Валерий Попов
ПОХОЖДЕНИЯ ДВУХ ГОРЕМЫК
Думал я, что меня не вызовут, математику не делал, вдруг - бац! - контрольная! И как раз на новые правила, которые учить надо было!
Учитель математики Иван Захарыч написал на доске два варианта, сел.
Стал я думать и гадать, что делать. Вдруг Витька Григорьев, который на парте один впереди меня сидит, руку поднимает:
- Иван Захарыч! Можно, в другой ряд сдвинусь? Отсвечивает!
- Ну давай, Григорьев! Надо было сразу сказать - десять минут уже прошло!
- ...Десять минут!
Склонился я снова над листочками, решать стал первый пример, - вдруг Витя опять руку поднимает:
- Иван Захарыч! Можно обратно передвинуться? Тут ещё сильнее отсвечивает - ничего не видно!
- Ну хорошо, Григорьев, сдвигайся! Только поторапливайся - пол-урока уже прошло!
- Пол-урока!
Решил я пример, за задачу взялся. Но без успеха: задача как раз на новое правило, а я его не учил, всю неделю в учебник не смотрел! Уверен был, что соображу: по математике у меня, как и по другим предметам, впрочем, отлично, в основном, думал, и тут соображу, но что-то не соображаю...
Конечно, можно в учебник залезть, правило посмотреть - Иван Захарыч не замечает обычно, - но не в моих это правилах - запрещёнными приёмами пользоваться!
Как папа мой говорит: "Лучше красиво проиграть, чем некрасиво выиграть!"
И я согласен.
...Стал от нечего делать по сторонам смотреть. Григорьев впереди меня неподвижно сидел, даже к ручке за всё время не прикоснулся. Вдруг - осенило его! - вскочил, глаза с листочка не сводит.
- Ти-ха! - как закричит.
Все замолкли испуганно, кто говорил. А Витька опустился на парту, лихорадочно стал писать. Потом гляжу: медленней пишет, медленней... остановился.
- Нет, - тихо говорит, - не то.
Потом снова неподвижно сидел. Потом снова вдохновение:
- Ти-ха!
Даже Иван Захарыч оцепенел, который сданные уже листки проверял.
- Нет, - Витя говорит, - не то!
Иван Захарыч, на наручные часы посмотрев, говорит:
- Спешить не надо - поторапливаться надо!
Эту фразу он всегда говорит, когда до звонка секунд так двадцать осталось.
И действительно, скоро зазвенело. Сдал я наполовину пустой листок.
Следующая география была. Григорьев дежурил в тот день - в учительскую примчался, принёс карты, стал вешать. Уже звонок на урок, а он всё вешает. Отойдёт, вдаль посмотрит, потом головой потрясёт: "Нет, не то!" - и снова перевешивает.
Учитель географии Вадим Борисович довольно долго его ждал, потом говорит:
- Ну, всё, Григорьев! Блестяще! Можешь садиться! Витя с сожалением на место побрёл. Вадим Борисович над
журналом склонился:
- О климате и природе Австралии нам расскажет... Долгая пауза.
Вдруг с громким шелестом карты упали. Григорьев радостно так бросился, стал снова тщательно вешать.
Тут Вадим Борисович, потеряв терпение, говорит:
- Слушай, Григорьев, всё равно до конца урока тебе не протянуть! Расскажи лучше...
- Что?!
- ...о климате и природе Австралии.
Виктор оцепенел даже от такой неожиданности:
- А разве дежурных вызывают?!
- Бывает! - Вадим Борисович ему говорит. Григорьев взял со стула указку, подошёл, карту потрогал...
Висит, не падает!
Прокашлялся Витя, потом начал:
- Территория Австралии - огромная!.. Можно даже сказать, бескрайняя! - Помолчал немного, потом повторил: - Бескрайняя просто, можно сказать!
- Но края-то, наверно, все-таки есть? - Вадим Борисович спрашивает.
- Есть! - Витя кивает. - С севера (указкой показал), с запада (показал), с востока, но и, понятно, с юга.
Умолк.
- Так, - Вадим Борисович посмотрел, - с краями разобрались. Теперь - что там у них с климатом?
- Сухо! - Витя говорит. - Очень сухо!
Строго так сказал: мол, и не надейтесь, ни капли воды! От сухости у него в горле даже запершило, налил себе из графина воды, выпил.
- Всё? - Вадим Борисович спрашивает.
- Всё, - засохшим своим голосом Витя говорит.
- Ну, - Вадим Борисович к столу подошёл, - думаю, насчёт отметки бурной дискуссии у нас не будет. Два. Можешь сесть.
Григорьев вернулся, сел, но долго ещё горло прочищал, сипел.
- Так как эта тема отнюдь не. исчерпана, - Вадим Борисович опять над журналом пригнулся, - ...о климате и природе Австралии расскажет нам... Горохов.
Вот это новость.
Вызывал же он меня на той неделе!
По тонким расчётам моим, не раньше следующей среды должен был он вызвать меня - и вдруг!.. Начал-то я довольно бойко:
- Австралия - часть света, материк южного полушария. Площадь - семь тысяч шестьсот квадратных метров (засмеялись в классе)... то есть километров! Северные берега Австралии омывают Арафурское и Тиморское моря, на востоке - залив Карпентария, на юге - Большой Австралийский залив. Из воз-
вышенностей имеем в Австралии нагорье, состоящее из ряда хребтов, с высшей точкой... Таунсенд.
И всё! Как раз до этого места вчера дочитал.
- Всё? - Вадим Борисович спрашивает.
- Пока всё.
- Ну что, - Вадим Борисович говорит, - пока три.
- Но почему?
- Климатических зон не выделил, растительных зон не выделил... самого главного не сказал. Тройка. От тебя, мне кажется, можно большего ждать.
Так получили мы: я - тройку, Григорьев - два.
"Да ещё за контрольную, - вспомнил, - больше трояка мне не получить!" Что же за полоса такая пошла в моей жизни?
Вечером - отцу рассказывать, я вообще почти всё ему рассказываю, представляю, что он скажет! Наказания, конечно, никакого не будет - не тот человек. Просто скажет что-нибудь насмешливо, и всё!
Тройка - это "посредственно", насколько я помню, а папа недавно совсем мне сказал: "Посредственность - помни, сын, - только посредственность не оставляет после себя следов! Уж лучше быть безумцем, чем посредственностью!"
И вот - пожалуйста!.. Не знаю, как насчет безумства, но дважды "посредственным" за сегодня я стал! '
После уроков вышли мы из школы с Григорьевым. Честно говоря, специально я так постарался. Нравится он мне оптимизмом своим и уверенностью. Другие страдают все, мучаются, обещают исправиться по восемь раз в день, а Григорьеву - хоть бы что! Бодрый человек!
Недавно у нас кросс проходил по пересечённой местности, и мы с Григорьевым вдвоём опоздали, все без нас на электричке уехали. Прихожу на платформу, из всего класса только Григорьев. Поехали с ним вдвоём, - в тот раз он мне и понравился.
- Опоздали, - говорю ему в вагоне. - Обидно.
- Чего ж обидного? - Витя мне говорит. - Нормально! И дальше, что с нами ни случалось, на всё он своё "нормально" говорил.
Автобус от станции ушёл, пешком топать десять километров.
- Это ничего!
Кросс, пока дошли, уже кончился, нам незачёт по кроссу поставили - ну, ничего!
Даже когда тапочки на обратном пути в автобусе забыл:
- Ничего!
Очень мне понравился тогда его оптимизм. Поэтому я с ним сейчас из школы и вышел. Другие бы начали сразу нудить или жаловаться на свои сложности, а Витя - он не такой!
- Нормально! - мне говорит. - Многие великие люди, хочешь знать, в школе на круглых двойках шли! Эйнштейн, великий физик, почти на одни двойки учился! А Колумб, великий путешественник! Вообще географии не знал! Думал, Америка- это Индия! - захохотал. - И ничего, крупнейший мореплаватель был! А Сократ, великий философ, знаешь что говорил: "Я знаю только то, что ничего не знаю!" Понятно?!
- С ними всё ясно, - говорю. - Не знаю только, как папе я в глаза буду смотреть.
- А ты не смотри!
Вот как неожиданно легко всё оказалось!
- Да, - говорю, - но что говорить?
- А ты ничего не говори! Вообще домой пока не ходи!
- А как?
- А так, пойдём со мной! Пойдём, куда нам захочется, делать будем, что захотим!
- Давай!
- Вот правильно, - Витя обрадовался. - Вообще, скажу, повезло тебе. Со мной не пропадёшь!.. Знаешь, например, как можно опытного каратиста победить?
- Кого?
- Ну, каратиста! Который каратэ владеет в совершенстве.
- Ну, как?
- Надо сказать ему, когда он к тебе пристанет: "Давай, я буду в зимнюю шапку складывать пятаки, пока ты не скажешь "хватит". А потом ты эту шапку должен будешь поймать на голову с пятого этажа! Он скажет: "Давай!"
- Думаешь?
- Конечно!.. Что же ещё он может сказать? И вот - сбрасываешь эту шапку, и он побеждён!
- Да-а... здорово!
- Я сказал же: со мной не пропадёшь!
- Ну хорошо. - Я вдруг обрадовался.
- Сначала, значит, на вокзал идём.
- За билетами? - испугался я.
- Да не за билетами, не бойся! Портфели свои в камеру хранения положим, чтоб не мешали!
- Ясно! Действительно, поживём, как хотим!
- Подожди! - вдруг Витя мне быстро говорит.
Рядом с нами человек в брезентовой робе, с сумкой через плечо остановился. Вынул из сумки какой-то прибор, вставил трубочку в дырку в люке и смотрит на какой-то циферблат.
- Вы что делаете, а? - Витя подскочил.
- Смотрю, - говорит, - как с люком дела. А что, хотите помочь?
- Хотим.
- Тогда ты иди, - Вите говорит, - там за кустами люк, открой его и крикни что-нибудь! А ты, - мне говорит, - этот люк открой, слушай!
- Есть! - Витя говорит.
Виктор убежал, а я открыл этот люк... сначала тихо всё было, потом крик:
- Эй, Саня! Эй!
- Григорьев? - кричу.
