Крымский Ковчег Александр Александрович Прокопович
        Москва никому не верит. Москва ничего не прощает.
        Так было раньше, когда здесь жили люди.
        Только не стоило привозить сюда Крымский Ковчег.
        И точно не надо было открывать.
        Теперь хозяевами Москвы стали Падшие.
        Не то демоны, не то - пришельцы.
        Но московские правила остались прежними.
        Москва, как и прежде, пожирает людей, только теперь она за это исправно платит.
        Вокруг столичной Зоны - Периметр с минными полями, который охраняют танки Таманской дивизии.
        От людей? От Падших?
        Антон Стрельцов - ходок.
        Есть теперь и такая профессия - люди, которые ходят в Москву, чтобы вернуться.
        Антон - очень хороший ходок.
        Но свою цену придется заплатить и ему…
        Александр Александрович Прокопович
        Крымский Ковчег
        Пролог
        Крым - Славянск - Москва
        Сверху археологи смотрелись забавными серыми человечками из какой-нибудь компьютерной игры. Идеальное расстояние для выстрела из СВД. Собственно, именно снайперская винтовка Дегтярева и была основной специальностью Руслана. Шамиль в их паре отвечал за связь. На этот раз им повезло с заказом. Все просто, как в тире, - дождись нужного момента и работай. Если бы не солнце. Если бы не особые условия этого заказа. Братья Руслан и Шамиль Байтаровы не любили убирать за собой.
        Есть несколько вещей хуже, чем работать в ОЗК на раскаленном крымском солнышке. Одна из них - это если этот самый общевойсковой защитный комплект вам не по размеру, а противогаз, кажется, вообще предназначался слону. При этом Александру Петровичу не восемнадцать, и он не ходит строем. В свои пятьдесят он уже профессор, только толку от этого здесь, в долине Привидений. До Алушты рукой подать, море, пляж… Нет чтобы поискать чего-нибудь там, амфоры какие-нибудь на глубине комфортного дайвинга… Так нет, будто специально кто-то искал худшее место на проклятом полуострове.
        Во всем виноваты спутники. Этот идеальный прямоугольник двадцать на тридцать метров можно было различить только с орбиты. Не с каждой. К несчастью, спутник прошелся именно по ней. Крым не бассейн Амазонки и не гора Арарат, здесь прямоугольного как грязи. Только Александр Петрович Кухарук за последние двадцать лет облазил полуостров от Херсонеса до Джанкоя и точно знал - в этом месте не может быть вообще ничего. Долина Привидений названа так неспроста. Именно здесь испарения сероводорода замечательно реагируют на местные породы. Газовая смесь, которая выбирается на открытый воздух, убивает все живое уже не одно тысячелетие. Место - запретное. Конечно, не обошлось без парочки кровожадных легенд, как же без них, одно название долины чего стоит. В реальности все просто: прошлые поколения было легче запугать, чтобы не ходили куда не надо, какой-нибудь сказочкой для взрослых, чем знаком химической опасности.
        Предки пугали со знанием дела, но как-то без выдумки. По преданиям, в долине было захоронено древнее зло, которое не стоит тревожить, потому как выберется - и вот с этого самого момента и начнется конец света. Для разнообразия упоминались варианты с бедами местного масштаба, например умрешь в муках, а конец света так и не начнется.
        В муках умереть здесь можно было запросто. Причем без всякого отравления, просто от передозировки жары.
        Александр Петрович собирался года два выбивать бюджет… не в этот раз. Будто кто слово заветное шепнул, денег выделили не ахти сколько, зато сразу, и вот они здесь - экспедиция. Такое громкое слово для двух студентов исторического факультета КГУ, водителя и самого Кухарука. Большая часть бюджета пошла как раз на покупку ОЗК.
        Вблизи прямоугольник оказался уже не таким идеальным. Невысокий вал, ничего впечатляющего, если бы не цвет этого вала - белый, будто кто-то специально его покрасил, чтобы на снимке из космоса было все отчетливо видно. Соль. Кто-то сюда притащил больше ста тонн соли, причем довольно издалека и, если верить пробам грунта под валом, очень давно. Точно до того, как в Крыму появились первые греческие колонии…
        Поверхностью вала занимались неделю, сегодня начали исследовать внутреннюю структуру. Пока из всех находок - пара кристаллов сульфата кальция, характерных скорее для Северной Африки, там такие называют розами пустыни и продают доверчивым туристам по цене, регулируемой исключительно жадностью туземцев и глупостью приезжих. Обливаясь потом, Александр Петрович вспоминал пятилетней давности совместную экспедицию с канадцами на Юкатан. Утром и вечером - раскопки, ночью и днем - пятизвездочная гостиница со всем, что полагается быть включено в каждую из звезд. Кондиционер, прохладительные напитки, бассейн и обслуга.
        Зато здесь, в долине Привидений, не было насекомых. Вообще. Не было вообще ничего живого - камень и соль, интересно, что же такого они тут собираются найти? Доисторическую боеголовку?
        Было не просто жарко, кажется, у профессора уже начались галлюцинации, иначе откуда бы взялись эти тени в самом центре соляного прямоугольника? Через запотевшие стекла Кухарук видел шесть темных фигур, и никакие зажмуривания глаз ему не помогали - тени будто ждали, когда же он убедится, что они существуют.
        - Профессор, у вас все хорошо?
        Дополнительная радость ОЗК - это то особое искусство общения, которое достигается в тех редких случаях, когда, чтобы тебя услышали, приходится орать до боли в ушах… Поэтому Александр Петрович предпочитал по мере возможности перейти на язык жестов.
        Разумеется, стоило Кириллу, одному из студентов, заговорить, как тени сгинули. Просто чтобы больше о них не думать, профессор махнул рукой в надежде, что студенты поймут, и отправился в то самое место, где ему что-то такое почудилось.
        Долго копать не пришлось. Хорошо, что профессор сам взялся за лопату: опознавать в окаменевшем рукотворное - не самое простое ремесло. Дальше за дело уже взялись студенты.
        Гробик - сто пятьдесят на сто сантиметров. Ящик из дерева, которое почти превратилось в камень. Чудо, что Кухарук отличил его от породы. Профессор собирался копать еще недели две. Этот соляной прямоугольник нужен был только для того, чтобы они нашли ковчег. Такой доисторический таймер - найти его можно было ровно в тот момент, когда люди запустят достаточное количество спутников, чтобы сфотографировать и этот клочок суши.
        Студенты не справлялись. Пришлось тащить ковчег вчетвером. Водитель из местных, с первого дня окрещенный Абдуллой - за усы, загар и золотые зубы, несмотря на попытку представиться солидно - Леонид Михалыч. Абдулла, истово поддерживающий миф о том, что работа водителя заканчивается ровно в момент прибытия на место, сопровождал каждый шаг с грузом трехэтажными проклятиями, изредка прерываемыми цензурными связками.
        Общими усилиями затащили в открытый кузов «уазика». Александр Петрович пытался снова нормально дышать - получалось не слишком, студенты вроде бы тоже участвовали в процессе перемещения тяжести, но их молодых сил хватило, чтобы, вспомнив и проклятие фараонов, и ящик Пандоры, тут же попытаться разобраться, где у ковчега заканчиваются стенки и начинается крышка. Абдулла уже и универсальный открыватель нужного притащил - лом обыкновенный.
        Профессор попытался остановить студентов, но сквозь противогаз, да еще и со сбитым дыханием - никакого эффекта, руками маши не маши, бесполезно. Не на профессора сейчас студенты смотрели.
        Зато именно за Александром Петровичем Кухаруком сейчас наблюдал Шамиль. А Руслан выполнял команды брата.
        - Огонь! - И пуля классического калибра 7,62 прошила противогаз и со скоростью около семисот метров в секунду добралась до головного мозга археолога. Руслан подстраховался, еще одна пуля вошла через профессорскую носоглотку, чтобы наверняка.
        Кухарук, уже мертвый, все еще стоял, опираясь о кузов машины, когда Руслан перевел прицел на студента, склонявшегося над ковчегом. Снайпер промахнулся, пуля попала в артефакт, а от него, словно ковчег был сработан из оружейной стали, отрикошетила в голову Кирилла. А Руслан уже снова стрелял.
        Второй студент успел удивиться. Водителю, который какого-то непонятного со скоростью напуганной ящерицы юркнул под грузовичок. Следующая пуля вошла в затылок пятикурсника. Потом еще одна. Шесть пуль - все штатно.
        Соотношение пуль и трупов было правильным. С ковчегом обозначилась проблема: рикошет рикошетом, но после попадания пули в артефакте появилась трещина, увидеть, только если хорошо знать, где именно искать. И все-таки целостность ковчега была нарушена.
        Шамиль решил, что и ему пора развлечься. Выстрелил в воздух из своего АК, чтобы водитель не тормозил. Абдулла все понял. Абдулла засуетился. Деньги были обещаны немалые. Загрузить три столичных трупа было нетрудно, «уазик» завелся, будто и не простоял неделю без дела. Леонид Михалыч проехал порядка километра, прежде чем позволил себе снять ОЗК, закинуть всю эту резину в кузов и уже в цивильном двинуться на место встречи. Новая машина. Свой дом. Не здесь. Новые зубы из керамики. Водитель улыбался, он не держал зла на археологов. И даже на то, что они называли его Абдуллой. В конце концов - деньги покроют и это.
        Через пятнадцать минут он был на месте встречи. Место нехорошее, из тех поворотов на горных дорогах Крыма, у которых всегда есть неофициальное оптимистичное название, типа «У черной скалы» или «Поворот мертвеца». Кажущееся нейтральным название этого поворота - «Каменюка» - было нейтральным только для тех, кто не в курсе. Метрах в пяти ниже по склону из горы выступала каменюка причудливой формы. Именно на ней заканчивался полет с трассы машин - и больших, и маленьких. С гарантированным исходом.
        Абдулла попытался рассмотреть внизу следы очередной аварии. Еще не высушенный до годности в гербарий венок не оставлял сомнений - что-то здесь недавно слетело в пропасть. Каменюка блестела в лучах уже садящегося солнца. Что-то ему почудилось в этом блеске, что-то такое, отчего ему захотелось, не дожидаясь клиентов, убраться отсюда. Прямо сейчас.
        Заказчик рекомендовал взять братьям Байтаровым что-нибудь неприметное. Неновый микроавтобус, какой-нибудь «фольксваген» или «форд». Руслан и Шамиль предпочли новенький, совершенно не бросающийся в глаза, белый как снег джип Infiniti QX. Правда, номера они старательно замазали грязью, что, с учетом поголовья таких джипов в Крыму - количеством от одного до двух, в случае чего, должно было сильно помочь делу.
        Михалыч так увлекся разглядыванием склона, что заметил джип как раз в ту секунду, когда он остановился миллиметрах в пяти от его «уазика». Еще немного - и полетел бы его грузовичок как раз на чертову каменюку.
        Братья Байтаровы - оба за метр восемьдесят пять - смотрелись в своих одинаковых темно-синих джинсах и черных футболках на фоне своего джипа так, словно вот-вот должен был появиться фотограф, дабы запечатлеть. Что-нибудь для рекламной кампании джипов и Крыма: «Только на „Инфинити“ все в Крыму увидите!» Фотограф не торопился, а Леонид Михалыч все никак не мог отвести взгляд от толстых резиновых перчаток на руках Руслана и Шамиля.
        - Зачем перчатки? - Михалыч лихорадочно вспоминал, где его собственные остались - закинул в кузов или выбросил?
        - Хоть бы поздоровался, брат… - У Руслана всегда это получалось хорошо - так сказать, так посмотреть, чтобы собеседник прочувствовал: вот неправ я на все сто. - Все нормально?
        - Все как договаривались, - водила уже все понял, все было ровно так, как он боялся. Боялся давно и по многу раз. И надо бы что-то делать, только что? И как? Ноги омерзительно дрожали, сунул руку - поздороваться, еле попал в ладонь Руслана.
        Шамиль посочувствовал:
        - Не психуй, уже немного осталось, - успокоил, Михалычу совсем уже никуда торопиться не хотелось.
        Ковчег вытаскивали втроем. Михалыч так и остался без перчаток. Руслан сказал, что ему не надо. Наблюдая, как тщательно братья запаковывали артефакт в какую-то пленку, а потом общими усилиями запихивали в металлический контейнер с крышкой, которая могла бы поспорить по толщине с банковским сейфом, водила успокоился. Уже было не о чем переживать.
        Шамиль вытащил из джипа канистру и щедро полил и трупы, и весь грузовичок. Михалыч дождался, когда канистра опустеет, и задал вопрос, который, уже понятно было, задавать не нужно, но он так ждал этого момента, что спрашивал совершенно без участия мозга:
        - Деньги.
        - Конечно, - Руслан опять изобразил оскорбленную невинность. Именно с этим выражением лица он и выполнил свой отрабатываемый еще со школы правый хук. Резкий, точный. Если бы кто-то записал на пленку момент удара, он бы при замедленном просмотре увидел, как в момент касания кулака Руслана подбородка Михалыча пятки водилы оторвались от земли.
        Абдулла был жив и не связан, когда его положили в кабину. Все как планировалось. Шамиль придирчиво осмотрел «уазик», тела - профессора перенесли в кабину - кажется, все хорошо, кивнул Руслану, пора было ставить точку.
        Младший Байтаров снял с нейтралки и надавил на газ. «Уазик» нерешительно вздрогнул и помалу пошел вперед, Руслан спрыгнул, оставив водилу приходить в себя за рулем летящей в пропасть машины.
        Леонид Михалыч в себя не пришел. Его убийцей стали не братья наемники, а почти незаметная тень, выскользнувшая из ковчега в мир. Ей достаточно было просто коснуться потерявшего сознание водителя. К тому моменту, когда «уазик» отправился в свою последнюю недолгую поездку, клочок тьмы уже снова был в ковчеге. Теперь немного сильнее. Герметический контейнер не помешал ему ни вырваться на свободу, ни вернуться обратно.
        «Уазик» брякнулся об каменюку, и ничего не произошло. Даже не особо помялся. И очередь из АК не помогла. Бензобак напоминал решето, но все никак не воспламенялся. Шамилю надоело, и эрпэгэшка сделала свое дело. Заказчик будет недоволен, но, с другой стороны, почему бы водителю, слетевшему с трассы, не везти с собой пару гранат?
        «Инфинити» братьев уже вечером был в Джанкое. Заночевали в гостинице «Шоколад». Руслану отель понравился - парковка прямо во дворе гостиницы, на въезде - солидные железные ворота.
        Клиент настаивал на том, чтобы братья ночевали в машине. Братья решили иначе. Номер был даже близко не люкс - трудно сделать люкс из бывшей общаги, но кровати были настоящие, не чета сиденьям в джипе, настоящими были и девочки. Звонок от местного сутенера раздался минут через пять, после того как братья зашли в номер.
        Проснулись Байтаровы поздно и даже не пытались позавтракать в гостинице - в три часа тяжело с завтраками, решили перекусить где-нибудь по дороге.
        Отель, кажется, звенел от пустоты. Не то чтобы братья ожидали увидеть толпу командированных и отдыхающих, но портье, пусть с них и взяли предоплату, должен был все-таки хотя бы просто попрощаться. Украсть из номера можно было разве что мебель, и пусть такую дорого выбросить и невозможно продать, но все же… Шамиль смачно выматерился - пустой холл не ответил даже эхом. Руслан заглянул за стойку. Никого. Привычно осмотрелся - нет ли чего полезного. Не нашлось.
        На улице было все так же пусто. Ворота во двор больше не могли выполнять свое предназначение. Кто-то ночью аккуратно снял полотна и аккуратно уложил неподалеку от въезда. На взлом не похоже, может, хозяин решил покрасить или поменять? Джип вместе с содержимым никто не тронул. Братья, так никого и не встретив, загрузились в «Инфинити» и двинулись в сторону Запорожья.
        Перекусывая в одном из ресторанов уже на въезде в Запорожье, они не обратили внимания на работающий телевизор. Как это принято, на экране мелькало одно, а озвучка была совсем другая - что-то из дискотечных восьмидесятых. Если бы Руслан и Шамиль услышали, о чем говорит диктор, может, их судьба сложилась бы иначе. Не до конца отдавая себе отчет, что именно она говорит, ведущая местного телеканала, не переставая улыбаться, пыталась донести до аудитории тот печальный факт, что в Джанкое этой ночью было обнаружено порядка сотни трупов. Причину смерти определить не удалось. Братья слушали музыку, хвалили еду, но чаевые решили не оставлять.
        Байтаровы уже подъезжали к Днепропетровску, когда заказчик приказал сменить маршрут. Теперь им предстояло ехать в Славянск. Там их будет встречать представитель заказчика. Двести пятьдесят километров они проехали за три часа.
        Проехали, так и не узнав, что одновременно два инфаркта настигли своих жертв на заправке за те несколько минут, которые нужны были, чтобы залить доверху огромный бак «Инфинити». Рвали по местами асфальтированной дороге до ста, уже и не вспоминая о пригородном ресторанчике, где все было тоже нездорово. После отъезда Байтаровых проигрыватель отыграл последний трек, на экране мелькали картинки в полной тишине. В ресторане не выжил никто - все тот же массовый инфаркт. Оставались еще сутки до того, как об этом заговорят.
        Встречу братьям назначили на улице Аэродромной. На выезде из Славянска. Руслан поискал взглядом кафе - то есть место, которое по всем параметрам подошло бы для встречи. Не случилось. По назначенному адресу располагался огромный серый ангар без окон с воротами-жалюзи и десятками камер по периметру. Руслан такие места не любил. От таких сооружений за километр несет государством или корпорацией, что на крайнем востоке Европы одно и то же.
        Ворота пошли вверх, стоило братьям подъехать. Шамиль лихо зарулил в ангар, джип проехал еще около метра, прежде чем старший Байтаров попытался затормозить. Бесполезно. Он мог тормозить, газовать, пытаться уйти в сторону - машину неумолимо вело вперед. Колеса джипа встали в колодки, закрепленные на платформе, которая, собственно, и двигалась с неумолимостью железнодорожного состава вглубь ангара.
        У братьев был зазор времени около двух секунд, когда они могли просто выскочить из машины, но, прежде чем они догадались, что в «Инфинити» счастья нет, счастье уже было недоступно. Поднявшись из глубин платформы, стальная полоса охватила джип. Подарочной лентой - разве что бантика не хватало - берите, делайте что хотите.
        Братьям оставалось теперь лишь одно - ждать, когда их куда-нибудь привезут.
        Ангар, в который они попали, представлял собой нечто большее, чем просто склад, пусть даже склад специального назначения. Улица Аэродромная была выбрана не случайно. Сам город Славянск был пунктом, откуда легко отправиться по железной дороге, хочешь - в Европу, а хочешь - в Сибирь, желаешь - на юг или надо - на север. В шестидесяти километрах от Славянска притаилась еще одна возможность - военный аэродром, и, чтобы попасть на него, как раз удобно было двигаться по улице Аэродромной.
        Большая прямоугольная матрешка - вот что собой представлял ангар, в котором оказались братья Байтаровы. Внутри одного ангара другой из материала приметного - трехслойного стекла с примесью палладия: и кислота не проест, и пуля не возьмет. Вот в него сейчас и везла платформа джип. Прошла шлюз, докатилась ровно до середины пространства между шлюзом из внешнего ангара и шлюзом в следующую часть матрешки - третий ангар, сделанный из того же трехслойного стекла, но с добавлением еще одной стены из простого материала - стали оружейной толстой, просто для спокойствия.
        Руслан и Шамиль попытались что-то высмотреть за стеклянными стенами - не получилось. За стеклами было темно, внутри свет - стены превратились в зеркала. В них они увидели, как в среднем ангаре начинается небольшой местный потоп. Причем жидкость, которая наполняла объем со скоростью среднего цунами, была отвратительной на вид - ночной кошмар для ненавистника молочной пенки мутно-серо-коричневого цвета. И запах. Запах сырого мяса. Пена билась, шипела о стекла джипа, был бы у братьев присоветованный старый мини-вэн, и пришлось бы им не только смотреть, довелось бы пощупать…
        Пена дошла до невысокого потолка и тут же схлынула, будто и не было. Только запах остался. Впрочем, стихийные бедствия продолжались, на этот раз - молнии. Братья вместе со своей машиной пережили и это - не утонули и не сгорели, в теории вот-вот должно было начаться испытание медными трубами.
        Наконец, исчезла стальная полоса, охватывающая джип, - убралась куда-то в недра платформы, только выходить как-то не хотелось. Мало ли что еще приготовлено для них в этом аквариуме.
        Вспыхнул свет в наружном ангаре. Если у Байтаровых и была мысль как-то сбежать, только что она была поймана и расстреляна. Большой ангар хорош тем, что в него много чего помещается, в этот поместился взвод спецназа и пара бэтээров. Руслан и Шамиль считали себя крутыми. Только крутость эта складывалась все больше из таких операций, когда их противниками были люди цепенеющие при виде огнестрела в чужих руках. Иногда менты, которые, по большей части, цепенели точно так же, потому как заточены были на то, что кто-то от них будет бежать, еще лучше - договариваться, но точно не убивать. С профи Байтаровы не связывались. По всему выходило так, что крайний заказ вот-вот должен был превратиться в последний. У Шамиля задребезжал мобильник - такой знакомый привычный звук, что даже не верилось. Привычно включил громкую связь. Голос из трубки был тоже знакомым - заказчик:
        - Откройте багажник, - после потопа и молний голос мог принадлежать только тому, у кого рука лежит на пульте по включению-выключению гадостей, потому Руслан и Шамиль вышли не думая ни о чем, кроме того, что все складывалось очень похоже на последние минуты жизни водилы «уазика». И машина у них серьезная, и двое их, и зовут не так, а конец все ближе.
        - Выдвиньте контейнер и снимите крышку, - было тяжко, но братья справились. Шелест - откуда-то сверху - не принес ничего страшного - просто тонкая гибкая металлическая трубка с линзой на конце: то ли камера, то ли фонарик - нацелился на угол ковчега.
        - Вы что, стреляли по ковчегу? - В голосе не было ни злости, ни раздражения - лишь брезгливость.
        - Нет, - Шамиль ответил сразу и, уже сказав, увидел реакцию брата.
        - Там рикошет был, небольшой, - нехотя признался Руслан.
        - А по пути сюда ничего необычного не заметили? - К брезгливости в голосе заказчика добавилось что-то еще, некое любопытство. - Трупы, которые вдоль маршрута оставались, не привлекли вашего внимания?
        - Какие трупы? - Шамиль подумал про водилу и группу, сожженную в грузовике, но про тех заказчик сам давала подробные инструкции.
        - То есть вы ничего не видели и переспрашивать бесполезно…
        Телефон зашуршал и отрубился. Шамиль успел заметить, как спецы за стеклом напряглись, а Руслан смотрел на угол ковчега, из которого струилась дымка, почти прозрачная, нестрашная - паутинка черного и серого, махни рукой - развеется по ветру. Паутинка вдруг, одним движением, протянулась к Руслану, Шамилю, к стеклам ангара, вверх и вниз, а потом по ее тонким нитям, как кровь по артериям, рванул поток тьмы, и нити набухли, рванули вперед и… Стекла выдержали, и сталь, где была, там и осталась, только уже не было ни Руслана, ни Шамиля, не было и спецназовцев - были только тела и «пуповины», соединяющие каждого из них с ковчегом. Крымский презент показал свои зубы - камеры разом выключились, микрофоны жадно втягивали тишину…
        В самом центре ангара, за стеклом и железом, перед ослепшими мониторами за спинами людей в форме без знаков отличия - за всем наблюдала женщина - в темной юбке чуть ниже колен, светлой блузке, но никто и никогда не заподозрил бы в ней секретаря. Набухшая нить зависла в каких-то миллиметрах от ее груди, будто не решаясь сделать последнее решающее движение. Только она - оставалась собой и чувствовала себя превосходно. Она ждала этого момента, и он наступил.
        Паутина исчезла - вот она есть, а вот ее нет, словно кто-то наверху убрал лишнее. Женщина вышла из внутреннего ангара и успела подхватить уже выпадающий из руки Шамиля телефон.
        - Как меня слышно?
        Заказчик знал этот голос. Ирина Арно, консультант. Из тех, кто на самом деле принимает решения, женщина, возникшая будто из ниоткуда, но с такой мощной поддержкой на самом верху, что это «ниоткуда» никого не печалило. Говорили, что секс. И Арно никогда этого не отрицала. При этом знала о проекте несколько больше, чем можно было ожидать от простой любовницы. Несколько больше в вопросе о ковчеге означало только одно - она была чуть ли не единственной, кто знал хоть что-то.
        - Что у вас там? Камеры и микрофоны вырубились.
        - Сейчас все наладим, - Ирина, даже разговаривая по телефону, флиртовала, просто в силу того, что флиртовала она всегда и со всеми - женщинами, мужчинами и обстоятельствами. Ее тонкие пальцы теребили пуговицу на груди - крайнюю точку декольте, она улыбнулась, облизнула губы - все зря, он ее не видит.
        - Оно снова вырвалось? - У заказчика были серьезные полномочия, совершенно не совпадающие со степенью ответственности. То есть если что - он мог просто сделать контрольный выстрел и ждать следующего приказа. Но Арно его напрягала.
        - Мы ждали этого. Теперь мы знаем, как это происходит, и даже без жертв… - Ирина снова провела языком по губам. Ей нравились эти мальчики - даже сейчас. Шамиль и Руслан. Младший лежал на спине, согнутые в локтях руки чуть вытянуты вверх - говорят, классическая поза безмятежного младенческого сна. Шамиль сидел, опираясь на машину, успел потянуться к пистолету - серьезный хлопец. Пистолеты Ирине тоже нравились.
        - Алло? Вообще без жертв?
        - Ну если не считать наших глупеньких братьев-камикадзе. Ну на то они и камикадзе… Готовь транспорт, через час будем выдвигаться.
        - Ковчег герметизирован? - Ни заказчик, ни советники так и не смогли понять, что именно произошло с крымским трофеем. Трещина в ковчеге? Но контейнер, в котором его везли, удерживал даже радиацию. Байтаровы оказались настолько тупы, что и контейнер нормально закрыть не смогли? Как тогда сами выжили? Точнее, выживали…
        - Теперь все герметично. Жертв больше не будет, если только кто-то не попросит, - почти промурлыкала Ирина, будто ждала-ждала - сейчас заказчик скомандует, и они выпустят на город тварь, которая вышла на охоту в Джанкое и непременно выйдет еще.
        Ей пришлось нагнуться, чтобы забрать пистолет у Шамиля. Делалось это так медленно, будто она была на сцене, а зрители ждали, когда же она наконец начнет раздеваться. Ирина и сама чувствовала себя зрителем - из тех, что даже не в первом ряду, а прямо на сцене. Ее зрачки расширились, и палец надавил на спусковой крючок - пуля вошла в голову Шамиля как раз над левой бровью. Руслану она стреляла в живот. Три выстрела. Потом осторожно обошла, чтобы не ступить в лужицу крови, и выстрелила еще раз. Хотела в глаз - и на этот раз тоже не промахнулась. Как хотелось.
        Осмотрелась. Братья ей больше не нравились. Уже выходя из ангара, она глянула на свое отражение - пятна на блузке. Сняла, не обращая внимания на застывших за стеклом спецназовцев. Как раз в этот момент заработали камеры. Заказчик увидел трупы Байтаровых, силуэты бойцов за стеклом и полуобнаженную Арно у дверей во внутренний ангар. Если бы аппаратура была чуть получше, он смог бы разглядеть спецназовцев как следует. Застыли неподвижно, и только взгляд каждого неотрывно следует за Ириной. И нет в этих взглядах даже намека на то, что связывает мужчину и женщину.
        Через час Арно со своей командой была на краматорском аэродроме. Сторонний наблюдатель удивился бы, увидев такую женщину в окружении серьезных военных людей. Впрочем, чего не бывает. И никому бы даже в голову не пришло, что это не она с ними, а они с ней.
        Ми-26 легко оторвался от бетона - ковчег и взвод спецназовцев весили меньше бомбы, которую он сейчас нес к пункту своей постоянной дислокации в Кубинке. Если бы что-то пошло не так, устройство объемного взрыва должно было решить проблему. Но ведь все пошло как надо?
        Все пошло неправильно.
        Жизнь заказчика была выстроена так, что по имени его называл мало кто и давно. Капитан Коваль для своих, заказчик для клиентов. Он настолько отвык от своего имени, что не поворачивался на окрик, знал - это кого-то другого.
        Это крымское дело показалось ему мутным с момента первого рапорта о находке. При всей секретности, он всегда знал, откуда идет информация, кто реально рулит. На этот раз команды приходили с разных сторон, будто некий вирус вселялся в больших шишек, заставляя их вдруг интересоваться этим делом. И говорить это могло об одном. Рулит именно тот человек, который рулит всем в этой стране, и время от времени он раздает команды то одному, то другому. Он так часто делал и раньше, просто тогда все происходило как-то… здоровее, что ли. Время от времени в поле зрения Коваля всплывали мутные личности, но таких странных, как Арно, не попадалось. Он не смог найти на Ирину ничего - вообще. Жила в гостинице, ездила на «ягуаре», купленном полгода назад. Тот же срок выдачи кредиток, все поступления на карту - исключительно кэш. Гражданство… Надо будет как-то съездить на этот остров и сделать себе тоже парочку паспортов. Паспорт, конечно, был выдан все те же полгода назад.
        Коваль мог просто забыть. Его работа закончилась - ковчег в Кубинке, дальше им займутся другие службы. Мог бы, но до Славянска лета - час. Ангар на улице Аэродромной. Пусто - Арно хорошо убралась. Капитан уже осмотрел внутренний ангар, средний, стеклянный, и сейчас обходил наружный. Пусто, не особо чисто, все как и положено для склада, ну такого, особенного, склада.
        Это была всего лишь точка на стекле. Черная капля. Ковалю стало как-то нездорово рядом. Осторожно снял ножом - только капля никуда не делась. Коваль не сразу понял в чем дело. Капля была сразу с обеих сторон стекла - причем трехслойного, с примесью палладия. И никаких отверстий - стекло целехонько, только веществу, из которого состояла капля, было все нипочем. И как же Арно загерметизировала ковчег, как это вообще сделать? И все-таки, кто такая Арно? Эх, надо было Руслану лучше целиться. Еще лучше было бы отмотать пару дней назад, чтобы этот ящик так и остался в крымских горах. В проклятой долине, полной яда.
        Ми-26 встречали. Аккуратно, без паники. Посадили в углу аэродрома и велели ждать. Арно чуяла опасность, осталось только понять - кто? Не один год она посвятила тому, чтобы выдрессировать в себе единственную реакцию на любую проблему: любая опасность, любой сбой - это возможность. Нужно просто поработать. И она поработает, уже в который раз.
        Когда аппарель вертолета опустилась, вариантов, куда с нее спускаться, особо не было. Армейская палатка ПБ-20 была не предложением - приказом. Арно сделала единственно возможное - спустилась одна. Пусть бойцы ждут приказа. Стоило ей спуститься, как аппарель вновь подняли, с этой минуты и до ее приказа Ми-26 - ее главный козырь. Главный, но не единственный.
        Никакой аппаратуры - три внимательных офицера ФСО и сотни вопросов. Арно подумала, что ей повезло с достойным противником. Скорее всего, это просто интуиция, но она заказчика не подвела. Никакие приборы не могли зарегистрировать то, что случилось со всеми, кто был в ангаре, со всеми, кроме нее. А вот допрос - на допросе бойцы посыпались бы. К концу трехчасового глубокого интервью Арно уже видела свою возможность. Все что ни делается - к лучшему, сейчас важно было время и характер Коваля. Если она не ошиблась во втором - капитан никому ничего не сказал и будет молчать до тех пор, пока не будет уверен, и к этой уверенности будет прилагаться большой пакет с уликами. Осталось не ошибиться со временем.
        Арно отвечала на вопросы, Арно флиртовала с каждым из троих офицеров, роль «прелесть какая дурочка» вполне могла и не удаться, однако удавалась. Они практически поверили, что эта женщина, руководящая операцией высшего уровня, вообще не понимает, что такое случилось. К тому же страшно мучается из-за того, что приходится пить воду ну практически из-под крана, а не выцеженную из альпийского ледника.
        Ее даже отвезли под охраной четырех человек в более-менее приличный туалет в аэропорту. Ирина смотрела на себя в тусклое зеркало, и увиденное ей нравилось. Эта женщина вызывала не просто сострадание - чистое сострадание было бы ошибкой, это лицо вызывало сострадание и желание - защитить и овладеть. Ира сделала шаг назад - тело подчеркнуло нужный эффект. В какой-то момент ей захотелось порвать колготки, дабы усилить образ. Не решилась - ей всегда шла безупречность.
        Офицер уже дважды пытался закончить допрос, пора было переходить к другим членам команды. Время заканчивалось, а Коваля все не было. Она уже встала и, одарив офицеров напоследок зрелищем блуждающих бедер, подошла к двери. Дверь открывать не понадобилось. Капитан Коваль сделал это за нее.
        Ее сумочку обыскали, ее одежда не могла вместить не то что оружие - слишком плотный завтрак не позволил бы ей надеть этот наряд. Ее кольца никто не осматривал - сняла до рамки, надела после. Не Средние века, чтобы искать яды. Собственно, это и не был яд. Поворачивая камень, она поймала взгляд Коваля. Именно в это мгновение судьба капитана была решена. Арно подумала, что он идеально подходит на роль главного злодея.
        Руки ее выдавали. В них не было той утонченности, которая, казалось, была просто неизбежна для такой женщины. И кольца сидели уверенно, без шансов скользнуть прочь. Камень сдвинулся на несколько миллиметров - достаточно, ведь в кольце не было яда, камень просто давал приказ - пора. Тьма вырвалась из кольца, и три военных следователя перестали быть собой. Все произошло настолько быстро, что Коваль даже не уловил полной смены диспозиции.
        - Ирина, что все-таки у вас там произошло?
        - Капитан… - В такие моменты ей хотелось, чтобы текло по капле, чтобы распробовать эту кисло-сладкую ноту как следует. Ее рука скользнула в кобуру одного из офицеров, по дороге как бы невзначай пройдясь по его бедрам. Пистолет Ярыгина - с мягким спуском - уверенно лег в ее ладонь. День у Арно выдался - просто лучше не бывает…
        - Капитан Ковалев, знаете, есть люди, которые просто не верят, что все может быть хорошо. Поэтому, - Ирина подошла к капитану так близко, что косметика перестала скрывать и возраст, и то, что черты ее лица были не такими уж правильными, и точно не утонченными, - поэтому, господин заказчик, должны быть жертва и злодей. Причем в нашем случае жертва выживет, а злодей - нет. И все будет выглядеть вполне достоверно.
        Вероятно, он слишком долго пробыл заказчиком - лет пять назад он еще был в форме, еще мог бы что-то успеть, ему могло повезти… Он все-таки попытался, так и не поверив, что три офицера ФСО расслабленно наблюдают - получится у него или нет?
        C Арно он справился: выражение ее лица, когда она поняла, что пистолет в руках не гарантирует вообще ничего, - ради этого стоило пытаться. Однако фэсэошники оказались не такими уж расслабленными, только жертвой их мгновенной концентрации оказалась вовсе не Арно. Секунда - и капитан Коваль был запакован совершенно безнадежно, чтобы он был послушен теперь, не нужен пистолет, хватило бы карандаша. Именно он появился в руках у Ирины. Судя по всему, она точно была не допрашиваемой и даже не подозреваемой.
        - Один мой знакомый говорил, что достаточно ткнуть в глаз - и дело будет сделано. Всегда хотела попробовать, - Арно поднесла карандаш к зрачку капитана.
        - Ты ненормальная, - договорить капитан не смог, удар был техничный - в смысле - в обозримом будущем Коваль сможет говорить, тщетно пытаясь преодолеть вывих челюсти и дикую боль.
        - Мальчики, работаем! - Ирина кивнула фэсэошнику в чине подполковника. Работа была несложная - всего-то набрать номер и поговорить две минуты.
        На нем всегда плохо сидели костюмы. И вовсе не из-за того, что он никогда не был стройным. Дело не в весе - вся его фигура была странно скособочена, как-то так, что сшитый лучшим портным костюм смотрелся купленным в районном универмаге. Годами выработанная привычка - взяв трубку, встать. С тех времен, когда он зависел от многих, а от него - только он сам.
        Человек в дорогом, плохо сидящем костюме снял трубку. К ФСО он имел лишь формальное отношение - разве что потому, что частенько бывал в местах, где его проверяли люди из службы. Но сейчас подполковник ФСО докладывал ему, и это абсолютно точно был голос подчиненного, который еле сдерживается, чтоб не выдать свое волнение. Голос подчиненного, который выполнит любой приказ.
        - Объект доставлен, но возникли осложнения…
        - Продолжай, - человек подошел к окну, из которого открывался вид на Кремль. Забавно, теперь он воспринимал его как часть пейзажа, но не цель. Он больше не хотел быть хозяином этой части мира.
        - Капитан Коваль в настоящее время контролирует ковчег.
        - И?
        - В Славянске были устранены проблемы с контейнером, сейчас он полностью герметичен, у нас есть возможность устранить капитана и его людей, ковчег не будет поврежден.
        Коваль слушал - собственно, это единственное, что он мог делать: слушать и смотреть на карандаш в руках Арно.
        - Важен только ковчег - действуйте. Надеюсь, сегодня он будет в лаборатории, остальное неважно.
        Его костюм не станет лучше сидеть. Но если все получится с крымским ковчегом… Нефть - это всего лишь полезное ископаемое, а в его руках будет кое-что более серьезное.
        Ми-26 - здоровенный аппарат, и даже восьмитонная бомба на борту ему нипочем. Не так давно ее грузили на случай «если что». «Если что» наступает всегда, и всегда вместе с «откуда не ждали». Капитану даже сняли наручники. Толку-то. Ничего изменить он уже не мог. Попытаться деактивировать бомбу под дулами спецназовцев? Попытаться объяснить этим странным существам, что и у них тоже нет шансов? Хоть бы уже Арно это сделала. Он почти видел, как она облизывает губы в предвкушении. Коваль подумал, что все-таки он лучше ее. Он просто выполнял приказы, ему не нравилось убивать. Но он так же легко планировал смерти.
        За секунды до взрыва капли тьмы вырвались из всех спецназовцев. Наконец они умерли по-настоящему. Коваль успел увидеть, как капли соединились в кляксу, а та просочилась в ковчег. Ковалю даже стало интересно, существует ли хоть какая-то защита от этого. И капитан засмеялся. Если бы знать - либо вообще не трогать, либо вывезти куда-нибудь на Луну, на темную сторону. Ковалев смеялся, он знал, где закончится путешествие ковчега. Ирина Арно ввела нужную комбинацию для дистанционного взрывателя, слушая его смех.
        Вертолет не случайно поставили на самом краю аэродрома. Теперь трудно было бы представить, что эта гора мусора мгновение назад была чем-то целым, да еще и поднималась в воздух.
        От контейнера каким-то чудом осталась только крышка, зато сам ковчег был цел и невредим. На самом деле никакой рикошет не справился бы с этим крымским ящиком.
        Арно везла ковчег в Москву на видавшем виды мини-вэне. Три фэсэошника и она. Больше никаких проверок, никаких форс-мажоров - только пробки и плохие дороги. Вечером они уже заезжали во двор на Софиевской набережной, прямо напротив Кремля, к дому с двухсотлетней историей, принадлежавшему нефтяной корпорации (иначе было бы: Кремля, принадлежавшего…), которая вполне могла бы заявить, что это не их штаб-квартира расположилась напротив Кремля, а Кремлю повезло оказаться буквально через речку.
        Ковчег разместили в подвале, оборудованном под лабораторию. Тем, кто попал в нее, очень повезло, по крайней мере они так думали - не столько лучшие из лучших, сколько самые дорогие. Оборудование штучное и потому в десятки раз дороже стандартного. Меры безопасности такие, что, если бы речь шла о создании термоядерного реактора, их бы тоже хватило.
        Время шло. В доме на Софиевской набережной считали, что все идет по плану, Арно знала - нет плана, есть счетчик, и осталось всего ничего…
        Время шло, а ученые все не решались. Человеку со странной фигурой хотелось увидеть хоть какой-то результат. И ковчег решили открыть. Все были против, но, соглашаясь на тройной гонорар, надо быть готовым, что он выдается не просто так.
        Федеральные каналы выстроились камерами, словно приготовились к залпу. Ученые начали задуманное. Арно сидела рядом с хозяином компании - она думала об обещанном. И это был не маленький дом на берегу самого уютного из морей, в крошечном итальянском городе. И не новая московская квартира с паркингом - компания выполнила свои обязательства, но Ирина ждала другого.
        Три месяца назад мужчина с таким избытком веса, что он уже казался существом другой породы, ждал ее в маленькой питерской однушке. Он назвал себя Купцом. Торговаться он умел - они договорились, и обошлось без подписи кровью на контракте. За три месяца ей удалось все - и экспедиция в Крым, и марш из Крыма в Москву. Сейчас Арно боялась даже признаться себе, что получила все, что обещал Купец. В том числе то сладкое чувство, которое она испытала, держа в руках оружие. Она знала, что сделала все и получила все, а значит, больше не нужна. Бежать, и ее новый дом - нехудшее место, но она все еще была в Москве, на Софиевской набережной. Арно решила дождаться финала.
        Вскрыть ковчег не получалось. Позор в прямом эфире затягивался. Лазерная резка не дала ничего. Криогенная продемонстрировала только то, что деньги компания тратила не просто так - вот и на такие технологии расщедрились.
        Крышка ковчега мягко отошла в сторону как раз в тот момент, когда криогенную резку отрубили и собирались взять небольшую паузу, чтобы изобрести какой-нибудь новый способ точечного уничтожения материи.
        Успели подхватить и аккуратно уложить крышку на пол. Камеры не следили за лаборантами. Они снимали внутренность ковчега - он был разделен перегородками на семь отделов. В каждой из шести ячеек поменьше - по одному черному кокону. В центральном отделе, занимавшем половину всего объема, тоже кокон, по сравнению с собратьями - гигант.
        Неделю ковчег с коконами показывали по всем телеканалам. Результаты сканирования, результаты проб. Цифры, графики, комментарии - из сказанного понятно было только одно: в ковчеге содержится тринадцать образцов с высоким содержанием белка.
        Ни одного комментария от церкви. Молчали имамы, раввины и патриархи. Не было ни знаков, ни знамений, ни мессий, ни пророчеств.
        Арно похудела - ждала, а заветное страшное все не сбывалось. В конце концов хозяину компании тоже надоело ждать, он решил ускорить процесс. Снова в прямом эфире.
        Три камеры работали для избранного зрителя. Хозяин компании наблюдал за картинкой в своем кабинете. Вместе с Арно. По такому случаю пили могучий коньяк, из тех, каждый глоток которого стоит ощутимую сумму.
        Без рекламных пауз и дикторского сопровождения - казалось, не экран - окно, подойди и потрогай стекло… Они не сразу среагировали на тьму за окном настоящим - в комнате и так царил полумрак.
        Первым в кабинете появился Купец. Появился - проявился, постепенно, так что казалось, будто он давно здесь, просто в его сторону не смотрели. Рядом еще пять фигур. Все разные, словно кто-то специально подбирал, и все же - существа одного помола.
        - Здравствуй, Ирина, - Купец сделал шаг и закрыл своей тушей экран. - Ты довольна сделкой?
        - Все заканчивается?
        - Я говорю иначе - сделка закрыта, - Купец протянул руку, будто хотел просто поправить локон. Касание - и Ирина Арно кончилась. Обмякшее тело-оболочка полулежало в кресле.
        - Вы нам очень помогли, - было не вполне понятно, Купец все еще говорил с Ириной или уже обратился к хозяину кабинета.
        - Я рассчитывал, что получу что-то в обмен на эту помощь, - хозяина компании не смущал труп в соседнем кресле. Не удивляли люди, без спросу появившиеся в кабинете. Он был слишком значим, чтобы с ним что-то могло случиться без сделки, и он был почти рад, что наконец что-то происходит.
        Купец улыбнулся, улыбались и четверо из его… пожалуй, хозяин назвал бы их братьями. Пятый просто не умел улыбаться, так он был устроен.
        - Ты не получишь ничего, ты даже не узнаешь, зачем все это было сыграно, - он так же легко коснулся человека в плохо сидящем костюме. И тот, так же, как и Ирина Арно, перестал быть живым.
        Купец, Шутник, Привратник, Доктор, Мертвец и Охотник - шестеро падших пришли в Москву.
        После изучения записи стало понятно, как и в случае со вскрытием ковчега, что от усилий людей уже ничего не зависело. Тонкие, почти невидимые струи уже тянулись во все стороны из ковчега. Кто-то в маске коснулся скальпелем центрального кокона. Так начались тридцать дней тьмы…

* * *
        Леша сегодня остался дома один. Одиночество должно было скоро кончиться, но, пока ключ отца не звякнул в скважине входной двери, Леша боялся. Чтобы не заплакать - плакать в свои восемь лет Леша считал позором, - мальчик решил действовать. Для начала он включил весь свет в квартире - лампу настольную и торшер, люстру на всю катушку, ночник, светильник в кухне и лампочку в коридоре. Стало светло, но все равно было страшно.
        Попробовал играть на пианино. Точнее, стучать по клавишам, что запрещалось и чего всегда хотелось, но только не сейчас. Каждая клавиша звучала угрожающе и слишком-слишком громко.
        Леша решительно отодвинул стол к стене и поставил прямо по центру комнаты стул. Здесь - подальше от стен, под самой люстрой - он почти перестал бояться. Леша залез с ногами на стул, прихватив томик Конан Дойля, и снова принялся ждать. Здесь он был уверен, что никакая пестрая лента не сможет подобраться к нему незаметно. Спокойствия добавлял и стащенный по такому важному случаю - отцовский перочинный нож. Большое лезвие было открыто, чтобы, если надо - успеть.
        Леша встал и в очередной раз осмотрел комнату, на этот раз с высоты своего положения. Впервые за все восемь лет своей жизни он увидел узор паркета с высоты, целиком, так, как его когда-то придумали. В сантиметре от правой передней ножки стула мальчик увидел чернильное пятнышко. Сначала Леша решил, что ему показалось, но клякса прямо на глазах стала больше. Почти забыв о своих страхах, он следил за ней уже не отрываясь. Пятнышко стало еще крупнее. Теперь оно не просто занимало площадь, у него появился объем, пятно отбрасывало микроскопическую тень и продолжало расти.
        Увеличившись в несколько раз, оно добралось до ножки стула. Это уже было неинтересно, это мальчика разозлило, он сделал достаточно для того, чтобы рядом ничего опасного не было. Когда, соскочив со стула, Леша решительно сдвинул его на полметра от пятна, на полу была уже черная лужица сантиметров пять в диаметре. Снова вскарабкавшись на стул, мальчик с удивлением обнаружил, что весь пол усеян островками черного. Прошло не больше минуты, и островки слились вместе - весь пол комнаты покрылся черной блестящей пленкой.
        Освоив завоеванное пространство, чернота поползла вверх - по стенам, по ножкам столов и стульев, по шторам. Теперь она не делала пауз - планомерно поглощала вертикаль. Леша уже не ждал звука ключей в замке, он ждал, когда чернота доберется до него. Мальчик не знал, что с другой стороны входной двери стоял его отец. Черная пленка поднялась до щиколоток его ног, и этого хватило, чтобы он уже никогда не вытащил из кармана ключи.
        Когда черная пленка полностью скрыла ножки Лешиного стула, мальчик прыгнул. На мгновение он оторвался от плоскости сиденья. Этого мгновения как раз хватило, чтобы, вдруг ускорившись, пленка покрыла сиденье стула и выбросила вверх к мальчику черные побеги. Одного касания оказалось достаточно. То, что вернулось из высшей точки прыжка, уже не было Лешей.
        Бомж, по кличке Толстый, еще не так давно отзывавшийся в офисе на Михаила Владимировича, а дома на Мишеньку, бывший человек с уважаемой должностью и скучным, но казавшимся абсолютно надежным будущим, задумчиво разглядывал десять копеек, лежащих у водосточной трубы. Уже больше года прошло, как он остался без работы, да так ее и не нашел и, уже даже не пытаясь что-то изменить, перебивался подаяниями друзей и знакомых, бывшей жены и детей, которые, конечно, бывшими не бывают, но его они не называли папой. Он был - биологическим отцом, то есть чем-то равноудаленным и от уважения, и от любви.
        Десять копеек не делали погоды, рубль не изменил бы ничего, важен был принцип. Краем глаза Толстый приметил жестяную банку из-под пива, прямо здесь и сейчас он мог начать зарабатывать. Сто банок могли бы на пару дней отодвинуть необходимость снова у кого-то брать в долг.
        Толстый не смотрел по сторонам, он боялся увидеть что-то, что сможет его остановить. Он не видел, как черная волна разливается по асфальту. Он видел лишь кругляшок монеты и банку. Наконец он решился, и, когда его пальцы дотянулись до монетки, он коснулся асфальта, уже черного, уже другого. Толстый так и не выпрямился. Он даже не успел удивиться.
        Черная волна заливала город. Замирали прохожие, пассажиры не успевали сделать шаг, спускаясь с высоты подножки троллейбуса, разом оборвался лай бездомных собак. Машины с навек застывшими водителями одна за другой врезались в дома, в другие машины, просто останавливались… Тысячи аварий - почти без жертв. Уже некому было становиться жертвой.
        Тамару Кисилеву камера показывала крупным планом, что не так часто случалось в практике прямых эфиров информационного вещания. Тамара увидела что-то за кадром, что напугала её сильнее, чем высокий гнев начальства. Зрители никогда не видели визжащих дикторов федерального канала - этот день наступил. Еще им удалось наконец увидеть то, чему, казалось, навсегда суждено остаться тайной, спрятанной под поверхностью стола.
        Кисилевой было все равно, что эфир все еще продолжался. Она видела черную лужу, затопившую павильон, она видела, как оператор застыл, стоило этой черной жиже добраться до его ног, и теперь и он, и режиссер трансляции застыли неподвижно. Все, что ей оставалось, это вылезти с ногами на стол и визжать прямо в камеру, моля о помощи.
        У этого выхода новостей должен был состояться рекордный рейтинг. Вся страна не дыша смотрела, как диктор Кисилева кричала, умоляла, плакала и, наконец, умерла, стоило странному черному веществу коснуться её стройных, обтянутых тонкими колготками ног.
        Рекорд не состоялся. Без полных десяти миллионов зрителей Москвы до рекорда было не дотянуть. Ниже пятого этажа москвичей и гостей столицы уже просто не было.
        Президент страны возвращался из Видного. Трехдневный отпуск был, как всегда, кстати и, как всегда, прошел именно так, как это было нужно. Сейчас, на подлете к Москве, он перебирал все версии - путч, переворот, теракт? Но тогда бы не молчали теле- и радиоканалы. Любой переворот непременно к чему-то зовет, кого-то клеймит, чего-то требует - что угодно, но не молчит. Президент всегда был осторожен и в осторожности своей непредсказуем, это частенько спасало его раньше, так же он поступил и теперь. Президентский вертолет не пошел на посадку, он, плавно накренясь, взял новый курс - на север от Москвы, в новую президентскую резиденцию. Если бы пилот повел вертолет не над городом, а облетел по кривой, у страны появился бы шанс.
        Язык тьмы вылетел с Останкинской башни и черной кляксой упал на винты, большую часть черноты разбросало, но хватило и того немногого, что попало на корпус и просочилось внутрь. Вертолет рухнул, не пролетев и километра, напрочь снеся половину бетонной восьмиэтажки. На этот раз - тоже обошлось без жертв.
        Тьма пожрала Город, не пропустив ни трещинки в асфальте, ни заброшенного пустыря, мерно одолев спальные массивы, легко расправившись с особняками за бетонными стенами и общежитиями на окраинах, не делая различий между местными и приезжими. Над Москвой метались обезумевшие пернатые. На следующий день не стало и птиц.
        Тридцать дней Москва стояла - пустая и черная. Тридцать дней она продолжала пожирать каждого, кто рискнул перейти черту.
        Месяца оказалось вполне достаточно, чтобы без центральных офисов и без Центробанка, без башни Газпрома, без совещаний, планерок страна тихо расползлась, расклеилась.
        И каждый раз находился хозяин для всего ценного - местный или заезжий, с опаской поглядывающий в сторону бывшей столицы - не вернулись ли прежние владыки.
        В ночь тридцатого дня - тьма рассеялась. Отступила. Позиции по периметру третьего транспортного кольца Москвы заняли бойцы Таманской дивизии. В самом городе появилась новая жизнь. Ожили телеканалы, заработали радиостанции. Президент, обращаясь к стране и миру, начал свою речь с тогда еще непонятного: «Называйте нас - падшие».
        Речь президента устроила тех, кто боялся. Москва никому не грозила и ничего не хотела вернуть. Москва приглашала в гости, звала, ждала, соблазняла. Послание длилось пять минут и после первой трансляции повторялось ежедневно в девять утра, в час дня и десять вечера. Каждый день. Слово в слово президент повторял одни и те же фразы с одними и теми же интонациями, каждый раз - в прямом эфире.
        Глава первая
        Два танка и один сейф
        По статистике, танки вскрывают куда реже сейфов.
        Руководство «Прятки для профессионалов»
        Полуподвал на Фурштатской был снят по случаю и долго работал складом всего ненужного и забытого. Так могло продолжаться очень долго, если бы Антону Стрельцову не надоело общаться с клиентами дома. Самый приятный человек в еще рабочий вечер пятницы легко превращается в кошмар субботнего утра.
        Сегодня было как раз утро, как раз субботы. Прошло не больше пяти минут между первым и пятнадцатым звонком в дверь, как Антон уже дошел до прихожей, чтобы поинтересоваться, кто это там такой упорный? Понадобилось еще полминуты, чтобы ответ заставил повернуть ключи в замке.
        Зрелище Антона Стрельцова уже на ногах, но все еще с закрытыми глазами досталось Мите Бродскому - мужчине немного за сорок, с талией далеко за сто. Бродский решил, что он непременно должен увидеть Антона. Именно сегодня. С утра пораньше. Поговорить. Поблагодарить. Передать привет от жены и счастливой тещи.
        Где-то к пятнадцатой минуте словоизвержения Бродского, синхронно с наконец начавшими открываться глазами, у Антона наладилась и память. Год назад он привез жене Мити талисман от алкоголизма. Вероятно, для мужа. Похоже - помогло.
        От Бродского избавилась Ленка. Бродский замолчал - он не мог одновременно смотреть на Ленку и говорить.
        Белокожая брюнетка с огромными синими глазами, утром в субботу, в мужниной рубашке, кончающейся достаточно далеко от коленок, желтых махровых носках, еще без косметики - она была прекрасна. Антон ей это говорил каждое утро, и каждое утро она делала вид, что не верит.
        На тонкой шее, разворот рубахи - лучший из вариантов декольте - тонкая цепочка с кулоном, иссиня-черный оберег «Ведьмина слеза» - в цвет глаз, подарок Антона, память о первой ходке в Москву.
        Сказано было четко, с правильной интонацией: «Домой! К жене! Быстро!» Так Ленка разговаривала с бродячими собаками, подчиненными и чужими мужчинами. Бродский сейчас смотрел глазами ждущей еды и тепла дворняжки, он ждал команды и был готов выполнить любую. Большая коробка в подарочной упаковке с полосатым бумажным бантом была вытащена из пакета и водружена на стол. Сам Бродский ретировался со скоростью неудачливого любовника, который просто по случаю не прыгнул с балкона, а спустился по лестнице…
        Несмотря на железную уверенность, что он уже дома и жена рядом, Антон тоже почувствовал непреодолимое желание выполнить команду. То есть тоже срочно пойти домой. Ленка умела сказать правильно, так что шансов на невыполнение команды не оставалось. Пользовалась своим даром редко. И всегда вовремя.
        В коробке было что-то тяжелое. Под цветной бумагой и бантом притаился черный хищный металл. Смешной толстый человек подарил Антону пистолет - новенькую беретту. Мило. Что бы он подарил, если бы остался недоволен?
        Суббота. Значит - две чашки тонкого фарфора, самое дорогое, что было у них в доме. Напиток - долго завариваемый, из пяти сортов чая и со щепоткой чего-то секретного. Антону было все равно, лишь бы горячий, мокрый и с сахаром. Но ритуал не нарушал. Это был её ритуал.
        Частью ритуала был бросок двух кубиков рафинада. Особый шик был не просто в попадании - у Лены с тем, чтобы вылетевшее залетало точно в цель, проблем не было вообще никогда. Кубики падали в чашку практически без всплеска. Ленка шутила: если прижмет, будет выступать с этим номером на корпоративах.
        Как-то Антон попытался сыграть с Леной в баскетбол. Безнадежно. У него могли появиться шансы, если бы она шла в обыгрыш, попыталась прорваться под кольцо. Увы. Она просто бросала и попадала. Как бы хорошо ни играл противник, рано или поздно он бы промахнулся. Лена - нет.
        Ей нравились бильярд, дартс, все виды спорта, где нужна была точность. И Антон покорно играл с ней и всегда проигрывал. Ему нравилась ее радость. Еще Ленка никогда не играла на деньги. Считала свой дар чудом и боялась, что стоит заработать хоть рубль - и чудо кончится. Антон не спорил.
        Стрельцов редко дарил Ленке цветы, но всегда был бережен. Иногда ему казалось, что, если он будет достаточно протяжен во времени и пространстве, чтобы всякий раз встать между Ленкой и бедой, этого будет достаточно, чтобы умереть счастливым.
        Антон пригубил чай, он никак не мог привыкнуть к этому вкусу.
        - Ты появилась эффектно, я думал, Бродского инфаркт хватит от рубашечки до признаков пола.
        - Над этим эффектом кое-кто долго работал и совсем не для всяких толстых Бродских. Антон Стрельцов, может, пора открыть офис? А то в следующий раз придет кто-нибудь не такой впечатлительный. И не такой послушный. И, вполне возможно, не для того, чтобы сказать спасибо. Придется вызывать полицию. Зачем нам здесь полиция?
        Так, отчасти благодаря Мите Бродскому, полуподвал на Фурштатской получил новую дверь, домофон, стол, кресла, бар и сейф. Два последних предмета привез Влад - единственный партнер Антона. В комплекте с баром шло еще кое-что - ящик дагестанского коньяка. Влад Лозинский не верил, что нормальный человек может пить «Хеннесси» без содрогания.
        Сейф был пуст. Сейф был огромен. Сейф стал главным объектом свежеиспеченного офиса. Стоящий отдельно, пугая своей бронированной весомостью, он сообщал посетителю сразу о множестве вещей самим фактом своего существования. Было понятно, что просто так это чудовище никто бы не привез. Оно для чего-то нужно. В сейфе торчали ключи. Это был намек. Оттуда только что либо достали что-то особо ценное, либо туда что-то спрятали.
        Клиенты могли говорить о чем угодно, думали они об одном - что внутри? Влад никогда не дарил бесполезных вещей.
        Влад Лозинский, огромный, рыжий, с зелеными глазами, в принципе был человеком редких дарований. Настолько редких, что рассмотреть их было довольно трудно, потому как процедура рассмотрения требовала немало времени и внимания, которые находились далеко не у всех. Большая часть людей, которым довелось познакомиться с рыжим гигантом, были рады оказаться от него на безопасном расстоянии.
        Антон познакомился с Владом во время Псковского инцидента. У него не было возможности держаться подальше от Влада. Лозинский был сержантом, Стрельцов - рядовым. Дистанцию определял старший по званию.
        Их отделение должно было обозначить тот факт, что восточнее озера Лесицкое эстонцам не пройти. Приказ был незамысловатым - удерживать позицию, то есть окопаться прямо на грунтовой дороге, идущей между озером и лесом. Командование имело в виду героическую смерть отделения.
        Эстонцы были не в курсе планов командования войсками Балтийской республики, но странным образом попыталось их выполнить. То есть пять человек отделения Лозинского не убедили эстонцев в том, что граница на замке. Автоматы и гранаты, даже с учетом окопа, - довольно слабый аргумент против звена вертолетов янки. Это для американцев они были уже устаревшими, а для бойцов Балтийской республики - чудо техники. Если бы не сержант Влад Лозинский, осталась бы от отделения неглубокая братская могила.
        У Влада были другие планы: в распорядке дня смерть от исполнительности, стремительно переходящей в глупость, - не значилась. К тому моменту, когда вертолеты показались из-за озера, отделение организованно отступило в лес. Было не стыдно, было страшно - что дальше? Отступление перед отчетливо превосходящими силами противника не было запланировано командованием, а значит, автоматически превращало отделение Влада в дезертиров. Отсиживаться в лесу всю жизнь не хотелось, но казалось уже неизбежным - наказание для дезертиров по законам Балтийской республики предполагало высшую меру и срока давности не имело. Что логично. Как еще можно заставить человека умереть - только под угрозой расстрела.
        На следующий день по месту, проутюженному вертолетами, прошли танки. Целых два. Сержант Лозинский решил, что эстонские «Абрамсы» - это как раз то, что может спасти отделение и от самоубийства, и от казни.
        Чтобы добросить гранату до вертолета, нужно быть олимпийским чемпионом по чему-нибудь метательному - и все равно не поможет. А вот до танка они долетают легко.
        Если бы эстонцев не заверили, что любой, кто может представлять опасность для их танков, уже был заботливо уложен командованием противника под пулеметы и ракеты их вертолетов, может быть, они бы вспомнили, что на прогулку танки не посылают. То есть если уж тебя куда-то послали в пятидесятипятитонной дуре, то это не просто так. Можно потерпеть и любоваться видами Псковщины, не высовываясь по пояс из люка.
        Получилось довольно странно. Танкист, застреленный из автомата, - это странно. Антон Стрельцов бросил гранату, и она вошла в люк, наполовину перекрытый трупом, как в воду. На все про все - от очереди по безумному танкисту до остановки танка - не больше пяти секунд. Все было даже слишком хорошо - еще целых две секунды. Пока не появился второй танк.
        Это, наверное, такой особый тип мышления: если видишь что-то, чего не можешь понять, непременно подойти поближе и потрогать. Иначе трудно объяснить, зачем человеку, находящемуся под броней, выбираться наружу. Второй танк остановился рядом с первым и раскрылся командирским люком. На этот раз Антон запустил гранату без огневой подготовки. И снова попал. На памяти Антона это было сразу первое и второе его точное попадание в цель с первой попытки. Как-то еще в интернате ему удавалось попадать баскетбольным мячом в корзину, но только рикошетом от щита, только случайно и с попытки, которая уже без номера. Когда уже отчаиваешься считать.
        Отделение Влада Лозинского выжило, что странно, к тому же умудрилось разжиться трофеями. Командование проявило достаточно мудрости, чтобы не интересоваться, каким образом это самое отделение не сгинуло смертью глупых и храбрых под огнем штурмовых вертолетов. Два трофейных «Абрамса» до сих пор стоят на границе с Эстонией, правда, вкопанные в землю по башни.
        За время службы у Антона было достаточно времени, чтобы узнать про Влада главное. Он был надежным. Лозинский не умел рассказывать анекдоты, пил много и все равно не веселел, редкая женщина выносила его дольше, чем может понадобиться для того, чтобы собраться и уйти… С Владом было хорошо другое - с ним было хорошо молчать. И в разведку Антон пошел бы с ним легко - уже ходил.
        После войны Влад разыскал Антона и с тех пор был его деловым партнером и главным поставщиком заказов. У Влада были странные связи, непостижимым образом остающиеся надежными. Правда, в последнее время клиенты все чаще приходили сами. Антон постепенно приближался к статусу, когда заказчиков уже не ищут, а выбирают. Очередной клиент был не от Влада, и отказаться от него было трудно. Невозможно.
        Глава вторая
        Заказ
        Величина гонорара и сложность заказа никак не связаны между собой. Они просто существуют в одной и той же точке пространственно-временного континуума…
        Теория маркетинговой неопределенности
        Николай Давич думал о сейфе. Для хранения его личного состояния не хватило бы всего этого дома, но думал он о сейфе. Николай Давич сохранил в себе редкое качество - способность удавить человека из-за ста долларов. Вероятно, это было что-то от предков, передавших ему этот ген вместе с фамилией. Давич холил и лелеял свой дар, и тот отвечал взаимностью.
        Давич много работал, чтобы позволить себе нанимать специальных людей, которые были готовы выполнить любой приказ. Сейчас, с трудом вместившись в одно из кресел в полуподвале Стрельцова, он думал о сейфе, а трое его людей ждали команды. Чтобы выполнить команду быстро и эффективно, они стояли рядом, и ни один из них не стоял расслабленно. Комплект «Люди Давича + сейф» можно было выставить в галерее современного искусства. Композиция «Всегда на страже».
        Антон Давича знал по слухам, и ни один из них не радовал. Все варианты были известны - ни один не был хорош.
        Давич знал об Антоне благодаря своей службе безопасности. Репутация у Антона была, но распространялась нехотя. Официально торговля с Москвой была не запрещена, но не поощрялась.
        Весь опыт Давича говорил о том, что его собеседник должен бояться. Бояться достаточно, чтобы делать то, что ему скажут, - за деньги или без. Однако же хрупкий, с тонкими, почти женскими пальцами Антон Стрельцов смотрел немного в сторону и, кажется, даже не мигал. И Давич никак не мог понять, какого цвета у него глаза. Стрельцов не боялся, Стрельцов скучал.
        - Николай, вы не понимаете, о чем просите.
        - Я не только понимаю, я готов заплатить, и довольно много.
        - Я не вожу в Москву людей. Я не экскурсовод. Что вам мешает купить путевку?
        - Путевки - это для всех. Смотреть на Москву из окна автобуса? Побывать в казино, где нет ни одного падшего? Когда я захочу просто сыграть, я слетаю в Лас-Вегас. В этот раз я хочу сыграть по-крупному - и мне нужна Москва. Ты же ходок, тебе лишний раз мотнуться в Москву - как мне дорогу перейти, почему я должен тебя уговаривать?
        - Почему вы вообще решили обратиться ко мне?
        Давич снял очки, вытащил из пакетика салфетку, тщательно протер стекла. Ею же промокнул капельки пота на лбу. Вероятно, тренер Давича по НЛП рассказал своему клиенту, что так он выглядит особенно беззащитно. Может, у кого-нибудь другого близорукость и выглядела бы трогательно, Давичу не помогало. Как чистка челюстей мало добавляет беззащитности крокодилу.
        - Антон Владимирович, в Питере около тысячи ходоков. Плюс-минус. В основном тянут всякую мелочовку - ведьмины слезы, глаза дьявола, пустые черные флешки, что там еще - короче, барахло. Примерно сотня из этой тысячи торгует больше двух лет и иногда приносит что-то действительно стоящее. И первая и вторая цифры почти не меняются, несмотря на то что почти каждый день кто-то новенький срывается в Москву. И вы, Антон, знаете почему. Потому что не возвращаются. Добираются до златоглавой - и все. Попадают к падшим на обед. Те, кто все-таки умудряется не пропасть после первой ходки, держатся не больше двух лет. Рано или поздно Москва добирается и до них. В нашем славном городке есть всего трое ходоков со стажем почти пять лет. Один из них вы.
        - Но только один из…
        - Да, один из трех и единственный, с кем ни разу ничего в Москве не случилось. Валера Безверхий два раза чудом унес ноги и боится даже думать о Москве. Толик Черепанов спился. Что-то он там такое увидал, после чего без водки ему страшно, и теперь они всегда вдвоем, а ему все равно страшно. А у вас, Антон, все хорошо, жена красавица, офис сняли, можете себе позволить со мной торговаться. Поэтому мне нужны вы.
        - А вы не боитесь тоже увидеть что-то такое? Как Толик?
        - Я не Толик, Антон Владимирович. Вы знаете, кто я. Я из тех, кто делает домашнее задание, - я хорошо подготовился. Вы удивитесь насколько хорошо. Я кое-что знаю о падших.
        - Знаете? Поделились бы с Комитетом, они уж сколько лет ищут кого-нибудь, кто знает. Или сами бы мотнулись. У вас и охрана, и знания… Я-то для чего нужен?
        - Антон, не шути со мной, - вежливость Давича кончилась. Охрана совсем немного поменяла позы. Еще одна смена интонации - и они начнут двигаться. - Мне нужна твоя услуга, тебе нужны деньги. Ты отведешь меня в казино «Весна». Ты дождешься конца игры и отведешь меня назад - к Периметру. Все. Пятьдесят тысяч долларов за то, чтобы пройтись по Кутузовскому до Нового Арбата и обратно.
        - В казино «Весна» нельзя просто так прийти - туда зовут. Это так сложно понять? Я даже думать не хочу, что может случиться, если заявиться туда просто так.
        - Именно на этот случай я тебе и плачу - чтобы ничего не случилось.
        - Я не могу гарантировать…
        - Не надо. Просто сделай то, что тебя дядя Коля просит, и все будет хорошо.
        - Дядя Коля?
        - Так меня называют друзья. Мы подружимся, я уверен.
        - Вы готовы к тому, что вы не сможете сыграть? То есть мы просто прогуляемся за ваши деньги.
        - Дядя Коля готов ко всему. Я же не прошу меня к Вратам отвести…
        К Вратам просились многие и денег предлагали - куда уж больше. Только мертвому деньги ни к чему. Софиевская набережная - место, где вскрыли Ковчег. Ходоки считали, что там можно найти что угодно. И там Врата. Если дошел - обратно выбираться уже не придется: просто войди во Врата и попадешь куда захочешь.
        Антону случалось бывать рядом. Смотрел, примеривался. Когда-нибудь. Стрельцов знал, что, если будет цел и не сойдет с ума, он попытается пройти и этот маршрут. Как любой ходок, проживший достаточно долго. Где-то у Врат должен был остаться Ковчег. Некоторые считали, что Ковчег - ключ от Москвы. Лампа Аладдина, из которой выпустили шестерых демонов. Открой крышку, подожди, пока джинны в силу своей врожденной глупости заберутся обратно, закрой - и все вернется на круги своя. А главное - не оборачиваться. Только тот сможет пройти Врата, кто ни разу не обернется и не повернет назад…
        Правда, в Ковчеге было семь коконов. По странной традиции, о самом большом коконе никто даже не фантазировал. Вероятно, по той же традиции, о Вратах писал кто угодно, кроме тех, кто их прошел.
        Давич легко поднялся, будто невидимые пружины выбросили его мощное тело из кресла. Мужчины, готовые к действию, пришли в движение: один контролировал Антона, остальные обеспечивали безопасный выход босса. В центре Петербурга, столицы Балтийской Республики, под носом у полиции и Комитета никому бы и в голову не пришло покушаться на Давича. Но дядя Коля не доверял никому и всегда хорошо делал домашнее задание.
        Выбор у Стрельцова был небольшим - получить деньги и сделать то, что просил Давич, или сделать то же самое, но бесплатно. Когда дядя Коля о чем-то просил - ему не отказывали. Тот факт, что он кого-то просит, вовсе не означал, что он не может заставить. Просто попросить - обычно дешевле и работает лучше. Такая нехитрая арифметика.
        Теоретически от Антона в этот раз требовалось мало - сопроводить. Антон знал - ходка будет адской. Его грела только одна мысль: Москва способна пережевать любого Давича. Там дяде Коле придется иметь дело с падшими, а тех нельзя ни уговорить, ни заставить. И боже упаси им угрожать!.. Падшие могли торговаться, могли улыбаться и сердиться, смеяться и радоваться. На самом деле значение имело только одно - насколько они голодны.
        Ночь перед ходкой Антон не спал. Не спала и Лена. Так повелось. Тихо лежали обнявшись. Так же, как и каждый раз, когда Антон собирался в дорогу, послушно зарядил дождь. Капли льнули к окну, пытались удержаться на стекле и безнадежно соскальзывали на подоконник, чтобы не удержаться и там, упасть и разбиться.
        Без пяти пять Стрельцов встал, поправил одеяло, оделся, накинул на плечо собранную накануне сумку и вышел. Ленка не любила прощаться. Считала, пока вместе - незачем.
        Стрельцов ненавидел зонтики. Стрельцов не выходил из дому без черного, на деревянной ручке, маскирующегося под трость складного щита от дождя. Перед ходкой Антон никогда не пересекал свой двор по прямой. Из-за слишком глубокой лужи посредине.
        Глава третья
        Периметр
        Хорошо нарисованное всегда продается лучше хорошо сделанного.
        Учебник по маркетингу «Работать с государством - как?»
        Т-95. Шестнадцать штук. Ежеутренне и ежевечерне вымытые, ежемесячно подкрашиваемые. Круглосуточно - с полным экипажем на борту, с заведенными движками. Можно не сомневаться - с полным боекомплектом. Моща: основная 152-миллиметровая пушка, 118-миллиметровая пушка, зенитный пулемет. Сорок два кумулятивных снаряда, 18 ПТУРСов, две крылатые ракеты на борту. Генерал Парыпин, командующий Таманской дивизией, хозяин Периметра, мог себе это позволить.
        Шестнадцать матовых темно-зеленых монстров были выставлены здесь для красоты. Настоящая линия обороны была куда менее заметна и куда более эффективна.
        Кордон вокруг Москвы начинался за добрых два километра до пятиметровой бетонной стены, окружавшей бывшую столицу. Два километра минных полей, автоматических пулеметных гнезд, колючей проволоки и противотанковых рвов. А танки… Генерал Парыпин любил танки, и поэтому каждый, кто попадал в Периметр, кому удалось пройти три линии досмотра и дождаться, когда над створками ворот красный сменится желтым, видел шестнадцать Т-95.
        Низкая башня, вынесенная далеко назад, прорезиненные траки, слой активной брони и пулемет в отдельной башенке. Неспокойный - то влево, то вправо. То вниз, то вверх. Входящий в Периметр не должен облегченно вздохнуть.
        Здесь все медленно. Полосу кордона быстрее чем за час не преодолеть. Ни в Москву, ни из Москвы. Повороты, остановки, блокпосты. Торопиться получается только снаружи. В пятидесяти с лишним километрах от Периметра - международный хаб Кубинка. Там хочешь - самолетом, хочешь - поездом, хочешь - по автобану, выбирай скорость и маршрут. Там уже натовцы. Там кондиционеры, тележки для багажа, туалеты с горячей водой, комнаты для курения направо, комнаты для молитвы налево, прямо - «Старбак», стопроцентная арабика.
        Артефакты, вывезенные из Москвы, с каждой секундой теряют свою силу, но кордон есть кордон - шестьдесят минут, выброшенных зря, никто не отменял и расстояния, поэтому вывозить из бывшей столицы имеет смысл только самые сильные обереги, рассчитанные на недели, месяцы и годы.
        На пулеметы Антон уже давно не обращал внимания. Раздражали вертолеты. Слишком быстрые и малошумные, чтобы успеть приготовиться к их появлению над головой. Раньше их не было, а сейчас почему-то раздражал даже не столько сам факт, сколько то, что, как Стрельцов ни старался, модель было не разобрать. Точно что-то из новенького, скорее всего какие-нибудь Ка с израильской электроникой.
        Давич держался на удивление спокойно - вероятно, в его бурной биографии имели место и вертолеты. Хуже было с его спутниками - два джипа, полностью набитых мужчинами средних лет, средней внешности, в неприметных дорогих костюмах. Давич передвигался отдельно - в лимузине. И не один. Две милые девушки и еще один мужчина. Девушки ехали на экскурсию, выпитое, подаренное и обещанное нужно было отработать, и они понимали, что это справедливо.
        Мужчина в лимузине был представителем редкой породы. Он почти никогда не показывался вместе с Давичем.
        Достаточно было и того, что все знали: хозяин у Елизара не менялся. Елизар не вел переговоры - он их заканчивал. Всегда в свою пользу. Немаленького роста, с непропорционально большой остроконечной головой - обычно ему достаточно было просто смотреть и молчать.
        Антон не соблазнился ни лимузином, ни его содержимым. Его старенькая «хонда» за шесть часов по автобану легко доставила своего хозяина до Периметра. Он не устал, размяться чуть-чуть - и можно снова за руль, только не придется. В Москве на машинах ездят только местные.
        Стрельцов всегда приезжал к Ленинградским воротам. Мало кто из ходоков даже из Питера пользовался ими. До следующих можно было добраться по окружной за полчаса, зато там не было штаб-квартиры генерала Парыпина, командира таманцев, как говорят человека не вполне нормального и со странностями. Странности выражались в том, что генерал время от времени лично проверял, как и что происходит на вверенной ему территории, и на Ленинградских воротах образовывались пробки. И ладно бы по дороге туда, но когда обратно, с артефактами, которые теряют свою стоимость с каждой минутой простоя…
        Антону везло. Генерала видел, но издалека, и менять эту традицию не хотелось. Пока Ленинградские ворота оставались для него счастливыми.
        Давич выкарабкался из лимузина, не пошел - тронулся. Командир маленькой армии. Боевики разом забыли о расслабленности - глаза шарят по сторонам, каждый следит за своим сектором, успевая присмотреть за соседними. Пиджаки расстегнуты - Антон аж присвистнул: дальше контроля они не пройдут. В Москву пускали всех. Не пускали оружие. У таманцев были простые правила: не пускать в Москву оружие и взрывчатку, не выпускать падших и контрактников.
        Антон притормозил, решил насладиться предстоящим шоу, ему как-то уже довелось увидеть, как таманцы делают это. Они не обыскивали. Удаляли все лишнее и не лишнее тоже. То есть чтобы отсечь все ненужное наверняка.
        Впереди еще одна стена - тоже бетон, сверху колючка под током, вышки с пулеметчиками. Подойти к стене вплотную можно только в одном месте - к воротам между пулеметными башнями. Слева, справа от ворот перед стеной - проволочная ограда, за ней - восточноевропейские овчарки, спокойные, экономные в движениях литых мышц - скалятся. Ждут, чтобы кто-нибудь рискнул, надеются.
        Желтый. Створки поползли в сторону. Всегда не до конца - ровно на столько, чтобы можно было протиснуться, не ободрав бока. Над воротами башенка, в ней таманец, под шлемом-каской - маска, таманцы лиц не показывают. Никто никогда не встречал дембеля из Таманской. Наборы идут, а демобилизованных нет. Так и служат до смерти?
        Давич прошел мимо охраны, прошли его телохранители. Рамка звенела не прекращая. Когда очередь дошла до девушек, наконец все смолкло. Таманцы замерли за бронестеклом - не слышащие, неподвижные. Антон все ждал, когда что-то случится. Ничего. Плюнул. Первый раз прошел створ, не выкладывая металлическую мелочь из карманов.
        Желтый сменился красным, створки сомкнулись.
        Последний раз таманцы были подняты по боевой тревоге пять лет назад, когда НАТО попыталось нанести удар с воздуха. Система ПВО отработала штатно. Одна бомба взорвалась. Над Белоруссией, где-то под Оршей. На отношения между Белоруссией и Москвой это не повлияло. Разве что падшие заработали больше денег на медицинских артефактах. На отношения между НАТО и Белоруссией - тоже. Заплатили компенсацию - вот и вся печаль. Генерал Парыпин поддерживал нейтралитет, со временем даже в НАТО решили, что оно и к лучшему.
        За полгода до атаки натовцев погиб Охотник. Один из шестерых падших - тех, кто, по легенде, вылупился из коконов. Охотник шутя прошел сквозь пулеметный огонь и минные поля, не отреагировал на два попадания ПТУРСов - чтобы погибнуть, просто отойдя от Периметра на пятьдесят метров. Рассказывали - растекся по земле черной лужицей, а та в минуту высохла, и не осталось вообще ничего.
        Кто-то верил в огневую мощь таманцев, кто-то - и таких было большинство - в то, что стоит падшему отойти от Периметра, как земля русская воспрянет ото сна и убьет демона.
        Так или иначе - нигде за пределами Москвы падших не было. Что-то их удерживало в пределах МКАД, что-то, с чем не смог справиться Охотник - падший, на счету которого было больше жизней, чем у небольшой армии в какой-нибудь жаркой африканской войнушке.
        С тех пор как была открыта крышка Ковчега, на карте появилось место, где обитали самые страшные кошмары. Периметр, тонкая линия между Москвой и всем остальным миром, был не гарантией - всего лишь надеждой на то, что «все будет хорошо». Плата за вход, право на выход. Если бы Парыпин захотел, ему доплачивали бы только за то, что он есть. Пока не хотел. Генералу хватало.
        Глава четвертая
        Кутузовский проспект
        Чужое дарить легко.
        Бестселлер «Простые секреты счастья»
        Внутри кордона солнце не пекло. Светило не напрягаясь. В Москве всегда не жарко, и всегда проблемы со связью. Глобальные проблемы - ее просто нет. Мобильной, спутниковой, проводной. Никакой.
        Москва словно застыла в состоянии воскресного утра - дремлющая мощь, да только уже так и не проснется никогда. Редкие для былой столицы машины, гулкое эхо, одинокие прохожие. Предрассветный час растянулся на годы, не замечая движения солнца. В чреве города шли поезда, терминалы принимали грузы, высасывая внутренности вагонов. На поверхности - тысячи людей, размазанных тонким слоем по все еще огромному городу. Даже если кричать - до соседней улицы донесется только шепот. Москва превратилась в музей себя. С опасными и недобрыми экспонатами.
