Библиотека / Фантастика / Русские Авторы / ЛМНОПР / Прошкин Евгений / Рассказы : " Катарсис Ефрейтора Тарасова " - читать онлайн

Сохранить .
Катарсис ефрейтора Тарасова Евгений Александрович Прошкин
        Рассказы
        Ефрейтор Костя Тарасов решил пошутить над вышестоящими чинами, написав приказ о расстреле полковника Лосева. За свою шутку он получил 5 дней ареста. Но каково же было его удивление, когда он узнал, что Лосев в действительности чуть не лишился жизни от пули. Что это - простое совпадение или знак судьбы?
        Евгений Прошкин
        Катарсис ефрейтора Тарасова
        Рассказ
        Быль по мотивам фантастической истории,
        услышанной мичманом Мельником
        и пересказанной им же
        старшему матросу Прошкину,
        который не поленился ее записать
        и слегка приукрасить
        Костик воткнул лопату в землю и облокотился на отполированный бесчисленными ладонями черенок. Вздохнул, сдвинул шапку на затылок, утер лоб. Пыльный, с комочками прилипшей грязи рукав оцарапал кожу, и Костик нервически подвигал бровями. Поднял голову и снова вздохнул. Поясницу ломило, плечи ныли. На пальцах пульсировали красные припухлости будущих мозолей. Он повел глазами - ничего нового.
        Высокая сопка издали казалась пушистой, но Костик знал, что ее покрывает корявый кустарник, сросшийся в непроходимую чащу. Он страшно удивился, когда услышал, что растения с сухими узловатыми ветками - дальние родственники кедра. Тяжелая жизнь на склоне вулкана превратила мощное и гордое дерево в злобного карлика.
        Из-за сопки выглядывала другая, пониже, а между ними в хорошую погоду можно было увидеть третью, совсем черную, с хилым дымком наверху. Дальше начинался океан. Несколько куч шлака, торчащих из воды, да узкий перешеек в бурой осоке - и это убожество посреди Курильской гряды кто-то додумался назвать островом.
        Костик повернул голову - еще одна сопка. Всего лишь. Знакомый пейзаж, знакомый ветер, он приносит с отмели запах солярки и гниющих водорослей. Ничего нового. Все два года - ничего…
        - Тарасов! Резче дергайся!
        - Я не заводной, товарищ.
        - Товарищ прапорщик, - поправил Галугаев.
        - Ментяра ты вонючий… - буркнул Костик, расшатывая древко.
        Ржавый штык лопаты успел намертво приклеиться к глине, и вырвать его оказалось не так просто. Тарасов отрезал пару квадратов дерна и, подняв их за травяные загривки, переложил в жестяной короб, потом неторопливо обошел телегу и взялся за ручки.
        - Шару гонишь, дембель, - с улыбкой констатировал Галугаев. - Ну-ка, загрузил тачку по полной.
        - Спина болит, товарищ…
        - Товарищ прапорщик, - с нажимом повторил Галугаев. - Забыл мою кличку, что ли? Ты же, говорят, сам ее и придумал. Гулаг.
        Начальник гауптвахты достал сигарету и нарочито медленно, со вкусом, прикурил.
        - Гулаг… - повторил он, выпуская дым через кривой перебитый нос. - А что, мне нравится. Солидно. Ну куда, куда?! - протянул он, когда Тарасов вновь попытался увезти полупустую телегу. - Я же сказал: с горкой, чтоб колесо скрипело. Засиделся ты, брателло, в штабе, совсем форму потерял. Тебе же домой скоро. Вот залезешь на свою дуньку, и что? Тоже трудиться не захочешь?
        Часовой младший сержант Покатилов, скучавший неподалеку, сдержал смешок и заинтересованно уставился куда-то вверх. Ему, прослужившему всего год, потешаться над Тарасовым было не с руки: скоро Костика освободят, и они встретятся в казарме - там у Покатилова уже не будет грозного АК-74, а останутся лишь никчемные лычки, две желтые сопельки на плече, бессильные против дембельского гнева.