- Эй, Горохов! - гулко так слышится оттуда, с эхом. - Ты почему так плохо учишься?
Хохот.
- А ты почему плохо так учишься? - кричу. Специалист этот по люкам говорит:
- Ну, всё. Можно закрывать.
Вдруг слышится гулкий Витькин голос:
- Подождите, мне ещё надо что-то сказать этому типу! Тот говорит:
- Вы, артисты!.. Ну ладно, потом закроете! Ушёл.
Склонился я к люку, Витя орёт:
- Эй, Горохов! Ты почему сегодня тройку по географии получил?
Хохот. Восторг... Потом вдруг зловещая тишина наступила.
- Эй! - испугался я. - Ты чего? Тишина. Потом уже другим тоном:
- Да фуражка, понимаешь, в люк упала.
- Так ищи! Там лесенка должна вниз идти. Лезь.
- Нет, - сопит. - Нету тут лесенки. И темно.
Закрыл я свой люк, подбежал к его. Действительно, бездна какая-то, тьма.
Какая там фуражка! Самому можно исчезнуть и не найдут!
Не понравилось мне что-то, как странствия наши начались. Почувствовал я, что вместо радостей нас несчастья, наоборот, ждут! Но не сказал ничего. Раз договорились уж вместе ходить, - значит, так и надо.
Приехали на вокзал, пришли к камерам хранения - длинными рядами в огромном зале стоят серые автоматические камеры хранения.
Виктор быстро мне говорит:
- Проходим мимо! Прошли, вышли на перрон.
- А что такое? - спрашиваю.
- Да ничего... Милиционер стоит. Начнёт спрашивать ещё, кто такие, зачем портфели прячем. Выждем.
Подождали, пока милиционер удалился, быстро распахнули одну камеру, впихнули туда портфели. Витька быстро на обратной стороне на диске какие-то цифры набрал, не успел я опомниться - захлопнул!
- Стоп! - говорю. - А ты запомнил хоть, какие цифры набрал? Потом же надо будет снаружи эти же цифры набрать а то не откроем!
- Спокойно! - Витя говорит. - Со мной не пропадешь А номер я набрал - первые цифры телефона друга своего. Хоть весь мир обойди - вернее друга не найдёшь. Ясно? А номер своего друга я помню всегда! Разбуди меня ночью, спроси - я скажу номер телефона своего друга!
- Но мне на всякий случай скажи.
- Не суетись! - веско так говорит.
Вышли мы из зала, глядим, на доске специальной - заголовок: "Разыскиваются преступники" - и ниже фотографии их, и написано, какие приметы, что натворил.
- Надо будет заняться, - Витя небрежно так говорит. - Одного из них я вроде в парадной нашей видел. Подучу каратэ ещё, джиу-джитсу и - будь спокоен.
- И думаешь, сможешь преступников задержать?
- Конечно, - говорит.
Тут вдруг старушка одна, с чемоданом фанерным - притомилась, поставила чемодан, стоит.
Витька вдруг бросился, схватил чемодан её и понес. Она оцепенела, потом как закричит:
- Ратуйте! Грабят! Чемодан утащили!
Тут же огромная толпа Виктора окружила. Вырвали у него чемодан, его держат. Виктор говорит:
- Да вы что? Вижу - выбилась из сил, хотел помочь! Гражданин говорит:
- Знаем мы, как вы помогаете! У меня самого чемодан в сорок восьмом году украли!
Говорю ему:
- Это, видимо, не мы. Нас тогда, кажется, ещё не было, если не ошибаюсь.
Подходит милиционер. На нас, на старушку посмотрел.
- Иди, мамаша, - ей говорит. - На поезд опоздаешь. Ну, что скажешь? - Виктору говорит.
- Да я помочь ей хотел - она не поняла!
- А зачем на вокзале болтаетесь? Давно уже вас замет Ещё раз увижу - в пикет заберу. И в школу сообщим. Ясно?
Вышли с вокзала. Да-а-а! Начало неслабое!
- Как же, - говорю, - мы портфели свои получим?
- Нормально! - говорит. - Переоденемся - он нас и не узнает!
- Во что мы переоденемся?
- Да я в твоё, - говорит, - ты - в моё! Нормально!
- По-моему, - говорю, - мы в школьную форму с тобой одеты. Так что стоит ли меняться, подумай!
- Нормально! - Виктор говорит. - Ну, как мы гуляем вообще? Нравится тебе?
- Честно - устал я слегка после уроков. И есть хочу.
- Ну, это легко! - небрежно мне Виктор говорит. - Вот гостиница, кстати, снимем номер, отдохнём, поедим.
Не успел я ничего ему объяснить - уже вошёл, к администраторше подходит, которая за барьером сидит.
- Здравствуйте! - говорит. - Мы вот с другом хотели бы остановиться у вас.
Администраторша опытная, наверно, была, но тут растерялась. Посмотрела на нас.
- А кто ж вы такие? - говорит.
- А мы пловцы. Чемпионы мира. Он - вольным стилем, я - брассом.
- А паспорта у вас есть?
- Откуда? - Витя говорит. - Вы что, не знаете: все плавание мировое сейчас исключительно на несовершеннолетних держится!
- Прямо не знаю, - администраторша говорит, - пойду к начальнику, спрошу.
- Ладно, - говорит. - Пока подумайте, а мы сходим поедим! - Поднялись по мраморной лестнице, вошли в зал - хрустальная люстра, золотые стены. В углу крутящийся стол, на нём разные закуски стоят: прикручиваешь к себе закуску, какую хочешь, и берёшь. Потом, конечно, надо платить.
- Как же, - Вите шепчу, - у нас денег же таких нет.
- Е-есть! - Витя спокойно говорит. Показывает несколько трёшек.
- Так это ж на подарок тебе сдавали для Майи Львовны!
- Спокойно! - Витя говорит. - Завтра транзистор свой продам - возмещу! Сказал я, со мной не пропадёшь!
- Именно с тобою, мне кажется, как раз и пропадёшь! Стал крутить Витя стол, закусок набрал, судаков по-польски
на шесть рублей.
- Спокойно, - Витя говорит, - это ещё очень даже скромно для ресторана.
Рядом японцы стоят, вежливо улыбаются, ждут, пока Витя этот кутёж прекратит.
- Берите! - Виктор им говорит. - Не стесняйтесь! Японцы вежливо так поблагодарили, взяли совсем понемножку, сели рядом.
- О! - Витя им значок дает города Саратова - три рыбы. Японцы так, в восхищении, передают его друг другу, головами мотают.
Потом один вынимает из кармана блок жвачки, протягивает. Написано "Бруклин" и нарисован знаменитый тот мост. Второй японец показывает: сейчас! - быстро сходил к себе в номер, принес какую-то плёнку интересную - прозрачную, радужная, плоская, но увеличивает всё, как лупа! И глаз увеличивается, если поднесёшь к глазу.
Поели мы, дружески простились с японцами, пошли вниз.
Витя спрашивает у администраторши:
- Ну, номеров ещё нет?
- Пока нет.
- Ну, пока!
Стали выходить, вдруг швейцар нас обхватил, и милиционер тут же подбежал.
- Так! Клянчили у иностранцев всякую дрянь?
- Почему вы так думаете?
- А это что? - вытаскивает у Вити из кармана ту самую плёнку и жвачку.
- Подарок.
- Подарок! И не стыдно вам? Говорите, в какой школе учитесь, фамилии ваши. Не отпустим, пока не скажете!
Пришлось сказать. Вышли мы из гостиницы, я говорю:
- Теперь в школу сообщат! Собрание устроят, будут нас разбирать!
- Ну и что? - Витя говорит. - Скажем, как было всё, и всё!
- Да, - говорю, - твой оптимизм меня просто бесит!
- Ничего! - Витя говорит. - Он всех бесит!
Я захохотал. Называется, успокоил! Сказал, что оптимизм его всех бесит, поэтому мне особенно нечего переживать. Ну, спокойствие у него замечательное, надо отметить. Идём по улице, и я хоть и устал, но вспоминаю - смеюсь.
- Колоссально! - Витя вдруг закричал. - В этом же доме наш Тимошкин живёт! Представляешь, как обрадуется он, когда придём! Хороший парень же - Тимошкин!
- Хороший.
Действительно, как забыть мы могли - Тимошкин же, свой человек. Чаю горячего попьём у него, отдохнём!
Тимошкин!.. Замечательный тип. Недавно ёжика в класс принёс.
Помчались мы радостно к нему на лестницу, сели в лифт. Звоним Тимошкину. Открывает! Красота!
- Ах, это вы, - говорит, - заходите. Давайте пока сюда. Вводит нас в кухню, открывает холодильник и вынимает из
него кусок мяса! Вот это друг!
- Спасибо, - вежливо говорю. - Мы уже ели.
- А это не вам.
Положил мясо в железную миску, внёс в комнату.
Смотрим, там тигрёнок на диване лежит!
Соскочил с ходу с дивана, бросился к тарелке, стал есть.
- Хор-роший! - Тимошкин говорит. - Представляете, только сырое ест.
.. .Представляем!
Тут ещё птичка какая-то летает, с жёлтой грудкой.
Тимошкин говорит:
- Это синица. Скоро яйцо должна снести, надо срочно гнездо ей делать.
На телевизоре неподвижно ворон сидел, я подумал сначала, что чучело. Вдруг срывается с телевизора, крылом сбивает с меня фуражку, фуражка падает на пол.
- ...Что он у тебя, - говорю, - ненормальный?!
- Почему ненормальный? - Тимошкин говорит. - Просто не любит он, когда в комнату в шапках входят!
Тут тигрёнку вдруг показалось почему-то, что я с хозяином его резко говорю, обернулся. Даже мясо своё забыл - зарычал!
- Так! - говорю. - Уже и зверей своих натренировал!
- Ничего не тренировал! - Тимошкин говорит. - Просто он любит меня, и всё!
- Хорошо - удава у тебя нет.
- Есть. Только маленький ещё. Через год заходи. - Радушно так говорит. - Вот такой будет, через всю комнату!
Нагнулся я, чтобы фуражку с пола поднять, гляжу - и нет её! Гляжу, она в прихожую уже ползёт. Догнал её Тимошкин, поднял.
