По следу «Аненербе». Вангол-3 Владимир Георгиевич Прасолов
        В этой книге читатель узнает, как в дальнейшем сложилась невероятная судьба Вангола, человека с удивительными, сверхъестественными способностями.
        Ставший военным разведчиком, Вангол вместе с приданным ему спецподразделением «Северный ветер» делает шаг в неизведанное, исследуя таинственные внутриземные миры, обнаруженные в гигантских полостях планеты в русском Приполярье. Часть его группы внедрена в научный комплекс «Аненербе» в Антарктиде, где секретные лаборатории Новой Швабии культивируют новую совершенную расу, где создается сверхмощное оружие, обладая которым Германия сможет покорить весь мир. Понимая опасность зловещих планов врага, советское командование направляет Вангола и его людей в очередную полную смертельных рисков экспедицию на самый край земли.
        Рассказанное автором в этой части романа основано на древних легендах и преданиях и, что важно, подтверждено многочисленными реальными фактами и событиями современности.
        Владимир Георгиевич Прасолов
        По следу «Аненербе». Вангол-3
        
        Вместо пролога
        Северный ветер во все времена года или освежает, или пронизывает холодом до мозга костей. Он вообще не бывает расслабляюще-теплым, особенно здесь, в Сибири, крае земли, ничем не прикрытом от великого ледовитого океана, распахнутом перед всеми его капризами, отдающем ему, как драгоценную дань, серебряные воды тысяч рек. И оттого самоочищающемся и живородящем. Суровый и чарующий своей первозданной красотой, он принимает только чистых душой и оставляет их в себе навсегда. Люди, волей или неволей попавшие в эти края, оставались в них надолго, а чаще - насовсем, не в силах оторвать себя от энергии чистоты и простора, воли и безмятежного величия мира загадочной земли. Так уж случилось в России, в минувшее столетие большая часть людей попадала туда не по своей воле. Совсем юным этапом политических заключенных попал туда и Иван Голышев. Те двадцать лет, срок наказания, назначенный судом, перечеркнули его жизнь раз и навсегда. Ту жизнь, в которой он, комсомолец, бригадир, беззаветно веря в торжество идей социализма, ударным трудом выполнял и перевыполнял трудовые нормы, выдавая на-гора десятки тонн черного
золота. И в которой вдруг для него не стало места… Случай спас его от верной смерти, во время побега, в тайге, а может быть, правду говорят, что случайностей не бывает. Может быть, по велению Духов тайги, старый охотник Такдыган нашел в тайге замерзавшего беглого зэка. Он вернул его уходившую с этого света душу и дал ему новое имя в новой жизни. То, что он смог расслышать из уст умиравшего. «Иван Голышев», - прошептал тот заиндевевшими губами. Вангол так Вангол, согласился старик.
        Орочоны, немногочисленный эвенкийский род, в семью которого попал Голышев, выходили его и приняли к себе как сына. Ошана, дочь Такдыгана, отдала ему в жены свою старшую дочь Тингу. Старый охотник Такдыган передал свои знания и в святом месте силы посвятил в тайны Духов тайги. Вангол принял новое имя и новую жизнь, он ощутил в себе ранее неведомые способности. Он как бы просто вспоминал их…
        Шли годы, Вангол набирался сил и радовал Такдыгана своими успехами. Все было хорошо и ничего не предвещало беды. Но навеки оставленный, казалось, жестокий мир уже вторгся в этот, таежный, и от него даже в здешней глухомани укрыться не удалось. Ванголу пришлось выйти из тайги. Встреча с людьми - научной экспедицией из Иркутска - дала ему возможность воспользоваться документами одного из участников экспедиции Игоря Сергеева. Студент был тяжело ранен и потерял память. Вангол, теперь уже под именем Игоря Сергеева, появляется в Иркутске. По направлению, подготовленному для него же, Игоря Сергеева, Вангол едет учиться в Москву в Высшую школу разведки РККА. Война для него началась в спецшколе Разведуправления, куда он попал в числе лучших выпускников разведшколы. В первые же дни войны с Германией, в составе разведгруппы «Ветер», он был заброшен в прифронтовую полосу для борьбы с диверсионными группами противника. Вот там и свела его судьба второй раз со Степаном Макушевым, капитаном НКВД, бывшим начальником того конвоя, из которого он когда-то совершил побег, и с Владимиром Арефьевым, лейтенантом
Московского уголовного розыска, родственником Макушева. Там же он выходит на след банды уголовника Остапа, убийцы его жены и человека, завладевшего секретным архивом лагерных сексотов. Содержащее огромную информацию досье представляло большой интерес как для уголовников и советских оперативников, так и для немецкой разведки.
        Преследуя по пятам через всю страну банду Остапа, Вангол и его друзья попадают в Забайкалье, в места непроходимой тайги, болот и марей. Там, на скалистом берегу безвестной реки, в пещере, куда так стремился попасть Остап, чтобы завладеть хранящимся в ней со времен Гражданской войны золотом, происходит развязка. Остап и его подручные убиты. Архив «грешных душ», найденный при Остапе, уничтожен… Вангол и его друзья вышли на стойбище Ошаны, чтобы сообщить ей о гибели старого Такдыгана. Шла война, здесь они выполнили свою задачу и понимали - их место там…
        Возвращение из тайги оказалось непростым. Помогая раскрыть замыслы и обезвредить банду заключенных, пытавшихся совершить побег из эшелона, Вангол случайно спасает жизнь одному из них. Как оказалось, немецкому ученому, еще до начала войны участвовавшему в секретной экспедиции в нашем Заполярье. Эта экспедиция была организована и совершена, втайне от правительства СССР, немецкими спецслужбами из «Аненербе», так кратко называлось основанное в Германии в 1935 году «Немецкое общество по изучению древней германской истории и наследия предков». С декабря 1941 года оно работало уже полностью под крылом СС. Гюнтер Миттель был немцем российского происхождения. Информация, полученная от него, оказалась настолько важной, что Вангол, приехав в Москву, через свое руководство добился встречи с Берией. После этой встречи, результаты которой произвели на генерального комиссара сильное впечатление, было организовано сверхсекретное подразделение, получившее название «Северный ветер».
        Основной задачей этого подразделения госбезопасности было определено всяческое противодействие работе вражеской организации, работавшей под эгидой СС, - «Аненербе», борьба с ее агентурой в СССР и в других уголках мира.
        Вангол, пользуясь неограниченными полномочиями при формировании своего подразделения, смог собрать в него уже воевавших в это время на фронте под Москвой капитана Макушева и лейтенанта Арефьева. Освободить из-под стражи арестованных профессора Пучинского и его жену Нину. По его просьбе был разыскан среди призывников и направлен под его командование и бывший студент Пучинского Владимир Осокин. Все они составили основное ядро группы «Северный ветер» под руководством опытнейшего разведчика Ивана Ивановича Краскова. Командиром подразделения был назначен получивший внеочередное звание капитана Вангол. Также в группу вошла Ольга, девушка, фотография которой, случайно оказавшись в руках Вангола, вдруг определила его дальнейшую личную жизнь. Они, втайне от руководства, сыграли свадьбу перед самым началом секретных разведопераций, разлучивших их, разбросавших по земле, может быть надолго, а может и навсегда. Этого никто тогда не знал.
        Северный ветер поземкой заносит едва видные следы былого, навсегда хороня их в прошлом, очищая пространства для будущего, стремительно летящего вперед, неизвестного и манящего…

* * *
        Если свежеиспеченной, хорошо бы, еще горячей булкой хлеба крепко ударить по деревянному лотку во время укладки, с нее обязательно посыплются частички лопнувшей хрустящей корочки. Эти ароматные хлебиночки, накапливаясь за целый день развозки буханок в конном возке хлебопекарни, были главным, ради чего трудилась Аграфена Фетисова. Получив в августе сорок первого похоронку на мужа, она поняла, что надеяться больше не на кого. Потому трудилась за двоих. Она развозила хлеб, сама грузила и разгружала возок по нескольку раз в день. В конце рабочего дня, осторожно сметая просыпавшиеся хлебные крошки в свой платок, она радовалась, когда этих крошек было две или три пригоршни. С замиранием сердца проходила она через проходную, вынося их домой, в маленький домишко на окраине Красноярска, где ее ждали четверо голодных детских ртов и мать, почти слепая и немощная старушка. Однажды на проходной ее остановили. Начальник охраны, крепко взяв ее за локоть, твердо сказал:
        - Пройдемте в комнату досмотра, гражданка Фетисова. Пройдемте…
        Как будто что-то оторвалось в груди у Аграфены. Ноги подкосились, и она, теряя равновесие, повалилась на сторону, увлекая за собой и начальника охраны, щуплого мужика с птичьим лицом. Подскочивший дежурный вовремя подхватил Аграфену и не дал им упасть. После стакана воды для приведения в чувство и тщательного досмотра был составлен протокол о совершении хищения социалистической собственности в условиях военного времени в виде ста двадцати граммов хлебной крошки. В конце сорок второго года Аграфена, осужденная за систематические хищения хлеба на три года лишения свободы, была отправлена в лагерь. На суде она признала, что несколько месяцев каждый день уносила домой крошки хлеба из возка…
        - Курица по зернышку клюет… - заключил прокурор, требуя лишения свободы расхитительнице социалистической собственности.
        Ее мать умерла сразу после суда. Четверых детей органы социальной защиты определили в детский дом. Старший, Семка, сбежал оттуда на следующий день и навсегда сгинул, наверное пополнив армию беспризорников и малолеток, рвущихся на фронт. Двое младших весной умерли от тифа. А семилетняя девочка Катенька тиф перенесла и выжила. Единственное, что она потом всю оставшуюся жизнь помнила о своей маме, - это ее теплые ладони, с которых можно было губами и языком собирать хрустящие хлебные крошки, вдыхая самый вкусный аромат на земле - запах хлеба на материнской руке…
        Провал плана молниеносной войны с СССР означал для Гитлера одно - полный крах всей военной кампании, и не только на Востоке, а вообще в целом. То, что он посчитал некогда пропагандистским выпадом против себя лично и соответственно против Великой Германии, оказалось пророчеством. Тот «клоун», который со сцены возвещал о неизбежном поражении вермахта на востоке, оказался прав. Более того, он смог выскользнуть из его рук в Варшаве, где был арестован, и уйти именно в Советский Союз. Там, что было бы для обычного человека невероятно, он был принят и, так сказать, «обласкан» властью, что дало веское основание Гитлеру усомниться в верности предсказаний этого человека; все свидетельствовало о том, что он работал по заданию советской разведки. Но это было не так. Вольф Мессинг, как оказалось, действительно мог видеть будущее…
        Да, полный крах, но это не означало необходимости признания им немедленной капитуляции и прекращения военных действий. Он был к этому готов. Все просто пошло по другому сценарию. По другому, но его же, Гитлера, сценарию. Он был политическим деятелем, планировавшим не на какие-нибудь пять-десять лет, нет, он мыслил стратегически, как минимум на пятьдесят - сто лет вперед.
        Сейчас Германия была очень сильна. Никто в мире реально не мог противостоять Германии, никто, кроме Советского Союза с его огромными территориями, неисчислимым населением, в большинстве своем готовым к любым тяготам и лишениям, и армией, с точки зрения немецкой разведки почти безоружной и плохо организованной, но умеющей драться до последнего патрона, до последней капли крови.
        В столкновении двух политических вождей, Гитлера и Сталина, все, как оказалось, зависело от мелочей. У Гитлера был единственный шанс победить Сталина - ударить внезапно, разбить ослабленные репрессиями и реорганизацией армии противника еще в приграничных округах, что ему практически удалось, и стремительным рывком танковых армад захватить и уничтожить сердце этой страны, столицу, город Москву. Обезглавить, тем самым разрушить руководство теми остатками армий, которые еще, возможно, и продолжали бы некоторое время сопротивляться на второстепенных, по его мнению, участках фронтов и в окружении. И он был на расстоянии выстрела от цели, но Сталин в эти критические дни Москву не оставил, и те «братья и сестры», к которым он обратился в начале войны, совершили чудо. Российский народ должен был с радостью помочь германскому вермахту сбросить с себя коммунистический гнет, а он шел на смерть со штыками и саперной лопаткой, с криком: «За Родину, за Сталина!»
        Это происходило по совершенно необъяснимой причине, понять которую Гитлер был не в состоянии. Какая-то невероятная сила остановила танковые армии на окраинах русской столицы. Какая-то неведомая и непреодолимая стена встала перед вермахтом у стен Москвы. Войск противника практически уже не было, но и сил на последний бросок у наступающих армий не оказалось. То, что должно было произойти, не произошло. Этого не случилось, хотя вождь нации не щадил ни своих, ни тем более чужих. Если захват Франции, Польши и других европейских стран был для него легкой прогулкой, то здесь он шел, что называется, ва-банк, и это он, Адольф Шикльгрубер, фюрер Германии, основатель Третьего рейха Адольф Гитлер, отчетливо понимал. Когда немецкие армии были отброшены от Москвы, он осознал, что просчитался. Увы, обратного хода не было. Лично для него выход был только один - война до победного конца. Уже зимой сорок второго года ему стало ясно, что победа упущена… Несмотря на огромное количество убитых и плененных советских солдат и офицеров, на потерю огромных территорий, Советский Союз выдержал первый, сокрушительный для
любой другой страны, удар. Для большинства советских войск не было второстепенных участков фронта; в окружении, без боеприпасов и продовольствия, без связи и надежды на помощь, они продолжали ожесточенно драться, унося жизни солдат вермахта, хороня вместе с ними уверенность в их могуществе и непобедимости.
        Гитлер предвидел, что при всей мощи немецкой армии вести боевые действия на вражеской территории, при протяженности линии фронта в несколько тысяч километров, практически без дорог, в условиях русской зимы и не менее ужасных в связи с бездорожьем весны и осени, будет крайне сложно и практически бесперспективно. Он хорошо понимал - чем дольше это будет продолжаться, тем меньше шансов на успех. Но не это стало главным. Он не потерял веры в себя и свою нацию, веры в свою исключительную роль и путь, предначертанный Богом. Наоборот, энергия била через край. Вторая мировая война, развязанная им, изначально была средством достижения определенной цели, а с зимы сорок первого стала еще и ширмой, прикрытием того, что он задумал и что неуклонно осуществлял под покровом непроницаемой тайны. В нее, эту тайну, были посвящены немногие, самые преданные лично ему лица, из числа высшего командного состава СС и элиты общества «Аненербе». Сотни тысяч, миллионы людей должны были погибнуть, обеспечив реализацию его цели. А идея - мечта первого наци - стоила того. Создание нового мира для избранной расы, великой
арийской расы, расы господ чистой арийской крови. Вот что было мечтой и целью Гитлера. Изначально этим миром, этим столь необходимым жизненным пространством для немцев должна была стать захваченная Европа, но неудача на Востоке перечеркнула этот план. Зато само Провидение открыло для него и его нации новые возможности в новом, по-настоящему новом мире. Именно это обстоятельство наполняло его бешеной, неиссякаемой энергией. Он принял это как указующий перст. Земля, сокрытая для всего мира, уготована для его народа. Земля чистая, девственная, благодатная - Новая Швабия, она преподнесена была его нации как подарок Богов, бережно переданный мудрецами древнего Тибета. Именно они, тибетские ламы, указали место, где искать вход, именно они дали подсказки к тем открытиям, которые перевернут мир и положат его к ногам немецкой нации. На это нужно время, и его у немцев будет в избытке. Главное, освоить новые земли и создать на них мощную научно-производственную базу. А это немцы умеют, как никакой другой народ.
        Новый мир, его создание требуют колоссальных средств, и они будут обеспечены за счет всего того, что можно выжать из этих заселявших землю недочеловеков, возомнивших себя, по собственному слабоумию, людьми. В отличие от большинства лидеров партии Адольф Гитлер отчетливо понимал, что только одни немцы не могут возродить арийскую расу. Ее придется воссоздавать по крупицам, собирая лучших ее представителей во многих других нациях, в том числе и славянских. Предстоит колоссальная селекционная работа… Для этого нужно продолжать войну и собирать все ценности, рассеянные в странах варваров, они должны принадлежать новому миру, новой, чистой арийской расе. Для этой цели были созданы специальные подразделения СС. В сферу их интересов попало все - от драгоценных камней и металлов в любых изделиях, включая зубные протезы и хирургические вставки, кончая шедеврами мирового искусства всех видов. Все это с немецкой педантичностью учитывалось и изымалось. Отдельно и под особый контроль попадали древние рукописи и артефакты. Эти материалы, под строжайшим надзором СС, передавались специалистам общества «Аненербе»
для экспертиз и принятия решений по их дальнейшей судьбе. Все, что веками лежало в музейных хранилищах, монастырских и церковных библиотеках, тщательно изучалось, и то, что представляло, по мнению специалистов общества «Аненербе», особую ценность, подлежало немедленному изъятию. Объемы работ в связи с захватом новых территорий существенно возросли; и перед руководством СС остро встал кадровый вопрос. Фюрер требовал наиболее эффективного выполнения поставленных задач. Качественно и быстро!
        Особой заботой фюрера была окружена совершенно секретная программа «Источник жизни». Разбросанные по всей Германии, и не только Германии, специальные родильные дома уже выдавали младенцев чистых арийских кровей. Сотни лучших специалистов уже вели селекционную работу. Велись опыты по выявлению носителей чистой арийской крови. Создавались банки хранения спермы лучших представителей нации. Их потомство необходимо Германии, новой Германии, неуязвимой и могущественной. Именно они должны были стать и будут основным населением Новой Швабии. Именно для них, ради их будущего льется благородная кровь сегодняшних немцев. Эти жертвы священны, они необходимы. Гитлер был фанатически предан своей мечте, при этом действовал прагматично и целеустремленно. Необходимость морской переброски людей и техники требовала установления господства немецкого флота в океане, и это было достигнуто. «Волчьи стаи» немецких подводных лодок обложили Англию плотным кольцом. Подводные лодки - единственное транспортное средство, способное доставить людей и грузы в Новую Швабию. Финансирование и строительство субмарин шло опережающими
темпами и находилось под личным контролем фюрера. Экипажи лодок «конвоя фюрера» при формировании проходили через «сито» СС. Подводники - элита нации, от них требовались не только высочайшее профессиональное мастерство и личная преданность идеям национал-социализма, но и безупречная родословная.
        - Как же попасть на фронт! Уже везде писал, ходил с рапортами сам - бесполезно. Я же летчик, военный летчик, мне надо там быть! Бить фашиста, а я здесь почту развожу! Да ладно бы только почту, а то вот смех и грех, козу до Назимово отправить сподобились! Привязали, а она орет как ненормальная…
        Сергей Комаров в 1939 году был призван в ряды Красной армии. В 1941 году с отличием окончил Ульяновскую военную авиационную школу летчиков и направлен служить в Красноярский край. А это совсем в другую сторону от войны, что ему категорически не понравилось. Но приказы не обсуждаются, Сергей, с детства приученный к дисциплине, вырос в семье военных, добросовестно и с полной отдачей выполнял свой долг служения Родине там, где было приказано. Прикомандированный к Енисейскому авиаотряду, он честно выполнял свой долг. Приходилось летать над таежным краем во всех направлениях. От Норильска до Абакана. Если бы не война, он был бы счастлив. Таких красот, как эта сибирская земля, ему еще не приходилось видеть, но война…
        В этот вечер, после очередного полета, он зашел в штаб и долго рассматривал висевшую там, на стене, карту района. Что-то сверял по своей полетной карте, чем вызвал интерес командира.
        - Что у тебя, Комаров?
        - Дак вот, говорю же, вот здесь никаких населенных пунктов по карте, а там целая деревня по реке. Карты выдали, поди, еще царских времен, как по ним летать?
        - Да не может такого быть! Нет тут ничего и никогда не было. Ты что-то путаешь…
        - Да ничего я не путаю, я два раза над ней прошел. Низко, людей видел, избы, коров. Что я, во сне, что ли, самолетом управлял, товарищ командир?
        - Ладно, пиши рапорт, доложу куда следует про твою «потемкинскую» деревню. Может, и правда карта старая…
        Военлет Сергей Комаров сел за стол, вытащив из планшета остро заточенный карандаш, тщательно вывел на чистом листе: «Рапорт». Он уже восемь раз писал это слово за два месяца, просился на фронт. Но, увы, не отпускали. Теперь он опять машинально написал слово «Прошу» и, усмехнувшись, продолжил - «проверять на соответствие с действительностью полетные карты местности, поскольку в квадрате таком-то я обнаружил населенный пункт, никак на карте не обозначенный».
        Данный рапорт так и остался бы в столе начальника аэродрома, как и многие другие докладные, если бы не летел он по срочным делам в Красноярск. А так вместе с другими важными бумагами, в спешке, и его случайно положили в портфель. Вызвали Никонова на совещание партактива, как всегда, срочно, и явка обязательна.
        На совещании обсуждались вопросы, связанные с помощью фронту, поднималась роль и ответственность коммунистов за решение поставленных партией задач. В конце совещания представитель особого отдела в небольшом выступлении рассказал об участившихся случаях дезертирства и уклонения от мобилизации, потребовал на местах усилить контроль за контингентом призывного возраста. Тут-то и решил высказаться Никонов. Очень уж хотелось ему отметиться, показать себя краевому начальству. С места слово попросил и, получив разрешение, начал:
        - Это, конечно, усилить контроль за контингентом, это понятно. Уклонение от мобилизации - все одно что дезертирство, и за то карать надо со всей строгостью. Я тут перед совещанием выяснить пытался, что за деревня на речке Коенга, есть такой приток Енисея в нашем районе. Никто не знает. По учету и по картам нет там никакой вообще деревни, а мой летчик над этой деревней дважды пролетел, людей, дворы, все, как положено, видел. Выходит, для кого мобилизация, а для кого мирная жизнь и не кончалась…
        В президиуме начальство заерзало на стульях. Недоумение и возмущение на лицах. Недовольство даже в зале кто-то выразил.
        - Как так?! Не может такого быть!
        - Вы после совещания останьтесь, товарищ. Разобраться надо с вашим летчиком, - холодно приказал ему особист.
        - Хорошо, - ответил выступавший и внезапно вспотел. Черт его дернул с этой деревней. А вдруг это действительно привиделось Комарову, ну, от недостатка кислорода бывает иногда у летунов, а может, он и выпивши был. Они, гады, всегда для сугрева… Надо было сначала самому проверить! От дурья башка…
        Через полчаса в небольшом кабинете он, стоя навытяжку перед комиссаром особого отдела, трясущейся от волнения рукой положил на стол лист бумаги с рапортом.
        - Я, товарищ комиссар, вот, рапорт имею от летчика. Проверить сами не успели, это ж только вчера факт такой известен стал.
        - Зачем же на совещании такие вещи непроверенные заявлять? Это же дискредитацией партийно-советских органов попахивает, клеветой на советскую власть.
        - Вот, пожалуйста, прочтите, это же на бумаге, черным по белому…
        - Черным по белому, говоришь. Хорошо, проверим. Но если это бред твоего летчика, то под трибунал пойдете оба. Свободен.
        Вечером этого же дня, брызгая слюной, по кабинету метался начальник краевого НКВД.
        - Проверить мало. А если эта деревня действительно есть? Что тогда? А тогда мы с тобой под трибунал пойдем, потому как, уму непостижимо, за двадцать четыре года советской власти не увидели деревню на своей земле! Немедленно направить туда спецотряд НКВД, с особыми полномочиями. Найти эту деревню, если она есть, и сделать так, что ее нет! И никогда не было! Слышишь?! Никогда не было! И чтоб ни духу ни слуху об этой деревне. А этого, как его, ну, придурка, что на совещании выступил, законопатить так, чтоб и след его простыл.
        - Так, а вдруг он прав?
        - Тем более, ты что, не понял?!
        - Так точно, теперь все понял. Сам с отрядом пойду.
        Особист вышел из кабинета и прямо из приемной позвонил на аэродром.
        - Дежурного НКВД!
        - Сержант Деревянко.
        - Там на Енисейск самолет должен быть.
        - Есть рейс в шесть двадцать утра.
        - На нем попытается улететь Никонов.
        - Знаю такого, утром оттуда прилетел.
        - Появится, задержать - и сразу ко мне, звони, машину пришлю. Ясно?
        - Так точно.
        Никонов не понимал, что происходит. Утром он приехал на аэродром, и его задержали. Никто не слушал его и ничего ему не говорил. Просто скрутили руки и бросили на пол в дежурке. Потом какой-то милиционер спросил:
        - Никонов Иван Сергеевич?
        - Да, - ответил он с надеждой, что сейчас все это недоразумение закончится, но сильный удар в голову погасил его сознание.
        Очнулся Никонов на бетонном полу в камере, кроме сильной головной боли и духоты, какое-то время ничего не осознавал.
        - Где я?
        - В ж… - ответил чей-то сиплый голос.
        - Товарищи, помогите, я задыхаюсь, - простонал он.
        - Я же говорил, политического к нам определили… Сука, стучать теперь будет…
        - А может, и не будет. Видишь, товарищу плохо, помоги ему, Муха.
        - Эт можно.
        Небольшого роста зэк спрыгнул со второго яруса нар и с телогрейкой в руках шагнул к лежавшему навзничь Никонову.
        До прихода весны было еще так далеко, что ему, одинокому старику, становилось грустно, а порой до ужаса тоскливо. Голод и холод сковали город на Неве, его широкие площади, кварталы каменных домов и гулкие мостовые, мосты и гранитные набережные, заметенные снегом скверы и замерзшие посреди проспектов трамваи. Хозяйничали в городе бесконечная февральская метель и сумерки, скрывающие все в этом нагромождении больших, промерзших, обезлюдевших домов, да еще жестокие, хлесткие ветры, плутающие во дворах, переулках и руинах разбитых войной зданий. Как будто подслушав его мысли, ветер, опять сорвав с крючка, захлопал хлипкой наружной дверью подъезда, грозя расщепить и сломать ее окончательно. Нужно было найти силы встать и, выбравшись из тепла постели, выйти на этот пронизывающий ветер, чтобы ее закрыть. Старик, кряхтя, тихо, ворчливо ругаясь, вылез из-под пледа и побрел к дверям своей небольшой квартиры. Раньше, до войны, он был рад тому, что живет на первом этаже, теперь - нет. Тепло в доме уходит вверх, а помои летят вниз, замерзая на лестничных клетках и ступенях мраморных лестниц… Да еще эта
подъездная дверь гремит прямо ему в стену… Он не успел дойти до двери, как что-то оглушительно грохнуло вверху, дом вздрогнул, осыпав старика штукатуркой с потолка и стен. Завывшая сирена известила об артналете, но для жильцов верхнего этажа это было бы уже без надобности - поздно. Там, куда угодил снаряд немецкой гаубицы, уже некоторое время никто не жил, выехали в эвакуацию. А этаж снесло, завалив обломками весь внутренний дворик дома. Когда тревога прекратила рвать душу своим надрывным воем и пыль развеялась, старик, одевшись, с трудом открыв прижатую обломком рухнувшей сверху балки дверь, вышел на улицу. Во дворе несколько человек, задрав голову, смотрели вверх на разбитый снарядом этаж. Никому из них, а это были члены аварийно-спасательной группы, не хотелось подниматься на эту как будто слегка дымящуюся верхотуру, сил просто не было. Увидев старика, один из них, вероятно старший, направился к нему.
        - О, товарищ, как вас? - И, не дождавшись ответа, продолжил: - Скажите, кто там проживал?
        - Раньше учительница с дочкой, а теперь никто. Выехали они недавно, в эвакуацию…
        - Вот и славно, значит, никто не пострадал, так и пометим, пожара нет, жертв нет. Так, товарищи, там никого не было, едем, тут рядом, на Кузнечный, там тоже попадание, здесь все хорошо…
        Все сразу пошли в арку, на выход, и дворик опустел.
        «Чего уж тут хорошего?» - подумал старик, оглядывая завалы. В куче битого кирпича и штукатурки он заметил какой-то сверток, плотно стянутый бечевой. Подошел, пнул ногой, сбив осевшую штукатурную пыль. Тяжелый. Старик поднял его.
        «Что бы там ни было, книги, бумага какая или вдруг продукты… Уже ничье… Все сгодится…» - подумал он, глянул по сторонам, и понес к себе.
        Расположив сверток на широком подоконнике кухонного окна, - кухонный столик он сжег еще в декабре, зачем стол, когда продуктов нет, - старик разрезал ножом бечевку и осторожно стал разворачивать сверток. Брезент, потом плотная бумага, и только тогда он увидел две стопки тщательно прошитых школьных тетрадей…
        «Странно. Какую такую ценность могут они представлять? Так упакованы…»
        Старик открыл страницу подшивки и увидел, что обычная линованная в косую страничка тетради вся плотно исписана мелким почерком. Старик принес очки и вгляделся. Более чем странно! Тетрадные листы были исписаны на немецком языке.
        «Интересно, очень интересно, тетрадь школьника, судя по фамилии на обложке - Игоря Пустовалова, ученика 3 «Б» класса, за четвертую четверть 1941 года, по русскому языку, исписана от корки до корки - на немецком?!»
        Старик пролистал все подшивки - все на немецком!
        «Нет, звонить никому не буду! Уже звонил один раз, дураком назвали… Интересно, что же здесь написано?» Он взял первую подшивку и унес ее с собой в комнату, там в кресле, при свете настольной лампы, вооружившись словарем, благо он хранил его на всякий случай, он углубился в чтение рукописи. Он давно не читал на немецком, да еще рукописный текст, но с первых строк рукопись его заинтересовала настолько, что все свое время он посвятил ее переводу и чтению.
        Так незаметно для него и пришла весна. Время - категория сугубо индивидуальная. У каждого из нас оно свое. То летит незаметно: сел в кресло, задумался, как когда-то в прошлом, очень давно, а уж к обеду зовут, а может тянуться бесконечной резиной…
        Группа «Северный ветер» готовилась к выполнению задания в сжатые до предела сроки, к концу марта был намечен выезд к месту, условно названному «Врата». Снаряжение, одежда, продукты - всем этим занимался Степан Макушев. Ему помогали оба Владимира - Арефьев и Осокин. Все при этом с удовольствием наблюдали за Ванголом и Ольгой. А у тех был настоящий «медовый месяц». По прибытии на место они объявили о своей свадьбе. В своем очень небольшом коллективе они попросили сохранить это в тайне перед начальством до поры до времени. Это не составляло для их друзей никакого труда и было принято и одобрено с пониманием. Они не разлучались вообще, были вместе круглосуточно, понимая, что другого времени у них не будет. Ольга оставалась на базе, так решили на совещании еще в Москве, она должна была быть готова к заброске в тыл к немцам, но эта операция была еще в разработке и зависела от того, чем закончится основная, главная. Та, ради которой сейчас готовится к походу одна из подводных лодок Северного флота. Координаты точки высадки и места, под кодовым названием «Врата», Гюнтер сообщил Ванголу, и было верным
решение в точности повторить маршрут немецкой экспедиции. Шансы были ничтожно малы, но они могли обнаружить хоть что-то, что может подтвердить правдивость рассказа немецкого ученого. Вангол не сомневался в Гюнтере, но начальство, несмотря ни на что, верило с трудом, и лишние доказательства тех событий могли иметь большое значение. Так или иначе, группа должна была высадиться и следовать по маршруту, пройденному немцами, достичь точки «Врат» и предпринять все возможное для вступления в контакт с тем, другим миром, о существовании которого никто и не подозревает. Никто, кроме очень малой группы людей, волею судьбы посвященных в эту тайну. Принес эту тайну немецкий ученый, руководитель тайной немецкой экспедиции, организованной обществом «Аненербе» под эгидой СС, Гюнтер Миттель, погибший в блокадном Ленинграде от артобстрела. Вангол не дал этой тайне умереть вместе с ее носителем. О существовании другого мира стало известно одному из самых влиятельных людей Советского Союза, Лаврентию Павловичу Берии. Именно по его совершенно секретному распоряжению была создана группа «Северный ветер». В эту группу,
возглавляемую Ванголом, вошли Степан Макушев, Владимир Арефьев и Владимир Осокин. К этой группе была причислена и Ольга. Курировал группу и лично отвечал перед Берией за ее работу опытнейший разведчик Иван Красков. Больше о миссии группы «Северный ветер» на земном шаре не знал никто. Вернее сказать, на поверхности земного шара…
        - Вангол, мне грустно. - Ольга крепко прижалась к любимому.
        - Отчего?
        - Ты же знаешь, скоро расставаться…
        - Ольга, главное, что мы нашли друг друга, теперь мы будем вместе всегда, понимаешь, не важно, где мы будем, рядом или нет, наши души всегда будут вместе…
        - Дурачок ты, Вангол, я не про это… я про… - И ее рука медленно заскользила по груди Вангола.
        - Ах ты… ну-ка, иди ко мне…
        Ольга со смехом отпрянула, но после короткой борьбы, как всегда, сдалась «на милость победителя».
        - Господи, какой ты горячий, прямо огонь… - высвобождаясь из-под Вангола, шептала Ольга, нежно целуя его влажную грудь и плечи.
        Вангол, откинувшись навзничь, лежал с закрытыми глазами; после нее он просто летал, его душа ликовала, взмывая в незримые высоты, а затем падая в необъятные просторы света и счастья. Как будто омытый свежей росой, он приходил в себя медленно, постепенно, укрощая удары своего сердца…
        Ольга, уже встав, накинула на себя рубашку Вангола и суетилась с завтраком, мелькая перед ним манящей наготой.
        - Оля, иди сюда, - пытался ухватить ее за рубашку Вангол.
        - Все, все, все… - улыбалась она. Ее глаза излучали тепло и любовь. - На сегодня довольно, вставай, завтрак готов.
        Вангол любовался ею, затягивая подъем.
        - Дорогой, уже остывает…
        Вангол встал и долго плескался под струями воды, которой не жалела Ольга, щедро поливая ему на спину.
        Через час вся группа была в сборе. Пришла радиограмма о том, что на месте высадки, на побережье, их будут встречать местные охотники с оленьими упряжками, они уже выдвигаются в тот район.
        - Значит, и нам пора, товарищи геологоразведчики… - улыбнулся Вангол.
        - Из бригады была шифровка, завтра в 20.00 нас заберет буксир, в море переберемся на подлодку, она уже нас ждет.
        Макушев виновато улыбнулся:
        - Мужики, а я в нее помещусь?
        - Придется идти в надводном положении… - нахмурив брови, серьезно проговорил Арефьев и, не удержавшись, прыснул от смеха.
        - Да, Степан, туго тебе придется… - рассмеялись все.
        - Перед дальней дорогой отдых, все свободны до завтра, - сказал Вангол, поднимаясь из-за стола.
        - Так, Арефьев, за мной, нам еще с упаковкой продуктов надо разобраться, - мстительно скомандовал Макушев.
        - То-ва-рищ капитан, отдых же перед длительным плаванием по поверхности великого океана объявлен… - пробовал отшутиться Владимир, но Макушев, уже не шутя, добавил:
        - Жду на складе через полчаса.
        - Есть, - ответил Арефьев.
        Сутки пролетели незаметно. Ровно в 20.00, на флоте на этот счет всегда порядок, в вечерней темноте к причалу приткнулся бортом буксир и уже через пять минут исчез в сгустившейся темноте, забрав с берега четверых мужчин. Через два часа хода с буксира увидели две зеленых сигнальных ракеты, и, сбросив ход, капитан осторожно подошел к подводной лодке. В море было тихо, легкий штиль, лодка ответила на сигналы буксира коротким приветствием, на ее борту появились матросы швартовой команды.
        - Отдать носовой! - скомандовал капитан и протянул на прощание руку Ванголу. - Бог даст, встретимся.
        - Обязательно, Афанасьич, обязательно!
        Командир подводной лодки капитан-лейтенант Лузгин встретил приветливо. Спустившись из рубки по вертикальному трапу в центральный отсек, Вангол с любопытством осматривался.
        - Да, габаритный у вас товарищ, - смеялся командир лодки, увидев спускавшегося в отсек Макушева.
        - Нас не предупредили, для него же двойная пайка полагается… да и гамак его не выдержит, - шутили с разных сторон матросы.
        - Ладно, придумаем что-нибудь, проходите в нос, да-да, вот туда, осторожно, не побейтесь, тесновато у нас.
        - Вижу, что не проспект, - согнувшись почти пополам, бурчал Макушев, протискиваясь сквозь тесный проход в отсеке.
        - Вот, посмотрите, как через переборку надо проходить, - сказал вахтенный матрос и, открыв круглую дверь между отсеками, ловко нырнул в нее одновременно ногой и головой вперед.
        - У меня так точно не получится, - покачал головой Степан и полез в переборку как медведь в берлогу.
        Хохот стоял во всех отсеках.
        - Во так, ежли чё случится, товарищи, я из етой табакерки никак не выберусь. Так что вы уж не оплошайте…
        - Ну все, хорош ужо, весь экипаж по палубе с хохоту катается, вахту нести некому, - смеялся командир.
        - Командуй срочное погружение, старпом, я пойду в первый, навещу торпедистов…
        - Есть срочное погружение!
        В отсеки ворвался, резанув с непривычки по ушам гостей, надрывный звук корабельного ревуна, мгновенно вернув экипаж к действию. Все вокруг пришло в движение, матросы, офицеры - все и каждый были чем-то заняты, и никто никому не мешал. Вангол с большим интересом наблюдал за происходящим. Он был в дизельном отсеке и видел, как мотористы останавливали большие дизеля, электромоторы ровно гудели, вращая гребные валы подводного корабля. Лодка, продолжая движение, погружалась, уходя в глубину студеных вод Баренцева моря. Гражданских пассажиров, как окрестили команду Вангола подводники, разместили по отсекам. В тесноте, да не в обиде, шутили моряки, уплотняясь в миниатюрных каютах.
        - Спать по очереди придется. Согласно вахтенному расписанию, вот так, и никак иначе, - объяснил Арефьеву конопатый, с рыжими усиками матрос. - Вообще, меня Василий зовут, если что, обращайся, подскажу, что непонятно будет, а сейчас пошли со мной в центральный, командир приказал.
        Двухметрового Макушева определили на постоянное место в носовой торпедный отсек, там ему и лежак соорудили на торпедном стеллаже.
        Впереди было много свободного времени, и Вангол думал, чем себя занять. Для всех они были сугубо гражданскими людьми, геологами. Командиру лодки, недовольному полученным заданием, по его мнению - несвоевременным и не боевым, разъяснили в особом отделе, что группа геологоразведчиков направлена в район залегания редчайшего стратегически важного сырья, применяемого для создания легированных сверхпрочных и легких сталей, необходимых в первую очередь в кораблестроении. С этого времени он проникся ответственностью и принимал Вангола со товарищи добросердечно и с должным уважением.
        - Как устроились?
        - Нормально, товарищ капитан-лейтенант.
        - Вы у нас гости, люди гражданские, потому в небоевой обстановке давай без званий, на «ты» и по имени. Меня Сергей зовут, - протянув руку, улыбнулся командир подлодки.
        - Согласен. Иван, - представился Вангол и пожал протянутую ему крепкую ладонь командира лодки.
        - А сейчас прошу в центральный пост. Как-никак у вас первое погружение, посвящать будем в подводники.
        - Так мы же гражданские…
        - А это не важно, Иван, традиция…
        В центральном было тесно и весело. Согласно традиции посвящения, всем четверым пришлось выпить по полной ледяной, горько-соленой забортной воды. После этого их торжественно приняли в подводники и согрели горячим чаем с белыми сухарями и вареньем из морошки.
        Когда смолк смех и шутки, командир сказал:
        - С этой минуты вы члены нашего экипажа, хоть и нештатные, закон подводников прост: здесь или все побеждают, или все погибают, поэтому от каждого из нас зависит судьба всех. Чтобы в дальнем плавании вам не было скучно, а в боевой обстановке или аварийной ситуации от вас польза была, предлагаю вам заняться изучением отсеков, в которых вы расположились, и овладением одной из специальностей по этому же отсеку. Возражения есть?
        - Нет, товарищ командир, - ответил за всех Вангол.
        - С превеликим удовольствием, - поддержал, улыбаясь, Макушев. - Я уже начал изучение отсека, две шишки на лбу и колено…
        - Товарищ командир, он нам всю матчасть из строя выведет…
        - Отставить, чтобы через семь суток он мог заменить помощника торпедиста! Ясно? Выполнять!
        - Так точно!
        - Вот и ладно, все веселее будет, а то ума не приложу, чем заняться тут, все бока уже отлежал, одно железо кругом, одно железо… - бубнил Макушев, скрываясь за переборкой отсека.
        Четыре часа сон, четыре бодрствование, четыре часа вахта - и так сутки за сутками живет экипаж подлодки. Уже не совсем понятно, когда день, когда ночь, только смена вахт, прием пищи и ровный гул идущего в толщах воды корабля. Вангол, с разрешения командира, осваивал гидроакустику. Ему было очень интересно понять, как управляется лодка на глубине, каким образом она идет по курсу, ведь никаких маяков или других ориентиров под водой нет. Как она определяет свое местоположение и вслепую находит противника… Узнав, что глазами и ушами лодки является гидроакустика, Вангол упросил командира дать ему разрешение изучать это сложное морское ремесло.
        - Гидроакустики люди особые, тут не только знания нужны, тут еще что-то требуется, не всегда объяснимое. Особые свойства самого человека. Тончайшие оттенки звука, вибраций в огромном мире шумов моря нужно услышать, выделить и определить.
        Море и его глубины не безмолвны, как казалось Ванголу раньше. Они переполнены многообразием звуков, хаосом шумов, и все это ворвалось в него через наушники, которые протянул ему старшина Васильев, дежурный гидроакустик лодки. Вангол некоторое время тихо сидел, замерев от неожиданности. Потом он закрыл глаза и погрузился в фантастический мир океанских глубин. Так уж устроен был его мозг, он не просто значительно больше, но и как бы шире слышал, более того, в его воображении мгновенно возникали контуры и образы всего того, от чего к нему шли акустические сигналы системы гидроакустики. Чем дольше он вслушивался в эти звуки моря, тем ярче возникали в его голове образы. Он хорошо видел рельеф дна, над которым шла лодка, несколько раз отчетливо были видны остовы затонувших судов. Вангол не стал говорить об этом старшине, тот мог просто не поверить и поднять Вангола на смех, на лодке это было запросто. Поэтому, работая в параллельных наушниках, он внимательно выслушивал пояснения старшины, не всегда правильные и точные, а иногда и совсем ошибочные, но виду не подавал. Старшина старался помочь ему
разобраться во всех тонкостях и деталях своей специальности, это было заметно, и после каждого сеанса Вангол искренне благодарил его за учебу. Через неделю он сдал экзамен на «отлично» и иногда на час, а то и два подменял вахтенных. Это было очень интересно, он все больше овладевал этим если не искусством, то, по крайней мере, требующим высочайшего мастерства морским ремеслом, испытывая огромное удовольствие. Все больше и больше ему открывалось возможностей, он как бы настраивал свой мозг на восприятие мира новым способом. И у него получалось все лучше и лучше. Он с нетерпением ждал каждой встречи с неведомым миром, который был, казалось, совсем рядом, за стальным корпусом лодки, но на таких глубинах он был так же далек и недосягаем, как космос. Для человека, но не для тех, кому эти просторы были домом. Несколько раз он слышал и как бы видел огромных живых существ, о которых ничего не знал и никогда не слышал. Они очень быстро появлялись из глубин, проходили вдоль корпуса лодки, как бы изучая ее, и также быстро исчезали в пучине. Размеры их были сопоставимы с размерами самой лодки. Вангол их слышал, а
гидроакустики экипажа лодки - нет. Поскольку эти животные не причиняли никакого вреда, об их существовании Вангол никому не говорил. Самому от ощущений такого соседства становилось жутковато, но что поделаешь. Теперь он совершенно точно знал, что океан, его глубины - это другой мир, в котором человек всего лишь гость. Наверняка не всегда желанный.
        Степан Макушев успешно освоил специальность торпедиста и горько сожалел, что в этом походе стрельбы не предвидятся, даже учебные. Командир первого отсека, молодой лейтенант, всерьез докладывал командиру лодки о том, что надо бы уговорить Макушева после экспедиции остаться в экипаже.
        - Такие люди на флоте нужны… - поддерживал его старпом.
        Владимир Арефьев осваивал профессию корабельного электрика и уже понимал, где искать «ноль, если фаза згинула». Владимир Осокин совершенствовался в радиорубке на скорость приема и передачи. Все оказались заняты, и время похода пролетело незаметно и с пользой. В первых числах апреля лодка пришла к определенному заданием месту у побережья Карского моря, и группа была высажена прямо на лед. До берега, до занесенной снегами земли, предстояло пройти не менее тридцати километров. Тепло попрощавшись со ставшей почти родной командой лодки, они ушли в метель, моментально скрывшую и их следы, и их самих.
        - Да, ну и работа у парней! - ужасались и восхищались одновременно подводники.
        - В такую темень, холод, метель ушли, как будто так и надо! Даже не чертыхнулся никто…
        Действительно, Вангол и его группа ушли быстро и сразу, выжидать «погоды» не имело никакого смысла, какая она будет завтра - предсказать невозможно, а время уже было несколько упущено. Охотники их ждали уже несколько суток, если, конечно, ждали. Сомневались все, кроме Вангола, он был уверен: эвенки не то что обмануть, слова своего нарушить не могли, не было у них такого в понимании жизни вообще. Не принято было так поступать. Законы тайги этого не позволяли.
        Шли на лыжах, груз тащили на легких санях, сделанных по чертежам Вангола. Шли долго, тяжело преодолевая мощные торосы, обходя широкие трещины и большие полыньи. К полудню следующего дня вышли к берегу. Еще издали, заметив несколько чумов, с курящимися над ними дымами очагов, Вангол выстрелил вверх красной ракетой. Через несколько минут четыре оленьи упряжки уже спешили к ним.
        - Долго ждем, товарищ! - широко улыбаясь, поприветствовал Вангола охотник. - Меня Миша зовут, кладите все в нарты, садитесь, едем, гостям очень рады помочь! Кушать будем, олешка сейчас освежуем, молодой мясо, кусно!
        - Хорошо, хорошо, Миша. Ребята, грузимся!
        - Я лучше пешком, не по мне эта карета, - с сомнением глядя на легкие, из тонких жердей нарты, сказал Макушев.
        - Садись, Степан, выдержат, добротно сделано, - улыбнулся Вангол.
        Скоро они сидели в теплом чуме и уплетали сочную вареную оленину, которую прямо из котла большими кусками вынимала и подавала гостям хозяйка чума. После питания на подлодке, при всем уважении к корабельному коку, вкус оленьего мяса был просто неописуем. После такой еды и горячего чая, с устатку, они не смогли отказаться от сна. Сначала отвалились на шкуры оба Владимира, потом богатырски захрапел Макушев, и только после него, поблагодарив хозяйку и попрощавшись с мужчинами, ушедшими из чума, лег на приготовленный для него топчан Вангол. Он долго говорил с охотниками на их родном эвенкийском языке, они были очень удивлены этим. Впервые они видели русского начальника, так хорошо владеющего их языком. Как правило, несколько слов, еще реже фраз знали те, кто руководил их колхозной жизнью на огромных просторах полярной земли. Это обстоятельство сразу сблизило Вангола с охотниками, они приняли его как своего. Только поэтому они многое ему рассказали о тех местах, куда его группа направлялась. Это были скорее легенды, но они о многом свидетельствовали. Во-первых, долина реки Вилюй была запретной для
охотников, потому что там жили злые духи, которые убивали всех, кто туда приходил. Они были так сильны, что находили тех, кто там побывал, даже когда они возвращались в родные места. Люди умирали в страшных муках, и даже шаманы ничего не могли сделать, чтобы облегчить им смерть.
        Те, кто возвращался оттуда живым, успели рассказать о том, что они видели, как из земли вылетали большие огненные шары, которые улетали к звездам. Еще они видели огромные медные котлы, выходящие из земли, через которые злые духи, живущие в земле, дышали, наполняя смрадом и ужасом все близлежащее. Страх наполнял сердца людей, когда они подходили к ним ближе полета стрелы. Кто-то пытался отрубить кусок меди, но не смог даже поцарапать стальным ножом поверхность котла. Духи наказали его, лишив разума, когда он вернулся в стойбище, но шаман успел узнать, за что его наказали духи. Но самое интересное было то, что один из охотников, самый молодой, по имени Василий, видел в тундре что-то похожее на аэроплан, только без крыльев. Он аэроплан видел на фотографии, в газете, которую сам читал. Василий очень гордился тем, что умел читать, и несколько раз повторил это, пока не услышал похвалу от Вангола.
        «Ну прямо как дети», - думал Вангол, глядя на охотников. Давно он не встречался с таежными людьми, отвык от такой открытости и чистоты души. Выезд в долину реки наметили на завтра, но с одним условием - охотники не пойдут в саму долину, проводят до нее и будут ждать. Они не могут нарушить родовой запрет, нельзя. Только Василий сказал, что он пойдет, он комсомолец и не верит в духов и разные сказки. Он грамотный и, когда закончится война, поедет учиться в большой город. Охотники не одобрили поступок Василия, но своего решения не изменили, сказав, что каждый сам решает свою судьбу. Вангол согласился, нельзя было идти против воли этих людей; Вангол в существование Духов тайги свято верил, они давали ему силы. Но он понимал: Духи тайги здесь ни при чем, и поэтому не стал отговаривать Василия, наоборот, поблагодарил его за смелость и за то, что он своим решением очень поможет им выполнить поставленную перед ними важнейшую для страны задачу. Особенно если сможет найти то место, где он видел странный аэроплан.
        - Мой память очень хорошая, я найду, я помню!
        - Очень хорошо, Василий, до завтра.
        Если это то, что он думал, а именно немецкие аэросани, то слова Гюнтера полностью подтвердятся, по крайней мере в том, что здесь действительно были немцы. Вангол не спросил, были ли там человеческие останки. Василий об этом ничего не сказал, вероятнее всего, не было. Вангол не стал уточнять, лучше осмотреть все самому. Главное, чтобы охотник нашел это место.
        Утром, по готовности, четыре упряжки с людьми и две с грузом пошли на юг от берегов студеного моря. Перед этим была радиосвязь с лодкой, отряд сообщил для своего начальства, что прибыли на место благополучно и приступают к выполнению поставленной задачи. То, что на оленях они дойдут значительно быстрее, чем это получилось у немецкой экспедиции, Вангол был уверен. Сейчас, когда проводники отказались полностью проделать маршрут, ситуация изменилась. Вангол решил разбить лагерь там, где остановятся проводники, и уже оттуда, только своей группой с Василием, делать исследовательские заезды на территорию таинственной долины. Об этом он перед выездом сообщил охотникам, с чем они, с видимым облегчением, согласились и, судя по улыбкам на их лицах, даже обрадовались.
        Они должны были выйти к притоку Вилюя под названием Алгый-Тимирнить - что в переводе с тунгусского означало «Большой котел утонул» - и обследовать местность Елюю-Черкечех, что означало «Долина смерти». Сами эти названия уже говорили о многом непонятном, по крайней мере чужеродном, особенно для этой местности, куда практически не ступала нога цивилизованного человека.
        Не так уж и много на земле таких мест, труднодоступных для людей и потому еще совсем диких. Вангол знал по себе, как опасна эта девственная природа для человека из города, особенно сейчас, когда тундра еще скована морозом и занесена плотным, как песок, снегом. Белая бескрайняя пустыня, причесанная северными ветрами, неуютная и пугающая своей безжизненностью. Окажись здесь даже опытный человек один на один с ней - и все, выжить шансов нет. Как же выжил Гюнтер после возвращения оттуда? Жаль, он не успел об этом рассказать.
        Вангол не знал о существовании записей в тетрадях Гюнтера, которые именно сейчас с удивлением и интересом читал старик в маленькой квартире на первом этаже разбитого артобстрелом дома, в осажденном немцами Ленинграде, почти за пять тысяч километров от этого места.
        На исходе третьих суток пути охотники остановились.
        - Здесь стоять будем, там долина злых духов, долина смерти.
        - Хорошо, ставим палатки, готовим ужин, организуем ночлег, а утром пойдем дальше. Так, Василий?
        - Так, так, начальник, я с вами. Полдня ехать будем до того места, о котором вам сказал, там аэроплан без крыльев.
        - Хорошо. Вот завтра и займемся поисками этого аэроплана. Степан, останешься на базе, обосноваться здесь надо надолго. Займи охотников делом, коль они дальше идти не могут, хорошо?
        - Хорошо, товарищ начальник… - улыбнулся Макушев.
        - Начальник экспедиции… - ответил ему с улыбкой Вангол, почувствовав, как в голове Макушева всколыхнулись воспоминания его конвойной службы до войны.
        Да разве мог тот тогда предположить, что попадет под начало одного из своих подопечных…
        Степан Макушев ни тогда, ни сейчас об этом, естественно, и не думал. Он был весь поглощен тем, чем жил теперь, сегодня. А сегодня он был как бы зам по тылу, а это очень ответственная работа в экспедиции. И это сразу почувствовали на себе те, кто остался на базе. К возвращению Вангола и его группы наспех разбитая ночью стоянка преобразилась до неузнаваемости. Палатки выстроились в ряд, появился склад и даже столовая.
        Охотники смеялись:
        - Зря остались, в «большого» начальника духи долины вселились все сразу, нет никому отдыха, весь день работа, работа… - но были довольны.
        Вангол и его товарищи вернулись под вечер ни с чем. Несколько раз они пытались даже копать там, где показывал молодой эвенк, но безуспешно. Абсолютно никаких примет этого места не существовало, голая тундра. Но Василий утверждал: «Здесь».
        А здесь все было под глубоким снегом…
        Только там, на месте, Владимиру пришла мысль:
        - Так мы ничего не найдем до лета. Нужно сделать щупы. Длинные металлические пруты, которыми будем протыкать снег, и если наткнемся на металл, будет слышно.
        - Да, возможно, это бы помогло, но где здесь взять эти пруты?
        - Центральные колья палаток я специально заказал цельнометаллические, так, на всякий случай, они точно подойдут для этого.
        - Случайностей не бывает, Владимир, ты молодец, завтра поделим площадь на квадраты и попробуем.
        - Не расстраивайся, Василий. Завтра точно найдем твой аэроплан, - ободрил расстроенного охотника Арефьев, дружески похлопав его по плечу.
        - Это здесь, - ища участия, повторял эвенк.
        - Мы верим тебе, верим! - ободрил его и Вангол.
        Макушев был крайне удивлен, когда увидел: первое, что сделал Арефьев, прибыв на базу, - это разбор одной из палаток.
        - Ты чего, Володь?
        - Проверить надо идею.
        - А палатка при чем?
        - Палатка ни при чем, колья центральные нужны.
        - Так бы и сказал, палатку не тронь, колья, которые железные, в тех нартах лежат, для четвертой палатки. Эвенки чум поставили, им в палатке непривычно.
        - Отлично, благодарю за ценную информацию. - Бросив уже выдернутый из снега боковой колышек, Владимир побежал к нартам.
        - Вот это уже просто хулиганство, а еще мент, вот повезло с родней… - Макушев забил ногой колышек в наст, восстановив перекошенную палатку.
        Арефьев, отыскав прут, тут же, для проверки, с силой вдавил его в снежный наст и вдруг услышал характерный металлический стук.
        - Не понял?! Что это?
        Он несколько раз постучал. Где-то на полуметровой глубине, как ему казалось, был металл. Он сходил за лопатой и стал копать.
        - Владимир, давай в палатку, каша стынет! - услышал он.
        - Каша - это святое! - ответил он и, оставив свой раскоп, пошел на зов Макушева.
        После ужина выходить в темноту на холодный, пронизывающий ветер ему уже не захотелось.
        «Будет утро, раскопаю», - подумал он и, завернувшись в меховой спальник, уснул.
        Утро началось с подъема, который устроил Макушев по всем правилам воинского устава. Арефьев, наскоро перехватив пару сухарей с чаем, побежал копать дальше, и через некоторое время в палатке, где остальные члены экспедиции еще только намазывали маслом хлеб, услышали ликующий крик Арефьева:
        - Нашел! Я нашел!
        - Чего он там нашел? - удивился Макушев.
        - Пойду посмотрю.
        - Ты чего орешь? - увидев торчащую из сугроба задницу Арефьева, спросил Макушев.
        Тот, выбравшись из снежной норы, протянул Макушеву металлический предмет, похожий на три звена необычной формы цепи.
        - Что это?
        - Не знаю. Но это металл, который даже не заржавел, смотри, он блестит. Что же это такое?
        Находку принесли в палатку, где, тщательно очистив тряпочкой, стали ее внимательно осматривать.
        - Это деталь какого-то сложного механизма. Может, здесь самолет потерпел аварию?
        - Это не так, здесь самолет никогда не летает, - опроверг версию Василий под одобрительные кивки остальных охотников.
        - Ладно, сохраним, потом эксперты разберутся в лаборатории, откуда эта штуковина взялась, - принял решение Вангол. - Главное в другом, Арефьев, ты дважды молодец! Идея со щупом твоя, да еще и это! Воткнул наобум и нашел кусок железа в тундре, где он, может быть, единственный на тысячу квадратных километров! Скажи кому, не поверят!
        - Поэтому надо прямо сейчас составить служебную записку - и в отчет, вместе с этой штуковиной, - добавил Макушев.
        - Полностью с этим согласен, указать время и место обнаружения и описать по возможности точно. Это мы поручим Осокину, сегодня он остается дежурным на базе.
        - Есть! - коротко ответил Владимир. - На ужин перловка с тушенкой, не опаздывайте, - крикнул он отъезжавшим в поиск.
        Прибыв на место, Вангол дал указание расчертить площадь десять на десять метровых квадратов от центра, который показал охотник.
        Вчера, уезжая, Вангол для проверки незаметно от охотника пометил это место, сегодня Василий привел именно к нему, хотя метель за ночь замела все следы их деятельности. Хороший таежник, память цепкая, ориентируется в пространстве превосходно, подумал о нем Вангол. Учитывая предполагаемый размер искомого объекта, пошли по квадратам с шагом в полметра. Двумя щупами действовали Арефьев и Макушев, дело пошло быстро.
        Уже через час щуп Макушева ударил по металлу, всего на три метра севернее от центра площадки. К вечеру немецкие аэросани, уже сильно утонувшие и вмерзшие в болото, были откопаны и стояли готовые к транспортировке. Не бросать же такое чудо техники! Решено было завтра оленями утащить их на базу. Там придется разобрать и по возвращении переправить в Москву - это очень веский аргумент и доказательство неоспоримое.
        - Нам очень повезло, друзья, с этой находкой, но это лишь часть нашего задания, и не главная. Завтра с нами идут все. - Вангол кивнул охотникам. - Там вы быстро цепляете аэросани и уходите обратно. Мы вам поможем. А мы уходим дальше. Всем все ясно?
        Охотники согласились: Василий-то уже два раза там был, и ничего с ним не случилось, успокаивали они себя, гася суеверный страх в душах.
        - Вот и ладно. Тогда отбой.
        До места, координаты которого Гюнтер сообщил Ванголу, от места их стоянки было более ста километров, поэтому, поскольку охотники идти с ними не могли, экспедиционная группа увозила с собой весь спецгруз и питание. Они забирали почти все нарты с оленями, оставив охотникам только одну упряжку, другого варианта не было. Вангол еще раз спросил, не пойдут ли они с ними. Ответ был отрицательный, и Вангол воспринял его спокойно и с должным уважением. Он понимал, как важны законы предков на этой земле. Единственной просьбой Вангола было: если от них не будет вестей более двух недель, нужно сообщить о пропаже отряда по определенному адресу. Для этого эвенки должны добраться до ближайшей точки, где есть связь с Москвой, и отправить телеграмму. Вангол передал листок с текстом одному из охотников. На этом и простились. Василий свое слово сдержал и пошел с ними.
        Сам переход занял два дня, ухудшилась погода, сильный ветер обжигал лица и выхлестывал тепло из одежды. Трудно было определяться на местности. Карта района была очень приблизительна, по сути, этот участок был «белым пятном». Звездного неба просто не было потом еще трое суток. «Примерно здесь», - самое точное, что мог сказать Вангол своим людям.
        - Что вы хотите здесь искать? - допытывался Василий у всех по очереди.
        Над ним по-доброму издевались: Арефьев сказал, что это государственная тайна, но как лучшему проводнику он ему расскажет. Оказывается, в Москве копали метро и заблудились, где-то здесь должен быть выход…
        Макушев, тот сказал, что сам точно не знает, но какой-то старый рудник, еще царский. Володя Осокин сказал ему, что ищут копи царя Соломона…
        Расстроенный тем, что ему не открывают правды, на привале Василий подошел к Ванголу.
        - Начальник, я хороший человек?
        - Да, ты очень хороший человек.
        - Почему все смеются надо мной, говорят неправда? Я смелый, я пошел с вами, мне обидно, что…
        - Хорошо, Василий, придется рассказать тебе правду, а на товарищей не обижайся, они не имеют на это права.
        Вангол объяснил Василию, что, по имеющимся данным, в этом районе побывала немецкая научная экспедиция, еще до начала войны. Аэросани принадлежали немцам. Что они здесь искали - неизвестно, зачем приходили и куда исчезли - тоже неизвестно. Тогда они с Россией еще не воевали, теперь они - наши враги и то, что они здесь делали, необходимо выяснить. Вот за этим и приехали.
        - Теперь мне все понятно, начальник, скажи, что я должен делать?
        - Твое дело - олени и нарты, Василий, занимайся этим делом, хорошо?
        - Хорошо, начальник, но я буду все смотреть, мои глаза хорошо смотрят, много видят.
        - Я это знаю, Василий, ты хороший охотник, если что заметишь необычное, любые следы пребывания людей, сразу покажи.
        Василий, довольный тем, что справедливость восторжествовала, с энтузиазмом занялся устройством стоянки. Теперь уже он стал подначивать своих сверстников Арефьева и Осокина.
        - Что, скоро к тебе в гости прямо поедем, да? Прямо в Москву на олешках, да? Дырку в земле найдем и поедем, да?
        К Макушеву он относился с большим почтением, он считал его человеком-медведем. А медведь для эвенка - хозяин тайги, священное животное. Поэтому с ним шутить охотник позволить себе не мог.
        Точные координаты удалось установить только на пятый день, оказалось, они не дошли до точки несколько километров и теперь немедленно отправились туда.
        - Вот теперь мы точно на месте. Здесь ставим палатки.
        Ничего примечательного заметно не было. Крутой берег реки в своем изгибе был полностью заметен снегом, как и везде, на многие километры. Безлюдная и безжизненная снежная равнина с пологими холмами, изрезанная руслом замерзшей реки, и больше ничего. Поставив палатки и поужинав, собрались на совещание. С чего начинать, если не за что даже зацепиться?
        - Так или иначе, мы сюда прибыли и то, что здесь была экспедиция немцев, фактически подтвердили. Это первое. Теперь второе. Если это место и было зоной контакта, то за год природа просто стерла все следы, и, вероятно, те, кто способствовал тогда контакту, сделали все, чтобы этих следов не осталось. Поэтому наш расчет на возможный вариант нового контакта неверен. И это так и есть. Они не приглашали нас. Они просто передали послание, и все.
        - Я предлагаю все же пройти со щупами, тем более я пробовал, здесь снег не такой плотный.
        - Хорошо, возьми с собой Владимира и работайте, вдруг опять удача улыбнется вам.
        Но на этот раз Арефьеву не подфартило ни в первый день, ни в последующую неделю поисков.
        Вангол с Макушевым и Василием объезжали участок за участком всю долину Вилюя, но нигде никаких особенностей замечено не было. Однажды вечером уже улеглись в спальники, как вдруг услышали шум. Необъяснимый и непонятный. Они явно слышали нарастающий гул, он шел из земли, похожий на звук прибывающего поезда. Он медленно нарастал несколько минут, а потом произошел резкий хлопок. Они выскочили из палатки, но ничего необычного, кроме странного кисло-сладкого запаха, вдруг на какое-то мгновение возникшего и исчезнувшего, да сполохов яркого сияния в небе, не заметили.
        С шумом вобрав ноздрями в свою необъятную грудь воздух, Степан Макушев сказал:
        - Как будто рванула пробка из огромной бутыли с брагой, чуете?
        Вангол согласно кивнул Степану.
