В тенях империи Игорь Прососов
        XXII век. Вторая Российская империя. Страна, возникшая благодаря тому, что можно счесть лишь вмешательством свыше. Настоящим чудом. Держава, где люди счастливы, а шпаги на парадной форме и традиционная мораль соседствуют с высокими технологиями и освоением космоса. Почти Утопия. Но что скрывают тени за блистающим фасадом?
        Это предстоит узнать русскому офицеру Еремину. Если, конечно, он сумеет выжить и сохранить человечность на непростой службе. Ему предстоит попробовать на вкус игры разведок, выстрелы в спину и любовь без надежды. Даже в богоданной Утопии люди остаются людьми, и не бывает света без теней.
        Игорь Прососов
        В тенях империи
        Пролог
        1. ПИСЬМА С ГРАНИЦЫ МЕЖДУ СВЕТОМ И ТЕНЬЮ
        Я сижу в тесной рубке боевого модуля в недрах затерянного в Пустоте камня. Холодно. Дыхание изморозью ложится на металл панелей. Позади - гонка наперегонки со временем по полным мин-сюрпризов и ловушек коридорам лабиринта. Еще - жизнь. Короткая, глупая, прямо сказать.
        Впереди - скука. Пять часов до сближения. Еще - нарастающая усталость; не в мышцах, а в самом моем существе. Интересно, скоро ли начнутся галлюцинации? Ах да, забываюсь. Уже начались. Не судите строго! Доводилось ли вам держать небо на плечах? Атлант на полставки; несмешная шутка - у любого голова закружится.
        Итак, в настоящем притаилось безумие, выглядывает из-за угла; а в будущем, весьма даже вероятно, ожидает смерть. Понятия не имею, какое именно обличье она примет. Если повезет - вспышка орудий чужого корабля, которую я даже не успею заметить. Если не очень - смерть личности, распад разума… Я не специалист и понятия не имею, что мне грозит; пожалуй, я благодарен за это Господу нашему почти так же, как за знакомство с вами.
        Есть еще и самый худший исход. На этот случай рядом - игольник, старый приятель. Не беспокойтесь. Я не нажму на спуск, пока не буду полностью уверен: задача выполнена, свободен.
        Самоубийство - грех? Спасибо, мне уже говорили. Может ли считаться самоубийством не даться тем, от кого живым никто не уходил; а в их лапах ждет нечто худшее, чем смерть, прошу прощения за пошлый штамп? Это мы обсудим с Судией в последний из дней. Надеюсь, Он поймёт и простит.
        Да и знаю я многовато. При правильной обработке ломается любой. Кроме святых, разве что, но я к таковым не отношусь.
        Чем заняться, когда от жизни осталось, скорее всего, чуть, а главное чувство, не считая усталости, скука?
        Лично я наговариваю это письмо. Отправлю его вам шифрованным каналом за полчаса до времени.
        Возможно, поступок глупый и инфантильный, из тех, что творят скорее по пьянке, нежели в трезвом уме… Что поделаешь? Не привычен безвременно погибать; вряд ли в этом деле вообще есть специалисты, одни любители. Так что если вам скучно - просто отключите воспроизведение. Только не удаляйте, ради Бога. Разве что если выживу.
        Нам с вами как-то не доводилось вволю пообщаться. Считанные разы, урывками… Возможно есть смысл рассказать - кто я таков, чем дышал и во что верил. Не то, чтобы я был особо интересным типом, но повидать кое-что довелось. «Я видел такое, во что вы, люди, просто не поверите. Штурмовые корабли в огне на подступах к Ориону», или как там было в классике? Их я не видел, но, право слово, похоже, только их.
        Ага, шучу. Значит - намереваюсь выжить. Мне вообще неплохо удается убегать и выживать.
        Возьми мою жизнь - увидишь один и тот же паттерн: вот я убегаю, потом мне бьют по лицу, вдруг возношусь на вершину счастья, потом я в тоске, печали и запое, поднимаюсь, дальше - повторить снова и снова. А ведь был такой приличный мальчик. Из порядочной семьи обычных честных подданных Российской Империи. Домик в пригороде, по выходным - поездки на море, достойное детство: гимназия, Академия…
        Честно, жаль, что вам не довелось меня увидеть тогда. Я был глуп и в меру симпатичен. Не глупее нынешнего; но по крайней мере счастлив той идиллией, что царила вокруг.
        Тогда еще я, юнец, вознамерившийся стать космолетчиком, не ведал: чтобы большинство наслаждалось светом и сладостью, как любит выражаться наш общий знакомец, те, кто их дарят, обязаны рыскать в тенях; и сами обращаться в тени.
        Вам довелось повстречать меня посреди моей трансформации. Интересно, понравился ли я вам так, как вы мне? Не могу доверять памяти.
        Хотел бы, но не могу.
        Пожалуй, все началось той лютой зимой…
        2. ВЫДЕРЖКА ИЗ ТРУДА ПРОФЕССОРА БЕРНХАРДА ГНАЙДЕ, Д-РА ПОЛИТОЛОГИИ, МАГИСТРА СОЦИОЛОГИИ, БЕРЛИНСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ, «КРИТИКА УТОПИИ: ИМПЕРИЯ, КОТОРОЙ НЕТ»
        Все чаще и чаще наши любопытные взоры обращаются к восточному соседу. В тревоге - и, к моему личному беспокойству - с завистью.
        Это крайне опасная тенденция, если вспомнить, что мы говорим о стране, добровольно отвергшей все достижения цивилизации и погрузившейся в лишенную света демократии дикость, более того - целенаправленно прикрывающую свою сущность показным варварством, игрой в век Tsar'ей и Hussar.
        С голоэкранов и из рассказов туристов нам представляется счастливая утопия; наши бизнесмены ведут дела с их «купцами» и весьма довольны деловой сметкой таковых; звездолетчики наблюдают их корабли на орбите - прекрасные корабли, оснащенные новейшей техникой.
        Но что мы на самом деле знаем о русском медведе?
        Очень немногое.
        Пресловутая Вторая Империя возникла на руинах Российской Федерации в конце двадцать первого столетия самым парадоксальным образом. Добившись поддержки самых широких общественных кругов, включая военные, демократическое по сути движение потребовало проведения честных выборов, настояло на своем, и, придя к власти, в мгновение ока превратилось в монархическое.
        Превращение бывших свободолюбцев в тиранов известно истории, но путем прямого и честного всенародного голосования? Нонсенс; однако факт.
        Далёк от религиозных предрассудков, оставляю анализ того, что называют «Вторым Константиновым чудом», компетентным специалистам по агрессивному маркетингу, хотя смею заметить: исходя из открытых данных, мы до сих пор не обладаем технологией, способной вызвать схожий эффект.
        Остальное - грубый набор фактов. Референдум, известный как Земской Собор. Избрание Первого Государя, оставившего т. н. «Принципы», ставшие своеобразной Конституцией Империи. Быстрый экономический и технологический рост. Ранняя кончина первого императора.
        Что можно сказать о русских сейчас? Технически продвинутые; и в то же время - демонстрирующие процент верующих в десятки раз выше естественной для развитых стран нормы: около 89 % населения, притом атеистов не более половины процента; оставшиеся - агностики и деисты.
        Декларирующие мир и дружелюбие, однако абсолютно не воспринимающие демократические ценности, дорогие сердцу любого разумного существа. Добровольно (добровольно ли?) зашорившие себе глаза так называемой «традиционной моралью»; очевидный результат длительной промывки мозгов населения.
        Управляемые меритократическим правительством т. н. «бояр», а именно - лучших специалистов области, избранных коллегами и правителем по максимально объективным критериям; однако имеющие монарха, чья власть практически не ограничена. (Добавлю - сама идея боярства дискриминационна по отношению к среднему трудяге невысоких способностей, не имеющему шанса попасть во власть!).
        Обладающие множеством социальных лифтов, однако поощряющие привилегиями свою боярскую аристократию и практикующие - также путем аккуратного стимулирования - евгенику; поскольку то, что они называют политикой поощрения создания боярских родов, иначе разумным человеком восприниматься не может.
        Их психология считает признаками цельной личности грубое прямое изложение личных мыслей и импульсивное поведение; а вовсе не аккуратное следование политической корректности и общественной философии в делах и оценках, как наша.
        Сотканные из противоречий; имеющие абсолютно чуждые жизненные ориентиры. Могу ли я сказать, что понимаю их; что они счастливы; не спрятана ли за благостными словами самая страшная тирания в истории; где лицо, а где маска?
        Нет; не знаю; не смею строить предположения; не имею понятия.
        И уж точно только сами русские знают, какие тени скрываются за сверкающим на свету блистательным фасадом.
        Знаю одно - если традиции старушки Европы что-то значат для нас, мы обязаны быть готовы защищать их силой оружия. Что будем делать мы, грызущиеся между собой и готовые разорвать Евросоюз на части, когда постучат с востока? Как будем реагировать на добрых, улыбающихся жителей Утопии? Потому что если мы откроем дверь - не заметим, как сами обратимся в них, растеряв все свое.
        Сколько из нас уже стали ими - слушая музыку, смотря голофильмы, общаясь в Сети?..
        Далее в этом труде я покажу принципиальную невозможность существования имперского общества…

* * *
        Автор был освистан ученым сообществом на презентации книги - за ненаучность и тенденциозность.
        В то же время работа была благостно встречена определенными структурами и использована при подготовке предложения «О необходимости подготовки стратегии превентивного удара», озвученного на заседании Европравительства 23.02.21.. года.
        Предложение было ветировано двумя голосами.
        В тот раз.
        Часть I
        Casus belli
        «Поистине страсть к завоеваниям - дело естественное и обычное; и тех, кто учитывает свои возможности, все одобрят или же никто не осудит» Николо Маккиавелли, «Государь»
        1. «Возьмите копьё»
        Отель «Люксембург» не был тем заведением, куда вы поведете дочь-гимназистку выпить кофею с крем-брюле. Право слово, вы и сами предпочли бы туда не соваться - даже в случае крайней нужды.
        В конце концов, в Столице полно кафе и странноприимных домов, где бедненько, но чистенько. Сказать нечто подобное о «Люксембурге» - погрешить против истины.
        Были у богоспасаемого клоповника и преимущества, признаем честно: здесь не задавали вопросов и не отвечали на них. Кроме того, самогонный аппарат в подвале исправно снабжал постояльцев дешевым пойлом. Живого персонала тут почти не держали, зато служебные лифты круглосуточно доставляли в номера отраву с той помойки, которую местный владелец добросовестно принимал за кухню.
        Полиция не прикрыла это место только по той причине, что лучше один известный свинарник с сетью осведомителей и ассортиментом жучков (которые регулярно крали), чем сотня неизвестных.
        Короче, местечко было в самый раз для меня. Обойди Столицу - лучше не найдешь. Я пробовал.
        В общем, сижу я в стандартном «пенале» три на полтора, пьянствую и всячески ровняю с землей моральный облик. Настроение хуже некуда, то ли спеть хочется, то ли на службу в церковь сходить, то ли морду кому набить. Желательно - себе.
        Ночка за окном - не дай боже. Темно, пурга заметает, ветер воет… Подозреваю, что воет, - не слышно ничего, звукоизоляция.
        Есть, знаете ли, такие ночи… Всякое в них творится: кто петельку мылит, кто на перекрестке семи дорог гостей странных встречает, а кто за стаканом бормотухи сидит, чуть не плача.
        За что пьем?
        Хороним.
        Кого?
        Меня. Жизнь несбывшуюся, близкую, как тот локоть, что не укусишь…
        Память накатывает, застревает в глазу осколком зеркала тролля. Не вернуться назад, а вернешься - не исправишь. Некого винить. Разве что себя.
        …В фехтовальном зале пахло кровью, потом и сталью. Вроде и не пахнет металл, а запах лезет в ноздри, отвлекает, мешает.
        Комиссия в большинстве своем дремлет. Скучно. Переэкзаменовка. Нет бы юному кретину с первого раза тренировочного болвана сделать? Чай не бином Ньютона. Вот сейчас будущий офицер помножит железку на нуль - чистейшая формальность, - можно будет поставить подписи под представлением на патент и, наконец, уползти на квартиры, чтобы досыпать уже в горизонтальном положении. А пока сиди да сопи, брат.
        Разве что вице-адмирал фон Руэ, командующий Высшим Военно-Космическим, не спит. Улыбается сквозь седую бородку, кивает ободряюще. Вице-адмирал в недоумении: у курсанта отличные оценки по пустотной навигации и штурманскому делу, великолепные по тактике и стратегии - явный кандидат на лейтенантский чин, но почему-то срезался на мелочи, фехтовании.
        Не иначе перезанимался. Ничего, сейчас отдохнул, справится, а звездочки мы ему зубами выгрызем, мичманом не уйдет.
        Еще не спит маэстро Зимин, грузный толстяк с бесчисленными подбородками, он тоже кивает, но иначе. Ему известно не хуже моего, что случайности тут ни при чем. Разве что если курсант Еремин таки сдаст - вот это будет случайность.
        Плевать. Назло всем, жизни, судьбе, собственной неуклюжести сжимаю пальцы на моментально налившейся свинцовой тяжестью рукояти шпаги. У нас не ценят спортивные зубочистки - только «исторические», тяжелые шпаги, почти что мечи, затупленные из соображений гуманизма.
        Дурацкая традиция. Кто выдумал, что в век космолетов и боевых лазеров офицер обязан владеть клинком, чтобы подняться на мостик? Да на большей части судов дрын даже в кабину не влезет!
        «Благороднейший из умственных видов спорта, превыше шахмат, ибо первейшие в оном добродетели - сообразительность и скорость принятия решения, а цена ошибки - боль». Кто сказал? Не знаю, Зимин цитировать обожает. Поймать бы… И Зимина, и автора цитаты.
        Бой начинается. Расслабляюсь. Передо мной болван. Бот. Разве я не могу с ним справиться? Хотя бы чтобы стереть сочувственную улыбочку с лица маэстро?
        Терция и кварта, звон и яркие высверки стали. Отбить удар. Клинок ведет по инерции налево, а в грудь уже летит яркой рыбкой шпага бота.
        Больно. Падаю.
        Запах антисептика. Сижу на скамейке, отпыхиваюсь. Ждал, что Зимин подойдет. Ошибся. Смылся куда-то. Может, к лучшему. Маэстро-не маэстро, а придушил бы, как Бог свят.
        Зимин не подошел. Зато фон Руэ пожаловал. Сутулый, сухонький, он переминался с ноги на ногу, будто стыдился, словно не я только что опозорился - он.
        - Молодой человек, - покхекал тихо. - Сергей Афанасьевич? Это еще не конец. У вас есть еще одна переэкзаменовка. Только… Послушайте старика. Возьмите копье. Возьмете?
        Я посмотрел на него - немолодого. Усталого. Забавно: труба мне. А кажется - ему.
        Копьем легко работать. Копье никто не упомянет в бумагах. Помнить будут, но что память людская? Зола. Подует ветер - и нет ее.
        Экзамен сдам с третьей попытки - значит, о лейтенантских звездочках придется забыть. На какое-то время. Выпущусь мичманом, вместе с раздолбаями и хулиганами. Дослужусь, что там. На какой-нибудь заштатной базе. Скажем, посадят на Чукотку, модифицированных страусов гонять. Пока сам с тоски страусом не стану.
        Что делать?
        Пойду на принцип, возьму шпагу, проиграю, естественно, - и прощай, патент. Предложат, конечно, остаться унтером. С возможностью снова попробовать себя на экзаменах через пару лет. Не соглашусь, уж очень больно выйдет.
        Отец вздохнет, почернев лицом: учеба далась дорогой ценой. Чай, не боярский сын, привилегий нет, все зубами и когтями - с репетиторами, с зубрежкой и выкладкой до седьмого пота.
        Мать обрадуется, хоть и попытается скрыть: сын не будет рисковать собой в холодной пустоте.
        Работа? Найдется. Неквалифицированная. Даже на купеческую ладью без выслуги в ВКС не наймешься. А делать что иное не обучен. Кто сказал: «пока молод - времени полно»? Ушло время, растратил. Пока чему научусь - вот и жизнь кончится.
        Понятно, помолвке с Энн конец. Дочь купца первой гильдии за голь перекатную не пойдет, а голь и не возьмет. У голи честь есть, девушку за собой на дно тащить не будет.
        Значит, выбора нет - копье. Единственный разумный выход, такая уж эта игра.
        Вот только я не разумный человек. Игр с детства терпеть не мог.
        Через полчаса я уже сдал заявление в администрацию. Не буду просить милостыни. И биться головой о стену не буду. Счастливо оставаться.
        …Так я считал тогда. Был доволен собственными принципами. Потом зазвонил телефон.
        Энн, Анюта моя, сказала:
        - Ты же понимаешь, что это значит?
        - Конечно, - ответил самодовольный болван, который был я.
        - Идиот, - заключила Анна Святославовна. - Прощай. Мне жаль, - и повесила трубку.
        - Мне тоже, - ответил.
        Отчего-то казалось очень важным ответить, пусть даже меня и не услышат.
        Дальше был кабак. Какие-то девки с голыми ляжками. С кем-то подрался. Убежал от городовых, если те мне не чудились. Снова выпил - на сей раз в странной компании, по виду чистых колодников: беспутных, безумных.
        И вот, оказался в «Люксембурге». Голова раскалывалась, а душа трещала по швам, казалось: вот-вот, и разорвется в лоскутки, снегом понесется по ветру в ночной пурге.
        …Тихо застонала, открываясь, дверь. Тяжелые шаги отдались в хребте.
        Стыдно признаться, мне было глубоко и откровенно наплевать, кто заявился по мою душу - грабители, полицейские, или местный сервис сомнительного свойства оказался неожиданно навязчив. В любом случае, добрый человек едва ли бы молча зашел в чужой запертый номер.
        Как я уже заметил, в тот момент мне хотелось то ли подраться, то ли помолиться, то ли спеть. И вот, решение трилеммы преподносят на блюдечке. Может ли человек истинно благородный отринуть чужие усилия, оттолкнуть их?
        Нет и нет!
        Рука сама ухватила тяжелую бутылку за горлышко. Метать на звук я умел недурно - так что сначала через плечо полетел стеклянный снаряд, а потом уж я спрыгнул со стула, разворачиваясь к гостю.
        Помянутый гость, редкостный толстяк, вовсе не собирался предпринимать противоракетных маневров. Разумно с его стороны - в такой-то тесноте.
        Тем не менее на мгновение показалось, что силуэт его расплылся. Бутылка пролетела будто бы сквозь него и благополучно разбилась о косяк.
        Впору было оплакать утрату меткости.
        Я не стал этого делать.
        В маэстро Зимина, фехтмейстера Вышки, часто бросали предметы - иногда по десятку за раз. Тщетно.
        Сам он утверждал, что лучшей разминки для фехтовальщика нет, вызывая тем лютую зависть и самые нелепые слухи.
        Люди со стороны вообще зачастую не верили, что этот неуклюжий, вечно спотыкающийся господин превращается в чокнутого хорька, стоит ему взять полуторник в левую руку и кинжал в правую.
        Шепотом поговаривали, для некоторых бретеров эта ошибка стала последней.
        - Василий Евгеньевич, - кивнул я. - Выпить хотите? Впрочем, теперь нечего. Могу заказать.
        Вместо ответа Зимин кинул на койку какую-то бумагу. Я с легким удивлением узнал собственное заявление об уходе.
        - И?.. - спросил я. - Кстати, стучаться надо. Нас, штафирок, вообще уважать требуется.
        - Хрр, - Маэстро издал звук, которого постеснялась бы и беременная носорожиха. - Брось глупости, Еремин. Завтра - пересдача.
        - Правда? - хмыкнул я. - На фиг пляски. Сами-то вы верите, что есть хоть шанс?
        - Не зарывайся, - посоветовал Зимин. - И с копьем - не обольщайся. Вице-адмирал - идеалист.
        - Чего же вы от меня хотите?
        Маэстро вздохнул и тяжело бухнулся на край койки. Пожаловался нарочито:
        - Я немолод. Мне было совершенно неинтересно тебя выслеживать. Зачем коммуникатор выключил?
        - Переходите к делу. А то безвременно погибну, пытаясь вас вышвырнуть.
        - Дурак, но с характером, - резюмировал Зимин. - Экзамен сдать хочешь?
        - У вас есть способ научить меня фехтовать за ночь? - усмехнулся я.
        - Нет, - неожиданно серьезно ответил фехтмейстер. - У тебя прекрасная реакция. Достаточно силы и скорости. Голова тоже недурная. Но все вместе… полный швах.
        - Тогда что вы мне предлагаете? - Я искренне не понимал, о чем речь.
        Не взятку же он хочет? Такое только в исторических романах бывает… или за бугром. Ну, не только, но уж точно не в главном учебном заведении космофлота.
        - У меня нет такого способа. Мои, выразимся так, товарищи дело иное.
        Блеснула золотом эмблема на карточке - имперский орел сжимает в когтях звездную систему. Дальняя Разведка. Ведомство боярина Кронина, человека непростого. Сам службу возглавляет, сам в Думе ее представляет - где такое видано?
        Известное дело: ежели боярина до думного повышают, сдавай дела, а Кронин…
        Я нахмурился, а Зимин продолжил:
        - Конечно, будет цена. Технология новая, риск немалый. Служить будешь под присмотром. В обмен - гарантии: обер-лейтенантский чин сразу по выпуске; назначение на наш корабль. В случае последствий… полный пенсион вне зависимости от выслуги.
        - Не тяжеловаты ли вы для Мефистофеля? Хватит искушать. Что именно вы предлагаете?
        - Наложение чужого поведенческого профиля. Донор - один из лучших офицеров Империи. Воздействие слабое, на уровне подсознания. Ты не станешь кем-то другим, не беспокойся. Просто будешь чувствовать, как он поступил бы на твоем месте. «Шептун», так это называют.
        Я молчал. Протиснулся к окну. Посмотрел на снежинки. И впрямь, недобрые гости приходят к таким, как я, в полночный час. Душу просят. И даже расписаться кровью не придется. Так заберут. Уже забрали.
        Спросить, каким по счету буду? Так мне и ответит. Честно-честно. Отчего курсанту-расстриге предложение делают в паршивом отеле? Тем более ясно: эксперименты на людях запрещены. Боярская Дума узнает - взвоет. Да и Дальняя Разведка от ретивых сотрудников открестится. И не проговорюсь, потому душа и пропала - сам ведаю, нужны державе солдаты. Лучшие.
        Не спят соседи, зарятся коршунами. Числом не отстоим, умение нужно. Будет умение - и войнам не бывать. Побоятся лезть.
        Если из меня за ночь фехтовальщика сделают, то сколько асов сотворить из обычных пилотов можно? А спецназовцев из обычной контрактной шушеры?
        Куда ни кинь - всюду клин выходит. Соглашусь - вроде как поощрю. Гнусно. Не соглашусь - кому-то еще собой рисковать. Подло выйдет.
        Мягко стелет Василий свет Евгеньевич. Ох, мягко! Обещает много, и к долгу взывает, и на толстые обстоятельства намекнуть сумел.
        Да Анюта все перед глазами стоит.
        - Куда едем? - спрашиваю.
        Прости, Господи, если можешь. Говорят, кто ради Тебя свою душу погубит - тот спасется. Не оставь!
        - Оборудование в фургоне внизу. Там и подписку заполнишь, - кивает Зимин. - Смертник ты, брат. Уважаю.
        Боюсь, чувство было не взаимным.
        …На следующее утро я зачем-то схватил кроме шпаги еще и дагу. В жизни двумя клинками не махал. Но надо - и все тут.
        Позвенеть со мной клинками на пробу маэстро отказался наотрез, как и впустить в зал пораньше. Так и вышел против болвана без тренировки.
        Понял сразу - не сдюжу. Улыбнулся сам себе: вот номер выйдет… с гарантиями, и вообще.
        Схватка продлилась меньше пяти секунд. Принял шпагу на дагу, провалился, бездарно открывая голову, вниз и вправо, почти на шпагат…
        Правая рука - молодчина - сама рубанула болвана под коленки, а левая, неестественно вытянувшись, сунула острие даги под пластиковый подбородок.
        Комиссия аплодировала. Только фон Руэ отчего-то хмурился. После боя он коротко бросил:
        - Так на шпагах не дерутся. Это удар для меча или сабли. Скорее для двух сабель. Понятия не имею, как вам удалось удержать равновесие на ударе… Далеко пойдете. Впрочем, вы и сами знаете.
        Отчего-то стало холодно. Но чувство быстро прошло.
        …Анне понравились обер-лейтенантские погоны, как и орлы Дальней Разведки в петлицах. Мне понравилось воссоединение - и будет о том.
        2. «На погибель бесам зловредным»
        Если вы полагаете, что на этом полоса отменных глупостей в моей жизни завершилась, вы плохо знаете либо меня, либо жизнь. Эта дама обожает подставить ножку в самый неподходящий момент.
        Судите сами: вот я, в свеженьком, с иголочки, мундире, выгружаюсь из капсулы аэротакси на задворках военного космодрома на окраине Мирного.
        В глазах - умеренная готовность умереть за Веру, Царя и Отечество, в развороте плеч - лихой кретинизм, в кармане комм, а на нем - письмо с назначением на «Заступницу».
        Класс судна не уточнялся. Фрегат или корвет, наверное.
        Постоял в метели, прижимая норовившую отправиться в свободный полет фуражку к башке. Заметил фигуру у входа в безликий терминал. Поспешил туда и не ошибся.
        Мой новый командир, капитан второго ранга Васильев, оказался смешливым бородатым малым с замашками провинциального шулера. Встречу нового подчиненного он взял на себя, объяснив данный казус традицией.
        Сославшись на нее же, подхватил под локоть и утащил на второй этаж, в кафетерий, проводить душеспасительную беседу под чай с плюшками.
        - Какой я тебе, милый мой, Агафон Геннадьевич? - махнул он рукой. - Дядя Вася, Дядя Вася. Все меня так зовут. Традиция. Динамично развивающийся коллектив. Ровесники с тобой, опять же?
        Я ошалело уставился на капитана. Меньше всего он напоминал свежего выпускника. Изжеванное декомпрессией лицо, легкая седина в волосах… Нет, не салага.
        - Младенцы мы! - со вкусом сообщил он, заметив мой взгляд. - И пятидесяти нет. Вся жизнь впереди. То к бутылке, то к сиське тянемся. Скажешь, нет? Груд-ны-е! - со вкусом заключил он. - Давай-ка к делу. Навигатор? Так на красавицу нашу взгляни. Вот, под окошком скучает. На час, двести метров.
        Перейти к делу я был не прочь. Вгляделся, разобрал сквозь метель очертания… Захотелось почесать в затылке.
        Удержался.
        Проверочка, видать.
        - Славная, - говорю, - лайба. Небось этакое колесо и до Пояса дотянет?
        - Отчего бы, - отвечает отец-командир, - не дотянуть? Пожалуй, и до Плутона долетит, как мыслишь?
        - Почему бы, - отмечаю, - купеческой ладье не долететь до Плутона, ежели на то будет желание благородных донов?
        И тут будто чертик какой под сердце вилами кольнул. Чувствую, не так что-то. Лайба… Тьфу, ладья - как ладья, сто лет в обед, а кое-что не так. Во-первых, что ей делать на военном космодроме? Не меня же разыгрывать поставили?
        Во-вторых, очертания. Углы наклона обшивки не те. Тут, под дюзами, и рядом с огневыми постами… Может, конечно, на живую душу латали, абы как, но вряд ли… А ведь интересно выходит!
        Кольнул чертик сердце еще разок для верности, да к уху перебрался, левому. Шепчет, а я повторяю:
        - Отчего бы, - заключаю, - и подалее не дотянуть, коли пятерка сверхсветовая стоит, субсветовые - эмки прошлогодние, а рухлядь снаружи для виду вывешена. Толково, правда, да просчитались. Контуры охлаждения выдают. Экипаж, небось, раза в три штатного поболе?
        Чайку хлебнул, правильного, с чабрецом, и со значением на Агафона Геннадьевича смотрю. Тот хохочет.
        Амба, выходит, отлетался. Наплел сорок бочек арестантов, и все мимо. А кап-два досмеялся и говорит:
        - Штатный экипажик-то, десятеро, - и улыбается. - Иначе подозрительней холодильников выйдет. Ладно, давай лапу, дорогой, поручкаемся. Я уж испугался, не байстрюка ли ко мне сослали. Где это видано - свежак в дело пускать? А ты вон оно как! Лучше сканеров таможенных смотришь.
        Я в окошко гляжу: нет, не видать ничего больше. В смысле: метель вижу, и поле, и корабль, а неправильностей - не вижу. Откуда взял?
        Известно откуда. Нерадостно стало, ох, нерадостно.
        - Агаф… Дядь Вась, а скажи: зачем такая маскировка? Всю жизнь думал, что Дальняя новые планеты изучает. Еще - понятно, силовые операции на нас, флотская разведка. Диверсии, экстракции, все такое…
        Хмыкнул «Дядя Вася» в бороду. Крикнул тетке за стойкой:
        - Клавочка, душа моя, по сто граммулек сообрази, будь ласка! - и мне говорит: - Наивный ты, Сережа, все-таки, уж прости.
        Киваю, наивней не бывает, мол. А он продолжает:
        - По Уставу оно так, а в жизни все сложней получается. Бесы, Имперская Безопасность которые, ленивые они, как черти, и ручки марать боятся. Что поделаешь, дорогой мой, интеллигенция! А мы в ДыРе ребята простые, сапоги. Вот и приходится за всех отдуваться. Прикрыть бы их, дармоедов…
        Тут и рюмочки подоспели. Вовремя. На погибель бесам зловредным хлопнули, селедкой закусили. Еще чайку попили, потом Дядя Вася графинчик заказал. Сам я больше на закуску налегал, да что говорилось, на ус мотал.
        В общем, часа два просидели. Стемнело давно. Дядя Вася ступеньки в темноте не различил, спланировать попытался - ну да я не сплоховал, подхватил.
        - Хорошо! - вдохнул морозный воздух кап-два. - Ты, кстати, по гражданской спецухе кто?
        - По гражданской? - удивился я.
        - На купцах дармоедов не держат. Каждый и в космосе, и на торгу дело имеет. Нешто не сказали? Ладно, ребята в полете поднатаскают. На Марс пойдем, в Святосилуанск.
        Отошли от выхода. Оглянулся - темно, ни огонька. И как ступеньку заметил? Птицей вниз слетел, будто не раз тут хаживал, да еще поддатым.
        3. «Тра-ля-ля, крындец всему, и жизни, и любви»
        Что будут бить - понял сразу. Кого - тоже осознал. Не обрадовался, скажу прямо. А что поделаешь? Жизнь моя жестянка, отчего так странноприимные дома любишь? Сначала «Люксембург», теперь тут…
        Называется, спустился в бар кофейку перед работой попить. Вон, рожи какие за доброй половиной столиков. Все в планшеты уткнулись, но чем-то задним чувствую - не умеют этакие хари читать. Разве что Зимину под руку попались в свое время, что маловероятно.
        И поглядывают - нехорошо-нехорошо… А с улицы уже вон, двое подпирают. Точно брать будут.
        Вздохнул, глянул через витрину наружу - на башни белые и купола золотые. Листья на деревьях сочной зеленью налились.
        Красиво тут, на Марсе. А уж в Святосилуанске - втройне. Вон, в зените бирюза с малиной в догонялки играют, не смешиваясь. Климатические установки рядом: вот и весь секрет.
        Говорят, местная Дума уже лет десять корпит над планом по спасению небесной иллюминации. А то закончится терраформирование - и все, конец.
        Впрочем, лет это будет этак через сто, не меньше, так что меня больше заботила сохранность собственной шкуры. Неба на наш век хватит.
        Хмыкнул, к стойке пошел. Минутка - а все наша.
        …Перелет вышел приятным. Отпуск прямо - даже учитывая, что кап-два действительно натравил на меня «ребят» в лице хмурого штаб-ротмистра Аверченко - шкафообразного командира «группы физических взаимодействий» - то бишь двоих не менее широких спецназовцев, наших «прикладных гуманистов», как выражался отец-командир.
        Надо сказать, крах всех попыток вбить мне в череп хоть немного торговой науки сложно назвать провалом наставника: нельзя обучить кирпич плавать, вот и все.
        Так Аверченко и заявил, махнув рукой. А потом напомнил, что навигатору «в поле» дела все равно нет, а Святосилуанск - крупнейший торг в Солнечной. Достаточно отправить меня на летное поле считать прилетающие корабли, велев на все вопросы отвечать что думаю. Глядишь, местные прохиндеи за умного, строящего из себя кретина, примут.
        Кап-два рацпредложение одобрил. Обидно, но справедливо.
        Шептун не помог - если таинственный донор и знал что-то о коммерции, мне, похоже, требовались собственные навыки, которыми «поведенческий профиль», чем бы эта гадость ни была, мог воспользоваться.
        Что еще? За время полета я неплохо сошелся с моим товарищем по вахтам, обер-лейтенантом Шакировым. Сей татарин, щеголяя изяществом прущего по целине трактора, обладал некоторой изощренностью мышления, простым натурам недоступной.
        Кроме того, он был уроженцем Святосилуанска, так что я сумел приблизительно представить себе место назначения.
        Империя, как известно, умудрилась в свое время выменять Марс на доли в венерианском проекте и Поясе астероидов. Это история древняя и не слишком любопытная.
        Пикантность ситуации заключалась в том, что заклятые друзья с большим удовольствием позволили это сделать, чтобы потом крутить пальцами у виска с чувством глубокого морального удовлетворения, присущего малолетнему хулигану, нагадившему соседу под дверь.
        Государю на это, понятно, было плевать с высокой колокольни, и правильно.
        Через двадцать лет, когда первые сто тысяч квадратов адски холодной пустыни превратились в адски холодную пустыню, где без скафандра можно было прожить дольше трех минут, начался вой.
        Поминали обязанности перед Человечеством, общее благо и - неизвестно отчего - права животных и негров.
        Известный факт: когда вспоминают общее благо, держись за карточку, будут хакать.
        Не то чтобы друзей и партнеров сильно волновало жизненное пространство - нет, проблема заключалась в том, что возник идеальный перевалочный порт для торговых и транспортных кораблей, следующих в Пояс астероидов и на внешние планеты.
        И этот порт оказался в руках шайки отмороженных сибиряков, казаков и крещеных татар, в свое время решившихся на переселение.
        Мог ли свободный мир это допустить?
        Свободный мир желал международный Марс.
        Русь вообще и Боярская Дума в частности в гробу видала свободный мир.
        Свежеиспеченные марсиане искренне не понимали, чего от них хотят, и мечтали о дне, когда от них отцепятся.
        Кое-кто начал потихоньку бряцать оружием, когда вмешался Государь и разрубил гордиев узел - такая уж у них, государей, работа, узлы рубить, что другие завязали.
        Настучал по клювам ястребам, показал шиш западникам - и даровал Марсианской губернии широкую автономию под патронажем Короны.
        Свободный мир был вынужден отступить, но злобу затаил. А планету - планету все так же осваивали русские. Живущие в мире и верные своей земле. Что еще нужно?
        Впрочем, богатая история колонии соответствующим образом сказалась и на местных нравах. Вроде дом, Империя, но с душком: постоянная толчея купцов, шпионов и вольных стрелков давала знать о себе. Святосилуанск стал великим перекрестком.
        Время улетало незаметно - в занятиях, безобидном трепе и, собственно, служебных обязанностях, пока что сводившихся к тупому наблюдению за работой автопилота.
        Я был почти что счастлив. Особенно потому, что за все время на корабле шептун ни разу не давал о себе знать.
        …И вот иду я к стойке. «Поляну держу», как Аверченко выражаться любит. Хорошо, продержали перед назначением три месяца на спецкурсах, подучили. Вроде бы и незачем было, наше дело маленькое - на консоли стучать.
        Ан нет.
        Пригодилось. Третий день на планете; Дядя Вася с Аверченко и прикрытием сразу после посадки умчались, нам велев изображать бурную купеческую деятельность, и вот - пригодилось.
        Что у нас на поляне, господин обер-лейтенант? Докладываю: за столиками трое вооруженных; на улице двое топчутся, выход держат; еще пятеро гражданских внутри, из них две дамы и один ребенок. Еще - половой за стойкой.
        Может, конечно, не гражданские, а я срисовать не сумел, и оружие есть, но разумнее считать некомбатантами. Особенно ребенка, господин обер-лейтенант.
        Вот и прилавок.
        - Утро доброе! Кофейку, милейший. - Губы шевелятся, а сам инструкции в башке перебираю.
        Вроде бы все однозначно: берут - лапки поднимай и жди, наши обменяют. Это в игрушках-боевиках все самое интересное в такой момент начинается, а в жизни - операция уже провалилась, теперь бы лишнего геморроя коллегам не добавить, например, начав пальбу в общественном месте.
        Это в теории.
        На практике же берут меня в русском городе, столице имперской губернии, пусть и с широкой автономией. Чуть не на глазах у городовых и местных бесов. И это меня, рыбешку мелкую. Что же это деется, православные?
        А деется вот что: а) всех, кто покрупней, уже взяли либо сейчас так же обложили; б) если в Святосилуанск пришлось втихаря гнать нашу лайбу - местные коллеги вызывают сомнения у начальства, а дело достаточно серьезное; в) предстоит мне экстренное потрошение, а потом со святыми упокой.
        Это если срочно не начну двигаться.
        Утешил себя мыслью, что уставы писались для деятельности на территории иностранных государств, а я сейчас дома, где шалить можно и нужно. И начал. Двигаться, значит.
        Спокойно так, не торопясь, поплелся к туалетам. Внутрь зайду, а как выйду - сверну в служебное помещение. Там посмотрим: выходов много - и в отель, и на улицу.
        Сгодится для начала.
        Некая трусливая сволочь в голове, до боли напоминавшая того, кого я привык считать собой, завопила, что у меня паранойя, а если вдруг нет - схлопочу пулю.
        На какое-то мгновение я замешкался. Увы, этого хватило, чтобы план полетел ко всем чертям.
        По порядку: во-первых, у меня в ухе заорала гарнитура коммуникатора. Такой, знаете, знакомой-знакомой мелодией. Увы, мне не звонила прекрасная блондинка. Условленный сигнал означал, что кто-то из наших крупно влип. И с чего бы это я догадывался, как именно? Не могу взять в толк.
        Во-вторых, я покосился на очень, видите ли, удачно подвешенное под потолком зеркало. Была у меня смутная надежда, что новые друзья не озаботились связью или не отследили, что одна из жертв успела поднять шум.
        Если бы!
        В-третьих, в этом самом зеркале я увидел, как питекантропы вскакивают из-за столиков. С вполне понятными намерениями.
        Конечно, у меня было оружие - небольшой гражданский револьвер, какой нередко носят купеческие приказчики. Было и целых шесть патронов в барабане. По одному на рожу - хватит, и даже останется.
        Одна беда, так-растак - мне и одной пули довольно. Опять же, штатские вокруг.
        В общем, отстреливаться не вариант, а к сортиру пробиваться далековато.
        Зато за спиной у полового-бариста вкусная такая, сочная дверка, не иначе на кухню. А где кухня, там и лифты служебные, и выходы к банкетным залам, и на улицу…
        Ну, «козла» я перемахивал всегда легко, а гравитация на Марсе плевая, так что перед стойкой не растерялся.
        Полетели на пол чашки. Округлились у полового глаза.
        Громыхнуло над головой, посыпалась штукатурка. Из пушки, что ли, палят? Их мама не учила глушителем пользоваться? Да нет, с глушаком, понятно, просто зал маленький. Это в фильмах глушитель навинтил - и тишина…
        Либо если вместо банального глушителя используют правильное оружие со спецпатроном. Которое есть у любой спецслужбы. Например, у нас на борту добра этого полно.
        Ох, как интересно! Значит, за мной вообще какие-то непонятные граждане, чуть не бандиты, несутся? Им-то что нужно?
        Эту мысль додумывал уже на кухне, неуклюже упав в сторону от двери, в которой тут же появилось несколько лишних отверстий.
        Кухня не радовала взгляд. Нет, кухонный мультипроцессор был хорош, сразу видно, и холодильник не хуже, и с поварихой - этакой юной валькирией-практиканткой - с ней бы я охотно пообщался, не будь я помолвлен и не виси за мной хвост из пяти уродов с пушками… Кухня разочаровывала эстетически. В данных обстоятельствах я бы предпочел помещение, в котором имелось больше одного выхода, не считая того, через который я ввалился.
        - Куда? - невнятно вопросил я, стоя на четвереньках.
        Валькирия, оказавшаяся на диво сообразительной, пискнула, кажется, из-под холодильника:
        - Коридор, развилка, налево - улица, вперед - конференц-зал, справа - главный холл.
        - Там и сиди, - невнятно одобрил я, цапнув со стола мясницкий нож.
        Револьвер - хорошо, но мало.
        Как я и ожидал, в коридоре меня встретили двое. Ну что ж, у меня осталось четыре патрона и ни одного ножа.
        Честно говоря, палил и резал я с перепугу, потом испугался еще сильней. Стояли себе, в ус не дули, потом в драку полезли… Полно ли, я, часом, охоту на добрых подданных не открыл? Не отверчусь потом. Ну, отверчусь, наверное, но бумажек заполнить придется тонну.
        Впрочем, вряд ли торчать в служебных коридорах отелей входит в число самых популярных хобби на Марсе. Особенно, когда слышны выстрелы.
        Раненым бегемотом понесся дальше, на перекрестке налево свернув.
        Улица, машина, космопорт. На корабле остались двое, Витька из моторного и Шакиров, вместе мы банда, вместе мы все решим.
        - Стой, дурак, - раздался уверенный голос позади.
        Было у меня четыре патрона, остался один. Психанул, расстрелялся… Кто не психанет? Вообще-то кто угодно, но вы меня поймите: коридор-то пуст. И динамиков тут нет, и не в гарнитуре голос - из уха на бегу вылетела.
        С ума схожу, что ли? С другой стороны - и то верно. Не бегут за мной, значит, ждут снаружи. А в отеле - не факт. Особенно, если повыше забраться.
        Если, конечно, они не догадались сразу камеры наблюдения под контроль взять. Догадались? Пятьдесят на пятьдесят, работают тяп-ляп… Рискнуть стоит.
        Значит - в конференц-зал, а оттуда на лестницы.
        Пролетел вихрем, как на шестой этаж взбежал - и сам не помню. Остановился. Теперь аккуратно маску из синткожи снять, кнопочкой щелкнуть… Прости-прощай, приказчик купеческий Афанасий Никитич, век помнить буду, если проживу. Только горстка пыли и осталась.
        Его ищут, а вот меня, олуха, не факт.
        Но шмотки на мне его, со всеми следами победоносного прыжка через стойку, пробежки по кухне и далее, так что к ближайшему выходу лезть не с руки. Кровища опять же. В комнату за одеждой влезть? К себе или в чужую? Надо думать.
        Пока отдышаться можно и комм проверить. Так, тревожки от всех, включая оставшихся на ладье. Вбил код - ну-ка, кто жив, отзовись.
        Отозваться удосужился только блистательный кап-два, пребывавший где-то на окраине города.
        Значит, к ладье, отбить, в воздух поднять - и к кэпу. Где он, там и Аверченко со своими лбами.
        - Идиот, - констатировал знакомый голос позади.
        На сей раз стрелять я постеснялся. Повернулся. Передо мной стоял крепкий тип лет тридцати. Короткая бородка пиратского вида, волосы длинноваты… Терпеть не могу этаких смазливых.
        - Чего, - говорю, - изволите, сударь?
        - Жить, - отвечает, - желаю.
        И в воздух воспарил. Повисел так. Опустился.
        - Надоел ты мне, - сообщает, - хуже горькой редьки. Да только повязаны мы. Улавливаешь нить?
        - Шептун…
        - Для тебе каплей Давыдов. Как ты собрался «Заступницу» отбивать, скажи на милость? Пристрелят - и вся недолга.
        - Тебе какая печаль? Ты вообще подсознание.
        - Если ждешь рассказа, как я тебя ценю и жалею, - не по адресу. Видишь ли, товарищ дней моих суровых, за рефлексию отвечает другая часть твоего не слишком могучего интеллекта. Боюсь, расположенная даже не в голове.
        - Возвращаясь к теме, - говорю, - что хочешь? - и хихикаю, как идиот.
        Доигрался, с глюками общаюсь. Грехи наши тяжкие…
        - Проблема в том, что часть я именно твоего подсознания. Знал бы - предпочел остаться собой, ну да кто меня спрашивает. Итак, обонять, осязать и всячески ощущать этот прекрасный мир без тебя не смогу. А я к этому привык, знаешь ли. Так что сугубо против того, чтобы ты нас клал на амбразуру. У меня опыт, у тебя тело, идет?
        - Погоди, - до меня начало доходить, - то есть когда мы с Энн… Ах ты, сволочь!
        - Далась мне твоя Энн.
        - Отчего так пренебрежительно? - тут же обиделся я.
        - Дрянь она, парень, поверь мне. Не ты ей нужен, по-ло-же-ни-е… тьфу. Ладно, не о ней речь. Выкрутиться мы с тобой хотим?
        - Хотим, - отозвался я.
