Катарсис ефрейтора Тарасова Евгений Александрович Прошкин
Рассказы
Ефрейтор Костя Тарасов решил пошутить над вышестоящими чинами, написав приказ о расстреле полковника Лосева. За свою шутку он получил 5 дней ареста. Но каково же было его удивление, когда он узнал, что Лосев в действительности чуть не лишился жизни от пули. Что это - простое совпадение или знак судьбы?
Евгений Прошкин
Катарсис ефрейтора Тарасова
Рассказ
Быль по мотивам фантастической истории,
услышанной мичманом Мельником
и пересказанной им же
старшему матросу Прошкину,
который не поленился ее записать
и слегка приукрасить
Костик воткнул лопату в землю и облокотился на отполированный бесчисленными ладонями черенок. Вздохнул, сдвинул шапку на затылок, утер лоб. Пыльный, с комочками прилипшей грязи рукав оцарапал кожу, и Костик нервически подвигал бровями. Поднял голову и снова вздохнул. Поясницу ломило, плечи ныли. На пальцах пульсировали красные припухлости будущих мозолей. Он повел глазами - ничего нового.
Высокая сопка издали казалась пушистой, но Костик знал, что ее покрывает корявый кустарник, сросшийся в непроходимую чащу. Он страшно удивился, когда услышал, что растения с сухими узловатыми ветками - дальние родственники кедра. Тяжелая жизнь на склоне вулкана превратила мощное и гордое дерево в злобного карлика.
Из-за сопки выглядывала другая, пониже, а между ними в хорошую погоду можно было увидеть третью, совсем черную, с хилым дымком наверху. Дальше начинался океан. Несколько куч шлака, торчащих из воды, да узкий перешеек в бурой осоке - и это убожество посреди Курильской гряды кто-то додумался назвать островом.
Костик повернул голову - еще одна сопка. Всего лишь. Знакомый пейзаж, знакомый ветер, он приносит с отмели запах солярки и гниющих водорослей. Ничего нового. Все два года - ничего…
- Тарасов! Резче дергайся!
- Я не заводной, товарищ.
- Товарищ прапорщик, - поправил Галугаев.
- Ментяра ты вонючий… - буркнул Костик, расшатывая древко.
Ржавый штык лопаты успел намертво приклеиться к глине, и вырвать его оказалось не так просто. Тарасов отрезал пару квадратов дерна и, подняв их за травяные загривки, переложил в жестяной короб, потом неторопливо обошел телегу и взялся за ручки.
- Шару гонишь, дембель, - с улыбкой констатировал Галугаев. - Ну-ка, загрузил тачку по полной.
- Спина болит, товарищ…
- Товарищ прапорщик, - с нажимом повторил Галугаев. - Забыл мою кличку, что ли? Ты же, говорят, сам ее и придумал. Гулаг.
Начальник гауптвахты достал сигарету и нарочито медленно, со вкусом, прикурил.
- Гулаг… - повторил он, выпуская дым через кривой перебитый нос. - А что, мне нравится. Солидно. Ну куда, куда?! - протянул он, когда Тарасов вновь попытался увезти полупустую телегу. - Я же сказал: с горкой, чтоб колесо скрипело. Засиделся ты, брателло, в штабе, совсем форму потерял. Тебе же домой скоро. Вот залезешь на свою дуньку, и что? Тоже трудиться не захочешь?
Часовой младший сержант Покатилов, скучавший неподалеку, сдержал смешок и заинтересованно уставился куда-то вверх. Ему, прослужившему всего год, потешаться над Тарасовым было не с руки: скоро Костика освободят, и они встретятся в казарме - там у Покатилова уже не будет грозного АК-74, а останутся лишь никчемные лычки, две желтые сопельки на плече, бессильные против дембельского гнева.
Тарасов вернулся к лопате и ковырнул тяжелую землю. Работать не хотелось. Хотелось жрать, спать и курить, а работать - нет. Он, Костик Тарасов, свое уже отпахал. Бляха на ремне давно согнута, сапоги подрезаны, х/б ушито. В Москве ждут мама и сестра Люда, и Наташка тоже ждет - если не врет, конечно.
