Смирительная рубашка Александр Плонский
Плонский Александр
Смирительная рубашка
Александр Плонский
СМИРИТЕЛЬНАЯ РУБАШКА
Фантастический рассказ
Щупальца обвили шею. Я конвульсивно сопротивлялся, движимый страхом смерти, отчаянием и надеждой на чудо, которое только и могло меня спасти... Но тиски сжимались, кислород уже не поступал в легкие, сознание меркло...
Проснувшись, я не сразу сообразил, что это был лишь кошмарный сон. Но он перешел в явь: дышалось по-прежнему с трудом, тело затекло, сердце колотилось.
Поднялся, распахнул окно, и душный воздух хлынул внутрь...
Заканчивалась осень, уже начало подмораживать, вчера я вышел в плаще и озяб. Как же быстро и странно изменилась погода!
Пришлось включить кондиционер. Посвежело, но не полегчало. На душе было тревожно, даже безысходно, словно все пошло прахом... А я ведь жизнелюб. Вепрь удивлялся, как при моей скучнейшей профессии, которая, по его мнению, должна меня иссушить, я все еще сохраняю способность радоваться любой мелочи - и лучу солнца, и цветку, и шалостям ребенка.
Я заставил себя сесть за стол, вызвал из памяти компьютера шумерскую клинопись второго тысячелетия до новой зры, попытался начать лингвистический анализ и... меня пронзила мысль о собственной заурядности. Ни о чем другом уже не мог думать и к вечеру убийственно понял, что заурядны девяносто девять человек из ста, а я хуже того, - просто ничтожен.
Так вот в чем причина моего дурного настроения: узнал себе цену! Я привык к тому, что Вепрь держится со мной как старший, - он и впрямь старше на год, но дело, оказывается, не только в этом...
Вдруг нестерпимо захотелось увидеть его: никого ближе у меня нет. Родители погибли где-то на Марсе, когда мне едва сравнялось два года. Вырос в детском заповеднике, Вепрь там верховодил...
И вот, как будто услышав зов, мой единственный друг возник на пороге.
- А я к тебе на огонек, - сказал он будничным тоном. - Ба! Ты стал настоящим доходягой, Тур! Физиономия кислая, мешки под глазами. Тьфу на тебя!
Нам не впервой пикироваться, и я начал в привычном ключе:
- Шел бы ты, друже... - Но слова застряли в горле, и неожиданно для самого себя я простонал: - Худо мне, Вепрь! Чего я добился к тридцати годам? Владею двумя десятками мертвых языков и диалектов, а что толку... Мечтал осчастливить человечество ключевой теорией слова, но кому это сейчас нужно?
- Хватит ныть! - грубо оборвал Вепрь. Меня захлестнула обида.
- Уходи!
Он пожал плечами.
- Без тебя? И не подумаю. Уйдем вместе!
- Чего ради! - возмутился я и вдруг понял, что нарочитая грубость - маска, за которой скрывается любовь ко мне.
- Давно хотел вытащить тебя из твоего болотного мирка! - ворчливо сказал Вепрь. - Ну, идешь?
- Дай собраться, - растерянно промямлил я. - Хоть уберу за собой.
- Оставь все как есть.
Я запер дверь. Вепрь взял у меня ключ и бросил его в мусоропровод.
И я пошел за Вепрем.
"Как я здесь оказался? Зачем?" - эти вопросы я задал себе позже. А сначала с интересом присматривался к окружающему.
Конечно же, я знал, что Вепрь - панцериолог. Но само это слово говорило мне мало. Встречаясь, мы вспоминали юношеские годы, товарищей, учителей, собственные проделки... Профессиональных тем почти не касались. Вероятно, Вепрь не считал нужным посвящать меня в свои проблемы, а я интересовался ими лишь постольку-поскольку.
Лаборатория, куда я так неожиданно попал, базировалась в космосе. Ничего удивительного в этом не было: околоземное пространство - идеальное место для научного творчества, здесь ничто не отвлекает, ничто не нарушает чистоту экспериментов.
Удивляло другое: почему наша лаборатория, вместо того, чтобы обращаться вокруг Земли по одной и той же стационарной траектории, переходит с орбиты на орбиту, словно рыщет в поисках чего-то загадочного.
