Боги богов Андрей Рубанов
        Андрей Рубанов - прозаик, журналист. Автор романов «Йод», «Жизнь удалась», «Психодел» и фантастических «Хлорофилия» и «Живая земля». Настоящее в его книгах всегда актуально и жестко, а будущее так похоже на правду…
        Угонщик космических кораблей Марат и старый вор Жилец чудом попадают на далекую Золотую Планету. Здесь нельзя замерзнуть или умереть от голода; все пахнет ванилью и карамелью, и даже соль - сладкая. Это земля обетованная!
        Жилец мечтал о ней долгие годы, но теперь не может даже ступить на нее… В прежней жизни Марат не захотел быть вторым пилотом, а на Золотой планете должен стать первым диктатором… Вернуться нельзя, помощи ждать неоткуда. Обитатели сладкого мира не рады незваным гостям. Борьба за жизнь превращается сначала в драму, а затем в запутанный фарс.
        «Боги богов» - книга о том, как создаются цивилизации и как творится миф. О том, как обычный человек может стать божеством. Это не пособие для богов, а история выживания на затерянной планете.
        Часть первая
        Чтобы простить врага, нужно раз увидеть его спящим.
        Чтобы простить себя,
        нужно раз проснуться от собственного крика.
        Владимир Курносенко

1.
        Его звали Жилец.
        То ли имя, то ли прозвище. А фамилий у таких людей бывает по три десятка. Жилец - пусть будет Жилец. Марат и свое-то имя едва припоминал, рассуждать про чужие не было ни сил, ни желания. Имя, фамилия, прозвище - какая разница? В пересыльной зоне на Девятом Марсе никто ни во что не вдумывается. Вдуматься - значит вспомнить, что ты умеешь думать, что ты человек, а не пустынное насекомое. Мысли возникают обычно только в связи с простейшими проблемами. Как бы надышаться, или тень найти, или пожрать. Или уберечь барахло, чтобы не украли, пока спишь.
        На Девятом Марсе воровство процветает. Сто сорок пять тысяч уголовников под открытым небом предоставлены сами себе, в охране только киборги, тупые, старые, позапрошлого модельного ряда. У них суровая казенная логика, всё завязано на арифметику: прибыл, убыл, к отбыванию наказания пригоден (то есть живой). А кто у кого украл куртку или порцию белкового концентрата - никому неинтересно.
        Девятый Марс - древняя пересылка, о ней Марат слышал еще в детстве. Провинциальная планета у черта на рогах. Открыта в эпоху первого расселения, задолго до биореволюции. Описана в Каталоге Дальней Родни. Мертвая пустыня, на экваторе - пояс голубых песков, и в тех песках - пересыльная тюрьма, где нет ни заборов, ни систем слежения, ни зданий - вообще никакой инфраструктуры, а просто пробито в толще песка и камня десяток скважин, и вокруг воды бедуют и маются сто сорок пять тысяч негодяев из пяти десятков обитаемых миров. Бежать некуда, потому что дышать нечем.
        Ночью - минус сорок градусов, днем - плюс сорок. Это летом, зимой - наоборот. Правда, Марат не собирался сидеть здесь до зимы.
        Каждые три часа кислородная пайка, пропустишь пайку - ослабнешь, пропустишь две пайки - можешь и умереть, если слабак. Отбирать кислородную пайку - западло, а остальное можно и украсть, и силой отнять, и в кости выиграть, и в карты. Или проиграть.
        Жильца привезли отдельным этапом. Такое Марат видел впервые. Около тысячи самых любопытных злодеев вылезли из своих песчаных нор и побежали смотреть на легендарного преступника. Но Марат не побежал.
        Говорили, что Жилец убил двести человек на четырнадцати планетах. Говорили, что он приговорен к смерти там, где смертный приговор давно отменен. И еще - что он нашел Кабель. Однако Марат сидел на Девятом Марсе уже три месяца и давно понял, что нельзя верить арестантским байкам. Уголовники - особая раса: они циничны и грубы, но в такой же степени наивны, доверчивы и мнительны, они обожают россказни о колдовстве и магии, легенды о Дальней Родне и прочие долгоиграющие сплетни. Они верят в гениальных аферистов и величайших грабителей - это помогает им жить. Встречаешь двухметрового, бесстрашного, несгибаемого, шрамами покрытого - а он, как школьник, верит в ограбление офиса Федеральной финансовой системы. Или в то, что можно найти Кабель. Смешные люди. Идолопоклонники.
        В общем, Марат не пошел смотреть на знаменитого убийцу. Благоразумно решил подремать - час был ранний, самый благодатный, плюс двадцать - самое время расслабиться.
        Но к вечеру того же дня вся пересылка бурлила.
        Сначала - это было в полдень, как раз после того, как сбросили третью пайку, - в отдалении возник неясный шум: сначала один закричал, потом другой хрипло выругался на смеси нескольких языков, третий ахнул; гомон стал гуще, громче - Марату стало интересно, и он вылез из берлоги. На Девятом Марсе каждый имеет собственную берлогу, яму; самую опасную жару лучше всего пережидать, зарывшись в песок, он здесь особенный, низкая теплопроводность, чем глубже - тем прохладнее или, наоборот, теплее, зависит от времени суток. Сто сорок пять тысяч преступников ковыряются в лиловом прахе. Весьма поучительное зрелище.
        Марат размотал с головы тряпку, отряхнул грязь и пошел туда, где собиралась толпа. Фиолетовое солнце падало за синие горы. С севера приближалась бесформенная тень - летел киборг-надзиратель. Толпа уплотнялась, по краям - любопытные, ближе к центру - злые и возбужденные, пришлось работать локтями, потом выставить плечо и протискиваться боком. Вдруг над головами - черными и белыми, лохматыми и бритыми - с хриплым воем взлетело и рухнуло нечто. Вокруг зашумели и отпрянули - Марат едва не упал, - потом заорали, прокляли бога и маму его, и снова над толпой взлетело неизвестное существо, но Марат уже приспособился, посмотрел из-под руки и вздрогнул: это был человек. Раскинув руки и ноги, стремительно вращаясь и визжа, некто полуголый пронесся и упал, сбив наземь пятерых или семерых.
        Многие отшагнули, другие, наоборот, подтянулись ближе. Марат оказался в самом центре событий. На пятаке диаметром тридцать шагов в облаке синей пыли стоял невысокий уродливый человек в старом, во многих местах заштопанном десантном комбинезоне. Не просто уродливый - безобразный в крайней степени. Короткие, очень толстые в бедрах, кривые ноги, мощнейшая грудная клетка, жилистая шея, круглая голова, руки же нелепо длинные и тонкие. Лица не было: нос, рот, уши и глаза существовали отдельно друг от друга - таков был, видимо, результат бесконечных пластических операций, сделанных имплантаторами разной квалификации и степени жадности. Уродливый стоял спокойно, глядя поверх голов, криво улыбаясь, и держал за волосы двоих - огромных, потных, оскаленных, коленопреклоненных; из их ртов обильно текла кровь, глаза бессмысленно вращались. Одного Марат знал: известный барыга по прозвищу Ящер, бывший владелец собственной фермы генетически модифицированной конопли на Империале. Уродливый сделал несколько шагов вперед, поволок за собой по песку потных гигантов, они не сопротивлялись, только мычали, двигались так,
словно из них вынули все кости.
        Толпа попятилась.
        - Я - Жилец! - надсадно крикнул уродливый. - Если кто-то не верит - может подойти и спросить! Объясню любому!
        Голос был тяжел и напоминал скрип, издаваемый причальной шлюзовой консолью планетолета класса «Б» в момент стыковки.
        Выкрикнув инвективу, монстр оттолкнул одного из окровавленных гигантов, а второго - Ящера - поднял за волосы одной рукой, изогнул корпус и с тяжелым животным стоном швырнул вверх, словно тряпичную куклу. Три тысячи убийц, воров, насильников, хакеров, драгдилеров и террористов, совершивших злодеяния, предусмотренные федеральными списками «бета» и «гамма», издали вздох изумления. Ящер - сто килограммов мускульной массы - завизжал и улетел куда-то за спину Марата.
        Надзиратель завис над местом драки, гудя изношенными турбинами, изучил обстановку, сверкнул линзами объективов и улетел дальше. Охрана никогда не вмешивалась в мелкие конфликты. У машин простая логика: пусть преступники тратят силы на потасовки, а не копят их для бунта или побега.
        Уродливый вздохнул, обвел взглядом притихшую публику и нехорошо улыбнулся. Воцарилось молчание.
        - Слышь! - крикнул из задних рядов кто-то дерзкий. - Если ты паяльником сделанный, так и скажи! Киборгам не место среди порядочных арестантов!
        В задних рядах всегда находится такой дерзкий, выкрикнет и спрячется.
        - Я не киборг, - ответил уродливый. - Я человек.
        - Человек не может иметь такую силу!
        Уродливый захохотал.
        - Человек всё может, - сказал он, повернулся ко второму гиганту и протянул ему руку.
        - Вставай.
        Гигант осторожно повиновался.
        Ладони уродливого были неправдоподобно чистыми, младенчески розовыми; ногти на всех десяти пальцах отсутствовали.
        - Будь пока рядом, - велел ему Жилец и всмотрелся в первые ряды. Задержал взгляд на лице Марата.
        И Марат тогда кивнул ему, сам не понимая зачем.
        Конечно, он не был киборгом. Марат догадался сразу. Отличить живого человека от андроида, киборга, репликанта может любой. Достаточно внимательно понаблюдать хотя бы минуту. Секрет несложен: стандартный киборг, даже самый совершенный, не делает лишних движений. А человек - делает.
        Кроме того, каждый подросток знает, что искусственные люди не могут жить без парфюмерии (эта необъяснимая особенность известна как «фактор одеколона» и уже двести лет служит для молодежи неиссякаемым источником шуток).
        Конечно, Марат слышал про киборгов нестандартных, производимых мелкими сериями, по индивидуальным заказам. Как минимум в пяти обитаемых мирах технологии позволяли создавать механических людей, совершенно неотличимых от настоящих. У таких с лишними движениями было всё в порядке, а самые совершенные из них могли глубоко презирать дезодоранты и туалетные воды. Такие умели испражняться, рассказывать сальные анекдоты, соблазнять женщин, и если они выдирали волосы из ноздрей, у них непроизвольно слезились глаза. У них росли ногти, они заболевали гриппом и даже мастурбировали. Но эти уникальные монстры стоили бешеных денег, и, когда биоинженерия победила архаичные механические технологии, робототехника перестала развиваться. Зачем создавать электронного человека, если проще и дешевле вырастить клона?
        Марат смотрел, как Жилец отряхивает с комбинезона лиловую пыль, и думал, что всё сходится.
        Разумеется, он человек. Странные пропорции тела - оттого, что рос на планетах с разной силой тяготения. А сила огромна потому, что этот несуразный, страшный человек-тигр, наверное, действительно нашел Кабель.
        Потом накатил очередной приступ апатии; Марат побрел к себе. Семьсот пятьдесят шагов на запад, еще сто сорок налево от третьего колодца - и вот его яма, обозначенная двумя овальными камнями и одним круглым. Тут надежно прикопан мешок с личными вещами, банка с белковым концентратом и арестантский клифт, он же куртка осужденного правонарушителя, он же одеяло, спасающее от холода, он же тент, спасающий от жары.
        На душе было тяжело; замотал голову, зарылся, замер. Не всё ли равно, кто таков этот Жилец? Какая разница, откуда его сила? Может, он и в самом деле - киборг. Может, ему пересажены мышцы гиперборейского сайгака. Может, он сам родом с Гипербореи, а это очень серьезная планета, там сила тяжести втрое больше, чем здесь. Может, Жилец наглотался мощных стимуляторов. Может, он посланец Дальней Родни. А пусть бы даже нашел Кабель - что с того? Это не главное. Главное - пережить ночь, а завтра, может быть, щупальце киборга выдернет Марата из черной толпы - и осужденного повезут отбывать срок куда-нибудь на рудники, на болота, в раскаленные - или, наоборот, ледяные - пещеры или пустыни. На Патрию. На Сиберию. На Шамбалу.
        Потом срок выйдет, и настанет время вернуться домой.
        Девятый Марс вращался быстро, за три месяца Марат так и не смог привыкнуть к частой смене дня и ночи. Засыпал и просыпался на ходу. Или мучила головная боль, или накатывало глубокое безразличие к происходящему. Так устроена современная система наказания: на пересылке человека превращают в животное, опускают в дерьмо, бедолага живет в яме и дышит по команде, становится тощим, черным и бессильным. И только потом, дождавшись нужной степени бессилия и безмыслия, его везут в лагерь, а там - и воздух, и койка, и душ теплый, и жратва сносная, и даже стереофильмы; преступник вспоминает, что он царь природы - и радостно трудится на благо Межзвездной Федерации.
        Марата разбудили на рассвете.
        - Пошли. С тобой поговорят.
        - Кто?
        - Заткнись. Иди за мной.
        Крупно дрожа от холода, подталкиваемый в спину маленьким темнокожим бандитом, судя по форме черепа, уроженцем Атлантиды, Марат пересек северный сектор. На ходу зачерпнул из общественного корыта пустой, безвкусной воды, которая была и не вода вовсе, не замерзала, не кипела, какая-то местная субстанция, пригодная для поддержания жизнедеятельности, - обтер лицо; различил в полутьме внушительный бархан, насыпанный, очевидно, нынешней же ночью, а в тени бархана - полулежащего на тряпках Жильца.
        Справа от него сидел Ящер, видимо, вчерашний инцидент многому научил этого дальновидного мужчину. Слева кто-то угрюмый бесшумно сервировал завтрак: две банки белка, бутыль воды и горсть витаминов на бумажке.
        Освещенное светом многочисленных разнокалиберных лун - из которых одна была настолько большая, что вызывала песчаные приливы, - лицо легендарного преступника казалось неживым. Когда он заговорил, пришли в движение только губы.
        - Присядь, - сипло велел он.
        Марат повиновался.
        - Знаешь, кто я?
        - Знаю, - сказал Марат.
        - Хорошо. А ты кто?
        - Марат.
        - Откуда ты, Марат?
        - С Агасфера.
        Жилец кивнул.
        - Знаю Агасфер, - благосклонно произнес он. - Там хорошо.
        - Да, - сказал Марат. - Там хорошо.
        - Во что веруешь, Марат?
        - В Кровь Космоса.
        Неживое лицо чуть изменилось, левый глаз дернулся, глаза сверкнули.
        - Ага. Пилот.
        - Да, - подтвердил Марат. - Я пилот.
        - За что взяли тебя, пилот?
        - За угон лодки.
        Жилец посмотрел за спину Марата, на черного выходца с Атлантиды, тот издал короткое утвердительное мычание.
        Узкие губы суперзлодея снова разжались:
        - Разбираешься в лодках?
        - Я пилот, - гордо повторил Марат. - Конечно, разбираюсь. С детства.
        - Знаешь навигационные программы?
        - И лоции, и портовые коды, и пилотажные алгоритмы. У меня отец - пилот, и дед был пилот. И я буду пилотом… когда освобожусь.
        - Верю, - сухо произнес Жилец. - Скажи, здесь, на пересылке… кто-нибудь пытался отобрать у тебя кислород?
        - Нет, - ответил Марат. - Я бы не отдал. И если бы при мне пытались отобрать у другого - я бы не позволил. Это западло.
        Ночь быстро умирала; воздух над черно-лиловыми горами мерцал и переливался. При дневном свете лицо Жильца оказалось бурым, шрамы пересекали шеки и нос - уродливый, плоский, с вывернутыми ноздрями. Глаза, безусловно, пересажены, и не один раз, подумал Марат. Впрочем, почему только глаза? Если хотя бы половина из того, что рассказывают об этом человеке, - правда, тогда он весь собран вручную. Из самых лучших материалов. Люди из преступных кланов ходят к имплантаторам, как в кино. Накопил тысяч тридцать - сходил, вшил себе какую-нибудь новую штуку… Такой холод - а он расположился, как на пляже. Когда у меня будут деньги - куплю себе кожу гиперборейского белого дельфина и не буду ни мерзнуть, ни потеть.
        Великий вор вздохнул.
        - Что же… Благодарю тебя, парень. Уважил. Уделил старику время. Пусть течет через тебя Кровь Космоса.
        - И через тебя, - ответил Марат.
        Оглянулся: со стороны гор низко надвигался кибернадзиратель, из его брюха сыпались шарообразные контейнеры.
        - Беги, - презрительно напутствовал Жилец. - Пайку пропустишь.
        И медленно поднял в прощальном жесте белую ладонь без признаков мозолей, а когда опустил - Марат невольно задержал взгляд на пальцах: те места, где у обычных людей растут ногти, имели ярко-розовый цвет.

2.
        Тебя привезли сюда три месяца назад.
        Разные миры вращаются быстрее или медленнее, продолжительность дня и ночи везде своя, и сила тяготения тоже, но в память о родине человечества повсюду принят единый земной стандарт мер и весов.
        Три месяца на Агасфере - там ты рожден - равны трем месяцам на Девятом Марсе, хотя на самом деле за девяносто стандартных дней пыльная синяя планетка совершила почти шестьсот оборотов вокруг своей оси.
        Правда, тебе на это наплевать. Ты уже не веришь, что когда-то жил другой жизнью. Прошлого нет и не было. Ты всегда обитал в песчаной яме, силясь надышаться пустым воздухом.
        Ранним утром, когда совсем холодно, и после полудня, когда в тени плюс сорок, ты зарываешься глубже, благо здешний песок - не совсем песок, крупные невесомые гранулы, твои руки легко погружаются в их массу; ты ввинчиваешься, как червь, и при наработанной сноровке способен углубиться на метр или даже полтора за считаные секунды.
        Если ты не спасаешься от холода или жары - ты дремлешь, или ходишь к колодцам пить, или жуешь концентрат, не имеющий ни вкуса, ни запаха, или понемногу сосешь кислородную пайку.
        Всё, что было три месяца назад, кажется странной сказкой.
        Ты просыпался не один. Женщины часто менялись, они ничего про тебя не знали, кроме фальшивого имени. Ты знал про них еще меньше. В конечном итоге если ты просыпался с женщиной - ты всё равно просыпался одиноким человеком.
        Потом ты решал, что хочешь поплавать, и отдавал распоряжение. Сервисный мозг отеля улавливал твой приказ, и кровать под тобой начинала растворяться. Материалы меняли агрегатные состояния: простыни и подушки, столики и ковры незаметно для сознания превращались в воду наиболее комфортной температуры.
        Ты любишь плавать, и если живешь на больших планетах с тяготением, близким к стандартному земному, плаваешь каждый день.
        Сила тяжести раздражает тебя. Несильно - как головная боль или мелкий карточный долг - но раздражает. Ты мал, а планета огромна, ее масса удерживает тебя, лишает свободы, и эта мысль противна твоему естеству. Даже если планета комфортабельна, обжита. Даже если это Империал, Эдем, Атлантида или столица Федерации, Олимпия, где последний из последних не знает горя и нужды, - всё равно тебе неуютно. Ты привык сам выбирать свой вес. Если бы ты мог, ты проводил бы в космосе всё время, - там, внизу, под облаками, на твердых почвах, всех этих камнях, песках и прочих нелепых асфальтах, от тебя слишком мало зависит.
        Влажность, температура, атмосферное давление, магнитный фон, смена дня и ночи. Законы. Правила. Уголовные и гражданские кодексы. Обычаи. Неписанные нормы поведения.
        А ты - пилот, рожденный для движения, для тебя есть один закон - слово капитана, а если капитана нет, то нет и закона. Ты либо управляешь кораблем и тогда живешь полной жизнью, купаешься в любви, либо не управляешь, и тогда для тебя жизнь - не совсем жизнь, и любовь - не совсем любовь.
        Конечно, бывают минуты, когда тебя вполне устраивает и температура, и давление. Как, например, сейчас. Кровать растворилась, спальня стала бассейном, и ты не уловил момента превращения. Отель «Олимпия-Хилтон» славится своими люксами-трансформерами. Ты плаваешь. Вода бодрит, в ней растворены соли, бальзамы и витамины.
        Однако твоя спутница недовольна. У женщин свои взгляды на водные процедуры. Молодые девушки, обменивающие любовь на деньги, всегда тщательно следят за здоровьем и не плавают в бассейне вместе с клиентом. Девушка никогда не знает, какой коктейль заказал клиент. Может, он плавает в шампанском. Или, например, приказывает добавить турбометадон. Или метарелаксанты. Или слюну александрийского термита, на которую у многих сильнейшая аллергия.
        Так или иначе, к моменту окончания трансформации шлюха, как правило, уже сваливает. Предварительно попытавшись впарить тебе свой контактный номер и непременно несколько килобайт всякого спама (если по-английски) или хлама (по-русски). Но в твоем мозгу установлен новейший фильтр, и последнее, что видит гостья, покидая шикарный люкс - это вспыхнувшую в сознании веселенькую фразочку на староанглийском:
        FROM HELL WITH LOVE.
        Сам ты уже подплываешь к прозрачной стене и смотришь с высоты полутора тысяч метров на раскинувшийся под тобой город. Для тебя, космического существа, он чужой, но всё равно, ты уважаешь столицу Межзвездной Федерации. Она тебе нравится. Необъятна: от окраины до окраины много сотен миль. Застроена - по последней ретромоде, то есть хаотично. Каждый может купить кусок территории и воздвигнуть, что пожелает. Правило только одно: никаких правил. Богатые перемешаны с бедными, особняки соседствуют с ужасными железобетонными башнями. Олимпия - лучшая из планет; богатейшая и старейшая колония выходцев со Старой Земли основана задолго до того, как твой прапрадедушка познакомился с твоей прапрабабушкой, и при взгляде на безбрежное море разновеликих зданий как-то сразу становится ясно, что это крепкое, надежно обжитое место, настоящий дом в настоящем - то есть космическом - смысле слова.
        Ты удаляешь воду, долго сохнешь под теплыми струями сжатой азотно-кислородной смеси и одеваешься. Наступает время молитвы. Храм на Крови Космоса расположен в районе порта, далеко от центра, но даже если бы он стоял в соседнем квартале - ты бы не пошел. Ты давно уже не посещаешь службы космитов. Прежде всего это небезопасно; да и стыдно. Если бы твой духовный наставник узнал, чем сейчас занимается один из его самых любимых учеников, он бы, наверное, заплакал, а потом наложил на себя епитимью. Капеллан академии полагал; что ты станешь его гордостью - а ты стал его позором. И в храм тебе нельзя, хоть ты и крещен Пустотой. Приходится отдавать долг вере предков, не выходя за порог своего временного пристанища.
        Четверть часа. Кровь Космоса не требует слов: не надо бормотать заученные фразы, совершать поклоны и прочие ритуальные движения. Главное - вспомнить и осознать, что ты не человек земных стихий. Ты рожден, чтобы пребывать вне почвы, воды, огня и воздуха. В Пустоте.
        Потом - главное: следует сосредоточиться и вызвать в себе последовательность из тридцати трех сильных эмоций, начиная с восторга, ибо первое, что чувствует гомо сапиенс, увидев бесконечную черную пустоту, - это восторг.
        Тоска, страх, гнев, надежда, и опять тоска, и вожделение, и еще раз гнев, и трепет - от простейших негативных переживаний к простейшим позитивным, от слабых - к самым крайним степеням, включая ужас и обожание.
        И вот, когда приходит понимание, - через вены и артерии начинает бежать она. Кровь Космоса. Сила пространства. Чистейшая прана, без единой молекулы примесей.
        Пережив молитву, ты заказываешь завтрак, хотя есть не хочешь: вчера немного перебрал. Две дозы мультитоника и пять кубов синтетического каннабиола, плюс у девушки (она называла себя танцовщицей) с собой было полграмма «Крошки Цахеса» - в общем, сейчас ты плохо помнишь вчерашний вечер. В памяти отложилось, что от «Цахеса» отказался. Объявил, что ничего не понимаешь в искусстве и не испытываешь позывов к творчеству, что тебе достаточно старого доброго пилотского мультитоника… Временная подруга кивнула.
        Временные подруги никогда ни на чем не настаивают.
        Стюард вкатывает тележку, и ты усилием сознания перекидываешь пару сотен на его текущий счет с одного из своих счетов. Для уплаты чаевых у тебя есть три отдельных офшорных счета в банках, контролируемых людьми с Шамбалы - это безопасно, и ты платишь, потому что в твоем мире нельзя не платить чаевых. По легенде, ты сын и внук владельцев транспланетной грузоперевозочной компании, наследник миллиардного состояния и с раннего детства привык, что тебя обслуживают живые люди, свободные граждане свободных миров, а не какие-нибудь грязные клоны или киборги. Дать чаевые - хороший способ отличить живого официанта от неживого. Неживым не положено иметь деньги.
        Ты живой, у тебя они есть. Ты не просто живой, ты молод и богат. И живешь в отелях не ниже четырнадцати звезд и только в люксах-трансформерах. Ты наверху, ты в элите, у тебя нет проблем.
        Если прячешься от правосудия, прячься среди избранных. Затеряйся в сливках общества - и тебя не найдут.
        Улыбаясь этой мысли, ты вяло глотаешь бульон из лепестков эдемского полярного папоротника. Сами лепестки лежат на особом блюде, нарезанные полукольцами и сдобренные соком троянской гуараны; жуешь - деликатес превосходен; твой диетолог утверждает, что лепестковый суп снимает любую абстиненцию. Но тебе двадцать лет, похмелье проходит быстро, и ты, уже бодрый, отодвигаешь от себя тарелки, включаешь личный гипноканал и за чашкой кофе просматриваешь короткую, но энергичную и емкую лекцию о свободе воли квазиживых организмов.
        Ты - пилот. Тебе важно знать, может ли быть свободен корабль, если он - биом: одновременно живой и неживой. Симбиоз растительных, животных и рукотворных тканей. Если свободным может быть только живое тело, если корабль без своего хозяина - пилота - не умеет двигаться, тогда как должен действовать пилот, налаживая ментальный контакт? Ни один биом ни на секунду не забывает о том, что он машина. Но попробуй напомнить, хотя бы намекнуть, проявить малейшее неуважение - пожалеешь. Корабль выполнит любой приказ, но не полюбит твои пальцы. Он не забудет обиды и однажды отомстит.
        А когда кофе выпит и фильм просмотрен - ты собираешь вещички и валишь из номера к чертовой матери. Тебе нельзя дважды ночевать в одном и том же месте. Старый прием, ему шесть тысяч лет, а действует безотказно.
        Конечно, ты всё время настороже. Основные правила давно выучены наизусть. Не привлекай внимания, не устраивай скандалов, уважай дух millennium taciturn. Улыбайся, не будь хамом, не будь жадным. Однако - если разобраться - ты не слишком напряжен и не боишься ни федеральной полиции, ни финансового мониторинга, ни Департамента безопасности корпорации «Биомех», ни тем более - Транспортной прокуратуры. Да, ты не добропорядочный - но и не подлец.
        Ты всего лишь угоняешь лодки.
        Конечно, есть еще КЭР, но ты не настолько опасен для человечества, чтобы тобой занимались люди из КЭР.
        Перед тем, как отправиться в порт, ты едешь на Свободную территорию и там, усевшись за столик уличного кафе, пьешь белое вино. Пространство здесь немного искривлено, и ты видишь перед собой берег реки, широкую полосу песка, бледно-желтого, словно свет Старого Солнца; по воде летят лодки, тримараны и разноцветные паруса сёрфов. На самом деле от места, где ты сидишь, до берега реки несколько миль.
        Еще нет полудня, но на Свободной территории уже весело. Здесь не соблюдается rex taciturn, закон тишины, и ты смотришь на хохочущих девушек, пролетающих мимо на задорно жужжащем электромобильчике, и сам тоже смеешься, просто так, от полноты жизни.
        Ты - пилот, тебя никогда не раздражали механические шумы, тебя двенадцать лет учили не раздражаться, ты владеешь десятками приемов обретения пилотской нирваны - сейчас ты смотришь на древнюю машинку, отчаянно скрипящей и лязгающей, с большой симпатией. Да и на девчонок тоже.
        Восемь из десяти посетителей Свободных территорий - девушки.
        День хорош, ярок, но вывески сверкают еще ярче, справа - кинотеатр, слева - ресторан, еще левее - вход в популярный дансинг. Кое-где видны помятые завсегдатаи, иные со следами похмелья, но пьяных пока нет. Тут и вечером их мало. Олимпия основана христианскими протестантами, здесь не приветствуется алкоголь. Любители пьяных трипов обычно летают на Сиберию, где при минус тридцати по Цельсию дегустируют водку, ее там десять тысяч сортов.
        А здесь - Олимпия, здесь можно неплохо повеселиться и на трезвую голову. Ты, правда, заехал сюда не для веселья, а просто расслабиться перед дальней дорогой. Вспомнить, что ты молод и твое место вовсе не среди ухмыляющихся скупщиков краденого, и не в тайных ангарах контрабандистов, где воняет самодельными взлетно-посадочными антифризами, и не в сомнительных офисах сомнительных корпораций, продающих лицензии на торговлю мусором, и не в кабинете вечно переутомленного имплантатора Маркуса, где в огромном террариуме сидит вяло пыхтящее бесформенное нечто, состоящее из одних только глаз и губ, - тварь, лично собранная Маркусом из отходов (изготовление таких сувениров запрещено законом, но каждый имплантатор обязательно лепит себе самоделку, так уж принято в их циничной профессии), - нет, тебе следует как можно больше времени проводить среди людей, у которых чиста совесть, за разноцветными столиками баров, в клубах, игровых зонах, в залах симуляторов, в шоу-музеях, на теннисных кортах и беговых дорожках, где сотнями способов можно выплеснуть лишнюю или глупую молодую энергию и набрать новую, здоровую и
свежую.
        Рядом садится юная пара, он румян, она бледна, он - как бы мачо со щетиной и квадратными плечами, она - как бы вся в себе, на тонких запястьях браслеты, на ногтях интерактивные ЗD-картинки, на сгибе локтя свежий след от подкожной инъекции какой-нибудь слабенькой дурной субстанции, псевдогашиш или антипрагматика, безвредные игрушки для тех, кто жаждет познать вкус порока, но боится увлечься. На Свободных территориях это не модно, но и не позорно.
        Свободные территории есть на каждой планете, они для того и придуманы, чтобы молодежь могла выпустить пар.
        Ты допиваешь вино и встаешь. Бросаешь короткий взгляд и сразу видишь, что она его не любит, а он любит, но не так, как ей бы хотелось, и притом оба сильно хотят друг друга, но мечтают, чтобы всё было по любви. И ты, профессиональный пилот, слишком многое знающий о физической любви (семь лет ежедневных тренировок), решаешь, что надо что-то сделать для сбитого с толку парнишки, и, проходя мимо, улыбаешься плечистому отроку, и говоришь:
        - Любить иных - тяжелый крест.
        Ты доходишь до перекрестка и берешь такси, почему-то испытывая печаль. Разлитое вокруг, изо всех углов подмигивающее дружелюбие этого идеально налаженного мира, до краев наполненного самой чистой и светлой любовью, кажется чужим, не тебе адресованным.
        Ты трижды меняешь машины и в припортовом квартале выпрыгиваешь из дешевого вертолета едва не на ходу. Багаж - четыре огромных ситалловых кофра - поехал из отеля в порт отдельно. Кофры забиты старыми шмотками, багаж - фальшивка, никто не сможет отследить тебя по адресу его доставки. Багаж полетит на Шамбалу, а сам ты, налегке, - совсем в другое место, и там, если тебе понадобится одежда, ты купишь новую.
        В порту слышно только пение птиц и шуршание ветра в листве огромных дубов и кленов. Дух millennium taciturn тщательно культивируется: кое-где на стенах можно даже увидеть старые, оставленные в назидание потомкам таблички, напоминающие, что производство индустриальных шумов есть федеральное преступление из списка «бета». За лязганье металла о металл можно получить наказание: крупный штраф или даже высылку в малокомфортабельные новейшие миры. Ты небрежно проходишь регистрацию, сразу шагаешь в ВИП-зону и устраиваешься со стаканом алкоголя в кресле, собранном из тел пресноводных медуз с планеты Медиана. Это модная новинка: прозрачные твари размером с подушку умеют испускать мощные положительные биотоки и за четверть часа снимают страх перед полетом у любого. Один твой приятель пытался заработать на контрабанде медуз, но напоролся на людей из Службы безопасности корпорации «Биомех» и сейчас мотает срок в одну пятую стандарта.
        Ты в любой момент можешь присоединиться к этому неудачнику. Ты не забываешь, кто ты. Ты напряжен, несмотря на метарелаксанты и выпитые за полчаса три порции виски. Медузы под тобой еле слышно пыхтят, по спинке кресла проходят медленные волны. Внешне, разумеется, ты спокоен и даже начинаешь искоса посматривать на девушку, сидящую неподалеку, слишком свежую и сексуальную, чтобы сразу поверить в естественность ее свежести и сексуальности.
        Уву, натуральная красота пала жертвой биотехнической революции, с двенадцати лет каждая дура мечтает пересадить себе эпидермис алмазной бабочки; о вагинальных мышцах лучше вообще умолчать, у твоего личного имплантатора Маркуса в прайс-листе их - пятьдесят с лишним позиций, несчастный парень проводит у операционного стола по десять часов в день и давно уже держит целибат, женщины ему неприятны. Снимаю с нее одежду, жалуется он, и вижу не грудь или бедра, а позиции в прайс-листе…
        Ты вспоминаешь бедолагу Маркуса и улыбаешься. А потом замечаешь двух маленьких стариков - бледных, седых, дорогие костюмы немного глупо смотрятся на их сухих телах, - и страх парализует тебя. Медузы дрожат под твоими лопатками, безуспешно пытаясь снять напряжение. Старики на тебя не смотрят, но ты уже всё понял, ты слышал про этих стариков: они вовсе не старики, им по тридцать пять лет, седины и морщины - камуфляж; любой из них может убить тебя одним движением пальца.
        Ты прикидываешь дистанцию и понимаешь, что у тебя нет шансов. Оружия при тебе нет, ты не пользуешься оружием. Твое оружие - голова и нервная система.
        Потом тебя арестовывают и судят. Потом везут на Девятый Марс. Выдают бушлат и кислородную пайку. Скидывают с высоты в пятьдесят метров на песок. Три месяца ты живешь, как пустынное насекомое, хрипишь от удушья, страдаешь от жестокого поноса, покрываешься твердым панцирем синей грязи и ждешь своей участи. Иногда что-то происходит. Например, привозят знаменитого вора и бандита по кличке Жилец, и он зачем-то изъявляет желание познакомиться с тобой. Но тебе уже всё равно, что происходит вокруг, - ты ждешь, когда всё закончится.
        И когда однажды на рассвете с синего неба падает черная тень и грубый хобот манипулятора с ошеломляющей силой хватает тебя за ногу, выдергивает из твоей берлоги и тащит наверх, в трюм корабля, - ты счастлив так, как не был счастлив ни в бассейне люкса-трансформера, ни в Храме на Крови Космоса, ни в родительском доме, ни в постели с обладательницей вагинальных мышц высшей ценовой категории - нигде, никогда, ни разу.
        Ты хороший парень, ты просто немного запутался. Угнал несколько кораблей, был пойман и получил небольшой срок. Ты отбудешь наказание и вернешься к честной жизни честных людей.

3.
        Потолок и стены кармана мягко светились и подрагивали через равные промежутки времени. Хорошее дыхание, подумал Марат, сильный корабль. И притом совсем новый. Сейчас ребята с моего курса водят примерно такие машины…
        Первым делом он снял обувь. Ложась с любимой женщиной, мужчина снимает ботинки; очутившись на корабле, пилот ходит босиком. Даже если пилот бывший, ныне - осужденный правонарушитель, а корабль - тюремный транспорт.
        По мерцанию и колебанию стен Марат попытался угадать модель и год рождения биома, но не успел: стена набухла, лопнула, потекла мутной лимфой, и в карман ввалился долговязый дядька с крепкими ладонями фермера-колониста.
        Оглядевшись, новый пассажир сел на пол, уныло обхватил руками колени и вздохнул.
        - Нервничаешь? - спросил Марат.
        Долговязый отвернулся.
        - Эй, - позвал Марат. - Первый раз, что ли?
        Фермер кивнул. Он слишком старательно делал вид, что спокоен. Но перед стартом нервничают даже самые крепкие и бывалые путешественники. Два оперативника, арестовавшие Марата в пассажирском порту Олимпии, - прожженные, хладнокровные ребята - за минуту до гиперпрыжка синхронно побледнели и стали шепотом переругиваться на нескольких языках, а когда довезли клиента до следственной тюрьмы - вежливо попросили никому ничего не рассказывать. Иначе найдем и убьем, пообещал один, а второй, маленький и черноволосый, улыбнулся так, что пойманный преступник поклялся молчать, призвав в свидетели Кровь Космоса.
        - Ты как попал на Девятый Марс? - спросил Марат.
        - Я местный, - сухо объяснил фермер. - С Александрии - это соседняя…
        - Знаю. Тебя, значит, привезли на фотонном грузовике.
        - Да.
        Старый и неукоснительно соблюдавшийся пилотский обычай велит успокоить пассажира перед первым в его жизни гиперпространственным полетом. И Марат взял соседа за узкое запястье.
        - Как тебя зовут?
        - Молодай.
        - Какому богу молишься, Молодай?
        - Мы не молимся. Веруем молча.
        Марат кивнул.
        - Ты успокойся, Молодай. Я пилот, я сто раз летал. Зовут меня Марат, будем знакомы. Поверь мне: ничего страшного не будет. Это не фотонное корыто. Весь корабль сделан из стеклоида, он как бы… эластичный. По конструкции - обычный биом, живая машина. Такая же, как утюг. В твоем доме есть утюг?
        Фермер согласно хмыкнул.
        - Вот. Ты велишь, и утюг работает. Бесшумно и безотказно. Здесь то же самое. Только немного сложнее. Утюг штаны гладит, а корабль Космос протыкает. Называется - «гиперпрыжок». При переходе в гиперпространство возникают резкие колебания единого поля, и твердые материалы не выдерживают нагрузки. Металл рассыпается в пудру. И камни, и твердые пластики… Но живое тело свободно переходит в гиперстатус. И газы, и жидкости. Стеклоид специально изобретен, чтобы в гипер выходить. Кстати, он сам пропускает через себя любую живую ткань. Ну, то есть не любую, вертухай или, допустим, капитан в любой момент зайдет к нам в карман с любой стороны. Но мы с тобой выйти не сможем, такая настройка… Захочешь выйти - Застрянешь в стене, ноги будут здесь, а голова - в коридоре, очень глупо…
        Фермер несмело улыбнулся.
        - Когда у тебя заболит голова, - продолжил Марат, - это значит, корабль и его пилот дают сигнал: приготовиться. У меня, кстати, не заболит, потому что я сам - пилот. Тогда раздевайся догола, одежду - вот сюда, в пазуху, и закрывай на застежку, но вообще-то она все равно промокнет… Потом стенки задрожат и сдвинутся, из этих вот дырок потечет противоперегрузочный коллаген. Он дико воняет, но можно привыкнуть. Он заполнит весь наш карман доверху. Он потечет тебе в рот, в нос…
        Долговязый пассажир сильно побледнел.
        Ему было около пятидесяти, и Марат ощутил прилив гордыни. Мальчишка успокаивал взрослого дядю. Но в космосе гордыня опасна; пришлось улыбнуться и положить ладонь на дрожащие пальцы собеседника.
        - Но не утонешь, не помрешь, не пугайся. Коллаген насыщен кислородом и глюкозой. Еще в нем есть особый растворитель, он сделает наши кости мягкими. Опять же, чтоб мы без последствий пережили гиперпрыжок… В общем, ничего сложного, Молодай. Очнешься уже на месте. Проблюешься - и на выход. Только когда начнешь захлебываться, ты за меня не хватайся, не паникуй, ладно? А то были случаи… Вон петли торчат, как бы кожаные, за них держись и думай о чем-нибудь хорошем…
        - О чем? - наивно спросил Молодай.
        - О своих детях. Дети есть у тебя?
        - Были, - спокойно ответил фермер. - Я их убил.
        Когда Марат пришел в себя и обтер с лица пахнущую гнилыми яблоками слизь, накатило беспокойство. Что-то было не так. Корабль дрожал, было жарко. Слишком жарко! Не должно быть так жарко. Пилот - кретин, не проследил за теплорегуляцией, такому нельзя доверить даже маленькую туристическую лодочку. Любой ребенок знает, что сначала надо дать кораблю остыть и только потом будить пассажиров.
        Остатки коллагена с чавканьем засасывались в сфинктер на дне кармана. Марат лежал и смотрел, как содрогается и хрипит детоубийца Молодай, как вытекает из него рвота. С некоторым усилием сел и едва не вскрикнул от неожиданности: через стену грубо вторгся кто-то широкий, невероятно сильный; огромные твердые пальцы бесцеремонно вцепились в волосы, потащили, и Марат оказался в проходе прежде, чем успел закричать от боли и возмущения.
        Та же ладонь - огромная - зажала ему рот.
        Кишка пассажирского коридора пахла спиртом, стены слабо мерцали.
        - Очухался?
        Хватка была стальная. Марат дернул головой, давая понять, что соображает и реагирует.
        - Тихо, задушу! Двигай вперед, быстро.
        Корабль пребывал в раздражении, было душно и полутемно, кишка конвульсировала и временами сужалась так, что приходилось пролезать боком. Невидимый конвоир, сильно пахнувший потом, сопел и грубо толкал Марата в спину, они почти бежали. На одном из поворотов Марат угодил ногой во что-то мягкое - на полу лежал человек, глаза бессмысленные, неподвижные, горло вырвано, кровь совсем горячая.
        - Быстрей, - раздраженно прохрипело сзади. - Давай, давай!
        Они миновали грузовую палубу и оказались в пилотской рубке.
        Здесь было светлее, прохладнее, и корабельная плоть не текла от боли и раздражения. Над двумя утробами - пилотской и капитанской - подрагивал сотнями чувствительных мембран и нервных петель фиолетово-багровый центральный нервный узел, он же пульт управления: квазимозг новейшей, седьмой версии.
        Пилот лежал на полу, рядом с утробой, навзничь, раскинув руки, пальцы на голых, неестественно вывернутых ступнях шевелились, изо рта и ушей текла кровь. Марат посмотрел в лицо, вдруг испугавшись узнать приятеля или однокурсника; не узнал и ощутил мгновенное малодушное облегчение. Все-таки перешагивать через истекающего кровью коллегу проще, если он незнаком. При некотором усилии можно даже представить, что всё происходящее - страшный сон и в самый опасный миг всё кончится: осужденный угонщик проснется в своей норе на Девятом Марсе. Или даже в люксе-трансформере отеля «Олимпия-Хилтон».
        Он повернулся.
        - Что смотришь? - быстро, тихо проскрипел Жилец. - До сих пор ничего не понял?
        Как и Марат, он был обнажен, лоснился от пота и остатков коллагена, волосы слиплись, широкая грудь вздымалась, на плече видны были три крупные свежие царапины.
        - Понял, - сказал Марат.
        Жилец оскалился.
        Угон федерального судна, подумал Марат. Пожизненная каторга с изъятием тела осужденного на нужды правительства. Это тебе не лодки у миллионеров реквизировать.
        - Занимай место, - Жилец указал на пилотскую утробу. - И готовь старт.
        - Ты с ума сошел.
        Физиономия голого монстра перекосилась, глаза сверкнули. Марат непроизвольно отшагнул, споткнулся о лежащего пилота и упал.
        - Делай, что я говорю! - гулко, яростно произнес Жилец и, почти не нагибаясь, одним рывком руки поднял Марата с пола, сильно тряхнул.
        - Ты не понимаешь, - сказал Марат, стараясь сохранить самообладание. - Пилот ментально связан с кораблем. Если хозяин в опасности - корабль блокирует управление…
        - Знаю, - ответил Жилец. - Принцип слона и погонщика. Не бзди, сынок, пилот ничего не понял. Не успел. Мозги сгорели за две миллисекунды. Проверь управление. Всё должно работать.
        И он, мгновенно выбросив ладонь, толкнул Марата в грудь.
        - Не стой, делай!
        Марат ударился о скользкую дрожащую стену, разозлился, но переть против оскаленного, яростно сопящего профессионального злодея было бессмысленно.
        Он лег в пилотскую утробу, положил пальцы на контакты.
        В последние годы он имел дело с маленькими глупыми лодками, годными только для того, чтобы прокатить двух-трех девочек с одной планетной системы до соседней. А сейчас надо было договариваться с машиной чудовищной силы и сложности.
        - Ну?! - нетерпеливо прорычал Жилец.
        - Замолчи, - сказал Марат. - Дай успокоиться.
        Он задал простое тестирование - корабль не узнал нового хозяина, занервничал; Марат послал код симпатии, повторил его трижды, корабль нехотя дал понять, что готов к диалогу. У бывшего арестанта пересыльной тюрьмы на секунду перехватило дыхание. Он чувствовал себя муравьем, который приказывает кашалоту.
        - Внешне - всё нормально, - сказал Марат. - Но это может быть обман. Это совсем новый корабль, умный, я на таких не ездил… Я не могу гарантировать…
        - Не гарантируй! - перебил Жилец. - Просто заводи шарманку, и поехали.
        Впрочем, корабль был молод и доверчив, и диалог пошел без усилий. Марат дал понять, что восхищается мускулами биома, - и тот гордо пошевелил разгонными плавниками, за секунду искривив - просто так, ради забавы - несколько миллионов кубических километров окрестной Пустоты.
        Дальше - тактильная стимуляция нервных петель симпатической системы, набор предстартовых тестов, проверка гормонального фона. Всё работало и хотело движения, полета, наслаждения скоростью.
        - Он хочет остыть, - сказал Марат. - Отдохнуть.
        - Кто?
        - Корабль.
        - Плевать на корабль!
        Ни один пилот в обитаемых мирах не позволял и никогда не позволит оскорблять свой корабль, особенно - внутри самого корабля. И Марат закричал:
        - Нас отследят! Перед стартом автоматика выбросит буй! Мы можем сто раз прыгать с места на место - и каждый раз в точке входа будет оставаться маячок!
        Жилец вздохнул, подошел к утробе, положил ладонь на горло Марата, надавил. Пришлось вспомнить того мертвеца из коридора, у него были длинные волосы, старая мода космолетчиков.
        Он убил капитана, подумал Марат, а потом ухитрился выключить пилота, причем так, что корабль ничего не понял.
        - Сынок, - тихо, почти ласково произнес Жилец. - Вижу, ты умный парень. Ты ведь умный?
        - Наверное, - процедил Марат.
        - Тогда не гони мне про маячки. Я всё подготовил. Зайди в основные настройки, оттуда - в систему безопасности, из нее - в закрытые файлы. Я продиктую нужные команды. Мы отключим программу. Буй не будет сброшен.
        - А потом?
        - Потом - уйдем.
        - Куда?
        - Не твое дело! Далеко. Я знаю хорошее место. Тебе понравится.
        Осклабившись, легендарный вор полез в капитанскую утробу. На этом корабле место капитана располагалось не рядом с пилотом, а напротив, и Марат, на миг оторвав взгляд от экранов, тут же наткнулся на взгляд легендарного преступника.
        - Ненавижу стеклоид, - сказал Жилец. - Торчишь, как будто в чьей-то жопе. Ты на меня не смотри, парень. Это я на тебя буду смотреть. Одно лишнее движение - убью. Какой срок у тебя?
        - Одна двадцатая стандарта, - ответил Марат.
        - Это шесть лет, что ли? Если по старому? Не срок. А я - сто лет как приговоренный. Просыпаюсь и не знаю, доживу ли до вечера. Дожил - праздник. И так - каждый день.
        - Весело, - пробормотал Марат.
        Жилец нахмурился.
        - Заткнись. И успокойся. Если нас поймают, скажешь, что не виноват. Тебе ничего не сделают. Откроют черный ящик - увидят, что это я тебя заставил. Бил, угрожал, глумился и всё такое… Довезешь меня до места - отпущу с богом.
        - Богов много, - сказал Марат.
        - Ошибаешься, - ответил Жилец. - Бог один. Да и того нет. Ну что, остыл наш мерин? Или нет?
        - Почти. Теперь он должен почувствовать мое уважение.
        - Значит, давай, уважай его, как своего папу! Только быстро. Скажи ему, что я, Жилец, тоже его уважаю.
        - Ты тут ни при чем. Ты не пилот.
        - Не умничай! - крикнул великий вор. - Времени нет! Мы на трассе, тут везде патрули! Пора делать ноги!
        - Куда именно? Нужны точные координаты.
        - Неужели? - Жилец ухмыльнулся. - Тогда вводи, парень. Зет восемнадцать, омега десять, эклиптика двадцать два с половиной, триста семьдесят мегапарсек…
        - Это очень далеко, - возразил Марат.
        - А мне близко неохота.
        - Такой точки нет даже в Атласе Дальней Родни.
        - Заткнись! Ты ничего не знаешь про Дальнюю Родню.
        - Он выдохнется.
        - Кто?
        - Корабль.
        - Тогда, - великий преступник расхохотался, - бросим его! Пешком пойдем! Не болтай, командуй!
        Марат оглянулся на лежащего у стены пилота.
        - Если он умрет, корабль отправит сигнал тревоги.
        - Не умрет, - заверил Жилец, - пока я не захочу.
        Марат помедлил и спросил:
        - А можно узнать, как ты его…
        - Пилота? - спросил Жилец. - Яд глубоководного богомола. Братва с Патрии подарила. Жало богомола двадцать тысяч стоит, и еще найди его… Приклеиваешь иголочку на ресницу - и пошел. А понадобилась - оторвал, пополам сломал, подождал минуту - и можно втыкать. Любую тварь с ног валит. Восемнадцать лет хранил. Розовым мясом чуял - пригодится… А теперь…
        - Ясно, - перебил Марат, вводя стартовые команды. За три месяца жизни в синем песке пальцы огрубели, и, когда мизинец слишком сильно надавил на вестибулярную петлю, машина дала понять, что ей некомфортно. - Теперь замолчи и не шевелись. Сейчас утроба сделает тебе инъекцию растворителя, чтобы костная ткань стала мягче… Иначе умрешь… Успокойся, расслабься и не дыши. Попробуешь дышать - сломаешь ребра. Сейчас, если хочешь что-то сказать, скажи, потому что после моей команды тебе надо заткнуться.
        - Понял я, - мрачно пробормотал Жилец. - Не дурак.
        - Поехали, - сказал Марат.

4.
        Чуда не случилось, да и не бывает чудес в Дальнем Космосе. Корабль не выдержал, ему просто не хватило сил и дыхания, он переохладился и заболел, как только оказался в обычных трех измерениях. Корабли заболевают быстро, за несколько минут, потом подыхают, и не дай бог оказаться в пространстве на подыхающем, сошедшем с ума корабле. Бывает, они бьются в истерике или несутся, не слушая команд, самопроизвольно прыгая в гипер и назад, пока не произойдет распад материи. Всякий абитуриент Пилотской академии знает, что корабль - это не человек, кораблю нельзя приказывать то, что он не в силах выполнить.
        Стены рубки потекли желчью. Марат возбудил все аналитические системы - половина узлов не работала. Подохли силовые установки и кроветворные органы. Перегрелись и отказали серверы высшей нервной деятельности. И даже в хорошо защищенном блоке аварийной связи лопнули сосуды. Биом агонизировал, задыхался в смертном ужасе и не мог даже послать сигнал о бедствии.
        Зато Жилец хохотал в полный голос. Его лицо было мокрым от пота и совершенно диким. Вывернутые ноздри раздувались, оскаленный рот открывал коричневые зубы.
        - Добрались! - выкрикнул он. - Давай, сопляк, рули!
        - Нет, - возразил Марат, торопливо меняя настройки. - Не добрались. И не доберемся. Корабль умирает.
        - И черт с ним!
        - Мы не сможем сесть.
        - Идиот! - загрохотал Жилец. - Мы не будем садиться! Бросим корыто здесь, дальше пойдем в инстинктивном режиме!
        - Нельзя, - прохрипел Марат, вводя команды одну за другой. - На борту люди.
        - Люди? - Жилец беззаботно фыркнул. - Шесть тысяч приговоренных к пожизненному! Опомнись, дурак! На этом корабле ты один - человек! И то потому, что я так захотел! Вводи инстинкт!
        - Я не могу.
        - Ты пилот или фраер? Понюхай, неужели не чувствуешь? Началась гангрена, брюхо гниет! Мы заразимся! Включай сброс!
        - Так нельзя, - сказал Марат.
        Жилец уперся голыми локтями в скользкие края утробы, привстал, выпятил челюсть.
        - Тогда я тебя задушу! - проревел он. - И сам поведу! Ты свою работу сделал! Аварийные команды я знаю! Даю три секунды!..
        На счет «три» Марат зажмурился, призвал на помощь Кровь Космоса и погрузил дрожащие руки в теплое, пахнущее сырым картофелем серое вещество мозга живой машины.
        Ящерица сбрасывает хвост, а корабль - голову. Пилотскую рубку.
        Тряхнуло. Марат сжал зубы. Корабль очень мучился, он был только наполовину живой, но не хотел умирать, словно был полностью живой, и последним сигналом, посланным пилоту, был вопль страдания. Марат в ужасе разорвал ментальный контакт и заплакал.
        Если поместить в сознание муравья всю боль кашалота, муравья разорвет.
        - Кровь Космоса не простит нас, - прошептал Марат. - Мы великие грешники. Мы убили людей.
        - Они сами себя убили, - проскрипел великий вор. - Ты ни при чем.
        - Кровь Космоса ничего не прощает!..
        - Я тоже! Заткнись и включи экраны.
        - Я даже не знаю, где мы!
        - А тебе и не надо.
        Марат включил, у него перехватило дыхание.
        Планета была прямо под ними, серебристо-желтая, в тонкой, плотной, облачной шубе атмосферы, а из-за ярко-фиолетового края выглядывало, рассылая обильные лучи, местное светило, желтый карлик.
        - Смотри какая… - почти нежно произнес Жилец. - Большая, теплая. Золотая.
        - Ты уже был здесь?
        - Только в мечтах, пацан, - ответил Жилец. - Только в мечтах… Слушай, я не могу найти ремни.
        - Их нет, - процедил Марат. - Вытяни руки и ноги. Утроба сама тебя удержит.
        - Она не держит!
        - Значит, сам держись. Половина систем подохла. Садиться будем вручную. И вслепую. Или сгорим, или разобьемся. Шансов мало.
        Легендарный вор захохотал.
        - Шансов всегда мало!
        - Замолчи! - выкрикнул Марат. - Мешаешь! Упрись ногами и руками.
        - Некуда, начальник, - возразил Жилец. - Тут всё мягкое и скользкое.
        - Вот в мягкое и упрись. Мы садимся наугад. Если ты что-то знаешь про эту планету, говори. Куда двигать - к экватору? К полюсам? Что за атмосфера, где океаны, где материки?
        Жилец смерил Марата презрительным взглядом и нехотя сказал:
        - Мой друг… Жидкий Джо… он говорил, что тут рай. Лучше, чем на Старой Земле. Вода, атмосфера, климат - всё как надо… Здесь никто никогда не был…
        - А этот… твой Жидкий? Он - был?
        - Был. Он везде был… - Жилец опять трубно расхохотался. - Давай, парень! Я знаю, что ты лучший пилот Федерации в своей возрастной категории. Нам нужна мягкая посадка!
        Марат тоже решил захохотать, потому что в их ситуации о мягкой посадке мог рассуждать только полный дилетант. Пилотская рубка имела неприкосновенный запас энергии, но Жилец, судя по всему, неплохо разбирался в биомеханике и не хуже любого пилота знал, что такое гиперпространственное переохлаждение. Ураганная гангрена в считаные минуты губит и тело корабля, и голову. Голова успела оторваться, но процесс омертвения тканей остановить уже было нельзя. Марат поделил остаток мускульных сил поровну между контурами охлаждения и торможения, переключил надпочечники в режим максимального стресса, после чего закрыл глаза и попытался расслабиться.
        Но ни захохотать, ни расслабиться не сумел. Десять минут назад он стал косвенным виновником гибели шести тысяч пассажиров. Последний раз он хохотал в кино, два года назад, вместе с Юлой. Однако Юла осталась в прошлой жизни. И статус лучшего пилота в категории до двадцати лет - тоже. В нынешней - только тело, до сих пор зудящее от синего песка, и узкое, вибрирующее пространство пилотской рубки: две утробы, между ними - консоль, выше - экраны визуального контроля. И два горячих мокрых тела, две пары сверкающих глаз, и два помутневших сознания, и два сильно бьющихся сердца.
        - А он? - спросил Марат, показывая належавшего у стены пилота.
        - Забудь, - ответил Жилец. - Яд богомола смертелен.
        - Значит, ты обманул меня.
        - Конечно. А теперь молчи и управляй.
        Через четыре минуты они вошли в плотные слои, и смрад горелой плоти заполнил рубку. Ее изначально проектировали и как пилотскую кабину, и как спасательную капсулу, кожа метровой толщины при горении спекалась в корку, которая была прочнее любого металла. Марат опасался не высокой температуры, а удара. Перегрузку он легко выдержал - впрочем, его спутник был еще крепче и не сводил с него яростного внимательного взгляда.
        Пробили облачный слой - открылась бесконечная желто-лиловая равнина. Сверкали зеркала озер. На поверхности - ни одной прямой линии: ни дорог, ни каналов. В небе - ни одного летательного аппарата. Если здесь и жили аборигены, они никак не охраняли свое воздушное пространство.
        Оглушительно засвистели тормозные турбины. Сами включились, подумал Марат, значит, не вся автоматика умерла. Может, и спасемся…
        - Да! - крикнул Жилец. - Да! Вот она! Я же говорил! Золотая!
        Это был славный, просторный и чистый мир, яркий и свежий, он сиял и был невыносимо гостеприимен. Оставалось только проследить за тем, чтобы не врезаться в него на скорости в тысячу километров в час.
        - Торможение! - крикнул Марат. - Держись!
        Жилец послушно вцепился огромными ладонями в серые, сочащиеся лимфой края капитанской утробы. Не выдержит, сказал себе Марат, слишком крупный, утроба ему мала, он неправильно согнул ноги и спину не прижал…
        - Прижмись! - заорал он.
        - Что??
        - Спиной прижмись!!
        Жилец не понял, дико ощерил рот. Спустя несколько мгновений Марат увидел несущуюся им навстречу сплошную стену желтых зарослей. Оторвать взгляд от переплетения кривых ветвей, от разноцветного шевелящегося леса, летящего навстречу с огромной скоростью, было невозможно - но страшнее было видеть глаза легендарного преступника, расширенные зрачки, в которых полыхал чистый восторг.
        Марата выбросило из утробы и ударило о стену.

5.
        - …Очнись! - протяжно, на выдохе кричал Жилец. - Слышь, фраер! Очнись, очнись!
        Его сиплые вопли не имели отношения к загробному миру - это был рев раненого, пострадавшего, но очень живого существа. Марат понял, что спасся, и разлепил веки. В голове гудели апокалиптические колокола, болела спина и шея.
        Мигало аварийное освещение. Жилец лежал на спине возле капитанской утробы, придавленный телом пилота.
        Отчаянно пахло горелой органикой.
        Марат осторожно подтянул к себе колени, сел, привалился спиной к дрожащей стене капсулы.
        Не только живой, но и невредимый, подумал он. Дважды повезло. Когда вернусь, уйду в монастырь. Я пилот, меня возьмут сразу… Отсижу, сколько надо, и приму постриг…
        - Ага… - легендарный вор ухмыльнулся. - Я думал, ты готов… Молодец, крепкий… Помоги…
        Марат подполз, кое-как отвалил в сторону мертвеца, глядевшего стеклянными, сильно выкаченными глазами, наклонился.
        - Осторожно… - басом велел Жилец. - Позвоночник поврежден… Или сломан.
        - С чего ты взял? - спросил Марат.
        Легендарный вор издал тяжелый неприятный звук, гибрид стона и рычания, выражавший досаду, усталость, презрение - и одновременно веселье.
        - Идиот. Мне сто тридцать лет. Я пять раз его ломал.
        - Говорил: спиной прижмись…
        Жилец опять зарычал, его лицо побелело.
        - Спокойно, - сказал Марат. - Мы живы, корпус цел. Считай, повезло. У нас есть аварийный аккумулятор, двадцать тысяч ампер-часов. И медицинское оборудование. Я перетащу тебя в утробу и запущу программу. Через полчаса будем знать, где и что сломано.
        - Давай, - разрешил великий уголовник. - Только учти, я тяжелый…
        Марат взял его за предплечья и потянул. Жилец издал глухой стон, лицо перекосило судорогой.
        - Да, - сказал Марат. - Тяжелый.
        - Не болтай, кретин… Делай…
        С третьей попытки огромное тело удалось поместить в пилотский ковш. Марат настроил программу, края утробы завибрировали и сомкнулись над телом Жильца, из пор с отвратительным звуком стал выдавливаться розовый анестетик.
        Только теперь, когда пассажир был в относительной безопасности, пилот мог подумать о себе.
        Сел на пол, ощупал ноги и ребра.
        Всё просто. Пилотом надо родиться. Кроме того, надо, чтобы отец был пилотом и воспитал сына в старой традиции. Еще надо, чтобы отец отправил пятилетнего отпрыска в Пилотскую академию: закрытое привилегированное заведение, где в полной изоляции умнейшие и терпеливейшие педагоги превращают мальчиков в свехсуществ, умеющих вести эмоциональный диалог с самыми сложными биомашинами.
        Ментальный контакт с кораблем предполагает любовь и уважение к кораблю. Если пилот не уважает корабль, тот не будет подчиняться пилоту. А уважение к кораблю начинается с уважения к самому себе. Ведь если ты не умеешь уважать себя - как ты сможешь уважать живой механизм весом в пять тысяч тонн?
        Пилот всегда остается пилотом. Даже вне корабля. Даже на твердой поверхности планеты. Даже в постели с женщиной. Даже если корабль издох и совершена аварийная посадка, даже если из шести тысяч пассажиров уцелел всего один и этот один - особо опасный преступник, вор и убийца, живущий на грани безумия, презрительным хохотом встречающий любую смертельную угрозу. Пилот сначала заботится о пассажире, а потом - о себе.
        Кости были целы. Болело плечо, и спина, и голова, и загривок, тошнило, но Марат мог двигаться и думать.
        Он доковылял до навигационной панели, положил руки на нервные окончания.
        Продиктованные Жильцом координаты Марат запомнил еще в момент старта и теперь знал, что его занесло на дикую и неисследованную территорию. В Каталоге Дальней Родни - его Марат изучил еще в шестилетнем возрасте - не содержалось никаких сведений о Золотой Планете и звездной системе, к которой она принадлежала. Помимо апокрифического Каталога Дальней Родни были и другие - Главный Атлас, Общий Пилотский, Малый Пилотский, Новейший Пилотский; были регулярно обновляемые лоции, продаваемые на черном рынке базы данных, иногда правдивые, чаще - поддельные; количество известных планет непрерывно увеличивалось, людям требовались новые источники энергии, новые месторождения, новые территории для заселения; Марат держал в голове около полутора тысяч названий обитаемых и необитаемых миров - но о Золотой Планете не мог припомнить ровным счетом ничего.
        Он снял внешние данные: территория биологически активна, полностью пригодна для жизни. Жидкий Джо, кто бы он ни был, оказался прав. Никаких проблем с составом атмосферы, давлением и радиационным фоном. С экрана смотрело дикое переплетение желто-лиловых линий. Бортовой морфосканер оказался исправен: обнаружил большие сообщества теплокровных тел самых разных форм и объемов и тут же затеял классификацию, за несколько минут успел выделить две сотни видов летающих, ползающих, бегающих и плавающих тварей, начиная бактериями и заканчивая особями массой не менее двух тысяч килограммов; Марат оставил умную машину за этим полезным занятием и переключился на осмотр капсулы.
        Капсула ждала приказа: то ли направить остаток энергии на регенерацию основных узлов, то ли сохранить силы для поддержания жизнеобеспечения экипажа. Приказа не последовало: сначала был нужен внешний осмотр.
        Аварийный запас пищи уцелел, Марат выпил воды с витаминами, немного поколебался и сделал себе инъекцию мультитоника.
        Сразу вспомнил Юлу. Она очень уважала пилотский мультитоник. С девушками всегда так. Познакомишься - сразу улыбка, лукавый взгляд и просьба: «Угости мультитоником, пилот!»
        Марат печально ухмыльнулся. Теперь расстояние до ближайшей лукавой девушки нельзя вычислить даже приблизительно, слишком велика погрешность.
        Значит, не будем и вычислять. Как-нибудь потом. Когда выживем. Пока - насущные дела. Вылазка.
        Скафандром можно пренебречь, решил он. Скафандр дает ложное чувство защищенности. Оставим это для туристов и дилетантов. Для тех, кто не принадлежит к Церкви космитов и не прошел крещение. Скафандр хорош в открытом Космосе, а на планете, пригодной для обитания, на первое время достаточно принять дозу универсальной сыворотки, во избежание заражения.
        Из узкого кармана в стене Марат извлек стандартный пилотский револьвер: три тысячи зарядов, включая разрывные, шумовые и Паралитические; ни одной металлической детали. Сунул за пояс.
        Потом закрыл глаза и попросил Кровь Космоса помочь ему.
        Открыл шлюз.
        Снаружи было тепло и сумрачно. Влажные джунгли, лиловые стволы разной кривизны, буйный подлесок, мясистая листва, сотни разнообразных шумов: от криков и стонов до шепота, шелеста и бульканья. Воздух был приятен. Марат шагнул и немедленно провалился по щиколотку в оранжевую жижу. С усилием продвинулся на десяток метров, нашел поваленное дерево, вылез, оглянулся. Сразу понял, что именно джунгли сохранили жизнь ему и его злобному спутнику. След падения капсулы тянулся, сколько хватало взгляда: длинная и прямая, как стрела, рана в густой чаще. Сотни больших и маленьких стволов, паутина ветвей и лиан - всё это послужило живым амортизатором, замедлило скорость падения.
        А могло быть иначе: ущелье, скалы, удар, хруст сокрушаемой плоти, сначала квазиживой, потом - живой и разумной. После чего местные животные съедают останки. Таков парадокс современной биокосмонавтики, известный каждому пилоту как «случай Мюллера». При ударе о поверхность планеты местные животные, если они есть, понемногу употребляют в пищу весь погибший корабль и его экипаж, следов не остается.
        Вспомнив о том, что от капитана Мюллера остались только зубы, случайно найденные в желудке инопланетной твари, Марат поспешно посмотрел на экран портативного морфосканера и немного успокоился: представители здешней фауны поспешили уйти подальше от места катастрофы. Ближайшее потенциально опасное тело, по габаритам схожее с лошадью, находилось в километре к северу и быстро удалялось.
        Марат еще раз потянул носом. С каждым новым вдохом голова прояснялась, и когда некая местная бабочка размером с хорошую сковороду подлетела и посмотрела четырьмя парами блестящих глаз, пилот улыбнулся.
        Я жив, я невредим - с остальным разберемся. А капитану Мюллеру просто не повезло. Говорят, он был неверующий - вот и причина.
        Проваливаясь по колено, Марат прошел около пятидесяти метров, пока не выбрался на сухой берег болота, обернулся.
        Наполовину погруженная в оранжевый кисель, обугленная, черная капсула выглядела страшно: как горячий кусок фекалий, переброшенный завистливым сатаной через забор райского сада. На мутной, сладко и странно пахнущей поверхности болота вздулись радужные пузыри. Глядя на них, Марат поразмышлял и поспешил к шлюзу.
        Жилец дремал, приоткрыв кривой рот, но едва чужой человек наклонился над ним - открыл мутные глаза и выдохнул низкое, тяжелое «э-э-э», означающее, судя по всему, сигнал угрозы, нечто вроде «я слаб, но всё равно опасен».
        - Что там? На улице?
        - Ты был прав, - сказал Марат и сглотнул слюну, едва вчитавшись в бегущие по экрану строчки. Техника поставила Жильцу диагноз. - Снаружи жить можно. Но это не главное…
        - Эй! - гневно прохрипел великий вор. - Чего резину тянешь? Главное не главное… Говори главное.
        Марат хотел положить руку на его плечо или сделать какой-нибудь другой жест, выражающий сочувствие, но вдруг понял, что квадратное, заскорузлое существо с длинными, как у обезьяны, руками, свободно лежащими сейчас вдоль тела, совершенно не нуждается в сочувствии, ибо само никогда его не испытывало. Так не нуждается в алкоголе убежденный трезвенник.
        И пилот негромко отчеканил:
        - Твой позвоночник сломан в трех местах.
        Жилец ничего не ответил, смежил веки. Марат решил, что ему тоже лучше будет помолчать. Потом великий вор разлепил губы и грубо спросил:
        - А оно… Он не может… Ну… соврать?
        - Это биом. Живая машина. Она не умеет врать.
        - Ясно.
        Марат облизал губы.
        - Точнее, это колония организмов, пребывающих в сложном симбиозе. Корпус капсулы - сразу пять организмов, потому что состоит из пяти слоев, у каждого слоя - свой обмен веществ, но общая нервная система… Когда капсула была пилотской рубкой большого корабля, ее нервная система была частью большой корабельной системы… Или, например, блок пожаротушения: это другой организм, с отдельными органами чувств…
        Жилец смотрел в потолок, но видно было - слушал.
        - Утроба, в которой ты лежишь, - тоже самостоятельный организм. Я могу ее ударить - видишь? Шевелится. Сейчас я запустил все медицинские программы, и она тебя лечит. Всасывает выделения, вкачивает обезболивающее…
        - Тогда, - прохрипел Жилец, - пусть она починит мой хребет.
        Марат вздохнул.
        - Не починит. Она не умеет делать сложные операции. Тем более у тебя наверняка кости не свои…
        Было видно, что Жилец не хочет верить в постигшую его беду.
        - Братан, - ухмыльнулся он. - Я уже забыл, откуда у меня что. Помню, межпозвоночные диски менял семь лет назад, на Фата-Моргане… Имплантатор был идиот криворукий, но торчал мне денег и уговорил… Сами позвонки - синтетические, из напряженного углепластика… Костный мозг пересажен раз десять…
        - А мышцы - гиперборейского сайгака?
        - Угадал.
        - Я себе тоже такие хотел.
        - Все хотели, - мрачно сказал Жилец. - А я не хотел, просто пошел и сделал.
        - Поэтому ты такой тяжелый?
        Вместо ответа великий вор надул щеки и выдохнул: дал понять, что ему надоели вопросы.
        Марат оглядел трепещущие стены и потолок. Капсула до сих пор не могла успокоиться. Но всё, что должно было охранять жизнь, здоровье и безопасность людей, пока работало.
        - Паниковать не будем, - решительно объявил пилот, спокойный и уверенный в себе (а куда деваться, если катастрофа уже произошла, если ничего не осталось, кроме уверенности в себе). - Утроба сделает всё, что сможет. Энергия у нас пока есть, так что я могу тебе гарантировать поддержание жизнедеятельности… Если какие-то ткани способны к регенерации, утроба им поможет…
        - Ладно, - сказал Жилец. - Разберемся. Расскажи, как там, снаружи?
        - Нормально, - сказал Марат. - Но есть одна проблема. Мы в болоте, и мы медленно тонем.

6.
        Отец Марата слыл одним из самых блестящих пилотов обитаемых миров и сделал головокружительную карьеру. В возрасте двадцати пяти лет уже водил «чайные клиперы»: маленькие сверхмощные грузовики, переправлявшие с планеты на планету скоропортящиеся деликатесы и специальную почту, которой обмениваются сильные мира сего в обход официальных служб доставки. Но основным товаром был, разумеется, материал для трансплантаций. С Олимпии на Патрию - змеиные гипофизы, обратно - личинки алмазной бабочки. С Гипербореи на Агасфер - кожу белого дельфина и мышечные ткани полярного сайгака, обратно - слуховые мембраны пресноводного плезиозавра и корневища летающего плотоядного гриба. С Атлантиды на Сиберию - прозрачные водоросли, обратно - сухожилия и глазную сетчатку снежного ястреба. Имплантаторы платили, не торгуясь. Человечество наслаждалось плодами биотехнологической революции, каждый желал сделать свое тело более гибким, или крепким, или чувствительным. Никто не хотел стареть, никто не хотел экономить. Глаза сиберианского ястреба (в комплекте - модифицированный нервный узел и установочный драйвер) позволяли
человеку различать полтысячи оттенков любого цвета и на расстоянии в пять километров видеть предметы размером с ноготь.
        Перевозимые чайными клиперами грузы стоили огромных денег, ответственность была велика, жалованье - тоже. В тридцать восемь лет отец Марата с почетом ушел на пенсию и немедленно устроился личным судоводителем к одному из могущественных совладельцев корпорации «Биомех», герою светских хроник, меценату, хулигану и бисексуалу Иеремии Арчибальду, или, как его называли на русскоязычных территориях, Бешеному Ярёме.
        В тот же год личный пилот Ярёмы женился на племяннице начальника охраны хозяина. Родители дали за дочерью устричные фермы на маленькой, но опрятной планетке Офелия и доходный офисный комплекс в деловой столице Олимпии. Всё шло великолепно, и через девять месяцев после свадьбы на свет появился первенец, Морт, а спустя год - Марат. Судя по генной карте, мальчиков ждало благополучное будущее: оба унаследовали от отца железное здоровье и абсолютную стрессоустойчивость, девяносто девять баллов по стобалльной шкале.
        В пять лет оба поступили в Пилотскую школу, в шесть - совершили первый гиперпрыжок на тренажере Уильямса.
        Еще через год отец потерял работу. Типичная история для пилота частной яхты. Бешеный Ярёма был человек огромного масштаба и очень любил летать. Обедал с компаньонами на Агасфере, ужинал с любовницей на Шамбале, потом спешил домой, на Олимпию, чтобы утром поцеловать пятерых законных жен и троих мужей. Однако Иеремия Арчибальд не родился пилотом, и однажды его сознание перестало выдерживать ежедневные гиперпереходы. Хозяин стал раздражен, мучился сплином, много пил и пристрастился к вытяжке из корневища летающего гриба. Однажды между пилотом и хозяином произошел конфликт - и пилот, как велела старая традиция, немедленно уволился.
        Что и как там было - никто не знал. Ходили слухи, что Арчибальд перебрал мультитоника и затащил в капитанскую утробу одну из своих содержанок, чтобы предаться с нею любовным утехам прямо в момент гиперпрыжка; пилот возразил. Поговаривали также, что Бешеного Ярёму вывел из себя не столько пилот, сколько корабль, который, естественно, в момент конфликта занял сторону пилота, а не владельца. Кораблю всё равно, кто его хозяин. Корабль слушается только пилота, и то не всегда. Более того, частные яхты, как правило, терпеть не могут владельцев, людей жестких, коварных и часто откровенно злых, и если, например, пьяный владелец, обнимая удолбанную подругу, просит пилота «дать девушке немного порулить» - это верный знак того, что пилоту пора просить расчет.
        Так или иначе, отец Марата оказался в опале, но капиталов не потерял и почел за благо удалиться с женой на провинциальную Офелию, где полностью сосредоточился на выведении знаменитых смеющихся устриц.
        Мальчики остались под опекой директората Пилотской академии, по родителям не скучали и к тринадцати годам сделались знаменитостями. Прежде всего старший, Морт: его открыто называли гением пилотажа. Он водил учебные яхты в таких режимах, что бывалые капитаны отказывались верить своим глазам. Марат тоже отлично успевал по всем предметам, но до брата не дотягивал и однажды понял, что никогда не станет величайшим пилотом всех времен.
        Морт был лучше. Морт был красивее, обаятельнее, смелее, быстрее, умнее и благоразумнее. Морт был веселый парень, и глупые учебные лодки радостно подчинялись гениальному мальчику. Многие одноклассники этого вообще не замечали, но учителя и наиболее одаренные воспитанники хорошо видели, что любой биом выполняет команды Морта с невероятной быстротой. А в космовождении бывает так, что одна микросекунда решает судьбы тысяч пассажиров.
        И тогда Марат написал рапорт об уходе.
        Ему было шестнадцать.
        Разумеется, его никто не отпустил бы из элитного учебного заведения. Пилотов с такой чувствительностью и такой скоростью ментального диалога рождается в каждом поколении не более полусотни, и способности к диалогу с биомашинами нельзя имплантировать. Средний гражданин вполне может договориться с пылесосом или автомобилем, но гиперпространственный корабль слишком суров и капризен, подчинить его может только профессионал, сочетающий мощный интеллект с великим терпением и хладнокровием.
        Пилоты считаются полубогами, всякий обыватель назвал бы бегство из академии сумасшествием. Так что свое заявление Марат не положил на стол ректору, а отправил почтой, когда надежно запутал следы.
        Спустя несколько недель он угнал свой первый корабль: старую легкую лодку, принадлежавшую какому-то провинциальному чиновнику, из тех, кто всю жизнь верой и правдой служит на гиперборейских глубоководных пастбищах ради большой пенсии. Лодку продал повстанцам с Шамбалы - несгибаемым фанатикам революции, которые заодно держали весь наркотрафик на подвластных Федерации территориях. Повстанцы хорошо заплатили и предложили Марату примкнуть, однако начинающий корсар отказался.
        Он наивно полагал, что вырученных денег ему хватит и на новые документы, и на новую внешность, и даже на новую личность. Но сразу совершил большую ошибку. Продал лодку барыге и у него же заказал полный комплект опций. Барыга, майор Непобедимого Революционного Фронта, даже вспотел от удовольствия, а юный угонщик не заметил этого и беспечно продиктовал: биомаска, биопаспорт, генная карта и - главное - новые файлы во всех двадцати двух федеральных базах данных. Барыга хмурился, качал головой. «Это очень, очень сложно, мой юный камрад. Мне нужна еще одна лодка, больше и мощнее. Сделай - и тогда я попробую что-нибудь придумать. Паспорт, маска - это мы можем, а вот базы - там опасно, особенно в главном сервере корпорации “Биомех”… А если не поменять персональный файл “Биомеха” - любой корабль подаст сигнал тревоги сразу, как только почует неладное…» - «Знаю, - ответил шестнадцатилетний пилот, - не учи. Все корабли сделаны в “Биомехе”, все имеют программное обеспечение “Биомеха”… Говори, сколько».
        Барыга повторил, что ему нужна еще одна лодка. Спустя неделю Марат выполнил заказ. Барыга открыл ему счет в офшорном банке и дал адресок имплантатора. Юному злодею установили чужой биопаспорт, но имплантатор - его звали Маркус - поднял нового клиента на смех. «Малыш, - сказал он, - ты неправ. Тебе следует продавать одному человеку, но покупать у другого. А лучше - всегда продавай разным людям и покупай у разных. Меня, Маркуса, это не касается, у меня золотые руки и реальные цены, насчет телесного тюнинга - всегда обращайся только ко мне, я не повстанец, я обманывать не буду… Но знай: новая личность обойдется тебе в миллионы. Знающие люди собирают ее по частям. Давай я тебе пока поставлю хорошие зубы и глазные яблоки, не требующие смачивания, по нормальной цене, а заодно расскажу, как делать дела…»
        Выяснив подробности, Марат приуныл. Внешность, паспорт, номерные банковские счета - это стоило немало, но считалось забавой по сравнению со взломом федеральных информационных баз. Таможенный контроль, налоговый контроль, эпидемиологический, транспортный, полицейский, военный, миграционный, наркологический, этический, Контроль корпорации «Биомех», Архив службы КЭР, Особый президентский архив, Специальный контроль для визита на планеты с ограниченными режимами пребывания. Взлом каждой базы обходился в астрономическую сумму. Двадцать две базы, в каждую надо поместить новый файл. Из двадцати двух частей сложить нового гражданина Межзвездной Федерации - и тогда можно думать о новом доме и новой легальной работе.
        - Если ты, - говорил Маркус, - хочешь осесть простым фермером на какой-нибудь Атлантиде, или на Медиане, или в другой скучной дыре - это дешевле. Но ты ведь не хочешь, да? Ты пилот, тебе надо летать. Значит, добавь сюда базу Федеральной комиссии межзвездных судоводителей. Все пилоты наперечет. Как ты себе это представляешь? Не лучше ли тебе вернуться с повинной? Успокоишься, доучишься в академии…
        - Я не вернусь, - ответил тогда начинающий преступник. - Я угоню столько лодок, сколько понадобится. Я стану фермером, рудокопом, ассенизатором, кем угодно. Но Морт будет самым крутым пилотом в мире.
        - А кто такой Морт? - спросил Маркус.
        - Не твое дело, - сказал Марат.
        Он имплантировал себе модифицированные легкие - без них нечего было делать на планетах с тяжелыми атмосферами, типа той же Гипербореи; купил новое лицо и еще три биопаспорта. Следующие два года провел в непрерывных перелетах с одной планеты на другую. Копил деньги. Ждал, когда придет идея. Если не знаешь, что делать, - жди. Само придумается.
        Потом появилась Юла; она изменила многое, если не всё: наверное, такая ситуация и называется любовью; потом Юла ушла, а вместе с любовью ушла и удача. Ничего особенного, простая история. Любимый человек уходит от тебя, и вот ты уже пойман и сидишь в песчаной яме. А чуть позже участвуешь в угоне федерального судна.
        Пока носился с планеты на планету, запутывая следы, обзаводясь связями, пожимая руки каким-то хихикающим хакерам, выкладывая чемоданы с наличными на столы тихих банкиров, похожих на клерков из похоронных бюро, пока осваивал навыки жизни среди богатых, пока учился обманывать, подбирать костюмы к обуви, вычислять слежку - несколько раз ловил отраженные слухи, обрывки кем-то сказанных фраз. Посмеивался. Пилотское сообщество было всерьез озадачено исчезновением одного из самых талантливых воспитанников академии. Главная версия гласила: младший брат позавидовал старшему и сбежал, не выдержав обиды, нанесенной судьбой. Великий пилот, первый и лучший, должен быть один. Как герои прошлого. Валерий Чкалов был один. Хотя совершил свои главные подвиги вместе с Беляковым и Байдуковым. Армстронг был один, хотя его первые шаги по Луне страховали Олдрин и Коллинз. И Говард Хьюз был один. И Гагарин.
        Истории нужны первые - вторые и третьи постепенно забываются.
        Беглец только усмехался. Он никогда не завидовал брату и ни одной секунды в своей жизни не мечтал стать величайшим покорителем пространства. Слава, лавры, место в истории, статус культовой персоны - всё это не интересовало Марата.
        А Морта интересовало.
        Старший брат был великолепен. Гениален. И, как все гении, самолюбив, азартен, вспыльчив, раним. Старший брат знал, что он первый и лучший, но мучился страхом потери статуса. Что делает тогда младший брат, спокойный, умный, но при этом лишенный амбиций? Он уходит в тень. Исчезает.
        Вакуум вокруг суперзвезды обязателен. Если его нет, его следует создать. Никого рядом. Ни одного претендента на трон. Ни одного мастера, хоть в чем-то способного сравниться с блестящим Мортом. Пусть будут тысячи ремесленников, славных парней, просто хороших надежных профессионалов - а сияющий Морт, непревзойденный бог навигации, вечно будет парить над всеми.
        Младший брат слишком хорошо знал старшего. И слишком любил его.
        Его все любили.
        Мама очень любила Марата, но Морта - красивого, тонкого, обаятельного - любила больше. Папа очень любил Марата, но с Морта - уникального чудо-ребенка - сдувал пылинки. Учителя, лекторы, наставники и капелланы очень любили Марата - но его братишку считали Иисусом Христом пилотажа.
        Если старший брат одержим великими страстями и желает быть богом - младший освобождает площадку для строительства храма.
        Накануне побега Марат пришел к брату в комнату, хотел поговорить, попрощаться - не прямо, но хотя бы взглядом, жестом. Впрочем, можно было и словами. Морт никогда не выдал бы, не донес, наоборот, денег бы сунул и совет дал. Они не были близкими друзьями, иногда месяцами не разговаривали, жили в разных комнатах, но в решающие моменты, разумеется, стояли друг за друга до конца. Марат обдумывал побег почти полгода, взвесил и просчитал последствия так, как умеют просчитывать только пилоты, до пятого знака после запятой, и хорошо сознавал, что первое время - три или четыре года - беглецу придется жить преступным ремеслом, угоном лодок, ничего другого в жизни он не умеет; дороги братьев могли разойтись надолго, если не навсегда.
        Пришел, осмотрелся. Морт - как звезда и крутой парень - держал у себя салон. Двери его апартаментов были открыты круглосуточно для всех желающих. Диваны, кресла, напитки, журналы, непременные девчонки, всё время разные и все, как одна, одуревшие от счастья: не каждую позовут в узкий круг приближенных. Морт - скромный, тихий, лишь чуть-чуть, почти незаметно для постороннего глаза, светящийся величием - обычно полулежал где-нибудь в углу, закрыв глаза, демонстративно безучастный, погруженный в себя, расслабленный. Беспокоить гения было запрещено, нарушителей выгоняли взашей, и когда Марат потряс брата за плечо, тот, не поднимая век, тихо выругался на неизвестном Марату наречии.
        Войдя, Марат не увидел знакомых лиц, но никто не сделал гостю замечания, не предупредил, что хозяина комнаты нельзя беспокоить. Братья были очень похожи, и все присутствовавшие, углядев сходство, почтительно притихли, догадавшись, что будет частный, родственный разговор; кто-то деликатно приглушил музыку, кто-то даже потянулся к выходу - однако шикарный Морт, Христос пилотажа, так и не вышел из нирваны. Сделал слабый жест, означавший - «кто бы ты ни был, вали к черту». И Марат, улыбнувшись и посмотрев в лицо сына своей матери, сделал шаг назад.
        Отличий, конечно, было больше, чем сходства. Марат считал, что вся мужская сила досталась старшему брату, младший унаследовал от родителей жалкие остатки. Подбородок старшего был крепче, челюсть шире, нос прямее, губы сжимались плотнее, кулаки били больнее. В свое время младшему от старшего досталось известное количество затрещин, оплеух и прочих доказательств первородства. Позже случались и более серьезные разногласия: старший несколько раз уводил у младшего подруг.
        С подругами в Пилотской академии было свободно, общение с противоположным полом поощрялось педагогами: чтобы управлять кораблем, нужно любить его, а как пилот научится любить? Чтобы мальчик научился любить, нужна девочка. В корпуса, где жили курсанты старше пятнадцати лет, девочки проходили свободно. Иные специально прилетали издалека. Сами курсанты не имели права покидать территорию, процесс их взросления и созревания жестко контролировался, даже свидания с родителями разрешались не чаще двух раз в год; с раннего детства изолированные от мира, будущие пилоты воспитывались в строгости, подъем в пять, отбой в девять, изматывающие тренировки, изощренные восстановительные процедуры, но каждый пятнадцатилетний отрок имел право на любое количество женского внимания. Отбоя от соискательниц не было, уединиться с пилотом мечтала любая, и на Агасфере, в горах западного материка, где на огромной территории были выстроены корпуса академии и учебная взетно-посадочная площадка, имелся даже специальный отель, в котором жили только девочки, прилетевшие познакомиться с лучшими в мире мальчиками.
        Сейчас в комнате их было пять или шесть, все - невероятной красоты, пахнущие всевозможными фантастической сладости запахами, но Марат, посмотрев в несколько бледное, вдохновенное лицо брата, вышел, ни на кого не глядя, чтобы не потерять концентрации, - и тут же усилием воли отложил картинку в память, и дважды сохранил файл, и похвалил себя.
        Всё сделано правильно. Именно таким и следует его запомнить. Теперь, куда бы ни занесла пилота-беглеца нелегкая, он в любой момент увидит высокий, чистый лоб, щетину на скулах и молочно-белые веки, прикрывшие глазные яблоки. Ушедший в себя, абсолютно самодостаточный, не нуждающийся ни в дружбе, ни в любви - зачем ему, если он сам и есть любовь?
        Только пилот знает: открытый космос, ледяная черная пустота есть наилучшее место для любви. Бесконечное, немыслимо враждебное пространство зауважает тебя только тогда, когда ты предъявишь то, чего у него нет.
        В пространстве есть всё. Ледяные горы чудовищного размера. Колоссальные костры, полыхающие немыслимым адским пламенем, взрывающиеся просто так, от избытка собственной массы. Вмерзшие в комки газов споры жизни, несущиеся в никуда на протяжении миллиардов лет, без всяких шансов хоть когда-нибудь удариться обо что-то, согреться, растаять и начать размножение. Планетные системы, где камни всевозможных форм и размеров крутятся друг вокруг друга в идеальном порядке. И когда остаешься один на один с этим великолепием, маленький, слабый, несовершенный, живой, - тебе нечего противопоставить этому льду и этому огню, кроме любви, и если она у тебя есть, лед и огонь отступают. Лед умеет только безмолвствовать, огонь - бушевать, а ты, вооруженный любовью, умеешь всё.
        После ареста с Марата сняли стандартную мнемограмму, считали память. Делом угонщика занималась Гражданская транспортная прокуратура, не самая всесильная контора, и специалисты смогли вскрыть только три уровня защиты из пяти. На охране собственного мозга Марат не экономил, переустанавливал каждые три месяца, специально летал на Патрию, и следователи, несколько раз проделав полное вскрытие, так и не смогли установить ни номеров банковских счетов Марата, ни адресов его скупщиков.
        Впрочем, ребята и не стремились: чтобы доказать вину, им хватило информации, хранившейся в верхних слоях памяти.
        Портреты жриц любви ню (три тысячи за ночь). Счета из лучших отелей, где самих следователей никогда не пустят дальше порога. Обширная переписка с Юлой (весьма откровенная, с трехмерными видеофайлами). Письма матери и отцу, отправленные с фальшивых адресов, зарегистрированных в фальшивых колониях на несуществующих спутниках несуществующих планет. Координаты мелких лавочек, где по сходной цене любому желающему, не спросив имени, сделают апгрейд вестибулярного аппарата или предстательной железы, или продадут одноразового клона, который может убить вашего врага или удовлетворить вашу женщину, или и то и другое вместе, пока вы сами будете пить кофе в баре за углом.
        Еще - внушительная библиотека. Полное собрание пилотских лоций. Полное собрание технической документации на все биомеханические средства передвижения в открытом космосе - от первого до пятого поколения. И огромный, занимающий странно много места портрет молодого человека с закрытыми глазами, не спящего, но медитирующего, ушедшего в себя столь глубоко, что всякий, увидевший портрет, понимал: если молодой человек откроет глаза, он все равно будет смотреть только в одном направлении. В себя.
        Позже следователь сказал, что Морта допросили как свидетеля, и старший брат - к тому времени уже действующий пилот - предложил компенсировать пострадавшим весь ущерб и уплатить любой штраф, лишь бы вытащить Марата из беды.
        Но закон есть закон, и следователь ответил, как отвечали его коллеги на протяжении многих сотен лет.
        Вор должен сидеть в тюрьме.

