикелийского континента. Стоя на холме, Арлинг прислушивался к шуму палаточных лагерей беженцев, которые хаотичными узорами расположились у крепостных стен. В город впускали только купеческие караваны, да и тем приходилось простаивать в длинных очередях, ожидая проверки. Беженцами были заполнены все дороги, и их число не уменьшалось. То, что творилось в Самрии и Фардосе, было трудно представить. Голодные, напуганные люди представляли собой не меньшую угрозу, чем керхи, которые, воспользовавшись отсутствием патрулей на трактах, чувствовали себя хозяевами повсюду. За порядком в лагерях беженцев следили отряды военного гарнизона Иштувэга, однако их не хватало. Недалек был тот день, когда людей у стен города станет больше, чем внутри.
        Впрочем, главной бедой городских властей были не беженцы и не керхи. «Бледная Спирохета», известная в народе, как «Белая Язва», поражала всех, не делая различий между теми, кто родился на Севере и теми, кто пришел с Юга. Странная болезнь терзала Иштувэга не впервые. Она появлялась внезапно, уничтожала едва ли не половину городского населения и также неожиданно исчезала. Как ее лечить, не знали, но научились управлять болезнью, не допуская распространения за пределы города.
        Никто не помнил, когда и зачем построили Туманную Башню. Цитадель находилась на приличном расстоянии от города, но ее шпиль был виден в любую погоду. По высоте и неприступности башня могла соперничать с самыми крутыми пиками Исфахана. Возведенная на хребте у подножья горной цепи, цитадель была постоянно окутана дымкой, поднимающейся со дна ущелья. И хотя власти Иштувэга говорили, что Туманная Башня была лишь больницей для лечения жертв «Бледной Спирохеты», цитадель давно стала символом смерти, которым кучеярские матери пугали детей даже в тех городах, где этой болезни никогда не было.
        Многие верили, что Туманную Башню возвели серкеты, которые оставили ее после завершения строительства по неизвестным причинам. Впрочем, такие слухи быстро пресекались властями и ивэями - санитарами Туманной Башни, которые обладали не лучшей репутацией, чем Жестокие. Во всяком случае, боялись их больше. Жестокие были далеко, в Согдарии, а отряды ивэев ходили по улицам Иштувэга, забирая больных и тех, кто казался зараженным.
        «Бледная Спирохета» была коварной болезнью. Человек мог чувствовать себя хорошо еще утром, а вечером его тело сжигали в специальной яме за городскими стенами. Но такие случаи были редки. Чаще всего болезнь длилась долго, но выживали немногие. Те, кто не умирали от Белой Язвы, погибали в Туманной Башне. Оттуда не возвращались. Порой ивэев боялись больше, чем саму болезнь. Люди прятали заболевших родных, погибали целыми семьями, шли на обманы и риск, лишь бы не угодить в руки санитарам. Играя со «Спирохетой», шанс на победу был, с ивэями - никогда.
        Санитары Туманной Башни не делали различий ни для бедных, ни для богатых. Попытки откупиться были бесполезны, выкрасть угодивших в «больницу» родственников - еще бессмысленнее. Окрестности цитадели не охранялись, но сама обитель была недоступной, как солнце в небе. Входом и выходом из нее служило единственное окно, находившееся на расстоянии ста салей от земли. Через него на корзинах поднимали больных. Больше их никто не видел. Многие верили в существование подземного хода, ведущего в город, но попытки его найти были безуспешны. Оставалось загадкой и то, как в цитадель попадали те ивэи, которые собирали больных по городу. Никто не видел, как они пользовались корзиной. Ивэи привозили больных к подножию башни, грузили их в корзину, а сами уезжали обратно в город - бдительно следить за здоровьем горожан. Ходили слухи, что в башни жили другие ивэи, которые никогда не покидали ее стен.
        В городе санитары носили кожаные маски, закрывающие лица, высокие сапоги и длинные перчатки выше локтя. Их боялись, как огня, и при виде ярко-красной накидки предпочитали переходить улицу на другую сторону. Служители Туманной Башни пользовались неизменной поддержкой властей, а за сопротивление им полагался штраф, который накладывался на каждого члена семьи. За детей выплачивали родители. Благодаря таким мерам болезнь удавалось сдерживать. В последнее время ее вспышки становились реже, но легче от этого не было - люди все равно умирали.
        Обо всем этом Арлингу рассказал Джавад, которому керхи не успели отрезать язык. Верные Сахару «братья» выкрали его у Белого Ящера как раз накануне того дня, когда керх собирался сделать драгана немым. Помогли ли чрезмерная болтливость, врожденная изворотливость или выучка у Жестоких, но шпиону Канцлера повезло больше, чем командиру Евгениусу. В пыточной керхов он оставил лишь один глаз и несколько пальцев. Джавад пришел в себя уже на второй день, на третий стал говорить, а еще через пару дней смог держаться в седле.
        Евгениус, к своему несчастью, привлек больше внимания кочевников. Возможно, сыграли роль его принадлежность к армии, возраст и симпатичная внешность, от которой после керхского плена не осталось и следа. И бархатного голоса, который так злил Сейфуллаха, но который так нравился Терезе Монтеро, тоже больше не было. Драган потерял его там же, где многие части своего искромсанного тела. Он напоминал быка, которого принялись свежевать, забыв перерезать ему горло. Арлинг был уверен, что Евгениус не проживет и дня, но они благополучно спустились с Малого Исфахана, миновали узкую долину у его подножья, прошли тайными тропами в Золотую Пустыню, а драган все дышал, упорно цепляясь за жизнь изуродованными пальцами.
        То был сложный переход. Голова халруджи была забита самыми разными мыслями, не относящимися к пути. А дорога требовала много сил и внимания. Сахар дал ему карту, которая должна была помочь пройти Малый Исфахан и попасть на Иштувэгский Тракт, минуя отряды керхов. Но линии на старом куске кожи были стертыми и плохо ощущались под пальцами. Регарди несколько раз терял дорогу, пока не очнулся Джавад, который взял на себя роль проводника.
        Сахар снабдил их всем необходимым, но запасы воды быстро кончились, потому что несколько колодцев, отмеченных на карте, оказались засыпаны песком. Самумы Подобного по-прежнему преследовали его. Иногда Арлингу казалось, что он слышал их вой, но то был лишь ветер. Еще недавно приятно прохладный, он стал жестоко холодным. Малый Исфахан быстро сбросил маски гостеприимства, обнажив клыки и когти. И хотя тайная тропа керхов, по которой они шли, миновала крутые скальные кряжи, петляя по карнизам и террасам, идти было трудно. Безжизненный галечник под ногами осыпался при любом неосторожном шаге, а ишаки и верблюды, которые дал им Сахар, упирались и норовили удрать.
        Регарди привык к ветрам Холустая и долины Мианэ, однако они не могли сравниться с ураганами Малого Исфахана. Ветер срывал с вершин горной породы ледяную и каменную крошку, обсыпая ей путников, которым приходилось бдительно следить не только за дорогой, но и за вещами. Ветер уносил все, что не было привязано или прикреплено к упряжи. Разжечь костер было невозможно. Если он и разгорался в момент затишья, то ближайший порыв ветра уносил его целиком с кизяком и ветками горного тамариска, которые они собирали для топлива. Путники уставали от ветра сильнее, чем от недосыпания. Спать на высоте четырех тысяч салей, также как дышать, было трудно. Безжизненные горы угрюмо молчали, мороз прихватывал, ветер мрачно насвистывал. Во время коротких привалов Арлинг с трудом заставлял себя усидеть на месте. Без драганов он добрался бы до города в разы быстрее, но бросить их на перевале означало оставить на верную смерть. Евгениус едва дышал, а Джавад, хоть и держался в седле сам, слишком часто останавливался для отдыха. В сердце Регарди опять закрадывался страх, из-за плеча которого выглядывало отчаяние.
        Им потребовалось две недели, чтобы спуститься до Иштувэгского Тракта. Вернулась привычная жара, ветер ослаб, стали встречаться люди. Сначала попадались одиночные путники - каргалы и золотоискатели, но по мере приближения к тракту людей становилось больше. Главная дорога в Иштувэга проходила по границе песков Золотой Пустыни и была забита беженцами и караванами. Человеческая река неистово бурлила, оглашая предгорья Исфахана руганью торговцев, плачем детей, криками погонщиков, недовольным ревом скота и топотом ног путников, поднимающих в воздух тучи мелкой, вонючей пыли.
        На тракте они расстались. Арлинг заплатил сто султанов из денег Сахара купцам, направляющимся в столицу, чтобы они согласились взять раненных драганов с собой. Джавад и Евгениус вместе с караваном, груженным слитками золота, отправились в Самрию, а Арлинг с не менее тяжелым грузом на душе - в Иштувэга.
        - Пусть твой клинок будет вложен последним, - пожелал ему на прощание Джавад.
        Теперь этот человек ничем не напоминал болтливого и навязчивого драгана, которого все с трудом выносили в отряде Сейфуллаха. Керхский плен изменил его или что другое, но Джавад стал иным - серьезным, молчаливым, собранным. Регарди не был уверен, что драган показал свое настоящее лицо, но эта маска ему нравилась.
        Желая отблагодарить Арлинга, Джавад рассказывал ему все, что знал об Иштувэга и рабстве в городе. А знал он немало.
        - В Иштувэга пятьдесят три рудника по добыче золота и самоцветов, четыре карьера, восемь алмазных шахт, - вспоминал Джавад на одном из привалов. - Рабы трудятся везде, но Сейфуллаха, скорее всего, продали в «Подземелье Покорности». Это одно из тех мест, где не задают вопросов. Неважно, кем ты был раньше и как стал рабом. В Подземке трудятся больше пятиста человек. Все - рабы. Шахта очень глубокая, некоторые колодцы опускаются на глубину до четырех тысяч салей. Если Аджухам действительно там, то тебе стоит поторопиться. Жара в Подземелье невыносимая, грунтовые воды пролегают близко к туннелям, часто размывая их и затапливая тоннели. Рабы там живут не долго. Однако в Подземке столько чистых и богатых жил, что добытое золото с легкостью позволяет окупать расходы на рабочую силу. Рабы в Иштувэга дешевые, особенно те, которых продают керхи. Не знаю, как ты будешь вытаскивать оттуда Сейфуллаха, если он действительно там. Хозяева рудников не скупятся на охрану. У меня есть знакомый вор, который за свою жизнь ограбил всех высокопоставленных лиц города: наместника, Гильдию, швейную факторию, крупных
купцов, военных. К рудникам и копям он питает особую страсть. Вулкан, так его зовут, проник повсюду кроме Подземки. Ограбить местное золотохранилище - его давняя мечта. Кое-что об охране он тебе точно расскажет.
        Представить Сейфуллаха Аджухама с киркой в золотоносных рудниках Иштувэга, а тем более, в Подземелье Покорности, было трудно. Попасть туда невозможно. Поверить в успех еще сложнее. Сколько времени потребуется слепому, чтобы проверить все рудники города? А если Сейфуллаха продали в швейную факторию? Или богатому дому? Сколько их в Иштувэга? Уже сейчас становилось понятно, что на поиски могла уйти не одна неделя. И все это время иману будет грозить опасность, возможно, смертельная.
        После трех лет служения у Аджухама и всего, что им удалось пережить вместе, Арлинг думал, что понял, в чем заключался путь халруджи. Он ошибался. Путь халруджи был по-прежнему скрыт от него туманом сомнений и неуверенности.
        Но прежде чем думать о том, где искать Сейфуллаха, нужно было проникнуть в город, который напоминал осажденную крепость. В этом Регарди надеялся на помощь Сахара. Помимо денег, оружия, верблюдов и провианта, друг дал ему металлическую пластину с изображением ворот, знака Пустоши Кербала. Несмотря на то что серкеты ушли из городов кучеяров много лет назад, их боялись и уважали. Кучеяры верили, что любого, кто поднял бы руку на Скользящего или встал на его пути, постигла бы неминуемая кара. Кому, как не серкету, могли разрешить проникнуть в закрытый город? Во всяком случае, Регарди надеялся, что иштувэгцы не настолько сильно отличались от других кучеяров и испытывали столь же трепетное почтение к слугам Нехебкая. У него получится. Сыграть серкета было не труднее, чем навьяла. Гораздо тяжелее было носить маску халруджи. Тем более, что Арлинг не помнил, когда снимал ее в последний раз.
        И хотя он ожидал подвоха, все прошло гладко. Стражник внимательно взглянул на пластину, посмотрел ему в лицо, нахмурился, но тут же сделал шаг в сторону, уступая дорогу.
        - Будьте осторожны, - кивнул он Арлингу, с почтением возвращая табличку со знаком Пустоши. - В городе Белая Язва. Люди мрут, словно мухи.
        - Именно поэтому я и здесь, - с достоинством ответил Регарди.
        Он подобрал нужные слова, потому что охранник принялся кричать, чтобы «уважаемому господину в белом» немедленно уступили дорогу. Халруджи взял с собой только двух верблюдов, продав остальных дромадеров вместе с ишаками беженцам из Хорасона. Лук и саблю, которые подарил ему Сахар, он оставил в наскоро вырытом тайнике в финиковой роще у стен города. Серкеты не ходили с оружием, поэтому пришлось довольствоваться джамбией и ножами, которые скрывал бурнус.
        На улицах северной крепости хозяйничали страх, суета и хаос. В последнее время Арлинг много слышал о «Бледной Спирохете», но только оказавшись в городе, понял, что слухи не были преувеличены. Скорее наоборот, они скромно замалчивали то, что творилось в Иштувэга на самом деле. Тяжелый запах болезни расползался по камням мостовой, словно густой туман. Сладковато-гнилостный, с нотками вареной капусты, мокрой шерсти и мочевины, он оседал на бурнусе, забивался в каждую его складку, норовил заползти под повязку на глазах, которую Регарди одел, как только вошел в город. Сейфуллах редко видел его без нее, а халруджи хотел, чтобы его узнали, если им удастся случайно встретиться. Впрочем, это было бы слишком щедрым подарком судьбы.
        Он едва успел отойти с верблюдами в сторону, чтобы не попасть под колеса повозки, груженной человеческими телами. Многие из них были еще живы. Халруджи слышал, как они двигались, пытаясь выбраться из-под наваленных сверху мертвецов. Одни стонали, но ослабли настолько, что не могли поднять и руку. Рядом с телегой раздавалась тяжелая поступь людей, приглушенное дыхание которых со свистом вырывалось из-под масок на лицах.
        Ивэи, легендарные санитары Туманной Башни, везли свой печальный груз к Цитадели. Арлинг не видел их, но по звукам и запахам догадывался, что они производили устрашающее впечатление. И здесь слухи не лгали. Помимо плащей, полы которых мели уличную грязь, на ивэях были длинные кожаные фартуки, стучащие о колени, высокие сапоги с широкими ботфортами и грубые рукавицы. В Иштувэга было прохладнее, чем в Балидете, но солнце все же пекло, и Регарди не представлял, как должны были чувствовать себя люди в таком одеянии. Однако ивэям было неплохо - они даже не вспотели. Бродить целыми днями по городу в поисках заболевших, грузить их на телегу и отвозить в Туманную Башню, требовало хорошей физической подготовки. Почти все санитары были одного роста с Арлингом, а отсутствие одышки, уверенные и сильные движения говорили о том, что они не были тучными. Под тяжелыми плащами скрывались не складки жира, а тугие узлы мышц. Где иштувэгские власти набирали таких великанов, оставалось загадкой. Арлинг предпочел бы не становиться на их пути. Проблем у него хватало.
        Ивэи шли не одни. Несколько человек следовали за ними на расстоянии, моля о милосердии. Когда кто-нибудь неосторожно отделялся от группы, приближаясь к повозке, один из ивэев останавливался и молча ждал, пока человек не занимал свое место. Страх перед санитарами ощущался почти физически. Сами ивэи обращали на людей не больше внимания, чем на пыль под ногами. Родственники больных, догадался Арлинг.
        Когда процессия поравнялась с местом, где он стоял, одна женщина выбежала вперед и, держась от крайнего ивэя на расстоянии, стала предлагать ему золото в обмен на сына.
        - Это хорошие, чистые слитки из первой жилы, слышишь? - лихорадочно шептала она. - От мужа достались. Он был счетоводом у Власты. Ты можешь купить на них усадьбу в горах с дюжиной рабов и отарой овец. Отдай сына, прошу. Он у меня крепенький, еще немного и поправится. Болячка уже отпустила, даже пятна сошли. А лошадей хочешь? Есть две кобылы из Согдарии, за каждую могут по сто золотых на рынке дать. Никто и не заметит, если я заберу сына с телеги. Он маленький, вон, с правого края лежит… Можно я его заберу? Я его заберу! Отдай, пес! По-хорошему отдай!
        Отчаяние довело женщину до того, что она, забыв страх, бросилась на ивэя, стараясь проскользнуть к телеге. Она была похожа на бабочку, которая билась о бок стеклянного бутыля, пытаясь добраться до куска сахара внутри.
        - Помогите! - кричала кучеярка, барахтаясь в руках санитара, который поднял ее за ворот платья, держа в воздухе. - Люди, помогите! Это же пайрики бродят по улицам! Они забирают наших детей, а нас убивают. Вы не с теми воюете. Вот ваши враги! Эй, ты! Ты в белом, помоги мне! Забери у них моего сына. Иначе будь проклят, будь проклят!
        Арлинг не сразу понял, что женщина обращалась к нему. Ее рука вытянулась в его сторону и мелко дрожала, словно ветка на ветру, которая знала, что скоро будет сломана.
        - Во имя Нехебкая! - прохрипела несчастная, прежде чем ивэй швырнул ее на мостовую.
        Раздался глухой стук падающего на камни тела, за ним последовал скрип колес, вновь тронувшейся телеги. Женщина не двигалась. Ее бросились поднимать люди из толпы, которая брела за ивэями, а халруджи прошел мимо, не обернувшись даже тогда, когда кто-то плюнул ему вслед.
        «И это тоже не твоя война», - сказал он себе, но в последнее время слова, когда-то казавшиеся истиной, звучали неубедительно.

* * *
        То, что город был переполнен людьми, Арлинг понял, когда не нашел ни одного свободного места на постоялом дворе, где они жили с Сейфуллахом во время их первого путешествия в Иштувэга. Ему нужно было где-то оставить верблюдов, однако беженцы заполняли даже загоны для скота и конюшни. Идя по улицам Иштувэга было трудно поверить, что город осажден толпой переселенцев с Юга - на них было ветрено и пустынно. Однако стоило зайти в таверну, чайную или караван-сарай, как становилось понятно, что наместник не зря закрыл крепость. Люди переполняли подземные и наземные постройки города, скрываясь от ивэев и Бледной Язвы. Арлинг ощущал ее запах повсюду, словно она навсегда поселилась в каменных домах Иштувэга.
        С трудом отыскав место для верблюдов на постоялом дворе в городских трущобах, Арлинг отправился искать «Жемчужную Яму», питейную, где, по словам Джавада, можно было встретить его друга Вулкана - вора, знающего все о «Подземелье Покорности». Регарди собирался начать поиски Сейфуллаха оттуда. Когда-нибудь ему должно было повезти.
        Но прежде он решил пройтись по центральной аллее, громко стуча тростью слепого по каменной мостовой. Золотая - так называлась улица - петляла по Иштувэга, словно узор на чугунной решетке. Привычная прямота центральных улиц Балидета и Самрии была северянам незнакома. Казалось, что под Иштувэга поселилась семья гигантских кротов, которая изрыла город, оставив после себя глубокие ямы и неожиданно крутые холмы. И в низинах, и на вершинах склонов громоздились дома, бросая вызов воображению причудливой архитектурой. Иштувэга напомнил Арлингу забытую Согдиану, которая также была зажата тисками гор, но если в его родном городе было полно площадей, то в горной крепости открытых мест было не найти. Там, где заканчивался спуск, сразу начинался подъем. В низинах росли редкие сады, стиснутые со всех сторон жилыми домами и промышленными помещениями, а на холмах располагались административные постройки, богатые усадьбы и храмы.
        Золотая была самой широкой улицей Иштувэга. Здесь проходили основные городские собрания, здесь жили знатные семьи города, здесь всегда ходило много рабов, которых держали богатые иштувэгцы. Вероятность того, что Сейфуллаха купил кто-то из жильцов Золотой Улицы, была мала, но Арлинг решил быть последовательным. Он верил, что до встречи с Аджухамом остались часы.
        Оказавшись на мостовой, Регарди замедлил шаг, внимательно прислушиваясь к запахам и звукам. Важна была каждая мелочь. Совсем недавно он уже искал Сейфуллаха. Только вокруг громоздились не каменные стены пораженного болезнью города, а бескрайние дюны Холустая. Тогда ему удалось найти Аджухама по запаху тыквенного масла, которым тот мазал пятки от пустынного холода. Чем сейчас пах Сейфуллах, Арлинг не знал и старался улавливать любые нотки, которые могли напоминать мальчишку. Солнце приближалось к полудню, и во многих домах готовились к обеду. Прохожих было мало, да и те торопливо перебегали на другую сторону, путая высокого Регарди с санитаром из Туманной Башни. Ивэи наводили страх на всех, потому что, как и «Бледная Спирохета», не делали различий между богатыми и бедными.
        Арлинг дошел до середины улицы, когда ему показалось, что он услышал знакомый голос. Подойдя к воротам богатой усадьбы, он подарил себе время, уронив на землю кошель с золотом. Монеты рассыпались с жалобным звоном. Регарди с напускным раздражением опустился на колени и принялся их собирать. Впрочем, он ошибся. Человек с ярким южным акцентом оказался рабом из Муссавората. С таким же акцентом говорил Финеас, лучший ученик Школы Белого Петуха, который слишком рано исчез из жизни Арлинга.
        Возможно, ему стоило пообщаться с местными рабами. Новеньких обычно запоминали.
        Размышляя о том, что сделать прежде - поговорить с Вулканом или поискать разговорчивого раба, Регарди повесил кошель на пояс и сделал шаг, налетев на служанку, которая неожиданно вышла из дома. Он слышал, что к воротам кто-то шел, но отвлекся и не рассчитал скорости движений. Девушка отлетела к забору, от неожиданности выронив из рук корзину. На раскаленную мостовую с глухим треском посыпались глиняные сосуды.
        Смутившись, Арлинг поспешно опустился на колени, пытаясь найти среди осколков целые кувшины.
        - Простите глупого слепого, милостивая госпожа, - забормотал он. - Пусть боги меня покарают. Я заплачу.
        Арлинг запнулся, гадая, сколько монет из тех денег, что у него остались, можно отдать девушке, когда она робко тронула его за плечо.
        - Я не хочу, чтобы боги карали тебя, халруджи Арлинг. Потому что они ответили на мои молитвы. Я слишком долго ждала тебя и до сих пор не верю глазам. Но это ты.
        Во дворе раздались шаги, и Альмас Пир быстро отпрянула. Кучеяркам нельзя была разговаривать с мужчинами на улице, а тем более, касаться их.
        - Приходи на закате к Алмазной Беседке у Северных Ворот, - прошептала бывшая невеста Сейфуллаха. - Мне нужна твоя помощь.
        С этими словами она исчезла за воротами, прикрыв створку так плотно, словно опасалась, что Арлинг будет преследовать ее.
        Понимая, что время уходит, Регарди, тем не менее, не скоро заставил себя сдвинуться с места. Появление Альмас было неожиданным. Прошлое никогда не предупреждало о своем приходе. Их встреча была коротка, но рассказала о многом. Наследница дома Пиров сумела спастись из Балидета, и это радовало. Однако ее одежда больше походила на костюм служанки, движения потеряли уверенность, а в голосе слышались страх и отчаяние. Если раньше кожа Альмас была умащена лучшими благовониями Сикелии, то сейчас от нее пахло луком и мыльным порошком. Собранные в пучок волосы и скромные серьги из дешевого золота сменили роскошно уложенную прическу и бриллианты, без которых молодую Пир невозможно было представить раньше. Что произошло с первой красавицей Балидета, оставалось догадываться, но очевидно, что ее новая жизнь в Иштувэга не была сладкой.
        И все же встреча была судьбоносной - Альмас могла знать о Сейфуллахе. Желая, чтобы поскорее наступил вечер, Регарди отправился на поиски приятеля Джавада.
        Найти «Жемчужную Яму» оказалось проще, чем разыскать в ней Вулкана. Питейная была заполнена людьми, заливающими безделье и страх перед Белой Язвой вонючим пивом из чингиля, который готовили местные пивоварни. О воре слышали многие, но никто не знал, где он.
        - Вулкан давненько у меня не показывался, - закряхтел хозяин, тряся тремя подбородками, которые жирными складками опускались на тугой воротник. - Если найду эту свинью, сниму шкуру и пущу на колбасу. Много сарделек с его худых телес не навертишь, но, по крайней мере, будет честно. Я родному папе столько в долг не наливал, сколько этой скотине. А ты зачем о нем спрашиваешь? Если друг, то плати. Он должен мне шестьдесят султанов. Здесь так принято.
        - Посмотри на меня, добрый господин, - развел руками халруджи. - Разве могут быть друзьями слепой драган и такой негодяй, как Вулкан? А ищу я его потому, что он тоже мне должен. Если встречу, обещаю добавить пару тумаков и за тебя.
        - Как бы он тебе сам не накостылял, - усмехнулся хозяин, но уже более мирным тоном. - Вулкан силен, как верблюд, и горяч, как солнце. Знаешь, сколько людей он продырявил ножом за неосторожное слово? Пока ты только слепой. Свяжешься с Вулканом, станешь безруким. Или глухим. К тому же, он чертовски хитер. Выкрутится из любой ситуации. Сколько раз я звал стражу, чтобы его повязали, когда он тут драки затевал. Куда там!
        Более удачного момента можно было не встретить, и Арлинг, убедившись, что к их разговору прислушивались, громко сказал.
        - Когда-то Вулкана называли лучшим вором Иштувэга. Но уверяю, его вишня давно отцвела, а плоды поклевали птицы. Сейчас говорят о других героях. Слыхали об Амру из Балидета? Говорят, он ограбил хозяина Подземки. Вулкану такое и не снилось.
        С этими словами Арлинг взял кружку мочеподобного напитка и с достоинством удалился от стойки. Семена были брошены, оставалось запастись терпением, чтобы они взошли.
        Отыскав свободное место на открытой террасе питейной, Регарди обратился в слух. Предложенная тема вызвала интерес, и у стойки активно обсуждали воровской мир Иштувэга. О Вулкане говорили много, вспоминая его воровские подвиги, но большинство отзывалось о нем с раздражением и гневом.
        На самого Регарди тоже поглядывали с неприязнью. Особенно, шлюхи, которых в Сикелии называли Лунными Женщинами. Их опасения были понятны, но напрасны. Арлинг хорошо знал, как жрицы любви относились к увечным. Калеки не имели права на их услуги, а за нарушение обычаев власти наказывали обе стороны. Калеку - плетьми, а жрицу любви - клеймом. Многие обычаи кучеяров так и остались для халруджи загадкой, а к презрительным взглядам шлюх он давно привык.
        Когда одна из них приблизилась, Арлинг насторожился, но тут женщина заговорила - чуть хриплым, низким голосом, который при желании можно было принять за томление, терзающее сердце шлюхи. Смутная догадка стала уверенностью. Как он и ожидал, Вулкан нашел его первым.
        - Кто тут портит мою репутацию? - игриво протянул он, прикрывая лицо шалью. - Зачем ты обманул этих несчастных глупцов, Амру из Балидета? Золотохранилище Подземки не дает тебе покоя? Или моя слава?
        - Ни то и ни другое, - улыбнулся в ответ Арлинг, незаметно для окружающих отобрав у Вулкана нож, который тот прятал под шалью. - Джавад Ром передает тебе привет и напоминает о долге. Хотя ты не создаешь впечатление человека, который привык отдавать долги.
        - Долги разными бывают, - прошипел кучеяр, но тут же добавил, повысив голос. - Проваливай отсюда, урод. В Иштувэга и своих слепых хватает. Давай, топай отсюда. Ох, будь проклята моя печенка. Пожалуй, пора навестить другую яму. Не жемчужную.
        Вулкан захохотал собственной шутке и, кряхтя, направился к выходу. Намек был понятен, и у Арлинга больше не было причин задерживаться в питейной.
        Вор встретил его на заднем дворе и молча кивнул, велев идти за собой. Убежище Вулкана находилось недалеко - на чердаке кухни, построенной в согдарийском стиле. Она примыкала к таверне вплотную, напоминая странный союз Севера и Юга. На чердаке было тесно, душно и затхло, но, похоже, вор чувствовал себя комфортно.
        - Сюда никто не ходит, с тех пор как здесь дочка хозяина повесилась, - объяснил он, плюхаясь на один из наваленных повсюду мешков и поднимая в воздух тучу вонючей пыли. - Несчастная любовь и все такое.
        - А ты разве не боишься привлечь несчастье? - спросил Арлинг, вспомнив, что кучеяры избегали мест, где самоубийцы сводили счеты с жизнью.
        - Я только наполовину кучеяр, - хмыкнул Вулкан, снимая с себя женское платье. - Моя мама была шибанкой, глупенькой девочкой, которая повелась на смазливого балидетца. Не люблю кучеяров, хоть режь меня. Ладно, давай о деле. Значит, ты от Джавада? Ну и дружков он себе заводит. То каргалов каких-то мне пришлет, то нарзидов. Теперь со слепым связался.
        - Так ты ему еще должен?
        - Вот только не напирай, кто кому должен, - поморщился Вулкан. Он оказался гораздо более худым, чем при первом впечатлении. Под костюмом Лунной Женщины скрывалось крепкое, жилистое тело. Нисколько не стесняясь, кучеяр разделся догола и принялся натираться мыльным порошком, остро пахнущим фенхелем и лимоном.
        - Да, мой долг слишком велик, чтобы оплатить его в этой жизни, но я не люблю, когда мне об этом напоминают, - пробурчал он. - Лучше потри мне спину. Ты ведь знаешь, что у нас Белая Язва? Говорят, если три раза в день натираться этой смесью, то не заболеешь. Я бы с тобой поделился, но у меня мало. Могу предложить бычачьей мочи. Ее следует пить каждый час, но мне некогда, часто пропускаю. Надо бы еще достать. Впрочем, лучше всех защищает пыльца «Мертвой Головы». На рынке эта бабочка стоит, как хорошая лошадь.
        - Пыльца и моча тебе, конечно, помогут, - усмехнулся Арлинг.
        Вулкан подскочил быстро и неожиданно, убедив халруджи, что слухи о его ловкости не преувеличены. Кучеяр хотел схватить его за ворот рубахи, но Регарди сделал вору подсечку и скрутил ему руки за спиной, порадовавшись, что в свое время отобрал у него нож.
        - Спокойнее… - примирительно прошептал он. - Я ведь недавно в городе. Многого не знаю.
        - Раз не знаешь, лучше помалкивай, - пропыхтел Вулкан, вырываясь из его рук. - Ты понятия не имеешь, что за паскудная болезнь эта Белая Язва!
        - Наверное, от нее умирают. Я видел телегу с трупами.
        - Мне не нравится, как ты разговариваешь, драган, - сплюнул Вулкан, - но черт с тобой. Люди умирают, такое случается, но Белая Язва не просто убивает. Сначала она поиграет, натешиться, покажет все великолепие ада, в который превратит твое тело, и только потом медленно, по ниточке вытянет из тебя жизнь. Богатый ты или бедный, дурак или умный, керх или кучеяр - ей все равно. Ты начнешь умирать с первого дня и будешь мучиться еще неделю. Сперва ты горишь, словно сухой кизяк в костре, на второй день появляется бред, а на теле вскакивают белые волдыри, которые через пару часов лопаются и превращаются в язвы. Еще немного и они покроются струпьями, которые останутся на тебе до смерти. Мерзкое зрелище. И все это время человек бредит, горит и задыхается. Воздуха постоянно не хватает, словно на голове мешок, туго обвязанный вокруг шеи. Добавь к этому понос, кровавый кашель и сильную жажду. А если кому посчастливилось выздороветь, то он остается калекой на всю жизнь. Люди слепнут, глохнут, иногда у них каменеют и отваливаются конечности. Думаю, ты не знаешь, что такое ад, драган. Никто не знает до тех пор,
пока к нему не приходит Белая Язва.
        - Если человек не представляет себе ада, он понятия не имеет о собственной душе, - вспомнил Арлинг слова имана. - Мы отвлеклись. Мне нужна твоя помощь.
        - Еще бы она тебе была не нужна, - хмыкнул Вулкан. - Меня просто так не ищут.