        - Это хорошо, это прогресс. Учти, что я с тобой говорю и вообще себя помню - паршивый знак. Но дает пару преимуществ. Слушай внимательно, пока можешь. Ты уверен, что нас хотят завалить?
        Я только ухмыльнулся.
        - А теперь включи голову. Знаю, ты в нее обычно ешь, но ей иногда можно думать. Очень освежает, попробуй, не пожалеешь. Тебя могли подстрелить раза четыре. В коридоре вообще драться начали. Со стороны отеля оцепления нет - значит, гнали на улицу и выгнали бы, если не я. Как вариант, еще и проверяли.
        - На черта?
        - А на черта красавцу в самом расцвете сил давать себя размножить, что твою пиратскую песню, с непонятным результатом? Польза державы, тра-ля-ля, крындец всему, и жизни, и любви, враг у ворот. Дальше пересказывать? Ты вроде с самого начала понял.
        - Предположим.
        - То-то же. На досуге уточни, кстати, как там мой оригинал. Если погиб - обидно. Такого молодца губить!.. Так вот, сам знаешь, технология эта не только нашим нужна. Многим вообще не нужна. Как бойцов легко воспитывать станет: из одного человека и сотни приматов - сто человекообразных выходит, красота!
        - Потрясен. И что это значит?
        - Значит, что к космопорту соваться не будем. И к Васильеву тоже. А вот пара людишек у меня тут была…
        4. «Остап Ибрагим Цухенвальд цур Вангезунд»
        Из отеля я выбрался не слишком изящно, но эффективно: на четвертом этаже повис на руках, спрыгнул на тротуар и был таков.
        Честно - сначала думал, поломаюсь. Нет, даже ногу не подвернул. Потом ждал комитет по встрече на другой стороне улицы. Не дождался. И переоделся успешно: шептун-Давыдов подсказал в раздевалку бассейна заглянуть.
        Давыдов держался рядом. Толку никакого - больше моего не увидит, а все равно… словно спину прикрывают. Опасное чувство. Но приятное.
        Был, конечно, вопрос, верить ему или нет. Галлюцинация, безумие, демон, осколок чужого разума, застрявший в моей голове, - любой из вариантов казался одинаково неприятным.
        В который раз за последние месяцы не оставалось ничего, кроме как плыть по течению. И даже вариант выйти из игры я потерял, согласившись на предложение Зимина.
        Впрочем…
        У меня остался один патрон. Этого довольно. Револьвер внезапно показался очень привлекательным, красивым даже. Я с трудом стряхнул наваждение.
        Вместе с ним пропал и шептун. А я понял, почему улица была так безлюдна. Местные стражи правопорядка наконец очухались и перекрыли ее импровизированными блокпостами, один из которых вырос прямо передо мной.
        Кто-то орал, срывая голос, пытаясь уточнить у столпившегося народа, не видел ли кто-то злодея. Как ни странно, голограмма до боли напоминала Афанасия Никитича, светлая ему память. Снимок был, слава Богу, нечеткий, явно сделанный камерой наблюдения.
        Что ж, это терпимо. Шансы проскочить есть. Дурно другое.
        Очередь была часа на два. И наверняка такие же посты по всему району, дворами не уйти.
        - Молодой человек, вы, кажется, торопитесь? - рядом со мной остановился пожилой господин с озорными искорками в глазах.
        Меч в петлице бурого сюртука уведомлял о его статусе боярского сына - увы, полноценный титул мой визави так и не получил.
        Бывает. Это в Первой Империи, коли родился дворянином, живи на всем готовеньком, а теперь время иное. Боярские дети имеют немало привилегий в учебе и жизни, но и выкладываться ради заветного значка в форме золотой шапки им приходится не в пример нетитулованным.
        Разумная система, ничего не попишешь, но иногда оставляет на обочине вот таких симпатичных дядек.
        - Есть немного, сударь, - согласился я.
        - Дела любви?.. Не отвечайте! Я не выдержу ответа, что вы спешите в пошлую контору. Пойдемте-ка, потесним это хулиганье. - Боярский сын хитро улыбнулся.
        - Но как?
        - Элементарно, друг мой! Вы меня не знаете. Обожаю дарить людям радость. Когда меня в юности вязали городовые, ох… Они подвозили меня до дома совершенно бесплатно вместо того, чтобы тащить в участок. Я даже приноровился намеренно попадаться. Вперед, на штурм!
        - Владимир Конрадович! - остолбенел седой урядник.
        - О! - обрадовался мой проводник. - Кроль! Ты, подлец? А ведь еще вчера, кажется, передергивал в карты у Мадлен. А тут вырос! Оперился! Уважаю. Пропусти-ка, по старой дружбе, будь ласка. Я ведь точно не тот тип, у меня кумплекция другая! - и толкнул урядника брюхом.
        - Сей секунд, сей секунд. - Похоже, не только урядник знал самозваного Вергилия, поскольку секция ограждения мгновенно исчезла.
        Я двинулся за Владимиром Конрадовичем, сам не веря своей удаче и в то же время не забывая поглядывать по сторонам. Увы, удача - очень своенравная девица, так что увидел я урядника, с нехорошей миной заглядывающего в планшет.
        - Погодите! - вскинулся он. - Владимир Конрадович, с вами часом не обер-лейтенант Еремин?
        Я сжался. Патронов, считай, нет. Да и последнее дело - собственную полицию валить. Заложник? Пожалуй. Вокруг этого Конрадовича так пляшут - стрелять не решатся.
        Он ко мне по-человечески, но что делать? Извинюсь потом. Мужик авантюрный, посмеется, лишь бы на подвиги не потянуло в процессе.
        Значит, потерпевшего развернуть, револьвер достать, рвануть к ближайшей машине - и в генерал-губернаторский дворец. Там - кричать, орать, требовать связи с Дальней Разведкой. Прикрытие и так к черту полетело. А если генерал-губернатор сам замешан? Полиция-то меня ищет. А если не пустят? Не поверят?
        Тем временем Владимир Конрадович, не подозревая об уготованной ему незавидной судьбе, откашлялся и заявил:
        - Крольчатина, не пори чушь. Это Гришка Распутин, секретарь мой. Только с Земли.
        - Давайте проверочку? Быстренько?
        - Отчего нет. Но обер-прокурору Арсеньеву ты будешь объяснять, почему мы опоздали на обед.
        - Но приказ…
        - Дай-ка! - Он вырвал планшет у собеседника. - Гриш, глянь, и впрямь ты. И пальчики твои вроде. Позволь-ка, ты у нас теперь мошенник? Особо опасен, но ценен, брать живьем, невзирая на потери? Знал, что прохвост, но чтоб настолько… Ладно. А ты не хотел об утере пачпорта заявлять. Сидел бы в каталажке, кабы не я. Приказ сейчас отменю, на это допуска хватит.
        Он быстро ввел код на клавиатуре, а потом приложил значок к сканеру.
        - Продолжайте, орлы! За Русь православную, ура! - с этим криком он ухватил меня под локоть и быстро пошел вперед.
        Свернул в первую же подворотню. Отпустил. Я выдохнул. Выдавил из себя:
        - Гришка Распутин? Серьезно?
        - Остап Ибрагим Цухенвальд цур Вангезунд звучал бы хуже, а больше в голову ничего не пришло. Учтите, мой юный друг, у вас есть в лучшем случае сутки. В худшем - часов двенадцать. Допуск у меня неплохой, но вопросы возникнут непременно.
        - У вас не будет проблем? - выдохнул я.
        - У меня? И это благодарность?! Проблемы будут у них.
        - Почему вы мне помогли?
        - Обожаю плутовской роман. Вы что, сперли кружевной чепчик цесаревны? Это во-первых. Во-вторых, терпеть не могу, когда нервные молодые люди размахивают возле меня оружием. Это сокращает жизнь и дурно влияет на пищеварение. А в-третьих… Против меня плетется заговор, знаете ли, так что мы собратья в беде.
        - Заговор? - удивился я. - Если я чем-то могу…
        - Вы уже помогли. Видите ли, они все сговорились. Все! Даже секретарша - вот уж предательство, которого не видел мир! Они мечтают примерить на меня шапку, можете себе представить? А в моем зрелом возрасте сразу делают думным боярином на Земле. Тьфу! Каждый день вставать в семь утра, никаких праздников, охоты, рыбалки, клубов - нет, иди в проклятую Думу и вкалывай. Там даже нет приличного буфета! Вот и пришлось скрыться на Марсе. Но после этого… Ха! Минимум год свободы! Удачи вам, молодой человек.
        Я восхищенно кивнул в ответ. Да-с, судьба определенно свела меня с выдающимся представителем рода людского. Только садясь в такси, я сообразил, что так и не спросил ни фамилии, ни области деятельности этого титана.
        Возможно, он мог помочь. Если его прочили в бояре хотя бы от юстиции… Но было поздно.
        …Было поздно. Нет, закат только начинался, но время, отпущенное судьбой, утекало. Я сидел в вагоне маглева, тупо глядя на многоквартирные купола пригорода за окном.
        Я побывал по четырем адресам, которые мне назвал Давыдов. Хорошая новость - такие люди действительно существовали, так что спятил я не окончательно.
        Плохая новость - один умер, двое покинули планету, а четвертый пребывал в нетях.
        В общем, у меня имелась большая, качественная дырка от бублика. Наши тоже не выходили на связь.
        К тому же меня настиг откат от перестрелки в отеле и последующей игры в прятки с полицией. Нет, своему спасителю я верил, но по городу предпочитал передвигаться перебежками, путая следы.
        Мало ли, когда на самом деле почешется неведомый благодетель? Я кому-то действительно очень нужен, вот в чем беда. Во мне дело, в миссии «Заступницы» ли - не так уж важно.
        Силы попросту кончились. Я рухнул на сиденье в кольцевом поезде маглева и затих. Сознание плыло - частые обращения к шептуну, похоже, что-то сотворили с моим рассудком. Кресты на церквах превратились в андреевские, у имперских орлов на флагах отросло по третьей голове, а сами флаги окрасились в пурпур.
        Веселое небо Святосилуанска ситуации не облегчало. Я чувствовал себя как пациент психушки. Вот только тому ничего не грозит.
        Добраться бы до дома! Сам с радостью примерю смирительную рубашку.
        В конце концов, я навигатор. Это не моя работа.
        Тихонько застонал - действительность вновь поплыла, размазалась… Встала на место.
        Все по-старому. Так же сидит напротив меня симпатичная брюнетистая девушка с книгой, так же гудит тихонько двигатель.
        Моя соседка вдруг подняла глаза. Засмеялась тихонько. Осеклась.
        - Простите, у вас такой забавный вид… Будто потерявшийся щенок. Наверное, это не смешно, не так ли?
        - Нет, - выдавил я улыбку. - Смейтесь на здоровье. У вас красиво выходит.
        - Просто вы такой… Спокойный, сильный - и тут такой взгляд.
        - Действительно, забавно. - Следующая улыбка была настоящей.
        - Вы точно не обиделись? Меня все ругают, что я смеюсь невпопад. - Девушка слегка смутилась.
        - Пошлите их куда подальше. Зануды ваши все, - с флотской прямотой отрезал я.
        - Так и сделаю. Ой, смотрите! Дождь! Закат такой лиловый… Будто ежевичное мороженое! - Она вновь засмеялась, и почему-то засмеялся с ней вместе некий обер-лейтенант.
        - Спасибо, - сказал я. - Мне это было нужно. Видите ли…
        В кармане зазвонил коммуникатор. Я взглянул на определитель, кивнул девушке и поспешил к выходу.
        Дядя Вася все-таки был жив.
        5. «Экстренное потрошение»
        …В пакгаузе на окраине порта было шумно. Само строение стояло пустым - его резервировали для себя две купеческие ладьи, которые сейчас находились где-то в Пустоте: одна на пути к Земле, другая к Церере, насколько я понимаю.
        Но порт жил круглые сутки. Сеть в ее привычном понимании пришла на Марс сравнительно недавно - и оттого сделки заключались нередко прямо на посадочном поле. Тут же узнавали новости и передавали слухи.
        Гомон мешался с грохотом дождя по крыше, убаюкивал…
        Капитан второго ранга Васильев опаздывал.
        Наконец дверь внизу распахнулась. Я схватился за рукоять шпаги, торчащую из спортивной сумки: ничего лучше без проверки документов достать не вышло. А вот спортинвентарь для сражения с болванами - пожалуйста.
        Револьвера с одним патроном как-то мало в нашем случае.
        Хлопнула крышка люка.
        - Здравствуй, дорогой мой, - сообщил знакомый голос. - Двое нас, что ли, осталось?
        Я успокоился. Как оказалось - зря. Историю Дядя Вася рассказал следующую: они с Аверченко отправились на встречу с агентом, у которого была припасена некая карта памяти.
        Передача состоялась к общему удовлетворению. Ничто не предвещало беды, пока на пути к машине наши не попали под перекрестный огонь с крыш. Пришлось укрыться в одном из куполов. Поднявшиеся наверх ребята Аверченко попытались расчистить путь, но схлопотали по пуле.
        Впрочем, штаб-ротмистр не растерялся. Ушли техническими тоннелями канализации. Увы, не один Аверченко был догадлив - их настигли. Спецназовец остался прикрывать отход капитана.
        Добравшись до порта и понаблюдав за безрадостной картиной того, как портовая полиция пытается вскрыть загерметизированную «Заступницу», Дядя Вася выматерился и решил уничтожить карту памяти.
        Но все-таки не удержался, решил узнать, за что погибли хорошие ребята. Вышло, что ни за что. Весть, переданная агентом, была, конечно, важна, но о ней уже двое суток как пронюхали журналисты - и потому ровно никакой ценности не представляла. Об этом знал агент, знали преследователи, знало командование…
        Выходил, как выражались в конторе, «фуфел». Ловушка.
        …На этом месте рассказ завершился, потому что хлопнула дверь внизу. Либо кто-то забрел в пустой и запертый пакгауз, что маловероятно, либо кто-то из нас притащил «хвост».
        Грохот автоматной очереди, рвущей металлокомпозит пола, подтвердил вторую версию.
        Дядя Вася с грохотом рухнул.
        Я уставился на него в ужасе, но тот быстро показал пальцем вниз. Стоило вновь затрещать выстрелам, я немедленно последовал его примеру.
        Наверняка поднимутся наверх для «контроля». А уж в люк я не промахнусь.
        Правильно, вот, молодец, лезешь. Сейчас аккуратно потянуть спуск… Мимо.
        Зато кап-два не оплошал - срезал гостя так, что тот рухнул прямо на головы поднимавшихся за ним товарищей.
        Ожидая града пуль, врезающихся в тело, вскочил и побежал. Сейчас опять в потолок садить начнут, гады. А у меня только шпага, уже без ножен - пусть не заточенная, но тяжелая: самое то по головам бить, да и колющим если кого достать - неплохо выйдет.
        Не подведи, шептун, твой выход.
        В зияющую пасть люка не спрыгнул - влетел, мимо ступеней, приземлился с перекатом. Трое. Двое у лестницы, один в стороне, на потолок нацелился. Брони нет, значит…
        Первого достал в кадык. От выстрела ушел, рухнув на пол, подсек второго и тут же помчался к третьему. Удар чашкой шпаги по лбу - весомый аргумент в споре.
        Второй уже изготовился стрелять, но подоспевший Васильев достал того выстрелом.
        - Ну ты резкий, - уважительно, как мне показалось, заявил он, отпыхиваясь. - А если бы я не подоспел?
        - Вашу скорость я приметил, - улыбнулся я. - На то и рассчитывал. Не их же стволы подбирать? Мало ли, вдруг биометрия встроена? Ладно, гляньте пока наружу. Если на пятках не сидят - хорошо бы разговорить языка.
        - Даже если их тут еще нет, - сообщил кап-два несколько возмущенно, - то, милый мой, скоро будут. Что ты делать собираешься?
        Это он сказал вслух. Смысл был проще: «Заткнись, салага, я тут старший офицер». Я предпочел не обратить внимания.
        - Экстренное потрошение. Так есть там кто? Нет? Значит, приступим…
        …Крики до сих пор стояли в ушах, а кровь запеклась на пальцах. Мы бежали, лавируя меж пакгаузов.
        - Стоп, - скомандовал Васильев. - Еще несколько клоунов. Ждем, пусть мимо прошагают, голубчики.
        Ему тоже не понравилось «вскрытие». Дело было не только в моей готовности применить это решение - он и сам пришел бы к нему, но потерял несколько драгоценных минут.
        Дело было в том, что «клоуны» оказались итальянцами. Притом именно итальянцами, а не еэсовцами. Эта мелочь, которой и на карте не видно, решила сыграть в свою игру, не имея даже собственной разведки и армии. Отчего? Кто-то очень большой, очень влиятельный, прямо из штаба ДыРы слил информацию.
        Приказ у наших друзей был четкий: силовиков валить, летный состав брать живым, невзирая на потери и заодно записывая данные по боевой эффективности каждой конкретной рожи.
        Знакомо, не так ли?
        Палить на поражение начали, как я понимаю, больше от разгильдяйства и азарта охоты.
        После того как допрос завершился, Васильев посмотрел на меня усталым взором. Сказал - как-то тихо, по-новому:
        - Знаешь, у меня был такой приятель, Егор Давыдов. Ты на него похож. Не родственник?
        - Нет. Большие друзья были? - спросил я с каменной миной.
        - Скорее наоборот. Уж очень был… - Васильев кивнул на тело на полу, - вроде тебя. Чересчур. Не в обиду.
        - Как погиб?
        - Жив. Взрывная декомпрессия. Мне рыло подправило, ему аварийной переборкой ногу отрезало. Протезы с аугментациями сейчас ого-го, но в его деле таких примет иметь нельзя.
        Я кивнул. Да, нельзя. А протез головы - можно?
        Мы пробирались по порту к итальянскому кораблю. Небольшая шхуна, тридцать человек экипажа - и большинство ищет нас. Идеальный вариант, чтобы угнать.
        Вдвоем управиться будет тяжеловато, но до Земли доберемся. А уж там выясним, какая тварь нас продала.
        Скормить ей собственные кишки будет приятным началом нашей беседы, пусть так и знает.
        6. «Обожаю дарить людям радость!»
        …До шхуны мы не добрались. Зажали нас в очередном проходе. С одной стороны - полицейский спецназ, за его спинами сучок какой-то лысый в черном отирается, с другой - итальянцы.
        Думал - все. Нет. Потребовали сдаться. С-час. С одной стороны - стволы, с другой - шокеры. А на руках только шпага.
        Еще - шептун. И благодарность Зимину. Искренняя.
        Спасибо, маэстро, за уроки, пусть я и дурной ученик. В конце концов все всегда сводится к невыученным урокам, не так ли?
        Шпага, мертвенный свет фонарей, испарина на лбах. А ведь тут скоро осень. Красиво небось. К лешему! Живым не возьмут. И землю русскую не предам, и игрушкой в руках наших сволочей не стану. Третий выход есть всегда.
        Молчи, шептун. Говоришь, должен выжить и мстить? Врешь, собака, жить хочешь. Я тебя раскусил. Взявший меч от меча и погибнет, а ты царь мечей. Нельзя Руси Святой тебя брать - оскотинится и душу загубит. Как я.
        Значит, в драку - и насмерть.
        Только решил папистов обрадовать, как еще толчеи добавилось.
        Отряд войскового спецназа на крыши выбежал - ну как в дурном кино, и все по наши души.
        Ударили пули по бетону. Ударил голос из мегафона:
        - Прекратить цирк! Имперская Безопасность! - и показался наверху некто знакомый, в сюртуке буром, со значком золотым. - Господа иностранцы, будьте любезны сложить оружие. Инциденты будут рассмотрены как недопонимание. В противном случае все останется недопониманием, но станет трагическим, а мне эта головная боль совершенно не сдалась. Судари мои полицейские, вон! Без вас тесно!
        Только выдохнуть успел - бес он или нет, а Конрадович вроде свой мужик, как крючок из-за спин полицейских вылез. Орет:
        - Это операция Дальней Разведки! Права не имеете!
        - Так что же, наши тоже гонялись? - шепчет Васильев.
        - Жаль, ствола нет, так и тянет пристрелить, - отвечаю.
        - Эротические мечтания ДыРы мне неинтересны, - отвечает сучку тем временем Владимир Конрадович.
        - Катись в ад, бес. У меня полномочия от Государя!
        - У меня плохая новость, господа. Его Величество скончался сегодня днем. Уходят однокурсники… Царствие Небесное. Пока наследница не введена в курс, такими делами ведает думный боярин от Имперской Безопасности. Вовсе не диверсанты и мародеры. Полистай законы, там есть. Не читал, но уверен. К тому же, так уж вышло, не переживай, что Имперская Безопасность - это я. И боярин - тоже я, уже часов пять как. Последней волей загнал в Думу, представляешь? И я утверждаю: эти люди вольны идти куда хотят.
        Пока Владимир Конрадович говорил, итальянцы предпочли тихонько раствориться в ночном воздухе. За ними последовала часть бесов. Ряды полицейских тоже поредели - многие резонно предпочли оказаться подальше. Заезжий бес улетит, а своя ДыРка рядом останется и будет помнить, как ей на твоих глазах клистир прописали.
        Но мне было как-то все равно. Силы кончились. Тяжело опершись о шпагу, я стоял, не зная, куда деть себя. Помню, как спешил к нам спустившийся с крыши бес. В глазах играли чертики:
        - Ну, мальчик мой, как вам финал? Проклятье, во мне погиб отменный режиссер. А каких трудов стоило собрать всех тут! Направить, так сказать. Но я обожаю дарить людям радость, такая привычка.
        - Так вы боярин? - выдавил я.
        - Шталь моя фамилия. Вам я не лгал, прятался здесь от шапки. Вот ДыРке соврал для красоты, но вы же не выдадите старика? После нашей встречи я начал вникать в дело. Очень уж любопытно стало. Понял, что время вмешаться. Пришлось выйти из подполья и связаться со Столицей, чтобы получить полномочия. Эх, Alexandre… Великий Государь был. А как пел!.. Хорошо, выслушать и подписать все успел. Как не вовремя! И как осложняет дело… Мальчик мой, да ты падаешь!
        - Ага, - успел подтвердить я прежде, чем потерял сознание.
        - Проклятье, ну каков подлец этот Кронин! Вот уж ДыРка!
        Я только кивнул. Столица проплывала под аэромобом. Подмигивали огоньки на шпилях. Вот и альма-матер, Вышка, показалась. Привет от блудного сына!
        На Землю мы вернулись три дня назад - и дни эти прошли в тумане. Отчасти от того, что весь полет я провалялся в лазарете на успокоительных - игры с шептуном не прошли даром. Отчасти - потому что дома меня ждало тошнотворно официозное письмо по электронке.
        Наверное, Давыдов был не совсем не прав, характеризуя Энн как дрянь. Конечно, подробности нашего грандиозного провала в прессу не просочились, но слухи по Сети гуляли. Столкновение доблестных сынов отчизны с вражьей агентурой, героизм - наверняка их запустили бесы или ДыРа. Еще в Сеть ушло видео с камер наблюдения, на котором я шинкую итальянцев.
        Зрелище неаппетитное. Анна Святославовна была готова мириться с мужем, убивающим людей нажатием кнопки, но не лично. Это ведь так неэстетично! Что подумает тетушка?
        Так что оставаясь верной подругой…
        Скатертью дорога.
        Впрочем, это я со зла. Она искренне писала, что ее Сережа не был таким - и была права. Я не вернулся с Марса. Погиб еще той долгой зимней ночью. Ждать от нее поддержки? Не так устроена.
        Вот та девчонка из маглева, та поняла бы… Уверен. Дадут отпуск - рвану на Марс и найду. Миллион населения - не проблема, это я решил твердо.
        - Да вы меня не слушаете, друг мой! - Боярин Шталь заглянул мне в лицо с искренним беспокойством.
        - Прибыть ко двору. Отчитаться. ДыРе - на орехи, нам - лавры, так? - спросил я.
        - Какие лавры, дорогой мой? Очнитесь! Нам надо предотвратить войну. Вы так и не поняли, что замыслили подлецы?
        - Как войну?
        - Ох, горе. На вас натравили полицию и итальянцев. Европейцы мечутся, устраивая неприличный тарарам. Конечно, попадаются гоняющейся за вами полиции. Когда вас возьмет полиция… Ах да, с ней - вышло недопонимание, рука Запада. Так вот - все выясняется, вы даете нужные показания. При этом иностранцы узнают о существовании шептуна - шила в мешке не утаишь. Паникуют - и вот вам Третья мировая на Земле и в космосе.
        - Но зачем?
        - Затем, что Кронин… - Владимир Конрадович выплюнул слово, которые больше ожидаешь услышать от грузчика, чем от потомственного боярина. - Как всякий параноик, он верит в войну на опережение и Wunderwaffe. И его позиции ничуть не ослабели. Шептун отныне не тайна.
        - И как быть?
        - Теперь все зависит от новой Государыни. Ее решение и ответственность.
        - Почему вы сразу не ринулись к ней?
        - Она путешествовала, яхта приземлилась час назад. Барышня разумная, я знал ее малышкой, но давненько не видел. А Кронин обязательно притащит какой-нибудь козырь.
        Внизу показались деревья дворцового парка.
        - С Богом, - выдохнул Шталь, размашисто перекрестившись. - Не оставь рабов Твоих…
        7. “Casus belli”
        …Кабинет, где нам велели ждать, оказался неплох. Думал, будет как в музее, а оказался в уютной гостиной. Разве что камин был непривычен, но, видимо, тут ценили архаику.
        Обращали на себя внимание и лейб-гвардейцы - вернее, выпускницы военных училищ, которыми кто-то заменил привычных по фильмам молодцов. Мудро. В истории уже были проблемы с излишне любвеобильными государынями, не следует вводить даму в грех.
        Развалиться бы в тяжелом кресле с бокалом, книжку - бумажную, настоящую! - с полки подхватить… Увы, компания подобралась неподобающая.
        Бояре Шталь и Кронин неприлично собачились. Сам я жался к стеночке, а спутник Кронина, бритый налысо мужчина в инвалидном кресле, отвернулся к окну. Лица его я не видел.
        - Вы пораженец! Иуда! - орал Кронин.
        - Дружок, вы меня поражаете, - оскорблялся Шталь. - Вы дали врагу прекрасный casus belli, да еще ценой жизни собственных подчиненных. Измена, знаете ли…
        - Размазня! Россия стоит на жертвах и посерьезней! Или вам не нравится Россия?
        - Я люблю Русь православную, грешен. Своего россиянского монстра оставьте историкам.
        - Это софистика, - внезапно успокоился Кронин. - Вы умный человек, Шталь. Признайте: победа того стоит.
        - Нет. Никакая победа не стоит души. Господь не требует человеческих жертв, тем паче не следует людям. Боюсь, вам меня не понять. Давайте обмен, а? Что вы припасли для Ее Величества?
        - Вы первый.
        - Отлично. Показания моего штаб-ротмистра.
        - Естественно, не отрепетированные. Поражаюсь я вам, Шталь! Мой обер-лейтенант - пример того, каким может стать русский воин…
        - Психованным маньяком? Человеком, видящим то, чего нет? Отчаявшимся полудурком, преданным командованием? - вмешался я. - Не юлите под клиентом, ваша очередь.
        Кронин одарил меня таким взглядом, что я точно понял - у меня появился новый враг.
        - Капитан-лейтенант, представьтесь.
        Человек повернулся. Его лицо было мне знакомо - слишком часто видел я его в кошмарах.
        - Дав-Давыдов, - человек мелко затрясся. - Здравствуй, брат.
        Я понял: он не сможет стоять. Даже за клавиатурой работать - и то не сможет.
        - Что с вами стряслось, если позволите спросить, дорогой? - Шталь посмотрел на Давыдова с искренним сочувствием.
        - Дек-компрессия. Контуз-зия. Теперь - ничего, жив. Хоть как пригодился.
        - Это, - перебил Кронин, - мой аргумент. Боец, даже после такой трагедии вернувшийся на поле брани.
        - Любопытная трагедия, - говорю по наитию. - В первый раз слышу, чтобы от оторванной ноги случалась контузия. Оно того стоило… брат?
        - Т-ты ответь, - хмыкнул Давыдов. - Польза державы, тра-ля-ля, крындец всему, и жизни, и любви, враг у ворот, - фразу он произносил долго, тяжко. - Мы-то потерпим, да?
        Я понял. В чем-то он был прав, этот вояка.
        - И он засомневался, ты, немчина! - Кронин был доволен.
        - Я немец? Это ты немец, Менгеле чертов! - Шталь аж закипел.
        - Помолчите!
        Этих слов не произносил никто из присутствующих. Открылись двери, и на пороге застыла хрупкая девушка с волосами цвета воронова крыла.
        И Шталь, и Кронин уже склонили головы, а я все еще не мог подобрать с пола челюсть. Опять галлюцинация? Не могла же вот так, в самом деле, в обычном маглеве, с книгой…
        - Я услышала достаточно. Не вижу тут немцев и предателей. Вижу русских людей, и некоторые из них вконец запутались. - Интонация не могла принадлежать девушке, которая смеялась при виде дождя; интонация ясно намекала на кирпичную стенку и расстрел.
        Но тут она украдкой мне подмигнула. Я не поверил своим глазам, а Ее Величество продолжала:
        - Притом у двоих из них украли нечто важное. Пусть и по-разному. Ваши предложения, Кронин?
        - Цена высока, Ваше Величество. Войне быть - рано или поздно. Но сейчас, с такими бойцами, как обер-лейтенант или штаб-ротмистр, называйте как хотите, готовыми заплатить… Мы устроим ЕС показательную порку. Провокация? Неважно. Ни один враг не сунется в наши пределы еще полвека, гарантирую!
        - Маленькая победоносная война, - хмыкнул Шталь. - Где-то я это уже слышал.
        - Шталь, если вам так не терпится, говорите, - смилостивилась императрица. - Только избавьте меня от соловьиного пения, а то я расплачусь прямо тут.
        - Голубушка моя, - заворковал Владимир Конрадович, - то есть Ваше Величество, ну что же вы? Душите поэта на корню. Вот вам сугубо практические соображения: не правы тут будем мы. Истина рано или поздно выплывет. Помните, что сделала с Совдепией правда о ее возникновении? Великая ведь была страна. Да и война… Ну, война. Всегда были. Всегда будут. А сейчас пошуршим, глядишь, и рассосется. Радость людям! Итальянцам сунем денег, Евросоюзу - гарантии уничтожения всех материалов по программе…
        - А места в Думе вы им дать не хотите? - съязвил Кронин.
        - Ваше? Было бы неплохо. Знаете, хочу. Уступите?
        - Паяц!
        - Молчать, - вздохнула юная государыня. - Седые, а мальчишки. Капитан-лейтенанта я слышала, а что скажет господин штаб-ротмистр?
        Шталь втихаря показал мне большой палец: живем, звание бесовское, не дырявое назвала.
        Я не отреагировал. Вспоминал Марс. Разговор с призраком. «Жаль губить такого молодца». Экстренное потрошение. Галлюцинации. Кровь на пальцах. Тревожки по всем каналам. Ощущение загнанного в ловушку зверя. Обморок.
        Письмо от Энн - награду для героя.
        - Помню этот взгляд, - улыбнулась императрица. - Вы умеете сказать все, не сказав ни слова, штаб-ротмистр, это точно.
        Пока бояре осоловело смотрели на меня, прикидывая, где бы это я мог встречаться с ней, девушка продолжила:
        - Мы положимся на Господа и последуем тем путем, что предлагает Владимир Конрадович. Блаженны миротворцы, не так ли? Но дело не только в этом. Нельзя строить государство на уворованном. Даже если считаешь, что вправе взять, даже если кое-кто сам желает быть ограбленным - нельзя. Из лжи и крови - дурной фундамент.
        Интерлюдия
        1. ПИСЬМА С ГРАНИЦЫ МЕЖДУ СВЕТОМ И ТЕНЬЮ, ПРОДОЛЖЕНИЕ
        …Как же наивен я был! Мальчишка, дурак, прекрасная душа. Человек, которого искренне смущала кровь на руках и людская подлость.
        Лучше бы я остался таким.
        Правда.
        Никакой войны, естественно, не случилось.
        ЕС благополучно развалился, заклятые друзья вцепились друг дружке в глотки, и за общим весельем им стало не до нас.
        Что до меня… В трогательном головиде герой с моим именем чудесным образом стал бы навигатором личной яхты ЕИВ; у героя бы был квадратный подбородок и римский нос; еще не обошлось бы без мезальянса в конце. Терпеть не могу героев; я не один из них, и самый большой комплимент, который можно сделать моей физиономии: от неё не трескаются зеркала и не разбегаются с визгом дети.
        В любом случае, жизнь не слезливая мелодрама. В крайнем случае - авангардная драмедия без особых пафоса и надрыва чувств. По крайней мере, моя.
        Меня действительно ждала новая служба, но отнюдь не столь романтическая и вполне логичная.
        Я осваивался там и лечился от наивности: даже не обиделся на Шталя, когда понял, кто был настоящим организатором многоходовочки на Марсе.
        Есть такая служба - в этом самом… ароматном… возиться, уж простите за грубость. Впрочем, позвольте предположить, подобные слова вам ведомы не хуже моего.
        Чем еще я занимался? Подыхал от любви, неуместной и глупой, незаметно втекшей в жилы по капле.
        Последствия Марса, сказал бы ученый эскулап, циник и умница. «Иди… неважно куда», - ответил бы я на это.
        Временами казалось - я вплотную подошел к пределу. Мы, русские, привычны к границам, зачастую очерченным нами самими. Необходимая компонента устойчивого социума. Вежливость, нормы поведения, неписанный кодекс поведения благородного человека - а неблагородных среди нас нет, исходя из того же неписанного кодекса.
        Каждый тупик, в который мы упираемся, содержит в себе подсказку, как выбраться. Любовь без шансов - изволь страдать молча и культурно, можешь немножко выпить, спеть песню, проспавшись, сходить в церковь, перелистать Экклезиаста - авось и полегчает.
        Только вот у меня период этот затянулся. На сколько? Почитай на всю жизнь, сколько её там оставалось.
        Иногда мне становилось интересно - что будет, если мы встретим не нами поставленный предел или просто предел без возможности отхода на заранее подготовленные позиции.
        Мы - в смысле Империя.
        Тритонский инцидент подарил мне ответ. И еще - кошмары по ночам.
        Помните?
        …Пожалуй, из моего опыта это ближе всего к кораблям, горящим на подступах к Ориону.
        2. ВЫДЕРЖКА ИЗ ТРУДА ПРОФЕССОРА БЕРНХАРДА ГНАЙДЕ, Д-РА ПОЛИТОЛОГИИ, МАГИСТРА СОЦИОЛОГИИ, БЕРЛИНСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ, «КРИТИКА УТОПИИ: ИМПЕРИЯ, КОТОРОЙ НЕТ»
        …В отношении Империи термин «фронтир» не имеет смысла. Как такое возможно?
        Мы подробно рассмотрели военную машину русских в предыдущей главе. Однако вы, как и я, не в силах представить себе степень интеграции её в имперское общество.
        Армия и Флот не просто рядом - они неотъемлемая часть любой мало-мальски крупной гражданской инициативы русских.
        Экипажи коммерческих и частных кораблей обязаны отслужить на Флоте, чтобы получить допуск к работе в Пространстве. Даже снимая погоны, они не освобождаются от присяги. Это - прекрасный пример одного из проявлений этой интеграции, равно как и культ «офицера и благородного человека», заметно перекликающийся с древним «офицеры и джентльмены» наших островных соседей.
        Сами вооруженные силы состоят из прекрасно оснащенных и подготовленных контрактников и отлично обученных офицеров, многие из которых обязаны перед Академией отслужить два года рядовыми - это не касается лишь будущих пилотов военной техники, навигаторов и тому подобных специалистов, от которых взамен требуют беспрецедентной подготовки в необходимых им в профессии областях знания.
        Добавьте к этому две спецслужбы, обе со своими подходами и секретами, а так же казаков - субкультуру, превращенную в живое оружие; воспринимающую поголовное ношение оружия и традиционную воинскую подготовку с детства не как общественно опасный фактор, стимулирующий преступность, а как привилегию.
        Особенно возмутителен для нашего сознания тот факт, что во многом из-за этого неестественного отношения, определенно плода работы имперской пропагандистской машины, уровень бытовой преступности и антиобщественного поведения в их среде невозможно низок.
        Слово «фронтир» само по себе подразумевает определенное отсутствие законов, анархию и алогичность.
        Стандартный имперский протокол при колонизации подразумевает обследование небесного тела силами нескольких экипажей Дальней Разведки, затем высадку на плацдарм частей, напрямую подчиненных Имперской Безопасности при поддержке морской пехоты. За пехотинцами следуют поселенцы: вооруженные до зубов казаки в бронескафах армейского класса, с оружием в руках.
        Автор описывает протокол высадки на мирную планету, лишенную фауны или расквартированных сил вероятного противника.
        Скажите, какое место беззаконию и, можно сказать, романтике остаётся при таком раскладе?
        Абсолютно никакого: через два года тут и там стоят аккуратные домики, и за исключением мелких деталей картина ничем не отличается от каких-нибудь Омска или Анадыри.
        Единственный фронтир, с которым может столкнуться Империя, лежит не в физической, назовем это так, области, но в сфере разума.
        Непознанное и непознаваемое - вот две вещи, что имперцам не удастся вогнать в строгие рамки протокола.
        Пока что ничего подобного им не встречалось…

* * *
        Данный отрывок рукописи вызвал значительный интерес, почти что восторг в Империи. Автор получил коллективное благодарственное письмо от представителей казачества и ЕИВ корпуса морской пехоты, а так же приглашение выступить с курсом лекций на эту и схожие темы в Столице.
        Отказался, сочтя издевательством. Зря.
        Часть II
        Jure dicere
        «Если больной обращается за помощью слишком поздно, лепра может пройти сама собой ценой потери пальцев на руках и на ногах, ценой увечья» Грэм Грин, «Ценой потери»
        1. «Планетяне!..»
        Бывают минуты в жизни - глянешь в зеркало, а оно трещинками мелкими идёт, будто инеем подёрнуто. Рассыпается, умирает, по ветру ледяному позёмкой белой летит.
        Отчего так, милостивые государи? Просто всё: смотришь, а из зазеркалья не ты на тебя глядит. Усмехается еще, да паскудно так, скотина.
        Врёт сказка древняя! Не оттого зеркало тролля на осколки раскололось, что до Неба паршивец вскарабкаться решил. Небо - что ему суета мелочи всякой? Взглянул чёрт старый на собственное отражение - а ему оттуда Не-Он ухмыльнулся.
        Вот как мне примерно сейчас.
        Отставить фанаберии, господин штаб-ротмистр!.. Приказываю сам себе, зубы сжимаю. Помогает. Как правило.
        Нет позёмки, как не было!.. Белые лепестки с деревьев по ветру летят, мягко ложатся на водную гладь.
        Пыхтит колёсный пароходик, к пристани старательно подползая, молодчина этакий.
        Сходни - на землю.
        Добрались, слава Богу!
        …Нет позёмки - и штаб-ротмистра тоже нет. Спускается по сходням меж пассажиров господин облика цивильного: сюртук черный покроя невиданного, джинсы старомодные - такие веке в двадцатом носили, а то и в девятнадцатом, не знаток. Шляпа темно-серая с полями загнутыми, часы на цепочке.
        Серебряный значок купца второй гильдии на лацкане - ладья в Пустоте.
        Штаб-ротмистры?.. Нет их тут, не видно - и всё.
        Ну, надеюсь. Если не облажался. Даже походка - и та расхлябанная, с лёгким намёком на военное прошлое - всё равно не скроешь, так лучше подчеркнуть. Я отчего перед зеркалом в салоне будто барышня плясал? За этим, за этим…
        Обвёл я взглядом пейзаж - а славно, славно вельми! Модифицированная вишня в цвету, горы на пол-неба воздвиглись.
        И сам городок, Новоспасск, очень даже ничего, пусть и застройка по большей части деревянная и одноэтажная.
        Хмыкнул я тихо. Пароход с колесом на корме; пассажиры: дамы в кринолинах, господа в пиджачных парах; домишки деревянные, а по улицам меж ними лошадки скачут, в повозки впряженные.
        Ровно в головид исторический попал. Бытие определяет сознание - добрая фраза, никак не поймешь, кто кем командует, а всё на одно выходит: так сразу и не разберешься, в каком веке оказался.
        Если не присматриваться.
        А присмотришься - фыркнешь, не удержишься. Пароход-то паром, быть может, и пышет временами, вот только дров на нём не найдешь, и угля тоже: компактный ядерный энергоблок котёл греет.
        Дамы с господами одеты невесть как - исключительно те, кто не на службе; остальные - во вполне современного вида комбинезонах, офисных костюмах и коротких сюртуках, разве что ткани непривычны.
        Лошадки скачут - половина добрая из искусственной матки родом; все до единой неказистые мохнатые тяжеловозы - эта порода лучше всех переносила долговременную заморозку эмбрионов.
        Макабр!
        Огляделся - не встречают. Подождём. Всё равно делать нечего.
        …Не мне ждать! Господину незнакомому, пугающему.
        Что у меня осталось своего? Имя - чужое, и служба - не моя, даже рожу скальпелем перед вылетом подправили.
        - Зачем? - спросил я Старика, когда тот огласил свой вердикт. - Разве иначе нельзя?
        - Нельзя, дружок, - отвечал Старик.
        «Старик», он же думный боярин от Имперской Безопасности Владимир Конрадович Шталь, пребывал в настроении странном и даже романтическом.
        Он только что сдался в сражении, что вёл пол-жизни против всего мира, от покойного Государя до любимой секретарши. Сохранив фактический контроль над ведомством, согласился представлять его в Боярской Думе - собрании лучших специалистов по всем аспектам жизни Империи, консультировавшем и дававшем советы Её Величеству.
        Такой финт ушами теоретически плясал на грани нарушения закона. Но заклятый друг Кронин из флотской Дальней Разведки, спецслужбы, отравлявшей существование Шталя сильнее всяких иноземцев, плевать хотел на приличия, давно практикуя подобное; вокруг наследства в очередной раз трещавшего по швам Европейского Союза начинался большой шпиль; провокаций на границах становилось всё больше…
        В Думе был нужен лучший. В ведомстве тоже требовался лучший.
        Это понимали и молодая Государыня, и сам Шталь.
        Тогда я стоял в кабинете со знаменитой табличкой на двери, с которой гордо взирало на недоуменного посетителя выведенное аккуратным почерком «Мой!», и искренне недоумевал, чем заслужил ссылку.
        - Дорогой мой! - Шталь неуклюже, но честно пытался подсластить пилюлю. - Яхонтовый! Вы засветились во время Марсианского Провала… молчите, молчите, я не отрицаю, что вы герой, но засветились бесповоротно, так что в основной оперативный состав вам дорога заказана. Сколько лицо не правь, есть приметы, которые не изменишь. Так?
        - Так.
        - А я, как вам известно, обожаю сеять свет и сладость. Но делать это перед мертвецом - несколько бессмысленно. На Земле вам грозит опасность, делом снова заинтересовались. Да и сами скажите, разве в тринадцатом отделе так весело? Сочинять отписки для бояр от сельского хозяйства о том, что Имперская Безопасность уверена - в изученном пространстве зеленых человечков не бывает… Тихий ужас же! А в колонии на Тритоне воздух, селянки… Слетайте, а?
        Тут Старик попал в точку. В тринадцатом, иначе прозываемом «богадельней», весело не было. Именно туда скидывали поток «мусорных» запросов, захлестывавший ведомство, и именно там я проторчал последний год, минувший с конфузии на Марсе.
        - Посидите годика четыре в резидентуре в колонии на краю Ойкумены. «Подкрышником»[1 - Жаргонизм. В противоположность «нелегалу», чья национальность и биография переписаны - разведчик, имеющий легальное прикрытие от своего государства]. Подучитесь. А там и вернуться можно. Или вас что-то держит в Солнечной?
        …Я вздохнул, глядя на полёт белых лепестков. Меня ничего не держало.
        Что в итоге осталось у меня своего? Древнее печатное Евангелие в саквояже. Любовь без шансов на взаимность - равно бесплодная на Тритоне и Земле. Карьера - без надежды принести пользу Отечеству; даже в «богадельню» не гожусь, только в «подкрышники» на краю света, иуд вербовать да сребреники распределять ради тайн великих - кто куда стадо перегнал.
        Еще - игольник.
        Непростой - шкатулку красного дерева с ним доставил в ночь перед отъездом лейб-фельдъегерь, вылупившийся на мои погоны с нелепой смесью зависти, восхищения и фальшивого пренебрежения во взоре.
        Понятное дело: юнец, а уже штаб-ротмистр, да еще высочайшие дары получает. Видать, герой!
        Дурак ваш фельдъегерь.
        Героев зовут на годовщины выпусков из Высшего Военно-Космического - даже если те вынуждены ответить отказом из-за дел службы. Их не клеймят за спиной предателями Флота, променявшими честный хлеб навигатора и сотрудника Дальней Разведки на подачки зловредных «бесов»-безопасников.
