Археолог: солнечный камень Алекс Рудин
        Археолог #01
        Всю свою жизнь я посвятил поиску древних артефактов. Но однажды столкнулся с такой тайной, что за любопытство пришлось заплатить жизнью.
        Получив второй шанс, я решил продолжить поиски ответа и узнать причину собственной гибели.
        Археолог: солнечный камень
        Глава 1
        
        14-го мая 2024 года, Калининградская область, Приморск
        Такси я вызвал сразу же, едва выбрался на грунтовую дорогу, и телефон поймал сеть. Пока синяя «Шкода Рапид» добиралась до меня, я успел отдохнуть, выпить прохладной воды из бутылки. Достал из кармана медальон, подержал его на ладони, любуясь.
        Настоящее тёплое солнце, искусно выточенное из янтаря. Диаметром почти в ширину ладони. Один луч обломан полностью, второй - наполовину. Из архивных документов я знал, что это случилось, когда последнему хозяину медальона - прусскому вождю Отакару - отрубили голову тевтонские рыцари-храмовники.
        Медальон приятно оттягивал ладонь. В основании одного из лучей была просверлена дырочка. В ней ещё сохранился остаток истлевшего кожаного ремешка. По нему можно будет точнее установить дату потери медальона.
        Между кустов цветущего боярышника мелькнул синий металлик автомобильного кузова. Я спрятал медальон во внутренний карман куртки, устало поднялся на ноги и забросил за спину лёгкий рюкзак. В нём ничего не было, кроме смены белья, пауэрбанка и бутылки с водой.
        Складную титановую лопатку я с некоторым сожалением оставил в кустах. Уж больно удобная вещь! Вот кто-то порадуется, когда найдёт её.
        Лопатку я купил уже в Калининграде, в магазине туристического снаряжения. Везти такую из Петербурга значило привлекать к себе внимание на контрольной рамке аэропорта. А внимание могло мне помешать.
        Подпрыгивая на ухабах, подъехала синяя «Шкода». Водитель без всяких просьб с моей стороны открыл багажник. Я положил туда рюкзак, а сам уселся на заднее сиденье. Больное колено прострелила боль, и я поморщился. Чёртов артрит!
        - В аэропорт, отец? - уважительно спросил дагестанец с круглым лицом и начинающими седеть висками.
        - Да, - ответил я.
        Машина немедленно тронулась.
        Отец, надо же! У прикавказских народов уважение к старшим в крови.
        Я потёр колено, снова поморщился и поймал в зеркале внимательный взгляд водителя.
        - Ничего, - ответил я на его безмолвный вопрос. - Старость. Колено болит после прогулки.
        - Вы из пансионата? - спросил водитель. - Надо было вызвать машину прямо туда. У нас все знают дорогу. Если подняться на дюну - связь ловит.
        - Нет, - ответил я. - Я гулял по берегу. Знаете, в последний день у моря всегда хочется прогуляться, увезти с собой хорошие впечатления. А сегодня и погода не подвела. Вот только силы немного не рассчитал - надо было выйти на дорогу пораньше.
        Семьдесят семь лет. Столько мне исполнится осенью. И я ещё молодцом - вон, как лихо лазаю по дюнам из мелкого белого песка! Другие в моём возрасте и шагу не ступят без палки или инвалидного кресла.
        Я и копать ещё могу. Вот только спина подводит - десять минут внаклонку, и всё. Здравствуй, радикулит!
        И болтал я не просто так, а для того, чтобы водитель видел во мне только немощного разговорчивого старика.
        От Русского водитель свернул на Красноторовку в объезд Янтарного.
        - Вот ишак! - выругался он сквозь зубы, взглянув в зеркало.
        Я обернулся и сквозь пыльное стекло увидел серую «Ауди», которая шла прямо за нами.
        Сердце тревожно сжалось. Погоня? Но никто не знал, зачем я здесь. Да и о том, что я вообще лечу в Калининград, знал всего один человек. Ему я доверял, как самому себе.
        Водитель чуть прибавил скорость, но «Ауди» не отставала. Она летела вплотную за нами, не дела попыток обогнать.
        Дагестанец чуть сбросил газ, прижался к обочине и показал левым поворотником - мол, обгоняй! Но водитель «Ауди» не отреагировал. Он тоже притормозил, не позволяя нам уехать вперёд.
        Даже если это погоня, то единственное место спасения для меня - аэропорт!
        - Подвези поближе ко входу, - попросил я водителя. - Опаздываю на регистрацию!
        - Сделаем, отец! - ответил водитель.
        На идущую сзади «Ауди» он больше не отвлекался. Работа есть работа!
        Возле аэропорта водитель вышел и помог мне надеть рюкзак. Я незаметно оглянулся. «Ауди» стояла чуть в стороне, из неё никто не выходил.
        Я почувствовал небольшое облегчение. Если никто не станет сопровождать меня в самолёте, то в Пулково возможных преследователей ждёт сюрприз!
        Прихрамывая, я прошёл в терминал. На рамке контроля привычно выложил телефон и связку ключей. Рюкзак уехал в багаж, а самая ценная добыча прячется во внутреннем кармане куртки, которую я не собирался снимать.
        Я развёл руки в стороны. Молодая девушка в униформе провела сканером вдоль моих боков. Я улыбнулся ей - дружелюбно, по-отечески. Девушка улыбнулась в ответ.
        - Проходите!
        В своё время мне было трудно привыкнуть к мысли, что женщин я больше не интересую. Очень трудно. И вот такие «поездки за сокровищами», как я их называл про себя, были частичной компенсацией уязвлённому самолюбию. Кое-что я ещё могу такое, чего не может никто!
        Забрав ключи и телефон, я взял рюкзак и поспешил к стойке регистрации. До начала посадки оставалось пятнадцать минут.
        В ожидании посадки и весь полёт я внимательно наблюдал за окружавшими меня пассажирами. В большинстве это были семьи с детишками, которые возвращались после отдыха на балтийском побережье. Подозрительного внимания к себе я не заметил, если не считать молодого человека лет пяти, который подошёл ко мне в «чистой» зоне и сосредоточенно стукнул по ноге металлической машинкой. Стервец попал прямо по больному колену, и я едва сдержался.
        - Что ты делаешь, Саша! - окликнула его мать - светловолосая женщина с измученным выражением лица и кругами под глазами. - Ради бога, простите!
        Надо же, тёзка!
        Пацан, насупившись, смотрел на меня. Я погрозил ему пальцем.
        - Сейчас же оставь дедушку в покое! - повысила голос мать.
        Пацан показал мне язык и неохотно отошёл.
        
        
        14-го мая 2024 года, Санкт-Петербург - Выборг
        В «Пулково» я вызвал машину, едва покинув самолёт. За долгую, насыщенную перелётами жизнь я вызубрил все закоулки этого аэропорта. Когда я пересёк последний зал и вышел к одиннадцатому столбу - машина уже стояла там.
        - Финляндский вокзал, - сказал я водителю.
        Периодически я незаметно оглядывался и проверял - не едет ли кто за нами. Но ни по дороге на вокзал, ни в «Ласточке», которая за час домчала меня до Выборга, ничего подозрительного не случилось. И я облегчённо выдохнул.
        Дело было сделано.
        На вокзале Выборга я взял такси - третье за день! - и добрался до замка. Башня святого Олафа снова стояла в лесах - нам опять выделили деньги на реставрацию. Когдая был помоложе, то любил подниматься на смотровую площадку и часами наслаждался видом города и залива. Увы, в последние десять лет это удовольствие стало для меня недоступно.
        Никита встретил меня на входе.
        - Ну, как? - зачем-то спросил он, оглядываясь, словно шпион.
        - Всё в порядке, - ответил я.
        Тяжело поднялся по ступенькам в дом наместника. Натруженные ноги гудели, да и перелёт сказывался - староват я для таких стремительных перемещений.
        В доме наместника было пусто. Понедельник - законный выходной. А значит - никаких посетителей! Да и смотрители тоже сидят по домам, наслаждаются отдыхом.
        Я прошёл в администраторскую. Эта небольшая комната, соединённая с ещё одной, совсем крохотной, служила мне одновременно и рабочим кабинетом, и квартирой.
        Да-да! Я живу в музее! Одна из немногих привилегий заслуженного историка.
        Я набрал воды в электрический чайник и устало сел на любимый стул.
        Вот и всё. Это было моё последнее путешествие. Того, что я получу от Никиты, с лихвой хватит, чтобы дожить оставшиеся годы, попивая чай с выборгскими кренделями и изредка проводя экскурсии для туристов.
        - Покупатели уже в городе! - сказал Никита, входя вслед за мной.
        Я улыбнулся. Покупатели! Ну, и словечко!
        То, чем мы занимались, было похоже на контрабанду. Но лишь внешне. Археологические находки положено сдавать государству. Именно это мы и делали. А государство представляла комиссия экспертов одного крупного музея, который был очень заинтересован в экспонатах с громкой историей. Работая с нами, музей получал экспонаты, а мы - положенные нам по закону пятьдесят процентов от стоимости. И все были довольны. Только бы артефакты были найдены не на официальных раскопах.
        Обычная серая схема, ничего особенного.
        Я выложил медальон на стол. Луч света, упав из окна, отразился в отполированном янтаре.
        Никита подошёл и встал за моей спиной.
        - Красота! - чуть слышно выдохнул он.
        Я улыбнулся. Никита был одним из моих учеников. Когда его назначили директором музея, он вспомнил обо мне и предложил схему сотрудничества, которая не подвела нас ни разу за двадцать лет.
        - Назначу встречу на сегодняшний вечер, Александр Васильевич! - сказал Никита.
        - Конечно, - согласился я. - Чем скорее - тем лучше.
        Это ещё одно из правил. К находке лучше не привыкать, иначе крепнет желание оставить её себе. Ведь ты уже потратил несколько месяцев, а то и лет на её поиски! Копался в архивах, изучал сохранившиеся документы. Сличал записи с устными легендами. Выезжал на место, ошибался и начинал поиски сначала.
        Когда Никита ушёл, я налил себе чаю. С бергамотом, как я люблю. Расположился возле небольшого окна, глядя на залив, берега которого покрывались зацветающей черёмухой и зелёными ивами. Поставил перед собой блюдце с тонко нарезанным лимоном и маленьким ножичком.
        Весна всегда была моим любимым временем года. А теперь - много ли их осталось, тех вёсен?
        Напившись чая, я сполоснул чашку и убрал её в сушилку. Гостей, конечно, лучше встречать не здесь, а в зале, среди экспонатов - в привычной рабочей обстановке.
        Да и переодеться не помешает!
        Я сбросил с себя удобную дорожную одежду. Быстро принял душ за маленькой дверцей. Провёл рукой по щекам, на которых уже проступила седая колючая щетина, и махнул рукой. Сойдёт и так! Пригладил небольшую бородку, которая придавала мне чрезвычайно интеллигентный вид.
        Надел голубую рубашку, вязаный жилет и тёмно-синий костюм без галстука.
        Не люблю галстуки. Чтобы их завязать, каждый раз приходится смотреться в зеркало и вспоминать, сколько мне лет. А поскольку изнутри я себя стариком не чувствую, то при взгляде в зеркало испытываю недовольство.
        Я вышел в музейные залы. Дом наместника невелик - всего несколько комнат и каземат под ними. Каждую витрину здесь я знаю наизусть.
        За спиной скрипнула входная дверь. Быстро Никита обернулся!
        Я повернулся лицом к гостям.
        Трое абсолютно незнакомых мне мужчин. Все высокие и широкоплечие, в серых костюмах. Похожи друг на друга, словно братья. У одного в руках небольшой кожаный чемоданчик.
        Из-за их широких спин выглядывал Никита.
        - Александр Васильевич? - спросил тот, что держал чемодан. - Здравствуйте! Нам сказали, что вы сумели найти интересующую нас вещь. Покажите её!
        Он протянул мне руку ладонью вниз. На тыльной стороне ладони я увидел какую-то татуировку, похожую на круг.
        Татуировка у сотрудника музея?!
        Этот человек совершенно не был похож на музейного работника. Он привык, что ему подчиняются. Я перевёл взгляд на Никиту.
        - Кто это такие?
        - Неважно, - перебил меня мужчина. - Покажите медальон!
        Сердце снова сжалось. Значит, вот как это бывает! Я снова посмотрел на Никиту, и он отвёл глаза в сторону. Всё понятно.
        - Нет! - из чистого упрямства ответил я. - Я вас не знаю, а музей закрыт.
        - Наверное, медальон в кабинете, на столе! - поспешно сказал Никита и закивал мне.
        - Я вам потом всё объясню, Александр Васильевич!
        Мужчина быстро прошёл в кабинет.
        - Ведите их сюда! - послышался его голос.
        Второй в сером пиджаке шагнул ко мне. Я сделал шаг назад, но он вдруг ухватил меня за ворот пиджака и потащил за собой, словно лиса, которая несёт в пасти украденного цыплёнка. Он втащил меня в кабинет и толкнул на стул.
        Медальон уже был в руках у главного. Он повертел его в пальцах, посмотрел на свет и перевёл взгляд на меня.
        - Где вы его взяли? Расскажите подробно, не упуская никаких деталей.
        Третий бандит втащил в кабинет Никиту.
        - Идите к чёрту! - устало ответил я. - Я сейчас вызову полицию.
        - Игорь! - сказал главарь, взглянув на своего помощника.
        Тот кивнул и схватил меня за левую кисть. Несмотря на моё сопротивление, вытянул руку на столе и прижал своей ладонью. И у него была та же татуировка, что и у первого! На тыльной стороне кисти идущая по кругу латинская надпись, в ней силуэт одномачтового корабля с тевтонским крестом на парусе.
        Тяжёлый кулак с размаху опустился на мою руку. Косточки хрустнули, запястье пронзила острая боль.
        - Что вы делаете? - закричал Никита.
        И тут же согнулся от быстрого тычка в рёбра, захрипел, зашёлся кашлем.
        Я попытался отдёрнуть руку, но бандит крепко держал её.
        - Ну? - повысил голос главарь. - Где ты это откопал? Да отпусти его, Игорь! Дедушка сейчас придёт в себя и скажет.
        Он поставил на стол чемоданчик и щёлкнул замками. Затем откинул крышку.
        Лежавший на столе амулет вдруг засветился мягким медовым светом. На лице главаря появилась довольная улыбка.
        - То, что нужно, - сказал он.
        Я почувствовал, что моя рука свободна, и сделал то, чего они не ожидали. Перегнулся через стол, другой рукой схватил амулет и бросил его в окно.
        Раздался звон стекла.
        Вот так!
        Игорь попытался снова вцепиться мне в руку, но я оказался быстрее. Блюдце с ножичком и лимоном я швырнул бандиту в лицо, и он взревел, как раненый медведь.
        Получи, гад!
        Я сделал шаг к двери, но больное колено подогнулось, меня повело в сторону. Последнее, что я успел увидеть - летевший мне в лицо здоровенный кулак! Затем голова словно взорвалась, и наступила тьма.
        