        Тарасов вернулся к лопате и ковырнул тяжелую землю. Работать не хотелось. Хотелось жрать, спать и курить, а работать - нет. Он, Костик Тарасов, свое уже отпахал. Бляха на ремне давно согнута, сапоги подрезаны, х/б ушито. В Москве ждут мама и сестра Люда, и Наташка тоже ждет - если не врет, конечно.
        В небе что-то грохнуло, негромко и лениво, словно ответственный за погоду утомился от долгой вахты. На черенок лопаты упала крупная капля и, разлетевшись вдребезги, окропила Тарасову лицо.
        - Дождик, товарищ прапорщик…
        - А как мореманы служат? Представь, что ты на мысе Гваделупа, - хохотнул Гулаг. - Реют паруса, и Нептун гонит тебе в харю…
        Галугаев задумался, соображая, что может гнать Нептун. Ему хотелось выразиться предельно витиевато, но на ум ничего не приходило.
        - Гонит волну, - закончил он, поднимая на куртке воротник. - Копай, дембель. Как там у Дарвина? Лопата сделала из обезьяны человека. Ферштейн? Не слышу ответа.
        - Так точно, - проскрежетал Костик, упираясь ногой в штык.
        Небесные прапорщики вздрючили облако, и из него высыпалось несколько новых капель.
        - Ливень будет, - заметил Галугаев. - Это тебе не на печатной машинке тыц-тыц. Это, дембель, настоящая служба. Сейчас промокнешь, как собака, и в камеру. А в камере бетон, а нары, сам знаешь, после десяти. А ужин привезут не скоро. И холодный. Бр-р-р!
        - Горячий привезут, - возразил Тарасов.
        - Получишь холодный. Как поработал, так и похаваешь.
        Туча опять громыхнула, и пошел дождь, теперь уже настоящий, без дураков. Старая шинель мгновенно промокла и, превратившись в бесформенную тряпку, тяжело повисла на плечах. Вырезанный Тарасовым прямоугольник быстро наполнялся водой.
        - Может, потом? - заканючил Костик. - Доделаю я ваш газон, не волнуйтесь. Мне еще трое суток сидеть.
        - Товарищ! Звонил дежурный по части! - крикнули из караулки. - Сейчас капитан Севрюгин приедет.
        - Холера очкастая… - мотнул головой Галугаев. - Какое у него настроение, не сказали?
        - У Севрюгина? Обычное.
        - Вот, холера! Порядок наведите, опять, небось, под топчан полезет. Чтоб никаких бычков-фантиков, ясно? Покатилов! Сторожи арестанта.
        Ежась и обходя лужи, Гулаг направился к одноэтажной постройке.
        - Покатилов! - крикнул он, оборачиваясь. - Дашь ему сигарету - вместе сидеть будете.
        - Курить. Быстро! - прошипел Тарасов, как только начальник гауптвахты скрылся.
        Покатилов, бледный увалень с прозрачными глазами, порылся в подсумке и, вытащив полупустую пачку, подбежал к арестованному.
        - Костик, только чтоб Севрюга не засек. Сутки добавит.
        - Все равно добавит, - мрачно произнес Тарасов. - Что новенького?
        - Послезавтра кросс в химзащите, - с тоской ответил Покатилов. - А я завтра как раз с наряда сменюсь.
        - Не повезло тебе. Хочешь, садись, на киче кроссов не бывает.
        - Да-а… - Покатилов посмотрел на лопату и нерешительно улыбнулся. - Я лучше побегаю… А, вот еще: командир чуть не убился.
        - Как это?
        - Пришел сегодня на развод, вся морда завязана. Мы подумали - зуб, а потом оказалось, что он по пьяни пол-уха себе отстрелил.
        - Во! Сам в себя попасть не может!
        - Ага, ага! - угодливо засмеялся Покатилов.
        На дороге показался «Газик», и Тарасов, торопливо затоптав окурок, схватил лопату. Земля пропиталась водой, копать стало совершенно невозможно. Костик кое-как откромсал неровную дольку дерна и, подрубив снизу белесые корешки, взял ее в руки. За мокрым стеклом он разглядел розовую, вечно недовольную физиономию Севрюгина и, демонстрируя непосильность труда, натужно выгнулся.