        И не заткнуть поганых ртов, не рассказать, что ДыРа чуть не развязала мировую войну, попутно отправив под нож собственных людей, и только «бесы» да личное вмешательство молодой Государыни спасли положение.
        Не то, чтобы я питал иллюзии относительно морального облика моей нынешней службы - но всё-таки до такого наши не опускались.
        Кажется.
        Короче, меня не позвали - и это было горько.
        Приложив палец к планшету в подтверждение получения и отослав порученца, открыл шкатулку. На черном бархате лежали небольшой, похожий на древний «Парабеллум» игольник и шесть магазинов к нему.
        Невероятно дорогая игрушка. Невероятно полезная. Сто выстрелов в магазине. Принцип пушки Гаусса - бьет далеко, точно и больно: шьет при желании танковую броню. Интеллектуальная система наведения и «умный» прицел, позволяющие забыть о поправках и дрожи в руках, паля чуть не на километр.
        Царский подарок. «Императорский», - поправил я себя.
        Никаких гравировок с именами и званиями - очевидный плюс при моей профессии. Почему-то то, что дарительница вспомнила об этом, рождало теплое чувство в груди.
        …Сейчас игольник приткнулся в подмышечной кобуре.
        Я посмотрел на очередного пассажира, добравшегося до встречавших его… друзей?.. членов семьи?
        В воздухе звучал мелодичный смех. Где-то звонили церковные колокола.
        Невольно я подался к смеющимся. Не помню, когда именно разучился улыбаться. Но знаю точно - с тех пор чужая радость действовала на меня как наркотик. Пожалуй, я даже начал понимать, почему сказочным упырям требовалась живая кровь.
        Своя, мертвая, не грела.
        Удар по плечу заставил меня вздрогнуть от неожиданности. Тоже мне, разведчик. Зазевался - и вот результат. «Поляну не держал», а если бы ко мне подобрался убийца?
        Тьфу.
        Есаулу в запасе Халилову такие терзания от рождения неведомы. Есаул шагал по жизни бодр, весел и неистов. Усы воинственно закручены, невообразимый лиловый пиджак таинственно мерцает, фамильная сабля вдохновенно торчит перпендикулярно поверхности.
        - Григорий Петрович! Не встречают! - радостно осведомился он.
        Именно осведомился. С вопросительной интонацией славный казак сроду не водился. Мы свели знакомство во время семидневного плавания из Святого Владимира - губернского города, или, по-местному, столицы атаманства, административного центра русского сектора планеты.
        Я никак не мог включиться в разговоры попутчиков, посвященные большей частью ценам на зерно и алмазы, редкоземельные элементы и скот; местным поэтам и местному же высшему свету.
        Есаул стал истинным спасением. Плевать он хотел на разговоры. Бравый офицер желал перекидываться в покер и вист, пока «супруга с ухватом» далеко. Я же играл и был равнодушен к проигрышам - лишь бы не остаться наедине с собой.
        Можно сказать, брак, заключенный на небесах.
        - Как видите, Харитон Семёнович, - пожал я плечами.
        - И моей не видно, - прищурился он. - Опять в кофейне Федотова с подружками засела и обо всём забыла, хохотушка. Пройдёмся? Мы вас подкинем, куда нужно. А то останавливайтесь у нас, не стесните, что вам по гостиницам кости ломать?
        - А ухват? - искренне заинтересовался я. - Да и жилец я беспокойный.
        - Я сам беспокойный. А ухват… Да, ухват - это аргумент. Ставлю боевую задачу: за поездку понравиться Мариетте Иоанновне. Справитесь - сама пригласит. Главное, не попадитесь на предложение познакомить с её сестрой. Редкого норова девица, чистый зверь-каркадил, брр…
        - Так точно, господин есаул, - щелкнул я каблуками.
        За легкой беседой мы добрались до конца причала и вышли на улочку.
        - Хмм. Странно! - отметил есаул. - Народ как слизнуло с улиц. Ровно и не суббота.
        Так, этого Вергилия стоило держаться. С моей-то точки зрения в местном захолустье с его десятью тысячами населения иначе и быть не могло.
        - Тпру, тпру, нечистая вас побери, - рядом с нами лихо затормозила… бричка?.. карета?.. Не специалист! Открытая конная коляска о двух диванах с поднимающейся крышей, в общем.
        На переднем, сжимая вожжи, восседала хрупкая, но весьма бойкая дама, ростом Халилову примерно по пупок. Свежестью лица она напоминала гимназистку, возраст выдавал лишь мудрый взгляд карих глаз из-под темной челки. Одета была в безразмерную юбку-брюки и белую блузку. Револьвер на поясе смотрелся на своём месте.
        - Дорогая, позволь представить тебе… - закашлялся и как-то съёжился Халилов.
        - Собутыльника? Только в карты резались и водку пили, горе луковое, или ещё во Святом Владимире по бабам прошлись?! Отвечай!
        Школа Старика всё-таки кое-что мне дала. До Шталя далеко, но с этим справиться можно, да и не слышалось в голосе злобы - поза одна.
        - Мариетта Иоанновна, милейшая! - включил я воркующий голос. - Разрешите? Григорий Петрович Леонтьев, лейтенант Флота. В отставке по ранению, ныне купец скромный. Заверяю, как на духу: по бабам не ходили, водки не пили, а в карты резались, да ещё как! Только пух летел. Но на фишки, исключительно на фишки. Разорил бы меня ваш супруг иначе вконец. Великий мастер, цените!
        - Ладно, ценю, - смеются глаза госпожи Халиловой. - Так уж и быть. И прощаю. Но если узнаю!..
        - Ручку, ручку позвольте, - последний залп даю и тон выключаю.
        - А вы знаете, как успокоить женщину, Григорий Петрович. Вы ведь не женаты? - взгляд на пальцы вашего покорного. - Не хотите с сестрицей моей знакомство свести?
        Есаул делает круглые глаза и чиркает ладонью по горлу. «Каркадил!» - шепчет театрально.
        Смеёмся все вместе. Они искренне. Я - эхом, отражением.
        - Загружайтесь, - машет рукой Мариетта. - Не знаю, что случилось, но на перекрестке форменный затор. Все к реке спешат. А кое-кто с оружием бежит.
        - Там, - повернулся ко мне, севшему рядом с вещами на заднее сидение, есаул, - река излучину даёт. А за ней - граница с Большой Пятеркой. Территория корпораций. Посмотрим. Вооружены?
        Я откинул полу сюртука и похлопал по кобуре.
        - Отлично, у меня тоже револьверт. Что творится, сейчас выясним, - зоркий есаул углядел бегущего в ту же сторону паренька, по виду гимназиста.
        Дождался, когда коляска поравняется с ним и цепко ухватил его за ухо.
        - Малый, куда все смылись?
        - Там эти… планетяне!
        - Докладывай толком, боец.
        - Так точно, - вздохнул «боец». - Ефим Петров, учащийся, пятый юношеский Новоспасской базы. Говорят, у корпоратов инопланетяне высадились. Разрешите ознакомиться с обстановкой на месте?
        - Ша! Дуй на базу, жди приказа. Понял?
        - Так точно, - увял паренёк.
        - Смотри, помощь потребуется - а ты без шабли и в гражданском. Понял? Выполняй! Мари, гони!
        И Мари погнала.
        …У реки я, честно говоря, мало что понял. Виднеется на горизонте бульба бурая, неровная. Может, холм, может гора. Говорят - не было такой с утра ещё.
        Им виднее. Не станет же целый город меня разыгрывать? Тут, конечно, глушь медвежья, развлечений мало, но не настолько.
        Достал коммуникатор - мало у кого они на Тритоне есть. Включил дальномер, навёл… Охнул. На всякий случай игольник вытащил, прицел включил - нет ошибки!
        Мама дорогая!
        Да эта штуковина метров на триста потянет в высоту. По земным меркам - плюнуть и растереть, а по здешним - чудо чудное. Да ещё пакость какая-то во множестве великом по ней ползает - ровно муравьи стальные.
        - Блин, - заметил я вульгарно. - Что, правда? Человечки зелёные? Господь, Ты - великий шутник…
        Непонятное не спрашивало мнения тринадцатого отдела о своём существовании. Непонятное просто взяло, нагрянуло, выперло прыщом на носу - сами разбирайтесь, как со мной жить, господа хорошие.
        Оно даже не ждало нашего решения; что ему до нас! И всё.
        По крайней мере, так казалось.
        Ближе к берегу толпа редела. Кто-то организованно грузился в конные коляски, спеша на базу.
        Казачий город. Пограничье. Порядок знают.
        У самого берега на импровизированных позициях суетились казаки в броне.
        Мы прорвались через давку, есаул коротко кивнул стоявшим в оцеплении - и вот мы стояли перед хмурым седым типом в бронескафе с лычками войскового старшины на плечах.
        За спиной - импульсный карабин, в глазах - арктический лёд. Хоть сейчас на войну.
        - Знакомься, наш царь и Бог, командующий базой Лев Иннокентьевич. А это - хороший парень Гриша Леонтьев, хочет с нами насчет посадочной площадки для постоянного торгового сообщения договориться. Вы друг дружке и нужны. На наших буераках нигде, кроме базы, не сядешь.
        - Боюсь, сейчас не до того, - оборвал войсковой старшина. - Как вот это решится - зайдёте, хорошо? Чаю попьём, подумаем. Свои купцы - ладно будет.
        - Лёв, что это такое? - Халилов нахмурился.
        - Сами не знаем. Вылезла. От корпоратов - тишина. Как вымерли. Англичане-соседушки истерят. Особист мой волосы все на груди выдрал, из Владимира помощь не раньше ночи обещают…
        Сигнал коммуникатора заставил отвлечься. Шифровка по спутниковой. Из Владимира. Припомнил код, разобрал кое-как смысл.
        «Нет связи с резидентом. Приказываю принять ситуацию под контроль. ОСО - игнорировать. Разрешено нарушить конспирацию. Просим оценки обстановки».
        А я что? Отбил: прибыл, аномалию наблюдаю. Обстановку оцениваю. Помощь? Обойдемся покамест. Трое наших всего во Святом Владимире сидят, особистов армейских не считая, нешто сам не справлюсь?
        - Лев Иннокентьевич, - говорю, - на два слова. Харитон Семёнович, Мариетта Иоанновна, подождите меня у… э-э… повозки, пожалуйста.
        - Фаэтона, - пришел на помощь отец-командир.
        Так вот как эта телега зовётся!
        Мы отошли в сторону. Сомнения мешали начать разговор. Курировать операции местного казачьего войска - не моя задача. На то особый отдел есть.
        Агентура и активность на территории вероятного противника - вот моя головная боль. Только непонятное выросло, получается, в нашей зоне ответственности.
        Проморгали, долбодятлы. Или нет? Молчит резидентура, и резидента не видно!
        Будь собеседник флотским, из пехоты или даже из строевых казаков - был бы в курсе стандартной процедуры. А здесь?
        - И что скажут бесы по этому поводу?
        Прозвучало почти обличающе. Но выдохнул я с облегчением. Не надо долгих объяснений. Войсковой старшина службу помнит.
        - Скажут, что мой приезд никак не связан с… этим поводом. По крайней мере, меня в курс не вводили. Как догадались?
        - Игольник штучной работы, таких гражданским не продают, господин…
        - Штаб-ротмистр. У вас острый глаз.
        - Что делать будем? Полагаю, решать вам?
        - Видимо, господин войсковой старшина. Я поставлю в известность. На вашем месте я бы вызвал людей из запаса. Пока - первую очередь. И приготовьте приказ для второй. Расконсервируйте технику. Естественный ход.
        - Понял вас. Но всё-таки… Лезть на их территорию - провоцировать инцидент. Не лезть… Сами понимаете. Мне беспокойно.
        - Мне тоже, - пожал я плечами. - Будем на связи.
        Я соврал. Беспокойства не испытывал. Слова «леденящий ужас» были бы куда уместнее.
        2. «Помните о пределе возможного»
        …Коняшки цокали копытами, а Харитон Семёнович изволили философствовать. Как известно, величайший шик и главное хобби истинного офицера - легкая фронда.
        - Что вы видите окрест, друг мой?
        - Колонию? - пытаюсь угадать.
        - Нет-с! Про-вал, зарубите себе на носу. Форменный провал.
        - Да ну тебя, - супруга бравого есаула только рукой на него махнула.
        - Цыц! - есаул грозно пошевелил усами. - Вот вы купец. А что торговлишке нашей мешает?
        Преодолеваю сковавший меня у реки ужас. Держу рожу, отвечаю спокойно:
        - Принцип сверхсветового движения. Чем тяжелее груз, тем дольше летит судно и тем больше горючего ест. Больше топлива - дороже полёт. Прогрессия геометрическая
        - Верно! - радуется есаул. - Купеческие ладьи от Земли досюда за полгода долетают. Лет пятьдесят назад, когда колонию основали, года полтора занимало. Правильно?
        Киваю.
        - А колониальному ковчегу… или там грузовику большому десять лет требовалось, и полёт до сих пор обошелся бы в пятилетний бюджет Империи. Даже с колонистами в анабиозе, штабелями погруженными. Места для техники - никакого. Только небольшие приборы и расчет на то, что все вместе сумеют построить технологические цепочки почти с нуля.
        - Разве не сработало?
        - Нет, - отрубил есаул. - Политики изволили рассчитывать на дружбу народов, единый порыв и прочую чушь. Как же! Шесть ковчегов, пять от великих наций, один от корпораций. Вот только «великие» уж очень великими оказались. Как выяснилось, что тут ни фаст-фудов, ни автострад - сгрудились у ковчегов и их подъедать начали. Никаких цепочек, одно вымирание. А вкалывали только мы. Да и у нас… Не все без цивилизации смогли. Такими темпами до аэромобов век пройдет. Метрополия идёт вперёд, в будущее, а мы топчемся на месте! Мыслимо ли? В городе три с половиной авто, тракторов не считая, и два из них на базе.
        - Хмм, - говорю, к народу на улицам присматриваясь. - Тогда очень боялись войны. В одиночку бы не потянули. Да и сами посудите - красиво у вас.
        Фыркает есаул.
        - Это, - заявил, - есть. Чай, на Руси живем. Сами посудите: нет в путях наших ничего нового. Монархия наследственная на престоле; меритократия на местах; европейский, прости Господи, социализм в экономике да вера в сердцах - сколько раз видано! Одна только разница есть - мы делаем всё это красиво. Потому и Империя!
        - Тоша не так уж неправ насчет темпов, - задумчиво сообщила ничуть не увядшая под суровым взглядом есаула Мариетта. - Откуда, думаете, в наших краях весь этот… антураж реконструкторский? Свыкнуться с условиями пытаемся. Себя убеждаем - игра это. Психологи говорят: компенсация.
        Фаэтон остановился у конторы товарищества «Купец Калашников и партнёры». В издевательском названии мне почудилась знакомая рука - та, что свой кабинет подписала «Мой!».
        - Вас точно не подождать? Если вот этот, - есаул нахмурился, - ваш торговый представитель, с ним каши не сварите.
        - Благодарю, не стоит. Дела-заботы, знаете ли… Встретимся на базе или к вечеру подъеду к вам, как договаривались, - пресловутое приглашение от Мариетты не замедлило последовать по пути - и, заметьте, никакого ухвата.
        Дождавшись, чтобы фаэтон скрылся за углом, двинулся вперёд.
        Страх? Отличная штука, вот только на него нет времени.
        Подёргал входную дверь - закрыто. Нырнул в просвет между домами и вскоре оказался у задней двери.
        Игольник - на изготовку. Скрытый за косяком ридер тихонько пискнул, опознавая поднесенный к нему купеческий значок.
        Просканировал дверь: очень тихо, очень спокойно - не хотелось нарваться на мину-сюрприз. Перекрестился мысленно да внутрь вломился.
        Пронесло. Никаких мин. И силовой вход тоже лишним оказался. Нет врагов!
        А есть обшитая светлой вагонкой комната - смола застывает на стыках досок - и полосы света сквозь жалюзи, натужно гудящий вентилятор местного производства в уголке и рабочий стол. Под потолком лениво кружились мухи.
        На столе валялось тело в рубашке цвета хаки с короткими рукавами и таких же шортах. Задом оно опиралось на стул, уронив голову в светлой панаме на сложенные на столешнице руки.
        Тело храпело.
        Убрал игольник в кобуру. Прикрыл за собой жалобно застонавшую дверь - жестко я с ней обошелся, да.
        Подошел к столу, двумя пальцами кувшин подхватил. Понюхал. Ну и шмурдяк, Господи помилуй!
        Выплеснул содержимое в грязный фаянсовый умывальник у стены. Налил из крана водички.
        Проследовал к телу - и с чувством, толком, расстановкой полил из кувшина.
        - А? Ч-чо?
        - Ротмистр Апельсинов, смирна-а! - рявкнул зло. - Что за бардак на вверенном объекте?
        Апельсинов - сухощавый, лет сорока, тоской в глазах более смахивающий на кабана на бойне, нежели на сотрудника достойного ведомства в конторе - заморгал недоуменно.
        - Д-дай… Бодун, - нескладно, но вполне понятно взмолился он.
        Дал, почему нет? Отхлебнул Апельсинов. Глаза в ужасе вылупил.
        - А джин? Где? - с ужасом сказал.
        - На своём месте. В канализации, - выплюнул я.
        Страх? Исчез: вскипел да испарился. Одно озверение осталось.
        - Что, - спрашиваю нежно-нежно, - за бордель, ротмистр? В ближайшем будущем, полагаю, бывший ротмистр? В городе чэ-пэ, Владимир каналы связи обрывает, а военное положение вводит кто бы вы думали? Не резидент, мальчишка зелёный, только с парохода! Мне что, туды-растуды, резидентуру принимать?
        - Принимай, - отвечает. - Только спать не мешай.
        Захлебнулся я. Онемел. В жизни такого не видел. Ну да, тут край света, тут всякое возможно, но разгильдяев в службе нет.
        «Правда?» - смеётся кто-то издевательски на краю сознания.
        - А что, - спрашивает тем временем Апельсинов, - совсем плохо?
        - Совсем, - говорю.
        - Тогда точно принимай, - вздыхает. - Нет меня. Не потяну. Тень осталась. Запил. Коды к терминалу сейчас продиктую. Ох, выцарапывал я его… А ведь всего-навсего комп из столовки ковчега, сто лет в обед.
        - Почему? - понять пытаюсь. - Что с вами произошло, господин ротмистр?
        - Ты про тринадцатый отдел слышал? Богадельню? - вопросом на вопрос отвечает.
        - Служил, - кривлюсь.
        - Тут - хуже. Там хоть делом занят, а тут делать нечего, вот и думаешь, думаешь… Никакого спасу нет. Знаешь, жил такой Феликс Дзержинский. У большевиков сразу после краха Первой Империи за нашего Старика.
        - Ну?
        Я плохо понимал, при чём тут древняя история.
        - Может, он и гад был, не знаю, но умный. И остроумный. Сказал когда-то: у настоящего чекиста, беса по-нашему, должны быть горячее сердце, холодная голова и чистые руки. Смешно! Мы - те, кто Иуд куёт и сам предаёт с холодным сердцем. Кто не жалеет ради идеи самих себя, кто убивает… Откуда всему этому взяться? Шутник великий! Грустный, правда… Не бывать государству без бесов-то. Сдохнет держава.
        Язык Апельсинова заплетался. Но он сумел передать свою боль мне.
        …Через час я вышел из конторы через переднюю дверь - злой, заметьте, как черт. Апельсинов продолжил сиесту - толку от него все равно не было.
        Бывший столовский компьютер работал исправно, хоть и с заминками. Передо мной открылась вся история падения моего номинального командира.
        Поначалу дела шли неплохо. Энциклопедия подлости вербовавших и завербованных внушала уважение. Да и терминал удалось выбить, а это, уже понял, явление по местным меркам беспрецедентное.
        Потом, один за другим, агенты начали исчезать. Кто-то перебегал. Кто-то умудрялся избавиться от компромата. Вдумайтесь, дать человечку спрыгнуть с крючка! Некоторые переставали брать взятки.
        В итоге от всей агентуры на территории Пятерки корпораций осталось одно имя. Я запомнил его.
        Полистал отчёты.
        Есаул достаточно верно описал местную международную обстановку. Разве что жестковато - соседушки-иноземцы тормозили по-черному, но своего не упускали, строились потихоньку.
        Корпораты - иное дело. Новоспасск как-никак являлся единственным удобным для наблюдения за ними населенным пунктом на планете. И пусть с каждым годом отчеты становились все более формальными, общую картину уловить удалось.
        Те заперлись в нескольких городках, выросших вокруг места высадки. Дождались легких кораблей с Земли. И превратили свою базу в научный центр, где понятие «этика» в повестке дня не значилось.
        «Прелестно», - решил я. Пусть это не отвечало на вопрос, откуда взялся неизвестный объект, пусть даже на Земле мгновенное строительство такой штуки выглядело дурной шуткой…
        Это всё же зацепка.
        Размышления прервал оклик:
        - Сергей Афанасьевич!
        Молчу, иду, думаю: «Нет тут никаких Сергеев Афанасьевичей, ошиблись, милейший. Григорий Петрович я, уж больше полугода».
        Сам думаю, сам полы сюртука расстегиваю. Влип, нет?
        - Григорий Петрович? - Тот же голос. - Господин Леонтьев?
        «Р» раскатистая, а гласные - будто каши в рот набрал. Швейцарец?
        Взгляд бросаю - стоит чудо чудное, диво дивное. Словно к конному… фаэтону, или как его там, руль спереди прицепили. Под днище - движок поставили.
        А на переднем диване восседает этакий, в шляпе пирожком да самомодном в прошлом сезоне в Столице костюме.
        Руки поднял - будто внимание привлекает. А для понимающих показывает: не будет пальбы.
        Подхожу.
        - Прошу простить?..
        - Отто Рейнмарк, торговец.
        - Швейцарец? - усмехаюсь.
        - В точку. Швейцарский… не будем бросаться некрасивым словом «резидент»… наблюдатель за территорией Пятерки в этом богоспасаемом городе, - приподнял господин Рейнмарк шляпу, лысину роскошную показав.
        - Только за ней? - ухмыляюсь.
        Улыбнулся швейцарец. Искренне, обезоруживающе… По-настоящему, без игры. Такие улыбки надо на баланс брать, как вид вооружений - ценная в нашем деле штука.
        - Вы же, - спросил, - на базу сейчас? Давайте подвезу! И никаких отказов не приму, так и знайте - обижусь.
        Ну, если обидится…
        …Пыхтит двигатель бензиновый допотопной конструкции. Пыхтит Рейнмарк, мобиль на горку заводя. Язык высунул от усердия - а все равно трещит, будто из пулемета строчит.
        - Людям нашей профессии надобно дружить. А то пойдут… вместо службы - убийства, вместо игры агентурной - интрига кровавая. Поверьте моему опыту. Это ведь у вас первое такое назначение? Молчу-молчу.
        И я молчу. Киваю. Что мою рожу даже после скальпеля опознать можно - знал. Что аж досюда ориентировки дойдут - не ждал.
        - А господина ротмистра не вините, - соловьем швейцарец разливается. - Во-первых, у нас с агентурной там не лучше, безо всякой выпивки. Все испарились за полгода! Во-вторых… Давайте я вам сказку расскажу? Жил да был молодой ротмистр, еще при прошлом вашем Государе. Тогда как раз террористы из исламской Северной Африки на христианский Африканский союз полезли. Дал Царь-Император приказ: единоверцам-христианам помочь, но в войну не лезть. Помните?
        - Предположим.
        - Так вот ротмистр сей гениальный шпиль провёл. Настучал ему агент, где штаб вторжения сидит. Двух часов не прошло - с орбитальной базы «Цесаревна» штурмовики стартовали. А в командирской машине ротмистр на месте второго пилота сидел. Очень хотел самолично узреть, чем дело кончится. Всё бы ничего, но… Догадываетесь, чем обернулось?
        - Соврал контакт? - наугад говорю.
        - Если бы! Одного агент не сказал. В деревеньке мирной штаб оказался. Под деревенькой, вернее, в подвалах. Ротмистр властью Имперской Безопасности приказал операцию прервать. Командир авиакрыла - кап-два некий - решил бесов зловредных умыть… Велел продолжать под его ответственность.
        - И что с деревенькой стало? - меня передёрнуло.
        Живёшь так - и не знаешь, что небо на голову вот-вот рухнет. Женщинам, детям, старикам - всем без разбору…
        - Неведомо, - вздохнул Рейнмарк. - Как и то, кто первым оружие выхватил, и выхватил ли вообще. Одно известно - ротмистр здесь, а командир крыла мичманские погоны на Плутоне примерил. Не вините Апельсинова, молодой человек, прошу вас!
        Мы помолчали.
        - У каждого, - будто с намёком произнёс швейцарец, - есть предел возможного. Некоторые философы считали: не заметь, перешагни ненароком - станешь больше, чем человек. Мои наблюдения говорят об обратном. Вот и база…
        Да, она была перед нами - обнесённая забором из тонкого, но прочного металлокомпозита, перед въездом скучают пятеро казаков в полных бронескафах.
        - Моих полномочий недостаточно для того, чтобы это обсуждать официально, - выдернул из себя через силу, - но… Мы можем рассчитывать на сотрудничество в вопросе территории Пятерки?
        - Моих тоже, - вздохнул швейцарец. - Поэтому официально: нет. На нашем уровне - да. Более того: неофициально можете рассчитывать на то, что швейцарская территория не вмешается, как бы ни обернулось дело. То же - с остальными. Решено, что это имперская проблема, коль скоро именно вы граничите с корпорациями.
        - Спасибо, - искренне сказал я, спрыгивая с мобиля. - И за то, что подвезли - тоже.
        - Не спешите благодарить, молодой человек, - Рейнмарк приложил руку к шляпе. - Буду на связи. И помните о пределе возможного.
        Излишнее напоминание.
        3. «Общие константы»
        …Мы сидели за столом и грустно смотрели на остывающий ужин. Есаул чистил карабин. Не то, чтобы это действительно требовалось импульсному оружию - но руки занимало. Мари в свою очередь делала вид, что вовсе не беспокоится.
        Выходило плохо.
        К Халиловым я заглянул уже в потёмках - бросить вещи в гостевой комнате и кинуть что-нибудь в рот. Первое удалось куда успешнее второго.
        За бездарно проведенные на более напоминавшей сборный пункт базе шесть часов структура на горизонте росла еще трижды, скачками и без особой системы, дотянув в итоге до десятка километров.
        Сопромат вентилятором вертелся в гробу и тихонько плакал.
        Сейчас строительство, кажется, остановилось.
        Местный ОСО в лице двух усталых вахмистров и командовавшего ими тридцатилетнего вечного подпоручика с удовольствием переложил ответственность на столичного гостя.
        Толку от их архивов не оказалось. Разве что сыскалось неплохое досье на господина Рейнмарка со списочком всей его сети в Новоспасске, давным-давно кормившей почтенного швейцарца отборной дезой. Я, честно говоря, вздохнул с облегчением - после знакомства с Апельсиновым, знаете ли, всякого ждешь…
        Да и выводы из бумаг напрашивались неплохие: европейцу стоило доверять, насколько вообще можно верить лицам нашей профессии.
        - Время, - коротко бросил я. - Мариетта Иоанновна, моё почтение.
        Удалился тихо.
        Этим двоим нужно попрощаться. Есаул пойдёт в штурмовой группе - так решили ещё днём.
        …Как же я им завидовал! С кем мне прощаться? Может, и было б с кем, парень видный - да только всё не с той одной, что нужна.
        На улице бросил взгляд на владения Халиловых. Неплохо устроились! Просторный деревянный дом, небольшое поле, на котором фырчал трубой роботрактор - шасси и двигатель уже местные, процессор и датчики земные.
        Такие здесь у каждого рачительного крестьянина в заводе, а кто дело только начинает - общинный за малую мзду в аренду берёт.
        Я тихонько вздохнул. «Терпкая грусть - очень русский порок», особенно если «грусть без какой-нибудь ясной причины»[2 - А.Штейгер, «Бессарабия»]. Из головы не шли слова ротмистра и философствования швейцарца.
        Где он - мой предел возможного? И когда я шагнул за черту?
        Скрывшись из Столицы под чужим именем? Раньше, избрав службу, на которой невозможно остаться чистеньким? Или отказавшись бороться и объявив то чувство, что некогда испытывал, мертворожденным? Разучившись радоваться?
        Ответь, Господи!
        Впрочем, Небо не спешило - быть может, сказало достаточно. А может, всё дело в том, что я перестал ждать от него ответа…
        С крыльца бодрым аллюром скатился Харитон Семёнович. Махнул рукой: мол, пойдём.
        Пошли. Молча.
        - Мне не нравится план, - заметил он уже за воротами базы.
        - Из разряда «нищие не выбирают», - ответил, ныряя за неприметную дверцу во внутреннем периметре.
        - Скандал…
        - Будет так и так. Подобьют? Значит, так судило Провидение. Нам нужна информация. Нужно понимание обстановки, - ступеньки из пластали будто стонали под подошвами.
        Я привычно врал. На понимание надежды не имелось. Слишком чуждым представлялось то, что нависло с краю окоёма.
        В ангаре ждал престарелый десантный бот в черном космическом камуфляже. Ждали и двадцать казаков.
        Разведка. Будем надеяться - не боем.
        …Ненавижу бронескафандры. Умом понимаю - не глупцы ладили, всё продумано. Но как вспомню, что в вакууме или токсичной среде эта штуковина легко и непринужденно рубит подстреленные руки-ноги владельцу ради сохранения герметичности - сразу фобия режется.
        Зудит, паскуда.
        До того тихо постанывавшие движки взвыли - мы подходили к точке высадки. Я глянул на обзорник. Внизу тьма непроглядная. Не поверишь, что под нами город, вернее, поселок на три тысячи жителей - корпораты тут зерно растили.
        Но приборы не ошибаются, а пилоты с навигаторами, хотя и известные безумцы, к малым ошибкам не склонны. Уж если лажают - то фатально. Сам такой, по первой специальности.
        - Господа мои, внимание на визоры! - план бойцам не озвучивали до последнего момента, так еще на базе условились. Настоящих буйных мало, не поймут.
        - Работаем у самой стены Структуры. Поэтому действуем быстро и чётко. Задача: получить общее представление о происходящем, собрать любую возможную информацию и уйти. Спокойно и без лишнего шума. Приоритетные цели выделены на карте. Если что - не церемонимся. Недосуг. Вопросы?
        Вопросов не было, и слава Богу - ответов чрезвычайно не хватало.
        Тревожное молчание нарушил Халилов.
        - Друг мой, это идиотская затея. Мне она определенно по душе!.. - восхитился есаул.
        Раздались неловкие смешки со всех сторон.
        Молодец, отреагировал, как репетировали. Неприятно вертеть чужими эмоциями. Но не делать этого нельзя.
        - А если это действительно Первый Контакт? - спросил казак Трифонов. - Шанс узнать соседей по Вселенной?
        - Если Контакт - ответят. Должны понимать, что мы разумные существа, которые не могут не попытаться выяснить, что стряслось с их единородцами. С моей точки зрения нынешняя обстановка выглядит как вторжение. Война нам не нужна, но с Империей не говорят с позиции силы - пусть зарубят себе на носу, если таковой у них имеется.
        - Даже если они строят такие надолбы? - усомнился Халилов. - Знаете ли, масштаб не тот… Гулливер и лилипуты. Возможен ли такой спор для Империи?
        - Тем более, - отрезал я. - Мы - не лилипуты. Единственное, что невозможно - признать себя таковыми и сдаться. Остальное - выдержим.
        Мне бы хоть каплю той профессиональной убеждённости, с которой я пудрил мозги!
        Но люди, кажется, прониклись. Успокоились. И этого достаточно - как сие ни прискорбно. «Ты сам-то хоть во что-нибудь веришь?» - спросил я себя.
        Отвечать не стал. На Страшном суде еще отвечу. И за это, и за всё остальное.
        Поднял страховочный фиксатор, зашел в кабину. «Надолба», она же Структура, приблизилась, затмила собой весь горизонт.
        Как будто скребущая нижние орбиты и в то же время до ужаса приземистая, вблизи она казалась глыбой выветренного песчаника, испещренной ведущими внутрь ходами. Металлических строителей, которых я заметил с утра, ни следа. Ну и славно.
        - Радио сдохло на подлёте, - констатировал пилот. - Есть связь по лучу со спутником.
        - Запросите наличие на орбите кораблей и спутников Пятерки.
        - Есть. Отвечают - на месте, но отключены.
        - Датчики работают?
        - Так точно. Засечек от живых объектов нет.
        - Продолжать сканирование.
        …Чувствовал я себя кретином. Посвети ещё прожектором, чтобы точно не промахнулись! Светить не стали, но из матюгальника поорали, есть грех.
        Хоть бы что!
        - Начинаем.
        …Рухнул бот коршуном на окраину, опустить рампу. Забрало прозрачное - задвинуть, рвануть карабин из крепления.
        Одним прыжком вниз спуститься, на колене замереть, выход остальным прикрывая.
        Кашель двигателей - бот взмыл в воздух, спеша доставить вторую группу на северную окраину.
        С руки Трифонова сорвался дрон, исчез в темноте, заглядывая в окна. Пока мы занимали позиции у края ровной площадки - вернулся.
        Я застыл в ожидании видеопотока на визор. Потом вспомнил о проблемах со связью, чертыхнулся. Глянул на оператора. Тот покачал головой.
        Пусто.
        - Пошел! - командую.
        Казаки не разочаровали. Можно выдохнуть - очень уж меня беспокоил выход в поле с компанией необстрелянных иррегулярных. Конечно, двое из тех, что с нами - недавние поселенцы, из Солнечной присланы, бывшие спецназовцы, повоевать приходилось. Но всё же…
        Тем более этих я сплавил во вторую группу. Сам я, мягко говоря, не вояка, но бойцов от паники удержу, коли что случится.
        Наверное.
        Идём, значит. Почти рутина. По противоположной стороне улицы вторая пятерка топает; видим дверь - вскрываем, заходим.
        Сначала - страшновато. Потом непонятно. Потом мурашки по хребту побежали.
        Тихо в домах. Чисто. Стерильно.
        Только пыли немного лежит. Мебель - в чехлах, посуда - в шкафах. Будто уехали отсюда надолго. Может, и обратно не собирались, но просто так вещи оставлять жалели.
        «Мария Селеста», чтоб её! Хотя нет, там, кажется, даже столовые приборы нашли брошенными, будто все вышли покурить и решили радикально не возвращаться.
        Ближе к центру, где тревога буквально висела в воздухе, мы обнаружили дом, отличавшийся от иных.
        Дом, где когда-то жил наш агент. Ради которого я и затеял эту вылазку.
        Такой же типовой проект - вот только хозяева явно спешили. Очень спешили.
        Осколки, плесенью покрытые. Одежда раскидана у шкафов.
        В задней комнате стояла пустая кроватка. Погремушки слегка позвякивали на сквозняке. Гирлянда на стене складывается в силуэт котенка и буквы латиницы: ”Viel Gluck zum 1. Geburtstag, kleines Katzchen!”.
        Маленького котёнка, значит. Поздравляют. С первым днём рождения. С-сука!..
        Не знаю отчего, но от всей этой картины веяло такой безнадёгой, что меня оно добило.
        Кто-то выматерился.
        Я распахнул забрало и исторг из себя ужин. Потом стоял и отпыхивался, привалившись налобником к стене.
        Полегчало. Немного.
        Судя по звукам, кто-то следовал моему примеру.
        Заставил себя собраться. Герметизировал скафандр. Бросил коротко:
        - Воздух безопасен.
        Бойцы воздержались от комментариев. Слишком хорошо понимали, что я чувствую.
        …Дальше шли тревожно, готовые палить в любую тень. Оттого - не сильно удивились, когда на севере зазвучали выстрелы, а в небо взвилась сигнальная ракета.
        - Бегом марш!
        …Мы выскочили из переулка и залегли с южной стороны сквера. Кто-то палил с чердака какого-то магазина по северной стороне - истерично, наудачу, длинными очередями.
        Наши не отвечали огнём. Это могло значить только одно.
        С неба упал дрон. Я усадил его на руку. На визоре возникла запись - маленькое чердачное окошко, смутный силуэт внутри.
        - Палят-с без предупреждения, - прокомментировал бодрый голос Халилова в наушниках. - Уж не знаю, сколько там патронов припасено, но не мало, - сбился, усмехнулся. - Я не я буду, по нам стреляет прекрасная дама! Статус, приказания?
        Всё ему бабы, прохвосту!.. Включил запись:
        - Статус - активный, вас наблюдаем. Отвлечь огнем. Обозначить деятельность. Как две трети магазина расстреляет - начинайте, но не дай вам Бог попасть даже в здание. Дайте десять секунд, входим через боковую дверь, дальше сами.
        Дрон ушел в небо, а мы, дождавшись огня, рванули вперёд.
        …Позицию отыскали не сразу - да и вломились тоже. Заодно стало понятно, почему дроны и датчики бота проморгали стрелка.
        Прямо под крышей некто предусмотрительный обустроил «безопасную комнату» - экранированную и бронированную, с потайным окошком, легко превращающимся в часть стены.
        Каморка была небольшой - полтора на два, и заполнена по большей части банками консервов и оружием.
        Внутри нашлись двое - женщина с маленьким ребенком. Стоило мне ворваться внутрь, она выронила карабин и остолбенела.
        Синяки под покрасневшими глазами на бледном лице делали её похожей на дохлого и очень несчастного енота.
        Я успел подхватить и усадить её до того, как валькирия упала. Система опознавания лиц выдала на визор досье - жена нашего агента, Карла Курц.
        …Всё время, что мы грузили её внутрь бота, она бормотала: «Они боятся улыбок». Раз за разом. Не переставая.
        Лишь раз взгляд её прояснился - когда я упомянул имя её мужа.
        - Томаса больше нет. Он спас нас. Сказал: «Передай русским: «Они боятся улыбок». Русские обязательно должны узнать», - сказала она и вновь начала механически повторять: - Они боятся улыбок. Они боятся…
        Это было ужасно.
        Вызванный по лучу спутник обеспечил связь с базой. Доктор пожал плечами: «Посттравматический синдром. Когда сможет говорить? Э-э, милейший, а вы уверены, что она сможет?».
        … - Хорош клеиться, служба ждёт, - устало шуганул я есаула, которой хлопотал над Карлой с сыном, будто наседка, устраивая их в боте поудобнее. Глаза казака масляно блестели за бронезабралом.
        - Я чисто платонически! - возмутился он.
        - А ухват это слово знает? - спокойно поинтересовался я. - Ладно, твоя голова, тебе беречь.
        Халилов заулыбался и утроил усилия.
        Только после этого до меня дошло: и впрямь - платонически, такой уж человек.
        Впрочем, кое-что извиняло меня: из головы не шло то, что пожертвовавшего собой ради семьи агента мы взяли шантажом - на супружеской измене. Почему-то показалось: несмотря на то, что вербовали мы его, а не наоборот, он лучше нас. Неудобная мысль.
        …Дальше шли под прикрытием бота, светившего прожекторами и воспроизводившего через громкоговорители закольцованную запись о том, что де в городе - оперативная группа Российской Империи, требуется помощь - обращайтесь; к тому же настоятельно просим всех уполномоченных лиц немедленно явиться.
        Результат, понятно, был нулевой.
        …Сюрприз ожидал на городской площади. Мы с Халиловым критически смотрели на пути монорельса, уходившие от станции вертикально вверх по ноздреватой стене Структуры.
        Администрация поселка висела метрах в пятидесяти над нашими головами, вырастая прямо из «камня». Здание, не рассчитанное на такую нагрузку, частично осыпалось, но две стены каким-то чудом держались.
        - Так, - сделал я вывод. - Компов с архивами мы тут не найдём.
        - Чуждый разум… - протянул стоящий рядом Трифонов восхищенно.
        - Дурдом, - подытожил я. - Все на борт!
        Оттолкнулся от земли, включая движки, запрыгнул в машину.
        Прошел в кабину, встал за спиной пилота.
        - Мы видели пещеры. Выведите снимки на экран.
        - Так точно. До пятидесяти метров стена глухая. Выше - сыр швейцарский.
        - Видите, обломок рельсы на вход указывает? На километре. Большая такая, шириной метров в тридцать. На дистанцию десантирования подведёте?
        Стандартные двигатели бронескафов к полётам не слишком располагают. Впрочем, прыгнуть с ними на двадцать метров в длину - не проблема.
        - Обижаете, шеф, - улыбнулся местный профессиональный псих, захлопывая рампу и бросая бот так, что я попытался рухнуть в проход.
        А подвёл он нас к пещере красиво. Я оценил. Чуть не расшиб, но это дело наживное. Зато даже так перепрыгнуть можно. Без извращений.
        - Ждать сигнальной ракеты. Пока отойти.
        Карабин из крепления доставать не стал. Игольник в помещении поворотистей.
        - Начали!
        Момент ничем не замутненного ужаса во время прыжка, перекат в сторону, оружие - к бою, зелёная дымка ночника на визоре.
        Привычная рутина… для кого-то. Не для меня.
        - Продвигаемся! Пробы брать не забываем. Сенсорам на все сто не доверяем, мало ли…
        Чуть дальше форма коридора стала странной. Я подкрутил сенсор, добиваясь картинки получше. Из песчаника на стенах и потолке выдавались коньки крыш и верхние этажи домишек, неведомо как вросших в «камень» и торчавшие под немыслимыми углами.
        На миг я удивился, отчего свисавшие с потолка крыши не осыпались, как здание администрации, но сканер развеял сомнения. Это не дома. В смысле - ничего общего по химсоставу со строительными материалами. Более того, полостей внутри, судя по всему, не было.
        Нечто приняло привычную форму. Брр.
        Через сто метров крыши кончились, а «песчаник» стен сменился металлом. На вид композит: пласталь. Обычная. Если обычной можно назвать пласталь, которая держит такую Структуру.
        Судя по показаниям сенсоров, атмосфера совершенно нормальная, тоже никакой экзотики. А за стенами, под полом и над потолком протянулись переходы и коридоры.
        Пришлось напомнить чуть расслабившимся казакам, где именно мы очутились.
        Я шел в середине строя рядом с Халиловым, когда началось.
        Поймите меня правильно, в псевдогравитации нет ничего удивительного, на каждой посудине есть. Но вот психов, которые использовали бы её на поверхности планет, я покамест не встречал.
        В общем, стоило бухнуться сначала о потолок, а потом о стены - слегка растерялся. Когда же нас потянуло к выходу, а спереди тихонько покатилась подозрительно совпадающая по форме с коридором затычка, понял: амба.
        Выживать, знаете ли, моё хобби. Очень не люблю умирать, милостивые государи. Не пробовал, но знаю заранее.
        Уцепился я за выступ в стене одной лапой, второй игольник сжимаю - обидно перед смертью высочайший подарок потерять. Остальных тоже разметало. Рядом Халилов да Трифонов держатся. На радар гляжу - и доходит.
        - Проходы! Вышибные заряды, сучьи дети! - ору.
        Помирать - так с музыкой.
        Услышали. Поняли. И соседи, и остальные.
        Дальнейшее слилось в памяти. Отсчет секунд - успеем, нет? И сомнения: а ну мощности не хватит?
        Успели. Отзвучали взрывы. Нырнул в пробитую дыру в последний миг.
        Мгновение падения - уже в глубь Структуры. Грохот и боль.
        В последний миг бортовой комп скафандра амортизировал движками падение - потому я цел остался.
        Подскочил. Кто рядом? Есаул Халилов, таких даже пуля не берёт. Ещё Трифонов. Двоих вижу.
        Остальные? Нет их. Мертвы ли, живы - не понять.
        Вокруг - туман фиолетовый. Поиграл фильтрами и сканерами - ох, все равно видно плохо.
        - Целы? - спрашиваю.
        - Курва, - сообщает есаул.
        Оглянулся я. Неправ есаул. Не «курва». «Курвы». Металлом отливают, конечностей у каждой… много их, конечностей, не до подсчётов, рожи металлические.
        Дали мы стрекача - дай Бог ноги. Смешно, позорно?
        Быть может. Только общаться в планы вот этого вот явно не входило. Хорошо хоть, не стреляли.
        Миновали пару развилок, сворачивая то тут, то там. Отстали от нас.
        Тут сбоку стена прозрачная показалась. Глянул - очумел. Лежат тела человеческие на столах, под машинерией хитрой. И всё бы ничего, только…
        Препарированные тела-то. Черепа вскрыты - аккуратно так, аж противно.
        Замутило, но быстро прошло. Не до того.
        - Отставить фанаберии, - шиплю. - Всё, что не в нашей форме - валим наглухо.
        Протестов ждал, в основном от Трифонова, штатного идеолога Первого Контакта, будь последний неладен. Зря! Все всё верно поняли.
        Не познать нам их.
        Никогда.
        Даже если им известно о существовании Господа и различии добра и зла - не понять. Игр с гравитацией, опустевших домов, анатомированных трупов, всего форменного безумия, что творилось вокруг.
        Кто сказал, что логика существ иной биологии и истории не будет казаться нам вывернутой наизнанку и наоборот? Может, они и не подозревают, что люди разумны. Мы и сами-то друг друга не всегда понимаем, даже нормальные, а ведь есть еще и психи.