        

* * *
        Я пришёл в себя под плеск волн. Яркое солнце светило прямо сквозь закрытые веки.
        Я попытался открыть глаза, и застонал от нестерпимой боли в голове. Сердце сжалось.
        Если они ушли недалеко, то могут вернуться и добить меня, подумал я.
        Я ни на минуту не сомневался, что бандиты посчитали меня мёртвым и зачем-то вытащили на берег залива. Может быть, таким образом они хотели замести следы?
        Я ещё полежал, прислушиваясь. Ни шагов, ни голосов - только плеск волн. Тогда я осторожно открыл глаза.
        Лицо почему-то не болело, только затылок. Я повернул голову налево и увидел узкую бетонную полоску мола, которая уходила далеко в море и заканчивалась небольшим возвышением для размещения пушек. Сколько я мог видеть, мол был пустынен.
        Тогда я осторожно повернул голову направо и увидел берег, к которому примыкал мол. На берегу стоял город, и это был не Выборг!
        Я закрыл глаза и снова открыл их. Город никуда не делся. Я видел красно-белую башню маяка над невысокими крышами. Некоторые крыши были покрыты черепицей кирпичного цвета, другие - серым листовым железом. Над крышами, пронзительно крича, кружились чайки. А ещё выше, в голубом небе висело ослепительное утреннее солнце.
        Почему утреннее? Очень уж оно было яркое, словно его только что вымыли. Да и в воздухе ещё чувствовалась ночная свежесть. И бетон мола, на котором я лежал, был холодным и влажным от росы.
        Упираясь в берег, мол переходил в причальную стенку. Вдоль неё, покачиваясь на волнах, стояли корабли. Несколько буксиров и рыболовецких сейнеров.
        Опираясь ладонями о мол, я сел и покрутил головой. Затылок болел, но терпимо. Никаких бандитов вокруг не было, Никиты тоже.
        Чёрт, куда я попал?
        Я посидел ещё пару минут и понял, что могу подняться. Только не спеша, осторожно. Чтобы больное колено снова не подвело.
        Я подтянул к себе ноги. Почему-то на них были потрёпанные кеды. Такие кеды я не носил со времён студенческой юности.
        Я повнимательнее оглядел себя.
        Вытертые на коленках, порядком замызганные коричневые брюки. Синяя клетчатая рубашка с закатанными до локтей рукавами.
        Но не одежда удивила меня.
        Я увидел свои руки.
        Это были руки молодого человека. Ни сухой кожи, ни пигментных пятен, ни выступающих вен и суставов. Нормальные мужские руки - в меру мускулистые, с длинными пальцами. И к тому же - густо поросшие светлыми короткими волосками.
        Чёрт, да ведь тот бандит сломал мне руку! Я отчётливо помнил боль и хруст костей!
        Я повертел левую ладонь перед собой. Она была совершенно целой. Пальцы сгибались и разгибались, под коротко стриженые ногти уже успела набиться грязь.
        Это не мои руки!
        Да и ноги тоже. В этом я убедился, ощупав их через плотную ткань брюк. Ноги, по-прежнему, оставались худыми. Но я чувствовал силу в мышцах. Закатал штанину - над чёрной резинкой носка белела полоска незагоревшей молодой кожи.
        И колено не болело. Я убедился в этом, несколько раз согнув и разогнув правую ногу.
        Я снова посмотрел на ладони и ощупал ими лицо. Щетина наличествовала. Но она ещё не кололась беспощадно, а была довольно мягкой. Я даже проверил это тыльной стороной кисти.
        А вот бороды не было. Твёрдый щетинистый подбородок, довольно широкий. Такие подбородки бывают у очень упрямых людей.
        Мне снова захотелось прилечь. Просто, чтобы спокойно обдумать всё, что со мной произошло. Но вместо этого я опёрся ладонями о шершавый бетон мола и поднялся на ноги.
        Рядом со мной валялась широкополая шляпа, здорово напоминавшая шляпы американских ковбоев. Я подобрал её, надел и сдвинул на затылок.
        Подошёл к низкому парапету, надеясь увидеть в воде своё отражение.
        Не тут-то было!
        Вдоль всего мола зачем-то были грудой навалены здоровенные бетонные конструкции, похожие на противотанковые ежи. Добраться до воды по их торчащим тупым концам, наверное, было возможно. Но не в моём теперешнем состоянии.
        Зато я увидел второй мол. Он тянулся параллельно, метрах в двухстах и тоже выдавался далеко в море.
        Два параллельных мола образовали широкий канал, выходивший в море. Этот канал показался мне очень знакомым. Я определённо видел его раньше, и не один раз.
        На невысоких волнах покачивалась большая стая чёрно-белых уток. Увидев меня, утки тревожно пискнули и, словно по команде, нырнули. Я невольно остановился, ожидая - когда они появятся на поверхности.
        Утки вынырнули метрах в тридцати от меня, и сразу же снова ушли под воду. А я побрёл вдоль мола к берегу.
        Город выглядел очень знакомым. Пройдя половину дороги, я узнал его.
        Балтийск. Небольшой городок на Балтийской косе в Калининградской области.
        В Балтийске я студентом проходил археологическую практику. Мы устроили пробный раскоп возле старой лютеранской кирхи. Весело тогда провели лето!
        А ещё я только сегодня улетел отсюда.
        Вон там, если пройти десяток километров вдоль белого песчаного пляжа, будет Приморск - совсем маленький городок. Бывшая немецкая деревня Фишхаузен.
        Мало, кто верит в старую легенду, но возле Приморска до сих пор растёт священная роща древних пруссов. В этой роще я и отыскал остатки святилища пруссов, а в святилище - амулет их вождя.
        Узнав город, я очень обрадовался. Теперь оставались сущие пустяки. Всего-то и надо было понять, как я попал из Выборга обратно в Калининградскую область, почему на мне кеды и широкополая шляпа, и что стало с моими руками.
        Ерунда какая!
        Это была не истерика, но что-то близкое к ней.
        Приостановившись, я сделал несколько глубоких вдохов и снова пошёл к берегу.
        Я добрался до пляжа, и кеды сразу увязли в мелком белом песке. Сквозь дырочки шнуровки песок мгновенно набивался внутрь обуви. Я успел сделать только пару шагов и понял, что придётся разуваться и вытряхивать обувь.
        Возле воды песок был тёмным и плотным. Ночным ветром на него нанесло водоросли. Я наклонился и увидел между мокрых стеблей кусочек тёмно-жёлтого янтаря.
        А ещё я увидел своё отражение. Оно дробилось в холодной балтийской воде, но лицо я узнал сразу. Из воды на меня смотрел я.
        Только «я» молодой - лет двадцати с небольшим.
        Охренеть!
        Я ещё раз вгляделся в колышущееся лицо. Это что же получается?
        А хрен его знает! В двадцать с небольшим лет я как раз был на практике в Балтийске. Ну, конечно! Именно так я и был одет тогда. И сокурсники звали меня Ковбоем именно за эту шляпу, которую я зачем-то купил на барахолке у неизвестной бабульки. Кажется, бабулька уверяла, что шляпа - из театрального реквизита, и в ней даже играл кто-то знаменитый!
        Я снял шляпу и потрогал затылок.
        Больно!
        Эта боль напомнила мне об украденном бандитами медальоне и о том, как они меня избили.
        А только ли избили?
        Похоже, что убили. Раз я теперь здесь, в своём молодом теле, но помню всё, что произошло.
        А может, я в коме, под лекарствами? А Балтийск, море и молодость - всё это лишь галлюцинации?
        Я положил шляпу на песок, зачерпнул ладонями воду и плеснул её себе в лицо.
        Ух!
        Холодные струйки потекли за ушами и по груди. По спине побежали мурашки.
        Вот бы вспомнить, чувствует человек мурашки, когда он в коме, или не чувствует.
        Бред какой-то!
        А то, что я внезапно помолодел и загадочным образом перенёсся в пространстве - не бред?
        Ха! А ведь если всё это - правда, и я вернулся в прошлое, значит, медальон по-прежнему лежит там, в остатках древнего святилища! Я могу в любой момент забрать его, и тогда эти бандитские рожи здорово огорчатся!
        Интересно, почему медальон светился, когда бандит открыл чемоданчик? Насколько я помню, янтарь не светится сам по себе. И почему их так интересовали подробности моей находки? Какая им разница?
        Я размышлял об этих странностях, сидя на берегу и вытряхивая мелкий песок из кед. Вспомнил и странную татуировку на руке этого... как его? Игоря!
        Надпись латинскими буквами по кругу. В кольце надписи - корабль, а на его парусе - тевтонский крест.
        Похоже на какой-то герб.
        Если я и впрямь попал в прошлое - значит, у меня появилось время побольше разузнать об этой татуированной банде. А сейчас пора выбираться в город.
        Но как я очутился лежащим на моле без сознания и с разбитым затылком?
        Я зашнуровал кеды, поднялся на ноги и снова нахлобучил шляпу.
        - Вот он! - послышалось сзади. - Берём!
        Я быстро обернулся. От набережной ко мне бежал флотский офицер и двое матросов.
        Глава 2
        Июнь 1970-го года. Балтийск, Калининградская область СССР
        
        Я успел только подняться на ноги. Матросы сразу же вцепились с двух сторон в мои руки. За ними подбежал офицер.
        - Александр Гореликов? - спросил он.
        - Да.
        Я хотел ответить твёрдо, но в горле пересохло. Я сглотнул и повторил:
        - Да.
        - В комендатуру его! - скомандовал офицер.
        Вот в чём я никогда не разбирался - так это во флотских званиях. Срочную службу я провёл водителем в автобате, потом ещё полгода загорал на целине в Северном Казахстане - вместо заслуженного дембеля нас бросили на уборку урожая.
        - Пустите! - сказал я, пытаясь вырвать руки из цепких лап матросов. - Сам пойду!
        Матросики были моложе меня. Да и офицер, несмотря на грозный вид, казался чуть ли не ровесником.
        Не то, чтобы я собирался сопротивляться. Но и позволять им тащить меня, неизвестно куда - не дело!
        Матросики растерянно замерли. Я вырвал правую руку.
        - Сказал же - сам пойду! Куда вы меня ведёте?
        Я, наконец, разглядел на золотистом погоне офицера одну маленькую звезду.
        - Товарищ младший лейтенант?
        - В комендатуру, - повторил офицер, уже не так решительно.
        - А зачем? Что я сделал?
        - Приказано разыскать и доставить!
        - Понятно, - протянул я, хотя совершенно ничего не понимал.
        В голове крутилась сумасшедшая мысль - а что, если меня каким-то образом вычислили? Узнали, что я попаданец во времени, и тут же арестуют?
        Это сильно смахивало на паранойю. Наверное, вид у меня был соответствующий, потому что матросы опять напряглись и норовили схватить меня за руки.
        - Всё-всё!
        Я поднял руки кверху.
        - Иду без вопросов! Ведите!
        И мы зашагали вдоль набережной. Впереди шёл младший лейтенант, за ним - я. А за мной, отставая на шаг, шли матросы и следили, чтобы я не рванул в кусты растрёпанного балтийскими ветрами шиповника, который в изобилии рос возле берега.
        Колючие, распластанные по земле ветки были сплошь покрыты белыми и розовыми цветами! От цветов шёл густой, одуряюще сладкий запах.
        Что-то странное было в этом пейзаже - море, бетон и гранит набережной и поросшие шиповником белые дюны. Как будто чего-то не хватало!
        Я незаметно покрутил головой.
        Мама дорогая! Памятника нет!
        В начале двадцать первого века у этого самого мола установили громадную статую императрицы Елизаветы Петровны. Дело в том, что в её правление Восточная Пруссия ненадолго была завоёвана Российской Империей. А уже потом император Пётр Третий вернул побережье Балтики прусскому королю Фридриху. Вот чиновники и расстарались почтить память императрицы.
        Памятник был гигантский, на высоченном постаменте из гранитных блоков. Не заметить его я не мог. Значит, действительно, попал в прошлое.
        И тут в мою умную голову пришла спасительная мысль. А не изобразить ли мне амнезию? Тем более что изображать-то было особо нечего. Я совершенно не помнил, что произошло с телом, в которое я попал. Осталась только память старика, которого пристукнули бандиты. Да ещё туманные воспоминания юности.
        - Братки, а какой сейчас год? - спросил я у своих конвоиров.
        Младший лейтенант сбился с широкого шага. Матросы за спиной фыркнули.
        - Под дурачка решил косить? - спросил младший лейтенант. - Не выйдет. Там тебя раскусят.
        - Где это «там»? - невольно холодея, поинтересовался я.
        - Там, - загадочно повторил лейтенант.
        - Да я, правда, ничего не помню - как можно убедительнее сказал я. - Весь затылок расшиб. Голова кружится.
        В доказательство своих слов я покачнулся и попытался присесть на асфальт, который уже порядком нагрелся на солнце.
        Матросы немедленно подхватили меня сзади.
        - Не дури! - строго прикрикнул младший лейтенант. - Посадите его!
        Матросы усадили меня на асфальт и опёрлись руками на плечи.
        Младший лейтенант снял фуражку и озабоченно вытер ладонью вспотевший лоб.
        - Ну-ка, покажи голову! - решил он.
        - А ты что, врач? - огрызнулся я.
        Но, всё-таки, снял шляпу и наклонил голову вниз.
        - На, смотри!
        Младший лейтенант подошёл поближе. Я увидел его лакированные ботинки. Затем услышал голос:
        - Да, нормально! Кто это тебя так приложил?
        Я пожал плечами.
        - Не помню. Очнулся на моле. Дошёл до берега, хотел умыться. А тут вы накинулись, и давай руки крутить!
        - У нас приказ! - оправдываясь, сказал младший лейтенант. - Задержать студента Гореликова и доставить в комендатуру. Ты идти-то сможешь? Или мне теперь машину вызывать?
        Идти жутко не хотелось. Но я представил, сколько времени займёт возня с машиной, которую непременно затеет неугомонный лейтенант. Комендант за это время совершенно озвереет, и меня не ждёт ничего хорошего.
        - Смогу, - ответил я, - только не быстро.
        И поднялся на ноги.
        Мы прошли вдоль набережной и свернули к поросшим травой покатым земляным валам крепости Пиллау. По пешеходному мостику перешли широкий ров, заполненный мутной водой. Возле полукруглых ворот стояли двое часовых. Мы прошли мимо них.
        Низкий кирпичный свод заслонил весеннее небо, и я невольно вздрогнул. Показалось, что отсюда я уже никогда не выйду.
        Внутренний двор крепости, несмотря на чистоту, производил впечатление серости. Сырой была булыжная отмостка вдоль кирпичных стен. Серый асфальт плаца. Даже белый гипсовый бюст Ленина посерел от весенних дождей.
        Наискось через двор меня провели к трёхэтажному зданию из багрового, сильно обожжённого кирпича. Здание то ли осталось с немецких времён, то ли было заново построено из имевшегося под рукой материала. На некоторых кирпичах ещё сохранилась немецкая маркировка.
        Узкие окна здания были забраны частыми решётками, сваренными из арматуры. На табличке возле входной двери я успел увидеть надпись «Военная комендатура».
        Мы прошли длинным коридором и остановились возле двери, которая была выкрашена серой краской. Младший лейтенант постучал.
        