        - Резче дергайся, ефрейтор, - сказал капитан, вылезая из машины. - Как шутить, ты первый. Почему тюбетейка на затылке? Почему не выбрит?
        - Лезвие тупое, товарищ… - буркнул Костик.
        - Обязанности часового, - потребовал Севрюгин.
        - Часовой обязан… - Тарасов стыдливо отвел глаза, но увидел только пустую тачку. - Продвигаясь по указанному маршруту… Товарищ, зачем мне это? Я ведь сижу.
        - Так. Что такое строй?
        - Строй… это такое расположение военнослужащих, в котором… то есть при котором…
        Костик стиснул зубы и невидимо поскреб пальцами в сапогах. Он уже не сомневался, что Севрюгин ему добавит. Вопрос лишь в том, сколько.
        - Трое суток, - отозвался на его мысли капитан и зашагал к караулке, из которой тотчас донеслось Гулаговское «Смирррна!».
        - Ну вот, - виновато сказал Покатилов. - Трешка в плюсе. Не расстраивайся, Костик.
        - Да пошли они все!..
        Он присел на борт телеги и потыкал лопатой лужу под ногами. Костик, хоть и был москвичом, все же понимал, что траву надо пересаживать весной, а осенью она не приживется. Прапорщик Галугаев понимал это не хуже, но другой работы для арестованного Тарасова у него не нашлось.
        Из караулки вышел Севрюгин, и Костик поспешно поднял брошенный было кусок земли.
        - Ты еще не побрился? - на ходу спросил капитан.
        - Никак нет.
        - И уставы тоже не выучил? Значит, можно еще добавить? - осклабился он. - Физический труд - лучший отдых от умственной работы. Отдыхай, ефрейтор.
        Севрюгин расхохотался так, что еле удержал очки, и юркнул в теплую кабину «Газика». Вслед за ним на улицу выскочил Гулаг и, провожая машину влюбленным взглядом, выдавил:
        - Холера педальная, все углы обнюхал. Дембель, ты чего не работаешь?
        - Температура, товарищ. Если я умру, с кого спросят?
        - Ладно, иди в подвал, - сжалился прапорщик.
        Часовой первым зашел в камеру и расстелил на полу сухую шинель. Рядом он заботливо положил несколько сигарет.
        - Молодец, свободен, - сказал Тарасов.
        Он прилег на волосатое, болотного цвета, ложе и прислушался к удаляющимся шагам Покатилова. Нормальный воин, службу сечет. Хотя, конечно, армия уже не та. Мельчает армия. Даже офицеры стали какие-то рыхлые, беспомощные. Взять хотя бы Лосева: прострелил себе ухо. Ну что это за командир?
        Стоп!..
        Тарасов вскочил, но, испугавшись потерять мысль, не выпрямился, а так и замер в позе дискобола. Вчерашние события неожиданно выстроились в памяти с протокольной четкостью и обнаружили странную взаимосвязь.

* * *
        Дело было после обеда. Тарасов с корешом Женькой, прихватив музыкальный инструмент, расслаблялись в курилке. По маленькому плацу вяло маршировала колонна молодых солдат, бритых наголо, которых Костик принципиально не различал. «Черепа» занимали предпоследнюю ступень в армейской иерархии, и для порядочного дембеля сливались в некую абстрактную массу.
        Тарасов, пуская в небо кольца, умиротворенно наблюдал за строевыми занятиями, а Женька отчаянно выл:
        - Пока там нужен был только мой я-а-ад… в гомеопатических дозах любви-и-и… но вам понадобился именно я-а-а… и вы получите но-о-ож в спину-у-у!.. Здравия желаю, товарищ майор.
        Женька оторвал задницу от скамейки и изобразил стойку «смирно» с гитарой в руках, а когда начальник штаба прошел, плюхнулся обратно и немедленно продолжил:
        - Но-о-ож в спину-у-у, это как раз буду я-а-а!.. Костик, ну когда ты мне приказ напечатаешь? У меня уже весь альбом готов, только приказа не хватает.
        - Да сделаю, успокойся. Сегодня после отбоя и сделаю.
        - Вместе пойдем.