В небе что-то грохнуло, негромко и лениво, словно ответственный за погоду утомился от долгой вахты. На черенок лопаты упала крупная капля и, разлетевшись вдребезги, окропила Тарасову лицо.
- Дождик, товарищ прапорщик…
- А как мореманы служат? Представь, что ты на мысе Гваделупа, - хохотнул Гулаг. - Реют паруса, и Нептун гонит тебе в харю…
Галугаев задумался, соображая, что может гнать Нептун. Ему хотелось выразиться предельно витиевато, но на ум ничего не приходило.
- Гонит волну, - закончил он, поднимая на куртке воротник. - Копай, дембель. Как там у Дарвина? Лопата сделала из обезьяны человека. Ферштейн? Не слышу ответа.
- Так точно, - проскрежетал Костик, упираясь ногой в штык.
Небесные прапорщики вздрючили облако, и из него высыпалось несколько новых капель.
- Ливень будет, - заметил Галугаев. - Это тебе не на печатной машинке тыц-тыц. Это, дембель, настоящая служба. Сейчас промокнешь, как собака, и в камеру. А в камере бетон, а нары, сам знаешь, после десяти. А ужин привезут не скоро. И холодный. Бр-р-р!
- Горячий привезут, - возразил Тарасов.
- Получишь холодный. Как поработал, так и похаваешь.
Туча опять громыхнула, и пошел дождь, теперь уже настоящий, без дураков. Старая шинель мгновенно промокла и, превратившись в бесформенную тряпку, тяжело повисла на плечах. Вырезанный Тарасовым прямоугольник быстро наполнялся водой.
- Может, потом? - заканючил Костик. - Доделаю я ваш газон, не волнуйтесь. Мне еще трое суток сидеть.
- Товарищ! Звонил дежурный по части! - крикнули из караулки. - Сейчас капитан Севрюгин приедет.
- Холера очкастая… - мотнул головой Галугаев. - Какое у него настроение, не сказали?
- У Севрюгина? Обычное.
- Вот, холера! Порядок наведите, опять, небось, под топчан полезет. Чтоб никаких бычков-фантиков, ясно? Покатилов! Сторожи арестанта.
Ежась и обходя лужи, Гулаг направился к одноэтажной постройке.
- Покатилов! - крикнул он, оборачиваясь. - Дашь ему сигарету - вместе сидеть будете.
- Курить. Быстро! - прошипел Тарасов, как только начальник гауптвахты скрылся.
Покатилов, бледный увалень с прозрачными глазами, порылся в подсумке и, вытащив полупустую пачку, подбежал к арестованному.
- Костик, только чтоб Севрюга не засек. Сутки добавит.
- Все равно добавит, - мрачно произнес Тарасов. - Что новенького?
- Послезавтра кросс в химзащите, - с тоской ответил Покатилов. - А я завтра как раз с наряда сменюсь.
- Не повезло тебе. Хочешь, садись, на киче кроссов не бывает.
- Да-а… - Покатилов посмотрел на лопату и нерешительно улыбнулся. - Я лучше побегаю… А, вот еще: командир чуть не убился.
- Как это?
- Пришел сегодня на развод, вся морда завязана. Мы подумали - зуб, а потом оказалось, что он по пьяни пол-уха себе отстрелил.
- Во! Сам в себя попасть не может!
- Ага, ага! - угодливо засмеялся Покатилов.
На дороге показался «Газик», и Тарасов, торопливо затоптав окурок, схватил лопату. Земля пропиталась водой, копать стало совершенно невозможно. Костик кое-как откромсал неровную дольку дерна и, подрубив снизу белесые корешки, взял ее в руки. За мокрым стеклом он разглядел розовую, вечно недовольную физиономию Севрюгина и, демонстрируя непосильность труда, натужно выгнулся.
- Резче дергайся, ефрейтор, - сказал капитан, вылезая из машины. - Как шутить, ты первый. Почему тюбетейка на затылке? Почему не выбрит?