        - Войдите! - ответили из кабинета.
        Мой провожатый толкнул дверь. Матросы вытянулись по стойке «смирно». Младший лейтенант вошёл в кабинет.
        - Задержанный студент Гореликов по вашему приказанию доставлен! - доложил он кому-то, сидевшему в кабинете.
        - Заводи! - ответил лейтенанту суховатый баритон.
        Он показался мне ужасно неприятным.
        - Товарищ майор, разрешите доложить! У задержанного не всё в порядке с головой. Рана на затылке и потеря памяти. Ему требуется врач.
        - Разберёмся, лейтенант!
        Баритон стал резким.
        - А с чего ты решил, что у него потеря памяти?
        - Задержанный спрашивал, какой сейчас год.
        - И ты сказал?
        - Никак нет, товарищ майор!
        - Молодец! Заводите задержанного!
        Один из матросов толкнул меня в бок, и я вошёл в кабинет.
        Скорее, это был каземат. Небольшое помещение со сводчатым кирпичным потолком. Стены до закругления оштукатурены и выкрашены серой краской. В стене напротив двери - узкое окно за решёткой.
        Боком к окну стоял простой письменный стол, за которым читал бумаги невысокий мужчина с бритой налысо головой. Одет он был в форму защитного цвета с погонами майора.
        За спиной майора прислонился к стене огромный стальной сейф, зачем-то выкрашенный в зелёный цвет.
        Майор поднял глаза от бумаг.
        - Свободны! - кивнул он младшему лейтенанту. - А ты садись.
        Я машинально окинул взглядом помещение.
        Сесть было некуда.
        Майор с улыбкой наблюдал за мной.
        - Шутка! - сказал он, весело улыбаясь. - Постоишь. Разговор короче выйдет.
        И снова опустил глаза в бумаги. Я переминался перед столом.
        Так прошло минут десять. Наконец, майор захлопнул папку и отодвинул её от себя.
        - Ну, что, Ковбой! Тебя ведь друзья так называют? Давай, рассказывай!
        - Дайте воды, - попросил я.
        Пить хотелось давно. Ещё когда мы шли вдоль набережной, я почувствовал, что горло пересохло. Но у патруля воды с собой быть не могло, поэтому я не стал и спрашивать.
        - Воды? - удивился майор. - А, может, чаю?
        У него была странная привычка - задавать дурацкие вопросы и всерьёз ждать на них ответа. Вот и сейчас он умолк, вопросительно глядя на меня, как будто ожидал, что я соглашусь на чай.
        Я тоже молчал.
        Майор поднялся из-за стола. Открыл сейф, убрал в него папку с документами, а взамен достал высокий графин с узким горлышком и гранёный стакан. Налил из графина в стакан воды и протянул мне.
        - Ну, пей!
        Очень хотелось проглотить воду залпом. Но я сдержался и стал пить маленькими глотками. Майор, стоя в двух шагах, внимательно следил за мной.
        Я отдал ему пустой стакан. Хотелось ещё воды, но майор больше не предложил. Он убрал графин и стакан обратно в сейф, и снова уселся на стул. Пододвинул к себе другую папку, раскрыл её.
        - Давай по порядку, - предложил он.
        - Давайте, - согласился я.
        - Ты Гореликов Александр, одна тысяча девятьсот сорок седьмого года рождения. Так?
        - Так.
        Я даже кивнул, чтобы показать согласие.
        - Сирота, родителей не помнишь, воспитывался в детском доме в посёлке Осьмино Ленинградской области. Всё верно?
        - Верно.
        - Хорошо, - сказал майор. - Меньше будет слёз, когда сядешь.
        Он снова взглянул на меня, ожидая вопроса.
        - За что, товарищ майор?
        - Погоди, - довольно улыбнулся он. - Доберёмся и до этого. Давай по порядку. Документы у тебя есть?
        Я автоматически поднёс руку к нагрудному карману рубашки.
        Паспорта не было.
        - Вот видишь!
        Майор плотно сжал губы.
        - Уже нарушаешь! По закрытой зоне ходишь без документов. А ведь вас настрого предупреждали при въезде. Предупреждали?
        - Товарищ майор! - запротестовал я. - Паспорт у меня, наверное, украли! Ведь при въезде в город он был!
        - Разберёмся, - кивнул майор. - Давай дальше. Служил в автороте, демобилизован в одна тысяча девятьсот шестьдесят восьмом в звании рядового. В прошлом году поступил на исторический факультет Ленинградского университета. Проживаешь в общежитии.
        Майор отложил папку.
        - Что, Гореликов? Устал в общаге бока протирать? Денег захотелось, красивой жизни?
        Хотя я и чувствовал, что майор готовит мне какую-то каверзу, но от такого резкого перехода просто охренел.
        - Вы о чём, товарищ майор?!
        - О чём? А вот об этом!
        Майор вскочил из-за стола. Ростом он едва доходил мне до плеча, и яростно взглянул на меня снизу вверх. Не глядя в бумаги, отчеканил:
        - Третьего июня одна тысяча девятьсот семидесятого года в составе группы студентов приехал в Балтийск якобы для прохождения археологической практики.
        - Почему «якобы»? - попытался спросить я.
        Но майор меня перебил:
        - В Балтийске вошёл в сговор с преступной группой, которая занимается похищением янтаря и вывозом его за пределы области.
        Неожиданно майор с размаху ударил кулаком по столу.
        - С кем работаешь в Балтийске? Как вышел на них? Отвечай!
        

* * *
        Апрель 997-го года. Польша, Гнезно
        
        - Я получил письмо из Рима.
        Князь Болеслав чуть наклонился вперёд и пристально посмотрел на епископа.
        Князь, одетый в тёплый кафтан на меху, сидел в высоком резном кресле, которое стояло на возвышении и больше напоминало трон. Епископу Адальберту слуга подал скамейку, обитую кожей. И теперь епископ смотрел на князя снизу вверх, задирая голову. Это было неправильно. Адальберт понимал, что именно потому Болеслав всё так и устроил.
        В большом зале было холодно. Вдоль каменного пола свободно гуляли сквозняки. Несмотря на суконную мантию, епископ изрядно замёрз - он простыл ещё на пути из Венгрии в Польшу, и чувствовал себя хорошо только в своих покоях у жарко горящего камина.
        - Что пишет святой отец? - спросил Адальберт, стараясь не слишком задирать подбородок.
        - Святой отец хочет, чтобы ты отправился на восток и принёс крещение язычникам-пруссам, - улыбнулся Болеслав. - А меня просит всячески помочь тебе в этом важном деле.
        Улыбка Болеслава больше напоминала хищный оскал. Губы раздвинулись, обнажая зубы в притворном веселье, но холодные глаза цепко ощупывали собеседника.
        - Не знаю, насколько состояние здоровья позволит мне выполнить поручение святого отца, - вздохнул Адальберт.
        Он понимал, что всё это напрасно. Папа не оставит его в покое, а Болеслав - тем более. Но так хотелось хоть немного потянуть время.
        - Все мы ходим под Богом, - снова улыбнулся князь. - И всем нам надлежит исполнять предначертанное. Мне суждено Божьей волей объединять Польшу, а тебе - нести свет Христа язычникам, которые заблудились во мраке неверия.
        Князь поучает епископа, с возмущением подумал Адальберт. Что за времена?!
        - Святой отец ждёт твоего ответа, - веско сказал князь.
        - Я напишу ему, - кротко склонил голову епископ.
        Да, ближние к папе кардиналы так и не простили Адальберту его выступлений против роскоши. Когда он был епископом Пражским, он несколько раз позволил себе резко высказаться по поводу стяжательства сильным этого мира.
        Результатом стала миссия в восточную Венгрию, где Адальберт провёл два года, пытаясь Христовым словом воздействовать на кочевников-скотоводов. А этот их язык!
        И вот теперь Пруссия! Дикая лесная страна на берегу холодного моря. Что он сможет там, один? И увидит ли хоть когда-нибудь родную Прагу?
        - Конечно, напиши, - согласился Болеслав.
        
        За окном, во дворе замка раздались грубые окрики. Кто-то спорил, повышая голос.
        Князь поднялся с кресла так резко, что епископ едва не отшатнулся. Болеслав хмыкнул и быстро прошёл к узкому окну. Выглянул на улицу, зло втянул холодный сырой воздух. Повернулся и нетерпеливо махнул рукой Адальберту.
        - Подойди, епископ!
        Адальберт, стараясь не опираться руками о низенькое сиденье, поднялся на ноги и подошёл к князю.
        Внизу, на присыпанной нежданным утренним снегом брусчатке высилась старая, уже потемневшая виселица. Две опоры из наклонных столбов, и длинное бревно между ними - вот и вся конструкция. Под виселицей на деревянных чурбаках стояли трое крестьян. Их руки были связаны сзади, на тощих шеях - петли, полускрытые растрёпанными бородами.
        Двое стражников князя отталкивали от виселицы священника в грубой холщёвой рясе.
        Адальберт узнал Радима.
        - Что там затеял твой брат? - резко спросил Болеслав.
        - Думаю, он хочет отпустить этим несчастным грехи перед смертью, - тихо ответил Адальберт.
        - Это разбойники! - резко возразил Болеслав. - И разбойничали они на моей земле, а значит - грешны передо мной! Я и буду решать, кому отпускать грехи, а кого повесить так, словно бешеную собаку. Уберите его!
        Последние слова князь выкрикнул, обращаясь к стражникам. Те испуганно вскинули головы к окну зала, затем подхватили священника под руки и оттащили в сторону.
        - Вешайте их, чего вы ждёте? - продолжал неистовствовать Болеслав.
        Его голос, привыкший перекрывать командами шум сражения, гулко разносился по двору.
        Оставшийся возле виселицы стражник быстро выбил чурбаки из-под ног казнимых. Крестьяне повисли, судорожно дёргая ногами. Один, самый рослый, дотянулся кончиками лаптей до брусчатки и стоял на цыпочках.
        Стражник выдернул меч и хотел ударить повешенного по ногам. Но князь с громким смехом остановил его:
        - Не надо! Пусть мучается... сколько сможет!
        Адальберт молча отвернулся от окна. Вечером надо будет поблагодарить Радима за смелость, но и предупредить, чтобы поменьше лез на рожон. Князь Болеслав не прощает обид. Его мачеха с двумя сводными братьями до сих пор скитаются по всей Европе, ищут, где преклонить голову. А двоим их сторонникам выкололи глаза и бросили в казематы замка.
        Князь вернулся на возвышение и снова сел в кресло, вытянув длинные ноги. Впился сильными пальцами в подлокотники.
        Епископ молча опустился на скамейку. Ледяная кожа холодила даже сквозь мантию.
        - Ехать тебе всё равно придётся, - как ни в чём не бывало, продолжил разговор Болеслав. - Рим сказал своё слово, и я поддержу его. Дороги скоро просохнут. А я снабжу тебя всем необходимым для дальнего пути. Поедешь через Гданьск, а там берегом доберёшься до Пруссии. И возьми с собой своего брата. От его рвения будет больше пользы в Пруссии, чем при моём дворе.
        Епископ кивнул, полагая, что разговор окончен. Но Болеслав жестом остановил его.
        - Год тому назад я принял тебя со всеми возможными почестями, - сказал Болеслав, пристально глядя на Адальберта. - И теперь ты можешь оказать мне дружескую услугу.
        Вот и началось, подумал епископ. Он предполагал, что без этого разговора князь его не отпустит.
        - Пруссия велика и неизведанна, - продолжал князь. - Ходят слухи, что пруссы поклоняются змеям, медведям и священным деревьям. Язычники, враги Христа!
        Князь снова улыбнулся тонкими губами.
        - Но земли у них богатые. И никому неведомо - сколько воинов скрывается в прусских лесах. Узнай для меня как можно больше, епископ. Заведи дружбу с их князьями. Выясни - кого из них можно склонить на мою сторону. И я не останусь в долгу. Напишу в Рим, что ты с честью выполнял поручение папы, и не твоя вина, что язычники оказались чересчур дикими и упрямыми. Глядишь - и вернёшься в свою любимую Прагу!
        Болеслав сухо засмеялся.
        Возражать всесильному польскому князю было опасно. Особенно теперь, когда он разочарован опальным епископом. Болеслав приглашал Адальберта к себе, надеясь через него добиться особого расположения Папы. Но теперь Святой отец явно выразил своё нежелание видеть Адальберта в Европе. Значит, и Болеславу епископ не нужен.
        Адальберт это понимал. И всё-таки, возразил.
        - Святой отец хочет, чтобы я привёл пруссов к истинной вере. Именно за этим я и отправлюсь в Пруссию. Прости, князь, но земные богатства и воинские искусства язычников меня не интересуют. Да и не разбираюсь я в них.
        Болеслав удивлённо посмотрел на епископа. Нахмурился, сжал правую руку в кулак и пристукнул по подлокотнику. Но сдержался.
        - Вы отправитесь завтра на рассвете. Все необходимые припасы я велю приготовить. Тебя и твоего брата будет сопровождать монах Бенедикт. Располагай им, как тебе будет удобно.
        Князь поднялся, показывая, что встреча окончена. Адальберт тоже встал. Секунду раздумывал - не протянуть ли князю руку для поцелуя. Болеслав ждал, с усмешкой глядя на епископа. Епископ сдержался, кивнул князю и неторопливо пошёл к выходу.
        Болеслав проводил его задумчивым взглядом. Подождал, пока епископ отойдёт подальше и крикнул слугу.
        - Бенедикта ко мне, живо! Я у себя в покоях.
        Адальберт расслышал окрик князя, но слов не разобрал. Погружённый в свои мысли епископ спустился во двор замка. Чтобы попасть в свои комнаты, ему надо было пройти мимо виселицы.
        Двое казнённых висели, судорожно вытянувшись. У третьего подломились колени, он обмяк в петле, касаясь лаптями земли, и тоже не шевелился.
        Брат Радим стоял на коленях прямо на заснеженной брусчатке и, закрыв глаза, шептал заупокойную молитву.
        Епископ Адальберт опустился рядом с братом. Поднял глаза к небу и произнёс на латыни:
        - Вечный покой даруй им, Господи, и да сияет им свет вечный. Да почивают в мире. Аминь.
        