        Новые туфли немного жали, ничего - перетерпится. Антон без комплексов посещал московские офисы в джинсах, свитере и кроссовках, но ради казино решил приодеться. То есть все равно джинсы, просто реже носимые, рубаха - белая, из льна уже мятого и потому немнущегося. Всегдашняя сумка-портфель с ремнем через плечо, старая потертая кожа смотрится стильно, куртка кожаная, одного возраста с портфелем, зонтик-трость возраста неопределенного, доставшийся от отца.
        Ему все равно не дотянуть даже до имиджа охраны Давича, но на охранника охранника, точнее, на курьера охранника он тянул.
        У Периметра застыли контрактники-рикши в своих красных костюмах. Ну да - не поедет же Давич на метро, Давич поедет со всеми удобствами. Антона передернуло: маленький человечек все-таки умудрился взять вес, и теперь Давич свысока наблюдал за остальными.
        - Антон, выбирай «лошадку» - я плачу.
        Еще полгода назад по Москве приезжие передвигались либо на метро, либо пешком, либо по туристическим маршрутам. По самому популярному и самому дешевому ходил десяток списанных лондонских даблдекеров. От Периметра до Красной площади, потом круг по Садовому кольцу и наконец единственная остановка на Трех вокзалах. Уже за Периметром. Теперь на площади Трех вокзалов не было поездов - были крупнейшие в Европе казино. Близость Периметра утраивала ставки, игрокам казалось, что они в Москве. До Москвы было несколько десятков метров - до Москвы было как до космоса. В любом казино по эту сторону от Периметра можно было выиграть только деньги.
        Полгода назад в Москве появились рикши. Контрактники таскали туристов по всему городу, и пока - ни одного нападения, ни одного исчезнувшего. Приезжие пропадали в метро, гибли в даблдекерах, исчезали даже таманцы, выдернутые из бетонных гнезд. Рикши сновали по Москве открытые любому удару - идеальные цели и при этом неуязвимые, видно, падшие пока только нагуливали аппетит.
        Красный костюм подкатил свою повозку. Молчит - голова опущена, будто доллар на мостовой ищет. Подождет. Вместе с Давичем и его «армией».
        В самом начале Кутузовского, точнее, в начале того, что от него осталось, - скала. Наверное, раньше это был дом - откуда в Москве скалы? На самом верху каменюки кто-то взгромоздил крест. И ничего - стоит. Хотели бы - снесли. Видно, местным не мешает. Им вообще мало что мешает. Все церкви внутри третьего транспортного кольца остались целы.
        Так же как в первый, и как во второй, и как в каждый из разов, перед тем как идти дальше, Антон подошел к скале, перекрестился, поцеловал нательный крестик и, не оборачиваясь, вернулся к рикшам.
        Здесь - все так. Если жив пока, значит, соблюдай все приметы. Если жив пока, значит, делай все так же - один в один. Кто знает, что из того, что ты сделал, залог того, что вернешься, и вернешься целым.
        Седушка оказалась мягкой, а контрактник вдруг поднял голову и улыбнулся, Антону чуть полегчало. Было тошно, что кто-то его на своем горбу потащит. Давич не был бы Давичем, если бы не вытащил плеть. Антон огляделся - точно такая же была и у него в повозке, в специальном зажиме у правого подлокотника. Повозка Давича заметно прибавила и, обойдя по широкой дуге Антона, вышла вперед.
        Слева и справа от босса, вцепившись руками в бортики, резво перебирая ногами, дружным аллюром вышагивали охранники. Девочки держались за бортик сзади - на каблуках им было тяжело, но они старались. Старательность становится довольно распространенной вещью, когда от нее зависит жизнь. В любой ситуации Антон получил бы удовольствие от этого зрелища. Девушки изо всех сил вышагивали позади коляски, их выпуклые ягодицы выписывали фигуры, которые заставляли думать только об одном: как бы догнать и остаться наедине с хозяйкой столь подвижных форм. Рикша Антона прибавил. Он тоже был мужчиной.
        Фокус был в том, чтобы держаться и не отставать. Во время инструктажа Давич слушал настолько внимательно, что Стрельцов даже начал надеяться, что все кончится хорошо. Он был уверен и в девочках. Они были достаточно напуганы, чтобы делать все правильно. С охраной теоретически проблем быть не должно - народ дисциплинированный, привык жить по инструкциям. Трудности у таких начинаются, когда одни инструкции вступают в противоречие с другими.
        Сам Стрельцов неожиданно для себя тоже стал новичком. Он впервые ехал по Кутузовскому. Ему привычнее было дворами или в метро - падшие редко заходили во дворы, а уж в метро не спускались никогда.
        В отличие от других ходоков с именем, у Антона не было никаких особых секретов выживания: в Сети было достаточно информации о каждом метре, который покорился другим. Нужно было всего лишь уметь отделить враньё от реальных отчетов - и, может быть, именно это и был тот дар, который позволял Антону возвращаться.
        Сам Стрельцов не сочинял отчеты, только иногда комментировал чужие. В конце концов, все что он мог - подтвердить или предостеречь. Новых маршрутов он не прокладывал. Проблема была в том, что старые маршруты менялись. Иногда медленно, а иногда достаточно было пройти тихому грибному дождю, чтобы до сих пор безопасный двор превратился в адский котел.
        Москва плохо реагировала на всё внешнее - всё, что приходило из-за Периметра. По мере сил она сопротивлялась ветрам и солнцу, дождю и снегу. Не пускала незваных гостей, даже птицы старались не залетать за Периметр. Будто все внешнее было ей противопоказано. Постепенно город становился все менее приспособленным для пришлых. Когда здесь не останется никого, кроме падших, златоглавая наконец добьется своего - застынет в своём совершенстве.
        Нужно было держаться. Нужно, чтобы никто до самого казино не отпустил повозку рикши. Всё. Идти оставалось недолго, идти можно было не особо быстро, просто держись - и с тобой ничего не случится. Изредка мимо проносились машины падших, тормозили, падшие не могли не реагировать на живых, снова давили на газ, рикши им были пока неинтересны.
        Судя по отчетам, такой фокус проделывали уже десятки человек. Если так пойдет и дальше, скоро все будут передвигаться по Москве с попутными рикшами - прицепился и беги, и никаких дворов, никаких неожиданностей. Жаль только стоят рикши немерено, и не каждый едет в нужную сторону. Но это вариант, еще один шанс выжить.
        По брусчатке идти не то что тяжело - если долго - неприятно, что ни шаг, то невпопад. Камни, кажется, специально расступаются, чтобы схватить ногу, выкрутить стопу, остановить… Парень из охраны Давича нелепо дернулся - тело еще двигалось вперед, а стопа всё не могла расстаться с мостовой. В другом месте он даже не запомнил бы этот момент. Рикши продолжали двигаться, продолжали двигаться девочки - охранник выпал из группы даже не на секунду. Сколько нужно крепкому тренированному мужчине, чтобы выдернуть ногу, попавшую в щель между камнями и догнать?
        Синий «майбах» со встречной развернулся, застыл поперек осевой - точно между отставшим и группой. Падший вынырнул из нутра «майбаха», и Антон мог бы поклясться - водитель улыбался. Невысокий, сухонький, быстрый. Шаг, касание - и охранник медленно осел на мостовую.
        Инструкции дали сбой. Их тренировали реагировать - еще лет сто тренировки, и, может быть, был бы толк. Может быть, хотя бы один из них смог хотя бы попасть в падшего.
        Он двигался слишком быстро - шаг, касание, в ритме вальса - раз, два, три, охранник умри. Вероятно, помог бы пулемет, точно справилась бы установка «Град», а пистолетные пули каждый раз попадали в то место, где падшего уже не было или еще не было, - пули и падший никак не могли совпасть во времени. Неподвижному «майбаху» повезло меньше - машина словила, кажется, все, что предназначалось хозяину.
        Охранник с вывернутой ногой лежал на брусчатке, лежали двое стрелков. Антон сделал все, что мог, он, кажется, целую вечность кричал: «Держаться!»
        Стоило охранникам снова взяться за повозку, как падший потерял к ним всякий интерес. «Майбах» прошуршал по мостовой, чтобы вывернуть на свою полосу.
        Давич попытался выпрыгнуть из повозки, но только попытался - контрактник все никак не хотел отпускать ручки своей колесницы, и не с габаритами дяди Коли было перемахнуть через подлокотники.
        - Они ведь не умерли?
        Давич жадно вытягивал шею, пытаясь высмотреть каждую мелочь. Три касания - три неподвижных тела - мало кто видел падшего в деле и может об этом рассказать.
        Елизар никуда не смотрел. Его широкому затылку, чтобы стать окончательно похожим на башню, не хватало башенного орудия. Вероятно, оно сейчас просто выцеливало что-то с другой стороны.
        - Еще нет. Но спасать уже некого, - Стрельцов хлопнул рикшу по спине - пора было двигаться, ему хотелось как можно скорее оказаться подальше от этого места.
        Никто не понимал, как именно питались падшие. Абсолютно точно им не нужна была плоть. Что-то, чего лишается человек, когда теряет сознание, то, чего не найти у животных. Падших интересовали только люди, хотя даже вездесущие крысы Москву не жаловали. Погибли в дни Тьмы и больше не возвращались. Новое определение человека: живое разумное существо в сознании, интересное падшим. Наверное, нехудшее.
        Антон читал рассуждения о биополе и карме, душе и альфа-ритмах. Видел простую картинку: падший касался человека, и человек, все еще вдыхая и выдыхая, с живыми глазами, чуткими веками падал, будто кто-то мгновенно перерезал жертве сухожилия… Такая потеря сознания с непотерянным взглядом.
        Еще несколько лет назад их пытались спасать. У спасателей было четыре минуты. Без всяких исключений, не больше и не меньше - двести сорок секунд после прикосновения падшего тело сохраняет признаки жизни. Столько же отведено любому человеку, потерявшему сознание в занятой падшими Москве. Двести сорок секунд, после - смерть.
        Сначала об этом не думаешь. Потом… Человек может потерять сознание от массы причин. Упасть, захлебнуться, налететь на кулак. Начинаешь бояться, потому что вымощенная булыжниками, никогда не плюшевая, но сейчас-то уже точно с полными горстями острых углов, Москва второго шанса даже не предполагала. Место для очень осторожных сумасшедших.
        Через сорок минут Давич и Ко были на Новом Арбате. Дошли-доехали - было бы скучно, если бы не вспотевшие руки, приросшие к повозке, если бы не постоянный молоточек - где-то в груди - отпустишь - и нет тебя. Дошли-доехали, и стоило это троих…
        А мимо - автомобили, каждый замедляет ход, внутри каждого - падший, смотрит - ждет. Мимо прошел новенький неоплан - огромный, как корабль, тень на полквартала. Черный, с тонированными окнами, пассажиры еле угадываются за стеклами, смотрят, завидуют. Не понимают. На бортах - белый череп, совсем не страшный, улыбающийся - знак Шутника, одного из шестерки падших, первых появившихся в городе.
        Все казино города принадлежат Шутнику, все театры и бордели. Падший Шутник - местный министр культуры, главный шоумен Москвы.
        Автобус скрылся из виду, и тут же грохотнуло - будто кто врубил сабвуфер размером с небольшой дом. Желудок дернулся в поисках выхода и успокоился. Звук, всего лишь звук, пройдет минута - и будет казаться, что все просто почудилось.
        Это не дар и не талант - реагировать на случившееся. Вопрос дисциплины. Для ходока - вопрос выживания. Вариантов было немного, Антон выбрал проверенный:
        - Стоять!
        Рикши послушно остановились.
        - К обочине!
        Контрактники выполнили команду с лихой точностью чемпионов по строевой подготовке.
        Антон расслабился: был он прав или нет, но он успел сделать то, что хотел. Теперь осталось только выждать, чтобы понять: он просто сошел с ума или эта остановка была и вправду для чего-то нужна.
        Знаток бы сразу определил, что это за шум. Антон - ждал. Рев приближался и наконец вылетел из-за угла красным «феррари». Еще метров через сто тормознуло, но тихо не стало, на смену реву одного суперкара пришел гул тысяч лошадиных сил, катящийся к началу Нового Арбата.
        Для нормального города - машин было немного. Для города, в котором действуют правила движения и хотя бы иногда их кто-то соблюдает. Каждый из десятков приближавшихся автомобилей ехал по прямой к точке назначения. Падший мог уступить дорогу только падшему - у рикш не было ни одного шанса. Если бы Стрельцов не заставил остановиться свой отряд - их бы просто смяли, не притормозив, даже не попытавшись свернуть.
        Стрельцов выжидал: не просто пока проедут - до тишины. Шепотом, боясь спугнуть, приказал контрактнику: поехали по чуть-чуть…
        Так они и докатились до казино - шагом. Мимо того места, куда устремились десятки падших. На этом участке мостовая провалилась под тяжестью неоплана. Огромный автобус медленно погружался под землю. По какой-то прихоти судьбы он встал вертикально и теперь причудливой черной башней обозначил перекресток.
        Падшие окружили место аварии - толпа сумасшедших зевак, они были рядом, касались стекол, старались рассмотреть - что там? Пассажиры были еще живы, их смерть смотрела на них глазами падших.
        Поодаль уже собрались контрактники. Этим предстоит вытащить автобус и заделать пробоину. Позже. Когда падшие закончат свое дело. Падшие не будут торопиться… Логотип Шутника все так же улыбался. Шоу удалось.
        У «Весны» их ждали. Вполне человек, вполне швейцар, вполне почтительный к сильным мира сего. Давич начал приходить в себя. Настолько, что вспомнил про чаевые. Ничто так не успокаивает бизнесмена, как пересчет купюр.
        Антон до изнеможения долго ждал, когда все войдут внутрь. Рамка и тут заливалась, но, видно, сегодня день такой - праздник глухого охранника. Их пустили и в казино.
        - Может, они развлекаются так, - подумалось Антону, - если бы не пистолеты, падшему на Кутузовском досталось бы на два человека меньше. Люди с оружием и без - две разные породы людей.
        Глава пятая
        Место силы
        Люди - миф или реальность?
        Записки лох-несского чудовища
        Марк был за границей первый раз. Денег мало, откуда деньги у преподавателя русского языка? Поэтому - не в сезон. Денег мало, поэтому Тунис. К теплому морю его не тянуло. Ему хотелось в Сахару - чтобы ощутить лично, а не глядя в экран. Автобус набился разноязыкими туристами, гид живописал феерические закаты, зажигательные скачки на верблюдах и с азартом рассказывал о разнице температур. Человеку, выросшему на Средиземноморском побережье, минус восемнадцать казались ужасом. Несмотря на то что это только иногда и где-то в горах. Плюс пятьдесят публику впечатляли больше, но Марку подумалось, что большинство питерских бездомных с радостью променяли бы родную сырость на эту жару.
        Автобус ехал как бы по пустыне, которая все никак не хотела соответствовать своему названию - другие автобусы, лавки, пестрый мусор - местный и завезенный за тысячи километров.
        Марк ждал пустыни, как дембель - свидания с оставленной на гражданке девушкой. Наконец, автобус встал. Туристы, высыпавшись наружу, ощерились фотоаппаратами и камерами - надо же, этот участок пустыни «отъюзал» Голливуд, в результате чего тут появилось что запечатлеть для истории. Пробравшись в сторону от городка, который построила съемочная группа «Звездных войн», чем принесла неоценимую помощь бюджету Туниса, Марк наконец услышал Зверя. Он был рядом, надо было только перевалить за ближайшую дюну. Марк так и сделал.
        Хватило десятка метров, чтобы остаться один на один. Наверное, ему казалось, но он слышал его дыхание, чувствовал его мощь. Марк всегда верил, что великая пустыня - огромный Зверь, надо только услышать.
        Сорок лет и нелучшая физическая форма, но сейчас Марк бежал по проваливающемуся песку, будто ему шестнадцать и единственное, что может заставить его остановиться, это то, что он уже кого-то догнал.
        Марк пробежал несколько дюн и остановился, просто бросившись вниз в мягкий песок. Зверь был с ним - каждой песчинкой. Место силы, место, где он узнает…
        - На автобус не опоздаете?
        Голос был не просто женским - Марк готов был отдать все то немногое, что у него было, если это не самая красивая женщина на этом континенте. Почему-то он ожидал увидеть негритянку.
        Она сидела на песке в нескольких метрах - выгоревшие волосы - до желтизны, длиной в сантиметр. Цвет кожи - почти негритянский, того оттенка кофе, вдыхая аромат которого, чувствуешь, что как-то неприлично попросить сливки.
        Рассматривать незнакомку снизу было неловко, Марк оторвался от песка, тоненькая женщина выпрямилась, будто это упражнение - из сидеть в стоять - было ее ежедневным тренингом.
        Несмотря на то что стояла она выше по склону, головы их были примерно на одном уровне.
        - Марк.
        - Как бы представиться… Вряд ли мы еще увидимся. Мария мне подойдет?
        - Такая очень продвинутая Мария…
        - Продвинутая? Хорошее слово. Что же вы тут искали, Марк, убежавший от автобуса?
        - Никуда автобус не денется. Все равно будем еще час ждать, пока все сувенирные лавки не скупят…
        - Разве я говорила, что автобус уедет? Кто сказал, что он вообще здесь был? Пошли, Марк!
        Мария легко побежала по дюне туда, где должен был стоять автобус, еще один автобус, десятки туристов, экспонаты и сувениры… Марк перевалил за одну дюну, другую, третью… Что-то было не так. Совсем не так. После пятой дюны Марк уже не чувствовал себя шестнадцатилетним, вообще. Чувствовал себя глупо потерявшимся в самой большой пустыне, и только надежда на то, что ненормальная, которая бегает с ним по дюнам, должна как-то здесь ориентироваться, удерживала его от паники.
        - Иногда, Марк, все так обманчиво… Особенно если искать не то и не там.
        Марк, уже едва дыша, догнал Марию и моментально успокоился. Он хотел остаться один на один с пустыней, а стоя рядом с этой женщиной, он не чувствовал рядом чужого. Будто они прожили долго и всегда рядом. Она не мешала ему слышать Зверя.
        Еще одна дюна? Будто не песок, а идеальная гладь катка лежала перед ними, по которой с недоступной легкостью чемпионки мира по фигурному катанию Мария скользила вниз и, кажется, продолжала скользить вверх, чтобы снова застыть на очередной вершине. На этот раз Марк почти не отстал, хотя на финише дышал с натужностью паровоза.
        - Вон ваш автобус! - Мария взмахнула рукой.
        Действительно, отсюда уже были видны экскурсовод, собирающий группу, и маленький бербер с верблюдом, так и не дождавшимся, когда с ним кто-то сфотографируется.
        Марк обернулся к Марии - той уже не было. И он снова не слышал Зверя. Просто много песка и неба. Если бы не одышка, он мог бы подумать, что все это время просто простоял на этом бархане…
        Трясясь в автобусе, Марк пытался убедить себя, что никого не встречал - просто слишком много солнца и раскаленного песка для жителя северного города - перебор.
        Марк побывал у пирамид и умудрился слетать в Ангкор. Был в Тибете и на Памире, на Валдае и у железной колонны в Дели… Много где был. Научился легко находить общий язык с такими же бродягами, как он, - рюкзак, сандалии, фляга. Никогда не брал с собой фотоаппарат. Ему было неинтересно сняться рядом с. Он пытался услышать. Без толку. Самые большие и самые маленькие храмы, будда, лежащий и сидящий, - мелькали мимо. Что-то торкнуло у Стены Плача. Ненадолго, вот было - и уже нет, исчезающее - не догнать, не поймать. Место силы, если оно все же где-то было, упорно не хотело совпадать с маршрутами Марка.
        В очередную поездку Марк добрался до Шри-Ланки. На этот раз ему казалось, что на вершине Львиной скалы он наконец-то сможет снова услышать то, что разыскивал все эти годы.
        Поднялся легче многих. Годы путешествий давали о себе знать - когда нужно, он научился терпеть. И вот он на вершине - еще один турист, заплативший деньги за то, чтобы подняться вверх на сто семьдесят метров.
        - И как?
        Марку не нужно было вспоминать этот голос.
        - Здравствуй, Мария.
        - Не забыл. Нашел то, что искал?
        - Нет.
        - А в пустыне?
        - Ты ушла, и все исчезло…
        - Ну да… Есть еще океан.
        - Я думал об этом. Пока не знаю, как это устроить.
        - Купи круиз.
        - Это не то.
        - Конечно, не то, Марк, это все не то.
        - Поможешь?
        - Может быть… Только хорошенько подумай, что именно ты хочешь найти.
        Марк так и не повернул головы. И не мучил себе сомнениями - конечно, на вершине скалы было жарко, но для шизофрении он был слишком стар.
        В третий раз Мария пришла к Марку прямо в его школу. Класс ошалел, когда учитель русского языка объявил, что на сегодня урок закончен, и вышел из кабинета вместе с тоненькой женщиной, зашедшей на занятия босиком, закутанной в сари, несмотря на то что за окошком был очень даже мороз.
        Марк на такие вещи внимания не обращал. В конечном счете, он не вполне был уверен, что Мария вообще человек. Он удивился, что все-таки ее видит кто-то еще, кроме него.
        Мария шла босиком по питерской мерзлой земле, будто кто-то расстилал перед ней ковровую дорожку с подогревом. Безошибочно выбрала машину Марка и промолчала всю дорогу домой. Марк не торопил.
        Дома огляделась, будто что-то оценивая, и уселась пить чай, Марк наливал в огромные кружки - так было заведено в семье.
        Мария, отпив глоток, наконец заговорила:
        - Ты все ищешь… Сам не знаешь что. Что-то достаточное мощное, что-то достаточно ценное и… вероятно, большое. Все так?
        - Мощное, ценное, большое. Зверя. Да. И конечно, опасное, и все это умноженное на миллион.
        - Хорошо, - пила Мария так, будто каждый глоток таил в себе новый неожиданный вкус. - Марик, а где бы ты спрятал Зверя… Подожди отвечать. Сначала подумай: тебе нужно спрятать что-то достаточно большое, что с места на место вот так запросто не перенести. Конечно, ты не будешь прятать рядом с какими-нибудь выдающимися природными аномалиями - это просто глупо, зачем самому себя выдавать. К тому же горы могут со временем стать вулканами…
        - Значит, равнина?
        Мария продолжала, будто не слыша:
        - Конечно, ты не будешь прятать и там, где потом и вовсе нельзя будет достать, все-таки ты прячешь на долгое время, но не навсегда. Значит, никаких экстремальных впадин, морского дна или пещер. Конечно, этого нельзя делать там, где живут люди, просто потому, что какой-нибудь строитель метро, рано или поздно, такое разыщет.
        Марк слушал внимательно. Очень. Этот разговор завязался не просто так. Все сходилось. Мария явилась ему в третий раз. То, что именно явилась, у него не было никаких сомнений. Мария остановилась, пора было ему включаться:
        - Я бы прятал там, где люди не хотят жить, и в то же время не в экстремальных природных условиях, потому как сами по себе они привлекают. Так?
        - Хорошо, дальше.
        - Значит, точно не Западная Европа, никаких Стоунхенджей, не Китай и, скорее всего, вообще не Юго-Восточная Азия, там людей всегда было с избытком, Сахара, Антарктида, полюса холода и вообще полюса - отпадают… Мы же говорим об одном месте?
        - Одно из.
        - Понятно. Это где-то рядом?
        - Буквально лет пятьсот назад в этом месте никто не захотел бы селиться ни за какие пирожки.
        Марк всегда соображал быстро, а уж в том, что касалось найти что-то эдакое… Слишком многое было прочитано и намечтано, чтобы не сообразить.
        - Здесь?
        - Что значит «здесь»?
        Марку казалось, что все экзамены в этой жизни он уже сдал. Уже больше никогда не будет вопроса, ответ на который будет решать так много. Волноваться не о чем, в худшем случае Мария просто уйдет. Все равно что проснуться утром и вспомнить, что на самом деле ты не умеешь летать.
        - Здесь, Мария. Иначе вы бы просто не пришли ко мне. Где-то рядом, этот город построен в таком месте, где люди жить не должны, но человеческое безумие предусмотреть невозможно. Здесь?
        - Никаких пустынь и океанов. Всего лишь очень высокая влажность, холод, который сам по себе, в другом месте был бы просто холодом, и земля, которая плодородит как раз настолько, чтобы не умереть…
        - Где это? Господи, я полмира объездил, а надо было просто подумать…
        Тонкая, легкая рука Марии, будто вырезанная из дерева, несмотря на все свое изящество, казалась неживой. Эта рука коснулась его плеча, и Марк замолчал. Она все еще может уйти, достаточно сказать что-то не то. Он и сам не мог бы объяснить, но он знал, что у этой женщины еще есть время на то, чтобы найти другого, возможно, здесь, а быть может, в другом таком же когда-то суровом к человеку месте.
        - Марк, я дам тебе чертеж и деньги. Деньги, чтобы купить землю вокруг этого места, а чертеж, чтобы построить лифт.
        - Лифт?
        - Если я назову это средством для перемещения, будет лучше?
        - Нет. Что взамен? Всегда должно быть что-то взамен, - Марк не боялся платы, он боялся того, что не потребуют, ведь тогда он больше не увидит эту женщину…
        - Когда ты найдешь то, что ищешь, возможно, мы еще встретимся… Чай, Марик, у тебя очень вкусный.
        Мария допила чай, ушла, и Марк ее не провожал. Осталась тоненькая папочка с десятком полупрозрачных листов бумаги. Его задание. Уже значительно позже, когда написанное на бумаге начало превращаться в металл, он думал: а если бы к нему пришла женщина чуть менее совершенная?
        Глава шестая
        Казино «Весна»
        Ты становишься богатым, если тебе платят больше, чем ты сам платишь другим.
        Пособие «Как стать миллиардером и никого не убить»
        Любые ставки и очень специальные игроки. Шоу-программа. Здесь никогда не было просто звезд - только те, которые с приставкой «супер». На втором этаже - номера. Без номеров никак - приглашенные развлекались по полной программе. Мальчики и девочки, не совсем мальчики и вовсе не девочки, в любых количествах, любой формы, цвета, возраста и разреза глаз. «Весна» не признаёт ограничений ни в чем. Клиент всегда прав, клиент всегда платит.
        Когда-то здесь был модный ресторан, говорят, падшим понравилось название. Им вообще нравились простые названия.
        Швейцар отступил в полумрак у дверей. Стрельцов затаил дыхание - до сих пор Москва только пугала, сейчас… Он привозил из бывшей столицы артефакты, дающие здоровье и удачу, но это были чудеса платные и чужие, сейчас кое-что должно было достаться лично ему, пусть и по долгу службы, но служба уравняла его сегодня с клиентом.
        За дверьми ресторана он ступил на неподстриженный газон, Стрельцов шел по дикой, но ласковой траве, пружинившей под ногами. Журчание ручья, запах, которого Антон не знал, но это был запах чего-то точно не городского, терпкого, цветущего. Шелест в кустах - что-то серо-зеленое с желтыми глазами, очень быстрое выпрыгнуло на дорожку перед Стрельцовым и тут же совершило прыжок в кусты на противоположной стороне. Через мгновение шум уже раздавался со стороны огромного дерева, чью крону было не рассмотреть - слишком высоко, слишком обильна зелень на пути к вершине лесного великана. Солнце. Антон чувствовал его тепло. Наконец-то он сообразил, кто выскочил на дорожку. Мартышка. Довольно крупная и очень быстрая. Если уж такие заросли, то - как же без диких обезьян? Почему-то Антон не сомневался, что все, что он видит, существует на самом деле, падших не интересовали спецэффекты.
        - Шампанское?
        Было очень трудно ответить. Обычно, когда Стрельцов видел голую женщину, он думал не о том, что именно будет пить. Смуглая стройная девушка выплыла из-за угла с грацией дикого животного. То, что дикое и животное, - было прекрасно, то, что оно несло поднос с напитками, почему-то казалось естественным. Если уж настоящие джунгли раскинулись в центре Москвы, то что неестественного может в них происходить?
        - У нас есть водка, текила, виски, есть коньяк…
        Женщине нравилось, как Антон на нее смотрел, у неё в запасе был еще длинный список того, что она могла бы предложить:
        - Может быть, пива? - Вероятно, это было самое сексуальное предложение пенного напитка в его жизни.
        - Лизонька, ему бы воды и присесть, да, Антоха?
        Высокий, смуглый, в белоснежном костюме и широкополой белоснежной шляпе, Антона встречал Воронин. Падший. Вероятно, это можно было посчитать удачей. Воронин был постоянным поставщиком Стрельцова, его Антон знал настолько хорошо, насколько это в принципе возможно, когда речь идет о падших.
        - Рад вас видеть, господин Воронин.
        - И я рад. Но ты на этот раз не один - твой эскорт? Пошли присядем - в ногах правды нет.
        Плетеные кресла были уместны. И удобны. А идти за ними никуда не пришлось - всего лишь сделать шаг в сторону, где только что были непроходимые джунгли. То, что кресел мгновение назад не было и вот они уже есть, - так падшие слов на ветер не бросают. И то, что появились они только для Воронина и Антона, - так это правила игры здесь такие: обслуживание согласно сроку выживания на территории. Стрельцов пил ледяную воду с таким энтузиазмом, будто пытался потушить пожар на нефтеперерабатывающем комбинате, вспыхнувший где-то в глубине его желудка.
        «Эскорт» отделил от себя Давича, который к этому моменту уже был вооружен двумя бокалами коньяка, принятыми от Лизоньки.
        - Я хотел бы сыграть.
        Если таракан, за которым вы безуспешно гоняетесь по всей квартире, вдруг заговорит и попросит прекратить насилие - вы удивитесь. Сильно. Если эта же зверушка заявит о своих правах на жилплощадь, вас посетит другое чувство. 10 % отвращения, 1 % все-таки удивления и 89 % страстного желания немедленно уничтожить наглое существо. Именно такая пропорция чувств угадывалась во взгляде Воронина.
        - Играют только приглашенные. Вы можете смотреть, вы можете, раз уж попали сюда, пить, вы даже можете уйти отсюда, и никто вам ничего не сделает, но играть вы не можете. У вас нет приглашения.
        Воронин ждал. Так не прогоняют, так не отказывают - шел торг, и была названа стартовая цена, теперь слово было за Давичем. У таракана появился шанс на диалог.
        - Две девушки. Две красавицы. Уже здесь. Этого хватит для оплаты входного билета?
        - Вы же сами сказали - они уже здесь. А значит, вы предлагаете мне то, что у меня уже и так есть. Что-нибудь еще?
        Давич умел держать удар:
        - Высокие ставки.
        - Этим здесь никого не удивить, - Воронин внимательно посмотрел на Давича, - но мы все-таки сыграем, дядя Коля, вам же нравится, когда вас так называют?
        - Я не против.
        Если шестеренки часового механизма вдруг становятся раза в полтора больше, происходит только одно. Все, что к этому механизму имеет отношения, разлетается вдребезги, не выдержав увеличения размера.
        Что-то похожее сейчас чувствовал Антон. Воронин не должен был заводить этот разговор. Стройная схема, по которой каждый падший рулил на своей территории, только что покрылась трещинами и начала распадаться на крошечные пылинки - не собрать.
        Воронин - падший, но он всего лишь продавец, причем один из многих, как он мог отважиться вести свою игру во владениях Шутника? Одного из первой шестерки?
        - Ты как будто не в своей тарелке, ходок? Не привык водить экскурсии? Антон, ты же торговец, а не гид. Может, поработаем сейчас?
        Кто его знает, как падший это сделал, но за его спиной появился молочно-белый шкаф с десятком отделений. Именно такой стоял и у Воронина в кабинете, где он традиционно встречался со Стрельцовым и другими ходоками. Может быть, и не такой же, а тот самый. Не шкаф - склад: за чем бы ни приезжал Антон, казалось, у Воронина есть все. И никаких замков. Может быть, это была игра, это почти наверняка была игра: падший не просто так оставлял свой шкаф-склад открытым, да и выходил из кабинета достаточно надолго, чтобы соблазн утащить что-нибудь из шкафа не просто проклюнулся, но и вырос, окреп и не вырвался на волю просто по какой-то случайности.
        - Антон, ну как, совсем ничего не интересует? - Дверцы ящиков приоткрылись - за артефакты, открывшиеся взгляду, можно было купить не одну сотню душ.
        - Не сегодня.
        - Ну да. Не буду торопить. Понимаете, - Воронин перешел на шепот, - у нас было запланировано на сегодня небольшое шоу, но артисты не смогли до нас добраться. Москва - совершенно непредсказуемый город, может быть, пробки? Вы, когда ехали к нам, не заметили ничего такого? Может, светофоры не работают, может, что-нибудь еще?
        Если Воронин имел в виду то, что им довелось увидеть в начале Арбата, то артистов придется ждать еще очень долго. Примерно до Страшного суда.
        - Тогда девушки… - Давич обернулся к девушкам. Точнее, к тому месту, где они только что находились. Единственное, что намекало на то, что девушки действительно были здесь, - это ошарашенные лица охранников, пытающихся увидеть то, чего уже не было.
        - Да, девушки уже присоединились к нам. Вы знаете, быть может, и вы скоро присоединитесь к ним?
        Антон попытался встать быстро, сразу за Ворониным, и все-таки немного не успел - кресло исчезло за мгновение до того, как он был к этому готов. Как исчезал шкаф падшего, Стрельцов не заметил.
        - Антоха? Поскользнулся? - Давичу нравилось, когда люди падают. Антон был не в обиде. Ему было жаль девчонок, ему было жаль парней, которым сегодня еще предстоит развеселить падших, Давича было не жаль. Правильнее всего было бы просто уйти. Стрельцов был уверен, что проводник дяде Коле в любом случае больше не понадобится. Но падший ждал его, и у Антона просто не осталось выбора.
        Воронин шел, не оборачиваясь, задержись они на несколько секунд, и он просто исчез бы в ласковых джунглях «Весны». Тропинка была достаточно широкой, чтобы телохранители Давича смогли сомкнуться вокруг него кольцом. Троих оставшихся было маловато для выполнения задачи, но тут уж ничего не попишешь - отряд заметил потерю бойцов.
        Журчание ручья становилось все слышнее, а вот солнце почти спряталось за обильной зеленью. Полянка, на которую они пришли, могла бы стать украшением верхнего течения Амазонки. На ней проводили бы обряды местные шаманы, непременно с жертвоприношениями, причудливыми танцами аборигенов вокруг костра… Однако это было казино. Игровые столы, укрытые сочной зеленью сукна, безупречные крупье - белые воротнички, белые манжеты, черные бабочки, тени девушек, разносящих напитки, бриллианты гостей.
        Воронин, только что шедший далеко впереди, вдруг оказался чуть сзади Давича, наклонился, прошептал:
        - Дядя Коля, что предпочитаете, блек-джек, рулетка, кости?
        - Очко.
        Воронин исчез, чтобы появиться уже рядом со свободным столом.
        - Блек-джек, с вашего позволения. У нас приличное заведение. Ставка?
        - Выше не бывает…
        - Я в вас не ошибся, вы действительно нас развлечете…
        Воронин задержал свой взгляд на Давиче. Обычно такой взгляд называют оценивающим. Воронину не нужно было оценивать, он знал - падший рассматривал Давича с неторопливостью дегустатора. Напиток уже в бокале, но, прежде чем его выпить, есть смысл оценить, как свет играет сквозь толщу вина и стекла…
        - Мастер Игры ждет вас.
        Антон все пытался привыкнуть к сумраку - только блеск на поверхности ручья, только игровые столы под острым светом ламп, все остальное в тени, в дымке - все только чудится, лишь угадывается. Он почти узнал в одной из разносящих напитки девушку из эскорта Давича. А может, ему просто показалось, в полумраке голые девушки так похожи друг на друга.
        Белоснежный костюм Воронина растаял, потерявшись в сумерках. Игроки появлялись и исчезали, переходя от одного стола к другому, Антон многих узнавал - кого по выпускам новостей, кого по фильмам и клипам. Приглашенные.
        Эти попадали сюда без хлопот, чтобы вернуться после игры другими. Или не вернуться вовсе. Падшие всегда брали свою цену.
        Вдруг что-то случилось, замерла пестрая толпа приглашенных, Давич озадаченно крутил головой - так стайка антилоп замирает, чтобы в следующую секунду сорваться с места - не чует - предчувствует: львы вышли на охоту.
        До сих пор все падшие, которых видел Антон, были не просто похожи на людей, внешне они и были людьми. Мастер Игры был только похож. Под три метра ростом, огромная почти квадратная голова с широкими негритянскими ноздрями, глаза, спрятавшиеся под сросшимися бровями. Вероятно, так мог выглядеть сынок Кинг-Конга и его возлюбленной блондинки: бледнокожий платиновый блондин во фрачной паре, сидевшей на нем так естественно, будто никто никогда и не шил других размеров. Огромные ноги Мастера в остроконечных туфлях ступали почти бесшумно - сегодня хищники соблюдали дресс-код. Елизар, занявший место в шаге от шефа, на фоне Мастера Игры смотрелся примерно так же, как большая белая акула рядом с кашалотом. Как-то сразу понимаешь - и не особо она белая, и не такая уж большая.
        Огромные руки Мастера взяли с подноса запечатанную колоду карт, колода на мгновение просто исчезла в его ладони, чтобы появиться уже распечатанной.
        - Ставки!
        Мастер Игры говорил негромко. Для себя негромко, для других - если бы пять Антонов крикнули во всю силу легких, получилось бы тише.
        Давич не торопился. Его не пугал ни трехметровый банкующий, ни притихшие звезды. Что такого он должен здесь увидеть, что было бы хуже того, что с ним уже происходило? Чем могут его испугать люди во фраках и смокингах?
        - Три ставки. Три кона. Я ставлю жизнь, три жизни, с вас - личное бессмертие и неуязвимость. Если вы принимаете мою ставку.
        - У игрока три жизни?
        - Нас здесь четверо. Это мои люди.
        - Они подтвердят, что они ваши?
        - А вы спросите.
        Антон знал, как это делается. Подтвердят что угодно, сделают все как просят, потому что есть жена, есть сын или дочь, а рядом человек Давича. И не уехать, не скрыться - только ждать и надеяться. Поэтому обученные убивать - согласятся быть жертвами. Они не первые, мало того, им уже не впервой.
        - Первый кон. Карты!
        Словно волна прошла по казино - игроков отливом унесло от других столиков, чтобы прибить к берегу одной игры. Любопытные кадыки над воротниками - шеи тянутся вверх и вперед - что там? Лебединые изгибаются - как там?
        Давич открыл первые две. Дама и валет.
        - Достаточно!
        Мастер Игры не торопился. Перед ним лежала десятка. Давич понял, какая карта будет следующей, до того как она упала рубашкой на сукно.
        - Блек-джек!
        Туз лег рядом с десяткой, огромный падший протянул руку - его ладони как раз хватило, чтобы обхватить голову охранника. На Кутузовском падший делал все быстро, почти изящно, будто в игре: к кому прикоснусь - падай. Здесь - иначе. Мастер тянул к себе телохранителя за голову, как чемодан за ручку, и тот не выдержал - закричал. Уже все равно никто никогда его не увидит, уже не будет стыдно, вообще ничего не будет - кричал страшно, низко, хрипло. Мастер лишь слегка усилил хват, и крик затих, тело обмякло. Потом Мастер точным четким движением припечатал голову жертвы к столу. Резко. Так бьют топором, чтобы одним движением перерубить особо выдающийся сук. На сукне проступило алое, чтобы тут же впитаться и остаться просто темным.
        - Сыграла ставка казино, - Мастер уже смахнул в никуда колоду и тасовал новую, только что распечатанную. Тело исчезло, все было так же, как до начала игры, и место одного телохранителя занял другой - на расстоянии вытянутой руки Мастера.
        Давич вытащил пятерку и шестерку, попросил еще. У дилера десятка. Ждет. Сдал дяде Коле еще одну пятерку - всего шестнадцать.
        - Еще.
        Вероятно, когда-то в детстве Давич был уверен, что, если очень постараться, можно видеть даже сквозь печную заслонку. Нужно просто сильно захотеть и изо всех сил прищуриться. Картон - тоньше заслонки, и Давич щурился изо всех сил. В то, что выпадет пятерка, не верил, надеялся на четверку, и она пришла. Двадцать очков, можно играть. Теперь падший должен вытащить туз, иначе - либо ровно, либо дядя Коля может не с пустыми руками возвращаться домой.
        - Достаточно.
        Мастер Игры не торопился брать себе. Он протянул руку - туда, где этого жеста ждали живые ставки - охрана Давича. Дядя Коля даже не обратил на это внимания, он ждал карты дилера. Если бы он обернулся, он бы убедился, что в сторону этих людей не нужно протягивать руки. Это были уже и не люди вовсе, а большая красная кнопка - подыши в её сторону - сама нажмется. Мастер тянул в сторону руку, которой он только что убил одного из них.
        Их так учили. Если настало время - довериться движению. Пусть ведет за собой - скорость придет сама, точность придет сама, они стреляли с двух рук, и ни одна пуля не покинула магазин впустую. Каждая нашла свою цель в огромном теле Мастера Игр, в телах с любопытно вытянутыми шеями, кровь на смокингах почти не видна, кровь на вечерних платьях не кажется кровью. Когда магазины опустели, они даже успели вставить новые, прежде чем Мастер Игры сделал первый шаг.
        Давич упал под стол, стоило ему услышать такой знакомый звук взведенного курка. Если бы он был целью - его бы это не спасло.
        Мастер Игры встряхнулся, как кот, выбежавший из-под дождя, Мастер Игры шагнул, не пытаясь переступить через тела, - с тяжеловесной грацией танка на бездорожье. На этот раз его руки были быстры - быстрее пальцев на спусковых крючках.
        Охранник, открывший огонь, не знал, что так можно бить, - преимущество в силе и скорости делает ненужными правильную стойку, долгую школу. Мастер Игры прошел мимо охранника к Елизару, который успел оценить Мастера.
        Голова, сердце, пах - три выстрела не заставили Мастера даже замедлиться. Голова Елизара утонула в его огромной ладони. Антон вспомнил - Влад как-то назвал Елизара безбашенным. Теперь это воспринималось иначе.
        Трава лучше любого паркета. Казалось, все эти люди просто решили прилечь, отдохнуть на полянке. Антон Стрельцов все еще держал в руках бокал шампанского. У бокала пулей отбило ножку, но шампанское не пролилось. Антон выпил. На поляне живых осталось трое - он, Давич и Мастер Игры.
        Он никак не мог вспомнить фамилию этой певицы, помнил только, что у неё длинные ноги. Очень. Сейчас эти ноги лежали на земле. Они не стали ни на миллиметр короче и были все так же хороши. Их красоте не мешала даже старческая рука… кажется, министра. Рука нескромно покоилась на женском бедре. Морщины на глянце, дерево на мраморе. Когда этот мужик приезжал в Питер - перекрывали движение. То ли из Уфы, то ли из Казани. Теперь будет приезжать кто-то другой. С такой дыркой в черепе ездят только в наглухо закрытых ящиках, и недалеко.
        Перед глазами все плыло, стены, до этого закрытые зеленью, обнажились, джунгли уже не казались такими роскошными в плену бетонных стен.
        Когда Давич выбрался из-под стола, Мастер уже был на своем месте дилера. Он так и не открыл вторую карту.
        - Игра не закончена, но у вас нет ставок. Дальше играть нет смысла.
        - По правилам вы должны открыть карту.
        - Игра закончена, вам нечем платить. Вы проиграли. У вас больше нет ставок.
        - А моя жизнь ничего не стоит?
        - Стоит, только вы договаривались на три игры. А оплатить можете только одну.
        - Если я сейчас выиграю… - Сейчас Давич думал не о том, что он не должен был ехать в Москву, не о том, что играть с падшими нельзя - по правилам или без, он смотрел на экран мобилки в безумной надежде - вдруг появится связь. - Мы можем договориться. Я могу удвоить, утроить ставки. Достаточно одного звонка.
        - Дядя Коля, ты нас сегодня позабавил, но больше ты не нужен. Ты проиграл, - Воронин в нужный момент исчез и вовремя появился. Вряд ли он испугался пуль - просто не хотел мешать.
        - Моя ставка. Если я выиграю, я сыграю снова.
        - Наверное, обидно, жизнь прожита, а верить людям - так и не научился… - Воронин улыбался. Давич его забавлял.
        - Это кто здесь люди? - Дядя Коля уже не сдерживался.
        - Мастер Игры, вскройте карту!
        - Блек-джек! - Туз лег рядом с десяткой. У Давича больше не было ни ставок, ни шансов.
        Стрельцов не стал дожидаться финала. Он видел десятки раз, как падший забирает свое. Может, Давич и собирался продать душу с выгодой, но явно ошибся с покупателем.
        Джунгли кончились сразу, в три шага. Гранитный пол, зеркала, швейцар, за стеклянной дверью - Новый Арбат.
        - Антоха, не прощаешься? - Воронин сгустился на улице и теперь опасливо смотрел на затянувшееся тучами небо, до смерти напугав вцепившегося в рикшу контрактника. - И правильно. Скоро ведь обратно.
        - Не хотелось бы.
        - Что ж так? Давич тебе не друг, не партнер, деньги ты заработал честно, что не так?
        - Не так? Может быть, таманцы, которые пропустили охрану моего клиента? Или охрана казино, которая, видно, оглохла, пока надрывалась рамка в дверях? Этого хватит для вашего «что не так»?
        - Человеческий фактор, всяко бывает…
        - Не будь оружия - остались бы все целы. Вы могли просто не пустить Давича в казино. Вы могли что угодно. И я не верю, что вам нужен был дядя Коля. Для вас он никто, и звать его никак. Вы хотели избавиться от своих гостей и не хотели делать это сами. Угадал?
        - Антон, иногда ты настолько забавен, что мне не хочется тебя отпускать… - Вероятно, падший шутил. Смеяться не хотелось. - Не переживай, Антон, я буду ждать тебя и обещаю - мы накажем каждого, кто сегодня ошибся.
        - Следующего раза не будет.
        В глазах падшего мелькнуло что-то такое, чего Антону не хотелось бы видеть больше никогда. Чтобы снова посмотреть в глаза Воронину, пришлось сделать усилие. Падший ждал. Наклонившись к Антону, он почти прошептал:
        - Ну что ты, Антон, следующий раз будет, и очень скоро, верь мне, и я даже отвечу на твой вопрос. Ты же хотел спросить - зачем? Обещаю, я тебе отвечу, - Воронин сделал шаг в сторону, налетевший ветер принес клочья белого тумана, в котором падший с легкостью и пропал.
        Перед тем как сесть на рикшу, Антон еще раз посмотрел на вывеску казино. Все тот же улыбчивый череп. Интересно, в каких отношениях Воронин был с Шутником. До сих пор Стрельцов воспринимал Воронина как одного из многих падших, однако один из многих не рискнул бы устроить такое шоу на территории Шутника. Было неуютно. Падшие всегда выполняли обещанное. А значит, Антон точно узнает, зачем Давичу было позволено играть. Как-то сразу стало совсем не любопытно.
        Когда Антон обернулся - рикша уже был далеко. Не догнать.
        Дождь. Без вступлений - сразу миллионом капель по площадям и переулкам. Стрельцов улыбнулся - под дождем он всегда чувствовал себя увереннее, будто мир поворачивался к нему привычной уютной стороной.
        Антон подставил ладонь каплям - казалось, они вот-вот сложатся в какой-то узор, но падала еще одна капля - и все исчезало.
        Падший Воронин смотрел на дождь. Стена капель заканчивалась в нескольких метрах от окна его кабинета. Ничего сверхъестественного - где-то же должна проходить граница любого дождя. Падший улыбнулся, сегодня в Москве по прогнозам - без осадков, значит, его игрок уже начал набирать силу.
        Глава седьмая
        Пулеметы на башнях
        Неожиданность - штука одноразовая. К тому же скоропортящаяся.
        Учебник «Военная тактика с точки зрения маркетинга»
        - Привез?
        Кривой только что завел свой грузовичок во двор Иоаннинского приюта. Деревянные ворота приюта вполне могли остановить небольшую армию вторжения - просто в силу своего скромного размера и, кажется, никогда не смазываемых петель. Пока ворота открывались, Кривой успел прикинуть, сколько бы он заработал на том же грузе, если бы договорился с другими покупателями. Может, и больше, если бы переплавил эту здоровенную уродливую деталюху в слитки. Платина стоит не дорого, а очень дорого. Дороже, чем охрана, которую он мог бы позволить себе нанять. Поэтому единственными, кто знал, что именно он везет, были сам Кривой и его заказчик. Даже два его работника, почти партнера, были уверены, что везут просто причудливую отливку из свинца. Можно было продать дороже, а можно было вообще не довезти. На самом деле было еще одно обстоятельство - Кривого сопровождали большую часть маршрута. Вполне возможно, что и весь маршрут, - Миша Кривой никогда не был специалистом по слежке. Он был всего лишь винтиком в сложной системе поставок странных предметов, как правило издалека и от совершенно неожиданных людей, сюда - на
окраину Петербурга, в Иоаннинский приют. Сегодняшний груз Миша забирал больше двух недель назад в Оренбурге, куда его, в свою очередь, доставили из уже совсем не опознаваемых мест. Судя по упаковке, откуда-то, где не пользовались ни привычными кириллицами с латиницами, ни иероглифами, - что-то другое - и совершенно нечитаемое.
        Поэтому Кривой только прикидывал, но ни о каких других клиентах даже не думал. Была и еще одна причина не думать о других. К бизнесу эта причина не имела, в принципе, никакого отношения.
        Двор приюта был щедро усыпан листвой, раньше директор следил, чтобы не было ни одного листика, впрочем, это ведь не так и важно, успокоил себя Кривой.
        Встречал Кривого сам директор. Невысокий полный мужчина, седой, но ни одной морщины, в толстой кофте и вельветовых брюках, казалось, он только что вышел из маленького уютного паба, где есть камин, хороший виски и глубокое кожаное кресло. Рядом застыл человек в сером плаще и серой шляпе, да и сам он был странно бесцветным, как персонаж старого, еще черно-белого советского детектива. Серый человек - точно старше директора, а директор был далеко не молод, но возраст, кажется, был таким же антуражем, как плащ и шляпа. Мужчина стоял под дождем не морщась, Кривому подумалось, что капли, ветер и много еще чего из происходящего здесь и сейчас не могли его ни задеть, ни расстроить, ни даже заставить пошевелиться.
        Кривому доводилось видеть падших - те были тоже невозмутимы, но падшие просто были другими, их эмоции читались только в том случае, если они сами хотели донести эти самые эмоции, изображали убедительно, и все же это всегда была только иллюзия. Серый был просто сосредоточен на другом. Слишком сосредоточен, чтобы как-то реагировать на незначительное.
        - Дождь, может, зайдем, пока разгружают? - Кривому под каплями было нормально, он беспокоился о директоре, тот не производил впечатление человека, которому все нипочем. Кривой кивнул в сторону плаща и шляпы:
        - Новый ученик? Не поздновато?
        Серый двинулся за директором, просто потому, что дистанция между ними должна была оставаться неизменной, явно услышав и так же явно никак не отреагировав на слова Кривого.
        - Имя у него есть? - Кривого незнакомец раздражал. Большую часть обитателей приюта он знал по имени, а уж в лицо помнил каждого, кроме этого странного дедушки в сером плаще.
        - Это Николай. Он за мной присматривает, - вероятно, на лице у Кривого можно было прочесть многое, и ничто из увиденного не понравилось директору. - Неделю назад меня пытались похитить…
        - Отсюда? - Кривой обернулся к воротам.
        - В городе, - Ефим Маркович улыбнулся и конфузливо пожал плечами, словно только что признался, что заснул в опере и своим храпом помешал дремать соседям. - Николай согласился последить за мной, чтобы больше такого не было.
        Если дедушка в плаще и шляпе помогает в таком деле - кто такой Кривой, чтобы быть против?
        Высокий тощий парень из местных уже закрыл ворота и прилаживал засов, Кривой уловил какое-то движение наверху: так и есть - производящие впечатление заброшенных, привратные башенки такими не были. Кривому показалось, что он рассмотрел контуры НСВТ. Мощная машинка, с учетом того, что пушку на башню было точно не втащить, вариант более чем серьезный.
        - Думаете, и сюда могут забраться?
        - Кто знает? - Директор тяжко вздохнул: - Пока попыток не было, но обязательно будут. Я уже давно живу, Мишенька, не было случая, чтобы не нашелся кто-нибудь, кому нужное твое. Даже если выглядит оно неказисто и, на первый взгляд, тут и брать нечего. Плохо то, что такие сюрпризы, - директор кивнул в сторону пулеметчика на башне, - работают ровно один раз. После первого выстрела станет ясно, что тут и вправду есть что-то ценное, а мы не сможем воспользоваться даже таким замечательным вариантом, как просто сбежать.
        Директор внимательно смотрел на Кривого, будто прикидывал, сколько тот будет стоить, если прямо сейчас его расчленить и продать на органы.
        - Миша, очень важно, чтобы никто из чужих не узнал лишнего о нашем нищем, убогом приюте. А что привозят к нам крупы да картошку от спонсоров, так помогать страждущим - не грех.
        - А почему листья не убираете? Чтобы никто не догадался, сколько веников в приюте?
        - На самом деле, пока просто не нашел, кто готов сделать эту работу…
        - В мое время вас не особо интересовала готовность… Берешь метелку и за работу!
        - Миша, может, на самом деле, ты был готов, хотя и не знал об этом?
        Четверо дюжих малых с трудом перетащили груз на телегу, та заскрипела в знак протеста и просела. Несмотря на то что изделие, которое привез Кривой, было запаковано в коробку раза в три большую чем сам груз, - весило оно так, что размеры не казались преувеличенными. Когда ее сдвинули с места, следам от колес мог бы позавидовать трамвай, проехавший по песчаному пляжу. Тяжеловато для картошки с гречкой.
        - Пойдем.
        У директора в кабинете, в миру - Ефима Марковича, для Миши Кривого нашлось и кресло, пусть и не кожаное, и сигары. Три кресла, бар… Кривой всегда подозревал, что за этой дверцей бар, подозревал, потому как открытым не видел ни разу, но что еще можно хранить между двумя полками с бокалами и рюмками? Огромный стол занимал половину кабинета. Его величина и возраст наводили на мысль, что это не его сюда вносили, а кабинет построили вокруг него. На шести разных по форме ножках, вероятно снятых с разных столов, он выдерживал тяжесть настоящих бумажных гор. Когда-то давно Кривому удалось под ворохом документов увидеть сукно. Судя по цвету, в легендарные времена за этим монстром играли в карты…
        Еще один стол и еще одно кресло - совершенно домашние - обозначали собственно рабочее место директора. Три стены полностью закрыты шкафами, от пола до потолка - книги, в несколько рядов на каждой полке, попробуй взять любую - вылетит пять. Неприметный металлический шкаф, крашенный под дерево. Открытым Кривой не видел и его, но знал, что там оружие, хотя, по слухам, там могло быть еще много чего, вплоть до отрезанной головы прошлого директора приюта…
        Михаил Кривой чувствовал себя в приюте как дома. Только здесь его называли по имени, о котором мало кто вообще догадывался за этими стенами. Никому даже в голову не приходило, что Кривой - это настоящая фамилия, а не прозвище. Все объяснялось просто - когда эти двое познакомились, Ефим Маркович все так же был директором, а Кривой был Мишенькой, которого в приют привез полицейский.
        До полиции он два месяца пролежал в ожоговом отделении. После пожара уцелели труба стояка и Михаил Кривой, шести лет от роду, теперь сирота. Никаких взрывов газа, никакого замыкания - огонь появился на первом этаже и сожрал всю пятиэтажку, побрезговав уж совсем негорючими чугунными трубами и слегка задев Кривого. Почему? Пожарные знают - случается всякое, и такое тоже.
        След от ожога шел через всю правую половину тела, но по-настоящему пугал лишь шрам, начинавшийся на шее и распластавшийся во всю правую щеку. Мише повезло - пострадала только кожа, и всякий, кто в этом сомневался, довольно скоро убеждался, что пацан прекрасно видит, быстро бегает и сильно бьет.
        Если бы не на редкость удачная фамилия, с которой даже прозвище не понадобилось, был бы Миша поименован иначе, и в кличке этой точно не обошлось бы без чего-нибудь копченого, печеного или жареного.
        Кривой всегда смотрел прямо, и иногда казалось, что он стесняется своей не обезображенной половины. Быстрый бег помогал не всегда. Кривого не любили. Довольно долго он был тем чужаком, которому попадает просто за то, что он чужак. Михаил не сдавался и никогда и ничего не забывал. Тщательно запоминал, чтобы потом… «Потом» все не приходило, каждый день мало отличался от предыдущего - его били, Кривой пытался давать сдачи буквально до тех пор, пока не терял сознание.
        В младшей группе у воспитанников приюта к привычным синякам с прибытием Михаила добавились следы от укусов и царапин, новенький использовал все инструменты, отпущенные ему природой.
        Все закончилось в один день - когда директор вошел в спортзал и остановил очередной урок физкультуры. В руках у Ефима Марковича был десяток мечей, а за спиной толпились воспитанники старшего курса. У человека постороннего вид клинка в руках директора не вызвал бы ничего, кроме улыбки. Кривой не улыбался - обучение в приюте было специфичным. Фехтование было одной из профильных дисциплин. Ставили фехтование на палашах с двухсторонней заточкой, массивной гардой - оружием колюще-рубящим, что подразумевало подготовку универсальную и куда более близкую к реальному бою, нежели традиционное спортивное фехтование.
        Михаил Кривой взял в руки деревянный меч, и директор поставил его в пару к Антону Стрельцову из старшей группы.
        Еще толком не освоивший стойку, Кривой умудрился в первом же спарринге привезти Антону пару уколов. Стрельцов отыгрался и, не без труда, довел поединок до победы. И попробовал снова.
        За плечами Стрельцова были годы тренировок и слава одного из лучших фехтовальщиков приюта. Кривой орудовал мечом, время от времени напрочь забывая, что это не совсем обычная палка. Иногда вспоминал о том, что с фехтовальной дорожки не стоит сходить. И все-таки у него получалось. Стрельцов атаковал много и разнообразно, держал темп, Кривой то вспыхивал, то замерзал, то ломился вперед, размахивая деревянным клинком с такой скоростью, будто смысл фехтования был в том, чтобы поднять ветер, то почти останавливался, умудряясь уходить от выпадов Стрельцова какими-то маневрами скорее из боксерского, чем фехтовального арсенала. Так пламя может быть почти невидимым, схоронившись для броска, придет время - и уже не остановить, а пока… С мечом в руках, даром что деревянным, Кривой превратился в другого человека. И превращаться обратно он уже не хотел.
        По одному, по двое просачивались в зал воспитанники, подтянулся и директор, если кто не видел этого боя - ему рассказали. Михаил стал местной достопримечательностью, хотя так и не выиграл.
        В один день Кривой из истеричного замкнутого неприятного пацанчика, официальной жертвы курса, превратился в одного из тех, кому позволено иметь странности. Его не стали бояться: если бы решили скопом побить - меч Кривому не помог бы. Просто бить человека, который умеет такое, было как-то неправильно. Изменения в жизни закрепил и тот странный факт, что стоило только назреть какой-то не очень радостной ситуации, как рядом оказывался Стрельцов, и ситуация мгновенно рассасывалась.
        Кривой за все время учебы победил Стрельцова один раз, но остальным его соперникам от этого слаще не было. Довелось Михаилу пережить и спарринг с директором - одно из самых тяжелых испытаний для любого воспитанника. Кривому не повезло отстоять против директора два раза. Достаточно, чтобы понимать - с Ефимом Марковичем лучше оставаться на дистанции выстрела.
        С тех пор прошло достаточно времени. Воспитанник стал коммерсантом, маленький бизнес Кривого - «вы только закажите, мы привезем» - давал достаточный доход, чтобы подумывать о новом грузовике и снимать двушку в нехудшем районе Питера. Последние два года он делил жилплощадь с женщиной, которая не раздражала его ничем. Настолько, что он даже забывал поворачиваться каждый раз, когда она могла видеть только его левую - лучшую часть. С женщиной было лучше, чем без нее, и все же приют был единственным местом, в котором Миша Кривой чувствовал себя дома.
        Он так и не перестал быть тем изуродованным пацаном, который всегда следил за входом. Всегда прислушивался.
        И вряд ли пожар, сделавший его сиротой, был тому причиной. Он расслаблялся только в зале с клинком в руках или во время своих ставших редкими, но все же никуда не девшихся взрывов ярости, и горе тому, кто оказывался с ним рядом.
        Терпимо ему было в приюте - в огромной, всегда холодной столовой, в мастерских, в кубриках, в келье, которая так и осталась за ним, в спортзале… Но только не в этом кабинете.
        Странная комната без окон, в которую было легче попасть с улицы - пусть входная дверь и была толщиной со ствол пожилого дуба, а обычный замок дополнял совершенно архаичный огромный засов. Чтобы попасть в этот кабинет изнутри здания, пришлось бы преодолеть не один коридор и целую анфиладу комнат. Кривой никогда не мог понять, зачем директор так неудобно расположил свой офис, а самое главное, как ему при этом удается так быстро оказываться в любом классе приюта. Воспитанники попадали сюда редко, и никогда это не было связано с чем-то хорошим. Михаил, до того как стать деловым партнером директора, был здесь два раза. Один раз после неудачного побега, второй - после удачного. Кривой вернулся сам, после того как месяц прожил на улице со старыми друзьями. За месяц он успел поучаствовать в двух кражах. Накануне третьей вернулся в приют.
        Даже сейчас ему не верилось, что он сидит здесь в кресле, а не стоит навытяжку. Вероятно, кто-то в этом кабинете все-таки должен был стоять, поэтому Николай замер у дверей. Кривой выразительно посмотрел в сторону человека в сером:
        - Он только присматривает или еще и прислушивает?
        - Считай, что его здесь нет.
        - Хорошо. Если уж мы так с вами сидим, а вокруг пулеметчики и телохранитель… а я все-таки тоже как-то во всем этом участвую… Ефим Маркович, что за дуру мы вам доставили?
        - Часть целого.
        - Не хотите говорить - ваше право, я понимаю. Платите вы достаточно, но хотелось бы знать…
        Он не успел закончить. Пол дрогнул, директор ухватился за стол - стол не подвел. Николай рукой уперся в притолоку. Кривой не успел ничего. Даже подумать о землетрясении. Рявкнули пулеметы. Один тут же замолчал, второй будто отдышался и снова захрипел железом по железу. Землетрясение откладывалось, Михаил проверил Т Т, до сих пор ни разу не пригодившийся, но всегда бережно почищенный-смазанный, в подогнанной кобуре.
        Николай медленно отошел от дверей, пятясь, будто толстое дверное полотно только что стало особо опасным непредсказуемым зверем.
        - Ефим Маркович, уходим вниз?
        - Даже не думай.
        Металлический шкаф был открыт - отсеченной головы экс-директора в нем не было, зато видно было еще несколько клинков и «калашников».
        - Лови, сынок!
        Палаш в кожаных ножнах рыбкой нырнул в руку Кривому. Привычная тяжесть, непривычно удобная рукоять, Кривой мог бы поклясться, что чувствует в руке акулью кожу… Ножны - долой. Темный металл с фактурой дерева - у директора в шкафу были не самые простые клинки.
        - Николай?
        Телохранитель снял плащ, аккуратно повесил его на спинку кресла. Двойная наплечная кобура - под пиджак такую не спрячешь, только плащ. До этого такую Кривой видел только в кино.
        - Я привычным. Ножи не люблю… «Калаш» - бросай, пригодится…
        Николай положил автомат на стол с нежностью молодой кормящей матери, укладывающей малютку в люльку.
        - Скоро? - Кривому почудилось или телохранитель предвкушал?
        Для каждого нашлись спецочки и беруши - директор хорошо подготовился, страшно подумать, а ведь в шкафу осталось что-то еще.
        - Сюда!
        Бумаги осыпались лавиной, норовя похоронить зазевавшихся, - это огромный шестиногий стол встал на ребро щитом перед дверями так уверенно, будто это и было его естественное положение. Места за столешницей хватало в самый раз для троих.
        Пулемет замолчал. Что-то зашуршало у дверей кабинета. Директор улыбнулся. Можно вскрыть замок, но с засовом придется повозиться. Возиться не стали. Пол уже привычно вздрогнул, заряд был небольшим, дабы не задеть никого внутри. Удар - и дверь упала, как подъемный мост взятой крепости.
        Ситуация была не самой веселой, но меняться местами с теми, кто сейчас должен был попасть в кабинет, Михаилу не хотелось. Недолго. Ровно до того момента, как в кабинет влетела первая светошумовая граната. Одно дело знать, что ты готов к этому, и другое - испытать.
        Наверное, беруши сработали. И очки. И столешница. Парни, вошедшие в кабинет, действовали осторожно, согласно уставу. И все же они ждали трудно двигающихся, ослепленных и оглушенных. А встречал их Николай и две его беретты. Если предположить, что Николай не был с детства слепым и глухим, ему должно было быть так же плохо, как и Кривому, то есть перед глазами все плывет, а голова будто только что побывала в колоколе, причем ее использовали непосредственно для извлечения звука из этого колокола… Осторожным ребятам в касках и бронежилетах было лучше, но недолго.
        Николай умел стрелять. Один выстрел - минус один боец. Точно под каску - без шансов. Кажется, не целясь, не человек - подставка для двух стволов. Только бы хватило патронов - у 93-й беретты 20 патронов в магазине, можно рассчитывать на 40 трупов.
        Хватило пяти тел, чтобы нападающие сообразили: что-то не так. Новая порция светошумовых гранат - для профилактики, и никаких новых попыток атаковать с помощью обычных бойцов в касках и брониках.
        Кривой так бы ничего и не заметил, если бы Николай не начал стрелять. То ли двойной светошумовой удар тому виной, то ли у Миши уже пошли глюки, но Николай палил не в человека, а в какую-то тень. И тень эта появилась прямо, будто никакая дверь ей вовсе не нужна. На этот раз то ли меткость у телохранителя кончилась, то ли цель оказалась бронированная.
        - Я!
        Директор двигался экономно, каждый раз ровно так, чтобы его клинок оказывался в нужном месте в нужное время. Пуля всегда быстрее клинка. Сегодня это правило не работало. Тень двигалась до третьего удара, точнее, до финала первого - просто директор так работал палашом: одно движение - три разреза.
        За первой тенью встала вторая, третья. Кривой уже был рядом с директором - до Ефима Марковича ему было далеко, но и противник оказался не самым серьезным.
        Диспозиция изменилась. Николай держал под контролем двери, а директор с Кривым рубились с тенями. Противник был безоружен, но движения - быстрые, смазанные, и это у директора каждый выпад достигал цели, Кривой бился трудно. Попасть было еще полдела - само по себе попадание не гарантировало ничего. Казалось, будто тело противника состояло из металлических пластин, и только если все три удара шли в разрез - тень проигрывала. Михаилу очень не хотелось узнать, что произойдет, если тень все же дотянется до него.
        - Школа, Миша, школа!!!
        «Фехтование есть искусство наносить удары, не получая их» - в тренировочном зале висела цитата из Мольера, а каждая тренировка начиналась и заканчивалась с так называемой школы. Комбинация из трех ударов - горло, сердце, низ живота. И снова - горло, сердце, живот. Начинали в шестой позиции, заканчивали в четвертой. Оттачивали скорость и точность, после каждого удара - отход.
        - Школа! - Прошли годы, но стоило директору скомандовать, и рефлекс работал: три удара - на одну тень меньше.
        У Кривого все как-то стало складываться не так быстро, как хотелось бы, но противники словно ждали своей очереди, чтобы принять три удара и… Об этом Миша пока решил не думать. Пусть они выглядели не совсем как люди, но это как-то еще можно было списать на последствия светошумовых гранат… Но куда девались трупы? После третьего удара, если все три наносились правильно, тень просто таяла. Секунда-другая - и не оставалось ничего. Кривому уже начинало казаться, что он бьется с одним и тем же противником. То, что они исчезали, было некстати. Потому что теперь он вспомнил не только практическую часть школы, но и теорию. Тогда это казалось просто красивой сказкой. В конце концов, почему не учиться фехтованию с демонами, особенно если получается и клинок в руки так и просится. Если учитель считает, что так они лучше усвоят материал… В конце концов, чем это хуже школы тигра?
        Теория гласила: «Если демону позволить коснуться себя - ты проиграешь». Школа и была простейшей системой боя с демонами - нанести три удара и не пытаться парировать - просто максимально быстро уходить. Это директор мог не держать дистанцию, его скорости хватало и ударить, и парировать удары, воспитанников учили по упрощенной методике, чтобы у каждого были шансы.
        Миша знал - он ошибется только один раз. И уже два раза благословлял массивную гарду - способную защитить не только от чужого клинка.
        Постепенно логика боя складывалась в довольно простую схему: тень за тенью вставала перед Михаилом, казалось, только для того, чтобы он не мог принять участие в другом бое, где все было серьезнее, - против директора раз за разом оказывалось то трое, то четверо противников. Пока он справлялся. Николай следил за тем, чтобы больше никому не пришло в голову воспользоваться дверью - никому из привычных противников, и пока был вне игры. Он пытался стрелять. Тени даже не замедлились.
        В бой вступила очередная тень. Теперь Кривой работал еще осторожнее, а значит, еще быстрее, и ноги уже давали знать о годах без тренировок. Вероятно, и у директора запас прочности был на исходе, потому что иначе он просто не допустил бы даже в бою с тремя противниками ситуацию, в которую сам себя загнал. У одного противника директора шансов не было, зато второй подошел близко, слишком близко, чтобы Ефим что-то успел. Ситуация Кривого была лучше: еще один удар - и его противник отправится за своими предшественниками. Только времени на этот удар у Кривого уже не было, потому что свой следующий выпад он сделал, остановив тень, которая слишком близко подобралась к директору.
        Если бы Кривого спросили, почему он решил спасать директора, он не то чтобы не знал, что ответить, он даже не понял бы, что кого-то спасает. Просто нужно было парировать удар. Больше было некому. Дальше все должно было произойти быстро и просто - одно прикосновение. Не было ни времени, ни мастерства уйти от этого прикосновения.
        Три выстрела. Горло, сердце, живот. Туше. Пуля быстрее клинка. Николай освоил школу в своем собственном стиле.
        Три пули стали последней каплей - тени исчезли, словно и не было. Во дворе тоже было тихо.
        Николай перезарядил пистолеты, в кобуру не прятал. Повесил на плечо так и не пригодившийся АК.
        - Осмотримся?
        - Как ты это сделал? - Директор рассматривал Николая с подозрением, словно боясь обнаружить если не рога, то парочку щупалец точно.
        - Я умею стрелять по заданным параметрам.
        - Пули их не могут остановить. Куда бы ты ни попал.
        - Но ведь остановили.
        - Им и клинок не страшен. Дело не в железе. Палаш, - директор бережно спрятал оружие в ножны, - просто продолжение твоей воли. В теории, их можно убивать руками. Это еще эффективнее. Проблема в том, что тогда придется их касаться, а для обычного человека это верная смерть.
        - А чем пули плохи?
        - Пуля - это не твое продолжение, это просто кусочек свинца, - Ефим Маркович никогда не любил огнестрельное оружие. Понимал его необходимость, но именно необходимость. Сейчас он пытался обратить в свою веру Николая. Так поклонник французской кухни мог бы терпеливо втолковывать любителю гамбургеров и растворимого кофе, что это… ну не вершина кулинарного искусства. - Между тобой и пулей расстояние, и потом их много…
        - Для тебя, может быть. Для меня пуля - это и есть мое продолжение, такое очень конкретное продолжение.
        Директор смотрел на руки Николая. Расслабленные, но бережно державшие пистолеты. Может, и пули, все еще ждущие своей очереди, тоже чувствовали себя частью этого странного человека.
        - Наверное, ты прав, Николай. Иначе того, что произошло, просто не объяснить. Слишком много не вполне обычных людей собрались в одном месте. Такое иногда бывает. Не в лучшие времена.
        Миша почувствовал себя маленьким. Карликом рядом с гигантами. Когда-нибудь он тоже сможет, не вспотев, положить пятерых и быть готовым продолжить бой. Когда-нибудь он сможет рассуждать о чем-то таком на второй секунде после атаки демонов и совершенно не переживать о том, что будет после… Когда-нибудь - в жизни следующей через три после этой. Кривой провел ладонью по шее - красное, жидкое, на вкус соленое. Когда же это он?…
        - Пулей зацепило. Прости.
        Кривой мог поспорить - пройди пуля на сантиметр ближе - и была бы у него вместо царапины дырка в шее. А Николай точно так же извинился бы и пошел осматривать двор.
        У Кривого дрожали ноги, клинок казался чугунным, но ему хотелось еще. Он чувствовал, что может что-то еще, что-то кроме школы, его неудержимо тянуло коснуться тени. И он больше не боялся.
        Огромный бульдозер «комацу» прошел насквозь ограду приюта да так и встал. Если не уедет - дыру можно не заделывать. Ворота остались целехоньки - действительно, кто ж нынче берет штурмом ворота, если можно запросто заехать прямо через стену. Башням повезло меньше. Если знать, что они там были, угадываются остатки. Вероятно, гранатомет.
        В дальнем от ворот углу двора перешептывалась группа воспитанников.
        - Старший курс, - объяснил Ефим Маркович.
        Кривому можно было не разжевывать. Сам таким был. Короткая стрижка, личный палаш, по случаю тревоги без ножен, босиком, в одинаковых черных куртках и штанах, старосты групп в синем, отличить пацанов от девчонок - разве что на ощупь.
        - Без них мы бы точно не справились? - Кривому стало нехорошо - одно дело, когда с наемниками разбираются взрослые мужики, и совсем другое - когда дети, пусть и обученные единоборствам…
        - Справились бы. Точнее, справились бы именно без них. Я детей только учу! - огрызнулся директор.
        Михаил осмотрелся. Сразу он не обратил внимание - уж больно живописной была картинка с ребятишками и бульдозером: по всему периметру двора - неприметные ребята в Digital Urban - американском городском камуфляже.
        - Я что-то пропустил? Штаты ввели войска?
        - Спокойно. Войска наши. Камуфляж чужой, а войска - наши, вон видишь, Николай уже знакомых отыскал.
        - Жаль, они чуть раньше не прибыли…
        - Они прибыли вовремя. Раньше получилось бы, если бы они прямо в приюте квартировались. Что, судя по всему, мы теперь и получим.
        Тем временем Николай вел к директору и Кривому человека, который, будь он хоть в смокинге, хоть в домашнем халате, откликался бы исключительно на «господина полковника». Невысокий, плотный, но ни грамма жира, стриженный под ежик не потому, что по уставу, а потому, что ему так нравится, пожмешь руку - обязательно проверит на прочность кости. Казалось, в каждый конкретный момент времени он находился в состоянии схватки. Сейчас целенаправленно преодолевал пространство между собой и директором. Пространство, ясное дело, сдалось.
        - Полковник Матушкин, - произнес так, чтобы даже мысль о шутке умерла не родившись.
        Кривой представил полковника в косынке, и ему стало легче. Михаил очень удивился бы, если бы узнал, насколько полковник похож на свою маму. Такую же кряжистую, такую же - всю жизнь пребывающую в понятной только ей борьбе со всем и каждым, разве что волосы не стригла под ноль - и ходила в косынке. Представлялся полковник почему-то Кривому, что, в общем, было странно, потому как - зачем?
        - Михаил, - интерес полковника угас, прежде чем Кривой выговорил свою фамилию. Из их фамилий могла получиться отличная пара, хоть на эстраду выходи.
        - Ефим Маркович, что это было? Не в моей компетенции, но командование, скорее всего, будет настаивать на переносе объекта.
        - Перенос объекта не в вашей компетенции, а вот его безопасность, господин полковник, целиком ваша зона ответственности, - сказано это было так, словно одних этих слов было достаточно, чтобы разжаловать полковника в рядовые. Навсегда. - Займитесь периметром. Не факт, что все закончилось. И… Убитые есть?
        - Двое. Оба пулеметчика. Из ваших все живы, несколько легкораненых. Из военно-медицинской академии уже на подходе. Для такой атаки - удивительно мало. Даже учитывая то, что мы отреагировали быстро.
        - Полковник, приют хотел бы поучаствовать в помощи семьям убитых, а прибыли вы… думаю, расчетное время было перекрыто? - Интонация директора изменилась от обжигающего холода до обволакивающего тепла, причем с естественностью, вырабатываемой только при многократном применении.
        - Так точно.
        - Благодарю за службу, полковник! - На этих словах тепло переросло в жар. Осталось только вручить медаль, но полковнику хватило и похвалы.
        - Займусь периметром. - Шик, с которым полковник отдал честь, выполнил разворот и пошел строевым шагом к своим бойцам, не оставлял у наблюдавших сомнений - он говорил как минимум с генералом.
        - Ефим Маркович, что здесь происходит? Или мне все снится? Вам когда внеочередное звание присвоили? Он вам честь отдал!
        - Миша, через час жду тебя, продолжим нашу беседу и отвечу на все вопросы.
        - Вам часа хватит?
        - Миша, я о тебе думаю, прими душ, переоденься. А мне видишь какие серьезные ребята помогают.

* * *
        Бой в городе - лучше такого же боя в пустыне или джунглях. Душ, шампунь, махровое полотенце. Это если правильно выбирать город.
        До пятизвездочной гостиницы приюту было далеко, и келья на цокольном этаже, в которой Кривой не был уже больше года, представляла собой маленькую комнату с мебельным «гарнитуром» из стола и стула. Книги стояли в стенной нише, а кровать заменял матрац, брошенный прямо на пол.
        Душ, туалет - по коридору налево - общие на десять келий. Кривой не капризничал. В конце концов, здесь цоколь - это уже верх комфорта, в его комнате даже есть небольшое окошко. Воспитанники младших курсов жили на двух подвальных этажах. И удобства там были одни на сто двадцать восемь человек, и келий там не было - кубрики на восьмерых.
        Кривой здесь вырос, ему было так хорошо - лучше чем в городской квартире. Там ему все время приходилось бороться с желанием выбросить все одним махом, оставить пол, стены и такой же… ну почти такой же матрац, как в приюте. Кровати Кривой не любил.
        На этот раз Миша шел в кабинет директора старыми ученическими тропами - то есть долго, бесконечно здороваясь и извиняясь, протискиваясь мимо кого-то. Приют был не самым маленьким заведением города, но и народу в нем было достаточно, чтобы использовать каждый метр. Последнее препятствие - анфилада из трех комнат, в каждой идут занятия.
        Наконец приемная. Секретарей директора Кривой не запоминал. Кажется, выбирал их Ефим Маркович по наличию одного качества - способности не впускать кого угодно и сколь угодно долго, при этом продолжая мило улыбаться и заставляя думать, что в принципе сам факт общения с этой прелестью стоит того, чтобы не попасть на прием к директору.
        Рассадить десяток таких по периметру приюта - и можно смело отзывать военных. Враг не пройдет, враг обречен бесконечно пить чай в приемной. Скорость их ротации, вероятно, объяснялась только тем, что долго на таком посту не высидеть. Начинаешь жить все с той же улыбкой и с той же способностью не пропускать в любые двери. В личной жизни это должно сильно напрягать.
        - Мне к Ефиму Марковичу… - Глупо, но Кривой не был уверен в ответе. - Мне назначено.
        - Я знаю. Он ждет вас, - конечно же, она ему улыбнулась не сразу. Ей понадобилось время, чтобы перестать пялиться на его шрам.
        В директорском кабинете ничто не говорило о недавнем бое. Стол на шести ножках стоял как ни в чем не бывало, будто и не довелось ему послужить щитом, на зеленом сукне ни пятнышка. Собственно, тот факт, что сукно было видно, и служило единственным напоминанием о бое. Казалось, встреча продолжалась, не прерываясь, с того самого момента, когда бульдозер еще только готовился въехать в стену приюта. Дверь, засов - все как и было.
        Директор пил. Вот такого Миша еще не видел. То есть Кривой подозревал, что Ефим Маркович не относится к трезвенникам, но это была та часть жизни директора, куда не допускались ни нынешние, ни прошлые воспитанники. И за дверцей все-таки оказался бар. Миша почувствовал странное удовлетворение от разгадки этой маленькой тайны.
        Виски Ефим Маркович употреблял совершенно неправильно. Долго готовился к каждому глотку, пил и корчил такую гримасу, будто это был не достойный напиток двенадцатилетней выдержки, а что-то из лекарств - пить противно, но доктор прописал. Очередной глоток - очередная гримаса.
        - Присаживайся!
        Не поменялось еще кое-что. Николай все в той же шляпе и плаще. И все так же - стоя. Хотя чему тут удивляться - это людям гражданским после тяжелой работы положено расслабиться, у военных просто меняется степень напряжения.
        Кривой не смог ничего с собой поделать - подошел к дверям на улицу, открыл. Бульдозер все так же изображал часть стены. Значит, не привиделось.
        - Даже на очень пьяную голову, Миша, такое не почудится. Думаю, здесь и кактусы не помогли бы…
        - Какие кактусы?
        - Неважно. Ты помнишь то, чему здесь учился?
        - Кроме фехтования?
        - Кроме.
        - Медитации, тренировки, посты… Вы взяли все худшее из монастырей Европы и Азии.