- Лезвие тупое, товарищ… - буркнул Костик.
- Обязанности часового, - потребовал Севрюгин.
- Часовой обязан… - Тарасов стыдливо отвел глаза, но увидел только пустую тачку. - Продвигаясь по указанному маршруту… Товарищ, зачем мне это? Я ведь сижу.
- Так. Что такое строй?
- Строй… это такое расположение военнослужащих, в котором… то есть при котором…
Костик стиснул зубы и невидимо поскреб пальцами в сапогах. Он уже не сомневался, что Севрюгин ему добавит. Вопрос лишь в том, сколько.
- Трое суток, - отозвался на его мысли капитан и зашагал к караулке, из которой тотчас донеслось Гулаговское «Смирррна!».
- Ну вот, - виновато сказал Покатилов. - Трешка в плюсе. Не расстраивайся, Костик.
- Да пошли они все!..
Он присел на борт телеги и потыкал лопатой лужу под ногами. Костик, хоть и был москвичом, все же понимал, что траву надо пересаживать весной, а осенью она не приживется. Прапорщик Галугаев понимал это не хуже, но другой работы для арестованного Тарасова у него не нашлось.
Из караулки вышел Севрюгин, и Костик поспешно поднял брошенный было кусок земли.
- Ты еще не побрился? - на ходу спросил капитан.
- Никак нет.
- И уставы тоже не выучил? Значит, можно еще добавить? - осклабился он. - Физический труд - лучший отдых от умственной работы. Отдыхай, ефрейтор.
Севрюгин расхохотался так, что еле удержал очки, и юркнул в теплую кабину «Газика». Вслед за ним на улицу выскочил Гулаг и, провожая машину влюбленным взглядом, выдавил:
- Холера педальная, все углы обнюхал. Дембель, ты чего не работаешь?
- Температура, товарищ. Если я умру, с кого спросят?
- Ладно, иди в подвал, - сжалился прапорщик.
Часовой первым зашел в камеру и расстелил на полу сухую шинель. Рядом он заботливо положил несколько сигарет.
- Молодец, свободен, - сказал Тарасов.
Он прилег на волосатое, болотного цвета, ложе и прислушался к удаляющимся шагам Покатилова. Нормальный воин, службу сечет. Хотя, конечно, армия уже не та. Мельчает армия. Даже офицеры стали какие-то рыхлые, беспомощные. Взять хотя бы Лосева: прострелил себе ухо. Ну что это за командир?
Стоп!..
Тарасов вскочил, но, испугавшись потерять мысль, не выпрямился, а так и замер в позе дискобола. Вчерашние события неожиданно выстроились в памяти с протокольной четкостью и обнаружили странную взаимосвязь.
* * *
Дело было после обеда. Тарасов с корешом Женькой, прихватив музыкальный инструмент, расслаблялись в курилке. По маленькому плацу вяло маршировала колонна молодых солдат, бритых наголо, которых Костик принципиально не различал. «Черепа» занимали предпоследнюю ступень в армейской иерархии, и для порядочного дембеля сливались в некую абстрактную массу.
Тарасов, пуская в небо кольца, умиротворенно наблюдал за строевыми занятиями, а Женька отчаянно выл:
- Пока там нужен был только мой я-а-ад… в гомеопатических дозах любви-и-и… но вам понадобился именно я-а-а… и вы получите но-о-ож в спину-у-у!.. Здравия желаю, товарищ майор.
Женька оторвал задницу от скамейки и изобразил стойку «смирно» с гитарой в руках, а когда начальник штаба прошел, плюхнулся обратно и немедленно продолжил:
- Но-о-ож в спину-у-у, это как раз буду я-а-а!.. Костик, ну когда ты мне приказ напечатаешь? У меня уже весь альбом готов, только приказа не хватает.
- Да сделаю, успокойся. Сегодня после отбоя и сделаю.
- Вместе пойдем.
Обрадованный Женька взял новый аккорд, но тут на крыльцо вышел старшина и, сладко зевнув, поинтересовался:
- Не желаете ли размяться?