        Куда к чужим лезть?
        Дальнейшее путешествие протекало нервно, но штатно. Комнаты, заполненные непонятными машинами; в одном месте Халилова к потолку гравитацией притянуло, будто в ловушку попался, насилу сняли; тварей больше не видели, но всякие тени в тумане… Бродили тени.
        Наконец мы выбрались из коридора на балкон в огромном - метров сто в высоту - зале. Гравитация ослабла до восьмой «же», а мы вылупились на пульсирующие потоки света, напоминавшие лучи громадных лазеров, встречавшиеся в центре помещения.
        - Господин штаб-ротмистр! Что это? - смотрю, Трифонов в какой-то пульт пальцем тычет.
        Глянул. Нет, я не совсем серый, знаю, что во Вселенной есть общие для всех константы. Число пи там, схема атома водорода…
        Только арабские цифры и латиница в число этих констант определенно не входят.
        - Ну-ка, - отстранил я казака. - Это не Первый Контакт, господа. Определенно не Первый и даже не Контакт. Человечьим духом пахнет.
        Поёжился - на инопланетян легко списать любую пакость, а вот на таких же, как мы… Ох и муторно на душе стало!
        Обозначения незнакомые. Разве что вот - кнопка, а под ней “EW Systems” подписано. Это даже я знаю. «Устройства РЭБ» по-нашему, то бишь радиоэлектронной борьбы.
        О, думаю, сейчас с нашими покалякаем. Щелкнул я кнопкой.
        Дебил! С какого перепоя я решил, что это именно РЭБ? Потому что в головиде герой обязательно приходит к Самому Главному Пульту?
        В общем, не РЭБ это оказалась.
        Бросило нас по кривой, о стенку припечатало - я даже привыкать начал, а что, обычное дело, со всеми случается. А шар яркий в центре зала как-то подозрительно распухать начал.
        - Ходу! - ору, а сам движки на скафандре врубаю.
        Хорошо, вектор гравитации вниз по ближайшему коридору направлен. Хорошо, магазины полные.
        Прекрасно!
        Несёмся. Куда - сами не знаем. Мелькнули впереди хари железные, перечеркнул их строчкой из игольника… Что с ними дальше стало - понятия не имею. Мимо пролетели.
        А за нами - волна яркая. И, подозреваю, с жизнью не совместимая.
        Закричал Трифонов - в ловушку гравитационную попался, к стенке притянуло. Выручить бы, да куда там! Щелкай-не щелкай переключателем движков - вниз несёт.
        Даже и не пробовал. Дурной я человек, не то, что Халилов.
        Вижу впереди - небо черное, звезды…
        Приехали.
        Стрельнул на удачу сигнальной, да только кто успеет! Лететь до самой сырой землицы. И кто меня просил именно на километре заходить? Пятьдесят метров бы сдюжили, даже сотню - повалялись по госпиталям потом, ничего особенного…
        А ещё… Так не хочется трусом помирать. Скурвился, братец! Как есть скурвился.
        Кончился коридор. Пустота вокруг. Сверху - свет яркий потоком бьёт. А снизу… Снизу бот десантный взмывает. Гравизацепы - включить. Движки скафандра - на максимум. Пусть горят, пусть дохнут, но…
        Повезло. Дотянул. Прямо на покатую спину бота бухнулся. Рядом - Халилов опрокинулся. Неудачно, боком.
        Потащило есаула к краю. Врёшь, безносая!
        Игольник выкинул, зато товарища держу.
        И сам держусь.
        Боль я почувствовал позже.
        4. «Вы слишком много думаете»
        …Мертвецы приходят под утро. Заглядывают в окна лишенными век буркалами, мерцают бледными ликами в темноте.
        Стонет. Не мертвец, другой. Нешто я? Просыпаюсь.
        Поднимаюсь тяжело на постели, стараясь не потревожить ушибов. Падение обошлось недешево. Вся эта вылазка вышла слишком дорогой. Восемь человек потеряли.
        Приходят теперь.
        Мне и раньше приходилось терять соратников и убивать врагов. Но никогда, никогда я не терял никого из-за собственной трусости и глупости.
        Кое-как накинул халат поверх пижамы.
        Спустился вниз, в гостиную. Задумчиво посмотрел на графин с коньяком - и налил сока какого-то местного фрукта.
        Напиток этот я невзлюбил с первого дня на Тритоне: слишком горчил.
        Как мои мысли.
        Что мешало мне подумать перед тем, как руки корявые к кнопкам тянуть? А если идиот от рождения - почему не попытался затормозить, вытащить Трифонова?
        Только не надо о том, что долг рядовых - умирать, чтобы жили более ценные сотрудники. Для кого моя рожа «более ценна»? Всё, что я видел, мог рассказать и погибший.
        Является теперь, гад. В окошко смотрит.
        …Я гостил у Халиловых четвертый день. Отделавшийся парой переломов есаул валялся в постели, едва удерживаемый там совокупными усилиями доктора и Мариетты.
        Меня же занимала депрессия.
        Так и так, дел выходило немного.
        В Новоспасск коршунами слетелись представители штаба войскового атамана, а вслед за ними великих держав, забывших о нейтралитете. Иноземные политики с нашими штабными азартно делили шкуру неубитого медведя и, в принципе, никому не мешали: всё равно Столица по гиперсвязи настоятельно посоветовала оставить решение вопроса в ведении бесов.
        Что до них, коллеги из Святого Владимира предпочли свалить ответственность на меня. Не виню: кто-то непременно должен был сломать на проблеме шею, а я уже успел вляпаться по уши.
        Местная Дума не слишком помогла. Высоколобые подкинули пару целей для дронов и разведвзводов, которые мы с завидной регулярностью отправляли на ту сторону, окончательно наплевав на суверенитет территории Пятерки. От Структуры, впрочем, держались подальше. Одного раза хватило.
        Видимой пользы выполнение задач не принесло.
        Из головы не шли нелепые слова спасённой про улыбки. Они пугали сильнее, чем что бы то ни было.
        Будем говорить прямо - у меня не осталось веры. Патриотизма. Смелости и совести. Даже страха. Я перешагнул за грань возможного, вышел с другой стороны, и обнаружил, что там тоже есть жизнь. Если бы нашел пустоту - вышло бы проще.
        И я не был уверен, что то, что воздвиглось у горизонта, не станет такой же гранью для всей Империи - а то и Человечества.
        Пограничные патрули уже поговаривали о призраках на том берегу.
        …«Вы слишком много думаете, - сказал мне вчера отец Георгий. - Это хорошо». Я только скривился в ответ. В церковь шел неохотно - мешали те остатки стыда, что затаились на дне сердца.
        Но особого выбора не имелось - можно было, конечно, напиться, но три чайных, трактир и ресторан гостиницы оказались под завязку забиты политиканами, а это ещё хуже.
        Нажираться в гостях счёл, тем не менее, верхом моветона.
        В храме дышалось свободнее. Привычные слова, смысл которых вдруг разучился понимать, успокаивали, как и знакомые с детства запахи. Народу на службу набилось много, но это было в порядке вещей - люди в Новоспасске не забывали о Боге. Не то, что я.
        «Знаете, сыне, - сказал батюшка, до ужаса нелепо смотревшийся в подряснике как будто не по размеру, - вы не так уж больны, как вам хочется думать».
        Мы шли по дорожке, беседуя. Ветер бросал в лицо лепестки вишни - будто началась метель, а нервы утратили способность чувствовать мороз.
        «Не надо, отче, - попросил я. - Раз уж зашла речь о врачебных метафорах… Помните, была такая болезнь - лепра? Проказа, как в Писании. Прокаженным больно. До определенного предела. Когда болезнь его перешагнёт, у них уже ничего не болит. Нечему. Вы можете дать мне что-то от фантомных болей?»
        «Ко мне и моим братьям идёт весь город, - невпопад ответил батюшка, - от пятилетнего мальчугана до войскового старшины. Все хотят знать наше мнение о том, что за рекой, хотя мы в первый же день объявили, что будем ждать и молиться».
        «Это естественно», - пожал я плечами.
        «Это естественно. Люди обеспокоены. Но вы первый из всех, с кем я говорю за эти дни, кто озаботился своей душой», - в глазах священнослужителя - искорки от солнца; а кажется - слёзы.
        «Я не…»
        «Просто вы не осознали того, что тревожит вас. Успокойтесь. Тот, кто ещё ищет Бога - уж точно ничего и никого не потерял, - рассудительный голос священника бесил. - Вы ведь исповедовались? Вот и прекрасно. Время и раскаяние… перевязки, если угодно, сделают остальное. Не отнимайте время у санитара».
        Слова - жесткие. Улыбка - извиняющаяся.
        «Вы всегда так суровы с больными?» - спросил я устало.
        «Только с ипохондриками».
        Не слова - приговор. Не помогут.
        «Штаб-ротмистр, - тихо окликнул он вслед. Весь город уже знал мои звание и род занятий. - Я немного интересовался старинной медициной. Предположим, у больного запущенная лепра. Недужный испытывает страдания и проходит курс лечения. Но болезнь должна дойти, как вы выразились, до определенного предела, чтобы выяснилось - перешагнёт ли он его себе на погибель, подействует терапия или болезнь его оставит сама собой, унеся с собой часть тела. Разница в том, что в случае… лепры души этот выбор всегда за пациентом».
        Стало легче. Ненамного, но уже что-то.
        …Звонок в дверь прервал воспоминания. Стало страшно - в окно покойник насмотрелся, теперь через главный вход полезет?
        Спросит: «Зачем?». А самое паскудное - спокойно объясню, зачем и отчего.
        Тьфу!
        Прогнал мару, открыл раннему гостю. На пороге стоял Отто Рейнмарк.
        Швейцарец поднял шляпу и заявил:
        - Одевайтесь и следуйте за мной. Нет времени здороваться с хозяевами. К вашим вышел человек с той стороны. Если это ещё можно назвать человеком.
        - Правда? - я уставился на коммуникатор.
        Сигнал отсутствует.
        - Связи нет с ночи. Меня с авто мобилизовали ездить на посылках, - господин Рейнмарк улыбнулся, будто сотворивший отменную шалость мальчишка.
        Я не стал его разочаровывать, сообщая, что его личность отлично известна. Впрочем, он и сам об этом знал.
        - Тут две минуты, но доедем. Допустите к источнику?
        - Можно, - секунду поколебавшись, ответил. Хорошие отношения дорогого стоят. - Но только после меня и в моём присутствии.
        - Право первой ночи - святое, - усмехнулся Рейнмарк.
        5. «Они боятся улыбок»
        …Передо мной сидел мертвец. Прикованный к стулу, он всё же оставался безучастен.
        Заходил в комнату - чуть не поперхнулся. Предупреждали, но одно дело услышать, даже увидеть на голодисплее, другое - лично. Решил часом, что кошмар не закончился. Вот он, Трифонов. Но что с ним стало?
        Белая рожа, выпяченные буркала глаз, сосуды налились застоявшейся кровью… Чувство вины переполнило сердце. Потом я заметил вкрапления металла на коротко остриженном черепе казака и успокоился.
        На пушку берёте, господа? Не на таких напали.
        - Мы просим, - невыразительный голос. Не призрака - машины, - чтобы нам дали возможность высказаться перед остальными державами.
        - Возможность будет, - хмыкнул я механически. - Что ты такое и почему на тебе тело уважаемого человека?
        Врать не впервой. Будет им возможность, только шнурки поглажу, как papa выражаться любит. Интересно, что такое «шнурки»? Но как поглажу - сразу, точно…
        - Мы - единение, - собеседник замялся. - Вечность. Сингулярность, созданная на корпоративной территории.
        Ну ровно дешевый автопереводчик.
        - Подробности? - говорю.
        - Мы были людьми. Мы остались ими. Человечество ждало пути слиться с машиной, слиться друг с другом. Века. Теперь точка сингулярности пройдена. Мы - ваше будущее.
        - Забитый эфир? Вскрытые тела у вас на борту? Побоище, что вы учинили моим ребятам? Тело нашего человека, из которого вещает непонятно что? Не прельщает, извини, - не удерживаюсь от сарказма.
        - Вы не так поняли. Мы не так поняли. Эфир - случайность, ошибку ликвидируют очень скоро по вашим меркам. Тела - покинутые оболочки. Сканирование требует уничтожения органического мозга. Побоище… Вы… Мы, - поправляется машина, - влезли в служебный туннель во время диагностики. Потом поиграли с настройками. Далеко ли до беды, если ребенок забредет на энергостанцию?
        - Ты… вы не ответили про Трифонова.
        - Я остался собой. Внутри сингулярности. Зацепился, не успел с вами… Всё было добровольно. Со мной поговорили, убедили и я всё понял. Теперь это тело - платформа для нас, - мне показалось, что в голосе прорезался намёк на чувство. - С кибернетическим мозгом. Позовите мою жену - и я расскажу ей то, что знаем только мы. Друзей. Родственников.
        Затошнило.
        - Трифонов, что ты с собой сделал? - смотрю с ужасом.
        - Я остался собой, - повторило это. - Но теперь я не один. Никто не одинок. Каждый вечен. Ваша секунда для нас - миллиард лет. За полчаса, еще до полного единения мы научились строить здание, что вы видели. И больше нет вопроса прогресса. Никакого копошения на полях и в шахтах на протяжении поколений. Никаких пустых мечтаний. Каждый может создать свой мир и уйти в него.
        Мерзко на душе. Гадко.
        Будто в зеркало тролля заглянул.
        - «Легион имя мне, потому что нас много»… «И сказали они: построим себе город и башню»… - прошептал я памятные с детства слова, облокотившись о холодную металлическую стену.
        - Чем отличается один носитель информации от другого? - удивился не-Трифонов. - Органика или нет - мы сознаем себя. Мы люди.
        - Вот только, - грустно улыбнулся я, - тот человек, что ложится под нож, умирает раз и навсегда. Буквально. Возможно, в муках. Что-то не вижу принципиального отличия от голофото. А ваших созданных миров - от галлюцинаций наркомана.
        И тут мой собеседник содрогнулся. «Они боятся улыбок», - вспомнил я. Действительно боятся.
        - Мы знаем, что вы не поймёте, и готовы уйти. Из Млечного Пути, раз нам не по дороге. Просим об одном - разрешите дать людям на этой планете выбор. Потом мы исчезнем и не побеспокоим вас. Нам нужен экипаж. Мы заплатим. На том магнитоносителе, что у меня изъяли, чертежи новых сверхсвет-двигателей. Никаких годичных перелётов. Я продиктую пароль.
        Старые замшелые цитаты, почему всё сводится всегда к вам?
        Не страна Гадаринская - Тритон. Выходец из гробов: не двое, один. Разрешения войти просит: не в свиней, в людей.
        Оглянулся - никого вокруг. Ни ангела с мечом огненным, ни святых с апостолами, ни Того единственного, Кому такие вопросы решать.
        Посланцев Неба не было. Только профессиональный Иуда.
        Небо считало: у нас должно войти в привычку лично справляться с ниспосланными испытаниями.
        Да и существовало ли оно, это Небо? Господи, только бы увериться!
        Я открыл рот:
        - Ответьте на два вопроса, - когда кончаются хорошие солдаты, на пулемёты идёт шваль; больше некому.
        - В обмен на один наш.
        - Хорошо.
        - Штаб-ротмистр, вы боитесь. Вам одиноко. Вам дискомфортно. Вы даже не верите в своего Бога. Разве вам не хочется присоединиться к нам?
        Я улыбнулся, светло, как не улыбался очень давно; стало легко-легко, словно в учебке после марш-броска с выключенными гравикомпенсаторами скинул тяжеленный вещмешок - нет, иначе: будто кто плечо подставил, и понимаешь - рядом свои.
        Всегда и везде. С тобой.
        - Сначала мои два вопроса. От них будет зависеть каким загибом я вас пошлю и ответ на первую просьбу.
        Спросил раз, другой. Выслушал. Сказал:
        - Хочется. И именно поэтому - никогда и ни за что. Мертвым не понять. Гоните код, ваша агитация не повредит Империи, - рассмеялся в лицо железному ублюдку.
        6. «Jure dicere»
        …Развод земли и неба проходил как все разводы - в слезах и с грохотом. Мелкий дождь оплакивал несбывшееся, дальний рокот двигателей провожал устремившуюся ввысь «башню».
        Цепкий глаз заметил бы лишь одну странность - Небо оставалось здесь, на земле. Плоть, лишенная плоти, улетала куда-то… надеюсь, подальше отсюда.
        Мы стояли вчетвером на веранде дома есаула: Халилов с супругой, Рейнмарк и я.
        Могильщики.
        Слово само запало в голову, вынырнуло из давно читанной книжки - не задушить, не выкинуть.
        - Проклятье, до сих пор не верю, что один из наших согласился, - ругнулся есаул. - Как его, Апельсинов?
        - Надо поставить кенотаф, - заметил я.
        - За оградой, - откликнулась Мариетта Иоанновна тихо. - Самоубийц хоронят за оградой.
        - Его место - внутри, - возразил Отто Рейнмарк. - Он умер давно.
        - Иногда покойные очень хорошо изображают живых, - вздохнула госпожа Халилова.
        Я промолчал. Показалось - не об Апельсинове речь. Обо мне. Не том, что здесь торчит, на дождь глядя - том, который сошел с парохода меньше недели назад.
        - А я удивлен, - восхитился есаул: - вы, Отто, не только не последовали примеру большинства своих, но и попросили подданство.
        Разведчик пожал плечами:
        - Я слишком стар, чтобы отвыкать от своей шкуры. А, как вы выразились, мои… Шестьдесят процентов ушло. Они слишком хотели комфорта. Мы отвыкли ковыряться в грязи и работать руками, вот в чем беда! Думаю, на Земле получится не лучше - наши любимые мертвецы напоследок проорали о себе на всех частотах и дали координаты для связи.
        - Попробуем организовать контрпропаганду, - усмехнулся я. - Всё-таки не каждый, посмотрев на то, как выглядят тела, решится.
        - Скоро на Землю? - невпопад спросил Халилов.
        - Через два часа придёт срочный борт из Владимира. Долечу - сорвут погоны. Впрочем, плевать. Мне достаточно сознавать - бессмертны люди, а не эти… постчеловеки.

* * *
        …Столица встретила меня привычной суетой аэромобов над крышами небоскрёбов, запахами блинов и чая с чабрецом из буфета военного космодрома, где мне дали посадку.
        А еще - невероятной свободой движений. Курьерский корабль по размерам лишь чуть больше истребителя, а кокпит так вообще почти такой же, только со встроенными тренажерами и анабиоз-системой. Три месяца внутри - истинная пытка.
        Впрочем, насладиться разминкой не дали. Даже переодеться - и то не вышло. Хмурые коллеги втолкнули в аэромоб прямо в заскорузлом от пота лётном комбинезоне, и через двадцать минут под нами показались зелёные деревья дворцового парка.
        У самого парадного меня встретил встревоженный Старик.
        - Ну и навёл ты шороху, Сергей Афанасьевич! Неужели нельзя работать тихо, спокойно, изящно?.. Напоминаю, дражайший мой дуболом, не в бронетанковых службу несёшь.
        На язык просилось многое - и беспрецедентная ситуация, и цейтнот… Промолчал.
        Сказал только:
        - Владимир Конрадович, всё совсем плохо?
        - Даст Бог, сладится, - вздохнул бессменный руководитель Имперской Безопасности. - Обязательно нужно было давать дуракам обо что лоб разбить?
        Вспомнилась контора Апельсинова. Такие всегда найдут, обо что расшибиться. А Шталь продолжал:
        - В бывшем Евросоюзе целые секты… уходят. У нас тихо отчего-то, но надолго ли? Её Величество рвёт и мечет. Что-то ей в отчете ой как не приглянулось. А Государыня не самый приятный, знаешь ли, человек в такие моменты.
        Мы остановились у памятных дверей, перед которыми застыли суровые барышни в мундирах лейб-гвардии - охрану молодой Императрице набирали исключительно из отличниц военных училищ: не стоит множить искушения той, что и так владела чуть не половиной мира.
        Именно тут проходил «разбор полётов» после Марсианского Провала. Только я тогда выходил с боку припёка, а сейчас… Сейчас главный фигурант.
        - Заходи. Если не вернёшься - с меня конный бюст на родине героя.
        - А вы? - удивился я.
        - Тебя требуют. Велели не соваться. А я и рад: не меня песочить будут, - фальшь пёрла из всякого слова, каждой вымученной хохмы, неловкого обращения на ты вместо обычного шутливого вежества…
        Да, Шталь не бросал своих сотрудников. И очень беспокоился, когда не мог за них вступиться.
        …Внутри всё так же, как мне некогда запомнилось - камин и полки с бумажными книгами, горделивое портреты на стенах и широкое окно в сад.
        Государыня - вовсе не похожая на официальные портреты, скорее на юную барышню, которой впору бегать на танцы и читать любовные романы - сидела в кресле. Длинные тёмные волосы струились вниз.
        Когда-то, впервые увидев её, влюбился. Окончательно. Бесповоротно. Ни слова не сказав даже духовному отцу.
        Лишнее.
        И разговоры, и мечта.
        Сейчас в глазах промелькнет знакомое выражение: жестокое разочарование; «стена, кирпичи, приговор - расстрел»[3 - Б.Смоляк, «Мои войска»].
        Она не грешила подобным. Но так даже больнее.
        - Господин штаб-ротмистр, - она поднялась.
        Стало неудобно. И стыдно.
        Не ей передо мной - мне навытяжку стоять. Ни капли укора в глазах - только сочувствие и интерес.
        - Ваше Величество, - склонил голову. - Прошу простить, прямо с корабля.
        - Варвары, - констатировала она. - Сказала «срочно», но не настолько же! Присаживайтесь, прошу. Не смотрите так на чехлы, они не кусаются. Ну, чистые, так не век им такими быть.
        Послушался. Не стоять же, раз садиться велят? Радуйся, дурак - предел мечтаний достигнут!
        - Сначала о неприятном, - сказала она тихо, усаживаясь напротив. - Я читала отчёты. У меня есть несколько вопросов. Во-первых, подробной стенограммы беседы с… Трифоновым, назовём его так, никто, оказывается, не вёл. Казаки, что поделаешь. Только общий пересказ в вашем рапорте. У меня создалось впечатление, что вы о чем-то спросили - и именно эти ответы обусловили окончательное решение. О каких именно из перечисленных вами фактов шла речь? Второе. Почему вы посчитали, что ваш выбор - в интересах Империи, а не лишил её будущего?
        В голосе звякнула сталь. Далеко-далеко, но она не дала забыть, кто восседает передо мной.
        - Ваше Величество, - из себя выдавил. - Разрешите излагать прямо и без экивоков?
        Дождался кивка.
        - Вы совершенно правы. Одно следует из другого. Я спросил: «Верите ли вы во что-либо? Бога, концепцию, идею?». Потом уточнил: «И вы уверены, что живы?». На основании ответов сделал вывод: их «будущее» - путь в никуда; но опасен он лишь для тех, кто уже убил себя в душе своей, простите за неуместную красивость. Остальные будут спасены нашей инфокампанией - и это вместе с полученной технологией послужит пользе государства Российского.
        - Хмм. И каковы же были… ответы? - она подвинулась на краешек кресла.
        - «Понятие не имеет практического смысла» и молчание. Не стану уточнять, что в той ситуации запрет навряд ли что-то изменил.
        - Но уточнили, - заметила она.
        Огромные глаза, чей цвет я никак не мог уловить, заглянули мне в душу.
        - Скажите, - спросила она, - а почему вы считаете себя вправе принимать такие решения? Я не оспариваю, и в целом согласна с вашей логикой, но мне интересно.
        Я вздохнул. Улыбнулся. По-настоящему.
        - Ваше Величество, мы оба знаем - из злых дел не построишь жилой дом. Только темницу. Древо познается по плоду. Но дерево, чьи плоды ядовиты, всё-таки сгодится на щит. Оттого вы дали мне власть и обязанность нарушать закон Божий и людской. Предавать. Покупать предателей. Убивать. Совершать диверсии. Иметь дело со злом, знать зло и быть той скованной из него броней, без которой невозможно ваше добро - иначе на него покусятся куда более дурные, нежели я, люди. Полагаю, это подразумевает и право решать, jure dicere. - Право на решение, данное искренне верующему в Господа нашего? - улыбнулась она в ответ вдруг очень по-детски.
        Слишком понимающе. По своему обыкновению отвечая сокровенным мыслям, а не дежурной вариации на тему истины, срывающейся с уст, когда, может, и хочешь сказать правду, да не умеешь. Ненавижу, когда меня читают. Но злиться на неё - не в моих силах.
        - Не осознай я вдруг себя таковым - духу не хватило бы, - признался смущённо. - И никакое знание зла тут ни при чём. Почти.
        И не соврал. Ни себе, ни ей.
        - Вы всё сделали верно, Сергей Афанасьевич. Иногда, - задумчиво произнесла она, - мы вынуждены удерживать позицию или делать шаг назад, просто чтобы идти вперёд.
        Праотец Ной молчаливо согласился с иконостаса в красном углу. Ему беззвучно вторили портреты со стен - Кутузов и Жуков, Деникин и Первый Государь Второй Империи…
        Иногда самое важное - не перешагнуть черту. Не расшибить лоб о предел возможного.
        Истина заключалась именно в этом.
        Интерлюдия
        1. ПИСЬМА С ГРАНИЦЫ МЕЖДУ СВЕТОМ И ТЕНЬЮ, ПРОДОЛЖЕНИЕ
        Мы проговорили еще вечность. Вечность - это не так много, если приглядеться. На языке часов и минут это примерно столько же, сколько осталось на таймере обратного отсчета; переходя на наречие, описывающее суть вещей: в миллиард раз меньше времени до назначенного часа.
        Пожалуй, тогда я был действительно счастлив. Неплохой аванс: впереди были долгие годы тупой скуки, за которые я опасно приблизился к тому, чтобы начать напоминать Апельсинова.
        Впрочем, я еще не мертв: доказательством этому то, что я не намерен сдаваться живым.
        …Вообще, Тритон многое подарил мне. Эти два с половиной часа в обществе столь милой моему сердцу особы, быть рядом с которой, кажется, не суждено вовек. Умения принимать решения, брать на себя ответственность и скользить в тенях, по временам сам становясь тенью.
        Со временем наука превратилась в привычку.
        За любое обучение приходится платить. Я распрощался со спокойным сном и незапятнанной совестью.
        Честная сделка, если подумать.
        Интересно, чем платят за свои уроки правители?
        До известных событий в Авениде как-то не задумывался над этим.
        Государь - или Государыня - это не совсем человек, это воплощенная Империя.
        В каком-то роде нечто вроде святого - сама по себе его личность, конечно, важна, но не в той степени, как Тот, Кого он представляет на нашей земле; проводник, посредник, дипломат, если угодно.
        А что, если правитель или потенциальный правитель продемонстрирует качества, скорее приличествующие послу Бога, нежели государства?
        Подобное не могло присниться мне в страшном сне.
        Дипломаты… На дипломатической службе я практически распрощался с благородством и честью, впрочем, это тут ни при чём.
        Или наоборот, при чём. Сложная штука - жизнь.
        Грязная вышла тогда история, правда?
        Честно говоря - мне стыдно и совестно. Пожалуй, это тот самый случай изложить всё целиком от начала и до конца. Таким, как я, подробная исповедь не положена…
        …Прошу прощения, если выходит сбивчиво. Сознание плывёт, цепляется за металлические углы рубки. Рожица на изморози, покрывающей панель пульта, лыбится; я нарисовал, выходит? Больше вроде некому. Хотя не очень уверен, прямо сказать.
        Грехи наши тяжкие…
        А тогда было жарко. Было очень жарко…
        2. ВЫДЕРЖКА ИЗ ТРУДА ПРОФЕССОРА БЕРНХАРДА ГНАЙДЕ, Д-РА ПОЛИТОЛОГИИ, МАГИСТРА СОЦИОЛОГИИ, БЕРЛИНСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ, «КРИТИКА УТОПИИ: ИМПЕРИЯ, КОТОРОЙ НЕТ»
        …Мы уже коснулись основных странностей, которые касаются Императора русских, так что нет нужды возвращаться к ним.
        Впрочем, с его персоной связан один любопытнейший парадокс. В Империи нет и не может быть человека, менее свободного, нежели её абсолютный правитель, за исключением потенциальных наследников.
        Те испытывают высшую степень несвободы.
        Вы спросите, как такое возможно? Ответственность монарха огромна, и она вне всякого сомнения создает ограничивающие свободу личности факторы, но что же с наследниками и великими князьями?
        Нам следует коснуться имперского права о престолонаследии.
        В том объеме, который интересует нас с вами, оно не слишком запутано.
        Итак, несмотря на приоритет прямого наследования от родителя к потомку (наследует как меч, так и кудель), потенциальный Государь обязан продемонстрировать достаточно выдающиеся результаты на практике при работе на управляющих должностях в каждой из представленных в Думе сфер жизни, за исключением духовной - Церковь оценивает продемонстрированные в процессе тестирования моральные качества.
        Экзаменовка кандидатов - пусть временами сводящаяся к «всего лишь» полугодовым командировкам - единственная область, где совместная власть Боярской Думы, различных ведомств и Церкви превышает полномочия Государя. Тот может порекомендовать, но не настоять.
        Отчеты бояр, буде сочтены удовлетворительными, отправляются на утверждение Церкви, и та выносит окончательный вердикт.
        Данная система приносит государству сразу две выгоды: во-первых, человек невысокого ума просто не сумеет занять трон.
        С другой стороны, требующееся для прохождения экзамена обучение и сами экзамены - через которые обязаны пройти все великие князья и княжны - изнуряющее, отнимающее по восемнадцать часов в сутки на протяжении долгих лет занятие, дает потенциальным наследникам некоторое представление о весе короны и собственных способностях.
        Попыток государственного переворота в Империи не бывает. Нынешнего Императора, по слухам, пришлось загонять на престол едва ли не угрозами. Великие князья счастливы своим статусом помощников, обладающих хоть каким-то личным временем.
        Единственный маловероятный сценарий, который игнорируется или намеренно не принимается во внимание - попытка достаточно влиятельной группы при полной поддержке всех недружественных друг к другу фракций усадить кандидата на престол против его или её воли…

* * *
        Автор понятия не имел, что в личном планшете думного боярина Владимира Конрадовича Шталя хранится копия его труда, как и о том, что данный отрезок в ней выделен красным. Снизу помечено: «Бредятина! Вероятность - фиг да ни фига. Но группу балбесов для раннего обнаружения назначить. Подстелем соломки».
        Честно говоря, автор вообще знать не знал о существовании Шталя. Тот бы, кстати, обиделся, если бы про это выяснил.
        Часть III
        In hoc signo vinces
        “Когда мы шли на войну против лютого мучителя и кровожадного Максенция, около полудня явился на небе крест, сиявший ярче солнца, и на том кресте звездами были изображены латинские слова, обещавшие Константину победу. Все мы видели тот крест, явившийся на небе, и прочитали написанное на нём. И ныне в войске есть ещё много старых воинов, которые хорошо помнят то, что ясно видели своими глазами” Житие св. муч. Артемия
        1. «Пьюти-фьють»
        Душно. Влажно. Ленивые предрассветные лучики стучат в окно. На кровати под тяжелым пологом москитной сетки - пот, и усталость, и сон без отдыха.
        Жаркая, жаркая ночь, на смену которой придет иссушающий день.
        Кошмары сменяют друг друга, пляшут в дрожащей полутьме. Многоногая стальная тварь с клешнями и человеческим лицом. Бритый наголо тип в инвалидной коляске. Клешни щелкают, глаз типа дергается.
        Высота, и падение, и страх…
        Душно. Дурно. Кондиционер еле дышит.
        …Меня разбудил звук. И впрямь стучатся. Увы, не лучики. Марево дурных снов подернулось пеленой, уступило место кошмару наяву, к которому я уже начал привыкать.
        Стук повторился. Я поднялся, нашарил впотьмах сигареты и зажигалку. Распустился за последние два года. Грешен. Вот завалю физподготовку на следующей аттестации в Конторе - интересно, как Старик запоет? Впрочем, известно. Уж в отставку не отправит. Скорее сошлет в тренировочный лагерь к десантуре. На должность мишени.
        Шутка вышла горькой. Почти как дым. Затянувшись, подошел к окну и впустил незваного гостя.
        Отрубленная черная голова негра о двух крылышках впорхнула в помещение и зачастила, потешно шевеля толстыми губами. Захотелось проблеваться.
        - Третьему секретарю немедля прибыть к послу. Третьему секретарю немедля… - Выстрел прервал омерзительную скороговорку.
        Не-на-ви-жу. А с игольником я не расстаюсь даже во сне. Хотя тут толку от него мало.
        Тихое шипение выстрела сливается с треском.
        Обломки композита и микросхем пеплом опали на пол.
        Все равно мерзко.
        Я уныло посмотрел в окно. Иссушенная земля посольского патио. Пирамидальные башни связи и высотки на горизонте.
        По ощущениям: край Ойкумены. Зловредная чужая планета; странная жизнь; десять тысяч парсеков от цивилизации…
        Если бы! Все это здесь, на Земле, в жалких двух часах лета от столицы.
        Южная Америка. Клочок земли размером с почтовую марку где-то между Аргентиной и Парагваем. За последние тридцать лет на нем сменилось четыре империи, пять диктатур и две демократии.
        Основные продукты экспорта - болотная лихорадка, мате и немного ананасов.
        Население? Заносчивые аристократы; навечно измученные нищетой и безысходностью обитатели баррио, у тех и других machismo прет изо всех щелей, захлебнуться можно…
        Историческая справка - основан век назад политическими беженцами из Мексики, читай - потомками молодчиков из наркокартелей. В те времена Интерпол крепко прихватил ребятушек за жабры на их исторической родине. Союз южноамериканских наций выделил беглецам землю на берегах Параны, на аргентино-парагвайской границе, и, полагаю, успел об этом пожалеть не раз и не два.
        В культурном плане - не замечен.
        Как, милостивые государи, я спрашиваю - как это терпят посольские? Мне хватило пяти лет здесь, чтобы почти всерьез начать рассматривать вариант самоубийства.
        Ну, не на самом деле. Но, скажем, монашеское служение и многомесячный запой внезапно приобрели странную неизбывную привлекательность.
        Впрочем, это лирика.
        Принял душ. Остановился у шкафа с одеждой, терзаясь муками выбора. В какой-то степени шмотки остались единственной доступной мне формой протеста против местного бардака.
        К сожалению, сам климат был против.
        Строгие черные сюртуки - никакого сравнения с блестящей цыганщиной местных щеголей - размокали от вечной влаги в воздухе и становились какими-то разухабисто-бесформенными. Да и носить их под жарящим солнцем сущая мука.
        Галстуки выцветали или, наоборот, приобретали кислотные, вовсе не предусмотренные портным оттенки.
        Стрелки на брюках по остроте могли соперничать разве что с моим чувством юмора.
        Балаган, господа мои, форменный и окончательный!
        …Кое-как одевшись, распахнул дверь в коридор - и тут же налетел на Терезу, чье шоколадное лицо мгновенно приняло выражение, свойственное скорее побитой собаке, нежели грозе всей дипмиссии.
        Как-никак, уборщица в жилом корпусе - главный человек!
        …Даже уборщиц мы нанимали из местных; бюджет посольства способен был вызвать слезы жалости у иного русского нищего.
        Авенида-де-лос-Муэртос. Карликовое государство, называвшееся по главной улице столицы, одноименной с этой самой улицей, поскольку еще сорок лет назад больше никаких улиц в округе не наблюдалось. Да и она в те времена скорее напоминала направление, нежели дорогу.
        Пыльный чулан Вселенной. Абсолютно не нужный - никому и ни за чем.
        В чулан складывают рухлядь, которую и выбросить жалко, и мешает. Нравится ощущать себя такой рухлядью в неполные тридцать, господин штаб-ротмистр?
        - Сеньор секретарь, - Тереза вечно называла всех по должностям, будто это придавало какой-то особый вес ее словам, - опять? Сеньор посол будет ругаться. Он будет очень ругаться.
        Ну да, будет. Уважение к обычаям аборигенов. Самобытные культы, тьфу, культуры. Летающие отрубленные головы, выполненные под рожи ныне покойных повстанцев - подарок местного царька. Тьфу. Дикость какая.
        Местная техника, туземный персонал, пусть и трижды проверенные… «Сеньор посол» явно не занимал свою голову вопросами безопасности - и не давал мне занимать ими мою, за что, в общем-то, мне по идее платили неплохие деньги. По крайней мере, если в ведомости я все еще числился «сеньором третьим секретарем», а не, к примеру, котом.
        Бардак.
        Полагаю, человек, незнакомый с господином послом, мог посчитать его излишне увлеченным. Я прекрасно знал, что он обыкновенное ископаемое, сосланное на доживание туда, где у Российской империи не было особых интересов.
        Я развел руками. Тереза только рукой махнула. Интернациональные жесты. Великая вещь.
        И вот, я оказался на улице. Подмигнул горгулье с черепом вместо башки под крышей. Туземная эстетика. Невольно привыкаешь. Очень невольно и очень неохотно.
        Поспешил по комплексу к главному зданию.
        Пожалуй, тут бы не было так отвратительно, если бы не одно ма-а-аленькое обстоятельство. «Транспортый коллапс» называется. В конце концов, лету до столицы из любой точки шарика - не больше двух часов на каком угодно корыте, способном на суборбитальный полет. Хоть на десантном боте.
        Увы, у нас не было десантного бота.
        …Лет этак шесть-семь назад неким светлым головам из европейских ученых, чтоб им в аду икалось, показалось замечательной идеей поместить человеческую память и самосознание в компьютер.
        То, что копирование уничтожало исходник, не слишком смутило бравых искателей технологической сингулярности.
        В конце концов, это так стерильно звучало, казалось таким мелким, таким незначительным по сравнению с открывшимися перспективами. Как же, мелкое, гаденькое бессмертие на Земле!
        Гниющие трупы с выпотрошенными черепами выглядели совсем не стерильно. А бессмертие - если можно считать это таковым - получала всего лишь свихнувшаяся программа ИИ. Копирование не есть перенос.
        В общем, как это обычно и бывает с идеалистами, - все обернулось бойней.
        Пьюти-фьють, как было написано в старой глупой книжке. Пьюти-фьють.
        Нет, ученые изначально собирались проделать все на сугубо добровольных началах.
        Минус добровольцев как явления заключается в том, что людям, да и, как выяснилось, нелюди, свойственно этих самых добровольцев назначать из числа ничего не подозревающих сограждан.
        С другой стороны, могло быть хуже.
        Так или иначе, кризис удалось разрешить.
        Компьютеры, уверенные, что они постчеловеки, растворились в Пустоте за пределами человеческих владений и обещали не возвращаться.
        Слава Богу!
        Минус заключался в том, что Земля в итоге не досчиталась доброй четверти населения. Нашей империи повезло: тем, кто знает, что живет вечно, не нужны подделки под бессмертие, так что мы потеряли немногих.
        Другие страны редко могли похвастать подобным. Вычеркни каждого четвертого - и казалось бы, ничего особенного не произойдет.
        Ан нет. Государства рушились. Прерывались технологические цепочки. Кое-где воцарялся хаос.
        России и тут выпала удача. Или не выпала - как посмотреть. Взятый первым императором курс на создание дублирующей экономической системы не подвел.
        Да, бразильские аэрокары и французские сыры были лучшими - но когда те исчезли, нашлось чем их с горем пополам заменить.
        Техника, лекарства, пища… Все это имелось, пусть и не в достатке. И в этом-то и заключалась беда.
        Жадных богачей никто не любит. Мотов не любят втройне.
        Требовался баланс - и империя задыхалась, отправляя гуманитарные миссии, вводя миротворческие контингенты и пытаясь кое-как встать на ноги без толкового импорта.
        А ведь были еще колонии и научные базы в Солнечной, не способные существовать без грузов из метрополии, был Тритон - первый и единственный аванпост человечества за пределами родной системы…
        В общем, забот оказалось по горло.
        И ежедневные визиты на чай в столицу превратились сначала в непозволительное транжирство, а чуть позже - в несмешную шутку. Мало реакторного топлива. Мало машин и еще меньше полных экипажей - пусть все купеческие ладьи мобилизованы вместе с командами.
        Мы вернулись в двадцать первый век, когда путь из некоторых уголков шарика занимал недели.
        …Посол сидел за тяжелым столом и сосредоточенно пыхтел, накручивая себя. Толстые пальцы сжимались в воздухе, будто он кого-то душил. Отчего-то имелось у меня подозрение, кого именно.
        - Трифонович, не кипятись, взорвешься, - нежно посоветовал я, усаживаясь в кресло безо всяких приглашений. - Сколько раз предупреждать? Хочешь, чтоб твоя пакость была целой, - не подпускай ее ко мне.
        - Что вы себе позволяете? - зарычал он. - Милостивый государь, я требую объяснений! Вы понимаете, как могут пострадать дипломатические отношения, если весть об уничтожении подарка дойдет до деспота…
        - Тсс, - посоветовал нежно. - Тсс. Что я говорил? Взорвались. И кто же вам после этого скажет, что я не говорил? Стоять! Хотите объяснений - получите. Мы православные. Если местные потомки мексиканцев неровно дышат к Санта Муэрте, Святой Смерти, то это сугубо их проблемы. Ну, опосредованно наши. Поскольку нам должно просвещать их, а не перенимать заблуждения. Это доступно?
        - Но деспот… Он же расстроится… - Он был до смешного расстроен, этот шестидесятилетний мальчишка. - Как же так, господин третий секретарь?
        Мне стало его жалко.
        - Послушайте, Александр Трифонович, успокойтесь. То есть наоборот. Включите свой пыл. Ананасы для столицы сами себя не вывезут, так что… - Я вгляделся в полыхнувшие яростью глаза. - Вот так правильно. Вижу, вам стало интересно, что же за протекция такая у этого мальчишки, что он с ходу вскочил на серьезную должность, да еще хамит вам в лицо; прикроет ли она, если вы всерьез вознамеритесь его угомонить?
        - Признаюсь честно, Сергей Афанасьевич, меня это действительно интересует. - В снулом взоре блеснуло что-то хищное. Так бывает, когда престарелый охотничий пес, растерявший нюх, пытается встать на след.
        Все-таки Александр Трифонович действительно был непрост. Но слишком, слишком осторожен.
        - Так вот, на мою протекцию, Александр Трифонович, вас не хватит. Но скажу честно, никому не пожелаю, особенно человеку с вашим сердцем, заработать подобную… привилегию так, как пришлось мне.
        - Ну уж? - Охотничий огонек в глазах усилился.
        - Помните башни, что строили нелюди? Те, что в результате оказались их космическими кораблями? Я был в штурмовой группе, что проникла в одну из них, - совершенная правда, пусть и не вся. - Сугубо между нами, понимаете?
        Секрет небольшой. Зато причастность к тайнам Имперской Безопасности бодрит всех.
        Результата добился. Огонь в глазах сожрал пепел, вынырнул из-под углей.
        - Неплохо сыграно, - улыбнулся Александр Трифонович как-то стыдливо. - Но над паузами и лексиконом надо поработать. Вы хамите, будто на сцене красуетесь.
        Такие сценки происходили регулярно, чуть не через день. Грехи наши тяжкие! Высокое начальство следовало регулярно пинать, чтоб оно зашевелилось.
        Хмыкнул, представив, как пинаю Старика - боярина Владимира Конрадовича Шталя, главу Имперской Безопасности, моего настоящего командира. Ноги недосчитаться можно.
        - Вопрос с отрубленными головами закрыт?
        - Закрыт. Хотя Дрендо действительно затаит злобу. Не следовало…
        - Не слушать меня. Увижу еще одну - расстреляю к чертям.
        - А вы ведь не рисовались, - вдруг понял «сеньор посол». - Вы там были. Говорят, это удалось только одной из групп. Казакам и какому-то бесу, простите, сотруднику Имперской Безопасности, на Тритоне.
        Впервые за полтора года я увидел неподдельный интерес на его слабом, все-таки слишком слабом лице.
        - Каково это? Говорят, там была бойня?
        - Пьюти-фьють. Знаете, есть старая книжка? «Бойня номер пять»? Так вот, там говорится что-то в духе того, что после бойни остаются лишь птицы, а что они могут сказать? «Пьюти-фьють» - и только. Так вот: пьюти-фьють, Александр Трифонович. Если мы закончили на этом обсуждать бойни, и головы, и туземные нравы… Вы хотели меня видеть?
        - Ну, коли так, вас, пожалуй, не удивишь тем, что нас с вами хотят видеть в столице. Меня - в МИДе, вас - в вашей конторе.
        - Прелестно. Когда аэромоб? - Я представил чуть не сутки сидения в тихоходной машине и мысленно застонал.
        - Аэромоба не будет.
        - Корабль и маглев? Совсем прекрасно.
        - Да нет… Меня поставили в известность, что… да вот, собственно.
        …Звук двигателей прорезал влажный зной ножом. Заткнулись гитары уличных музыкантов, что днем и ночью терзали слух обитателей города. Я с радостью опознал рев двигателей суборбитального челнока позапрошлого поколения.