Самолюбие побуждало самостоятельно постичь функции незнакомой аппаратуры, но вскоре я осознал тщетность этих попыток. Каббалистические знаки на дисплеях оказались для меня хуже китайской грамоты - уж в ней-то разобрался бы в два счета! Пришлось пойти на поклон к Вепрю.
Но на мои робкие приставания он отвечал уклончиво:
- Потерпи, скоро узнаешь.
Видно было, что он чем-то не на шутку встревожен.
Два других члена экипажа - молчаливый Петрус и маленькая, изящная Милена не то чтобы избегали меня, но изъяснялись с недомолвками, словно скрывали что-то неприятное.
Милена сошла бы за девочку-подростка, если бы не ее неулыбчивые глаза умудренной жизнью женщины. Однажды я поймал их взгляд и невольно вздрогнул, почувствовав себя беззащитным перед его проницательностью. Заметив мое замешательство, Милена притушила глаза - не отвела, а словно надела дымчатые очки, за которыми не видно взгляда.
Я подумал, что всегда буду безразличен ей, и это к лучшему. Не дай Бог оказаться любимым такой женщиной, потому что ее любовь наверняка обезволит и поработит...
Постепенно я начал чувствовать себя изгоем среди понимающих друг друга с полуслова единомышленников, примитивным дикарем, для которого скачущие цифры и змеистые графики на дисплеях - не более чем абракадабра...
К невесомости, чередующейся с перегрузками при маневрах, я привык на редкость быстро и даже досадовал, когда включали искусственную гравитацию, а к остальному привыкнуть не мог. Все более тяготился своим двусмысленным положением, все чаще задавал себе вопрос: как мог, поддавшись мгновенному порыву, бросить все и отправиться за Вепрем неизвестно куда и зачем?
Наконец я не выдержал, и между нами состоялся решающий разговор.
- Пожалел? - спросил я напрямик. - Но чего стоит твоя жалость, если у тебя нет ни времени, ни желания общаться со мной! Вы чураетесь меня. Я здесь лишний. Ничего не знаю, ничего не умею, ничего не могу!
- Вот чудила! - ответил Вепрь с досадой. - Что называется, попал пальцем в небо! Нет, Тур, дело не в пренебрежении твоей персоной. Всё оказалось серьезней, чем мы думали, и... Вспомни, что произошло на Земле в день отлета. Духота, пекло... Твоя депрессия была не случайна. Ее испытывали все.
- И ты?
Вепрь мотнул крутолобой головой.
- Обо мне речь не идет. Я хотел выручить тебя... Так вот, сейчас там в сто раз хуже.
- Но тогда что-то надо делать... Нельзя же так просто...
Не видел я раньше Вепря таким мрачным.
- Надо делать... - повторил он мои слова с иронией. - А ты, оказывается, умник, Тур! Мы дураки, а ты умник! Думаешь, не делаем? - ирония уступила место горечи. - Наука, Тур, не всесильна... Она в плену у ограниченного круга представлений. Природа сыграла не по правилам, и мы оказались не готовы к случившемуся, как когда-то не были готовы к Всемирному потопу.
- Но что все-таки случилось? Или не пойму?
- Я и сам не понимаю, - признался Вепрь. - Конечно, как панцериолог, специалист по оболочкам Земного шара, я разбираюсь в ситуации лучше, чем ты, но не настолько, чтобы понять причину происходящего.
- Расскажи все, что знаешь, - потребовал я.
- Атмосфера содержит ряд оболочек, например, озоновый слой, защищающий Землю от ультрафиолета... Мы обнаружили только что возникшую, не известную ранее, вентильную оболочку.
- Странное название!
- Эта оболочка и в самом деле ведет себя как вентиль: свободно пропускает солнечную энергию внутрь и задерживает значительную часть энергии, отраженной поверхностью Земли.
- И в результате возникает парниковый эффект? - догадался я.
- Вот именно, - подтвердил Вепрь. - Но он не связан с избытком углекислого газа в атмосфере, природа этой новой разновидности парникового эффекта загадочна, мы пытаемся ее понять и предотвратить катастрофу, но пока безрезультатно...
Назавтра я застал Милену - всегда сдержанную, покрытую в моих глазах романтическим флером таинственности - рыдающей.