        - Тебе это как-то пригодилось? Не торопись с ответом…
        Кривой вспоминал. Как прошлой зимой попал под снежный завал и трое суток ждал, пока его раскопают. По всем расчетам, должен был замерзнуть. Ушел в транс, очнулся уже в больнице - как новенький. Как уходил из-под пуль, бывало и такое, как гнал под дождем на скорости под двести и упрямо держал трассу, уж больно хотелось еще пожить… Бывало всяко. Помнил и первую тренировку в приюте. Начиналось все буднично, пока воспитанники разувались, переодевались, сэмпай методично рассыпал по дощатому полу смесь песка с битым стеклом. Выходить босиком было больно и страшно. Но после пятидесяти кругов бега обычного, бега спиной вперед, на корточках, прыжками, приставными, с ускорением и без - о стекле как-то уже не думалось. И пол казался мягким и желанным - упасть, полежать хоть минутку…
        За все годы учебы воспитанники не болели, обходились без ссадин и травм, если только дело не доходило до жесткого спарринга или драки. Так было и потом, уже после выпуска.
        Кривой, будто нехотя, признался:
        - Наверное, помогло. У меня реакция получше, чем у среднего водилы. Я могу сконцентрироваться на важном, могу ждать кого угодно и сколько угодно. Что-то есть… Правда, я же не был лучшим…
        - «Наверное» и «что-то»… Хотя насчет лучшего я бы поспорил…
        - Лучшим был Стрельцов.
        - Он был просто старше. Но сейчас не об этом.
        Директор выбрался из кресла и пересел в почти такое же - к себе за стол, почти скрывшись за долинами и холмами из папок, отдельных листов и целых пачек бумаги.
        - Не так уж плохо для человека, который сегодня уделал столько теней. И только по случайности не погиб, спасая своего учителя.
        - Директора.
        - Что?
        - Не учителя, а директора.
        - Ну да. Все мои ученики до сегодняшнего дня считали меня несколько не в себе. С учетом того, что моя ненормальность - будем называть вещи своими именами - никому особо не мешала, ее терпели. Если для того, чтобы научиться фехтовать, нужно делать вид, что ты сражаешься с демоном, ну что же, сделаем такой вид - это не самая большая плата за мастерство.
        Если для того, чтобы научиться чуть лучше владеть своим телом, нужно сделать вид, что есть еще что-то где-то там… В конце концов, наш приют не первый и даже не второй в списке заведений, где учили чему-то неизвестному и недостижимому, а обучали хорошему удару с обеих рук.
        Эти мальчики и девочки во дворе - так и не знают, чего они ждали. И лучше для нас всех, если они так и не узнают. Хватит и нас с тобой. Как ты считаешь, кого-то рубил? Кого Николай так удачно уложил всего тремя выстрелами в нужные точки, это Николай, которому всегда хватает одного. Какой у тебя калибр?
        - Девятка, - Николай помолчал, вероятно пытаясь понять, насколько собеседники в принципе осведомлены в части огнестрельного оружия. - Калибр стандартный, пули особенные - с двадцати метров пробивают восемь миллиметров стали. Бронежилеты прошивают легко, а этим ребятам хоть бы хны. Гильзы я собрал. И пули собрал. Такое впечатление, что я стрелял в воздух, - они сплющились от удара в стену.
        Директора Николай не удивил:
        - Любая экспертиза, любой полковник Матушкин подтвердит, что наш доблестный телохранитель перебил террористов, а потом с какого-то перепугу, вероятно из-за сильного нервного напряжения (еще бы, профессиональный стрелок - и вдруг мишени, а по ним еще и стрелять надо, как же тут не перенапрячься!), так вот, в силу не пойми каких причин он начал палить по стенам и мебели. А двое гражданских, вероятно от сильного перепугу, что, впрочем, правда, схватились за опять-таки неведомо как сюда попавшее, явно незаконное холодное оружие и начали им махать, странно, что друг друга на куски не порубили.
        Директор собрался с силами и усмирил очередную рюмку. Точнее, то, что оставалось в ней. После чего торжественно произнес:
        - Я создал целую школу боя с демонами, которых первый раз в жизни увидел сегодня. И мы выжили. За это стоит выпить!
        - Это были демоны? - Кривой успел о многом подумать. О том, что есть капсулы с цианидом, дабы не сдаваться врагу, а возможно, есть - почему не быть - капсулы с какой-нибудь особо агрессивной кислотой, уничтожающей все подчистую, - чтобы и тело не досталось врагу тоже. И бронежилеты, вероятно, так же как и пули, бывают разные. Но демоны?… - Это были демоны?
        - Ну, скажем так, не совсем полноценные. Если бы здесь были настоящие падшие, на нас двоих хватило бы одного, причем этот один нас мог бы и не заметить. По счастью, за пределами Москвы падших пока не замечали.
        - Они же дохнут за пределами московского Периметра, - Николай, наконец, услышал что-то, о чем знал.
        - Скажем так, пока никто их не видел вне Москвы. Но это значит только то, что их никто не видел, а если и видел, то не понял, с чем столкнулся. Как ты, вообще, Николай, отличишь падшего от человека? Святой водой окропишь? А мы-то тут парились! А нужно было просто побрызгать чуток…
        - Чтобы брызгать святой водой, надо верить. Иначе все равно, святая она или газированная, - Николай принялся проверять пистолеты, явно давая понять, что слушать он еще может, куда ж деваться, а вот говорить больше не будет. Директор не обиделся.
        - Мой отец основал этот приют для того, чтобы его воспитанники могли противостоять демонам, когда придет время. И оно пришло. Время - оно такое, всегда приходит. Миша, ты, вообще, фишку понял? Вся это история с попыткой моего похищения, с бульдозером, с диверсантами нужна была только для одного - чтобы в момент атаки мы спустились вниз, и тени прошли за нами.
        - Вниз? - Все-таки у директора протекла крыша. Вопрос только в том, когда и насколько. - Здесь есть подземный ход? - решил Кривой все-таки «достругать палочку».
        - Странно, да? У приюта три этажа под землей, почему не быть чему-нибудь и под директорским кабинетом?
        Глава восьмая
        Гуманный убийца
        Иногда я мечтаю о том, чтобы хоть что-нибудь в этом мире зависело от меня.
        Воспоминания Понтия Пилата
        Падший не мог отпустить Стрельцова просто так. Не только Давич мог быть забавным. Стрельцову хотелось оставаться отчаянно скучным. Хотя бы до Периметра. Антон не нервничал. Большой нервяк убивает маленький. Что-то выключилось в мозгу, включился автопилот, Стрельцов торопился домой.
        Без рикши быстрее всего на метро. Только до метро тоже добраться нужно. Ближайшая станция «Смоленская», от нее до «Кутузовской» - три перегона. А там до Периметра не дойти очень трудно. Только если самому сильно захотеть.
        Антон свернул во двор, стараясь идти достаточно быстро, и в то же время любой, кто посмотрел бы в его сторону, никогда не заподозрил, что этот человек куда-то торопится. Стрельцов знал эти дворы настолько хорошо, что иногда втайне мечтал, чтобы неведомые зрители могли оценить его точность и скорость. Вряд ли кто-то еще был способен передвигаться по Москве так, как это делал он. Для Антона это была его личная трасса «Формулы-1» - сам себе и пилот, и болид. Только если не рассчитаешь поворот, не будет никаких гравийных ловушек, старых покрышек - на трассу уже не вернуться. И даже так, чтобы вдребезги об бетон, был человек - нет человека, так тоже не получится. Здесь умирать только мучительно медленно, поэтому и каждый правильный шаг подгружает эйфорией, подкачивает-покачивает.
        Прошел: было бы жюри - высший бал за скорость, высший бал за технику, полбалла за артистизм. За прыжок от угла дома в переход, в безопасность, в метро.
        Теперь в московском метро нет турникетов. Коммунизм. И, вероятно, полная электрификация. Стрельцов был не большим любителем этого вида транспорта, но спускаться под землю приходилось довольно часто. Ни одного служащего - все работало само, служебные двери либо наглухо заварены, либо распахнуты настежь. Правда, и за открытыми дверями ждали бетонные стены, неизбежно смыкающиеся в тупик, - и больше ничего. Только бетон - сверху, снизу, по бокам. Антону казалось, что раньше в метро не было, просто не могло быть такого количества помещений, этих тысяч дверей, ведущих в никуда, словно специально созданных для любителей искать, бродить…
        Эскалаторы жили своей отдельной жизнью. Каждый раз нужно постараться понять, чего ждать. Когда-то Антон пытался разобраться, наблюдая за самой лентой. Позже понял - наблюдать нужно за пассажирами. И не так уж важно, что лента вниз и лента вверх могут себя вести абсолютно по-разному. Так голосовые связки работают, даже если человек молчит. Можно осипнуть напрочь, просто послушав, как другие кричат. Едущие вверх против воли прикладывают к себе все то, что случается с теми, кто едет к ним навстречу. И сегодня был явно нелучший день - сходившие с эскалатора, в основном контрактники, сильно напоминали бегунов-марафонцев, только что пересекших финиш, - силы кончились, и воли к движению уже тоже нет, не нужна больше.
        Стрельцов выдохнул и в одно движение запрыгнул на лестницу, бегущую вниз. Вначале рука зацепилась за перила, и только потом ноги коснулись резиновых ступеней. Эскалатор шел чуть быстрее обычного. Сначала. После трети пути ускорился, стал выгибаться, сразу почти незаметно, понемногу, пока не оказалось, что спуск прекратился, ступени спрятались, резиновая лента неслась прямо вперед, чтобы потом, почти под углом девяносто градусов, обрушиться вниз.
        Удержался, вцепившись в поручень. Секунд десять до того момента, когда девяносто градусов превратились в сорок и можно было снова встать, а не висеть на резиновой кишке, гадая, что случится раньше - эскалатор успокоится или руки ослабнут?
        Напоследок эскалатор резко ускорился, когда Антону не хватало какого-то метра до схода на платформу. Не сошел - вылетел. Грех жаловаться - руки болят, а так - ни царапинки. Вверх обычно без приключений поднимает, так что дальше будет легче.
        Стрельцов едва успел отойти, когда на гранит платформы одно за другим вынесло два тела. Контрактник и то ли торговец, то ли турист-дикарь, видно, не удержались где-то на спуске - тела ехали до платформы уже без сознания. Стрельцов не обернулся. Знал - этим уже не помочь. Два человека за его спиной медленно погружались во вдруг ставший мягким и податливым гранит, и неважно - живы эти двое или нет, если и живы, то ненадолго - на двести сорок секунд.
        Метро до сих пор Антона не подводило. Скорее всего, дело было в происхождении - ребенок большого города, он с детства чувствовал себя частью монстра. В шесть лет было важно ехать в вагоне не держась, сходить с эскалатора не глядя, узнавать о приезде поезда по только-только наметившемуся запаху смолы, пропитавшей шпалы, - поезд выдавливал впереди себя по туннелю воздух, наполненный этим ароматом странствий…
        Сейчас питерское метро уже не казалось клоном московского, и глупых фантазий о том, чтобы сесть на станцию в Москве, а выйти в Питере, уже не было. Круглых вагонов с круглыми непрозрачными плафонами - какой-то странной тоски советского дизайнера по идеальной женской груди, которые оставались молочно-белыми, пока не горели, и выстраивались десятками огненных сосков, стоило машинисту зажечь свет, вагонов, в каждом из которых висело две изящные трости - стоп-крана и аварийного открывания дверей, и, кажется, вручную окрашенных стен, вдоль которых устроились - так и хочется сказать литерные - диваны с мягкими подушками… такого в Питере уже нет. В подземельях Северной столицы все квадратное, пластиковое, легко моющееся, составы - один большой вагон, выгибающийся гармошками, каждый запросто наберет пассажиров на пол-«Титаника». В Москве поезда, кажется, даже еще постарели, новые сгинули, каждый изгиб стальных перил в вагоне тянет на премию за изысканность форм, каждый - будто из учебника по топологии.
        Двери прибывшего поезда чуть приоткрылись - Антон не рискнул. Только если откроются до конца, тогда, даже если начнут вновь закрывать, - успеешь, если сунуться вот в такие, полуоткрытые, - стиснут, зажуют, а поезд свернет в боковой туннель, где уже ждут рискнувшего.
        Двери, словно заманивая, открылись до конца, только слегка подрагивают. Стрельцов ждал. Если уж поезд решил играть, лучше пропустить. Двери с грохотом захлопнулись, сила удара была такой, что и резина на кромке створок не спасла бы - ребра вбило бы в легкие. Поезд рванул с ускорением, которого должно было хватить, чтобы еще до следующей станции набрать вторую космическую скорость. Антон посочувствовал пассажирам - сиденья в вагонах слабо приспособлены для ускорений и торможений.
        Следующий поезд подошел, тщательно маскируя свой характер. Плавно замедлил ход, раздвинул створки с явным усилием - мол, смотри, еле двигаются. Стрельцов не шагнул - влетел, чтобы не дать ни шанса, обе ноги оказались внутри вагона почти одновременно. Створки даже не дернулись. Поезд солидно постоял еще минуту и так же неспешно начал ускоряться.
        Как обычно, мест хватало. Как обычно, выдраенный, стерильный - хочешь, ложись на пол - ни пылинки, старый мытищинский вагон с мягкими диванами - легко садится, трудно вставать. Антон пристроился в углу у вогнутого стекла. Если смотреть в глубину-черноту туннеля, можно решить, что ничего с Москвой не случилось, сейчас поезд доедет до нужной станции, встретит толпу на перроне - тысячи торопящихся на работу и не представляющих, что в этом городе может быть трудно не жить, а оставаться в живых.
        Стрельцов задремал. Три перегона проскочили, слились в один. Двери были еще открыты, но стартовать было поздно. Можно было проехать еще одну станцию и вернуться. Только это кажущаяся простота. В Москве такие фокусы чреваты. Как-то Антон попытался проехаться по Кольцевой. На двадцатой станции сдался. Кольцевая все никак не хотела замыкать кольцо, поезд пошел вразнос, мигрируя между линиями.
        Антон из положения сидя выпрыгнул в сторону дверей, успел оттолкнуться ногой и уже совершенно отчаянной рыбкой влетел между уже начавших сходиться створок.
        Куда делась медлительность состава. Створки пошли навстречу друг другу с решительностью спущенной тетивы, и Антон сделал невозможное. Еще в полете, распластанный в воздухе, открытый для любого удара, - умудрился поджать ноги, уйти от захвата. Удар о перрон был легким. Не потому, что Стрельцову удалось как-то сгруппироваться. Просто вагон сделал то, чего Антон уж никак не ожидал: стальное чудище, уже не успевающее поймать Стрельцова створками, выпустило побеги - и цепкие усики, вооруженные десятками крючков, вцепились в ноги беглеца. Фактически Антон просто не смог упасть, он висел в воздухе, подвешенный за пойманные ноги, а поезд уже пошел, и руки Стрельцова бесполезно скользили по граниту. Сначала он переломает все кости о металлический поручень в конце перрона, а затем его расплющит в начале туннеля. По крайней мере все должно произойти довольно быстро.
        Поезд притормозил: видно, скорая смерть Антона радовала состав не так сильно, как его же гибель, но медленная.
        Когда-то давно в платформу, сантиметрах в десяти от края, вмонтировали фонари. Работающими их Антон не видел, но подозревал, что, зажигаясь, они должны были убеждать пассажиров держаться подальше от края. Стекло, которое прикрывало столь человеколюбивое устройство, было крепким и старалось выдержать любые усилия по выковыриванию. Видно, все же не любые. Поезд подтягивал Антона к месту, где от фонаря осталась только дыра. Маленькая, сантиметра три глубиной - толком не уцепиться, а даже если и уцепиться? Даже сто Антонов, уцепившихся за сто дырок в платформе, не остановили бы поезд.
        Антон попытался сделать другое. Он не цеплялся, он оттолкнулся одновременно выпрямленными ногами и на мгновение зацепившейся за дырку рукой. Оттолкнулся, чтобы крутануться вокруг своей оси. Усики, державшие его, кручения не выдержали - выпустили жертву. На этот раз падение было мощным. Головой вперед и вниз.
        Повезло - не отключился, только соображал трудно и немного. Встал на ноги, слегка покачиваясь, все еще не веря в то, что жив, и побрел к выходу. Эскалатор в виде исключения работал, как в лучшие, давно забытые времена, - без неожиданностей. Без сюрпризов обошлось и на поверхности, Антон добрался до Периметра без намека на тревогу. Москва побрезговала забрать оглушенную жертву, вероятно, хотела получить исключительно свое в борьбе.
        Антон прошел Периметр, не замечая рыскающих пулеметов, не вглядываясь в тонированные забрала таманцев, сел в машину и на автопилоте проехал лабиринт минных полей, ни разу не сбавив скорость, - страх, поселившийся где-то сразу за бровями, упрямо толкал вперед. Страх не за себя: откуда-то знал - он не вырвался, его припугнули и отпустили. Чтобы вернулся. Значит, дома что-то не так. Что-то совсем плохое.
        На трассе Стрельцов заставил «хонду» вспомнить молодость - старушка подергивалась, дребезжала, но держала сто двадцать километров в час. Антон сбавил скорость уже в Питере на Лиговском, выруливая к стоянке. Припарковался в одно движение, вылетел из машины, хлопнув дверцей так, будто с разбитыми стеклами она ему больше нравилась.
        Хотелось бежать, но шел спокойно, наверное, даже чуть медленнее обычного. Ему нужна была счастливая примета.
        Сделать что-то, чтобы точно знать - дальше все будет хорошо. Или не сделать чего-то, из-за чего все могло пойти плохо.
        В новых районах нет углов. На карте улицы все так же пересекаются друг с другом, но на местности классического угла не найдешь, дома выросли и больше не стоят стена к стене.
        Антон в новых районах чувствовал себя плохо. Для Антона, городского жителя в надцатом поколении, это уже был не город. Это было поле, которое пыталось замаскироваться. Получалось это у поля плохо.
        В Старом городе все иначе. Там человек мыслит не пространством, а линиями. За этим углом, на этой линии Антон Стрельцов чувствовал себя дома. Стоило свернуть с Лиговского на Свечной.
        Наверное, не нужно было заворачивать за угол. Надо было подождать, надо было обойти дворами. Просто постоять пять минут, не дойдя до угла, спиной плющась к стене, и, кто знает, все пошло бы по другому пути, вагончик судьбы свернул бы на другой стрелке.
        Шаг. В тихом переулке уже разгорались фонари, и бело-красное пятно скорой размазалось на стыке дня и вечера. Линия подвела.
        Такое знание есть у каждого. Можно притвориться, что толку? Знаешь ведь - уже произошло, и осталось только дойти до места беды. Только не смириться с тем, что еще какие-то минуты назад все было хорошо, а значит, все могло пойти по-другому…
        Запах медицины встречал на лестнице. В квартире, за незапертой дверью - уже привычно скользил рядом, обволакивал, не отпуская. Сгустился в спальне. Ленка спала - почти растворилась - белая на белом. Даже волосы - чернее черного - и те как-то поблекли, сбились, спрятались где-то за краем подушки. Двое в белых халатах… Мимо - протиснуться, прикоснуться. Сейчас - откроет глаза, потянется, и все сгинет, как и не было.
        - Она сейчас спит. Пришлось вколоть транквилизатор, - кроме двух врачей, в спальне ждал полицейский - лейтенантик. Щеки розовые, очки в модной оправе. Присел на подоконник - что-то разглядывает во дворе. Не сказал - сообщил, не поворачивая головы.
        Женщина-врач, уже за пятьдесят. Глаза - спокойные, прячутся под веками, привычные ко всему, смотрят мимо - в окно, на часы, в открытую сумку, только не в глаза. Второй в белом халате, наверное, санитар, здоровый мужик - уперся макушкой в косяк. Халат расстегнут, в кармане рубашки - пачка сигарет. Хочет курить, но терпит.
        Антон точно знал, в каких случаях врач скорой вызывает полицию. Каждый гражданин Балтийской республики знал.
        - Вы муж?
        С языка сорвалось - сотни раз повторяемое за так и не зарегистрированные шесть лет вместе:
        - Лучше…
        - Не поняла?
        Женщина-врач наконец-то подняла глаза:
        - Что лучше?
        - Я муж…
        - У нее атипичный рак. Первая стадия, правила вы знаете. Мои соболезнования.
        - Ваш паспорт, нужно оформить поручителя, - лейтенант стоя ловко раскрыл портфель, полный бланков.
        - Мы не зарегистрированы.
        - Родители живут здесь?
        - Умерли.
        - Тогда ей будет назначен государственный поручитель. Вы можете предложить свою кандидатуру. Только поторопитесь - поручитель по закону должен быть назначен в течение двух суток.
        Полицейский вытащил из-под бланков запечатанный пакет, ловко вскрыл, вытащил ошейник.
        - Поможете?
        Антон онемевшей рукой приподнял голову Лены, полицейский одним движением продел красный пластик под голову, сдвинул цепочку с «ведьминой слезой», оценивающе хмыкнул и тут же защелкнул.
        - 30 дней. Вы в курсе.
        Полицейский, наконец, присел к столу и начал заполнять какое-то дикое количество бланков.
        Врачи скорой всегда очень быстро собираются. Так принято, даже если внизу у машины будут долго курить. Не в этот раз. Слишком много бумаг на подпись.
        Антон, не глядя, подписывал вслед за врачами. Полицейский старался, выводил круглые буквы, старательно заполнял графы, места для подписей все не кончались. Антон ставил свои прописные «АС» с простеньким хвостиком в графе «понятой». На последней бумаге хвостик не получился.
        - Мы пойдем?
        - Конечно, - милостиво отпустил бригаду лейтенант. Вытащил, почему-то из-за пазухи, коробочку с печатью. Зашлепал по листкам. Спрятал, осмотрел дело рук своих. Лейтенант старался, лейтенант устал. Щеки из розовых стали пунцовыми, из-под фуражки показалась одинокая капля пота.
        - Заявление можно подать на Римского-Корсакова. Там до десяти вечера дежурят.
        - Спасибо.
        - И еще одна вещь. На всякий случай, - лейтенант облизнулся. От усердия. - Я понимаю, у вас стресс, но не делайте глупостей. Попробуете снять - это уголовное преступление. От пяти лет. Вам это ни к чему. И потом… Там датчики на ошейнике. Инъектор срабатывает при любом физическом воздействии.
        - Я знаю, нас инструктировали.
        - Всех инструктировали. Ладно. Держитесь, - наконец-то посмотрел на Антона. - У вас все в порядке?
        - В смысле?
        - Вас избили?
        Отвечать не надо. У него все в порядке, разве это не очевидно?
        Лейтенантик разложил бумаги по отделениям портфеля, захлопнул кодовый замок, подошел к двери, поправил фуражку - еще раз посмотрел на Антона, так и не найдя что сказать, ушел. Через минуту внизу тяжело зафырчал движок.
        Стражи порядка передвигаются на бронированной технике. Бумаги на Ленку поехали под толстым слоем стали и в сопровождении пары автоматчиков. Странно, что лейтенант один в комнату поднялся. Не по уставу.
        Если не присматриваться, можно не заметить. Гуманный убийца - тонкий ошейник из спецпластика. Из такого же делают шлемы для спецназа. Говорят, даже таманцы предпочитают такие. Что-то со шлемом из спецпластика можно сделать, только расплавив. Плавится он при температуре 1300 градусов. Как сталь. Только сталь можно распилить, а спецпластик угробит любую пилу.
        Через тридцать дней на ошейнике сработает инъектор - тончайшая игла, до поры до времени спящая, пробьет кожу, впрыснет яд, и мозг его Ленки - гражданки Балтийской республики Елены Варшавской - умрет. Если только государственный поручитель не решит, что яд следует запустить раньше. На правах ближнего. Достаточно набрать номер и ввести PIN-код.
        Есть еще один вариант развития событий. Раз в сутки гуманный убийца автоматически делает анализ крови. Если чип, мало того что зашитый в пластик, так еще и защищенный металлической капсулой, определит, что болезни нет, - инъектор отключится. Дальше останется только съездить в клинику и снять ошейник. Пока такое не случалось.
        Атипичным раком нельзя заразиться. Он древнее человека и сидит в каждой клетке от рождения до смерти. Просто в наше время он начал просыпаться. Только у женщин. Чаще - у молодых. Фактически это часть митохондриальной ДНК, которая вдруг начинает сходить с ума. И дает команду сумасшедшего капитана.
        Организм начинает перестройку. Все функции, связанные с регенерацией, усиливаются. Рассасываются шрамы, уходят любые воспаления, восстанавливается печень, исчезают язвы, вырастают новые зубы… Единственный орган, который страдает, - мозг. Мозг слишком сложно устроен, чтобы безболезненно перенести омоложение клеток. Сознание постепенно распадается. Прогрессирующая шизофрения. Со все сокращающимися периодами ремиссии.
        В среднем через сорок дней личность умирает. Остается полностью здоровое тело. Впрочем, и ему долго не протянуть. Через полгода начинают отключаться основные функции мозга. В конце концов тело просто забывает дышать.
        У Балтийской республики нет средств на то, чтобы содержать больного полгода. А у граждан республики нет права на содержание безнадежных больных. Это противоречит закону и республиканской морали.
        Общество дает безнадежным тридцать дней. Месячник человеколюбия. Вдруг болезнь отступит.
        Только что Антон Стрельцов вернулся из Москвы. Вернулся с пятьюдесятью тысячами долларов гонорара и уверенностью, что больше не поедет туда никогда. Огромная сумма за одну ходку. С тем же успехом он мог найти пятак на асфальте.
        То, что могло спасти Лену, могли дать только падшие Москвы. За деньги. Которые не заработать - ни за тридцать дней, ни за тридцать лет.
        Падший Воронин оказался прав. Ему придется вернуться.
        Ленка спала. Если ей повезло, то во сне она не знала о тридцати днях.
        Утро не было добрым. Антон не напился, не выкурил пачку сигарет. Просидел рядом с Ленкой всю ночь. Смотрел не мигая в телевизор. Звук выключил, ему нужны были только двигающиеся картинки.
        Надо бы поспать, надо бы поесть, только внутри все будто замерзло - жесткое, ледяное, негнущееся. Несмыкаемые веки, неразгибаемые руки-ноги. Нужно сто килограммов зеленоватых бумажек или около двухсот пятидесяти килограммов золота. Даже на вес - много. Нужно не просто кого-то убить, чтобы достать десять миллионов долларов, - нужно убивать долго и регулярно. Если бы Антон начал лет пять назад, он мог бы сейчас мотнуться в Москву и купить у падшего оберег. Наверное. Если падший назовет именно такую цену и в принципе захочет встретиться. В любом случае, с десятью миллионами он чувствовал бы себя намного увереннее.
        Ливень за окном не шумел - забивал молотком капли под кожу города. Все сильнее, даже когда кажется, что нет капель - что волна поднялась и только каким-то чудом не снесла дома, машины…
        Наверное, только один человек в Петербурге не обращал внимания на дождь.
        Антон не перебирал в уме друзей, знакомых и клиентов. Мозг тоже замерз. Было страшно, что сейчас действие укола кончится, Ленка проснется, и нужно будет с ней о чем-то говорить.
        Раза два звонил телефон. Не убедил встать, взять трубку - чтобы что? Когда начали сначала звонить, а потом и барабанить в дверь, пришлось подняться, таким же негнущимся, еле шевелящимся дойти до дверей, не спрашивая, открыть и, не глядя, вернуться - какая разница, кто пришел? Лишь бы не звонил больше - раздражает.
        Влад запер за собой дверь, снял обувь и прошел в спальню. Первый раз за всё время знакомства - не спрашивая, как у себя дома.
        - Прости, Антон, - Стрельцов не понял, за что Влад извиняется, поймет позже, когда придет в себя. Владу Лозинскому с его двадцатилетним боевым опытом было нетрудно пережать сонную артерию так, чтобы Антон заснул. Потом будет болеть голова. Зато начнет соображать. У Влада было знание - как человеку может быть смертельно плохо, не было опыта, как из этого плохо сделать хорошо. Знал, что нужно сделать, чтобы только не дать вот так замереть, застыть.
        Влад нашел в баре коньяк, им же и подаренный, и не спеша, по глотку приговорил стаканчик. Чтобы опьянеть, Владу нужна была куда большая порция, но, видно, какое-то действие все же было. Почему-то неглупому и взрослому мужику Владу Лозинскому пришла в голову странная мысль - не может быть, чтобы все так и закончилось. Не было у Влада никаких причин так думать. Только налил он себе еще стаканчик и так же мерно его всосал, мысленно подняв тост: «Сдюжим!» Прислушался - чего-то не хватало, вышел на балкон - так и есть, кто-то там наверху все-таки решил не топить Петербург: дождь закончился, город, немного напуганный, зато непривычно вымытый, понемногу приходил в себя.
        Антон проснулся уже утром. Раньше Лены. Успел принять аспирин, умыться, переодеться и приготовить кофе в гостиной. На троих. Лена вышла из спальни изображая - «все как всегда». Все портил платок, повязанный на горло. Должен был прикрыть ошейник, вместо этого только на него смотреть и хотелось. Антон словил себя на мысли, что оберег «ведьмина слеза», который Лена носила не снимая, вероятно, теперь занял место в шкатулке вместе с двумя парами сережек и подвеской с крохотным бриллиантом. Продавать смысла нет. Удивился как стремительно превращается в калькулятор. Он уже успел посчитать, за сколько можно продать компьютер и мебель. Выходило так мало, что можно даже не напрягаться. Помолчали, выпили кофе, не чувствуя ни вкуса, ни запаха.
        - Есть мысли? - Чтобы задать вопрос, Владу пришлось опять заставить себя не смотреть на Ленкин платок. Мыслями в их компании обычно делился Антон. Когда был в форме. С формой были проблемы, скорее всего, и мысли будут не ахти… Стрельцов будто продолжил разговор:
        - Вариантов есть аж два. Первый - найти где-то десять миллионов долларов и купить у падших оберег.
        - Почему именно десять? Ты больше суммы не знаешь? - Влад мысленно покатал сумму на языке. И ведь у кого-то такие деньги есть, и не последние…
        - Столько стоил оберег для одного клиента. Помнишь Костю Печеного? - Влад передернул плечами, Костю он не любил, и было за что. Во времена до Балтийской республики Влад по долгу службы не любил таких, как Костя, а ко всему еще и взяток не брал, так что нелюбовь получалась взаимной.
        - Которого подстрелили на Петроградке?
        - Да. Рана была смертельной. Без артефакта он бы не выжил.
        - Ты не говорил.
        - Условия контракта.
        - Подожди-ка… Что значит «выжил», он же в больнице тогда так и окочурился, не приходя в сознание?
        - Это для всех он так и окочурился. Печеный уже приходил в себя и, если бы не жадность медсестры, был бы жив. Во-второй раз стрелять не решились, обошлись уколом.
        - И в чем тогда фишка?
        - К этому моменту артефакт уже был полностью выработан. По классификации америкосов, оберег девятого уровня - выше никто не привозил. Ходоки такой называют «крыло ангела». Если бы они отравили его чуть раньше, скорее всего, и яд не помог бы…
        - «Крыло ангела»? Красиво звучит, и цена хорошая. Допустим, десять миллионов. Это первый вариант. Довольно сложный. И долгий. Говорят, случается нечасто. Второй такой же гиблый? Быстро найти лекарство от атипичного рака?
        - Не спеши, Влад, - Антон все ждал реакции Лены. Он так привык - чтобы время от времени его женщина жалила с яростью дикой пчелы. Так он не сбивался с пути. Не сегодня. Сегодня улей опустел.
        - Если мы не можем найти десять миллионов, чтобы купить «крыло ангела», может быть, проще подумать о том, как получить оберег. Не искать деньги - взять артефакт. Все равно эти деньги не одолжить и даже не украсть, и не факт, что запросят именно столько. Может быть, проще украсть сам артефакт?
        Лена медленно подняла чашку - двумя пальцами за ушко - и одним четким движением опустила на блюдце. Фарфор не выдержал. От чашки и блюдца осталась только кучка осколков и ручка - все еще в пальцах Лены.
        - Мальчики, слушайте меня внимательно, - с той же интонацией Лена когда-то разговаривала с членами Генштаба армии Балтийской республики.
        Антон закончил войну сержантом, а Лена подполковником. С учетом того, что на всю армию республики генерал был всего один, это было много. Все три года войны Лена отслужила аналитиком при Генеральном штабе армии. В ее ведении была вся служба тыла - просто в силу того, что она была единственным серьезным специалистом по логистике, который не сбежал на Запад или Восток.
        - Слушайте меня, пока я еще говорю что-то осмысленное. Никто никогда не обманывал падших. Никто никогда не крал у них - даже огорчить не смог. И еще никто никогда не останавливал атипичный рак. Ни за десять миллионов, ни за пятьдесят. О таком не молчат, о таком рассказывают до хрипоты. Тридцать дней?
        - Двадцать девять, - Антон придвинул к себе осколки блюдца, попытался сложить.
        - Тем более. Большая просьба - не надо в эти двадцать девять дней быть глупее, чем обычно. Договорились? Ты не подумал о том, что с Костей Печеным было все немного сложнее? Падшие знали, что получают деньги ни за что. И вынули из него ровно столько, сколько он мог дать. Ты бы хотел притащить сюда «крыло ангела», снять с меня этот ошейник, чтобы на следующий день я выпала из окна? Такой план?
        Лена не ждала ответа. Молча встала из-за стола. Для себя она все решила. Ей показалось правильным цепляться за то, что мало кому удается знать о своей смерти почти за месяц. Можно подготовиться, можно попрощаться, можно кое-что успеть. Она собиралась составить большой список этого «кое-что».
        - Антон, завтра я уйду. Мы с тобой когда-то говорили об этом. Помнишь?
        - Не совсем.
        - Совсем. И ты об этом знаешь лучше меня.
        Влад дождался, когда за Леной закроется дверь.
        - Куда она собирается уйти?
        - В Иоаннинский приют.
        - Приют?…
        - Ты не знал? Мы оба оттуда. Воспитанники, Лена на курс младше. Когда мы решили, что будем вместе, она сказала мне, что, если наступит момент, когда уже ничего не сделать, она уйдет. Вернется в приют. Лена говорила - там ей было хорошо. Там действительно хорошо.
        - Я думал, ваши родители просто умерли. Потому и не спрашивал.
        - И спросил бы - ничего бы мы не ответили. Может, они и умерли.
        - Как может быть хорошо в приюте?
        - Может. Директор там такой специальный дядя, поведенный на археологии, восточных единоборствах и… Этот приют, знаешь, такой местный Шаолинь. В приюте бешеная библиотека, все как когда-то - полки до потолка, запах старой бумаги и книги. Конечно, больше все сканированные, но есть и настоящие рукописи, даже не знаю, сколько им лет.
        - Дико дорогие, наверное.
        - Наверное. Не знаю, что там такого в них написано, но рядом с ними хорошо. Как-то легко и правильно. Наверное, ей и вправду там будет лучше…
        - Я как-то не замечал за тобой больших достижений в руконожестве…
        - Я не по этим делам, но фехтую - прилично. А вообще, директор мне как-то сказал, что книги мне ближе и это для меня правильнее. Так что, пока другие оттачивали боевое мастерство, я оттачивал чтение и медитировал… После того как появились падшие, слово «чудо» не воспринимается. Чудо теперь - дело понятное, можно купить. А тогда перед тренировками директор проводил сеанс медитации. Отключаешься от всего и в то же время - кажется, что ты можешь все.
        - Только кажется?
        - В том-то и дело. Так и держишься на краю. Я не рискнул идти дальше. Но директор рассказывал, что и до края мало кто доходит. Так что кое-что у меня получалось. Странно, что я только сейчас вспомнил…
        - А Лена?
        - Никогда не спрашивал. Это как бы не совсем то, о чем можно спросить, даже у самого близкого человека. Может, и зря, - Антон забарабанил пальцами по столу. - Знаешь, Воронин знал, что я вернусь. Это точно. И у него точно есть «Крыло ангела». Или что-то другое, что может помочь…
        - Дело за малым. Придумать, как обокрасть падшего ангела.
        - Обокрасть можно любого, вопрос только в том, чтобы подготовка кражи не обошлась дороже краденого… Что напрягает - я в последнюю ходку попал в неприятную историю…
        - Про Давича я в курсе.
        - Там не только Давич остался, там довольно много народа полегло. Я же всю ночь CNN смотрел, звук не включал, так просто, чтобы картинка мелькала… Я сразу не понял, меня уже под утро торкнуло - где траурные новости, где некрологи, безутешные родственники? Ничего. А утром и вовсе чудеса - интервью с министром, не знаю, чего он говорил, я ему на лоб смотрел - понимаю, что глупо, но думаю, как они дырку от пули заклеили, грим или пластырь…
        - Может, запись?
        - Прямой эфир, они такой значок смешной вешают.
        - Не бери в голову. Ты же без звука смотрел, может, это его брат-близнец. Меня пугает другое.
        - Тебя пугает? Что-то я не помню, чтобы Лозинского что-то пугало.
        - Обереги, артефакты, как ни назови… Их продают падшие, и не так важно сколько они стоят. Все говорят - падшие. Но ведь они демоны, и все, что идет от них, - зло. Даже если кажется, что их обереги могут кому-то помочь.
        - Влад, ты серьезно?
        - Да нет, забудь. Просто я как-то давно об этом думаю, сегодня - точно некстати, прости…
        - Ничего. Ты прав. Знаешь, всякий раз, когда я бывал у Воронина, он словно специально оставлял артефакты так, что, будь я хоть немного менее трусливым, я бы парочку попытался свистнуть.
        - Может, проверка?
        - А может, возможность?
        Глава девятая
        Последняя встреча
        Насколько были бы могущественны маги, если бы у них были компьютеры и мобильная связь.
        Гарри Поттер и тайна подвисшего компа
        Марк увидел Марию еще раз. К этому моменту, насколько это в принципе было возможно в России, он стал хозяином земли. То, что когда-то было Иоаннинским приютом, сейчас представляло собой довольно обширные развалины. Настолько развалины, что даже церковь не решилась вкладываться в ремонт. И даже администрация не потребовала ничего от человека, который решился взвалить на себя этот крест.
        Он уже набрал первую группу воспитанников - шесть человек. Марк решил, что приют должен остаться приютом. Программу учебного курса сверстал сам, отличий от той, которую знал хорошо еще по школе, было немного - добавились единоборства и медитация дзадзен. Марка нисколько не смущало, что техники единоборств он брал из одного источника, а медитации из другого. Он знал - корень один.
        Была и еще одна причина для того, чтобы здесь был именно приют.
        У Марка не было отчества. Для паспорта и сотен ненужных бумаг - Иванович. Так было заведено в детском доме, на крыльце которого оставили ребенка с запиской из одного слова «Марк». Ему так и не удалось найти родных. Только добыть информацию, что они были. В старой картонной папке отыскалось дело о большой семье, которой не стало за год. Кто-то попал под случайный нож, а кто-то в аварию. То, что майор милиции начал складывать каждое несчастье в одно дело, - случай. С точки зрения Уголовного кодекса, дела не была. Случайности и совпадения. Предпоследним происшествием значилась пропажа годовалого ребенка прямо из спальни. Родители проснулись, а ребенка будто никогда и не было. Долго горевать они не успели, на следующую ночь старый дом выгорел дотла - к приезду пожарных спасать было некого.
        В деле не было имен и фамилий - только события и даты, будто одно упоминание могло навлечь несчастье и на майора. К тому моменту, когда в руки Марка попала эта папка, майору бояться было уже нечего. Мертвым бояться нечего.
        Одна из дат совпадала с появлением Марка в детдоме. Ему этого было достаточно.
        Марк не знал жизни в семье, потому детдом не казался ему чем-то особенным, уже значительно позже он смог сформулировать главное чувство, которое было с ним до шестнадцатилетия, - ему все время чего-то не хватало. Еды, тепла, одиночества, всегда чего-то одного и часто - сразу многого. Поэтому он и решил строить приют. Всего он дать воспитанникам не сможет, но еду, одежду и хорошую школу - обеспечит.
        Была и еще одна вещь, которая никогда его не отпускала. Последняя странница в папке майора - Марк еле разобрал написанное выцветшими чернилами: «Мог выжить кто-то еще».
        Если этот «кто-то еще» выжил и ему понадобится защита - все, что ему нужно будет сделать, это найти Иоаннинский приют.
        Прошло не так много времени, когда Марк понял, что первый этап закончен - приют уже работает без него. Он мог по-прежнему пытаться решать сам все проблемы, но мог и уехать на неделю, а вернувшись, убедиться - все работает штатно. Тогда он начал строить лифт.
        В конструкции этого механизма не было ни одной повторяющейся детали, и каждая требовала не просто отдельного чертежа - иногда целой технологии. Сплавы, которые не употреблялись просто в силу непрактичности из-за очень-очень большой стоимости. Марк не отступал от прописанного в инструкциях: золото - значит, золото, серебро, платина, иридий…
        Марк всю свою жизнь относился к деньгам просто, потому как их никогда не было достаточно, чтобы играть какую-то существенную роль. За последний год он потратил как раз столько, чтобы стать интересным людям, которые считают, что если где-то что-то прибавилось, то это «где-то» должно находиться у них в кармане.
        Он чувствовал интерес и уже готовился к неприятностям, но опасные люди как-то сами собой уходили за горизонт. Вероятно, у Марии были не только финансовые возможности.
        Марк отправлял счета, их оплачивали, а через неделю, через две, иногда через месяц ему поступал заказ. Никто ни разу его не обманул, хотя соблазны были, ведь он платил всегда вперед, и часто - много. Пару раз были задержки со сроками. И каждый раз перед ним извинялись так, будто от того примет ли он извинения зависит что-то важное. Здесь он тоже чувствовал руку Марии.
        Оставалось немного - все детали были изготовлены, основные механизмы собраны, но он ждал. С момента последнего свидания с Марией он ни разу не уезжал из Петербурга, не выбирался даже за пределы приюта, все больше поручал сыну и помощникам. У него ушло десять лет на то, чтобы выполнить все инструкции на десятке тонких листов, переданных Марией.
        Из его старой квартиры в приют переехали не только книги и книжные шкафы. Он все так же предпочитал пить чай из больших кружек.
        - Ждал?
        Было достаточно услышать ее голос, чтобы какая-то недостающая деталька села на свое место, - Марк снова почувствовал себя просто нормально, как человек, у которого абсолютно все в этой жизни хорошо.
        - Знаешь.
        Мария не изменилась. Марк этого и ждал, и хотел. И все же это было немного досадно - она стала еще недоступнее…
        - Спрашивай.
        Марк тяжко вздохнул, ему казалось, что все, что он спросит, она уже и так знает, а главное… о главном он не спросит никогда.
        - Почему я? Зачем все это? Почему именно сейчас?
        - Начну с конца - потому что время вот-вот наступит…
        - Конец света?
        - Меня всегда смешила эта фраза. Ну хорошо, в каком-то смысле конец света… Зачем? Для того все и хранилось, чтобы, когда понадобится, им воспользоваться. Почему ты? Ты искал запах Зверя. Ты почувствовал, что он близко, поэтому ты.
        - А он близко?
        - Всегда.
        Оказалось, в библиотеке приюта есть место не только для книг. Марк выучил каждый миллиметр ее тонкого тела, выучил на вкус и на запах, взял всю и, уже засыпая, обхватил руками, чтобы не ушла. Утром ее не было.
        Марк принял ее уход как должное, он сделал работу и получил награду, чего еще хотеть?
        Мария снова оставила ему записи. Ему было неинтересно, но он прочел все. Это были правки к учебной программе приюта. Ни слова о литературе и математике. Ее интересовала подготовка бойцов. Все написанное было знакомо, и все же… Марк не был бы учителем, если бы не понял характер методики. Так готовят к выполнению конкретной задачи. Не обучение - натаскивание. Он смирился с этим.
        За два следующих дня он закончил сборку лифта. Огромный металлический ящик стоял в цокольном этаже, прямо под его кабинетом. Если быть точным, он построил кабинет над местом сборки лифта.
        Все было просто - зайти, закрыть двери и нажать на рычаг. Потом выйти. Лифт мог не стронуться с места, застрять посередине маршрута, но все прошло штатно. Марк стоял на верхнем ярусе пирамиды, находящейся на глубине пятьсот метров. Огромный зал, границ которого, как он уже знал, просто нет. Марк не почувствовал ни восторга, ни чувства удовлетворения - может быть, слишком тяжела оказалась работа, а может, дело в том, что он наконец нашел то, что искал, и еще одной встречи не будет.
        Он часто ездил на этом лифте, по делу и просто так. Сделанный в точности по древним чертежам, механизм представлял собой настоящее произведение искусства. Марку нравился барельеф, изображающий женщину, напротив дверей - невысокая, худенькая, подстриженная под мальчика.
        Он умер через полгода после того, как лифт впервые отправился по маршруту. Марк был одним из первых заболевших атипичным раком.
        Глава десятая
        Ловчее озеро
        Смелость - всегда объяснение и никогда - причина.
        Конспект по экстремальной психологии
        Обычно к ходке готовились в три этапа. Сначала Антон продумывал план и излагал на бумаге. Потом его сутки держал у себя Влад, вероятно считая, что хороший план должен настояться, потому как что-либо исправлял Влад редко. Потом план получала Лена, вполглаза просматривала, сверяя по своей, ей одной понятной методе, и, несмотря на скорость, непременно находила две-три проблемные точки. Наконец план завершал круг, возвращаясь к Антону - на окончательный анализ.
        На этот раз без Лены. Да и плана как такового не было. Точнее, был, но только до момента встречи с падшим. Дальше - сплошная импровизация. То, в чем Антон никогда не был силен.
        Влад сделал все, что мог. Упаковал сумку Стрельцова всем полезным, что только нашел в своих закромах. Фонарик американский неубиваемый, радиостанция японская всепогодная, спиртовка отечественная, простая как молоток, сухое горючее, аптечка спецназовская, фляга с ягодной настойкой какой-то особой бронебойной крепости.
        Стрельцов впервые шел в Москву для себя. Если бы у ходоков был кодекс, первым пунктом там стояло бы простое правило: никогда не ходить в Москву для себя и родных.
        Нарушившие оставались в бывшей столице. Всегда. Не возвратиться мог любой - эти не возвращались гарантированно. Антон старался об этом не думать. Старался не вспоминать слова Воронина. Падший знал и ждал. Стрельцов старался не вспоминать глаза Воронина. В них не было зла. Только голод.
        Падшему нельзя назначить встречу. Каждая ходка - риск не встретить вовсе никого, стучаться не в закрытые - в несуществующие двери. Антону везло. Он всего пару раз возвращался из ходки с пустыми руками. На этот раз его точно ждут. Вопрос в том, чтобы вернуться.
        Ни Владу, ни Антону не хотелось даже думать о том, что сделает Лена, если узнает, что Стрельцов все-таки собирается в Москву. Уходил тайком. Потому собирался в офисе - между сейфом и баром. Перебирал записи в наладоннике, оказалось их числом немерено, впору книгу издавать…
        С первой ходки Антон старался записывать все. Когда повезло и что подвело. Пытался понять. Не смог. Нащупал только одно - нет мелочей, если что-то может навредить - это случится. Если бы Мэрфи побывал в Москве, его законы звучали бы так же, только финал в них был бы другой. Все заканчивалось бы до боли однообразно - смертью… Чаще мучительной.
        А еще в Москве иногда получалось слышать. Если поймать ритм, настроиться на Москву, можно услышать тонкие тихие голоса и дальше - идти так, чтобы не мешать. Однажды - или это только ему показалось - Антон смог сделать шаг настолько в ритм, настолько точно в такт, что и сам стал одним из этих голосов. Очнулся у ворот Периметра, не помнящий ничего после этого шага. Вспотевший до насквозь мокрого белья.
        Это был один из двух случаев, когда Антон вернулся с пустыми руками. Не хватило сил вернуться в город. Не испугался - потерялся. Собирал себя по частям дома, снова решился на ходку только через месяц.
        Казалось, где-то здесь, среди сотен заметок, должна быть главная - чтобы сыграть с Москвой хотя бы на равных.
        - Антон?
        Влад зашел как-то слегка боком, не поднимая головы. Когда он выходил, Антон не заметил, закопался в заметках… Большой Влад старался казаться незаметным и одновременно что-то сказать. Довольно трудная задача.
        - Влад, все нормально?
        - Да нет. Не нормально, но уже ничего не попишешь. Возьми.
        В руках Влада был кожаный чехол, скрывающий довольно большую коробку.
        - Пообещай, что не будешь держать зла. Обещай!
        - А обычно держу?
        - Антон, я тебя очень прошу!
        - Обещаю.
        Огромные руки Влада бережно сняли чехол с коробки. Под кожей оказался короб из матового пластика. Бережно, почти ласково разобравшись с защелкой, Влад вытащил еще один чехол, на этот раз матерчатый. Антон уже приготовился к тому, что и в этом чехле окажется коробка, а в коробке еще один чехол, но процесс вынимания завершился. Перед Антоном лежал черный пистолет-уродец, с длинной мушкой, без спусковой скобы и предохранителя. Примерно так выглядели пистолеты, самостоятельно выструганные из досок в далеком и не самом богатом детстве Антона.
        - Гласе Ган. Стеклянный, а точнее, керамический пистолет. Ни один детектор не поймает, разве что сам засветишь. Одна обойма снаряжена, одна запасная. У меня больше нет, и уже не достать. Прости, что только сейчас. Простишь?
        - Сколько эта штуковина стоит?
        - Дорого. Вот я и жался.
        - А сейчас чего?
        - Сейчас это уже не бизнес. Сейчас - другое.
        - А кобура есть?
        - Имеется… Еще. Антон, есть ведь и третий вариант.
        - Никуда не идти?
        - Об этом я как-то не подумал. Нет. Врата. Там же есть все.
        - Влад, Врата - это просто легенда. Никто не знает, что там на самом деле. А вот на подходах - все достоверно, как устав караульной службы, - написано кровью. Знаешь, о Вратах даже нормальных записей нет.
        - А какие есть? Если есть, значит, кто-то дошел?
        - Кто-то вовремя испугался, отступил - в результате выжил и даже кое-чего записал. Места там веселые, ничего не повторяется. То лед, то пламя. Так что давай пока без этого варианта…
        Антон, как и любой ходок, записи про Врата собирал. И они его не радовали. По всему получалось, что вся легенда нужна была только для того, чтобы уменьшить список сгинувших в Москве на тех немногих, которые якобы дошли до Врат и потом были замечены на тайских островах или на дискотеке в лондонском Сохо… Легенда-утешение, хотя… Антон тоже видел пару человек, линия судьбы которых должна была оборваться в казино на Новом Арбате, однако же своим глазам Антон верил. В Москве действительно было что-то еще, кроме смерти. Скорее всего, что-то хуже женщины с косой.
        Огромный Влад и тонкий Антон тихо присели на дорожку. Антон поднялся и вышел первым, не прощаясь и не оглядываясь. В подвал залетели брызги с улицы. Антон всегда уходил в дождь.

* * *
        До Периметра Стрельцов добирался медленнее обычного. Не обгонял, шел как прилежный выпускник автошколы. Чтобы без случайностей. Прошел досмотр, пистолет действительно оказался невидимкой. Наконец - Москва. Ворота бесшумно сомкнулись за спиной.
        Сегодня в переулок Романова - всего-то час пешком. На этот раз без рикш - по-простому. Зато в кроссовках - не жмут, зато - несмотря на жару - в любимой кожаной куртке. Сумка через плечо. Важно было, чтобы все было как всегда. Хотя бы до офиса Воронина, падшего, у которого точно должно быть то, что нужно Антону. Потому что дальше - как всегда - не будет.
        Кутузовский пока спит. Привычно. Оживет туристами ближе к полуночи, чтобы к рассвету снова уснуть. Не город - огромный клуб по самым странным интересам. Черные махины домов, кажется, почти не реагируют на солнце. Будто свет можно просто втягивать сквозь стены. Может, и можно.
        Сегодня у стены Периметра как никогда людно. Наверное, людно - это не совсем то слово, но, когда на минном поле один человек, это уже людно. У Периметра трое - фактически толпа.
        Антон знал отдельную породу ходоков, которые выходили за Периметр и тут же возвращались. В теории они могли записать на свой счет ходку. Они возвращались с главным призом - был в Москве, вернулся без потерь.
        Для таких туристов к стене сталинской семиэтажки прилепился пластиковый короб кафе с нехитрым названием «На Кутузовском». Устраиваться прямо в здании хозяин не рискнул. Несмотря на то что здесь, у Периметра, годами все было мертво и пусто.
        Антон ни разу не заглядывал в кафе и с трудом мог себе представить, чем таким можно заманить туда ходока. Точно не поесть и выпить. Пластиковые стены не оставляли простора для фантазии по поводу сервиса и особой атмосферы. Понятно, что хозяин приторговывает сувениркой, понятно, что в Сети полно восторженных отзывов - как же, выпил пива прямо в Москве. Двадцать метров от Периметра, но Москва же. И то, что здесь не останавливались автобусы официальных туров, тоже работало на имидж заведения. Но все-таки что здесь делали профи? Это оставалось для Антона загадкой.
        Сейчас три человека курили у входа, и это могло значить только одно: внутри уже было столько посетителей, что курящие и дым не помещались в одном месте.
        Одного Антон знал. Нелучшее знакомство иногда становится вполне терпимым. Изя Корчевский - человек, который никогда не был приятным, но часто оказывался нужным. В неизменной кожаной жилетке, напяленной сверху на неизвестное количество футболок, человек-капуста с запахом, который мог заставить тосковать о противогазе даже в жару за тридцать. Вероятно, мысль о пользе утреннего душа затерялась где-то в бесконечных боях Корчевского за экономию воды и мыла. Как бы ходок, как бы торговец, вечно полусогнутый, будто его плечи оттягивает невидимый груз, обычно Изя держался в хабе. Скупал у ходоков артефакты за копейки, продавал за рубли и каким-то чудесным образом умудрялся вечно оставаться на стадии «еще одна неудачная неделя - и я нищий».
        - Не советую, - Изя никогда не здоровался и не прощался.
        - Все так плохо?
        - Пиво сегодня средней паршивости, как всегда, а ходить дальше не стоит.
        - Еще раз.
        - Дворника видели, Антон, а ты знаешь, когда и зачем появляется Дворник.
        В другой день Стрельцов скорее всего просто вернулся бы. В любом случае накатило бы под ложечкой - то ли страх, то ли просто тошнит. Не сегодня.
        - Что-то конкретное?
        - Конкретное? В последний раз через сутки после того, как его видели, полквартала ушло под землю на Воздвиженке. С этого его появления сутки еще не прошли. Это до одури конкретно.
        Обычно не возвращаются из Москвы либо новички, либо старожилы. С новичками все ясно, со старожилами - объяснимо. После двух-трех десятков ходок приходит чувство уверенности. Привыкаешь. Говорят, нельзя к такому привыкнуть - зря. Привыкаешь не к Москве - привыкаешь к тому, что снова цел, снова беда прошла мимо. А потом ты просто не поднимаешься из метро или заворачиваешь за угол там, где заворачивать было нельзя… Москва ничему не верит, и Москва ничего не прощает.
        Если особо не повезет - можно попасть под Сдвиг. Когда вдруг улицы и площади приходят в движение, будто столица мечется в родовых схватках… Летом температура может скакнуть до минус пятидесяти, а может вялотекущую весну догнать до такого градуса, что снег испаряется, не успевая пройти жидкую стадию.
        О таком думать нельзя, нельзя такое примерять на себя…
        После Сдвига появляется Дворник. Ему все равно, кем ты был, почему для тебя все кончилось здесь… он просто прибирает, и снова поднимаются стены с глянцевыми окнами, асфальт затягивается, камни брусчатки укладываются собранными пазлами. Иногда все становится так же, как было раньше, иногда город пожирает целые кварталы, редко - выдавливает на поверхность то, чего здесь никогда не было… Или просто никто уже не помнит, что когда-то такое здесь тоже строили.
        На форумах Дворник упоминался. Всегда в единственном числе, и всегда с большой буквы. Один из московских мифов. Правда, если Антон ничего не путал, обычно в качестве средства передвижения Дворника упоминался огромный черный конь. Вероятно, именно это обстоятельство заставляло большинство профессиональных ходоков не придавать значения этому персонажу.
        Стрельцов вытащил наладонник, задал поиск в папке «Мусор», куда складывал недостоверное. Нашел почти сразу. Не утешало, но и не пугало. Дворник числился нейтральным существом, которого видели немногие, и все издалека. Было довольно трудно поверить, что существует кто-то, кто, не являясь падшим, может так свободно передвигаться по городу. А может, это такая специальная порода безвредных падших. Может, даже полезных.
        Само прозвище «Дворник» возникло из-за сапог, которые кому-то показались кирзачами, и фартука. И конечно, из-за того, что появлялся он все больше накануне Сдвигов, будто прикидывал объем предстоящей работы, и сразу после, когда нужно было все привести в порядок.
        - Больше новостей никаких?
        - Говорят, Шутник активизируется.
        - Надо же, открыл еще парочку борделей?
        Изя вздохнул, по всему, тема борделей была ему желанна, но недоступна…
        - Паломники валят. У Шутника их никогда особо не было, а тут…
        - На Волхонку?
        - Питается…
        У каждого из шестерки первых падших, ждавших своего часа тысячелетиями, было свое место для паломников. У Купца - ГУМ, у Охотника - Патриаршие, у Мертвеца - Красная площадь, что ни разу не странно, у Доктора - Павелецкий, что, вероятно, тоже с чем-то связано. Своей Мекки не было только у Привратника. Фактически, кроме упоминаний другими падшими, ничто не указывало на то, что он вообще существует. Но если он есть, то находится он в одном месте - там, где все начиналось, в доме на Софиевской набережной, 26/1.
        Запах Изи ослаб. Из кафе вышел турист - было понятно, что турист: новенький рюкзак, бейсболка из сувенирной лавки и, конечно, фотоаппарат из новых модных, с зумом до самого синего моря. Изя пошел обработать свежее тело, авось удастся выжать копейку.
        Это было кстати, кстати было и то, что Изя не только не здоровался, но и не прощался, иначе пришлось бы что-то объяснять. Понять, когда Изя врет, а когда нет, было нереально. Изя верил в то, что говорил. Ни один детектор лжи не помог бы. Так что Антон мог просто не верить, с вероятностью процентов в пятьдесят все будет хорошо - никаких Сдвигов, никаких Дворников.
        Антон отлепился от стены кафешки, поправил ремень сумки. Когда Изя закончил с туристом и, спрятав деньги куда-то глубоко под бесконечными слоями своей одежки, оглянулся, Антон был уже слишком далеко, чтобы было смысл кричать ему вслед. Изя и не кричал. Изя Корчевский вдруг перестал горбиться и, выпрямившись, внимательно смотрел вслед Антону. Если бы Антон обернулся, он увидел бы, что Изя стоит по стойке смирно с естественностью, доступной лишь кадровым военным.
        По логике, Антону надо было в метро - в подземке Дворника не видели никогда. Нырнуть под красную букву «М», вон светит - два шага и привет, синий вагончик… Но после прошлого раза Антон зарекся. Если бы идти было не час, а пять, Стрельцов все равно предпочел бы пешком. Один раз повезло выбраться, второго раза не будет.
        Антон не хотел себе в этом признаваться, но то, что он был одним из самых успешных торговцев, объяснялось только одним. Он не боялся Москвы - он ей не доверял. Чувствовал на коже взгляд зверя, протянувшегося улицами, раскинувшегося площадями, вверх ударившего домами и башнями, вниз ушедшего эскалаторами, туннелями, колодцами. Ждал, когда потянется, - ответить ударом на удар не мог, оставалось только держать дистанцию.
        Камень с крестом в начале Кутузовского. Все-таки это не дом - кусок скалы. Откуда бы? Ледник принес? Опустился на колени. Глупо - спиной к проспекту, только пока помогало - что-то же должно было помогать возвращаться?
        Шорох - тихий-тихий - то ли есть, а то ли показалось. Кто-то другой, более смелый, вернее, не слишком умный, не обратил бы внимания. Кто-то другой, более решительный, бросился бы к стене Периметра. Антон - замер. Снова тихо, может, какая тварь мимо шла, может, просто ветер? Обычно рядом с Периметром все спокойно, только слово «обычно» трудно проговаривается в этом городе.
        Шорох, шелест - на этот раз ближе. Рядом. Словно тень поднялась с земли. Встала и обрела плоть. Наверное, есть случаи, когда приметами стоит пренебречь. Сердце - предатель - колотит в грудину. Не дышать. Не моргать.
        Черные шины не катились - стелились по асфальту. Будто создавали их с дорогой единым целым и лишь со временем отделили подвижное от неподвижного. Литые диски в человеческий рост, не машина - кабина, подвешенная между тремя колесами, - два спереди, одно, поменьше, сзади. Водитель - сделанный в том же цехе. За два метра ростом, перетек из кабины на землю, уперся сапогами на толстой подошве в брусчатку. Черные кожаные штаны, переливающийся от темно-синего до серебристого фартук на голое тело. Бледная кожа, лысый череп. Руки - сплошные жилы под тонкой кожей. Для гармонии не хватало татуировок и мощного пирсинга. И глаза. Неправильные. Такие пригодились бы восточной принцессе - с поволокой, огромные карие капли - кажется, сейчас заплачет - вытекут, останутся мертвыми пустые глазницы.
        Антон так и смотрел не мигая, как водитель трицикла приближается к нему с видом энтомолога, обнаружившего редкую, при этом особо ядовитую разновидность какой-нибудь тропической осы.
        Антон уже не старался быть неподвижным, он не смог бы шевельнуться, даже если бы захотел, правда, и водитель старательно держал дистанцию, перемещаясь по дуге, в фокусе которой был Стрельцов.
        Наверное, это были слова. Слишком низко, глухо, слишком медленно, чтобы понять. Антон даже не успел попытаться, когда гигант вышел из своего экипажа, подошел к Стрельцову, который все так же не мог шевельнуться… и ударил. Раскрытой ладонью в грудь, так, что по всему телу дрожь. Боли не было. Было чувство, что с ним сделали что-то неправильное, искривили, сдвинули. Так бывает, когда заскакивает сустав, и пусть ничего не болит, невыносимо хочется дернуть рукой, поставить сустав на место.
        Гигант уже поднялся в кабину и бесшумно двинул - в сторону центра. Не торопясь, а и десяти секунд не прошло - точка в конце проспекта.
        Антон опустился на камни мостовой. Рядом лежал булыжник, вывороченный сапогом водителя трицикла. Намеки нужно понимать. До Антона наконец-то дошло, что именно ему сказал водитель. Это было странно. Как проявившийся негатив, так же отчетливо Антон осознал смысл фразы, которую минуту назад не пытался запомнить, да и не мог понять. «Дворник тебе поможет».
        Ну да, кто же еще? Дворник. На этот раз Изя не соврал.
        Повернуть назад. Только отдышаться, встать и - до ворот Периметра рукой подать. Сейчас, как же! Стрельцов тяжело встал, выдохнул, поправил сумку на ремне и шагнул в сторону центра. Не потому, что смел, и не потому, что упрям. Стрельцов разучился жить без своей Елены. Ему было плохо, когда он просто пытался себе представить, как это - без нее? Так привыкают к тому, что утром светает, так больно, если скажут - дальше только ночь. Антон просто хотел, чтобы не было больно. Больше ничего.
        Стрельцов свернул во дворы. Это Дворник может ездить по Кутузовскому, Антон рисковать не будет. Пусть пока еще не видно машин, пусть и рано, он по проверенному маршруту - дворами, мимо поросшей красным мхом трансформаторной будки, по берегу Ловчего озера. На самом деле, какое оно озеро - так, вечная лужа на прогнувшемся асфальте. Пусть в Москве не бывало совсем уж жарко, но и того, что бывало, должно было хватить, чтобы осушить озеро глубиной в пару сантиметров. Должно было, но не хватало, вероятно, нужно было что-то помощнее солнца для такой работы.
        Еще комары. Не кусаются, вьются в воздухе - прямо перед глазами, пытаются сбить с пути.
        Убогая тропинка между озером и будкой, чуть правее в сторону - красный мох вопьется, никакая ткань не убережет - взрежет, вгрызется и не отпустит. Чуть левее - озеро, на то и ловчее, выбросит волну - и откуда возьмется на такой глубине, - затопит, сшибет с ног, не выпустит, затянет на свое дно - захлебнешься в столовой ложке дворовой воды. И не останется ничего - ни одежды, ни костей, так же будут слегка дрожать волоски мха, так же время от времени пробегать рябь по поверхности.
        С последнего раза - ничего не изменилось. Антон шел не думая, ноги сами помнили - шаг рядом с битым кирпичом, теперь прыгнуть в сторону канализационного люка, но не наступить. Теперь в сторону грибка на детской площадке - точно по прямой от люка, и можно будет отдышаться. Дальше будет легче - с этой стороны Кутузовского, если не нарваться на охотящегося падшего, можно ходить без опаски.
        Комары кончились. Как отрезало. Антон медленно повернул голову - в этом месте, под вылинявшим мухомором, он переводил дыхание каждый раз, пройдя мимо озера. Он как раз собирался выкурить сигарету - так хорошо, так сладко затянуться, только что пройдя по краешку беды… Комары не боялись сигаретного дыма, но каждый раз, закуривая здесь, он надеялся - вдруг улетят. На этот раз получилось - комары сгинули, одна незадача - он еще даже зажигалку не вытащил.
        Есть такая штука - поверхностное натяжение. В детстве Антон обожал наливать в стакан воды чуть больше, чем он должен был бы вместить. Смотреть сквозь миллиметровую стеночку влаги, возвышающуюся над краем стекла. Сейчас детская забава превращалась в кошмар.
        Ловчее озеро уже не было лужей. Вода поднималась, не разливаясь по двору - хрустальной колонной, вверх, немного кренясь то влево, то вправо. Надо бы бежать, только по Москве бегать нельзя. На испугавшегося много охотников - вмиг проснутся, прилетят. Что угодно, а бежать в этом городе нельзя.
        Антон боком двинулся с места. Слева в доме - арка, выход на проспект, если что, можно укрыться, у каждой твари в Москве своя территория, вопрос только в том, где именно проходит граница… Стрельцов двинулся к арке, хотя заходить под них не посоветует ни один ходок. Пока прямо - подальше от озера. Считать. Один шаг, второй… Сам себе загадал - если сто шагов сделаю и ничего не случится, значит - спасся. Сотня шагов прошла, пошла вторая, и тут ударило. Вода, кажется, забыла, что должна быть мягкой, податливой, ударила по земле - жестянкой в бетон, зашипела и поползла - прямо, не замечая ложбинок и трещинок, подъемов и спусков, к Антону, ближе и ближе - нестрашный, веселый ручеек.
        Антон все-таки побежал - в то, что расстояние может его спасти, он уже не верил, лишь надеялся, что на проспект ручей не выползет. Там другое. Чужая земля, Ловчее туда сунуться не должно. Только и до арки ему было не добежать.
        Поток взобрался на выступ асфальта, брызнул, перекатываясь через решетку водостока, не потерял ни капли и почти достал Антона - выпустил тонюсенькие волокна-струйки, еще немного - и потянет в озеро…
        До арки уже было совсем чуток, до арки уже было не добраться никогда, когда что-то в глубине её взвизгнуло, невидимое еще рванулось и вылетело во двор. Лоснящийся серый «мерседес» тормознул перед Антоном, чуть не сбил с ног открывшейся дверцей.
        - Антоха, залезай, а то ноги промочишь!
        Прыгнул, перелетел - оттолкнулся двумя ногами, боком сразу в салон, в объятия кожи и прохлады. Поток остановился у колес и вдруг зажил обычной жизнью воды - разливаясь по впадинам и трещинкам старого московского двора…
        Антон закрыл дверь и откинулся на сиденье. Водитель вывернул руль, и машина юркнула обратно в арку. Господин Воронин, падший и деловой партнер Антона Стрельцова, только что спас своему контрагенту жизнь. Теперь Антон был ему должен. В Москве с человеком может случиться много чего плохого, и мало что из этого хуже того, что случилось с Антоном Стрельцовым. Он был должен падшему.

* * *
        Антон, как и любой другой торговец, начинал с драфта. Если бы с деньгами было чуть-чуть лучше, то есть если бы их было хоть сколько-то, Стрельцов не поехал бы в Кубинку. Балтийская республика пыталась жить мирной жизнью, в которой профессия Стрельцова - биохимик - не угадывалась.
        Быть может, Антон нашел бы что-то еще, если бы его лаборатория последний месяц своей жизни не работала в двадцати метрах от Периметра. В руки комитетчиков попала черная гончая - одно из созданий падших. Судя по тому, что в лаборатории военных оказалось раза в четыре больше, чем собственно ученых, добыча была и вправду ценная.
        Труп создания начали исследовать, пытаясь просто разложить на знакомые части: сердце, печень - налево, желудок, почки - направо.
        Антон занимался более тонкими материями - он пытался что-то найти на клеточном уровне. Отчет Стрельцова военные изъяли прямо из компа, не дожидаясь, пока молодой ученый решит его распечатать.
        У гончей было все в порядке с органами. То есть все как у любой собаки, с поправкой на то, что в холке она была под полтора метра и весила не меньше центнера. Черные гончие были красивы - лебединые шеи, длинная блестящая шерсть, клиновидная голова, огромные глаза немного навыкате… Особенно вся эта красота должна была впечатлять в движении, когда стая гончих накатывалась на жертву. На самом деле по экстерьеру черные гончие были куда как ближе к борзым, но название приклеилось, и менять его уже никто не собирался.
        Как позже узнал Антон, этот экземпляр был получен - по случаю. Свора атаковала ходока у самого Периметра. Ходок не выжил, зато один из псов перемахнул ворота и попал под прицельный огонь таманцев. В теории зенитный пулемет должен был просто разорвать его тело на части. Только в теории.
        То, что увидел Антон, мало что объясняло, кроме того, что если где-то существует библиотека, в которой стоят все написанные человечеством учебники, то в ней явно не хватает еще пары залов.
        Оказалось, существует как минимум еще один принцип создания живых существ. Именно создания: существо, которое лежало в наглухо запаянной капсуле под охраной отделения спецназовцев, не могло быть продуктом никакой эволюции.
        Стрельцов мог бы довольно долго говорить, чего именно ему не удалось обнаружить, и что в любом случае должно присутствовать в каком угодно живом существе. Все было нормально, пока Антон не перешел на внутриклеточный уровень. Уже после того, как Стрельцов убедил себя, что не сошел с ума, он принялся за отчет, прекрасно понимая, что ни один ученый не прочтет его дальше первой строчки, гласившей, что в исследуемом образце материала не удалось обнаружить ни одной органеллы: ни ядра, ни митохондрий - ничего. Никто никогда не сможет расшифровать геном черной гончей просто потому, что у этого существа не было генов. Практически это был макет живого существа, которое так и должно было оставаться макетом, но вместо этого не просто жило, но охотилось и, если верить тому, что рассказывали ходоки, - размножалось.
        Клетки были заполнены раствором, который не поддавался анализу, будто состоял из какого-нибудь первичного вещества - неделимого, неанализируемого и… Кое-что Антон все-таки выяснил - оно горело. Точнее, исчезало, стоило температуре подняться до двухсот семидесяти трех градусов.
        Вещество, из которого была сделана черная гончая, имело смысл отправить на какой-нибудь коллайдер, чтобы выбить результат. Для этого пришлось бы построить коллайдер прямо здесь. Дальше пятидесяти метров от Периметра любая московская тварь просто переставала существовать. Даже падший Охотник не смог преодолеть этой черты.
        Человеку свойственно во всем сомневаться. И это не плохо - плохо, что некоторые пытаются сомневаться с помощью рук и ног.
        Антону повезло - он был почти в пяти метрах от капсулы с останками черной гончей, когда со стороны Периметра к лаборатории подошла милая девушка и уже совсем было покорила сержанта, прежде чем как-то странно вывернула руку, будто пытаясь что-то вытащить из-под слишком большого, будто с мужского плеча свитера…
        Секта «Московский фронт» долго готовилась к операции. Вероятно, перспектива обладания созданием падших казалась им более важной, чем жизнь трех десятков товарищей. Даже после активации взрывного устройства спецназовцы довольно долго сопротивлялись десяткам сектантов, вооруженных хорошо и не жалеющих патронов.
        Таманцы не вмешались. Они знали, чем все кончится. Сектанты пронесли капсулу с останками темной гончей несколько десятков метров, прежде чем оказалось, что результат их операции - большая стеклянная посудина.
        Стрельцов даже не стал свидетелем. Ударная волна вызвала соприкосновение его черепа со спектрофотометром, что привело к тому, что все время диверсии он лежал тихо и, что еще важнее, незаметно.
        Уже вернувшись в Петербург, Антону пришлось доказывать, что он в «Московском фронте» не состоял. Правда, расследование по этому делу длилось недолго - и о Стрельцове достаточно быстро забыли.
        Со странным единодушием за сектантов взялись спецслужбы Европы, Балтийской и Центральной республик, и через две недели секты не стало.
        В каком-то смысле диверсия оказалась более эффективной, чем планировали сектанты. Финансирование лаборатории было прекращено, а Антон Стрельцов, пусть и выпущенный из-под колпака Комитета, обнаружил, что не то чтобы он не нужен никому… Просто нет никого, кто бы в принципе занимался чем-то, что имеет отношение к биохимии, если не брать в расчет ставку патологоанатома в городском госпитале.
        Можно было вернуться в приют, для бывших воспитанников там всегда находилось дело, можно было идти на биржу труда. Антон выбрал драфт.
        Последние сбережения, щедро приправленные долгами, ушли на вечер в пабе. Компания в пятнадцать человек собралась обозначить тот факт, что Антон и Лена отныне вместе в радости и печали.
        Обошлись без церемонии, штампа в паспорте, колец и свадебного платья. И без медового месяца. Утром Антон уже ехал на экспрессе в Кубинку, чтобы успеть к двенадцати на открытие очередного драфта.
        Арена, как прозвали здание драфта, была построена по чертежам Купца - падшего из первой шестерки. И больше всего она действительно напоминало стадион. Круглая площадь, попасть на которую можно через единственные ворота, окруженная одноэтажным кольцом офисов, у каждого - отдельный вход с внутренней стороны. У Купца было специфическое чувство юмора - офисов насчитывалось шестьсот шестьдесят шесть.
        Раз в месяц открывались ворота Арены, и тысячи желающих устремлялись навстречу судьбе. Падшим не нужны были ни документы, ни компьютеры. Драфт работал с надежностью силы притяжения, не завися ни от политики, ни от экономики, и каждый пришедший на него получал свой жребий. Ничего особенного - адрес в Москве. Ни даты, ни времени. Если ходоку повезет, его будет ждать один из падших. Казалось бы, система не должна работать, однако же, если ходок возвращался из Москвы, он возвращался с товаром.
        Не успевали закрыться ворота Арены, а в Сети уже публиковали список счастливчиков, букмекеры принимали ставки, заказчики принимали решения - кого нанять. Ходок - ремесло на грани права - в Москве законы не работают, все, что происходит в бывшей столице, - личное дело того, с кем это произошло, на форумах гуляют байки одна страшнее другой. А фамилии ходоков-профессионалов знают все, телефоны, почта - все в доступе.
        Стрельцову повезло: ко времени его первого драфта журналистам ходоки стали уже неинтересны. Смерть в Москве стала статистикой. Обереги - еще одним товаром класса люкс.
        Первым жребием Антона оказался Романов переулок - место силы падшего Воронина. Ходка была удачной. Стрельцов даже смог позволить себе свадебный подарок. Слабенький оберег «ведьмина слеза», действующий всего несколько дней, совсем недорогой для ходока и стоящий за пределами Москвы, даже после полной разрядки, как приличное жемчужное ожерелье.
        Антон был на драфте еще пять раз, больше нужды не было. Заказчики находились легко, а список падших-контрагентов Антон предпочитал не расширять. До поры до времени все текло по накатанной. Москва умеет выбирать удачливых. Сейчас в «мерседесе» Воронина Антон почему-то снова вспомнил, как заходил в первый раз на Арену, как ждал своей очереди в окошке. Если бы он не стал ходоком… В каком-то смысле это был легкий путь. В конечном счете, ходок должен делать только то, что заложено в генетику любой земной твари - выживать. Остальное - приложится.
        Глава одиннадцатая
        Долг
        Важно, чтобы пациент хорошо понимал: боль - это не причина и даже не следствие, боль - это сигнал тревоги его организма. А разве правильно не слышать сигнал тревоги?
        Записки анестезиолога
        - Ты быстро, Антоха… У вас там в Питере все нормально? Я уже думал, придется мне с другими торговцами контакты налаживать. А я трудно привыкаю. Ты же знаешь… Наверное, случилось что?
        Воронин впервые оказался так рядом - пусть у шестисотого и широкие сиденья, это все равно ближе, чем рукопожатие через стол. Светлый льняной костюм, светлые туфли, широкополая шляпа, брошенная сзади. Воронин всегда одевался так, будто жил в жаркий пик лета и не в Москве. Где-нибудь на широте Бали или Гоа. Глядя на его вечный загар, в это верилось. Пахло от Воронина тоже чем-то экзотическим и пряным, вероятно, чем-то экваториальным. Пробковый шлем ему точно пошел бы, и не «мерс», а какой-нибудь «Лендровер Дефендер». К торговцам Воронин привыкал действительно тяжело. Антон как-то посмотрел статистику драфтов - количество выживших из тех, кому выпало навестить Воронина, - не зашкаливало. Даже на фоне других падших. Трудно притереться, если не даешь контрагенту шанса увидеться еще раз.
        Антон попытался избавиться от невеселых мыслей единственным известным ему способом - сразу приступив к делу. Вероятно, он был бы не настолько активен, но адреналин все еще плескался в крови:
        - Господин Воронин, мой клиент заказал «Крыло ангела» - оберег девятого уровня.
        - Девятый уровень? Почему не десятый?
        - Бывает и такой?
        - Бывает. И двенадцатый бывает, только это как экватор - большой, а не продается. Я доступен?
        - Заказчику экватор не нужен, ему оберег нужен.
        - Может себе позволить?
        - Надеюсь.
        - Лучшая сделка в твоей жизни! Угадал? Антон, сколько ты берешь, процентов пятьдесят?
        - Пока хватает.
        - За бензин хоть доплачивают?
        - И за бензин тоже.
        - В оба конца?
        - Обычно я возвращаюсь. За это и платят.
        - Но ведь можешь и не вернуться. Рано или поздно - все остаются здесь, да, Антоха?
        «Мерс» гнал по Москве, по идеально пригнанным камням брусчатки. Падшие предпочитали камень асфальту. Падшие могли позволить себе любые предпочтения. Тысячи приезжали на Центральный вокзал. Тысячи были готовы мостить дороги, красить, вывозить мусор, стоять у прилавков и на панели, нажимать кнопки и давить на рычаги. Каждый день, каждый час.
        Три спецвокзала, три подземных терминала на глубине пятьдесят-семьдесят метров, три осколка Периметра - на юге, севере и востоке, каждый за десяток километров от кордона таманцев. Все те же минные поля, пропускная система и неразговорчивые бойцы генерала Парыпина.
        Когда-то был четвертый вокзал - Западный, в Одинцово. Спецгруппа «Моссад» пыталась проникнуть в Москву через него. Вся операция заняла две минуты, все шло по писаному, пока весь вокзал не погрузился во что-то, что, судя по съемкам камер спецназовцев, больше всего напоминало густую черную смолу, которая заполнила все помещения терминала достаточно быстро, чтобы не успели уйти, и достаточно медленно, чтобы наблюдатели на всю жизнь запомнили, что такое умирать в муках. Смола, игнорируя законы притяжения, сначала залила все входы и выходы, а потом уже занялась «моссадовцами». По очереди. Черное вещество потихоньку прибывало, и средний его уровень в терминале достигал всего сантиметров десять, когда утонул первый из бойцов, попав в свой персональный колодец. Смола просто потекла вверх, обволакивая, пока не накрыла с головой. Каждый из них тонул в этом веществе, хотя вокруг было еще полно воздуха. И каждый из еще живых знал, что с ним произойдет. Они пытались друг другу помочь. Один застрелился.
        Позже спуск в терминал забетонировали, но пост таманцев оставили и даже подогнали бронетехнику. На всякий случай.
        Больше попыток силового проникновения не было. Было понятно, чем это кончится. Падшие не ведут переговоры. И всегда рады новым жертвам.
        На трех оставшихся вокзалах таможенники - таманцы, работа не по инструкции - по уставу. В первый зал - свободный доступ. В зале - все снять, все оставить. Второй зал - санитарная зона, сканеры выдернут температурящих, остальные идут дальше - в третий зал. Падшие не боятся болезней, просто им нужны здоровые работники. Снова сканирование - проверка, все ли осталось в первом в зале, не вздумал ли кто взять с собой в Москву что-то, кроме собственного тела.
        Четвертый зал - получение спецовки, обуви и кредитки. Теперь до конца службы их единственная собственность - комбинезон, кеды и карта в специальном кармане. Из четвертого зала - только вперед, уже не вернуться.
        Яркий алый комбинезон, того же цвета пластиковые кеды - можно поменять на новые раз в год. Если повезет, в них они и вернутся домой. За Периметром будут служить бессменно - не порвутся, не потускнеют, сами по себе артефакт - на черном рынке комплект стоит как подержанная легковушка. Одно время комбинезоны скупали военные.
        Главное для контрактника - карта. На ней уже есть деньги, только воспользоваться ими смогут лишь по истечении контракта. Стандартный - пять лет. Меньше не бывает, больше - всегда пожалуйста. Доживают единицы. Своего рода лотерея, почти беспроигрышная, - в случае гибели игрока деньги получает семья.