        - Что же это такое могло быть? - произнес он, пытаясь понять произошедшее.
        Василий виновато улыбнулся:
        - Это мы слышали дыхание Духов смерти, надо сейчас отсюда уходить.
        Но, поскольку все уже было готово к ночлегу, уйти решили утром, переночевав здесь. Впоследствии Ванголу стало ясно, что это была трагическая ошибка. То, что случилось потом, было абсолютно необъяснимо, нереально и страшно. Даже ему. Около полуночи Вангол проснулся от душераздирающего крика. Палатка была открыта, и ветер трепал ее створки, Вангол был один. Нашарив в кармане палатки фонарик, Вангол включил его и, вынырнув наружу, резанул лучом света вокруг себя. То, что он увидел, заставило его похолодеть. Он стоял на краю бездны. Вокруг была полная темнота, в которой просто терялся луч его фонарика, ни от чего не отражаясь. Бездна начиналась у его ног, и он медленно начинал в нее сползать. Он сделал попытку шагнуть назад, отступить и в это мгновение рухнул, потеряв опору под ногами. Дикий крик вырвался из его горла сам по себе, и… он открыл глаза. В палатке, которую рвал шквалистый ветер, был свет от включенного фонарика. Вангол привстал и огляделся. Рядом сидели с бледными и мокрыми от напряжения лицами Степан и охотник Василий.
        - Что случилось? - хрипло, от внезапного волнения ему перехватило горло, спросил Вангол.
        Макушев смотрел на Вангола и хотел что-то сказать, но не мог. Его губы кривились в попытке, но кроме частого дыхания не выдавали никаких звуков. Василий тоже молча теребил пальцами свою меховую шапку, из его глаз катились градины слез. Он не утирал их, они собирались в его едва проступивших на верхней губе усах и стекали по ним к углам рта, подбородку и шее. Казалось, в этой гнетущей тишине время остановилось.
        Вангол молча встал и двинулся к выходу из палатки. Сильные руки Макушева остановили его, буквально пригвоздив к месту.
        - Нет! Нельзя! - услышал он его судорожный шепот.
        - Что случилось?! Степан! - справившись с собой, уже твердо и требовательно спросил Вангол, силой снимая с себя тяжелые руки Макушева.
        Он успокаивающе посмотрел в его глаза и неимоверным усилием воли вернул Степана в реальность. Тот, глубоко вздохнув, расслабил намертво сжатые пальцы.
        - Степан, что с тобой? - повторил Вангол.
        - Черт знает что! - откинувшись на свой спальник, медленно проговорил Макушев, обеими ладонями он растирал себе виски.
        Вангол повернулся к Василию и стал приводить его в чувство. Тот через минуту обессиленно упал на свое ложе.
        Вангол достал фляжку со спиртом и налил в кружку Макушеву. Тот, выдохнув, проглотил обжигающую жидкость и наконец вполне осмысленно посмотрел вокруг.
        - Вангол, ты прости, но я сейчас так материться буду, палатка треснет, твою мать…
        - Ты это потом, на свежем воздухе, пожалуй, а то без палатки нам туго придется, - с облегчением улыбнулся Вангол.
        - Представляешь, мне такое привиделось, чуть в штаны, ей-богу, не наделал! Сплю. Вдруг слышу, будто кричал кто, звал на помощь, я вскочил, вас нет, я из палатки, а там нет ничего, вообще ничего, ни неба, ни земли, и пропасть под ногами… Ну и я туда ка-а-а-ак… - Далее Макушев так обозначил свое состояние, что самые блатные зэка позавидовали бы обилию эпитетов и красок в его речи.
        Василий, до того лежавший молча, резко сел:
        - Начальник, я то же самое делал, только еще страшней… там за палаткой земля провалилась, как теперь будем? Шаманы были правы, я, дурак, им не поверил, сам пошел, вас привел, теперь все погибай будем… - И слезы вновь покатились из его глаз.
        - Василий, успокойся, тебе это показалось, приснилось, понимаешь…
        - И ему тоже приснилось?
        - И ему тоже, такое бывает, - заключил Вангол, прекрасно понимая, что говорит полную ерунду.
        Вангол подошел к выходу из палатки и, освободив полог от вязок, откинул его. Яростный ледяной ветер ударил его в лицо, он на мгновение прикрыл глаза и шагнул наружу. То, что представилось взору Вангола, не повергло его в ужас только потому, что он мог управлять собой, как никто другой. Черная бездна окружала их палатку со всех сторон. Они как бы парили в воздухе… Вангол закрыл глаза, удерживая себя в состоянии спокойствия. Его мозг четко работал, анализируя ситуацию. Этого не может быть. Ветер, ему в лицо бил ветер, холодный ветер, ветер зимней тундры с его специфическим запахом и земным шумом. Шорохом секущего по насту мелкого снега. Легкого похрустывания ломающихся снежинок под его ногами… Этого не может быть!
        Вангол сосредоточился, вообразил себе тот мир, что должен был предстать перед ним на самом деле, и открыл глаза.
        Яркие звезды сияли в черном небе. Ослепительно-яркие после того густого мрака, который был лишь несколько мгновений раньше. Он оглянулся, из палатки высунулся Василий и, облегченно вздохнув, грустно улыбнулся.
        - Какой я комсомолец? Совсем плохой, мне приснилось, а я поверил? Начальник, не говори никому про это, над Василием смеяться охотники будут…
        - О чем не говорить, Василий?
        - Об этом.
        - Так ничего же не было.
        - Конечно, не было, начальник, ничего не было… - рассмеялся молодой эвенк.
        Макушев вышел из палатки и пошел в сторону по малой нужде, чертыхаясь и охая с присказками, от которых даже ветер постепенно утих.
        Они разожгли костер и сидели у огня до утра, попивая крепкий чай с сухарями, вглядываясь в изумительно красивое, бездонное, бесконечно глубокое и одновременно близкое, вбирающее, впитывающее в себя целиком, нависающее над ними, живое, трепетно дышащее сиянием миллиардов светил небо.
        Еще неделя поиска не принесла никаких плодов, и Ванголом было принято решение возвращаться. В условленное время связались с подводной лодкой, она ждала их. Через два дня немецкие аэросани были разобраны по винтикам и упакованы. Инструмент был доставлен с подводного корабля. Рама саней оказалась слишком массивной, конструкция не могла быть разобрана, после тщательного описания и составления чертежей она была оставлена на ответственное хранение охотникам, обязавшимся доставить ее и передать в органы НКВД с подготовленной Ванголом служебной запиской.
        Подробный доклад о выполнении задания лег на стол Лаврентия Павловича уже на второй день по возвращении группы на базу. Времени для составления его у Вангола было предостаточно. Он весь обратный путь совершенствовался в гидроакустике и писал доклад. Кратко, но содержательно. Он хорошо знал, кто будет его читать. Вангол, кроме всего, отразил в нем и свое мнение о том, что обследованная группой территория представляет реальную опасность для жизни и здоровья: она своеобразно и надежно защищена от людей, от ее тщательного изучения и исследования некими энергиями, о существовании и свойствах которых нет сведений в научном мире.
        Внимательно прочитав все изложенное, Берия задумался.
        - Что ж, не зря время потрачено, не зря. Факт существования немецкой экспедиции достоверно подтвержден. Рассчитывать на прямой контакт не приходится, я это предполагал. Что ж, будем внедряться в это сатанинское «Аненербе». Через него, и только через него возможно реальное противодействие немцам в освоении ими тех технологий, которые катастрофически опасны не только для нас в этой войне, но и для всего человечества. А эту территорию действительно надо как-то обезопасить для населения, впрочем, какое там к черту может быть население. Ладно, сделать что-то все равно надо. Но не сейчас. А сейчас срочно подготовить и реализовать операцию внедрения.
        Он снял трубку и, когда услышал ответ, произнес только одну фразу:
        - Завтра в двадцать ноль-ноль.
        - Есть! - ответил ему на другом конце провода полковник Красков.
        Иван Иванович бережно положил трубку на аппарат и облегченно вздохнул. Последние месяцы он жил как на вулкане. Его не беспокоили, но он чувствовал, что «шеф» ждет ответы на поставленные им вопросы, и это ожидание затягивалось. Сам он тоже волновался за судьбу группы. Он понимал: если результат экспедиции будет нулевой, все может закончиться печально для всех. Легче похоронить эту информацию и забыть о ней, естественно, вместе со всеми, в нее посвященными, чем «искать черную кошку в темной комнате, особенно когда ее там нет». Но все произошло как надо. Вангол не подвел старого разведчика. Берия назначил встречу, значит, все пойдет по плану, разработанному им и уже утвержденному на самом верху. Красков отдал в отдел шифровку с приказом группе «Северный ветер» и открыл перед собой папку, на обложке которой было только одно слово «Аненербе», перекрытое штампом «Особо секретно».
        - Оль, ты понимаешь, что нам предстоит?
        - Да, понимаю.
        - Ты уверена, что выдержишь?
        - Уверена. А ты выдержишь?
        - Пока не представляю, как я смогу доверить тебя этому… эсэсовцу.
        - Если Красков узнает, что мы вместе, будет плохо.
        - Он знает, я сказал ему вчера, что мы поженились.
        - Зачем?
        - Чтобы он об этом знал. Понимаешь, Оль, я не умею иначе.
        - Я люблю тебя.
        - Я тоже.
        - Что теперь будет?
        - Ничего плохого не будет.
        - И что Красков сказал?
        - Поздравил и обиделся, что его не позвали на свадьбу.
        - Врешь…
        - Вру… то есть не вру, а просто шучу. Он сказал, что, конечно, рад за нас, но изменить что-либо, а уж тем более отменить операцию не может. Если честно, то он несколько растерялся.
        - И не надо отменять, мы же все выдержим, правда?
        - Правда. Я убедил его в том, что наши отношения не повлияют на работу.
        - А сам говоришь…
        - Да ничего я не говорю, я люблю тебя, Ольга, я хочу, чтобы ты была всегда рядом со мной, вот и все. Так будет, когда мы победим, а пока…
        - А пока обними меня покрепче, дорогой…
        Оба Владимира, Осокин и Арефьев, получили задание - в максимально короткий срок освоить немецкий язык, все их время было посвящено только этому. Опытнейшие преподаватели немецкого сменяли друг друга. Практически обучение велось круглосуточно, в нем активно участвовали Вангол и Ольга. Им тоже важно было шлифовать и доводить до совершенства немецкий. Все складывалось удачно, за исключением одного - заболел Макушев. Он вообще не знал раньше, что такое болеть. Ранения - это единственное, что валило его с ног. А тут случилось нечто непонятное…
        Степан еще в подводной лодке на пути обратно почувствовал себя плохо и уже в Москве слег окончательно. В госпитале, куда он был помещен, никто не мог поставить диагноз. Вангол через Краскова настоял на встрече с главным врачом госпиталя, мужчиной пожилым, но, несмотря на видимую усталость, очень энергичным.
        - Да, озадачили вы меня, молодой человек, озадачили, - после некоторого молчания сказал врач, выслушав рассказ Вангола о том, что он считает причиной болезненного состояния своего друга. - Вы знаете, это, конечно, все интересно и, может быть, имеются основания полагать, что… - Доктор закашлялся. - Однако нам абсолютно неизвестны методы лечения болезней такого характера. Тем более такого рода диагностика не имеет никакого отношения к науке, к современной медицине… Хотя скажу откровенно, нечто подобное наблюдалось уже в мировой практике и описано. Однако результат всех попыток лечения был один. Летальный исход.
        Доктор, увидев, что Вангол не понял термин, пояснил:
        - Простите, пациенты всегда умирали.
        - Да, спасибо, я понял, но само по себе определение «летальный исход» интересно.
        В усталых глазах доктора появился некий огонек, он внимательно вгляделся в Вангола.
        - Вы редкий человек, в наше время очень мало кто вдумывается в смысл произносимых слов. Да, смысловое значение этих слов прямо свидетельствует о том, что при наступлении смерти физического тела человека, что характеризуется остановкой сердца, душа исходит из него, то есть улетает. Это явно антинаучный тезис, но, увы, подавляющее большинство ученых спокойно употребляют данную терминологию, при этом напрочь отрицая наличие у человека души.
        - А вы считаете, что душа у человека есть?
        - И душа у каждого есть, и совесть тоже есть у каждого человека.
        - Даже у тех, кто убивает…
        - И у них тоже, другое дело, какие у них души. Вы слышали о таком определении - «заблудшие души»?
        - Если честно, может быть, и слышал, но не задумывался о смысле. Интересно, и что это означает?
        - Вам понятен смысл слова «блуд»? Блудить - значит потерять правильную дорогу. То есть блуд - суть неверный путь. Следовательно, заблудшая душа - та душа, что находится на неверном пути, потеряла правильный путь либо не нашла его. И в этом не всегда ее можно обвинить.
        - Значит, человек может быть невиновен в тех злодеяниях, что совершил?
        - Мы говорим о душе, она может быть невиновна, а человек - это уже личность, и как личность, то есть органичное соединение души и тела, обладающего умом, обязан нести полную ответственность за свои поступки. Личность как раз и делает выбор пути. Вот только жаль безвинно страдающие души.
        - Понятно, у каждого свой путь и каждый его выбирает сам.
        - Не всегда сам, иногда его помогают выбрать, и довольно часто в подобных случаях в своекорыстных интересах.
        - Как-то неясно, ведь эту же помощь в выборе жизненного пути всегда оказывают родители? Какая тут корысть? Все своим детям только добра желают.
        - Разрешите возразить. Даже родители не всегда способны различать, что для их дитя добро, а что зло. Очень многие считают, что для ребенка нужно, чтобы у него все было, все, все, что только он ни пожелает. Так и жили многие до войны, сейчас, поверьте, этим детям не сладко. Они выросли, но остались иждивенцами, а родителей уже нет. Но я о другом. Выбор правильного пути процесс длительный и зависит не только от родителей. Здесь очень влияют факторы окружения, так сказать, внешние факторы. Вот, к примеру, создан образ героя, и вся молодежь, каждый стремится быть на него похожим, как, например, на Чкалова. Сколько сотен тысяч молодых людей пошли в авиацию благодаря ореолу славы этого заслуженного человека? Верно? Верно! Также можно создать образ героя и из убийцы, и тогда тысячи юношей будут копировать его поведение и поступки, полагая, что вершат добро. Искренне считая, что это их предназначение и их истинный путь. Нечто подобное и произошло в двадцатых годах в Германии. Фашизм вскормлен именно так, и теперь нам приходится платить своими жизнями для того, чтобы их остановить.
        Мне много приходится работать с больными людьми, поверьте, причина многих их недугов и болезней лежит глубоко, если упростить, то как раз в неправильно избранном в юности пути. Душа, сопротивляясь, кричит об этом своему телу, причиняя ему боль и страдания. Однако ее крик, как правило, никто не воспринимает. Все жаждут услышать от меня диагноз болезни, которая их мучает и от которой необходимо излечиться тем или иным способом, не понимая, что причина в том, как именно они живут. Никакие лекарства не помогут, никакие врачи, если не устранена главная причина болезни. А она сокрыта от глаз, то, что мы видим, - уже следствие.
        - Вы хотите сказать, что и в этом конкретном случае есть главная причина, которая вызвала болезнь.
        - Вы догадливы, молодой человек! - иронично улыбаясь, сказал доктор.
        - Так что же вы собираетесь делать, ему же хуже с каждым днем!
        - Если я не знаю, что это за болезнь, как я могу облегчить его положение? Я уже не говорю о лечении и о выздоровлении вашего товарища.
        Вангол видел и понимал, что доктор говорит ему правду.
        - Что же делать, доктор?
        После некоторого молчания, нескольких минут хождения по периметру небольшого кабинета доктор сел и тихо заговорил:
        - Мой совет покажется странным, но вам лучше забрать вашего друга из госпиталя.
        - Как, совсем нет надежды? - вырвалось у Вангола.
        - Вы не дослушали меня, забрать отсюда и поместить в одном тихом и спокойном месте.
        - Что это за место?
        - Есть одно место, я надеюсь, для вас жизнь вашего друга важнее идеологических предрассудков?
        - Доктор, не сомневайтесь, я все сделаю так, как вы скажете. - Вангол внимательно посмотрел доктору в глаза. - Не волнуйтесь. Это останется навсегда нашей тайной.
        - Я почему-то вам верю. Хорошо. Слушайте. Записывать ничего не нужно, прошу вас все запомнить.
        Через неделю четверо мужчин в полувоенной форме постучали в дверь избушки на берегу небольшого лесного озера. Добирались в лесную глухомань четверо суток. Дорог в этом районе Архангельской губернии испокон веков не было, только конные тропы. Дверь была не заперта и открылась сама по себе, как бы приглашая войти. В светлице у окна сидел старец, именно старец, а не старик. Его благообразное лицо было спокойно, светло-серые, почти белые глаза смотрели на вошедших приветливо. Седая борода и волосы ниспадали на его плечи и грудь, скрывая расшитый узорами ворот льняной косоворотки.
        - Входите, входите, добры люди, не робейте.
        - Здравствуйте, отец, мы к вам с поклоном от Сергея Федорова…
        - От Сергея? Нетто не забыл меня? Как он? Все потчует народец лекарствами?
        - Так точно, потчует, - улыбнулся Вангол.
        - Значит, все у него хорошо. Благостно. Спасибо за добрую весть. Так по какой нужде вы ко мне? А впрочем, уже сам вижу. Ты бы, богатырь, присел вон туда, на полати, а еще лучше - разоблачайся до белья и ложись. А вы помогите ему, там простыня чистая, плохо ему, вижу.
        Степану помогли раздеться и уложили. Он молчал, молчал весь этот долгий путь. Старец подошел к нему и положил руку на голову. Макушев закрыл глаза, и его напряженное и измученное лицо расслабилось.
        - Пусть поспит, а вы располагайтесь, покормлю вас вот лепешками, отваром смородиновым с травами напою, живо усталость сбросите, вам ведь в обрат надо идти.
        - Спасибо, отец, не откажемся, а вот как…
        - За товарища своего не беспокойтесь, поднимется он, силы в нем матушка-природа заложила на троих, а я помогу ему. Через тридцать три дня приходите за ним.
        - Вы не хотите даже узнать, что с ним, я рассказать хотел…
        - Только он сам знает, что с ним и почему, сам и расскажет мне, когда в том нужда будет. Достань-ка там, на печке, лепешки горячие еще, должно быть, для вас пек, угощайтесь.
        - Как для нас? Мы ж не предупреждали о том, что… - удивленно спросил Владимир Осокин.
        - Так не вы одни по лесу ходите… Ешьте, ешьте, вам силы нужны, много силы. Ворогов с земли Русской сбросить, в логово их звериное загнать и закрыть там на веки вечные.
        - Как это закрыть там, нет, отец, мы фашистов изничтожить должны насовсем…
        - Зло нельзя изничтожить совсем. Оно прорастает там, где люди забывают о доброте, оно как сорняк, как гниль появляется там, где нет заботливых рук человеческих. Поэтому оно неистребимо, но нужно сделать так, чтобы дорогу к нам оно не знало. Чтобы помнили вороги наши всегда и знали - мы чтим завет святого князя Александра Ярославича: «Кто с мечом к нам придет, от меча и погибнет, на том стоит и стоять будет земля Русская».
        Старец так проникновенно произнес эти слова, что у Вангола комок подкатил к горлу. Ему показалось, что перед ним действительно великий князь Александр Невский из глубины веков слова эти устами седого старца произнес.
        - Спасибо, отец, мы поняли все.
        - Вот и ладно, ешьте, пейте - и в дорогу, до ночи до ближайшей деревни доберетесь, там заночуйте у Прасковьи, ураган переждите.
        - Какой ураган, отец?
        - С сильным ветром и дождем, деревья валить будет, опасно в лесу, переждите, а к обеду он успокоится, тогда и идите дальше.
        - Спасибо тебе, отец.
        Степан плохо помнил дорогу в этот медвежий угол. Он ехал в забытьи и шел, когда нужно было идти, как в полусне. Его бросало в жар, тело наливалось свинцовой тяжестью, но он шел и шел, преодолевая слабость и боль, преодолевая самого себя, иногда уже желавшего просто лечь и умереть. Сейчас он очнулся и долго не мог понять, где он. Рубленые бревенчатые стены комнаты, маленькое окно за ситцевой занавеской и широкие плахи деревянного потолка ничего ему не объясняли. Он шевельнул рукой и попробовал сесть на полатях, но не смог, не хватило сил.
        - Не время еще тебе вставать, - услышал Степан тихий голос. - Не время, когда скажу, тогда встанешь, а пока спи, богатырь, спи…
        И Степан снова провалился в небытие.
        Только через три дня старец позволил ему встать с полатей. Степан сделал несколько шагов, и его шатнуло. Опершись о стену рукой, он продолжил свое путешествие по комнате до двери и толкнул ее. Увидев старца, сидевшего у окна в горнице, Макушев остановился в дверном проеме, закрыв его своим телом полностью.
        - Входи, Степан, входи, уже можно.
        - Как вас зовут, отец? - спросил Макушев.
        - Михаил.
        - А по отчеству?
        - А ты зови меня отец Михаил, и то ладно будет.
        - Хорошо, отец Михаил, мне уже лучше. Я чувствую. Как вы меня лечили? Я не помню ничего.
        - Ты спал, потому не помнишь. Вижу, лучше тебе, слава Богу. Но пока воротись на место и полежи чуток, сейчас настоя принесу, целебный настой, на семи травах, силу дает, хворобу снимает.
        Макушев медленно вернулся на полати и лег.
        - Какой сегодня день, отец Михаил?
        - Четвертый, как ты здесь.
        - Как четвертый?
        - Так, четвертый.
        - И что, я столько времени спал?
        - Да.
        - А как же вы меня лечили?
        - Молился и прощения у тебя просил.
        - Прощения? У меня? За что? Ничего не пойму, отец, вы же меня впервые видите. Какое прощение? И зачем?
        - Ладно, много вопросов задаешь, потом тебе расскажу, а сейчас вот попей и поспи. Сон - самое лучшее лекарство на земле. Сон и молитва.
        - Я не помню молитв.
        - Ты спи, молиться я за тебя, сынок, буду, я помолюсь… - сквозь надвигающуюся дрему услышал Степан.
        Так продолжалось несколько дней. Степан просыпался, старец кормил его, потом заставлял делать некоторые упражнения и снова укладывал спать. Макушев беспрекословно выполнял все требования отца Михаила, он чувствовал, что с каждым днем ему становится легче, проходит боль в голове и теле, нестерпимая ломота в костях. В нем появилось желание жить, которое было просто задавлено постоянной болью и слабостью. Всего за месяц его большое и сильное тело, как ему казалось, превратилось в сплошной комок боли. Постепенно, видя беспомощность врачей, он внутренне согласился с тем, что ему уже никто не поможет. Теперь все менялось. Слабость уходила, вытекала из него, освобождая место живительной силе.
        Через две недели Степан был еще хоть и слаб, но стал помогать старцу по хозяйству. Отец Михаил был доволен. Теперь они долго беседовали по вечерам. Макушев рассказывал ему о том, как жил свою жизнь, как воевал в Гражданскую, как воевал с фашистами. Отцу Михаилу было интересно все, любые мелочи жизни Степана. Наверное, впервые Макушев испытал острую потребность открыться этому человеку, он рассказывал о себе все без утайки, как на исповеди, и от этого становилось легко и спокойно на душе. Ему пришлось пережить при этом чувство горечи и стыда за некоторые свои поступки, но он не увидел в глазах старца не то что осуждения, даже тени укора. Он видел только понимание. Старик как бы вторил ему своими глазами, окруженными лучиками морщин, внимательными и спокойными, проникающими своим чистым, светлым взглядом в самую душу: «Да, тогда ты поступил так, и тебе теперь неприятно это вспоминать и стыдно за содеянное, но ты был уверен, что поступаешь правильно, поэтому тебе не в чем себя винить. Сейчас ты, осмыслив свои поступки, понял, что был не прав, значит, в будущем ты уже не совершишь ничего подобного. В
этом и есть ценность жизненного опыта: осмыслить, осознать прошлое и идти по жизни дальше, легко и спокойно, делами своими исправляя совершенные ранее ошибки. Делами и поступками, а не только мыслями о них. Многие, сожалея о содеянном в прошлом, винят себя всю оставшуюся жизнь и тем самым раньше времени загоняют себя в могилу. Этим ничего не поправишь. Ничего исправить в прошлом уже нельзя, но можно делами сегодняшними восполнить утраты прошлого. Причинил кому-то когда-то вред, нечаянно, по недомыслию или сгоряча, попроси у него прощения, пусть мысленно, искренне, от всего сердца, и помогай делами своими людям, что рядом с тобой живут. Рассосется, растворится в доброте твоей без следа обида у обиженного и камень с души твоей свалится, вздохнешь полной грудью легко и свободно и столько возможностей обретешь, столько способностей душа твоя тебе подарит, что жизнь вдруг вновь живыми красками-то и заиграет…»
        Так незаметно прошел месяц. Степан выздоровел. Мало того, он благодарил Бога за то, что тот послал ему болезнь, из-за которой он оказался здесь, у отца Михаила. Степан вылечил не только тело, у него выздоровела и обрела гармонию душа. А это было то, о чем он и не мечтал.
        - Отец Михаил, вот вы сказали, что молитвой меня исцелили, не поверить не могу, потому как здоров как бык, никогда вам это не забуду. Благодарить буду сам и детям своим о вас расскажу. Но вы еще сказали, что будто прощения у меня просили, вот тут непонятно мне, обещали рассказать про это…
        - Что ж, Степан, расскажу, только для этого нужно, чтобы ты понимал главное - все мы на земле незримо связаны между собой, абсолютно все люди, независимо от веры, языка и цвета кожи. И еще одно. Ничего в нашей жизни не происходит случайно, то есть все, что происходит в нашей жизни, есть следствие огромного числа порожденных нами, к сожалению не всегда осознанно, причин. Этими причинами могут быть действия, поступки, выражения чувств и мысли.
        - Мысли? Мысли - это же только то, о чем я сам про себя, так сказать, думаю. Как то, о чем я мечтаю, может на что-то влиять, отец?
        - Мы живем в мире божественных энергий и сами являемся этими энергиями, воплощенными в наши тела и души, понимаешь? Если частицу твоего волоса или кожи рассматривать с огромным увеличением, то мы увидим огромный мир живых организмов - клеток, которые, в свою очередь, состоят также из огромного мира еще более малых частиц, и в конце концов мы поймем, что мы сами и все вокруг состоит из разного рода энергий. Соединившись, эти энергии, во всем их многообразии, и создают наш безгранично разный мир. Эти энергии, невидимые для человеческих органов восприятия, божественной волей преобразуются в вещества материального, осязаемого нами мира. Мысли, о которых ты говоришь, тоже есть энергия, которую ты передаешь в окружающий мир. Как радиостанция передает музыку или сводки новостей. А поскольку ты ее передаешь, мир ее воспринимает и, естественно, реагирует на нее. Если она светлая и несет добро, мир отвечает добротой, если темная и несет зло, мир отвечает тем же. Что посеешь, то и пожнешь, это именно об этом, Степан, а не о полевых работах. Твои мысли становятся причиной для последующих событий, и от того,
каковы они, зависит твое будущее. Любые наши мысли есть энергия, и она обладает определенным уровнем вибраций: чем чище и благостнее твои мысли и устремления, тем выше уровень вибраций. Тем радостнее и светлее становится твоя жизнь… Чем ниже уровень вибраций, тем темнее, а темнота - это неуверенность и страх…
        - Да, темнота - это не просто страх, это ужас, - произнес Макушев, вспомнив ту ночь в долине. - И все-таки при чем здесь…
        - Не спеши, подумай о том, что я тебе рассказал, осознай это, а я пока чай с мятой заварю. Мята, она от ста болезней защищает, лучший оберег в пути. Мало ли с кем встретиться путнику придется, никакая зараза к тебе не перейдет, ежели мешочек с мятой сухой на груди…
        Макушев слушал старика и удивлялся тому, как легко и спокойно, даже как-то обыденно тот рассказывал о таких невероятных и одновременно простых и понятных вещах. Степан раньше даже и не слышал ничего подобного, а может быть, не хотел ни о чем таком думать.
        «Что посеешь… Разве не слышал? Слышал, да не думал о том. А как теперь становилось ясно - иногда следовало задуматься. Ну что поделаешь, лучше поздно, чем никогда…»
        - Так на чем мы остановились? На темноте; вот-вот, недаром в народе говорят - в темном омуте черти водятся. Темнотой еще безграмотность называют, тоже верно, поскольку от незнания законов Божьих много бед люди вершат, дел темных и непотребных. Делами такими, поступками они не только жизни других людей губят, но себя в первую очередь, душу свою в темную бездну ввергают, откуда возврата может и не быть. Не ведают того, что творят, по слабоумию своему.
        - Не думаю, что они слабоумными себя считают.
        - Конечно, в них гордыня сидит великая. От той гордыни уверены они в том, что в этом мире все уже познали и только истину глаголят уста их. В великом заблуждении находятся их души, в великом. В том заблуждении и уходят они в мир иной, где ответ за содеянное держать приходится.
        - Перед Богом?
        - И перед Богом, но прежде перед Родом своим. Предстанет личность усопшая перед предками своими и зачтут ей то, что заслуживает она делами своими земными, ничто не останется без внимания. Все поступки и мысли оценены будут. Вот тогда осознание приходит, но времени уже нет. Оно уже истекло безвозвратно, забрав жизнь земную, материальную, в которой только и можно было все поправить…
        Но мы отвлеклись. Ты спрашивал, почему я у тебя прощения просил? Потому что когда-то, в прошлых жизнях - воплощениях, я, вероятно, причинил тебе, твоей душе какой-то вред, что и привело в конечном счете к твоей болезни. Может быть, это был поступок, повлиявший на выбор твоей души в этом воплощении. Иначе тебя бы не привели именно ко мне для избавления от этой хвори.
        - Прости, отец, но я не понимаю того, о чем ты говоришь.
        - А ты просто поверь, поймешь потом, когда будешь на это способен. Не обижайся, так мы все устроены. Не все и не всегда способны постигать знания, которые перед нами, как открытая книга, лежат. Но приходит время, и мы прозреваем и видим. Но к сожалению, не все и не всегда…
        - Да, отец, ясно, я буду стараться понять все это.
        - Хорошо, а сейчас спать, засиделись мы с тобой, глянь, уже за полночь…
        - Хороший чай, спасибо, спокойной ночи, отец.
        - И тебе приятных снов. Отдыхай, завтра за тобой придут, и мы расстанемся.
        - Завтра?
        - Да. Срок истек, ты здоров, твои друзья ждут тебя. Ты им нужен.
        - Как быстро пролетело время…
        - Да, Степан, время неумолимо, Господь создал его для того, чтобы мы понимали, что этот мир всего лишь средство, предоставленное нам временно для того, чтобы мы очистили свои души от скверны и грехов прошлых жизней. Он дает нам этот мир через наше чело и время - век, сто лет каждой душе. Потому ты человек зовешься. Как только ты родился, как только вдохнул своей грудью воздух земной, пошли с этого мига твои земные часы, и ничем их не ускорить, не замедлить, даже остановить ты их сам, по своей воле, не можешь. Убил себя человек, грех тяжкий свершив, а часы его идут, время его не остановлено; пока не завершено - идет оно, а душа его тяжко маяться на этом свете будет. К Богу-то вернуться не может - срок жизни отпущенной не истек. А придет время, вернется, но за грех тяжкий понесет кару в новой жизни. Коль не оценил дар Божий, жизнь светлую, майся в корчах, бейся в судорогах. Много таких калек по земле с детских лет в страданиях. Матери слезы льют, за что их дитя наказано, не поймут, себя винят и виной той себя изводят, глупые. А то не их дитя наказано, душа греховная в их ребенке урок любви к жизни
проходит. Потому говорят - время все лечит. Так оно и есть… Все, спать, завтра рано подниму, до рассвета. Молиться со мной будешь.
        - Хорошо, отец.
        Степан лег и еще некоторое время не спал. Он действительно был здоров, но уезжать не хотелось. Будто находился возле чистого источника, из которого так хотелось пить и пить живительную, целебную воду, вбирая в себя силу и энергию. Но он понимал, что время его лечения истекло, и он просто благодарил Бога за то, что ему довелось здесь быть.
        - Вставай!
        Степан услышал голос старца и открыл глаза. За окном чуть брезжил рассвет. Степан легко встал с полатей, он не заметил, как пролетела ночь, и вышел на воздух. Старец ждал его на берегу озера. Туман висел над водой белым призрачным покрывалом. Озеро было небольшим, и величественные ели, стоящие на том берегу, как бы парили в воздухе, скрывая острые макушки в предрассветной дымке. Там, на востоке, где вот-вот должно было взойти солнце, виднелось только светлое марево, которое постепенно заполняло небо. Оно струилось, вырисовывая из темноты просыпающийся мир, замерший от торжественности и святости этих минут. Казалось, ни одна травинка, ни одна веточка не шелохнулась, даже птицы умолкли в мгновение, когда первый луч солнца прорезал туман и коснулся глади озера.
        Степан стоял очарованный красотой и свежестью этих мгновений.
        - Повторяй за мной, - услышал он тихий голос отца Михаила. - Здравствуй, Солнце ясное, жизнь рождающее, свет великой любви на землю проливающее! Я принимаю тебя с любовью в своем сердце!
        Старец замолчал, протянув к солнцу свои ладони.
        - Я благодарю тебя за щедрость и чистоту наполняющей меня энергии! Прими с поклоном мою любовь!
        Здравствуйте! Здравствуйте, Боги родные, предки наши славные! Я приветствую вас с любовью в своем сердце и благодарю вас за жизнь, дарованную мне и моим детям. Я всей душой прошу у вас прощения за то, что вольно или невольно мог причинить вам вред. Простите меня, я искренне раскаиваюсь. Примите от меня с поклоном любовь и уважение.
        Старец в пояс поклонился восходящему солнцу.
        - Здравствуйте! Здравствуйте, души светлые, живущие на земле-матушке! Я приветствую вас с любовью в своем сердце и благодарю за хлеб и соль на моем столе и за все, что вы даете мне в моей жизни. Я признателен вам за это и с благостью в сердце принимаю ваши дары. Благодарю вас.
        Я всей душой прошу у вас прощения за то, что вольно или невольно мог причинить вам вред в этой жизни или в моих предыдущих воплощениях. Простите меня, я раскаиваюсь. Я искренне прощаю всех, кто вольно или невольно причинил мне вред в этой жизни и во всех предыдущих воплощениях. Примите от меня с поклоном любовь и уважение и то, чем я могу одарить вас, - плоды моего труда. Благодарю вас.
        Здравствуйте, все сущности, живущие в необъятной Вселенной! Я принимаю вас с любовью в своем сердце и благодарю за доброту и понимание, с которым вы относитесь к нам, людям земли. Простите нам, если мы вольно или невольно причинили вам вред. Мы искренне раскаиваемся в этом. Простите нас. Примите от меня с поклоном любовь и уважение.
        Старик поклонился солнцу и пошел к воде. Он входил в нее медленно, без всплесков, не создавая ни малейшего волнения на зеркальной глади, как будто вливался в это огромное, сверкающее в лучах восходящего светила зеркало. Степан, повторявший все за старцем, последовал за ним. Он коснулся воды ногой. Стиснул зубы, вошел в нее. Ледяной холод мгновенно проник в тело, обжигая всего Макушева изнутри. Ему пришлось собрать всю свою волю, чтобы продолжить эту процедуру; как и старец, он медленно шел по песчаному дну, погружаясь, пока вода не достигла груди. Он не обратил на это внимания, но в этот момент он стоял рядом со старцем.
        - Не закрывай глаза в воде, смотри, - произнес старец.
        Макушев увидел, как старец опускается с головой под воду. Он тоже, машинально зажмурившись, окунулся с головой и уже там, вспомнив слова старца, открыл глаза. Ледяной обруч, на мгновение до ломоты в костях стиснувший его голову, вдруг исчез. Золотое, искрящееся сияние наполняло все пространство перед его глазами. Степан чуть не хлебнул воды от неожиданного восторга, охватившего его, и только желание вдохнуть воздух заставило его выйти головой на поверхность. Он увидел мокрое улыбающееся лицо старца перед собой, хотел высказать свою благодарность, но услышал:
        - Все, теперь на берег, быстро…
        Они долго сидели на берегу у костра, обсыхая и разговаривая. У Макушева было много, очень много вопросов, он впервые в жизни почувствовал в себе огромное стремление к знаниям. Он впервые задумался и понял, что вся его предыдущая жизнь была только началом пути, который он вдруг увидел теперь.
        - Кому мы молились?
        - Нашим родным Богам, нашим далеким предкам, души которых связаны с нами неразрывными узами родства.
        - Мы потомки Богов?
        - Да, мы потомки Богов. В незапамятные времена наши предки пришли на землю и вместе с другими народами заселили ее.
        - Я слышал, что люди от обезьян произошли…
        - Кто-то считает, что булки на деревьях растут, - улыбнулся старец. - Невежество породило много различных теорий и домыслов. Человек - есть Божественное создание, наши предки - Боги, пришедшие на Землю. А земля существовала без человека многие миллионы лет со своими бесчисленными обитателями, в том числе и множеством видов обезьян.
        - Откуда они пришли?
        - Они прилетели с другой солнечной системы, с другой, очень похожей на нашу Землю планеты на огромных кораблях - виманах. Они обладали огромными способностями и неограниченными практически ничем возможностями. То, что сейчас в легендах называют чудесами и волшебством, тогда было повседневными, обыденными делами наших предков. Сейчас это все утрачено и забыто. Почти забыто…
        - Почему же люди утратили эти способности?
        - Потому что сначала, постепенно, они утратили свои способности к обучению. Это произошло по причинам от них не зависящим. Была нарушена связь между Создателем и людьми, люди перестали слышать Бога, наша планета вместе с Галактикой слишком далеко ушла от центра вселенского разума. Представь себе этакий источник энергии и знаний, передающий их на большое расстояние. Мы, люди, имеем мозг, который является приемником этих энергий, но когда сигнал стал слабеть, до людей он перестал доходить. Наш мозг, то есть биоприемник определенной мощности, не был к этому готов и постепенно утратил это свойство. В те времена в письменности не было необходимости, потому ее просто не существовало. Потеряв способность получать знания и не имея опыта развиваться другими способами, люди в течение некоторого времени просто одичали. По мере одичания возобладали животные инстинкты и потребности, наступили времена тьмы и хаоса. Человечество постепенно и неизбежно деградировало, и тогда Боги, чтобы сохранить его, стали посылать на землю своих посланников, их было много, не все остались в памяти - Будду, Христа, Магомета люди
запомнили, создали впоследствии религии. Главное же в том, что там, где они появились, - люди, получив знания истины, остановили гибельный для себя образ жизни. Потом медленно начали постигать знания теми способами, что мы используем сейчас. Передавать накопленный опыт письменно.
        - А как же они, наши далекие предки, передавали свои знания, если не было книг?
        - Они знания получали по мере взросления так же естественно, как ты сейчас слышишь пение птиц. Люди легко передавали знания соплеменникам, обогащая их из поколения в поколение своим опытом. Вот, а потом «птицы» оказались так далеко, что их голоса уже не были слышны. А люди утратили способность передачи мысли. Человек остался без знаний и способов их передачи, наедине с планетой, живущей по своим законам. Законам земного животного мира, тем законам, которые царили на Земле еще до прихода на нее наших предков. Естественно, трагедия была неминуема, и она произошла. То, чего достигла цивилизация, было стерто с лица земли. Причем это сделано было руками обезумевших людей. Сначала оружием страшной силы, доставшимся от мудрых предков. Потом все, что смогла, довершила природа. Но много чего осталось на земле от предков великих наших, те места силы и исполинские сооружения на земле, а еще больше под землей и водой сокрытые, в неведомые миры уходящие.
        - Это где же, отец, такие сооружения подземные?
        - А здесь, недалече, на Кольском полуострове к примеру. А и на Новой Земле есть, и в горах Уральских тоже, только недоступны они нам. Не поспели еще те времена, когда человеку они свои тайны раскроют. Недостоин еще нонешний человек таких знаний, ты же видишь, что вокруг творится. Чем нынешние люди от диких предков отличаются, чем? Тем, что одеты не так? Тем, что придумали, как жизнь себе облегчить, а других заставить работать на себя? А если что не так, убивают друг друга без жалости. Ничего пока не изменилось, еще почти век должен пройти, чтобы люди просыпаться стали. Из мрака к свету пошли. Многим и сейчас этого хочется, а не могут. Так устроен наш мир, не все от нас зависит… Зато в самоочищении умный человек преуспеть может.
        - Это что значит, поясните, отец.
        - Нужно просто научиться жить в чистоте, не только тела, что само собой должно быть, но и помыслов.
        - Но как научиться-то?
        - А так, думать надо, размышлять, прежде чем что сотворить решил. Кому от этого польза будет. Ежели от дела твоего никому пользы не будет, то бесполезное оно и совершать его не следует. Зачем? Ежели только тебе польза, посмотри, не причинишь ли кому тем вреда. Если вред тот есть или возможен, откажись от дела того. Малое зло, тобой совершенное по отношению к другим людям, тебе же и вернется или детям твоим аукнется в их жизни. Потому береги себя от необдуманных поступков. Люди иной раз невольно зло творят, не понимая значения мыслей своих и слов.
        - Даже мыслей?
        - Особенно мыслей. С них все начинается. Мысли наши создают этот мир во всех его проявлениях…
        Старец замолчал, недосказав, поднял голову, прислушиваясь. Степан тоже прислушался, но ничего, кроме пения птиц да шума ветра в молодой листве, не услышал.
        - Идут за тобой, однако… Скоро будут. Пошли, надо гостей накормить с дальней дороги.
        Через полчаса к избушке действительно вышли два Владимира, Осокин и Арефьев.
        - Ты гляди, и впрямь здоров как бык! - вырвавшись из объятий Макушева, удовлетворенно отметил Арефьев и, улыбаясь, продолжил: - Забираем, а то, если что, приказано до полного выздоровления здесь оставить.
        - Все в порядке, здоров я, проходите, хлопцы, с отцом Михаилом поздоровайтесь и за стол, кормить вас будем. Ждали вас.
        - Смотри-ка, каша, радость наша, только из печи, горячая, и впрямь вовремя мы пришли.
        - Вовремя, вовремя, - улыбался Макушев. - Давайте уплетайте, такой кашей вас никто не накормит.
        Отец Михаил довольно улыбался, глядя, как живо уплетают его варево эти молодые парни. Он смотрел на них, веселых и открытых, простых и чистых, и радовался. Не пропадет земля Русская, пока такой народ на ней нарождается, не пропадет. Только бы век еще простоять Руси, а там проснется…
        Весь оставшийся день пилили и кололи дрова, даже подлатали крыльцо. Вечером, пораньше, все легли спать, рано в путь собрались, с восходом.
        Проводил их отец Михаил и сам собрался, сходить ему надо было недалече, верст пятьсот с гаком, в отроги гор Северного Урала, травы там нужные скоро зацветут, собрать надо бы да родову навестить…
        - Вот видишь, дорогая, как-никак, а мы в Москве, и перед нами открыты все архивы. Разве можно было об этом мечтать еще месяц назад?!
        - Месяц назад я мечтала скорее умереть…
        - Ну что ты, что ты, наши испытания окончились, все хорошо.
        Профессор Пучинский обнял Нину и, успокаивая, осторожно гладил ладонью по вздрагивающей спине. Так они стояли перед большим окном, выходящим в парковую зону одного из старых районов Москвы. Этот дом был их жильем и рабочим местом одновременно. Несколько комнат на первом этаже занимала какая-то секретная организация и охрана. Второй этаж был отдан только им. Здесь располагались библиотека и кабинет для работы, а также их квартира, состоящая из небольшой кухни и большой комнаты, в которой они поставили ширму, разделив ее на уютную гостиную и спальню. Вот только гостей у них быть не могло. Пучинский и его жена вошли в состав совершенно секретной группы «Северный ветер» и общаться могли только со своим непосредственным начальником, и ни с кем больше. Таковы были правила и условия их работы. Учитывая степень их допуска к совершенно секретным архивам в условиях войны, это было оправданно.
        Когда Пучинскому объяснили суть его будущих исследований, он сначала просто не поверил своим ушам. То, о чем рассказал Вангол, было настолько неправдоподобно, что если бы он его хорошо не знал, то, наверное, даже обиделся. Как можно ему, ученому, всерьез говорить о вещах, более похожих на бред. Событиях фантастических, не имеющих даже малейшего шанса на реальность. Но, увы, об этом ему говорил Вангол. Об этом ему говорил человек феноменальных способностей, усомниться в котором он не мог. И он поверил, так же как и Мыскова. Если признаться честно, то и выбора у них не было. Вангол вытащил их из смертельных объятий госбезопасности, и Пучинский понимал, как это было сложно сделать. А значит, то, о чем рассказывал Вангол, очень серьезно и очень важно. Раз так, он сделает все возможное, чтобы помочь Ванголу разгадать те загадки, которые оставил ему спасенный им немецкий ученый. Получив доступ к архивам, Пучинский настолько увлекся исследованиями, что вскоре последние его сомнения исчезли. Он постепенно погружался в информацию, не всегда объяснимую научно, но имеющую реальные доказательства своего
существования. Его способность к анализу, академические знания в широком спектре наук скоро стали приносить результаты. То, что оставалось незамеченным самими авторами тех материалов, изучением которых занимался профессор, постепенно складывалось в определенные формы, весьма логичные и последовательные. Особенно были интересны записки членов экспедиции Александра Васильевича Варченко на Кольский полуостров, в район Сейдозера. Небольшая группа под руководством ученого прошла по намеченному им маршруту. По непроверенным данным, задачей экспедиции были поиски входа в Шамбалу, загадочный подземный мир. Вероятно, Варченко обладал какой-то информацией, поскольку вел поиск именно здесь. Удача улыбнулась искателям сразу. Они обнаружили широкую, мощенную камнем дорогу в местах абсолютно диких и необжитых. Она привела их к возвышению, напоминающему древний алтарь-жертвенник. Вдали на скалах они увидели исполинское изображение человека. Проводники-лопари называли его Стариком и дальше идти наотрез отказались. Именно там, согласно легендам лопарей, народности, ныне живущей в тех местах, ушел жить под землю целый
народ - чудь. Там, в береговых скалах, был обнаружен вход в таинственную пещеру. Но она осталась группой Варченко необследованной, помешали разные обстоятельства, в том числе и категорический отказ лопарей-проводников сопровождать их. Сам отчет об экспедиции Пучинский найти не мог. Или его вообще не существовало, что странно, или он хранился в тех хранилищах, доступ к которым был для профессора закрыт. Пучинский сделал запрос начальству относительно самого ученого Варченко и получил короткий ответ - расстрелян как враг народа. Искать участников той экспедиции профессор не стал из боязни им навредить. То, что древний народ чудь, согласно легенде, ушел жить под землю, и обнаруженный экспедицией таинственный вход в пещеру в скалах на высоте двухсот сажен - могли быть звеньями одной цепи. Искомой им цепи. Других интересных сведений о неисследованных пещерах Пучинский не обнаружил, разве только пещера в Южной Сибири под названием Хос-Хулах, что в переводе с хакасского означает «Два уха». Вход в нее охраняется неведомыми силами, никто не может подойти к ней более чем на несколько шагов. В страхе и ужасе
покидают ее самые смелые охотники. Многие болезни преследуют тех, кто пытался проникнуть в ее глубины. Оттого шаманами на нее наложен запрет, и местные жители не рискуют к ней приближаться.
        Вангол, услышав об этой пещере, улыбнулся.
        - Знакомая картина… это не совсем то, а вот пещера в скалах у Сейдозера - это очень интересно, очень. Постарайтесь поднять все, что известно об этих местах. Легенды, предания, исторические справки, все необычное, все, что можно. Не зря Варченко пошел именно туда, значит, он получил откуда-то информацию.
        - Мы постараемся выяснить все, что можно, о его окружении, родственниках, связях в научном мире. Может быть, не всех поставили к стенке… - сказал Ванголу Красков, выслушав его доклад. - Я помню этого человека, хотя лично с ним знаком не был. Так случилось, когда забрали Бокия… Впрочем, это к делу не относится.
        Вангол после возвращения из долины смерти помогал Осокину и Арефьеву овладевать тонкостями немецкого языка, и вскоре, пока Макушев находился у старца Михаила, им пришлось сдать первый экзамен. Была утверждена разработанная Красковым операция внедрения Ольги в «Аненербе».
        Телефонограмму с приказом о командировке в Берлин штурмбаннфюреру СС Паулю Штольцу фельдъегерь привез поздно вечером. Утром, пока брился и пил кофе, он размышлял, с чем это связано. Дела у него шли довольно хорошо, по плану. Без серьезных проблем и срывов. Срочность вызова ничем не объяснялась. Еще вчера днем он по телефону разговаривал с начальством в столице и о его срочном приезде не было и речи. Что-то изменилось. Неужели произошла утечка относительно той русской?! Он вспомнил улыбку Бормана после совещания. Рука с опасной бритвой дрогнула, слегка порезав кожу шеи.
        «Может, провести вот здесь, и все?..» - мелькнула мысль в его голове. Он положил бритву на столик и, смочив одеколоном салфетку, аккуратно приложил ее к небольшой ранке. При этом лицо его передернула гримаса боли. «Нет!» - отмел он трусливую мысль. Если потребуется, он ответит перед фюрером как офицер и настоящий мужчина.
        Тщательно оглядев свое лицо, отраженное в старинном зеркале, он удовлетворенно улыбнулся и отправился в столовую комнату, где его ждал завтрак. К полудню Штольц уже подъезжал к Кёнигсбергу, откуда должен был вылететь самолетом в Берлин. Перед въездом в город машину остановил комендантский патруль. Доброжелательно улыбнувшись, старший офицер патруля попросил предъявить документы. Другой офицер жезлом указал на переднее колесо и кивнул водителю:
        - Выйди посмотри, у тебя колесо не в порядке.
        Водитель поспешил осмотреть колесо, склонился над ним. В этот момент старший офицер, приблизившись к окну машины, обратился к Штольцу, спросив о цели поездки. Пауль Штольц не увидел, как короткий удар ребром ладони уложил его шофера и телохранителя на землю. Мгновенным движением выхватив пистолет, офицер, направив его в лоб Штольцу, с той же искренней улыбкой попросил его, не сопротивляясь, сдать оружие и, обойдя машину, сел рядом. Водителя, без сознания и в наручниках, посадили сзади.
        Штольц не успел ничего понять, как автомобиль тронулся и, свернув вправо на проселок, подпрыгивая на ухабах, помчался в неизвестном ему направлении. Через полтора часа остановился около небольшого кирпичного дома на берегу канала, скрытого огромными вязами, высаженными, наверное, лет сто назад плотной стеной.
        - Прошу вас следовать за мной. Не делайте глупостей, если хотите жить.
        Штольц вдруг ясно осознал, что жить он действительно очень хотел, поэтому молча кивнул и вышел из машины. В доме в комнате с окнами, наглухо закрытыми шторами, у ярко горевшего камина в кресле сидела женщина.
        Она повернулась к вошедшим:
        - Здравствуйте, Пауль.
        Штольц от неожиданности потерял способность говорить. Он остановился как вкопанный и смотрел на Ольгу, будто увидел чудо. Старший офицер «патруля» прервал красноречивую паузу:
        - Присаживайтесь, господин штурмбаннфюрер, у нас будет короткий, но содержательный разговор. Как вы понимаете, из этого дома вы либо выйдете агентом советской контрразведки, или не выйдете вообще. Таковы законы войны, которую ваш фюрер навязал всему человечеству.
        Штольц наконец пришел в себя. Он снял с себя зимний, подбитый мехом кожаный плащ и устроился в кресле напротив Ольги.
        - Что я должен буду делать?
        - Нас интересует все, что касается деятельности находящегося под эгидой СС общества «Аненербе», во всех доступных вам сферах. Характер вашей непосредственной деятельности в этом обществе в мельчайших подробностях. Естественно, мы обеспечим вам полную безопасность - как сейчас, так и после полного разгрома Германии.
        - Вы всерьез считаете, что Германия будет разгромлена?
        - Безусловно, мы даже знаем, когда это произойдет, но эта информация не так важна. Важно другое: немецкий народ осознает всю глубину своего заблуждения и будет строить новую Германию, без нацизма и насилия. Вот тогда те, кто помогал уничтожению фашизма с чистой совестью и незапятнанной честью, займут в ней достойное место. Мы предлагаем вам, как умному и благородному человеку, остановиться на неверном пути и помочь своей родине вернуться к истинным ценностям, попранным и растоптанным нынешним режимом.
        - Вот так просто стать вашим шпионом, и все?
        - У вас есть выбор, мы можем вас расстрелять как врага, как ограниченного фанатика, искренне поверившего в то, что, например, ваш Генрих Гейне или Зигмунд Фрейд - враги вашей нации. Насколько нам известно, вы не уничтожили их книги, они бережно хранятся в вашей личной библиотеке, не так ли? «Книга песен» 1827 года издания, подлинник. Запрещенные произведения Стефана Цвейга, Августа Бебеля и других знаменитых, признанных всем миром, но почему-то отвергнутых национал-социализмом авторов?
        - Все верно, я не посчитал себя вправе распорядиться книгами, собранными моим дедом. Это так. Но это ничего не значит…
        - Неужели? Мы не призываем вас сменить религию и поверить в коммунистическое будущее мира, но мы даем вам возможность послужить вашей родине так, как служили ей несколько поколений ваших предков. Кстати, вы, наверное, знаете, что ваш прадед был долгое время на военной службе в России и с почетом вышел в отставку. По нашему мнению, он бы одобрил ваше решение еще раз послужить России в такой ситуации, когда на вашей родине правит закон, противоречащий заповедям Христа. Он был, как и вы, католик, и это не мешало ему быть российским офицером и сражаться за Россию.
        Штольц сидел, задумавшись, в его душе боролись два чувства. Первое - это чувство уязвленной гордости. Он оказался в плену. Он захвачен в глубоком тылу, в центре Восточной Пруссии, и бессилен что-либо изменить. Пытаться применить оружие, а в правом потайном кармане его кителя до сих пор лежал миниатюрный вальтер, было бессмысленно. Трое русских не сводили с него глаз. Умереть он может и просто сказав им «нет».
        Штольц поднял глаза. Напротив, в кресле, сидела женщина необыкновенной красоты, в которую он был влюблен, несмотря на то что она предала его, несмотря на то что она была врагом его народа, его нации.
        Штольц побледнел, скулы его сжались, казалось, он теряет самообладание.
        А так ли это на самом деле? Она вернулась сюда, она рядом, он отказывался верить в очевидное. Это просто не укладывалось в его голове. Она пошла на такой риск, но ради чего? Только ради того, чтобы сделать его русским шпионом? Для этого она могла и не быть здесь. Она смотрит на него, и в ее взгляде можно прочитать все, кроме враждебности. Она умна и прекрасна. Она нужна ему. Она должна быть рядом. Боже, что делать?!
        Он обхватил голову руками и откинулся на спинку кресла.
        Да, его прадед служил России, но она тогда была царской державой, а теперь… Но и Пруссия тогда была другой, и вообще, все было тогда другим… Все, кроме веры, да, все изменилось, кроме веры в Бога, однако нынешняя власть, фюрер действительно поставил свои законы выше Божественных заповедей. Это так, этого нельзя отрицать. Как бы поступил его прадед?! Он бы последовал Божественным законам, несомненно. А раз так, то он вправе последовать его примеру. Коль так происходит, что заповеди Христа на стороне России, он будет ей служить! И не из страха смерти, а потому, что не видит в этом предательства своей родины. Его родина, страна его предков - страна высокой культуры и искусства. Та Германия, в которой он сейчас живет и которой служит, мало чем напоминает его настоящую родину.
        - Сколько у меня есть времени для принятия решения?
        - Времени у вас нет, через два с небольшим часа самолет на Берлин, эти два часа займет дорога. Или вы летите в Берлин нашим человеком, или… вы не летите никуда.
        - Не подумайте, что я трус и боюсь смерти. Нет. Считайте, что вы убедили меня в целесообразности работы на вас. Я, наверное, должен дать вам какую-то расписку, которой вы будете меня в дальнейшем шантажировать?
        - Мы не будем брать с вас расписку, вы слишком ценны для будущей Германии, и вами нельзя рисковать.
        - У меня есть одно условие.
        - Какое?
        - Мой водитель должен остаться живым. Я не знаю, как вы это сделаете, но я не хочу быть причиной смерти этого человека.
        Один из офицеров, улыбнувшись, кивнул в знак согласия.
        - Если вы хотите, чтобы он остался жив, вычеркните из своей памяти то, как вы здесь оказались, и никогда не вспоминайте при нем об этом. А водитель уже пришел в себя, он уверен, что его «хватил удар», когда он резко наклонился к колесу. Ему оказана медицинская помощь, и он готов сесть за руль вашего автомобиля.
        - Даже так? - удивленно переспросил Штольц.
        - Именно так, господин штурмбаннфюрер. После возвращения из Берлина переведите его на более спокойную службу. Ольга проводит вас до самолета и вернется в ваш дом в Тильзите, если вы не против. Она будет вашим связным с нами. Ее отсутствие - поездка к родственникам - несколько затянулась в связи с их болезнью и необходимостью ухода за ними. Так что летите спокойно, нам важна любая информация по программам общества «Аненербе».
        - Еще один вопрос, позволите?
        - Да, конечно.
        - Как вы узнали, что я еду сегодня в Кёнигсберг и через два часа лечу в Берлин?
        - С некоторых пор, господин штурмбаннфюрер, мы знаем о вас практически все, например то, что в вашем потайном кармане лежит пистолет системы «Вальтер»… - ответил ему с улыбкой один из офицеров.
        Пауль машинально потянулся рукой к потайному карману и спросил:
        - Потребуете сдать?
        - Нет, вы же приняли решение, теперь мы в одной команде. И вот еще что. Можете сами выбрать себе псевдоним, так принято в разведке.
        Штольц на мгновение задумался.
        - Вальтер.
        - Хорошо. Почему, если не секрет?
        - Очень надежное оружие, никогда не дает осечек.
        - Надеюсь, это будет отличительной чертой вашей работы, вам тоже нельзя допускать осечек, Вальтер.
        Вангол проводил удалявшийся автомобиль взглядом. В нем с офицером СС уезжала его Ольга. Таков был их выбор, другого пути у них не было.
        - Товарищ полковник, разрешите доложить о возвращении в строй по излечению…
        - Проходи, проходи, капитан, рад видеть тебя в полном здравии. - Полковник Красков встал и, шагнув навстречу Макушеву, крепко пожал его широкую ладонь. - Вот что, присаживайся. Мной принято решение, что на период восстановления здоровья от оперативных заданий в тылу врага я тебя освобождаю…
        - За что, товарищ полковник? - Макушев встал.
        - Не за что, а почему. Больно ты приметный, во всем вермахте солдата такого роста и комплекции, поди, и не найдешь. Так что только в обеспечение операций, да к тому же с немецким у тебя как?.. Никак. Вот.
        Лицо Макушева от волнения пошло пятнами.
        - Да садись ты, а то с тобой разговаривать трудно, шею свернуть можно, - рассмеялся Красков. - Капитан, ты остаешься в составе группы, тебя никто не списал, Вангол за тебя горой встал, только сейчас, эту неделю, поработай в снабжении. Некому, да так оно и лучше, надежней будет.
        - Не понял, товарищ полковник.
        - Вот список снаряжения, его составил по поручению Вангола один опытный скалолаз. Нужно все это раздобыть и подготовить. Ваша группа вернется предположительно через неделю. К этому сроку нужно все это уже иметь. Я тут набросал - где и что можно достать, а остальное уж ты сам. Документы на геологическую экспедицию уже подготовлены, ты в ее составе. Вопросы есть?
        - Никак нет.
        - Выполняй, капитан.
        - Есть.
        Макушев шел по улице Москвы и думал. Сегодня он прибыл на службу и никого из своих не застал.
        Оказывается, вот оно как! Обманули, «умолчали»! Группа уходит на боевое задание в немецкий тыл, а его отправили в отпуск по выздоровлению на три недели. Ведь даже словом никто не обмолвился! Конспираторы! Друзья называется!.. Как они там без него?.. Ладно, вернутся, поговорим. Он остановился и присел на скамейку в сквере. Что там в этом списке? Он вытащил пакет и вскрыл его. Список альпинистского снаряжения включал в себя почти тридцать наименований: веревки, крюки и разные другие предметы, названия которых ни о чем Степану не говорили. Где же это искать? Напротив некоторых наименований стояли пометки, это Красков подсказывал, куда обратиться. Вот с этого и начнем. Внимательно прочитал список еще раз. Одежда, обувь, судя по размерам, и на него тоже. Уже лучше. Мудреные названия: ледоруб, ну это ясно, а вот кошки, вкладыши, зажимы! Репшнуры какие-то. Да, тут не просто… вот попробуй разберись-ка тут… Значит, не зря Вангол ему это дело поручил. Не зря. Удовлетворенный этой мыслью, Степан закурил папиросу и, сложив лист, сунул его в карман. Он все добудет. Если надо, всю Москву перевернет, а добудет…
Только надо сначала этого скалолаза порасспросить…
        За неделю он действительно все нашел и приказ выполнил, но группа вернулась только через две недели. Не все оказалось так гладко, как хотелось. Война, будь она…
        Уже перед линией фронта группа, сравнительно легко прошедшая по тылам почти тысячу километров, неожиданно понесла потери. Ранним туманным утром с тыла у самых немецких позиций на противопехотной мине подорвался Владимир Осокин. Он шел ведущим. Наступив на мину, замер, поднял руку и, оглянувшись, хотел крикнуть: «Мина!» - но не успел. Его поняли и так. Попадали на землю, никого не зацепило.
        Владимиру разрывом оторвало ступню и изрешетило осколками. Не приходя в сознание, он умер на руках у Вангола. Взрыв привлек внимание. Немцы пустили осветительные ракеты и ударили из крупнокалиберных пулеметов. Вангол и Арефьев, унося Осокина, залегли в перелеске. Немцы, вероятно, решили их взять живьем. Пулеметы умолкли. Несколько подразделений шли цепью, широкой дугой обходя их с флангов. Пришлось, наспех замаскировав тело погибшего, уходить назад, глубже в тыл, несколько дней путать следы, отрываясь от погони. Потом тихо вернулись, похоронили парня. Арефьев очень переживал гибель товарища. Они успели сдружиться. Вангол понимал, что эта смерть была случайной, но все равно корил себя за то, что не смог предвидеть роковую случайность. Он просто на время отвлекся, шел и думал об Ольге, а должен был, как это всегда было в бою, ощетиниться всеми чувствами, чтобы видеть и слышать, чувствовать надвигающуюся опасность тогда, когда она еще только возникла, когда ее еще можно остановить, нейтрализовать или уклониться от встречи с ней. Духи тайги наделили его этими качествами. Он мог. Он этого не сделал
ненароком, нечаянно. Он просил за это прощения у погибшего Владимира Осокина. Отметив место захоронения на карте и в своей памяти, они пошли через линию фронта. Июньская ночь была на редкость темной. Они залегли перед самыми немецкими окопами, чтобы собраться с силами перед последним броском. Лежали на спине и смотрели в небо. Оно, затянутое низкими облаками, не пропускало лунного света и подсвечивалось снизу осветительными ракетами немцев, создавая фантастический эффект перевернутого мира. В нем вдруг вспыхивали и устремлялись вниз, мерцая и медленно падая, горящие ярким огнем фонари. Было около четырех утра. Вангол кивнул Арефьеву: «Пошли!» Бесшумно скользя по невысокой траве, они ползли, изредка замирая по сигналу Вангола. Вот и траншея немцев, рядом блиндаж и часовой, застывший у пулемета. Он не спал, внимательно смотрел в сторону наших позиций. Вангол хорошо видел этого немца. Зачем он сюда пришел? Молодой, еще не женатый, на руке не было обручального кольца. Зачем? Земли ему русской захотелось? Ну что ж, будет тебе земля… Вангол резко метнул нож, и часовой беззвучно сполз на дно траншеи, так и
не осознав, что с ним произошло. Они перемахнули бруствер и оказались в траншее.
        «Ну что, за Володьку?» - молча спросил Арефьев.