- А что, товарищ, водку завезли?
- Толчок забился.
Друзья рассмеялись. По натуре старшина был клоуном, и, если бы он не родился прапорщиком, то мог бы сделать карьеру на эстраде.
- На обед суп-рататуй, - сообщил старшина.
Шутка была старой, тем не менее Женька удивленно выпучил глаза и спросил:
- Какой еще рататуй?
- Суп-рататуй: кругом капуста, а в середине… - прапорщик вытянул губы, произнося известное слово, но в этот самый момент на первом этаже грохнулись кастрюли, и дежурный по кухне выдал кое-что покруче.
- Однако! - крякнул старшина. - Если он все это заложит в меню, то я поужинаю дома.
Вечером Тарасов с Женькой отправились в штаб, где Костик отпечатал давно обещанный дембельский приказ - десять строчек за подписью президента, разрешающие увольнять в запас «военнослужащих срочной службы, выслуживших установленные сроки».
Женька придирчиво осмотрел лист и аккуратно свернул его в трубочку.
- А себе не будешь делать?
- Буду, - загадочно произнес Тарасов. - Только не такой.
Идея созрела давно. Дембельский альбом, апогей военно-прикладного творчества, должен быть украшен чем-то сверхъестественным, и Костик уже придумал, чем именно. Он уже заготовил текст и схоронил его в тайнике под ящиком стола. Осталось только дождаться, когда из части отлучится начальник штаба. Завтра как раз такой день.
Тарасов достал черновик и, заправив в машинку новый лист, напечатал:
«За превышение власти, за использование служебного положения в корыстных целях командира в/ч 19730 полковника Лосева А. М. приговорить к расстрелу. Приговор привести в исполнение 10 октября 1999 года в 4-00. Вооружение выдать согласно боевого расчета. Ответственным за выполнение назначить зам. по воспитательной части капитана Севрюгина Д. Н. В боевой расчет назначить…».
- Круто, - отозвался Женька.
- Круто будет завтра, - злодейски ухмыляясь, сказал Костик. - Я ведь его не так просто вклею, а с подписью.
- У командира подпись простая, ее любой дурак подделает.
Тарасов промолчал. Не потому, что не верил Женьке, - Женьке он верил на все сто, - просто испугался сглазить. Задуманная им акция попахивала, в случае провала, крупными неприятностями, однако Костик твердо решил, что автограф на приказе будет настоящий. Надругательство над штабной бюрократией Костик задумал как месть всей военной машине, и в том, чтобы командир подписал приговор самому себе, он видел особый мистический смысл.
Все следующее утро Тарасов был на взводе. К одиннадцати часам начальник штаба укатил проверять дальний пост радистов, а заместитель по воспитательной части Севрюгин принес десятистраничный пасквиль на тему солдатского досуга. Костик начал просматривать список культурных мероприятий, но вовремя вспомнил, что его это уже не касается. Участвовать в принудительных состязаниях гиревиков и конкурсах военно-лирического стихотворения придется черепам и призыву Покатилова.
Костик потрепал листы, придавая им объем, и добавил в папку «На подпись» текущие документы. Вместе с двумя рапортами от комбатов и заявкой на дизельное топливо получилась весьма внушительная пачка. Он прислушался, нет ли кого в коридоре, и всунул между страничек свой скромный опус.
Проходя мимо кабинета начальника штаба, Костик на всякий случай подергал ручку - дверь не поддалась.
Командир был сильно увлечен бестселлером с флагом все еще вероятного противника на обложке. Появление Тарасова он отметил недовольным шевелением породистых мохнатых усов.
- Где подпись начштаба?
- Начштаба на точке, товарищ полковник.
- А, ну да. Чего так много? - спросил он, брезгливо трогая папку.
- Капитан Севрюгин приказал вам передать…
- Вот, мля, писатель, не мог покороче!
Костик пожал плечами - большего субординация не позволяла.
- Опять стихи! Опять гири! - взбесился Лосев. - Он что, ничего другого придумать не может? Скажи, Тарасов, не задолбали они тебя за два года?