- Это ёжик, - говорит. - В гнездо себе понёс. Хитрющий! Только фуражку я надел, сразу ворон опять её сбил. Вскочил
я, от возмущения, тут тигрёнок обернулся опять, зарычал.
- Вообще, - Тимошкин любовно говорит, - они у меня дружно живут между собой.
- Понятно, - говорю. - Между собой дружно живут и только на гостей дружно набрасываются.
- Почему же набрасываются? Кто нормально себя ведёт - не набрасываются.
Тут Витька говорит:
- Тимоха, да ты что? Мы же друзья были - ты забыл? Помнишь, как парты все с тобой чесноком натёрли, контрольную даже отменить пришлось! Помнишь? Так друг ты или нет?
- Я-то друг, - говорит. - К тем, кто понимает меня! Ну, тут, как говорят, больше добавлять уже нечего. Взял я фуражку свою с пола, нахлобучил её, и мы пошли. Витя снова вдруг почему-то развеселился. Не успеваешь заметить, откуда он силы берёт.
- Эх, - смеётся, - ты! Чуть ёж фуражку у тебя не украл! Эх ты, шляпа! - Шлёпнул меня ладонью по фуражке. Вдруг, слышу, что-то хрустнуло у меня в голове!
Витька остановился, побледнел. Я тоже. Потом Витя совсем уж белеть начал.
- Ты не волнуйся, - говорит, - всё нормально. Только у тебя, по-моему, мозг течёт!
Мазнул я рукой по щеке, к глазам поднёс - что-то липкое! Снял с ходу фуражку, гляжу: какая-то в ней масса и скорлупки. Голову быстро потрогал - вроде целая! Ну, хорошо!
- А! - Витька захохотал. - Это синичка тебе в фуражку яйцо снесла! Ха-ха-ха!
- Ладно, - говорю, - спокойно! У некоторых, - говорю, - даже и фуражки нет, некуда даже яйцо снести бедной птице!
Но Витька - что в нём хорошо, то хорошо - и не обиделся даже, только говорит:
- Ну и что? Фуражки нет, шарфом голову повязал - нормально!
- Действительно, - говорю, - зато хоть разные ястребы с головы её не срывают.
Обиделся на Тимошкина, честно говоря. Всё-таки звери зверьми, а люди-то людьми! Идём уже молча. Вдруг снег начал идти!
- Да! - Витька говорит. - Зима уже наступила, пока мы с тобой шляемся!
И вдруг мысль пришла: раз уж так плохо всё, может, к Толику надо зайти?
Может, из плохого выйдет что-то хорошее, из-за блужданий этих. Зайду к нему, снова подружимся?
До пятого класса, помню, дружили мы с ним - не разлей водой! Хоть и в разных школах. Потом, помню, он в кружок "Умелые руки" поступил. И выявился у него колоссальный талант к разным изделиям, миниатюрам. Сначала ещё можно было что-то различить, а потом всё меньше стал делать, всё мельче.
Придёшь, бывало, показывает:
- Вот волос.
Приглядишься - что-то мелькнёт в солнечных лучах.
- А-а-а... вижу!
- Хочу в нём тоннель продолбить, а по тоннелю поезда пустить.
- Ты что? Это невозможно!
- Возможно! - говорит. - Для человека ничего невозможного нет!
Потом на месяц пропал.
- Ну, что, - заходишь к нему, - как поезд?
- Нормально, - говорит. - Хочу теперь пассажиров в него посадить.
И тут уже все только в микроскоп можно разглядеть, и то с трудом!
Из кружка "Умелые руки" ушёл, перешёл в городское общество миниатюристов - довольно много их в городе оказалось.
Зашёл я однажды туда - уже он со взрослыми, все его с почтением: "Анатолий Иваныч!.."
И там пробился, стал меньше всех изделия делать. Стали произведения его в Индию посылать, в Париж - во всём мире такие люди оказались. А к остальному он зато как-то остыл. Неинтересно ему стало всё, что простым глазом можно увидеть. Я, видимо, тоже стал для него слишком велик.
Придёшь к нему, он глаза от лупы не отрывает.
- Ну, что, - показывает. - Хороша вещь? А ничего не видно.
- Да, - говорю, - неслабо.
Так и прошла наша дружба. Изделия его всё уменьшались, а виделись мы всё реже, тем более - он в другую школу ходил.
"Может, - думаю, - всё прошло? Может, снова он в мир зримых величин вернулся?"
- Постой-ка! - Вите говорю. - Тут у меня, кажется, друг живёт!
Поднялся с замиранием сердца, звоню.
Открывается медленно дверь... Он!
Но нет, видимо, изделия ещё меньше делает. Смотрит на нас, моргает, никак фокус глазной перестроить не может.
Никак, видимо, не может понять: что это за великаны к нему пришли?
Перестраивался минут пять, потом узнал.
- А... это ты! Стоит, смотрит.
- Да, - говорит, - как-то уже иначе я тебя представлял!
- Ну, извини, - говорю.
- Вас двое, что ли?
Вошли, стали снег стряхивать. Толик говорит изумлённо:
- Неужели снег уже? Не может быть!
Что значит "не может быть"? Что мы, притворяемся, что ли? Вошли в комнату, он снова стал на меня глядеть.
- Неужели, - говорит, - у тебя такие длинные уже волосы?
Говорю:
- А по-твоему, какие же?
Сел он за стол, в микроскоп уставился. Потом из крохотной шкатулочки достал какой-то невидимый инструмент, стал под микроскопом что-то им делать. Потом вспомнил про нас, от микроскопа отстранился, спрашивает:
- Ну как? - и на стол показывает. Витька посмотрел и простодушно говорит:
- Что - как? Ничего ведь и нет!
Вздрогнул я. Я знаю уж: для Толика это самая страшная обида!
Толик окаменел лицом, в угол сел и молчит. Потом говорит:
- Ну что? Болтаетесь? Делать вам нечего?
- Ладно, - говорю, - больше не буду тебя отвлекать - никогда! Видимо, слишком я тебе велик! Пошли, Витька.
Вышли на улицу. Витя мне говорит:
- Здорово ты его!
- Насчёт чего?
- Ну, насчет того, что слишком ты для него велик!
- А... да я не в том смысле... Я в смысле размера. Расстроился я.
Вдруг слышу я, кто-то меня зовёт.
- Санька! Здорово! Ты откуда здесь?
- Гляжу - дядя, младший брат отца. Сидит в кресле прямо посреди тротуара, а рядом кровать стоит, шкаф и стол.
- А, ты с приятелем, - говорит. - Это хорошо! Переезжаю, на эту вот лестницу, а грузчиков звать - сам понимаешь, три шкуры сдерут! Так что хорошо, что ты с приятелем мне попались, как это ты только сюда забрёл?
А я и сам не понимаю - как!
Стали мы с Витей мебель таскать по узкой крутой лестнице на пятый этаж!
Запыхались, дышать даже больно, ноги дрожат...
А этот дядя прелестный только "спасибо" в конце сказал и дверь закрыл.
"Что было это? - думаю. - Почему это мы мебель сейчас таскали? И главное - с дядей отец уже год как поссорился, все отношения порвал! А я почему-то мебель ему ношу!"
Да-а... Хотели забыть все заботы, отдохнуть, а что вышло!.. Правильно, понял я, папа мой говорит: "Тех, кто от дел бегает, всё равно они настигнут, причём в самой тяжёлой, обидной иногда форме!"
Идём по какой-то незнакомой уже улице.
Вдруг слышим, какой-то голос сверху:
- Эй, ребята! Горохов! Григорьев!
Догадались наконец на дом посмотреть. Видим, из форточки на третьем этаже голова одноклассника нашего Волкодавова торчит.
- Ребята, - кричит, - отлично, что я вас увидел! Давайте ко мне - у меня никого нет!
- Отлично, - Витя говорит. - Отдохнём! Телевизор посмотрим!
"Да, - думаю, - а я ещё почему-то его не любил! А он увидел нас, в форточку высунулся, к себе позвал! Хороший человек оказался, а я не знал!"
- Ладно! - Витька кричит. - Сейчас идём! А какая твоя ква?
- Какая, - Волкодавов говорит, - "ква"?
- Ну, квартира, - говорю. - Номер какой?
- А-а-а, - Волкодавов говорит, - это неважно!
- Как так?
- Так, неважно! - Волкодавов нам сверху кричит. - Мать всё равно меня закрыла, через дверь вам никак не войти! Давай уж так, по водосточной трубе!
Стали лезть к нему по трубе. Труба скользкая, мокрая, ухваты, которые её держат, в руки врезаются... Оглянулся я, колоссальная уже высота! ...Долезли наконец до его окна.
- Ну, давай, - говорим, - окно открывай - устали сильно!
- Не, - говорит, - окно не открою. Мать убьёт меня - она вчера только его заклеила.
- Как же нам? - говорим.
- А в форточку, если хотите.
- Что значит "если хотите"? Подоконника-то у тебя нет, как же мы до форточки твоей достанем?
А внизу уже толпа собралась, на нас показывают.
- Ну ладно, - Волкодавов испугался. - Не хотите - не надо. Завтра увидимся.
И фортку захлопнул!
Висим, трубу обхватили. И слышим, внизу уже про нас говорят:
- Жулики это. В окно хотели залезть. Да хозяин дома оказался, не рассчитали.
- Милицию надо позвать! - говорят.
- Нет, - Витя снизу мне говорит, - в милицию больше нам не надо! Лезь вверх!
Долезли до крыши, а там навес - крыша нависает над стеной, примерно на метр.
Откинулся я, схватился за крышу. Чувствую, мокрая жесть под пальцами скользит. "Всё, - думаю, - это конец!.." Минут через пять, наверное, удалось локоть на крышу положить, потом колено закинуть. Витьке легче уже немножко было - сначала я его за руку тянул, потом за плечи. Но всё равно ноги дрожат, легли мы с Витькой отдыхать на самый край. Долго лежали, пошевельнуться не могли.
"Да, - понял я, - верно мой папа говорит: у бездельников - самая тяжёлая жизнь!"
Встал я наконец, вниз посмотрел: толпа там, внизу, выросла ещё больше, милиция подъехала на своем фургончике.
- Вставай! - Витю за плечо трогаю. - Пошли... Обратного пути для нас нет!