        Жизнь вдруг показалась прекрасной.
        2. «Вы готовы на преступление?»
        …Столица была ярка. Столица была хороша той звонкой и в то же время основательной прелестью, что царит всего пару недель в году - ранней зимой и в краткие два-три дня перед Великим постом.
        Воздух звенел от легкого морозца, солнце сверкало на свежем снежке - чистом, словно одежды архангела, - и казалось: до Рождества подать рукой.
        Холода, нагрянувшие в столицу в этом году рано, в самом начале октября, вступали в свои права. Мне было положительно нечем заняться.
        Александр Трифонович отбыл в муравейник МИДа прямо из космопорта. Я же, ознакомившись на экране комма с повелениями вышестоящего начальства и осознав, что до назначенного часа времени еще порядком, побрел по улицам, узнавая и не узнавая родной город.
        Когда-то пешеходные, проспекты и переулки вновь, как в давно забытые времена до аэрокаров, сжались до полосок тротуаров у самых домов. Грубые наземные электромобили трещали по брусчатке.
        Впрочем, по сравнению с последним моим отпуском пешеходы, кажется, начали отвоевывать позиции, а над головами их нет-нет да пролетало что-то напоминающее транспортные средства.
        Жизнь шла своим чередом.
        Почему-то показалось зверски обидно, что, вместо того чтобы делать дело, помогать отстраивать мир, сидеть в кокпите ладьи или фрегата - а я бы смог, все-таки по армейской специальности пустотный навигатор, - так вот, вместо этого все мои заботы сводятся к обеспечению экспорта ананасов и мате.
        Да, у нас стреляют. Есть партизаны, как не быть, и есть вербовочная работа с ними и их противниками.
        Но все из-за ананасов - будь они прокляты!
        Впрочем, чуть позже, остановившись у ларька, в котором лоточник-хитрован деловито раздувал сапогом угли самовара - самый шик! не пропадет! - испив чайку и закусив тульским пряником, уловил в глубине души краешек на удивление не моей мысли.
        Вот идет барышня в заячьей шубке. Блестит глазами. Подмигнуть ей - хорошо. И чай хорошо, а с пряниками так вообще замечательно.
        Посади девушку на хлеб и воду, замотай в рванину - может, и выручит страна копеечку. И может даже, попади эта копеечка ко мне или на флот, - что-то восстановим, спасем ноль целых сколько-то там тысячных средней человеческой жизни…
        Статистика - штука капризная, так сразу не посчитаешь.
        Но сколько мы при этом разрушим?
        И чего стоит человеческий облик?
        «Раздай имение свое», - сказано нам. Но сказано и «когда творишь милостыню, не труби перед собою, как делают лицемеры».
        От одного пряника не случится беды. Он никого не убьет. А людям - им от этого легче.
        Возможно, пока столица требует ананасов, страна живет; мы к чему-то стремимся. Пусть к полному желудку, но стремимся.
        А быть может, это самооправдание мерзкого, пошлого чревоугодия. Кто даст ответ?
        …В драку влип совершенно нечувствительно и сам того не ожидая. Посудите сами - вот ваш покорный бодрым шагом движется по улице. Выправка - во; взгляд лихой и придурковатый; для барышень улыбка легкая наготове.
        А вот навстречу ему из подворотни выбегает городовой, да какой - борода дыбом, волосы столбом, на лице выражение будто у тигра, которому наступили на хвост. Сейчас рвать начнет.
        «Караул, - кричит, - православные! Убивают! Убьются! Наши не поспеют, помогай!»
        Кого? Кто? Кому? А черт его знает.
        Я, конечно, не полиция. Ни разу. И мелькнула в голове подленькая такая мыслишка - уж не ловят ли меня, многогрешного, на старый трюк?
        Мелькнула и пропала. Людей на улице много - и все за шалым стражем порядка в подворотню.
        Ну я, натурально, за ними.
        Игольник вытащил, рожу кирпичом сделал… Встала толпа в проходе узком - не протолкнуться.
        - Разойдись! - ору и ствол над головой подымаю.
        Эх, всем хороши игольники - и бьют дальше пулевого оружия, и баллистический компьютер ого-го, как из винтовки пали, только беды две имеют: стоят как звездолет небольшой и тихие.
        Что тихие - при моей службе очень даже полезно. Обычно. Вот только толпу тишиной не распугаешь.
        Впереди - лязг непонятный и крики. Эх, догорай моя лучина!..
        Заорал:
        - Разойтись, военная полиция!
        Сработало. Послушались. В стороны подались.
        А я уж было приготовился «Имперская Безопасность» закричать. После чего с неполным служебным, волчьим билетом и чувством глубокого внутреннего удовлетворения вылететь на гражданку.
        Такого ни одна протекция не стерпит.
        Хорошо, Бог упас - идея вовремя пришла.
        Протолкнулся, понял - дважды верно угадал.
        Под любовно разбитой камерой наблюдения разворачивалась сцена из исторического романа. Дрались четверо. Двое на двое. Шпаги блестят; царапины алеют; рожи сосредоточенно-возвышенные…
        Мальчишки. Курсанты. Дебилы конченые.
        Это они до первых выпущенных кишок такие. Как дерьмом завоняет да кровищей захлестнет - вся романтика мигом сгинет.
        Вот только доводить до такого излишне.
        Сделал шаг вперед.
        …Давно ли я сам таким был? Три года назад? Пять лет? Семь? В драке время - понятие относительное. Курс у ребят, судя по нашивкам, последний. Братья по alma mater, выходит: чтобы это понять, на нашивки смотреть не нужно. Кто, кроме флотских, фехтовать учится? Никто.
        Зато для пространственного ориентирования полезно.
        …Это плохо, это очень плохо, что курс последний. Но шаг вперед, пространственное, чтоб его, ориентирование, ударить мальчишку с рыжими лохмами под коленку, так, чтоб в падении развернуло.
        Дальше - принять шпагу на ладонь. Это очень сложно - принять заточенную шпагу на ладонь, если это тяжелый, историчный, как говорится, клинок. Давно не практиковался.
        Получилось!
        А теперь вывернуть рыжему запястье - так можно сломать, но это много лучше дымящейся требухи на снегу и уж точно приятней стрельбы.
        Перехватил рукоять правой, не глядя двинул по кумполу гардой - отдохни, молодежь.
        Не обращать внимания на кровь из располосованной ладони. Главное - не обращать внимания.
        Я боюсь крови.
        …И все же интересно, как они умудрились раздолбать камеру? Ствол? Было бы громко, а глушитель им никто не продаст, вернее, сами не купят - приличные ребята, в Вышку кого попало не берут.
        Игольник? Денег не хватит. Камень? Не пробьет. Мы в свое время…
        Я боюсь крови. А они не такие, они не знают цену крови, им пара царапин, что друг другу поставили, - как волчатам запах добычи.
        Добыча - вот, со шпагой чужой стоит.
        Обратили наконец внимание. Ну, за исключением пребывающего временно в нетях владельца дрына.
        - Цыц, чижики! Давно на гауптвахте не сиживали? - рычу. - Прекратить побоище. В унтеры, на Камчатку, белых медведей объезжать…
        - Свинья! - тоненько всхлипнул паренек со сломанным носом, из которого текла кровь. - Бей свинью!
        «Свинья» - это военная полиция. «Свинья» - это, значит, я. Проклятье, все-таки что-то они услышали.
        Может, не станут? Это ведь уже не драка, это прямое сопротивление при аресте.
        Нет. Стали. Втроем. Против всего мира. Три мушкетера и Д’Артаньян в отключке. А я, выходит, мир и заодно - гвардеец. Не хочу быть гвардейцем, они плохо кончали.
        …Мы в свое время поступали проще. Использовали дрын. Ну и что, что камеры на высоте крепят? Втроем-вчетвером легко можно достать, если на плечи друг дружке сесть.
        Правда, мы не дрались, а пили компанией во дворах, водился за нами грешок.
        Выходит, они друг другу сначала помогли и это не случайная драка? Это намеренная, дурацкая…
        Ярость встала комком в горле.
        Д’Артаньян, значит. Три мушкетера. Дуэлянты фиговы. Я не просто мешаю развлечься. Я отнял честь. И дрались они вовсе не до первой крови.
        Когда, интересно, была последняя дуэль в русской армии? Не те привычные, что любил маэстро Зимин - между равными противниками, по строгим правилам, максимум - до потери сознания, под страховкой стационарных излучателей силовых полей и контролем медиков. Настоящая, без скидок и фанаберий?
        Наверное, чуть не во времена Малой Смуты, в дни малиновых пиджаков, «стрелок» и демократии.
        Значит, будем играть жестко.
        Нырнул под выпад, пробил перебитому носу с ноги по сокровенному, мысленно пожелав тому не очень сильно покалечиться. Ушел в перекат, с колена рубанул под ноги одного и тут же отшвырнул бесполезную шпагу, взяв в захват шею последнего.
        Скоро все было кончено.
        - …Вы фехтуете как бес, - в который раз восхищенно сообщил полицейский на прощание.
        Не заметив собственной игры слов - для него я оставался находчивым дипработником с флотским прошлым.
        - Я фехтую отвратительно, - признался. - Не умею - и все. Чуть не вылетел из-за этого. Каждый из них поодиночке дал бы мне фору в пять касаний.
        - Но как?..
        - Они умеют фехтовать. Я умею драться грязно, - усмехнулся в ответ.
        На душе было погано. Очень погано после того, как выслушал сбивчивые объяснения повязанных молодчиков.
        …В «Шабле Жигмонта» было, как обычно, полутемно. Простая деревянная мебель, стойка бара - ничего лишнего.
        И, как обычно, улыбчивая девица на входе попотчевала меня рюмочкой «с дороги» под маленький бутербродик с икрой.
        Такой же набор полагался при выходе - «на ход ноги», и совершенно бесплатно.
        Впрочем, «Шаблюку» любили не только за это. Взять хотя бы фирменное блюдо - мачанку. Представьте себе, пара отличных колбасок, а на гарнир к ним - этакая несуразица вроде бефстроганова с блинами.
        Мясо на гарнир к мясу - очень по-литвински, очень основательно и стоит доступно. Добавь сюда бесплатные сто грамм с закуской - и вовсе прекрасно получится.
        Увы, сегодня я здесь по делу.
        …Обвел глазами зал, не зная, кого ожидать. Не каждый день вызывают в столицу и назначают встречу в любимой пивнушке.
        После общения с курсантами не удивился бы, увидев тут даже мадемуазель Протекцию. Смешно! В конце концов, нас не связывало ничего, кроме трех коротких личных встреч, подаренного игольника (уже второго, поскольку первый умудрился раздолбать на Тритоне) и моих глупых, не имеющих никакой надежды на воплощение чувств.
        Естественно, ее тут не было и быть не могло. Не было здесь и господина Арсеньева, куратора сектора стран Южной Америки в Конторе.
        Зато за барной стойкой сидела до ужаса знакомая грузная фигура в неопределенно-буром сюртуке. Недовольное бурчание громыхало под низкими сводами, различить смысл не удавалось - легкое искрение искажающего поля намекало: шпионаж не пройдет.
        Вокруг рыбкой-прилипалой металась Анечка, известная своим долготерпением длинноногая особа. Слухи про нее ходили самые разные. Не прислушивался. Если правда - у каждого свои грехи, если ложь - тем более не мое дело.
        Кивнув девушке, сделавшей в ответ страшное лицо, уселся на табурет.
        Стоически выдержав грохнувшую в ушах статику поля, включившего меня в участники беседы, услышал:
        - Нет, Анечка, сердце мое, я не буду есть кашку, чтоб тот гиппократ, что ее прописал, сам ее и кушал, пока из ушей к чертовой бабушке не полезет, - таким образом великий человек выражал свои мысли в разговорах со всеми, от дворника до Ее Величества. - Нет, ты представляешь, - обратился он ко мне: - тут подают лосиные губы в сметане. Мальчик мой, я понятия не имел, что их вообще можно есть. Интересно же! А мне - режим, желудок… Даже родная секретарша продает ни за грош.
        Я молча - иначе бы не вышло - подал знак буфетчику налить пива.
        Кружка, как и думал, была наготове - и, конечно, с моим любимым ирландским, которого в «Шабле» в жизни не водилось, а уж тем более по нынешним временам.
        Отхлебнул, хмыкнул:
        - Здравствуйте, любезный крестный. И какую пакость вы на этот раз мне приготовили?
        - Обнаглел, - констатировал боярин Владимир Конрадович Шталь, всесильный глава Имперской Безопасности. - Заматерел. Забурел. Весь в меня. Горжусь… крестничек. Как поживают ананасы с повстанцами?
        - Ананасы колосятся, повстанцы повстают. Те и другие временами дохнут от скуки. Ничего нового в старушке Авениде. Давайте не будем ходить вокруг да около. Какая гадость на этот раз?
        - Ну вот как всегда. - Владимир Конрадович вздохнул, потеребив золотой значок в форме высокой шапки. - Все продали. Секретарша требует режима, любимый сотрудник выпендривается… Отчего? И почему, кстати, «крестный»?
        - Весь в вас, - ехидно вставил я. - И оттого, что перед вами не тот мальчишка-флотский, которого вы подставили под многоходовочку на Марсе.
        - Грехи наши тяжкие. Давай выпьем. За преступление!
        - Давайте, - не стал отказываться. Пикировка бодрила. - А почему за преступление?
        - Посмотрите вокруг, яхонтовый мой, - заворковал вдруг Шталь; я напрягся, этот тон означал: будет подлянка. - Все это заведение - последствие страшного преступления, на которое решился Первый Государь, вы не находите?
        - Право же, не уверен, что вас понимаю, - ответил осторожно.
        - Литвиния, некогда известная как Великое Княжество Литовское. Государь, собирая русские земли, не велел проводить ни военных, ни идеологических операций по присоединению территории этноса, лишенного нашими, русскими, молитвами даже самоназвания. До сих пор пугающего детей именем Муравьева-Виленского. Дескать, если треть населения ждет русских танков, треть европейских, а оставшаяся треть мечтает, чтобы первые две трети куда-нибудь провалились и можно было спокойно жить и трудиться - надо поддержать психически нормальных. А дальше история сама расставит все по местам. Так?
        - Э-э, кажется, в учебниках написано несколько иначе, - протянул. - Но в принципе так.
        - Мне рассказывал покойный государь, ему виднее, не находите? И вот, вместо готового ударить в спину вассала мы получили верного союзника. Де-факто - унию. Но что важнее - нормальные христианские отношения. И отличный кабачок национальной кухни, да. Ценой одного преступления против интересов державы. Улавливаете?
        - Мне все ясно, - обреченно констатировал я. - Вы хотите, чтобы я спер Литвинию. К ужину устроит?
        - Цыц! Поумерь пыл, вьюнош. Я что, не могу просто поворчать о старых временах, будто нормальный старик?
        - Кто же вам запретит, Владимир Конрадович? - хмыкнул в ответ.
        - Многие пытаются. Но ладно, Сергей Афанасьевич, это действительно присказка. Сказка в том, что дни Первого Государя давно прошли. Сейчас на престоле третий правитель. Бери выше - правительница. Знаешь, в чем беда третьих государей как таковых?
        - Полагаю, в том, что им чертовски сложно удержать престол?
        - Сам догадался или стычка сегодняшняя голову прояснила? Мне уже доложили, в четвертый раз за неделю этакое свинство. Ты, кстати, что, совсем не умеешь тихо работать?
        - То есть это теперь… нормально?
        - Хуже. Закономерно. Видишь ли, любезный мой олух, посадить на трон любого дурака можно. Он его даже удержит. Лишь бы бюджета хватило. И наследник выдюжит - не сам, так люди верные вытянут. Третий государь - всегда кризис. Проверка. И государства, и правителя.
        - Как так?
        - Закон природы, если угодно. Рюрик, Олег, кризис. Михаил Федорович, Алексей Михайлович, кризис. И не только для монархий верно. Республика, Директория, понятно. Ленин, Сталин, тем более.
        - Предположим… - В горле запершило, но от желания приложиться к кружке удержался.
        …Рыжий мальчишка в проулке хмурился. Казалось: не он в кандалах - мы. Суровый полицейский урядник рычал в усы. Я слушал молча.
        - Они на государыню поклеп возводили! Вы - офицеры, вы - поймете…
        - Какой такой поклеп? - навострил уши урядник.
        Свобода слова свободой слова, но порицание действий и личности царствующей особы - штука тонкая. Уж больно часто переходит в подсудные побуждение к восстанию и агитацию супротив державы.
        Паренек с перебитым носом вмешался:
        - А что, скажете, Ее Величество справляется? Поймите правильно, не хочу сказать ничего дурного…
        - Но говорите, - по-плохому мягко поторопил я.
        - В мире - бардак. Вот, скажем, Кирилл Прокофьевич, он, - произнес парнишка с придыханием, - справился бы лучше. В такие дни на троне нужен… - он произнес слово. Показалось, слух подводит.
        Переспросил. Одурел.
        …В «Шабле» тихо и темно. Только мы там и сидели. Я не видел оцепления, когда заходил. Скорей всего, его и не было. Просто чуял народ православный - не то время и не то место, лучше стороной обойти.
        - Они считают его святым, - с ненавистью произнес я, уставившись в тарелку с остывшей мачанкой. - В прямом смысле. Троюродного брата Ее Величества. Не имеющего никаких прав на престол. Дурость какая, право слово!
        - Отчего же? - мягко спросил Владимир Конрадович. - Разве вы, голубчик, не слышали - «в своем отечестве пророка нет»? По профессии хирург, по призванию теолог, пару лет провел трудником на Соловках… Очень интеллигентный, тихий юноша. Отчего бы и не оказаться ему святым? Но вы не о том думаете.
        - О чем же мне следует думать?
        - О возможной смуте и том, что последует за ней, - грустно покивал Шталь седатой головой. Он был похож на неуклюжего мишку - вот только нет-нет, да проскальзывало что-то неуловимо хитрое, масляное в кошачьих глазах старого беса. - Люди волнуются. Боярская Дума, то бишь Кронин-подлец с прихлебателями предложили компромисс… Терпеть не могу компромиссы, но Ее Величество согласилась на него. Чтобы унять раскол в обществе. Она не замужем, а статус соправителя уймет горячие головы. Да-с.
        …В сердце что-то разорвалось. Ничего перед собой не видя, нащупал кружку, отхлебнул… Чуть полегчало.
        Совсем чуть.
        В конце концов, я разве мог на что-то претендовать? Видевший ее в общей сложности пару часов с гаком?
        …И правда, на что? Вспомнилось. Давно это было. Недавно - душа зажить не успела. Не заживет. Никогда. Теперь точно.
        Марс. Святосилуанск. Погоня. Ощущение, что мир вокруг рушится. Я, тогда еще банальный флотский офицер, случайно угодивший промеж жерновов большой политики, уходил от погони. И повстречал в обычном вагоне маглева девушку, что умела смеяться дождю.
        Повстречал, чтобы влюбиться с ходу и навсегда за какие-то жалкие минуты. Счастливые минуты, потому что за ними не чувствовалось предопределенности и безнадеги.
        Двумя неделями позже, когда пришло время разбора полетов и подсчета трупов, выяснил - той девушкой была наследница инкогнито.
        И потом, когда после столкновения с постчеловеками на Тритоне вместо ожидаемого строгача с понижением получил лично от государыни понимание и… нет, не индульгенцию, лучше - одобрение действий и добрую беседу, чувство только окрепло.
        Совершенно лишнее чувство, что убивало меня сейчас.
        - Это, - сообщил я вполне спокойным голосом, - действительно представляется разумным решением.
        - Знаешь, дражайший олух, в твоей Авениде скоро станет по-настоящему интересно, - невпопад сообщил Старик. - И как ты так умудряешься вечно оказываться в центре событий? Инструкции - по обычным каналам. А сейчас пойду. Видишь, Анечка уже подпрыгивает, ей не терпится скормить меня людоедам из промышленного комитета. Гуляй, пока молодой, все оплачено.
        Он тяжело поднялся - какой-то посеревший и вдруг постаревший.
        - Подождите, - сказал я. - Что это было?
        - Мог старик просто поделиться тревогами? - со вздохом оглянулся он, будто колеблясь.
        - Нет. Уж простите. Вы - не могли.
        - Верно. Помнишь, с чего начался разговор? Тост за преступление?
        - Да?..
        - Скажи… те. Вы готовы пойти на преступление? Против державы. Ради интересов Короны.
        3. «Еще не святых ангелочков?»
        Горгулья раскинула крыла черного камня, хищный оскал навис над паутиной улиц, зажатых меж невысокими, не более двадцати этажей вверх, башнями причудливой архитектуры.
        Светло внизу! Город пылал. Настоящее празднество начнется завтра, но сегодняшняя разминка тоже производила впечатление.
        Маски скелетов на танцующих; факелы и фонарики; лихорадочно пульсирующие гитарные переливы - струны вот-вот разорвутся; пот на руках. Крики казнимых на площади преступников почти не слышны.
        Почти.
        Авенида-де-лос-Муэртос готовилась встретить День мертвых во всей красе. Цветастые стены капища, по какой-то ошибке мироздания называвшегося тут собором, переливались всеми цветами радуги.
        Здесь, на высоте, дул прохладный ветер; от смерти отделял всего лишь один шаг за низкий парапет, на котором я стоял.
        За спиной послышались шаги. Я медленно поднял бокал и пригубил дурное аргентинское вино.
        Латинская Америка. Край machismo… Побольше театральщины и рисовки. Дурной храбрости и ненужного риска. Только тогда тебя тут зауважают.
        В чем-то мне это нравилось, хотя и дурно влияло на мой и без того паскудный характер.
        - Как вам нравится наше небольшое soire? - тихий, вкрадчивый голос раздался рядом, совсем рядом. - Понимаем, что завсегдатаю балов имперской столицы… О, великая и славная Империя!
        Прямо за левым плечом остановился, гад. Известно, кто оттуда вещает. Вспомнилось невольно - его, так сказать, предшественника пришлось самолично пустить в расход. Уж больно стал нагл, дело иметь невозможно.
        Если захочет отомстить… Чуть подтолкнуть - и прости-прощай, «сеньор третий секретарь»!
        В переводе с дипломатического на русский - не особо скрывающий свою профессию резидент.
        - Вино дурное. Обстановка мрачная, - коротко охарактеризовал я.
        Мы смеемся.
        Местные считают - настоящий мужчина говорит мало. Рублеными фразами. Если только не пытается кого-то оскорбить. Мне это не нравится. Портит настроение.
        - Вы вызвали меня, - констатировал агент.
        Он мрачен. И он, и я знаем - мы всего лишь попутчики, выжидающие, когда ударить друг дружке в спину.
        Оба мы ненавидим Авениду. Это сближает.
        Повернулся к нему; спрыгнул с парапета. Он был невысокий, чуть за тридцать, лицо мягкое, воротничок католического священника на полной шее. В руках - стопка небольших дощечек.
        Странное сочетание - местный священник, о чем знали все. Ревностный католик, противостоящий культу Санта Муэрте с поразительным упорством, как было известно посвященным.
        И, что знали только совсем избранные лица, - глава местного красного подполья. Воистину чудны дела Твои, Господи, а люди - те еще психи!
        - Приоритеты изменились, падре, - хмыкнул я. - Больше никаких ананасов. Прихватили с собой работку?
        В детстве считал: шпионы встречаются на тайных квартирах или в глухих местах. В крайнем случае на великосветском рауте.
        Если бы! Простое сборище общества защиты кого-то от чего-то или наоборот. Пластиковые бокалы, дешевое вино, слетевшиеся на дармовую выпивку интеллектуалы в штопаных носках.
        Крыша, где стоят две пальмы в кадках и три шезлонга. Никакой романтики. Сугубая проза. Разве что горгулья и городские огни хороши - не отнимешь.
        - Слава Богу, - обрадовался отец Диего. - Еще немного плантаций, и я бы пожалел о нашем соглашении. Работку?
        Я указал взглядом на его груз.
        - Всякий норовит всучить ретабло, посвященный этой их, прости Господи, Святой Смерти. Канун Дня мертвых, День ангелочков. Куда нам столько? И пакость сплошная. В церковь не принесешь.
        - Пакость? - мое удивление не было наигранным. - Если не ошибаюсь, ретабло - рисунок. С подписью. Изображает и описывает случившееся чудо. И того святого, которого благодарят за него. Или даже самого Всевышнего. Нередко вешают в церквях. Мексиканский обычай. С недавних пор еще и в фасадном строительстве, - я глянул на массивный силуэт капища.
        Находись мы ближе - различили бы мириады картин, служившие облицовкой якобы христианскому «собору».
        - На растопку тоже хорошо, - задумчиво ответил падре.
        - Чудо - на растопку?
        - Полюбуйтесь… хоть на это.
        Перед моим носом возникла картинка. Поморщился. Да уж. Двое голых мужиков на кровати и скелет.
        - «Хосе благодарит Святую Смерть за то, что у него воскрес и встал», - зачитал отец Диего. - Еще несвятых ангелочков? Нет? Тогда огоньку не найдется?
        Я молча подал зажигалку, покивал. Усмехнулся.
        - Вы видите что-то смешное? - прервал возню с костерком в пепельнице священнослужитель.
        - Поражаюсь вам. Возмущаться следовало мне. Коммунистам положено терпеть всякую пакость. В порядке свободы, равенства и брятства. Вы же мало того что сотрудничаете с нами…
        - Это временно. Не заблуждайтесь. Когда мы свергнем тиранов здесь, придет ваше время. Что до терпимости… Я еще и священник.
        - Тем более удивительно.
        - Каковы эти… новые приоритеты?
        - Вам понравится. Пора встряхнуть это болото. Санта Муэрте.
        - Мы в деле. Но деньгами не отделаетесь.
        - Оружие, транспорт?
        - Помощь. Двоих наших надо вытащить из тюрьмы.
        - Сделаем. Шеф тайной полиции мне должен. Карточный долг - долг чести. Шеф любит делать вид, что она у него есть.
        - Это не все. Нужна информация. Ходят слухи, новый посол - большая шишка. Возможно, будущий царь.
        …Вот он, момент истины. Было грустно. Было очень грустно.
        Не думал, что это произойдет так буднично. Обыкновенно. Даже не своими руками. В порядке обычной беседы. Я ведь после того разговора со Шталем долго думал, не начать ли носить табельное. Наградное казалось мне… неподходящим.
        Остался с игольником. Смена оружия выглядела бы подозрительной.
        4. «Не знаю, как насчет святых»
        - Бредятина это, а не «разумное решение», - убеждал меня Шталь, выделяя последние слова мерзко сюсюкающим тоном. - Стране не нужно святых на троне. История это показала. Они дурно кончают.
        Мы вышли из «Шабли» и стояли в небольшом парке у покрытого тонким ледком пруда. Было холодно и безлюдно. То, что надо для преступников-любителей.
        - Злодеи лучше?
        - Эффективней. Но при них дурно кончают подданные. Да и разрушений многовато. Мне это не по нутру, но в продуктивности подлецам не откажешь.
        - Не ожидал услышать это от вас. Кажется, вы всегда выступали за христианское милосердие. Готовность примиряться и прощать, - усмехнулся я грустно.
        - Мы живем в мерзком мире, где людям свойственно платить за добро злом, - вздохнул Шталь. - Адекватный правитель, злодей или нет, действует с учетом этого факта. Святой - никогда. Такой человек на троне опасен. Мы обязаны действовать.
        - Цель средств не оправдывает. Не моя присказка, ваша.
        - Не будет средств. Будь государыня, как вы выражаетесь, «злодейкой», тираном, - она бы смогла уравновесить так называемую «святость» Кирилла Прокофьевича. Теми самыми «средствами». Знаете, что такое святость в современном понимании? Я не говорю сейчас о временах крещения Руси или богословском термине, отметьте.
        - Просветите.
        - Святой поступается собой. Всегда. Ради других. Ради веры. Ради добра. Дает - и никогда не берет. Но самоотречение государя - есть самоотречение страны. Вы, любезный, предпочитаете наблюдать, как страну приносят в жертву прекрасным и совершенно нежизнеспособным идеям? Их плоды уничтожит первый же дорвавшийся подлец.
        Задумался.
        Вспомнился курс истории. Ярослав Мудрый, не жаловавший резни и оттого разделивший землю между детьми. Создатель первой внятной системы наследования на Руси.
        Удельную раздробленность и кровавую баню, которой та обернулась, стоило возникнуть на горизонте внешнему врагу.
        Он был святым, уж в этом-то сомнений не возникало. Где-то над головой закричала птица.
        Но все же…
        - Я не вижу достаточных оснований для… «преступления», - ответил я неуверенно.
        - Вам не хватает того, что государыня уже решилась на компромисс? - Шталь выплюнул это слово, будто грязнейшее из ругательств. - Нет уж, полноте, голубчик. Правитель не должен идти на компромисс с частью населения. Снизойти - может, но не поддаться. Не поймут. Примут за слабость. Надавят - и готова смута.
        - Но государыню любят…
        - Да. И соглашательство сойдет ей с рук. Раз, два, может, даже пять. Она это знает и умело использует. Но они хотят возвести на трон человека, который так устроен, что будет искать компромисса повсюду. Всегда. Это - главная опасность, поймите, а не моя доморощенная философия.
        - Паранойя? - предположил я безнадежно.
        - Всенепременно она. Но ответьте себе - не мне! - на вопрос: можем ли мы позволить себе не быть параноиками? Допустим такой риск или нет?
        Ветер бросил горсть снежинок в лицо. В душе горел пожар. Тревога, долг, стыд и мелкая, подлая ревность, на которую я не имел никакого права, ведь улыбки и смех ни к чему не обязывают, мешались в гремучий ерш.
        Такой пьют на верфях Астероидного пояса - немножко технического спирта, немножко бражки из пищевого концентрата и острый соус - отбить вкус и вышибить дух.
        Владимир Конрадович заметил, как изменилось мое лицо. Резюмировал:
        - Нет уж, Короне не нужен святой, - слово «Корона» Шталь подчеркнул особо, давая понять - имеет в виду конкретную особу. - Наша государыня - хорошая девочка. Умная, верующая, живая. Не мученица, которая мечтает пожертвовать собой, угождая всем.
        - Она в курсе? - меня хватило только на этот вопрос.
        Я не знал, какой ответ будет тяжелее принять.
        - В курсе чего? - удивился Шталь. - Мы ведем беседу о природе власти, и только. Вот вам гипотетическая возможность: по закону Первого Государя будущий правитель, соправитель в нашем гипотетическом случае, должен показать себя в деле, разрешая настоящие кризисы. Медики, конечно, составят исключительно положительный отчет. Бояре от казны, науки и образования - скорей всего, мальчишка умен. Силовики - тут буду вынужден настоять на своих правах. Общий рапорт пойдет Церкви, которая озвучит свое мнение. Если претендент доживет до общего рапорта.
        - Или если он не завалит испытание, - кивнул задумчиво.
        - Я бы не рассчитывал, - вздохнул Шталь. - Кстати, Авениде явно нужен новый посол, не находишь?
        - Понял, - вздохнул. - Не юлите. Так она знает? О сугубо гипотетической беседе?
        - Нет, конечно, - пожал плечами Владимир Конрадович. - Сами подумайте, драгоценный, - как бы она смогла после этого смотреться в зеркало? А если бы смогла - мы обсуждали бы сейчас иную персону, вы меня понимаете?
        - Это измена…
        - За это не наградят, да. В лучшем случае с нас сорвут погоны и отправят в отставку без прав и привилегий, преступная халатность в данном случае приравнивается к оскорблению величества. В худшем и более вероятном - нас расстреляют. Вы все еще согласны? Мне известно, вы будете молчать… не потому что покрываете старого зануду, а потому что найдете в себе силы выбрать правильное.
        - Она его любит? - вопрос вырвался помимо воли.
        Владимир Конрадович смерил меня удивленным взором, будто в первый раз увидел, - подобным образом смотрят на больного, демонстрирующего тревожные симптомы.
        - Даже так? - голос его дрогнул. - Простите и забудьте. Не хочу, чтобы вы думали, что я воспользовался вашей слаб…
        - Прекратите лицемерие. Считаете, я поверю, что вы не видите меня насквозь? Со всеми отчетами психологов и поведенческими профилями? Повторяю: она его любит?
        - Женская душа - потемки. Но судя по тому, что мне доносят из дворца, - нет. Перспектива ее не радует. Честно. Вы мне не поверите, так что если хотите - дам свой допуск в систему.
        - Воспользуюсь, чтобы проверить. Без обид, - отрезал зло.
        Слушать аргументы не было смысла. Он убеждал себя.
        Не меня.
        Я подставил лицо ветру и прошептал, искренне надеясь, что не обманываю себя или обманываю не совсем:
        - За гремучую доблесть грядущих веков,
        За высокое племя людей…[4 - Герой в этой части зд. и далее цитирует Осипа Мандельштама, «За гремучую доблесть»]
        - …Я лишился и чаши на пире отцов,
        И веселья, и чести своей, -
        поддержал Шталь.
        Холодало.
        Впервые я увидел Святого - именно так значилась цель в моих мыслях, словно позывной вместо имени лишал его человеческой сущности, превращал живую душу в безымянную сигнатуру беспилотника на сканере - так вот, увидел я его при обстоятельствах довольно впечатляющих.
        …Речной порт догорал в ночной мгле. Выстрелы уже отгремели, и суровые десантники в черных шлемах снимали оцепление. Еле мерцали угли.
        Наступал час дипломатической кадрили. Торговые представители и секретари посольств плясали, как часом ранее плясали языки пламени, - изощренно, неистово, без видимого порядка.
        …В очередной раз выразив коллегам сочувствие и заверив, что попробую потянуть за ниточки - прекрасные слова, ни к чему не обязывают, - пошел к выходу с территории, ловя спиной завистливые взгляды.
        Поздравил взирающего на окружающий бардак осоловелым взглядом майора Сантьяго с отличной работой, выслушав взаимные поздравления с нежданно привалившим счастьем.
        Да уж, то, что повстанцы не успели добраться до арендованного имперскими купцами терминала, стоявшего в центре территории, оказалось удачей.
        Прекрасная работа армии и полиции, отличная - повстанцев, вот сколько порушили перед отступлением.
        Неплохая - моя.
        Из всей шайки только отец Диего догадывался, чего я добиваюсь. Догадывался, но не озвучивал. Незачем.
        Усиленная охрана нашей собственности в рамках обыска на предмет контрабанды. Ослабленная - всего остального порта. Заторможенная - на четко рассчитанные сроки - реакция армии.
        Такие планы срабатывают только в книжках. Ну, и, без лишней скромности, у меня.
        Секрет в том, чтобы не создавать момент - тогда обязательно что-то сорвется, а вовремя узнать, когда возможность назрела сама по себе.
        Ну, и чуть-чуть подтолкнуть.
        Итак, основной канал товарного экспорта - в руках наших купцов. Александр Трифонович мне бы в жизни не позволил такой фокус. Пронюхал бы и помешал втихую. Чтобы не мутить воду.
        Нового посла пока не прислали, так что желающих портить мне праздник не нашлось.
        …Тем не менее на душе было паскудно. Никогда не мечтал о подобной карьере. О подлости, возведенной в искусство. Иудин грех в кубе.
        А ведь предстоит нечто куда более мерзкое…
        Порт располагался на отдалении от города. Вперед добирался с армейскими, обратно за мной должны были прислать авто - и вот неказистый белый электрокар скучает на обочине у самых зарослей, а шофер возится с мотором. Движения уверенные, почти ленивые, но точные.
        Кажется, мы с ним незнакомы. Каждый день в посольство прибывало из столицы все больше и больше новых лиц. Охрана, маскирующаяся под клерков, клерки, выглядящие охраной.
        Даже обслуживающий персонал - и тот почти весь сменили на своих - проверенных. Как-никак ожидался высокий гость. Одна лишь Тереза-уборщица держалась, словно последний бастион осажденной крепости, и оставлять позиций не намеревалась.
        Кто-то из новоприбывших меня и кончит. Может, даже этот парень. Почему бы не он?
        В жизни не поверю, чтобы Шталь обошелся без дублера. Передумаю - меня устранят и закончат дело. Выполню - лишние свидетели благодетелю не нужны.
        Если Владимир Конрадович при всех колебаниях решился на подобное - что ему еще одна жизнь?
        Плохо то, что я вижу смысл в его словах. Или это пустые эмоции и испорченный Авенидой характер подталкивают в спину?
        - Утро доброе, - бросил я.
        - Утро доброе, а ночка темная, - опознался водитель условной фразой. - Такого «утра» врагу не пожелаешь, господин Еремин. Погодите немного. Хотите - садитесь в машину. Эти парагвайские таратайки вечно коротит. Сейчас поправим.
        - Снаружи покурю, - решил. - Давно шоферствуете, любезный?
        - Уже… часа полтора. Можно сказать, решил напроситься к вам в помощники. Возьмете? - пошутил водитель.
        - Отчего бы нет, - поддержал я шутку. - Откуда такой энтузиазм?
        - У вас, знаете ли, самая любопытная работа в посольстве.
        - Правда? Не у посла? Не у военного атташе?
        - Посол - фигура скорее символическая, представительская. Атташе работает открыто. А третий секретарь фигура вроде как мелкая, на побегушках… но всем известно - непростая. Устроить переговоры, добыть информацию, неофициально решить настоящие, не выдуманные вопросы… Ну, вот и все.
        Он повернулся ко мне, спокойное лицо было заляпано маслом. Из-за пятен мозг отказывался его узнавать, хотя фотографии из досье вполне соответствовали оригиналу.
        - Поехали, что ли, - кивнул он. - И не надо низкопоклонства. Мы ведь практически сверстники. Кирилл, просто Кирилл. А вы - Сергей, так?
        Так.
        …Естественно, дерьмо попало в вентилятор, и естественно, никто не мог этого предположить. Повстанцы удирали с места преступления, разбившись на небольшие группы, а вслед за ними тыгыдымским аллюром неслись десантники.
        Это было учтено.
        Неучтенным вышло то, что один из отступавших отрядов окажется слишком отягощен ранеными и командир примет решение затаиться у дороги и захватить первый попавшийся транспорт.
        Догадайтесь чей.
        …Святой за баранкой проникновенно вещал, а я с каждой фразой все сильнее понимал: передо мной - либо отменный дурень, либо мудрец.
        Иногда сложно отличить.
        Для начала он выразил беспокойство тем, что наши купцы начнут драть три шкуры с оставшихся без терминалов и погрузчиков зарубежных «партнеров», и выразил намерение порекомендовать купчинам не наглеть.
        Великолепно. А делалось все зачем, спрашивается? И чего мы этим достигнем? Экспорт надо поднимать и русских торговцев поддерживать, вот какая у нас задача стоит.
        Только попытался это до него донести, как он буркнул про то, что христианам должно помогать ближнему и распространять свет веры, а не практиковаться в стяжательстве, и тут же перескочил на другую тему:
        - Вот вы говорите, странно видеть меня за рулем и с грязными руками, Сергей, - ничего такого, конечно, я не говорил. - Не подобает, мол. Но мы же с вами благородные люди, не так ли? - спросил он так, будто это все объясняет.
        - Не боярских кровей, но предположим на секунду. Что это меняет?
        - Это детали. Главное - поступки, а не кровь. Однако вы совершаете ту же ошибку, что допускали многие. Не бывает низких работ, бывают низкие люди. Вам, сотруднику соответствующего ведомства, это должно быть понятно. В Первой империи благородные брезговали разведкой и контрразведкой - и совершенно зря. Но дело не в предрассудках. О другом речь. Редкая кухарка сможет управлять государством. Однако если ты не можешь управиться с кастрюлей и сковородкой, как ты собираешься справляться с чем-то важным?
        Я неопределенно хмыкнул в ответ, глядя на посадки мате за окном. От края до края. Скорей бы город. Скорей бы прошла необходимость слушать, отвечать - и видеть человека в намеченной жертве.
        - Медицинский отучил меня бояться мозолей, - рассказывал он. - От брезгливости тоже. Говорят, от многих профессий дурно пахнет. Они якобы ниже нашей чести. Когда-то так думали и про коммерцию, а сейчас мы знаем - без просчета экономической части управленец обойтись не может…
        Лекцию перебили самым грубым образом - аккуратно подорвав мину впереди машины и дав несколько очередей в воздух.
        Подготовленный человек нажал бы на газ и оставил бы дилетантскую засаду махать засморканными платочками вслед. Именно так и следует поступать, когда перед тобой рвется фугас.
        Увы, у Святого нужные рефлексы отсутствовали.
        Мы влетели на полной скорости в кювет, перевернулись раз-другой и застыли колесами кверху.
        Еще не избавившись до конца от шума в голове, вывалился через дверь, таща за собой одуревшего посла с комплексом Гаруна Аль-Рашида правой, а в левой сжимая игольник.
        К счастью, вынесло нас на не занятую повстанцами сторону дороги. У дилетантов не хватило ума даже занять обе обочины.
        Вжался в канаву и выдал пару очередей по приближающимся бойцам - слава ижевским оружейникам, игл в магазине помещалось порядком.
        Кого-то срезал. Чуть не поймал пулю, так что нырнул ниже, прижался к жирной, воняющей перегноем земле.
        Повстанцы начали перекрикиваться. Кажется, до кого-то из них дошло, что машина уже никуда не поедет, так что они начали отползать глубже в посадки, сопровождаемые выстрелами очухавшегося Святого и моим испуганным матом. Патроны я не тратил. Баловство одно, и так удирают, мы же ничего не имеем против, правда?
        Через две минуты только пара тел на дороге да валяющийся днищем вверх мотор свидетельствовали о развернувшейся недавно трагедии.
        - Вот и готово, - фыркнул я, поднимаясь, и нетвердым шагом зашагал к машине.
        Сердце бешено скакало в груди. Адреналин, зараза. Шок.
        В голову внезапно пришла мысль - пролети одна из пуль чуть иначе, и мне бы не пришлось ни о чем заботиться.
        И ни о ком.
        Может, не поздно? Отпечатки легко подделать… Посмотрел туда, где лежали тела с оружием, - и уставился прямо в глаза заплаканного мальчишки лет шестнадцати, направившего на меня автомат.
        Если верить расхожему штампу, я должен был утонуть в оказавшемся очень широком канале ствола.
        Враки! Вместо этого почувствовал усталость - и радость. Все кончится просто и чисто. Без сложных решений.
        Дилетантизм оказался заразен.
        Я забыл о контроле. Расслабился. После ранений из игольника обычно не выживают, скорость полета иглы слишком велика, гидроудар убивает быстрее любого яда.
        Паренек, видимо, стоял за тем, кто принял выстрел, и его зацепило лишь слегка, не сильнее пули.
        «Не надо», - хотел сказать я. Не смог.
        Прошла долгая, долгая секунда - и прозвучал выстрел.
        Но я уже летел в сторону. Кто-то - Святой? - помешал мне избавиться от всех вопросов раз и навсегда.
        Но времени думать не оставалось. Ступор прошел, как не бывало. Игольник я не выпустил, так что прицелился…
        Выстрелить не сумел - тяжелый ботинок ударил по руке.
        Автомат повстанца взмыл в воздух, подброшенный метким выстрелом. Не моим.
        После этого Святой присел на землю, зажал рану в плече и уставился в пространство.
        - Лишнее, - коротко сказал он. - Это - лишнее.
        …Когда на шум прибыли власти и со всеми формальностями было покончено, я спросил:
        - Вы в курсе, что обрекли парня на камеру смертников? Здесь не дают помилование бунтовщикам. Не кажется ли вам, что смерть в бою милосердней, чем пытки, сырая тюрьма и гноящаяся рана на ноге в течение пары жутких месяцев перед обезглавливанием?
        Святой в ужасе посмотрел на меня.
        Он не знал, нет, хуже - он не подумал об этом.
        Внезапно возникшее чувство боевого товарищества уступило место раздражению.
        Так называемый посол, надежда империи, с той же энергией «спасал» врага, что и одного из своих соратников. Рискуя собой и ставя под удар те надежды, что питали на его счет подданные.
        В этом не было ничего человеческого. Это пугало до чертиков.
        Не знаю как насчет святых, но блаженным и убогим точно не место на престоле.
        …Но все-таки червячок сомнения поселился в моих мыслях. Быть может, это мне - цинику и убийце - не место в государственных делах. В конце концов, имею ли я еще право звать себя христианином?
        5. «Вы уверены, что никто не пострадает?»
        …После памятного случая на дороге посол - называть его «Святым» больше не хотелось - заинтересовался темой повстанцев и изрядно ужаснулся, узнав, для чего именно они используются нами, да и всеми остальными.
        Пожалуй, я в чем-то разделял это чувство. Размен человеческих жизней, пусть и жизней преступников и слуг в меру кровавого диктатора, на фрукты - не то, чем хвастают в приличном обществе.
        В неприличном тоже.
        У него хватало полномочий, чтобы изменить задачи миссии, - и я с радостью забыл ананасы. Предстояло по новой крестить эту страну, медленно сползавшую в пучину дохристианских суеверий и почитания плохо загримированных под святых индейских богинь смерти.
        Почему-то казалось, будто это что-то оправдывает. Цель и средства, цель и средства, ненавижу вас.