        Карта - одновременно пропуск. У ворот Периметра нужно приложить к сканеру - зажжется желтый, и автоматические ворота выпустят контрактника на свободу. Точнее, на территорию генерала Парыпина. У генерала могут быть свои соображения по поводу отработавшего контракт. Но до срока на сканере неизменный красный. Красный вообще будет главным цветом в их жизни на весь срок контракта.
        В комбинезонах, с картами, одинаково испуганные, одинаково решимые - заполнят платформу и вольются в уже поданные шаттлы. Двери закроются, чтобы открыться глубоко под землей, глубоко под Москвой.
        Центральный вокзал. Сюда прибывают шаттлы со всех внешних вокзалов. Пять вагонов - двери во всю длину, две створки - вверх и вниз, как огромная пасть.
        Махины движутся по своему короткому маршруту гладко и бесшумно. Прибывают всегда полные, выплевывают людей в красном, уходят всегда пустые. Никто никогда не видел машинистов этих огромных серебристых вагонов без окон, без фонарей.
        Центральный вокзал - последний, самый нижний из подземных этажей этой Москвы. Выше - девять уровней - казармы. Восемь часов в день приехавшие будут проводить здесь. Еще около часа в день - на самом верхнем, десятом, уровне - в столовых. Контрактников будут вполне сносно кормить, на койке будет свежее белье, в санузле - мыло и горячая вода.
        Пятнадцать часов в день - каждый день - они будут работать в самом опасном городе планеты.
        Сначала в Москву потянулись ко всему умеющие приспособиться узбеки и таджики. Потом махнувшие на все рукой мужички из славянских сел и моногородов. Мало кто возвращался, но деньги шли регулярно. По истечении контракта.
        Москва, как и в прежние времена, пожирала людей, изменилось лишь то, что теперь она за это исправно платила. Со временем появились и такие, как Антон, - свободные торговцы.
        Транснациональные компании зарабатывали миллионы на московском туризме, не обходилось и без сувениров. Но когда речь шла об артефактах, большим парням приходилось отойти в сторону. Падшие продавали этот товар только по системе из рук в руки. Продукт штучный, дорогой, но всегда востребованный.
        Оберегам не нужна была ни реклама, ни торговые сети. Артефакты. Обычно камни, редко украшения - браслеты, кольца, броши, часто - часы или коммуникаторы. Слабые дешевые, рассчитанные на часы, на дни, почти не покидают пределы Периметра. Дорогие долгоиграющие - вывозятся и через хаб разлетаются по всему миру.
        Купить можно двумя путями - либо получить предложение от падшего, либо обратиться к торговцу. Такому, как Антон.
        Артефакты, обереги исполняют желания. Слабенькие - «ведьмины слезы», «черный янтарь», синие и красные «крабы» - на вид почти что бижутерия, только к хозяину такой безделушки перестают цепляться все мелкие болячки, его не обрызгает грязью несущийся мимо грузовик, не уволят из-за сокращения… Безвредные игрушки, и цена на них - высока, но не запредельна. «Крабика» можно и на движок грузовика поставить. Год как минимум даже не заглохнет ни разу, какого бы года не был агрегат. Артефакты вообще с техникой лучше работали, чем с людьми, дольше заряд свой отдавали. По слухам, у доброй половины водил Питера пусть и дешевка, но что-то на машине было. Чтобы тормоза лучше работали, чтобы кривая вывезла…
        Антон, кроме подарка для Лены - «ведьминой слезы» с первой ходки, больше в дом ничего не привозил. Тот, кто общался с падшими, не мог поступить иначе. Была бы его воля, он бы и «слезу» отобрал, но Ленке нравилось.
        Были артефакты и специализированные. Как правило, те, что помощнее. «Волчий камень» лучше любого стимулятора - и никакого последействия: от недели до двух - не ешь, не спишь, а сил хоть отбавляй. Говорят, комитетчики заказывали, сильно интересовались, только так и не решились на серьезные покупки - непонятно, как к делу приспособить, - хранить артефакт невозможно, через месяц от него толку как от обычного булыжника, а когда понадобится, по-быстрому артефакт у падших не купить. Антон слышал, что есть и подсевшие на «волчий» - закупают один за другим.
        «Каменные свечи» - темно-серые цилиндры, по виду действительно напоминающие стеариновые свечи немного непривычного цвета. И тоже горят. Правда, на самих «свечах» процесс горения сказывается специфически - уменьшаются мал-помалу, пока не сойдут на нет - ни дыма, ни света, ни запаха. А вот тот, кому повезет оказаться рядом, засыпает и будет спать до тех пор, пока свечи не выгорят… Затушить «каменную свечку» практически невозможно. Эксперты считали, что процесса горения как такового в данном случае нет, просто огонь активирует механизм «свечи», и дальше она действует как полностью замкнутая система, если только не считать того, что в радиусе нескольких метров любое человеческое существо засыпало.
        Никаких последствий после пробуждения - бесценная вещь для тех, кто страдает бессонницей. Вероятно, просто совпадение, но сразу, после того как на рынок поступили первые «свечи», увеличилось количество смертей из разряда «заснул за рулем». Что-то доказать можно было, только если найти все еще горящую «свечу». А если она догорела до конца - никаких следов… Обычно «свечи» хранили свой заряд несколько месяцев, и, чем ближе к концу этого срока их активировали, тем быстрее они сгорали.
        Артефакты - лечат, спасают тех, кого уже нельзя спасти. Хранят, берегут… Убивают. Темные артефакты - редкий товар, но покупают и такие. Антон привозил несколько. Был такой заказ, и Антон не отказал - репутация ходока дороже, хотя знал, что везет и как это будет использовано. Пуля дешевле, но только артефакт гарантирует - никто никогда не узнает заказчика нежданной смерти. Или не смерти - бывают у клиентов желания и похуже.
        Было бы логично обыскивать торговцев - мало ли что привезут. Власти Центральной республики так и сделали. Через час после первой проверки на свет была явлена «черная флешка». Тонкая пластинка из чего-то похожего на черный пластик, идеально подходящая к любому компьютерному разъему, потому как в момент контакта легко меняла форму, чтобы соответствовать гнезду.
        Стоило «флешке» подключиться к одному из компьютеров Управления статистики Центральной Республики, как все данные всех компьютеров сети были уничтожены. Не было никаких вирусных атак, сбоев системы, и мониторы не мигали, просто только что данные были, а вот их нет.
        Власти Республики оказались понятливыми, что, впрочем, не вернуло им бесценной информации. Зато и новых атак больше не было. В течение недели после инцидента на рынке появилось еще две уже разряженные «черные флешки», кто стал еще одним объектом атаки, так и осталось неизвестно, ходоков продолжали «вести», но ни правительственным, ни корпоративным службам больше рисковать не хотелось. Падшие, в свою очередь, больше заряженных «флешек» миру не являли.
        Нападения на ходоков были - всегда неудачные и почти всегда с летальным исходом для нападавших. Всяко случалось - и родных брали в заложники, и ходоков пытались подкупить, запугать. Зависимость была простая - пока ходок честно выполняет свою работу, с ним ничего случиться не может. До ходки или после - неважно. Неприятности у ходока могут случаться только в Москве.
        Торговцы, тысячи отчаянных и предельно осторожных счастливчиков, коллекционирующих десятки ходок, и неудачники, гибнущие, сделав два шага от Периметра, - в основном из России, но, чем дольше шла торговля, тем больше появлялось пришлых, но всегда владеющих русским. Падшие разговаривают только на русском. По крайней мере никто не слышал от них другого языка.
        После торговцев в город потянулись люди особенные. Те, кому нужно было исчезнуть, переждать. Те, кто думал, что за пределами Периметра шансов выжить было меньше, чем в нем. Они ошибались: исчезнуть здесь можно было, переждать - нет.
        Туристы поехали в Москву почти сразу за торговцами. Москва могла все. По очень высоким ценам. Иногда казалось, что так было всегда.
        Теперь уже никто не решился бы бомбить Москву - слишком много бизнес-интересов. В Москву - туристы, «яйка, млеко», презервативы - все, что нужно темному городу. Из нее - деньги и артефакты. Отдельный бизнес - контрактники. Прошли времена, когда вся надежда была лишь на тех, кто мог доехать до одного из московских вокзалов и надеть красную робу. Рекрутинговые агентства широким гребнем прочесывали глубинку, исправно поставляя падшим рабочую силу.
        Время бомбардировщиков кончилось. Настала пора агентов служб с разными, но почти всегда трехбуквенными названиями. Вербовались контрактниками, проникали торговцами, не вернулся ни один. Службы продолжали пытаться. С отчаянием заводной игрушки, у которой нет шансов, что пружина выдохнется.
        Со временем Стрельцов перестал думать про Москву. Не гадал, кому все это выгодно, кому нет, кто такие падшие и какое место занимает он сам во всей этой сложной пищевой цепочке. Для себя Антон решил - важны только артефакты. В конце концов, пистолет сам по себе никого не убивает, а лекарства не лечат. Только для артефактов - все решает время. Артефакт с каждым днем теряет силу, дешевеет ежесекундно. И поэтому тоже - только под заказ - через знакомых знакомых или через интернет-аукционы. Всегда деньги вперед, и всегда никаких гарантий. Торговцы слишком часто не возвращаются. Правда, ни один из ходоков ни разу не кинул клиента. Падшие этого не любили. А с падшими приходится считаться, даже если ты уже не в Москве.
        Стрельцов уже больше года не заходил на аукционный сайт, не ждал заказов. Заказы сами находили его. Наверное, мог бы разбогатеть, если бы не делал паузы после каждой ходки. Мог бы не вернуться, если бы не шел в Москву по графику, который сам объяснить даже не пытался. Иногда раз в неделю, иногда отсиживался по несколько месяцев… Может, поэтому и терпела его бывшая столица.
        В «мерседесе» Воронина было холодно, Антон покосился на стрелку, застывшую на шестнадцати, но просить падшего «поднять градус» не решился.
        - Господин Воронин, вы очень вовремя заехали в этот двор…
        - Не то слово - еле успел. Кто ж знал, что ты такой любитель экстрима. Даже не знаю, есть ли смысл с тобой после этого дело иметь. Девятый уровень уважения требует, а ты, того и гляди, и до Периметра не доберешься. Москва такого не прощает…
        - Я десятки раз там проходил.
        - А в одиннадцатый пришлось пробежаться. Может, было все не совсем так, как обычно? Ничего не припомнишь?
        - Все было как всегда.
        - Все как всегда не было. Либо ты о чем-то не хочешь говорить, либо ты чего-то не заметил. И то и другое не есть хорошо.
        «Мерс» свернул в Романов переулок и замер у входа в офис.
        - Пошли, Антоха, попытайся все вспомнить по дороге в офис. Это важно, и я все равно все узнаю. А мне бы не хотелось быть с тобой невежливым…
        Охрана у входа - улыбки, конечно, не Антону. Такие особенные улыбки: мы так рады, что вы проходите мимо именно в нашу смену, вот счастье-то! На ресепшене две богини под метр восемьдесят, с безупречными чертами лица и ясным взором и, кажется, рожденные в одном инкубаторе. Воронин исчез как раз где-то между охраной и ресепшеном. Это был его офис, его место силы, здесь он просто оказывался там, где хотел.
        Две богини смотрели холодно и как-то мимо. Мимо Парижа и Милана, мимо Армани и Гальяно, мимо Антона Стрельцова - одного из человеков обыкновенных, которым предстояло пройти из мира в офис. Многолетний опыт преодоления этой страшной силы, пропуск, подписанный длинно и сложно самим Ворониным, ничуть не добавляли уверенности Антону.
        Мисс Безупречность скользнула взглядом по фотографии, мисс Совершенство просканировала пропуск - о, чудо! - еле заметный кивок и… Сегодня Антону снова повезло, он снова допущен в святая святых, в королевство кабинетов размером с футбольное поле, климатических систем и хорошего кофе. В который раз Антон задался вопросом: девушки на ресепшене - падшие или?… Парни в полосатых рубашках и немнущихся галстуках - кто они?
        Лифт одарил сеансом скоростной невесомости, двери открылись, и Антон оказался на этаже, где все должно было убедительно доказывать каждому - кто именно здесь обитает. На стенах висели Подлинники. Сказано в свое время это было с особой интонацией, так, чтобы раз и навсегда отделить все, что может быть кем-то нарисовано, от того, что висит. Висело общим количеством - аж много - творений славного художника, чье лицо известно больше, нежели творчество, и чье творчество очень трудно отличить от креатива в исполнении фотоаппарата цифрового дорогого с эффектом избавления от красных глаз. Антону не верилось, что это был выбор Воронина. Скорее - шутка. Такая дорогая и долгоиграющая. Рамы у картин были тяжелые, золотые. Золото - это металл такой.
        Двери красного дерева - тоже не в силу краски, а по материалу, из которого были произведены. Дверь, к которой подходил Антон, была открыта. Комната за открытой дверью разорена. На столе, вместо любовно расставленных офисных сувениров, стояла коробка из желтого картона. Полная. Не поместившееся тонким слоем покрывало весь пол. Зайти Антон мог, только наступив на какой-то конверт с устрашающим количеством печатей и виз.
        Падшим писали - единственный почтовый ящик в Кубинке. Рядом - таманец. Стоит, ждет, когда наполнится. Забирает, на место тут же становится новый ящик. Забавно, что доходят только те письма, которые к ящику приносит отправитель лично. В случае с конторой - первое лицо. Поэтому в Кубинке у ящика - еще один пост - папарацци.
        Разоренная комната была приемной, ее хозяйка - рыженькая, какая-то легко незаметная девушка - принести-унести, записать, не забыть и не надоедать. Кажется, Марина. Антон всегда с трудом, но все-таки вспоминал ее имя. В его записной книжке она значилась как Марина Воронина. Воронина не в смысле фамилии, а в смысле принадлежности, как «мерседес» Воронина или Воронина стул.
        Антон застыл перед бумажной волной. Было неловко стоять, было невозможно зайти, Антона спас хозяин. Прошуршал по бумагам, выудил из-под перевернутого кресла пиджак, судя по размеру - женский, судя по тому, откуда он извлечен, - Маринин. Рассмотрел, будто это был не пиджак, а что-то дохлое, причем уже начавшее разлагаться. Ни слова не говоря, выбросил его в коридор. Вернулся в кабинет, дверь оставил открытой. Антону оставалось только идти следом.
        - Генеральная уборка?
        - В каком-то смысле.
        В самом кабинете Воронина все было идеально, то есть как всегда. Наглухо задернутые белые шторы, каждый раз Антону хотелось потрогать материал, иногда ему казалось, что это не ткань, а камень, причудливыми складками закрывавший окна… Свет без явных источников - просто был - неяркий, без капли тепла, и каждый предмет в кабинете отбрасывал тень, которую, казалось, специально обводили тушью - никаких размытых контуров. Стрельцов как-то пытался найти источник света по теням. Пока не наткнулся на тень, которая упрямо смотрела в сторону, противоположную всем остальным.
        Белое кресло, белый стол, паркет, Антон почему-то думал, что из клена. На столе - лист бумаги, всегда пустой, рядом карандаш - острием к гостю. Глядя на этот карандаш, Стрельцов каждый раз вспоминал, как Влад убеждал его, что любой предмет может быть оружием. Этот карандаш точно был не просто карандашом, Антон это чувствовал. Напротив стола - стул для посетителей, с высокой, слишком высокой прямоугольной спинкой, такой гламурный вариант табуретки для допросов…
        Во всю стену за спиной у падшего тянулся такой же молочно-белый, как и все в этом офисе, шкаф. Антон подозревал, что металлический, по крайней мере, на эту мысль наводили рукоятки и звук, с которым открывались многочисленные разнокалиберные отделения этого монстра.
        Все было как всегда… если бы не ширма. И кто-то за ширмой. Антон старался не смотреть в ту сторону. Давалось несмотрение с трудом - за ширмой кто-то жил, кто-то идеальных пропорций и выпуклых форм. Судя по тени.
        - Антон, что сегодня не так? Скажи мне, - Воронин говорил с Антоном, но смотрел туда, куда старался не смотреть Антон. - Это чувствую я, это знает Ловчее озеро, ты же не думаешь, что после сделки я отвезу тебя прямо к воротам Периметра? Придется самому, ножками.
        - Я видел Дворника. В метре от себя. У скалы, что в начале Кутузовского.
        - Скалы с крестом. И совсем недалеко от озера. Ты не коснулся его? Не заговорил, или, может, он тебе что-то сказал?
        - Нет.
        - Нет, значит, нет.
        Воронин улыбался. Вероятно, он тренировал эту улыбку долгими часами перед большим зеркалом с правильной подсветкой. Улыбка была особенная - доброжелательная и победно-плотоядная одновременно. Падшие отражаются. Когда хотят.
        - В прошлый раз я тебе кое-что обещал. Ты так расстроился из-за того, что одни наши гости убили других, что я даже пообещал тебе ответить на вопрос… Ты все еще хочешь знать ответ?
        Антон не то чтобы не хотел. Тогда ему казалось это важным. Сейчас, с каждым словом падшего, ему казалось, что он все глубже вязнет в патоке плана Воронина, который, возможно, начал действовать задолго до того, как Давич пришел к нему с заказом. Стрельцов подозревал, что, захоти Воронин, и шахматная корона переехала бы в Москву навсегда. Падшие просчитывали любые ситуации. Даже те, которые казались ошибкой. Вероятно, и Охотник погиб для чего-то. Может, для того, чтобы каждый за пределами Москвы точно знал, что падшие водятся только по эту сторону МКАД.
        - Антон?
        - Да, я хотел бы знать…
        - Хорошо. Хотеть знать - это очень правильно. Антон, вся штука в том, что падшие всегда выполняют обещания. Это основа нашего бизнеса. Ведь иначе нет никакого смысла. Понимаешь?
        Пусть все зыбко, пусть завтра случится все что угодно, но должна быть основа. Иначе не было бы даже контрактников. Каждый из них может умереть, но деньги с карточки никуда не денутся. И артефакты работают столько, сколько им положено, были бы деньги купить товар и того, кто его доставит. И если гость попал в наше казино, он знает - если уж мы обещаем неограниченные ставки, то границ у ставок действительно не будет. А если наши уважаемые гости приезжают под гарантию того, что со стороны падших им ничто не грозит, то так тому и быть. Я доступен?
        - Вполне. Но вы дали людям Давича пронести оружие…
        - Антоха, это же Москва, нужно быть готовым ко всему, понимаешь? Иначе зачем сюда ехать? Знаешь, это как секс в людном месте - надо быть готовым. Ты готов?
        - К сексу?
        - Ты меня не слушаешь. Все-таки что-то случилось. Ты готов к сделке, Антон Стрельцов? Ты же для этого сюда приехал. Ты говорил про оберег…
        - От напасти и беды. Девятый уровень, «Крыло ангела».
        - Серьезная сделка. Я даже не уверен, что смогу найти мотивацию выполнить твой заказ. Антон, кто покупатель?
        До этого дня Воронин никогда не спрашивал о заказчике. Ему было все равно. Только не сегодня.
        - Старый клиент.
        - Может, напомнишь, что ты уже ему поставлял?
        Антон готовился. Смотрел прямо, отвечал твердо, не торопился и не медлил. Только падшие не психологи. И не следователи. Они не чувствуют и не угадывают, они знают. И играют.
        - Всякую мелочь.
        - Мелочь, Антон, из Москвы не возят. Вся мелочь до Периметра осталась. А может, не клиент? Может, этот товар для тебя? Может, для родителей? Девятый уровень! Можно купить лишние десять лет жизни для мамы - никаких денег не пожалеешь, ведь так, Антоха?
        - Моя мама умерла очень давно…
        Жизнь за ширмой замерла, чтобы возобновиться с новой силой.
        - Воронин, ты самый глупый падший! - Из-за такого голоса мужчины убивают, вне зависимости от того, какие слова он произносит. Голос вышел из-за ширмы и обрел плоть. Антону было не стыдно смотреть на обнаженную женщину не отрываясь. Было бы стыдно не смотреть. Тонкие ступни сделали три маленьких шага, чтобы оказаться рядом с Антоном. Женщина - маленькая, худенькая, с гривой рыжих волос. Антон, вжавшись в спинку стула, смотрел на её небольшую грудь идеальной формы.
        - Он покупает оберег для своей женщины. Воронин, ты разве не слышишь - от него разит страхом за свою девочку?
        Женщина наклонилась к Антону и обнюхала его - от макушки до подбородка. Её руки легли к нему на плечи. Антон Стрельцов не знал - чувствовал, захочет - одного движения этих пальчиков хватит, чтобы он превратился в обезумевший от боли кусок мяса и нервов. Стрельцов имел представление, на что способны падшие, особенно только что обращенные - полные сил, полные чувств и покорные лишь хозяину. У девушки не было ни единой веснушки, и, тем не менее, это была Марина.
        - Марина?…
        - Антон, зови её Марианной, теперь ей это ближе, - Воронин потянулся к столу. Черная плетка, скрученная в спираль, почти незаметная на черной матовой поверхности стола, в руке демона - ожила, распрямилась, дотянулась до шеи Марианны, обернулась вокруг… Антон перестал чувствовать её рядом. Марианна просто исчезла. Может быть, она вернулась за ширму. Сейчас там было очень тихо.
        - Молодые так нетерпеливы… Но нюх у них потрясающий. В конце концов, мне все равно. Кто знает, кем твоя сегодняшняя девушка будет для тебе завтра.
        Воронин, не вставая с кресла, протянул руку к своему шкафу. Такие вещи лучше не видеть. Воронин не должен был дотянуться. Должен был встать, сделать шаг… Дотянулся - его рука вытянулась на лишние полметра так же естественно, как естественно протягивать замерзшие руки к теплу.
        Ни ключей, ни кода - просто рукоятка вправо - дверца открыта. Казалось, у Воронина имелись любые артефакты, будто шкаф был не хранилищем, а фабрикой по их производству в комплекте с небольшим складом. Демон вытащил с полки сверток. Всегда коричневая промасленная бумага.
        Рука вернулась к привычным пропорциям, сверток воцарился на столе. Открыть при продавце - оскорбить недоверием. Открыть в Москве - и артефакт начнет терять свою мощь на порядок быстрее, чем это обусловлено его природой, будто Москва пытается забрать то, что отдала… Казалось бы, обычная промасленная бумага, но она защищала. Стоило покинуть Москву, и бумага становилась просто бумагой, сила артефакта таяла, как тому и положено быть.
        - Видишь, Антоха, все просто. Стоит только вернуться к нашему бизнесу - и ты решаешь любые проблемы.
        Воронин просто немного наклонил голову, но сейчас это уже был другой человек, если его вообще можно было называть человеком. До наклона головы перед Антоном сидел бизнесмен, сейчас он чувствовал зверя. Это было плохое чувство.
        - Итак, господин торговец. «Крыло ангела» обойдется Антону Стрельцову в двадцать миллионов. Ты знаешь цены, это - хорошая цена, а главное, я чувствую… меня это мотивирует… понимаешь. Пожалуй, даже Купец обращает внимание на сделки с такими суммами.
        Антон смотрел в стол, низко опустив голову. В конце концов, у него может просто болеть голова после какого-нибудь весьма рядового вчерашнего:
        - Я благодарен. Я знаю, что этот артефакт может стоить сколько угодно.
        - Тогда давай закончим нашу сделку.
        Антону было все равно, какую сумму назовет Воронин. Два миллиона, десять миллионов или любую другую недостижимую сумму. На его счету было семьдесят пять тысяч сто двадцать восемь долларов. Перепутать с двадцатью миллионами было бы трудно. Антону нужна была не цена, а удача - небольшая, длиною в несколько секунд. Он ехал сюда только за ней.
        - Цена хороша. И я ценю ваше отношение. Но сегодня я не готов. Мне придется приехать еще раз.
        - Не готов?
        Сейчас Стрельцов точно знал: будь у него двадцать миллионов, цена была бы другой - двадцать миллионов и один доллар, а может, сорок миллионов, но точно недоступной, сколько ни привези. Падшим всегда нужны не только деньги, и не столько деньги… Пальцы не выдержали, дотянулись до оберега - маленького желтого айсберга на поверхности океана стола. Воронин ждал. Стрельцов нехотя отодвинул сверток.
        - Антоха. Заказ необычный, и второго раза не будет. Поверь мне. Давай заключим сделку. Ты получишь артефакт и время.
        - Залог?
        - Ты знаешь, по-другому и быть не может.
        - Я так дорого стою?
        - Нет. Не ты. Это было бы просто. Вы оба. Её ведь зовут Елена? Прекрасная Елена, роковое имя для влюбленных мужчин.
        - Я вернусь с деньгами.
        - Я знаю. Но без залога их может снова не хватить.
        Падший отвернулся. Прошелестел за ширму. Антон стал ему неинтересен. Интересным было что-то, что делала Марианна. Недолго. Как раз на столько, чтобы Стрельцов дождался своей удачи.
        - Если бы речь шла о залоге на меня…
        Воронин вынырнул из-за ширмы, развалился в кресле, закинув ногу на ногу.
        - Значится, за денежкой мотнешься? А я тут посижу, подожду тебя. Мне же нечем заняться, почему не подождать? Вот он - перед тобой, берешь или уходишь без него. Второго шанса не будет.
        - Я рискну. Вдруг падший Воронин передумает, а может, кто другой сможет мне продать то, что мне нужно…
        Никогда еще промасленная бумага не была такой громкой. Сквозь ткань куртки, сквозь грохот отодвигаемого стула она громко шуршала во внутреннем кармане. Заменить «Крыло ангела» упаковкой со старым, уже не активным артефактом оказалось легко. Трудно стало теперь.
        - Я не передумаю. - Улыбка Воронина утратила свою лучшую часть. Она уже не выглядела доброжелательной и плотоядной. Она была только плотоядной, собственно, это уже и не была улыбка. Воронин просто показывал свои клыки.
        В кабинете падшего никогда не было светло, сейчас в нем не стало черным-черно только самую малость. Как раз на столько, чтобы Антон мог видеть и мог бояться… карандаш, который не был карандашом, воспарил над столом, вытянулся и слился со своей неправильной тенью, продолжая набухать, пока не стал похож на огромную черную кобру, нависшую над Антоном…
        Марианна уже была рядом. Стрельцов не знал, что именно с ним сделают. Знал, что, если бы ему удалось как следует их разозлить, его бы убили. Но это вряд ли. Падшие предпочитали жертву, умирающую в муках. Антон был жертвой, и у него не было ничего, что могло бы остановить голодного падшего. Он хотел бежать, пульс барабанил в ушах, адреналин насыщал кровь, но одного взгляда демона хватило, чтобы он не мог шевельнуться… Даже закрыть глаза.
        - Придется мне найти себе нового торговца. Старый вором оказался. Это так неожиданно. Вероятно, тебя что-то заставило…
        Марианна наклонилась к Антону:
        - Люди так трепетно относятся к потере частей тела. Я помню, это так пугает…
        Тонкая женская рука протянулась к предплечью, коснулась, сжала, сильнее, еще сильнее - медленно и неотвратимо. Антон не мог кричать, не мог пошевелиться, не мог даже закрыть глаза… Слезы брызнули, скрутило живот - в руке Марианны остались кусок кости и плоть…
        Марианна была неопытна. Слишком много крови, слишком много боли. Антон потерял сознание.
        Он очнулся от поглаживания. Кобра-карандаш все так же нависала над ним и, кажется, стала еще больше, кто-то ласково гладил Антона по щекам, по груди… Свою руку Стрельцов не чувствовал. На месте раны была непроницаемая черная пленка. Облепила от кисти до плеча. Лучше не думать, что под ней. Антон лишился не только части плоти, но и одежды - всей. Марианны рядом не было, гладил Антона Воронин.
        - Приходи в себя, Антоха, мы только начинаем.
        Руки падшего походя прошлись по телу жертвы. Со страхом Антон смотрел, как Воронин приближается к паху.
        - Ты этого боишься?
        Воронин снова улыбался. Впервые Антон увидел цвет его глаз. Всегда не разглядеть - за сумраком очков, в тени век, - сейчас, рядом, - карие, теплые. Давным-давно мама Антона любила рассказывать ему о том, какие у него замечательные глаза - серо-зеленые, непонятные. Иногда вдруг кошачьи, зеленые, иногда - темные до синевы. Иногда разом теплеющие до карих. В детстве Антон этим гордился - у него, довольно хлипкого пацана, было что-то особенное, не такое как у всех. Сейчас все должно было закончиться, а ничего выдающегося в его жизни так и не случилось. Может, и со смертью не повезет? У Воронина глаза были обычные. Таких - миллионы. Видно, дело не в глазах.
        Падший взял Антона за здоровую руку и начал выгибать в сторону для выгибания не предназначенную. Было больно. Потом еще больнее. Воронин был аккуратен - Антон все не терял сознание. Боль все усиливалась. В ту секунду, когда казалось, что хуже быть не может, - оказывалось, что могло. Антон не мог даже закрыть глаза, не мог оттолкнуться, попытаться вырваться. Если бы он был связан, он мог бы пытаться разорвать путы. Падший не позволил ему даже этого.
        Вместо долгожданного обморока к Антону пришло знание. Так же, как десятки раз в приюте, он постарался сделать то, что только и получалось у него как надо из всего курса восточных практик, которыми их пичкали. Он медленно, но верно отключался от внешних раздражителей. Его веки были открыты, но он уже ничего не видел. Он забыл, где он и почему, что с ним. Осталась только боль. Он попытался забыть и о ней. Перестать чувствовать. Но, чем сильнее он пытался уйти от нее, тем ближе она становилась, и тогда Антон Стрельцов сделал то, чему его никогда не учили, но к чему готовили. Он понял, что эту боль не нужно отталкивать. Нужно войти в неё, стать ею.
        Теперь - он достиг нужного состояния. Ни разу во время практик в приюте ему не удавалось настолько уйти от внешнего. Все было просто: боль - это и есть он, ее бесполезно отталкивать - только взять…
        Антон не знал, сколько прошло времени. Он снова дошел до края и, кажется, сделал еще один шаг. А потом вернулся в здесь и сейчас.
        Его веки, такие же обездвиженные, как и все тело, вдруг ожили и закрылись. Боль не стала слабее - она была близкой, она стала всем, что еще оставалось у него, Антон цеплялся за неё. Антон нанизался на неё, стал ею и поднял руки. Еще через секунду он снова открыл глаза, на этот раз по своей воле.
        Воронин замер. Антон не должен был двигаться, не должен был даже пытаться сделать что-то. Стрельцов обязан был только страдать.
        Падший больше не скалился. Боль прильнула к Антону, просочилась сквозь и осталась прирученной, не страшной, другой. Кто-то поселился в его теле, и этот кто-то сейчас хотел только одного, хотел остро, до боли.
        Стрельцов встал. Лицо падшего пошло вниз, будто уехало на лифте. Кабинет Воронина показался ему меньше, даже ширма стала ниже, достаточно было приподняться на носки, чтобы заглянуть за нее. Он протянул руку к бывшему карандашу, и змея, как любимая зверушка, скользнула по руке и удобным воротником устроилась вокруг шеи.
        Антон шагнул мимо Воронина - оставил падшего за спиной, чего не делал никогда. Его влекло к Марианне. Так ребенок тянется через стол к сладкому. Это было так просто - притянуть её к себе, держать у груди, не давать ей шевельнуться и пить… Он жадно пил, прямо через грудь впитывал существо… Было просто снова отбросить уже не Марину и не Марианну - пустую оболочку.
        Воронин вдруг оказался слишком медлительным. Он не успел ничего - лишь увидел, как Марианны не стало.
        Антон почти без усилий притянул к себе падшего. Боль снова проснулась, боль снова хотела втянуть в себя… Антон держал демона - ни костей, ни мышц - оболочка, под оболочкой - шарики ртути - поймай, если сможешь. Воронин бы выскользнул, если бы Антон его только держал, но Антон продолжал насыщаться - втягивал грудью, ребрами, всем нутром… Прижимал к себе, как никогда не прижимал любимую женщину, тянул в себя, тянулся навстречу. Рот падшего кривился, пузырился, пытался крикнуть, наконец выплюнул, прошептал:
        - Ты мне должен.
        Боль исчезла. Спряталась где-то далеко, не испугалась - ушла, чтобы вернуться в следующий раз. Падший шипел:
        - Ты мне должен, Антон, кем бы ты ни был. Ты не можешь меня убить.
        Глава двенадцатая
        Пол, стены, потолок
        Достаточно посмотреть любой блокбастер, чтобы понять: лифт - это средство защиты, а не передвижения…
        Справочник непредвзятого зрителя
        Адреналин все не выходил из организма директора. Ефим Маркович нарезал круги по кабинету, никак не находя себе места для посадки.
        Кривому надоело наблюдать за перемещениями директора, и он принялся изучать книжные корешки в ближайшем шкафу. Ни одного слова на русском.
        - Когда ты спросил, что привез, я тебе ответил - часть целого, так?
        - Так.
        - И ты, конечно, подумал, что тебе просто не ответят. Так?
        - Вы сегодня просто мысли читаете.
        - Твои нетрудно, надо просто немного прищуриться - у тебя все на лбу выступает… На чем я остановился?
        - Часть целого.
        - Точно. Все началось еще при моем отце. Он основал этот приют.
        - Я думал…
        - Да, конечно, здесь был приют задолго до моего отца, но к тому моменту, когда моя семья его купила, здесь были только стены и дыры в этих стенах. В один прекрасный день мой отец начал ремонтировать приют и строить Лифт. Лифт с большой буквы «Л».
        - Какой-то особенный?
        - Да. На самом деле я не вполне уверен, что его можно назвать лифтом, - скажем, слово «подъемник» ему подошло бы больше, но так уже сложилось. Когда отец построил лифт, он спустился на нем, чтобы начать строить машину.
        - А тут - наверху, было никак?
        - Никак - с учетом того, что большая ее часть уже находилась внизу, причем достаточно громоздкая часть, чтобы даже в голову не приходило ее поднять. У отца были четкие инструкции, как эту машину собрать, какие детали заказать, а что нужно просто найти. Она и есть то целое, часть которого ты сегодня привез.
        Директор тяжело вздохнул.
        - Чтобы ты не решил, что я окончательно сошел с ума, пошли, покажу. Хочешь?
        Из кресла вставать не хотелось, но кресло подождет и дождется. Кривой поднялся, вспомнил молодость, изобразил перед директором классическую ученическую стойку:
        - Разрешите следовать за вами, сэр?
        Директор игры не принял, просто зашагал в сторону огромного книжного шкафа. В тот момент, когда Кривой уже было решил, что его учитель решил покончить жизнь самоубийством путем прошибания шкафа головой, шкаф провернулся вокруг оси и открыл проход. Николай уже последовал за директором, и Кривому ничего не оставалось, как отправиться вслед за человеком в сером. С некоторой странной радостью Михаил подумал, глядя на низкий потолок, что шляпу Николаю все же пришлось снять.
        Долго идти не пришлось. Проход, открывшийся за книжным шкафом, через несколько метров раздвоился, они свернули направо, Михаил начал догадываться о секретах скоростного перемещения директора - в здании действительно были подземные ходы. Спустя еще несколько минут они остановились на площадке перед… наверное, лифтом. Судя по створкам - тяжелым, грузовым. Кривому подумалось, что он совсем не удивится, если окажется, что где-то внизу этот лифт используют для перевозки груженых «КамАЗов» с этажа на этаж.
        - По замыслу тех, кто сегодня нас штурмовал, мы должны были спуститься сюда и - оп! - Директор приложил ладонь - створки разошлись с такой скоростью, что на мгновение Кривому показалось, что они просто исчезли. Сам Лифт был точно не стандартный - слишком большой и слишком старый.
        Металлическое дно, отполированное временем и весом поднятого-опущенного, все равно хранило память о вычурном узоре - то ли арабская вязь, то ли просто переплетение гибких линий. Вместо кнопок из странной металлической паутины торчали рукоятки. Кривой поднял голову - до потолка кабины было метра три, и хорошо, что не меньше, потому как быть ближе к украшающим верхние углы кабины четырем свирепым мордам не хотелось. У чудищ были такие клыки, что становилось понятно - эти пасти просто не могут закрыться. А вот напротив дверей висел барельеф, на который смотреть и смотреть. Через какое-то время Мише даже показалось, что он точно где-то видел эту женщину.
        - Поехали! - Директору явно нравилось чувствовать себя в роли экскурсовода. Рычаг он выбрал самый верхний и резко потянул вниз: все правильно, если уж в приюте есть тайные ходы, должно быть и подземелье. Лифт мягко тронулся, точнее, тронулись цифры на дисплее.
        Ехали долго. Судя по количеству сменившихся цифр, они приближались как раз к тому месту, где стоит находиться во время ядерной бомбежки и узнавать о случившемся исключительно из новостей. Вот в случае землетрясения лучше быть где-то повыше…
        - Хороший лифт?
        - Большой… И, кажется, очень старый.
        - Ну… Просто некоторые детали в нем действительно не новые. Как думаешь, сколько он жрет электричества?
        - Ну… он большой, значит, много, но если вы спрашиваете, значит, мало.
        Директора ответ не впечатлил:
        - На самом деле нисколько. Я не знаю, как это происходит, мы просто построили его по чертежам, которым самое малое четыре тысячи лет. И он работает. Единственное, что пришлось добавить, - дисплей, а то не поймешь, едет он или стоит.
        Кривой с недоверием осмотрел кабину Лифта:
        - То есть это такой вечный двигатель, и, если поставить сюда обезьянку, которая будет давить на рычаги, и подключить турбину, можно давать ток в отдаленные районы?
        - Ага. Мы пять лет пытались что-то к нему подключить. Понимаешь, Миша, в том-то и проблема со всеми этими вещами - они делают только то, для чего когда-то были придуманы. Это Лифт. Он поднимает и опускает. И больше - ничего. Я удивляюсь, как он дисплей терпит: стоило поставить сюда камеру, и он просто перестал работать.
        - Вы так говорите, как будто он живой.
        - Может, и живой…
        - А без нас эти темные ребята сюда никак попасть не могли?
        - Без нас - не знаю, без меня сюда не может попасть никто.
        - Как это?
        - Не знаю. Пока был жив отец, Лифт признавал еще и его, когда он умер, остался один я.
        - А если… - Кривой не успел договорить, Лифт остановился, и на этот раз Михаил снова ничего не почувствовал - просто створки разошлись во тьму.
        Директор вышел первым:
        - Пошли, свет сейчас будет.
        Постепенно тьма рассеялась, Кривой уже различал невысокий потолок, деревянный пол, когда света стало чуть больше, Михаил наклонился, чтобы удостовериться, - оказалось, не паркет и не дерево - камень. Судя по всему, ручная работа. Только… Кривой видел низкий потолок, видел каменную мозаику пола и не видел стен. И светильников тоже не видать - просто часть пространства вокруг него была освещена…
        - Сколько лет вы это строили?
        - Строили? - Директор уже ушел метров на десять вперед. - Мы построили Лифт, чтобы просто добраться сюда. Я разве что-то говорил о шахте Лифта? Мы построили Лифт - это единственный способ оказаться здесь. Я не знаю, как он сюда попадает.
        - А приют вы тут построили, просто как крышку на кастрюле?
        - Миша, у тебя под землей мозги отказывают? Ты в приюте сколько лет провел? Ты не в курсе, сколько лет этим зданиям?
        - Не-а.
        - Понятно, - директор вернулся к бывшему ученику, - а мозаику эту внимательно рассмотрел?
        Кривой снова присел. Мозаика была забавная, но что же такого он должен был увидеть? Разве что… Ну да - это чередование: большой красный квадрат, несколько маленьких синих, такой же узор - в столовой, в спортзале.
        - Узнал, вижу, что узнал. Это традиция - о ней мало говорят, но от этого она не становится менее прочной. Новые храмы строят не просто на развалинах старых. Их строят из старых, в ход идет все - кирпичи, плиты, колонны… мозаика.
        - Я никогда не слышал, чтобы на этом месте было что-то еще.
        - Этому храму слишком много лет. Прежде чем мы нашли то, что под ним, он сотни лет оставался всего лишь развалинами. Эти места были заброшены, когда Петербурга еще не было в помине, и каждое следующее поколение проходило мимо, видя лишь камень, который можно пустить в дело. Так появился и приют.
        - А вы?
        - Я?
        - Как вы появились в приюте?
        Директор растерянно посмотрел на Кривого - не потому, что в вопросе было что-то неловкое или неожиданное. Просто Ефиму Марковичу казалось, что уж теперь-то всякому должно стать ясно, как и зачем…
        - Миша, мой отец искал это место. Точнее, что-то, что могло быть этим местом. И ему его в конце концов показали. Он купил развалины приюта, потому что это был единственный способ стать хозяином этой территории. Тогда это было нетрудно - кроме двух десятков доходяг, здесь не было никого. На него тогда смотрели как на сумасшедшего.
        - Значит, это у вас наследственное. И на вас сейчас так смотрят, - объяснил Кривой.
        - Пусть смотрят.
        - А почему приют? Если вам надо было натренировать десяток пацанов и обучить их фехтованию, это можно было сделать значительно дешевле…
        Ефиму Марковичу было неловко. Он знал, почему приют остался приютом, и почему кормили в нем четыре раза в день, и почему воспитанники почти не болели, и много еще чего, но ответил коротко:
        - Так решил отец. И мне так удобно… - и пошел вперед посредине освещенной полосы мозаики. Кривой подумал, что вот - почти лунная дорожка на море, и здесь, как в море, берегов было не видать.
        - Ефим Маркович, а стены тут есть?
        - Соображаешь. Мы пока так далеко не заходили, но должно же это все где-то заканчиваться. Тут еще около сотни этажей. Мы на первом. Один наш специалист считает, что это пирамида. Настоящая.
        - Что значит «настоящая»?
        - В смысле все те, которые для туристов, - это просто подражание.
        Глава тринадцатая
        Бегство
        Чаще всего мечты сбываются у сексуальных маньяков.
        Теория и практика сбычи мечт
        Стрельцову удалось найти только самое важное. Штаны кое-как застегнулись, куртка отчаянно сопротивлялась. Пальцы - чужие, неловкие - не могли справиться с задачей. Артефакт оказался на месте - во внутреннем кармане куртки. Бумажник тоже никуда не делся.
        Пистолет - в кобуре. Сумку и зонтик не нашел. Сумку было просто жаль, а зонтик… Трость ему сейчас пригодилась бы, но уж как-нибудь без неё. Босиком. Переступив через тело Марианны, мимо Воронина, распластавшегося на полу, чуть не наступив тому на руку, выбрался на бумажный ковер приемной. Остановился у лифта. Плечом в стену - для устойчивости. Рука с первого раза промахнулась мимо кнопки. Вторая попытка. Створки распахнулись, Антон почти упал в кабину. Попытался вцепиться в перила, заглянуть в зеркало. Зеркало треснуло, выплюнуло десятки осколков…
        Хрупкие предметы довольно плохо переносят попытку изменить их физические размеры. Стенки кабины лифта стремительно надвигались навстречу друг другу. Зеркало не выдержало первым, потом подошла очередь плафона. Было бы глупо пытаться противопоставить стенам силу своих мышц, стойкость костей… У человека в темноте сжимающейся металлической коробки нет ни одного умного решения. Стрельцов ударил в створки - один раз, еще. Третий раз был последним - не потому, что у Антона кончились силы, стенки лифта уж очень плотно подошли, просто добраться до створок, обдирая кожу, было трудно, ударить - нереально. И именно в этот момент случилось невозможное - дверцы не выдержали, прогнулись, пропустили свет. Антон уже не бил - отталкивался от узости лифта, выталкивал себя наружу - каплей из крана, нитью сквозь игольное ушко.
        Выпал. Продрался. Осталось всего ничего - подняться с гранитного пола, выбраться из офиса, добраться до Периметра…
        - Я могу вам помочь?
        В любой другой ситуации этот голос, эти слова и даже процесс перевода собственного тела в вертикальное положение были бы лучшим моментом дня. То есть было больно, все тело ныло, но пара ножек, стоящих рядом, делала процесс перехода из горизонтали в вертикаль увлекательным - подъем тела сопровождался подъемом взгляда, а длина юбки делала этот процесс достаточно долгим и… познавательным. Мисс Безупречность или мисс Совершенство?
        Вторая пара ног дала о себе знать в более жесткой манере. Это был хороший удар, Антон смог бы более объективно оценить его точность и силу, если бы целью были чьи-то чужие ребра.
        В офисе Воронина многое было хорошо. Столик с журналами, стоящий рядом с лифтами, тоже был хорош. Натуральное дерево и стекло. Ни разу не ДСП. Антону казалось, что столик должен быть несколько тяжелей. Мисс Совершенству теперь довольно долго ничего не будет казаться. Стекло разлетелось вдребезги, дерево запачкалось чем-то красным, быстро темнеющим. Теперь Стрельцов мог не гадать - обе мисс были человеками. Одна - сильно покалеченным человеком, вторая - быстро бегущим.
        Антон ждал. Надо бы прятаться, надо бы двигаться - прочь. Здесь и сейчас его должны были встречать не девушки с ресепшена, а охотники за головами… Все не так. Пусто, тихо. И все не так было с ним. Он не должен был выжить.
        Стрельцов вышел на крыльцо и сел в машину. Воронинский «мерседес», ключи на месте - кто уведет машину у падшего? Шестисотый заурчал и тронулся, босиком давить на педали было непривычно, но не критично. Антон ехал со скоростью свадебного лимузина, если кто хочет догнать - велком! Снова вспомнил о сумке, которая осталась где-то в офисе падшего. Чуть было не развернулся, вероятно, именно так и сходят с ума… Каждый раз, глядя в зеркало заднего обзора, Антон видел у себя на плечах змею - наверное, это все-таки была змея - и еще раз повторял себе - я не сошел с ума.
        Москва, уже вполне проснувшаяся, наполнилась красными комбинезонами, спешащими торговцами, туристами, организованными и дикими, агентами компаний, падшими, летящими без правил. ГИБДД умерло вместе со старой Москвой, остались светофоры, светящие сразу всеми лампами, всеми цветами, - игрушки на огромной елке, не знающей Рождества.
        Антон впервые ехал по Москве один в машине, впервые открыто. Обмануть он мог разве что контрактников, таких же, как он, пешеходов - только не падших: любой из них знал, кто ведет «мерседес» Воронина. Кажется, им было все равно. Наверное, он все же сошел с ума: Стрельцов направил «мерс» на встречную - с тем же успехом он мог продолжать ехать, никуда не сворачивая. Теперь встречной стала та полоса, по которой он только что двигался. Ни один падший не рискнул оказаться у него на пути.
        Остановили Антона паломники.
        Сплошной поток двигался по Кутузовскому, и… Кутузовский двигался навстречу. В плотной толпе то здесь, то там появлялись проплешины - дорожное полотно проспекта, вдруг ожившее, выдергивало из толпы очередную жертву. На паломниках - банданы с черепами, значки, наколки - целое стадо ухмыляющихся черепов, знаки Шутника…
        Шедшие рядом тут же занимали места поглощенных - так они называли счастливчиков, которым не доведется дойти до места силы одного из Шестерки падших. По статистике, шансов оказаться поглощенными было больше у новичков и тех, кто шел с ними рядом. Возвращалось из паломничества около трети - вылечившиеся от всех своих мелких болячек, получившие полные горсти маленьких радостей вместе с оберегами первого уровня и живущие только тем, что в следующий раз им повезет либо не вернуться, либо получить радости более крупного достоинства вместе с оберегами следующего уровня.
        Кто-то один останется - не будет поглощен, но останется в Москве. Его обратят - появится еще один падший. И каждый из идущих сейчас по Кутузовскому мечтает именно об этом.
        Так близко видеть паломников Стрельцову еще не доводилось. Старался просто не попадать с ними в одно время в этот город, а уж за его пределами вообще держался далеко и осторожно. Паломники ходоков не любили, так как, с их точки зрения, обереги должны доставаться лишь в обмен на жертву, но уж никак не за деньги.
        Сейчас поневоле Антон присматривался к ним. Никаких безумных глаз, и слюна не капает - обычные люди, почти как на демонстрации, вот и флаги у них, а что с черепом - так носить изображение кого-нибудь уже умершего - давняя традиция…
        Много подростков - эти-то куда?
        Флаг дернулся - знаменосец только что стал еще одним поглощенным, флагу упасть не дали и даже шага не сбавили.
        Стрельцов наконец понял, что ему мешает принять эту толпу. Тишина. Все шли молча: ни разговоров, ни тем более песен. Сосредоточенны, как хирург перед операцией. Только резать сегодня будут самого доктора - и без намека на наркоз…
        Антону пришлось прождать минут двадцать, пока поток не истончился и наконец не иссяк. Посмотрел в зеркало заднего обзора - змея, которую он продолжал чувствовать на плечах, то ли стала невидимой, то ли все-таки была галлюцинацией. Антону больше нравился второй вариант.
        Последней в процессии паломников не шла - прокладывала путь - женщина лет сорока: строгий брючный костюм, недешевые туфли на немыслимых высоких каблуках - уже в руках, стиль «я работаю на шефа давно и круглосуточно». Ступала «леди для бизнеса», стараясь поставить ногу по центру очередного булыжника, будто боялась наступить сразу на два или попасть в щель между ними. Потому и отстала.
        Как-то не так Антон представлял себе сумасшедших, именуемых паломниками. Если бы не такая же, как и у остальных, повязка с улыбающимся черепом, женщину вполне можно было принять за случайного прохожего, который оказался здесь по какой-то чудовищной случайности, «шел в комнату, попал в другую…».
        Женщина сделала очередной шаг и словно примерзла к мостовой: тело пытается идти вперед, а ноги, как будто схваченные суперклеем, не пускают.
        Антон видел все с расстояния метров десять и все, что мог бы сделать, это пристрелить. С другой стороны, кто он такой, чтобы мешать воле безумца? Разве не за этим она здесь?
        Наконец до женщины дошло, что уже можно не спешить. Уже некуда. Процесс шел сначала неспешно - ноги плавно погружались в полотно дороги, будто это был не камень, а трясина. Бизнес-леди, кажется, не столько испугалась, сколько восхитилась, что ее вот-вот «поглотят». Страшно ей стало, когда она поняла: то, что с ней происходит, нельзя назвать одним словом - «поглощение». Жертву засасывало под дорогу с двух сторон - отдельно ногу правую, отдельно - левую. И не было никаких шансов ни остановить этот процесс, ни остаться целой. Тем, кто был поглощен в толпе, повезло, там все происходило быстро, скорее всего, они ничего не успевали почувствовать, а соседи не успевали увидеть. Одинокую паломницу разрывало на части, и происходило это медленно. Антону показалось - целую вечность.
        Что такого должно было произойти в жизни женщины, чтобы она согласилась участвовать в лотерее, где шансы на выживание - один к трем?
        Наконец Стрельцов снова поехал, а где-то позади по Кутузовскому все еще двигались к заветной цели на Волхонке паломники, и с каждым пройденным шагом их становилось все меньше.
        Антон Стрельцов бросил машину у камня с крестом. Перекрестился и пошел к Периметру. Створки ворот раздвинулись. Таманец на вышке прицелился - Антона встречали. Восемь упакованных в бронекостюмы бойцов. Антон не встревожился - в конце концов, это были всего лишь люди.
        Глава четырнадцатая
        Смерть генерала Парыпина
        Достаточно выбрать худшее из возможного, чтобы быть готовым ко всему.
        Курс молодого бойца
        Наручники, ножные кандалы, странно, что не озаботились кляпом.
        В этой части Периметра Антон не бывал. Он в принципе мало где здесь бывал - даже когда изучал черную гончую. Проход от стены до стены да стоянка для автомобилей. Оказывается, кроме паркинга в Периметре была и вполне приличная тюрьма. Стрельцов успел насчитать пять камер, пока очередная дверь не открылась для него.
        Два на два, три метра в высоту. Лавка, дырка в полу, лампа, вмонтированная в потолок, - не допрыгнуть. Дверь - кусок металла с глазком. Стрельцов отдыхал. Прошло уже довольно много времени - достаточно для того, чтобы Антон изучил все трещины в стене напротив лавки, представил себе остаток жизни в этом месте и придумал, чем будет заниматься. В голове навязчиво всплывали рецепты от Эдмона Дантеса. Антон попробовал перестукиваться с соседями. То ли со времен Монте-Кристо научились делать звуконепроницаемые камеры, то ли соседи попались необщительные.
        Когда дверь в камеру открылась - Антон был готов к будущему. Достаточно выбрать худшее из возможного, чтобы быть готовым ко всему.
        Визит генерала Парыпина не вписывался в худший вариант. Это было в духе генерала - лично допросить Антона, даже задержать его: вполне объяснимо для человека, который время от времени страдал приступами паранойи, кто бы на его месте не страдал… Только Стрельцов не слышал, чтобы кого-то из ходоков задерживали. На выходе из Москвы ходок практически выполнял волю падшего, и мало кто посмел бы помешать ее выполнению. Особенно так близко от них.
        Когда-то, в другой эре, во времена динозавров и щедрого солнца юрского периода, этот человек умел улыбаться. Может быть, даже черты его лица были сложены в те времена из чего-то менее остро- и прямоугольного. Генерал Парыпин остановился напротив Антона - так замирает корабль на рейде - привычно, естественно, он готов стоять, пока ржавчина не проест борта. У Парыпина были очень крепкие бока. С антикоррозийным покрытием.
        Дверь закрылась, чтобы оставить тюремщика и заключенного вдвоем.
        - Наведенное напряжение, - вместо приветствия сообщил генерал. - Если что, твои наручники и кандалы очень быстро нагреются. И очень сильно. Мы испытывали на трупе - сгорел, - голос у генерала был обычным. Без острых углов. - Если не будешь отвечать на мои вопросы или будешь неправильно себя вести, опробуем на живом тебе. Я понятно объясняю?
        Антон понял, что у худшего из вариантов, которые приходили ему в голову, есть достойные соперники.
        - Я отвечу на все вопросы и буду вести себя правильно.
        - Хорошо. Тогда скажи, кто ты? Только не торопись. У тебя может возникнуть соблазн выдать себя за Антона Стрельцова. Твои документы в полном порядке. У тебя те же отпечатки пальцев и скан сетчатки. Ты на него похож. Но только похож… Стул, живо!
        Вероятно, именно так кричат где-нибудь в пригороде Лос-Анджелеса, если вдруг на съемочной площадке не оказывается стула с надписью «режиссер» на спинке. По крайней мере Парыпину принесли именно такой, разве что без надписи. Генерал сел. Стул сопровождали четверо таманцев, сколько следило за этой четверкой, можно было только догадываться. Всегда серьезные и осторожные, таманцы были испуганы. То есть снимать автоматы с предохранителей никто не будет. Уже сняли.
        - Что значит «похож»? Я это я. Не понимаю.
        - Если кто-то в этом городе что-то и понимает, то он никому не рассказывает. Но я тебе помогу. Почему не помочь, думаю, градусов пятьдесят будет в самый раз, как думаешь?
        Легкий кивок генерала означал, что кроме лампы в камере был еще как минимум один объектив камеры.
        Антон знал одного генерала, нескольких полковников и многих чином пониже. Парыпин не был похож ни на одного из них. Любой военный, пусть в отставке, разговаривал бы не так. Двигался бы иначе. Военные всегда помнят, что они часть. Пусть здесь и сейчас он один, все равно - он часть громадины, которая время от времени просыпается, приходит в движение и размазывает любого, кто окажется на дороге. Это не гордость и не честь. Это знание. Генетическая память.
        И пусть внутри этой громадины страшно и часто не выжить, пусть сам - демобилизовался, с облегчением вздохнул и сына отмазал, пусть махина эта уже прогнила, и кажется, что вот-вот развалится на куски… Все равно. Силища, которая может заставить траву быть единообразного зеленого цвета в любое время года, незримо стоит за спиной. Если что - и противника покрасит в любой нужный командованию цвет.
        Генерал Парыпин был не таким. Будто другая сила проехалась по нему, и не осталось ничего. Просто человек в форме. Мог бы и банный халат накинуть, но в шкафу только китель висел да брюки с лампасами.
        - Господин генерал, вы меня спрашивайте, я все скажу.
        Видно, Антон сказал именно то, что ожидалось, и жесты генерала были чем-то большим, чем просто команды включить и выключить.
        Парыпину принесли поднос с хрустальным графином и граненым хрустальным стаканом. Снова четверо. Таманец налил - одним движением, точно под срез. Генерал выпил - до дна. Как воду. Поставил на поднос, встал, встряхнулся, как пес, наклонился к Антону:
        - Видишь ли, я в курсе того, что произошло в офисе Воронина, - генерал всматривался в глаза Антона, будто именно внутри его зрачков находился тот, с кем и разговаривал Парыпин. - Гражданин Балтийской республики Стрельцов не способен сделать то, что произошло сегодня.
        Парыпин, не глядя, протянул руку, сжал пальцы вокруг снова полного стакана, выпил, на этот раз поморщился. Лицо порозовело, стакан опустился на поднос не бесшумно, как первый, а почти с хрустом, чуть сильнее - пришлось бы менять стакан. Или поднос.
        - Я всего лишь сторож, но кое-что все-таки понимаю. Если зашел Антон Стрельцов, а вышел кто-то другой, значит, этот другой пытается выдать себя за Антона. Только зачем? Чтобы забрать со стоянки его полусгнившую «хонду»?
        - Я - Антон Стрельцов.
        - Ну да. Ты просто перепил и решил, что ты супермен. А Воронин взял и поверил. Теперь мы знаем, чего боятся падшие, - суперменов. Или ты ему сказал, что ты человек-паук?
        - Что я должен сделать, чтобы вы меня отпустили?
        - Ничего. Ты в любом случае останешься здесь, пока за тобой не приедут. Мне просто интересно, как ты выжил?
        - Кто приедет?
        - Не знаю. Кого падшие пришлют, тот и приедет.
        - Я хотел бы связаться с послом Балтийской республики…
        - Хотел бы? Может, еще и требовать начнешь? Стрельцов, расскажи мне, что на самом деле произошло. И тогда я обещаю, что посол получит чуть больше, чем просто сообщение о том, что ты не возвращался из Москвы. Возможно, я последний человек, с которым ты разговариваешь. Я же могу и по-другому спрашивать, мы совсем забыли поднять градус нашей беседы…
        Антон слишком устал от разговоров. Надо было и дальше прислушиваться, надо было угадывать и говорить то, что хотел услышать генерал, но сейчас Стрельцову было плевать. Он знал, что еще пожалеет об этом, но остановиться не мог:
        - С каких пор задерживать граждан Балтийской республики и выдавать их властям Москвы стало нормальным? Разве я не нахожусь за её пределами? Разве у Балтийской республики нет договора с Периметром? Или это не Периметр?
        Генерал тяжко вздохнул. Рука потянулась за стаканом, тот снова был полон, снова недолго.
        - Давай начнем с самого простого. Любопытный пистолет ты с собой носишь. Не поделишься, где взял?
        Парыпин вытащил Гласе Ган и осторожно, будто опасаясь, что тот сам выстрелит, покрутил, рассматривая причудливую форму и странный материал.
        - Подарили. Тем более что вы же теперь и с обычными пускаете…
        - Подарили? Антону Стрельцову такое подарить не могли. Мне такое не дарят. Керамику покупают, и за очень большие деньги. Снова нестыковка… Ладно, переходим ко второму пункту повестки. Как ты выжил, Стрельцов? Пушка тебе бы точно не помогла.
        - Не знаю.
        То ли генерал все же отдал приказ, то ли нервы начали сдавать, только Антон явственно чувствовал тепло в районе кистей и лодыжек. Пока только тепло. Захотелось срочно ответить на все вопросы, а еще лучше поменяться местами с генералом и продолжить беседу.
        - Антон Стрельцов, ты, когда въезжал в Москву, не видел, в какую сторону пушки и пулеметы нацелены? Или ты не заметил, с какой стороны от Периметра минные поля? Ты же местная легенда, мать твою, ходишь и все никак не сгинешь. Тебя на входе обыскивают, это что - я боюсь, чтобы у падших не прибавилось пистолета или ножа? Падшим нужны ножи? Если они захотят - у них будет все, и я узнаю об этом последним. Я здесь, чтобы никакая зараза даже не думала сунуться сюда, а не отсюда! Если им захотелось, чтобы прошли люди с оружием, то люди прошли. А вышли потом люди или так там и остались, так мне это без разницы.
        Было не страшно. Когда тонешь в трясине - чего уже бояться? Он слишком устал, хотелось, чтобы все закончилось, уже все равно как… Просто сидеть и ждать, надеяться, что заканчивается все.
        Парыпина прорвало, видно, говорить было мало с кем. С учетом того, что именно говорил генерал, в судьбе Стрельцова возможно немногое и в это немногое точно не входит перспектива что-то кому-то разгласить…
        - Стрельцов, ты думал, Москва - это резервация такая? Зона особого режима? Туризм, сувениры, экзотические развлечения… Москва - это большое сосалово. Резервация - это вы, там, за Периметром, хоть в Питере, хоть в Нью-Йорке - без разницы. Им ведь не деньги ваши нужны. То есть, конечно, деньги они берут за все, что можно и за что нельзя. Но важнее, чтобы такие, как ты, приезжали сюда, тратили себя.
        Со всего мира сюда валят - надеются. Отработать контракт и вернуться богатым. А то и просто - дикарями. Думают, артефакты на деревьях висят. Пачками гибнут, а новых - все больше.
        Мои ребята каждый месяц со стоянки машины перегоняют скупщикам. Вечером дежурный обходит, прикидывает, кто вернется, а кому уже колеса без надобности.
        Движения генерала оставались все такими же точными. Он выпил очередную половину стакана. Поставил на ребро - стакан замер под углом сорок пять градусов, будто тоже был военнообязанным и без команды падать - не моги.
        - Умеешь так? А я умею! - Стакан опустел, а генерал все так же трезв.
        В руках и ногах было все еще только тепло, но горячее не становилось. Может, все-таки Антону показалось?
        - Господин генерал, а почему бы вам танки не развернуть? - Стрельцов слышал свой голос будто со стороны, и мысли тоже казались чужими. Ему было все равно, но его голос продолжал: - Говорят, у вас и бомба есть, говорят, у вас все есть…
        - Есть. Каждый. Кто в Москву едет. Мне платит, - водка наконец-то взялась за дикцию генерала. - Могу купить. Чего пожелаю. Только будет так, как есть. Антон Стрельцов. Как ты выжил?
        - Если расскажу - отпустите?
        - Нет.
        - Тогда в чем смысл?
        - Как скажешь…
        Генерал, уже, кажется, схвативший нужный градус, мгновенно протрезвел. Шея налилась красным, потом побагровели щеки, когда багрянец добрался до носа, Парыпин тяжело поднялся, двинулся к дверям:
        - Сейчас будет тебе смысл, подумай, может, все-таки ублажишь старика?
        Дверь генерал решил не закрывать - через окошко смотреть неудобно. Вероятно, рассчитывал, что Антон будет его развлекать. Железо нагревалось быстро. Антон не почувствовал жара - сразу пришла боль, и было уже не понять где, разлилась снизу вверх, слева направо. Пришла уже не как чужая, пришла как родня - куда уж ближе.
        Наверное, генерал решил, что Антону стало плохо, - тот выгнулся, прижигая затылок о железную спинку стула. Генерал приказал отключить ток. Он не жалел Стрельцова. Просто нужен он был ему пусть и поджаренный с кровью, но все-таки живой.
        Парыпину казалось, что он смотрел, не отрываясь. Но все же что-то он пропустил. Оператор у пульта посмотрел, не отрываясь, как тело пленника выкручивает от раскаленного металла, но тоже не увидел.
        Антон мог думать только об одном - от нагревания вещества расширяются. Почему-то именно эта мысль не отпускала его. За мгновение до того, как выгнуться от боли и удариться затылком о спинку стула, он представил себя расширяющимся в расширяющихся же наручниках. Только Стрельцов расширялся быстрее. Представил и пришел к нехитрому выводу, что в одной и той же точке пространства не может находиться два предмета.
        Боль Стрельцова росла, и он рос вместе с ней, заполняя объем… и металл не выдержал. Наручники и кандалы порвались, будто были сделаны из фольги. Антон встал, отбросив металлический хлам. Он уже не удивлялся, что из двух предметов, оказавшихся в одной точке, металл уступил плоти, - было слишком больно, чтобы удивляться.
        Наверное, генералу повезло: боль Антона оставалась покорной, пусть даже, как и в прошлый раз, став голодом. Теперь Стрельцов знал: можно вытерпеть не только боль - можно вытерпеть и голод. Генералу повезло на лишнюю минуту жизни. Не повезло четверке таманцев, бывших ближе всех. Стрельцов стрелял из Глас Гане, даже не вынув его из руки генерала. Антон никогда не был особо метким стрелком, но с расстояния меньше метра трудно промахнуться, особенно по неподвижным мишеням. Правда, в последнем выстреле необходимости уже не было. Змея, вновь ставшая видимой, нанесла свой удар по одному из бойцов одновременно с первым выстрелом.
        Антон не задал себе вопрос, почему хваленые таманцы ничего не успели. Стрельцову было неинтересно, что за тварь стала его телохранителем, - было достаточно того, что он снова двигается в нужном направлении.
        Стрельцов прижал к себе Парыпина, удерживая генерала и почти не напрягаясь, двигался вперед. Щит получился достаточно большим, пусть и неповоротливым. В другое время и в другом месте все могло получиться. К несчастью для Антона, таманцы были слишком хороши, чтобы играть с ним в заложника. Парыпин хрипел, наверное, хотел что-то сказать. Довольно трудно говорить, когда воротник кителя впивается в горло удушающим и болевым одновременно. Хрипел генерал недолго - Антон не услышал выстрела, просто генерал вдруг замолчал и стал заметно тяжелее. Тело не умеет выбирать, не умеет жертвовать частью ради целого. Простреленные таманцами ноги генерала, подогнувшись, сработали выбитой из-под ног табуреткой. Если генерал только потерял сознание, в этом не было заслуги ни Антона, ни таманцев.
        Стрельцов не читал устав московского гарнизона, но провел не одну ночь, читая комментарии в Сети, - информации о таманцах было довольно мало, и в основном касалась она того, чем они вооружены, точнее сказать, какое оружие держали на виду, и статистики убитых, пытавшихся прорваться сквозь Периметр без их ведома. О том, что они кого-то брали в плен, не было ни слова.
        Туша генерала уже была на полу, пальцы стрелков уже двигали спусковые крючки, пули начинали полет.
        От тюрьмы Периметра до Питера, до Свечного переулка, было все те же шестьсот пятьдесят километров. Расстояние между артефактом и Леной - не изменилось. С тем же успехом он мог все так же оставаться в шкафу у падшего. Те два-три шага, которые Стрельцов успеет сделать, прежде чем ляжет решетом, ничего не решат.
        Конечно, он пригнулся, он бросился вперед, одновременно пытаясь вжаться в стену, будто можно не попасть с расстояния в три метра. Антон летел вперед, сжимая в руке Глас Гане, рядом вытянулась струной его змея.
        Если бы Антон мог видеть сквозь забрало шлема противника - он бы увидел, что таманец удивился. Пуля только начинала свое движение по короткому туннелю ствола, когда Стрельцов неумелым тычком в грудь опрокинул бойца и, не останавливаясь, бросился к следующему. На этот раз голод взял свое, Антону было достаточно одного касания, его пальцы ударили в кадык и на мгновение задержались, чтобы продлить контакт. Когда пуля наконец добралась до открытого пространства, чтобы бесславно расплющиться в бетоне потолка, змея убила еще одного таманца.
        Антон двигался, каким-то чудом не теряя направления, выбираясь из лабиринта коридоров внутренней тюрьмы Периметра. Он убил еще троих, прежде чем путь оказался свободен. Змея тоже не осталась без дела: два таманца так и не поняли, что с ними произошло, - только черный сполох перед глазами… Стрельцов так и не воспользовался пистолетом. Боль все еще пульсировала, голоду хотелось еще.
        До выхода оставалось метров пять и бронированная дверь. Открытая. Такая должна внушать спокойствие - все, что может быть не так, любая угроза остается снаружи. Закрыл - живи спокойно. Из-за такой выйти - маленький подвиг. За ней - дворик перед воротами. Собаки, пулеметы, бьющие не по цели - по площади, и непременно что-то еще, что-то, чего нельзя увидеть, десятки раз проходя этот дворик по дороге в Москву и возвращаясь обратно.
        Антон проверил карманы - оберег в промасленной бумаге на месте, таманцы то ли не знали, то ли не торопились его забрать. Ключи от «хонды» на месте. Бумажник - рядом. Пистолет. Было бы неплохо обнаружить у себя связку гранат и небольшой танк. На пару минут его брони должно было бы хватить, а там, глядишь, и Периметр кончится. Таманцы не вели наземных боевых действий за пределами своей территории.
        Антон вернулся за трупом - последним, до которого дотянулся. Чувствовал, что за ним следят, пусть даже камер не видно. Видны они только в старых фильмах.
        Труп таманца стал дважды трупом еще до того, как Антон выбросил тело таманца в пространство внутреннего дворика. Чудом не стал трупом сам - снайперы били на уровне от метра до полутора от земли: пригибайся не пригибайся, разве что на брюхе ползи. Вероятно, чтобы «уж наверняка», к общему веселью присоединились крупнокалиберные пулеметы. Будет очень трудно отделить бетонную крошку от плоти.
        Таманцы не впечатлились своими потерями и настойчиво пытались донести до Стрельцова обнадеживающую мысль: выходи, больно не будет, умрешь быстро. Пройдет еще несколько минут, прежде чем гарнизон подгонит что-нибудь тяжелое и способное насквозь продырявить бетон и броню, которые пока спасали Антона. Вероятно, командовать будет какой-нибудь полковник, которому уже вечером предстоит стать генералом.
        Нужно уметь разбивать проблему на части. Пока все в куче - не решить. У Антона получалось как-то уж совсем плохо - и украл зря, и Ленку не спасти, и самому сдохнуть. Развернул сверток, хоть посмотреть на оберег - за что умирать придется?
        Черный, блестящий - кажется обсидиан, а может, просто кусок черного гранита, если присмотреться, кажется, что изгибы-изломы камня складываются в лик… Повернешь - и нет его, еще раз повернешь - уже не лицо - глаз, впадина зрачка, черное на черном. Отверстие для шнурка не просверлено - выплавлено. Шнурок - короткий, чтобы оберег не висел - лежал на шее наростом.
        Антон Стрельцов все решил. Все придумал. Надел оберег. Обертку спрятал в карман, если повезет, еще пригодится. Змея, словно читая его мысли, скрутилась снова вокруг шеи - тоже приготовилась. Антон отошел от дверей - недалеко, для разбега, с разбега проще не думать и не бояться.
        Пулеметы закашляли в своем убийственном бронхите, снайперы тщетно пытались поймать размазавшийся силуэт в линзе прицела, Антон уже должен был умереть, снова оказавшись в одном месте и в одно время с предметами несовместимыми с жизнью.
        Антон все еще двигался, кожаная куртка все еще оставалась целехонькой, Стрельцов сделал еще один шаг, когда круг диаметром в три метра расцвел уродливым цветком локального минного поля. Антон ждал чего-то такого, не ждал, что сможет это «что-то» пережить.
        Наверное, это и есть худший кошмар убийцы - выстрелил, попал, а жертва даже не догадывается, что, по всем расчетам, просто обязана уже умереть, - и знай себе живет.
        Наверное, не спас бы и оберег, если бы он попытался выйти за Периметр в сторону от Москвы, но Антон рвался обратно.
        Даже «Крыло ангела» не спасло бы, если бы он рискнул преодолеть все два километра минных полей и автоматических орудий в сторону Кубинки.
        Ворота задержали на секунду - перелез-перелетел, подставляя спину всему, что только может стрелять. Спрыгнул. Прислонился к стене Периметра, медленно сполз на мостовую.
        Воздух звенел тяжелым эхом десятков выстрелов. Остывал. Таманцы не решались стрелять в человека, покинувшего пределы Периметра. Если бы он шел из Москвы - другое дело.
        Куртку придется менять, потертость потертостью, дыры уже перебор. Еще было бы неплохо сменить тело. Тело было согласно для начала хотя бы перестать двигаться. Антон немеющими руками снял оберег, тщательно завернул в лоскут промасленной бумаги, спрятал в карман.
        Стрельцов дышал. Жадно, не веря, что в его жизни еще остались вдохи и выдохи. Стрельцову хотелось себя ощупать, было страшно, потому что он знал: даже оберег девятого уровня не мог его спасти. По-настоящему страшно было не потому, что тело выпускало кровь, будто где-то в теле открыли кран. Кровопотеря была чем-то просто странным и будто бы не с ним. Было жутко, что он не чувствовал ничего, кроме усталости. И вся жизнь все никак не хотела пронестись перед внутренним взором. Ему хотелось бы понимать, кто, собственно, такой этот Антон Стрельцов? Кем надо быть, чтобы уцелеть в схватке с падшим, сминать металл и обгонять пулю? Кто на это способен?
        Человек, который увидел бы в этот момент Стрельцова, лежавшего у стены Периметра, вряд ли пришел бы на помощь. Не потому, что Москва, и не потому, что люди такие. Нет смысла спасать человека с такой кровопотерей. По счастью, тот, кто увидел Антона, не был человеком.
        Глава пятнадцатая
        Казначейство Иоаннинского приюта
        Инструкция - это попытка заставить многих повторить уже сделанное кем-то одним, причем не самым умным.
        Монография «Человек как продукт массового производства»
        Расстояние в подземелье обманчиво. Кривому казалось, что до зеленой точки идти и идти, но через несколько десятков шагов точка превратилась в пятно, еще через десяток - в огромную палатку.
        - Добро пожаловать в Иоаннинский приют.
        Директор стоял перед дверьми совершенно человеческих размеров непонятно как сделанных. Если чертеж и был, то он легко мог быть заменен опытом и глазомером столяра средней руки.
        За первыми дверями - вешалка, дальше полупрозрачные двери. За ними видны люди в комбинезонах, масках, перчатках. Камень закончился. На смену камню пришел пластик - внизу, вверху и по бокам.
        - Одевайтесь, - Ефим Маркович уже натягивал комбез прямо на кофту, - увидишь много знакомого.
        Николай в нерешительности застыл.
        - Хочешь, подожди нас здесь.
        Кривой догадался, что смутило Николая. Комбинезон давал, в определенном смысле, мало возможностей. Две кобуры хорошо помещались под пиджаком, как их разместить в комбинезоне, да еще так, чтобы в случае чего достать вовремя - оставалось для телохранителя загадкой. Повесить сверху?
        - Даже не думай, - ответил директор на незаданный вопрос.
        С трудно скрываемым сожалением Николай аккуратно повесил кобуру на вешалку, поправил, будто боялся, что пистолеты могут помяться. И натянул комбинезон.
        Директор остановился у дверей:
        - Вы оба люди взрослые, и все-таки. Ничего не трогать, держаться за мной, смотреть можно, но тоже осторожно!
        - Все так опасно?
        - Опасны вы, Мишенька. Пойдем…
        Чудны дела твои. Мише Кривому показалось, что он попал в детство, на один из уроков труда: тот же запах разогретого металла, свежей деревянной стружки и правильный звук резца, крепко взявшегося за деталь. Мешали маски и комбинезоны, белые тонкие перчатки и свет - слишком яркий для мастерской.
        Когда-то Миша Кривой заночевал в музее. Получилось это неожиданно - Кривому было двенадцать, с одеждой у него, как и все годы до приюта, дело обстояло плохо, а с постоянным местом для ночевки - еще хуже. Той ночью Миша выбрал первое же окно, которое ему удалось открыть. Внутри он на ощупь добрался до комнаты, в которой было тепло. Ему даже удалось нащупать нечто напоминавшее кровать. Утром он обнаружил, что заночевал в музее Арктики и Антарктики, прямо посреди экспозиции, демонстрирующей быт народов Севера. Несмотря на то что желудок просто умолял его выбираться из заброшенного здания, он еще долго бродил по залам и читал таблички.
        Сейчас он увидел нечто похожее. Станки, заготовки из дерева разных пород и металлов и… экспонаты - ведь только экспонаты снабжают табличками. И только экспонаты имеет смысл хранить так бережно, зашив каждый в кокон из прозрачного пластика.
        - Это музей или…
        - Это мастерская, Миша.
        - А там?
        Там была еще одна дверь, на этот раз совершенно непрозрачная и по внешнему виду настолько непроходимая, насколько вообще может быть непроходимой дверь. Утопленная в стене с двумя замочными скважинами, прорезанными на одном уровне - ближе к левой и правой стороне полотна.
        Кривой давно не нарушал закон, но замочные скважины привлекали его внимание всегда.
        - Два замка?
        - Да. Это, в каком-то смысле, наше казначейство, а заодно и крыша.
        - За двумя замками.
        - Там и глазок есть.
        Кривой подошел ближе. Глазок был не в дверях, а в стене и на самом деле представлял собой небольшой монитор. Понятнее не стало. Штука, которую он рассматривал, действительно выглядела знакомо. Около двух метров в высоту, из золотистого металла, чуть больше метра в диаметре - урезанный конус, по внешней грани которого проходит спираль под небольшим углом к основанию… Конус медленно поворачивался и странно рябил… Михаил сосредоточился, как учили в приюте, - отбросить все раздражающее - он мысленно стал менять цвет, размер…
        - Узнал?
        - Я такого точно не видел, но почему-то узнаю…
        - Представь себе картинку.
        - То есть?
        - Не объем - фотографию и рисунок. Живьем ты точно такого не видел…
        Нужные слова были сказаны, Кривой вспомнил:
        - Вавилонская башня.
        - Точно.
        - И зачем она здесь?
        - Что ты помнишь, Миша, про Вавилонскую башню?
        Михаил, наконец, приспособился к специфическому освещению картинки на мониторе и стал различать не только конус, но и несколько короткостриженых ребят рядом с ним.
        - Что с этим монитором?
        - Монитор нормальный, башня искажает любой сигнал. Ничего не поделаешь.
        - Поэтому рябит? И что там ребята наши делают?
        - Работают. Ты не задавался вопросом, откуда у меня деньги? Эта штуковина тоже стоила немало.
        - Спонсоры.
        - Ага. Десять тысяч рублей в год и пара тонн круп. Если бы я надеялся на спонсоров и благотворительность…
        - У вас богатые родственники, и все вовремя умерли.
        - Это ближе. А кроме денег, у меня еще полковник Матушкин на побегушках, а это стоит либо очень больших денег, либо чего-то, что за деньги не купишь.
        - Я догадливый, ловлю с полуслова: все это благодаря этой дуре. Вы превращаете свинец в золото.
        - Практически.
        - А если без шуток?
        - Вообще без шуток.
        - Ее вы тоже по чертежам делали, как Лифт?
        - По формулам.
        - И что она умеет? Кроме превращения одной чушки в другую?
        - Рябит башня, потому что сверху на нее постоянно льется, скажем так, очень хорошо очищенная вода. При желании ее можно назвать святой.
        - С чего бы это?
        - Сырье - вода из реки Иордан. Потом обработка строго по инструкциям. Я тебе говорил, мы выполняем все буквально.
        - А живой воды у вас нет?
        - Только святая. Кстати, очень хорошо дезинфицирует, даже слишком. Тут один умник решил ее попробовать.
        - Жив?
        - Да. А вот вся его кишечная флора вымерла. Год в чувство приводили.
        - Опасная штука…
        - Не то слово, - директор внимательно смотрел на Кривого, словно ждал, когда тот снова попытается сострить. Не дождался. - По легенде, после Всемирного потопа люди говорили на одном языке, пока не попытались построить Вавилонскую башню, которая должна была соединить землю и небо, Бог эту попытку пресек довольно любопытным способом - просто подарив людям вместо одного языка - тысячу. В результате вместо башни люди получили вавилонское столпотворение…
        - Это я знаю.
        - Замечательно. Если верить нашим источникам, это и есть один из вариантов Вавилонской башни.
        - Небольшая.
        - Быть может, та, легендарная, была больше - неважно. Суть в том, что здесь миф вывернул все наизнанку. На самом деле то, что ты видишь на мониторе, - это универсальный переводчик. Воспитанники, которые работают с ней, выполняют заказ военного ведомства, ты же понимаешь, что раскодировка - это тоже в своем роде перевод. Скорее всего, в предании изначально говорилось не о том, что у человечества был один язык, а о том, что существовал универсальный переводчик и было не так уж важно, кто на каком языке разговаривает, а вот, когда его сломали, случилась беда.
        - И башня, соединяющая землю и небо, - совсем ни при чем.
        - Скорее всего, при чем. Люди, понимающие друг друга, могут добраться и до неба. Вероятно, это нравилось не всем. Мы вот тоже раньше жили в одной большой стране и говорили на одном языке, - Ефим Маркович остановился. Чувствовалось, что на тему большой страны он может говорить долго, но сейчас не время, да и слушатель не тот. - Короче, нам платят за расшифровки.
        - А кроме военных, больше никому ничего не интересно?
        - Военные не только платят, но и защищают. Мы предоставляем ценные услуги, но такое особое отношение ровно до того момента, пока они уверены, что без нас эта система работать не будет.
        - А это так?
        - Это так. Жаль только, что интересы у военных весьма ограниченные. Правда, ронго-ронго мы раскусили.
        - Что-что?
        - Газеты надо читать! Ронго-ронго - язык аборигенов острова Пасхи. Теперь, при желании конечно, на нем можно писать. Сохранившиеся семьдесят табличек мы расшифровали, только радости это нам не прибавило.