        Рассказ о поисках Сейфуллаха занял немного времени и был почти правдивым. Арлинг - слуга, который искал хозяина. Во время путешествия по Восточному Такыру на них напали керхи. Регарди попал в плен к кочевникам, Аджухам - на рабовладельческий рынок Иштувэга. Если Вулкан поможет найти его, Арлинг заплатит двадцать золотых султанов. Для такого вора, как Вулкан, это были маленькие деньги, но больше у Регарди не было. Джавад Ром, которого он встретил в керхском плену, предположил, что Сейфуллаха могли продать в «Подземелье Покорности». Если это так, то Арлинг будет благодарен за любую информацию о том, как туда попасть.
        - Джавад всегда хорошо соображал, - усмехнулся Вулкан. - Не повезло твоему господину, он наверняка в Подземке. В прошлом году хозяин рудников заключил с керхами сделку. Теперь они привозят ему рабов со всей Сикелии и продают со скидкой. Когда, ты говоришь, на вас напали?
        - Около трех недель назад.
        - Нда… Можешь не успеть. В Подземке долго не живут. Кварцевая пыль превращает легкие в сито, грунтовые воды постоянно заливают коридоры, Белая Язва чувствует себя там, как дома. Тебе действительно нужен этот Сейфуллах?
        Арлинг не стал отвечать, и Вулкан задумался.
        - На рудниках добывают золото, и охрана там серьезная, - произнес вор, ковыряя заусеницу на пальце. - Почти все постройки спрятаны под землей, в том числе, и бараки рабов. Вход и выход в шахту один, со склада, который примыкает к дому управляющего и казармам с охраной. В Подземке пять главных колодцев, два из них выработаны. Недавно в четвертом тоннеле обнаружили богатую жилу, от нее будут копать еще один коридор. Думаю, новых рабов посылают туда. Впрочем, твой господин может быть, где угодно. «Подземелье Покорности» - самый большой рудник города. Его быстро не обойти. Ладно, я помогу, но есть условие.
        - Какое?
        - Под землю я спускаться не буду. Наше знакомство закончится на невольничьем рынке.
        Вулкан достал из пыльного короба балахон, напоминающий рясу драганского священника, и принялся с кряхтением в нее облачаться.
        - И что мы будем там покупать? - не сдержал раздражение Регарди. - Рабов?
        - Не покупать, а продавать, - наставительно произнес Вулкан. - В «Подземелье Покорности» лишние люди не попадают. С промышленниками и ювелирами переговоры проводятся в доме управляющего, наверху. Редкие проверки, которые устраивают службы наместника, ограничиваются верхними тоннелями, там, где безопасно. Нам нужно глубже. В нижние тоннели есть доступ только у слуг управляющего, охраны и рабов. Слуги управляющего - это Рамсус и Говыль. Их хорошо знают в лицо все охранники. Они живут в доме наверху и раз в день спускаются в рудник для обхода шахт. Охрана в Подземке суровая, все - звери, которые не видят различий между человеком и тараканом. У тебя слишком умное лицо, чтобы притворится одним из них. Рамсус знает каждого, да и слепых в охрану не нанимают. Надсмотрщики живут под землей вместе с рабами и редко выходят на поверхность. Этот вариант нам не подходит. Остается второй. Рабы живут в бараках-землянках, вырытых в первом тоннеле. Ты хоть и слеп, но на рудниках работает много калек. Каждое утро Говыль ходит на рынок смотреть новых рабов. Мы дождемся его прихода и предложим раба, от которого он не
сможет отказаться. План почти идеален. Не считая, конечно, что это план твоей верной гибели. Однако, как у слепого, который сбежал от керхов, шансы выжить у тебя есть. К тому же я тебя предупредил, и моя совесть чиста. По-другому я помочь не смогу. Если есть вопросы, спрашивай. Только быстро. У меня мало времени.
        Вопросы у Арлинга действительно были. Ему хотелось задать их с самого начала знакомства. Например, зачем Вулкан сидел в питейной в женском платье и что собирался делать с ножом, который прятал под шалью. Но Регарди промолчал и коротко кивнул. Ему было все равно, как проникнуть в «Подземелье Покорности». Главное - быстрее.
        - Раз согласен, то приходи завтра до рассвета, - деловито потер руки Вулкан, открывая перед ним дверь в полу чердака. - Рынки открываются рано, а нам еще нужно поработать над твоим внешним видом. Теперь мы расстанемся. Мне надо закончить кое-какие дела.
        Кое-какие дела были и у Арлинга. Его ждала еще одна встреча. Встреча, которую он хотел избежать и к которой стремился всем сердцем. Альмас была частью Балидета. Тем прошлым, которое было желанно.

* * *
        Алмазная Беседка, куда пригласила его Альмас Пир, находилась в северной части города, где был разбит большой парк с живописными прудами, крутыми взгорьями и большим храмом бога Омара, покровителем горняков и шахтеров. Поднимаясь к беседке по мраморной лестнице, которая, словно лиана вилась вокруг скального выступа, Арлинг подумал, что чувство осторожности изменило юной Пир. Заросшая розовыми кустами и левкоем площадка хорошо просматривалась. Однако когда подъем закончился, он понял, что ошибся - Альмас все предусмотрела.
        Если Алмазная Беседка и была популярна среди влюбленных иштувэгцев, то только в хорошую погоду. К концу дня в городе поднялся бешеный ветер, который рвал волосы, хлестал по щекам и швырял в лицо песок, принесенный из Золотой Пустыни. Ветки шиповника и горной розы беспорядочно мельтешили в воздушных потоках, закрывая собой тех, кто искал уединения в беседке, похожей на усыпанный бриллиантами цветок.
        Его уже ждали. На Альмас была темная накидка, которая скрывала ее с головы до пят, и пояс из медных колец, мелодично звеневших на ветру. Девушка теребила в пальцах цветок левкоя, очевидно, сорванный по дороге. Бархатный, сладкий запах густо разлился в воздухе, напоминая цветущие сады Балидета. В «Жемчужине Мианэ» этот цветок любили, густо высажая на площадях и улицах. По вечерам его аромат становился особенно сильным, окутывая город пеленой щемящего томления и страсти. Но сейчас он напоминал запах смерти. Арлинг не знал, сколько еще должно пройти времени, чтобы ему перестал сниться Балидет, гибнущий в вихрях самума.
        Убедившись, что они одни, Регарди остановился в двух шагах от Альмас. Он не знал, как вести себя с бывшей невестой господина, но она помогла ему, протянув руки навстречу. Арлинг осторожно коснулся ее пальцев, а в следующий миг Девушка прижалась к нему, пряча на груди лицо и горько всхлипывая. Халруджи давно не чувствовал себя более неловко.
        - Знаешь, как дьявол мучает души, попавшие в ад? - спросила его Альмас вместо приветствия.
        У Арлинга были соображения на этот счет, но он промолчал, понимая, что слова сейчас были не нужны.
        - Он томит их ожиданием, - прошептала она, увлекая его на скамью. - Я живу в этом проклятом городе несколько месяцев, но мне кажется, что прошла вечность.
        Это были знакомые ощущения, однако Регарди промолчал и на этот раз. К облику Альмас добавились новые черты, которые он не заметил утром. Девушка похудела и казалась сломанной веткой апельсинового дерева, еще недавно усыпанной нежными, благоухающими цветами. И хотя ее красота по-прежнему ощущалась, лепестки осыпались, а от волнующего аромата остались воспоминания.
        - Раньше я полагала, что смысл жизни можно понять, - продолжила Альмас. - Мы живем, надеемся, получаем опыт, пользуемся тем, что дано человеку, наслаждаемся мелкими радостями. А когда приходит время умирать, от нас остаются наши дела - доказательство того, что мы были в этом мире. В это я верила. Но вот Балидета не стало, и все, что когда-то было истиной, превратилось в пыль. И лжи тоже нет. Если бы кто-то сказал, что Жемчужина Мианэ по-прежнему сверкает за Холустаем, я бы поверила, не задумываясь. Но все только и твердят: «Ах, как это возможно! Замело целый город! Такого никогда не было!». Да хоть бы засыпало песком всю Сикелию, мне теперь все равно. Думала, что в живых осталась только я, но вот увидела тебя, и словно воды напилась после долгой жажды. Мне хотелось бы услышать, что ты приехал в Иштувэга за мной, но это не так, верно?
        «Нет, не может знать Альмас о Сейфуллахе», - подумал Регарди.
        - Верно, - согласился он, чувствую себя скверно. - Я приехал сюда за Аджухамом. Мы были в Самрии, когда услышали о гибели города. Мой господин отправился в Балидет, надеясь, что слухи врут, но в Восточном Такыре на нас напали керхи, и мы разминулись. Знакомые кочевники рассказали, что Сейфуллах может быть в Иштувэга. Поэтому я здесь.
        - Понятно, - вздохнула Альмас, но судьба бывшего жениха не вызвала у нее интереса.
        - Я молилась многим богам, но только у одного просила о встречи с тобой, - произнесла она едва слышно. - Нехебкай услышал мои молитвы. Прошу, не оставляй меня.
        Имя Индигового было неприятно Арлингу, и он промолчал.
        - Лучше бы я погибла в самуме, - обреченно произнесла Альмас, не дожидаясь его ответа. - Сколько раз я думала о том, чтобы последовать за родными. Почему, спрашиваю я себя, так случилось, что меня первой отправили в Иштувэга? Мы должны были уехать все вместе, но отец передавал дела новому управляющему и задержался. Однако он настоял на том, чтобы я уезжала немедленно. А я, глупая, послушалась. С тех пор все думаю, что лучше бы я выбрала смерть. Выбор был, понимаешь?
        - Если есть выбор жить или умереть, то лучше продолжать жить, - осторожно сказал Арлинг, вспомнив слова учителя. - Жизнь - это благо.
        - Благо - это умение терпеть страдания, - усмехнулась Альмас. - Тот, кто не умеет терпеть, проигрывает. Я проиграла тогда, когда приехала в это место. Не могу больше. Знаешь, как я живу? Я расскажу, ты только послушай. Меня уже давно никто не слушает. Когда я выезжала из Балидета, я была наследницей богатого и знатного рода. Меня должны были встретить родственники и поселить у себя, пока не приедут родители. Так оно и случилось. Однако слухи о гибели Балидета летели быстрее моих верблюдов. Когда я приехала в Иштувэга, во мне видели не будущую владелицу шелковичных ферм и факторий, а нахлебницу, еще один рот, который нужно кормить. Вот тогда я и узнала, что не всегда будет лето. Мои дядя и тетка быстро нашли мне применение. Я отрабатываю свой хлеб на кухне и в саду. Отец и представить такого не мог.
        - Плохих времен не бывает, - сказал Арлинг, но сразу пожалел, что произнес такие слова. Они были чужими и неуместными. Впрочем, юная Пир не обиделась.
        - Еще как бывает, - горько ответила она. - Наверное, я стерпела бы эти вонючие котлы и грязь на грядках, но дядя увидел во мне товар, который можно продать. Один пастух с предгорий Исфахана заметил меня на рынке и предложил дяде десять коров. Конечно, он согласился. Девочкам в Сикелии подыскивают женихов едва ли не с рождения. Моей руки просили князья Шибана, предлагая земли, золото и корабли. Но мои родители любили меня и хотели, чтобы я была счастлива. Они готовы были ждать. Откуда им было знать, что мое сердце уже занято.
        Альмас замолчала, и Арлинг почувствовал, как она покраснела. Ему хотелось бы верить, что она имела в виду Сейфуллаха, но интуиция подсказывала - девушка говорила о другом.
        - Есть вещи, которые не случаются просто так, - задумчиво сказал он. - Влюбленность - опасное чувство. В периоды, когда она назревает, нужно быть очень внимательным. Можно влюбиться в совсем не того.
        - Я говорила не о влюбленности. Мне уже не шестнадцать, и я хорошо понимаю дядю. Девица такого возраста, как я, еще немного и превратится в обузу. Кучеяры предпочитают брать девушек в жены до того, как им исполнится двадцать. Считается, что потом они становятся ленивыми и заносчивыми. Я говорила о настоящей любви, высокой, идеальной. Помнишь, мою служанку Хамну? Она не отличалась большой сообразительностью, но иногда ее устами говорили боги. Как-то она сказала мне: «Любовь черпает свою силу из смерти. Всю жизнь тосковать по возлюбленному и умереть от неразделенной любви, - вот, в чем подлинный ее смысл». Человек должен умереть за любовь, тогда она станет идеальной. Я к ней готова. Лучше так, чем брак с горцем.
        - А что случилось с Хамной? - спросил Арлинг, отчасти чтобы сменить опасную тему, но, главным образом, из любопытства. Он непозволительно забыл об Акации. Если учитель не успел расправиться с ней в Балидете, етобар тоже могла искать Сейфуллаха в Иштувэга.
        - Увы, Хамну постигла участь всех балидетцев, - вздохнула Альмас. - Незадолго до моего отъезда на наш дом напали грабители. Хамна хотела задержать их, но изверги отрубили ей руку. Поэтому она не смогла поехать со мной. Бедняжка находилась в госпитале, когда все случилось. Надеюсь, ее смерть была легкой.
        В отличие от Альмас Арлинг не пожелал бы етобару легкой смерти. Впрочем, в гибель Акации верилось с трудом. Скорее всего, она отправилась за Сейфуллахом, когда он бежал из города, и затерялась где-то на просторах Холустая.
        - Мне жаль, что так получилось, - пробормотал он. И хотя Регарди имел в виду Хамну, Альмас поняла его слова по-своему.
        - Жаль? Тебе жаль, что я выхожу замуж, или что за меня заплатили так мало? Это крах всего! Это крах меня, Арлинг. Через три дня за мной пришлют верблюда. Мне придется закончить свои дни в доме отшельника.
        - Не забывай, что идет война. Возможно, в горах будет безопаснее.
        Это прозвучало жестоко, но было правдой. Арлинг не знал ни одной причины, которая могла бы помешать Маргаджану дойти до Иштувэга. В горах у Альмас был шанс выжить.
        - Ты не слушаешь меня, - прошептала она, проводя рукой по его щеке. Это был опасный жест. Несмотря на то что Альмас изменилась, ее красота была таким же грозным оружием, как и прежде. От ее прикосновений сердце билось чаще, а мир начинал сверкать так, что его блеск замечал даже слепой. Брак Альмас и пастуха с гор было так же трудно представить, как… союз сына Канцлера и дочери мясника из Мастаршильда. Сравнение пришло в голову случайно, но обожгло сильнее, чем кипяток из котла керхов.
        - Что я могу сделать для тебя, Альмас? - спросил он, мягко отстраняя ее руку.
        - Увези меня отсюда, - едва слышно прошептала она. - Возьми с собой. Я не прошу твоей любви, прошу только свободы. Мне никто не сможет дать ее кроме тебя. Я не буду в тягость. Ты даже не заметишь моего присутствия. Мне больше ничего не нужно, просто быть рядом.
        Альмас просила о невыполнимом. Она хотела, чтобы он дал ей солнце, которого не видел сам.
        - Я должен найти Сейфуллаха.
        - Знаю, знаю, - перебила она. - Мы вместе найдем его. Только позволь уехать с тобой. Забери меня из этого ада. Помоги. У меня больше никого не осталось. Ты был моим прошлым, стань будущим.
        Ветер с треском обломал ветку шиповника, осыпав их лепестками. Время их встречи подходило к концу.
        - Если не хочешь, чтобы я шла с тобой, помоги добраться до Самрии, - глухо попросила она, когда молчание затянулось. - Там живет моя близкая подруга. Она приютит меня. Я достану денег и заплачу за два места в караване. Без тебя меня не возьмут. Женщине не полагается путешествовать одной - ее даже слушать никто не станет. Караваны уходят из города раз в три дня. Завтра - мой последний шанс. Ты поможешь мне, халруджи?
        Она просила его сделать выбор. Также как несколько недель назад его просил Сахар. Тогда он предпочел Сейфуллаха, поставив жизнь учителя под угрозу. Сейчас все повторялось. Но отказать Альмас было труднее.
        К счастью, ему не пришлось ничего говорить. Альмас все поняла сама и резко встала, задохнувшись от порыва ветра, который попал ей в лицо.
        - Глупо было надеяться, что ты предашь Аджухама, - горько сказала она. - Я не имею права требовать от тебя это. Мои права остались в Балидете. Прощай, халруджи. Пусть твой бог будет тобой доволен.
        Она ушла так стремительно, что он не успел сказать «прощай».
        Арлинг остался в беседке и провел там всю ночь, разговаривая с теми, кого уже не было на свете. Впрочем, собеседники были не слишком словоохотливы. Магда понуро вздыхала, осуждая его, Атрея смотрела в сторону и тоже не одобряла, иман задумчиво курил трубку, пуская ароматные клубы дыма, пахнущего левкоем. То, о чем думал учитель, как всегда, было тайной.
        К утру ветер стих, оставив на земле сломанные ветки розовых кустов, крохотные дюны песка и ароматные горки из цветочных лепестков, которыми был усыпан весь склон. Сломанные левкои понуро висели вдоль тропы, пока Арлинг осторожно спускался по ней, стараясь не думать о тех, кого он предал. Путь халруджи становился все более туманным, и он не был уверен, что свернул в нужную сторону.

* * *
        Рабовладельческий рынок Иштувэга не был похож на Мерв или другой рынок Сикелии, в котором приходилось бывать Арлингу. Он пах иначе, звучал по-другому, посылал другие ощущения и импульсы, большинство из которых вызывали тошноту и омерзение. Если старейший рынок Балидета, Мерв, напоминал живой организм, то Камалака, место, где в Иштувэга продавали рабов, было похоже на мертвеца, ставшего мумией под лучами сикелийского солнца.
        В северном городе кучеяров было много невольничьих рынков, но Камалака превосходил их всех, выгодно располагаясь в едва ли не единственной долине Иштувэга. С трех сторон рынок окружали крутые склоны, которые бросали на него обширную тень, придавая месту еще большую мрачность. Свет проникал сюда только утром, когда солнце робко заглядывало в ложбину между взгорьями, чтобы, словно в испуге от увиденного, скорее скрыться за зубчатыми выступами Исфахана. Это было неправильное место не только из-за отсутствия солнца. Ветер здесь тоже не появлялся ни в одно время суток, отчего в долине стояла вечная духота, от которой не спасали даже громоздящиеся по сторонам каменные исполины.
        Никогда раньше Арлинг не представлял рабство в таких размерах. Только в Камалаке можно было понять, что между статусами халруджи и раба лежала огромная пропасть. Сейфуллах мог его избить, унизить, заставить выполнить любой каприз и даже убить. Но он не имел права продавать халруджи другому человеку. Законы Махди связывали их, словно узами брака, на всю жизнь. Господин мог отказаться от халруджи, отправив последнего по Дороге Молчания, то есть, на верную смерть, но никогда - продать.
        Здесь, в Камалаке, люди продавали людей. Мужчины и женщины были одушевленной собственностью, вьючным скотом, говорящим орудием труда. По всему рынку были сколочены грубые деревянные помосты, на которых сидели, лежали и бесцельно топтались рабы, а в узких проходах бродили покупатели, осматривая «товар». Грязь одних и роскошь других создавала разительный контраст, который вызывал ненужные воспоминания. В Балидете рабы порой жили лучше, чем нарзиды. Но рабство Иштувэга выглядело иначе. Оно смердило безысходностью, отчаянием и ненавистью.
        Как и в «Жемчужине Мианэ», в Камалаке тоже можно было встретить людей со всего мира. Кучеяры, керхи, шибанцы, арваксы и драганы представляли пестрый ковер, который со временем должен был потускнеть и выцвести. Рабство уничтожало национальные и социальные различия, хотя в некоторых рабах еще можно было различить бывших каргалов, военнопленных или должников.
        Деловая жилка иштувэгцев проявилась в Камалаке с особенной силой. Для удобства покупателей помосты с рабами были разделены на ряды. Как и на любом другом рынке Сикелии, где выделялись ряды с пряностями, фруктами, хлебом и тканями, в Камалаке были ряды, где продавались только женщины, или дети рабов, или похищенные. Отдельно стояли помосты тех, кто продавал сам себя. Рядом с ними сидели родственники или друзья, так как, по законам Иштувэга, продать себя в рабство можно было только в присутствии свидетелей. Проходя мимо одного из мужчин с табличкой на груди, Арлинг задумался, что заставило его пойти на такой шаг. Человек был похож на высохший лист бумаги, от которого пахло пылью и старостью. Этому листу было все равно, что произойдет с ним в следующую секунду - сгорит ли он в огне, или ему дадут вторую жизнь. Зато женщина рядом с ним читалась, как открытая книга. Жена или сестра, а может, дочь, она смотрела на каждого, кто останавливался у помоста, с такой ненавистью, что покупатель поспешно отходил, даже не спрашивая цены.
        Все помосты пахли одинаково - мыльным порошком, которым натирали рабов перед продажей, маслом, которым блестели их тела, и благовониями, которыми умащали женщин, чтобы сделать их привлекательнее. Звуки тоже были похожи: рабы плакали, стонали, скрежетали зубами или стояли молча, безразличные к миру. Но кое-что делало каждую площадку уникальной. Волны чувств и эмоций, исходившие от помостов, захлестывали Регарди, словно лодку во время шторма. Они миновали помост с детьми, и Арлинг съежился под ливнем из страха и отчаяния; прошли к площадке с военнопленными, и их атаковали стрелы злобы и ненависти; добрались до места, где продавали наряженных женщин, и захлебнулись в потоке презрения и гнева.
        Наконец, они добрались до участка, где управляющий рынка выделил им место, и Регарди поспешил плотнее закутаться в кокон безразличия, чтобы закрыться от чужих эмоций.
        Вулкан хорошо поработал над ним, снова продемонстрировав искусство перевоплощения - на этот раз на Арлинге. Живот халруджи украсило синее клеймо каргала, лицо - пара синяков, а к его шрамам добавилось с десяток новых следов, имитирующих побои кнутом.
        - Татуировка на спине все портит, - ворчал Вулкан, придирчиво осматривая его. - Придется сказать, что твой прежний хозяин имел слабость к рисункам на человеческом теле. На послушного раба ты не смахиваешь, очевидно, что тебя должны были много бить. Говыля это не спугнет, а наоборот, привлечет внимание. В «Подземелье Покорности» все становятся робкими и покорными, как ягнята. Главное - не переиграй. Ты каргал, которого поймали керхи в Карах-Антаре. Ты почти достиг Гургарана и еще не веришь, что надежда найти райские земли осталась позади. И свобода тоже. Будь угрюм, молчалив, ссутуль плечи, но голову держи прямо. Ты еще не сдался. Говылю нравятся упрямые рабы, потому что он садист. Он любит всех ломать. Твоя слепота - это недостаток, но ее восполняет хорошее сложение тела. Оно у тебя такое крепкое и жилистое, словно ты всю жизнь разгружал мешки с солью в Муссаворате. В тебе чувствуется эдакая звериная выносливость. Пожалуй, за тебя могут дать двадцать султанов. Я буду продавцом масла, который купил тебя у керхов, чтобы ты давил мне оливки и виноград. «Сильный, но непослушный раб! - вот, что я скажу
Говылю. - Купите его, господин. Такого может исправить только Подземка». Он не устоит и заплатит.
        Арлинг слушал вора вполуха, занятый новыми ощущениями. И хотя ошейник на горле, который надел на него Вулкан, был временным «украшением», Регарди казалось, что полоска металла вросла в кожу и останется с ним навсегда. Под нее можно было просунуть палец, но она все равно сдавливала горло, словно петля на виселице. Ему не приходилось бывать повешенным, но почему-то он был уверен, что ощущения похожи. Ко всему, вор велел ему намазаться маслом, которое смердело ослиной мочой и болотной тиной, но, по словам Вулкана, придавало мышцам особый рельеф. Табличка на груди с именем, возрастом, весом и ростом, а также белая повязка на бедрах, которую вор одолжил ему из своего гардероба, завершили его превращение в раба.
        Ловко забравшись на перевернутую бочку, Вулкан принялся кричать:
        - Внимание! Силач из Согдарии! Лучший раб для каторги! Здоров, как бык, хорошие зубы, прослужит долго! Бывший каргал!
        На вора заворчали другие продавцы, но он проигнорировал их с наглостью, присущей всем кучеярам.
        Слушая, как расхваливают его достоинства, Арлинг чувствовал себя странно. Когда первый покупатель растянул ему губы пальцами, чтобы осмотреть зубы, он едва сдержался. Когда знатная кучеярка, велела снять набедренную повязку, ему хотелось провалиться сквозь землю. Когда этого же потребовал шибанец, Регарди с трудом заставил себя не свернуть ему шею. На четвертом покупателе халруджи, наконец, удалось найти в себе пустоту, в которой он спрятался от мира. Равнодушие было лучшей стратегией. Сейфуллаху должно было быть в тысячу раз хуже.
        Вулкан мастерски исполнял роль работорговца, искусно выпроваживая ненужных покупателей. День тянулся мучительно медленно, а Говыль из «Подземелья Покорности» все не появлялся.
        Арлинг в очередной раз убеждал себя, что ошибки быть не могло, что Вулкан выбрал правильный рынок, и что Говыль непременно придет за новой партией рабов, когда рядом раздался голос, показавшийся ему знакомым.
        - Я покупаю этого раба, любезный. Документы у вас или управляющего?
        В груди колыхнулась надежда, что долгожданные хозяева рудников, наконец, появились, однако Вулкан ответил заносчиво и сухо:
        - Боюсь, что на этого раба у вас нет денег. Посмотрите на другом помосте.
        - Ты правильно боишься, торговец, - усмехнулся незнакомец. - Этот беглый раб принадлежит мне, и я мог бы просто забрать его. Вот договор. Я купил его в Самрии у купца из Балидета. Однако я не ищу ссоры и готов заплатить за него ту сумму, которую ты просишь.
        Вулкан зашуршал бумагами и принялся читать, глотая слова и буквы:
        - «Я, Сейфуллах Аджухам, купец Торговой Гильдии Балидета», и так далее, и так далее, дальше не то, ага вот: «Передаю права Джаль-Баракату, царедворцу Шибана, на раба моего Амру». Не вижу связи. Моего раба зовут не Амру, и он не из Самрии.
        - Читай дальше, - велел незнакомец. - Там приметы и описание. Все сходится. Джаль-Баракат - это я.
        - «Слепой, повязка на глазах, рост…, вес…. драган, на спине татуировка…», - забормотал Вулкан. - Знаешь, сколько слепых с татуировкой в Сикелии? Сотни!
        - Такой слепой один, - протянул Джаль-Баракат, обходя Арлинга. - Но, думаю, ты этого еще не знаешь. Кстати, я тебя не понимаю. Ты хочешь за него денег или нет? Если он уже куплен, так и скажи. Я заплачу вдвое больше. Тебе сегодня крупно везет. Или, может, позвать управляющего?
        - Не дави на меня, - огрызнулся вор. - Дай сюда бумагу, я хочу посмотреть еще раз. Много вас тут таких ходит, «с правами».
        Взяв документ, Вулкан опустился на бочку и принялся перечитывать, тщательно выговаривая каждое слово. Он тянул время, однако их план скрипел и шатался, словно ветхий мост во время шторма. Регарди не мог не узнать Джаль-Бараката, который неожиданно проявил к нему интерес еще в Самрии во время выступления в Цирке Уродов. Тогда Сейфуллах затеял опасную интригу, согласившись продать Арлинга незнакомцу, однако некоторые детали их сделки стали известны только сегодня. Детали, о которых Аджухам предпочел умолчать. И хотя продажа Арлинга с самого начала задумывалась, как мошенничество, назвав халруджи рабом, Сейфуллах допустил большую ошибку. Если бы такое случилось в мирные времена и об этом стало известно, парню грозили бы неприятности.
        Регарди не знал, зачем был нужен Джаль-Баракату, но подозревал, что придворным Шибана тот не являлся. Вспоминая о последних событиях, он связал бы его появление, скорее, с Маргаджаном. Во всяком случае, речь незнакомца очень походила на диалект восточных нарзидов, которые пришли с Дарреном из-за Гургарана. Тогда, возможно, Джаль-Баракат был всего лишь человеком Маргаджана, которого послали за Арлингом? Как Ларан, с которым он встретился у керхов?
        Чувствуя липкое прикосновение страха, Арлинг подумал, что теперь он ничем не отличался от рабов с соседнего помоста. Те тоже боялись неизвестности.
        - Все верно, - протянул Вулкан, искусно пряча досаду в голосе. - Прошу прощения, что не поверил вам. Мы в Иштувэга. Здесь, сами знаете, только и норовят обмануть. Я оставил его документы у Управляющего, чтобы не жариться с ними на помосте. Не люблю возиться с бумагами, знаете ли. Управляющий в десятом ряду.
        - Что ты делаешь? - спросил Арлинг, когда Джаль-Баракат удалился в указанном направлении.
        - Спасаю наш план, - пробормотал Вулкан, бесцеремонно наматывая цепь от ошейника Регарди на кулак. - Пока этот идиот будет искать десятый ряд, которого нет, мы должны продать тебя другому идиоту. Я вижу его рыжую голову у второго помоста. Запоздал он сегодня. Нужно поторопиться.
        Они налетели на Говыля, едва не сбив его с ног. Вулкан подобострастно затараторил:
        - Милейший господин, какая удача встретить вас сегодня! Я продал всех рабов кроме одного. Никто не хочет связываться с каргалом, но я сделаю вам хорошую скидку. Смотрите, какие у него сильные руки и спина. Он рожден, чтобы махать киркой. Десять султанов, и драган ваш.
        Говыль, который слушал вора с плохо скрытым презрением, оказался низкорослым, потным кучеяром. От него пахло чесноком, рыбой и модным в Сикелии благовонием «Рассвет в Пустыне», который должен был скрыть вонь немытого тела. Сопровождавшие его наемники казались людьми, которые серьезно относились к своему делу. Их оружие не звенело украшениями, а движения были вкрадчивыми и опасными.
        - Он слепой? - лениво протянул Говыль.
        - Это ни в коем случае не недостаток, - поспешил объяснить вор. - Он вполне самостоятелен. Вы бы видели, как он работает! Силен, как бык, вынослив, как осел…
        - Что ж его тогда не купили?
        - Упрям тоже, как осел, - понуро признался Вулкан. - Ему можно всю спину изодрать, а он все равно по-своему сделает. Такого только Подземка исправит. Купите, не пожалеете. Его никакая хворь не берет, он месяц жил в бараке с больными, и ничего.
        - Господин, - вкрадчиво окликнул управляющего один из наемников. - Мы пришли за керхскими рабами. Нас ждут.
        - Заткнись, - незлобно ругнулся Говыль, подходя к Арлингу. - Упрямый, говоришь?
        Регарди постарался соответствовать образу, гордо подняв подбородок, как учил вор. За что поплатился - Говыль с размаху ударил его под ребра. Халруджи сгруппировался и подался назад, смягчив удар, но все равно согнулся пополам, изображая, что сдерживает рвущийся наружу стон.
        Вулкан хотел возмутиться, но Говыль остановил его, подняв руку.
        - Семь монет, больше не дам.
        - Согласен, согласен, - забормотал вор, передавая цепь от ошейника Арлинга управляющему. - Оплата на месте, сейчас бумаги принесу.
        Звякнули монеты, и сделка была заключена.
        - Прощай, самоубийца, - прошептал ему Вулкан. - Надеюсь, Джавад не оторвет мне голову, когда узнает, что я отправил слепого в «Подземелье Покорности». Пойду задержу того идиота, который хотел тебя купить. Больше я ничего не смогу сделать.
        Арлинг едва заметно кивнул ему и разрешил Говылю увезти себя с помоста. Они направлялись туда, где продавали рабов керхи. Именно здесь должен был потерять свободу Сейфуллах. Только в отличие от Регарди, у Аджухама не было ключа от ошейника, спрятанного в набедренной повязке. И надежды тоже.
        Когда они уже покидали рынок, в торговые ряды Камалаки неожиданно ворвался ветер. Он пронесся бешенным смерчем вдоль помостов, удивив торговцев и оживив рабов. Арлинг усмехнулся. Ветер появлялся всегда, когда в его жизни назревали неприятности. Но на этот раз он был к ним готов.

* * *
        - Правила просты, - сказал Говыль, продевая цепь от ошейника Арлинга в кольцо на полу. - Все, что тебе велят, ты исполняешь с таким рвением, словно делаешь это для самого Некрабая. Если не делаешь, тебя бьют. Разговаривать можно только в бараке. Скажешь слово за пределами этой норы, и тебя снова побьют. Покинешь рабочее место без разрешения, и… Правильно, тебя опять будут бить.
        Кучеяр почти с любовью погладил кнут на поясе. Здесь, в Подземке, он преобразился. Заносчивость и презрение, которые сочились из него на невольничьем рынке, превратились в деловитость и внимательность, сделав его похожим на фермера, опекающего курятник.
        Арлингу не нужны были неприятности раньше времени, поэтому он слушал вполуха, понуро повесив голову и всячески изображая покорность. Он старался не забыть дорогу, которую нарисовал в голове по пути к баракам.