По мокрому скату скользко идти, по самому верху пошли, ; по острому гребню. Эта крыша в другую переходит, та - в следующую. Мокрый снег намного сильнее стал, потому, видно, что мы к облакам ближе поднялись!
И как назло, все чердачные окна заперты. Вниз посмотрели, в глубокий двор. Пожарная лестница по стене идёт, но до крыши не достаёт, так что к нам это не относится! Выпрямились, дальше пошли.
Дальше - видим, железные прутья веером крышу пересекают. Стоп!
- Ничего! - Витька говорит. - Прорвемся!
И действительно, в одном месте прутья раздвинуты были, пролезли, но пуговицы, конечно, оторвали.
"Нормально!" - как Витька говорит.
Пролезли, вниз стали смотреть, во двор. Вроде бы это предприятие какое-то оказалось, внизу ездят машины-фургоны, люди проходят в белых халатах.
"Да, - думаю, - куда это мы угодили?"
И дальше хода нет - упирается крыша в высокую кирпичную стену, и в стене этой невысокое открытое окно.
Единственный выход для нас, а может, вход, точно неизвестно.
Я Виктора подсадил, потом он меня втащил - влезли. Комната. В углу сейф стоит, видно, с деньгами. На столах счётные машинки.
Да, попали, хуже некуда! Бухгалтерия! А мы через окно влезли!
- Ну, - Витьке шепчу, - в темпе отсюда!
Вышли в коридор, пошли как ни в чём не бывало по коридору... Вроде обошлось!
А к Виктору, тем более в тепле, снова его оптимизм вернулся.
- А здесь неплохо! - довольно так по сторонам оглядывается. - Чисто, светло. Смотри, - к доске объявлений подошёл, - путевки продаются: Зеленогорск, Пятигорск! Кишечно-сосудистый санаторий! Замечательно!.. А вот, гляди: поступило три автомашины "Жигули", заявления будут рассматриваться на заседании месткома!.. Колоссально!
- Нам, я думаю, не дадут.
- Сразу, может, и не дадут, а проработаешь года три - дадут!
- Что же ты, три года здесь собираешься быть?
- А что? - Витя говорит. - Мне, честно говоря, учиться надоело. Многие, хочешь знать, великие люди нигде не учились, а великими стали! А в школе ещё пять лет учиться, потом ещё в институте, и что? А тут год проработал - и пожалуйста - "Жигули"!
- Ладно, - говорю, - раз уж мы сюда попали, надо выяснить хоть, чем люди здесь занимаются?
- Это легко! - Витя говорит.
Навстречу нам шёл лысый человек в белом халате.
- Скажите, вы что здесь делаете? - подойдя к нему, спросил Витя. - Нет, конкретно вы, что вы делаете?
- А вы-то кто такие? - растерявшись, вдруг закричал он. - Как вы попали-то вообще сюда?!
Он резко повернулся, пошёл почему-то в обратную сторону и всё время на нас злобно оглядывался.
"Что такое? - видимо, думал он. - Приходят какие-то дети и ещё спрашивают, что ты тут делаешь!"
- Эх, спросили не так! - сказал я. - Надо было не "что вы здесь делаете", а "что здесь выпускают, скажите" - вот!
- Жаловаться пошёл! - Витя посмотрел ему вслед. - Ну, ничего!
- Конечно!
Мимо нас проходило множество людей, но что они здесь делали, понять на первый взгляд было невозможно.
- Надо всё-таки узнать эту тайну, - сказал я. - Что же они здесь делают?
Мы вышли по коридору в какой-то гулкий, полутёмный каменный зал. Там никого не было, только шли три конвейера и на них ехали ящики с хлебом. Мы смотрели минут десять, ящики всё ехали.
"Что ж такое тут? - думал я. - Что делают, не говорят, а столько хлеба едят". Потом я увидел, что в той стороне, куда уплывали ящики с хлебом, белеет неяркий дневной свет.
- Ясно, - закричал я, - сюда не привозят хлеб, отсюда его увозят!
- Почему? - спросил Витя.
- Потому что это хлебный завод! - сказал я. - Ясно?
Мы пошли в сторону света и увидели, что там конвейер выходит во двор, под навес. К навесу этому подъезжали кузовом вперёд фургоны с надписью "Хлеб", и рабочие в фартуках вдвигали туда ящики с хлебом. Потом закрывали дверцы, и фургоны отъезжали.
- Ясно! - сказал Витя.
- Неясно только, как его делают, - сказал я. - Раз уж попали сюда, надо посмотреть.
Мы пошли вдоль конвейера в обратную сторону. Мы прошли тёмный зал и вошли в светлую комнату. В неё сверху из окошка выпадали румяные караваи, съезжали по деревянным лоткам вниз - здесь их быстро брали двое рабочих в рукавицах, укладывали в ящики и ставили их на конвейер.
"Откуда же они вываливаются?" - подумали мы и по шаткой лестнице поднялись на этаж выше. Там был огромный круглый зал, и всю середину его занимал круглый цилиндр - печка. Сквозь специальное окошко, щурясь от жара и красного света, мы заглянули внутрь. Караваи ехали внутри печи по широкому кругу, как на карусели, въезжали белые, мягкие, и чем ехали дальше, тем становились розовее, и уже коричневые подъезжали к нашему окошку - здесь они натыкались на специальную преграду, которая их переворачивала, они падали на деревянный лоток и по лотку съезжали в нижнюю комнату. Печной зал был огромный, но в нём был только один человек, в белом колпаке и халате, надетом прямо на майку. Он подошёл к нам, лицо его было красным от жара, потом подмигнул нам и пошёл дальше по кругу.
- Один человек всего! Вот это техника! - сказал Витька. Но тут и этот человек ушёл, и мы остались одни в гулком, белом, горячем зале.
- Полезли выше, - сказал Витька. - Посмотрим, как караваи образуются!
По железной лестнице мы влезли наверх. Витька раскраснелся от жара, глаза блестели.
На этом этаже тоже всё шло по кругу.
В одном месте из трубы толстой колбасой вылезало тесто. Большой нож, опускаясь сам собой через ровные промежутки, отрезал одинаковые куски теста, и куски эти падали в подъезжа-
ющие тарелки. Тарелки эти по очереди въезжали в круглую печь и медленно шли по кругу, но тут, видимо, температура была другая, потому что тесто не розовело, а расплавлялось и принимало форму этой тарелки, так вот и получались караваи.
- Ясно! - заорал Витя, так что женщина в халате, ходившая по этому залу, испуганно вздрогнула.
Потом мы пролезли ещё выше. Там мука из трубы сыпалась в железный чан, из крана туда лилась вода, и огромные механические лапы перемешивали тесто. Потом лапы поднимались - и чан уезжал по кругу. Чаны эти двигались очень медленно - понятно! - тесто должно было "дойти", как говорила моя бабушка. Пройдя круг, чан резко переворачивался, и тесто по трубе колбасой выползало вниз.
- Ясно! - закричал Витька.
Но тут мы увидели, что в зал входит тот лысый человек, которого мы спрашивали, что он здесь делает, и с ним ещё трое молодцов в халатах.
Молодцы бросились к нам.
- Бежим! - крикнул я Витьке.
Быстро пробежав всю эту спираль, но в обратном направлении, мы выскочили в коридор и вдруг увидели выход на улицу! Но перед выходом была никелированная вертушка и рядом стоял вахтёр.
Мы надавили на эту вертушку, она стала уже поворачиваться, но тут вахтёр вдруг нажал под собою педаль, и вертушка застопорилась.
- Стоп! Кто такие?.. - сказал вахтёр. - Работаете, что ли, у нас?
- Конечно! - Витя говорит.
- Тогда пропуска предъявите. Без пропусков не выпущу... Сколько лет вообще-то вам?
Повернувшись, мы пошли обратно.
- Ничего... выкрутимся! - бодро сказал Виктор.
Тут я с испугом увидел, не успел его остановить, как он открывает дверь с табличкой "Директор", входит!
Там маленькая комнатка, секретарша, полная, в очках.
- Можно? - вежливо Витя говорит.
И не успела она ничего ответить, берёт трубку, набирает две какие-то цифры.
- Пожарная? - мне подмигивает. - Срочно выезжайте... у нас тут пожар, - снова мне подмигивает. - Какой у вас адрес? - неожиданно у секретарши спрашивает.
Та оцепенела абсолютно от таких событий. Открыла рот, чтобы, видимо, что-то сказать, но так от изумления и не сказала ничего, снова закрыла.
- Эх, - Витька говорит, - трубку почему-то повесили. Вышли мы с ним в коридор - секретарша так и не смогла
ничего сказать.
- Ничего! - Витя бодро говорит. - Вырвемся... Идея! - вдруг закричал.
Снова, не успел я его остановить, дверь с табличкой "Директор" открыл, к столу секретарши подошёл.
- Можно? - снова вежливо спрашивает. Секретарша головой только мотнула, но сказать опять ничего не может.
Витя берёт трубку, набирает две какие-то цифры.
- "Скорая помощь?" - слышу. - Срочно выезжайте... тут один человек с ума сошёл, срочно надо его госпитализировать... Простите, какой у вас адрес? - снова вежливо у секретарши спрашивает. - Эх, сорвалось! - вдруг говорит. - Трубку почему-то повесили!
- Спасибо! - вежливо секретаршу поблагодарил.
Вышли мы, побрели по коридору, коридор здесь тоже, оказывается, по кругу идет. Проходим мимо двери директора, видим вдруг, секретарша стоит. Сказать по-прежнему ничего не может, рот только открывает-закрывает и пальцем показывает. А рядом с ней - лысый тот человек в халате и те три молодца, что за нами гонялись.
- Бежим! - я говорю.
Начали мы по кругу гоняться, потом, круге уже, наверно, на третьем, заскочили с Виктором в какой-то закуток - темно, только табличка цветная на автомате газированной воды светится. Стоим, тяжело дыша.
"Всё равно, - думаю, - по кругу мы никуда не убежим, всё равно нас рано или поздно поймают. Спрашивать начнут, как мы попали сюда, выяснится тут, что мы через бухгалтерию влезли, а разве поверит кто, в здравом уме, что можно просто так в бухгалтерию влезть, случайно!"
- Деньги у тебя есть? - Виктора спрашиваю.