        Обрадованный Женька взял новый аккорд, но тут на крыльцо вышел старшина и, сладко зевнув, поинтересовался:
        - Не желаете ли размяться?
        - А что, товарищ, водку завезли?
        - Толчок забился.
        Друзья рассмеялись. По натуре старшина был клоуном, и, если бы он не родился прапорщиком, то мог бы сделать карьеру на эстраде.
        - На обед суп-рататуй, - сообщил старшина.
        Шутка была старой, тем не менее Женька удивленно выпучил глаза и спросил:
        - Какой еще рататуй?
        - Суп-рататуй: кругом капуста, а в середине… - прапорщик вытянул губы, произнося известное слово, но в этот самый момент на первом этаже грохнулись кастрюли, и дежурный по кухне выдал кое-что покруче.
        - Однако! - крякнул старшина. - Если он все это заложит в меню, то я поужинаю дома.
        Вечером Тарасов с Женькой отправились в штаб, где Костик отпечатал давно обещанный дембельский приказ - десять строчек за подписью президента, разрешающие увольнять в запас «военнослужащих срочной службы, выслуживших установленные сроки».
        Женька придирчиво осмотрел лист и аккуратно свернул его в трубочку.
        - А себе не будешь делать?
        - Буду, - загадочно произнес Тарасов. - Только не такой.
        Идея созрела давно. Дембельский альбом, апогей военно-прикладного творчества, должен быть украшен чем-то сверхъестественным, и Костик уже придумал, чем именно. Он уже заготовил текст и схоронил его в тайнике под ящиком стола. Осталось только дождаться, когда из части отлучится начальник штаба. Завтра как раз такой день.
        Тарасов достал черновик и, заправив в машинку новый лист, напечатал:
        «За превышение власти, за использование служебного положения в корыстных целях командира в/ч 19730 полковника Лосева А. М. приговорить к расстрелу. Приговор привести в исполнение 10 октября 1999 года в 4-00. Вооружение выдать согласно боевого расчета. Ответственным за выполнение назначить зам. по воспитательной части капитана Севрюгина Д. Н. В боевой расчет назначить…».
        - Круто, - отозвался Женька.
        - Круто будет завтра, - злодейски ухмыляясь, сказал Костик. - Я ведь его не так просто вклею, а с подписью.
        - У командира подпись простая, ее любой дурак подделает.
        Тарасов промолчал. Не потому, что не верил Женьке, - Женьке он верил на все сто, - просто испугался сглазить. Задуманная им акция попахивала, в случае провала, крупными неприятностями, однако Костик твердо решил, что автограф на приказе будет настоящий. Надругательство над штабной бюрократией Костик задумал как месть всей военной машине, и в том, чтобы командир подписал приговор самому себе, он видел особый мистический смысл.
        Все следующее утро Тарасов был на взводе. К одиннадцати часам начальник штаба укатил проверять дальний пост радистов, а заместитель по воспитательной части Севрюгин принес десятистраничный пасквиль на тему солдатского досуга. Костик начал просматривать список культурных мероприятий, но вовремя вспомнил, что его это уже не касается. Участвовать в принудительных состязаниях гиревиков и конкурсах военно-лирического стихотворения придется черепам и призыву Покатилова.
        Костик потрепал листы, придавая им объем, и добавил в папку «На подпись» текущие документы. Вместе с двумя рапортами от комбатов и заявкой на дизельное топливо получилась весьма внушительная пачка. Он прислушался, нет ли кого в коридоре, и всунул между страничек свой скромный опус.
        Проходя мимо кабинета начальника штаба, Костик на всякий случай подергал ручку - дверь не поддалась.
        Командир был сильно увлечен бестселлером с флагом все еще вероятного противника на обложке. Появление Тарасова он отметил недовольным шевелением породистых мохнатых усов.
        - Где подпись начштаба?
        - Начштаба на точке, товарищ полковник.
        - А, ну да. Чего так много? - спросил он, брезгливо трогая папку.
        - Капитан Севрюгин приказал вам передать…
        - Вот, мля, писатель, не мог покороче!
        Костик пожал плечами - большего субординация не позволяла.