        «Давай!» - также одними глазами ответил ему Вангол.
        Они быстро приблизились к двери блиндажа, Вангол распахнул ее, и туда полетели две гранаты. Дверь на какие-то секунды захлопнулась, этого мгновения им хватило выскочить из траншеи, и уже под гулкие разрывы, поднявшие в воздух бревна блиндажа, они побежали вперед, к своим…
        После подробного доклада о выполнении задания Красков долго молчал. Он поглаживал свои седые усы и внимательно читал письменный отчет Вангола. Дважды перечитав последний лист, он откинулся на спинку стула и, вытащив из портсигара папиросу, закурил. Вангол почувствовал его мысли.
        - Здесь что-то не так… Что случилось во время перехода? Почему выходили с боем? - строго спросил Красков, вглядываясь в лицо Вангола.
        «Старого не проведешь…» - подумал Вангол и, честно глядя в глаза начальника, соврал:
        - Товарищ полковник, нарвались на секрет. Пришлось применить оружие…
        - Ну-ну, что ж, плохо, очень плохо! Это свидетельствует о вашей слабой подготовке! Вы не заметили врага! Вы, разведчики! Я уже не говорю о потере Осокина! Все, разговор окончен. Три дня на отдых - и в лагерь, я вас лично готовить буду! Лично! Вы у меня фрица за версту чуять будете!
        Вечером в столовой разведшколы помянули Осокина, втроем. Макушев накрыл стол, разлил водку.
        - Вот судьба, второй раз парня хороним.
        - Да, в этот раз не уберегся…
        - Пусть земля ему будет пухом…
        - Просто не повезло, случайность, напороться на мину любой из нас мог. Одной тропой шли. - Владимир положил кусочек хлеба на стопку погибшего.
        - Ничего не бывает случайно, всему есть причина… - сказал Макушев, чем несколько удивил Вангола. Он сказал это очень спокойно и убедительно. Весомо.
        Вангол тоже так думал.
        - Я с тобой согласен, Степан, предотвратить его смерть я не смог.
        - Наверное, этого бы никто не смог. За его смерть мы отомстим врагу, - закончил Арефьев и выпил водку.
        Выпили, не чокаясь, все. Горькая прокатилась, обжигая, по горлу и зажгла теплом глубоко в груди, тихо рассасывая подступивший ком жалости и гнева, снимая с сердца тяжелую ношу утраты.
        Через три дня группа «Северный ветер» убыла на переподготовку в тренировочный центр разведшколы ГРУ. С ними выехали, как и грозился, полковник Красков и в качестве инструктора опытный альпинист, один из покорителей Эльбруса, как выяснилось потом, капитан ГРУ. Он представился просто по имени, Федор. И тут же дал убедиться в крепкости и надежности своих рук. Твердая, как дерево, ладонь капитана, как тисками, сжала руку Вангола. К его рукопожатию с уважением отнесся даже Макушев, почувствовав силу в этом сухощавом коренастом человеке. Знакомство с Федором не было временным. На второй день Красков зачитал приказ о зачислении капитана в группу «Северный ветер». Чему никто и не возражал.
        Вангол, Макушев и Арефьев должны были не просто освоить основы скалолазания с применением различного снаряжения, а наработать навыки, испытать все на себе. Для этого необходим практический опыт в реальных горных условиях. Планировали краткосрочный выезд на Кавказ. Но, увы, времени на это не оказалось. Одна из первых шифровок, полученная от Вальтера, давала информацию о том, что на Кольский полуостров заброшена спецгруппа СС, в составе которой два сотрудника «Аненербе». Цель заброски неизвестна, координаты тоже, но специализация сотрудников - инженеры подземных сооружений и исследователи пещер - свидетельствовала о том, что немцев интересовали как раз те места, куда должна была отправиться группа Вангола. Сейдозеро. В переводе с местного лапландского - «Священное озеро», в самом центре мифической Гипербореи, прародины славяно-арийской расы. Озеро, овеянное тайнами, сказаниями и легендами.
        Возле озера, согласно записям и фотографиям в отчетах экспедиции Варченко, обнаруженным в архивах НКВД, в ущелье, имелся вход в пещеру на высоте двести сажен. Об этой пещере легенды говорили как о вратах в подземный мир, в Шамбалу. Именно это могло заинтересовать руководство «Аненербе» и лично Гитлера. Его стремление к открытию и проникновению в эту сокровищницу знаний было давним. А вот заброска к нам спецгруппы было чем-то очень серьезно обосновано. От Вальтера, подробный отчет которого передала Ольга, было известно, что в Берлин постоянно тайно прибывают представители с Тибета. Целая группа монахов работает в специальном совершенно секретном отделе самого центра «Аненербе». Чем они занимаются - неизвестно. Также пока совершенно неизвестно, кто их руководитель. Из числа сотрудников общества «Аненербе» или непосредственно из СС? Все это необходимо было выяснить в ближайшее время.
        Краскову удалось убедить «шефа» не предпринимать крупномасштабных операций по поиску немцев. Важнее было выяснить цель их поисков, взять их живьем и желательно с результатами их работы. Не просто так они туда пошли, не просто, значит, у них была очень важная информация. Выполнение задачи было решено возложить на группу «Северный ветер». На Кольский полуостров группа отправилась в начале июля 1942 года.
        Колька второй раз уже вытягивал кобылой невод из курьи, когда сверху раздался непонятный гул. Это был не обычный шум ветра в кронах деревьев. Да и откуда ему быть, ветру, когда тишь да гладь. Гул был выше, в небе. Он замер. Осторожно поднял голову и то, что увидел, привело его в изумление. Огромная птица пролетала над ним высоко-высоко, почти под облаками. Она не махала крыльями и не парила кругами, как это делали коршуны, таскавшие по недосмотру хозяек куриное пополнение. Она летела ровно. У Кольки было отменное зрение, и, приглядевшись, он увидел на крыльях этой птицы какие-то буквы и цифры. А еще крылья были явно украшены красными пятиконечными звездами. Это и вызвало у него полное непонимание и вдруг появившийся, казалось ниоткуда, страх. Он медленно сел на землю. Маруська, кобыла, тащившая снасть, повернув голову, вопросительно посмотрела на хозяина: «Дескать, ты чего? Рыба-то с невода уйдет!»
        Колька понял и, вскочив, продолжил добычу рыбы.
        - Мало ли чё там в небе может быть. Меня это не касаемо. - Успокаивая сам себя вслух, он, более не глядя на небеса с необычной птицей, гул полета которой постепенно стихал, вывел невод к берегу.
        Кошель был тяжелым, серебрился жирным ельцом и хариусом. Выбирая рыбу в короба, перекладывая ее свежей крапивой, он скоро забыл о необычной птице. К раннему вечеру, как всегда в хорошем настроении, - он без доброй добычи домой никогда не возвращался, - уже приехал в родную деревню. Поклонившись в пояс деду Игнату, сидевшему на лавке у своего дома, Колька прошел дальше и увидел толпу народа у дома старосты. Малец, пробегая мимо него, крикнул:
        - Кольша, ставь кобылу, на собрание беги. Староста велел всех упредить.
        Управившись с рыбой, отпустив Маруську пастись, Колька направился к избе, где уже собралась практически вся деревня. Бородатые взрослые мужики небольшими группами стояли, неторопливо и негромко о чем-то разговаривая. Бабы с молодками шумными ватагами переходили с места на место, то и дело цепляя задорными шутками мужиков.
        Те не обращали на них особого внимания, ожидая выхода старосты.
        «Зачем он всех собирал? Никак что-то случилось?» - читалось у всех на лицах.
        Колька подошел к молодым парням:
        - Привет честному народу!
        - Здорово, Кольша. Как порыбалил?
        - Как всегда, с уловом. Зачем собрание, не знаете?
        - Догадки кой-какие есть. А так не знаем.
        - Чё за догадки?
        - Дак вся деревня с обеда встревожена. Над нами большая птица железная пролетала, ероплан называется - так дед Игнат сказывал. Наверно, по этому случаю и сбор.
        - Я тоже эту птицу видел. Над рекой пролетала.
        - Ну что, заходите в избу, рассаживайтесь, уважаемые, разговор будет серьезный, - начал появившийся на высоком крыльце молельной избы староста.
        Когда все расселись по лавкам, он продолжил:
        - Больше пятидесяти лет мы живем здесь. Кто-то из стариков еще помнит, как их родители, спасая свои души от антихриста, пришли сюда, на берега этой реки. Нас преследовали, за нами гнались, но мы ушли от погони и схоронились в этой глуши. Пришли в эту тайгу, отрезав все пути назад, забыв те тайные тропы, что вели сюда. Здесь мы живем, своими руками обрабатывая эту плодородную землю, обихаживая ее как мать родную, и никто из наших семей, из наших родов не покинул ее с тех пор. Здесь жили, здесь и покоятся наши старики. Видит бог, мы никому не мешали и никому ничем не обязаны. Мы не просили ни у кого помощи тогда, когда замерзали здесь, в этом берегу, в земляных норах. Там, далеко за этими сопками и тайгой, живут те, кто предал Христа. Те, кто осквернил свою душу, позволив страстям плотским восторжествовать над истинными ценностями. Мы ушли от них и потому счастливы в своем миру. Но сегодня случилось то, что, возможно, изменит нашу жизнь. Вы все видели, как над нашей деревней несколько раз пролетел ероплан. Это такая железная птица, которой управляют люди. Нас нашли и теперь в покое не оставят.
Сейчас нужно решать, что нам делать. Всем миром решать, потому позвал всех. Говорите, у кого какая думка.
        Староста огладил свою бороду, поклонился всем и сел. Долго все молчали, осмысливая слова старосты.
        Встал Фрол Федотов, старик восьмидесяти лет.
        - Долго нече говорить, сниматься надо деревней и уходить.
        - Куда уходить?
        - Дале уходить, от Енисея на заход.
        - Господи упаси! - заголосили бабы. Враз лица их осунулись и потемнели от предчувствия надвигающейся беды.
        - Можно мне сказать? - поднял руку Степан Борона. - Я что думаю, начало лета, огороды токо посажены, трава не кошена, как сейчас уходить? Ежели уходить, то надоть подготовиться. Разведать место, мужиков снарядить, пущай лес валят для изб, землицу присмотрят, может, где есть. Ну-ко, охотнички, всю округу поизлазали, есть где справное место для деревни? Чтоб и речка рыбна была, и покосы чтоб? А?
        - Дельно рассуждат Борона, дельно… - загудели мужики, закивали головой.
        - Можно я? - поднял руку Колька.
        Ему, конечно, еще рановато было на собраниях говорить, но не удержался. Коль позвали, значит, и сказать можно. Тем более что он и сам видел ероплан.
        - Говори, парень, - кивнул староста.
        - Я, это, ероплан тоже видел. Красивый, звезды красные на крыльях и… в общем, может, сменилась там жизнь. Может, поганую веру сменили люди, коль Бог им такое позволяет, по небу летать. Может, нам и бояться нечего, столько лет прошло…
        - Понятны мысли твои, Кольша, не обижайся, но хватит, садись ужо. Я тоже рад бы такому, но не так все, как хотелось бы. Пять лет назад приняли мы в общину человека. Все его знаете, хороший кузнец и человек хороший. Теперь нашей он веры и семья у него добрая. Феофан, встань, ране я тебя просил никому ничего о себе не рассказывать. Теперь прошу, расскажи людям про то, как ты к нам попал.
        Феофан прошел к старосте и встал перед людьми. Поклонившись всем, стал говорить:
        - За пять лет, что с вами живу, благодарен я вам, люди добрые.
        - И мы тебе благодарны, - послышалось из толпы в ответ. - Говори.
        - Сказать - скажу. То, что я беглый из лагеря, вы знаете. А вот за что меня власть туда отправила, я вам не сказывал. И вообще, что за власть теперь в России, вы не знаете. А я знаю. Коль Иван Фадеевич просит, я вам расскажу. Сейчас 1942 год, а в 1917 году, в октябре, в России был совершен военный переворот. Царский режим был свергнут, царя и семью его казнили, а к власти пришел Ленин. Была большая война, Гражданская, брат на брата поднялся. Кто за Ленина, кто за старое царское правление бился… В общем, крови пролилось немерено, и Ленин победил. Победил, потому что пообещал мужику землю дать. Вся же Россия - сплошь крестьяне. Вот и пошли за ним, все на пути своем сметая. Однако власть он взял, а землю крестьянам так и не дал. Бунты были, залил кровью крестьянские волости, задавил и в колхозы загнал людей. Отнял все личное хозяйство. Скот в общее стадо, землю в общее поле. Кто не хотел добровольно, того выселяли в Сибирь. Кто сопротивлялся - расстреливали. Опять кровь да разоренье было великое, а потом голод. Но это все не главное. Главное, люди добрые, этот Ленин объявил, что Бога нет. Вообще нет.
И стал все церкви крушить и разорять. Священников непокорных убивать, а кто винился, в тюрьмы и каторги отправлять. Всех, кто в Бога верует, преследовать стал. Под страхом смерти люди с себя кресты снимали, а нехристи измывались над ними. Тот же Ленин разрешил всем бабам от ребятишек, не родившихся еще, избавляться и свободу иметь, с кем в постель ложиться.
        Ропот возмущения прокатился по толпе. Феофан, понимающе кивая, продолжил:
        - Я коренной крестьянин, из-под Смоленска. Город такой есть, на Днепре-реке стоит. Отец всю жизнь, как и дед, в кузне деревенской молотом махал. Дом отца один под железной крышей в деревне был. Мастер, золотые руки, ограды кованые делал, аж в Москву заказывали. Тут и наступило черное время, когда повсеместно стали в колхозы людей сгонять. Комитет, из самых последних прощелыг деревенских, бражников да лодырей собранный, постановил нас раскулачить. То есть отнять все, что нажито было. Отца кулаком объявили, ну, врагом как будто для всего народа. Его, который, почитай, на всю волость лошадей самолично ковал! Не было двора, где б его железо людям не служило справно.
        Феофан замолчал, видно было, как играли желваки на его скулах. Но справился с собой и продолжил уже другим, как бы одеревеневшим голосом:
        - Ну и вот, приехали, значит, пятеро с оружием, рабочие из Смоленска, с ними наши деревенские из этого комитету, стали кузню отнимать. Отец уперся: не отдам, и все. Те вязать его… да где там. Он поширше меня в плечах был. Раскидал, да одного из рабочих ушиб головой сильно, видать, ну и стрельнули в него из нагана. Прямо у нас на глазах. Я кинулся, и в меня стрельнули, и в брата, и в мать. Всех положили прямо во дворе кузни.
        Феофан задрал рубаху, и все увидели шрам на груди слева.
        - Токо меня под вечер со двора сосед вынес. Плохо в меня целились, попали, но не до смерти. Прятали меня по дворам полгода, пока не выздоровел. А потом я ушел. Хотел до Смоленска добраться, убивца найти. К ответу его призвать. Глупый был, не понимал, что там, где нет Бога, нет и справедливости. Схватили меня и как врага народа - в лагеря на двадцать пять лет. В лагерях этих хорошего человека встретил, только благодаря ему и выжил. Он же и помог бежать. Вот оттуда я и пришел. Как пришел к вам, сказывать не буду, знаете. Одно токо добавлю, звезды пятиконечные красные на шапках у тех, кто семью мою пострелял, были. Не украшение это, Кольша, знак такой у безбожников - как клеймо. Ежели со звездой - свой, ежели с крестом - враг.
        - Знаем, - ответили мужики, кивая головой.
        Все помнили, как вышел к ним в деревню из тайги худой и оборванный мужик. Дошел до первой избы и упал без сознания. Месяц выхаживала его вдовая Настя, месяц кормила с ложки, думали, помрет, кожа да кости. Однако встал, поправился. Да еще и знатным мастером дел кузнечных оказался. Веру принял, оженился на той Насте, теперь еще троих сыновей имеют, кроме Настиных двоих.
        - Ты, Феофан, скажи, что делать-то, по твоему разумению?
        - Уходить надо, да так, чтобы следа не осталось. Коль эти безбожники нас увидели, непременно искать станут. Сатана ими правит, сатана…
        Феофан встал на колени и неистово перекрестился. Все также стали осенять себя крестами.
        - Упаси, Боже… - шептали сотни губ.
        Феофан встал. Отряхнул колени. Одернул на себе рубаху.
        - За всех вас радею, не токмо за себя. Поверьте. Скоро уходить надо. Уйти и деревню по бревнышку раскатать, будто и не было ничего. Через месяц все зарастет. Могут и не заметить. Иначе найдут.
        Затихли люди после рассказа Феофана. Мужики бороды теребят. Бабы глаза прячут.
        Староста встал:
        - Что же еще сказать, сами все слышали. Не пощадят нас нехристи. Думайте, люди. В семьях совет держите. Утром со стариками все обсудим и примем решение. На том сход закрываю.
        Уже смеркалось. Народ, продолжая тихо, меж собой, обсуждать услышанное, начал расходиться. Где-то в конце деревни надрывно завыла собака. Ее вой подхватили еще несколько…
        - Ой, не к добру тако… - сжал кулаки староста.
        Удивительной красоты картина открылась перед группой, когда люди ранним утром вышли в район Сейдозера. Дух захватывало от грандиозности этого поистине фантастического творения природы. Огромная долина простиралась на несколько километров вперед к озеру, обрамленная высокими, не менее полутора тысяч метров в высоту, отвесными скалами. Сама долина, два-три километра шириной, поросла еловым лесом, густым и высоким. Разлапистые ели могли укрыть под собой что угодно.
        - Я не удивлюсь, если в этих местах до сих пор мамонты водятся, - произнес Владимир Арефьев, и его лицо озарила восторженная улыбка.
        - Насчет мамонтов не знаю, а вот немцы рядом, здесь, и нам их надо обнаружить раньше, чем они об этом догадаются. А если и догадаются, то должны подумать о нас совсем не то, что есть на самом деле, - ответил Вангол, вглядываясь в даль.
        - Ясное дело, мы же геологи. А раз так, то и вести себя должны как геологи. Костер, палатки и все такое. Романтика то есть. Без опаски и раскованно. Мы ж на своей земле, - отбросив восторженность, серьезно продолжил Арефьев.
        - Поэтому здесь мы разделимся. Вы втроем будете изображать геологов, идущих к озеру, а я по-тихому буду пробираться отдельно. При необходимости я вас найду.
        - Вангол, может быть, пойдем по двое, я бы с тобой? - спросил Арефьев, вскинув на плечо охотничье ружье, взятое группой для маскировки.
        - Нет, Владимир, твоя задача связь. Рацию проверь.
        Вангол собрал всех вокруг себя и на песке под ногами нарисовал маршрут группы, обозначив примерно места стоянок и работ. Услышав о работах, Арефьев встрепенулся:
        - Что делать-то будем?
        - Шурфы копать, - улыбаясь, ответил ему Макушев. - Я буду начальником, а ты разнорабочим. Так что кайло и лопата - вот твое оружие до окончания операции.
        - Отнюдь нет, вы заблуждаетесь, уважаемый. Моя задача связь, а шурфы - это по вашей богатырской части. Да и где это видано, чтоб начальство с такими лапищами было? Начальство в геологоразведке интеллигентное, а значит, народ худощавый и ростом небольшой, а вы, товарищ капитан, прям образец рудокопа. Вам и лопата ни к чему! - Арефьев прыснул от смеха.
        Рассмеялись все.
        - Старшим в группе оставляю Степана, - как бы не замечая этого разговора, заключил Вангол.
        Макушев, сделав важное лицо, поднял палец вверх. Арефьев, театрально закатив глаза, схватился за сердце. Молчаливый и всегда спокойный Федор улыбнулся. Ему все больше нравилась группа, в которую его определили. Здесь всегда было место и шутке, и вместе с тем чувствовались настоящая дружба и сплоченность людей. Капитан, прошедший уже немалый путь в разведке, понимал, как это важно.
        - Вы тут до утра останьтесь, костер палите, - Вангол, улыбнувшись, глянул на Арефьева, - и все такое. Шумните, в общем. А я пошел.
        - Есть шумнуть! - ответил Макушев.
        Спускаясь в долину, Вангол долго слышал голоса своих друзей. Они весело обустраивали свою стоянку. Тюканье топоров и смех звонким эхом скатывались в долину, многократно отражаясь в скалах ущелий. Вангол шел быстро и бесшумно. Он вдыхал прохладный влажный воздух, насыщенный множеством лесных ароматов. Наполненный бесконечной гармонией неповторимых ощущений чистоты и величия еще не тронутой человеком природы. Величественные ели кронами почти скрывали солнечный свет, и редкие лучи светила, прорываясь сквозь колючие лапы, высвечивали полянки нежно-зеленого мха, сплошь покрывающего все в этом сказочном мире. Вангол чувствовал, как в него, словно целебный эликсир, вливается энергия этой красоты. Выбрав удобное место, лег на покрытую сухим мхом большую валежину. Он с благодарностью и теплом в душе вспомнил старого Такдыгана и прошептал про себя орочонскую молитву. Попросил Духов тайги помочь ему и сконцентрировал свое внимание на окружающем его таежном мире. Медленно, постепенно, горячими волнами по всему телу к нему приходила таинственная сила, переданная ему старым орочоном. Он стал лучше слышать,
шорохи и звуки наполнили пространство. Включилось обоняние, раскрасив живыми образами все то невидимое живое, движущееся, копошащееся и ползающее вокруг. Вангол, довольный результатом, встал и двинулся дальше. К вечеру, выбирая место для ночлега, он почувствовал чье-то присутствие. Присутствие человека. Кто-то, затаившись, наблюдал за ним. Вангол удивился тому, что был обнаружен раньше, чем сам заметил чужого. Это было неприятно, но ничего не оставалось делать, как начинать игру. Делая вид, что он ничего не заметил, Вангол выбрал место для стоянки так, чтобы сделать очень невыгодным для наблюдения или атаки местоположение следившего за ним. Но тот не выдавал себя, не пытался переместиться, на что рассчитывал Вангол. Он чувствовал, что за ним наблюдает человек, но угрозы от него не исходило. Поэтому Вангол выбрал самый простой вариант. Он уже определил примерно его местоположение, но не показывал виду. Соорудив из камней очаг, Вангол разжег небольшой костер, открыл консервы и поставил на огонь котелок. Вел себя раскованно, оставив у костра ружье, отходил собирать дрова, резать лапник для лежанки.
Приятный запах каши с тушенкой поплыл над полянкой. Вангол устроил себе что-то похожее на стол и стал его накрывать. Порезав хлеб, он поставил себе миску, а напротив поставил еще одну. Вытащив две ложки, положил одну рядом с этой миской. Когда снял котелок с огня, повернулся в сторону того, кто за ним наблюдал, и громко позвал:
        - Выходи, есть будем, хватит в прятки играть.
        Несколько секунд стояла тишина, затем шевельнулись ветви молодой ели, и на поляну легко и быстро вышел сухощавый мужчина, судя по одежде, местный охотник. Просторный меховой кафтан был подпоясан кожаным ремнем с ножнами, в которых лежал длинный, с кривым острием нож. Мягкие ичиги на ногах делали его шаги неслышными. Длинные седые волосы выбивались из-под высокой шапки. Европейского типа лицо, с большими, серыми, внимательными глазами, небольшая с сединой борода и крепкие руки, сжимавшие старую бердану, свидетельствовали о том, что это был человек бывалый. Вангол почувствовал исходящую от него силу и уверенность.
        - Мое имя Вангол, - жестом указывая место у костра, представился Вангол.
        - Я вижу, ты русский, я колттсаам, мое имя Ярасим. Я здесь охочусь. Это мои места, а зачем ты пришел?
        - Я геолог, ищу в земле полезные минералы.
        - Будешь землю копать?
        - Да.
        - Это плохо.
        - Почему?
        - Здесь нельзя землю копать. Этого чакли не любят. Они могут выйти, тогда всем будет плохо. Народу саамов будет плохо.
        - Слушай, Ярасим, садись, давай поедим, пока горячее, и ты мне расскажешь, почему здесь нельзя землю копать, кто такие чакли, хорошо?
        Вангол дружелюбно улыбнулся охотнику, приглашая его к столу.
        Охотник посмотрел на Вангола, на его ружье, прислоненное к стволу дерева, на импровизированный стол, на котором источала аромат разогретая с перловой кашей тушенка и, согласно кивнув головой, наконец принял приглашение.
        - Вот и хорошо, приятного аппетита.
        Ели молча. Вангол заварил крепкий чай и только после него, когда тепло зверобоя с мятой разлилось негой по всему телу, спросил:
        - Так что это за чакли?
        - Чакли - это народ, который живет в земле.
        - Разве можно в земле жить?
        - Раз они там живут, значит, можно, - ответил охотник, вызвав улыбку у Вангола.
        - Ты что, их видел?
        - Да, - спокойно и очень серьезно ответил Ярасим. - Ты тоже можешь их увидеть, если захочешь.
        Вангол даже растерялся от такого предложения.
        - Что, это так просто? Любой человек может увидеть?
        - Я не сказал, что это просто, и не сказал, что любой человек может их увидеть. Ты можешь.
        - Почему?
        - У тебя очень хороший слух. Ты услышал меня, дикий зверь меня не слышит, а ты услышал. Ты особенный человек. Ты как я. Ты знаешь, как говорить с Духами тайги. Я слышал это, и я понял, что ты достойный человек. Тебе можно рассказать, и ты сможешь увидеть.
        - Выходит, ты долго шел за мной, а я этого не заметил…
        - Я хотел узнать, почему ты ушел один, оставив своих людей там.
        - Я тоже понял, что ты хороший человек. Я отвечу на твой вопрос, но прошу тебя сначала ответить мне. Ты знаешь, что идет война с немцами? Что…
        - Я все знаю, меня на фронт не взяли по возрасту, старый я уже воевать, мне сказали, не гожусь. Так зачем ты пошел один?
        «Вот его бы в группу…» - подумал про себя Вангол и честно ответил:
        - Где-то в этих местах должна быть вражеская диверсионная группа, мы не геологи, а разведгруппа Красной армии. Нам необходимо найти немцев и захватить их. Лучше живыми, чтобы могли говорить. Необходимо знать, что им тут нужно. Выяснить их цели и задачи. Ты что-нибудь о них знаешь?
        - Я и подумал сперва, что ты из них…
        - Ты их видел?
        - Да, две недели назад они пришли к Старику, взорвали и расчистили вход в пещеру и ушли в нее. Их было пять.
        Охотник показал Ванголу пять пальцев. Потом два и сказал:
        - Два немца и три смуглых мужика, лысых. Не знаю кто. Молились они не по-нашему, нехристи. Три дня я ждал, они не вышли назад. Их забрали чакли.
        - Ярасим, спасибо тебе, ты даже не представляешь, как мне повезло тебя встретить. Это они. Это фашисты, которых мы ищем. Говоришь, двое немцев и трое смуглых? Как они общались?
        - Один лысый был главный, он показывал всем, как нужно идти, у него была карта, я видел, как он водил по ней пальцем и что-то говорил, а все слушали. Что говорил - не знаю, далеко от них сидел, не слышно.
        - Понял. Это монахи-проводники. С этим все ясно, разберемся. Ярасим, а кто такой Старик? И про чакли расскажи, очень интересно…
        - Старик - это священное место на Сейдозере. Огромное изображение человека на скале. Недалеко пещера, ее вход давно был завален. Это сделали чакли, закрывая к себе путь. Я совсем мало знаю о них. Это древний народ, всегда живший в подземном мире. Они небольшого роста, очень сильные и очень мудрые. Они иногда выходят на поверхность, но это бывает крайне редко, и делают они это только по ночам. Не любят солнечный свет. Они не общаются с людьми уже очень долго, несколько тысяч лет. После того как приняли и пропустили к себе последние племена чуди.
        - Неужели с ними нет никакого контакта?
        - У простых людей нет. Но есть нойды, по-вашему - шаманы, которые могут разговаривать с чакли. Они просят помощи у чакли, если им не хватает своей мудрости. Чакли помогают им лечить людей и оленей. Нойды очень чтут эту помощь и уважают знания подземных мудрецов. Они боятся нарушить указания, полученные от чакли. Чакли могут жестоко покарать тех, кто поступил вопреки их совету или воспользовался их знаниями во вред.
        - Как они с ними разговаривают?
        - Я этого не знаю, но слышал, как нойда говорил на непонятном языке, когда лечил мою дочь. Дочь потом родила, смогла родить, нойда оленя не стал брать, отказался, сказал, что просил помощь у чакли, они помогли…
        - Ты знаешь этого шамана?
        - Да. Он живет в двух днях пути отсюда.
        - Ты покажешь мне завтра эту пещеру?
        - Да.
        - Хорошо. Если желаешь, ночуй у моего костра.
        - Нет, моя кувакса недалеко, я приду завтра, жди рано.
        - Хорошо.
        Охотник встал и, шагнув в сторону, бесшумно исчез, сразу затерявшись в зарослях. Даже Ванголу было трудно его ощущать в этом сумрачно-зеленом пространстве.
        «Да, такого бы к нам в группу, - еще раз подумал Вангол. - Нужно будет с ним поговорить на эту тему». Удобно устроившись на ароматном пружинящем ложе из лапника, в тепле от каменного очага, где еще тлели угли костра, Вангол уснул.
        Проводив штурмбаннфюрера СС Пауля Штольца из Кёнигсберга в Берлин, Ольга возвращалась в Тильзит. Водитель вел машину молча, иногда потирал рукой шею, видимо, болело.
        - Как ваше самочувствие? - с участием поинтересовалась Ольга.
        - Все нормально, ударился при падении. Пройдет.
        - Приедем, я дам вам лекарство.
        - Благодарю вас.
        Перед отлетом Штольц сказал, что сменил после ее исчезновения всю охрану и прислугу в доме. Он написал записку новой управляющей, предоставив ей недельный отпуск на время своего отсутствия, и распорядился устроить Ольгу в отдельной комнате. В той же, в которой она и жила. Когда Ольга вошла в нее, заметила, что ничто не изменилось. Так же на стуле осталась лежать забытая ею перчатка. Нетронутой была и постель. Только сейчас Ольга успокоилась. Всю дорогу она провела в напряжении. Если бы Штольц «передумал», водитель-эсэсовец мог в любой момент просто пристрелить ее или привезти в Тильзит и сдать в абвер. Штольц не передумал. Водитель был исключительно аккуратен и подчеркнуто вежлив с ней. Записка, поданная фрау Ингрид, управляющей имением, тоже возымела свое действие. Ее встретили как хозяйку дома. Она не могла, как женщина, не заметить этого.
        «Что ж, хозяйка так хозяйка», - решила Ольга и принялась наводить порядок. Прислуга с удивлением наблюдала, как она, откуда-то безошибочно зная, где что лежит, действовала в доме. К приезду Штольца все в старинном доме сияло новой чистотой и безупречным порядком. Ольга волновалась - предстояло самое трудное. Штольц раньше не скрывал своих чувств к ней. Как он поведет себя сейчас? Как ей удержаться на той грани отношений, сыграть свою роль так, чтобы ни у кого не оставалось даже тени сомнений в естественности их отношений? Это было нелегкой задачей. Ольга боялась не столько за себя, в себе она была более чем уверена. Она боялась за Штольца. К счастью, ее опасения оказались напрасными. Штольц прибыл из Берлина совсем другим человеком. Он был в прекрасном настроении, наполнен какой-то новой для нее, неизвестной энергией. Она не сразу поняла. Он объяснил ей сам. Уединившись с ней в своем кабинете, он заговорил:
        - Ольга, вы посланы мне Богом. Сначала вы лишили меня ума и пленили мое сердце. Когда вы сбежали… - Пауль поправился, - ушли, я думал, что моя жизнь закончилась. Мне стоило большого труда выйти из кризиса, поверьте, дорогая, это так. Но потом вы вернулись и разбудили мой разум и освободили мою душу. Как будто черная пелена спала с моих глаз. Вы не представляете, как я вам благодарен. Я знаю теперь, ради чего живу. Ради моей родины, возрождения старой добропорядочной Германии, сейчас ослепленной и обманутой. О, мой Бог! Я благодарю тебя за то, что ты вернул мне рассудок. Как я мог быть таким глупцом? Ольга, я был на совершенно секретном совещании СС в «Аненербе». Там говорили о возможности создания людей-роботов. Солдат, не боящихся боли и не знающих страха. Солдат, не имеющих никаких человеческих эмоций. Жалости, совести, стыда! Там говорили об этом всерьез. Вы понимаете, Ольга? Кошмар. Самое ужасное, что еще неделю назад я бы даже не задумался обо всем этом. Я бы продолжал выполнять эти преступные планы сумасшедшего маньяка. Как миллионы других слепцов, я бы шагал в пропасть с улыбкой на губах,
лелея и боготворя своего фюрера. Адольфа Шикльгрубера… Я, потомок старинного дворянского рода…
        Пауль налил себе коньяку и пригубил бокал. Он прошелся по кабинету и опустился в свое кресло.
        - Ладно, отставить эмоции. Я искренне рад, что вы здесь. Вы верите мне, Ольга?
        Ольга с улыбкой кивнула.
        - Вы даете мне силы. У меня есть много полезной информации, причем одна, по моему мнению, очень срочная.
        Через несколько часов в Москве была принята первая шифровка от Вальтера. Красков был доволен. Он сидел за столом в своем кабинете один, курил папиросы и рассуждал.
        Пока можно считать, что операция по вербовке была успешной. Сведения, полученные от Вальтера, представляли очень большой интерес. Информация о работающей на Кольском полуострове спецгруппе «Аненербе» была важной не только сама по себе, но и с точки зрения проверки достоверности информации Вальтера. Его надежности. Красков хорошо понимал, что имеет дело с офицером СС. Он допускал возможность дезинформации и игры на «два фронта». Проверить Вальтера предстояло группе «Северный ветер», что и было одобрено руководством. Заодно цели и задачи заброшенных на Кольский полуостров немцев должны были быть четко и ясно установлены. Естественно, они должны быть обезврежены, желательно взять их живыми. Поскольку отправка группы на поиски полузабытой, пусть и загадочной пещеры была не очень мотивирована, Красков боялся отрицательной реакции Берии. Безусловно, он его понимал, шла война, и ситуация на фронте была очень тяжелой. Предпринятые зимой сорок второго года контрнаступления наших войск под Москвой и Ленинградом не оправдали надежд… В окруженном и блокированном Ленинграде голод. Дуроломство, а то и
предательство в генералитете. Целые армии опять в окружении. Поди разберись… Сотни тысяч полегли… А тут практически мирная научная экспедиция. Красков усмехнулся. Да и научной ее не назовешь, скорее антинаучная. Так что все произошло очень кстати. Единственное - практически ничего не известно о месте и только предположительно о времени высадки немцев. Ну да ничего, Вангол разберется. Его доводы о том, что немцы именно там, у Сейдозера, показались полковнику достаточно убедительными. Иван Иванович глянул на часы и встал. Уже утро. Опять не спал, с некоторой досадой подумал Красков и, вытащив из книжного шкафа подушку, выверенным броском определил ее в углу дивана. Хоть пару часов, да его…
        Вангол проснулся с первыми лучами солнца, едва пробившимися в глубокую долину, отразившись от отвесных скал. Было сыро и прохладно. Расшевелив угли замершего костра, подкинул сушняку, поставил котелок с водой на огонь и спустился к небольшому ручейку умыться. Здесь и услышал шаги приближавшегося охотника.
        - Доброе утро, Ярасим!
        - Здравствуй, Вангол! Я готов отвести тебя к пещере.
        - Если не возражаешь, попьем чаю, вода уже закипает, и пойдем.
        - Хорошо.
        Согревшись горячим чаем, крепко заправленным мятой и зверобоем, они двинулись. Шли быстро, Вангол при своих выносливости и умению ходить по тайге иногда едва успевал за ходом охотника.
        - Ярасим, если не секрет, сколько тебе лет? - спросил Вангол, когда часа через два они присели не то чтобы отдохнуть, нет, полюбоваться открывшимся пейзажем.
        - Шестьдесят восемь будет в этом году. Красиво, правда?
        Полоса молочного тумана, повиснув над верхушками елей, будто отделила вершины искрящихся от солнечных лучей скал от земли, покрытой густым, темно-зеленым с синевой, уходящей вдаль, хвойным покрывалом.
        - Да, как в сказке, будто все это парит в воздухе.
        - Про возраст зачем спросил?
        - Да думаю позвать тебя к себе в команду, на службу.
        - Ну и что теперь, передумал звать?
        - Нет, не передумал, просто ты сказал, что тебя на фронт не взяли по возрасту, я и решил спросить.
        - Ну узнал, старый я уже, не гожусь?
        - Годишься, очень даже годишься, пойдешь?
        - Посмотрим, пока ничего не отвечу…
        - Хорошо. Ну что, идем дальше?
        - А некуда идти, уже пришли, - улыбнулся охотник.
        Вангол огляделся. Никаких признаков входа в пещеру, отвесная скала, у подножия которой они стояли, уходила вверх, насколько можно было ее видеть.
        - С этого места не увидишь. Нужно подниматься. Издали тоже не видно, лес мешает. Хитрая пещера, тайная. Вот там они поднимались. Железок набили в скалу, я несколько взял себе.
        Ярасим показал стальной крюк:
        - Железо крепкий, хороший нож из него сделаю.
        - Вот что, Яр, у меня к тебе просьба: присмотри здесь. Пока я за своими схожу.
        - Хорошо. Теперь я чай варить буду. Иди.
        - Осторожно, Ярасим, с костром, они могут вернуться. Дым сверху сразу заметят.
        - Не бойся, Вангол, они не вернутся. Их забрали чакли. Оттуда никто не может вернуться. Если ты пойдешь, тоже не вернешься.
        - А если ты пойдешь?
        - А я не пойду. Зачем?
        - Туда ушли враги. Они что-то хотят там найти. Мы должны знать, что им там нужно. Может быть так, что это очень важно. От этого очень многое может зависеть. Думаешь, зря они сюда пришли? Просто так?
        - Иди, Вангол, я подумаю.
        - Хорошо. Я скоро.
        В лагере, еще только проснувшемся, возвращению Вангола не удивились.
        - Я так думаю, что пора снимать палатки? - спросил Арефьев, увидев вынырнувшего из зарослей командира.
        - Правильно думаешь. Степан, быстро снимаемся. Владимир, срочно связь, шифровку в Центр. Текст такой: «Гости обнаружены. Приступаем к выполнению задания».
        - Есть передать шифровку, - просиял Арефьев и кинулся к палатке.
        Федор и Степан занялись сборами, вопросов никто больше не задавал, через полчаса группа уже быстро шагала за своим командиром. И вот уже костер Ярасима.
        - Думал, долго еще ждать, а вы уже тут. Это хорошо. Садитесь к огню, отдохните.
        - Знакомьтесь, это Ярасим, местный охотник. Он видел немцев. Видел, как они четыре дня назад ушли в пещеру.
        - Значит, правильно мы их вычислили, здесь они, гады…
        - Ну, допустим, нам просто повезло, что их заметил Ярасим и о том нам стало известно, - охладил пыл Арефьева Вангол. - Радости нам от этого мало. Они ушли в пещеру и уже четверо суток там. Что это означает? То, что они выполняют или уже выполнили свою задачу, а мы не смогли этому воспрепятствовать. Вот такие дела.
        - Так еще неизвестно, сделали они там что или нет… - возразил Макушев.
        - Думаю, главное, что мы их здесь прищучили, куда они теперь денутся, подождем зверей на выходе, как тогда в тайге, Вангол?
        - Сейчас не тот случай, лейтенант, не тот… Их нет уже несколько дней. Почему? Может, они вышли в другом месте, а мы будем здесь сидеть?
        - Надо идти в пещеру, командир, чего гадать? - предложил Федор, сохранявший все время молчание.
        - Я тоже так думаю, - поддержал Федора Макушев.
        - К входу еще надо подняться, а то часа через два начнет темнеть, - напомнил Ярасим.
        - Да, ты прав, веди. Посмотрим, что там за пещера, и решим, что нам дальше делать.
        Подъем, уже подготовленный технически немецкой группой, занял не так много времени. Федор довольно улыбнулся. Не зря тренировал, кое-чему научились…
        Вход в пещеру был достаточно большой, но он был напрочь завален плотной, как бетон, глино-каменной смесью. Попробовав ее ледорубом, Вангол убедился, что она очень прочна и пробить такой завал вручную невозможно. Немцы, вероятно, это знали. Ручной бур, которым они бурили отверстия для зарядов, лежал припрятанным недалеко от входа. С собой не взяли, значит, дальше он им был не нужен. Они тоже это знали наверняка, иначе почему бы его не взять?
        - Итак, друзья, судя по всему, немцы хорошо подготовлены и хорошо информированы. Они точно знали, куда идут. Найти вход в эту пещеру не просто, согласитесь. То, что они смогли быстро вскрыть вход, тоже о многом говорит. Ярасим видел пять человек. Двое из них смуглые и между собой говорили на непонятном языке, скорее всего, это люди с Тибета. Вероятно, они и есть проводники, обладающие знаниями об этой пещере.
        - Что там, - Вангол кивнул в темное отверстие входа, - нам, в отличие от них, неизвестно, поэтому действовать будем так. Арефьев и Макушев остаются здесь и круглосуточно контролируют вход. Что бы ни произошло, немцы не должны отсюда уйти. Степан, желательно взять хоть одного живым. Мы с Федором пойдем в пещеру, постараемся их найти. Возможно, они занимаются изучением чего-то сокрытого в пещере, тогда мы сможем это выяснить. Яр, я не могу тебе приказать, но хочу попросить, чтобы ты помог здесь моим товарищам. Возможно, им придется долго ждать, а большую часть продуктов мы возьмем с собой.
        - Да, ждать им придется очень долго. Хорошо, я помогу, можешь взять у них все продукты.
        - Спасибо.
        - Почему ты думаешь, что нам придется очень долго ждать? - не выдержав, спросил Арефьев.
        - Потому что там чакли.
        - Что там?
        - Ярасим, расскажешь ему потом. - И, повернувшись к удивленному Арефьеву, Вангол с улыбкой добавил: - Он же говорит, что ждать долго придется, время будет. А сейчас помогите нам собрать все необходимое.
        Давно так тревожно не было на душе Ивана Фадеевича Косоурова. Уже второй десяток лет он нес почетную обязанность главы староверческой общины - старосты. Самому уже было далеко за восемьдесят и собирался было в этом году сложить полномочия, передать эту обязанность кому-либо более молодому по возрасту - достойные отцы в общине были. Да не успел, а теперь уже нельзя. Теперь ему ответ держать перед Богом за свое решение, за те испытания, что Он посылает за грехи наши. Впервые Косоуров не хотел, чтобы так быстро пришел рассвет, бессонная ночь пролетела как один вздох. Утром принимать решение. Он уже принял его, но должен был выслушать тех из глав семей, кто захочет сказать свое мнение. Таков порядок. Потом все должны единогласно утвердить выбранное. Именно все и именно единогласно. Он был уверен, что его решение верное и его примут, но как ему об этом тяжело говорить. Однако придется.
        Утренние петухи вовсю горланили по дворам, подгоняя хозяек с подойниками. Пастух уже звонко щелкал кнутом на околице - пора, пора по утренней росе скотинке на выпас. Как мила, как дорога ему эта деревенская неторопливая суета! Все это отлаженное, десятилетиями выверенное, надежное и крепкое, все это придется бросить. Опять. Как семьдесят лет назад. Он был еще мальчишкой, но хорошо помнил, как уходили они из-под Вологды. Как горела родная деревня, проваливаясь крышами в раскаленные срубы изб. Как плакала его мать и как хмурил брови, кусая губы, отец. Тогда они ушли сами, и их никто не преследовал и не искал. Урядник только кричал вслед уходящим подводам:
        - Сволочи, пожгли деревню, ни себе, ни людям!
        Не понять ему было, как кровь в жилах у мужиков сворачивалась от пожога того. Свое жгли, кровью и потом нажитое. Только не могли иначе, душа дороже, ее сохранить надоть было. А избы новые срубили, вона какие, до сей поры стоят, а теперь что?!
        Староста встал и подошел к иконам. Он долго всматривался в старинные образа, желая увидеть в их очах ответ на свои тревоги. Свет от пламени лампадки выхватывал суровые лики святых. Твердым был их взгляд, непреклонным.
        Ничто, не сломают нас! Все в этом мире, окромя души, - пепел. Уйдем. Теперь, правда, другое время. Теперь просто так не уйдешь. Теперь будут искать. Изловчиться надоть. Отвести глаза безбожникам.
        Когда все собрались в просторной молельной избе, староста предложил высказываться.
        Все, кто пожелал говорить, были за то, чтобы немедля уходить. О том и решение было, только непростым оно оказалось. Непросто уйти всей деревней, невозможно и гибельно. Решили, что деревня должна остаться, но не вся. Все, кто силен и молод, уйти должны. Избы новые у кого - разобрать и на новое место везти. Стариков постановили не тревожить. Кто из молодых со стариками останется, решать самим, в семьях. Вот так. В таком случае удастся, с божьей помощью, ушедших сокрыть, от поиска и погони сберечь. Да и они смогут в любое время вернуться, припасами запастись, пока на новом месте худо будет. Время придет, обживутся, глядишь, и стариков в новую деревню забрать-то сподручнее будет. Главное, чтобы никаких следов от ушедших не осталось. Не было никого, кроме тех, кто есть, и на том крест целовать. На том толковище и порешило, а с обеда уже затюкали топоры по дворам. Из ста двенадцати семей больше половины разбирали дома. В трех дневных переходах на запад еще несколько лет назад удобное место для житья присмотрел Семен Баюнов, туда и поведет людей, старшим его назначили.
        Кольша ни в какую не хотел из деревни уходить, упросил и убедил отца оставить его при старосте помощником и на связи. Он бывал в тех местах, как добираться туда - знал, мало ли понадобится срочно что сообщить. Кто быстрее его? Никто, все знают. Сам староста Кольшу поддержал. В общем, оставался он в деревне, и радовалось его сердце и замирало от неизведанного грядущего. Забравшись вечером на сеновал, он, засыпая, все представлял, как с небес спустится большая железная птица с красными звездами на огромных белых крыльях - ероплан и его, Кольшу, позовут на ней полетать. Он, конечно, сразу согласится, он же смелый человек, и взлетит на нем в самую небесную синь, туда, где даже дикие гуси не летают. Куда даже коршуны не забираются. Туда, где начинаются звезды…
        Зазияла проплешинами деревня, задымила пожогами. Все, что не везли со дворов с собой, жгли. Через месяц заросли усадьбы и огороды крапивой да иван-чаем, будто и не было тут ничего. Ребятня, по инициативе Кольши, тропы, к бывшим домам набитые, дерном заложила. Все это с земли вроде бы как и незаметно стало, была большая деревня - и нет ее, да только не с воздуха. Словно незатянувшиеся раны просвечивали бывшие еще недавно живыми дворовые хозяйства по деревенским улочкам. Сожженные и заросшие, они хранили формы просторных изб и сараев, ряды ухоженных гряд и тропинки. Опытного взгляда было бы достаточно, чтобы раскусить обман. К счастью, те, кто летел с проверкой информации летчика Комарова, имели другую задачу. Они должны были его информацию, мягко выражаясь, не подтвердить. То есть если деревня в указанном месте и есть, то она, к примеру, и не деревня вовсе, а брошенные выселки или охотничьи зимовья. Местные органы власти о них, естественно, знают, но по причине того, что там никто постоянно не проживает и местность к освоению не планируется, данные строения, если они, конечно, существуют,
населенным пунктом со всеми вытекающими из этого административными последствиями не считаются. Люди, если есть там таковые - либо охотники, либо пришлые, которых необходимо проверить и выяснить, на каком они основании там находятся. Но это, если там кто есть…
        Сам военлет Комаров был уже далеко от Красноярского края и о своем открытии и думать забыл. Он был просто счастлив. Его очередной рапорт наконец был удовлетворен, и уже неделю, как он был направлен на фронт. Руководство, учитывая его опыт полетов в северных условиях, определило его в авиацию Северного флота с дислокацией на Кольском полуострове. Прибыть в Мурманск он смог только в конце июня, где и сел стажером за штурвал боевой машины. Но ненадолго. Уже через неделю самостоятельно вылетел на перехват немецких бомбардировщиков и в первом же бою сбил «фокке-вульф». Фоккер, прошитый пулеметной очередью, загорелся и рухнул в прибрежные скалы вместе с пилотами, никто не успел воспользоваться парашютами, а может, не смог…
        Проверить информацию военлета Комарова по поводу неизвестного населенного пункта был направлен замкомандира по политической части учебной эскадрильи из Канска. Его отчет о полете свидетельствовал о том, что в указанном квадрате никакого населенного пункта не обнаружено. На следующий после полета день он также со своим подразделением убыл на фронт. Его отчет лег на стол начальника УНКВД Красноярского края полковника госбезопасности Семеновского.
        Здесь можно было бы поставить точку в этом неприятном недоразумении, но помешало одно обстоятельство. В кабинете Семеновского вдруг раздался звонок вертушки, прямого телефона из Москвы.
        - Я тут услышал, что на вашей территории «потемкинские деревни» объявились? Это как понимать? Вы там внимательно с этим вопросом разберитесь и доложите!
        - Есть разобраться и доложить! - одеревеневшим от волнения голосом ответил в трубку полковник и услышал гудки отбоя связи. - Да! - вытерев пот со лба большим носовым платком, только и сказал Семеновский. И подумал: «Надо же, а! Какая-то сволочь настучать успела. Теперь просто так, на тормозах, это дело не спустишь. Проверить могут - и тогда полетят головы. Хорошо, что доложить туда ничего не успели. Придется по-серьезному этот вопрос решать…» Он нажал на кнопку вызова.
        Массивная дверь в его кабинет бесшумно открылась.
        Дежурный офицер, представившись, встал по стойке «смирно», ожидая распоряжений.
        - Немедленно ко мне замполита и пригласите начальника особого отдела к четырнадцати часам.
        - Есть! - Дежурный вышел.
        - Если чакли будут давать угощения, не берите и не ешьте. Если возьмете или даже только попробуете, чакли вас сразу заберут. Вы не сможете ничего сделать - их чары очень сильны.
        - Куда заберут?
        - Туда, откуда уже никто не возвращается, в свой подземный мир.
        - А может, нам туда и надо.
        - Это плохой шутка. Человек должен на земле жить. Там, - Ярасим показал пальцем в сторону входа в пещеру, - человек не может жить. Там могут жить только чакли. Так говорят шаманы.
        - Хорошо, если мы их встретим, то предложим угощение первыми, - с улыбкой сказал Федор.
        - Кажется, у вас, русских, есть хорошая поговорка: «Не зная брода, не лезь в воду».
        - У нас другая на этот случай припасена: «Авось прорвемся!» - ответил, улыбнувшись, Вангол. - Ну что, пора. Значит, как договорились, две недели - это контрольный срок нашего возвращения. Если не возвращаемся, вызываете подкрепление из Центра и, продолжая наблюдение за входом, предпринимаете меры по исследованию пещеры. Мы оставим вам метки по ходу своего движения.
        Взвалив на плечи довольно увесистые вещмешки, Федор с Ванголом вошли под каменные своды пещеры. Они не видели, как охотник одними губами беззвучно шептал молитвы им вслед. Первым шел Федор, подсвечивая себе фонариком; у места, где была развилка, он увидел на стене знак.
        - Смотри, Вангол, они отметили свой маршрут. Прекрасно видно, у них какой-то мел светоотражающий.
        - В таком случае нашим легче, ставим свою метку - и вперед.
        Как ни странно, но первые несколько часов они не спускались, а медленно поднимались по довольно широкому, в некоторых местах до трех метров, ходу пещеры. Потом начался постепенный спуск. Несколько ответвлений они прошли по меткам, вероятно оставленным немцами, поскольку больше никаких знаков на стенах они не увидели. Воздух в пещере был сухой и, как казалось, довольно свежий. По крайней мере, Вангол долгое время улавливал в нем запахи леса. Обострив все свои способности, осторожно продвигаясь в глубь подземного лабиринта, Вангол чужого присутствия долго не ощущал. Уже поздно вечером, когда готовились к ночевке в небольшом, почти круглом зале, из которого было несколько выходов, ему показалось, будто что-то живое очень быстро прошло мимо них из одного хода в другой.
        - Федор, ты ничего не заметил? - спросил тихим шепотом Вангол.
        - Нет, - ответил Федор, замерев на месте.
        Они некоторое время вслушивались в звенящую тишину подземелья.
        - Все тихо вроде…
        - Дежурим по два часа. Все, я ложусь, - прошептал Вангол и, удобно устроившись на каменном полу, закрыл глаза, хотя их можно было и не закрывать.
        Темнота в пещере была кромешной, то есть свет отсутствовал как таковой. «Теперь я понимаю, что измерить темноту нельзя», - вспомнил Вангол один из разговоров с Пучинским. Тот говорил, что измерить ее нельзя только по одной простой причине - ее нельзя увидеть. Нет единицы измерения темноты, потому что темноты нет. Есть отсутствие света. Нет холода - есть отсутствие тепла… нет лжи и обмана - есть отсутствие правды… нет зла и страданий - есть отсутствие добра и счастья… продолжал автоматически анализировать мозг Вангола, хотя сам Вангол уже глубоко спал.
        Ночь прошла спокойно, и, перекусив, они продолжили движение. Причем из этого округлого зала, имеющего четыре выхода, немецкой метки направления движения обнаружено не было. Только тщательно исследовав ходы, Вангол понял, по которому из них ушли их предшественники.
        - Почему они не оставили метку? - спросил Федор.
        - Они оставили ее на том выходе, из которого пришли и, естественно, по которому нужно будет возвращаться. Зачем помечать ход, из которого они потом в любом случае выйдут.
        - Точно, а я-то сразу не понял.
        - Они идут, уверенные, что их никто не ищет, совсем не скрывают своих следов.
        - Как у себя дома, гады… ничё, погуляйте пока…
        Четверо суток Вангол с Федором шли по следам немецкой группы, все глубже уходя в подземный лабиринт огромной пещеры. В некоторых местах им приходилось преодолевать крутые спуски, покрытые льдом. Здесь сгодились и веревки, и кошки, и особенно альпинистский опыт Федора. Но даже ему пришлось нелегко. Одно дело - когда ослепительное горное солнце, совсем другое - когда непроницаемая тьма. Раньше Вангол не мог себе представить, что спускаться по скале не менее тяжело, чем подниматься. Все-таки подъем есть подъем, но спуск, особенно для новичка, опасен тем, что не видно, даже на свету, куда поставить ногу, а уж здесь, в этой темени, едва разбавляемой слабым светом механических, работающих от ручных динамо фонариков, особенно опасно. Да и крайне неудобно ими пользоваться, когда руки для другого нужны… Спасибо немцам, оставили кое-где свои крючья… После одного такого спуска, на привале, Вангол спросил у капитана:
        - Федор, а как мы отсюда выходить будем?
        - А как спустились, так и выходить будем… - отшутился тот, открывая тушенку. - Все нормально, командир, выйдем. Этих гадов достанем и выйдем. Предлагаю оставить часть снаряжения. То, что здесь для подъема потребуется. Чувствую, что эти звери где-то уже рядом.
        - Правильно чувствуешь, капитан. Судя по этой сигарете, они здесь часов двадцать назад были, не больше. Оставим все, что можно оставить, отдохнем - и дальше налегке; думаю, завтра мы их достанем.
        Они поели и завалились спать. Перед сном Федор спросил:
        - Вангол, что-то у меня голова не того. У тебя там, в мешке, аптечка, подай, вроде от боли таблетки были.
        - Держи, - протянул лекарство Вангол.
        Проснулся Вангол от громких стонов Федора.
        - Федор, что случилось?
        Ответа не последовало. Вангол нашел в темноте товарища, распластанного на каменном полу. Дыхание капитана было судорожным. Он не просыпался, несмотря на все попытки его разбудить. Прислушавшись к себе, Вангол тоже почувствовал какую-то непонятную тяжесть в голове. Мелькнула мысль о том, что он не сможет спасти своего напарника и не сможет выйти отсюда самостоятельно. Вангол почувствовал приступ сильной боли в висках и понял, что это значит. Эта пещера была защищена. Здесь кончалось безопасное для человека пространство. Именно здесь, за этой невидимой чертой, которую пересек Федор, но не пересек он. Вангол, превозмогая боль, перетащил Федора на свое место. Постепенно боль в его голове успокоилась. Федор тоже стал дышать ровнее и спокойнее. Через некоторое время он проснулся.
        - Вангол, у меня голова раскалывается, что за хрень!
        - У меня тоже был приступ боли. Полежи, это пройдет.
        - Слушай, как это, я же не здесь ложился, а там.
        - Точно, я тебя перетащил.
        - Зачем? - морщась от очередного приступа, спросил капитан.
        - Место там плохое, оно причина твоей и моей боли.
        - Ты это серьезно?
        - Вполне. Я с этим уже сталкивался, капитан. Так пещера защищена от вторжения, верь мне. Тут таблетки не помогут.
        - Ты хочешь сказать, что если мы пойдем дальше…
        - Именно, сильнейшая головная боль, страхи, галлюцинации и прочее, вплоть до потери движения и смерти. Все это я видел.
        - И что?.. А как это прошли немцы?
        - Это еще неизвестно, прошли ли они ее, но то, что они вошли в эту зону, абсолютно точно.
        - Значит, это можно как-то преодолеть…
        - Да, задача с пятью неизвестными…
        - По-моему, я знаю, как здесь прошли немцы, вернее, что они для этого сделали.
        - Интересно?
        - Ты видел на их привале пустые консервные банки?
        - Да.
        - Из-под чего они?
        - Федор, я не обратил внимания…
        - А я посмотрел, в банках был спирт, на одной маркировка сохранилась, чистый спирт…
        - Федор, ты просто гений!
        - Вангол, я разведчик… - улыбнулся капитан.
        - Да, точно, все это рассчитано на нормально работающий человеческий мозг. А они по нему спиртом ударили. И выключили большую часть функций! Гениально. У нас есть с собой две фляжки; думаю, одной хватит - без всякой закуски, натощак.
        - Так мы еще и не завтракали…
        - Доставай и наливай…
        Как они шли потом десять часов, преодолевая спуски и разные преграды, как ни старались, вспомнить не могли. Связав себя веревкой, чтобы не потерять друг друга, они шли и шли, пока не упали оба без сил. Пробуждение было тяжелым. Если учесть, что воды было немного, а спирт нещадно сушил, муки были неимоверные. Но опасный участок им преодолеть удалось. После нескольких часов добровольного самоистязания они пришли в себя.
        - Все, Вангол, по жизни больше меня выпить ничто не заставит…
        - Не забудь, нам еще обратно идти…
        - Лучше я тут останусь… - с трудом поднимаясь на ноги, проговорил капитан.
        Вангол, как ни странно, чувствовал себя нормально. Несколько часов сна вернули ему силы.
        - Вангол, пару глотков воды - и я готов идти.
        - Держи. Если мы пару часов отдохнем, ничего не изменится, поэтому поспи еще. Как у тебя голова?
        - Да вроде проходит, но это точно от перепоя…
        - Вот и ладно, капитан, отдыхаем.
        Через два часа они уже спокойно и уверенно шли вперед. Вангол шел первым, почти не пользуясь фонариком. За несколько дней темноты его глаза привыкли, и он достаточно хорошо видел. Федор, подсвечивая себе, непрерывно жужжал динамо. Этот шум мешал Ванголу слушать, но при движении ничего сделать было нельзя. На коротких привалах он прислушивался, пытаясь хоть что-нибудь услышать, но каменные своды были безмолвны. Даже для него. После очередного привала они вышли к очень крутому спуску, больше похожему на провал. Но предусмотрительные немцы оставили свои крючья, за что они им были искренне признательны.
        Через два часа спуска и продвижения по почти горизонтальному узкому ходу они оказались в небольшом зале, стены которого слабо мерцали зеленоватым светом. Выхода из этого зала видно не было, только гладкий на вид, покатый к центру пол и воронкообразное, около полутора метров, отверстие, но оно было плотно перекрыто каменной плитой. Было вполне ясно, что это не природное, а искусственное, созданное разумными существами сооружение. Стены зала были влажными, и свечение исходило, вероятно, из каких-то микроорганизмов в этой влаге. Вангол провел ладонью по скользкой стене, ладонь тоже стала светиться. Они вошли в зал. Вдоль стены виднелся небольшой каменный выступ, вроде тропинки, по которому можно было, чуть ли не касаясь стен, идти или стоять. Они пошли по этой тропе вдоль стены. Зал был не очень большой. Осмотревшись и не увидев ничего, кроме скальных пород стен и свода, воронкообразного пола, Вангол и Федор уставились друг на друга.
        - Так, и что это может означать?
        - Это означает только одно, капитан: эта дырка как-то открывается, и если мы ее не откроем, то останемся здесь навсегда. Ты разве не обратил внимания на то, что выхода из этой залы уже нет.
        - Как нет? - Федор развернулся на месте, освещая стены против себя.
        Выхода нигде не было видно.
        - Захлопнулась эта штука, как мышеловка, но очень тихо. Если честно, я тоже не заметил, как это произошло. Единственное, что я успел, - это сразу, как мы вошли, мазнуть рукой по стене. Вон, видишь, вон, пятно не светится, значит, там, чуть левее, был вход.
        Они подошли к этому месту и стали внимательно, сантиметр за сантиметром, изучать поверхность стены.
        - Есть. Вот стык, ты посмотри, как тщательно подогнано. Лезвие не влезет, здорово.
        - Да, отменно, но это меня совсем не радует, Вангол…
        - Меня тоже. Самое главное, я могу поручиться, что здесь не было ничьего, я имею в виду человеческого, вмешательства. Все произошло чисто механически. Мы прошли, вход закрылся.
        - Это значит…
        - Это значит, что те, кто создавал этот механизм, сейчас знают, что он сработал. Значит…
        - Значит, надо ждать хозяев этой ловушки…
        - Да, это единственное, что нам остается. По крайней мере, надо быть к этому готовым.
        - Неужели немцы нас вычислили и заманили в западню? Зная, что мы идем по их следам? Может, и метки специально ставили?.. А мы купились…
        - Предположить это можно, Федор, но они ушли раньше, чем мы там, в долине, появились. Они не могли нас видеть, а предположить, что мы вот так быстро их найдем, тоже не имели никаких поводов.
        - Они могли заметить Яра, он их видел и наблюдал за ними, они могли его заметить и…
        - Им проще было его уничтожить, чем дать знать о том, куда они пошли.
        - Да, это верно… Если это не немцы, тогда это ловушка для всех, кто входит в эти лабиринты. Немцы, вероятно, знали о таких сюрпризах и миновали, по крайней мере, этот. А мы влипли… Ладно, подождем хозяев этой ловушки.
        Прошло несколько часов ожидания в полной тишине. Тем временем в пещере становилось теплее, стены, свечение, поверхности которых было едва заметным, когда они вошли, стали испускать более яркое свечение и свет фонарика уже был почти не нужен. Стало довольно хорошо видно. Вангол понял, что все гораздо опаснее, чем им показалось.
        - Пещера герметична. Нам скоро станет нечем дышать. Вот такие дела, Федор.
        - Я тоже об этом подумал. Уже дышать плохо, как на трех тысячах, явно не хватает кислорода. Попробую пробуравить дырку по стыку.
        - Не трать силы, гранит, я пробовал ножом, бесполезно…
        - Что же делать? Не помирать же просто так. Давай рванем гранатой!.. Хотя нам это точно не поможет.
        - Будем ждать. Думаю, мы им нужны все-таки живые.
        - Кому им?
        - Не знаю, тем, кто так ловко нас захомутал. А гранаты нам при встрече могут сгодиться, правда? - улыбнулся Вангол.
        - Тоже верно. Хорошо, ждем…
        Сколько прошло времени точно, Вангол определить не мог, лень было поднять руку, на которой были часы, но что-то его разбудило. Он почувствовал чужое присутствие. Приближение живого существа ощущалось им хоть и слабо, но отчетливо. Он тронул Федора. Тот с трудом открыл глаза. Взгляд был не совсем осмысленным.
        - Федор, капитан, очнись. Гости пожаловали, вернее, хозяева…
        - Что? Где? - пришел в себя капитан, вытаскивая пистолет.