- Конечно! - важно отвечает.
- Выбрасывай, - ему шепчу, - только незаметно! У Виктора глаза от изумления на лоб полезли.
- Зачем это? - говорит.
- Понимаешь... некогда долго объяснять... сказать могут, что мы в бухгалтерии их взяли!
- Не понимаю!
- Ладно, - говорю, - понимать тебе не обязательно... Выбрасывай!
Стал я выбрасывать из кармана мелочь.
- Ты что, действительно, что ли, сумасшедший? - Виктор
говорит. Подскочил ко мне, стал деньги мои обратно запихивать. Он запихивает, я выбрасываю, мелочь со звоном по коридору катится.
- Вот они! - вдруг послышался крик.
Халаты белые преследователей наших показались в темном закутке.
Проскочили мы мимо них - снова начался бег с препятствиями.
- Устал я, честно, - Витьке говорю. - Может, остановимся?
- Ты что, - Витька говорит, - с ума сошёл?
Вдруг видим: спасение наконец! Идёт по коридору толпа школьников, такого же возраста, примерно, как мы. Впереди них человек в белом халате - видно, экскурсия! Врезались мы с ходу в эту толпу, спрятались в самую середину.
Подходит эта толпа к знакомому нам уже вахтёру. Ведущий экскурсию подает вахтёру бумажку. Вахтёр говорит:
- Так. Пропуск на двадцать человек. По парам проходи - буду считать!
- ...тринадцать, четырнадцать... - вахтёр считает. Выскочили с Витькой на улицу.
- Бежим! - Витьке говорю. За угол забежали, встали.
- Ну что ж, - Витька вдруг говорит, - неплохо, мне кажется, время провели!
- Замечательно! - говорю. - Только двое ребят - двадцать первый и двадцать второй - за нас там страдать остались.
- Вырвутся! - Виктор говорит.
- Думаешь?!
- Конечно!.. О, смотри! - вдруг закричал. - Объявление: "Невский Дворец культуры объявляет приём в школу бокса!" За сегодня изучим бокс, завтра в школе Волкодавову покажем!
- Да не стоит, - говорю, - ради одного Волкодавова бокс изучать.
- Стоит! - Виктор говорит.
Приехали в Невский Дворец культуры, в секцию бокса. Большой зал, полно ребят. Одни уже на ринге боксируют, другие - через скакалочку прыгают, или по "груше" дубасят, или по тяжёлому кожаному мешку подвешенному.
Тренер нам говорит:
- Вам что?.. Приём в секцию давно закончен. Наверно, вы старое объявление видели!
Виктор вздохнул тяжело. А мне, в общем-то, все равно, каких-нибудь полчаса назад ни о каком боксе я не мечтал, да
и сейчас, кстати, тоже особого желанья не было, так, за компанию уж!
Тренер Виктору говорит:
- Ну, давай я тебя посмотрю. По мешку вот постучи, подвигайся немножко.
Виктор бросился на мешок, как лев, колотит по нему изо всех сил, а мешок, как это ни обидно, даже не шелохнется!
Разгорячился тут Витя, закричал вдруг: "Эх!" - размахнулся сплеча, как даст! Мешок ни с места.
- Стоп! - тренер говорит. - Ты не кричи, пожалуйста, "эх". На это время уходит, понял? Боксёр не должен об ударах своих громогласно уж так предупреждать - наоборот, удары неожиданными должны быть!
- А-а! Ясно! - Витька закричал.
Снова дубасить по мешку стал, разошёлся, и снова: "Эх!" - выкрик на весь зал.
- Что это за "эх" ещё? - Тренер удивился. - Ты же не удалой купец Калашников, я так понимаю? Ещё раз попробуй, только без этого!
Стал Витька дубасить по мешку, а тренер, вижу, уже сжался испуганно, истошного его крика ждёт.
"Надо же, - думает, наверно, - ну и пополнение ко мне пришло!"
И точно: минуты не прошло - снова крик разносится на весь зал.
- Э-эх!!!
Мешок качнулся, правда, немножко, но на обратном ходу Витю чуть с ног не сбил.
- Стоп! - тренер говорит. - Парень ты неплохой, но соображаешь, мне кажется, туговато. Боксёр на лету должен ситуацию схватывать, а я полчаса уже тебе твержу, чтоб ты "эх" своё не кричал, но ты этого так и не усвоил! Извини. Секция переполнена к тому же, так что взять тебя, извини, не могу.
Вышли мы в коридор. Витя говорит:
- Ну, ничего! Кружков тут много всяких, может, и получше что, чем этот дурацкий бокс, найдём! О, шахматный, смотри! Это тебе не бокс! - закричал (будто это я его в бокс идти уговаривал!). - Тут головой работать нужно! Это тебе не бокс! - свысока на меня взглянул, словно я боксом всю сознательную жизнь занимаюсь и его пытаюсь вовлечь в бессмысленную эту затею.
Вошли в шахматный зал. Рядами клетчатые столики стоят, и все желающие, оказывается, сесть могут и партию сыграть. Отбор, оказывается, в шахматную секцию идёт. Преподаватель ходит, смотрит, кто как играет, и некоторых спрашивает что-то, и в книжечку записывает.
Сели мы с Витей за крайний стол.
Витя всё бормотал под нос: "Это тебе не бокс!" - но тем не менее минут за пять две партии мне продул.
Преподаватель смотрел последнюю нашу партию. Потом мне говорит:
- Что ж, с жертвой ладьи это ты здорово сообразил! Фамилию говори и номер школы.
- Да я, - говорю, - в общем-то, и не хочу сюда поступать.
- А пришёл зачем?
Я, честно говоря, сам не меньше его удивлён, зачем пришёл. Плечами пожал.
- Не знаю, - говорю.
- Да, - преподаватель шахмат говорит. - Видно, сам ты толком не знаешь, чего хочешь!
Обиделся, видно, что я не хочу в секцию его поступать. Ясное дело, обидно человеку: он всю жизнь этим занимается, может быть, а тут встречает такое холодное отношение к этой игре!
- Идите, - говорит, - отсюда, нормальным людям не мешайте!
...Да, нехорошо получилось!
Но на Виктора, видно, все эти тонкости не действуют.
- Ничего! - говорит. - Что-нибудь найдём! О, смотри, набор в хор! Давай?
- Давай, - говорю, - только я не участвую. Скажешь, если там спросят, что я брат твой, глухонемой и к тому же ненормальный, что просто так ты меня привёл, потому что одного меня нельзя оставлять. Запомнил?
Честно говоря, разозлился я на него, поддеть хотел. Но видно, такие сложные шутки до него не доходят.
- Понял! - ясными глазами на меня смотрит. - Так и скажу!
Входим, он за спиной моей сразу всем показывает - мол, ненормальный он, что с него взять, - рукой на меня машет, указательным пальцем около виска вертит.
Преподаватель удивился слегка:
- Ну и что же, - говорит, - ему здесь нужно? Виктор говорит:
- Да он так просто сюда зашёл, а это я к вам пришёл поступать-то!
- А-а-а-а! - преподаватель говорит якобы с облегчением, но на Виктора всё равно с некоторым подозрением смотрит. - Ну, спой что-нибудь! - Виктору говорит.
Запел Виктор песню "Вьюга смешала", довольно громко.
- Стоп, стоп! - преподаватель кричит. - Парень ты неплохой, но слуха у тебя совершенно нет!
- Да есть у меня слух! - Виктор говорит. - Только я берегу его пока что, не трачу! Вот на концерте когда буду выступать - другое дело!
- К сожалению, - преподаватель говорит, - на слово поверить тебе не могу. Может, и есть у тебя слух, но мне кажется, в такой степени скрыть его нельзя!.. Может, вам в танцевальный пойти? Соседняя комната.
- Ну, - обрадованно Витька говорит, - а я и не знал! С ходу после этого в танцевальный меня увлёк; там быстро
нам натянули на головы картузы, на сцену вытолкнули, а там уже вовсю пляска идёт!
Пляшу я и думаю: "Куда меня ещё занесет? Правильно папа мой говорит: кто без цели определённой по жизни движется, сам не знает, где через день окажется!" Плясуном-то уж точно я не собирался быть, а пляшу! Хватит, - думаю. - Эту дурацкую пляску прекращать надо!"
Но тут все за руки взялись по команде, по кругу помчались, тут уже никак не уйти, не вырваться!
Кончился танец наконец. Преподаватель с меня картуз стал спрашивать, а я и не помню, где он, уронил в какой-то момент во время танца.
- Давайте картуз! - преподаватель говорит. - Что за отношение к театральному реквизиту?
Хотел я ему сказать, что никакого у меня отношения нет к театральному реквизиту, ни хорошего, ни плохого, но побоялся, что тоже обидится он, как тот шахматист.
Нашли наконец мой картуз.
- Всё! - Виктору шепчу. - Выбираться надо отсюда, пока не поздно.
Долго блуждали с ним в поисках выхода. Вышли неожиданно в какой-то зал. Заседание какое-то. Докладчик с трибуны посмотрел строго на нас, потом головой показал: "Проходите, быстро садитесь!"
Пришлось подчиниться, сели во второй ряд. Вслушались, оказалось - заседание общества рыболовов-любителей!
Доклад слушают: об изобретении гигантской рогатки, позволяющей забрасывать прикорм для рыб на многие сотни метров.
Да, очень нам нужна с Виктором эта рогатка. Представляю, какой скандал будет, если в школу её принести или домой!
Вдруг старичок, который рядом со мною сидел, нагибается ко мне, шепчет:
- Очень рады молодому пополнению!
- Ясно, - говорю.
А сам думаю: скорей бы доклад кончился, дальше идти!
Кончился наконец доклад, председатель поднимается, говорит:
- Так не забудьте, завтра в семь утра на Кавголовском озере!
Старичок спрашивает меня:
- Вы будете, я надеюсь?
- Не знаю, - говорю. - Думаю, что нет.
Старичок посмотрел на меня, как на какого-то редкого зверя...
- Что же вы хотите сказать?.. - еле-еле в себя пришёл. - Что вас не интересуют соревнования... по забрасыванию спиннинга на дальность?
- Нет, - говорю. - Верней, не очень.
- Может быть, - говорит, - вы скажете, что вас вообще не интересует рыбная ловля?!