        - Опять стихи! Опять гири! - взбесился Лосев. - Он что, ничего другого придумать не может? Скажи, Тарасов, не задолбали они тебя за два года?
        - Так точно, товарищ полковник, - ответил, помявшись, Костик.
        - Чего «точно»?
        - Задолбали.
        Командир удовлетворенно покивал и в верхнем углу накалякал: «Утверждаю». Остальное он даже не стал смотреть. Снабдив каждый документ росчерком из трех детских завитушек, полковник снова взялся за книгу.
        Счастливый Костик вылетел из кабинета и тут же, под дверью, принялся перебирать бумаги. Самопальный приказ нашелся между гирями и солярой, и на нем - у Тарасова сладко заныло в груди - стояла командирская подпись. Подкованные сапоги сами собой выбили сложный ритмический ряд и понесли Костика в сторону его комнаты с пишущей машинкой и тайником под нижним ящиком стола.
        - Ефрейтор Тарасов! - неожиданно раздалось сзади.
        Это был начальник штаба, который по неизвестной причине вернулся раньше времени. Человеком он слыл незлобивым, но с детства имел одну скверную особенность: начштаба был немцем. Неряшливый офицер по фамилии Шульц может пить горькую, тырить для своего огорода колючую проволоку и тайно посещать лейтенанта медслужбы Неддасову, но он никогда не подпишет непрочитанную бумажку. Наследственная страсть к орднунгу, изрядно разбавленная русской водкой, так и не покинула нордической души майора Шульца.
        Костику захотелось побыстрее юркнуть в кабинет, однако ноги онемели и превратились в две трухлявые оглобли.
        - Ефрейтор, ко мне! Резче дергайся! Приказы носил? Почему мне не показал?
        - Вас не было, товарищ майор.
        - Ну теперь-то я есть, - резонно заметил начальник штаба.
        - Так точно, - промямлил Костик, отдавая папку.
        - Через час заберешь.
        - Товарищ майор, там надо исправить… Я вам попозже занесу…
        - Ты что, Тарасов, первый раз замужем? Какие исправления, если командир уже подписал?
        Шульц вошел в кабинет и уселся в продавленное кресло под плакатом «Схема боевого управления войсками НАТО по состоянию на 1964 год». Дважды перечитав план Севрюгина, он сделал в блокноте кое-какие пометки и поставил над командирской закорючкой свою красивую, отработанную еще в юности, подпись. Заявка на ГСМ была, как всегда, завышена. В другой раз начштаба урезал бы ее литров на сто, но теперь было поздно. Он с раздражением подумал, что этот оборзевший ефрейтор мог бы его дождаться, а не прыгать через голову, однако взгляд майора наткнулся на новый документ, и мысли об экономии соляры мгновенно улетучились. Шульц просвистел что-то из Вагнера и, схватив листок, ринулся к командиру.
        - Как настроение, Алексей Михалыч? - спросил он игриво. - Как самочувствие? Готовы, нет?
        - Готов к чему? - не понял полковник.
        - К чему?.. - Майор выдержал хорошую паузу и буднично пояснил: - К расстрелу, Алексей Михалыч, к расстрелу.
        Командир открыл рот, и не прикуренная сигарета, приклеившаяся к его нижней губе, повисла, как новенькая водосточная труба.
        - У меня есть приказ, - сказал Шульц. - И этот приказ уже подписан, - добавил он со значением. - Завтра, десятого октября, ровно в четыре утра. На втором пирсе. Я ничего не выдумываю, Алексей Михалыч, здесь все указано. Даже боевой расчет назначен: пятеро старослужащих. Ну так как? Что теперь делать будем?
        - Кто, кто? - заволновался командир. - Кто подписал-то?
        - Вы, - простодушно отозвался майор.
        Костик разобрался на столе, вытер пыль и накрыл машинку брезентовым чехлом. Затем достал из тайника последнее Наташкино письмо, но, погладив конверт, положил обратно - у него оставалось всего несколько минут.
        Придя в казарму, Тарасов вынул из тумбочки зубную щетку, пасту, мыльницу, завернул все это в чистое полотенце и явился к дежурному по части.
        - Ты серьезно на кичу собрался? - спросил тот. - Никаких распоряжений не было.