        Вдруг, очень быстро и бесшумно, чернотой отворился проем в стене, будто и не было непреодолимой преграды. Вангол и Федор оба держали на прицеле этот выход и не двигались, стараясь ничем не выдать свое присутствие. То, что они увидели в следующее мгновение, повергло их в недоумение и радость. Они опустили оружие. На входе стоял Ярасим. Он, увидев Вангола и Федора, как ни в чем не бывало приветливо улыбнулся и уже намеревался шагнуть внутрь, как Вангол закричал:
        - Стой! Стой на месте, не шевелись!
        Ярасим замер, в его глазах мелькнула тревога, и в мгновение ока в его руке сверкнул огромный кривой нож.
        - Что-то случилось? - спросил он.
        - Случилось, Яр, стой, не шевелись, пока мы отсюда не выйдем.
        Вангол и Федор, осторожно ступая по выступу, прошли к выходу из зала и вышли из него. Только здесь они расслабленно опустились на пол. Некоторое время молчали, просто вдыхая в себя сырой и прохладный воздух.
        - Выходит, не зря я за вами пошел, - сказал Ярасим, выслушав рассказ Вангола о западне, которая так и оставалась открытой перед ними, маня в свое нутро нежным зеленым свечением.
        - Так зачем ты за нами пошел? - не унимался Федор.
        - Вангол просил меня об этом, я подумал, а потом решил, что должен вам помочь. Принес вашим друзьям вяленого мяса и рыбы, надолго хватит, и пошел за вами.
        - Как ты шел без света?
        - Почему без света, вот, мне Владимир дал свой фонарик, показал, как им работать. Видел ваши стрелки на стенах и шел.
        - Да, Ярасим, выходит, ты нам жизнь спас. Спасибо тебе.
        - Выходит, так должно было быть. Думал, если вас встретят чакли, я помогу.
        - А ты можешь помочь? Ты мне об этом ничего не говорил.
        - Не говорил, теперь скажу. Если появятся чакли, нужно петь, они станут слушать, и, пока ты поешь, они не нападают и вообще не трогают человека.
        - Что петь?
        - Петь молитвы нашим духам, как это делают нойды, шаманы.
        - Но мы не знаем молитв…
        - И петь вы не можете, я знаю и умею. Я буду петь молитвы, они будут слушать, и мы от них уйдем. Вот смотрите, я взял для этого бубен. - Ярасим вытащил из своего мешка небольшой кожаный бубен. На его поверхности был примитивно изображен зверь, скорее всего медведь.
        - Это медведь?
        - Да, это медведь. Для нас, колттов, медведь священное животное. Наш народ пошел от него. Когда-то в древние времена медведь, потеряв медведицу, украл женщину из рода саамов, стал с ней жить. Так родились первые колтты, от них наш народ пошел.
        - Теперь понятно, откуда у тебя столько силы, - улыбнулся Вангол.
        - Я увидел, что вы почти все оставили там, после ледяного спуска.
        - Да, придется вернуться, забрать. Мы потеряли время, немцы ушли, сегодня мы их уже не догоним. Главное понять, куда они пошли.
        - Туда пошли. Но нам туда точно не надо, там западня.
        Вангол показал на чуть светящийся вход:
        - Но этот единственный ход упирается в нее, значит, из нее тоже есть выход…
        - Надо бы разобраться с этим сооружением, как оно работает. Давайте отойдем от него.
        Они стали медленно отходить от входа, освещая его фонариком, и метрах в десяти увидели, как мгновенно его перекрыла каменная плита.
        - Вот так так… - сказал Федор и стал медленно двигаться назад.
        В определенный момент вход также мгновенно открылся. Федор, переступив на выступы стенок хода, сошел с него, и вход опять мгновенно перекрыла плита. Он опустил руку и пальцем нажал на пол. Вход открылся.
        - Ого, до чего чувствительная настройка у этого механизма. Сюда попав, даже мышь откроет эту дверь.
        - Ага, и там останется.
        - Может быть, это действительно западни охотничьи?
        - Да, только кто те охотники, которые такую механику знают?
        - Это чакли, - ответил Ярасим. - Они очень сильные и очень умные. Это их мир. Если кто и сотворил это, то только они. Больше некому.
        - Расскажи про них, что тебе вообще о них известно.
        - Они как люди, но невелики ростом, зато могучи телосложением и очень сильны. Еще у них и мужчины и женщины носят усы и бороду. Больше мне ничего не известно.
        - Если это их ловушка, то они должны прийти за добычей… - сказал Федор.
        - Наверное, должны, только для чего там такой пол и отверстие в нем. Если порассуждать, то что было бы с нами дальше? Еще через час-два мы потеряли бы сознание от недостатка кислорода и свалились бы в это отверстие в полу.
        - Да, но оно же закрыто.
        - Оно закрыто, пока это необходимо, уверен, если на него нажать пальцем, как на этот каменный пол перед входом, оно откроется.
        - Тогда эти, как их, чакли, просто там, ниже уровнем, ждут, когда мы к ним свалимся…
        - На сковородку! - расхохотался Федор. - Простите, друзья, но это прям сказка какая-то, а мы всерьез.
        - Если бы не Яр, капитан, нам бы сейчас уже не до смеха было, согласен?
        - Еще раз простите, согласен. Тогда я предлагаю в эту дырочку заглянуть.
        - По крайней мере, сейчас непонятно, куда пошли немцы. До этого места их следы есть. Или они вошли в эту ловушку и прошли ее…
        - Или они на сковородке у хозяев этого мира, - уже без всякого намека на шутку завершил предложение Федор. - Вполне может быть, их было пятеро, в этой душегубке они бы быстрее нас без воздуха загнулись. Да, точно. Так или иначе, надо туда заглянуть, подстрахуемся, нас же трое. Заблокируем вход в западню, это не сложно, там я видел большой обломок камня. Попробуем открыть дыру, я же говорю, там, скорее всего, аналогичный механизм. Просто и надежно, система противовесов.
        - Что ж, принимается, - кивнул Вангол и посмотрел на охотника.
        Ярасим только согласно пожал плечами.
        - Тогда вперед. Перебазируемся сюда, коль знаем секрет этой шкатулки. Тащите-ка тот камень.
        Уложенный на всякий случай в нужное место, он надежно заблокировал плиту, закрывавшую вход. Потом перенесли все, что оставили раньше, и решили отдохнуть. Эти сутки были особенно тяжелыми для всех троих.
        В большом сером здании УНКВД по Красноярскому краю, в самом центре города, недалеко от площади Ленина, день и ночь кипела работа. Война внесла свои коррективы в деятельность карательных органов страны. Тысячи предприятий, эвакуированных в Сибирь, требовали немедленного восстановления своей деятельности, фронту нужны были пушки и снаряды. Подготовкой мест размещения эвакуированных специалистов, строительством промышленных площадок, складов для оборудования, разгрузкой эшелонов и тысячами других связанных с этим вопросов занимались здесь. Потому что основными силами, исполнявшими эту немыслимую по тяжести задачу, были заключенные десятков лагерей и зон, расположенных в этом таежном крае. Людей не хватало. Их не хватало везде. И на фронте, и в тылу, чтобы обеспечить фронт. «Все для фронта, все для победы!» Это был не просто лозунг, это было единственное условие для победы страны. В лагерях «резали» пайку, смертность полезла до десяти - пятнадцати процентов, неведомо откуда пришедший тиф, несмотря на все предпринятые меры, выкосил несколько зон. Не хватало и сотрудников наркомата. Каждый был на счету,
буквально каждый, а тут эта безвестная деревня в тайге на голову свалилась…
        - Вот, товарищи, на моем столе два доклада. В одном одно, в другом другое, прямо, так сказать, противоположное мнение. И что я должен делать? Какое решение принимать? Это несерьезно, товарищи, не хочу сказать безответственно, вы к этому вопросу подошли. Немедленно направить в район группу оперативных работников для проверки и перепроверки полученной информации. Необходимо понимать определенно, есть там что-то или там ничего нет и не было! Руководителем операции назначить ответственного, опытного сотрудника, на ваше усмотрение кого, но его завтра же направить ко мне. Лично проинструктирую. По этому вопросу все. Приступим к делам не менее важным…
        В конце августа 1942 года группа из оперативного состава УНКВД в составе двадцати человек на самоходной барже с лошадьми и припасом на два месяца вышла из Красноярска по реке Енисей на север. Начальником группы был назначен старший лейтенант госбезопасности Сырохватов, снятый с должности начальника лагеря, где была тифозная эпидемия. Высокий, худощавый, с белесыми бровями и чуть навыкат серыми большими глазами, он не выглядел на свои сорок лет. Тяжелый взгляд его глаз редкий человек выдерживал. В его взгляде была звериная ненависть и стальная воля, готовая крушить на своем пути все. В органы он пришел в 1924 году, когда умер вождь мирового пролетариата Владимир Ильич Ленин. Веру в Ленина он безоговорочно принял от своего отца, замученного колчаковцами, и матери, растратившей на соратников по революционной борьбе свой «стакан воды» и умершей от горя и сифилиса в двадцать втором году. Он просился, как и все, на фронт, но его не пускали, держали здесь. Таких, как он, даже в рядах НКВД было мало, начальство это видело. В оперативной группе в основном были бывшие надзиратели и конвоиры из подразделений
его лагеря. Те, кого пощадила болезнь. Взяли с собой и несколько сторожевых овчарок, хорошо натасканных на бегунов. Сырохватова боялись даже свои. Никаких отношений между людьми, кроме служебных, он просто не знал. И знать не хотел. Он посвятил себя делу, требующему полной самоотдачи, - борьбе с врагами народа и Родины. Никогда не был женат и женщин использовал только по прямому назначению, из зэчек, на ночь, две и все. Жил на территории лагеря, когда началась эпидемия, территории не покинул, до конца вместе с врачами и санитарами боролся с тифом. Спасал жизни зэков, потому что они нужны были Родине. Каждая пара рук, способная держать кайло или лопату, была нужна, каждая. И он самоотверженно бился за эти руки. Его болезнь не тронула, хотя многих, кто был рядом, уложила. Кого в койки, а кого и в сырую землю. Обосновавшись в небольшом капитанском кубрике, который капитан самоходки уступил ему, перебравшись к экипажу, Сырохватов лежал на койке и обдумывал план порученной ему операции. Задачу ему поставил сам начальник управления. Лично и совершенно секретно. Именно ему, старшему лейтенанту
госбезопасности Сырохватову, и он это задание выполнит.
        За иллюминатором проплывали живописные берега Енисея. Чем дальше на север, тем реже деревни на левом его берегу, на правом - вообще безлюдье. Необжитый, почти дикий берег до самой Стрелки, места, где Ангара вносит свои мощные потоки в тело Енисея, расширяя и делая его действительно могучим. Сырохватов вызвал дежурного и, выслушав доклад, приказал собрать всех на палубе.
        - Что, вижу, укачало с непривычки? Я приказал капитану причалить у села Каргино, там пополним провиант, два дня на отдых и пойдем дальше.
        - Может, лучше в Усть-Тунгуске? - предложил кто-то из строя.
        - Это почему?
        - Там у меня теща живет.
        - Нет, причалим в Каргино, и ты, как тебя?..
        - Сержант Федоров.
        - …заступишь дежурным по барже на все время стоянки. Ясно?
        - Так точно.
        - Повтори приказ.
        - Заступить дежурным по барже на все время стоянки в Каргино.
        - С баржи на берег только с моего разрешения, всем ясно?
        - Так точно, - разноголосо ответил строй.
        - Не понял!
        - Так точно! - рявкнуло двадцать глоток.
        - Вольно. Разойтись!
        - Не грусти, Федоров, к теще на блины в другой раз попадешь…
        - На пути обратном…
        - Не, не получится…
        - Это почему?..
        - А он снова дежурным вляпается…
        - Дурни, чё ржете… там, окромя тещи, еще и самогон есть…
        - Во-во, вот потому тебя Хват и прихватил…
        За глаза старлея звали Хватом. Не только за фамилию. Скорее за его хватку волчью и чутье звериное… Интуиция у него была настолько сильна, что порой случалось такое, чего сам не ожидал… Однажды шел в лагере по периметру, по пространству между двумя заборами колючей проволоки. Между волей и неволей. Почувствовал, что-то не так. Остановился, вызвал наряд с лопатами, ткнул сапогом в землю - ну-ко, копните. Копнули - а там ход подземный, почти до второго ограждения уже. Как такое объяснить? А никак. Сам не понимал и удивлялся. А подчиненные не просто удивлялись - уважали. Некоторые боялись даже в мыслях о нем плохо подумать. Вдруг почует неладное…
        По поведению своему Сырохватов был немногословен и сдержан. Но это снаружи. Внутри этого человека кипел вулкан страстей, и горе тому, кто вдруг стал причиной его недовольства. Иногда он срывался, это мало кто видел, просто свидетелей того, как правило, не оставалось. Он жестоко мстил. Умел он это делать незаметно и неотвратимо. Никто из его врагов, а врагами становились даже те, кто хоть раз не подчинился ему, не остался без наказания. Не говоря уже о тех, кто вольно или невольно обидел Сырохватова. Уже забыв о нанесенной обиде, человек вдруг получал сокрушительный и тщательно подготовленный удар, после которого уже не мог подняться. Все это касалось всех, кто был равен ему или ниже его по званию и должности.
        К осужденным, врагам народа и уголовникам, Хват относился как к животным. Животным, от которых обществу нужно было, перед тем как те издохнут, получить хоть какую-то пользу. Это в лучшем случае. Он эту пользу из них умел выжимать без остатка. В худшем, он был глубоко убежден, - врагам нет места на земле, у них нет права на жизнь, и потому с легкостью лично расстреливал, при попытке к бегству например.
        Совсем другое отношение у старшего лейтенанта было к руководству. Он никогда перед начальством не лебезил. Никогда для себя ничего не просил. Даже положенного отпуска, в котором не был несколько лет. Он мужественно переносил все тяготы и лишения воинской службы, и никогда начальство не слышало от него не то чтобы жалобы, даже намека на его проблемы. У него всегда было все в порядке. Приказы начальства он выполнял точно и в срок, не рассуждая и не считаясь ни с чем. Это качество особо ценило руководство.
        Когда нос баржи уткнулся в галечную косу каргинского берега, был уже поздний вечер, старший лейтенант Сырохватов спал. Будить не стали. Сержант Федоров сделал перекличку и заступил на дежурство. До утра личному составу группы с баржи не сходить, напомнил всем сержант. Только лошадей, стреножив, на берег пастись вывели да собак пустили побегать по широко раскинувшемуся лугу между берегом реки и старинным селением. Капитан не повел баржу в протоку, в августе иной раз она сильно зарастала камышом. Потемну узкий вход в нее можно было и не заметить, проскочить по течению, а дальше мели… Потому причалил здесь, рядом с ручьем, между огромной таежной сопкой, спускавшейся к реке, и широкой луговиной сенокосной. Далековато до села, но зато тихо и животине корм обеспечен. Капитан вышел на корму покурить. Посмотреть на высыпавшие в небе бесчисленные яркие звезды и послушать реку, на которой вырос. Енисей тихо шумел своими водами, омывая обшарпанный корпус старой баржи. Таежный ручей, бурный после дождей, нес в реку много корма, это привлекало в его мутные струи рыбью молодь. Огромными стаями она, жируя,
ходила по самой поверхности воды. Веерами рассыпаясь в разные стороны от малейшей опасности, будь то стук или брошенный капитаном в воду камешек. То и дело в темноте, под самым берегом, тяжело бухала по водной глади хищная рыба, гоняясь за ускользающей добычей.
        «Красота-то какая, - думал капитан. - «Война кончится, выйду на пенсию, куплю где-нибудь в этих краях дом. Обязательно к реке поближе, лодкой обзаведусь…»
        Лошади, спустившись к воде, пили ее, слегка вздрагивая крупами, отгоняя надоедливых оводов. Легкий ветерок сносил мошку, главное ночное бедствие этих мест.
        - Надо бы костер, что ли, зажечь, дымовуху, а то стихнет к утру, коней мошка замучает. Кони-то городские, к мошке не привыкшие…
        Не привыкшие к ней были и люди, но их речник не жалел. Впервые капитан вез людей, разговаривать с которыми ему совсем не хотелось. Но его дело подчиненное, приказ от начальства получил доставить до точки и быть в распоряжении, приходится исполнять. Но помогать им он не обязан. А вот скотину жалко.
        - Эй, часовой, ты б валежника собрал. Все одно без дела сидишь. Ветер стихнет, мошка навалится, дымовуху надо, а то лошадям худо будет.
        - Не могу, я на службе.
        - Придется начальство ваше будить…
        - Да ладно, не надо, соберу, токо это, солярки дай, а то сырое все, не разожгу.
        - Будет тебе солярка, вон к тому топляку таскай, там и зажжем…
        Вскоре загорелся костер, расстилая белесым покрывалом дым над тихими водами реки.
        - Это хорошо, костер… - услышал капитан у себя за спиной голос Сырохватова.
        - Дак, это, чтоб от мошки… да и для света, не видно же ни хрена, - залепетал было часовой, увидев начальника, заранее оправдываясь, не понимая, чего ждать от Хвата.
        - Не дергайся, рядовой, все правильно, неси службу и огонь поддерживай. Капитан?
        - Да, товарищ старший лейтенант?
        - Вы реку хорошо знаете?
        - Енисей? Тридцать лет по нему хожу. Думаю, что знаю, но Енисей слишком велик, чтобы знать его хорошо. Он меняется год от года. Всегда разный. Всегда внимания требует. А что? Почему такой вопрос? - Капитан повернулся и встретился глазами с едким взглядом энкавэдэшника.
        - Вопрос как вопрос, интересно это знать, и все.
        - Может, не доверяете?
        Сырохватов, прищурившись, взглянул на капитана.
        - Доверяем, пока…
        - Вот и ладно, пойду спать, сколь стоять здесь будем?
        - Двое суток.
        - Это хорошо, дизель посмотреть надо…
        Капитан спустился в кубрик и лег. Засыпая, он почему-то вспомнил свою родину. Небольшой таежный поселок на изумительной красоты реке Тее. Дом, рубленный еще дедом, с высоким коньком и резными ставнями. Свою мать и отца, сидевших у дома на лавочке в воскресный солнечный день. Тот день, когда он последний раз был у них в гостях. После уж не пришлось увидеть живых. Умерли один за другим, только на похороны и успел добраться. Далеко, даже отсюда еще верст триста на север, по таежным старательским дорогам. От этих воспоминаний ему стало тепло и уютно, как-то спокойно и тихо на душе. И он уснул.
        В сельсовете, куда с утра верхом приехал Сырохватов, было людно и шумно, но с его появлением народ вдруг быстро и тихо разошелся. Председатель, седой высокий мужчина, тоже имел желание уйти, но кто-то должен был говорить с вошедшим…
        - Старший лейтенант госбезопасности Сырохватов, вот мое удостоверение и полномочия, - представился особист, положив лист бумаги с текстом и большой синей печатью перед председателем.
        - Черемисин Иван Иванович, - представился председатель сельсовета и спросил: - Чем обязаны?
        - Фураж для четырех лошадей на три недели и продукты, вот. - Он ткнул пальцем в бумагу. - Согласно перечню.
        Прочитав бумагу, председатель подумал некоторое время, а потом написал на списке свою резолюцию: «Выдать со склада все, что из этого есть».
        - А чего нет, уж не серчайте, негде взять.
        - Хорошо, но это не все. Кто здесь у вас самый опытный таежник, реку хорошо знающий? Поговорить мне с ним надо. Посоветоваться.
        Председатель некоторое время молчал, размышляя, стоит ли ему вообще ввязываться, затем, подумав о том, что так он сможет узнать, для чего тут вообще появились работники НКВД, ответил:
        - Даже не знаю, кого и присоветовать. Может, Михеич, он вон на том краю села живет, у самого леса. Только вы бы, товарищ, в форме своей туда не ходили. Не застанете в дому никого.
        - Это отчего так? - сдвинул брови Сырохватов.
        Прямо посмотрев в глаза старшему лейтенанту, председатель ответил:
        - Оттого, что опасаются люди с вами встречаться. Издали приметят и огородом в лес, дела там всегда найдутся, не придерешься потом… Так что лучше одежку обычную, гражданскую…
        Сырохватов оценил этот открытый взгляд и прямой ответ.
        - Спасибо, воспользуюсь вашим советом. Людей за провиантом пришлю. До свидания.
        - До свидания, - ответил, встав из-за стола, председатель и подумал: «Уж лучше прощевай».
        Будто услышав эти мысли, Сырохватов вернулся и тоном, не допускающим возражений, сказал:
        - Вечером, часам к восьми, соберешь актив.
        - Разрешите узнать: зачем?
        - Ты что, мое удостоверение не разглядел, председатель? - закрывая за собой дверь, медленно проговорил Хват.
        После обеда Сырохватов, переодевшись, пришел к избе на окраине села. Во дворе суетились куры; дворовый пес, пару раз лениво тявкнув, залез в конуру. Дверь избы отворилась, и на крыльцо вышел бородатый мужик среднего роста, коренастый и крепкий. Глянув на Сырохватова, спросил:
        - Чего надо, служивый?
        - Поговорить.
        - Проходи, поговорим тута. - Он указал на лавочку под березой у ворот. - С баржи? Поди, беглыми интересуетесь?
        - И да и нет. Беглыми не интересуемся, хотя, если что известно, говори, передадим кому следует.
        - Ничего мне не известно. Так чего вам надо?
        - Знать хочу, можно ли по этой реке тайно ходить. Ну, чтобы незаметно для властей, приехать, например, купить в магазине что надо и уехать.
        - Почему нельзя, если деньги есть, можно, даже если их нет, тоже можно. Мясо, рыба, песок золотой - все здесь испокон веку на обмен шло. А река большая, ежели вдоль берега идти да время знать, всегда от дурного глаза укрыться можно. Не так много пароходов по реке ходит, а ежели и идет, кто на тебя внимание-то обратит? Кому надо?
        - Значит, можно ходить?
        - А кто запретит? Река не дорога, не перегородишь.
        - Да, тут ты прав, Михеич.
        - Афанасий Михеич, - нахмурился мужик.
        - Да, извини, Афанасий Михеич. - Сырохватов вытащил пачку папирос и протянул Михеичу. - Угощайся.
        - Благодарствую, я не курю.
        - Чего так?
        - Здоровье не позволят… ну, ежели боле вопросов нет, так пойду я, делов много. Некогда сидеть да лясы точить.
        Мужик встал и шагнул было к калитке.
        - Погоди, Афанасий Михеич, я еще спросить хочу.
        - Спрашивай.
        - А тут по реке могут деревни быть, про которые властям ничего не известно?
        - Это как это?
        - Ну, живут люди в тайге по-тихому…
        - Были тут монахи в скиту за Енисейском, так побили их давно, еще в Гражданскую, и в озере потопили, а боле ничего не знаю… некогда мне, говорю же. Прощевай, служивый, прощевай.
        Мужик, кивнул головой, прощаясь, заспешил и скрылся во дворе.
        Сырохватов докурил папиросу, бросил окурок в тихо журчащий ручеек в придорожной канаве и пошагал к мосту через небольшую речку, делившую село пополам.
        - Знает что-то, ишь, засуетился, не скажет. Все они тут такие. Каторжники. Его бы в карцер на недельку, на холодный бетон голым задом… заговорил бы, сука…
        Сырохватов оглянулся и заметил, как из-за угла покосившейся баньки за ним наблюдал Михеич.
        - Думаю, с ним еще придется потолковать…
        - А кто мне скажет, какое сейчас время суток? Сейчас семь часов утра или вечера? - расталкивая спящих товарищей, спросил Вангол.
        - А разве здесь в этом есть разница? - вопросом на вопрос ответил Федор, шумно при этом зевая.
        - А ты сам как считаешь? - совершенно бодрым голосом спросил Ярасим.
        - Я не считаю, я знаю точно, сейчас утро, и это хорошо.
        - Почему это хорошо? Нет, понятно, что утро это вообще хорошо, а почему то, что именно сейчас утро, - хорошо? Поясни, Вангол.
        Даже в темноте, не видя лица Федора, Ванголу было понятно, что тот с хитринкой улыбался, ожидая ответа.
        - Да потому, что утро вечера мудреней, капитан. А то, что семь часов, можешь проверить, меня мой внутренний будильник никогда не подводил.
        Чиркнув зажигалкой, Федор глянул на часы.
        - Точно, семь ноль пять. Ответом удовлетворен. Как бы нам горяченького хлебнуть, а, Ярасим? Как здесь эти чакли живут, без щей и чая?
        - Не знаю, как они живут, в гостях не был.
        - Не расстраивайся, думаю, побываешь… - рассмеялся Федор.
        - Упаси нас, Бог…
        - Так, друзья, перекусим - и вперед. Федор, вся надежда на тебя, надо так туда войти, чтобы можно было потом оттуда вернуться.
        - Я об этом думал. Страховка нужна. По крайней мере, веревки у нас есть. Закрепим крюками здесь, а там посмотрим, что нас ждет.
        Так и было сделано. Закрепив конец самой прочной веревки на два надежно вбитых в трещины крюка, Федор начал спуск к отверстию в воронкообразном полу. Вангол страховал, перепуская через себя веревку, к которой за широкий ремень был привязан капитан. Как только Федор коснулся плиты, перекрывающей отверстие, она плавно отошла в сторону и снизу в пещеру хлынул поток света. Это было так неожиданно, что Федор, вскрикнув, отпрянул от зияющего под ним отверстия. Вангол успел выбрать слабину, чем очень помог Федору удержать равновесие и не выпасть. Федор, чтобы посмотреть, что там внизу, осторожно высунулся в дыру по пояс, свесившись вниз головой, и замер. Секунды медленно текли, а он молчал, медленно поворачиваясь по кругу. Сделав движение назад, он с помощью Вангола выбрался наверх и сел. В это мгновение плита внизу пошла на закрытие, но остановилась на пол пути.
        - Я ее заклинил, - кивнул вниз капитан.
        - Федор, что там? - спросил Вангол.
        Федор потряс головой, приходя в себя от прилива крови.
        - Это не расскажешь. Это надо видеть. Там огромная, я даже слов не нахожу, чтобы объяснить, площадь, поверхность, а мы как бы с потолка спустимся. И между полом и потолком огромные колонны. Высота большая, метров пятнадцать. Вангол, немчура вся там, внизу. Жуть. Да что я вам рассказываю, сами посмотрите, я подстрахую.
        Обвязавшись веревкой, Вангол скользнул вниз к дыре. То, что открылось перед его взором, казалось нереальным. Огромное пространство, насколько хватало взгляда, а Вангол мог его сконцентрировать на большое удаление, не было ограничено сплошными стенами. Округлые колонны более двух, трех метров в диаметре поддерживали своды этого невероятно огромного подземелья. Показавшийся сразу ярким, свет на самом деле был просто мягким зеленоватым свечением тех же, вероятно, микроорганизмов, но здесь он был интенсивнее. Вангол разглядел нечто вроде тропинок, выбитых в скальном неровном грунте. Прямо под отверстием в огромной луже запекшейся крови лежали тела их предшественников.
        - Я предполагал, что они лучше знали, куда шли… - сказал Вангол.
        - Они лучше, чем мы, знали, куда шли… - ответил Федор.
        - Легенды говорят, что в мир подземный нет хода живым людям. Непреодолимые преграды стоят на пути людском. Только чудь белоглазая смогла пройти эти преграды благодаря духовникам рода своего, тем спасся народ этот в мире подземном от недругов своих и духовного опустошения, на землю обрушившегося.
        - Интересно, Ярасим, ты мне потом про это все более подробно расскажешь, ладно? Сейчас не время. Хорошо?
        - Хорошо, Вангол, - улыбнулся охотник.
        - Будем спускаться, надо их осмотреть, у них наверняка есть какие-то документы, записи. Все это необходимо забрать и изучить. Для чего и зачем они сюда шли - это главный вопрос.
        - Там у них много чего должно быть, канаты, крепеж, продукты - все сгодится. Мы же пойдем дальше?
        - Решим на месте. Давай, Федор, первым.
        - Не спеши, Вангол, здесь надо блочок поставить, чтобы путь обратно обеспечить. Веревки у нас метров сорок, наверняка хватит.
        - Хорошо. Действуй. Ярасим, не хочешь взглянуть? - Вангол кивнул охотнику на отверстие.
        - Чего глядеть, как туда спуститься - вот задача…
        - Спуститься не проблема. Ты бы уж тогда думал, как оттуда подняться, - сказал Федор.
        - Я так далеко не заглядываю, на высоте голова у меня кружится…
        - Все хорошо будет, можешь с закрытыми глазами, мы тебя мягко опустим.
        - Опускать меня не надо…
        - Я имел в виду…
        - Да ладно, я понял, а насчет обратно - это ты здорово сообразил…
        Спуск действительно был мягким, первым спустили вниз Ярасима. Потом вниз ушел Вангол, и последним спустился Федор.
        Опускались прямо в месиво разбившихся о камни тел членов немецкой экспедиции. Судя по всему, они погибли недавно, может быть, сутки или чуть более назад. Вангол с капитаном собрали все вещи, все, что могло пригодиться. Даже обувь, очень прочные кожаные ботинки с высокими голенищами на шнуровке, сняли с погибших. Им они уже не нужны, а лазить по скалам в них очень удобно. Документов у погибших, естественно, никаких не было. Трое из пятерых были явно не немцы. Смуглая кожа и одежда под формой говорили о том, что они азиаты. Несколько блокнотов, обнаруженных в сумках, ничего не дали, они были исписаны неведомым Ванголу письмом, это был явно неевропейский язык. Рассматривая вещи одного из немцев, Вангол заметил надпись на ножнах, которую легко перевел, - шестая горнострелковая дивизия СС, Карл. В кожаном планшете немцев была карта. Очень интересная карта. Нечто подобное Вангол видел когда-то давно, еще до того, как его жизнь перевернулась. Вангол напряг память. Да, точно, в кабинете горного инженера шахты на стене была карта подземных выработок. Он вспомнил. Эта карта напоминала ту своим строением,
формой обозначений. Это была карта подземных ходов этой пещеры, но, вероятно, неполная и неточная. Однако, согласно маршруту, нанесенному на эту карту, сейчас они были в начале пути. На втором уровне. Конец маршрута находился на седьмом уровне и обозначался на карте как бункер Z. Что это за бункер и что в нем было нужно немцам, можно было только догадываться.
        - Федор, Ярасим, смотрите. Это карта пещеры, вот маршрут, по которому они шли…
        - И пришли…
        - Да, пришли, но мы должны пройти этот маршрут и выяснить, что это за бункер Z. Только в этом случае задание может считаться выполненным.
        - Вангол, обрати внимание, вон и вон там тоже точно такие же ловушки, как та, из которой мы вышли. Под ними чисто, ни следов, ни останков. Как думаешь, за этими телами, как за добычей, должен кто-то прийти?
        - Думаю, да, поэтому надо отсюда уходить как можно быстрей. Согласно карте, здесь, прямо рядом, переход на третий уровень пещеры.
        - Идите сюда, здесь есть ход, - позвал Ярасим. Он стоял сбоку от огромной колонны метрах в десяти от них.
        - Так, быстро все собираем, и туда. Яр, помоги, вот эти веревки и мешок с галетами и консервами тебе. Выдюжишь?
        Охотник улыбнулся и кивнул.
        - Там вход в колонну и спуск, отполированный как стекло, только пылью покрыт…
        - Значит, давно не пользовались. Что это за спуск?
        - Сейчас увидим…
        В колонне диаметром более пяти метров с одной стороны, очень точно геометрически и идеально гладко вырезанное в граните, зияло овальное отверстие, размером примерно метр на полтора. Вангол, осмотрев его, понял, внутри там что-то типа горки, по которой можно, сев на мягкое место, скатиться вниз, только куда эта горка вывезет - неизвестно.
        - Что будем делать? - спросил неуверенно Федор. Он потрогал рукой поверхность. - Чистота обработки потрясающая! Но как назад?
        - Пожалуй, должен быть путь и назад.
        - Вангол, смотри, - тронув его за плечо, вдруг шепотом проговорил Ярасим. Именно проговорил. Медленно и очень тихо.
        Вангол посмотрел туда, куда глядел охотник. То, что он увидел, было невероятно. Но оно было и довольно быстро двигалось в их сторону. Огромные, не менее трех метров ростом, существа, похожие на покрытых белой густой шерстью исполинских обезьян, вышли на открытую площадку, огибая тропой одну из каменных колонн. Метров двести отделяло их от места, где, медленно приседая, ложились за камни Вангол и его товарищи. Они шли как люди. Длинные руки, именно руки, а не лапы, смог разглядеть Вангол. Страшные лица…
        - Немедленно в лаз, уходим! Ярасим первый, Федор за ним, я следом. Скорей, еще немного - и они нас заметят! - отдал приказ Вангол.
        Он видел, как один за другим, выполняя приказ, его товарищи скрылись в ходе. Не сводя глаз с группы существ, а их было не менее пяти, Вангол осторожно вошел в проем и, сев в каменный желоб, оттолкнувшись, медленно заскользил вниз. Через несколько мгновений он почувствовал холод, скольжение улучшилось, увеличивая и увеличивая скорость движения. Через минуту Вангол в полной темноте, крепко прижимая к себе вещмешок, летел с огромной скоростью по спиралеобразной траектории каменного тоннеля. Тончайший слой льда на поверхности отполированного камня превратил скольжение по ощущениям почти в полет. Вангол считал про себя секунды. Примерно через четыре минуты скорость стала постепенно снижаться, и он почувствовал, что останавливается. Открыв глаза, увидел протянутую ему руку Федора.
        - Как тебе такая катушка? Мне понравилось…
        - А мне не очень, - признался Вангол, потирая место ниже спины. - Как-то не по себе, жутковато лететь в неизвестность…
        - Я тоже чуть не умер от страха, не люблю темноты… - признался Ярасим.
        Вангол огляделся. Он сидел в каменном ложе, большое отверстие в скале за его спиной и было выходом, через который его вынесло из тоннеля.
        - Ярасим, ты говорил, что чакли сильные люди небольшого роста…
        - Это были не они…
        - А кто это был?
        - Не знаю.
        - Мужики, я, когда их увидел, даже забыл, что у меня есть ТТ.
        Федор потрогал рукой голову.
        - Волосы до сих пор как чужие…
        - Это от неожиданности, теперь-то мы уже их видели. Не призраки, живые существа, наверняка из плоти и крови, так что шансы у нас равны.
        - Не совсем, они у себя дома.
        - Зато у нас есть оружие.
        - Интересно, заметили они нас?
        - Не думаю, что заметили, но вот то, что мы там были, они поймут наверняка, если, конечно, эти существа способны мыслить.
        - Мне кажется, это были просто огромные обезьяны.
        - Я видел их руки, у них огромные сильные руки, как у людей.
        - Ты смог разглядеть на таком расстоянии?
        - Да, просто это привлекло мое внимание.
        - А лица?
        - Лица? Не разглядел, но что-то звероподобное. Да, глаза, глубоко посаженные, и большие ноздри. Больше просто не разглядел.
        - Я же говорю - обезьяны… - Если они пришли за добычей, то дорогу наверх они нам точно отрезали. Увидели нашу веревку из раскрытой ловушки, и все. Веревку оторвут, ловушку закроют, прощай небо голубое…
        - Федор, это только твое предположение, все может быть иначе. Если это просто животные, то могут и не понять про нашу веревку.
        - Хорошо хоть эти тоннели не для них, крупноваты.
        - Если эти тоннели не для них, то для кого? Не для нас же. Значит, здесь есть хозяева, только мы их пока не встретили.
        - Если они охотники и заметили нас, то за нами начнется охота, могут караулить и на пути назад, - предположил Ярасим.
        - Что ж, мы тоже можем быть охотниками, еще посмотрим, кто кого, - проверив обойму пистолета, сказал Федор.
        - Да, оружие у нас есть и есть карта. Согласно маршруту, нам снова надо искать ход вниз, на другой уровень. Если мы здесь, то сейчас налево и через двести метров должен быть ход. Если за нами погоня, надо торопиться. Идем.
        - Думаю, накатаемся мы по этим горкам всласть.
        Вангол оказался прав, накатались за эти сутки досыта. Четыре раза пришлось испытать на себе скоростные подземные виражи. Причем каждый следующий раз время увеличивалось почти вдвое. Вангол просто не спрашивал себя о том, кто, как и когда все это создал. Он понимал, что ответа на этот вопрос в себе не найдет. Этот ответ может дать только тот, кто его знает. Пока за время этого похода им такой человек не встретился, а может быть, это вообще создано не людьми. По крайней мере, он не мог объяснить, как это все было сделано. Каким инструментом?! Немыслимо! Как в этих огромных полостях, на большой глубине в толще земли поддерживается нормальная для жизни температура и есть довольно чистый воздух? Скорее всего, это были естественные пространства, приспособленные неведомыми существами для каких-то им же и известных целей. Если бы это были подземные выработки, то куда были перемещены и, главное, как, трудно даже предположить, какие это по величине объемы каменных пород? Несколько раз они пересекали небольшие водные потоки с чистой пресной водой, этакие подземные реки, неизвестно откуда берущие начало и
куда истекающие. В одном месте они долго шли по берегу подземного озера, кристальной чистоты вода которого была абсолютно безвкусной. В другом месте родник, бивший из покрытого желтой бахромой скального разлома, обладал настолько горьким вкусом, что пить было нельзя. Им некогда было разглядывать причудливые белоснежные каменные сосульки или разноцветно искрящиеся в лучах света грозди кристаллов неведомых минералов. Но иногда они замирали от потрясающей красоты этого сокрытого от глаз людей мира. Чем ниже они спускались, тем интенсивнее был свет, иногда встречались даже растения в виде мхов и лишайников. Много раз Вангол замечал присутствие животной жизни. Один раз видел, как что-то метнулось через проход, по которому они шли. Вангол был почти уверен, что это была обыкновенная крыса.
        Это было невероятно, но на самом нижнем по их маршруту ярусе стало понятно, что есть путь на другие, еще более нижние… Но они наконец достигли седьмого, и здесь им предстоял длинный переход к месту под названием «Бункер Z».
        - Привет, Кольша. Вот, призвал тебя для одного дела важного. Вы там как, сами-то с переездом управляетесь?
        - Здравствуйте, Иван Фадеевич, все хорошо, управляемся. Что надо сделать?
        - Сходить надо в одно место тайное, на Енисей-реке. Мы там с давних времен мену ведем с местными людьми. Степан, что туда от нас ходил, переездом занят. Решил я тебя в это посвятить, Кольша, ты у нас парень смышленый, на ногу быстр и глазами остер. Что скажешь?
        - Спасибо, не подведу… - покраснев от волнения, сказал Кольша.
        - Понимаешь, Кольша, если тебя там вдруг схватят, ты должен молчать, как камень, и дорогу сюда забыть. Сам знаешь, от того всей нашей общине превеликая беда может случиться.
        - Да понимаю я это, и никто меня не схватит. А схватят, помру, но ничего не скажу. Вот крест святой.
        Кольша, искренне, широко перекрестился двумя перстами.
        - Верю тебе, Кольша, знаю, не подведешь. Потому слушай…
        Кольша выслушал старосту и все, что было важно, хорошо запомнил. Уже прощаясь, смущенно спросил:
        - Можно я Арчи с собой возьму?
        - Это еще кто?
        - Это собака моя, друг, вон за калиткой ждет. Мы везде вместе…
        - Ну, раз везде вместе, конечно, возьми. С другом-то оно веселее… - улыбнулся староста.
        - Спасибо, Иван Фадеевич, завтра же с утра и пойду, все, что наказали, исполню. Не сомневайтесь.
        - С Богом, сынок, с Богом…
        На следующее утро, еще только-только рассвело, Кольша вышел из деревни. Арчи, черный, с сединой на голове крупный двухгодовалый пес, никому не известной породы, весело бежал впереди своего хозяина, изредка оглядываясь, как бы спрашивая у Кольши: «По этой тропе идем, хозяин?» И, получив одобрительный кивок, устремлялся вперед, проверяя безопасность пути.
        Никто кроме старосты не знал, куда и зачем он идет. Небольшая котомка за плечами с сухарями, картошкой и луком, топорик за поясом и платок на шее. Более ничего Кольше не надо было для похода на неведомый ему доселе Енисей. Тайгу он знал хорошо, любил ее, но дальше двух дневных переходов на восток никогда не был, запрещено было уходить в ту сторону, опасно. Людей чужих можно было ненароком встретить. Он и не заходил в ту сторону, а теперь вот шел, и не просто так, по заданию старосты. Ему было очень интересно, что там дальше, за тем утесом, за той одиноко торчащей на склоне сопки сосной, за которые он раньше не ходил. Два дня пути пролетели незаметно. Выспавшись в шалаше у одинокой скалы, Кольша собрался идти дальше. Он с грустью посмотрел в ту сторону, откуда пришел, в сторону, где остались его родители, в родную сторону. Глубоко вдохнув, как бы набравшись сил, оттуда истекающих, окликнув куда-то запропастившегося Арчи, спокойно, не торопясь, пошел. Придерживаясь русла небольшой таежной речушки, они осторожно двигались на восход солнца. По рассказу старосты, до Енисея было еще три дня пути. Нового
для него пути. Три дня предстоящих открытий волновали Кольшу, он с трепетом в душе шагал в неведомое будущее. О том, что будет потом, когда придет к большой реке, даже не задумывался. Он был уверен в себе. Из этого состояния душевного подъема и безраздельного счастья первооткрывателя Кольшу вывел Арчи. Он внезапно встал на тропе и, вздыбив шерсть на холке, зарычал. Глухо и злобно. Кольша остановился и осторожно вытащил из-за пояса топор. Арчи продолжал тихо рычать, медленно пятясь к хозяину.
        Это не медведь. Арчи бы так себя не вел. Были уже у них случаи, и не раз. Громким лаем, с поскуливанием и повизгиванием, он обычно сообщал Кольше о том, что встретил хозяина тайги. Затем бросался к медведю, начиналась игра, свидетелем которой Кольша неоднократно был. Он подскакивал к зверю с разных сторон, пытаясь куснуть, тот вертелся на месте, отмахиваясь лапами, грозно рявкая, бросаясь за всегда ускользающим от него псом. Необычайная ловкость и храбрость Арчи не давали медведю шанса на победу. Наигравшись и утомив мишку, Арчи уводил его подальше от Кольши и прибегал довольный. Кольша трепал его за уши и хвалил, отчего Арчи улыбался от уха до уха от счастья…
        Это был не медведь. Кольша, приказав Арчи молчать, взял его на поводок и двинулся вперед. Он еще ничего не увидел, только почувствовал дым. И малого было достаточно, чтобы понять - люди. Для Кольши это было хуже, чем встреча с медведем. Можно было обойти их незаметно, но Кольша хотел на них посмотреть и понять, кто они и зачем здесь. Рядом шумел ручей, он заглушал все звуки, и Кольша, осторожно продвигаясь в густом ельнике поймы, мог легко подобраться незамеченным. Он еще никогда не видел чужаков. Они пришли со стороны Енисея, пробитая ими тропа была свежей. Было видно, что людей немного, но они лошадью на волокуше привезли с собой тяжелый груз. Лошадь, видно, почуяла Арчи и несколько раз пугливо всхрапнула. Оставив собаку в стороне от тропы, у большого выворотня, Кольша пополз к берегу ручья. Обрывистый, густо заросший берег давал очень хороший обзор. Как на ладони перед ним открылся лагерь чужих. То, что они чужие, никаких сомнений у Кольши не вызвало. Они действительно были очень чужие люди. Об этом говорило все, начиная с одежды и внешнего вида и кончая тем, как они говорили между собой.
Увиденное было для Кольши неприятным. Первое, что бросилось ему в глаза, - они были женоликими. Мужики были без бород! На срам этот смотреть было смешно и дико. Для Кольши взрослый мужчина без бороды все одно что без порток. Как так для мужика можно? Один из них, у костра, разоблачился по пояс, и Кольша увидел его спину, сплошь дьявольскими знаками изрисованную. Он испугался и чуть было уже не рванул назад, подальше от этих чужаков. Но в это время из палатки высунулась лохматая голова еще одного мужика, который крикнул:
        - Эй, Ворон, позычь махры. Эх, счас бы бабенку какую шевельнуть…
        Кольша не понял вообще, что это значит. Кроме имени или клички, остальные слова для него были неизвестны. Любопытство победило страх, Кольша остался на своем наблюдательном пункте.
        - Тащи свою задницу сюда, отсыплю трохи…
        - Да, если бы не это зелье духмяное, показал бы я тебе - «тащи свою задницу»!
        - Ну-ну, не пугай, не пужливый…
        Лохматый вылез из палатки и подошел к костру. Дальше происходило то, что вызвало у Кольши не просто изумление, а полное непонимание происходящего. Он видел, как лохматый взял у разрисованного мешочек с махоркой и, свернув самокрутку, прикурил от головешки из костра.
        «Бесы! Точно, как батя говорил, смрадно дышат и дым из ноздрей пускают - сатанинское племя!»
        Уходить надо, даже то, что они говорят меж собой, слушать вредно. Слова дурные, как стрелы ядом напитанные, ранят чистую душу. Кольша несколько раз перекрестился, читая про себя молитву, потом отполз от обрыва и, встав на ноги, быстро убежал к привязанному к коряге псу.
        - Молодец, Арчи, это чужие… - похвалил он собаку. - Идем, они нас не заметят, обойдем их верхами.
        Поднявшись выше в сопку, они обошли лагерь чужаков и продолжили путь уже по тропе, ими пробитой. Шли осторожно, опасаясь нечаянной встречи. Арчи далеко не отходил, верно проникшись ответственностью, чувствуя тревогу своего хозяина. Шли до полной темноты. Заночевали на берегу этого же ручья. Утром Кольша увидел, что вода в нем настолько мутная, что даже напиться нельзя. Такое только после сильных дождей бывает, но дождя уже неделю как не было…
        Еще два дня шел Кольша. Чем ближе был Енисей, тем больше становилось в тайге тропинок и даже лесовозных волоков. Лесосеки, в которых зимой валили лес, летом пустовали, и один раз Кольша заночевал в сторожке. А утром вышел к большой избе на развилке лесовозных дорог. Над дверью висел поблекший от времени и дождей, оттого уже не красный, а какой-то желтовато-сизый флаг. Изба была открыта, поленом припертая снаружи дверь не имела замка. Окно было прозрачно, Кольша пальцем потрогал стекло в раме. В его деревне стекла не было, окна слюдой закрывали. Заглянул внутрь - никого, решил посмотреть, что там. Только посмотреть, и все.
        Открыв дверь, Кольша шагнул в просторную комнату, в избе не было никаких перегородок. Напротив, у окна, стоял стол, по стенам широкие лавки, посередине избы - плохо сложенная кирпичная печь. На столе и под ним какие-то помятые листы линованной бумаги и мусор. На бревенчатой стене в центре, над самым столом, большой портрет усатого мужчины без бороды и плакат - «Слава вождю мирового пролетариата Сталину!».
        Кольша грамоту знал, хоть буквы и были не совсем те, читать можно было, однако, как он ни старался, все равно кроме слова «Слава», ничего не понял. Это слово связано с Богом, только его славят люди. Но чужаки Бога не славят, они от него отреклись. Да и лицо на портрете менее всего святой лик напоминало. Скорее, напротив, лукавый взгляд, хитрый у человека этого был. Значит, это не Бог, а сатана в обличье человечьем. Сделав это несложное заключение, Кольша трижды перекрестился, плюнул через левое плечо, вышел и закрыл дверь. Ему и в голову не могло прийти, что в качестве иконы может быть лик простого смертного, грешного, как и все, человека…
        К полудню этого дня Кольша с Арчи вышел к большой реке, Енисею. Дух захватило, когда он увидел с высоты береговых скал водную гладь великой реки. Увидел, и затрепетало мальчишеское сердце. Необозримый простор и величественная красота открылись перед ним. Мир как будто распахнулся, раскрылся всей своей глубиной. Открыто и доверчиво.
        Так и хотелось взлететь и парить над этим живым, переливающимся всеми оттенками голубого и синего, искрящимся на солнце перекатами чудом. Арчи, почуяв воду, рванул вниз и уже через несколько секунд радостно лаял, ошалело носясь и бултыхаясь на песчаной отмели. Когда Кольша спустился на берег, пес лежал у воды в тени огромного валуна и следил, как небольшие белячки, мелкий хариус, охотятся на мотыльков, танцующих замысловатые танцы над самой поверхностью воды. Было полуденное затишье. Палящее солнце и как будто масляная гладь медленно идущего потока. Белое облачко мотыльков парило над самой его поверхностью. В него то и дело из плотной неисчислимой стаи, разгневавшись против течения, резким зигзагом выскакивали, сверкнув на солнце серебристым боком, небольшие, в ладошку, харюзки и, схватив крылатую добычу, с шумом падали обратно, в водоворот своих собратьев, штурмующих принесшего пищу, вырывая из его пасти все, что он не смог сразу проглотить.
        «Эх, удочку бы! - подумал Кольша. - Сколь рыбехи пропадат…»
        - Эй, хлопец, ты отколь будешь? - услышал он окрик за своей спиной.
        Как пружина с места подскочив, вздыбившись холкой, Арчи с грозным рычанием, медленно, пошел на вышедшего из-за камня бородатого мужика.
        - А вам како дело?
        - Ты собаку-то придержи. Ага. Нам до всего дело есть, мы тутошние. Своих всех наперечет знаем, а к чужим завсегда интерес имеем. Так отколь будешь?
        - Отколь, отколь, ты, дядя, лучше спроси, куда иду.
        - Так-то не вопрос, ясно, на фронт, поди?
        Кольша несколько смутился, услышав незнакомое ему слово. Но Арчи в этот момент дернулся к мужику, и пауза осталась незаметной.
        - Не, дядя, я по своим делам, - сказал Кольша и, сделав вид, что разговор закончен, склонился к своему мешку.
        - А ты, часом, не к Михеичу, сынок, идешь?
        Кольша поднял глаза на мужика. Тот усмехнулся в бороду.
        - Я сразу понял, откуда ты, парень. Не боись, я свой, свояк я Косоурову, так вот. Идем, жду тебя уж три дня.
        - Отчего ждешь? Кто тебя упредил…
        - Кажное лето в эти дни от вас человек здесь выходит, потому я жду. Чего со Степаном-то? Он последние годы приходил.
        - Занят, теперь я ходить буду.
        - Тебя как зовут-то, ходок?
        - Кольша.
        - А меня зови Афанасий Михеич. Пойдем, там, в лодке, припас, что свояк просил. Донесешь ли?
        - Донесу, я сильный.
        Михеич, с сомнением окинув фигуру парня, кивнул:
        - Пошли посмотрим, сколь сможешь забрать.
        В лодке лежал мешок размером с самого Кольшу.
        - Что там?
        - Соль, два пуда, мыло, топоры. Не упрешь все, придется второй раз итить.
        - Да, много, зараз не унесу, несподручно. Возьму половину, а остальное подальше от берега унесу и спрячу. Через десять ден вернусь и заберу, не пропадет.
        - Хорошо, я помогу поднять наверх, а там уж сам.
        - Спасибо. А можно спросить, чего это за фронт, куда, ясно дело, я итить должен?
        - Так война идет, сынок, большая война, вот все добрые пацаны и бегут из домов на фронт, немца-фашиста воевать.
        - Война? С кем война?
        - Эх, как вы там живете? С немцами, напали они на нас в прошлом году летом. Разбойно напали, ночью. Зимой аж до Москвы дошли, но не получилось у них, отбросили от Москвы фашистов. Теперь от моря до моря фронт, всей землей встали супротив поганых. Да чё тебе рассказывать, вы же там, окромя своего двора, ничего не видите…
        - Мы, дядя, никого не трогаем, никому жить не мешаем…
        - Да ладно, Кольша, не мне вас судить, а и не совсем я с вами согласный. Живете изгоями, а земля-то - она одна на всех, и ежели ее немец испоганит, то никому на ней места не станет, и вам тоже. Только получается, сын мой сейчас за нее кровь проливает, а ты на речке прохлаждаешься…
        - Дак я-то при чем, дядя?..
        - Прости, Кольша, ты и впрямь ни при чем. Прости дурака старого, писем от сына Ваньки уже три месяца нет…
        - Он на фронте?
        - Да, с августа сорок первого.
        - Вы меня простите, по незнанию обидел вас…
        - Иди ужо, обидел он меня… на обиженных воду возят… Пошли, в гору мешок подтяну.
        Когда они вдвоем все подняли на скалу, Кольша стал искать место, куда спрятать половину товара. Михеич разложил костер и поставил греть чайник. За водой пришлось снова спускаться к Енисею, но это для Кольши только в удовольствие, соревновались, кто быстрее поднимется - он или пес его Арчи.
        - Слушай, передашь Косоурову, по реке специальная команда плывет на барже самоходной. Розыск ведут всех, кто по тайге укрывается. Беглых ищут. Про деревни тайные расспрашивают. Много их, с оружием, конные, и собаки лагерные при них. Сыскные псы, на людей притравленные. Сейчас они в трех днях отсель. Так что, пока ты к себе явишься, оне уже тут будут. За припасом вертаться не торопись. Им на глаза попадать никак нельзя, они из тебя все вытрясут. Начальник у них - лютый зверь, Хватом его кличут. Выждать надо, пройдут вниз по реке, тогда и заберешь. Осторожен будь. На том кланяйся старосте своему. Прощевай, Кольша.
        - Прощевайте, Афанасий Михеич.
        - Да, еще, если плохое чего случится, найдешь меня в деревне Каргино, это вверх по реке, ежели пехом, дня три отселе. Крайняя изба, самая последняя по дороге в сторону Красноярска, особняком стоит, лес кругом. Приходи, приму и укрою, ежели чего. Понял?
        - Понял, спасибо.
        - Ну ладно, прощевай уже.
        Дремавший у ног хозяина Арчи тоже приоткрыл глаза и махнул хвостом.
        - И тебе прощевай, а на реке-то ты меня проспал, сторож!
        Арчи закрыл глаза и отвернулся от мужика. «Была б нужда да хозяйская воля, куда бы ты от меня на берегу делся…»
        Кольша погладил пса. «Не переживай, Арчи, я сам лопух, на тех рыбех загляделся…» Пес, задрав голову, лизнул руку хозяину.
        В начале августа сорок второго Штольц был вызван в Берлин. Он поехал не один. Взял с собой Ольгу. Командировка совпала с началом отпуска, и его предложение не вызвало возражений в Центре. Ольга, согласно разработанной легенде, должна была стать сотрудником «Аненербе» или, если это было бы абсолютно невыполнимо, любовницей или женой Штольца. Ее близость и непосредственные контакты с эсэсовцем должны быть мотивированы и не вызывать никаких подозрений. Такая перспектива, даже формально, в душе Ольгу не устраивала, но она понимала, что все личное сейчас не имеет значения. Перед отъездом из Москвы с ней беседовал Красков, он сказал ей предельно жестко:
        - Надо будет - ляжешь к нему в постель. Если для тебя это невозможно, говори сейчас, я сниму тебя с задания. Отправим куда-нибудь в госпиталь, медсестры Родине тоже нужны. Это, конечно, поставит под вопрос всю операцию, но лучше это сделать сейчас, чем потом. Так что думай.
        Она, с трудом проглотив комок, подступивший к горлу, ответила, что готова выполнить любой приказ командования. Красков подошел к ней, стоявшей напротив его стола по стойке «смирно», побледневшей от принятого ею столь тяжелого решения, внимательно посмотрел ей прямо в готовые брызнуть слезами глаза. Потом обнял и погладил по голове. Тихо, по-доброму, по-отечески, сказал:
        - К сердцу не принимай, дочка, победим, стряхнем с себя все эти ужасы войны, как шелуха вся эта грязь слетит. Победим и заживем так, как нам сердце наше подскажет. Главное - победить. А это, о чем мы говорим, может, и не потребуется. Иди.
        - Есть! - ответила Ольга и вышла из кабинета, плотнее закрыла за собой дверь и еще плотнее закрыв свое сердце такой броней, какая и не снилась конструкторам боевых машин. Она попала в немецкий тыл готовой на все. Теперь эта готовность требовала проверки на прочность. Одно дело - жить в большом доме с немецким офицером, ее спальня была для него закрыта, и надо согласиться, что он вел себя достойно. Другое - предстояло ехать в одном купе поезда, ночевать в гостинице… Как бы там ни было, но Ольга нервничала. Штольц заметил ее беспокойство. За ужином, когда они остались одни, он, сделав очень озабоченный вид, спросил ее:
        - Ольга, скажите, какие награды дают русским офицерам за мужество?
        Ольга, не ожидая подвоха, ответила:
        - Медали и ордена разные.
        - Ну а самая главная награда?
        - Золотая Звезда Героя Советского Союза и орден Ленина.
        - Насчет ордена вашего Ленина я не знаю, а вот Звезду Героя я точно должен буду получить, - продолжил он, наливая в бокалы вино.
        Ольга удивленно посмотрела на него.
        - Да, да, Ольга, за терпение и мужество, которое я проявляю ежедневно, находясь рядом с советской разведчицей и прелестной женщиной, - закончил он и рассмеялся, поднимая бокал старого, выдержанного вина. - За вас, Ольга, за вашу красоту!
        Ольга смутилась и подняла свой бокал:
        - За вашу выдержку, Пауль.
        Они выпили, завершая ужин. Штольц поцеловал Ольге руку и наставительно сказал:
        - Ольга, я хорошо понимаю, вы здесь потому, что выполняете свой долг. Поверьте, у вас нет повода волноваться, я люблю вас, но я офицер, это не важно, в какой армии на мои плечи легли эти погоны. Я не обижу вас. Будьте со мной спокойны. Теперь мы оба рискуем жизнью, нам нельзя ошибаться. Там, в Берлине, за нами будут внимательно наблюдать. Я офицер СС, моя спутница должна быть безукоризненна.
        - Хорошо, Пауль, я вас поняла, - улыбнулась Ольга, прощаясь.
        Утром машиной они выехали в Кёнигсберг, там у Штольца были какие-то служебные дела, после чего - поездом в Берлин.
        Специальная гостиница для высшего офицерского состава СС в пригороде столицы рейха была небольшой и очень уютной. Окно их просторного номера выходило в сад. Вечерний воздух был наполнен ароматом поспевающих яблок. Было тихо и спокойно. Ольга сидела у окна и ждала Штольца. Он, оставив ее в гостинице, уехал к своему начальству. Около полуночи скрипнули тормоза машины, хлопнула дверца, и она услышала шаги по брусчатке - он приехал. Ольга обратила внимание на то, что узнала его просто по шагам.
        - Ты не спишь? Я так и знал.
        - Все хорошо, Пауль?
        - Более чем. Мы приглашены завтра на ужин к очень влиятельному в рейхе человеку. Это промышленный магнат, пользующийся особым доверием самого фюрера. Мы с ним дальние родственники по материнской линии и случайно встретились в приемной Гиммлера. У него юбилей, там будет много интересных людей. Очень важных для нас с тобой, дорогая. Увы, карьерный рост требует обширных связей…
        Пауль жестом показал, что в номере, возможно, стоит прослушивающая аппаратура.
        - Я так рада, дорогой, но что мне надеть? - понимающе кивнула ему Ольга.
        - Ты должна быть, как всегда, самой обворожительной дамой…
        Утром следующего дня они выехали в центр и долго ходили по салонам и магазинам, подбирая для Ольги подобающий наряд на вечер. Штольц был щедр до расточительности. Дорогие платья, белье, драгоценные украшения. Всем своим поведением он показывал, что готов для Ольги на все. Это было действительно так. Ему не нужно было играть любящего мужчину, он им был на самом деле, и Ольга это чувствовала. В какие-то моменты это ее пугало. Она понимала, что все эти вещи - просто необходимый антураж, формирующий ее образ. Но то, как они ей преподносились… Около пяти вечера они подъехали к большому дому на Фридрихштрассе. Пауль открыл перед Ольгой дверцу машины, и взору встречавшего их хозяина предстала изумительной красоты женщина в шикарном вечернем платье густо-синего цвета. Высокая и статная, она была абсолютно пропорционально сложена. Глубокое декольте и ожерелье из белого жемчуга подчеркивали чистоту и нежность кожи. Руки с узкими запястьями, длинными аккуратными пальцами, украшенными сверкающими гранеными каменьями перстнями, свидетельствовали о ее явной принадлежности к аристократическому обществу.
        - Пауль?! Где вы нашли эту драгоценность? - целуя руку Ольги, проговорил мужчина в элегантном гражданском костюме, высокий, крепкого телосложения, с небольшими усами и идеальным пробором на большой с сединой на висках голове. Его полные губы едва коснулись руки Ольги, она почувствовала лишь его горячее дыхание и холодные пальцы.
        - Дядюшка, разрешите представить, Ольга, моя невеста.
        - Приятно, очень приятно, Густав фон Эккель. - Назвав себя, он почтительно склонил голову. - Позвольте, я провожу вас.
        - Да, конечно.
        - Прошу.
        После торжественного ужина гости слушали музыку и танцевали. Ольгу приглашали на танец неоднократно, и Штольц был счастлив: его дама покорила зал и ему открыто завидовали. Он это видел, он это ощущал кожей… Ольга в очередной раз прекрасно вальсировала с немолодым мужчиной, когда фон Эккель подошел к Паулю и, дружески взяв под локоть, предложил отойти для разговора.
        - Пауль, у меня есть к тебе интересное предложение. Вернее, вакансия, от которой, как мне кажется, тебе не стоит отказываться.
        - Я весь внимание, но я офицер СС.
        - На эту должность может быть назначен только высший офицер СС.
        - Я весь внимание…
        - Я не могу тебе пока ничего сказать, это особо секретно, но твою кандидатуру я лично выдвину на утверждение, если ты, конечно, согласен.
        - Я вам верю и заранее согласен. А кто будет решать?
        - Фюрер, да-да, дорогой Пауль, сам фюрер решит твою судьбу. Поверь, это очень важно для тебя и для рейха. Кроме того, думаю, тебе придется быстро жениться. - Он поглядел на Ольгу. - Туда нужна именно семейная пара… Как ты на это смотришь?
        - Мы действительно планировали оформить брак после отпуска.
        - Если твоя кандидатура пройдет, придется с этим поторопиться, Пауль.
        - Конечно, в этом нет никакого затруднения. Уверен, Ольга будет счастлива.
        - Что ж, веселитесь, завтра в обед я жду вас у себя. Мне нужна будет о вас обоих дополнительная информация.
        Он многозначительно посмотрел наверх.
        - Там будут проверять очень тщательно…
        - Мы обязательно будем, дядюшка.
        Уже возвратившись в гостиницу, за полночь, Пауль предложил Ольге посидеть в саду. Подышать ароматами, послушать, как он сказал, о чем молчат звезды.
        На самом деле он боялся прослушки, а вопрос нужно было срочно обсудить. Он тихо рассказывал Ольге о произошедшем разговоре. Ольга периодически звонко смеялась, изображая слегка подвыпившую, флиртующую со своим мужчиной капризную женщину. Затем они встали и пошли в номер. Там Штольц стал рассказывать о том, как он планирует провести с ней отпуск. Куда они отправятся завтра и что нужно взять с собой. При этом он шутливо приставал к ней. Она смеялась и шутила в ответ.
        - Дорогая, пора в постель…
        - Я вся твоя, дорогой, - ответила Ольга и стала шумно снимать с себя одежду. - Я на все согласна, любимый… - продолжила она, упав на большую двуспальную кровать. - Но, умоляю, утром…
        - Хорошо, дорогая, ах, этот коньяк… Засыпай.
        - Не отломилось тебе сегодня, герр Пауль Штольц… - проговорил лейтенант СС, снимая с головы наушники. Он записывал эту пару уже двое суток, с момента их приезда. Здесь следили за всеми клиентами, но в отношении Штольца приказ пришел особо.
        И встреча с фон Эккелем, и приглашение на юбилей были не случайными. Все это было организовано и подготовлено в канцелярии Гиммлера. Единственное, что было неожиданным, - это появление Ольги. Но именно это обстоятельство поставило окончательную точку в решении вопроса о назначении Штольца на новую должность. Он должен быть женат, семейная пара больше подходила для осуществления тех задач, которые должен был выполнять Штольц. Срочно проверяли Ольгу, информация о ней была запрошена по всем каналам разведки. Агентура в Москве и Лондоне, Вашингтоне и Брюсселе - везде, где немецкая контрразведка имела доступ к информации о спецслужбах противника, - работала в экстренном режиме. Биографические данные, фотографии Ольги тщательно изучались и проверялись по всем каналам. Особая примета - разный цвет глаз, а это действительно редкость, которую трудно скрыть, не была обнаружена в тысячах проверенных досье.