        …И вот после встречи с отцом Диего на крыше я спустился вниз, на улицу. Посольская машина ждала, а в ней, как обычно, находился пошедший в народ посол под личиной водителя.
        …Машина с трудом протискивалась через толпу в масках, освещенную карнавальными огнями. Здесь и там - мексиканские сомбреро и скелеты, местные шляпы гаучо и яркие одежды.
        - Как прошло? - спросил посол.
        - Успешно, но забавно. Красные хотели обменять сотрудничество на вашу голову, Кирилл, - ответил задумчиво. - Им было очень интересно, что за птица посол и правда ли, что у него есть какие-то права на престол.
        - И во сколько вы оценили меня? Надеюсь, не дороже тридцати сребреников?
        - Ну что вы. Это же коммунисты, к тому же здешние. Они с удовольствием скушали версию о том, что вы ставленник богатых родителей, купивших вам теплое местечко.
        - Что за чушь?
        - Ну да, в Империи такого не бывает, но они-то судят в меру собственной испорченности и марксистских предрассудков.
        Мы помолчали.
        Я ведь не соврал. И действительно ушел от легкого решения. Зачем?
        Чтобы отвлечься, произнес:
        - Агент сказал интересную вещь. Мол, он слышал, что у нас собираются возвести на трон живого святого…
        - Мне неприятны такие речи.
        - Интересно не это. Он сказал, что это дурацкий подход. Что Ватикан со своими средневековыми Борджиа, красные со Сталиным и местные давно поняли простую истину. И процитировал Шварца. Кажется, неправильно: «Единственный способ избавиться от дракона - это иметь своего собственного». Либо дракон, либо пища для дракона. Среднего не дано. И только, вдумайтесь, демократия избавит всех от прыщей и драконов.
        - Логичный подход. Ему не приходило в голову, что демократия - тот же дракон о тысяче голов?
        - Я спросил то же самое. Диего ответил: мол, именно поэтому красные предпочитают иметь одного конкретного дракона над драконом демократии. И если мы не озаботимся своим, их дракон закусит нашим святым. Что думаете?
        - Они не правы. Но и те, кто орет про святых, ошибаются. Обсудим когда-нибудь потом, хорошо? План в силе? Вы уверены, что никто не пострадает?
        - Как можно быть уверенными с ними? По идее, все должно пройти без сучка. Полицию отвлекут поджогами припаркованных авто. Войдут внутрь. Достанут оружие, объяснят, что та Санта Муэрте, в которую верят прихожане, капризная и гневливая, в жизни бы не допустила такого, выведут народ - и взорвут капище. Все под утро. В разгар карнавала.
        - То есть это безопасно для населения?
        - Насколько возможно. Святой Владимир, полагаю, в свое время желал вложить меч в ножны и никогда не казнить смертью, но даже сама Церковь оказалась против: некоторые вещи неизбежны. Побочные жертвы - одна из таких штук, - напрасно я сказал это тогда.
        Но узнал я об этом, когда исправлять нанесенный вред было уже поздно.
        - Почему, - пробормотал посол себе под нос, - почему мы не умеем действовать словом? Идти на смерть, как первые христиане?
        …Ночь. Душно. Жарко. Томно.
        Не спится. И не спиться - алкоголь не пьянил. Вечер выпал занятой. Сначала пришлось связываться с майором Сантьяго, чтобы достать товарищей Диего из тюрьмы для политических. Потом обсуждал по закрытому каналу со столичными взрывотехниками задачу. Передавал подробную инструкцию с картинками - чтобы и дебил разобрался - мятежному патеру.
        Вернувшись, наконец, в свою конуру, выключил свет и завалился на кровать с бутылкой дурной текилы и сигаретой.
        Начинался День мертвых. Где-то рвались фейерверки. Местные верят - в этот день умерших отпускают на побывку домой.
        Чувствовал я себя погано. Собственная рожа казалась мне харей как раз такого, несвежего, трупа, вылезшего из могилы и непонятно что забывшего среди живых.
        Хотелось, но не хватало духу достать из ящика стола медальон с голопортретом: я стыдился заглянуть в мудрые глаза девушки, чей облик хранила невзрачная медяшка.
        Что я с собой сделал? Во что превратился?
        Я, православный, чуть не выдал невинного человека - пусть и опасного - врагам. Хуже, человека, который прикрыл меня, козла, от пули.
        Час полз за часом, а я грыз себя.
        По идее, следовало ненавидеть соперника. Это извиняло бы, пусть и не оправдывая. Но мне было слишком хорошо известно, что о конкуренции здесь речи не идет - у меня нет шансов, а «оппонент» - кандидат на политический брак, не более.
        Было глухое раздражение - но это не повод убивать.
        Вообще, я стал слишком легко отправлять людей на смерть. Повстанцы - ладно, полиция тоже, все здесь одни миром мазаны, но какой-нибудь несчастный вояка-рядовой из охраны порта, купившийся на единственный для парнишки из баррио шанс получить регулярное питание и мягкую койку…
        Пусть даже не я организовал ту атаку и предотвратить вряд ли бы смог. Но узнав о планирующемся теракте, использовал смерть вот таких обычных ребят в своих целях.
        В чем они виноваты? В том, что не подняли оружия против начальства?
        Да. Именно так. В приличных странах таких многоходовочек не прокручивают. По крайней мере, не ради ананасов и не там, где дежурят люди, не участвующие каким-то боком в наших играх.
        А Империя - приличная страна? Каким боком посол в «наших играх»? Его-то вина в чем?
        Святой на троне - опасность? Как же Феодор Блаженный? Возможно, сам Александр Первый, если верить легендам? У них с правлением все складывалось отменно.
        Нет, Шталь ошибся. Он профессиональный параноик, при его роде деятельности без этого никуда, но смутные подозрения все-таки не причина ликвидировать невинного человека.
        И более того: даже если в данном конкретном случае он прав, долг состоит не в том, чтобы вершить суд скорый и неправедный.
        Противостоять ошибочному решению, показывать его сущность и надеяться на лучшее - вот все, что мы можем себе позволить, если не хотим из Имперской Безопасности превратиться в ГПУ. Хуже - в тиранов, поставивших себя над законом Божьим и людским.
        Кричать караул и предупреждать - вот наше право.
        Не больше.
        Итак. Если местные виновны, то виновен и я - в том, что не поднял оружие против Шталя. Человека, который, скажем прямо, спасал мне в прошлом шкуру.
        Dixi.
        «Найдете в себе силы сделать правильное», - подсказала память.
        Помолчала и донесла строки, звучавшие у замерзшего пруда, где мы стояли со Стариком и обсуждали грядущее убийство:
        За гремучую доблесть грядущих веков,
        За высокое племя людей
        Я лишился и чаши на пире отцов,
        И веселья, и чести своей.
        И сразу же эхом пришли строфы продолжения, вспомнить которые тогда не хватило смелости и, быть может, честности:
        Мне на плечи кидается век-волкодав,
        Но не волк я по крови своей,
        Запихай меня лучше, как шапку, в рукав
        Жаркой шубы сибирских степей.
        Чтоб не видеть ни труса, ни хлипкой грязцы,
        Ни кровавых кровей в колесе,
        Чтоб сияли всю ночь голубые песцы
        Мне в своей первобытной красе,
        Уведи меня в ночь, где течет Енисей
        И сосна до звезды достает,
        Потому что не волк я по крови своей
        И меня только равный убьет.
        Я не был волком. Не хотел им быть, хотя всякий день и час вынуждали к этому. А потому взял в руки комм и начал готовить письма. Первое отправится Шталю. Потом - во флотскую Дальнюю Разведку, ведомство вечного конкурента и заклятого врага Шталя Кронина.
        Меня там тоже не любят, но за шанс схватить за хвост строптивого боярина уцепятся.
        Решено. Исчезнуть. Залечь на дно где-нибудь в Аргентине. Там нет Енисея, но тоже хорошо. Без этого нельзя, а то дублер достанет. Отослать сообщение Шталю, дать ему сутки на то, чтобы бежать. Он ошибся, ошибся бесповоротно и окончательно, но долги следует выплачивать.
        Потом - связаться с ДыРой.
        Дублер… Хм-м. Надо понять, кто именно этот дублер. Если не устранить его перед исчезновением - все будет зряшно. Посла убьют без меня…
        Мысленно я перебирал новые и старые лица в посольстве.
        …Коммуникатор заорал кошкой, которой наступили на хвост. Проклятье. Что-то срочное - общегражданский канал отключен. Не хотелось, чтобы мешали. Повстанцы бы связались по другому аппарату - одноразовой предоплаченной дешевке, скучавшей на столе.
        Стукнул пальцем по экрану - и обомлел.
        Передо мной предстало небесное видение. Черные волосы обрамляли строгое бледное личико. В глазах пылали ярость и… какое-то иное чувство. Жалость? Нет, серьезно?
        - Сергей Афанасьевич, - холодно поприветствовали меня.
        Я уже стоял навытяжку, одуревший, чуть не проглотивший сигарету, которую в результате выплюнул на пол.
        - Ваше Величество… - начал. Перебили.
        - Молчите, Сергей Афанасьевич. Игра закончена. Операция отменяется. Вы меня понимаете? У Владимира Конрадовича хватило ума не предпринимать никаких действий, кроме разговора с вами, а сейчас прийти с повинной и взять на себя ответственность. Операция - отменяется, господин… штаб-ротмистр.
        Странно. Я ожидал услышать скорее «рядовой». Или «подозреваемый». Положим, решила понять и простить.
        Зачем тогда звание?
        Ничего не понимаю.
        - Ваше Величество, разрешите обратиться?..
        - Не разрешаю. Ладно, я ждала этого от Шталя. Гордыня имеет свойство затмевать разум. Но вы-то, вы… У вас была мораль. Этика. Успокойтесь. Владимир Конрадович высказал свои соображения, и они приняты во внимание. Решение отменено. Не из-за бреда о святых. Опасных компромиссов не будет, будьте покойны.
        - Вам не нужно отчиты…
        Она перебила, сказав то, что я вовсе не ожидал услышать.
        - Что ты сделал с собой? Во что превратился? - повторила она мои собственные мысли. - Пусть ты работал со злом, на грани зла, но никогда не переходил ее. Операция окончена, пока никто, повторяю, никто не пострадал.
        Одурело потянулся за сигаретами, забыв про этикет. Снявши голову…
        Что-то мне эта беседа напоминала. Спецкурс по переговорам с террористами в Конторе, вот что. Рацио, эмоции, посулы - полунамеками, чтобы не казалось, что покупают; повторы для усиления…
        Черт! Дерьмо попало в вентилятор.
        - Постойте! Никакой операции не было. Повторяю - не было, - заявил громко и четко. - Возможности имелись. Не решился. Если вы изучите логи моего комма, вы увидите…
        - Не было?
        - Не было, Ваше Величество. Я дурной христианин. Я научился убивать за ананасы. Но только вооруженных противников.
        Огонек догорающей сигареты добрался до губ. Захлебнулся, чуть не подавился и пребольно обжег язык. Еще один окурок присоединился к первому на полу.
        Государыня не выдержала и улыбнулась - ясно, светло, как умела лишь она.
        - Забавный способ гасить сигареты. Пресловутый латиноамериканский мачизм? Теперь серьезно: вы можете ответить на один вопрос?
        - Так точно, ваше-ство, - язык, зараза, мешал нормально говорить.
        - Если операции не было, какого лешего делает у меня на экране какой-то свихнувшийся ксендз?!
        …Мне стало плохо. Я начал понимать, что случилось.
        6. «In hoc signo vinces»
        Движки тактического экзоскелета мягко ударили в спину. Полы огнеупорного сюртука взлетели крыльями.
        Я опустился на очередную горгулью, вцепившись гравизацепами на перчатке прямо в ухмыляющийся череп.
        Стильно. И очень жарко.
        Экзоскелет был хорош - прыжковые движки, гравизацепы и усилители движений от боевого скафандра, легкий броневой нагрудник, все это издали смотрится вполне по-граждански - ну сюртук и брюки у сударя странные, с кем не бывает?
        Вот только на применение в тропиках конструкторы не рассчитывали. Или рассчитывали, но на комфорт пользователя им было наплевать.
        Выживет - и ладно.
        Коснулся комма. Военный атташе Полянский отозвался с готовностью:
        - Статус?
        - Один прыжок от собора. Перекличку окончили?
        - Так точно. Не хватает Терезы.
        - Мать ее… Говорил Трифоновичу: не бери местных.
        Но от сердца отлегло. У Диего имелся свой человек в посольстве.
        Самодеятельность Диего, вовсе не запасной план Шталя. У Владимира Конрадовича всегда есть запасной план, такой человек. До сих пор не верилось, что к этой задаче он подошел спустя рукава.
        …Времени на раздумья не осталось.
        Оглянулся. Крыши вокруг усеивали серьезные ребята в таких же нелепых одежках, что и я. Переключил канал комма.
        - Повторяю, - сообщил я. - Заложника держат в алтарной части. Вхожу с грохотом через витраж над ней. Отвлекаю разговором. Остальные - через крышу. Тихо. Они не ожидают прыжковых двигателей, только в головиде на них смотрели. Если на базаре съехать не удастся - кладем всех наглухо, поджигаем сарай и уходим. Нас тут не было, если кого-то возьмут… лучше, чтобы вас не брали живыми.
        Глянул вниз - суровые типы в гражданском с белыми нарукавными повязками и при автоматах теснили народ подальше от капища.
        Повстанцы.
        Диего-Диего, тебе никто не говорил, что не стоит держаться обговоренного с противником плана?
        Витраж разбился красиво. Толстенный, так что таранить его было явно дурной идеей. Зато небольшой направленный заряд почти не грохнул.
        Я желудком чувствовал, как утекает время. Вот-вот здесь будет полиция. Армия. Все шло кувырком, и оставалось только катиться вниз и молиться.
        Повстанцы ждали атаки со стороны входа. Замешкались, когда я опустился на землю одновременно с осколками. Вот только палить будет явно дурной идеей - трое у алтаря, стволы направлены на стоящего на коленях посла.
        Перед ним - Диего, напяливший патерский воротничок на камуфляж.
        Вспомнилось: «Христос» означает «помазанник». Император - помазанник Божий. Несмешная пародия на католическую евхаристию - прямо передо мной.
        Но много их. Много. Покрошат и посла, и меня. Невзирая на нагрудник.
        Поднял руки.
        - Как поживаешь, падре? - спросил ернически.
        Скупой жест Диего - не стрелять. Это хорошо, это очень хорошо.
        - Давай поговорим, - предложил. - Какого беса ты творишь, падре?
        - Ты знал, это временный союз, - сказал маленький человек. - Дела - отменно. Что ты видишь вокруг?
        Странный вопрос. Архитектура - как в католическом храме, за который капище принимали его прихожане. Злая карикатура на церковь - распятие со скелетом на нем, скульптуры святых выполнены в том же стиле…
        Несколько тел в проходе между скамьями - гражданские и повстанцы вперемежку.
        - У строителей бедная фантазия. Черепа, черепа… - побольше machismo в голос, тут это любят.
        Еще одну сигарету, что ли, проглотить? Вдруг поможет: слушаться начнут?
        - Согласен, мерзость, - кивнул Диего. - Мы ее снесем. Как и договаривались. Просто программа расширилась. Согласись, не каждый день в руки приходит такой заложник.
        - Такой - это какой? Вы не переоцениваете господина посла?
        - Ну что вы… Он же без пяти минут тиран половины мира. Я, кстати, не имею ничего против Российской империи, вы не самый худший вариант. Ну, почти ничего. Согласитесь, использовать чужие войны ради ананасов для зажравшейся столицы, пока планета перебивается с хлеба на воду, - несколько цинично.
        - А кто поставляет им эти хлеб и воду?
        - Это не оправдание.
        - Людям в принципе не нужны оправдания. «Не судите», слышали? Но вы действительно ошибаетесь насчет господина посла. Его вариант рассматривался, но был отвергнут.
        - Мои люди в вашем посольстве считают иначе. Но я начинаю вам верить. Мы всего-то попросили великую, могущественную Империю, которая, кстати, практически не угнетает своих жителей, надавить на деспота Дрендо, чтобы тот сдал полномочия и открыл тюрьмы для политических. И что же? Вместо ответа влетаете вы, будто супермен. В одиночку…
        В микронаушнике раздался голос: «Задержка. Группа будет на позициях не ранее чем через пять минут. Тихо вырезать дверь сложно. Пять минут, держитесь».
        А меж висков отдалось сказанное отцом Диего. «Мои люди» - значит, нынешняя ситуация точно не отчаянный шаг отца-командира. Шталь мог подстраховаться - но он бы не стал сливать информацию ненадежным и плохо контролируемым дилетантам.
        Более того, он предпочел бы, так сказать, не выносить сор из избы.
        - Или мы не ведем переговоров с террористами, - быстро сказал я, чтобы заполнить паузу.
        - Так тоже может быть. Но в таком случае появляются дополнительные приоритеты. Акции устрашения тоже нужны. А казнить человека, который дает добро на операции вроде той, в порту, и при этом называет себя святым, - логическое завершение ночи. Особенно после сноса этой домины. - Диего раскраснелся; кажется, он наконец озвучил истинную причину, что двигала им. - Он, кажется, мычит. Что-то хочет сказать, а кляп мешает?
        - Думаю, - ответил я спокойно, - то, что он никогда не называл себя святым и ему неприятно слышать это.
        - Он называл, его называли - какая разница? Важно то, что люди про это подумают.
        - Вы не боитесь создать мученика?
        - После честных показаний о нашем с вами сотрудничестве? Побойтесь Бога…
        Откуда-то сверху донеслись выстрелы. Если что-то плохое может случиться - оно случится.
        Штурмовая группа засветилась. Стволы начали подниматься.
        Они ждали, что я потянусь за оружием. Вместо этого прыгнул, включив движки в полете.
        Повстанцы разлетелись будто кегли, а я рухнул, отстреливаясь, за алтарь.
        Глянул на замешкавшегося пленника, рявкнул «лежать», для понятливости рукой поторопил - и вновь дал не глядя очередь. Плечо рвануло болью. Зацепили. Рухнул.
        Из чего они могли прострелить защиту? Тут же сообразил. Ну да, пленника наверняка лишили оружия. Игольника вроде моего.
        - Взрывайте! - голос отца Диего прозвучал трубой архангела.
        И пришли грохот и мгла…
        …Очнулся. Прошло от силы полминуты. И тут напортачили - по замыслу, капище должно было аккуратно сложиться внутрь себя.
        Вместо этого горящие обломки балок отрезали алтарную часть от нефов. Все, что могло пылать, объято пламенем. Окна завалило обломками, а единственное неповрежденное, с выбитым витражом, перегородил освободившийся от скелета громадный крест - не пролезть.
        Живы, прелестно. Комм в держателе на запястье светился, будто рождественская елка, - такое количество стимуляторов вколол мне экзоскелет.
        Ну да, в дыру в плече звездолет пролезет.
        Ладно, наживное. Выбраться бы. Глянул направо - и выматерился в голос.
        Посол был плох. Любой будет плох с такой железякой в брюхе. Скелет с креста, собака, будто знал, куда приземлиться.
        Отстегнул аптечку от пояса. Приложил к ране. Нажал кнопку диагноста.
        - Не надо, - вымученно улыбнулся посол. - Уходите.
        - Надо. - Я понимал, что он прав.
        Но своих не бросают - так меня учили. Это повторяли много раз те, кто бросал друзей и был брошен сам, чтобы через сотню лет их потомки считали - делать так и впрямь нельзя.
        - Как вас к ним занесло?
        - Решил удостоверится, что обойдется без жертв, - улыбнулся он слабо. - Вы не были уверены, что все пройдет как надо. Началась пальба по гражданским. Не сумел остановить.
        - Ну, кого-то вы положили, - вспомнились трупы в проходе.
        - Вы сказали правду? Что решение отклонено?
        Что сделать? Соврать или нет?
        - По глазам вижу. Правду. Это хорошо. Расчет - плохо. Дурно. Даже если для пользы, цель не должна оправдывать средства.
        Я с тревогой глядел на огоньки аптечки. Оранжевый. Критическое. Хоть бы один желтый. Стабильного можно попробовать вытащить. Вот только куда? Либо завалы, либо крест железный. Приехали.
        - А стране не нужны святые на троне, - вдруг невпопад сообщил посол; я не сразу сообразил, что он продолжает начатый в машине разговор. - И драконы не нужны. Стране нужен иной правитель - рыцарь. Тот, что защитит от дракона свободы подданного и отрубит им головы, буде те начнут превращаться в драконьи. Почти что садовник. Помните Первого Государя?
        - В смысле?
        Не начал ли бредить? Как я мог знать Первого? И он тоже не мог, возраст не тот.
        - Почему они победили? Горстка мальчишек и девчонок в либеральной европейской стране, которой стала к своему концу Федерация. Бунтари. Те, кто не захотел жить так, как диктовали старики. Не желал верить в атеизм, деньги и плотскую любовь. Отказывался быть толерантным к любой пакости и нетерпимым ко всякому инакомыслию. Не понимал, отчего не стоит давать милостыни. Любил говорить и думать, хотя разговоры и мысли обязательно кого-нибудь обидят и к тому же ведут к депрессии.
        - Почему? - отозвался я эхом.
        - Почему армия приняла их? Почему они решили установить монархию, хотя начинали как социалисты и анархисты? Почему случилось Второе Константиново Чудо?
        Второе Константиново я помнил из курса истории. Даже служители Церкви весьма осторожно оценивали это событие, разнясь в определениях от «доброкачественного массового психоза», если такой вообще возможен, до «чуда». Видения крестов в воздухе. Сны, пристыжавшие людей и напоминавшие об их ошибках. Смущение умов - не Антихрист ли нагрянул по их души? Миллионы новокрещенных - и готовность изменить свой путь.
        - Почему?
        - Потому же, почему я умираю здесь, а ты будешь жить, - улыбнулся он. - Потому же, почему кузина справится сама, она ведь из рыцарей. Иди.
        Аптечка панически запищала, замерцала красным, признавая свое бессилие.
        - Куда? - спросил я, точно зная, что не услышу ответа: посол… нет, святой продержался и так слишком долго.
        Пришло спокойное осознание: на руках моих только что умер законный русский государь.
        Было жарко. Было очень жарко. Я почти что чувствовал, как выгорают волосы. И бежать, казалось, некуда. Пещь огненная. Хуже - геенна.
        Но тихий голос произнес, чтобы отзвучать навек:
        - In hoc signo vinces… Сим победиши…
        Нет, правда?
        Если покойный и впрямь окажется святым, а я почти что поверил в это… Типично мое счастье - встретить святого, чье последнее напутствие окажется столь издевательским.
        Семь бед - один ответ. Прицелился головой в загородивший окно крест и дал старт движкам.
        7. «Что вы натворили?»
        …В палате было светло. Голоэкраны неярко горели, отсчитывая расстояние между жизнью и смертью. Одноместная. На подоконнике - букетик цветов. На стуле по флотской традиции - парадный китель. Судя по оборудованию, я в русском военном госпитале.
        Вырубаюсь.
        …Бойкий женский голосок:
        - Павел Исаакович, а правда, что святой Кирилл поднял перед ним двухтонный крест в воздух, а сам остался внутри и обрушил стены прибежища еретиков?
        - Запомни, Танюша, медсестрица моя любезная, - рассудительный бас, - святым человек может называться, только когда его признает таковым Церковь. Если найдутся доподлинные и тщательно проверенные доказательства чудес. В том числе того креста на записи. Это во-первых. Во-вторых, какой же святой с собой покончит? Не рушил он на себя ничего.
        - Доктор, а как же Самсон?
        - Жил при Ветхом Завете. Умер в отчаянии. Я так думаю.
        Вырубаюсь.
        …Где-то работает новостная трансляция. Я пытаюсь рассмотреть погоны на кителе. Почему-то кажется - если там штаб-ротмистрские звезды, все будет хорошо. Станет легче.
        Журналист вещает:
        - Авенида-де-лос-Муэртос успешно занята русским миротворческим контингентом, введенным для подавления беспорядков, в ходе которых имперский посол, светлейший князь Кирилл Прокофьевич, был убит, а защищавший его третий секретарь посольства тяжело ранен… Деспот Дрендо скрылся, объявлен розыск. Порядок в стране будет восстановлен, а власть передана местному правительству…
        Вырубаюсь.
        …Есть погоны или нет?
        Слышу голоса.
        - …будет жить? - молодая женщина.
        - Пока точно сказать нельзя, Ваше Величество. Запреградная травма, заражение, обширные ожоги… - знакомый голос врача.
        - Золотце мое, да не волнуйтесь вы так…
        - Увяньте, Владимир Конрадович. Я до сих пор на вас зла. Что вы натворили? Доктор… Павел Исаакович, если не ошибаюсь, можно его увидеть?
        - Боюсь, сейчас вам будет неприятно смотреть… - голос врача неуверенно дрожит; он не привык возражать венценосным особам.
        - Неважно. Я должна…
        …Буду жить. Я знаю. Мне обещали. А еще она пришла навестить меня. После такого - можно и в тюрьму.
        Хотя Шталь-то вроде на свободе. Пока что.
        Коли так - дублера точно не было. Дело наверняка копают вдоль и поперек, невзирая на звания и былые заслуги. Значит, все случившееся - мой недосмотр, моя вина. Проморгал Терезу.
        Вырубаюсь. Жаль.
        Утро. Вижу очень отчетливо. Выздоравливаю.
        Смотрю на китель.
        Просвет один, но куда делись звезды? Или слепнуть начал? Погоны-то вот, не сорваны.
        Присматриваюсь. Нет звезд.
        Не штаб-ротмистр. Просто ротмистр. Повышение.
        За заваленную операцию и чуть не свершившуюся госизмену.
        Понимаю: лучше уже не будет. Легче? Никогда.
        Не вырубаюсь. Не могу спрятаться в уютное беспамятство. Права не имею.
        …А хотелось бы.
        Буду жить. В конце концов, иногда самая суть дела в том, чтобы не дать воли тому дракону, что проклюнулся в тебе. Почувствовать его - и быть готовым выйти с ним на бой, чтобы убить его или погибнуть самому. Каждый день. Каждый час. Пока не одолеешь зверюгу или она не доконает тебя.
        Что это значит? Развернуться спиной к геенне огненной, прожорливой и тупой твари, что иногда воцаряется в душе каждого из нас, - и прыгнуть в небо. Не думая и не гадая.
        Иначе - надежды нет. А без надежды - чего стоит жизнь?
        Интерлюдия
        1. ПИСЬМА С ГРАНИЦЫ МЕЖДУ СВЕТОМ И ТЕНЬЮ, ПРОДОЛЖЕНИЕ
        Я сижу в тесной рубке боевого модуля в недрах затерянного в Пустоте камня. На часах комма остаётся всё меньше и меньше времени. Ждать, наблюдая, как собственный разум разваливается на кусочки - всё, что мне осталось.
        То еще развлечение.
        Как там было в старых стихах? «Какая роль здесь положена мне? Для тех, кто придет ко мне - чайник держать на огне. И молча писать письма с границы между светом и тенью».
        Тени. Их в Империи много. Пожалуй, я - одна из них. Секрет, о котором не говорят в приличном обществе.
        А чаю бы хорошо, горяченького, с чабрецом… Холодно здесь! Впрочем, об этом я уже говорил.
        …Пожалуй, я до сих пор не ведаю, как выжил после Авениды. И, что важнее, как меня не возненавидели. Последнее представляется куда большим чудом.
        Не знаю, был покойный на самом деле святым или нет. Даже думать не хочу, честно говоря. Пусть об этом голова болит у Церкви. Их епархия. Моя - совершенно иная.
        Впрочем, и в ней… вообще, мало что знаю, если вдуматься. С самого детства и юности меня, как и любого подданного Империи, окружали абсолюты, и не было ничего непонятного. Следовать Нагорной Проповеди - хорошо; пакостить - плохо. Империя - хорошо; другие страны - нет, не плохо, но не наше оно, и точка. Любить, прощать и верить - отлично; ненависть - признак зла.
        Якори, удерживающие реальность на месте. Даже кажущиеся пределы - познания или выносливости, пределы без возможности отхода на позиции, - ни на мгновение не поколеблют их. Потому мы смогли выстоять в той буре, что разразилась после Тритона.
        Но что, если сами основы нашей реальности, аксиомы, на которых строится наша упорядоченная жизнь, покачнутся и окажутся поставлены под сомнения?
        Враги - не враги, правитель - не правитель, и Империи нет вовсе. Впрочем, я забегаю вперед. Путаюсь.
        Наверное, мне действительно не очень хорошо. Стоять. Не раскисать, боец!
        Немного осталось.
        Еще одно, последнее сказание, и летопись окончена моя. Забавно. Казалось - жизнь была длинной, интересной, а начнешь вот так рассказывать, и выходит: всего-ничего. Однако важно не это. Жизнь - была. Прошедшее время.
        Лучше быть пессимистом, тогда впереди - только приятные сюрпризы.
        Все началось… Оно и не заканчивалось после Авениды. Вообще, ничто и никогда не заканчивается. Есть только продолжения. Я это понял слишком поздно.
        Может, и тут ничего не кончится.
        Но просто на всякий случай расскажу, что произошло потом. От начала и до конца. Хотя большая часть этой истории вам известна.
        Не знаю, сохраню ли достаточно рассудка к концу повествования, поэтому заранее: прощай.
        Было приятно.
        2. ВЫДЕРЖКА ИЗ НОВОГО ТРУДА ПРОФЕССОРА БЕРНХАРДА ГНАЙДЕ, Д-РА ПОЛИТОЛОГИИ, МАГИСТРА СОЦИОЛОГИИ, БЕРЛИНСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ, «ОДА УТОПИИ: ИМПЕРИЯ, КОТОРАЯ БУДЕТ»
        …Сейчас, в монополярном мире, чья единственная надежда - великие имперские промышленность и экономика, а равно вечная готовность русских помочь даже в ущерб себе, мы не можем не признать, как жестоко ошибались по поводу великих имперских ценностей и традиций, а равно целей русских.
        И всё же, несмотря ни на что: поражаюсь этим людям. Мы уже рассмотрели, отчего Российская Империя такой, какой она нам представляется, в принципе не может существовать как государство - и восхитились тому, что вопреки логике и рацио таковая все же существует и будет существовать вовек под мудрым правлением Её Величества, да благословит её Господь!
        Однако на этом чудесные загадки богоспасаемой Руси не кончаются. Государствам свойственны повадки амеб - схватить, сожрать, поглотить, выжить. Именно по тому, насколько правительство сдерживает примитивные инстинкты «амёбы», следует судить о развитии государства.
        Однако и тут великая Империя стоит наособицу. Её поведение пока что не очень укладывается в «амёбную» схему. Требуется много больше информации! Как, отчего? Не имею понятия, мечтаю узнать!..

* * *
        Резолюция боярина от миннауки Федорова: «Флюгер! Как заговорил после Тритона! И между строк многовато! В запрашиваемых гранте и виде на жительство отказать с благодарностями».
        …В результате этого автор, и так обладавший репутацией шарлатана, обзавелся вдобавок славой неудачливого приспособленца и был отправлен в бессрочный отпуск с кафедры. Помыкавшись по бывшему ЕС, он принял решение о переезде в Астероидный Пояс, на Цереру.
        Часть IV
        Ad majorem Dei gloriam
        «Путешествуя в Азии, ночуя в чужих домах,
        в избах, банях, лабазах - в бревенчатых теремах,
        чьи копченые стекла держат простор в узде…»
        И. Бродский, «Назидание»
        1. «Демоны по ночам»
        Город - хтонический кошмар; сплетение сталинского ампира, тяжелых колонн классицизма, пластали и стекла современных башен, а еще - замков и двухэтажных домиков «под старину».
        Погода - просто кошмар. Ветер, и снег, и приползший с болот пьяница-туман лезет обниматься влажными лапами, залезает под куртку.
        Ночь - злодейка, обольстительная чертовка. Ночь блистает неоном и огнём рекламных голограмм. Кажется, она никогда не кончится.
        Где-то над головой раз за разом рассыпается на осколки голографическая роза. Миновав прилавок с рамёном, ныряю в двери дома под ней.
        В уши бьют страстные стоны электроскрипок и хриплый плач сякухати. Боль чуть стихает. Туман не лучший друг недавних ран, скажу я вам, господа.
        Очки дополненной реальности подстраиваются под сумрак и вспышки иллюминации. Танцпол. На сцене пляшут три языка огня, три девицы в кимоно с электроскрипками. Дудочника или дудочницу не видно.
        …А всё равно кажется - огонь.
        Хорошо играют, чертовки! Что-то японское, хотя девицы наверняка китаянки. Много их тут, китайцев. Добрая треть голограмм - иероглифы.
        Плевать, музыка приятная.
        Срываю очки, убираю в карман куртки. Проталкиваюсь к стойке. Чуть вздрагиваю при виде одного из барменов.
        Ещё бы от такого не вздрогнуть! Косматый, зубастый, с маленькими глазками. А каким еще ему быть прикажете?
        Вот, голограмма над плечом - честь по чести, разумный обладатель полного спектра прав, прошедший обязательный экзамен на соответствие занимаемой должности. Ну и что, что медведь?
        Случается с хорошими людьми.
        …Любят китайцы такие фокусы. Направленная эволюция видов, трансформация мозга, социализация, увеличение продолжительности жизни. А раз китайцы любят, то и литвины к себе завозят.
        Потапычу, который, скорей всего, не только бармен, но и вышибала, откровенно плевать на реакцию случайного туриста. Он явно устал и ждёт конца смены, чтобы пойти домой к супруге и детям или отправиться пить пиво с друзьями и смотреть футбол в спортбаре. Ну или чем там занимаются разумные цивилы после службы? Не специалист.
        Меня тут знают, поэтому достаточно кивнуть и усесться у дальнего края стойки.
        …Поначалу меня здесь многое фраппировало. В большей-то части районов всё ничего, как в Империи, только с местным колоритом: ну, в кабаках с дорожки и на дорожку рюмочку с бутербродиком бесплатно «паспытаць» предлагают, ну, казино со стрип-клубами на каждом шагу, ну, цыгане в этих казино гитарами с монистами бренчат.
        Колорит-с!
        Даже язык местный, несмотря на всю своеобразность - чего «Масква» и «выхад» стоят! - и непонятные словечки, был как-то интуитивно понятен. По контексту смысл уловить легко.
        И лица, каких в Империи двенадцать на дюжину. Разве что барышни обворожительно, почти что неприлично красивы - вот и всё отличие.
        Но купеческий квартал… Тут тебе и аугментации всех цветов и видов, и биотехнологии, и звери говорящие.
        Сначала шарахался. Потом понял: вседозволенность здесь скорее игра, чем факт бытия. Сейм, несмотря на всю декларируемую демократичность, хорошо знал, где провести черту.
        В Вольном Княжестве Литовском, иначе Литвинии были стриптиз, но не легальные бордели; казино, но не игорная мафия; люди в звериной шкуре, но не звери с человеческим умом; импланты, усиливающие возможности человека, но не дополняющие таковые.
        …Гордецы, тароватые умницы, дружелюбные, но ставящие превыше всего собственную независимость, литвины вот уже век жили торговлей и туризмом.
        Мне они были симпатичны.
        Осознав в процессе краха Федерации, что политика «нефть в обмен на поцелуи» никуда не приведет, а заигрывание как с нами, так и с Европой обеспечит лишь утрату их драгоценного суверенитета, ребята зачеркнули минус и получили плюс, научившись балансировать между всеми силами разом, не склоняясь ни к одной из них - и сделали на этом состояние.
        Потом выяснилось, что на любое состояние найдутся охотники - и тот факт, что Империя единственная не претендовала на чужое, привел к дружбе и фактической унии. Но это другой разговор.
        В любом случае, здесь можно было достать товары, которыми великие державы не спешили делиться друг с другом. Здесь досужий турист мог за одну прогулку по городу посетить разом Азию, Европу и Империю - и заодно саму Литвинию.
        …Мне принесли чашечку капучино и разноцветный коктейль. Обычный мой набор для этого времени суток.
        Хорошо, что хвост остался снаружи. Видимо, рамён едят. Спасибо ребятам. Было их двое, Толстый и Тонкий; парочка практически не таилась и поначалу раздражала меня ужасно.
        После того, как как-то вечером, загрустив, я сначала завёл их в кафешку напротив здания местной «дзяржауной безопасности», к коллегам, стал быть, и заказал «Не думай о секундах свысока» «для храбрых ребят вот за тем столиком», а после самым наглым образом ускользнул на заранее заказанном на разовый коммуникатор такси, я чувствовал себя самым прекрасным образом.
        До тех пор, пока на следующее утро в холле отеля ко мне не подошел Толстый. Толстый мрачно жевал эскимо фиолетового цвета и смотрел исподлобья. Поднял взгляд и воззвал к моим лучшим чувствам:
        - Ротмистр, скотина, тебе хиханьки, от безделья маешься, а нас премии лишат. Ты же свой, понимать должен! Нешто дурацких приказов не исполнял?
        Если бы он был вежлив - послал бы на три буквы и еще поржал бы. А так между нами установилось молчаливое перемирие.
        Ребята чуть отпустили поводок, а я перестал от них бегать. Жаль. Это развлекало.
        В конце концов, я действительно изнывал от безделья.
        …Когда в ноябре пришел в себя в военном госпитале и увидел ротмистрские погоны, понял - будет сложно.
        Но и предположить не мог, в каком именно смысле.
        Из-под опеки врачей я сбежал, как только прижилась новая кожа и отключили аппараты жизнеобеспечения. Эскулап цыкал языком и пытался вякать. Пришлось побуянить. Потом - размахивание удостоверением, наконец, челнок до Столицы - и всё лишь для того, чтобы обнаружить: Лес, как традиционно называли здание Конторы, оккупирован господами в черных сюртуках.
        Господа рылись в терминалах, пугали Анечку, бессменную секретаршу Старика, мрачно заполнявшего заявление о досрочном выходе на пенсию по возрасту; и волком глядели на отдельского кота Ваську.
        Васька в ответ шипел и плевался.
        Они не были из ДыРы, но слушались их беспрекословно. Обнаружив за своим столом господина в черном, я не растерялся. Проигнорировав его наличие, включил чайник, достал чашку…
        - И мне, если можно, пожалуйста, - неожиданно кротко попросил господин. - С малиной… Кстати, не подскажете, где файлы по явочным квартирам в Авениде?
        Достав чашку - мне не жалко, пускай подавится, процедил в ответ:
        - А список моей агентуры вам, случайно, не нужен?
        - Спасибо, - отпил он. - Пригодится, Сергей Афанасьевич. Как раз спросить хотел.
        - Что-о?!
        - Спокойней, коллега, - попросил он. - Вам вредно волноваться. Понимаю, обидно. Службу расформировывают, сотрудников переводят в ДыРу, а вас вообще уходят. Ну так хотя бы ротмистром, с полным пенсионом…
        Как будто все раны разом заныли.
        - Я могу увидеть ваши документы? - спросил ледяным тоном.
        Тот поднял взгляд округлившихся глаз.
        - Ох! Дурак я! Вечно все порчу. Вам еще не сказали…
        Он показывал ксиву, что-то вещал про льготы, выплаты и положение… Я не слышал. Перед глазами стояли строчки из удостоверения: «Служба по особым поручениям Двора ЕИВ».
        Вот такая история.
        Особист не соврал. Пенсион и впрямь положили царский. Уволен в запас по ранению. Ротмистр безопасности считается на ранг старше армейского, что означает штаб-офицерскую базовую часть выплаты. Боевые, наградные, служба в частях непосредственного контакта - я так и не понял, что именно так обозвали. Бонусы. За ранения - разовые, за долговременный вред здоровью - ежемесячные до конца жизни.
        В неполный тридцать один год я достиг того, к чему многие шли всю жизнь. Можно было прикупить неплохой домик в Столице, яхту и спортивный аэромоб; яхту утопить, а на аэромобе врезаться в домик, и тем поставить точку в неуклюжей моей судьбе.
        Впрочем, это треп. Даже взбреди мне на ум совершить смертный грех, не дало бы понимание: живу я взаймы. А долги следует отдавать.
        Как именно - поживём-увидим.
        Покупать дом и аэромоб не стал. О яхте подумал и плюнул: скучно. Помыкался туда-сюда, попытавшись устроиться на торговую ладью. Вызвали и объяснили, как я неправ. Занялся здоровьем: нечего кряхтеть, как древняя бабка, при каждом движении и вскармливать коллекцию фобий, собранную за годы службы.
        Знакомый врач - звёздная известность, межзвёздные гонорары - огладил бородку клинышком и порекомендовал курорт и легкий загул.
        Пожав плечами, начал исполнять. В сыром и промозглом зимней порой Крыму выдержал неделю. На Байкале - три дня. На четвертый понял: сопьюсь.
        Была мысль двинуть трудником на Соловки, но понял, что при первом удобном случае запью, какой тут духовный рост!
        Загранка?
        С тем количеством подписок, что давал, - посмотрят, как на психа и пошлют… нет, не на фиг, а к тому же самому светилу, про курорты слушать.
        Тем не менее, прикинув, что и как, и посоветовавшись с грустившим в родовом имении Шталем, подал прошение о выезде туристом в Литвинию. Как-никак, единственный союзник. Безвиз, отсутствие таможенного контроля. Ни на что особо не рассчитывал.
        Одобрили.
        Вот и вышло - гуляй, Вася. Хочешь - в метрополии. Хочешь - у союзников, но с хвостом. Необременительным, дружеским, я бы сказал.
        Не лезь, куда не просят, и всё ладно будет. «Земную жизнь пройдя до половины, я очутился в сумрачном лесу»…
        Не помню, когда заказал целую бутылку виски и выглотал треть. Впрочем, я последнее время вообще потерял счет - дням, деньгам, стаканам…
        А всё оттого, что я хоть убей не знал, чем занимаются гражданские. Можно, конечно, книжки читать и по театрам ходить, но чем прикажете заняться остальные восемнадцать часов в сутки? На чужбине и с наружкой на плечах я по крайней мере чувствовал себя по-домашнему. Можно было вообразить себя в командировке.
        Вот дома было совсем погано.
        А так - прогулки, выпивка, казино… Иногда заглядывал в церковь. Вот и все мои дела.
        …Я даже оружие носить перестал. Зачем? Так и остался мой игольник в столичной квартире.
        В колонии, что ли, податься? Пустят ли?
        Скрипки на сцене сменились гитарными рифами. Тихий девичий голос прервал сеанс самоедства.
        - Простите, тут не занято? - говорит по-русски, впрочем, это ничего не означает, тут в быту почти все между языками скачут. Русский - международный, на своем - либо то, что чужакам понимать не пристало, либо для колорита.
        - Конечно, - откликаюсь невпопад. - Присаживайтесь, спадарыня, - вовремя вспомнилось местное обращение.
        Ну да, вечер, все табуреты у стойки заняты, один рядом с моей небритой рожей.
        Наполнил заново стакан, мрачно прикидывая - до рассвета еще долго.
        - Она не пришла, да? - спросила соседка, успевшая заказать бокал вина.
        Девчонка еще. Не встречал её здесь, ну да заведение под осколками розы большое, каждую ночь добрая тысяча человек, если не больше, гуляют.
        Длинные высветленные волосы. Глаза - большие и в то же время неуловимо азиатские. Не от природы: приучен распознавать грим, легко узнал работу пластик-модуля дорогой косметички. Несколько инъекций - и родная мать не узнает; рассосётся тоже быстро: через сутки само или мгновенно - после ещё одного укола.
        Волосы, скулы, лицо - над всем работа видна. Каждое изменение само по себе тьфу - а вместе поди угадай, как выглядит! Нет, что не уродина - видно, сильно так лицо не поменяешь, но об остальном - только догадывайся.
        Так делают светские львицы и знаменитости, выходя в народ. Еще так делают те, чья работа - на сцене.
        Красное кимоно с рукавами-крыльями. На «хозяйку», раскручивающую клиентов на выпивку, не похожа. Да я и так тут неплохо гуляю, не стали бы подсылать.
        На проститутку в поисках клиента или искательницу необременительных приключений на ночь - тем более.
        Пожалуй, старше, чем хочет казаться, но не критично. Может, ровесница или чуточку младше.
        Кимоно. Вид под азиатку… Какого цвета были волосы у девушек на сцене? Убей не помню. Может, одна из скрипачек?
        - Простите, это были?.. - осведомился я, кивнув в сторону возвышения.
        Она коротко поклонилась в ответ.
        - Вы не танцуете, - заметила она спокойно. - Курите, пьёте. Не закусываете. Не пришла, так? Извините, если лезу не в своё дело.
        - Что вы, никаких тайн. Не пришла? Пожалуй, в каком-то отдалённом смысле, - пожал я плечами.
        Не пришла - судьба, надежда, любовь, служба. Много их у меня - не пришедших.
        …Многих знаю, что дураком бы обозвали; счастья, мол, старик, не видишь, мир на ладони, хватай. Или, придурок, ты бык тягловой, по ярму скучающий?
        Не понять таким: у мужчины в руках дело быть должно. И у них оно есть. Кто стишки кровью сердца кропает после службы, кто врач, кто учитель, кто в конторе купеческой такую роль играет, что стоит ошибиться - и все предприятие без прибыли останется, а кто просто о женщине рядом и родителях старых печётся - тоже немало.