- Мне страшно. Тур... У меня там мама и брат... Посмотрите, что делается...
Она отстранилась, из-за ее плеча брызнул сноп света, образовав панораму опустевшего города. Ветви деревьев в скверах почернели, словно обуглившись. Там, где еще недавно была тронутая первыми заморозками трава, виднелась бурая, запекшаяся корка. Перед глазами плыли закопченные крыши домов, пересохшее русло реки. В нескольких местах клубились дымы, похожие на грозовые тучи. Сквозь них пробивались багровые языки пламени.
Я несмело провел рукой по волосам Милены.
- Полно, не плачьте! Смотрите: вон ползет мобиль. Значит, жизнь продолжается!
- Да... да... действительно, но на сколько их еще хватит? Как бы я хотела быть с ними!
- Здесь вы нужнее...
- Нужнее? Ах, если бы...
- Вторые сутки молчит Центр, - озабоченно сказал подошедший Петрус.
- А как же другие орбитальные станции? Их более трехсот, верно? - спросил я.
- Триста семьдесят две. С ними автоматически поддерживается циркулярная связь через транспондеры. Можешь просмотреть экспресс-сводки за последние часы - ничего утешительного. Как и мы, тревожатся, недоумевают. Но тоже пока не придумали ничего путного.
- Значит, надеяться больше не на что? - ужаснулся я. - Миллион лет истории и все, конец! Так буднично... Было человечество, и нет его?!
- Апокалипсис... - прошептала Милена, утирая слезы.
- Кончайте хныкать! - прикрикнул на нас Вепрь.
Утром я увидел немыслимое: Вепрь плакал! Если застать в слезах Милену было для меня потрясением, то теперь я просто не мог поверить глазам.
Он сидел за пультом и, казалось, сосредоточенно всматривался в индикаторы. Я подошел к нему со спины, хотел заговорить, но перед этим машинально бросил взгляд на дисплей. Экран был погашен. В нем, как в тусклом зеркале, виднелось лицо Вепря с бороздками слез.
- Что тебе надо? - взвился он, увидев в стекле мое отражение. - Чего ты от меня ждешь? По-твоему, я Бог? Хватит с меня! Пусть все катится к дьяволу.
Я смотрел на него с изумлением: передо мной был незнакомец - истеричный, недобрый...
- Ты ли это. Вепрь? Возьми себя в руки, думай!
Он пришел в исступление. Глаза его мгновенно высохли, источали злобный блеск.
- Тьфу на тебя! - Ни намека на шутку не было теперь в этой, обычно шутливой, фразе. - Свалился на мою голову! Давно ли распускал нюни: "Почему я не гений? Уже тридцать, а ничего не сделано..." Вот и делай. Делай, давай!
До чего же мне стало обидно! Но во много раз горше этой горькой обиды было чувство непоправимости происходящего между нами... Я не знал, что сказать, и для меня стал неожиданностью мой собственный голос, прозвучавший как бы со стороны, извне моего сознания. Голос был ясный, твердый. Мой и одновременно не мой голос:
- А вот и сделаю!
И тотчас я с ужасом подумал, что поступил как последний идиот, пообещав невозможное. А Вепрь, казалось, почувствовал облегчение, словно мои необдуманные слова сняли с него бремя ответственности.
Так оно и было! Вепрь, чьему бесстрашию я завидовал, мой друг и кумир, мужественный Вепрь, Вепрь-забияка, в которого влюблялись все наши девчонки, с этой минуты перестал существовать.
Рассчитывать я мог только на Милену, - хрупкую, изящную женщину с гордой осанкой римлянки, независимым характером и ранимой душой. Через ее руки проходила информация, воспринимаемая множеством датчиков и транспондеров.
Третий член экипажа, молчаливый и неприметный Петрус, четкостью выверенных движений напоминавший робота, был типичным исполнителем. Все, что касалось транспондеров, процессоров, кросс-автоматов и прочей техники, он знал в совершенстве. Я мог быть спокоен за надежность аппаратуры, но на роль генератора идей Петрус явно не годился.