        - С такими приметами в разведку не берут. Так что невеста Штольца чиста. Можете его успокоить.
        - Я рад. Разрешите провести с ними ознакомительную работу?
        - Действуйте, у вас не так много времени. Официально они должны исчезнуть, не знаю - автокатастрофа или еще что, вам видней, но через неделю они должны быть на борту подлодки.
        - Будет исполнено.
        - Хайль Гитлер!
        - Хайль!
        После отъезда в Берлин, санкционированного Красковым, Ольга на связь больше не вышла. Прошло более месяца, когда резидентура в Берлине выслала через каналы связи небольшую заметку из газеты, где говорилось об автоаварии, в которой трагически погибли штурмбаннфюрер СС Пауль Штольц и его невеста.
        Оснований сомневаться в подлинности этого события не было. Смогли проверить только то, что обгорелые до неузнаваемости тела мужчины и женщины были захоронены на кладбище небольшого городка на юге Германии. Полиция по документам, чудом уцелевшим в вылетевшем из автомашины портфеле, установила личности погибших.
        Красков, доложив о потере агента Вальтера, выстоял навытяжку очень длинную паузу.
        - Если это действительно так, то плохо. Очень плохо, полковник. Боюсь, что это не случайность. Так или иначе, поставленная задача не выполнена. Необходимо срочно восстанавливать агентуру в этой чертовой «Аненербе»! Какие у вас на этот счет имеются предложения?
        - В настоящее время группа «Северный ветер» выполняет задание по захвату немцев из «Аненербе», заброшенных к нам в тыл. Последняя радиограмма свидетельствует, что немцы обнаружены и группа идет по их следу. При выполнении задания у нас появятся новые возможности…
        - А при невыполнении задания?
        - Задание будет выполнено.
        - Хорошо, доложите по возвращении группы.
        - Разрешите идти?
        - Идите, полковник, думайте, как выправлять ситуацию, думайте…
        - Есть.
        Вангол сидел на камне и, подсвечивая себе фонариком, разглядывал карту. Федор и Ярасим лежали на полу хода, задрав ноги вверх. Отдыхали, ноги просто гудели от нагрузки. Они прошли сегодня километров двадцать, и это был очень нелегкий для них путь. Вангол изучал карту, ему показалось, что они сбились с маршрута. Что-то было не так. Они двигались, пересекая огромные пространства своеобразных долин с реками и озерами. На карте маршрут обозначен был приблизительно. Только основные, значительные по величине и заметные визуально, ориентиры перечислялись между точками маршрута. Практически шли почти вслепую. Необходимо было пройти еще столько же, но правильно ли они идут?
        Федор сел, вытащил из вещмешка котелок и повернулся к охотнику:
        - Ярасим, давно хотел тебя спросить.
        - Спрашивай.
        - Как ты смог пройти участок, который нельзя пройти просто так? Мы на него вышли в четвертый день, там какая-то сила по голове бьет так, что от боли и страха ноги деревенеют.
        - Не знаю, мне ничего по голове не било, шел и шел по вашим меткам.
        - Слышишь, Вангол, на Ярасима-то ничего не действовало там, где мы спирт с тобой глотали.
        - Видно, в нем какое-то противодействие есть этой силе, может, врожденное. А, Ярасим? Ты действительно ничего не заметил?
        - Почему, заметил.
        - А что заметил?
        - То, что вы это место преодолели. Я думал, вас там найду.
        - Вот те раз?! Ярасим, так ты что, знал?
        - Знал. И сейчас знаю.
        Вангол отложил карту и посмотрел на охотника:
        - Что ты знаешь, Ярасим?
        - Я знаю, что назад отсюда вы не выйдете.
        - То есть как это «вы», а ты?
        - И я с вами не выйду.
        - Ты хочешь сказать, что мы заблудились?
        - Нет. Мы просто пришли туда, откуда нас не выпустят.
        - Кто не выпустит?
        - Я тебе говорил много раз - чакли.
        - Ярасим, мы видели белых исполинских обезьян. Не спорю. Но никого другого мы не встречали до сих пор.
        - Да, до сих пор не встречали. Они не хотят встречи. Они давно за нами наблюдают, я это знаю.
        - Как давно?
        - Как только мы вышли на этот уровень.
        - Почему ты не сказал?
        - Я не был уверен. Потом понял, что это так, и не стал ничего говорить.
        Ярасим сел, вытащил фляжку, сделал несколько долгих глотков воды.
        - А что бы изменилось, Вангол? Ты повернул бы обратно? Нет. Потому только сейчас и говорю, что пути назад нет.
        - Я не могу понять, правильно ли мы идем.
        - Мы идем правильно.
        - Ярасим, ты чего-то недоговариваешь. Что-то утаиваешь от нас. Почему?
        - Я не должен был идти за вами, знал, что вы погибнете. Если бы не война, я бы не пошел. Я знал, что погибнут немцы, и не пошел за ними. Ты убедил меня, что важно узнать, зачем они шли. Потому я пошел. Поэтому я и сейчас с тобой. Но теперь нас ведут чакли. Не знаю когда, но они нас захватят. Их много, и они у себя дома.
        Федор медленно вытащил пистолет. Вангол тоже потянулся за оружием.
        - Это вы зря, уберите оружие. Не нужно им показывать, что мы о них знаем. Неизвестно, чего им надо.
        - Может быть, если мы повернем назад, они оставят нас, а, Вангол, как думаешь?
        - Нет, Федор, нас это не спасет, мы не знаем пути наверх. Встреча с ними неминуема, но пусть она произойдет потом, когда мы узнаем, зачем сюда шли фрицы. Поэтому делаем вид, что их нет. Просто нет, и все.
        - Потому я и не говорил вам про них.
        - Ярасим, я тоже чувствовал чужое присутствие, но его так много, что я подумал, что это, возможно, огромные массы мельчайших организмов, какая-то подземная жизнь, неизвестная нам, и перестал на это обращать внимание. Как на этот мох, который излучает свет.
        - Нет, я чувствую их. Они рядом. Я видел их следы. Помните, я возвращался, пока вы отдыхали около водопада. Следы как у людей, только шире в два раза, и вес у них явно больше, чем у нас. Вот так.
        - Так что, продолжаем движение по маршруту?
        - А почему ты уверен, что мы идем правильно?
        - Потому что уверен.
        - Достойный ответ…
        - Ярасим, я все-таки не понял, ты знал, что нас ждет опасность, и не предупредил о ней?
        - Я говорил Ванголу, что ходить в пещеру нельзя…
        - Федор, он действительно предупреждал об этом не раз, хватит уже. Отдых три часа, и пойдем дальше.
        Через три часа они продолжили свое движение. В этот раз Вангол обострил свое восприятие и почти видел двигающихся параллельно им существ. Их было действительно много, если они нападут, про оружие можно забыть. Это внезапно даже успокоило Вангола. Раз уж столько времени не трогают, может, и пропустят их… Вероятно, их интересует, куда и зачем идут люди. «Надо же, нас тоже это интересует очень, - улыбнулся он. - Значит, у нас одинаковая цель».
        - Ярасим, как думаешь, люди уже бывали здесь?
        - Да, были, последний раз больше чем семь тысяч лет назад.
        - Ого, а ты откуда знаешь?
        - Ох и темные вы… - улыбнулся охотник. - Долгий рассказ, на привале расскажу.
        - Ты нам еще прошлый раз обещал про это рассказать. Вангол, когда уже тот привал будет?..
        - Еще час идем - и ночлег. Завтра, думаю, дойдем до бункера.
        Через час они оказались на каменном выступе, обрывающемся в зияющий чернотой провал. Походив по краю, пытаясь постигнуть ту невообразимую глубину, что простиралась под ним, Вангол проронил:
        - Теперь я понимаю, что такое пропасть…
        - Это скорее преисподняя… - добавил Федор.
        - Ну что, Ярасим, просвети нас темных да несмышленых, - попросил Федор, когда, перекусив, все устроились на сон.
        - Я думал, не вспомнишь. Ну да ладно, слушайте. Сказания о том времени сложены, древние те времена от наших только тем отличались, что люди тогда жили по чести и совести. Эти понятия теперь уж не ценятся, а тогда дороже для человека их и не было. Но пришло время, когда на землю тьма надвинулась. Тьма, людей с ума сведшая. Затмившая свет солнечный в душах их. Многие народы, обезумев, забыли совесть, с земель своих, брошенных, кинулись на соседей, огнем и мечом добывая себе власть и достаток. Кровь полилась по земле, питая реки ненависти и горя. Многие народы, взяв в руки оружие, стояли за свою землю, теряя лучших мужей. Однако силы оказались неравны. Орды дикие не имели границ в жажде крови и наживы. Постепенно вытесняли они людей, хранивших веру древнюю, из земель родовых их. Пришло время выбора - принять смерть лютую и погубить остатки рода, знания, от отца к сыну веками передаваемые, или бежать, ища спасенье. Но и бежать уже было некуда, прижали к берегам холодного моря. Взмолились люди, призывая силы небесные. Снизошел к ним с небес Старец и привел их к Сейдозеру, к пещере этой, с той поры и
осталась его великая тень на скалах. А народ, чудью называемый, ушел в пещеру, и более на земле его никто не видел.
        - Да, Ярасим, не думал я, что ты такие сказки сказывать умеешь. Ничего такого раньше не слышал.
        - А где ж ты мог это услышать? Нигде. Это наши родовые предания. Мне мой отец рассказал, а ему его отец, дед мой, рассказал, я сыну своему.
        - А еще знаешь?
        - Знаю.
        - Расскажи еще, интересно…
        - Расскажу, если из этой пещеры выйдем. Спать давай.
        Вангол долго ворочался, мысли о том, что рассказал охотник, не давали уснуть. Ему представлялось то время. Люди, их мужественные и скорбные лица. Мужчины в доспехах и с оружием, женщины с детьми, старики, прощающиеся с белым светом, уходящие во тьму пещеры с надеждой на новую жизнь. Большой силой веры должны были обладать их вожди, чтобы ринуться в неведомое, уводя за собой целый народ. Неужели действительно у них не было выбора? Если так, то куда они ушли, где их потомки? Может быть, в этих пещерах они все и погибли от голода и прах их в пыль превратился за прошедшие тысячелетия? Или эти чакли и есть их потомки? Нет, Ярасим сказал, этот народ имя свое имел - чудь. Еде-то он раньше, в детстве, слышал про «чудь белоглазую», да ничего больше, кроме названия, не вспоминалось.
        Вангол прислушался, почувствовал, их сопровождающие были с трех сторон. Вангол улыбнулся:
        - Хорошо нас стерегут, - закрыл глаза и ушел в сон.
        Пробуждение было тревожным. Вангол почувствовал опасность.
        - Федор, Ярасим, подъем. Что-то не так.
        - Что случилось, Вангол?
        - Не пойму, по-моему, они ушли.
        - Кто?
        - Ну, чакли ушли, но к нам быстро приближаются другие, скорее… Ярасим, там, выше, я видел, в скале небольшой ход, расщелина, давайте туда.
        Схватив свой мешок, Вангол рванул по террасным выступам вверх. Ярасим и Федор - за ним. Едва они покинули место ночлега, как на него вышли белые исполины. Один из них поднял голову и увидел бегущих. Жуткий рев прокатился под сводами огромного каньона.
        - Быстрей! - кричал Вангол, оглядываясь.
        Исполины один за другим огромными прыжками устремились за ними. Вангол уже был на небольшой площадке у довольно широкой расщелины и пропускал вперед товарищей, когда показалась голова первого преследователя.
        «Ну и рожа!» - мелькнуло в голове Вангола, и он выпустил всю обойму в голову с жуткой пастью, усеянной огромными зубами. Перед тем как броситься в ход, он успел заметить, как темная кровь, брызнув, окрасила густую белую шерсть надбровья.
        Они успели скрыться в узком ходу в скале, только дикий рев и грохот сокрушаемого камня говорили о том, что там, снаружи, осталась их неминуемая смерть. Ход, долго петляя, привел их в небольшой зал с несколькими выходами, и куда нужно было идти дальше, они не знали.
        - Передохнем?
        - Да, лучше немного посидеть, проснуться, а то я, если честно, не успел этого сделать.
        - Да, я тоже кое-что не успел, - сказал Федор и отошел по малой нужде.
        - Так, что же это было, друзья? По-моему, нас сопровождали для того, чтобы скормить этим обезьянам.
        - Нет, Вангол, просто эти звери шли по нашему следу. Они не могли использовать те каналы, какими мы сюда спускались, значит, есть другой путь, по которому прошли они. Поэтому они шли дольше, но догнали-таки нас.
        - Значит, есть выход наверх.
        - Выход-то, значит, есть, только и эти звери тоже есть. Вангол, ты стрелял в них, попал?
        - Да, промахов не было. В голову. Видел, как брызнула кровь, но больше ничего не успел рассмотреть. Слышал только рев.
        - Значит, в упор в голову из ТТ, и только ранение…
        - Скорее всего, так.
        - Как слону дробина…
        - И что будем делать?
        - Итоги подведем. Во-первых, мы уцелели и почти достигли точки Z. Во-вторых, нас преследуют агрессивные животные, это уже точно.
        - Что - точно?
        - Что это животные, хищники.
        - Да уж, точно не травоядные… Стоп, тогда наша веревка там, у ловушки, должна сохраниться.
        - Может быть, и так. Что будем делать?
        - Вангол, как нам избавиться от погони, я не знаю. Но у меня есть предложение. Ты сказал, что чакли ушли. Почему они ушли? Хотели, чтобы звери нас убили? Зачем тогда они шли за нами трое суток? Они могли нас прикончить сами в любое время. Зачем делиться добычей? Они ушли, потому что сами боятся этих зверей?
        - Или не желают с ними связываться.
        - И такое может быть. Нас они не трогали, почему?
        - Может быть, им было интересно за нами наблюдать?
        - Думаю, их интересует цель нашего похода.
        - Интересовала, - поправил Федор.
        - Нет, и сейчас интересует, потому что они опять появились рядом, я даже знаю, куда нам идти. Они оставили свободным для нас только один ход. Такое впечатление, что они нам показывают, куда идти.
        - Вангол, это только ты чувствуешь, я, например, этого не замечаю.
        - Я тоже чувствую их присутствие, - подтвердил Ярасим. - Они здесь и здесь, а в этой стороне их нет, так, Вангол?
        - Да, Ярасим, так, в этой стороне их нет. Идем?
        - Идем.
        Еще около трех часов они шли в полной темноте, ход был узким и сухим, никакой светящейся растительности. Но после этой темноты их ослепило почти сияние огромной долины, в которую они вышли. Прямо перед ними мощный сталагмит напоминал своими очертаниями букву Z.
        - Кажется, пришли. И что? - спросил Федор, оглядывая все вокруг.
        - Да, непонятно, если это Z, то где бункер?
        - Нужно все хорошо осмотреть. Ярасим, ты справа, Федор слева, я в центре. Давайте быстрее, наши лохматые друзья могут быть рядом.
        - Вангол, сюда, здесь что-то есть, - позвал Ярасим сразу, как только отошел правее. - Смотрите. Здесь что-то написано.
        Каменная восьмигранная плита, около семи метров в радиусе, плотно лежала на поверхности, четко выделяясь и цветом, и своей структурой. В центре, явно зачищенном механически от неровностей, выделялся круг, в котором геометрически правильно по диаметру были нанесены неведомые знаки, напоминающие буквы. Когда они смели пыль и мелкие осколки с поверхности, стал виден еще один, внутренний круг. В нем, также по диаметру, были хорошо видны какие-то знаки, буквы, стрелки.
        - Вот так шарада. Что бы это могло значить?
        - Это должно работать. Круг в круге явно для совмещения чего-то с чем-то, конструкция должна вращаться. Федор, посмотри, ты же у нас специалист по всяким таким штукам.
        - Это с каких это пор?..
        - С тех самых…
        - Вы пока думайте, а я здесь осмотрюсь.
        - Хорошо, Ярасим. Приглядывай, заодно посмотри, куда бежать, если что…
        Дорога домой всегда короче, пусть и натружены уже плечи от тяжести, и ноги деревенеют, но Кольша шел быстро, лишь изредка отдыхая. Падал в мох, где посуше, и спал два-три часа, вставал - и снова в путь. То, что деревню ищут, что это уже происходит на самом деле, нужно было скорее сообщить старосте. За два месяца они, конечно, приготовились, но все-таки надеялись, что, может быть, и пронесет беду мимо. Однако не пронесло. Благополучно миновав опасный участок, тот ручей, где он впервые увидел чужаков, Кольша пришел в деревню. Не заходя домой, кинулся сразу к старосте.
        Арчи с опаской поглядывал на хозяина: «Чё с ним, сам два дня не ел, и я только на одной воде ручейной».
        - Так, говоришь, по Енисею сыск идет? Вот как. Не зря эти еропланы три раза кружили, не зря. Высматривали. Хорошо, теперь знаем, когда ждать. Ты, Кольша, ежели устал, отдохни, а завтра назад вертайся. В разведку иди. Посмотри, а ежели к нам пойдут - упредишь. Может, пройдут мимо по реке, мало ли.
        - Сейчас пойду, они, пока я сюда шел, уже к тому месту пришли по реке. Завтра итить поздно будет.
        - Ну смотри, тебе видней. Нам за день знать надо, не позже. Тогда уйти люди в тайгу смогут спокойно.
        - Объявить надо, чтобы все готовы были. Еще лучше, уже завтра чтобы уходили. Видел я чужих, страх божий!
        - Где видел?
        - В трех днях от нас, в ручье глину копают.
        - Глину, говоришь, копают? Нет, сынок, это не глину, это наверняка песок золотой моют. Так они что, по пути к нам стоят? Ну-ка расскажи, что за люди?
        Кольша, как смог живописно, рассказал.
        - Это каторжные, беглые зэки, спаси их, Господи, пропадут люди…
        - Беглые? Как наш кузнец?
        - Да, Кольша.
        - Нет, я их видел, они жуть как страшные, все разрисованные, как дьяволы, дымом дышат…
        - Все люди разные, Кольша, но внешний вид - это не главное, это то, в чем они меньше всего повинны. Видел наш родник? К нему не пробраться, как зарастает вокруг, а пробьешся сквозь заросли - там вода как слеза чистая. Так и люди, особливо те, кого другие люди на лишения осуждают. В острогах да лагерях поневоле они на душу свою броню надевают, бывает, что не только другие, а сами потом ту душу найти не могут. А она есть, есть, чистая, как вода родниковая, только добраться до нее уже не просто. Сил на то потратить надо много, а их порой у горемык этих уже и нет. Помогать им надо. Ты, Кольша, беги, упреди их про сыск, может, успеют уйти…
        - Хорошо, - только и сказал Кольша, еще не совсем понимая смысла сказанного старостой. - Упрежу. Пошел я. Только перекушу да картохи возьму в дорогу.
        «Хорошо, хоть про еду вспомнил», - подхватился Арчи и рванул вперед хозяина на свой двор. Там не одна краюшка у умного пса заныкана на черный день…
        К вечеру Кольша был уже далеко от деревни, ночевку устроил, как стемнело, на берегу ручейка у огромной лиственницы, ствол которой молнией пробило так, что он выгорел изнутри, а снаружи почти целехонек. Небольшой лаз среди мощных корней Кольша еще прошлый раз заприметил. В этот раз решил посмотреть, что там внутри этого здоровенного, в пять обхватов, ствола. Но это утром, а сейчас спать. Костер не зажигал, опасался. Да и незачем было. Тепло, а перекусить и холодным пирожком можно. Бабушка напекла в дорогу, такие вкусные…
        Арчи, покрутившись вокруг, устроился рядом с Кольшей, и они уснули.
        Утром Арчи носился по лужайке как угорелый, купаясь в росе. Роса выпала очень обильно. Хорошо, дождя точно не будет, хотя небо и заволокло облаками. Кольша умылся в ручье, перекусил и решил посмотреть, что там за лаз. Он осторожно, на четвереньках, стал протискиваться между корневищами и хоть и с трудом, но пролез внутрь. Там было прохладно, сверху струился свет, и его хватало, чтобы видеть. Сбоку, меж больших каменьев, намертво зажатых огромными жилами корней, бил небольшой родник. Кольша, черпнув ладошкой, глотнул холодной водицы.
        - Хороша…
        Сзади, ткнувшись носом хозяину в бок, проскользнул Арчи. Места внутри дерева было неожиданно много.
        - Ничего себе, прямо жить можно… - удивился Кольша. Он потрогал рукой гладкие, словно шлифованные, живые деревянные стены. - Здорово! Теперь у нас с тобой, Арчи, будет свое тайное место. Запомнил?
        Арчи вильнул хвостом.
        - Теперь пошли, нам спешить надо.
        Выбравшись, они пустились в путь, уже не отвлекаясь ни на белок, иногда сопровождавших их из любопытства, ни на полосатых бурундуков, норовивших на привале стащить что-нибудь съестное чуть ли не из-под носа. Даже стая глухарей, облепивших раскидистую березу на излучине речки, не остановила Кольшу.
        Надо было упредить тех, у ручья. Успеть. Он обещал своему старосте.
        По всем расчетам, должен был выйти на них к обеду, так и случилось. Ближе к полудню, уже спускаясь к логу, ведущему к тому ручью, Арчи, как в прошлый раз, глухо зарычав и вздыбив холку, встал на тропинке.
        - Молодец, Арчи, идем, теперь нам от них прятаться не надо. Упредить мы их должны.
        Кольша шагнул дальше и махнул собаке рукой:
        - Вперед.
        Арчи команду выполнил, но шел шагом чуть впереди, всем своим видом показывая, что там, куда они идут, их ждет какая-то опасность. Глядя на собаку, Кольша невольно тоже насторожился и пошел медленно, внимательно вслушиваясь, и осторожно, на всякий случай пока не выдавая себя. Подойдя ближе, Кольша услышал то ли звук, то ли шум. Ему показалось, что кто-то кричал, причем крик, если это был человеческий, был криком боли. Арчи снова встал как вкопанный, Кольша даже налетел на него от неожиданности.
        - Арчи, ты чего? - прошептал Кольша, медленно приседая к земле. Он уже сам хорошо слышал оттуда, снизу, из лога, шум и голоса многих людей.
        «Опоздал, надо уходить», - мелькнуло у него в голове. Он взял Арчи на поводок и уже шагнул назад, как снова услышал сдавленный крик, больше похожий на стон. Совсем недалеко от них. Арчи рванул поводок и увлек за собой Кольшу в сторону, откуда раздался крик. Кольша отпустил пса и побежал за ним.
        Человек лежал у большого выворотня на спине. Он был весь в крови, рядом, вздрагивая лапами, лежала крупная собака. Кровь, еще не запекшаяся, растеклась от ее перерезанной шеи. Кольша узнал: это был один из тех чужаков у ручья, тот, который тогда дышал дымом. Колька попятился назад и уже хотел убежать.
        - Погодь, паря… - произнес лежавший. - Не бойся, я эту зверюгу кончил… Это ее юшка, - стирая рукой с лица кровь и с трудом поднимаясь с земли, сказал он.
        - Я и не боюсь, - осипшим от неожиданности голосом ответил Кольша, остановившись.
        Арчи угрожающе зарычал.
        - Ну и ладно. Ты, это, собаку свою придержи. Мне и этой хватило. Ты вообще кто?
        - Кольша.
        - И откуда ты, Кольша, взялся?
        - Не ваше дело, дядя…
        - Понял, не вопрос, только грубить старшим не надо. Знаешь, кто там? - Он мотнул головой вниз, к подножию сопки.
        - Нет, но догадываюсь. Я вас упредить должен был, да, видно, не успел.
        - Упредить нас?
        - Да, мне велели вас упредить про сыскных, что по Енисей-реке идут.
        - Кто велел нас предупредить?
        - Какая теперь разница кто. Прощевайте, уходить мне надо, спешу я.
        - Слышь, малой, не уходи, помоги мне, ранен я, успела за ногу рвануть.
        Кольша в нерешительности остановился. Что было делать? Он только предупредить должен был, а теперь? Бросить раненого - не по-божески это. Надо выручать.
        - Хорошо, помогу, что делать-то?
        - Встать помоги. Вон, видишь коряга, подай ее.
        Кольша подал.
        - Спасибо. Слышь, Кольша, уходить надо. Схорониться где-то. Искать они будут, очень сильно искать.
        Наскоро перемотанная тряпкой голень кровоточила, оставляя следы.
        - Давай, дядя, я перевяжу тебе ногу. Так негоже, кровь не встанет.
        - Хорошо.
        Кольша оторвал низ от своей рубахи и туго перевязал рану.
        - Как вас зовут? - спросил Кольша, подставляя свое плечо.
        - Зови меня Пловец.
        Они медленно стали подниматься по склону сопки к перевалу. Кольша помогал раненому. Арчи бежал впереди, то и дело оглядываясь на хозяина. Когда до небольшого распадка осталось совсем немного, Арчи насторожился и встал. Кольша, повернувшись к своему спутнику, предупредил:
        - Арчи чует - чужой на тропе.
        - Не отпускай его, ждите здесь, я один пойду, посмотрю.
        Через полчаса Пловец вернулся:
        - Здесь не пройти, ждут нас, давай обойдем это место левее. Как считаешь, можно?
        - Отчего нельзя, можно, только там бурелом, как вы с ногой своей?..
        - Ниче, выдюжу. Пошли, торопиться надо, Кольша, они точно все здесь прочесывать будут, их много.
        - Пошли…
        Сырохватов возвращался с собрания актива Каргинского сельсовета в бешенстве. Будь его воля, упрятал бы он председателя, да и всех остальных за колючую проволоку, чтобы прочувствовали, кто они есть на самом деле. Быдло деревенское… На его законные требования о необходимости предоставления всей информации о бегунах, дезертирах и прочих врагах народа ему ответили молчанием. И не просто молчанием, - он чувствовал, на него смотрели с ненавистью. Его выслушали. Некоторые даже согласно кивали, но никто ни слова не сказал. Проводника-таежника для его экспедиции тоже не нашли: нет, мол, в Каргино охотников, тайгу знающих. На фронте все. Не придерешься, только он чувствовал, кожей чувствовал, что врут они. Он даже нутром своим слышал, нету в Каргино стукачей, не ищи и, вообще, проваливай отсюда… «Я же их, сволочей, насквозь вижу… Ничего, я до вас еще доберусь, придет время… Овса для лошадей не нашли, пусто в закромах, нету. Все до горсти в город отправили еще весной. Суки. По всему видно, кулачьи выродки. Прошелся бы я по их амбарам, да времени нет…» Сырохватов жестко стегнул коня и рысью перемахнул
деревянный мостик через ручей. На барже капитан с механиком возились с дизелем. Лейтенант послал вахтенного за капитаном. Тот поднялся из трюма и, вытирая ветошью руки, испачканные маслом, подошел к Сырохватову:
        - Здравия желаю, товарищ лейтенант.
        Не здороваясь и даже не глядя в его сторону, Сырохватов сухо спросил:
        - Когда ваша посудина будет готова к отплытию, капитан?
        Тот после короткой паузы ответил:
        - Послезавтра утром пойдем.
        - Нет, капитан, завтра в обед чтобы все было готово.
        Произнеся это, лейтенант повернулся к капитану и буквально впился взглядом в его глаза. Он будто бы испытывал: ну, попробуй мне возразить… Капитан молча отвел взгляд. Возражать энкавэдэшнику - себе дороже.
        Выиграв этот молчаливый поединок, Сырохватов пошел к трапу. Капитан остался стоять на месте.
        - Это приказ. Идите, - добавил лейтенант, уже спускаясь в каюту.
        «Откуда столько дерьма в людях бывает?» - подумал капитан и, недобро поглядев в спину удалявшегося на отдых лейтенанта, пошел к люку в трюм.
        - Чего там? - спросил механик.
        - Завтра к обеду выходить требует.
        - Дык не успеем…
        - Ванька, отставить разговоры, получил приказ - исполняй. Придется допоздна возиться, ты вон кувалдой поработай.
        - Какой кувалдой, ты чё, кэп?
        - Вон видишь, болт на переборке приварен? Так ты его осади на три миллиметра…
        - Зачем?
        - Мешает.
        - Кому?
        - Начальству спать…
        - Понял… - Расплылось в улыбке чумазое лицо моториста.
        - Да не сейчас, чуть погодь…
        Сырохватов уютно устроился на топчане, закрыл глаза и погрузился в легкое небытие - единственное состояние, которое давало ему необыкновенное чувство свободы и оттого счастья. Погружаясь в это преддверие сна, он забывал обо всем, что его окружало в этой грязной жизни. Он становился невинным младенцем перед теплой материнской грудью, забывшимся в трепетном ожидании чуда.
        В это самое сокровенное мгновение раздался дикий грохот металла о металл. Железный скелет баржи застонал от ударов кувалды как раз под каютой, в которой, мгновенно оцепенев от неожиданности и животного страха, скрючился под одеялом лейтенант. Он почувствовал, как по его ноге потекло что-то горячее, в ужасе от произошедшего, понимая, что ничего сделать уже не может, он вскочил, с остервенением и брезгливостью срывая с себя кальсоны.
        «Сволочи!!! Все вокруг сволочи!!!» - орал, разрываясь, его мозг. Он запомнил это, с этой минуты еще двоих на этой земле он приговорил.
        - Вахта, чё там случилось?! - кричали, выскакивая из кают носового трюма, заспанные бойцы.
        - Вы чё там грохочете, все уж спать легли! - засунув голову в машинное отделение, крикнул вахтенный.
        - О, ёлы-палы, заработались, нам-то здесь незаметно, палец запрессовать надо было. Все уж закончили, звиняйте…
        На следующий день к обеду баржа осторожно, задним ходом обойдя песчаные косы, выбралась на фарватер. Было ясно, солнце в глубоком синем небе щедро грело, отдавая зимние долги сибирской земле. Впереди, там, где в Енисей впадала Ангара, он, вобрав в себя чистые воды дочери великого Байкала, заметно расширялся, превращаясь в мощный, сияющий многоцветьем солнечных оттенков поток. Настроение у капитана было хорошее. Перебранный дизель мирно бормотал что-то свое, благодарно вращая в толще воды гребной винт. Баржа шла ходко, разрезая с брызгами веселые волны реки.
        Утром Сырохватов долго не выходил на палубу. Только к обеду он появился в рубке. Кивнув капитану, протянул ему планшет с картой и спросил:
        - Сколько нам идти вот до этой точки?
        - Завтра после обеда будем на месте, - посмотрев карту, ответил капитан.
        В месте, указанном лейтенантом, в Енисей впадал небольшой ручей, названия которого даже капитан не знал. Однако он успел увидеть на этой карте дальнейший маршрут экспедиции. Он упирался в совершенно не обозначенную на карте точку на берегу какой-то небольшой речки километрах в ста от Енисея.
        Что им там надо? - думал капитан. Наверное, лагерь новый будет, видать, не хватает места для зэков, да и лес там нетронутый, вали - не хочу…
        Через сутки хода, под небольшой скалой, в глубоком затоне, он пришвартовал баржу. Скоро тихий и спокойный берег заполнился людьми в шинелях, суетой разгрузки, лаем лагерных собак и командными окриками.
        - Ждите нас здесь, пока не вернемся.
        - Сколько времени ждать?
        - Я что, неясно выразился, капитан?
        - Есть ждать вашего возвращения.
        - Вот так. Дежурный, построить спецгруппу.
        - В две шеренги становись! Равняйсь! Смирно!
        - Вольно. Товарищи, для выполнения специальной операции нам предстоит длительный переход по таежному бездорожью. Условия - строжайшая дисциплина и полная боевая готовность. Любое нарушение будет караться по законам военного времени. Вопросы есть? Вопросов нет. Командуйте, сержант.
        - Направо! Шагом марш!
        Небольшая колонна с лошадьми и собаками быстро втянулась в густые заросли вдоль русла ручья. Сырохватов верхом на гнедом жеребце въехал в тайгу последним, замыкая движение. У самой опушки оглянулся. Палуба баржи была пустынна.
        - Ничего, вы у меня еще попляшете…
        Двигались, ориентируясь по компасу. Лейтенант получил маршрут на карте, которую ему передали в управлении НКВД от летчиков. Естественно, это был полетный маршрут. Сырохватов матерился про себя.
        - Летать над тайгой - это не совсем то, чем по ней ходить…
        Первый день шли, используя попутные, старые, уже заросшие лесовозные дороги. Когда места лесозаготовок кончились, Сырохватов отправил вперед дозор с собаками, они же, как могли, прорубали тропу в чащобах. Было жарко. Мошка тучами висела над людьми, выедая глаза, забивая рот при дыхании. Как и мошка, запах дегтя, пота и отборный мат висели над колонной. Шли медленно и к концу первого дня с непривычки, от усталости, люди еле волочили ноги.
        Сырохватов остановил группу на ночлег, когда уже смеркалось, на берегу ручья.
        Утром, после подъема, умываясь в ручье, он обратил внимание на то, что вода в нем почему-то странно-мутная. Догадка не заставила себя ждать.
        Да это же… точно… по этому ручейку кто-то по-тихому золотишко моет! Сырохватова аж пот пробил - надо же, а?! На ловца и зверь бежит. Теперь надо их взять с песочком намытым. Вернуть стране золото награбленное. Обложить по-тихому и взять. А это мы умеем…
        - Сержант Шемякин, ко мне.
        Когда старшина прибежал, лейтенант позвал его за собой к ручью и показал на воду:
        - Видишь? Что видишь, Шемякин?
        - Воду вижу, товарищ лейтенант.
        - Видишь, сержант, она мутная?
        - Так точно, мутновата водица.
        - Так вот, надо тихо и осторожно узнать, кто эту водицу мутит. Там, выше по течению. Взять их аккуратно, и все, что с ними будет, взять. Понял, Шемякин?
        - Так точно, сделаем.
        - Возьми проводников с собакой и человек пять надежных. Выйдете вперед, мы здесь подождем, чтоб не спугнуть. Возьмете - выстрелом просигналь, мы подойдем.
        - У меня все надежные…
        - Если беглые, не церемоньтесь с ними, нам лишние рты не нужны…
        - Ясно дело, не впервой…
        - Дай команду: пока костров не разжигать и не шуметь. Давай по-скорому. Возьмете золотишников, поощрение будет!
        - Есть.
        Прошло два часа, как сержант со своими людьми ушел. Внезапно с той стороны прозвучало несколько выстрелов. Сырохватов поднял группу и двинулся следом. Сержант Шемякин встретил его без особой радости на лице.
        - Засекли они нас. Не успели их окружить, ну, один точно сиганул туда, вверх по ручью, ушел, сволочь. Остальных взяли, одного при попытке пришлось срезать, а этот вот раненый тяжело. Еще в сознании, но молчит, гад, плюется кровью, а молчит. Золото они мыли, но где кубышка - не колется, молчит, сука, пока…
        - И уже не скажет, - увидев, как раненый, дернувшись, откинул голову с безжизненным уже взглядом открытых глаз, подытожил Сырохватов.
        - Эх, зараза…
        - Сержант, искать надо того, кто убег, искать…
        - Так, это, собака за ним пошла, след взяла, и двое наших с ней, но уже часа полтора как тихо, не вернулись. Может, взяли его…
        - Так или иначе, здесь все обыскать. А этого я сам пойду поищу.
        Он ткнул пальцем в двоих стоявших в строю:
        - Так, ты и ты, за мной! Остальным шмон здесь по полной программе навести. Сержант, землю ройте, искать, должно быть золото! Смотри, сколь они здесь перелопатили!
        Поднимаясь вверх по ручью, Сырохватов по следам видел, что двое его конвоиров шли по следу собаки, пока она не свернула вправо вверх по склону. Туда же вели следы неизвестного, обутого в разбитые ботинки. Они пошли дальше по ручью, следы сапог четко отпечатались на суглинистой отмели. Наверное, здесь спустили с поводка овчарку, а сами направились вверх по руслу, надеясь обойти. Сырохватов пошел по следу беглеца. Вскоре на небольшой поляне, у огромного выворотня, обнаружил труп собаки.
        - Вот сволочь, зарезал Альму. Опытный, гад. Она не раз зэков насмерть рвала… - сказал один из конвоиров.
        - Где же наши? - спросил второй.
        - Тихо! Зэк где-то здесь, недалеко… не мог он далеко уйти, он ранен.
        Сырохватов тщательно, как опытный следователь, осматривал каждую травинку на месте, где была схватка.
        - Так, ты, как тебя?
        - Рядовой Ляшко.
        - Ты со мной, а ты бегом к Шемякину, пусть все срочно выступают по нашим следам и отсюда вверх до перевала цепью. Там встречаемся. Все понял?
        - Так точно.
        - Бегом марш!
        Сырохватов злился - все пошло не совсем так, как он хотел. Вернее, совсем не так. «Не на кого положиться, не на кого! Упустили, ничего, я его возьму».
        Он прибавил ходу так, что конвоир еле за ним успевал. Чем выше, тем скалистее грунт, тем незаметнее следы. Вскоре лейтенант понял, что следов нет и он не может их найти. Почти на перевале, в распадке, он увидел тех, что пошли в обход. Оба лежали на земле в крови. У обоих в горле глубоко в сонной артерии сидели бритвенные лезвия. Их винтовки лежали рядом. Сырохватов огляделся; следовавший с ним конвоир Ляшко, увидев убитых, подошел к каждому, закрыл им глаза.
        - Можно я его заживо на ремни пущу, а, товарищ командир?
        - Можно, только где эта сволочь…
        К полудню подтянулась вся группа. Прочесывание сопки ничего не дало. Двоих похоронили прямо здесь, на перевале. Выдолбили с большим трудом в скалистом грунте квадратную яму и положили туда обоих, братская могила получилась. Как на этой земле что-то растет… Сырохватов сидел у костра, когда к нему подошел сержант:
        - Разрешите обратиться?
        - Да.
        - Товарищ лейтенант, я такое уже один раз видел. Точно так, лезвием в шею, большого начальника в лагере на Колыме завалили, прямо на праздничной трибуне, Первого мая. При всех. Так тогда виновного не нашли, а потом, через несколько лет, я узнал, стукачок один по пьяни слил. Это Пловец был, бывший военный, уголовник, за убийство сидел. Думается мне, что это его рук дело. Так лезвия метать, кроме него, мало кто может.
        - Интересно, интересно, возможно, беглый этот и есть тот зэк. Тем более брать его надо, опасен он, только вот как? Он ранен, это точно, значит, далеко не уйдет. Куда же он отсюда пошел?
        - Да тут, в какую сторону ни иди, сплошь тайга глухая.
        - Если ранен, затаился где-то. Мы уйдем, он выйдет. Засада нужна. Непременно за золотом заныканым вернется. Ты же золото не нашел…
        - Верно, товарищ лейтенант, не нашел, надо засаду там оставить. Вернется он за золотом, всяко разно вернется.
        - Вот ты и останешься, двоих возьми, которые со мной были, и спускайтесь сейчас же. Идите осторожно и сидите тихо. Мы дальше пойдем, он это заметит, точно вернется. Возьмете - жилы из него рвите, но золото надо найти, понял?
        - Понял.
        Сержант с двумя конвоирами тихо ушел. Лейтенант построил группу перед могилой, произнес траурную речь и приказал дать залп в память убитым. Часа через два лейтенант повел группу дальше по маршруту. Главная цель экспедиции их ждала впереди.
        - Слушай, Федор, я все думаю, что мне эта головоломка напоминает? - Вангол вытащил один из блокнотов, найденных у погибших немцев. - Вот тут. - Полистав страницы, Вангол остановился. - Смотри.
        На листе, исписанном мелкой арабской вязью от руки, довольно четко был нарисован восьмиугольник с кругом в центре. Он был покрыт какими-то непонятными знаками, стрелочками, вынесенными за его пределы, за которыми следовали надписи.
        - Да, знать бы, что здесь написано…
        - Ну что, разобрались?
        - Пока нет, но тут есть над чем подумать, присоединяйся, Яр.
        Ярасим присел рядом и стал рассматривать картинку в блокноте.
        - Вангол, скажи, это так важно для тебя - пройти через эту дверь? - спросил Ярасим, отложив в сторону блокнот.
        Вангол с Федором, занятые очисткой изображений на каменном круге, враз повернулись к охотнику.
        - А что, ты знаешь, как ее открыть?
        - Знаю.
        - И как?! - удивленно спросил Федор.
        - Я спросил, ты не ответил, командир?
        - Конечно важно, Ярасим, мы должны знать, что искали здесь фашисты. Может быть, это необходимо для нашей страны, необходимо для победы над врагом.
        - Даже если то, что находится за этой дверью, так важно, входить туда не имеет никакого смысла. То, что находится там, принадлежит не нам, оно не может вообще принадлежать определенному государству или, скажем, человеку. По этой причине оно не может быть использовано кем-то. Оно принадлежит Богам. Я говорю об этом только потому, что сейчас мы еще можем повернуть назад. Если пройдем эту дверь, пути назад уже не будет. Но и это не главное, главное - то, что, если не будет пути назад, значит, о том, что там, больше никто все равно не узнает. Какой смысл в нашей гибели?
        - А мы погибнем?
        - Да, мы погибнем, потому что запасов еды у нас осталось только на обратный путь. Не говоря уже о тех опасностях, которые нас ждут на этом пути, который, кроме того, еще нам и неизвестен.
        - Откуда ты знаешь, что там?
        - Я не знаю, только догадываюсь. Это из наших сказаний, но они раз за разом подтверждаются тем, что я вижу. Сейчас мы в тех местах, которые как бы ничьи, ну, как на границе - ничейная полоса. И здесь хозяйничают те белые звери, которых мы видели. Они охраняют это пространство от всех, кто сюда попадает, как сверху, так и снизу. Они стражи средиземья, они действительно дикие и никому не подчиняются. Там, внизу, живут чакли, вверху живем мы, они естественным образом разделяют нас. Так устроен мир, в котором мы живем. Но это не все. Там, еще дальше, живут потомки народа чудь и вообще многих народов, ушедших с поверхности земли. Попасть туда невозможно, это очень далеко, и путей туда уже нет.
        - Я примерно посчитал, мы на глубине тридцать пять - сорок километров от поверхности…
        - Представляешь, что может быть на глубине километров этак пятьсот?
        - Раньше мне и в голову такие мысли не приходили, а теперь трудно даже представить…
        - Так что будем делать? Времени у нас просто нет, эти звери нас ищут и могут оказаться здесь в любую минуту.
        - Ты посмотрел, куда нам от них бежать?
        - Нам известен только путь назад, ближе ничего нет. Отойдем далеко от этих ходов - можем не успеть вернуться.
        - Я понял тебя, Ярасим. Прошу и тебя меня понять. Мы проделали весь этот путь, рискуя своими жизнями, и сейчас почти достигли цели. Уйти, не попытавшись понять, что здесь, - просто глупо, я не смогу себе этого простить. Надо попробовать пройти за эту дверь, за эту грань, и увидеть и понять, что там, а потом будет ясно - зря или не зря мы это сделали. В любом случае это наш долг. Если суждено умереть - умрем, нет - выберемся, и нам решать, узнают об этом люди на земле или нет.
        Вангол на несколько секунд замолчал, спокойно, без всякого намека на какие-либо эмоции, посмотрел на молчавших все это время Федора, Ярасима и продолжил:
        - Считаю, что вы вправе также решать сами за себя. Выжить здесь можно только вместе, поэтому решайте. Я за то, чтобы проникнуть за эту дверь.
        - Я считаю это правильным решением, командир, - сказал, не задумываясь, Федор.
        - Что скажешь, Ярасим?
        - То, что я думал, я сказал, но без меня вы пропадете еще быстрей, - улыбнулся охотник. - А так совсем маленькая надежда на чудо есть… только при одном условии. Не обо всем, что мы увидим, можно будет рассказывать там. - Он показал пальцем вверх. - Вы сами это поймете.
        - Так, кажется, нас засекли… - проговорил Вангол, внимательно всматриваясь в даль с возвышенности, на которой они находились.
        - Точно, ох, как их много, через полчаса они будут здесь. Что делаем?
        - Ярасим, ты сказал, что знаешь, как открыть дверь…
        - Знаю, здесь же все написано.
        - Что? Я не ослышался? Ярасим, ты что, это прочитать можешь?
        - То, что написано на листе, не могу, а то, что на круге, мне понятно.
        - Что делать, Яр?
        - Становитесь в круг, быстрее. Так. Теперь надо сильно подпрыгнуть всем, одним разом. Если не получится, бежим в ту нору. Как можно сильнее прыгаем! И р-р-р-а-а-з-з-з!
        Они одновременно подпрыгнули в центре каменного круга. Ничего не произошло.
        - Стоп, не так, надо прыгнуть не так. Выйти за черту, а потом прыгнуть в круг одновременно. Выходим! Ну и р-р-а-а-а-з!
        Когда они приземлились, пол медленно ушел из-под их ног. Опуская вниз, их плавно понесло влево по кругу, механизм работал практически бесшумно, слышался только легкий шелест тонкого, как мука, песка, застывающего как густое масло в широких каменных пазах.
        - Это похоже на огромную мясорубку… - прошептал капитан.
        - Ты думаешь, из нас решили приготовить котлеты? - улыбнулся Вангол.
        Сделав несколько оборотов, плита, на которой они стояли, выехала на поверхность. Все перемещение заняло не более десяти минут. То, что открылось их взору, было потрясающе красиво, грандиозно и величественно до такой степени, что у всех перехватило дух. Это был уже другой мир. Если там, откуда они опустились, были большие пространства, до полутора километров в длину и двадцать - тридцать метров в высоту, то здесь все было в три, а может быть, в пять, в десять раз больше. В центре огромной сферы, на дне которой они оказались, под самым ее куполом как бы висел сияющий мягким светом сгусток. Он был подвижен в самом себе и, постоянно переливаясь цветами, как бы пульсировал, озаряя пространство своим светом. От этого все окружающее - тысячи сталактитов и сталагмитов, фантастических по своим формам и размерам, - переливалось всеми цветами радуги, принимая в себя и распространяя, отражая собой и наполняя все пространство удивительным теплым светом.
        - Невероятно… - прошептал Вангол.
        - Да, это какой-то сон… - тихо проговорил Федор.
        - Это мир Богов, - пояснил Ярасим и сошел с плиты.
        Вангол и Федор последовали за ним, по колено утопая во влажных мхах. Каменный монолит, из которого выступила плита, на которой они совершили это перемещение, уходил вверх, где на большой высоте сливался со сводом.
        - Да, метров сто, не меньше… - кивнул на него Вангол.
        - Кто-то же это все сделал? - уловил мысль Вангол а Федор.
        - Ну что, идем? - Ярасим шагнул на ровную поверхность. Движением ноги он легко снял с гладкого камня мох.
        Это была дорога из ровных, идеально подогнанных друг к другу каменных блоков примерно три на четыре метра. Она вела к виднеющемуся вдалеке сооружению. Они пошли по мощеной дороге, по которой много лет, возможно даже тысячелетий, никто не ходил. Остановились, когда огромное по своим размерам сооружение было уже в двухстах метрах перед ними. Оно было правильной геометрической формы, от чего уже отвыкли глаза Вангола. Более того, стены сооружения были сделаны из какого-то отшлифованного до блеска металла. Цвет его невозможно было определить, поверхность переливалась, отражая световые всполохи сияющего в вышине подземного светила.
        - Итак, перед нами явно творение, созданное не человечеством, - сказал капитан.
        - Почему, может быть, и человечеством, только другим, таким, каким оно было когда-то давно, - мечтательно возразил Вангол.
        Капитан хотел добавить, но не успел.
        - Это создано Богами, - закончил начинающуюся дискуссию Ярасим.
        - Ярасим, у тебя совсем нет фантазии.
        Строго и печально, почти по-отцовски, посмотрел охотник на Вангола и Федора.
        - У нас на фантазии времени нету. Фантазии - это выдумки, а тут какие выдумки… Идемте.
        Вангол с Федором переглянулись и, улыбнувшись, хором ответили:
        - Есть отставить фантазии!
        Они подошли к тому, что, по-видимому, было входом, и остановились. Вангол потрогал металл монолитной стены, он был холодный и абсолютно гладкий на ощупь.
        - Да, чем выше степень обработки, тем долговечнее поверхность металла. Интересно, что это? Какой-то сплав олова, он очень светлый для стали. Я до службы вообще-то механиком был, металловедение изучал.
        Федор постучал рукоятью ножа по поверхности, звук был глухой. Он попытался сделать царапину острием, но острие его ножа скользило, не причиняя поверхности стены никакого вреда.
        - Обрати внимание, Вангол. Какой прочный материал, у меня лезвие из уральской особой стали, а не берет!
        - А вот это, кажется, двери, смотрите…
        - И как эти двери открыть, а, Ярасим, ты у нас теперь первооткрыватель дверей в неведомое…
        Они подошли к высоким, не очень широким дверям, и в это мгновение створки двери стали абсолютно бесшумно раздвигаться. Из полумрака входа в неизвестность пахнуло какими-то непонятными запахами.
        - Стойте, если мы войдем, а они закроются, как в той ловушке?
        - Давайте отойдем. Посмотрим, что будет.
        Они отошли назад. Двери остановились и пошли назад, потом захлопнулись.
        - Неужели здесь тот же механизм? - глядя на дорожную плиту у себя под ногами, рассуждал Федор.
        Но плита была целиковой и уходила назад еще метра на два. Федор медленно стал приближаться к двери, и только в метре от нее началось движение.
        - Здесь по-другому. Похоже, механизм каким-то образом срабатывает на приближение к нему. Постойте там, я войду один.
        - Давай, Федор, мы подстрахуем.
        Федор шагнул в темноту входа, и тут же включилось освещение. Вангол и Ярасим видели через раскрытые двери длинный коридор, в начале которого оказался капитан.
        - Пройди вперед, посмотрим, что будет.
        Федор сделал несколько шагов, и двери за ним медленно закрылись.
        - Вот так… - произнес Вангол. - Теперь надо, чтобы он вернулся…
        Не успел Вангол закончить фразу, как двери мягко и бесшумно стали открываться и в них появился улыбающийся Федор.
        - Вот это да, вот это автоматика! Вы видели, там внутри освещение есть, все включается…
        - Видели, видели… Идем, Ярасим…
        - Вангол, я останусь снаружи, мало ли что…
        - Хорошо, жди здесь, - сказал Вангол и шагнул в проход к ожидавшему его капитану.
        Они пошли внутрь, и двери за ними сомкнулись.
        - Ну вот, теперь можно и отдохнуть, - сказал Ярасим и, бросив с плеча мешок рядом с вещами ушедших, завалился в мягкий мох и через мгновение уже крепко и спокойно спал.
        Штурмбаннфюрер СС Пауль Штольц не ожидал, что события будут разворачиваться столь стремительно. После собеседования, которое произошло через день после его разговора с дядей, Штольца вызвали в Рейхсканцелярию. Прибыв на Вильгельмштрассе, 77 ровно к десяти, он прошел через ухоженный дворцовый двор и поднялся по ступеням главного входа. Пропуск на него уже был у дежурного офицера. Его сопроводили по длинному лабиринту коридоров и комнат и оставили в огромной приемной.
        - Ждите, вас пригласят.
        Постепенно в приемной собралось около пятидесяти офицеров СС и мужчин, одетых в гражданское. Ровно в десять тридцать они были приглашены. Огромные резные двери раскрылись, пропуская их в роскошный зал княжеского дворца с дорогим паркетом полов и старинными портретами на стенах, где в сопровождении Гиммлера их встречал сам фюрер. Громкое приветствие «Хайль Гитлер!» заставило вздрогнуть, казалось, застывший воздух старинной залы. Гитлер энергично вскинул руку в ответном приветствии. Все стояли по стойке «смирно», пока фюрер медленно проходил вдоль шеренг, внимательно вглядываясь в мужественные, непроницаемые для эмоций лица истинно арийских мужчин.
        Пройдя всех, он вернулся в центр зала. Его лицо было исполнено чувством удовлетворенной гордости. Глаза горели фанатичным огнем, зажигающим в сердцах стоявших перед ним людей неистребимую жажду повиновения этому человеку. Непонятную, сковывающую собственную волю, но каким-то образом наполняющую уверенностью и необъяснимой радостью их души. Штольц стоял во второй шеренге и испытывал на себе это мощное влияние. Он боялся, что не выдержит, выдаст себя взглядом или мыслью, он прекрасно понимал, что именно сейчас за каждым из них внимательно наблюдают десятки глаз опытнейших специалистов в области психологии и анализа. В последний момент он собрался, представив перед собой лицо Ольги, и внутренняя нервная дрожь прошла, уступив место уверенности и спокойствию человека, знающего, что и зачем он делает. Именно это увидел в его глазах фюрер и остался доволен увиденным.
        - Господа офицеры! Для вас наступил момент истины! Вы приняли историческое решение, значение которого неоценимо. Потомки будут слагать о вас легенды. О вас будут петь гимны и песни миллионы и миллионы немцев, сохранивших чистоту крови великой арийской расы. Расы правителей и господ на земле. Вам придется многого лишиться и многое испытать. С сего дня вы исчезаете из этого мира, чтобы родиться в новом. Эта вынужденная мера просто необходима для обеспечения полной секретности вашей миссии. Полной безопасности того дела, реализации которого вам выпала честь посвятить свою жизнь без остатка.
        Гитлер на несколько секунд замолчал, опустив взгляд. Тишина в зале была просто оглушающая. Фюрер поднял глаза и заговорил дальше. Его голос сменил тональность, стал тише, и оттого речь казалась более одухотворенной.
        - Вы станете одними из первых кирпичиков нового арийского мира, нового рейха, не омраченного грязью и страданиями прошлого. Ваш сектор работы - создание чистой расы. То, чем вы занимались до сегодняшнего дня, реализуя программу «Источник жизни», нужно будет продолжить там. Необходима адаптация детей к новым, несколько отличным от этих чисто земных условиям. Необходимо, чтобы они росли на новой земле с полным пониманием того, что именно эта земля их родина. Настоящий фактор я считаю определяющим в становлении личности настоящего арийца. Чувство наличия единой для всех родины, единого языка, единой традиции, единой великой нации. Чистой нации. Без всякой примеси недочеловеков всех мастей, заселивших и засоривших землю. Все они останутся здесь делить между собой землю и грызться за лишний кусок хлеба. Мы не доверим варварам достижения мирового искусства, они принадлежат нам по праву крови. Все прекрасное, созданное тысячелетиями, вопреки варварам-разрушителям, будет собрано и сохранено для наших потомков. Лучшие инженеры и ученые на основе древнейших знаний наших предков создадут новую цивилизацию,
способную развиваться несравнимыми по качеству темпами. Главное то, что там нам никто не сможет помешать. Там мы будем недосягаемы для народов-паразитов, тысячелетиями пронизывавших нашу расу, питающихся нашей благородной кровью, унося из нее силу и могущество.
        Он замолчал, потом поднял в приветствии руку и тихо произнес:
        - Слава великой нации!
        - Слава великой нации! - взорвал тишину строй.
        Тяжелые люстры, казалось, качнулись, тихо зазвенев хрустальными лепестками.
        Когда Пауль через два часа пересказывал эту сцену Ольге, он был бледен от волнения. Они собирали вещи, за ними должен был подъехать автомобиль. Никакой возможности сообщить о том, что произошло, в Центр не было. Упускать возможность такого внедрения в архисекретные структуры рейха было бы преступлением.
        - Пауль, нам очень повезло, я счастлива, что буду твоей супругой! - смеясь и танцуя по номеру, выкрикивала Ольга.
        Она старалась успокоить действительно несколько растерявшегося от этих событий Штольца.
        Включив радио, передававшее сводку событий на Восточном фронте, он шептал ей.
        - Ольга, ты понимаешь, согласно инструкции, мы с тобой погибнем, об этом сообщат в прессе, моим родственникам. Они будут считать, что я мертв. Они будут поминать меня, живого… Это грех. Понимаешь, грех.
        - Пауль, мы живы и, выполнив задание, вернемся. Многих по ошибке хоронят раньше срока. Война. Плохо, что мы не можем ничего сообщить в Центр.
        Штольц вдруг посмотрел на нее совсем другими глазами. Она, женщина, совсем не задумывалась о своей собственной судьбе. Она думала о своем долге перед Родиной. Он не мог этого понять, но это зацепило его самолюбие и он прекратил свои, как он сам себе сказал, стоны.
        Однако окончательно Штольц успокоился только тогда, когда Ольга взяла его голову в свои ладони. Она, встав сзади кресла, осторожно массировала его виски и шепотом говорила о том, что он умен и благороден, что у него хватит сил и мужества защитить ее от любых бед и неприятностей… Эти простые слова вернули ему силы и уверенность в себе.
        В обстановке строгой секретности их привезли на базу военно-морских сил. По требованию СС лица пассажиров были скрыты под капюшонами длинных черных плащей так, что даже члены швартовых команд не знали, кого они принимают на борт своих субмарин. Только капитаны лодок были посвящены в эту тайну. Но капитаны лодок «конвоя фюрера» были особо избранными, даже среди подводной элиты рейха они обладали особым статусом. Ольге со Штольцем выделили каюту в жилом отсеке подводного корабля.
        Весь долгий путь был сплошным испытанием для Ольги. Подводные лодки не были приспособлены для пребывания женщин. Если бы не Штольц, взявший на себя всю заботу о ней, столь изнурительных условий она бы не выдержала. Ольга была признательна Паулю за его терпение и заботу; этот переход их несколько сблизил. Однажды она сказала Паулю, что у нее в жизни не было брата, а теперь он появился. Это растрогало Штольца. Два дня лодка стояла в каком-то порту Аргентины, - это единственное, что ответил капитан субмарины Штольцу на его вопрос о месте пребывания. После заправки и пополнения провианта путь продолжился.
        Суровая Антарктида встретила шквальными ветрами и морозом. Но хорошо оборудованные, теплые помещения базы, встроенные в скалистый берег таинственного материка, позволили прибывшим быстро прийти в себя, и уже через сутки они грузились на другую, меньшего размера подлодку, которая должна была, как здесь выражались, «уйти в нору».
        Ольге было тяжело. Страх неизвестности, страх смерти, страх близости к врагу - все это смешалось в ее сердце в одно тяжелое, давящее изнутри целое. Только помощь Штольца, его поддержка спасали ее. Уже здесь, на побережье ледового материка, Ольга решила воспринимать все как фантастическое путешествие. По сути, это было именно так.
        Продираясь через густой ельник, сплошные завалы бурелома и каменные осыпи, Кольша и Пловец потеряли много времени. Когда они вновь вышли на тропу, стало ясно, что группа Сырохватова здесь уже прошла. Теперь догнать и обойти их было трудно. Вдвоем тем более невозможно. Раненый Пловец, как ни старался, не мог идти быстро; бросить его в тайге одного Кольша тоже не мог. Нужно было что-то решать. Кольша должен был выйти к своей деревне, чтобы предупредить старосту. Когда добрались до старой лиственницы, Кольша остановился на привал.
        - Место здесь одно есть, незаметное, укрыться на время можно. Останьтесь здесь дня на три, я должен предупредить своих, что они идут, и вернусь.
        - Конечно, иди, Кольша, только поясни мне для ясности. Кого это - своих?
        - Своих - это своих, чего непонятного, - повторил Кольша.
        - Ты мне, паря, прямо скажи, кого ты своими считаешь, а кого чужими. Ты знаешь, что война идет? Знаешь. Потому все, кто здесь, - это свои, плохие или хорошие, но свои. Чужие - они там, нашу землю поганым сапогом топчут. Понимаешь? Так кто для тебя здесь чужие, а?
        - Свои мне семья моя, отец с маткою, братья и сестры мои, наш род, деревня наша с дедами и бабками, понял? А все остальные - чужие.
        - Понял, отчего не понять. Выходит, я для тебя тоже чужой?
        - Тоже чужой, только, видно, не такой, как те антихристы; староста велел вас упредить, чтобы спасались от этих…
        - Каких этих? Тоже чужих?
        - Запутали вы меня, однако зла на вас не держу, не понять вам, видно…
        - Эх, Кольша, это ты понять не можешь, что у каждого человека есть друзья, а есть враги, и родня здесь уже ни при чем. Видел я, как брат брату глотку резал. Тут все понятно. Плохо это, да. Но есть еще хуже. Есть еще равнодушные. Им все равно, то есть абсолютно все равно, что вокруг происходит, лишь бы им было хорошо. Лишь бы их не трогали. От того все беды на земле, от равнодушия. Ты понимаешь, о чем я?
        - Понимаю, чего не понять.
        - Это хорошо, что понимаешь, вижу, смышленый ты парень, совесть в тебе светится. Я тоже понимаю тебя, просто хочу шоры с твоих глаз снять. Мир, он не только здесь, не только в деревне твоей староверской. Ты же старовер, правда?
        Кольша ничего не ответил, только нахмурил брови и насторожился, как бы готовясь к обороне.
        - Чего насупился? Я это сразу понял, как тебя увидел. Ничего против ваших обычаев, веры вашей я не имею. Знаком я был с одним из ваших, сидели вместе.
        - И что?
        - Ничего, Кольша, люди мы, все мы человеки и под одним небом ходим. И Бог, он если есть, то тоже, думаю, один для всех людей. Пойми, нужно людей не на своих и чужих делить, а на хороших и плохих, а это не одно и то же. Потому как у тебя получается - если он чужой, то, значит, плохой, а ведь он тебе никакого зла не причинил. Может быть, он вообще никому никакого вреда в жизни не сделал, только добро человек творил, а ты его в плохие определил. Только потому, что он не из твоей деревни. В других деревнях и городах тоже люди живут, и хорошие, и плохие. Всякие. Самое интересное то, что, какие они есть и будут, и от тебя зависит. Все вокруг от тебя зависит, целиком, во всем многообразии своем. И от того, как ты к нему относишься, оно самое относится к тебе. К примеру, ты мне помог сейчас, я двоих вертухаев, что нас с тобой караулили, на тот свет отправил, получается, если б не ты, они б живы остались, а у меня в голове дырка бы была. У них приказ живыми нас не брать.
        - Ты убил тех людей? - отодвигаясь от него, произнес Кольша.
        - Да, Кольша, а что было делать? Выйти к ним и под пулю самому встать?
        - Убийство - тяжкий грех!
        - Знаю, что грех, знаю, но не потому, что про это в книге священной написано. Не поэтому, а потому, что ночами мне эти мертвяки снятся. Не дают покоя. Сто, тысячу раз они эту смерть заслужили делами своими мерзкими. Однако, видно, не мне судить их было предназначено, а пришлось. Потому не отпускают они меня.
        - Что, ты много людей убил?
        - Много, Кольша, много…
        - Получается, я душегуба спасаю…
        - Получается… Что теперь, бросишь меня?
        - Нет, не брошу. Пойдем, сейчас в то дерево полезешь…
        - Как это?
        - Так, там большое дупло… или как его назвать… не знаю, молоньей прожгло, не иначе. Снаружи дерево как дерево, ничё не видать, а внутри - просторно. Да вон оно, гляди…
        - Ничего себе дерево, сколько же лет этому листвяку?
        - Кто знает? Много, наверно. Сейчас камни разгребу, тут лаз меж корней.
        Когда они проползли внутрь, Пловец еще больше удивился:
        - Надо же, правда просторно, жить можно, даже вода есть!
        - Через три, на четвертый день приду. Не приду, значит, уходите. Прощевайте.
        - Прощевай, Кольша, буду ждать.
        - Арчи, за мной! - скомандовал Кольша и скрылся в густом подросте кедрача, уступом поднимавшемся по косогору сопки.
        Кольша пошел напрямик, через гольцы, только так он надеялся опередить отряд Сырохватова. Но не зря говорят: «Умный в гору не пойдет…» Кольша их опередить не смог. Он опоздал на несколько часов.