        - Сейчас будут, - заверил Костик.
        Через пару секунд тренькнул телефон, и дежурный, подняв трубку, выслушал чей-то продолжительный монолог.
        - Командир звонил. Как думаешь, на сколько ты раскрутился?
        - Пятерочка… - предположил Тарасов.
        - Точно.
        Дежурный с интересом посмотрел на Костика и, прочистив горло, строго произнес:
        - Ефрейтор Тарасов, от имени командира части вам объявляется пять суток ареста.

* * *
        Снаружи что-то лязгнуло, и дверь медленно открылась.
        - Костик, не спишь? Ужин привезли. - Покатилов занес в камеру бачки и поставил их на пол. - Сейчас, еще тарелки и хлеб. Сразу все не взял, уронить боялся, - проговорил он с фальшивой заботой. - Сигарет тебе дать?
        - Стой, не суетись. Расскажи про Лосева.
        - А чего? Ну, ухо себе прострелил.
        - Когда?
        - Вроде, под утро. Он всю ночь квасил, а потом как-то так вышло…
        - Под утро… - зачарованно пробормотал Тарасов.
        Это случилось. Не на пирсе и, возможно, не в четыре ноль-ноль. Не было ни пяти автоматчиков, ни торжественного зачтения приговора - ничего из того, что Костик прописал в своем приказе.
        Однако это случилось. Десятого октября, перед рассветом, полковник Лосев чуть не словил пулю. Данный факт можно было считать совпадением, - конечно совпадением, чем еще? - но Тарасову в это верить не хотелось. В конце концов, можно было попробовать еще раз.
        - Покатилов, ты сейчас наверх? Притащи мне бумагу и ручку. Ну, чего встал? Резче дергайся!
        - Костик, у меня с собой есть. Письмо писать собирался…
        Тарасов схватил куцый листочек в клетку и пристроил его на колене.
        - А кушать? - робко напомнил часовой.
        - Пшшел отсюда! Ведра свои забери.
        Он азартно погрыз ручку и, сплюнув, вывел несколько сумасшедших строк:
        «Войсковая часть 19730. Секретно.
        За регулярное хамство, за появление на службе в нетрезвом виде и прочие поступки, несовместимые с высоким званием офицера, зам. командира в/ч 19730 по воспитательной части капитана Севрюгина Д. Н. приговорить к сожжению. Приговор привести в исполнение 11 октября 1999 года».
        Он задумался, кому бы отдать на подпись этот страшный приказ, и понял, что выбора у него нет. Внизу, прорывая бумагу острым стержнем, Костик дописал:
        «Прокурор Жизни и Смерти, ефрейтор К. А. Тарасов».
        Ему дьявольски захотелось есть, но звать часового обратно было несерьезно, да и ужин, наверное, уже остыл. Костик тронул железную дверь - Покатилов, сообразительный боец, случайно оставил ее незапертой. Тарасов вышел из камеры и прогулялся по узкому коридору: десять шагов туда, и десять обратно. Дойдя до туалета, он взглянул на темно-серый унитаз, по горло вмурованный в бетонную ступеньку, и голод стал неактуальным. Костик снова развернулся и продолжил моцион, попутно любуясь мрачными интерьерами каземата.
        Гауптвахта была лично спроектирована майором Шульцем. В начальнике штаба тесно сплелись таланты архитектора и садиста: низкий потолок, стены, забрызганные раствором так, чтоб на них нельзя было облокотиться, и несколько лампочек, спрятанных под двойную металлическую сетку. Три камеры без окон и «номер люкс» - не указанный ни в одним уставе карцер. Света в «люксе» не было. Нары, сколоченные из трех досок, под названием «вертолет» в карцер не выдавались, поскольку не влезали по длине. Лежать там можно было только по диагонали, да и то, лишь согнув ноги. После ночи на голом бетоне утро кажется по-настоящему добрым.
        Утро. Осталось немного. Скоро все выяснится. Умом Костик, конечно, понимал, что никакого сожжения Севрюгина не произойдет, но сердце… оно пускалось галопом каждый раз, когда он думал о разорванном ухе командира. Нет, это не могло быть простым совпадением, здесь скрывалась какая-то магическая закономерность, и завтра она снова проявится.