- Так точно, товарищ полковник, - ответил, помявшись, Костик.
- Чего «точно»?
- Задолбали.
Командир удовлетворенно покивал и в верхнем углу накалякал: «Утверждаю». Остальное он даже не стал смотреть. Снабдив каждый документ росчерком из трех детских завитушек, полковник снова взялся за книгу.
Счастливый Костик вылетел из кабинета и тут же, под дверью, принялся перебирать бумаги. Самопальный приказ нашелся между гирями и солярой, и на нем - у Тарасова сладко заныло в груди - стояла командирская подпись. Подкованные сапоги сами собой выбили сложный ритмический ряд и понесли Костика в сторону его комнаты с пишущей машинкой и тайником под нижним ящиком стола.
- Ефрейтор Тарасов! - неожиданно раздалось сзади.
Это был начальник штаба, который по неизвестной причине вернулся раньше времени. Человеком он слыл незлобивым, но с детства имел одну скверную особенность: начштаба был немцем. Неряшливый офицер по фамилии Шульц может пить горькую, тырить для своего огорода колючую проволоку и тайно посещать лейтенанта медслужбы Неддасову, но он никогда не подпишет непрочитанную бумажку. Наследственная страсть к орднунгу, изрядно разбавленная русской водкой, так и не покинула нордической души майора Шульца.
Костику захотелось побыстрее юркнуть в кабинет, однако ноги онемели и превратились в две трухлявые оглобли.
- Ефрейтор, ко мне! Резче дергайся! Приказы носил? Почему мне не показал?
- Вас не было, товарищ майор.
- Ну теперь-то я есть, - резонно заметил начальник штаба.
- Так точно, - промямлил Костик, отдавая папку.
- Через час заберешь.
- Товарищ майор, там надо исправить… Я вам попозже занесу…
- Ты что, Тарасов, первый раз замужем? Какие исправления, если командир уже подписал?
Шульц вошел в кабинет и уселся в продавленное кресло под плакатом «Схема боевого управления войсками НАТО по состоянию на 1964 год». Дважды перечитав план Севрюгина, он сделал в блокноте кое-какие пометки и поставил над командирской закорючкой свою красивую, отработанную еще в юности, подпись. Заявка на ГСМ была, как всегда, завышена. В другой раз начштаба урезал бы ее литров на сто, но теперь было поздно. Он с раздражением подумал, что этот оборзевший ефрейтор мог бы его дождаться, а не прыгать через голову, однако взгляд майора наткнулся на новый документ, и мысли об экономии соляры мгновенно улетучились. Шульц просвистел что-то из Вагнера и, схватив листок, ринулся к командиру.
- Как настроение, Алексей Михалыч? - спросил он игриво. - Как самочувствие? Готовы, нет?
- Готов к чему? - не понял полковник.
- К чему?.. - Майор выдержал хорошую паузу и буднично пояснил: - К расстрелу, Алексей Михалыч, к расстрелу.
Командир открыл рот, и не прикуренная сигарета, приклеившаяся к его нижней губе, повисла, как новенькая водосточная труба.
- У меня есть приказ, - сказал Шульц. - И этот приказ уже подписан, - добавил он со значением. - Завтра, десятого октября, ровно в четыре утра. На втором пирсе. Я ничего не выдумываю, Алексей Михалыч, здесь все указано. Даже боевой расчет назначен: пятеро старослужащих. Ну так как? Что теперь делать будем?
- Кто, кто? - заволновался командир. - Кто подписал-то?
- Вы, - простодушно отозвался майор.
Костик разобрался на столе, вытер пыль и накрыл машинку брезентовым чехлом. Затем достал из тайника последнее Наташкино письмо, но, погладив конверт, положил обратно - у него оставалось всего несколько минут.
Придя в казарму, Тарасов вынул из тумбочки зубную щетку, пасту, мыльницу, завернул все это в чистое полотенце и явился к дежурному по части.
- Ты серьезно на кичу собрался? - спросил тот. - Никаких распоряжений не было.
- Сейчас будут, - заверил Костик.