Ни Вепрь, ни Милена, ни даже тысяча высококлассных специалистов, будь они вместе с нами, не смогли бы осмыслить многие квинтиллионы байт информации, оседающей в компьютерной памяти. Проанализировать ее, обобщить, сгруппировать, представить в виде, доступном для человеческого восприятия, - задача компьютеров. Но критерии, по которым обрабатывалась информация, задал Вепрь! И это критерии, подсказанные опытом, знаниями, талантом, интуицией панцериолога!
Что я мог противопоставить профессиональному мастерству Вепря? Непредвзятость дилетанта? А может, свое собственное мастерство - знатока мертвых языков?
Как часто незнание языка и вытекающая из этого неспособность объясниться, понять друг друга приводили к трагическим последствиям! Мертвые языки... Но не от них ли произошли и все живые? Недаром я свободно схватываю смысл сказанного на любой языке!
В основе языка определенный алгоритм. И конечной целью ключевой теории слова, созданию которой я посвятил себя, была разработка ЕСУА - единой системы универсальных алгоритмов, позволяющей любому стать полиглотом. Но ведь то, что доступно человеку с его несовершенной, ограниченной памятью, доступно и компьютеру...
И вот теперь я загорелся идеей испытать ЕСУА в качестве глобального критерия взамен критериев, сформулированных Вепрем. Подчиняясь этому, принципиально новому, критерию, компьютеры заново обработают массив информации.
- Скажите, Милена, - задал я осторожный вопрос, - в памяти компьютеров сохранилась вся информация, даже та, которую они сочли не заслуживающей внимания?
- Конечно. У них ничто не пропадает.
Меня охватило волнение: пусть на шаг, крошечный шажок, я приблизился к цели.
Ввести ЕСУА в программу компьютеров было делом нескольких часов: все ее компоненты накрепко запечатлелись в памяти. Самым трудным для меня, гуманитария до мозга костей, оказалось в свое время перевести логические алгоритмы на язык прикладной математики. Но осилил!
И вот на дисплее строки осмысленного текста. Не каббалистические знаки, приведшие меня несколько дней назад в трепет, подобный тому, который испытывает неофит на пороге храма, а буквы, слова, фразы, правда, на не известном мне языке. Но уж с этим-то я справлюсь!
...Я сижу, опустив голову на руки, измученный, подавленный и... счастливый. То, что я только что узнал, не укладывается в сознание. Вепрь говорил о круге научных представлений... Разорван он, нет его больше! Неужели я к этому причастен? Я - зауряднейший, ничтожный?
Тьфу на тебя, Тур! Твоя скромность паче гордыни... Звони во все колокола, спаситель Земли!
Хорошо, что юмор не изменил мне даже в такую минуту...
Я не сразу расслышал встревоженный голос Милены:
- Что с вами? Почему молчите? Скажите же что-нибудь!
- Все хорошо... Понимаете, все!!!
И тут я представил себя на месте Милены - растерянного, недоумевающего, каким был совсем недавно. Взглянул в ее заплаканные глаза, бывшие для меня еще недавно глазами сфинкса, взял в руки тонкие, вздрагивающие пальчики, и сердце захлестнула волна нежности.
- Мы за многое в ответе... - заговорил я хриплым шопотом, словно признавался в любви. - Отравили Землю пестицидами и радиоактивными отходами, иссушили моря, а цветущие луга превратили в болота. Мы сошли с ума, и с нами поступили как с буйно помешанными - надели смирительную рубашку!
- И кто это сделал?
- Носители вселенского разума. Обыкновенные, нормальные люди, какими нам только еще предстоит стать.
- А сможем ли? - робко спросила Милена.
- Должны!
- Думаете, поверят?
- Иначе бы не пытались найти с нами общий язык.
- Так что же вы медлите, дорогой мой? - укоризненно сказала Милена.
Опомнившись, я бросился к Петрусу.
- Вот... Передайте... По всем каналам!
Ответ не заставил себя ждать. А вскоре вышел на связь Центр. Катастрофа отступила... Обнявшись, мы наблюдали за робкими признаками жизни на заново рождающейся Земле. Наблюдали втроем, потому что до самой посадки Вепрь не покидал своей каюты.
Я дождался его.
- Вот все и кончилось...
Он молча смотрел на меня, и в его глазах была пустота.
- Ты не рад?
Вепрь не ответил. Отодвинув меня плечом, прошел к трапу. Я смотрел ему вслед. Он не обернулся.
|