7.
        - Сонар еле дышит. Но работает. Я проверил три раза. Под нами болото. По колено - жидкая грязь, дальше - глиняная линза в три метра, под ней - семьдесят метров водонасыщенного песка. Глина не выдерживает. По грубым подсчетам, у нас примерно семьдесят часов. Потом глинистая подушка полностью разъедется, и капсула уйдет в плывун…
        Марат оторвал взгляд от монитора и обнаружил, что Жилец не слушает: впал в забытье. Лицо его отекло, сделалось старым и серым; тяжелые морщинистые веки трепетали, и видно было, как ходят под ними вправо и влево глазные яблоки. Утроба вкачивает обезболивающее, понял Марат, и ему стало жаль изуродованного пассажира, но надо было что-то решать; пришлось ударить несчастного по щеке. Жилец издал длинный горловой скрип, разлепил губы и простонал:
        - Придурок… Не трогай… меня. Я… всё слышал.
        - Надо решить, что делать.
        Легендарный вор открыл глаза.
        - Дурак… - выдавил он. - Не решай. Меня… спроси. Тут… есть… местные. Дикари. Каменный век… Грязные, вонючие… Тупые. Живут стадами. Найди ближайшее стадо. Пригони сюда. Они… нас вытащат. Понял, идиот?
        - Это ты идиот, - ответил Марат. - Я не хочу в список «альфа».
        - Тогда… сдохнем… оба. Иди делай… Если что, свалишь на меня.
        Жилец опять захрипел, зрачки закатились. Марат наклонился.
        - Слышишь меня? - позвал он.
        Ответа не последовало.
        - Жилец! Ты слышишь меня?
        - Да…
        - Скажи… - Марат помедлил и решился. - Это правда, что ты нашел Кабель?
        Он подождал, но великий преступник, видимо, был уже далеко. Там, куда унесли его непрерывные подкожные инъекции турбометадона.
        Марат влез в десантный комбинезон, проверил укладку и батареи, сунул в карман пистолет. Посмотрел на мертвеца, лежащего у стены лицом вниз. Подумал: придется хоронить его, как простого смертного, по древнему обряду, в яме. Впрочем, космиты не уважают погребальные церемонии и вообще любые другие сложные ритуалы. Если нет возможности предать тело Пустоте, можно и закопать. Это не грех. Пилоты гибнут по-разному. Сгорают, взрываются, распадаются на элементарные частицы. Часто не возвращаются из гипера, и тогда от их тел и душ остается меньше, чем ничего; был человек - и нет, вышел за пределы вещного мира; кто хоть раз свернул простой лист Мебиуса, тот поймет.
        Я сам его похороню, решил Марат. Спасу живого пассажира - потом займусь мертвым собратом. Дух погибшего не будет оскорблен.
        Мысленно призвал на помощь Кровь Космоса, тяжело вздохнул, пробил рукой перепонку выходного шлюза.
        Снаружи быстро темнело.
        Охранная система работала с перебоями, и он удалялся, мучимый тревогой. Проникнуть в капсулу может любое разумное существо с навыками владения биомеханической операционной системой шестого поколения. Но если старый злодей прав и тут царит каменный век - опасаться нечего.
        Собственно, «опасаться» - не то слово. Так или иначе, участь беглого преступника решена. Если угон корабля отследили, рано или поздно здесь будет полицейский катер. Или крейсер службы КЭР. Беглецов поймают. Пожизненное либо казнь. Дорогостоящие внутренние органы - в первую очередь имплантанты - изымут на нужды общества. Новейшая модифицированная печень Марата достанется какому-нибудь вышедшему на пенсию полицейскому инспектору, и счастливый дядя до глубокой старости сможет прогонять через себя литры алкоголя без какого-либо вреда для здоровья… А что вытащат из Жильца - остается только гадать, старик наверняка оснащен полным набором мощнейших новинок…
        В досаде Марат пнул подошвой ближайшее растение, похожее на торшер. Из листвы выпрыгнуло и поспешно спаслось бегством мелкое летающее существо. Животные успокоились, подумал Марат. Они возвращаются. Сначала маленькие, более шустрые, потом придут и крупные, за ними - самые большие и осторожные. Пистолет лучше держать наготове.
        А как хорошо всё начиналось. На суде доказали всего три эпизода преступной деятельности. Все угнанные яхты принадлежали частным лицам, и кое-кто заблаговременно перевел через многоуровневую систему офшоров на номерные счета потерпевших весьма увесистые суммы. Все трое, впрочем, и без того были богаты и решили не связываться с преступным миром - сняли свои претензии уже на предварительном слушании. Революционный фронт Шамбалы - надежная организация; если заплатить вперед и не торгуясь, борцы за свободу помогут тебе, а возможности у них немалые. Допустим, они наймут хакера, он взломает главный сервер Транспортной прокуратуры. В результате прокурор - даром что виртуальный - потребует всего одну двадцатую стандарта, а стандартный срок жизни в обитаемых мирах приравнен к ста двадцати земным годам. Добавим сюда амнистию, и вот - перспективы осужденного преступника уже выглядят не столь печальными; юный угонщик мог бы выйти на волю уже через три земных года.
        Теперь всё иначе. Уничтожение тюремного транспорта. Шесть тысяч мертвецов. От такого не отмажешься. И не отмоешься. Капсула записала все события, произошедшие с пилотом и пассажиром. Ее, конечно, достанут. Из любого плывуна, из любого болота, откуда угодно. Изучат черный ящик, проанализируют разговоры.
        Жилец предложил найти местных дикарей, а это страшнее угона и даже страшнее смерти людей. Несанкционированный контакт с неизвестной гуманоидной расой. Преступление из списка «альфа».
        Марат споткнулся об узловатый корень, едва не упал, оперся ладонью о ближайший ствол - на пальцах остались слабо светящиеся золотые следы.
        Если ты попал в список «альфа» - тебя не посадят в песчаную яму. За контакт тебя самого превратят в песок. В пыль разотрут. За такое тебя поместят в стерильную белую комнату, засунут провода в извилины и будут долго ковыряться, пока не выяснят, почему ты - здоровый, талантливый, сытый, сильный, половозрелый, образованный парень - не испугался закона.
        Может, закон плох? Или наказание недостаточно страшное? Или, может, ты преступник новой формации? Мутант, чья отвага и отчаянность превосходят все примеры, известные науке?
        А ты не мутант, и твоя отвага - в пределах нормы. Ты даже не настоящий преступник. Ты пилот, оказавшийся не в то время не в том месте.
        Потом - после изучения твоих мотивов, сознательных и подсознательных, после тщательного осмотра закоулков и пыльных тайников памяти - тебе сделают радикальную психокоррекцию, иначе говоря, ликвидируют личность, оставив только самые ранние, базовые детские основы ее. Будешь помнить своих маму и папу, и себя пятилетнего, прочее переустановят заново. Любил черный чай с сахаром - теперь будешь любить зеленый без сахара. Любил черный цвет - теперь будешь любить красный. Был флегматиком - станешь холериком. Был инженером - станешь живописцем. Оставят имя и размер одежды, прочее выбросят.
        Сейчас ты можешь никуда не ходить, не искать аборигенов. Просто - вытащить из капсулы аварийный комплект, потом - пассажира. Капсула утонет, ладно, зато ты цел, и пассажир тоже. Спустя несколько суток пассажир умирает на твоих руках, однако сам ты по-прежнему цел и невредим. Ждешь подмоги. Питаешься плодами и кореньями. Правда, спасения можно ждать и десять лет, и двадцать. Корабль не отправил сигнал о бедствии, а маяк, установленный на капсуле, слишком слаб. Тебя будут искать вслепую и, может быть, найдут слишком поздно. Опознают, как капитана Мюллера, по зубам.
        Меж тем вокруг пока не наблюдалось никаких следов гуманоидной расы. Морфосканер нашел что-то похожее только через два часа, когда Марат уже взмок, пробираясь через гнилые стволы, мимо ям, наполненных изумрудной слизью, мимо папоротников с огромными, как простыни, листьями, по которым азартно бегали многоногие паразиты, мимо огромных колоний разнообразных насекомых - то в виде конусообразных муравейников, то в виде шевелящихся, свисающих с ветвей грушевидных мешков.
        Воздух был великолепен. Очень сладкий, прохладный, легко проникающий в самые дальние отделы легких.
        В конце концов лес кончился, Марат вышел на холмистую равнину и тут же увидел зарево костров. Поспешил включить камуфляж (на открытой местности лучше оставаться невидимым) и прибавил ход.
        Равнина, освещенная четырьмя лунами, действительно отливала золотом и невыносимо, ошеломляюще сладко пахла.
        Слишком сладко. Как будто шагаешь по поверхности огромного шоколадного торта. Борешься с желанием нагнуться, подцепить пальцем крем и облизать. И даже когда в распадке меж холмами обнаружились разложившиеся, энергично пожираемые крупными червями останки огромного животного - лохмотья гнилой плоти на кривых костях тоже имели приторный карамельный аромат. Марат помедлил, чтобы рассмотреть мощные костяные пластины на черепе монстра, но тут сканер подал сигнал: гуманоид находился совсем рядом.
        Это был часовой, охранявший дальние подступы к становищу. Спрятался в кустарнике, сопел, ковырял в зубах и распространял вокруг себя столь мощный дух разнообразных физиологических выделений, что Марат едва не рассмеялся от умиления. Подобрался поближе и внимательно изучил аборигена.
        Малорослый, но пропорционально развитый, почти лишенное шерсти тело, треугольное лицо, крупные ушные раковины, подвижное ротовое отверстие. Быстрые глаза, хороший объемистый череп, четырехпалые конечности, один палец - как полагается, перпендикулярен остальным. Крепкий плечевой пояс, длинная шея. Половые органы скрывает набедренная повязка, ступни защищены интересно задуманными и неплохо исполненными кожаными сандалиями. Из оружия - каменный нож в нагрудной лямке и увесистый гибрид топора и молота. Густые волосы завязаны на затылке.
        Морфосканер выдал результат первичного анализа: поздний неолит.
        Поладим, решил Марат. Не может быть, чтобы мы не поладили. Еще десяток-другой поколений - и они изобретут парус, и лук, и мечи из мягкого металла, и дома со стенами и крышами. Создадут искусства и персонифицируют богов. Поладим.
        Не потревожив дикаря, он двинулся дальше. Распадок меж холмами перешел в овраг, по дну бежал ручей, там активно плескалась мелкая неопасная живность, а из кустов за ней наблюдала живность покрупнее, плотоядная, но тоже не способная причинить вред упавшему с неба гомо сапиенсу, оснащенному самыми совершенными механизмами защиты и нападения.
        Еще двести шагов, поворот - и Марат вышел к становищу.
        Полтора десятка мощных костров, вокруг каждого - обширные группы аборигенов обоих полов. Тянет обугленной органикой. Жилища: элементарные вигвамы и навесы, шкуры на каркасах из ребер крупных животных. Повсюду экскременты. Уровень шума - выше среднего: в основном смех или пение. Чего ж не посмеяться, подумал Марат. Ночь теплая, шкуры мягкие, с пищей порядок. От хищников защищает огонь. Однако одомашненных животных нет - это плохо…
        В стороне от вигвамов темнело более крупное и основательное строение, нечто вроде куполообразной хижины: стены из камней, щели меж ними тщательно забиты землей и мхом, основание сложено из разновеликих валунов. Некоторое время Марат изучал эти валуны. Иные весили не менее тонны. Если у них достало ума переместить с места на место крупные камни, значит, смогут и капсулу извлечь из трясины. По крайней мере быстро поймут, что от них требуется. А сам купол - место поклонения божествам или замок-детинец, где они прячут детей и женщин в случае опасности, впрочем, возможно совмещение обеих функций. Вход занавешен толстыми циновками, плетение примитивное, но плотное, рядом еще один костер, и возле него - только один маленький дикарь, совсем ребенок, девочка. Сидит недвижно.
        Оставаясь в тени деревьев, Марат перевел сканер в лингворежим, увеличил чувствительность до максимума и стал ждать. Вряд ли язык окажется сложным. Лингвам довольно мощный, ему хватит десяти минут для освоения основных словоформ, тоники, логики, системы ценностей и базовой космогонии, а детали выясним по ходу диалога. Времени нет. Жаль будет вернуться с отрядом дикарей и обнаружить капсулу затонувшей, а Жильца - погребенным заживо. Бесславный конец легендарного преступника: уйти живым и невредимым от полиций и секретных служб десятка планет, включая всесильную Службу безопасности корпорации «Биомех», чтобы утонуть в болоте посреди планетки, даже не нанесенной на карты…
        Впрочем, у великих судеб часто бесславные финалы. Создатель первого жизнеспособного биома Ежи Ковальский умер в нищете, в рыбацком поселке на маленьком острове посреди полярного океана Гипербореи, и когда его нашли - тело было наполовину съедено двоякодышащими лангустами.
        Потом случился миг сомнения, когда беглый преступник собирался с духом. Шевельнуть пальцем, выключить камуфляж, обнаружить себя - и тягчайшее федеральное преступление совершено.
        Угон корабля, совершенный под угрозой смерти, еще можно объяснить, но контакт - о, это совсем другое дело. Твоих объяснений никто не поймет.
        Есть вещи, которых делать нельзя. Употреблять в пищу человеческую плоть. Спать с собственной матерью. Вмешиваться в развитие инопланетного разума.
        Однако никаких тяжелых моральных страданий Марат не испытал. Или испытал, но не заметил. Последствия удара давали о себе знать, голова сильно болела, пережитый шок притупил эмоции. Вспомнилась первая угнанная лодка и первые деньги, вырученные от ее продажи. Увесистая пачка, повстанцы всегда уважали наличные. Наверное, так оно всё и начинается. Сначала первый шаг, несмелый, короткий, немного зашел за черту, осмотрелся - всё в порядке, ад не следует за тобой, земля не разверзается, дьявол не выпрыгивает, чтобы сожрать твою душу. Всего лишь присвоил маленький кораблик. Никого не убил, не отнял последнее. Потом еще шаг, новая черта, и снова вроде бы всё в порядке… Так всё начинается, а заканчивается - воплем ужаса: ты дал команду, и шесть тысяч несчастных распались на молекулы. А ты - шагаешь дальше по той же дороге.
        Контакт - пусть будет контакт.
        Потом начнем пожирать младенцев.
        Когда он выдвинулся из темноты, воцарилась тишина. Три сотни смуглых треугольных лиц обратились в его сторону, шесть сотен глаз расширились от изумления. Мимика элементарная, подумал Марат, и очень понятная. В момент удивления мышцы расслабляются, в том числе и лицевые.
        Разумеется, они закричали. Сначала самки (от страха везде одно и то же, сказал себе Марат, земные женщины тоже превосходят мужчин в скорости реакций), потом самцы - воинственно, потом - дети. Пришлось ждать. Несколько секунд царила паника, но дикари довольно быстро организовались: самки подхватили детей и скрылись в крепости, а самцы, вооружившись кольями и дубинами, разделились на неравные группы: меньшая встала на охрану убежища, большая окружила незваного гостя.
        Самые рослые воины едва доставали Марату до груди. Впрочем, их лидер - в кожаном нагруднике, с огромным каменным мачете в длинной руке - выглядел настоящим великаном и вполне мог помериться с Маратом силами при условии, если ему помогут трое или четверо приятелей.
        Марат заготовил несколько простых фраз, но лингвам отказался переводить формулу «я не враг». В языке племени пчо (в переводе - «дочери великого репейника») не существовало понятий «враг» или «друг». Только «свой» (он же - «родной») или «другой» (он же - «чужой», «опасный», «не принадлежащий к племени пчо»), А сказать «я свой» Марат не мог: какой он, к черту, свой для детей великого репейника?
        Пока пришелец медлил, аборигены осмелели и перешли в наступление: угрожающе завизжали на разные голоса и выдвинули копья, пытаясь оттеснить опасного гостя за пределы деревни. Вторая группа - прикрывающая вход в каменное строение - тоже издала хоровой клич, но с места не сошла. Марат подождал, пока концы пик упрутся ему в грудь, и воспроизвел набор звуков, означавший: «Опасности нет».
        Воины отпрянули. Великан-воевода - на полшага, прочие - на два или три.
        - Я чужой, - сказал Марат. - Но неопасный. Я долго шел. Очень долго. И пришел.
        Великан был силен не только телом, но и духом. Несколько мгновений он с изумлением смотрел на руки Марата - считал количество пальцев, потом поднял тесак, выкатил глаза и басом заорал:
        - Стой на месте! Или я убью тебя!
        - Нельзя, - ответил Марат. Но шевелиться не стал. Незачем провоцировать парня. Если что - в кармане лежит пистолет с обоймой на три тысячи зарядов. Дойдет до заварушки - можно парализовать половину дочерей великого репейника одним движением пальца.
        Воевода (хотя почему воевода? скорее всего, он их вождь) подождал, подумал и спросил:
        - Ты бродяга?
        - Да, - ответил Марат. - Я бродяга.
        - Откуда ты пришел?
        - Из-за леса.
        С космогонией у них было совсем просто. Запад назывался «за лесом». Восток - «за горами, где океан». Юг был «середина меж лесом и горами». Север - «напротив середины меж лесом и горами». Что касается океана - он находился в трехстах километрах отсюда, за горной грядой, и если дикари имели представление об океане - значит, ареал племени пчо был достаточно велик.
        - Хочу от вас помощи, - сказал Марат. - Мужчины великого репейника должны идти со мной. Не все. Только сильные.
        На лице вождя отразилось недоумение. Неправильный строй фразы, понял Марат. Их абстрактное мышление не полностью самостоятельно, они не поймут слова «должны», пока им не объяснят причину.
        - Идите со мной, - сказал он. - Я покажу вам чудо. Я покажу еду. Много еды. И чистую воду.
        Воинов он заинтриговал, некоторые расслабились и опустили копья, но вождь после секундной паузы взмахнул оружием прямо перед носом Марата и гневно произнес:
        - Ты сказал ложь! За лесом нет чистой воды. Мы убьем тебя.
        - Меня нельзя убить, - сказал Марат.
        - Можно! Ты такой же, как мы. Только большой. Мы убьем тебя. Ты сказал ложь.
        - Нет, - возразил Марат. - Не ложь. Пойдем со мной, и я покажу большое чудо.
        - Нам не нужно чудо, - презрительно возразил великан. - Нам нужна еда. Чистая вода. Сухие деревья. Плоды черной пальмы. За лесом нет ничего. Там болото. В болоте нет чуда. В болоте ничего нет. Только черви и ядовитый мох.
        - Нет, - сказал Марат. - Ты не знаешь. Вчера там не было чуда, а сегодня есть.
        Вождь принял еще более угрожающую позу и набрал в грудь воздуха, чтобы ответить, но со стороны каменной крепости раздался крик; охранявшие вход расступились, и крупная величественная старуха вышла под свет костров.
        Ее проход через поляну сопровождался почтительным молчанием.
        Вот и лидер, понял Марат, Жилец был прав: я идиот. Лидер общины никогда не полезет в первые ряды. Он пошлет умелых воинов, а сам останется в тылу, пока ему не доложат подробности.
        Старуха медленно приблизилась и обошла кругом, осмотрела пришельца с ног до головы - совершенно не боялась, но держала дистанцию, равную длине вытянутой руки Марата. От нее сильно пахло дымом.
        - Бродяги часто приходят, - сказала она. - Они приносят ножи. Мы даем плоды черной пальмы и шкуры носорога. Они дают ножи. Это называется «дело». Еще это называется «мена». Я живу много лет. Моя мать жила еще больше лет. Никто никогда не слышал, чтобы бродяга пришел из-за леса.
        - Я покажу чудо, - повторил Марат.
        Старуха не отреагировала. Помолчала (все, включая Марата, ждали), сделала знак - один из воинов поднес факел; рассмотрев освещенные оранжевым огнем руки пришельца, старуха медленно проскрипела:
        - Я видела чудо много раз. Я видела, как огонь падает с неба. Я видела, как вода в океане поднимается, как гора. Я видела жидкие камни. О каком чуде ты говоришь?
        «Ладно», - подумал Марат и достал из кармана таблетки с мультитоником. Одну положил в рот, демонстративно прожевал и проглотил. Другую протянул старухе.
        - Это моя еда. Она - как чудо. Возьми.
        Старуха посмотрела на великана - тот еще раз энергично махнул тесаком, подшагнул и выхватил подарок. Осторожно обнюхал, передал старухе. Однако та повелительно кивнула ближайшему самцу.
        Бедолага насупился, взял, помедлил, жалобно посмотрел на соратников - и съел.
        Подчинился беспрекословно, подумал Марат, значит, их можно заставить. Но лучше - уговорить.
        Риск был минимальный. Пилотский мультитоник - всего лишь стимулятор, коктейль из синтетических гормонов, вряд ли снадобье нанесет вред их организмам. Если местная атмосфера идентична земной, то и метаболизм аборигенов такой же. Возможна, конечно, непредсказуемая аллергическая реакция, но на случай такого фатального невезения есть пистолет…
        Через минуту воин уже хохотал и смотрел на Марата, как на отца родного. Старуха внимательно наблюдала. Прочие копьеносцы переглядывались. Великан некоторое время смотрел, как его подчиненный напевает и пританцовывает, потом выкрикнул бранное слово и отвесил ему оплеуху. Воин упал, но рассмеялся так заливисто, словно его щекотали. Со стороны отряда, защищавшего крепость, тоже донесся хохот.
        Марат поймал взгляд старухи и достал еще одну конфету.
        - Хорошая еда, - сказал он. - Дает радость и силы. Очень много сил. Быстро бегаешь. Сильно бьешь. Думаешь тоже быстро.
        - Да! - крикнул воин, стремительно поднимаясь с земли и подпрыгивая. - Да! Очень быстро!
        Старуха молчала. Кстати, подумал Марат, в молодости она была довольно красива.
        Таблетку она не взяла.
        - Что скажешь? - спросил Марат.
        Старуха помедлила и спросила:
        - Ты нашел эту еду в лесу?
        - Не нашел. Это моя еда. Я нес ее с собой через лес. Но не донес.
        - Почему?
        - Тяжело. Устал, бросил в болоте. Пришел с пустыми руками. Теперь мужчины пчо должны идти со мной в лес. И взять ее. Она очень большая. Очень тяжелая. Нужно много мужчин.
        Старуха сделала великану знак, повернулась и двинулась прочь; великан, наклоняясь к ней, засеменил рядом, пытаясь подстроиться под короткий шаг женщины.
        Спустя минуту вернулся. Выпятил грудь.
        - Я пойду с тобой, - мрачно объявил он. - И другие тоже. Покажи нам место, где лежит твоя еда. Если ты врешь, мы убьем тебя.
        - Да, - ответил Марат. - Я согласен.
        Всю дорогу молчали. Великан и еще один боец шли сзади, двое остальных - по бокам. То и дело косились на ладони Марата, но без ужаса или отвращения. Двигались расслабленно, на доносившиеся издалека крики животных не обращали внимания. Марат хорошо рассмотрел их доспехи и оружие, остался доволен. Они умели плести сыромятные ремни - значит, сплетут и канаты. На теле капсулы есть четыре монтажных рыма. Впряжемся и будем тащить, думал Марат, биом весит около трех тонн, потребуется тридцать-сорок сильных мужчин. Правда, аппарат сильно засосало, придется срубить несколько деревьев и поднимать капсулу рычагами. Заодно подарим этим чудакам идею рычага…
        Что делать потом - он не знал. Не хотел думать. Главное - сохранить жизнь старого злодея. И капсулу. Когда прилетит КЭР, Марат пустит себе пулю в висок, а перед смертью надиктует в память подробный отчет. Да, самолично установил контакт - но только для того, чтобы спасти пассажира и корабль.
        Или нет, пуля в висок - это глупо. Лучше надиктовать, а потом уйти в бега. В рукоятке пистолета тоже есть маяк - пистолет выбросить, самому слиться с пейзажем. В распоряжении беглого преступника - целая планета, даже КЭР не сумеет обшарить каждый метр поверхности. Подождать несколько лет, и только потом довериться правосудию. Раскаяться. Сдать всех, с кем имел дело, когда угонял лодки. Слить всю разветвленную организацию скупщиков ворованной техники и всю их систему отмывания незаконно полученных доходов. Дадут лет тридцать каторги с ликвидацией личности, а после первых пяти лет отсидки, если не будет замечаний, разрешат связь с родственниками, и тогда можно будет разыскать друзей, они найдут способ превратить тридцать лет в пятнадцать…
        Юла, конечно, забудет о нем, но ничего. Через полгода после возвращения он снова станет молодым, сильным и быстрым. Старый приятель Маркус имплантирует новые глаза и пересадит новые волосы.
        У Маркуса всё есть. В его прайс-листе семь тысяч позиций.
        А потом подойти к зеркалу, посмотреть самому себе в глаза - и уже тогда выстрелить в висок.
        Шесть тысяч мертвых, незаконный контакт - нет, не в висок. В рот.
        Когда дошли до леса, было уже совсем светло, и верхушки деревьев сияли золотом. Марат обернулся, чтобы посмотреть на спутников, и вздрогнул. Равнина пылала всеми оттенками желтого цвета. На оранжевой траве сверкала роса.
        - Красивая, - сказал Марат по-русски.
        Великан смерил его презрительным взглядом и поиграл своим мачете. «Бедняга привык быть самым большим, - подумал Марат. - Его рост и сила обеспечили ему привилегии. Лучшую еду, лучшую самку. Теперь он ревнует».
        Едва вошли в чащу, как один из воинов издал азартное восклицание и бросился в сторону. Великан заорал - попытался восстановить дисциплину, но тщетно. Спустя минуту воин вернулся, сжимая в кулаке влажного гада. Гад буйно извивался. Великан опять заорал, но прочие, не обращая внимания на приказы, сгрудились вокруг новой добычи: располосовали бледное брюхо животного и сожрали внутренности, радостно сверкая глазами и мощно чавкая; видимо, пойманная тварь была редким деликатесом. Сцена развлекла Марата, он подмигнул великану и сказал:
        - Очень глупые.
        - Сильные, - высокомерно ответил великан. - Где твоя еда?
        Марат показал направление, развернулся и зашагал.
        Увидев просеку, пробитую капсулой при падении, аборигены замерли. Но сам корабль показался им просто большим черным камнем.
        - Здесь моя еда, - объявил Марат и шагнул в болото. Воевода последовал за ним, но остальные остались на твердом берегу. Когда люк открылся, они опасливо зашумели, но предводитель выкрикнул злую фразу - велел замолчать; без колебаний полез в темноту, держа перед собой свое оружие.
        Когда стены шлюза окатили его дезинфицирующим раствором, он и бровью не повел.
        Жилец был недвижим, лепестки утробы сомкнулись над его лицом, абориген мог видеть только медленно пульсирующий розово-серый кокон.
        Первым делом Марат достал из кармана в переборке горсть таблеток. Он заранее решил, что будет правильнее пригласить местного жителя внутрь и тем самым продемонстрировать добрые намерения.
        - Вот еда. Ее много. Есть и другая. Здесь много еды и чистой воды.
        Великан осмотрелся. Лежавший у дальней стены труп его не заинтересовал.
        - Это, - Марат обвел рукой внутренности капсулы, - большой мешок. Он тонет в болоте. Его нужно перенести на сухое место.
        Дикарь степенно кивнул. Марат протянул руку и дотронулся до сыромятного ремня на его плече.
        - Мы сделаем такие же. Только крепче. Привяжем к мешку и вытащим. Я покажу. Если не вытащим, мешок утонет, и вся еда утонет.
        - Я понял, - ответил великан. - Теперь я хочу уйти.
        Марат дипломатично кивнул и открыл шлюз.
        - Ты первый, - прогудел гость.
        Выбравшись из болота, предводитель заметно расслабился, окинул суровым взглядом свое притихшее воинство, повернулся к Марату и сказал:
        - Большой мешок нельзя вытащить. Мы заберем всю твою еду и вернемся туда, откуда пришли. А ты иди куда хочешь. Так решила мать рода.
        - Нет, - сказал Марат. - Большой мешок можно вытащить. Я знаю, как его вытащить.
        - Не возражай, бродяга, - прорычал великан. - Ты чужой. И больной. У тебя лишние пальцы. Твои слова - наполовину правда и наполовину ложь. Мать рода велела убить тебя, если ты будешь врать. Сначала ты ничего не сказал нам про большой мешок. Зачем нужен мешок, если еду можно вынуть из него?
        - Нельзя.
        - И опять ты соврал, бродяга. Твоя еда маленькая, а мешок большой. Сейчас мы уйдем. Мы знаем, где твоя еда, где твой мешок и где ты сам. Если нам понадобится твоя еда, мы придем и возьмем. Если ты не отдашь ее, мы убьем тебя. Если ты будешь врать, мы убьем тебя. Если ты придешь к нам еще раз, мы убьем тебя. Прощай.
        - Стой! - крикнул Марат.
        Но великан сделал знак, и аборигены растворились в чаще.

8.
        - Дебил! - кричал Жилец. - Таких дебилов я никогда не видел! Какое «чудо»? Какая «еда»? Тоже мне, дипломат нашелся! Иди назад и заставь их вернуться! Всех!
        - Они не пойдут, - тихо ответил Марат.
        Великий вор издал стон досады.
        Десять часов забытья пошли ему на пользу: лицо приобрело обычный багровый цвет, глаза блестели. Восстановилась даже подвижность верхних позвонков: теперь Жилец мог поворачивать голову и даже слегка отрывать затылок от изголовья; выглядел он при этом немного комично: от ступней до шеи спеленутый розово-серой плотью утробы.
        - Конечно, не пойдут! - заорал он, сразу переставая выглядеть комично. - Я бы тоже не пошел! Вылезает из темноты какой-то непонятный деятель и зовет всех в болото, тяжесть из говна вытаскивать!.. На кой черт им это надо?
        Марат стоял рядом с утробой и чувствовал себя идиотом. Действительно, с какой стати мужчины племени великого репейника оторвутся от важных дел, от поедания мяса, от охраны своих самок и детенышей?
        - Придурок, - мрачно простонал Жилец, скосив глаза на Марата. - Я думал, ты хоть немного соображаешь. А ты, оказывается, совсем тупой. Еще хуже, чем они. Зачем ты целые сутки ждал?
        - Ты спал.
        - А ты, значит, сидел и ждал, пока я проснусь?
        - Да.
        - Эти папуасы послали тебя к черту и ты ушел? Потом сел возле меня и целый день ждал, пока старый паралитик скажет тебе, что делать?
        Марат кивнул.
        Жилец скрипнул зубами, брезгливо осведомился:
        - Ствол у тебя есть?
        - В смысле?
        - Пистолет! Автомат! Оружие!
        - Да. Стандартный пилотский… - Марат вытащил, показал. - Вот…
        - Так чего ж ты мнешься? - выкрикнул легендарный вор, брызгая слюной. - Нормальная машинка! Бери ее и возвращайся к папуасам! Гони сюда всю толпу. Силой гони! Кто не подчинится - убей.
        Марат сунул оружие в кобуру и пробормотал:
        - Ты с ума сошел.
        - Не бойся, - проскрежетал Жилец. - Двоих-троих завалишь, самых смелых, - остальные быстро всё поймут.
        - Убивать необязательно, - возразил Марат. - Есть парализатор.
        - К черту парализатор! Стреляй разрывными, в грудь! Чтобы мясо в стороны разлеталось! Чтобы кровь!.. Для начала - шумовой гранатой долбани, над головами. Потом вождя найди и сразу мочи на глушняк. Если кто-то кроме вождя будет дергаться - тоже мочи. Жестоко мочи! Но только - при всех. Чтобы видели.
        Марат помедлил и произнес:
        - Я не смогу.
        Жилец зарычал и скривился презрительно.
        - Тогда, - грянул он, - ты подохнешь! Сначала подохну я, потом - ты! Без меня ты и недели не протянешь! Жидкий Джо, чтоб ты знал, просидел в этих краях почти полгода. Он знал, как выжить на Золотой Планете. И мне рассказал. И про местных дикарей, и про местную жратву. Климат, болезни, хищные твари - я всё знаю. А что знаешь ты? Думаешь, нас скоро найдут? Не найдут. А если и поймут, где мы, - не полетят. Ни один корабль не выдержит такого дальнего прыжка.
        - Значит, - пробормотал Марат, - ты с самого начала знал, что мы не вернемся?
        Жилец метнул взгляд, словно ледяной водой окатил.
        - Конечно. Хватит болтать. Времени нет. Бери ствол и иди. Мочи всех, кто не подчинится. Малейшее движение в твою сторону - убивай. Будь для них богом.
        Марат переступил с ноги на ногу и вдруг понял, что выслушивает инструкции парализованного уголовника, стоя навытяжку.
        - Чего ждешь?! Иди!
        - Нет, - сказал Марат. - Я не буду убивать.
        - Будешь.
        - Нет, Жилец. Не буду. Я не смогу.
        - Они не люди. Пещерные жители, вонючие обезьяны…
        - Не обезьяны. Они умны, они организованы…
        - Тем более! Значит, быстро сообразят что к чему.
        Кожа на низком лбу Жильца собралась в длинные морщины и тут же распустилась.
        - Рано или поздно, - тихо сказал Марат, - за нами прилетят. Кораблестроение быстро развивается. Через восемь-десять лет будет сделан корабль, который доберется сюда без проблем.
        - Тогда, - Жилец усмехнулся, - включи главный терминал.
        - Зачем?
        - Включи. И проверь черный ящик.
        Марат положил пальцы на нервные окончания пилотской консоли. Едва установил ментальный контакт, ощутил сильную боль. Капсула медленно умирала. Если бы она могла издавать звуки, она бы стонала. Или, может быть, скулила бы и плакала.
        Спустя несколько мгновений уже сам пилот едва не завыл от отчаяния: ящик оказался пуст. Вся информация о событиях, произошедших на борту корабля, была стерта. Убийство капитана и его помощника и то, как Жилец заставил Марата взять на себя управление, как угрожал ему смертью, как вынудил бежать с терпящего бедствие судна и бросить на произвол судьбы пассажиров. Исчезла вся история угона.
        - Что? - спросил Жилец. - Доволен? Это называется «напалм». Я кончил капитана - и сразу запустил в систему вирус…
        Лицо великого вора побагровело.
        - Капитан - дешевка, - сообщил он с угрюмой стеснительностью. - Это он всех продал. И корабль, и людей, и пилота своего. За паршивые полмиллиона… Сам разбудил, сам из бокса вывел… И еще, представь себе, таблеткой вашей угостил… И сам спиной повернулся. Имбецил. Но ты, - Жилец вздохнул, - еще хуже него. Не проверяй, там всё выгорело до последнего байта… Теперь только мы с тобой знаем, что и как было между нами. Кто капитана и пилота завалил, кто шесть тысяч дураков угробил… Теперь только я могу спасти тебя от смертной казни, сынок. Улавливаешь?
        - Сволочь, - тихо произнес Марат.
        - Есть немного, - ровным баритоном отреагировал Жилец. - Зато теперь ты будешь делать то, что я скажу. Если нас найдут, я дам показания. Мол, заставил парнишку и всё такое… - великий вор оскалился. - Или не дам. Как захочу, так и сделаю. Так что - береги меня, придурок. Береги меня, как самого себя, и тогда оба выкрутимся. Понял, дебил? Или еще раз объяснить?
        Марат убрал руки с пульта. Вытер ладони о грудь. Медленно достал пистолет.
        Надавил на мембрану: рукоять стала теплой и сухой, прилипла к пальцам. Удобное, безотказное оружие, не знающее осечек. Живое, умное: само себя чистит и проверяет, само себя содержит в идеальной боевой готовности.
        Приставил ствол к лицу Жильца. Нажал, вдавливая мясистую ноздрю.
        - Слушай, ты. Легенда преступного мира. Еще раз назовешь меня придурком, или дебилом, или идиотом - я выжгу тебе мозги. Как ты выжег черный ящик. Понятно?
        Жилец молчал, но в его взгляде не было страха.
        - Понятно, - медленно ответил он. - Ты, малыш, не нервничай, ладно? Я называю тебя дураком, потому что ты и есть дурак. Ничего не понимаешь. Мы никогда отсюда не улетим. Мы будем жить здесь. Теперь это наша с тобой планета. Мы выживем, если подчиним себе местных. Не жалей их. Не береги. И себя тоже не береги. Береги только меня. Иди к ним. Вот с таким лицом, какое у тебя сейчас, - иди. И приведи их.
        Марат нажал сильнее. Легкое движение пальца - и голова знаменитого негодяя превратится в пар. Даже если черепная коробка укреплена каким-нибудь нанокевларом.
        Черный ящик выгорел. Никто ничего не узнает.
        И это будет не убийство, не казнь и даже не улучшение человеческого генофонда. Это будет нечто вроде устранения погрешности.
        - Пойми, - сказал Жилец, скосив оба глаза к переносице, туда, где матово блестел серый ствол. - Я не только о своей шкуре думаю. Мы должны выбраться оба. Я заинтересован в тебе, а ты - во мне. Я сломался, ты в норме, мы нужны друг другу… Согласен?
        Марату вдруг стало смешно. Он вспомнил, как на Девятом Марсе великий вор одной рукой отшвыривал от себя стокилограммовых бандитов, как они летели, визжа от боли и унижения. Теперь этот сильный и страшный человек беспомощен и целиком зависит от малолетнего юнца, который умеет договариваться с любой биомашиной, но так мало знает о людях.
        - Если убивать, - сказал Марат, - то я начну с тебя. Ты первый кандидат.
        Жилец усмехнулся.
        - Я старик, мне всё равно. Хочешь - стреляй. Если умеешь.
        - Умею.
        - Стрелять? - уточнил великий вор. - Или убивать?
        Пальцы Марата сделались влажными.
        - Убивал когда-нибудь? - вкрадчиво спросил Жилец. - Человека убивал? Нет? Начни с меня. Я - вор, уголовная рожа, меня не жалко. А ты - хороший малый… Смелый. От тебя - приму пулю с радостью… Давай, сделай. Останься тут один. Через неделю тебя съедят. Пистолетик не поможет. Ты знаешь, как отличить ложного носорога от плотоядного? Ложный не опасен, а плотоядный перекусит тебя пополам, а через пару дней отрыгнет твои непереваренные косточки… Ты знаешь, что в пустынях тут водятся летающие…
        Пол слабо качнулся, и по главной консоли побежали красные пятна тревожной сигнализации.
        Испугавшись, Марат отшвырнул пистолет, бросился к экранам - снаружи ничего не происходило. Но сонар показывал, что капсула просела почти на полметра.
        Жилец рассмеялся.
        - Что? - гаркнул он. - Процесс пошел, да?
        - Заткнись, - велел Марат. - Глина не выдерживает. Времени совсем мало.
        - Тогда решайся, малыш! Решайся!
        Не глядя на красное лицо, искаженное ухмылкой, Марат подобрал оружие и шагнул к выходу.
        Прыгнул в оранжевое месиво, подняв фонтан тяжелых брызг. Несколько капель попали на лицо, запахло шоколадом.
        А чем пахла слюна, вылетавшая пять минут назад из кривого рта столетнего убийцы? Ничем.
        Выбравшись из болота, закинул в рот сразу две горошины мультитоника. Перешел на бег.
        Выйдя к становищу, сразу выстрелил к небо. Грохот ошеломил аборигенов. Потом Марат перевел парализатор на половинную мощность и обездвижил всех, в кого смог попасть. Руки дрожали, и точных выстрелов не получилось. Была опасность того, что дикари просто разбегутся кто куда, - но дети репейника показали отменный боевой дух. Женщины и дети побежали в каменное укрытие. Подростки ловко затушили костры, горстями кидая песок. Оставаясь в темноте, воины закидали нападавшего факелами и атаковали с двух сторон, а небольшая группа пыталась зайти со спины. Пришлось выпустить осветительную ракету и потратить почти пятьдесят парализующих зарядов, выключая всех, кто смог приблизиться на расстояние удара.
        Можно было отступить, но любой маневр казался Марату унижением. Он просто стоял на одном месте и стрелял в каждого, кто бросался в атаку.
        Потом они сменили тактику. Отошли назад, перестроились и бросили копья. Одно попало в плечо и пробило комбинезон; Марат упал и ощутил сильную боль; сканер сообщил, что в крови обнаружена неизвестная инфекция, и тут же стал синтезировать антитела.
        Жильца нельзя убивать. Ни в коем случае. С Жильца надо сдувать пылинки. Потому что он оказался прав. Парализатор не помог. Когда тот или иной воин падал бездыханный, другие в азарте драки просто не обращали на него внимания.
        Удар дикарского копья был слишком силен. Безобразный острый кусок камня, грубо примотанный полосками кожи к суковатому древку, прилетел из фиолетовой тьмы, принес привет из далекого прошлого - оттуда, где не было добрых и злых, а только свои и чужие. Опрокинутый на спину, бывший пилот и арестант увидел, как приближается, занеся над головой тесак, широкоплечий, яростно оскаленный дикарь в кожаном нагруднике. Их воевода-великан.
        Марат выстрелил разрывным зарядом. Потом - уже вскочив на ноги и перешагнув то, что осталось от великана, - в следующего. Зажигательным.
        Так оказалось еще нагляднее: абориген заорал и заметался живым факелом, а Марат тем временем поджег несколько ближайших деревьев и пошел вперед.
        Руки уже не тряслись. Только лицу стало жарко - наверное, от факелов, валявшихся вокруг.
        Он поджег склон холма. Поджег землю перед собой. Патронов хватало, на полной мощности можно было превратить в пепел несколько гектаров. Воины бросились бежать - Марат стрелял, пока не окружил огнем место битвы, отрезая противнику все пути к бегству. Многие уже бросали оружие и падали, лицом вниз, закрывая руками головы и крича от ужаса. Другие - более крепкие - сбились в кучу и выставили перед собой копья. Марат бросился прямо на них, выпустил еще одну шумовую гранату, она разорвалась в метре над косматыми головами; дикари ослепли и оглохли, а Марат, подойдя, схватил одного за волосы и выволок на свободное пространство. Абориген был невменяем. Марат подождал, пока к остальным вернется слух и зрение, и закричал:
        - Идите со мной или я убью вас всех! Ваших детей, и женщин, и стариков!
        Слова «подчиняться» в их языке не было.
        В их языке многого не было.
        Убитых им дикарей завтра сожрали бы хищники. Или зарезали бы воины соседних племен. Или они умерли бы сами от простейших болезней, от гриппа или дизентерии. В их мире смерть была бытовым происшествием. Марат подумал об этом вовсе не для того, чтобы оправдать себя. Он не собирался себя оправдывать.
        Тот, кого он держал за волосы, крупно трясся.
        Огонь пожирал кусты и кроны деревьев, дым имел неприятный сладкий запах. Марат вспомнил про стражей каменного строения, вгляделся сквозь пламя: вход никто не охранял - видимо, самок и детенышей увели внутрь. Сколько воинов осталось с ними? Правильно ли будет уходить, оставив за спиной не менее десятка сильных вооруженных самцов?
        Марат приставил ствол пистолета к голове дикаря и выкрикнул:
        - Идите со мной и будете жить! Я убью тех, кто не пойдет со мной! Я убью тех, кто не будет слушать меня! Я убью тех, кто захочет бежать! Я убью тех, кто захочет убить меня!
        Он хотел нажать на курок. Наверное, нужна была специальная, демонстративная казнь. Наверное, нужно было убить одного из них не в пылу драки, а именно теперь, когда враг уже побежден. Торжественно, безжалостно и страшно.
        Абориген обильно обгадился, но Марат не почувствовал отвращения или презрения. Он был готов принять их такими, какие они есть. Слабые, нелепые, смердящие выделениями - они были нужны ему; он убивал их, но не презирал.
        - Хочешь жить? - спросил он дикаря.
        Тот не владел собой. Марат толкнул его к остальным.
        Потом пересчитал - вышло около сорока голов - и погнал.
        Если нужно было повернуть налево, он поджигал землю справа от стада и наоборот. Заставил их перейти на бег, и они - крепкие, жилистые охотники - сначала бежали плотной группой, но страх сковал разум аборигенов, они стали наталкиваться друг на друга, задние наступали передним на ноги, начались падения; Марат вдруг понял, что сейчас они просто рассеются по равнине, будут бежать куда глаза глядят, подгоняемые ужасом, каждый сам по себе. Пришлось опять переключить пистолет на парализующие заряды и выстрелами на двух процентах мощности остановить наиболее быстрых бегунов.
        Спустя час Марат понял, что устал, и принял еще одну дозу мультитоника. Однако главные сложности начались потом, когда он, взмокший от пота, пригнал стадо к месту падения капсулы и попытался наладить работу. Аборигены оказались мало способны к организованному физическому труду. Умели бегать, прыгать, метать копья, вонзать ножи, умели смеяться и пугаться, добывать огонь, оплодотворять женщин - однако совсем не умели действовать сообща, по команде, упираться ногами и руками, тащить, напрягая силы. Грохот шумовых гранат повергал в ужас маленьких существ, они падали ниц, прикрывая руками головы, и Марату приходилось пинками заставлять их подниматься и вновь хватать руками петли на тросах.
        С пятой или шестой попытки удалось стронуть капсулу, дальше пошло легче и быстрее. Когда наконец черная глыба достигла берега болота, все, включая Марата, были измучены и с ног до головы покрыты зеленой грязью. Впрочем, Марат догадался не ронять своего авторитета и сам так и не взялся за лямку: только командовал и подгонял.
        К полудню дело было сделано. Марат сел, привалившись спиной к дереву. Не дождавшись новых команд (и новых угроз), мужчины племени пчо мгновенно заснули. Дети, подумал Марат, самые обыкновенные дети. Непосредственные, предсказуемые реакции, простые нервные системы. Устал - лег и уснул. Там же, где сморило.
        Впрочем, один остался бодрствовать. Бросив на Марата несколько быстрых взглядов, отошел от остальных и тоже сел спиной к дереву. Марат поманил его пальцем. Абориген подбежал, оскалился. Его правый глаз немного косил, лицо и тело покрывал обильный, сладко пахнущий пот.
        - Спи, - велел ему Марат.
        - Нет, - ответил дикарь. - Я не хочу. Я ел твою еду, и я не устал.
        Марат узнал косоглазого. Тот самый, первым проглотивший по приказу старухи таблетку мультитоника. Видимо, стимулятор продолжал действовать: дикарь выглядел значительно бодрее остальных.
        - Как тебя зовут? - спросил Марат.
        - Я охотник, - сказал косоглазый, держась на почтительном расстоянии. - Мне можно иметь три имени. Моя женщина зовет меня Крепкий. Другие воины зовут меня Третий Топор. А когда я захожу в чувствилище, я называю себя Быстроумный.
        Марат достал из кармана еще одну таблетку и протянул. Быстроумный, он же Крепкий, он же Третий Топор, мгновенно затолкал ее в рот и просиял.
        - Ты очень большой воин, - торжественно сообщил он. - Ты Хозяин Огня. Ты непобедим. Не убивай меня.
        Марат промолчал. Не дождавшись ответа, косоглазый тихо произнес:
        - Не убивай меня, и я скажу тебе то, что надо знать.
        - Хорошо, - разрешил Марат. - Говори.
        Третий Топор приблизился и присел на корточки.
        - Скоро пойдет большой дождь, - сообщил он. - Небо опустится, и придет холод, и туман. Большой дождь будет идти много дней. - Дикарь обвел рукой вокруг себя. - Здесь будет вода. Много воды. И придут белые черви, и отложат яйца. Надо тащить твой камень дальше. Надо тащить его туда, где земля высоко, где не будет воды и червей.
        Мультитоник начал действовать: абориген улыбался, глаза его блестели.
        - Когда? - спросил Марат. - Когда пойдет большой дождь?
        Третий Топор пожал плечами.
        - Это знает мать рода. И еще дочь матери рода. Я охотник, я не знаю когда. Знаю, что скоро.
        - Хорошо, - сказал Марат. - Я тебя понял.
        - Дай мне твою еду.
        - Не сейчас, - сказал Марат. - Я дам тебе мою еду, когда ты покажешь мне место, где земля высоко и куда не придет вода и белые черви. Если ты не покажешь мне это место, я убью тебя.
        - Не убивай меня, - тихо попросил косоглазый. - Ты будешь давать мне свою еду. Я буду говорить тебе всё, что надо знать.
        Марату стало смешно, и он сказал:
        - Продолжай, Быстроумный.
        Абориген посерьезнел и покачал головой.
        - Это имя я сам придумал. Оно - только для чувствилища.
        Марат вздохнул, решил, что с чувствилищем можно разобраться позже, и достал из кармана несколько таблеток.
        - Когда мужчины пчо проснутся, дашь им это.
        Абориген вскочил и страстно замотал головой.
        - Нет, Хозяин Огня! Не давай им свою еду! Давай ее мне, и больше никому не давай. Им не нужна твоя еда. Они боятся, что ты убьешь их. Они сделают всё, что ты скажешь. Я знаю место, где земля очень высоко. Они понесут туда черный камень.
        - А ты? - спросил Марат. - Ты не будешь нести камень?
        - Нет. Я буду говорить всем, что ты непобедим. Я буду говорить это каждому. Они будут бояться. Дай мне твою еду.
        Марат встал, вытащил пистолет. Дикарь отпрянул, ухмылка исчезла с его грязной физиономии.
        «Его надо убить, - подумал Марат. - Желательно - на глазах у всех. Сжечь заживо. Разбудить стадо и крикнуть, что Третий Топор, он же Быстроумный, продал своих братьев. Так я улучшу их генофонд. Но я уже убил двоих и не собираюсь продолжать. Кроме того, эти существа просто ничего не поймут; в языке детей репейника нет слова “предатель”. Никаких больше смертей, никаких истерик, никакого насилия. С чисто практической, бытовой стороны косоглазый хитрец будет очень полезен. Его можно использовать как надсмотрщика. По крайней мере не придется палить в воздух через каждые пятнадцать минут. И потом, кто я такой, чтобы улучшать их генофонд? Завтра прилетит корабль, и всё кончится. Мной, беглым преступником, тоже пожертвуют. Ради чистоты генофонда».
        Не опуская пистолета, он в третий раз полез в карман. Достал таблетку, положил в рот, тщательно прожевал.
        Быстроумный смотрел то на лицо Марата, то на оружие.
        - Если ты, - сказал Марат, - еще раз подойдешь ко мне ближе, чем на пять шагов, я убью тебя. Ты понял меня?
        - Да, - ответил дикарь и энергично кивнул.
        - Иди к остальным. Несите черный камень туда, где земля высоко. Скажи всем, что Хозяин Огня недоволен. Скажи всем, что Хозяин Огня убьет всех, если до заката черный камень не попадет туда, где земля высоко.
        Конечно, завтра никто не прилетит. И послезавтра тоже. Но это неважно. Я буду ждать. Я переключу всю энергию на обслуживание медицинских систем и прослежу, чтобы с головы старого вора не упал ни один волос. Если техника откажет, я буду лечить паралитика всем, что попадется под руку.
        Я буду делать ему массаж. Я буду ему жевать, я буду поить его с ложечки.
        Я дождусь спасателей. Даже если они прилетят спасать не меня от этого мира, а этот мир - от меня.
        Я сдамся и сдам Жильца. Люди из КЭР вытащат из головы знаменитого уголовника всю информацию. Они поймут, что я невиновен в смерти шести тысяч человек.
        Сейчас я сделаю всё, чтобы вытащить капсулу на безопасное место. Потом я приду к детям репейника и скажу, что сожалею. Я убил двоих, но окружу заботой всех прочих. Я обеспечу всё племя едой на три года вперед. Я дам защиту от хищников и болезней. Я сделаю для них всё, что в моих силах.
        Потом за мной прилетят, и я отбуду наказание.
        Я не пойду в монастырь, нет. Я вернусь туда, откуда начал. Найду работу. Успокоюсь. Когда-нибудь меня допустят к управлению кораблями. Буду водить медленные грузовики, какие-нибудь скучные буксиры. Я пилот, я умею понимать и любить; однажды мне позволят вернуться.
        Вина моя неотмолима, но я хочу и буду жить дальше.
        Я вернусь к самому себе. Мне двадцать лет, у меня есть время.

9.
        Жилец говорил тихо, надтреснутым полушепотом, шмыгая носом и делая многозначительные паузы. Хорошо чувствовалось, что длинные монологи ему не просто непривычны, а неприятны. Может быть, межпланетный уркаган произносил сейчас свой первый в жизни длинный монолог. Но сегодня Марат спас капсулу, а вместе с ней - жизнь своего товарища по несчастью (если соучастники убийства могут называть друга товарищами) и теперь имел право знать правду.
        Он пообещал Жильцу то же, что и аборигенам.
        Или ты всё расскажешь, или я убью тебя.
        Он ожидал грубой отповеди, оскорблений, насмешек, но старик только ухмыльнулся, попросил двойную дозу мультитоника и воды. Потом стал говорить.
        Сильно двигал бровями, сглатывал, задумывался, иногда усмехался, иногда вздыхал - но говорил; и, судя по тому, как трудно выходили из него фразы, говорил правду.
        - Всё это было давно. Сто лет назад. Я был совсем щенок, только-только начинал дела делать… А Жидкого Джо знали все и везде. Очень крутой был дядя. Я по сравнению с ним - никто. Слабак. У Жидкого Джо было сто пятьдесят одних только кибердвойников. По пять-десять на каждой планете. Так он получил и кликуху свою: от любой облавы уходил, меж камней просачивался… Жидкий, в общем. Его уважали даже люди из КЭР. Тогда были другие времена, биомашины только входили в обращение, куда ни плюнь - везде киборги. И оперативники, и охрана в тюрьмах. И шлюхи были искусственные, и чиновники, и халдеи в кабаках, и кто угодно. А Джо плотно работал с хакерами и сам был не дилетант. Любого киборга мог перепрошить за полсекунды. Например: запускает вирус на сервер центрального грузового порта Атлантиды, и весь таможенный отдел отрубается к свиньям. Две тысячи пластмассовых мальчиков слепнут и глохнут на три часа, понимаешь? Веселый был человек. И очень жестокий. А спалился на большом деле: он и его ребята выкрали главного кредитного инспектора Атлантиды и за четыре минуты изготовили точную копию. Натурального -
разложили на атомы, а поддельный успел перевести на номерные счета пятьдесят миллионов и даже, представь себе, после работы домой к жене поехал, но жена была не дура и раскусила подмену… Бабы - они внимательные…
        - Говори о деле, - велел Марат.
        - А ты не перебивай! - сварливо проскрипел Жилец и покосился на черные от грязи руки Марата. - Не поймешь! В общем, Джо попал. Поймали его, закрыли и стали судить. Судили лет десять, потому что ребята из команды Джо сделали всё, чтобы его вытащить. То присяжных запугают, то прокурорские базы данных сотрут напрочь. Но приказ был с самого верха: казнить, и точка. Кое-как слепили приговор: высшая мера с конфискацией внутренних органов на нужды федеральной экономики. А в тот же год взяли и меня. На краже двух тонн ситалла-29. Был такой композит, сейчас из него стулья делают и детские коляски, а тогда это была засекреченная штука, только в военных целях, килограмм обходился в сто тысяч… Привозят меня на тюрьму для особо опасных. Я был, считай, пацан - но люди меня уже знали. Сижу жду, когда мне мои пять лет общего режима дадут, чтоб на какие-нибудь астероиды отвалить, на рудники молибденовые, и оттуда уже по-тихому года через три откинуться по состоянию здоровья… И вот однажды выдергивают меня из камеры, ничего не объясняют, ведут куда-то в подвал… А в подвале смертники сидят, и я тогда здорово
обосрался… Открывают дверь. Захожу, смотрю - старичок, метр пятьдесят, полуслепой, ногтей нет, век тоже нет. Смотрит, как филин, глазами по самому дну мозга моего шарит. Большой силы человек, да… Сейчас таких не делают. Я увидел, что век нет, и сразу понял, кто передо мной. Это дело - веки себе удалять - как раз с Жидкого Джо началось. Понятно, что он не спал никогда, а глазные яблоки вставил себе модифицированные, не требующие защиты и смачивания. Смотрит - видит, что у меня тоже ногтей нет. Я хоть и молодой был, но тоже не фраер…
        - А при чем тут ногти? - спросил Марат.
        - Идиот! - выкрикнул Жилец. - Что за манеры у тебя? Сказал же, не перебивай! Кто из нас всю жизнь по каторгам, я или ты? Культуру имей, дурень! Решил слушать - слушай! Ты видел хоть одного делового с ногтями? С первого же удачного дела положено ногти себе выдергивать и с розовым мясом ходить. Чтоб чувствовать перепады температуры и влажности. Чуйка в нашем деле - главное. Ну и для понта тоже надо, потому что деловому не положено ничего руками делать… Только женщину можно трогать, остальное - западло. Для остального шестерки есть. Если, например, деловой увидит твои черные ногги, он с тобой даже говорить не будет…
        Марат сжал кулаки.
        - Я человека похоронил, - тихо сказал он. - Голыми руками землю рыл. Еще слово на эту тему - и я тебя тоже похороню. Рядом.
        - Не возражаю, - твердо ответил старый вор. - Только сначала дослушай. Будешь слушать? Или будешь глазами сверкать? И рассказывать, кого и как ты хоронил?
        - Не психуй.
        Жилец пожевал губами, словно собирался плюнуть в стоявшего у стены Марата, и проревел:
        - Или ты, сопливый тупой щенок, думаешь, что я меньше тебя людей похоронил?
        - Нет, - ответил Марат. - Я так не думаю.
        - Вот и хорошо! Умолкни теперь. И внимательно слушай дядю.
        Великий вор медленно выдохнул, успокаиваясь. Судя по всему, в искусстве управления гневом он достиг больших высот.
        - В общем, смотрит Джо на меня, вежливый такой… Улыбается. Заходи, говорит, мальчишечка! Устраивайся, коньячку глотни. А я не знаю, что ответить. В спецблоке все сидят только поодиночке, и как меня подселили к другому осужденному - непонятно. А Джо мне говорит: «Не удивляйся, парень, у меня тут всё схвачено. Я знаю каждого, кто в этой тюрьме сидит, давно все досье скачал себе на мозжечок, и меж десяти тысяч арестантов выбрал именно тебя. Чтоб тебя ко мне перевели, я начальнику тюрьмы хорошо заплатил. Мне мои деньги теперь без надобности, потому как через пятнадцать дней у меня - приведение в исполнение… Выкупить жизнь свою не могу, слишком многим большим людям насолил, так что вот - готовлюсь на тот свет, такое дело…» Я сижу, киваю, ничего не понимаю, но вопросов не задаю. А Джо говорит: «Я долго жил и много всего натворил, о чем вспоминать не хочу. Но есть одна тема особая, она мне покоя не дает. Ношу ее в себе и мучаюсь. Думал забрать в могилу, но понял - это неправильно. Серьезная тема, нельзя ее - с собой… И тогда решил найти парня смышленого. Три тыщи файлов просмотрел и выбрал тебя, Жилец…
        Старый злодей подмигнул Марату.
        - Правда, я тогда был не Жилец, но это неважно…
        - Верю, - холодно сказал Марат. - Давай дальше.
        - Дальше я кивнул, типа понял, а сам ничего не понимаю, молчу. А Джо мне говорит: «Ты сиди и слушай внимательно. Спать не будешь, некогда тебе спать. У нас с тобой есть тринадцать суток, а на четырнадцатые - тебя обратно переведут. А потом и мой черед настанет…»
        Жилец облизал губы.
        - И рассказал он мне, что однажды в юности нанялся на пассажирский лайнер стюардом. Не обслуживать, конечно, покрутиться среди богатых. В нашем деле это важно…
        Марат вспомнил отель «Олимпия-Хилтон», люкс-транс-формер на двухсотом ярусе, усмехнулся и кивнул.
        - А лайнер, - Жилец фыркнул, - не долетел до места. Перегрев реактора или что-то в этом роде. Катастрофа и реальная трагедия. Корабль подох, народ эвакуировался. Джо в спасательной лодке схоронился и полтора месяца болтался в пустоте, в конуре два на два метра, дышал через раз и уже помирать наладился, но тут случается редкая вещь: его подбирает Дальняя Родня. Конечно, никого из них он живьем не видел, сидел у них то ли в трюме, то ли еще где… Вообще ничего не видел и не слышал, а только за всё время, пока он на их корабле находился, он ни разу не захотел ни есть, ни пить. Сколько времени в гостях проторчал - тоже не понял. Может, три дня, а может, три года. Или это вообще не Родня была, а какие-то другие парни, с мощными технологиями, против которых наши - просто игрушки детские… И вот однажды Джо потерял сознание, а очнулся - уже на Золотой Планете. Осмотрелся - жить можно. Атмосфера лучше, чем на Олимпии, плоды съедобные, тепло, спокойно - в общем, фарт. Воздух сладкий, жратва сладкая, вода из ручья - и та, как чай с сахаром… Нашел местных - оказались дикари, но внешне - почти люди, только
четырехпалые и маленькие, нам с тобой по грудь. Ну и мозги немного иначе устроены. Мужчины уродливые, а бабы ничего себе. Сначала Джо был в большом напряге, чуть его не зарезали из-за лишних пальцев на руках. И вообще планета на самом деле дикая, зверья всякого много опасного, зазеваешься - съедят… Потом привык, местных к себе подтянул, они ему еду таскают, фрукты-овощи и прочие витамины… Устроился с комфортом… И в конце концов оскоромился: переспал с местной самкой. Отмыл ее, конечно, мандавошек вывел, привел в порядок и сделал. Я, говорит, такого никогда ни с одной земной женщиной не испытывал! Это, говорит, невозможно рассказать словами! Седьмое небо! Ну и кроме женщин еще много всего есть на той планете, что человеку в сладком сне не приснится. Не просто много, а Фцо…
        - Что? - переспросил Марат.
        - Неважно. Заткнись и слушай. Есть плоды черной пальмы, съедаешь - и как бы по воздуху ходишь, не касаясь земли. Есть желудочный сок земноводной собаки - тоже сильная вещь. И таких забав много. Дикари послушные, дисциплинированные, дашь ему два раза в лоб - он твой. В общем, прожил Джо на Золотой Планете около полугода. Завел хозяйство, гарем, слуг, они ему даже бассейн соорудили… Харчи любые подносят, массаж делают. Он тоже на месте не сидел, дисциплину наладил, пытался даже колесо внедрить, но они не поняли. Порох изготовил, по классическому рецепту, - тоже не восприняли. Папуасы - они и есть папуасы, зачем им порох? В общем, полгода он торчал, как в лучшем санатории. Имел Фцо по полной программе. Придумал себе развлечений, то на охоту сходит, то животное какое-нибудь приручит для потехи. Уже и думать забыл про остальной мир. Но в один прекрасный момент очнулся опять у Дальней Родни в трюме. То есть они его с той планеты выдернули и назад к людям вернули. Выкинули на Валгалле, прямо на поверхность, причем так, что ни одна система обороны не засекла вторжения. Джо нашел людей, сориентировался,
связался со своими, его, понятное дело, считали погибшим… Короче, вернулся в мир. Но про Золотую Планету забыть не мог. Особенно тех баб. После них, сказал он, обычные наши женщины мне уже не нужны. Я, говорит, был в раю, настоящем. Всё, что у людей придумано насчет чувственных удовольствий, все наши наркотики, стимуляторы, - всё это детский сад, смешно сравнивать…
        Жилец увидел усмешку на лице Марата и сделался злым.
        - Эй, - с жаром позвал он. - Ты зря не веришь. Ты бы его видел, Жидкого. Когда он мне это рассказывал, его трясло! Он руками махал, как мальчик, и подпрыгивал… У него - клянусь - слюна текла! Он картинки рисовал на стене, понял? Я тоже сначала думал, что старикан рассудком повредился, но, во-первых, не такой он был человек, чтобы просто так с ума сойти, а во-вторых, то, что он мне рассказал, невозможно придумать. Ну, то есть, конечно, какой-нибудь профессиональный фантазер, может, и придумает, особенно если правильно обдолбится, обожрется каннабиса кумулятивного, или «Крошки Цахеса», или чем там они себя травят, фантазеры… Но Джо… Он был деловой человек! Конкретный! А стоял передо мной - и перечислял. Про черные пальмы, и про матриархат, и про чувствилища, где местные думают за жизнь и молятся высшим силам, это у них как бы одно и то же… Съедобная глина, полосатые носороги, пчеловолки, какие-то иглозубые лягушки… Короче говоря, взялся он за дела, но никому ничего не сказал. Ходит, молчит, всё в себе носит. И еще: он вдруг понял, что знает точные координаты Золотой Планеты. Никто не знает, а он
знает. Проверил по Атласу - оказалось очень далеко, невозможно долететь, даже на военных кораблях, и про саму звездную систему сведений - никаких. И тогда до него доходит, что Дальняя Родня всё специально сделала. Сбросила его на Золотую Планету, дала там пожить, всё понять, а потом - хлоп! Изъяла из сладкого рая и вернула обратно к людям. А координаты инкорпорировала в сознание. С какой целью - неизвестно. Дошло до того, что Джо перестал себе верить: вдруг не было никакой Золотой Планеты? Вдруг это всё только картинки, которые ему Дальняя Родня имплантировала? Сделал мнемограмму, проверился - нет, всё подлинное. Вставлены только координаты. Тогда он стал ждать, что будет дальше. Если в его мозгу послание от Дальней Родни - это ведь неспроста, правильно? «Были времена, - говорил он мне, - я чуть с ума не сходил. Как тот парикмахер из старой сказки про рогатого царя…»
        - Что за сказка? - спросил Марат.
        Жилец помедлил, неохотно сказал:
        - Позвали парикмахера стричь царя. Парикмахер постриг и увидел, что у царя на голове растут рога. Царь предупредил: «Расскажешь кому - велю казнить». Парикмахер молчал, молчал, в итоге - не выдержал, убежал в болото, в самый тростник, и прошептал: «У царя на голове рога!» И стало ему легче. А потом мимо болота прошел маленький мальчик, сделал себе из того тростника дудочку, стал дудеть, а дудочка пропела: «У царя на голове растут рога!»
        Марат ухмыльнулся - слишком выразительно двигал бровями сам рассказчик.
        - Древняя сказка, - пояснил великий вор. - Еще на Старой Земле сочинена… Так и Жидкий Джо: ходил и думал, зачем ему Дальняя Родня письмо в голову вставила? Разумеется, затем, чтобы он вернулся! Назад, на Золотую Планету! Или кого-то вместо себя послал! А послать нельзя, потому что нет такой техники, чтобы долететь… «Но я, - сказал мне Джо, - рассудил так: сегодня техники нет, а завтра - будет. И я всю жизнь положил на то, чтобы вернуться на Золотую Планету. Я ее своей считал. Своим личным раем…»
        - Непохоже, - пробормотал Марат.
        - Что?
        - Непохоже на рай.
        - Умолкни, - велел Жилец. - Я тринадцать суток слушал рассказы Джо. Каждый день - два перерыва, чтобы пайку сожрать… На пятый день я сам туда захотел. То есть уже сюда…
        Старый вор вздохнул и вдруг - видимо, в приступе досады - решил укусить край утробы, но не дотянулся.
        - А на десятый день я уже знал, что найти эту планету есть цель моей жизни. Бывает же, что человек ставит себе цель и всю жизнь к ней шагает? Есть же маньяки, правильно? Которые по пятьдесят лет в одну точку долбят?
        - Есть, - ответил Марат. - Только их мало.
        - Вот! Джо был именно такой маньяк. Когда он понял, что не может забыть про свой рай - свернул все дела, купил новые почки, сердце, печень, подключил лучших имплантаторов и генных тюнеров, сделал себе полный ремонт, от пяток до затылка, чуть не миллион вложил - и сел тихо. Стал ждать, когда наука изобретет новые корабли. Больше того: стал инвестировать в космонавтику, даже свое конструкторское бюро учредил и стипендии платил… Только представь: преступник, деловой человек, реальный авторитет, полжизни на каторге - и вдруг науку спонсирует! Само собой, не напрямую, через подставных лиц, анонимно… Слышал про Ежи Ковальского?
        - Идиот, - с наслаждением ответил Марат. - Я учился в Пилотской академии. Ты будешь мне рассказывать про Ежи Ковальского? Человека, который создал гиперплавники?
        Жилец ухмыльнулся.
        - Да, создал. Только не все знают, на чьи деньги этот гений склеил самый первый плавник.
        - Хочешь сказать, что деньги дал Жидкий Джо?
        - Мальчик, - сказал Жилец, - запомни. Все сумасшедшие ученые берут деньги у преступников. Потому что преступники тоже сумасшедшие. Джо вложил в идею гиперплавника несколько миллионов. И только потом, когда Ковальский показал опытный образец генералам, те открыли неограниченное финансирование. А Джо - утерся, потому что Ковальский его кинул. Заперся на военной базе и сделал вид, что знать ничего не знает. Гении всегда всех кидают, они тоже ведь по-своему маньяки… Их, правда, тоже кидают, и в итоге сам Ковальский помер от голода, но это другая тема… Джо остался без денег и тогда сделал свое последнее дело, то самое, с кредитным инспектором. На нем и погорел… Хотя по большому счету он столько вложил в технологии межзвездных перелетов, что ему должны были памятник поставить… И уже в тюрьме, перед казнью, Джо всё про себя понял. Осенило его. Догадался, что Дальняя Родня забросила его на Золотую Планету только для того, чтобы Джо все свои бабки на нужное дело пустил. Согласись, такой вариант вполне возможен. Он же был в своем преступном деле настоящий академик, он мог потратить капиталы на воровские
технологии - а потратил на создание биома…
        Жилец закашлялся, перевел дыхание. Утроба тут же забеспокоилась, покраснела и стала насыщать воздух кислородом.
        Однако Марату всё равно больше нравилось быть вне капсулы, снаружи, под бледно-сизым небом, где ветер имел запах ванили. Кроме того, Жилец пропитал собою всё пространство внутри спасательного модуля; из любого угла Марат спиной и затылком чувствовал взгляд старика, и часто ему казалось: тот ломает комедию, его позвоночный столб в полном порядке, и однажды продолжатель дела Жидкого Джо улучит момент, бесшумно встанет и ударит сзади. Или воткнет какую-нибудь хитрую ядовитую иглу.
        - Это была многоходовка, сынок, - сипло продолжил Жилец. - Сначала найти особенного человека, который ничего не боится, не имеет морали и привязанностей… Бешеного, сильного… Реального. Потом показать ему рай. Потом выдернуть из рая и намекнуть: давай, ищи дорогу обратно. Найди тех, кто придумает, как добраться до потерянного рая. Укради, обмани, убей, рви жилы - и добейся. Вбухай всё, что есть, в миф, в голую фантазию… Говорю тебе, это всё Родня. Ее стиль.
        - Не верю, - сказал Марат. - Дальняя Родня никогда ни во что не вмешивается.
        - Дурак ты, - ответил Жилец. - А еще пилот. Родня не может не вмешиваться. На то она и Родня. Даже если она не вмешивается - это тоже вмешательство. Если бы она действительно не вмешивалась, мы бы про нее вообще ничего не знали. Но мы знаем. Умные люди давно поняли, что Дальняя Родня пасет нас, как стадо. Зачем они дали людям первый межзвездный Атлас?
        - Это написано в букварях, - сказал Марат. - Чтобы человечество тратило энергию не на междоусобные войны, а на полеты к дальним мирам. Чтобы оно сплотилось. Стало единым целым.
        Жилец презрительно фыркнул.
        - И что? Сплотилось оно? Человечество?
        - Более или менее.
        - Черт с тобой. Не буду спорить. Не люблю. Скажу тебе так: если я, Жилец, узнал про Золотую Планету и добрался до нее - это божий промысел. Жидкий Джо в могиле, и это теперь моя планета. Джо ждал пятьдесят лет, и я, после его смерти, ждал еще девяносто лет. Пока построят биом-четыре, потом биом-пять… А тот, что нас сюда привез, был новейший. Экспериментальный, седьмая серия. Ее только испытывают, и зеков возят специально, потому как если корабль сгорит или с ума сойдет - пассажиров не жалко… Я готовил это дело почти три года. Двенадцать умников написали мне специальные программы и запустили их в Федеральную сеть исполнения наказаний. Я специально дал себя поймать, понимаешь? Я устроил себе этап на Девятый Марс. Туда, где сидел ты…
        Марат поднял глаза - Жилец подмигнул ему.
        - Да, парень. Я всё про тебя знаю. Кто твоя мама, кто твой папа. И про брата твоего, вундеркинда, который сейчас водит личный крейсер командующего войсками безопасности Империала. И про деньги твои, и про девочек твоих, и про то, как ты катера продавал барыгам с Шамбалы. Ты был у меня в кармане, сынок. Ты неслучайно попал на один корабль со мной. А теперь…
        Жилец закрыл глаза.
        - А теперь - валяюсь… Пополам сломанный… Так судьба моя посмеялась надо мной, старым чертом… Всё рассчитал, всё продумал, все деньги свои засадил, людей убил многих, пролетел пол-мира, добрался, куда хотел, - и вот… Осталась от меня одна только голова говорящая…
        Марат ничего не ответил. Сначала ему стало жаль парализованного негодяя, и он решил приободрить его, произнести что-нибудь вроде: «Не волнуйся, мы попробуем поставить тебя на ноги». Потом он подумал, что нынешнее состояние Жильца есть кара за его злодеяния. Ухмылка высших сил. Кровь Космоса никому ничего не прощает, она течет всюду, заполняет собой любую пустоту и меж звезд, и в сердцах людей. Она всегда восстанавливает изначальное равновесие. Но Жилец, похоже, и сам это понимал. А что до сочувствия - он в нем попросту не нуждался, любая эмпатия была чужда ему.
        - Теперь прикидывай, - проскрипел Жилец. - Я ни на что не способен. Могу только трендеть тебе в уши. Но ты мне ничего не сделаешь, потому что я - твой шанс. Шесть тысяч дураков погибло, это не хрен собачий… Кроме того, я всё знаю про Золотую Планету, а ты не знаешь ничего. Больше скажу: я и про тебя, болвана, всё знаю. Потому что ты человек. А я, Жилец, про людей знаю очень много. Слишком много. Поэтому ты делай только то, что я тебе скажу.
        - Зачем? - спросил Марат.
        - Затем, чтоб жизнь наладить! - яростно прошипел Жилец. - И получить Фцо!
        - Говори по-человечески! - крикнул Марат. - Что такое Фцо?
        - Эх… - простонал великий вор. - Ладно, объясню, хоть и не по масти тебе… Фцо, сынок, - это у деловых людей самое главное понятие. Придумано на Сиберии, в старые времена, там у них это типа основная идея, вокруг которой вся житуха вращается. Фцо - это то, ради чего живет деловой человек. Само слово происходит от русского «всё». Изначально Сиберия в основном русскими населялась, там всё в точности так, как русские любят: холодно и весело… И со времен Большого Расселения на Сиберии повелось так, что каждый деловой стремится получить Фцо. То есть жратву, кайф, женщин, деньги, безопасность, комфорт, здоровье - и всё по высшему разряду. Понял? Все лучшие наслаждения, которые только можно придумать. Золотая Планета - это место, где есть Фцо. Только надо немного поднапрячься. С умом подойти. Хитро и жестко. Я буду говорить, ты будешь делать - и мы получим Фцо, брат! Сейчас ты на этой планете - самый главный. Целый мир - твой! Я думал, что он будет мой, но - не вышло… Ладно. Переживу. Пусть теперь это твой мир - но и мой тоже! Без меня ты ни хрена тут не сделаешь. Ты должен слушать меня и делать только
то, что я тебе разрешу. Иначе без головы останешься… Скажи мне, зачем ты местных отпустил, когда они капсулу до места дотащили?
        - Они сделали свое дело, - ответил Марат. - Вот и отпустил.
        - Кретин! Они еще не начинали делать дела! Кто нас будет кормить? Кто нам будет помогать? Или ты хочешь до старости просидеть в этой вонючей будке? Нельзя было никого отпускать! Если ты хочешь, чтоб дикарь тебе подчинялся, ты никогда не должен его отпускать! Пусть он будет рядом, а ты - дави на него, прессуй, влияй! И тогда он будет твой. Теперь - бегай, собирай их по лесам и оврагам! Они уже у тебя в руках были! Ты их уже подчинил! Показал свою силу! Патроны потратил! А потом взял - и отпустил! Дурак ты, дурак. Надо вернуть их, понял? И жестоко наказать. За то, что ушли от хозяина.
        Марат представил себя в роли охотника за головами и вспотел от омерзения.
        - Я им не хозяин, - сказал он.
        - О-о, - простонал Жилец. - Имбецил! Это вчера ты был никто, залетный гость, а сейчас уже хозяин! Думаешь, они забудут, как ты их живьем жег? У тех, кого ты убил, остались братья, жены, сыновья! Думаешь, они тупые? Дикие, немытые - да. Но не такие, как ты, не полные кретины… Ты не злись, парень, потом будешь злиться. Сейчас на меня посмотри и послушай. У тебя только две дороги. Либо ждать, когда тебе башку разобьют каменным топором, либо быть хозяином…
        - Я им не хозяин! - повторил Марат.
        Великий вор постно ухмыльнулся.
        - Не нервничай, сынок. И не возражай. Чтоб ты знал: у меня в затылке есть штучка, в полмиллиметра размером… Управляется усилием воли. Маленький взрыв, и мозги - в кашу… Одно мое желание - и я поеду на тот свет. Мне нет охоты лежать тут годами и слушать твои упрямые вопли, я лучше подохну добровольно… А ты тут один разгребай. Хочешь этого?
        Марат подумал, как сформулировать спокойнее и дипломатично, и ответил:
        - Пока нет.
        - Вот и хорошо, - сказал Жилец. - Я тебя всему научу. Здесь мы заберем Фцо. По полной программе. Как на старых жилых планетах. Только там нас заставляли играть по правилам. То нельзя, это нельзя, сюда не ходи, туда не летай, налоги плати, не воруй, кайф не употребляй, тишину соблюдай, женщину бери только по согласию… Ментов бойся, а больше всего бойся самых богатых… А здесь мы с тобой самые богатые, потому что у нас есть знания. И правила установим мы с тобой.
        - К черту, - тихо ответил Марат, забыв про дипломатичность. - Не хочу никаких правил. Хочу назад. Домой.
        - Хочешь домой - двигай домой, - весело произнес Жилец. - Если сможешь. Только теперь твой дом - тюрьма. За незаконный контакт получишь пожизненное. Заберут в КЭР, промоют мозги, прогладят извилины утюгом, нервишки узлами завяжут - через тридцать лет, даст бог, выйдешь по амнистии. И будешь на аптеку работать, пока не помрешь. Может, брат твой знаменитый тебе поможет… Если вспомнит, кто ты такой…
        - Замолчи, - процедил Марат. - Мой брат тут ни при чем.
        - Согласен, - ядовито сказал Жилец. - Кто он такой? Пилот. Взял под козырек и поехал, куда папа приказал. А ты - сам себе и папа, и пилот! У тебя есть шанс, понимаешь или нет? Бери Фцо! Бери его и не думай! Вечное лето, идеальный воздух, любая еда и тысячи доверчивых дураков! И дур! Особенно дур! Здесь ты будешь живым богом, а там?
        Бывший пилот усмехнулся. Жилец смотрел на него горячим взглядом. Наверное, не будь он паралитиком, уже бы построил сыновей репейника в шеренгу и каждому поставил задачу. А я, подумал Марат? Мне бы достался удар отравленной иглой. Можно не сомневаться.
        - А кто тебе сказал, что я хочу стать богом?
        - Дурак! - крикнул Жилец. - У тебя нет другого выхода! Либо богом, либо трупом!
        Марат понял, что страстные хриплые вопли говорящей головы ему надоели, и пробормотал:
        - Пошел ты… Со своей Золотой Планетой…
        Двинулся к шлюзу.
        Снаружи мерцала теплая сырая ночь. Четыре разновеликие луны в ясном небе, непривычные ароматы, странные краски. Абсолютно, тотально чужое пространство. Но гораздо менее дикое и чужое, чем идеи парализованного убийцы.
        Капсула лежала на вершине круглого холма. Вокруг, сколько хватало взгляда, колыхалась высокая, медного цвета трава. Над ней густо роились насекомые; чуть выше, на бреющем, проносились, тонко вскрикивая, маленькие птицы, поедающие насекомых, а еще выше, издавая забавные, похожие на кашель звуки, кружила более крупная тварь, норовя ухватить одну из маленьких - иными словами, здесь, как и в большинстве миров, старых и новых, обжитых и диких, сильный употреблял в пищу слабого и был, в свою очередь, поедаем более сильным; Марат вдруг понял, что в данный момент именно он, недавний арестант пересыльной тюрьмы, находится на вершине пищевой цепочки.
        На этой планете он - бывший пилот и бывший осужденный преступник - оказался самым сильным и опасным существом.
        В двух местах у самого горизонта светились багровые пятна: зарево костров.
        Марат обошел капсулу и проверил, как выглядит свежий могильный холмик. Копать пришлось ножом и руками, но почва оказалась на удивление мягкой. Кстати пришелся и навык рытья песчаных ям, выработанный на Девятом Марсе; весь процесс погребения занял меньше двух часов. Был найден и соответствующий валун, продолговатый, красивого графитового цвета; в качестве надгробного монумента он смотрелся достаточно достойно, даже с учетом того, что на теплой его поверхности пришлось нацарапать только дату смерти покойного.
        Марат не узнал даже имени.
        Зато припомнил, что камень положено класть в ногах.
        Ничего, думал он, оформляя могилу в соответствии с древними правилами. Рано или поздно сюда прилетит корабль, и ко мне придут очень ловкие, сообразительные и безжалостные люди. Сотрудники могущественной и эффективной организации, именуемой Службой контроля за экспансией разума. Сокращенно - КЭР. Они разберутся и со мной, и с Жильцом, и с мертвым пилотом, и с мертвыми пассажирами погибшего корабля, и с мертвыми аборигенами Золотой Планеты. Такова их работа - разбираться. Следить за тем, чтобы гомо сапиенс, покоряя чужие земли, понимал, что он не бог, не хозяин, не повелитель пространства и подпространства, а только гость. Прохожий. Что власть его над природой, сколь бы ни была она велика, никогда не будет абсолютной, и кто понимает это - тот и есть высшее существо, проделавшее путь от человека разумного к человеку настоящему.
        Правда, думал далее бывший арестант, беглый преступник, мне придется очень много работать, чтобы стать Настоящим. Пока я - живодер. Мясник.
        Перед выходным люком, у самого порога, спал Быстроумный, используя в качестве подушки собственное предплечье. Марат поморщился от запаха, перешагнул маленького дикаря, отошел в сторону и сел на теплую землю.
        Рукоять пистолета упиралась в бок, мешала расслабиться.
        Вытащил оружие, проверил боезапас. Покорение племени сыновей репейника обошлось в сто восемьдесят зарядов, а всего в обойме их было полторы тысячи, и в капсуле хранилась еще одна обойма, такая же. Правда, как такового покорения не произошло. Дотащив большой камень до места, где «земля высоко», дикари попадали от усталости и заснули; наутро все, кроме Быстроумного, исчезли.
        - Хозяин Огня!
        Косоглазый дикарь стоял перед ним, лохматый и серьезный. Вонял и улыбался. Интересно, подумал Марат, он от рождения такой или пилотский стимулятор дал побочный эффект? Наверное, парнишка с детства был физически неполноценным - оттого и определили его в третьи топоры, а не во вторые.
        - Смотри, - тихо произнес дикарь, - я не подхожу к тебе на пять шагов! Я помню твои слова! Дай мне твою еду.
        - Нет, - ответил Марат. - Не сейчас. Где мужчины пчо?
        - Они ушли. Они боятся, что ты убьешь их.
        - А ты?
        - Я тоже боюсь, - заверил Быстроумный. - Но они боятся больше.
        - Отведи меня к ним, - приказал Марат.
        - Да, Хозяин Огня.
        Марат помолчал и понял, что неверно сформулировал задание.
        - Нет. Ты не поведешь меня к ним. Ты приведешь их сюда. Ко мне. Я хочу поговорить с ними.
        - Да, Хозяин Огня.
        - Если ты не приведешь их, я убью тебя.
        Дикарь просиял, словно речь шла о невероятном, сумасшедшем везении, счастливом случае, который бывает только раз в жизни, и то не с каждым.
        - Да! - тонким голосом воскликнул он. - Да, Хозяин Огня!
        Часть вторая

1.
        - За первое неповиновение Великому голове Четырех племен, Носителю слов Хозяина Огня наказание - шестнадцать ударов палкой. За второе неповиновение Великому голове Четырех племен, Носителю слов Хозяина Огня наказание - два раза по шестнадцать ударов палкой. За третье неповиновение - легкая смерть от ножа. За четвертое и последнее неповиновение - тяжелая смерть от ножа. Ты запомнил это?
        Быстроумный обтер с лица обильный пот и кивнул.
        - Да, Хозяин Огня.
        - Дальше. За первое неповиновение Хозяину Огня, Повелителю Неба, Воды и Земли наказание - обездвиживание сроком на три дня и три ночи. За второе и последнее неповиновение Хозяину Огня, Повелителю Неба, Земли и Воды наказание - огненная смерть. Ты запомнил это?
        - Да, Хозяин Огня.
        - Неси мои слова и выкрикивай каждый день два раза. Один раз на восходе, во время первого сбора у большого костра. Второй раз на закате, во время второго сбора у большого костра. Все должны знать. Ходи и спрашивай каждого. Особенно детей, в возрасте четырех лет и старше. Кто не сможет повторить - тот показывает неповиновение. Теперь иди, или я убью тебя.
        - Да, Хозяин Огня.
        Быстроумный поправил свисающий с мясистой шеи знак власти - круглый камень с проплавленной в центре дырой, - повернулся и вышел, на ходу меняя выражение лица с угодливого на торжественно-презрительное.
        Спина бывшего третьего топора обросла жиром настолько, что не угадывались даже лопаточные кости.
        Возле самой двери Быстроумный на миг задержался и ловко раздавил ногой случайного жука-говноеда.
        Марат вздохнул.
        Жуков он победил, однако в сезон дождей, спасаясь от воды, шустрые паразиты иногда проникали во дворец. Бегали по хорошо утоптанному земляному полу, выискивали еду. Но во дворце для них не было еды.
        Слава тебе, Кровь Космоса, подумал Марат. Хотя бы здесь, в главном зале дворца, для жуков-говноедов нет еды.
        Оставшись в одиночестве, он немедленно встал с тронного кресла. Сидеть на гранитном валуне, даже в три слоя обтянутом шкурами новорожденных щенков земноводной собаки, было неудобно («Власть - это терпение», - ухмылялся Жилец), отошел к дальней стене и откинул полог, сплетенный из длинных корней желтой овражной осоки.
        За пологом, в меньшей, скудно освещенной, но богато декорированной циновками половине зала, на комфортабельнейшей перине (чехол из шкур собаки, набитый сухими благовонными травами) лежал его компаньон. Задумчиво покусывал нижнюю губу.
        - Этот малый, - мрачно произнес он, - слишком ушлый.
        Марат сел на диван, лично им изготовленный из гибких молодых стволов серого бамбука, и вытянул уставшие ноги.
        Ремни сандалий натирали щиколотки. Подошвы невыносимо воняли мездрой и защищали только ступню; пальцы ног давно ороговели. Но Хозяин Огня второй год носил исключительно местную обувь. Она сближала бывшего пилота с этими камнями и бревнами, с этой грязью, с этой землей. С этой планетой. Кроме того, в десантных ботинках - пусть невесомых и сверхпрочных - ноги потели и уставали.
        - Других администраторов, - сказал Марат, - у меня для тебя нет.
        - Надо искать.
        - Всему свое время. Ты сказал, он ушлый - это разве плохо?
        - Сначала хорошо, - произнес Жилец. - А потом плохо. Но хуже всего то, что он у тебя один. Ищи второго. Их должно быть минимум двое. А лучше - трое. И пусть они между собой грызутся. Доносят друг на друга, интригуют…
        - Мне только интриг не хватало, - сказал Марат. - И так с ума схожу.
        - Терпи! - сухо велел Жилец. - Мы только начали. Четыре племени, тысяча особей - чепуха. Маловато подданных в нашем веселом царстве…
        - Мне хватает, - возразил Марат. - А ты получил всё, что хотел. Свежий воздух, жратва… Даже танцовщицы есть.
        Старый вор презрительно рассмеялся.
        - Да. Задницами трясут лихо. Но хореография ужасная. И слишком воняют. Организуй, чтоб чаще мылись.
        Ноги и спина болели. Марат откинулся на спинку дивана и положил на лицо лист растения чируло. Местные женщины использовали огромные лопухи чируло в косметических целях: зеленая плоть вытягивала из пор всю грязь и даже расслабляла.
        - С помывкой проблемы, - сказал он. - Сезон дождей кончается. Ручьи заболочены, вода цветет. И потом, они не любят мыться. У каждого аборигена свой персональный запах, дополнительный код идентификации - для них это важно…
        - Мне плевать. Бабы должны мыться.
        - Скажи им это сам, - посоветовал Марат. - Ты все-таки Великий Отец, Убивающий Взглядом. А я - устал. Сколько еще продержусь - не знаю. Дикари есть дикари. Думать не любят. Работать не умеют и не хотят. Знаешь, что интересно? Побития палками не боятся, а вот обездвиживание для них - страшное дело…
        Жилец пренебрежительно фыркнул.
        - Ничего удивительного. Палкой по шее - это они понимают. А парализатор - чудо. То, что нельзя понять и объяснить.
        - Значит, надо отменить побитие и чаще обездвиживать.
        - Нет. Экономь патроны. Пусть сами себя наказывают. А ты казни реже, но страшнее.
        - Страшнее я уже не могу.
        - Можешь! Учись, парень.
        - Надо действовать кнутом и пряником.
        - Нет! - с жаром возразил старый вор. - Огнем и мечом! Понял меня? Огнем и мечом! Никаких пряников, брат. Эти твои законы Хаммурапи - конечно, штука полезная, но ты с ними опоздал. Их надо было вводить сразу. Согнал четыре банды в одну большую бригаду - и тут же налаживаешь твердые правила. С первого дня. Ты слабак, ты всё перепутал. Нет в тебе, парень, реальной тяги к реальному порядку…
        - Здесь никогда не будет порядка.
        - Будет, - благодушно сказал старый вор. - Терпи, сынок, и работай. Главное - слушай старого Жильца. Дикари должны бояться не тебя, а косоглазого царя. Пусть он ходит между ними и сам определяет, кому легкую смерть, кому тяжелую…
        Марат выпрямился. Теперь ему хотелось пить.
        Природа здесь была устроена так, что тело непрерывно желало пить, или есть, или спать, или совокупляться. Иногда хотелось даже взять в руки бубен и промычать какую-нибудь местную песню, наполовину нечленораздельную, зато жизнеутверждающую.
        - Быстроумного не уважают, - сказал Марат, вытаскивая из-под дивана мех с родниковой водой. - Он превратился в жирную свинью.
        - Наоборот. Толстый - значит, много жрет. Много жрет - значит, дела идут хорошо. И вообще, это не твоя проблема. Ты бог, понял? Ты стоишь над законом. Выходишь - и папуасы падают мордами в землю. И целуют твои ноги за то, что ты прошел мимо и никого не убил. А ты, кретин, целый кодекс сочинил… За это обездвиживаю, за то расстреливаю… У тебя был шанс создать себе реальный авторитет, но ты его упустил. Тебя боятся только обыватели, а старухи не боятся. Помяни мое слово: не пройдет и двух сезонов, как они тебя убьют.
        Марат шепотом выругался и встал.
        Некоторое время Жилец наблюдал, как Хозяин Огня затягивает широкий пояс, потом сварливо спросил:
        - Куда собрался?
        - Проверить носорогов.
        - Не ходи. Пойдешь после заката. Сколько раз повторять: каждый твой выход из дворца должен быть как удар грома…
        - Я и так общаюсь только с царем и старухами. Ну и с Ахо…
        - Ахо - стерва.
        Марат пожал плечами.
        - Можно подумать, Нири лучше.
        - Нири почти восемь лет, она взрослая женщина. А твоя - малолетка и дочь матери рода… Придет время, и мамки скажут: убей его. И она тебя зарежет, как полуночного дикобраза. Найди другую бабу.
        - Замолчи, - сказал Марат. - Захочу - найду и тебя не спрошу.
        Жилец улыбнулся.
        - Ладно. Я забыл, у вас же любовь… Извини, брат. Ахо - смышленая девка. Только не верь ей.
        - Я никому не верю, - сказал Марат. - И тебе тоже.
        Он проверил на прочность новую, только вчера изготовленную сыромятную упряжь. Предыдущая оказалась слаба, носорог порвал ее и едва не сбежал. Пришлось всадить в бронированное брюхо четыре парализующих заряда, прежде чем упрямая скотина свалилась с копыт.
        - Смотри не убейся, - озабоченно посоветовал Жилец. - Погибнешь - что я буду делать?
        Марат рассмеялся, как абориген: трубно.
        В тростниковой кровле испуганно зашуршали летающие змеи.
        - Ты хоть помнишь, кто ты?
        - Помню, - ответил Жилец. - Сейчас. Звучит так: оро уаулу жье зару…
        - …жья зааруу! - перебил Марат. - Дальше.
        - …жья зааруу тбо глуглу хоон тчи. «Приносящий последний сон движением глаз». Убивающий взглядом, короче говоря.
        - Вот, - сказал Марат. - Произношение, конечно, у тебя… Гортань расслабить надо. Сразу понятно - чужой. Но всё равно, они тебя не тронут. Когда меня зарежут, ты научишь Быстроумного пользоваться пистолетом. Косоглазый станет новым Хозяином Огня. Он хоть и одурел от обжорства, но голова на месте. Ему выгодно, чтоб ты остался жить. Ты же - диковина. Чудесная говорящая голова. Так что не бойся.
        Жилец невесело усмехнулся и сказал:
        - Погоди.
        - Что?
        - Дай мне еще один банан.
        Бананами они называли меж собой плоды черной пальмы. На самом деле пальма походила скорее на гибрид земных гладиолуса и лилии, разросшийся до высоты тридцати метров, только стебель имел не зеленый цвет, а черный; плоды же, содержащие слабый нейротоксин, выглядели маленькими, с шарик для пинг-понга, комками прозрачной слизи.
        Пальма плодоносила только в последние дни сезона дождей: роняла плоды в воду, там их подхватывали и пожирали белые колючие черви, однако семя растения, укрытое в глубине слизистого ядра, не разлагалось в желудке червя, и после того, как червь подыхал, семя использовало его гниющую плоть как питательную среду для начального периода развития.
        Марат взял банан с деревянного подноса и сунул в раскрытый рот Жильца, привычно подавив брезгливость. Ему показалось, что на этой бестолковой планете, с ее чрезмерно жирной, приторной, активной животной и растительной жизнью, где всё жило в симбиозе со всем, где всё непрерывно или буйно цвело или столь же буйно гнило, шевелилось, глотало и росло одно из другого, бывший знаменитый преступник сам обратился в часть местной биосферы, и его коричневые зубы, и багровые щеки в шрамах, и широкий ярко-красный язык, и длинный булькающий звук, с которым он проглатывал банан - всё уже утратило человеческую природу.
        - Благодарю, - хрипло сказал великий злодей, проглотив. - Удачи, брат.
        - Пошел ты… - пробормотал Марат, закинул тяжелую упряжь на плечо и вернулся в главный зал.
        Здесь было, как в грязной бане. Душно, сыро, полутемно. Мох, вбитый в щели меж бревнами, ссохся и во многих местах выпал. Правильно конопатить стены умели только старухи, но Марат не мог воспользоваться их советами - это необратимо подорвало бы авторитет Хозяина Огня, Повелителя Воды и Земли. Каждое утро приходилось лично заталкивать мох обратно в дыры.
        По стенам бегали мокрицы, пожирающие плесень, и шестиглазые ящерицы, пожирающие мокриц. Дрова в очаге едва тлели. Из-за дождя тяги не было, сладкий дым лишь частично уходил через дыру в потолке; от запаха кружилась голова, глаза слезились. Откинув циновку, Марат вышел в боковой проход, к стойлу, где под горячими струями дождя мокли четверо носорогов, привязанных за ноздри к врытым в землю столбам. Гордость Марата: первый помет, полностью выросший в неволе и практически одомашненный, три самца и самка, все шестимесячные, с рук выкормленные отборными перечными водорослями. Самцы дремали, но более чувствительная и осторожная самка мгновенно почуяла гостя и загудела.
        Марат взял стоявшую у стены малую дубину, зашел со стороны головы, чтобы не напугать животное, и задобрил его, сунув в мокрую пасть комок съедобной глины.
        Самка была катастрофически строптива. Марат давно уже прекратил попытки объездить своенравную дуру и оставил в хозяйстве только на племя. Ну, и по необходимости: на Золотой Планете матриархат царил не только среди двуногих разумных прямоходящих. Все стайные и стадные животные подчинялись самкам. Самки вели за собой, управляли, насаждали дисциплину, самцы же исполняли вторые роли: защищали и оплодотворяли. Не задобрив самку, не следовало подходить к самцам.
        Еще год - и я стану женоненавистником, подумал Марат, осторожно разбудил крайнего носорога, погладил по полосатому, оранжево-черному боку, тоже угостил глиной и стал седлать.
        Это был так называемый ложный носорог, вполне мирное травоядное существо весом в две с половиной тонны. Мягкие наросты на лбу и переносице выглядели устрашающе, но лишь изображали боевые рога. Настоящих носорогов Марат видел лишь дважды, они уступали ложным в размерах, но значительно превосходили в агрессивности; аборигены очень их боялись и называли «оро грумо», что значило «бешеная сила». Настоящие носороги жрали всё, что движется, включая самих аборигенов, тогда как ложные были безопасны и лишь имитировали предупреждающий черно-оранжевый окрас собратьев. В сухое время года стада полосатых чудовищ мигрировали на запад, в обширные болота за лесом, а в сезон дождей приходили на равнину и разбредались по ней; во множестве гибли, поедаемые земноводными собаками, но и активно плодились.
        Марат скормил животному еще одну порцию глины, привязал малую дубину к запястью, отцепил привязь от столба и вскочил на шею гиганта.
        В сущности, всё просто: ложный носорог управлялся тем же способом, что и космический корабль, созданный биоинженерами. Сначала надо плавным усилием сознания напрячь собственное биополе и наладить ментальный контакт. Потом явить любовь. Врать, имитировать нельзя, твари чувствительны к малейшей фальши. Любовь должна быть настоящей. Идти прямо из сердца. Далее - осторожно, путем диалога, происходит навязывание авторитета, и только потом подается команда «начать движение».
        Носорог выпустил из верхнего дыхала струю смрадного воздуха и крупно вздрогнул. Марат ударил его малой дубиной в бок, и чешуйчатый монстр нехотя зашагал вперед.
        Горячая вода падала с неба тонкими твердыми струями. Если закрыть глаза, можно вообразить, что принимаешь душ в казарме Пилотской академии. Правда, в душевых кабинах жилого корпуса пахло тонизирующими гелями, а здесь, на холмистых равнинах Золотой Планеты, царили ароматы конфетной фабрики: то карамелью потянет, то жженым сахаром, то мятой.
        Сначала носорог послушно шел по вершинам холмов, но потом учуял залежь съедобной глины и устремился в низину. Обрушился, подняв огромные фонтаны воды и грязи, едва не утопил наездника; погрузил голову, втянул порцию воздуха через верхнее дыхало и стал питаться. Марат уже пожалел, что взял малую дубину, а не большую - в низинах было до трех метров глубины. Развернуть животное удалось только после десятка сильных ударов по чувствительным краям верхнего дыхала. Обиженно заревев, зверь опять вынес Марата на холм и здесь попытался сбросить, однако упряжь выдержала, и спустя несколько минут черно-оранжевый исполин угомонился.
        Он был с норовом, но отходчивый: в точности как частная яхта, угнанная Маратом два года назад и проданная каким-то начинающим бандитам с Эдема; бандиты оказались агентами Транспортной службы безопасности. С поличным брать не стали, следили, пытались вычислить сообщников. Юный угонщик жил в бессмысленно дорогих отелях, ужинал в модных едальнях, мучительно переживал расставание с Юлой, каждую ночь покупал новую женщину - а сыскари осторожно наблюдали.
        Дальше - суд, Девятый Марс, Жилец, и вот - финал.
        Золотая Планета.
        Тепло, жирно. Сладкий воздух, сладкое мясо, сладкие плоды, ягоды и коренья. Маленькие дикари, удивительно похожие на людей. Правда, потеют не как люди, гораздо сильнее, мочевого пузыря у них нет, вся лишняя влага испаряется через кожу. А вот большую нужду справляют точно так же, на радость жукам.
        Маленькие невзрачные мужчины. Маленькие красивые женщины. И большая, смертельная опасность, исходящая от четырех маленьких старух, матерей родов.
        С разгоном и поворотами проблем не было. Проблемы были с торможением. Основательно разогнавшись, носорог начинал нервничать и нести, и позавчера промчался, вместе с Маратом, почти тридцать километров, пока не устал. Двух других самцов Марат давно наловчился останавливать ударами дубины по глазам и переносице - этот третий был быстрее, но и глупее.
        Впрочем, и корабли тоже бывают глупыми. Когда монтаж очередного биома заканчивается, специалисты тщательно тестируют новорожденного. Умному позволяют вырасти до взрослого состояния. Самых сообразительных и резвых забирают военные, прочих - со средним уровнем реакций - продают в транспортные компании. Глупые же так и остаются недоразвитыми, их судьба - быть игрушками для богачей, яхтами, катерами. Угнать такого дурака - дело пяти минут. Особенно если ты рожден пилотом.
        Но если ты, рожденный пилотом, стал угонщиком лодок, а впоследствии - Хозяином Огня, объездить нескольких бронированных тварей не составляет особого труда.
        Однако надо признать, что именно благодаря носорогам Марат сумел сплотить вокруг себя четыре племени, создать городище, построить дворец и сделаться полновластным правителем равнины. Если соседи племени репейника - два небольших бедных рода - ндубо и тна - покорились без пролития большой крови, то на юге равнины, в землях племени шгоро-шгоро, что значило «дочери великой пыли», Марату пришлось нелегко. В решающей битве участвовали почти триста воинов, для подкрепления сил жевавших листья горной травы, называемой хцт, что в примерном переводе значило «упорство». У них было даже нечто вроде гвардии: отборный отряд из двух десятков рослых мужчин, умевших ловко метать каменные томагавки. Почти всех пришлось тяжело ранить, а нескольких убить. Если бы не носорог, обученный вставать на дыбы, еще неизвестно, сколько патронов пришлось бы израсходовать для победы; и даже после капитуляции противника Марат был вынужден сделать дипломатический ход, взять в жены Ахо, младшую мать рода шгоро-шгоро, умную и невероятно красивую девочку, иначе ее мамаша, полусумасшедшая ветхая старуха, ухитрившаяся дожить до
тридцати семи годов, грозилась, что все сыновья и дочери великой пыли запрутся в чувствилище и покончат с собой.
        Объединяя четыре племени в единый народ, подолгу беседуя с Быстроумным и Ахо, наблюдая и анализируя быт и обряды аборигенов, Марат понял, что матерей родов лучше не трогать. Интеллектуально эти женщины были много сильнее прочих дикарей, знали счет, помнили возраст каждого члена своего племени, принимали роды, раздавали имена, врачевали, предсказывали начало и конец каждого сезона, знали азы строительного ремесла, вели торговлю с бродягами и, главное, - умели мыслить абстрактно.
        Быстроумного, ставшего царем, Великим головой Четырех племен, все старухи молча презирали. Марату не удалось убедить их построить одно большое чувствилище: формально четыре племени составляли один народ, но на деле Город сам собой делился на четыре части. Собравшись дважды в сутки у большого костра, аборигены немедленно разбредались по своим районам, и в четырех отдельных чувствилищах, сложенных из камня, проконопаченных глиной и мхом, матери родов отправляли привычные им обряды, сущность которых Марат так и не постиг. Даже Ахо упрямо отмалчивалась в ответ на вопросы.
        Но всё же культурный обмен происходил. Более продвинутые шгоро-шгоро использовали соль, занесенную из-за гор бродячими торговцами, и быстро приучили остальные племена солить пишу. Соленое мясо долго хранилось, в нем не заводились паразиты (вкус, правда, был весьма специфический). В конце нынешнего лета Марат даже попытался ввести денежную единицу, основанную на соляном обмене, - за расчетную меру предложил считать количество соли, удерживаемое на ногте большого пальца взрослой женщины, - но матери родов назвали эту идею злом и отвергли.
        Соль выглядела как обыкновенная, земная - белые крупицы имели все свойства соли, за исключением вкуса - соль Золотой Планеты была сладкая, как сахар.
        Вошли в обыкновение смешанные браки. В первые же месяцы объединения мужчины пчо и ндубо взяли в жены почти всех женщин и девочек шгоро-шгоро. Поскольку каждый брак сопровождался обязательным калымом и щедрыми подношениями матерям родов, Город охватила брачная лихорадка; во всех направлениях путешествовали ножи, кожаные ремни и сандалии, шкуры земноводной собаки, болотные тыквы, листья чируло и прочие ценные предметы быта. Период беременности у аборигенов составлял чуть более трех месяцев, и к началу сезона туманов в Городе родились больше ста пятидесяти младенцев, из которых, правда, около трети умерли, не прожив и нескольких недель, но Марат всё равно торжествовал.
        Объединение племен равнины обошлось ему в двадцать восемь смертей. Но нынешний демографический взрыв многократно восполнил убыль.
        Он, Марат, Хозяин Огня, лично убил двадцать восемь мыслящих существ. Но дал жизнь гораздо большему их числу. Может быть, Кровь Космоса учтет это, когда приведет к равновесию жизнь самого Марата.
        В их мире смерть была бытовым происшествием. Они гибли каждый день. Взрослые мужчины - на охоте и в драках. Младенцы - от болезней и несчастных случаев. Как лечить местные недуги - Марат не знал и пока научился побеждать только вспышки дизентерии. Скольких он спас от смерти - посчитать было невозможно, впрочем, он и не пытался.
        Убиты двадцать восемь, об этом лучше не думать, зато остальные живут сыто и плодятся.
        Перед каждым боем он давал себе клятву, что сначала проведет переговоры. Но дикари просто не понимали, зачем приехавший верхом на носороге пятипалый пришелец предлагает им уйти с родовых земель. В ответ слышались только угрозы. Прирученный носорог не пугал аборигенов, широкие плечи и громовой голос всадника - тоже. Начиная бой, Марат использовал только парализующие заряды - и каждый раз тактика обездвиживания проваливалась. В первой же схватке с племенем тна пришлось вывести из игры всех взрослых мужчин и всех подростков старше четырех лет. Вступив победителем в пределы деревни, Марат понял, что теперь должен сражаться еще и с женщинами: заперев детей в чувствилище, они вышли к нему с короткими бытовыми ножами, пришлось отступить. Спустя двое суток завоеватель вернулся и увидел воинов тна очнувшимися и готовыми к новым боям. Более того, аборигены действовали заметно смелее. Видимо, усомнились в силе агрессора. Или, может быть, уверовали в собственную неуязвимость. Деморализовать врага, поджигая кусты и землю, тоже не удалось, и только смерть троих самых сильных и яростных самцов сломила волю к
сопротивлению. Может быть, такова была генетическая программа этих существ: сопротивляться всеми силами - но только до того момента, когда начинается истребление; в конце концов каждый воин подчинялся воле своей женщины, а женщинам не нравится, когда их мужчины гибнут.
        В те дни Жилец особенно часто ругал Марата за наивность, мягкотелость и слабоволие. Но Марат не слушал. Во-первых, ему было просто некогда. Во-вторых, великий преступник получил многое из того, на что рассчитывал. Не Фцо, конечно, - но многое. Два раза в неделю Марат и Быстроумный совершали священную процедуру переноса тела: вынимали из утробы и переносили из душной капсулы во дворец. Капсула покоилась рядом с домом, на заднем дворе, и транспортировка тела не составляла проблемы: за два года старый вор потерял в весе около сорока килограммов. Его мышцы не атрофировались только благодаря массажу и электростимуляции. Впрочем, духом Жилец оставался крепок и вовсю наслаждался плодами черной пальмы и соком болотной тыквы, пока перед ним под стук ритуальных бубнов танцевали обнаженные девушки. Танцовщиц отбирал лично Быстроумный - он оказался сладострастником, как и сам Жилец, и быстро понял, что именно требуется Великому Отцу.
        Правда, Отец не жаловал царя и называл его косоглазым сутенером - но не на местном языке; Быстроумный полагал, что его хвалят, и благоговейно кивал.
        Кроме семи танцовщиц и Быстроумного, Жилец подпускал к себе только Нири, личную служанку. Скорее всего, она же была его любовницей. Хотя что именно мог проделывать с женщиной парализованный ниже шеи мужчина, Марат мог только догадываться.
        Сам он, в отличие от Жильца, сильно прибавил в весе. Два года питался в основном слабо прожаренными голенями забавного животного, называемого среди аборигенов полночным дикобразом, за привычку охотиться только полчаса, под покровом темноты, а в остальное время - спать; плоть его была мягкая и жирная, зато не слишком сладкая. Прочую еду Марат ел редко и только по необходимости. Мясо носорога отдавало ванилью, мясо земноводной собаки - шоколадом, а здешний деликатес - хвостатая лесная жаба, поедаемая гурманами целиком, включая потроха, глаза и перепонки меж пальцев, - имел вкус карамели.
        Карамельная, липкая, сладкая планета. Сладкая пыльца растений, оседающая на губах, забивающая ноздри. Сладкий, дурманный пот местных самок - хоть собирай в пробирки и экспортируй в старые миры, на Олимпию, там сей товар сведет с ума любого парфюмера. Сладкие плоды черной пальмы - от них тело становится невесомым, а голова пустой. Конечно, Жильцу, грубому человеку, каторжанину и бандиту, здесь нравилось, это был, в его координатах, самый настоящий рай. Шоколадные запахи. Наркотики. Послушные миниатюрные девушки с грудями, имеющими размер апельсинов.
        Жили так: с утра и до обеда Марат властвовал, не покидая дворца. Диктовал Быстроумному распоряжения, выслушивал его косноязычные, но деловитые речи, вел нервные переговоры с матерями родов. Жилец лежал за занавесом, невидимый, и слушал. Потом происходило обсуждение. Когда у великого вора начинались боли, Марат и Быстроумный относили его назад в капсулу, помещали в утробу, и Жилец засыпал. После обеда приходила Ахо. Потом Марат шел в загон и занимался носорогами.
        Легендарный межпланетный вор запретил показывать себя матерям родов. За глаза именовал их не иначе как «старые ведьмы». Или если был в настроении - «мамки». Во время аудиенций Марат часто видел в глазах старух неудовольствие: разумеется, они знали, что Великий Отец пребывает рядом, отделенный от них лишь занавесом, и слышит каждое произнесенное слово.
        - Пусть они меня боятся, - презрительно говорил Жилец. - Самое страшное - это то, чего ты никогда не видел. За косоглазого не скажу, но танцовщицы наверняка докладывают, как я выгляжу, что ем и пью… Может, даже и Нири шпионит… Но сами ведьмы никогда не должны видеть моего лица, уяснил?
        Высказавшись в таком духе, он требовал сока болотной тыквы, потом дремал или звал Нири - неулыбчивая, сообразительная и очень терпеливая дикарка учила пришельца местному языку, или делала массаж лица, или пела короткие медленные песни:
        Ночь, и светят четыре луны,
        И четыре сухих ветки осталось у меня.
        Всего четыре ветки, да. И четыре луны.
        Мой огонь едва горит,
        Но мне не страшно.
        У меня осталось только четыре ветки,
        Но я позову мужа, и он принесет еще.
        Мне не страшно, да. Мне не страшно.
        Я позову мужа, да. Я позову мужа.
        Спустя полчаса дождь вдруг прекратился. Из-за туч вышло медное солнце, и вид равнины, залитой водой, ослепил Марата. Еще несколько дней, подумал он, - и сезон дождей закончится. Застучат бубны, загремит главный праздник года: Начало охоты. Низины меж холмов начнут высыхать, склоны покроются миллионами подохших белых червей. Стада носорогов пойдут на запад, через лес, в болота. В это время года детеныши огромных монстров уже самостоятельны, но почти беззащитны. Охотники - первые и вторые топоры - будут убивать отставших самцов, разделывать на месте каменными ножами и относить мясо в Город. На месте разделки останутся небольшие отряды из менее сильных мужчин, третьих топоров. Эти дождутся появления земноводных собак, привлеченных запахом крови, и убьют несколько сотен этих шустрых жадных тварей. Собаки тоже идут в пищу. Марат одно время пытался приучить себя к их мясу, но не смог: слишком сладкое.
        Аборигены тоже едят собаку не всегда. Только если нет носорога. Добыть собаку не так престижно, как носорога. В носорожьей плоти больше калорий и белка.
        Марат усмехнулся. Когда-то Быстроумный тоже был убийцей земноводных собак. Третьим топором. А теперь - вот, сделал умопомрачительную карьеру. В обитаемых мирах - от Эдема до Атлантиды, от Шамбалы до Сиберии - всё происходило примерно так же: к власти пробирались обычно не первые топоры - наиболее решительные и сильные, и даже не вторые, но третьи. Самые хитрые и завистливые. Жертвы ущемленного самолюбия, с младых ногтей пестующие обиду на природу.
        Потом закончится сезон охоты, и начнется сухой сезон. Небо очистится. По ночам будут сиять четыре луны. Можно вынести из дома одеяло, сшитое из непромокаемых собачьих шкур, поместить его на землю, лечь и смотреть в недосягаемое пространство. На звезды. Они - как люди, хороши лишь издалека. С большого расстояния виден только свет. Ровный, белый, дающий тепло. А приблизишься - узришь бешеное пламя, ад энергии, стонущей от переизбытка.
        Носорог заревел, задрожал и замедлил бег. Марат похлопал его по шее, огляделся и понял причину испуга: на одном из холмов белели чьи-то кости. Спустя минуту стал различим череп.
        Хозяин Огня сунул в пасть монстра еще один добрый кусок сладкой глины и спешился.
        Абориген погиб давно. Плоть его съели животные, кости выбелило солнце. Марат нагнулся и понял, что перед ним бродячий торговец. С шеи на полуистлевших кожаных шнурах свисали амулеты, их Марат сорвал, выполоскал в луже и рассмотрел внимательно. Одно из украшений выглядело как челюсть миниатюрного животного, судя по зубам - весьма хищного. Второе оказалось прямоугольным фрагментом кости: на тщательно отполированной поверхности был с немалым искусством вырезан знак. Три перекрещенные черты внутри правильного круга.
        За полтора года существования городища бродячий торговец пришел во владения Хозяина Огня лишь один раз. Марат распорядился немедленно задержать чужестранца и препроводить во дворец, однако Быстроумный промедлил с приказом или, что вероятнее, плохо его отдал; вернувшись, объявил, что гость уже ушел. Марат рассвирепел, оседлал носорога и лично устремился в погоню, но таинственный пилигрим исчез бесследно. Возможно, никуда и не уходил: спрятался в одном из чувствилищ, а ушел позже, следующим утром, или даже под покровом ночи. В тот же вечер у большого костра Голова Четырех Племен громогласно донес до народа слово Хозяина Огня: всякого явившегося в Город бродягу задерживать силой и вести во дворец. Народ равнины внял слову, но с тех пор ни один бродяга не пришел в Город. Марату это не нравилось. Он подозревал, что бродяги как приходили раз в два-три месяца, так и приходят, свободно меняют соль и каменные ножи на плоды черной пальмы, после чего беспрепятственно покидают городище.
        Приказ Хозяина не выполнялся - и стояли за этим, разумеется, матери родов.
        А допросить бродягу очень хотелось. По словам Быстроумного, все бродяги издревле приходят из-за гор. Горы интересовали Марата. Если за горами есть племена, умеющие изготавливать острые, как бритва, ножи из вулканического стекла, если тамошние люди используют соль и умеют вырезать на кусках костей геометрически правильный орнамент - значит, они значительно опережают жителей долины в развитии.
        Уже второй сезон Марат вынашивал планы разведывательной экспедиции.
        Жилец, кстати, поддерживал эту идею. Как все криминальные умы, он мыслил только экстенсивными категориями. Ему всегда и всего было мало. Он хотел больше танцовщиц, больше плодов черной пальмы, больше удовольствий и развлечений. «Это моя планета, - хрипел он, - и я хочу иметь Фцо». Марат возражал. Говорил, что с одним пистолетом, тремя ручными носорогами и сотней ленивых воинов глупо идти в гости к существам, которые не боятся в одиночку проделывать путь в шестьсот километров. К тому же в горах, по рассказам Быстроумного, обитали племена всеядных дикарей, употреблявших в пищу даже друг друга.
        Что касается Ахо - она, по обыкновению, улыбалась слабой улыбкой, кончиками пальцев осторожно касалась груди Хозяина Огня и тихо отвечала, что за горами всё по-другому. Как именно «по-другому» - не говорила. Но пальцы ее были так нежны и проворны, что Марат ни разу не настоял на более подробном ответе.
        Он сунул находки в заплечный мешок, опять вскочил на шею носорога и ударами дубины заставил его развернуться.
        Дождь пошел снова. Теперь он будет слабеть с каждым днем, пока совсем не прекратится. Потом будет праздник Начала охоты. К празднику Хозяин Огня приготовил своему народу подарок. Он изготовит лук и стрелы, и научит Быстроумного стрелять. А тот покажет другим мужчинам.
        Принцип прост: раз в год Хозяин дарит своему народу чудо. Чудеса нельзя вручать в большом количестве, иначе они обесцениваются. Чудеса следует внедрять с огромной осторожностью. В прошлом году Хозяин подарил народу деревянную посуду. В этом году подарит лук. Много мужчин и мальчиков будет покалечено, зато технологии охоты кардинально изменятся, люди начнут жить сытнее.
        Лучше.
        - Прости меня, Кровь Космоса, - прошептал Марат. - Я убил многих из них, но я сделал их жизнь лучше.
        Весь последний год он молился каждый день.
        Жилец не молился. Он верил только в деньги и собственную силу. В старых обитаемых мирах можно было посетить имплантатора и увеличить физическую силу, пересадив себе мышечные ткани гиперборейского сайгака, или сексуальную силу, обзаведясь железами сиберианского шимпанзе. Или - вставить себе ушные перепонки обитающей на Агасфере сумчатой летучей мыши, чтобы слышать любой звук в радиусе пяти тысяч метров вокруг себя; в комплекте продавался фильтр-чип, его следовало вживить в мозг, и он спасал обладателя сверхчувствительных мембран от безумия… И даже душевное равновесие можно было купить: тотальный апгрейд нервной системы дарил человеку шанс быть невозмутимым и терпеливым. Иначе говоря, крутым. То есть, веруя в собственную крутизну, Жилец верил опять-таки в деньги. А Марат был пилотом и знал, что самый крутой герой бессилен перед ледяной черной пустыней пространства. Нельзя преодолевать великую Пустоту, веруя только в себя. Нельзя быть пилотом и не просить Кровь Космоса о равновесии и гармонии своей души и души Вселенной.
        Четыре суровые старухи, матери родов, были не только лидерами, они хранили верования своих общин, и Марат, сам набожный человек, понимал, что не будет трогать хранителей веры. Во все времена и эпохи власть царей существовала отдельно от власти жрецов. Жилец полагал, что власть Хозяина Огня можно упрочить за счет власти матерей родов. Марат слушал, соглашался, кивал, потом шел к своим носорогам и повторял, как заклинание, что у высших сил нельзя одалживаться.
        «Богу - богово, кесарю - кесарево» - так было написано в старой священной книге.