        Сырохватов, оставив засаду на ручье, гнал людей вперед на пределе возможностей. Как чувствовал, что ему наперерез, напролом через сопки, к деревне идет Кольша. Оставшиеся две собаки уверенно вели отряд по еле заметной, свежей Кольшиной тропе. Он не стал ими рисковать там, на золотоносном ручье. Они были особые, ценные для него. Хват знал, эти собаки обладают не просто чутьем на поиск беглых, они были натасканы рвать людей насмерть. Как раз это их качество должно было очень пригодиться. Карта, по которой шел его отряд, не была идеальной, может, потому и вышли к староверческой деревне неожиданно для себя. Но Сырохватов быстро принял единственно верное решение. Без всякого шума, спокойно, как бы мимоходом, отряд втянулся в длинную деревенскую улицу по высокому берегу речки. На въезде он оставил двоих и, когда вышел на небольшую деревенскую площадь, явно обозначавшую центр, отправил вперед до околицы еще двоих конвоиров. Когда они шли по деревне, было впечатление, что она вымерла. Даже собаки исчезли из дворов. Большая изба на площади тоже была пуста. В нее, привязав лошадь у стойла, по-хозяйски
смело, как к себе домой, и вошел Сырохватов.
        - Пройти по всем дворам и избам, всех, кто есть, - сюда! - приказал он вошедшему было следом сержанту и сел за стол старосты.
        - То мое место, - услышал он спокойный голос за своей спиной и, резко обернувшись, увидел старика. По спине прокатился неприятный озноб.
        Кряжистый, широкий в кости, с седой бородой и большим выпуклым лбом, опершись на тяжелый шишковатый посох, близко за его спиной стоял и смотрел на него пытливым, внимательным взглядом светло-голубых глаз старый человек. Это был не старик, а, правильнее сказать, старец. Хват никогда не видел старцев, более того, он никогда не задумывался о том, что они бывают. И тут он увидел настоящего старца, убеленного сединами и высветленного мудростью. Но для него этот образ был страшен. Он был из другого мира. Мира проклятого и отвергнутого еще отцом и матерью Хвата. Недосягаемого для них и потому ненавидимого ими. Хват впитал эту ненависть еще в детстве, лет десять ему было, когда из любопытства зашел в церковь. Не знал он, что шапку надо снимать, так и зашел в ней. Пораженный красотой росписей на стенах и иконами, он ходил буквально раскрыв рот, как вдруг внезапно на него налетела злобная старуха. Вся в черном, седые космы из-под платка и беззубый рот навсегда запали в память как нечто ужасное. Она трясла перед ним палкой и, что-то беззвучно крича, пыталась сорвать с него шапку. Он очень испугался тогда,
чуть не наделал в штаны, но сумел собраться с силами и, ловко увернувшись от костлявой руки старухи, оттолкнул ее от себя и побежал на выход. С тех пор он ненавидел все церкви и всех тех, кто в них ходил. Все они были для него нелюди…
        - Ты откуда здесь взялся? - внезапно охрипнув, прошептал Хват.
        - Я живу здесь уже много лет, а вот ты откуда взялся и чего тебе надобно?
        Сырохватов опешил, впервые за много лет он растерялся, рука машинально и нервно потянулась к кобуре.
        - Зачем ты так? Я же с миром к тебе.
        Старец сделал два шага в сторону, к окну, и, отдернув занавески, пустил внутрь избы яркий солнечный свет. Хват резко встал и замер. В свете из слюдяного окна старец перестал казаться ему опасным. Обычный старик стоял, опираясь от немощи на посох, и глядел на него.
        - Старший лейтенант НКВД Сырохватов, начальник опергруппы по розыску беглых зэков. - Обретая силу в голосе с каждым словом, зачем-то официально представился Хват. Он даже козырнул по привычке.
        Не дожидаясь от старика ответа, спросил:
        - Что это за село и где жители?
        - Старой веры мы, православные люди, особняком от всего мира почти век живем здесь.
        - Сколько вы здесь живете?
        - Восемьдесят лет уже как пришли.
        - И что, к вам за это время никто не наведывался? - ухмыльнувшись, спросил Сырохватов.
        - Нет. Никто не приходил. Зачем? Мы сами по себе живем, никого не трогаем…
        - Не бывает так. Сами по себе… - прервал старика Хват и наконец, придя в себя, сел за стол. - Так, это, где все жители вашего села?
        - Все здесь, по избам, - опустив глаза, ответил старик. - Вон, ваши солдаты их сюда сгоняют.
        - Что ж, тогда пошли, старик, знакомить будешь с населением.
        С этими словами Сырохватов встал и пошел на выход из избы. Ему поскорее захотелось выйти наружу, к своим, от этого старика, взгляд которого каким-то образом лишал его уверенности и силы.
        На площади перед избой было уже людно. Староста увидел своих людей, оставшихся в селе добровольно. Все, кто был моложе, съехали на новое поселение, другие просто ушли в тайгу, зная о близком приходе чужих людей.
        Сырохватов вышел перед толпой человек в пятьдесят. Собрались сплошь старики и старушки, молодых и детей не было вообще.
        - Где же ваши дети и внуки, а? Или думаете, мы тут совсем дурни, поверим, что только вы здесь и живете? В избах-то просторно, а, мужики? Куда родня ваша вся подевалась?
        - Нетути боле никого, одни век доживаем… - раздалось из толпы.
        - Во как? Одни тут доживаете? Шутковать со мной удумали? В тайгу побежала родова ваша, про нас прознав. Так все одно вертаться придется. Всем придется вертаться, шутить с вами мне некогда. Вот ты, дед, как тебя зовут?
        - Петро Савельич.
        - Вот ты, Петро, иди собери всех в деревню, чтобы к вечеру завтра все поголовно вернулись. А для того, чтобы со мной не шутили, всех остальных до завтра прошу в этот дом под замок. В тесноте, да не в обиде. Посидите, пока ваши дети вернутся. Там, я видел, в кадке воды малость есть, боле не будет, пока не соберете своих. Ясно, Петро, как тебя там, Савельич?
        - Чего ж неясно, ясно, - ответил старик, опустив голову.
        - И еще, передай беглецам, не вернутся добровольно, начну прочесывать тайгу с собаками. Собаки на беглых зэков натасканы. Рвут без пощады. Кто попадал им в зубы, ни один не выжил. Так и передай. Жду до завтра, до вечера. Утром облавой пойду. Пожалейте детей своих, старики. А теперь прошу… - Хват, цинично сплюнув себе под ноги, жестом с поклоном показал на распахнутую дверь молельной избы. Обернувшись к стоявшему за его спиной старосте, не проронившему ни слова, Сырохватов спросил: - Замок-то где?
        - Нет у нас замков. Ни к чему они нам. Не держим.
        - Тогда прошу вместе со всеми. Эй, Филиппов, принеси, чем двери подпереть. Ставни закрыть и тоже на запор поставить. Встанешь часовым пока, никого не подпускать!
        - Есть, товарищ лейтенант!
        - Ну что, Петро Савельич, иди, ищи беглецов, али не понял чего?
        - Все понял. Пойду.
        Петро Савельич встретился взглядом со старостой и все понял, слегка кивнул ему, согласившись.
        - Иди, иди, старый, да помни, я шуток не люблю.
        Довольный собой, Сырохватов расстегнул воротник кителя и прошел в крайний дом, где во дворе уже суетился один из его подчиненных. Крик напуганных кур свидетельствовал, что сегодня на ужин будет жареная курица, а не каша перловая с комбижиром.
        Вангол и Федор, войдя в огромный бункер, оказались в широком и пропадающем в полной темноте коридоре. Свет освещал только место, где они стояли, и несколько метров вокруг, причем исходил он каким-то непостижимым образом из стен. Поверхность стен просто начинала излучать его по мере продвижения вперед. Они медленно шли, пока коридор не окончился большим овальным помещением, в котором не было видимого выхода.
        «Что бы это значило?» - мелькнуло у Вангола, когда они вышли в центр помещения, пол которого светился расходящимися вокруг каждого из них кругами. В какой-то момент Вангол почувствовал слабость, но сконцентрировался и увидел, как рядом как подкошенный упал на пол Федор. Он склонился к товарищу, чувствуя, что движения выходят неестественно медленными, как будто воздух вокруг него внезапно уплотнился до такой степени, что, как вода, оказывает сопротивление его движениям. Вангол мыслил, но мысли тоже текли медленно и вяло. Он еще раз призвал все свои силы и, закрыв глаза, замер, пытаясь осмыслить происходившее. Не помогало, что-то было значительно мощнее его сил. Это что-то медленно, но верно обволакивало его разум. Чувствуя, что теряет контроль над своим телом, Вангол опустился на одно колено и оперся руками о прохладный, гладкий, сияющий всеми цветами радуги пол. Яркая вспышка света в его голове и голос, знакомый голос старого Такдыгана, привели его в сознание.
        - Здравствуй, сын оленихи и Духа тайги, Сэвэки!
        Вангол открыл глаза и увидел перед собой охотника. Вернее, перед ним, чуть колышась, как на легком ветерке, висел в пространстве образ старого орочона. И этот образ был живым, нечто подобное Вангол уже видел тогда в Москве, когда сработало послание, попавшее к нему от немецкого ученого Гюнтера.
        Охотник улыбался Ванголу.
        - Ты не рад меня увидеть, Вангол?
        - Я? Я очень рад, просто как это может быть, я сам похоронил тебя, то есть твое тело…
        - Правильно, мое тело покоится благодаря тебе на моей родине, я благодарен тебе за это.
        Старик поклонился Ванголу.
        - Разве не говорил я тебе, что мы есть души, живущие по законам наших Богов вечно. Мы все живем бесконечно, меняя свои тела в этом мире, я явился тебе в том, которое ты знал…
        - Говорил, прости, только я не всему верил. Прости еще раз, Такдыган, но что с моим товарищем?
        - Он спит. Он непосвященный и не вправе видеть и тем более слышать наш разговор.
        - Выходит, я посвященный? Ты мне об этом не говорил.
        - Ты дважды рожденный, что позволяет тебе общаться с нами.
        - С вами? С душами умерших людей?
        - Если хочешь, пусть так, с душами умерших людей, - подтвердил Такдыган. - Но не со всеми, только с теми, кто захочет с тобой говорить. Зачем ты пришел сюда, Вангол? Этот мир не для людей, живущих на поверхности планеты. Этот мир для тех, кто служит здесь, хранит и обрабатывает информацию, жизненный опыт всех поколений людей, живших на нашей земле. Зачем ты здесь?
        - Такдыган, ты предупреждал тогда, я помню, что идет большая беда на нашу землю. Она действительно пришла. Идет война, в которой гибнут миллионы людей. На нашу Родину напали фашисты. Они уже захватили почти все страны в Европе. Они хотят одного: подчинить себе вообще все народы и господствовать на земле. Они хорошо подготовились и пока одерживают победы. Они стремятся к хранилищам древних знаний, чтобы создать более сокрушительное оружие, овладеть инструментами подавления воли людей. Мы боремся с захватчиками, бьем фашистов на своей земле. Как можем, противодействуя их помыслам. Мы с товарищами шли по следам одной из фашистских экспедиций, поэтому оказались здесь.
        - Это не совсем так, Вангол. Те люди, которые стремились проникнуть сюда с целями, о которых ты говорил, погибли. Они не смогли бы сюда добраться никак. Даже если бы они, как вы, миновали ловушки, они были бы уничтожены белыми стражами или их бы взяли в плен чакли. Вы увидели, что они погибли, зачем пошли дальше?
        - Нам нужно было выяснить их цели.
        - Но ведь ты сам о них говорил, они тебе известны, Вангол.
        - Мы хотели увидеть то, что они искали.
        - Зачем?
        - Пока не знаю. У нас приказ: узнать как можно больше и доложить об этом своему руководству.
        - Ты не хочешь говорить правду? Не знаешь? Зато я знаю, Вангол. Чтобы точно так же воспользоваться этими знаниями для уничтожения своих врагов. Людей, которые сейчас пытаются уничтожить вас, других людей. Так или иначе, люди уничтожают себе подобных, и чем мощнее оружие, тем больше будет преждевременных смертей. Тем больше душ, не выполнив своей миссии на земле, будут страдать до срока.
        Старик замолчал. Молчал и Вангол, пытаясь понять сказанное.
        - Вам не место здесь. - Лицо Такдыгана стало суровым, взгляд осуждающим. - Ты должен был это понимать, Вангол.
        - Я не понимаю до сих пор.
        - Жаль, но я не осуждаю тебя. Ты воин и всегда им будешь. Поймешь. Всему свое время. Мне нужно было увидеть тебя, поговорить, а это возможно только здесь.
        - Поэтому мы смогли пройти?
        - Да. Вас сопровождали. Я просил за тебя, и мне разрешили встретиться и говорить с тобой. Я хочу, чтобы то, о чем я тебя попрошу, было тобой исполнено в точности и в срок. Зачем и для чего ты будешь это делать, знать тебе пока не нужно. Будь уверен только в том, что это принесет огромную пользу людям. В конечном итоге ты поймешь смысл своих действий и будешь доволен собой, а пока надеюсь на то, что ты мне доверяешь.
        - Конечно, учитель, я все выполню.
        - Больше не пытайся проникнуть в средиземье, я уже не смогу тебе помочь. То, что нужно людям для счастья и жизни, лежит на поверхности земли, а не в ее глубинах, запомни это.
        Вангол кивнул в знак согласия.
        - Хорошо. Вот, этот кусочек янтаря будет напоминать тебе о нашей встрече, возьми его и вложи в ладанку, что у тебя на шее. Ты сейчас уснешь, проснувшись, ты будешь помнить нашу встречу, но твои друзья не будут помнить ничего. Не спускайтесь больше вниз, возвращайтесь домой. Ты меня понял, Вангол?
        - Так что я должен буду сделать?
        - Это твое предназначение, твоя миссия на земле, Вангол. Ты узнаешь об этом в нужное время и в нужном месте, прощай…
        В угасающем сознании Вангола остался лик старого охотника, медленно пропадающий, рассеивающийся в пространстве…
        «Заканчивая этот фантастический рассказ, я прошу прощения у всех читателей, коим придется потратить время на его прочтение, если вообще такое произойдет. В нем нет ни одного слова лжи. Все, что изложено мной на этих тетрадных листах, истинная правда, как и то, что перед вами последняя страница как моего рассказа, так и моей жизни, которая вот-вот прервется, поскольку я обречен. Нет, не от голода и холода, нет, хотя здесь, в русском городе, сейчас именно от голода умирают люди. Мне придется покинуть этот свет от болезни, которая явилась платой за те счастливые дни моего пребывания в том прекрасном мире, О КОТОРОМ ЗДЕСЬ ВСЕ И НАПИСАНО. Простите и прощайте… Гюнтер Миттель».
        Старик прочитал последние строки переведенной им рукописи и с сожалением закрыл тетрадь.
        Такого произведения, написанного не очень хорошо с точки зрения литературного стиля, но столь достоверно и откровенно описывающего какой-то нереальный, фантастический мир внутренней земли, он никогда не встречал. Старик так увлекся чтением и переводом его на русский язык, что потерял счет времени и даже порой забывал о том, где сейчас находится. Только вой воздушной сирены периодически возвращал его в осажденный Ленинград с его холодом, голодом и смертью в каждой подворотне.
        Сначала он с интересом естествоиспытателя, поверив в фантазии автора, как бы вместе с ним, исследовал этот неведомый мир, удивительная природа которого напоминала земную, но, как отмечал автор, отличалась большим многообразием и яркостью красок. Животный мир, не столь тщательно воссозданный Гюнтером, отличался только тем, что был абсолютно неагрессивен к человеку. Вот что было им написано об этом: «Во время одной из многочисленных экскурсий, на берегу моря, прямо на пляж к отдыхающим людям вышли огромные львы. Никто не обратил на это особого внимания. Вожак улегся на песке в тени большого кипариса и наблюдал, как стая, состоящая из нескольких самок и молодых самцов, резвится рядом с людьми в воде. Маленький мальчик, вероятно оказавшийся на какое-то время без присмотра родителей, подошел к вожаку и, сев на песок напротив, стал играть, разбрасывая нанесенные морской волной створки сверкающих перламутром ракушек. Некоторые из них падали на мощные лапы зверя. Вероятно, это не очень нравилось льву, видимо, фигурка ребенка несколько заслоняла обзор, и он, поднявшись, обошел малыша и лег ближе к воде.
Мать ребенка, наконец заметив отсутствие рядом сына, увидев шалуна, подошла и, вежливо поклонившись царю природы, забрала ребенка. Когда это все происходило, Гюнтер был рядом и, наблюдая за всеми этими событиями, просто холодел от страха. Его спутники, ничем не изменив своего поведения, только из любопытства рассматривали животных, делясь между собой впечатлениями.
        Гюнтер спросил:
        - Разве эти хищники не опасны?
        - Нет, они никогда не нападают на людей. Они живут рядом, но в своем мире, и мы не мешаем друг другу. Человек сильнее любого самого мощного зверя своим разумом, и это они понимают и принимают, если относиться к ним с уважением. Мы воспитываем в людях понимание того, что мы лишь частица нашего мира, существующего в гармонии. Они такая же частица мира, имеющая полное право на полноценное существование в нем. Главное - не вторгаться в их мир, не нарушать их законов, тогда и они ведут себя дружелюбно. В нашем обществе уже несколько тысячелетий неоправданная гибель животного влечет наложение наказания на Род, допустивший это, не говоря уже об умышленном убийстве животного. Такого рода преступление приравнивается к убийству человека и влечет соответствующее наказание.
        - Какое наказание, если не секрет?
        - Вы гость и для вас нет секретов, Гюнтер. Существует Свод законов личной ответственности граждан Единства Родов. Согласно ему, умышленное убийство влечет за собой наказание виновному в виде лишения его права на продление Рода, лишения права на наследование достижений Рода и изгнание из Рода. Более того, человек, совершивший умышленное убийство, подлежит обязательному лечению, по результатам которого принимается решение о возможности его пребывания в обществе вообще.
        - Как можно лечить убийцу? Вернее, от чего его лечить? Я не юрист но если человек не сумасшедший, если в здравом уме совершает умышленное убийство, то есть заранее готовит преступление с определенной целью, то от чего его лечить? Его наказывать за злодейство надо.
        - Понимаешь, Гюнтер, зарождение готовности нарушить законы Рода уже само по себе является следствием духовного недуга. У человека, преступающего общечеловеческие ценности, болезнь души, вот ее и необходимо лечить, если такая возможность еще есть.
        - Лечить душу? Она излечима?
        - Как правило, излечима. Потребуется длительное время на восстановление ценностных ориентиров, утраченных личностью вследствие различных обстоятельств. Исправление отношения к самому себе процесс непростой. Восстановление статуса человека разумного, то есть различающего добро и зло, управляющего своими эмоциями и способного мыслить здраво и позитивно в любой жизненной ситуации, требует больших усилий со стороны оступившегося. Если человек осознает свою вину и желает исправиться, он с желанием становится на путь возрождения личности и ему оказывается в этом квалифицированная помощь специалистов.
        - А если он не осознает своей вины, если считает себя правым, не желает менять свои ценностные ориентиры?
        - С ним работают специалисты по возрождению личности, ему уделяется особое внимание…
        - И что, он перерождается?
        - Не всегда. Если в ходе лечения результат отрицательный, а специальное исследование свидетельствует об особой опасности этого человека для общества, он лишается жизни в обществе. В таких случаях выносится особое решение, и это расценивается как потеря для общества.
        - Его казнят?
        - У нас это называется по-другому. Стерилизация личности. Человек лишается своего имени. Стирается его память, история о нем в Роду корректируется, либо по решению Старейшин Рода изымается вовсе. Лишенный интеллекта, он практически превращается в животное. Это, конечно, жестоко, но таким образом Род защищает себя. Поверьте, Гюнтер, у нас это случается очень редко…
        - Я не сомневаюсь в том, что ваши специалисты, у нас их называют психологами, способны оказывать очень качественную помощь людям, но если вы обладаете технологиями вмешательства в деятельность мозга - стираете память, например, то не проще ли стереть у преступника его предыдущий жизненный опыт и вложить другой, положительный?
        - Этого нельзя сделать; во-первых, личность неприкосновенна, в том числе и ее внутренний мир, он может измениться только благодаря желанию самой личности, и никак иначе; во-вторых, изменение памяти - это и есть стерилизация личности, если это сделать, перед вами будет уже другой человек; я уже говорил, это применяется как крайняя мера защиты общества; в-третьих, каждый человек, каждая личность в нашем обществе есть ценнейшее звено эволюционной истории Рода, поэтому важно его сохранение и восстановление. Потеря любого звена - трагедия для Рода, поэтому все возможные технологии направлены на возрождение личности, а не на ее уничтожение».
        «Если это так, - думал старик, - у них тоже там не малина. Не без греха живут, на то они и люди, однако надо отметить, очень интересный подход к системе исправления и наказания… А раз предусмотрено наказание, значит, кто-то тоже должен определять степень социальной опасности и уровень социальной защиты. Тяжкая обязанность».
        Старик задумался о чем-то своем и долго сидел, прикрыв глаза ладонью. Потом, пробежав глазами отрывок текста, опять стал рассуждать:
        - Стерилизация личности… Не расстрел, конечно, но, может, даже и хуже. Хотя с гуманистической точки зрения - кровь не пролита. Лишенная памяти, душа не страдает. Остаток жизни с чистого листа… Примером для подражания быть такой человек явно не сможет. Тем самым главный вред для общества исключен. У нас ведь сейчас как: в семье воспитывать некому, улица воспитывает, а на улице кто в авторитете у пацанов - зэки бывшие. Овеянные ореолом дурной славы, блатари. Шпана всех мастей хулиганистая. Вот с них и берут пример, пополняя тюрьмы и лагеря. А тут, грамотно и жестко, вероятно, оправданно и проверено временем.
        Старика звали Евграф Семенович Печерский, и раньше, еще до революции, он был одним из лучших юристов Петербурга. Но после переворота в юриспруденцию не вернулся, хотя большевики и приглашали его как специалиста. Не смог понять и принять сразу новые принципы «классового» правосудия, а уж что потом стало с Фемидой, тем более было для него неприемлемо ни в каком виде… Замкнувшись после смерти жены, Печерский тихо доживал свой век в центре бывшей столицы России. Если бы не война и не эта рукопись, наверное, он вскоре бы умер. Так же тихо и незаметно, как жил последние годы. Но войну он решил пережить из интереса, хотел знать, как быстро переломит русский солдат хребет немецкому вермахту. В победе русского оружия не сомневался нисколько. А эта рукопись просто сделала из него философа. Пробудила у него вкус к жизни, показав, пусть фантастическую, нереальную, но альтернативу нынешней жизни на земле. Он читал и перечитывал главы, посвященные государственному устройству и принципам управления внутриземного мира людей, иногда поражаясь изобретательности автора, иногда всерьез задумываясь о том, как,
оказывается, могло бы жить человечество на земле, не случись то, о чем автор лишь упомянул в предисловии. Печерский, как мог точнее, старался перевести эти мысли, получилось примерно так:
        «Зная о приближении великой эпохи тьмы, которая ввергнет все человечество того времени в хаос и одичание, мудрецы многих племен увели свои народы во внутреннюю землю, спасая тем самым Веру своих предков и само человечество. Путь был очень сложным и тяжелым. Уходили тысячи, дошли сотни, а то и десятки. Женщин, как главное достояние Рода, берегли, как могли, несли на руках, отдавали последнюю пищу…
        Переход занял почти год, но дошли и открыли для себя новую землю и новую жизнь».
        Старик пытался представить этот процесс прощания людей с землей. Они понимали, что навсегда покидают мир своего ослепительно-яркого, животворного солнца и бездонного синего неба… Как же сильно необходимо было верить в правильность выбора, чтобы решиться на такое!
        Каким уважением и доверием обладали вожди тех племен и народов… Какую высокую степень ответственности они взяли на себя! Какой силой Веры обладали!
        Оказавшись запертыми в молельной избе, старики, как могли, расположились на полу, - тесно и душно, но ничего, терпеть можно. Плотно закрытые ставни окон не пропускали даже свет. Староста зажег свечи и в полной тишине начал молитву. Молились все, осеняя себя крестом, от этого стало легче на душе и вроде бы спокойнее.
        - Что удумал, антихрист! Над старыми людьми измываться! Смертушкой лютой пужает, эх, дурень! Куда ему, без совести живущему, понять, что смерть принять во спасение близких своих - благо великое. Ее еще, смертушку такую, заслужить надоть. На поругание детей своих старики не отдадут.
        Понял Петро Савельич по взгляду старосты, что видятся они в последний раз на этом свете. Понял и то, что власть свою он ему передал, коль выпало так. Выводить из-под удара родню, что в тайгу вчерась подалась, надоть, иначе сыщут антихристы, собаки у них… Да, с собаками надо управиться, надо. Жаль скотинку, да в негожих она руках, злому делу обучена. Петро Савельич открыл припрятанную с давних пор склянку, нарезал ломтиками вяленую сохатину и щедро полил мясо маслянистой жидкостью. Сложив кое-какие пожитки и сухари в мешок, взял посох и вышел из дома. Завернутые в лопух куски мяса нес в кармане штанов. Он сразу приметил, в каком доме остановились пришлые с двумя крупными псами, лаявшими на собиравшихся на площади людей. У Агапыча во дворе и увидел он привязанных к коновязи собак. Уже вечерело. В доме, по-хозяйски расположась, пировали чужие. В распахнутые настежь окна видно было щедрое застолье.
        - Еште, гости незваные. Еште. Бог все видит, все учитыват…
        Проходя мимо, Петро незаметно бросил мясо собакам. Мясом их не кормили давно, понял Савельич, увидев, как исчезли в их пасти отравленные куски.
        - Простите… - прошептал старик и ускорил шаг, скрывшись в проулок, уходящий прямо в тайгу.
        В молельной избе старики держали совет. Касауров слушал их речи и радовался душой за людей, которых знал сызмальства, с которыми прожил долгую и светлую жизнь. Вот теперь с ними эту жизнь и заканчивал.
        - Нет выхода другого, братья мои. Кто-то из наших молодых, если усмотрит, что мы в плену томимся, сердце смягчит и выйдет к супостатам, тем самым погубит и свою душу, и деток своих, и весь наш род. Пытками вызнают, хитростью выведают, где наши дети укрылись. Нельзя этого допустить, никак нельзя. Петро упредит всех, кого сможет, и уведет с собой, а нам проститься надобно и умереть смертью праведной, как предки наши уходили в огонь, души бессмертные от поругания храня. Сейчас это делать надо, крепость духа своего проявив и волю непреклонную. В ночи пожарище далеко видно будет, всех своих тем упредим, что ходу назад нету. Согласны ли вы со мной, братья и сестры мои?
        - Согласны с тобой, Иван Фадеевич, - склоняли голову старики.
        - Мы свое пожили, пусть наши дети в вере праведной живут… - шептали старухи крестясь и утирая слезы.
        - Изнутри дверь закрючьте да заложите чем можно. От них нам спасения не надобно. И сымайте верхнюю одежку в кучу сюда, к дверям да окнам. Запалим и с молитвой уйдем с этого света.
        Когда все подготовили, старики в центре избы встали на колени, старух внутри окружив живым кольцом, от ярого пламени и боли сберегая. Староста со свечой от образов пошел по кругу, запалив вороха одежды у стен и окон. В тишине полной прозвучал его тихий голос:
        - Прости нас, Иисусе, за грех самовольного ухода, не из прихоти, не из похоти, не из гордыни великой на это идем, во спасение детей своих и веры отцов наших. Аминь.
        Едкий дым стал расползаться от загоревшейся одежды и заполнять избу. Старики читали молитву, все ниже и ниже склоняясь к земле…
        Кольша вышел к деревне уже потемну, аккурат в то самое время, когда высоко в темное небо взметнулись языки пламени над молельной избой, и сквозь треск пожираемого огнем сухого дерева послышалась Кольше молитва… Он увидел, как суетились вокруг горящей избы люди Сырохватова, но ничего сделать не могли. Несколько ведер воды из колодца успели плеснуть на стены, а потом жар был такой, что и близко не подойдешь. Ударивший вдруг шквалистый ветер снопами искр накрыл рядом стоящие постройки, они ярко вспыхивали соломенными крышами одна за другой, навсегда погасив ночные звезды над умиравшей деревней. Кольша лежал на скалистом обрыве над деревней и плакал, обнимая дрожавшего Арчи.
        Утром Сырохватов молча, до крови закусив губы, ходил по пепелищам деревни. Она выгорела практически вся.
        - Суки!!! - заорал он, сорвавшись, когда увидел издохших овчарок во дворе уцелевшего от пожара дома, где ночевали его конвоиры-проводники.
        Построив группу в центре деревни, Сырохватов прошел мимо строя, вглядываясь в усталые, с воспаленными от дыма глазами, чумазые физиономии своих подчиненных. Многие опускали голову, не выдерживая выворачивающего наизнанку, леденящего кровь, сверлящего взгляда начальника.
        - Что? Видели? Вот так контра недобитая платит нашему народу, несущему тяжелую ношу войны! Вот так! Лучше сдохнут, но не протянут руку помощи и не встанут плечом к плечу в борьбе с фашистским отребьем! Запомните то, что вы видели, и забудьте. Не было ничего! Ничего! Не было этой деревни! Не было этих сумасшедших стариков! Не было! Они недостойны памяти о них! Они предали нашу Родину, предали нашу землю, и она их не примет. Пеплом их прах разнесет ветер, и не узнает никто об их позорной кончине! Все, что здесь произошло, не подлежит разглашению под страхом расстрела! Всем все понятно?!
        - Так точно! - хором ответил строй.
        - Поджечь оставшиеся дома - и уходим назад, нам здесь делать нечего. Те, кто по тайге разбежались, через месяц-два либо сами к людям выйдут, либо издохнут в тайге от морозов и голода. Так что не было здесь никакой деревни и не будет! Ясно?
        - Так точно!
        - Исполнять.
        Кольша, оставив собаку в тайге, обойдя деревню, пробрался поближе и все слышал. Когда строй разошелся выполнять приказ Хвата, в его сторону направился один из конвоиров. Кольша зарылся в еще горячий пепел, и тот прошел в двух шагах, не заметив парнишку.
        Уцелевшие дома сначала грабили, вынося из погребов припасы, добротные вещи, а затем поджигали. Сжав зубы, Кольша наблюдал, как в огне пожарища уходит в небытие его родная деревня, его прошлая счастливая жизнь, его безмятежное детство. Слезы катились из глаз, смешиваясь с серым пеплом. Только потом, через два дня, его новый товарищ, Пловец, обратит внимание на то, что голова Кольши вдруг стала седой.
        К обеду из продолжавшей гореть деревни группа Сырохватова выдвинулась в обратном направлении. Кольша ушел раньше, теперь он всем своим существом, умом и сердцем понимал, что такое нелюди, антихристово, сатанинское воинство. Даже Арчи вел себя необычно смирно. Бежал рядом, поглядывая на враз повзрослевшего хозяина.
        Пловец ждал их и, увидев Кольшу, по-отечески обнял парня:
        - Терпи, казак, атаманом будешь.
        Кольша рассказал все, что видел в деревне. Он рассказывал спокойно и подробно о том, как горела молельная изба с людьми. О том, как чужие грабили и жгли деревню. При этом Пловец не увидел в его глазах страха или отчаяния. Перед ним сидел на камне и скупо ронял слова взрослый мужчина четырнадцати лет с седыми вихрами и голубыми, как утреннее небо, глазами, в которых горел огонь ненависти.
        - Что будем делать? - спросил Кольша, бросив взгляд на повязку на ноге Пловца.
        - Да все уже нормально, опухоль спала, заживет как на собаке, - улыбнувшись, ответил Пловец, взглянув на Арчи, устроившегося у ног хозяина. - Уходить надо. Они явно на тропе засаду оставили, им же золото нами намытое забрать надо, без него они не уберутся.
        - А вы что, на ручье золото добывали?
        - Да, мыли золотишко, мыли, хороший ручеек, щедрый, а ты думал что, рыбачили?
        - Нет, я видел, что вы воду мутили, а зачем - не понял.
        - Точно, Кольша, золото только через мутную водицу добывается, иначе никак. Любит золото воду, липнет к ней, потому и моют его… Да, паря. Расслабились, выходит, мы, расслабились. Думали, глухомань, никто не найдет, да еще фарт такой попер… Вот они нас и накрыли. Положили в землю они моих корешей, стреляли сразу. Думали, всех побьют и все возьмут. А я успел выскочить, выходит, как они с моими корешами расправились, я один свидетель, и где добытое, только я знаю. Искать меня они будут, Кольша, так что тебе лучше к своим идти, небось кто из деревни-то уцелел. Со мной опасно тебе оставаться.
        - Собак теперь у них нет, не найдут они нас, я эти места хорошо знаю, все исходил. Поправишься, тогда, ежели надобность в том будет, и расстанемся, а пока я с тобой буду. Не принято у нас в тайге больных оставлять. Не по-божески это.
        - Что ж, хорошо, так куда пойдем?
        - Недалеко здесь зимовье есть старое, заброшенное, в прошлом годе ночевал в нем. Туда пойдем. Уходить с тропы надо, скоро эти гады появятся.
        Когда они направлялись к зимовью, Арчи несколько раз останавливался и, повернув голову назад, тихо рычал и скалил клыки.
        Вовремя снялись, отряд Сырохватова, двигаясь по тропе, вышел к огромной лиственнице. Здесь Хват решил остановиться на привал. Место хорошее, ровное, ветерком продуваемое, и вода есть. Ручеек с хрустально-чистой, родниковой водой бежит из-под мощных, узловатых корней векового дерева. Как раз на тот камень, на котором час назад сидел Пловец, и присел Сырохватов, очень уж удобное место… Тонкая сухая веточка шиповника, неприметно лежавшая в трещине камня, слегка кольнула ягодицу лейтенанта, на что он и внимания не обратил…
        Специально разработанная подводная лодка для перевозки людей и грузов непосредственно в ледовых тоннелях Антарктиды, от ее берега до Новой Швабии, расположенной в глубине материка под многокилометровым ледовым панцирем, представляла собой небольшой подводный корабль с допустимой максимальной глубиной погружения тридцать метров. Этого было вполне достаточно для выполнения поставленных задач. Облегченный прочный корпус и отсутствие какого-либо вооружения, небольшой экипаж позволяли брать на борт до пятидесяти пассажиров и более тридцати тонн груза. Этакий подводный грузовик, который сновал по одному и тому же маршруту. Двое суток туда, двое с небольшим - обратно занимал путь до земель «обетованных», открытых благодаря подсказке тибетских монахов немецкими специалистами из «Аненербе». С момента, когда об этом узнал фюрер, огромная экономическая мощь Германии, да и всей завоеванной ею Европы, неведомо для всего мира, была включена в план Гитлера по освоению потаенной земли. Сотни тщательно отобранных, профессионально и генетически, специалистов направлялись рейхом для выполнения священной миссии в
Новую Швабию, узнавая о конечной точке своего пребывания уже там, в Антарктиде. Абсолютная секретность проекта обеспечивалась особой спецгруппой СС и еще и тем, что все, кто направлялся для работы в эту землю, назад хода уже не имели. Место дислокации перевалочного пункта, где находились Ольга и Штольц, знали только командиры подлодок «конвоя фюрера». Но даже им не было точно известно место расположения входа в подводный ледяной тоннель.
        Ольга сидела в небольшой каюте и ждала возвращения Штольца. Он занят был приемкой очередной партии детей, прибывших из Европы. Дети были маленькие, от трех до семи лет. Сопровождавшие их няньки, измученные долгой дорогой, валились с ног. Штольц отправил вестового за Ольгой, ему нужна была ее помощь. Некоторые дети не понимали немецкого языка, они говорили на славянских языках: по-русски, по-польски, и это было для Штольца некоторой неожиданностью. Как выяснилось позже, они направлялись в специальную исследовательскую лабораторию, которая уже работала здесь. Специальная программа по созданию людей-роботов, людей-рабов, на основе вмешательства в деятельность мозга в раннем детстве, не была известна Штольцу. Он слышал о ее существовании, но не более того. Только здесь он увидел это своими глазами. Один из руководителей лаборатории настолько был очарован женой Штольца, что напросился к ним в гости, где после нескольких рюмок отменного коньяка так разоткровенничался о своей работе, что Ольге с трудом пришлось его останавливать, взяв с него обещание лично показать лабораторию. Что и произошло через
несколько дней. Ольга после этой экскурсии не спала несколько ночей. Штольц не мог смотреть ей в глаза, хотя оба понимали, что они здесь ни при чем и ничего изменить не в силах. Оба чувствовали себя виновными в том, что происходит рядом с ними. Штольцу было стыдно за немцев, своих соотечественников, фанатично и тупо пошедших на преступление, выполняя волю вождя. Он совсем недавно тоже с рвением воплощал идеи фюрера о создании чистокровной арийской расы, но это больше было похоже на селекционную работу ученого. Здесь было иное. Здесь, используя, как выражался их новый знакомый, «материал для опытов», маленьких детей из оккупированных стран, путем проведения хирургических операций на мозге пытались добиться искомого результата. По сути, они делали детей инвалидами, вторгаясь в деятельность самого сложного и не изученного еще никем человеческого органа. Они, ссылаясь на какие-то, с точки зрения Штольца, сомнительные результаты, полученные на подопытных кроликах, на самом деле методом хирургического тыка выясняли возможность превращения человека в послушное животное на самой ранней стадии его развития.
Это было страшно. Достаточно было взглянуть на результаты их работы, чтобы сделать вывод о том, что люди, которые ее совершали, сами больны тяжелой формой шизофрении. Однако они так не считали. Напротив, они ждали поощрений за свои достижения. По их глубокому убеждению, они совершали революционный прорыв в науке, создавая кастовое общество, в котором определенный вид людей будет с любовью и радостью служить великой арийской расе господ. Они не повторят ошибок своих великих предков. Их «Рим» не падет! У них будут другие рабы. Рабы, любящие своих хозяев больше своей жизни. Они будут преданы, как… как хорошие собаки! Эти люди будут трудиться во благо общества ариев, не требуя себе другой доли и обходясь только самым необходимым для поддержания жизнедеятельности организма. Они не будут иметь ни прошлого, ни будущего, оно их не будет интересовать. Только настоящее, в котором они живут сейчас, выполняя свои обязанности. Их основные потребности - прием пищи и сон. Именно системная регуляция этих потребностей и будет для них стимулом к работе и повиновению своему господину. Причем согласие на принадлежность
раба своему господину, как единственный для него способ жизни, будет внедрено в его сознание как аксиома. Как нечто, не требующее ни доказательств, ни объяснений. Полное повиновение на сознательном уровне исключает любое осознанное неповиновение, а значит, необходимость наказаний отпадет вообще. Насилие как инструмент управления обществом постепенно отомрет за ненадобностью. Высший гуманизм и свобода личности будут торжествовать, развивая и реализуя самые высокие устремления арийской расы.
        Огромные буровые машины круглосуточно вгрызались во льды материка, прокладывая тоннели и залы, в которых быстро создавались жилые и производственные комплексы. Немецкие инженеры, обладая неведомыми источниками знаний, совершали чудеса. Изобретения и внедренные открытия буквально потрясали воображение. Высокоскоростные подледные поезда должны были в скором будущем помчаться по сети многоярусных тоннелей, опоясывающих материк. Тоннели свяжут в единое целое ледовое защитное пространство, окружающее внутренние земли. Безопасность превыше всего. Эти же невидимые ни с моря, ни с воздуха тоннели и шахты должны были стать взлетными полосами сотен аэродромов и пусковыми площадками нового вида оружия - мощных, несущих колоссальный заряд межконтинентальных ракет, - оружия на уровень более мощного и сокрушительного, а главное, абсолютно неизвестного для противника. Это новые виды неуязвимых для любого врага летательных аппаратов и подводных лодок. Новые виды топлива и энергетические установки, получающие энергию от земли… Металлургия, работающая на извлечении металлов из вод Мирового океана… Много, много чего
нового стремительными темпами разрабатывалось в сокрытых от мира лабораториях общества «Аненербе», под покровом ледового панциря таинственного материка.
        Все происходило в полной изоляции от мира, льющего кровь в смертельных схватках за свою и чужую свободу и независимость населения земли. Единственным неудобством было то, что отсутствовала оперативность и согласованность в деятельности сконструированного механизма. Главной причиной этого было отсутствие прямой связи с Берлином. Радиосвязь в связи с повышенной степенью секретности всего, что здесь происходило, была неприемлема. Многие проекты длительное время не реализовывались, так как процессы утверждения требовали серьезных согласований, сметы расходов были огромны и не всегда реальны. Подчас реализация проектов требовала многоотраслевого взаимодействия, чего было очень сложно добиться. Не хватало времени и средств, однако был фанатичный энтузиазм ученых-отшельников и непоколебимая воля фюрера. Нужно было только выиграть время…
        Сколько прошло времени во сне, человек проконтролировать не в состоянии. Когда Вангол открыл глаза, Федор уже не спал, а Ярасим возился с керогазом, устанавливая на нем котелок с водой.
        - Всем доброе утро!
        - Ты думаешь, сейчас утро?
        - Уверен.
        Вангол чиркнул зажигалкой и взглянул на часы. Без пяти минут семь. Он осмотрелся. Они находились в проходе, перед той самой круглой залой-ловушкой, из которой благодаря Ярасиму выбрались и дверь в которую смогли потом заблокировать.
        «Так, значит, вот куда нас вернули…» - подумал Вангол, вспоминая прощальные слова Такдыгана.
        После легкого завтрака Федор надел на себя альпинистский ремень, пропустил через него веревки и, подмигнув Ярасиму, сказал:
        - Ну что, попробуем спуститься в эту дыру?
        - Где ты видишь дыру, Федор?
        - Сейчас и вы увидите, уверен, она откроется от легкого прикосновения.
        Он легко спустился к краю воронки и, перевернувшись вниз головой, руками нажал на плиту. Она мгновенно отъехала в сторону, причем это произошло так быстро, что Федор буквально провалился верхней частью тела в зияющую дыру, из которой, также неожиданно для всех, в пещеру хлынул мягкий свет. Вангол и Ярасим удержали товарища и потянули его наверх, но он всячески движениями рук показал, что этого делать не надо. Какое-то время он висел неподвижно, затем стал выбирать веревку, что-то перецепляя на поясе, затем снова замер.
        - Что там? - спросил Вангол.
        Федор высунул руку и показал палец - дескать, тихо!
        Через несколько секунд он сделал условный жест, и Вангол понял, что ему нужно помочь тихо выйти наверх. Его осторожно стали вытягивать из отверстия. Как только голова Федора появилась, его напряженные от долгого висения вниз головой губы прошептали:
        - Там просто ужас, Вангол. Посмотри.
        Он, перевернувшись, заклинил ногами пытавшуюся вернуться на место плиту и жестом позвал Вангола:
        - Спустись, я подстрахую. Посмотри сам на это.
        Вангол, отдав конец своей веревки Ярасиму, осторожно спустился по гладкой поверхности до Федора. Перевернувшись вниз головой, он высунулся из дыры. Ослепительный, после сумеречного в пещере, свет ударил по глазам Вангола. Он зажмурился и осторожно открыл глаза, привыкая к новой реальности. Огромная, насколько хватало зрения, полость простиралась под ним. Он как бы висел на потолке каменного свода, поддерживаемого сотнями толстых колонн, на высоте десяти - двенадцати метров. Вангол помнил эту картину, она осталась неизменной. За исключением того, что происходило внизу, прямо под ним. А там был кровавый пир. Тела немцев, разбившихся о камни при падении из ловушки, рвали на части и пожирали трехметрового роста белые обезьяноподобные существа; кровь жертв окрашивала их широкие груди и мощные руки. Федор, спустившийся и повисший рядом с Ванголом, прошептал:
        - Это просто жуть какая-то. Что это за звери? В страшном сне такое не снилось…
        Внизу этот шепот был услышан. Один из исполинов поднял голову, и Вангол увидел звериные глаза и оскал окровавленной пасти хищника. Через мгновение зверь совершил стремительный прыжок, и только метра полтора не хватило ему, чтобы достать Вангола. Смрадный запах и рев повис в воздухе. Внизу их было полтора десятка, и все они, увидев людей, пришли в бешенство. Один за другим бросались вверх, пытаясь достать, но не могли - слишком высоко. Вангол и Федор не стали более испытывать судьбу. Все было достаточно ясно, и они, один за другим, вышли наверх, позволив ловушке закрыться.
        - Если честно, то я чуть не наделал в штаны, - признался Федор, нервно смеясь. - Я же спуститься туда хотел, увидев трупы немцев. Уже изготовился к скольжению, а тут эти… Да, прыгают они… Короче, слава богу, не успел…
        - Я тоже хотел бы взглянуть, что вы там видели, друзья. Что там, чакли?
        - Ярасим, спустись, мы подстрахуем, погляди на своих чакли. Мне кажется, они сильно подросли…
        Ярасим быстро скользнул вниз и несколько минут лежал свесившись вниз головой, рассматривая через открывшуюся дыру бесновавшихся внизу зверей.
        Когда он поднялся, по его лицу было видно, что он не на шутку испуган и взволнован.
        - Это не чакли. Я их видел, - прошептал он.
        - Ну и что? Мы тоже их сейчас видели.
        - Не сейчас, я их видел раньше, вернее, одного, видел на земле. Они на землю выход имеют, вот так вот. Я думал, мне привиделось тогда, зимой… - Ярасим вытащил свой кривой нож и положил на колени.
        - Я не думаю, что они могут нас здесь достать.
        - Они сейчас почти все пошли, нет, побежали куда-то туда. - Ярасим махнул рукой в сторону.
        - Это меняет дело, Вангол, надо быстро уходить, вполне возможно, они сюда выход имеют, - подал голос Федор.
        - Что ж, то, что мы видели, говорит о том, что немецкая экспедиция была здесь и в полном составе погибла, упав в пропасть. Люди сорвались с большой высоты и разбились. Трупы мы видели, но подобраться к ним возможности не было. Ничего другого мы сообщить руководству не можем, потому что, если мы начнем рассказывать про это, нам просто не поверят и отправят в лучшем случае в психушку. Дальше нам здесь хода нет, а выход есть, пока эти зверушки его не перекрыли. Ты прав, Федор, надо уходить. Все, Ярасим, уходим, не удалось с твоими чакли познакомиться, к сожалению. Ты готов к движению?
        - К счастью, Вангол, к счастью. Поверь, это хорошо, что мы не идем дальше. Дальше нет пути, только смерть для людей земных. Там внизу царство этих зверей. Нас они не пощадят точно. Я готов.
        - Все, уходим, Федор впереди, я замыкающий.
        Вангол на всякий случай вытащил пистолет и проверил обойму. Она была пуста. Так он и думал. Вставив запасную, он двинулся вслед уходящим. На выходе из ловушки убрал камень, позволив ей закрыться, когда отошел дальше по тропе.
        «Да, хорошо западня сделана, надежно и просто. Кто же это смог?» - думал Вангол, потом вспомнил встречу с Такдыганом, и этот вопрос отошел.
        «Мир настолько сложно определенно кем-то устроен, что познать его, наверное, невозможно. По крайней мере, сейчас. И вообще, в настоящее время мы о нем практически ничего не знаем», - сделал он умозаключение и ускорил шаг, внимательно вглядываясь и вслушиваясь в этот загадочный подземный мир.
        Обратный путь оказался короче по времени, участок с таинственной защитой они преодолели, не заметив никакого влияния на себе. Глушить свой мозг спиртом не пришлось. Вангол подумал, наверняка это помог его учитель, старый, седой и мудрый орочон. Отключил защиту. Погони, которой они так опасались, тоже не было. Несколько раз, на привале, он проверял Федора и Ярасима. Нет, они не помнили, что вообще спускались ниже. Ванголу иногда приходили мысли о том, что, может быть, ему самому это приснилось. Но пустая обойма его пистолета говорила, что он стрелял, а стрелял он только в этих белых исполинов, больше нигде ему оружие применять за последний месяц не приходилось, и это было абсолютно точно. Значит, все было так, как он помнил. Но так было только для него, и ни для кого больше. Вангол часто вспоминал до мельчайших подробностей все, что с ними здесь произошло, анализировал все события и не мог понять, для чего тем силам, которые, как оказалось, их вели, было нужно, чтобы они прошли весь этот путь. Неужели Такдыган, то есть пусть его дух, не мог прийти к нему, например, сразу, в первую же ночь в пещере?
Он сказал, что мог встретиться и говорить с ним только здесь. Значит, в другом месте не мог, но хотел? И самое главное. Зачем все это было? Этого Вангол, как ни старался, понять не мог. На его груди, в солдатской ладанке, лежал маленький кусочек янтаря, о котором он помнил как о подарке старого охотника. Но ему казалось, что этот подарок с ним уже очень давно, много лет, еще с забайкальской тайги. Еще с тех времен, когда старик учил его премудростям орочонской жизни. Вангол потрогал рукой ладанку, она была теплой от его тела. На одном из привалов Вангол вспомнил о блокнотах и планшете с непонятными записями, картой маршрута и рисунками, найденными у немцев. Он открыл вещмешок, в котором их хранил, и понял, что они исчезли. Исчез и мешок с ботинками немцев. «А жаль, надо было сразу переобуться, хороши были…» - улыбнувшись своим мыслям, подумал Вангол. Все забрали те, кто их вернул из бункера. Они не хотели, чтобы кто-то повторил этот подземный маршрут или получил некую информацию из этих записей. Жаль, скорее всего, там было много интересного. Вот бы их Пучинскому… Вангол смог бы по памяти восстановить
те страницы, которые он видел, но, увы, даже рассказать о них нельзя. Для официального доклада не было ничего, потому как немцев они достать не смогли. А для своих… будет видно, понадобится, он нарисует.
        На третьи сутки они наконец увидели свет. Трудно описать чувства, которые испытывает человек, вернувшись из преисподней. Интересно то, что все краски природы вдруг становятся на порядок ярче и сочнее. Небо такое синее-синее, трава такая зеленая-зеленая, как будто раньше на глазах фильтры стояли, не пропускавшие этакую красоту…
        Макушев, радостно встретивший их у входа в пещеру, улыбаясь, по очереди всех обнял и усадил у костра.
        - Я уже думал, хана вам, мужики. Столько времени вас не было. Еще день-два, и, согласно твоему приказу, мы бы вызывали подкрепление.
        - Я же сказал - две недели ждать.
        - Так прошло-то уже больше полмесяца, Вангол.
        - Как полмесяца? - почти одновременно воскликнули Федор и Ярасим.
        Из-за деревьев вышел Арефьев с ведром воды.
        - Ура, наконец-то вернулись! Я точно знал, что вы вернетесь, точно знал! - кричал он, обнимая друзей.
        - Какое сегодня число? - спросил Федор.
        - Двадцать второе сентября, а что?
        - Не может быть. По моим подсчетам, сегодня семнадцатое…
        - Да, должно так быть… - кивнул Ярасим.
        - Потом разберемся, а сейчас надо подготовить взрывчатку и рвануть этот вход в подземелье, чтобы другим фашистам хода туда уже совсем не было. Мало ли, не караулить же здесь.
        - Так вы нашли их?
        - Да, нашли то, что от них осталось. Видели сверху пять тел без признаков жизни. Сорвались они в пропасть, разбились насмерть, да так, что и добраться до них невозможно было. Сплошной ледник, отвесные стены. Там, Володя, такие места есть, о которых лучше и не вспоминать. Не для людей они точно…
        - Расскажите!
        - Потом, конечно, расскажу, а сейчас перекусим - и за дело. Что там у вас в котелке булькает?
        В котелке действительно закипала, окутывая полянку дурманящим ароматом, уха.
        - Откуда у вас рыба?
        - Тут рядом ручей небольшой, перекаты да ямки по колено, рыбы море, хоть руками лови…
        Ярасим, посмотрев на всех, как-то грустно сказал:
        - Да, места здесь богатые, но надолго ли? Такие вот придут и все нерестилища опустошат…
        - Ярасим, ладно тебе, сюда еще сто лет никто не придет. На твой век дичи хватит.
        - На мой-то, думаю, хватит, а вот что дальше-то будет…
        - А дальше фашистов разобьем и будем строить коммунизм. А при коммунизме диких зверей никто убивать не будет и рыб тоже, наоборот, их охранять люди будут.
        - Все всё поняли, разливай уху, лейтенант, - прервал речь Арефьева Макушев.
        - Есть кормить личный состав! - Арефьев отдал честь Макушеву черпаком и взялся разливать дымящуюся жирную юшку по мискам.
        Все как-то забыли о том несоответствии времени, которое вдруг выявилось. Главное было не это. Главное было зачерпнуть ложкой из миски ароматное варево и, подув на него, чтобы не обжечься, осторожно, медленно приняв его внутрь себя, почувствовать, как живительная сила растекается по всему усталому телу…
        В августе сорок второго немцы усилили артобстрелы города на Неве. Наверное, злость срывали за то, что не сдавался город, умирал от голода, пуль и осколков снарядов, но не сдавался, туша пожарища и залечивая артиллерийские и бомбовые раны.
        Евграф Семенович приболел; он собирался приступить к окончательной правке переведенной им рукописи, но слег. Слабость тела не позволяла ему встать на ноги, но голова работала ясно и четко. Он читал и перечитывал текст, уточняя смысл наиболее интересных, по его мнению, мест. Так получалось, что в некоторых случаях он своим переводом обогащал местами скучное и скупое повествование. Он постепенно, не замечая того, вступил в соавторство с Гюнтером Миттелем и настолько увлекся этим творчеством, что получал истинное удовольствие от своей работы. Не говоря уже о том, какую почву для философских размышлений он получал из текста. Ведь раньше он никогда и не задумывался о таких, казалось бы, незыблемых правилах земного жития, как, например, законы права собственности, наследования. Дети наследуют имущество родителей - это ведь само собой разумеется. Однако не везде это так. Вернее сказать, существуют, а может быть, имеют право на существование, коль родились в сознании автора рукописи, иные варианты. И вообще, закономерность этого и целесообразность теперь вызывало у него вполне обоснованные сомнения. В том
мире, в котором он оказался благодаря автору, так называемом Союзе равноправных Родов, царили несколько другие ценности и законы. В целом построение всего миропорядка зиждилось на сохранении или, другим словом, сбережении традиций и достижений каждого Рода от Великого перехода до настоящего времени. Вся информация о каждом Роде тщательно собиралась и хранилась в родовых архивах, объединенных неведомой информационной системой в единое целое всего человечества. Рождение детей в течение длительного времени являлось величайшим по важности событием, к которому готовились заранее, буквально за годы закладывая необходимые качества в будущего человека. Родители знали пол ребенка еще до его зачатия, так же как и черты его характера и способности. Они знали, как это сделать. Более того, они привлекали в формирование своих будущих детей души наиболее одаренных и достигших духовного совершенства людей. Как правило, предков своего Рода. То есть по их просьбе в их ребенке воплощалась душа, например, их прапрадеда, бывшего прекрасным музыкантом или художником. В результате ребенок с детских лет начинал осваивать, а
в дальнейшем совершенствовать навыки и умения, достигнутые его душой в прошлой, а то и во всех прошлых жизнях. При этом родители точно знали, что требуется этому ребенку для развития и самосовершенствования. Это давало колоссальные результаты, наполняло так называемую кладовую достижений Рода, да и всего общества в целом. Ошибки были, но очень редко и то лишь в том, что в ребенке зачастую открывались новые грани, иные таланты, не известные еще его Роду.
        Достижения Рода - главная ценность и критерий общественного положения представителей Рода в обществе внутриземья. Заслуги перед Родом и обществом представителей Рода имели определенную ценностную шкалу, результаты которой, накапливаясь из поколения в поколение, создавали определенный статус каждого Рода и соответственно его представителей в общественной системе управления обществом снизу и доверху.
        Соответственно этой системе накопления достижений Рода, понятие права собственности на какие-либо материальные ценности относится к Роду как к субъекту этого права. Каждый представитель Рода обладает правом пользования этими ценностями в зависимости от своего профессионального уровня и общественного статуса. Кроме того, члены общества имеют право пользоваться общественными материальными ценностями, в той или иной степени доступными им в связи с необходимостью реализации профессиональной деятельности, отдыха или просто жизненной необходимостью. Миттель описывал огромные общедоступные комплексы, в которых люди занимались любимыми видами спорта. Кроме легкоатлетических и других оздоровительных видов спорта были и массовые состязательные, что-то наподобие футбола, правда, и водного поло, волейбола и баскетбола в несколько других формах и правилах; матчи собирали огромное количество участников и зрителей. В целом здесь спорт был неотъемлемой частью жизни человека с раннего детства и до глубокой старости. Особое место занимала медицина. Гюнтер не видел больных. Он видел молодых и старых людей, даже
очень старых, но здоровых и полных сил, если не физических, то творческих, это точно. По короткому и более чем скромному описанию этой темы становилось ясно, что система медицинского обслуживания состояла в том, что каждый Род имел в своем составе когорту наставников, учителей, которые с раннего возраста сопровождали, наряду с родителями, молодое поколение, прививая ему здоровый образ жизни, помогающий успешному развитию как умственных, так и физических способностей. Причинами всех болезней, которые могли возникнуть в физическом теле человека, было поведение самих людей, основанное на их мыслях и поступках, нарушающих гармонию энергий окружающего мира. Это было краеугольным камнем всей медицины. Существовала и экстренная медицинская помощь. Гюнтер однажды, во время очередной экскурсии в горах, видел, как человеку стало плохо и в считаные минуты прибыл летательный аппарат, в котором больному была проведена «несложная» операция по замене сустава стопы. В целом, по словам проводника, хирургическое вмешательство в организм человека считалось допустимым только тогда, когда все иные методы уже не могли
устранить разрушительные последствия мыслей или поступков человека. Это происходило крайне редко, поскольку само общественное устройство и жизнь человека во всех своих проявлениях были настолько открыты, что не заметить негативное мышление индивида в Роду было просто невозможно. Человеку помогали найти свое место в этом мире деликатно и профессионально. Он оставался самим собой, обладая свободой выбора, но, как правило, получаемые знания позволяли сделать этот выбор верным, тем самым не допустить поражения своего физического здоровья.
        Евграф Семенович был крайне удивлен тем, что глубокая старость в этом мире означала не только возраст людей, не сравнимый с земным, но в большей степени способность ясно мыслить и самостоятельно обслуживать себя. Как только человек утрачивал эти качества, он признавался старцем, достигшим возраста обязательного попечительства, и тогда вступали в силу законы обеспечения достойной встречи глубокой старости и прощания с этим миром. Средний предельный возраст людей составлял от шестисот до семисот, некоторые доживали и до тысячи земных лет. В свои восемьдесят четыре Евграф Семенович уже готовил себя к смерти, тем более что жить в блокадном Ленинграде было ему уже очень тяжело, почти невозможно. Однако прочитанное придало ему сил. Он посчитал, что в нем еще достаточно много энергии и творческий потенциал его еще совсем не исчерпан. Он может и должен жить и приносить пользу людям, создавая достижения своего пусть сейчас угасшего, но, кто его знает, может быть, и существующего в каких-то иных мирах Рода. Ему захотелось окунуться в прошлое своего «древа», восстановить в памяти всех тех, кого он помнил и
знал, восстановить родословную и найти всю возможную информацию о своих предках. Он почувствовал эту необходимость так ясно, что вдруг ужаснулся. Как же он мог жить раньше, не задумываясь об этом. Забыв, оставив без внимания свои корни, своих предков, историю своего Рода, тем самым фактически забыв историю своего народа и своей Родины. Может быть, именно потому и живет он сейчас в стране, которую не понимает и не принимает, хотя страна эта Россия, его Родина, земля его предков, исконная…
        На второй день обратного пути, уже на подходе к ручью, где они накрыли беглых зэков-старателей, Сырохватов почувствовал себя плохо. Жар в груди и пелена в глазах. Лошадь, на которой он ехал, встала, почувствовав, что всадник не в состоянии ею управлять. Подошедшие конвоиры, увидев командира, заваливающегося на шею лошади, сняли его и положили на землю. Он потерял сознание, и до ручья его несли на наскоро сделанных носилках.
        Сержант, остававшийся в засаде на ручье, встречал группу, готовясь получить выволочку от Хвата, - засада оказалась безрезультатной: никто за золотом не пришел, поиски тоже ничего не дали. Увидев командира на носилках, бросился к нему:
        - Что случилось?
        - Не ведаем, товарищ сержант, все нормально было, часа два назад плохо ему стало, с коня стал валиться, ну, мы его подхватить успели и вот принесли. Жар у него, горит весь и без памяти.
        - Что могло случиться-то? Отравиться не мог, все из одного котла жрали. Простыть тоже, у него закалка железная, да и негде было…
        - Да, беда, ни врача, ни лекарств, токо чеснок есть да спирту фляжка. Что делать будем? До Енисея три дня ходу, выдюжит ли?
        Сырохватов лежал, тяжело дыша. Глаза его были закрыты, синими губами он что-то шептал в забытьи.
        Сержант, расстегнув на нем китель и задрав нательную рубаху, прижался ухом к груди.
        - Хрипит в груди у него, и сердце молотит, прям без остановки… Горячий весь, как огонь. Спирт тащи протереть ему грудь, это жар должно снять. Чеснок принесите тоже, раздавить его надо, перетереть - и за щеку ему немного. Воды, воды дайте.
        Губы лейтенанта еле слышно шептали:
        - Пить… пить…
        Никто и не подумал осмотреть Сырохватова полностью. Никому и в голову не пришло штаны с него снять, а если бы пришло, увидели бы посиневшую и вздувшуюся ягодицу командира, принявшую в себя с острой иглы таежного шиповника грибной яд смертельно ядовитой поганки. Пловец знал свое дело; в отличие от Кольши он считал, что за смерть товарищей нужно мстить всеми возможными способами. И он начал, как мог, это делать; если бы не ранение, отряд Сырохватова из тайги, скорее всего, не вышел бы. Но Пловец был ранен, и поэтому судьба пощадила энкавэдэшников. Случайностей не бывает, именно начальник угодил задницей на оставленную Пловцом отравленную веточку. Пловец рассчитывал, что это задержит их в тайге, но просчитался. Сержант принял решение выходить из тайги к реке и выносить командира на руках. Он был уверен, что железное здоровье Хвата выдержит переход, а там все-таки река, люди, баржа ждет. До ближайшей больницы на барже быстро дойдут. Шли с минимальными привалами и ночевками. Сырохватов бредил, метался в жару, иногда приходил в себя и много пил воды. Когда к обеду на третьи сутки вышли к Енисею, было не
по-осеннему холодно. Баржа в заводи покачивалась на легких волнах, кое-где забереги прихватило ледком. Сержант, командовавший отрядом, крикнул:
        - Эй, там, на барже, спите, что ли, встречай команду!
        Ответа не последовало. Только выстрел из пистолета разбудил и на самом деле спавшего в кубрике моториста. Он подал сходню на берег и молча наблюдал, как вышедший из тайги отряд грузится. Капитан баржи рыбачил на удочку ниже по ручью, впадавшему в Енисей, и подошел чуть позже с десятком хайрюзов на кукане. От него не утаилось, что народу стало поменьше и овчарок не было вовсе. Когда на борт заносили лейтенанта, он, глянув на его лицо, подумал - не жилец. Но ошибся. Сырохватов выжил. Через два дня в Енисейском госпитале он уже был в сознании и первый раз за несколько суток ел мясной бульон, которым с ложки его кормила медсестра. Молоденькая практикантка из Красноярского медучилища по имени Валя с неподдельным трепетом и заботой ухаживала за лейтенантом, вернувшимся больным из боевого задания. Вероятно, чистое и светлое чувство, вдруг родившееся в ее сердце, помогло Сырохватову вернуться на этот свет. Он видел перед собой курносое симпатичное лицо Вали и думал, что, наверное, это ангел, который вдруг что-то перепутал и прилетел к нему, давно отвергшему и Бога, и Святость, и вообще человеческие
чувства. Сырохватову вдруг захотелось жить. Жить, чтобы видеть это создание, чтобы держать ее за руку, чтобы видеть ее глаза и чуть припухшие нежные губы. И он выжил, выжил вопреки законам природы, которая уже распорядилась в его отношении, но, вероятно, отменила свое решение, предоставив Хвату еще один шанс в этой жизни стать человеком. Через месяц абсолютно здоровый лейтенант НКВД Сырохватов с молодой женой отбыл к новому месту службы в Забайкалье. Там он сформировал и принял под командование особую группу по поиску и захвату беглых зэков и дезертиров всех мастей и оттенков, которыми, как выразился замполит управления НКВД, «кишит» забайкальская тайга. Учитывая опыт работы, Сырохватов сам отбирал в свою группу людей из числа сотрудников лагерей и милиции. Естественно, в ней оказались и участники рейда по Енисею, уцелевшие от мести Пловца и избежавшие отправки на фронт. Сержант НКВД Шемякин стал правой рукой Сырохватова. Лейтенант навсегда запомнил, кто спас его жизнь в тайге на Енисее.