        - Все так грустно?
        - Ага, шестьдесят девять долговых расписок и одна опись имущества. Никаких упоминаний статуй или что там еще обычно ищут на острове Пасхи. Пошли, покажу кое-что другое…
        Кривому стоило немалых усилий оторвать взгляд от монитора - то ли ему показалось, то ли на самом деле прямо на его глазах золотой цвет башни отступал перед серебряным.
        - А из чего она? Золото?
        - Родий. В семь раз дороже золота. Еще вопросы?
        - Один. Вы меня потом не того? А то я как-то уж слишком много знаю.
        - Ага. Уже и тазик с цементом готов. А этим, - директор кивнул на людей в костюмах, - вырвать языки? Миша, рано или поздно, конечно же, кто-то проговорится. Вопрос в том - насколько поздно. Это классическая задачка - о том, чтобы все сделать вовремя. Надо соблюдать несколько правил. Первое - не будь интересен для чужаков. Второе - будь им понятен - и это, Миша, совсем не одно и то же. Третье, и главное - работать на тебя должно быть интереснее, комфортнее и безопаснее, чем красть у тебя же. И четвертое, самое трудное, - твои партнеры, твоя команда - каждый - должен придерживаться тех же трех правил.
        - Все довольно просто.
        - Чего уж проще… Идешь?
        Пройдя лабораторию насквозь, они вышли через точно такую же дверь, как и та, через которую вошли. Снова небольшой тамбур, и они опять в мире камня. Ефим Маркович снял комбинезон, Миша и Николай последовали его примеру. Первый раз Миша увидел что-то похожее на эмоции в глазах телохранителя. Это была тоска по оставленной кобуре.
        У дверей их ждал небольшой желтый электрокар.
        - Никогда бы не поверил, что в подвале нашего приюта будет ездить автобус. Сколько проезд?
        - Для своих - бесплатно.
        - Я поведу?
        Езда по идеальному полу, без препятствий и ограничений скорости, напомнила Кривому компьютерную игрушку для самых маленьких: знай себе дави на газ, только руль не выворачивай, чтобы с трассы не улететь. Здесь улететь было некуда, если директор не врал, а на памяти Михаила Ефим Маркович не обманывал никогда, ехать тут можно было в любую сторону с одинаковыми шансами заснуть за рулем.
        Маленькая машинка оказалась на удивление шустрой. Электрокары Кривому водить доводилось, этот явно был какой-то отдельной резвой породы.
        - Тормозим… - Мише оставалось только подчиниться, впереди разгорались огни то ли стройки, то ли съемочной площадки. Миша лихо вывернул, остановившись у одной из осветительных мачт.
        - Чем удивите?
        - Ты был в лаборатории, а здесь наш сборочный цех и полигон по совместительству…
        Лампы на мачтах сияли в полный накал, но полностью рассеять сумрак подземелья не могли. Глаза щурились и все равно тосковали по свету.
        Когда Кривой немного привык, он наконец смог оценить то, на что была направлена мощь прожекторов.
        Человек восемь с помощью лебедки пытались вставить товар, доставленный Кривым, в, казалось бы, совершенно хаотическое нагромождение огромных шестеренок, каких-то червячных механизмов, прутьев, колесиков… Кривой аж присвистнул - по крайней мере треть деталей этого сумасшествия была сделана из золота, а ведь весь механизм занимал объем куба с ребром около трех метров. Если это действительно золото, его должно хватить на пенсионный фонд средней страны.
        Вслед за директором Кривой взобрался на леса, окружавшие этот инженерный кошмар.
        Внутри механизма, в дыре, которая, судя по виду, образовалось просто потому, что кто-то бахнул по сооружению сверху огромной кувалдой, висело нечто вроде гондолы, соединенной с остальным механизмом несколькими дугами все того же металла. Мише подумалось, что иначе, чем гондолой, он не мог назвать этот стеклянный пузырь, внутри которого видно кресло и какие-то рычаги. Кресло было, судя по всему, из того же набора, что и Лифт. Чтобы забраться на него, не помешала бы стремянка.
        Кривой внимательно присмотрелся к машине. Он никогда не был инженером, но был уверен, что эта конструкция никогда не заработает:
        - Эта штука у вас не заведется.
        - Почему?
        - Потому что… Ну вот, к примеру, та шестеренка, она же должна крутиться, но если она повернется хотя бы на пару градусов, то заденет вон ту перекладину, а та, в свою очередь, либо разнесет шестеренку, либо просто заклинит весь механизм.
        - Наверное, ты прав. Есть только одна проблема - я, например, не вижу тут ни одной шестеренки.
        - Ни одной? - Кривой пытался поверить директору - не получалось.
        - Каждый видит что-то свое.
        - Все равно я не понимаю, как вообще может работать вся эта гора хлама! Очень дорогого хлама.
        - Ты даже себе не представляешь, Миша, какого размера на самом деле эта гора. То, что мы собираем, то, что ты видишь, - это, скорее всего, кабина. Остальное - на нижних этажах. Если мы все правильно восстановим, а это зависит в том числе и от тебя, если мы все сделаем как надо и вот в ту кабину сядет правильный человек, то мы сможем… - Директор на полуслове замолчал.
        - Ефим Маркович, что мы сможем?
        - Много чего сможем…
        Кривой все так же смотрел на куб. В самом крайнем случае приюту еще очень долго не нужны будут никакие спонсоры. Отпилил кусочек - и год не бедствуешь. Никакого восторга эта груда драгметаллов у него не вызывала. Это было странно, но он точно мог сказать, для чего эта штука предназначена. И дело было вовсе не в том, что он узнал какие-то детали. Есть определенность формы и характер линий - самолет полетит, только если он красив. Этот куб был полон той тяжеловесной уверенности, которая есть только у одного рода творений рук человеческих - не перепутать. Эта машина была предназначена для уничтожения. Каждой своей шестеренкой, как ее ни назови. И он не завидовал человеку, который окажется в гондоле: оттуда, изнутри, наверняка кажется, что все детали адской машины нацелены прямо на тебя.
        - Директор, вам нужна еще какая-то деталь для этой штуки?
        - Последняя. И привезешь ее ты.
        Они спустились и двинулись обратно, Кривой все оглядывался на машину, и странно - каждый раз она выглядела иначе, Михаил уже даже не был уверен, что это машина… Это было что-то… что постоянно надо подпитывать. Она его пугала. Последняя деталь? Никогда не будет у этой штуковины последней детали.
        Слишком много всего для одного дня, у Кривого в такой обстановке голова рождала вопросы через паузу. То есть тот момент, когда надо бы задать, давно прошел, а пришел - когда уже и спрашивать неудобно, и не факт, что вообще поймут, о чем ты. И все же он рискнул:
        - Ефим Маркович, по поводу места для приюта я понял - его ваш отец нашел, а откуда появились чертежи, формулы, инструкции? В старых книгах нашли? Если бы дело было только в том, чтобы их найти, вы бы точно были не первый…
        До лаборатории было ехать не так уж и много, и директор держал паузу, пока не припарковал электрокар.
        - Давай, Миша, так договоримся. Когда-нибудь ты узнаешь ответ и на этот вопрос, а на сегодня хватит и этого.
        Глава шестнадцатая
        Девять дней и девять ночей
        Животные, случись что неожиданное, пугаются и убегают. И только человек удивляется.
        Пособие «Как воспитать героя»
        Двадцать восемь.
        Если было холодно потому, что солнце только поднялось, а не потому, что оно уже село, то у него есть еще двадцать восемь дней, чтобы выйти из Москвы и добраться до Питера. И хочется верить, что в обереге еще осталась сила.
        Он был все еще жив и не один. Шевелиться было не трудно - невозможно, даже чтобы обозначить факт своего возвращения в сознание.
        - «Крыло ангела»… Давно я не видел, как это работает.
        Голос был неприятным - настолько низким, что смысл слов скорее угадывался - чтобы понять, непременно нужно напрягаться, прислушиваться - и все равно не привыкнуть. И даже до конца не понять - послышалось или все же кто-то рядом говорит… С ним уже кто-то так разговаривал, только Антон сейчас не мог вспомнить, слишком устал, даже чтобы пытаться.
        Почему-то Стрельцов ожидал увидеть над головой бетонные плиты, явственно проступающие сквозь побелку. Именно такой потолок он видел, просыпаясь в казарме, каждое утро на протяжении всей своей службы в армии Балтийской республики. Сейчас потолок не просматривался, над головой что-то серое переходило во что-то темное.
        В грязное. Тусклый свет сочился сквозь окно, которое частично заслоняла то ли доска, то ли дверное полотно.
        - Пришел в себя?
        На этот раз поверил - не послышалось, кто-то есть рядом. Судорожно дернулся, на большее сил не хватило…
        - Не бойся. Оберег твой в целости и сохранности. Завернут в бумагу, лежит, не вредит. Мне без надобности. Да и толку от него… Спи пока. Дворник обещал - Дворник поможет.
        Антон не видел, кто с ним говорит. Голову было не повернуть. Дворник? Плохо, что не врач, хорошо хоть кто-то. В комнате с низким потолком, в метре от какого-то узкого помоста, на котором лежал Стрельцов, прямо на полу, скорчившись и все равно почти доставая до потолка, сидел Дворник.
        За окном помалу разгорался новый день. Комната не становилась лучше - сумрак больше не скрывал того, что Антон лежал не на помосте, не на кровати, а на большом гробу, крышка которого почти полностью загораживала небольшое окно. Увидев, что Антон больше не пытается ни говорить, ни вообще что-либо делать, Дворник, даже не пытаясь подняться, передвинулся ближе к Антону, без усилий поднял толстую деревянную крышку и приладил её на место. Потом так же легко поднял гроб и вытащил его на плоскую, залитую смолой крышу одноэтажного дома-коробки.
        Дворник встал над гробом, расправил фартук на животе и расставил руки в стороны, на секунду став похожим на огромную сороку с белыми тонкими крыльями. С его ладоней сорвались две молнии и ударили в крышку - не погасли, разгорелись каждая со своей стороны, потянулись навстречу друг другу и, сойдясь, взорвались ослепительной звездой под рассветающим московским небом.
        Когда снова стемнело, Дворника не было ни на крыше этого странного дома, ни где-то рядом. Когда-то, в бесконечно давние времена, его называли Кузнецом. Разные времена - разные имена, он привык. Если бы кто-то встретил его в эту ночь, он очень удивился бы, как далеко Дворник забрался от Москвы.
        На крышке гроба, если внимательно присмотреться, можно было различить черную полосу. Если наблюдать достаточно долго, можно было дождаться момента, когда от полосы отделится крохотная головка на длинной шее. Змея падшего все еще была вместе с Антоном.
        Девять дней в Москве шел дождь, безнадежный, бесконечный, то грозящий все залить-затопить, то почти невидимый, обозначенный лишь кругами на воде, еле различимый сквозь мутные оконные стекла.
        Девять дней Стрельцов пытался выбраться из деревянного ящика с намертво пригнанной крышкой. Он не знал, сколько прошло часов, и был не вполне уверен в том, кто он, да и жив ли вообще. Капля за каплей вода заполняла гроб, наконец Стрельцов захлебнулся и… продолжил жить.
        Иногда ему казалось, что он сидит у окна, за окном идет все тот же дождь, и сквозь его пелену виден остров, а на нем два одноэтажных дома под черепичной крышей и башенка, прилепившаяся между ними, убери дома - не устоит. Остров без деревца, без травинки, не остров - скала, домики и башня прижались друг к другу, и кажется, еще один порыв ветра, еще одна волна - сползут в море.
        Одно окно. Огонь свечи - отсюда можно только угадать. Он уже давно должен был выйти под ливень, переплыть на островок и зажечь новую свечу. Больше некому. А он все сидит и смотрит на дождь. Если бы тучи разошлись, он точно так же смотрел бы на волны.
        Его руки знали, сколько гребков понадобится, чтобы добраться до островка и причалить в единственном месте, где это возможно.
        Он знает - здесь всегда штормит. Каждая волна расшибает лоб о скалу, и когда-нибудь камень не выдержит. Но пока у них есть цель полегче - его лодка. До сих пор ему везло. Чтобы повезло еще раз - надо верить, пока же он способен только надеяться на еще одно чудо. Поэтому он ждет.
        Когда-нибудь он не сумеет добраться до острова…

* * *
        На девятый день утро оказалось прозрачным, влага блестела, полируя каждый кирпич, каждое окно смотрелось гранью огромного бриллианта. Дворник поднялся на крышу, аккуратно пересадил змею в сторонку, поставил гроб на попа, прислонив об одну из вентиляционных башенок, чуть напрягся и вырвал крышку.
        Вода хлынула, расплескавшись у сапог Дворника. Стрельцов выглядел, в точности соответствуя пословице «краше в гроб кладут». Однако открыл глаза и сделал шаг. Мышцы были будто из ваты, глаза слепило, но он был жив. Раны затянулись, остались шрамы - странные шрамы, которые никто не принял бы за следы от пулевых ранений: разные по величине, но одинаковые по форме, - всё тело Антона покрывали шрамы в форме капель. Белые капли на смуглой коже.
        Дворник бережно отнес Стрельцова в подвал. Следующие сутки Антон проспал. Когда он проснулся, на улице снова моросило. У него в запасе оставалось еще восемнадцать дней.
        Он с трудом держался на ногах, но это была просто слабость. Антону просто надо было поесть, начать двигаться, чтобы тело снова слушалось. Цепляясь за стенку, на полусогнутых добрался до дверей. Подставил себя мороси, капли облепили тело, цеплялись, не хотели стекать, повел плечами - капли снова зажили обычной своей жизнью - сверху вниз, без остановок.
        - Пришел в себя?
        Голос пришел сверху, Дворник стоял на крыше и, выгнув шею, рассматривал Антона. Сейчас его фартук был почти прозрачным, цвета воды.
        - Ты - Дворник.
        - И даже соображаешь.
        - Я теперь тебя лучше слышу.
        - Ты теперь много чего лучше делаешь.
        - Что со мной?
        Дворник шагнул с крыши на землю, выпрямился рядом со Стрельцовым и тут же, будто ему не хотелось быть выше, присел прямо на мокрый асфальт.
        - Иногда, если снять кожуру, под ней оказывается что-то еще. У тебя оказалось.
        - Сколько прошло времени?
        - Как положено. Девять дней и девять ночей.
        - Ты меня вылечил?
        - Можно и так сказать. Думаю, у меня не было особого выбора.
        Дождь все усиливался, Антон впервые в жизни стоял под потоками воды, не пытаясь укрыться, чувствуя каждую каплю. На какое-то мгновение ему показалось, что капли не отскакивают от его кожи, а пробивают её насквозь.
        - Ты поможешь мне уйти из Москвы?
        - Нет. Это твой путь.
        - Но мог бы?
        - Скорее всего.
        - Просить бесполезно?
        - Просить всегда бесполезно.
        Дворник все так же сидел у дверей дома-коробки, когда Антон, накинув куртку, проверил оберег и снова появился на пороге. Куртку нужно было менять, никто бы не поверил, что человек, который ее носил, выжил. Антон сам в это еще не верил. Впрочем, его сейчас занимало другое - до включения гуманного убийцы у него было еще восемнадцать дней. Он еще мог успеть.
        С крыши дома сквозь развалины многоэтажек была видна стена Периметра. Девять дней он провел в какой-то сотне метров от таманцев. Неприятный выступ в кармане куртки оказался керамическим пистолетом. Антон спустился к Дворнику, протянул подарок Влада:
        - Может, пригодится? Металлоискатель его не берет.
        - Забавно… Он исправен?
        - Вполне. Обойма полная.
        - Такое со мной впервые. Обычно все наоборот. Ты-то сам без оружия как?
        Антон не знал.
        - Как-то справлюсь.
        - Думаю, справишься, - Дворник будто впервые увидел Антона, - послушай меня. Хочу тебе сказать две вещи. Первое - это должно быть очевидным, но до конца этого никто из вас не понимает: старой Москвы не осталось совсем. Ни камня, ни деревца. Не понимаешь? Неважно - просто запомни. И второе. Ты должен идти к Вратам. Ты можешь идти куда угодно, но добьешься своего, только если дойдешь туда.
        За секунду до того, как Дворник сказал о Вратах, Антон и думать о них не думал. Теперь - теперь ему и самому было непонятно, какие еще могут быть варианты.
        - Ты пойдешь к Вратам и, если повезет, не встретишь Привратника…
        - Место, с которого все началось…
        - Ты ведь не мог не слышать притчу об игольном ушке?
        - Легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, чем богатому войти в Царствие Небесное, Евангелие от Матфея, - откликнулся Антон.
        - Даже так? - Если это было не гримасой боли, это могло быть ухмылкой, наверное, все же Дворник пытался улыбнуться. - Поверь, эти слова были сказаны задолго до рождения любого из Его учеников. Но не в этом суть. Знаешь ли ты, что в те времена называлось «игольным ушком»? В некоторых поселениях ворота делали низкими и узкими - в форме игольного ушка. Всадники-бедуины никак не смогли бы на полном скаку прорваться сквозь такие ворота. Чтобы через них пройти, верблюду приходилось опускаться на колени. Ни о какой атаке с ходу речь уже не шла.
        - Зачем ты мне это рассказал?
        - По вашим преданиям, через Врата можно попасть куда угодно. Может, это и так. Но, если даже игольное ушко может оказаться воротами, кто знает, чем могут оказаться Врата…
        Стрельцов знал место, с которого для падших все начиналось, десятки раз прокладывал маршрут… Каждый ходок знал этот адрес. И с регулярностью, вероятно точно отражающей количество полных идиотов, добиравшихся до Москвы, туда пытался пробиться очередной ходок. Софиевская набережная - место, где хранился ковчег. Место, куда пытались добраться сотни, и ни один не выжил. Именно в этот дом должна была лечь высокоточная бомба натовцев.
        Дворник легко поднялся и в два шага оказался уже на другой стороне улицы, еще шаг - и исчез за углом. Раздалось то ли тихое урчание мотора, то ли громкий всхрап коня. После все стихло.
        Антон не успел задать главный вопрос. Не что с ним и почему - это казалось ему сейчас не так важно. Важно было, почему Дворник его спас. Наверное, ему просто послышалось, в последнее время Антон уже не пытался провести черту между тем, что было, и тем, что казалось. Он услышал ответ на свой вопрос:
        - Кто я такой, чтобы не помочь тебе?
        Еще Антон хотел бы спросить про остров, который ему виделся в его странном сне, похожем на смерть.
        Тонкая черная змейка скользнула с крышки и по ноге Антона вскарабкалась на свое привычное место.

* * *
        На другом конце Москвы двое падших были заняты нелегким делом. Десяток мертвых тел нужно было уложить на широком каменном столе с абсолютной точностью. Именно так, как этого требовала процедура. С учетом времени суток, возраста, веса, роста и объема мозга.
        Любая ошибка - и придется начинать все сначала, причем с другими трупами. Лежащие на столе не просто умерли, а умерли насмерть, глядя на них, можно было решить, что уже после смерти кто-то обрушил на них контрольные удары в жизненно важные органы тупыми или острыми, но неизменно большими и тяжелыми предметами.
        Приземистый падший с огромными руками аккуратно уложил очередной труп затылком к столу, недоверчиво присмотрелся к сплющенному черепу.
        - По этому не скажешь, что клинок их примет.
        - Примет. Каждого из них примет, найти аж десять было непросто. Твой дружок был ставкой, а игру вел Мастер.
        Второй падший, будь он человеком, непременно получил бы приглашение в баскетбольную команду - тренеры не разбрасываются великанами. Сейчас его длинные руки порхали над трупом, который действительно выделялся среди остальных, будто был представителем отдельного вида семейства приматов.
        - Этого тоже, Мастер?
        - Тоже, но череп у него от рождения такой. Как по мне, хватило бы одного его.
        - Один раз питерский ходок уже удивил босса, а он, вообще, не любит удивляться.
        Руки длинного падшего постепенно начали терять форму, таять, превращаясь в пряди черных нитей, пряди все сгущались, пока не укрыли полностью стол вместе с трупами огромной масляно сверкающей скатертью.
        - Теперь осталось только подождать.
        Глава семнадцатая
        Работа на две недели
        Две трети незаконченных дел не стоило начинать.
        Пособие по поиску лучшего в худшем
        Лена не сдержала слово. Прошел день, другой, а она все еще была в квартирке на Свечном.
        Все успеть и не думать, что с Антоном. Она не знала, то ли это должно успокоить, то ли, наоборот, еще больше испугать, но куда-то делся и Влад. И все же было хорошо, что Антона нет рядом. Наверное, впервые это было хорошо.
        Любимый блокнот все никак не соглашался, что список дел на десяти страницах - окончательный. Позвонить, написать, сходить… Подготовка к смерти оказалась трудным и долгим делом. Дойдя до середины телефонной книги, Лена поняла, что просто не может вспомнить лицо очередного знакомого. Помнит должность и как общались, помнит даже тембр голоса - не помнит лица. Неожиданно госпожа Стрельцова поняла, что не помнит почти ни одного лица из тех, чьи фамилии вписаны в адресную книгу вместе с днями рождения, должностями, привязками к сыну, дочери, дяде… Надавила на главную кнопку в своем уже изрядно поюзанном ноуте - экран послушно умер. «Как я», - непрошено отозвался внутренний голос.
        Джинсы, футболка, куртка, носки, кеды. Четыре смены белья. Должно хватить - осталось-то всего ничего. Мобильный оставила на столе, рядом лег шейный платок - так честнее и проще.
        Дверь открыла и чуть было тут же не захлопнула - на пороге стоял Влад. С тем спокойным ожиданием, будто не только что подошел, а уже стоит тут пару часов и планирует еще десяток простоять.
        - Я не вовремя?
        - Точно.
        - Но я войду.
        - Конечно… - Лена обреченно пропустила Лозинского в дом. - Вы все-таки сделали это?
        - Что это?
        - Вляпались. Я делаю чай, а ты готовишься мне рассказать все точно и коротко.
        Перед Владом опустилась на стол большая кружка с толстыми стенками. Жидкость, над которой вился пар, была почти прозрачной, что не мешало ей пахнуть с силой способной отпугнуть небольшую неприятельскую армию.
        - Это обязательно пить?
        - Тебе - да. Мозг прочистишь.
        Влад знал, что задача минимум уже решена. Раз он уже сидит за столом, значит, Ленка впряжется, «нет» она умела сказать кому угодно, хотела бы - уже бы сказала. Так и есть, в одной руке Лена несла чашку, а в другой планшет.
        - Рассказывай.
        - Если коротко, Антон застрял в Москве.
        - А я и не догадывалась!..
        Сарказм Ленке шел, только Влад сейчас был немного не в том настроении, чтобы оценить.
        - То, что застрял, полбеды. До меня дошел слух, что ребята из спецуры собирают сейчас команду для устранения Стрельцова.
        - Что за бред? Во-первых, кому он нужен, а во-вторых, ты же сам сказал, он застрял в Москве.
        - Лена, я бы не пришел.
        - Не пришел бы.
        Словно кто-то прошелся невидимой губкой по лицу Елены: морщины разгладились, взгляд сосредоточенный, но без напряжения, не женщина - робот.
        - Выкладывай все.
        - Я только не могу сказать, от кого узнал.
        - Можешь, Влад. Чтобы проанализировать ситуацию, важно знать не только что за информация, но и кто ее предоставил.
        Чай, приготовленный Леной, пах по-прежнему отвратительно - кажется, он вообще предназначался не для чаепитий, но мозг он действительно прочищал. Влад вдруг как-то легко решил, что не сегодня - не сегодня ему переживать, что Лена узнает, кто именно слил ему инфу.
        - Это человек из службы безопасности Центральной республики. Я не знаю его настоящего имени, и даже не уверен, что узнал бы при встрече. Думаю, он сейчас в звании полковника, хотя в безопасности это особой роли не играет.
        - Играет, Влад. Дальше.
        - По приказу, который пришел из каких-то совершенно заоблачных высот, собирают группу наемников - все профи, но профи не такого уровня, каких нельзя было бы заменить спецназовцами, что уже странно. Обычно обращаются к таким ребятам либо если они могут что-то, что не может сама служба безопасности, либо если их ведут на убой.
        - Не анализируй - только факты. - В планшете у Лены зажигались и гасли какие-то таблицы, появлялись и пропадали списки, казалось, вот-вот что-то вынырнет из глубин виртуальности.
        - Факты так факты. Задача - устранение Антона Стрельцова непосредственно в Москве. Проводником будет некий Мустафа, о котором известно только то, что он появился несколько лет назад в Кубинке и открыл ресторанчик для не самой притязательной публики. Кто, откуда - неизвестно. Мой источник предполагает, что Мустафа не проводник, а скорее командир группы.
        - Кто в группе?
        - Пока окончательный состав не утвержден, предварительное согласие дали трое: Гюрза, Дацик и Энерджайзер.
        Гюрзу я знаю, пытался с ним связаться, но то ли он залег на дно, то ли… Об остальных только слышал. Странный состав - бойцы неплохие, но как для Москвы…
        - Для Москвы хороших бойцов не бывает, - отрезала Лена. - Были бы бойцы, ходоков не случилось бы. В любом случае, набирают смертников, это понятно, вопрос - по каким параметрам.
        - Кого не жалко?
        Лена аккуратно закрыла планшет. Положила голову на руки, глядя на Влада исподлобья:
        - Влад, ты собрался в Москву. Антона выручать.
        Лозинский молчал. Собственно, Лена и не спрашивала.
        - У него что, есть шанс?
        - Ну мы кое-что придумали…
        - Ничего хорошего вы придумать не могли. - Лена вышла, чтобы вернуться с пачкой сигарет и пепельницей. - Будешь?
        - Бросил.
        - Я тоже. Слушай меня внимательно, Влад Лозинский. Я сделаю так, что у тебя появится хороший шанс попасть в эту команду. Но задача у тебя должна быть только одна. Точнее, одна главная, а другая вспомогательная. Слушаешь меня?
        - Напряженно.
        - Хорошо. Итак, главная - вытащить Антона. Второстепенная - вернуться самому. И никаких артефактов от неизлечимых болезней. Потому что не вернетесь.
        Влад не умел играть в покер. Стоило выучиться - прочесть по его лицу сейчас можно было только такую не очень полезную информацию о том, что у него есть нос, два глаза и все прочие признаки лица обыкновенного… В покере такие игроки на вес золота.
        - Есть один персонаж, на которого они не смогут не обратить внимания. Как ты им подбросишь инфу - как-то подбросишь. Если я все правильно оценила, как только заказчик узнает, что этот персонаж жив, предложение последует тут же.
        - Что за персонаж?
        - Человек, который сбежал от Антона и которого, насколько я знаю, на сегодня могут опознать только два человека: Лозинский и Стрельцов, остальные ребята из вашего отделения просто не дожили. У меня есть подозрение, что этот человек не просто сбежал. Ему помогли, причем так, чтобы у него не осталось никаких шансов дожить до суда. Ведь так?
        - Так. Только почему его возьмут?
        - Смотри, - Лена развернула к Владу планшет. - Те трое, которых ты назвал, бойцы средние, не без способностей, но не элита. А гонорары у них вполне на уровне. Почему бы это? Все просто - все трое везунчики. Из года в год, задание за заданием - им везет. Кто-то наверху решил, что, для того чтобы поймать Стрельцова, не нужны лучшие - нужны самые везучие. И оставить без внимания человека, который сбежал от Стрельцова, человека, чья личная удача оказалась сильнее удачи Стрельцова, они не могут.
        - Не было там никакой удачи.
        - Кто об этом знает, Влад, кроме тебя и Антона? По описаниям - вы практически совпадаете, там и описаний особо не было, так что - сделай то, что задумал. Больше тебя об этом человеке все равно никто не знает, так что засыпаться можешь только по глупости. Продумай, где ты был все это время, может, и придумывать ничего не надо, я же не все про тебя знаю? Просто вспомнишь то, чем занимался и о чем нам не рассказывал…
        Влад встал, размял плечи, подошел к Лене, забрал сигареты:
        - Покурила, и хватит. Вдруг все получится, а ты легкие губишь.
        - Почему? - На вопрос Лены можно было не отвечать, можно было просто промолчать.
        - Почему что? - нашелся Влад.
        - Я понимаю, дружба, но…
        - Трудно сказать. Просто есть какие-то вещи, которые не можешь не сделать. Дело не в отношениях, но, если не сделаешь должное, потеряешь себя. Это как вдруг нарядиться в штаны со стразами, понимаешь?
        Влад ушел, так и не придумав, что бы такое сказать Лене на прощание. Тянуло то ли обнять, то ли пожать руку - многозначительно и бестолково. Если бы не их отношения с Антоном… Иногда Владу казалось, что все могло быть иначе, эта женщина… Лучше даже не думать.
        Через сорок минут после ухода Лозинского Лена выходила из такси у ворот Иоаннинского приюта. Всю дорогу она разгадывала совершенно женский ребус - как это такой выдающийся представитель мужского пола, как Влад Лозинский, до сих пор один. Впрочем, может, он просто не все рассказывает?
        Каждый, кто хотел остаться в приюте, проходил эту встречу-собеседование, хотя Ефим Маркович не отказывал никому. На то и приют. Лена была не первой, кто пришел в приют с гуманным убийцей на шее. Постепенно атипичный рак становился чем-то привычным. Директор научился прятать жалость и не смотреть на шею. Проблема была в том, что Лена стала первой заболевшей воспитанницей. Ефим Маркович оценил, что она свой ошейник не прячет. Значит, проблем быть не должно. Оценил и то, что Лене нужна была работа. Чаще просили место, где никто не будет трогать. Иоаннинский приют меньше всего был похож на монастырь с десятками свободных келий. Скорее, на интернат с несколькими казарменного типа спальнями. Кельи - только для старшекурсников.
        Директор вывел Лену во внутренний двор приюта. Идти было здорово - листья под ногами делали шаг шуршащим и пружинистым.
        - Тебе нужна любая работа недели на две?
        - Да.
        - Убери двор. Чтобы ни одного листика не осталось.
        - Две недели не слишком много для такой работы?
        - Не слишком. - Директор подошел к одному из деревьев и несильно дернул ветку. Дерево отозвалось обильным листопадом. - На две недели хватит точно. Распорядок ты наш знаешь.
        - Ничего не изменилось?
        - Кое-что изменилось. - Директор невольно взглянул на рабочих, чинивших ограду приюта. - Но только не распорядок. И приходи на спарринги. Я помню, у тебя здорово получалось, подтянешь форму, может, чему воспитанников научишь…
        - А может, и они меня. Только зачем?
        - Когда ты возьмешь в руки палаш, ты забудешь этот вопрос.
        Глава восемнадцатая
        Порция гаспачо
        Разница между твердым, жидким и газообразным в том, что первое едят, второе пьют, а третье нюхают.
        Физика для гурманов
        Безумием было идти на Софиевскую набережную. Безумием был бы любой вариант, а этот все же давал надежду.
        По прямой - пять километров. Наладонник остался где-то в офисе Воронина, да и, судя по дыркам в куртке, у микрокомпьютера было мало шансов уцелеть. Стрельцов знал, как пройти почти две трети маршрута. С таким раскладом раньше он бы и с места не сдвинулся, но это он. Иногда ходоки одолевали всю дистанцию даже при раскладе пятьдесят на пятьдесят. Правда, ни один из них не шел к Вратам. Шанс был, а выбора не было, и пусть идти в сторону от Периметра было странно и безнадежно, Антон все для себя решил. Важно просто идти. Он так загадал. Он так поверил. Двигаться не останавливаясь.
        Стрельцов находился недалеко от Кутузовского, во дворах между Студенческой и Дунаевского. Этот участок он довольно хорошо знал, трудности начнутся уже под конец маршрута, когда доберется до Кремлевской набережной. К тому же нужно постараться пройти как можно дальше от тех улиц, которыми он добирался до офиса Воронина.
        До Бородинского моста Антон дошел легко. Было непривычно идти босиком, но постепенно он привык и к этому. Через какое-то время смирился даже с тем, что его подсознательно тянуло не пропустить ни одной лужи. Казалось бы, после встречи с Ловчим озером… Ан нет, он с каким-то странным удовольствием чувствовал каждую каплю на коже, а ноги искали влагу и, найдя, будто передавали еще одну порцию энергии всему телу. Он шел на автомате, фиксируя детали, и, хотя чувствовал, что за ним следят, это не пугало. Для Москвы это нормально, здесь ты всегда чья-то добыча, просто не всегда тебя могут поймать. Он просачивался из дворов в улицы, чтобы тут же снова нырнуть в очередной дворик, привычно обходил контрактников и туристов, замирал, угадав появление падшего. Когда-то ему хотелось понять, почему падшие почти никогда не появлялись во дворах. Собственно, именно это в принципе и делало возможным ходку. В девяти случаях из десяти стоило свернуть во двор, как падший прекращал преследование. Сейчас ему это было неинтересно, он просто принял правила игры.
        Змея вела себя тихо, взглянув на свое отражение в одной из витрин, Антон убедился, что хищник невидим, только тяжесть на плечах говорила о том, что зверушка все еще с ним. Захотелось дать ей имя, Шарик змее не очень подходит, может, Мухтар?
        Когда Антон подходил к Можайскому валу, он настолько вошел в привычный ритм обычной ходки, что даже зашел перекусить в небольшой ресторанчик на углу с Большой Дорогомилевской из разряда «накормим туристов чем ни попадя, зато дорого». Рядом с кафе стояло несколько туристических автобусов, и змее это не понравилось - тяжесть перекатилась с плеч на шею…
        Антон спустился в подвальчик. Внутри шумели туристы, гид-контрактник снисходительно наблюдал, как его подопечные наваливали на тарелки побольше снеди. Шведский стол был хорош, но дело было не в этом. Что-то неуловимо менялось в людях, пересекших Периметр. Каждый из этих туристов отвалил пятизначную сумму за эту поездку и точно мог себе позволить поесть хорошо и в куда более достойной обстановке.
        Они никак не могли наесться. Тарелки наполнялись снова и снова, официанты не успевали подкладывать сосиски, картошку, исчезали салаты и жаркое, то тут, то там кто-то из туристов припрятывал сыр или колбасу в сумку. Будто разом у всех проснулась генетическая память человека нищего, всегда голодного, одержимого одной мыслью - наесться впрок и взять с собой.
        Особенным успехом пользовался гаспачо. Высокая блондинка в платье обтягивающем и блестящем, с таким количеством вырезов, что непонятно, где оно еще есть, а где уже начинается так же щедро усыпанное блестками тело, уже в третий раз заняла очередь, чтобы взять себе еще очередную порцию. Её сильная половина удобно устроилась за ближайшим к раздаче столиком и умудрялась пополнять запасы в тарелке, даже не вставая.
        Все было почти как всегда. Почти. Антон уже видел такое. Это не был обычный синдром Периметра. Не просто жор из-за нервяка - одержимость. Туристы сходили с ума, стараясь дотянуться до всего съестного, не ели - запихивались, рискуя подавиться…
        Гид сделал два шага назад. Он знал. Исчезли официанты. Они чувствовали.
        Стрельцов замер. Кричать? О чем? Рядом пытался определиться с добавкой парень в смокинге. Вероятно, последним пунктом в его туре значится казино. Спасти хотя бы этого? Что-то говорить бесполезно, да и не успеть, Стрельцов просто выдернул смокинг из очереди и вместе с ним откатился подальше от толпы к стене зала.
        Блондинка все-таки получила свою порцию гаспачо и теперь почему-то никак не могла оторваться от зрелища, которое обнаружилось в тарелке. Казалось, она оцепенела от восторга, застыв с ложкой в сантиметре ото рта. Тонкая-тонкая нить тянулась от поверхности гаспачо ко рту девушки. Правда, тонкой она оставалась недолго. Стоило ей коснуться губ блондинки, и она начала пульсировать, набухая, будто перекачивая внутренности блондинки в тарелку. Темно-красная жидкость наполнила до краев тарелку, перевалилась за край и слой за слоем покрывала стол, будто не решаясь выплеснуться за площадь столика.
        То, что несколько секунд назад было блондинкой, не упало только потому, что оставалось по-прежнему связано с пульсирующим красной массой живым, пьющим шлангом - хоботом, который все сосал и тянул в себя.
        В кафе был слышен только этот звук - неприличное сербанье, чмоканье с посвистыванием и подхрапыванием. Блондинка хотела гаспачо, вероятно, гаспачо оказался голоднее.
        Легкий шорох - это тонкая оболочка в блестящем платьице - все, что осталось от девушки, - соскользнула под стол, на котором возвышался бурый, с белыми прожилками, колышущийся холм в полметра высотой - бывшая еда, ставшая едоком. Спутник блондинки был слишком близко к гаспачо, он сидел, привычно контролируя свою женщину, свою собственность, добытую в затяжной битве с применением тяжелой артиллерии миланских бутиков и нью-йоркских ювелирных, ему было не уйти…
        Холм выбросил новые побеги - дотянулся до мужчины и еще до троих туристов. На этот раз процесс пошел быстрее. Зато и столбняк у экскурсантов кончился. Теперь они пытались выйти. Давя друг друга, толкая. Ги д ушел раньше через черный ход, чтобы не пересекать зал.
        Ненасытному холму удалось зацепить еще двоих из пытавшихся убежать. В кафе стало тихо. Прилепившиеся к стене Антон и парень в смокинге остались наедине с монстром. Выжить, столкнувшись с низшим демоном, можно только одним способом - убежать. Наверное, есть что-то еще. Очень может быть, что он боится напалма или небольшого термоядерного взрыва. Только от этого не легче. И выбор у них небольшой - попытаться прорваться наружу или просто подождать, пока бывший гаспачо само до них доберется. Антон решил попытаться.
        Шаг, еще один. Парень в смокинге вдруг выругался - и было отчего. Сначала Антон решил, что ему показалось, - слишком медленно все происходило, но нет - холм действительно отступал, втягивал отростки, по сантиметру отодвигался подальше от Стрельцова. Со стороны это должно было смотреться довольно забавно. Монстр и человек - каждый пытался держаться от другого подальше.
        Они были уже на пороге, когда Антон позволил себе повернуться к демону спиной.
        - Мужик, ты кто? - У парня в смокинге дергалось веко, он еле стоял, привалившись спиной к стене дома.
        - Торговец.
        - И все? Мужик, эта тварь тебя реально боится.
        - Думаешь? - Антон глянул на свое отражение в тусклой витрине ресторанчика. Да, он бы и сам себя испугался. Босой, в дырявой куртке, весь в шрамах… Может, у демонов тонкое эстетическое чувство: как увидят такое, сразу пускаются наутек. - А ты меня не боишься?
        Сам не зная зачем, Стрельцов заглянул в зал - ничто в нем уже не напоминало о случившемся. Уже появились официанты, им не придется особо стараться - не было ни остатков жертв, ни самого хищника. Через час-другой сюда приедет очередной автобус, и вполне возможно, что больше ничего не случится. Здесь, что странно, действительно неплохая кухня.
        Парня в смокинге рвало. Стоя на коленях, он впервые в жизни так хорошо рассмотрел мостовую.
        Вероятно, визит в казино ему придется отложить, в таком виде не прорваться через фейсконтроль. Впрочем, на площади Трех вокзалов роскошные бутики, так что у парня все еще может получиться.
        Остальные туристы оказались не столь впечатлительными. Или просто очередь изучать мостовую до них еще не дошла. Румянец, блестящие глаза. Им понравилось. Они пережили именно то, зачем ехали. Некоторые из них приедут еще раз.
        Почти пять секунд Антон мечтал о том, чтобы присоединиться к туристам и спокойно доехать в мягком кресле до Трех вокзалов. Никуда он не доедет. Для таманцев нет исключений, туристы досматривались так же, как и все прочие гости бывшей столицы. И на случай, если досмотр пойдет как-то не так, тоже все было готово. Второй раз проверять эту готовность Антону не хотелось.
        Антон завернул за угол, впереди виднелся Бородинский мост. Мосты он не любил. Там от падших было не уйти. Змея снова переползла на плечи. Может быть, ее не туристы раздражали, может быть, она пыталась его о чем-то предупредить?

* * *
        Он не изменился. Нечему было. Елизар так жил, таким он остался и сейчас. Как-то так получалось - на себя всегда хватало, пусть о заработке никогда не пекся. Так было устроено, что всегда выполнял чей-то приказ. И это всегда хорошо оплачивалось. В другой стране, в другие времена - он был бы тем же. Такие, как он, всегда пристают к одному и тому же берегу. Ему достало ума понять, что с ним произошло. В отличие от кого-то другого, Елизар знал главное - теперь выполнение приказа не связано с платой. Теперь это и есть его жизнь. Но так для него было всегда…
        Их было десять. Кого-то Елизар знал при жизни, кого-то нет. Неважно. Все они были убиты и снова воскрешены. Они слышали друг друга, у них была одна задача, и они выполнят ее. О цене речь не шла. Они уже были преданы и проданы. Важно, что у каждого из них был клинок, подходящий идеально. И каждый из них знал: эти мечи не подбирали для каждого из них. Каждого подбирали под меч. Когда-нибудь им на смену придут другие, у этих клинков было множество слуг…
        Стрельцов должен умереть. Так решили падшие, так решил меч Елизара, значит, так тому и быть.
        Глава девятнадцатая
        У Мустафы
        Есть два вида пустых ресторанов - с высокими ценами и плохой кухней. Иногда попадаются заведения, совмещающие два этих качества.
        Записки путешественника
        Единственное место в Кубинке, где не было кондиционеров. Огромные лопасти вентиляторов беспомощно свисали с потолка, даже не пытаясь своим вращением привести в движение застоявшийся воздух ресторана. Ресторан «У Мустафы». Трудно сказать, что имел в виду Мустафа, называя рестораном павильончик, собранный из нескольких строительных времянок.
        Столы из когда-то желтой пластмассы, металлические стулья, не пострадавшие в многочисленных драках, без которых традиционно не обходился ни один вечер, только в силу материала, из которого были сделаны. Здесь в поисках салфетки можно было провести всю жизнь, и спросить не у кого - ресторан обходился не только без них, но и без официанток.
        Еду на безразмерных подносах приносили мужчины, даже улыбнуться которым казалось небезопасно. И дело не в устрашающей ширине плеч и толщине шей. Было в них что-то, что давало понять: только предоставь повод, и они тут же займутся любимым делом, выбросив из головы тот нелепый факт, что здесь они получают зарплату совсем за другое.
        Несколько портил впечатление момент получения чаевых. Улыбки персонала выглядели настолько искренними, что некоторые посетители даже думали: почему бы не заглянуть сюда снова? Все заканчивалось, стоило купюре занять свое место в кармане. Бежать, бежать немедленно, пока этим как бы официантам не пришло в голову, что у посетителей остались еще какие-то деньги и никто-никто не может помешать этим головорезам догнать наивного посетителя и забрать все, что у него осталось.
        Впрочем, бывали здесь и те, кто, заходя к Мустафе, здоровался с местными особым способом - соприкасаясь плечами и стискивая друг другу руки со всей своей немалой силой. «У Мустафы» кормили раза в три дешевле, чем в соседних кондиционированных ресторанах. И вкусно. Просто мало кто решался искать по-настоящему хорошую кухню здесь, в ресторане, где не было даже меню. Мустафа не экономил на продуктах, но старался не тратиться больше ни на что.
        В какой-то сотне метров от заведения за невысокой оградой толпились в очереди на взлетную полосу «боинги» и «эйрбасы», подвывая могучими движками, мягко всхлипывали автоматические двери десятков входов и выходов, тормозили скоростные поезда под куполом вокзала, мягко урчали двухэтажные автобусы у перронов, набитые туристами, большая часть которых приехала сюда ради микроскопического тура вокруг Периметра, ужина на крыше СССР-тауэр, ночевки в одном из пятизвездочных отелей Кубинки и уже на десерт - экскурсии в танковом музее.
        Самые богатые могли провести ночь в одном из казино на площади Трех вокзалов. Не только богатые, но еще и слегка сумасшедшие, случалось, брали тур по самой Москве. Статистика была упряма, статистику печатали в рекламных буклетах и плакатах: каждая десятая туристическая группа не возвращалась из Москвы. Но желающих становилось все больше, а вместе с ними и каждых десятых.
        Сегодня «У Мустафы» был один из тех дней, когда случайный посетитель торопился покинуть ресторан, не дожидаясь встречи с официантом. Достаточно было беглого взгляда на тех, кого уже приютил ресторан. Ни одной женщины, мужчины все как один за тридцать, все как один крепкие, с умелыми руками и тяжелым взглядом, но главное даже не это. Как маячки самолетов, пролетающие мимо системы ПВО, сигналят - «свой», так от всех этих людей исходил сигнал - «чужой». Рядом с ними не хотелось оказаться любому. Опасно.
        Ели много, пили воду и чай. Ждали. Так ждет хищник, с бесконечной уверенностью в том, что добыче не уйти.
        Зашедший в ресторан последним невысокий щуплый мужчина лет сорока остановился в двух шагах от порога и не торопился идти дальше. И не потому, что не решался войти. Его голова была слегка больше, чем должна бы при его росте и комплекции, и сейчас создавалось впечатление, что кто-то внутри этого шара внимательно рассматривает собравшихся. Вот он посмотрел направо, и туда же развернулась голова-шар, вот налево, и голова снова не отказала. Впечатление усиливалось большими круглыми очками с толстыми линзами.
        Увиденное устроило вошедшего, и он прошел дальше к стойке, где его уже ждал сам Мустафа.
        Если бы кто-то через пару минут шел мимо ресторана, он бы увидел, что ресторан закрыт, и, даже если бы попытался войти, был бы разочарован, увидев довольно солидный навесной замок. Окна были закрыты изнутри жалюзи, и догадаться о том, что еще несколько минут назад ресторан работал, было бы просто невозможно.
        Так же быстро, как были закрыты двери и завешены окна, официанты Мустафы составили несколько столов у стойки и исчезли из обеденного зала. Исчез и Мустафа.
        Забравшись на высокий стул у барной стойки, гость с головой-шаром обвел победным взглядом присутствующих, которые не спеша подтягивались к столу, и, улыбаясь чему-то своему, постучал ножом по висящему вниз головой бокалу.
        - Спасибо, что собрались. Спасибо Мустафе, что помог устроить эту встречу. Меня зовут Сергей Николаевич, я представляю определенную службу Центральной Республики, но думаю, вам совершенно неинтересно, кого именно я представляю. Главное, у меня есть заказ, а у вас есть возможность его выполнить и заработать неплохие деньги.
        - Сколько, головастик? Ты не против, если я буду называть тебя так? - Ближе всех к Сергею Николаевичу сидел детина, каждый кулак которого мог бы выполнить роль головы. По размеру. Если бы не спокойный взгляд маленьких, глубоко сидящих глаз, можно было решить, что он один из тех крепышей, которые любят нарваться на драку, при этом нисколько не сомневаясь в результате. При баскетбольном росте у него было сложение качка. Довольно редко встречающаяся комбинация.
        - Ты можешь называть меня как угодно. Если не ошибаюсь, Дацик?
        - Он самый.
        - Только выполни заказ, а кого и как ты будешь называть, мне всё равно. А если будешь болтать лишнее, я тоже не обижусь, потому что долго это не продлится, ты ведь и сам это знаешь. Я даже как-то не собирался об этом говорить.
        Итак, здесь вся необходимая информация, - головастик выложил на стол чип. - Потом глянете подробности. Объект - Антон Леонидович Стрельцов, из Питера, позже, когда изучите материалы, у вас появятся осмысленные вопросы - пока коротко. Ходок со стажем более пяти лет, подданный Балтийской республики, спецподготовка на минимальном уровне, был призван во время Псковского инцидента, отслужил два года, в том числе в международном корпусе миротворцев.
        - И чего? Самим не справиться? - На этот раз голос подал, вероятно, самый старший из собравшихся. Высокий, жилистый, загорелый дочерна, с огромной залысиной на лбу и не менее впечатляющей косой, кончающейся чуть выше пояса. И уж совсем «кстати» смотрелись огромные наушники на шее.
        - Есть нюансы, - Сергей Николаевич несколько секунд изучал заговорившего, словно сверяясь с выученным досье, впрочем, скорее всего так оно и было, - вы Гюрза?
        - Да. У меня запоминающаяся внешность.
        - И довольно необычные привычки, что странно для вашей профессии.
        - Это не профессия.
        - Ну да, вы же джазмен.
        - Снова невпопад, до джазмена я пока не дорос, хотя я очень старался, головастик…
        Странный звук почти неслышно прокатился по залу. Вероятно, Гюрза так смеялся. Улыбнулся и сам головастик. Натужно. Если бы он снял очки, веселья в зале поубавилось бы. В других обстоятельствах он мог бы сидеть среди тех, кого собирался нанять. До того как поступить на службу в Управление внешней разведки Центральной республики, у него тоже было прозвище.
        - Антон Стрельцов сейчас находится в Москве, и ваша задача - уничтожить его, пока он еще там. Изначально мы предполагали опцию захвата Стрельцова, но непосредственный заказчик операции считает это слишком опасным.
        - Минимальная спецподготовка? И что в нем такого опасного, кроме того что он в Москве? - На фоне своих соседей задавший вопрос смотрелся не вполне серьезно. Все время приоткрытый рот, крупные, почти заячьи зубы. И как-то сразу становилось понятно, какая у него кличка. Невысокий, с короткой стрижкой, сросшимися бровями и носом уточкой.
        - Энерджайзер?
        - Наверное, всю ночь наши досье изучали?…
        - Степень опасности у вас будет возможность определить на месте, судя по смене приоритетов - отказу от захвата, - ваша цель показала себя достаточно эффективно в предыдущем эпизоде.
        - То есть мы не первые?
        - Верно. В данном случае и я, и наша служба - только посредники. Ситуация несколько непривычная для нас, но к нам обратились за помощью на таком уровне, что мы просто не смогли отказать. Я бы предпочел отправить нашу группу, но заказчик решил иначе. Повторюсь, слишком высокий уровень у нашего заказчика.
        - Надеюсь, этот уровень отразится на гонораре?
        - Не только на гонораре. Вы получите доступ к специальным средствам, которые сами по себе стоят больше любого гонорара.
        - Будем на бомбардировщике за ним охотиться? Или Парыпин выделит парочку своих танков?
        - Кое-что получше танков. Каждый из вас получит сто тысяч долларов США при любом исходе операции. Бонус - столько же, если вам удастся сделать то, ради чего вас нанимают. Вы укажете, как именно вам перечислить первые сто тысяч. Вы можете их рассматривать в качестве страховой суммы на случай полной неудачи…
        - То есть?
        - То есть если вы не вернетесь. Это Москва. Ни один из вас там не бывал, а значит, у вас повышенные шансы выжить - новичкам там везет. Еще один плюс - вы будете действовать осторожнее, чем те, кто там уже был. Стрельцов бывал в Москве десятки раз. Теперь о самой операции…
        - Немного притормози, есть пара вопросов, - спрашивающий не был атлетом, не мог похвастаться ни ростом, ни прической - обычный среднестатистический брюнет, разве что с несколько выдающимся носом, чему было тоже вполне прозаическое объяснение. - Чтобы вам не гадать, я - Зингер.
        - Как швейная машинка, - попытался сострить Дацик.
        - Ага, очередями строчу, хочешь крестиком, хочешь гладью, засмотришься. Вопрос такой - почему вы решили собрать нас здесь?
        - Это Кубинка, территория под мандатом НАТО, здесь вы можете свободно разговаривать со мной, не боясь, что беседа плавно перетечет в допрос, и ведь есть за что. И потом - здесь такая кухня…
        - Мустафа из ваших?
        - Нет. И никогда им не был. Все с точностью до наоборот: Мустафа - представитель заказчика, он закрывает ресторан и пойдет с вами, будет приглядывать за всей командой.
        - И последний вопрос. Почему мы? Я знаю каждого здесь, и знаю, что они, и я в том числе, - хорошие бойцы, но точно не лучшие. Вы могли себе позволить нанять не нас.
        - Сергей Николаевич, давай отвечу я, - вмешался в разговор Мустафа. - Мне надо было кое-что закончить на кухне. Ты прости, что бросил в трудную минуту.
        Мустафа неловко вскарабкался на один из высоких стульев. Он был человеком того типа, которых легко принимают за своего от Баку до Хайфы. Открыл свое заведение одновременно с закладкой первой взлетной полосы международного аэропорта. Полный, крепкий, с большими быстрыми руками, которые одинаково хорошо справлялись со стряпней или дракой. О его прошлом не было известно ничего, но ни один из его постоянных клиентов не сомневался - этот из своих, камуфляж носит по праву, а не из-за удобства и практичности.
        - Все просто. Вы самые удачливые из тех, кого мы смогли найти. Не лучшие. Удачливые. Потому что и Стрельцов может только одно - быть удачливым. Потому мы не нанимали и никого из ходоков. Единственный по-настоящему удачливый - сейчас там, и он наша цель.
        - Раньше он таким не был, - подал голос Лис. Глядя на него, не приходилось гадать, откуда такое прозвище. Рыжий, зеленоглазый, только габариты подкачали, великоват он был для семейства собачьих, если бы существовал медведь с такой огненной шерстью, быть бы ему не лисом, а медведем.
        - Для тех, кто меня не знает, меня зовут Лис…
        Лиса не знали - знали о нем. Знание это не грело - обжигало. В Эстонии у него была другая кличка. Там его называли - Душитель.
        - Дальше вы отправитесь на базу, где пройдете двухдневный курс по выживанию в Москве, - продолжил Мустафа.
        - Почему не двухчасовой? - Кажется, Лис был единственным, кому хотелось стать курсантом. Сергей Николаевич даже не попытался ответить Лису, просто выдержал паузу и продолжил:
        - … подберете вооружение и оборудование и будете доставлены к Периметру. Дальше - нам останется только ждать, когда вы доложите о выполнении заказа.
        - Из Москвы нельзя доложить.
        - Вы сможете. Я же говорил, у вас будет уникальное оборудование. Еще вопросы?
        - Я отказываюсь, - взлетела и опустилась коса над лысой головой. Гюрза встал и вскинул рюкзак на плечо.
        - Гюрза, тебе вдруг не нужны деньги? - Головастик, сняв очки, протирал их с таким усилием, будто пытался выдавить толстые стекла.
        - Это слишком большие деньги для меня. И от них разит падшими. Что-то здесь не то… Такие деньги за смерть какого-то удачливого ходока не платятся. И почему в Москве? Таманцы на выходе с ним сделают что угодно, в чем смысл? Вы что-то недоговариваете, а я все еще надеюсь уйти на покой. Как все люди. И пожить в свое удовольствие, а не оставить родственникам наследство. Не заслужили.
        - Он уже пытался выйти, - вмешался Мустафа. - Стрельцов уже пытался, и таманцы не смогли его остановить. Семеро погибли, а Стрельцов вернулся в Москву. У него нет спецподготовки, но, судя по записям видеокамер, он очень быстр, невероятно везуч и был смертельно ранен.
        - Что значит «был»? - занервничал Дацик.
        - Это значит, что сейчас его раны перестали быть смертельными.
        - Значит, у него был артефакт от падших. Он вооружен? - Кажется, Зингера мало заинтересовал тот факт, что, оказывается, раны могут быть смертельными и одновременно не приводить к смерти.
        - Керамический пистолет, две обоймы.
        - Негусто. Может, его уже достал кто-то без нас? - Гюрзе явно не хотелось в Москву.
        - За ним следят, он жив и, по последним данным, находится в сотне метров от Периметра.
        - Когда едем на базу? - Энерджайзера этот разговор уже начал доставать.
        - Прямо сейчас.
        Когда мини-вэн, припаркованный у ресторана, тронулся в сторону развязки, он проседал, как и положено вести себя тяжелогруженым автомобилям. Мустафа и пятеро его крепких гостей весили не меньше семисот килограммов.
        Сергей Николаевич с ними не поехал. Пошел пешком. Он никогда бы в этом не признавался, но это был тот редкий случай в его практике, когда ему не хотелось быть с группой. И дело не в том, что каждый из этой пятерки был в списке разыскиваемых. Надо бы радоваться, что бойцы его службы останутся по эту сторону Периметра.
        Сергей Николаевич, которого на самом деле звали совершенно иначе, остро чувствовал желание демобилизоваться. По крайней мере он сделал все, что мог. У Стрельцова будет шанс.
        Сергею Николаевичу повезло. Мало кому из профессионалов выпадает удача умереть в тот момент, когда он осознает, что сделал все, что было в его силах. В последний момент службист даже успел заметить блик оптики.
        Глава двадцатая
        Муравей на цевье
        Иногда свобода - это возможность просто закрыть за собой дверь на ключ.
        Главная тайна Тортиллы
        Шесть комнат с кондиционерами, мини-барами и кроватями king-size, общая столовая с огромным столом. Ни двухъярусных коек, ни дневального на тумбочке. Им нужно было провести здесь всего два дня, но казарма остается казармой, даже если она честно заслуживает трех звезд.
        За стеклопакетом беззвучно шла рота - огромной гусеницей, не чувствующей ни себя, ни того, что вокруг. Бойцы возвращались с караула в казармы, маршировали с закрытыми глазами, судя по раскрывающимся и закрывающимся в такт ртам, умудрялись тащить за собой строевую песню. Лис не выдержал и открыл непроницаемое окно. Так и есть - «По долинам и по взгорьям» рокотала, отражаясь от брусчатки, рассыпалась по сторонам - знай, кто идет.
        Давно нет СССР, но не изменилось ничего. С расстояния в двести метров уже не понять, что за форма, - уже давно не пришивают блестящие пуговицы на китель, и не разобрать, что на погонах, нет под горлом белой линии «подшивы», вместо пилоток раскачиваются козырьки кепок… все равно все так же тянут носок, и правая рука замерзла у ремня автомата, а левая рубит воздух. Все так же все сводится к тому, чтобы взять новобранца, сломать, сплющить, чтобы потом из почти уже мертвых кусков собрать новое, послушное, чтобы вот так - с закрытыми глазами двигалось в нужном направлении, двигалось, не замечая потерь, с остервенением зомби вгрызаясь в каждого, кто попытается его остановить.
        Над плацем, как же без него, - флаг. Прожектор освещает его снизу вверх, чтобы из любой точки было видно. Чужие цвета и незнакомый герб. Центральная республика - название напоминало что-то африканское, и это было правильно.
        Весь день инструкторы сменялись один за другим. В них вбивали знания. Как выжить, как не нарваться. Куда нельзя, а куда еще опаснее. Откуда не возвращался никто, а где кто-то все же выжил.
        Ненужное. Инструкторы - эксперты по статистике, по скудным отчетам патологоанатомов, специалисты по тому, как оббежать опасность за километр, как закопаться в глубину и в глубине этой выжить до тех пор, пока не откопают. Из полезного - только карты. С пометками, кто, где и когда закончил маршрут. И даже с редкими проверенными тропками. Лис не доверял электронике, распечатал. Спрятал во внутренний карман. Так оно надежнее.
        Из важного - оружие и обереги. Лис прикинул стоимость - появился соблазн уйти вместе с этим богатством. Он, конечно, держал в руках такие суммы, но это всегда были чужие деньги.
        Израильский автомат «тавор» с подствольным гранатометом, нож «морской дьявол» с антибликовым лезвием из спецстали и многофункциональными ножнами. Хороший нож, при желании можно и металл вскрыть, и кирпичную стену расковырять. Мачете, точнее, джунглевый нож. Оружие не совсем для города, да и не совсем оружие, хотя… Насколько Москва - это город?
        Два пистолета: 43-й Glock и карманный Beretta Tomcat, лента с пластинами ТАТР - взрывчатки, аптечка - мечта наркомана, почти без лекарств, зато полная обойма стимуляторов. Что еще нужно наемнику для полного счастья? Вернуться живым. На этот случай есть два оберега. «Счастливая копейка» - бронзовый кругляшок с небольшим сроком действия - неделя, не больше, но и после охотно покупаемый за пределами Периметра. Пока действует, мелкие неприятности его обладателю не грозят. «Копейкой» его назвали не только из-за формы. После того как артефакт деактивируется, его цвет меняется - с бронзового на серебристый. Второй оберег - «московский патронташ». Название неслучайное - издалека не отличить от настоящего патронташа, только «патроны» или то, что на них похоже, не вынимаются. Стоит куда дороже «копейки» и действует серьезнее. Человек с активным «патронташем» может не бояться ран. В том числе глубоких. И даже несовместимых с жизнью. Один «патрон» - одна рана. Бесценный артефакт для наёмника. Стоило «патрону» отработать свое, и он просто исчезал. Тут не ошибешься: в конце оставался пустой «патронташ» -
московский сувенир.
        Лис покрутил автомат, разобрал, собрал, снова разобрал. Автомат был не просто хорош. Это был не серийный продукт - то ли опытная партия, то ли, что уж почти нереально, ручная сборка. «Тавор» не самый распространенный автомат, потому как дорогой, но тот экземпляр, который Лис держал в руках, был чем-то фантастическим. Легкий, сидящий в руках так, будто кто-то снял лично с него мерку и только потом принялся за рукоять автомата. Они провели в тире всего час, но и этого было достаточно, чтобы восхититься. Лис мысленно пообещал себе, если выживет, оставить оружие себе.
        До подъема в их казарме-гостинице оставался еще час. Лис встал по старой привычке в пять. Он всегда просыпался раньше, чтобы заполучить себе время, вырванное из общего пользования, персональное время Лиса.
        Бесшумно выбрался в коридор. Он легко мог бы стать танцором, он умел двигаться в своем особом ритме. Коридор - шесть одинаковых дверей, Лис выбрал безошибочно одну. Человека, который мог попасть в их команду или по ошибке, или с чьим-то умыслом.
        Гюрза не шевельнулся ни когда Лис вошел в комнату, ни когда тот, не торопясь, одну за другой, перебрал все его вещи. Несмотря на скудный свет фонаря, то, что смог рассмотреть Лис, убедило его: хозяин комнаты просто не мог быть тем Гюрзой, о котором он столько слышал. Наушники и плеер лежали не там и не так. Гюрза не зря называл себя джазофреником - он засыпал под Петерсона, а просыпался под Гарднера.
        Наушники в трех метрах от кровати. Аккуратно смотан провод. Так не бросить и с этого места не достать. Да и сами наушники - выпендрежные, но не для меломана. Настоящий Гюрза на такие даже не глянул бы.
        Кажется, дверь оставалось прикрытой, но Лис почувствовал: в комнате появился кто-то еще. Кто-то, кому плевать на Лиса - не заметить того на фоне окна было просто невозможно.
        Лис шагнул в тень, одновременно вытащив «глок» и по-прежнему не видя никого. Словно тень двинулась от Гюрзы в его сторону, чтобы тут же исчезнуть - была и нет. Так и не спрятав пистолет, Лис придвинулся к двери и в этот момент почувствовал, что теперь он в комнате снова один. Лис не удивился, не обнаружив пульса у Гюрзы. Тихо вышел. Пусть того, кто выдавал себя за Гюрзу, найдет кто-то другой.
        Теперь было уже неважно, настоящий Гюрза или нет. Мучило другое - впервые Лис столкнулся с противником, в схватке с которым у него не было ни одного шанса. Противник мог убить только Гюрзу, мог выбрать Лиса, а мог и не побрезговать обоими. С Лисом случалось всякое - его боялись, подставляли, но не бывало так, чтобы им пренебрегли. Убийца просто не принял его в расчет. Так сам Лис не обращал внимания на муравья, забравшегося на цевье автомата. Можно смахнуть, а можно просто не заметить.
        Перед тем как выйти из комнаты, Лис переложил наушники поближе к постели.
        У себя в номере он не стал ложиться, перебирал распечатки. Ждал.
        За завтраком они даже не успели хватиться Гюрзы, в столовой их уже дожидался военврач. Доложил сухо: сердце не выдержало, странно, что только сейчас, - Гюрза любил не только джаз и мало в чем себе отказывал… Ни допроса, ни следствия, ни даже водки - не чокаясь.
        С такой профессией - и всего лишь инфаркт. О чем еще мечтать наемнику, как не умереть в своей постели?
        Через четыре часа они начали своё движение в Москву.
        Глава двадцать первая
        Время дождя
        Ходить по воде в России не так и сложно. Как минимум три месяца в году.
        Учебник практического величия
        Мосты - худшее, что есть в Москве. Тягучая, темная вода делит город на части, и мосты - это скорее ловушки, лишь обещание пути, который не одолеть. Антон всегда прокладывал маршрут так, чтобы обойти ловушки, но сегодня, видно, день такой - все против него.
        Стрельцов ступил на мост - ничего. Уже года два никто из торговцев даже не пытался пройти по мосту. Закрыл глаза, прислушался - ничего. Вообще ничего - ни шума приближающихся авто, ни чуть заметной дрожи, которая есть у любой махины, висящей в воздухе…
        Очень не хотелось двигаться с места, отсюда еще можно было в два прыжка вернуться к близлежащим улочкам, затеряться во дворах. Пройти дальше и случись что - только прыгать в воду и гадать, что ждет под темной гладью.
        Наконец Антон услышал - ветер, поднялся от воды прикоснулся - мягко, будто снял пробу: найдешь чем ответить? Стрельцов пошел. Не выдержал, перешел на трусцу, что-то почувствовал за спиной, побежал, глотая воздух до боли в горле, старался держаться ближе к середине моста - слишком много случалось с теми, кто неосторожно оказывался рядом с перилами.
        Мост плавной дугой поднимался вверх, с тем чтобы снова опуститься, только Антон все шел и шел в гору, пока до него наконец не дошло, что уже давно пора бы ему оказаться на вершине бетонной дуги и начать спуск вниз. Только остановившись, он понял - мост перестал быть неподвижной, застывшей между берегами громадиной. Он двигался. Выгибался вверх. Антон снова двинулся вперед, и вот он уже не шел - карабкался по склону. Глянул назад - падать будет далеко и больно, а угол подъема уже превысил сорок пять градусов и продолжал увеличиваться. Волей-неволей пришлось подойти к перилам. Стрельцов еле успел вцепиться в них, когда мост рванул вверх, разом набрав еще градусов десять, и остановился. Металл и бетон тоже могут стонать. Антон еле удержался, впившись в поручни, казалось, сам звук взвывшего моста способен переломать кости…
        И внезапно - тишина. Инстинктивно потряс головой - уши будто забили ватой. Нет, все в порядке, просто действительно тихо, спокойно, не считая того, что он висит метрах в пятистах над рекой.
        Нужно не так много, чтобы превратить ограду моста в лестницу - всего-то повернуть ее градусов на шестьдесят. Вот по этому «штормтрапу» Антон и добрался до края. Теперь у моста появился край. Мосты - они же куда-то ведут, этот вел в небо. Одна его сторона оторвалась от берега реки и теперь торчала снизу вверх, вместо моста получился гигантский трамплин для экстремалов…
        Чемпион мира по прыжкам в длину не допрыгнул бы до берега. Даже если бы ему помогал чемпион по толканию ядра. Можно было прыгнуть вниз. Расстояние не самое обнадеживающее, но светлые силуэты, скользящие под темной водой, убеждали, что дело вовсе даже не в том, насколько удачным окажется прыжок. В этих водах можно по-разному умереть - выжить нельзя.
        Антон начал осторожно спускаться, отодвинулся подальше от края. В существование гигантских кальмаров в Москве-реке он не верил, но какие-то твари под мостами точно водились, и у них были огромные щупальца. Неслучайно выживали те, кто шел посредине мостовой, потому-то и смогли рассказать.
        Шорох. Серый асфальт моста покрывался редкими темными точками. Дождь. Набирал мощь, нарастал. Правда, шорох издавали не капли, разбиваясь об асфальт, а десятки резиновых подошв, красные комбинезоны - контрактники молча движутся навстречу. Около сотни - достаточно, чтобы перегородить весь мост. Пугаться контрактников Антон не привык. До сих пор это были единственные обитатели Москвы, которые могли быть равнодушными, но никогда враждебными.
        Даже когда Стрельцов понял, что у этих людей в руках, он не испугался, но сделал шаг назад, потом еще один.
        На него шли контрактники с АК. Автомат Калашникова - не усмотреть какой модификации, да и без разницы. Вероятно, кому-то очень захотелось проверить, что Антон Стрельцов умеет делать лучше - летать с моста или ловить пули.
        Красные комбинезоны шли толпой: не строем, автоматы держали так, будто и невдомек им, для чего нужны эти штуковины. Так же и встали - нелепо, слишком далеко: если стреляешь в первый раз из «калашникова» и с пяти метров не попадешь. Тот, кто их послал, явно никогда не имел дела с новобранцами из Среднеазиатских республик. Некоторые, казалось, целились чуть ли не соседу в затылок. Это даже не был залп. Так - что-то беспорядочное и нелепое. Одна пуля взрыла асфальт рядом, остальные ушли в молоко.
        Вероятно, в этом месте в книге судьбы Антона Стрельцова расплылась большая клякса, за которой было не различить финала…
        Стрельцов не успел ни обрадоваться, ни обмочиться. Слишком нереальным казалось все происходящее. Обычно выстрелы здорово приводят в чувство. Стрельцов закрыл глаза и сделал как раз то, чего не стоит делать под дулами автомата. Глубокое дыхание и полная сосредоточенность. Дзадзен. Есть только ты, и ничего вокруг тебя. Стрельцов не видел, как контрактники учли ошибку. Как шли вперед, чтобы следующий залп - наверняка.
        Дождь все усиливался. Крупные капли падали - взрывались водяными бомбочками. Если бы Антон сейчас открыл глаза, он все равно ничего не увидел бы. Пелена дождя скрыла даже человека в красном, который остался лежать на асфальте - попал под дружеский огонь. Не умеют контрактники воевать. Чьей-то семье повезло, они получат сегодня большие деньги.
        Дождь встал стеной. Антона контрактники уже не видели, жаль - с такого расстояния они могли бы стрелять, закрыв глаза, и все равно не промахнуться. Рявкнула молния, ветер еще добавил силы каплям - гнал их вперед, бил Антона в лицо. Ему уже не надо было отключаться от внешнего мира, за него все сделали потоки воды. Казалось, в этом мире не осталось ничего, кроме дождя.
        Стрельцов развернулся и снова пошел, уступая ветру и воде, пополз вперед - к обрыву моста. Ну и пусть что спиной к автоматчикам. Чего он там не видел?
        Рявкнул еще один залп, почти не слышный из-за дождя, сразу две молнии жахнули где-то совсем рядом, одна за другой… Антон давно не чувствовал отдельные капли, сплошной поток воды бил сверху, казалось, уже не снаружи, а пронизывая насквозь, только холодно ему не становилось. Забыв об автоматах, о мосте, он расставил руки, и на этот раз молния ударила аккурат в то место, где он только что стоял. Там, где только что стоял Антон Стрельцов, были только странно густые потоки дождя.
        Контрактники стреляли очередями и одиночными, им казалось, что человек, которого они должны убить, то рядом, то где-то далеко - странный силуэт в паутине дождя. А гроза только усиливалась, и скоро уже не было видно вообще ничего.
        Когда дождь утих, Антона Стрельцова не было на мосту. И под мостом его тоже не было.
        Глава двадцать вторая
        Еще один день тьмы
        Забавно, но «Черный квадрат» был написан за 20 лет до «изобретения» кота Шредингера.
        Исследование особенностей сверхслабых взаимодействий на основе принципа суперпозиции
        Грузовичок Кривого остался в приюте. Сам он сейчас сидел за рулем «Форда-Эксплорер» и наслаждался ревущей из всех колонок музыкой. Запись прошлого века, когда никто не знал о падших, а Москва была всего лишь одним из городов.
        Рокеры бодро выжимали из гитар рев заходящего на посадку самолета - Кривому нравилось. Рядом с ним, вцепившись в пакет, сидел парень из тех, кого кличут «молодой человек» вне зависимости от возраста - и в шестнадцать, и в семьдесят пять.
        Юношу звали Олегом, но так его называл только директор, во всех остальных случаях длинное худое тело оборачивалось, услышав «Олежка!». Поворачивать голову отдельно от тела он не умел. Если добавить к этому то, что у долговязого юноши постоянно подергивались то голова, то руки, то становится понятно, что худшего помощника найти было невероятно тяжело.
        После краткой инструкции в кабинете директора Олег понял только одно - пакет из рук не выпускать, в дороге не доверять никому, Кривого слушаться и бояться. Особенно хорошо у Олега получалось последнее. Он вообще легко и подолгу трусил, и, вероятно, именно это и сподвигло Ефима Марковича отправить с Кривым именно его.
        В кафе, попадавшиеся по дороге, Олег ни за что не выходил, просил Михаила принести ему поесть в машину, расставался с пакетом только тогда, когда решался сбегать в туалет. При этом церемония передачи пакета Кривому очень напоминала проводы в армию, причем в дико горячую точку. То есть пакет уходил служить, и с ним трагически прощались, не особо веря в его возвращение.
        Михаил гнал изо всех могучих джиповых сил, решив не останавливаться на ночлег. Тысяча двести километров и две границы - ровно столько нужно было проехать от Питера до Мефодиево, и он проскочил их одним чохом.
        Остановились на хуторе в километре от городка. Хозяин дома внимательно осмотрел машину и выдавил из себя совершенно неподъемную, по его понятиям, цену - уж если приютить чужаков, так чтобы хоть польза была ощутимая. По питерским меркам, выходило дешево. Когда хозяин дома, здоровый мужик лет пятидесяти, увидел в руках у Кривого спутниковый телефон - понял - продешевил.
        Разговор получился коротким, инструкции директор давал простые: ждать, с местными не общаться, а в нужный момент действовать осторожно и без спешки. Миша и не общался. Вкусно ел домашнее, спал, как про запас, выставив Олега в дозор. Знал, то, что случится, - не проворонить.
        Через два дня тихий городок подал признаки жизни. Так обреченный больной приходит в сознание перед тем, как покинуть этот мир. В городе что-то горело. Кривой забрался на чердак и, вооружившись армейским биноклем, разглядел источник дыма - горел бензовоз, вписавшийся в витрину местного универмага.
        Полхутора поднялось, как по тревоге, а вот в городе всем было неинтересно. Точнее, к этому моменту там уже просто некому было интересоваться такими пустяками.
        Сначала Кривой решил, что это асфальт - новенький, бликующий на солнце. Понял, только когда рассмотрел колеса бензовоза, погрузившиеся в асфальт наполовину и продолжавшие таять под слоем темного густого вещества. Черная волна поднималась на том месте, где несколько часов назад был городок Мефодиево.
        Настало время поработать Кривому. Олег, как выдрессированная собака, шел за Михаилом след в след, знал - ошибется, хоронить будет нечего, Ефим Маркович умел внятно донести нужную информацию.
        Остановились, не дойдя до черной пленки, уже выползавшей за городскую черту, метров десять. Все делали молча, по уговоренному. Олег развернул свой пакет - внутри оказалась деревянная шкатулка с крышкой на петлях и причудливым запором в форме двух сплетенных змей. Повозившись, Олег разобрался с крышкой - змеи расплелись, ящик открылся. Кривому было тяжелей, тот, кто делал эту шкатулку, не догадывался, что к ней будут привязывать буксировочный трос от джипа. Михаил справился. Оставалось только подождать, когда рыбка попадется на крючок.
        Черная волна приближалась сантиметр за сантиметром, Кривой отступал, оглядываясь и снова проверяя, все ли нормально с тросом, с лебедкой, уж больно не хотелось ему вернуться к директору порожняком.
        Тьма коснулась края шкатулки и перевалила за него. И именно в этот момент откуда-то из глубин уже погубленного городка раздался крик. Так кричат дети и молоденькие женщины - отчаянно, не вынести. Остается либо бежать, либо бежать спасти, и Олежка, всегда такой нескладный и трусоватый, сделал ровно то, что делать не должен был ни при каких обстоятельствах. Вместо того чтобы испугаться, спрятаться куда подальше - рванул на выручку. Кривой только и успел что цепануть воздух - в том месте, где мгновение назад был пацан.
        Хватило трех шагов по чернильной блестящей пленке - и вокруг Олега взметнулся черный вал, накрыл с головой и тут же спал, не оставив после себя ничего, кроме такой же, как и секунды назад, неподвижной черной глади.
        Кривой работал. Что бы он ни увидел, он должен делать свое дело. То, ради чего нанят, то, за что заплачено. Движок заурчал котом-переростком, шкатулку - маленький ковчег - потащило за машиной, постепенно вытягивая из успевшего широко разлиться черного озера. Отъехав метров на сто, остановился, включил лебедку, натянул рукавицы, выданные в приюте. Приготовленный контейнер из пластика уже ждал груз. Первое движение - закрыть крышку, второе - отцепить трос, третье - опустить ковчег в контейнер.
        Крышка контейнера встала на место как влитая. Все в тех же рукавицах Михаил погрузил пластик в железный термос с герметически закручивающейся крышкой. Термос наглухо встал в крепления в кузове, Михаил сел за руль, вдалеке что-то кричали хуторяне - не до них. Выжал газ, справа по борту заметил движение - тонкая высокая тень метнулась чуть не под колеса, хорошо, не успел скорость набрать - у пассажирской дверцы стоял запыхавшийся Олег… Что-то говорил - за поднятым стеклом не услыхать. Кривой тормознул, открыл дверь, дождался, пока Олег заберется, и, ни слова не говоря, газанул.
        Всегда неразговорчивый Олег говорил-говорил, будто боялся замолчать, пока говорю - живу… Твердил о том, что Кривой хотел его бросить, что как же без него, ведь он все сделал… Михаил все набирал скорость, он помнил крик, видел черный вал, захлестнувший Олега, и все не мог себя заставить порадоваться, что все это ему просто причудилось.
        Уже на полдороге не выдержал, спросил:
        - Ты зачем в черноту сиганул, хотел героем стать?
        - Я никуда не сигал! - Кажется, даже сейчас Олежка чего-то боялся. И то правда, такие не сигают, такие бросаются бежать без оглядки.
        - Ну и где ты был, пока я с ковчегом возился?
        - По инструкции - снимал все на видео, стоял в трех метрах позади от вас, чтобы, если что - точно уцелеть.
        - Уцелеть - это правильно. А где камера?
        - Останови машину! - без перехода скомандовал Олег.
        - Чего?
        Олежка не ответил. Одной рукой вдвинул Михаила в дверцу, другой зафиксировал руль, ногой придавил педаль тормоза. Спокойно, будто именно так машину и водят с пассажирского места.
        Не пристегнись Михаил, лететь ему сейчас лбом вперед, пробивая ветровое стекло. Олег торможения даже не заметил. Впрочем, Олега в машине и близко не было. Рядом сидел кто-то очень похожий на Олега, только у этого руки и ноги не дергались, а действовали уверенно и точно. Что-то подсказывало Кривому, что, если бы для остановки «форда» надо было не нажать на тормоза, а выломать рулевую колонку, этот новый Олег легко справился бы и с такой задачей.
        - Миша, - Олег держал голову Кривого двумя руками, даже не совсем по-мужски, да и голос его звучал почти интимно: - Ты выиграл в лотерею. Не отказывайся, у тебя ведь и вариантов никаких…
        Всю дорогу Кривой и Олег проехали молча. Если бы они задержались, у них был бы шанс удивиться, как иногда власти умеют быстро и эффективно реагировать. B-2 появился над Мефодиево через три часа после взрыва бензовоза. В результате бомбардировки был уничтожен и город, и хутор. Уже к концу дня бойцы батальона химзащиты полностью оцепили место радиационного поражения. Системы слежения НАТО потеряли машину Кривого чуть позже. Полиция обнаружила «Форд-Эксплорер» только через неделю - неподалеку от трассы Москва-Петербург, в десяти километрах от Твери. Оказалось, что джип угнали за месяц до того, как с карты исчез город Мефодиево.
        Глава двадцать третья
        Сдвиг
        Довольно странно, что все слышали о Деде Морозе и никто не сталкивался с Дедом Жарой. А ведь интересно, какой он?
        Дневники Снегурочки
        Сколько Антон себя помнил, он любил дождь и, кажется, дождь любил Антона. Первое сентября и летние экзамены, первое свидание и первая ночь - что бы он ни вспоминал, точно знал одно: в любой важный день его жизни непременно шел дождь.
        Будучи ребенком не самым крепким, Антон болел часто, мог простудиться и самым жарким летом, не говоря уже о зимах. Но никогда не температурил осенью и весной. Казалось, питерские дожди, вопреки всем медицинским правдам, берегли пацана от любых болезней. И не только от болезней. Не особо спортивный Стрельцов, стоило пойти дождю, и бегал быстрее, и прыгал дальше, и дрался удачливее.
        Сейчас Антон спокойно лежал на травке в нескольких метрах от Смоленской улицы, уже по другую сторону моста, и не чувствовал ничего, кроме умиротворения и покоя. Способность удивляться кончилась. Если бы кто-то захотел сейчас что-то сделать с Антоном, у него появился бы огромный выбор, просто потому, что сопротивления не было бы. Ни малейшего. Разве что маленькая черная змейка возьмет и защитит. Пока что она тоже нежилась в зелени.
        Если он не сошел с ума, если где-нибудь по дороге между Периметром и офисом Воронина он не принял какойнибудь галлюциноген и все случившееся правда, то, значит, за прошедшие дни он убил падшего, чуть не убил еще одного, подружился с Дворником (наверное, подружился?), оприходовал нескольких таманцев и пусть и не убил сам, но поспособствовал смерти генерала Парыпина. Кроме всего, он не умер - ни под пулями, ни погруженный на девять дней в воду, каким-то чудом не только не упал с моста, но и, судя по всему, оказался на нужном берегу.