        А у меня дело одно, другим не обучен. Переучусь, конечно. Только вот пока - в вакууме вишу, и ориентация по квазарам потеряна.
        …Ведь было уже такое! В самом начале пути. Явится ли теперь ангел-искуситель? Что предложит, чем заплатить придётся?
        - Вот и у меня… в каком-то смысле, - она смотрела на меня глубокими глазами, будто ожидала чего-то. Предложения скрасить её вечер?
        А! Догорай моя лучина! Я же не в койку её тащить собираюсь, а так, пообщаться культурно.
        - Сергей, - представился я. Чуть замялся, прикидывая, как отрекомендоваться. - Бездельник.
        - Алина, - она отловила мою лапу и шутливо её пожала. - Вы не очень похожи на бездельника.
        - Дайте мне лет пять - и не узнаете. Пока осваиваюсь на должности.
        - Внезапное наследство?
        - Практически. Внезапно обнаружил, что обеспечен. Всех забот - раз в месяц на благотворительность лишнее раскидать, - Точно наследство. Помер и наследство собственному трупу оставил.
        - Счастья - хоть стреляйся, - задушил прорвавшуюся истерическую нотку.
        - Вы не похожи на того, кого следует поздравлять… - задумчиво произнесла она. - Давай на ты?
        - Давай. У них на втором этаже есть столики…
        …Мы общались добрую пару часов. Работы больше не касались. Отчего-то ей было интереснее слушать про меня, нежели описывать свои занятия.
        Ну да, слышал - у музыкантов тот ещё змеюшник, все друг друга душат, спецслужбам до такого работать и работать.
        А я? Я, естественно, тоже не горел желанием делиться деталями трудовой биографии. Привычка, которую никакой алкоголь и симпатичная мордочка с точеным носиком не перешибут. И ножки стройные тоже не перешибут, и даже общие вкусы в музыке и литературе.
        Кажется, мы говорили тогда о поэзии. Ну как говорили? Я привстал над столом и пьяно декламировал, рубя рукой воздух в такт чеканным строкам:
        - «…Лежа в горах - стоишь, стоя - лежишь, доказывая, что, лишь падая, ты независим. Так побеждают страх»[5 - Зд. и далее - героями цитируется И. Бродский, «Назидание»], - а она лишь смеялась в ответ.
        Я распалялся, перечисляя:
        - «…цени равнодушье вещи к взгляду издалека и сам теряй очертанья, недосягаем для бинокля, воспоминаний, жандарма или рубля…»
        Но тут она перебила с совершенно девичьей улыбкой:
        - Не распаляйся, исследователь Азии. На нас уже смотрят. Садись.
        Её ладонь придвинулась к моей. Близко-близко. Подняв глаза навстречу её выжидающему взгляду, положив руку на её, впервые понял: мы уйдём отсюда вместе.
        Не было ощущения предательства мечты, какое сопутствовало скоротечным и немногочисленным романам в прошлом.
        «Повзрослел? - спросил кто-то внутри. - Стал недосягаем для бинокля и воспоминаний?»
        Было немножко стыдно перед ребятами из наружки. Но я знал четко, как знают пьяные и влюбленные: этой девочке не место в моём досье. У неё своих проблем навалом.
        Извините, братки, в этом месяце без премии обойдетесь. А хоть бы и на Кушку вас сослали - век бы вас не видал!
        По старой привычке пожарный выход в переулок я срисовал ещё в первое посещение заведения.
        - Послушай, - сказал я. - Давай я рассчитаюсь и пойдем отсюда. Только не через переднюю дверь. У меня, понимаешь ли, есть горячие поклонники, они перед парадным, и тебе вовсе не обязательно с ними знакомиться.
        Она кивнула и набросила сумочку на плечо.
        Мне понравилась её понятливость.
        В конце концов, она была так похожа - и всё же не та…
        …Честно говоря, был готов к конфузу. Выпивка, недавние раны, если вы понимаете, о чём я.
        Обошлось самым лучшим образом.
        Всё было прекрасно. И хватит об этом.
        Обошлось и с ранами - в том смысле, что она не стала спрашивать о происхождении явно недавних отметин на теле, в том числе и огнестрельных. «Наверное, меня считают бандитом», - подумал я тогда. «Друзья» перед входом, весь в шрамах…
        …Кажется, мы что-то шептали друг другу, и в какой-то момент я совершил отменную глупость, не успев удержать вылетевшее само собой «Ваше…»; закашлялся, превратив чужое титулование в невнятный получих.
        …Потом - забылся невнятным, тревожным сном. И вновь мне являлось в ночи всякое нехорошее - умирающий на руках светлейший князь; полёт сквозь огонь; погибающие в чреве чужого корабля, про который мы еще не знали, что он корабль, казаки; человеческие лица, перемешанные с металлом.
        Последней пришла Её Величество. Присела на колени у кровати. Протянула ладонь, погладила нерешительно лоб.
        Странно, её образ будто мерцал. «Забываю?» - стрельнуло в голове. Миг - и знакомые черты сменились лицом Алины.
        Раз - вернулись на место. И снова, и снова…
        Одна женщина ли, две стояли на коленях перед кроватью, сочувственно шепча:
        - Тебе будет трудно. Очень трудно, любимый. Но без этого нельзя. Пожалуйста, не сломайся…
        Она хотела что-то добавить, начала «Когда ты…», но голос заглушило отозвавшимся из глубины сегодняшнего вечера глухим, напряженным, будто рубящим воздух на куски:
        - «Демоны по ночам в пустыне терзают путника. Внемлющий их речам может легко заблудиться: шаг в сторону - и кранты».
        Она повторила это, и туман, просочившийся сквозь окошко, подушкой убийцы рухнул на меня, заглушив мысли и сны седой пеленой.
        2. «С возвращением, господин ротмистр!»
        Проснулся в смутной тревоге, с ощущением катастрофы. В номере было пусто. На столе лежал знакомый до боли игольник, оставленный мною в Столице, какие-то бумаги и карта памяти. Превозмогая головную боль - страшную, пульсирующую, добрел до ванной. Там тоже было пусто.
        Плеснув в морду водой, осознал увиденное и сдавленно зарычал.
        Опоила, ведьма! Как есть опоила! Если и есть у меня таланты, то ровно два: во-первых, с похмелья меня шатает, подташнивает, но башка никогда не гудит; во-вторых, просыпаюсь от любого неположенного звука, даже если, скажем, подруга выходит покурить.
        - Дурак, - посмотрел я на себя в зеркало. - Мальчишка со спермотоксикозом. Пьяный дебил. Не место, ей, понимаешь, в досье. Еще и легенду ей… сам придумал, сам поверил. Скрипачка, тоже мне. Хорошо хоть своя оказалась, а не, положим, итальянская. Господи, неудобно-то как.
        Молчавшее вчера - видимо, от обилия выпитого - чувство, что предал дурацкую, мальчишескую, никому, кроме себя самого, не нужную любовь зашлось воем.
        А если отчет попадётся высочайшему оку?
        Я забрался под холодный душ, пытаясь сообразить, зачем меня было травить. Допрос в состоянии медикаментозного гипноза? Чушь. Уйти втихаря, вот зачем. На случай, если я такой хитрый и играю пьяного дурачка, а не являюсь таковым.
        Ладно, семь бед - один ответ.
        Сжав сигарету в зубах, попёрся в комнату - разбираться, чего ждёт от меня предположительно Родина - потому что кто еще вломится в мою столичную квартиру в ведомственном доме?
        Игольник. Запасные магазины. Документы на имя Тадеуша Збрыченского, литвинского уроженца с моим лицом. Поддельные настолько, что и ежик отличит.
        Лицензия частного детектива на мое настоящее имя, выдана в Столице месяц назад, право работы в метрополии, колониях и на территории дружественных государств; ношение и применение ручного оружия военного класса.
        Лицензия на открытие частного детективного агентства «Архаровцы» - тоже на меня.
        Распечатка договора о найме с археологическим факультетом Мичиганского Технологического. Подлинная. Виза на работу от вышестоящих служб - в суть дела введены, работу на иностранцев разрешаем.
        Билет на лайнер-внутрисистемник «Александр III Миротворец», следующий в Астероидный Пояс - на имя Тадеуша.
        Ни черта не понимаю. А инструктаж? Задание?
        Может, на карте памяти что отыщется? Вот хохма будет, если наши не учли, что служебный комм я сдал, а гражданский наших кодов не знает.
        Комм щелкнул, запыхтел и резко нагрелся - так, что пришлось кинуть его на стол, чтоб не обжечься.
        Спустя пару минут осторожно дотронулся. Чуть теплый. Включил, надавив стволом игольника на сенсор; оружие держал на вытянутой руке. Рванет еще!
        Не рванул.
        Знакомый до боли интерфейс ведомственного софта. Быстро прощелкал пункты меню, проверив - железо тоже изменилось. Наноперестройка схем? Изящно, не думал, что наши уже додумались. Сколько лет ученые бились!
        Забрался в программку для учета качества сна. Забил вместо оценки многозначный пароль.
        Комм щелкнул - и вошел в аккаунт. Правда, вместо привычной семерки внизу светилось странное «0.5».
        Недодумали - понял я. Глюк. Уровни доступа - штука такая. У обычного оперативного сотрудника эта цифра - от десятки до пятерки. У думного боярина - двойка. У Шталя - до последнего времени, а может и сейчас - с Крониным единицы.
        У Её Величества - нулевой приоритет.
        А что за зверь нуль целых, пять десятых? Рекомендация раздавить поллитру от головной боли?
        Макабр!
        На всякий случай заглянул в служебную сеть. Охнул. Нет, инструкций не было. Но довелось мне как-то воспользоваться аккаунтом Шталя - и мой нынешний доступ был всяко не хуже.
        В ошибку не верилось ни на секунду. Но у кого вообще может быть такой допуск?
        …Вспомнились ребята в черном. Особисты-порученцы. Почему-то подозревал: у них, родимых.
        Но всё же информации о задании не было.
        Активировав шифрованный канал, набрал Шталя. Тот ответил незамедлительно.
        Блистательный шеф укрывался за углом невзрачного вида. На заднем плане виднелись пакгаузы. В зубах Старик сжимал сигару, в правой руке отчего-то чайник.
        - Яхонтовый мой! - обратился ко мне «крестный», не дав вымолвить и слова. - Я на пенсии. Вы знаете, который час? Я сплю в своей постели, и, кстати, могли бы и одеться.
        Сзади раздались выстрелы. Кто-то застонал.
        - Дети мои! - закричал шеф, размахивая чайником. - Вы что, не можете сами справиться? Даже после того, как я все вам рассказал и показал? С одним чуда… чайником?
        Снова обратил внимание на экран.
        - Простите, золотой мой. Внуки-с. Не могут даже чай сами себе заварить. Форменная гражданская война.
        - Владимир Конрадович, я не вовремя, перезвоню… И это… - я замялся. - Вы не включили фильтрацию фона.
        - Дражайший оболтус, - голос блистательного беса задрожал от ярости. - Я, конечно, понимаю, что всем утро не утро, если не начать его с того, чтоб не напомнить мне как я стар, забывчив и в сущности немощен, но я еще не кретин. Я в собственной спальне, в имении, это доступно?! - голос зазвенел металлом.
        - Так точно, - выдохнул я, вытягиваясь во фрунт.
        - То-то же. У вас был вопрос к старику?
        - Простите, но… сегодня ваши штучки?
        За спиной Шталя что-то взорвалось. Тот, сохраняя отменное спокойствие, затянулся сигарой и злобно сообщил:
        - Похоже, в наше сложное время молодежь поразила странная болезнь. Все, поголовно, забыли родной язык и значение слова «отставка». Возлюбленная моя секретарша; единственная супруга - то есть тьфу, наоборот; Дума; Её Величество; этот поганец Васькин из Столичного угро, который без меня и шагу ступить не может. Все обязательно считают, что либо я что-то делаю и должен это перестать, либо напротив, не делаю ничего и должен срочно что-то сделать. А между тем я веду простую и приятную жизнь на фоне идиллической пасторали, полную света и сладости. «Видели ли вы мою капусту?» - сказал мудрец. Переиначу: «Видели ли вы гранаты из моей теплицы?». Свет и сладость, сладость и свет. Приезжайте и посмотрите. Шашлычок, коньячок. Кстати о гранатах - да закидайте вы его дымовухами, копуши! Это не вам, милый мой, не волнуйтесь. Дети, чайник, помните?
        Я усмехнулся. Воистину «крестный» нашел отдых по себе. Дарит свет и сладость налево и направо, да. О его похождениях весело слушать, но несчастным жандармам - видимо, это были они - не позавидуешь. С такими друзьями и советчиками, как мой шеф, враги излишни.
        Тем временем старый бес приложил кончик сигары к носику чайника. Из отверстия вырвался сноп искр. Ухнув, «крестный» отправил импровизированный снаряд в полёт по дуге.
        Бухнуло. Комм запахов не передает, но показалось - палёной тряпкой завоняло даже тут.
        - Друзья, римляне, сограждане! В атаку! Родина вас не забудет в день получки! - завопил Шталь.
        Он безобразил и пребывал на седьмом небе от счастья.
        Где-то на заднем плане раздались торжествующие вопли. Видимо, маневр с чайником оказался успешен.
        - Так вот, мальчик мой, - он извлёк сигару, посмотрел на неё. - Понятия не имею, что у вас происходит, и знать, честно говоря, не хочу. Но, скорей всего, все в порядке. Знаете ли, Её Величество не отпускает ценные кадры так просто пастись на травке. Не заслужили, так считает. Вам обязательно придумают занятие, если еще нет. Мне вот вечно подкидывают, спасу нет. А учитывая, как она на вас смотрела в госпитале… Ваша отставка - временное явление.
        - Так я и понял, - пожал я плечами. - Последний вопрос, Владимир Конрадович. У кого в нашей системе допуск ноль-пять?
        Глаза Шталя округлились.
        - Так. Об этом не трепаться. Ни с кем, ясно? - даже вечные велеречивости куда-то испарились. - Заедете на шашлычки. Если делом не займут. Я всерьез приглашал. А по комму - ни-ни.
        Мы распрощались. Мне уже придумали дело. Шашлычки в ближайшем будущем не предвиделись.
        …Внизу меня встретили Толстый и Тонкий. Толстый сжимал в руках упаковку с пивом.
        - С возвращением на действительную службу, господин ротмистр! - гаркнули хором.
        Умение гаркнуть шепотом - самое в нашем деле ценное. И с похмелья не так страшно.
        - Поступаем в ваше распоряжение согласно приказу, - сообщает Толстый. - Штаб-ротмистр Савелиев, войсковая специальность сапёр. Ошибаюсь единожды, зато с фейерверком.
        - Поручик Иванов, - представился Тонкий слабым голосом. - Войсковая - артиллерист. Фейерверки мы умеем и могём. Хоть из гауссовки, хоть из пушки.
        - Мы с товарищем, - заключил Савелиев, - старые бесы. Рады работать со своим. Залегендированы как сотрудники «Архаровцев», ваши личные помощники. Имеем также билеты на вымышленные имена. Велено ввести вас в курс дела…
        - Прошу прощения, - прервал я. - Во-первых, давайте на ты, коллеги. По легенде мы ведь одна шайка. Во-вторых, не могу не спросить про пиво…
        - О, точно. Нас предупредили, что у вас… у тебя будет болеть голова. Хуже, чем с похмелья. Вот, Иванов расстарался.
        - Благодарность в приказе. Точно. И премию. Зубами выгрызу, - резюмировал я. - Пойдёмте в парк. Лечиться и входить в курс дела.
        Коллеги заулыбались. Лёд был сломан.
        3. «Российской Империи не существует»
        - Дамы и господа! Внутрисистемный лайнер «Александр III Миротворец» закончил маневры в околоземном пространстве и лёг на курс с постоянным ускорением. Лайнер следует на Цереру с остановкой в порту Новой Галиции. Расчетное время в пути - четыре недели. Пассажиры могут отключить средства защиты и покинуть ложементы. Экипаж желает вам приятного полёта…
        Дальнейшее я слушать не пожелал.
        Можно - значит, можно. Мы и так проторчали на орбите долгих три дня. Официально - дожидаясь коридора для гравитационного маневра. Причина настоящая была мне известна, и факт её изрядно омрачал безоблачное в остальном настроение.
        Вышел из изрядно поднадоевшей каюты, подошел к автомату с газировкой. Взял холодненького нарзана, отпил, прижал бутылку ко лбу.
        Хо-ро-шо!
        Внезапная трезвость после долгого загула временами требовала подобных мер. Глянул в зеркало, улыбнулся лихо, сюртук одёрнул.
        Вот этого паренька я знаю.
        Опасность - второе имя; суровое мужество в глазах. Истый сын отечества! Орёл! Двуглавый! Хоть сейчас на обложку «Служу Империи!» за этот месяц.
        Орёл решил принять позу погорделивей, запнулся о порожек и чуть не растянулся на полу. Только нелепый прыжок с окроплением окрестностей нарзаном и спас.
        Всё же «Миротворец» был порядочной руиной.
        …В связи с известными событиями последних лет пассажиропоток закономерно упал - если не считать беженцев из ныне обреченных регионов Пояса.
        Горделивые и комфортные лайнеры перестали быть нужны; в цене стали грузопассажирские модульные корыта, способные принять на борт максимум груза или разместить на плечах друг у друга целую колонию - по ситуации.
        «Миротворец», некогда почти что роскошный, как и большинство русских кораблей, подвергся модернизации - трюм расширили, салон урезали и приспособили под мгновенную трансформацию для капсульного размещения пассажиров.
        Оставшиеся после переделки швы постоянно лезли под ноги, наваренные углы цепляли плечи, а заниженные местами косяки норовили поставить шишку неосторожному.
        Кто неловкий?
        Да у меня за пространственное ориентирование в Академии отличная оценка была!
        …А синяки все равно болели.
        Оставалось часа два, так что прошел в салон, где уже собралась небольшая компания. Сбоку пристроился улыбающийся Савелиев с хот-догом, Иванова видно не было. В углу бормотал голоэкран, настроенный на корабельный канал.
        Вообще-то русских на борту было по пальцам. Пояс осваивался без нашего участия. Если б не загнувшиеся космические программы соседей - вряд ли бы наш лайнер вообще туда отправился. Тем более, с заходом в галицийский порт.
        Я уселся в уютное кресло под торшером и вывел на экран сведения о пункте назначения, по большей части почерпнутые из открытых источников.
        Дата открытия, диаметр, навигационные данные - это всё неинтересно. Исторические данные были чуть более любопытны, хотя в общем-то и так известны.
        Астероид с многозначным номером осваивался в дни Малой Смуты Федерацией на деньги иностранных инвесторов, владевших на тот момент значительными долями и сидевших в советах директоров большинства крупных российских компаний.
        Этакий диснейленд в Пустоте - мол, Гагарин летал, и мы не пальцем деланы.
        Где показуха, там бардак и воровство. Впрочем, окончательно распилить камешек на части до полной потери целостности не удалось: пилой не вышли, да и те самые партнеры-инвесторы не дали.
        Короче говоря: нашли веретенообразную каменюку, выдолбили внутри коридоры, раскрутили реактивными движками ради центробежной псевдогравитации, организовали внутри условно замкнутый экологический цикл - «условно», потому как на практике он требовал постоянной поддержки извне. В общем, соорудили какую-никакую инфраструктуру, включая космический курорт с прогулочными ботами и новый главный офис Роскосмоса.
        По нынешним временам звучит, конечно, примитивно, но тогда это был довольно смелый инженерный проект.
        Офис уже готовились обживать, но тут Федерация окончательно дала течь, и всем резко стало на какое-то время не до космоса. Проект заморозили на этапе, когда строительство было практически завершено, а заселение еще не началось.
        Новорожденный Феникс, Вторая Империя, не слишком интересовалась позерством. Было много настоящих дел - и на земле, и в космосе.
        В итоге долю в Астероидном Поясе, как и участие в венерианских проектах, сменяли на Марс в полную собственность - и не прогадали, стартовав проект терраморфинга и колонизации.
        Евросоюз стал перед вопросом, что делать с никому не нужной станцией в Поясе, к тому же очень характерного профиля. Для шахтерской или научной базы она была велика, для заселения - слишком дурно выстроена и далека от логистических центров Пояса, для туризма - не соответствовала строгим европейским требованиям к безопасности, а любая переделка влетела бы в изрядную копеечку…
        Не было бы счастья, да несчастье помогло.
        В те дни, когда старые имперские земли потянулись к исторической метрополии, бытовало серьёзное опасение: русские начнут брать своё силой оружия.
        То, что подобное мальчишество осталось в прошлом, еще никто не понимал. Тогда вообще казалось - большая война на пороге, из-за того ли, другого…
        Еще были те, и некоторые из них - в самой Империи, что тревожились, не означает ли монархия диктаторский строй и тоталитаризм.
        Какой-то «светлой» европейской голове - мы уже не узнаем, кому именно - взбрело на ум загрузить на следующие в Пояс транспортники пёструю компашку русских (и российских, выражаясь изящно) диссидентов, а также западно-украинских, прибалтийских и литвинских националистов.
        Украинцев - в первую очередь, так как их страна добровольно - и без какого-либо явного вмешательства - попросилась под протекторат Короны.
        Так появилась Новая Галиция - проект, чьей целью было показать общественности восточных славян с человеческим лицом, приведенных ласковой, но твердой рукой старших товарищей в демократический «рай».
        …Жилось им неплохо. На витрине да в золоченой клетке - отчего бы не пожить? Когда Единая Европа раскололась на куски - поохали, кое-как переоснастили прогулочные кораблики для разработки астероидов. Выдюжили.
        Но когда с разоренной Земли в небо устремились корабли железных недосверхлюдей, а мировая экономика захлебнулась - тут-то и настала дурная пора.
        Тем паче, что помощи от русских они не принимали. Не имели дипотношений с Империей. Даже русский лайнер в их порту был уступкой нужде, сокрушительному факту, что другого транспорта в их регионе Пояса больше не существовало.
        Такие дела.
        …Я услышал тревожный зуммер. Поднял глаза на экран головида. Срочные новости.
        Девочка в синем костюмчике, захлебываясь, сообщала о появлении на границе системы высоко над плоскостью эклиптики неизвестного корабля с предположительно знакомой сигнатурой двигателя.
        Корабль был изрядно помят и дрейфовал на дорелятивистской скорости, скорректировав курс всего парой импульсов маневровых.
        Голоэкран демонстрировал реконструированную по данным сканирования модель судна с разных ракурсов, а я смотрел невидящими глазами.
        …Они боятся улыбок. Лицо Трифонова. Апельсинов - мертвец при жизни. Привет с Тритона. К-курва!
        Было неприятно.
        Об этом я узнал еще там, на Земле. Но одно дело - услышать, сидя на засыпанной снегом лавочке в пустом, открытом всем ветрам парке, попивая пивко - а другое увидеть.
        Звездолёт не был похож на тот, с которым у меня было связано столько воспоминаний. Неуклюжий цилиндр с многочисленными отростками «ветвей», этакий древесный ствол…
        Но было в нем что-то завораживающе знакомое, от чего хотелось то ли ругнуться, то ли промолиться часа три без передыху.
        …Что я знал? Немногое. Это, да то, что предположительный курс прошьёт плоскость эклиптики по космическим меркам вблизи Новой Галиции. И что задание имеет непосредственную связь с этим.
        Впрочем, о сути миссии я пока что не имел ни малейшего понятия. Легенду затвердил - благо ребята помогли с подробностями. Дескать, Мичиганский Технологический не горел желанием отправлять ценных научных сотрудников в Пояс. Зато с удовольствием нанял частного порученца с военным опытом.
        Задача: сунуться на объект - вращающуюся неподалеку от Галиции каменюку, где изначальные строители колонии устроили то, что в рекламных проспектах звалось первым полноценным православным храмом в космосе, Спасом-в-Пустоте.
        Достичь договоренности с местными; взлом; проникновение; голографирование; выход. По возможности - прихватить немного местного колорита с собой, но голографирование важнее.
        Грязное дельце. И я на это, выходит, подписался, да еще реальным именем. Ну, спасибочки, дражайший Центр, век не забуду.
        …Голоэкран звякнул, переключаясь на музыкальный канал. Обмершая секунду назад компания вновь принялась что-то горячо обсуждать.
        Иногда меня поражает умение обывателя забывать будущее. Это еще не с нами, это нескоро, поживем-увидим - и юрк в норку повседневного трёпа ни о чём.
        Тем временем дискуссия разразилась, судя по всему, нешуточная.
        Какой-то сухонький старикан в древнем чёрном костюме излагал по-немецки с небывалой горячностью, а собравшиеся обмирали от причастности почти что к скандалу:
        - Таким образом, дамы мои и господа, - сообщал он, - мы приходим к выводу и можем быть твёрдо уверены в том, что никакой Российской Империи не существует в принципе, как факта бытия.
        Какая-то дама в брючном костюме поднесла ко рту платок; её душил хохот. Тип в лимонном пиджаке рассеянно улыбался, глядя в обшитую пласталью под дерево переборку.
        Савелиев свалился за диван, где старец никак не мог его заметить, и дрыгал ногами - от большого счастья, видать.
        Оратора стало откровенно жаль. Блаженный, что ли?
        Сам не заметил, как поднялся и подошел к компании.
        - Прошу прощения, что вмешиваюсь в беседу, - сказал я на терпимом немецком, возможно, даже не перепутав артикли. - Мне показалось, вы говорили, что Российской Империи не существует…
        - Именно так, милостивый государь, - важно ответил старик, подкручивая вислый белый ус. - Лучше и не скажешь.
        - Простите, я, очевидно, недопонимаю… - сказал я, выразительно поглядев на двуглавого орла на стене кают-компании.
        - Присаживайтесь, - кивнул старик на соседнее кресло. - Вы, очевидно, человек образованный и более склонный к парадоксам, нежели эти питекантропы. У-у!
        К восторгу собравшихся, он погрозил «питекантропам» пудовым кулаком. Таким кулаком грозить - самое милое дело. Лошадь пришибить можно. Или даже слона.
        Мелкого.
        - Итак, - продолжил он. - Насколько вы знакомы с имперской мифологемой?
        - Полагаю, - пытаясь понять, что он имеет в виду, отвечаю, - что в той же мере, что и любой образованный человек, поживший несколько лет в Империи.
        Никто проверять не будет, а осведомленность объяснит.
        - Можете ли вы процитировать, как они это называют, «Принципы Первого Государя»? - последние слова он произнес на дурном русском.
        - Пожалуй.
        - Сможете назвать третий?
        - Парламент, иначе говоря Дума, не может избираться неквалифицированной массой на основе личных симпатий. Думу составляют результативные специалисты своей области, избранные коллегами и начальством, одобренные высочайшим повелением, иначе - бояре и думные бояре.
        - Четвертый?
        - Региональные вопросы решаются местными Думами, составленными из бояр. Боярская Дума, составленная из так называемых думных бояр, прошу прощения за тавтологию, консультирует правителя по общегосударственным вопросам, вырабатывая коллегиальные решения, учитывающие все аспекты дела. Возможно, неточно.
        - Достаточно близко к тексту, - махнул рукой собеседник. Притихшая публика с интересом следила за допросом. - Второй принцип?
        - Чувствую себя на экзамене… Как же там? Любое подверженное опасности коррупции ведомство дублируется.
        - Первое?
        - Государь или государыня необходимы.
        - Отлично, - старикан театрально зааплодировал. - Вы действительно недурно образованы. Есть еще нулевой и одиннадцатый принципы. Вспомните?
        - Нулевой - пожалуй. Больно номер интересный. «У подданных есть права и привилегии, но нет обязанностей по отношению к державе». А вот одиннадцатый…
        - Одиннадцатый гласит: «Обязанность державы - заботиться об интересах подданных как отдельных личностей, а не народа или иной абстракции». Что из этого выходит? Подумайте!
        - Конституция? - предположил я неуверенно. В точном значении этого слова я был не уверен.
        - Мимо, - поморщился он. - Впрочем, нам так часто повторяли это, что даже мы не можем взглянуть на русских со стороны. Начнем с начала. Русская меритократия обладает всеми признаками таковой. Структура местного самоуправления. Парламент. В соответствии с принципом дублирования - они контролируют друг друга. Устойчивая система. Согласны?
        - Наверное?.. - точно на экзамене. И меня позорно валят.
        - Точно-точно. Это как с их спецслужбами. Две разведки. Две правоохранительные системы. Все сотрудничают, но не смешиваются.
        Это он Шталя с Крониным не видел. Так сотрудничают, что прибить друг дружку ненароком могут.
        А старец тем временем продолжал:
        - И что же такое получается? Вдруг откуда ни возьмись выскакивает царь. Зачем он в самодостаточной системе? Из-за амбиций основателя? Нет, не дали бы. Умные люди рядом с ним стояли. Царя кто-то дублирует? Он кого-то? Нет! Чем занимается? Подписывает то, что по факту решает парламент? Царствует, но не правит, как английские короли с королевами? Тоже нет - абсолютная власть у него или, как сейчас, у неё. И как это соответствует тому, на чем они строят государство, на самом деле строят, не на экране?
        Я задумался. И впрямь выходило странно.
        - Ни один человек не может обработать такой поток информации, с которым ежедневно справляется Дума, - сказал задумчиво.
        - Вот!
        - Послушайте, а нулевой и этот… одиннадцатый? Они тут при чём?
        - А тут ещё одно противоречие, друг мой. Посудите сами. На флаг подобные слова поднимали тысячи систем - от коммунистических до либертарианских. И ни одна не осуществляла это на практике. Это невозможно осуществить… Для всех, кроме русского государства, насколько мы можем судить. Как можно осуществлять пропагандистскую риторику в букве и духе - и преуспевать в этом, а? Это не может работать. Потому что не работает принципиально, как показывает история.
        - Итак?
        - Сложите два и два. Мы имеем декларируемый, но невозможный принцип управления. Мы имеем то, что выглядит как следование тому, что осуществить нельзя, если государство рационально - а оно рационально, раз существует и преуспевает. Следовательно, Российская Империя, как мы её знаем - миф. Мираж. Фьють. Её нет. Как такая страна может вообще существовать? Существует нечто иное. Что именно - не знают, полагаю, даже сами имперцы.
        Я сидел, осознавая услышанное. Что-то в словах старого безумца было… этакое. Логичное, возможно, правдивое. Действительно, зачем нужны Государи? На самом деле, а не когда проводят разбор полётов таких, как я? Общая политика - ладно. Но не может ли существовать что-то еще?
        Люди вокруг тоже присмурнели. Похоже, аргументация наконец проняла их.
        - А ведь есть еще более странное, - заявил старик в воцарившейся тишине. - Не будем говорить о моральной стороне евгенической программы русских, известной как боярство. Но помимо бояр, чьи задачи известны и понятны, и первой купеческой гильдии существует еще такая категория, как княжеские фамилии, ветви императорского фамильного древа. Неужели в рационалистичной до ужаса Империи их единственная функция - поставка кандидатов на престол в случае несчастья с правителем? И почему мы еще не слышали ни об одном дворцовом заговоре со стороны ненаследных, не подлежащих обучению и экзаменам князей? Собственно, мы вообще мало что слышим о них, кроме того, что они есть.
        Старик дождался финального эффекта. Встал, поклонился театрально.
        - Профессор Бернхард Гнайде, доктор политологии, магистр социологии, Берлинский университет. А как ваше имя, милейший? Благодарен вам. Право, я нуждался в разумном собеседнике, чтобы облечь мысли в понятные простецам формы, - он поджал губу и обвел взглядом салон, показывая, кого включает в число «простецов», и что меня среди них нет.
        Я встал и приготовился помянуть Тадеуша, но тут громкий зуммер прервал разговор.
        - Пассажирам срочно занять ближайшее сидячее или лежачее место и не покидать его. Ситуация штатная, повторяю, штатная…
        Рухнул обратно в кресло. Выехавшие ремни мягко обхватили торс, прижали руки к бокам.
        - Что такое? Мы падаем? - голосила невпопад девица на диване - видимо, наземный транспорт был ей куда ближе космического.
        - Всё в порядке, любезные! - успокаивал окружающих малый в лимонном пиджаке. - Экипаж не соврёт про степень опасности. Устав запрещает…
        Я не обращал внимания. Глядел на забытый окружающими голоэкран, где вновь шли новости.
        Мне было трудно. Очень трудно. Не сломаться бы.
        …А ручное отключение ремней кто-то блокировал дистанционно.
        Интерлюдия
        Из прессы
        Из коммюнике «Столичных новостей»:
        …В результате тщательного расследования Имперской Службы Расследований оперативным сотрудникам стало известно, что к повлекшему смерть светлейшего князя Кирилла Прокофьевича инциденту может быть причастен русский подданный, высокопоставленный сотрудник дипломатического корпуса, подчиненный покойного посла.
        В данный момент подозреваемый объявлен в общеимперский розыск, отправлен запрос в Интерпол…
        Из интервью с г-ном Шталем, бывшим главой Имперской Безопасности, думным боярином в отставке
        - Что вы можете сказать о том, что подозреваемый в причастности к гибели светлейшего князя ротмистр Ерёмин был, по слухам, вашим сотрудником для особых поручений?
        - Что я могу сказать?! Это вы меня спрашиваете? Я могу сказать, милый мой, что вы наскочили на меня со своим микрофоном, будто бандит! Я чуть не споткнулся о вас… Эй ты, который оператор, стоять смирно, я позирую для грядущих поколений! Так вот, еще я могу сказать, что гранаты у меня в теплице…
        - Не могли бы вы ближе к делу?
        - Кто? Я? Я ближе всех! Так вот даже гранаты в теплице понимают, что такая дурость как вина моего ротмистра могла прийти только в межушную пустоту Сеньки из ИСР! И журналистам, о, журналистам! Да ротмистр тысячу ваших стоит.
        - Вы можете добавить что-нибудь о подозреваемом? Возможно, о его личной заинтересованности в преступлении?
        - Могу! Вас когда-нибудь били голокамерой по голове?! Постойте-ка спокойно!
        - А-а!
        …Картинка рвется вверх, будто камеру схватили, грохот, чей-то истошный крик, конец записи…
        Ток-шоу «Говорим по-русски», гость программы - доктор психологии Ирина Штейн
        - …Нередки случаи, когда оперативные сотрудники в процессе профессионального выгорания начинают считать себя вправе принимать решения, выходящие за пределы как их компетенции, так и морали. В таком состоянии они способны совершить то, что нам, здоровым людям, кажется немыслимым….
        Голокартинка
        Лицо. Моё. Имя, фамилия, отчество. Настоящие. Возраст, звание, награды.
        Боль.
        4. «Привет от Алины»
        Сторожевой эсминец «Стрелок» подошёл борт к борту. Двое серьезно настроенных стюардов с извлеченными из опечатанного сейфа пистолетами впихнули меня в шлюз.
        Десять шагов вперёд - навстречу приветственному комитету. А кажется, вечность.
        Я знал, что акция по дополнительному легендированию - и не только - планируется. Знал, что нужно быть готовым ко всему к определенному часу.
        Не знал лишь, как именно это проделают.
        Случившееся было действительно чересчур.
        Так что задумчиво-покаянное и слегка шокированное выражение на лице попавшегося в руки правосудия злодея было, к моему величайшему сожалению, не слишком-то и наигранным.
        Плевать. Сначала надо выбраться из гостеприимных объятий Родины, а то операция кончится, не начавшись.
        …В конце шлюзового коридора меня встретила четверка ребят в полных бронескафах. Взяли в круг, подхватили под сцепленные за спиной руки и молча потащили по коридорам.
        Отчего-то от вида корабельной обшивки на сердце полегчало. Всегда любил находиться на наших военных кораблях. Дома стены помогают, так?
        По пути то и дело встречались офицеры. Всем, курва-мать, интересно полюбоваться на государственного преступника.
        Вспомнив наводящего порядок в рядах журналистов Старика, сделал зверскую физиономию - чистый каторжанин - и принялся наслаждаться жизнью.
        Наслаждение продлилось недолго - после поездки на лифте втащили в полутёмный кабинет, бросили на кресло и удалились.
        Странно, думал, сначала на губу бросят. Помогайте, стены!
        …Стены не спешили. Почти темно. Освещение - от гигантского аквариума во всю стену. То ли голографического, то ли настоящего - Бог знает. Настоящий на боевом корабле вряд ли бы разрешили, но всяко бывает.
        Перед аквариумом, через стол от меня - кресло. В кресле - кап-два. Седой, полный, лысоватый. Вертит в руках тяжелое пресс-папье из бордовой яшмы. Богато, однако. Любит кап-два диковинки.
        И сам оригинал - не старый еще, явно младше шестидесяти, а морщины, лысина, лишний вес… Многие, конечно, предпочитают сохранить некоторые приметы жизненного опыта - но обычно не такие.
        Кап-два привстает, опираясь широко расставленными руками о стол. Скалится сквозь щеточку усов. Тихонько постукивает пресс-папье о железную поверхность. Бум, бум…
        - Вы ничтожество, Ерёмин, слышите? - рычит тихо, но грозно; не отнять. - Будь моя воля, я бы не стал сюсюкаться с вами и отправил бы обратно на «Миротворца» пешком, без шлюзового коридора и скафандра!
        - Правда? - откидываюсь, насколько это возможно с руками за спиной, назад, закидываю ногу на ногу. - Не рекомендую. Мы в международном Пространстве. Не так поймут.
        - Так, так, - ворчит он горлом.
        «Тук, тук», - отвечает пресс-папье.
        - Все меня правильно поймут! Вы - позор армии и флота. Вполне возможно, подельник убийц.
        - За это они меня и продырявили, так? - отвечаю.
        - Следствие покажет! А для меня вы - вот! - дальше нецензурно. - Век бы вас не видел. Благодарите своего ангела, если у иуд есть ангелы. У вас хорошие покровители в Столице, иначе и не объяснишь.
        - Правда?
        - Молчите, а то убью! - понимаю: не врет. Из сторонников покойного светлейшего, что ли? - Катитесь на свою Галицию к чертовой бабушке. Сунете нос оттуда, даже в Пояс - найдем и прищемим, не сомневайтесь.
        Выдохнул, утёр пот со лба.
        - Детектив, тоже мне! Мне известно, какой вы «детектив»! Благодарите Бога, что вы еще и дипломат, а командование узнало о сути вашего поручения.
        - Меня назначили послом? - и ухмылочку померзее.
        Танцую на лезвии. Но иначе не получится. Я уже понял, в чем игра, и знаю, как придать ей красок. Главное, не переборщить.
        На столе загорается голоэкран. Неужто мне решили провести именно такой инструктаж? По всему выходит - да.
        Не знаю, какой извращенец придумывал операцию, но его чувство юмора мне начинало почти что нравиться.
        Настоящих буйных - мало.
        - Ознакомьтесь, - выдавливает кап-два, обильно потея. - Это расчеты продолжительности функционирования Новой Галиции на самообеспечении при сохранении нынешней ситуации по данным дальнего сканирования.
        Я прищурился. Вяло выходило. Год-полтора - и на станцию можно присылать большую труповозку.
        - Занимайтесь чем хотите для своих американцев, но добейтесь, чтобы местные прислушались к голосу разума и приняли гуманитарную помощь, - прорычал кап-два. - Мы ничего не просим взамен. Русские же люди погибнут. Может, хоть слова цареубийцы эти ненормальные выслушают, - ядовито заключил он. - Не вглядывайтесь так. Все документы вам передадут, как и программно подтвержденную запись этой беседы, перед возвращением на «Миротворца». Нет нужды напоминать, что теперь продолжительное функционирование колонии - в ваших личных интересах.
        Я пожал плечами.
        - Благодарю за брифинг. Я могу идти? Кстати, наручники жмут
        - Я еще не закончил, - проговорил он как-то задумчиво. Обошел стол, оперся о него. - Я не могу сунуть вас в мешок и отвезти на Землю. Не могу выкинуть в открытый космос. Но никто не говорил, что вы должны уйти от меня непременно в добром здравии.
        Коричневато-багровая яшма. Синие блики от аквариума. Летит прямо в лицо. Вселенная состоит из боли. Звезды - вспышки терзаемых нервов.
        Падаю на пол.
        …Вас когда-нибудь били яшмовым пресс-папье? Это больно. Это очень больно.
        Еще это очень сложно.
        Очень сложно, когда движения мучителя медленны, словно под водой, а вбитая тебе годами наука велит поднырнуть под атакующую руку - и отделать мучителя: ногами, головой, плечами…
        Удержаться от сдачи - самое сложное.
        Меня били, а я держался. Держаться - значит «держать себя». Чтобы не ответить.
        Потом необходимость в этом пропала.
        - …Прекратите избиение!
        - …Извините, господин капитан, не могли не пропустить!
        На два голоса, стереофонией.
        Звенит в ушах. Сплевываю зубы на ковролин. Новые вставлю. В два ряда, из яшмы. Вот как отстреляюсь, так отыщу кап-два, пристрелю как собаку, а пресс-папье заберу на память.
        Зубы - пять. Ребра - три перелома и трещина. Легкие вроде не задеты. Отбита селезенка. Нога - трещина.
        Садюга чертов.
        …Ладно, не пристрелю, нехай живет. Но неполное служебное точно обеспечу, пусть даже это будет последним в моей жизни.
        Такой не заслуживает звания офицера.
        …Да, я специально нарывался на побои. Иначе мне просто не поверили бы. Да и второй цели постановка бы не достигла. Но на такое я не рассчитывал.
        Ладно, кто там меня спасать припёрся?
        Двое. Хрен разглядишь, темно, да еще и глаза заплыли, превратившись в щелки. Еле-еле приоткрываю правый.
        Один - в форме особиста. Единственный с нефлотским званием здесь. Ротмистр, ровня, значит. Второй - в гражданском.
        Ба! Да это же лимонный пиджак из салона.
        Лимонный был хорош. Залюбоваться можно. Он полыхал, буйствовал - и все ледяным тоном, без малейшего движения.
        - Являясь консулом и представителем Новой Галиции при ООН с правом совещательного голоса, - вещал он с отменным занудством на хорошем русском, - смею сообщить, что в соответствии с договором триста-нуль-два дробь пятнадцать, особое приложение три, о гарантиях и правах народов, находящийся в международном пространстве и следующий на Новую Галицию корабль является субъектом международного права. Следовательно, арест не имеет законной силы.
        - Выведите этого клоуна, Ефим Григорьевич! - приказал кап-два.
        - Не могу, Потап Арсеньевич… Дипломат…
        - Верно! И обладаю дипломатической неприкосновенностью. Я официально беру под защиту этого человека, - цивил шагнул вперед без страха. - Вставайте, коллега, Новая Галиция всегда готова предоставить убежище пострадавшим от «правосудия» москалей.
        Последнее слово больно резануло слух.
        - Мы можем что-то с этим поделать? - кап-два звучал почти обреченно.
        Он знал ответ.
        …Кажется, меня вели под руки консул и ротмистр. Ротмистр предлагал заглянуть в медблок, дипломат отказывался, торопясь вернуться на «Миротворца».
        Потом я ненадолго отключился, секунд на двадцать, не больше, а пришел в себя от того, что в руки мне пихают карту памяти.
        Одновременно ротмистр объяснял консулу суть сделки, приведшей к моему «освобождению».
        Снова отключился.
        …Лифт.
        - Ну же, не унывайте! - заклинал ротмистр. - Скоро все образуется, я верю. И все наши за вас. И бесы, и дырки, все…
        - Особенно Флот… - шепчу еле-еле.
        - Не обижайтесь на Потапыча, - просит ротмистр. - Родная тетка покойного светлейшего - его давняя amante. Близок к семье. Старый медведь будто сына потерял.
        Вдруг начинаю понимать кап-два.
        - Не обижаюсь, - говорю твердо, а выходит снова шепот. - Но ур-рою подлеца. Закопаю, надпись напишу…
        - Да что вы ему голову морочите? - не выдерживает дипломат. - За него, значит? Что же никто не остановил вашего мясника?
        - Вот что, отвлекитесь. Оба. Гляньте, что мне дочка с моря прислала.
        Ротмистр роется в комме. Открывает голофото. Лиловое небо - такое бывает только на Марсе.
        Озеро - а кажется, море, другого берега не разглядеть. На прозрачном кристаллическом песке выстроен замок. Летучим почерком ниже выведено: «Привет от Алины!».
        Теряю сознание.
        …Лежу. Койка в медблоке? Восстановительная капсула? Нет, гостиничная кровать, сексодром три на два с половиной. Не пошевелиться.
        Рядом стоит на коленях женщина. У неё два лица, и я не могу понять, какое я вообразил, а какое настоящее.
        - Тебе будет трудно. Очень трудно, любимый. Но без этого нельзя. Пожалуйста, не сломайся. У тебя будет два задания. Надеюсь, все прошло гладко, и первое ты только что выслушал. Второе я изложу тебе сейчас.
        Щурюсь. На подоконнике темная фигура. Мужская. А этот паршивец здесь что забыл? Хочется встать и выставить взашей или хотя бы поднять голову, чтобы разглядеть, кто это. Не могу.