        Осень сорок второго года в забайкальской тайге была дождливой. Березы желтели снизу, это обещало затяжную долгую осень. Кормов для оленьего стада было много, и Ошана со своей семьей кочевала по старым местам, куда не ходила уже много лет. Почти год не видели они новых людей. Тайга, раскинувшаяся на север до самой тундры, была их домом и миром. В этом мире правили свои законы, суровые и справедливые. Здесь всегда нужно было полагаться только на самого себя. Брать на себя ответственность за все. Тогда этот мир одаривал красотой и умиротворением. Он кормил, раскрывая тебе свои кладовые, и поил целебными водами своих рек. Тогда создавалась гармония жизни: все, что брал у тайги, ты возвращал ей своей любовью и бережливостью. Ошана знала: весь мир вокруг живой. Он чувствует, как ты к нему относишься. Он огромный, сильный, но в то же время беззащитный. Ошана никогда не делала ему больно.
        Ее зять Игорь с Гулей, дочерью Ошаны, все лето были с ней; Ошана нянчилась с их дочкой Тингой, полностью отдав бразды правления в семье Игорю. Он хорошо освоил орочонские дела, и стойбище было в полном порядке. Более того, надежно защищено от волков и чужих людей. Щенки, принесенные волчицей, выросли в трех крупных матерых зверей, прирученных только Игорем. Они слушались его беспрекословно и ни разу не подводили, ни на охоте, ни при встрече со своими сородичами. Они не бросались с ними в драку, они, злобно рыча, стояли вокруг Игоря, и дикие волки уходили, не смея на них напасть. Оленей не трогали, хотя, как и все в семье, питались олениной. Они просто не знали как и не умели убивать. Когда было нужно, убивал Игорь, он был вожак их стаи и глава семьи. Ошана и Гуля с дочкой для волков были тоже членами их стаи, их не трогали, но и к себе не подпускали. Только сын Ошаны, трехлетний кудрявый мальчишка, смело мог вмешиваться в их жизнь, играть с ними, трепать их за уши, забираться на них верхом и даже спать с ними. Они его любили, он был их другом и младшим братом. При всей их внешней одинаковости, они
отличались и силой, и характером. Широколобый и мощный, Игорь назвал его Кедр, был самым сильным и уравновешенным. Второй - Пират, оправдывал кличку своим характером, быстрый и ловкий, горячий и напористый в охоте. Третий - по кличке Ворон, был спокойным и хитрым, никогда не лез вперед, но никогда и не оставался в стороне. Игорь никогда раньше не занимался дрессировкой, у него в той прошлой жизни и собаки-то не было. А тут он смог приручить и обрести поистине непререкаемую власть над тремя молодыми и сильными волками. Наверное, это потому, что он пощадил их мать, дал им появиться на свет. Мать, волчица, пойманная Игорем в западню, потом перегрызла веревку и ушла, оставив уже подросших щенков. Иногда он видел вдалеке тень волчицы, а может быть, это ему только казалось. Но близко к стойбищу она не выходила никогда.
        О том, что шла война, Игорь знал, Ошана, как смогла, рассказала об этом, но что это была за война, кто на кого напал, насколько это было серьезно и опасно для страны, он не знал и, если честно, не задумывался об этом. Думал, что-то вроде финского конфликта или подобное по поводу границ. Его ничего не интересовало давно - с тех пор, как он очнулся в чуме и почувствовал рядом с собой податливое молодое тело своей будущей жены. Не интересовало даже то, кто он есть и откуда взялся. Потом, когда память стала постепенно возвращаться к нему, ему поначалу становилось страшно. Он понимал, что попал в совершенно другое измерение жизни. Здесь все было не так, как он привык. Время текло неизмеримо медленнее. События происходили независимо от его воли и желания. Люди, хоть их и было совсем немного, были другими. Открытые, неспособные на обман или причинение вреда. Несколько позже ему стало понятно, что это и есть те единственные люди на свете, которым он нужен и кому дорог. Они были рядом с ним. Он решил, что это настоящее, то, что происходит с ним сейчас, и есть главное в его жизни, и зачеркнул то, что было в
прошлом. Иногда его посещала некая обида - друзья и коллеги фактически бросили его в тайге, у чужих людей, больного, но, с другой стороны, именно поэтому он сейчас жив и счастлив в этой жизни. Постепенно он выдавил эту обиду из своей души и только изредка, с легкой грустью, вспоминал прошлую городскую жизнь и давние трагические события. Постепенно он освоил сложное промысловое дело, научился обихаживать оленье стадо, стал своим в семье, которая его приняла. Он уже не помышлял вернуться в Иркутск, там его ждать было некому, да и никто не ждал. Он почувствовал вкус к этой новой таежной жизни. Молодая, всегда рядом, не отстающая ни на шаг жена делала его уверенным и счастливым мужчиной. Когда Ошана передала ему бразды правления семьей, он принял их со всей ответственностью и был происходящему искренне рад и горд этим. Как среди прирученных им волков, так и в своей семье он становился лидером, вожаком, что не могло не нравиться.
        Уже несколько дней они стояли в широкой долине, сплошь покрытой ягелем. Олени жировали. Но ягель нельзя выедать совсем, поэтому Игорь, посмотрев пастбища, наметил на завтра переход. На десятка три километров восточнее, там можно стоять до первых снегов. Еще до рассвета он, как положено у орочон, один, сопровождаемый своими волками, верхом на олене отправился к новому месту. Женщины должны были свернуть стойбище и отправляться вместе со стадом следом. Но этого не случилось. На рассвете к стойбищу пожаловали нежданные гости. Конный отряд в двадцать человек с оружием и собаками подходил неспешно, полукольцом охватывая стойбище. В середине колонны ехал старший лейтенант НКВД Сырохватов.
        Московское начальство в лице полковника ГРУ Ивана Ивановича Краскова встретило группу «Северный ветер» плохими вестями. Услышав подробный, насколько это стало известно, рассказ начальника о гибели Ольги и агента Вальтера в автокатастрофе на юге Германии, Вангол, ни секунды не задумываясь, уверенно и твердо сказал:
        - Это неправда, Ольга жива, и немец жив. Это легенда для нас, и не только для нас. Их убрали из списка живых. Вероятно, они направлены на какой-то сверхсекретный объект.
        - Ты так уверенно об этом говоришь, как будто это не твое предположение, а доказанный факт, Вангол.
        - Товарищ полковник, Ольга и немец живы, я в этом абсолютно уверен. Где они, это пока неясно, но я постараюсь установить их место пребывания.
        - Это просто слова, Вангол, нужны факты…
        - Факты и доказательства будут; прошу вас поручить мне разработать операцию по установлению с ними контакта. Они явно обладают сейчас важнейшей информацией, но лишены с нами связи.
        - Хорошо, я подумаю, а сейчас доложите результаты операции.
        Вангол подробно рассказал об экспедиции и положил на стол письменный доклад.
        - То, что вы их обнаружили и засвидетельствовали их смерть, конечно, неплохо. Однако цель их действий в нашем тылу так и осталась нераскрытой, и это мне не нравится. Вангол, это точно не понравится ему. - Красков показал пальцем вверх. - Очень не понравится. Скажет, задача не выполнена. Что они искали в этой пещере? Возможно, придут другие.
        - Я же доложил, что вход мы взорвали. Теперь туда проникнуть невозможно.
        - Жизненный опыт говорит мне, что ничего невозможного не бывает, если есть цель. А вот их цели мы, к сожалению, не установили, потому и не знаем, как они попытаются ее достичь в следующий раз. А немцы народ твердолобый. Они свои цели достигать привыкли. Тем более сейчас, они же фанатики. Обломались под Москвой, застряли в России-матушке. Им победа нужна, а она от них уплывает с каждым часом, с каждой минутой. Чувствуют они это, потому Гитлер заговорил о скором применении новейшего сверхоружия. Помнишь, что мы о нем тогда слышали? И я помню. Один удар - и города нет. Думаю, «Аненербе» это сейчас поисками контактов с представителями того мира занято. Потому и полезли они в пещеру. Может быть, мое предположение раскрывает цель немецкой экспедиции? Если это так, получается, что они погибли и теперь замурованы в пещере. Можно представить этот факт как их уничтожение, что является реализацией группой боевой задачи по предотвращению выполнения врагом своего задания. Чем доказательно подтвердить это предположение, не знаю… Что скажешь, Вангол?
        - По сути, так и есть, Иван Иванович. Немцы шли в поисках контакта с источниками сокрытых знаний. С ними как проводники были монахи, смуглые ребята, наверняка из Тибета, я хорошо их разглядел, да и охотник местный, Ярасим, их тоже видел. Он заметил, как они показывали что-то немцам на карте, которая у них была. А тибетские монахи куда могут вести? Только к каким-то таинственным местам, священным и сокрытым от мира. Хранилищам тайных знаний, например, к чему и стремятся фашисты. Поэтому ваше предположение в общем и целом верно.
        - Тогда подумай, как отразить это в своем докладе. Три часа тебе на это хватит?
        - Так точно.
        - Действуй. Группе три дня отдыха, и будете готовиться к новой операции, она уже согласована с руководством.
        - Если не секрет?..
        - Секрет. Пока секрет, до встречи с ним.
        Красков опять указал вверх.
        - Все, выполняй приказ, Вангол.
        - Есть!
        Вангол встал и, забрав со стола свой доклад, вышел из кабинета полковника. Через два часа он представил тот же доклад об операции, но в нем появилась информация об установлении местонахождения и незаметном преследовании группы немцев в пещере. Немцы, возможно, почувствовали погоню, шли быстро, торопились, пренебрегая страховкой, в результате чего погибли по собственной неосторожности, сорвавшись в ледяную расщелину. Пришлось Ванголу соврать, самую малость, но главное - он дополнительно указал, заострив на этом внимание, что в составе группы были монахи-проводники, вероятно знавшие путь к источникам тайных знаний. С их гибелью установление места, к которому стремились немцы, стало невозможным. Дабы пресечь возможные повторные попытки, вход в пещеру был взорван на глубину не менее двадцати метров. Проникновение в пещеру в настоящее время абсолютно невозможно.
        Красков внимательно прочитал доклад Вангола и заверил его своей подписью. Через три дня группа была собрана для подготовки к новой операции. Перед строем Красков тихо сказал:
        - За выполнение задания по обезвреживанию в нашем тылу разведгруппы противника объявляю благодарность. Спасибо.
        Он жестом остановил положенное по уставу: «Служим…» - и продолжил:
        - Здесь, - он поднял в руке папку, - новое, очень ответственное и сложное задание. На подготовку две недели. Надеюсь, времени хватит? Отдохнули там, на природе… - Полковник улыбнулся разведчикам. - Вангол за мной, остальным вольно, разойтись.
        В зимовье, несмотря на его явно столетний возраст, было тепло и уютно. Натопленная Кольшей небольшая, из речного камня, печь весело потрескивала сухими дровами, наколотыми еще в прошлом году и сложенными в поленницу под небольшим берестяным навесом. Пловец быстро выздоравливал. Через неделю уже почти перестал хромать. Еды хватало, Кольша рыбачил в ручье, умело ловил в силки рябчиков, которых было в изобилии, только свистни. Свистулю-манок Кольше сделал из трубчатой птичьей косточки, найденной здесь же, Пловец. Ловко и быстро, а главное, свист был точно такой, каким самка подзывает к себе самца или если чуть сильнее и длиннее давать трель, то будто задиристый самец зовет противника на поединок…
        - Почему так мир устроен, что надо обязательно есть, чтобы жить? А значит, кого-то убивать, вот хоть птицу эту. Летала бы себе да летала… - ощипывая рябчика, ворчал Кольша.
        - Вообще-то, Кольша, можно и без мяса обойтись, не у нас, конечно, но есть земли, где лето круглый год. Овощи, фрукты разные растут в изобилии. Выращивай и питайся на здоровье. А мир, наверное, так устроен потому, чтобы в нем ничего лишнего не было и бесполезного. Все в нем устроено так, что обязательно для чего-то нужно. Все из земли приходит и в нее возвращается. А она все принимает в себя и растворяет в себе, опять же из этого порождая новое.
        - Лето круглый год - это как? А весна, осень, а зима?
        - Нет, конечно, и там есть и весна, и осень, и зима, только мороза там совсем не бывает, а значит, и снега. Тепло там во все времена года. Растения вечнозеленые, пальмы, кипарисы…
        - Ты что, там был?
        - Был. В Испании, воевал. Выполнял интернациональный долг, а если попросту, бил фашистов, помогая народу другой страны. Я ведь военный, офицер, Кольша, старший лейтенант, командир взвода разведки… был. Ну, да это в прошлом.
        - Расскажи, я никогда не слышал о войне, о дальних странах, расскажи, Пловец!
        - Хорошо, Кольша. Хороший ты парень, тебе расскажу, только уговор такой - никому боле о том не расскажешь.
        - Крестом клянусь.
        - Верю, так вот тогда, для начала, давай по новой знакомиться, зовут меня Сергей, фамилия Лемешев. А Пловец - это погоняло лагерное, кличка. Родом я из донецких степей, там, в детстве, похоронил отца с матерью в голодные годы. Потом детдом в Сталинграде. Оттуда и ушел служить в Красную армию, учился в военном училище, потом, уже лейтенантом, попал в разведку. Увидел один начальник, как я ради интереса ножи метаю. Увидел и выдернул меня из артиллерии, куда я был направлен, в свое подразделение, а потом в разведшколу. Вот так я военным разведчиком стал.
        - А что такое военный разведчик? - спросил Кольша.
        Пловец несколько секунд молчал, глядя на мальчишку, а потом расхохотался. До него не сразу дошло, что почти все, о чем он рассказывал Кольше, для того было абсолютно неизвестно. Он ведь в школе не учился и книжек не читал. Он вообще не знал, что означает слово «офицер». Он не понимал, что такое армия. Даже что такое степь, он наверняка не знал, поскольку вырос вот в этой глухой тайге, в которой степей и в помине нет.
        - Прости, Кольша, прости, не обижайся на мой смех. Ты, если что непонятно, сразу переспрашивай, я поясню, а то я тут тебе все рассказываю, рассказываю, а ты же и половину не понял, так?
        Кольша кивнул.
        - Не хочу тебя пугать, но трудно тебе придется, такому. Тут другим быть надо. Понимаешь, чтобы среди простых мирских людей жить, много нового придется тебе узнать и понять. Я не говорю принять, нет, но смириться с этим придется. А то, что сейчас в России происходит, так и подавно. Война, Кольша, война… Можно, конечно, под дурака косить, но тут я тебе не помощник.
        - Не хочу я в дураках ходить. Учиться буду.
        - Где ж ты учиться будешь?
        - А где ты учился?
        - Я в детдоме, там и школа была, но ты уже большой парень, тебя туда не возьмут. Тебя, если поймают, в лагерь отправят для несовершеннолеток, а там школа другая будет. Не, дураком оттуда ты, Кольша, не выйдешь, ты смышленый и сильный, дураки там навсегда остаются, в земле сырой. Ты оттуда, вернее всего, бандитом или вором выйдешь, вот так вот. Потому нельзя тебе им попадаться. Лучше иди к своим, в тайгу, там вы еще какое-то время поживете. Но поверь мне, недолго. Найдут вас и там. Советский Союз большой, но спрятаться в нем сейчас ой как трудно.
        - Советский Союз?
        - Да, Кольша, страна наша сейчас называется Союз Советских Социалистических Республик, если сокращенно, СССР или Советский Союз.
        - А как же Россия?
        - Россия в нем основная и самая большая республика, РСФСР называется. - И Пловец расшифровал и эту аббривиатуру.
        - Ничё, я запомнил, - с трудом повторив непривычное слово про себя, сказал Кольша.
        - Ну вот, процесс обучения уже пошел, - рассмеялся Пловец. - Давай перекусим, а то больно уж смачно сковородка шкварчит с рыбехами.
        - Рыбу хорошо прожаривать надо, обожди еще немного, и будет готово.
        Кольша наловил хариусков в ручье, и сейчас они покрывались на сковородке розовой корочкой.
        После ужина Сергей много рассказывал Кольше о том, в какой стране он живет. Все, что помнил по истории России, про Октябрьскую революцию, про войну с фашистами. Хотя, если честно, про то, что происходило на фронтах, он и сам толком не знал. Но знал одно - немцев с земли родной гнать надо.
        - А ты куда пойдешь? - спросил Кольша.
        - Мне дорога теперь одна - на фронт. Только как туда попасть беглому зэку… В лагеря я больше не вернусь, это точно. Воевать пойду, Кольша.
        - Возьми и меня с собой, вместе попробуем. Тайгой пойдем, пехом. В тайге не пропадем, я в ней как дома.
        - Верю, парень, однако, Кольша, мал ты еще для войны. Хотя в Гражданскую был такой герой, Гайдар, в шестнадцать полком командовал. Тебе-то сколь?
        - Четырнадцать скоро будет.
        - Да? Я думал, постарше ты. Что ж, пока отсель пехом до фронта доберемся, тебе как раз шестнадцать и исполнится, только к тому времени война, наверное, закончится, Кольша.
        - Что, так далеко до войны?
        - Как тебе сказать, война, она сейчас по всей стране, везде люди воюют, только по-разному. А на фронте, там с оружием в руках немца бьют. Я вот газетку на курево у одного из тех, на перевале, прихватил. Здесь стихи сильные напечатаны, Илья Эренбург, поэт, написал, за живое берут, вот слушай. «Тысяча девятьсот сорок первый» называется, это год, когда война с немцами началась.
        Пловец вытащил сложенную газету, раскрыл ее и начал читать:
        Мяли танки теплые хлеба,
        И горела, как свеча, изба.
        Шли деревни. Не забыть вовек
        Визга умирающих телег,
        Как лежала девочка без ног,
        Как не стало на земле дорог.
        Но тогда на жадного врага
        Ополчились нивы и луга,
        Разъярился даже горицвет,
        Дерево и то стреляло вслед,
        Ночью партизанили кусты
        И взлетали, как щепа, мосты,
        Шли с погоста деды и отцы,
        Пули подавали мертвецы,
        И, косматые, как облака,
        Врукопашную пошли века.
        Шли солдаты бить и перебить,
        Как ходили прежде молотить.
        Смерть предстала им не в высоте,
        А в крестьянской древней простоте,
        Та, что пригорюнилась, как мать,
        Та, которой нам не миновать.
        Затвердело сердце у земли,
        А солдаты шли, и шли, и шли,
        Шла Урала темная руда,
        Шли, гремя, железные стада,
        Шел Смоленщины дремучий бор,
        Шел глухой, зазубренный топор,
        Шли пустые, тусклые поля,
        Шла большая русская земля.
        Когда прозвучала последняя строка, Кольша проглотил комок в горле. Он никогда не слышал стихов, он даже не подозревал, что слова можно так складно произносить. Он, слушая эти стихи, что-то внутренне понял и решил для себя. Он не вернется теперь к своим, в тайгу. Он русский и должен защищать свою землю. Возьмет его с собой Сергей или нет, но он тоже пойдет воевать с врагами, которые вот так… которые… В глазах Кольши горели избы его деревни…
        Шел второй месяц, как Ольга с Вальтером находились в Новой Швабии, в одном из районов этой огромной, сокрытой от человечества земли, видели и слышали такое… Их угнетало, что они не имели никакой связи с Центром. Нужно было что-то делать, но любая возможность только тогда могла реализоваться, если она существовала. В их случае они не имели никакой возможности вообще. Система была защищена наглухо. Только экипажи транспортных лодок имели гипотетическую возможность увидеть хотя бы небо над головой, и то не всегда. Но никаких подступов к подводникам не было. Они жили в отдельном, тщательно охраняемом городке. Особые отряды СС перекрывали все коммуникации между теми, кто мог выйти на поверхность, и всеми остальными. А этих остальных было уже несколько тысяч. В основном высококвалифицированных инженеров и рабочих. Большие лаборатории и пока еще небольшие заводы при них уже начинали давать опытную совершенно «секретную продукцию», секретность которой, то есть вся информация о ней, широко обсуждалась в барах, где отводили душу по вечерам ее производители. Все знали, что утечки информации из этого мира
быть просто не может, поэтому говорили обо всем. Только присутствие в баре людей из особой охраны СС, которых все знали в лицо, заставляло говорить вполголоса. Все, абсолютно все, кто там жил и работал, были носителями сверхсекретных сведений. Осознание этого угнетало и развязывало язык лучше всякого шнапса. Посещение же по вечерам баров было уже священным ритуалом первожителей, как называли себя те, кто прибыл сюда добровольно, по зову фюрера. Других могущих позволить себе вечерний отдых в баре попросту не было.
        Пауль Штольц с супругой были отправлены с совершенно определенной миссией. Заложить фундамент в создание системы взращивания новой арийской расы, которая бы по праву считала новую землю своей родиной. Расы чистокровной, расы господ, коими должны были стать потомки граждан Третьего рейха, своими жизнями проложивших им дорогу к вечному счастью. Они должны были немедленно приступить к руководству строительством первых детских домов, но, вероятно, произошел внезапный сбой в планировании и они сидели без дела. Комендатура района, к которой они были приписаны, получила указание до особого распоряжения их не беспокоить, обеспечив всем необходимым для жизни. Штольц по званию в СС и дворянскому происхождению был среди прибывших в числе особых персон. Равным здесь ему по воинскому званию был только начальник спецотряда СС, но только по званию. Наверное, поэтому он не отказался принять от Штольца приглашение поужинать в отдельном кабинете одного из пивных баров.
        Ужин прошел легко и непринужденно в тесном кругу офицеров СС, то есть начальника и его двух замов. Ольга завладела вниманием мужчин и была очаровательна. Никаких вопросов, касающихся службы или вообще жизни здесь, не обсуждалось. Пили за победу, арийскую расу, вождя нации и вожделенно пожирали глазами безупречную фигуру единственной женщины. Прощаясь, приняли решение встречаться регулярно, раз в неделю, меняя лишь место встречи. На этот раз, так сказать с ответным визитом, приглашал к себе начальник. Приглашение, естественно, не принять было нельзя. На следующий день вестовой офицер принес им спецпропуск в зону, где жили офицеры спецотряда охраны СС. Там же жили и подводники. Это была первая, подающая зыбкую надежду удача.
        Через неделю, как было условлено, приехали в спецпоселение. Такого они еще не видели нигде. Практически все сооружения городка оказались построены из надувных конструкций. Каркасы из легкосплавных металлов были заполнены блоками из, вероятно, прорезиненных тканей, накачанных воздухом. Огромные ангары и небольшие дома, все было выполнено по этой технологии и отличалось разнообразием форм и красок. Даже мебель в том баре, куда они были приглашены, за исключением твердых поверхностей столов, была надувной и, как выяснилось, очень удобной. Ольга искренне восторгалась творениями рук человеческих. Изысканные формы различных европейских архитектурных стилей были воплощены в новых, неожиданных материалах. Потом она узнала, что авторство этих работ принадлежит заключенным архитекторам, содержащимся в особых концлагерях. Какая невероятная причуда истории! Совершенно новое и интересное, способное продвинуть технологически вперед все человечество, создавалось тайно и в местах, куда доступа это человечество не имело.
        Ужин показался бы скучным, если бы не музыка и, конечно, танцы. Опять основная нагрузка легла на Ольгу. Она танцевала сначала с подчиненными командира, а после того, как к столу был приглашен командир подлодки, ей пришлось несколько танцев подарить морякам. Штольц благосклонно позволял «жене» повеселиться с представителями «особой, мужественной касты», как он сказал в очередном тосте, имея в виду подводников. Во время танца капитан субмарины спросил Ольгу:
        - Я вижу, несмотря на вашу улыбку, вы о чем-то грустите?
        - Если честно, да. Скучаю по родной земле, маме, она, к сожалению, даже не знает, жива ли я. Это очень меня угнетает. Я не успела ее предупредить о предстоящей командировке. Я же не знала, что отсюда такой возможности не будет.
        Глаза Ольги наполнились слезами, готовыми вот-вот пролиться…
        - Не стоит так печалиться, фрау Ольга, это такой пустяк. Для вас я готов нарушить инструкции и передать короткую весточку вашей маме. Только очень короткую, пожалуйста.
        - О, я так вам признательна, капитан. - Ольга чуть сильнее, как бы спонтанно, в знак благодарности, прижалась телом к немцу.
        Этого было достаточно, чтобы тот зардел от удовольствия и шепнул ей:
        - Завтра я буду здесь обедать, в полдень приходите и принесите письмо. Ольга, я выполню свое обещание. У нас, подводников, свои правила. Для нас женщина - это святыня, ради которой мы готовы на все…
        Он долго шептал Ольге на ушко, на что готов пойти ради такой женщины, как она. Она смеялась, позволяя ему несколько излишнюю близость в танце.
        Далеко за полночь они покинули бар. Ночевали в уютном номере мини-отеля, предоставленном для них. Ольга только тут смогла рассказать Штольцу о своем успехе. Немедленно они составили короткое зашифрованное донесение, которое должно было дойти до их связника в Германии.
        Это донесение через два месяца легло на стол Краскова.
        - Прав был Вангол, живы они, живы! В самом логове - и живы! Молодцы! - радовался полковник.
        Главное - две строчки цифр, которые были в донесении, координаты места нахождения. Красков видел эти цифры, но еще не знал, что они обозначают. Когда же эти координаты были нанесены на карту, улыбка слетела с лица полковника. Была указана точка на побережье ледовой Антарктиды, район берега Земли Королевы Мод. Это невероятно, но все, что связано с деятельностью эсэсовской «Аненербе», выходило за пределы нормального, поэтому Красков ни секунды не сомневался в правильности и верности донесения своей разведгруппы.
        На оперативном совещании, созванном по данному разведдонесению, было принято решение о разработке операции по обнаружению и уничтожению секретной базы немецко-фашистских сил на побережье Антарктиды. Красков настоял на том, чтобы эта операция была выполнена группой «Северный ветер», несмотря на то что в настоящее время группа находилась в тылу врага на боевом задании.
        Получив по карточке кусочек хлеба, пятьдесят граммов жира и два кусочка вяленой рыбы, Евграф Семенович всю дорогу домой предвкушал будущий пир, который он устроит на своей разоренной войной кухне. Да, именно разоренной войной, поскольку из-за нее, проклятой, всю кухонную мебель ему пришлось сжечь, чтобы не замерзнуть, а добротную утварь, посуду и столовое серебро обменять на еду. И все это потому, что он категорически расхотел умирать раньше победы над фашистами и был занят делом: он переписывал начисто и перерабатывал перевод рукописи немецкого ученого. Евграф Семенович был уверен: повествование несколько необычно и настолько интересно, что его непременно надо было предать широкой гласности. Это означало, что из рукописи необходимо сделать, например, научно-фантастический рассказ и опубликовать его. Конечно, все это может иметь место после войны. Кто решится сейчас публиковать рассказ, да еще и немецкого автора? Абсурд. После войны - другое дело, а имя можно изменить, можно напечатать под псевдонимом, в конце концов… Так рассуждал Евграф Семенович, отпирая свою дверь в доме в Поварском переулке.
Замок немного заклинивало, он некоторое время возился с ключами, стоя в подъезде. В этот момент кто-то открыл уличную дверь и вошел. Старик оглянулся и увидел вошедшего военного, лицо которого ему кого-то напомнило. Он открыл свою дверь и наконец вошел к себе.
        Через час, утолив голод, он уже работал над рукописью. Для себя, после некоторых раздумий, он принял решение: данную рукопись с ее точным переводом он сохранит и передаст в свое время в исторический музей. Менять что-либо в ней он посчитал неправильным. Именно в музей, с пояснением, что рукопись найдена там-то и там-то и переведена на русский в тяжелое блокадное время голодным стариком, живущим в холодной квартирке в Поварском переулке. Да, конечно, со временем с этой рукописью ознакомятся специалисты. Может быть, кто-то использует ее для исследований. Так будет правильно. Может быть, найдутся родственники автора рукописи. Но автор-то мечтал о другом. Он сам написал: «Так хочется, чтобы обо всем этом узнало как можно больше людей, но, увы, это посчитают бредом больного человека».
        Да, действительно, пытаться говорить об этом как о реальности бесполезно и даже опасно - могут истолковать как критику существующего строя, да и мало ли чего увидят здесь люди из компетентных органов. Опасная затея.
        Другое дело - взяв за основу информацию, изложенную в этой рукописи, написать научно-фантастический рассказ или повесть. А лучше - приключенческий роман, главный герой которого окажется в мире внутренней земли. Он сам разработает сюжет и создаст это произведение, тем самым выполнив желание автора довести информацию до людей. Евграф Семенович так увлекся неожиданной идеей, что совсем не задумывался о том, что он-то сам никогда не писал никаких книг. Он просто вставил чистый лист в печатную машинку и заглавными буквами вывел название будущего романа - «Другой мир». Написал, немного подумал и продолжил. День за днем он по нескольку часов самозабвенно работал, записывая то, что откуда-то приходило ему в голову. Каким-то непонятным для него самого способом сложился довольно интересный, по его мнению, сюжет, появился главный герой, который увлек его за собой в события и жизнь иного, с каждой минутой, часом, днем все более реального для Евграфа Семеновича мира.
        Ошана, увидев вступающих на ее стойбище всадников, велела дочери уйти с детьми и не показываться из чума. Молчать, если что-то будут спрашивать, потому что она плохо знает язык пришедших.
        По тысячелетним законам гостеприимства, священным и незыблемым у орочон, она быстро заарканила молодого оленя, и, когда подъехавший первым сержант спрыгнул с коня, она с поклоном отдала ему конец веревки аркана.
        - Здравствуйте, добрые люди. Я рада вашему приезду. Располагайтесь, отдохните. Возьмите оленя, я стара, чтобы приготовить так много мяса, кушайте, живите столько, сколько вам будет здесь хорошо.
        - Спасибо, вот это очень даже хорошо, мать, будем кушать мясо, будем…
        - И жить будем, сколько потребуется, - добавил подъехавший следом Сырохватов.
        Он уже оценил ситуацию. В стойбище не было мужчин, это настораживало.
        - Кто старший? Главный кто у вас тут?
        - Я самый старший, - ответила Ошана. - Остальной девка молодой и детки.
        - А муж, муж где?
        - Нет муж, много лет как умер.
        - Вот как? А дети? Чьи дети?
        - Мои дети, - ответила Ошана и отвернулась.
        Она боялась, что этот злой человек увидит неправду в ее глазах. Она почему-то сразу поняла, что Сырохватов нехороший, недобрый, злой человек. Поэтому пошла на большой грех, нарушила законы племени, солгала, сказала ему неправду. Второй ребенок, дочка Гули, была ее внучкой. Но она решила, что так будет правильнее. Она интуитивно почувствовала опасность. И не ошиблась. Провести Хвата в разыскном деле было непросто. Он обошел становище, заглянул в чум, где была с детьми Гуля, и, вернувшись к Ошане, грубо спросил:
        - Где мужчина, старая дура? Говори, иначе заберу девку и детей, увезу с собой. Больше ты их не увидишь, ясно?
        Ошана молчала, опустив глаза. В ее душе кричала боль неминуемой беды. Пришедший - человек без сердца, он убьет любого, он убьет ее детей. Она это отчетливо поняла и заговорила:
        - Муж моей дочери ушел в тайгу. Когда придет, не сказал.
        - Как зовут мужа твоей дочери, кто он?
        - Его зовут Игорь.
        - Он русский?
        - Да.
        - Откуда он пришел? Он беглый зэк?
        - Нет, он не беглый. Он был больной, сильно раненый. Я нашла его в тайге и лечила. Долго лечила. Он себя не помнит…
        - Все ясно, беглый, сволочь! В какую сторону он пошел? Говори!
        - Туда пошел, - показала Ошана в другую строну.
        - Сержант, посмотрите следы, да не там, врет она, посмотрите в той стороне. А ты, старая ведьма, еще раз соврешь, убью!
        Ошана стояла и смотрела, как несколько человек побежали по следу Игоря, ушедшего утром в тайгу. По ее щекам медленно катились слезы. Она не хотела этого, но она не смогла иначе. Она была уже старая женщина, потерять всех своих детей для нее значило больше, чем умереть. Не в этом главное. Смерти нет, она знала. Она должна была сохранить и уберечь от беды детей. Сберечь свой род. Она была просто мать, хранительница очага…
        - Товарищ старший лейтенант, разрешите доложить?
        - Слушаю.
        - Проводник сказал, что недалеко от стойбища по следам человека и оленя пошли волки, много волков. Собаки по следу не идут.
        - Собаки не идут, пусть сам ведет, он же лучший следопыт в Улан-Удэ. Пусть ведет, так и передай, преследовать и найти. Кто его прикончит, мы или волки, все равно, но зэка найти. Ясно?
        - Так точно, разрешите выполнять?
        - Выполняйте.
        Сырохватов довольно откинулся на шкуры в чуме, - сытная оленина и крепкий чай, что еще надо военному человеку в походе…
        Игорь почувствовал погоню по поведению своих волков. Тихо, но злобно урча, они часто останавливались и, поворачивая голову назад, скалились. Они словно предупреждали своего вожака об опасности. Игорь решил проверить, что это, - может, дикие волки или шатун увязался за ним. Сделав небольшую петлю в распадке, он поднялся на сопку и с небольшой скалы стал наблюдать. Через два с небольшим часа появились пять человек с оружием, они явно шли по его следу. Игорь облегченно вздохнул: люди.
        В прошлом году его двое суток преследовал медведь-подранок. Очень осторожный и беспощадный, он мстил первому же попавшемуся человеку за свою боль и кровь. Игорь оказался на его пути и принял на себя всю его ярость и ненависть. Волчата еще были малыми, и на охоту в тот раз он их не брал; будь они тогда с Игорем, медведь не оставил бы их в живых. Игорю удавалось уходить только благодаря тому, что зверь, вероятно, в результате ранения не мог быстро передвигаться. Он медленно, но упорно преследовал человека и выжидал момент для нападения. Ночью Игорь жег костры и не спал, еще сутки - и он просто свалился бы от усталости. Тогда он и придумал для зверя засаду. Снял с себя верхнюю одежду и, сделав нечто вроде чучела, оставил у затухающего костра, а сам в непосредственной близости залез на дерево и удобно устроился для стрельбы. Вооруженный только луком, он должен был убить медведя первым же выстрелом, иначе его уже ничто бы не спасло. На самой заре медведь появился в видимости Игоря. Он осторожно подходил, озираясь и принюхиваясь, он видел чуть дымящий костер и фигуру сидящего охотника. Потом долго,
очень медленно и бесшумно, он крался, приближаясь к своей жертве. В трех метрах он собрался в комок для прыжка, и в то мгновение, когда его тело взметнулось в воздух, Игорь пробил его сердце стрелой. Не подвел лук, доставшийся ему в наследство от старого охотника Такдыгана.
        Сейчас на плече у Игоря висел карабин и рядом сидели, ожидая приказа, три матерых волка. Разделаться с теми, кто, совсем не таясь, преследовал его, Игорю не представляло труда. Они были на открытом месте, он бы не потратил ни одного патрона впустую, да и волки по его команде атаковали бы этих преследователей. Но это были люди, за почти три года первые русские люди, которых Игорь увидел и сейчас сможет с ними поговорить. У него захватило дух от радости. Он встал и, жестом приказав волкам лечь и ждать его, стал быстро спускаться в распадок, по которому, торопясь, шли его преследователи. Игорь не знал, кто они, и не знал, что им нужно. Когда вылетевший из-под ноги камень нарушил тишину и привлек к нему внимание, он с карабином в руке уже был настолько близко к шедшим, что они, увидев его, оцепенели от неожиданности. На их лицах ничего, кроме испуга и животного страха, не было.
        Игорь хотел крикнуть им приветствие, но не успел. Один из группы вскинул карабин и почти в упор выстрелил. Пуля, пробив грудь, выхлестнула из спины Игоря струю крови и плоти. Он остановился и, медленно оседая на вдруг ставшие ватными ноги, пытался что-то сказать, но пошедшая горлом и пузырившаяся на губах кровь перекрыла дыхание. Он упал навзничь и еще видел и слышал, как, склонившись к нему, военный с кривыми желтыми зубами и белесыми глазами радостно кричал:
        - Кранты ему, суке, не жилец.
        Это были последние звуки, которые его угасающий ум смог зафиксировать. Он еще удивился, почему его так грязно обозвали, за что?..
        Он уже не видел, как с истошным криком этот человек упал, зажимая разорванный бок, из которого вываливались его внутренности. Он не видел неожиданной и смертельной схватки его волков с людьми. В страшном и быстром бою клыки и пасти оказались сильнее винтовок. Сержант, убивший Игоря, успел выстрелить еще раз, но пуля попала в ногу кому-то своему, не зацепив тела зверя. Перезарядить он не успел, упав с перерезанной, словно клинком, шейной артерией.
        Волки долго сидели у тела своего вожака. Ушли, только почуяв приближение чужих, других людей. Они насытились местью, они выбрали нового вожака и ушли от людей. Навсегда…
        Сырохватов слышал, как и все на стойбище, далекие выстрелы.
        «Значит, настигли беглого», - подумал он, но к вечеру группа захвата не вернулась, не пришли его люди и на следующий день. После полудня он отправил по их следам еще пятерых, и вот они вернулись. Старший группы, младший лейтенант Шадрин, волнуясь и заикаясь от этого, докладывал:
        - Как установлено при осмотре места происшествия, при попытке нападения с оружием в руках беглый заключенный Игорь Сергеев был уничтожен группой захвата. Затем произошло нечто из ряда вон выходящее. На наших внезапно напали дикие звери, вероятно волки, и все наши люди погибли. Вот так.
        - Ты, Шадрин, чего такое говоришь? Как все погибли?
        - Товарищ старший лейтенант, там такое, смотреть страшно. Трупы наших, изорваны в клочья…
        Старший лейтенант Сырохватов долго молчал, осмысливая услышанное, потом выматерился так, что у Шадрина выступил пот на побелевшем лице. Казалось, он вообще потерял дар речи.
        Сырохватов некоторое время ходил туда-сюда, курил одну за другой папиросы, потом прямо из фляжки глотнул спирта, сел и уже спокойно спросил:
        - Откуда известна фамилия зэка?
        - Так вот, при нем в мешке тетрадочка, и на первом листе подписано: «Игорь Сергеев», дневник. Ну и там записи личные какие-то, я, конечно, не смотрел.
        - Дай сюда.
        - Вот, товарищ старший лейтенант, я думал к рапорту приобщить, это же личная вещь погибшего…
        - Приобщишь, а я пока посмотрю, что это за Сергеев такой…
        Шадрин, несколько смутясь, отдал тетрадку своему командиру. Бывший студент юрфака, единственный сын из семьи потомственных учителей, он не мог и представить, что личный дневник человека можно читать без его разрешения. Пусть даже погибшего, даже зэка, это ничего не меняет. Это стыдно. Ему было не по себе оттого, что благодаря его действиям это произойдет. Он, конечно, подобного не предвидел. Тем более он не мог даже предположить, причиной каких последствий для многих людей станет его находка.
        - Интересно, почему, когда холодно, начинает трясти, а когда жарко, знобит?
        - Глупости, я не помню, чтобы меня, когда жарко, знобило. Когда жарко, я потею.
        - Ты всегда потеешь - и когда жарко, и когда холодно.
        - Я когда надо потею, понял? Чё ты привязался, а?
        - Холодно потому, что колотит меня всего.
        - Ну, ежели колотит, не страшно, вот ежели знобить начнет, тогда беда…
        - Спасибо, успокоил.
        - На, хлебни из фляжки, погрейся.
        - Не давай ему, Федор, не в коня корм, хлипкий он больно, счас глотнет и в сон его потянет, я его на горбу отсель не потащу…
        - Пей, Васька, уснешь, здесь бросим одного, понял?
        - Понял, ух, отрава…
        - Дай сюда, сам ты отрава, а это самогон наичистейший, ну-ко, тихо, умолкли все, тропой идет кто-то…
        В ночном воздухе явственно слышался хруст сушняка под чьими-то ногами. Трое лежавших в засаде мужиков насторожились. Тот, который был Федор, осторожно взвел курок на своем обрезе и чуть привстал.
        Поляна, перед которой они лежали в мелком ельнике, была залита лунным светом. Неестественный свет искажал природные краски, делая фантастически неземным пейзаж. Хвоя казалась сиреневой ватой, лежащей на черных замшелых ветвях старых елей. Природа замерла в полночный час, и в этой девственной тишине хруст сломленной сухой ветки под ногой разносился как раскат грома.
        Федор, повернувшись к своим, приложил палец к губам:
        - Тихо. Не шелохнись. Гляди, щас покажутся на поляне. Если немчура, подпустим до той березки и бьем. Я замыкающего, ты первого, Васька, смотри не оплошай, ты, Михалыч, лупи по остальным, наши услышат… - Федор повернулся к поляне и замолк…
        Открыв от удивления рот, замер Васька. Михалыч, бросив немецкий автомат, опираясь обеими руками, елозя по мху сапогами, отползал спиной вперед в колючий можжевеловый кустарник…
        - Нет, твою мать, ну как так можно, а? Нету тута трибунала для вас, а? К стенке вас поставить, што ли, а? Дозор, твою мать, а?
        - Товарищ командир, ей-богу, тьфу ты, правда истинна, говорю, так оно и было…
        - Не, Федор, вот от кого не ожидал, так это от тебя…
        - Да говорю же…
        - Ага, ты еще перекрестись, ты за кого меня, председателя сельсовета, партийца с двадцатого года, держишь, а?
        Командир отряда в сердцах вскочил:
        - Говорил, говорю и говорить буду - никакого самогона в отряде чтоб не было. А то до чего дошло, уж эти, как его, галлюцинации массовые начались. Скажи честно, скоко выпили?
        - Да не пил я, и Михалыч, ну, по глотку для сугрева, Васька тож глоток и все…
        - По какому глотку, от тебя, как от бочки, несет.
        - Так это посля, чтоб в себя прийти…
        - Ага, и посля этого вы увидели белых великанов и чуть в штаны не наделали; не, ну расскажи кому, описаться можно от смеха, а? Мы же не в цирке, Федор, мы в партизанском отряде, и здеся дисциплина такая же должна быть, как в это, в легурярной, тьфу ты, армии. Иначе нас тута немцы, как перепелок, перестреляют и все. Понял, а?
        Федор, здоровенный мужик, комкая в руках заячий треух, стоял багровый лицом, то ли от стыда, то ли от выпитого самогона, и потел.
        «Вот, - думал он. - Правду чисту говорю, не верит, соврать, что ль, может, простит, все ж родня как-никак. А как же Васька, а Михалыч до сих пор икает, остановиться не может, они тоже видели… Ладно, скажу им, чтоб повинились, ну выпили, почудилось… Ничё ж не случилось. Оне, энти, прошли мимо, и все, больше их никто и не видел. Может, и правду почудилось? Не, ну надо же, а? Штоб я еще выпил - ни в жисть».
        - Что ты сделал, Вангол? Это же наши, партизаны.
        - Да ничего я не сделал, через полчаса очухаются, и все, подумают, померещилось им спьяну…
        - Они что, пьяные были?
        - Ну, не совсем пьяные, но выпившие точно…
        - Тогда правильно сделал, другой раз будут думать, прежде чем пить на посту.
        - Да, испугались они сильно. Вангол, а что ты сделал? - спросил Арефьев, просительно улыбаясь.
        - Создал им образы белых исполинов из средиземья. Федор, помнишь их гостеприимный вид?
        - Да уж, забудешь такое.
        Капитан повел подбородком, воспоминания явно не были для него приятны.
        - Если бы не высота, они бы нас тогда порвали.
        - Кто знает, но нам тогда точно повезло.
        - А этим бы не повезло, будь на нашем месте фашисты. Тоже мне секрет. Мы их не меньше чем за полкилометра засекли, правда, Степан?
        - Ты, Володя, мне в спину сопел, когда Вангол знак о них дал…
        - Так я просто, обобщенно, так сказал, конечно, это командир их заметил…
        - Чего вы, Степан?
        - Да вот, хвастуна этого иной раз одернуть не мешает. А ты чего над нашими партизанами надсмехаешься? С ними бы сидел, точно так же в штаны бы и наделал. Они ж крестьяне простые, им землю пахать, а не воевать надо…
        - Да ну тебя, я же просто так, без зла какого.
        - Не имей привычки такой. Ты о людях худо сказал, им уже от одного этого, может, плохо стало, сколько тебя учить-то надо? Прежде чем что-то сказать, думай. Даже прежде, чем что-то подумать, сначала поразмышляй.
        - Все, я все понял. Вот послала судьба учителей.
        - Благодарить за то должон, - улыбнулся Макушев.
        - Дак я и благодарю.
        Вангол, слушая эту перепалку, улыбнулся. Ну дает капитан, прямо как старец тот, рассуждения такие, глубоко его проняло то лечение. Очень изменился Степан, какой-то даже обликом чуть другой стал. Был хороший человек, стал еще лучше, светлее. Вангол откинулся на вещмешок и закрыл глаза. В зимовье, больше похожем на землянку, было тепло. Потрескивая сухими дровами, топилась небольшая буржуйка. Вангол взглянул на часы, через пятнадцать минут у них сеанс связи.
        - Володя, рацию на связь!
        - Сейчас, - вскинулся дремавший Арефьев и стал готовиться к работе.
        «Прошу ускорить выполнение задания и срочно возвращаться на базу. Дед», - прочитал принятую шифровку Вангол. Это означало особую важность приказа, Красков редко давал указание поставить свой псевдоним под текстом.
        - Все, двинулись дальше, до рассвета нужно выйти к точке встречи.
        - Ну что, Кольша, расставаться будем или решил со мной идти? - Пловец, поглядывая на сидевшего у печки парня, укладывал в вещмешок пучки вяленого ельца.
        - Что тут решать, давно уже решил. С тобой пойду. Ты же без меня в тайге пропадешь. Ни рыбалить, ни охотиться не умеешь.
        - Так уж и не умею? Вместе же ловили… - улыбнулся Пловец.
        - Ага, вместе, твой улов в одном пучке уместился… - рассмеялся Кольша.
        - Если серьезно, Кольша, не хотел бы я с тобой идти. Если меня возьмут, тебе тоже крышка. Они, паря, со мной разбираться не будут. Сразу в расход. Боюсь я за тебя.
        - Нас никто не найдет. Да и кто нас искать-то теперь будет… Скоро осень, а там и морозы ударят, снег ляжет. Может быть, здесь до весны переждем, перезимуем, а весной…
        - Нет, Кольша, уходить надо сейчас. Война идет, и мне воевать надо. Нету у меня другого выхода, понимаешь? А тебе учиться надо.
        - Я с тобой воевать пойду.
        - Ой, ну что мне с тобой делать? Ведь все одно не отстанешь же?
        - Не, не отстану.
        - Хорошо, только уговор такой будет. Если что, ты меня не знаешь. Только-только встретились. Вообще незнакомы. - Пловец глянул в глаза Кольше. - Договорились?
        - Я тебя не понял. Если что - это что?
        - Тьфу ты, это если нас поймают.
        - Нас не поймают.
        - Да, с тобой трудно спорить. Упертый ты, Кольша, как пень. Вцепишься в свое, как корнями в землю, и не сдвинешь тебя никак. А может, это и хорошо… - Пловец вздохнул. - Ладно, идем вместе, у меня тут план кое-какой есть. Сначала надо на ручей заглянуть, там золото намытое припрятано, надеюсь, не нашли вертухаи. Немного, конечно, с полкило, но, думаю, для нашего дела хватит. Обменять его надо на одежду нормальную, деньги, продукты, главное - документы добыть. Будут документы, выберемся из Сибири, а там видно будет, кому куда дорожка. Документы добыть надо. Без них точно пехом идти придется, да и то до первого мента. Вот только как это сделать, большой вопрос.
        - Я смогу, мужик один есть, он в деревне Каргино живет, с самого краю, последняя изба. Он нам все, что просили, привозил на обмен. Только мы на меха менялись, а золото…
        - Золото всегда в цене, Кольша, надо найти твоего знакомого, может, это и есть наша удача…
        - Найдем. У нас еще время есть до холодов. Когда выходим?
        - Сегодня и выходим, вот чайком побалуемся и пойдем, хорошо?
        - Хорошо.
        Арчи, как будто понимая разговор, засуетился вокруг зимовья. Вероятно проверяя, все ли его тайники надежно укрыты. Откопал нычку и улегся у поленницы, с треском круша и перемалывая какую-то кость, оставлять которую на произвол судьбы его собачья натура не позволила. Когда еще в эти места вернуться придется…
        На пятый день пути, вечером, они вышли к деревне. Как узнать, Каргино это или какая другая деревня? Они уже миновали несколько поселений. Как стемнело, Пловец пошел на разведку один, оставив Кольшу и собаку на берегу. Через час вернулся:
        - Это Каргино. Пришли, значит. Обойти берегом надо и с того конца искать избу твоего знакомца.
        Обойти по берегу не получилось; небольшая, но бурная речка делила деревню пополам, и в месте впадения в Енисей перейти ее было сложно, да еще и ночью. Пошли по ней и в самой деревне по мосту перешли на тот берег. На деревенской улице было тихо и темно. Ни одно окно не светилось в больших домах и избах. Только собаки сопровождали лаем их путь, но тут уж ничего не поделаешь. Арчи шел рядом с Кольшей, молча жался боком к его ноге, не отвечая на столь негостеприимное собачье многоголосье.
        - Вообще-то это не деревня, а село.
        - Почему?
        - На той стороне церковь стоит, я видел. Дома двухэтажные, явно купеческого сословия народ жил. Если в деревне церковь возводили, она уже селом именовалась, так вот.
        - Понял, гляди, там вроде изба на отшибе самом. Пойду я, обожди здесь, я скоро.
        - Кольша, осторожней, вдруг не та изба…
        - Та, он же сказал, самая последняя по дороге.
        Через полчаса они уже сидели в теплой баньке у самого леса, пили чай. Хозяин внимательно слушал рассказ Кольши о том, что сталось со староверской деревней, и долго после этого молчал. Было видно, как ему больно. Как скорбно хмурились брови и сжимались губы, играли желваки на скулах, топорща бороду. Когда Кольша говорил о том, как горела деревня и гибли старики, глаза старого таежника увлажнились.
        - Эх, горюшко… - отвернувшись, только и сказал и вышел, тихо затворив дверь.
        - Однако не просто это знакомец ваш, Кольша. Скорее родня он вам.
        - Свояком он старосте нашему доводится, родня…
        Кольша, взволнованный воспоминаниями, сидел молча, глядя на колеблющееся пламя свечи. Пловец тоже молчал, думая о том, как нелегко этому мальчишке, впервые увидевшему смерть близких и осознавшему, что мир вокруг него бывает так жесток и несправедлив.
        Время шло. Они уже подумали о том, что пора устраиваться спать, как дверь открылась. Афанасий Михеич вошел с полной корзиной разной снеди.
        - Ешьте покудова, что с собой возьмите, в дорогу. Вы же, как я понимаю, в тайге отсиживаться не собираетесь?
        - Правильно понимаешь, отец, мне на фронт надо пробиваться. Я человек, военному делу обученный. Мое место там, а не в лагерях. Воевать и бить их, как в Испании, сволочей, буду, а потом как судьба ляжет…
        - А ты, Кольша, у меня оставайся, у меня племянники часто гостят, никто на это внимания не обратит, а там и документы, Бог поможет, наладим…
        - Афанасий Михеич, я хотел спросить вас по поводу документов. Нужны мне бумаги какие-нибудь, чтобы до фронта добраться. Вот, смотрите, здесь почти полкило золота.
        Пловец вынул из-за пазухи кожаный кошель и опустил на стол перед Михеичем.
        - Помогите с документами - и это ваше.
        Михеич взял в руку кошель, взвесил на ладони и отодвинул к Пловцу:
        - Не надоть мне это золото. Так помогу, а его схороните на черный день, дорога-то дальняя вам предстоит. Вижу, Кольша, не хочешь ты здеся остаться. Тоже на фронт побежишь?
        - Тоже пойду, - твердо ответил Кольша.
        - Ну и ладно, ты парень смышленый, тебе в люди надоть… Третьего дня с фронта Афоня вернулся, по тяжелому ранению комиссовали. У него и бумаги есть, что, дескать, подчистую списан. Да и как иначе, ослеп мужик. Не видит ничего. Поговорите с ним, человек он хороший, подскажет чего… - Увидев настороженный взгляд Пловца, добавил: - Он не выдаст, надежный мужик, из кержаков. Утром схожу к нему. Попроведаю героя. У него даже медаль есть, «За отвагу», во как. Устраивайтесь здесь на ночлег, подушки и одеяла на печке, отдыхайте, утром рано подниму.
        Через неделю в поезд Чита - Москва на вокзале небольшого сибирского городка Канск сели слепой солдат и сопровождавший его на лечение сын. На груди солдата кроме нашивки за тяжелое ранение матово поблескивала бронзой медаль «За отвагу».
        В деревне Каргино, привязанный на цепь у ворот, тосковал пес по кличке Арчи, оставленный своим хозяином и другом, по уговору, до конца войны, у доброго знакомого и надежного человека Михеича. Арчи не таил на него обиду за цепь, понимал, ему теперь за прокорм, хочешь не хочешь, сторожевую службу нести надо и хозяина ждать. Он, прощаясь, шепнул ему на ухо: «Я вернусь, Арчи, жди».
        Близкий разрыв снаряда заставил содрогнуться весь дом. Посыпалась штукатурка с треснувших стен, звякнув о гвоздики, в рамах чудом уцелели заклеенные крест-накрест стекла в окне. Евграф Семенович перекрестился и зажег свечу.
        - Так на чем мы остановились, мил-человек? - спросил он самого себя вслух. - А остановились мы на том, как космическая ракета, в силу неведомых причин сменив траекторию полета, упала в океан и, продолжая движение в его глубину, всплыла на поверхность, но уже другого океана. Океана, расположенного во внутренней поверхности планеты Земля. Океана, своими водами омывающего поверхности полой планеты с обеих сторон и, таким образом, соединяющего оба этих мира, но также надежно разделяя их обитателей.
        «Что это было?» - стучало в виски нестерпимой болью. С каждым ударом сердца и каждым вздохом воздуха, вдруг ставшего каким-то вязким, становилось тяжелее. Максимов открыл глаза. Скафандр, в который он был одет при взлете с Земли, был разрушен. Шлем на голове расколот, и острый кусок стекла, ранив его в висок, продолжал терзать его кожу при каждом движении. Нащупав рукой замок, Максимов снял перчатку и пальцами осторожно вынул стекло из раны. Кровь не текла, и Максимов на рану уже не обращал внимания. Он осторожно пробирался сквозь хаос, образовавшийся в отсеке ракеты, к центральному пульту управления, но у него это не получалось, поскольку корпус ракеты постоянно швыряло из стороны в сторону или переворачивало. Он едва сохранял равновесие, цепляясь руками и ногами за все, что могло помочь, и уклонялся от сорванных приборов и предметов, болтающихся в пространстве отсека. Наконец корпус перестало бросать, и только легкое покачивание говорило о том, что ракета находится в какой-то непонятной среде, как будто в жидкости, чего предположить было совершенно невозможно. Максимов подобрался к иллюминатору
и повернул рычаг, открывающий защитную штору. Сквозь толстое кварцевое стекло в кабину центрального пульта хлынул яркий свет. Максимов от неожиданности отпрянул от иллюминатора, но тут же прильнул к нему, с изумлением наблюдая, как к ракете, в которой он находился, приближался непонятной конструкции летательный аппарат. Ракета находилась на водной поверхности, это Максимов видел, волны захлестывали брызгами иллюминатор.
        «Что происходит? Ракета упала в море? Что это за летательные аппараты? Спокойно, Костя, не паниковать». Скоро все прояснится, главное - он жив.
        Ракету швырнуло сильной волной, и пилот, не удержавшись, отлетел в сторону и ударился головой о переборку.
        - Где я?
        Первый вопрос остался без ответа, поскольку, открыв глаза, кроме стерильно-белого потолка и стен небольшой комнаты, он ничего не увидел. Но его голос был услышан, обнаружилось большое окно справа от него: там шторка ушла в сторону, открыв ему вид на землю с высоты птичьего полета. Он был в воздухе, он летел в каком-то аппарате, совершенно бесшумно и плавно. Из боковой двери к нему вошел высокий седой мужчина в странном одеянии, больше похожем на платье, чем на какую-либо военную или летную форму.
        - Добрый день, - поприветствовал он Максимова на абсолютно чистом русском языке.
        - Добрый день, - ответил пилот, привставая.
        - Думаю, лучше вам пока полежать, - остановил его вошедший. - Давайте знакомиться, я Рокот, старший специалист по связям с иными цивилизациями.
        - Как вы сказали? С иными цивилизациями? А разве они существуют? Это что, уже доказано, есть контакты? - удивленно спрашивал Максимов. До него, вероятно вследствие травмы, еще не дошло, что он и есть представитель иной цивилизации для тех, к кому он попал.
        - У вас много вопросов. Я на них отвечу, но сначала вопросы задам я. Хорошо?
        - Хорошо… - прошептал Максимов, начиная соображать, что он, скорее всего, находится на земле… Он наконец заметил, что вошедший человек необычайно высок, не менее трех метров ростом.
        - Итак, как ваше имя?
        - Летчик-испытатель, пилот космической ракеты «Гранит-1» Константин Петрович Максимов.
        - Мы предполагаем, что вы попали сюда не намеренно, это так?
        - Во-первых, я не пойму, куда я попал, во-вторых, ракета стартовала на орбиту Земли и должна была совершить несколько облетов, а затем вернуться на Землю. Это был первый испытательный полет нового космического аппарата.
        - Хорошо. Я доложу Высшему Совету Родов о том, что ваше появление у нас не является преднамеренным актом. Это очень важно для вас.
        - Скажите, где я нахожусь?
        - Немного терпения - и вы все узнаете в подробностях, а если коротко, то вы находитесь внутри планеты Земля. Она полая и сконструирована Создателем так, что имеет две поверхности, почти одинаково пригодные для жизни людей.
        Максимов слушал и не верил своим ушам, это явственно отражалось на его лице.
        - Да-да, именно так. Вы на внутренней поверхности планеты, куда проникли благодаря нелепой случайности. Ваша довольно мощная, а главное - прочная, как вы называете, «ракета» угодила как раз в точку соединения океанов внутреннего и внешнего, преодолев колоссальные нагрузки, проскочила плотностный барьер, который до сих пор мы считали непреодолимым.
        - Это просто фантастика, уму непостижимо.
        - Это реальность. Так я продолжу?
        - Да, - кивнул Максимов, сосредоточившись.
        - Есть, конечно, большие отличия и некоторые особенности, о которых вы все узнаете, если будет принято решение о вашей адаптации в нашем мире.
        - А если такое решение не будет принято?
        - Тогда, возможно, вы вернетесь в свой мир, так ничего и не узнав о нашем. Ваша память будет скорректирована.
        Максимов некоторое время молчал, пытаясь осмыслить услышанное.
        - Это возможно? Вернуться… после того, как я побуду в вашем мире?
        - Конечно, но, боюсь, в вашем случае это произойдет не скоро.
        - Почему?
        - Вы представитель военной касты вашей цивилизации, и мы должны убедиться в вашей умственной полноценности.
        - Это как?
        - Просто. Вы поправитесь и будете у нас гостем, вы будете познавать наш мир, а мы вас. Все зависит от того, насколько вы способны понять и принять наши ценности. Но мы несколько опережаем события. Сейчас мы прибудем в адаптационный центр, где вас навестят наши врачи. Вам предстоят обследования, потом ужин и отдых. Встретимся завтра. Отдыхайте, Константин Петрович Максимов.
        Мужчина учтиво и с достоинством кивнул и вышел в открывшуюся дверь.
        Максимову показалось, что последняя фраза была произнесена с некоторой иронией. Он лежал и думал о том, что же с ним в действительности произошло. Он попытался восстановить в памяти события и после того, как сделал это, пришел к неутешительному выводу о том, что он действительно попал в иной мир. И мир этот был удивительно красив. Максимов не мог оторвать взгляд от пейзажей, над которыми он пролетал, впрочем, ему казалось, что проплывал, настолько плавным был этот полет.
        Как опытный летчик, он уже понял, что двигатель, в его земном понимании, на этом летательном аппарате вообще отсутствовал. Вскоре аппарат очень мягко приземлился. Максимов оказался на другой поверхности родной планеты - планеты Земля, которую, как ему казалось, он достаточно хорошо знал. Семь космических полетов вокруг нее, совершенных им, позволяли ему так считать. Но планета, на которой он родился и жил, оказалась совсем не познанной, вернее, познанной только снаружи, в ней, внутри, оказывается, существовал другой мир. Он еще никогда не был в такой ситуации, он много раз проверял себя - не сон ли это. Неужели все происходит в действительности? Он даже и не предполагал, что это вообще может быть. Да что он! Сотни миллионов людей на Земле спокойно живут и уверены в том, что они единственные разумные существа на планете…»
        Евграф Семенович прочитал написанное и удовлетворенно закрыл глаза. Это, конечно, не Герберт Уэллс, но довольно интересно. Слабость на мгновение охватила его, но он справился и продолжил.
        Группа «Северный ветер», успешно выполнив задание, вышла к своим, перейдя севернее Новгорода по льду реку Волхов. Вангол спешил - Красков очень ждал группу в Москве. Полковник переживал, потому что задание, которое предстояло выполнить, можно было доверить только Ванголу и его людям. Любая случайность, любой риск гибели группы были сейчас недопустимы, а они за линией фронта. Задание, с которым они были отправлены в тыл врага, было частью стратегической игры по дезинформации противника перед ударом наших войск под Сталинградом. Красков вынужденно задействовал группу - опытных разведчиков для особо важных заданий на фронтах не хватало.
        И вот сейчас, когда дверь его кабинета открылась и на пороге, улыбаясь, стоял Вангол, Красков вздохнул свободно.
        - Ну, наконец-то, молодцы!
        - Задание выполнено, группа вернулась в полном составе, раненых, больных нет, готовы к выполнению новых боевых задач. Вот рапорт.
        - Хорошо, хорошо, проходи, садись. Вот посмотри, это подборка информации, свидетельствующей о том, что Германия имеет секретную научно-производственную базу на берегах Антарктиды. Есть много косвенных фактов, подтверждающих то, что именно там сосредоточены основные научные и профессиональные силы немцев по созданию сверхоружия, о котором нас предупреждали оттуда.
        Красков многозначительно показал пальцем вниз. Вангол улыбнулся. Уж он-то теперь кое-что знает о том, что там, внизу.
        - Да-да, не улыбайся, как бы плакать не пришлось. Все, что мы знаем, ничтожно мало, а угроза… сам понимаешь, какая может быть беда. Теперь вот, обрати внимание, это шифровка от Ольги.
        - От Оли… - вырвалось у Вангола. - Я же говорил, что она жива.
        - Говорил, говорил, я тоже в это верил. Так вот, живы они оба. И, судя по всему, они там. Координаты своего местонахождения они сумели передать, а потом снова замолчали. Это Антарктида, побережье Земли Королевы Мод. Координаты, и только, никаких других привязок, ориентиров, ничего. Обо всем я доложил руководству, там принято решение. Найти и уничтожить. Так что придется искать там немецкую базу и уничтожить ее. Если именно там Гитлер кует оружие своей победы, оно должно там и остаться.
        - Все ясно. Разрешите приступить к разработке операции. Основной вопрос: как туда добраться?
        - Как раз этим уже занимается спецгруппа, подключайся к ним, вот пропуск на твое имя. Их задача решить, как забросить туда вас, остального они не знают, ясно?
        - Ясно.
        - Я не тороплю, но, думаю, месяц у вас есть, но это максимальный срок. О ходе подготовки докладывать, как всегда, ежедневно, - улыбнулся Красков.
        - Разрешите идти?
        - Иди, Вангол.
        Через час Вангол был уже среди флотских специалистов.