        В личных покоях польского князя весело потрескивал камин. Тепло волнами расходилось по комнате. Несмотря на день, в комнате царил полумрак - солнце едва проникало внутрь сквозь слюдяные пластинки, вставленные в свинцовые рамы.
        Слуга по кивку князя быстро зажёг толстые восковые свечи. Поставил на низкий стол деревянное блюдо с мясом и кувшин ячменного пива.
        Князь расстегнул меховой кафтан, уселся на лавку, застеленную мехами.
        - Зови! - крикнул он.
        Скрипнула низкая толстая дверь. На пороге стоял невысокий кряжистый монах в полотняной рясе. Он низко поклонился князю.
        - Проходи, Бенедикт! - сказал Болеслав и сверкнул в улыбке крупными зубами. - Садись, ешь!
        Бенедикт сделал два шага вперёд и в нерешительности замер посреди комнаты.
        - Сядь! - нетерпеливо повысил голос князь. - И ешь! Пива выпей.
        Монах молча опустился на низенькую скамейку возле стола. Взял кусок мяса, мгновение помедлил и жадно впился в него зубами. Не прекращая жевать, с бульканьем налил в деревянный кубок пиво из кувшина. Выпил, не отрывая взгляд от князя, и вытер губы рукавом рясы.
        - Хорошо, - кивнул Болеслав.
        Монах тут же поставил кубок на стол и замер, сложив руки на коленях.
        Болеслав снова одобрительно кивнул. Этот Бенедикт нравился ему своим нарочитым послушанием.
        - Теперь слушай, - сказал князь. - Завтра ты отправишься с епископом Адальбертом и его братом в Пруссию. Мне нужно, чтобы ты как можно больше разузнал о земле пруссов - чем она богата, какие племена на ней живут, сколько воинов. Понял?
        Бенедикт молча кивнул.
        - Узнай, враждуют ли пруссы между собой. Попытайся втереться к ним в доверие. И ещё...
        Болеслав замолчал. Монах терпеливо ждал продолжения.
        - Ты раньше был рыбаком?
        - Да, княже, - чуть хрипловато ответил Бенедикт.
        - Значит, воды не боишься, и плавать умеешь?
        - Умею.
        - Хорошо. В Гданьске купи лодку - на ней вы доберётесь быстрее и надёжнее.
        Болеслав отвязал от пояса кошелёк и бросил его на стол. Кошелёк глухо звякнул.
        - Если епископ Адальберт и его брат утонут во время шторма - я не слишком расстроюсь. Ну, а твоего возвращения жду с нетерпением. Наградой не обижу.
        Князь отвёл взгляд всего на одно мгновение, а когда снова посмотрел на Бенедикта - кошелька на столе уже не было.
        Монах легко поднялся со скамейки.
        - Всё понял, княже! - сказал он и глубоко поклонился.
        Глава 3

* * *
        Июнь 1970-го года. Балтийск, Калининградская область СССР
        
        Майор вцепился в меня как бульдог - хоть разжимай челюсти монтировкой.
        Вот когда я порадовался своему настоящему возрасту. Если я чему и научился за прожитые семьдесят шесть лет - так это разбираться в людях. Ну, и ещё некоторым вещам. Например, анализировать информацию.
        Только вот в Никите ошибся. Обычное дело, когда человек тебе симпатичен. О симпатичном человеке часто думаешь лучше, чем он того заслуживает.
        Точнее, не ошибся. Знал я, что Никита любит деньги. Вот только не знал - насколько.
        А может, я и несправедлив к парню. Кто знает, как те бандиты на него вышли и чем пригрозили.
        Глядя на орущего майора, я очень ясно понял, что у него на меня ничего нет. Есть какие-то основания для допроса, о которых я не знаю, но и только. И сейчас он просто-напросто пытается взять меня на пушку, надеясь, что я не выдержу и добавлю ему информации.
        Эту мою догадку подтверждал взгляд майора - цепкий, прощупывающий, холодный.
        Но и ссориться с майором безопасности в мои планы не входило. В том, что майор принадлежит к особистам, я не сомневался. Кто ещё может приказать военному патрулю задержать гражданского и доставить в комендатуру?
        Поэтому я состроил растерянное лицо и забормотал:
        - Товарищ майор, я ничего не помню! Очнулся утром на моле, голова разбита! Хотел в город пойти, а тут патруль меня задержал и к вам привёл! Я ничего не нарушал!
        - Ты мне жертву из себя не строй! - завизжал майор. - Твои друзья всё рассказали! Что ты договорился о незаконной покупке янтаря и пошёл на встречу с преступниками. Когда ты не вернулся к утру, они не выдержали и подняли тревогу.
        Хороши же у меня друзья, нечего сказать! Но с какого перепугу я вдруг кинулся покупать незаконно добытый янтарь? Зачем он мне?
        - Ничего не знаю, - упёрся я. - Никакой янтарь я покупать не собирался. Вышел прогуляться, а на меня напали и ограбили.
        - Кто напал? - прицепился майор.
        - Да не помню я! Меня сзади по голове ударили, я вообще никого не видел! И не помню ничего.
        Таким чудесным образом мы с майором провели часа два. Он то садился на стул и что-то записывал с угрожающим видом, то вскакивал и снова принимался орать и задавать вопросы. Я всё это время стоял, и к концу допроса у меня уже начали подкашиваться ноги. Да и голова разболелась так, словно меня ей о стену колотили.
        В самый разгар веселья в дверь кто-то постучал.
        - Кто там? - недовольно спросил майор.
        Наверное, ему казалось, что он почти меня дожал. Но он ошибался. Дожать такого ушлого деда, как я, да ещё и пережившего смерть, а за ней - воскрешение? На это у майора силёнок бы не хватило.
        - Товарищ майор, тут паспорт принесли! Женщина нашла - валялся возле пирса.
        - Что за паспорт? - вскинулся майор. - Чей?
        - Какого-то Гореликова Александра.
        - Ну, вот видите! - вскинулся я. - меня ударили по голове и ограбили. Вытащили деньги и паспорт. А паспорт потом бандиты выкинули! Я читал, что они так делают.
        - Читал он! - снова вскипел майор.
        Он взял паспорт из рук дежурного и внимательно изучил. Зелёная книжечка была вся в налипшем белом песке.
        - Значит, кто на тебя напал, ты не видел? - спросил он.
        Я вздохнул. Показалось, что сейчас мы в сотый раз пойдём по тому же кругу вопросов и ответов. Я собрал последние силы и покачал головой.
        - Нет, не видел.
        - И янтарь покупать не собирался?
        - Да зачем он мне? Я студент-археолог, а не контрабандист!
        Эх, знал бы ты, майор, что именно янтарь я вывез отсюда... когда? Пятьдесят четыре года тому вперёд, вот когда! Но об этом ты никогда не узнаешь.
        Майор брезгливо, двумя пальцами протянул мне паспорт.
        - Ладно. Забирай и вали отсюда. Но помни, Гореликов - ты у меня вот где!
        И майор показал мне сжатый кулак.
        - Законопачу в такую даль, что никто не найдёт. Понял?
        Я не стал ничего отвечать. Кажется, именно это моё умение злило майора больше всего. Немного помолчав, он хмуро буркнул:
        - Свободен!
        Я не стал дожидаться дополнительного приглашения. Повернулся и вышел в коридор, не забыв закрыть за собой дверь. Очень хотелось прислониться к стене и закрыть глаза. Но вместо этого я пошёл по коридору прямо к выходу из здания.
        Металлическая входная дверь была открыта. Из неё в коридор наискось падал прямоугольник солнечного света. Он казался таким невероятно-замечательным в этих унылых кирпичных стенах, что я прикусил губу.
        До последнего шага я опасался, что кто-нибудь меня остановит и вернёт в кабинет майора. Но никто не остановил.
        Я благополучно вышел во двор крепости, миновал его. Прошёл внушительную кирпичную арку ворот и оказался снаружи крепости Пиллау.
        
        По обеим сторонам ворот по-прежнему скучали часовые. Кроме них перед крепостью переминалась с ноги на ногу довольно странная компания.
        Подходить близко к воротам они опасались, поэтому стояли на другом берегу крепостного рва, возле перекинутого через ров мостика.
        Здоровенный плечистый верзила как раз запустил огромную пятерню в соломенные волосы и сосредоточенно чесал в затылке.
        Рядом с ним недовольно нахохлился невысокий тощий парень с острыми чертами лица. Руки он засунул в карманы брюк. Локти оттопырил в стороны и был похож на драного, но задиристого петуха. Для полного сходства тёмные волосы на его голове стояли непослушным хохолком.
        О перила мостика опёрлась девушка. Невысокая, черноволосая, с чуть тяжеловатой спортивной фигурой. Кудрявые волосы она стянула в хвост, который спускался почти до талии.
        Верзила увидел меня первым и заорал на весь парк:
        - Сашка! Ковбой!
        Девушка вздрогнула и обернулась. Я увидел, что чёрные у неё не только волосы, но и брови.
        - Саша! - воскликнула девушка вслед за верзилой.
        Она легко перебежала через мостик и неожиданно бросилась мне на шею.
        - Саша! Тебя отпустили?
        Девушка была мягкой, тёплой и пахла цветами. Наверное, духи у неё были с цветочным запахом. От её неожиданной близости я вдруг почувствовал... Вот, чёрт!
        В общем, я почувствовал то, о чём напрочь забыл в последние лет десять, если не больше. Брюки вдруг стали тесными, и я покраснел.
        Тощий парень выдернул руки из карманов и тоже устремился к нам.
        - Я же говорил, что его отпустят! - тонким голосом выкрикнул он. - А вы мне не верили! Оля, отцепись от Сашки, а то я начну ревновать!
        В его голосе и вправду слышалась ревность.
        Я осторожно освободил шею из объятий девушки.
        - Я так рада! - сказала она. - Не слушай Севку - он, как всегда, говорит ерунду. Где ты пропадал всю ночь? Мы беспокоились! А утром Валерий Николаевич весь лагерь поднял на уши из-за того, что ты пропал. Ты что, правда, хотел купить янтарь?
        - Да нет, зачем? - машинально ответил я, ошеломлённый таким натиском.
        Девушка ещё что-то спрашивала, но я почти не слушал. Глубоко дышал, чтобы успокоить нечаянно восставший молодой организм и одновременно старался не забыть их имена. Оля, Севка...
        Судя по всему, это и были те самые мои друзья, о которых упоминал майор.
        Я не помнил всех своих сокурсников. Всё-таки, пятьдесят лет прошло. Да и жизнь немало пошвыряла меня по свету.
        Но вот здоровяка я узнал сразу. Мишка Торопецкий - друг юности и коллега. Мы мало работали вместе, но приятельствовали с учёбы в институте и до самой Мишкиной гибели в девяносто седьмом. Он погиб в автокатастрофе - ночью не справился с управлением на скользкой дороге.
        А сын Мишки, Никита, учился у меня. Потом мы с ним вместе работали. А потом...
        От размышлений меня оторвал Севка. Он подошёл и бесцеремонно ткнул меня в бок острым кулаком.
        - Что ты им разболтал? - спросил он, подозрительно глядя на меня.
        - О чём? - удивился я.
        - Сева, прекрати немедленно! - нахмурилась Оля. - Саша никогда бы ничего не разболтал.
        - Вы сами-то что про меня наговорили? - перешёл я в атаку. - Какой-то краденый янтарь, преступники! С ума сошли, что ли?
        - Тише! - шикнул на меня Севка и тревожно обернулся. - Вот что, пошли отсюда!
        Я был полностью с ним согласен. Очень хотелось свалить как можно дальше от комендатуры.
        Мы перебрались через ров и пошли в сторону проспекта Ленина.
        - Так ты встречался с ними? - напряжённым шёпотом спросил меня Севка.
        - С кем? - обозлился я. - Слушай, я вообще ничего не помню! Похоже, мне по башке врезали. Очнулся только утром, на моле. А тут патруль!
        - На моле?
        Севка подпрыгнул от возбуждения.
        - Ну, правильно! Там мы с ними и договаривались!
        - Да с кем «с ними»? Объясни по-человечески!
        - А ты не помнишь?
        - Говорю же - нет! Так врезали, что память отшибло.
        Про себя я твёрдо решил держаться этой версии. Про свою молодость я помнил ровно столько, сколько и должен был - розовый туман, отдельные подробности, и больше ничего. А память молодого Александра Гореликова совершенно не спешила возвращаться.
        Через десять минут расспросов и пререканий мне удалось выяснить, что Севка решил сделать Оле особенный подарок ко дню рождения. Возле станции он наткнулся на каких-то местных гопников, которые предложили студенту из Ленинграда купить у них по дешёвке большой камень янтаря.
        - Они сказали - с кулак!
        Встречу назначили ночью на том самом моле. У Севки хватило ума рассказать эту мутную историю мне. Я сначала отговаривал его, а потом решил идти с ним вместе. Но Севка воспротивился.
        - Договорились, что я приду один!
        И тогда я, как дурак, вызвался идти вместо него. Понадеялся, что меня шпана разводить поостережётся. И либо никто не придёт, либо я и впрямь добуду необычный подарок.
        Слушая Севку как бы со стороны, я не уставал изумляться собственной дурости. Очевидно же, что это банальный развод! А если и нет - что бы мы стали делать с этим янтарём? Под матрасом прятать?
        И вроде бы взрослый человек, в армии уже отслужил. А ума - как у школьника!
        - Слушай, а деньги? - вспомнил Севка. - Деньги целы?
        - Извини, денег тоже нет.
        Я пожал плечами. Понятно же, что по голове меня стукнули не просто из любви к искусству. Нападавшими двигало вполне понятное желание поживиться за счёт заезжего идиота.
        - А сколько денег было?
        - Тридцать рублей, - грустно ответил Севка. - Мы по десятке скинулись.
        - Я же говорила, чтобы вы ничего не выдумывали! - упрекнула его Оля. - Всё ты, Севка! Саша, покажи голову!
        Несмотря на мои протесты, Оля сняла с меня шляпу.
        - Ну, ничего себе! Тебе надо немедленно показаться врачу - тут такая ссадина!
        - Да не надо, - отмахнулся я и поморщился.
        Голова, всё-таки, болела.
        - А куда мы идём? - спросил я своих неожиданно обретённых товарищей.
        - Как куда? - удивился Севка. - В «казарму», конечно! Ох, Михалыч тебе и выдаст!
        Я даже остановился - так ясно вспомнил Валерия Михайловича Строгова, руководителя нашей экспедиции.
        Совершенно седой в свои сорок три года, он всегда ходил в военной форме без знаков различия. В войну Валерий Михайлович потерял всю семью. Четырнадцатилетним пацаном прибился к партизанам в Белоруссии, попал в окружение. Чудом выжил и выбрался к своим. Немного подлечился и стал снова проситься на фронт, но не успел. Война закончилась.
        Историю своей жизни Валерий Михайлович рассказал мне намного позже, когда я под его руководством закончил аспирантуру и успешно защитил кандидатскую.
        Казалось невероятным, что сейчас я снова увижу своего преподавателя, услышу его чёткий, хорошо поставленный голос:
        - Студент Гореликов! Где вы изволили пропадать всю ночь?
        