        Самый старый и большой рудник города оказался действительно старым. Все скрипело, шаталось и кряхтело, начиная с верхнего тоннеля. Как и рассказывал Вулкан, в Подземку вел только один путь - со склада, где хранились мешки с необработанной рудой, шахтерское оборудование, провиант и запасы воды. Все это богатство охранялось двадцатью вооруженными до зубов кучеярами. Арлинг подозревал, что казармы с остальными охранниками располагались неподалеку. По словам вора, рудники сторожили не меньше полусотни человек.
        Вход в шахту представлял собой широкий, вырубленный в каменном полу проем. Крутая лестница с отполированными ступенями ныряла вниз и исчезала во мраке. Дневной свет заканчивался через пять салей, уступая место тусклым бликам чадящих факелов и масляных ламп. Чем ниже спускалась лестница, тем темнее становилось. В отличие от зрячих исчезновение света Арлинга не беспокоило, но и он был вынужден насторожиться. В темноте звуки и запахи искажались, что могло привести к ошибке, на которую он сейчас не имел права.
        Спуск закончился тоннелем, полным бездонных колодцев, о которых предупредил гуляющий в них ветер. Арлинг насчитал одиннадцать ям, прежде чем их процессия достигла еще одной лестницы. На этот раз спуск был круче, проход уже, а факелов меньше. Зато охраны стало больше. У каждой лестницы стояли стражники, вооруженные алебардами, топорами и саблями.
        О том, что начались шахты, подсказал острый запах рудничного газа, сырости и человеческих выделений. В коридоре, по которому они шли, было много тоннелей, из которых доносились скрип подъемников, шорох шагов, тяжелые вздохи, щелканье кнута и короткие вскрики боли. «Подземелье Покорности» говорило разными голосами, но человеческих среди них не было.
        Спускаясь мимо выработок, нескончаемых коридоров и перепутанных туннелей, Арлинг чувствовал, как по ним ползали сотни изнуренных тяжелым трудом людей. От некоторых еще улавливались эмоции - страх, гнев, отчаяние, но большинство были похожи на восковых кукол. Пройдет совсем немного времени, и они растают от рудничных газов и жары, которая, несмотря на отсутствие солнца, казалась еще невыносимей, чем на поверхности.
        Бараки для рабов напоминали каменные мешки, по сути таковыми являясь. В вырубленных в грунтовой породе ямах размещалось по десять-пятнадцать человек, которые едва ли могли позволить себе растянуться на полу. Большинство так и спало, скорчившись у соседа на грязном плече. Корыто с водой было общим и наполнялось раз в сутки. Туда же наливали скудную похлебку из проса. Каждая яма запиралась прочной решеткой, у которой стоял надсмотрщик. Комнаты надзирателей находились неподалеку и соединялись с бараками общим тоннелем. Арлинг насчитал дюжину охранников, игравших в карты, еще трех спящих, пятерых, ничем не занятых, и одного молящегося. Остальные, вероятно, присматривали за рабами в шахтах. Надсмотрщики не показались ему особо тренированными, но они были хорошо вооружены и бдительны. Когда от стены откололся камешек и со стуком ударился о пол, один из охранников не поленился прервать игру в карты и, позвав товарищей, осмотрел весь тоннель.
        - Ты, наверное, слышал, что в Подземке долго не живут, - продолжил Говыль. - Это не так. Умирает лишь тот, кто глуп настолько, что не понимает наши простые правила. У нас даже есть ветераны. Эй, борода, ползи сюда.
        Кучеяр дернул одну из цепей, и в углу, куда забились рабы при появлении управляющего, зашевелились. Арлингу показалось, что сама темнота выбралась к ним из ямы - таким черным и грязным был раб. Его можно было легко спутать с комком глины или куском руды. Если он когда-то и выглядел, как человек, то это было давно. Пах он тоже не по-людски. Так воняли звери, никогда не покидавшие клеток.
        Человек проворно подполз к Говылю и поспешно стукнулся лбом о каменный пол. Теперь Арлинг «разглядел» его лучше. Кокон тряпья, в который был замотан раб, покрывала короста грязи, а в длинных космах и бороде копошились насекомые. Самым неприятным открытием было то, что человек оказался драганом.
        - Покажи червяка, - велел Говыль, и раб принялся извиваться на полу, плотно прижав руки к телу и кряхтя от усердия.
        - Съешь дерьмо, - поступил следующий приказ, и драган проворно заковылял к зловонному углу в глубине ямы. Раздавшиеся звуки не оставили сомнений в его послушании.
        - Вот, - назидательно поднял палец Говыль. - Борода знает правила, поэтому будет жить долго. Эй, Хруст, дай ему хлеба. У меня было таких пять. Толковые, работали исправно, но трое сдохли от Язвы в прошлом месяце. Кстати, все - драганы, как и ты. Так что у тебя много шансов стать долгожителем. Будешь работать в четвертом тоннеле на подъемнике. А теперь проверим, насколько ты понятливый. Отрежь себе палец.
        В руку Арлинга аккуратно вложили нож, который так хотелось воткнуть в брюхо Говылю. Путь халруджи засверкал неизвестными огнями.
        «Какой палец не жалко ради Сейфуллаха?» - спросил себя Регарди и опустился на колени, прижав к полу левую руку. Раб показал ему хороший пример. Промедление было опасно и каралось ненужным вниманием надзирателей.
        Арлинг замахнулся и быстро опустил нож. Но все же не настолько быстро, чтобы успеть сделать себя калекой. Когда лезвие почти коснулось сустава большого пальца, Говыль выбил его из рук Регарди, сопроводив удар увесистой оплеухой.
        - Соображаешь, - похвалил он его, и, подобрав нож, направился к выходу. - Завтра пообщаемся дольше. Хруст, отведи его через час в четвертый тоннель. За послушание полагается еда или отдых. И не забывай, драган. Ты всего лишь пыль в воздухе.
        Халруджи перевел дух и осторожно отполз к другим рабам. Он догадывался, что Говыль не позволит ему отрезать палец, так как для подъема корзин с рудой нужен был здоровый раб, но до конца не был уверен ни в себе, ни в кучеяре. Действительно ли он отрубил бы себе палец, или воткнул нож в шею управляющего, Арлинг не знал. Во втором случае искать Сейфуллаха пришлось бы долго.
        - Привет, земляк, - просипел кто-то рядом, и на плечо Регарди опустилась грязная, теплая ладонь.
        Раб, от которого теперь воняло хоть чем-то человеческим, протянул ему кусок заработанного хлеба.
        - Есть хочешь? - прошамкал он, улыбаясь беззубым ртом.
        Удивившись, что человек сохранил способность улыбаться, Арлинг отказался, но ему все равно впихнули в ладонь черствый ломоть.
        - Ешь, жратва будет нескоро, - просипел раб. - Ты молодец, не растерялся. Иначе тебе бы точно отрезали палец. Говыль любит такие фокусы. Успокойся, я знаю, что у тебя на душе. Послушай, старика. Я уже пять рудников прошел. Этот - шестой. Последний, наверное. Из Подземки не продают никого. Но я собираюсь прожить еще долго. Буду жрать дерьмо, но жить. Жить им назло! Назло этим проклятым сукиным детям!
        Старик сорвался на истеричный шепот, но тут же испуганно замолк, прислушиваясь к шагам Хруста за решеткой. Тот был занят чем-то своим, и на голоса в яме не обратил внимания.
        Арлинг хотел спросить, что именно раб считал жизнью, но потом передумал. Он не работал на пяти рудниках и не имел права на такие вопросы.
        - Ты каргал? - спросил он, надеясь, что старик окажется достаточно осведомленным о других рабах и поможет найти Сейфуллаха. Арлинг запретил себе думать о том, что с мальчишкой могло что-то произойти. Представить гордого Аджухама, изображающего червяка или поедающего дерьмо, было невозможно.
        - Если бы, - усмехнулся раб. - Нас отправили на каторгу всей деревней без права стать каргалами. Высшая мера.
        - Что же вы натворили?
        Старик помрачнел.
        - Когда в твоей жизни появляется змея, не слушай ее речи. Лучше сразу руби ей голову, прогоняй или уходи сам. Мы поняли это слишком поздно. В одну из наших девиц влюбился сынок Канцлера. Его имя я хорошо запомнил. Арлинг Регарди - так его звали. Встречались они тайно. Я тогда сказал старосте, что не к добру это, но Влахо, как деньжата лордовские увидел, так голову потерял. А платил тот мерзавец щедро, транжирил отцовское золото, не задумываясь. Когда в деревню стали заглядывать проверки, сначала церковные, потом от казначея, я понял, что плохо дело. Отправил дочек в соседнюю Тараскандру, а сам решил продать скотину, а потом за ними махнуть. Не успел. Деревню накрыли ночью, повязали всех и пустили по миру. Мужчин сослали на каторгу, женщин отправили в работные дома на севере. В чем нас только не обвиняли - и в колдовстве, и в мошенничестве, и в разбое. Деревни не стало за пару дней. Хуже всех той девчонке досталось, которая поверила, что лорд может в деревенскую влюбиться. Сожгли ее. Хотя Влахо, староста наш, считал, что ей-то как раз повезло. Смерть мучительная, но все же короче, чем у нас. Ох,
какие мы планы мести только не строили. Все без толку. Это мой пятый рудник. Тяжелее всех было на алмазных копях. Там Влахо и помер. Сейчас в живых только я, да Ёсиф остались. Ёсиф - это отец той дурехи, в которую канцлеровский сын влюбился. Для парня то была игра, баловство, а для нас - чашка с ядом, которую мы за его здравие всей деревней выпили. А ты как сюда попал?
        С первых слов старика Арлингу показалось, что у него остановилось сердце. Мир вокруг перевернулся, взорвался, разлетелся на мелкие осколки, которые с хрустом впились в его пахнущее маслом и грязью тело. В голове закружился вихрь давно забытых образов и воспоминаний. Богам было мало послать ему Альмас. Они решили вскрыть в его душе давно затянувшиеся шрамы и натереть свежие раны солью. Потому что прошлое было незабвенно. Оно было грузом, который он пронесет через всю жизнь до самого ада. Мастаршильдцы в «Подземелье Покорности» были также нереальны, как Даррен во дворце Торговой Гильдии Балидета. Только у Даррена все было хорошо. Он повелевал демонами серкетов и уничтожал южный континент Согдарийской Империи. А вот мастаршильдцы напоминали куст чингиля, который засыхал, доживая последние дни.
        - Как твое имя? - спросил Арлинг противным, скрипучим голосом. Не своим. Этот голос принадлежал другому человеку, давно мертвому.
        - Борода, - живо откликнулся старик. - Хотя раньше меня называли по-другому. Сейчас и не вспомню уже.
        «Ларс, тебя звали Ларсом», - хотелось крикнуть Арлингу, но у старика было право предать свое имя забвению. Возможно, он похоронил его в Согдарии вместе с домом. Здесь на рудниках было легче называться Бородой, чем человеком, который все потерял.
        Охотник Ларс, выросший в лесах Мастаршильда, наверное, и не мог представить, что закончит дни на каторге в далекой провинции, засыпанной песком и пылью. Регарди помнил, как мастаршильдец показывал ему кабаньи тропы, учил определять след зверя и бесшумно ходить по листвяному ковру леса. Он нравился ему так же, как его дочери - веселые хохотушки, всегда высмеивающие его столичные наряды и манеры. Старик, который сидел рядом с ним на грязном полу барака, ничем не был похож на охотника Ларса из Мастаршильда.
        - Ничего, ничего, - похлопал его по плечу каторжник, ошибочно истолковав угрюмое молчание Арлинга. - Ты привыкнешь и к этой жизни. Мы, драганы, живучие. Кто знает, может, тебя перекупят на другие рудники. Туда, где полегче, и нет Белой Язвы. Проклятая болячка всех косит. Был тут один кучеяр. Хитрющий, как черт. На второй день измазал себя глиной и дерьмом из параши и притворился, будто помирает. Стража его даже трогать не стала, до того натурально у него получилось язвы изобразить. Сразу ивэев позвали, те его и забрали. Им все равно, кого везти в свою башню. Только вот, что я тебе скажу. Сглупил парень. Как бы плохо не было в Подземке, в Туманной Башне в сто раз хуже. Там нет людей, только пайрики. Кстати, тебя в какую шахту отправили? В Четвертую?
        Арлинг кивнул, с трудом успевая за ходом мыслей старика.
        - Это плохо. Там порода твердая и тяжелая. Ее хоть отбивать замучаешься, хоть таскать. Мне повезло, я во втором тоннеле камешек долблю. Там грунт мягкий, потому что весь выветрился, а где кварц глубже залегает, там он крепче. Хотя все старания наши ничтожны, мелочны. Наколупаешь корзин десять, а золота с них добудешь грамм пять, не больше. Вот Северный Рудник был богат, нечего и говорить, там такие жилы были, что Подземке и не снились. Хорошо еще, что тебя на подъемник поставили, а не на мельницу. Скучно, конечно, весь день колесо крутить, до одури, но все же не так вредно, как руду жерновами дробить. Ёсифу нашему не повезло. Не угодил он Кнуту, и тот его на мельницу перевел. Жернова - это плохо, очень плохо. Куда хуже, чем газу нанюхаться или под грунтовую воду попасть. Все дело в пыли. Во время дробления от кварца поднимаются тучи мелкого крошева. Эта пыль стоит в воздухе так плотно, что ее можно рукой зачерпывать. Ёсиф уже на вторую неделю харкать кровью стал, а сейчас и подавно еле ноги передвигает. Думаю, недолго ему осталось. Скоро уже с дочкой увидится. Та хоть ему и не родная была, но все
же близкая душа.
        - Не родная? - спросил Регарди, не в силах скрыть изумления.
        - Подбросили ее, - продолжил увлеченный рассказом старик. - В ту пору по деревням много бродячих артистов разъезжало. Наверное, какая-то циркачка в подоле принесла. Положила на крыльцо мяснику, решив, что в таком доме дитя точно с голоду не помрет. А Есиф тогда только-только жену похоронил. Мы ему говорили, отдай в приют, а он вцепился в девчонку и ни в какую. Она ведь и не драганкой-то была. Только местных девиц посмотрев, я понял, на кого та Магда была похожа. Возможно, чистой кучеяркой она не была, но сикелийской примеси в ее крови хватало. Да что я все о себе. Ты спрашивай меня о Подземке, спрашивай. А то, ведь, скоро Кнут придет, не до разговоров будет.
        - Кто такой Кнут? - машинально спросил Арлинг. Больше для того, чтобы унять звон, стоящий в висках. После слов Ларса образ Магды, тщательно вылепленный в его голове и отшлифованный за долгие годы до алмазного блеска, засверкал новыми гранями. Вспоминая ее лицо, голос, движения, волосы он поразился тому, что слова Ларса могли быть верны.
        «Почему никто не сказал мне об этом?»
        «А что бы это изменило?»
        Ему нужно было думать о настоящем, о Сейфуллахе, но он не мог. Словно сорвался в пропасть с мокрыми глиняными краями. Пальцы скользили в вязкой каше, впивались в осклизлую массу, оставляя в ней глубокие борозды, но все усилия были тщетны. К ногам была привязана уродливая глыба из кварца, которая равнодушно тянула его на дно. Вопрос падения был лишь во времени.
        - О, Кнут - это наш личный дьявол, - со смаком произнес Ларс. - Новенький, но такой зверь, что утер нос всем стареньким. Не знаю, откуда он к нам свалился. Одни говорят, что из Балидета, другие - из Муссавората, да все одно, - старик осклабился, показывая щербатые десна. - Я прошел с зубами пять рудников, но он выбил их мне за час. Один за другим. Ему показалось, что я слишком поспешно положил кирку после работы. Потом его перевели на мельницу, а нам Хруста поставили. Он тоже не сахарный, но по сравнению с Кнутом - ангел. В общем, ты меня понял. Будь с южанином на чеку. Кнут никому пощады не дает, но при виде драганов у него крышу сносит. Звереет так, что поубивал бы всех нас, если бы не Говыль. Не знаю, откуда такая нелюбовь. Ёсифу глаз вырвал за то, что тот чихнул громко. Еле откачали. Запомни, шуметь в шахте нельзя ни в коем случае. Даже если очень чихнуть надо, лучше разорвись, но сдержись. Неприятностей тебе и так хватит.
        - Почему в Подземке нельзя разговаривать? - Арлингу было неинтересно, но ему нужна была еще пару минут, чтобы собраться с мыслями. И запретить себе думать о Магде.
        - Куда там разговаривать! - замахал на него руками старик. - Дышать громко и то нельзя. Сразу видно, что ты ничего не знаешь о Некрабае.
        «Куда уж мне», - усмехнулся Регарди. Имя бога прозвучало обыденно и привычно. Мир сговорился. В последнее время в его жизни было слишком много Нехебкая.
        - Это древний кучеярский бог, - назидательно произнес Ларс. - Его подзабыли, но раньше он правил миром. Человеку нельзя привлекать его внимание, особенно сейчас. Были времена, когда Некрабай был добр и даже помогал людям, но они остались в прошлом. Тогда Сикелию покрывали цветущие сады, а дожди шли каждую ночь. Однако люди всегда остаются людьми. Есть среди них хорошие, есть плохие. У Некрабая были слуги, с которыми он иногда делился знаниями. Но знаний им было мало, и однажды они украли у него источник его божественной силы. С тех пор Некрабай бог лишь наполовину. Однако и той мощи, что у него осталась, хватит, чтобы уничтожить мир. Его гнев высушил Сикелию, а сам он спустился в недра земли, где до сих пор бродит. По слухам, те слуги, которые украли его силу, спрятались в подземелье как раз здесь, в горах Исфахана. Но использовать ее не смогли. Не успели. Белая Язва застигла их врасплох, и они спрятали силу бога в тайнике. Говыль верит, что тайник находится в Подземке, и порой заставляет нас копать там, где золотой руды нет. Ищет божественную силу, а мы свои шеи подставляем. Некрабай-то никуда не
девался. Он по-прежнему рыскает по шахтам, надеясь найти воров и то, что у него отняли. Поэтому там, где копают, разговаривать нельзя - чтобы его внимания не привлечь.
        Арлинг слышал много слухов и легенд о Нехебкае, но с такой версией еще не сталкивался. Интересно, что бы сказал на это иман. И чем в таком случае являлся солукрай?
        - Кто тебе рассказал об этом? - спросил он, чувствуя, как загадки настоящего вытесняют морок прошлого.
        - Говыль, кто же еще, - ухмыльнулся старик. - Он считает себя потомком тех слуг, что украли силу Нехебкая. Однако я слышал, что Говыль сам узнал эту историю от одного раба, который, возможно, и был настоящим потомком. Не забивай себе голову. Главное, как сказал Говыль, соблюдай правила. Дольше проживешь.
        «Давай, Ларс, расскажи мне еще о Нехебкае и его слугах», - мысленно попросил Арлинг, чувствуя, как в голове начинает восстанавливаться порядок. Страх и растерянность прошли, уступив место здоровой злости, которая затаилась, ожидая своего часа.
        - Тебе знакомо имя «Сейфуллах Аджухам»? - спросил он Ларса, почти придя в себя. - Это мой друг. Его продали сюда примерно три недели назад. Молодой, низкорослый, как все кучеяры, но держится горделиво, даже заносчиво. Сзади на шее родинка в форме полумесяца. По кучеярским меркам, красив. Пальцы узкие, мизинец на левой руке слегка искривлен…
        - Эй, дружище, - перебил его раб. - О чем ты говоришь? Думаешь, мы тут разглядываем, у кого какая родинка? Кучеяров здесь больше, чем жуков в навозе. Каждую неделю новичков привозят. Хм, молодой и заносчивый? С гонором тут много, но такие долго не живут. Их или ломают, или они ломаются сами. Хм… На твоего друга похож тот кучеяр, который больным притворился. Если это был он, то лучше о нем забудь. В Подземке вы, может, еще и встретились бы, но в Туманной Башне теряются все. Как в тумане. Эх, какие у нас были туманы в Мастаршильде. Хочешь, расскажу?
        Не дожидаясь его ответа, старик принялся оживлять картинку в голове Арлинга. Регарди помнил туманы Мастаршильда так же отчетливо, как цвет его вечернего неба в начале лета или запах дождя поздней осенью. Но сейчас нельзя было думать о прошлом.
        Кучеяр, которого описал Ларс, действительно походил на Сейфуллаха. Хитрить мальчишка умел. Только Арлинг предпочел бы, чтобы молодой Аджухам снова застрял в зыбучих местах, а не ускользал от него, словно капля росы, упавшая на раскаленный песок.
        Подземка затягивала в бездну отчаяния - пора было уходить. И все же ощущалась какая-то незавершенность. А что если Ларс ошибся? Если Сейфуллах по-прежнему глотал пыль где-нибудь в четвертом тоннеле? Может, ему стоило обыскать шахты? Или поспрашивать других рабов? Рядом с их ямой находилось еще восемь бараков.
        Регарди прижался к решетке носом и втянул воздух, пытаясь уловить запахи Аджухама. Не те, которые цеплял на себя человек каждый день, а те, которые появлялись вместе с ним при рождении. Так, ему всегда казалось, что Сейфуллах пах свежей зеленью и углем. Определить эти запахи можно было только после долгого общения с человеком. То было личное открытие Арлинга, которым он ни с кем не делился, опасаясь непонимания и обид. Например, он ни за что не признался бы иману, что тот пах мокрой шерстью и грозой.
        Однако ни зеленью, ни углем от бараков не тянуло. Смертельно уставшие люди воняли грязью, вшами, экскрементами, плохой пищей и гнилыми тряпками. Сейфуллаха среди них не было, а значит, время прощания с Подземкой пока не пришло.
        Вдруг Ларс прервал поток воспоминаний и испуганно прошептал:
        - Кнут идет.
        Арлинг прислушался. Старик не ошибся. Рабы были еще далеко, но их шаги отчетливо различались в угрюмом молчании Подземки. Многие с трудом передвигали ноги, кто-то еле сдерживал рвущийся из груди кашель, другие натужно сипели. К зловонию бараков добавился сухой запах кварцевой пыли, и халруджи понял, что настало время встретиться с Ёсифом, отцом Магды. Из слов Ларса следовало, что мастаршильдец доживал последние дни, однако Регарди предпочел бы, чтобы этой встречи не было. Думая о Ёсифе, он чувствовал себя последним трусом.
        Арлинг почувствовал Кнута даже раньше, чем тот подошел к баракам. Надсмотрщик двигался уверенно, шагал широко, размашисто, как обычно ходили люди высокого роста. Регарди решил, что охранник похож на ивэя, но тут он вошел в тоннель с ямами для рабов, и до халруджи донесся его запах, который отозвался болезненным воспоминанием. Популярное в Балидете масло из гвоздики и оссиджика благоухало так сильно, словно халруджи перенесся в прошлое. Его появление здесь, в «Подземелье Покорности», казалось иллюзией.
        Но если мастаршильдцы на каторге в Иштувэга были реальны, почему не мог быть настоящим Вазир, кучеяр, когда-то служивший у Сейфуллаха начальником стражи, но после взятия Балидета переметнувшийся к Маргаджану. Арлинг никогда не был в хороших отношениях с Вазиром. Полгода назад, накануне захвата города, Регарди побрил ему бороду в отместку за то, что тот заставил его метать ножи в свечу на голове рабыни. Кучеяр обиду запомнил и помешал Арлингу во дворце Торговой Гильдии, когда халруджи выполнял задание имана. Странно, что Вазир покинул армию Даррена. Еще более странно, что из всех мест немаленькой Сикелии, он выбрал именно то, где должен был появиться Регарди. Вряд ли их новые роли позволят им забыть старое.
        Арлинг перевел дух и поискал среди вошедших рабов Ёсифа. Его было не трудно найти. Он казался живым трупом. Кожа так туго обтягивала его кости, что грозила порвать исхудавшую плоть при каждом движении. Запах смерти исходил от Есифа даже сильнее, чем запах крови, пятна которой обильно покрывали тряпье на его груди. Стиснув зубы до боли в челюсти, Регарди осторожно втянул воздух, когда Ёсиф без сил опустился на истлевшую циновку в двух салях от него. Сомнений не было - от мастаршильдца все еще пахло Магдой. К Ёсифу подполз Ларс и принялся поить его водой, но Арлинг не нашел в себе смелости приблизится к умирающему Фадуне. Он предпочел Вазира, встреча с которым была неминуема.
        - Я слышал у тебя тут новенький? - тем временем, обратился кучеяр к Хрусту, и в его голосе было что-то большее, чем простое любопытство. - Покажешь? Говорят, он драган, да еще и слепой.
        Арлинг подошел к решетке и прислонил к ней лицо, чтобы его было видно в скудном свете факела.
        - Правду говорят, - негромко произнес он. - Это я новенький. Как поживаешь, Вазир? У Маргаджана плохо кормили или стало слишком жарко? Решил поискать прохлады на Севере?
        Вазир его заметил, но удивления не показал. Приблизившись к решетке с другой стороны, он медленно растянул губы в улыбке, которую нельзя было назвать дружелюбной.
        - Наконец-то. Когда я услышал о слепом драгане, то сразу понял, что это ты. Я знал, что ты придешь за ним. Не иначе, судьба послала мне тебя в подарок. В Подземке бывает чертовски скучно, но нам будет, о чем поговорить. Нет, я чертовски рад, честно!
        «А как я рад, Вазир, - подумал Арлинг. - Давай, расскажи мне о Сейфуллахе».
        Но вместо того, чтобы сообщить ему хорошие новости, Вазир открыл решетку и вытащил Регарди на площадку перед ямами.
        - Не перечь ему! - успел шепнуть Ларс, но Арлинг и не собирался. У него на Вазира были другие планы.
        - Так-так, - протянул кучеяр, разглядывая его с жадностью, словно голодный - кусок хлеба. - Рожа у тебя осталось такой же наглой, но это поправимо. Я сбежал от Маргаджана после того, как Балидет засыпало песком. Нет, не из-за любви к родине. Просто колдовство мне не по душе. Когда мы пошли на Муссаворат, нам даже воды не дали. Вместо нее мы должны были сосать во рту камни, которые сочились влагой. Серкетовы штучки. Другое дело здесь, в Иштувэга. Подземка - это мое все. А ты не ожидал, верно? Я ведь тоже думал, что ты сдох там, в Балидете. А ты оказался живуч. Это хорошо, очень хорошо. Живучих мне как раз не хватало.
        Продев цепь от ошейника Регарди в кольцо на стене, Вазир почти с нежностью провел кнутом по его щеке.
        - Хочешь познакомиться с моей Фатимой? Я сам смастерил ее, она умелица. Может приласкать так, что не останется кожи. Мы это обязательно попробуем. Но сначала я расскажу тебе все, что собираюсь с тобой сделать. Когда человек знает, его чувства обостряются, и он уже сам с готовностью ждет, чтобы начать игру - чем раньше, тем лучше.
        Вазир с размаху ударил его в живот и, позволив Арлингу скорчиться на полу, присел рядом на пятках.
        - Это чтобы унять дрожь в руках, - пояснил он. - У меня все зудит от нетерпения. Я знал, что мы с тобой встретимся, но не предполагал, что звезды сложатся так удачно. Помнишь, бороду? Наверное, забыл, а я все помню.
        Регарди не сопротивлялся, когда Вазир поднял его за волосы с пола. Он умел быть терпеливым. Удар в лицо был предсказуем. Арлинг стерпел и его. Вазир заговорит, обязательно заговорит, нужно лишь подождать.
        - Я положу тебя на скамью животом, руки и ноги аккуратно вытяну рядом и зажму кольцом, - возбужденно шептал кучеяр. - Твоя голова будет так сильно прижата к дереву, что ты не сможешь кричать. От этого ощущения становятся еще ярче. Я могу так сечь, что ты вывернешь себе от боли затылок, но мы не станем спешить. Сначала достанется твоей спине и бедрам, потом я отхлестаю тебя по груди и животу, а чтобы каждый удар запомнился до последнего вздоха, я искупаю Фатиму в соляной ванне. Потрогай ее, я разрешаю.
        «Еще не время», - успокоил себя Арлинг и осторожно коснулся кнута с женским именем. Вазир постарался на славу - орудие пытки состояло из двух кожаных полос, в одну из которых по всей длине были вбиты мелкие гвозди. При ударе такой кнут должен был обвиваться вокруг жертвы, раздирая ее тело в клочья.
        - Ты все правильно понял, халруджи, - с гордостью произнес Вазир - После десятого удара никто не выживал. Хотя, возможно, ученик знаменитого имана покажет лучшие результаты. С каким удовольствием я прошелся топором по твоей школе. Срубил сад, разбил фонтан, уничтожил ваши дурацкие площадки для игр. И собак убил - всех, одну за другой.
        Не следовало Вазиру вспоминать школу. Злость, которой Арлингу пока удавалось управлять, вдруг оказалась слишком близка к поверхности. Еще немного, и она забьет ключом, словно родник, пробивший дорогу в скальном грунте.
        - А какие результаты показал Сейфуллах? - спросил он, стараясь не думать о том, как многое зависело от ответа кучеяра. - Ты ведь познакомил его с Фатимой?
        - Твой господин оказался слабаком! - брызгая слюной, произнес Вазир с неожиданной яростью. - Ненавижу таких. В Подземке он не продержался и дня. Уже к вечеру свалился от Белой Язвы. Весь был покрыт нарывами, словно дерьмом. Я здорово расстроился, но надеялся, что ты придешь за ним. Сколько ударов кнутом сможет выдержать халруджи за своего господина? Ведь вас учили терпеть боль, не так ли? Ты не должен меня разочаровать. Те, кто обучался боевым искусствам, должны быть выносливы, как верблюды. Твое тело покрыто разными знаками, но нужного среди них нет. Ты забыл нарисовать на себе верблюда. Поэтому я вырежу его джамбией - той, которой ты меня тогда побрил. Знаешь, что у нас означает верблюд? Это символ смирения, потому что, принимая груз, верблюд становится на колени. Так же как и ты сейчас встанешь передо мной. Сам. Добровольно.
        Арлинг послушно опустился на колени, чтобы скрыть недобрую ухмылку, которая без спросу расползалась на лице.
        - Ты ошибся, - прошептал он. - Меня обучали не боевым искусствам. Меня учили убивать.
        Кучеяр был опытным воином и обладал хорошей реакцией. Но опередить Арлинга в тот момент не смогла бы и песчаная буря. Пока Вазир говорил, он успел убить его всеми способами, какие только вспомнил. А их богатое воображение Регарди подсказало немало. Но когда Вазир стал больше не нужен, Арлинг просто свернул ему шею. Испытанные трюки поражают врага быстрее, чем ни разу не опробованный кинжал. Ему даже стало обидно, что кучеяр так сильно недооценил его. Увлеченный предстоящими пытками, Вазир забыл, что слепой раб по-прежнему оставался халруджи. И, конечно, он не мог знать о солукрае, который кипел в жилах Арлинга.
        Регарди давно не давал злости столько свободы. Обычно из нее был плохой помощник, но сейчас она стала его вторым «я». Он выпустил ее всю, без остатка. Потому что сзади него, в яме для рабов, сидел бывший охотник Ларс и пытался напоить умирающего отца Магды. Потому что школьный сад был вырублен и сожжен. Потому что Сейфуллах снова оказался далеко и в опасности.
        Освободившись от ошейника, Арлинг убил им Хруста, и, забрав у него ключи, отпер решетку, где сидели мастаршильдцы.
        - Бери Ёсифа и жди меня у лестницы! - велел он Ларсу, считая вбегающих в помещение надзирателей. Семеро. Слишком мало, чтобы утолить его ненависть. Он надеялся, что Ларс не станет в одиночку пытаться бежать из шахты. Стараясь не думать, куда делась еще дюжина охранников, которых он насчитал во время спуска к баракам, Арлинг подобрал цепь с ошейником и, раскрутив ее, двинулся к надсмотрщикам, которые столпились у входа, еще не поняв, что наступили последние секунды их жизни. У Вазира была превосходная сабля, а у Хруста - два шибанских клинка, но благородная сталь не годилась для того, чтобы молоть фарш, который он собирался приготовить из людей с кнутами.
        Когда все было кончено, Арлинг не сразу нашел Ларса. Старик проявил хорошие навыки выживания, спрятавшись за выгребной ямой. Когда Регарди вытаскивал его оттуда, мастаршильдец упирался так, словно его собирались там утопить. Он весь трясся и молол какую-то чушь о Некрабае, который пришел из глубин Подземки. Взвалив Ёсифа на плечо, халруджи схватил Ларса за шиворот и поволок к лестнице.
        За решеткой была засада. Десять мечников, которых он недосчитал внизу, поджидали за углом, чтобы расправиться с бунтующими рабами. Уверенность и спокойствие, царившие среди них, говорили о том, что им не в первый раз приходилось подавлять восстание. Из тех надзирателей, которые охраняли бараки, когда он спускался, не хватало еще двоих, но они, скорее всего, отправились за подмогой. Подъем обещал быть веселым.