- Скажу! - говорю.
Тут он встал даже, на меня уставился.
- Что ж вас интересует, молодой человек?! - вдруг закричал.
- Бежим! - Витька кричит.
Вскочили, побежали. Рыболовы долго за нами по коридорам гнались, спиннинги вслед закидывая, чтобы поймать. Выскочили наконец на какой-то бульвар.
- Да... - говорю, - дальше, наверно, похуже ещё нам придётся!
- Подумаешь! - Витька говорит. - Будет лето, к дяде поедем, таких вот лещей будем ловить!
...Не понял.
Идем уже по Невскому, видим - у Дома книги, у книжного лотка, огромная очередь темнеет. Витька врезался, конечно, в эту толпу.
- Что дают? - спрашивает. - Что дают?
- Неизвестно, - последние говорят. - Какую-то книгу.
- Встанем? - Витька говорит.
- А зачем?
- Ну... как зачем? Люди же стоят!
- Стоять, - говорю, - деньги тратить... не зная, какая книга даже! Нормально, считаешь?
Витя вперед посмотрел, потом вздохнул.
- Может, не хватит ещё? - с надеждой говорит. "Зачем стоять-то, - думаю, - если хочется, чтоб не хватило?"
С отчаяния домой хотел уже пойти, но потом думаю опять: "Что сказать?"
Отцу вообще я все всегда рассказываю, он понимает... Вер-
нее, то понимает, что можно понять. Но тут-то что можно понять? Что тут понятного-то?!
Конечно, если с целью куда-то идёшь, посмотришь на очередь эту и дальше пойдёшь. А если нет цели, обречен стоять, неизвестно зачем!!!
- Кончились! - вдруг кричат.
- Отлично! - Витя говорит (будто кто заставлял его за книгой этой стоять и покупать).
Пока шли, мы согревались ещё, но тут, стояли пока, замёрзли вконец!
- Идея! - вдруг Виктор кричит. Я вздрогнул даже.
- Знаешь, - говорю, - идеи твои последнее время как-то меня пугают...
Но оказалось, действительно неплохо придумал: в баню пойти! Впервые за все время ему действительно удачная мысль пришла!
- Точно! - говорю. - Согреемся хоть. И главное, будет что родителям сказать. Удивятся, конечно, слегка, но хоть поймут!
Спросили, где баня, пришли. Там огромные очереди оказались - за билетами и потом - в гардероб. Но мы ловко без билетов проскользнули, свободную скамейку увидели, разделись. Вошли в мыльную. Красота!.. Жара!..
Витя говорит:
- Только от воды подальше держись! Я удивился:
- Это почему? Он говорит:
- Ну, вытираться-то нам нечем!
- А-а-а, - говорю. - Это да. Сели на скамейки, сидим греемся.
Рядом здоровый такой мужчина, нальёт таз воды, потом закричит так радостно и водой ледяной себя окатит. А брызги на нас.
Я говорю ему, между тазами:
- Пожалуйста, брызгайтесь потише. Нам нельзя мокрыми быть.
Он даже глаза выпучил:
- Что за чушь? Пришли в баню, чтобы сухими быть? Это ж абсурд!
- Абсурд, - говорю, - не спорю, но так уж вышло.
Он посмотрел ещё изумленно, потом ушёл от нас подальше, как от безумцев. Глядим, соседу своему новому на нас показывает, удивлённо переговариваются, плечами пожимают.
Уже не первый случай, кстати, когда нас за ненормальных принимают!
Говорю Вите:
- Давай все-таки мыться! Не может быть, чтоб у банщика не было, чем вытереться!
- Посмотрим, - Витя говорит.
Выходим в предбанник - действительно: в гардеробе на столе кипа простынь с чёрными печатями лежит. Говорю:
- Дайте нам, пожалуйста, две простыни, мы заплатим. Он говорит:
- Талоны давайте! Мы спрашиваем:
- А где их брать? Банщик говорит:
- В кассе!
- Но касса же во дворе, как мы пойдём-то туда? Гардеробщик говорит:
- А это не моё дело! Я говорю.
- Ну дайте нам за деньги, какая вам разница!
- Нет уж, - говорит. - Неприятностей я себе не хочу! Велено только за талоны давать.
Говорю:
- Ну дайте нам просто так, а мы талоны потом вам принесём!
Он только зевнул, отвернулся и стал что-то в шкафу своём делать.
Витя говорит:
- Пошли назад, я замёрз! Пошли обратно.
Да-а... Правильно папа мой говорит: "Все, кто без чёткой цели идёт, в нелепейших положениях оказываются поздно или рано".
Вернулись мы снова в мыльную, сели.
А брызги со всех сторон так и летят!
Главное, хоть волосы не намочить.
Взяли из пирамиды тазы сухие, надели перевёрнутые тазы на головы и сидим.
Вокруг нас уже удивлённая толпа собралась.
Какой-то парень с соседней скамейки стал водой на нас брызгать. Брызнет - и хохочет, смех его, видите ли, душит! Брызнет - и хохочет. Тоже - шутник!
А нам не до шуток. Уйти отсюда не можем, и здесь дальше находиться тоже опасно;
А шутник этот всё брызгает, брызгает - не устаёт! У Вити вдруг терпение лопнуло - отбросил он со звоном свой таз, к парню этому подскочил, выхватил таз его и на себя вылил.
- Этого ты добивался?! -закричал. Потом как закричал:
- Э-эх !!
Разбежался через всю мыльню и с ходу ласточкой в бассейн нырнул! Появляется голова его над водой:
- Давай, - говорит. - Замечательно. Освежает!
И я тут подумал: "Э-эх, если всего бояться, думать всегда: а что потом? - так никогда ничего и не сделаешь!"
Тоже крикнул я на всю баню, разбежался - и ласточкой в бассейн!
Остальные, понятно, сразу же вышли оттуда, а мы стали с бортиков прыгать, потом даже с плеч друг у друга!
Потом в предбанник выскочили, довольно бодрые, Витя к окну подбежал и быстро-быстро стал занавеской вытираться.
Гляжу, банщик побагровел. Но и оцепенел - с места сойти не может. Понял я - плохо сейчас будет - другую занавеску схватил, быстро-быстро стал голову тереть.
Наконец банщик сорвался, бросился, и с ним ещё несколько помощников.
- Возмутительно! - кричит. - Распустились! Хулиганье! Прямо в занавески нас замотали и по коридору к директору
повели.
- Вот, - банщик директору говорит, - занавесками вытирались, хулиганьё!
Директор говорит:
- Почему ж вы занавесками вытирались, они же для красоты !
Мы говорим:
- Нечем больше. Полотенца не взяли, а талоны на простыни забыли купить.
Директор говорит банщику:
- Что ж ты - не мог ребятам простыню дать? Банщик:
- Очень надо мне - из своего кармана давать! Другие пусть дают, а я бедный!
Директор говорит:
- Знаем, какой ты бедный! Ребята же простудиться могли!
Открывает вдруг сейф, распахивает и достаёт два махровых красивых полотенца!
- Вот, - говорит, - из директорского фонда вам! Вытирайтесь!
Я чуть не заплакал, во всяком случае, щёки чем-то щипать стало. Схватил полотенце, быстро-быстро лицо стал тереть. Вытерлись насухо, потом вернулись в баню, оделись. Хороший человек - директор! Очень хороший! Вышли из бани.
- Хорошо, - говорю, - что директор хороший человек оказался. А то бы могли так и пропасть. Так в бане и пришлось бы жить, под скамейками прятаться.
- Ничего, - Витя говорит, - отличные люди везде есть!
- Отличные люди, - говорю, - везде есть, но дураков, как мне кажется, никто не любит.
Но главное, фуражки у Витьки-то нет, в люк упала, а ветер холодный дует, а волосы у него влажные!
- На, - протягиваю ему мою фуражку. - Прикинь!
- Спасибо! - говорит (даже слёзы у него вдруг блеснули). - Но тебе тоже она нужна! Пойдем у огня вот подсушу свою плешь.
Не далеко от Казанского собора строительство шло: частично канавы уже вырыты, частично огонь горел под железными листьями - землю прогревал.
Сняли мы один лист, огонь выше стал. Тени от нас огромные, до пятого этажа.
Потом вдруг чувствую - едкий дым!
Гляжу, рукав один у Виктора красный, словно наклеенный!
- Горишь! - кричу.
Витя рукав этот поднял, и из него язычки пламени вырвались.
Потащил я его к спуску, ледяную плёнку на воде рукой его разбил, утопил руку его, до самого плеча, а сам он словно в оцепенении каком-то находится!
Холодно всё-таки, особенно после бани!
Вытащил руку его, огонь погас, но вместо рукава - какие-то ошмётки!
- Ошмётки оторви, - хриплым голосом Витя говорит. Упёрся я ногой в живот ему, дернул - и весь рукав вообще
до самого основания оторвал.
Посмотрел Витя на рукав, моргая, потом в канал его выбросил.
К счастью, рядом тут огромные трубы лежали - для газа, залезли в одну трубу - хоть меньше дует!
Вдруг упали мы! Рабочие, оказывается, стали трубу эту в канаву катить!
- Эй! - в трубе гулко кричим. - Эй!
Остановилось кружение наконец. Заглядывает рабочий внутрь.
- Эх, - говорит, - чуть было вас не закопали! Чего это вы тут сидите?
- Греемся! - Сами дрожим.
- Да, - вздыхает, - я помню, в двадцатые годы тоже по трубам ночевал! Ладно уж!
Вынимает из сумки бутерброд с колбасой, ломает пополам, нам протягивает.
- Спасибо! - говорим.
У Витьки, я заметил, опять в темноте слёзы в глазах сверкнули. Дальше бредём в полном уже отчаянии. Вдруг Витя остановился.
- Слушай! - говорит. - Дай мне в глаз!
- Зачем?
- Ну, дай!.. Может, синяк будет!
- А зачем?
- Может, отец хоть пожалеет тогда, а так - побьёт.
- Побьёт, - говорю, - тогда синяк и будет. А может, ещё и нет. Зачем же заранее, за других, неприятности себе делать?
- Может, и правильно это, - Витя вздохнул. ...Да-аа... А я ещё надеялся папе про баню рассказать! Думаю, что рассказ этот здорово бы его огорчил!