2.
        Поместить на складе шоколадной фабрики, в самом его центре, мощную кучу лошадиного навоза. Вокруг разлить и развеять два-три литра первоклассных духов. Потом - подождать. Ароматы должны расцвести и пропитать пространство.
        Так - сладко и гадко - пахнет Город Четырех племен.
        В самый первый день, когда от четырех больших костров был зажжен великий общий костер, Голова Четырех племен, звавший себя Быстроумным, донес до народа равнины первое слово Хозяина Огня и его Отца, Убивающего Взглядом. Слово гласило: того, кто справит нужду на территории Города, ждет обездвиживание сроком на три дня и три ночи. Исключение будет сделано только для детей младше четырех лет.
        Это был хороший закон, но он плохо выполнялся. За следующие пять дней Марат истратил полторы сотни парализующих зарядов. На главной площади круглосуточно лежали в самых живописных позах два-три десятка наказанных. В целях экономии боезапаса Хозяин Огня срочно сочинил новое слово: обездвиживание заменил побитием палками. Быстроумный, исполнявший обязанности шерифа и палача, трудился изо всех сил, но тщетно: Город утопал в фекалиях. Нельзя было пройти меж костров, не раздавив десяток жуков-говноедов. Жуки бегали по дворцу, приводили в ярость и Марата, и Жильца; однажды пришлось выйти в Город, белым днем, во всем блеске величия, в десантном комбинезоне с включенным активным камуфляжем, и заживо сжечь на месте преступления двух взрослых мужчин, а нескольких женщин оттаскать за волосы.
        Один из казненных оказался племянником матери рода тна, в тот же день четыре старухи пришли выяснять отношения. Отправление естественных надобностей не считалось у аборигенов чем-то постыдным. Фекалии назывались тааууло, что в приблизительном переводе значило «след, который нельзя не оставить». После двухчасовых переговоров Марат исчерпал запас красноречия, выстрелил в воздух шумовой гранатой, едва не обрушив кровлю дворца, после чего объявил, что «следы» не нравятся лично ему, Хозяину Огня; следующим утром он снова явит себя людям Города, и если увидит хоть одну кучу дерьма, сожжет чувствилища.
        Разумеется, назавтра он не вышел в Город. Пожалел свой народ. Но борьбу продолжал. Через год жуки-говноеды исчезли из дворца, и Марат был счастлив. Наблюдая, как дикари бегают к приспособленной в качестве клозета промоине меж двумя отдаленными холмами, он думал, что сочинить закон мало. Изобрести наказание за его неисполнение тоже мало. Гнев, публичные казни, внезапные инспекции - всего этого недостаточно. Закон должен быть живым, его следует пестовать, выращивать, как щенка, и, когда однажды щенок вырастет в грозного пса, он сбережет тех, ради кого создан.
        Конечно, в Городе Четырех племен по-прежнему пахло скверно. Если исходящее от мужчин амбре Марат еще мог терпеть, то к молодым женщинам и девушкам просто не приближался: контраст между внешностью и запахом был слишком велик.
        Однако среди пятисот женщин Города были восемь особенных. Их кожа и волосы пахли только дымом. Это были четыре матери родов и четыре их дочери.
        Одну из них звали Ахо, и она приходилась Марату женой.
        Первая брачная ночь не состоялась по уважительной причине. Молодая была юна и прекрасна, накануне свадьбы подруги по обычаю выкупали девушку в ручье и натерли местными благовониями, но по гибкому свежему телу младой царевны бегали разнообразные насекомые, вполне довольные жизнью. На голове жили существа двух видов, а в паху - не менее четырех. Может, видов было больше, Марат не стал выяснять: отвел Ахо в шлюз капсулы и там подверг мощнейшей дезинфекции. Невеста решила, что настал ее смертный час, пришла в экстатический ужас, громко визжала и билась о стены, а жених тем временем приказал машине проверить кровь дикарки, ну и слизистую, разумеется; вопли перешли в рыдания, зато результаты анализов успокоили жениха. В укромных местах его юной подруги жили целые армии бактерий, но ни один вид не представлял для человека серьезной опасности. Чтобы успокоить шокированную и покрытую гусиной кожей девушку, сразу после процедуры муж подарил ей расческу - и все мгновенно изменилось.
        Наутро, появившись среди прочих дам с тщательно прибранной гривкой, Ахо произвела фурор. Весь Город слышал, как матери родов синхронно заскрипели зубами от зависти. Расческу Ахо носила на шее, на тонком гайтане, и никому не позволяла даже прикасаться к подарку.
        Жилец тоже скрипел зубами от зависти, но это слышал только Хозяин Огня.
        Женщины любят пилотов, так всегда было. Марат с шестнадцатилетнего возраста полагал, что знает женщин. Потом познакомился с Юлой и решил, что знает о женщинах слишком многое. Но когда его подругой стала Ахо, дочь Чималу, матери рода шгоро-шгоро, бывший пилот и угонщик лодок сказал себе, что никогда ничего не знал о женщинах. И не узнает.
        Он думал, они добрее. Оказалось - нет: везде одно и то же. И в старых обжитых мирах, и среди аборигенов Золотой Планеты.
        В то утро Быстроумный прибежал раньше обычного и, кося глазом, шепнул, что в Городе не всё ладно. Матери родов выказывают молодой жене Хозяина Огня явное презрение. Одна взрослая семнадцатилетняя супруга второго топора племени тна при всех плюнула в спину молодой жене Хозяина Огня, а другая, изготовительница сандалий, выкрикнула популярное ругательство, в точном переводе звучащее как «чтоб тебе всю жизнь питаться тухлыми белыми червями». Встревоженный Марат решил внедрить расчески повсеместно. Для изготовления примитивного редкозубого гребня нужен был кусок дерева и нож поострее. Но потом, видя, что Ахо ничуть не переживает по поводу всеобщей ненависти и, более того, торжествует и наслаждается, Марат догадался, что для уроженок Золотой Планеты эксклюзив так же важен, как и для женщин всех прочих планет; Ахо стала подругой Хозяина Огня и обязана была выглядеть много красивее прочих самок.
        Таким образом, для поддержания иерархии в городище следовало иметь только одну расческу и только одну идеально ухоженную женщину.
        К тому же аборигены умели сопоставлять и анализировать - спустя год или пять лет они и сами научились бы изготавливать предметы для ухода за волосяным покровом.
        Анатомически Ахо мало отличалась от женщин старых обитаемых миров. А если отличалась, то в лучшую сторону. Что касается четырехпалых конечностей - Марат быстро к ним привык.
        Борьбу со вшами Ахо считала злом, ибо паразиты, живущие на теле, считались среди аборигенов признаком здоровья. Но Хозяин Огня настаивал, и его жена подчинилась: ходила в душевой отсек до тех пор, пока в волосах и микрофлоре не был наведен хотя бы приблизительный порядок. Марат хотел было проводить дезинфекцию регулярно - допустим, дважды в неделю, но Жилец устроил безобразный скандал и обвинил компаньона в разбазаривании энергии. Марат был в ярости, пообещал Жильцу разложить его на атомы - но с тех пор больше не водил жену в капсулу.
        По большому счету парализованный старик был прав. Большой Черный Мешок считался священным обиталищем Великого Отца, Убивающего Взглядом. Людям четырех племен было запрещено приближаться к месту, где живет Великий Отец. Исключение делалось только для Быстроумного: перемещение носилок с Жильцом из капсулы во дворец требовало усилий двух взрослых мужчин. Всякий раз, когда толстый царь, мощно потея от почтения, входил в капсулу, Жильца трясло от брезгливости.
        Борьба за объединение племен заняла полгода. В перерывах между боями, казнями, переговорами и приручением носорогов Марат отладил аппаратуру. Для сбережения драгоценной энергии ампутировал две трети контуров, перенастроил остальные. Переписал несколько десятков программ, перекоммутировал почти все артерии, пуповины и нервные окончания. Теперь аккумуляторы разряжались только в момент включения медицинской аппаратуры и систем безопасности. Когда старый вор, наглотавшись черных бананов, лежал в огромном, примитивно построенном доме на примитивном матрасе и при свете примитивных факелов любовался примитивными танцами своих фавориток, его тем не менее защищали самые совершенные охранные технологии. При подаче команды - голосом либо движением зрачков - сильнейший инфразвуковой импульс обращал в бегство всё живое в радиусе тридцати метров.
        Обеспечив Жильцу относительный комфорт и оградив его от посягательств враждебного внешнего мира, Марат и себе развязал руки. Теперь он мог оставлять напарника в одиночестве и свободно заниматься своими делами.
        Полгода назад, на исходе сезона туманов, Марат включил заново собранный секьюрити-блок и впервые привел к Жильцу женщину. Сам же оседлал носорога и до захода солнца катался по равнине, наслаждаясь свободой.
        Старый преступник очень надоел Марату.
        Надоел его хриплый грубый голос, надоели презрительные взгляды. Надоело темное, чудовищной силы биополе. Надоели бесконечные советы. Еще больше надоело то, что советы обычно оказывались точными, прогнозы - правильными, а презрительные интонации - справедливыми.
        Жилец оказывался прав слишком часто.
        Четыре племени нужно было подчинить. Четырьмя племенами нужно было управлять. Жилец требовал крайней жестокости - Марат тяготел к дипломатии. Жилец требовал уничтожения чувствилищ и казни старух - Марат не касался традиционных верований и хотел сосредоточиться только на обустройстве повседневной жизни, или, выражаясь казенно, на административной деятельности.
        Он предлагал и учил - дикари боялись и не понимали. Он пугал - дикари не верили. Тогда он шел к Жильцу за советом, и совет был один и тот же: накажи одного, остальные сразу всё поймут.
        Чтобы заполучить всех, убей нескольких.
        Конечно, сама формула «административная деятельность» невыносимо глупо звучала применительно к жителям городища. Аборигены испражнялись на ходу, после Большой охоты страдали от обжорства и беспробудно спали по нескольку дней кряду. В драках - а дрались тут почти ежедневно - откусывали друг другу пальцы и носы, выбивали глаза.
        Их женщины рожали каждые три месяца, но до половозрелого возраста доживал только каждый второй ребенок. Их старики уходили умирать в лес, а если отправлялись в иной мир возле семейных костров - тела, после краткого погребального обряда, относили в ближайший овраг, на радость земноводным собакам.
        Их верования были мутны и бессвязны. Их искусства сводились к пению заунывных песен и простейшим наскальным рисункам, ремесла - к плетению сыромятных ремней. Их музыкальным инструментом был бубен, их развлечением были разговоры и праздность.
        Но они - зловонные, темные, грязные и громогласные - часто казались Марату в тысячу раз более чистыми существами, чем Жилец, легендарный и неуловимый уголовник.
        Когда Марат прижимал к себе жену и вдыхал въевшийся в ее кожу запах дыма, и слизывал с ее плечей и груди пот, вкусом напоминающий черничное варенье, он думал о том, что цивилизация двуногих прямоходящих Золотой Планеты находится в детском периоде своего развития, а дети всегда чисты, потому что наивны. А он, Марат, - суперсапиенс, защищенный технологиями чудовищной сложности и мощности, сын другой, гораздо более взрослой цивилизации, понемногу начинающей утомляться от жизни, иными словами - стареть. И он, как всякий человек в начале старости, снаружи очень чист, внутри же - наоборот; душа его понемногу погружается в смрад разочарования.
        Но чаще, обнимая подругу, он вообще ни о чем не думал. Ахо слишком хорошо умела сделать так, чтобы ее муж не думал, а просто был с нею.
        В сезон туманов холмы покрывались бледно-розовыми цветами, обильно расточающими пыльцу, она поднималась от земли вместе с нагретым воздухом и тонко, навязчиво пахла. Низины и овраги сплошь зарастали перечными водорослями, которые были меньше всего похожи на перец или водоросли, - Марат называл бледно-серые, мясистые, сложно изогнутые стебли водорослями никак не по своей инициативе, а вслед за Жильцом, а тот - вслед за первопроходцем, Жидким Джо. Судя по всему, первопроходец был незаурядным натуралистом: за считаные месяцы успел составить подробное мнение о свойствах всех основных животных и растений экваториальной зоны.
        Марат вдыхал сырые запахи, вызывающие головокружение и сонливость, и думал: может быть, Жидкий Джо просидел здесь не полгода, а десять лет? Или это Дальняя Родня вставила в его мозг сведения, необходимые для выживания? Или другой вариант: Жидкого Джо никогда не существовало, а сам Жилец - никакой не вор, а разведчик Дальней Родни, резидент, агент влияния, живой механизм, действующий бессознательно, подчиняющийся тайной программе?
        Или, допустим, всё еще проще: нет ни Жильца, ни его жидкого предшественника, ни умысла Дальней Родни. Побег двух преступников и угон тюремного транспорта - самая обыкновенная симуляция. Инкорпорированное воспоминание. И сейчас, сидя на мощной шее носорога, Марат занимается тем, чем должен заниматься, то есть отбывает срок. В соответствии с действующим законодательством… Золотая Планета - его личная каторга.
        Однажды из воздуха соткутся фигуры чиновников, один зевнет, а второй, сверившись с документом, скажет: «Парень, ты отбыл наказание, собирайся домой».
        - А как же мой народ? - спросит Марат. - А как же четыре племени? А как же толстый косоглазый Голова? Ведь он только месяц как научился правильно орудовать кожаной палкой?! А как же носороги, чьи детеныши так любят перечные водоросли?! А как же моя жена, Ахо, дочь матери рода великой пыли?
        - А никак, - ответят ему, - тебя использовали, провели эксперимент, твой приятель со сломанным хребтом - наш сотрудник, профессор и автор монографий по теории контакта. Ты хорошо поработал во славу науки, теперь мы извлечем из твоей головы лишние воспоминания и отпустим восвояси…
        - Оставьте жену, - попросит Марат. - Всё сотрите, оставьте мне Ахо.
        - Извини, - скажут ему, - такие сведения мы удаляем в первую очередь…
        Так думал бывший угонщик, вглядываясь в молочную мглу, потом чихал, энергично выбивая из ноздрей розовую пыльцу, вызывающую нелепые, извилистые фантазии, бил носорога малой дубиной по ноздрям и возвращался назад. В свой дом. К своей жене.
        Ее имя значило «неостановимое движение природы». Ахо - это был термин, имя идеи, главного представления дикарей равнины о развитии мира. Ахо - это было прорастание живого из мертвого, гниение и цветение, высыхание старого и рождение нового. Ахо - это была смена дня и ночи, и чередование сезонов, и бег четырех лун по небу. Когда усопшего относили в дальний овраг и спустя сутки обнаруживали на месте мертвого тела только беспорядочно разбросанные кости - это тоже было Ахо. Вечная спираль жизни. Но не сама жизнь - для этого понятия в языке дикарей имелся другой аналог, сложное слово, звучавшее как хриплое «ыыцз», причем первое сдвоенное «ы» произносилось с обязательной довольной улыбкой. «Ыыцз» означало - охотиться, есть, пить, спать, дышать, плодить детей, смеяться, петь, стучать в бубен, мечтать - иначе говоря, радоваться. Наслаждаться.
        «Ыыцз» считалось мужской идеей, «ахо» - женской. «Ыыцз» было дионисийским, игровым пониманием бытия, оно оставлялось самцам, самки же мыслили строже, аполлонически, понимали существование не как ыыцз (наслаждение), а как ахо (следование за природой). Когда самец, наевшись свежего мяса и запив его перебродившим соком тыквы, отползал от семейного костра чуть в сторону, где трава помягче, ложился на спину и устремлял взгляд в небо, он восклицал «ыыцз!», и все понимали, что жить ему хорошо, парень счастлив, и от соседнего костра кто-нибудь из приятелей мог подхватить возглас, и от третьего костра, и от пятого. Хорошо, брат! Очень хорошо. Лучше не бывает.
        После удачной охоты, когда даже семьи третьих топоров ели не собачью требуху, а мясо носорога, когда умельцы натягивали на бубны новую кожу взамен старой, сгнившей, и бубны стучали так звонко, словно становились живыми, от каждого семейного очага то и дело слышалось громкое, хриплое, благодушное «ыыцз!»; Марат слышал эти счастливые вопли, даже находясь в капсуле.
        А главы семейств, женщины, никогда не кричали от счастья. Только вздыхали тихо и мудро.
        Ахо. Природа берет свое.
        Ахо. За смертью будет рождение, за рождением - смерть.
        Ахо. Даже самый большой носорог однажды будет съеден, и к середине сезона туманов придется опять пробавляться собаками, а когда туманы перейдут в дожди, собаку будут есть только первые топоры и дети, остальным придется голодать.
        Жена Хозяина Огня была одной из самых тихих и мудрых девушек городища. Дочь матери рода, она провела всю свою сознательную жизнь, глядя в огонь костра. Таков издревле был удел девочек, рожденных лидерами общин. В пять лет на будущую мать рода возлагалась обязанность поддержания неугасимого пламени. Аборигены не умели добывать огонь; когда-то, много поколений назад, в сухой сезон в лесу случился пожар, дикари догадались вытащить из пекла пылающую ветку и разожгли самый первый костер; с тех пор рядом с ним всегда сидела дочь лидера общины.
        Так, с самого юного возраста, будущую мать рода приучали к ответственности за судьбу племени.
        Ахо, как и ее мать, и мать ее матери, умела спать урывками, несколько раз в течение суток, по тридцать-сорок минут.
        В шесть лет она знала, что дерево фтеро горит лучше других деревьев, но и сохнет дольше, а трава ииба почти совсем не горит, зато выделяет дым, отпугивающий земноводных собак.
        Авторитет дочери матери рода уступал только авторитету самой матери рода.
        В шесть лет Ахо выбила ножом глаз одному из взрослых охотников, за глупость. Тот не возражал.
        Ахо, как и ее мать, провела тысячи длинных ночей наедине с оранжевым пламенем и воспринимала мир особенным образом. Быт не интересовал ее. Межличностные отношения сводились к набору функций. Вот муж, он приносит еду и убивает врагов. Вот жена, она приказывает, жарит мясо, бережет припасы и рожает. Вот дети, они растут. Вот старики, они умирают. Не о чем думать, всё ясно. Зато Ахо умела идеально прокоптить хвост шестиглазой ящерицы, или выпотрошить летающую змею, или подсушить болотные ягоды, которые в сыром виде были ядовиты. Она кидала в огонь ветки кустарника фаюго и видела цвета, которых не бывает в природе. Она умела мечтать, фантазировать и слышать чудесные звуки.
        Философия ее, внушенная матерью и усвоенная во времена одиноких полночных бдений, вся была привязана к идее огня как внешней силы, питающей человека. Само слово «человек» на языке равнинных дикарей значило «пребывающий возле огня». «Умный» в буквальном точном переводе звучало как «тот, кто пребывает возле огня, не слишком близко к огню и не слишком далеко от огня».
        Солнечный диск тоже считался костром, и возле него там, на небе, разумеется, тоже сидела девочка, кидая в пламя сухие сучья и ветки кустарника фаюго. Марат сам догадался об этом. Но когда спросил жену, как зовут девочку, сидящую возле Небесного Костра, - Ахо испугалась и заплакала. А на следующий день матери родов, все четыре, пришли к Марату вместе с дочерьми, принесли дары - десяток отборных плодов черной пальмы - и попросили указать на предательницу, выдавшую тайну большого Небесного Костра.
        - Вы глупы, - сказал им Марат тогда. - Я был совсем рядом с Небесным Огнем. Я видел тех, кто кидает в него ветки.
        Он сидел в тронном кресле, огромный, презрительный, криво улыбающийся, пятипалый, и думал, насколько убедительно выглядит его натренированное презрение и достаточно ли крива перенятая у Жильца натренированная кривая улыбка.
        - Но ты не Хозяин Небесного Огня! - крикнула злая Скуум, мать рода пчо.
        Она не забыла, как Марат на ее глазах убил двоих сильнейших мужчин ее деревни, а прочих угнал в лес: вытаскивать капсулу.
        - Да, - ответил Марат. - Ты сказала правду, старуха. Я не Хозяин Небесного Огня. Но я знаю, кто он, и знаю его язык.
        - Ты говоришь ложь, - произнесла Скуум тоном ниже, но еще более яростно. - Если ты так велик, что знаешь Хозяина Небесного Огня, тогда зачем тебе мы, живущие на этих землях? Мы малы и слабы! И мы не хозяева ничему и никому, а только самим себе. И то не всегда.
        Четыре гордые старухи и четыре серьезные девушки вперили в Марата ясные испытующие взгляды. Ахо стояла с краю, рядом с матерью. На фоне остальных жена Хозяина Огня была, как ангел. Холеная, чистенькая, благополучная. Но в ее глазах пылал тот же испуг и тот же фанатизм.
        - Женщина, - сказал тогда Марат, повернувшись к Скуум. - Ты сама задала вопрос, и сама нашла ответ. Я Хозяин Огня, Земли и Воды. Я хозяин самому себе. Но не всегда.
        Старухи переглянулись.
        - Никто из людей равнины, - объявил Марат, - ни слова не говорил мне про Небесный Огонь. Я знаю про него много больше, чем вы. Я знаю вашу жизнь. Вы говорите о Небесном Огне только друг другу и только в чувствилищах. Но здесь - дом Хозяина Огня, и здесь, в своем доме, я говорю, о чем хочу. Если вы будете обвинять мою жену в том, что она рассказала мне про Небесный Огонь, - я убью вас всех. Теперь пусть моя жена останется со мной, а вы уходите, или я убью вас всех.
        Они ушли, как всегда уходили: медленно, не глядя по сторонам, а Марат наблюдал, как Ахо, не двигаясь с места, понемногу оттаивает, превращаясь из напряженной, как струна, жрицы примитивного культа в обычную молодую женщину, подругу своего мужчины.
        Подошел, погладил по щеке. Она посмотрела снизу вверх - маленькая, как бы фарфоровая, почти ненастоящая, - потом тяжело задышала и разрыдалась.
        - Тебе страшно? - спросил Марат.
        - Да.
        - Не бойся. Матери ничего тебе не сделают.
        - Я не боюсь матерей. Я боюсь тебя.
        Марат улыбнулся.
        - Я твой муж. Почему ты боишься меня?
        Ахо вытерла слезы.
        Смотрела в его лицо, как в костер. Вроде бы на мужа - но и сквозь него, как сквозь прозрачное пламя. Ведь, глядя в огонь, никто никогда не смотрит только на огонь - всегда есть нечто, сокрытое в оранжевом веселье. Тайна, не формулируемая словами. Так жена Хозяина Огня смотрела на мужа. Не как на мужчину, но как на стихию. Правда, огонь убивает, если подобраться к нему слишком близко, а муж - нет, оставляет жить. Любит.
        Марат протянул руку, думая, как это важно: правильно коснуться жены, даже если жена не принадлежит к твоему биологическому виду. Особенно если не принадлежит. Как важно дотронуться до наиболее уместной части тела: положишь пальцы на предплечье - сигнал, на шею - совсем другой сигнал, ладонью к щеке - неправдоподобно маленькой и мягкой - третий род импульса, запустишь в волосы - еще один род, тоже особенный; вроде бы полтора здешних года вместе, а каждый раз - как первый.
        Ей незачем знать, что муж тоже боится свою жену. И часто думает, что если жена захочет, она превратит в черные угли и душу его, и тело.
        А имя девочки, сидящей у Небесного Костра, он так и не узнал.

3.
        Старуха смотрела гордо. Ее губы и глаза выцвели, но было понятно, что в молодую пору, десять или двенадцать лет назад, мать рода ндубо могла свести с ума любого мужчину. Сейчас она доживала свой век, и, когда делала жесты, медленно выдвигая из-под накидки крошечную сухую руку, Марат видел, что ладонь, запястье и пальцы сплошь покрыты коростой.
        Она могла бы и не облачаться в радужные перья - и без них выглядела памятником самой себе. Но с некоторых пор лидеры общин не появлялись на публике без радужных перьев. Мода на перья распространилась мгновенно, всякий половозрелый самец считал своим долгом подстрелить из лука самку кашляющей птицы и преподнести своей подруге хотя бы два-три бархатных переливающихся пера; каждое четвертое перо, по обычаю, преподносилось матери рода.
        Каждый четвертый кусок мяса, каждый четвертый сплетенный ремешок, каждый четвертый лопух чируло.
        Четыре пальца на руке, четыре луны на небе, четыре сезона в году. В каждом сезоне - дважды по четыре отрезка, в каждом отрезке - дважды по четыре дня. Четыре части в каждом дне: утро, потом - до еды, потом - после еды, далее вечер. Очень просто, понятно и легко запомнить.
        Сезон дождей едва кончился, во дворце до сих пор было сыро - но и прохладно. Бревна быстро рассыхались, в щели рвалось лихое красное солнце, его лучи превращали обстановку главного зала в нечто несерьезное, карнавальное. Сегодня же велю Ахо законопатить дыры мхом и землей, подумал Марат. В резиденции Хозяина должен царить суровый полумрак. И вообще, пора перейти к глинобитному строительству. Изыскать залежи материала - и внедрить.
        Старуха ждала ответа.
        - Я понял тебя, женщина, - сказал Марат и закинул ногу на ногу. - Но ты знаешь мое слово. За первое неповиновение - обездвиживание сроком на три дня и три ночи.
        Крошечное лицо старухи сделалось надменным. Со временем, может быть, и я научусь так же сдвигать брови и выпячивать подбородок, подумал Марат. А пока, увы, не умею. Управлять аборигенами сложнее, чем биомашинами.
        - В Город пришел бродяга, - продолжал он. - Ты спрятала его в своем чувствилище. Ты сделала мену, а потом тайно вывела бродягу из Города. Я чувствую гнев. Я накажу тебя. Все увидят твой позор.
        Старуха поморщилась и ответила:
        - Я не боюсь позора.
        - Тогда я убью тебя.
        - Я не боюсь смерти. Я жду ее каждый день. Делай что хочешь.
        Из четырех матерей именно эта, самая старая и умная, проявляла наибольшую дерзость. Даже мать рода шгоро-шгоро - вздорная, скаредная, хромая Чималу, приходившаяся Марату тещей, - была вполне сговорчива и во время аудиенций проявляла изрядную дипломатичность. Но главная женщина ндубо, ссохшаяся стерва, даже не трудилась скрывать своей ненависти к Хозяину Огня.
        Жилец давно предлагал ликвидировать несгибаемую бабку, но Марат был более благоразумен и рассчитывал на скорую естественную смерть; тогда новой матерью рода стала бы дочь, толстая, хитрая и осторожная девушка, судя по всему, с нетерпением ожидающая момента отхода мамаши в мир иной.
        Сейчас Марату захотелось явить свою ярость. Вскочить, закричать, выстрелить в потолок шумовой гранатой. Но властителю положено быть спокойным, именно невозмутимость лежит в основе искусства управления. Тем более что шумовых гранат в обойме осталось не так много. В ответ на выпад старухи пришлось изобразить беспечный смех.
        - Я Хозяин Огня! - поставленным басом провозгласил Хозяин Огня. - Я Сын Великого Отца, Убивающего Взглядом! Я всегда делаю, что хочу. Ты жива только потому, что я так хочу. Весь твой род жив только потому, что я так хочу. Если я захочу, я убью всех людей рода ндубо, мужчин и женщин, стариков и детей, и сожгу чувствилище рода ндубо, и велю устроить там стойло для своих носорогов.
        - Нет, - тихо произнесла старуха. - Ты можешь убить людей рода ндубо, но не можешь убить душу рода ндубо. Душа рода ндубо была всегда и всегда будет. Так сказала мне моя мать, а ей - ее мать, а той - мать ее матери, а самой первой матери так сказала Мать Матерей, с которой всё началось и которой всё закончится. Еще моя мать сказала, что бродяги приходят и уходят свободно. Это важно. У бродяг всегда есть то, чего нет у рода ндубо. Бродягу нельзя не впустить и его нельзя не выпустить.
        - Тогда, - сказал Марат, - слушай мое слово, старуха. Душа рода ндубо мала и слаба. А я, Хозяин Огня, велик и ужасен. Я имею власть над Огнем, Землей и Водой, и ты видела мою власть. Если я убью людей рода ндубо, душа рода ндубо скажет: виновата мать рода ндубо. Она могла сохранить жизнь людей рода, но не сохранила. И душа накажет тебя. Я пришел и сказал матерям четырех родов: бойтесь гнева души своего рода и бойтесь меня. Четыре матери сказали, что будет так. Теперь я вижу, что ты боишься душу своего рода, но не боишься Хозяина Огня. Ты будешь наказана сегодня же. С тобою я накажу еще восемь женщин рода ндубо.
        - Делай что хочешь, - проскрежетала старуха.
        Марат взял малую дубину и дважды ударил в бревенчатую стену.
        Первым, разумеется, вбежал Быстроумный: он ревниво охранял свое право мгновенного доступа к телу Хозяина.
        Впрочем, вошедший вторым Хохотун сегодня не выглядел удрученным. Его акции резко выросли. Именно Хохотун поймал бродягу. Сам выследил, поздним вечером, единолично стреножил и притащил во дворец. Хохотун не слыл умником, но обладал редким качеством: он совершенно не боялся темноты. Кроме того, он был молод, силен и совсем неплохо выглядел на недавно учрежденной должности начальника городской стражи.
        Марат сурово осмотрел обоих придворных и произнес:
        - Пусть мать рода ндубо уйдет, или я убью ее.
        Быстроумный торопливо вытолкал гостью. Хохотун остался недвижим. Он был слишком горд вчерашним подвигом.
        Хозяин Огня распорядился привести бродягу и приступил к допросу.
        Пойманный торговец выглядел обескураженным, но не напуганным. С хорошей любознательностью оглядел стены и кровлю дворца, потом - сложенное из валунов и обтянутое собачьими шкурами тронное кресло. Но когда наткнулся на тяжелый взгляд Хозяина Огня - быстро сообразил, что глаза лучше опустить.
        Его худоба - не голодная, болезненная костлявость, но специальная сухость мышц - напомнила Марату шамбалийских повстанцев, исповедующих аскезу. Еще большее сходство с борцами за свободу придавали пленнику мощные багровые мозоли на голых плечах - натер лямкой наплечного мешка. Правда, повстанцы были вдвое выше ростом.
        Язык равнины бродяга знал плохо, слова произносил с грубым шелестящим акцентом, и Марат, сунув руку в карман и включив лингвам, разрешил пленнику говорить на привычном диалекте.
        Спустя десять минут они уже беседовали, под непонимающими, но благоговейными взглядами Быстроумного и Хохотуна.
        - Как называют твое племя? - спросил Марат.
        - Я бродяга, - ответил бродяга, потирая разбитый нос (Хохотун постарался). - У меня нет племени.
        - Что ты принес в мой Город?
        - Не могу сказать. Я открываю свой кошель только в чувствилище и закрываю его там же.
        - Ты пришел из-за гор?
        - Да.
        - Сколько дней ты шел через горы?
        - Шестнадцать дней и еще три дня.
        - Куда ты пойдешь, если я отпущу тебя?
        - Назад.
        - Если ты скажешь мне ложь, я убью тебя.
        - Это будет плохо, - бесстрастно сказал бродяга и опять дотронулся до ноздрей, покрытых засохшей кровью.
        Марат раздавил подошвой одинокого жука-говноеда и повысил голос:
        - Я Хозяин Огня. Здесь мой Город и мой народ. Здесь я решаю, что хорошо и что плохо. С кем ты делаешь мену за горами?
        - С людьми океана.
        - Люди океана умеют делать ножи?
        - Да.
        - Люди океана богаче людей равнины?
        Бродяга осторожно усмехнулся.
        - Да. Много богаче. У людей равнины почти ничего нет. Только плоды черной пальмы. На равнине плохая мена… - Пленник азартно сверкнул темными глазами. - Но теперь здесь есть перья птиц! Очень красивые. Раньше их не было, а теперь есть. Теперь я буду приходить сюда чаше.
        - Где ты еще был, кроме равнины?
        Бродяга удивился.
        - Везде.
        - Ты был за лесом?
        - Нет. За лесом - болота. Там опасно. Там живут собиратели ягод, у них плохая мена.
        - А за болотами?
        - За болотами - мертвые земли, туда никто не ходит. Люди там не живут. Там живут только пчеловолки. Люди живут на равнине и возле океана. Люди равнины живут бедно, люди океана живут богато. Люди живут и на болотах, но они совсем бедные. Сейчас я молодой, и я хожу через горы, делаю мену на равнине. Когда я буду старый и слабый, я буду ходить только вдоль океана. Так делают все бродяги…
        Пленник сделал мгновенную выразительную паузу и торжественно закончил:
        - …А потом я уйду в Узур.
        - Что такое Узур?
        - Место, где умирают бродяги.
        - Что есть в Узуре?
        - Всё.
        - Ты был в Узуре?
        - Нет. Я слишком молод, чтобы идти в Узур.
        - Сколько людей живет в Узуре?
        - Не знаю.
        - Что еще ты знаешь об Узуре?
        - Знаю, что туда все приходят и никто не уходит.
        Марат кивнул. Бродяга ему нравился. Особенно его язык. Точный, емкий, простой и богатый. На слух - жесткий, но выразительный.
        - Ты видел мой Город? - спросил Марат.
        - Да.
        - Скажи, что ты думаешь о нем?
        - Он большой.
        - А мой дом?
        - Очень большой.
        - У людей океана есть такие дома?
        - Нет.
        - А в Узуре?
        - В Узуре есть всё.
        - Ты не был в Узуре, но знаешь про Узур многое. Ты врешь мне. Я убью тебя.
        - Это будет плохо, - спокойно произнес бродяга. - Ты убьешь меня, и тогда бродяги больше никогда не придут в твой Город. Не принесут ножи и горькую пыль. Ножи людей твоего Города станут плохи, и люди твоего Города будут рвать мясо зубами, как звери. Я вижу твой дом - это большой дом. Значит, ты сильный и умный человек. Ты должен знать, что люди должны жить как люди, а не как звери.
        - Ты неглуп, - сухо сказал Марат. - Я доволен, что услышал твои слова. Ты останешься здесь, со мной. Я буду беседовать с тобой, а потом отпущу. Я покажу тебе много чудес и свою силу. Я дам тебе удивительные вещи, каких ты не видел. Ты отнесешь их людям океана. Ты сделаешь очень хорошую мену и принесешь мне всё, что есть у людей океана. Ты будешь делать мену со мной, а не с матерями родов.
        Торговец неуверенно возразил:
        - Бродяги делают мену только с матерями родов.
        - А когда ты идешь к людям океана, ты тоже делаешь мену с матерями родов?
        - Да.
        Марат достал таблетку мультитоника.
        Быстроумный ревниво выдохнул.
        - Возьми и съешь, - сказал Марат бродяге, посмотрел на Быстроумного и на языке народа равнины приказал: - Отведите его к носорогам. Привяжите, чтобы не убежал. Готовьте вечерний костер. Сегодня Хозяин Огня будет наказывать и награждать. А сейчас оставьте меня одного, или я убью вас.
        Он понаблюдал за тем, как бродяга сует меж губ таблетку, как его уводят, выждал минуту, бесшумно пересек зал и приблизился к циновке, закрывающей главный вход. Посмотрел в щель. Быстроумный уже дважды был пойман за подслушиванием, и Марат пообещал ему, что в третий раз он накажет Главу Четырех племен на глазах у народа. Судя по всему, царек внял.
        Жилец широко улыбался и сверкал глазами.
        - Добрые вести! - возбужденно прохрипел он.
        - Да, - сказал Марат. - Мне тоже любопытно. Люди берега… Узур… Место, где есть всё…
        - Фцо, - поправил Жилец. - Фцо, брат!
        - Может, даже Фцо.
        - Не может, а точно! Собирай отряд, готовь поход. Торгаша - на цепь. Не вздумай отпускать, а то раззвонит про нас… по всему свету. Нагрянешь на берег внезапно. Но сначала разберись с шелудивой ведьмой. Никакого обездвиживания, понял? Только расстрел. Публично. Разрывными. Потом Быстроумный пусть отрежет ей голову и на кол посадит, у главного входа…
        - Сама помрет, - возразил Марат.
        Жилец печально вздохнул.
        Последнее время он реже кричал на Марата. Только вздыхал. Видимо, сказывалось употребление плодов черной пальмы.
        - Она еще нас с тобой переживет, - тихо произнес старый злодей. - Ты совсем дурак. Она же глумится над тобой! Убей ее. А перед этим вызови ее дочку толстую. Скажи, что она завтра же станет матерью рода, вместо старухи. Условие такое: пусть поклянется, что будет делать всё, что ты скажешь. Избей ее. Несильно. По щекам надавай, по заднице… Или отымей, не сходя с трона… - Старый вор задумался. - Нет, лучше так: избей, а уже потом - отымей. Она всё равно от счастья одуреет. А старуху - ликвидируй.
        Марат подумал и пробормотал:
        - Я не смогу.
        - Что?
        - Отыметь толстую.
        - Почему?
        - Слишком толстая.
        Жилец рассмеялся.
        - Придется, родной. Это для пользы дела.
        - У меня есть жена.
        - Идиот, - грустно отозвался парализованный злодей. - У тебя есть власть! Держи ее в руках! Зубами вгрызайся! - Жилец оскалился, показывая клыки, которыми следовало вгрызаться. - Не будет власти - ничего не будет! Жены тоже не будет, зарежут. Время пришло, сынок. Мамки сами подставились. Прямое неподчинение! Пора развалить коалицию четырех гадюк. Сейчас их против тебя трое, а четвертая - твоя теща - в нейтралитете. Убей дерзкую грымзу, посади на ее место дочку. Итого получим двух старых мамок против тебя, молодую толстуху - за тебя, плюс теща - в нейтралитете. Потом еще что-нибудь придумаем. Двоевластия быть не должно, запомни.
        - Ты сам себе противоречишь, - сказал Марат. - Быстроумный в роли царя и Хохотун в роли начальника охраны - это разве не двоевластие?
        Жилец печально посмотрел на Марата и произнес с интонацией, которую можно было бы назвать сердечной:
        - Ты никогда ничего не поймешь, парень. Ты никогда не подчинишь их себе. Царек и военачальник - это совсем другое… У них нет власти, только ее объедки. Вчера они были никто. Косоглазый собак резал, а Хохотун за старшим охотником топор носил. Сегодня ты дал им немного со своего стола, и они счастливы. Если начнется заваруха, они будут биться за тебя до последнего. Они при делах только до тех пор, пока ты жив. Не будет тебя - их сразу удавят. А мамки - тут всё сложнее. У них была власть, авторитет, все ништяки по полной программе, и тут приходишь ты: «Извините, теперь рулить буду я, а вы сидите и не отсвечивайте, или я убью вас всех…» Они всегда будут ненавидеть тебя. Они - твои враги. Уяснил?
        «Мой главный враг - это ты», - едва не сказал Марат.
        Жилец меланхолически зевнул. Если б он мог шевелить конечностями - наверняка закинул бы ногу на ногу, а руки заложил за голову.
        - Слушай, - сказал он, - как думаешь, Нири умеет ковырять в зубах?
        - Наверное. Здесь у всех плохие зубы.
        - Дурак, - стеснительно произнес Жилец. - Я имею в виду свои зубы.
        - Ты хочешь, чтобы Нири ковыряла в твоих зубах?
        - Естественно.
        - Учи, - сказал Марат. - Может, научишь.
        - Будем пытаться, - ответил старый урка. - Вчера мы с ней… Хорошо провели время. С Нири. Ей всё понравилось. Она хорошая баба. Веселая, жадная… Когда мы пойдем в Узур, я возьму ее с собой… Вчера она сказала мне, что ты должен бояться. Сам понимаешь, я не стал расспрашивать, что и как… Только посмеялся. Сказал, что Хозяин Огня ничего не боится. Потом прогнал… Но это - нам с тобой маяк, брат. Сигнал. Завалят тебя скоро. Я даже примерно знаю как…
        - Расскажи, - попросил Марат.
        В щель меж бревен проник апельсинового цвета луч, Жилец чуть повернул голову, поймал его глазом, благодушно зажмурился.
        - Старухи накормят носорогов тухлым ягелем. Ты подойдешь, а тварь взбесится и затопчет тебя.
        - Сомневаюсь, - сказал Марат. - Зачем им меня убивать? При мне стало лучше.
        - Не так, - поправил Жилец. - Не лучше. Сытнее - это да. Богаче. Может, даже веселее. Только запомни, сынок: обида - очень опасная штука. До того, как пришел ты, мамки жили голодно и бедно. Только сейчас они про тот голод и холод уже забыли. А про власть не забыли. И никогда не забудут… Я бы, например, никогда не забыл… Короче говоря, казни старушку и ни в чем не сомневайся. Время пришло. Будем омолаживать кадры.
        - Ладно, - сказал Марат. - Я подумаю. Теперь - Хохотун. Что с ним делать?
        - Награди.
        - Наградить - это ладно. Но он не выполняет своих функций. Ты сказал, что возле меня должно быть двое приближенных.
        - И что?
        - Они не конкурируют меж собой.
        - Дай им время. Ты думал, подтянешь к себе второго - и дела сразу пойдут? Пусть новенький освоится. Оставь царю главную привилегию - переносить меня в капсулу и обратно. Остальные привилегии уравняй между обоими. Только ничего не говори косоглазому. Ни слова, понял? Пусть мучается и с ума сходит. Ты его глаза не видел, что ли? Он по натуре интриган. Он, по-моему, даже похудел от переживаний. Ревнует, бедолага… Подожди, пройдет сухой сезон, они запасутся мясом, начнутся драки, безделье - косоглазый будет каждый день бегать к тебе с доносами. И вообще, ты его избаловал. Испортил полезного парнишку. Он слишком долго был твоей правой рукой. Теперь пусть впадет в немилость. Отодвинь его от себя - а второго, наоборот, приблизь. Только приближай правильно. Сначала обвини в чем-нибудь, пусть он от страха затрясется. А потом как бы прости. Но скажи, что проступок остается за ним. Уяснил?
        - Нет.
        - Идиот, - грустно констатировал Жилец. - Что тут сложного? За каждым должен быть какой-то проступок. Ты как бы прощаешь каждому его грешок - но не забываешь. Каждый должен сознавать, что виноват. И благодарить тебя за доброту… Теперь иди и зови толстую, у тебя времени в обрез.
        Марат поднял с пола комок сухого мха, затолкал в дыру, умертвил солнечный луч, и лицо парализованного старика опять накрыло коричневым полумраком, словно платком.
        - Я не смогу с толстой… Ахо сразу узнает. Она ее зарежет.
        - Не зарежет. - Небрежно ответил Жилец. - Нельзя поднимать руку на дочь матери рода.
        - Тогда они возненавидят друг друга.
        - И хорошо! Пусть ненавидят друг друга, а не нас с тобой!
        - Если я позову толстую, ее мать сразу всё поймет.
        - И черт с ней! Мамку - в расход, дочку на ее место, только так.
        Жилец опять поднял глаза к потолку и улыбнулся. Выдержал паузу и медленно объявил:
        - Учти, пацан. Если ты не убьешь старуху, я включу инфразвук. Твои носороги разбегутся. К тебе сюда не войдет ни Ахо, ни косоглазый - никто. Клянусь розовым мясом, я включу защиту на полную мощность и оставлю, пока батарея не разрядится. А потом взорву гранату в своей башке. Я лучше подохну, чем буду смотреть, как эти вшивые папуасы разводят тебя и заставляют плясать под свою дудку! Ты устроил тут гнилую демократию! Ты целуешь этих животных в их грязные жопы и думаешь, что делаешь им добро? Ты натуральный кретин. Они не хотят думать сами. Люби их, думай за них, дари им расчески - они сами назовут тебя богом. Иди, зови толстуху! Нагни ее сразу. Избей. Оприходуй. Пусть в ногах у тебя ползает. Поставь себя жестко, с первой секунды. Сунь ей пару таблеток мультитоника, перышко разноцветное за ухо… Иди.
        Марат чувствовал бешенство. Он не боялся Жильца, но боялся его правоты.
        Вышел на задний двор. Здесь, меж двух вбитых в землю носорожьих ребер, висел на прочных ремнях личный сигнальный бубен Хозяина Огня, огромный, хорошо натянутый. Кожа, правда, была выделана скверно и по краям подгнила.
        Взял малую дубину, размахнулся, ударил.
        Привязанный к ограде пленник находился под воздействием волшебной таблетки, переживал эйфорию; от грохота он крупно вздрогнул, засмеялся и посмотрел на Марата масляными, влюбленными глазами, зрачки были расширены, по лицу текли огромные капли пота.
        Четыре удара означали: Хозяин Огня желает подарить людям своего народа новое слово.
        Кто прибежит первым, тот и будет фаворитом, решил Марат.
        Но они явились одновременно и вбежали - мокрые, угодливые - плечом к плечу. Правда, Быстроумный задохнулся сильнее, нежели тренированный и физически крепкий Хохотун.
        - Приведите мне дочь матери рода ндубо, - приказал Марат. - Очень быстро. Или я убью вас обоих.

4.
        Выпроводив раскрасневшуюся девушку, он уединился в капсуле. На всякий случай протестировал защиту (пилот проверяет технику каждый день, таково правило, усвоенное с детства), отсоединил пуповину от медицинского блока и включил морфосканер на полную мощность.
        Сложный аппарат пожирал слишком много драгоценной энергии - но теперь, не сходя с места, Марат видел и слышал всё, что происходит в городище. По тепловому излучению, колебанию аур и звуковых волн техника моделировала точную трехмерную картину действий каждого аборигена, включая младенцев, пребывающих в животах своих матерей; восстанавливала жесты, расшифровывала гримасы и невнятные шепоты.
        Марат видел, как Быстроумный и Хохотун вразвалку подошли к чувствилищу племени ндубо. Четверо крупных мужчин, вооруженных луками и топорами, преградили им путь и заявили, что мать рода не желает никуда идти. И тут же обильно вспотели в ожидании схватки и скорой смерти, потому что Хохотун легко мог убить всех четверых. Тетивы их охотничьих луков, слаженные из шейных жил носорога, не выдерживали сильного натяжения; Хохотун же получил в подарок от Хозяина Огня настоящую капроновую тетиву и с пятидесяти шагов умел насквозь пробить стрелой тело взрослой земноводной собаки. Но сейчас, к изумлению и удовольствию Марата, мускулистый начальник стражи не стал устраивать побоища - лишь картинно рассмеялся. Он явно сообразил, что налицо не обычный проступок, но бунт. В переводе на современный Марату язык - политическое преступление. Слово и дело государево. Если убивать заговорщиков - то при всех, торжественно. Понимая это, Хохотун обменялся взглядами с Быстроумным, и оба отступили без боя. Неторопливо, с достоинством проследовали по главной тропе, оставив справа хозяйство племени пчо, а слева - племени
шгоро-шгоро, и вышли к большому костру.
        Здесь перед ними расступились, а одного зазевавшегося юнца Быстроумный согнал с дороги ударом своей знаменитой палки: несколько гибких прутьев болотной лозы были плотно увязаны в фашину и обшиты кожей летающей змеи; даже легкий удар простейшего карательного инструмента заставлял жертву визжать и оставлял на ее теле внушительный синяк.
        Палку внедрил Жилец.
        Пока это был его единственный дар аборигенам Золотой Планеты.
        Завидев царя, опоздавшие стали протискиваться из задних рядов ближе к центру, началась толчея, поднялся шум, в нескольких местах вспыхнула потасовка, но Голова Четырех Племен ударил в бубен, и понемногу установилась тишина.
        - Слушайте слово Хозяина Огня, Земли и Воды, Сына Великого Отца, Убивающего Взглядом!
        Четыре удара в бубен, пауза, еще четыре удара.
        В конце сезона дождей воздух очень влажен - гудение бубна летит над холмами, пугает земноводных собак.
        Общий костер горит плохо, его кормят влажным деревом. Много дыма, мало тепла. Полтора года назад Марат решил, что городской костер должен пылать неугасимо, подобно четырем родовым кострам, - но так и не придумал, кто и как должен поддерживать круглосуточное горение. В итоге нашли компромисс: костер зажигали дважды в день, утром и на закате, от четырех факелов, торжественно доставляемых от родовых костров четырьмя незамужними девушками, которых назначал Быстроумный; обычно его выбор падал на танцовщиц.
        Хохотун стоит рядом с царем, но не слишком близко, он хочет быть самостоятельной фигурой; всматривается в мокрые от пота лица. Быстроумный набирает полную грудь воздуха и надсадно выкрикивает:
        - Сегодня мать рода ндубо пошла против слова Хозяина Огня! Явился бродяга, и мать рода ндубо спрятала его в чувствилище рода ндубо! Хозяин Огня чувствует ярость! Хозяин Огня сказал: за неповиновение слову Хозяина Огня… для матери рода ндубо… - наказание…
        Пауза. В толпе - ни звука. Даже дети молчат. Смотри, какой талантливый, подумал Марат. Хорошее, правильное тайное имя выбрал себе этот бывший третий топор племени великого репейника. Власть преобразила Быстроумного. Более того, она ему идет, власть. Он стал медленный, плавный и немногословный. Паузу держит, как хороший актер старой школы.
        Четыре удара в бубен. Хриплый крик:
        - …огненная смерть!!
        Вопль вырвался из тысячи глоток, и две тысячи глаз расширились. Несколько ртов исторгли ругательства. Несколько десятков кулаков сжались от бессильной злобы. Хохотун и Быстроумный посмотрели друг на друга и одинаково ухмыльнулись.
        Еще четыре удара.
        - Слушайте слово Хозяина Огня! Радуйтесь и смейтесь! Когда сезон охоты будет окончен, и настанет сухой сезон, Хозяин Огня возьмет своих носорогов и уйдет в горы! С ним уйдут шестнадцать самых сильных мужчин, по четыре из каждого рода! Радуйтесь и смейтесь! Когда Хозяин Огня вернется, он принесет людям равнины много ножей и горькой пыли! Сегодня Хозяин Огня говорит людям равнины, что любит их! И в знак своей любви он дарит жизнь матери рода ндубо! А теперь идите к своим кострам, к своим детям и своему мясу, и помните слово Хозяина Огня, и повторяйте! Или Хозяин Огня убьет вас!
        Разумеется, Марат не рассчитывал на взрыв ликования. Аборигенам еще рано было играть в игру под названием «казнить-нельзя-помиловать». Они станут практиковать такую забаву позже. Примерно через десять тысяч лет.
        Да, они мало что поняли. Но любовь Хозяина, его милость, его великодушие - о да, Хозяин всерьез рассчитывал, что они оценят это.
        Мужчины рода ндубо должны были прокричать свое обычное «ыыцз!!!». Ладно, не закричать - хотя бы вздохнуть жизнелюбиво.
        Женщины рода ндубо, более умные и сдержанные, должны были сказать друг другу: «Ахо! Хозяин Огня страшен в гневе, но добр. Он не злой, он строгий».
        Однако сканер, даже переведенный в режим наибольшей чувствительности, не уловил ни одного радостного возгласа, ни одного доброго слова в адрес Хозяина Огня. Только когда двое мальчишек самого шебутного, хулиганского возраста - полтора-два года, - забравшиеся для лучшего обзора на кривую крышу одной из хижин, не удержались и сверзились, сначала один, потом второй, ухваченный первым за грязную пятку, - кто-то в редеющей толпе лениво засмеялся.
        Прочие аборигены разошлись в молчании. Удивленные, озадаченные, но по большей части - равнодушные.
        Двое подручных Хозяина остались стоять возле умирающего кострища.
        - Есть хочу, - без энтузиазма сообщил Хохотун.
        - Пойдем со мной, - ответил Быстроумный. - Я дам тебе мясо носорога.
        - Не хочу мясо носорога, - сказал Хохотун и быстрым ударом ноги раздавил жука-говноеда. - Хочу яйца кашляющей птицы. И сок тыквы. Прошлогодний.
        - У меня нет яиц кашляющей птицы, - сказал Быстроумный, подумал и добавил: - Но я знаю, где они есть. Среди дочерей тна есть одна, по имени Уммо. Она старая, и у нее нет детей. Она плетет ремни и меняет их на яйца кашляющей птицы. Пойдем к ней. Я ударю ее палкой, и она отдаст нам всё, что имеет.
        - Нет, - сказал Хохотун. - Это долго. Теперь я не хочу есть. Теперь я хочу спать.
        И начальник стражи Хозяина Огня ушел в темноту, а его приятель обтер пот с лица и плеч, вздохнул и сел на утоптанную землю, а потом и лег.
        Спустя минуту он уже храпел.
        Марат попытался выяснить, о чем говорят у семейных костров, - ничего интересного не услышал. Только однажды донеслась реплика молодой самки из рода пчо: ее дети, мальчик и девочка, не хотели есть пресное мясо, а хотели соленое, и женщина, успокаивая детей, сказала, что скоро Хозяин Огня принесет из-за гор много горькой пыли и ее хватит на всех. В других местах говорили только на бытовые темы. Почти все дети и взрослые мужчины уже спали; женщины прибирались, упорядочивали элементарный скарб. Матери родов находились в чувствилищах и тихо общались с духами, их бессвязные протомолитвы, где отдельные слова растворялись в длинных стонах и бесконечно тянулось низкое горловое «и-и-и», привели Марата в уныние. Пройдет две или три тысячи лет, подумал он, из этих реликтовых камланий родятся сложные, разветвленные культы, с возжиганием благовоний, с жертвоприношениями, с особым сложным языком, понятным только для посвященных. А пока - вот: то ли плач, то ли гимн, то ли просто угрюмый восторг по причине того, что высшая сила обнаружена.
        Только мать рода ндубо, помилованная преступница, не молилась, а сидела молча, недвижно, подобрав под себя ноги, и удары ее сердца были слабыми и редкими.
        Марат выключил технику и по привычке проверил напряжение. В принципе, сканер можно активировать каждый вечер. Допустим, в начале ночи, на полчаса. Тогда есть шанс прослыть не только Хозяином Огня, но и Хозяином Тайн. Повелевать огнем - это очень страшно, тут не о чем спорить, но всезнание, умение слышать любое сказанное слово - еще страшнее. Заговоры будут пресекаться в зародыше. Правда, через год аккумуляторы разрядятся, капсула истечет желчью и навеки издохнет, Жилец останется без медицинской помощи, и двое пришельцев останутся один на один с Золотой Планетой, защищенные только своими знаниями. И еще - пистолетиком с наполовину пустой обоймой.
        Марат горько усмехнулся. Знания - это хорошо. Но их багаж - даже увесистый - не слишком успокаивает. А вот пистолет - да, это лучшее в мире снадобье для лечения расшатанных нервов. И когда кладешь его под подушку, он действует как идеальное снотворное.
        Он погладил капсулу по стене. Сегодня Жилец спал во дворце. Долгие годы, проведенные в тюрьмах, сделали его настоящим фанатиком свежего воздуха. Пустая капсула отдыхала - ей, как и Марату, тоже не нравился старый парализованный вор. Но правильно построенный и воспитанный биом скрывает свои эмоции от всех, кроме пилота.
        Вышел под темно-пепельное небо - проверить носорогов. А заодно и пленника. Бродяга - настоящий кладезь информации. Его следует допросить подробнейшим образом. Еще лучше оставить в Городе до начала похода через горы: проводник всегда пригодится. Жаль, что капсула умирает. Будь она исправна, Марат снял бы с дикаря мнемограмму и вытащил всё содержимое сознания и подсознания…
        Через секунду Хозяин Огня обнаружил, что пленник сбежал.
        При свете четырех лун было видно, что сыромятный ремень перерезан ножом, и не простым ножом, а совсем новым, из отличного синего обсидиана. Этот нож никогда не использовали в хозяйстве. Не отделяли мясо от костей. Его берегли для дела.
        Марат рванул из кобуры пистолет, выпустил в небо осветительную ракету. Носороги проснулись и заревели. Несколько полночных дикобразов шустро спаслись в кустарнике. Взмыла из травы летающая змея. Задыхаясь, Марат всмотрелся в гребни холмов, осторожно отступил к стене дома, переключился на стрельбу зажигательными.
        Их луки - почти игрушечные. С пятнадцати метров подранить тоненькой стрелкой птицу или ящерицу еще можно, но нанести вред человеку - вряд ли. Правда, дикари мажут наконечники ядом, но организм пилота невосприимчив к инопланетной заразе. Единственный боевой лук находится в собственности Хохотуна, и - да, начальник личной стражи вполне способен одним выстрелом привести жизнь Марата к последнему равновесию. Но Хохотун не может предать. Так сказал Жилец.
        Точнее, он сказал не так. Новые слуги никогда не предают, предают старые, самые верные и надежные. Так он сказал.
        Зачем им меня убивать? Затем, что я их убивал? Да, убивал. Но загладил вину! Не перед ними - перед Кровью Космоса. В прошлом году от холеры умерли сорок аборигенов, из них половина - дети. В этом году всего шесть смертных случаев. Жуки-говноеды теперь не бегают по Городу, не разносят инфекцию. А деревянная посуда? А перья кашляющей птицы? А дворец? Его строили год, всем миром, и когда построили - сами себе изумились. И один маленький мальчик сказал, протянув руку, что когда он вырастет, он тоже построит себе такой дом. Хороший мальчик, очень умный, с большими мечтательными глазами; в разгар минувшего сезона туманов собака утащила его в яму с водой и едва не убила, Марат лично ампутировал ребенку ногу и спас жизнь…
        Он был очень осторожен. Он мог дать им колесо. Порох. Бумагу. Медь и бронзу. Приемы рукопашного боя. Плуг. Антибиотики. Пока он подарил им только сувениры. За что им убивать его?
        Из дома донеслись звуки осторожных шагов. Марат включил парализатор и медленно двинулся к проходу. Обездвижу, сказал он себе, а потом устрою дознание. Надо разбудить Жильца, он крупный мастер насчет пыток. От его рассказов о «старых добрых временах» иногда тошнит. Гениальный злодей будет рад выпустить пар. Мучить следует неторопливо, долго, чтобы пытаемый орал на весь Город. Установим всех, и для каждого заговорщика придумаем отдельную казнь.
        Прыгнул в темноту прохода и сразу понял, что стрелять нельзя: в доме пахло единственной чистой женщиной Золотой Планеты. Его женой.
        - Не убивай меня, Хозяин Огня, - прошептала Ахо.
        - Замолчи, - приказал Марат, отступая спиной в угол. - Подойди к очагу и брось в огонь все ветки.
        Она повиновалась быстро и бесшумно. В свете желтого пламени стало видно, что в зале нет никого, кроме маленькой девушки, одетой в парадную накидку из радужных перьев.
        - Зачем ты отпустила бродягу? Говори, или я убью тебя.
        - Так просила мать рода ндубо.
        - Я убью тебя, - сказал Марат. - Но сначала я убью мать рода ндубо.
        Голос Ахо прошелестел, как утренний ветер в начале сухого сезона.
        - Хозяин Огня… Ты не можешь убить мать рода ндубо. Она уже умерла. Она вернулась из твоего дома и сразу съела голубой гриб. Перед смертью она попросила свою дочь сделать так, чтобы бродяга ушел. А ее дочь попросила меня. Нельзя не выполнить последнее желание матери рода… Так всегда было, Хозяин Огня…
        - Замолчи, или я убью тебя! Зачем старуха просила помочь бродяге?
        Ахо опустила глаза.
        - Этот бродяга - ее сын.
        Марат спрятал оружие в кобуру.
        Когда я вернусь, подумал он, и отсижу свой срок - я запатентую новый пилотский пистолет. Он будет стрелять иглами, начиненными сывороткой правды. Прилетаешь в дикий мир, сразу ловишь местного жителя, вгоняешь ему иглу в живот и через час знаешь все подробности. Кто чей сын, брат и сват. Как зовут девочку, сидящую у Небесного Огня. Кто такая Мать Матерей. Что такое «ахо». Что такое «ыыцз». Чтобы - никаких сюрпризов.
        - Ты сказала ложь, - прорычал он. - Я говорил с бродягой. Бродяга сказал мне, что у него нет рода и племени.
        - Это так, Хозяин Огня. Если мужчина хочет стать бродягой, он уходит из племени и забывает свой род и свою мать. Но мать никогда не забывает своих детей.
        Марат сел на трон и закрыл лицо ладонью.
        - Если у матери рода появляется дочь, - Ахо вздохнула, - она становится хранительницей огня, а потом - новой матерью рода. Если родится сын, он становится бродягой и уходит из племени. Так всегда было, Хозяин Огня. Бродяга приходит, чтобы сделать мену. Он приносит горькую пыль, и жабью желчь, и ножи из твердого камня, и ножи из кости пчеловолка, и еще многое. Но это не главное, Хозяин Огня.
        - А что главное? Говори, или…
        Маленькая женщина сделала шаг в его сторону, но остановилась.
        - Бродяга приносит свою мужскую силу. Он приходит в новое племя и берет женщину, на которую укажет мать рода. Потом родится ребенок. Бродяги ходят от племени к племени и везде оставляют силу своего естества. Так всегда было. Так смешивается сила разных племен. Нельзя, чтобы мужчины одного племени брали только женщин своего племени. Если так делать, сила рода уходит, и дети родятся слабыми…
        - Да. Это я понимаю.
        - Когда ты пришел в племя шгоро-шгоро, и твой носорог растоптал мужчин шгоро-шгоро, мать сказала мне: вот великий бродяга, который пришел издалека. Может быть, из той земли, что лежит далеко за океаном. Пусть он возьмет тебя в жены. Его сила велика, и он даст ее тебе…
        Она сделала еще шаг.
        - А теперь я не знаю, что делать. Ты много раз дал мне свою силу, но…
        - Подойди, - велел Марат.
        - Нет! - крикнула Ахо, поднимая залитое слезами лицо. - Я не могу родить от тебя ребенка. Прости меня. Я должна уйти.
        - Замолчи. Подойди.
        - Нет, Хозяин Огня. Я ухожу, Хозяин Огня. Я бесплодна. Я должна уйти в чувствилище и съесть голубой гриб.
        Марат встал, шагнул к ней.
        Ахо почти ничего не весила. Если бы не крупная плотная грудь, ее можно было бы принять за ребенка; но Марат хорошо знал, что она не ребенок. Слишком хорошо.
        - Ты не бесплодна. Я убью любого, кто так скажет. Но… я не могу дать тебе свою силу. Моя сила совсем не такая, как у других бродяг. Ты можешь родить ребенка от любого мужчины. Но не от меня. Понимаешь?
        Ахо помотала головой.
        - Но я… - он помедлил, подбирая слова, - могу дать тебе другую силу. Она здесь.
        И показал на свой лоб.
        - Я не хочу другую силу! - сказала Ахо. - Я хочу настоящую!.. Мужскую! Сила из головы ничего не значит, если нет силы естества!
        Ее слезы на вкус были словно кофейный ликер.
        - Матери рода знали, что однажды ты уйдешь… Ты бродяга, ты пришел издалека. У тебя по пять пальцев на каждой руке. Ты не можешь жить на одном месте. Если ты уйдешь к океану, ты не вернешься.
        - Я возьму тебя с собой.
        Ахо запустила крошечные руки под его одежду.
        - Хозяин Огня, я не могу идти с тобой. Я должна быть рядом с огнем моего рода. А когда моя мать умрет, я стану матерью рода. Так всегда было. Я должна взять мужа и родить детей.
        - Я твой муж.
        - Да, Хозяин Огня. Это так. Но если ты не можешь дать мне свою силу, то ты, значит, не хозяин своей силы. А тот, кто повелевает чужой силой, но не повелевает своей, тот несчастен. Я не хочу, чтобы мой муж был несчастен. Если мой муж несчастен - значит, я плохая жена…
        Марат улыбнулся.
        - Замолчи. Ты хорошая жена.
        Ахо помотала головой.
        - Нет. Плохая. Та, что была до меня, была лучше…
        - До тебя у меня не было жены.
        - Ты говоришь ложь. Когда ты взял меня, ты уже был мужчиной.
        Да, подумал Марат, здесь возразить нечего.
        - Расскажи, - попросила Ахо. - Расскажи о той, что была до меня. Я хочу понять.
        - Ты не сможешь.
        - Расскажи так, чтобы я поняла.
        - Я тоже не смогу.
        Ахо вздохнула и в одно мгновение повзрослела; из темноты за ее спиной возникла длинная череда ее предшественниц, потративших жизни на поддержание неугасимого родового пламени. Невозмутимых и твердых, как гранитные валуны стен чувствилища.
        - Расскажи, как сможешь. Я буду смотреть на тебя и слушать.
        Ее слезы высохли.
        - Я пойму всё, даже если не пойму ни слова.

5.
        Юла никогда не была его женой. И не могла ею стать ни при каких обстоятельствах.
        Ее мать жила на Агасфере, отец - на Эдеме, первый отчим - на Империале, второй - на Патрии. Семейство владело половиной планеты Силикон, поверхность которой состояла из чистейшего поликремния. Девочка принадлежала к поколению сверкающих космополитов: рожденная богатыми родителями в самый разгар биоинженерной революции, она порхала в компании таких же великолепных сверстников и сверстниц с планеты на планету, не считая денег, не заботясь о приличиях, выхватывая повсюду самое интересное, яркое, забавное и вкусное, а когда тот или иной мир начинал надоедать - мгновенно перебиралась в другое место.
        Сверкающие космополиты не любили проблем и нигде подолгу не задерживались. Глубоко презирали местные субкультуры, вели себя вызывающе - но им все прощали, за щедрость и живописность. Их было мало - зато они, шумные фрики, кормили светских хроникеров, рестораторов, отельеров, стилистов, шоуменов, ювелиров, дизайнеров одежды и обуви, и всякий гражданин Федерации, желающий узнать, что такое кураж или хамство, мог подключиться к специальному каналу и в режиме реального времени понаблюдать за бытом самых шикарных и великолепных хамов из всех, каких знало человечество. Тем более что закрытая субкультура сверкающих действительно поражала воображение своей красотой и изощренностью, а также особенным, глубоко и всесторонне продуманным цинизмом.
        Сами они считали себя героями, ибо не признавали дух millennium taciturn. Горланили непристойные куплеты, орали, шумели и визжали везде, где можно и нельзя. Звуки живой природы глубоко презирали, тишину ненавидели, штрафы за ее нарушение уплачивали шутя, и юная Юла гордилась тем, что однажды, в семнадцатилетнем возрасте, за три дня пребывания на Атлантиде потратила на штрафы четыре миллиона.
        Биомонтаж практиковали с детства. В девятнадцать лет Юла пересадила себе генетически модифицированные вагинальные мышцы самки белого патрианского леопарда, и несколько юношей - все отпрыски влиятельнейших семейств Федерации - пытались покончить с собой, проведя с Юлой всего одну ночь.
        Конечно, она быстро пресытилась сыновьями миллиардеров. Красивые, умные и сильные, они слишком любили свою красоту, ум и силу. Кроме того, Юла была умна и понимала: подлинное геройство заключается вовсе не в том, чтобы истошно заорать в центре Олимпии, посреди Площади Тишины, где под прозрачным колпаком установлен в назидание потомкам самый последний в истории стальной механизм: скрипящий изношенными валами и хрустящий глупыми шестеренками двигатель внутреннего сгорания. В поисках острых ощущений незаурядная девушка сместилась в направлении преступного мира и около полугола выступала в статусе официальной соратницы одного из лидеров революционного фронта Шамбалы, команданте Рамона Ковальчука, по прозвищу Бен Гур. Но команданте был староват для юной светской стервы и к тому же слишком свиреп: однажды он не сумел правильно договориться с товарищами по оружию насчет своей доли от наркотрафика, и товарищи разложили бедолагу на атомы. Но его любовницу не тронули. Таких женщин не принято убивать, слишком знамениты; убьешь - никто не поймет: даже свои не поймут. Юла горевала долго, почти месяц, пыталась
забыться в игорных домах, в самых экзотических притонах, на поверхностях миров, на орбитальных курортах, на планетах, объявленных вне закона, и планетах, полностью выкупленных в частную собственность, на планетах - заповедниках и планетах, вообще не имевших статуса, - везде, где можно пощекотать нервы. После мощного и веселого Рамона у нее выработался вкус, и юная светская звезда сама нашла Марата, специально для этого прилетев на Эдем. Сама села на его диван, в полумраке легендарного ночного клуба «Гидрос», куда за восемьдесят лет не сумел проникнуть ни один папарацци. Сама назвала свое имя, сама завела разговор.
        Марат не удивился. В тот год он слыл восходящей криминальной звездой. Угонял лодку на одной планете, продавал на другой, в три дня спускал деньги, на четвертый день начинал сначала. Он провел с Юлой ночь и наутро признался, что быть ее спутником, пусть и временным, не может. В его бизнесе важно быть незаметным, не носить ярких нарядов, не унижать живых слуг, не устраивать буйных скандалов в аристократических кабаках, не носить в карманах наркотиков и во время перемещения в пространстве строго соблюдать правила гиперперелетов. Юла существовала в центре мира, на самом верху, а Марат, беглый студент Пилотской академии, выбрал окраину, дно, тину.
        Когда Юла спросила зачем, Марат ответил: не твое дело.
        Она не обиделась, не ушла. Даже наоборот.
        Сначала он принял ее за обыкновенную прожигательницу жизни. Папа с мамой отпустили перебеситься, а сами тем временем подбирают дочери выгодную партию, что-то такое. Марат решил, что Юле просто нравятся плохие парни. Их особый шик. У плохих парней всегда особый шик. С плохими парнями интересно, плохие парни бывают законодателями мод, придумывают новые виды спорта и даже основывают города. Тогда Марат был в отличной форме и выглядел необычайно плохим парнем: каждую ночь проводил в новом месте, отдавая предпочтение орбитальным отелям с регулируемой силой тяжести, и оплачивал каждую новую покупку с нового банковского счета: специальная, на заказ написанная программа, запущенная в Федеральную расчетную систему, ежеминутно генерировала сотню новых номерных счетов в сотне разных банков. Деньги космического угонщика непрерывно находились в пути, отследить их было можно, конфисковать - нельзя, распоряжение о блокировке операций приходило в банк, когда счет уже был пуст.
        Марат думал, что сверкающая космополитка жаждет экзотики, что ее возбуждает опасность. Поэтому он сразу объяснил подруге, что если есть на белом свете что-нибудь максимально переоцененное, донельзя извращенное, обманчиво притягательное, красивое снаружи, но смрадное и грязное внутри - то это преступная романтика. Он научил ее старому, подхваченному то ли на Патрии, то ли на Гиперборее русскому слову «фуфло», и объяснил, что уголовная романтика и есть самое настоящее, классическое фуфло. Он признался, что каждый раз, проникая в чужой корабль и запуская пальцы меж извилин квазимозга, он обещает себе завязать. Что он не плохой парень, а пилот.
        Тот разговор Марат запомнил. Они сидели на веранде «Ритц-Карлтона», парящего над розовыми облаками Александрии, и смотрели, как в пятидесяти метрах прямо над их головами два стратосферных дракона дерутся за право обладания самкой. Самка, раскинув перепончатые перламутровые крылья, кружила чуть выше, вроде бы безучастная.
        Юла была трезва, но возбуждена. Марат почувствовал, что момент настал, и рассказал всё. Что он вовсе не герой, не восходящая звезда преступного мира. Что все легенды о его удачливости и неуловимости придумал пиар-отдел Федерального департамента транспортной безопасности. Департаменту всегда требуются неуловимые злодеи, чем их больше - тем солиднее финансирование.
        Еще он сказал, что сбежал из академии просто потому, что ему стало скучно. К концу десятого года учебы он знал о космосе и кораблях много больше, чем любой из преподавателей. Он слишком сильно хотел делать то, для чего рожден.
        Брат его тоже скучал и считал дни, оставшиеся до выпускных тестов. Но Морта ждала гарантированная слава первого пилота Федерации, гения гиперперехода. И Морт решил не рисковать будущим, терпеть и ждать. А Марат не стал терпеть. Его не ждала слава первого пилота. А славы второго пилота он себе не хотел. Вообще никакой славы не хотел.
        - Извини, Ю, - сказал Марат. - Я не герой, я неудачник. Я просто люблю своего брата. И корабли. И еще тебя.
        В этот момент дракон с красным гребнем наконец вырвал горло дракону с желтым гребнем. Заполнявшие веранду зрители ахнули, после чего джентльмены зааплодировали, дамы прослезились, а официанты синхронно откупорили шампанское. Окровавленный проигравший полетел вниз, а окровавленный победитель, наоборот, - вверх. Его торжествующий рев был великолепен. Его грудные железы извергали лиловые струи ферромонов. Самка обратилась в ритуальное бегство.
        А мне всё равно, ответила Юла. Пилот или неудачник, плохой или хороший - неважно. Я не хочу знать, для чего ты рожден. Мне просто нравится тебя слушать. Мне нравится на тебя смотреть. Как ты ходишь, смеешься, задумываешься. Мне нравится, как ты трогаешь меня. Я просто хочу быть с тобой. А ты оскорбил меня. Ты решил, что я схожу с ума от пресыщения. Ты решил, что я пришла к тебе, чтобы пощекотать нервы…
        Они провели вместе почти три месяца. За всё время Марат не сделал ни одного дела. С планеты на планету перемещался только как пассажир. Тратил, не считая. На светских вечеринках развлекался, изображая телохранителя Юлы. В ответ на прямые вопросы репортеров отмалчивался, прикидываясь киборгом. Приятели Юлы, бывшие любовники и отвергнутые женихи то и дело возникали из веселого марева, все как один красивые, благодушные, мускулистые, невероятно уверенные в себе; смотрели на Марата с любопытством и снисхождением, называли свои имена, которые он сразу забывал. Однажды в каком-то закрытом клубе один тонкий, томный, идеально корректный юноша, одноклассник Юлы и наследник состояния, которое увеличивалось столь быстро, что его невозможно было сосчитать, потрепал Марата по плечу, показал на Юлу и произнес: «Она тебя погубит», и Марату невыносимо захотелось сказать: «Чувак, помнишь, в прошлом году у тебя угнали яхту? Так вот: это был я». Марат открыл было рот, но юноша уже скользнул в нетрезвую толпу - такие люди никогда не ждут ответных реплик.
        «Почему ты со мной, - спрашивал он ее. - Они хозяева мира, а я - никто. Существо вне закона. Обслуга. Лодочник. Нажиматель кнопок».
        Его девушка смеялась и отвечала: «Помнишь, ты сам научил меня слову “фуфло”?»
        И уводила его в самый разгар вечеринки, когда лица багровели и расстегивались верхние пуговицы.
        «Я боялась, - шептала ему Юла, - что вообще не умею любить. До встречи с тобой я жила чередой возбуждений. Вокруг были только необыкновенные мужчины. Самые богатые, самые сексуальные, самые смелые и яростные. Я управляла ими, а они управляли целыми мирами. У меня была власть над властителями, я наслаждалась этим. Однажды я отдыхала на каком-то астероиде в системе Эдема, отель мне не понравился, я пожаловалась одному из воздыхателей, и он немедленно купил отель и весь астероид, дал обитателям трое суток на эвакуацию и приказал расстрелять паршивый кусок камня термоядерными ракетами… И вдруг я испугалась. Поняла, что становлюсь тщеславной гадиной. Я поклялась, что найду такого как ты, настоящего, и полюблю его. Теперь я нашла, и я счастлива…»
        Они прожили две недели на Гиперборее, посреди полярного океана, на базальтовом острове высотой в две тысячи метров над уровнем моря и диаметром в четыре письменных стола. Смотрели, как гигантские белые дельфины играют друг с другом меж волн километровой высоты.
        Марат не жалел денег для возлюбленной. К сожалению, возлюбленная не слишком разбиралась в простой жизни простых парней: она ежедневно принимала ванну из метарелаксанта (семь тысяч за литр, с доставкой) и съедала за завтраком ровно две дюжины смеющихся офелианских устриц (полторы тысячи за дюжину, с доставкой). Устричным бизнесом на Офелии владел отец Марата, но Марат даже не мог попросить скидку, поскольку жил с чужим лицом и под чужой фамилией.
        На одном из пафосных гуляний в олимпийском казино «Нектар», целиком арендованном для празднования юбилея Федеральной Пилотской академии, Марат встретил своего брата. Подходить не стал, посмотрел из угла. Брат излучал сияние. Вокруг плотно клубилась свита: несколько сосредоточенных приятелей и три девушки, изображавшие богатых бисексуалок. Верный себе, Морт и здесь, среди бедлама, в облаках сигарного дыма, в грохоте музыки, хранил состояние покоя, пребывал наполовину в кабаке, наполовину в астрале, и направленного на него взгляда не почувствовал, а если бы и ощутил импульс - всё равно не узнал бы младшего братишку. Судя по всему, к концу учебы он достиг такого просветления, что узнавал только тех, кто был ему нужен. Марат тронул Юлу за запястье, показал глазами. «Хочешь, я его приведу?» - спросила Юла, сразу всё поняв. «Ни в коем случае», - ответил Марат. Умная Юла пересекла танцпол, раздвинула узким плечом полуголых баб, вытянула из пальцев Морта бокал, отпила, поморщилась и красиво ушла. Гений пилотажа, выйдя из нирваны, принял столь озадаченный вид, что Марат не выдержал и расхохотался.
        В тот же месяц деньги кончились. Он угнал очередную лодку и погорел.
        Оперативники, проводившие задержание, намекнули ему, что арест организован родителями Юлы. Папа с мамой и оба отчима навели справки насчет бойфренда своей единственной дочери, ужаснулись и решили аккуратно устранить юношу. Информировали Транспортную прокуратуру, инициировали слежку. Но прямых доказательств Марат не имел и в них не нуждался.
        Он был очень благодарен своей девушке. Конечно, Юла очень любила себя, но и его тоже любила. Не как пилота, не как лихого парня без тормозов, не как щедрого кавалера, а как мужчину. Он не властвовал над народами и планетами, не ворочал миллиардами, он просто хотел быть собой.