        Теперь, когда сам Вангол прибыл, вопрос быстрой и незаметной доставки в Антарктиду разведгруппы решился быстро. Из всех вариантов наиболее подходил подводный, поскольку скрытность и автономность обеспечивалась только так. Вангол предложил идти двумя лодками, одна - основная с его группой на борту, вторая - как страховка и грузовик для топлива. Более того, Вангол попросил направить в этот поход именно того командира лодки, с которым он уже ходил в морях. Его просьбу выполнили, и через неделю рядом с ним, склоняясь над морскими картами, уже стоял капитан-лейтенант Сергей Лузгин.
        В течение месяца было подготовлено все - от снаряжения и оружия до самих подводных кораблей, экипажи которых набирали из добровольцев. Это касалось второй субмарины. Экипаж лодки Лузгина пошел в добровольцы полным составом. В начале осени сорок второго года группа «Северный ветер» выехала во Владивосток, куда северами ушла лодка Лузгина и где формировался экипаж второго корабля.
        Сергей Лемешев и Кольша добирались до Сталинграда больше недели. Уже на подъезде к городу воинский эшелон, в который они смогли сесть, несколько раз попадал под бомбежку. Сергей хотел хоть на денек заехать, хоть издали увидеть свой детдом, кого-нибудь из воспитателей, если они еще живы. Еще Лемешев надеялся найти в Сталинграде свою тетку Анастасию, определить Кольшу, устроить его на учебу; за время пути он смог убедить парня в том, что в первую очередь надо учиться. А потом на фронт, где бы он ни был. Лемешев не знал, что фронт и война так же стремительно приближаются к его родному городу с запада, как и они с Кольшей - с востока.
        Паромной переправой севернее города они перебрались через Волгу, дошли до станции и, подсев на порожний товарняк, доехали почти до самого центра Сталинграда. Еще на пароме Лемешев снял повязку с глаз. На немой вопрос Кольши ответил:
        - Выздоровел. Вернулось зрение. Потому и хочу дальше воевать.
        Кольша улыбнулся:
        - Убедительно.
        Свернув на привокзальную площадь, Лемешев повел Кольшу через сквер к дому напротив. В это время с надрывом завыла сирена.
        «Воздушная тревога!» - с непередаваемым хрипом заорал репродуктор с фасада вокзала и тут же замолк, сбитый взрывной волной. То, что было потом, Кольша вспоминал с трудом. Воздух вдруг наполнился жутким воем и визгом несущихся к земле фугасов и зажигательных бомб. Они кинулись к трехэтажному зданию, но не добежали, и это, вероятно, их спасло. Оно прямо у них на глазах превратилось в огромную кучу битого кирпича, окутанную едким дымом и пылью. Упав на дорогу, они доползли до водосточной канавы и побежали по ней к мостику, под которым можно было хоть как-то укрыться от ужаса, который творился вокруг. Под мостиком уже были люди, какая-то очень испуганная девушка и пожилая женщина. Они, прижавшись друг к дружке, сидели закрыв глаза. Женщина что-то беззвучно шептала бескровными губами, поглаживая ладонью вздрагивающую спину девушки. Бомбовые разрывы почти непрерывно сотрясали землю, пыль и гарь стали столбом. Становилось очень жарко. Сергей дотронулся до плеча женщины:
        - Здесь есть где-нибудь бомбоубежище? Надо уходить отсюда, задохнемся.
        - Не знаю, в соседнем доме был большой подвал…
        - Идемте туда…
        - Я не могу, ноги не идут…
        - Я понесу вас. Кольша, не отставай!
        Лемешев поднял женщину на руки и, выбравшись из-под мостика, побежал к стоявшему чуть в стороне старому каменному дому. Он был еще цел, хотя вокруг сплошные руины и пламя. Кольша, схватив за руку, тащил за собой обесселившую от страха девушку.
        Вокруг, кашляя и задыхаясь, среди разрывов и пожарищ метались люди. Горели жилые кварталы деревянных домов. Повсюду кровь и крики раненых, трупы взрослых и детей. Все это, как в кошмарном сне, пронеслось перед глазами Кольши, пока они бежали к убежищу. Подвал был, по всей видимости, цел, но закрыт, рядом на каменной лестнице сидели люди, в основном старики и женщины. Лемешев ударом ноги не смог открыть дверь; хорошо, рядом из дороги взрывом выворотило трамвайный рельс, кусок которого и помог выбить дубовую филенку. В глубоком подвале было темно, но главное - прохладно; и несколько затхлый, но чистый воздух помог людям отдышаться и прийти в себя. Случайно нашлась керосиновая лампа. Свет озарил своды старой кирпичной кладки над головой и испуганные и грязные от пота и пыли лица людей. Следом за ними в подвал забежало несколько десятков человек. Среди них были и военные, один, капитан, раненный в руку, истекал кровью. Ему оказали помощь. После перевязки он, вглядевшись в Лемешева, спросил:
        - Слушай, друг, мы с тобой раньше не встречались?
        - Встречались, Коля, встречались, - ответил Сергей.
        - Ёлы-палы! Лемешев? Серега! Ты?!
        - Я, Коля, я.
        - Слушай, ты чё в солдатском? Не понял, ты ж тогда еще старлеем был?
        - Давно, Коля, это было, теперь все с нуля. И звание соответственно - рядовой. Сейчас этот бардак закончится, и мы тебя в госпиталь доставим, потерпи.
        - Да я в порядке, расскажи, что случилось, где ты сейчас?
        Сильный разрыв сотряс дом и его подвал, посыпался песок из щелей.
        - Потом, Коля, расскажу, потом.
        - Потом уже может ничего не быть, говори сейчас.
        - Коля, сидел я, понимаешь, а теперь хочу воевать за Родину, понимаешь?
        - Понимаю. И что?
        - Документов у меня нет, бежал я из лагеря, из Сибири, сюда под чужим именем добрался. Что дальше, толком не знаю, знаю одно - хочу фашиста бить! Услышал меня?
        После некоторой паузы капитан ответил:
        - Серега, бомбежка кончится, со мной пойдешь, не надо мне в госпиталь, с рукой все в порядке.
        - Коля, я беглый зэк, понимаешь? Меня возьмут, тебе тоже крышка за содействие…
        - Серега, когда ты меня в Испании на горбу из окружения тащил, ты о своей шкуре думал? - впился взглядом в Лемешева капитан.
        Сергей покачал головой и отвернулся.
        - Ладно, не злись. Я не один, хлопец этот со мной. - Он показал на сидевшего на корточках напротив, около плачущей навзрыд девушки Кольшу.
        - С тобой, значит, с тобой.
        Больше четырех часов, волна за волной немецкие бомбардировщики сыпали свой смертоносный груз на мирный город. Наконец небо стихло, но это было уже другое небо. Это было небо, которого люди стали бояться.
        Еще почти час они выбирались из спасшего их подвала. Бомба, угодившая рядом с входом, плотно присыпала двери, пришлось откапываться. Но не это ошеломило. То, что они увидели вокруг, было уже не городом. Это было пекло. Пришлось снова спускаться в подвал и ждать. Повезло, подвал оказался большой и глубокий, но даже здесь дышать было тяжело. Еще несколько часов бушевавшие пожары не давали людям выйти из огненного урагана.
        - Ну и куда мы пойдем?
        - В особый отдел дивизии.
        - Ты что? Шутишь? Меня же…
        - Серега, я начальник особого отдела дивизии. Понимаешь, так получилось, после финской направили в распоряжение МТБ и все. Прощай разведка, но зато сейчас все в моих руках, Серега. Идем. Я уже кое-что придумал. Документы чужие у тебя откуда?
        - Хороший человек свои отдал.
        - Вернуть надо, адрес знаешь?
        - Знаю.
        - Отправим почтой, ценным письмом, зачем человека подводить. А у тебя все сегодня сгорело, товарищ капитан. Документы, вещи. Вот в мешке моя форма, только сегодня переоделся в новую, примерь. Документы я тебе сделаю. Прости, Серега, но фамилию придется чуток изменить, - например, не Лемешев, а Лемишев будешь, ничего?
        - Да хоть Лепешкин, лишь бы оружие получить и в строй вернуться.
        - Ну и лады, Серега, лады. А вот что с парнем твоим делать, не знаю пока. Он кто тебе?
        - Считай, сын.
        - Вот как? Хорошо, что-нибудь придумаем, время еще есть. Хотя обстановка напряженная. Немцы прорвали фронт, прут сюда, и остановить их пока некому. В городе из кадровых только наша десятая стрелковая дивизия НКВД. Комдив - золото человек, тоже в свое время огонь и воду прошел. На подходе войсковые части, но до этого времени надо немца держать нам. Вот так, Серега. Мы как раз с этим эшелоном ждали пополнение, вот ты и будешь пополнение, прибыл после ранения. Так что бить фашиста будем вместе, здесь, на родной земле. Так что? В разведвзвод или комбатом? У нас сплошные вакансии…
        - Конечно, в разведку.
        - Лады, Серега, лады. Здесь рядом расположение полка нашей дивизии, там командир мой давний знакомый, туда пойдешь. Вот адрес. Передашь от меня эту записку. А парня надо на тот берег отправлять. Надо, только вот как - не знаю. Ты же видишь, что творится. Ладно, Сергей, разберемся по ходу… Ты не представляешь, как я рад, что тебя встретил…
        Все это время молчавший Кольша, встав перед офицерами, заговорил:
        - Ни на какой тот берег мне не надо. Я останусь здесь и буду воевать с фашистами.
        Он сказал это спокойно, вполне по-взрослому, и они поняли, что он отсюда никуда не поедет, он тоже будет воевать.
        Офицеры переглянулись. Лемешев всем своим видом показывал, что ничего тут не поделаешь.
        - Хорошо, Сергей, бери парня с собой, куда его теперь… Что-нибудь придумаем.
        Старший лейтенант НКВД Сырохватов, только еще услышав фамилию убитого зэка, Сергеев, вспомнил своего старого друга, еще по училищу, Сергеева и подумал, что давно, с тех самых пор, с ним не встречался. Слышал, что он до войны где-то в Иркутске служил, а где теперь… Хорошо бы встретиться, вспомнить, как они шалили в самоволках. Через час после того, как было завершено захоронение погибших, в том числе и беглого зэка, Сырохватов открыл найденный дневник Игоря Сергеева и, прочтя первый же лист, произнес:
        - Не может быть!
        Этот беглый был не кем иным, как племянником его лучшего друга. Об этом он кратко написал в предисловии дневника, где описал всех своих родственников.
        Как же так, неужели это действительно племянник его друга? Но почему он оказался здесь? Он был осужден и бежал?
        Сырохватов, не углубляясь далее в чтение дневника, положил его в сумку. Он не приобщит его к рапорту по факту уничтожения беглого заключенного. Ему захотелось разобраться самому, он решил найти своего друга и расспросить его лично о племяннике. Мало ли что за эти годы могло произойти, по крайней мере, он расскажет, как тот погиб, и, если надо, покажет место, где захоронен племянник. Более того, у молодой орочонки дочка явно светленькая и глаза у нее совсем не раскосые. Скорее всего, убитый ей отцом приходится. Так что ему есть о чем рассказать своему старому другу. Покидая стойбище Ошаны, отряд не простился с женщинами. Уехали молча, не глядя им в глаза. Сырохватов заметил это. Уже на очередном привале он построил людей:
        - Там, на фронте, наши отцы и братья гибнут, защищая Родину. Здесь мы вынуждены просеивать сквозь железное сито эту тайгу, беспощадно уничтожая дезертиров и прочую вражину, подло отсиживающуюся за спинами народа, пьющую трудовую кровь советских людей. Если кто-то сомневается в справедливости приказа товарища Сталина, может выйти из строя и сдать оружие. Всякая слабость в отношении врагов народа будет расцениваться мной как предательство и дезертирство. Вот этой рукой я сам лично расстреляю всякого, кто даст мне основание подумать о нем такое, ясно?
        - Так точно!
        - Есть у кого сомнения?
        - Никак нет!
        - Вольно, разойтись.
        Через месяц, вернувшись из тайги, Сырохватов через читинских кадровиков попробовал выяснить место службы и адрес Сергеева; ему пообещали помочь, но выполнять обещание, как показалось Хвату, не спешили. Дни отпуска истекали, а ответа все не было. Он, недовольный, пришел в управление, после чего у зама по кадрам в сейфе остался десяток собольих шкурок, «конфискованных» Хватом у орочон за Становым хребтом. Когда же он, через два дня, пришел третий раз, перед ним на стол положили спецсообщение из иркутского УНКВД. Из этого сообщения следовало, что Сергеев трагически погиб при задержании опасного преступника перед самой войной, похоронен на Лисихинском кладбище. Его единственный родственник, племянник Игорь, направлен иркутским УНКВД на учебу в Москву в спецучилище ГРУ. Дальнейшая судьба юноши неизвестна по понятным причинам.
        То, что его друг давно погиб, конечно, огорчило Сырохватова, но то, что его племянник, убитый и похороненный в тайге как беглый зэк, а в том, что это именно он, Сырохватов не сомневался, был направлен в Москву на учебу, да еще в такое училище, породило в нем множество вопросов, на которые он не мог найти разумного ответа. Если Игорь Сергеев на самом деле никакой не зэк, тогда кто он и как оказался в тайге? Если он не Игорь Сергеев, тогда как оказался дневник Сергеева в мешке у беглого зэка? Или, если это Сергеев, тогда кто поехал по направлению НКВД учиться в Москву? Сырохватов с трудом нашел брошенный им среди ненужных вещей дневник Сергеева и стал его внимательно читать.
        Почему он не сделал этого раньше? - задавал себе вопрос Сырохватов, осмысливая прочитанное. С другой стороны, ничего бы не изменилось до прихода спецсообщения. Зато теперь все стало на свои места. Те отрывочные записи, которые имелись в дневнике, говорили о том, что Сергеев в сороковом году в составе научной экспедиции под руководством профессора Пучинского находился в забайкальской тайге. Он подробно описывал каждого члена группы, давая им политические характеристики. Это не интересовало Сырохватова, и он не обратил на записи особого внимания. Группа сбилась с маршрута и вышла к стойбищу орочон, в котором они познакомились со странным, по его мнению, молодым русским мужчиной по имени Вангол. Он обладал необычными, сверхчеловеческими способностями. Потом записи обрывались, случился временной сбой, а дальнейшие сделаны нетвердой рукой человека, явно вспоминающего и себя, и то, как надо писать. Из этого можно было понять, что он перенес серьезную болезнь, потерял память, правда, постепенно отрывочные воспоминания приходили к нему. Он вспомнил и о дяде и надеялся, что тот будет его искать. Потом
записи прекратились, и через некоторое время он уже писал о том, что обрел на этой земле новую жизнь и вполне ею доволен. Судя по датам, все происходило в течение трех лет. Это никак не укладывалось в то, что он, Игорь Сергеев, был направлен в Москву! Сырохватова аж в жар кинуло от неожиданной догадки. Вместо Сергеева в Москву поехал кто-то другой, воспользовавшись его документами и тем, что его дядя к тому времени уже погиб. И этот кто-то, скорее всего, был тот странный человек со стойбища, Вангол.
        На следующий день Сырохватов напрямую отправился к начальнику УНКВД по городу Чите и добился приема. Этим же вечером, поездом, выехал в Иркутск с командировочным удостоверением и полномочиями провести дознание по факту установления личности человека, «найденного убитым» в тайге во время рейда его группы. Благодаря опыту руководства его доводы решено было сначала тщательно проверить собственными силами, а уж потом принимать решение о докладе наверх. Сырохватов чуял, что он на верном пути, что он зацепился за очень серьезное и важное дело, он просто горел желанием распутать этот запутанный кем-то и для чего-то клубок жизнесплетений. Там же, в Чите, ему в руки из архива попала ориентировка сорок первого года, согласно которой иркутским УМГБ, а затем и самим МТБ СССР разыскивались некий Вангол и его подельники.
        Ночной Иркутск встретил его легким морозцем и ветром, пронизывающим насквозь. Пока добирался до управления, Сырохватов изрядно замерз и не отказался от кружки горячего чая, предложенного ему дежурным. Старший лейтенант НКВД, скучавший в дежурке, рад был гостю, все веселее ночь коротать. Сырохватов поинтересовался, давно ли тот в Иркутске, оказалось - коренной иркутянин. Здесь и родился, и женился, и службу несет почти десять лет. Спросил про друга своего. Помнил его старлей, хорошо помнил, и все, что помнил, рассказал Сырохватову. А про племянника не знал ничего, кроме того, что он вроде был, а потом в тайге пропал, а потом нашелся.
        - Значит, пропал, а потом нашелся? Интересно.
        - Да, вот так вот, нашелся, он вроде студентом был.
        Утром, получив талон на поселение в общежитие НКВД, Самохватов первым делом поехал в институт, где учился Игорь Сергеев. Там на старом стенде, отмечавшем отличников второго курса, ему удалось увидеть его фотографию. Теперь сомнений не было. Конечно, убитый выглядел несколько иначе, глубокий шрам на лбу и заросли на щеках, но глаза, нос, губы - все это Сырохватов хорошо помнил - были те же. Убитый в тайге действительно был Игорем Сергеевым. Тогда кто поехал по направлению в разведшколу? Враг! Опытный, матерый враг проник в святая святых - разведку страны!
        Это была «бомба», которую носил в себе Сырохватов, понимая, что она может рвануть в любой момент, в клочья порвав в первую очередь его, как носителя этой информации. Смотря в чьи руки она попадет. Если в те, по чьей ошибке или халатности в разведку проник вражеский агент, а в этом Сырохватов уже нисколько не сомневался, ему самому может быть крышка. Его воображение выстроило уже цепь событий, в которой исключалась всякая случайность, поэтому он уже допускал, что агент не просто так получил направление в разведшколу. Ему помогали. Кто-то закрыл глаза на то, что вместо Игоря Сергеева пришел другой человек. Не близнецы же они. В личном деле была фотография, его точно проверяли по всем каналам на пригодность. Значит, в местных органах, среди своих, давно сидит враг. Враг внедренный, то есть существует целая группа врагов, действующих длительное время. Слишком опасной становилась ситуация, и чем опаснее она становилась, тем больший раж испытывал Сырохватов. Он, как гончий пес, почуявший добычу, невзирая ни на что, упорно шел по следу. В институте ему удалось выяснить нечто интересное. Все, кто был в
той самой экспедиции с Сергеевым, так или иначе исчезли. Его друг Владимир, студент, пропал без вести на фронте. Профессор Пучинский и его коллега Нина Мыскова, - судя по всему, еще и любовница, об этом было несколько строк в дневнике Сергеева, - были арестованы в сорок первом и также пропали без следа. Сырохватов перерыл все архивы, но не нашел никаких свидетельств об их осуждении или освобождении. Они просто исчезли с места жительства и работы. Это лишний раз подтверждало, что это дело рук опытного врага. Это дело рук агентов, проникших в органы, в архивы. Не так-то просто подобное совершить, но для чего-то это сделано. Ясно было одно: злоумышленник заметал следы того, кто внедрился в разведку, и этот враг - тот самый Вангол.
        Сырохватов не мог действовать открыто. Он опасался, что его разыскные действия в Иркутске могут насторожить местные органы, а им он уже не мог доверять. Взвесив все за и против, он понял, что необходимо вернуться в Читу и в спокойной обстановке решить, что делать дальше.
        Руководству в Чите он доложил о том, что убитый в тайге зэк никакого отношения к найденному у него дневнику и личности Игоря Сергеева не имеет. Игорь Сергеев в составе научной экспедиции перед войной действительно был в тех местах и, вероятно, потерял тетрадь с личными заметками. Однако Сырохватов сделал это не для того, чтобы закрыть дело. Нет. Это он сделал только для того, чтобы раньше времени не обнаружить себя. Не вспугнуть вражеское гнездо, засевшее в недрах иркутских органов. Необходимо было найти способ доложить обо всем в Москву, самому наркому. Только ему, и никому больше. Сырохватов понимал, что это невероятно сложно, но другого выхода не видел.
        Зима сорок второго в Ленинграде была не такой тяжелой, как прошлогодняя. Ко всему люди привыкают. Да и народу в городе заметно убавилось. Несмотря на блокаду, многих удалось эвакуировать по Ладоге. По Дороге жизни. Сотни тысяч остались навсегда в родной земле, в братских могилах. Голод, холод, смерть стали синонимами… Уже не стояли длинные очереди в ЗАГСы для регистрации смерти близких. Эту процедуру временно отменили. Уже по карточкам давали не только хлеб, но и другие продукты. Город жил вопреки всем законам войны. Вопреки всем законам жизни жил и старик в маленькой квартире в Поварском переулке. Просыпаясь рано, еще до рассвета, он зажигал керосиновую лампу, садился за пишущую машинку и начинал творить свой непридуманный роман.
        «Линия горизонта действительно была слегка вогнутой, и появлявшиеся в океанских далях корабли было видно издалека. Константин Максимов стоял у огромного окна своего нового места жительства и не мог отвести взгляд от открывающейся перед ним панорамы.
        Его поселили в индивидуальной, если говорить поземному, квартире. На самом деле квартирой это жилище назвать как-то не получалось, поскольку оно больше походило на подвижный, летающий, плавающий компактный дом, имеющий все необходимое для полноценной жизни и ничего лишнего. Таких летающих капсул-домов были тысячи, а может быть, и миллионы. Они, казалось, хаотично перемещались в воздушном пространстве, периодически присоединяясь к огромным высотным колоннам, поднимающимся из зеленого океана растительности на поверхности земли. Гроздья этих капсул ярусами повисали, присоединяясь друг к другу, образуя различные пространственные формы. Самое удивительное было то, что капсула-жилище была наделена искусственным интеллектом, умом, который был каким-то образом подключен к разуму своего хозяина. Когда Косте объясняли это, он с трудом верил, но первые минуты пребывания в своем новом жилище отмели все сомнения в реальности происходящего. Его желания исполнялись, как в старой доброй сказке про щуку, только произносить банальное «по щучьему велению, по моему хотению» необходимости не было. Просто Константин
захотел присесть - и из пластичной стены выдвинулось удобное для его фигуры кресло. Он испытал желание попить - и перед ним раскрылся широкий выбор соков и вод, причем именно тот, что ему хотелось, через какое-то время наполнял его бокал на столике. Это происходило в реальности и было легко и просто. Он не знал, что все эти на первый взгляд сказочные преобразования производятся миллиардами микророботов, работающих по программам, которые включаются его мыслями. Он не мог знать о том, что уровень технического развития той цивилизации, где он находился, равен по своему потенциалу высочайшему уровню духовно-нравственного развития общества этой цивилизации. Он даже не предполагал о существовании таких связей и законов материального мира. А они, оказывается, существовали и являлись основными и определяющими. Ему очень подробно объясняли законы мироздания, опираясь на которые человечество постепенно постигало новые уровни знаний, которые приводили, как нескончаемая лестница, к все более высоким и сложным уровням технологий. То, что вчера казалось непонятным и неразрешимым, сегодня становилось простым и
обыденным. Так происходило только благодаря тому, что в этом обществе на первом месте стояли духовно-нравственные ценности, основанные на древних традициях народов. Энергия высоких вибраций не имела преград в материальном мире. Источниками этой энергии были сами люди. Костя увидел, как эволюционно развивался мир, в который он вот так, без приглашения, явился. Он несколько десятков часов провел, опять же по земным понятиям, за просмотром фильма. Однако он мог по своему желанию взять в руки и потрогать любой предмет или задать вопрос кому-либо из героев повествования. То есть поговорить с человеком, жившим несколько тысяч лет назад. Это было столь необычно и увлекательно, что Костя с нетерпением ждал каждого сеанса этой обучающей программы. Как бы он хотел получить некоторые ответы от представителей прошлого его земной цивилизации…
        Наставники, под руководством которых он проходил адаптацию, менялись, безукоризненно выполнив свою задачу. Он познавал этот мир, они познавали его, и пока все шло без малейших проблем. До одного случая.
        Часть адаптационной программы проходила в специальном спортивном центре, где он с большим удовольствием принимал участие в коллективных играх. Огромные залы и бассейны, зеленые зоны отдыха и бани - все это было настолько красиво и гармонично, что одного только вида их уже хватало, чтобы появилось желание заняться каким-либо видом спорта. Он хорошо играл в волейбол, и здесь тоже была подобная игра, но его рост не позволял ему так подпрыгнуть у сетки, чтобы ударить или блокировать мяч, поэтому он стоял у площадки и только смотрел на игру, не решаясь в нее вступить, хотя в команду его доброжелательно приглашали. В конце концов однажды перед началом игры к нему подошла девушка и, улыбнувшись, спросила:
        - Ты пришелец? Как твое имя?
        - Костя, - несколько растерявшись, ответил Максимов. Он не ожидал, что кто-то, кроме его наставников, может говорить так чисто на его языке.
        - Меня зовут Светлана, я из Рода Руссов, мне сказали, что ты тоже потомок одной из ветвей нашего древнего народа.
        - Я русский, наверное, это так и есть.
        - Пойдем в нашу команду, я же знаю, ты умеешь и хочешь поиграть. Идем.
        И Костя вышел на площадку. Мяч был чуть крупнее земного волейбольного, но не намного, поэтому после нескольких приемов Костя приспособился и активно включился в игру. Его четкие приемы мяча и пасы нападающим вызывали одобрение партнеров и публики, которая собралась посмотреть игру. То, как он брал мячи в падении, выезжая, раскинув руки, вообще вызывало восторг, такое здесь видели впервые. А когда он умудрился пробить со второй линии и заработать победное очко, это было встречено гулом одобрения и аплодисментами. После игры девушка вновь подошла к Косте.
        - Ты и вправду хорошо играешь. Я так рада… Хочешь, я покажу тебе нашу парковую аллею искусств? Это недалеко.
        Костя, довольный игрой, легко согласился на прогулку. После душа он дождался Светлану на лавочке среди фонтанов, и они пошли рядом по длинным анфиладам залов и переходов. Костю совсем не смущало, что его спутница чуть выше его ростом. Среди местных девушек она была миниатюрной. Она рассказывала и показывала ему все достопримечательности старинной аллеи, наполненной скульптурами и картинными галереями. На некоторых картинах Костя с удивлением обнаруживал элементы абсолютно земных пейзажей, то есть пейзажей, взятых с наружной поверхности земли. Когда на одной из картин увидел звездное небо и луну, он спросил Светлану:
        - Этот художник жил на моей земле. Изображенное им небо, и звезды, и луна - все это вне вашего мира, ведь так?
        - Не совсем так, Костя. Мир планеты един. Это небо, и звезды, и даже луна есть и существуют для всех, только мы их не видим, а вы ими любуетесь. Однако вы не видите наших сияний и нашего неба, но оно тоже есть и существует для всех. Художник, мы называем их фантастами, обладал такими воображением и силой мысли, что мог видеть то, чего не вижу я, он мог душой переноситься куда пожелает, и то, что сохранила его память, он запечатлевал на холстах для всех тех, кто не мог увидеть сам. Вот смотри, это тоже его работа.
        На небольшом холсте было изображено поле боя. На его фоне огромный конь, вздыбившись, поднял своего всадника над поверженным врагом, которого пронзило копье, зажатое в сильной руке.
        - Светлана, это же наш святой Георгий Победоносец!
        - Костя, это и наш святой Егорий, - рассмеялась девушка.
        - Здорово, надо же, выходит, мы действительно один народ. Один народ, разделенный тысячелетиями…
        Они долго ходили и разговаривали о жизни, об их мирах, обо всем. Аллея была огромна, они успели побывать лишь в одной ее небольшой части, когда Светлана остановилась и, подав ему руку, сказала:
        - На сегодня все, мне пора домой, родители ждут меня. Прощай, Костя.
        - Мы еще встретимся?
        - Конечно, ведь мы оба этого хотим.
        - Когда?
        - Наверное, завтра, после воздушной прогулки. Жди меня там же, у фонтанов, хорошо?
        - Отлично, буду ждать, до свидания.
        Костя, только вернувшись к себе, наконец понял, что с ним произошло нечто странное. В его сердце, в его душе поселилось чувство, о котором он раньше не знал. Выпускник кадетского корпуса, а потом курсант авиационного училища, он в юности мало общался с девушками. А потом карьера летчика-испытателя и пилота космического корабля не позволила ему найти подругу жизни. В свои тридцать он был холост и девственен. Не потому, что не испытывал желания овладеть женщиной, среди которых он был довольно популярен, - ведь он герой космонавт. А потому, что хотел найти свою истинную половину. Думая о Светлане, он с удивлением для себя вдруг осознал, что именно она ему очень нужна.
        Весь следующий день он ждал встречи с девушкой, был невнимателен на занятиях, рассеян, и это было замечено наставником. Замечено, но, к счастью для Максимова, не совсем правильно понято. После одного из тренингов его наставник заметил:
        - Все хорошо. Однако, Константин, вам необходим некоторый отдых, слишком большой объем информации может губительно сказаться на качестве ее восприятия. Первые признаки этого у вас уже проявляются, сделаем перерыв на три дня. Вы уже допущены Советом к самостоятельному и свободному перемещению в секторе адаптации, поэтому можете сами определить, как вы хотели бы провести свой небольшой отпуск. Отдыхайте. До встречи.
        Константин был обрадован таким поворотом дел. Действительно, уже больше месяца, по его подсчетам, он проходил различные ознакомительные и обучающие программы, все было очень интересно, но сейчас ему вдруг стало скучно. В его голове, помимо его воли, крутились воспоминания о той встрече и прогулке. Ее руки и глаза, стройная фигура, ее голос… Он с нетерпением ждал вечера и задолго до срока пришел в спорткомплекс, где некоторое время позанимался на тренажерах, а потом явился к фонтанам».
        Евграф Семенович в который раз с удивлением перечитал то, что им сегодня было написано. С удивлением, потому что он никак не собирался писать о любви. Это получилось само собой. Получилось легко и складно, как будто кто-то надиктовал ему. Ненавязчиво и естественно. Евграф Семенович улыбнулся, у каждого в жизни были эти счастливые мгновения. Почему бы не быть им и в его фантастическом романе… Свет не может существовать без любви, ни тот, ни этот. Жизнь - это и есть любовь, какой бы она ни была. Где бы она ни была сокрыта. Пока есть любовь, будет и жизнь. Евграф Семенович достал старые фотографии и долго перекладывал их, всматриваясь в дорогие ему лица. Один он остался, один. Одному ему довелось увидеть весь этот ужас в городе Петра. Может, это и хорошо, что только ему. Пусть они спят спокойно. Он закрыл альбом и, глотнув остывшей воды из жестяной кружки, вновь уселся за пишущую машинку.
        Улица, где квартировал штаб полка, была перепахана бомбами так, что ни одного целого здания не сохранилось. Но штаб был цел, подвал жилого дома, где он находился, выдержал, и теперь в нем кипела работа. Записка, переданная командиру полка, сделала свое дело. «Старшего лейтенанта Лемишева» внесли в списки как пополнение и назначили командиром взвода разведки. С Кольшей было еще проще, новый комвзвода просто привел его в расположение взвода и сказал:
        - Старшина, поставь парня на довольствие, с нами будет.
        - Есть, товарищ командир, - понимающе кивнул старшина, и к вечеру Кольша уже был переодет в ушитые солдатские галифе и гимнастерку. Сапоги он оставил свои, а пилотка ладно сидела на его остриженной голове.
        Еще дважды пришлось перенести вражескую бомбежку, пока добрались до укрепрайона, в котором предстояло держать оборону. Ночь прошла, как будто ее и не было, а утром был бой. Немецкие танки легко прорвали оборону растянутого по фронту полка, они вошли в пригороды и крушили все на своем пути к реке. Но пехота была отсечена и отброшена несколькими контратаками. Отдельные подразделения полка боролись в полном окружении. Три десятка солдат разведвзвода под командой только что прибывшего командира приняли бой в траншеях укрепрайона, но по приказу отошли в более надежное, подготовленное к обороне кирпичное здание бывшего заводоуправления. Его первый этаж и подвалы были построены еще в царские времена, и кирпичная кладка полутораметрового размера надежно укрыла бойцов от прямых попаданий танковых снарядов. Кроме того, там находился склад боеприпасов укрепрайона. Немцы, попав под плотный прицельный огонь, здание обошли и окружили, но на штурм не пошли. Вечером Лемешев, расставив посты, еще раз обошел все помещения первого этажа. Амбразуры были подготовлены только на западном фасаде, а теперь, за ночь, надо
было укрепиться по всем сторонам, поэтому спать подразделению пришлось совсем мало. Утром же немцев, попытавшихся атаковать дом с тыла, встретили огнем в упор и отбросили. Потерь личного состава за сутки боя во взводе не было. Двое легкораненых бойцов оставались в строю. Кольша был при Лемешеве; получив винтовку, он тоже стрелял, и стрелял хорошо. Он видел врагов, их хищные лица, их злые глаза, чувствовал их желание убивать и безжалостно жал на спусковой крючок винтовки, посылая пули прямо им в лоб, под срез каски. Он делал это легко, как на охоте. Лемешев после боя, видев Кольшу в деле, похлопав его по плечу, сказал:
        - Отменно стреляешь, парень, не знал, что ты снайпер.
        - Кто? - переспросил Кольша.
        - Ну, снайпер, это очень хороший стрелок.
        - У нас в деревне охотник, Василий Углов, лучше всех стрелял. Я у него учился, помогал ему капканить, а он мне стрелять из карабина давал.
        - Молодец, вон, старшина тоже видел, как ты офицера немецкого шлепнул.
        - Не зря я ему форму справить успел, теперь с легким сердцем на довольствие ставлю бойца, только вот довольствия, товарищ капитан, у нас сухим пайком на два дня, хорошо, хоть вода есть, в подвале два бака полных.
        - Не пропадем, старшина, день прожили, позицию удержали, это главное. А продукты… если поискать? Поищем, или мы не разведка? Людей я не успел узнать, старшина, кого на вылазку взять, подскажи? Мне парни отчаянные нужны. Немец, он сейчас что думает? Что мы сидеть будем в норах и не рыпаться, ан не так. Мы им каждую ночь колыбельные устраивать будем.
        - У нас все отчаянные. Однако рядовых Петрова Василия и Яшку Кармазина бери, не подведут.
        - Найди их - и ко мне.
        Через несколько минут двое рядовых, коротко представившись, присели около Лемешева.
        - Вот что, бойцы, мы познакомиться толком еще не успели, поэтому предлагаю продолжить знакомство в деле. Надо вылазку провести, немца пощекотать, чтоб не забывался, что он в гостях, да и старшина просит провианту поискать, а то, говорит, кормить не будет.
        - Надо - значит надо, - ответил тот, что был поплотнее сложением.
        - Хорошо, через час, как стемнеет, пойдем.
        - Сергей, возьми меня тоже, - когда бойцы вышли, попросился Кольша.
        - Так, Кольша, я тебе здесь не Сергей, а товарищ командир, понял?
        - Понял, товарищ командир. Я тоже хочу на вылазку…
        - Отставить. Запомни, Кольша, все, что было с нами в тайге, там и осталось. Ты теперь боец Красной армии и должен выполнять приказы своего командира. Тебе приказ - хорошо выспаться и завтра бить немца так же метко, как сегодня, понял?
        - Понял.
        - Не понял, а «Есть, товарищ командир!».
        - Есть, товарищ командир.
        - Свободен, там, за стенкой, старшина тебе койку где-то нарыл, иди спать.
        Кольша ушел, оставив Лемешева одного с вернувшимся старшиной.
        - Посты проверил, все нормально.
        - Хорошо.
        Через час три тени бесшумно скользнули из разбитого оконного проема и растворились в темноте. А еще через два часа они вернулись с мешками на плечах и двумя пленными немцами, которые тоже несли мешки. У стены Лемешев их остановил и, перебросив в проем мешки, двумя короткими ударами ножа уложил обоих. Увидев лица своих бойцов, пояснил:
        - Пленных мы теперь не берем. Пока связь со своими не наладим.
        Петров, когда укладывался после вылазки поспать, сказал:
        - А ничего командир у нас.
        - Ничего-то ничего, но видел, как он немцев-то, а?
        - А чего с ними делать, мы ж в окружении.
        - Да ясно, что в расход, только он их как баранов…
        - Не как баранов, а как бешеных псов.
        - Ладно, все одно крутой мужик.
        На рассвете по дому начала работать немецкая артиллерия. В этот раз осколком убило одного из тех, кто стоял у окон. Два часа прямой наводкой по дому били несколько пушек и танки. Как только затихло, немцы пошли в атаку. Лемешев приказал огонь не открывать, пусть подумают, что защитников города здесь уже нет. Только когда немцы подошли до броска гранаты, они их и получили из окон второго этажа. Те, кто уцелел, залегли и отползали, оставляя раненых и убитых. Примерно так, повторяя раз за разом эту сцену, продолжался весь день, девять атак, девять штурмов, пока на грохочущий и горящий город не опустилась темнота… Вечером в подвале собрались двенадцать человек. Из них половина раненых. Лемешев был слегка контужен, граната рванула в соседней комнате, вывалив кусок стены. Старшина убит, бойцы, смертельно уставшие, валились с ног. Кольша вызвался пойти в боевое охранение и сидел у проема развороченного снарядом окна на втором этаже, внимательно вглядываясь и вслушиваясь в темноту. Несколько осколочных гранат лежало у его ног, пользоваться ими старшина научил парня перед самой своей смертью. Пулеметной
очередью срезало старшину, когда он выносил раненого. Крупнокалиберные пули насквозь прошили обоих, смешав их кровь, породнив навсегда. Кольша видел это, он был рядом. Он слышал, как прошептал, умирая, старшина: «Ничё, прорвемся…»
        То же самое, собрав людей, сказал и капитан Лемешев.
        - Прорвемся, мужики, нас осталось немного, но немца мы держим, и положили гадов немало. Так что, считаю, приказ Родины мы выполняем и будем выполнять. Гранаты, патроны есть, а дух наш им не сломать. Погибших надо собрать и похоронить, левее сгоревшего танка воронка глубокая от фугаса, туда снесем товарищей. Немец там не достанет, мертвая зона, а справа в случае чего прикроем.
        Уже под утро Лемешев нашел дремавшего Кольшу.
        - Проснись, бродяга…
        - А? Что случилось? - встрепенулся тот спросонья.
        - Ничего, все тихо пока. Дело есть, Кольша, идем.
        В подвале, налив Кольше кипятка в кружку, Лемешев сказал:
        - Пей чай - и в разведку, Кольша. Надо к нашим пробиться, доложить о том, что мы держимся, и получить приказ, что делать дальше. Может быть, сможешь пополнение сюда провести, медикаменты, бинты нужны.
        Кольша молча выслушал Лемешева и, отставив недопитый кипяток, ответил:
        - Я отсель никуда не пойду.
        - Кольша, это приказ.
        - Почему я должен идти, а не кто другой?
        - Кроме тебя никто не пройдет. Переодевайся в свою одежку - и ползком отсюда до тех деревьев, а там - к тем домам. Проскочишь здесь, дальше пробирайся к нашим, ближе к реке. Там вчера бои не стихали. Нарвешься на немцев, может, тебя и не тронут, так что давай, Кольша, без возражений, нету времени на разговоры. Вернешься, еще поговорим.
        Кольша долго молчал, потом стал снимать с себя гимнастерку.
        «Вот и ладно, сынок», - подумал Лемешев.
        Он крепко обнял парня, ставшего ему совсем родным.
        - Пройди, Кольша, передай нашим все, что я сказал.
        - Пройду и вернусь, - твердо ответил Кольша и нырнул в темноту.
        С рассветом немцы, подтянув несколько орудий, возобновили атаку, били и били по дому с горсткой разведчиков Лемешева. Когда пошли в атаку, их вновь встретили огнем из уцелевших амбразур, но левое крыло молчало, и через него немцы ворвались в здание. Отступая, отстреливаясь от наседавших немцев, Лемешев, раненный в ногу, с одним из раненых бойцов спустился в подвал. Они, устроившись на ящиках с боеприпасами, держали на прицеле небольшой коридор и дверь, но немцы перестали стрелять. В наступившей тишине с издевкой прозвучало:
        - Русский Иван, сдавайся! Выходи, будешь жить!
        Лемешев улыбнулся. Он встретился взглядом с Петровым, тот тоже улыбнулся и покачал головой. Лемешев выпустил всю обойму в проем двери и бросил туда ставший ненужным пистолет.
        - О! Гут! Гут! - загалдели немцы снаружи.
        - Счас, суки, обождите…
        Было ясно, что выхода нет… Сергей, вынув чеку из гранаты, положил ее на ящик с противотанковыми минами.
        «Вот и ладно, Пловец, теперь не стыдно», - последнее, что он сказал самому себе перед тем, как мощный взрыв разнес руины дома вместе с ним и теми, кто хотел его взять живым.
        До своих Кольша не добрался. На этом участке немцы разорвали оборону города и вышли к Волге. Его схватили утром следующего дня в развалинах одного из разрушенных домов. Он пытался бежать, но немец ударил его и, связав руки и ноги, несколько часов держал взаперти в одной из уцелевших комнат дома. Потом его забрали и вместе с другими детьми и подростками машиной вывезли из Сталинграда в близлежащий небольшой городок. В бараках, куда их привезли, было уже много детей. Кольша искал возможность побега, но их охраняли с собаками. Уже на следующее утро его в числе многих других под конвоем привели на станцию и погрузили в вагон железнодорожного состава. Поезд тронулся, унося его и сотни испуганных и потерянных девчонок и мальчишек на чужбину. Через несколько дней пути они прибыли в какой-то портовый город. Их помыли в бане, переодели в одинаковую одежду. Потом было нечто похожее на проверку здоровья и отбор. Их осматривали врачи, после чего детей из шеренг выводили и распределяли по разным группам. Через три дня Кольшу вместе с группой отобранных мальчишек посадили в трюмный отсек большого корабля. Их
сопровождали несколько военных; как Кольша узнал позже, это были офицеры СС и несколько женщин, которые готовили пищу и выполняли обязанности воспитателей. Некоторые из них говорили по-русски. Кольша пытался заговорить с одной из них, но холодный взгляд ее глаз и тихое: «Заткнись, ублюдок», - было все, чего он добился. Он очень переживал.
        Кольша давно считал себя взрослым, он по праву считал себя уже солдатом, но его схватили и теперь куда-то везли вместе с детьми. Он был на голову выше всех ребят группы, и они постепенно все сплотились вокруг него, почувствовав в нем внутреннюю силу, защиту. И он принял лидерство. Часто, по вечерам, он рассказывал ребятам о своей жизни в тайге, о своей деревне. Его слушали, и под его рассказы спокойно засыпали, забывая о том, что с ними произошло. Путешествие затягивалось. Кольша сбился со счета дней. Никто не объяснял, куда и зачем их везут. У кого из детей сдавали нервы, начиналась истерика, тех уводили из их отсека, и больше их никто не видел. Кольша думал, что их убивали, но он ошибался. Их успокаивали лекарственными препаратами и везли в другом отсеке.
        Измученные долгой дорогой и качкой, дети почти все время спали. Кольша потом плохо помнил все, что с ним происходило в этом длинном пути. Все было как во сне. Однажды, проснувшись от холода, он почувствовал, что его несут куда-то на носилках. Он хотел встать, но не смог даже пошевелиться, поскольку был привязан. Заметив, что он очнулся, к нему быстро подошла та злая женщина, и он снова провалился в небытие.
        Очередная партия детей для селекционного отбора и последующего комплекса экспериментов в Новую Швабию прибыла в первые дни весны сорок третьего года. С момента, как их погрузили в трюм океанского корабля, и до момента прибытия в лабораторию они ни разу не увидели солнца. Когда Кольша открыл глаза, он кроме сильной боли во всем теле не испытывал ничего. Его организм, напичканный медикаментами, не реагировал на команды его мозга. Несколько дней он приходил в себя, прежде чем смог встать на ноги. Многие из детей восстановиться не могли еще дольше. Кольша ухаживал за больными, помогал им как мог.
        Отношение к детям со стороны персонала лаборатории, куда они попали, было лучше, чем прежде. К ним теперь относились бережно, как к лабораторным крысам, которых всегда не хватает для экспериментов. Кольша никак не мог понять, где он находится. На улицу их не выпускали, окон в помещениях не было. Разбив прибывших на возрастные группы, их поселили в просторных светлых комнатах. Хорошо кормили, постепенно начались различные учебные занятия, в основном по освоению ремесел. Их периодически водили в бассейн, в спортзал, где с ними занимался тренер. Всех с первых дней пребывания стали обучать немецкому языку. С какого-то момента им запретили даже говорить между собой по-русски. За любое нарушение установленных правил поведения следовало немедленное и неотвратимое наказание. От физической порки плетью до лишения завтрака или обеда. Все достижения и успехи поощрялись в обязательном порядке. Постепенно это стало приносить ощутимые плоды. Подростки стали прилежно заниматься; устремленные к своим личным достижениям, они быстро забыли, кто они и откуда. Многие, особенно дети до десяти лет, совсем забыли родной
язык. Те постарше, кто его помнил, изучая немецкий, все чаще и чаще на различных занятиях слышали, что их период пребывания в стране варваров был счастливо завершен благодаря представителям расы господ и теперь они свободны и проходят обучение, чтобы занять достойное место в жизни. Что их главное предназначение - в преданном служении великой германской нации. То государство, с жутким названием СССР, в котором они были освобождены от оков иудо-коммунизма, больше не существует, страна очищена от скверны, и придет время, когда они, выполняя свою миссию, ступят на ее землю и будут возделывать ее на благо великой расы. Они должны вырасти сильными и здоровыми, свободными и счастливыми людьми во имя процветания единого порядка на земле, установленного Богами, потомкам которых они призваны служить.
        Кольша сразу понял, что все это обман. Но он понял и то, что любое сопротивление с его стороны будет стоить ему жизни. Он вспомнил рассказы Лемешева о разведчиках, работавших во вражеском стане, приняв на время личину врага, чтобы войти в доверие и разузнать все, что нужно для его разгрома. Он твердо решил, что все равно сбежит отсюда к своим, поэтому нужно поступать как разведчик, как воин, выдержать все испытания и трудности, притворившись, что он, как и все, смирился. В конце концов, вырвавшись отсюда, рассказать все своему командиру Сергею Лемешеву. С этого времени Кольша стал примерным учащимся и вскоре лидировал по всем показателям в своей группе. Он не знал, что его командир и друг уже давно погиб, но это было уже не важно…
        Прошло несколько месяцев с тех пор, как Ольга, воспользовавшись случаем, смогла передать в Москву шифровку. Дошло ее послание или нет, было неизвестно. Других возможностей установить связь не существовало. Ее муж, штурмбаннфюрер СС Пауль Штольц, после долгого ожидания получил назначение. Именно ему поручили руководство новым научным комплексом «Аненербе», окончание строительства которого в какой-то мере и задерживало его назначение. Пакет документов, поступивший ему для изучения целей и задач нового направления деятельности, включал в себя психологические методики непрямого воздействия на человека с целью изменения его внутренних убеждений, переориентации его жизненных установок в нужном направлении. В его центре дети, носящие в себе внешние признаки нордической расы, независимо от национальной принадлежности, за исключением, конечно, евреев, цыган и ряда других, по мнению нацистов, неполноценных национальностей, должны были стать арийцами по воспитанию. Они должны быть подвергнуты такой психологической обработке и идеологическому воздействию, чтобы в их сознании коренным образом изменились
критерии ценностей. В первую очередь они должны были забыть свое происхождение. В тех случаях, когда возраст уже не позволял сделать это, применялась методика подмены исторической основы.
        Когда Пауль читал методики, даже в его душе, душе человека очень сдержанного, поднималась волна негодования. Наглая ложь, искажающая историю человечества, была тщательно продумана и подавалась в материалах дозированно и расчетливо. Ненавязчиво и косвенно затрагивая самые главные, узловые моменты истории того или иного народа, незаметно и тонко изменяя самую суть исторических событий. Так или иначе, все сводилось к возвышению исторической роли именно германской нации. Даже египетские пирамиды якобы были построены предками немцев - тевтонскими рыцарями, как неустанно утверждалось проводниками знаний и истинных ценностей для всех народов земли. Многие народы и нации, по этим методикам, были зачаты именно древними германцами, освобождавшими в те далекие времена землю от варварства и невежества диких племен. Поэтому в каждом народе нордического типа текла толика немецкой крови, чем нужно было гордиться… Мало того, нужно было развивать в себе качества, свойственные этой божественной расе, для того чтобы соответствовать требованиям представителей чистой арийской крови, господствующей на земле во все
времена, нации немцев. Только в этом случае они могут достойно выполнять свою священную миссию самоотверженного служения.
        Штольц с ужасом думал о том, что он, понимая всю гнусность этой работы, будет вынужден ее выполнять. Первые партии детей с Восточного фронта стали поступать весной сорок третьего года. Ольга к тому времени тоже получила назначение старшим воспитателем в женский сектор центра. В отличие от мужского в нем основным направлением было воспитание истинно нордической женщины, с партийным пониманием ее роли в создании полноценной арийской расы. Группа девочек из Польши возрастом до двенадцати лет прибыла в центр первой. Ольга иногда плакала ночами, вспоминая доверчивые взгляды маленьких девочек, обреченных на рабскую жизнь. Еще тягостнее становилось оттого, что о существовании этих лабораторий и центров на земле никто не знает. Никто не ведает о том, что в Антарктиде уже существует огромная, освоенная немцами территория, на которой культивируется новая раса людей-богов, создается новое сверхмощное оружие, способное покорить весь мир. Вернее сказать, уничтожить то, что не сможет покорить. Единственная, но очень слабая надежда на то, что ее шифровка в Центр дошла, согревала Ольгу. Она вспоминала Вангола,
вспоминала его слова прощания. Он говорил ей, что они выдержат все испытания и обязательно встретятся. Она хотела этому верить, и она этому свято верила. Пауль в последнее время был замкнут и неразговорчив с Ольгой. На ее вопрос о том, что произошло, отвечал уклончиво, ссылаясь на нездоровье. Однажды его прорвало. Он долго говорил ей о том, что ему стыдно видеть эту мерзость вокруг и не только бездействовать, но воплощать это в жизнь. Он боялся, что может сорваться и выдать и себя, и ее. Но что он мог поделать? Ничего, ровным счетом ничего!
        Ольга, как могла, успокаивала его тем, что они уже совершили практически невозможное, внедрившись сюда. Более того, смогли сообщить руководству о месте своего нахождения.
        Москва обязательно предпримет все возможное для уничтожения этого «оазиса нации». Нужно готовиться и ждать наших, потому что им понадобится помощь. Кроме того, они должны сделать все, чтобы в определенный момент вывести из-под удара и спасти детей. Этих мальчишек и девчонок, из которых могут вырасти хорошие добрые люди. Иначе здесь их превратят в монстров, высококвалифицированных рабов без рода и племени, без чести и совести. Причем сделают это так искусно, что они сами будут абсолютно искренне уверены в своей правоте. Они будут считать истинным то, что мир делится на господ и тех, кто своим трудом обеспечивает им жизнь. Они будут считать единственным мерилом доблести способность к самопожертвованию во имя великих целей фюрера и нации господ. Они будут думать, что народы, из которых они произошли, действительно неполноценные, но гордиться тем, что благодаря своим личным достижениям были избраны в особую касту приближенных к господствующей по воле Бога немецкой нации. Они будут отстаивать свое особое положение, беспощадно уничтожая любого, кто поставит под сомнение истинность их убеждений.
        Одно, два поколения, таким образом взращенное и воспитанное здесь, оснащенное тем страшным оружием, что сейчас создавалось и испытывалось в единичных экземплярах, могло легко создать реальную угрозу всему миру. Они были неподконтрольны человечеству, но уже теперь контролировали его. В этом Штольц был убежден, поскольку на совещании слышал доклад о создании универсального информационного центра для контроля работы всех радиостанций мира. Он не понял, каким образом, да об этом и не говорилось. Говорилось о том, что возможности такого центра в скором времени будут неограниченны. Спецслужбы смогут прослушивать не только личные, но даже правительственные телефонные переговоры лидеров любых стран мира.
        Ольга смогла найти для Штольца слова, которые помогли ему прийти в себя и воодушевиться на подвиг. Ведь именно так она назвала то, чем он сейчас занимался, его работу в самом тайном логове эсэсовской «Аненербе». Штольц, ободренный дружеской заботой и искренней теплотой Ольги, с новыми силами взялся за сбор разведывательной информации. Он тщательно систематизировал ее по категориям, записывая тайнописью меж строк в томики Шекспира, каким-то чудом завезенные вместе с методической литературой центра. Эти томики стояли рядом с речами фюрера, на самом видном месте в его кабинете… Иногда Штольц задерживал взгляд на фигуре этой красивой, но недоступной для него женщины. Ему было непросто. Но он всегда брал себя в руки. Он был настоящий аристократ, настоящий мужчина, настоящий офицер…
        По инициативе Ольги они в своей большой, по меркам Новой Швабии, квартире стали устраивать вечеринки по пятницам. Кроме спальни и маленькой кухни, у них была довольно просторная комната, которую и сделали гостиной. Круг знакомств постепенно расширялся. Красота Ольги и происхождение Пауля делали свое дело. Вскоре они стали столь популярны, что попасть к ним на вечеринку считалось удачей. Связи, рождавшиеся в застольях этими уютными вечерами, были очень полезны, вот только польза эта пока оседала между строк шекспировских монологов.
        Динамик хрипел голосом Левитана, сообщая о кровопролитных боях на подступах к Сталинграду, о больших потерях, нанесенных фашистам, и о том, что врагу не удастся помыть сапоги в священной русской реке.
        Евграф Семенович улыбнулся:
        - Не выйдет у вас ничего, господа фашисты, не выйдет… Куда вы к нам в зиму прете? Обломают вам рога, обломают… Прямо вижу, как вам там хвост прижмут…
        Последнее время он почти перестал есть. Не потому, что еды почти не было, просто ему не хотелось. Пропало желание и аппетит. Несмотря на это, он чувствовал себя совсем даже неплохо. Особенно когда садился писать.
        «После первого свидания с девушкой Костя долго не мог прийти в себя. Они расстались, по земным понятиям, под утро. Расстаться не было сил. Оба понимали это, потому им было смешно и весело. Они уже знали, что нужны друг другу и это всерьез и навсегда. Они в этом были убеждены. Другими словами, они находились во власти эйфории любви, чистой и светлой энергии жизни. Эта энергия переполняла их мысли, она наполняла их тела невыразимой силой взаимного притяжения. Их руки никак не могли рассоединиться в прощании. Их губы жаждали близости, но они не решались на это, и только легкое касание в прощальный миг озарило их души трепетным чувством блаженства.
        Наверное, если есть райское наслаждение, то это именно эти секунды счастья.
        Костя не мог уснуть. Он думал о том, как теперь быть, ведь он здесь пришелец. Он из другого мира, совсем не так устроенного, живущего по другим законам и принципам. Возможно ли ему будет здесь создать семью? Испытать счастье…
        Костя вспомнил своих. Его родители познакомились после победы над фашистской Германией. Отец, прошедший всю войну, вернулся в Ленинград в звании подполковника с боевыми орденами на груди. Встретив на Невском симпатичную девушку, познакомился с ней и через месяц предложил ей руку и сердце. Она приняла его предложение и уехала советоваться к родителям в Симферополь. Отец поехал следом, они поженились и были счастливы. Там, в солнечном Крыму, и прошло детство Константина, а потом мечта стать офицером, как отец, стала реальностью. Он учился много лет и наконец удостоился высокой чести быть офицером. Отец не дожил до этого дня. Мама была счастлива за двоих, когда он принимал присягу на верность Родине и вышел к ней в блестящих золотом погонах. Он был военным летчиком, со временем стал одним из лучших в армии. Потом была Школа космического пилотирования, и он влился в особую, элитную когорту пилотов космических кораблей. Его личные достижения даже здесь признавались как высокие и вызывали уважение. Он чувствовал это, от него этого никто не скрывал. К нему относились с уважением, но иначе, не как на
земле. Здесь он начал чувствовать и понимать, что чем выше степень уважения к себе он испытывал, тем большую ответственность требовалось ему брать на себя. Он внимательно изучал этот мир во всех сферах жизни. Здесь были уважение и любовь, но не было слепого обожания и прославления героев, не было особого положения для кого-то и особых условий, здесь нельзя было позволить себе двойную жизнь. Косте это пришлось по душе, ему нравились такие отношения, такой жизненный уклад. Теперь, когда в его жизни появилась любимая девушка, он понял, что не сможет покинуть эту землю. Он хочет остаться здесь и быть полезным, насколько возможно в этом мире. Он решил поговорить со своим наставником.
        - Вы хотите остаться? Но пока никто не обещал вам возвращения на поверхность планеты, Константин. Не нужно объяснять причины вашего желания, они нам ясны. Мы ведь наблюдаем за вами, поверьте, это просто контроль ваших передвижений. Но вы были замечены с девушкой, и теперь я смею предположить, что она заняла место в вашем сердце.
        Наставник сдержанно улыбнулся.
        Константин вдруг покраснел и посмотрел прямо в глаза наставнику.
        - Вы мне нравитесь, Максимов, я буду за то, чтобы вам разрешили остаться в нашем мире.
        - Спасибо. Я оправдаю ваше доверие.
        - Хорошо, но перед этим, вероятно, вам придется выполнить некую миссию. Это будет связано с кратковременным возвращением на поверхность планеты…
        Увидев, что лицо Константина стало серьезным и слегка расстроенным, наставник добавил:
        - Поверьте, это ни в коем случае не повредит ни вашему народу, ни государству, ни вам лично. Это необходимо сделать ради всей цивилизации, живущей на внешней поверхности земли. Она в опасности. Вы человек известный, сейчас у себя вы, скорее всего, считаетесь пропавшим без вести, ваше появление будет важным событием на земле. Мы очень рассчитываем на вас, Константин. Завтра вам будет предоставлен для ознакомления некий материал, после чего мы выслушаем ваше мнение. Хорошо?
        - Хорошо.
        - Вот и прекрасно, до завтра».
        Евграф Семенович внимательно прочитал то, что им было только что написано, и изумленно вздохнул.
        - Не понимаю, как я это все пишу, откуда это все берется, я же не собирался писать о будущем нашей страны, а теперь что? Придется… Если война закончилась, а ему тридцать лет, то это приблизительно семидесятые годы. О боже, что здесь будет через такое время, как об этом писать? Немца-то мы побьем, но что потом будет?..
        Группа «Северный ветер» отправилась на Дальний Восток, на базу Тихоокеанского флота без долгих сборов. Ехали по гражданке, особая секретность предстоящей операции требовала строгой конспирации. В дороге Вангол много читал, практически не выходя из купе, только на станции Могоча вышел на перрон. Было утро, и только что вставшее солнце золотило склоны сопок, опоясывающих с юга этот таежный поселок. Вангол вспомнил то зимнее, беспощадно холодное светило и сотни сидящих на корточках на этом перроне людей. Людей, ставших зэками, замерзающих под этим ослепительным солнцем, при минус сорока пяти и легком низовом ветре, пронизывающем человека насквозь, до ломоты в костях, до сильнейшей боли в голове, до смертной тоски…
        Вангол читал все, что подобрал ему Пучинский об Антарктиде. Постепенно в воображении Вангола стал прорисовываться этот покрытый тайной и многокилометровым панцирем льда материк.
        «Интересно, да? Огромный материк, часть земли, а открыт людьми, причем русскими, только в девятнадцатом веке! И до сих пор о нем больше предположений и догадок, чем точных знаний. Не зря они туда сунулись». Вангол потрогал висевшую на шее ладанку с кусочком янтаря, подаренную Такдыганом. Воспоминания приходили и приходили, мешая сосредоточиться на главном. Он вспомнил, как бежал по тайге, имея в кармане луковицу и кусок хлеба. Не зная дороги, не имея практически никаких шансов на жизнь. Что-то тогда спасло его. Вангол уже давно не верил в случайности. Он хорошо знал, что все, что происходит в жизни человека сегодня, есть следствие его поступков, мыслей, желаний в прошлом. Должен был погибнуть, пропасть в этой тайге, а нет, выжил. Говорят - это судьба. Правильно говорят, судьба - это и есть концентрированное следствие всего того, что ты совершил в прошлом и творишь каждодневно. Только Вангол никак не мог понять, чего же он такого в прошлом совершил, что судьба пощадила его. Сохранила жизнь. Может быть, она сделала это в расчете на будущее…
        Под мерный перестук вагонных колес хорошо думалось, и, если бы не здоровый храп Макушева, перекрывающий иногда даже эту нескончаемую железнодорожную мелодию, все можно было бы считать нормальным. Но Макушев, к счастью всех остальных пассажиров купе, спал мало. Он тоже заметно волновался, когда мимо проплывали забайкальские сопки. Они встречались глазами, молча, с долей иронии и грусти улыбались друг другу. Им не нужно было говорить, они и так понимали, о чем оба думали в эти минуты. Арефьев вторые сутки пропадал в коридоре вагона, он встретил интересную девушку и, наверное, влюбился. Федор читал и спал, но он увлекся каким-то приключенческим романом, заочно изучать Антарктиду ему, по его собственному признанию, было скучно.
        - Приедем, посмотрим, чего о ней читать? Сам говоришь, одни предположения.
        - Мужики, там, знаете, пингвины водятся, так вот они птицы, но не летают вообще. Самое интересное, птенцов выводят из яйца при страшенных морозах, за сорок градусов, причем высиживают яйцо самцы и самки по очереди, держа его на лапах целых два месяца. Представляете, какая сила жизни? - восхищался Арефьев.
        - Ты когда про это прочитал? Ты ж целыми днями там дивчину из третьего купе охмуряешь. Наверное, решил с ней птенцов завести… - рассмеялся Федор.
        - Ничего смешного, я просто так, не сидеть же с вами тут безвылазно… а насчет пингвинов, это я еще в школе, в кружок юннатов…
        - Ну-ну, просто так… - улыбнулся Степан. - А чего краснеешь?..
        Почти две недели поезд шел до Владивостока, пропуская и пропуская воинские эшелоны на запад, туда, где начиналась битва на Волге. Для Адольфа Гитлера, взявшего на себя непосредственное руководство войсками Германии, это был еще один шанс достичь победы в этой войне. Для советского руководства и всей страны - последнее испытание на стойкость и мужество. Все это было сконцентрировано в городе, носящем имя вождя советского народа. Именно в этом было то самое роковое стечение обстоятельств, предопределившее и судьбу города, и судьбу войны. Слова «За Волгой для нас земли нет!», произнесенные одним из защитников Сталинграда, означали только одно: победа или смерть. На карту было поставлено все, поэтому схватка предстояла смертельная. Немцы после разгрома советских войск под Харьковом были на подъеме, они вновь почувствовали вкус победы, их наступление к Волге было столь стремительным, что остановить его мог только город-крепость. Сталинград не был городом-крепостью, это был обычный российский город, почти весь деревянный, но он им должен был стать, и он им стал. Население города не было эвакуировано не
потому, что этого сделать не успели. Вернее, не только потому. До того самого дня, когда на околицах города появились немецкие танки, люди были заняты строительством укрепрайонов и оборонительных сооружений. Многие работали на оборонных заводах и фабриках. Весь город, все жители готовились к обороне родного города. Прямо из заводских цехов танки, экипажи которых были набраны из простых рабочих, даже без боекомплекта, шли в атаку, останавливая врага. Старики, женщины, дети, которых не успели отправить на тот берег, теперь, укрываясь в руинах домов, жили на поле боя и, как могли, помогали своим.
        Вангол и его группа об этом ничего не знали. Их ждала долгая дорога в неизвестность, долгий путь к таинственному, скрытому ледовым панцирем материку под странным названием Антарктида, то есть противоположность Арктики. «Почему этот материк по названию является антитезой огромного пространства, занятого океаном… Может быть, потому, что раньше и там был материк?.. Гиперборея…» - думал Вангол, засыпая под мерный стук колес. Он повернулся на бок, успокоил дыхание и сердце, закрыл глаза, вывел зрачки максимально вверх и быстро уснул, улетев в своих сновидениях к Ольге…
        Поезд, пробивая прожектором световой тоннель в непроглядной мгле забайкальской тайги, уносил его все дальше и дальше на восток, оставляя в прошлом мгновения жизни, спиральным шлейфом летящие следом, постепенно угасающие и теряющиеся вдали.