Через пару секунд тренькнул телефон, и дежурный, подняв трубку, выслушал чей-то продолжительный монолог.
- Командир звонил. Как думаешь, на сколько ты раскрутился?
- Пятерочка… - предположил Тарасов.
- Точно.
Дежурный с интересом посмотрел на Костика и, прочистив горло, строго произнес:
- Ефрейтор Тарасов, от имени командира части вам объявляется пять суток ареста.
* * *
Снаружи что-то лязгнуло, и дверь медленно открылась.
- Костик, не спишь? Ужин привезли. - Покатилов занес в камеру бачки и поставил их на пол. - Сейчас, еще тарелки и хлеб. Сразу все не взял, уронить боялся, - проговорил он с фальшивой заботой. - Сигарет тебе дать?
- Стой, не суетись. Расскажи про Лосева.
- А чего? Ну, ухо себе прострелил.
- Когда?
- Вроде, под утро. Он всю ночь квасил, а потом как-то так вышло…
- Под утро… - зачарованно пробормотал Тарасов.
Это случилось. Не на пирсе и, возможно, не в четыре ноль-ноль. Не было ни пяти автоматчиков, ни торжественного зачтения приговора - ничего из того, что Костик прописал в своем приказе.
Однако это случилось. Десятого октября, перед рассветом, полковник Лосев чуть не словил пулю. Данный факт можно было считать совпадением, - конечно совпадением, чем еще? - но Тарасову в это верить не хотелось. В конце концов, можно было попробовать еще раз.
- Покатилов, ты сейчас наверх? Притащи мне бумагу и ручку. Ну, чего встал? Резче дергайся!
- Костик, у меня с собой есть. Письмо писать собирался…
Тарасов схватил куцый листочек в клетку и пристроил его на колене.
- А кушать? - робко напомнил часовой.
- Пшшел отсюда! Ведра свои забери.
Он азартно погрыз ручку и, сплюнув, вывел несколько сумасшедших строк:
«Войсковая часть 19730. Секретно.
За регулярное хамство, за появление на службе в нетрезвом виде и прочие поступки, несовместимые с высоким званием офицера, зам. командира в/ч 19730 по воспитательной части капитана Севрюгина Д. Н. приговорить к сожжению. Приговор привести в исполнение 11 октября 1999 года».
Он задумался, кому бы отдать на подпись этот страшный приказ, и понял, что выбора у него нет. Внизу, прорывая бумагу острым стержнем, Костик дописал:
«Прокурор Жизни и Смерти, ефрейтор К. А. Тарасов».
Ему дьявольски захотелось есть, но звать часового обратно было несерьезно, да и ужин, наверное, уже остыл. Костик тронул железную дверь - Покатилов, сообразительный боец, случайно оставил ее незапертой. Тарасов вышел из камеры и прогулялся по узкому коридору: десять шагов туда, и десять обратно. Дойдя до туалета, он взглянул на темно-серый унитаз, по горло вмурованный в бетонную ступеньку, и голод стал неактуальным. Костик снова развернулся и продолжил моцион, попутно любуясь мрачными интерьерами каземата.
Гауптвахта была лично спроектирована майором Шульцем. В начальнике штаба тесно сплелись таланты архитектора и садиста: низкий потолок, стены, забрызганные раствором так, чтоб на них нельзя было облокотиться, и несколько лампочек, спрятанных под двойную металлическую сетку. Три камеры без окон и «номер люкс» - не указанный ни в одним уставе карцер. Света в «люксе» не было. Нары, сколоченные из трех досок, под названием «вертолет» в карцер не выдавались, поскольку не влезали по длине. Лежать там можно было только по диагонали, да и то, лишь согнув ноги. После ночи на голом бетоне утро кажется по-настоящему добрым.
Утро. Осталось немного. Скоро все выяснится. Умом Костик, конечно, понимал, что никакого сожжения Севрюгина не произойдет, но сердце… оно пускалось галопом каждый раз, когда он думал о разорванном ухе командира. Нет, это не могло быть простым совпадением, здесь скрывалась какая-то магическая закономерность, и завтра она снова проявится.