6.
        В середине дня они прошли верхнюю точку перевала и увидели океан. Он сверкал желтым, как и всё на Золотой Планете. И вода его - как и всё на Золотой Планете - наверняка была сладкой на вкус.
        Но до воды надо было еще добраться.
        Марат подозвал Хохотуна и распорядился насчет привала. Приказал напоить людоедов-носильщиков. Хохотун пренебрежительно фыркнул. Он считал людоедов животными и, возможно, был прав. Приземистые темноликие людоеды сильно уступали равнинным аборигенам в развитии, огня не знали и употребляли в пищу всё, что движется, а при недостатке пищи без колебаний употребляли друг друга. Зато хорошо подавались дрессуре. В первой же стычке воины захватили в плен большое, на пятьдесят голов, стадо, сильно избили всех, надели сыромятные ошейники и приспособили тащить поклажу. На третий день Марат обнаружил, что каждое косматое горное чудовище находится в личной собственности того или иного воина: Хохотун владел пятью рабами, его правая рука Муугу - тремя, прочие присвоили одного-двух. Наверное, для поддержания порядка следовало объявить всех людоедов собственностью Хозяина Огня, но Марат этого не сделал. Кто чей раб - потом разберемся. Сначала нужно дойти до берега и надежно обосноваться, потом - перетащить через горы капсулу; вопросами рабовладения пусть занимается Жилец.
        Мысли о великом преступнике сопровождались непривычным приступом беспокойства. Бездвижный и беспомощный старик остался в городище, под защитой техники, слишком сложной, чтобы доверять ей полностью; любая нештатная ситуация обрекала узника капсулы на смерть.
        При расставании он был груб, весел и громогласен, но Марат видел: старый урка нервничает. Напоследок Марат трижды проверил подачу энергии и установил на входном шлюзе новый защитный код.
        «Буду спать и думать», - сказал великий преступник и подмигнул. «О чем?» - хотел спросить Марат. Но не спросил.
        О чем может думать парализованный инвалид, замкнутый в тесной скорлупе на дальней и дикой окраине обитаемого космоса?
        Разумеется, о том, как получить от жизни Фцо.
        Хозяин Огня спешился, но поводья не выпустил. Голодный и уставший носорог в любой момент мог устроить истерику. Из девяти животных, подготовленных к походу, четверо издохли, не выдержав холода, из оставшихся трое обезумели от усталости и не слушались команд.
        Но Марат их не жалел.
        За двадцать дней пути он понял, что слишком часто жалеет местных тварей, разумных и неразумных. Незачем жалеть того, кто сам себя не жалеет.
        На пятый день один из воинов сломал ногу. Хороший, ловкий воин, первый топор племени тна. Марат приказал устроить покалеченного на шее носорога, позади всадника. Всадник почернел от гнева, и на следующее утро воин, сломавший ногу, был найден зарезанным. Хохотун - старшина отряда - только махнул рукой и процедил фразу, в переводе очень похожую на древнюю поговорку «Пеший конному не товарищ».
        На семнадцатый день, уже после захвата рабов, два носорога попали под камнепад и погибли. Людоеды немедленно бросились пировать, и воинам пришлось убить нескольких, самых рьяных. Потом был устроен большой привал, туши разделали по всем правилам, зажарили и съели, половина отряда слегла от обжорства; рабам же не досталось ни куска мяса, только шкура и требуха.
        На девятнадцатый день кто-то из воинов ударил раба, принадлежавшего другому воину, и произошла драка; пока хозяева сражались, их рабы сидели рядом и искали насекомых в волосах друг у друга.
        А на двадцатый день Марат увидел пылающий в лучах солнца океан и понял, что счастлив.
        «Первым делом, - подумал он, - я построю себе новый дворец. И буду выходить из него как можно реже».
        Жилец оказался прав: это была его планета. Не Марата. Здесь кипела слишком сладкая и жестокая жизнь. Проигравший погибал, победитель получал всю сладость и ни с кем ею не делился.
        Марат смотрел на золотое сверкание бесконечной воды, на изумрудную линию горизонта, на облака, длинные, как жизнь, и думал, что еще полчаса назад, пока тропа вела его меж голых скал, он не понимал всего. Равнина, холмы, носороги, городище в четыре улицы, тысяча дикарей в набедренных шкурах, матери родов - всё это казалось не совсем серьезным. Затянувшаяся неудачная экскурсия, летний лагерь, временное приключение, вот-вот прилетят организаторы, сотрудники администрации заповедника, и наведут порядок. Вернут к жизни убитых. Выгонят на волю прирученных животных, прикажут разобрать по бревнышку «дворец» и вставить радужные перья обратно в хвосты кашляющих птиц. Но теперь, щурясь от желтого сияния, бывший пилот и осужденный преступник обнаружил, что мир, куда его забросило, не игрушечный. Настоящий. Полноразмерный. Точно такой же, как Олимпия, или Агасфер, или Старая Земля, родина человечества. Огромный, разнообразный, величественно сверкающий - и совершенно чужой.
        После короткого отдыха двинулись вниз по крутой тропе. Носорог был недоволен; по-хорошему следовало идти на своих двоих, а монстра - вести в поводу, но Марат решил не ронять авторитета. Хозяин Огня всесилен, он повелевает всякой тварью - он никого и ничего не жалеет, а ослушавшихся ждет одно наказание: огненная смерть.
        Спустя два часа людоеды стали ворчать, дрожать и спотыкаться - видимо, сказывалась перемена давления. Появилась растительность, всё более и более разнообразная, Марат заметил ранее неизвестные деревья и кустарники. Пространство распахивалось в огромный залив, в одних местах скалы подходили вплотную к берегу, в других волны накатывали на широкие пляжи бледно-зеленого цвета. Одну из заводей оккупировало огромное стадо животных; Марат потянул из-за пазухи морфосканер, однако увидел нечто более интересное. Отряд шел мимо гладкой вертикальной скалы, всю ее, до высоты двух метров, покрывали рисунки.
        Очень хотелось остановиться и рассмотреть, но Хозяин Огня обязан быть невозмутимым, он всё знает и всё видел, в этом мире для него нет секретов. Пришлось равнодушно проследовать мимо, лишь бросив короткий жадный взгляд на разноцветные изображения людей и животных. Здесь были в основном сцены рыболовства, а также расчленения и поедания пойманной дичи, но встречался и знак, символизировавший, видимо, высшую силу: круг, разделенный на шесть секторов. Дважды Марат заметил сцены битв, а один рисунок изображал казнь. А как еще расшифровать фигурку с отделенной от тела головой?
        Одни картины были почти стерты дождями, другие - словно начертаны вчера. Художник имел слабые представления о гармонии, но старался соблюдать пропорции и умел комбинировать краски; зеленый добывал смешением синего и желтого.
        Сцены сражений заставили Марата задуматься, оглянувшись, он посмотрел на свое воинство. Аборигены выглядели усталыми, но сосредоточенными, топоры и дубины держали на изготовку. Хохотун поймал взгляд Хозяина и вытянул руку, показывая на что-то. Марат проследил направление и увидел на узком песчаном откосе следы босых ног.
        За час до заката они вышли на побережье, и Марат повернул к югу.
        Хотел было искупать носорогов, но животные не пошли к большой воде: видимо, состав ее сильно отличался от равнинной.
        Уже в сумерках Муугу, посланный искать место для стоянки, вернулся озабоченным, долго что-то шептал Хохотуну, и тот, приблизившись к Марату, сказал:
        - Хозяин Огня должен посмотреть.
        Марат ударил измученного носорога, направил в сторону от берега, к зарослям кривых деревьев с огромными узкими листьями. Обогнул скалу, за ней открылась другая, конусовидной формы. Спустя минуту Марат понял, что перед ним - не скала.
        Это был курган из рыбьих костей, высотой не менее пятнадцати метров.
        Листья кривых деревьев горели хорошо, но быстро. Впрочем, воины не стали жарить мясо, поели сырое и тут же уснули. Хохотун остался на страже в очередь с Муугу. С каждым новым днем Марату всё больше нравились его генералы: оба понимали, что сильному всегда достается двойная нагрузка, засыпали последними, просыпались раньше всех, и дисциплина в отряде поддерживалась на уровне, весьма достойном для каменного века. Более того, маленький ухмыльчивый Муугу вел себя солиднее и правильнее своего широкоплечего партнера, и вместе они составляли гармоничную пару: огромный Хохотун раздавал тумаки и приказывал, вращая глазами, тогда как резкий бесшумный Муугу отдавал распоряжения едва не шепотом, зато выразительно поигрывал обсидиановым тесачком, и его вечной улыбки боялись и воины, и рабы, и даже сам Хохотун.
        Распряженные людоеды сбились в кучу, а когда упала темнота - дружно завыли и замолчали только после того, как один из воинов находчиво подпалил факелом волосатые спины нескольких наиболее голосистых.
        Марат проглотил две дозы мультитоника, проверил пистолет и пошел вдоль берега.
        В первые же минуты после включения сканер выделил и распознал несколько сотен видов местной фауны, в основном - амфибий. Океан в прибрежной зоне был населен богато и разнообразно; в нескольких километрах от берега мелководье заканчивалось грядой рифов, за ними дно уходило круто вниз, и там, на открытой воде, плотность живой ткани резко падала, как и в любом другом океане на любой другой планете.
        Марат прошел почти десять километров, прежде чем отыскал деревню.
        Включил камуфляж, забрал ближе к лесу, приблизился. Не осторожничал: шум прибоя поглощал звуки шагов.
        Хотелось, конечно, найти каменный город с башнями и храмами, со стражей в бронзовых шлемах. С торговыми лавками, цирюльнями, постоялыми дворами, ростовщиками и монахами в расшитых бисером тогах. Со статуями мускулистых богов и полногрудых богинь. С водопроводом и лобным местом. Хотелось найти цивилизованных гуманоидов, которым не надо объяснять, что такое гигиена, почта и геометрия.
        Увы, надежды его не оправдались. Здесь был тот же неолит. Самый конец родоплеменной эпохи. Марат слишком рано упал с неба в этот желтый приторный мир и сейчас, раздвинув кусты и напрягши зрение, увидел всего лишь зажиточное рыбацкое селение. Хижины из шкур, натянутых на каркасы из ребер гигантских животных. Багры, копья, дубины. Каменные ножи. Костяные иглы. В отдалении от берега - большое чувствилище, стены сложены из мощных валунов, но кровлей, опять же, служат шкуры. Тут же, на вбитых в песок шестах - белые черепа крупных морских хищников: оскаленные пасти со множеством зубов - очевидно, предметы культа.
        Зато здесь не было жуков-говноедов: океан великодушно забирал себе все продукты жизнедеятельности местных жителей.
        - Спасибо тебе, Кровь Космоса, - прошептал Марат. - Хотя бы жуков тут нет.
        Зашагал назад.
        «Убивать не буду, - поклялся он себе, и в подтверждение тут же, на ходу, перевесил кобуру с правой стороны тела на левую, неудобную. - Никаких завоеваний, никаких огненных казней и кожаных палок. Никаких царей, законов, никаких сборищ у ритуальных костров, никаких дебатов со злыми умными старухами. Никаких наложниц и черных бананов. Хохотуна и его бойцов отправлю назад. Смышленого Муугу оставлю в качестве личного телохранителя и помощника по хозяйству.
        Построю хижину на высокой скале. Рядом пусть будет ручей и рощица, дабы в жаркий день можно было посидеть в тени и прохладе, вспоминая отца с матерью, и Морта, и Юлу, и наставника.
        Жильца - в капсулу, на хлеб и воду, пусть старая сволочь доживает свой век мирно и с достоинством. Объявлю себя бродягой, пришедшим из такого далека, что нельзя и вообразить.
        Буду спускаться со скалы раз в месяц. Врачевать, принимать роды, давать аборигенам мелкие советы. Буду жить, как умею, а они пусть живут, как хотят».
        Часть третья

1.
        - Я живу, как животное, - грустно прошептала Юла. - А он живет, как человек. Думаешь, я этого не понимаю?
        - Нет, - соврал Марат. - Я так не думаю. Помолчи, пожалуйста.
        Механик - пожилой человек с нервным лицом - посмотрел на незваных гостей без выражения и отвернулся. По тому, как он действовал, было видно: человек пребывает на верхней ступени мастерства, он одновременно расслаблен и сосредоточен, и посторонние наблюдатели, стоящие у стены и тихо комментирующие его действия, никак не мешают процессу.
        Марат потянул Юлу за рукав, и они, сделав три шага вбок, встали так, чтобы видеть лицо механика, его полуприкрытые глаза и слабую улыбку; бывший пилот хорошо знал ее значение; если биому хорошо, если он здоров и исправен - тогда настроение передается оператору, человек и машина переживают одинаковые эмоции, а какова при этом функция машины, корабль это, созданный для скольжения сквозь бесконечность, или водопроводный агрегат - неважно.
        Постояльцы отеля не имели права находиться в помещениях технических служб, и если бы человек в белой куртке с короткими рукавами захотел устроить скандал, Марату и его спутнице пришлось бы извиниться и уйти. И даже, скорее всего, уплатить штраф. Но люди, работающие с биомашинами, не умеют устраивать скандалов.
        Четыре багрово-серых нервных узла еле заметно пульсировали. Осторожными движениями ладони механик успокоил крайний в ряду мозг, управлявший освещением и микроклиматом гостиничного комплекса, слегка повернулся в утробе и погрузил пальцы в серое вещество второго биома.
        - Серьезный малый, - пробормотал Марат. - Четыре узла, он один. Я так не умею.
        - Научись, - посоветовала Юла.
        - Я пилот. Я люблю корабли.
        - Корабли любить легко. Это романтично. Девушки, опять же, уважают… - Юла ткнула Марата пальцем в бок. - А ты попробуй полюбить водопроводную систему.
        Полчаса назад Марату удалось, после некоторых усилий, договориться с лифтом, и девушке было организовано небольшое приключение: визит на инженерный этаж. В царство мужчин.
        Здесь Юла притихла, словно с детства уважала дух millennium taciturn. Сняла туфли и ходила, покорно ухватив спутника за палец.
        Биомы не терпели женских рук, и чем сложнее был организм, тем сильнее тревожился, когда к его нервным петлям прикасалась женщина. В узком смысле всякий биом считался бесполым, но факт оставался фактом: женщины-операторы плохо умели договариваться с живыми агрегатами. Там, где требовалась бесперебойная работа, техниками оказывались мужчины. Марат попытался объяснить подруге, что в гендерном смысле всякий биом ведет себя как женщина и поэтому легче подчиняется именно мужским приказам; Юла сказала, что знала это еще со школы, но никогда не могла до конца понять; Марат предложил экскурсию и затащил девушку в грузовой лифт отеля. Сначала подъемник был против, но потом подчинился.
        - Как ты это делаешь? - поинтересовалась Юла.
        - Он чувствует, что я его люблю, - ответил бывший пилот.
        Биом, отвечавший за безопасность отеля, отслеживавший перемещение постояльцев, их эмоциональное состояние (и даже степень их алкогольного или наркотического опьянения), был новый, сложный и нервный, но Марату всегда удавался ментальный контакт с молодыми машинами. Старые, объезженные корабли - как и старые банкоматы, или старые такси, или старые холодильники - не показывали норова, а мирно исполняли приказы, работать с ними было неинтересно, а вот уговорить совсем юный агрегат считалось среди пилотов делом принципа. И система безопасности, уловив флюиды приязни и не почувствовав угрозы, открыла перед Маратом такие двери, каких не должна была открывать никогда.
        Людей здесь было мало, а те, кто проходили мимо, только кивали и улыбались. Никто не задал ни одного вопроса. Гость, пропущенный машиной в запретную зону, не мог явиться со злым умыслом, и каждый инженер или техник понимал это слишком хорошо, поскольку сам, притрагиваясь к обнаженным нервным окончаниям живых агрегатов, обязан был избегать малейших намеков на злой умысел.
        Медленная нежность разлита была в воздухе инженерной зоны. Биомы понимали только добро. Террорист, облепленный взрывчаткой, завяз бы в стене на дальних подступах к операторским утробам. Вор - если бы пролез через все двери и перехитрил все замки - не смог бы ничего украсть. Здесь не было компьютеров, считавших деньги, или сейфов с драгоценными камнями, или холодильников с материалами для трансплантаций. Здесь не было ничего ценного, и здесь следили за самым главным: за жизнеобеспечением. За канализацией, сортировкой мусора, подачей воды и очисткой воздуха. Здесь гудел, постанывал и подрагивал от напряжения и избытка собственной силы фундамент цивилизации. Коммунальные системы. То, чего никто никогда не замечает. То, что обязано работать всегда, независимо от биржевых курсов, парламентских кризисов, шумных премьер, спортивных побед или светских сенсаций.
        Сотрудники полиций и служб безопасности тоже не посещали инженерных зон, ибо работа полицейского всегда сопряжена с насилием, а биомы не понимают насилия и, если чувствуют боль, расстраиваются мгновенно и надолго; иные годами не могут выйти из стресса. Нельзя допускать, чтобы сложная система, умеющая, например, контролировать микроклимат целого города, впадала в депрессию.
        Полицию не пускали сюда.
        Никого не пускали; те, кто понимал происходящее, приходили сами.
        Здесь было очень тихо, только шумела вода в небольших декоративных фонтанах.
        Марат шагал, аккуратно ступая босыми ногами по теплому полу, и улыбался. Если он смог войти на технический этаж, значит, он тоже понимает, как на самом деле устроен современный мир.
        Именно отсюда, из инженерных зон, из фабричных цехов и центров управления транспортом, однажды начала свое триумфальное шествие от планеты к планете великая концепция millennium taciturn.
        Во времена металлов и пластмасс люди жили среди грохота, воя, скрипа, свиста, лязганья и шипения. Ревели турбины, гудели трансформаторы, скрежетали валы, подшипники, шестеренки и прочие архаичные узлы архаичных механизмов. Но появился биом, не издающий звуков. Он не взрывал в цилиндрах горючую смесь, не выдувал через сопла пылающий керосин, не преобразовывал энергию атомного распада в электричество. Он мирный, тихий сапрофит, его пища - отходы цивилизации. Проглотил немного мусора - и работает.
        Сто тысяч лет формировалась психика человека разумного; младенчество цивилизации прошло под стук дождевых капель и плеск морских волн. Прочие звуки - яд, они мешают думать и наслаждаться. Живущий среди визга и рева бешено крутящегося железа был дикарем, недальновидным заложником собственной наивности. Что мог придумать несчастный горожанин, когда под его окнами круглосуточно ревели стальные агрегаты всех форм и размеров? Могли он принимать правильные решения? Могли надеяться, что его нервы выдержат безжалостное давление на органы чувств?
        Отгремела биотехнологическая революция, и обнаружилось, что главное ее достижение вовсе не в том, что биомы сожрали пятьсот триллионов тонн органических и неорганических отходов на всех тридцати семи планетах Федерации. И не в том, что живые машины умели действовать самостоятельно и не требовали дорогостоящего ежедневного ухода и обслуживания. И не в том, что межзвездные перелеты стали доступны каждому студенту и школьнику.
        Люди вернули себе тишину - таков был главный и самый сладкий плод победы.
        Шум ветра, шелест листьев, треск горящего в огне дерева. Удары водяных капель. Стук камней, скатывающихся по горному склону.
        Если ты живой, слушай только живые звуки.
        Таков был несложный принцип millennium taciturn, тысячелетия тишины, эпохи возврата от мертвого к живому.
        Марат решил не заходить слишком далеко (рисковать тоже следует в меру, это вам скажет любой угонщик). В первом же зале Юла увидела то, ради чего пришла, - смонтированные вдоль стен позвоночные столбы, переплетение кабелей, пуповин, сосудов, обнаженные мозги - и человека с голыми по локоть руками, полулежащего в утробе и запустившего ладони в серое вещество. Сами по себе его приказы были не нужны, следуя инстинктам, биом самостоятельно делал работу и реагировал на возникновение любой проблемы в тысячу раз быстрее оператора - однако живую машину следовало поощрять, хвалить, регулярно напоминать: хозяин рядом, он тебя ценит, он тебя любит.
        Какое-то время Юла зачарованно рассматривала мерно дышавшую квазиживую плоть, перевитую багровыми жгутами артерий. Марат искоса понаблюдал, поискал на ее лице следы брезгливости - не нашел. Девушка только плотнее прижалась и стиснула его локоть.
        - А если я подойду и дотронусь?
        - Лучше не надо, - сказал Марат.
        - А что будет? Истерика?
        - Ну, не истерика… Но пульс наверняка подскочит. Или давление.
        - Потому что я женщина?
        - Нет. Потому что вы незнакомы. Вдруг у него дурной характер? Его тело сложнее твоего. Видишь, второй справа - он занимается очисткой воды. У него пять сердец и целая система почек. У него нет глаз и ушей, но есть обонятельные и вкусовые рецепторы… Мало ли что он решит, если почует твой запах…
        - А если сломается?
        - Тогда ему будет больно. И оператору тоже. Но оператор не уйдет, пока машина не пойдет на поправку.
        - А если очень больно?
        Бывший пилот улыбнулся. Что такое «очень больно», ему показали еще на первом курсе.
        - Значит, надо терпеть. Техника дорогая, сложная, ей нужна забота. Сидишь рядом и посылаешь сигналы: всё нормально, я здесь, я тебя люблю, я тебя никогда не брошу…
        - Я бы тоже так хотела, - тихо сказала Юла. - Просто быть рядом и посылать сигналы любви.
        - Кто тебе мешает? Брось всё. Воздыхатели, деньги - брось это. Выучись на оператора. В коммунальное хозяйство тебя не возьмут, но на какую-нибудь частную фабрику напитки газированные разливать - вполне… Поработаешь… Может, поймешь что-нибудь. Про свою жизнь.
        - Я давно всё поняла, - холодно ответила Юла. - Про свою жизнь. Я просто богатая сучка. Бездельница. Живу, как хочу.
        Они еще несколько минут пошептались, быстро согласившись друг с другом: наследницу огромного капитала просто не станут учить ремеслу оператора. Забракуют после первого же медицинского обследования. Плохая генная карта. Молодые люди из обеспеченных семей имеют специфический набор хромосом; от таких граждан нет пользы там, где требуется скромность и усидчивость. Богатые детишки обычно идут работать только для фана или в воспитательных целях. Зачем тратить силы, обучая дочь миллиардера профессии биотехника, если всё это не всерьез, временно? Дочери миллиардеров своенравны и горды, у них завышенная самооценка, у них нестабильная психика.
        Перед тем как уйти, Юла еще раз осмотрелась.
        Тишина, плеск воды в чашах фонтанов, шевелящаяся плоть, медленная перистальтика кишечных труб.
        Когда-то всё это казалось гадким, созданным против воли бога.
        Потом живые чудовища дали своим создателям всё, о чем можно было мечтать.
        Тот день закончился нехорошо: за ужином Юла выпила лишнего, хамила официантам и ближе к ночи улетела куда-то, вызвав такси. Марат ничего не спрашивал, вообще не сказал ни слова - всё понял. Женщин нельзя пускать в операторские залы. Женщинам не следует показывать мозги, пуповины, утробы, всю эту требуху, живую ткань, сращенную с микросхемами. Сама мысль о том, что где-то в звукоизолированном подвале сидят спокойные умные мужчины, чьей профессией является трепетная любовь к уродливым живым конструкциям, была противна естеству любой человеческой самки. Много тысяч лет женщина не отделяла себя от любви, считала себя сосудом любви, субъектом и объектом любви, но вот появляются биотехнологии, и всё встает с ног на голову. Лучшие мужчины, самые чувствительные и тонкие, зарабатывают на хлеб, вступая в интимные отношения с механизмами.
        Всякий пилот с малых лет знал, что женщине не место в рубке управления. Если дама отважна и любопытна, так и быть, пусть посмотрит одним глазом, ничего не трогая и не говоря ни слова. Но все-таки самое благоразумное - вообще ничего не показывать.
        А он рискнул: показал. Думал, его девушка особенная. Рассчитывал, что она поймет. Все-таки умна, образована, широкие взгляды, здоровый цинизм и прочее. Оказалось, что даже ей - авантюристке, светской пантере, никогда ни о чем не жалевшей и никогда ничего не боявшейся, - нельзя было видеть, как мужчина, созданный для любви к женщине, отдает свою любовь отвратительному рукотворному голему.
        В пятом часу утра она позвонила. Пьяным сопрано пропела просьбу приехать за ней. «Если хочешь и можешь» - это была ее любимая хмельная присказка. «Хочу, могу, - сухо отчеканил он, - присылай адрес». Место было в самом пекле, на окраине Свободной территории. На любом материке любой планеты, на любой Свободной территории есть три-четыре района, где собирается самая гнилая публика, и в каждом таком районе есть три-четыре самых паршивых местечка, наподобие танцклуба «Гашетка». Бывший пилот знал это заведение. Помойка, притон, устроенный специально для тех, кто жаждет приобщиться к обычаям настоящих подонков.
        Прыгнул в такси, не высушив мокрые после душа волосы, не помолившись, схватил только биопаспорт, почему-то заспешил, хотя его подруга чувствовала себя как дома в любом дешевом кабаке среди самого одиозного жулья, меж барыг и сутенеров.
        Прилетел, выпрыгнул. Музыка, полумрак, похабные розовые пятна света, развязные проститутки обоих полов. Экраны, диваны, хулиганы. Много бархата и небьющегося хрусталя. Почти все курят. Вышибалы с портативными парализаторами ковыряют в зубах, изображая живых людей, а бармен, наоборот, косит под киборга, хотя сам, как все бармены на всех Свободных территориях всех планет, является платным осведомителем Федеральной службы по борьбе с контрабандой и наркотиками. Ничего особенного. Понятная публика: несколько спившихся имплантаторов, заложивших лицензии, несколько отставных десантников с титановыми челюстями, несколько драгдилеров, пара музыкантов, перебравших «Крошки Цахеса», и много девок, профессионалок, любительниц и искательниц приключений, а также обычных студенток и школьниц, изо всех сил изображающих профессионалок, любительниц и искательниц приключений.
        Сильный запах антипрагматики. Здесь, на островах Дао, в южном полушарии планеты Эдем, синтетические метарелаксанты никогда не выходили из моды.
        Юла нашлась у барной стойки, на вид абсолютно трезвая, из чего Марат заключил, что она пьяна в хлам.
        - Тухлое место, - весело сообщила она, когда Марат сел рядом. - Думаю, я прямо сейчас куплю этот кабак. Потом возьму вон тот стул и всё здесь разрушу. Шлюх и дураков пинками разгоню, а вон ту суку оттаскаю за волосы, они всё равно ненастоящие…
        - Не выйдет, - ответил Марат. - Это свободная территория. Здесь всё принадлежит Федеральному правительству. Каждый второй местный негодяй на самом деле - полицейский агент. Так они контролируют преступность.
        - Без тебя знаю, - сказала Юла, помрачнев. - Рамон рассказывал. Никакая это не свобода. Декорация. Везде всё прослушивается.
        - Скучаешь по Рамону?
        - Нет, - твердо сказала Юла. - По таким, как он, никто никогда не скучает.
        - Верю, - сказал Марат. - Выпей еще, и поедем. Ты устала.
        - Зачем ехать, если я устала? Я еще посижу. Напьюсь, может быть.
        Марат кивнул и пожал плечами. Юла всмотрелась в толпу танцующих, нехорошо усмехнулась, наклонилась, горячо задышала в его ухо:
        - Мое место здесь. В декорациях. Я богатая молодая баба. Для таких, как я, тут всё продумано. Танцы, дурь, катание на лодочках… Массаж… Имплантанты… А захочешь посмотреть настоящую жизнь - тебе говорят: смотри, девушка, только руками не трогай…
        Марат погладил ее по руке.
        - Ты не права. Если ты про биомы, то они…
        - К черту биомы! Они всех нас уничтожат. Они высосут из мужиков всю любовь, и мы вымрем. Ты видел его лицо? Того механика? Меня никто никогда так не любил!
        - Неправда. Я любил.
        - Да! - злобно выкрикнула Юла. - Ты прав! Кто умеет машину любить, тот с живой бабой всегда поладит!
        - Прекрати. Жена дрессировщика не ревнует мужа к тиграм. Биом не женщина.
        - Конечно, не женщина. Лучше.
        Марат отвернулся. Ругаться не хотелось.
        Он сосредоточился, поискал, но не нашел ни одной живой машины в радиусе километра.
        Если бы здесь был пожарный биом, Марат договорился бы с ним и обрушил на головы посетителей клуба потоки пены. Если бы здесь был кухонный биом, Марат договорился бы с ним и засыпал пол объедками с тарелок. Если бы здесь был биом-секьюрити, Марат договорился бы с ним и заполнил весь зал слезоточивым газом. Не потому что здесь было плохое место, нет. Здесь было многое, без чего люди - не люди. Здесь было весело, ярко, празднично, здесь танцевали женщины, а влюбленные в них мужчины улыбались. Здесь было грязно и душно, здесь в правом углу назревала драка, а в левом красивый юноша пытался впарить некрасивой девушке полграмма турбометадона, но здесь было не настолько плохо, чтобы разрушить всё, растоптать и испортить людям праздник. Однако Марат хотел именно разрушить, не потому что место было достойно разрушения, а потому что любимой девушке было плохо.
        К сожалению, биомы не обслуживали свободные территории, в барах и клубах работала старая пластмассово-металлическая техника, равнодушная к запахам алкоголя, к зависти, к вожделению и насилию.
        Пришлось действовать по старинке. Обнимать, гладить по волосам, шептать, уверять и уговаривать.
        Только пилоты знают, что любовь к биому - чепуха. Детский сад. С женщинами гораздо труднее.

2.
        Марат ждал, когда она начнет осматриваться.
        Уже три года - со времен окончания строительства - ни один простолюдин не перешагивал порога личных покоев Хозяина Огня. В запретные комнаты имели право входить только жрецы, генералы и жены. Нарушительница закона, грязная бродяжка, допущенная в святая святых, - это было неслыханно. Даже Муугу, повидавший многое, слегка нервничал.
        Но пленница не глядела по сторонам - только на Марата. Владыка Города-на-Берегу, возлежавший в постели, интересовал ее много больше, чем стены, выложенные правильными брусками мрамора, или медные светильники, или чаши для воскурения благовоний, или огромный стол из крепчайшего дерева зух, не поддающегося обработке каменными орудиями. Ни огромные окна, полускрытые занавесями, развевающимися от сладкого, как пряник, вечернего бриза. Ни даже открывающийся из окон вид на обе части Города, чистую и грязную.
        Судя по сапогам из рыбьей кожи и жирно подведенным глазам, она была типичной обитательницей грязных кварталов. Хотя взяли ее на чистой территории, у дома некоего Турвили, богатого рыботорговца, имевшего аж сто тридцать шесть заслуг перед Владыкой Города-на-Берегу.
        До сегодняшнего утра Марат не подозревал, что кто-то из его подданных имеет такое количество заслуг, и даже специально поинтересовался у Митрополита. Щуря подслеповатые глаза, первосвященник без колебаний подтвердил: это так, Владыка, жители берега безмерно любят тебя, и среди них есть такие, у кого число заслуг перевалило за две сотни; все эти горожане, сообразно справедливости, поселились у подножия Пирамиды, ибо заслужили.
        Марат сел и подложил под спину подушку. Шевелением пальца подозвал Муугу и тихо спросил:
        - Сколько ей лет?
        - Трудно сказать, - на запретном языке прошептал генерал, наклонившись (Марат ощутил запах жевательной коры). - Говорит - тринадцать. А по зубам смотреть - восемь, девять.
        Не восемь, подумал Марат. И даже не тринадцать. У молодых женщин не бывает такого пронзительного взгляда.
        Она смотрела пристально, то исподлобья, то, наоборот, гордо подняв подбородок. Для надежности ей связали запястья и локти, пленница не могла убрать упавшие на лицо спутанные волосы, но они не мешали взгляду - наоборот, подчеркивали его силу.
        На несколько мгновений Марат с интересом поддался гипнотическому обаянию странной дикарки, а потом услышал урчание в ее животе и не выдержал, улыбнулся, и пленница тоже подняла вверх углы сжатых губ, и состоялся обмен сигналами: ты такая же, как все, сообщил ей Марат; конечно, ответила колдунья. Только я, в отличие от всех, не боюсь тебя.
        Кстати, живот ему понравился. Плоский, сильный, под золотистой кожей заметны мускулы. Но остальное - плечи, шея, бедра - принадлежало обыкновенной женщине из тех, что рождены на берегу и сызмальства ходят на отмели собирать черепашью икру или яйца крабов. Между тем оба генерала - и Муугу, и Хохотун - в один голос заявили, что при задержании злодейка продемонстрировала невероятную ловкость и силу, покалечила троих воинов. В тот же вечер Хохотун лично допросил преступницу, в ходе дознания не церемонился, однако утром на теле пытаемой не осталось никаких следов.
        Муугу был краток: не местная, пришла, скорее всего, с юга, имя скрывает, на пропитание добывала, развлекая людей пением и танцами, рисовала на стенах запретные знаки, за что и поймана. Марат кивнул, ничего не ответил. Он давно всё знал. Митрополит опять опередил силовые структуры. Хитрый жрец имел свою личную сеть первоклассных осведомителей и прибежал с подробным доносом еще три дня назад.
        Бродяжка явилась в Город в разгар сезона штормов. Своего имени действительно никому не называла, но никто и не спрашивал: у бродяг не бывает имен. Стража дважды пыталась схватить ее за рисование запретных знаков, а также хулу и ересь, но оба раза девке удавалось бежать; третье задержание тоже наверняка сорвалось бы, но Митрополит, исполненный обожания к Владыке, заблаговременно подарил генералу Муугу наконечники для стрел, смазанные ядом кораллового угря… Что еще? Красива, умна, знает северное и южное наречия. Не расстается с ножом из челюсти пчеловолка. Говорит про Узур. Посещает чистые кварталы и, возможно, имеет там покровителей…
        Марат опять посмотрел в ее глаза. Действительно умна. И отважна. Людям Города-на-Берегу запрещено смотреть на Владыку. При появлении Владыки люди должны падать ниц и лежать, обратив к небу затылки. Так было всегда. Ну, положим, не всегда, но последние пять лет, со времен окончания войны.
        А гостья с юга не упала ниц. Когда Муугу ввел ее в покои Владыки и повалил на пол, она ловко встала, без помощи рук. И после второго удара тоже встала. И после третьего. Марат уже решил нарушить этикет и возгласом остановить своего главного воина, но Муугу догадался кинуть взгляд на Владыку, и кричать не пришлось: соответствующий приказ был отдан шевелением брови.
        Насчет падения ниц и обращения к небу затылков - это была идея Жильца.
        - Слушай меня, дурак, - хрипел старый паралитик. - Ты бог, понял? Для дикарей ты должен существовать только в виде идеи. Сиди наверху и будь недосягаем. Спускайся только в дни праздников, и пусть они трясутся от ужаса.
        Первые два года Марат так и делал. Один из младших жрецов дул в трубу, изготовленную из раковины хищного моллюска ю, и одиннадцать тысяч жителей Города - или сколько их тогда было - погружали лица в землю. Наверное, Жильцу, будь он Владыкой, это бы нравилось. Однако сам Марат не ощущал душевного подъема, наблюдая, как мускулистая стража ударами дубин и топоров валит в пыль полуголых горожан. Специально заставлять народ бояться - это перебор. Люди трепетали перед Владыкой и без помощи труб и дубин. Особенно старшее поколение - те, кто помнил времена Большой войны и Большой стройки.
        Он давно уже не являл себя народу. Недосягаем - значит, недосягаем. Божественный статус достигнут и не нуждается в упрочении. А если что - пистолет всегда рядом.
        Завоевание побережья обошлось почти в тысячу зарядов, второй такой войны Марат не выдержал бы - но второй войны и не будет. Покорены тринадцать племен. Построен город, каких не видели жители берега ни на севере, ни на юге. И как свидетельство величия Владыки, Хозяина Огня, Возлюбившего Берег, Океан и Все Сущее, людьми Города возведена Пирамида из камней, высотой до облаков, где ныне живёт Хозяин Огня и его Великий Отец.
        Здесь все счастливы. И в этот год, от начала новых времен - шестой, уже выросло целое поколение тех, кто не помнит иной жизни, кроме жизни под владычеством Хозяина Огня, Возлюбившего Берег, Океан и Все Сущее.
        Но у женщины со связанными руками, стоявшей сейчас перед Маратом - на расстоянии семи шагов, как велят правила, - имелось, судя по ее взгляду, другое мнение насчет любви к берегу и океану.
        Волосы ее в момент ареста были заплетены в восемь кос, уже за одно это ведьму следовало лично сжечь на главной площади. Восемь кос могли иметь только матери родов, жены Владыки и сам Владыка. Даже священникам Храма Отца и Сына разрешалось иметь только четыре косы. Сейчас медного цвета грива бродяжки была распущена, несколько прядей прилипли к мокрым от пота вискам.
        Разумеется, говорить с ней было нельзя. Простолюдин - даже самый уважаемый, зажиточный, имеющий десятки заслуг, - не может вынести звука голоса Владыки, ибо сей голос подобен реву тысячи боевых носорогов или грохоту ежегодного Большого шторма. Простолюдин не умеет постичь смысла слов Владыки, ибо не для всех эти слова, но для малого круга жрецов и старых воинов, ветеранов похода через горы.
        Пленницу следовало бросить в пещеры, в компанию к ворам и убийцам, пусть Хохотун допрашивает ее по самым передовым методикам Великого Отца.
        Но ее взгляд был слишком ясным и умным для женщины эпохи неолита, ее наивные попытки гипноза, ее флюиды дерзости показались Марату слишком интересными; самки Золотой Планеты так себя не ведут. Даже смелые и независимые матери родов не позволяют себе смотреть на Хозяина Огня как на равного.
        Владыка пошевелил пальцем, и Муугу наклонился.
        - Развяжи ей руки и уйди.
        На лице генерала не дрогнул ни один мускул. Выхватив нож, Муугу рассек ремни, свободной рукой ловко подхватил обрезки; бесшумно исчез за дверью.
        Некоторое время Марат молчал.
        Освободившись, женщина не стала растирать затекшие запястья - одну руку положила на талию, другую - опустила вдоль тела.
        - Я буду тебя спрашивать, - сказал Марат на южном диалекте. - Ты будешь отвечать. Если ты не будешь отвечать, я убью тебя. Если мне не понравятся твои ответы, я убью тебя. Это понятно?
        Пленница медленно покачала головой и тихо произнесла:
        - Ты не убьешь меня.
        - Почему?
        - Потому что тебе интересно.
        Голос ему понравился: негромкий, но сильный; она легко справлялась с характерными для языка южан звуками «цтх» и «чцм», но не таращила глаза и не кривила губы, как делают это южные охотники на тюленей.
        Марат перешел на северный язык.
        - Ты умна. Почему ты хочешь понравиться мне?
        Она все-таки подняла руки, но только для того, чтобы убрать с лица спутанные грязные волосы.
        - Потому что я пришла, чтобы подарить тебе любовь.
        Ее северный язык был так же свободен и чист.
        - Почему ты думаешь, что мне нужна твоя любовь? - с ледяным презрением спросил Марат. - У меня есть вся любовь этого мира. Любовь течет через меня. С неба к людям моих земель. Когда мне нужна женщина, я зову своих жен. Ты хочешь быть одной из моих жен?
        - Нет.
        «Она смотрит на мои пальцы, - подумал Марат. - Утром жены натолкали мне под ногти свежие измельченные водоросли дзури, вернейшее средство от сглаза; значит, ей знакомы поверья матерей; кто она - дочь матери рода? Или действительно ведьма?»
        - Откуда ты пришла? - спросил он.
        - Из Узура.
        - Если ты еще раз скажешь мне ложь, я убью тебя. Откуда ты пришла?
        - Из Узура, - твердо повторила пленница. - Поверь мне. Я говорю правду. Тебе сказали, что из Узура никто не приходит. Это не так. Иногда живущие в Узуре возвращаются. Так вернулась и я.
        - Зачем?
        - Чтобы подарить тебе любовь. И позвать в Узур.
        - Меня нельзя позвать в Узур. Я иду, куда хочу. Если я захочу пойти в Узур, я пойду в Узур.
        Пленница улыбнулась и снова провела пальцами по лбу, открывая лицо.
        - Но ты не идешь в Узур, - спокойно произнесла она. - Ты ищешь его, но не можешь найти. Ты ищешь его пять лет. Ты послал людей вдоль берега, на север и юг, и приказал искать Узур. Твои люди схватили многих бродяг и пытали их, желая узнать, как найти Узур. Но бродяги не показали тебе дорогу в Узур. Я знаю тебя: ты можешь многое, но не всё. Ты хочешь найти Узур, но не можешь найти Узур. Возьми мою любовь, и я отведу тебя туда.
        Марат понял, что ему нужна пауза. Но паузы недопустимы. Владыка Мира, Всемогущий Повелитель Стихий, Источник Любви и Знания никогда не размышляет над чужими словами, ибо знает каждую мысль в каждой голове. И его лицо всегда бесстрастно.
        Для пущего эффекта он перешел на язык равнины, давно провозглашенный запретным, а среди грязного люда называемый языком старых воинов.
        - Когда я захочу, - ответил он, - я возьму твою любовь. И твое тело, и душу. И жизнь. Когда я захочу, я приду в Узур. Когда я захочу, я уйду из Узура.
        И замолчал.
        Пленница ждала, не сводя с него взгляда.
        - Ты дочь матери рода? - спросил Марат.
        - Холо, - ответила она, что на языке равнины означало полное согласие.
        - Ты оставила свой род и стала бродягой?
        - Да.
        - Почему?
        - Весь мой род погиб. Те, кто выжил, пребывают в Узуре.
        «Возможно, всё проще, - подумал Марат. - Например, она безумна. Или гениальна. Впрочем, это одно и то же. Допустим, насчет Узура она всё придумала, а сюда пришла, чтобы попасть в число наложниц. Так уже бывало. Каждый год Хозяин Огня берет себе новую жену. Среди местных девушек жесткая конкуренция. А эта дамочка - талантливая авантюристка; решила попасть на вершину Пирамиды в обход общей очереди…»
        - Мне неинтересно, - сказал он. - О чем ты говоришь, когда не говоришь про Узур?
        Лицо женщины дрогнуло и сделалось надменным.
        - Когда я не говорю про Узур, я молчу.
        - Тебя отведут в пещеры, - сказал Марат. - И привяжут к стене. Мои воины будут спрашивать тебя. Ты будешь отвечать. Потом настанет утро, и тебя убьют. В моем Городе нельзя калечить моих воинов. В моем Городе нельзя рисовать запретные знаки. В моем Городе нельзя говорить про Узур. В моем Городе все молчат, ибо благоденствуют.
        Он хлопнул в ладоши. Муугу выскользнул из-за двери и ловко накинул на пленницу петлю, стянул предплечья.
        - Подожди, - произнесла женщина, чуть повысив голос. - До Узура пятьдесят дней пути. Мы пойдем в Узур вместе. Пятьдесят дней я буду вести тебя в Узур, и пятьдесят ночей я буду любить тебя. Если на пятьдесят первый день ты не увидишь Узур, я сама перегрызу вены на своих руках.
        Усилием воли Владыка скрыл изумление. Она слишком легко справилась со словом «пятьдесят». Как будто полжизни училась в храмовой школе. Даже матери родов не умели произносить священные счетные слова, обходились старым способом: «три раза по шестнадцать и еще два» - так здесь называлось число пятьдесят до того, как Владыка учредил священный алфавит и священные знаки для обозначения чисел.
        Повинуясь знаку, генерал потащил дикарку за дверь, где ждали четверо лично им отобранных бойцов, самых сильных и умелых.
        «Возможно, - подумал Марат, - для укрепления боевого духа мне придется самому казнить нахальную ведьму. Если она так сильна в рукопашной драке, мы сразимся с ней. Один на один. В присутствии народа. Созовем и знать, и беднейший охлос из грязных кварталов. Пусть люди города видят, что Владыка по-прежнему непобедим».
        Он встал с постели и медленно прошелся по опочивальне: настоящий полубог, повелитель мира, косы туго заплетены и смазаны жиром тюленя, грудь и плечи натерты маслом чихли, в ноздре кусочек благовонного дерева фаюго, на запястьях побрякивают медные браслеты, по восемь на правой и левой длани; жаль, нет зеркала - иногда по утрам ему казалось, что он похож на главного злодея из культового подросткового фильма «Тиран тысячи планет».
        Они смотрели его вдвоем с Юлой в дешевом стереозале на окраине Нового Вавилона, столицы пятого протектората Патрии. Как многие богатые девушки, Юла обожала развлечения для бедных.
        Марат усмехнулся. Прошло больше семи лет. Юла, конечно, уже замужем. Может быть, и детей родила. Супруг, разумеется, - весьма и весьма положительный молодой человек, а не угонщик звездных кораблей. Занимается, наверное, каким-нибудь непыльным бизнесом, вроде инвестиций в гиперборейские глубоководные рудники. Если бы я вдруг смог перенестись через миллионы парсеков и сказать ей, что каждый год беру себе новую жену, выбирая лучшую из примерно восьми десятков соискательниц? Как бы отреагировала сверкающая космополитка? Скорее всего рассмеялась бы. Да. В любом случае она бы меня поняла.
        Пять жен - и ни одна ничего не понимает. И вот, спустя семь лет после приземления на Золотой Планете, спустя пять лет после того, как Хозяин Огня, верхом на боевом носороге, вышел на берег океана, из ниоткуда появилась женщина, умеющая говорить на всех языках местной цивилизации, и эта женщина понимает Марата.
        Что теперь делать Марату, бывшему курсанту Пилотской академии, бывшему угонщику лодок, бывшему осужденному преступнику, ныне Хозяину Огня и Владыке Города-на-Берегу?
        Это просто. Идти к Жильцу за советом.

3.
        По ночам он купался. Регулярно, в любое время года. Даже в сезон штормов.
        Ночные часы выбрал не от хорошей жизни: во-первых, после захода солнца вода становилась заметно прохладнее, а во-вторых (и в-главных), люди Города не должны видеть своего повелителя голым, мокрым и фыркающим от наслаждения.
        Повелитель осиян славой и наполнен силой, он одновременно обнажен и облачен в одежды, ему неведомы ни холод, ни жара, ни стыд. И последнее: он никогда ничем не наслаждается, ибо повелевает.
        Сразу после заката Город засыпал, но среди четырнадцати (если верить результатам переписи) тысяч его жителей находились, конечно, всевозможные полуночники, главным образом, влюбленные юноши, разного рода мечтатели, а также воры. Марат не стремился оставаться незамеченным, и многие аборигены видели огромную, завернутую в кожаный бурнус фигуру, безмолвно скользящую меж хижин. Однако вряд ли кто-то сумел угадать в черном гиганте самого Владыку. Для жителей Золотой Планеты пять лет - большой срок. Житель Золотой Планеты в семь лет вступает в репродуктивный возраст, а в двадцать пять - умирает глубоким стариком. Народ привык, что Владыка незрим и очень редко спускается с вершины Пирамиды, а если спускается, его сопровождают генералы в сверкающих доспехах, жрецы и жены; в такой момент простолюдину положено цепенеть от ужаса и восторга.
        Владыка всемогущ, и сила знания исходит от него.
        А закутанный в плащ гигант - это, разумеется, дух волны, ищущий жертву, или мать тюленей, которая, согласно древней легенде, в самые темные ночи всплывает из океанских глубин и выходит на сушу в облике женщины с восемью сосцами, чтобы оплакать своих детей, пойманных и убитых людьми берега.
        Марат прошел мимо забора, защищающего гордость и основу благосостояния Города - медеплавильни и кузнечные мастерские. Оба стражника, охранявшие ворота главного цеха, крепко спали, лежа на земле и положив головы на собственные предплечья. Марат осторожно вытащил у обоих ножи, отошел на десять метров в сторону, закопал в песке. Завтра Хохотун сурово накажет дураков, но не казнит, даже не выгонит. Казнить и выгонять бессмысленно. В Городе четырнадцать тысяч жителей, из них около двухсот взрослых самцов охраняют порядок на улицах, Хохотун и Муугу лично производят отбор; на место отчисленного стража всегда можно взять другого, но этот другой будет столь же незадачлив. Покажи ему жареный живот черепахи или спелую девку с подведенными углем глазами - тут же забудет о службе и приказах начальства. А в обмен на плод черной пальмы маму родную продаст.
        За мастерскими начинались чистые кварталы - действительно вполне приличные с санитарной точки зрения, если бы не запах, исходящий от рабов, вполвалку спящих в загонах. Рабы стоили дорого, их владельцы предпочитали держать свою собственность рядом с жильем, пристраивая загоны вплотную к спальням.
        Владыка Города-на-Берегу старался не вмешиваться в вопросы рабовладения. Так повелось издревле, с самых первых дней существования Города.
        Конечно, Марат запретил бы работорговлю. И торжественно объявил всех двуногих прямоходящих свободными от рождения. И отлил бы эти слова в металле, и самолично установил бы на каждом перекрестке Города обелиски из чистого мрамора, и высек бы на том мраморе слова о великой свободе для всех и для каждого на все времена.
        Он лично расстрелял бы разрывными зарядами любого работорговца и рабовладельца, не пожалел бы собственных генералов, и старых воинов, и жрецов; он сделал бы это и еще многое другое, если бы хоть в одном известном ему языке Золотой Планеты имелось слово «свобода». Ни на равнине, ни в горах, ни на берегу океана, от севера до юга, ни одно наречие, ни один диалект не содержал такого понятия.
        Здесь каждый дикарь делал, что хотел, подчиняясь только собственным инстинктам или же - в редких случаях - приказам племенного лидера. Аборигены действительно были свободны от рождения, им незачем было выделять идею свободы и придумывать для нее специальное слово.
        Первыми рабами стали горные людоеды, полуживотные, не знающие огня и не способные к абстракциям, их ловили в горах и одомашнивали, обучая простейшим навыкам, вроде переноски камней. Потом - примерно на третьем году правления - Марат с изумлением обнаружил, что среди рабов появляются вполне культурные сыновья и внуки рыболовов. Он допросил Хохотуна, тот сделал вид, что не понял вопроса. Наверное, потому, что сам был крупнейшим рабовладельцем Города. Зато Митрополит, получив задание, спустя сутки доложил, что многие мужчины и женщины без больших сомнений продают в рабство лично себя, а чаще - своих детей. Известны случаи, когда в неволю уходили целыми семьями. Один охотник за кальмарами из сильного и многочисленного южного рода жачцмего, что переводилось как «дочери зеленой пены великого шторма», продал за тридцать черных бананов собственную жену и сыновей.
        Выслушав жреца, Марат вызвал стражу и приказал казнить не только самого пожирателя кальмаров, но и прочих участников сделки. А вечером того же дня рассказал Жильцу и выслушал про себя много нового.
        - Кретин! - смеялся Жилец. - Зачем лезешь? Если папуас хочет стать рабом, он найдет способ. Сегодня ты запретишь - завтра он опять попытается. Если всё происходит полюбовно, не мешай. Естественный процесс, ничего удивительного…
        Марат захотел взять изображающую его самого статуэтку из дерева зух, не поддающегося обработке каменными орудиями, и ударить старого вора по шишковатому лбу, но привычно сдержал гнев.
        Владыка никогда не гневается, ибо это смущает разум.
        - Нет, старик, - спокойно ответил он. - Ты меня не убедишь. Я пролетел весь обитаемый Космос, я убил и сжег пять сотен дикарей. Мои носороги вытоптали тысячу миль океанского берега. Я был культурным человеком, пилотом, а стал вшивым императором вшивых подданных. Я жру черные бананы и объясняю своим женам, что такое эпиляция. Я не собираюсь просто так смотреть, как мой народ разделяется на рабов и хозяев.
        - Эх, - простонал Жилец. - Дурень… Не хочешь - не смотри. Всё случится само собой. И еще одно: не надо говорить со мной, как с папуасом, понял? - Старый вор повысил голос. - «Мои носороги»… «Мой народ»… Заткнись. Или перережь мне глотку. Но чтоб я этого больше не слышал.
        В тот вечер они долго кричали друг на друга, Жилец в сотый раз пообещал Марату, что взорвет мину в голове, а Марат в сотый раз пообещал Жильцу, что задушит его. Потом, в полночь, сидя на подоконнике опочивальни, в попытке успокоить нервы бывший пилот долго расстреливал зажигательными ракетами зеленое небо.
        В Городе было три чистых квартала. У самого подножия Пирамиды в просторных глинобитных особняках жили старые воины: овеянная славой и почестями гвардия. Пятнадцать охотников: те, с кем Владыка пересек горы и завоевал побережье. Чуть дальше обосновались металлурги: лично Маратом созданный элитный класс рудознатцев, кузнецов и ремесленников - пионеры нового, железного века, умеющие изготавливать ножи, мечи, защитные доспехи, посуду и украшения. Третий район населяли бизнесмены, их территория была обширна и неоднородна. Богатые коммерсанты и те, кто имел заслуги перед Владыкой, селились рядом с Пирамидой, их менее зажиточные коллеги - дальше, и по мере приближения к берегу чистый торговый квартал постепенно превращался в скопище харчевен, ночлежек и воровских притонов - несмотря на поздний час, в иных окнах, занавешенных рыбьими шкурами, можно было различить слабые полоски света. Здесь делили украденное.
        Марат подобрал увесистый камень и запустил в одно из окон. Невидимый мужчина сдавленно ахнул, невидимая женщина бешеным шепотом приказала заткнуться и пожелала кому-то всю жизнь сосать крабьи кости; свет исчез, воцарилась тишина.
        В решении проблемы преступности Марат рассчитывал на Жильца (а на кого еще?), но крупно ошибся. Когда покоренные племена обжились на новом месте и стали возникать первые конфликты по поводу дележа мест для рыбной ловли, Владыка задумался о создании кутузки и простейшего уголовного кодекса. Пошел к Жильцу за советом и был изумлен, когда легендарный вор мрачно заявил, что думать о создании тюрьмы может только такой имбецил, как Марат, а уголовный закон должен предусматривать одно-единственное наказание для любого преступника, а именно: смертную казнь.
        - Построишь тюрьму - сам не рад будешь, - сказал он, оглушительно чавкая (наложница кормила его черепашьей печенью). - Никаких тюрем, уяснил? Преступлений много - наказание одно. Смерть. Вот тебе весь кодекс. Другого не надо.
        Марату казалось, что великий негодяй, отсидевший в тюрьмах десятки лет, прошедший гиперборейскую полярную каторгу и знаменитую пенитенциарную общину Новая Колыма, предложит создать где-нибудь на отдаленном островке комфортабельное заведение с хорошим питанием и мягким режимом. Но Жилец твердо стоял на своем: любого нарушителя порядка следует физически ликвидировать, даже если речь идет о мальчишке, укравшем из соседней хижины ожерелье из ракушек.
        Владыка Города решил не спорить с Великим Отцом, а доказать правоту делом. В первые месяцы войны в предгорьях на северо-западе обнаружили пещеру, каменный мешок, - спуститься и выбраться из нее можно было только посредством веревки; там и учредили изолятор для правонарушителей. Сейчас в городской тюрьме сидели около ста пятидесяти дикарей, женщины и мужчины содержались вместе, еду арестантам носили жены и мужья, что касается бессемейных - формально их содержали матери родов, а что и как происходило на практике - Марат не интересовался. В общем и целом принципы гуманизма были соблюдены, а о деталях можно позаботиться потом, и если какой-то бессемейный уроженец рода хушцгро, зарезавший соседа костяным ножом из-за шкуры тюленя, не получает пропитания - пусть сам думает, как быть.
        Женщин сидело много больше, чем мужчин.
        Грязную часть Города он обошел стороной, вдоль канавы дураков. Вонь была почти невыносима, но Марат только сплюнул. Удивительно, что сладкое может смердеть так отвратительно.
        Когда-то, во времена строительства, здесь бежал извилистый ручей; Владыка лично распорядился расширить русло и превратить его в ров для сброса нечистот и пищевых отходов. Идея казалась ему остроумной и даже гениальной. В конце сезона штормов с предгорий обильно шла дождевая вода - двигаясь по рву, она выносила помои в океан. Кроме того, клоака естественным образом делила Город на чистую и грязную половины. Когда Марат придумывал это, он казался себе Соломоном. У бедных своя жизнь, у богатых - своя, но мусор и фекалии общие. Сытые и голодные, толстосумы и голодранцы встречаются возле общей сточной канавы и всегда могут убедиться, что их дерьмо имеет одинаковый запах.
        Когда он опомнился, было поздно. Обитатели чистого Города уже ненавидели тех, кто живет в хижинах. Те отвечали взаимностью. Смрадная траншея длиной в три километра погубила все надежды Марата на мир. Нельзя проповедовать добро и гармонию, заставляя людей нюхать дерьмо. Нельзя отделить чистых от грязных при помощи сточной канавы. Чистых от грязных вообще нельзя отделять, это могут сделать только они сами. Марат приказал засыпать ров, его воля была мгновенно исполнена, но ничего не изменилось: широкую полосу зеленого песка раз и навсегда прозвали канавой дураков, и ежедневно тысячи аборигенов приходили сюда справить нужду и таким образом выразить свое презрение к обитателям противоположной стороны.
        Город-на-Берегу в плане выглядел как неправильный треугольник, Пирамида Владыки была вершиной, максимально отдаленной от океана, по мере приближения к воде число хижин, навесов, кострищ и тюленьих черепов, красующихся на вбитых в землю кольях, увеличивалось. Марату пришлось около часа шагать вдоль берега, чтобы найти уединенное место с чистым песком, где можно было войти в воду, не боясь наступить на рыбьи кости или обломки черепашьих панцирей.
        Океан кормил девять его подданных из десяти. Последнего, десятого, кормили девять предыдущих. Сейчас, глубокой ночью, когда Пирамида была не видна, а горящий на ее вершине факел можно было принять за свет одной из четырех лун, ничто здесь не напоминало о существовании Города, и его Владыки, и воинов в медных нагрудниках, и боевых носорогов, и законов, и жрецов, и храмовой школы, и пещерной тюрьмы.
        «Может быть, я рано назвал городом это скопище вигвамов, - подумал Марат. - Эту рыбацкую деревню, растянувшуюся на десяток миль. Нет никакого города, нет единого народа, каждая община живет отдельно от прочих и кормится на своем отрезке берега, не подпуская чужих».
        Он разделся и вошел в воду. Вокруг немедля засуетились десятки рыбок-щекотунов, мягкими губами стали объедать с кожи мельчайшие частицы пота.
        Для ночных купаний имелась еще одна причина. Владыка плавал очень хорошо, но все-таки много хуже, чем его подданные. Рыболовы проводили в воде почти всё светлое время суток. Покорить их было гораздо легче, чем дикарей равнины - те хотя бы умели быстро бегать. А широкоплечие обитатели побережья перемещались по суше медленно и неуклюже, вне воды они только ели и спали, зато в воде становились ловкими, замечательно скоординированными убийцами, и на прибрежном шельфе не было твари, которую они не умели бы поймать и сожрать. Взрослый охотник в одиночку забивал трехсоткилограммового красного тюленя, зверя сильного, жестокого и выносливого; мясо его не годилось в пищу, за исключением печени; зато выдубленная шкура считалась основным строительным материалом, из нее делались стены и кровли хижин.
        Марат плавал почти до рассвета, но не устал. Чтобы утонуть в плотной, очень сладкой воде, нужно было постараться. Волна была слаба и полога, внешние угрозы тоже отсутствовали: крупные хищники - коралловые угри и драконы-амфибии - в это время года уходили далеко за риф, на глубокую воду, чтобы там в относительной безопасности произвести на свет потомство.
        Сами дикари пренебрегали открытым океаном, считали глубокую воду территорией, бесперспективной с точки зрения охоты. Даже вполне надежные парусные лодки - первую им подарил Владыка - использовали только для каботажа. Марат всё ждал, когда в Городе появится свой Колумб, которому наскучат походы вдоль берега, и в прошлом году дождался: согласно доносу Митрополита, молодой рыбак по имени Хацзоха, сын небедного ловца моллюсков, построил катамаран и вознамерился пересечь океан, чтобы достичь обратной стороны мира. В конце сезона штормов, когда ветер подул с берега, смельчак отплыл курсом на восход. С тех пор его никто не видел. К сожалению, Владыка узнал все подробности задним числом, уже после того, как у входа в дом Хацзохи-старшего появился знак траура: воткнутая в землю рыбацкая острога с насаженным на нее тюленьим черепом. По старому обычаю, любой мужчина, не вернувшийся из океана в течение месяца, считался погибшим.
        Других отважных путешественников не нашлось.
        Мало было людей искусства, художников, танцоров и музыкантов, мало изобретателей и прочих чудаков. За пять лет в Городе не появилось ни одной серьезной технической новинки. Рыболовы не додумались даже до плетения сетей, хотя неплохо умели шить, используя в качестве нитей собственные волосы. Два года назад Марат хотел подарить им сеть, но передумал. Береговые аборигены и так жили вполне сыто. Гораздо более сыто и благополучно, нежели равнинные. Избыток пищи мог привести к стагнации, а Марат, как всякий правитель, желал своему народу в первую очередь прогресса, а не изобилия. Да, его народ редко порождал талантливых инженеров и рисовальщиков, но, может быть, Владыка слишком многого хотел от своего низкорослого, грязного, неловкого, бесцеремонного и бесконечно наивного народа.
        За час до восхода солнца, когда две из четырех лун уже коснулись линии горизонта и небо от воды отделила тонкая, словно игла, серебристо-лиловая линия, предвещавшая ясный безветренный день, Марат вернулся туда, где жил пять с половиной лет. Тем же путем: сначала в обход грязного города, потом через чистые кварталы - и наверх. Не по главной церемониальной лестнице, а по узкой служебной, с западной стороны Пирамиды.
        В запретных комнатах было свежо и тихо. У входа в спальню на каменном полу, обхватив руками колени, сидела Нири, личная сиделка и любимая подруга Жильца. Когда Владыка вошел, она вскочила и быстро вытерла ладонью заплаканное треугольное лицо.
        - Он… хочет, чтобы Владыка пришел к нему, - прошептала она.
        Нири стала служанкой в возрасте шести с половиной лет, в самом начале половой зрелости, и была доставлена через горы вместе со своим патроном. Четыре носорога тащили волокушу с капсулой, а Нири шла следом. Сейчас она превратилась во взрослую молчаливую женщину, перенявшую у Жильца манеру презрительно кривить губы. Влияние ее на вершине Пирамиды было огромно. Нири помыкала камердинерами, массажистками, танцовщицами, поварами и заплетальщицами кос. Дворцовую охрану Хохотун подбирал тоже с учетом мнения любимой наложницы Великого Отца. Митрополит боялся ее как огня. Береговых аборигенов Нири презирала и принципиально разговаривала только на священном языке равнины. Когда она спускалась в Город, чтобы лично отобрать свежих моллюсков к столу Великого Отца, к ней прикрепляли толмача и двух самых крепких воинов.
        - Я тебя понял, - ответил Владыка. - Теперь иди, или я убью тебя.
        Нири опять залилась слезами, однако Марат с удивлением понял, что она не расстроена, а скорее наоборот, счастлива. И даже, может быть, переживает восторг.
        - Он сказал, надо сейчас, - на пределе слышимости произнесла она.
        Марат не ответил, потянул на себя дверь из дерева зух, не поддающегося обработке каменными орудиями, прошел в опочивальню. Дверь он сделал сам, она весила триста килограммов, ни один уроженец Золотой Планеты не мог в одиночку отодвинуть тяжелую створку. Даже Хохотун, приходя с докладами, всегда брал с собой двух ординарцев.
        Обойдя свое огромное ложе, Марат откинул плотные занавеси и открыл еще одну дверь, столь же прочную и надежную, как первая. Здесь, в самом дальнем зале дворца, обитал Жилец. Капсула была встроена в здание так, что никто не мог увидеть ее снаружи. Три года назад, когда стометровый холм из камней был насыпан, шесть носорогов втащили священный Черный мешок на его вершину, и только потом Владыка приказал приступить к возведению стен резиденции.
        Биом сильно постарел и ссохся, системы безопасности давно не действовали, вся энергия выдохшихся аккумуляторов расходовалась на поддержание основных функций утробы. Жилец подключался к медицинской аппаратуре на несколько часов в неделю, остальное время проводил в своей комнате. Он сильно похудел, и Марат в одиночку переносил его с места на место.
        Сейчас бывший гениальный преступник лежал, глядя в потолок.
        И пел.
        От удивления Марат замер у самого входа и даже спиной придержал дверь, чтобы петли не заскрипели.
        Судя по всему, песня была особенная, какой-то древний уголовный фольклор: простой, с примитивными рифмами рассказ о том, как беглый преступник идет по местности, не тронутой цивилизацией, мимо рудников, где добывают драгоценные металлы, потом на украденной лодке пересекает некий обширный водоем и встречает собственную мать; женщина объявляет герою, что его отец скончался, а родной брат осужден за преступление и отбывает наказание на каторге.
        На старом русском это звучало необычно: «кандалами звенит».
        Жилец пел негромко, но складно, и мелодия в его исполнении выходила печальная, необычная и красивая.
        Марат ощутил стыд. Семь лет он провел вместе со стариком - и ни разу не спросил его о родственниках, а ведь у Жильца тоже были мать и отец.
        Великий вор поднял голову и прохрипел:
        - А! Явился, полубог херов!
        Марат молча закрыл дверь на засов.
        - Подойди-ка, - велел Жилец.
        Марат приблизился.
        - Палец, - сказал Жилец. - Средний, на правой руке.
        - Что с пальцем?
        - Дотронься. Где розовое мясо.
        Старик показал глазами. Марат коснулся изуродованной первой фаланги, в том месте, где у обычных людей растет ноготь. Жилец дернул головой и захохотал.
        - Есть! - крикнул он. - Есть! Я чувствую! Потрогай, потрогай! Сильнее нажми! И указательный тоже!
        Марат нажал сильнее. Жилец выругался столь длинно и громогласно, что Владыка Города-на-Берегу на миг забыл о своем статусе полубога и снова сделался юным угонщиком космических яхт, наивным арестантом пересыльной тюрьмы Девятый Марс.
        - Поздравляю, - искренне сказал он.
        - Благодарю, - церемонно ответил старик. - И за то, что пришел, тоже.
        - Только два пальца?
        - Да. Указательный и средний, на правой. Остальное - по нулям. Но это только начало, согласен?
        - Наверное, - осторожно сказал Марат. - Надо сделать обследование.
        - Сделаем, - возбужденно проскрежетал Жилец. - А пока присядь и дай мне пару бананов.
        - По-моему, ты уже обожрался бананов.
        - Заткнись. На моем месте ты бы тоже обожрался. Расскажи мне про аккумуляторы. Там что-нибудь осталось?
        - Хороший вопрос, - Марат подумал, соврать или сказать правду, решил, что раз у старика сегодня хороший день, правда будет уместнее. - Осталось семь процентов зарядки. Если включать, как раньше, раз в неделю - у нас есть примерно год. Солнечные батареи давно подохли, но я сегодня же постараюсь оживить…
        На самом деле последняя фраза все-таки была ложью. Поверхность биома давно мумифицировалась, о починке батарей не могло быть и речи.
        - Постарайся, сынок, - сказал Жилец. - Постарайся. Семь процентов - это смешно… Но мне… - старик сглотнул, и яростная гримаса исказила серую физиономию, - мне нужен хотя бы один палец. Один палец! Клянусь, мне хватит одного пальца, чтобы трахнуть эту планету.
        Марат удержался от вздоха и твердо ответил:
        - Верю.
        Жилец скосил глаза на свою ладонь. Она почти полностью высохла, дряблая кожа немного напоминала стенки капсулы; парализованный злодей истлевал, но слишком хотел жить и действовать, его глаза смотрели слишком ясно, и голос был слишком силен и упруг. «Может, он сходит с ума, - подумал Марат, - и у него осязательная галлюцинация? Или, наоборот: техника сотворила чудо, и через месяц паралитик встанет на ноги?»
        - Давай банан, - приказал Жилец. - Вон тот. С гнилым боком. Подгнившие вставляют лучше. И сам тоже угостись…
        - Нет, - возразил Марат. - Мы договаривались. Пусть Нири кормит тебя бананами. А я не буду. Сторчимся оба - кто будет править народом?
        - Черт с ним, с народом, - небрежно сказал Жилец. - Главное не народ, а Фцо. Я всегда про него помнил. Можешь мне поверить, сынок. Семь лет прошло… Когда хребет сломался - думаешь, я расстроился? Ничего подобного. Я знал, что надо подождать. Я полжизни в тюрьмах, я ждать умею. Семь лет ждал, чтоб у меня два пальца починились. Надо будет - еще семь лет подожду. Это моя планета. Меня сюда привела моя дорога. Смотри - ко мне вернулась чувствительность. У меня могла ожить нога, или спина, или задница - но ожило розовое мясо! Это, по-твоему, случайно?
        - Нет, - сказал Марат.
        - Правильно! Это знак. Ничего нет, а розовое мясо - есть! Скоро что-то произойдет. Или уже произошло. Если началось, если пошла движуха, если в одном месте что-то случилось, значит, в другом месте тоже случится! Скоро что-то будет, поверь. Что-то будет… А теперь дай мне банан. Только сначала возьми… вон там чашечка, а рядом палочка, опусти палочку в чашечку и капни на банан два раза… Это желчь местной твари, Жидкий Джо называл ее иглозубой жабой…
        Марат исполнил просьбу, подавив мгновенное желание поддержать старика, проглотить вместе с ним два-три скользких комка пресной слизи, чтоб спустя десять минут потерять ощущение собственного тела, слиться с природой, позабыть о страхах и заботах, расслабиться. Заторчать. Отъехать. Разница между ним и Жильцом состояла в том, что Марат глотал бананы в одиночку, за закрытыми дверями, даже от жен скрывал - а старый урка ничего ни от кого не скрывал.
        - Значит, - спросил Марат, - Жидкий Джо и на берегу побывал?
        Жилец фыркнул.
        - Он был умнее нас. Тоже начал на равнине - но быстро понял, что возле моря веселее. Бананы на равнине, жаба на берегу, смешиваем одно с другим - получаем вещь…
        Марат вдруг вспомнил и понизил голос:
        - Вчера в Городе поймали бродягу. Женщину.
        - Знаю, - небрежно ответил Жилец. - Нири всё рассказала. Сумасшедшая ведьма. Проповедует насчет Узура. Убей ее.
        - Как скажешь. Но сначала… тебе бы не повредило с ней поговорить.
        - Не хочу ни с кем говорить! - сварливо воскликнул старик. - Хочу, чтоб ты отнес меня в утробу и врубил технику. На полную мощность. Почини батареи. Придумай что-нибудь. Паровую машину, электричество, мне плевать… Найди, где взять энергию. Почини меня, и мы устроим такое, что космос наизнанку вывернется!
        Марат помолчал. Перед глазами возникла синяя пустыня Девятого Марса, мертвая, как кожа старика, и огромные мускулистые мужчины, которых Жилец одной рукой швырял в пространство.
        - Эта бродяжка… - сказал он. - Когда ее брали, она четверых лучших бойцов покалечила. Потом ее пытали, а наутро всё зажило.
        Жилец побледнел.
        - Повтори.
        Марат повторил, но не успел закончить фразу.
        - Сюда ее! - заорал великий вор. - И чтоб никто ее пальцем не трогал! Чего стоишь? Иди! Быстро!

4.
        Произнося фразы, Митрополит делал сложные движения головой и плечами, а руки прижимал к телу, как бы пытаясь протиснуться ближе к Владыке через невидимый люк. Темноликий щуплый абориген, сын бедняка из малочисленного племени пожирателей крабов, продвинутый на важнейший пост по настоянию Жильца, всегда говорил очень тихо и часто вставлял в запретную равнинную речь слова из языка людей берега.
        Язык берега, первое время очень нравившийся Марату, в последние годы надоел. Слишком точный, безапелляционный, прямой. Собственно поэтому равнинный диалект и был объявлен запретным - используемым только для храмовых служб и тайных дворцовых бесед. Более поэтический и простой, он допускал разные толкования одних и тех же слов: многое зависело от тона и выражения лица; например, выражение «шузуу», произнесенное с одним зажмуренным глазом, означало «таково мое мнение», если же оба глаза были вытаращены, то же самое слово переводилось как «таково мое мнение, а будешь спорить - я убью тебя». Кроме того, здесь, на берегу, дикари не разделяли жизнь на «ыызц» и «ахо» - эти понятия заменяло универсальное «дью», означавшее и физическое существование, и его источник - океан, и судьбу каждого отдельного аборигена. Пресная вода называлась «дью-дью». Никакой поэзии, всё утилитарно.
        Митрополит родился на берегу, но своей должностью очень дорожил и тайное равнинное наречие выучил в совершенстве.
        - Их было трое, - шелковым шепотом сообщил он. - Один - Шчиро, охотник на черепах, отец Аюришхи. Второй - Сцай, торговец шкурами тюленя, отец Лоори. Третий…
        - Хватит, - нетерпеливо перебил Марат, откинулся и ударился лопатками о твердую спинку трона. - Я тебя понял. Их трое, все - отцы моих жен, что дальше?
        Митрополит облизал губы.
        - Они злы на тебя, Владыка.
        - Ты хотел сказать - недовольны?
        Из-за стены донесся приглушенный женский смех и пение.
        Митрополит - обладатель абсолютного слуха - поднял бровь, но спохватился, посуровел и с расстановкой ответил:
        - Нет, Владыка. Именно злы. Их дочери, твои жены, вчера вернулись в свои дома в слезах. А одна из троих - Лоори, дочь Сцая - пыталась разрезать лицо ножом, чтобы погубить красоту… Твои жены сказали своим отцам, что Владыка безумен. Они сказали, что Владыка взял новую жену. Бродяжку, вонючую ведьму из грязных кварталов. Они сказали, что вчера эту бродяжку служанки мыли горячей водой, и убирали ее волосы цветами, и натирали спину жиром тюленя, а сосцы и живот - маслом чихли, и поили настоем из горной травы хцт, словно эта бродяжка не ведьма без имени и рода, а лучшая и любимая жена Владыки. И тогда отцы этих жен собрались и говорили друг с другом. Все они богаты. Их Дома стоят у самого подножия Пирамиды. У них сотни заслуг и десятки рабов…
        - Сотни заслуг? - переспросил Марат. - Этот, как его… Торговец шкурами…
        - Спай.
        - Ага. Сколько у него заслуг?
        - Больше ста, Владыка.
        - Больше ста? Ты хочешь сказать, что он принес и положил в мою Пирамиду сто камней?
        Митрополит вздохнул.
        - Это так, Владыка.
        Марат медленно положил ладони на подлокотники трона, что по этикету означало умеренный гнев.
        - Следи за своими речами, глупец, - процедил он. - Или я убью тебя. Чтобы принести с гор один камень, нужно потратить пять дней. Сто камней - пятьсот дней. Ты хочешь сказать, что этот сын тюленя два года занимался только тем, что таскал камни?
        - Твой народ любит тебя, - одними губами прошелестел Митрополит. - Люди твоего народа готовы таскать камни каждый день, пока…
        - Замолчи, - перебил Марат. - Или я убью тебя. Сын тюленя не таскал камни. Он купил эти заслуги. Я давно подозревал, что в Городе торгуют заслугами. Я найду тех, кто так делает, и убью всех. Но не сейчас. Сейчас я хочу знать, что говорили отцы моих жен.
        Митрополит, несколько побледневший и отступивший на полшага назад, снова ввинтился в пространство.
        - Они говорили ересь, Владыка. Они говорили, что ты тоже бродяга. Они говорили, что ты правишь Городом уже пять лет, и твои годы сочтены. Они говорили, что ты не живешь всегда, что ты такой же, как другие… И ты… уже стар. Они говорили, что лишние пальцы на твоих руках стали гнить и скоро отвалятся, а потом и сам ты умрешь. Они говорили, что твой разум ослаб, и молодые красивые женщины больше не возбуждают тебя. Они говорили, что радовались, отдавая тебе своих дочерей, а теперь дни радости сменились днями горя, потому что их дочери больше не нужны тебе. Они говорили, что грязная бродяжка околдовала тебя, нарисовала своей слюной запретный знак на твоем животе и скоро уведет тебя в Узур…
        Слово «околдовала» Митрополит произнес на языке берега, здесь это значило «довела до безумия, сделала больным, невменяемым». Не самый удобный язык, подумал Марат, на таком языке хорошо торговаться или сочинять ультиматумы, но если речь идет о тонких материях… Разве она довела меня до безумия? Просто заинтересовала. Скажем так: очень заинтересовала.
        А девчонки - да, тут я допустил ошибку. Девчонки мои хороши. Веселые, юные, самой старшей и умной Аюришхи - семь с половиной лет… Конечно, нельзя было мыть ведьму в общей купальне. Жены сразу почувствовали угрозу. Приревновали. Теперь местные аристократы недовольны. Вчера они ходили по Городу с высоко поднятыми головами и скупали заслуги у приятелей - сегодня испугались и сочиняют заговор. Если бы моя дочь стала женой Владыки - я бы тоже решил, что мне всё позволено… А теперь Владыка зовет в свою спальню не мою дочь, а какую-то нищенку, еще вчера танцевавшую перед собирателями черепашьей икры и охотниками на хищного моллюска ю.
        Марат убрал руки с подлокотников, посмотрел в ничего не выражающие прозрачные глаза Митрополита и спросил:
        - Что ты знаешь про Узур?
        - Я знаю, что его нет, - быстро ответил главный жрец.
        - Тогда почему все бродяги говорят про Узур?
        - Потому что они бродяги. Люди без имен… - Митрополит презрительно выпятил челюсть. - В их головах расчет и хитрость, а в сердцах зависть. Чтобы погреться у чужого костра и взять горячий кусок из чужих рук, они готовы рассказывать любые сказки. Сказка про Узур была всегда. Если из ночной тьмы приходит бродяга, мать рода ведет его в чувствилище, и там происходит мена. Потом бродяга ищет, где ему дадут поесть и согреться. Иногда он греется у костра матери рода, иногда - у любого другого костра. Чтобы его не прогнали, он рассказывает сказки. Иногда это сказки про пчеловолков или про живые горы по ту сторону пустыни, где трясется земля и жидкий огонь вытекает из щелей в камнях. Иногда это сказки про то, как четыре луны делят меж собой небо. Иногда это сказки про Узур.
        - Ты слышал сказки про Узур?
        - Конечно.
        - Если бродяги приходят в мой Город, они говорят про Узур?
        - Нет, - твердо сказал Митрополит. - В твоем Городе нельзя говорить про Узур, и люди это знают. Если бродяга приходит в твой Город, он идет не к матери рода, а на постоялый двор. Там он может согреться и поесть молча. В твоем Городе все молчат. Никто не рассказывает запретных сказок, никто не чертит на стенах запретных знаков. Это называется «порядок».
        Марат кивнул.
        - Да, - сказал он. - Это называется «порядок». Теперь слушай меня. Пусть отцы моих жен продолжают говорить ересь. Пусть пойдет слух, что Владыка стар и безумен, и лишние пальцы на его руках уже почти отвалились. Пусть ересь повторяют в чистых домах и в грязных домах. Ты понимаешь, почему я так хочу?
        Смуглое личико Митрополита собралось в гримасу сосредоточенного злорадства и как будто осветилось изнутри.
        - Да, Владыка. Я понимаю. Ты хочешь знать, что будет дальше.
        - Да, - сказал Марат. - Теперь иди, или я убью тебя.
        В соответствии с этикетом главный священник отошел к боковой стене и прижался к ней спиной, ожидая, пока всесильный Хозяин лично приоткроет тяжелую дверь.
        Жилец был прав, когда уговаривал Марата продвинуть сына бедного краболова к вершинам власти. Митрополит стал идеальным ревнителем веры, поскольку ни во что и ни в кого не верил. Только в себя. Он был практик до мозга костей.
        Карьера главного служителя нового, ультрасовременного культа Отца и Сына началась четыре года назад со скромной, но безусловно хлебной должности счетовода-десятника. В период строительства Пирамиды ушлый малый - тогда его звали Гзир, что в грубом переводе значило «парень себе на уме» - разбогател на взятках, но не смог наладить правильных отношений со старым воинством («Мало заносил», - загадочно прокомментировал Жилец) был уличен и посажен в пещеру. Однажды тюремные стражи в положенный час опустили вниз бадью с едой, а когда подняли - обнаружили привязанную к веревке записку: несколько слов на запретном равнинном языке, начертанных кровью на куске рыбьей шкуры. В тот период письменность только создавалась, придуманный Маратом алфавит был экспериментальным, грамоту знали только главные счетоводы; послание вручили генералам, те передали Владыке; оказалось, что записка представляет собой донос о готовящемся побеге. Хохотун немедля принял меры, организаторов побега (двух женщин) подвергли экзекуции, а стукача освободили, и за следующие два года сын кроболова сделал невероятную карьеру, ибо оказался
гением шпионажа и доносительства.
        Конечно, в первую очередь Митрополиту полагалось насаждать новую религию, но делами храма он не занимался, и Марата это вполне устраивало. Однажды, всю ночь проплавав в сладкой воде, Марат решил, что пока не готов к обожествлению.
        Объявить себя сыном бога не так просто, как может показаться.
        Митрополит выскользнул, и трое угрюмых жилистых воинов налегли на створку с внешней стороны; опустив засов, Владыка Города-на-Берегу пересек зал и вошел в личные апартаменты своего компаньона.
        Здесь мощно веселились. Хорошо, что стены были толсты и в несколько слоев увешаны циновками, а дверь из дерева зух плотно пригнана, иначе недавний гость Марата услышал бы, как Великий Отец сипло хихикает и оглашает пространство ругательствами на странном, никому не известном наречии.
        - Дура, - нежно вещал Жилец, - эти вещи надо резче делать, поняла? Резче! Чтобы страсть была и весело… Эх вы, шелудивые…
        Марат хотел прикрыть глаза рукой, чтобы не видеть того, что он увидел, но Владыке положено быть невозмутимым; пришлось ограничиться шевелением мизинца.
        Подхватив одежду, бабы торопливо исчезли, оставив после себя резкий запах разгоряченных тел, словно кто-то жег сахар.
        Посетительниц впускала и выпускала Нири через тайный ход, ведущий из спальни Великого Отца в ее узкую, удивительно неуютную личную комнатенку, а оттуда - в помещения охраны. Желающему покуситься на жизнь великого вора нужно было сначала преодолеть сопротивление десятка умелых воинов, а потом пройти через жилище личной служанки, никогда не расстававшейся с двумя медными ножами новейшей конструкции. Впрочем, государственные перевороты в Городе-на-Берегу были невозможны. Старики еще помнили времена, когда Владыка со ста шагов превращал в пепел целые отряды умелых бойцов.
        - Стучаться надо, - с досадой сказал Жилец.
        - Пошел ты…
        Великий Отец, Убивающий Взглядом, давно не мог убить взглядом даже насекомое. Но, судя по его багровому лицу и блестящим глазам, совершенно не переживал по этому поводу.
        - Ладно, не злись, - весело произнес он. - Сам, небось, еще не то вытворяешь. Жидкий Джо был прав. Девки тут первоклассные. Нигде таких нет. Даже сиберианские шлюхи и те похуже будут…
        Марат присел на край огромной кровати старика, ссутулился, положил локти на колени. Последнее время он любил так сидеть. Расслабив спину и лицо. Разумеется, только в те мгновения, когда на него не смотрели подданные. Владыке смертельно надоело расхаживать с царственным видом, развернув плечи и глядя поверх голов.
        - Скоро они развалят нам всю систему, - пробормотал он.
        - Кто?
        - Девки, - раздраженно сказал Марат. - Девки! От них все проблемы! Из-за этой лохматой колдуньи мои жены сочинили целый заговор.
        Старик азартно втянул в себя слюну.
        - Расслабься. Где бабы, там интриги. Ничего страшного.
        - Вчера, - напомнил Марат, растирая пальцами щеки, - ты на меня орал. «Беги», «веди ее сюда», «будем допрашивать…» Я ее привел, а у тебя дверь на замке…
        - Ну, бывает, - примирительно сказал старик. - Перебрал бананчиков, уснул… А ты?
        - Что я?
        - Допросил ее? Или опять без старого Жильца ничего сделать не можешь?
        - Я ее не допрашивал… Но мы поговорили. Потом я отправил ее к женам.
        - Она сказала, как попасть в Узур?
        - Нет.
        - Почему?
        - Она хочет, чтоб сначала я с ней переспал.
        - Ну и в чем проблема?
        Марат потер ладонью об ладонь. Масло чихли впитывается полдня, но если натираться дважды в сутки - кожа становится гладкой и словно намыленной. Забавное, очень дикое ощущение; существа из каменного века тоже кое-что понимают в косметологии.
        - Проблема в том, - сказал он, - что я ей не верю. И вообще, мне всё надоело. Матриархат - это кошмар, до сих пор не могу привыкнуть… Они же сами лезут… Я ей говорю: дура, ты хоть знаешь, кто я такой? Я Повелитель, Владыка, прикажу - и тебя растерзают… А она: да, всё ясно, ты повелитель, вопросов нет, а теперь ложись со мной, сделай одолжение…
        Лицо легендарного вора вдруг сделалось добрым и усталым.
        - Я тебя понимаю, - сказал он и кивнул, как умеет кивать всякий тяжелобольной, годами прикованный к постели; повторил, более печально: - Я тебя понимаю, брат. Семь лет, кому угодно надоест. Мне тоже надоело. Ты понял, откуда она взялась?
        - Нет. Но верить ей нельзя. Очень странная тетка. Меня совсем не боится.
        - Может, ты просто не смог ее напугать?
        - Может, и не смог, - согласился Марат. - Да я и не пугал особенно. Сколько можно их пугать?
        - По-другому нельзя.
        - Вот это меня и пугает.
        - Эй! - Жилец повысил голос. - Соберись. Не время сопли возить.
        Марат усмехнулся, посмотрел в морщинистую физиономию старика и прилег рядом. Ложе показалось ему жестким. Впрочем, подумал он, парализованному всё равно.
        - Давай поменяемся, - предложил он, удобнее устраивая на подушке затылок. - Ты будешь править, а я буду лежать и умничать. Давать советы, морально поддерживать… Ты будешь рулить нашим царством-государством, выслушивать доносы, раздавать награды, казнить и миловать… Изобретать водопровод. Прикидывать, куда отводить дерьмо… Бороться с холерой…
        Он забросил руку за голову, задел плечо Жильца - как будто ударился о хлипкий деревянный ящик. От бывшего великана остались кожа да кости. Или, как говорили в Пилотской академии, «шкура да арматура».
        Или не было никакой Пилотской академии?
        - По два раза в неделю, - продолжил он, глядя в потолок, - ты будешь выслушивать жалобы матерей родов. По три раза в неделю - доклады генералов о росте преступности. По четыре раза в неделю - предложения жречества насчет внедрения новой передовой религии взамен старой, морально устаревшей. Да, и еще: по сто раз в неделю придется объяснять собственным женам, почему они не могут иметь от тебя детей. Ты будешь тратить по два часа в день на одевание и причесывание. А я буду лежать здесь, смотреть на голых девок и жрать бананчики с добавлением желчи саблезубой лягушки… По рецепту Жидкого Джо…
        Жилец благодушно усмехнулся и заметил:
        - Между прочим, неплохой рецепт. Только не саблезубой. Иглозубой, понял? Не путай, сынок. Иглозубой! Джо заставлял меня повторять по пятьдесят раз через каждые два часа…
        Марат повернулся боком и положил ладонь на дряблую шею великого преступника. Нащупал горло. Привстал, сел верхом. Сжал пальцы. Жилец смотрел без страха.
        - Тогда почему, - шепотом спросил Марат, - ты, ублюдочная сволочь, не выучил, как лечить холеру? Про саблезубую жабу наизусть выучил, а про холеру не выучил…
        Усилил нажим. Ничего не чувствовал. Просто - узкий, трепещущий хрящ; сдавить, подержать - и уйти.
        - Они… - Марат облизал губы, - всегда лечили холеру какими-то розовыми медузами. Их приносили бродяги. Но уже давно бродяги не приносят в Город розовых медуз, и теперь никто не знает, как лечить холеру… Ты выучил все подробности насчет бананов, жаб и прочего кайфа. Говори, где взять розовую медузу? Говори, или я убью тебя…
        Да, убью, подумал Марат. Ночью вынесу, брошу в океан. Через двое суток останутся дочиста обглоданные кости. Через месяц их занесет песком. Только что это изменит? Станет ли мне легче?
        Ослабил хватку.
        - Чего ты? - выдавил Жилец, обнажая в улыбке бледные десны. - Давай, брат. Только надо за кадык, он немного выше…
        В следующий момент Марат ощутил у собственной шеи прохладный металл. Лезвие, разумеется, было наточено плохо, но зато нажим не оставлял никаких шансов. Державший нож дышал глубоко и осторожно; его пальцы крепко держали в горсти волосы Владыки повыше затылка.
        Жилец теперь смотрел за спину Марата, и в его взгляде появилась благодарность и симпатия. Марат осторожно развел руки в стороны.
        - Убери, - приказал Жилец, глядя мимо Марата.
        Нож исчез. Марат вскочил, попав ногой в тощий живот старика. Обернулся. Нири отпрянула, кубарем прокатилась по полу, у самой стены выпрямилась, прижалась спиной к камню. Марат давно не видел ее простоволосой и сейчас обнаружил, что личная служанка Великого Отца абсолютно седа. На голых руках проступали длинные ярко-фиолетовые вены. Постояв несколько мгновений, она подняла оружие, положила на рукоятку вторую ладонь, развернула острие к собственному животу. Посмотрела на Марата, потом на Жильца, медленно прикрыла веки.
        - Стой, - громко велел Марат на языке равнины. - Я не буду убивать тебя.
        - Нири! - крикнул Жилец. - Нет!
        Женщина открыла глаза.
        - Спрячь нож, - сказал Жилец.
        На языке равнины нельзя было сказать «брось нож» или «убери нож». Ибо слово «нож» означало еще и «достоинство», а достоинство нельзя бросить, а можно только спрятать. И то временно.
        Марат показал рукой на скамью в углу комнаты.
        - Сядь, - велел он.
        Нири повиновалась, на ходу торопливо заворачивая голые плечи в хитон.
        - Ты знала, что мои жены недовольны?
        - Да, - неприятным фальцетом ответила женщина и всхлипнула.
        - Они хотят убить бродяжку?
        Нири вытерла слезы, справилась с собой и усмехнулась.
        - Неважно, чего они хотят. Они молоды и глупы. Они не могут убить бродяжку. Бродяжка сильная и умная. Если она захочет, она убьет их всех…
        - Она говорила с тобой?
        - Нет. Это я говорила с ней.
        - Ты веришь ей?
        - Я никому не верю. Только Великому Отцу и его сыну, Хозяину Огня, Владыке Города-на-Берегу…
        «Чертова стерва! - подумал Марат. Только что собиралась перерезать мне горло, а теперь барабанит церемониальные фразы. Посадить ее, что ли, в пещеру, на пару месяцев? Хотя какая пещера, я же полубог, за покушение на мою особу следует торжественно испепелить преступницу на главной площади…»
        - Она хочет, чтобы я любил ее. Почему?
        - Потому что ты тоже сильный и умный. Потому что она считает себя равной тебе.
        - Так не бывает.
        - Да, Владыка. Так не бывает.
        «Ну и что мне с ней делать?» - хотел спросить Марат, но вовремя прикусил язык. Перевел взгляд на Жильца - тот смотрел на Нири и улыбался, в глазах блестели слезы.

5.
        Девять лет назад у Марата было примерно то же самое. Только вместо дворца на вершине Пирамиды был бар «Фрустрация» на одном из верхних уровней «Геркулеса», крупнейшего искусственного спутника Агасфера.
        За панорамным окном сверкал огнями порт - часть, снисходительно называемая профессионалами мелководьем. Марат смотрел на бесконечные ряды пришвартованных частных яхт, лодок, катеров и ощущал себя королем.
        «Аполлоны», «Гольфстримы», «Молнии», «Дельфины», «Боинги» - он мог угнать любой корабль любой модели и мощности.
        Ощущение власти возбуждало.
        Само местечко считалось модным, молодежным (почти подростковым); каждый зашедший мог по желанию выбрать любую силу тяжести из двух десятков имевшихся в меню; в итоге большинство мальчиков и девочек парило меж полом и потолком и наслаждалось музыкой. Крепкий алкоголь здесь не продавали - его вообще не продавали в Космосе, но публике хватало и слабенького пива; здешняя молодежь не уважала пьянство. Космос любит здоровых людей.
        Многие мальчики выглядели ровесниками Марата, но он наблюдал за ними с усмешкой: юнцы, студентики, они не знали, что бывший слушатель Пилотской академии не далее как позавчера угнал хорошую дорогую лодку, совсем новую; ее владелец считал себя передовым парнем и по глупой моде высшего общества не стал устанавливать на корабле никаких противоугонных систем.
        То был всего лишь второй угон, второе большое дело в жизни восемнадцатилетнего пилота. Всё очень просто: первое дело делаешь из любопытства, из желания испытать себя. Сделав первое дело, не думай, что стал деловым. Первое дело - эксперимент, проба сил. Деловым ты станешь, когда пойдешь еще раз, уже зная, что такое страх, адреналин и азарт. Именно второй угон делает тебя настоящим, сознательным уголовным преступником, хочешь ты этого или нет.
        Барыга, купивший у Марата лодку, не пожадничал. Сейчас, потягивая через соломинку практически непьянящий коктейль «Секс ин да вакуум», Марат думал, что при желании мог бы арендовать на несколько суток весь клуб, вместе с лаундж-зоной и установкой искусственной гравитации, после чего выставить за порог всех посетителей и наслаждаться уединением.
        Он всегда ощущал себя немного старше своего возраста. В академии его тянуло к дембелям, слушателям последнего, выпускного курса. Среди усатых двадцатилетних зубров он был своим в доску и умел поддержать разговор на любую тему, кроме главной (насчет женщин). А сейчас, когда академия осталась в прошлом, Марат и вовсе забыл про возраст. Если ты - семнадцатилетний - легко делаешь то, чего никогда не сумеет сделать сорокалетний, а платят тебе за два дня работы столько, сколько иной восьмидесятилетний не заработал за всю жизнь, тогда тебе лучше просто помалкивать. И о возрасте, и о прочих деталях.
        Сиди, отдыхай, думай о себе как о повелителе мира.
        Сегодня у него был биопаспорт на имя Фрея Йохана Йохансона, двадцати четырех лет. Что касается юношеского румянца, неприлично яркого, - он сошел в тот самый момент, когда угоняемый катер вдруг отказался повиноваться приказам и отослал в порт приписки сигнал о несанкционированном старте. За пятьдесят минут Марат успокоил биом, совершил двенадцать гиперпрыжков и сбросил погоню с хвоста; а кроме погони сбросил еще и три килограмма веса.
        После третьего коктейля он еще более укрепился в мысли о своем королевском статусе.
        Деньги ни при чем - некоторые из юных завсегдатаев дискобара «Фрустрация» имели миллиардные капиталы. Ремесло угонщика тоже ни при чем, Марат его не романтизировал.
        Он аккуратно глотал густую кисло-сладкую смесь, смотрел то на смеющихся девушек, то на серебристые тела лодок и понимал, что наслаждается не своим богатством, и не своей самостоятельностью, и не своей абсурдной отвагой, а тем, что ему удалось это соединить.
        В любом случае он никогда не стал бы легкомысленным посетителем кинотеатров и дискотек, любителем развлекательных шоу. Он не любил развлекаться, самого слова не понимал. Отвлечься, расслабиться, сменить обстановку (жилье, город, планету, подругу, звездную систему) - да. Но развлечения, сложно организованное безделье - этого не понимал и не уважал.
        Короли не развлекаются, они заняты более интересными делами.
        Вчера в этом же баре он познакомился с маленькой рыжей студенткой местного Университета ресурсов и не удержался - намекнул, что занимается незаконным бизнесом. Что любит делать дела, а веселье и танцы не любит. Рыжая (как ее звали?) страстно возразила: лучше мирно развлекаться, чем рисковать свободой, совершая преступления против собственности. Лучше ничего не делать, чем делать зло. Марат сказал что-то прямое и циничное, и будущая специалистка по ресурсам ушла, необычайно красиво пожав плечами. Марат не расстроился. Он уже понял, что не будет обычным вором и, когда опять ляжет в пилотскую утробу чужой яхты, - не испытает даже мельчайшего укола совести.
        Он считал, что космический корабль не может принадлежать одному человеку. Корабль слишком совершенен, слишком дорог и красив, чтобы пребывать в частной собственности. Формально у каждого украденного корабля есть владелец, да. Но в высшем смысле корабль принадлежит каждому, кто его создает, а потом обслуживает, и даже тому, кто только дотронулся или полюбовался.
        То же относится к любым сложным творениям технологического гения. Только патентованный идиот может думать, что машина ценой в десять миллионов может безраздельно принадлежать одному-единственному владельцу. Если кто-то берет ее без спроса и растворяется в пространстве - значит, этого желает сама машина.
        Марат никогда не будет угонять грузовики. Или дешевые боты. Он будет брать только роскошные яхты. Не из банального робингудства - просто сама идея роскоши кажется ему ложной, бессмысленной. Роскошь имеет право на существование только в том случае, если пользоваться ею может любой желающий.
        В дикие времена, на заре человечества, в каком-нибудь четырнадцатом веке, богатые аристократы - бароны, герцоги, цезари, генералиссимусы или как там они себя называли - имели обыкновение держать придворных архитекторов, инженеров, живописцев и скульпторов, а созданные их руками шедевры забирали в личное пользование. Постепенно быт герцогов и генералиссимусов становился всё более и более роскошным, пока роскошь не начинала переливаться через край. Но те аристократы давно вымерли, обезглавленные и расстрелянные борцами за справедливость; сейчас другие времена, и Марат, сын новой эпохи, преступником себя не считал.
        Он не станет бороться с роскошью. Он не презирает ее, но игнорирует.
        Сам он тоже уважал комфорт, удобство, сытость - но не роскошь. Короли равнодушны к роскоши, она - глупое хобби их вассалов, челяди, придворных псарей и камердинеров.
        Однако женщина, севшая в тот вечер за его столик, была абсолютно, стопроцентно роскошна, и Марат, допив четвертый коктейль, тут же слегка скорректировал убеждения. Бывает роскошь уместная, правильная, единственно возможная: роскошь женской привлекательности.
        Она улыбалась слабой взрослой улыбкой; блеск ее волос и белизна кожи изумили Марата, и он решил, что имеет дело с киборгом; впрочем, пока незнакомка молчала, а кибернетические проститутки загадочно помалкивать не умели; кроме того, их просто не пускали на порог «Фрустрации».
        Марат посмотрел вопросительно - дама усмехнулась. Марат двинул по столу бокал с коктейлем - она отрицательно покачала головой. Заметно старше его (и сильно старше большинства присутствующих дам), в волосы вплетены биметаллические нити, Удерживавшие прическу в нужном состоянии даже при нулевой тяжести; тонкие нервные ноздри, наверняка - имплантанты (местные женщины предпочитали иметь идеальное обоняние); слишком взрослая, подумал Марат. Впрочем, какая разница.
        - Чего ты хочешь? - спросил он.
        Она не ответила, смотрела так, словно собиралась рассмеяться. На белом запястье поблескивал браслет из биокристаллов. Потом наклонилась, спросила:
        - У тебя есть девушка?
        - Есть, - ответил Марат.
        На этот вопрос он всегда отвечал положительно. Даже если девушки не было.
        Незнакомка явно была трезва и не выглядела скучающей богатой бездельницей. Марат решил произнести что-то брутальное: «Хочешь выпить?» или «Садись ближе, поболтаем», но подумал, что правильнее будет молчать.
        - Я тебя часто здесь вижу, - сказала она. - Ты всё время смотришь туда.
        И указала пальцем за окно, где как раз отшлюзовывался новенький «Мистраль». Пилот его был опытный, но грубый, его корабль не хотел отчаливать. Марат никогда не действовал с позиции силы и позволял биому привыкнуть к состоянию бодрствования; лучше потратить лишнюю четверть часа на полноценный ментальный контакт, чем иметь проблемы потом, в глубоком космосе.
        - Там интересно, - вежливо ответил Марат.
        - Любишь космос?
        - Люблю и верую.
        - Ты пилот, - приязненно сказала женщина.
        - Да. Я пилот.
        Она улыбнулась.
        - Я могу подарить тебе свою любовь.
        - Прямо сейчас?
        - А ты спешишь?
        - Нет.
        - Я тоже. Давай еще немного посидим. Поговорим.
        Они провели вместе трое суток. Ева действительно подарила ему нечто большее, чем просто тело. Душу не подарила, но он и не хотел и не взял бы, даже если б она настаивала. Может, это и называется у женщин любовью, когда предлагают тело и еще что-то, но не душу, как будто небольшую часть.
        Потом Марат улетел на Империал - ему обещали продать новейшую версию общегражданской звездной лоции. Еще не протестированную, без сертификатов и защит, но на таких вещах Марат не экономил и скупал всё, что предлагали, даже если это были сырые, пиратские версии, изобилующие ошибками. Плохое новое всегда лучше хорошего старого - это вам подтвердит любой пилот.
        Спустя месяц он вернулся на Агасфер, заглянул в любимый бар - и увидел Еву в компании юного темнокожего атлета. Тот был заметно смущен и заинтригован, а Ева - сама роскошь - смотрела на него точно так же, как месяц назад на Марата.
        Он прошел к своему обычному столику, перехватил ее взгляд - она сделала вид, что не узнала, и Марат - ошеломленный - сразу всё понял, отвернулся к огромному стеклу и весь вечер просидел, наблюдая за тем, как движутся вдоль линии внутреннего рейда большие и маленькие корабли. За два часа ни разу не посмотрел в зал.
        Могла бы кивнуть. Хотя бы нейтрально, официально, как приятелю, как деловому знакомому. Есть же такие варианты приветствий, никаких чувственных сигналов, одна только сухая бесполая вежливость. Нет, здесь было ясное, короткое сообщение. Я не хочу тебя больше знать.
        Расставались - гладила лицо, и была печальна, и обещала прийти сразу, как только он вернется и позовет, и обещала с таким лицом, что невозможно было не поверить. А вернулся - и вот: «Мальчик, что было, то было, всё давно в прошлом; а может, и не было ничего».
        Трое суток, семьдесят часов. И не просто какие-то постельные упражнения - она была нежна, она была откровенна, рассказывала о бывшем муже, о том, как лечилась от депрессии, о том, что дед ее был художником, злоупотреблявшим «Крошкой Цахесом», и недавно она продала всю доставшуюся в наследство коллекцию, тридцать шесть динамических обонятельных инсталляций, и теперь не знает, что делать, потому что деньги есть, а идей нет.
        Может, не любовь там была - но и не спонтанная случка.
        Просидел весь вечер, выпил свои обычные четыре коктейля. Смотрел на корабли и думал, что биомы пилоту ближе, чем женщины. Так еще отец говорил. Биом всегда рад пилоту, биом всегда помнит пилота. Биом способен капризничать, но не способен оскорбить. Биом не играет в игры, не «строит отношения».
        Женщина любит семьдесят часов, а корабль - всегда.