* * *
        Апрель 997-го года. Польша, Гнезно - Гданьск
        
        Утром Адальберт столкнулся с новой неожиданностью. Он надеялся, что Болеслав даст им хотя бы простую повозку и несколько людей в сопровождение. Но на замковом дворе епископа и Радима ждал только невысокий коренастый монах. На верёвке, которую монах носил вместо пояса, висел небольшой нож в кожаных ножнах. Монах держал под уздцы понурую гнедую лошадь, навьюченную двумя тюками.
        Едва сдерживая гнев, Адальберт оглянулся на замок. И в окне княжеских покоев увидел тень. Болеслав сквозь стекло наблюдал за их печальным отъездом.
        Неужели князь не понимает, как опасно путешествовать по Польше троим монахам? Если они погибнут, не добравшись до Пруссии - как Болеслав объяснит это Риму?
        Холод пробежал по спине Адальберта. Ясно же, что Риму нет никакого дела до опального епископа. Не станет папа из-за него ссориться с могущественным польским князем. Адальберт отвернулся от окна и посмотрел на нового спутника, которого явно приставил к нему князь.
        Монах неторопливо поклонился епископу.
        - Меня зовут Бенедикт, - негромким, но уверенным голосом сказал он. - К услугам Вашего преосвященства. Я плохо знаю дорогу до Гданьска, но надеюсь, что господь будет милостив к нам. Нам лучше поспешить, чтобы не пришлось ночевать в лесу.
        Ну, что ж... Значит, так тому и быть.
        Епископ не просто сдержал досаду на князя. Вопреки ей, он поднял руку и благословил княжеский замок. Что бы тебе не сделали - всегда отвечай добром. Эту заповедь епископ Адальберт ставил выше других.
        - Идём! - кивнул он ожидавшему Бенедикту. - Идём, Радим!
        Повешенных с виселицы уже сняли, и епископ счёл это хорошим знаком.
        Под неторопливый цокот лошадиных копыт, монахи покинули двор замка. Перешли ров по узкому мостику, и вышли на дорогу, которая вела из Гнезно к Висле и дальше, вдоль реки - к сырому морскому побережью.
        Через час быстрой ходьбы епископ согрелся. Несмотря на высокий сан, Адальберт был не ещё не стар, да и лишний вес не тяготил епископа. Адальберт, как и его брат, привыкли к монашескому житью. Бенедикт молча вёл под уздцы лошадь, которая тоже оказалась довольно выносливой животиной.
        - Насколько хорошо ты знаешь эти места? - спросил Адальберт, догнав Бенедикта.
        - Не очень хорошо, - ответил монах. - В молодости я был рыбаком, но жил далеко к западу отсюда.
        - Можешь называть меня братом Адальбертом, - сказал епископ. - Перед Богом все равны, а тем более - в пути. Расскажи - как ты стал монахом?
        - Очень просто, - пожав плечами, ответил Бенедикт. - Я родом из небольшой рыбацкой деревушки под Щецином. Польские войска напали на нашу деревню. Многих убили, кое-кому удалось спастись. Меня тяжело ранили - пробили стрелой руку и полоснули саблей по спине. Хорошо, что лезвие прошло вскользь по рёбрам. Я бы умер от потери крови, но на моё счастье меня выходил монах, который пришёл вместе с войском. Он был из монастыря в Гнезно. Перевёз меня на монастырский двор, крестил. Братья ухаживали за мной, пока я не поправился. Выздоровев, я остался при монастыре, чтобы работой отблагодарить братьев за спасение. Да так и прижился. Меня обучили латыни, одно время даже книги переписывал.
        - Хорошая история, - выслушав, кивнул епископ. - Разными путями приходят люди к служению Христу. Давно это было?
        - Двадцать лет тому назад, - ответил Бенедикт.
        - А что ты скажешь о пути, который предстоит нам?
        Бенедикт снова пожал плечами.
        - Городов нам больше не встретится. Только деревушки, в основном - вдоль реки. Если повезёт - найдём ночлег в крестьянских домах. Сожалею, что Вашему преосвященству приходится путешествовать в таких условиях.
        Адальберт только усмехнулся, вспомнив степи восточной Венгрии. Там люди жили в войлочных юртах, которые легко разбирать и перевозить на новое место. А питались лошадиным молоком и сырым мясом.
        Ох, как туго тогда пришлось Адальберту. Если бы не медный котелок, и не мешок ячменя, который они захватили в дорогу - не выжил бы епископ на одном кислом молоке. А с ячменной кашей и божьей помощью - не только выжил, но и склонил кочевников к христианству.
        - Ничего, - ответил Адальберт Бенедикту. - И в крестьянском доме есть место теплу и богу.
        Вдоль дороги тянулись кое-как распаханные поля, которые перемежались редкими перелесками. Ближе к вечеру на одном из полей монахи увидели странную картину.
        Две женщины - старая и молодая - впряглись в деревянный плуг и тащили его, изо всех сил упираясь босыми ногами в тяжёлую сырую землю. За ручками плуга шли двое подростков. Изо всех сил наваливаясь на рукояти, они старались не дать суковатому лемеху выскочить из борозды. Получалось у подростков плохо - даже вдвоём они не дотягивали до веса взрослого мужчины.
        Увидев монахов, женщины бросили плуг и упали на колени. Утирая пот со лба, Адальберт благословил женщин и стал расспрашивать. Оказалось, что их мужики сгинули на последней междоусобной войне, которую князь Болеслав вёл против своей мачехи и сводных братьев. Лошади пропали там же, а сеять надо, иначе ребятишки помрут с голоду. Вот женщины и впряглись в плуг.
        - Зерно-то у вас есть? - спросил Адальберт.
        Оказалось, что зерно есть. Хватит и на посев, и прокормиться до нового урожая, особенно если мешать ячмень с толчёной сосновой корой.
        - Бог милостив, - сказал Адальберт и, взглянув, на темнеющее небо, решил остановиться на ночлег у этих женщин. По крайней мере, с их стороны можно было не опасаться нападения.
        Оказалось, что обе семьи ютились в землянках, возле кое-как сложенных дымных очагов. На раскалённых камнях пекли лепёшки из грубо растолчённого зерна - муки не было. До мельницы ехать далеко, и везти зерно не на чем. И платить за помол - тоже нечем.
        Молча приняв из рук старухи лепёшку, Адальберт невозмутимо откусил её и поблагодарил хозяйку. А затем велел Бенедикту развязать тюки и достать взятые в дорогу сыр и вяленую рыбу.
        После ужина женщины с ребятишками ушли в другую землянку. Адальберту Бенедикт постелил на единственной лавке. Радим улёгся на земляном полу, бросив вытертую волчью шкуру поближе к тёплым камням очага. А сам Бенедикт отправился ночевать на улицу, чтобы лихие люди или волки не оставили путников без лошади.
        Ночью Адальберт то и дело просыпался. Его будили холод, храп лошади за тонкой кровлей землянки и собственные беспокойные мысли. Рано утром он поднялся с лавки и вышел на улицу. Вдвоём с Бенедиктом они впрягли лошадь в плуг и молча принялись пахать сырое поле, которое вчера не допахали женщины с ребятишками. Бились почти весь день, а когда закончили, оказалось, что трогаться в путь сегодня уже не имеет смысла. Так монахи снова заночевали в землянке, где с потолка падали на лицо кусочки высохшей сосновой коры.
        - Тяжело живёт народ, - сказал Бенедикт, когда на следующее утро они вышли в путь.
        Радим вчера тоже не сидел без дела. Пока Адальберт с Бенедиктом пахали, он натаскал бабам хвороста и нарубил дров. Хоть небольшая, а помощь.
        - Ну, ничего, - добавил коренастый монах, словно утешая кого-то. - Лето выживут на грибах и ягодах. А там и новый хлеб будет. Только бы обошлось без войны.
        Войны боялись все. Война - это сожжённые деревни, вытоптанные поля и убитые или угнанные в рабство мужчины. Война - это голод и болезни, которые беспощадно добивают тех, кому повезло не получить стрелу в грудь или удар саблей.
        Так, верста за верстой, деревня за деревней, монахи продвигались в сторону Гданьска.
        На въезде в Гданьск им попалась единственная в округе корчма. Эту рыбацкую деревушку князь Болеслав выбрал для строительства берегового укрепления и ещё осенью послал сюда отряд воинов во главе с воеводой. А где укрепления и воины - там, известное дело, и ремесленники. Ведь надо ковать лошадей, выделывать и чинить сбрую, мастерить наконечники для стрел. Вот и сходятся к укреплению мастера со всей округи, надеясь заработать медную, а то и серебряную монету.
        Ну, а где мастера и работники - там не обойтись и без корчмы.
        Корчма оказалась деревянным двухэтажным зданием. Задней дверью она выходила к реке, куда было очень удобно сливать помои с кухни. Передними окнами корчма смотрела на деревенскую площадь.
        На первом этаже был полутёмный, уставленный тяжёлыми столами и лавками питейный зал. На втором - пара комнат для проезжающих. В комнатах стояли дощатые кровати, и даже рукомойники имелись. А хозяин, увидев деньги, пообещал поспешить с ужином и приготовить для духовных гостей рыбу и овощи.
        Рыба оказалась мелкой морской салакой, а овощи - нестерпимо кислой передержанной в бочке капустой. Тушение только чуть приглушило кислоту, и Адальберт мрачно подумал, что изжоги не миновать. Они с Радимом сняли одну комнату на двоих, а Бенедикт решил спать в конюшне и присмотреть за лошадью.
        Адальберт запивал кислую капусту водой из грубого деревянного кубка и размышлял о предложении Бенедикта. Монах настаивал на том, что им лучше продать лошадь в Гданьске, а самим нанять или купить лодку.
        - Двигаться на восток берегом опасно, - говорил Бенедикт. - Я сегодня потолкался на рынке, расспросил людей. Говорят, что места там глухие. Много лихих людей, которые бежали от войны и налогов и теперь промышляют рыбной ловлей. Но и путников мимо себя не пропустят.
        - Может быть, здешний воевода даст нам стражников в провожатые? - с надеждой предположил Радим.
        Адальберт только покачал головой. Наверняка у воеводы мало людей, и выделять сопровождение епископу он не станет. Тем более, если осведомлён о распре Адальберта с князем Болеславом.
        - А кто будет править лодкой? - спросил Адальберт Бенедикта.
        - Я уже говорил вам, что в юности был рыбаком. С парусом обращаться умею, да и о здешних берегах кое-кого расспросил. Мы поплывём вдоль берега, а дальше начнётся песчаная коса. Возле неё здешние рыбаки уже встречали лодки пруссов, но близко не подплывали.
        Корчма гудела, наполняясь людьми. Мастеровые, натрудившись за день, торопились выпить кружку пива, чтобы развеселиться. Весело перекликались голоса, где-то в противоположном углу взвизгнула женщина.
        Адальберт передёрнул плечами. Хотел встать из-за стола и уйти в комнату, но не успел. Подвыпивший плечистый мастеровой заметил монашеские рясы. Нагло прищурился, опрокинул в себя целиком кружку пива и, пошатываясь, подошёл к столу, за которым сидели монахи.
        - Глядите, кто к нам пожаловал! - крикнул он, привлекая внимание товарищей. - Никак в нашей деревне появились монахи. А у монахов водятся деньжата, это всем известно! Может, слуги Господа угостят бедных жителей Гданьска?
        Глава 4
        Июнь 1970-го года. Балтийск, Калининградская область СССР
        
        Ох, и устроил же нам выволочку Валерий Михайлович! Мы вчетвером стояли перед ним, виновато опустив головы. А преподаватель расхаживал вдоль нашего короткого строя, заложив руки за спину.
        - Чем вы только думали? Ловить контрабандистов на живца! Гореликов, а если бы они тебя убили? Ну, хорошо - родителей у тебя нет, сам жизнью не дорожишь. Но как ты мог не подумать о товарищах? А что, если нам прикроют практику? Ты же знаешь, что Балтийск - закрытый город. Декану стоило таких трудов выбить для нас пропуска. Археологическая экспедиция!
        Эти слова Валерий Михайлович насмешливо протянул.
        - А на деле - пацаны, которые не наигрались в ковбоев! Сколько тебе лет, Гореликов?
        - Двадцать два, Валерий Михайлович! - ответил я.
        - Двадцать два! - подхватил преподаватель. - Аркадий Гайдар в твои годы полком командовал, а ты!
        - Мы хотели, как лучше, Валерий Михайлович! - насупившись, протянул Мишка.
        - Как лучше они хотели! Вот выставить бы вас отсюда к чёртовой матери, да отчислить с факультета! И вам польза будет, и другим - наука! Что у тебя с головой, Гореликов?
        - В каком смысле? - не понял я.
        - В прямом смысле, Саша! Я знаю, что она у тебя опилками набита! Но и опилки можно сотрясти. Ну-ка, покажи затылок!
        Я послушно стянул шляпу.
        Валерий Михайлович твёрдой рукой нагнул мою голову вперёд, чтобы разглядеть ссадину.
        - Хорошо приложили, ничего не скажешь! Марш в санчасть - пусть промоют и обработают ссадину! А вы, голуби, с завтрашнего дня всю неделю будете дежурить по кухне! И никаких вам раскопов, ясно? Гореликов! После санчасти присоединишься к своим друзьям! Брысь по комнатам, и чтобы я вас сегодня не видел!
        