Идём по Невскому, вдруг Витька показывает на красивое здание.
- О, - говорит, - здесь же бассейн!
- Ну и что? - говорю. - Мало тебе одного бассейна, что ли? Ещё этот тебе нужен?
- Так это ж другой, - говорит. - Тот банный был, а этот спортивный!
Да. Ну и тип! Видно, жизнь его ничему не учит.
Пошли в бассейн.
Вахтёрша дремала как раз, беспрепятственно мимо неё прошли. Помылись зачем-то в душе - и в бассейн!
Действительно, бассейн прекрасный, не то что банный! И никого. Только крики наши, шлепки гулко отражаются от высокой крыши. Витя взял пенополиуретановый квадрат - на которых малышей плавать учат.
- А давай, - говорит, - кто глубже его утопит. У кого выше он выпрыгнет - тот и победил.
- Давай!
Стали засовывать эти поплавки огромные в воду, руками-ногами, нажимаешь, потом отпустишь, он выскочит, вверх взлетит, как дельфин, и шлёпнется.
"Ну, - разозлился я, - уж тут-то я своё докажу!" Засунул его изо всех сил, сам вынырнул, отдышался - гляжу, нет! Здорово я его утопил - сейчас выпрыгнет!
Вдруг что-то как даст мне в подбородок - зубы лязгнули на весь бассейн, в глазах помутнело. Гляжу - поплавок этот рядом со мной покачивается.
И тут ещё открывается крохотное окошечко под потолком, высовывается человек и кричит:
- Как вы здесь оказались? Здесь только спортсменам-разрядникам можно, а вы кто?
- Мы не разрядники, но мы хотим.
- Да нет, мы сюда только перспективных берём, а вы не перспективные.
- Почему это?
- Сразу видно.
Вышли мы наверх. Вытерлись в этот раз уже одеждой, раз уж мы не перспективные - кому нужны!
- Да, - Виктору говорю. - Как-то мы нигде с тобой не задерживаемся. Видно, потому, что собственных предложений у нас нет, идей!
Вышли, пошли.
Хоть и не перспективные мы, а мёрзнем!
Вдруг глядим - на скамейке шляпа лежит!
- О, - Витя говорит, - наконец нам счастье улыбнулось! Взял шляпу эту, надел. Всё-таки голове теплее!
Идём - Витя в огромной шляпе.
Гражданин один так и оцепенел. Долго шёл за нами - под шляпу заглядывал.
- Не пойму, - говорит, - лилипуты, что ли? Лилипуты, что ли, приехали, говорю?
Потом идём дальше, вдруг человек без головного убора догоняет нас, с милиционером.
- Вот, - говорит, - положил на секунду шляпу, а они украли.
- Бежим! - Витя кричит. Помчались из последних сил уже.
Шляпу на урну положили, - может, отстанут. Идём - от погони уже оторвались - проходными дворами.
- Да-а, - говорю, - правильно, видно, мой папа говорил: "Путь, который к гибели ведёт, от истинного отклоняется сначала на один градус всего!"
Вспомнил я вдруг почему-то, как в автобусе с нашим учителем пения встретился. До четвёртого класса у нас пение было, потом кончилось, а он на пенсию ушёл.
Вспомнил я, как серьёзно он уроки свои проводил! Перед тем как начать петь нашему хору, достанет камертон - металлическую рогатку, - стукнет себе им по голове (все, кого не видит он, обязательно этот жест передразнят!). Тихий звук камер-
тона - как комариный писк. Прекратится он -и мы начнём петь с этой же ноты, которая затихла.
Я, помню, любимцем его был.
Говорил он - замечательно я пою!
Потом пение у нас кончилось.
И всё!.. Вспомнится иногда только, как солировал я.
Стою - и сам удивляюсь, как пою!
"Солнышко све-тит яс-ное!.."
Вспомнил, как на концерте для родителей пел, - родители все изумлены были, переглядывались, головами качали - они до этого с другой стороны меня знали... И вот встречает меня он - два года уже после уроков его прошло.
- Ну как ты, - спрашивает, - поёшь?
Я подумал еще тогда: "Просто нечего ему больше спросить!"
А сейчас понял вдруг: "Не совсем так!"
Он, видно, действительно на меня надеялся, что я певцом стану, с его лёгкой руки, чтоб он говорить мог потом друзьям-пенсионерам: "А Горохов-то у меня начинал!" Но как-то я про это забыл. Ушёл он - и забыл я про пение.
Потом вспомнил вдруг: я же ещё и в лёгкой атлетике блистал. Учитель школьный в спортшколу меня послал, там я сразу на второй юношеский разряд пробежал. Может, я и быстрее бы побежал, да какой-то балбес на дорожке чемодан позабыл. Перепрыгивать пришлось, и то время разрядное оказалось. Тренер тот говорит: "Ну-ну!"
И всё. Больше я на тренировки не ходил. Не помню уж почему. Так что в лёгкой атлетике я перспективный был! Как это забыл я совсем... Выходит, я не одну уже надежду не оправдал, а две! Так и всё, вообще, можно проморгать!
Виктору говорю:
- Ну, куда? Помнишь, ты говорил, что у тебя какой-то верный друг есть? Ну, номером телефона которого ты ещё камеру хранения зашифровал?
Он говорит:
- Точно! Как мог я забыть! Вот это действительно друг! Напоит нас чаем, накормит! Колоссально!
Вбежал в телефонную будку и застыл. Минут десять, наверно, стоял, как столб.
- Забыл! - говорит.
- Что?
- Номер телефона его забыл, давно, выходит, не. звонил.
- Да-а-а-а, - говорю, - к дружбе у нас, выходит, такое же небрежное отношение, как ко всему!
- Как же? - он говорит вдруг.
- Что - как?
- Как же, - говорит, - камеру хранения теперь откроем? Думал, уж этот телефон железно запомню, и нет!
Витя расстроился, впервые, можно сказать. Но быстро пришёл в себя, снова захохотал.
- Дурак, - говорит, - какой же я дурак! Надо поехать к нему, и всё! Поглядеть его телефон, заодно поесть!
- А живёт-то где он, хоть помнишь?
- Я всегда помню, где друзья мои живут! - веско говорит. Ехали долго, на двух автобусах. Приехали наконец в новый район.
- Вот, - Витя радостно говорит. - Вот его дом!.. Точно! Поднялись. Виктор звонить начал. Звонок... ещё звонок...
не открывают!
- Да... где-то задерживается, - Витя говорит.
- Может, по справочному можно телефон узнать?
- Нет, - Витя говорит, - фамилии его точно не помню!
- Да-а-а, - говорю, - без портфелей нам уж точно домой ходу нет!
- Ладно, - Витя вдруг говорит. - Выбью уж я ему дверь! Если товарищ настоящий - простит!
- Да ты что? - говорю. - Это же взлом!
- Ничего! - говорит. - Как-нибудь! Я же вижу, как ты устал! Вижу, что домой тебе уже хочется! Мой долг, хочешь знать, выручить твой портфель и тебе отдать!
- Спасибо! - говорю. - Ты, видно, настоящий друг! - Разбежался Витя вниз по лестнице, трахнул плечом дверь, она открылась. Вбежали мы внутрь, стали телефон искать, вдруг Витя как закричит:
- Это не та квартира! Бежим!
Дрожащими руками дверь обратно приставили, вниз сбежали, в автобус вскочили.
- Да, - Витьке говорю, - знал, что до преступления мы можем докатиться, только не думал, что так быстро!
Приехали в центр, Витя говорит:
- Идея!
Я задрожал.
- Не надо! - говорю. - Я идей твоих что-то уже боюсь.
- Действительно - отличная мысль! - говорит. - Пойдём к Клопахину, отличнику нашему, возьмём у него тетради и всё спишем! Завтра в школу придём - всё у нас сделано, хоть бы что!
- А куда ж мы спишем-то, тетрадей-то у нас нет!
- Ну и что? Подумаешь! Что, у него лишних тетрадок не найдётся?
- Точно, - говорю. - Идея!
- Говорил, - Витька обрадовался, - со мной не пропадёшь!
Пришли мы к Клопахину, звоним. Открыл он, и такая вдруг тоска на лице его отразилась!
- А... это вы, - говорит.
В комнату нас провёл, потом говорит:
- Знаете что? Понимаете, я сейчас к олимпиаде физической готовлюсь, погуляйте, пожалуйста, минут двадцать, я кончу.
И прямо лицо у него - умоляющее. Чувствуется, очень он увлечён чем-то там.
- Ладно, - Вите говорю. - Пойдём.
Вышли, стали по улице ходить. Замёрзли совсем, вошли в продуктовый магазин.
- Хорошо! - Витя говорит. - Тепло тут, светло! Замечательно!
Стал от радости руки потирать, вдруг продавщица громко ему говорит:
- Ты руки не потирай, не потирай! Всё равно спиртного тебе не отпущу - мал ещё!
Я обомлел.
- Неплохо, - Вите говорю, - уже за пьяниц нас принимают. Вот это здорово.
Из соседнего отдела продавец говорит:
- Будете брать что-нибудь? Закрываться нам уже пора, хватит!
Витя говорит:
- Да нет, мы не покупать сюда пришли.
- Не покупать? - продавец говорит. - А зачем же? Колька, - кричит, - прикрой-ка дверь - разберёмся!
- Покупать, - говорю, - конечно, покупать, он оговорился!
К прилавку его подошёл, стал смотреть.
- Взвесьте, пожалуйста, эту селёдочку, - говорю. Взвесил продавец:
- Сорок семь копеек! Платите быстро! Я Виктору говорю:
- Надо брать! Виктор:
- А зачем? Что мы с ней делать будем?
- Молчи!
Подошли снова к прилавку, стали смотреть нашу селёдку. Витя говорит продавцу:
- Какое-то лицо у неё невыразительное! Продавец:
- Это чем же невыразительное?
117
Витя говорит:
- Глаза тусклые! Продавец говорит:
- У самого тебя тусклые, шельмец! Покупать ты сюда пришёл - или по карманам у людей шарить? Говори.
Продавщицы кричат ему:
- Вася, скоро ты? Закрывать пора!