6.
        Капсула сильно высохла и заметно уменьшилась в размерах. Шкура омертвела, внутренние перегородки утратили эластичность и дурно пахли. Экраны сгнили. В сером веществе началось известкование. Когда Марат входил внутрь, электронное животное мгновенно улавливало сочувствие пилота и пыталось ответить слабым импульсом, который можно было перевести в человеческую систему сигналов как жалобный стон.
        Все системы были давно отключены либо издохли. Функционировала только медицинская аппаратура, но ее как раз нельзя было ни отключить, ни перенастроить, забота о спасении экипажа закладывалась изготовителем как безусловный рефлекс: биом умирал, но жертвовал последние жизненные соки в пользу недвижно лежащего в утробе пассажира.
        Лицо старика было безмятежно, правый угол рта чуть шевелился, подтягиваясь вверх; это улыбка, подумал Марат, он улыбается, ему хорошо.
        А мне? А я?
        Прошел в грузовой отсек, сунул руку в дальнюю пазуху, достал таблетку мультитоника. Хотел тут же проглотить - передумал, зажал в липкой от масла ладони, снова пошарил, вытащил всё, что осталось.
        Четыре штуки.
        Одну положил в рот, остальные спрятал.
        Проверил пистолет: в наличии - три процента боезапаса. Шепотом выругался, сунул за поясной ремень.
        Всё израсходовано до донышка. И патроны, и стимуляторы, и энергия батарей. И силы, и терпение, и вера в то, что когда-нибудь робинзонада закончится.
        Однажды биом испустит дух. Однажды при нажатии на курок пистолет промолчит. Однажды настанет момент, когда всё, что связывает бывшего угонщика с родиной, будет сломано, обесточено и мертво.
        Никто не прилетит, не вытащит. Не спустятся с неба агенты КЭР, не спросят: «Зачем убивал, если мог не убивать?»
        Жилец прав - они здесь надолго. Навсегда.
        Вышел в свою спальню, тщательно завернулся в едко пахнущий бурнус, выпил родниковой воды, настоянной на горной траве хцт. Перебрался через парапет и прыгнул на камни верхнего яруса Пирамиды.
        Он строил ее четыре года. Восемь тысяч свободных граждан и пять тысяч рабов доставляли из предгорий куски гранита и песчаника. Одних носорогов было задействовано больше пятидесяти, выжили только несколько самых крепких самок. С мертвых гигантов снимали шкуры, делали ремни, запрягали живых.
        Запрягли всех, кого нашли: рыболовов, тюленебоев, собирателей икры, охотников за угрями, медузами и кальмарами. То было великое, грандиозное дело - начиная его, Марат не верил в успех.
        Зато Жилец верил. Он скандалил, бушевал, бился в истериках.
        - Не давай им спать, - хрипел он, - не давай им жрать, никому не позволяй оставаться в стороне, пусть работают все: дети, женщины и старики, собиратели ракушек и пожиратели крабов - все; пусть бубны стучат день и ночь, пусть везде полыхают факелы и костры, не жалей никого и себя тоже не жалей; пусть стройка будет смыслом их жизни, пусть не думают ни о чем, кроме стройки, пусть надрываются и мечтают о том дне, когда Пирамида будет закончена.
        - Они возненавидят меня, - возражал Марат.
        - Дурак, - отвечал старый вор. - Они полюбят тебя самой дикой и сильной любовью, какая только бывает.
        Вот, сбылось. Парализованный уголовник в сотый раз оказался прав. Четырнадцать тысяч подданных. Из них две трети - свободные граждане, остальные - рабы. Женщины управляют семействами, старики мирно доживают, невольники ежеутренне выходят на отмели для сбора питательной черепашьей икры. Владыка всесилен и мудр, он подарил своему народу парус и письменность. И медь. Медные иглы легко протыкают тюленьи шкуры. Медные браслеты украшают запястья невест. Медные мечи разят наповал всех, кто не защищен медным щитом и медным нагрудником. В медных котлах варятся похлебки. Не так важно было подарить им меч, как подарить котел, теперь они варят все, что привыкли жарить на открытом огне: рыб, моллюсков, каракатиц, змей и еще сто видов тварей, плавающих в воде и ползающих по дну. Жареная пища давно не в моде, она удел бедняков; теперь, в изобильные и благословенные времена владычества Отца и Сына, ни одно празднество, будь то День окончания Большого шторма, или годовщина Великой стройки, или свадьба, не обходится без деликатесного супа из черепашьих животов.
        Владыка подарил бы им бронзу, но не нашел в горах олова. А вот самородной меди было много; лет через двести аборигены освоили бы холодную ковку и без участия пришельцев.
        А еще через три-четыре столетия они создали бы и письменность, ибо знали уже, что такое орнамент; последним покоренным племенем был живший далеко на юге малочисленный и очень мирный род цжура, где каждый взрослый мужчина в совершенстве владел искусством резьбы по кости. Выходец из этого племени, хромой Загиж, вот-вот должен был закончить статую Владыки - изваянный из цельного куска мрамора монумент высотой в десять метров - и приступить к изготовлению статуи Великого Отца. Согласно проекту, разработанному лично Великим Отцом при участии Митрополита, монументы должны были установить в главном зале храма, бок о бок; перед ними зажгут неугасимый светильник, один для обоих богов, что должно символизировать двуединство верховной сущности; паства, входя в зал, падает ниц и подползает, не поднимая лбов от каменных плит, к Священной Ступени, где младшие жрецы занимаются сбором даров, выслушиванием исповедей и просьб. В обязанность старшим жрецам вменяется поддержание неугасимого пламени, инвентаризация подношений и выдача благословлений на брак. Трое верховных жрецов и глава церкви - Митрополит - не
участвуют в ежедневных службах, а занимаются делами школы, подготавливающей миссионеров и проповедников, дабы они несли свет истинной веры во все углы мира, а также руководят храмовой стражей, каковая должна конкурировать с дворцовой в деле раскрытия заговоров и других злоумышлений против новой веры и порядка.
        Две тайные полиции, говорил Жилец. И чтоб грызлись меж собой. Только так. Иначе однажды тебя задушат, уяснил? Любимая жена перережет глотку. Кто у тебя лучший друг? Муугу? Он первый затянет на твоей шее петлю. Кто твой самый доверенный папуас? Митрополит? Ха, его особенно бойся, он умен и осторожен, он сунет нож в спину, как только настанет удобный момент…
        Марат бесшумно миновал посты и долго плутал в лабиринте кривых улочек, пока не нашел дом Сцая, торговца тюленьими кожами. Самого торговца он не помнил и дом его опознал только по запретному знаку, начертанному углем на стене. Три перекрещенные линии внутри круга. Митрополит был серьезный парень и приказ Владыки - пометить нужный дом - выполнил в точности.
        Подходить не стал: рабы могли почуять запах. С тридцати шагов выстрелил специальным патроном: радиомикрофон бесшумно вонзился в оконный ставень, изготовленный из дерева зух.
        Вставляя наушник и увеличивая громкость, Марат с неожиданной злобой подумал, что благосостояние народа выросло весьма резко и быстро. На вытесывание одной доски из цельного ствола дерева зух нужна неделя работы, топор надо заново точить после каждых тридцати ударов; еще год назад даже самый богатый горожанин не мог себе позволить ставни из драгоценного дерева.
        А он, Владыка Города-на-Берегу, скоро не сможет себе позволить даже простейшего радиомикрофона. Финита, энергия кончилась. Нечем подзаряжать хитроумную технику.
        Однако на эту летнюю ночь мощности хватит. Этой ночью у Марата есть и микрофон, и пистолет с разрывными зарядами, и мультитоник, добавляющий сил. Этой ночью весь Город принадлежит своему создателю, Владыке, Хозяину Огня - и если Владыка захочет, он всё сожжет и взорвет, сам, без какой-либо помощи генералов и воинов. И лично обезглавит каждого неблагодарного дурака, решившего усомниться в его могуществе.
        Заговорщики говорили негромко, что-то ели, слышно было чавканье, стук посуды и частые шлепки жирных ладоней по грудным мышцам и животам. Чтобы избавиться от привычки вытирать руки о собственные тела, этим существам требовалось еще лет пятьсот.
        - …Большой Бродяга пришел из-за гор, - низким голосом сказала женщина. - Он рожден на равнине. Он питается силами Огня и силами Земли. А мы, люди берега, питаемся силами Воды и силами Ветра. Нельзя приносить силу Земли и силу Огня туда, где живут силы Воды и силы Ветра…
        Мать рода, подумал Марат. Судя по акценту - какое-то из крупных южных племен. Красивый тембр, тысячу лет назад на старой Земле она бы пела блюз… Увы, матриархат непобедим, история пятилетней давности повторяется: местные королевы снова ополчились против меня. А ведь я думал, что учел прежние ошибки. Все одиннадцать старух были окружены почетом, и одиннадцать новых чувствилищ строились одновременно с Пирамидой.
        - Неважно, откуда его сила, - раздраженно перебил мужчина и высморкался. - Важно, что его сила велика. Я помню войну, я видел, как он повелевает огнем. Я упал, и огонь пронесся над моей головой, и пятеро воинов моего рода обратились в пепел, и двойные шкуры тюленя, вымоченные в соленой воде, не защитили их.
        Еще один голос, моложе, но грубее:
        - А я видел другую силу. Я видел, как он пришел в каменоломни, вытянул руку вот так, и целая гора поднялась в небо и развалилась на куски.
        - Это видели многие. Но это было давно. Те, кто видел это, уже стары. И сам он стар, и сила его на исходе. Люди говорят, что его сила в лишних пальцах. Если их отрезать, сила пропадет…
        - Она и так пропадает. У него нет больше силы огня и нет силы земли. Поэтому он больше не приходит в Город. Если бы я имел такую великую силу, я бы приходил каждый день, и созывал всех, и показывал свою силу. Чтобы каждый видел, что я силен, и боялся меня, и давал мне еду и шкуры тюленя…
        - Хватит, Сцай, - басом произнесла женщина. - Ты можешь думать только о шкурах тюленя. Лучше думай о своей шкуре.
        Негромкий дружный смех, количество смеющихся велико - не трое, не пятеро, много больше.
        Неплохо сказано, подумал Марат, осторожно отступая по переулку назад. Я начинаю вспоминать этого Сцая. Настырный жилистый дикарь в первые месяцы строительства постоянно вертелся возле меня, метил в десятники; в конце концов Хохотуну пришлось огулять его по шее кожаной дубиной, чтобы не надоедал.
        - Слушайте меня, - старуха чуть повысила голос и помедлила. - Большой Бродяга спускается в город каждую ночь.
        Длинный гул всеобщего изумления.
        Вот и кончились мои прогулки, усмехнулся Марат, подходя к подножию Пирамиды. Полез, упирая ступни в бока валунов.
        - Он приходит к океану и плавает. Я видела это. И многие видели. Когда он входит в воду, его сила покидает его, и он плавает, как животное. Когда я впервые увидела, как он плавает, я укусила себя за руку, чтобы не засмеяться.
        - Это так! - еще одна женщина, на этот раз молодая. - Он плавает хуже горного людоеда. А его воины - еще хуже. Вообще не умеют. Ни один из старых воинов не умеет плавать!
        - Старые воины ничего не умеют. Они слишком старые. Они только жрут и отнимают у меня лучшие шкуры.
        Опять засмеялись.
        - Большого Бродягу нельзя победить на земле!
        «Старуха у них лидер, - понял Марат. - Генератор идей».
        - …Но его можно победить в воде.
        Дальше хор одобрительных возгласов.
        - Ты мудра, мать.
        - Да, мать. Да.
        - Это так, мать. Продолжай говорить.
        - Чтоб мне всю жизнь сосать крабьи кости…
        - Не ругайся в моем присутствии! Иначе Мать Матерей накажет тебя. Я буду говорить, если вы будете слушать…
        - Мы слушаем.
        - Да, мать.
        - Это так, мать.
        Вздох, кашель, пауза. Кто-то чешется, кто-то сопит.
        - Мы… - женщина переходит на шепот, - утопим его. Мы дождемся, когда он пойдет плавать, и утопим его. Или сами заманим в воду. И утопим.
        - Или убьем, как тюленя! - это молодая, ее голос звенит. - Снизу, в горло.
        - Говори тише…
        - Да, мать.
        - Мы утопим его, да. Потом ты, Сцай, вспомнишь молодость и снимешь с него шкуру. Мы натянем ее на стволы бамбука и сохраним.
        Марат сорвал наушник. Сколько их там - двадцать, тридцать заговорщиков? Когда они вскрикнули от изумления, это был целый хор. Нет, там не кучка глупцов, не банда - там немалый отряд. Если их, допустим, два десятка, и у каждого жена или муж, и взрослый сын…
        Он добрался до стены дворца и влез в окно. Снял с себя шкуру. Налег плечом, открыл дверь, выбрался в общий зал.
        Стражники спали.
        Повсюду сладкий запах пота и горящего в светильниках тюленьего жира. Шелестят развеваемые ветром оконные занавеси. Дворец невелик, но удобен. Два этажа, наверху - спальни Отца и Сына, тут же - капсула, обложенная кусками гранита. Внизу - кухня, комнаты жен, купальня с двумя огромными медными лоханями. Караульное помещение и кладовые. Арсенал с запасом медных клинков. Два выхода - парадный и служебный. Жены входят только по парадной лестнице, но покидают дворец - если впали в немилость - через служебную, узкую, сокрытую от глаз народа. Жилец меняет наложниц каждые две недели, ступени служебной лестницы вытерты до блеска.
        Узнав о заговоре, в первую очередь проверяешь арсенал, не так ли? Марат спустился на нижний ярус, где хранилось оружие, и замер; ночное безмолвие нарушалось тихим пением.
        Он силен и красив, но я не верю ему.
        Я смотрю в огонь и думаю.
        Я хочу думать о том, что не верю ему.
        Но думаю только о его глазах и руках.
        Огонь говорит: если не веришь, забудь о его глазах и руках.
        Я говорю огню - да, это так.
        Но он силен и красив, я всё время думаю о нем.
        Бродяжка сидела у стены на полу, обхватив колени голыми полными руками. Густые волосы, вчера вымытые золой и тщательно расчесанные, закрывали плечи, спину и лицо, словно паранджа, но когда Марат приблизился, женщина, оборвав песню, быстрыми движениями пальцев отодвинула пряди со лба, подняла лицо и улыбнулась.
        Он сделал ей знак и пошел наверх, к себе. Зажег от ночного светильника факел, добавил света по углам спальни. Сел на гранитный подоконник, с наслаждением сплюнул в пропасть, подобрал одну ногу. Войдя, бродяжка встала в центре комнаты, недвижно, улыбаясь той самой, раздражавшей Марата полуулыбкой, слабой, взрослой. Смотрела с превосходством, с осознанием своей власти.
        - Почему тебя называют ведьмой? - спросил он.
        От бродяжки пахло соком болотной тыквы. Хмельной напиток производился только на равнине, его доставляли через горы к столу Отца в очень небольшом количестве. Винным погребом заведовала Нири. «Черт возьми, - подумал Марат, - она пьяна; где раздобыла драгоценную брагу? Вскрыла замок на двери кладовой? Околдовала личную служанку Великого Отца? Сегодня она пьет его пойло, а завтра войдет в его спальню и задушит? Рано я решил, что всё здесь понял…»
        - Я знаю всё, что знают матери родов, - ответила женщина. - Но я не мать рода. Таких, как я, называют ведьмами.
        - Зачем ты рисовала на стенах запретный знак?
        - Это знак Матери Матерей. Он был всегда. Это знак четырех Первых Дочерей и четырех Главных Сил. Его нельзя запретить, как нельзя запретить ветер.
        - Ветер нельзя запретить, - сухо сказал Марат. - Но знак - можно. В мире есть только одна главная сила - моя. Поэтому я запретил знак Матери Матерей.
        - Ты зря это сделал. За это четыре Первые Дочери погубят тебя.
        Владыка Города беспечно засмеялся.
        За дверью звякнул металл; видимо, стражники услышали шум и проснулись.
        Или это не стражники? Или это явились участники заговора? Сцай и его приятели? Тихо перерезали охрану и сейчас готовятся к нападению?
        - Я не боюсь Первых Дочерей, - тихо сказал Марат.
        - Ты зря не боишься.
        - А ты зря не боишься меня.
        - Я никого не боюсь. Я была в Узуре.
        - Ты лжешь, - еще тише сказал Марат. - Узура нет. Каждый строит вокруг себя свой Узур. Я свой уже построил. Он там, внизу. Подойди… Или я убью тебя.
        Ведьма бесшумно приблизилась, и Марат схватил ее за волосы - на ощупь они оказались жесткими, словно проволока. Подтащил ближе к окну. Отбросил занавес, петля оборвалась, и плетеное полотнище упало.
        - Смотри. Вот мой Узур. Я потратил пять лет, чтобы его создать.
        Но ведьма смотрела не вниз, а в его лицо.
        Внизу всё равно нельзя было ничего увидеть. Небо затянуло тучами, как всегда бывало в конце сезона охоты; непроглядная темень расстилалась вокруг Пирамиды. Только у подножия, возле входа в медеплавильни, горели два факела, зажженные вчера по личному приказу Владыки, в целях подержания дисциплины стражников. Сам же Город был погружен в зеленоватый мрак.
        - Ты плачешь, - произнесла ведьма.
        - Замолчи. И никогда не говори мне про место, где есть всё.
        - Почему?
        Марат разжал пальцы и против воли погладил женщину по волосам.
        - Потому что таких мест не бывает. Такое место нельзя отыскать. Его можно только придумать. Вот здесь, - он показал на свой лоб. - А потом создать. Поняла?
        - Да.
        - Это хорошо.
        - Город, который ты создал, прекрасен.
        - Замолчи, - повторил Марат и вытащил из-за пояса пистолет.
        Переключил на стрельбу осветительными ракетами, направил ствол в небо и нажал на скобу.
        Город возник под ними, как декорация ада. Плоский, кривой, черный. Нелепые глинобитные хибары тесно лепились одна к другой, их скопища разделялись петлями и узлами «улиц» и «переулков». Ни одной ровной стены, ни одного прямого угла. Дальше от подножия Пирамиды - там, где кончались чистые кварталы, - уже не было ни улиц, ни углов, пусть даже кривых: тысячи жалких и несуразных хижин, вигвамов, землянок, нор, ям, навесов, укрывищ и яранг равномерно покрывали прибрежную полосу, как покрывает кожу лишай.
        Ракета погасла, и мрак стал гуще.
        - Есть другие города, - прошептал Марат. - Я там жил. Их построили такие, как я. Там сверкают огни, и звучит музыка. Там чисто и красиво. Там все улыбаются друг другу. Там женщины веселы, а мужчины спокойны. Там можно быть в толпе, но в одиночестве. Там можно быть в одиночестве, но в безопасности. Там можно умереть от голода и старости, но нельзя умереть от скуки. Это великие города, и там есть всё. Каждый такой город и есть Узур.
        Ведьма вздохнула, этот умный и вежливый вздох вызвал у Марата приступ злобы. Захотелось поднять пистолет и прижать дуло к ее виску. Напугать, унизить, подчинить - что угодно, лишь бы не видеть ее взрослой полуулыбки, лишь бы не обонять запах тыквенного спирта. Но пистолет не принадлежал ее миру. Ведьма просто не поняла бы грозящей опасности. Гнев исчез, Марат спрятал оружие, оперся спиной о камень стены.
        - Я хотел построить здесь такой же город. Место, где все сходятся и делают мену… Каждый дает каждому, что может: тюленьи шкуры, черепашью икру… Мысли, улыбки, любовь… Я мечтал… Но не смог. Они обмениваются шкурами, но не любовью.
        Марат хотел добавить, что пять лет назад они не знали медных ножей, и похлебок из черепашьих животов, и паруса, и домашних животных, и цифр, и луков со стрелами, а теперь у них есть это всё и еще многое другое - и вот итог: в благодарность за великие дары они собираются убить его.
        - Нет, - ответила женщина. - Ты смог. Твой Город велик и прекрасен. Слава его гремит по всему берегу. Я ходила на север и на юг. Я знаю деревни, до которых пятьдесят дней пути, и семьдесят дней пути, и сто дней пути. Везде знают про твой Город, и когда я начинаю рассказывать про него - люди теряют дар речи. Твой Город - это Тжи, великое чудо, в которое нельзя поверить, пока сам не потрогаешь. Моя мать говорила мне, что в мире будет четыре Тжи, по числу лун на небе. Твой Город - это второй Джи.
        - А первый?
        Ведьма осторожно положила руки на грудь Марата.
        - Первый Тжи - это Узур.
        - А третий и четвертый?
        - Их еще нет. Когда появится третий Тжи, четыре Первые Дочери возненавидят друг друга. Вода захочет погубить огонь, ветер решит погубить землю. Когда появится четвертый Тжи, Первые Дочери погибнут, и не будет ничего. Только Мать Матерей останется среди пустоты, и она начнет всё сначала.
        Марат помолчал и произнес:
        - Завтра ты отведешь меня в Узур.
        Бродяжка улыбнулась.
        - Конечно.
        - А сейчас ты скажешь, где он находится.
        - На юге. Там, где кончаются горы и начинается пустыня. Надо идти пятьдесят дней, а потом один день плыть на восток.
        - Плыть? - переспросил Марат, ощущая злобу.
        Женщина спокойно кивнула.
        - Да. В городе говорят, что ты плохо плаваешь… Но это не страшно. Я помогу тебе… Я рождена дочерьми тлиу, далеко на юге. Дочери тлиу плавали к большой воде и ныряли за розовыми медузами, очень глубоко. Здесь, в твоем Городе, не умеют добывать розовых медуз… Но дочерей тлиу больше нет. В жаркий год появились пчеловолки и убили всех… кроме меня. Мне было четыре года, и я смогла взять на руки только одну маленькую девочку… Я стояла по горло в воде и ждала, когда пчеловолки улетят. Они боятся воды, не выносят ее запаха… Если пчеловолк подлетал слишком близко, я ныряла и сидела под водой, и вдувала свой воздух в ноздри девочки, чтобы она не захлебнулась… Потом, когда всё кончилось, я отнесла девочку в соседнюю деревню, а сама ушла и забыла свое имя… Но я помню род тлиу, и я могу плыть три дня и три ночи, и нырять туда, где не видно солнечного света…
        Она шагнула к нему.
        - Сейчас я могла бы быть матерью рода тлиу. Но я стала бродягой. И это хорошо. Если бы я стала матерью рода, я всю жизнь прожила бы с людьми тлиу и не встретила бы тебя…
        Марат положил ладонь на ее бедро.
        Старуха всё хорошо придумала.
        Мы заманим его в воду и утопим.
        Ты думал, они будут обмениваться мыслями и улыбками - извини, парень. Ты ошибся, пилот. Пока они обмениваются только тюленьими шкурами, заслугами, волосатыми рабами и котлами для изготовления черепашьей похлебки.
        Ты думал, они полюбят тебя - с какой стати? Скольких ты убил, покоряя берег? Их кровь всегда будет на тебе. Лучшее, что ты можешь сделать, - утонуть в их теплом сладком океане, соблазненный нелепыми сказками про место, где всё есть.

7.
        Наутро Марат призвал Митрополита и обоих генералов, отдал секретный приказ о подготовке к походу. Вместо себя на хозяйстве решил оставить Хохотуна. Огромный предводитель старых воинов и начальник ударного отряда боевых носорогов давно стал сам похож на носорога. Отрастил кошмарный живот, заметно состарился - однако морщины даже добавили его облику свирепости; горожане боялись Хохотуна много сильнее, чем его заместителя Муугу. Хотя последний был гораздо более умелым воином и хитрым управленцем.
        Остальное время дня пришлось потратить на возню со старым вором. Первоначально Марат собирался отговорить Жильца от участия - затея слишком опасна, цель эфемерна, глупо тащить с собой беспомощного инвалида, но Великий Отец устроил скандал, каких не помнили на вершине Пирамиды, назвал Марата имбецилом, императором обезьян и сопливым Хаммурапи, после чего объявил, что Узур ему нужнее, чем всем остальным, вместе взятым. Пришлось включить в состав экспедиции Нири, смастерить надежные закрытые носилки, а главное - спешно замуровать вход в капсулу. Впрочем, красть из нее уже было нечего.
        Напоследок Марат переключил питание на бортовой журнал и оставил подробный рапорт. Изложил, опустив некоторые детали, всю историю покорения Золотой Планеты. Получившийся текст проверять не стал. Несколько минут подумал и добавил короткий постскриптум: «Сознаю, что вмешательство в судьбу неизвестной цивилизации было грубым, безграмотным и преступным, всю ответственность возлагаю на себя, смягчающих обстоятельств не имею, снисхождения не прошу».
        В полночь отплыли, на огромном катамаране Сцая. Торговцу тюленьими шкурами объявили, что его корабль реквизируется как самый большой в Городе; такова воля Владыки и его Великого Отца; приказали скрытно спустить лодку на воду и прибыть на борт, взяв с собой шестерых лучших рабов-гребцов.
        Были «дни спящей воды», иначе говоря - штиль, несколько дней безветрия, предшествовавшие наступлению ежегодного Большого шторма. Пошли на веслах, держа берег в километре по левому борту. Жильца положили по центру корабля, в хозяйской каюте, там же устроился и Марат.
        На рассвете первого дня он откинул шкуру, выбрался наружу и увидел, что катамаран потерял ход. Сцай, занявший место рулевого, крепко спал, зажав под локтем до блеска отполированное кормило; спали гребцы, спала Нири, спал Муугу. Бодрствовала только ведьма: сидела на носу, подобрав под себя ноги и смотрела, как поднимается над горизонтом алый диск светила.
        Она почувствовала взгляд Владыки, обернулась: свежее лицо, яркие губы, смуглые плечи; посмотрела молча, серьезно, то ли мрачно, то ли торжественно.
        Если она участвует в заговоре, подумал Марат, то я приму смерть именно от ее руки. Все-таки сила ее мускулов удивительна, ночью я едва с ней справился… Ведьма нападет на меня, а Сцай - на генерала. Столкнет в воду и утопит. Хотя генерал - отменный боец, природный убийца… Потом настанет черед Нири. Жилец умрет последним. Безусловно, прежде всего заговорщики удовлетворят естественное любопытство: посмотрят, как выглядит загадочный Великий Отец, возможно, даже захотят поговорить. Старик не знает берегового наречия и очень скверно говорит на равнинном, но бродяжка владеет всеми языками в этой части материка, и она, если захочет, получит ответы на любые вопросы. Потом Жильца задушат. Или тоже утопят. Один из королей преступного мира Звездной Федерации окончит свои дни, умерщвленный троглодитами на планете, которая даже не нанесена на карты. Далее тела достанут из воды, снимут шкуры и выделают по всем правилам. Племя дочерей тюленя - самое многочисленное и влиятельное в Городе, и шкуры больших бродяг, натянутые на бамбуковые рамы, будут хорошим украшением для родового чувствилища.
        Или не будет ни схваток, ни потасовок. Ночью они пробьют дыру в днище лодки; все, кто не умеет плавать, утонут сразу, и я останусь один против Сцая и ведьмы; вдвоем они легко со мной справятся. Достаточно один раз увидеть охоту на тюленей, чтобы понять: в океане люди берега преображаются. Тюленебой задерживает дыхание и ныряет на десять метров, привязав к ноге увесистый камень, и сидит на дне, иногда по полчаса, прячась в водорослях и дожидаясь, пока жертва не проплывет прямо над ним; затем - быстрое всплытие и удар острогой снизу вверх, точно в горло сильного, но медлительного и глупого животного.
        Марат толкнул ногой Муугу. Генерал мгновенно вскочил, завращал глазами, выхватил оба своих коротких меча, но потерял равновесие и едва не упал за борт. Успел отшвырнуть один из клинков и ухватиться рукой за мачту. Прошипел ругательство. Марат молча ударил ладонью по его вцепившимся в дерево пальцам, нажал, гневно посмотрел в мутные со сна глаза дикаря: не спи, будь внимателен. Держись крепче, генерал, тут тебе не родная равнина, где ты мог убить камнем земноводную собаку, нажраться от пуза и уснуть, и так каждый день, всю жизнь…
        Марат показал ему на спящих рабов и вернулся в палатку. Сел, запустил пальцы в волосы. На мгновение захотел назад. Домой, на вершину Пирамиды. Не так уж и плохо жилось Владыке Города-на-Берегу. Особенно в последний год, когда дворцовый протокол был продуман до мелочей. Обычно в это время - спустя час после рассвета - Марат вставал с постели и снимал с двери засов, а потом опять ложился; охрана в шесть рук надавливала снаружи на входную створку, и жены, побрякивая медными браслетами, вносили котлы с теплой водой, подносы с едой и глиняные горшки с благовонными маслами; начинался ритуал омовения тела, совмещенный с трапезой. Половинка живота черепахи, копченого с горными грибами, чашка бульона из языков кораллового угря, несколько сушеных болотных ягод, избавляющих от ненужной тяжести в животе. Пока жевал, смотрел на женщин, лоснившихся от утреннего пота. Двуногие прямоходящие на этой планете спят очень крепко, погружаются в состояние, схожее с анабиозом, зато наутро все их обменные процессы резко ускоряются; проснувшись, самка истекает телесной влагой и одуряюще сладко пахнет.
        Конечно, это не Фцо. Конечно, спальня Владыки не люкс-трансформер в двенадцатизвездочном отеле. Но тоже вполне пристойно. Солидный быт, налаженный за семь долгих лет путем проб и ошибок…
        Пятьдесят дней пути, вспомнил Марат; пешеход делает пять километров в час, а какова скорость корабля? Какова, черт возьми, скорость этой кривой, несуразной посудины, связанной из тростника и движимой силой шестерых косматых полуживотных, и насколько она больше скорости пешего аборигена, если мы не знаем, сколько километров в час делает пеший абориген, который, в свою очередь, не знает ни километров, ни часов?
        Земной пешеход делает пять километров в час, но сила тяжести здесь меньше стандартной, и день тоже меньше стандартного земного дня. Ты пилот, ты профессионал гиперперехода - сиди и считай.
        До мира, где приняты земные стандарты, несколько миллионов парсек, и ты, вероятнее всего, никогда туда не вернешься, а будешь умерщвлен в ближайшие дни женщиной без имени посреди планеты без названия.
        Коротко застонав, проснулся Жилец. В щели меж шкурами тут же показалась голова его служанки - она давно имела ментальную связь со своим господином, шестым чувством улавливала момент пробуждения. Не стесняясь Марата и даже слегка отодвинув его плечом, Нири проникла в палатку, обтерла мокрое лицо старика, поднесла к его губам деревянную плошку с водой. Медную посуду Жилец не любил.
        Марат отвернулся. Наверное, ему следовало убить Нири сразу после того, как она пыталась перерезать ему горло. Дикарка умерла бы в твердом убеждении, что мир пребывает в равновесии. Сильный убивает слабого, рабу нельзя покушаться на жизнь господина. Владыка пощадил женщину, и теперь она его презирала.
        Если эти существа меня не утопят, подумал Марат, я больше никому не позволю себя презирать.
        Снаружи послышались крики и звуки ударов, корпус лодки заскрипел и дрогнул.
        Он вышел, выпрямился. Солнце било прямо в глаза. Гребцы подняли к нему клиновидные, покрытые шерстью лица, бросили весла, замерли. Один - самый крупный - предупредительно зарычал. Сцай, когда-то суетливый и улыбчивый, теперь, спустя годы, оказался мрачным и ветхим малым с костлявыми, в медных браслетах, руками. Увидев Хозяина Огня, он сильно побледнел и ничком рухнул на дно лодки, закрыв ладонями затылок. Марат пошевелил указательным пальцем и произнес в ухо подскочившему генералу:
        - Скажи сыну тюленя, что его рабы плохо делают свою работу. Пусть у кормила сядет ведьма. А сын тюленя пусть заставит рабов грести. Скажи, пусть его лодка летит, как птица. Скажи, пусть сделает так, или я убью его.
        Муугу коротко кивнул. Марат перебрался на нос, жестом приказал бродяжке оставить его одного. Сел на ее место. Уходя, она дотронулась до его шеи и произнесла звонким шепотом:
        - Ты обещал, что будешь любить меня каждую ночь.
        Марат не ответил.
        Спустя минуту за его спиной раздалась ругань и звуки ударов: Сцай выполнял волю Владыки. Катамаран пошел заметно быстрее. Невольники зарычали, но Марат знал, что дальше угрожающих звуков дело не пойдет. Обитатели гор были опасны только на своей территории, в ущельях, на склонах, когда нападали стаей, несколько взрослых особей против одного, и только в том случае, если объект нападения был безоружен. Их одомашнивание сводилось к регулярным побоям и точному расчету ежедневного рациона. Перекармливать было нельзя - рабы немедленно бросали работу и засыпали, и наоборот, от недоедания норовили сожрать кого-либо из своих. Прочих тонкостей Марат не знал, но видел, что рабовладение давно стало сложной субкультурой и озолотило многих, в первую очередь Хохотуна, обладателя монополии на добычу живой силы; раз в месяц толстый генерал снаряжал отряд, седлал носорога, уходил далеко в горы и возвращался с богатой добычей; за молодого горного дикаря на рынке давали двадцать пять тюленьих шкур.
        Вечером Марат приказал повернуть к берегу. Он не хотел, чтобы его столкнули в воду спящим. Если умирать - то в честной драке.
        Муугу и Нири разожгли костер, Сцай устроил свой, на приличном отдалении от Владыки. Бродяжка не подошла ни к первому костру, ни ко второму, легла одна, Марат не пошел к ней.
        В середине третьего дня обогнули южный мыс. Это была граница исследованной территории, дальше вдоль берега Марат не забирался. Здесь он смог вычислить расстояние: от Города до южной границы было восемь дней пешего хода. Если ведьма утверждала, что дорога до Узура занимает пятьдесят дней, значит, до цели оставалось еще примерно восемь суток при условии, что гребцы не выдохнутся. Но к вечеру подул устойчивый северо-восточный ветер, предвестник Большого шторма; Сцай поставил парус, и скорость выросла едва ли не втрое.
        Ходить галсами аборигены не умели: торговец шкурами сначала шел под ветром в открытый океан, потом брал риф и круто забирал к берегу на веслах, после чего начинал сначала. Сам берег изменился, растительность стала беднее и сменила цвет на бледно-желтый. Горная гряда понемногу отдалялась в глубь материка.
        Рабы сделались угрюмы, по ночам хрипло выли.
        На шестой день Марат съел предпоследнюю таблетку мультитоника, отменил ночевку, приказал маленькому генералу поторопить Сцая. Жилец тоже не заснул, в полумраке палатки блестел глазами, сопел, хмурил брови.
        - Скоро, - хмыкнул он, в ответ на вопросительный взгляд Марата. - Уже совсем скоро. Розовым мясом чую.
        - Не понял, - сказал Марат. - Что ты чуешь? Узур?
        - Да.
        - Мы даже не знаем, что это такое.
        - Дурак, - ответил Жилец. - Это ты не знаешь. А я знаю.
        Вечером седьмого дня ведьма вытянула руку в сторону берега.
        - Здесь! - крикнула она.
        Заметно похудевший Сцай налег на кормило, разворачивая катамаран.
        Ведьма первой прыгнула в воду и выбралась на сушу. Марат вторым. Огляделся. На запад от голого берега простиралась белесая пустыня; в отдалении, возле гряды чахлых кустов, лежал полузанесенный песком мертвый тюлень.
        Ведьма была сосредоточена и серьезна.
        - Надо спешить, - произнесла она. - Скоро начнется шторм.
        Марат опять покрутил головой.
        Ведьма развернулась лицом на восток, к океану, и сказала:
        - Надо плыть отсюда - в то место, где солнце выходит из воды. Если поплывешь рано утром, то к вечеру увидишь Узур.
        Ее глаза затянуло слюдяной пленкой благоговения, лицо разгладилось и стало почти глупым. Марат всмотрелся в горизонт.
        - На лодке нельзя, - добавила бродяжка. - Там везде подводные камни. Много. Лодка не пройдет. Для Великого Отца мы сделаем плот.
        Марат ничего не ответил. Пошел, увязая в песке, назад, к кораблю. Карабкаясь на борт, с тревогой заметил, что за шесть суток непрерывного хода посудину сильно потрепало: она скрипела и во многих местах дала течь; плетеные из корней и водорослей канаты сильно разбухли и обмахрились. Дикарское суденышко вряд ли выдержало бы обратный путь.
        Да, подумал бывший пилот, всё сходится. Мне продали билет в один конец. Что-то подобное со мной уже было. Семь лет назад, в глубоком Космосе.
        Завидев Владыку, Сцай поспешно пал ниц. Его рабы, урча, пожирали какие-то смрадные потроха. Марат отбросил шкуру, знаком выгнал из палатки Нири, сел рядом со старым вором.
        - Говори, - потребовал Жилец.
        Марат наклонился к самому уху.
        - Она сказала, надо вплавь. Строго на восход, на большую воду… С утра отплываем, вечером - увидим Узур.
        - Ну? - нетерпеливо воскликнул Жилец. - И чего ты ждешь? Делайте плот, и поехали!
        Марат сжал костлявое плечо.
        - Опомнись, старый дурак. Это ловушка. Ведьма работает на заговорщиков. Они всё продумали. Интересная сексуальная девка приходит в Город, ее ведут ко мне, она меня соблазняет, втирает сказочку про Узур, заманивает в открытый океан и топит…
        Жилец расхохотался так оглушительно, что корабль качнуло. Рабы взвыли от испуга.
        - Молодец, - простонал легендарный вор, отсмеявшись. - Уважаю! Наконец ты понял, что такое власть! Теперь слушай меня. Бери генерала и хозяина посудины, гони пинками, пусть снимают поплавок и делают плот. Нири поможет. Я семь лет ждал, я больше не могу. Отдыхать не будем, закинемся тоником - и в путь.
        - Я не поплыву, - сказал Марат.
        Жилец фыркнул.
        - Да и черт с тобой! - сипло провозгласил он. - Обойдусь без тебя.
        - Послушай, - прошептал Марат, - ведьма никогда тебя не видела. Откуда она знает, что ты не умеешь плавать? Откуда она знает, что тебе нужен плот? Говорю тебе, это подстава. Нас предали.
        - Заткнись, - велел Жилец. - Рассвета ждать не будем. Вяжите плот, и отчалим. Когда приплывем - сам всё поймешь. И про Узур, и про бабу свою загадочную. И про меня тоже… А не доплывем, утонем - значит, туда нам и дорога. Я свое пожил, - старик облизал губы и помолчал, как бы готовясь признаться в чем-то важном, - а ты… На тебя мне плевать. Я тебе показал жизнь райскую. Я тебя научил, как брать Фцо. Я семь лет тебя, балбеса, направлял и вразумлял. А сейчас сказки кончились. Хочешь - оставайся, а я поплыл. Только одно учти, сопляк: если я вернусь, ты будешь очень удивлен.
        Марат встал, проверил пистолет.
        Оружие пилота не боялось ни воды, ни грязи.
        Посмотрим, кто кого.
        Вышел из палатки. Бродяжка по-прежнему стояла, глядя на восток. Муугу - ладонь на рукоятке меча - подскочил, посмотрел снизу вверх.
        - Вяжите плот, - приказал Владыка на языке равнины. - Или я убью вас всех. Через час мы поплывем на восход. Ты останешься здесь и будешь ждать. Нири - тоже.
        Генерал хмуро кивнул, выхватил оружие и зашагал на корму, к Сцаю.
        Ты, Жилец, конечно, умный человек. Опытный, жестокий и сильный. Только и я не мальчик уже. Ничего не осталось во мне от арестанта, когда-то сидевшего в песчаной яме на Девятом Марсе.
        Скажем так: почти ничего.
        Давно я понял, Жилец, что власть - это прежде всего паранойя.
        Он снова прыгнул в воду, вышел на берег. Безжизненность пологих серых дюн казалась искусственной. На Золотой Планете не было мест, не захваченных какой-либо растительностью, повсюду что-то росло, цвело, плодилось, извивалось, цеплялось: и на земле, и в воде, и на голых камнях даже - а здесь под ногами скрипел совершенно мертвый прибрежный песок, постепенно переходивший в менее плотный, летучий и сухой песок пустыни.
        Он подошел ближе к останкам тюленя и увидел, что перед ним вовсе не тюлень: узкий череп, длинная пасть, сотни мелких зубов в четыре ряда, хитиновый панцирь, членистые конечности унизаны шипами и крючьями, их восемь, вторая сверху пара втрое длиннее остальных.
        - Пчеловолк, - сказала ведьма за спиной Марата.
        Он вздрогнул.
        Владыке Города-на-Берегу не положено вздрагивать. К Владыке нельзя приближаться сзади. Владыке нельзя ничего говорить, не испросив разрешения согласно ритуалу, утвержденному советом жрецов. За несоблюдение ритуала Владыка может сжечь на месте любого.
        - Его принесло ураганом из пустыни, - продолжила женщина. - Но иногда они сами прилетают на берег. Редко. Не каждый год. Их много. Тысячи тысяч. Они едят всё, что движется, но боятся воды. Их зубы крепче самого крепкого камня. Крепче мечей твоих воинов. За одну челюсть пчеловолка в твоем Городе дают сорок тюленьих шкур или двух рабов…
        Марат хотел наклониться, рассмотреть, потрогать, но тогда ведьма решила бы, что он впервые видит перед собой пчеловолка, а он - полубог (или полноценный бог, как посмотреть) - разумеется, всё на свете видел и в лекциях не нуждался.
        - Ты хочешь плыть сейчас, - тихо сказала ведьма. - Это опасно. Ночью стада тюленей меняют пастбища. Если мы наткнемся на стадо, тюлени нас утопят.
        Вместо ответа Марат схватил ее за шею всей силой, рванул, потащил прочь от мертвой твари. Отойдя на двадцать шагов - бродяжка не сопротивлялась - выхватил пистолет, переключил на стрельбу разрывными, выпустил заряд.
        От грохота заложило уши. Земля под ногами дрогнула, огромный фонтан песка и пара ударил вверх и в стороны. Кривые кости пчеловолка взлетели высоко в желтое небо, по пути распадаясь в прах.
        Потом отшвырнул от себя дикарку и пошел к воде, на ходу туже затягивая широкий пояс, удобнее устраивая под ним оружие.
        Сбросил медный нагрудник, сплошь покрытый искусным орнаментом. Подарок старого воинства к первой годовщине окончания строительства.
        Вошел в воду, поплыл. Рыбка-щекотун ударилась носом в его живот, но, увы, - перед ней было чужеродное существо, чья кожа суха, словно камень, нечем поживиться, дернула хвостом, исчезла.
        Когда слух вернулся - Марат понял, что рабы на корабле опять воют.

8.
        Спустя примерно три часа они нагнали его. Плыли не только быстрее, но и гораздо тише, почти бесшумно. В свете четырех лун плоское тело Жильца можно было принять за спину тюленя или дракона-амфибии, оно перемещалось как бы само собой, затылком вперед. Марату пришлось по грудь выскочить из воды, чтобы увидеть головы ведьмы и Сцая: одна - возле плота, другая чуть в стороне.
        Они меняются, догадался Марат, испытывая легкий укол злорадства. Пока один толкает груз - другой отдыхает. Значит, берегут силы. Ночь среди волн - отнюдь не прогулка даже для аборигена, чьи предки жили у воды на протяжении многих столетий.
        Плечи и спина устали, зато нервы пришли в порядок. Покушения не будет. До берега - несколько километров; если бы дикари хотели утопить Владыку и Великого Отца - давно бы утопили. Или, может быть, там, впереди, в загадочном Узуре, сидит кто-то хитрый и всемогущий, а безымянная ведьма - его шпионка? И оба чужака, Марат и Жилец, нужны ему живыми и невредимыми?
        Скоро узнаем, равнодушно подумал Марат. Рассвет близок. Еще час - и горизонт окрасится густым изумрудным свечением. Большая вода родит Небесный Огонь. Девочка, сидящая возле Небесного Огня, подбросит веток, подует на юное пламя, и костер понемногу разгорится.
        На равнине считалось, что девочка кормит костер валежником и кусками древесной коры. Прибрежные аборигены полагали, что в ход идет жир хвостатых черепах, а также сухие водоросли. Но ни там, ни здесь существование девочки не подвергалось сомнению.
        Они многое умели, эти маленькие разумные существа раннего неолита, и цивилизация их, внешне слабая и примитивная, на самом деле пребывала в периоде расцвета. Они отлично умели добывать пищу, они активно плодились, они умели вырезать на костях тварей прекрасные орнаменты. Но вот сомневаться - еще не умели. Для появления сомнений, крамолы, ереси нужна скученность, всякому сомневающемуся одиночке требуется единомышленник; сомнение может быть рождено в любой отдельно взятой светлой голове, но крепнет - только в коллективе. Сомнением нужно делиться, тогда оно живет.
        Мерно работая руками и ногами, бывший пилот и бывший арестант грустно подумал, что заговор против себя он создал сам, собственными руками. Он основал Город, он собрал одиннадцать племен в единую общность. Он создал народ, и народ немедленно усомнился в своем создателе.
        Семь лет назад на этой планете было иначе. Одинокие бунтари сидели по разным деревням и держали свои идеи при себе. Сейчас у них появилась возможность собираться вместе, и всякий любитель оспорить что-либо теперь мог найти себе товарища.
        Надо было уничтожить их верования, подумал Марат. Надо было разрушить чувствилища и в открытой дискуссии доказать матерям родов, что там, наверху, никакой девочки нет. Что огонь не может появляться из воды. Надо было не только учредить свой культ, но и ликвидировать старый.
        Много вечеров он провел в беседах с матерями родов и еще больше времени - в беседах со своими женами (две из пятерых были дочерями матерей родов); матери были скрытны, дочери - тоже, но в конце концов космогония аборигенов, несложная, но вполне симпатичная, стала ясна бывшему пилоту.
        В незапамятные времена, когда не было ни Верха, ни Низа, ни Добра, ни Зла, существовала Мать Матерей, она же - Великая Сила. Ничего, кроме Великой Силы, не было. Мать Матерей была столь могущественна, что однажды не выдержала самое себя и распалась на две меньшие силы, абсолютно противоположные и несоединимые. Так образовались Две Первые Матери - Верх и Низ. Но и две меньших силы оказались слишком яростны и несокрушимы. Для установления удобного и окончательного миропорядка каждая из Двух Первых Матерей распалась в свою очередь на две еще меньшие силы, опять же - противоположные и несоединимые. Так родились Четыре Первые Дочери. Одна из Двух Матерей (хозяйка Низа), распавшись, породила Землю и Воздух, другая (хозяйка Верха) породила Огонь и Воду.
        В ознаменование сего факта шесть женщин начертали знак, состоявший из трех прямых линий, заключенных в круг и перекрещенных меж собой. Круг символизировал Мать Матерей и делился на шесть секторов, по числу Двух Первых Матерей и Четырех Первых Дочерей.
        Разделившись на части, Мать Матерей прекратила существование, но оставила пророчество о четырех Тжи: великих чудесах, которые произойдут одно за другим, постепенно подготавливая мир к гибели. В момент возникновения четвертого и последнего, самого чудесного Тжи Первые Дочери прельстятся его неземной красотой, вступят в битву друг с другом и снова сольются в единое целое. Останется только Мать Матерей. Потом всё начнется сначала.
        Подробности пророчества держались в тайне, однако из донесений Верховного жреца Марат знал, что среди матерей родов нет единого мнения насчет Города-на-Берегу. Каждая из одиннадцати старух толковала завет по-своему. Одни считали Город вторым Тжи. Другие утверждали, что Город есть обман, декорация, ложный Тжи, и дни его сочтены. Были и те, кто настаивал на самом революционном, парадоксальном варианте: два первых Тжи появились еще в незапамятные времена, ныне память о них утрачена, третьим чудом считается Узур, а Город с его Пирамидой есть четвертый и последний Тжи. Запрет на изображение священного знака есть прямое доказательство приближения конца света. Большой Бродяга явился из-за гор и объявил себя единственным носителем силы - это ли не катастрофа? Скоро Огонь начнет воевать с Водой, а Земля - с Воздухом, Мать Матерей втянет дочерей обратно в свое лоно, и не будет ничего.
        Митрополит, умевший мыслить смело и даже парадоксально, считал, что апокалиптические настроения следует поощрять. Однако сам он, к сожалению, тоже был сыном своего века, впитавшим принципы матриархата с молоком матери. Он не верил, что в начале жизни может пребывать мужчина - даже такой грозный и мощный, как Владыка. Митрополит мог посеять среди народа сомнение, организовать изощренную интригу, провозгласить войну, конец света - что угодно, но вообразить самца источником силы он не мог, такое просто не укладывалось в его голове.
        В идеологии аборигенов самцы вообще не имели места. Все четыре основные стихии имели женское начало и во всех известных Марату наречиях назывались женскими именами. В какой момент сотворения мира появились мужчины и как верования объясняют их роль в деторождении - выяснить так и не удалось. Самец вообще не был включен в систему представлений о Вселенной, воспринимался как часть самки, несамостоятельная сущность.
        Ах, дурак я, думал Марат, хватая широко раскрытым ртом предутренний воздух вместе со сладкими водяными брызгами. Надо было начинать покорение берега с тщательной разведки. Сначала проанализировать их духовный мир и только потом начинать войну, и не простую, а священную. Проливать кровь под знаком исполнения пророчества о четвертом Тжи. А на роль Матери Матерей - чего проще - назначить Жильца. Дешево и сердито. Правда, старик вряд ли пришел бы в восторг от такой перспективы…
        Еще какое-то время - полчаса или чуть больше - он в полную силу работал руками и ногами, пока не ударился рукой об острый подводный камень. Выругался, но понял, что на самом деле следует поблагодарить судьбу. Здесь начинался большой риф, нагромождение кораллов достигало поверхности; неосторожный пловец вполне мог разбить голову или глубоко распороть грудь.
        Марат осторожно влез и сел, оказавшись в воде по пояс, огляделся.
        Небо на востоке светлело. Плот с Жильцом маячил далеко впереди, выглядел как черная точка на зеленом фоне - ни на чем другом глаз не задерживался. В воздухе ощущалось напряжение, поверхность океана была ровной, как стекло, и Марат, отдохнув несколько минут, соскользнул в плотную воду и двинулся дальше, ибо хорошо знал, что в это время года внезапные периоды полного безветрия означают только одно: шторм может начаться в любой момент.
        Но и десять минут неподвижности вполне освежили его. Тяжесть, накопившаяся в мышцах, исчезла. Да, он устал, четыре часа в воде утомили, но не вымотали, не довели до изнеможения. За семь последних лет бывший пилот хорошо понял, что на Золотой Планете невозможно устать, умереть от голода и замерзнуть. Местный воздух богат озоном и кислородом, и в нем, может быть, содержатся еще какие-то субстанции, неизвестные науке, но оказывающие на организм человека самое благотворное воздействие.
        Местная пища калорийна. Родниковая вода целебна. Климат мягок. Здесь жирно, свежо, питательно. Здесь невыносимо сладко. Да, тут есть хищники, готовые прыгнуть тебе на спину и перегрызть трахею, но элементарная осторожность позволяет избежать встречи с ними. Да, тут иногда проносятся ураганы, льют дожди, пылают пожары, но ты всегда найдешь способ укрыться, спастись, переждать.
        Жидкий Джо - кто бы он ни был - не соврал.
        Эта планета не могла иметь другого названия.
        Теперь Марат плыл осторожнее. С рифами шутить нельзя. Циклопические колонии кораллов тянулись с юга на север, в пяти милях от береговой черты, рельеф дна здесь был настолько причудливым, насколько это вообще возможно, с перепадом глубин от нуля до сотен метров. Оставалось положиться на собственные инстинкты и еще - надеяться, что самые опасные обитатели коралловых ущелий - гигантские плотоядные угри - уже ушли на восток, чтобы переждать шторм в открытом океане.
        Впрочем, Марат не чувствовал тревоги: почему-то ему вдруг стало понятно, что сегодня он не распорет живот, ударившись о коралловую ветку, и зубы угря не вцепятся ему в голень, и не вонзится в бок шипастый хвост дракона-амфибии, и Сцай, торговец тюленями, не утопит его, как котенка.
        Ничего плохого не произойдет. Это убеждение крепло с каждой минутой, и чем дальше Марат плыл на восток, тем точнее знал, что впереди его ждет нечто удивительное, уникальное, чистое.
        Вдруг он понял, что спешит, напрягает силы, плыть надоело, хотелось уже завершить путь, достигнуть цели, войти в ворота (если Узур - это город) или раздвинуть ветки (если Узур - это лес), или выйти на берег, если Узур - это остров.
        Спустя несколько мгновений он уже плыл бешеным кролем, далеко выбрасывая вперед руки. И когда вдруг увидел прямо над собой обнаженную женщину с прилипшими к плечам и груди мокрыми волосами - не удивился.
        Ведьма улыбалась и протягивала руку.
        Марат коснулся ногами скользкой, но прочной опоры, выпрямился. Перехватил взгляд Жильца, настороженный, но почти восторженный.
        Солнце наполовину вышло из-за изумрудной ширмы, огромное, бледно-малиновое.
        Здесь была отмель, полоса тверди посреди воды, на коралловый холм нанесло песка и мелких камней; длинная, узкая - не более трех метров - дюна возвышалась из воды едва на высоту ладони; навстречу Марату с мокрого песка один за другим поднимались дикари, у всех - спокойные лица, ясные взгляды, свободные открытые улыбки. Дюна уходила далеко на юг, тут и там видны были тела - аборигены лежали в расслабленных позах, почти все на спине. Главным образом взрослые мужчины, несколько десятков, но были и старики. Кто-то приподнялся, чтобы рассмотреть вновь прибывших, потом снова лег. Кто-то коротко помахал рукой.
        - Узур, - благоговейно произнесла ведьма и убрала со лба мокрые волосы.
        Марат почувствовал, что задыхается.
        Привязанный к плоту старик - серый, дряблый - на фоне рассветного изумрудного великолепия выглядел странно, походил на выловленного в глубинах монстра, какого-нибудь осьминога, никогда не видевшего дневного света.
        - Эй! - заорал он, приподнимая голову и сверля взглядом женщину. - Где само место?
        - Там, где вода меняет цвет, - бродяжка показала. - Видишь?
        - Да, - сказал Жилец. - Это под водой? Надо нырять?
        Ведьма кивнула.
        - Глубоко?
        - Не очень. Но лучше взять камень.
        - Дура! - истерично выкрикнул Жилец. - Как я могу взять камень? Привяжите!
        Ведьма посмотрела на Марата, протянула руку.
        - Дай мне свой пояс.
        Марат снял ремень. Пистолет упал в песок. Женщина присела, отставив крепкие ягодицы, в движениях ее нагого тела была невинность и свобода; решительно ухватилась за бревна, без видимых усилий перетащила плот с Жильцом через отмель.
        Камни, разумеется, лежали здесь же, наготове. Бродяжка взяла один, обвязала ремнем. Затянула узел на запястье старого вора.
        Жилец дрожал, слюна текла из угла рта, лишенный ногтя палец совершал бессистемные животные колебания, словно отброшенный ящерицей хвост.
        Марат прыгнул в воду, схватил скользкий конец бревна, потянул на себя плот. Толкнул перед собой, поплыл. Через минуту - когда понял, что пора, это здесь, цель достигнута - стиснул предплечье старика. Дернул ремень, камень пошел вниз. Жилец закрыл глаза, прохрипел фразу на незнакомом языке, и вода сомкнулась над ним.
        Марат нырнул следом.
        Своего компаньона не увидел. Зато хорошо видел в десятке метров под собой густой лес красных водорослей и огромных размеров предмет: геометрически правильный куб, косо погруженный в коралловый лес и этими же кораллами обросший. Высота каждой грани - не менее тридцати метров. На ближнем к поверхности углу коралловая короста была отбита. Марат сделал несколько мощных гребков. Вблизи загадочный артефакт поразил его размерами и точными формами - разумеется, это было нечто, созданное руками разумных существ, но думать об этом не хотелось, а хотелось доплыть и коснуться рукой.
        Он положил ладонь на заросшую ракушками, заизвесткованную поверхность и содрогнулся от боли. Закричал, окутался сизыми пузырями воздуха. Удар был похож на электрический, но много сильнее и резче - пронзило от затылка до пяток, проткнуло каждую мышцу, взорвало каждый капилляр. Оглушенный, Марат ударил воду ногами, рванулся из зеленой полумглы вверх, к свету, подъем был вечным, в глазах потемнело. Хрипя и кашляя, бывший пилот всплыл на поверхность.
        Руки, впрочем, слушались, и ноги тоже; резко загребая, он вдруг понял, что способен выпрыгнуть из воды по пояс. Вдохнул - воздух показался твердым, его хотелось грызть. В глазах сияли разноцветные огни. Двумя рывками добравшись до дюны, Марат вышел на песок. Пошатнулся. Бродяжка смотрела на него с улыбкой.
        Марат запрокинул голову и закричал от восторга.
        Потом женщина показала куда-то рукой, он всмотрелся, увидел голову, торчавшую из воды.
        Вспомнил, что он не один, что вокруг чужой мир с чужими законами. Доплыл до единственного и последнего товарища - Жилец свободно держался на воде, осторожно загребая руками. Кинул на Марата спокойный взгляд, прокаркал:
        - Ну? Ты всё понял?
        Марат захохотал, оттолкнулся, вылетел из воды, рухнул обратно.
        - Нет! - крикнул он. - Ничего не понял!
        - Идиот, - простонал Жилец. - Это Кабель.
        Марат нырнул, вынырнул, засмеялся.
        - Теперь понял! Понял!
        Старик выплюнул воду, поднял над водой сухую, клешнятую руку, посмотрел деловито. Лицо его сложилось в гримасу угрюмой сосредоточенности.
        - Заткнись. Мне нужно еще… Нырнем вместе… Ты поможешь. Но сам - больше не трогай, понял? Два раза нельзя. Сердце не выдержит.
        - Давай, - ответил Марат.
        На этот раз он рассмотрел куб внимательнее. Судя по очищенному участку, аборигены посещали это место на протяжении многих десятков или даже сотен лет. Каждый ныряльщик пытался отбить камнем или ножом хотя бы малый кусок коралловой шубы. Видимо, для достижения нужного эффекта прикасаться нужно было к самой поверхности артефакта. Но всё же куб пребывал под водой достаточно долго, чтобы покрыться толстым панцирем отложений, и если верхний слой кораллов удалось снять, то для полной очистки дикари просто не имели нужных технологий.
        Он увидел, как Жилец кладет ладони, касается лбом, грудью, тощее тело сотрясали удары, глаза были широко раскрыты и безумны, изо рта рвались пузыри; потом, с невероятной ловкостью развернувшись, старик ударил Марата по плечу, дико оскалился, показал жестом: хватит, возвращаемся.
        И торпедой взмыл к поверхности.
        Вдвоем они вышли на песок. Марат уже забыл, как выглядит его напарник в вертикальном положении, и сейчас обнаружил, что Жилец на голову ниже его.
        Мышц под его кожей почти не было. Торчали ребра.
        - Теперь вы знаете, что такое Узур, - весело сказала бродяжка. - А теперь нам надо на берег. Вечером начнется шторм.
        Она показала на лежавших аборигенов.
        - Сегодня все они поплывут назад. Чтобы переждать шторм на берегу. Когда ветер стихнет, они вернутся обратно в Узур.
        Жилец широко улыбнулся, шагнул к ней и поднял руку.
        - Теперь вы знаете, - добавила ведьма, - что в Узуре есть всё…
        Доброжелательным, но непонимающим взглядом она смотрела, как Жилец тянет к ее горлу лишенные ногтей пальцы.
        - Нет! - закричал Марат и прыгнул, но тут же был отброшен толчком второй руки старика; отлетел на несколько метров, рухнул в воду. Когда выплыл и опять подбежал - наткнулся на новый удар, еще более сильный и резкий.
        Снова полез, ломая ногти о колючие наросты, обдирая колени, выкашливая воду из легких, содрогаясь от ярости и отчаяния, хотел спасти, помешать, остановить; бродяжка хрипела, пыталась вырваться; лицо старика сделалось багровым и сосредоточенным; сжав губы, прямой рукой поднял женщину вверх, она сильно дернула руками и ногами, потом глаза выкатились из орбит. Жилец аккуратно положил ее на песок. Проверил пульс на шее, оттянул веко, деловито всмотрелся.
        Марат подполз, ухватил отвратительно тонкие голени убийцы, рванул, желая опрокинуть, вгрызться в глотку, покарать - но вместо этого зарыдал.
        - Надо бы всех… - задумчиво произнес Жилец, оглядываясь. - Но не успеем. Разбегутся.
        Марат поднял голову. Слезы застилали глаза.
        - Зачем? Зачем?!!
        - Дурак, - ответил Жилец, деловито осматривая собственные руки. - Это Кабель. Про него никто не должен знать. Я бы и тебя тут оставил… Но… не могу. Все-таки семь лет… Привык…

9.
        Тебе крупно повезло. Ты человек эпохи межзвездных перелетов и современник биотехнологической революции. Ты счастлив, и счастливо всё человечество. Оно наступает, покоряя один мир за другим. Межзвездная экспансия неостановима. Ресурсы неисчерпаемы, богатства неслыханны. Гомо сапиенс, трансформированный то ли из духа святого волей бога, то ли из обезьяны логикой природы, перестал сомневаться в своих возможностях. Его власть бесконечна.
        Бог не нужен; идея создателя не отменена, но законсервирована, как слишком архаичная. Природа тоже не всесильна - ее нельзя победить, но можно договориться. Человек объявлен началом и концом всего сущего.
        Болезни в прошлом. Старение считается вредной привычкой. Много тысяч лет возможности твоих предков ограничивались возможностями их бренных тел. В старых книгах написано, что в сорок лет у предков болела печень, в пятьдесят - обвисала кожа, в шестьдесят - шалило сердце. Таковы были правила игры в истероидном мире бензина и электричества.
        Если человек заболевал, он шел к хирургу, и тот, вооружившись варварским лезвием, вырезал больной орган. Металлические скальпели, металлические протезы - трудно представить, что когда-то людей окружали только металлы.
        Ныне каждый, подкопив немного денег, может посетить имплантатора и купить новую кожу, или глаза, или память.
        Металлические агрегаты ревели и скрипели, а человек наивно доверял им свою жизнь. Ныне он имеет дело с бесшумными, не имеющими запаха живыми машинами. Их детали практически не изнашиваются.
        Ничто не изнашивается. Никто не стареет. Повсюду покой и благожелательная размеренность. Смерть - больше не закон, а уважаемая традиция. Обычно где-то на сто десятом году жизни среднему гражданину Межзвездной Федерации надоедает жить - и он умирает. Иногда раньше, если происходит потеря интереса; такие случаи известны как «синдром Мафусаила».
        Но ты не просто сын своего века, ты избранный. Твоя профессия называется «межзвездный судоводитель».
        Тебя отобрали в раннем детстве. Проверили хромосомы, провели тесты и признали годным, потому что ты внимателен, терпелив и не склонен к агрессии. У тебя редкий психотип, нечто среднее между флегматиком и сангвиником. Иные тесты вместо названий имели номера или носили фамилии создателей, и ты - еще мальчик - только потом, спустя годы, узнал, что такое «тактильная линейка» или «скорость реакций по методу Брауна».
        Потом тебя десять лет учили. Ты рос, мужал и однажды понял, почему выбор пал именно на тебя.
        Ты умеешь быть нежным. Предупредительным. Верным. Честным. Уравновешенным. Добрым.
        Ты очень, очень хороший человек.
        Ты вырастаешь и видишь, что женщины сами ищут твоей дружбы. Ты имеешь дело с биомами - значит, ты настоящий мужчина. Сильный, но чувственный. Ты способен на сострадание, ты умеешь терпеть и не умеешь лгать.
        Тебе преподают биомонтаж, психотехнику, рефлектологию, анатомию квазиживых систем, фундаментальную теорию эмоций, этику биотехнологии. Объясняют разницу между машиной и человеком. Человек способен на подлость - биом не способен. Человек может предать и унизить - биом не может. Живая машина невинна. Тебе объясняют, что среди собратьев по биологической нише ты можешь чувствовать себя некомфортно и столкнуться с проблемами в общении. К тебе прикрепляют личного психотерапевта, чтобы ты не сошел с ума и не покончил с собой.
        Когда ты подключен к нервной системе биома, его страхи и восторги становятся твоими страхами и восторгами. Потом, когда ты разрываешь ментальный контакт и возвращаешься к себе подобным, страхи и восторги людей кажутся тебе смешными и жалкими. Ты живешь на другом уровне эмоций, ты знаешь другую силу чувств.
        Сегодня женщина любит тебя и шепчет на ухо милую чепуху - а назавтра ты кладешь пальцы на разъемы, и тебя накрывают волны любви такой силы, что женская любовь кажется пресной забавой.
        Однажды ты понимаешь, что хорошим человеком быть трудно. Иногда - невыносимо трудно. Мучительно трудно. В какой-то момент тебе кажется, что ты рожден уродом. Что ты счастлив только в утробе и нигде больше. Но уже поздно. Любовь машины - сильнее и слаще самого сильного и сладкого наркотика. Машина глупа, наивна, бессловесна. Она умнее собаки или дельфина, но она - не животное. Ее можно выключить и разобрать на части. Она живая ровно наполовину, и ее любовь - только наполовину любовь; но и такая, половинная электронная любовь много сильнее человеческой.
        Потом ты просто живешь с этим. Взрослеешь и привыкаешь. Находишь себе подругу. Сначала она говорит, что ей хорошо с тобой, что ты самый лучший, самый добрый и великодушный. Потом она начинает раздражаться. Потом кричит, что это невыносимо, что ты любишь женщину, как машину. Ты не знаешь, что ответить. Слабенькие электрические разряды, бегающие по нервам живой женщины, плохо возбуждают тебя. С женщиной слишком просто. Иногда совсем неинтересно. У женщины девять основных нервных узлов, а у биома - сотни. В момент решающего объяснения ты комкаешь ресторанную салфетку и осторожно замечаешь, что энергия не должна застаиваться в горловой чакре, а твоя собеседница в ответ плещет тебе в лицо вином из бокала.
        Появляется вторая подруга. Третья. Сначала они говорят, что им интересно. Потом уходят. Им нужная вся твоя любовь, а не остатки. Одна просто использует тебя, другая удовлетворяет любопытство, третья честно признается, что влюблена, но тебе с ней скучно. Ты проводишь пальцем по ее шее, сбоку - она закрывает глаза и громко дышит. Слишком просто, вяло, предсказуемо. За десять лет ты освоил семьдесят пять вариантов тактильного воздействия на квазиживую плоть. Ты помнишь, что при двойном мизинцевом давлении высокой интенсивности на средние области гипофиза в кровь биома выбрасываются гормоны типа «зет», а при кратковременной стимуляции двенадцатого участка лобной доли в седьмой рецепторной системе падает напряжение.
        Обычная женщина слишком груба для тебя.
        Часто ты думаешь о себе как о чудовище и опять идешь к психотерапевту.
        Потом ты находишь особенную женщину. Ее зовут Юла. Она всё понимает. Она смеется над тобой. Она не верит, что ее любовь слабее любви монстра, собранного из кусков живой плоти. И она доказывает тебе это. Ты шокирован и счастлив. Ты влюблен.
        К этому времени ты давно вышел из касты пилотов, сбежал, поменял имя и лицо. Ты понял, что не хочешь прожить жизнь, лаская пальцами искусственные мозги и нервные окончания. Ты порвал с карьерой пилота и не пожалел. К сожалению, ты добываешь свой хлеб преступным ремеслом, но это временное состояние; в будущем ты планируешь найти что-то легальное и спокойное. Где-нибудь на дальней окраине обитаемого космоса, на одной из новых планет, где не так строг административный контроль, ты предполагаешь осесть и жить, как все нормальные люди, трудясь в поте лица.
        Ты десять лет просидел в изолированном от мира городке Федеральной пилотской академии, тебе слабо знакома жизнь городов. Ты осторожно заводишь знакомства. В твоей голове уникальные знания, в пальцах редчайшие навыки, но ты вынужден изображать обыкновенного юношу, любителя музыки, спортсмена и весельчака.
        Ты перемещаешься с планеты на планету. Жизнь везде разная - и совершенно одинаковая. В большинстве старых обжитых миров действует один и тот же простой принцип: абсолютный комфорт есть абсолютный контроль. Хочешь покоя, воли, счастья, сытости? Желаешь работать, рожать детей, развлекаться, сочинять музыку, коллекционировать, инвестировать, бездельничать, саморазрушаться, строить вечные двигатели - пожалуйста, говорят тебе. Всё, что угодно, - только под нашим контролем. Ты говоришь, что умеешь сам себя контролировать, - тебе отвечают: верим, но извини, не до конца. Ты все-таки человек, иногда против тебя может восстать твоя природа. Ты мятежный дух, заключенный в тюрьму из костей и мяса, не забывай об этом и уважай нас, потому что мы - власть и если тебе не хватит собственной власти над собой, мы поможем тебе.
        А ты даже не можешь сказать, что рожден пилотом и умеешь управлять колоссальными силами, заключенными в рабочих плавниках корабля. Ты только молча киваешь. Согласен. У меня будет все, что я пожелаю, а у вас - власть надо мной.
        Проводя вечера в размышлениях, медитациях и молитвах, ты понемногу привыкаешь к новой жизни, и твоя подруга тебе помогает. Вам хорошо вместе, и ты клянешься себе, что больше никогда не погрузишь ладони в серое вещество биома. Человеческая любовь много слабее любви живой машины, но в этом и заключается ее ценность.
        Потом везение заканчивается. Тебя отправляют в пересыльную тюрьму и приказывают ждать, зарывшись в синий песок.
        Ты не всё узнал про внешний мир. Два года скитаний вне стен Пилотской академии - слишком малый срок для того, чтобы научиться жить среди людей. Выяснилось, что твои навыки были нужны не только тебе. Чужие глаза наблюдали за тобой, и однажды старый умный человек хладнокровно сделал тебя соучастником убийства.
        Ты привыкал к одному миру, но оказался в другом. Ты искал покоя и тишины - нашел боль и смерть. Ты искал любви - нашел грязь. Ты надеялся, что тебя полюбит женщина, - тебя полюбили маленькие, скользкие от пота четырехпалые существа, странно похожие на земных женщин. Из них была одна, самая умная и сильная, - вдруг ты понял, что испытываешь к ней ответные чувства. И не просто любишь, нет. Ты понимаешь, что она имеет над тобой власть.
        Ты ходишь по земле, пахнущей шоколадом, дышишь ванильным воздухом. Плаваешь в сладкой воде. Тебя окружают гуманоиды, не способные добыть огонь трением. Беспомощный старик помыкает тобой - ты ничего не можешь с ним сделать, потому что он сильнее. Он - парализованный ниже шеи - ухитрился полностью подчинить тебя своей воле.
        И вот, прожив семь лет на дикой планете, ты обнаруживаешь, что повзрослел.
        Нет никакого комфорта. Нет никакого контроля. Есть только власть или ее отсутствие.
        «Комфорт», «контроль» - это слова рабов.
        Кто свободен, тот имеет весь комфорт и весь контроль.
        Оказалось, что ты, обученный искусству управления космическими кораблями, умеющий перемножать в уме четырехзначные числа, хранящий в памяти тысячи сложных формул, умный, тонкий, сложный человек, наделенный уникальным талантом, не так силен, как тебе думалось. Есть другие, дикие и грубые, не читавшие книг и не слушавшие лекций в университетских аудиториях, они крепче и умнее тебя. Ветхий уголовник, просидевший полжизни в тюрьмах, знает о жизни и смерти больше тебя. Дикая безымянная девушка, вплетающая в волосы сухие жилы ящериц, верующая в наивные пророчества и примитивные священные знаки, смотрит на тебя, как на ребенка, и ты - блестящий интеллектуал и великолепно вышколенный профессионал - готов сделать всё, что она скажет, есть из ее рук, бесконечно слушать ее певучие речи и идти за ней куда угодно.
        И вот - один из них убивает другого, а ты не способен помешать. Это не твоя битва. Тебя отодвинули в сторону. Ты не нужен. Ты не умеешь душить, губить, умерщвлять, устранять неугодных. Ты просто не способен мыслить такими категориями. Ты ничего не понимаешь в древних механизмах насилия и вынужден бессильно скрипеть зубами, пока старик, погубивший твою судьбу, хладнокровно лишает жизни существо, которое ты любил.
        Ты был помазан любить живое, но не властвовать.

10.
        Он гнал Марата шесть дней.
        Гнал и бил.
        Начал сразу, там же. На песчаной отмели в зеленом океане.
        Марат ухватил ведьму за скользкие плечи, приподнял - голова откинулась; под неестественно белыми скулами видны были багровые следы пальцев старика. Положил мертвую на песок, взял камень - один из лежавших у воды, приготовленных для всякого желающего нырнуть и коснуться чуда - и бросился, двумя руками занеся оружие над головой.
        В теле ощущалось столько сил, что Жилец, казалось, был обречен. Марат прыгнул, но старик увернулся и схватил его за запястье. Марат заорал от боли. Чудовищная сила подняла его в воздух и понесла над изумрудной волной.
        Перевернувшись несколько раз, он рухнул в воду, выгреб к берегу, выскочил, снова рванулся - и снова проиграл: Жилец схватил его за волосы, сбил с ног, несколькими ударами по лицу ослепил и оглушил. Марат пытался противостоять, но только месил кулаками воздух. Никогда в жизни он не чувствовал себя так глупо: в мышцах и суставах ощущалась взрывная мощь, вдобавок утроенная, удесятеренная гневом, но соперник - еще час назад жалкая, высохшая, привязанная к мокрым бревнам смрадная мумия, говорящая голова, желтый полускелет, беспомощный паралитик - теперь был средоточием еще более мощной силы. Невероятной, запредельной.
        Наверное, Жилец ждал просьбы о пощаде. Бил, разумеется, не в полный замах, дозированно. Не калечил, а воспитывал, давал понять, кто из двоих теперь главный. Но Марат не стал умолять. Даже когда понял, что не может сопротивляться, и опустил руки, молчал. А Жилец наносил удары: мерно, через равные промежутки.
        Когда хватка ослабла, бывший пилот сумел вырваться. Прыгнул - но уже не в атаку, а назад, прочь. Поплыл на запад, выплевывая обломки зубов. Однако сила никуда не исчезла - вода стала плотной, но и более послушной, раздвигалась сама собой. Попробовал работать только ногами - получилось. Заскользил, изгибаясь, чувствуя ярость и отчаяние.
        Спустя полчаса налетел порыв холодного ветра, и первая волна - еще несмелая, пологая - подняла его. Оглянулся - горизонт был черен, в плотных тучах сверкали короткие лиловые молнии. А совсем рядом, в нескольких метрах сзади, плыл Жилец. Справа и слева от головы неправдоподобно быстро появлялись из воды и уходили в воду белые острые локти. Марат прибавил скорость, но не прошло и минуты - старик нагнал его, схватил сначала за щиколотку, потом за плечо, рывком развернул и вцепился в горло. Марат ударил в ответ, но морщинистая физиономия Жильца не выразила даже минимального неудовольствия, напротив, убийца забавлялся, рот его был оскален, глаза излучали наслаждение. Пинаясь и кусаясь, оба стали тонуть, а когда задохнулись, расцепились и всплыли - наверху уже бушевало и ревело.
        Не обменявшись ни единым словом, они поплыли на запад. Волны и ветер не мешали Марату - наоборот, возбуждали: если он оказывался наверху, на самом гребне, то мог видеть далеко впереди серый берег.
        Обратный путь занял вдесятеро меньше времени. Когда разбитые подглазья превратились в опухоли, Марат потерял направление и запаниковал, но очередная волна сильно ударила его о дно, а следующая - толкнула в спину и выбросила на твердое. Хрипя и отплевываясь, он пополз, понимая, что левая рука то ли вывихнута, то ли сломана. Добравшись до сухого места, сел, обернулся.
        Жилец стоял над ним, широко расставив ноги. Голый, мокрый, невообразимо тощий. На берег за его спиной накатывали свинцовые валы.
        Ветер швырял в лицо водяную взвесь, имевшую вкус меда.
        Корабля он не увидел. Очевидно, шторм отнес их далеко от места, где должны были ждать Муугу и Нири. Не было также никого из старожилов Узура; бродяги всегда были предусмотрительны и отплыли с песчаной отмели заблаговременно и сейчас, может быть, спасались от урагана, зарывшись в песок. Так семь лет назад зарывался и сам Марат, арестант пересыльного пункта на Девятом Марсе.
        Жилец прокричал что-то, но от грохота Марат не разобрал ни слова, уловил только интонацию. Старик был счастлив. Проорав несколько фраз, он подскочил и пнул Марата ногой в живот; бывший пилот понял, что ничего не закончилось. Напротив, всё только начинается.
        Он поднялся, сплюнул воду и кровь. Побежал.
        Сила никуда не исчезла. Ступни сами отталкивались от слежавшегося песка.
        В тот первый день Жилец трижды догонял его. Сильным пинком опрокидывал и бил ногами в лицо или живот.
        Марат не чувствовал ни одышки, ни усталости, ни голода, ни жажды. Только боль и желание оторваться от преследования. Даже грохот урагана не пугал, казался единственно верным звуковым сопровождением происходящего.
        Пена и брызги воды попадали в горло, он замедлял бег, чтобы восстановить дыхание, и тогда Жилец догонял, сшибал с ног подножкой или ударом кулака в спину и опять бил, молча, умело, без суеты.
        Во второй половине ночи при свете четырех лун Марат решил дать бой и разработал план. Идея была в том, чтобы увеличить скорость бега до максимальной и усыпить бдительность преследователя, а потом резко остановиться, развернуться и атаковать на встречном курсе. К этому времени опухоли под глазами исчезли, и даже поврежденная рука перестала болеть. Марат сосредоточился на работе ног, забрал немного в сторону, ближе к берегу, где песок был более плотным, и взял такой темп, что сам удивился.
        Под утро хлынул ливень. Волны стали вдвое выше. В первые дни Большой шторм всегда особенно силен.
        Дышать сломанным носом было нелегко.
        Решившись, Марат откинул назад плечи, затормозил и обернулся. И закричал от отчаяния.
        Оторваться не удалось: Жилец был прямо за спиной, в одном шаге.
        Он вытянул руку и толкнул Марата пятерней в лицо. Сверкнул глазами, вытер мокрое лицо, заорал:
        - Слишком просто!
        И опять ударил ногой. Словно железный рельс врезался в ребра. Марат упал.
        - Ты никуда не денешься! - выкрикнул старик, перекрывая рев шторма, и развернул костлявые плечи. - Тебе не убежать от меня! И не победить меня! Я - Жилец, понял? Таких, как ты, я ломал каждый день! Если сомневаешься, вставай и возрази!
        Марат поднялся, набрал полную грудь воздуха - сладость его показалась бессмысленной, кощунственной - и бросился прочь.
        Вспомнил о пистолете - и с тоской понял: оружие осталось в Узуре, смыто с отмели первой же большой волной и сейчас лежит где-то на дне, в коралловых кущах. Разумеется, там есть встроенный маяк, потерю можно отыскать по радиосигналу, но для этого надо добраться до капсулы и реанимировать издохшую аппаратуру.
        Мысль о капсуле вернула Марата к действительности. Я не дикарь, вспомнил он, я не бродяга, достигший вожделенного Узура, я человек разумный, я пилот, заброшенный на окраину цивилизованной Вселенной. Моя задача - выжить, по возможности не навредив обитателям этой планеты. Меня найдут. Меня вернут в старые миры, накажут за проступки и отправят восвояси. Я не должен убегать.
        Он понемногу сбавил скорость и остановился.
        Жилец догнал его прогулочным шагом.
        - Подожди! - крикнул Марат и поднял руку. - Стой! Я всё понял!
        Старик покачал головой.
        - Еще не всё, - басом возразил он, и его нога снова врезалась в живот Марата.
        - Я понял, понял! Ты сильнее, я слабее, хватит! Давай поговорим!
        - Дурак! - ответил Жилец. - Это и есть разговор!
        И отвесил столь размашистую оплеуху, что Марат улетел к самой кромке прибоя; тут же его с головой накрыла зеленая пена.
        Встал, выбрался на сухое - и опять побежал.
        На третьи сутки впал в прострацию. Сила текла через тело бесконечно, неостановимо, заряжала мускулы, наполняла кровью ткани, даже член нелепо дыбился, но теперь щедрость силы не восхищала, а бесила Марата. Лучше бы иссякла. Лучше бы всё закончилось. Тогда можно упасть, задохнуться, поджать к животу сведенные судорогой ноги, разрешить себе стон, или крик, или мольбу о прекращении пытки. Его не Жилец пытал - над ним глумился сам Узур, легендарный Разъем, Кабель, источник молодости и здоровья.
        На четвертое утро он круто повернул на запад, прочь от берега, и попытался спрятаться в скалах, но Жилец без труда отыскал его, швырнул, громогласно ругаясь, острый обломок гранита и сильно, в кровь разбил лоб; в несколько тигриных прыжков нагнал и выволок за волосы на берег.
        На пятые сутки Марат подумал, что к ударам можно привыкнуть. Однако примерно та же мысль посетила и Жильца: на закате того дня он бил Марата особенно долго. Валил, потом разбегался и - ногой. Или хватал за шею, погружал лицом в песок и давил сверху. Потом старику надоедало, и пока он прикидывал, что бы еще придумать, Марат вставал и бежал дальше.
        Как быть, если у тебя бесконечная сила, а у твоего врага - впятеро большая?
        Сражаться бессмысленно, убежать невозможно. Можно было покориться, умолять, целовать ноги, но этого Марат никогда не умел.
        В начале шестого дня они достигли окраины Города.
        Первый встреченный ими абориген коптил рыбину на костерке, загородясь от ветра растянутой тюленьей шкурой. Увидев двоих голых гигантов, он вскрикнул от ужаса и бросился прочь. На шум из хижины выбралась его жена, и Жилец, оглушительно зарычав, тут же сорвал с нее набедренную повязку и набросился, вцепившись зубами в крупные груди. Абориген вернулся, крича уже не от страха, а от возмущения, но старик сломал ему шею одним коротким ударом, не прекращая фрикций. Женщина визжала, перекрывая грохот прибоя, и понемногу из засыпанных песком вигвамов стали выходить прочие дикари, судя по сонным физиономиям - община бхиу, безобидные поедатели крабов, соплеменники Митрополита, когда-то покорившиеся Марату без боя. Увидев непотребство, кто-то побежал к чувствилищу - доложить матери рода, и Марат понял, что ему следует исчезнуть. Остановить Жильца нельзя, а просто стоять рядом - бессмысленно, нелепо и опасно. Никто в Городе не знал, как выглядит Великий Отец, а вот его сына, Владыку, видели почти все. Но видели в славе и могуществе, в сиянии медных доспехов, в толпе жрецов и охранников, а не таким, как теперь:
окровавленным и плачущим от отчаяния.
        Стараясь не слушать вопли дикарей и сладострастный рев бывшего паралитика, Марат отошел в сторону, по огромной дуге обогнул пригороды с южной стороны, и когда добежал до Пирамиды, поблагодарил Кровь Космоса за то, что ни один из встреченных по пути аборигенов не успел испугаться.
        Стражники у западного входа от изумления забыли упасть ниц, а спустя три секунды Марат уже был на самом верху. Здесь ему полагалось ходить медленно, сотрясая каменные плиты пола тяжелыми шагами, ибо обладатель высшей власти никогда и никуда не спешит, но власть, судя по всему, уже нашла себе нового хозяина; скользя мокрыми ступнями по гранитным прямоугольникам, бывший Владыка рысью метнулся через комнаты, отшвырнул замешкавшегося солдата внутренней стражи, всем телом налег на дверь, а когда задвинул за собой засов, понял, что не пойдет в капсулу, не станет налаживать связь и заниматься поисками оружия.
        С пистолетом или без него - Жилец всё равно сильнее.
        Издалека, перекрывая завывание ветра, донесся шум, кричали люди, много, вопли ужаса множились, пока не слились в единый звук, неприятный, как скрежет ножа по фарфору, и Марат, на ватных ногах подойдя к окну, заставил себя посмотреть вниз, на свой Город.
        Он простоял у окна весь день. Наблюдал, как Жилец двигался от улицы к улице, сквозь хижины бедняков и ухоженные дворы богатых рыботорговцев. Путь его отмечался дымами пожаров и телами дикарей, подброшенными высоко вверх.
        Кто-то стучал в дверь: генералы, или жрецы, или жены, или все вместе - но Марат не шевелился.
        Иногда внизу сверкала медь - очевидно, зажиточные горожане, которым разрешено было иметь металлическое оружие, пытались защищаться. Иногда, если Жилец громил и разваливал очередное чувствилище, крики боли и ненависти становились особенно невыносимы. Одиннадцать племен жили в Городе-на-Берегу, одиннадцать чувствилищ сложены были из камней и тюленьих хребтов в разных его районах, и одиннадцать хоровых стенаний вознеслось к низкому пепельному небу.
        Почти все они были рыболовы и плавали лучше, чем ходили. В спокойную погоду они бросились бы к берегу и попытались спастись в воде. Океан кормил их и одевал. Океан каждое утро выталкивал в небо их светило. Но сегодня океан был темен и зол, обрушивал на берег мутные волны и не желал защищать маленьких двуногих прямоходящих.
        Потом всё кончилось. Крики превратились в плач, и Марат, обливаясь потом, повернулся лицом к двери.
        Жилец мог войти потайным ходом, через комнату Нири, но сейчас был не тот случай. Семь лет - достаточный срок, чтобы понять: Великий Отец пойдет по парадной лестнице, через зал для приемов, через спальни жен.
        Марат ждал новой серии криков. Даже опустил глаза, ожидая, что из-под двери потечет кровь. Ему казалось, что новый Хозяин Города убьет всех мужчин во дворце. Но воцарилась странная тишина, и пока тянулись минуты безмолвия, в голову вползла простая и свежая мысль.
        Прыжок из окна. Хороший способ всё закончить.
        Пирамида выстроена уступами, но если отойти к противоположной стене, сильно разбежаться и вылететь головой вперед - есть шанс набрать хорошую скорость и надежно приложиться виском о мокрый гранит.
        Достойный финал, подумал он. Семь лет. Скольких я убил собственными руками? Будь за поясом пистолет, можно было бы посчитать. В обойме полторы тысячи зарядов, из них двести разрывные, каждый выстрел - одна смерть. А еще я стрелял в них зажигательными. И топтал носорогами. Мои воины вонзали в них копья, разбивали черепа томагавками и ломали кости дубинами. Нет, безумный Жилец тут ни при чем. Мне давно пора прыгнуть головой вперед. Мне, наверное, надо было сделать это сразу, в первый же день…
        Грохот оглушил его, заставил вскочить и прижаться спиной к стене. Задрожали стены, из щелей в потолке посыпался песок, и дверь, изготовленная из дерева зух, не поддающегося обработке каменными орудиями, треснула пополам и обрушилась внутрь комнаты.
        - Вот и я, - весело произнес Жилец и лишенными ногтей пальцами обтер с глазниц чужую кровь. - А ты чего такой грустный?
        Часть четвертая

1.
        Вторую годовщину Дней Отцовского гнева решено было праздновать с размахом. На главной площади Города выставили двенадцать котлов с похлебкой из тюленьей требухи для услады желудков всех желающих. У самого большого котла с раннего утра должен был встать лично Митрополит, дабы непринужденно общаться с народом, читать заздравные молитвы, благословлять на добрые дела, ну и - главное: наблюдать за тем, чтобы еда доставалась самым сирым, голодным и бедным и чтобы каждый сирый, голодный и бедный не подходил к раздаче более одного раза.
        Действо предполагали начать ровно в полдень с торжественного явления Владыки Города и его Великого Отца. После общей молитвы о добром улове главное мероприятие: извлечение внутренностей личных врагов Великого Отца. Сразу после казни ритуальная свадьба: Великий Отец забирает невинность восьми юных девушек на алтаре главного храма, под ликующие крики и песнопения пяти тысяч собравшихся. Далее разбрасывание в толпу медных перстней и браслетов работы придворного ювелира, финальная молитва.
        Личные враги уже неделю ждали своей участи. Два старых воина - их наконец поймали в северо-западных ущельях - признались палачу во всех прегрешениях и неоднократно подтвердили, что главный и последний беглец - генерал Муугу - давно мертв. Съеден горцами.
        Невесты тоже были готовы, их здоровье изучено и признано отличным, невинность удостоверена.
        Согласовав все детали программы и особенно тщательно обсудив ритмический рисунок ударов в бубен в момент укладывания девственниц на алтарь, Отец слабым наклоном головы отпустил жрецов. Митрополит, как обычно, ушел последним, а в дверях задержался, по привычке ожидая дополнительных конфиденциальных поручений. Их не последовало, и на скопческом личике первосвященника отразилось беспокойство, но лишь на миг. Потом створки за ним плотно сомкнулись.
        Митрополит слишком боялся Отца.
        Все боялись Отца. Ротация кадров была тотальна. Ни один сановник, включая самых высокопоставленных и преданных, не мог быть уверен, что завтра палач не вонзит в его живот кривой медный ятаган и не покажет ревущей толпе дымящиеся петли кишечника.
        Отец подошел к окну, окинул взглядом Город - в это время дня серо-синий - и сказал:
        - Площадь маловата.
        Задумчиво вытянул длинную руку, показал пальцем:
        - Вон те хибары надо снести.
        Посмотрел на Марата яркими голубыми глазами, нахмурился.
        - В Городе двадцать тысяч папуасов. Площадь вмещает пять тысяч. Одного из четырех. Один празднует, а где остальные трое? Бездельничают? Жрут черепашью икру? Нам нужна настоящая большая площадь.
        И ухмыльнулся:
        - А лучше новый Город.
        Розовое мясо на его пальце блестело: вечерний туалет закончился час назад, Отец был в пять слоев покрыт маслом чихли.
        В последний год кожа на лице старика разгладилась, голос стал мягче и гуще, а главное - отросли волосы. Седые, но богатые.
        - Что скажешь? - спросил он.
        Марат не ответил. Ударил кулаком подушку, отвернулся к стене.
        - Нам нужны носороги, - пробормотал Отец. - И мечи. Пошлем бригаду на север. Из северян получаются хорошие рабы. Потом запустим стройку. Новая Пирамида, новая площадь, новые храмы… Один мой, один твой, одинакового размера… Старый город отойдет тебе, новый - мне. Хотя лучше бы наоборот… Я Отец, ты Сын, я старше, мне положено жить на старом месте… - Старик звонко прокашлялся. - Но, повторяю, начинать надо с носорогов! А ты, - голос Отца стал подобен ударам главного церемониального бубна, - ведешь себя, как идиот!
        Марат лежал, молчал, смотрел в стену, выложенную костяными пластинами - каждую украшал лик Великого Отца или узор из священных прямоугольников. Видеть живого Отца было всё же легче, нежели его портрет, недавно канонизированный и в наивной преувеличенной манере отражавший четыре основных благодетели живого бога: силу, беспощадность, справедливость и любовь к подвластному народу. Канонизация была проведена усилиями жречества и походила на молниеносную рекламную кампанию. Теперь лик Отца был повсюду: на мечах и нагрудниках воинов, на сбруях носорогов, на воротах храма, изготовленных из дерева зух, на обоих алтарях - жертвенном и свадебном, на посуде и украшениях женщин, на парусах кораблей и на общественных котлах с похлебкой из тюленьих потрохов.
        Марат поднял глаза - лишенный ногтя палец был направлен прямо на него.
        - На этой вшивой планетке, - Отец презрительно дернул губой, - ты один умеешь приручать местных тварей! Иди на равнину. Вернешься с новыми носорогами. Ну и захватишь всего по мелочи… Бананов, ягод… Я пошлю с тобой Нири, она поможет.
        Марат перевернулся на спину и произнес:
        - Нири умирает.
        Старик нахмурился и отошел от окна. Ударил кулаком по спинке трона.
        - Я знаю.
        Он глубже толкнул в ноздрю кусочек дерева фаюго, добавил задумчиво:
        - Она хочет домой. На равнину.
        - Отвези ее к Разъему, - посоветовал Марат.
        - Она не поедет. Она не верит в Узур. Она верит в девочку, сидящую возле Небесного Огня. Она последняя, кто верит в эту чертову девочку…
        И огромный кулак опять ударил в резную спинку кресла.
        Восемь сезонов назад Отец разгневался и восстал со своего ложа. С тех пор он ни разу не сел на трон Владыки. Даже из любопытства. Даже когда оставался с глазу на глаз с Маратом, без свидетелей. В первый же день сказал: «Трон твой, власть твоя, ничего не меняем. Ты будешь на троне, а я везде. Мой трон - весь мир. Ты заберешь власть, а я заберу Фцо».
        - И потом, Кабель может убить ее, - мрачно добавил он. - Старуха, организм изношен.
        «Лучше бы он убил тебя», - подумал Марат.
        Однако правота живого бога очевидна: глупо везти старую служанку к Разъему. Нири даже ходит с трудом, и разряд, скорее всего, просто остановит ее сердце.
        Дикари не понимали, что такое Кабель. Как правило, первое же прикосновение их убивало. Из двух-трех сотен бродяг, ежегодно прибывавших на песчаную отмель, выживали три или четыре десятка счастливчиков; они образовывали постоянно обновляемое население Узура.
        Все они были доставлены в Город, лично Отцом допрошены и убиты.
        После того как последний обитатель Узура отправился в лучший мир, Отец приказал ликвидировать тюрьму. Арестанты, включая убийц и насильников, получили прощение грехов и свободу. Правда, в течение следующих нескольких месяцев две трети из них были пойманы на повторных злодеяниях и наказаны уже по новому простому закону: извлечением внутренностей.
        Все упоминания об Узуре и волшебном камне также наказывались смертью. Митрополит почти ежедневно сообщал о том, что еретическое предание живо и здравствует, но Марат всякий раз приказывал не давать хода докладам храмовой службы безопасности и не задерживать распространителей запретной легенды. Всякий пришедший в Город бродяга, расслабившись у камелька на постоялом дворе, норовил поведать праздным люмпенам две-три байки о райском местечке; если убивать всех бродяг, они перестанут приходить в Город, и торговля с дальними непокоренными племенами, и без того вялая, может совсем зачахнуть.
        Митрополит, правда, не слишком прислушивался к мнению Марата. Реальная власть принадлежала Великому Отцу. Страх перед ним был столь велик, что все остальные проявления субординации утратили смысл.
        Марата боялись, перед Отцом благоговели. Увидев Марата, падали ниц, при появлении Отца каменели от ужаса. Приказы Марата выполняли мгновенно и точно, Отец вообще не отдавал приказов - все его желания угадывались заранее.
        Удивляться было нечему: все помнили, как в первые дни гнева Отец казнил придворных без помощи палача и даже без помощи кинжала - рукой разрывал живот и выдергивал кишечник.
        С тех пор прошло два года. Отец немного успокоился, хотя иногда, особенно в конце охотничьего сезона, когда дворцовые кладовые ломились от свежего мяса, когда глаза жен, наложниц и даже служанок уже с утра замасливались от черных бананов и тыквенной браги, повторял, что еще не получил Фцо.
        Отлеживаясь после очередного избиения, Марат часто думал, что старик никогда не получит желаемого. Такие люди не способны иметь Фцо. Им всегда мало. Чем больше они имеют, тем менее удовлетворены.
        В самые первые дни Марат наивно надеялся, что бывшего великого вора надолго не хватит. Несколько суток бешеного буйства, а потом настанет психологическая усталость, пароксизм сытости, и аборигены, пользуясь передышкой, разбегутся. Уйдут на юг, вдоль береговой линии. Но старику, казалось, помогала сама стихия. Пока бушевал Большой шторм, дикари не могли покинуть Город ни вплавь, ни пешком - ураганный ветер валил с ног, забивал водяной взвесью глаза и уши. Период ежегодного Большого шторма, на равнине называвшийся сезоном дождей, считался временем вынужденного безделья. Рыбаки, устричные ныряльщики, тюленебои, краболовы и собиратели икры отсиживались в хижинах и стали легкой добычей великого преступника.
        Каждое утро на протяжении сорока дней подряд Отец набивал рот черными бананами, спускался с вершины Пирамиды и брал Фцо.
        С широко раздутыми ноздрями, голый, хохочущий, вымазанный песком и кровью, со вздыбленным кривым членом, он ходил из дома в дом, проламывал собою глинобитные стены, разваливал вигвамы из тюленьих шкур, насиловал женщин, калечил и бил мужчин. Потом брал лучшую пищу - он любил мясо угря и черепашьи животы - насыщался и шел дальше. Одни сопротивлялись, атаковали копьями или мечами, и тогда он убивал. Другие сами выводили жен и дочерей, выносили еду, и тогда он тоже убивал, с еще большим ожесточением. Иногда делал перерывы: поднимался во дворец и бил Марата, но не в полную силу и всегда за закрытыми дверями личных покоев, чтобы не ронять авторитета Владыки. Потом спал - обычно два, много - три часа, и возвращался вниз.
        Через тридцать семь дней ветер ослабел, и Марат, ни разу за все Дни гнева не покинувший своей спальни, увидел из окна исход. Сотни семей бежали на юг и на север, унося с собой родовые реликвии. Все матери родов были убиты еще в первый день, но дочери уцелели и теперь пытались увести свои племена прочь из разоренных становищ. Отец не препятствовал эмиграции, но и бесчинства прекратил. Собрал жрецов, двоих - особенно непонятливых - задушил, остальных избил, сломав кому нос, кому пальцы на руках, Митрополиту выбил зуб и отправил всех, ошеломленных и хромающих, в Город, нести благую весть: Дни гнева окончены. Великий Отец любит свой народ и являет ему свою милость. Всем вернувшимся горожанам будет даровано прощение, но начиная с первого дня спокойной воды каждый покинувший Город будет пойман, клеймен и обращен в раба.
        Потом Отец объявил охоту на личных врагов, и пока толпа грабила дома и хозяйства старых воинов, на юг отправили хорошо снаряженную экспедицию.
        Обитатели Узура, чьи тела были наполнены волшебной силой, оказали отчаянное сопротивление, и множество хороших воинов полегло; нескольких самых яростных старожилов Узура пришлось убить, другие спаслись бегством, но в конце концов большинство оказалось во дворце, в хранилище мечей, срочно переоборудованном в пыточную комнату.
        «Если хочешь знать, что такое Кабель, - участвуй». Так сказал Отец.
        Марат провел в бывшем арсенале много часов. Это было трудно, зато теперь он всё знал про Кабель.
        - …Так что собирайся, - повторил старик. - Отпразднуем годовщину, и пойдешь.
        - А если сбегу? - тихо спросил Марат, разглядывая стену.
        - Куда? В болота? В пустыню, к пчеловолкам? Кстати, про этих зубастых мы еще поговорим. А пока беги, если хочешь. Здесь, на берегу, цивилизация. Горячая вода, письменность… И это твоя цивилизация, парень. Ты ее создал. Как звали того деятеля, который огонь принес? Промедол? Прохиндей?
        - Прометей.
        - Вот. Ты - их Прометей. Ты никуда не сбежишь. А сбежишь - Найду и накажу. Нас на этой планете только двое. Так что иди и пригони мне новых носорогов. А потом займешься другим делом.
        - Каким?
        - Надо найти пистолет.
        Марат вяло усмехнулся и сказал:
        - Отправь ныряльщиков, пусть ищут. Энергии нет, сигнал маяка принимается с погрешностью.
        Он попытался оторвать от стены одну из плиток, не смог. Мастера работали не на совесть, а за страх. Никто не хотел увидеть свои кишки намотанными на локоть Отца.
        - Устрани погрешность, - раздраженно велел Отец.
        - Невозможно. Батареи издохли. Вся энергия ушла на то, чтобы не дать тебе умереть. Это базовая настройка…
        Отец пробормотал ругательство на неизвестном Марату языке и вышел из зала. Марат перевернулся на спину и закрыл глаза.
        Незачем искать пистолет. Он давно найден и спрятан в тайнике, вне Города.
        Настанет время, и Великий Отец превратится в облако пара, или в факел, или в кучу дымящегося мяса.