        - Я доверяю тебе самую охраняемую тайну Империи. Ну, или одну из. Гордись.
        Что-то не тянет. Да и не помню никаких тайн. Бред ты мой, бред. Наполучал по морде, вот и мерещится невесть что.
        - В дни Федерации люди очень любили говорить, что верят. Но понимали это очень по-своему, - она грустно улыбается. - Ты уже знаешь о соборе. О Спасе-в-Пустоте. Не знаешь лишь главного. Наши предки разместили в нем боевой модуль. Достаточно ракет с термоядерными боеголовками, чтобы выжечь малую планету дотла. Космическое ПВО, так это понимали в те годы.
        И все же сон очень реален. Чувствую, как затекло тело. Легкую боль в затылке. Грусть.
        - Храмы - это не пусковые площадки. Они для Того, у Кого нет мертвых, а не для Безносой. Увы, они этого не понимали. Модуль автономен и отслеживает окружающее пространство. Единственный коридор, которым можно подойти к храму, чтобы система деактивировала большинство ловушек на входе в модуль, начинается у северного порта Новой Галиции. Понимаешь, почему мы не могли ничего поделать? К тому же автоматика знает сигнатуры транспондеров земных кораблей и не получала сигнала о начале войны, так что можно было не беспокоиться. Но чужой корабль летит без транспондера. И он пройдёт в красной зоне безопасности. Даже если обойдется без ответного удара - представь себе скандал. Удар по Церкви, по Империи, по всей державе. Да, учти. Большинство ловушек - это еще не все. С тобой будет специалист… Попытаешься?
        Хочу ответить. Не могу. Вместо меня реагирует фигура на подоконнике. Шутливо отдаёт честь - к пустой голове руку не прикладывают, балда! - спрыгивает наземь.
        У незнакомца - моё лицо.
        В себя пришел в медблоке «Миротворца». Отлеживаться пришлось неделю. У постели поочередно дежурил кто-то из пассажиров - Савелиев с Ивановым, консул, который, как оказалось, носил вполне русскую фамилию Бондаренко, Гнайде, остальные, чьих имен не упомню.
        Да и потом - поминутно находились рядом, пробовали пищу… Русской команде «Миротворца» не доверяли.
        Впрочем, первым среди живых меня приветствовал отнюдь не кто-то из добровольных сиделок.
        И не сказать, чтоб встреча была приятной.
        - Приветик. Нефиг делать морду, будто тра-ля-ля, крындец всему, и жизни, и любви, - бодро заявил я, стоявший у спинки кровати.
        Я-лежавший только застонал.
        - Тсс! - он (я?) приложил палец к губам и растворился в воздухе.
        Вместо него в воздухе остался ряд горящих букв и цифр. Список команд для комма.
        Откуда-то издалека донеслось тихое, женским голосом произнесенное:
        - «В письмах из этих мест не сообщай о том, с чем столкнулся в пути. Но, шелестя листом, повествуй о себе, о чувствах и проч. - письмо могут перехватить…».
        Могут перехватить. Ясно. Более чем.
        Даже если строчки «в струю» нашло в памяти моё подсознание, и не более того.
        …Той же ночью я врубил приват-режим в комме и отбил запечатлевшиеся в памяти команды на виртуальной клавиатуре.
        Открылась ранее запароленная папка, содержимое которой можно было истолковать, только зная то, что я услышал во сне. Или в воспоминании - я так и не смог понять.
        Впрочем, информация была по большей части пустышкой.
        По-настоящему интересных деталей - ровно одна. Информацию о смертоносной начинке «храма», оказавшуюся утерянной во времена смены строя с демократического на монархический, удалось вновь отыскать в архивах два месяца назад, и то совершенно случайно. Поэтому и не почесались раньше. Просто не знали. А тут еще и железные гости с дальних рубежей подвалили…
        …Сквернословящий глюк больше не появлялся - так что я перекрестился с облегчением. Нехорошие, знаете ли, ассоциации вылезли. Совсем нехорошие.
        …А вообще-то то, что мы проделали, называется вербовкой втемную. Вот консул и на крючке. Как собирались. Не зря на орбите болтались - и ребята, похоже, вовремя клиента подтолкнули.
        Как надо.
        5. «Отпустить…»
        …Мы сидели с Бондаренко и его супругой, оказавшейся милейшей женщиной, за обедом в столовой. Шел последний день перелёта. Еще несколько часов - и юркий челнок перевезет сходящих с корабля в порт на условном полюсе астероида.
        Было слегка неудобно. Ждал общения с мрачными фанатиками, почти что сектантами - а тут люди как люди. Ну, с завихрением, ну так у кого их не бывает?
        - …Я внимательно просмотрел навязанные вам документы, - сообщил консул. - Определенный point в них есть, и вы, конечно, можете попытаться. Только ничего не получится.
        - Новая Галиция рассчитывает синтезировать кислород и воду из Пустоты? - осведомился я. - Понимаю, у всех своя политика, вы даже имперских дипломатов не пускаете, но, как бы это сказать, я теперь действительно шкурно заинтересован в выживании колонии.
        …Колония, тоже мне! «Субъект международного права», тудыть-растудыть. Тридцати тысяч населения не наберётся. Потому и не было у нас толком сведений о том, что там и как, да и внятной агентуры на месте. Все на виду, у всех паранойя. Каждое новое лицо - событие, чуть больше денег у старожила - сплетня.
        Не зашлешь человечка, не вербанёшь местного… Да и домоседы туземцы порядочные. Носа в Пояс не кажут, не говоря про Землю.
        - Новая Галиция, - консул взмахнул вилкой, будто дирижер, - не испытывает иллюзий. Еще она не испытывает достатка в мясе, хлебе, сое… так что вы ешьте-ешьте, достойную пищу мы увидим не скоро. Да и вино.
        Он подхватил бокал.
        - За присутствующую здесь даму, - улыбнулся я.
        Та лишь благодарно кивнула, отвечая на тост стаканом воды. Молчалива была донельзя. Словно они с Бондаренко одно существо, и все коммуникативные функции ложились на другую ипостась.
        - И всё-таки? - спросил я.
        - Повторюсь. Попытаться вам никто не запрещает. Только ничего не получится. О причинах - давайте внизу. Когда вы немного освоитесь и посмотрите на наш уголок системы. Сейчас я просто не сумею внятно объяснить.
        - А вы попытайтесь.
        - Ну что ж… Я просмотрел не только документы. Запись тоже. Этот… прошу прощения… беспредел тоже попал на неё. Вы понимаете, люди на Галиции - потомки тех, кто бежал именно от этого. И дело даже не в избиении.
        - А в чем же?
        - Я же говорил, вы не поймёте. Ваше бывшее государство, извините, ничего личного, это какой-то чекистский рай. Телефонное право. Покровители в Столице. Возможность отпустить разыскиваемого врага нации ради смутной политической игры со станцией в Пустоте, которая тьфу - плюнуть и растереть… Русские, да. Вы не меняетесь.
        Мысленно я поморщился - с такого ракурса абсолютно нормальная, учитывающая маленькие человеческие недостатки обстановка выглядела измазанной по уши в грязи.
        Покровители не спасут никого по-настоящему виновного. Нарушение международного законодательства навредит Империи куда сильнее, чем один подозреваемый на свободе, которого к тому же озаботили заданием ради блага - нет, не державы, но упертых баранов, готовых назло кондуктору идти пешком и гибнуть вместе с семьями.
        Притом, подчеркиваю - подозреваемый. Не виновник.
        Сорвавшийся от скорби кап-два пройдет курс лечения в служебном санатории и вернётся в строй. Потому что у нас знают: человек слаб, и в моменты, когда сил ему не хватает, следует не карать, а вытаскивать за шкирку.
        - Кстати, - сказал я. - Хотел спросить. У меня с помощниками не возникнет проблем из-за того, что… эээ…
        - Вы бывший бес? Не беспокойтесь, - кротко улыбнулась madame Бондаренко; этим её участие в беседе исчерпалось.
        - Я хотел сказать: мы с помощниками русские, - отрубил в ответ.
        - Что вы, - отвечал посол. - Этнических русских у нас много. И ничего, живут.
        - И всё же… - в который раз задал я вопрос. - Вы рискуете собой, отправляясь на корабль державы, которую считаете враждебной. Предлагаете помощь и убежище. Человеку, который, насколько вам известно, может быть убийцей или пособником таковых. Еще и, как вы выражаетесь, «чекисту». Собиравшемуся проникнуть к вам под чужим именем, так как имперцев вы не принимаете. Только не говорите про человеколюбие.
        - Отчего же не принимаем? Если попросятся - легко. Просто желающих не было. О гуманизме действительно не буду, - похоже, я наконец дождался ответа. - Во-первых, у меня действительно есть выгода. Дельный специалист по безопасности всегда может пригодиться. Вы, кажется, с некоторых пор частный детектив? Как вы относитесь к долговременному контракту?
        - Это разумно, - кивнул я. - И предавать мне вас не с руки. Насчет контракта - поживем-увидим. Сначала с прошлым договором бы разобраться.
        - Думаю, проблем с деятельностью в нашем пространстве не возникнет.
        - А во-вторых?
        - Мой дед, - спокойно ответил консул, - считался преступником. Сначала только по законам Федерации, потом - Родины, продавшейся вашей Империи за жратву и русскомирную пропаганду. Возможно, он и был таковым - дедушка плевать хотел на законные референдумы. Он был патриот, и готов перейти черту закона. Это не означает, что он был дурным человеком. Подобную историю вы выслушаете от каждого на станции. Мы знаем: законность значит немногое, если речь идёт о судьбе страны. Вы хотели своему народу дурного?
        - Нет.
        Консул стал в чем-то страшен. Его не волновало, что он только что возмущался по поводу попрания законов ненавистными «русскими». Своим и врагам врага прощается, чужим - нет.
        - Значит, и говорить не о чем.
        Впервые за много дней я почувствовал, что передо мной - не просто приятный человек, а новогалициец.
        И всё же и в его подходе был некий смысл.
        Не моя правда; чужая, противоречащая моей - все равно оставалась правдой.
        …Станция встретила гомоном, в котором среди тихих речей взрослых слышались и голоса играющих детей, затхлым воздухом, многажды прошедшим рециркулирование и запахом то ли древней казармы, то ли тюремного барака.
        Престарелая обшивка переборок пестрела швами и заплатами. С другой стороны, здесь было бедненько, но чистенько. Ни пятнышка ржавчины, ни кусочка плесени, бича устаревших станций.
        Вообще, «бедненько, но чистенько» лучше всего подходило для описания этого места: я начал замечать это в древнем трудяге-челноке, сформулировал в полярном доке с нулевой гравитацией, а окончательно осознал сейчас, выйдя из транспортной трубы в центральном районе, служившим местным вариантом Тверской, Невского и Дерибасовской, как мне объяснили.
        - Бойцы, личное время два часа, - скомандовал Савелиеву с Ивановым, тащившимся за мной хвостом.
        В переводе на русский «Разведать обстановку, выяснить, где добыть корабль, на рожон не лезть». Код «бойцы», уточнение: «личное». Вот такие у нас игры. Лингвистам тошно станет.
        Сам остановился, прикидывая куда пойти. Консул унесся дальше в трубе на доклад, пригласив заходить вечером. У нас же выдалась свободная минутка.
        Как минимум хватит привыкнуть к центробежной гравитации, от которой, прямо скажем, подташнивало, да сообразить, как подкатить к местным на предмет гуманитарной помощи.
        Двинулся вперёд, вдоль рядов поставленных друг на друга грузовых контейнеров, превращенных в жилые блоки.
        Аккуратно выкрашенных, уютных, любовно украшенных - но все равно контейнеров.
        Это напоминало тюрьму в Авениде - или лагерь беженцев, будто в историческом голофильме.
        Впрочем, Новая Галиция начиналась именно в качестве прибежища беглецов. А в новые времена обветшание отдельных районов сделало своё дело, заставив людей вновь ютиться по скворечникам.
        Прошел мимо рядка туалетов и колонки с водой, в очереди перед которой толпились смеющиеся женщины с бидонами и пластиковыми картами в руках.
        Язык, на котором они говорили, царапнул слух. Не украинский, не литвинский, даже не русский, которые можно было ожидать тут. Дикий пиджин из них, а также отдельных слов английского, китайского и немецкого происхождения.
        Недалеко, под искусственной акацией, стояла скамейка, сидя на которой клевал носом совсем уж пожилой господин.
        «Якшайся с теми, которым под пятьдесят. Мужик в этом возрасте знает достаточно о судьбе, чтоб приписать за твой счет еще что-нибудь себе. То же самое - баба».
        Впрочем, якшаться я не собирался. Так, присел поразмышлять. Судя по всему, колонка была явлением сравнительно новым - иначе не объяснить врезанные в стены контейнеров трубы.
        - Простите, молодой человек… - тихое покашливание. - Вы ведь наш гость снизу? Не сочтите за назойливость, просто здесь не бывает новостей. Только что во внутреннюю сеть вывесили сообщение о вас и о предложении, которое вам навязали.
        Я кивнул рассеянно. «Старайся не выделяться: в профиль, анфас; порой просто не мой лица. И когда пилой режут горло собаке, не морщись».
        От вида обреченной станции Бродский, зараза, лез на ум. Я даже не думал, не дышал, а блевал им, уж извините за грубость.
        Как мне не выделяться? В чистом сюртуке, с наетыми щеками на сытом лице?
        - Скажите, как там Литвиния?
        Я посмотрел на него. Сказал просто:
        - Как обычно. Со всеми дружат. Ни под кого не прогибаются. С Империей в союзе.
        - Это хорошо, что не прогибаются…
        Помолчали.
        - Тяжело? - спросил я. - Кажется, эти жилища появились недавно.
        - Как раз давно. Их расконсервировали, когда третий сектор отказал, - пожал плечами господин. - Пожалуй, что тяжело. Я помню, как осваивались на станции. Был мальчишкой, конечно. И, похоже, увижу, как поселению придёт конец.
        - Вы же литвин? Почему не отправиться на родину? Не любите имперцев - ну так Литвиния не под ними.
        - Литвиния… Когда-то она звалась иначе. Неважно. Это пока она не под ними. Здесь теперь моя страна. Я, может, и литвин, а внуки - новогалицийцы.
        - Не совсем понимаю. В каком смысле «пока не под ними»? Вы думаете, Империя нападет на союзника?
        - Ничего я не думаю. Мой далекий предок был вздернут на суку, потому что отказывал трем иностранным государствам в праве поделить его родину на куски. Его внук лишился шляхетства: не сыскался Гербовник с именем рода. В те времена вообще книги с именами тех, кто имел наглость говорить на родном языке, терялись очень легко. Его внук был замучен русскими в ГУЛАГе, когда Империю звали чуть иначе. Смею заметить, теми, кого он встречал как союзников. Его потомок не вылезал из камер в две тысячи сороковых, когда у власти были большие друзья России - за герб Пагоня и опять-таки язык. Скажите, мне ли быть своим в стране-союзнике Империи? Империи ли видеть меня в стане союзников?..
        Я достал сигарету. Он трубку. Неловкое молчание. Что я мог ему ответить, человеку, которого отделяла от меня река крови?
        Что ляхи знатно погуляли на Руси в семнадцатом веке? Так он только согласится, добавив еще одну причину в список раздоров.
        - Сейчас в Литвинии герб - Пагоня, и государственный язык - ваш, наравне с русским. Вы считаете соотечественников предателями за союз с Империей? - спросил я наконец.
        - Нет, конечно же. Но их путь - не мой.
        - Вы упоминали предложение, которое передали со мной… Что думаете о нем? Если в сети изложили суть, конечно.
        - Мне ли принимать помощь русских? - эхом повторил он. - Им ли оказывать её мне?..
        …Консул проживал в небольшой квартирке с террасой, выходящей на поля водорослей. Встретил в дверях, пожал руку. Вручил стакан с чем-то, остро пахну'вшим спиртом.
        На террасе ждал мой ровесник, беспокойно копаясь в комме.
        - Алекс Грачевский, нынешний глава нашей маленькой общины, - представил хозяин.
        Фамилия была мне известна. Должность главы называлась «президент». Впрочем, господин в замасленном комбинезоне и с мозолями на руках скорее напоминал механика.
        - Опустим формальности, - быстро сказал он. - И давай на ты. Тут все друзья. Просто «Алекс», «Саша» и «Сергей», о’кей?
        Кивнул, опустился на один из стульев.
        - Давайте прямо, - заявил президент, садясь напротив. - Сам бы я схватился за ваше предложение обеими руками…
        - Ваше? - удивился я. - Я гонец.
        - Не прибедняйся. Что-то мне подсказывает, что мы еще увидим тебя с имперскими орлами в петлицах. Впрочем, оставим. Честно говоря, мне плевать. Я бы договорился и с чертом, лишь бы поселение выжило. Веришь?
        Я заметил ошарашенный взгляд дипломата. Похоже, хоть кого-то мне удалось обмануть.
        - Такие слова подразумевают «но».
        - Есть такое дело. Саш, объясни человеку, будь ласка.
        - Погуляли? - спросил мрачно консул. - Поняли, почему бессмысленно говорить о какой-то помощи?
        - Честно говоря, не очень, - я пересказал разговор со старым литвином - и пару аналогичных бесед, произошедших чуть позже. - Что они имели в виду?
        - На самом деле всё очень просто, - кивнул консул. - Их предки сбежали сюда, чтобы не становиться русскими. И потомки тоже на это не пойдут. Скорее погибнут.
        - О чём вы двое? Никто не предлагает им подданства!
        Мои собеседники грустно рассмеялись.
        - Похоже, Сергей, ты понимаешь суть русскости хуже нас, иноземцев, - с удовольствием заключил Алекс.
        - Ну так просветите, раз такие умные, - оскалился я. - Очень, знаете, интересно.
        - Жестокая правда, дорогой друг, состоит в простом факте, - пожал плечами Бондаренко. - Вот к примеру… Когда Украина вошла в состав Империи, не было никакой грязной игры. Даже информационное воздействие - и то было не большим, чем, скажем, на США. Вот только ваша идея «русского мира»… Она разрушительна для всех, кто близок к вам и хочет сохранить свою идентичность. Мы искренне верим, что русские хотят добра. По-своему. Но само понимание, что рядом, дотянуться можно - сильные, могучие, исторически практически свои… Оно творит с простыми умами печальные чудеса. А попав в вашу страну, человек обречен стать русским, перестав быть украинцем, литвином, балтом… Понимаете?
        - Не понимаю, - жестко ответил я. - Мой начальник - немец. Один из лучших моих товарищей - татарин.
        - Правда? - вступил президент. - И как, твой начальник часто читает по-немецки в оригинале? А друг, он сохранил веру в Аллаха или уже крестился? А если вроде бы сохранил - выпивает ли водки по праздникам?
        Я тихонько зарычал. Положительно, эти люди были невыносимы. А «Алекс» тем временем продолжал:
        - Вспомни, каковы критерии русскости в вашей собственной Империи?
        - Язык, культура, самоидентификация, - ответил, не думая.
        - Долго ли забыть себя? Если язык и культура - вокруг тебя? Среди своих-то, вот в чем фокус… Литвиния держится, но только потому что очень грамотно балансирует между русофобией и дружбой. Надолго ли хватит?
        - Не понимаю. Это-то тут при чем?
        Президент налил себе полный стакан, отхлебнул:
        - Вот в чем дело. Мы видим в вас - русских. Во всех. С нашей точки зрения в вашей тысячелетней Империи нет эллина и иудея. Уезжавшие делать карьеру в Россию во времена Империи становились для нас москалями. Сталин - тоже был москаль, неважно, что русских он тоже давил, и что был по крови осетин; титульной культурой, на основе которой строилась советская, была ваша, пусть и изуродованная. Брежнев и Хрущев. Все остальные. Русские. А Новую Галицию заселили те, кто хотел идентичности. Если со своей не выходило, то хотя бы новогалицийской. Которая вам покажется игрушечной. Они даже создали новый язык, вы понимаете, что это значит? Саша, что будет, если мы согласимся?
        - Нас повесят. На площади. А челноки попытаются расстрелять на подлёте из противометеоритных пушек. И будут в своем праве.
        - Да что за бред вы несете? - взорвался я. - Люди же погибнут, русские лю…
        Замолк.
        - Вот-вот, - кивнул Алекс. - Обратная сторона грустного парадокса. Мы видим в работающих с вами русских. Ты, неглупый и умеющий критически мыслить человек, инстинктивно видишь русских в нас. Может, потенциальных, недоделанных, но русских. Противоречие в картинах мира. Пусти мы вас хоть на ноготь к себе - и вы сами того не замечая, желая лишь лучшего, начнете нас ассимилировать. Из самых добрых побуждений.
        Я отошел к перилам. Выпил залпом, не чувствуя мерзкого вкуса.
        - Пустить помощь по линии ООН?
        - Все знают, чьи решения озвучивает сейчас Ассамблея.
        - Залегендировать под частную благотворительность? Коммерческие корабли…
        - Частных судов нужного тоннажа нет ни у кого. Благодарите приказ о всеобщей мобилизации космического транспорта под эгиду вашего Космофлота, проведенный через ООН.
        - Что же делать… - пробормотал я.
        - Ты когда-нибудь любил? - спросил вдруг президент. - Безответно и безнадежно?
        - Случалось, - вздохнул я.
        Еще как случалось.
        - Как и все мы. Значит, ты знаешь, что остается честному человеку в такой ситуации.
        - Отпустить… - слово было произнесено.
        Алекс хмыкнул.
        - Вы можете принять наш выбор, каков он есть - или навязаться силой. Так или иначе, многие погибнут, пока станция не развалится окончательно, а выжившие не рассеются по Поясу. Если мы закончили, пойду. У нас ЧП в четвертом фильтрационном, надо разбираться, чтобы все случилось позже, а не раньше.
        - Стоять смирна-а! - не голос, клекот орлиный, откуда силы взялись. - Господин президент, господин консул. Недавно ты, Саша, назвал Империю страной чекистов. Ну что, придется оправдать. Никакой помощи, одни гешефты. Вот как мы поступим…
        Когда я закончил набивать договор на комме и показал его собеседникам, на террасе воцарилось неловкое молчание.
        - Ты… Вы имеете полномочия предлагать подобные решения? - в голосе консула звучала смесь сильного сомнения в моем психическом состоянии с легким подобострастием; первое - от души, второе - на всякий случай.
        - Сейчас и узнаем, - мило улыбнулся, входя в систему и присваивая сообщению срочный гриф.
        …Пока мы ждали - задержка досветовой связи, да еще время на принятие решения, знаете ли, президент пробормотал.
        - Не понимаю. Это решение не послужит вашей державе. Скорее наоборот.
        - В этом всё дело, - улыбнулся я. - Считайте это ответом на вопрос, как может существовать то, чего быть в принципе не может.
        Президент оторопело воззрился на меня, а консул понимающе кивнул.
        Пискнул зуммер. Я вывел ответ на экран - честь по чести, заверенный электронной подписью и с зарегистрированной в блокчейне хэш-суммой.
        Очень короткий ответ:
        «Разрешаю действовать по усмотрению. Да хранит вас Бог».
        Подписи не требовалось.
        6. «Ad majorem Dei gloriam»
        Перила под руками. Поле водорослей впереди. Стальное в прямом смысле слова, серое небо. Стою, смотрю.
        Сигарета в пальцах чуть дрожит.
        - Скажите… всё-таки почему? - спрашивает из-за спины консул.
        Президент оставил нас - все-таки в первую очередь он был инженер, а возникшее чэ-пэ требовало всех рабочих рук.
        - Помните смешного старика на лайнере? Профессора Гнайде? Или он был доктор? Запамятовал. Беседу об имперских парадоксах?
        - Да. Какое это отношение имеет к вашему предложению?
        - Видите ли… Не сочтите, что я вас в чем-то убеждаю. Просто он задал один хороший вопрос - как Империи удается быть такой, какая она есть? - затянувшись, я продолжил: - Осуществлять пропагандистские лозунги на практике, как он выразился.
        - И как же? Не говорите, что… действуя против собственных интересов.
        - Просто Империя видит свои интересы в другой области. Видите ли, наши основатели были умны. Не мне вам говорить - любая историческая империя по определению означала насилие, а великая - есть насилие величайшее. Насилие ни к чему не приводит. Разве что порождает искалеченные судьбы. В перспективе - нечто вроде вашего, простите, лазарета. Не ожидали такого признания от имперца?
        - Отчего же, - заметил консул, вставая у перил, - умным имперцам не понимать очевидного? Просто вас насилие не смущает.
        - Отнюдь нет. Но Первый Государь с соратниками понимали и другое - любая сильная страна с любой системой правления ничем не отличается в этом отношении от империй. У всех есть интересы, и горе тем, кто не дает сильному государству их осуществить. В конечном итоге, любая тогдашнее государство сводилось к монополии на насилие. Ветхозаветный вариант в красивом гриме.
        - Вы намекаете, что разрешили эту проблему?
        - Полностью, полагаю, её разрешили только в Царствии Небесном. Что до земного… Решить нельзя, но можно приблизиться к решению. Государство нового типа должно устанавливать и преследовать свои цели не политическими средствами, но духовными, христианскими, если точнее.
        - Идеологическая обработка? Инфовойна?
        - Вы скучны, мой друг. Нет, я о другом. Каждую цель, каждое средство следует поверять одним вопросом: послужит ли это вящей славе Господней и христианской любви меж людьми.
        - Опасный лозунг. Ad majorem Dei gloriam. Под ним в истории творились не самые светлые дела.
        - Что поделать, ведь лучшего пока не придумано. Впрочем, вы забыли про любовь. Она, знаете ли, спасает. Хотите ненавидеть нас - сколько угодно. Пока вы не вредите непосредственно нам, это вполне можно простить. Мы даже подставим щеку. И поможем, если совсем трудно. Спасти того, кто считает тебя врагом - глупость с политической точки зрения. Прекрасная глупость с точки зрения Нагорной Проповеди. А после - катитесь на все четыре. По-моему, вполне достойное отношение. Ладно, у вас не найдется приличного челнока? Нам с коллегами надо мотнуться в Пояс.
        …Челнок, конечно, нашелся.
        Еще б его не отыскалось! Еще и платочками засморканными вслед помашут, дай срок. Если уж местная власть только что продала астероид и окрестное пространство Мичиганскому Технологическому, чьи интересы я якобы представлял, получив в обмен до сих пустовавшие бывшие корпоративные земли на Тритоне и проезд дотуда для населения колонии. Исторический памятник, будущий музей заселения Пояса. Большое дело!
        Спонсорское пожертвование от крупной китайской корпорации сделало сделку возможной.
        С современными сверхсвет-движками выходило вполне реально - хотя все равно дорого до ужаса.
        Местные решат, что их выручил кто-то из старых «партнеров» - возможно, американцы. Судя по всему, так подумают не только они. Империя потеряет средства, ничего не получив, кроме щелчка по носу - мол, не вы одни такие хорошие, проблему Новой Галиции решили без вас, вы только как извозчики понадобились.
        И тем не менее, всё обойдется к вящей славе Господней.
        Гибель невинных не была и никогда не будет ответом.
        Понятия не имею насчет комплексов местных. Может, со временем они перестанут их лелеять, и мы сможем сотрудничать. Может, нет.
        Пока же мы сделали своё дело.
        …Консул давно умчался договариваться насчет корабля, за ним последовали мои бойцы - осваиваться на борту и перетаскивать оборудование, а я все стоял на террасе и размышлял.
        Видите ли, единственное чему научила меня Новая Галиция: суть вовсе не в том, что нужно просто отпустить. Суть - доверять тем, кого любишь, даже если не можешь быть рядом. И Господу, конечно.
        Я не мог быть рядом с той, единственной нужной мне. Но я доверился…
        В мозгу что-то щелкнуло.
        Улыбнулся, сам не знаю почему.
        ПИСЬМА С ГРАНИЦЫ МЕЖДУ СВЕТОМ И ТЕНЬЮ, ОКОНЧАНИЕ
        Я сижу в тесном боевом модуле и наговариваю это письмо тебе. Холодно, изморозь ложится на стены и пульты. Считаю минуты до… сам не знаю до чего. Очень может быть, что до смерти.
        Как там у старика Бродского?
        «…И вообще само
        перемещенье пера вдоль по бумаге есть
        увеличенье разрыва с теми, с кем больше сесть
        или лечь не удастся, с кем - вопреки письму -
        ты уже не увидишься. Все равно, почему».
        Понятия не имею, кто ты, как тебя зовут. Алина, Её Величество… Вы смешались у меня в голове. Уж прости психа. Уже одно то, что в модуле меня четверо, вызвало бы приступ панической икоты, если бы мне не было столь космически наплевать.
        Такое, видишь ли, случается, когда знаешь, что живешь в долг, и выпадает шанс вернуть с процентами.
        Впрочем, для меня неважно, кто ты, ведь ты мне очень нравишься. Уж разберись сама, какая именно. Прости, это звучит как бред, скорее всего, это он и есть. Но мы ведь умеем платить такую цену?
        Похоже, я не очень хорошо себя чувствую.
        Ладно. Осталось всего-ничего. Но я успею рассказать то немногое, чего не затронул.
        …Мои пальцы летали над клавиатурой, внося курсовые поправки, так, будто я каждый день водил корабли этим коридором на протяжении долгих лет.
        Не удивлялся. Больше беспокоился. Смутные фигуры на периферии зрения, спутанность мыслей - всё это успело забыться, но было знакомым.
        Временами казалось: в кресле второго пилота - мальчишка-курсант. Тот, что еще не научился предавать и быть преданным. Который влюбился в смешливую девчонку в марсианском маглеве; чудилось, это он ведет машину, не я.
        …Сам Спас-в-Пустоте произвел гнетущее впечатление. Здесь не было даже вращательной гравитации - лишь путеводная ниточка поручня тянулась сквозь просторные коридоры.
        Внутрь мы проникли сравнительно легко - дверь была заварена и опломбирована, но как раз на этот случай была припасена палатка временного шлюза. Небольшой направленный взрыв - и мы внутри.
        Полутемное, стерильное пространство подавляло. В первую очередь - обилием икон. Сверху, по бокам, внизу.
        Будто предки старались изобилием искупить тот грех, что допустили, превратив церковь в пусковую установку; забывая о том, что дела важнее слов.
        Это было грустно. Как и храм, который никогда не предназначали быть местом службы и молитвы, домом Господним.
        Пройдя через собор к неприметному люку, обнаружили неприятное - строители заготовили незваным гостям целый лабиринт, полный мин-сюрпризов и прочих замечательных подарков. Далеко не каждый был отключен.
        Что поделаешь!
        Хорошо, что Солнечная велика. У нас был добрый месяц, и мы не теряли времени. Разбили лагерь в храме - и ежедневно шли на штурм лабиринта, методично деактивируя ловушку за ловушкой.
        Савелиев оказался молодцом, а у меня внезапно прорезалось волчье чутье - очень часто я мог сказать, в какую сторону нам следует повернуть на очередной развилке, и не ошибался.
        Я не раскрывал соратникам: если прищуриться, могу различить фигуру в полном бронескафе, указывающую нам путь.
        С каждым днем видение становилось четче, на двадцатый мне уже было не нужно было специально стараться, чтобы различить его. Я узнавал в нем себя же, того, что пробирался совсем иными коридорами на Тритоне.
        Было тревожно. Но мысли вроде бы оставались сравнительно четкими. Хотя бы это радовало.
        Все заканчивается, кончился и лабиринт. Пришла очередь Иванова проявить свои таланты. Вскрыв пульты, он возился с проводами и интерфейсами, и, наконец, сокрушенно выругался.
        - Что такое? - спросил я, еле удерживаясь от желания самому разразиться площадной руганью; мы потеряли слишком много времени, до входа чужого корабля в зону безопасности оставалось от силы полдня.
        - Какая-то защита. Тут нейроинтерфейс, простенький, хорошо, уже контактный, а не инвазивное старье. Но картинка слоистая. В жизни не разобраться.
        Почему-то я догадывался, что ответ будет примерно таким.
        - Взять на прямое управление? Замкнуть контуры на один из наш коммов в обход компа?
        - Будь у меня хотя бы неделя…
        Всё было ясно. Опоздали. Интересно, была ли хоть одна крупная операция, где я не облажался? Марс был великим провалом; Тритон - пирровой победой с недостаточно точно заключенным соглашением; Авенида - Авенидой; разве что Галиция, но и то - это было так, побочно к основной цели миссии.
        Мне вновь и вновь доверяли. Зачем?
        - Шизофрению с этой штукой схватить можно, - пожаловался Иванов.
        - Дай-ка, - протянул я руку за обручем.
        До того, как он лег мне на голову, увидел одобрительно кивающего себя в странном сюртуке и с гравизацепами на руках и ногах.
        Я понял: пришла пора нового полёта сквозь огонь.
        …За спиной были трое. Навигатор тут же занялся проверкой двигательных установок и сканеров; боец двинулся к орудийным системам; дипломат схватился с электронным мозгом, выговаривая полномочия и отстаивая позиции; сам я был ими всеми - и в то же время сидел в тесной, холодной рубке, прямо на полу, контролируя процесс.
        Я потянулся к управляющим нитям - неоново-синим - и понял: пропал. Чертова система не предусматривала отключения боевых систем вне дока. Высветил схему, пытаясь понять, нельзя ли аппаратно нарушить функционал систем запуска, перерезав где-нибудь топливопровод. Можно - но не за то время, что у нас есть.
        Приехали. Вилы.
        Кто-то должен держать систему в подчинении, пока чужой корабль не пройдет мимо.
        Дальше была перепалка. Ребята никак не хотели уходить, порываясь взять управление под контроль самим; убедившись в бесперспективности занятия, требовали права остаться.
        - Не дурите, придурки! Кто меня вытаскивать будет, если наши милые гости заинтересуются каменюкой, а? - этот аргумент, казалось, их убедил.
        Хотя мы все трое знали - если «постчеловеки» захотят захватить камень - лучше позволить им это сделать, но не показать, что все эти годы под видом православного храма в чужом районе Пустоты висела наша боевая станция.
        Империя утрется. Не впервой скандалы переживать. Но то, как повлияет это на деятельность наших миссионеров - лучше и не представлять.
        Залпы должны прогреметь не раньше, чем Спас окажется в чужом доке. Ни секундой раньше.
        Это если они просто не распылят подозрительную каменюку.
        …Когда остался один - выдохнул и позволил себе сползти по стене. Посидеть пяток минут. Было погано. Тени, невнятные образы из подсознания, чужие лица - будто одним толчком я вернулся на семь лет назад, в состояние, в котором пребывал, когда шептун пошел вразнос. В самый худший из моментов, если честно.
        Прошел в рубку. Пристегнулся к креслу. Холодно. Некритично. Всего шесть часов впереди. Надел обруч. Рядом проделали те же движения я-второй, я-третий и я-четвертый.
        Включил слабенькие движки - уж очень близко проходила расчетная траектория корабля-чужака. Далеко не убегу, но хоть не врежусь. Гравитация, опять же. Посидеть… чуть не сказал «на дорожку».
        Буркнул соседу:
        - Знаешь, почему-то я ждал увидеть рожу Давыдова, а не свою собственную.
        Я-второй кивнул и мерзко ухмыльнулся (я что, действительно так улыбаюсь? Господи!):
        - Чем богаты, тем и рады. Не нравится?
        - Рассказывай давай. Надоело бродить в темноте. Хотя о многом я догадываюсь.
        - Зачем рассказывать? Лучше вспомнить.
        Память пришла резко, как нож убийцы под ребро.
        …Мы сидим на кровати, я и девушка с двумя лицами. Жизнь - странная штука, я всё ещё не могу понять, кто она - та самая или какая-то другая, додумываю я её слова или вспоминаю.
        В чувстве - уверен. Оно было.
        - Давай к делу, - говорю я. - Чем мне это грозит?
        Киваю на безумно знакомый шлем на подушке. Правда, на этот раз к нему не прилагается целого фургона медоборудования.
        - Ничем приятным, к сожалению. Галлюцинации - точно. Возможно, потеря краткосрочной памяти. Конкретно - за последние часов семь. Возникновение ложных сегментов. Основное попытаемся закрепить якорями, добавить триггеры для стимуляции воспоминаний в нужный момент, но вид, который примет память… За него будет нельзя ручаться. Только за смысл. Беда в том, что и доверить информацию никому, кроме тебя, не рискну. Даже тем, кто пойдет с тобой и волей-неволей узнает о модуле.
        - Неудачно. Памяти об этой ночи мне будет жаль, - пожимаю я плечами. - Начнем?
        …Ты металась по комнате, словно зверь в клетке.
        - Ты когда-нибудь интересовался, как тебя лечили после Марса? Вряд ли. Ты не так устроен, чтобы беспокоиться о том, что считаешь мелочами. Однажды расколотый разум не склеишь, будто разбитую чашку. Можно лишь вычистить чужое влияние и усыпить надломившиеся части. Ты никогда не обращал внимания, что в критические моменты твое восприятие действительности меняется? Рефлексийка куда-то девается, юмор прорезается. Гормончики в крови бьют по мозгу и целостность на время восстанавливается.
        - Тебе понадобился шептун?
        - Ты почти прав. Слоистое восприятие. Все это будешь ты. Но двух личностей мало. Судя по тому, что записано в архивах, нужно три субличности, помимо основной, чтобы справиться с управлением.
        - Как с этим справлялись в Федерации?
        - Наши предки были теми еще свиньями, ты знаешь?
        - Люди, превратившие церковь в пусковую платформу? Как они могли поступить неправильно? - ухмыляюсь.
        - Система была рассчитана под искусственно созданное полуразумное существо. Ребенок-савант на наркотиках. Четыре виртуальных мозга. Никто не собирался доверять такую систему пилотам со свободной волей. Подобные опыты…
        - Аморальны и недопустимы в Империи. Особенно, когда есть везунчик вроде меня. Я всё сделаю.
        - На всякий случай у тебя будет артиллерист. Если с пусковыми системами удастся справиться вручную, окончательного раскола разума не потребуется. Он произойдет не раньше, чем ты подключишься. Если нет… Медики справятся. Они будут в этом жизненно заинтересованы, - в голосе сталь, спутник бессилия.
        В глазах - боль.
        Мы стоим у стола. На голодисплее - карты, цифры, данные.
        - Не знаю, простишь ли ты меня, если мы это сделаем.
        - Знаешь, - отвечаю просто.
        - Перестань лезть целоваться. Я серьезно.
        - Тогда вот тебе серьезный вопрос. Почему не дать эту информацию моим спутникам? Все равно они узнают про платформу.
        - У них недостаточный допуск. Даже с современными технологиями ПВО эта штука не может попасть в неправильные руки.
        - А у меня?
        - У тебя тоже. Извини. Потеря памяти тоже в каком-то смысле гарантия.
        Лежу. На голове шлем.
        - Нет. Не стану, - говоришь ты. - Плевать на разумные соображения. Отправляйся так. С этими сведениями у тебя хорошие шансы добраться до модуля достаточно быстро, чтобы разобраться вручную.
        - Станешь, - улыбаюсь. - Потому что я так сказал. А еще потому что случиться может всякое - на Галиции, по пути… Не обязательно меня расколют. Но если, предположим, мы опоздаем и не останется других вариантов…
        Она присела рядом. Спрятала лицо в ладонях.
        - Хорошо. Но это последний раз, когда тебе не хватает допуска.
        - …Меня назовут безумной, дикой кошкой, сбежавшей из дворца ради какого-то проходимца.
        - Тебя это волнует?
        - Ни капельки, - сказала ты. - Не останавливайся.
        …Это было до шлема. И только про этот отрывок я знаю, что точно его запомнил.
        Перед тем, как включить аппарат, ты сказала, что я имею право знать - правитель Империи не просто монарх; Государь или Государыня, конечно, правит, но есть нечто более важное. Правитель есть тень за каждым решением местной Думы, или рекомендацией Думы Боярской.
        В одиночку с таким не справиться. Тень государя состоит из многих малых теней. Родственники. Друзья. Друзья друзей. Те самые князья - и иные, титулом не обладающие. Они живут среди подданных; работают в обычных конторах и на производствах; ездят на работу в маглеве; едят в тех же закусочных, что и все. Без этого нельзя - любое, самое мудрое и высокоученое правительство отрывается от проблем народа.
        Принцип дублирования, среди особ высочайшей крови именуемый «принципом Аль-Рашида». Тот самый, породивший самую тайную и могущественную из спецслужб Империи, не имеющую даже названия, но обеспечившую процветание державы за счет следования одному простому правилу.
        Превыше всего есть любовь. И оттого всякое действие должно служить к вящей славе Божьей и ради пользы людской - без договоров с совестью. В выборе между абстракцией и конкретной личностью - выбирай личность. О пользе личности суди с христианских позиций. Только это и может превратить то, что многие считают «пропагандистскими лозунгами», в жизненное кредо целой державы.
        Чего стоило бы использовать меня втемную? Вдруг бы отказался?
        Многого. Слишком дорогой цены.
        …Я путаюсь, где память, а где выдумка, порождение бреда. Это очень сложно, ты была права, это смертельно сложно. Но я всё сделаю верно.
        Люблю. Извини. Нет времени. Не хотелось бы врубиться головой в чужой корабль, да-с.
        Оставаясь верным слугой и т. д., и т. п.
        Ad majorem Dei gloriam.
        Чужой девиз, но, полагаю, он вполне подойдет возглавляемой тобой организации. Той, в которую, оказывается, был зачислен, сам того не зная.
        НА СВЕТУ
        …Когда корабль чужаков вошел в контролируемую зону, стало ясно - он неизлечимо, смертельно болен. Что-то обуглило и вспахало практически неразрушимую поверхность, раздербанило внутренние структуры. Корабль едва держался.
        Прошелся по частотам - просто так, на всякий случай. Сигнал ворвался в подключенный к вирту разум.
        Несмотря на то, что я почти уже не сознавал себя, изнуренный расчетверением - почувствовал удивление.
        …Они умирали. И будто люди, вернулись встретить смерть в то место, которое считали домом.
        Им не выпало добраться до иной Галактики. Никому. Их остановили в нашей. И сейчас последние из них спешили передать тем, с кем их дороги разошлись, грозное предупреждение.
        Силе, с которой они встретились, было наплевать - органика перед ними или кремний. И было еще что-то, что я никак не мог уловить.
        Я почувствовал, как в системы модуля, а из них в мой мозг ввалился некто, походя, будто хлам, сметая дополнительные личности. Пришлось вцепиться изо всех сил в интерфейс оружейных систем, молясь, чтобы они не сработали.
        А тем временем этот некто вновь слепил из меня подобие чего-то цельного и начал загружать в мозг один за другим образы, картинки и формулы.
        Лишь несколько мгновений спустя я понял, что у меня в голове оказалось добрых четыре столетия научного прогресса, если не больше. Еще - тактические схемы и инструкции.
        Прощальный подарок: шанс на выживание.
        Потом корабль «постчеловеков», будто исполнивший свое предназначение, грустно мигнул на прощание дюзами - и распался облаком светящейся пыли.
        Я бухнулся в обморок.
        Сквозь одурь пробивалось сознание, что к астероиду вновь пристыковались, и кто-то с грохотом пробивает себе дорогу через полный активизировавшихся ловушек лабиринт, ничтоже сумняшеся выжигая их огнём.
        Мне было все равно. Я отдыхал, спал перед долгими и полными тревог днями, которые уже предвидел, и чудилось, будто я слышу в бреду женский голос, такой дорогой моему сердцу, читающий нараспев, будто возражая всему тому, что я утверждал в последние полтора месяца:
        «Когда ты стоишь один на пустом плоскогорьи, под
        бездонным куполом Азии, в чьей синеве пилот
        или ангел разводит изредка свой крахмал;
        когда ты невольно вздрагиваешь, чувствуя, как ты мал,
        помни: пространство, которому, кажется, ничего
        не нужно, на самом деле нуждается сильно во
        взгляде со стороны, в критерии пустоты.
        И сослужить эту службу способен только ты».
        Наверное, это и был ответ на мое письмо.
        - Что он бормочет? - спросил кто-то над головой.
        - Стихи. Старые. Какая к черту разница, его на Землю надо. Велено срочно вытаскивать…
        Я не стал слушать дальше. Мне снилась девушка, рядом с которой, знаю, не смогу быть.
        Но чьей тенью я могу стать… уже стал, если вспомнить допуск и все остальное. И это было немало.
        В конце концов, иногда, чтобы быть рядом, нужно всего лишь отпустить и довериться.
        И всё будет прекрасно.
        Пусть даже к нам, если верить недавнему гостю, направляются все черти Вселенной - справимся, коли будет суждено.
        Богу мы тоже доверяем.
        …И все же интересно, сколько из моих «воспоминаний» мне попросту приглючилось?
        notes
        Примечания
        1
        Жаргонизм. В противоположность «нелегалу», чья национальность и биография переписаны - разведчик, имеющий легальное прикрытие от своего государства
        2
        А.Штейгер, «Бессарабия»
        3
        Б.Смоляк, «Мои войска»
        4
        Герой в этой части зд. и далее цитирует Осипа Мандельштама, «За гремучую доблесть»
        5
        Зд. и далее - героями цитируется И. Бродский, «Назидание»