        Повернувшись к Ларсу, Арлинг притянул его к своему испачканному в чужой крови лицу и прошептал:
        - Не имеет значение, кем ты считаешь меня, старик. Но если ты хочешь увидеть своих дочерей, ты будешь делать то, что я велю. Когда я кричу «Падай!», ты падаешь. Когда велю бежать, ты бежишь так, словно под тобой горит земля. Это понятно?
        Ларс судорожно кивнул, и Регарди опустил его на пол к Есифу, который с трудом вталкивал в себя воздух, задыхаясь от кровавого кашля. Ему было все равно, что с ним происходило. Но не все равно было Арлингу.
        Так они и пробирались. Когда на пути появлялись надсмотрщики, Ларс с Ёсифом прятались, а Регарди убивал. В дело шло все, что попадалось на пути: кирки, лопаты, тележки, факелы, цепи и оружие, отнятое у стражников. Халруджи разбивал головы, ломал конечности, скручивал шеи и протыкал тела, не задерживаясь и переходя от одного охранника к другому, как только враг переставал подавать признаки жизни. Он чувствовал себя мясником на скотобойне с той разницей, что человек, убивающий коров и свиней, оставался равнодушным к своим жертвам. Регарди же позволил себе их ненавидеть. Он сделал их виноватыми во всем - в том, что Магду сожгли, Даррен его предал, Балидет был разрушен, иман попал в ловушку к серкетам, а Аджухам обхитрил самого себя, оказавшись в плену у ивэев. Это было легко. Наконец-то, перед ним были те, кому он мог мстить, выплескивая накопившуюся за годы обиду.
        Он не помнил, сколько прошло времени, когда они достигли широкой лестницы, ведущей на склад. Позади валялись мертвые стражники, дорога впереди тоже была усеяна трупами, застывшими в разных позах. Арлинг с трудом вспомнил, что уже побывал на складе и теперь вернулся за мастаршильдцами, которым велел спрятаться в боковой нише тоннеля, пока он освобождал путь. Регарди не считал убитых, но слышал, как снаружи ломились в дверь. Он не помнил, когда успел завалить ее мешками.
        - Нам туда, - махнул он рукой, показывая наверх. Под потолком гулял ветер, ныряя в щель приоткрытого лаза на крыше. Они должны были успеть туда раньше людей, которые ждали их у ворот снаружи. Склад примыкал к казармам, по крышам которых можно было добраться до мясного рынка неподалеку.
        Прислушиваясь к звукам пожара, который разгорался в глубине рудника, Арлинг не сразу различил яростный шепот Ларса, который, как и было приказано, держался на отдалении. Но в его голосе не было облегчения или радости от скорой свободы.
        - Стой, изувер! Отпусти его, отпусти!
        Недовольный задержкой, Регарди остановился, в недоумении положив на землю тело Ёсифа. Мастаршильдец был мертв уже, как минимум, час. Все это время Арлинг волок его на себе, в пылу сражения не замечая, что спасал мертвое тело.
        Наверное, в другое время он обязательно почувствовал бы что-нибудь. Печаль от того, что умерла еще одна часть его прошлой жизни - возможно, последняя. Или радость от того, что отец оказался вместе с дочерью. Но халруджи не ощутил ничего. Закрыв Ёсифу глаза и взвалив на себя Ларса, он бросился к лестнице, ведущей на крышу.
        Старик был почти невесомым и безучастно болтался у него на плече, словно мешок с выработанной рудой. «Ничего, - успокаивал себя Арлинг, приземляясь на крышу казармы. - Я найду в тебе золото. Ты еще постреляешь уток, охотник Ларс, добудешь белого кабана и накормишь всю Тараскандру. А потом вернешься в Мастаршильд и построишь деревню заново, потому что…» Он не знал, зачем Ларсу нужно было возвращаться в Мастаршильд и возрождать жизнь там, где остался лишь пепел.
        - Поднимайся, Ларс, поднимайся, - шептал Арлинг старику, когда падал сам. Крыши казарм оказались длинными и неровными. Пока он бежал по ним, то успел пораниться больше, чем во время сражения с охраной в шахтах Подземки.
        Мясной рынок встретил их гомоном разношерстной толпы, криками торговцев и ревом перепуганного скота, чувствующего приближение конца. Здесь тоже пахло кровью и смертью, но уже не человеческой.
        Арлинг опустил Ларса в зарослях тамариска, которые скрыли двух беглецов от любопытных глаз. Только сейчас халруджи ощутил зверскую усталость, неожиданно опутавшую его, словно гигантская паутина.
        - Все хорошо, - произнес он и устыдился дрожащего голоса. Поддавшись внезапному желанию, Регарди хотел погладить старика по голове, но тот отстранился.
        - Ладно, ничего, я понимаю, - Арлинг прислонился к шершавым веткам кустарника, борясь с приступом сна. - Я сам себя пугаю. Ты только не убегай. Не оставляй меня одного.
        Остаться наедине с собой было страшно. Солукрай постепенно отступал, оставляя после себя выжженную степь, на которой вряд ли могло что-то вырасти. В душе Арлинга было тихо и пусто - как в могиле, куда забыли опустить покойника.

* * *
        В убежище Вулкана на чердаке кухни у питейной «Жемчужная Яма» было тесно.
        Бывший охотник и бывший раб Ларс из Мастаршильда безучастно сидел на мешке со старым перцем и пытался привыкнуть к новому статусу. На нем была новенькая одежда из сундуков вора. Ларс щупал тонкие кружева рубахи заскорузлыми пальцами, которые не смогло очистить ведро мыльного порошка. То, с чем не справилась вода, смоет время. Арлинг не знал, сколько его потребуется Ларсу, но надеялся, что меньше, чем ему самому.
        Рядом с мастаршильдцем сидела Альмас, тоже не верившая в то, что ее судьба уже изменилась. Арлинг похитил ее из дома сразу после того, как спрятал Ларса на чердаке питейной. Девушка растерянно озиралась, подозрительно посматривая на каторжника и вора в костюме священника. Регарди нашел изумленного Вулкана на площади перед храмом Омара. Вор уже похоронил слепого драгана в недрах Подземки и не ожидал встретить его еще раз.
        Когда Арлинг рассказал ему о плане, Вулкан возмутился, заявив, что его долг перед Джавадом не настолько велик, но при виде ларца с драгоценностями, которые Регарди захватил в доме родственников Альмас, смягчился. Роль провожатого при похищенной девице и беглом рабе ему не нравилась, но возможность сбежать из Сикелии, где разгоралась война, была заманчива.
        Арлинг не доверял кучеярам, однако был вынужден рисковать, поручая незнакомцу охранять жизни дорогих ему людей. Вулкан должен был проводить их до Самрии, оставить Альмас в порту у подруги, посадить Ларса на корабль в Ерифрею и при желании отправиться вместе с ним на Северный Континент. На деньги, украденные у Пиров, Арлинг купил три места в караване, который уходил из Иштувэга на рассвете.
        Прощание было недолгим, но запомнилось Арлингу навсегда.
        - Я не знаю, кто ты, но, наверное, не хочу знать, - сказал ему мастаршильдец, горячо пожимая ему руку. - Мне нечего дать тебе в благодарность кроме совета. Постарайся жить так, чтобы смерти досталось как можно меньше того, что она может уничтожить. Судьба - хрупкая штука. Ее разбить легче, чем стекло. Мне кажется, что я встречал тебя где-то раньше, но, возможно, ты мне просто снился. Как снятся ангелы.
        - Не благодари меня, старик, - обнял его Регарди. - Тебе действительно лучше не знать, кто я. Будем считать, что мы друг другу приснились.
        С Альмас все оказалось сложнее.
        Она долго плакала у него на груди, запретив себя успокаивать.
        - Так надо, так надо, - шептала она, вытирая слезы шалью. - Мы ведь не увидимся больше.
        - Кто знает, - Арлинг заставил себя улыбнуться. - Если у тебя будут трудности, найди Джавада Рома или командира регулярной армии Евгениуса. Скажи, что ты от меня. Они помогут.
        - Ты уверен, что не хочешь поехать с нами? - с надеждой спросила Альмас.
        - Мне нужно в Пустошь, - уверенно солгал Арлинг. - Учитель давно ждет меня там. Что это?
        Девушка протягивала ему свернутый кусок шелка. Он был почти невесом и пах апельсинами и левкоем. Он пах Альмас.
        - На память, - прошептала она. - Прядь моих волос. Она будет хранить тебя в пути, как я буду хранить тебя в сердце.
        Арлинг поклонился и спрятал сверток туда, где находились память от других людей, которых он больше не встретит. Курагий, отданный ему Сахаром после Испытания Невиновностью. Прах Беркута, который он до сих пор носил, не решаясь расстаться. Теперь вот - волосы Альмас.
        «Не хватает чего-нибудь от имана и Сейфуллаха», - горько подумал Арлинг, тут же устыдившись собственных мыслей. Альмас открыла ему свое сердце, он же не смог дать ей ничего кроме этой поездки, которая могла закончиться совсем не так, как он представлял.
        Крепко прижав к себе Альмас в последний раз, он кивнул Ларсу и покинул чердак так быстро, как позволяли ноги.
        О том, что он отправлялся в Туманную Башню, Регарди признался только Вулкану.
        - Когда ты добровольно продал себя на рудники, я решил, что ты дурак, - сказал тот. - Но теперь я знаю. Ты - сумасшедший. Ивэи - не одно и то же, что надсмотрщики Подземки. Если тебе удалось ускользнуть от надзирателей, - хотя ума не приложу как, - то от стражей Белой Язвы уйти невозможно. Или они тебя, или их госпожа. К Башне нельзя подойти ближе, чем на сто салей. Те, кто не верят и пробуют освободить родственников, заболевают сами и умирают в страшных мучениях. Вокруг Башни есть круг, отсыпанный из битого кирпича. Переступишь за него и можешь обратно не выходить. Ивэи подберут тебя через час, когда по всему твоему телу вскочат гнойные нарывы. Твоего друга давно нет в живых. Возможно, он и был здоров, когда его забирали из Подземки, но, очутившись в Башне, он стал таким же, как все - зараженным Белой Язвой. Сомневаюсь, что у него получилось сбежать от ивэев по дороге. Они, словно клещи. Раз ты попал в их телегу, встать с нее сможешь только для того, чтобы пересесть в корзину, которая поднимет тебя в «больничку». Сколько дней назад его забрали? Даже если ты найдешь его, то только для того, чтобы
сказать «прощай». Дольше семи дней с Язвой не живут. Он сглупил, не повторяй его ошибок. Здесь, в Иштувэга, за смертью далеко ходить не надо. Если надоело жить, ступай к страже и скажи, что ты незаконный переселенец с юга. Они тебя быстро укоротят на четверть саля сверху.
        Арлинг выслушал его внимательно и с уважением. Хоть он и не доверял вору, Вулкан ему нравился, и он жалел, что они не встретились раньше.
        - Жить и не совершать ошибок невозможно, - кивнул ему Регарди. - Позаботься о моих друзьях. И пусть боги будут тобой довольны. Или хотя бы один из них.
        - Да уж, черт возьми, - согласился вор. - Не хотелось бы оказаться в Самрии, когда ее засыплет песком. Однако, я постараюсь умереть по-царски - стоя.
        Они расстались с последними погасшими звездами. Караван с грузом шелка увез беглого раба Подземки, самую красивую девушку Сикелии и вора, который имел слишком много долгов, на запад, а халруджи направил своих верблюдов на восток. Его друзьям предстояло пройти опасные земли Восточного Такыра, Каньон Поющих Душ и Фардосские Степи, где уже бушевали самумы. Если все будет хорошо - на них не нападут керхи, никто не заболеет Белой Язвой, и им удастся избежать встречи с армией Маргаджана, - они доберутся до столицы через три недели.
        Путь Арлинга будет короче. Он закончится вечером у Туманной Башни. В отличие от его друзей, у него могло быть все хорошо только в одном случае.
        Если Сейфуллах Аджухам был еще жив.
        Глава 10. Туманная Башня
        Там, где сомкнулись равнина и горы, там, где кончались пески, и начинался камень, гордо подпирала небо Туманная Башня.
        Каменный гребень, протянувшейся от подошвы Исфахана к его вершине, со временем стал похож на скелет гигантского ящера, разрушенного ветром и пустыней. Ветер, полный песка и пыли, вылепил в нем причудливые карнизы и выступы, но сам хребет был сотворен неведомыми силами. Давным-давно они разрезали его вдоль, отчего южная половина сползла вниз, в пропасть, а другая, северная, подпрыгнув, взметнулась к небу. Северная сторона с одного бока образовывала отвесную, неприступную стену, на вершине которой возвышалась Туманная Башня. Даже самый опытный строитель не отличил бы, где заканчивалась скала и начиналась каменная кладка. Древняя цитадель казалась гнилым зубом, уродливым наростом, нелепым подобием того, что не успела закончить природа.
        Ее шпиль упирался в облака, а подножье пряталось на дне глубокого ущелья, из которого поднимались гнилостные испарения, и вился туман, окутывающий башню, словно газовая вуаль красавицу. От этого силуэт цитадели казался размытым и нечетким даже в ясную погоду. Крепость можно было увидеть только с последнего пограничного поста Иштувэга, но Арлинг почувствовал ее раньше. Туманная Башня была грозовым облаком, из которого родится еще один шторм его жизни. Возможно, последний.
        Халруджи легко нашел границу, о которой говорил Ларс. Невысокий бордюр из белого кирпича был выложен так тщательно и ровно, словно кто-то каждый день заботливо поправлял его. И хотя оживленный иштувэгский тракт находился неподалеку, у границы, отделявшей мир ивэев от мира людей, было пусто.
        Притаившись в кустах тамариска, Арлинг долго наблюдал за немногими кучеярами, которые пытались спасти родных из плена ивэев. С остановками и оглядками люди доходили до узкой полосы из кирпичей, но, покрутившись поблизости, убегали прочь, не в силах побороть страх перед смертью. Они были похожи на бабочек, которые знали, что манящий свет Туманной Башни, убьет их. Иштувэгцы верили, что болезнь неминуемо одолеет каждого, кто шагнет за белые кирпичи.
        Дождавшись ночи, халруджи шагнул. Ничего не произошло. Воздух по-прежнему пах дымом костров, которые с наступлением темноты развели беженцы в палаточном лагере вокруг Иштувэга. Ветер утих, обнажив звуки ночных гор. С ближайшего склона сорвался камень и с гулким эхом пересчитал выступы до подножья. Легкий перестук копыт и едва слышный шорох мягких лап подсказали о скорой трагедии, которая разыграется в чьей-то жизни. Козел передвигался по склону осторожно и чутко, но горный лев уже готовился к прыжку. Это были последние признаки жизни, которые удалось заметить Арлингу.
        Некоторое время он брел по иссушенной до звона земле, слушая звуки недолгой борьбы козла и пумы, и чувствуя, как сухая низкая трава цеплялась за сапоги. Трава кончилась через сто салей, сменившись полосой каменистого крошева. Дорога ивэев, которая вилась неподалеку, была утоптанней и пологой, но Регарди поднимался в стороне от нее. В темноте его не могли заметить с башни, однако на риск у него не было ни прав, ни времени. Впрочем, пока других людей на полосе отчуждения не наблюдалось. Белая Язва хорошо охраняла свои владения - здесь все высохло и замерло, словно в царстве мертвых.
        Гадая, почему болезнь не трогала животных, и радуясь, что нашел, чем можно занять голову, Регарди добрался до цитадели. Отсутствие охраны настораживало. На всем пути он не встретил ни одного караула или сторожевого поста, которые, по его мнению, и были настоящей причиной гибели тех, кто осмеливался подойти к башне.
        Оказавшись у мощного основания, Арлинг понял, что дополнительной стражи не требовалось. Вблизи цитадель оказалась еще крупнее, величественнее и неприступнее. Если кто-то, преодолев страх перед болезнью, и добирался до крепости ивэев, то был вынужден сдаться перед каменными монолитами, из которых было сложено тело башни. Ларс не говорил, что ее строили великаны - верхний край нижних блоков кончался на высоте трех салей. Коснувшись гладкого монолита, Регарди не смог определить его породу. Камни были добыты не из недр Исфахана. Кому и зачем понадобилось везти их туда, где они имелись в изобилии?
        Но проблема происхождения камней волновала его куда меньше их размеров. Совершенно гладкие, без единой трещины, блоки были так тесно пригнаны друг к другу, что граница, где заканчивался один монолит и начинался другой, едва ощущалась. Те немногие царапины, которые ему удалось найти, были оставлены не временем, а инструментами смельчаков, пытавшихся покорить крепость.
        Обнаружив следы порошка из «звездного камня», которые не поднимались выше первого ряда, Арлинг задумался. «Звездный порошок», любимый ворами Сикелии, при наличии определенных навыков скалолазания позволял забраться на любую отвесную поверхность. Единственную опасность при таких восхождениях представляла вода, но она была роскошью в засушливом мире Сикелии. Очевидно, что тот, кто пытался одолеть башню с помощью хитрости, был вынужден оставить свою затею. Отпечатки ладоней заканчивались на высоте человеческого роста.
        Регарди внимательно изучил землю у подножия башни, но подвоха не обнаружил. Возможно, его стоило искать в самой цитадели. И делать это нужно было скорее, потому что Арлинг сам собирался использовать «звездный порошок», который в немалом количестве позаимствовал у Вулкана.
        Двинувшись вдоль стены, халруджи был вынужден скоро остановиться, для надежности припав к холодному основанию башни. Дальше начиналась пропасть. Вырывающийся из нее ветер мог играючи унести человека, но все равно не объяснял неудавшиеся попытки восхождения. В голове роилось сотни идей о ловушках, скрытых в стенах крепости, однако все они казались фантастическим бредом.
        «А может, это болезнь достигала несостоявшихся героев, и утром ивэям оставалось лишь подобрать новых больных, покрытых язвами и гноем»? - просипел в голове противный голос, и Регарди опустился на край пропасти, чувствуя, как ветер касается его холодными крыльями.
        Нужно было успокоиться и все обдумать. Еще раз. Арлинг не сомневался, что в его плане полно дыр, но провалиться в первую же, было обидно. Может, он тоже заболел? Прикосновения чьих-то крыльев ощущались вполне реально. Как и звуки со дна пропасти. Ему казалось, что он слышал шелест змеиных тел и шипение септоров, которыми кишела бездна. А некоторые порывы ветра вполне отчетливо приносили запах цветочной пыльцы и золотистых змеиных шкурок.
        Халруджи тряхнул головой, отгоняя морок. Он не мог заболеть. Только не Спирохетой. Когда во время их первой встречи Вулкан рассказывал о Белой Язве, Регарди вспомнил, что в детстве едва не умер от похожей болезни. Лучшие лекари Империи месяцами сражались за жизнь сына Канцлера. Арлинг заболел после того, как уговорил отца взять его на корабль, прибывший с дарами из Сикелии. Элджерон, который везде видел заговоры и мятежи, решил, что наследника заразили специально и, не задумываясь, казнил половину экипажа.
        То лето сохранилось в памяти Арлинга большим туманным пятном, из которого проступали неясные, пугающие образы - кровать с мокрыми от пота и крови простынями; сухой, натужный кашель, грозящий разорвать грудь и горло; жестокий зуд в теле, покрытом гнойниками и язвами; бессонные ночи, сменяющиеся длительными кошмарами наяву; собственные руки, похожие на сухие ветки срубленного дерева, не способные держать даже ложку. Помогли арвакские шаманы, которых отец в порыве отчаяния согласился допустить к сыну. Арлинг выздоравливал еще полгода, стараясь не слушать трусливый шепот врачей о слепоте, которая поражала глаза уцелевших. В конце концов, болезнь сдалась, и юный Регарди не находил места от радости. Он не ослеп, он был «избранным», баловнем судьбы, перед ним сдавались даже болезни. Детям свойственно ошибаться. Потеря зрения была лишь вопросом времени. Но проигравшим он себя не считал. Халруджи твердо верил, что «Белая Спирохета» осталась в Согдарии, сгорев в костре с Магдой.
        Его план был хорош всем. Из Иштувэга он увел трех верблюдов и двух ишаков, груженных всем необходимым для долгого перехода по пустыне. Он оставил их на границе цитадели, спрятав в пещере у подножья Исфахана. Забраться на башню с помощью «звездного порошка», найти Сейфуллаха, убить тех, кто захочет помешать, спустится в корзине, добраться до верблюдов и умчаться в Восточный Такыр, подальше от золотоносного города Иштувэга и его сюрпризов.
        Все было почти идеально.
        Все кроме страха. А если Сейфуллах сумел убежать от ивэев и все еще был в городе? А если он умер? А если…
        Страх был сильным противником. Почти бессмертным. Он полз за ним всю жизнь, вытягивая волю, надежду и веру. Иногда халруджи уставал от вечных сражений, позволяя испугу наслаждаться свободой в теле и разуме. Ему было страшно ползти по этой стене и попасть в очередную ловушку древности, страшно найти мертвого Аджухама, страшно думать об имане в плену предателей, страшно отправиться по Дороге Молчания.
        Глубоко вздохнув, Арлинг открылся, наполняя себя страхом до кончиков волос. Обрадовавшись неожиданной свободе, враг ворвался в него, не заметив крошечную часть «Я» халруджи, которая пряталась глубоко в сердце. Чаще всего Регарди состоял из сомнений, неуверенности и злости, но эта крошечная часть была стержнем, который родился после встречи с Магдой и который хранил в себе настоящего Арлинга - несгибаемого, упорного, сильного. Ловушка захлопнулась. Враг не заметил ее сетей и угодил в самую середину. Непобедимое «Я» Регарди выросло до гигантских размеров, поглотив в себя страх до последней капли. Была трусость - стала безрассудная смелость. Было бессилие - появилась вера в себя. Была злость - родилась решимость.
        Иман говорил: «Человеку, который знает, куда идти, мир дает дорогу». Арлинг знал, что у него остался только один путь. И он не должен был медлить.
        Когда его ладонь, обильно посыпанная порошком из «звездного камня», прилипла к монолиту, и он преодолел первый саль, Регарди понял - что-то изменилось. Не в мире - мир оставался прежним, - в нем самом. Возможно, эти перемены произошли давно, но осознал он их только сейчас. Как всегда, это случилось не вовремя. И все же Арлинг не мог отмахнуться от новых чувств, как от стайки мошки или клубов дыма. Они не собирались улетать с первым порывом ветра или развеется со временем. Это были другие мысли, те, которым было странно в его пустой голове, хитростью освобожденной от постоянных гостей - страха и сомнения.
        Все приходит к тому, кто умеет ждать. Впервые Регарди не мешала татуировка на спине. Она была лишь рисунком на коже, оставленным на память бывшим другом. Солукрай не казался больше пугающим бременем и наказанием. Он перестал быть запутанным клубком шерсти, превратившись в красивый ковер, которым была устлана дорога в будущее. Потребуются годы, чтобы рассмотреть его узоры и понять их смысл, но халруджи был наполнен терпением и верой в победу.
        Увлекшись новыми ощущениями, Арлинг не заметил, как сорвался. Ему повезло, что он забрался невысоко - падение было недолгим. Потирая ушибленное колено, Регарди с недоумением прислонил руки к стене. На ладонях было достаточно порошка, но он больше не клеился к камню. Арлинг растер между пальцами новую порцию волшебного средства и с силой приложил руку к стене. Можно было с таким же успехом стукнуться об нее лбом. Теперь было ясно, почему древние строители не поленились привезти блоки для цитадели из другого места - из-за свойств камня. «Звездный порошок» не клеился к стенам башни. Она была неприступной. Почти.
        Иман учил их многому, но, в первую очередь, не верить в невозможное. Еще не построили стену, на которую не мог бы забраться ученик Школы Белого Петуха. Привязав мешок со «звездным порошком» к поясу, Арлинг прислонился к цитадели и медленно двинулся вокруг, ощупывая каждый камень не только руками, но и всем телом. Дойдя до другого края пропасти, он остановился и, вытянув руку насколько возможно, исследовал поверхность стены, которая нависала над бездной.
        С этой стороны ветер, туманы и время сумели покрыть цитадель сетью едва заметных царапин и трещин, а места соединения блоков казались не такими плотными. Возможно, древние строители посчитали, что пропасть сама по себе являлась хорошим сторожем, и уделили северной стороне меньше внимания. Однако высота была не так страшна, как ветер, который, ревя и ухая, вырывался из бездны, проносился вдоль стержня цитадели и исчезал в низком небе, в чье брюхо впивался острый шпиль башни. Судя по тому, что следов от крючьев на северной стороне не было, смельчаков или сумасшедших пока не объявилось. Арлинг собирался стать первым. Ведь страх и сомнения еще находились в плену его «Я».
        «Просто не думай об этом», - сказал себе халруджи, ощупывая пальцами первую трещину, с которой должна была начаться его вторая попытка. Последняя. Если он сорвется, если не выдержит порыв ветра, если…
        - У тебя сильные руки, - прошептал Регарди, расставаясь с землей и повисая в воздухе. - Подняться по этой стене на каких-то сто салей не труднее, чем пробить горшок с песком. Или череп врага. Все получится. Внизу нет пропасти - только туман, который я придумал сам. Слепые часто ошибаются.
        Мысль о том, что туман был лишь плодом его воображения, Арлингу понравилась. В таком случае не существовало и башни. Он снова был васс'ханом, и сейчас тренировался на Огненном Круге, пытаясь в очередной раз покорить Стену Гордости, особо любимую иманом. Стена возвышалась в начале круга, пугая новичков и заставляя старших учеников скрежетать зубами от бессилия. Никому не удавалось одолеть ее полностью - даже Финеасу, лучшему. Личным достижением Арлинга были пять салей, выше него забирался только Ол, который, казалось, был рожден для скалолазания. Регарди так и не узнал, что с ним стало. Иман отправил его в Пустошь на Испытание Смертью. Учитель считал, что Ол все равно умрет из-за болезни, которая пожирала его мозг, а Испытание могло дать ему шанс.
        По сравнению со Стеной Гордости цитадель ивэев казалась удобной лестницей со ступенями. Правда, иногда ступени начинали крошиться и проваливаться. Порывы ветра, рвущегося из бездны, пытались вклиниться между животом Арлинга и камнями Туманной Башни, но Регарди не давал им шанса, прижимаясь так плотно, что, казалось, еще немного и его кожа срастется с каменным монолитом. Ветру оставалось теребить его головной платок и стегать по спине холодными струями.
        По мере того как он поднимался выше, цитадель изобретала новые ловушки, не желая быть покоренной. Он едва успел отдернуть руку, когда из трещины, в которую вонзились его ищущие пальцы, показалось жало скорпиона. Пришлось повиснуть на одной руке, так как ветер, воспользовавшись заминкой, ловко оторвал и ноги тоже.
        Новое чувство застало врасплох. Невероятная легкость в теле и свобода сознания превратились в счастье, которое накрыло его, словно ливень пустыню. Не в силах бороться с ним, Арлинг рассмеялся. Туманная Башня дарила сюрпризы, которые запомнятся надолго. Понадобилось усилие, чтобы собраться. Ветер раскачивал его тело, маня разжать пальцы, вцепившиеся в проем между камнями. Он обещал незабываемый полет, но Регарди заставил себя не слушать его шепот. В бездну он прыгнет в другой раз. Сейчас ему нужно было прыгнуть в другую сторону - в небо.
        Почти с любовью погладив бок башни свободной рукой, халруджи отыскал в ней впадину и осторожно просунул пальцы. Подъем продолжился, но ощущение эйфории не покидало еще долго.
        Когда до зияющего проема единственного окна башни оставалось с десяток салей, Арлинг понял, что страх, который он заточил в ловушку своего «Я», сумел освободиться и витал вокруг, мечтая о мести. Неожиданно подумалось о том, сколько времени он будет лететь вниз, если сорвется. Успеет ли он подумать о Магде, или умрет еще во время полета, не выдержав того, что предал имана и Сейфуллаха, не сумев спасти их?
        - Слепой не может взглянуть правде в глаза, - прошептал голос врага, заглушая свист ветра. - В этом твоя ошибка и поражение. Истина…
        - Истина мне не нужна, - перебил себя Арлинг, задыхаясь от злости и быстрых потоков воздуха, обтекавших тело. - Вера - вот, что важно. Истина может заключаться в том, что Сейфуллах погиб от болезни, а следующий порыв ветра сбросит меня в пропасть. Правда подождет. Она для тех, кто ходит по земле и смотрит на мир обоими глазами. Я выбираю веру, пусть и в то, что не существует.
        Ожидая новых атак врага, которых почему-то не последовало, Арлинг не заметил, как добрался до широкого проема, источающего смрадные запахи Белой Язвы. Страх не появлялся. Вероятно, собирал силы для новой атаки. Решив отложить сражение с ним до более удобного момента, Регарди сосредоточился на плане. Ведь он по-прежнему казался идеальным.
        Вход охраняли два ивэя, застывшие у подъемника с корзиной. От нее пахло людьми и смертью. Если бы не слабый стук сердец стражников, их можно было принять за статуи. Они были молчаливы, холодны и неподвижны. Также и умерли - не сдвинувшись с места и не издав ни звука. Сняв с них маски, Регарди почувствовал аромат журависа. Причина апатичного поведения стражей была найдена, но вопросов стало еще больше.
        Сразу от входа начиналась винтовая лестница, уходящая в глубину. Она напоминала туннели Подземелья Покорности, но пахла иначе - серой, журависом, слюдой, персиками, золой, корешками и мышьяком. Уже знакомый запах Белой Язвы вплетался в смесь странным узором, вызывая желание скорее покинуть это место. Лестница была похожа на разинутый зев голодного зверя, в брюхо которого закинули слишком много еды не первой свежести. Она порождала зловонную отрыжку и отравляла воздух брожением. Звуки, поднимающиеся из недр башни, только усиливали сходство.
        Бросив вниз камень, Арлинг не услышал, как он приземлился. Похоже, что строители хотели не только построить башню до небес, но и достичь самых глубин Исфахана. Отчего-то вспомнился рассказ Ларса о Нехебкае, который бродил в подземельях северных гор, пытаясь найти украденное сокровище. С кем бы халруджи меньше всего хотелось встречаться в таком месте, так это со своими галлюцинациями. Лестничный проем освещали масляные лампы, в плошки которых были щедро добавлены стебли журависа. Его пары действовали на любую голову - особенно на ту, которая различала мир по запахам и звукам.
        Регарди осторожно приступил к спуску, стараясь не пропустить признаки людей. Долго ждать не пришлось. Через пару десятков салей лестница вывела его на узкий балкон с дверями, расположенными по кругу. Толстые стены глушили стоны и слабые голоса, но сомневаться не приходилось - он нашел палаты с больными.
        Стараясь унять дрожь в руках, Арлинг сломал первый замок и проник в комнату. Не считая двух ивэев у входа, других стражников ему не встретилось. То ли все санитары спали, полагаясь на неприступность башни, то ли собрались где-то в другом месте. Возможно, у них был праздник, и тогда журавис получал объяснение. Впрочем, кучеярам никогда не требовался повод, чтобы пожевать плитку журависа или щедро добавить его в курильницу. Если верно было второе, то халруджи повезло. Сражаться с рослыми великанами не особо хотелось.
        Однако войдя в комнату, Регарди понял, что удача осталась внизу, у подножия цитадели. Если другие палаты были похожи на эту, он мог искать Сейфуллаха всю ночь и все следующие дни. Здесь был дворец Белой Язвы, ее дом и надежная крепость. Сладковато-гнилостный запах, исходивший от людей, вповалку лежащих на полу помещения, предупреждал об опасности и гнал прочь. Комната больше походила на склад, чем на больничную палату. Только вместо вещей и продуктов в ней хранились тела - мертвые и еще живые.
        Чтобы войти, Арлингу пришлось наступить на тех, кто лежал у порога. Он чувствовал маленькие размеры помещения, но не мог понять, сколько в нем находилось людей, так как они были навалены один на другого, а иногда и по трое-четверо. Живые выползали из-под покойников, забираясь наверх пирамиды, чтобы умереть под потолком каморки. Зловоние, стоявшее в коридоре, внутри комнаты превращалось в смрад, который поглощал все запахи.
        С трудом поборов брезгливость, Арлинг сделал шаг и остановился, поскользнувшись на чьей-то скользкой от гнойников ноге. Болезненный хрип подсказал, что человек был еще жив. За ним откликнулись другие, и комната наполнилась нестройным хором предсмертных стонов. Завидев Регарди, больные стали ползти к нему, хватая его слабыми пальцами за сапоги и одежду. Когда чья-то горячая рука коснулась его ладони, Арлинг не выдержал и выскочил в коридор, опершись о колени и пытаясь подавить чувство тошноты, подступившее к горлу. Он ошибался, полагая, что знал самые отвратительные зловония мира. Смердящая вонь Туманной Башни запомнится ему надолго.