        Нашу экспедицию разместили в здании старых немецких казарм. Длинное двухэтажное здание стояло вдоль проспекта Ленина, не выходя на него фасадом. Мы занимали недавно отремонтированные комнаты на втором этаже, куда приходилось подниматься по узкой деревянной лестнице.
        Вообще, такие комфортные условия нехарактерны для археологической экспедиции. Обычно археологи работают в поле - живут в палатках и питаются в полевой кухне. Но мы проводили раскоп прямо в городе, у северной стены старой кирхи. Поэтому и поселили нас тоже в городе.
        - Вот попали, так попали! - бросил Севка, плюхнувшись на кровать.
        Железная пружинная сетка жалобно скрипнула.
        - Сами виноваты, - рассудительно ответил Мишка.
        Он пострадал вообще без вины. Идея насчёт янтаря была Севкина, а воплощать её взялся я. Зная характер Мишки, я был уверен, что он нас отговаривал, но безуспешно. А чистить картошку на кухне теперь будет вместе со всеми.
        Дежурные по кухне в археологической экспедиции назначались на сутки, и это считалось тяжёлой повинностью. Примиряло с ней только то, что через кухню проходили все. И вдруг - целая неделя среди кастрюль и мусорных вёдер вместо раскопа!
        - Чёрт! - сказал я. - А как же Оля? Ведь у неё сегодня день рождения. А благодаря нашим стараниям, она вместо подарка тоже получила неделю дежурства по кухне.
        Севка так и подпрыгнул на кровати.
        - Ты прав, Сашка! Надо что-то придумать с подарком.
        - И не только с подарком, - ответил я. - надо и праздник устроить.
        Прожив жизнь, я точно знал - ничто так не примиряет с печальным завтра, как небольшой банкет сегодня. И если уж от кухни нам не улизнуть - надо, чтобы перед этим в жизни произошло хоть что-нибудь хорошее.
        - Где тут моя кровать? - спросил я ребят.
        - Шутишь?
        Севка недоверчиво уставился на меня.
        - Да нет, сколько можно говорить. В самом деле, память отшибло!
        - Вот твоя кровать.
        Мишка показал на аккуратно заправленную койку, которая стояла возле окна. Я подошёл к ней и вгляделся в пейзаж за стеклом.
        Точно! Этот вид отпечатался в моей памяти, словно картинка с фотографии. Зелёные кроны тополей, за ними - крыши железнодорожных вагонов на станции, а ещё дальше - высокая труба из закопчённого кирпича.
        Этот пейзаж часто всплывал в моей памяти. Даже тогда, когда я уже напрочь забыл, где его видел.
        - Куда ты уставился? - подозрительно спросил Севка.
        - Да так, - ответил я. - Ничего особенного.
        На самом деле, я смотрел на дом, который одним углом выступал из-за зеленеющих деревьев. Обыкновенный двухэтажный особняк немецкой постройки. Этих уютных домиков в Балтийске полно. После войны в них селились две, а то и три семьи. Некоторые семьи жили дружно, и сообща держали дом в порядке. Другие считали это жильё временным, а друг друга - просто случайными соседями. У таких жильцов старый дом постепенно приходил в упадок, следы которого иногда замазывались свежей краской и заклеивались обоями.
        В девяностые годы, когда Балтийск перестал быть закрытым городом, эти домики стали выкупать и расселять люди побогаче. Как раз в том доме, который был виден из окна казармы, мне довелось гостить. Его выкупил большой человек - владелец первой сети видеосалонов в Балтийске. Через знакомых он пригласил меня приехать и оценить - что из интерьера может представлять историческую ценность. Билеты и проживание хозяин оплачивал, и я решил - почему бы не слетать летом к морю?
        Вот тогда и произошла одна любопытная история...
        - Ничего особенного, - повторил я.
        Наклонился и вытащил из-под кровати свой рюкзак.
        - Вот что, орлы! Раз уж с подарком мы промахнулись - так давайте хотя бы устроим Оле праздник. У кого сколько денег осталось? Выгребайте всё, будем считать и разбираться.
        В общей сложности, у нас набралось пятьдесят два рубля с мелочью. Богаче всех оказался Мишка - у него в чистых, свёрнутых в аккуратный рулончик носках была припрятана сизая двадцатипятирублёвая бумажка. Пятнадцать рублей нашлись у меня в потайном карманчике рюкзака, который я аккуратно пришил изнутри к самому донышку. Севка насобирал двенадцать рублей.
        - Я могу родителям написать, - недовольно буркнул он. - Они вышлют.
        - Никому не надо писать, - ответил я. - Советский студент должен быть смел и находчив. Особенно, в том, что касается денег. Что-нибудь придумаем, а пока и этих хватит. Идём за Олей!
        Из-за моих приключений остаток дня у нас получился совершенно свободным. Ведь Валерий Михайлович, рассердившись, отправил нас не на раскоп, а по комнатам. Ребята вернутся ближе к вечеру, а дежурство по кухне начнётся только завтра.
        - Что ты опять придумал, Сашка? - спросил меня Мишаня. - Тебе врачу надо показаться, Валерий Михайлович велел.
        - Ерунда! - отмахнулся я. - Голова почти не болит. А день рождения важнее. Сейчас захватим Олю, зайдём в магазин и посидим где-нибудь на берегу. Есть тут укромное местечко, куда патрули не заглядывают?
        - Полно! - оживился Севка. - Ты не помнишь, что ли?
        - Главное, чтобы ты помнил, - улыбнулся я. - Погнали!
        Наобещав девушке вино, фрукты и феерический морской закат, мы без труда уговорили Олю присоединиться к нам. Думаю, она и сама пошла бы - хотя бы затем, чтобы не упускать нас из виду.
        В ближайшем продуктовом магазине нам повезло достать четыре бутылки крымского «Ркацители». На сдачу взяли четыре свердловские слойки со сладкой посыпкой и четыре плавленых сырка «Орбита» - всё по числу участников банкета.
        Севка порывался купить бутылку водки, заявляя, что вино - только для девочек. Но мы с Мишаней его остановили. Не хватало ещё вечером объясняться с Валерием Михайловичем по поводу появления в нетрезвом виде.
        - А как же фрукты? - едва сдерживая смех, спросила Оля.
        - Точно!
        Я картинно хлопнул себя по лбу.
        Вернулся в магазин, и через минуту вышел, торжественно держа в ладонях большое зелёное яблоко.
        - Вот! А теперь - к морю!
        Нашу казарму мы благоразумно обошли стороной. Дальше тропинка к морю пролегала как раз мимо того дома, который меня заинтересовал. Проходя мимо, я постарался как можно внимательнее рассмотреть его. Особенно меня интересовала одна из комнат нижнего этажа.
        Судя по состоянию облупившихся стен и давно некрашеным оконным рамам, теперешние жильцы не слишком заботились о поддержании порядка в доме. Потолок на голову не падает, и ладно!
        Мне это было только на руку.
        Мы миновали узкую полоску прибрежных сосен, хвоя которых мягко похрустывала под подошвами кед. Дальше начался мелкий белый песок, нагретый полуденным солнцем. Тропинка скользнула между дюн и вывела нас к уютной впадинке возле пляжа, поросшей диким шиповником.
        - Красота! - улыбнулся я, оглядываясь вокруг и с удовольствием втягивая в себя пахнущий морем воздух.
        - Хорошее место, - кивком подтвердил Севка, расставляя на траве бутылки «Ркацители». - Да ты же сам его и нашёл.
        - Да помню, помню, - отмахнулся я. - Но всё равно - хорошо.
        Удивительно, сколько ярких подробностей жизни ускользнуло из моей памяти за прошедшие пятьдесят лет. С мимолётной горечью я подумал, что вот так проживёшь жизнь, а вспомнить-то особенно и нечего. И не потому, что ничего важного в твоей жизни не было. А потому что память подводит, замывает воспоминания, как морские волны замывают в песок кусочки драгоценного янтаря.
        - Ты чего загрустил, Саша? - с улыбкой спросила меня Оля.
        Улыбка у неё была потрясающая - задорная, открытая. Когда Оля улыбалась, на щеках и подбородке у неё появлялись милые ямочки. Открытые загорелые руки и крепкая сформировавшаяся грудь под тонкой тканью футболки дополняли приятное впечатление.
        - Да так, - ответил я, улыбаясь в ответ. - Ну, наливайте, что ли! С днём рождения, Оля!
        Мы выпили кисловатое вино из заботливо прихваченных с собою кружек. Мишаня достал из кармана складной нож и нарезал яблоко на множество тонких долек. Потом развернул и порезал два плавленых сырка.
        - Хорошо сидим! - подытожил я. - Давайте по второй.
        Мы снова разлили вино по кружкам. Мишаня заботливо отложил пустую бутылку в сторону - её можно было сдать в магазин и получить пятнадцать копеек.
        - Может, искупаемся? - предложил Севка. - Оля, ты как?
        - Я без купальника, - ответила Оля.
        - А давай голышом! - тут же загорелся Севка.
        - С ума сошёл, обормот? - возмутилась Оля.
        Насколько я понял, отношения у моих друзей складывались непросто. Севка изо всех сил ухаживал за Олей, но она отвечала ему только дружеским участием. Бедный Севка!
        Вот что, - сказал я. - Вы посидите, а мне нужно ненадолго отлучиться.
        - Куда? - немедленно подскочил Севка. - Я с тобой.
        - Не надо, я быстро, - ответил я. - Через десять минут вернусь.
        - Только не влипни там ни во что без нас!
        - Постараюсь, - улыбнулся я.
        Я поднялся по тропинке между дюн, снова прошёл в прохладной тени кривых сосен и вышел к тому самому немецкому дому. На верёвке возле крыльца сушилось бельё - детское, мужское и женское вперемешку. Я подошёл к двери и осторожно потянул на себя фанерную створку.
        

* * *
        Апрель 997-го года, Гданьск
        
        Взмахнув руками, мастеровой опрокинул кубок. Вода выплеснулась прямо на рясу Адальберта. И тут с места вскочил Бенедикт.
        Одним ударом в ухо он свалил мастерового на пол.
        Корчма угрожающе загудела. Потные плечистые люди с перекошенными лицами обступили стол епископа.
        - Монахи наших бьют! - заорал кто-то.
        В воздухе замелькали сжатые кулаки.
        - Стоять! - бешено выкрикнул Бенедикт.
        Глаза его горели сумасшедшим огнём, на лбу вспухла толстая жила.
        - Стоять! - повторил он. - Вы на кого лаете, псы?! Это пражский епископ Адальберт! На виселицу захотели?
        Быстрым движением Бенедикт выхватил нож и повёл лезвием перед собой.
        Адальберт с Радимом тоже вскочили на ноги.
        Сейчас эта толпа нас разорвёт, подумал епископ. Вот и судьба, Господи - невредимым пройти среди язычников и погибнуть от рук христиан.
        - Да нам по..., что там за епископ! - пьяно крикнул рыбак, пропахший солью и рыбой. - Много вас, кровососов, развелось!
        Под ногами толпы ворочался мастеровой. Вот он ухватился рукой за столешницу. Сейчас встанет - и всё, тут-то им и конец!
        Дверь корчмы распахнулась, со всего размаху ударив о стену. Вбежали какие-то люди с плётками, с оружием наголо. Расшвыривая мастеровых по сторонам, они быстро расчистили себе дорогу к столу, возле которого стоял епископ.
        - У-у, шваль! - зло выкрикнул передний и плашмя ударил мечом по голове мастерового.
        Заливаясь кровью, мастеровой повалился обратно на грязный пол корчмы.
        Бенедикт неуловимым движением вложил нож обратно в ножны.
        - Епископ Адальберт? - требовательно спросил стражник.
        Адальберт хотел ответить, но не сумел проглотить комок, который внезапно встал в горле, и только молча кивнул.
        - Воевода хочет тебя видеть!
        В окружении стражников монахи протиснулись сквозь толпу, которая заполняла корчму. Выбравшись на улицу, епископ с облегчением вздохнул. Смерть снова посмотрела ему в лицо и отступила.
        - Как же вы без охраны в наши края? - спросил стражник, бросив саблю в ножны. - У нас народишко - ого-го! Половина - беглые, а вторая половина - вчерашние язычники. Монахов ненавидят люто!
        За что, хотел спросить Адальберт, но опять промолчал. Прожив на свете больше четырёх десятков лет, он хорошо знал, что самая горячая ненависть не нуждается в причинах. Человек ненавидит, когда ему плохо, вот и всё.
        - Идите за мной, - бросил стражник и быстро зашагал между покосившихся лачуг в сторону реки. Адальберт с Радимом поспешили следом. Позади Бенедикт тащил за повод упирающуюся лошадь.
        Возле реки, на холме возвышался бревенчатый частокол, укреплённый земляным валом. Перед валом был вырыт глубокий ров, через который небрежно перекинули дощатый мост.
        Доски моста угрожающе скрипели и прогибались.
        Стражник нетерпеливо стукнул кулаком в дощатые ворота.
        - Епископ Адальберт к воеводе! - крикнул он, задрав бородатое лицо.
        Ворота, скрипя, отворились.
        