2.
        Сотни лет бродячие торговцы хранили и передавали из уст в уста тайное предание об Узуре. Так было везде: и на равнине, где жили охотники на носорогов, и у жителей болот, знавших толк в кореньях, травах и ягодах, и на северном побережье, среди суровых дочерей снега, умеющих шить из рыбьих кишок непромокаемую одежду, и далеко на юге, где жизнь была легка, но опасна, где рыба сама прыгала в руки, но всякого потерявшего осторожность простака в любой момент могли растерзать пчеловолки, летающие в десять раз быстрее самой быстрой птицы.
        По древнему, как мир, обычаю сын матери рода не получал имени и по наступлении половозрелого возраста уходил из становища, взяв с собой лучшую и редкую пищу, утварь, лечебные травы, ножи, - искать другие племена, делать мену. Спустя десять-двенадцать лет непрерывной походной жизни глаза безымянного торговца слабели, волосы редели, руки начинали дрожать, и когда спина уже не могла нести груз, негоциант понимал, что пора идти в Узур. Прикосновение к волшебному камню было наградой за долгие годы скитаний, холодных ночевок, одиночества, голода и риска. Однажды старый торговец, взяв с молодого клятву о молчании, сообщал нужные подробности: надо идти к океану, а потом вдоль берега - на юг, пока не увидишь пустыню; далее - плыть на восход; если войти в воду на рассвете, то к вечеру ноги коснутся тверди. На узкой полосе песка можно восстановить силы, а потом - волшебный камень сам подскажет и поманит…
        Большинство новичков не выдерживали энергетического удара. Тот, кому повезло, получал шанс прожить несколько счастливых месяцев или даже лет. Импульс полностью менял психику и мировосприятие приобщившихся - они покидали песчаную косу только в период шторма, но когда океан успокаивался, снова возвращались на свой островок, где предавались благодатному ничегонеделанию. Разряд позволял обходиться без воды и пищи около двух месяцев, потом житель Узура снова нырял к волшебному камню.
        Так рассказывали обитатели Узура, захваченные и доставленные во дворец. Одни начинали говорить сразу, как только их кожи касалось раскаленное лезвие. Другие молчали, пытаясь сохранить древнюю тайну, и палачу приходилось очень стараться. Но в конце концов языки развязывались даже у самых стойких, ибо Великий Отец лично руководил дознанием.
        Все говорили одно и то же: прикосновение либо убивает, либо дает огромную силу. Болезни излечиваются. Потребность в сне, отдыхе, пище исчезает надолго. Камень лежит в воде с незапамятных времен и принадлежит всем бродягам, сколько их есть.
        Оседлому мужчине Узур не нужен. Оседлый всегда имеет кусок мяса, тепло живого огня и женское тело. А у бродяги нет даже имени. Мечта об Узуре питает его и греет.
        Многие утонули, не доплыв.
        Тот, кто нырнул живым, а всплыл мертвым, всегда имеет на лице счастливую улыбку.
        Те же, кто всплывают живыми, забывают обо всем, кроме Узура, и остаются на песчаной полосе посреди большого рифа до конца дней.
        Некоторые ныряют слишком часто, и однажды всплывают мертвыми.
        Некоторые ныряли по пятнадцать-двадцать раз. Однако большинство умирает на седьмой-восьмой попытке.
        Прикасаться к камню нужно только обнаженной частью тела и только в том месте, где отбита наросшая за столетия коралловая шуба. А если есть желание - сам попробуй отколоть хотя бы небольшой кусок. Чем тоньше известковые наслоения, тем сильнее удар, тем больше силы входит в тебя. К сожалению, костяные ножи не могут отскоблить нижний, самый плотный слой, и жители Узура не имеют представления о том, как выглядит поверхность волшебного камня.
        Все пленники находились в преклонном возрасте - двадцать два-двадцать три года - но выглядели крепкими и бодрыми. Нанесенные палачом раны на их телах затягивались в считаные часы.
        Все в один голос утверждали, что на их памяти женщина пришла в Узур лишь однажды, и она же единственная, кто покинул Узур по доброй воле. Какое племя было родным для нее и зачем она, насладившись прикосновениями к чудесному предмету, вернулась в обычный мир - никто не знал.
        Может быть, они рассказали бы о ведьме что-нибудь еще, но Отца, руководившего допросами, не интересовала странная дикарка. Убийцы не любят говорить о своих жертвах.
        Выслушав последнего из бродяг, Отец ударил его в сердце узким медным кинжалом, а когда тело унесли, посмотрел на Марата прозрачными глазами и произнес:
        - Теперь твой черед. Говори всё, что знаешь, или я позову палача.
        Марат не хотел оказаться в руках палача. Он пожал плечами и осторожно возразил:
        - Ты знаешь больше меня.
        Старик ухмыльнулся.
        - Да. Но мне интересно, что там насочиняли ученые умники, пока я по тюрьмам парился… Говори, сынок. Не стесняйся. Если ошибешься, я поправлю…
        В старых обитаемых мирах были свои легенды о Кабеле.
        Писатели-фантасты предсказали его существование еще в двадцатом веке. Но первый Разъем был найден уже в новое время, когда люди вовсю обживали Империал, Эдем, Олимпию и два десятка других пригодных к жизни планет.
        Начальный период межзвездной экспансии сопровождался бумом частных исследовательских экспедиций и величайшим кризисом естественных наук. Новые виды растений и животных, микроорганизмов и минералов открывались ежеминутно. Фундаментальные исследования не проводились: ученые не успевали систематизировать входящую информацию. Администрации колоний засекречивали все мало-мальски опасные находки до лучших времен, целые планетные системы закрывались для доступа во избежание трагедий, но у официальных властей не было сил и средств, чтобы организовать патрулирование миллиардов кубических парсеков пространства.
        Количество глупых смертей не поддавалось учету. Каждый седьмой разведывательный корабль, ушедший в глубокий космос, не возвращался в порт приписки. Отовсюду неслись сообщения о неизвестных заболеваниях, эпидемиях, мутациях, о том, что найдены следы, феномены, уникальные формы белковой и небелковой жизни, а также сущности, вообще никак не постигаемые человеческим разумом.
        Ждали, что вот-вот где-нибудь отыщутся развитые цивилизации. Искали братьев по разуму и быстро нашли несколько гуманоидных рас, из которых самая развитая пребывала в ранней феодально-общинной стадии. Спущенный с орбиты исследовательский зонд зафиксировал пандемию, целые континенты вымирали от чумы. Выжившие изнемогали в междоусобных войнах и жгли друг друга на кострах.
        Да, братья нашлись - но убогие, грязные, темные, и никто не спешил облобызать их покрытые струпьями лица. Специалисты по контакту потирали руки, главы промышленных корпораций уныло вздыхали. Оказалось, что гомо сапиенс желал отыскать не просто братьев, но старших братьев. Не просто инопланетян, но всемогущих носителей сложнейших технологий. Богов, готовых щедро поделиться секретами своего благоденствия.
        Этого не произошло.
        Работу с младшими братьями доверили энтузиастам. Учредили несколько научных центров, выделили средства и оставили с миром. Иные необитаемые планеты показались гораздо интереснее обитаемых; предположим, на Агасфере вообще отсутствовала фауна, зато местная растительность содержала тысячи видов уникальных микроэлементов. Зачем тратить время на проблемы аборигенов планеты Лимфа, поклоняющихся вулканическому пеплу и шаровым молниям, если в соседней звездной системе есть совершенно пустая, населенная лишь бактериями планета Х-5407, где можно голыми руками собирать с поверхности никель, палладий и платину?
        Дальний Космос не подарил людям инопланетных технологий, зато подарил инопланетные ресурсы - и на том спасибо.
        В конце концов исследовательская лихорадка приобрела такой размах, что сама по себе превратилась в эпидемию. Человеческая раса дорвалась до неслыханного богатства. Никто не хотел осторожничать. Каждый неудачник мечтал завербоваться в дальний поиск, найти что-нибудь удивительное, продать и стать миллиардером.
        Когда президент огромной колонии на планете Гиперион попытался протащить через Сенат законопроект о государственной монополии на разведку в дальнем космосе, несчастного распылили вместе с телохранителями и секретарями прямо во время решающего голосования.
        В тот же период в одной из периферийных планетных систем был найден первый Атлас Дальней Родни. Частный разведывательный крейсер «Скрудж», сканируя поверхность планеты Аврора, обнаружил четкую закономерность в перепадах рельефа дна одного из океанов. Это было сообщение, записанное элементарным двоичным кодом, и капитан «Скруджа» понял, что мечты человечества сбылись. Старшие братья найдены. Мощь их технологий огромна. Неведомая колоссальная сила превратила миллионы миль океанского дна в ровную, как стол, доску, а потом покрыла ее письменами. Общий объем расшифрованной информации составил почти миллион терабайт. Там были описания многих тысяч систем с характеристиками планет и их спутников, расчетами орбит и углов наклона осей, данными о химическом составе атмосфер и твердой коры. Там было всё. В руках капитана «Скруджа» оказался банк данных о нескольких миллиардах твердых тел, существующих в известной человечеству части Вселенной, начиная от кусков смерзшейся углекислоты размером с футбольный мяч и заканчивая белыми гигантами, чья масса в тысячи раз превосходила массу Солнца.
        Все формулы соответствовали эвклидовым принципам, из чего капитан заключил, что авторы Атласа во всем подобны людям.
        Капитан назвал авторов Дальней Родней и посчитал, что сделанное им открытие невозможно приватизировать, оно принадлежит всем людям, сколько их есть.
        …В этом месте Жилец зевнул и сказал, что рассказчик гонит фуфло. Реальная история «Скруджа» известна ему в альтернативном варианте. Якобы по дороге на базу члены экипажа перестреляли друг друга, и корабль прибыл домой на автопилоте. Подарок Дальней Родни был обнародован случайно, и впоследствии пять поколений потомков капитана судились с правительствами колоний, требуя отчислений от использования данных Атласа в практике межзвездных перелетов.
        Марат пожал плечами и ответил, что его так учили в Пилотской академии.
        «Верю, - ответил Жилец. - Это правильно. Молодежь надо учить хорошему, плохому она сама научится. Продолжай».
        Первый Разъем был найден частной разведывательной яхтой «Кларк» на планете Центурия и выглядел как пирамида с высотой граней в семь метров. Материал был неопознан. Прикосновение к поверхности артефакта вызывало мощный спазм сосудов и болезненный эффект, сходный с результатом удара электрическим током, а чуть позже - сильную эйфорию. В докладе, сделанном по горячим следам спустя сутки после начала исследований, утверждалось, что в момент касания артефакт генерирует импульс энергии, известной в старых мирах под названием «ци». Добровольцы, пережившие удар, ощущали небывалый прилив сил. Врач экспедиции лично коснулся ладонью поверхности пирамиды и диагностировал у себя некоторое ускорение обменных процессов и повышение температуры тела, после чего отказался от документальной фиксации наблюдений за своим самочувствием, заявив, что это бессмысленно. На повторный запрос базы был получен ответ, содержащий только смайлики.
        Руководитель экспедиции получил приказ доставить находку в Центр, но отказался выполнять его, далее связь была прервана. Прилетевший спустя два месяца спасательный корабль нашел на Авроре следы базового лагеря, но яхта исчезла вместе с экипажем и самим артефактом.
        Еще спустя год капитан «Кларка» был замечен охранными системами в одном из отелей латинского сектора Патрии. При попытке задержания оказал физическое сопротивление, прыгнул с восьмого этажа и бесследно исчез. Задержание проводили частные детективы, нанятые владельцем пропавшего судна, операция сорвалась. Агенты заявили, что преступник обладает феноменальной физической силой, отвагой и реакцией. Он получил не менее четырех тяжелых огнестрельных ранений, но ни обычные пули, ни паралитические дротики не нанесли ему видимого вреда.
        К концу столетия в официальных информационных банках обитаемых миров содержались данные о двенадцати случаях обнаружения Кабеля. Артефакт всегда выглядел как тело идеальных геометрических форм и пропорций: шар, куб, пирамида либо тор. Размеры варьировались от трех до семидесяти метров, поверхность черная, идеально гладкая. Человек, дотронувшийся до нее голой ладонью или любой другой частью тела, переживал экстатические эмоции. Мускульная сила увеличивалась в десятки раз. Известны были случаи мгновенного заживления ран, выпадения волос и зубов и появления на их месте новых. Во всех случаях первый доклад о начале исследований оказывался и последним. Экспедиции и разведывательные отряды, независимо от их численности, подчинения и условий финансирования, бесследно исчезали вместе со средствами транспорта и самими артефактами.
        Одновременно с этим на освоенных территориях участились случаи обнаружения людей, обладавших огромной физической силой и необъяснимым здоровьем. Некая Милена Франклин, 97 лет, однажды в туристической поездке по Шамбале случайно наткнулась на собственного мужа, Грегори Франклина, штурмана одной из пропавших без вести экспедиций. По ее словам, Грегори, по паспорту имевший возраст в сто шесть лет, выглядел максимум на сорок пять и проводил время в компании двух дам, едва ли совершеннолетних, а будучи узнан, пробил собственным телом сверхпрочное защитное ограждение отеля, перепрыгнул пятиметровую стену и убежал по ледяному горному склону в одних шортах, при температуре минус восемьдесят градусов по Цельсию.
        Примерно в это же время был случайно задержан судовой санитар-матрос другого исчезнувшего судна, молодой человек по имени Соломон Грин…
        - Эту телегу я знаю, - небрежно перебил Жилец, ковыряя ногтем в белых, как снег, зубах. - Он был идиот. Открыл игорный дом, а нужных людей в долю не взял, вот его и слили…
        Марат опустил глаза.
        Пол в пыточной камере дважды в день мыли водой и чистили песком, но камни всё равно пахли кровью.
        - Давай дальше, - велел старик.
        - Это всё, - ответил Марат. - Остальное - сказки, легенды, книжки для подростков. Кто хоть раз водил свою девчонку в кино, тот всё знает про Кабель. Доклады исчезнувших экспедиций давно выложены в свободный доступ, но ни один серьезный ученый так и не написал аналитической работы. Информация слишком поверхностна и обрывочна. Сами термины «кабель» и «разъем» сочинили даже не журналисты, а новостные компьютерные программы. В те годы их называли «генераторы сенсаций» или «сторимейкеры». Живые люди, конечно, тоже поучаствовали. Беллетристы, мистификаторы, чудаки всех мастей. Появились книги, стереофильмы, псевдонаучные монографии. Наиболее ходовые, и наиболее дилетантские, теории объявляли Кабель творением рук Дальней Родни, своеобразным транслятором панацеи. Или предупреждающим сигналом. Посланием, означающим: «Мы более живы, чем вы». Сам факт того, что предмет, дарующий силу и здоровье, ни разу не был доставлен в исследовательский стационар, говорил о несовершенстве гомо сапиенса как вида. Никто из нашедших Кабель не желал делиться с остальным человечеством. Безусловно, все артефакты вывезены и
спрятаны в укромных местах, на малоизученных провинциальных планетах, а их хозяева образуют глубоко законспирированные сообщества и допускают к своим находкам только избранных, способных выложить круглую сумму. Так считала молва. Постепенно истории о Кабеле мутировали в бессвязные легенды и заняли свое скромное место в журналах для юношества и фильмах серии «Звездные первопроходцы», наряду с преданиями о белых дырах, пожирателях астероидов или, например, формуле формул…
        Жилец кивнул и улыбнулся.
        Марат замолчал.
        Бывший великий вор ходил к Разъему трижды в год. Исчезал на несколько дней, возвращался веселым и загорелым. Конечно, не превратился в юношу, но всё же перемены были разительны. Иногда - ночью, при свете факелов, в полупрофиль - Марат вообще не узнавал своего компаньона. В другие моменты ощущал сожаление или даже брезгливость. За семь лет он слишком привык видеть грубую, безбровую физиономию, обожженную лучами бог знает каких далеких солнц, сплошь покрытую шрамами всех форм и размеров, и голый череп, тоже в шрамах, пятнах и отметинах заживших язв, и всегдашнюю презрительно-покровительственную ухмылку, делавшуюся, кажется, еще более кривой во время сна, - ведь в своих снах старый преступник тоже презирал весь мир и себя самого тоже. Теперь же по внутренним покоям дворца расхаживал, мягко ступая, некто румяный, то и дело откидывавший со лба волосы, пусть не идеально чистые, но хорошо расчесанные, и губы его, вдруг ставшие полнокровными и яркими, были всегда приоткрыты, а ресницы пушисты, и если он не предполагал в ближайшие пятнадцать секунд кого-то убить, то двигался медленно и смотрел вокруг себя
полусонно, вполглаза.
        Он не заплетал косы, ходил с распущенными волосами, достигавшими середины спины, с удовольствием позволял мыть шевелюру золой и отваром оранжевых водорослей, и Марат, наблюдая за этим долгим процессом, часто думал, что старик, наверное, всю жизнь мечтал иметь длинные волосы, но профессиональные уголовники издревле предпочитали брить головы, и Жилец был вынужден следовать традициям своей социальной группы.
        Сейчас он сделал два шага вперед и хлопнул Марата по плечу.
        - Ты ничего не знаешь, - сказал он. - Но так и должно быть. Кто нашел Кабель, тот молчит. Не знаю, как насчет других кораблей, а у нас в экипаже сразу нашлись благородные ребятишки. Ну, которые… Как ты сказал? Открытие нельзя приватизировать, оно принадлежит человечеству…
        Жилец презрительно хмыкнул и почесал крепкое загорелое предплечье.
        - Их было трое, - произнес он, опустив глаза. - Нас шестеро. Говорят, это нормальная пропорция. Из каждых четырех человек один - романтический дебил, типа честный и правильный, остальные - реально мыслящие люди… Здесь, на Золотой Планете, у нас с тобой вышло по-другому. Пятьдесят на пятьдесят. Я - реальный дядя, ты - правильный дурак. Но я в три раза тебя сильнее, так что если взять математику, расклад верный… Ты мне пытался рассказать про Соломона Грина… Короче, это был я. И летели мы не загадки научные разгадывать, а за товаром. Есть такая планетка, под названием Тереза, кто-то нашел на ней мох, выделяющий особую пыльцу… Если какой-нибудь художник этой пыльцой подышит, он тут же рисует гениальную картину. Или, допустим, композитор: занюхает дозу и бежит симфонию сочинять… А потом еще одну, и еще, и сочиняет, на одной дозе, около года, безостановочно. Упадет без сил, потом поспит, пожрет и опять творит… Через год умирает. Мгновенное кровоизлияние в мозг. Знающие люди называли пыльцу «креатив», или «Крошка Цахес», и продавали только творческим людям за большие деньги. Смертельный исход в ста
случаях из ста. Не знаю, кто такой был этот «Цахес» и почему он «крошка», но покупатели в очередь стояли. Танцоры, архитекторы, режиссеры, поэты всякие… Знали, что умрут, а всё равно покупали и нюхали, чтоб гениальную поэму настрочить. Или кино снять сумасшедшее. И прославиться… Шедевр то есть для них был важнее собственной жизни. Вот как бывает…
        Но нас это не касалось, у нас был оптовик, он заказал партию «Цахеса» и свой кораблик дал. Прилетаем - местечко тухлое, полумертвое, холодно, скучно, но товара набрали аж три килограмма. Метод сбора - старинный, меня на Патрии научили: раздеваешься догола, падаешь в мох и катаешься, а пыльца к телу прилипает. Весь покрылся, с ног до головы - бежишь на корабль, там с тебя соскребают это дело и сушат. Так что заказ мы собирали целый месяц. Сами, конечно, не притронулись, мы ж не поэты были, сам понимаешь, а деловые ребята…
        В последний день, по старому обычаю, напились и решили на катере прогуляться. И вот в каком-то ущелье видим картину: черный диск, в три человеческих роста поперечником, торчит из камней. Вылез то ли при землетрясении, то ли еще по какой причине. Сразу поняли, что штука явно не отсюда. Планетка необитаема, животных нет, за исключением червяков, беспредельно примитивных, которые одной дыркой и жрут, и гадят… Посмотрели, потрогали - всё поняли. Кабель!
        Сели думать, что делать. Три дурака - которые правильные - кричат: давайте ученым отдадим, в историю войдем, памятники нам поставят… То есть добывать смертельную пыльцу, барыжничать «Цахесом» они были готовы, а как увидели Разъем - сразу решили, что памятник важнее наживы. Поди пойми, что у человека в голове… В общем, закрыли мы их в грузовом отсеке, сели дальше думать. А каждый уже дотронулся! Каждого колбасит: один смеется, другой песенку поет, третий козлом скачет - цирк, а не бригада деловых… Понимаем, что взяли куш. Дальше мнения разделились: трое решили, что надо вернуться, сдать товар заказчику, получить деньги и потом уже лететь на Терезу конкретно за Кабелем. А трое других, более понятливые, говорят: к черту «Цахес» и заказчика тоже, дело пахнет миллиардами, грузим вещь, вырубаем связь и валим куда подальше. Вышли крупные разногласия, а когда мы их разрешили, нас осталось только четверо. Я причем уже тогда хотел иметь Фцо и выступал за то, чтобы и «Цахес» продать, и Кабель вывезти. Но меня переубедили. А кого не переубедили - тех распылили… Забрали находку и улетели. Очень далеко.
        Нашли местечко, по соседству со Старой Землей, в системе Альфа Центавра, и закрепились на каком-то левом астероиде. У него не то что названия, даже номера не было. Кусок базальта, два километра на четыре. Смена дня и ночи - каждые восемь минут. Понемногу наладили дело. Засекретились по самое не могу. Клиентов отбирали тщательно, на каждого - подробное досье. Ну а после процедуры обычное обещание: начнешь болтать - разложим на атомы к чертям собачьим. Привозили только мужчин, потому что бабы все сдвинуты на теме омолаживающих технологий, и если какая из них после разряда помолодеет, она этого скрывать не будет, правильно? Она сразу к подругам побежит, хвалиться, и тогда вся наша секретность лопнет, как шарик надувной… Хотя на бабах мы бы, конечно, больше заработали… В общем, привозим только солидную клиентуру. Пожилых бизнесменов. Цену держим ломовую. Сами тоже пользуемся. Разбогатели.
        Проходит время - один из нас умирает. Обширный инфаркт в момент перехода импульса. Наняли ученого, академика с Империала, уплатили огромную сумму за консультацию и еще столько же за молчание. Привез академик пять тонн аппаратуры, стал колдовать. Возился месяц, потом говорит: ничего не понимаю, надо еще пять тонн техники. Но ваша штука - действительно транслятор, она подпитывает силой любой живой организм, а измерить эту силу и энергию я не могу, приборы не выдерживают. Из чего, говорит, заключаю, что сила превышает все мыслимые пределы. Причем напряжение силового поля имеет значительные перепады, и друг ваш покойный, наверное, подошел к артефакту в момент скачка нагрузки…
        Много чего наговорил тот гриб ученый. Графики нарисовал, синусоиды какие-то, амплитуды, формул накорябал - целую тетрадку… Мы ничего не поняли, но на всякий случай кивнули. И еще, сказал академик, знайте, что все вы умрете в ближайшие два-три года. Однажды дотронетесь - и всё, абзац. Разрыв аорты, уяснили? Человеческое тело не приспособлено к таким стрессам. Чем чаще будете заряжаться, тем быстрей подохнете… Еще сказал, что форма диска идеальна, размер окружности выдержан с точностью до сотых долей микрона, а возраст - не менее пятидесяти тысяч лет. То есть тот, кто его создал, умеет такое, чего люди не умеют и еще долго не научатся…
        Наладили мы академика домой. Причем, что интересно, сам он трогать Кабель отказался в резкой форме. Мне, говорит, этого не надо, в стариковской жизни свои преимущества… Синдром Мафусаила. Один из наших хотел порешить деда, чтоб не разболтал, - но я не позволил. Тот дед был из правильных, по глазам видно, дал слово - будет держать, а пытать его никто не будет, слишком уважаемый, таких даже КЭР не трогает… Улетел академик вместе со своими умными приборами, а я стал думать, что делать дальше. Денег - море, но душа неспокойна. Да и скучно. У нас как было заведено: двое в миру работают, клиентов ищут, третий на астероиде сидит, зевает, стережет вещицу, потом меняемся. И если наступала моя очередь дежурить - я с тоски подыхал. Не мое это, сидеть на месте не умею с детства. А кроме того, чуял розовым мясом - скоро что-то будет. Позвал я двух других и говорю: всё, парни, выхожу из доли. Разъем - ваш, а я соскакиваю. Об одном прошу: если вдруг появлюсь и захочу получить заряд, сделайте скидку. Я всё точно рассчитал: они жадные были оба и отпустили меня без проблем. Хотя могли и завалить, на всякий случай…
        Первый умер спустя год, второй пропал без вести, скорее всего - тоже умер. Когда я туда вернулся, через шесть лет, в нашем схроне никого не было, а на Разъеме - слой пыли в полметра… Так эта вещь досталась мне в полное владение. Но налаживать бизнес я не стал. Одному такое хлопотное дело не провернуть, а кого-то еще брать в дело - опасно. Не посмотрят, что авторитет, в спину выстрелят - и всё: был Жилец, а теперь нет, как не было. Я вложился в казино, тогда 3D-рулетка как раз в моду входила… За два года сделал полтора миллиарда, но потом потерял осторожность, повздорил с одним крупным дядей, а это был такой дядя… В общем, чтоб к нему в кабинет попасть, надо было пятерым референтам по миллиону в карман положить, а потом еще полгода ждать очереди. И дядя меня поимел. По полной программе. Пришлось все деньги отдать и казино тоже, и на дно залечь, надолго. Я повзрослел, людям доверять перестал, да и времена изменились. Дикий Космос освоили, порядок навели, на всех трассах сверхскоростные патрули, на каждой планете администрация, вооруженное самоуправление, всё строго, не с той стороны подлетишь -
сожгут на глиссаде без лишних разговоров. Сам я не пилот, таланта нет, и мне, чтоб до того астероида добраться, надо было нанимать надежного капитана, платить ему по полной программе, а шлюзование на каждой перевалочной базе стоило столько, что два раза заплатишь, а на третий раз уже тебе и Кабель не нужен. Так я жил. Раз в пять лет накоплю денег, найду капитана приличного - слетаю, дотронусь, чтоб молодость вспомнить. Добавь сюда еще риск: потратить два миллиона, лететь к черту на рога, положить ладонь на Разъем - и помереть от инфаркта? Глупо, согласись. Но всё равно летал регулярно. Это нельзя забыть, сам знаешь. Тот Разъем был лучше, чем наш с тобой. Наш кубик ракушками оброс, чтоб их медным ножичком отскрести, надо год сидеть и нырять каждый день, а тот диск был голый, чистый, мизинцем тронешь - и отпрыгиваешь: сила такая, что глаза на лоб лезут. Конечно, тут явно не обошлось без Дальней Родни, это их техника… И я, хоть не академик, думаю так, что Разъемы разбросаны по всей Галактике с определенной целью. Например, чтоб стимулировать развитие живых организмов. Не разумных существ, а именно жизни
как таковой. Может быть, Родня через этот Кабель управляет всей жизнью, какая только есть: от бактерий до нас, грешных… Где жизни нет или ее мало, туда они свой Кабель тянут и качают силу…
        И Великий Отец, чтобы показать перешедшую в его тело силу, напряг огромный бицепс.
        Ему понадобился год, чтобы обрасти лошадиными мускулами и перевиться узлами сосудов; в прошлом году на празднике начала сезона охоты он вплавь нагнал взрослую самку тюленя, весившую около двух тонн, задушил, вытащил на берег и руками содрал шкуру.
        - …А еще, - добавил он, сыграв бровью, - был случай: сидел я на Копернике по мелкому делу на ослабленном режиме и встретил там одного старого китайца, который говорил, что ему сто семьдесят лет, а сам как мальчик бегал и холода не чувствовал. Этот китаец объяснил мне, что энергия ци была известна людям еще на Старой Земле, пять тыщ лет назад. И есть продвинутые ребятишки, они умеют получать ее без всякого Кабеля, прямо из космоса. И даже не из космоса, а из всего, что есть, уясняешь? Эта чудо-сила течет через каждого человека, но чтобы ее уловить, надо всю свою жизнь положить, тренироваться каждый день с утра до ночи… Я спросил про Кабель, и китаец ответил, что ничем этот Кабель человека не заряжает, а наоборот: выкидывает из организма всё лишнее. Мгновенно прочищает тело. Якобы каждое живое существо - это труба, и через нее свободно течет энергия ци. Но со временем труба засоряется. Ты и есть Кабель, сказал мне китаец. Очисти себя и всё поймешь. Сначала тело, потом душу, чтоб никакой грязи - и тогда уловишь ци, будешь наслаждаться каждой секундой. А сидел этот китаец за двойное убийство. То есть,
видимо, не смог он до конца свою трубу прочистить…
        - Зато у тебя получилось, - пробормотал Марат.
        - А у меня всегда всё получается, - строго ответил Жилец. - У меня получается, потому что я живу, чтобы получать, понял? У меня даже желудок модифицирован, понял? Я за него девяносто тысяч заплатил. Ручная работа, ясно? Вытаскивает из любой пищи сто процентов калорий, все эти чертовы белки и углеводы до самой последней вонючей молекулы… Куда бы я ни попал, всегда смотрю, что можно получить. Если нечего получить, ухожу. Если есть, что получить, остаюсь и получаю. Это простая система, а главное - всем понятная. Вокруг меня сразу порядок налаживается: кто не согласен отдавать - те уходят. Либо умирают. А кто согласен - остаются и отдают. Или рядом со мной встают и тоже получают. Вставай рядом, сынок, и учись.
        - Я и так рядом, - сказал Марат.
        Великий Отец сложил руки на груди.
        - Но ты не учишься!
        - Меня уже учили. Десять лет. На пилота.
        - Фуфло это всё! - раздраженно выкрикнул старик. - Пилот… Кто такой пилот? Шестерка, обслуга! Персонал! Будь персоной, а не персоналом! А теперь иди, позови наш вшивый персонал, пусть тут пол вымоют, а то кровью воняет и дерьмом, а их дерьмо я нюхать не могу, оно вареньем вишневым пахнет… Сразу дом вспоминается… Папа старенький…
        - А мама? - спросил Марат.
        Великий Отец поднял ясные голубые глаза.
        - Маму не помню я.
        Он сделал паузу, глядя на своего Сына, который никогда не был ему ни сыном, ни другом, ни даже приятелем, и добавил:
        - Ее папа убил.

3.
        Каждый раз накануне праздника - а их в Городе с некоторых пор было достаточно - Марат втайне надеялся, что люди не придут на площадь, не образуют шевелящуюся протоплазму безумных глаз и разинутых ртов. Не будет ни вопля тысячи глоток, ни давки возле котлов с благотворительной жратвой. Все останутся в домах, на хозяйствах. Не потому что боятся Великого Отца, а просто возле семейных очагов всегда можно найти себе множество полезных занятий, да и потребность в дармовой похлебке не так велика здесь: океан кормит аборигенов досыта.
        Или: устроители действа опозорятся в какой-нибудь важный момент, и вместо сладострастного рева над Городом поплывет хохот. Например, лопнет главный бубен. Палач поскользнется в луже крови и сломает ногу. Митрополит перепутает слова молитв, и его забросают рыбьими хвостами.
        Но за два года ни одно шоу не провалилось, и на каждом был аншлаг.
        Первые, самые хитрые и любопытные, появлялись с рассветом, занимая лучшие места - меж двумя алтарями, напротив бамбукового помоста, предназначенного для Великого Отца. Потом наступала очередь самых голодных - эти рассаживались вдоль храмовой стены и ждали, когда младшие жрецы выставят котлы и начнут разводить огонь. Далее появлялись дети: большими ватагами носились по обширному пустому пространству, поднимали пыль, глазели на сверкающие доспехи стражников. За детьми понемногу шли взрослые: снизу, из грязных кварталов, поднимались вялые собиратели икры из рода дочерей хвостатой черепахи, терпеливые и доверчивые рыбаки из родов дочерей песка, и дочерей зеленой пены, и дочерей кальмара, и хищного моллюска ю, и радужной змеи, и дракона-амфибии, который на самом деле никакой не дракон, а безобидное членистоногое, пожирающее придонные оранжевые водоросли, зубастая его пасть служит только для отпугивания врагов, а настоящее ротовое отверстие расположено прямо возле брюха; и лохматые, бесцеремонные тюленебои, и широкогрудые молчаливые северяне с белыми волосами, и ловцы угря, и пожиратели крабов. Со
стороны Пирамиды небольшими группами подтягивались зажиточные владельцы торговых лавок, держатели харчевен, лекари, жены воинов, рудознатцев и храмовых служителей. Последними - уже когда площадь гудела и самые убогие начинали скандалить возле котлов, когда воины выстраивались по периметру помоста, когда жрец-глашатай и его ученик вытаскивали на ступени храма главный бубен - особую трибуну, отгороженную перилами, занимали самые богатые и влиятельные: работорговцы, судовладельцы, кузнечные мастера, мужья и сожители придворных дам.
        Всё это повторялось по пять раз в год, и сегодня Марат, не вставая с ложа, лишь по доносящемуся снизу гулу и дыханию толпы угадывал всё происходившее у подножия Пирамиды. Вот к людям вышел Митрополит - благословить всех желающих, и сотни простолюдинов рванулись, чтобы поцеловать ногу или край парадного плаща. Вот у жертвенного алтаря появился палач, и наиболее впечатлительные женщины ахнули, когда он швырнул себе под ноги огромный моток сыромятных ремней, предназначенных для связывания казнимых. Вот охрана получила приказ отодвинуть всех подальше от помоста и пустила в ход копья.
        Сценарий был примерно один и тот же.
        Посмотреть один раз было очень полезно (особенно в искаженные азартом лица), во второй раз - тоже полезно, но уже немного противно, а десятый подряд праздник уже не вызывал никаких эмоций: кровавый балаган и только.
        Когда над Городом поплыли первые удары большого бубна, Великий Отец ударом ноги распахнул дверь из дерева зух. Постоял несколько секунд над лежащим в постели Маратом, отошел к окну, приказал:
        - Иди сюда. Сегодня последний праздник на старой площади. Завтра начнем расширять поляну и еще замостим булыжником, чтобы было меньше пыли. Вставай!
        Марат хотел проигнорировать приказ, но вспомнил, что в праздничные дни Отец обычно очень возбужден и не терпит неповиновения: можно получить ногой по ребрам или в живот.
        Бывший пилот доковылял до окна, выглянул и не сдержался: плюнул вниз.
        - Презираешь, - сказал Отец и тоже плюнул, его слюна улетела в пять раз дальше. - Зря. Это нужно любить.
        - Вот и люби, - пробормотал Марат. - Сегодня я не пойду.
        - Пойдешь. Два часа потерпишь и до вечера свободен… - старик осклабился. - Я всё равно буду занят новыми женами.
        Толпа колыхалась. Жрецы уже выстроились на крыльце, а палач, подготовив рабочее место, скрылся в храме. Согласно старому, как мир, правилу актер не должен был появляться перед зрителями до начала спектакля.
        - Фцо, - сказал Марат.
        Отец посуровел и пренебрежительно щелкнул языком.
        - Нет, - тихо ответил он. - Еще не Фцо.
        - Хочешь больше?
        - Конечно.
        - Пирамиду до неба? И чтобы площадь вмещала сто тысяч папуасов?
        - Идиот, - спокойно произнес Отец. - Сто тысяч пирамид и сто тысяч площадей - вот Фцо.
        - Ага, - сказал Марат.
        Отец сорвал с себя накидку, сшитую из шкурок детенышей земноводной собаки, и почесался. Нагота его - бронзовый загар, тщательно выбритый пах, резкий запах благовоний, наросшие вдоль костей мыщцы - давно уже не раздражала Марата. Человек, наблюдающий собаку или змею, спокоен, его не коробит вид гениталий животного.
        - Сделана только первая часть дела, - сказал Отец простым тоном, каким говорят о грязной посуде или шнурках. - Мы убили всех, кто помнит, как я был полутрупом. Осталось двое последних, сегодня я лично вырежу им кишки. Дальше придется потерпеть. Папуас растет семь лет, прошло два года, будем ждать.
        - Чего?
        - Нового поколения. Каждый должен усвоить с младенчества, кто я такой. Каждый мальчик должен мечтать отдать Великому Отцу свою жизнь. А девочка - свое тело. Потом я дождусь, когда это поколение войдет в силу, и пойду на север и юг. Развиваться будем только вдоль берега. Одного города мало - нужны несколько больших колоний и торговля меж ними. Не будет торговли - не будет ничего. Ты говоришь - Фцо? Дурак! Здесь нет даже намека на Фцо. Ты король вшивых обезьян, а должен быть владыкой мира. Мы пойдем на север и наберем рабов. Потом мы пойдем на юг и разберемся с пчеловолками. Ты приручишь их…
        Марат фыркнул.
        - Да! - каркнул Отец, подпрыгнул и присел на подоконник. - Приручишь! Не смотри так, не люблю! Я видел их скелеты, это сильные твари, они нам помогут. Носороги - фуфло, вчерашний день. Мы с тобой будем летать, понял? Пустыня не бесконечна, за ней есть другие земли, там тоже кто-то живет и что-то делает… Фцо - это Фцо! Весь кайф, вся жратва, все бабы, все океаны, горы и так далее. Вся планета. А теперь - одевайся, и пойдем.
        Когда старых воинов выволокли из храма, площадь заревела. Первый пленник - Марат уже не помнил его имени - был невменяем от страха и только крупно трясся, зато второй, когда-то звавшийся Цыгж, что на языке равнины значило «упрямый», преодолел последние метры пути на своих ногах, а когда взошел на алтарь, плюнул палачу в лицо.
        Но Хохотун давно уже ко всему привык и не отреагировал.
        Их было шестнадцать, по четыре из каждого рода, лучшие охотники, первые топоры. Один погиб в горах, пятнадцать дошли до океана и вместе с Хозяином Огня завоевали побережье. И образовали закрытую касту аристократов. Хохотуну сказали, что если он хочет жить - пусть убьет остальных. Семерых растерзали сразу, но умный Муугу всё понял и увел остальных в горы, вместе с семьями. Охота длилась много месяцев. Пойманных казнили публично, а перед тем пытали; одни поклялись, что Муугу - организатор побега - умер от холеры, другие - что маленький генерал убит горцами. Отец не поверил, и то был редкий случай, когда Марат с ним согласился, хоть и не подал виду; жилистый генерал был не тем парнем, чтобы взять и просто умереть от холеры, и даже когда в одном из ущелий нашли его кости, одежду и оружие - Марата это не убедило. Он слишком верил в своего любимого воина. Муугу был лучшим, объективно. Он был предан, умен, вынослив, легко обучаем, справедлив, хладнокровен и лишен амбиций. Из него вышел бы уравновешенный полководец, берегущий своих солдат, или градоначальник, не склонный к прожектам. Среди множества
мужчин, принимавших матриархат как нечто само собой разумеющееся, Муугу был уникумом, единственным в своем роде альфа-самцом среди альфа-самок.
        Сейчас Марат ощутил слабое удовлетворение. Если даже маленький генерал мертв, он погиб достойной смертью. Пусть от болезни, но хотя бы не на алтаре, не под ножом бывшего друга. Им обоим повезло. Хохотун не увидел позора своего соратника, некогда - лидера, а ныне - беглеца. И Муугу не увидел позора Хохотуна, бывшего охотника, ныне - заплечных дел мастера.
        Их дома стояли рядом, их жены дружили, их дети играли вместе - как Хохотун намотал бы на локоть кишки собственного товарища?
        Марат обернулся, взглянул на трибуну для знати. В первом ряду сидели его жены, во втором - жены Отца. И те и другие смотрели не отрываясь.
        Так и намотал бы, подумал он. Хохотун хочет жить, он был начальником воинов, теперь наматывает кишки; пусть это не совсем жизнь, но все-таки ее подобие.
        Бывший студент Пилотской академии, угонщик кораблей и осужденный преступник тоже не собирался убивать разумных прямоходящих, а захотел жить - и убил, сначала одного, потом второго, потом еще несколько сотен; это не совсем жизнь, но все-таки ее подобие.
        Хохотун опрокинул первого воина спиной на жертвенный камень, стянул ременные петли на руках и ногах, повернулся к Митрополиту, тот посмотрел на Отца, Отец - на публику.
        Марат задохнулся от ярости и бессилия. Он - Владыка Города и Хозяин Огня - согласно этикету восседал в центре помоста, выше алтарей, выше крыльца храма, на особом переносном деревянном троне, сплошь обитом сверкающими на солнце медными пластинами, а Отец - верховная сущность, не нуждавшаяся в кресле, охране, одежде, - располагался сзади, стоял в полушаге от Марата, но когда привязанное к камню серое тощее тело жертвы безобразно выгнулось, и люди повернули лица в сторону помоста, было хорошо видно, что смотрят они не на Владыку Города, а на того, кто стоит за его спиной, - пять тысяч взглядов скрещивались в точке, находившейся в метре от головы Марата; если бы он сейчас встал и ушел, никто бы этого не заметил; он был совсем рядом с происходящим, пять тысяч импульсов азарта и нетерпения заставляли звенеть воздух возле его виска, и он ничем не управлял, он был никто, марионетка, декорация.
        Тишина установилась, как катится пыльный вихрь: от первых, ближних к алтарю рядов - до дальних краев площади, от трибуны для богатых до плебса, теснящегося в устьях улиц.
        В наступившем безмолвии Отец прошагал по помосту, одним прыжком вскочил на алтарь. Хохотун сразу всё понял и отступил назад, а руку с ножом убрал за спину. Отец выпрямился, прикрыл глаза и опустил пальцы на живот лежащего. Собрал желтую кожу в горсть, рванул - плоть лопнула со звонким треском, воин протяжно закричал, толпа, казалось, перестала дышать, по белому камню хлынула кровь; Отец деловито изогнулся и с отсутствующим выражением лица погрузил руку в тело казнимого. Хрустнули ломаемые ребра, и спустя мгновение пальцы знаменитого вора потащили из живота дикаря черно-красные внутренности.
        Только теперь толпа заревела.
        Вот хороший момент, сказал себе Марат. Сейчас у него пароксизм наслаждения, и у зрителей тоже. На несколько мгновений пастух и его стадо сливаются в единое целое, и тогда можно атаковать.
        Одна группа - четверо или пятеро - ударит со стороны площади и отвлечет внимание охраны. Вторая команда зайдет с тыла, со стороны храмовых ступеней: нападет на Отца, оглушенного наслаждением, озверевшего от запаха крови. Вряд ли они достанут его, но ранить - вполне смогут.
        А я вытащу пистолет и выстрелю в затылок.
        Отец показал народу петли кишечника, потряс, улыбнулся и отошел от алтаря. Хохотун развязал ремни, сбросил тело с камня. Глашатай ударил в бубен. Второй казнимый - с абсолютно бескровным лицом - попытался сопротивляться, что-то крикнул Хохотуну, вытаращив глаза, и, очевидно, сильно разозлил бывшего генерала, поскольку тот излишне нервно схватил его за шею; но Отец, продолжая улыбаться, оттолкнул палача и сам протянул руку к горлу старого воина. Стал поднимать на вытянутой руке. Казнимый нелепо дергал руками. Отец тряхнул его и вдруг, подбросив на несколько метров - пять тысяч дикарей ахнули, - ловко перевернул и схватил уже за ногу и тут же, размахнувшись, ударил головой о поверхность алтарного камня.
        Пять тысяч глоток исторгли вой.
        Они не были кровожадны. Они кричали от изумления и ужаса. Те, на кого попали брызги крови и частицы мозгового вещества, отшатнулись назад, возникла кратковременная давка, но глашатай четырежды ударил в бубен, и понемногу установилась тишина.
        - Великий Отец любит вас! - крикнул Митрополит, багровея от усилия.
        Вопль восторга заставил задрожать доски под ногами Марата.
        - Великий Отец жертвует жизни своих врагов своему Сыну, вашему Владыке, Хозяину Огня!
        Кричали все. Бедные и богатые, голодные и сытые. Кричали воины внешнего оцепления, и увешанные браслетами жены самого Марата, и торговцы тюленьими шкурами, и резчики по кости, и кузнецы, и смотрители за канавой для дураков, и бродяги, пришедшие с севера, юга и запада делать мену, а потом разносить по миру рассказы о Городе, процветающем под началом всесильного Хозяина Огня и его Отца, чей гнев столь страшен, что для его описания не существует слов ни в одном языке.
        Хохотун потащил тела прочь, в боковые храмовые ворота, а из главных уже выводили невест Отца, обнаженных семилетних девушек. Их тела лоснились от благовоний, на лицах цвели слабые улыбки. С утра их накормили снадобьем по рецепту Жидкого Джо: по два подгнивших плода черной пальмы с добавлением нескольких капель желчи иглозубой лягушки; сейчас - Марат знал - перед глазами девушек бесились и переплетались маленькие веселые радуги.
        Свадебный алтарь изготавливали по чертежам Отца, он был огромен, в несколько раз больше жертвенного, и все восемь невест свободно уместились на нем.
        Загудел бубен.
        На самых первых праздниках меж обрядами жертвоприношения и свадьбы делали паузу, несколько минут общей хоровой молитвы, но потом Отец приказал объединить оба ритуала. «Свежий запах крови только что умерщвленного самца должен смешиваться со свежим запахом юной самки, - объяснял он в минуты откровенности. - Это надо понимать, это и есть Фцо, и ошибается тот, кто буквально переводит древнее слово как “всё”. Фцо - это не просто “всё”, а “всё вместе”. Это сложный коктейль, где правильно подобраны ингредиенты, и умение смешивать их дано только избранным. Нужен талант, - объяснял легендарный вор, - особое чувство; хотеть Фцо нужно с детства и всю жизнь посвятить, экспериментировать и ошибаться, изучать себя, повсюду искать источники удовольствий. И главное, никогда не останавливаться; настоящий ценитель знает, что никто никогда не сможет получить Фцо».
        Да, меж ними были периоды мира, когда старик разражался длинными монологами или тащил своего компаньона с собой в Город; там, внизу, на простых примерах Марату было показано, как можно взять Фцо, например, в лачуге бедного собирателя черепашьей икры, и всякий раз Марат поражался: оказывается, многое можно получить там, где на первый взгляд вообще ничего нет. А Великий Отец только ухмылялся. «Фцо повсюду, - цедил он. - Фцо есть везде, где ты не один, где рядом с тобой пребывает кто-то еще.
        Найди кого-то другого, второго, ближнего, мужчину или женщину, старика или ребенка, - неважно; главное, чтобы рядом была еще хотя бы одна живая душа - из нее возьмешь Фцо».
        …Храмовые служки - четверо - поднесли к губам раковины хищного моллюска ю, низкий звук труб поплыл над головами; глашатай ударил в бубен, и Великий Отец, размазывая кровь по лицу и груди, взошел на алтарь.
        Марат сменил позу и - чтобы не смотреть - стал ковырять пальцем в блюде с жевательной корой, выбирая наиболее мягкий кусок. Обернулся к трибуне. Его жены с интересом наблюдали за происходящим, но едва увидели глаза Владыки - все, как одна, интимно улыбнулись, давая понять, что чужие сексуальные упражнения, пусть и экстремальные, их интересуют все-таки в гораздо меньшей степени, чем самочувствие обожаемого супруга.
        Все они видели на теле своего мужа синяки и ссадины. Все знали, что Отец его бьет. Но ни одна из пяти ни разу не проявила сочувствия или жалости. А одна - не самая юная, но самая наивная - однажды спросила, правда ли, что Великий Отец питается камнями?
        «Да, правда, - ответил Марат, - и не просто питается - боясь его гнева, камни сами прыгают ему в рот. Уяснила?»
        Удары бубна стали чаще и резче. Толпа ликовала, но напряжение, сопровождавшее казнь, разрядилось, пять тысяч аборигенов уже не задыхались от возбуждения, а весело комментировали происходящее; детали могли рассмотреть только те, кто стоял в первых рядах, прочие довольствовались общей картиной. Впрочем, Отец не забывал приподнять с алтаря каждую осчастливленную девушку и показать ее народу, вспотевшую и румяную.
        А сейчас, подумал Марат, еще более удачная ситуация для покушения. Правда, невесты наверняка тоже попадут в мясорубку. Но они хотя бы умрут в хороший для себя момент. Однако мало выбрать время для атаки, нужны надежные бойцы. И не просто сильные парни, а специально подготовленные киллеры. И оружие. Короткие мечи, которые можно спрятать под одеждой. О том, чтобы изготовить кинжалы тайно от Отца, не может быть и речи, но можно выкрасть из хранилища несколько медных самородков и самому выковать клинки; мастер из меня неважный, но расплющить и заточить десяток кусков мягкого металла я сумею.
        И - главное: после того, как его голова превратится в пар, я должен лично, без посторонней помощи, вспороть его живот, вытащить требуху и намотать на локоть. И тем самым утвердить свой авторитет и свою силу. Я их бог, все казни на этой площади происходят во имя мое, и если я лично убью Отца - это будет выглядеть не преступлением, а еще одной жертвой. Ради любви к своему народу Владыка принес в жертву собственного родителя! Тут же учредим новый праздник. Допустим, День Великой жертвы. Просто и со вкусом. Или День извлечения внутренностей Великого Отца. Тоже неплохо звучит. Далее немедленно отменим казни и некоторые виды налогов. Сократим штат жрецов. Освободим всех горцев, пусть убираются в свои холодные ущелья. Кто не захочет - выгоним пинками.
        Как обычно, шесть из восьми девушек оказались ленивыми либо слишком скованными, зато две кричали и извивались так, что публика опять пришла в неистовство. Этих двух Отец ухватил поперек тел и вытащил с собой на помост. Жрецы поднесли огромную плетеную корзину, доверху наполненную медными браслетами. Отец бросил в толпу несколько вещиц, мгновенно началась давка, самцы орали, самки визжали, а потом кидать подарки стал уже не сам Отец, а две его новые фаворитки; обе спустя минуту пришли в состояние, близкое к истерике, хохотали и соревновались меж собой, кто швырнет больше и дальше.
        У Марата едва хватало сил, чтобы сохранять невозмутимость. Смотреть на взрезаемые животы было легче, нежели наблюдать за тем, как две юные девочки вибрируют от ощущения собственного превосходства над пятью тысячами неудачников и неудачниц, жадно протягивающих руки. А Отец стоял неподалеку и блестел глазами; он хорошо знал, что делал. Едва созревшая самка, извлеченная из своей среды и резко поднятая на самую вершину социальной лестницы, выхваченная из грязи и вознесенная к высотам могущества, на несколько дней или даже недель теряет разум и дает своему покровителю Фцо. Потом наложница надоедает, и ее возвращают назад. Особо талантливые экземпляры остаются в гареме на месяц или полтора, но финал всегда одинаков. Митрополит лично следит за тем, как подрастают в Городе новые и новые кандидатуры. Ежегодно около тысячи девочек отмечают седьмой день рождения, и к очередному празднику подготавливаются несколько лучших, самых привлекательных и резвых невест.
        Потом опять вострубили трубы, и Марат встал.
        Воины подняли копья и мечи, жрецы - посохи. Палач вышел из боковых ворот.
        Встали магнаты на главной трибуне. Встали со свадебного алтаря невесты-неудачницы, встали с помоста две их обессилевшие от восторга подруги.
        Пять тысяч дикарей подняли лица к небу, повторяя слова первой и главной молитвы: «Бог наш, первый и последний, Хозяин Огня, Повелитель Земли и Воды, Сын Великого Отца, Хозяина Всего Живого и Неживого. Ты и Отец Твой берут всё и дают всё. Дай же нам мир и еду, и тепло очагов, и здоровье нашим детям, и убереги от беды. Мы будем всегда с тобой, как ты всегда с нами. Так было, так есть и так будет вечно».
        Житель Золотой Планеты имеет на руке четыре пальца, и молитву положено повторить четыре раза.
        По совету Великого Отца главная молитва сделана совсем короткой - ее может выучить любой ребенок. Полный же свод молебнов, наоборот, огромен, для прочтения Канона требуется несколько часов в зависимости от артикуляции и скорости произнесения, и здесь тоже есть умысел, далеко идущий план: вызубрить несколько тысяч фраз может только обладатель великолепной памяти, глупым и ленивым не место среди жрецов; так, по мысли Великого Отца, духовенство постепенно превратится в элитную группу интеллектуалов, носителей и хранителей знания.
        По наступлении четырехлетнего возраста любой мальчик в Городе, независимо от происхождения, имеет право попытаться сдать экзамен на место храмового служителя. Прочитавший наизусть тысячу фраз сокращенного Канона становится послушником. В первый год он учит двойной Канон, на второй год - тройной. Сумевший удержать в памяти три тысячи фраз тройного Канона становится младшим жрецом и учит пять тысяч фраз полного варианта. Вся служба, разумеется, ведется на береговом наречии, но кандидат на должность старшего жреца должен знать весь Канон не только на родном языке, но и на тайном равнинном диалекте.
        Когда я убью старика, решил Марат, я сохраню эту систему, она удобна. Если ты провозглашен божеством, не следует резко отказываться от своего статуса. Не поймут. Пусть молятся мне и моему изображению. Потом я исчезну, издохну или сдамся КЭР, но изображение останется, и мой культ будет поддерживаться сам собой, ибо жречество уже сформировано и оно не откажется от своих привилегий…
        Как обычно, Отец незаметно исчез прямо во время молитвы. За ним замечалась склонность к дешевым эффектам. Войти в чей-нибудь дом, проломив стену, или голыми руками умертвить аборигена, росточком в метр пятьдесят и весом в сорок килограммов, или (как сейчас) бесшумно спрыгнуть с помоста и уйти в боковые храмовые ворота, пока пять тысяч смердов смотрят в небо и бубнят заклинания, - это он умел. Марат же покинул площадь с соблюдением всех церемоний, под гулкие рыдания труб и удары бубна, медленно, по главной лестнице, ведущей от подножия Пирамиды до самого ее верха, до парадных дворцовых ворот, окованных медью и сверкающих на послеполуденном солнце.
        Поднялся над своим народом, как бы растворяясь понемногу в нестерпимом сиянии. Удалился. Изволил отбыть.
        Сзади следовал Митрополит, довольно пыхтящий по причине того, что праздник удался. За первосвящеником - трое старших жрецов, членов Синедриона (слово ввел в обиход Отец, позаимствовав из словаря древнего христианского культа), за жрецами - личная охрана, далее - жены, потом еще один отряд воинов. Двух новых жен Отца вели отдельно, дабы более опытные жительницы гарема не столкнули юных конкуренток с уступов Пирамиды (такие случаи бывали).
        Отец уже ждал в опочивальне: шумно фыркая, умывался, низко склоняясь над чаном со свежей родниковой водой, и Марат подумал, что сейчас тоже вполне удачный момент для выстрела в затылок; но едва мысль оформилась, как бывший легендарный преступник выпрямил бугрящуюся мышцами спину и обернулся: так посмотрел сквозь мокрые, спутанные, упавшие на лицо волосы, что Марат едва успел отвести взгляд.
        Нет, в одиночку его не победить. Даже если будет пистолет. Даже если я схожу к Разъему и пропитаюсь силой от макушки до пальцев ног. У него звериный нюх, он всегда ждет удара, он никому не верит. Пока лежал парализованный - верная Нири пробовала всю его еду и напитки, а с тех пор, как излечился, ни разу не ел во дворце. Только в Городе и только то, что отнимал в чужих домах. Просто, эффективно, даже гениально: не желаешь быть отравленным - выхватывай пишу из чужих ртов, и чтоб никто не мог заранее узнать, из какого рта будет изъят новый кусок.
        Спит мало и всегда в разное время, запираясь в комнате, лишенной окон, на самолично придуманные замки. Вентиляционная дыра забрана сеткой из тонких костяных пластин: не проползет змея, не пролезет иглозубая лягушка. Планы свои обсуждает только с Владыкой Города и только дальние, стратегические, а поговорив, уходит, и куда идет - неизвестно: то ли в спальни к женам, то ли в кузнечные мастерские, то ли в Узур подпитаться энергией, то ли в Город сбросить ее излишки. Воинов тренирует лично и за два года вымуштровал полторы сотни отборных головорезов, нечувствительных к боли, жаре, холоду и голоду. Причем едят все эти приученные к лишениям спецназовцы за пятерых, для их содержания учрежден специальный налог. Помимо личной гвардии (она же дворцовая охрана) есть еще ополчение, дважды в год призываемое для походов на север, за рабами. И еще храмовая служба безопасности, плюс несколько десятков осведомителей, их курирует лично Митрополит, ибо порядок в Городе есть священное дело. И еще мытари, подчиненные Синедриону, ибо сбор налогов есть тоже священное дело, а умение записывать цифры знаками есть тайна
великая, доступная только жречеству. А еще есть городские лекари, следящие, чтобы никто не ходил по улицам, не вычесав из волос насекомых, и чтобы канава дураков засыпалась песком по мере наполнения.
        В любую секунду Отец мог возникнуть рядом с любым лекарем, мытарем, жрецом, бойцом и казнить нерадивого извлечением внутренностей.
        В последний год, правда, такие случаи почти прекратились, обычным наказанием было даже не избиение, а «цау». Схватив дурака за руку или ногу, Великий Отец при стечении публики швырял несчастного в небо, а там - как повезет. Можно приземлиться на чью-нибудь кровлю и отделаться ушибами, а можно сломать хребет…
        И я тоже сломаю хребет, сказал себе Марат, если ошибусь. Если не сумею правильно подготовить покушение. Я даже знаю, как это будет: в случае провала великий вор не убьет меня, но изуродует. Превратит в того, кем сам был когда-то: в себя прежнего, в паралитика. Девятилетняя история покорения Золотой Планеты закончится двойной метаморфозой: беспомощный старик получит здоровье, силу и целый отдельный мир в безраздельное пользование, а полный энергии юнец, когда-то полагавший, что Вселенная принадлежит ему, обратится в беспомощного слюнявого инвалида.
        Но этого не произойдет. Я не ошибусь. Я не владыка и не хозяин. Я даже не бывший студент-пилот. Я не бог и не полубог.
        Бога вообще нет, а есть Кровь Космоса, и в нужный момент она наполнит меня и даст всё, что мне нужно.
        - Извини, - тем временем процедил Отец. - Сам понимаешь. Восемь баб оприходовал, вспотел. Сейчас тебе другое корыто принесут.
        Розовая от крови вода текла по его груди и животу, образовывала лужи на полу.
        - Ничего, - сказал Марат, садясь на постель и расстегивая парадный медный нагрудник.
        Не глядя, подхватил с блюда скользкий шарик черного банана, проглотил. Жадно - словно тоже оприходовал восьмерых юных дев - запил из кувшина. Вытер губы, сообщил:
        - Завтра утром.
        - Что? - спросил Отец, проверяя, осталась ли кровь на локтях.
        - Ухожу завтра утром.
        - На равнину?
        - Да. Пойду один. Возьму двух носорогов. Нири не возьму, не хочу. Тебе надо - снаряжай отряд, пусть ее везут отдельно. Я устал ото всех, я один уеду.
        Отец кивнул, снова вскинул глаза:
        - Розовым мясом чую - ты что-то задумал.
        Бананы как-то слишком быстро и сильно ударили Марату в голову, и он захохотал.
        - Еще нет. Но подумать надо. В горах тихо, там хорошо думается… Скажи мне… Соломон Грин - твое настоящее имя?
        Великий Отец убрал волосы назад, ухмыльнулся.
        - Да.
        - Мама назвала тебя в честь древнего царя, мудрейшего из мудрых?
        - Я же сказал, мама умерла. А папа сидел. За то, что убил маму. Я его не спрашивал.
        Марат снял тяжелый нагрудник.
        - Я поеду через горы и буду думать, как мы поделим Фцо. Понимаешь меня, Соломон? Нас двое. Убивать ты меня не будешь, одному среди папуасов скучно, я тебе нужен. Когда мы возьмем здесь Фцо, как мы его поделим?
        Великий вор набрал в горсть воды из чана и швырнул в Марата. Прокаркал:
        - Остуди мозги. Бананов пережрал? Или ребра уже срослись? Тут столько всего, что нам обоим хватит.
        - Врешь, Соломон, - весело сказал Марат, напоминание о сломанных ребрах его не расстроило. - Фцо есть Фцо. Оно может принадлежать только кому-то одному. Половина Фцо - это уже не Фцо, а только его половина, правильно?
        Брови Отца поползли вверх, и он захохотал.
        - Сообразил! Уважаю.
        - А раз уважаешь, - Марат опять потянулся за бананом, - уступи мне сегодня своих баб.
        Хохот Отца стал еще гуще и звонче.
        - Каких именно?
        - Новеньких.
        - У тебя губа не дура. А если я тебе уши сейчас оторву? Или зубы вышибу?
        - Если не уступишь, - продолжил Марат, как бы не испугавшись угрозы, - я не поверю, что ты разделишь со мной Фцо. Понимаешь меня, Соломон? Сегодня на этой планете есть две малолетки - они готовы для тебя сделать Фцо. Уступи их мне. Сегодня я хочу Фцо. А завтра уеду. Что скажешь?
        Отец замолчал, но не перестал улыбаться.
        - Надо подумать.
        - А ты не думай, Соломон. Просто скажи: да или нет. Потом можешь оторвать мне уши. Обеих девочек, на всю ночь. Да или нет?
        - Идиот, - ответил Отец в обычной манере, как скрежетал когда-то, беспомощный, в три слоя опутанный кабелями пленник утробы; упруго подшагнул, схватил Марата за волосы, нажал на затылок, несильно ударил своим лбом в его лоб.
        - Между нами, - басом сообщил он, - может встать многое. Но бабы никогда не встанут. Хочешь сегодня Фцо - бери. Думаешь, мне жаль? Мне не бывает жаль. Меня никто не жалел. И я сам себя не жалел. Никогда. Уяснил?
        - Да, - процедил Марат.
        Отец отстранился и одним резким прыжком вскочил на подоконник. Расставив ноги и уперев руки в края проема, несколько мгновений смотрел на Город. Обернулся к Марату, спросил глухо:
        - Возьмешь с собой Нири?
        - Нет, - твердо произнес Марат. - Не хочу. Я хочу Фцо, Соломон. А со старухой твоей возни много. Извини.
        Отец помолчал. Его спина напряглась, как будто он хотел раздвинуть стены.
        - Мы с тобой кретины, - хрипло сказал он. - Мы делаем большую ошибку. Мы ловим преступников и приносим их в жертву.
        - Где тут ошибка? - спросил Марат. - Это удобно. Двойная польза. И веру укрепляем, и с преступностью боремся…
        - Тут вообще нет пользы. Что это за жертва, если ее не жаль? Жертвовать можно только то, что дорого. Когда ты вернешься, мы всё изменим. Будем приносить в жертву не воров и убийц, а красивых юных самок. Допустим, каждый месяц - по одной, а если улов неважный или, допустим, ураган или холера - по две или три. Так будет лучше.
        - А ты? - спросил Марат. - На этой планете все лучшие бабы твои…
        - Придурок, - ответил Отец. - В том-то и дело. Перебрал я с ними. Вкус теряю. Приелось. Пусть их лучше режут на моих глазах. Представь: поднимают к алтарю троих. Первую режут, вторую - тоже. Кровища, палач с ножом… Третья видит это дело и понимает - всё, конец пришел. И вдруг - чудесное спасение! Ее не убивают, а ведут ко мне. Сначала, конечно, она в шоке, но потом успокаивается, и я получаю Фцо… Что скажешь?
        - Не то, - ответил Марат. - Лучше пусть твои жены ходят с тобой в Узур. Отбираешь нескольких, ведешь к Разъему. Они заряжаются, потом совокупляетесь, не отходя от кассы… Вот тебе настоящее Фцо.
        - Да, - сказал Отец после паузы. - Тоже идея… Надо обдумать.
        Он постоял на краю окна еще несколько секунд и бесшумно прыгнул вниз.
        В начале вечера привели девушек. Обе выглядели очень усталыми. Обильный пот размыл ароматические масла, проложил по шеям и животам грязные дорожки.
        Рухнули лицами в пол.
        Вот пусть так и полежат пока, решил Марат. Пусть лучше здесь валяются, чем у него в логове. У меня, конечно, осведомителей нет, но и я кое-что знаю. Бывает, его жены рассказывают моим женам подробности. Он любит, когда четыре самки одновременно сосут пальцы на его ногах и руках. Бедолага семь лет провалялся без движения и накопил, разумеется, множество нереализованных фантазий. А сколько лет просидел по каторгам? Нет, пусть девчонки побудут здесь. А я посплю. Завтра - в путь. Сначала в горы, потом надо сделать петлю и выследить шпиона, которого великий вор обязательно пустит за мной следом. Удавлю соглядатая - поверну к рудникам, наберу медных самородков. Без хороших мечей дело не сделать. Далее - к тайнику, за пистолетом. Потом через второй южный проход на равнину… Кстати, шпион может быть не один… Соберу отряд, научу сражаться, отведу всех в Узур, заодно и сам наберу здоровья - и пойдем… Иначе это существо постепенно сойдет с ума и превратит в содом всю планету со всеми ее обитателями.

4.
        Слова «коварство» не было в их языке. И «вероломства» тоже не было. Только «хитрость».
        Замахнуться левой, ударить правой - это они понимали. Но если, например, Марат делал вид, что ему больно, морщился или изображал хромоту - все они сразу верили и бросались добивать, позабыв о защите.
        За неделю непрерывных спаррингов Марат выбился из сил.
        Они были молодые, сильные и отважные. Но посылать их против Жильца - значило обречь на мгновенную смерть.
        На четвертый день пришла Ахо. Сидела на склоне холма, обхватив руками колени. Поджав губы, смотрела, как воины машут дубинками. Когда Марат кричал «глыл, глыл!», что значило «очень, очень хитро», старуха вздрагивала.
        В перерыве он подошел, сел рядом. Листом растения чируло Ахо обтерла пот с его лица, касания морщинистых рук были осторожны и точны. Потом сказала:
        - Они не смогут. Они не умеют быть очень хитрыми. Этому нельзя научить. С этим надо родиться.
        - Тогда они умрут.
        - Я знаю.
        - Ты мать рода, - сказал Марат. - Разве тебе их не жаль?
        - Жаль, - сразу ответила Ахо. - Но лучше пусть они погибнут, чем станут очень хитрыми.
        Марат отобрал семерых молодых мужчин. Троих - самых габаритных, широкоплечих, и четверых - самых ловких. Все они были первыми топорами в своей общине: быстрые, жилистые самцы, отменные стрелки из лука, с пятидесяти шагов попадавшие земноводной собаке точно в шею. Великаны были поглупее, зато малыши отлично соображали, и по крайней мере один из них, девятилетний Цьяб, недавно назначенный старшиной отряда, быстро освоил все способы ведения боя, и просто «хитрые», и «очень хитрые», а однажды во время жесткого, с боевым оружием, поединка почти достал Марата острием клинка.
        Марат похвалил Цьяба и тут же подумал, что ему жаль парнишку, скорее всего он погибнет первым.
        Идти на покушение с луками и копьями было бессмысленно. Только ближний бой, только короткие, длиной в две ладони, кинжалы. Три группы: первая отвлекает внимание и атакует охрану, вторая заходит с тыла и нападает на Великого Отца. Третья волна атаки - сам Марат с пистолетом. Стрелять придется в спину, но другого выхода нет. Жаль, конечно, убивать в спину человека, с которым прожил вместе девять лет. Но Жилец, наверное, уже теперь и не человек вовсе.
        Ахо сидела до обеда, потом отлучилась, принесла большой мех с водой и дюжину кусков собачьей печени. Ученики утолили голод и тут же - по глазам было видно - затосковали. Первые три часа тренировка их забавляла, они посмеивались и показывали друг другу свою удаль, глаза блестели, но когда приходила усталость, все бойцы, включая талантливого Цьяба, начинали зевать и теряли волю к победе. Обычно в такой момент Марат начинал кричать и бить их, как бил его самого Жилец: вполсилы ногой по ягодицам или кулаком в плечо; но сегодня рядом сидела мать рода, и Марат решил обойтись без грубости.
        - Идите к носорогам, - велел он. - Пусть каждый возьмет своего зверя и проедет, сколько сможет. Идите, или я убью вас всех.
        Воины побросали мечи и отправились к загону. Ездить верхом они любили, но тоже - только с утра, до еды.
        Каждый их день делился на две части. До еды они двигались быстро, всё понимали и охотно оглашали равнину молодецкими воплями. После еды всё менялось. Насытившись, абориген немедленно засыпал. Победить это было невозможно, жители Золотой Планеты просто не умели бодрствовать на сытый желудок.
        Носороги заревели, но Марат лично объездил каждую тварь и даже не повернул головы. В худшем случае кому-нибудь отдавят ногу.
        Ахо продолжала сидеть в той же позе.
        - Я знала, - сказала она, - что ты вернешься и принесешь большое зло. Ты вернешься совсем другим, и всё будет совсем по-другому. Я хотела убить себя. Чтобы не хотеть твоего возвращения. Если мать рода сильно хочет чего-то, это всегда происходит. Я ждала тебя, и ты вернулся. Теперь ты забираешь семерых лучших мужчин и говоришь, что они никогда не придут назад.
        - Я тоже.
        - Ты бродяга. Иногда бродяги возвращаются, иногда - нет. А эти юноши - сыновья моих подруг. Что я скажу матерям?
        - Ты умна, - ответил Марат. - Ты сама решишь, что сказать матерям. Повтори им то, что я сказал тебе: если твои мужчины не помогут мне, скоро из-за гор придут непобедимые воины, одетые в броню. Такую же, как эта…
        Марат ударил рукояткой меча по медному нагруднику.
        Ахо не поняла слова «броня», произнесенного на береговом языке, но догадалась.
        - Они погубят весь твой род, - продолжал Марат. - Они убьют тебя и разрушат чувствилище. Они зарежут стариков, а остальных заберут с собой. Ты знаешь, что такое «раб»?
        - Знаю, - сказала Ахо. - Ко мне приходят бродяги с берега. Раньше они рассказывали про Узур, а сейчас говорят другое. Все племена равнины говорят про Город-на-Берегу. И племена болот тоже говорят. Вчера ночью я кинула в огонь ветку фтеро и теперь знаю, что наша жизнь скоро окончится. Но не так, как ты сказал.
        Марат не ответил.
        Ахо встала, подобрала пустой мех и пошла вверх по склону холма.
        Она не просто постарела, но обветшала и высохла. Однако власть и ответственность не дали согнуться ее спине, а глаза, пусть и выцветшие, когда-то сверкавшие юной чувственностью, хотевшие весь мир и всю его красоту, теперь не выражали ничего, кроме мудрости, и Марат избегал смотреть в них. Мудрость беспола, в мудрости есть всё, но секса нет, а бывший пилот и арестант слишком хорошо помнил нынешнюю мать рода шгоро-шгоро невесомой тонкой девушкой, чьи волосы щекотали его шею.
        Помнила ли она? Бывший пилот не спрашивал. В пересчете на его темп жизни они не виделись около тридцати лет.
        Конечно, я буду помнить Ахо, когда состарюсь, подумал он, но насколько подробно? Останутся ли в памяти ее мизинцы, ее спина, запах ее дыхания? Наверное, нет. Запомню только вкус ее пота, неправдоподобно сладкий. Если вырвусь отсюда, забуду многое, но не вкус сладкого пота женщин этой планеты…
        Он оглянулся. Воины выводили носорогов из загона, звонко хлопали ладонями по краям верхних дыхал. Животные пыхтели и толкали друг друга боками. Цьяб с усилием закрыл за последним всадником ворота и поспешил к месту спаррингов: вспомнил, что нужно собрать оружие. Он единственный из всех сразу уяснил, что медные ножи боятся сырости и требуют ежедневной заточки. Хороший парень, жаль его, подумал Марат и в четыре быстрых шага нагнал Ахо.
        С вершины холма были видны многочисленные дымы костров и островерхая крыша «дворца».
        Марат жил здесь уже третий месяц, но до сих пор не мог без усмешки смотреть на самые первые результаты своей колонизаторской деятельности. Когда-то он гордился своим домом, и городищем с четырьмя улицами, и всплеском рождаемости, и тем, как ловко и охотно дикари учились лепить из глины посуду или мыть золой волосы.
        Ахо зашагала к селению.
        - Там, на берегу, - сказал Марат, - ко мне пришла женщина. Я никогда не видел таких женщин. Она была бродягой. Она ходила в Узур, а потом покинула его. Разве так бывает?
        - Конечно, - ответила Ахо. - Если весь род погибает, мать рода становится бродягой. Я слышала о племенах, живущих на границе океана и пустыни. Я слышала разные истории. Например, прилетают пчеловолки и убивают всех, кто не успел зайти в воду. Тогда мать рода или ее дочь ведет всех, кто выжил, в соседнее племя и оставляет там. А сама уходит. Бывает, что род гибнет от болезней. Бывает, приходит большой огонь, высотой до неба, или сама земля дрожит, открывается и пожирает людей. Если та женщина стала бродягой, значит, весь ее род погиб. Наверное, она сказала, что любит тебя и хочет тебя…
        - Да, - произнес Марат. - Так она сказала.
        Ахо кивнула.
        - Она хотела создать новый род. Женщина-бродяга берет в мужья мужчину-бродягу. Или самого сильного мужчину из другого племени… Тогда они ищут место, где можно поселиться, строят чувствилище, родят детей и дают им имена. Так появляется новый род.
        - Ты бросила в огонь ветку фтеро, - сказал Марат. - Расскажи, что ты увидела.
        - Когда бросаешь в огонь ветку фтеро, ничего нельзя увидеть. Только почувствовать.
        - Расскажи, - повторил Марат.
        Ахо отрицательно покачала головой и обернулась: их нагнал один из воинов. Его носорог - судя по обильной слюне, капавшей из разверстой пасти, - был счастлив пробежаться на сон грядущий. Все объезженные животные, три десятка, были очень молоды, отбиты от стад детенышами и быстро привыкли к неволе. На протяжении двух месяцев Марат проводил в загоне всё светлое время суток, каждого монстра кормил с руки, насквозь провонял навозом, ничем другим не занимался - спешил. Последний, третий месяц хотел выкроить для подготовки команды киллеров. Носороги требовались Великому Отцу, а Марату нужны были солдаты, для ликвидации Отца. Соучастники покушения. Сейчас он посмотрел на одного из своих воспитанников и едва удержался от грустной усмешки. Носорог был прекрасен, силен, гладок и отменно объезжен, тогда как его наездник, радостно скалящий желтые зубы, являл собой почти комическое зрелище. Аника-воин, перетянутый кожаными ремнями троглодит, не боящийся ни черта, ни бога, потому что на его родной планете ни того ни другого еще не придумали.
        Марат сделал страшное лицо, и абориген, пнув животное ногами под скулы, двинул его прочь.
        - Расскажи, - опять попросил Марат, повернувшись к старухе. - Я должен знать.
        - Это нельзя узнать.
        Марат выругался на береговом наречии.
        - Это важно! - крикнул он. - Не для меня - для тебя! Для твоих людей!
        Мать рода помрачнела.
        - Всё будет не так, как ты хочешь.
        - А как будет?
        - Большая тишина, - сказала Ахо. - Большой покой.
        Марат понял, что устал. И от разговора с бывшей женой - она совсем его не боялась, а он привык, что дикари трепещут и спешат исчерпывающе ответить на любой незначительный вопрос, - и от обучения юнцов азам воинского искусства, и от носорогов, и от самой равнины.
        Он отвык от равнины. Сильно болела голова. На берегу тоже бушевали всевозможные растения, но ветры выдували их ароматы, всё перебивал запах океана; здесь же над травами и кустарниками колыхались многие сотни дурманов, горько-сладких, кисло-сладких, просто сладких и невыносимо сладких, ошеломляюще сладких и тошнотворно сладких; из оврагов и сырых болотин меж холмами тянуло совсем отвратительным, но тоже сладким; любимая носорогами осока, росшая по холодным северным склонам, в это время года отцветала, тут же гнила и обращалась в фиолетовую слизь, а сквозь нее прорастали перечные водоросли, более тонкие и жесткие, но тоже очень сладкие, а на теплых южных склонах тянулись в зенит трубчатые, как бамбук, побеги репейника; в совсем же сухих местах распустились лиловокрасные цветы с отчетливым ванильным духом. Сливки, какао, мармелад, карамель - если бы Марат прилетел сюда не девять лет назад, а сегодня утром, и не восемнадцатилетним юношей, а пятилетним ребенком, он бы просто сел на землю и заталкивал в рот всё, до чего дотянется рука. Включая сам грунт, отдающий конфитюром.
        - Я не понимаю тебя, - сказал он.
        - Это нельзя понять, - с заметным раздражением произнесла Ахо. - А теперь иди. Голова Четырех племен умоляет тебя прийти в его дом. Это важно.
        За семь лет отсутствия Хозяина Огня ни один абориген не осмелился войти в его дворец. Дом - немного кривой, но надежно собранный из мощных бревен - стоял пустым. Два с половиной месяца назад Марат снял засов и открыл дверь, оборвав сгнившие кожаные петли, однако войти не смог: пространство было заткано паутиной от пола до стропил, сотни слоев образовывали сложнейшие конструкции, тут и там на разной высоте висели высохшие фрагменты тел жуков, бабочек и даже летающих змей; сам глиняный пол тоже не выдержал напора рвущихся вверх растений, главным образом - репейника, ибо на здешней земле десятки видов его произрастали издревле, и первое покоренное племя звало себя пчо, что значило «дочери репейника».
        Найдя свою резиденцию в столь плачевном виде, Марат хотел было разгневаться и наказать Быстроумного за то, что недоглядел, но потом понял, что иначе и быть не могло. Дом Хозяина Огня священен и неприкосновенен. Если Хозяина нет, дом его закрыт для всех, в том числе и для его наместника.
        Сам наместник, Голова Четырех Племен, в лучшие годы звавшийся Быстроумным, обитал в хижине, пристроенной снаружи к боковой стене дворца, что было вполне логично. Вроде бы не во дворце, но рядом, совсем близко. И наказывать наместника было бессмысленно: старику исполнилось двадцать четыре года, и он умирал.
        Когда Хозяин Огня въехал, верхом на носороге, в городище, старец едва нашел силы, чтобы выползти на дорогу и расплакаться от страха и подобострастия. Марат с трудом узнал косоглазого царя, а узнав, приказал вернуться обратно и ждать. В тот же день они коротко поговорили. Быстроумный попросил у Хозяина Огня его еду, Хозяин отказал, поскольку запасы мультитоника были давно исчерпаны и сам вкус пилотского стимулятора прочно забыт; Быстроумный понял отказ по своему, как знак пренебрежения, опять много плакал и жаловался на то, что его приказов никто не слушает; Марату не было его жаль, и тот визит в провонявшую стариковскими выделениями хибару был первым и последним.
        Сейчас он сильно нагнулся, чтобы не задеть головой просевшую дырявую крышу, кое-как проник и увидел, что царю осталось совсем недолго.
        - Хозяин Огня, - сипло выдавил умирающий. - Дай мне твоей еды.
        И раздвинул бескровные губы в слабой улыбке.
        Какого черта, подумал Марат и сел рядом, прямо на истлевшие шкуры. Запах был кошмарен; жуки-говноеды ползали прямо по голым ногам лежавшего дикаря.
        Наместник уперся серыми руками в пол, перевернулся на живот и пополз в сторону, задевая и опрокидывая плошки с остатками еды.
        Кормили, впрочем, его хорошо. И знак власти - круглый камень с дырой, которую Марат лично проплавил пистолетным выстрелом, - до сих пор свисал с грязной шеи старика на засаленном кожаном гайтане.
        - Я помню, - прошамкал Быстроумный. - Пять шагов… Я помню, Хозяин Огня… Не убивай меня. Нельзя… Ближе, чем на пять шагов…
        «Девять лет, - сказал себе Марат, глядя на костлявую спину аборигена. - Для него прошло полжизни, для меня - тоже весомый отрезок, вся молодость. Мне было двадцать. Я пришел к ним из ночного мрака, не желая никому зла, не называя себя полубогом, не выказывая превосходства. Пришел, спрятав оружие в дальний карман. Пришел с дарами и просьбой о помощи. Я протянул ему капсулу, и он съел. Мать рода взглядом приказала ему - и он попробовал. Причастился первым из всех обитателей этого сладкого мира.
        Помню, дикарь уже тогда был без зубов. Косоглазый неудачник. Третий топор племени пчо. Всего лишь третий топор».
        Тем временем наместник дополз до стены, привалился спиной. Поднял полуслепые глаза, со всхлипом втянул в себя воздух и выдохнул:
        - Я ждал тебя, Хозяин Огня. Я верил, что ты придешь. Принесешь мне своей еды… И напомнишь матерям родов, что я тут - самый главный! Голова Четырех племен! И за неповиновение мне - шестнадцать ударов кожаной палкой… Я каждый день повторял им, что Хозяин Огня может сжечь любого… Но матери родов смеялись надо мной. И никто не боялся моей кожаной палки. Я говорил: «Хозяин Огня вернется и убьет вас всех». Теперь они увидели, что я был прав… Хозяин Огня вернулся ко мне… Дай мне своей еды, а потом убей их всех…
        Маленькая голова дикаря тряслась, больные веки имели багровый цвет.
        - За второе неповиновение, - слюняво шептал он, - легкая смерть от ножа… За третье неповиновение - тяжелая смерть от ножа… Я повторял каждый день, у Большого костра, но потом Большой костер умер, а матери родов сказали, что это правильно… Они сказали, что у каждого рода - свой костер, который бережет дочь матери рода… Что некому беречь большой костер Четырех племен… Они сказали, что если мне нужен Большой костер, то я, Голова Четырех племен, должен сам сесть рядом с ним и беречь его… Возьми нож, Хозяин Огня, и предай их тяжелой смерти, всех…
        Он причастился первым, повторил себе Марат. И он первым причастил меня. Он пришел ко мне и сделал простое предложение. Я помню, как это было. Облепленная сизой грязью капсула лежала на опушке леса. Они подчинились, вытащили корабль из болота, а потом ушли. А он - остался. Он - дикарь, существо из каменного века, и его формулировка была так же проста, как его жизнь. Он сказал мне, что все его соплеменники будут тащить капсулу, а он - бегать вокруг и кричать, что я, Марат, - непобедим. Зачем я не убил его сразу же? Зачем кивнул и согласился? Жилец надоумил? Да, тогда я слушался Жильца, я верил, что погибну без его советов. Но великий вор был всего лишь беспомощным инвалидом, а я - молодым и здоровым человеком со своей головой на плечах…
        - Старик, - позвал он.
        - Да, Хозяин Огня.
        - Как звала тебя твоя мать?
        - Моя мать звала меня Жъюхи. Это значит…
        - Я знаю, что это значит, - перебил Марат. - Маленький и слабый.
        - Да. Маленький и слабый.
        - А почему ты назвал себя Быстроумным?
        - Так надо. В чувствилище каждый называет себя так, как сам о себе думает…
        Старик стал задыхаться. Положил трясущиеся пальцы на свой дырявый камень.
        - Мать думала, что я маленький и слабый, и называла меня Жъюхи. А я знал, что я не маленький и не слабый, а Быстроумный! И если я входил в чувствилище, я называл себя Быстроумным… Так я чувствовал…
        Марат кивнул и повторил:
        - Жъюхи. Ты помнишь, как я пришел в твое племя?
        - Нет, Хозяин Огня. Это было давно. Но я помню, что ты давал мне свою еду и кожаную палку и говорил, что если люди пчо не будут меня слушать, ты убьешь их всех… Я помню, как будто ты сказал это вчера… Иди и убей их всех…
        - Ты хочешь, чтобы я убил всех людей твоего рода?
        Старик опять погладил камень и кивнул.
        - Да, Хозяин Огня. Ты сам так сказал.
        Марат привстал и перебрался ближе. Бывший Голова Четырех племен согнул ноги, пытаясь выдержать дистанцию в пять шагов, но ползти было некуда. Паника отразилась на сплошь изрытом морщинами лице аборигена, из носа потекли мутные капли. Марат поднял кулак, пробил дыру в глинобитной стене и посмотрел, нет ли рядом с домом желающих подслушать. Никого не увидел.
        - Я тоже был, как ты, - тихо сообщил он старику. - Я тоже был Жъюхи. Маленький и слабый. Между нами было пятьдесят тысяч мегапарсек. Это больше, чем вечность. Тысяча вечностей! Потом мы встретились. И оба изменились… - Марат поймал себя на том, что мешает береговые и равнинные слова. - Я дал тебе, что имел. Ты дал мне, что имел. Мы создали друг друга, Жъюхи. Я стал твоим хозяином, ты - моим рабом. Сейчас я убью тебя. За то, что ты меня создал. Мне нужно было оставаться маленьким и слабым, но ты сказал, что я могу быть хозяином, живым богом, властителем судеб. Я должен был убить тебя еще тогда… Я исправлю ошибку…
        Старик смотрел, понимая и не понимая. Марат положил ладонь на его крошечное лицо, с отвращением ощутил слизь и подумал, что впервые за все годы крови, боли, унижений, экзекуций и разнообразных смертей он убивает аборигена с чувством выполняемого долга.
        Раб виноват больше, чем хозяин. За эту истину он был готов убить кого угодно. Себя - Хозяина Огня, Владыку Города-На-Берегу. И вместе с собою - всех, кто падал ниц, не пытаясь оказать сопротивления. Всех, кто беспрекословно подставлял плечи под удары кожаной палки. Всех, кто добровольно влезал в сыромятный ошейник. За эту истину он был готов сжечь и взорвать Золотую Планету.
        Зажал ноздри и рот своего первого, самого преданного раба. Желтые глаза дикаря выкатились из орбит, пальцы вцепились в запястье Марата, ноги задергались. Он готовился к смерти, а когда она пришла, выяснилось, что старик рассчитывал еще немного пожить, еще, может быть, несколько дней помечать о том, как вернется его хозяин.
        Косоглазый царь был не просто раб. В своем роде гений. Первопроходец. Эйнштейн ярма и кнута. Величайший предтеча всех, кто желает сунуть нос в намордник.
        - Почему вы не убили меня? - спросил Марат, медленно сдавливая складки кожи на щеках раба. - Почему? Это было так легко!
        Старик дернулся.
        - Носорогов - умеете, а меня - не догадались! Я ничего тут не знал! Я едва прилетел! Почему вы не убили меня, почему?
        Разжал пальцы.
        Быстроумный был мертв. Может, даже не задохнулся, а просто сердце остановилось от сильного испуга.
        Марат вытянул из-под мертвого одеяло, сальное, долыса вытертое, когда-то служившее плащом, - два десятка шкурок детенышей земноводной собаки ушло на его изготовление, и Глава Четырех Племен гордился своей мантией не меньше, чем круглым камнем с дырой. Накрыл убитого, вышел.
        Пахло дымом, обугленным мясом, вечерней сыростью. От костров доносились голоса, смех. Где-то хлопали в ладоши и пели.
        Потому что они маленькие и слабые. Потому что они испугались. Потому что они дикари, а ты - сын своего века, вооруженный знаниями великой цивилизации.
        Точнее, тогда ты был сыном своего века. Но за девять лет Золотая Планета превратила тебя в своего раба, в местного жителя, в дикаря среди дикарей. В грязного пожирателя плодов черной пальмы. Ты не выдержал испытания сладостью. За это ты обязан убить своего сумасшедшего приятеля, Соломона Грина. А потом себя.
        Еще надо бы взять огромный кусок самого крепкого камня и простыми знаками высечь на нем простой завет:
        Кто первый назовет себя рабом - того убей сразу.
        Кто первый назовет себя хозяином - того тоже убей.
        И убивай каждого, кто решит, что он раб; и каждого, кто решит, что он хозяин.
        И если внутри тебя живет раб, не дави его по капле, а убей сразу, так жестоко, как только сможешь.
        И если внутри тебя живет хозяин - убей еще более жестоко. Топчи, ломай, рви на куски.
        Оставить этот камень надо в таком месте, чтобы он простоял как можно дольше.
        Конечно, дожди и ветры уничтожат строки завета раньше, чем здесь изобретут колесо или научатся сплавлять железо с углеродом. Можно создать клан хранителей завета, пусть сдувают со скрижали мельчайшие пылинки.
        Но создание клана хранителей само по себе уже потребует превращения дикарей в рабов. Так что эту идею надо еще обдумать.