        И кажется, падшие его боятся. Настолько, что решили убить его чужими руками.
        Жаль, что он - это он. Если бы на его месте был Влад, тот спокойно вышел бы на середину улицы и с удовольствием продолжал пугать падших, а всяких контрактников просто уничтожал бы по мере продвижения по маршруту.
        И дело не в том, что стеклянный пистолет Влада остался у Дворника. Антон был ходоком. Не лучшим торговцем, но одним из самых удачливых ходоков - человеком, суть которого - уйти и вернуться. И он собирался сделать должное - не больше - вернуться с товаром. Поэтому пока, травка, привет, асфальт!
        Стрельцов шел к Софиевской набережной, привычно выбирая путь через дворы и тихие переулки. Он был предсказуем в своей осторожности.
        Уже нырнув в проходные дворы Сивцева Вражека, Антон заметил, что Москва изменилась. Еще ни разу в Москве он не видел чистого неба. Сейчас солнце безжалостно палило, будто собиралось взять реванш за сотни хмурых дней. Становилось не просто жарко - город у него на глазах нагревался, как пластилин на сковородке. Каждый шаг по асфальту оставлял все более глубокий след. Антон оценил иронию - сами падшие предпочитали брусчатку, и все улицы были вымощены ею, а дворы были оставлены для таких, как он. Теперь ему оставалось либо срочно научиться парить, либо удирать подальше от асфальтового озера, в которое вот-вот должен был превратиться двор.
        Дома, образовавшие этот двор, вероятно, строились в одно время и по одному проекту. Их создатель, видимо, любил смотреть на город с высоты птичьего полета. Внизу, на бренной земле, все выглядело заурядно и привычно, зато летчиков, которые решили бы осмотреть местные кварталы на бреющем, должна была бы порадовать почти идеальная геометрия. Полному совершенству мешали промежутки между домами.
        Обычно Антона выручало чутье. Правда, просыпалось оно всегда в знакомых местах, и, на самом деле, это была скорее реакция на любую новую деталь, отсутствующую в прежней картинке, деталь, которую глаза уже заметили, а мозг все не торопится принять. Не в этот раз. Антон был здесь впервые и при всем желании не заметил бы изменений. Так что никаких предчувствий.
        Вдруг температура, и без того державшаяся хорошо за тридцать, скакнула до уровня парилки. Антон в секунду прожарился до наждачной сухости во рту, и тут же что-то долбануло снизу. Так что земля просто ушла из-под ног.
        Дома медленно потекли навстречу друг другу, смыкаясь и не оставляя проходов, так что Стрельцов оказался в духовке размером с квартал, а ее дверка только что закрылась.
        Если бы Стрельцов мог увидеть, что происходит за пределами двора, он бы узнал, что печка, в которую он попал, это глаз урагана. В нескольких десятках метров от двора дома проваливались под землю и поднимались уже другими, бесследно исчез очередной автобус с туристами, вместо особняка с дракончиками под балконами выросло нечто многоэтажное с невиданными химерами на крыше, будто только что перенесенное из Нью-Йорка, провалилась классическая советская девятиэтажка, уступив место не менее классической пятиэтажке. В скверике, пережившем Романовых и все политбюро, липы на глазах покрылись трещинами, чтобы уже в следующую секунду развалиться, а еще через несколько секунд из праха, которым они стали, вымахало что-то тропическое с лиловыми листьями.
        Изя Корчевский не ошибался. На Москву обрушился Сдвиг, и Антон Стрельцов угодил в его эпицентр.
        Очень трудно найти в аду прохладное местечко. Большие проблемы с климат-контролем. Антон пытался не умереть, заработав ожоги какой-нибудь уж совсем страшной степени. Берег ноги. Будто был уверен, что ему еще идти и идти. Скрутился на боку на детской деревянной скамеечке. На его счастье, скамейка оказалась некрашеной и без торчащих металлических деталей.
        Антон вспомнил, что много читал про смерть от переохлаждения, а вот, чтобы кто-то описал летальный исход от перегрева, не встречал.
        Стало трудно дышать - каждый вдох ошпаривал горло, а воздуха не хватало, и хотелось дышать все чаще. Если Стрельцов ничего не путал, то в момент, когда начнет кипеть кровь, он еще будет жив, но уже, скорее всего, перестанет что-либо чувствовать. Это должно было утешать. Змея сползла с плеч, свернулась у него на груди, на мгновение Антону показалось, что она мурчит, ну хоть кому-то должно быть хорошо?
        Антон удивился, если бы узнал, что никогда со времени появления новой Москвы - города падших температура здесь так не поднималась. В Москве неслучайно всегда было пасмурно - до этого дня. Ее обитатели, кем бы они ни были на самом деле, не любили прямой солнечный свет и мало симпатизировали жаркой погоде. Не сегодня.
        Стрельцов уже почти перестал что-то чувствовать, когда в нескольких метрах от него земля ухнула вниз, как мука сквозь сито. Будь ему хоть каплю получше, Антон попробовал бы если не убежать, так хоть отползти, но его тело могло только одно - гореть и ждать прохлады… И она пришла. Поток черной жижи рванул из провала, заливая все вокруг, чуть было не утопил его самого, покрыл обожженную кожу, потом отхлынул, и в этот момент небо над Антоном потемнело - огромная тень пересекла двор и ушла в землю. Он успел рассмотреть длинное иссиня-черное гибкое тело и плавники - кажется, это были плавники. По величине они сошли бы за приличные крылья, если бы не размеры тела. Для такой туши эти отростки годились только на роль плавников. Подземный кит бесшумно нырнул под землю где-то в глубине двора, а вместе с ним бесследно исчезла и черная жижа.
        Небо за несколько минут снова затянулось тучами, от земли вверх потянулись клубы тумана. Не веря себе, Антон понял, что мерзнет. Где-то вдалеке раздался звук мотора - Дворник ехал убираться, Сдвиг кончился.
        Если бы Стрельцов не был так занят проблемами терморегуляции, у него возникло бы подозрение, что этот Сдвиг с аномальной жарой заказывали с единственной целью - высушить насмерть настырного ходока, а заодно не допустить очередных осадков, которые в последнее время как-то слишком часто и очевидно совпадали со спасениями Антона.
        На этот раз Антону снова повезло. Судя по всему, жара не понравилась не только ему.
        Глава двадцать четвертая
        С черного хода
        Иногда для продвижения по службе достаточно оставаться в живых.
        Карьера в армии. Как стать генералом без папы маршала
        Таких мест на Среднерусской возвышенности - не десять и не сто. Невдалеке лес и ленивая речушка, то теряющаяся в камышах, то снова находящая в себе силу, чтобы упрямо раздвигать берега. Холмы, в которых непременно кого-то хоронили, наверняка где-то рядом заросшие воронки от бомбежек и такой же привычной частью пейзажа - старая проржавевшая дверь, не ставшая от своей старости менее надежной. Скорее наоборот. Мустафа провозился с замком минут пятнадцать, прежде чем он сдался.
        Остальные члены группы терпеливо ждали. Аванс осел на счетах, оставалось работу работать. Пока задание складывалось прогулкой с повышенным комфортом. Инструктаж свелся к тому, чтобы во всем слушать Мустафу и всего бояться. Им подробно рассказали, что можно и что нельзя, было понятно, что информация устарела еще до того, как ею собрались поделиться. Особо повеселил инструктор по защитному снаряжению. Как-то интересно у него получалось, что, вообще, снаряжение есть, только оно до сих пор никому не помогло. Зато пара десятков компаний добросовестно разрабатывают и выдают на гора все новые варианты. И время от времени находятся ходоки, которые пытаются это снаряжение использовать.
        С оружием проблемы были те же. То есть все достойное, только толку в Москве от него чуть. Ходоки вообще с одними наладонниками по Москве бродят, правда, у них и вариантов нет - их внутрь Периметра с оружием не пускают.
        Зато выдали рации. Дацик, как обычно, сказал вслух то, о чем все думали: рации будто из игрушечного магазина - веселенькие, желтенькие, из какой-то даже на вид ненадежной пластмассы. Что в них может быть такого эксклюзивного, чтобы они смогли держать связь в Москве, где не работают ни спутниковые телефоны, ни приемники, ни передатчики, а проводная связь ведет себя так, будто в комплекте с проводом идет десяток обрывов?
        К проржавевшим дверям прибыли на вертолете - высадил их Ка-60 в ста метрах от цели, дабы не натрудили ног своих, пояснил Мустафа. От Кубинки они отлетели всего на десять километров и высадились практически впритык к внешней части Периметра на участке, где не было ни ворот, ни вокзалов. За ржавыми дверями неопределенного цвета было ожидаемо - бетонные ступени, плакаты, посвященные боевым действиям в условиях ядерной войны. Сюрпризом стало подведенное электричество и тусклый свет древних, но через две на третью все еще горевших лампочек накаливания.
        - Пятьдесят восемь секунд, - Лис остановился перед плакатом с танком Т-80.
        - Сборка-разборка танка? - сострил Дацик, которому плакат тоже понравился. Т-80 был изображен в полете с холма на холм: танк, по замыслу художника, должен был вот-вот проутюжить небольшой и нестрашный гриб ядерного взрыва.
        - Танк Т-80 рассчитан на пятьдесят восемь секунд современного боя.
        - Маловато, - Дацика аж передернуло, будто он как раз собирался связать свою дальнейшую биографию с танком на радиоактивной территории.
        - Не то слово, интересно, на сколько секунд в Москве хватит нас?
        - Лис, заканчивай и даже не думай об этом, - Зингер замыкал отряд вместе с Энерджайзером, который на поверку оказался не таким уж и энергичным. - Вперед, а то Мустафы уже и не видно в этих катакомбах.
        На самом деле Лиса сейчас занимали не танки и даже не продолжительность жизни их лихой компании в современном бою: сколько ни отпущено - у них все возьмут. Он все пытался понять, кто мог двигаться так, как передвигался невидимый убийца Гюрзы, пусть даже погибший Гюрзой не был. Пока, судя по тому, что он видел, получалось, что убийца остался в учебном лагере. Хотелось бы верить.
        Бетонный коридор закончился вместе с электричеством. Был пол серый, стал черный глянцевый, точно прессованный уголь под стеклом. Наверное, Лису только показалось, что узор под стеклом - грани черного в черном - двигаются.
        Мустафа порылся в своем вещмешке, нацепил прибор ночного видения.
        - Подсветка лазерная? - Зингер подозрительно изучал свои окуляры, будто до этого сам их не укладывал к себе в рюкзак.
        - Какие-то проблемы? - В приборе Мустафа смотрелся каким-то неведомым насекомым на задних лапках.
        - Глаза берегу, - Зингер приладил свой прибор - полку насекомых прибавилось.
        - Прищуривайся…
        Дацик в окулярах уже топал мимо:
        - Не боись, крестиком можно и вслепую вышивать!
        Остальные надели приборы молча. Все они относились к своему здоровью всерьез. Так краснодеревщик тщательно ухаживает за инструментом. Их тела-инструменты, несмотря на всю их удачливость, были достаточно потрепанны и закаленны, чтобы воспринимать очередное пулевое ранение со спокойствием военного хирурга. И все-таки… они бережно относились к себе. Энерджайзер сидел на диете, Зингер не доверял всему лазерному и микроволновому, а Лис время от времени молился. Иногда привычно - по-православному, иногда медитировал, перебирая четки. Энерджайзер как-то поинтересовался, насколько сочетаются эти два подхода. Лис не побрезговал, ответил:
        - Лишь бы помогало.
        Энерджайзер понял. Его диета была таким же плацебо, что и молитвы Лиса. Дацик верил только в бицепсы. Вероятно, хотел взять смерть на удушающий.
        На ПНВ заказчик не сэкономил. Пробивали метров на тридцать вперед - казалось, знай себе иди, только не поскользнись. Уж больно эта часть туннеля была ладно сделана, будто шлифовали ее значительно дольше, чем прорубали. Лис остановился, потрогал стену рукой: не было никаких идей, из чего и как можно было такое сделать. Одно было ясно: этот туннель строился явно не славным стройбатом Советской армии.
        - Мустафа, мы что, так до Москвы дойдем?
        - Если будем идти, то дойдем, а если будем разговаривать…
        - А когда мы дойдем… как ты сделаешь так, чтобы мы никому не сказали об этом проходе?
        Любой боец знает, что означает этот звук. Кто-то снял автомат с предохранителя. Стрелять в таком месте, где рикошет способен заставить пулю сутками летать, сильно смахивает на попытку суицида, но уж больно вопрос был больной - руки сами снимают оружие с предохранителя. Каждый про себя знал ответ на вопрос Лиса, и ответ не понравился никому.
        Мустафа ответил не сразу - тряхнуло так, что Лис опустился на колено. Энерджайзер умудрился не просто ляпнуться, а еще и Дацика свалить, кажется, только Зингер удержался на ногах, удачно упершись в стену, Мустафа даже не пошатнулся:
        - Думаю, там тонн пятьдесят камня и глины, это достаточно надежно, чтобы за нами уже никто не прошел.
        - Хороший экскаватор и пара часов работы… - попытался спорить Лис.
        - Как только мы дойдем, этот туннель будет уничтожен так же, как и спуск сюда. Полегчало?
        Следующие пару километров отряд прошел быстро и молча. Единственное, что сейчас было действительно важно, - это чтобы очередной взрыв произошел после того, как они покинут тоннель.
        В какой-то момент гранит закончился, передав эстафету бетону. Ход заканчивался так же тривиально, как и начинался. Явно еще советская древняя дверь, а точнее люк, место которому было на какой-нибудь атомной подводной лодке, открылась с легкостью, которой могли бы позавидовать стеклянные створки на фотоэлементах в пятизвездочных отелях. Надежность этого осколка советской гражданской обороны заставляла усомниться, что даже взрыв сможет с этим сооружением что-то сделать.
        - Стой! - Мустафа вытащил из вещмешка связку браслетов. - Надевайте на правую руку.
        - А если на левую? - попытался пошутить Энерджайзер.
        - Последняя разработка? - Зингер рассматривал две половинки стального кольца с хитрым замком. - Что-то мне подсказывает, таких кружев уже лет сто никто на оборудование не наносит.
        - Специалист по кружевам? - не выдержал Дацик. За такой браслет он запросто отдал бы немалую сумму, даже если бы твердо знал, что все, на что годен этот кусок металла, - это висеть на запястье. Вероятно, на браслете был изображен/выгравирован цветок, только ничего девичьего в этом узоре не было - семь острых шестиугольных лепестков переплетались с лепестками других цветов, кажется, вот-вот картинка оживет, и звякнет металл о металл, и прольется совсем не цветочный сок…
        - Нам это точно надо? Не много ли артефактов в одни руки? - Зингер все никак не мог успокоиться.
        - Про Охотника слышали? - Мустафа внимательно следил, как бойцы надевают браслеты, свой надел последним. - Эти игрушки были с Охотником, когда он решил прогуляться за Периметр.
        - Охотник, часом, не к тебе в ресторан шел подкрепиться? Уж больно ты много знаешь для кухаря. - Зингер, первым надевший браслет, теперь безуспешно пытался его снять.
        - Ко мне. Браслеты снять не пытайтесь, все равно не получится. Эти браслеты, вполне возможно, спасут вам жизнь в Москве, но в них вам из нее не выйти. Их перед возвращением в специальном месте специальный человек снимет.
        - Кто ты, Мустафа? - Лис уже перестал нервничать. Он мог, конечно, и не спрашивать, но врага нужно знать, а получить ответ на этот вопрос, даже если ответят молчанием, - еще одна крупица знаний. Лис видел, как Мустафа устоял во время взрыва. Может быть, такому и можно научиться - каких-то двести лет упорных тренировок - только люди столько не живут.
        - Вы же хотите вернуться? - Мустафа обращался ко всем, но смотрел только на Лиса. - А для этого желательно не узнать случаем чего-то такого, из-за чего нанимают охотников за охотниками.
        - Конечно, хотим. Как и ты, Мустафа, да? - Лис пошел к дверям первым, ухватился за кольцо запорного устройства и тут же отдернул руку. Казалось, пока он разговаривал с Мустафой, кто-то подогрел металл паяльной лампой. Видно, обжечь Лиса неизвестному шутнику показалось мало, и он решил сбросить на туннель бомбу. Это ведь не могло быть ничем, кроме бомбы, успел подумать Лис, прежде чем отрубиться.
        Первое, что он увидел, придя в себя, было настолько неприятно, что захотелось снова закрыть глаза, так чтобы в следующий раз увидеть что-то другое. Ударная волна «уронила» Энерджайзера в сантиметре от Лиса. Вблизи Энерджайзер выглядел не просто некрасиво - он был ужасен.
        - Бомбежка? - Лис с удовольствием отметил, что Мустафу тоже приложило. «Ресторатор» тряс головой, пытаясь прийти в себя:
        - Хуже. Сдвиг. Хорошо, что успели браслеты надеть, а иначе так бы тут и остались.
        Лис осматривался, ноги не хотели слушаться, оставалось работать головой, Зингер с Дациком возились с насмерть перекосившимися дверями. Вариантов было немного - взорвать, рискуя быть похороненными в туннеле, или остаться в туннеле замурованными живьем.
        Решили рискнуть. Подрыв прошел неожиданно без потерь, пострадали только уши. Да у Энерджайзера в «патронташе» образовалось пустое гнездо. Обереги работали. Лис на всякий случай вынул «счастливую копейку» - все в порядке, цвет не поменяла - бронзовый, значит, пока в силе. За вылетевшими дверями снова открылся гранитный коридор, теперь это был гранит Московского метрополитена. Отряд приближался к цели.
        Глава двадцать пятая
        Отель «Релакс»
        Ум продавать можно, а любовь нет. Вероятно, это связано с детскими комплексами.
        Проститутки и физики против зомби
        Сковородка не только быстро нагревается, но и быстро охлаждается. С камнем куда хуже. К несчастью, Антону попалась сковородка каменная. Стрельцов пытался внушить себе, что ему должно становиться лучше буквально с каждой минутой - никто не пытался на него напасть, и ему уже точно не грозило сгореть, только все равно было плохо.
        Нужно куда-то двигаться, вопрос - куда. Сейчас у Антона хватило бы сил на рывок максимум в пару кварталов. Причем хотелось не только преодолеть эту дистанцию, но и добраться до места, где можно хотя бы немного прийти в себя. Вариант «дойти и умереть» - не годился. Умереть можно будет потом, когда оберег окажется у Ленки, и чип, спрятанный в глубине гуманного убийцы, отключит инъектор с ядом.
        Стрельцов решил двигаться к Большому Афанасьевскому. Там он знал один дом, в котором всегда с радостью встречали мужчин с деньгами. Женщинам там тоже радовались, лишь бы платили. К тому же там точно присутствует душ, и абсолютно точно - свежее белье. Антон Стрельцов решил переночевать в почасовом отеле с обширным списком дополнительных услуг.
        Туристы редко доезжали до этих мест, отель со скромным названием «Релакс» не значился ни в одном рекламном буклете. Зато местные его любили. Контрактники, торговцы, а особенно специфический народ, приезжавший в Москву отсидеться.
        Антону довелось здесь побывать только раз - клиент назначил встречу в «Релаксе», и хотя было странно ехать из Петербурга в Москву только для того, чтобы доставить товар от продавца к покупателю, притом что их отделяло друг от друга метров с тысячу по прямой… но заказ, есть заказ.
        До Большого Афанасьевского Антон добрался легко, будто шел по обычному городу, куда-то делось даже чувство постоянной слежки. На форуме писали, что после Сдвига такое бывает. Легко - означает, что препятствий по дороге не попадалось, только иди.
        Так же легко нашел дом, заминка случилась только с домофоном. Как оказалось, было больно даже нажимать на кнопки. На вопрос «кто?» подозрительно долго не мог сообразить, что ответить. Со второй попытки рискнул: Антон… Сработало.
        Дальше ошибиться было трудно - лестница привела его на третий этаж, мимо пустых площадок первого и второго этажей без всяких признаков жилья. На третьем он увидел дверь, одну-единственную. Уже приоткрытую. Антона встречали.
        Одежда встречающей Антона брюнетки не могла ни согреть, ни что-либо скрыть, но, скорее всего, это все-таки была одежда. Хотя бы потому, что она снималась.
        Мадам явно за тридцать, точнее сказать невозможно. Кто знает, может, ей и пятьдесят - просто женщина в отличной форме.
        - Антон?
        Ей хватило одного взгляда, чтобы понять - соблазнять будем потом, сначала утешим. Руки у нее были нежные и крепкие. До кровати Антон не дошел - его практически доставили. По пути мадам определила наличие кошелька и его увесистость. Обнаружила кредитку - уверилась, что настоящий клиент. Вовремя - силы оставляли Стрельцова, хватило только на «Как вас зовут?…».
        Ответа он не услышал. Голосом, который подошел бы преподавателю сопромата, мадам произнесла:
        - Давненько меня не называли на «вы»… Ну если так, то Ольга Николаевна, - она могла бы рассказать что-то еще, но Антон не просто уснул - он захрапел, не очень громко - носом он зарылся куда-то в грудь Ольги Николаевны. В качестве наказания за храп Стрельцов был отлучен от тела, зато укрыт одеялом.
        Антон всегда видел сны. Чаще забывал их, но каждая ночь - предчувствие путешествия, которое обязательно состоится. Пару раз записывал, чтобы прочесть, ужаснуться и с облегчением выбросить из головы.
        Сегодняшний сон был совсем другим, и его Стрельцов не забудет никогда.
        Шепот. Шепот, который проникал под кожу, давил тысячами недосказанных слов, шипящими осколками фраз, стоит захотеть - разберешь любую… Потом Антон увидел лица.
        Лена и Влад улыбались, что-то говорили, а он все никак не мог услышать. Лена смешно вздернула подбородок, и стал виден ошейник - гуманный убийца, все так же улыбаясь, Лена сняла его, просто зацепив пальцем и потянув. Ошейник легко порвался, будто это было не прочнейшее изделие из спецпластика, а детская игрушка из цветного картона.
        - Он в Москве, Влад? - На этот раз Антону не пришлось напрягаться, чтобы разобрать слова.
        - Да, - лицо Влада становилось все больше, пока вдруг не растаяло, и теперь Лена была одна, ее улыбка… Такую он видел только раз.
        Они шли по набережной, дождь накрапывал, никак не решаясь обрушиться в полную силу, не решался и Антон. Они дошли до Мойки, прежде чем Стрельцов остановил Лену и сказал ей то, что любимой женщине понятно без слов, но о чем не сказать нельзя… Тогда она и улыбнулась, и сразу хлынул ливень, а она лишь развела руки в стороны, будто в любви ей признавался этот дождь.
        Антон видел лицо своей женщины и слышал ее слова: - Он в Москве и уже не вернется, - Лена все так же улыбалась, а где-то далеко капли разбивались об асфальт…
        Проходили дни, уже надо бы прийти в себя. Антон просыпался каждый раз с мыслью, что сейчас - поесть, принять душ и - в путь. Вероятно, в его еду что-то подмешивали, но даже эта мысль слишком проскальзывала, и он снова засыпал, и снова видел один и тот же кошмар - Влад, Лена и ее слова: «Он не вернется…»
        Мадам Ольга пересчитала купюры в кошельке Антона. Пробила остаток по карте. Падшие и так платили ей более чем щедро за каждый день пребывания Стрельцова в отеле. Еще несколько недель - и она сможет уехать из Москвы навсегда. Маленький домик в стране, где все живут по законам, которым десятки, если не сотни лет, - она непременно купит эту уютную недвижимость, надо только чтобы все шло как идет еще хотя бы две-три недели.
        Со дня прибытия Антона не переставая моросил дождь, вот и сейчас капли ползли по стеклу.
        Уже привычно погружаясь в дрему, Антон зацепился взглядом за каплю, ползущую по стеклу, - сосредоточился на ее неспешном движении. Две силы спорили за маршрут - гравитация и сила поверхностного натяжения, гравитация побеждала. Стрельцов попытался повторить то, что однажды уже удалось, - то, чему учили, казалось бы, напрасно, но что вдруг сработало в эту ходку. Капля - Антон сконцентрировался только на ней, постепенно он перестал видеть комнату, чувствовать затекшую руку. Только он и капля, потом исчезла и капля. Он остался один… Стрельцов заснул, так и не выйдя из медитации, и на этот раз ему снова привиделся остров-скала.
        На этот раз он видел себя в доме на берегу залива не тем, кто наблюдает за беснующимися волнами. Он был гостем, и хозяин его заметил.
        Антон пытался рассмотреть хозяина, но - только силуэт в углу комнаты. Почему-то не хотелось вглядываться, ему вдруг стало спокойно. Он почувствовал силу, которой хотелось верить.
        Так веришь в то, что ножницы режут бумагу, так знаешь, что струны зазвенят, только коснись… Антон так и не услышал голоса хозяина, но понял - его здесь ждут, после того как он закончит свое путешествие. Его пригласили в гости. И ему сделали подарок. Немного той самой силы.
        Впервые за последние дни у него появились планы на после… И проклятие неизбежного срока будто бы стало уже и не таким обязательным.
        И Антон пообещал себе. Когда все сделает, он найдет это место.
        Проснулся Стрельцов раньше обычного. Рядом с кроватью на столике уже стояла чашка горячего кофе и тарелка с омлетом. Хотелось снова уснуть под убаюкивающий перестук капель, но Антон, чтобы, как день за днем до этого, проглотить завтрак и снова уснуть, перегнулся через спинку кровати и выплеснул за окно кофе, секунду подумав, туда же отправил и омлет. То ли возмущенный таким поведением, то ли наоборот, подбадривая, дождь затарахтел сильнее.
        Впервые за все время пребывания в отеле Антон выбрался из постели. В огромном зеркале - во всю стену - отражался Антон Стрельцов, совершенно голый, но, что радовало, без всяких следов ожогов или травм, и, если бы не шрамы в форме капель, можно было бы решить, что единственная его проблема - проснуться не в своей постели. Не худшее из того, что может произойти с мужчиной.
        Кроме кровати, зеркала и столика, в комнате не было ничего. Вероятно, ее посетители должны были лежать и иногда поглядывать на себя в зеркало.
        Дверь комнаты оказалась открыта, а у Антона были причины перестать комплексовать по поводу отсутствия одежды. Крадучись, выбрался в коридор. Одинаковые двери, за ними такие же комнаты, как и та, из которой он только что выбрался. На кроватях люди в разных сочетаниях, но Антона интересовали не они, а обувь и одежда его размера. И деньги.
        Одного клиента он уложил просто толчком в грудь. Миниатюрная блондинка как-то уж слишком остро отреагировала на проблемы клиента. Путь к Антону она преодолела бегом, с хищно выставленными ногтями… Обратно фея летела. Приземлилась в углу кровати, боднув головой стену. Раньше как-то не замечал он за собой такой богатырской силушки. Раньше все это было бы перебором для Антона Стрельцова. Сегодняшний Антон - ударил, не думая. Наверное, можно было попросить, попытаться что-то объяснить. Обычно с голыми мужиками все хотят именно разговаривать. В следующей комнате двое были так заняты друг другом, что Антона так никто и не увидел.
        Джинсы, тяжелые ботинки, деньги. Тур по номерам прошел не зря. Сейчас Антон чувствовал себя куда увереннее, чем голеньким только что из койки.
        Впереди показалась лестница, на которой его ждали. Удача никогда не бывает долгой. Антон бы согласился хотя бы на не слишком короткую.
        Мадам Ольга злилась. Если бы не камеры наблюдения, Стрельцов, который просто обязан был лежать в лежку, спокойно ушел бы из отеля. Ведь знала, что нельзя так надеяться, что все будет по писаному, нельзя рассчитывать на то, что все будет хорошо. Только поверишь, что все сбудется, как моментально все пойдет не так.
        Чтобы все же оживить мечту, рядом с ней стояли два ее охранника. Она и сама вооружилась. Ее тонкая рука крепко сжимала дамский пистолет с полной обоймой.
        Голова у Стрельцова соображала все еще плохо, поэтому он старался ставить перед собой простые задачи и не думать об остальном.
        - Моя куртка?
        Ольга Владимировна была не против. Не то чтобы она как-то особенно относилась к клиентам, но стрельба не украсила бы имидж заведения. Может, пусть получит куртку и успокоится? Верилось в это с трудом, но почему не попытаться?
        Кивок мадам - и стук чьих-то невидимых каблучков обозначил движение персонала в нужном направлении.
        - Я бы так не переживала из-за одежды.
        - Вы меня чем-то травили…
        - Мы вам, можно сказать, жизнь спасли и сделали ее прекрасной!
        Куртку доставили. Чуть помедлив, Антон ее надел - не в руках же таскать. Оберег на месте. Кошелек тоже. Пустой.
        - Где деньги?
        - Вы видели на дверях нашего отеля красный крест? Это не больница и не приют.
        - Надеюсь, я ничего не должен? - Антон мог бы поспорить, что охранников зовут как-нибудь созвучно на привычный лад - Петр и Павел, в крайнем случае Кирилл и Мефодий. Явно привыкли вдвоем работать, и точно не вышибалами. Снайперские винтовки тоже не их стиль, скорее заточка и все, что под руку подвернется.
        Им не нравилось, что парень в дырявой куртке так пристально их рассматривает. И то, что приказа все нет, а им приходится стоять и ждать, им не нравилось все больше. У них был не тот тип нервной системы, чтобы вот так изображать натянутую тетиву.
        - Зачем? - Антон уже понял, что совершил ошибку. Единственным шансом уйти было уйти сразу, этот разговор был лишним, с каждой секундой он становился слабее, уже не было той энергии, которую он чувствовал, когда пришел в себя. Он прислонился к стене, в глазах мадам сверкало торжество.
        - Деньги. Мне платили за то, чтобы держать тебя на препаратах и довести до состояния овоща, или за то, чтобы просто убить. За первое обещали больше. Падшим хотелось получить тебя живым, но безопасным. У тебя уже сейчас в крови такая концентрация препарата, что ты должен только мычать, а не стоять здесь и вопросы задавать… Как ты это делаешь?
        - Дождь.
        - Какой еще дождь?
        - Я увидел каплю на стекле… И я себе пообещал найти одно место, когда все закончится, - говорить было тяжело. Еще несколько минут - и препараты возьмут свое. Антон вырубится, и его отнесут в комнату, где еще через несколько дней он перестанет что-либо понимать и уже никогда не услышит шум дождя.
        - Сколько я здесь?
        - Неделю.
        - Значит, осталось двенадцать…
        Семь и двенадцать - смысл сказанного ускользал от Ольги. Между числами должна быть связь, но какая? Антона мучило другое: всего двенадцать дней до смертельной инъекции - времени все меньше, а он все так же ходит по замкнутому кругу, с большой вероятностью, что где-то по пути его заставят лечь, и он уже не сможет подняться.
        Антон решился на бросок. Получилось падение, хотя и в нужную сторону. Боец бандерши даже не дернулся. В его понимании Антон уже перестал быть противником.
        Стрельцов протянул руку, но так и не дотянулся до бойца. Дотянулась змея - скользнула вперед и коснулась охранника.
        Со стороны казалось: телохранитель просто оступился и неловко опустился на колени, потом осел, будто у него внезапно «кончился керосин». Из последних сил Антон дотянулся до парня, коснулся.
        Ольга упустила момент - надо было приказать убить Антона, пока он не приблизился.
        Стрельцов чувствовал себя воздушным шариком, который уже много дней подряд теряет воздух, он стал дряблым и уже почти не воздушным, но вдруг кто-то словно начал закачивать в него обжигающий пар. Антон высосал охранника досуха.
        Казалось, сил у него теперь даже больше, чем нужно. Вероятно, это был первый прыжок в истории из положения «лежу плашмя». Второй охранник промахнулся - Антон двигался слишком быстро, и, вместо того чтобы ударить его в голову - тупо сверху вниз, он попал в спину Стрельцова. И этого бывало достаточно. Но тут случай был необычный.
        Антон даже не почувствовал удара, зато получил еще порцию энергии - он приобнял охранника, и тот осел рядом с первым. Мадам Ольга выпустила впустую всю обойму, так и не попав в Стрельцова, она все еще оставалась жива, но понимала - это не надолго.
        - Я не первый?
        - И не последний. - Стрельцову было достаточно прикоснуться к ней. Больше мадам Ольга не разговаривала. Антону пришлось сделать усилие над собой, чтобы выйти из отеля, не задержавшись и не закончив с остальными обитателями.
        Антон Стрельцов стоял под проливным дождем, он только что убил троих и чувствовал себя прекрасно. Ему придется научиться сдерживать свои новые возможности и новые желания. Змее тоже нравилось убивать.
        Глава двадцать шестая
        Рыбаки и дельфины
        Люди меняются. Чаще всего не в ту сторону.
        Из записок регистратора ЗАГСа
        Грузовичок Миши Кривого спустили с конвейера лет двадцать назад, какое-то время он даже был гордостью отечественного автопрома. После двух-трех месяцев более-менее нормальной эксплуатации он разбирался и собирался с частотой детского конструктора и, что странно, не становился от этого хуже. Миша принял на руки шедевр, созданный несколькими поколениями автомехаников, три года назад и знал звучание каждой его детали. Если бы вдруг грузовик пошел беззвучно, подумал бы, что либо он в раю, либо это не его машина. Даже «краб» - оберег из Москвы - не исправил характер капризного движка.
        Пересев с джипа на свой грузовик, Миша немного успокоился. Олег снова стал пугливым, термос с ковчегом надежно закреплен в кузове, и - что особо радовало - до него было почти два метра и стенка кабины.
        Приехали в приют уже затемно. Ворота Иоаннинского приюта открывались, как обычно, тяжело, только на этот раз их никто не встречал. Грузовик заехал во двор, освещенный только его фарами. Лишь когда Кривой тормознул, его ослепили прожектора с башен. Судя по их виду, ремонт удался на славу, но сейчас это Кривого не радовало: прожектора светят не просто так - синхронно с ними выцеливают стволы пулеметов, если их не заменили на что-нибудь помоднее.
        Слева-справа от ворот - камеры, до их отъезда такого модерна в приюте не было. За воротами еще одно препятствие - лента с шипами, проехать при желании можно, только от покрышек останутся одни лохмотья. Ленты не забирали подозрительно долго, вероятно, тянули жребий, кто же возьмет на себя этот труд. А может, хотели записать на камеру, как Миша проходит все стадии от «ну ладно, подожду немного» до «сколько можно, уроды!». Наконец человек в камуфляже скрутил ленту. Новинки на этом не кончились. Грузовик Михаила заводили на парковку как какой-нибудь аэробус. Еще один служивый, не просто в бронежилете, а в броне, обвешанный таким количеством оружия, что мог бы запросто открыть небольшую оружейную лавку, контролировал, куда именно поставить грузовик.
        Голос Ефима Марковича Кривой узнал не сразу - в динамиках он приобрел какие-то металлические обертоны:
        - Михаил Кривой, возьмите ковчег и подойдите к дверям в мой кабинет. Михаил Кривой, выполняйте!
        Это была не совсем та встреча, на которую рассчитывал Кривой, но, собственно, почему нет? Он лишь пожал плечами. Олег, услышав голос из громкоговорителя, вжался в кресло и, не будь в кабине Михаила, наверное, забился бы куда-нибудь под кресло.
        Кривой выходил медленно. Не забыл аккуратно закрыть за собой дверцу, достал из кузова термос с ковчегом. Внезапно из кабины выглянул Олег:
        - Все в силе?
        Кривой не успел ответить, Олег уже снова скрючился где-то в глубине кабины, а динамики снова заревели:
        - Михаил, подойдите к дверям!
        Дверь кабинета открылась, когда Михаилу оставалось до нее не больше двух метров. Навстречу вышел Николай, он оказался рядом с Кривым и подтолкнул Мишу в сторону кабинета, а сам застыл в стойке, широко расставив ноги. Сегодня Николай был без плаща и пистолеты в кобуры не прятал.
        Прожектора отпустили Михаила и сошлись на грузовике. И в ту же секунду заговорили пулеметы.
        Кривой много чего ожидал от директора, но чтобы вот так изничтожить его машину? Михаил даже не сразу сообразил, что в грузовике остался Олег. Стрелки целились именно в него, точнее, во что-то, что несколько минут назад было Олегом.
        Пулеметы выгрызали из длинной черной фигуры целые куски, но той было все нипочем, да и со скоростью у нее явно было все хорошо. Прямо на пути фигуры стоял Николай и со спокойствием робота на конвейерной ленте всаживал пули одну за другой в приближающуюся тварь.
        Михаил застыл на месте. Может, это и глупо, но сейчас он думал о том, что ничего более ужасного и одновременно прекрасного он в своей жизни не видел и, вероятно, уже не увидит. Из ступора его вывел Николай. Телохранитель директора просто втолкнул Кривого в кабинет, после чего и сам юркнул за двери. Огромная толстенная дверь вздрогнула, будто в нее въехал небольшой танк, потом еще раз, и Николай уже двери не удержал. Ударная волна сорвала их с петель. В этом доме дверям не везло.
        Если бы Кривой к этому моменту не лежал на полу, получил бы дверью в лоб.
        - Миномет. Опять, - директор с невозмутимым видом продолжал что-то писать за своим столом. Да, минометы стреляли у него во дворе с пугающей периодичностью. - Иначе этих тварей не унять. Это не тень, с которой может справиться умелый клинок. Миномет тоже не гарантия, но с ним уже легче. Николай?
        - Сейчас.
        Вероятно, Николай точно знал, что такое легкое он должен был сделать. Видимо, по поводу «легче» Николай был четко проинструктирован, все необходимое уже ждало в кабинете - канистра с бензином и палаш. Рядом с взрывающимися минами - не самое лучшее соседство.
        Провожая взглядом Николая, Кривой наконец поднялся:
        - Это вы кого мне в сопровождение дали? Надеялись, что не вернусь?
        - Боялись, Мишенька, что кто-то из вас не вернется. А падшие, они питают странную слабость к убогим, поэтому когда я увидел, что наш Олеженька разом излечился от нервного тика, то решил действовать осторожно, но наверняка.
        - Это вы, когда мы перед камерами стояли, приметили?? И были так уверены?
        - А что, сам ничего подозрительного не заметил?
        - Кое-что заметил. А меня вы тоже по принципу убогости на дело отправили?
        Двор был по-прежнему ярко освещен прожекторами. Николай облил бензином то, что не так давно было головой Олега, и, убедившись, что горит хорошо, принялся за останки тела. Рубил со старательностью хозяйки, крошащей морковку в салат.
        - Ефим Маркович, а если бы мы оба вернулись непохожими на себя?
        - С двоими справиться было бы куда тяжелее. Но мы постарались бы, и у нас обязательно бы все получилось.
        - А? - Кривой судорожно оглянулся, не находя термоса.
        - Все нормально. Ковчег там, где ему и положено быть. Прими душ, переоденься, жду тебя к ужину…
        Люди меняются, но чаще всего не в ту сторону. Тот Ефим Маркович, который когда-то заменил Мише Кривому отца, и тот человек, с которым он общался в последние дни, отличались приблизительно так же, как игрушечная подводная лодка на батарейках с дистанционным управлением от реального атомного крейсера.
        Ефим Маркович все больше напоминал штабного генерала с неизбежным принятием допустимых потерь и ощущением того, что реальные события происходят на карте. Вероятно, у директора в шкафу висит отутюженный адмиральский мундир - как же на атомном крейсере без него?
        Если мундир и имелся, то к ужину директор его не надевал. Неизменная кофта и неизменные вельветовые штаны - сама мягкость и уютность. Если, конечно, забыть о «небольшом» подвале, пулеметах и Николае.
        Ужинали в столовой для преподавателей - деревянный прямоугольный стол человек на восемь, без скатерти, графин водки, борщ со сметаной и пампушками, вареная картошечка с малосольной рыбкой и куриные котлеты. Трое мужчин ели с той неспешностью, которая выдает серьезность будущего разговор. Тостов не поднимали, но графин пустел как-то слишком стремительно даже для троих здоровых мужчин.
        Ефим Маркович ждал. Наконец, когда стрелки часов добежали до девяти, встал из-за стола и включил телевизор:
        - Когда в последний раз новости смотрел?
        Холодная телевизионная красавица сюсюкала со зрителями, рассказывая с интонациями педагога младших классов об ужасах лесных пожаров. Сюсюканье сопровождалось спутниковыми снимками и репортажем с места событий. Вот тут наконец Михаил и врубился. Показывали Мефодиево, примерно так оно могло выглядеть, если бы буквально вчера в тех местах прошла пара сражений Второй мировой. Если бы не остатки хуторских домов да обгоревший остов бензовоза, Кривой в жизни бы не догадался, что это город, где он был только вчера…
        - Какие еще лесные пожары? Там степь вокруг. А бензовоз… Когда мы уезжали, там уже все погасло, эта черная дрянь все загасила.
        - Как думаешь, Миша, сколько после Москвы было еще таких случаев? Оказалось, большие парни умеют учиться. Получить еще одну Москву никому не хочется. Вот у нас и катится «эпидемия» лесных пожаров.
        - А если такая беда случится в Питере?
        - Будет, значит, на один город-миллионник меньше. У нашего Комитета с натовцами на почве «лучше перебдеть, чем недобдеть» такая дружба образовалась, что страшно подумать, с какой скоростью по заданным координатам был бы произведен точечный удар. И не узнал бы никто. Тут версия с лесным пожаром не прокатила бы, придумали бы что-нибудь особенное: аварию на ЛАЭС или еще что-нибудь пострашнее.
        - Куда уж страшнее…
        - Всегда есть куда. Падшие нам не враги. Не смотри на меня так, Миша. Представь себе стаю дельфинов. Им попадается какой-нибудь рыболовецкий траулер. Понятно, что думают о рыбаках дельфины. Им невдомек, что есть Гринпис, что только пара стран в мире до сих пор не отказалась от убийства китообразных, они не знают, что для человеческой цивилизации и эти рыбаки, и сами дельфины - одинаково безразличны, так, эпизод. И для падших мы просто эпизод, ты же не веришь в эту сказочку про то, как они выбрались из ковчега с шестью коконами.
        - Первые шесть появились из коконов - так все говорят.
        - Может, конечно, и так. Мне ближе другая теория. Как у муравьев. Есть матка, есть солдаты, есть няньки, есть рабочие, есть самцы. Падшие - это рабочие и солдаты, они добывают пропитание и охраняют территорию. Шесть первых падших - просто инструмент для выкачивания денег, а вот, что собой представляет матка, мне даже представить страшно.
        - Ну а коконы тогда что?
        - Может, коконы и на самом деле существуют, только трудно представить себе, как из них вылупились Шутник, Купец или Охотник.
        Есть как-то перехотелось. Уж как Михаил ни любил незамысловатую закуску к такому же простому напитку, но что-то сегодня не торкало.
        - Ефим Маркович, я видел ваш подвал, был по вашему поручению в Мефодиево, и мне иногда начинает казаться, что я то ли сплю, то ли обкурился чем… Тот директор, которого я знал… Дело не в том, что вы убили ту тварь. А вот то, что вы заведомо послали его на убой, что мне ничего не сказали… Тот директор, которого я знал, так бы не сделал - никогда. Мне даже трудно представить, что вы с этой штукой в ковчеге делать будете. Врагам подкладывать? Правительство запугивать? Хотя… Ребята из правительства уже с нами, их уже не напугать. Николай ваш - тоже из какой-нибудь службы?
        - Все так. У нас тут, Кривой, по понятиям властей, не приют, а такой специальный черный ящик, который, если ему чуток помочь - буквально в размере одного батальона, а в остальном не мешать, - выполняет уникальную работу - расшифровывает любую информацию. Вообще любую.
        - Это кому-то нужно?
        - Это нужно всем. И я не удивлюсь, если наши отцы-командиры уже давным-давно не столько работают на отечество, сколько продают нашу работу другим. И всего-то нужно - охранять нас.
        Михаилу вдруг захотелось вернуться в те времена, еще совсем недавние, когда его работа была простой и понятной - все его знания о грузе сводились к цене доставки и особенностям упаковки.
        - Я не верю. И вы сами не верите в то, что говорите. Они просто ждут. Ждут либо когда вы доковыряете свою машину, и тогда они приберут ее к рукам, либо когда не станет понятно, что вы с ней ничего сделать не можете. И тогда они тоже вас подвинут.
        - Может, и так. А может, они просто не могут добраться до нее без меня. Для начала им нужно будет попасть в Лифт. А потом неплохо бы, чтобы этот Лифт доставил их на нужный этаж. Без меня наш транспорт - просто большая металлическая коробка. А принцип его действия - такая же загадка, как и вся доставшаяся нам машинерия.
        - Доставшаяся от кого?
        - Когда-нибудь я тебе расскажу и об этом.
        Директор оглядел стол и потянул к себе миску с котлетами.
        - То, что ты привез, будет использовано. Машина, которую ты видел внизу, как ты уже понял, не самая безобидная вещь. Чтобы машина знала, что делать, ей надо дать образец, будет образец - и она найдет и уничтожит все, что хоть как-то связано с этим веществом. Слышал про Содом и Гоморру? Если верить тем записям, в которых мы уже столько лет копаемся, там на самом деле работала именно такая техника.
        - Страшно подумать, что они в качестве образца для Содома брали… Ефим Маркович… а если вы ошибетесь?
        - То есть?
        - Ну машинка ваша как-то не так сработает. Не всех убьет или убьет не тех…
        - Тогда, Миша, все вообще просто. Значит, это уже не наша забота, а Господа. А у него всегда есть запасной план.
        Глава двадцать седьмая
        Черные гончие
        Во время атаки в пешем строю только один боец срочной службы из десяти решается выстрелить в противника.
        Из доклада «О преимуществах профессиональной армии»
        Пусто, прохладно, гуляет эхо. Поднимались по эскалатору - новенький - будто его только что построили специально к прибытию почетных гостей.
        - Где ковровая дорожка? Почему никто не встречает? И кто-нибудь в курсе, какая это станция? - Зингера несло.
        - «Кропоткинская», - подал голос Мустафа, - и молитесь, чтобы нам никто не организовал торжественную встречу.
        - Дык у нас браслеты, «счастливые копейки», «московский патронташ», мечи и пистолеты, да и сами мы чего-то стоим…
        - А сколько у нас шпаг? - подхватил Лис.
        - Четыре! - неожиданно хором ответили все, кроме Мустафы.
        - Какие шпаги?
        - Нужно, Мустафа, иногда выходить из своей харчевни, садиться дома на диван и смотреть старые комедии.
        - Я не смотрю телевизор.
        - И на диване не сижу, - поддел Зингер, - у него такая специальная доска с гвоздями для тренировки силы воли.
        - Где-то я это слышал, - отозвался Энерджайзер.
        - Тоже в одной старой комедии, - откликнулся Лис.
        Вышли из метро с оглядкой, расположились под арочкой, осваивались.
        - Здравствуй, Москва, сердце нашей Родины, - прочувствованно продекламировал Зингер и, договаривая фразу, вытащил «глок» и выстрелил.
        Стремительные темные тени рвались к арке, размазываясь чернильными пятнами по стенам, двигались беззвучно.
        - Черные гончие, - Мустафа и не подумал тянуться к пистолету, вытащил мачете и сделал шаг навстречу, - не отступать, порвут!
        Кажется, впервые Мустафа пошел вперед без оглядки. Вероятно, это была школа боевого пропеллера или какой-нибудь корейской мясорубки - уже две псины попали к нему на фарш, а Мустафа знай себе вертел мачете, шаг за шагом отступая к арке, чтобы хотя бы за спину не бояться.
        Энерджайзер оказался самым мудрым. Трудно сказать, как ему это удалось, но сейчас он сидел сверху на арке и спокойно расстреливал боезапас. Только толку от этого отстрела было немного. Гончая, попавшая под пулю - а чтобы попасть в нее, надо было ой как постараться, - останавливалась, замирала на месте секунды на три, будто осмысляя происшедшее, после чего вновь бросалась в атаку. Пару раз Энерджайзеру удалось попасть собаке в голову - как раз в те моменты, когда гончие приходили в себя. Это помогало. Еще лучше помогло бы что-то крупнокалиберное, очень кстати был бы танк.
        Зингер отстрелялся и сейчас орудовал мачете и ножом: если бы кто-то увидел его лицо, решил бы, что человек играет в шахматы, какой-нибудь сеанс одновременной игры - мастер спорта против ста перворазрядников. И у его соперников шансов не было - удар, еще удар, шах и мат.
        Дацик решил войти в историю. Как-то неожиданно у него сложилась связка с Энерджайзером - тот прицельным выстрелом заставлял гончую остановиться, и в этот момент начинал свою работу Дацик. Руками и ножом. Мачете осталось намертво сидеть в одном из псов, за пистолеты Дацик даже не брался. Казалось, он разрывал гончих голыми руками. Залитый своей и собачьей кровью, он выглядел как порождение ада.
        Лис экономил движения. Будто собирался растянуть бой на неделю. Больше защищался, чем нападал, действуя с видом человека, который готов убить не только за царапину, но и за оторванную пуговицу. И стрелял, и рубил. Получалось.
        Бой давался, псов оставалось все меньше, хотя самих гончих это мало смущало. Когда уже казалось, что оставшихся псов можно будет не бить, а добивать, с арки прилетело нечто в крови - еще несколько минут назад это был Энерджайзер. Гончим удалось добраться до него наверху, и Энерджайзер не ждал этой атаки. Не помог даже «московский патронташ» - ран оказалось слишком много. Хуже было то, что вслед за трупом Энерджайзера вниз спрыгнуло еще три псины. Эти держались вместе и не собирались, как остальные, бросаться под мачете или пулю, лишь бы вперед. Окружили Лиса со спины и замерли, выбирая момент для атаки. При таком раскладе шансов у Лиса не было никаких. Краем глаза он глянул на свой «патронташ» - заполненной оставалась только одна ячейка - не вариант. В горячке боя и не заметил, сколько раз его цапнули.
        Гончие медлили. Что-то было не так. Лис огляделся - у остальных дела складывались удачно. Дацик и Зингер вдвоем отбивались от двух гончих, и это был только вопрос времени - когда гончих станет на две меньше.
        Мустафа, прижавшись спиной к стене арочного прохода, только что зарубил одну псину и отмахивался еще от двух, эти нападали беспорядочно, так что Мустафе удавалось даже переводить дыхание. Впрочем, за Мустафу Лис вообще был спокоен.
        Гончие выбрали правильное время для атаки - одна пошла под удар мачете, словно специально подставляясь, и у Лиса вариантов не было: выстрел - и одна гончая остановилась, удар мачете - и вторая ранена, оставалась еще третья. Ударила всем весом в грудь, Лис упал - уже не думая о вариантах. Их не оставалось.
        Мустафа считал иначе. Его мачете рубануло точно и сильно. В тот момент, когда Лис уже ждал, что пес прокусит ему горло, гончая испустила дух. Нужна была такая малость, как находиться в двух местах одновременно, чтобы спасти Лиса.
        Лис покончил с ранеными гончими, Мустафа возился уже с одной. Кажется, никто и не заметил чудесного спасения Лиса. Лис уже и сам был не уверен в том, что же именно произошло.
        Зингер из боя выбыл досрочно - последняя гончая его серьезно задела, последняя ячейка в «патронташе» опустела на глазах, а Зингеру легче не становилось. Видно, гончая работала качественно.
        Дацик успокоил свою собаку и ту, что порвала Зингера. Мустафа выстрелил и тут же одним движением отрезал голову. Втроем оттащили Зингера обратно - в вестибюль метро.
        Лис осмотрел раны Зингера - хорошего мало, но он видел хуже, и ничего, выкарабкивались бойцы. Дацик лихорадочно шарил в аптечке, Мустафа спокойно наблюдал:
        - Зря стараетесь. За Периметром, может, его бы и вытащили, а здесь - никаких шансов. Нам и так повезло. Немногие выживают после встречи с черными гончими.
        - Что ж браслеты не помогли? - Лис, как мог, сделал перевязку Зингеру.
        - Без браслетов мы могли и из метро не выйти. Уже скоро, не суетитесь…
        - Лис… - У Зингера говорить получалось плохо, больше свистел, чем говорил…
        - Молчи! Не трать зря силы.
        - Лис, пообещай…
        Лис наклонился к Зингеру, иначе просто не услышать… не понадобилось, Зингер потерял сознание. Он еще был жив - грудь поднималась и опускалась, просто организм взял перерыв - отдохнуть, набраться сил. С такой потерей крови мозг отключается всегда. В обычном мире - на время, в Москве - навсегда.
        - Двести сорок секунд, - бросил Мустафа и отошел от Зингера, следом шагнул и Дацик, дернул за собой Лиса.
        - Был бы у нас пулемет, - невпопад ляпнул Дацик.
        - Бомбу бы сюда, чтобы одним махом… Еще когда падших не было - еще тогда мечтал, - проворчал Лис.
        - Лис, осторожно, два шага в сторону.
        Зингер медленно погружался в гранитный пол. Миллиметр за миллиметром, как на никуда не торопящемся лифте. Лису показалось, что вместе с погружением исчезают раны, как будто еще секунда - и лицо порозовеет, и Зингер встанет, как ни в чем не бывало. Погружение пошло быстрее - и вот уже снова ровный пол: ни следа, намека, твердый гранит.
        - Салют? - Дацик поднял автомат и выпустил очередь - станция «Кропоткинская» приняла выстрелы без эха, рикошетов и без вырванных кусков штукатурки. Будто не из серьезного оружия Дацик стрелял, а из детского пугача с электронной озвучкой.
        Лис изучил потолок - ни намека на следы от пуль, бросил:
        - Давайте валить отсюда, Зингеру все равно, а мне московское метро никогда не нравилось.
        Идти было недалеко и легко. Дацик взвалил на себя все припасы, оружие погибших и, скорее всего, даже не почувствовал веса, а первым налегке шел Лис, Мустафа замыкал. Москва словно вымерла. Ни людей, ни зверей, ни ветерка, сумрачно - будто белая ночь накрыла не самый северный город.
        Остановились на первом этаже хрущовки в квартале от метро. Кто-то позаботился о том, чтобы в скромной двухкомнатной квартире вагончиком нашлось шесть матрацев, кофе, чай, консервы и даже работающая игровая приставка - все условия для ожидания.
        - Залегаем на матрацы? - Лису квартира нравилась. - Занавесочки, сто лет таких не видел. Долго ждать?
        - Пока не будет вовремя.
        - А еще один вопрос можно?
        Мустафе на новом месте, кажется, тоже понравилось, он снова стал похож на отставника, решившего открыть небольшое кафе для своих.
        - Валяй! - Мустафа проверил на прочность табуретку, обнаруженную на кухне, удовлетворившись, пристроился у стены.
        - Я же не ошибаюсь, Антон Стрельцов - цель посерьезнее гончих? А нас осталось трое. И на что мы рассчитываем?
        - На это! - Бицепсы Дацика впечатляли. Будь Лис каким-нибудь среднестатистическим офисным менеджером, он вполне поверил бы, что с такими мышцами под силу не только обезвредить мифического ходока, но если понадобится, то и выиграть небольшую войну и мимоходом спасти мир.
        - Все достаточно просто. Работать надо на расстоянии - у нас будет возможность встретить его так, как это удобно нам. Главное, не сближаться, стрелять в голову, хотя бы один выстрел из трех должен попасть в цель?
        - А что, второй раз выстрелить у нас не получится? - Лис с сомнением посмотрел на свой автомат.
        - Если промажем, может, и не получится, а если хоть кто-то попадет, то не понадобится. Есть еще один вариант - когда стрелять вообще не придется. Если наши коллеги сделают все как надо, то мы с вами посидим здесь пару дней да отправимся домой - хороший вариант?
        Дацику нравились все варианты, потому как игровая приставка работала, и в ней оказалась его любимая игрушка - бои без правил. А Лис…
        - Мустафа, я правильно понимаю, ты на связи?
        - Ну да.
        - Только почему-то я ни разу не видел у тебя в руках той пластмассовой игрушки, которые нам выдали. Ты у нас телепат или здесь что-то другое?
        Мустафа не торопился с ответом. Их оставалось трое, в самый раз для дела, но стоит хотя бы одному сдать…
        - Лис, что-то другое. И ты, поверь мне, не хочешь знать, что именно.
        - По крайней мере честно.
        - Нокаут! - У Дацика все получалось. По крайней мере в игре.
        Глава двадцать восьмая
        Незваный гость
        Классификация - упрощение, необходимое в силу ограниченных возможностей интеллекта.
        5-й том, 789 стр. мануала к 1С
        Марии нравилось в Гонконге. Этот город ничего не требовал, просто существовал и не мешал. Сейчас в своем кабинете на сороковом этаже башни «Bank of China» она наслаждалась уютом, насколько это в принципе возможно в угловом офисе со стенами преимущественно из стекла. При желании это помещение можно сдавать какой-нибудь психиатрической клинике как площадку для тестирования страха высоты и боязни открытого пространства одновременно. За свою долгую жизнь она слишком много времени провела в офисах, где с видом из окна было значительно хуже - то есть вообще никак. Если бы только она была одна. Ее гость не относился ни к званым, ни к желанным.
        - Абигор, следующего шанса у них не будет.
        - Значит, ты свою работу сделала. Нам осталось дождаться подтверждения и уйти отсюда.
        - Я останусь.
        - Зачем?
        - Это странно, но я привыкла. И потом, кто-то же должен проверить, все ли сделано как надо.
        - Кто-то должен.
        Марию и ее собеседника можно было бы запросто принять за брату и сестру, а при желании и за двух сестер. Уж больно тщедушен был ее гость. Оба в темных деловых костюмах, у нее ближе к серому, у него - к синему, оба в галстуках, у нее - пепельный, у него - морской волны, белые рубашки, туфли - консервативные до ультрамоды, короткие прически, пусть она блондинка, а он брюнет.
        - Абигор, а ведь мы даже не смогли скопировать их технологию, только восстановить уцелевшее.
        - Мы не боги.
        - И никогда ими не будем.
        - Да. Но боги - всегда смертны.
        - Ты пришел ко мне по делу.
        - Мария, ты знаешь, что дипломатия - не мой конек, а тут такое дело, в котором легко наломать дров, - гость выложил на стол пухлую пачку бумаги. - Эта рукопись с редким по оригинальности названием «Люди и нелюди» готовится к изданию. Я, конечно, мог бы просто закрыть издательство или устроить неприятности автору, но в таких случаях нужно действовать тоньше.
        - Да в чем беда? Выйдет еще одна книга, еще один автор развлечет читателей…
        - В любое другое время - да. Не сейчас. Не надо, чтобы они начинали задумываться. Пройдет еще достаточно времени, пока нам удастся найти оператора, и, пока мы его не нашли, надо быть осторожными.
        - А если мы не найдем оператора?
        - Такого быть не может. Тем более, нам же не нужен бог. Кто нам не нужен, так это бог. Нам нужен один из потомков, а уж с размножением у этих созданий все было замечательно в любые времена.
        - Я разберусь с рукописью.
        - За что тебе - презент! - Абигор вытащил из кармана нечто вроде склянки, заполненной чем-то черным.
        - Что это?
        - Новый сувенир из Москвы. Ходоки называют их «чернильницами».
        - И что это?
        Абигор бросил «чернильницу» Марии:
        - А ты попробуй. Надо просто капнуть… Только не на себя и не на меня.
        - Все так плохо?
        - Нет, просто на органику не действует.
        Мария покрутила пузырек, открыла крышку, перевернула, несколько раз встряхнула - крохотная капля медленно, будто нехотя, перелилась через край и упала на пол. Сначала Марии показалось, что жидкость просто капнула на пол, но, присмотревшись, она поняла - нет, в том месте, где капля коснулась пола, теперь была дыра - по размеру капли.
        - И как глубоко?
        - Пока по дороге не попадется что-то нерукотворное или что-нибудь органическое…
        - Нерукотворное - это что?
        - Базальт, гранит, осадочные породы… Всех нюансов не знаю, но бетон, сталь, стекло - пробивает легко. Мне кажется, это как-то связано с возрастом материала.
        - То есть насквозь планету эта дрянь не пробьет.
        - Нет. Но потенциал колоссальный. Тебе привезти из Москвы что-нибудь еще?
        Мария промолчала, она вытрясла из «чернильницы» еще одну каплю, потом еще одну…
        - А на самом деле, для чего это штука?
        Отвечать было некому, Мария осталась в своем несколько продырявленном офисе одна. Все так же сжимая в руке «чернильницу», она подошла к карте, которая занимала полностью одну из двух внутренних стен. Как шкура диковинного зверя, растянулись на пластике континенты. Карта как карта, довольно большая, ну и что? Реки синим, горы коричневым, города - красными точками разной величины. Только расположены эти точки были совсем не там, где люди привыкли их видеть. И названия городов удивляли - таких не найти ни в одном атласе.
        Глава двадцать девятая
        Контракт есть контракт
        Факт существования контракта, печати, подписи свидетельствует - люди от природы бесчестны.
        100 предательств, которые изменили мир
        Они ждали неделю. Счастлив был только Дацик, может быть, даже после смерти он ожидал примерно того же - игровая приставка в вечное пользование, ну и в качестве бонуса - иногда подраться в реале, немного пива и, когда совсем наскучит наслаждаться жизнью, женщину, способную его полюбить, а лучше - приготовить ему что-нибудь вкусное.
        Когда Мустафа скомандовал: «На выход!» - собрались за считаные секунды. Лис всю эту неделю промучился, и вовсе не из-за отсутствия комфорта или тоски по дому. Не будучи от природы особо тонкой натурой, тут он все эти дни чувствовал, как город словно ковыряется в нем, пытаясь что-то выправить, переделать на свой странный лад. Что угодно, но только не сидеть в этом доме, как подопытная мышь в клетке. То, что клетку вот-вот заменят на лабиринт, и одни опыты придут на смену другим, об этом Лис не думал.
        Порядок движения простой - Лис первый, Дацик второй, Мустафа замыкающий. Было забавно идти с полной выкладкой по улице, забитой жавшимися друг к другу туристами и контрактниками, которые пытались держаться подальше от туристов. Ги д китайской группы на несколько секунд отвлекся от подопечных, оценил снаряжение отряда, резко что-то заорал на своем непонятном наречии и почти бегом повел группу в сторону, откуда она только что пришла. Все верно понял - у каждого свои развлечения.
        Шли недолго, их цель - угловой дом - оказалась всего в паре кварталов. Дом разрастался в стороны с каждым этажом - этакая перевернутая пирамида, хотелось перевернуть его вверх ногами, просто чтобы придать большую устойчивость. С некоторой неуверенностью, прислушиваясь - не падает ли? - зашли в парадное. Лестница из какого-то совершенно фантастического розового мрамора, мозаичные полы на этажах и невероятный обзор из окон. Вероятно, создатель дома хотел, чтобы его жильцы не пользовались лифтом, а перемещались между этажами пешком, глядя вниз, во двор, сквозь огромные окна. Небо было надежно скрыто от глаз следующим этажом. Полноту обзора могла подарить только крыша.
        Что не странно для Москвы, дом был заброшен, но заброшен как-то очень аккуратно - все цело. Было даже как-то неловко бить стекла.
        Дацик занял позицию между шестым и седьмым этажами, Лис на пролет ниже. Мустафа дежурил внизу.
        Стрельцова они увидели одновременно. Только этот человек был мало похож на собственную фотографию. Не похож настолько, что уже не казалось странным ни то, что он еще жив, ни то, что пришлось привлечь отряд киллеров для его устранения.
        Антон Стрельцов - почти идеальная мишень, на такой только молодых бойцов учить. «Почти» - потому как одноразовая.
        Лис открыл огонь первым. Мустафе показалось, что наемник начал стрелять еще до того, как Стрельцов попал в зону поражения. Так оно и было. Лис поднялся на один пролет и стрелял - по Дацику. Судя по тому, что Дацик не только не поразил цель, но и не стрелял в ответ, Лис попал.
        Стараясь двигаться быстро и одновременно беззвучно, Лис спускался к Мустафе, уже понимая две вещи: Мустафа его ждет и никаких шансов против Мустафы у него нет.
        Антон тем временем не то чтобы собирался абсолютно беспрепятственно дойти до Врат. Просто его внутренний счетчик неприятностей отказывался фиксировать еще одну. В конце концов, последняя попытка его убить несколько минут назад так и осталась попыткой.
        И потом, это была Москва, и хотя перестрелка, конечно, немного не то, с чем ожидаешь встретиться в центре златоглавой, но мало ли чего не бывает, да и почему это должно иметь у нему какое-то отношение?
        Антон на всякий случай перешел на другую сторону улицы - еще два метра, и он бы просто завернул за угол. Именно этот момент Лис выбрал, чтобы вылететь через окно второго этажа.
        Кого-то узнают по походке, кого-то по волевому подбородку. Лиса Антон узнал по падению - он сам падал так же, потому как Лис Антона и учил. Правда, Антон знал Лиса под другим именем и меньше всего ожидал встретить здесь своего друга и партнера - Влада Лозинского.
        Псковский инцидент был не самой длинной войной на северо-западе России. Все свелось к тому, что Балтийская республика достаточно зло и кроваво огрызалась, чтобы соседи поняли - война обходится слишком дорого и избиратели не простят.
        Одну из последних попыток переломить ход конфликта в свою пользу предприняла Эстония. Два звена F-16 освободились от своего груза над Павловском. Военных целей в городе не было со времен СССР. Первая версия была - отбомбились там, где точно не собьют, уже потом стало известно, что эстонцы целили в дом, где жила семья командующего вооруженными силами Балтийской республики, как-то проигнорировав тот факт, что еще в начале инцидента они переехали в Петербург.
        Семья командующего выжила.
        На следующий день Первая гвардейская десантная бригада Балтийской республики с ходу взяла Нарву и, не останавливаясь, дошла до пригородов Таллина. Эстония тут же предложила мир и взаимное признание границ. Правительство Балтийской республики предложением не побрезговало. Марш-бросок десантников впечатлял, но ничем хорошим закончиться не мог: стоило прибалтийцам запросить помощь, и натовцы навели бы порядок быстро и в совершенно непредсказуемых границах.
        Казалось, довольными остались все. Но только казалось.
        Через некоторое время в приграничных районах впервые заговорили о душителе. Кто-то убивал, казалось, без всякой причины женщин, мужчин, стариков, не трогал только детей. Лишь когда количество погибших перевалило за десяток, кто-то из аналитиков вычислил связь между ними. Кто-то убивал семьи десантников Первой гвардейской бригады.
        Убийца каждый раз использовал удавку. Что выдавало человека мощного и целеустремленного. Взять душителя стало одной из главных задач миротворческих войск.
        Выполнить ее удалось взводу, старшиной в котором служил Стрельцов.
        Невелика доблесть - вместо того чтобы взять мзду, остановить транспорт и проверить. Водитель древнего «форда», как оказалось, не затруднял себя получением прав и вообще ношением документов, поэтому до выяснения личности был задержан.
        Все бы кончилось банально - подержали и отпустили, в конце концов, отсутствие документов не ахти какое преступление. Только задержали водителя слишком близко от места последнего убийства. О котором стало известно достаточно быстро, чтобы сложить два и два. Но все решила удавка, найденная в бардачке. Это было непрофессионально, но убийца с ней не расставался.
        Война уже закончилась, душителя ждало следствие и суд, но, учитывая, что из всех доказательств имелась только удавка, исход дела вызывал понятные сомнения, особо ввиду того, что сразу после войны никому не хотелось множить смерти.
        У кого-то, может, и был бы выбор - только не у Лозинского. Его очень специфически воспитывали. Мама как-то сказала ему: если кого-то убьешь, приходи, рассказывай, решим, куда тебя спрятать.
        Ему, на тот момент замкомвзвода, было нетрудно уговорить кого угодно, но Стрельцова не надо было уговаривать. Влад просто рассказал, что он собирается сделать, а Антон кивнул.
        Ночью душитель бежал. Взвод Лозинского и Стрельцова мучили допросами и проверками неделю, но обвинить в пособничестве так и не смогли. Тем более что душитель так больше нигде и не объявился. Тяжело объявиться, если ты лежишь в трех метрах под землей с удавкой на шее. Но это для тех, кто в курсе.
        Примерно через год, когда о Псковском инциденте уже начинали забывать, Влад и Стрельцов демобилизовались.
        Лис все делал здорово - выпасть со второго этажа и так быстро оказаться на ногах, да еще и с автоматом, нацеленным в место, где должен быть Мустафа. Только Мустафа был не просто сильнее или быстрее. Мустафа, который не падал во время взрыва, видел в темноте и двигался тише тени, мог убить человека так, чтобы медики увидели только одну причину - инфаркт. Мустафа не был хорошим бойцом - он был падшим, и все умения Лиса и любого другого бойца для него были, скажем, не очень ощутимы… Так карате-ка, работая с макиварой, конечно, ценит ее, но не в качестве предмета, который может дать сдачи.
        Лис почуял неладное, только когда Мустафа уже оказался позади него. Он начал разворачиваться и застыл, потому что Мустафа уже положил руку ему на плечо.
        - Влад? - Антон не знал, кем именно был падший, с которым столкнулся Влад, но любой падший - это смерть.
        Влад не ответил, откликнулся Дацик - короткой очередью по тому месту, где Антон только что стоял. Попытка оказалась бы удачной, если бы Антон за мгновение до этого не стартанул к Владу и Мустафе. В последнее время Антон был очень быстрым. Теперь Дацику, чтобы вмешаться, понадобится спуститься на этаж ниже - Антон оказался в мертвой зоне, с этим у здания обстояло все очень хорошо, а, как известно, даже самые лучшие автоматы не стреляют за угол.
        Мустафа боялся. С самого начала операции он меньше всего хотел одного - оказаться рядом с Антоном. В худшем случае, если бы у Лиса и Дацика ничего не получилось, он мог бы просто уйти. Сейчас Мустафе уже не нужен был Лис, что бы он ни сделал и кем бы он ни был, не нужен был и Антон. Мустафа хотел одного - просто оказаться подальше отсюда. Антон не успел вмешаться, да и нужды не стало: Мустафа сделал один шаг, одно движение - и очутился уже вне досягаемости и Лиса, и Антона. У Мустафы было и время, и возможность убить Лиса. Вероятно, все же страх у падших сильнее голода.
        Влад выстрелил - мимо.
        - Так ты его не возьмешь, не трать зря патроны.
        - Привычка.
        Выстрелом в надежде, что кто-то возьмет и выбежит достаточно далеко, чтобы сунуть голову под пули, напомнил о себе Дацик.
        - Упорный, - Лис засадил очередь тупо вверх, не считаясь с рикошетом, просто чтобы что-то ответить. Дацик снова смолк.
        - Что ты тут делаешь? - В последнее время у Антона появился большой опыт по части галлюцинаций, и ему не хотелось его пополнять. - Как ты вообще оказался здесь и кто за тобой охотится? Это ведь не еще один падший - наверху?
        - Не падший. Приятель мой.
        Антон, конечно, подозревал, что Влад не самый обычный человек, но выяснение отношений с приятелем путем перестрелки? В Москве? Понимая невозможность объяснить все в двух словах, Влад все же попытался:
        - Антон, мы все охотимся за тобой. А то, что один из охотников вдруг оказался лучшим другом жертвы, - ну на войне, как на войне!.. Дацик! Прекращай огонь! Закрываем контракт!
        Но Дацик то ли плохо слышал, то ли просто любил стрелять больше, чем говорить. Лис с Антоном предпочли перебраться еще ближе к стене, несмотря на то что, с точки зрения баллистики, это было невозможно, пули пролетали все ближе. Мрамор было жаль, но ему хотя бы не больно.
        - Дацик, я отдам тебе свой аванс!
        Ответ в виде очередного выстрела прозвучал достаточно красноречиво. Впрочем, Дацик наконец заговорил:
        - Ты в меня стрелял, ублюдок! - Судя по голосу, Дацик уже спустился на второй этаж.
        - Но ведь не попал!
        - Промахнулся.
        - Не хотел попадать, вот и не попал.
        - Лис, у меня контракт, либо не мешай, либо молчи.
        Лис не ответил, он был занят, сейчас он очень старался не делать никаких движений и не издавать звуков. Что-то похожее на змею - только змеи не изгибаются под такими углами: прут, сломанный в трех местах, смотрел на Влада, и Влад был уверен, что если этому «пруту» он не понравится, то это станет последним, что он видит в своей жизни. Змея (наверное, все-таки змея?) медленно спустилась с плеч Антона и бесшумно скользнула вверх по лестнице.
        - Антон, что это было?
        - Ты ее тоже видишь?
        - Еще как!..
        - Мне кажется, что это змея, она ко мне перешла от предыдущего хозяина.
        - Ты факира замочил?
        Сверху раздался крик, резанула очередь, и снова все стихло. Через минуту снова показалась змея.
        - Она стала больше.
        - Ну да. И о твоем дружке, наверное, можно больше не беспокоиться.
        Влад рванул вверх - к Дацику. Антон за ним. Беспокоиться действительно было уже не о чем. В Дацике было столько дыр, словно на него напала не змея, а стая голодных сверл.
        Черт, черт, черт…
        - Влад, минуту назад он пытался нас убить…
        - Все так. Только… если бы все повернулось совсем немного иначе, на его месте был бы я. И я точно так же выполнял бы контракт.
        Глава тридцатая
        Еще один ключ
        Всё - в мелочах.
        Из воспоминаний строителя пирамиды Хеопса
        Последние дни Кривой не выходил из подвала приюта. Сначала Михаил пытался найти стены. Собирался серьезно - запасся водой, едой… Реквизировал по случаю у директора электромобиль.
        На пятом часу поездки в один конец кар сдох. Аккумулятор Кривой проверял перед выездом лично, должно было хватить минимум на сутки. С учетом того, что еще по дороге перестали ходить часы, удивляться было особо нечему.
        С учетом скорости - возвращаться Кривому было километров двести, не меньше. Если не сбиться и идти по прямой, через пару дней Кривой дойдет до Лифта.
        Михаил отправился в обратную дорогу, пытался ориентироваться по мозаике пола. Поначалу оглядывался на электромобиль. Ему казалось, что так он будет понимать хотя бы приблизительно, туда ли он идет и сколько уже прошел. Когда единственный ориентир исчез, шел наугад. Сейчас он пожалел, что не подумал о таком надежном методе, как хлебные крошки…
        Без ориентиров Кривой шел минут пятнадцать. Даже понервничать не успел. Ориентиров появилось сразу два - лаборатория и директор.
        Встречали бы двое дюжих санитаров со смирительной рубахой на изготовку… и Миша даже и не сопротивлялся бы.
        Если ты в одну сторону едешь почти пять часов, а обратно идешь без малого час, и при этом едешь на скорости километров в пятьдесят, а идешь со скоростью человека, а не атакующего гепарда… Скорее всего у тебя что-то с мозгом. Что именно - вариантов много, и только в самом конце обширного списка неврозов и расстройств будет версия твоей нормальности и проблем с местным пространством и временем.
        Директор как-то не удивлялся:
        - Аккумулятор сел?
        - Ну да.
        - Обратно шел долго?
        - Не особо. Я не первый? - Теперь вся эта затея показалось Кривому глупой, раздражало то, что он не понимал - директор сочувствует или издевается.
        - Электромобиль вытянем. Не первый… Даже не пятый.
        - А если бы я не вернулся?
        - Тогда у тебя бы получилось то, чего не смогли все остальные. Ты мог идти от машины в любую сторону и все равно пришел бы сюда. Скривился чего?
        - Не люблю чувствовать себя идиотом.
        - В этот раз у тебя есть компания. Небольшая, но, надеюсь, нехудшая…
        Вечером Кривой все-таки уехал домой. В приюте было хорошо, но он чувствовал, что ему нужно побыть одному и для начала выспаться в собственной постели. Квартира на Петроградке встречала плохо. Девушка, которой полагалось ждать, ждать устала. Что радовало, устала без обид, в холодильнике было чем поживиться, а на телевизоре висела записка: «Когда поймешь, позвони!»
        Старого, в меру скрипучего дивана и банки пива из холодильника оказалось мало, чтобы уснуть. Миша пытался читать давно отложенное, пытался мерзнуть (где-то он читал, что это тоже помогает заснуть), часа в два ночи поотжимался, принял душ и, наконец, заснул.
        Снилось тревожное, и Михаил все время просыпался, но стоило снова закемарить, как сон с точностью фирменного плеера продолжался с того же места, на котором оборвался.
        Во сне Михаил все-таки доезжал до стены подземелья, и ждала его там женщина со стрижкой под мальчика. Смуглая блондинка была не просто красивой. По крайней мере во сне Михаилу казалось, что не только женщина ждала его, но и он ее. Причем всю сознательную жизнь.
        Когда он проснулся уже в четвертый раз, причем как раз в тот момент, когда до блондинки оставалось только руку протянуть, Михаил решил бороться с навязчивыми снами радикальным методом, тем более что время упорно не хотело двигаться - Миша засыпал и просыпался, а часовая стрелка все никак не могла добраться хотя бы до цифры три. Кривой оделся и спустился к своему грузовичку. В конце концов - почему бы и не сделать это снова, и сделать это сейчас, тем более что в три часа ночи в подземелье под приютом было так же светло, как и днем.
        Реальность всегда жестче, причем как-то обухом в лоб, будто нельзя человека вытащить из фантазий более гуманным способом. Уже подъезжая к приюту, Кривой вспомнил - Лифт поедет только с директором. Так устроен. Миша возвращаться не стал. Заехал во двор и решительно направился к директорскому кабинету. Ни один из охранников на него даже не глянул - тоже невидаль, приехал человек в три часа ночи к директору, значит, человека ждут.
        Дверь открылась с такой готовностью, будто за ней стоял швейцар в ожидании чаевых. Роль швейцара выполнял Ефим Маркович.
        - Не спится?
        - Вижу, что не мне одному. Вы меня ждали.
        - Ждал. Нужна компания или отправишься сам?
        Книжный шкаф отошел в сторону, коридор, Лифт…
        - Попробуешь? - Директор пропустил Кривого вперед.
        - Серьезно?
        - Почему нет? До сих пор он открывал створки только передо мной и моим отцом. Военные спецы считают, что это как-то связано с генетическим кодированием. Но это не мешает им примерно раз в неделю пытаться открыть его с кем-то другим. Чем ты хуже?
        - Что нужно сделать?
        - Просто положить ладонь на двери.
        Металл не холодил, Кривому показалось, что узор под ладонью сдвинулся, подстраиваясь под линии его руки. Миша обернулся к директору:
        - Забавные ощущения, но пока ничего.
        - Точно?
        Кривой повернулся к Лифту. Он держал руку перед пустотой - кабина открылась, хотя он по-прежнему чувствовал ладонью поверхность дверцы.
        - У меня получилось.
        - Получилось.
        - Значит, дело не в генетике. - Михаил догадывался в чем дело. Кое-что изменилось в Михаиле Кривом, и это что-то ему нравилось.
        Михаил спустился в подвал в одиночестве. Ему хотелось верить, что директор не расскажет военным, что появился еще один ключ от подземного хозяйства.
        Поначалу все происходило как во сне - он никого не встретил и удалялся от Лифта, понимая, что в принципе все равно, в какую именно сторону идти. По какому-то наитию снял ботинки, стянул носки. Встал босыми ногами на мозаику пола - не холодный и даже будто не каменный. Грани плиток не ранили, наоборот, Михаилу казалось, что он идет по огромному мягкому махровому полотенцу. Идти было так хорошо, что Кривому даже стало почти все равно, куда и сколько, лишь бы идти.
        До стены он все равно не добрался - дошел до границы, той самой, за которой точно есть что-то еще. Просто в нескольких метрах от него воздух перестал быть прозрачным, Мише такого видеть еще не доводилось: можно было подумать, что этот туман проходил службу в Советской армии и не один день убил на занятиях по строевой подготовке, по крайней мере, команду «смирно» туман освоил на отлично - стоял сплошной стеной по линеечке.
        Кривой не удержался - прикоснулся. Погрузил руку. Ничего. Туман не стал менее густым и вообще никак не отреагировал. Со стороны довольно жутко смотрелось - будто руку оттяпали. Кривой перестал думать и шагнул вперед - в его сне тумана не было, но - «мы не привыкли отступать». Задержать дыхание Михаил не сообразил, поэтому успел попытаться вдохнуть - и почти задохнуться тоже успел. Дышать было просто нечем, будто он шел не в тумане, а находился в вакууме. Спасло Кривого то, что он продолжал идти, а идти было недолго - метров десять. Туман кончился, начался нормальный воздух, появился нормальный свет - слабенький, какой бывает в больших городах на рассвете, когда небо затянуто облаками и солнца не видать, но новый день приходит - и становится все светлее и светлее.
        - Здесь уже утро…
        Миша с трудом сфокусировал взгляд на говорившем, точнее, говорившей. Туман, через который он только что прошел, вероятно, оказывал какое-то психотропное действие. Он ожидал чего угодно, но только не офиса. Огромные окна в пол, стол, кресла и менеджер. Топ-менеджер.
        - Здесь - это где? Мы знакомы? - Если не обращать внимания на деловой костюм, перед Кривым сидела женщина из его сна. Что-то в ней было такое, что мешало назвать ее девушкой. Ни одна морщина не предала ее, и все же.
        Короткостриженая смуглая блондинка вышла из-за стола, каким-то неуловимым движением бедер обогнув это препятствие. Протянула руку для пожатия. Мужчины так не умеют - это не просто приглашение к знакомству - тут и обозначение дистанции, и обещание, но главное - в самом пожатии. Узкая ладонь оказалась неожиданно крепкой.