        Как искать Сейфуллаха там, где запахи и звуки смешались в неразборчивую смесь, превращая его в настоящего слепого?
        «А на что тебе пальцы?» - подсказал молчавший до этого голос, и Регарди порадовался, что давно ничего не ел. При мысли о том, что ему придется копаться в полуживой массе человеческих тел, желудок начинал болезненно сокращаться.
        Между тем, больные стали выползать в коридор, оглашая лестничную шахту стонами и слабыми голосами. Рано или поздно их услышат ивэи, и тогда поиски Сейфуллаха затянуться. Сколько времени понадобиться, чтобы убить всех санитаров? Никто не знал. Не было ответа и на другой вопрос. Сколько требовалось ивэев, чтобы убить халруджи?
        Через двадцать салей внизу Арлинг чувствовал новый балкон с такими же дверями, из-за которых раздавалось похожее зловоние. По его примерным подсчетам, в цитадели находилось до десяти ярусов с больничными палатами. В каждой из них мог находиться Аджухам. Он мог быть даже здесь, в уже открытой комнате - лежать под слоем мертвых тел в дальнем углу и не быть способным пошевелить даже пальцем.
        «Выбора нет», - прошептал голос, и впервые Арлинг с ним согласился. Грязь - это тоже путь халруджи. И чтобы пройти его, ему нужно окунуться в нее с головой.
        Замотав лицо платком и натянув на руки перчатки, Регарди шагнул в комнату.
        Перчатки очень скоро намокли от гноя и крови, как и его одежда. Теперь он понял, зачем ивэям нужны были фартуки и рукавицы. Первые защищали от выделений больных, которыми они пачкали все вокруг, вторые помогали не чувствовать отвратительные наросты и корки на телах несчастных. Некоторые трупы лежали в комнате уже давно. В их раздувшихся животах бурлили трупные газы, искавшие выход наружу, чтобы присоединиться к зловонию, отравлявшему мир. В руках Арлинга оставались волосы и клочки кожи живых и мертвых, его лодыжки царапали и пытались кусать беззубые окровавленные рты, а сам он напоминал верного слугу Белой Язвы, рыскавшего в поисках избранной жертвы.
        - Сейфуллах, где ты? - позвал он, отчаявшись отыскать мальчишку в груде умирающих тел. И не сумел сдержать дрожь, когда десятки голосов откликнулись со всех сторон:
        - Я здесь, я здесь!
        Халруджи выбежал из палаты, уверенный, что его путь закончится в коридоре. Ноги дрожали, язык прилип к небу, а тошнота стала лучшей подругой. Глаза, уши, нос невыносимо чесались, а руки беспокойно ощупывали тело в поисках язв и наростов.
        Заставить себя успокоиться было непросто. Еще труднее поверить в то, что Сейфуллаха Аджухама в комнате не было. Это и страшило, и радовало. Пугало то, что Аджухам мог оказаться в одной из сотен других палат; обнадеживало, что он не нашел его трупа. Пока.
        Раньше Арлингу приходилось пачкать руки в крови, ходить по трупам ему тоже было не в первые, но здесь, в башне, были другая кровь и другая смерть. Гнилые, беспомощные, жалкие. Жалость была худшим из человеческих эмоций. Регарди ненавидел ее всей душой, зная, что ему придется жить с ней до конца дней.
        - Это только страх, только страх, - шептал он, трясущимися руками взламывая вторую дверь. Никогда в драках он не чувствовал себя мясником так сильно, как сейчас. Случайно оторвав кому-то палец, Арлинг замер, поняв, что находился в опасной близости от бездны, где исчезал разум. Кто-то прыгнул ему на спину, тут же без сил соскользнув вниз, кого-то вырвало ему на ноги, обдав их брызгами вонючей слизи и крови, другие беспомощно царапали пол, силясь обратить на себя внимание. Бараки рабов в Подземелье Покорности по сравнению с больничной палатой казались царскими покоями. Ларс был тысячу раз прав - в Башне было хуже, гораздо хуже.
        На негнущихся ногах выйдя на лестницу, Регарди подумал, что похож на одну из лягушек, упавших в кувшин с молоком. Странно, что ему вспомнилась эта притча. Ее любил рассказывать иман во время тренировок на Огненном Круге. Одна из них сдалась и утонула, другая продолжала плавать и месить молоко ногами, пока оно не превратилось в твердый кусок масла. Только в притче не говорилось, сколько времени потребовалось на это. И Арлинг не знал, какую лягушку он напоминал - ту, которая хотела жить, или ту, которая потеряла надежду.
        Приступ слабости был недолгим. Ивэев по-прежнему нигде не было заметно, но сейчас он ждал их появления почти с нетерпением. Хорошая драка проясняла голову. Впрочем, то, чем он сейчас занимался, мало отличалось от сражения. Враг был старым и хорошо знакомым. Белая Язва являлась верным вассалом Смерти, с которой у халруджи имелись давние счеты.
        Комнаты сменялись одна за другой, превратившись в бесконечное чередование замков, дверей, мертвецов настоящих и будущих. Арлинг врывался в палату, пробегал вихрем между больными, заставляя себя коснуться каждого, и исчезал в полумраке лестницы, чтобы атаковать следующую дверь. Он не утруждал себя закрытием замков, и из «осмотренных» комнат, словно гной из нарыва, появлялись больные, которые выползали на площадки перед палатами и замирали там, не в силах одолеть лестницу.
        Их стоны гулко отдавались по всей башне, напоминая голоса пайриков, но только на пятом ярусе Арлинг встретил еще одного ивэя. Он вяло поднимался по лестнице, равнодушно разглядывая больных, выползающих из палат. Санитар даже не пытался вернуть их обратно. Убить его оказалось так же легко, как и первых двух. Когда Регарди снял с ивэя маску, в воздухе разлился молочно-медовый аромат журависа. Наркотик объяснял поведение санитара, но не давал ответы на другие вопросы. Где были остальные ивэи? Зачем они запирали больных в комнатах, и куда, черт возьми, они спрятали Сейфуллаха Аджухама?
        Забрав у мертвого ивэя фартук и рукавицы, Арлинг вернулся к своему занятию. Когда он достиг последнего яруса, то не сразу поверил, что лестница закончилась. И хотя ему казалось, что он осмотрел сотни комнат, их было всего двадцать восемь. Сейфуллаха не оказалось ни в одной.
        Регарди был уверен, что заболел. В голове гудело, тошнота стала естественным состоянием, желудок прилип к спине. Когда пошла носом кровь, Арлинг перестал сомневаться в том, что Белая Язва одержала победу. Осталось дождаться галлюцинаций, покрыться наростами и занять место рядом с другими больными в «палатах».
        Сплюнув кровь, которая теперь скапливалась и во рту, Регарди заставил себя идти вперед. Возможно, его Дорога Молчания уже началась. Однажды вступив на нее, останавливаться было нельзя.
        Только сейчас он заметил, что был мокрым не только от крови и гноя больных. С висков и лба градом катил пот, впитываясь во влажную повязку на глазах. Возможно, у него поднимался жар, хотя причиной могла быть и духота, которая внизу только усилилась.
        От лестницы уходило три коридора. Длинные, похожие друг на друга туннели, тускло освещенные факелами. Их стены сочились водой, которая стекала на земляной пол, образуя лужицы и ручейки. Наличие земли в каменных недрах Исфахана было странным, но после комнат с трупами не хотелось ничему удивляться. Изредка из коридоров доносились едва слышные шорохи, которые могли принадлежать крысам, чей запах отчетливо ощущался. Стоны больных, выпущенных Арлингом из палат, почти прекратились. На лестнице было мертвенно тихо. Неудавшийся побег забрал последние силы несчастных, и теперь Белая Язва торжествовала на новых трупах.
        Регарди опустился на колени и потрогал вязкие узоры следов на полу.
        «Грязь - это хорошо», - подумал он, стараясь справиться с головокружением. Странное ощущение для слепого. Верх и низ поменялись местами, и он не мог понять, на какой стороне находился сам. Иногда лестница и коридоры начинали вращаться, отчего халруджи хотелось схватиться за стены, чтобы удержать их на месте. Ко всему, татуировка на спине стала невыносимо зудеть. Арлинг отчетливо представил нарывы и гнойники, образующиеся поверх знаков, оставленных колдуном Маргаджана.
        Сосредоточиться удалось не сразу. Недавно группа людей спустилась с лестницы и направилась в правый коридор. Ничто не указывало на то, что они были связаны с Сейфуллахом, но Регарди нужен был ориентир, толчок для принятия решения, и следы подходили для этого идеально. Пусть они и приведут его лишь к еще одной братской могиле.
        Но когда халруджи собирался повернуть в коридор, его окликнули.
        Неожиданно, дерзко, опасно.
        - Не туда идешь, Индиговый. Там нет того, кого ты ищешь.
        Вкрадчивый, шипящий голос не мог принадлежать человеку. Понимая, что находился в плену паров журависа и Белой Язвы, Регарди попятился. Холодная, покрытая испариной стена равнодушно толкнула его в спину, но Арлинг все равно вжался в нее, насколько мог. Момент был упущен - мираж стал явью, надвигаясь на него из соседнего туннеля.
        Отказываясь верить, халруджи отрешенно слушал, как клацали по полу загнутые когти, скользил в грязевых потеках чешуйчатый хвост, вырывался клубами пар из хищно раздутых ноздрей. Нехебкай выглядел в точности, как представлял его Регарди - по рассказам имана, учеников школы и других кучеяров.
        «А как он еще мог выглядеть? - сердито подумал он. - Ведь этот мираж из твоей головы. И вызван он Белой Язвой. Наверное, ты скоро умрешь».
        Но несмотря на головокружение, которое начинало ослабевать, Регарди не чувствовал себя больным. Не был похож на мираж и Нехебкай, который продолжал медленно приближаться.
        Арлинг провел мысленную черту на выходе из коридора. Как только существо пересечет ее, он побежит. Можно было бежать уже сейчас, но халруджи еще надеялся, что галлюцинация исчезнет.
        «Нельзя убегать от того, что не существует, нельзя сражаться с тем, в кого ты не веришь, нельзя…»
        Несуществующий Нехебкай вдруг оказался рядом и, схватив его за горло, поднял в воздух. Все произошло так быстро, что Регарди, который гордился своей реакцией, почувствовал себя неповоротливой ослихой.
        - Я знаю твои тайны, человек, - прошипел Нехебкай, обдавая его горячим дыханием. При угрожающем облике пахло от него так же, как и на септории - цветочной пыльцой, землей и медом.
        - А я - твои, - парировал Арлинг, освобождаясь от тисков на шее.
        Вернее, пытаясь это сделать. Отработанный прием на Нехебкае не сработал. С таким же успехом можно было бить скалу или воду. В первом случае, больно было только тебе, во втором, можно было прослыть идиотом. Арлинг не знал, на кого он был похож больше, но Нехебкай рассмеялся. Смех бога прозвучал в его голове, словно приговор - мираж становился жизнью.
        - У тебя есть то, что принадлежит мне, - раздвоенный язык Индигового застрекотал вблизи его щеки. - Мое терпение велико, но не бесконечно. Твой бог Амирон…
        - Амирон не мой бог!
        Еще одна попытка вырваться, и снова неудача.
        - Ты кланялся стольким людям, разве трудно поклониться богу?
        А это был интересный вопрос. Арлинг и сам хотел бы знать ответ.
        - Ты мне не нужен.
        - Разве? - Великий осторожно поставил его на землю. Хоть бог и был миражем, вызванным Бледной Язвой, его пальцы оставили глубокие отпечатки на горле Арлинга. Регарди с жадностью втянул воздух, мечтая оказаться где угодно в другом месте - пусть даже в палате с трупами, но Нехебкай теперь схватил его за плечо. Освободиться можно было только расставшись с рукой, чего Арлинг не мог себе позволить.
        - Ты забыл, что все реки текут к морю, - наставительно произнес Индиговый. - Твой учитель был неосторожен. Солукрай - ваша ошибка. Ты, как лодка, которая течет по его бурным водам. Они могут нести ее очень быстро, а могут и опрокинуть. Есть сила, которой наплевать на твое умение. Ветер может не только сломать лодку, но и изменить течение. Я - ветер твоей жизни, человек. Поклонись мне!
        - Ты так много говоришь о воде, - усмехнулся Регарди. - Я тебя понимаю. В этом мире ее всем не хватает.
        Пора было заканчивать эту беседу. Она вообще не должна была начинаться.
        - Люблю дерзких! - рявкнул бог у него над ухом. - Когда-то один такой украл у меня кое-что и до сих пор не вернул обратно. Его долг лежит на всех людях.
        - Ты уделяешь нам слишком много внимания, - прохрипел Регарди. - Разве твои братья не говорили тебе об этом?
        «Нельзя так вести себя с богом», - подумал он, мечтая, чтобы мираж изменился. Нехебкай ему уже надоел. Перед смертью хотелось поговорить с кем-нибудь родным и близким. Например, с Магдой или иманом.
        - Остановись, человек! - взревел Индиговый. - Солукрай тебе не подвластен. Он исчезает - с каждым вдохом, каждой секундой вытекает из тебя по капле. Я могу научить тебя управлять им, но сначала отдай его мне. Твой учитель - вор, и он подарил тебе то, что ему не принадлежало! Думал, что знаки на спине защитят тебя? Глупец! Нужно было избавиться от них, ведь они как цветы, на которые летят пчелы. Не пытайся скрыться. Я найду тебя везде, ведь время людей подходит к концу.
        Когда, увлекшись угрозами, Нехебкай ослабил хватку, Арлинг был готов. Так быстро он давно не бегал. Совершив стремительный прыжок, Регарди проскользнул мимо ног Великого и бросился в ближайший коридор, уже не выбирая дороги. Воздух свистел в ушах, пятки едва касались пола. Он не знал, можно ли было убежать от бога. Просто не думал об этом. Только бежал.
        «За тобой вьется шелковая лента, и если она коснется земли, ты провалишь экзамен», - вспомнились ему незабываемые дни тренировок на крепостной стене Балидета.
        Коридор петлял, извиваясь, словно раненный змей, поднимался вверх и круто терял высоту, устремляясь к недрам горы. Арлинг едва замечал его повороты. Ему казалось, что он летел, уцепившись за крылья самума. Хохот Нехебкая ревел в ушах, а кожа до сих пор ощущала прикосновения бога. Земляной пол скоро уступил место скальной породе, холодной и равнодушной к тому, кто бежал по ней. Регарди тоже было все равно - ему было страшно. Факелы кончились. Он бежал, ориентируясь на дыхание и звук собственных шагов. Страх, раздутый до невероятных размеров, мчался впереди, размахивая знаменем и созывая друзей - панику, отчаяние, безнадегу. Вслушиваясь в их топот позади себя, Регарди ускорялся - снова и снова. Нехебкай бежал следом, обдавая его затылок горячим дыханием. Когда халруджи казалось, что Индиговый вот-вот коснется его плеча, он падал вперед, кувыркался, увеличивая разрыв, и снова бежал. Арлинг схватил воздух ртом и закашлялся, едва не врезавшись в стену. Несколько секунд он боролся с желанием разбить себе голову о камень, но время текло, унося врагов и оставляя его наедине с собой. Через минуту, халруджи
поднялся на ноги, через две - успокоил дыхание, через пять - «осмотрелся», следуя главному правилу выживания в незнакомом месте.
        Погони не было. Страха тоже. Он исчез где-то в районе живота, оставив после себя горькое послевкусие и дрожь в ногах. Даже не пытаясь понять, что произошло, Регарди прислонился к сырой стене и схватился за голову, стараясь остановить мысли, которые продолжали бежать. Он, никогда не верящий ни в Амирона, ни в Нехебкая, почему-то поверил миражу, который уже уходил в прошлое, но еще сохранялся в памяти пугающе реальными очертаниями. Он, никогда не боявшийся препятствий и вызовов, вдруг испугался бога. Он, никогда не сомневающийся в имане, почему-то усомнился.
        Теперь, когда туннель перестали сотрясать шаги испуганного слепца, в него постепенно возвращались прежние звуки. Зашуршали крысы и летучие мыши, где-то из стены громче побежала вода, гулко взвыл ветер, запертый в недрах Исфахана. Но самые интересные звуки раздавались сверху - из небольшого помещения, которое соединялось с тоннелем узкой шахтой. Оттуда слышались голоса. И они принадлежали людям, которых он знал.

* * *
        В кромешной тьме, у самого сердца Исфахана, тревожный говор собравшихся наверху людей казался реальным не больше, чем Нехебкай у подножья лестницы. Однако в отличие от Индигового люди говорили о вещах, которые Арлинг понимал. Было ли то случайное совпадение или замысел судьбы, он не знал, но едва уловив суть разговора, затаил дыхание, стараясь не пропустить ни слова. Пусть Нехебкай и был миражем - ради того, чтобы оказаться в этом месте стоило заболеть.
        Отверстие в полу комнаты, соединяющее ее с тоннелем, могло быть предназначено для вентиляции, но Регарди был уверен, что не он первый подслушивал через него разговоры наверху. Пол в этом месте коридора был гладким и утоптанным, а край выступавшей трубы - ровным, словно специально обрезанным, чтобы ничто не впивалось в щеку и не кололо ухо.
        - Клянусь именем того, в чьих руках душа Сихарана, - надрывался чей-то голос, - если армия простоит у ворот Хорасона еще неделю, я больше не заплачу Карателю ни султана. Он должен был быть в Самрии к лету. Весна на исходе, а Маргаджан еще не вступил в Фардосские Степи!
        Людей было четверо. Арлинг узнал их не сразу, но втянув запахи, доносившиеся из комнаты, собрал мозаику воедино. Он встречал этих людей в прошлом, но никогда не смог бы представить их вместе.
        Говорившим был секретарь наместника Самрии, драган с напомаженной бородой и несочетаемыми благовониями. От него и сейчас разило так, что возникало желание натереть его песком, чтобы уничтожить запахи. Арлинг встречал его на совещании у Гебруса Елманского, наместника Самрии, который сделал Сейфуллаху роковое предложение отправиться на разведку в Холустай, чтобы проверить слухи о гибели Балидета. Цель их похода была утрачена еще в Каньоне Поющих Душ. Теперь, когда вся Сикелия знала о трагедии, постигшей Жемчужину Мианэ, она и вовсе казалась бессмысленной. Также как и присутствие Сихарана в этом месте.
        - Белая Мельница снова поднялась, - отвечал драгану другой голос. Регарди узнал его без труда, так как совсем недавно расстался с Лараном в Восточном Такыре. Нарзид приезжал к керхам напомнить о клятве, которую они когда-то принесли Подобному, заодно передал Арлингу привет от Маргаджана. Встреча с ним в Туманной Башне была тоже непредсказуемой.
        - Город мог быть нашим еще на прошлой неделе, - хрипло произнес Ларан. - Никто не ожидал, что Белой Мельнице удастся собрать ополчение. Они атаковали ночью, повредив главные осадные машины. Потребуется время, чтобы их починить. Пара-тройка дней ничего не решат.
        - Никому не интересно, сколько дней вам нужно! - не унимался Сихаран. - Время - это роскошь, которой у нас нет. Каратель расслабился - вот, что я скажу. Как громко вы назвали горстку местных дикарей, помявших ваши катапульты. Ополчение! - драган фыркнул, выпустив в воздух фонтан благовоний. - Всем известно, что Негус, да продлится жизнь его в вечном могуществе, уничтожил Белую Мельницу. Ее члены убиты, а голова отрублена. Остались два жалких банкира из Самрии, которые трусливы настолько, что бежали в Согдарию. Мы даже преследовать их не стали. Такие, в первую очередь, думают о золоте, а не о родине. Некому было собирать ваше ополчение. Это ваш позор и ваша ошибка, за которую вы ответите!
        - О том, кто упустил этих двоих, я как раз и хотел сегодня спросить, - угрожающе ответил Ларан. - «Несчастные банкиры», как ты выразился, не просто сбежали в Согдарию. Они связались с принцем Дваро, дали ему денег и пообещали поддержку в борьбе за трон. А принц дал им взамен сотню мечников, которые тайно высадились на южном причале крепости, прошли по подземному ходу и вышли у нас в тылу. Обрати внимание - не крестьяне, не дикари, а воины. Профессионалы.
        - Можно подумать, в войске у Карателя одни фермеры! Хотя мне приходилось видеть, как сражаются драганы. До сих пор удивляюсь, как им удалось завоевать Сикелию.
        - Замолчи, собачий сын! Драганы - искусные бойцы.
        - Кстати, да будет вам известно, что Канцлер, несмотря на наши старания, все-таки подписал приказ о Жестоких, - уже спокойнее произнес Сихаран, проигнорировав оскорбление. - Меньше, чем через две недели, они высадятся в Самрии. Этого нельзя допустить. Я кое-что напомню. Во время драганского завоевания Жестокие взяли Фардос за два дня. Восемьдесят пять человек против полторы тысячи воинов крепостного гарнизона. Не верите? Тогда продолжайте сидеть у стен Хорасона еще неделю.
        - Бедный Сихаран, - язвительно произнес нарзид. - Кажется, он снова все перепутал. «Сидишь» ты, а мы отдаем свои жизни делу Подобного, каждый день умирая на поле боя. Люди Карателя делают все, что в их силах и даже больше. Тебе, столичной крысе, этого не понять.
        - От пустынного хорька слышу, - парировал Сихаран. - У вас же столько возможностей! Подобный дал вам все, чтобы превратить завоевание Сикелии в легкую прогулку - воду, провожатых, золото! Он показал вам дорогу, а вы все равно спотыкаетесь. Даже керхи вам помогают!
        - Не все так легко, как кажется, - мрачно отозвался Ларан. - Керхи - опасные союзники. Многие племена отказываются признавать «Полет Кинжала», а те, кто соглашаются выполнить клятву предков, убегают после первого боя. Только за прошлую неделю армию покинуло пятьдесят лучников.
        - Да черт с ними, с керхами! Почему Маргаджан не использует «Смотрящего Вперед»? На что ему столь могучее оружие, если он хранит его в ножнах? Сила Совершенного уничтожит любые стены. К тому же, нарзиды живут за пределами крепости, а ты сам рассказывал, как легко вы взяли их деревню. Что вам мешает сделать с Хорасоном то же, что с другими городами?
        - В крепости находятся еще пятьдесят нарзидов. Мы не можем уничтожить их вместе с городом.
        - Пятьдесят нарзидов? - взорвался с негодованием Сихаран. - Жестокие могут высадиться в Самрии со дня на день, а ты мне говоришь, что вам мешают полсотни нарзидов? Да это смешно.
        - Вряд ли смех сейчас уместен, - вмешался Джаль-Баракат. Арлинг давно узнал его среди собравшихся и все гадал, какую маску лже-придворный шибанского царя наденет на этот раз. Но, похоже, сегодня загадочный незнакомец предпочел маски не надевать.
        - Успокойся, будущий правитель Сикелии, и ты, боец, тоже возьми себя в руки, - произнес он повелительным тоном и, судя по тому, как напряглись двое споривших, сразу стало понятно, кто здесь главный.
        - Я понимаю ваши тревоги, но вы поклялись служить Подобному в правде и истине, - торжественно продолжил Джаль-Баракат, и Арлинг почти физически ощутил страх, который охватил остальных при звуках его голоса. Что знали об этом человеке они, чего не знал он?
        - Негус подобен пламени. Чем ближе к нему, тем больше опасности сгореть, но, чем дальше, тем меньше спасительного тепла и милости. Ты ведь давал клятву, Сихаран?
        - Я, нижайший раб, клянусь в верности Подобному! - выпалил драган, брызгая слюной от волнения. - Негус, властелин царей, убежище всего мира, справедливейший и светлейший! Стяг его - мощь…
        - Достаточно, - перебил его Джаль-Баракат. - Мы не сомневаемся в твоей верности и в том, что ты хорошо помнишь миссию, которую Подобный возложил на Карателя. Ни один нарзид не останется в проклятых землях. Если в городе находятся пятьдесят «чистых», значит, крепость не может быть уничтожена. Негус поручил Маргаджану великое дело, и не нам сомневаться в его выборе. Армия будет стоять у Хорасона столько, сколько понадобиться. Это понятно?
        - Конечно, какие сомнения, еще как понятно, - снова заторопился Сихаран, превращаясь из будущего царя Сикелии в секретаря наместника.
        - Если тебе понятно, то мы больше не будем обсуждать действия Карателя, - продолжил Джаль-Баракат, и его голос не стал теплее. - Лучше поговорим о тебе. Ты сумел убедить наместника Самрии оставить последний полк регулярной армии в крепости. Это хорошо. Я хочу, чтобы ты и дальше продолжал запугивать горожан. Нам осталось не так много городов. Пусть армия охраняет столицу до тех пор, пока Маргаджан сам не подойдет к Самрии. Ничто не должно мешать миссии Карателя. Белую Мельницу и Жестоких я возьму на себя. Ларан прав. Деньги в мире людей сильнее оружия. Я найду этих банкиров и закончу то, что не сделали твои люди, Сихаран. Но больше не допускай ошибок.
        - Никаких ошибок, о Чистый!
        - Что касается Жестоких, то это провал наших послов в Согдарии. Они должны были завязать войну с арваксами и втянуть в нее Канцлера, но, похоже, Бархатный Человек их переиграл. Люди так несовершенны, - Джаль-Баракат вздохнул. - Хорошо, я сам займусь ими. Можете считать, что Жестокие больше не проблема. Теперь вопрос к тебе, Ларан. Что там с керхами? Насколько я помню, ты должен был напомнить племенам об их клятве. Почему они отказываются от нее?
        Настал черед Ларана краснеть и отдуваться.
        - Все шло гладко до тех пор, пока Великий Судья не перенес «Ладонь Мира» в Малый Исфахан. Год назад, когда я навещал его в Карах-Антаре, он был верен Подобному и был готов сотрудничать с нами. Сейчас же он убеждает племена в том, что Подобный первым нарушил клятву, а значит, керхи свободны от нее. «Дети Пустыни» всегда слушали его, как отца.
        - Ты дурак, Ларан, - незлобно обругал его Джаль-Баракат. - Вместо того чтобы убеждать «детей», что их отец лжет, нужно было сказать им, что их отца подменили. Они бы сами разорвали его на части. Жаль, что Белая Мельница догадалась использовать Великого Судью раньше нас. Нужно исправить эту ошибку, как можно скорее. Я подберу подходящего человека, а ты подумай о том, как нам сделать замену. Думаю, ты понимаешь, что времени у нас мало.
        - Да, конечно, понимаю, - Ларан поспешно закивал, став похожим на Сихарана. - Завтра же отправлюсь в Восточный Такыр. Я закончу этот вопрос. Керхи будут с нами.
        - Надеюсь, - холодно ответил Джаль-Баракат, и Арлинг почувствовал, как воздух наполнился кристаллами льда. - Ты сегодня молчишь, Азатхан. Тебе нечего сказать?
        Джаль-Баракат обращался к последнему из присутствующих в комнате. Арлинг хорошо помнил этого человека.
        Серкет из Пустоши Кербала, который несколько лет назад привел слепого ученика имана на Бои Салаграна, не изменился. Его присутствие на тайном совещании отозвалось болезненным эхом в сердце халруджи. Он и раньше не сомневался в словах Сахара о предательстве Скользящих, но надеялся, что произошла ошибка. Покинув Пустошь, иман испортил отношения с серкетами, однако они были людьми общего дела. Теперь шансов на то, что учитель избежал ловушки почти не осталось. Азатхан не был миражем. Даже сидя, полукровка выделялся среди присутствующих исполинским ростом, но, похоже, мечтал о том, чтобы оказаться в другом месте.
        - Да пребудет владыка мира Негус до тех пор, пока существует свет, - медленно произнес полукровка и облизнул губы. - От имени Бертрана, настоятеля Пустоши Кербала, имею честь подтвердить, что мы свято блюдем условия договора и выполним все, что потребует Подобный.
        - Я не это хочу от тебя услышать, - сухо произнес Джаль-Баракат. - И ты это знаешь. Раз юлишь, спрошу прямо. Когда вы доставите Негусу Мельника? Подобный уже спрашивал о Санагоре. Даже в самом страшном кошмаре ты представить себе не можешь, что значит стоять перед ним и отвечать «нет, мы не справились, не знаем, не сделали». Немногие выживают после таких ответов. Может, ты врешь мне, Азатхан, и Тигр не у вас?
        - У нас, о Чистый, у нас! - теперь и полукровка не отличался от Сихарана с Лараном, так же поспешно кивая и стараясь скорее успокоить Джаль-Бараката. - Мои люди уже в пути, и Мельник с ними. Возможно, песчаные бури задержали их, но они прибудут в Землю Чистых вовремя. Не сомневайся в нас.
        - Хорошо, - протянул Джаль-Баракат. - А то я уже подумал, что ты водишь меня за нос. Вас ведь не просто так Скользящими называют. Быть скользкими и изворотливыми - ваша природа. Если твои люди не доставят Тигра через неделю, я навещу Пустошь Кербала и устрою так, что Бертран будет лично рассказывать Подобному сказки про песчаные бури и плохую погоду. А сказок наш господин не любит. Не всегда вода терпения может погасить пламя его гнева. Так и скажи Бертрану.
        - Я передам настоятелю ваши… пожелания, - кивнул Азатхан и снова облизнул губы. Из всех присутствующих он нервничал сильнее других. Запах его пота хорошо ощущался - полукровка лгал, отчаянно пытаясь скрыть это.
        - Обращаюсь ко всем, - Джаль-Баракат встал. - Спешка нам не нужна, но мы должны помнить о Великом Дне. Индиговый становится неуправляемым, а Второй Исход еще далек от завершения. Твои ивэи должны работать быстрее, Азатхан. Обрати внимание и на это тоже.
        - Да, Чистый.
        - Друзья! - Джаль-Баракат поднял руки, мгновенно растопив лед в воздухе. - Мы - судьба! Тот, кого возвысим, возвысится! Тот, кого унизим, будет унижен! Подобный суров с проигравшими, но щедр с победителями. Только от вас зависит, на какой стороне вы окажетесь.
        Похоже, что совещание подходило к концу. Арлинг привалился к стене, переваривая услышанное. Ему тоже пора было уходить. В начале коридора раздавались шаги, но он был уверен, что они принадлежали не Изгнанному. Звук шагов Нехебкая он запомнил хорошо - на всю жизнь. На этот раз к нему приближались только ивэи. Их тяжелая поступь отдавалась по всему тоннелю глухим эхом.
        Когда Регарди уже собирался оставить трубу, поведавшую ему столь много тайн, вновь раздался голос Сихарана. Секретарь наместника задал Джаль-Баракату вопрос, который вроде бы казался невинным, но заставил Арлинга серьезно задуматься.
        - Я слышал, вы собирались возвращаться в Землю Чистых, но вас задержали поиски одного человека. Не сочтите за неуважение или любопытство, но могу ли я помочь вам?
        Очевидно, что Сихаран очень хотел вернуть к себе доброе расположение лже-шибанца, хоть и трясся при этом, как стебель чингиля на ветру.
        - Благодарю тебя, сын Сикелии, - криво улыбнулся Джаль-Баракат, - однако, как у вас говорят, «лев не ест добычи, добытой другими». Я уже нашел того, кто мне нужен, - на невольничьем рынке Иштувэга, но помешал досадный случай. Впрочем, все исправимо.

* * *
        Чувство, охватившее Арлинга, было новым и незнакомым. Оно захлестнуло его с силой океанического шторма, заставив прижать затылок к камням, чтобы остудить бушующее в нем пламя. Арлинг ненавидел, когда люди жалели его, но оказалось, что куда хуже испытывать жалость по отношению к другим. Ему было жаль Сикелию, и людей, ее населявших. Они были втянуты в игру Подобного не по своей воле. Жаль тех, кто предал, и тех, кто был предан. Тех, кто погиб, защищая дом, и тех, кто убивал, повинуясь приказам. Тех, кто был еще жив, и тех, кто уже умер. Жаль прошлого и настоящего.
        Халруджи побрел по тоннелю, с трудом вспоминая, зачем пришел в это место. Он все еще искал Сейфуллаха.
        Мысли толпились в голове нестройными рядами, а главный постулат последних лет вызывал сомнения. До сих пор он верил, что это была не его война, но со временем убеждать себя стало труднее.
        Не ему нужно было слышать то, о чем говорили на тайном совещании. В самом сердце Сикелии - Самрии - плелась паутина заговора, а в Пустоши взошли семена предательства, побеги которых грозили погубить слишком многих. И прежде всего - дорогого ему человека. Было понятно, почему серкеты не хотели отдавать имана Негусу. Солукрай - вот, что им было нужно. Пустошь затеяла опасную игру, но ходить по краю пропасти серкетам было не впервые. Арлинг был уверен, что до тех пор, пока учитель не откроет им тайну Солукрая, он останется в цитадели серкетов. В молчании имана халруджи не сомневался. Но думать о том, что будет стоить ему это молчание, было страшно.