Тарасов пожалел, что не назначил казнь на сегодня, уж больно не терпелось увидеть результат, однако он вспомнил слова Шульца о том, что подписанное исправлению не подлежит, и поменять дату не решился.
* * *
- Но-о-ож в спину-у-у, это как раз буду я-а-а… Костик, вставай! Теперь нам вместе париться.
В камеру ввалился Женька, за ним показался улыбающийся Галугаев.
- Принимай пополнение, ефрейтор, - сказал он. - Рядовой Раздолбай Мамай Петрович попал на троячок. Теперь дело быстрее пойдет. К вечеру наблюдаю готовую клумбу, ясно? Не слышу ответа.
- Будет как в Англии, товарищ, - пообещал Женька, присаживаясь рядом с Тарасовым. - Завтрак скоро привезут?
- Не знаю, но остыть успеет, - в свою очередь пообещал Гулаг.
- Что новенького? - поинтересовался Костик.
- Да ничего. Прямо с зарядки привезли, даже поесть не дали.
- Это кто ж тебя?
- Да… Приперся, скотина, дома ему не сидится. Я с черепами спортом занимался, рекорды устанавливал, а он, оказывается, за углом стоял. Потом выходит и спрашивает: «А ты чего вместе со всеми не отжимаешься?»
- А у тебя спина болит, - легко угадал Костик. - Кто посадил-то?
- Кто! Воспитатель драный, Севрюгин, вот кто.
- Так он живой? - проронил Тарасов. - Эх, а я-то…
Костик потупился и неожиданно рассказал Женьке всю эту идиотскую историю - и про педанта-Шульца, и про мазилу-Лосева, и про то, как сочинял приговор для покровителя поэтов и атлетов Севрюгина.
Вначале Женька недоверчиво хмыкал и одаривал Тарасова саркастическими взглядами, но при упоминании о втором приговоре неуютно заерзал и стал от Костика потихоньку отодвигаться.
- А он, собака страшная, не сгорел, - горько закончил Тарасов, доставая из шапки отсыревшую сигарету. - Ты чего напрягся? Хочешь сказать, что я придурок?
- Н-нет, не придурок, - завороженно молвил Женька.
Он поднялся и, отойдя в угол, задумчиво потрогал корявую стену. Потом нерешительно принял от Тарасова коричневый чинарик и сделал несколько быстрых затяжек.
- У Севрюги левая кисть забинтована, - торжественно объявил Женька. - Говорят, заправлял керосинку и…
- Обжегся?! - вскрикнул Костик так, будто сам чуть не загорелся. - Вот тебе и приколы… Это что же значит? Надо еще раз попробовать.
- Только без меня, ладно? - осторожно произнес Женька и вдруг, прыгнув к двери, бешено заколотил в нее ногой. - Эй!.. Сюда!!
Через минуту послышались неторопливые шаги, и в малюсеньком дверном окошке показался внимательный глаз Галугаева.
- Ну что ты дурью маешься? Или у вас тут эти?.. извращения?
- Требую перевода в другую камеру!
- Точно? Не раздумаешь? - Гулаг лязгнул засовом и выпустил Женьку в коридор. - Прямо, до конца, первая палата справа.
- За что в карцер-то? - возмутился Женька. - Что я такого сделал?
- Шумишь много. Вперед! - приказал прапорщик, подталкивая его коленом. - А ты чего развалился? Вста-ать!!
Галугаев подошел к Костику и выдернул из-под него пригретую шинельку.
- Откуда дым? Курил? Почему не брит? Уставы так и не выучил? - скороговоркой понес Гулаг. - Еще трое суток. И еще в туалете уберешься. Через час прихожу и удивляюсь: толчок сияет, аж глазам больно.
- Не придется вам, товарищ, удивляться, - гордо сказал Костик. - Я два года прослужил, а вы мне такой подляк суете. Вам что, молодых мало?
- Отказ? Хорошо. К трем вчерашним суткам - еще пару. Не сделаешь - округлим до недели.