        - Мария. А вы - Михаил.
        - Вы не ответили.
        - Простите. Отвечаю. Во-первых, мы не знакомы, во-вторых, сейчас вы находитесь в Гонконге, в моем офисе. Посмотрите на город, тем, у кого нет страха высоты, - нравится.
        Михаил уже стоял у окна и уже успел надавить на глазное яблоко - все раздваивалось, ущипнул себя за мочку уха - было больно.
        - Гонконг?
        - Непохоже?
        - Пока не знаю. Но красиво. И зачем я здесь?
        - Решила познакомиться, ты против?
        - Нет. У вас довольно продвинутые методы знакомства.
        Кривой ей нравился. Мария видела разную реакцию, такую - почти деловую - встречала впервые. Михаил не осматривался, а словно примерял кабинет к себе, как рубаху, - размер правильный, осталось выяснить как сидит. Изучил высоту потолка, оценил мебель, заметил камеры наблюдения и сигнализацию, добрался до карты во всю стену.
        - Это карта чего?
        - Неужели не видно?
        - Видно, только здесь все города не там, где должны быть. В этих местах нет городов. И названий таких я никогда не слышал.
        Мария подошла к Михаилу чуть ближе, чем это нужно было, чтобы просто рассказать и показать. Достаточно близко, чтобы Кривой перестал задавать вопросы. Сейчас ему хотелось исключительно действия.
        - Мне нужен водитель на пару дней в Петербурге. Плачу хорошо, работы немного - покатаешь?
        - Вам не понравится моя машина, - Миша не торговался, скорее, не хотел разочаровать.
        - С машиной я что-нибудь придумаю.
        Мария прошла мимо Михаила к своему месту за столом, не совсем мимо - она снова задела его, а Миша изо всех сил делал вид, что внезапно потерял чувствительность. Уже воцарившись в своем кресле и, видимо, жалея Кривого, который старательно продолжал изучать карту, потому что не мог сообразить, что ему еще тут делать, продолжила:
        - Так располагались города на Земле около восьми тысяч лет назад.
        - В Сахаре и Антарктиде?
        - Там, где теперь пустыни, ледяные и песчаные, там, где теперь тундра, - везде были города, и знаешь что интересно: почти везде, где тогда жили люди, теперь есть нефть.
        - В Монголии нет нефти.
        - Может, ее просто еще не нашли? Михаил, предупреди Ефима, что завтра ты занят. Возьми!
        Можно было подумать, что Мария участвовала в чемпионате по керлингу. Такому специальному, где в качестве снаряда используют мобильные телефоны, а вместо льда - вот такие шикарные офисные столы. Телефон остановился точно у края. Маленький черный аппарат, нарочито прямоугольный - ни одной кривой линии, - без признаков фирмы-производителя.
        - Я позвоню.
        Следующее, что помнил Михаил Кривой, - он лежит у себя в кровати. Будто и не ездил никуда - даже из квартиры не выходил. И странного разговора не было. И карты для любителей покопаться в прошлом. Михаил уже готов был снова уснуть и забыться, если бы не твердый предмет, упиравшийся в бок. Маленький прямоугольный черный телефон. С единственным абонентом. Все происходило так, как и обещал падший, - теперь он, Михаил Кривой, - избранный.
        Глава тридцать первая
        Встреча с Купцом
        Прелесть торговли в том, что в конечном счете ты покупаешь не товар, а продавца.
        Основы глобального маркетинга
        - Фактически, мой план удался, - Влад, к своему удивлению, обнаружил, что ему здесь и сейчас хорошо. Только что они с Антоном без проблем прошли Большой каменный мост и выбрали в качестве базы старый трехэтажный дом на берегу.
        Третий этаж был почти виртуальным - чтобы стать полноценным, ему не хватало перекрытий, не помешала бы и крыша. Второй этаж выглядел получше, хотя, не так часто оставаясь в доме, можно запросто попасть под дождь - эксклюзив. Дожди, к счастью, пока не грозили, Антон разогревал сухпай, разведя костер прямо на полу: бетон - что ему сделается… Влад проверял оружие. До Врат оставалось метров двести.
        - Влад, как ты вообще сюда попал?
        - Ты как будто не рад? Сейчас бы лежал под тем домом такой тихий-тихий, всем довольный…
        - Влад, я рад, но все-таки…
        - Ну да. Влад, а скорее Лис, оказался в списке тех избранных, кого некто на очень высоком уровне посчитал достаточно удачливым, чтобы отправиться в Москву и убить Антона Стрельцова. Не срослось.
        - Забавно, - Антон попробовал разогретую гречку как бы с мясом. - Пока горячее, вполне съедобно, - пытаясь и не обжечься, и прожевать, продолжил: - Скажи, кому нужен ходок, который, ну ладно, позаимствовал дорогой артефакт, но у кого? У падшего! Ведь они вне закона. А тут кто-то наверху собирает целую команду, зачем?
        - На самом верху, выше комитетчиков Центральной республики, - Влад отложил автомат, наблюдая, как Антон задумчиво уже почти схарчил банку каши. - Оголодал?
        - У нас еще есть.
        - Ну да, что с тобой, вообще, произошло? Что ты такое сделал?
        - Влад, скорее, что со мной такое сделали…
        Антон выскреб последнюю ложку, аккуратно отставил банку в сторону. Встал, потянулся. Влад смотрел и видел то, на что обращает внимание серьезный боец, - пластику противника. Неважно, что Антон и не пытался встать в стойку и продемонстрировать ката. Можно изменить внешность, можно избавиться от отпечатков пальцев, но научиться иначе двигаться можно, только став другим человеком. У этого Стрельцова в движениях не было ничего окончательного будто резиновый мячик, запущенный с крыши на брусчатку - куда отскочит? Когда остановится? И ел «старый» Антон раньше иначе - не так чтобы всю банку в один присест и с другом не поделиться.
        - Там еще что-то осталось? - Пустая банка оказалась неожиданностью и для Стрельцова. - Что-то я увлекся…
        - Еще две есть - одна с курицей, другая с говядиной, тебе какую?
        - Ту, которую ты не будешь, а то глаза вон какие голодные! И расскажи-ка мне про Врата. Все-таки знать место, в котором умрешь, - это не каждому дано.
        Антон по привычке сунул руку во внутренний карман за наладонником, вспомнил, что тот остался где-то в офисе Воронина, выдернул руку из-за пазухи, будто обжегся, даже поморщился.
        - Обычный дом. Никакой охраны, никаких неожиданностей. Рассказывают, что в холле, сразу за входными дверями - огромная хрустальная люстра.
        - А со второго этажа доносятся звуки вальса, - Влад попробовал содержимое банки, и ему не понравилось. - На войне, как на войне…
        - Что?
        - Я говорю, что довелось много где побывать, - было всяко, но ни разу нигде прилично не кормили, как будто в этом и есть главный закон военного времени. Извини. Просто про люстру и вальс даже я слышал и еще всякий бред по поводу - пойдешь вверх, попадешь вниз, а кто пошел вниз, тот так и не вернулся, и еще что там нельзя оборачиваться…
        - Значит, мы оба знаем одно и то же. Раньше там был просто офис. Точнее, офис был о-го-го, но ничего таинственного. В подвале этого офиса была лаборатория, в которой исследовали ковчег. Там все и началось.
        - А что там теперь?… Дворник мне сказал, что у меня есть только один шанс - Врата, а там меня будет ждать один из шестерки первых падших - Привратник.
        - Ты говорил с Дворником?
        - Так случилось. Я, Влад, за эти дни столько всего увидел и услышал, что, спроси у меня, что из этого было на самом деле, а что нет, не отвечу. И сам я какой-то латаный-перелатаный, как продукт, пригодный для стопроцентной переработки, то есть попользовались, переработали и снова вперед - на все сто процентов, - Антон пытался держаться, но даже сам себе боялся признаться - от прежнего Стрельцова мало что осталось. Чувствовал он себя нормально, но вопрос в том, как долго это «нормально» продлится, и что он обнаружит потом у себя на руке, из которой кость вырвала молодая падшая, и что за шрамы остались после ночей у Дворника, что вообще в нем могло остаться целого после обстрела, тюрьмы, пыток.
        - Две вещи я тебе скажу точно. У тебя есть ручная змея, причем очень опасная. И тебя боятся падшие. Это я сам видел. Не думал, что Мустафа может от кого-то так драпать. О, чуть не забыл, еще две мелочи: ты до сих пор жив и, что самое странное, артефакт при тебе.
        - Все?
        - Нет. Прозвучит это, конечно, не ахти, но как для меня - то это уже запредельная странность: тебя разыскивают таманцы, причем за вполне приличное вознаграждение.
        - А тут что странного?
        - Для того чтобы таманцы разыскивали кого-то, кто у них побывал, нужно от них уйти, и вот это меня, как человека немного знающего, что и как делается у Парыпина, - напрягает.
        - У Парыпина?
        - Видел бы ты его рожу, когда он по ящику объявлял тебя в розыск.
        - Что-то не хочется мне видеть его рожу… Чай пить будем? - У Влада с собой были и чай, и кружки, и вода. Зря, что ли, столько лет в поле.
        Чай пили так, будто напиток был каким-то особенным, стоимости немалой и требующим неспешного смакования всеми вкусовыми бугорками. Горький, горячий, жидкий.
        - Помнишь, я тебе говорил, что видел по телевизору убитых в казино политиков? Парыпин тоже не выжил. По крайней мере лучшее, что с ним могло случиться, - это длительная командировка в реанимацию и слабенькая надежда на то, что он когда-нибудь сможет сам ходить в туалет. Лет через пять. Я могу поверить, что он до сих пор дышит, но чтобы по ящику выступать!!!
        - Может, у него оберег.
        - Ага. Водка называется. Если литр водки добавляет день жизни, то Парыпин будет жить вечно! Если у человека допрос - это повод выпить…
        - Тебя Парыпин допрашивал, а потом умер?
        - Так получилось. Потом, Влад, если это «потом» когда-нибудь наступит, я тебе все расскажу.
        Они тщательно вымыли кружки - из стенки торчала ржавая труба, когда-то заканчивающаяся краном, крана не было, а вода сочилась, пить не рискнули бы - вымыть посуду рискнули.
        Запаковались. Влад критично осмотрел практически отсутствующую амуницию Антона:
        - Можем что-то у Дацика позаимствовать, ему уже не надо.
        - Это же Врата, там главное - не оборачиваться и не возвращаться.
        - И не спешить.
        В пустой комнате трудно появиться незамеченным. Большому толстому гостю это удалось. Он оглядывался с неуверенностью человека, только что вошедшего из света в сумрак.
        - Присесть у вас тут негде? - Со стульями были большие проблемы, остатки последнего Антон доломал, дабы разогреть еду. - Понятно, все приходится делать самому, - гость прищурился, немного протянул левую руку вперед и будто бы ухватил ею что-то невидимое. Дернул на себя. Вероятно, именно таким движением срывают скатерть со стола, так чтобы посуда продолжала стоять на обнажившемся дереве, будто всегда так и было.
        Та же комната и тот же дом - только так они могли выглядеть в параллельной вселенной. Никаких зияющих дырами или вовсе отсутствующих потолков - лепка и многоярусные светильники, такие огромные, что становится страшно за того, кому придется вытирать с них пыль. Стены обтянуты зеленым сукном. Мебель - кожа и дерево. Гость сел - это трудно было назвать креслом - так, небольшой диванчик - как раз ему по размеру. Антону и Владу достались стулья. От того, что они сидели выше гостя, уверенности не прибавлялось. За щеками и нависающими бровями толстяка глаз было не рассмотреть. Вероятно, в роду у гостя были шарпеи.
        - Я, наверное, не такой трусливый, как мои братья. Вы ведь знаете, кто я. Не знаете зачем.
        - Все падшие хотят одного, - Влад встал. Стулу, как и вообще чему угодно от падшего, он не доверял.
        - Не волнуйтесь, нас не потревожат, Влад. В этом городе мне не досаждают.
        - Поскольку вы нас знаете, а мы вас нет, нам трудно вести переговоры, это ведь переговоры?
        - Они самые.
        Наверное, Антону показалось, но на мгновение складки на лице гостя изобразили нечто, что можно было принять за улыбку.
        - Странно, я был уверен, что достаточно… узнаваем, - продолжал гость. - Зовите меня Купец. Я хочу с вами поторговаться. Обычно у меня это получается неплохо.
        Купец держал в своих руках практически всю серьезную торговлю Москвы. Каждый контрактник подписывал бумагу, где уже стояла персональная печать Купца, любой, кто хотел заняться в Москве бизнесом более-менее постоянно, должен был получить небесплатное добро его офиса - от турфирм до кафешек. Это не гарантировало безопасность ни посетителям, ни хозяевам. Но серьезно подправляло статистику выживания - настолько серьезно, что некоторые всерьез верили, что, пока они платят пошлину, с ними ничего не случится. Москва никогда не позволяла верить в хорошее слишком долго, но факт оставался фактом - прибыль у тех, кто получал лицензию, была выше, пираты долго не протягивали. Бизнес у них не ладился совсем. Как-то так само получалось.
        - Вы что-то хотите купить? - спросил Влад.
        - Всегда. Но сначала разберемся с вами. Влад Лозовский? С вами я торговаться не буду, вам нечего мне предложить.
        - Но…
        - Я даже не против, если ты снимешь свою пушку с предохранителя, если тебе это поможет. Теперь Стрельцов, а чего хочешь ты?
        За последние дни Антону не повезло увидеть разных падших, но только сейчас он уловил странное сходство между ними. Слова Купца о братьях характеризовали ситуацию очень точно: все они - Воронин, Купец, крупье в казино «Весна», Мустафа - одной крови, одного корня, казалось, они даже ближе друг другу, чем любые однояйцевые близнецы. Будто один и тот же человек, примеряющий разные маски.
        - Я скажу, а ты меня поправишь, - Купец снова попытался изобразить улыбку. - Все дело в артефакте для твоей девушки. «Крыло ангела» - редкий товар, дорогой. Тебе удалось его украсть и даже избежать наказания, вот только ты не можешь выйти из города. А время идет. И вот ты у Врат. Даже если ты вдруг выживешь, никаких гарантий, что ты успеешь домой вовремя. Ты ведь понимаешь, таманцы будут тебя искать везде, и у них хватит связей, чтобы им помогли. Я к тому, что один раз тебе повезло, но вечно везти не будет…
        - И тут появляетесь вы с предложением.
        - Почти так. Не просто с предложением, а с роскошным предложением. Антон, ты получаешь то, что хочешь, - «крыло ангела» будет доставлено твоей девушке, Влад Лозинский целый и невредимый покидает Москву.
        - В чем подвох?
        - Никакого подвоха - плата. За все нужно платить, господин Стрельцов. Вы сдаетесь, не пытаетесь больше вредить нам, и все будет так, как я сказал.
        - А что потом? - Тот, кто Влада не знал, решил бы, что он дико напуган и вот-вот ему станет совсем плохо, судя по дрожащему голосу. А кто знал, тот заметил бы, что предохранитель Влад снял, чего ж не снять, если гость сам предложил, а то, что голос дрожит, так это не от страха, а от хорошего такого предчувствия драки.
        - Если я дам обещание падшим, то не выполнить его уже не смогу, ведь так? - Антону было смешно: он должен обещать не вредить тем, к кому и подойти-то осмелится не каждый.
        - Так. - Кажется, Купец изобразил что-то вроде сочувствия.
        - А на самом деле ты им пообещаешь, а они уже спокойно сделают с тобой то, что захотят, а мы знаем, чего всегда хотят падшие, - Влад говорил, а сам представлял, что сейчас произойдет, за исключением того, что не мог Купец прийти просто так, без прикрытия, - никак в это не верилось.
        - Я… - Закончить фразу Антон не успел.
        Влад открыл огонь прежде, чем Стрельцов успел что-то пообещать. В автоматическом режиме - одним чохом - опустошил магазин, следующий вставил в долю секунды и уже выдавал короткие очереди, одновременно шаг за шагом отходя от того, что секунды назад было Купцом. Фигура падшего оплыла, выстрелы уходили в него, как камни в воду, в месте попадания - быстро зарастающая воронка, и волны расходятся от нее по всему телу. Напоследок, уже на выходе из комнаты, Влад расщедрился на выстрел из подствольного гранатомета.
        Антону показалось, что граната взорвалась сантиметрах в трех от него, - несколько секунд он не видел, не слышал и различал только нестерпимый запах гари. Запах не исчез, но к Антону вернулись зрение и слух - вокруг снова были развалины, и отсутствие стула под пятой точкой больно сказалось на копчике Стрельцова. Никаких намеков на кабинет Купца, как и на самого падшего.
        - Ты убил его?
        - Не думаю. Огневой мощи не хватило. Просто мы закончили переговоры.
        - Зачем? Я услышал именно то, что хотел.
        - Странно, да? С чего бы это падшим стало так важно выполнить твое желание? Сам Купец уговаривает тебя. Кто ты такой, чтобы стать таким важным? Антон, ты сам понимаешь, что происходит?
        - Ты поэтому стрелять начал? От непонимания происходящего? - Стрельцов поднялся, высунулся из окна - вокруг было тихо, чего в Москве не услышать - так это звуков полицейской сирены.
        - Все, что тебе могут предложить падшие, - это зло. Сделка с падшими - зло заведомое. Просто сейчас ты еще не знаешь, в чем именно оно заключается… Заодно вот испытал автомат на падшем, давно мечтал.
        Антон смотрел на Влада, будто сквозь его кожу просвечивал кто-то другой, совершенно ему незнакомый.
        - «Крыло ангела» - это тоже сделка с падшим, может, выбросить? - Ответа Антон не ждал. - У твоего коллеги такой же мачете, как у тебя?
        - Джунглевый нож - точно такой. У него еще и автомат есть.
        - Возьмем все, но стреляешь ты, - Антон взвесил в руке мачете, прокрутил. Вообще, с ножом так не работают, как-то неправильно выглядело, но чувствовалось, что железо ему по руке.
        - Что-то не припомню за тобой тяги к холодному оружию, что ты делаешь?
        - Знаешь, Влад, мы с тобой знаем друг друга бог знает сколько, ты помнишь, что я рос в приюте?
        - Помню.
        - А в каком?
        - Не помню.
        - Иоаннинский приют. У директора была особая методика работы с трудными подростками. Медитации, восточные единоборства и фехтование.
        - Единоборства?
        - Да, но с единоборствами у меня никогда хорошо не было. И директор это тоже заметил. Медитации… До последнего времени мне казалось, что это такое безвредное и бесполезное баловство… неважно. А вот фехтование - это у меня отлично получалось. Только клинки были другие, палаш - представляешь себе?
        - Типа морской шпаги.
        - Двусторонняя заточка, и он тяжелее, шпага - это все-таки больше для красоты. От мачете палаш тоже далеко, но кое-что я смогу.
        - Главное, чтобы этого «кое-чего» нам хватило…
        Глава тридцать вторая
        Племя глухих
        Бьют в одну точку, обычно не из-за упорства, а из-за нехватки средств.
        Методики горнорудного дела
        В кабинете директора не было портрета президента. Обходился фотографией отца на столе. Традиционных снимков жены, детей тоже не наблюдалось. Ефим Маркович был последним в своем роду, без шансов на продолжение. Когда-то давно Мария сказала ему, что Марк был романтиком. Директор романтиком не был. Он делал то, что велел его отец, а отец хотел, чтобы было сделано все, о чем просит Мария. Сейчас, впервые после смерти отца, он сомневался в сделанном. Одно дело верить, и другое - видеть. Верить было легче. Единственным человеком, кому он мог сказать все, был Миша Кривой. Мария могла слушать, но никогда не отвечала.
        - За всю историю тайных и явных школ, монастырей и сект дальше баек о том, что кто-то что-то видел, дело не шло. А ведь мы знаем учения, которым сотни лет, школы, в которых обучены тысячи адептов, и что на выходе? - Директор тяжко вздохнул и обессиленно опустился в кресло.
        - Но… - Кривой однажды сам видел, как Макс из старшей группы парил над землей, точнее, почти не касался пола целую минуту, зависнув сантиметрах в трех над паркетом спортзала, он помнил, как к ним приезжал учитель из Вьетнама и в одном спарринге уложил трех учеников, так и не коснувшись их, будто его рука была на самом деле длиннее на пару метров. - Кое-что все-таки есть…
        - Есть. Миша, я тоже ничего не забыл. Человек после десятка лет ученичества, после месяцев изнурительных практик в состоянии на несколько минут оторваться от земли - и уже никогда не сможет это повторить! Осваивает сложнейшую технику рукопашного боя, которая никогда не пригодится ему в реальной жизни. Кто-то сможет неимоверными усилиями один раз из десяти дать верное предсказание. То же самое можно повторить, просто бросая монетку. Тебе не кажется, Мишенька, что тут что-то не так?
        Их отношения стали другими. Кривой почти физически чувствовал, как его собеседник заставлял себя не ревновать. До сих пор Мария была главной семейной легендой господина директора. Теперь Ефиму Марковичу приходилось привыкать к новому статусу - то ли радоваться появлению еще одного посвященного, то ли грустить о потере собственной уникальности.
        - Но вы же сами все годы учебы повторяли: важно - преодолеть границы.
        - Говорил.
        - Тогда зачем?
        - Зачем?
        Директору не сиделось на месте, он встал и начал нарезать круги по комнате, Кривому оставалось только крутить вслед головой:
        - Представь себе глухого на концерте симфонической музыки. Причем не просто глухого, а какого-нибудь жителя экзотического острова, где не слышит все население. Что он видит, что понимает? Итак, в зале гаснет свет, музыканты замирают, ожидая взмаха дирижерской палочки.
        Дирижер - вот ради кого, видимо, все и собираются - он выходит последним, его приветствуют в начале и провожают аплодисментами в конце. Все сидят, он стоит - он лидер, доминант. И что делает дирижер? Размахивает руками. Конечно, глухой островитянин догадывается, что это не все, конечно, за всем этим есть некий смысл, он уверен, что, если научиться делать то же, откроется какое-то новое знание, то самое, которое и превращает дирижера в такую значимую фигуру… А теперь представим себе, что этот островитянин в точности выучил каждый жест дирижера. Его руки окрепнут. Его чувства обострятся. Но приблизится ли он даже на шаг к музыке? Ты меня понимаешь?
        - Пока нет…
        - Мы все - племя глухих. Когда-то мы подсмотрели, а может, нам специально что-то показали - что-то, для чего, вполне возможно, у нас даже нет органов чувств. А мы все пытаемся выполнить правильные движения. Иногда у меня такое чувство, что по-настоящему серьезные практики вообще придуманы не для людей. А для кого-то, у кого есть… не знаю, лишняя кость, третий глаз… Это как телевизор без электричества - хорошая вещь, но, пока не воткнешь вилку в розетку, бесполезно нажимать на любые кнопки.
        - Зачем тогда? - Кривому хотелось не просто переспросить. Трудно так запросто выбросить из своей жизни сотни часов медитаций, тренировок, постов… Особенно трудно, когда о том, что все это было ни к чему, говорит тебе именно тот человек, который и заставлял через них пройти.
        - Дисциплина. Для такого количества подростков и детей с не самыми лучшими исходными данными - это идеально. Очень трудно заниматься глупостями, когда ноет каждая мышца.
        - И это все?
        - Ты знаешь, что нет. Пусть немного, но моя программа улучшала каждого из вас.
        - Ну да, если долго размахивать руками, можно накачать бицепсы…
        - И трицепсы. А еще три удара, которые каждый из вас может исполнить ночью, спьяну, не открывая глаз. Три удара - единственный прием из всей программы, на котором настояла Мария.
        - Она знала.
        - Они, - директор остановился перед фотографией отца, - Марк называл их Третьими. И никогда не доверял им.
        - А Марии?
        - Это не доверие. Ты-то должен понимать, - о чем директор не мог знать, так это о гостинице. Или все-таки знал? - Они всегда знали о падших и готовились к их появлению. Доверять им? Спроси у тех, кто был в ту ночь в Москве. Никакого доверия. Если вдруг захочется довериться, вспомни - больше десяти миллионов человек пропали за одну ночь.
        Это наши правители не придумали ничего, кроме того, как швырять бомбы, стоит спутнику засечь новый выброс, и, рано или поздно, они что-то проморгают. А Третьи способны решить вопрос.
        - Окончательное решение вопроса?
        - Смешно. Ты помнишь, как ты дрался с падшим?
        - Не особо.
        - Я с вами, конечно, в кафе не был, но не думаю, что ты вдруг как-то кардинально поменял стиль. С точки зрения спортивного фехтования, ты действуешь ужасающе. Стойка на полусогнутых, того гляди, ноги не успеют за корпусом, руки работают отдельно, но все получилось.
        - Вы это к чему?
        - К тому, что даже фехтовальная стойка не особо срабатывает в реальном бою, особенно если боец - обычный человек. Она хороша для профессиональных спортсменов, которых обычными людьми назвать довольно трудно.
        - Мне казалось, правильная стойка помогает…
        - Если учитывать, что обычный бой идет до первого результативного удара, причем довольно быстрого, то умение передвигаться в стойке - это скорее некое теоретическое знание.
        - Ефим Маркович, простите, я снова спрошу, зачем тогда? Зачем?
        - Если на секунду представить себе, что есть человек с практически невозможной мощью, человек, одаренный сверхспособностями, что становится главным для него?
        - Вы про падших?
        - Не фантазируй, ответь на вопрос.
        Миша Кривой, как и любой, кто не родился сразу взрослым, время от времени представлял себя именно вот таким - летающим, и чтобы все приемы из голливудских боевиков - запросто, и чтобы пули останавливать руками…
        - Не знаю, Ефим Маркович, когда можешь так много… Не наломать дров?
        - До ломки дров нужно еще дойти. Контроль, Миша, - вот что важно. Уметь взять под контроль собственные силы. Садишься за руль «феррари», машина отличная, и врезаться на ней в ближайший столб - необычайно легко. Нужен очень хороший водитель, чтобы контролировать эту мощь. И вот тут, условно говоря, стойка и все, чем мы занимались на наших занятиях, пришлись бы очень кстати.
        - То есть все это на тот случай, если бы один из воспитанников оказался суперменом?
        - Да. Именно этого хотел отец. Он любил Марию, но ждал другого. Теперь жду я.
        - Дождетесь?
        Глава тридцать третья
        Врата
        При хорошей службе пиара, не так уж и важно, выиграл ты или проиграл битву.
        Пособие «Всегда говори, никогда не молчи»
        Об этом никто не говорил. Дом на Софиевской, двадцать шесть, блестел. Будто кто-то покрыл его толстенным слоем лака. Не дом, а большая пластмассовая игрушка, не хватает только ярлыка с ценой. Игрушка изображала Офис Московский Крутой. Из тех, в какие и своих пропускают с трудом, а чужие проходят мимо с опаской, чтобы о них никто ничего дурного не подумал.
        Антон и Влад просто вошли. Двери - два стекла - открылись моментально, будто ждали, когда же уже. За первыми - офисными - шли другие. На век старше, без капли лака. Сплошные трещины и потертости.
        За рукоятку - длинный деревянный резной цилиндр, вставленный между двумя потемневшими бронзовыми держателями, - взялись вдвоем. Эта дверь поддавалась неохотно, давала шанс отказаться от затеи - еще не поздно, пока не вошел.
        Они вошли.
        - Вот теперь все по писаному…
        Влад не решался отойти от дверей. Они стояли в зале, которому ощутимо не хватало красной дорожки и мировых звезд, - кажется, все остальное здесь было.
        - И люстра на месте, - Антон пытался понять, какой высоты потолок, чтобы хотя бы примерно представить себе масштаб сооружения, висящего у них над головами. К люстрам оно имело примерно то же отношение, как лед в морозилке к айсбергам Антарктиды.
        В лондонском такси джентльмены могут при желании ездить не снимая шляпы - потолки в салоне достаточно высоки. Если бы не люстра, в этом холле джентльмен мог бы позволить себе не выходить из летящего истребителя.
        Из холла, как и говорилось во всех записях, было два пути - вверх по мраморной лестнице и вниз по лестнице тоже мраморной, но в два раза уже. Влад снял автомат с плеча, продышался.
        - Раз уж и люстра есть, и два пути имеются, проверим насчет вальса?
        - Я знал, что сегодня придется потанцевать. Как это там: наверх пойдешь, коня потеряешь?
        - Хорошо, что мы пешком.
        Лестница была не самой широкой и не особо длинной. Так им показалось вначале. Стоило шагнуть на первую ступеньку, и они услышали. Это действительно был вальс. Антон и Влад поднялись ступеней на десять, прежде чем поняли - идти они идут, но никуда не поднимаются. Все так же играли вальс, и, казалось, даже был слышен стук каблучков по паркету.
        Попробовали бегом, через ступеньку. С тем же неуспехом. Влад умудрился сигануть через четыре - только чтобы остаться на одном уровне с Антоном.
        - Кажется, идти вверх было нелучшей идеей.
        - Думаю, до подвала мы бы тоже не добрались.
        - Боюсь спрашивать, но все-таки… Антон, если мы сейчас спустимся… Мы спустимся?
        - Попробуй, - Антон сел на ступени. - Только ты помнишь - не оборачиваться. Но попытайся, я подожду. Мне тоже интересно, но давай ты сам?
        Влад не пытался спуститься - он прыгнул. У него должно было получиться сразу две вещи: слететь с лестницы и пребольно стукнуться. Последнее у него получилось. Было довольно странно смотреть, как человек скатывается по ступенькам и в то же время остается практически на том же месте. Влад пришел в себя достаточно быстро:
        - Ты знал?
        - Догадывался. Но ты бы все равно попробовал.
        Сидели молча, как птицы зимой на проводах, в глазах читалось: и почему мы не в теплых краях?
        - Я всегда считал, что головоломки - это просто способ убить время, оказывается, это действительно работает.
        Во взгляде Влада появилось новое выражение, он не просто жалел, что попал не в то место - ему не стало совсем не по себе, - он всегда немного побаивался сумасшедших.
        - Антон, при чем здесь головоломки?
        - Не понимаешь? Если бы перед нами была стена, мы бы просто использовали взрывчатку. Если бы здесь были падшие, ты бы снова опробовал на них автомат. Но перед нами лестница, которая не ведет никуда, и мы сидим и разговариваем о ней. Дошло?
        - Отчетливо. Кстати, взрывчатку мы можем опробовать прямо на лестнице. Непонятно только, как тут самим себя не подорвать.
        - Подорвать всегда успеем. Погодь. Теперь моя очередь кувыркаться.
        Нож удобно лежал в руке, Антон расслабился, как учили, - сейчас у него в руке был не нож - просто его правая рука стала длиннее и опаснее, сам он был сейчас не человеком - волей, намерением. Он ударил - сталь вошла в камень, через мгновение мачете выскользнул из толщи лестницы, не оставив ни трещинки - ничего.
        Владу понравилось, он рубанул своим ножом. Как по камню, то есть как и положено - только лезвие тупить.
        Что-то изменилось… Они больше не слышали игры невидимого оркестра - только стук каблучков. Громче. Будто танцующие перестали кружить и выбрали наконец одно направление в их сторону.
        - Все еще любишь вальс?
        Танцоры приближались. Влад и Антон ждали. Шаги все громче и громче, все ближе и ближе. Стрельцов в какой-то момент сообразил - слишком громко. Тот, кто так стучит каблуками, уже давно должен был появиться.
        Все громче и громче… Влад поморщился. Еще немного - и уже может никто не приходить, хватит одного грохота шагов.
        - Беруши не захватил? Сейчас пригодились бы.
        Антон не успел ответить. Тишина оглушила не хуже только что смолкнувшего грохота.
        - Теперь что?
        - Сейчас начнется…
        Лестница превратилась в стену - ступени только что были, и вот их уже нет, а Влад и Антон отчетливо прочувствовали на себе закон всемирного тяготения. Лозинский боли не чувствовал, эксперимент с Вратами закончен - пора выбираться - тем более что впереди был выход, он же вход.
        У Стрельцова выбор был небольшой - остаться в одиночестве перед вертикальной стеной или выбраться наружу. Успел увидеть, что лестница вниз исчезла вместе со своей верхней сестрой, и почти одновременно с Владом вышел.
        Ни намека на вечно пасмурную московскую погоду. Солнце, гарантирующее выжженную пустыню. Никакой Софиевской набережной. Врата. Если это были врата в ад, легионы демонов могли бы пройти сквозь них не смыкая рядов. Стены, с которых можно было с улыбкой смотреть на любую армию. Надвратные башни - о том, что это именно башни, можно было догадаться только по тому, что они были выше стен, насколько выше - не понять, точно достаточно, чтоб теряться в облаках.
        Каждый кирпич, из которых были сложены стены, тянул на гордое звание мегалита, если Антон правильно определил расстояние.
        - Что это за… - Влад точно не привык к тому, что, выходя в ту же дверь, через которую зашел, можно оказаться где-то еще. Кроме как снова у входа.
        - Влад, обернись.
        Впереди была крепостная стена, и позади тоже была такая же стена. Влад и Антон стояли на мосту, который можно было бы принять за подъемный, если бы его размеры не вызывали сомнение в существование движка, который способен поднять это чудище.
        - Думаешь, там внизу ров с крокодилами?
        - С кашалотами. С такой высоты - что в воду, что на бетон прыгать. Разница только в том, что после падения в воду то плоское место, которое останется от тебя, будет плавать, а на бетоне - лежать.
        Глупо стоять просто так перед Вратами - нужно брать штурмом. Двое на огромном мосту - как в поле - пошли на приступ. Они прошли достаточно и увидели - ворота приоткрыты. Щель, сквозь которую мог бы протиснуться целый караван верблюдов. Их ждали. Это могла быть танковая дивизия, рота почетного караула или расчет ракеты средней дальности. Ждал - один. Невысокий человек в чем-то черном, Антон не смог определить - кимоно - нет, что-то свободное, кажется из шелка, складки ткани не давали понять, что за противник - худой, толстый: с головы до ног он был укутан в свое одеяние.
        Противник улыбался. Еще одна порода падших - по его лицу можно было прочесть не больше того, что на нем было нарисовано. Именно нарисовано - тот, кто создавал этого бойца, не очень беспокоился, чтобы он был похож на человека. Голова есть? Замечательно. Что там на ней еще должно находиться - рот, глаза, уши, нос - пожалуйста. Глаза - два залитых краской кружка: не человек, а чучело с пластмассовой головой.
        Мгновение назад до него, стоящего в приоткрытых воротах, оставалось еще идти и идти, а вот он уже рядом на мосту, и, кажется, даже не двигался, просто увеличился в размерах. Теперь можно было подробно рассмотреть его оружие. Он не держал меч, тот просто рядом завис в воздухе, клинок - почти два метра сверкающего металла, даже не спадон. Никакого намека на рукоять, гарду - только заточенная сталь.
        Для того чтобы всерьез орудовать таким оружием, фехтовальщику не помешал бы рост метра три. Падший с пластмассовой головой улыбнулся, по крайней мере, Стрельцов решил, что раздвигание губ в стороны должно означать улыбку. В ту же секунду пришел в движение клинок. Подобную технику Антон видел - только вместо обоюдоострого тяжелого клинка в руках бойца был деревянный шест. Меч должен был уже через пару движений избавить бойца от рук и лишнего запаса крови. Однако же клинок продолжал свое движение, причем, как Антон ни старался, все что улавливал - только легкое движение под тканью.
        - Так вот ты какой, Привратник, - прошептал Антон.
        - Идеальный боец - даже по глазам ничего не поймешь, - Влад перевел автомат на одиночные и спустил курок. Ничего не случилось. То ли Лозинский не попал, то ли боец решил истечь кровью, но ранения не замечать. Влад выстрелил еще и еще. Боец все так же улыбался и сместился еще ближе.
        - Крутой, - уважительно хмыкнул Влад. На этот раз он не пожалел пуль - отгрузил очередь.
        - Гранатомет? - спросил Стрельцов, хотя от огневой подготовки ничего не ждал. Если уж против тебя выпускают мастера клинка, то надеяться на автомат довольно глупо. Может, надо было пули серебряные заготовить? Хуже было другое - Антон довольно сносно фехтовал, но то, что он видел в исполнении Пластмассовой головы, по его скромным оценкам, превышало возможности самого Стрельцова примерно на столько же, на сколько сам Стрельцов фехтовал опаснее собственной тени.
        Граната улетела в сторону бойца и как-то тихо растворилась в воздухе, так и не обозначив попадания в цель. Пластмассовая башка сдвинулся еще немного вперед - до команды «к бою» оставалось метра два.
        - Сейчас главное, расстояние сократить, а там мы его вдвоем уложим, - такой специальный юмор от Лозинского.
        Клинок падшего описал две дуги, которые недвусмысленно намекнули, что расстояние сократить они, конечно, могут, только в конечный пункт они прибудут несколькими кусками.
        - Влад, отступать особо некуда.
        - Может, оббежим - мост широкий? - Антон не ответил, а падший тем временем сместился влево метров на десять и тут же оказался у самого края моста справа.
        - Не оббежим, - резюмировал Влад. - Он действительно хороший Привратник.
        - Забавное чувство. Понимаю, что приехали, а кажется, что, если все сделать правильно, непременно все будет хорошо.
        - Заметано. Делаем паршивца правильно.
        Вполне возможно, заяц, которого вот-вот переедет грузовик, тоже принимает боевую стойку. Проблема в том, что грузовику от этого - ни холодно ни жарко. Грузовику, под который попали Влад и Антон, было плевать, что их двое. Было бы их пятеро, еще лучше - есть шанс увеличить коэффициент полезного действия клинка: одним махом пятерых побивахом!
        Прямо перед Антоном с высоты безоблачного неба шлепнулась жирная капля. Разбилась при падении, разбросав тонкие лучики брызг. Потом еще одна. С тучами не сложилась, но каплям это не мешало.
        Стрельцов сделал один вдох, второй и побежал. Дон Кихот был бы горд за него.
        До падшего было метров семь, но Антон все никак не мог добежать. Повторялась история с лестницей - бежишь изо всех сил и почти не двигаешься с места, но сейчас Стрельцова это устраивало. Так было легче сконцентрироваться - на дыхании, ритме бега. У него появился еще один выбор - так и не добежать, остановиться, и - будь что будет - еще один способ сдаться. Только Антон не останавливался, он сделал, казалось бы, еще один точно такой же шаг, но на этот раз в том единственно правильном ритме, который только и позволял прорваться. Наверное, из-за дождя, из-за того, что нашел нужный ритм… Еще один шаг, потом еще - и он вошел в мельницу, которую продолжал крутить падший. Вошел легко, будто это был не смертельный клинок, нарезающий с бешеной скоростью пространство, а просто игра света и тени. Мачете Антона нашел цель, он не использовал уроков приюта, никакой школы, никаких трех ударов. Стрельцов просто удерживал контакт с падшим. Этого хватило, чтобы двухметровый клинок наконец прекратил свой танец. Привратник исчез.
        Свет выключился.
        Это было не банальное «лампочка перегорела». И даже не сбой подстанции. Глобальный рубильник разомкнул клеммы, не оставляя шансов ни одному светильнику, будь он хоть керосинкой, хоть свечкой. И конечно, это навсегда. Стрельцову показалось именно так.
        Антон отчетливо понимал, что то, чего не видишь здесь и сейчас, - того нет. И было страшно закрыть ослепшие глаза, страшно пошевелиться: одно движение - и сам тоже станешь тем, что нельзя увидеть.
        Это была не просто тьма - ничто, в котором терялся не только свет. Ничто, в котором Стрельцов лежал, свернувшись калачиком. Где-то в той же позе лежал Лозинский. В каком-то смысле однажды они уже бывали в такой ситуации. Довольно давно, накануне своего появления в свет. Было странно, что они все еще живы. В тот момент, когда Антон удивился самому факту своего до сих пор существования, рубильник незаметно вернулся на свое законное место. И даже если во всем мире Стрельцов окажется единственным, кто уловил это движение - из пункта «вкл.» в пункт «выкл.» и обратно, - никто его не разубедит, что этого не было.
        Сначала вернулся слух. Антон точно когда-то слышал эту песню. Он вот-вот должен был соединить знакомые слова и фрагменты мелодии в целое - не получалось. Мозг упорно не хотел включаться в сложную работу по сведению в одно целое музыки и текста. Слова все так же накатывались волна за волной, наконец, Антон смог поймать первую фразу:
        - «Ведь от тайги до Британских морей // Красная армия всех сильней…»
        Влад пришел в себя быстрее и занимался привычным делом - так, с песней, он выходил из очередного перепоя.
        Стрельцов поднялся на ноги не сразу - сначала на четвереньки, потом уже медленно выпрямился. Ни о чем не думая, подхватил:
        - «И все должны мы неудержимо // идти в последний смертный бой!»
        Тьмы уже не было, как не было ни Врат, ни огромных башен, но Красной армии было бы все так же тяжко доказывать свою боеспособность.
        Шевелиться было трудно, воздух, вязкий и тягучий, словно раздумывал каждый раз, перед тем как все же прогнуться, пропустить. Дышалось странно, будто и одного вдоха ему вполне хватало, и следующий Антон делал просто потому, что вспоминал: как же так, почему это я не дышу?
        Мир, в котором они очнулись, протянулся между двумя цветами - черным и красным и был раскрашен во все оттенки между этими двумя крайностями. Стрельцов и Лозинский стояли на камешке, затерявшемся в огромном клубке черных и бордовых нитей, и ни одна из этих нитей ни на секунду не прекращала своего движения. Все вместе: и нити, и клубок, и камень - свободно парили под слаборозовом небом.
        Где-то высоко над ними просматривались огромные прямоугольные облака. В этом мире навыворот облака были неподвижными, а весь мир суетливо угадывал направление сотен ветров. Вниз смотреть было еще опаснее для неокрепшей после прихода в себя психики. Сотни шаров-клубков из красно-черных нитей заполняли все пространство, упади - не на первом так на втором километре полета обязательно врежешься в гигантскую пряжу.
        - Как ты его уделал, Антон? - Перед Владом лежали обломки мачете и огромный клинок падшего. - Может, я сошел с ума, - Влад огляделся, - очень похоже, что я сошел с ума, но мне показалось, что ты просто попер на его клинок и, вместо того чтобы превратиться в хорошо нашинкованную тушку, прошел насквозь. Мне показалось?
        - Конечно, показалось. Мне просто повезло.
        - Ага, и одним выпадом вырубил падшего - прямо Олимпийские игры по фехтованию: укол, лампочка зажглась, противник побежден. Ладно… Теперь что?
        Антон взял в руки клинок падшего - такой даже удержать не порезавшись непростое дело.
        - Если я все правильно понимаю, мы с тобой во Вратах. Теперь было бы неплохо отсюда выбраться.
        Стрельцов ничего не мог знать наверняка, и подсказать было некому. Из этого места действительно можно было попасть почти куда угодно. Достаточно упасть. Никто не говорил ему о том, что «куда угодно» имело отношение только к этому миру - миру прямоугольных облаков и красно-черных нитей. Правда, теперь, чтобы вернуться, у него было два трофея - клинок и плащ. Может, они помогут?
        Глава тридцать четвертая
        Пушка, которая стреляет
        Выстрел - это способ доставить материю из пункта А в пункт Б. Иногда с полным разрушением пункта Б.
        Общая теория транспорта
        Кривой точно помнил, что оставлял телефон в сумке. Что не помешало аппарату сейчас вибрировать у него под подушкой. Блуждающий коммуникатор…
        Нажал на кнопку «Ответить», прижал к уху.
        - Встреть меня.
        Аппарат заглох, будто всю жизнь был куском литого пластика. Михаил даже засомневался, что звонок в принципе был. Все-таки встал, оделся, уже чуть не вышел из квартиры, но вернулся за ключами от «Волги». Открыл дверь. Сделать шаг за порог не смог - на площадке стояла она. Ждала.
        - Пустишь?
        Отодвинулся ровно настолько, чтобы ей пришлось прижаться заходя. Закрыл двери, как не закрывал никогда, - на полные четыре оборота замка, накинул цепочку. Глянул на часы - запомнить время.
        - Еще кого-то ждешь?
        - Нет.
        - Тогда зачем?
        Не ответил. Молчал и был нежен, был яростен и чувствовал ладонями каждую секунду, будто ее тело было сшито из времени. Было важно не отпускать, вжаться кожей в кожу, почти что кость в кость, еще немного - и до крови… И каждое мгновение он был счастлив и знал, что так уже не будет никогда.
        - Почему ты смотрел на часы?
        - Все кончилось.
        - Как это?
        Кривой всматривался сквозь ночь в лицо женщины, понимал, что знает его с точностью скульптура, лепившего свой шедевр годами. И это знание не мешает ему восхищаться. И это же знание говорило - ничего лучше уже не будет никогда.
        - Я посмотрел на часы, чтобы запомнить не только день, но и время, когда был счастлив и знал об этом. И загадал, что все кончится, когда ты меня спросишь, почему я смотрел на часы.
        - Все кончится? - В руках у Марии откуда-то взялась круглая металлическая безделушка. Вдруг женщина перевернула ее, и - наверное, Кривому просто показалось - из металлической штуковины выпало чернильное пятно, тенью упало на простыню… В ту же секунду Михаил отключился со скоростью и безропотностью отлученного от розетки торшера. Спал недолго - минут пятнадцать. Проснулся так же резко, как и засыпал. Марии не было. В том, что все-таки что-то произошло, убедили замок, закрытый на четыре оборота, и накинутая цепочка. И черное пятно на простыне. В ближайшем рассмотрении пятно оказалось дырой. Сквозной. Будто кто-то прожег простыню, диван, а заодно и пол.
        Телефон исчез. Исчезла и печаль. Он чувствовал себя старше, сильнее на одну ночь, на одну любовь.
        Мария тоже чувствовала себя иначе. Эта ночь была не худшей - худшим был рассвет.
        У Кривого не было джакузи - скромная ванна отечественного фарфора, зато большое зеркало с правильной подсветкой.
        Лицо, которое смотрело на нее из зеркала, годилось ее собственной бабушке. Силы уходили, уходили быстро и безнадежно. Мария уходила - вполне возможно, эта ночь была последней в ее длинной жизни.
        Лицо, которое смотрело на Михаила Кривого из зеркала, почти привычное. То, что в нем поменялось, было тем малым, что отличает счастливчика от неудачника. Кажется, впервые в жизни Кривой чувствовал себя победителем. Рубец никуда не делся, но сейчас он не уродовал лицо. Шрамы украшают мужчину, этот был как раз из этих. Чем дольше Кривой всматривался в себя, тем сильнее ему хотелось только одного - и это было не просто желание.
        Он еле продержался достаточно, чтобы доехать до одного из складов на юге города. Он редко им пользовался, а кроме него, судя по всему, желающих не нашлось. Заехал внутрь, тщательно закрыл ворота. Тут он может делать что угодно годами. Затем вытащил из кузова девушку. Брюнетка - ему такие всегда нравились, из тех девушек, которые просто обязаны были улыбаться, чтобы найти клиента. Ему даже эти улыбались только до того момента, как он показывал свой шрам, а он никогда его не прятал. Все решали деньги. Не сегодня. Кривой уже был другим, хватило нескольких слов, чтобы девушка согласилась. Она не знала на что.
        - Елизавета, - она уже была согласна, а ведь он еще даже не успел ее выбрать. Ее не смутил его потрепанный грузовичок. Когда - уже на складе - девушка устала кричать, он ей пообещал: у нас с тобой впереди целая ночь, - и она закричала снова.
        Его первый опыт удался. Елизавета прожила ровно столько, сколько этого хотел Кривой. Михаилу было хорошо, омрачала только одна мысль - почему только сейчас? Почему падшие заключили эту сделку только сейчас? Сколько времени потеряно зря. Кривой пообещал себе заехать в библиотеку, прочесть нужные книги, он хотел попробовать еще очень многое и сделать все правильно. Его следующая жертва должна прожить еще дольше и еще больше страдать. Михаила Кривого не мучила совесть, ему казалось, что все не просто правильно - все очень здорово. Он уже никогда не будет прежним Кривым, вечно вторым. И все что надо для этого - выполнить обещанное - само по себе подарок. И каждый день находить новую жертву для себя. Михаил с этим справится. А потом - потом он получит очень многое, ведь падшие всегда выполняют свои обещания.

* * *
        Утром директор обнаружил Марию у себя в кабинете. Больше всего Ефима позабавило лицо Николая. Тот изо всех сил старался сделать вид, что так и должно быть - в запертом кабинете по утрам материализуются посетители. Если им назначено. Было не совсем понятно, как от таких гостей защищать босса. Вот это «не совсем понятно» сейчас и читалось весьма отчетливо на лбу телохранителя.
        Николая Ефим изучал недолго. И дело было не в появлении Марии - дело было в том, как она сейчас выглядела. У директора имелись разные версии по поводу возраста гостьи. Когда-то он с трудом мог поверить, что это именно та женщина, о которой рассказывал отец. Со временем поверил в лишние три десятка лет, которые, казалось, не обнаружить никакому хоть чем вооруженному взгляду. Постепенно смирился с тем, что и трех десятков будет мало. Сейчас уже можно было не гадать. Мария смотрелась очень здорово как для собственной прапрабабки. Кожа все еще держится на костях, и все вместе даже не начало разлагаться, хотя давно пора.
        - Это вы? Простите…
        - Извиняться не нужно. Здорово меня приложило?
        - Впечатляюще.
        - Не хотела вас шокировать, но дело есть дело. Мы должны сегодня хорошо поработать. Косметолог подождет.
        Ефим Маркович не собирался спорить, он даже не пытался спросить - над чем именно придется работать и почему именно сейчас. Было забавно, что именно сейчас. Именно тогда, когда он, наконец, начал спрашивать себя - зачем вообще это все.
        - Кто-то еще нужен?
        - Сегодня наша пушка должна выстрелить. Я не хотела торопиться, но, как видно, времени не осталось. Нужны будут все, кроме Кривого. И ваш телохранитель тоже может только помешать.
        Николая передернуло. Наверное, он попытался представить все случаи, в которых телохранитель может помешать и кому именно обычно мешают бодигарды.

* * *
        В последние несколько дней Елена как будто нащупала ритм. Ей удавалось не открывать ту заслонку в сознании, где спряталось все важное и уже ненужное. Она не вспоминала Антона и не считала дни. Пластик на горле раздражал не больше, чем любой другой предмет, из-за которого могла постоянно чесаться шея, - и не помыть толком, только еще раз провести пальцем по краю - уже ставшим привычным жестом.
        Если бы только каждую ночь ей не снился сон о том, что и ее ошейник, и болезнь, и приют - это сон. И каждое утро она заново проваливалась в здесь и сейчас.
        Помогали листья. Вставала Елена рано и сразу бралась за дело. Каждая ночь усердно готовила для Лены новую работу. Не так и много деревьев было вокруг приюта, но то ли ветер, то ли чудо - листьев меньше не становилось. Приют еще спал, когда Лена жгла костер из листьев.
        У костра впервые почувствовала давно обещанное болезнью - голова работала странно. Вдруг увидела, казалось, каждый листик, съедаемый огнем, рассмотрела каждую жилку, каждый оттенок - от уже утонувших в золе до еле тронутых желтизной. Осторожно подняла голову - дело было не в костре. Будто в первый раз увидела небо - не увидела голубого - тысячи оттенков между серым и синим.
        Но вдруг обострившееся зрение было не самым пугающим ощущением. Лена по-новому слышала и обоняла - слышала каждый звук, каждый запах отдельно, словно вдруг у нее разом прибавилась еще сотня чувств вместо привычных пяти.
        Она вдруг почувствовала вкус собственной слюны, осязала каждую нить, коснувшуюся ее кожи.
        Лена зависала, как компьютер, на котором пытаются открыть уж слишком габаритный файл. Последней каплей стали запахи. Услышала все запахи своего тела, запахи костра, запахи двора… Уже теряя сознание, уже падая, смотрела в небо. Последнее, что услышала, - глубокий бас все вел свою партию на границе слуха. Смотрела в небо и слушала, знала - это звук полета облаков.
        Потеряла сознание, пришла в себя у потухшего костра - повезло. Приступ длился недолго. Так же, как и следующий. Со временем она научилась уже в самом начале, пока еще контролировала свое тело, усаживаться так, чтобы не упасть.
        Удавалось это еще и потому, что, стоило начаться приступу, Лена напрочь теряла способность удивляться. Будто включение режима сверхвосприятия одновременно выключало все эмоции. Прежде чем подвиснуть, компьютер, в который превращалась Лена, вел себя как положено - холодно и отстраненно.
        Приступы стали такой же частью ее жизни, как вечерний душ и утренняя медитация. Правда, в последнее время медитаций Лена ждала и боялась. Потому что появился шанс.
        Это тоже были приступы, но совсем другого рода - стоило ей войти в транс… Теперь в транс она входила с какой-то пугающей легкостью: хватало солнечного зайчика на стене, тиканья часов, ритма собственных шагов… Она не просто отключалась от внешнего мира. Она выходила на следующий уровень. Мир мягко прогибался и старательно лепился в нужную ей сторону. Проблема была в том, что этой самой нужностью Лена никак не могла научиться управлять.
        За последние несколько дней случалось разное. Спарринг, который закончился быстро, и Лена не помнила, как он проходил. Она всегда довольно неплохо управлялась с деревянным мечом - боккэном, но никогда не выигрывала схватку против нескольких противников. Ей снова повезло - каким-то чудом все двенадцать учеников остались живы. В прошлый раз её удача гуманно вывела ее из транса как раз в тот момент, когда она уже вот-вот должна была совершить короткую пробежку с крыши на землю. Тогда в первый раз Лена пожалела, что рядом нет Антона. Было легко сделать этот последний шаг, было трудно не увидеть его хотя бы еще раз. Лена осторожно спустилась с черепичной крыши.
        Сегодня это случилось в третий раз. Двор был чист. Каждый день она убирала листья и всегда знала - завтра будет чем заняться. Не сегодня. Во дворе ни одного листика - голый асфальт, на деревьях сплошь зелень, намертво вцепившаяся в ветки.
        Если бы она смогла поставила задачу себе в момент своего странного существования в бессознательном состоянии вылечиться, снять ошейник, все бы получилось.
        - Твоя работа закончена, Лена. - Директор подошел неслышно. Не один. Женщина, державшаяся чуть позади, когда-то была красавицей. Даже сейчас, несмотря на возраст, она оставалась женщиной, о которой можно мечтать. Женщина, прожившая очень долго и многое повидавшая. - Мария хочет с тобой поговорить. Пойдем?
        Наверное, Лена еще не до конца пришла в себя, потому что в нормальном состоянии люди такого не делают.
        Серебристая сфера в руках Марии, кажется, жила своей особенной жизни, хозяйка не замечала, как металлическое яблоко переходило из руки в руку, ныряло в ладонь, почти падало с тыльной стороны, снова пряталось и снова выбиралось наружу.
        Удар был точен. Древко метелки нашло «чернильницу» с уверенностью кия в руках мастера. Второй удар был нанесен еще до того, как Мария осознала первый. На этот раз он был не менее точен, но куда сильнее - Лена не пыталась загнать шар в лузу, она хотела его разбить. Ей это удалось. Там, где только что была «чернильница», осталась только лужица черной тягучей жидкости диаметром сантиметра три. Микроволна прошла по поверхности этого озерца, еще через мгновение оно исчезло. Все тот же голый асфальт. Директор успел подхватить Марию. Лене повезло меньше - она грохнулась прямо на асфальт, казалось, она потеряла сознание ровно в то мгновение, когда ее метла нанесла последний удар. Ефиму Марковичу придется подождать с вопросами. Николай второй раз за день изо всех сил пытался сделать вид, что все как обычно.
        Когда женщин унесли со двора, на асфальт упал один желтый лист, потом еще один, и еще не прошло и минуты, как весь двор был покрыт ровным слоем листвы. Директор не удивился. Взял метлу и начал сметать листву в угол.

* * *
        Мария была все так же далека от себя вчерашней, но расстояние можно было уже измерять не в парсеках, а в чем-нибудь преодолимом с помощью транспорта на колесах. Директору еще не доводилось видеть, чтобы на людей так благотворно влиял обморок.
        - Вам лучше? - В этом месте приюта Марии бывать еще не довелось. Лазарет был замечательным не только из-за оборудования, в которое были вложены немалые деньги, выбитые из военных. На всех ста метрах медчасти ни сантиметра белого. Ничто, кроме непосредственно лекарств и аппаратов, что указывало бы на то, что здесь лечат. В зеленых диванчиках с плюшевыми подушками, коричневых шкафах, забитых книгами, изящных тумбочках у каждой кровати, в светильниках, словно вытащенных из гостиной мещанина шестидесятых - абажуры да медные выключатели, - во всем этом не было ни намека на то, что этого места нужно бояться, потому что здесь место болезни.
        - Где я?
        - В лазарете.
        - Фима, ты ненормальный, - Мария с усилием села. - Но мне это нравится. Как твоя девочка?
        - Я приношу извинения за свою подопечную…
        - Я говорила тебе, что ты ненормальный, но ты никогда не был идиотом. Девочка спасла мне жизнь. Черт, кто мог знать, что у «чернильницы» есть такие побочные эффекты. Как она?
        - В двух метрах от тебя. С ней все нормально, если не считать того, что у нее атипичный рак.
        - Атипичный рак. Забавно, а ведь она тот, кого я ждала. Так бывает всегда - оператор появляется тогда, когда он нужен.
        - Она - оператор?
        - Для нашей пушки она просто идеальный образец.
        Люди не так далеки от животных, как кажется. Николай чувствовал в Марии не просто другую породу. Его подсознание вычислило в таинственной только что пришедшей в сознание даме - хищника. Причем не абстрактного хищника, а охотника конкретно на человека разумного. Стоишь рядом - значит, первый на очереди. И у тебя нет даже статуса жертвы - ты просто мясо: съедят, как только достигнешь нужной степени прожарки. Тяжесть оружия не успокаивала. У коровы есть рога, но на мясобойне это помогает мало.
        Директор поднялся. По меркам его обычной усидчивости, он оставался неподвижным рекордно долгое время.
        - Мария, прости, сейчас, как обычно, не время и не место, но объясни. Просто завтра, я так понимаю, уже будет и незачем. Я никогда не задавал вопросов, просто делал то, что считал правильным мой отец. Но сегодня… Зачем нужно устройство величиной с город для того, что можно сделать с помощью одной бомбы?
        - Будем считать это платой за мое спасение. Я отвечу.
        - Но…
        - Да, не ты, но твоя воспитанница. Одно условие - не перебивать.
        Мария села, укутавшись одеялом так, что на виду осталось только ее лицо. Прошло несколько часов, с тех пор как Лена разбила «чернильницу», а уже трудно было себе представить, что эта женщина выглядела старухой.
        - Виджра - так нашу машину называли предки современных индийцев. Они понимали, что это не оружие, а скорее инструмент.
        - Виджра же маленькая…
        - Фима, я ценю, что ты разбираешься в индуизме, но я просила не перебивать. Дай воды…
        Ее рука скользнула из-под одеяла, чтобы взять стакан. Так стало получше - теперь уже не казалось, что ее лицо существует отдельно от тела.
        - В Киеве есть памятник Ярославу Мудрому. У него на ладони стоит макет Софиевского собора, но никому в голову не приходит, что настоящий собор в реальной жизни можно взять в руки. С виджрой в руках изображены боги. А они и землю, и звезды могли подержать между ладонями…
        Ни я, ни любой из моих соплеменников никогда не смог бы создать этот артефакт под приютом. Но мы видели его в действии. Его запускали не раз и не два, и наша раса - один из результатов работы этого механизма.
        У него есть режим, в котором он может функционировать как… если совсем грубо, как генетическая пушка. Боги применяли ее для создания новых рас и уничтожения старых. Если запускать ее без настройки, она расшатывает генетический код всех, до кого дотянется. Все живущие станут другими, а их дети будут совсем не похожи на родителей. Как правило, это ведет к гибели вида. Чудовища живут недолго.
        Но машину можно настроить. Нужен один образец - генетический код, который становится эталонным. Его носители в безопасности. И образец с другим кодом, который будет уничтожен. Сегодня у нас есть и тот и другой. Мы можем запросто сделать выстрел. Лена не просто несет в себе нужный генокод - у нее атипичный рак. А его суть - это очищение организма от всех болезней, в том числе на генетическом уровне. Кроме, разумеется, самого рака…
        - А это не значит, что…
        - Нет. Она - образец. То есть все те, чей генотип максимально близок к ее, вообще не узнают, что сегодня что-то случилось, остальные - обречены.
        - Вы уже делали что-то подобное?
        - Нет. Мы присутствовали. Правда, тогда все было проще. Когда виджра в руках у бога, ей не нужна настройка, достаточно желания бога.
        - И какое желание бога осуществилось в вашем присутствии?
        - Я устала…
        - Мария, для меня это важно.
        - Я знаю. Я надеялась, что этот вопрос ты не задашь. Ты же слышал легенду о Содоме и Гоморре? Дело было вовсе не в грешниках. Просто тогда ту расу решено было уничтожить.
        Ефим Маркович помог Марии лечь. Притушил свет, оставив только ночник у дверей. Он мог, как обычно, просто уйти. Не сегодня.
        - Один из моих учеников, Антон Стрельцов, биохимик. Он оказался одним из тех немногих, кто изучал черных гончих. Если они созданы так же, как и другие твари, живущие в Москве, то у них нет ДНК, у них нет генов. И как на них подействует виджра, если там не на что действовать?
        - Ты сделаешь то, что должен?
        - Вчера я бы посчитал оскорблением сам вопрос. А сегодня у меня нет ответа. Ты что-то задумала, ты и твои соплеменники работали над этим десятилетиями, задолго до того, как появились падшие. И тебя принесли в жертву. Если бы не удар Лены, если бы она не разбила «чернильницу», очень скоро ты бы нас покинула… Исполнителей не принято оставлять в живых. Даже таких, как ты, что уж говорить о нас - обычных людях. Я приму решение завтра. Вещество, которое добыл для меня Кривой, из-за которого мне пришлось принести в жертву одного из моих учеников, не имеет ничего общего ни с какой генетикой. Может быть, завтра вы решитесь сказать мне правду.
        Глава тридцать пятая
        Ковчег
        Пуле плевать на харизму.
        Бестселлер «100 способов ограбить банк с удовольствием»
        Пока карабкаешься вверх, лучше не думать о спуске. Иначе подъем сразу же превращается в начало спуска, и ты уже примериваешься не к тому, как безопаснее сделать еще один шаг вперед, а думаешь о том, чтобы точно было куда поставить ногу по дороге назад. Останавливаешься. Точкой на маршруте. И нет страха упасть - страшно пропасть. Остаться здесь в бесконечности от того, чтобы просто открыть глаза и увидеть что-то другое. В бесконечности от любого завтра, отличающегося от здесь и сейчас.
        Влад Лозинский и Антон Стрельцов выпали в место, где их точно не будут искать. Можно прыгнуть и улететь вглубь багрово-черного вокруг, можно просто лечь и ждать, когда организм уже сам перестанет чего-либо хотеть.
        Клинок. Вот с чем ничего не случится. Скала, на которой они находятся, рассыплется, воспоминания о двоих рискнувших войти во Врата испарятся, ничем не отметившись и не оставив следа в перечне московских небылиц. А металл переживет и это все, и всех.
        Антон наклонился к мечу. Положил ладонь - клинок холодил, ласково, будто не сталь, а прохладная вода. Антон не гадал - знал, что так правильно, не пытался удержать - просто поднял ладонь, и клинок послушно пошел за ней. Меч без рукоятки, без гарды не нуждался в них. Теперь было понятно, как Привратник управлял им не прикасаясь к лезвию.
        Влад смотрел на Антона, как на фокусника, который только что распилил ассистентку, ни разу не удивившись тому, что, умирая, она кричала и все заляпала кровью. Фокуснику все нравилось, и теперь он собирался выбрать кого-нибудь еще, пока есть силы и пила не затупилась.
        Клинок пел. Меч, который не требовал хвата, - скользил вокруг ладони, угадывая желания хозяина. Поединок, который Стрельцов выиграл, не был боем вообще. Всерьез у Антона против мастера такого клинка не было ни одного шанса. Просто иначе это оружие не передавали.
        Огромная тень плыла над скалой. Остановилась, изогнулась - только тени не гнутся, они меняют форму. Оказывается, при определенных размерах угрозы можно уже не бояться - то, что Антон посчитал тенью, оказалось старшим и сильно раздавшимся братом подземного кита, которого видел Стрельцов во время Сдвига. На Антона и Влада смотрело небо - туша зверя закрыла весь небосвод, остановив свой полет ради двух гостей этого мира. Не больше секунды. Затем тень снова стала тенью, скользнув вверх и в сторону, где так же бесшумно и стремительно скользили сотни подобных созданий.
        - Ты как, Антон? У нее голова с авианосец. И смотрела эта штука на тебя…
        - Я ей понравился. Влад, ты готов?
        - К чему?
        - Сейчас будем выбираться.
        Стрельцов держал клинок между ладонями, нацелившись, чтобы вонзить меч в камень. Вдохнул - выдохнул, ударил сверху вниз - будто собирался пробить скалу насквозь. Вытащил, ударил снова, потом еще раз и собирался еще. Не успел. Как шторм выносит бумажный кораблик, как цунами ровняет замки из песка - так Врата вышвырнули незваных гостей.
        Антон приходил в себя постепенно. Сначала почувствовал, что болят локти. Потом сообразил, что полулежитполусидит, упираясь локтями в пол. Рядом раздавался мощный храп. Влад, вероятно, решил совместить приятное с полезным - раз уж тебя вырубили, отчего не поспать.
        Вокруг было темно, на ощупь - много пыли и еще больше вещей с острыми углами.
        Стрельцов поднялся и, уронив по дороге что-то звонкое, но крепкое, добрался до стены. Пошел вдоль. Дальше было легче - ему пришлось оторваться от стены всего-то пару раз, огибая что-то достаточно массивное. Антон не спешил. Ходить по кругу в поисках выхода в его планы не входило.
        Дверь все не находилась, зато Стрельцов нащупал выступ, который мог быть чем угодно, но было бы очень кстати, если бы он оказался выключателем. Антон надавил. Люстра не залила светом, а лишь тускло осветила комнату - по той причине, что между лампочками и окружающим пространством лежал толстый слой паутины и пыли. Но в любом случае, теперь можно было видеть, а не только осязать.
        Комната оказалась просторным квадратом пять на пять. Ее размеры было бы легче оценить, если бы кто-то не решил превратить помещение в мебельный склад. Три с половиной метра от пола до потолка использовались с уважением к каждому сантиметру. Пять столов образовали пирамиду в одном из углов. Причем смотрелось это сооружение настолько цельно, что закрадывалась мысль, а не для того ли на самом деле выпускают столы, чтобы они становились частями пирамид. Так же компактно кто-то впрессовал друг в друга стулья и бюро, кресла и тумбочки, шкафы и этажерки. То, что для Антона и Влада нашлось место, - было явным изъяном общего замысла. Объяснить эту ошибку мог только предмет, с одной стороны которого до сих пор храпел Лозинский, а с другой - пришел в себя Стрельцов.
        Деревянный ящик, стоящий на листе стекла. Антон точно знал, что находилось внутри. Ящик, по форме напоминающий гроб, уже много лет и пользователи Сети, и политики, и ходоки называли одинаково и всегда писали с большой буквы - Ковчег.
        Влад перестал храпеть. Ему было легче, чем Антону, - не пришлось искать выключатель.
        - Это то, о чем я думаю?
        - Или что-то очень похожее.
        - И мы оказались рядом совершенно случайно.
        - Просто мы почти не оборачивались…
        Антон и Влад ухватились за крышку. Оказалось, достаточно просто ухватиться - и она отошла, будто где-то внутри сработала пружина, вытолкнувшая ее наружу, в руки ходокам.
        Отошла легко, но весила изрядно, с гранитную плиту того же размера. Не уронили только потому, что до пола было совсем немного, пальцы разжались, когда падать было уже некуда.
        Внутри Ковчега все было как и положено - как по телевизору показывали. Две половины, в одной - шесть небольших коконов, во второй - один большой.
        Стрельцов только смотрел - трогать руками не решался. Влад сосредоточился на большом коконе. Он отличался от маленьких не только размером. Он был с одной стороны чуть шире, чем с другой, а кроме того, просверлен насквозь. Вытащил из Ковчега, покрутил так и этак, взял один из маленьких. Антон не увидел, что именно Влад сделал, только вместо двух коконов в рукаху Влада оказался уже один.
        - Что ты сделал?
        - Не знаю, как эта штука должна работать, но сейчас она снаряжена и готова к выстрелу.
        Стрельцов наконец прикоснулся к одному из оставшихся коконов. Может, они и были органического происхождения, как об этом в свое время говорили эксперты, но на ощупь… На ощупь они были скорее металлическими - тяжелыми, с острыми концами. После слов Влада Антон легко себе представил, как кокон вонзается в плоть.
        Лозинский покачал головой:
        - Всегда так. Все сводится к простому - ружье и пули. Отверстие в большом коконе точно соответствовало максимальному диаметру малых. Причем пули именные. Такие делают в трех случаях: либо они предназначены кому-то конкретному, либо это клеймо мастера, либо каждая - какого-то особого назначения.
        - Их шесть. Эти символы… - Антон разложил коконы-пули так, чтобы были видны клейма. - Этот очень похож на знак Охотника, это - Купца, если ты прав, то у нас в наличии Шутник, Мертвец и Доктор. Только в чем смысл? Ты можешь вытащить шестой? Если там клеймо Привратника…
        - То это пули для каждого из них, - Влад аккуратно нажал на большой кокон посредине, тот послушно переломился надвое. Шестой лёг рядом со своими пятью братьями. - Привратник?
        - Он. Думаешь, выстрелит?
        - Не знаю, пробовать боязно, но если это не спусковая скоба, - Влад повернул большой кокон, чтобы Антон хорошо рассмотрел, - то разве что крючок, чтобы повесить на гвозде.
        - Кто-то - думаю, это был Привратник - привел нас сюда. Зачем? Чтобы отдать нам оружие, которое может убить падших? И что будет, если мы это сделаем?
        - Будет иначе. Не знаю как, но обязательно будет. «Иначе» всегда наступает. А зачем?… Может, это приз? Мы с тобой прошли все препятствия и добрались до бонусов. Так всегда бывает.
        - Ага, в компьютерных играх. Может, тогда поставишь на паузу, я бы сделал перерыв.
        Антон аккуратно выложил коконы из Ковчега. На дне ящика оказалась сумка, больше всего похожая на колчан, - пока все подтверждало теорию Влада. Для каждого кокона было свое место - удобно носить, легко достать. Стрельцов аккуратно заполнил ячейки.
        - Есть еще одна проблема, Влад. А что, если это не пули? Допустим, это именной допинг для каждого из падших. Мы с тобой видели то, что находится за Вратами. Падшие - это консульство. Странное, агрессивное.
        - Скорее, такое специальное торговое представительство.
        - Пусть так. Что будет, если их грохнуть?
        - Вариантов, как обычно, три. Привезут новых торговцев, решат держаться от нас подальше, ну или подготовят несимметричный ответ - медленное погружение Среднерусской возвышенности на пару километров ниже уровня моря…
        Я, вообще, другого ждал. Я думал, тут, как в сказке про Кощея, - сундук, в нем утка, в ней яйцо… Короче, ломаешь иголку, и все получается. А тут не поймешь, то ли сломать, то ли в Кощея воткнуть, то ли вообще сделать вид, что никогда ничего такого не видел.
        Антон перекинул колчан через плечо, долго не мог сообразить, что делать с клинком, - ножны к нему не прилагались, вероятно, предполагалось, что его хозяин так и будет фехтовать до конца жизни. Наконец решился - накинул на клинок ткань, так чтобы ни миллиметра наружу. Подождал - как раз столько, сколько обычно нужно фокуснику, чтобы зрители поняли - сейчас случится. Взялся за ткань - кролик послушно исчез в шляпе, никакого меча под тканью не обнаружилось.
        - Ловко. А он нам точно больше не понадобится?
        - Когда понадобится, он появится, - Стрельцов накинул на себя ткань, та, разом ожив, потянулась вверх, вниз, в стороны, укутала хозяина - не то комбинезон, не то плащ.
        - Нормально?
        - Карманов не хватает. Хотя, наверное, они есть, надо просто понять, как все устроено.
        - Теперь что?
        - Вот тот здоровый шкаф, если его чуток подвинуть - за ним дверь.
        Глава тридцать шестая
        То самое кольцо
        Встречей, после которой обе стороны остались прежними, можно пренебречь.
        Айсберг. Воспоминания о «Титанике»
        Стокгольм. Город, в котором легко встретиться. Узкие улицы - вдвоем протиснуться, втроем не пройти. Абигор заходил в эту лавку каждый раз, приезжая сюда. Хозяин открывал ее в семь утра, когда старый город еще спал, только дворники и шальные туристы, потерявшиеся во времени, оживляли этот час. Здесь это было легко, город не менялся сотни лет. Вначале потому, что не было нужды, теперь потому, что это было выгодно.
        Вывеска, которых здесь десятки: «Сувениры. Антиквариат». Теперь тут продавались и московские артефакты, но Абигору они были неинтересны. Сегодня он искал особую вещь. Кольцо - прощальный дар, и оно должно было быть достойно своего будущего хозяина.
        Мало кто, увидев сегодня Абигора, заподозрил бы его в состоятельности. Люди с деньгами, чтобы согреться, предпочитают либо быть где-то, где тепло, либо надеть что-то одно, что это самое тепло гарантирует. На Абигоре было надето много - свитер, еще свитер под пиджак, из-под куртки выбивалась длинная шерстяная кофта, шарф, шерстяная шапка не по погоде. И все равно Абигор мерз.
        Антикварная лавка. Из небольшого зала, открытого для каждого, с карманными часами и портсигарами, швейной машинкой и фотографиями тех, кому нынче за сто и старше… можно было попасть в саму лавку. Здесь не было витрин. Стол, стул и мощная лампа. Хозяин ждал гостя и уже приготовил товар.
        Кольцо было явно не тем, что он ожидал. Три сапфира в обрамлении бриллиантов. От такого кольца трудно отказаться. Правда, металл выглядел несколько более массивно, чем хотелось бы Абигору. Он предпочел бы что-то более утонченное.
        Обычно хозяин лавки не отходил от Абигора. Но сегодня, стоило тому войти, как ювелир, извинившись, стремительно вышел. Какие-то важные дела? Важнее покупателя такого кольца?
        - Мне кажется, ты хочешь пить, Абигор…
        Бокал, который поставила на стол тонкая женская рука, был достоин кольца - массивный хрусталь, в таком даже вода кажется чем-то драгоценным.
        - Что-то не так? - Мария пыталась ненавидеть этого человека - не получалось.
        - Я не рассчитывал тебя здесь увидеть…
        - Я понимаю и ценю, ты же хотел выбрать кольцо для меня. Особенное кольцо. Почему не это?
        - Если тебе нравится…
        - Ты его не узнал? Это не то, что ты хотел бы мне купить, но в нем есть своя прелесть. Меня в этом кольце раздражает оправа. Его как будто слишком много, но женщина, которая его заказывала, ничего не делала просто так. Моя тезка.
        - Медичи.
        - Смотри, - Мария взяла кольцо, нажала на два сапфира поменьше, и в казавшейся сплошной золотой основе обнаружился крошечный тайник. - Место для яда, он и сейчас здесь, - женщина наклонила кольцо над бокалом, крупицы порошка упали в воду и тут же бесследно растворился. - Пей, Абигор. Кто знает, быть может, на тебя этот яд не подействует.
        - Я не хотел твоей смерти.
        - Видишь, как все хорошо сложилось. А я твоей хочу.
        - Мне отдали приказ!
        - Абигор, мы Третьи - нас создали для того, чтобы никто не мог нам приказывать. Кто может приказать тебе? Подожди…
        Мария взялась за конец его шарфа и, не выпуская его из рук, обошла вокруг.
        - Ты заключил сделку. Глупец. Ты все-таки был в Москве и влип. Как они тебя поймали?
        - На выходе, у самого Периметра.
        - Конечно. Когда ты уже совершенно расслабился. Ты же ничего не знал про таманцев! Пей. Выбора у тебя все равно нет. Лучше яд. Когда они обещали оберег? Нет? Кто его должен тебе передать?
        - Ты не поняла, - Абигор выдернул шарф из рук Марии. - Не будет никакого оберега. Я купил год жизни. Когда умираешь, это кажется так… щедро.
        - Сколько осталось?
        - Семьдесят два дня. Но, судя по тому, как я себя чувствую, я не дотяну до обещанного срока и буду только рад. Но дело не только в этом. Я не уверен, я действительно не уверен, что машина должна быть запущена. Никто не знает, как она подействует.
        - Я выбираю между известным злом и неизвестностью. Выбор не такой трудный. Если ничего не делать, рано или поздно будет не только Москва. В следующий раз, когда падшие захватят какой-нибудь небольшой городок, кто-то просто не отдаст приказ об уничтожении. Кто-то, кто тоже заключил сделку.
        - Ты чудесно выглядишь.
        - О да!..
        - Как всегда, нашелся прекрасный принц, который тебя спас?
        - Принцесса. Пей, я хочу это видеть.
        - Секунду, - Абигор вытащил из глубин своих одежек чековую книжку. - С прошлым подарком я промахнулся, но этот ты выбрала сама, - его подпись была четкой, сложной - практически произведение искусства. Положил ручку и залпом выпил бокал:
        - Еще свидимся.
        Хозяин лавки не сразу понял, что с ним случилось. Почему он дремлет в кресле, когда в конторе его давным-давно ждет клиент? Клиента он не застал. Только чек на нужную сумму и удивительной красоты бокал из горного хрусталя. Хозяин проверил двери - контора была закрыта изнутри. Было тревожно, но этот клиент не в первый раз его удивлял. Зато его чеки всегда с охотой обналичивали. Чего еще желать?
        Глава тридцать седьмая
        Равные шансы
        Демократия - самый надежный способ гарантировать победу сильнейшему.
        Отцы-основатели: почему нам это так понравилось?
        Влад тихо радовался. Отодвинуть огромный, казалось, вросший в пол шкаф - тяжелая, но такая понятная работа. Навалиться, сдвинуть, еще немного, еще сантиметр. И с каждым сантиметром жизнь становится все лучше. В силу телосложения, от Антона толку было меньше. К тому же, в отличие от Влада, он не ждал ничего хорошего по ту сторону дверей. Теперь он знал, как вернуться, но это не значило, что Москва готова его отпустить.
        По ту сторону дверей тоже шла работа. Ожидание - труд, который не каждому под силу. Но этим ребятам было по плечу очень многое - создания падших не умели скучать, зато хорошо умели выполнять приказы. Собственно, в своем нынешнем состоянии только это они и умели.
        Дверь открылась легко. Будто кто-то заботился о том, что если уж шкаф внутри комнаты сдвинут, то дальше все должно идти как по маслу.
        Выходить из тьмы на свет - удовольствие для мирного времени. Люстра в холле - как-то раньше Антону не приходило в голову, что это не просто нечто сияющее сверху только для красоты. Сейчас сотни лампочек не светили - жгли. Лозинский и Стрельцов - две черные тени - идеальные мишени. В них не могли не стрелять.
        Никакого везения. Скорость. Даже в идеальную мишень трудно попасть, если она достаточно быстро перемещается. Влад получил пулю в бедро - в мышцу, и его «московский патронташ» опустел. Антон словил в правый бок - навылет. Несмертельно. Сейчас они оказались наверху той самой лестницы, по которой никак не могли подняться. От убийц их отделял угол стены, за которой они успели укрыться, и колонна, которая, конечно, могла бы чему-то помешать, если бы ее диаметр был чуть толще ствола хилой карликовой березки.
        Охотники не торопились убивать свою добычу. Рисковать им ни к чему, а времени у них хоть отбавляй.
        - А я думал, что хуже уже не будет…
        - Конечно, будет, - Антон был полон оптимизма: - Чем дольше живешь, тем больше вариантов. И потом… когда бы мы еще послушали вальс?
        Это был Штраус - раз-два-три, раз-два-три… Стрельцов и Лозинский исполнили свой выход из-за такта, на счет четыре.
        Это только кажется, что ритм начинается, только когда дирижер берет в руки палочку. Просто надо уметь услышать. Мгновением раньше, мгновением позже - и ритм Антона и Влада совпал бы с ритмом маленьких свинцовых предметов, перемещающихся в пространстве со скоростью порядка семисот метров в секунду.
        Небольшой сбой ритма - и они оказались в бальном зале. Не самая толстая дверь - ни разу не броня, обычное дерево. Дверной замок, который представлял собой гораздо большую ценность в качестве антиквариата, нежели приспособления, которое должно кого-то остановить.
        - Оставить или вытащить? - Антон держал в руках ключ, на который закрыл дверь, - большой, бронзовый, если такой уронить с высоты в пару метров - вполне можно проломить череп.
        - Как ты думаешь, надолго ли этих ребят задержит полтора сантиметра дерева? - Влад, тяжело дыша, осматривал зал: - Спорим, они не будут пользоваться отмычкой?
        Бальный зал - идеальный квадрат, колонны, бархатные шторы, пуфики - просто целая стая пуфиков. И ни одного окна. Идеально, если не хочешь обращать внимание на время суток. Штрауса сменил Шопен, но ни музыкантов, ни танцоров по-прежнему было не видать. Довольно странное чувство: закрой глаза - и ты прямо посреди бала, открой - пустая комната без окон.