        Воевода жил в простом бревенчатом доме. Толстые венцы и узкие - в одно бревно - окна говорили о том, что дом строился с расчётом на оборону. Кроме дома воеводы на дворе небольшой крепости стояли конюшни и большая изба для дружины.
        - Кой леший понёс вас в эту корчму? - сердито спросил воевода, глядя на Адальберта из-под нависших бровей. - Убили бы вас там, а мне отвечать перед князем!
        Он сердито стукнул кулаком по столу.
        - Настуся! Подай еды и пива!
        В комнату вбежала молодая девка. Не глядя в лицо гостям, быстро уставила дубовый стол тарелками с жареной рыбой и мясом, принесла большой глиняный кувшин с пивом и молча исчезла.
        - Садитесь, - пригласил воевода гостей.
        - Благодарю, - ответил Адальберт. - Мы успели перекусить в корчме.
        Воевода скривился.
        - Гнилой капусты, поди, наелись? Ну, дело ваше. Рассказывайте - зачем пожаловали?
        - Святой престол решил направить меня с миссией к пруссам в надежде привести язычников к истинной вере, - неторопливо ответил Адальберт.
        Брови воеводы удивлённо поползли вверх. Он крепко сжал губы - видно вертелось на языке крепкое слово.
        - И что же - так втроём и пойдёте?
        - Мы хотели попросить у тебя воинов в сопровождение, - вмешался молчавший до сих пор Радим.
        - Воинов? На верную погибель? Да пруссы с вами и разговаривать не станут. Нашпигуют стрелами, как зайцев, обдерут донага и бросят в лесу. Нет, святые отцы, не взыщите! Хотите сами идти на смерть - воля ваша. А воины мне здесь нужны. Мне ещё налоги и корма собирать для князя. Крепость строить. Князь Болеслав решил крепко опереться на море.
        - А нельзя ли достать лодку? - спросил Бенедикт. - На лодке мы могли бы миновать пограничные места и выплыть прямо к пруссам, а уж там - как бог даст!
        - Лодку?
        Воевода задумчиво почесал косматую бороду.
        - У меня лодок нет - не обзавелись ещё. А отбирать у рыбаков - это опять смута будет.
        - Мы бы купили лодку, - сказал Адальберт. - И продали лошадь.
        - Вот как? Ну, это дело другое.
        Воевода повернулся к двери.
        - Гневко!
        В избу протиснулся тот самый дружинник, который увёл монахов из корчмы.
        - Посмотри - что за лошадь у монахов. Купим её. А святым отцам помоги достать лодку.
        - Я разберусь! - быстро сказал Бенедикт Адальберту.
        Вместе с Гневко он вышел за дверь.
        Адальберт задумчиво посмотрел ему вслед. До сих пор он не мог понять - что за человек Бенедикт. Ясно, что приставлен он князем Болеславом, и приставлен неспроста. Наверняка станет выведывать, сколько войск у пруссов, какие у них крепости.
        С другой стороны, в дороге от Бенедикта была только польза. Но если пруссы признают в них шпионов - смерти не миновать.
        Про себя Адальберт решил откровенно поговорить с Бенедиктом и просить не ставить их миссию под угрозу.
        - Ну, вот что! - сказал воевода, хлопнув ладонью по лавке. - Заночуете у меня. Завтра или послезавтра будет вам лодка.
        
        Лодка нашлась к утру.
        Епископ проснулся от того, что Бенедикт осторожно тряс его за плечо.
        - Ваше преосвященство! Брат Адальберт!
        - Что?
        Адальберт открыл глаза.
        - Есть лодка! Хорошая, крепкая. Только нам бы надо отправляться без промедления. В деревне неспокойно.
        - Что случилось?
        - Местные прознали, что мы плывём к пруссам. Ну и баламутят. Говорят, что пруссы не потерпят вмешательства и ответят набегом. Мы с Гневко оставили у лодки стражников, а воевода велел скорее грузить припасы и отправляться. Опасается, что не утихомирит людей.
        Только этого не хватало!
        Адальберт откинул овчинное одеяло, под которым проспал всю ночь. Рывком поднялся с лавки. Бенедикт сунул ему в руки кубок с водой.
        - Завтракать некогда, надо сейчас отплывать. Здесь недалеко. Даст Бог, к вечеру доберёмся до пруссов, а уж там...
        Он не договорил и махнул рукой.
        Адальберт сделал несколько глотков. Вода была свежая - видно, из колодца, а не из реки. Передал кубок Радиму.
        - Идём, брат!
        Во дворе крепости их ждал Гневко с тремя дружинниками.
        - Готовы, святые отцы? Ну, вот и ладно. Припасы ваши уже в лодке, вещи тоже. Воевода велел положить вам куль зерна, сушёной рыбы и бочонок пива. С голоду не пропадёте.
        Сейчас, утром, Адальберт увидел, что крепость стоит не просто на холме, а на мысу, который образует изгиб реки. Здесь Висла делала крутой поворот, а за поворотом открывалось устье и бесконечная морская даль.
        У епископа защемило сердце. Выйти на утлой лодчонке в эту неизвестность?
        Укрепи меня, Господи, мысленно взмолился Адальберт. Укрепи и дай сил совершить предначертанное!
        
        Широкая лодка была надёжно привязана к деревянному причалу. Полотняный парус на мачте лениво хлопал под порывами утреннего ветра. На дне лодки громоздилась поклажа, укрытая шкурами от волн и любопытных глаз.
        - Ну, с Богом! - сказал им Гневко.
        Он отвязал верёвку от столба и ногой оттолкнул лодку от причала.
        Бенедикт сел на кормовое весло. Подтянув угол паруса, поймал им ветер, и лодка, набирая ход, пошла к выходу из устья - прямо в открытое море.
        Адальберт взглянул на Радима.
        Брат сидел на носу лодки, закрыв глаза, и перебирал деревянные чётки. Губы его беззвучно шептали какую-то молитву.
        Ветер был несильный, но устойчивый. Лодка иногда хлопала дощатым днищем по невысоким серым волнам. Гудели туго натянутые снасти. Парус то заслонял безбрежную морскую даль, то снова открывал её взгляду епископа.
        - Ничего! - улыбаясь, крикнул Адальберту Бенедикт. - Хорошая лодка! Сейчас выйдем из устья и пойдём вдоль берега.
        Адальберт хотел попросить, чтобы монах не уводил лодку далеко в море. Но тут же ему стало стыдно за свою слабость. Да и что толку в близости берега, если плавать Адальберт не умеет? Он всегда считал, что истинная сила человека не в крепости тела, а в крепости душевной.
        Впрочем, Бенедикт, словно услышал безмолвную просьбу епископа. Едва выйдя из устья, он налёг на кормовое весло. Парус захлопал, и лодка медленно повернула направо, пошла вдоль низкого берега, густо заросшего тощими невысокими соснами.
        - Можно пока перекусить! - снова крикнул Бенедикт Адальберту. - Даже если ветер не стихнет - плыть нам часов десять. А то и больше.
        Десять часов сидеть, умирая от страха перед пучиной, Адальберт не собирался. Он наклонился, распутал верёвки, которые стягивали поклажу. Развязал холщовый мешок и достал из него ячменную лепёшку и три сушёные рыбины. Рыбины были жёсткими, словно подошва. На серых боках выступали кристаллики соли. После такой еды захочется пить.
        Адальберт снова пошарил в мешке и с облегчением достал кожаный мех, полный воды.
        При крайности он мог бы выпить и пива, но не хотел гневить Господа без нужды.
        Адальберт разломил лепёшку на три части и вместе с рыбой протянул братьям. Тщательно прожевал невкусную еду, проглотил и развязал ремешок, который стягивал горло меха. Пить хотелось сильно, но Адальберт сделал всего три глотка и протянул воду Бенедикту. Тот жадно припал к меху. Адальберт видел, как ходит вверх и вниз кадык монаха. Наконец, Бенедикт напился и протянул мех Радиму.
        - Здесь вода не сильно солёная, - сказал он Адальберту, указывая за борт. - Река её разбавляет. При крайней нужде - можно пить, только недолго.
        Епископ только прислонился спиной к мачте, собираясь вздремнуть, как вдруг услышал резкий свист. Что-то ударило в мачту возле самой его головы, и мачта вздрогнула, завибрировала.
        - Ложись! - не своим голосом закричал Бенедикт.
        Падая на дно лодки, Адальберт успел увидеть стрелу, которая торчала из мачты.
        А от берега, в погоню за монахами отчаливала лодка, полная каких-то оборванцев, одетых в звериные шкуры. Оборванцы весело гикали и вопили, размахивая дубинами и луками.
        Глава 5
        Июнь 1970-го года. Балтийск, Калининградская область СССР
        
        За входной дверью немецкого дома оказался квадратный холл. Двери слева и справа вели в квартиры, а прямо передо мной была деревянная лестница на второй этаж, выкрашенная противной коричневой краской.
        Я повернулся к левой двери. Обитая рваным чёрным дерматином, из-под которого топорщились клочья войлока, эта дверь выглядела нищим оборванцем. Ручка бессильно обвисла на одном гвозде, вместо глазка зияла обыкновенная дырка.
        Я осторожно взялся за ручку. И в этот момент противный голос за спиной сказал:
        - О! Ещё один явился!
        Я быстро обернулся. На площадке лестницы стояла женщина в цветастом халате. Халат был небрежно запахнут и стянут пояском. На голых ногах женщины болтались стоптанные шлёпанцы, кое-как подобранные светлые волосы свисали неровными прядями. Подмышкой она держала большой алюминиевый таз.
        - Третий день ходят! - добавила женщина, неприязненно глядя на меня. - А толку? Славка пенсию давно пропил! Вчера ко мне приходил занимать. Только шиш я вам дам хоть копейку на водяру вашу, будь она проклята! Нажрётесь, обоссыте весь подъезд, а кто мыть за вами будет?
        Я застыл в растерянности. Женщина спустилась по скрипучим ступенькам и больно толкнула меня тазом.
        - Дай пройти, алкаш! Встал тут на дороге!
        С этими словами она вышла на улицу.
        Подумав пару секунд, я вышел за ней. Не глядя на меня, женщина принялась снимать с верёвки высохшее бельё и складывать его в таз. А я направился к магазину.
        - Бутылку водки, пожалуйста! - сказал я скучающей продавщице и протянул ей пятёрку. - Половинку хлеба и банку кильки в томате.
        Продавщица молча поставила на прилавок бутылку. Одним движением огромного ножа располовинила буханку хлеба и грохнула о прилавок банкой рыбных консервов.
        - Спасибо! - сказал я.
        До чего же неудобно жить в стране, где ещё не придумали полиэтиленовые пакеты! Хотя, для экологии это несомненный плюс. Но теперь любой желающий мог видеть меня на улице посреди белого дня с бутылкой водки в руках. Учитывая наличие военных патрулей, это меня совсем не радовало. Поэтому я кое-как запихал банку кильки в карман брюк, бутылку сунул за пояс и прикрыл рубашкой. А хлеб понёс просто в руках.
        Нагруженный этими припасами, я вернулся к немецкому дому. Женщины во дворе не было - то ли собрала всё бельё, то ли сейчас вернётся за второй порцией.
        Судя по тому, что кое-какое тряпьё ещё болталось на верёвке, правдоподобнее был второй вариант. Поэтому я быстро прошмыгнул в подъезд. Стучать в оборванную дверь не стал, просто осторожно потянул её на себя за болтающуюся ручку. Дверь послушно открылась. Я прошёл внутрь и прикрыл за собой створку.
        В полутёмной квартире воняло грязными носками, застарелым табачным дымом, немытым телом и ещё чем-то прокисшим. Запах был такой силы, что меня чуть не вытошнило на потемневшие от грязи деревянные половицы. В глубине квартиры - видно, в туалете - журчала струйка воды.
        Я постоял, привыкая к вони, а потом прошёл тёмным коридором к двери, ведущей в комнату.
        Хозяин квартиры отдыхал. Раскинув руки, он в одежде лежал на широкой двуспальной кровати и похрапывал. Постельного белья на кровати не было. Полосатый матрац украшали жёлтые пятна.
        Под исцарапанным полированным столом при каждом шаге позвякивала батарея пустых бутылок. Видно, недавно в квартире был грандиозный загул, после которого хозяин ещё не успел сдать стеклотару. Стол был застелен газетой, на которой стояли два стакана и консервная банка, полная окурков. Рядом с этой импровизированной пепельницей лежала ссохшаяся хлебная горбушка, начатая пачка «Беломорканала» и стояла тарелка с остатками присохших макарон.
        Я вытащил бутылку из-за пояса и поставил её на стол. На чистый край газеты положил хлеб, рядом - банку кильки. Ещё раз посмотрел на мирно спящего хозяина квартиры и повернулся к окну.
        Меня интересовал подоконник.
        Очевидно, хозяин квартиры использовал его как полку для мелочей. Помимо горшка с давно засохшей бегонией, на широком подоконнике громоздились стопки старых газет, лежал рваный носок, очки с одним стеклом, связка самых разных ключей, ещё одна банка с окурками и пустая стеклянная банка с мутными разводами внутри.
        Под батареей я заметил деревянный плотницкий ящик. Из него в разные стороны торчали напильники, гаечные ключи и отвёртки. Странно, что хозяин до сих пор не пропил это богатство. Хотя, возможно, он дорожил инструментом, как памятью о прошлой трезвой жизни?
        Я отодвинул в сторону газеты. Подоконник был сделан из двух толстых досок. Концы досок надёжно вделаны в кирпичную кладку стен, продольная щель залита белой краской.
        Я присмотрелся к краю наружной доски и не сразу, но увидел то, что ожидал. Тонкую, тщательно залитую краской щель старого пропила у самой стены. Если бы я не знал, что он должен здесь быть, ни за что бы не заметил - настолько неровно лежала краска на старом дереве.
        Второй пропил ожидаемо обнаружился на противоположном конце подоконника.
        Я ухватился руками за толстую доску и осторожно потянул её вверх. Доска даже не шелохнулась. Чёрт! Здесь монтировка нужна, не иначе!
        Храп за спиной внезапно стих. Хриплый голос спросил:
        - Митька, ты?
        Я обернулся. Проснувшийся хозяин квартиры смотрел на меня широко раскрытыми мутными глазами.
        - Митька! Приехал? А я тут это... отдохнуть прилёг маленько. Сейчас!
        Алкаш сел на кровати и спустил на пол тощие ноги в вытянутых спортивках.
        - Щас, Митька, погоди! В себя приду.
        - Здравствуй, дядя Слава! - сказал я, делая шаг к нему.
        - Ты кто? - недоумённо спросил алкаш. - А Митька где?
        - Я его друг, - объяснил я. - Митька просил зайти, тебя проведать. Вот.
        Движением руки я показал на выложенный мною на газету натюрморт.
        - Ага. Щас!
        Алкаш помотал встрёпанной головой, пытаясь прогнать похмельную муть.
        - Слушай, плесни малёха, а? Башка гудит!
        Я оторвал с водочной бутылки пробку из плотной фольги и налил половину стакана.
        - Дядя Слава, открывашка есть у тебя? Или нож?
        - На кухне! Да давай так!
        Я протянул ему стакан. Дядя Слава принял его дрожащей рукой, пробормотал:
        - На здоровье!
        И одним махом опрокинул водку в себя.
        Я забрал у него стакан. В залежах грязной посуды на кухне отыскал устрашающего вида нож и вскрыл им банку кильки. Лежавшие ровными рядами рыбки скорбно взглянули на меня круглыми глазами.
        Прямо на газете я порезал хлеб и снова налил водку - полстакана дяде Славе, и на палец - себе. Выпили.
        - Как там Митька-то? - спросил дядя Слава. - Учится? Как уехал - так и глаз к отцу не кажет.
        - Учится, - кивнул я. - Сессию на пятёрки сдал. Их с ребятами сейчас на практику отправили в Ростов. А нас - сюда. Вот Митька и попросил меня зайти, посмотреть - как ты живёшь.
        - В Ростов? - изумился дядя Слава. - Из мореходки? А там разве море есть?
        Мда, прокололся ты, Саня!
        - Озеро там есть, - нашёлся я. - Неро. Большое озеро. Ребята на нём специальную технику испытывают. Митька хотел тебе письмо написать, но начальство запретило. Секретная практика!
        - Помнит, значит, отца! - умилился дядя Слава. По его небритой щеке скатилась одинокая мутная слеза. - Ну, наливай! За Митьку моего! Настоящего мужика я вырастил!
        Мы снова выпили. Остриём ножа я соорудил из хлеба и кильки бутерброд и протянул дяде Славе. Но тот даже не заметил. Вытащил из пачки папиросу, нашарил в кармане спортивок раздавленный спичечный коробок и закурил. Терпкий сизый дым пополз по комнате.
        - А я, видишь - совсем один! - всхлипнул дядя Слава. - Жена бросила, сука! Митька уехал. А у меня здесь - никого. Один, как собака. И уехать некуда. Некуда, понимаешь? Тебя как зовут?
        - Саня, - ответил я, рукой отгоняя от лица папиросный дым.
        - Ты - человек, Саня! И я человек! А разве люди так живут? Целыми днями один-одинёшенек, как сыч. А сыч - это разве человек? Человек - это звучит гордо! Кто сказал, а?
        - Горький.
        - Вот! Алексей Максимыч! Великий пролетарский писатель!
        Я соорудил ещё один бутерброд.
        - Ты бы поел, дядя Слава.
        - Иди на...р! - неожиданно окрысился дядя Слава и одним движением затушил окурок папиросы в консервной банке. - Водки налей!
        К этому моменту, наша увлекательная беседа порядком мне надоела. Всё, что мне было нужно, я узнал. Надираться в компании алкоголика не входило в мои ближайшие планы, а вонь по-прежнему резала глаза.
        - Давай сам, дядя Слава! - миролюбиво ответил я. - А я пойду.
        - Куда? Стоять, щенок! Мало я тебя порол?
        Видно, ему опять примерещилось, что я - Митька, который без памяти сбежал в мореходку от запойного папаши.
        Дядя Слава приподнялся с места. Но я, проходя мимо, легонько толкнул его в плечо, и алкаш рухнул обратно на кровать.
        На улице я с удовольствием втянул в себя свежий воздух. Несколько раз резко выдохнул, выгоняя из лёгких запах дяди Славиной квартиры.
        - Чего распыхтелся, козлина? - визгливо ошпарил сзади женский голос. - Пролез-таки? Я же тебе сказала, что у этого алкаша ничего нет! И нечего тут шастать, к моему белью пристраиваться! Только попробуй украсть - засажу тут же!
        Тётка по-прежнему была в цветастом халате и с тазом. Только на этот раз таз был полон мокрым бельём.
        Тётка пёрла на меня, как броненосец на рыбацкую лодку. Я сделал шаг в сторону.
        - Вали отсюдова! - подбодрила меня тётка. - Чтобы духу твоего здесь не было!
        И принялась развешивать на верёвке мокрое бельё.
        А я обогнул дом и по тропинке направился к ожидавшим меня друзьям. И по дороге вспомнил, что бизнесмена, у которого я гостил в Балтийске в начале девяностых, звали Дмитрием. И он вполне мог быть тем самым Митькой - законным наследником алкаша дяди Славы.
        