- Придётся брать, - Вите говорю, - есть у тебя какая-нибудь мелочь или нет?
Витя полез в карман, высыпал мне немного мелочи. Пошёл я в кассу, уплатил.
С селёдкой на отлете - в руке - вышли из магазина самые последние. И кассирша вслед ещё кричит, что шляются тут, неизвестно зачем!
Звоним снова Клопахину - у меня, стало быть, рукав оторван, у Вити на голове шарф. Открывает мать.
- Вы к кому? - говорит.
- Мы к Алёше.
- А зачем? - говорит.
- Просто так.
- Просто так? - говорит. - А селёдка зачем?
И действительно, селёдка довольно нагло торчит из бумаги, и жир с неё каплет!
- Это так...
- Ах, так? - говорит. - Не пущу!
Клопахин из комнаты вдруг кричит умоляющим голосом:
- Ребята, это вы, да? Подождите полчасика ещё, ладно? Приходим в третий раз - сестра открывает.
- А Алёши нет, - говорит. - Он ушёл.
- Как это нет? - Витя разволновался. - Только что был! - Вошли мы все-таки в комнату, смотрим - действительно, никого.
Пошли обратно, Витя с расстройства не в ту дверь полез. Одна дверь из комнаты в коридор вела, а другая, оказывается, - в стенной шкаф. Схватил Витя эту дверь, тащит её, а она не идёт. Витя закричал тут: "Эх!" - рванул эту дверь, она открылась. И предстала перед нами картина: дверь с той стороны держит Алёша, другой рукой держится за полку в шкафу. И Витя, с богатырской его силой, и Алёшу наружу вытащил, и полку! Полка накренилась слегка, и сверху голубой стиральный порошок на Витю сыплется. Потом таз начал съезжать. Медленно сползал, долго... потом по Витиной голове, шарфом обмотанной, - бам-м-м-м!
Витя голову почесал, но всё стоит. Потом суть происшедшего стала до него доходить, повернулся он и к другой двери пошёл.
Вышли мы на улицу - Витя говорит:
- Ничего!.. Нормально! (голову потирает). Жалко, что я без фуражки был.
- Да, - говорю. - Дожили. Люди уже в шкафы от нас прячутся.
Идём. Витя повязан шарфом, под шарфом шишка, а я в вытянутой руке сельдь несу!
- Давай-ка селёдку понеси, - Вите говорю. - Я что-то устал.
- А ты в карман её положи!
- Спасибо!
- Идея! - Витя говорит. Я вздрогнул.
- А давай её подарим кому-нибудь. И людям будет приятно и нам хорошо.
Подходим к красивой девушке, на углу.
- Мы хотим вам сказать, - Витя говорит, - что вы очень нам нравитесь, и поднести вот этот вот сувенир! - разворачивает селёдку на бумаге, показывает.
Девушка говорит:
- А глупее вы ничего не могли придумать? Растерялись мы. Говорим:
- Ну почему?
Тут она быстро навстречу своему парню пошла, говорит ему что-то, на нас показывает. Тот разозлился, видно, - и к нам!
- Бежим! - Витя говорит. Отбежали квартала два.
- Мы ж хорошее хотели сделать! - Витя говорит.
- И хорошее, видимо, надо делать с умом.
- Ничего, - Витя говорит, - раз так, продадим её, деньги получим. Нам же лучше!
Пошли к выходу из метро, кричим:
- Ат-личная селёдочка! Кому, кому?
Никто почему-то не реагирует, только человек один в валенках подошёл. Говорит:
- Не стыдно селёдками спекулировать? А ещё молодежь!
- Ладно! - Витя говорит. - Будем тогда по квартирам её разносить. Обслуживание на дому. Колоссально!
Зашли в ближайшую парадную, звоним. Открывает нам хитрая старушка.
- Селёдка нужна? Вот, цена тут на бумаге указана. Она говорит:
- Попробовать надо!
Быстро пошла с ней на кухню, отрезала хвост ножом, стала жевать.
- Нет, - говорит, - не нравится мне. Жиру мало. Вернула селёдку нам - без хвоста! - и дверь захлопнула. Идём выше - звоним. Открывает старичок грозного вида.
- Что надо?
- Вот, - говорим, - купите селёдку. Посмотрел он быстро на наш свёрток.
- Со склада, что ли, украли?! - говорит.
- Почему украли?! - говорю. - Купили, а теперь продаём.
- Ладно, мне-то уж не заливайте, я знаю. Разбили бочку при разгрузке, селёдку расхватали и теперь продаёте!
- Да зачем это нам?
- Известно - зачем! В общем, идите отсюда с вашей селёдкой, если не хотите, чтоб я милицию позвал!
Вышли. Вошли в другую парадную. Открывает человек средних лет.
- Ну, покажите, - говорит, - что у вас?.. Вы что, - говорит, - с ума сошли? Кому селёдка ваша нужна, да ещё без хвоста!
Захлопнул дверь. Даже, мне показалось, обиделся. Зашли мы тогда во двор, по узкой какой-то лестнице поднялись. Звоним - открывает нам тот же грозный старичок. Чёрный ход оказался той же квартиры!
- Нет, - Витя говорит, - так тяжело! Давай по телефону звонить, будто бы из стола заказов! Усек?
Набрали первый случайный номер, только чтоб далеко не было от нашего места.
- Алле! - Витя говорит. - Из стола заказов беспокоят. Вам селёдка нужна?
Мужской голос говорит:
- Какая селёдка?
- Без хвоста, - Витя говорит. - Эх, не понял нас. Трубку повесил! Думал - розыгрыш, а мы ведь серьёзно!.. Ладно, - говорит, - телефонная форма не годится. А может, выбросить её в Фонтанку, и всё?
- Да нет, - говорю, - засорение окружающей среды!
- Почему же, - говорит, - если бы дохлая, а то маринованная!
- Нельзя, - говорю, - вмешиваться в биологический цикл, маринованных рыб в реку пускать.
- Идея! - Витя вдруг закричал.
- Ну, что?
- Давай кому-нибудь в форточку её забросим! И человеку приятно, и нам хорошо!
- Точно! - говорю.
Размахнулся я и точно в форточку попал во втором этаже!
И тут же высовывается из неё голова, тот же наш грозный старичок, надо же!!
- Бежим! - Витя говорит.
Пробежали мы вокруг дома, снова на улицу выбегаем - глядим, старичок наш идёт, с милиционером уже!
- Вот они!! - как крикнет.
Мы - бежать. Забежали в какой-то тупик. И там почему-то доска оказалась: "Разыскиваются преступники... Петухов... Аб-дуллаев... Шинов".
Витя шепчет радостно:
- Нас ещё нет!
Посидели мы там, сжавшись, за урной минут двадцать, выскакиваем - и прямо в объятия милиционера попадаем!
Приводят нас в отделение. На столе селёдка лежит в обёртке, как бы улика.
- Так. Объясните, откуда у вас селёдка, - милиционер говорит.
- В магазине купили, - Витя говорит. - Смотрите, вот и цена на бумаге!
- А в фортки гражданам зачем забрасывали? Пришлось нам рассказать вкратце, конечно, всю жизнь.
- Так! - милиционер говорит. - Придётся в школу вам сообщить, как вы живёте. А пока идите домой, занимайтесь, и чтоб больше я вас не видел. И селёдку свою возьмите, здесь нам она не нужна.
Взял Витя селёдку, вышли мы с ней на улицу. Витя в лицо ей смотрит и говорит:
- Да-а-а-а! Устроила нам жизнь эта золотая рыбка!
- При чём тут она? - говорю. - Сами мы себе всё устроили!
- Ничего!.. - Витя говорит. - Зато болтаемся, ничего не делаем!
- Да? - говорю. - Честно говоря, никогда ещё так не уставал!
Идём по улице - снова дождь! Весна уже настала, что ли?
- Пойдём, - говорю, - хоть на вокзал... погреемся и всё же к портфелям нашим будем поближе.
Приехали на вокзал, сели в зале ожидания среди транзитников, которым, как и нам, идти некуда.
А когда милиционер тот дежурный проходил, нагибались, будто шнурки завязывали, чтоб лица скрыть.
Потом Витя пошёл погулять. Возвращается.
- Колоссально! - говорит. - Объявление читал: "Проводники требуются в багажный вагон!" Обмундирование дается, оклад. Премиальные! Я спрашивал - пяти классов достаточно.
- Что они, возраст твой не видели?
- Да там полумрак был, не видно. А голос хриплый у меня, - видно, простудился.
Тут и я вдруг подумал с отчаяния: "А может, уехать действительно? Обмундирование. Премиальные. Пять классов образование. Чем плохо?"
Тут подходит вдруг к нам какой-то парень.
- Селёдочку не продаёте? - говорит.
- Продаём!
- И почём? - спрашивает.
- Вот на бумажке цена записана.
- Беру! - говорит. - А где хвост?
- Хвост, - говорю, - одна старушка съела.
- Ну, ничего!
Завернул селёдку в бумагу, унёс.
"Всё, - думаю, - пропала наша селёдочка!"
Вдруг вижу - идёт! Даёт сорок семь копеек! И за хвост не вычел! Есть же такие хорошие люди!
Сидим, я уже дремать понемножку начал, вдруг Витя как закричит:
- Вспомнил! Вспомнил!
- Что вспомнил-то? - говорю.
- Вспомнил! Номер телефона своего друга!
- Ну и что?
- Я же номером этим в камере хранения портфели наши заколдовал... то есть зашифровал!
Помчались к камерам хранения, нашли шкафчик наш, Витя быстро какие-то цифры набрал. За ручку потянул...
- Сезам, откройся, - шепчу.
Открылся - и портфельчики наши там стоят! Схватили мы их, на улицу выбежали.
- Ну, теперь куда? - говорю.
- А ты куда?
- Я - домой, представь себе!
- А не боишься? - Виктор говорит.
- Нет! - говорю. - Ничего, думаю, страшней нет, чем наши с тобой похождения, двух горемык!
- Думаешь? - говорит.
- Конечно.
- А возьми меня с собой, - попросил, - а то боюсь я: заниматься не буду - завтра снова всё это придётся начать.
- Думаешь? - говорю. - Ну пошли. Впрыгнули мы в автобус.
Раз автобусы ходят - не поздно ещё!
|