        - И что дальше? - Влад обстучал стены. - Никогда не любил дискотек.
        - Ну теперь им придется войти.
        - Ага, а мы типа в засаде. Наверное, поэтому они не торопятся - боятся. У меня классная аптечка, надеялся, что не понадобится. Помнится, там были неплохие стимуляторы.
        Выстрелы в двери оказались не то чтобы неожиданными. Неожиданным оказалось то, что двери все были на месте, то есть они все еще были.
        - Это нормально?
        - Влад, мы во Вратах, тут иногда случаются странные вещи.
        - Ну да, лестницы плохо реагируют на удар мачете…
        - А двери сопротивляются автоматическому оружию. Посмотри, что там у меня, сильно задело, пока наши гости не нашли ключ под половицей.
        Двери снова тряхнуло. С тем же успехом.
        - Упорные.
        - Ага, они о нас так же думают. Если местные пуфики такие же бронебойные, как двери…
        Легкий, на грани слуха звук, металл о металл - поворот ключа в замке - не дал Антону договорить.
        - Понеслась, - вздохнул Влад и приготовился стрелять.
        Двери открывались со скоростью только-только тронувшегося поезда, а может, так только казалось: слишком хорошо Антон знал, что произойдет, когда это движение закончится. Семь выстрелов. И еще три. Тишина. Казалось, что убийцы начали стрелять друг в друга. Или в кого-то?
        Дверь открылась. Когда дверное полотно вылетает, вырывая с мясом петли, это тоже в каком-то смысле открытие.
        Влад не выстрелил. Существо, стоявшее в проеме, не пыталось зайти в зал. Для этого ему пришлось бы сделать нечто большее, чем просто вынести двери. Пришлось бы заняться стенами.
        В руке у великана детской игрушкой смотрелся Гласе Ган.
        - Хороший, но все-таки не для меня, - низкий, почти на грани человеческого восприятия голос Дворника заставлял напрягать слух, чтобы понимать, что он говорит.
        - Зачем ты здесь? - Владу подумалось, что на месте Антона, он бы не спрашивал, он бы усердно благодарил. - Я думал, ты вне игры.
        - Я рядом. И мне захотелось уравнять шансы. Если это игра.
        Глава тридцать восьмая
        Изящное решение
        Самый красивый замок, самая величественная крепость - всего лишь попытка спастись.
        Из дневника царя Касапы
        Лифт шел вниз. Если двери закрыты и рычаг установлен на отметке нижнего этажа, пусть о движении можно только догадываться, - этот механизм работал без сбоев всегда.
        Николай у дверей, будто здесь что-то могло угрожать клиенту. Мария и директор - у задней стенки, между ними и телохранителем - Елена, ноги на ширине плеч, точнее, на ширине таких плеч, какими они были бы, если бы она всю жизнь занималась академической греблей. Она все ждала, когда Лифт тронется. Новичок. Этот Лифт двигался бесшумно и так плавно, что единственным свидетельством его движения становился вид за дверьми, когда они открывались, - совсем не тот, какой был несколько минут назад.
        Ефим невольно скользнул взглядом по гравировке на стенке лифта.
        - Я всегда хотел спросить… - Ефим мог не продолжать. Мария тоже смотрела на стенку Лифта, на которой была изображена женщина удивительно похожая на нее.
        - Нет. Это не я.
        - Но…
        - Мы обе, она, - Мария бережно коснулась рисунка, - и я сделаны по одному образцу.
        - Сделаны? - В интонации директора прозвучало столько и разочарования, и обиды, что любая другая женщина предпочла бы оказаться в паре километров от него. Но не Мария.
        - Никаких шестеренок и чипов, но сделаны. Все мы - Третьи - сделаны.
        - Для чего?
        - Мы можем то, чего не могут боги.
        - И что же это? - Створки распахнулись, но директор не торопился выходить - он хотел получить ответы хотя бы сейчас.
        - Мы живем вечно, а боги всегда умирают…
        - Боги?
        - Мне кажется, правильно называть наших создателей именно так.
        «Тот самый день» приходит всегда обыкновенно. Ожидания заканчиваются, испаряясь в мелочах. У директора развязался шнурок на ботинке, и он, кряхтя, присел, чтобы завязать его, - точно так же, как и в любой другой день.
        Они молча шли к лаборатории, как ни странно, молча прошли ее насквозь, и, только уже садясь в электромобиль, директор не выдержал:
        - А что потом? Когда мы все сделаем?
        - Будет что-то еще. Всегда случается что-то еще.
        Желудок Ефима дал знать о себе. Объяснение было самое простое, ничего необычного. Всегда, когда директор боялся, у него начинал болеть живот. Причем страх Ефима Марковича был узконаправленным: его не пугала перестрелка во дворе приюта или женщина, годящаяся в бабушки египетским пирамидам. Напрягался он, когда вдруг понимал, что завтрашний день не то чтобы висит на волоске, а просто в железобетонном фундаменте появилась трещина размером с тот самый волосок.
        Сегодня от фундамента вот-вот должен был остаться один котлован.
        «Виджра» - так машину называла Мария. Ему с самого начала не нравилась эта штуковина. Он даже пытался ее особо и не разглядывать - каждый раз что-то другое видится, и тянет, тянет рассмотреть, только потом - ничего не помнишь, и голова болит, болит даже от рассматривания снимков и видео, где машина вообще выглядит каким-то странным белесым пятном.
        Директор и Мария шли первыми, потом Николай, последней - Лена. Почему Ефиму казалось, что эта женщина с меняющимся возрастом - конвоир? Мария была для него тайной, иногда деньгами, иногда долгом сына перед отцом, но никогда силой. До сегодняшнего дня. Ефим Маркович остановился. Просто для того, чтобы не торопиться думать сразу обо всем.
        - Фима? Не отставай!
        - Как эта штука работает на самом деле? - Директор решил, что шагу не сделает, пока все не поймет.
        Тонкие брови Марии делали ее взгляд каким-то птичьим - то ли сова, то ли ястреб. Гарпия.
        - Такая здоровенная штука не нужна для того, что может сделать одна бомба.
        - Ну да. Это не совсем оружие. Инструмент. Только для него нужны правильные руки. Не мои и не твои, - Мария подняла руки ладонями вверх, посмотрела на них, будто надеялась ошибиться, увидеть ту до сих пор не обнаруженную линию, которая все исправит. - И твоя чудесная воспитанница почти наверняка тоже не подходит, - она продолжала говорить ровно, с четкой артикуляцией, будто учитель, повторяющий в надцатый раз прописные истины для особо одаренных. - То, что ты видишь, это… скажем так, не вполне дружественный интерфейс. Он подходит только богам. Если сюда, - Мария подошла ближе к кабине, - посадить бога, он просто сделает то, что захочет. Может быть, сделает еще одну пещеру, а может, сто. Может, решит вывести еще одну расу разумных. Достаточно этой комбинации «машина + бог», чтобы сделать невероятно много, например сдвинуть на пару градусов ось Земли или уничтожить город падших. Так уже было.
        - А зачем на самом деле потребовалось то вещество… из зараженного городка? И чем поможет Лена, она ведь точно не бог, или вы ее выбрали, потому что она умирает?
        - Вещество здесь, за пределами города падших, это практически энергия в чистом виде. Того количества, которое добыли вы, хватит на локальную ядерную войну. А девушка… По образу и подобию - помнишь? Боги и люди. Лена - один из потомков многочисленных потомков создателей. Метис. Как и Кривой, только у нее практически чистый генокод. Виджра может ее принять за одного из своих создателей и просто выполнить ее приказ.
        - А если не примет?
        - Тогда в дело вступит план «Б». Включится алгоритм самоуничтожения. И этот вариант меня тоже устраивает.
        - Я даже как-то боюсь спрашивать, почему он тебя устраивает…
        - Правильно боишься. То, что мы в Петербурге, а падшие в Москве, не так и важно, если машина решит себя убить. Радиус разрушений - около полутора тысяч километров. Никто не спасется. Согласись, это довольно изящное решение, я, в любом случае, не прогадаю.
        - Никаких эталонных образцов…
        Мария не отвечала. Она знала, что все уже пошло не так. Знала тогда, когда Ефим только садился в лифт. То, что она собиралась сделать, не было жестокостью. Им, так же как всем населяющим Восточную и Северную Европу, оставалось недолго.
        - Ефим, принеси ковчег.
        - Нет.
        Далеко ходить директору за деревянной коробкой с веществом, добытым в городке, не пришлось бы, да и носить тоже. Всего-то и надо было - аккуратно поруководить манипулятором с помощью двух джойстиков - вверх-вниз и влево-вправо.
        - Мария, - директор, к собственному изумлению, начал немного заикаться, - я не буду этого делать и никому не разрешу! А код знаю только я…
        Николай почти успел. Он был все же хорош, только не для нее - не для Третьей. Мария вытянула перед собой ладони, так что ее указательные пальцы касались друг друга. Она просто одним движением резко развела их. Двое мужчин умирали с одним выражением лица - крайнего удивления. Телохранитель успел вытащить из кобуры пистолет. Но сил нажать на спусковую скобу уже не осталось.
        - Лена, иди туда! - Мария не сомневалась в реакции девушки.
        И та действительно направилась к Виджре. Было бы более нормально, если бы она изо всех сил побежала к лифту. Но Лена сейчас снова погрузилась в то состояние, которое нормальным не назовешь.
        Мария приложила ладонь к стеклу термоса. Код она не знала, но он ей был и не нужен. Это стекло могло выдержать выстрел гранатомета, но не устояло перед женской ладонью. Сначала трещины появились на внутреннем стекле, потом на внешнем, Мария отняла руку, и термос просто раскрошился в безобидный стеклянный порошок. Все ингредиенты на месте - человек с чистым ДНК, Виджра и топливо для инструмента богов.
        - Я возьму это, - Елена заговорила впервые после лазарета, действовала она не очень быстро, но максимально точно. Ковчег оказался в ее руках, и тягучая черная жидкость текла из него, описывая круг вокруг Третьей, которая в этом городе и в это время называла себя Марией.
        Елена всегда отличалась исключительной точностью движений: стоило предмету попасть ей в руки, как он делал ровно то, что девушка от него хотела. То есть передвигался с точностью и определенностью немецкого трамвая - строго по рельсам и со всеми остановками ровно в то время, которое предусмотрено расписанием.
        Мария боялась пошевелиться, ее ладони, столь много знающие и умеющие, замерли, ее глаза видели только одно - черную жидкость, замыкавшую круг. Странным образом вещества хватило как раз на это кольцо.
        Лифт с Леной уже тронулся, когда Мария, наконец, сделала шаг. Десятки капель потянулись к Марии, но лишь для того, чтобы снова опасть, превращая круг в кляксу. Когда-то, очень давно, такой круг мог ее остановить. Мария вышла из лаборатории, и вещество взорвалось сотнями нитей, вытянувшимися к телам Николая и Ефима. Вещество питалось.
        Глава тридцать девятая
        Браслет и шпага
        Перейдя черту, важно убедиться, что это кто-то заметил.
        На берегах Рубикона
        Серьезные мощные машины выдают себя на малом ходу. Как большие хищные кошки, бесшумно подкрадываются, мурлыкая на малых оборотах. Трицикл Дворника был из породы, самое малое, пещерных львов. Они уже разогнались километров до двухсот, а мотор все так же почти не выдавал себя.
        Антону казалось, что он попал в старый советский фильм про войну, причем почему-то в роли фашиста на мотоцикле с коляской. Не хватало пулемета и партизан в засаде.
        Влад вцепился в сиденье. Скорость при такой массе экипажа практически не чувствовалась, но Лозинскому хватало воображения, чтобы представить себе силу удара, если вылетишь на повороте.
        Сейчас Дворника можно было рассмотреть достаточно близко, чтобы понять - это точно не человек, но с вариантами, кто же он, было по-прежнему туго. Падших от людей нельзя было отличить, если только они сами этого не хотели. Падшие могли быть разными, но никогда - старыми. Дворник был чудовищно стар. Его морщины могли бы поспорить со складками носорожьей кожи, причем Дворник у носорога имел явное преимущество в глубине и ширине.
        У езды на скорости без защиты кабины есть одно преимущество. Все молчат. У Антона в голове роились сотни вопросов, и каждый из них он мог задать только самому себе.
        Трицикл взрезал Москву, абсолютно пренебрегая географией, будто было не так важно, куда ехать, важнее - сколько, чтобы добраться как раз туда, куда нужно. Они ни разу не заехали на мост, даже Москву-реку на этот раз не увидели, и вот уже впереди Периметр. И любимая каменюка Антона с крестом наверху. И даже кафе «На Кутузовском».
        - Приехали, дальше не вожу, - Владу было неинтересно, чего там решил напоследок изречь Дворник. Он уже стоял ногами на земле, и от того, чтобы припуститься подальше от этого гиганта, его удерживали только пулеметные вышки у ворот.
        - Не водишь, потому что не можешь? - Антон спросил, просто чтобы начать разговор. Вопросы, которые крутились в голове всю дорогу, вдруг оказались неуместными. У Стрельцова был друг, была любимая, но один только Дворник знал его таким, каким он стал в этом городе.
        - Я все могу, Антон. Только дальше - ты сам. Так положено. И ты мне должен.
        - Опять. И правила действуют даже здесь?
        - Они всегда действуют, просто не всегда это понятно.
        Делать этого не хотелось, но правила… Антон вытащил меч, крутанул клинок без намека на рукоять. Снял плащ.
        - Теперь?
        - Погоди, - Дворник сгреб клинок и плащ и закинул куда-то в глубины коляски. Оттуда же его ручища вытянула другой клинок: - Пригодится, ты ведь знаешь, что должен сделать?
        Антон осторожно взял оружие. Шпага из матового металла, классика - трехгранное лезвие, хочешь коли, хочешь режь, гарда вся в отметинах, а на клинке ни царапины, прошлый хозяин был мастером. Рукоять - на вид тот же металл, только не скользит, ложится в руку, и кажется, будто сделана точно по руке, разжимаешь пальцы - просто цилиндр, без намека на удобство.
        - Поторопись…
        - За нами идут?
        - Считай, они уже здесь, просто хотят увидеть, на что ты способен.
        - Падшие не могут выйти за Периметр.
        - Не хотят. Здесь их место силы, а там… Зимой не хочется выходить из дома, но, если тепло одеться, все не так плохо. Торопитесь.
        Стрельцов черканул клинком - из шестой в четвертую.
        - И этот клинок, и тот, который я отдал… Кто мастер, ты?
        - Мастер? Так меня тоже называли. И все, что я делаю, - только для кого-то одного.
        - Тот клинок для Привратника?
        - Теперь здесь его нет, и его клинку здесь тоже не место.
        - А этот?
        - Этот твой.
        - Но…
        - Ну да, на новый не похож. Просто поверь. Это твой клинок.
        Антон уже такое видел. Будто и стоящий на месте трицикл не уезжал - становился все меньше в размерах. Дворник не попрощался. По крайней мере теперь они квиты, чего еще хотеть?
        Все было просто и привычно. Камень, крест, ворота. Помолиться и вернуться домой.
        Лозинский будто читал его мысли:
        - Всего-то и осталось - выйти. Дадут пройти через стенку и там убьют или снайперы сработают, пока мы еще здесь?
        - В сторону Москвы они стрелять точно не будут. Таманцы заточены под другое.
        - То есть сейчас просто подойдем, и… твоя машина на парковке?
        - Почти.
        Двое шли к воротам. Мимо «У Кутузовского». Здесь тоже все всё понимали - парочка у дверей юркнула внутрь. Антон ухмыльнулся. Боялись не его - боялись того, что может случиться рядом с ним. Почему-то было весело. Стрельцов представил себе, как в кафе баррикадируют двери.
        - Может, заскочим кофе выпьем?
        - Ага. Две ложечки цианистого, сахар и молоко не добавлять!
        Позади была Москва и погоня. Впереди Периметр. Антон очень хорошо представлял себе, как встретят их там. Часы тикали, а ситуация все никак не сдвигалась с точки «хуже не бывает». Стрельцова вполне устроило бы даже «просто очень плохо».
        Ворота не открылись. Было бы хуже, если бы их вдруг пустили. Трудно остановиться перед открытыми дверьми.
        - Я тут подумал, Антон, хорошо, что мы кофе решили не пить. Странно, что уже второй раз, и штука эта ни разу не помогает…
        Лозинский рассматривал «У Кутузовского». На первый взгляд, ничем не примечательная картинка, если бы не пара десятков темных пятен, рассыпавшихся вокруг кафе.
        - Какая штука не помогает?
        - Браслет. Нам перед входом в Москву выдали, говорили, с ним можно запросто везде ходить, никакая зараза в нашу сторону даже не сунется. Только черным гончим на эти браслеты плевать.
        - Черным гончим…
        Пятна вокруг кафе обрели реальное значение. Ходоки никогда не были бойцами. Они умели возвращаться, а не драться. Те, кто посещал «У Кутузовского», не были даже ходоками.
        - Если они действительно забаррикадировали двери…
        - … то это задержит гончих минуты на две.
        - Если внутри Изя Корчевский, то их может отпугнуть запах.
        Влад Лозинский хорошо знал, что может, а что не может оружие. На что способен его автомат, он тоже знал. С черными гончими он познакомился достаточно близко. И все-таки…
        Выстрел был отличный. Двести метров - как раз то, что нужно, если бы только это были не черные гончие.
        Второй выстрел заставил пса перестать кружить вокруг кафе. Третий - и гончие перестали интересоваться содержимым кафе. Агрессивная цель всегда интереснее.
        - Хороший ход. У тебя есть план? Сейчас ты вытащишь плащ-невидимку, они пробегут мимо и выгрызут нам путь до самого Питера?
        Забавно. Антон всегда считал Влада человеком предельно циничным. То, что он пришел за ним в Москву, можно было как-то объяснить. А вот спасать совершенно незнакомых людей, которые сами выбрали свою судьбу выбравшись в это кафе в самом опасном городе мира, - это понять Стрельцов не мог.
        - Именно так, только без плаща. Прости.
        - Влад, они даже имени твоего не знают. Спасибо не скажут. Есть хоть что-то, что может нам сейчас помочь?
        - Если в них попасть, они на секунду останавливаются.
        - Тогда стреляй почаще…
        Двести метров для черной гончей… Ветер считается ураганным начиная с тридцати двух метров в секунду. Гончие были быстрее. Влад успел выстрелить, когда до ближайшей гончей оставалось совсем мало, Антону не пришлось даже делать выпад - так, тычок, которого, однако, оказалось достаточно. Дворник не обманул, это был его клинок. То, что требовало усилий в случае с мачете, то, что получалось из последних сил при прямом контакте, с этой шпагой выходило легко. Казалось, Антон и его клинок пели - на два голоса. Через мгновение к ним присоединился третий - дождь подстраивал свой ритм под их песню.
        Получалось легко: просто подождать, когда еще одна гончая окажется достаточно близко, чтобы дотянуться, чтобы кайфануть от идеальной стойки, в которую, кажется, само перелилось тело. Антон Стрельцов сейчас был идеальной моделью для рисунков к учебнику по бою на шпагах. Каждое мгновение - идеальная стойка, выпад - высокоточное попадание, будто высчитанное на каком-нибудь компьютере ПВО. Движение - так, только что родившийся ручеек, еще не проложивший свое русло, - не предсказать, только любоваться.
        Один шаг - и две гончие, атаковавшие одновременно, без шансов на поражение, уже пролетают мимо, а Стрельцов спокойно встречает их по очереди. Этой шпаге достаточно коснуться противника, чтобы тот уже никогда ничему не противился. С каждым касанием Антон становился еще сильнее, и на этот раз он этого не боялся. Ему понадобится эта мощь.
        Лозинский выстрелил еще только раз. Одна из черных гончих решила, что Влад ей нравится больше. Стрельцов успел за секунду паралича от попадания пули достать пса.
        Семнадцать черных клякс постепенно погружались в брусчатку. Скоро от гончих не останется ничего.
        - У тебя ни царапины. И снова идет дождь.
        - Я люблю дождь.
        - Ну да. Тот, кто нанимал мою команду, на что он рассчитывал?
        - Думаю, хотя бы на один выстрел. Я не гончая, мне бы хватило. Не просчитали они только тебя. Но среди тех, кто идет по нашему следу, еще одного Лозинского не будет.
        До Периметра оставалось немного. Антон подошел к стене правее ворот. Влад отстал, с каждым новым шагом шедший впереди Стрельцов будто понемногу растворялся в дожде. Лозинскому оставшийся десяток шагов было уже не пройти. Не болели мышцы, не сбоило дыхание. Просто хотелось остановиться, а еще лучше - прилечь прямо здесь, плевать, что на булыжники.
        До Периметра осталось метра три, когда Влад перестал сопротивляться. До последнего он надеялся, что браслет Мустафы не сработает. Против гончих не помог, а вот за Периметр точно не пустит.
        Антон прильнул к стене. Так ребенок обнимает маму - выплакать обиду, так женщина прячет лицо на груди того самого - единственного. Стрельцов вжимался в стену, и Владу издалека показалось, что бетон поддался - сначала почти незаметно, потом изгиб стал явным. В следующее мгновение стена исчезла. На пятьдесят метров вправо и влево от Стрельцова не было ни стены Периметра, ни ворот, ни таманцев, ни вышек с пулеметами - будто огромный плуг прошелся в этом месте куда-то в сторону Петербурга, исчезли и минные поля, и трасса - голая исковерканная земля. Владу не доводилось бывать на артиллерийских полигонах, но примерно так он себе представлял, как может выглядеть земля, после того как на ней испытают какой-нибудь очередной «Град» или «Ураган» - смертоносную залповую систему, накрывшую территорию размером с небольшую страну. Один из знаменитых танков Парыпина попал под «плуг» - часть отрезало, как ножом, остаток мог служить методическим пособием по внутреннему устройству танка - особенно живописно смотрелся заряжающий механизм.
        Стрельцов лежал. А Владу до него не дойти. Браслету плевать, что Периметра нет.
        Дождь. Не было капель - струны натянулись от неба до земли. Сотни прошли сквозь Стрельцова, пара дрожали рядом с Лозинским. Влад подставил руку с браслетом - металл от воды зашипел, ему этот дождь не нравился.
        Антон выдохся. Брать так же тяжело, как и отдавать. Дворник был прав. Вся Москва, весь Периметр, каждый кирпич, каждая крупица песка, травинка, деревцо - все это было частью одного организма, одного огромного Падшего, для Антона - чистая энергия, взял сколько мог. Теперь надо идти. Шестьсот пятьдесят километров так никуда и не делись.
        Стрельцов поднялся, и, будто по команде, струны оборвались - пошел обычный дождь, может, только слишком теплый.
        - Влад, пойдем, пора выбираться.
        - Без меня. Помнишь, я тебе про браслет говорил? Мустафа не обманул, снять браслет без него - никак, а с браслетом я отсюда не выйду. Нельзя принимать от падших ничего. Я знал это - только у меня выбора не было.
        - Его никогда не бывает… - Антон смотрел на только что появившихся преследователей. Лучше бы это была еще одна стая гончих.
        Четверо темных, когда-то бывших людьми, - теперь четыре охотника за головами. Теперь выбора у них действительно не было. Влада Антон точно не бросит, да и убежать от этих явно не удастся. Стрельцов порадовался своему новому клинку. Им будет хорошо вдвоем.
        Лозинский пошел навстречу охотникам. Чем дальше от Периметра, тем лучше он себя чувствовал. Даже рана уже почти не беспокоила. Отстрелялся, опустошил все обоймы - все нипочем. Видел в голливудских фильмах, как морские пехотинцы стреляют-стреляют в каких-нибудь годзилл, чужих, зомби, а тем хоть бы хны, пока не появится какая-нибудь особенно большая пушка. Подствольный гранатомет не обрадовал тоже. У Влада не было истерики - он просто решил испробовать все. Дошел черед и до пистолетов. Теперь он видел своими глазами, как это происходит. Каждое попадание вызывало небольшую волну, которая проходила по всему телу охотника, и больше ничего. Все равно что бросать камушки в море и ждать, что вот-вот начнется цунами.
        - Прикрывай меня, - Стрельцов подошел неслышно, хотя под ту артподготовку, которую провел Влад, мог бы и на танке подъехать.
        - Зачем? - Влад рассчитывал, что будет умирать не зря. - Я тут что, просто так развлекаюсь?
        - Далеко я бы все равно не ушел.
        Лозинский успокоился. Была у него такая черта - успокаиваться, когда от него все равно ничего не зависит.
        Стрельцов немного дергался, дело было не в страхе и не в волнении. Энергии в нем было через край, а клинок, видимо, это чувствовал и, кажется, пытался петь. Антон понимал, что клинки не поют, но его клинок, сделанный специально для него, восхитительно лежащий в ладони, - этот мог.
        - Ан гард! Эт ву прэ? - проорал Антон, Влад скорчил зверскую рожу и вытащил мачете. - Алле!
        Антон уже занял стойку, туловище, ноги не шли - катились к противнику сами. Охотники явно не были выучены к работе много на одного, но попытались. Ошибка была одна, Антон, в отличие от них, передвигался вперед и назад с одинаковой скоростью. Если бы они его обошли - было бы тяжелее, но для этого рядом держался Влад. Нельзя сказать, что фехтование было его сильной стороной, - так дровосек не особо силен в бою на бензопилах. Но пренебрегать им точно никому не стоило.
        Стрельцов обозначил атаку - выдернул двоих на себя, тут же отошел, двое кинулись вперед и неизбежно начали друг другу мешать. Два укола - академические - выпад, шаг назад, снова выпад - этого хватило. Клинку было достаточно и этого.
        Оставшиеся двое… Одного Антон точно видел раньше - именно этот хлопец из охраны Давича оступился на мостовой, когда он вел группу в казино «Весна». Как же давно это было! Выпад - флеш, противник не ожидал, что вот так, в одно движение, Антон может оказаться рядом. А он мог. Клинок сделал остальное. Оставшийся охотник почти успел. В конце концов, он должен был успеть сделать простую вещь - всадить лезвие в спину, когда Стрельцов растянулся в выпаде, забыв о том, что противников все-таки двое. Лозинский не помог бы. Все, что делал Антон, происходило слишком быстро не только для противников.
        Стрельцов почувствовал касание лезвия в то мгновение, когда оно еще только-только дотронулось до куртки, его левая рука вывернулась, будто не было в ней ни суставов, ни связок, и легко дотянулась до запястья противника, который уже был уверен в своей победе. Коснуться кисти было достаточно. Антон победил - он убил охотника легко. Но от этого становилось страшно - он переставал быть собой. Он сделал еще одну вещь, на которую прежний Стрельцов не решился бы никогда. Удар без замаха, точно и сильно - по запястью Влада, которое охватывал браслет. Ошибись Антон на пару миллиметров - и быть Лозинскому вынужденным левшой. Ударь на гран сильнее… Браслет вспыхнул, на какое-то мгновение стал со шпагой Антона единым целым - и исчез, будто и не было.
        Кровь все-таки пошла, клинок, как показалось Антону, просто не смог отказаться от близкой добычи.
        - Сейчас перевяжу, - Антон начал приходить в себя и еще не знал, радоваться или извиняться.
        - Потом. Сначала я хочу выбраться из этого проклятого города. И скажи мне, Антоха, какого они нас просто не пристрелили?
        Антон этого не знал. Зато падший Воронин отлично понимал, почему его создания не стреляли, и был уверен, что, как бы тяжко Стрельцову ни пришлось, он окажется в назначенном месте в назначенное время.
        Глава сороковая
        Мирные жители
        - Фауст, а знаешь, в чем мой главный секрет?
        - Нет, Мефистофель.
        - У меня отличная кадровая служба.
        Путеводитель «Из ада с любовью…»
        Это началось почти незаметно. У Иоаннинского приюта никогда не было особо людно, сам город не так давно пришел сюда, вырастая кубами новых домов. Новые жители в сторону приюта не ходили: магазины и остановки трамваев - все было в направлении центра.
        Сегодня пустырь вокруг приюта становился все оживленнее. Хотя ничего живого в людях, неподвижно стоящих на разном расстоянии от ворот, не было.
        Дежурный приюта безуспешно пытался найти директора. По счастью, не забывая об инструкции. Что напугало шестнадцатилетнего парня - так это открытая дверь, ведшая со двора в кабинет директора. Это было настолько неправильно, что заставило даже несколько отойти от правил.
        Старший курс получил оружие и был готов. Уже отреагировали в Министерстве обороны. Курицу, несущую золотые яйца, надо беречь. Два грузовика с солдатами-срочниками подогнали к воротам по приказу полковника Матушкина. Пацаны в непригнанных шинелях слегка обалдели от сознания того, что в их «калашниковых» - по полному магазину, да еще по запасному в сумках. Один офицер на два взвода - невысокий усатый капитан с азиатскими корнями - проклинал начальство: что он тут делает, было совершенно непонятно. Разгонять гражданских его бойцы точно не смогут, не научены еще. А против серьезного противника с тем же успехом сюда можно было согнать жителей соседнего дома. С другой стороны, не просто же так их сюда пригнали.
        На самом деле, капитан и срочники были только первой частью плана. До второй полковник Матушкин просто не дожил. А спецназ, который должен был выдвинуться на позиции, так и не узнал, что он что-то должен.
        Странный человек появился в кабинете полковника, как раз когда тот собирался отдать очередной приказ. Труп Матушкина обнаружат только на следующий день. Инфаркт.
        Любая система безопасности в конечном счете - это шаблон: соответствуешь - вперед, нет - уходи. И как в известном анекдоте с шаблонами, есть два пути обойти систему. Либо быть очень сильным - при определенных усилиях даже круглое проходит в треугольное. Либо соответствовать заданным параметрам. Падшие выбрали второй путь.
        Иоаннинский приют считался заведением с достаточно строгим режимом, но до колонии ему было далеко. Охрана и стены нужны были для того, чтобы не пускать чужих, а не удерживать своих. Ефим Маркович считал, что те, кто предпочитает уйти, должны уйти, тратить время и силы на то, чтобы кого-то удерживать, он не собирался.
        Десятеро воспитанников - лучших, других в город не отпускали - вернулись совсем другими. Нужны были не просто воспитанники, а те, кто в нужный момент будет рядом с помощниками директора и старшими воспитателями. По числу целей и подбирали. Падшим пришлось ждать не один месяц, пока будет набран полный комплект. Еще сложнее было дотянуть до того дня, когда можно будет уже не прятаться. Они боялись убивать воспитанников, их увольнительные в город были очень кстати. Падшие - бывшие воспитанники - плохо чувствовали себя вдали от Москвы, им приходитлось чаще питаться.
        В назначенное время каждый из них находился рядом со своей жертвой, и уже ничто не могло спасти приют.
        Десять темных бойцов, десять падших, начали свою работу.
        Людей прибавлялось. Они уже не стояли поодиночке, изображая модель человека в масштабе один к одному. Как по команде, будто режиссер взглянул на сделанное и дал отмашку, кто-то закурил, кто-то пошутил, все они общались, и становилось их все больше - мужчины и женщины того самого возраста, что способны на многое: и зачать, и родить. Словно неожиданно этот пустырь стал местом, где хочется просто погулять, просто постоять…
        Капитан попытался пересчитать гуляющих. Дошел до тысячи. Было бы правильней, если бы флаг какой или плакат. Чтобы протестовали, или что там еще можно делать. Нет. Кто просто стоит, кто прохаживается, но все ждут. Абсолютно точно чего-то ждут.
        Просто чтобы что-то делать, капитан выгнал бойцов из машин. Выстроил повзводно лицом к толпе - прогнал обычное заученное - равняйсь, смирно! Не зная зачем, скомандовал редкое: примкнуть штыки! И тут увидел. И понял. Такое всегда понимают слишком поздно, когда остается только помолиться…
        У каждого в толпе имелось оружие. Ничего сверхъестественного - нож, заточка, у обычных на первый взгляд людей, да и на второй тоже - у полных и тонких, высоких и ниже среднего.
        Капитан понял главное - все не так. Надо было поставить машины перед воротами, а самим оставаться за стенами приюта, зря он, что ли, так напоминал крепость.
        Он уже приготовился отдать команду, когда ворота приюта открылись. Похоже было на то, что их пытаются выломать, а не открыть. Стоило между створками образоваться щели, в которую мог протиснуться человек, как попытки открыть прекратились. Толпа никогда не бывает умной, испуганная толпа тем более. Воспитанники, персонал приюта - все просачивались через полуоткрытые ворота и бежали мимо очумевших солдат, будто за ними гнались самые страшные и отвратительные демоны ада.
        Идея прятаться за стенами приюта уже не казалась хорошей.
        - Первый взвод, кругом! - скомандовал капитан, будто он еще что-то мог сделать.
        Первый взвод развернулся и выстроился, чтобы встретить неизвестного врага. Вот мимо солдат проскочил последний беглец, и уже казалось, на этом все… Но десять темных фигур появились так, будто все это время стояли и ждали, когда же их заметят.
        - К бою!
        Бойцы попытались приготовиться к атаке. Почти получилось. Один из появившейся десятки, огромный, с головой странной формы - будто неведомый скульптор пытался создать человека, у которого вместо черепа будет небольшая боеголовка, - сделал шаг вперед и оказался прямо у шеренги. Его рука одним движением впилась в шею и вырвала кусок горла у паренька, оказавшегося прямо перед ним.
        Капитан успел опустошить обойму, когда дело дошло и до него. Успел увидеть, что ни один из его сорока солдат не смог защититься. Слишком быстро. Слишком близко. Капитан знал, что мог промахнуться не больше раза. Рядом валялся автомат одного из солдат, и последнее, что запомнил офицер: он все-таки не успевает до него дотянуться.
        За спиной первого взвода было тихо. Толпа на пустыре сделала свое дело так же умело, как и десятеро темных, вышедших из приюта. Ни один из беглецов не выжил, каждого встречало двое-трое вооруженных людей, и их ножи делали то, ради чего были взяты с собой.
        Потом толпа сомкнулась вокруг второго взвода. Солдаты так толком и не поняли, что происходит. До последнего они не решались открыть огонь на поражение. В мирных жителей не стреляют.
        Спустя несколько минут сотни странных мужчин и женщин так же мирно ждали следующего приказа. Десятеро темных бойцов вернулись в приют. Еще не все было закончено.
        Мария почувствовала присутствие темных еще в Лифте. Она опоздала. Падшие решили не дожидаться, получится у нее или нет. Пока все еще можно поправить. Третья различила отчаянный голод десятерых, но беглецов не тронул ни один из них. Они были созданы, чтобы точно выполнить приказ, их голод нужен был для другого.
        Ее ждали в кабинете - воспитанники старшего курса со шпагами в руках. Готовые сделать то, чему их так долго и, казалось, совершенно бесполезно учили. Но все, что пока что они смогли, не бежать вместе с остальными. Навыки, полученные во время тренировок, оказались сильнее страха. Ужас, который рождала десятка темных, охватывал каждого в приюте, всем хотелось только одного - куда-то бежать, оказаться как можно дальше от этого места. Только старший курс смог сделать то, что предписывалось инструкцией в случае тревоги. Дежурный решил сделать то, что не было предписано, - привел воспитанников в кабинет директора и закрыл двери.
        Третья даже пожалела, что Ефима уже нет. Недолго. Ее цель - Елена - была среди оставшихся воспитанников. Мария должна защитить ее, а для этого нужно, чтобы мальчики и девочки делали только то, что она скажет. Это будет довольно просто. Ей всего-то нужно не убить их.
        Глава сорок первая
        Последний бой Елизара
        Каждый раз убиваешь поклонника своего таланта.
        Так и состаришься в безвестности.
        Сирано де Бержерак. Не все в дуэлях хорошо
        Влад любил вертолеты. Ему они казались ближе к земле, чем самолеты: выучилась машинка летать, но от этого не стала совсем уж не от мира сего. Где надо сядет, куда надо долетит.
        - А ты умеешь?
        Стрельцов в кабине Ка-52 чувствовал себя не очень комфортно. Пока эта штука не взлетела, было просто тесно, он боялся ненароком что-то задеть, а задевать в кабине было чего. А вот Владу было хорошо, Лозинский давно мечтал полетать на чем-то настоящем:
        - Я на «Робинсонах» в свое время положенные часы налетал. Это пташка совсем другая, даже не пташка - а земноводный гад.
        - Почему гад? Гады не летают.
        - Этот летает. Прозвище у него такое - «Аллигатор». Не суть. Что крокодил, что робинзон: принцип один и тот же - подняться, полетать, опуститься. На такой машине полетать - что песню спеть, сейчас мотнем на скорости 350 кэмэ, а какое тут вооружение!.. Спасибо тебе, Господи, за эту возможность!
        Вертолеты у Периметра приметил Антон, но ему тогда и в голову не пришло, что с ними можно сделать что-то еще, кроме как просто заметить. После прорыва им Периметра таманцы куда-то испарились, так что дело было за малым - сесть и полететь. Что они и сделали.
        Подниматься вертолет не хотел, но то ли Влад, наконец, освоился, то ли просто повезло. «Аллигатор» помотало из стороны в сторону, и - о, чудо! - он наконец начал делать не то, что ему хочется, а то, что хотелось пилоту. Антону было уже плохо, а ведь еще лететь и лететь. «Аллигатор», послушный воле Лозинского, поднялся метров на пятьсот и завернул явно куда-то не туда.
        - Влад, Питер в другую сторону.
        - Мы что, просто так улетим?
        Антон смотрел вниз на просеку, проложенную сквозь Периметр, отсюда казалось, что все это произошло не с ним и очень давно.
        - Не искушай судьбу…
        Влад заложил вираж и плавно вывел вертолет на северо-запад, все быстрее и быстрее - туда, где их уже ждали.
        Кривой вел машину по улицам города с обреченностью человека, который не решил, чего именно он хочет - просто угробить машину или попутно еще развалить какой-нибудь дом.
        Вылетел на пустырь перед приютом, тормозить начал, уже не веря, что обойдется. Чудом никого не сбил. Сначала решил, что не туда заехал. Нет, туда. Оценил приоткрытые ворота. Оценил толпу. Из машины не хотелось выходить, ну никак. Стоять просто так - тоже не вариант, что-то такое нехорошее было в этой толпе - он им точно не нравился, хотя понять, что происходит, никак не получалось. Ему позвонили очень вовремя. Выслушал дежурного по приюту, коротко бросил: «Скоро буду», - и нажал на газ. Очень хотелось верить, что машине дадут проехать. Кривой сдал назад и тут же перестал был интересен толпе.
        За спиной завыли сирены полиции - только что они смогут сделать? Разогнать толпу брандспойтом? Закидать газовыми гранатами? А им это точно не понравится?
        Все происходило слишком быстро, но после того, что он делал этой ночью, Кривому все нравилось. Такая у него полоса пошла в жизни - все в кайф.
        Кусок обшивки Ка-52 оторвался и плавно спланировал куда-то вниз - на те самые 500 метров над уровнем земли, которые так и держал Влад. Вообще, бронированная обшивка не должна была ни отрываться, ни планировать, ни, тем более, без следа исчезать, так и не долетев до земли.
        - Влад, ты сказку про Золушку помнишь?
        - Про тыкву и обувь?
        - Точно. Вот мы с тобой вот-вот окажемся в тыкве, которая летит со скоростью 350 километров в час и слишком высоко, чтобы падать…
        - Антон, ты чего? Это вертолет. Никаких добрых фей и плохих падших.
        - Ты бетонную стену Периметра видел? Это же тоже был бетон, точно? Мы просто слишком быстро летим, потому и целы до сих пор.
        Целы они были еще и потому, что трогать вертолет с опознавательными знаками таманцев никому не хотелось. Мало ли куда и зачем они летят и что сделают, если их тронуть. Пусть себе.
        Влад повел вниз. Машина пока слушалась. На высоте - дома уже были так близко - приказало долго жить бронированное стекло. На скорости за сто километров - сомнительное удовольствие.
        Лозинский вел бы по приборам. Только рассмотреть, что там и как, получалось очень слабо. То ли он ничего не видел из-за ветра, то ли там уже было не на что смотреть.
        Вывалились к приюту они на машине, которая только что не просвечивала - и с каждым мгновением становилась все менее материальной - как обрывки тучи, отслаивалось вещество, не так давно бывшее металлом.
        Им повезло - лопасти не обрушились на незащищенную кабину - просто растаяли.
        - Пора! - Антон дернул за чеку катапульты. Влад, не раздумывая, сделал то же самое. В крайнем случае, просто ничего не случилось бы.
        Кривой как раз прикидывал, на сколько метров отъехать от пустыря, чтобы хорошо разогнаться и прорваться к воротам, когда тень пронеслась над пустырем - все, что осталось от Ка-52, падало на толпу. Самая мягкая посадка в истории всех авиакатастроф - к моменту касания земли от вертолета не осталось даже тыквы. Догадаться, что падение вертолета пройдет так безболезненно, было невозможно. Остаться на месте не смогли даже эти не вполне люди. Кривой газанул, чтобы тормознуть, когда до ворот осталась практически пара сантиметров. Зато добежать можно быстро. На две тени, промелькнувшие где-то над головой, Михаил внимания не обратил.
        Кривой не успел даже порадоваться тому, что толпа за ним не пошла, - этого он ждал. Не ждал он тех, кто его встречал. Одно дело, когда тебе рассказывают о таком по телефону, другое - увидеть своими глазами.
        Десять мужчин, Кривой этот тип знал - бойцы, годами тренирующие только один навык - ломать. На самом деле такие никогда никого не защищают, они этому не обучены. Если только страх не служит защитой. Их работа заключалась в том, чтобы одним своим видом заставлять давать обещания, а потом - выполнять обещанное.
        Михаил не гадал, встречал ли он уже когда-то этих. Одного так точно встречал. Когда-то его звали Елизар. Говорили, что он не вернулся из Москвы. Сейчас и одного Елизара было бы вполне достаточно.
        С бойцами действительно что-то было не так. В почетный караул таких не берут, и, казалось бы, где им еще натренировать такой взгляд мимо.
        Время все тянулось, Кривой так и не отошел от ворот - застыл. Вдруг ничего не произойдет, если замереть прямо тут, остановиться между теми, кто остался за воротами, и этими - ждавшими здесь.
        Мечи. У каждого из десятерых был меч - прямой клинок, рукоять, вместо гарды - просто перекладина, но не возникало мысли о том, что это оружие чем-то плохо. Вместе с приличными костюмами и плащами - смотрелось впечатляюще. Жаль, Кривой не взял с собой ничего огнестрельного, может, появилось бы какое-никакое преимущество. С собой у него был только привычный клинок. Но против этой десятки школа директора едва ли сработает. Это не тени, умирающие от трех выученных ударов.
        Лозинский никогда не был человеком, который, наступив в темноте на кошку, назовет ее кошкой. Сейчас ему казалось, что наступили на него, причем несколько раз: все-таки полет с помощью вертолетной катапульты он представлял себе иначе. На самом деле, конечно, вообще не представлял, плохо было все - и взлет, и падение. Особенно последняя часть, сопровождавшаяся соприкосновением его уже не молодого тела со стеной Иоаннинского приюта. Парашют прожил ненамного дольше вертолета, и метра три Влад пролетел в состоянии полного согласия с ускорением свободного падения. Антону повезло меньше - он приземлился уже за забором, то есть падал с большей высоты. Хотя по его виду не получалось сказать, что все так плохо. Подняться Владу помог Антон, а не наоборот.
        Надо бы порадоваться счастливому приземлению. Чуть позже. Кривого, стоявшего к ним спиной, Антон узнал не сразу, а вот тех, кто находился перед ним, - моментально. Не всех, но тут точно были охранники Давича - уже мертвые охранники, а в совпадения Стрельцов не верил уже давно. В чудесные воскрешения тоже. Как погиб Елизар, Антон вряд ли когда-нибудь забудет.
        Кривой так и стоял, не в силах определить по шуму, что там такое приключилось сзади, но твердо решив не оборачиваться. А когда Антон положил руку ему на плечо, ударил без оглядки, был бы Стрельцов чуть менее быстрым - и клинок Михаила рассек бы совсем не воздух.
        - Свои, Кривой, свои…
        Антон и Влад подошли и встали вровень с Михаилом. Втроем смотрелись они получше, все-таки один против десятерых - это совсем без шансов, а трое… Может, кто-то и выживет.
        - Ты тут откуда? Это свой? - Кривой шептал, будто самого по себе звука падения Лозинского и Стрельцова было недостаточно, чтобы разбудить десяток спящих красавиц, а не десяток темных бойцов… Антона не узнать Кривой при всем желании не мог - наставник как-никак. А после сделки с падшим так вообще - очень важный для Михаила человек. А вот Влада Кривой видел впервые. Впрочем, если свой, то и хорошо. Если бы еще «свои» и «чужие» несколько не перемешались для Кривого в последнее время.
        - Мы с неба. Только что прибыли, а то тут тебе скучно одному, - Влад пытался острить. Шепотом получалось несмешно. Кто такой Елизар и что он собой представляет, Лозинский знал, пожалуй, лучше любого из этой троицы и, что с ним случилось, тоже помнил: рассказ Стрельцова был достаточно убедительным.
        - Опять мы, Антоха, в зоне боевых действий, и все с мечами да шпагами, - боезапас у Влада кончился еще во время встречи с черными гончими. Мачете - вещь хорошая, особенно для кустов. Только выбирать уже не приходилось.
        - Медленно двигаем к директорскому кабинету, - скомандовал Кривой.
        Если бы они пошли по прямой, то путь к спасительной толстенной двери лежал бы как раз через строй темных бойцов. Поэтому двигались пятясь и бочком, в чем резона не было никакого. Если бы Елизар решил напасть, пользы от того, что они оставались к нему лицом, было бы чуть. Елизар стоял на месте, стояли и его бойцы. За такую старательную неподвижность на площадях в больших городах бросают копеечку, чтобы артист, наконец, перестал изображать статую. Антон с удовольствием забросал бы деньгами Елизара, чтобы этот столбняк продлился подольше.
        - Чего они стоят? Ждут кого? - В том, что в конечном счете от этого стояния будет только хуже, Влад не сомневался.
        В следующие несколько минут Влад думал только об одном - зачем он заговорил? Глядишь, не спросил бы - так и дошли бы по чуть-чуть.
        В своем нынешнем состоянии Елизар соображал не хуже и не лучше прежнего. Он ждал приказа. Его хозяин то ли хотел дать фору противникам Елизара, то ли просто медлил.
        Но в конце концов приказ пришел, и бойцы взялись за дело. Влад отбил первый удар одного из темных не лезвием - рукоятью, как это у него получилось, он и сам не понимал и повторять точно не собирался. Рука осталась целой, но мачете он выронил. Подбирать свое оружие Влад пока не собирался. Не верил он в то, что следующий раз будет таким же удачным. Лозинский верил в другое.
        Влад сделал все идеально - сократил дистанцию, провел захват, поймал противника на удушающий… на этом идеальность закончилась. Противнику было все равно - душат его или нет. С тем же успехом Влад мог попытаться навредить ему с помощью мелодекламации. Одно движение - и Влад оказался на исходных - только без мачете и без шансов.
        Лозинский успел увидеть, как Антон уложил одного из темных и тут же был атакован двумя другими, как Кривой держится, но темный теснит его все ближе к стене, и скоро тому будет просто некуда отступать, как Елизар и еще четверо все еще не вступили в схватку. А потом его противник ударил, и Влад не отступил - просто кто-то очень вовремя выдернул его с того места, где его только что должны были убить. Теперь на место Влада встали два воспитанника, а рядом - еще двое, и Кривой уже не отступал, он тоже был не один.
        Уже все темные, кроме Елизара, участвовали в схватке, а великан с головой-башней будто все еще не выбрал себе противника.
        Воспитанники явно уставали, а темные, казалось, только разогревались. Антон, уложивший одного из темных, так и оставался единственным, кому это удалось, и второго раза ничто не предвещало.
        Антон не увидел - скорее почувствовал, что своих становится меньше. И по левую руку, и по правую.
        За последние дни Стрельцов почти поверил в свой статус супербойца, в конце концов, он победил Привратника, пусть сам и не понимая как, отправил на тот свет темных гончих, положил не одного и не двух таманцев… А сейчас почему-то не мог одолеть ничем не выдающихся противников. Противники были действительно средние, только они не уставали и, что важнее, не ошибались. Теперь Антон уже даже не верил в то, как легко ему удалось одолеть первого, и пока единственного. Просто - без финтов - взять удар на защиту и выпад в ответ… и все получилось.
        В Москве с ним случалось всякое, здесь он был всего лишь человеком, который кое-что помнил и умел. Стрельцов понимал, темные здесь из-за него и того, что они нашли во Вратах. Понимал и другое - с каждым ударом все ближе тот момент, когда кто-то из воспитанников устанет, раскроется, и все будет кончено. Антон чувствовал приближение этой ошибки. Еще удар, еще… Было что-то еще, что-то, о чем он забыл. Что-то важное.
        Стрельцов сблизился с противником и не пытался вернуть дистанцию. С человеком у него были бы шансы - пересилить, перетерпеть, но не с темным. В Москве было достаточно просто коснуться. Сейчас в нем не осталось ничего от той силы. Что-то не пускало.
        У Антона была знакомая, которая довольно здорово каталась на коньках. После травмы перестала прыгать. Просто не могла себя заставить. И дело было вовсе не в смелости. Что-то сломалось, все делала правильно, только лезвия так и не отрывались ото льда. Разгонялась, готовилась… и ничего. Тренер пытался. Психологи, алкоголь, препараты, стрессотерапия - девушка старалась: не пропускала сеансы, прыгала с парашютом. Оттолкнуться ото льда так и не получилось. Через два года, после того как закончила выступления, уже в статусе тренера запросто показывала подопечным, как надо прыгать двойные и тройные. Просто выходила и показывала.
        Темные не ошибались, подловить противника на выходе из ближнего боя точно не удастся. Пригодился бы нож. У темного он был.
        Они это проходили. Мало что они тренировали больше, чем мгновенный разрыв дистанции. Антон все так же сдерживал клинок врага - ждать, пока темный воспользуется ножом, пришлось недолго. Все что смог Стрельцов - это выбрать, куда именно вонзится клинок. Получилось - ниже плеча - еще чуть ниже и было бы все совсем плохо, а так только кровь и боль.
        Антон помнил, как у него получилось в первый раз. Что было причиной.
        Боль. Сейчас у него боли было в избытке, и небо быстро потемнело. Дождь начинался, как это бывает всегда, с первой капли, мало кто замечает именно эту - первую. Антон видел, как она падает между ним и темным. Когда капля разбилась об асфальт, Стрельцов почти нежно взял врага за руку, все еще пытающуюся поглубже вжать, вдавить нож. Рука Антона еще не отпустила темного, а сам он уже шел вперед, темный больше не мешал, темный медленно оседал, лишенный не жизни - чего-то другого, что заставляло его существовать.
        Нож просился в руку, но Антону нужен был другой полноценный клинок, пусть это будет меч темного. Кровь свернулась, как по команде, боль никуда не делась, перед Антоном стоял Елизар - это было бы слишком большое везение, если бы Елизара смог уложить кто-то другой.
        В свое время Елизар много сделал для своей репутации. Начинал простым бойцом, хотя назвать его простым мог только человек, который его ни разу не видел. В отличие от многих своих «коллег», он никогда не был спортсменом. В его технике не было ничего от желания быть первым, лучшим. Изувечить, убить, наказать не калеча. Три варианта работы. У Елизара был особый талант, именно ему он был обязан своей репутацией. На кого бы он ни работал, Елизар никогда не брался за рискованные дела. Он предпочитал соотношение три к одному. Если только нельзя было добиться пяти. Казалось бы, при его мощи это было лишнее. Елизар так не считал.
        Если соотношение сил было не абсолютно комфортным, значит, его нужно было добиться в начале боя и уже потом спокойно довести его до финала. Нужного.
        Елизар смотрел на Стрельцова, которого просто не должно было здесь быть. Антон не должен был прорвать цепь темных. Если бы Елизар работал сам, он бы взял с собой как минимум вдвое больше бойцов. Стрельцов замер в классической стойке - бедра практически параллельны земле, спина - идеально вверх, левая рука сзади, будто где-то рядом судьи, оценивающие не только сам бой, но и технику соперников. Вытянутая рука с клинком дразнила Елизара - ударь, если сможешь. Не особо вежливо, но допустимо. Так работают с новичками, мастер легко держит расстояние, слишком быстро для ученика переходит в защиту, а уж всадить встречный из такой позиции - легко. Если противник новичок.
        Елизар не был новичком, вывести его из равновесия острием клинка, который, выцеливая, завис напротив его лица, было невозможно. Стрельцов и не пытался. Он делал все просто - ему нужно было достать Елизара, поэтому сейчас его клинок держался на минимальном расстоянии от противника. Антон не планировал никаких маневров, никаких защит - любую защиту Елизар просто проломит. Все должен был решить один удар, если только у него хватит на него времени.
        Елизар ждал. Стрельцов сделал шаг вперед, темный предсказуем - шаг назад, защита. Никогда Елизар не был фехтовальщиком, но его новые хозяева дали ему и это. В спортивном фехтовании равные противники будут, оставаясь неуязвимыми, чередовать атаку и защиту. В реальной жизни ничего равного не бывает. На стороне Елизара была сила и техника, так его устроили - сохранили силы и дали умение.
        Флеш! Клинок Стрельцова обошел меч Елизара, и, казалось бы, сейчас в прыжке дотянется - проколет врага. Елизар все сделал как надо - один шаг назад и снова поймал клинок на свое лезвие, ему оставалось мгновение, чтобы просто выпрямить руку и убить уже безоружного врага. Флеш смотрится эффектно, но слишком часто заканчивается встречной и почти всегда успешной атакой.
        Антон не пытался уйти от неизбежного, просто его атака еще не закончилась. Вторая рука уже тянулась к Елизару, и в ней был не нож, а еще один полноценный клинок. Елизар пытался защититься ножом. Антону было все равно. В его левой руке был меч, подаренный Дворником и оживший, стоило Стрельцову почувствовать боль. Меч словно сам поднырнул под короткое лезвие Елизара и достал плоть.
        Стрельцов легко вернулся в стойку. Бой был закончен. Темные отступали к воротам. У Антона из ран пошла кровь. Вероятно, потому, что небо снова светлело. Дождь так и не пошел. Антон присмотрелся к тому, что осталось от Елизара, и на всякий случай сделал еще одно движение - отделил голову от тела.
        Стрельцов наконец вспомнил. Его змея. Куда она делась?
        Глава сорок вторая
        Здесь и сейчас
        Скелет в шкафу?
        В лучшем случае, и то не у всех.
        Всего лишь несколько костей таза.
        Хроники тайной канцелярии
        Будто снова щелкнул рычаг выключателя. Толпа у приюта замерла - так экскаватор застывает с поднятым ковшом в конце смены, не нужный до следующего утра. На самом деле всех этих людей не выключили - переключили из фазы хищника в фазу жертвы.
        И те, кому они предназначались, не заставили себя ждать. Шестеро. Шестеро тех, кому не было ходу из Москвы, и все же они появились перед воротами Иоаннинского приюта. Шутник, Купец, Охотник, Привратник, Доктор и Мертвец - все они были здесь.
        Никто никогда не смог бы принять их за обычных людей. Слишком уверенные - в том, что все, что делается вокруг, делается персонально для них, будь то дождь или изменение курса акций. И что они никогда, ни при каких обстоятельствах не останутся в одиночестве. Завидное чувство.
        Они стояли расслабленно - так вечером в пятницу в знакомом пабе чувствует себя постоянный посетитель, уже получивший от официанта традиционную сигару и ждущий пинту любимого портера.
        Они не обменялись знаками, не сказали ни слова, но двигаться начали одновременно - шли, на мгновение касаясь одного за другим людей из толпы. Люди падали молча, оседали на землю, будто участвуя во флеш-мобе: коснись и умри.
        К воротам падшие подошли одновременно - за их спинами на пустыре не осталось ни одного живого.
        Когда сюда наконец доберутся комитетчики с полицией, у них будет полно работы.
        Город заснул. Смолкли сирены, не слышно было даже шума машин. Будто приют вынули из времени и пространства и засунули в огромный кусок ваты. Воспитанники у дверей в кабинет директора и остатки темных у ворот. И никто не торопился с криком «Ура!» бежать навстречу противнику и рубить его на куски.
        Все решится здесь и сейчас.
        Двери кабинета открылись, чтобы выпустить во двор приюта двух женщин. На этот раз Мария не полагалась на удачу - ее ладонь, которая с легкостью пробивала пуленепробиваемое стекло, сомкнулась на руке Елены.
        Антон Стрельцов и Михаил Кривой смотрели не отрываясь, каждый замечая только одну из появившихся. Антон и Михаил хотели сделать многое, и каждый из них не успел. Кривой хотел спросить - почему та, которая могла закончить схватку, ждала. Чего?
        Не больше метра отделяло Стрельцова от того, чтобы «Крыло ангела» наконец-то спасло Лену. Вытащил из куртки, только снять бумагу осталось.
        - Нехорошо брать чужое… - Воронин произнес это так серьезно, будто перед ним был маленький мальчик, утащивший фломастер у соседа по парте.
        Оберег выскользнул из руки и не то чтобы быстро, но так, что не догнать, полетел в сторону ворот, где стояли шестеро - Шутник, Купец, Охотник, Привратник, Доктор и Мертвец.
        - Воронин, - в голосе Стрельцова не было ни страха, ни удивления. Так начальник цеха комментирует размеры болванки - что бы там ни было, а на выходе появится нужная деталь.
        - Обычно меня зовут Шутник, ты так и не понял?
        - А в чем разница?
        - В отличие от людей, для нас имя значит многое. Мое не позволяет мне прощать ворам.
        - Ну да, вы живете по правилам, - Стрельцов, к своему удивлению, был сейчас согласен с Шутником - падшие собственные правила соблюдают так же непреложно, как брошенный камень покоряется закону притяжения. К сожалению, он не мог припомнить ни одного правила, согласно которому падшие тихо и быстро растворились бы в воздухе. В теории их просто не должно было здесь быть - слишком далеко от Периметра, только падшие почему-то этого не хотели замечать.
        - Антон, позади тебя стоит существо, которое могло и должно было уничтожить нашу небольшую экспедицию. И у него хватило бы и сил, и умения, потому что его создавали именно для этого.
        - О чем ты?
        - Третьи - так они себя называют. Мария, скажи нам, чего ты ждала? Ты же не политик, ты воин.
        Стрельцова мало волновала Мария. Так же, как и все последние дни, важными сейчас были только расстояние и время. Времени еще было достаточно, а расстояние сжалось до нескольких метров - от Антона до Шутника.
        - Ты прав, падший, - Мария сделала два маленьких шага вперед, теперь она стояла позади Антона, но это ей не мешало - она была тут номером один, и падшие ее тревожили не больше, чем охотника тревожит стайка оленей: может, он и не уверен, что непременно заполучит все тушки, но точно не боится сам превратиться в чучело. - Я воин, и я сама выбираю тактику боя. Пока все работало. Все шестеро тут, и в силе вам оставаться недолго. Что бы вы ни делали, перед тем как попасть сюда. А я еще даже не начинала.
        Такое Антон видел однажды в театре. Сколько ему было лет, когда директор решил сводить весь курс в оперу, Стрельцов не помнил. Помнил нелепые руки певицы, которая, казалось, больше занималась странной гимнастикой, а звуки издавала просто по случаю.
        Мария закрыла глаза и вскинула руки, будто собиралась обнять всю шестерку - дождалась встречи! Это выглядело нелепо, даже смешно, только почему-то падшие реагировали всерьез. Что-то такое Мария с ними делала. Ее ладони двигались плавно, будто она молила о чем-то.
        Падшие пытались отступить. Двигались тяжело, будто эти маленькие ладони давили на них со всех сторон. Мария сделала еще шаг вперед и опустила руки. Стояла вытянувшись, как гимнастка после прыжка. Будто все уже сделано. Открыла глаза: такой Марию, наверное, не видел никто из смертных - удивленной.
        - Что-то не так? Ты что-то говорила о силе? - Шутник расправил плечи. - Теперь наша очередь, выдержишь?
        Все шестеро падших, внешне такие разные, все же были одной крови, если не родные, то уж двоюродные точно. Один и тот же взгляд - упорство с запасом и в то же время абсолютное спокойствие. А ведь ему доводилось видеть испуганного падшего, до смерти испуганного.
        Антон снял, наконец, колчан, висевший у него за спиной. Отбросил как ненужное и неважное. Пошел навстречу, зная, что рядом Влад, краем глаза уловил движение Кривого. Здесь и сейчас - либо все закончится, либо дальше будет лучше, за это и стоит идти вперед. Стрельцов решил взяться за Привратника - никогда не любил оставлять незаконченные дела. Шутник манил, но на бывшего Воронина нацелилась Мария.
        Все тот же клинок, все тот же плащ-броня, все то же мастерство. Как он смог победить его, и победил ли он его на самом деле? Антону уже не раз приходило в голову, что его путь из Москвы был кем-то тщательно спланирован. Он мог не выжить, но, если уж выжил, его путь должен был быть именно таким. В нужное время в нужном месте он должен был сделать что-то важное и предопределенное не им.
        Влад оказался лицом к лицу с Мустафой. Никаких шансов. Один раз ему удалось что-то сделать только потому, что удары в спину всегда отличаются особой эффективностью. Странно, что он сразу не понял, кто такой Мустафа, все было очевидно, просто всем так хотелось верить, что падшим нет хода за Периметр. Всем так хотелось верить, что Охотник умер. Как можно было додуматься до того, что он всего лишь открыл ресторан?
        И все-таки почему нет?
        Купец даже не ударил - дернул плечом, Кривому хватило - улетел, будто не стоял в паре метров от падшего, а выскочил на встречную под удар безнадежно тормозящего «КамАЗа».
        Остальные падшие остались рядом с Шутником. Присоединился к ним и Купец. Так дрожит над раскаленным асфальтом воздух - контуры их тел плясали, размазывались, тени становились все гуще, уже не четверо падших - восьминогий монстр стоял напротив Марии. Ее ладони снова зажили своей странной жизнью, падшие не отступали, от них к Марии тянулись облака тумана, который становился все темнее, все осязаемей…
        Стрельцов фехтовал как никогда в жизни - лучший противник, лучший клинок, и, наконец, он чувствовал силу, попробовал ускориться - легко оттеснил противника, снова отступил, Привратник отвечал с легкостью, но именно отвечал, Антон осторожничал, потому что бой давался слишком легко.
        Ему казалось, воспитанники, оставшиеся вне схватки, смотрели на него с ужасом - человек не мог работать с такой скоростью. Человек не мог противостоять той стальной мельнице, в которую превратился клинок в руках у Привратника. И уж точно не мог наступать. Вероятно, Антон Стрельцов все же не был человеком.
        Влад не торопился. Трудно торопиться умирать. Мустафа тоже не торопился. Почему не развлечься со старым знакомым. Ему нравилось то, что он чувствовал, Лозинский его боялся до дрожи в коленках, боялся, но не бежал, и это Мустафе нравилось тоже. Редкий сорт страха.
        Влад не знал - это близость смерти или адреналин, только как-то все стало четче и понятнее. И никогда он особо не отличался такой скоростной сообразительностью, видно, это был его день.
        Колчан. И то, что в нем. Шесть коконов с шестью именами. Все сходилось, осталось только сделать все правильно. Шесть целей, шесть выстрелов - и все будет кончено.
        Мария была так устроена, что знала точно, что именно с ней не так. Да, падшие объединили свои силы, чего на ее памяти они не делали никогда. Но это было в их природе, и в нормальном состоянии это ее не остановило бы. Мария мало что могла бы сделать с ними в Москве, но здесь, в приюте, ни один, ни шестеро падших не должны были ее остановить. Но все пошло не так. Их силы таяли, но и она была слаба, и скоро ей останется только стоять и ждать. «Чернильница» все-таки сделала свое дело. Скорее всего падшие вообще не ожидали обнаружить Марию живой. Абигор, пусть не до конца, все-таки сделал свое дело. В каждом ее ударе была червоточина, через которую уходила мощь, и сама она была похожа на решето, и падшие это чуяли. Мария знает: все спланировал Шутник. Шутка удалась, но все же… Все же это было слишком просто, должно быть что-то еще.
        Даже во время футбольного матча игроки не слышат тренера. Чтобы кто-то кого-то услышал в бою… Однако Антон Влада услышал. Антон, может, и мог бы привести оружие, найденное во Вратах, в действие, только бой с Привратником не предполагает перерывов.
        Влад теоретически мог бы сбежать от Мустафы. Точнее, он мог бы об этом подумать, вероятно, как раз к финалу этой мысли падший его бы уже прикончил.
        Хорошо, когда друг рядом. Влад только обозначил движение от Мустафы, а Стрельцов уже сместился так, чтобы траектории Мустафы-Охотника и Привратника перекрестились. Антон ускорился, сейчас два противника казались ему куда интереснее одного. Может, потому, что над приютом снова собрались тучи и начал накрапывать дождь?
        Охотник отвлекся на несколько секунд. То, что ожидаемая жертва ускользает, было просто нестерпимо. Но разорвать дистанцию с Антоном, несмотря на то что тот был связан непрерывными атаками Привратника, тоже оказалось не так просто. Этого хватило, чтобы Влад добрался до колчана и просто бросил его Лене. Лене, которая всегда попадала в цель.
        Ей было достаточно прикоснуться к одному из коконов, чтобы снова выпасть в свое уже привычное состояние - меня здесь нет, тут кто-то другой. Тот другой, который раскрошил «чернильницу», тот, который смог пусть на секунды, но остановить Марию. Ее руки двигались безошибочно, первым нашел свою цель кокон со знаком Охотника. Веретено еще неумолимо ввинчивалось в воздух, а Елена уже успела перезарядить орудие и стреляла по следующей цели.
        Мария, уже сдавшаяся, увидела, как Шутник оседает, разрывая цепь с другими падшими. Почувствовала, что силы падших уже не могут ее остановить, но ничего не успела сделать.
        Последним должен был стать Привратник. Но даже Лена не могла стрелять по мишени, полностью перекрытой собственным мужем.
        С Антоном творилось что-то не то. Бой с Привратником все меньше его занимал. Привратник не стал хуже фехтовать. Но каждый удар Стрельцова становился все сильнее, каждый новый выпад выглядел почти немыслимым по скорости. Привратник не ошибался - просто он перестал успевать. А Антон был неумолим. В конце концов его клинок прошел сквозь плащ - и Привратника не стало, на этот раз навсегда.
        Ливень вот-вот должен был смыть то, что осталось от шестерки падших. Антон в два шага оказался у того места, где погиб Шутник. Струи дождя вбивали в асфальт темную пленку, покрывавшую место, где они сражались. Черное на черном, но Стрельцову нужно было не это. «Крыло ангела» лежало - сделать шаг и поднять. На этот раз ему никто не сможет помешать. Пора было разворачивать сверток промасленной бумаги.
        Еще вчера Антон бы это сделал. До боя с Привратником - сделал бы. Ошейник, гуманный убийца - тонкая полоска пластика, - сейчас Антону казалось, что все зло мира именно в этой инородной материи на шее любимой женщины.
        «Крыло ангела». Что-то с ним было не то. Антон уже держал его в руках без упаковки. Но тогда у него не было ни времени, ни даже мысли что-то проверять. Да и как его проверишь? Стрельцов не мог бы сказать почему, но сейчас он был уверен - этот оберег был точно так же «разряжен», как и тот, который он подложил Воронину. Но как тогда он выжил?
        - Только сейчас понял? - Мария легко взяла артефакт из рук Антона. - Ты ничего не крал у падшего, это пустышка. Поменял одну на другую. Шутник умеет вести партию. Пора закончить начатое, - Мария не могла оторвать глаз от кокона в руках Елены: - Вы хоть поняли, что сделали?
        - Убили падших, точнее, она убила, - Стрельцову нравилась та Лена, которую он сейчас видел, его женщине оружие было к лицу.
        - Вы никого не убили, - Мария шаг за шагом отходила от места, где только что находились падшие, - даже не разозлили. Вы сделали в точности то, чего им хотелось, хоть бы она промахнулась, боже… Пошли, девочка-стрелок, пора кое-что сделать.
        В своем новом состоянии Антону было неинтересно, чего именно хочет Мария, кто она и как со всем этим связана Лена. Достаточно того, что ему это не нравилось, значит, этого и не будет.
        - Она с вами не пойдет.
        - Да?
        Антон уже видел Марию в деле и все же слишком был занят боем. Мария тоже была несколько удивлена. Этот человек должен просто исчезнуть с ее дороги. Пусть она сейчас и слаба, одного ее жеста должно хватить. Попробовала, не экономя силы, - так, как только что сдерживала четверых падших. Антон даже не почувствовал удара. Он был занят - его занимал гуманный убийца. Он протянул руку, несколько капель дождя упало на полоску спецпластика, и тогда Стрельцов просто потянул ошейник на себя.
        Спецпластик порвался, как простая бумага, все было и так и не так, как в давнем кошмаре. Антон смял и выбросил в дождь ошейник.
        Оберег был не нужен, Антон знал, что Лена уже здорова без всяких артефактов. Знал, что инъектор не сработает. В этом не было логики. Но и Стрельцов уже не был существом, живущим по обычным правилам.
        Пусть поздно, но Мария поняла - коль уж появились падшие, должны были появиться и боги. Так было всегда. Одни вызывали к жизни других, нужно было только немного времени и удачи. Антон Стрельцов, самый живучий из всех, кто общался с падшими, ходок, который всегда возвращался, стал богом. Мария подняла голову, глядя в затянутое небо. Несомненно - Стрельцов был богом дождя.
        - Господин, я не знала, кто ты, - Мария опустилась на колени, и вслед за ней перед Антоном склонились все. Склонилась и Елена. И это было правильно, потому что здесь и сейчас каждый из них наконец-то понял, кто он и кому служит. Понял и Антон. Так неожиданно вспоминаешь давний сон и уже по собственной воле восстанавливаешь детали. Стрельцов знал, кто он, и почему стал тем, кем он стал. Знал, кто такие падшие, и то, что они были рядом тысячелетиями, время от времени прорываясь в этот мир, и каждый раз следом за ними появлялись боги. Знал и то, что коконы не оружие, скорее активаторы, и шестеро падших, раньше неразрывно связанные со своим миром, теперь переродятся в шесть самостоятельных существ, остановить которых будет куда сложнее. Хотя не шесть - пять. Привратника ему удалось убить.
        План Шутника сработал. Сами падшие не могли использовать коконы, Стрельцов все организовал для них. А еще падшие хотели создать бога. Только просыпающийся бог мог попасть во Врата. Найти ковчег. И в нужное время использовать по назначению.
        Падшие играли сразу по всем ставкам. Если бы Антон не сделал то, что планировалось, если бы тем, кто двигал его по маршруту от пункта к пункту, удалось его убить, это стало бы настоящей победой. Потому что он представлял собой угрозу, и угрозу удалось бы устранить, а сам факт его смерти означал бы, что он не тот, кто им нужен.
        Падшие дождались бы другого.
        И пусть Стрельцов стал единственным, кто мог их остановить, - это тоже было частью плана. Бог опасен, но не только для падших, бог мог остановить любого из Третьих. Пусть Шутник убрал Абигора и ранил Марию. Всегда найдется кто-то еще, у Третьих всегда есть запасной козырь.
        Шутник знал Антона лучше, чем тот знал себя. И это Антон знал тоже.
        Над асфальтом поднялась дымка и сгустилась пятью воскресшими падшими. И они тоже склонили колени. Они ждали решения от своего создания. Игра продолжалась.

* * *
        Стрельцову Лифт понравился. Он не стал выше ростом, но чувствовал себя в огромном ящике странно привычно. Марии впервые казалось, что Лифт мал. Ей хотелось держаться подальше от существа, которого не было в ее расчетах. С ними спускался Кривой. Просто шагнул за этими двоими. Он был в своем праве, и ни Третья, ни Стрельцов его не остановили.
        Наверное, это ей показалось, но даже в привычном бесшумном, неощущаемом движении Лифта сейчас было все несколько иначе. Конечно, он вышел первым, и вся махина, выстроенная в глубинах Приневской низменности, кажется, почувствовала его появление. Антон Стрельцов находился в центре огромной конструкции, каждая деталь которой создавалась с одной-единственной целью - выполнить его приказ или приказ ему подобного.
        Бог дождя улыбнулся, ему было хорошо. Так правильно ложится в руки шпага, так обнимаешь любимую женщину, так счастлив, сидя у полосы прибоя, зная, что счастье это будет длиться…
        Дворник уже был здесь.
        - Ты звал.
        - Ты знаешь, чего я хочу.
        - Это нетрудно.
        Трицикл заскользил по бесконечной равнине. Дворник - почти что слуга, почти никто, но без него игра падших просто не началась бы. Антон Стрельцов истек бы кровью у стены Периметра. Но Дворник не мог не помочь новорожденному богу. Таковы правила. А кто их написал? Точно не боги. Стрельцов бы знал.
        Не было трупов директора и Николая, не было лаборатории. Только Виджра - металлический цветок на каменной равнине, а вокруг - черная жидкость идеальным кругом.
        Трое застыли у машины. Кривой держался подальше - он знал, на что способна эта чернота. Дворник уже привычно уехал - растаял. Антон рассматривал Виджру, чувствовал ее тепло, она ждала его…
        - Что ты сделаешь? - Теперь Мария могла только спрашивать.
        - Без падших не будет и богов. Ведь так?
        - Так.
        - Придется попробовать сделать все немного иначе. Этому миру нужны новые боги. Значит, придется терпеть падших. Третьим тоже найдется забота.
        - Ты оставишь Москву?
        Новая память Антона подсказывала, что делать и как. Он мог разрушить Москву, мощи этой машины хватило бы не на один город. Стрельцов попытался прикинуть, мог бы он отмотать пленку далеко назад - к тому дню, когда Москва перестала быть городом людей. Даже управляя с помощью Виджры, это было Антону не под силу. Время не было податливым и для богов.
        Проходили тысячелетия, горели города, расы исчезали с лица Земли, и все только для того, чтобы со временем все повторилось. Падшие были злом. Но и люди не служили образцами добра.
        Он мог только следить, чтобы хотя бы какие-то правила выполнялись. И немного уравнять шансы. Стрельцов хотел попробовать и кое-что новое - что будет, если падшие и люди будут жить одновременно долго. Без глобальных катастроф. Чем сложнее система, тем она устойчивее, может, это как раз тот случай?
        - Мария, Москва останется, немного другая, но в любом случае обойдемся без разрушений. Сегодня я хочу только строить.
        Третья просто исчезла. Была - и нет. Антону не пришлось даже оборачиваться, чтобы что-то сделать с Марией. Какое-то мгновение Кривой готов был отказаться от своего обещания падшему. Тот Кривой, который пошел на сделку, не смог бы довести ее до конца. Но он уже был совсем другим.
        - Не переживай, Миша, я ее просто отослал, она здесь не нужна, - Стрельцов медленно обходил Виджру по кругу, он до конца еще не понял, как именно ею лучше управлять и что делать с веществом из ковчега.
        - Все нормально, Антон, или теперь тебя положено называть иначе?
        Стрельцов все-таки успел. Кривой ударил как раз в тот момент, когда Антон повернулся к нему спиной. Казалось, клинок Стрельцова сам посматривал по сторонам, чтобы успеть парировать и этот удар.
        - Зачем?
        - А ты не знаешь? Что ж ты за бог?
        Кривой рос - он уже был выше Антона на голову и куда мощнее, и… ни одного шрама! Мистер совершенство готовился к атаке. Все шло именно так, как и предсказал падший. Номер один встречается с номером два и побеждает. Сегодня номер один - это он, Михаил Кривой.
        - Ты обращен?
        - Нет. Я, как и ты, Антон, заключил сделку. Ты же ходок, ты знаешь, что такое сделка с падшим. Ты обезвредил Третьих, но все еще опасен, - Кривой все не нападал, кружил вокруг Антона, выбирая момент.
        - Не так и опасен, если должно хватить только тебя.
        - А я не один.
        Кривой ударил, и в ту же секунду Антон почувствовал уже почти забытую тяжесть на плечах. Его змея. Она не просто давила - теперь она питалась его энергией. И Стрельцов мог только бессильно наблюдать, как невыносимо медленно клинок Кривого пробивает его грудь, - хороший удар, клинок просто обязан был пробить его сердце.
        Все было сделано. Кривой выпустил рукоять. Вынимать палаш из раны не хотелось. Только великий Стрельцов все не падал, смотрел на рану и каким-то чудом сохранял равновесие на уже подогнувшихся ногах.
        Кривой огляделся. Добираться обратно придется пешком, впрочем, один раз у него это уже получилось. Откуда-то сверху огромная капля упала на мозаичный пол, не разбилась, сплющилась, будто не вода - пластилин.
        - Хотелось бы верить, что это последний ход Шутника, - Кривой не сразу понял, кто это говорит. Голос, казалось, раздавался прямо в его голове. - Знаешь, Миша, это нелучшая идея - пытаться убить бога в месте его силы.
        Клинок просто появился сразу у его горла. И только после этого, где-то на том конце лезвия, Кривой увидел Антона. В левой руке Стрельцов держал что-то похожее на ломаную-переломаную, но все-таки не разорванную на части палку.
        - Это называется гамбит, Миша. Тебя принесли в жертву. Я пока не знаю, зачем. И не знаю пока, что с тобой делать. Но прими мой дар. Дар покоя. Я знаю, тебе всегда нравилась твоя келья в приюте. Оставайся в ней, я ее немного улучшил, тебе точно понравится…
        Кривому не понадобился электрокар. У богов свои методы. Михаил просто оказался в своей келье. Вот он в подземелье, а через мгновение - в своей келье. Все почти как всегда - каменный пол и стены, окно под потолком, но во всю стену - зеркало, которого раньше здесь не было. Кривой закричал - он стоял голым перед этим стеклом, и все его тело покрывали шрамы. Ему было страшно - не потому, что эти рубцы его изуродовали, страшно было потому, что он на самом деле и был именно таким, каким видел себя в зеркале.
        Антон подошел вплотную к Виджре. Дальше все просто. Стрельцов отложил клинок, разделся и ласточкой прыгнул вперед - в сверкающий металлический цветок. Лепестки сомкнулись, дрожь прошла по всей пирамиде. Машина впервые за тысячелетия заработала в штатном режиме.
        Огромные стены красного гранита медленно росли вокруг Москвы, там, где когда-то был Периметр. Стены непроницаемые изнутри и снаружи. Башни у каждых из ворот. И Третьи, несущие свою вахту в башнях. Третьи, которые могут покидать свои башни только для того, чтобы выйти на охоту за падшими в Москву. Каждый день каждый падший будет знать: пока они охотятся за людьми, кто-то охотится за падшими.
        Нужно будет позаботиться о том, чтобы ни один падший, уже убежавший из Москвы, не смог прожить достаточно долго. Стрельцов займется этим позже, Виджра для этого не нужна.
        Еще одно усилие. И приют вернулся к своему началу. Когда-то это был замок, хранивший тайну, пусть так будет снова. Было бы неплохо поселить туда дракона…
        Стрельцов вынырнул из Виджры и подумал, что можно попробовать сделать что-то новое. Жидкость, замкнувшая в кольцо Виджру, все еще ждала своего часа. Ей было здесь не место, но убрать ее под силу разве что падшему. Антон не мог ее уничтожить - он мог ее изменить.
        Антон положил ладонь на поверхность вещества, прислушался… Да, он сможет это сделать. Жидкость забурлила, пошла волной, круг разделился на две лужи, каждая из которых начала собираться во что-то другое. Масляные волны шли вверх - у каждого островка вещества - это уже были именно островки - вещество сгустилось, потом начало менять цвет. Через несколько минут перед Стрельцовым лежало два тела - Николая и директора. Вещество, поглотившее их, помнило каждую клетку своих жертв. Стрельцову пришлось повернуть процесс вспять и восстановить то, что разрушила Мария. По счастью, вещества было в избытке. Антон подумал, что в каком-то смысле это и есть живая вода…
        Если исследователи когда-нибудь захотят взять для анализа образцы тканей Ефима Марковича и его телохранителя, то очень удивятся, обнаружив, что на молекулярном уровне они куда ближе к черным гончим, чем к человеку. А еще им нужно весьма специфически питаться, причем белки и углеводы им не помогут. Стрельцов коснулся Виджры: легкая настройка - и эти двое будут получать энергию отсюда. В длительные командировки им лучше не летать. Тем более оба они больше нужны здесь.
        Чуть позже придется им все рассказать.

* * *
        Как всегда в такие ночи, они лежали обнявшись и не спали. Как обычно, шел дождь.
        - Я не чувствую в тебе ничего такого…
        - Значит, его нет.
        - Тогда, в приюте, было. Я встала перед тобой на колени.
        - Тогда ты просто устала…
        На улице было бы еще темно и без всякого дождя, Антон хотел раньше уйти, чтобы раньше вернуться. У него осталось еще одно дело. Он обещал.
        - Тоха, там красиво?
        - Где?
        - Там, куда ты собираешься.
        - Да. Хотя… я ведь никогда на самом деле не видел это место. Там волны, там остров и огонек свечи в окне… Когда-нибудь мы отправимся туда вместе. Я сегодня - на разведку.

* * *
        Через несколько недель Антон Стрельцов отослал подарок Шутнику - стандартную деревянную коробку с фигурками для древней игры.
        Игра не закончена, и пусть Шутник знает - противник его оценил.