5.
        Он проснулся с ощущением стремительно надвигающейся смерти и закричал, но маленькая четырехпалая ладонь зажала ему рот. Нападавший обхватил Марата ногами выше пояса, словно капканом, сдавил бедрами локти, вцепился, прилип, а на горло давило прохладное лезвие. Дикарь был очень крепок, а главное - действовал умело. Справившись с паникой, Марат вспомнил, что он вдвое сильнее любого самого крепкого местного жителя, рванулся всем телом, оба покатились по полу, ударились о стену, скользкую от лишайников, однако руки освободить не удалось, а зазубренный металл по-прежнему давил - не больнее, но и не слабее.
        - Тихо, тихо, - шептал абориген на языке равнины, и повторял тот же совет на языке берега, и продолжал напрягать мускулы, вжимаясь в Марата, вклеиваясь, а когда тот попробовал укусить убийцу за пальцы - усилил нажим клинка.
        - Тихо, - опять произнес он, шепелявя. - Это я, Хозяин Огня… Это я. Муугу.
        Осторожно убрал ладонь с лица Хозяина Огня.
        Марат ощутил непривычное облегчение и приказал:
        - Убери нож. Или я убью тебя.
        - Нет, Хозяин Огня. Я тоже могу убить тебя.
        - Тогда убей.
        - Не теперь, Хозяин Огня. Не теперь.
        Марат расслабил мускулы - дал понять генералу, что не намерен сопротивляться, - и перевел дух.
        - Я узнал тебя по запаху, - соврал он. - И еще… Тут кто-то есть. Женщина.
        Из мрака донесся легкий вздох, и Ахо прошептала короткое заклинание. Попросила Первую Дочь Первой Матери, Хозяйку Верха укрепить ее в делах.
        - Я убью вас обоих, - пообещал Марат.
        Муугу сильнее надавил ножом.
        - Не теперь, - сказала Ахо.
        В ее треснувшем старушечьем фальцете было спокойствие и равнодушие, она совершенно не боялась ни гнева Хозяина Огня, ни собственной гибели. Горько было слышать бесстрастное «не теперь» от женщины, когда-то горячей скороговоркой шептавшей клятвы в вечной любви.
        - Ты права, женщина, - яростно прорычал Марат. - Не теперь. Сначала я созову всех. Пусть люди четырех родов увидят, как умирает тот, кто решил сделать зло Хозяину Огня.
        Ахо усмехнулась.
        - Люди четырех родов не придут, - сказала она. - Сегодня ночью род шгоро-шгоро снялся с места и ушел на свои земли. К отрогам гор. Туда, где жили их предки. Так решила я, мать их рода. Люди шгоро-шгоро больше не могут жить на земле рода пчо. Это неправильно.
        - На этой земле я решаю, что правильно! - крикнул Марат, но лезвие погрузилось в кожу чуть глубже, и поперек шеи под скулой медленно потекло теплое.
        - Может, и ты, - степенно произнесла Ахо. - А может, кто-то другой. Сначала решает Мать Матерей. Если ей угодно, она позволяет решать кому-то еще. Например, тебе. Девять раз прошло долгое время от одного большого дождя до другого большого дождя. И всё это время Мать Матерей и ее Дочери позволяли решать тебе. Но теперь я вижу, что их воля не в том, чтобы решал ты. Теперь решает кто-то другой.
        Она замолчала. Наверное, предположила, что Хозяин Огня повысит голос, расхохочется, напомнит незваным гостям о своем могуществе.
        Но Марат уже не был наивным парнишкой, дерзким угонщиком лодок и беглецом от правосудия. Не был он и пришельцем, вооруженным сложнейшими миниатюрными приборами. Не был он и носителем знания, вручавшим в четырехпалые руки дикарей лук со стрелами или медный тесак. Не был он и рачительным устроителем быта, организатором цивилизации, приказывавшим копать канавы для нечистот.
        Его функция давно уже заключалась только в том, чтобы казнить и миловать. Выслушивать мольбы и гордо задирать подбородок, когда перед ним падают ниц.
        Из всех знаний в его голове уцелело только знание о власти, и не в виде науки - суммы сложных законов, аксиом и теорем, а как набор убогих навыков: рычи, угрожай, убивай, подчиняй, разделяй и властвуй; жалкий список ремесленных приемов. И сейчас он, разумеется, не стал спрашивать напавших на него кроманьонцев о том, какие, черт возьми, цели они преследуют.
        - Продолжай, старуха, - мрачно велел он. - Скажи, кто теперь решает.
        Ахо снова прошептала заклинание, Муугу разжал захват и с животной ловкостью канул во мрак. Выдохнул свистящим шепотом:
        - Теперь решает он! Он, а не ты!
        Марат осторожно сел. Подавил желание дотронуться до царапины на шее. Темнота была почти абсолютна, но за годы скитаний маленький генерал мог научиться видеть в темноте.
        - Я верил тебе, Муугу, - сказал Марат. - Ты был моим лучшим воином. Я знал, что ты не умер в горах.
        - Я хотел, - глухо, как бы через силу ответил генерал. - Очень хотел. Моя жена умерла, и мои дети умерли. Те, с кем я бежал из Города, лишились сил и не могли идти. Я видел, как их настигли, одного за другим, и увели в Город. Я знаю, что их убили. Я остался один и тоже хотел умереть. Я спросил Мать Матерей и ее Дочерей и ждал ответа. И услышал. Они сказали: не теперь. Они кинули ветки в небесный костер, и я согрелся в его лучах. Я спросил себя: зачем погибли все, а я не погиб? Зачем я нужен Матери Матерей и ее Дочерям? Что есть такое, чего не умеет другой, а я умею? И я понял, что умею убивать. Есть много мужчин, умеющих убивать, хороших охотников, первых топоров, но я убиваю быстрее и лучше других…
        Тьма в доме поредела, за стенами начинался рассвет, теперь Марат мог рассмотреть силуэты обоих визитеров. Генерал был очень худ, стоял в напряженной позе, но клинок держал в опущенной руке. Ахо тоже вооружилась, и кинжал ее был больше и тяжелее, чем нож Муугу, совсем узкий от частой заточки - но если бы Марат сейчас напал, старуха вряд ли смогла бы ударить. Впрочем, он не собирался нападать, и Ахо это знала.
        - Я должен убить его, - тихо продолжил маленький генерал. - Так решила Мать Матерей и ее Дочери. За этим я оставлен жить.
        - Ты не сможешь, - сказал Марат.
        - Муугу не знает, сможет или не сможет, - произнесла Ахо. - Муугу знает, что должен. Еще Муугу знает, что ты тоже хочешь убить своего Отца.
        Марат помедлил, еще раз всмотрелся в редеющую с каждой секундой тьму и сказал себе, что на Золотой Планете у него сейчас нет других единомышленников. Только эти двое. Изможденный охотник и горбатая старуха.
        Медленно встал, посмотрел сверху вниз и сказал:
        - Он мне не отец. Он мне даже не друг. Он такой же бродяга, как и сам я. Бывает, что двое бродяг подходят к становищу с разных сторон, и тогда люди думают, что оба пришли вместе. Так же и мы: пришли вместе, но с разных сторон.
        Они не удивились. Маленький генерал только дернул плечом. И сразу спросил:
        - Почему ты не убил его раньше?
        - Он сильнее меня. Чтобы убить его, нужно много воинов и большая хитрость. И даже если я буду очень хитрым и воины мои будут очень хитрыми - он всё равно будет хитрее нас.
        Ночная свежесть быстро уходила. В доме запахло цветами.
        - Тогда, - сказала Ахо Марату, - ты должен спросить Мать Матерей. Как спросил он, - старуха показала пальцем на генерала. - Пойдем со мной.
        Не глядя, протянула Муугу свой меч и пошла к выходу.
        Марат посмотрел в бешеные глаза маленького генерала и сказал:
        - Когда я шел сюда через горы, за мной следили два воина. Потом я нашел их убитыми. Это ты их убил?
        Муугу оскалился.
        - Их послал… тот, который велит звать себя Отцом. Перед смертью они всё рассказали. Он… Тот, который велит называть себя Отцом… Велел смотреть за тобой днем и ночью. И всё запоминать. Он не верит тебе. Он боится тебя. И это хорошо.
        - Нет, Муугу, - ответил Марат. - Если один боится другого, это не может быть хорошо.
        Тощий дикарь нахмурился, обдумывая сказанное, и Марат разозлился на себя. Уже ведь ясно было обоим - и аборигену, и пришельцу, - что время умных фраз прошло. А что может быть глупее умной фразы, сказанной не вовремя?
        Засов с двери был снят неизвестным Марату способом; может быть, старуха и ее соплеменник так сильно верили в своих примитивных богинь, Матерей и Дочерей, что богини, невзирая на всю свою примитивность, сумели спуститься с небес и лично открыть проход во дворец.
        Городище спало. Следуя за маленькой старухой, Марат прошел мимо выжженных и вытоптанных полян, где еще вчера стояли хижины племени шгоро-шгоро. Теперь от построек остались только глинобитные стены, кровли же, сделанные из шкур и костей, аборигены забрали с собой.
        У входа в чувствилище горел чахлый костерок, рядом с ним сидела девочка примерно пяти лет; она дремала, обхватив руками колени и положив на них голову. Ахо присела, взяла несколько веток, подбросила в огонь. Девочка тут же проснулась, подняла лицо.
        Марат уже много раз видел дочь Ахо, но сейчас, как и раньше, вздрогнул и непроизвольно улыбнулся. Сходство было невероятным.
        Он не спрашивал, кто отец, - хватило ума. Здесь царил матриархат, суровый, как вся их жизнь; решив родить потомство, главная женщина племени могла выбрать себе любого мужчину. Судя по возрасту ребенка, Ахо родила примерно через год после ухода Марата. А сильные ключицы и богатые круглые плечи намекали на хорошие стати родителя. Впрочем, мысленно усмехнулся Марат, о чем это я? Конечно, она легла только с самым гибким сильным.
        Год ждала. По моим биологическим часам - четыре года. Способна ли девушка из моего мира в расцвете молодости устроить себе четырехлетний целибат? Наверное, чувства дикарей действительно сильнее, чем у нас, гомо сапиенсов, облагороженных культурой. А теперь - обратная сторона: от любви Ахо, когда-то почти бешеной, настоящей первобытной любви, совсем ничего не осталось. Я не любил ее, не сумел полюбить, забавлялся, как с игрушкой. Что может быть пошлее и бессмысленнее, чем влюбиться в дикарку? О чем, например, с ней говорить в перерывах между соитиями? А сейчас во мне, постаревшем на девять лет, много больше любви, чем в ней, постаревшей на целую жизнь…
        Ладно, поздно.
        Слишком, слишком поздно ты решил взвешивать и считать их страсти. Девять лет разорял этот пахнущий конфетами муравейник, не переживая насчет чужих страстей, а как сунули нож к горлу - сразу озаботился.
        Внутри строения было темно, просторно и совершенно пусто, но ровный земляной пол во много слоев покрывали циновки, а щели в сложенных из валунов стенах были надежно забиты кусками мха.
        Голос старухи сделался густым.
        - Здесь живет душа рода. Ее нельзя увидеть, но можно почувствовать. Если ты захочешь, она тоже почувствует тебя. Когда она почувствует тебя, ты поймешь это. Но почувствовать ее нетрудно. Трудно почувствовать себя. Она поможет тебе. Ты должен понять, кто ты. Зачем ты родился, зачем живешь и зачем уйдешь, когда придет время последнего сна. Садись и молчи.
        Марат повиновался. Присутствие любви он не ощущал, но энергетика места показалась ему очень сильной. Здесь был храм, первобытный, но вполне настоящий, здесь каждый сантиметр сырых стен был пропитан эмоциями тех, кто просил, надеялся, жаждал, искал покоя, справедливости, здоровья, мира, спасения; здесь было хорошо.
        - Доверься ей, - тихо посоветовала мать рода. - И тогда поймешь себя. Ты называл себя бродягой, но ты не бродяга. Ты называл себя Хозяином Огня, но ты не Хозяин Огня. Не было в твоих глазах любви и не было покоя, когда ты называл себя бродягой или Хозяином Огня.
        Марат усмехнулся.
        - Я пилот, - сказал он.
        Старуха не поняла, но едва увидела улыбку на его лице - удовлетворенно кивнула.
        - Если тебе смешно, смейся. Многие приходят в чувствилище, чтобы плакать, а уходят, смеясь. Но не говори мне, кто ты. Я не хочу знать, мне не нужно знать. Говори это себе. И повторяй, и чувствуй, правда ли то, что ты говоришь. Меня, мать рода, можно обмануть. Всех можно обмануть. Даже душу рода можно. Но себя - нельзя. Теперь я ухожу и закрою выход, как принято, четырьмя шкурами носорога и четырьмя коврами, сплетенными из побегов репейника, чтобы здесь установилось безмолвие. Сейчас хорошее время. Рассвет. Мир просыпается. Будь в безмолвии, в темноте и уединении. Душа рода поможет тебе почувствовать себя.
        Ахо положила ладонь на его лоб, провела пальцем по носу, по губам - и вышла. Некоторое время снаружи доносился шорох опускаемых занавесей.
        «Ничего нового, - подумал Марат. - И ничего сложного. Наивно полагать, что дремучие кроманьонцы умеют что-то такое, чего не умеет человек, летающий меж звезд. Для чего ты рожден? К чему лежит твоя душа? Кто ты? Спроси себя. Изучи свою природу. Попроси ученых, они помогут. В старых обитаемых мирах такие штуки были в моде еще двести лет назад. Едва эмбрион начинал созревать в материнской утробе, как родители спешили составить полную генную карту ребенка. Многие верили в ген власти или в ген богатства. В то, что люди разных профессий обладают разными хромосомными комбинациями. Даже мой отец, современный мужчина, практик и скептик, не успокоился, пока не составил генную карту обоих сыновей и не получил подтверждение своих надежд: действительно, оба мальчика способны принимать многие десятки решений за считаные секунды, когда они вырастут, им можно доверить самую сложную технику.
        Кем родился, тем и будь. К чему склонен, то и делай. Рожденный летать не должен ползать. Только той моды давно нет. Я рожден пилотом и счастлив, когда закладываю виражи, но что мне делать, если нет корабля? А другой рожден, чтобы рыть могилы, но спроси его: рад ли он своему предназначению?»
        Марат вспомнил о ране на горле, потрогал - кровь уже запеклась. Маленький генерал знал свое дело. Конечно, он не собирался убивать Хозяина Огня и даже пугать не хотел - только показал серьезность своих намерений. Он знал, зачем рожден, и когда орудовал ножом - становился самим собой.
        Бывший Хозяин Огня, бывший Большой Бродяга, бывший Владыка Города-на-Берегу и Сын Великого Отца, бывший угонщик лодок и маргинал-вундеркинд, бывший осужденный преступник, а ныне человек по имени Марат огласил чувствилище веселым смехом.
        Когда мужчины делятся на первых, вторых и третьих топоров, нет ничего проще, чем уединиться за одеялом из побегов репейника, поразмыслить и понять, что грудь твоя узка, а глаза не способны за двести шагов разглядеть торчащее из воды верхнее дыхало носорога. И значит, карьера первого топора тебе не светит. Но тогда почему огромный мускулистый Хохотун в итоге стал не самым отважным воином, а всего лишь палачом? А щуплый Муугу, едва достающий Хохотуну до середины груди, миниатюрный самец с невзрачным рябым лицом и гнилыми зубами, идет биться с непобедимым врагом без малейших признаков страха?
        А великий вор Жилец, он же Соломон Грин, легенда преступного мира - кем он назовет себя, зайдя в чувствилище? Для чего он рожден?
        Впрочем, он бывал в таких местах сотни раз. Чувствилище есть в каждой тюрьме. Одиночная камера и есть чувствилище. Конечно, Жилец давно понял свое предназначение. Получать всё всегда и везде. Все деньги, всех самок, всю жратву. Повсюду искать тех, кто уступит, принесет, подчинится. Упадет ниц, подставит живот для извлечения внутренностей. Сожрет черный банан и будет лизать розовое мясо на кривых пальцах.
        Нет, конечно, нет. Я не пилот. Я тот, кто всё исправит. В прошлой жизни, на обустроенных планетах, где нет холеры и люди не наматывают на локоть кишки собратьев, я мог бы всю жизнь прожить пилотом. Носиться на мощных кораблях по черной пустыне. А здесь я не пилот.
        Я тот, кто умеет любить.
        И я пойду убивать Великого Отца не с мыслью о возможной неудаче. Я не на смерть поведу своих кое-как обученных солдат. И не приберегу последний патрон для себя. Я иду не совесть свою успокоить. Не умирать я иду, а побеждать.
        И не Дух рода дочерей репейника живет в этой норе, проконопаченной мхом. А сама Кровь Космоса. Капли ее вечно летят в пространстве, а когда слипаются в единое целое - вспыхивает звезда. Пока она горит, рядом нет жизни. Жизнь появляется, когда звезда начинает остывать. Когда девочка перестает подбрасывать сухие ветки. Люди живут не возле пылающих костров, а возле догорающих углей. Когда поймешь, что твой род рожден не от великого огня, но лишь от слабого тления - тогда Кровь Космоса побежит по твоим венам, и ты успокоишься, и сможешь дышать, смеяться и растить сыновей, смирившись со знанием о собственном ничтожестве.
        Когда он отодвинул тяжелые шкуры и вышел, небо уже полыхало всеми оттенками зеленого, четыре луны одна за другой падали за горизонт, и ветер гнал над холмами рафинадно-мармеладные утренние запахи.
        Две женщины - юная и старая - повернули к Марату одинаковые лица. Юная улыбнулась.
        Хозяин Огня явно ей нравился.

6.
        Он всё точно рассчитал и ввел стадо в Город ранним вечером, в канун Дня Начала Большой охоты - самого важного в году, единственного языческого праздника, сохраненного для берегового народа после окончательного упразднения древнего культа Матери Матерей. Момент был выбран специально, и Марат двое суток продержал свой отряд в предгорьях, не разрешая жечь костров, только для того, чтобы подойти к воротам именно вечером. В предпраздничной суете никто не будет возиться с погонщиками. Укажут место для ночлега и забудут. Даже Жилец, несмотря на маниакальную подозрительность, не прикажет нечесаным равнинным провинциалам сразу убираться обратно. Разрешит посмотреть на действо. На казни и свадебную церемонию. Больше зрителей! Вот его цель. Больше восторженных, изумленных, впечатленных. Больше напуганных, избитых, подавленных, покоренных, ограбленных, дефлорированных, замученных.
        Больше, еще больше, пока не наберется максимальное количество. Или, другими словами, Фцо.
        Носороги нервничали от усталости и незнакомых запахов, сипло взревывали. Погонщикам приходилось подбадривать криком животных, а заодно и самих себя; судя по бледным лицам и нарочито горделивым позам, юноши с равнины были потрясены размерами пирамиды и главного храма.
        Впрочем, сами они тоже выглядели живописно. Целая процессия: семь крупных животных, лохматые всадники с копьями и дубинами, впереди на красивой норовистой самке Владыка в медных латах и еще восемь полосатых монстров в поводу. Марат ожидал увидеть если не ликующую толпу, то хотя бы сотню-другую любопытствующих. Когда посланные на север отряды пригоняли в Город новых рабов, народ сбегался во множестве. Всем хотелось подивиться на плененных северян. Носороги были гораздо живописнее, жители берега давно не видели такого внушительного стада. Но сейчас улица была почти пуста; только несколько донельзя грязных, перекошенных фигур выползли к обочине со стороны ближайшего постоялого двора - городские бездельники, профессиональные попрошайки; с некоторых пор их много появилось во владениях Марата, он их не любил, а теперь вот: местные люмпены оказались единственными, кто встречал своего Владыку, вернувшегося из дальних странствий с богатой добычей.
        Что-то не так, подумал Марат, вытащил из-за спины меч и положил перед собой поперек седла. Погладил шершавую рукоять - это немного успокоило.
        После ночного визита маленького генерала Марат сделал выводы и ни на минуту не расставался с мечом и пистолетом. Сейчас, правда, пистолет пришлось спрятать в чересседельной торбе старшего погонщика, Цьяба. Но меч тоже давал ощущение безопасности. Кроме того, с каждым новым днем похода, пока брели через перевалы, пока искали дорогу в Узур, Марату всё больше начинало казаться, что Жилец погибнет не от выстрела в затылок. Жизнь легендарного убийцы оборвет не ультрасовременная пуля, выпущенная из ультрасовременного оружия. Великий вор будет зарезан примитивным ножом. Даже, наверное, не медным - костяным или обсидиановым. Ножом, который был в ходу на Золотой Планете до того, как с неба упали двое беглых уголовников.
        Улица вывела их на площадь, и здесь Марат круто осадил носорога. Дальше идти было нельзя, а надо было срочно спешиваться и выяснять, почему ворота храма закрыты, и почему их не сторожат воины в кожаных наплечниках, и почему не горят по углам здания неугасимые светильники.
        Махнул рукой, подзывая Цьяба. Велел дать животным по три меры сладкой глины и ждать, никуда с площади не отлучаться, в случае нападения - отступать в горы тем же путем. Сам пошел вдоль храмовой стены к боковому входу. Успел увидеть, что ворота не просто закрыты - осквернены. Минимум две драгоценные, ежедневно до блеска начищаемые медные пластины с изображением лика Отца оторваны и украдены, на других заметны свежие царапины, их тоже пытались выломать. На ступени нанесло песка, и у основания свадебного алтаря заметна небольшая куча фекалий.
        Алтарь обосрали.
        У служебного входа Марат прижался спиной к стене, посмотрел вокруг. Страха не чувствовал, только ярость.
        Несколько темных фигур мелькнули, пробежав от дома к дому.
        Носороги без понуканий сбились в кучу вокруг самки и немедленно заснули, не дождавшись, пока их расседлают.
        Марат нажал на дверь, она тоже была закрыта изнутри, но тридцать дней назад Владыка Города побывал в Узуре, трижды за три дня нырял к Разъему и сейчас проложил себе дорогу одним ударом плеча.
        Факелы не горели. Впрочем, ему хватило проникавшего в окна оранжевого света закатного солнца, чтобы увидеть пятна крови на полу.
        У подножия статуи Владыки, меж двух огромных курильниц, сейчас пустых и распространявших неприятный запах перегретого металла, стоял, держа в каждой руке по ножу, совершенно седой и сутулый Хохотун. Увидев Марата, он выронил ножи - звук удара металла о камень был неприлично звонким, страшным - и сам упал лицом в пол.
        - Встань, - приказал Марат. - Или я убью тебя.
        Палач не пошевелился, только глухо завыл.
        Со времен первого Дня Отцовского гнева Хохотун жил при храме. Его дом был дочиста разграблен и сожжен, как и дома остальных старых воинов. Крупнейшее в Городе стадо рабов обратили в собственность народа, то есть перевели в дворцовый загон. Жену не пощадили, но пощадили детей, благо они были уже взрослые и жили отдельно: сын заведовал охраной кузнечных цехов, а две дочери взяли себе в мужья богатых тюленебоев и в судьбе своего родителя не принимали участия; в матриархате отцы для дочерей не имели никакого авторитета.
        Зато авторитет самого главного отца - Великого - был утвержден за несколько минут: Отец жестоко избил пузатого генерала на глазах у его же подчиненных бойцов, потом велел им продолжить экзекуцию, после чего изуродованного бездыханного великана оттащили в храм, и спустя сутки он очнулся уже в статусе палача. Его личное имущество составляли две набедренные повязки, моток веревки, церемониальный нож и точильный камень для упомянутого ножа. Хохотун спал в подсобном помещении, питался от стола храмовых послушников и наглядно олицетворял собой идею низведения. Кадры решают всё, незаменимых нет, любой и каждый может сверзнуться в самый низ с самого верха. Из князи в грязи. И не просто умереть, увидев свой кишечник намотанным на чужой локоть, а очутиться в аду при жизни. Ведь власть только тогда абсолютна, когда повелевает не только телами, но и душами.
        Сейчас разжалованный генерал скреб ногтями камни пола и стенал.
        Обитатели Золотой Планеты еще не знали ни рая, ни ада, но Великий Отец уже всё подготовил, и когда - примерно через полтысячи лет - их сознание дорастет до понимания принципов загробного мира, они обнаружат, что и после смерти их повелитель будет рядом с каждым.
        Марат подошел, грубо надавил ногой, заставил Хохотуна повернуть лицо, прижаться к полу виском.
        - Говори. Или я убью тебя.
        - Пришел Митрополит… - промычал Хохотун, мешая равнинные слова с береговыми. - Он передал волю Великого Отца. Убить всех старших жрецов. Не при всех, не на алтаре. Просто убить.
        - За что?
        - Не знаю, Хозяин Огня. Он тоже убивал. Вместе со мной. Старших мы убили, младшие убежали. Потом пришли жены убитых и забрали тела. Потом Митрополит велел закрыть храм и убивать каждого, кто захочет войти.
        - Когда это было?
        - Очень давно, Хозяин Огня. Прошло четыре дня, и еще четыре дня, и еще. Дальше я не умею считать.
        - А Отец?
        - Я не видел Отца. Я никого не видел. Бывает, я слышу, кто-то хочет войти в храм, но ворота закрыты… Если кто-то войдет, я убью его, потому что такова воля Великого.
        Марат убрал ногу.
        Хохотун тоже состарился. Но природа одарила этого аборигена столь могучим здоровьем, что даже теперь он - морщинистый и дряблый - вполне мог бы возглавить Большую охоту, пробежать по вершине холма и поразить копьем трахею носорога, а потом добить ударом топора по переносице.
        - Оставайся тут, - сказал Марат. - Продолжай выполнять волю Великого Отца. Или я убью тебя.
        - Да, Хозяин Огня.
        Уже возле двери Марат вспомнил, обернулся - Хохотун лежал в той же позе, не шевелясь - и спросил:
        - Почему ты не убил меня, когда я вошел?
        - Такова воля Отца. Митрополит сказал: всех, кроме тебя.
        Уже лучше, подумал Марат, выходя на площадь. Всех, кроме меня.
        Погонщики сидели на земле, положив в центр круга чересседельные торбы. Любопытно вертели головами. Цьяб выжидательно вскинул яркие глаза, но Марат ничего ему не сказал и не подал знака, зашагал мимо, к Пирамиде. За гостями наверняка наблюдают. Надо придерживаться легенды. Владыка Города вернулся, пригнал новых животных, и теперь неотесанные равнинные жители ему не нужны. Пусть деревенщину накормят черепашьей икрой и отправят восвояси.
        Дома были обитаемы, отовсюду пахло дымом и едой, из-за стен раздавались голоса, и даже детский смех, а в чистых кварталах на задах хозяйств мирно сидели в загонах рабы: переругивались или вяло мутузили друг друга из-за пищи.
        Повинуясь внезапному импульсу, Марат выбил ногой дверь одной крепкой хижины и вошел, как входил Великий Отец: не нагибаясь, но ударом головы пробивая слабую глинобитную перегородку над дверным проемом. Немного неприятно, и грязь сыпется на волосы и лицо - зато эффект обеспечен.
        Кстати, и сам возбуждаешься.
        Здесь жила обеспеченная семья, дом имел две просторные комнаты и навес, под которым горел очаг и готовилась еда; сейчас в первом помещении сидели невысокий плечистый мужчина и маленький мальчик - оба закричали от ужаса, а мальчик еще и разрыдался. На шум из второй половины вышла девочка с заплетенными в волосы нитями водорослей. Через мгновение мужчина рухнул ниц, а девочка схватила мальчика и тоже легла, но без какой-либо паники.
        - Где хозяйка? - спросил Марат.
        - Ее нет, - прошептал мужчина. - Она ушла в…
        В чувствилище, подумал Марат. Конечно. Уже пора догадаться.
        - Встань, - сказал он аборигену. - Возьми еду и воду. Отнеси на площадь. Там увидишь носорогов и возле них - людей с равнины. Дай им свою еду и воду. Ты не поймешь их языка, просто оставь и уйди. Дай им ту еду, какую сам ешь, а не ту, какую даешь рабам. Сделай так, или я убью тебя.
        - Да, Хозяин Огня.
        Марат посмотрел на желтые нити в волосах девочки и вышел. Сегодня был канун Праздника начала охоты. Сегодня женщины украшают себя и идут к матерям родов. Сидят вокруг костра всю ночь, беседуют и поют песни. По очереди заходят в чувствилище. А мужей и хозяйство оставляют на дочерей. Таков древний обычай.
        «Один старый праздник надо оставить, - говорил Отец. - Пусть отмечают. Чувствилища разрушены, матери убиты, их дочери бежали, старая вера ликвидирована, но пусть один праздник останется. Пусть они помнят своих предков - это будет поднимать их самооценку.
        Нам не нужны тупые исполнители нашей воли, - говорил Отец. - Пусть они имеют немного свободы. Пусть развиваются сами по себе. Нас только двое, духовенство еще не сформировано, мы не можем контролировать все детали их жизни. Они не готовы. Они придут к этому через три-четыре тысячи лет. Мы не доживем. Хотят праздновать Большую охоту, или Всеобщую коллективную рыбалку, или что-то еще - пусть празднуют…
        Нам нужны сообразительные и здоровые, - говорил Отец. - Пусть лекари следят за санитарным состоянием. Пусть бабы рожают чаще и больше. Пусть будут богатые, бедные, средние, пусть они завидуют, крадут, дерутся. Пусть всё бурлит. Пусть всё движется. Вводи налоги, отбирай излишки, пусть они будут раздражены. Сытость опасна, пусть лучше недоедают. Слабые вымрут - они нарожают новых, сильных…»
        Мысли о старике заставили Марата ускорить шаг. Хохотун сказал, храм закрыли много дней назад. Значит, с Великим Отцом что-то случилось. Чувствилища, разумеется, тут же возродились - это объяснимо.
        Вход на лестницу никто не охранял. Марат в три секунды взбежал на первый уступ Пирамиды, заглянул в караульное помещение - пусто. Дальше, за углом, была общая спальня жен Великого Отца. Тоже специально спланированное соседство.
        - Самцы воняют, - говорил Отец, - а молодые сильные самцы воняют молодостью и силой, значит, пусть мои бабы живут рядом и вожделеют!
        - Но самки будут вожделеть не тебя, - возразил тогда ему Марат.
        - И черт с ними, - хохотал легендарный вор. - Неважно, кого они хотят, важно, кому они дают.
        Но сейчас самки покинули свои апартаменты, пропитанные запахами благовоний и увешанные циновками. Судя по всему, не просто ушли, а бежали в страхе, оставив даже дорогие украшения и подушки из шкур новорожденных детенышей земноводной собаки.
        Марат усмехнулся. «На равнине такие шкурки есть у каждого мальчишки. Здесь же, по другую сторону гор, собачий мех недоступен обычному смертному. А ведь я, студент-недоучка и беглый преступник, действительно создал здесь цивилизацию. Обмен товаров и услуг между сообществами, живущими на значительном расстоянии друг от друга. И науки создал. И искусства, и ремесла… Та девочка с вплетенными в волосы нитями - на ее запястье красовался изящный браслетик, костяные пластинки в медной оправе, очень круто для народа, одевающегося в шкуры…»
        Марат прошел через спальню своих жен, заглянул на кухню, где стоял убийственно сладкий запах протухших черепашьих животов. Потом спустился в оружейную комнату (она же - пыточная) и увидел, что арсенал тоже не охраняется, однако вход заложен огромными камнями.
        Двинулся наверх. Туда, где жил сам. В общем зале увидел Митрополита - он спал, сидя в углу. Два огромных тесака лежали рядом. Сын пожирателя крабов был в боевом кожаном панцире с чужого плеча, слишком большом; из-под массивных наплечников торчали узкие руки, но это не выглядело жалко или смешно, наоборот, абориген - еще совсем недавно самый могущественный местный житель - даже такой, спящий, утомленный, худой, вдруг показался Марату очень красивым. Судя по всему, он заснул от переутомления, а до того - много дней не смыкал глаз, охраняя безлюдный дворец и своего господина. Даже с закрытыми глазами и немного отвисшей челюстью, даже тонко сопевший и вываливший расслабленные губы он сохранял сосредоточенность и решимость идти до конца.
        Это вам не косоглазый, подумал Марат. Не Быстроумный, которого мама нарекла слабаком. Такой не будет пресмыкаться ради дозы пилотского мультитоника. Тут не любовь к жратве и привилегиям и даже не любовь к себе. Тут вера в избранничество. Твердое осознание своей миссии.
        Все считали, что этот потомок краболова, бывший счетовод и взяточник, взлетевший к вершинам власти, не верит ни в Мать Матерей, ни в Отца и Сына - только в хитрость и расчет. Нет, он верил. Всех обманул; никто не знал, что он верит, а он верил и продолжает верить.
        Лезвия мечей сверкают - точил, значит, каждый день. Ждал кого-то и готовился к драке.
        Ни во что не верил. Был прагматиком. А потом оказалось: ни в ком нет веры, а в нем - есть.
        Марат не стал будить аборигена, наоборот, лежала бы рядом шкура - укрыл бы со всей заботой. За то, что маньяком жил, а не рабом. За то, что идею нес, а не бегал за сладким куском.
        Надавил на дверь своих личных покоев. Когда-то ее делали по особому проекту. Мощные брусья внахлест. Впрочем, после трех свиданий с Кабелем и такая дверь не преграда. Нажал сильнее, потом приник ухом - с той стороны ничего не происходило. Вспомнил, кстати, что для первого свидания с Отцом заготовлена остроумная фраза: «Я привел тебе семнадцать носорогов - шестнадцать в стойлах, один перед тобой». Продуманный намек на то, что бывший пилот и компаньон Великого Отца переродился. Избиения пошли впрок, юноша повзрослел и теперь на всё согласен. Покорять северные племена, одомашнивать пчеловолков, расширять империю, нести огонь новой современной религии имени самого себя, великого и ужасного, - нет проблем. Лишь бы иметь Фцо.
        Отошел на три шага, хотел выбить преграду ногой, но ясно почувствовал, что делать этого нельзя. Дверь закрыта изнутри, значит, Жилец там.
        Но не один.
        Во дворце чужой.
        Марат обернулся и обнаружил, что Митрополит исчез. Вместе с обоими мечами.
        Перехватив свой, чувствуя озноб и особую мускульную щекотку (нападут - уничтожу всех до единого), бесшумно выскочил в коридор, оттуда спустился в караулку. Там был второй проход: узкий тоннель, ведущий в комнату Нири и дальше, в спальню Великого Отца, и еще дальше, в святая святых, в капсулу.
        Личная служанка Отца лежала на спине, укрытая до подбородка меховыми одеялами. Судя по приторному запаху, она умерла не менее десяти дней назад. На Золотой Планете даже разлагающиеся трупы пахли медом и карамелью.
        Концом меча Марат подцепил край одеяла и натянул на лицо мертвой женщины.
        Вот и причина. Он любил ее, она умерла. Теперь он окончательно обезумел.
        Но и я тоже сошел с ума. Давно, уже два с лишним года. Еще неизвестно, кто из нас более безумен. Я тоже любил. А он задушил ту, которую я любил, одной рукой, деловито, между делом. Сдавливал пальцы, а думал о чем-то своем. О черных бананах с каплей желчи иглозубой лягушки. О носорогах, о рабах, о свадебном алтаре.
        За спиной раздался тихий, на пороге слышимости, вздох. Не глядя, Марат выбросил руку назад, схватил, сжал, рванул.
        - Владыка… - просипел Митрополит. - Не убивай…
        Марат потащил его назад, в туннель, поднял в воздух, прижал к стене, посмотрел в глубокие прозрачные глаза, ничего не увидел там, даже страха не увидел, только готовность умереть, а она, как известно, не имеет со страхом ничего общего.
        - Говори, - шепотом сказал Марат. - Говори всё, что знаешь.
        Не имея возможности повернуть голову, дикарь скосил глаза вправо и влево, несколько раз моргнул, выдавил:
        - Она… Пришла. Двадцать два дня назад.
        - Кто?
        - Мать Матерей.
        Марат сильнее сжал пальцы.
        - Кто??
        - Мать Матерей. Она пришла и явила свой гнев. Ее никто не видел, но все знали, что она пришла. Она говорила с Великим Отцом. Потом она сделала так, что жрецы забыли молитвы. Я тоже забыл. Потом она осталась во дворце, и все ушли.
        - Где она сейчас?
        Митрополит опять попытался посмотреть по сторонам. Обильный пот стекал по его скулам, и горло стало выскальзывать из пальцев Марата.
        - Везде, - беззвучно ответил он.
        - Где Отец?
        - В своих покоях. Он ждет тебя. Я тоже ждал тебя. Я знал, что ты придешь. Ты спасешь всех нас… И снова научишь священным словам…
        Марат отшвырнул дикаря и бросился назад. Пробежал мимо трупа, с разгона - на ходу разворачиваясь боком - врезался в дверь; она была не только сделана из дерева зух, но и обтянута кожей тюленя и с внутренней стороны, как он помнил, удерживалась двумя медными засовами.
        Дрогнули кривые стены.
        Великий вор сидел на постели в обычном виде - нагишом - и плавными движениями зажатого в пальцах костяного гребня расчесывал волосы.
        Он поднял глаза, нахмурился, но не бросил своего занятия.
        - Идиот, - спокойно сказал он. - Какого черта? Мог же постучать!
        Марат прыгнул на середину комнаты, огляделся. Не забыл про верхние углы, про мертвую зону над входом. Выбежал в свою спальню, проверил, вернулся, осмотрел замурованный вход в капсулу. Всё оказалось в порядке, и даже блюдо с недоеденными плодами черной пальмы стояло на том же месте, где оставил его Хозяин Огня в ночь перед уходом на равнину. Только бананы совсем сгнили, и над ними кружили мелкие мошки.
        Меж тем великий убийца отложил гребень, подтянул к себе деревянную, покрытую искусной резьбой миску с маслом, опустил два пальца, стал аккуратно втирать в кожу на груди.
        - Верни дверь! - сварливо велел он. - Воняет.
        Марат переложил меч из правой руки в левую.
        - Это Нири. Она умерла.
        Жилец кивнул.
        - Я знаю.
        - Знаешь? - крикнул Марат. - А что еще ты знаешь?
        - Эй, эй! - властно произнес Жилец. - Не дави на меня! Я знаю всё. Кое-что изменилось, но ситуация под контролем. Покойницу надо похоронить, конечно. Скажи Митрополиту, пусть организует. И вообще, расслабься, Марат.
        Бывший пилот и арестант выронил меч.
        - Что ты сказал? Как ты меня назвал?
        Жилец поднял глаза, ухмыльнулся:
        - По имени.
        Марат шагнул к нему, склонился, всмотрелся в зрачки, ища признаки болезни или наркотического опьянения, - ведь ясно же, что Великий Отец одержим реактивным психозом (что вполне объяснимо) или придумал некое новое снадобье и не рассчитал дозировку (тоже объяснимо).
        И когда его компаньон по завоеванию Золотой Планеты сощурился и окатил его обычным своим презрением, Марат догадался. Не психоз, не перебор с кайфом, причина - третья, особенная, самая главная.
        На затылок мягко надавило, черно-зеленые мухи закружились перед лицом, а вокруг уже сгущались из воздуха огромные длиннорукие фигуры, и воздух потрескивал, и хлынули запахи, забытые за девять лет, а существо, имевшее внешность Жильца, безучастно продолжило втирать в кожу благовонный жир, добываемый из длинных водорослей чихли, растущих только на большой глубине и цветущих только в дни, когда ежегодный Большой шторм уходит, взбаламутив всю прибрежную зону; а делать из сока чихли масло, дающее коже мягкость, а нервам - отдохновение, умеют только дочери кальмара, и каждый бродяга знает, что в их становище просить для мены следует не мясо кальмаров, слишком пресное и малопитательное, а именно масло чихли; но на затылок давило всё сильнее, и не было сил удержаться в этом простом, радужном и чистом мире, где так славно менять масло на плоды или бить носорога копьем в шею, а по праздникам заходить в чувствилище и мечтать о том, чтобы сбылось твое предназначение.
        Девочка тихо запела и подбросила дровишек в Небесный Огонь.
        Часть пятая

1.
        - …Но вы тоже убийцы, - возразил Марат, повысив голос, впрочем, несильно, чтобы не разозлить собеседника и самому не разозлиться. - Зачем вы приказали зарезать жрецов?
        Дознаватель сузил красивые зеленые глаза.
        Запах его туалетной воды раздражал Марата, невозможная, противоестественная горечь.
        - Не нервничай, - сурово посоветовал дознаватель. - Мы ничего никому не приказывали. К сожалению, наш аналитик плохо просчитал варианты. Это была инициатива Митрополита. Мы не ожидали, что он проявит такую смелость… Видишь ли… - дознаватель сделался еще более суровым и дернул щекой, - он убил всех, чтобы остаться единственным хранителем Канона. Он верил в тебя, Марат. В нового бога. Три дня назад мы стерли память ему и еще семерым старшим священникам. Однажды Митрополит проснулся и понял, что не помнит ни строчки. Но не испугался, наоборот, решил, что это его шанс… Он ликвидировал всех конкурентов и стал ждать тебя. Он надеялся, что ты вернешься и снова вложишь в его голову тексты молитв…
        Марат подумал, что должен, наверное, сейчас изобразить нечто вроде сожаления, но поскольку не чувствовал никакого сожаления, то не стал его изображать, тем более что в присутствии агента КЭР было совершенно бессмысленно кривить душой и актерствовать.
        Хватит уже актерства. Девять лет. Хозяин Огня, Владыка, сын Великого Отца, живой бог - хватит, хватит. Хорошо, что всё кончилось.
        - Мы можем ошибиться, - ровным баритоном продолжил чиновник, - но мы не можем инициировать физическую гибель аборигенов. Это незаконно… И пока всё идет более или менее по плану. Клон Великого Отца ведет себя осторожно. Паники нет, Праздник начала Большой рыбалки прошел без эксцессов…
        - Охоты, - сказал Марат.
        - Что?
        - Не рыбалки, а охоты.
        Дознаватель на секунду завис, потом неуверенно возразил:
        - Но ведь они рыбаки?
        - Это звучит как «илируиру», - объяснил Марат, испытывая странное удовольствие от того, что сложное горловое грассирование береговых дикарей дается ему без малейших усилий. - В буквальном переводе - «убить, чтобы съесть и жить дальше». Относится и к зверям, и к рыбам. Есть еше «трао», я сам изобрел это слово для обозначения жертвенной смерти… Используется только в молитвенных песнях…
        - А кто придумывал тексты молитв?
        - Я, - сказал Марат. - Главную Молитву, самую простую, сочинили вместе с Жильцом, а полный Канон - я один. Митрополит, кстати, тоже хотел… Намекал, что для него это честь: придумать свою молитву… Но Жилец отсоветовал. Сказал: пусть сочинит, но ты пока не включай в перечень… Пусть сначала помрет, потом мы его канонизируем и уже тогда…
        - Вижу, вы развлекались, как могли.
        - Это было не развлечение! - крикнул Марат.
        - Неважно.
        Дознаватель положил на стол белые руки ладонями вниз и смерил пойманного преступника спокойным оценивающим взглядом.
        - Важно, что теперь ты должен нам помочь.
        - Я понимаю, - пробормотал Марат. - Только…
        - Что? - ровным голосом спросил его собеседник.
        - Нас было двое. Я и… Жилец…
        - А причем тут Жилец?
        - Без него… - Марат тяжело вздохнул. - Он тоже… В общем, без него будет трудно.
        Дознаватель чуть погрустнел, но не сделался менее уверенным и элегантным.
        - Соломон Грин, которого ты называешь Жилец, нам не помощник. Мы его усыпили, изолировали, но пока не можем даже снять мнемограмму. В череп твоего друга имплантировано взрывное устройство. Ты должен знать это приспособление, раньше его называли «мизерикордия»… В честь древнего кинжала, которым добивали раненых рыцарей… Узкое лезвие просовывали сквозь щель в доспехах и вонзали, извиняюсь, в глаз… - зеленоглазый чиновник приосанился, гордый своей эрудицией. - Не только граната в голове - весь Грин собран, так сказать, из разрозненных деталей. Мы давно не сталкивались с такими занятными экземплярами и пока не знаем, что делать. Он может взорвать себя в любой момент. Небольшое усилие воли - и мозг превращается в кашу. Конечно, мы попробуем… Со всей осторожностью… Мы уже запустили в его подсознание небольшую программу - это новая разработка, она вступит в диалог с его «я», и скоро мы всё поймем. По крайней мере будет ясно, захочет ли он жить дальше, или…
        Марат усмехнулся.
        - Он не будет себя взрывать. По крайней мере не сразу. Он любит забавы. И жизнь… тоже любит. Может, он даже согласится на мнемографию.
        Дознаватель погрустнел еще сильнее.
        - Ты кое-чего не учитываешь, Марат. У Соломона Грина удалены ногти со всех пальцев. Я не видел такого уже пятьдесят лет. Это очень старый, ныне забытый знак принадлежности к элите преступного мира. У таких людей не принято сотрудничать со следствием.
        Агент был статен и красив, но Марата раздражала не его глянцевая красота и даже не парфюмерный запах, а манера говорить: слишком книжная, длинные фразы, плавные модуляции. «Или, может быть, я отвык, - подумал бывший пилот, - слишком долго прожил в каменном веке и забыл, что такое настоящая человеческая речь?»
        - Мы на дикой территории, - сказал он. - До ближайшей жилой планеты - миллиард парсек. Кто узнает?
        - Сейчас никто, - ответил дознаватель. - И завтра тоже. КЭР не допускает утечек информации. Но над нами тоже есть начальники. Президентский контроль, например. И потом, существует такая банка с пауками, как Федеральный правоохранительный архив… Когда мы закончим расследование и сдадим материалы, начнется шевеление, и через два или три года файлы Грина появятся на черном рынке. Уголовное сообщество узнает, что Грин позволил нам копаться в его памяти. Если мы его пощадим и отправим на каторгу, его сразу ликвидируют. Но это не главное. Главное - преступные сообщества примут меры. Усовершенствуются. Чтобы обезопасить себя от повторения подобных случаев. Видишь ли, Марат… Чем хитрее мы пытаемся их прижать, тем умнее они становятся. Поэтому твоего приятеля мы пока не тронем… Пусть он видит сны и ждет своей участи. Для нас важнее - ты.
        Чиновник снова кинул многозначительный взгляд.
        Марат никогда не видел таких киборгов. Не просто неотличим от человека - лучше, чем человек. Обаятельнее, внушительнее, глаже. Мягкая улыбка. Добрые усталые глаза. Благородные седины.
        Не видел он и таких кораблей. Судя по исходящим от стен и потолка нервным токам, биомашина имела колоссальную, почти непредставимую мощность. Я не смог бы угнать такую, подумал Марат. Сколько у нее позвоночников - пятьдесят? А сердец? Гипофизов? Умопомрачительная техника. Астрономический год на Золотой Планете значительно меньше стандартного земного, в обитаемых мирах я отсутствовал примерно семь с половиной лет, а они уже построили корабли нового поколения. А киборги? Этот - настоящее произведение искусства. Жесты, мимика - глаз не оторвать. Словно обучался в лучшей частной школе. Зачем они сделали его таким обаятельным? Впрочем, ясно зачем; он же полицейский функционер, расследующий преступление из списка «альфа», он обязан быть обаятельным, чтобы преступник верил ему и мгновенно, не вставая со стула, рвался строчить признательные показания…
        Семь стандартных лет. А что будет дальше? Новые модели кораблей каждые полгода? Каждый месяц? Нет, я не хочу назад. Оставьте меня здесь. В моих владениях всё происходило без спешки. Вот вам гребень костяной, пусть женщины причесывают волосы, а я пока посмотрю, как изменится жизнь после внедрения столь революционной новинки. А если внедряем кинжал медный, тут действуем с сугубой осторожностью: одновременно внедряем и медный нагрудник. Даем и средство нападения, и средство адекватной защиты. Я тоже не дурак. Дурак не стал бы живым богом…
        Марат посмотрел на слабо светящийся потолок. Дыхание корабля было мощным и медленным.
        Впрочем, всё наоборот. В живые боги метят только дураки. Умный останется собой. Человеком.
        - Я готов, - сказал он. - Снимайте мнемограмму.
        Киборг благосклонно кивнул.
        - Снимем, конечно. Но нам нужны комментарии. Информацию надо расшифровывать. Нам нужны мотивировки, Марат. Нам нужны культурные алгоритмы. Зачем, например, вы проложили ров для нечистот прямо через центр города?
        Марат засмеялся.
        - Это канава дураков. Она отделяла богатых от бедных.
        - Но тем самым вы усилили межклассовые противоречия.
        - Не усилили, а прояснили и установили рамки. Это просто. Меж богатыми и бедными не может быть любви. При помощи канавы дураков мы заставили аборигенов проявлять свое презрение простым и безопасным для общества способом. Пошел, наложил кучу - вроде полегчало…
        - Понятно. А двуединое божество? Зачем такие сложности? Местное население едва способно к абстракциям. Примитивный культ светила. Никакой метафизики, прикладная мораль… Нравственно всё, что помогает выжить… Они совсем дети, Марат… И вдруг им навязывается двуединый бог…
        - Это мы не планировали. Так вышло случайно. Жилец… То есть Грин - он предполагал оставаться в тени и получать удовольствия опосредованно, через меня. Но потом мы нашли Кабель, Грин вылечился и сказал: ты сверкай, а я буду заниматься своими делами. То есть на меня, Владыку, ложатся все хлопоты по управлению, а он, свободный от забот, будет получать Фцо…
        Дознаватель удивленно поднял брови.
        - Давно не слышал этого словечка.
        - Это его слово, - объяснил Марат. - Жильца. Происходит от русского «всё».
        Киборг благожелательно кивнул.
        - Немного не так. Сначала действительно употребляли слово «всё», потом оно трансформировалось в аббревиатуру ФСО. Что это значит, помнят только лингвисты. В новейшее время ФСО превратилось во Фцо и уже давно имеет хождение только в уголовной среде…
        - Понятно, - сказал Марат. - И что же означает…
        - Послушай, - перебил дознаватель, - ты хоть понимаешь, что никто из вашей паствы так и не поверил в новое божество?
        - Да. Понимаю. Но мы с Жильцом… то есть с Грином… мы уже догадались. Сами, без вас. Вера - это жертва. Кто верует, тот отрывает часть себя. Ты веришь только тогда, когда отдаешь.
        Гладкая физиономия киборга сложилась в гримасу задумчивости, очень естественную.
        - Когда… - Марат перевел дыхание, - когда я просил Кровь Космоса о помощи, я обещал ей измениться. Пожертвовать частью своих сил. Я отдавал деньги, я держал посты…
        Зачем я об этом говорю, тут же спохватился он, за все годы я не держал ни одного поста, а молился считаные разы, я грешник, и Кровь Космоса давно ушла из моих вен… Поэтому я, рожденный пилотом, сижу сейчас в боксе для допросов, а не в капитанской рубке.
        Дознаватель явно заметил замешательство подследственного, но вдруг выпрямил спину и негромко, официальным тоном произнес:
        - Извини, Марат. Я машина. Нам нельзя беседовать с живыми людьми на эти темы. Первая поправка к трем законам… Робот не может говорить с человеком о Боге.
        Марат кивнул и ощутил досаду.
        Он имел власть над тысячами мыслящих существ. Он сам был богом. Его называли Владыкой и доверяли свои жизни. Может, и не верили в глубине души, но молились и падали лицами в пыль, и в храме стояла статуя с его, Марата, лицом, и рядом с ней всегда курились благовония. Теперь - вот. Сказать, что это позорный финал божественной карьеры - значит, не сказать ничего. Бывший бог не удостоен даже допроса с участием живого следователя.
        Впрочем, чиновник был хоть и не живой, но очень внимательный, он мгновенно всё понял и мягко произнес:
        - Тебе некомфортно, Марат. Я вижу. Ты недоволен, что с тобой работает машина. Но таковы правила. У нас всё строго. Мы не занимаемся всякими мелкими бандитами. Или, допустим, угонщиками кораблей. Нам всё равно, где и что ты угнал, все эти твои фокусы с поддельными паспортами и тайными финансовыми транзакциями… Нас интересуют только преступления из списка «альфа». В твоем случае - незаконный контакт. Пока мы его не расследуем и не примем меры к устранению последствий вмешательства, ты будешь нашей собственностью. Отдашь нам все свои силы, всё время, всю энергию. Сообщишь всю информацию. Будешь работать, пока…
        И электронный механизм надавил на воздух ладонями, как бы подушку взбил.
        - Я заглажу вину, - пробормотал Марат.
        - Твое раскаяние похвально. Только вина тут ни при чем. Вину определит суд. Представь себе, например, картину великого художника. Какую-нибудь «Джоконду». Допустим, ты берешь карандаш и подрисовываешь ей усы. А потом говоришь: «Извините, виноват, бес попутал…» Что изменит твое раскаяние? Шедевр испорчен - вот главное. Ты кричишь: «Да я сейчас возьму тряпочку, всё сотру, ногтем подчищу…» А тебе отвечают: «Нет, любезный! Эта картина написана тысячу лет назад, не прикасайся, ты только портить умеешь, а исправлять будет специалист…»
        - Понятно, - мрачно сказал Марат и чуть отодвинулся, от запаха парфюма заболела голова. - Говорите, что я должен делать.
        Дознаватель встал.
        - Пока - ничего. Для начала мы составим точную ноосферную модель, просчитаем ее хотя бы на пять поколений вперед, это займет время… Произошло осквернение отдельного уникального мира, у целой цивилизации украдена невинность… Мы и сами пока не знаем, что делать. В данный момент… - киборг помпезно выпятил грудь, - у тебя свидание с родственником. Пять минут. По специальному разрешению с самого верха… Это первое и последнее твое свидание. Завтра ты поступаешь в полное распоряжение нашей службы… Так что советую говорить кратко…
        - С кем? - спросил Марат, вдруг испугавшись. - С кем говорить?
        Но дверная перемычка за спиной искусственного чиновника лопнула, в комнату шагнул розоволицый юноша в старом пилотском комбинезоне, босой, красивый, длинноволосый, очень расслабленный, почти полусонный, улыбающийся тонко и умно; посмотрел на киборга, как люди смотрят на киборгов - вежливо, но с превосходством, - и чиновник, быстро развернувшись, удалился деревянной походкой, причем дверь не сразу его выпустила; биомы недолюбливали искусственных людей.
        - Привет, - тихо сказал юноша, всмотрелся в лицо Марата, улыбнулся, потом улыбка сделалась широкой, потом перешла в смех, и спустя несколько мгновений Морт уже хохотал в полный голос.
        - Хватит ржать, - сказал Марат, подождав несколько мгновений. - Как ты?
        - Нормально, - ответил Морт, прервал веселье и уселся боком на стол. - Ты бы себя видел! Весь прокопченный! На Олимпии за такой загар девки платят миллионы.
        - Пусть платят, - спокойно ответил Марат. - Ты тут пилотом, что ли?
        Морт небрежно закинул ногу на ногу.
        - Ага, - сказал он. - На сегодня это самая лучшая посудина в Федеральном флоте. Первая в серии.
        - Сильная.
        - Очень сильная, - кивнув, произнес Морт с особенной пилотской нежностью. - Двадцать четыре оппозитных сердца. Немного туповата, но ничего… Слушай, почему от тебя шоколадом воняет?
        - Долго рассказывать.
        - Я слышал, ты влип по полной программе.
        - Да. Пожизненное с посмертной конфискацией органов…
        - Сейчас органы не конфискуют, - перебил Морт и устроился еще удобнее: откинулся, облокотился на столешницу. - Эта тема устарела. Сейчас новые тела целиком собирают из свежего материала.
        На кого-то он похож, подумал Марат. В общем, не изменился, такой же гордый и принципиально самодостаточный, но теперь этого стало на порядок больше. Босой, растрепанный, штаны протерты едва не до дыр. Да, пилоты всегда перемещаются по кораблю босыми, и лежать на столе, позевывая, им тоже не возбраняется, ибо корабль для пилота больше, чем дом, - интимное пространство, пилот по-настоящему жив только внутри корабля, некоторые и в трусах любят расхаживать (и даже не умываются неделями, если машине нравится запах пота своего повелителя) - таков старый обычай, с удовольствием поддерживаемый со времен появления первых биомеханических звездолетов, но теперь в старшем брате есть еще что-то, какая-то особенная шикарная легкомысленность. Он смахивает на сына богатого тюленебоя - вот. На парня, у которого решены все проблемы, которому всё прощают, которому везде рады.
        - Как родители? - спросил Марат.
        - Нормально. Только… - Морт щелкнул тонкими пальцами, - развелись… Три года назад… Я сегодня же позвоню матери. Скажу, что ты нашелся.
        - А ты?
        - Что я?
        - Не женился?
        Старший брат вытянул ноги и положил их на спинку ближайшего стула, весело улыбаясь, опять стал рассматривать младшего.
        - Женился, - небрежно ответил он. - Потом развелся. Как у всех.
        - Пилотская традиция.
        - Слушай, прическа у тебя чумовая. Косы сам заплетал, что ли?
        - Нет, конечно. Для этого есть специальные служанки. Были то есть… Старшая заплетальщица и две младших…
        - Круто. А ноздрю зачем проколол?
        - Последняя мода. Есть такое дерево фаюго, - отламываешь кусочек свежей веточки, совсем маленький… Суешь в ноздрю. Выделяется особая смола, ты вдыхаешь запах и кайфуешь.
        - Очень круто, - оценил Морт. - И что? Сильно кайфуешь?
        - Нет. Несильно. Здесь каменный век, особо не покайфуешь. Съедят.
        Морт кивнул, потрогал одну из косиц Марата, испачкал пальцы ароматическим маслом, поднес к носу, понюхал, лизнул даже, не опасаясь отравиться инопланетными веществами. Внутри корабля ему ничего не страшно, подумал Марат. Пилоту такого сильного биома глупо бояться отравления; в крайнем случае ляжет в утробу, и машина высосет из тела все нежелательные субстанции до последнего миллиграмма.
        - Короче говоря, ты тут обжился, - сказал старший брат.
        - Еще как, - ответил Марат. - А ты где живешь? Дом купил?
        - Нет. Еще успею. В прошлом году предлагали архипелаг на Атлантиде, сорок восемь островов, мой юрист уже и контракт составил, а потом оказалось, что риелтор - сволочь… Жена его сама ко мне в койку залезла, а потом шепнула, что острова эти ее муж всю жизнь продает и продать не может, потому что раз в десять лет на этих островах какой-то вулкан хитрый извергается, сроком ровно на три дня, и всё живое, вплоть до бактерий, сгорает к чертовой матери… Едва я на деньги не попал…
        - Ты всегда был дурак, - сказал Марат. - Не от мира сего парень.
        - Мне плевать, - ответил Морт. - У меня кораблики такие вещи вытворяют, что капитаны кровью блюют и сами себе языки откусывают. Я четыре года возил командующего Федеральным флотом. Получил полковника - ушел на дембель. Сейчас работаю только на самой новой технике… Тесты, испытания, всё такое… Год назад новый крейсер до инфаркта довел.
        - Верю, - сказал Марат. - Ты всегда был крут. Тебе нет равных.
        Морт зевнул, показав идеальные зубы, и упруго вскочил.
        - Есть, - тихо сказал он.
        Хлопнул брата по плечу - настоящей пилотской ладонью, мягкой и невесомой, привыкшей ласкать самые нежные и чувствительные жгуты корабельных нервов.
        Потом улыбка слетела со свежего юного лица, Морт смежил веки и еле заметно кивнул, показав головой в сторону стены.
        Ушел, насвистывая незнакомый Марату мотивчик.
        Спустя полчаса мрачный атлет в куртке с нашивкой КЭР - разумеется, тоже киборг - привел Марата в тесный карман и ушел, не сказав ни слова. Почти сразу убрали свет. Марат на ощупь изучил стены - ничего интересного, лег на пол, решил подремать, но понял, что слишком возбужден. Кроме того, мешали запахи: во рту, в ноздрях пылала горечь, язык словно натерли перцем, спастись было невозможно, на привыкание требовалось время - то были родные, человеческие, индустриальные запахи, среди которых Марат вырос и прожил девятнадцать лет; когда-то он просто их не замечал, теперь сходил с ума.
        Хотелось назад, на карамельно-ванильные равнины, на побережье, омываемое рафинадными волнами.
        Ждать пришлось долго. Чтобы не мучить себя догадками насчет будущего, Марат сначала считал собственные вдохи и выдохи, потом зачем-то стал повторять в уме полный молитвенный Канон, однако уже на пятидесятом стихе сбился и далее отдался бессистемным воспоминаниям о способах проковки пластин для изготовления боевых шлемов. Так прошло несколько часов, и пойманный преступник уже решил было, что неверно понял брата, но уловил, наконец, ряд мгновенных вибраций и нечто вроде глубокого вздоха - на вахту заступила новая смена, корабль разбудили и протестировали; плавная, почти незаметная глазу волна прошла по потолку, мигнуло аварийное освещение, вентиляционные воронки сглотнули и кашлянули, выкинув несколько капель смазочной слизи, и снова всё успокоилось.
        Спустя несколько минут одна из стен бесшумно лопнула, и тонкая фигура старшего брата показалась в овальном проеме, слабо подсвеченная со спины.
        - Пошли, - прошептал Морт. - Только не нервничай. Вдруг он тебя неправильно поймет?

2.
        Но корабль был очень чувствителен и всё понял правильно.
        Более того, Марат уже догадался, что эта машина, сила и сложность которой превосходили все мыслимые пределы, полюбит его с первого касания.
        Они прошли техническим каналом вдоль третьего позвоночника, протискиваясь между кабелей, артерий и лимфатических узлов, миновали жилую палубу, где предсказуемо пахло парфюмерией, пробили - сначала старший брат, за ним младший - толстую перепонку предохранительного заслона и оказались в рубке.
        Здесь Морт вытащил из стены горсть капсул, одну сунул Марату. Старый добрый мультитоник на вкус тоже показался невыносимо горьким, но потом в голове загудело эхо маленьких приятных взрывов, и бывший Владыка Города-на-Берегу закинул за спину косы и сказал себе, что жизнь не так уж и плоха: при желании можно свыкнуться и со вкусом стимулятора, и с вонью квазиживой плоти, и со своим новым статусом негодяя, совершившего преступление из списка «альфа».
        - Давай, - сказал Морт, усмехаясь, и кивнул в сторону утробы. - Попробуй. Ты такого никогда не видел.
        Гений, вдруг понял Марат. Вот кем он стал теперь: обыкновенным гением. Тогда, в академии, он уже был гением, но начинающим, многообещающим, теперь будущее наступило, обещания выполнены и перевыполнены, карьера взмыла в зенит, и вот великий и ужасный Морт пожинает плоды успеха. Делает что хочет. Лечь на стол, задрать ноги выше головы - пожалуйста. Провести уголовного преступника в центр управления кораблем - нет проблем. Гении вне критики, они не умеют отвечать за свои проступки.
        Марат перекинул ногу через край утробы, лег.
        - Я даже руки не помыл…
        - Ерунда, - хмыкнул старший брат. - Он не любит, когда ногти длинные, а остальное неважно.
        Марат ввел ладонь между лобных долей центрального мозга. Закрыл глаза. Расслабиться сразу не получилось, но корабль вдруг стал ему помогать, замычал что-то на своем протоязыке, примитивнейшем и сложнейшем, и ментальная сфера биома сама раскрылась, наполнив сознание симфонией звона, бульканья, свиста, гула кишечных газов и хрипа альвеол.
        Сочетание мощи мускулов и полной готовности к послушанию сначала испугало Марата, но он припомнил, как еще неделю назад повелевал двадцатью тремя племенами, как падали лицами в пыль пять тысяч гуманоидов, и понемногу успокоился.
        Ввести код симпатии с первого раза не получилось, Морт предостерегающе прошептал что-то, но Марат быстро исправился и тут же задрожал от восторга. Продвинул ладонь дальше, потом понял, что ощущает незнакомые узлы, и остановил процедуру знакомства.
        - Там отдельный пульт гормональных режимов, - тихо предупредил Морт. - Справа женские, слева мужские.
        - А маленькое и твердое - это что?
        - Джойстик гиперхода.
        - А рядом?
        - Среднее ухо.
        - Неудобно сделано. Можно задеть мизинцем.
        - Согласен. Конструктор недодумал. Я уже составил рекламацию.
        - А вестибулярные системы?
        - Под левой рукой.
        - Умно… - Марат рассмеялся, чувствуя покалывание в районе запястья. - Слушай, он меня уже хочет.
        - Я же говорил - немного глуповат. Доверчивый.
        Марат погрузил вторую руку, провел безымянным вдоль узлов первой сигнальной системы.
        - Жаль, мы не в пустоте, - прошептал Морт. - Клянусь, ты бы с ума сошел. Всё, на чем мы до сих пор летали, - это были телеги… Никакого сравнения… Он сам из режима в режим переходит и весь дрожит от счастья…
        Младший брат открыл глаза, повернул голову, посмотрел в лицо старшего. Тот перехватил взгляд, почесал переносицу и произнес глухим голосом:
        - Жаль, что ты влип.
        - Расслабься, - ответил Марат. - Слушай, прогрев пошел…
        - Он сам греется, если его разбудить. Сам делает глубокое дыхание, сам суставы разминает.
        - Это я понял… А теперь дай-ка, мы познакомимся поближе…
        - Конечно, - небрежно сказал Морт. - Делай. Я знал, что тебе понравится.
        Марат послал набор первичных команд, получил ответы, поощрил биом небольшой порцией эндорфинов, снова закрыл глаза и отдался во власть давно забытых ощущений.
        Это был корабль-мечта, экспериментальный образец новой, восьмой серии, самопрограммируемая биомашина с многоуровневыми рефлексами и неотключаемой функцией сознательной деятельности. Четырнадцать служебных мозговых центров управлялись с места пилота одним генеральным мозгом и еще двумя резервными, пребывающими в нирване, причем каждый автономно обслуживался своей кровеносной системой с отдельным сердцем и отдельными селезеночными фильтрами. Всю работу по расчету курсов, ускорений и напряжений силовых полей корабль делал сам, без участия человека, - пилоту отводились функции общего контроля, а главное - поощрения. Человек был нужен этой машине только для того, чтобы посылать сигналы любви. Повторять, что она самая лучшая и самая могучая. Как всякое чрезмерно сильное существо, биом был эгоцентриком и нуждался в постоянной похвале; почти минуту Марат потратил на интенсивную тактильную стимуляцию соответствующих нервных петель, снова и снова набирая код симпатии, и вот биом окончательно вышел из состояния покоя, и пространство ментального контакта окрасилось розовым цветом, означающим полную готовность
к исполнению приказов.
        Розовые пятна стали ярче, завертелись вихрями. «Ему нравится, - понял Марат. - И не просто нравится - он понимает, что я его люблю, и сам уже испытывает ответное чувство. Еще бы ему не нравилось. Скольких носорогов я объездил? Сколько горстей сладкой глины сунул в мокрые пасти? Сколько перечных водорослей скормил, оглаживая пупырчатые бронированные морды? Сколько ласковых слов прошептал, раздвигая складки ушных раковин, пахнувших медом?
        Что вы знаете о любви, люди биотехнологической эпохи? Что вы знаете о полночных бдениях в чувствилищах посреди планеты, не знающей книг и электричества? Что вы знаете о способах приручения тварей, готовых перекусить тебя пополам за одно неверное движение?
        Что вы знаете о способах проковки медных пластин для изготовления боевых шлемов, о кустарнике фаюго, о выделке тюленьих шкур, о поджаривании черепашьих животов? О губах, языках и чреслах местных самок, умеющих испарять влагу через кожу?
        А ты, Морт, возлюбленный брат мой, что ты знаешь о тактильной стимуляции? Ты величайший судоводитель столетия - это крупно написано на твоем лбу. Ты один из лучших людей своего времени. Но что ты знаешь о любви к ближнему?»
        Марат приказал биому доложить о местонахождении.
        Оказалось, что корабль лежит на дне океана, в нескольких километрах от берега и в тридцати метрах от поверхности. Береговая линия была знакома: южный мыс, залив пятнистых кальмаров; когда-то здесь гремела самая ожесточенная битва за всю кампанию по завоеванию побережья, местное племя выставило против Марата две сотни взрослых мужчин, острия их багров были смазаны ядом, Марат потерял нескольких лучших бойцов и высадил почти тридцать разрывных пуль, прежде чем несчастные взмолились о пощаде; мать рода вместе с дочерью и тремя мужьями бежала в горы и сдалась только после длительных переговоров; спустя четыре года она умерла, род возглавила ее дочь, крупная и умная девушка. Великий Отец вырвал ей горло в первый же День гнева.
        Выживет или нет, подумал Марат. Неизвестно. Пусть Кровь Космоса решает. Так будет даже правильнее.
        Он нащупал большим пальцем панель контроля за грузом и пассажирами, нашел нужный карман. Разумеется, пленника держали в трюме, в стороне от жилой палубы. Перешел в главное меню, отыскал сторожевой код. Как и предполагалось, запрет на проникновение в карцер был наложен не пилотом и даже не капитаном, а чиновником, скорее всего - тем самым зеленоглазым дознавателем. То есть пассажиром. А пассажиров корабль не уважал и их команды запоминал без энтузиазма. Это легко понять. Биомашина слушает только пилота, его приказы - святыня, и вдруг на борту появляется чужак, пассажир, да еще неживой. Грубая кукла лезет к пультам и устанавливает какие-то запреты. Конечно, корабль подчинится, но только до того момента, когда пилот захочет отменить приказ. Корабль, как и носорог, любит только тех, кто любит его самого.
        Поэтому Морт беспрепятственно вошел в бокс, где был заперт его младший брат. Поэтому о походе в пилотскую рубку никто никогда не узнает. Корабль сам сотрет все записи на винчестерах системы безопасности.
        Марат опять поощрил машину дозой гормонов и послал еще одну, последнюю команду. Потом попрощался и осторожно вынул руки из серого вещества. Вытер о голую грудь.
        - Ну как? - спросил Морт, блестя глазами.
        - С ума сойти, - ответил младший брат.
        - Слушай, твои сандалии - это нечто.
        Марат вылез из утробы, жестом попросил у брата еще одну капсулу.
        - Подошва из тюленьей шкуры, - объяснил он. - Ремни - кожа спины кораллового угря. Пряжки медные, работы придворного мастера.
        - А рисунок?
        - Священный лик Отца. Наносится на каждое медное изделие. Кузнечное дело есть монополия Владыки Города. Если в доме находят металлический предмет, не имеющий лика Отца, то хозяйка дома подлежит казни путем извлечения внутренностей…
        - А хозяин?
        - Хозяин ни при чем. Здесь матриархат, вся ответственность - на женщинах.
        Морт захохотал.
        - Заткнись, - сказал Марат. - Услышат.
        - Не услышат, - ответил брат и похлопал по стене. - Капитан - хороший мужик, но дурак. А эти, из КЭР, сидят по своим боксам, подзаряжаются. Из них только один живой, остальные - киберы…
        - Всё равно, мне пора.
        Старший брат кивнул, младший еще раз оглядел рубку. Она выглядела произведением искусства. Мощная поперечно-полосатая мускулатура стен и потолка отливала благородной синевой. Марат вспомнил старую капсулу, ее серые мумифицированные стены, дряблые складки утробы, в которой, спасаясь от гибели, семь лет пролежал великий вор Соломон Грин, - это было сном или явью?
        Скоро выясним.
        Морт довел его до кармана, бесцеремонным хлопком ладони заставил дверную перепонку лопнуть. Вздохнул. Уверенно улыбнулся, но когда начал говорить, спрятал глаза.
        - Ты… Это… В общем, держись. Я попробую что-нибудь… В смысле… В общем, ты понял. Подумаешь, планету обгадил, ничего страшного… Я когда адмирала возил, каких только историй не наслушался. Однажды вояки послали беспилотный грузовой бот на одну из дальних баз и перепутали координаты… Груз упал то ли на Нику-4, то ли на Пифию-8, не помню, а там своя жизнь, разумные существа, только в воде живут… - и вот им с неба падает полный набор, от боеголовок до стереофильмов. И что, ты думаешь, сделали наши умники?
        - Ничего, - сказал Марат.
        Морт засмеялся.
        - Угадал. Списали груз и засекретили инцидент. Так что мы с тобой… что-нибудь придумаем. Попрошу адмирала… Если что - вернусь к его дочке, хоть она и дура…
        - К какой дочке?
        - Я был женат на дочери адмирала Гонсалеса, командующего Федеральными силами космической безопасности.
        - Чепуха, - сказал Марат. - Еще не хватало, с дурой жить. Я не пропаду.
        - Знаю.
        Морт помедлил, улыбнулся еще шире, словно узнал, что выиграл главный приз в какой-то забавной игре.
        - Слушай, - тихо произнес он, - мне показалось или ты эвакуировал пассажира из карцера?
        - Не показалось, - ответил Марат. - Если что, вали на меня.
        Морт пожал плечами.
        Легкий, чистый, веселый человек. Настоящий сын своего времени.
        - Прощай, - сказал Марат.

3.
        Мультитоник оказался новым, гораздо сильнее того, что когда-то вызвал восторг у покойного дикаря по прозвищу Быстроумный. Тот стимулятор бодрил, этот, скорее всего, поверг бы аборигена в сильнейший шок. Марат расстался с братом семь часов назад, но до сих пор ощущал сильное возбуждение и периодически ловил себя на желании вскочить, перегнуться через стол и влепить дознавателю пощечину, или плеснуть водой из стакана, или нараспев продекламировать первую и главную Молитву, или сделать еще какую-нибудь веселую глупость.
        - Мой брат ни при чем, - сказал он и сложил руки на груди, чтобы действительно не сорваться. - По возрасту он старше, но по опыту я взрослее на пять жизней. Нет, больше - на десять. Официально заявляю, что я обманом заставил пилота вывести меня из бокса. Потом я пригрозил… Сказал, что голыми руками разорву его живот и выдерну кишки… Он испугался…
        Розовая морда киборга дрогнула в слабой усмешке: он не верил. Марат добавил в голос твердости:
        - Он испугался. Я велел обеспечить проход в рубку. Там я занял пилотскую утробу, установил контакт с кораблем и приказал вывести пассажира по имени Соломон Грин из состояния искусственного сна. Потом отдал команду на эвакуацию этого пассажира, и корабль выбросил его за борт через аварийный шлюз… Кстати, мы в подводном положении, так что Грин мог и не выжить… Утонул, захлебнулся… Вы бы поискали…
        - Уже ищем, - мрачно произнес дознаватель.
        - Не сомневаюсь.
        - Твой брат будет наказан.
        - Но не вами, - сказал Марат, с наслаждением выплескивая презрение. - Он межзвездный судоводитель первого класса, его делом будет заниматься пилотский трибунал. Если его посадят в тюрьму, это будет штрафное поселение на Урании, там сидят только пилоты… Или не посадят, понизят в звании, отстранят от полетов на год или два… Федеральный флот не может разбрасываться такими кадрами… Моему братишке отпуск не повредит…
        - Он не простит тебе этого.
        - Ошибаетесь.
        - Мы, - дознаватель моргнул, - тоже не простим.
        Марат рассмеялся и почесал грязную грудь.
        - Я и так получу пожизненное! Чем вы хотите меня напугать - гиперборейскими рудниками?
        - Я тебя не пугаю, - ответил киборг и снова стал моргать - видимо, ему дали команду на внеплановую перезагрузку.
        - И не пытайтесь. Лучше скажите, почему я до сих пор не прошел дезинфекцию?
        - Потому что твой клон должен иметь аутентичный запах.
        - Ага, - сказал Марат. - А что, кстати, другой клон? Поддельный Жилец? Вы его отозвали? Два Великих Отца - это перебор. Мой народ будет в панике…
        Дознаватель выдохнул, и запах его парфюма стал резче.
        - Сейчас, - грубо произнес он, - я бы посоветовал тебе, Марат, побеспокоиться о себе. А не о народе.
        - А я бы вам посоветовал мне не советовать. Я думаю о народе, потому что это я его создал. Вы можете сказать, где находится клон Великого Отца?
        Искусственный чиновник снова завис. Явно обратился за советом к руководству. Марат ждал, у него звенело в ушах от уверенности в собственной правоте. Наконец его собеседник поднял глаза.
        - Клон Великого Отца находится во дворце. В своей спальне. Заперся изнутри. По нашей легенде он должен заболеть, сделаться немощным и примерно через полгода тихо усопнуть…
        - Это глупо. Отзовите клона.
        Киборг покачал головой.
        - План разработан во всех деталях и одобрен центром, - ответил он. - После смерти Отца власть перейдет к его Сыну, Владыке. Но Сын не удержит ее и будет убит придворными. Возможно - Митрополитом. В результате конфликтов властная верхушка ослабнет, сильные ликвидируют друг друга, лидерство будет переходить ко всё более и более слабым особям… Таким образом, созданная вами цивилизация придет в упадок сама собой. Срок смены поколений мы принимаем за восемь местных лет: с момента рождения аборигена до момента принятия социальных обязательств… Если вся властная верхушка выродится в течение двух поколений, то…
        - Плохо, - перебил Марат. - Очень плохо. Слушайте, Великий Отец велик до тех пор, пока убивает. Он должен убивать. Каждый День. И сам, и с помощью палача. Если он перестанет убивать, об него вытрут ноги. Темп жизни дикарей во много раз быстрее нашего. Если ваш поддельный Отец уже неделю никого не убивает, считайте, что половина населения перестала его бояться. Давление на подданных должно быть постоянным. В идеале - ежедневным. Не забудьте, здесь матриархат, дикари генетически не способны подчиняться мужчинам… Держать их под контролем можно только путем непрерывных угроз, каких-то мероприятий, публичных казней, праздников… Если в голове царя мало, значит, снаружи его должно быть много… Это, кстати, слова Жильца… То есть Грина…
        Дознаватель покраснел - очевидно, получил команду на смену режима допроса - и мягко улыбнулся.
        - Зачем ты это сделал?
        - Что именно?
        - Зачем помог ему бежать? Он плохой человек, он разрушил твою судьбу…
        - Я сам ее разрушил.
        - Если бы не он, ты бы уже давно отсидел свою одну двадцатую и жил сейчас полноценной жизнью…
        - Вы ничего не знаете о полноценной жизни.
        - Не груби. Зачем ты помог ему уйти?
        - Чтобы поймать! - крикнул Марат. - Неужели не ясно?
        - Не совсем.
        «Что, приятель, - мысленно сказал ему бывший Владыка Города, - ты и твои начальники уже не так уверены в своих силах? Я тебя понимаю. Вы не ожидали, что я помогу Жильцу исчезнуть. Вы думали, что я покорно лягу под мнемограф, а потом, вытирая сопли, начну умолять о снисхождении. Еще бы. Оказаться в списке “альфа” - незавидная участь. Из трехсот миллиардов граждан Федерации туда каждый год попадает едва сотня отъявленных подлецов, самых мощных выродков рода людского. Чтобы оказаться в этом списке, надо незаконно завладеть термоядерным оружием, или совершить убийство одного из федеральных сопрезидентов, или устроить геноцид.
        Вы думали, что я буду вас бояться. А я уже не боюсь.
        Я видел, как безумный старик, семь лет пролежавший без движения, вдруг обрел силу и стал развлекаться извлечением внутренностей - что мне теперь ваш список “альфа”?»
        - Я объясню, - тихо сказал Марат. - Но не сейчас. Сначала вам надо понять, что болезнь и тихая смерть Великого Отца никому не будет интересна. Старики выбывают из строя, их относят в океан, и через неделю от них остаются только кости… Если в Городе поймут, что Отец умирает, все ваши планы рухнут. Дикари решат, что его наказала Мать Матерей, и успокоятся. Ваш малый зря просидел неделю в спальне…
        Чиновник слушал внимательно, и по расширенным зрачкам Марат догадался, что разговор не только записывается, но и тут же транслируется в головы остальным сотрудникам команды, включая, наверное, и живого их руководителя, который, судя по всему, засекречен и выйдет на прямой контакт только в крайнем случае…
        - Теперь насчет Владыки, - продолжил Марат. - Он тоже сидит без дела?
        - Он ведет аутентичный образ жизни.
        - И плавать ходит?
        - А ты ходил плавать?
        - Каждую ночь.
        - Мы не знали, - пробормотал дознаватель. - Он сегодня же пойдет плавать… Но в целом его действия успешны. Он вернул во дворец охрану, поваров, уборщиков… Даже жен…
        - Ага, - сказал Марат. - Он, значит, спит с моими женами?
        - Еще нет. Центр не рекомендовал сексуальных контактов. Женщины вернулись, но они напуганы. По Городу ходят слухи о конце света и возвращении Матери Матерей.
        - Это нам на руку. Пусть они шепчутся, пусть будут возбуждены. Хорошо бы еще рабы взбунтовались…
        - Они не умеют бунтовать.
        - Надо научить.
        Дознаватель открыл рот, чтобы задать очередной вопрос, но вдруг бессмысленно выкатил глаза и замер.
        Дверная мембрана разошлась, впустив невысокого брюнета с лицом постаревшего ребенка; брюнет неуловимо шевельнул бровью, и дознаватель, вскочив и утратив всю свою значительность и как бы даже немного уменьшившись в габаритах, вышел из бокса. Я своей челядью управлял точно так же, подумал Марат. Слабый жест, кивок, движение лицевой мыщцы - это хорошо укрепляет субординацию. Даже если речь идет о кибернетических организмах.
        Брюнет шагнул к столу, наклонил корпус, оперся ладонями. Помолчал и произнес фальцетом:
        - Ты меня знаешь.
        Фальцет был неприятным, с хриплыми переливами. Слишком неприятным - такие голоса никогда не ставят киборгам.
        - Извините, - осторожно ответил Марат. - Наверное, это было давно.
        - Я тебя арестовал. Семь стандартных лет назад, в пассажирском порту Олимпии…
        Марат вспомнил (и задержание, и свой страх, и даже вкус виски во рту). Но не испугался.
        - Ага. У вас еще был друг, такой тихий дядя, весь в мускулах…
        Брюнет хладнокровно кивнул.
        - Он давно в отставке.
        - А вы, значит, сделали карьеру?
        - Ты тоже.
        Марат припомнил детали ареста и последующего путешествия.
        - Кстати, - сказал он, - я сдержал слово. Никому не рассказал, как вы наблевали мне на колени.
        Брюнет серьезно кивнул:
        - Ненавижу гиперпрыжки.
        - Зато я люблю.
        - И брат твой любит.
        - Да.
        - А ты - его.
        - И не только его. Я многих люблю.
        Брюнет сел, пожевал бледными губами и задумчиво сообщил:
        - Ты смелый. Хамишь, улыбаешься. Не боишься.
        - Я свое отбоялся.
        - Когда мы здесь всё зачистим, я тебе сам оторву уши. И пальцы сломаю.
        - Уже сломаны, - ответил Марат. - И пальцы, и нос, и ребра.
        - Жилец постарался?
        - Да.
        - Он тебя бил?
        - Каждый день.
        - За что?
        - Пытался получить Фцо.
        Брюнет прищурился.
        - И что? Получил?
        - Хороший вопрос, - тихо сказал Марат, подумал (его собеседник спокойно ждал) и ответил: - Нет. От меня не получил. Спросите у самого Жильца - у него, наверное, другое мнение…
        - Поймаем - спросим.
        - Кстати, а почему вы не поставили ему маяк?
        - Поставили, - сухо произнес брюнет. - Даже два. Никакого эффекта, сигнал экранируется. Где-то внутри Грина установлен сильный подавитель. Эта старая сволочь битком набита всеми примочками, какие только можно придумать. В мозгу - мина, в легких - контейнеры с концентратом кислорода. Надпочечники кустарные, ручная работа, наши спецы никогда таких не видели… Так что жучки нам не пригодились. Я думаю, Грин ушел в горы и держится поблизости от какого-нибудь племени людоедов. Так мы не можем засечь его сканером… Кроме того, ему надо что-то жрать…
        - Он ест очень мало, - сказал Марат. - Модифицированный пищеварительный тракт… В принципе, он может и вообще без еды… Только вода, минеральные соли и витамины…
        Брюнет кивнул и посмотрел на собеседника, как на равного, даже с некоторой благодарностью, и по этой мгновенной перемене Марат понял, что его пришли не пугать рассказами насчет оторванных ушей; тем временем брюнет быстро обдумал полученные сведения, немного поскучнел и произнес:
        - Я руководитель оперативной группы. У меня есть рабочий псевдоним, и не один… Но я их не люблю. Мешают доверию… А между мной и тобой нужен хороший ментальный контакт… Ты пилот, и неплохой пилот… Ты знаешь, как важно иметь контакт.
        Хорошо работает, подумал Марат. Уже подпустил похвалу. Едва установил контакт - и сразу его развивает.
        Захотел опять сказать что-нибудь звонкое, дерзкое, но собеседник понял и продолжал, повысив голос:
        - Короче говоря, обойдемся без имен. Для тебя я Директор. Это чистая правда, потому что в своей конторе я самый что ни на есть настоящий директор. Глава Департамента зачистки… - Брюнет покосился на вплетенную в волосы Марата ярко-синюю жилу дракона-амфибии, коротко хмыкнул. - Теперь повтори, как ты должен меня называть.
        - Директор.
        - Очень хорошо. Идем дальше. Ты устроил побег Соломону Грину. И сорвал нам всю операцию. Ты сделал это, чтобы дать нам понять: все наши разработки и расчеты - ерунда. У тебя есть свой план, и это, с твоей точки зрения, единственно верный план… Ты хочешь не только принимать участие в зачистке, но играть главную роль… Чему ты улыбаешься?
        - Извините, - сказал Марат. - Но вы барабаните, словно киборг. А настоящий киборг говорил, как человек. Это смешно.
        - Заткнись, - посоветовал Директор. - Хорошо смеется тот, кто смеется тихо. Давай, рассказывай свой план.
        Марат снова почесал грудь. Масло чихли давно высохло, кожа зудела.
        - Отзовите моего двойника, - начал он. - Выпустите меня в Город. Я всё сделаю сам. А ваша команда пусть контролирует каждый мой шаг. Я сам уничтожу Пирамиду и храмы. Упраздню культ Отца и Сына… Всё будет очень аккуратно и спокойно. Жилец - то есть Грин - нужен мне как оппонент. Чтобы гнев дикарей был направлен на него, а не на меня. Я объявлю всем, что ко мне пришла Мать Матерей и велела разрушить всё, что я создал. Город есть ложный Тжи, он не должен существовать…
        Директор слушал, казалось, без всякого интереса.
        - Я ликвидирую классовое общество, - продолжал Марат, - и передам бразды в руки матерей родов. Я расселю Город… Потом…
        - Всё ясно, - перебил Директор, сверкнув глазами. - Это не очень интересно. Лучше скажи мне вот что: сколько рабов сейчас в твоем государстве?
        - Около семи тысяч. В основном - горцы. Но есть и местные рыболовы, сами себя продавшие… Еще северяне, которых обратили несильно…
        - Что ты будешь с ними делать?
        - В каком смысле?
        - В прямом! - Директор раздраженно засопел. - Десять минут назад ты бил себя в грудь и кричал, что создал целый народ… Ты ошибся, Марат. Ты не создал народ. Город не надо расселять. Дикари сами вернутся на родовые земли, и через год или два здесь не будет никакого народа. Им еще рано быть народом. Первый народ на этой планете появится через две тысячи лет, плюс минус двести… Но рабство - тут я должен тебя поздравить, дружок. Семь тысяч особей, отвыкших отвечать за свои поступки. Согласных работать за еду. Лишенных достоинства, привыкших к унижению, к побоям… Говори, куда ты денешь семь тысяч рабов?
        Марат задохнулся.
        - Послушайте, рано или поздно здесь всё равно будет рабство. Всякое общество проходит эту стадию…
        - Кто тебе это сказал?
        - Что?
        - Про «всякое общество»? Про «стадию»? Откуда такой вывод? С чего ты взял, что рабство неизбежно?
        - Так было на Старой Земле! Разные культуры на разных материках независимо друг от друга…
        - Замолчи, - перебил Директор. - Не вижу ничего общего между этой планетой и Старой Землей. Рабство - это болезнь. Нечто вроде вируса. Одни цивилизации заболевают, другие - нет. Цивилизация Старой Земли долго болела рабством, но излечилась. Здесь мы имеем случай сознательного заражения. Семь тысяч рабов. Несколько тысяч хозяев. Их дети, супруги, члены их семей. Прочие особи. Те, кто прямо не участвовал, но видел и запомнил. Итого, на глаз, около тридцати тысяч инфицированных. Это очень много. Мы не сможем стереть всем память, слишком велик риск мутации…
        - Тогда, - осторожно произнес Марат, - получается, что я источник заразы.
        Морщины на лице Директора пришли в движение: сначала выразили печаль, потом отвращение.
        - Да, - ответил он. - Ты и Грин - вот очаг инфекции. Теоретически, у меня есть все полномочия, чтобы разложить тебя на молекулы прямо сейчас, в этом боксе…
        - Не самый плохой конец, - отчеканил Марат, глядя в глаза Директора.
        Тот презрительно махнул рукой, давая понять, реплика слишком поэтическая, пафосная, лишняя.
        - Ты уже не человек, - официальным тоном сказал он. - Ты чудовище. Тиран. На это указывают все твои поступки. Во время первого допроса ты был озлоблен, потому что беседу проводил киборг… Тебя это оскорбило. Потом ты устроил побег своему подельнику, а сам остался на корабле, хотя мог бы эвакуироваться вместе с Грином. Это был даже не поступок… А жест. Демарш! Ах, вы со мной так, тогда я вам вот так. Ты не можешь позволить, чтобы тебя игнорировали, правильно? Ты родил ублюдочную квазикультуру, ты девять лет казнил и миловал - естественно, ты утратил способности к адекватному анализу ситуации… Киборг, который с тобой работал, дал сбой, не сумел выработать правильную стратегию беседы с подозреваемым…
        - А вы, значит, смогли?
        - А я живой, - отчеканил Директор. - Я знаю, что такое власть. И почему она опасна.
        - Наконец-то! - крикнул Марат. - Я уже думал, что здесь собрались одни идиоты! Неужели непонятно, что на зачистке должны работать только живые люди? Ваши болваны, все эти клоны, киборги, репликанты - они не смогут ничего сделать! Они не умеют давить, издеваться, унижать и поощрять… От них не исходят флюиды! Это не наука, не искусство… Вы сами сказали: болезнь! Это не программируется! Я учился у Жильца девять лет, но освоил только самые…
        - Заткнись! - прорычал Директор, наклоняясь вперед. - Щенок! Ты знаешь, на кого кричишь? В моем отделе столько же людей, сколько во всем твоем вонючем Городе!
        Марат помолчал, кивнул.
        - Видите, - тихо сказал он. - Я вызвал эмоцию. Задел ваше самолюбие. Вы правильно сказали: я чудовище. Но не тиран. Я - пилот, меня с пяти лет учили управлять биотехникой. А чтобы управлять, надо любить. Тиран окружен любовью, тирана охраняют воины, готовые отдать жизнь за господина. Вчера ночью я говорил с этим кораблем, - Марат постучал по столу, - всего пятнадцать минут. Но корабль понял меня… и полюбил. Сейчас вы на меня кричите и мне угрожаете, обещаете распылить, а корабль это слышит. Ему больно. Он готов наказать вас, потому что вы для него только пассажир. А я, - Марат ткнул себя пальцем в липкую грудь, - тот, кто его любит. Любит, понимаете? Если я захочу, корабль выбросит вас отсюда, лишит движения, изолирует… Дайте руку…
        Директор медленно выпрямил спину, но не напрягся - все-таки это был опытный оперативник, интеллектуал и всесторонне тренированный боец.
        - Не бойтесь, - сказал Марат, улыбаясь. - Я просто хочу показать. Положите руку на стол.
        Когда узкая, с сильно выпирающими угловатыми костяшками ладонь осторожно легла на блестящую поверхность, Марат сосредоточился, отправил код симпатии, сформулировал просьбу - и вот темно-серая плоскость вокруг пальцев Директора стала бесцветной, проступила фиолетовая капиллярная сетка, агрегатное состояние изменилось за секунду (Марат опять восхитился силой и совершенством биома), и рука оперативника провалилась внутрь стола, словно в снег, Директор смотрел то на нее, то на Марата; слизистые, слабо шевелящиеся языки полупрозрачной плоти накрыли ладонь и затвердели.
        - Попробуйте вытащить, - посоветовал Марат.
        Директор напрягся.
        - Чем больше усилий вы приложите, тем крепче будет захват.
        - За нами смотрят, - уверенно произнес Директор. - Если я захочу, сработает система контроля…
        - Не сработает. Это живая машина, ей наплевать на ваши системы. Она любит ласку, уважение, заботу… Она любит, когда ей повторяют, что она самая сильная…
        Директор вздохнул. Он не был удивлен или озадачен, но явно получил новую информацию и сейчас срочно ее обдумывал.
        - Скажи ей, чтобы… - он поднял свободную ладонь и щелкнул пальцами.
        Марат поблагодарил машину и попросил прекратить. Директор выдернул пальцы, посмотрел на короткостриженые ногти, хмыкнул.
        - Хочешь сказать, что все мы в твоей власти? - спросил он.
        Марат кивнул. Вспомнил главную площадь, тысячи спин и затылков.
        Власть, да.
        Нет ничего слаще.
        Нет ничего гаже.
        - На корабле, - сказал он, - есть штатный пилот. Морт. Мой брат. Как судоводитель он в десять раз лучше меня, но как оператор слабоват. Он не уважает этот корабль, считает его глупым, и корабль это чувствует… Проблема Морта… в том, что он…
        Марат закинул ногу на ногу, посмотрел на ремни сандалий, отметил, что медную бляху с Ликом Отца пора чистить, хотел развить мысль, но осекся. Разговор записывается, зачем им знать о проблеме Морта? Пусть думают, что у Морта нет проблем. Более того, пусть и сам братишка думает так же. Пусть наслаждается и водит самые мощные посудины к самым дальним берегам Космоса.
        Стол твердел, наливался цветом. Директор молчал, слушал.
        Хватит, подумал Марат. Может, как-нибудь потом. Лет через десять. Когда Морт наберет хоть пятую часть того багажа, который отягощает мою душу. Пусть хоть что-нибудь узнает о боли, злобе и зависти. Тогда, если Кровь Космоса сподобит, братья встретятся, и младший скажет старшему, что тот слишком самонадеян и слишком влюблен в свой гений.
        Пилоту мало любить корабль. Пилоту следует уважать его, как себя.
        Брату пора перестать расхаживать в роли блестящего, всеми обожаемого маэстро. Весь мир уже давно понял, что обожаемый маэстро невероятно блестящ, - и только сам маэстро не хочет отвыкать от обожания и перестать блестеть.
        - И в чем же его проблема? - спросил Директор.
        - В том, что его брат - федеральный преступник категории «альфа».
        Оперативник явно понял, что Марат хотел сказать что-то другое, однако он пришел за точной информацией, судьба Морта не беспокоила этого небольшого, слепленного из жил и мускулов человека, который, говоря о рабстве, сужал глаза и поджимал губы, словно сам когда-то переболел этим недугом, но излечился.
        - Сейчас, - младенческое лицо Директора стало скучным, - я уйду. За тобой будет наблюдать мой сотрудник… Киборг. Надеюсь, это не сильно заденет твою гордость?
        - Нет, - сказал Марат.
        - Он очень внимательный мужик. Он проследит за направлением твоего взгляда и частотой дыхания. Если он поймет, что ты опять договариваешься с кораблем, он немедленно парализует тебя. Понял?
        - Да. Только отберите у него одеколон.
        Директор не принял шутку. Встал, посмотрел сверху вниз.
        - Если Центр решит допустить тебя к зачистке, я не буду возражать.
        Марат подумал, что сидеть, закинув ногу на ногу и выставив грязные пальцы ног на обозрение объективов, не слишком вежливо, но потом вспомнил, что он уже не человек, а всего лишь очаг инфекции, не стал менять позу.
        Директор немного ссутулился и добавил:
        - Но если поступит приказ о ликвидации - я его сам исполню.