        Впрочем, не все новости были плохими. Прислушавшись к себе, Регарди с изумлением понял, что ему было приятно узнать о том, что Белая Мельница еще жива - пусть и в лице двух банкиров из Самрии. Он встречался с ними несколько раз, когда иман брал его с собой на совещания, но помнил о них только то, что они были очень молодыми, едва старше Сейфуллаха. На встречах Белой Мельницы они вели себя дерзко, разговаривая смело и с вызовом, и никогда не нравились Арлингу. Однако время показало, что иман сделал правильный выбор. Учитель редко ошибался.
        Вмешательство Согдарии настораживало. Что принесет Сикелии новое появление Жестоких на ее берегах? Почему Канцлер решил вмешаться именно сейчас - после того как Маргаджан-Каратель уничтожил два крупных города кучеяров. Вел собственную игру или, как всегда, был занят междоусобицей, разводимой Дваро и мятежными провинциями? И хотя второе вторжение Жестоких было кучеярам не по душе, вряд ли в Сикелии была имелась другая сила, способная остановить Подобного.
        Каким бы ни был замысел Негуса, он подходил к завершению. Септория Второго Исхода объясняла многое, в том числе, и то, что творилось в Туманной Башне. Ритуал Подобного требовал огромное количество жертв - война и Белая Язва хорошо справлялись с этой миссией. Мистический ореол вокруг ивэев испарился, умертвив еще одну легенду. Построив Туманную Башню, серкеты из Иштувэга никогда не оставляли ее, а спрятались в ней под новым именем, став ивэями. Со временем они объединились со Скользящими из Пустоши Кербала. Очевидно, что «Бледная Спирохета» была их рук делом. Но если болезнь терзала Иштувэга на протяжении стольких лет, то и предательство серкетов произошло не вчера. Знал ли об этом иман, когда создавал «Белую Мельницу»?
        Несмотря на то, что Регарди получил много ответов, вопросов осталось много. Почему Подобный так сильно дорожил нарзидами, что был готов ради них до бесконечности осаждать Хорасон и нести потери вместо того, чтобы использовать некое «могучее оружие», которое, как догадывался Арлинг, было причастно к гибели Балидета и Муссавората? Что за миссию возложил Подобный на Маргаджана и почему его называли Карателем? Если Негус хотел захватить власть над Сикелией, зачем уничтожал города? Не разорял, не грабил, а стирал с лица земли, засыпая песком и превращая в историю? Кем был Джаль-Баракат на самом деле, и какую роль он должен был сыграть в судьбе Арлинга Регарди?
        Занятый невеселыми мыслями, халруджи не сразу заметил, что тоннель закончился. Через пару салей проход вывел его в пещеру, где творилось странное действо. Под сводчатым потолком обширного зала было душно, и в царившем мареве отчетливо выделялся каждый запах, рисуя в голове Арлинга тревожные картины.
        Еще в коридоре он почувствовал пар из колодцев, которыми был усеян пол зала. Между отверстиями бродили ивэи, изредка наклоняясь к ним и поправляя что-то длинными палками. Услышав шипение змей, Арлинг понял, откуда пахло цветочной пыльцой, и зачем в зале были собраны трупы. Горы мертвецов возвышались у стен пещеры, источая характерное для Белой Язвы зловоние. Вот, где заканчивали путь те, кто пал жертвой коварной болезни. В комнатах наверху они умирали, а здесь становились кормом для септоров - змеев с золотистой шкурой из легенд Сикелии.
        Не спеша, ивэи вытаскивали мертвецов из общей кучи и скидывали в колодец. Арлинг не слышал о таком варианте Септории Второго Исхода, но суть оставалась прежней - Нехебкаю приносили человеческие жертвы. Иман говорил, что даже сам Подобный не знал, сколько нужно смертей, чтобы Индиговый обрел могущество единственного бога. Так как серкеты Пустоши Кербала больше не проводили Первый Исход, то не вызывало сомнений, чья септория будет завершена первой.
        Голоса в коридоре стали громче. Подходили ивэи, которых он слышал уже давно. Теперь был различим и скрип колес - «санитары» везли тележку с больными, распространяя зловоние от полуживых людей. Не придумав ничего лучше, халруджи прыгнул на стену и вскарабкался на потолок, зависнув там, словно паук. Ивэи двигались медленно, опьяненные журависным дурманом, который чувствовался от всех «санитаров». Если бы Арлингу пришлось жить среди мертвецов и кормить ими септоров, возможно, он тоже не отказался бы от наркотика.
        Ивэи почти прошли мимо, когда на выходе из тоннеля у тележки отлетело колесо. Люди посыпались с нее, словно тюки с мукой - похожий звук Арлинг слышал однажды на мельнице в Фардосе. Вместо того чтобы приладить колесо и погрузить больных обратно, ивэи повели себя нелогично. Двое из них взяли по человеку и поволокли к яме с септорами. Последний ивэй остался у тележки и, присев на край оглобли, затянулся журависом.
        Он не видел повисшего над ним халруджи, зато те больные, которым не повезло оказаться наверху, могли отчетливо его разглядеть. Впрочем, Регарди должен был показаться им последним миражем. Силы несчастных были на исходе. Арлинг чувствовал их пристальные взгляды, бездумно плутавшие по его телу, и жалел, что не догадался спрятаться в другом месте. Он мог висеть на руках бесконечно долго, но время по капле уходило в вечность. А если Сейфуллах был рядом, в одной из куч, и какой-нибудь ивэй собирался скормить его септорам? Мысль о том, что Аджухам уже брошен в колодец, была недопустима.
        «Если убить этого ивэя, значит, придется убивать и остальных», - с досадой подумал Арлинг. С ивэями-серкетами ему еще не приходилось драться, а их было не меньше дюжины. Он не питал иллюзий, что все они находились под дурманом журависа. Из коридора было трудно определить, что происходило в глубине пещеры, но ему показалось, что там начинался еще один зал, а значит, из него могли прибежать другие ивэи.
        Оставалось искать Сейфуллаха тайно. Вот только Арлингу не хотелось находить Аджухама в этом месте. Почти все люди, сваленные в кучи у стен, были мертвы.
        Халруджи выждал момент, когда двое «санитаров» с больными отошли в глубину зала и неслышно спустился с потолка. Убить одурманенного журависом ивэя было нетрудно. Подхватив тело, Регарди поволок его за угол, безжалостно разжав пальцы какого-то больного, который нашел в себе силы схватить его за ногу. Это оказалась женщина, она что-то захрипела в ответ, но ей мешали язвы на раздувшихся от болезни губах. Тоннель был узким, и Арлингу пришлось протащить по несчастной тело ивэя. После этого больная замолчала.
        Но, когда он, спрятав серкета за поворотом, вернулся к опрокинутой тележке, то заметил, что больная сумела отползти от остальных. Завидев его, женщина протянула руку. От нее разило смертью, дыхание вырывалось со свистом из распухшего горла - очевидно, что она доживала свои последние минуты. Таких несчастных в башне было полно, и Регарди переступил через нее, старательно представляя, что перешагивал бревно. Возвращались ивэи, и ему следовало торопиться. Однако раздавшийся сзади слабый шепот заставил его резко остановиться.
        - Халруджи, помоги мне, - прохрипела женщина, тщательно открывая рот, чтобы слова звучали отчетливей. Корки нарывов на ее губах лопнули, брызнув кровью и гноем, но больная продолжала лихорадочно шептать:
        - Арлинг, не бросай меня! Вытащи отсюда…
        Теперь она протягивала к нему обе руки. И на одной из них не было кисти.
        Сухие камни Исфахана продолжали устраивать ему свидания с прошлым. Регарди искал Хамну-Акацию везде - в жарких песках Холустая, за стенами Самрии, среди степей Восточного Такыра и даже на невольничьих рынках Иштувэга - но етобар встретилась там, где он ожидал меньше всего.
        Больная, слабая Акация казалась сломанным деревом с вырванными корнями и изуродованным ураганом судьбы стволом. На месте кисти, отрубленной Арлингом в Балидете, была вставлена металлическая пластина с отверстиями - вероятно, для оружия. Сейчас это была просто культя - такая же безобразная и беззащитная, как и Хамна.
        Подойдя к врагу, смерти которого он желал так долго, Регарди с трудом заставил себя ее коснуться. Когда-то гибкое и сильное тело наемницы горело от жара, страдая от покрывающих его гнойников и язв. Вспомнив то, как она едва не задушила его бельевыми веревками на крышах Балидета, Арлинг не мог избавиться от чувства, что встретился с ее двойником. И все же это была она - лже-служанка Альмас и несостоявшаяся убийца Сейфуллаха. Впрочем, ее появление в Туманной Башне было предсказуемо. Вероятно, Хамна шла за Сейфуллахом по пятам. Не успев застать его в рудниках, она проникла в башню, где и напоролась на непреодолимое препятствие - Белую Язву. Впрочем, ивэи могли подобрать ее и в городе. И теперь ему оставалось сделать лишь несколько движений, чтобы уничтожить врага, существование которого не давало ему покоя так долго.
        Между тем, враг хотел жить.
        - Не убивай, - просипела Акация, словно прочитав его мысли. - Я помогу. Знаю, где он… Видела…
        Пальцы Арлинга замерли у ее шеи. Етобары были мастерами лжи, и он не верил ни одному ее слову. Однако что-то мешало убить ее немедленно. Времени на раздумья не было, так как к тележке с больными возвращались ивэи. Подняв Хамну, Регарди отнес ее за поворот, туда, где спрятал тело санитара. И хотя он каждую секунду ожидал укола отравленной булавкой в шею, Акация просто висела у него на руках, так похожая на обычную девушку, чье цветение было прервано ужасной болезнью. Впрочем, Арлинг не забывал, что в мастерстве лжи и притворства етобарам не было равных.
        - Видела или убила? - спросил он, бросив ее на мертвого серкета.
        - Не убивала, - выдавила Хамна, заходясь кровавым кашлем. - Я покажу.
        Слова отнимали у нее много сил, но стержень, который до сих пор не дал ей умереть от Белой Язвы, еще поддерживал Акацию изнутри. Она хваталась за жизнь так же цепко, как тогда на крышах Балидета. Вот только на этот раз веревка была в руках Арлинга.
        Размышлял он недолго. Хотя етобары и были известными притворщиками, изобразить скорую смерть так убедительно не смогли бы даже они. Етобар не представляла опасности. Если Хамна солгала ему, скоро все станет ясно. Убить ее здесь или парой часов позже - не имело значения. Враг был почти мертв.
        - Хорошо, - кивнул он. - Пока живи. Где Сейфуллах?
        Хамну накрыл бред, она стала нести какую-то чушь, но, наконец, ее слова обрели смысл.
        - Сначала клянись… - просипела Акация, напрягаясь из последних сил. - Клянись, что не бросишь меня. Не хочу… умереть здесь. Только не так.
        Слышать это из уст трупа было странно.
        - Клянусь, что не убью тебя в Туманной Башне, - произнес Арлинг, подумав, что то, что не сделает он, наверняка сделает Белая Язва. - Вытащу тебя, если сама не сдохнешь.
        Им стоило торопиться. Судя по тому, как хрипела Хамна, пытаясь втолкнуть воздух в воспаленные легкие, времени у них было мало.
        Идти она не могла, поэтому он снова взял ее на руки. Акация была горячей, словно камень, слишком долго пролежавший под солнцем. Но в отличие от камня, она была легкой, почти невесомой. Его руки помнили ее тело, когда они боролись в саду Тамасхан. Тогда оно было крепким и жилистым. Етобар снова напомнила ему обычную девушку, хрупкую и умирающую. «Это только маска», - безжалостно подумал он, не давая шанса другому Арлингу, слабому и сочувствующему.
        - Вернись к лестнице, от нее направо, - прошептала Акация. - Там такой же тоннель. Его увезли туда.
        Правый коридор Регарди запомнил хорошо. Там он встретился с Нехебкаем. Возможно, Индиговый до сих пор ждал его там. Но миражи и страхи слабели и отступали перед целью, которая столько дней была его путеводной звездой.
        Неся Хамну-Акацию, он испытал странное чувство. Арлинг ни на секунду не забывал, что держал на руках наемную убийцу - опасную, словно песчаная эфа, и хитрую, как степная лиса. Возможно, она лишь притворялась слабой, а на самом деле берегла силы, чтобы убить Сейфуллаха, когда Регарди сам принесет ее к нему. Когда они вышли к лестнице, мысль о притворстве Акации превратилась в навязчивую. Решив не рисковать, Арлинг отрезал веревку и тщательно связал ей руки. Предположив, что етобары были обучены технике освобождения от любых веревок, Регарди связал ее особым узлом, который вряд ли сумел развязать сам. Етобар никак не отреагировала, пребывая в каком-то своем мире. Иногда ему казалось, что она умерла. Тогда он встряхивал ее и, услышав болезненный стон, шел дальше.
        Нехебкая в коридоре не оказалось. Проходя мимо того места, где Индиговый набросился на него, халруджи с трудом сдержался, чтобы не ощупать земляной пол - не осталось ли на нем следов бога. Войдя в тоннель, он ускорил шаг. Знакомое зловоние Белой Язвы служило хорошим ориентиром. А когда послышались запахи журависа и шуршание фартуков ивэев, Арлинг понял, что был близок к цели, как никогда. Если только Хамна не обманула.
        Зал, в который вывел их коридор, был меньше первого и напоминал временное хранилище, из которого ивэи перетаскивали трупы или тех, кто таковыми казался, к септорам. Самих санитаров было немного. Арлинг насчитал троих.
        Один разгружал тележку, складывая больных у стены аккуратными рядами, второй точил оружие, похожее на копье с коротким древком и длинным лезвием, третий, присев на корточки, обыскивал карманы новоприбывших. Людей в пещере было немало. Регарди досчитал до пятидесяти и сбился - мешали дурманящие ароматы журависа, выползающие из массивной курильницы в центре зала. Тревожный шепот, не умолкавший в голове после встречи с Нехебкаем, тоже мешал. Если он выберется отсюда, то ненадолго переживет Хамну. Дышалось с трудом, а зуд на месте татуировки временами становился невыносимым.
        Подтащив Акацию к входу, Арлинг поднял ей голову и несколько раз хлопнул по щекам, приводя в чувство.
        - Где Сейфуллах? Ты видишь его?
        Хамна слабо взмахнула рукой, словно отгоняя мираж, и неожиданно ласково коснулась пальцами его лица. Халруджи отпрянул, ожидая подвоха, но был вынужден к ней наклониться. Слов Акации почти не было слышно из-за бульканья кровавых пузырей на губах.
        - Вон там, - прошептала она, показывая на человека с оружием. - Рядом с лысым. У него красная шапочка. Такая дурацкая…
        На ком была шапка - на лысом или на Сейфуллахе, Регарди не понял, но сейчас это было неважно. Отпустив умирающую Хамну на пол, он подполз к телеге, которая была забыта ивэями у входа. Теперь от санитара с оружием его отделяла всего дюжина салей. Когда, припав к полу, Арлинг уловил знакомые запахи, которые он безрезультатно искал в Подземелье Покорности, а потом в больничных палатах Туманной Башни, то с трудом заставил себя остаться на месте. Между ним и Сейфуллахом все еще лежала пропасть, но он уже нашел мост. Перейти его было делом нескольких секунд. Несмотря на то что по залу гуляло эхо, умножая стоны и слабые голоса умирающих, халруджи чувствовал - Аджухам был еще жив.
        «Найти, чтобы потерять? - ехидно прошептал голос в голове. - Мальчишка умрет у тебя на руках, а ты пойдешь искать Дорогу Молчания, драган».
        Два ивэя направились к выходу, а третий был поглощен разглядыванием оружия, ни на кого не обращая внимания. Натолкнувшись на тело Хамны, которая не подавала признаков жизни, санитары оттащили его к остальным больным и исчезли в проходе.
        Арлинг перевел дух и сосредоточился на серкете с оружием, рядом с которым лежал Сейфуллах. Рослый ивэй действительно был лысым - на гладкой коже головы выступали капли пота, с легким шипением скатываясь по вискам и макушке. Человек часто облизывал губы, потом вдруг набирал в грудь воздух, словно собирался задержать дыхание, но вместо этого начинал часто дышать. Потом также быстро успокаивался и принимался с любовью поглаживать древко оружия. И хотя от санитара не пахло журависом, его поведение настораживало.
        Когда серкет взмахнул рукой, проведя клинком широкую дугу в воздухе, халруджи сумел определить вид оружия. Саблевидный клинок, насаженный на длинное древко, особенно любили стражники Балидета. Он объединял в себе свойства меча, копья и топора, позволяя наносить удары по разным траекториям на всех уровнях, используя не только лезвие, но и обух древка. В руках опытного воина такой клинок становился подобным смерчу. В Балидете его называли каручаном, что на кучеярском означало - «Ветер Смерти». Арлинг знал одного человека, который был неравнодушен к каручанам, но он был засыпан песками прошлого. Иман отправил его в Пустошь Кербала на Испытание Смертью. Мозг ученика разъедала неизвестная болезнь, которая не поддавалась лечению. Отправив Ола к серкетам, учитель хотел дать ему последний шанс, хотя Арлинга не оставляла мысль, что иман пытался таким образом «откупиться» от Скользящих.
        Ивэй с каручаном не мог быть Олом, «избранным» учеником имана из Школы Белого Петуха. Потому что, скорее всего, Ол давно умер, а этот серкет был просто похожим на человека. Впрочем, сходство с учеником имана у него все же было. Ему тоже придется умереть, возможно, в следующую секунду. Арлинг атакует его справа, выбьет каручан и сломает шею.
        Между тем, ивэй отложил оружие в сторону и, наклонившись над Сейфуллахом, принялся его рассматривать. В этот момент Аджухам как раз пришел в себя, потому что его дыхание стало громче и четче. Сейфуллах поднял руку, пытаясь отстранить нависшего над ним ивэя, но серкет легко придавил его к земле и тихонько пропел ему в лицо:
        - Запахи увядших цветов уносятся к небесам, и там из них вырастают такие же цветы, как на земле…
        Регарди уже готовился к прыжку, когда до него долетели слова песни. Он замер. Старую драганскую поэму могли знать многие, но только один человек пел ее, искажая на свой лад. Если в оригинале увядала трава, у Ола увядшими всегда были цветы.
        То, на что Арлинг не обратил внимания раньше, теперь стало очевидным. Низкий, надтреснутый голос, легкое постукивание левой ногой, сухое щелканье пальцев, знакомый запах пота… Неверие сменилось осторожностью, место которой занял страх, но и он задержался недолго. Ол был жив! Осознание этого вытеснило остальные чувства, оставив только одно - большое и светлое. Радость. Несмотря на странности Ола и его частые приступы безумия, кучеяр нравился Арлингу, и они умели находить общий язык. Когда-то Регарди считал его своим другом. Он похоронил его вместе со школой - там, в Балидете.
        Впрочем, встреча с Сахаром показала Арлингу, что люди менялись чаще, чем ветер в Иштувэга. Кем стал Ол, пройдя Испытание Смертью? Серкетом, слугой Нехебкая? Или предателем, как и другие Скользящие из Пустоши Кербала? А может, он остался верным школе и иману?
        «Или просто сошел с ума», - проскрипел голос в голове. Но возразить ему Арлинг не успел.
        - Ты знаешь, что самые страшные яды готовятся из животных? - произнес Ол, и Регарди не сумел избавиться от ощущения, что вопрос был адресован ему.
        Когда бывший ученик имана поднял каручан и направился в его сторону, сомнений в том, что его заметили, не осталось. Так же, как и в том, что встреча не будет теплой.
        - Я не враг тебе, Ол, - произнес Арлинг, осторожно выходя из укрытия. - Ты помнишь меня?
        - Ну, конечно, - хищно улыбнулся «избранный», перекидывая каручан из одной руки в другую. Регарди помнил ее солидный вес, и понял, что это было сделано нарочно - для демонстрации.
        - Ты лучший ученик нашей школы, и Нехебкай сплел тебе венок из саксауловых роз.
        Ол бредил всегда, здесь же, в царстве Бледной Спирохеты, его миражи должны были приобрести особый размах и яркость.
        - Я скучал по тебе, - Арлинг еще надеялся, что ему повезет. - Мы так и не попрощались тогда.
        - Учитель не хотел отрывать тебя от занятий, - перебил его кучеяр, опасно сокращая дистанцию. Он все еще находился между ним и Сейфуллахом. - Помню, помню. А еще помню, что в это время цвели апельсины. Как же мерзко воняло тогда в роще. Слава богам, ее больше нет. И школы нет. И проклятого города тоже!
        Ол сорвался на крик и внезапно атаковал халруджи, обрушив на него «Ветер Смерти». Однако Регарди был готов. «Нет опасности, которая наступает неожиданно», - говорил учитель, и Арлинг это помнил. Отломав ось тележки, за которой прятался, халруджи отразил удар каручана и, проведя «Полет Падающей Звезды», попытался сократить дистанцию. Его замысел не удался. Кучеяр увернулся, проделав изящный прыжок назад кувырком через голову. Движение было лишним, но намек понятен - Ол был в отличной форме.
        - Мы на одной стороне! - крикнул Регарди, кружа вокруг кучеяра. - Из паутины Подобного выбраться нелегко, но я помогу тебе. Опусти каручан. Все можно исправить.
        - Человек, который начал умирать, не может вырывать деревья, пустившие в землю корни, - загадочно ответил Ол и остановился над Сейфуллахом. Регарди не знал, сделал ли он это нарочно, или оказался рядом случайно, но нависшее над шеей Аджухама лезвие каручана заставило его занервничать.
        - Дерево с корнями - это не ты, - зачем-то пояснил Ол. - Не иман и даже не Сикелия. Вы умираете уже давно, но никак не можете сдохнуть. Кстати, мы ждали тебя.
        - О чем ты говоришь? - спросил Арлинг, стараясь потянуть время. Он не мог решить, что делать - сражаться с Олом или схватить Сейфуллаха и попытаться убежать с ним. Мальчишка никогда не был легким, но болезнь должна была истощить его. Однако привлекать внимание Ола к Аджухаму преждевременно не хотелось.
        - Я знаю, зачем ты здесь, - хитро ухмыльнулся Ол, заставив Арлинга похолодеть. Сейфуллах лежал в опасной досягаемости лезвия каручана. Один взмах и… Регарди обладал разными талантами, но вряд ли бы смог преодолеть дюжину салей за секунду. Его пальцы сжимали метательные стрелки, однако они были смазаны ядом и означали мгновенную смерть. Арлинг еще не решил, хотел ли он убивать Ола.
        - Я пришел не за тобой, - уклончиво ответил Регарди.
        - Разумеется, нет, - лукаво улыбнулся кучеяр. - Ты пришел за нами. Последний подарок имана. Бертран предупреждал, что ты станешь мстить за учителя. Он даже угадал место, ошибся только со временем. Мы ждали тебя чуть позже.
        - Тебе рассказали все кроме правды.
        - Если провести три года в могиле, покажется, что прошла вечность, - задумчиво прошептал Ол. - Пока я ел землю и нюхал собственное дерьмо, ты карабкался вверх. Ничего, что я не поклонился победителю последних игр Салаграна? Или лучший ученик великого Тигра не привык к почестям? Я голову сломал, гадая, что ты сделал, чтобы иман посвятил тебя в тайны Солукрая. Даже Финеас не был удостоен такой чести, а ведь он был лучшим. Лучше тебя. Лучше всех. Учителя предал нас, поэтому серкеты предали его. Это честно.
        - За что ты так ненавидишь имана? Ведь он был нашим отцом.
        - Возможно, - пожал плечами Ол. - Но даже близкие могут лгать. В школе мы не понимали того, что произошло между учителем и серкетами. Иман обвинил их в обнищании духа и жажде власти, но, на самом деле, власти хотел только он. Создание Белой Мельницы - лучшее доказательство его намерений. Ты хоть понимаешь, кем была Белая Мельница, пока Подобный ее не уничтожил? В нее входили все города Сикелии, представители дворцов Шибана, Песчаных Государств, Согдарии, даже арваксы. Возглавляя Белую Мельницу, иман практически правил миром! Борьба с Подобным была лишь удобным предлогом. Обвинив серкетов в нарушении традиций, иман нарушил их сам, когда выбрал в ученики тебя - слепого, да еще и чужеземца.
        - Серкеты обо мне не забывают, - усмехнулся Арлинг. - Польщен.
        - Ты удивишься, как много мы о тебе знаем. Хочешь, я расскажу Сахару, кто устроил резню в Фардосе? Он только притворяется, что должность Великого Судьи ему в тягость. На самом деле, он любит этих сукиных детей, как своих собственных. Было бы интересно поглядеть на вашу встречу потом. Уверен, приятной она не будет. Кстати, и про Беркута мне известно. Когда он присягал на верность серкетам, я уже тогда знал, что он станет предателем. И его ошибки не повторил.
        - Он был твоим другом.
        - Другом? - Ол рассмеялся. - Да ты и, правда, слепой. Мы были приятелями, но друзьями - никогда. Зато с тобой все ясно. Ты - мой враг, и кто-то из нас скоро умрет.
        - Это не наша война, Ол, - попытка была слабой, но попробовать стоило.
        - Еще как наша! - почти радостно воскликнул кучеяр. - Война - это хорошо. Она возвышает людей, превращает из убожеств в прославленных героев! Хорошо звучит, да? Я сам придумал.
        Ол еще говорил, когда Арлинг почувствовал движение сверху. Большая птица сорвалась с потолка и стремительно обрушилась ему на голову, но пытаться выцарапать слепые глаза, прикрытые повязкой, было глупо. Регарди увернулся и метнул в нее стрелку, которую приготовил для Ола. Ни на секунду не упуская из внимания бывшего друга.
        Каручан проделал широкую дугу над его левым плечом, с размаху опустившись в остов тележки. Птица бездыханно рухнула рядом, и Ол зарычал от гнева. Это был хороший яд. Он убивал человека за десять секунд, у птицы же не было шансов вообще.
        Уклоняясь от опасного оружия Ола, халруджи вспомнил давно забытые слова Атреи. «Худшие враги получаются из бывших друзей, - как-то сказала она ему. - Они бьют по твоим слабым местам. Бойся их. Но опаснее всех враги, о которых ты не подозреваешь. Убегай от них».
        Регарди отбил еще один удар каручана и понял, что сестра имана была права. Не только он помнил тренировки на Огненном Круге. «Избранные» часто сражались вместе в боях, отрабатывая друг с другом приемы и новые техники. Позже уроки «повторялись» на улицах Балидета с учениками из других школ. Порой в таких драках ломали кости и выбивали зубы. Но за пределами школы «избранные» никогда не наставляли оружие друг против друга.
        Ол яростно размахивал каручаном, не подпуская к себе Регарди. Кучеяр не был силен в ближнем бою, зато был почти непобедим на дальних дистанциях. У Арлинга еще оставались метательные стрелки с ядом, но он не спешил использовать их, надеясь, что убивать Ола не придется. Однако все говорило о том, что в живых останется только один.
        Отбросив искромсанную каручаном палку от телеги, халруджи извлек из заплечных ножен саблю, но пустить ее в ход не успел.
        - Хватит! - крикнул Ол, опуская оружие на пол.
        Или его бывший друг искусно притворялся или действительно запыхался. Дыхание кучеяра сбилось, а шаги были не такими уверенными, как вначале. Каручан был не легким оружием, но причина была не в этом.
        - Надоело, - повторил Ол. - С тобой сражаться все равно, что пытаться отстегать прутом горного барса. Так неинтересно. Давай по-другому.
        - Просто отойди в сторону. Нам вообще не нужно сражаться.
        - Правда? - изумился Ол, строя гримасы. - Что же ты сразу не сказал?
        Не веря ему, Регарди осторожно двинулся вперед. Ол кружил вокруг, шагая неслышно, словно большой кот - аккуратно переступал с пятки на носок, будто двигался по шуршащим листьям. Он хотел, чтобы Арлинг не слышал его шагов, но для этого ему стоило бы приложить больше усилий. Несмотря на плавность, каждое движение ивэя отдавалось в голове Арлинга, словно удар гонга.
        Следующий жест Ола был почти неуловимым, но халруджи ждал подвоха и был готов к атаке. Когда кучеяр ударил ногой по курильнице, он с легкостью уклонился от падающей чаши, запоздало поняв, что Ол нападать не собирался. Курильница должна была отвлечь его внимание и хорошо справилась с этой ролью. Почувствовав, как Ол вытянул руку, Арлинг решил, что в него метнули отравленную иглу, и резко нырнул кувырком на землю, уходя от стрелы и одновременно пытаясь достать ногой Ола. Бывший друг ловко отпрыгнул, а Регарди с замешательством осознал, что в него ничего не бросали. Но и пустой рука Ола тоже не была.
        Халруджи не сразу ощутил новый запах, который тяжело разлился в воздухе. Ощутив неладное, Арлинг понял, что вдохнул какой-то порошок, который Ол выбросил из пальцев. Обругав себя за неосторожность, Регарди быстро выдохнул, очищая легкие, но прием не помог. В голове зашевелились крошечные люди, которые принялись разделывать его мозг, отрезая по кусочку.
        - Белый журавис - большая редкость в этих краях, - ответил Ол, и по его приглушенному голосу халруджи понял, что кучеяр надел маску ивэя. - В Сикелии даже дети знают о журависе, но очень немногие слышали о том, что журависа бывает два вида. Черный - тот самый, который заставляет нас пускать слюни в небо, и белый - тот, от которого такие, как ты, становятся послушными и смирными, словно ягнята. Проверим?
        Регарди потряс головой, стараясь прогнать звон в ушах, но звук стал сильнее. Как и внезапная слабость в ногах.
        - Что ты сделал?
        - Как, ты не знаешь? - притворно воскликнул Ол, подступая ближе. Или, наоборот, отступая. Уши Арлинга заложило, словно внутри его головы осел густой туман.
        - Разве учитель не рассказывал о белом журависе? Твое обучение солукраю должно было начаться с этого. Жаль, что ты узнал об этом так поздно. Понимаешь, солукрай и журавис, - настоящий, белый, - несопоставимы. Они противостоят друг другу, как дождь и солнце. Когда идет дождь, солнце не светит, а ясным днем дождя не бывает. По легенде, белый журавис вырастил один из братьев Нехебкая, когда узнал, что людям стала известна тайна бога. Здесь его не найти, этот цветочек растет только за Гургараном. В Сикелию журавис привезли сами же серкеты. Несмотря на то что он ослаблял их силу, некоторые Скользящие бредили равновесием в мире. И наш иман был один из них.
        Слова лились из Ола нескончаемым потоком. Возможно, многие из них заинтересовали и удивили бы Арлинга, но в другое время и в другом месте.
        - У тебя голова не болит? - участливо спросил кучеяр, опасно сокращая дистанцию.
        У Регарди не было головы - на ее месте появился огненный шар, который пульсировал, то увеличиваясь, то уменьшаясь в размерах. От него исходили волны жара, которые затрудняли дыхание и обжигали тело. Чувства исказились, став слабым подобием того, что раньше помогало ему смотреть на мир вместо утерянного зрения. Но самым странным было то, что он не мог вспомнить ни одного приема. А ведь ему казалось, что уроки имана впитались в него, как его собственные кровь и пот - в песок Огненного Круга школы. Арлинг поднимал руку, чтобы выполнить «Бархатный Закат», и не знал, что делать дальше. Услышав шаги Ола справа, он понял, что его сейчас атакуют и поспешно пригнулся. Однако движение, которое показалось ему быстрым, на самом деле, вышло неловким, слабым и медленным. Арлинг получил удар ногой в грудь и отлетел на кучу больных, которая смягчила падение.
        - Вставай, Ар, мы только начали, - голос Ола раздавался одновременно из нескольких углов, сбивая с толку. - Потанцуем?
        Танца не получилось. Каким-то чудом Арлинг отвел боковой удар по лицу, но пропустил атаку по шее. Если бы он отклонился чуть позже, глубокий порез сбоку стал бы смертельным - Ол метил в сонную артерию. Осознав, что бывший «избранный» оставил каручан и извлек нож, Регарди воспрянул духом. В ножевом бою на Огненном Круге Ол всегда проигрывал. Впрочем, повода для радости не оказалось. У Арлинга было пять ножей, спрятанных в сапогах и поясе, но если раньше он даже не задумывался о том, как держать лезвие, то сейчас пальцы сжимались вокруг рукояти в недоумении. Он хотел атаковать и не знал как, хотел метнуть нож и не мог.
        - Ай-яй! - зацокал Ол, поднимая его за ворот рубахи. - Неужели передо мной победитель Боев Салаграна? Мне жаль Сохо. Погибнуть от рук слабака так глупо.