        Тарасов пожалел, что не назначил казнь на сегодня, уж больно не терпелось увидеть результат, однако он вспомнил слова Шульца о том, что подписанное исправлению не подлежит, и поменять дату не решился.

* * *
        - Но-о-ож в спину-у-у, это как раз буду я-а-а… Костик, вставай! Теперь нам вместе париться.
        В камеру ввалился Женька, за ним показался улыбающийся Галугаев.
        - Принимай пополнение, ефрейтор, - сказал он. - Рядовой Раздолбай Мамай Петрович попал на троячок. Теперь дело быстрее пойдет. К вечеру наблюдаю готовую клумбу, ясно? Не слышу ответа.
        - Будет как в Англии, товарищ, - пообещал Женька, присаживаясь рядом с Тарасовым. - Завтрак скоро привезут?
        - Не знаю, но остыть успеет, - в свою очередь пообещал Гулаг.
        - Что новенького? - поинтересовался Костик.
        - Да ничего. Прямо с зарядки привезли, даже поесть не дали.
        - Это кто ж тебя?
        - Да… Приперся, скотина, дома ему не сидится. Я с черепами спортом занимался, рекорды устанавливал, а он, оказывается, за углом стоял. Потом выходит и спрашивает: «А ты чего вместе со всеми не отжимаешься?»
        - А у тебя спина болит, - легко угадал Костик. - Кто посадил-то?
        - Кто! Воспитатель драный, Севрюгин, вот кто.
        - Так он живой? - проронил Тарасов. - Эх, а я-то…
        Костик потупился и неожиданно рассказал Женьке всю эту идиотскую историю - и про педанта-Шульца, и про мазилу-Лосева, и про то, как сочинял приговор для покровителя поэтов и атлетов Севрюгина.
        Вначале Женька недоверчиво хмыкал и одаривал Тарасова саркастическими взглядами, но при упоминании о втором приговоре неуютно заерзал и стал от Костика потихоньку отодвигаться.
        - А он, собака страшная, не сгорел, - горько закончил Тарасов, доставая из шапки отсыревшую сигарету. - Ты чего напрягся? Хочешь сказать, что я придурок?
        - Н-нет, не придурок, - завороженно молвил Женька.
        Он поднялся и, отойдя в угол, задумчиво потрогал корявую стену. Потом нерешительно принял от Тарасова коричневый чинарик и сделал несколько быстрых затяжек.
        - У Севрюги левая кисть забинтована, - торжественно объявил Женька. - Говорят, заправлял керосинку и…
        - Обжегся?! - вскрикнул Костик так, будто сам чуть не загорелся. - Вот тебе и приколы… Это что же значит? Надо еще раз попробовать.
        - Только без меня, ладно? - осторожно произнес Женька и вдруг, прыгнув к двери, бешено заколотил в нее ногой. - Эй!.. Сюда!!
        Через минуту послышались неторопливые шаги, и в малюсеньком дверном окошке показался внимательный глаз Галугаева.
        - Ну что ты дурью маешься? Или у вас тут эти?.. извращения?
        - Требую перевода в другую камеру!
        - Точно? Не раздумаешь? - Гулаг лязгнул засовом и выпустил Женьку в коридор. - Прямо, до конца, первая палата справа.
        - За что в карцер-то? - возмутился Женька. - Что я такого сделал?
        - Шумишь много. Вперед! - приказал прапорщик, подталкивая его коленом. - А ты чего развалился? Вста-ать!!
        Галугаев подошел к Костику и выдернул из-под него пригретую шинельку.
        - Откуда дым? Курил? Почему не брит? Уставы так и не выучил? - скороговоркой понес Гулаг. - Еще трое суток. И еще в туалете уберешься. Через час прихожу и удивляюсь: толчок сияет, аж глазам больно.
        - Не придется вам, товарищ, удивляться, - гордо сказал Костик. - Я два года прослужил, а вы мне такой подляк суете. Вам что, молодых мало?
        - Отказ? Хорошо. К трем вчерашним суткам - еще пару. Не сделаешь - округлим до недели.