Галугаев проверил, удобно ли Женька расположился в «люксе», и навесил снаружи кулацкий замок.
- Довыпендривался? - зло сказал Костик.
Он вытащил вторую сигарету и, прикурив, зашел в туалет. Оттереть унитаз от многолетних наслоений можно было только щеткой. Тарасов с отвращением попинал жирную черную тряпку. Если кто-нибудь узнает, что он брал ее в руки… Нет, этого от него не дождутся.
Наверху загремели бачки, и в подвал спустился Покатилов.
- Костик, ты здесь надолго, - виновато доложил он, выпуская Женьку из карцера. - Гулагу приказали держать тебя до зимы.
- Вот, блин, - сочувственно вякнул Женька. - Небось, поняли, какая в тебе силища.
- Да уж, - со значением ответил Тарасов и вдруг просиял. - Покатый, у тебя часы есть?
- Двадцать минут одиннадцатого.
Костик развернул скомканную бумажку и, приладив ее на спину Покатилова, быстро-быстро нацарапал:
«Войсковая часть 19730. Особо секретно.
За беспредел, допущенный в отношении личного состава, приговорить начальника гауптвахты в/ч 19730 прапорщика Галугаева С. С. к удару молнией в голову (20 млн. вольт). Приговор привести в исполнение 11 октября 1999 года в 10 -25.
Главный Командир Вселенной, ефрейтор К. А. Тарасов».
- Прощай, Гулаг… - тихо сказал Костик. - Никто по тебе не заплачет.
- А нас не заденет? - с опаской спросил Женька. - В смысле, электричество. Я его не очень люблю.
- Поздно, - злорадно произнес Тарасов.
Женька с Костиком замерли и несколько минут тупо смотрели друг на друга. Покатилов ни черта не понимал, но встревать в дембельское молчание не решался. Костик неожиданно схватил Покатилова за рукав.
- Десять - двадцать шесть. Урод, у тебя же часы неправильно идут!
- Они всего на одну…
В этот момент наверху произошло что-то страшное. Грома не было, зато все трое услышали душераздирающий вопль Гулага. Часовой взлетел по лестнице, как белка за вкусной шишкой, и, тут же показавшись назад, заорал:
- Мужики! Сюда!
Арестанты выбежали на улицу и в нерешительности остановились у крыльца.
Дождя не было, но то, что он будет, сомнений не вызывало. Вершина ближней сопки увязла в густой туче, а пологие склоны залило темно-зеленой тенью.
Из караулки выглянул счастливый Покатилов.
- Ну чего вы не идете?
- А что там?.. новенького?..
- Гулага током екнуло.
- Ну?! - выдохнул Женька. - Убило?!
- Да нет, тряхнуло немножко. Он кипятильник делал…
- Тьфу, зараза! - топнул ногой Костик. - А зачем тогда звал?
- Командиру с большой земли звонили, дочь у него родила. В общем, он ваши сутки закрывает. Свободны, мужики!
- Завтра же кросс в химзащите, - вспомнил Костик. - Что она, дура, подождать не могла?
- Точно, - спохватился Женька. - А мне Севрюга зарядку не простит, заставит впереди всех бежать.
- Не ной. Лучше два часа в противогазе, чем трое суток в карцере.
- Вообще-то, да. Хорошо, что командир не застрелился. Кто бы нас тогда выпустил?
- А с Гулагом накладочка вышла, - сказал Костик. - Надо было его все-таки кончать.
- Да ладно, пусть живет.
Тарасов в открытую, не стесняясь, щелкнул зажигалкой и посмотрел куда-то вдаль. На рейде стояли два серых тральщика и черно-оранжевый сухогруз. Если повезет, то к вечеру будет почта.
Туча уже снялась с вершины и теперь лениво отползала в сторону Японии - видно, ей тоже выпала амнистия.
- Пусть живет, - кивнул Костик. - Пока я добрый.
Примечание: в курилке и на гауптвахте Женька пел песню Р. Неумоева.
Симушир (Курилы) - Коньково (Москва), ДМБ-91.