        «Подумай о Сейфуллахе!» - велел себе Арлинг, но сосредоточиться не удавалось. Внимание было рассеянным, словно песок во время самума. Оно металось в разные стороны, кружилось и оседало на землю причудливыми формами. Ол порезал его, но Регарди не мог определить, где именно. Просто чувствовал кровь, которая текла по губам и липла на пальцах. Халруджи ощущал себя марионеткой, которая, оставшись без веревок кукольника, не знала, как жить дальше. Серкет играл с ним, катая по полу пещеры, и хохоча, как ребенок. Арлинг понимал, что времени осталось немного. Кучеяр никогда не отличался терпением, и момент, когда ему надоест играть с большой куклой, наступит скоро.
        - Ты знаешь, что глупцы приносят миру больше вреда, чем люди, намеренно творящие зло? - назидательно произнес Ол и продемонстрировал такую «Радугу Пайриков», что лучше бы не получилось и у Арлинга. Регарди отлетел к входу, чувствуя себя камнем, сорвавшимся с утеса. Еще немного и он разбился бы вдребезги. Жаль, что учитель ничего не рассказал ему о белом журависе. Действительно жаль. Хотя вряд ли бы это что-то изменило. Сладкий запах ванили, земли и меда кружил по залу, наполняя легкие ядом, а голову пустотой. Никогда раньше халруджи не чувствовал себя таким равнодушным ко всему, что происходило вокруг.
        Тело приземлилось тяжело и грузно, словно его никогда не учили падать. Арлингу показалось, что у него сломались все кости одновременно, а левое плечо, куда пришелся удар, покрылось трещинами. Если он встанет, то рассыплется на части - как статуя из глины, которую уронили на камни. Так не лучше ли остаться внизу и не двигаться? Все было бесполезно и лишено смысла. Какое-то время он старался вспомнить, зачем пришел в пещеру, где поселились болезнь, боль и смерть, но очень скоро оставил эти усилия. Ему было все равно.
        Арлинг не удивился, когда Магда схватила его за руку и горячо зашептала на ухо.
        - Вставай, чертов идиот! Давай же. Истинное мужество в презрении к смерти. Не бойся ее. Если правда то, о чем сказал лысый, то он тебе не соперник. Все легко тому, для кого создано. Солукрай создан для избранных. Создан для тебя. Очнись. Я не хочу здесь сдохнуть. Ты должен вытащить нас. Меня и своего господина. Слышишь? Вставай, кому говорят!
        Магда впилась в него единственной рукой, не замечая, что ее пальцы разорвали кожу на его плече, обнажив кость и мышцы. Арлинг тряхнул головой и понял, что ему в лицо жарко дышала Хамна. Етобар не только очнулась, но откуда-то взяла силы, чтобы требовать от него невыполнимое.
        Арлинг не успел подумать о смысле ее слов, потому что до него дошел Ол и принялся вспоминать приемы, которые когда-то разучивал на Огненном Круге. Кучеяр наносил удары разборчиво, метя по костям, чтобы травмировать и лишить подвижности руки и ноги. Но пока не убивал. Пока. Раньше халруджи испытывал к смерти самые разные чувства - ненавидел, ждал, любил, боялся, но никогда не был к ней равнодушным. Все случалось в первый раз.
        Когда в следующий раз Арлинга швырнули к месту, где лежала Хамна, она зашептала быстрее, хотя слушать ее стало еще труднее. От наемницы воняло гноем и кровью, но он уже привык к этим запахам. Они были не хуже остальных в этом мире.
        - Если ты умрешь, я убью Сейфуллаха, понял? - с ненавистью прошипела она. - Болезнь не заберет меня, не надейся. Но если ты сейчас встанешь и надерешь задницу этому лысому, клянусь, что не трону Аджухама, пока ты жив. Я не лгу. Давай, Арлинг. Я знаю, что такое белый журавис, но ты справишься. Ты сильный. Мало, кто может оставить на мне царапину, а ты отрубил руку. Доверяй себе!
        Хамна перешла на хрип, который было невозможно разобрать, но Регарди стало не до нее. Кучеяр принялся пинать его, а Арлинг тщетно пытался вспомнить, как защищаться. Кажется, был такой прием, назывался «железная рубашка», но халруджи даже не знал, с чего начинать. А ведь он уже забыл о том, как это больно - когда тебя бьют в живот ногами.
        Ему надоело думать о боли, и он уцепился за последнюю мысль, которая появилась в голове. Кажется, Хамна собиралась убивать Сейфуллаха.
        «Ну и что», - пожал плечами тот Регарди, которого катали по полу пещеры.
        «Ни за что!» - возмутился другой Арлинг, силясь вырваться из мягких объятий безразличия, которые незаметно превратились в удушье.
        Тем временем, Ол оставил его и медленно направился туда, где лежал каручан. Спешить ему и, в самом деле, было не за чем. На теле Регарди не осталось ни одного места, по которому не прошлась бы нога кучеяра. Он был безобидным и неопасным. Как и Хамна, которая не хотела оставить его в покое.
        - Не сдавайся! - снова зашипела она.
        И почему бы ей не заняться Сейфуллахом? Арлинг едва не сказал ей об этом, но тот, другой Арлинг, вовремя прикусил язык и, перевернувшись на живот, оказался лицом к лицу с етобаром. Сейчас, когда обоняние было не таким острым, он почти не чувствовал миазмы Белой Язвы, которая убивала Акацию.
        - Оставь меня, - произнес он, слушая, как Ол с лязгом подбирает каручан с пола. Видимо, бывшему другу наскучила их пляска, и он собирался ее закончить. Это было правильное решение, хотя Арлингу было все равно.
        - Ну уж нет, ты мне кое-что должен! - с яростью прошипела Хамна и принялась обыскивать его карманы. Ее движения были лихорадочны и неточны. Она торопилась, стараясь воспользоваться временной передышкой, которую дала ей болезнь. Белая Язва отступила, но на месте Акации он стал бы прощаться с жизнью. Если верно то, о чем рассказывали Вулкан и Ларс, обычно после затишья всегда наступала смерть.
        - Открой рот! - велела Хамна, силясь раскрыть ему челюсти слабыми пальцами. Ол замешкался у сабли, которую обронил Регарди. Наверное, решал, чем лучше отрубить ему голову.
        - Глотай, если хочешь жить! - Акация растянула ему губы, стараясь всыпать в него какой-то порошок. Наконец, ей это удалось, и Регарди поморщился. Похоже, она распотрошила его мешочек с травами, который он носил на поясе. Если бы Арлингу не было все равно и не было так больно, он бы рассмеялся. Етобар ничего не смыслила в травах, беспорядочно запихивая и вливая в него все подряд, в том числе и то, что не предназначалось для приема внутрь - настойку ясного корня, смолу паучника, толченый корень змеевика, Душистую Асиль, порошок из чаровника-корня, бодрящий трехствольник. Остальные названия халруджи не помнил, но был уверен, что Акация решила воплотить свое обещание в жизнь - сначала отравить его, а потом добраться до Аджухама.
        «Мне все равно», - повторил он, не дав шанса другому Арлингу - протестующему, который вовремя потерял голос.
        - Вот так, это последнее, - довольно прошептала Хамна, вливая в него остатки из пузырька. - А теперь слушай меня внимательно. Слушай и повторяй. Ты понял?
        Регарди кивнул, но только для того чтобы избавиться от ее навязчивого шепота. Ол уже шел к ним, и перед смертью ему хотелось побыть одному.
        - Если мне страшно, я сожму живот, - четко произнесла етобар. - Повторяй!
        Она тормошила его до тех пор, пока Арлинг не понял, что мертвец по имени Хамна, который не хотел умирать раньше него, не оставит его в покое. Легче было повторить и вернуться в теплое молоко равнодушия.
        - Сожму живот…
        В его животе что-то происходило. Или Ол повредил ему какой-то орган, или его повредила Хамна, всыпав в него содержимое мешка с «волшебными снадобьями». Он так и не нашел время изучить все травы и лекарства, которые достались ему в подарок от имана.
        - Схватка с каждым противником - это маленькая жизнь!
        - Маленькая жизнь.
        - Враг держит меч у моего сердца, но я одержу победу!
        - Одержу. Победу.
        - Я буду противостоять всем врагам и умру прекрасной смертью!
        - Умру.
        - Только не сейчас. Не сейчас.
        Арлинг промолчал, и Хамна вцепилась ему в горло слабыми пальцами. Когда-то железная хватка етобара сейчас была похожа на объятия ребенка.
        - Повторяй, сукин сын! Повторяй!
        Он вяло отбросил ее в сторону и сел, чувствуя, как яма в голове превращается в бездонную пропасть. Шаги Ола гремели где-то рядом, но приближение кучеяра беспокоило Регарди куда меньше того, что происходило в его животе. Ему казалось, что там свили гнездо септоры. Они бесконечно двигались, оставляя внутри него незаживающие ожоги. От их яда в груди вспыхнул пожар, который вырывался из его ноздрей и ушей язычками пламени. Если он откроет рот, то станет похожим на тех летающих ящеров, о которых ему в детстве рассказывал Холгер.
        Хамна-Акация слабо колотила ему в спину кулаками и издавала странные звуки. Если бы наемница не была етобаром, он подумал бы, что она плачет. Но Хамна не умела плакать. Етобары лишались своих слез в школах, выходя в жизнь пустыми, как глиняные горшки.
        Неожиданно он почувствовал злость. Она с такой силой обрушилась на него, что он проткнул себе ладони ногтями, стараясь справиться с новой болью. Она была сильнее пожара в груди и животе. Она было самумом, который рвался наружу. Она была Магдой, которая горела в костре палачей. Беркутом, который умирал от дыхания Нехебкая на балконе дворца Гильдии Балидета. Атреей, которая убивала себя на глазах у семьи. Иманом, который попал в плен к серкетам. Сейфуллахом, который погибал от Белой Язвы в пяти салях от него.
        У Регарди не было желания сдерживать эту боль. Мир имел право знать. Он был многим ему обязан.
        - Я разрежу тебе горло от уха до уха, - мрачно произнес Ол, поднимая ему голову за волосы и обнажая шею. Каручан и сабля валялись неподалеку, а в руке бывшего друга был зажат нож. Ол двигался плавно и заворожено. Возможно, у него начинались галлюцинации. Иман был прав. Болезнь победила Ола, а в пустошь Кербала отправился его труп, из которого серкеты вылепили очередное подобие себя.
        Арлинг ненавидел серкетов. И ненавидел Ола.
        Нож опускался бесконечно долго. Либо Ол медлил, собираясь насладиться моментом, либо время остановилось. В любом случае, его хватило на то, чтобы Арлинг сумел собрать злость, разлившуюся жидким огнем по телу, и выплеснуть ее наружу. Быстрый удар по запястью серкетов, и нож упал в его ждущие пальцы. Арлинг не знал, почему вспомнил этот прием, забыв все остальные. Острие всегда побеждало лезвие. Колющий удар ранил врага раньше, чем тот успевал это заметить. Ранил смертельно. Дыхание, идущие вниз, было рождением, дыхание, выходящее наружу, являлось смертью.
        Ол выдохнул последний раз, пуская горлом кровавые пузыри. Кучеяр упал лицом вниз, а нож, ударившись о пол, с хрустом вышел сзади из его шеи. Выдох - смерть, вдох - жизнь. Регарди вздохнул, загоняя боль и ненависть туда, где они жили все время. Он выпустит их в другой раз, они и так слишком долго были на свободе.
        С неожиданной ясностью он понял, что устал от смерти. Мертвецы смотрели на него пустыми глазами, зовя за собой. Были среди них и живые - враги, друзья и те, чья роль в его жизни навсегда останется загадкой.
        Етобар Хамна была врагом, который спас его. Она слабо шевелилась, но ее движения были больше похожи на судороги. Неподалеку лежал Сейфуллах. Регарди испытывал к нему разные чувства, но ни за что не признался бы в них даже себе. По слабому дыханию Аджухама он чувствовал, что тот еще жив. А вот Ол был мертв. Последний «избранный» ученик имана распластался на полу в нелепой маске ивэя, которую так и не снял, боясь вдохнуть пары белого журависа. В воздухе еще витал слабый аромат меда и земли, но угрозы в нем уже не было. Слепой драган был единственным, кто представлял опасность в этом зале. В том числе, и для самого себя.
        Арлинг вытащил нож из горла Ола и, привычным жестом собрав с него кровь, спрятал за пояс.
        Настало время покинуть Туманную Башню.

* * *
        Пустыня вела его. Иногда Арлинг останавливался и долго вслушивался в голоса песков. Они пели о героях и проигравших, шептали о живых и мертвых, смеялись и плакали над прошлым и настоящим. Их песни были печальны, но вселяли надежду. Халруджи слышал в них всех, кто неожиданно появлялся в его жизни и также исчезал, заставляя гадать, почему он оставался там, откуда все уходили.
        Убитые керхи из Фардоса плевались и посылали проклятия, карлики из Цирка Уродов умоляли снять их с горящих снарядов, лилипутка Магда умирала молча, серкет из Самрии мечтал погибнуть от его руки, а Есиф Фадуна захлебывался собственной кровью в Подземелье Покорности, проклиная сына Канцлера, который давно умер. Друзья, живые и мертвые, звали Арлинга туда, куда ему пути не было. Иман, Атрея, Беркут, Сахар, Финеас… Они были готовы ждать его вечно. Но были и другие. Сохо, Вазир, Джаль-Баракат, Азатхан выкрикивал его имя разными голосами, призывая пайриков обрушить на голову врага самумы и бури Сикелии.
        Маргаджан молчал. Хранила молчание Магда, но на этот раз оно радовало. Если бы Фадуна заговорила, Арлинг остался бы с ней в пустыне - навсегда.
        Не было слышно голосов еще двух человек, игравших не последнюю роль в его жизни. Они еще не умерли, но и на живых похожи не были. Если присутствие Сейфуллаха объяснялось ошибками прошлого и клятвой халруджи, то что делала в его караване Хамна, Регарди не знал.
        Покинуть Туманную Башню оказалось легче, чем попасть в нее. Ни один ивэй не встретился им на винтовой лестнице, но кто-то снова запер всех больных, которые халруджи случайно выпустил из палат раньше. Он слышал их слабые стоны, но на этих людей у него не было времени. Сикелия высушила его сердце. В нем было столь же мало любви к людям, сколько и влаги в ее пустынях.
        Спустив Хамну и Сейфуллаха на подъемной корзине, Арлинг разломал ее, соорудив волокуши. Ивэи у входа лежали там, где он их оставил, продолжая выполнять долг даже мертвыми. Регарди покинул цитадель серкетов, проклиная это место и его хозяев.
        Он торопился. Сейфуллах не приходил в себя, и халруджи считал каждый стук его слабо бьющегося сердца. Хамна истратила все его снадобья, оставленные в подарок иманом, но он не был уверен, что они смогли бы помочь Аджухаму. С ним оставалась только вера - то, чего ему не хватало всю жизнь. Она появилась неожиданно, вспыхнув в его сухом сердце, словно искра на соломе. Арлинг верил, что если увезти Сейфуллаха дальше от Туманной Башни и испарений, которые поднимались из разлома у ее подножья, болезнь отступит. А еще он верил, что если Аджухам не умрет по дороге, ему помогут серкеты из Пустоши Кербала. Ведь это они по поручению Подобного распространяли болезнь в Иштувэга, а значит, у них было лекарство. Как заставить скользящих вылечить Сейфуллаха, Арлинг еще не придумал.
        Хамна чувствовала себя не лучше Сейфуллаха, но на труп походила меньше. Она оставалась в сознании все время, пока он тащил ее к выходу из башни, не разрешая себе впасть в небытие до тех пор, пока не окажется в безопасности. Мнимой безопасности. Почему она считала, что он не убьет ее, Регарди не знал. Однако Акация оказалась права. Несмотря на обещание только спустить ее с башни, халруджи погрузил наемницу на самодельные носилки вместе с Сейфуллахом. Тогда он думал лишь о том, как бы скорее покинуть это место. Позже он так и не нашел времени, чтобы с ней разобраться.
        Ему казалось, что он вечность плутал по дюнам, пытаясь найти тропу, которая вела к Пустоши. Когда-то иман заставил его выучить все дороги Сикелии, в том числе, и те, которые, как полагал Арлинг, ему никогда не понадобятся. Как же часто он ошибался. «Если река течет, то только к морю», - любил говорить учитель. Регарди столько лет хотел попасть в Пустошь Кербала, что сейчас, находясь на пути в обитель серкетов, чувствовал себя странно. Словно он проник в мечту чужого человека и собирался ее украсть.
        Арлингу пришлось не один раз спрыгивать с верблюда и ощупывать руками землю в поисках той вековой дюны, у подножья которой начиналась тропа к Пустоши. Когда песок под пальцами стал тяжелым и плотным, он понял, что не ошибся. Оставалось не сбиться с пути. Им нужно было пройти семь таких дюн, два колодца и три саксауловых рощи. Но если на словах все звучало хорошо, в жизни препятствия встречались на каждом шагу.
        Там, где тропа должна была огибать старый колодец, источника не оказалось. Оставив больных с ишаками и верблюдами у подножья дюны, Регарди обыскал все окрестности, пока не обнаружил яму, слабо напоминающую место, где когда-то находился колодец. Убедив себя, что источник засыпало, и он не сбился с пути, Арлинг пустил караван по гребню крутого бархана, следя, чтобы солнце всегда оставалось за правым плечом.
        Понадеявшись на запасы воды, которые он взял из Иштувэга, халруджи допустил еще одну ошибку. «Между оружием и бурдюком с водой, выбери бурдюк», - наставлял его Сейфуллах, когда собирал свой первый караван в Самрию. Несмотря на юность, Аджухам был мудр не по годам. Регарди выбрал оружие. Вытащив из седельных сумок, которые тащили ишаки, седьмой бурдюк, он использовал освободившееся место под запас стрел и отравленных дротиков. Позже он вспоминал тот оставленный бурдюк не один раз. Больные не приходили в себя, но, плутая в мире галлюцинаций, постоянно просили пить. Даже если бы у него был только Сейфуллах, запаса воды, которого, по его расчетам, было достаточно для путешествия до Пустоши, им вряд ли хватило. Однако он зачем-то взял еще и Хамну. Наемница просила пить так жалобно, что Регарди не мог ей отказать. В результате вся вода кончилась уже на четвертый день.
        Спасли их верблюды, оправдав те деньги, которые запросил за них старый керх на рынке. У дромадеров был чрезвычайно развитый инстинкт выживания, который и вывел их к источнику. Ключ был маленьким и мутным, а жидкость отдавала привкусом серы, однако она была жизнью и самым ценным сокровищем в мире. Регарди погрузил в лужицу лицо и оставался в ней до тех пор, пока легкие не стали гореть огнем, требуя воздуха.
        За второй дюной началась узкая полоса сухостоя, но надежды, что он приведет их к оазису, не сбылись. Разбивая лагерь в зарослях чингиля, Арлинг растянул вокруг него веревку, повторив то, что обычно делали караванщики Балидета. Но, подумав о змеях, забыл о грызунах. К утру мешок с просом оказался наполовину пуст, а оставшееся зерно было испорчено мышиным пометом. На этом неприятности не кончились. В одну из ночей на них напала львица, которая утащила ишака, привязанного с краю. Арлинг не стал преследовать ее, опасаясь оставить Сейфуллаха и Хамну. Следующей ночью он не спал, напряженно вслушиваясь в шорох сухих стеблей чингиля, но хищница не появилась.
        А потом степь снова уступила место пустыне, и люди превратились в точки, вяло ползущие по гребням крутых барханов.
        Когда они достигли пятой дюны, Арлинг запутался во времени и сбился со счета. Как ни старался, он не мог вспомнить, сколько прошло дней, с тех пор как он покинул Иштувэга. Обругав себя, что поленился завязывать узелки на поясе, Регарди сосредоточился на дороге, но удерживать внимание удавалось с трудом.
        Продвигались они медленно. Были дни, когда ему казалось, что Сейфуллах умрет в любую секунду. Тогда Арлинг останавливал караван и сидел рядом, боясь отойти на шаг и пропустить его смерть. Он защищал Аджухама от живых, должен был защитить и от смерти. Сейфуллах бился в судорогах, хрипел и плевался кровью, а Регарди оставалось только сжимать его руку и вытирать ему лицо от крови и пота.
        Хамна чувствовала себя лучше. У нее был сильный организм и удивительная тяга к жизни. Когда они отошли от Туманной Башни настолько, что Арлинг перестал чувствовать запах испарений, у наемницы исчез жар и стали засыхать нарывы. Еще через пару дней, у нее кончился бред. И хотя ему не хотелось этого делать, Регарди заставил себя связать ее. Если Акация выживет, она все равно останется етобаром - пусть даже без зрения или последней руки. О последствиях Белой Язвы он не забывал.
        Ухаживая за больными, Регарди каждый день ждал, когда у него вскочат нарывы, появится жар и начнутся галлюцинации. Но болезнь не замечала его, сосредоточив все силы на Сейфуллахе. Арлингу стало плохо только раз - на следующее утро после того, как он спустился с Туманной Башни. Одновременный прием всех снадобий из «волшебного мешочка» имана не прошел бесследно. Несколько часов его рвало, после чего он еще долго не мог встать на ноги, чувствуя себя младенцем. К счастью, в тот день, когда все трое беспомощно лежали на песке, на их караван не напали керхи, их не накрыл самум, и от них не сбежали верблюды, которые Регарди не успел привязать, захваченный приступом дурноты.
        Но все это было в прошлом. Впереди простирались бесконечные пески, в которых затерялось даже время. Жизнь остановилась, превратившись в однообразную череду жарких дней и холодных ночей, когда замораживались мысли, и переставало биться сердце.
        В одну из таких ночей Арлинг сидел на бархане, пытаясь вычислить по звездам воду, как учил иман. Это было бесполезным занятием, потому что Регарди не мог почувствовать звезды даже в свои лучшие дни, а сейчас он и вовсе казался себе деревянной куклой - обычное состояние после приема больших доз ясного корня. Чтобы не допустить опасных мыслей, ему нужно было чем-то себя занять, поэтому он думал о звездах.
        Все его друзья любили звезды. Сейфуллах, напившись, пел им песни и показывал слепому халруджи карту караванных путей Сикелии, которые боги отразили в небе, словно в зеркале. Звезды любили иман и Атрея. Вспоминая их, Регарди находил в сестре и брате много того, что не замечал раньше. У них было плохое чувство юмора, они использовали странные, порой жестокие методы обучения, им нравились народные песни кучеяров, от которых закладывало уши и хотелось убежать на край света, но в их компании всегда было тепло и уютно. За годы, проведенные вместе, они стали не просто родными. Они превратились в его ангелов, личных богов, в которых верил только он. И ему их не хватало.
        Задумавшись, Регарди не сразу почувствовал взгляд.
        Хамна пришла в себя и внимательно смотрела на него, не шевелясь и не произнося ни слова. Арлинг подошел к ней и, присев рядом, проверил веревки, но узлы были не тронуты. Акация очнулась впервые, с тех пор как они спустились с Туманной Башни. Вместе с сознанием, к ней вернулась и ненависть. Сейчас наемница ничем не напоминала ту Хамну, которую он встретил в цитадели серкетов. Львица не ослепла и не потеряла еще одну конечность. Акация победила болезнь и была готова к войне. А значит, наступал момент, который он так отчаянно откладывал на потом.
        «Наверное, нужно спросить, как она себя чувствует», - подумал он, но с губ сорвался совсем другой вопрос:
        - Ты убьешь Сейфуллаха?
        - Да, - быстро отозвалась она.
        - Кто бы сомневался, - хмыкнул он.
        - Но не сейчас.
        - Боишься, что не справишься со мной?
        - Боюсь, - призналась Хамна, удивив его. Слышать о слабости из уст наемницы было странно.
        Разговор повернул не в ту сторону. Сражаться с ней и ненавидеть ее было привычно, ухаживать за Хамной, когда она была без сознания, тоже, но как вести с себя с новой Акацией, халруджи не знал.
        - Хорошо, - медленно произнес он. - Тогда назови причину, почему я не должен тебя убить?
        - На согнувшееся дерево залезть легко, - хмыкнула наемница. - Ты не станешь убивать меня, потому что сейчас - это легко. Но испытывать тебя я не стану. Человека, который знает солукрай, трудно предсказать. Предлагаю сделку.
        - Еще одну?
        - А чем тебе не понравилась предыдущая?
        Арлинг задумался. Без наемницы он мог еще долго плутать по Туманной Башне в поисках Сейфуллаха. После знакомства с белым журависом его Дорога Молчания могла начаться на дне колодца с септорами. С другой стороны, он отплатил Хамне сполна, вытащив из цитадели и не бросив умирать у ее подножья. Но еще раньше он отрубил ей руку. Из-за того, что она хотела убить Сейфуллаха. Однако Акация делала это, потому что была етобаром, и ее нанял Сокран, мечтавший убрать племянника на пути к богатству и власти рода Аджухамов. Етобары убивали на уровне инстинктов - так охотились хищники.
        Монолог с самим собой принимал опасный оборот. Неужели он пытался оправдать Хамну? Испугавшись такой мысли, Регарди выбрал самое легкое - кивнул.
        - Что за сделка?
        - Етобары всегда заканчивают то, за что взялись, - сказала Акация, глядя ему в лицо. - Надеюсь, ты понимаешь это. Пока я не убью Сейфуллаха, мне нельзя спать дольше трех часов, пить вино, есть сладкую пищу, смеяться и носить яркую одежду и украшения. Только если это необходимо для дела. Таков кодекс. Етобары не дикари. Мы - древний клан, и быть частью его - большая честь для каждого из нас. Етобары были первым военным кланом Сикелии, и если такова судьба, останутся последним.
        Арлинг понял, что откровения Хамны были своеобразной платой за спасение, и не перебивал ее. Никто никогда не знал о етобарах больше, чем хотели рассказать они сами.
        - Я молода, - как-то растерянно произнесла она. - Сейфуллах был моей третьей жертвой. Будет третьей. Я получила заказ от его дяди еще до того, как Аджухам повел караван в Самрию. Сокран не хотел торопиться и настоял на том, чтобы я дождалась его возвращения. А потом случился ты и все испортил. Поэтому сначала я убью тебя. Вот, что предлагаю. Ты отпустишь меня, а я не стану убивать Сейфуллаха, пока ты жив. Даже если он окажется передо мной связанным и беспомощным, как сейчас я перед тобой.
        - Договорились, - кивнул Регарди, удивившись тому, как быстро согласился. Он был уверен, что иман не одобрил бы его выбор, ведь голодному тигру свинью стеречь не поручают. Но правда была в том, что он не мог заставить себя убить Хамну сейчас, хотя и понимал, что заключая с ней сделку, рисковал жизнью Сейфуллаха, которая и так могла оборваться в любую секунду. Арлинг не сомневался, что Акация сдержит слово и не тронет Аджухама, пока жив он, Регарди. Однако даже опытный пловец тонет в реке. Халруджи направлялся в Пустошь Кербала, где его, наверняка, ждали. После Боев Салаграна у серкетов должно было быть к нему много вопросов. А бессмертным он не был.
        - Договорились, - повторил он. И чтобы прекратить сомнения, разрезал веревку на запястьях Хамны.
        Некоторое время она не двигалась, напряженно вглядываясь в него. Регарди тоже замер, готовый в любой момент отразить ее атаку, которой так и не последовало. Наемница медленно потерла запястья, и, приподнявшись на локтях, устроилась поудобнее.
        - Я уйду завтра на рассвете, - сказала она, словно они были случайными путниками, встретившимися в пустыне. - А теперь расскажи мне о себе. У кучеяров есть один старый обычай. Накануне сражения, в котором выживет только один, враги признаются друг другу в том, что не решились бы поведать даже близкому человеку. Раскрыв врагу тайну, о которой не должен знать никто, ты наверняка постараешься убить его. Как и он тебя. Этот обряд проводят ночью, он называется джаган-джаган, что по-кучеярски означает «поедание головы врага».
        Это была совсем другая Хамна. В каждом ее слове по-прежнему свистели ножи, готовые разить без промаха, но она еще не выпустила их из пальцев. Хамна-служанка, Хамна-прыгающая-по-крышам, Хамна-без-руки, Хамна-больная - какой же Акацией была на самом деле? Регарди отдал бы многое, чтобы познакомиться с Хамной-без-маски. Впрочем, он сомневался, что ее знала сама Акация. Арлинг понимал ее. Ведь он тоже привык к маскам настолько, что давно забыл, кто был настоящим - Арлинг-сын-канцлера, Арлинг-влюбленный, Арлинг-ученик-имана или Арлинг-халруджи?
        - Ты первая, - наконец, произнес он. Регарди не верил, что Акация будет с ним откровенной, поэтому тянул время, чтобы придумать правдоподобную ложь.
        Наемница кивнула и неожиданно подалась навстречу. Халруджи отпрянул, сохраняя прежнюю дистанцию, но Хамна не собиралась нападать.
        - Нужно держаться за руки, - усмехнулась она. - Так ты почувствуешь, что враг не врет.
        Это было разумно, однако затея нравилось ему уже меньше. Сжимать единственную руку наемницы было странно. В ней еще чувствовалась слабость после болезни, но движения были твердые и уверенные. В отличие от Регарди Акация знала, что делала.
        - Пусть джаган-джаган согреет правду и сожжет ложь, - прошептала Хамна и начала рассказ. Он был коротким, но в каждом ее слове звенела правда.
        - Етобары не крадут детей и не воспитывают из них зверей. Моя мать отдала меня добровольно, когда мне было пять лет. Так ей велел Нехебкай. Она была последней жрицей Индигового, но ушла от Скользящих вслед за братом, который потерял веру в бога. Они поселились в Балидете. Брат основал боевую школу, а она стала учительницей танцев при храмах. Выбрав брата, мать не прогнала Нехебкая из сердца. Если у жрицы Великого появляются дети, они становятся детьми бога. Я не знаю, кем был мой отец на самом деле. Мама была для меня всем миром. Я любила ее. До сих пор помню ее руки, голос, смех. Она пекла чудесные медовые лепешки, заплетала мне косы и никогда не била, даже заслужено. Мама любила меня, а я ее, - голос Хамны стал хриплым и отдаленным. - Но однажды Нехебкай пришел к ней во сне и велел отдать меня в Школу Етобаров. Она подчинилась. Я никогда не осуждала ее за это. Многие дети погибли после первого года обучения, но я выжила. Меня хранила любовь. Когда я молилась богам, я молилась ей. Школа Етобаров находится далеко от Жемчужины Мианэ, но мы часто приезжали в город на тренировки, оттачивая искусство
смерти на ночных прохожих и бродягах. Я много раз останавливалась у ее дома, но заставляла себя пройти мимо. Я знала, что если попытаюсь увидеть ее, маму убьют. Став етобаром, ты исчезал для всех, кто остался в другом мире. Кодекс позволяет навестить родных только раз - в день их смерти. Мама не была старой, когда Нехебкай позвал ее. Она могла прожить еще двадцать или тридцать лет, но серкеты напомнили ей о долге. Их септория не имела успеха, и Нехебкай начинал скучать по своему божественному дому, причиняя людям страдания. Мама ушла в Карах-Антар, отдав свое тело богу. Бессмысленная жертва - Сикелию уже ничто не могло спасти. Я видела ее последней танец в Ущелье. Там, на площадке, умерла не только она. Я похоронила себя рядом. Осталась только Акация, которая чтила Кодекс Етобаров и ненавидела серкетов. Но я по-прежнему люблю свою мать. Любовь к ней помогла мне выжить в Школе, научила терпеть боль и страдание. Благодаря ей я пережила потерю руки и не умерла от Белой Язвы. Я не знаю, думала ли она обо мне все эти годы, хотела ли прийти и посмотреть, как я расту и учусь отнимать жизни. Не знаю. Это не
правда, что у етобаров каменное сердце. Мое сердце живое и теплое. Только раненое. Это старая, давняя рана, но она не заживет никогда. Я думала, что со смертью мамы тоска пройдет, но это не так. Я по-прежнему люблю ее. Моя тоска подобна жажде, которую не утолить водой. Разве что кровью.
        Акация произнесла свою исповедь на одном выдохе. Так пили кучеярскую водку мохану - залпом.
        Арлинг сглотнул и крепче сжал ее пальцы. Хамна сняла свою последнюю маску, но теперь ему казалось, что лучше бы она оставалась для него загадкой. Ее правда была горька и жестока, потому что была похожа на его собственную.