        Галугаев проверил, удобно ли Женька расположился в «люксе», и навесил снаружи кулацкий замок.
        - Довыпендривался? - зло сказал Костик.
        Он вытащил вторую сигарету и, прикурив, зашел в туалет. Оттереть унитаз от многолетних наслоений можно было только щеткой. Тарасов с отвращением попинал жирную черную тряпку. Если кто-нибудь узнает, что он брал ее в руки… Нет, этого от него не дождутся.
        Наверху загремели бачки, и в подвал спустился Покатилов.
        - Костик, ты здесь надолго, - виновато доложил он, выпуская Женьку из карцера. - Гулагу приказали держать тебя до зимы.
        - Вот, блин, - сочувственно вякнул Женька. - Небось, поняли, какая в тебе силища.
        - Да уж, - со значением ответил Тарасов и вдруг просиял. - Покатый, у тебя часы есть?
        - Двадцать минут одиннадцатого.
        Костик развернул скомканную бумажку и, приладив ее на спину Покатилова, быстро-быстро нацарапал:
        «Войсковая часть 19730. Особо секретно.
        За беспредел, допущенный в отношении личного состава, приговорить начальника гауптвахты в/ч 19730 прапорщика Галугаева С. С. к удару молнией в голову (20 млн. вольт). Приговор привести в исполнение 11 октября 1999 года в 10 -25.
        Главный Командир Вселенной, ефрейтор К. А. Тарасов».
        - Прощай, Гулаг… - тихо сказал Костик. - Никто по тебе не заплачет.
        - А нас не заденет? - с опаской спросил Женька. - В смысле, электричество. Я его не очень люблю.
        - Поздно, - злорадно произнес Тарасов.
        Женька с Костиком замерли и несколько минут тупо смотрели друг на друга. Покатилов ни черта не понимал, но встревать в дембельское молчание не решался. Костик неожиданно схватил Покатилова за рукав.
        - Десять - двадцать шесть. Урод, у тебя же часы неправильно идут!
        - Они всего на одну…
        В этот момент наверху произошло что-то страшное. Грома не было, зато все трое услышали душераздирающий вопль Гулага. Часовой взлетел по лестнице, как белка за вкусной шишкой, и, тут же показавшись назад, заорал:
        - Мужики! Сюда!
        Арестанты выбежали на улицу и в нерешительности остановились у крыльца.
        Дождя не было, но то, что он будет, сомнений не вызывало. Вершина ближней сопки увязла в густой туче, а пологие склоны залило темно-зеленой тенью.
        Из караулки выглянул счастливый Покатилов.
        - Ну чего вы не идете?
        - А что там?.. новенького?..
        - Гулага током екнуло.
        - Ну?! - выдохнул Женька. - Убило?!
        - Да нет, тряхнуло немножко. Он кипятильник делал…
        - Тьфу, зараза! - топнул ногой Костик. - А зачем тогда звал?
        - Командиру с большой земли звонили, дочь у него родила. В общем, он ваши сутки закрывает. Свободны, мужики!
        - Завтра же кросс в химзащите, - вспомнил Костик. - Что она, дура, подождать не могла?
        - Точно, - спохватился Женька. - А мне Севрюга зарядку не простит, заставит впереди всех бежать.
        - Не ной. Лучше два часа в противогазе, чем трое суток в карцере.
        - Вообще-то, да. Хорошо, что командир не застрелился. Кто бы нас тогда выпустил?
        - А с Гулагом накладочка вышла, - сказал Костик. - Надо было его все-таки кончать.
        - Да ладно, пусть живет.
        Тарасов в открытую, не стесняясь, щелкнул зажигалкой и посмотрел куда-то вдаль. На рейде стояли два серых тральщика и черно-оранжевый сухогруз. Если повезет, то к вечеру будет почта.
        Туча уже снялась с вершины и теперь лениво отползала в сторону Японии - видно, ей тоже выпала амнистия.
        - Пусть живет, - кивнул Костик. - Пока я добрый.
        Примечание: в курилке и на гауптвахте Женька пел песню Р. Неумоева.
        Симушир (Курилы) - Коньково (Москва), ДМБ-91.

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к