4.
        Муугу скалил зубы, словно собирался спеть неприличную песенку. Марат подумал, что благополучная жизнь изменила генерала и внутренне, и внешне. Нет, он не стал высокомерен, или груб, или небрежен в речах, не заплел волосы в косы и не научился вставлять в ноздрю веточку фаюго, но почти всё время улыбался, даже когда приносил плохие новости; и это было не добродушие - Муугу никогда не был добрым и не отличался особой душевностью, - он был весел, поскольку, приходя в Город, видел вокруг себя только распад.
        Чтобы выплюнуть комок жевательной коры, маленький убийца деликатно отошел в сторону от костра, потом сел у самого огня, вытер ладонью коричневые губы, наклонился к самому уху Марата и прошептал:
        - Он ушел. Опять.
        Марат не удивился, кивнул.
        Кроме них, никого не было возле маленькой хижины, стоявшей у самого края прибрежной песчаной полосы, и шум прибоя вполне исключал всякую возможность подслушивания, но генерал продолжал говорить очень тихо, сопровождая сказанное игрой выгоревших бровей и ухмылками, то юмористическими, то презрительными:
        - Мы почти взяли его. Однажды мы даже видели дым его костра. Потом упали туманы, двое моих солдат умерли от лихорадки… И мы остановились. Ты сам так велел… Ты сам приказал: если не догоним до начала сезона туманов, надо возвращаться…
        - Ты всё сделал правильно.
        Муугу кивнул, он всегда делал вид, что похвала его не трогает.
        - Мы найдем его, - весело произнес он. - Мы знаем, как искать. Он режет горцев. Мы каждый день находили мертвого горца. Все убиты одним и тем же мечом. Мы шли по следу из трупов, он сам облегчал нам погоню…
        - Не ошибись, - сказал Марат. - Это может быть уловка. Хитрость. Ложный след, понимаешь? Он умнее нас.
        - Был, - ответил генерал. - Сейчас уже нет. Если бы он был умнее нас, тогда не мы гнались бы за ним, а он - за нами… Мы найдем его. Он идет на юг, в пустыню. Он не боится пчеловолков.
        - Боится, - возразил Марат. - Но твоих воинов он боится больше.
        Муугу оскалился.
        Он гордился своими воинами.
        Все солдаты карательной команды были сыновьями женщин, убитых Отцом. Их не надо было подгонять. Если бы не приказ прекратить погоню в первый день сезона туманов, они шли бы за целью до самой пустыни и дальше. Они желали мести. Каждый оспаривал у других право первым намотать на локоть кишки Великого Отца. Их не пугали ни ледяные ветры, ни туманная лихорадка, ни узкие ущелья с отвесными стенами, поросшими травой хцт, откуда в лунные ночи бесшумно взлетали снежные филины, умеющие сталкивать жертву в пропасть внезапным хриплым криком и яростным блеском красных глаз, ни даже горцы, в последние месяцы регулярно нападавшие на хорошо охраняемые торговые караваны.
        В который раз Марат с тоской подумал, что горцы - его главная неудача.
        Семь тысяч рабов были освобождены сразу, в первые же сутки после того, как Владыка Города объявил себя исполнителем воли Матери Матерей и лично возглавил операцию по принуждению к свободе. Каждому рабу разрешили взять из дома хозяина столько пищи, сколько он может унести в обеих ладонях и в зубах. Северяне ушли сразу, общей группой, не оглядываясь. Местных - добровольно продавших себя - выдворяли насильно. Когда бывшие хозяева пинками гнали невольников из загонов, многие отчаянно сопротивлялись.
        Но хуже всего, да и позорнее, если называть вещи своими именами, получилось с горцами. Орда в три с лишним тысячи косматых троглодитов, плохо приспособленных к осмысленной деятельности, оккупировала южное предместье, начались кражи, потасовки, ночами слышались невыносимые голодные завывания множества глоток (судя по переливам, демонстративные). Днем горожане боялись выпустить на улицы детей. Когда бывшие невольники окончательно оскотинились и стали жрать друг друга, Марату пришлось сформировать - опять же, только из добровольцев - особую команду и отогнать стадо волосатых бесов на голый песок, за несколько миль от городской черты. В конце концов родовая память взяла свое, и почти все горцы, кроме самых больных и старых, вернулись в естественную среду обитания. Но вести образ жизни предков уже не захотели. Большая часть постепенно употребила в пищу собственных собратьев, а самые умные и озлобленные организовались в банды и стали совершать набеги на западную окраину Города и ближние деревни. Ущелья стали смертельно опасны, торговля с равниной зачахла.
        Однако была и польза. В горы перестали ходить не только бродяги, но и рудознатцы. После того, как двое самых опытных добытчиков медного сырья пропали без вести, экспедиции за самородками прекратились, Марат объявил кузнецам, что теперь для них нет работы, и закрыл цеха.
        Сейчас он хлопнул генерала по предплечью и велел:
        - Иди.
        Муугу тут же встал.
        - Послезавтра, - добавил Марат, - пойдешь в горы, на Большую тропу. Надо встретить караван. А завтра отдыхай.
        Генерал сунул пальцы в наплечный кошель, вытащил новый кусок жевательной коры. Блеснул зубами.
        - Я не устал.
        - Тогда, - сказал Марат, - вот еще кое-что… Выбери двоих, самых спокойных и умных. Пусть идут на юг, из деревни в деревню. Пусть ищут девушку из рода тлиу. Ей должно быть шесть или семь лет…
        - Тлиу - мертвый род, - сказал Муугу, снова улыбаясь, поскольку он, в отличие от людей тлиу, был жив. - Собиратели розовых медуз погибли. Всех убили пчеловолки.
        - Не всех. Одна девочка выжила. Найди ее. Это будет легко, - дочери тлиу умеют нырять очень глубоко… Ты понял меня?
        Генерал улыбнулся и сказал:
        - Холо.
        Иногда, если маленький убийца хотел дать понять, что любит Марата, он переходил на язык равнины и говорил «холо», что означало такую степень понимания, какая возможна только между близкими родственниками. Или если ему казалось, что Владыка, еще год назад обитавший на вершине Пирамиды, а ныне коротающий ночи в уединенном вигваме на северной окраине Города, отягощен печалью, генерал говорил ему «ыыцз». И не было случая, чтобы Марат, услышав равнинное словцо, не вспомнил старые добрые времена и не улыбнулся.
        Он потратил год, чтобы привести жизнь маленьких дикарей к их старому знаменателю, к состоянию ыыцз. Но пока он слышал возглас радости только от двоих старых товарищей: от генерала Муугу, возглавлявшего бригаду поиска, и от Цъяба, караванного старшины и по совместительству начальника медной бригады.
        Год назад бывший Владыка создал четыре бригады. Первую - карательную - возглавил Муугу. Медной бригадой сначала верховодил Хохотун, пока не умер от холеры. Строительной бригадой, самой многочисленной и плохо организованной, управлял бывший Митрополит, он всегда был мрачен, его подчиненные открыто занимались мародерством и ежедневно устраивали драки, но зато и сделали больше всех. Последнюю - специальную - бригаду возглавлял сам Марат.
        Муугу коротко кивнул и ушел в темноту.
        Бывший Владыка, низложивший сам себя и объявивший Город ложным Тжи, подбросил веток в огонь и на несколько минут отдался иллюзии одиночества. Предутренний час, серебристое сияние четырех лун, медленный накат волны, гулкий шорох пены, рев тюленьих самок, доносимый ветром со стороны рифа, отчаянный треск поедаемого пламенем дерева - естественные, дикие краски и звуки дикой жизни; так они сидели на этом берегу тысячу лет и просидели бы еще две тысячи лет или пять тысяч, если бы не спустился с гор, верхом на ручном носороге, пятипалый пришелец, цивилизованный донельзя, вооруженный знаниями, а также пистолетом с полной обоймой; он был так цивилизован, что иногда его тошнило от собственной цивилизованности; но когда он начал совершать поступки, это были чудовищно, запредельно дикие поступки. Он явился к варварам и захотел их переделать, однако варвары переделали его самого, и в результате он перестал быть собой, а стал варваром номер один.
        Теперь он ничего не имел, даже уединения. В пятидесяти шагах от его хижины, возле своих зарытых в песок пожиток, сидел тощий абориген, когда-то имевший огромную власть и звавшийся Митрополитом. С некоторых пор он почти не спал, питался только черепашьей икрой, целыми днями руководил работой своих подчиненных, а ночью приходил к хижине Владыки, ожидая зова.
        Сейчас Марат не стал его подзывать, чтобы не породить в дикаре Раба, а в себе - Хозяина, подошел сам.
        Разжалованный первосвященник сидел, привалившись спиной к камню, и бормотал, торопясь и проглатывая окончания слов:
        - Да не коснется ничья рука тела Великого Отца и его Сына, ибо это есть первый вечный запрет для всех… Да не коснется ничья рука еды и питья Великого Отца и его Сына, ибо это есть второй вечный запрет для всех. Да не коснется ничья рука оружия и одежды Великого Отца и его Сына, ибо это есть третий вечный запрет для всех. Да не коснется ничья рука жены Великого Отца и его Сына, ибо это есть четвертый, и последний, вечный запрет для всех. Да будет… - Митрополит досадливо вздохнул, - нет… Да падет! Да падет гнев Великого Отца и его Сына на того, кто нарушит один из четырех вечных запретов… Да падет… Нет… Да будут четыре вечных запрета известны каждому, кто имеет возраст четырех лет, ибо в четыре года каждый уже знает, что такое вечный запрет… Да будут повторять… Нет, да исполнится…
        Дикарь осекся и начал сначала. Увидев Марата, сделал несколько мелких движений, выказывавших панику, но не встал.
        - Я почти всё вспомнил, - шепотом сообщил он, перейдя на береговой язык. - Короткий Канон, четыре раза по четыре главных стиха и четыре раза по четыре других стиха, и еще четыре последних стиха… Хочешь прочту?
        - Нет, - сказал Марат. - Я тебе верю. Пойдем со мной.
        Митрополит торопливо подтянул под себя изувеченную ногу и поднялся.
        - Надо повторять, - бормотал дикарь, ковыляя рядом с Маратом. - Это главный секрет. Надо повторять каждый день, четыре раза… И еще перед каждым повторением надо набрать в рот чистой воды, подержать во рту, четыре раза вдохнуть и выдохнуть и повторить четыре раза. Так велит Канон.
        - Молодец, - негромко сказал Марат. - Повторять важно, но набирать воду в рот - тоже важно. Если четыре раза в день ты будешь полоскать рот водой, твои зубы будут крепче и не выпадут в год твоего пятнадцатилетия. Понимаешь?
        - Нет, - сказал дикарь. - Но верю.
        В правом ухе Марата прогудел сигнал тревоги.
        Сегодня контролером был Альфред - помпезный киборг-дознаватель, снимавший с Марата самые первые показания. Он запомнил, как арестованный довел его до сбоя операционной системы, и с тех пор был преувеличенно осторожен.
        - Внимание, - сказал Альфред. - Фиксирую замечание. Ты превысил полномочия, Марат. Тебе запрещено объяснять аборигенам свои мотивы.
        - Пошел к черту, - ответил Марат, не разжимая губ. - Во-первых, парень давно тронулся умом. Во-вторых, я прав, и ты это знаешь. Омовение - важный элемент молитвы. Это понимали еще на Старой Земле. Гигиена сознания неотделима от гигиены тела. Не будь занудой, Фред. Сообщи Центру, что я настаиваю. Давайте сочиним хотя бы одну простую молитву с обязательным омовением перед каждой… Мать Матерей, иже еси на земле и на небе, да святится имя твое и так далее… Если каждый дикарь будет четыре раза в сутки смывать с морды грязь и полоскать рот - это увеличит срок их жизни.
        Альфред засопел, совсем как человек.
        - Фиксирую второе замечание, - сказал он. - Тебе запрещено выдвигать инициативы, Марат. Напоминаю, что после третьего замечания, последовавшего в течение суток, мы имеем право отозвать тебя с территории.
        - Лучше после четвертого, - предложил Марат. - Я привык к четверичной системе…
        - Ты меня понял, - твердым баритоном отозвался контролер. - Завтра мы пришлем новую обойму с наждаками. Прочистишь Митрополиту извилины.
        - Я его дважды прочищал, - зло отозвался Марат. - Он всё равно вспоминает. Очень сильный разум. Еще пара выстрелов - он совсем свихнется.
        - Это приказ, Марат. Конец связи.
        Наждаком назывался пистолетный заряд, сжигавший память. Стрелять нужно было в затылок, с близкого расстояния. Марат терпеть не мог опасную процедуру, особенно если речь шла о детях. В первые же дни зачистки ему пришлось стереть память шестнадцати подросткам, ученикам храмовой школы, талантливым мальчикам, назубок знавшим алфавит и малый молитвенный Канон. После выстрела происходило мгновенное обезвоживание головного мозга и всего организма, и если дикарь не имел возможности тут же выпить не менее литра воды, он мог умереть. Из шестнадцати мальчиков выжили четырнадцать.
        Заходить в Город не стали. Да и не было уже никакого Города. Семнадцать родов из двадцати двух давно снялись с мест и мигрировали на свои традиционные территории. Тюленебои, дочери зеленой пены и дочери кораллового угря переместились к северу, дочери хвостатой черепахи и дочери ветра - на юг. Остались только племена, исконно жившие на городской земле, но и они образовали обособленные деревни. Межплеменные связи, однако, стали много крепче, главным образом из-за смешанных браков.
        Обойдя предместья по западной окраине, Марат вышел к месту, где когда-то стояла Пирамида, и оглядел место работ.
        Тут же, возле загона с носорогами, вокруг остывших кострищ спали вповалку две сотни дикарей: банда Митрополита, вороватые строители. Это были вдовцы, одиночки, чьих жен убил Отец. Семейные уходили на ночь в свои хозяйства.
        - Я велел убрать все камни, - сказал Марат, оглядываясь. - Все до единого.
        Четыре луны светили достаточно ярко, и он увидел всё, что хотел.
        - Очень тяжелые, - возразил Митрополит. - Ушли глубоко в песок. Мы не можем их вынуть. Носороги рвут ремни.
        Рычаг, подумал Марат. Девять лет назад я подарил им рычаг. Когда вытаскивал из болота капсулу. Но тогда со мной были только мужчины, охотники, не слишком сообразительные ребята - никто из них не запомнил, не рассказал матери рода, не попытался повторить. Митрополит умнее, если сейчас я расскажу ему про рычаг, завтра же меня отзовут на базу.
        А я не хочу на базу. Я должен закончить.
        Конечно, хорошо было бы вынуть все камни, уничтожить фундамент и потом распахать это место, но тогда пришлось бы дарить им еще и плуг.
        Огромные куски гранита, бесформенные, без следов обработки, пусть останутся в грунте, решил Марат, присел и провел ладонью по песку. Почти сразу вытащил обрывок циновки - небольшой, но достаточный, чтобы понять: такая циновка не могла лежать в рыбацкой хижине - это фрагмент дворцового ковра, в растительные волокна вплетены узкие кожаные шнуры и тюленьи жилы, причем цвет подобран так, чтобы образовывался правильный орнамент - существа эпохи неолита неспособны изготавливать столь прочный материал.
        Продемонстрировал находку Митрополиту, произнес веско, сухо:
        - Мать Матерей сказала мне: уничтожь всё. Чтобы дочери и сыновья тех, кому сейчас четыре года, уже ничего не помнили.
        Дикарь поджал губы. Он не верил в Мать Матерей. Только в Великого Отца и его Сына. Четыре месяца назад при большом стечении народа Митрополит выкрикнул, что Мать Матерей не дала людям берега ничего, а Великий Отец и его Сын дали ножи из желтого камня и священные знаки, которыми можно записывать числа и даже слова. За это матери родов зеленого песка и хищного моллюска ю велели мужчинам бить Митрополита до тех пор, пока он не замолчит. С тех пор Митрополит стал хромать на правую ногу, но веры не утратил.
        - Я уничтожу всё, - сказал он. - Но не по воле Матери Матерей. А по твоей воле, Владыка.
        - Мать Матерей, - строго ответил Марат, - сказала, что я не Владыка. Я пятипалый бродяга. Я должен разрушить всё, что создал. И потом уйти. Так сказала Мать Матерей.
        Митрополит отвернулся. Не верит, подумал Марат, схватил аборигена за плечо, рванул, навис.
        - Завтра придет караван. Там будут шкуры равнинной собаки, и перья кашляющей птицы, и черные бананы, и еще многое. Ты будешь делать мену. За каждый нож из желтого камня ты будешь давать четыре раза по четыре пера, по два банана и еще по две шкуры тюленя из моих личных запасов. За каждое блюдо, или иглу, или другой предмет из желтого камня ты будешь давать по одной шкуре тюленя и по четыре пера.
        - Да, Владыка, - сказал Митрополит.
        - И еще: стены храмов надо сломать до наступления Большого шторма. Так сказала Мать Матерей.
        - Да, Владыка.
        - Теперь иди.
        «…или я убью тебя», - чуть не сорвалось с языка.
        Митрополит потянул найденный обрывок из руки пятипалого бродяги, но тот не отдал. Приказ Центра: каждый изъятый артефакт не выпускать до тех пор, пока из контейнера, вживленного под ноготь пятипалого бродяги, не выйдет микрочип и не прикрепится к предмету, далее с корабля должно прийти подтверждение о том, что информация зафиксирована в каталоге.
        За год Марат установил более десяти тысяч жучков. Ножи, мечи, стилеты, шлемы, наконечники копий и дротиков, нагрудники, кулоны, браслеты, перстни, цепочки, ожерелья, серьги, диадемы, бляхи, пряжки, блюда, тарелки, котлы, светильники, дверные петли, и опять ножи, и циновки, и облицовочные плитки, и курильницы для благовоний, и декоративные пластины, и снова ножи, и пыточные клещи, и топоры для обработки дерева зух. После внесения в каталог все предметы, за исключением медных, относились в хижину Марата и уничтожались в портативном дезинтеграторе, а медные изделия переплавлялись в слитки, причем действо имела характер культовой церемонии; короче говоря, всё происходило по воле Матери Матерей.
        В службе Контроля за Экспансией Разума это называлось «зачистка».
        Дождавшись, пока узкая, чуть перекошенная спина Митрополита исчезнет в темноте, Марат вытащил из-за пазухи пакет, надорвал край, высыпал на ладонь горсть семян. Размахнувшись, швырнул вокруг себя.
        Сделал десяток шагов, кинул еще горсть.
        - Сыпь щедрее, - сказал Директор. - Лаборатория производит по два килограмма в день. Это специальный гибрид на основе местного ползучего горного кустарника, у вас его называют травой хцт…
        - Это значит «живет там, где ничего не живет», - сказал ему Марат. - Другое значение - «упорный», или «упрямый».
        - Вот именно, - сказал Директор. - Наш инженер вставил парочку лишних хромосом. Во-первых, она даст шипы. Колючки. Там, где стояла Пирамида, не будет бегать ни один ребенок. Во-вторых, у нее очень сильные корни, они залезут во все трещины, включая самые мелкие, и постепенно раскрошат камни. Засеешь фундамент дворца и обоих храмов…
        Всё начиналось тяжело. Ошибки, нелепые провалы, просчеты Центра. Постоянные угрозы Директора: отзову, распылю. Сначала Марата переполняла жгучая решимость и даже азарт, он яростно предвкушал, как будет жечь, взрывать и ломать, как сравняет с землей всё, что создал за семь лет своего правления. Но масштабы предстоящего дела ужаснули его. В первую неделю было реквизировано почти две тонны одних только медных украшений. Сдавать утварь - иглы и посуду - аборигены отказывались наотрез. С боевым оружием расставались только под угрозой смерти, а о том, чтобы изымать ножи, не могло быть и речи. Ни один рыболов не отдал свой клинок; добровольцы из медной бригады ходили, осыпаемые проклятиями, их не понимали даже собственные жены; в итоге Марат приказал взять паузу и сосредоточиться на переплавке того, что уже собрано.
        Лучше всех управлялась строительная бригада, но и здесь все сроки, установленные Центром, были давно сорваны. Митрополит обменивал заслуги на камни с утра до глубокой ночи, почернел от недосыпа и регулярно бывал бит собственными подчиненными. Носороги дохли от усталости. Раз в неделю, обычно в самые темные, безлунные ночи, Директор или кто-то из его помощников прилетал в Город на катере, зависал над Пирамидой и распылял камни, обычно за один раз - не более трехсот кубометров: важно было поддерживать в жителях берега иллюзию того, что Пирамида уничтожается их собственными руками. Так или иначе, последние куски нижнего яруса были вывезены в предгорья только вчера.
        Еще медленнее продвигался демонтаж храмов. Нашлись такие, кто открыто возражал против разрушения: главным образом это были члены семей бывших жрецов. Когда Владыка в присутствии многих сотен горожан лично разбил особым, специально для такого случая изготовленным гранитным молотом собственную статую, в толпе слышался плач и вздохи сожаления. Впрочем, и сам Владыка с трудом сдержал рыдания: он не ожидал столь искренних проявлений обожания к себе - кровавому тирану. Кроме того, статуя была объективно хороша. Владыка был изваян сидящим, со всеми анатомическими подробностями, включая презрительно сдвинутые брови, туго заплетенные косы, пятипалые конечности и эрегированный пенис. Скульптор Загиж мог бы остаться в истории этой цивилизации как величайший гений, первооткрыватель главных законов художественной гармонии, но Отец задушил его сразу же, как только мастер закончил свою работу (Марату коротко буркнул: «Так надо»).
        Загиж погиб, а теперь Марат разбил обе его статуи - свою и Отца, - и великолепный гений оказался вычеркнут из истории. Зачищен. В тот момент Марат понял: зачистка ноосферы - дело не менее жестокое, чем, например, массовое убийство.
        Голову истукана, а также ступни и руки, согласно специальному распоряжению Центра, пришлось крошить едва не в пыль, Марат взмок и вывихнул плечо, но хорошо понимал смысл приказа, не остановился, пока не закончил.
        Пройдет двадцать тысяч лет, однажды местные археологи раскопают ритуальные фигуры странных гуманоидов, имеющих по пять пальцев, а не по четыре, как у всех нормальных обитателей Золотой Планеты; сенсационная находка вряд ли поставит здешнюю цивилизацию на грань глобальной войны, но серьезно повлияет на представление о мироздании.
        А Марат хорошо запомнил инструктаж специалиста по ноосферным аномалиям. Трансляция велась всю ночь, с показом трехмерных слайдов, наутро Марат был изможден и даже не смог развести костер, до вечера ходил голодный и злой.
        - Мы, - сказал специалист (судя по акценту, потомок первопоселенцев Александрии), - настоятельно рекомендуем вам составить каталог. Снять базовую мнемограмму со всех аборигенов, имевших отношение к кузнечному, ювелирному и оружейному делу. Зафиксировать, в какой день тот или иной ремесленник выковал тот или иной кинжал, меч, доспех, браслет, перстень и так далее. Утварь, как то: блюда, тарелки, котлы, светильники - рекомендуем не включать в сферу интересов, поскольку эти предметы находятся в ежедневном употреблении и быстро выходят из строя. А вот ювелирные изделия обычно хранятся очень долго, передаются из поколения в поколение, более того, со временем их рыночная стоимость только возрастает, поэтому их поиск и ликвидация - задача первостепенной важности. Разумеется, всё вышесказанное в еще большей степени относится к вооружениям. Холодное оружие тоже, как правило, морально устаревает в течение срока жизни одного поколения, однако оно повсеместно служит предметом интереса коллекционеров и теоретиков военного дела. Таким образом, ваша задача - ликвидировать в первую очередь тяжелые армейские
вооружения, предназначенные для ведения ближнего боя, включая как средства нападения, так и защиты, как то: кирасы, кольчуги, шлемы, поножи и поручи, щиты, нагрудники и наплечники, мечи, сабли, шашки, ятаганы и прочее. Мы предполагаем, что наибольшие проблемы возникнут у вас с поиском и ликвидацией вооружений, которые можно использовать как в боестолкновениях, так и в быту. Это ножи, кинжалы, кортики и подобные им изделия с небольшой длиной клинка…
        Всё это продолжалось шесть часов подряд, и в конце концов, уже утром, Марат не выдержал, благо связь была двусторонней.
        - Я буду стараться, - сказал он. - Мечи и нагрудники я уже переплавил и утопил в океане к чертовой матери. Но у меня вопрос… Насчет Дальней Родни… (специалист осторожно вздохнул). Я надоумил местных жителей выковывать примитивные кинжалы. Я был осторожен, поверьте. Я не дал им даже простейшего кузнечного горна. Температура горения местной древесины - около тысячи градусов, этого хватало, чтобы нагреть медную заготовку. Они не знакомы даже с наддувом! А Дальняя Родня посылает нам презенты уже двести лет! И это не медные ножички! И не расчески!
        Они дали нам межзвездный Атлас! Они дали нам Кабель! Зачем нам такие роскошные подарки?
        Эксперт деликатно кашлянул, пробормотал маловнятное бранное слово и промямлил, что не имеет полномочий отвечать на такие вопросы. Но Директор, выступавший модератором конференции, вдруг вступил в беседу и заявил, что вопрос, заданный агентом, свидетельствует о том, что агент желает быть максимально замотивирован, после чего обратился к агенту напрямую.
        Агент тем временем сидел на берегу океана и смотрел, как линия горизонта окрашивается изумрудным цветом. Мелкие камешки набились меж пальцев ног агента, и голова, не мытая уже несколько месяцев, отчаянно чесалась, и кое-где уже ползали по макушке насекомые.
        - Ты ошибся в знаке, - сухо сказал Директор, и его голос, звучавший прямо в мозгу, показался Марату особенно тяжелым, словно скрипела, поворачиваясь на кожаных петлях, дверь из дерева зух. - С чего ты взял, что Дальняя Родня посылает нам подарки? Современная наука исходит из того, что контакт - это самая большая беда, которая может произойти с разумной цивилизацией. Это хуже ядерной войны. Это абсолютное зло. Катастрофа. Если владелец ракеты видит владельца каменного топора - он должен немедленно развернуться и уйти, ничего не трогая и не меняя. Не вручая даров. Не оставляя следов. Всякий контакт сильного со слабым ведет к гибели слабого. Даже если сильный пришел с добрыми намерениями. В двадцатом веке на Старой Земле целые народы вымирали от контакта, хотя, заметь, всё происходило в пределах одной-единственной планеты… К дикарям приходили со знаниями, науками, ремеслами, а они не брали ничего, кроме алкоголя и винтовок, и вырождались за считанные десятилетия…
        Директор сделал паузу.
        - Мы не знаем, что такое Дальняя Родня. Мы знаем, что она есть, и всё. Мы думаем, что Дальняя Родня появляется в нашем мире так же, как ты и Соломон Грин появились на Золотой Планете. По воле случая. Но есть и лучшая версия: их цивилизация настолько усложнилась, что в какой-то момент перестала контролировать все аспекты своей деятельности… Мы думаем, что они гибнут, Марат. Мы думаем, что Кабель и Атлас - это не подарки.
        - А что тогда? - спросил Марат.
        - Сигнал о помощи.
        Капсулу вывезли в первую же ночь после начала зачистки. С корабля выпустили макропогодную ракету, пролившую над Городом яростный ливень с молниями, и никем не замеченный грузовой катер, управляемый лично Директором, вытащил биом через крышу дворца. Машина, когда-то спасшая жизнь двум беглым уголовникам, иссохлась и потеряла половину веса, но еще жила. По некоторым намекам и обрывкам разговоров Марат понял, что в игру вступила корпорация «Биомех», пожелавшая выкупить свое изделие, дабы изучить степень износа узлов и материалов, а потом, возможно, даже использовать трофей в рекламных целях.
        Сам дворец Марат планировал взорвать, обставив акцию как проявление гнева Матери Матерей, однако Центр санкционировал только поджог. Тростниковые циновки и одеяла из шкур новорожденных щенков земноводной собаки горели плохо, не говоря уже о дереве зух, и над вершиной Пирамиды долго висело желто-серое облако смрадного дыма, потом от него осталась только вонь обугленной органики.
        Перед тем, как дать отмашку строительной бригаде, Марат в последний раз прошелся по комнатам - думал, что переживет какие-то приятные ностальгические моменты. Слишком много сил было вложено, слишком много хриплых оскорблений вылетело изо рта парализованного старика, слишком много сладких запахов, сладкой плоти местных животных, сладких наркотических снадобий, масел и благовоний, сладких улыбок придворной челяди, сладкого вкуса секреции здешних женщин; он думал, что когда всё сгорит, а пепел смоет сладкой дождевой водой, текущей сквозь дырявую крышу, останется последнее: несгораемое, несмываемое, незабываемое Фцо. Самый дух его, призрак мертвой мечты. Но ничего не осталось в пустом дворце, никакого намека на то, что когда-то здесь пытались воплотить в реальность идею абсолютного наслаждения. Ничего - только пахнущий ванилью сквозняк, и комья бурого праха по углам, и плесень на стенах купальни, где мылись жены Великого Отца и его Сына, Владыки Города-на-Берегу.
        На стене опочивальни Отца был нацарапан священный знак, его рисовали явно второпях, криво (или, может быть, рука дрожала от ненависти) - он смотрелся органично, как приговор, как символ возвращения на круги своя.
        Медные пластины с изображением Священного Лика все давно были оторваны от стен, переплавлены, увезены далеко в океан и пущены на дно. Каменный трон расколот, прочные двери сняты с петель и разбиты в щепы. Та же участь постигла всю мебель, включая огромное ложе, где когда-то бывший беглый преступник Соломон Грин по прозвищу Жилец имел если не Фцо, то его подобие.
        С тех пор минул год.
        Город был стерт с лица Золотой Планеты.
        Торговцы, воины, жрецы, кузнечные мастера, придворные девки, когда-то втиравшие в кожу Владыки масло чихли, хозяева харчевен и постоялых дворов отправились в родовые чувствилища и там спросили себя, кто они и для чего родились. Обратно они вышли самими собой: охотниками, рыболовами, дубильщиками тюленьих шкур, ловцами кальмаров и собирателями черепашьей икры.
        Центр велел разобрать Пирамиду настолько быстро, насколько это вообще возможно. «Ты строил ее пять лет, - сказал Директор, - а разберешь за пять месяцев. Тогда все поймут, что ты действительно убоялся гнева Матери Матерей. Реквизируй у богатых все ценности и плати рабочим щедро. Город - ложный Тжи, он должен исчезнуть очень быстро, чтобы это выглядело как чудо».
        Чистые кварталы стали грязнее, но грязные кварталы не стали чище. Потом разница между чистыми и грязными совсем пропала, а еще позже, когда Пирамида вдвое уменьшилась в размерах, бывшая знать понемногу стала переселяться ближе к береговой линии. Владыка отрекся от власти и поселился на берегу, в уединенной маленькой бухте, в полутора милях от окраины Города, где на мелкой воде обитали только стаи рыбок-щекотунов. Жить рядом с Пирамидой больше не было смысла, и аборигены переместились поближе к своему главному и вечному кормильцу - океану. К тому же строительной бригаде требовалось много места: на начальном цикле работ крупные камни просто сбрасывались вниз, повсюду был грохот и пыль, и нескольких неосторожных рабочих задавило насмерть.
        Когда чистые кварталы окончательно обезлюдели - отпала необходимость и в канаве дураков. Теперь аборигены справляли свои надобности так, как это было принято издревле: на берегу.
        В специальную бригаду Марат сам отбирал добровольцев, лучших, самых жестоких и сообразительных. Принуждение к свободе - слишком важное дело, чтобы доверять его местным прямоходящим. Проблему горцев кое-как решили, но оставались еще две тысячи мужчин и женщин, продавших себя в рабство добровольно. Это были самые опасные инфицированные, и даже после изгнания из загонов они каждое утро собирались у дверей домов своих бывших хозяев, ожидая кормежки и распоряжений. Дело осложнилось тем, что наступил сезон безветрия, когда черепашья икра нового помета уже не годилась в пищу. Бессемейный, бездомный, неимущий дикарь не мог просто пойти на отмель и отыскать себе пропитание. В Городе образовался плебс, орда голодных, грязных бездельников, кочующих от хижины к хижине и быстро научившихся клянчить кусок гнилой рыбьей кожи. В конце сезона вспыхнула холера, и тогда наиболее решительные матери увели свои племена прочь, на новые территории, как правило, далеко на юг.
        Умер Хохотун, умер старый Сцай, умерли две бывшие жены Марата. Использовать вакцины Центр запретил. Марат подозревал, что эпидемия была на руку руководителям операции.
        По этому поводу Директор даже процитировал какое-то древнейшее присловье - «лучше умереть стоя, чем жить на коленях».
        - Слова старой молитвы? - спросил Марат.
        - Я атеист, - ответил Директор.
        - А я нет, - сказал Марат. - Верую с детства. Крещен Пустотой.

5.
        Тебя крестили в год твоего тринадцатилетия. Вместе с другими студентами - твоими сверстниками, выпускниками первой ступени академии - посадили на корабль и отвезли в монастырь космитов. Вас было сорок шесть мальчишек, и по старой традиции каждый из паломников по очереди ложился в пилотскую утробу; сорок шесть раз корабль вошел в гиперпространство и сорок шесть раз благополучно вышел. Правда, капитану и сопровождавшему рейс педагогу приходилось успокаивать биом после каждого прыжка, но машина была старая, ко всему привыкшая, она не обиделась.
        В последний раз вынырнули уже у цели: в системе Альфа Эридана.
        Монастырь - огромный, настоящий город в стороне от оживленных трасс - высечен внутри астероида, и первое, что ты ощущаешь, пройдя шлюз, - могильный холод. Помещения не обогреваются. Тепло, выделяемое телами монахов, уходит только на самые насущные нужды: освобождение кислорода из воздуха, переработку воды и подачу энергии в крестильный подъемник. Вас ведут в самый центр храмового комплекса, расположенный глубоко в скале, здесь есть кельи для гостей и общий зал, тут же - выход к подъемнику. Ты с пяти лет внимательно слушал рассказы наставника и давно всё знаешь про главную обитель космитов: в центре ее - первый круг, выше и ближе к поверхности - второй, а подъемник скоро поднимет тебя в третий круг - на поверхность. Туристов сюда не возят, монастырь существует исключительно на пожертвования, и лифт запускают раз в год, только для совершения таинства крещения.
        В общем зале к гостям выходит настоятель, тотально безмятежный человек неопределенного возраста, разумеется, обнаженный, в одной лишь набедренной повязке; тело его блестит, словно покрытое жиром, но это не жир, просто монах умеет связывать влагу на поверхности собственной кожи. Твои друзья прекращают перешептываться. Всматриваясь в румяные лица, настоятель хмуро молчит, и брови его приподняты то ли страдальчески, то ли экстатически, как если бы он играл на музыкальном инструменте, полностью отдавшись процессу. Потом он смеется, и смех его так легок и прозрачен, таким невинным игривым эхом отзывается под ледяными сводами, что ты не выдерживаешь и тоже хохочешь, как хохочет всякий тринадцатилетний, когда ему весело; сорок шесть паломников смеются, пока настоятель не решает, что мальчишки достаточно расслабились, и мановением руки не устанавливает тишину.
        - Вот так, - говорит он. - Тут бояться нечего. Тут ничего нет. Немного воздуха, чтоб дышали те, кому это необходимо. Немного воды. И больше ничего.
        Зал пуст, лишь по стенам укреплены светильники, и углы теряются в темноте, но аскетизм только укрепляет ощущение покоя и даже уюта - настолько, насколько вообще может быть уютным изрытый тоннелями кусок камня диаметром в четырнадцать километров; однако тебе хорошо, ты чувствуешь, что многие поколения монахов, обустраивавших это место, оставили здесь следы своих энергий. Потом ты и твои друзья усаживаетесь на холодный пол, а настоятель рассказывает.
        Много столетий открытый космос считался средой, абсолютно враждебной для животных и растений. Ученые принимали это за аксиому, пока цивилизация гомо сапиенс не достигла определенного уровня развития и не поняла, что главным врагом человека является сам человек, и единственной абсолютно враждебной средой для него является его собственное сознание. Когда люди впервые вышли в космос, они испугались невесомости и перепадов температур, они не знали, что делать с давлением внутри собственных тел - условия были настолько необычны, что наука поспешно объявила их агрессивными, смертельными. Так обитатель тропиков, прожив день среди льда и снега, возвращается назад и говорит своим теплолюбивым друзьям, что во льдах и под снегом жизни нет и быть не может.
        Но жизнь есть везде, и если человек и вынес какой-то урок из собственной истории - это знание о том, что многообразие жизни абсолютно.
        Вы в главном храме космитов, говорит настоятель, обведя рукой грубые базальтовые стены. Нас - около трехсот тысяч. В первом круге - двести восемьдесят тысяч. Это рядовые монахи, они пока не умеют обходиться без воздуха и воды. Многим до сих пор нужна пища, и мы не препятствуем ее употреблению. Второй круг расположен ближе к поверхности обители - там живут девятнадцать тысяч вкусивших Пустоту. Они приняли безвоздушный обет, им не нужно ничего, кроме праны. Этих людей лучше не беспокоить, мы слишком любим их и не мешаем их ожиданию… Первый круг - поверхность. Там нет ни единой молекулы газов. Открытое безвоздушное пространство. Прежде чем вы войдете в подъемник, вы должны понять, что космос полон жизни, а значит - любви. Он бесконечен, и жизни в нем - бесконечно много. Эту жизнь мы называем Кровью Космоса. Ее нельзя увидеть или потрогать. Но если вы хотите перемещаться от звезды к звезде, от планеты к планете, вы не сможете этого сделать, пока не уверуете всем сердцем.
        Настоятель смотрит тебе в глаза, и тебе точно известно в этот миг, что он тебя любит.
        Конечно, продолжает он, я не сказал вам ничего нового. Вы готовились к таинству на протяжении нескольких лет. Беседовали с наставниками. Все они - капелланы пилотских школ - члены нашего братства, вкусившие Пустоты. Перед тем как пройти в первый круг, они возвращаются в мир и несколько лет живут среди обычных людей: несут свет нашей веры, ибо так им велит их понимание. Они преподают закон, или создают новые храмы на старых обжитых планетах, или отправляются в дикие миры и там проповедуют понимание.
        Когда они чувствуют, что готовы, они возвращаются в обитель и выходят в первый круг.
        Настоятель заканчивает свою речь традиционным коротким предупреждением: кто не уверен, пусть встанет и отойдет к стене. В этом нет ничего стыдного. В коридор любви входит только тот, кто верует всем сердцем. Братия будет страховать таинство крещения, Пустота не нанесет никому вреда, но сомнения опасны.
        Воздух столь сух и холоден, что у тебя чешется горло, но ты боишься кашлянуть, чтобы не нарушить торжественность момента.
        Ты сидишь, не шевелясь. Никто не встает и не идет к стене. За восемьдесят лет существования Пилотской академии ни один мальчишка, совершивший паломничество, не отошел к стене, и ректор академии справедливо гордился этим обстоятельством. Пилот состоит из любви и веры, он может сомневаться даже в своем корабле, но не в своей любви к кораблю и пространству.
        Тебя ведут в подъемник святилища. Он огромен и может вознести на поверхность астероида несколько сотен человек. Ты молчишь. Молчат все твои товарищи, молчит сопровождающий вас преподаватель, молчит настоятель. Тут же, во время подъема, все мальчишки раздеваются догола, без особых церемоний. Церковь космитов не приветствует красивых ритуалов, музыки и прочих эффектов, здесь в ходу сугубая простота действий. Космиты обычно имеют отношение к переднему краю технологий, в Кровь Космоса веруют пилоты и капитаны кораблей, инженеры и рабочие орбитальных станций - все они слишком умны и образованны, чтобы уважать сложные ритуалы.
        Калорий, выделяемых телами трехсот тысяч монахов, с избытком хватает на то, чтобы обеспечить энергией работу машин, и вот створки верхнего люка расходятся над твоей головой. Лифт сделан в форме полусферы, купол становится идеально прозрачным, и ты видишь колючие звезды и полыхающую в центре небосвода алую звезду.
        Здесь, в момент встречи с Пустотой, положено прочувствовать молитву, пережить тридцать три эмоции, и ты, потомственный пилот, с пяти лет молившийся в домашней часовне, отдаешься восторгу и ужасу.
        Настоятель и сопровождающий тоже молятся. Сорок восемь ртов сжато, сорок восемь носов медленно втягивают ледяной воздух.
        Каждый курсант умеет переживать молитву, но волнение слишком велико. Рассказы про коридор любви - самые популярные страшилки в академии; у каждого крещеного Пустотой свои воспоминания, и теперь, когда твой час настал, ты трепещешь.
        Вокруг бурая, ноздреватая поверхность, неровности, изломы, горизонт слишком близкий, словно стоишь над обрывом; торчащие разновеликие скалы отбрасывают длинные, быстро ползущие тени. Молитва почти закончена, когда ты понимаешь, что одна из теней движется не так, как остальные. Ты всматриваешься и видишь, что по поверхности шагает человек.
        Тяготение минимальное, неподготовленный новичок, пассажир или турист, сказал бы, что его совсем нет, а ты - пилот - его чувствуешь и даже можешь быстро подсчитать массу астероида, но сейчас не тот момент, чтобы считать и подсчитывать. Космит идет мимо купола размеренным скользящим шагом - так, может быть, Христос шагал по водам; так скользил, не касаясь земли, принц Гаутама; так Моисей пересекал пустыню впереди своего народа.
        Мужчина обнажен, его худое тело в лучах звезды кажется ярко-алым с освещенной стороны; неосвещенная погружена во мрак, лицо выглядит как комбинация черного и красного.
        Это монах из первого круга, Просветленный Пустотой, он жив единым Святым Духом и больше ничем.
        Ты смотришь во все глаза.
        Движения монаха полны экономной, рациональной красоты. Он смотрит на людей, защищенных прозрачной броней, и улыбается, но потом вполне равнодушно поворачивается спиной и скрывается за каменным выступом, ловко ухватившись за черный край скалы.
        Про живущих в Пустоте всё известно, кроме точного количества. Это люди, полностью состоящие из Веры, и если в голове Просветленного возникает миг сомнения, хотя бы краткий, сотая или тысячная доля секунды, кожа его мгновенно обугливается с освещенной стороны, а с теневой - обращается в лед, и монах взрывается под воздействием собственного внутреннего давления, разлетаясь в стороны множеством сгустков физиологических жидкостей.
        Когда тебе было семь лет, отец сказал тебе, что такая смерть не считается смертью. Фрагменты тела Просветленного Пустотой будут лететь тысячу лет или миллиард лет, пока не попадут в какой-нибудь мертвый мир и не родят новую жизнь.
        В сознании Просветленного Пустотой ничего нет, ибо сознание человека есть источник агрессии. Вытеснить агрессию можно только любовью, и если ты не любишь Святой Дух, то не проживешь в Пустоте и секунды.
        Говорят, что многие космиты, услышав зов, отрываются от поверхности обители и устремляются в открытое пространство, чтобы вечно лететь меж звезд.
        Еще говорят, что за четыреста лет существования монастыря только один Просветленный вернулся назад, под своды монастыря. Его имя неизвестно. Молва утверждает, что вернувшийся не произнес ни слова и знаком потребовал встречи с тогдашним настоятелем обители; после разговора, происходившего при закрытых дверях, настоятель принял обет молчания, а вернувшийся выпил воды и умер.
        Все эти легенды проносятся в твоей голове, пока ты смотришь, как в стене купола открывается шлюз, за которым маячат несколько фигур в скафандрах. Это монахи из первого круга, страхующие таинство Крещения.
        Коридор Любви не совсем коридор. Тропа, пробитая в скале десятками тысяч паломников, десять метров пути от шлюза до шлюза, их надо преодолеть, подтягиваясь руками, справа и слева - перила, тут же - страхующие со спасательными коконами: если паломнику станет плохо, его мгновенно сунут в кокон.
        Ты лучший пилот на курсе. Младший брат знаменитого Морта.
        Ты идешь первым.
        Внешняя дверь открывается. Насосы, даже эти, мощные, современные, не могут выкачать из шлюза весь воздух до последней молекулы, и ничтожных остатков его хватает, чтобы вытолкнуть тебя прочь.
        Если ты усомнишься, вода в клетках твоего тела вскипит и взорвется. Импульсы не пробегут по нервам, боли не будет. Но ты веришь, и выходишь в пустоту, и держишь пальцами поручень, ледяной, как смерть.
        Обычай велит не плыть, а шагать, в точности так же, как если бы дело происходило на планете с нормальным тяготением. По крайней мере стараться изображать ходьбу.
        Пустота не переносит звуков, и ты, оказавшись в космосе, надеялся услышать тотальное безмолвие, первозданную тишину - однако ошибся. В ушах гудят удары сердца, ты слышишь работу аорты, хрипы в легких, забавное чавканье суставной смазки - рев и грохот твоей собственной жизни. Звуки переполняют тебя. Кажется, их слышат на каждой планете; вся Вселенная знает, как ты волнуешься и как сильно тебе хочется закричать от счастья.
        Тебе жарко и холодно. Скалы вокруг видишь неестественно четко. Обоняние хочет запахов - их нет. Босые подошвы касаются голого камня, едва присыпанного тончайшей пылью; частицы ее, потревоженные тобой, медленно поднимаются вверх и светятся алым в алых лучах Альфы Эридана.
        Черное, алое, серое - других цветов нет, только над головой холодным белым светом горят звезды; красота зрелища мгновенно завораживает тебя, но ты помнишь слова наставника: в коридоре нельзя задерживаться дольше, чем нужно. Эйфория очень опасна. Но и думать про опасность тоже не следует, иначе утратишь веру; Великая Пустота усомнится в твоей любви и попытается убить тебя.
        Ты добираешься до второго шлюза, двери закрываются за спиной, и струи сжатого воздуха бьют в грудь и спину, и когда ты делаешь первый вдох, то воздух кажется тебе кислым, гнилым, неприятным. Собрав все силы, ты выталкиваешь его прочь из легких, чтобы снова ощутить сладость Пустоты, - и кричишь изо всех сил. Говорят, это рефлекс. Точно так же ты кричал в момент рождения, когда делал свой самый первый вдох.
        Рвота вылетает изо рта и сразу скатывается в шарики, они повисают перед лицом, потом насосы вытягивают их.
        Голый, мокрый, дрожащий, вываливаешься в каменный коридор. Здесь монах дает тебе крестильное полотенце, его ты будешь хранить всю жизнь.
        Пустота приняла тебя. Полюбила. Не убила. Теперь у тебя есть власть над ней.
        Наставник говорил, что это самое главное. И повторял, и просил всесторонне обдумывать его слова каждый день.
        Если тебе дарят любовь, то дарят и власть. Кто любит, тот готов подчиняться, уступать, отдавать и жертвовать. Если ты жив, значит, Вселенная любит тебя и дарит тебе власть над собой. Береги любовь того, кто дарит ее тебе, и не впадай в искушение властью.
        Не думай о власти, думай о любви.
        Не наслаждайся властью, она не причина, а следствие, она вторична. Прими власть, но помни, что источник ее - любовь.

6.
        Катер - маленький, новый, еще пахнущий подростковым гормональным буйством - сразу дал понять, что не любит лихих виражей, и противился всякому отклонению от рекомендованного маршрута. Дурно воспитанный биом; про таких преподаватели Пилотской академии говорили - «недолюбленный» (или даже «недоцелованный»). Марат хотел пощекотать нервы, пролететь через ущелье, чтобы желтые каменные стены, поросшие травой хцт, проносились мимо на расстоянии вытянутой руки и снежные филины разбивались о лобовой камнеотражатель, но биом отказался, включил тревожный зуммер и демонстративно выкинул на грудь и плечи пилота дополнительные привязные ремни. Черт с тобой, решил Марат, и так понятно, что тебя собирали не для открытого пространства. Сэкономили на анализаторах возможных угроз, вестибулярных системах и даже на комфорте. Где это видано, чтобы пилотское кресло не было оборудовано массажером? Тупая колымага, дешевка, экономкласс, - но чувствительная. Сразу поняла, что я не смогу в нее влюбиться при всем желании.
        …Посланец генерала - по имени Гцых, что значило «спокойный», - рассказал обо всем подробно и даже начертил на песке схему: на втором перевале повернуть на юго-восток и идти по самому узкому ущелью, оберегаясь филинов; на четвертый или пятый день - смотря как идти - будет видна пустыня; спустившись к ее краю, найти скалу, похожую на спину полночного дикобраза, и встать на гребень - тогда на юге будет видна другая скала, похожая на грудь нерожавшей женщины. Видимо, Гцых давно не имел дела с женщиной, поскольку в этом месте монолога он ухмыльнулся и втянул в себя слюни, однако дальнейшие инструкции озвучивал с очень серьезной физиономией.
        Выйдя на открытое место, беги так быстро, как только сможешь. Если увидишь разведчика, то беги в четыре раза быстрее. Ищи яму. Между первой скалой и второй - три ямы. Волка-разведчика не бойся, он никогда не нападает, пока не позовет весь рой. Но если увидишь рой - лезь в яму. Ямы найти легко, возле каждой вбито в песок копье. В каждой яме - по четыре хорошо выдубленных шкуры носорога, и еще камни, а также мех с питьевой водой. Пчеловолк пробивает рабочей клешней одну шкуру, и даже две, а самые сильные пробивают и три шкуры, но четыре шкуры - надежная защита. Закопайся глубже, закрывайся шкурами, наваливай на себя камни и проси Мать Матерей, чтобы она спасла тебя. Если она спасет - а она спасет, из наших ни один не погиб, даже тупой Фьян, - то волки уйдут, и тогда вылезай и опять беги. Так добежишь до скалы, похожей на грудь нерожавшей женщины. Муугу там, он ждет тебя. Он просил принести ему новый кинжал из желтого камня. Он сказал, что для встречи с Великим Отцом ему нужны три кинжала, а не два.
        Марат знал, что не будет использовать ямы (с него хватило ям на Девятом Марсе) и не побежит так быстро, как только сможет, а полетит на катере, в абсолютной безопасности. Но он слушал посыльного со всем вниманием, на которое был способен, и всё запомнил дословно.
        Не надо шутить с чужой планетой, даже если она Золотая. Особенно если Золотая. Особенно если речь идет о встрече с Соломоном Грином по прозвищу Жилец.
        Скала, где ждал маленький генерал, с высоты никак не напоминала женскую грудь, однако других скал Марат не увидел в радиусе пяти километров. Решил подняться выше, но катер опять захныкал и дал понять, что пожалуется в Центр. Ссориться с трусливой машиной Марат не стал.
        Еще раз огляделся. Позади - отроги гор, впереди - скала, вокруг - серое, выжженное солнцем пространство под бледным высоким небом.
        Генерал сидел в тени, с подветренной стороны, здесь рос чахлый, серебристого цвета кустарник; дикарь, повинуясь инстинкту и опыту, устроил стоянку там, где задолго до его прихода обосновались более примитивные формы жизни. Марат снизился, сделал предписанный инструкцией облетный круг и подумал, что пустыня похожа на космос, она кажется мертвой только на первый взгляд; морфосканер можно не включать, и так ясно, что здесь есть и вода, и флора, и фауна, чем бы тогда питались хозяева здешних мест - пчеловолки?
        Он посадил машину с обратной стороны скалы, вне поля зрения Муугу. Выскочил из кабины - жара ударила, обожгла лицо и голые плечи. Пошел, увязая в мелком песке. Подумал, что генерал не дурак и будет очень удивлен, когда увидит Владыку бодрым, с чистой кожей и без следов усталости.
        - Я принес тебе это, - сказал Марат генералу и вытащил из-за пояса почти новый медный нож, реквизированный неделю назад в хозяйстве одного из ловцов угря (паренек был женат на племяннице матери рода и отважился выказать недовольство, исполнителям из медной бригады пришлось применить силу). Нож был не рыбацким, а боевым, с широким клиновидным лезвием, одна сторона заточена, другая иззубрена; работа придворного кузнеца, вооружавшего только внутреннюю охрану дворца и храмовую стражу. Точно такие ножи всегда носила при себе Нири.
        - Ыыцз, - ответил Муугу, ловко перехватывая брошенный Маратом презент, весело рассмеялся.
        - Ыыцз, - согласился Марат и подумал, что завтра они, скорее всего, перестанут быть друзьями.
        Жаль малыша. Сегодня он счастлив: подарок действительно ценный. Вполне возможно, что клинок принадлежал любимой служанке Отца. Было бы правильно, если бы генерал зарезал Соломона Грина именно этим оружием.
        Он кинул к ногам генерала еше один подарок - мех с ледяной водой (хорошо, что в катере был холодильник) и тоже улыбнулся.
        - Что скажешь?
        Муугу встал, сунул клинок за верхний ремень сандалии, приглашающе махнул рукой. Полез по скале вверх.
        С вершины Марат первым делом бросил взгляд в сторону катера. Камуфляж работал идеально.
        Генерал показал себе под ноги.
        - Он был здесь.
        Марат наклонился, увидел косточку черного банана.
        - Я нашел следы его костра. Он был здесь, а потом пошел к той скале.
        Маленький дикарь вытянул руку.
        - Если идти - это два дня и одна ночь. Если бежать - один день и половина ночи.
        Марат прищурился, ничего не увидел, кроме желтого марева и радикально прямой линии горизонта.
        Он видит лучше меня, пронеслось в голове. Или, что вероятнее, я просто износился. Когда-то мое зрение было идеальным. Девять земных лет, десять местных. Золотая Планета не пожалела меня. Впрочем, уголовному преступнику, занесенному в список «альфа», глупо жалеть о глазах.
        - Я знаю, он там, - сказал Муугу. - Отсюда больше некуда идти. Других скал я не вижу - значит, и он не увидел.
        Марат кивнул.
        - Что ты хочешь делать?
        Генерал засмеялся, горло его давно не пробовало воды, и смех получился скрежещущим, страшным.
        - Позову своих, - небрежно ответил он. - Фъяба, Тригша, Миджу. Всех. Будем копать ямы. Мы всё знаем. Мы сидели у края пустыни три раза по четыре дня. Мы захватили горцев и заставляли их бежать на юг. Одного, потом второго, потом третьего. Горец бежал, а мы смотрели. Сначала прилетал разведчик, потом - весь рой. Волки убивали горца, а мы смотрели. Сначала волки убивают жертву, едят и дерутся. Потом убивают и едят своих - тех, кого ранили в драке. Потом улетают. Они никогда не летают над одним и тем же местом, и если еды нет, они ищут ее в других местах. Мы Ждали, пока они улетят, и пускали другого горца. Теперь я знаю, сколько можно пробежать, пока не прилетит рой. Мы будем копать яму, потом вторую, третью, четвертую, и еще одну, и еще одну… В каждой яме мы оставим шкуры и воду. Мы будем делать ямы до тех пор, пока не дойдем и не возьмем его.
        - Я понимаю тебя, - сказал Марат, оглядываясь. - Я не понимаю, как он смог дойти до тех скал. Он не копал ям, и у него не было шкур носорога.
        Муугу пожал плечами.
        - Он плохой. Волки тоже плохие. Он такой же, как волки. Он им свой. Они не тронули его.
        Тоже верно, подумал Марат и сказал:
        - Будь здесь. Меня ждет Мать Матерей. Я буду говорить с ней, и ты меня не увидишь. Мать Матерей ты тоже не увидишь. Потом я вернусь. Может быть, сегодня или завтра. Делай, что решил. Зови своих, копай ямы. Иди вперед. Найди его.
        Муугу бросил из-под серых бровей короткий любопытный взгляд. Промолчал. Марат поспешно спустился со скалы, нажал кнопку портативного камуфлятора.
        В катере перевел дух, посидел несколько минут, привыкая к прохладе. Вызвал базу.
        - Ага, - сказал Директор. - Хорошо. Но почему его не тронули эти пчелокрысы?
        - Пчеловолки.
        - Да. Кстати, позавчера Альфред изловил одну особь, она забавная… Сила давления в челюстях в три раза больше, чем у моей собаки…
        - Что за собака? - спросил Марат.
        Он давно забыл, что на белом свете существуют какие-либо собаки, кроме земноводных, но в последние дни много думал о том, как вернется в цивилизованный мир, и сейчас спросил не просто так, а с умыслом. Пора, решил он, давно пора вспоминать, что такое «собака», «кошка», «вилка», «мыло», «кондиционер», «женщина с пятью пальцами». Может быть, на каторге не будет кондиционеров и женщин, но собаки и кошки не исключены.
        - Питбуль, - ответил Директор. - Сильный пес. Но пчелобык сильнее. Через месяц у шефа юбилей, мы всем отделом думали насчет подарка, а тут такой красавец… Сделаем чучело.
        - Сувенир что надо, - ответил Марат. - А мне зачтется смягчающее обстоятельство?
        - А причем здесь ты?
        - Если бы не я, вы бы никогда не наткнулись на эту планету.
        - Согласен. Теперь умолкни и слушай. Приказываю установить местонахождение Грина. После чего доложить немедленно по моему личному спецканалу.
        - Сами брать будете?
        Повисла пауза.
        - Двадцать лет назад, - наконец произнес Директор, - я бы сам его нашел. Грина. Без тебя и твоих лохматых индейцев. Клиент ушел от КЭР - это позор. Я бы в три дня нашел его и вернул. Без морфосканера. Без катеров, без радаров и парализаторов. Ногами пошел бы, и отыскал, и голыми руками повязал, и привел…
        Марат пошарил по стене, слева от кресла, - там, где в рубках обычно делают карманы для пилотского мультитоника.
        - Не сомневаюсь, - пробормотал он.
        Карман не нашелся.
        - А десять лет назад, - продолжил Директор, - я бы сказал тебе: найди его, сообщи координаты, а задержание я проведу лично. Но сейчас… Как тебе объяснить… В общем, я себе уже всё доказал. И мне, если честно, плевать на твоего Грина. Мы таких Гринов оформляем каждый месяц. Но ты единственный, кому он доверяет. Если старик действительно прячется в скалах, передай от меня привет.
        - И всё?
        - Не перебивай. Скажи Грину, что Директор его уважает и предлагает особые условия. Льготные. Соломон Грин сдается, дает нам вынуть бомбу из своего черепа и спокойно ложится под мнемограф. Потом мы делаем тотальную имперсонализацию, переустанавливаем личность и отправляем на Третью Венеру собирать фрукты. Там джунгли, техника не может работать… Только ручной труд… Нормальный климат, облегченный режим, стереовизор, раз в три года свидание с родственниками…
        - У Грина нет родственников.
        - Это его проблема, - скучным тоном отреагировал собеседник Марата. - Своей властью я гарантирую ему жизнь. Либо пусть бегает по пустыне, пока не съедят. Или пока твой генерал его не поймает… Что еще хуже, как мне кажется… Понял меня?
        - Понял, - ответил Марат, отдавая команду на взлет. - А Третья Венера - это где?
        - Не твое дело, - раздраженно сказал Директор. - Местечко для внутреннего пользования. Туда мы загоняем только своих. Из списка «альфа». Ты тоже туда поедешь… Кстати, все три ножа у генерала отбери. Обменяй на костяные.
        - Тогда он перестанет быть мне другом.
        - Дурак, - печально констатировал Директор. - Здесь у тебя только один друг: я. Как понял?
        - Понял, - сказал Марат.
        - Конец связи.

7.
        Он лежал на боку, положив голову на предплечье вытянутой руки: серая, язвами изрытая щека сдвинута, губы - больные, треснувшие в нескольких местах, - то сжимались, то разжимались. Под скулой был свежий шрам, судя по форме, кто-то из горцев изловчился и смог достать старика зубами. Сантиметром выше - перегрыз бы артерию.
        Волосы, некогда достававшие до лопаток, Жилец, судя по всему, обрезал сам, ухватывая в горсть и отсекая ножом.
        Меч, иззубренный, но ухоженный, без малейших пятен зелени, прижимал к себе, словно наложницу.
        Впрочем, он же был Великим Отцом, Повелителем Повелителя и вряд ли прижимал к себе наложниц, подумал Марат, осторожно входя в неглубокую пещеру. Женщины сами прижимались, он лишь приказывал. И не словом - шевелением мизинца.
        Фцо - это состояние покоя. Ты не делаешь ничего. За тебя и для тебя действуют другие. В идеальном варианте эти другие даже казнят себя сами, одновременно рыдая от восторга и скандируя гимны.
        Судя по улыбке и шелестящим стонам, периодически оглашающим низкие своды пыльной пещеры, сейчас Соломону Грину снилось что-то подобное. Горы черных бананов, и тела невест, распластанные на свадебном алтаре, и черепашьи животы, томленые на слабом огне с болотными ягодами, срочно доставленными с равнины. И хоровое пение молитв полного Канона, где славословия перемежались с точными предписаниями: как следует спать, разговаривать, добывать пропитание и плодиться, дабы не навлечь на себя гнева Отца и Сына.
        Сразу за входом аккуратной кучкой лежали кривые фиолетовые кости местного пустынного животного, чья жилистая плоть теперь заменяла Великому Отцу и бананы, и животы черепах.
        А в пяти шагах от пещеры, на дне глубокой песчаной ямы, грамотно укрепленной по краям плоскими камнями, мычало и дергалось, сжимая и разжимая сочленения бронированного тела, существо размером с человека, наполовину состоявшее из пасти, усаженной кривыми зубами; шесть глаз смотрели бессмысленно и страшно.
        Возле старика на расстоянии вытянутой руки были аккуратно разложены пожитки: объемистый наплечный кошель, медный котелок, медная же игла с заботливо обмотанной вокруг нее швейной жилой, запасные сандалии, тощий мех с водой; два ножа - рыбацкий и боевой. Все предметы превосходного качества. Когда-то, в старые времена, за котелок, сплошь покрытый орнаментами, в лавках Города-на-Берегу давали две тюленьих шкуры. Сейчас же медная бригада платила и по четыре, плюс еще не менее четырех перьев кашляющей птицы.
        «Хорошие вещи, - подумал Марат. - Удивляться нечему: он же вор. И не простой, а легендарный. Крал только самое лучшее. Шел вдоль берега, днями отлеживался, по ночам входил в деревни и крал, пока не оснастил себя всем необходимым для похода через горы…»
        - Наконец-то, - произнес Жилец за его спиной.
        Марат вздрогнул, поспешно отступил спиной к стене.
        Старик кашлянул, словно в бубен ударил. Издал длинное кряхтение, сел, мирно попросил:
        - Дай попить.
        Марат не пошевелился.
        - Не бойся, - брюзгливо разрешил легендарный вор. - Не трону. Где остальные?
        - Я один, - ответил Марат и ногой двинул к Жильцу бурдючок. - Но запись ведется, будь уверен.
        Жилец вылил на ладонь немного воды, обтер лицо, обмял пальцами морщины.
        - Запись… - пробормотал он. - И хрен с ней. Пусть. Имей в виду, если захочешь стрелять, я по глазам угадаю. Не помню, говорил я тебе или нет… У меня башка заминирована…
        - Говорил.
        - А где эти… Охотнички твои?
        - Они не мои, - сказал Марат. - Они сами по себе. Добровольцы. Это они тебя нашли. И они знают, что ты здесь. Но они идут пешком, а у меня - катер…
        - А! - старик кивнул. - Теперь понял. Ты сейчас за переговорщика. Типа, сдавайся, Жилец, и выходи с поднятыми руками! А иначе папуасы тебя поймают и голову отрежут…
        Произнесенная тирада, судя по всему, заставила старика потратить много сил, он задохнулся и опять закашлялся, громко, длинно, рыдающе - так заходятся в хрипах и судорогах только старые уголовники, умеющие пижонить перед молодежью своими каторжными болезнями, а также отрезанными веками, розовым мясом и прочей бутафорией.
        Марат немного расслабился.
        - Хорошо, что ты понимаешь, - произнес он, глядя на меч старика. - Но для порядка я скажу…
        - Скажи! - ядовито перебил Жилец. - Скажи, сынок. А я послушаю. Я всегда знал, что ты станешь сукой и гадом.
        - Может, я и гад, - спокойно ответил Марат. - Но мне до тебя далеко. А теперь умолкни. Тебе гарантируют жизнь. Конечно, на их условиях. Полная мнемограмма со снятием верхних слоев подсознания, ликвидация старой личности, установка новой… Потом - внутренняя колония КЭР…
        - Третья Венера? - осведомился Жилец.
        - Да.
        - Это всё?
        - Нет. Другой вариант: сюда приходит Муугу и его банда…
        - Кто такой Муугу? - спросил старик, презрительно улыбаясь и трогая щеку лишенным ногтя пальцем; только сейчас Марат увидел, что мизинца и безымянного пальца на правой руке нет, вместо них - обрубки, гноящиеся раны, кое-как перетянутые швейными жилами.
        - Он был генералом. На пару с Хохотуном. Потом ты сделал Хохотуна палачом, а Муугу бежал в горы…
        - Никогда не мог запомнить их имена, - досадливо прокаркал Жилец.
        - Это он возглавлял погоню. Муугу. Он почти взял тебя на болотах, но ты ушел. Он ждал тебя возле Кабеля…
        - Да, - перебил старик, морщась. - Кабель мне сейчас не повредит… Спина не гнется… Волосы выпадают. А что с ним стало, с Кабелем? Вывезли?
        - Естественно, - сказал Марат. - Корабль, с которого ты сбежал, был собственностью «Биомеха». Думаю, Разъем теперь у них.
        - Жаль. Я бы сейчас подзарядился…
        - Когда я устроил тебе побег, они сразу поставили у Разъема засаду.
        Жилец презрительно фыркнул.
        - Да. Я же дурак. Осел наивный. Я сразу к Разъему побегу…
        - Они знают, что ты не дурак, - аккуратно возразил Марат. - Они подождали несколько дней, потом забрали Разъем и улетели. Оставили здесь базу. Трое палеопсихологов и подразделение КЭР… Я подчиняюсь лично командиру полевого отряда. Когда я объяснил, что дикари хотят твоей крови, командир сказал: пусть его гонят, но не убивают…
        Старик спокойно улыбнулся.
        - Гонят, но не убивают? Идиоты. Да я твоего Муугу пять раз мог в болоте утопить! Уяснил? Жаль, здоровья не хватило…
        - «Муугу», - сказал Марат, - значит «любитель подраться». Он поклялся, что не остановится, пока не возьмет тебя. С ним идут другие, все - вдовцы… Ты изнасиловал и убил их жен. Они спят и видят, как натянут твою кожу на бамбуковую раму.
        - Это мне нравится, - сказал старик; поднял, неловко вывернув плечо, руку, оперся о выступ в стене и встал. - Это лучше, чем Третья Венера… Гораздо! А теперь пойдем пройдемся…
        Прошептал еще что-то, судя по тону - ругательство на сложном языке, вроде старого русского, и неловко заковылял к выходу, оставив меч и равнодушно перешагнув через ножи.
        Марат несколько секунд размышлял, хитрит ли старый вор, изображая немощь, или в самом деле устал бегать по ледяным ущельям и раскаленным пескам.
        Скала имела вулканическое происхождение, изобиловала впадинами и террасами; в затененных, укрытых от ветра местах рос жесткий пустынный кустарник. Помогая себе руками, Жилец медленно спустился к яме, где дрожала и дергала колючим хвостом черно-коричневая тварь, остановился на краю, издал дружелюбный приветственный возглас.
        Тварь заскрипела, и меж зубов вышел плоский язык.
        - Привет, родной! - произнес Жилец с нежностью, от которой по коже Марата пробежала волна озноба. - Я тоже рад тебя видеть. Извини, я пустой. Жратвы нет. Чего нет, того нет. Сам уже неделю колючки жую, кости старые обсасываю…
        Марат встал рядом, старик больно ухватил его за локоть.
        - Ближе не подходи, - предупредил он и показал искалеченную ладонь.
        - Понял.
        Жилец отпустил руку Марата и сказал:
        - Это Джо.
        - А где его… крылья?
        - Отрубил я ему всё, - бесстрастно объяснил старик. - И крылья, и ноги, и клешни. Теперь он - как я когда-то… Только рылом шевелить умеет. Когда я его нашел, он подыхал. То ли больной был, то ли свои подранили… Теперь нас тут двое. Третий месяц вдвоем сидим, за жизнь говорим… Если Джо своих чует, он кричит. И я тогда в пещеру лезу, камнями закрываюсь и жду, когда братва мимо пролетит…
        Пчеловолк опять затрясся и воткнул челюсти в песок.
        - Во, - одобрительно хмыкнул старик. - Видел? Это он показывает, что меня уважает.
        Марат еще раз посмотрел, как вибрирует покрытая наростами бурая спина. Спросил:
        - Как ты сюда добрался? Они же едят всё живое… И боятся только воды…
        - Ты идиот, - ответил Жилец. - И всегда был идиотом. Твое место на рудниках. Гиперборея, южный полюс, глубина двадцать километров… Там ты будешь хорошо смотреться. А здесь ты осел тупой… Я знал, что эта планета не для тебя.
        - Не спорю, - сказал Марат.
        Старик ухмыльнулся.
        - Пчеловолки, - тихо, но гордо произнес он, - едят животных. А все животные состоят из воды на девять десятых. Я прикинул, что вода ни при чем. Они боятся не воды, а того, что в ней растворено.
        - Соль.
        - Да, соль. Которая слаще сахара… Я нашел деревню, взял котелок… Твои бандиты, которые отбирают у папуасов медные вещи, еще не добрались до того племени… Я просидел два дня на берегу, выпарил немного соли, обмазался и пошел. В сезон штормов с востока дует сырой ветер, братва уходит на запад… Пока я шел, они прилетели только один раз. Но мне хватило, мамой клянусь… Зубы, крючки на клешнях… И гудят! Как настоящие пчелы… Я обосрался, понял? Я бежал, а они летели следом и жрали мое дерьмо! Но меня не тронули.
        Марат подумал и сказал:
        - Значит, ты можешь пойти еще дальше. Через всю пустыню.
        Старик медленно покачал головой.
        - Могу. Но не пойду.
        Марат подождал продолжения.
        Тварь дернула торчащими над спиной обрубками крыльев.
        - Пустыня ни при чем, - угрюмо прошептал Жилец. - Моя дорога - в другую сторону. Не в горы, не в болота. И не на Третью Венеру… Смотри, Джо нервничает. Знаешь, за что я его люблю? Он такой же живучий. Главный секрет знает. Я Жилец, я везде жить умею. Есть Фцо - живу, нет его - и хрен с ним, всё равно живу. Теперь дальше слушай, сынок. Мнемограмму я вам не дам, обойдетесь. Сто тридцать лет протянул, всех знаю, всё видел. Кто мои файлы прочтет, у того крыша поедет. У меня свой личный Разъем есть, где - знаю только я… Это мой Разъем и больше ничей, я за него чужую кровь пролил и от него много пользы поимел… Но мое розовое мясо говорит мне, что эту вещичку нельзя никому отдавать. Ни в «Биомех», ни в КЭР - никому. Пусть пылится там, где я ее оставил…
        - У них уже есть Разъем, - сказал Марат. - Наш, из Узура.
        - Вот и хватит с них, - сварливо сказал Жилец. - А свой я не отдам. Я же знаю, что это такое. Да и ты, наверное, уже понял, хоть и дурак…
        Искалеченный пчеловолк протяжно застонал.
        - Думаешь, Кабель - это приманка? - спросил Марат.
        - Конечно! - с жаром воскликнул старик. - Атлас - мышеловка, а Кабель - сыр! Родня - она, как мы, деловые. Мы сидим по тюрьмам, мы умеем ждать. И Родня умеет. Она подождет, пока мы забогатеем, расселимся по всяким приятным планетам, расплодимся, заплывем жиром, а потом придет и заберет Фцо. Это просто. Если Родня в тысячу раз круче, чем мы, значит, она в тысячу раз кровожаднее. Атлас и Кабель - это не дары, братишка. Какие, к черту, дары, с какой стати нам что-то дарить? Они не идиоты, эти родственнички. Они очень дальновидные ребятки…
        Жилец опять закашлялся.
        Пчеловолк, лязгнул пастью и издал еще один длинный стон.
        - А вот и сигнал, - прохрипел старик. - Джо свое дело знает. Скоро здесь будет рой. Где твой катер? Смотри, не успеешь добежать.
        Марат вдруг подумал, что не помнит, поставлен ли его пистолет на предохранитель. Вздохнул и предупредил:
        - Я без тебя не улечу.
        Старик задрожал, гневно выкрикнул:
        - Понял я! Понял! Вместе улетим! - и добавил, тише и спокойнее: - Минуту обожди, и улетим, как белые лебеди… Минута ведь ничего не решает?
        - Сейчас нет.
        - Этот, который Муугу… Скажи ему, Великий Отец передал, что жена его мне не далась. Покончила с собой. Понял?
        - Понял.
        - И еще скажи, - пусть кожу мою выделывает самый лучший мастер. Чтобы долго хранилась…
        - Извини, - сказал Марат. - Центр велел эвакуировать тело. Нельзя оставлять здесь скелет с пятью пальцами…
        - Жаль. Было бы красиво… - Жилец опять размял пальцами щеки и крылья носа. - А теперь… - он неловко шмыгнул носом, - пора нам. И тебе, и мне. Тебе к своим, а мне - к своим…
        Марат хотел спросить, где пребывают те, кого старик считает «своими», но не успел. Жилец глубоко вздохнул и прошептал:
        - Мать… Она мне уже три ночи снится. К себе зовет…
        Вытянув тощую руку, он показал на черную точку у самого горизонта.
        - Смотри. Джо нормальный парень, он не соврал… Вон, справа, гляди…
        Пчеловолк-разведчик летел крупными зигзагами, меняя направление неправдоподобно быстро, как это умеют делать только насекомые.
        Когда Марат снова посмотрел на Жильца, тот был уже мертв. Медленно оседал, сгибая ноги, запрокинув лицо к небу. Из ушей и рта текла кровь, глаза выкатились из орбит.
        Он почти ничего не весил.
        Десять лет назад я едва мог его поднять, вспомнил Марат. Если бы он не был так самонадеян и занял нужную позу в утробе - может быть, не сломал бы хребет. И начал бы получать Фцо с первого дня пребывания на Золотой Планете.
        Дотащив тело до катера, бегом вернулся в пещеру, собрал медные предметы.
        Кожаный кошель хотел оставить, но в его лямку могла быть вплетена проволока.
        Насчет проволоки Центр особо настаивал.

8.
        Надо что-то придумать, сказал себе Марат. Надо как-то обмануть контроль и оставить малышу хотя бы один приличный кинжал. Если после зачистки здесь уцелеет несколько медных изделий - планета не сойдет с орбиты, и аборигены вряд ли мутируют до неузнаваемости. В каталог внесено почти пятнадцать тысяч наименований. В Центре подсчитали, что изъято и уничтожено девяносто семь процентов всех металлических предметов. Местная цивилизация не рухнет, если генерал Муугу получит в подарок от старого товарища хороший боевой нож, выкованный из чистейшей самородной меди. Один-единственный кинжал со спиленным Ликом Отца - от частой заточки клинок истончится и прекратит существование еще при жизни владельца. В Центре это понимают, и Директор не скрывает удовлетворения. Не все ножи найдены, не все колечки и блюдца конфискованы, однако ненайденное, спрятанное, укрытое будет активно употребляться по назначению и быстро придет в негодность. Медь - слишком мягкий материал. С бронзой было бы сложнее.
        Так или иначе, Центр приказал свернуть активную фазу. Незаконная экспансия разума остановлена. Последствия устранены.
        Марат почесал грязную голову. Операция завершена, почему, черт возьми, не сделать маленькое исключение для лучшего, самого исполнительного и ловкого аборигена?
        Муугу подтолкнул свою спутницу вперед, сам отвернулся.
        Позавчера они устроили очередную аудиоконференцию, пригласили профессора-историка, судя по голосу, чрезвычайно разумного, вменяемого человека, предложившего усилить нажим на местное население путем взятия заложников. Из каждой семьи насильно уводится один ребенок, все арестованные помешаются в особый лагерь и возвращаются матерям только в обмен на медные предметы. С матерями пожестче, советовал профессор, деликатно покашливая. Хочешь вернуть сына - принеси три ножа. Ищи где хочешь. Старая технология, дикарская, но эффективная… Директор в прямом эфире послал профессора к черту, и Марат поддержал, хотя его голос даже не был совещательным.
        Девушка стояла, опустив глаза. Низкорослая, крепкая, некрасивая. Конечно, Марат надеялся, что последняя из рода тлиу окажется прекрасной девой. Похожей на ту, что когда-то спасла ей жизнь. Хотя бы что-нибудь общее, волосы или походка. Или улыбка, например. Но нет, сходство было только в крепости дельтовидных мышц. Ныряльщица - у таких всегда мужские плечи.
        Маленький генерал схватил ее за руку, дернул, поставил прямо перед Маратом.
        Он так и не понял, почему у него отобрали ножи. Взамен Марат вручил обсидиановый клинок, изготовленный в лаборатории базы, внушительный, настоящее наградное оружие воина, покаравшего Великого Отца, снявшего с него кожу и показавшего трофей матерям родов. Однако Муугу, приняв подарок, немедленно сунул его в щель меж камнями, сломал лезвие и ушел, не оглядываясь.
        Три дня Марат не видел его - и вот жилистый убийца вернулся, чтобы выполнить последнее поручение.
        Кожу Отца тоже изготовили в лаборатории. Марат пытался скандалить, кричал, что нужен полноценный клон, дабы соблюсти ритуал во всех мелочах, с рассечением живота, выемкой кишечника и так далее. Но Директор ответил, что времени нет.
        Придумай что-нибудь, сказал он, и вообще, не надо так носиться с этим генералом, он помрет через пять лет… Объясни, что Мать Матерей велела забыть про извлечение внутренностей. В принципе, мы можем, конечно, по быстрому сделать кишки, принесешь, подаришь, пусть он намотает их на локоть, если неймется… Но лучше не возиться с мелочами. Кожу - да, смастерим, никто не отличит, там даже будет по пять пальцев на руках и ногах, она быстро сгниет, и ее выбросят…
        Сейчас Марат чувствовал себя виноватым. Почти год Муугу вел погоню. Настиг, зажал в угол, а тот, кому он верил больше, чем себе, соратник и вождь, Хозяин Огня и Владыка Города, сам убил Отца, отобрав у жаждущих мщения мужей возможность насладиться предсмертными воплями жертвы. Принес только шкуру. И вдобавок отнял оружие.
        - Как тебя зовут? - спросил Марат.
        - Диилу, - ответила девушка и подняла глаза.
        Умные, ясные, с пушистыми ресницами.
        Ее нашли в уединенной деревеньке охотников за коралловыми угрями. «Диилу» на их изоляте означало «не наша».
        - Скажи мне, как ты зовешь себя, когда входишь в чувствилище.
        «Не наша» удивленно покачала головой. Волновалась - грудь и живот блестели от обильного пота.
        Пахло карамелью.
        - Не хочешь, - сказал Марат, пододвинул в костер ствол бамбука (брызнули зеленые искры, улетели в утреннее небо). Встал.
        - Тогда я сам скажу. Ты зовешь себя Тлиу, что значит «дочь розовой медузы».
        Девушка покраснела, и запах усилился. Муугу продолжал смотреть на запад, в сторону гор. Малыш думает о доме, сказал себе Марат. Погоня окончена, карательная команда распущена, Великий Отец мертв, поруганные женщины отомщены. Пора на равнину, на родовые земли дочерей репейника. А я? Где мой дом? Где чувствилище моего рода, где я мог бы, укрывшись за плотными циновками, побыть в тишине и подумать о своем пути?
        - Ты знаешь, кто я? - спросил он.
        - Пятипалый Бродяга.
        Как тихо здесь, подумал Марат. Особенно по утрам. Даже прибой - часть тишины. А они, дети каменного века, еще и прятались в особых местах, изолированных от внешнего мира шкурами и циновками. Мы старше их на тридцать тысяч лет, и мы тоже хотим тишины, и называем это millennium taciturn, и считаем великим достижением.
        Он улыбнулся.
        - Это так. Я Пятипалый Бродяга, я слышу голос Матери Матерей и знаю ее волю. Она сказала мне: «Найди последнюю из рода тлиу и сделай так, чтобы появились новые дочери тлиу». Так сказала мне Мать Матерей и велела спешить, ибо она живет всегда, а мы с тобой - не всегда. Ты понимаешь меня?
        Девушка кивнула.
        Муугу положил на ее плечо костлявую ладонь. Старая, сразу увидел Марат. Рука - совсем старая, генерал давно не юн, и жизнь его не была легка, ему не ходить в долгожителях.
        - Так не делай, - сурово произнес Муугу, тряхнув девушку и карикатурно изобразив кивок. - Тебе говорят слова, и ты тоже отвечай словами. Слова нужны, чтобы говорить.
        Марат примирительно улыбнулся.
        - Она поняла. А если не поняла, поймет. Ей быть матерью рода, она научится.
        Будущая мать рода вздрогнула, выкрикнула неизвестное Марату междометие и бросилась прочь, не слишком ловко отталкиваясь от песка широкими ступнями. Генерал азартно осклабился и легким шагом устремился в погоню. Он был рожден на равнине и догнал беглянку без особого труда, сбил с ног, притащил обратно.
        Хорошо, что не за волосы, подумал Марат. Сообразил, что скоро она будет хозяйкой собственного чувствилища. Жаль, что генерала уже взяли в мужья. И еще две матери родов пожелали родить от него потомство без брачного ритуала. Я бы посватал этой широкоплечей - судя по всему, неглупой и решительной дикарке - именно Муугу. Но ничего, девка сильная, прыткая, она легко найдет себе хорошего самца, и родит дочь, и новый род будет основан, и дочери медузы будут нырять в океан там же, где ныряли их матери.
        А в качестве свадебного подарка я подарю ей знание. Верный способ защиты от пчеловолков. Они не смогут выпаривать соль без металлической посуды, но есть и другие, более простые варианты. Жилец убил мать рода тлиу, но я не дал роду прерваться, и теперь дочери тлиу будут хранить найденный Жильцом секрет обороны от хищников.
        Так будет зачищено это место и приведено к изначальному равновесию.
        Так будет. И это сделаю я, Пятипалый Бродяга, заразивший рабством целый мир. Преступник, занесенный в список «альфа».
        - Диилу, - позвал он.
        Девчонка торопливо отозвалась, размазывая слезы по круглым щекам.
        - Да?
        - Я покажу тебе, где ты будешь жить, пока не найдешь себе мужа.
        - Так нельзя, - прошептала Диилу. - Я не могу быть матерью рода. Я не умею смотреть в огонь… Я умею только нырять.
        - Это так. Но Мать Матерей велела мне научить тебя смотреть в огонь. И знать всё, что положено знать настоящей матери рода. Ты возьмешь огонь от моего костра, и ты возьмешь мужа. Ты поведешь его на берег своего рода и велишь ему построить чувствилище. Ты будешь сидеть возле огня, и ты родишь дочь…
        Она слушала, то вскидывая на Марата глаза - серые, с расширенными зрачками, - то опуская их и сжимая губы в попытке скрыть торжествующую улыбку.
        - Ты вырастишь девочку, и когда ей исполнится четыре года, она сядет у костра вместо тебя. Мясо розовой медузы лечит холеру, и многие бродяги придут к твоему чувствилищу. Ты возьмешь силу бродяг, и твоя дочь тоже возьмет силу бродяг, и вы обе родите других дочерей тлиу. Если Мать Матерей пожелает, ты умрешь, или твой муж умрет, или твоя дочь умрет, и тогда род тлиу прервется. Или Мать Матерей захочет другого: чтобы род тлиу был силен, и бродяги брали в твоем чувствилище мясо медузы, и несли его из деревни в деревню, и тогда многие не умрут от холеры. Это будет ахо, и это будет ыыцз.
        Услышав родной язык, Муугу ухмыльнулся.
        - Я не понимаю, - сказала девушка, и в ее голосе был вызов и даже ревность; она уже хотела говорить на языках других территорий и владеть всеми прочими тайными материнскими знаниями; она уже хотела новой судьбы.
        - Это язык равнины, - объяснил Марат. - На берегу много деревень, но и на равнине, за горами, тоже есть деревни, где живут дочери Матери Матерей. За равниной есть леса и болота, но и там живут дочери Матери Матерей. Еще дальше есть другие земли, но и там живут такие, как ты. Везде свой язык, и везде есть что-то, чего нет в других местах. Везде есть чувствилища, и возле каждого горит огонь, и сидит дочь матери рода… Думай об этом, когда будешь смотреть в огонь…
        Он хотел сказать еще что-то, но по лицу ныряльщицы понял, что можно не продолжать.
        Безымянная ведьма неслучайно спасла именно эту девочку. Инстинктивно схватила самую умную. По-другому просто не могло быть. Самую мечтательную и при этом самую крепкую. Она будет рожать каждый год, а ее дочери родят от пришлых мужчин, и род медузы станет сильным еще при жизни своей основательницы.
        Потом Диилу умрет.
        Через двадцать лет умрут все, кто своими глазами видел Город-на-Берегу.
        Через сорок лет умрут их дети.
        Через сто лет останется только передаваемая из уст в уста страшноватая легенда. Каждый новый рассказчик будет искажать детали. О чем-то забудет, что-то присочинит. Произойдут новые большие события: вспышки эпидемий, извержения вулканов, землетрясения, цунами, мутации.
        Пройдет три столетия, и предание о ложном Тжи будет одним из многих других, столь же удивительных.
        Пройдет тысяча лет, появится письменность, и кто-нибудь запишет легенду о ложном Тжи. Если она не умрет к тому времени.
        Пройдет время, жители Золотой Планеты создадут свои собственные города и храмы, и научатся делать мечи, и будут убивать друг друга во имя собственных богов. И высекут из камня прекрасные статуи. И сложат песни. Но это будут их собственные песни и собственные боги.
        Они пошли вдоль берега на север: Марат - впереди, девушка - следом, маленький генерал - последним, на всякий случай, вдруг строптивая ныряльщица опять побежит; хотя по лицу девчонки, по блеску глаз, по мокрой от пота шее было видно: никуда не убежит, ей слишком интересно.
        Войдя в воду по щиколотки, обогнули невысокий мыс, здесь была еще одна бухта, совсем маленькая, в сезон штормов полностью заливаемая бешеными волнами, сейчас же у дальних скал рос тростник и даже цветы, а в центре, на прогретом солнцем пригорке, меж двух просторных хижин горел сильный костер. Несколько молодых женщин, усевшись в круг, напевали старую песню, перебирали черепашью икру, отделяли съедобные зародыши от несъедобных. Другие дремали, лежа у огня и повернувшись спинами к ветру.
        Никто не заметил гостей, и негромкая песня не прервалась.
        Он сказал, что не любит меня, но сейчас я не буду плакать.
        Он сказал, что не любит меня, но сейчас я не буду плакать,
        А буду танцевать.
        Мать сказала: «Когда тебе сделали больно, нельзя плакать,
        А надо танцевать».
        Я сделаю, как мать сказала,
        А потом убегу туда, где она меня не увидит,
        И буду плакать.
        Марат вышел на сухое, остановился.
        - Здесь только женщины, - объяснил он. - Все они - бывшие жены Великого Отца. Ты знаешь, кто такой Великий Отец?
        - Знаю, - шепотом ответила Диилу. - Весь берег знает. Но он не приходил в нашу деревню.
        - Четыре сезона назад Мать Матерей прокляла его, и он бежал. А его жены остались. Многие подумали, что жены Великого Отца тоже прокляты. Были такие, кто кидал в них камни и называл злыми словами. Но матери родов решили иначе. Они заставили жен Великого Отца дышать дымом кустарника фтеро и пить перебродившую тюленью желчь. Так жены Отца очистились. Потом они взяли себе новых мужей и сейчас живут спокойной жизнью. Но были такие, кто не захотел взять нового мужа. Они ушли сюда и живут отдельно от всех.
        На лице ныряльщицы отразилось почти младенческое изумление.
        - Почему?
        - Потому что они ненавидят своего бывшего мужа. Они ненавидят его так сильно, что не могут коснуться другого мужчины.
        Она не поняла. Марат, впрочем, и не собирался ничего объяснять.
        Обитатели Золотой Планеты еще не придумали бога, а значит, и дъявола. В жизни существ позднего неолита тоже есть свои преимущества.
        - А твои жены? - спросила Диилу, отважно вскинув подбородок.
        Муугу, стоявший сбоку, дернул щекой и плечом, решив, что вопрос был задан неподобающе дерзко.
        Марат улыбнулся.
        - Что ты хочешь знать о моих женах?
        - Про тебя говорили, что ты Сын Великого Отца, и у тебя тоже было много жен.
        - Я не сын ему. Но про меня говорили правильно, я имел много жен. Когда Мать Матерей прокляла Отца, она велела мне отказаться от них. Они тоже дышали дымом кустарника фтеро, и очистились, и взяли себе новых мужей.
        Марат вспомнил, как стрелял «наждаком» в затылок Аюришхи, самой сообразительной и веселой из всех, а потом лил меж посиневших губ воду, и делал непрямой массаж сердца, и плакал, когда снова услышал его удары.
        Проглотил комок.
        - Иди к огню, женщина. Тебе дадут поесть. Потом ты отдохнешь, а утром пойдешь искать себе мужа. Будешь идти из деревни в деревню, пока не найдешь. Скажешь всем, что такова воля Пятипалого Бродяги, который слышит голос Матери Матерей и который создал ложный Тжи, а потом разрушил его своими руками. Иди к огню, женщина тлиу, и отдыхай. Завтра отправишься в путь. Ты мать рода, тебе нужен сильный и умный мужчина.
        Ныряльщица посмотрела на сидевших у хижин, перевела взгляд на маленького генерала, смотревшего без улыбки и привычно державшего руку на поясе - там, где недавно висел его медный меч.
        - Я не устала, - сказала она. - Я не хочу отдыхать. Зачем ждать завтрашнего дня?

9.
        За трое суток до начала сезона штормов, когда с востока уже вовсю задувал холодный, пахнувший медом ветер, база поднялась на сорок тысяч метров и перешла в орбитальный режим. Ждали транспорта: Директор и его люди получили приказ о переводе на новое место, а задержанного фигуранта списка «альфа» следовало предать суду и отправить к месту отбытия наказания.
        Директор лично разрешил фигуранту понаблюдать за подъемом из пилотского отсека, и когда медленная, сонная машина - наполовину корабль, наполовину офис - вышла в стратосферу, Марат увидел, что океан, казавшийся необъятным, на самом деле с трех сторон окружен сушей. Даже не море - обширный залив, часть действительно большого, настоящего океана, занимавшего почти половину Северного полушария планеты. От места, где некогда стоял Город, до противоположного берега было всего триста миль.
        «Я должен был догадаться, - сказал себе фигурант. - Даже в самые первые дни Большого шторма волны были слишком слабы для настоящего океана. Залив, лужа… Устричные фермы отца на Офелии занимают вдвое больше места… Впрочем, мне простительно, я всего лишь пилот, а не специалист по водоемам…»
        Припомнил сына богатого торговца моллюсками, сосредоточенного мальчишку, соорудившего лодку и отплывшего на восток, искать обратную сторону мира. Как его звали? Теперь я даже не помню тотемное животное его общины. Я плохой лидер, бездарный. Настоящий тиран всегда знает лучших представителей своего народа если не по имени, то хотя бы в лицо.
        Залив имел правильную полукруглую форму. Вода сверкала: на западе зеленым, на востоке ярко-желтым.
        После пребывания в мнемографе голова казалась набитой иголками. Хотелось каким-нибудь образом засунуть палец в черепную коробку и с наслаждением почесать извилины. Память была перемешана, по ночам снились короткие, быстрые сны, картинки детства: мама в сарафане, брат с ободранным локтем (упал, преодолевая забор) - вдруг поперек череды идиллий всплывало обрюзгшее лицо Быстроумного и полуголые фигурки, объятые пламенем, визжащие, катающиеся по земле; с Марата сняли четыре полные мнемограммы, он сильно потерял в весе, мучился тремором и по три-четыре раза за ночь просыпался от собственного крика.
        И все-таки… Чтоб мне всю жизнь сосать крабьи кости… Как звали того мальчика?.. При хорошем попутном ветре он мог достичь цели в считаные дни… Сейчас, наверное, путешественник счастлив. Или, наоборот, разочарован. Доплыл и увидел те же камни, тот же бамбук и ту же черепашью икру на отмелях. Обратная сторона мира оказалась такой же.
        Так всегда бывает.
        Те же страсти. Та же боль.
        Та же любовь.
        Когда небосвод потемнел и вес тела уменьшился, Марат, не дожидаясь приказа, вышел из рубки. Уединился в кармане и попробовал сосредоточился на молитве.
        Он десять лет не видел Космоса и сейчас не хотел, чтобы кто-то видел его слезы радости.
        Из маленького небьющегося зеркала, вживленного в стену бокса, смотрел незнакомый взрослый мужчина. Темная кожа. Старый пилотский комбинезон, на размер больше, чем надо (другой одежды на базе не нашлось). Короткие волосы кое-где выбелены сединой. Узкие бледные губы. И взгляд - совершенно дикий, пронзительный, транслирующий плотную, хорошо контролируемую ярость. Взгляд Владыки, Хозяина Огня, Сына Великого Отца; взгляд существа, привыкшего лицезреть спины и затылки пяти тысяч подданных, рухнувших лицами в желтую пыль главной городской площади.
        Волосы его, заплетенные в восемь жирных косиц, перед самым подъемом Альфред состриг и осторожно упаковал в особый пакет. Никаких шуток, вещественное доказательство. Та же участь постигла и кожаные сандалии с медными пряжками, украшенными Ликом Отца. Потом была полная дезинфекция, и сейчас Марат с недоумением прислушивался к запаху собственной чистой кожи. Отвратительно сухой, обезжиренный, коротко стриженый тридцатилетний преступник. Типичный фигурант списка «альфа».
        Хорошо, что мои жены никогда не увидят меня таким. Они слишком любили мои липкие, бронзовые от масла руки, с длинными ногтями, под которые каждое утро положено было набивать сухие измельченные водоросли дзури… Или глури… Забыл. Аюришхи была дочерью матери рода и сама возилась с ярко-фиолетовыми волокнами; считалось, что это задабривает тотемное животное ее рода… Какого она была рода?
        Почти ничего не помню. Память извлечена, мнемограф высосал всё, вплоть до подсознательных страхов и восторгов. А после того, как суд объявит приговор, они ликвидируют мою личность, и я забуду не только жен, но и всё остальное.
        Имя оставят, закон запрещает ликвидировать имя, а остального не будет.
        Молитва не состоялась, и фигурант устыдился собственного уныния; а меж тем за стенами базы уже ревела и хохотала Великая Пустота, безучастная к судьбам разумных и неразумных существ.
        Стена лопнула, и Марат понял, что Космос просто не хочет его молитвы. В карман, распространяя резкий запах лаванды, шагнул Альфред.
        - Пойдем, - сказал он.
        Фигурант испугался, торопливо встал, потом понял, что приступ страха, вызвавший прилив крови к лицу и даже небольшое дрожание коленей, почему-то смешит его. Наверное, причина была в официальном тоне приказа; Альфред говорил не с Маратом, полевым агентом службы Контроля за Экспансией Разума, не с толковым парнем, почти приятелем (за год меж ними так или иначе установились едва не дружеские отношения), а с пойманным преступником. Приятельство осталось в прошлом, зачистка завершена, клиента пора отправлять на лоботомию.
        «Это и есть власть, - подумал он, выходя в коридор. - Ее обратная сторона. Повелевал другими - теперь другие будут повелевать тобой. Впрочем, всё равно. Если надо, паду ниц. Тоже ритуал. Бутафорская процедура для тех, чей дух слаб, чей разум некрепок».
        У входа в кабинет Директора сильно пахло тухлой органикой.
        Войдя (Альфред остался за порогом), Марат сразу сказал:
        - Ваш пилот - дурак. Надо увеличить мощность перистальтики.
        В персональной приемной Директора висел коричневый полумрак; сам хозяин сидел за столом, рассматривал фотографии на экране коммуникатора; поднял печальные глаза, без выражения ответил:
        - Он вообще не пилот. Зачем нам пилот? Мы на базе, нам только подняться надо. Один из наших сел за руль, он умеет…
        - Тем более. Скажите, пусть успокоит машину, иначе она разозлится.
        - Бог с ней, - ответил Директор. - Кому надо - успокоят. Корабль на подходе. Через четыре часа я улетаю.
        На детском лице шефа отдела зачисток отразилась досада.
        - Еще какое.
        - Расскажите.
        - Замолчи, - сказал Директор. - Думай про Третью Венеру.
        - Пошла она к черту, ваша Венера.
        Директор покачал головой.
        - Смелый, - пробормотал он. - Слушай, ты пилот, имел дело с живыми кораблями… Позавчера нашли корабль… Не наш. Дальняя Родня или, может быть, еще кто-то, посерьезнее… Эксперты говорят, что это вообще не корабль…
        - Ага, - сказал Марат. - Интересно. Давайте уже, говорите. Я в списке «альфа», завтра мне выжгут память…
        - Послезавтра, - поправил Директор. - По закону осужденному дается двадцать четыре часа для приведения воспоминаний в порядок… Но ты прав, я ничем не рискую. Слушай.
        Нашли нечто. Квазиживая конструкция весом в триста тысяч тонн… Только уже неживая. Все ткани давно мумифицировались. Десять километров в поперечнике. Внутренности покрыты знаками в двоичном коде, логика шифра та же, что и в Атласе… Судя по всему, Родня развивалась по тому же пути, что и мы. Биотехнологии. Однажды они отказались от индивидуальных тел. Жили парами: два сознания в единой биологической конструкции, она же и есть корабль… Тот, что мы нашли, дохлый. На сигналы не реагирует. Это мертвец, при жизни имевший две души. Ему несколько тысяч лет, он давно летит, там ничего нет… Представь себе это существо… Оно должно было быть бессмертным. Авторегенерация, замкнутый цикл жизнеобеспечения… Потом что-то случилось, и два сознания решили, что больше не хотят жить…
        - Почему вы решили, что они мертвые? - спросил Марат. - Они могут спать. Пребывать в анабиозе. Или в нирване. Или они просто так сильно любят друг друга, что не обращают на всё остальное внимания…
        - Я ничего не решил, - раздраженно ответил Директор. - Я буду решать, когда сам всё увижу.
        - Откажитесь, - сказал Марат. - Там будет нелегко. Розовым мясом чую.
        Директор слабо усмехнулся.
        - Я бы хотел, да. Но есть приказ…
        - Подайте в отставку. Придумайте что-нибудь. Не связывайтесь. Сами говорили: контакт есть абсолютное зло. Или, если хотите прославиться в веках, уничтожьте находку. Распылите, сожгите, сами, лично…
        - А знания? Технологии?
        - К черту технологии. У нас этого дерьма навалом.
        - И то правда, - пробормотал Директор. - Ты мне прямо в больное место… Я терпеть не могу технологии… Волосы крашу, да. Чтоб седину было не видно. Остального не люблю.
        Он задумался, кинул неприязненный взгляд на пульсирующий потолок приемной.
        - Ладно. Я, собственно, тебя не за этим звал…
        Помолчал, посмотрел в сторону, добавил:
        - Мы больше не увидимся.
        Марат привалился спиной к теплой стене.
        - А на суде? - спросил он.
        - На суде заслушают мой отчет, - Директор нахмурился и развернул экран так, чтобы Марат не видел изображений. - Личная явка необязательна. Процесс закрытый, секретный, вас будет только четверо: судья, прокурор, ты и твой адвокат. Кстати, имей в виду, наш прокурор из КЭР - суровый мужик. Не виртуальный, не киборг, живой человек. Судья тоже. А с адвокатом сам решишь - это не мое дело…
        Марат посмотрел на собеседника, спросил:
        - У вас что-то случилось?
        - Нет. Ничего особенного. - Директор ударил ладонями подлокотники кресла. - Собака моя… В общем, это тебя не касается… Она умерла. Сегодня утром. Я думал, еще год-два протянет… Хороший был пес.
        - Надо было… - Марат пошевелил пальцами. - Есть же имплантаторы… Новое сердце, железы… Сейчас собаки по триста лет живут.
        - Благодарю, - раздраженно ответил Директор. - У меня всё натуральное. И у моей собаки тоже. Живем в согласии с природой. Собака - двадцать лет, а я - как получится.
        - Понятно, - сказал Марат.
        Лицо его собеседника, сине-розовое в свете экрана, сделалось белым - видимо, фотографии умершего животного уступили место каким-то текстовым файлам.
        - Слушай меня, - белый рот стал жестким. - Я написал ходатайство. И прокурору, и судье. И еще подал рапорт по начальству. Не знаю, удовлетворят или нет… Но должны. А если не получится, всё равно, ты должен знать… Я против ликвидации твоей личности. Наш психолог тоже согласен. Мы посмотрели мнемограмму, сделали резюме…
        - Дайте посмотреть.
        - Исключено, - отрезал Директор. - Внутренний документ. Но не бойся, за тебя выступит сама структура верхнего слоя твоей памяти… Ты часто вспоминал грехи, главным образом убийства, и почти сразу забывал о поступках, которые тебя украшают… Это будет тебе большой плюс. В смысле на суде зачтется… Мы очень удивились, когда увидели, что ты делал хирургические операции…
        - Ампутации, - поправил Марат.
        - Всё равно, надо же знать, как и что…
        - Я пилот. Я десять лет изучал физиологию. Если коралловый угорь откусил дикарю ногу, надо просто очистить рану и правильно сшить сосуды… И потом, всё равно каждый третий умирал от инфекции. Я научил их прижигать раны огнем, но это больно, они не восприняли…
        - Скольких ты прооперировал?
        - Не помню. Один-два случая каждый месяц…
        Директор кивнул.
        - Всё это мы включили в резюме в обоснование ходатайства об отмене ликвидации личности. Я считаю, что ты можешь вернуться к нормальной жизни без радикальной психокоррекции… Кроме того, у тебя есть группа поддержки. Между прочим, влиятельные люди. Тебе нанят известный адвокат, как его… Забыл фамилию. Неважно.
        - Хацзоха! - сказал Марат и засмеялся.
        - Что?!
        - Извините. Я просто вспомнил имя… Был у меня такой абориген, смелый парень… Уплыл в океан, хотел добраться до другого берега… И пропал.
        Директор шевельнул локтем, включил верхний свет. Долго смотрел на Марата.
        - Слушай, - негромко произнес он. - Ты хоть понял, что всё кончилось? И океаны, и аборигены смелые? По закону о скором и справедливом суде твое дело будет рассмотрено в течение семи суток, начиная с этого дня. Судью я знаю, он не будет долго думать. Тебе светит пожизненное, с правом подачи прошения о помиловании через двадцать пять лет. Личность тебе оставят, но память сотрут. Потом ты отбудешь десять лет во внутренней тюрьме КЭР, на Третьей Венере, и тебе опять сотрут память, чтобы ты забыл не только эту планету, но и нашу внутреннюю тюрьму, а потом переведут уже на обычную каторгу. Хорошо, что у тебя есть богатые родственники… И не только родственники… Наверное, они помогут тебе восстановить здоровье, и вторую половину жизни ты проживешь как нормальный человек…
        Марат попытался вспомнить, как живут нормальные люди. Но в голове крутились только носороги, кожаные палки и молитвы Митрополита.
        - Не понял, - сказал он. - Что значит «не только родственники»?
        Директор шевельнул бровями, хмыкнул, значительно и немного скабрезно.
        - Некая Джулия Дуглас оплатила услуги самого дорогого адвокатского бюро Федерации. И даже добилась приема у шефа КЭР. А мой шеф, - Директор опять хмыкнул, на этот раз сочувственно, - ненавидит просителей. У него такая работа: говорить «нет»… А тут он мне лично звонит и рекомендует, понимаешь ли, чтобы я, оформляя твое дело, действовал максимально объективно… Чувствуешь формулировочку, да? Не знаю, кто такая Джулия Дуглас, но…
        - Юла, - сказал Марат. - Так ее звали раньше.
        - А, - Директор опять выключил верхний свет. - Понял.
        - Только она была не Дуглас.
        - Мне всё равно.
        - А мне нет, - сказал Марат.
        - Подруга или жена?
        Марат помолчал и ответил:
        - Человек из прошлого.
        Экран перед Директором снова засветился сине-розовым.
        - Не хочешь жить прошлым?
        - Зачем мне прошлое? - спросил Марат. - Его уже нет.
        - У тебя и будущего нет, - пробормотал Директор, всматриваясь в картинки. - Двадцать пять лет - это очень долго.
        Фигурант списка «альфа» улыбнулся.
        Для него слова о двадцати пяти годах каторги до такой степени ничего не значили, что ему даже стало немного жаль своего собеседника.
        - К черту будущее, - сказал Марат. - Оно еще не наступило. Наступит - разберемся. Сейчас я хочу жить настоящим.