        - Я сын богатого и влиятельного человека, - начал он, удивившись тому, как легко оказалось произнести эти слова. - Мой дядя - император могущественной державы. Я рос в избытке и довольстве, ни в чем себе не отказывая. У меня были власть, деньги, женщины, слуги. В шестнадцать лет я думал, что знаю о жизни все. Но однажды мир изменился. Охотясь в лесу на вепря, я встретил девушку, которая подарила мне то, чего у меня никогда не было - любовь. Отец запретил нам встречаться. Дочь мясника не могла быть женой гранд-лорда. А дальше… - Арлинг запнулся, но заставил себя продолжить. - Магду сожгли, обвинив в колдовстве, а я подрался с лучшим другом и ослеп, ударившись о край клумбы. Там росли лилии. С тех я пор ненавижу цветы. Не помню, чем занимался то время, пока не оказался в Сикелии. Кажется, пытался себя убить. Не смог. Магда не пустила меня. Не пускает до сих пор. Когда я встретил имана, он показал мне другой путь. Я отправился по нему вслепую, но слишком часто оказывался в тупике. Сикелия стала моим вторым домом, но не родиной, я встречал друзей, но не нашел лучшего друга. Учитель дал мне силу,
обучив Солукраю, но в моем мире нет ни света, ни тьмы. Он наполнен голосами людей, свистом ветра, запахом песка. Моя жизнь похожа на нескончаемый конец. Возможно, етобарам нет дела до войны, но меня тревожит, что я до сих пор не решил, на чьей я стороне.
        - Пусть джаган-джаган заберет наши слова в небо, - прошептала Хамна, разжимая пальцы и отпуская его руку.
        Странно, но ему было приятно ее прикосновение. Теперь он знал, кого напоминала наемница. Она была похожа на свою мать - не нужно было касаться ее лица, чтобы убедиться в этом. У Хамны были волосы Атреи, она пахла так же, несмотря на то что етобары не могли ничем пахнуть.
        Регарди усмехнулся, покачав головой. В его жизни появился еще один человек, которого он никогда не сможет убить.
        - Етобарам не все равно, - хрипло произнесла Хамна, первой нарушив тишину.
        - Что? - не понял он, блуждая в воспоминаниях.
        - Нам не все равно, - сердито повторила она. - Подобный хочет изменить мир, ради которого умерла моя мать. Это не чужая война. Етобары защищают стены Хорасона, потому что это их дом. Мы вступили в ряды добровольцев, потому что это наша земля. В школе нас учили, что дух сильнее меча. После того, как я убью Сейфуллаха, я присоединюсь к братьям и сестрам и буду драться за каждую дюну. Потому что это моя дюна, мой песок. Моя жизнь.
        Арлинг получил ответ еще на один вопрос, терзавший его с тех пор, как Маргаджан появился в его жизни. И, как и все остальные, он был не тем, что ему хотелось услышать.
        - Я уйду на рассвете, - сказала Хамна, сворачиваясь в клубок на циновке. - Отправлюсь в Самрию и буду ждать тебя там. Если ты не придешь через три месяца, я начну тебя искать. Следующая наша встреча станет последней.
        Етобар отвернулась от него, не заботясь о том, что оставляла спину незащищенной. За те несколько дней, что они провели вместе, она успела выучить его лучше, чем он себя за много лет.
        Забравшись на гребень бархана, Арлинг снял с глаз повязку, подставив лицо под тугие струи ночного ветра.
        «Каждый в жизни играет роль, - вспомнились ему слова имана. - Нам навязывают ее люди вокруг, страна, в которой мы живем, наши друзья и враги. Чтобы не превратить свою жизнь в спектакль, а самому не стать его персонажем, всегда помни о том, кто ты на самом деле. Помни о промежутке между ролями, Лин. И не забывай снимать маски».
        В последний раз, когда он хотел снять маску, у него ничего не вышло. Арлинг чувствовал, что находился на перепутье, но чтобы понять, в какую сторону идти, ему нужны были новые вопросы. Кем он был на самом деле? Наследником солукрая? Но древнее знание не подчинялось ему, оставаясь для него такой же загадкой, как и для других. Учеником серкета? Но Регарди предал имана и ценности, которым его учили. Халруджи? Но его господин умирал, а Дорога Молчания находилась ближе, чем когда-либо. Сколько масок он успел надеть за короткий отрезок времени, который называл жизнью? И хватит ли ему духа обнажить то, что скрывалось под самой нижней?
        Неожиданно ветер стих, а в наступившей тишине раздались легкие шаги Магды. Она подошла и села рядом, склонив голову ему на плечо.
        Арлинг успокоился мгновенно, словно котел, бурливший на костре, который сняли с огня и отставили в сторону. Поверхность воды утихла, покрывшись прозрачной дымкой.
        - Жизнь состоит из начал, а не из конца, - прошептала Фадуна ему на ухо. - Я вижу человека с повязкой на глазах, который идет по тропе над бездной. Он не свернет в тупик и не провалится в пропасть, потому что следует за своим сердцем. У него ничего нет, но есть все. Он прощает другим, но не прощает себе. Он проиграет, но останется победителем.
        Магда говорила туманно и загадочно, но Регарди было все равно. Главное, что она была рядом. Обняв ее, он улыбнулся. Она всегда помогала ему, его Магда.
        Халруджи не знал, что изменилось в его жизни, но чувствовал скорые перемены.
        Он, наконец, сделал свой выбор.
        Конец 3 книги
        Тематический словарь к книге «Чужая война»
        Ахары. Разновидность антилопы с острыми рогами. На спине находилась кожистая полоска без шерсти, которая в момент опасности, выделяла тошнотворный запах, отпугивающий врага. Кучеяры считали ахаров грязными животными, их мясо не ели. Согласно легендам, ахары были посланы в изгнание вместе с Нехебкаем, и с тех пор они, как и Совершенный, тоже ищут дорогу домой, мигрируя по пустыне от оазиса к оазису и оставляя после себя запах разочарования и печали.
        Бай-бай. Лакомство керхов, которое они готовили из листьев заразихи. На керхар-нараге означало «ешь, пока горячо».
        Белый журавис. По легенде, белый журавис вырастил один из братьев Нехебкая, когда узнал, что людям стала известна тайна бога. Рос только за Гургараном. В Сикелию журавис привезли серкеты. Несмотря на то что он ослаблял их силу, некоторые Скользящие бредили равновесием в мире. Белый журавис заставлял забывать обо всем, забирал волю, человек становился равнодушным ко всему.
        «Бледная Спирохета». Болезнь, известная в народе, как Белая Язва. Периодически поражала Иштувэга. Сдерживать ее получалось только благодаря ивэям, которые отвозили больных в Туманную Башню. Было известно много народных способов, которые помогали не заразиться: мыльный порошок (полагалось обтираться), бычачья моча (пить), пыльца «Мертвой головы» (дорого стоила).
        Вековые дюны. По ним прокладывали маршруты караванных путей. Отличались более плотным песком, ветер не сдувал их с места на место.
        Великий Судья (ВС). Выборная должность у керхов. ВС выполнял разные функции - от прямых, судейских, до церемониальных и руководящих. Обладал большой властью. Жил в «Ладони Мира». Любой керх мог попросить у него справедливости или возмездия. ВС прислуживали «братья», которые жили в «Ладони Мира» с малых лет. Попасть в их ряды было честью для каждого керхского мальчика.
        Восточный Такыр. Самая засушливая пустыня Сикелии после Карах-Антара. Лежала перед Холустайским плато. Через него проходила старая караванная тропа. В Восточном Такыре начиналась Дорога Молчания халруджи. Было много солончаков, где керхи добывали соль.
        Гора Мертвец. Отделяла пески Холустая от степей Фардоса. За ней кончались владения керхов и начинались земли, которые охраняли патрули Регулярной Армии. Существовало поверье, что гора задерживала все тучи, идущие из Фардоса. Дождь умирал на ее вершине, не достигая песков. Кучеяры любили говорить, что Мертвец разделял мир по времени на зиму и лето. С одной стороны, гора была черная, там «жили дожди», с другой - розовая, там «правило солнце».
        Гургаранские горы. Тянулись с Севера на Юг Сикелии. Кучеяры называли Гургаран «Царскими Вратами» и считали границей, отделяющей мир людей от мира демонов.
        Дайнц. Небольшой город в Северной части Шибана.
        Дети Пустыни. Распространенное название керхов.
        Джаган-джаган. По-кучеярски означало «поедание головы врага». Накануне сражения, в котором выживет только один, враги признаются друг другу в том, что не решились бы поведать даже близкому человеку. Обряд проводился ночью.
        Дырисун. Вид колючего кустарника, который образовывал заросли, а после гибели оставлял кочки. Распространен в пустынях Сикелии.
        Журавис. Теплолюбивое растение с глянцевыми листьями на длинных черешках и крупными цветками черного и темно-серого цветов. Распространен на Западном побережье Сикелии, в остальных районах выращивалось в плантациях. Цветы, корни и стебель журависа использовались для получения наркотических средств. Его добавляли в табак и курили, плитки из журависа жевали, из цветков получали журависное масло, также готовили нюхательный порошок. Сок журависа пах молоком, медом и землей. Основное содержание наркотического вещества - в цветках. Журавис применяли не только как наркотик, но и в быту, например, при стирке.
        Заразиха. Кусты, образующие заросли в оазисах сикелийских пустынь. Давали лакомые для верблюдов плоды. Клубни заразихи ели и люди, когда есть было больше нечего. Керхи использовали ее как лекарственное средство, лечили раны. Из гибкой древесины они также делали шесты для палаток, плели попоны для верблюдов, мастерили украшения и строгали древки для стрел. Из листьев получали едкую, плохо смываемую краску ядовитого зеленого цвет и варили лакомство под названием «бай-бай», что на керхар-нараге означало «ешь, пока горячо».
        «Земля Чистых». Земли за Гургараном, где начиналось царство Негуса. Чистыми называли всех царедворцев Негуса.
        Зеркальные факелы. Хитроумное приспособление из Шибана, которое предназначалось для освящения больших пространств. В цирке уродов Самрии зеркальные факелы использовались для освещения.
        Ивэи. Санитары Туманной Башни, серкеты, которые перешли на сторону Подобного.
        Империя Сех. Государство, существовавшее во времена Древних. От него остались только дороги, в том числе Старый Тракт Земли Сех.
        Иштувэга. Самый северный город кучеяров. На керхар-нараге название «Иштувэга» означало «золотое копыто». По легендам, золото в этих землях первыми обнаружили мирные керхи-скотоводы, которые перегоняли стада по высохшим руслам рек. Потом пришли кучеяры. Со временем в Иштувэга появились первые рудники, а вокруг них стал расти город. В Иштувэга пятьдесят три рудника по добыче золота и самоцветов, четыре карьера, восемь алмазных шахт. Везде работали рабы. Кроме рудников город знаменит Швейной Факторией.
        Иштувэгский Тракт. Соединял Иштувэга с западными городами, пролегал через Малый Исфахан и по Золотой Пустыне.
        Камалака. Название одного из крупных невольничьих рынков в Иштувэга.
        Каньон Поющих Душ. Тянулся вдоль Малого Исфахана. Глубокая пропасть с почти отвесными склонами и узким дном, по которому когда-то текла могучая река Исфахан. Сейчас от нее осталось лишь сухое, безжизненное русло. Дорога пролегала вдоль самой границы каньона, местами едва ли не в сале от крутых берегов. Раньше тракт находился дальше от опасного обрыва, но со временем края ущелья обсыпались, приблизив пропасть к тропе. Из-за особых свойств породы ветер, залетавший в Каньон, приобретал странное звучание и напоминал голоса людей. Каньон считался зловещим местом.
        Караванные тропы. В Сикелии было три известных тропы. Холустайский Тракт - новая дорога, которая проходила через западный оазис и была длиннее остальных. Тракт Земли Сех - проходил к востоку от Холустайской пустыни, выходил к Фардосским степям, был самым коротким путем из Балидета в Самрию, но и самым опасным из-за керхов. На нем встречалось много колодцев, но в последние годы многие пересохли. Третья тропа - Старый Тракт Восточного Такыра. Им почти не пользовались из-за отдаленности и отсутствия колодцев.
        Каргалы. Каргалы (как правило, драганы) были преступниками, которых ожидала смертная казнь или пожизненная каторга. Но у них был шанс изменить свою участь и добровольно отправиться в сикелийские пески на поиски дороги в легендарное царство Негуса. Им было запрещено заходить в города и пересекать южную границу Сикелии. Только вперед, на Восток, к Гургарану. Почти все каргалы заканчивали свой путь в плену у керхов, попадая на рабовладельческие рынки или алтари кочевников. До песков Карах-Антара редко кто добирался. А скалы Гургарана видели единицы. Очень немногим хватало сил вернуться обратно, чтобы тайком пробраться в какой-нибудь сикелийский город и провести остаток дней, скрываясь от стражи и вспоминая о величии «Царских Врат». Их отличие - метка на животе синего цвета, которую наносили сланцевой кислотой. Ее ничем нельзя было удалить.
        Каручан. Саблевидный клинок, насаженный на длинное древко, его особенно любили стражники Балидета. Он объединял в себе свойства меча, копья и топора, позволяя наносить удары по разным траекториям на всех уровнях, используя не только лезвие, но и обух древка. В руках опытного воина такой клинок становился подобным смерчу. В Балидете его называли каручаном, что на кучеярском означало - «Ветер Смерти».
        Керхи. Керхи, кочевники по привычке, пастухи и разбойники по занятию, были знакомы со всеми тайнами пустыни и вели бродячую жизнь, переходя с места на место в поисках колодцев и источников, которые служили прибежищем для их предков. Они разбивали палатки всюду, где находили финиковые рощи, служившие им тенью и пастбищем для табунов и скота.
        Дети пустыни разделялись на бесчисленные мелкие роды и семьи, имевшие каждый своего вождя, власть которого была наследственной.
        Керхи не только собирали дары природы (финики, соль на солончаках), но и охотились. Они ели все, даже ядовитых змей и насекомых. Керхи называли пустыню «Земля великой жажды». Под жаждой имелось в виде тайное и непознанное. Керхи не любили кучеяров за то, что они осваивали пустыню, возводили в ней города, прокладывали пути, тем самым, по их мнению, «убивая пустыню». В ответ многие керхи убивали кучеяров, грабя их караваны. Кучеяры, наоборот, винили керхов в том, что они уничтожили плодородные земли Сикелии, пася на них скот. У каждого керхского племени были свой цвет и символика, своя звезда-покровитель. «Мы, живущие в пустыне, сильны, горды и свободны» - девиз керхов. «Ладонь Мира». Дом Великого Судьи, который строили для него керхи в трудные времена. Там ВС вершил суд. «Ладонь Мира» строилась под большим секретом. Строители после завершения строительства себя убивали.
        Клан етобаров. Одна из закрытых боевых школ Балидета. Секта древнейших наемников душителей. Мастера школы выкрадывали своих учеников младенцами из семей и воспитывали настоящих чудовищ, которые не ведали боли и страха. Всю свою жизнь етобары тратили на совершенствование боевых навыков. Они жили среди обычных людей, ничем не выделяясь, и редко убивали по заказу, выбирая себе жертву по каким-то им одним известным принципам. Те, кто связывались с ними, были или сумасшедшими, или отчаянными людьми, которые пошли на крайний шаг. У заказчика никогда не было гарантий, что он не отправится вслед за жертвой. В одном можно было быть уверенным. Если етобар взялся за работу, он ее завершит. Иман говорил, что лучше сразиться со стаей диких зверей, чем перейти дорогу етобару. Символ етобаров - два близнеца, которые смотрят друг на друга в профиль.
        Корень чингиля. Его употребляли в пищу, когда есть больше было нечего. Например, в пустыне.
        Крокс. Традиционный напиток керхов из сока чингиля, верблюжьего молока и перца, но вкус у напитка, несмотря на странные ингредиенты, был приятен.
        Курагий. Редкий вид минерала, добываемый керхами у подножья Гургарана. Обладал мистическими свойствами, был очень красив. Мог отличить ложь от правды, указать на яд или найти воду в пустыне. Стоил дорого. Обруч из курагия - награда тому, кто побеждал на конкурсе «Цирк Уродов».
        Лунная женщина. Так в Сикелии называли проституток. Лунные женщины не любили увечных и относились к ним с презрением.
        Малый Исфахан. Горная гряда между Фардосом и Восточным Такыром. У ее подножья находилась Пустошь Кербала (в полсотни арок). Вдоль Малого Исфахана тянулся Каньон Поющих Душ. Там же находилась «Ладонь Мира» - дом Великого судьи. Малый Исфахан знаменит ветрами. Ураганы дули такой силы, что невозможно было разжечь костер. Ветер уносил его вместе с топливом.
        Маленькая Пустыня. Находилась между Фардосом и Самрией, была не такая засушливая, как Холустай.
        Масло пустынной розы. Вместе с растертыми семенами чингиля использовалось как средство при ожогах.
        Масляные лепешки. Популярное керхское блюдо.
        Махари. Верховая порода верблюдов. По-кучеярски их название означало «Быстрый, как ветер солнца». Кучеяры считали, что верблюд имеет заносчивый вид, потому что знает настоящее имя бога. Из верблюжьего помета разводили костер.
        «Мертвая Голова». Бабочка, которая считалась вымершей. Кучеяры верили, что она обладала мистическими свойствами - как птица счастья приносила удачу тому, кто ее нашел или даже увидел.
        «Мокрый Камень». Камень, обладающий свойствами сочиться водой. Колдовство Подобного. Во время перехода через пустыни такими камнями пользовалась армия Маргаджана (камень нужно было положить в рот).
        Морской Базар. Рынок в Самрии. На нем торговали морепродуктами и рыбой. Там также находилось новое здание самрийского цирка, где проходил ежегодный «Цирк Уродов».
        Мыльный порошок с фенхелем и лимоном. Смесью натирались в Иштувэга, считая, что она защищала от Белой Язвы.
        Муссаворат. Крупный торговый город Сикелии. Славился солеварнями и соляными рудниками. Поставлял соль в Согдарию. Находился в двадцати днях пути от Балидета.
        Навьялы. Керхи называли навьялами героев или богов, которые рождались среди людей, чтобы помогать им во время войн или несчастий.
        Нехебкай. Другие имена: Скользящий, Индиговый, Изменяющий, Великий, Совершенный. Часто представал в образе септора. Искаженные имена: Некрабай, Негивгай. Со временем потерял свое первоначально первое место в пантеоне кучеяров, став богом самумов и плохой погоды. Был изгнан с неба своими братьями за интерес к людям. Всего было шесть братьев. Трое назвались Неравнодушными (собственно, они и организовали изгнание), еще два получили имена Равнодушных, так как были заняты своими делами, и последний назвался Сомневающимся, потому что не определился, на чьей стороне быть. Нехебкай был изгнан из дома и заперт в сикелийской пустыне, откуда постоянно искал дорогу обратно. Первыми серкетами стали те люди, которые согласились служить Великому, получая за преданность тайные знания. Но земля, которая была создана для человека, не могла долго выносить присутствие бога, тоскующего по дому. Начались несчастья - засуха, неурожаи, болезни. Женщины перестали рожать, мужчины убивали друг друга в кровопролитных войнах, дети погибали от болезней в младенчестве, а старики сходили с ума. Горестные вздохи Нехебкая
пробудили к жизни самумы - смертоносные песчаные бури, а его слезы стали пайриками - бездушными демонами, терзающими путников. И тогда среди серкетов родился Видящий, который отыскал врата к небесному дому Нехебкая. Впрочем, на небесах бог долго не задержался, так как слишком долго пробыл среди людей - его неизбежно влекло к ним назад. С тех пор так и повелось. Когда Великого начинала одолевать тоска, порождая несчастья для человека, находился Видящий, который отправлял бога обратно. Но однажды Видящие исчезли, и тогда серкеты изобрели септорию - странный ритуал, имеющий два исхода. Первый был придуман последним Видящим и заканчивался открытием врат для Нехебкая. Второй исход был изобретен серкетом-повстанцем, которого прозвали Подобным. Подобный мечтал наделить Нехебкая силой, которая помогла бы ему свергнуть братьев и стать единственным богом. Этот ритуал так и не был завершен, потому что даже его создатель не знал, сколько жертв нужно принести, чтобы Великий обрел могущество, способное одолеть других Великих. Подобный развернул кровавую бойню, отправляя под нож людей и животных, но закончить Второй
Исход не сумел, так как сам был убит другими серкетами. Дальше версии расходились. Одни считали, что Подобный мертвее мертвого, а слухи о его возвращении - выдумки, другие верили, что он был оживлен приверженцами, которые воспользовались тайными знаниями, полученными от Нехебкая. После воскрешения Подобный бежал за Гургаран, где до сих пор вынашивал планы завершить Второй Исход. Что касалось самого Нехебкая, то потревоженный Подобным, он перестал являться к людям, которые со временем о нем забыли, так же как и о том, что приближался день, когда на их землю опустятся сумерки божьей тоски, принеся с собой боль и разрушение всего человеческого.
        Обряд невиновности. Керхский обряд для установления правды. Обвиняемый опускал руки в кипящий котел и доставал со дна какой-либо предмет - камень справедливости. Потом ему заматывали руки до утра. Если утром на них не было ожогов, значит, он был невиновен.
        Пес смерти Бхудке. Черная четырехглазая собака размером с теленка. Враг Назу.
        «Подземелье Покорности». Самый глубокий и опасный рудник Иштувэга, в простонародье - «Подземка». Некоторые шахты уходили на глубину четырех тысяч салей.
        Полет кинжала. Триста лет назад Подобный заключил сделку с керхами о взаимопомощи. Керхи выжили в Белых Песках не потому, что чем-то отличались от других людей. Им помогала магия Подобного. По условиям договора в обмен керхи должны были отдать свои сабли тому, кто бросит кинжал в Родовое Ущелье в предгорьях Гургарана. По легенде, этот кинжал выковал сам Подобный вместе с вождями трех крупнейших племен Карах-Антара, которым подчинялись остальные керхи. Они дали ему имя - «Смотрящий Вперед». Подобный забрал кинжал с собой, за Гургаран. Согласно клятве, керхи должны были пойти за человеком Подобного, который принесет с собой кинжал и напомнит об их долге. Таким человеком стал Маргаджан.
        Порошок из звездного камня. Добывался из недр горы Исфахан. Был вонючим и едким, оставлял синие следы, которые не смывались несколько дней. При соприкосновении с кожей делал ее липкой, за это ценился сикелийскими ворами. Его недостаток в том, что он легко смывался с ладоней водой и не годился для влажных поверхностей.
        Порошок из шибанских земляных ос. Использовался как сильное средство от похмелья.
        Птичьи Острова. Небольшой архипелаг в Белом Море. Были единственной территорией в Сикелии, которая в свое время не покорилась Жестоким. Согдария запретила торговлю с островитянами, не сумев простить поражения. Островитяне изготавливали зеркала из морских раковин, а также бинты из водорослей, о которых ходили легенды. По слухам, если перевязать рану таким бинтом, она заживала за один день. Многие кучеярские купцы возили на острова контрабанду, рискуя лишиться кадуцея и головы. Легенды рассказывали, что островитяне - исполинского роста, живут веками, обладают невероятной силой и даже могут летать.
        Пустыня «Золотое море». Была еще меньше Маленькой Пустыни, находилась перед Иштувэга. Высокие, рваные дюны придавали сходство с морем.
        Пятнадцатая клятва. Каждый керх был обязан отомстить за убитого сородича. Это не касалось тех случаев, когда керх погибал в драке, например, при нападении на караван. Пятнадцатая Клятва призывала к мести, когда керхов убивали намеренно. Ее мог объявлять только Великий Судья. После этого каждый керх-воин считал своим долгом уничтожить пятнадцать драганов. Кучеяры тоже считались, потому что платят драганам дань. Клятва длилась пятнадцать дней по пятнадцать - почти год. Первый исполнивший ее получал награду от Великого Судьи.
        Рабство. Кучеяры не гнушались использовать труд рабов, но относились к ним, как к слугам или младшим членам семьи. В Балидете рабство не приветствовалось, рабы стоили дорого, и те дома, которые держали их, предпочитали об этом молчать. Так было по всей Сикелии кроме Иштувэга. В городе горняков рабы выполняли основную работу по дому, убирали улицы, выгребные ямы, и делали то, чем в Балидете занимались нарзиды. Больше всего рабов было на золотых и алмазных рудниках, на которых стоял город.
        Рарлапут. Богиня керхов, великая мать, защитница и покровительница.
        Рамсдут. Руины древнего города в Холустайской пустыне. По легендам, когда-то в Рамсдуте правили жестокие цари, которые грабили караваны и убивали путников. Это навлекло гнев Нехебкая. Семь дней и семь ночей дули черные ветры, которые превратили город в руины, а его жителей в песок, который был развеян по всему Холустаю. Остались только богатства. Но уносить их нельзя. Если кто-то подбирает сокровища, то сразу поднимается черный вихрь, и человек погибает в песках.
        Река Мианэ. Самая полноводная и длинная река Сикелии. Образовывала оазис Мианэ. В ее дельте находился город Балидет.
        Река Холустай. Соленая река в Холустайской пустыне. У одного из ее притоков начинался Старый Тракт Земли Сех - самый короткий путь в Самрию.
        Самрия. Столица Сикелии. Один из немногих городов Сикелии, возведенный на чистом месте, а не на руинах, оставшихся от Древних. В Самрии все было кучеярское - от простых домов, обильно украшенных традиционной лепниной, до приземистых, невысоких башен, которые были отличительной особенностью порта. От Самрии до Шибана - 10 тысяч аров пути (для каравана).
        Самум. «Пыльный Дьявол», пылевая буря.
        Сезон самумов. Начинался в Сикелии зимой. В это время большинство караванных путей были непроходимы.
        Серкеты, Скользящие. Древний жреческий орден, находящийся в состоянии упадка. Раньше правили городами Сикелии. Со временем в рядах жрецов произошел раскол. Один из серкетов, называвший себя Подобным, изобрел Второй Исход Септории, ритуал, который был призван вернуть Нехебкая в небесный дом (см. Нехебкай в рубрике Пантеон). Подобный мечтал наделить Нехебкая силой, которая помогла бы ему свергнуть братьев и стать единственным богом. Этот ритуал так и не был завершен, потому что даже его создатель не знал, сколько жертв нужно принести, чтобы Великий бог обрел могущество, способное одолеть других Великих богов. Подобный развернул кровавую бойню, отправляя под нож людей и животных, но закончить Второй Исход не сумел, так как был убит другими серкетами. Считалось, что он был оживлен приверженцами, которые воспользовались тайными знаниями, полученными от Нехебкая. После воскрешения Подобный бежал за Гургаран, где до сих пор вынашивал планы завершить Второй Исход. Со временем серкетов становилось все меньше, а потом они и вовсе исчезли, превратившись в такую же легенду, как и сам Нехебкай. О Пустоши
Кербала - последней обители Скользящих - знали многие, однако мало кто верил, что там остались те самые, древние слуги Нехебкая. Однако обряды и ритуалы серкетов - в искаженном виде - были широко распространенны в быту и ритуалах кучеяров.
        Несмотря на то что серкеты покинули кучеярские города, они пользовались уважением и статусом неприкосновенности среди кучеяров. Кучеяры верили, что любого, кто поднял бы руку на Скользящего или встал на его пути, постигла бы неминуемая кара. Правила ордена запрещали серкетам вступать в связь с женщиной.
        Сикелия. Самая большая провинция Согдарийской Империи, получившая название «Малая Согдария». Южный континент ойкумены. Простиралась от побережья Тихого моря на Западе до Гургаранских гор на Востоке. Гургаранские горы разрезали континент с Севера на Юг. На Севере долина Сикелии была окаймлена отрогами Исфахана, а на юге начиналось Шибанское нагорье. В центре Сикелии преобладали пустоши: Фардосские степи, Холустайская пустыня, а ближе к Востоку - Карах-Антар, самая большая пустыня, чье название по-кучеярски означало «Белые Пески».
        Солончаки Восточного Такыра. В таких местах керхи добывали соль. Они откалывали соляные корки, удаляли с них грязь и грузили на верблюдов. Какие-то куски соляных пластов они продавали племенам, которые встречали по пути, остальные везли к большой стоянке.
        Такыр. Равнина, покрытая твердой глиной.
        Тракт Земли Сех. Старая дорога из Самрии в Балидет. Не использовалась купцами из-за нападений керхов и пересохших источников.
        Трупный бес Назу. Люди верили, что при жизни Назу был могильным вором, а после смерти превратился в пайрика и стал красть не только украшения, но и части тел мертвецов, присоединяя их к себе. Со временем он стал таким большим, что перестал ходить на ногах и ползал на брюхе, уподобившись червю. Когда кучеяры оставляли своих покойников на башнях-дахмах для очищения, они закрывали им глаза и одевали в самую скромную одежду, чтобы не привлекать внимания Назу.
        Туманная Башня. Находилась у города Иштувэга, за его пределами и служила «больницей», куда отвозили заразившихся «Бледной Спирохетой». В башне было только одно окно, через которое на корзинах поднимали больных. Многие считали, что служители башни - ивэи - жили там поколениями и никогда ее не покидали. В городе санитары носили кожаные маски, закрывающие лица, высокие сапоги и длинные перчатки выше локтя. Служители Туманной Башни пользовались неизменной поддержкой властей, а за сопротивление им полагался штраф, который накладывался на каждого члена семьи. За детей выплачивали родители. Санитары Туманной Башни не делали различий ни для бедных, ни для богатых.
        Узбой. Высохшее русло реки.
        Халруджи. Древний кучеярский обет, оставшийся со времен, когда городами кучеяров правили серкеты. Создателем считался серкет по имени Махди, который написал книгу, изложив в ней основы учения о халруджи. Халруджи мог стать любой кучеяр, вне зависимости от религии и социального положения, но чаще всего такой обет давали воины. В широком смысле, халруджи - тот, кто совершил ошибку в жизни и, не сумев смириться со своей совестью, пытается бескорыстным служением другому человеку вернуть себе чистоту духа и сердца. В формальном - тот, кто поклялся служить господину и соблюдать заповеди Великой Книги Махди. Однако соблюдать принципы учения Махди должен был и господин халруджи. В халруджи мог посвятить только серкет или жрица Нехебкая. От клятвы халруджи мог освободить господин и сделать его снова свободным человеком, но для этого ему самому пришлось заплатить немалую цену, чаще всего, кровью, пройдя сложный ритуал. К нему прибегали редко. Господин имел право убить халруджи. Но хуже всего, если он отказывался от его услуг - это считалось позорным. Тогда халруджи приходилось бы отправиться по Дороге
Молчания, которая, по слухам, находилась где-то в Карах-Антаре. Другими словами, халруджи отправлялся в пустыню, где должен был умереть в одиночестве. Он также должен был пойти этим путем, если господина убивали.
        Клятва халруджи. Халруджи клянется своему господину три раза. Первый - когда приступает к служению. Слова его крепятся водой. Второй - когда халруджи обманул и предал своего господина. Слова крепятся солью. Третий - когда халруджи потерпел поражение, и готов отправиться на поиски Дороги Молчания. Слова скрепляются огнем и кровью. Соль присутствовала во второй клятве не случайно. Несмотря на то, что в некоторых городах Сикелии ее было столько, что из нее строили дома и храмы, кучеяры считали ее мерилом справедливости и называли сокровищем, которое не имело подлинной стоимости. Верность нельзя оценить в золоте или серебре. Она подобно соли, которая похожа на песок под ногами, но истинный вкус которой можно ощутить, только попробовав ее.
        Хчапаран. Ругательство керхов.
        Царство Негуса (Земля Чистых). Согласно кучеярским преданиям, в царстве за Гургараном лежала земля богов. «Там нет ни войн, ни бедности, ни болезней. Сады цветут круглый год, скотина тучна, а женщины дарят свою любовь щедрее, чем солнце поливает эти пески светом. По красоте и величию дворец Негуса не сравнится ни с одним замком Согдарии. Он выстроен из цельного хрусталя, а крыша выложена из самоцветов и сверкает ярче светил на небе! Амбары и склады ломятся от драгоценных пряностей и роскоши, а фонтаны и бассейны наполнены вином и сладким нектаром. Любой из путешественников, добравшийся до дворца, будет желанным гостем и сможет оставаться в нем столько, сколько захочет. Каждый день тридцать тысяч гостей садятся за обеденный стол из цельного изумруда, который подпирают две колонны из аметиста. За таким столом нельзя захмелеть. Через всю страну Негуса течет река, воды которой несут груды драгоценных камней. Эти самоцветы может подбирать каждый. Одежды царя пошиты из кожи настоящей саламандры, очищенной в пламени. А в саду его дворца бьет источник жизни, который возвращает человеку силы и здоровье.
Сам царь пил из него тридцать два раза, и ему уже шестьсот лет. Некоторые верят, что он бессмертен».
        Цикл о Семи Сферах. В настоящем солукрае - мощное оружие, которое помогало восстановить организм и заживить серьезные раны. В школе имана ученики считали его просто сложным упражнением для ног и красивыми стихами.