        - Саня! - возмущённо загудел Мишка. - Ты куда пропал?! Севка чуть всё вино без тебя не выпил!
        - А чего он ходит, неизвестно где? - подпрыгнул Севка. - Как стукнули его по башке - так и завёл какие-то тайны от друзей!
        Оля тоже взглянула на меня обиженно - как-никак, у неё был день рождения.
        Я осторожно, чтобы не уколоться шипами, отломил веточку цветущего шиповника и протянул имениннице.
        - С днём рождения, Оля!
        Севка обиженно засопел - он не догадался до такой простой вещи.
        - Спасибо, Саша!
        Оля улыбалась мне, но я смотрел не на неё.
        По пляжу, вдоль самой кромки ленивого балтийского прибоя, оставляя на мокром песке лёгкие отпечатки спортивных туфель, бежала девушка. Высокая, стройная. Её светлые волосы были коротко пострижены на затылке, и переходили в длинную косую чёлку, которую она то и дело отбрасывала назад резким движением головы.
        Щёки девушки раскраснелись, небольшая, но крепкая грудь чуть колыхалась под спортивной майкой в такт шагам. Девушка бежала легко и свободно - было видно, что бег доставляет ей удовольствие.
        За девушкой, как будто пытаясь её догнать, бежал парень чуть постарше меня. На пунцовом от напряжения лице темнели жидкие усики. Модные бакенбарды прикрывали оттопыренные уши, а тощие волосатые ноги нелепо торчали из широких шорт.
        - Светка! - задыхаясь, крикнул парень. - Подожди!
        Девушка снова отбросила чёлку назад и побежала ещё быстрее.
        - Кто это? - спросил я Мишаню.
        - Ну, ты даёшь, Саня! - удивился он. - Это же Жорик - ассистент Валерия Николаевича. Он в следующем году пятый курс заканчивает. Мы у него на раскопе работаем.
        - Да я не про Жорика спрашиваю, - рассеянно ответил я. - Кто эта девушка?
        

* * *
        Апрель 997-го года. Побережье Балтийской косы
        
        Адальберт едва успел упасть на дно лодки, как ещё одна стрела ударила в низкий борт и затрепетала прямо перед глазами поражённого епископа.
        Что это? Уже пруссы? Не может быть, чтобы язычники подобрались так близко к укреплению. Но тогда... тогда это христиане, которые посмели напасть на епископа!
        Несмотря на вчерашнее происшествие в корчме, такая возможность не укладывалась у епископа в голове. Он привык, что его сан священника вызывает определённое уважение среди людей.
        Бенедикт тоже сполз со скамейки на дно лодки и правил, держа рукоять весла в вытянутой руке.
        - Это беглые! - крикнул он прямо в лицо Адальберту. - Если догонят - не пощадят!
        Адальберт непонимающе смотрел на Бенедикта.
        - Парус! - крикнул тот. - Надо переставить парус и уходить по ветру прямо в море! Тогда не догонят!
        Держа одной рукой весло, Бенедикт нашарил какой-то канат и чуть ли не силой впихнул его в руки Адальберта.
        - Держите канат внатяг и потихоньку отпускайте! А я поверну лодку.
        Упираясь ногами в борт, Бенедикт изо всех сил потянул на себя рукоять весла. Лодка начала медленно поворачивать нос от берега.
        Адальберт почувствовал, как канат натягивается, уползает из рук.
        - Внатяг! - снова крикнул Бенедикт. - Иначе парус заполощет!
        Словно очнувшись, Адальберт вцепился в мокрую верёвку, не позволяя ей уползать слишком быстро.
        - Хорошо!
        Извиваясь змеёй вдоль борта, подполз Радим.
        - Что делать? - спросил он Бенедикта.
        Адальберт заметил, что лицо брата побелело, но держался он спокойно.
        - Снимай шкуры с поклажи! - велел Бенедикт Радиму. - Укроемся ими от стрел!
        - Разве борта не укроют?
        - Нет. Сейчас они начнут стрелять навесом!
        Словно в подтверждение этих слов, очередная стрела упала наискось сверху и пробила мех с водой. Вода потекла, заливая мешки с припасами.
        Радим силился развязать тугие узлы. Бенедикт выхватил нож и сунул ему.
        - Режь!
        Адальберт в это время боролся с тугим канатом так, словно ничего важнее на свете не было. Канат потихоньку уползал. Толстая рея поворачивалась вокруг мачты. Наконец, парус полностью распрямился и наполнился ветром. Ткань туго натянулась, приподнимая нос лодки. Вода вдоль бортов зажурчала веселее.
        - Ветер усиливается! - возбуждённо закричал Бенедикт. - Везёт! Нам везёт, святые отцы!
        Радим перерезал верёвки и стащил с поклажи укрывавшие её кожи. Одну кожу набросил сверху на Адальберта, другой укрыл Бенедикта.
        - Сам ползи на нос! - велел ему Бенедикт. - Тебя парус укроет!
        И в самом деле, широко распущенный парус полностью укрывал от стрелков переднюю часть лодки.
        Ветер, дующий с берега, доносил до ушей Адальберта крики преследователей. Слов епископ разобрать не мог, но слышал яростный, негодующий тон.
        Как же так? Неужели они не знают, чья лодка отплыла сегодня из Гданьска? И с какой важной миссией они плывут к пруссам?
        Или этим людям всё равно, кого убить - лишь бы разжиться мешком зерна, связкой вяленой рыбы и лодкой? Но люди ли они тогда?
        Бенедикт толкнул Адальберта в бок, оторвав от мыслей.
        - Крепите канат, Ваше преосвященство! Вон туда!
        Монах показал на деревянный выступ на борту.
        - Вяжите, как можно крепче! Только голову не высовывайте!
        Сам он, наоборот, приподнялся и осторожно выглянул над бортом.
        - Отстают! Видит Бог - отстают!
        Адальберт накинул верёвочную петлю на выступ. Парус наполнялся ветром, и канат дёргался в руках, словно живой.
        - Уйдём! - радостно кивнул ему Бенедикт.
        И в этот момент запоздалая стрела, которую преследователи пустили уже в отчаянии, упала с неба, пробила толстую воловью шкуру и впилась в плечо монаха. Бенедикт охнул, падая на дно лодки.
        Отпущенная им рукоять весла пошла в сторону. Парус угрожающе заполоскал.
        - Держи! - выдохнул Бенедикт и откатился к борту.
        Адальберт бросился к веслу, вцепился в него обеими руками.
        - Правь прямо в море! - простонал Бенедикт.
        По счастью, в этом не было ничего сложного. Адальберт просто держал рукоять, не позволяя ей уходить ни вправо, ни влево, а ветер делал всё остальное.
        Когда крики за кормой стихли, епископ приподнял голову и выглянул. Берег лежал сзади туманной полоской, а лодка преследователей превратилась в чёрную точку на серой морской глади.
        Только теперь Адальберт почувствовал затхлую вонь воды, которая скопилась на днище под деревянными решётками, и боль в пальцах, которые стискивали кормовое весло, и ломоту в коленях. Он встал, широко расставив ноги в качающейся лодке, и опустился на кормовую скамью.
        - Радим! Помоги Бенедикту!
        Брат на четвереньках прополз под нижним краем паруса, подполз к Бенедикту. Стрела по-прежнему торчала из левого плеча монаха.
        Радим ножом разрезал шкуру и грубую ткань пропитавшейся кровью рясы монаха.
        Слава Богу! Острый наконечник насквозь пробил мякоть руки и вышел наружу.
        - Прижми руку к телу, Бенедикт! - сказал Радим.
        Бенедикт прижал раненую руку здоровой, стиснул зубы и закрыл глаза. Радим, закусив губу, одним движением обломал древко стрелы вместе с оперением. А затем пропихнул стрелу в рану и вытащил её с обратной стороны.
        Бенедикт побледнел от боли. Кровь потекла по руке, смешиваясь с потом.
        Радим молча развязал мешок с пожитками, достал из него чистую сменную рясу. Надрезал ткань ножом и оторвал от подола широкую ленту. Хотел перевязать рану, но Бенедикт остановил его.
        - Погоди, брат! Намочи кусок тряпки в воде и приложи к ране. Соль остановит кровь и убьёт грязь.
        Это был здравый совет. Радим оторвал от ленты тряпицу, прополоскал её в забортной воде и тщательно обтёр кожу вокруг раны и саму рану. Снова прополоскал тряпицу, положил её на рану и туго прибинтовал оставшейся материей.
        Адальберт тем временем правил лодкой. Берег скрылся из вида, а вместе с ним - и лодка преследователей. Но епископ всё ещё держал курс в открытое море.
        - Надо развернуть лодку, - сказал ему Бенедикт. Он сидел, опираясь спиной на борт, и здоровой рукой вытирал со лба крупные капли пота.
        Слушаясь советов Бенедикта, Адальберт и Радим кое-как развернули лодку, и пошли вдоль невидимого берега, ориентируясь по положению солнца на небе.
        - Старайтесь править так, чтобы солнце всё время было у вас за спиной, - сказал Бенедикт. - Тогда на закате мы увидим берег.
        
        Но через три часа, когда Адальберт только-только освоился с управлением лодкой, впереди показались серые паруса.
        - Глядите! - воскликнул Радим, указывая на появившиеся на горизонте точки.
        Сердце Адальберта снова сжалось. Бенедикт приподнялся, цепляясь за борт, и вгляделся вдаль.
        - Должно быть, это рыбаки пруссов, - сказал он. - Больше тут быть некому. Убежать мы не сможем, всё равно догонят. Лучше уж плыть к ним навстречу.
        Преодолевая страх, Адальберт направил лодку прямо на паруса. Пруссы, заметив их одинокий парус, тоже пошли навстречу. Через полчаса три чужие лодки окружили монахов.
        Лодки пруссов очень напоминали их собственную лодку. Такой же широкий корпус с пологими бортами, чтобы приподниматься на волнах. Крепкие шпангоуты из еловых корней и широкие, выбеленные солью паруса. На каждом парусе красным цветом было нарисовано грубое изображение солнца.
        В лодках пруссы сидели по двое. Мокрые сети комками лежали на днище, в них посверкивала чешуёй только что пойманная рыба.
        Рыжий бородатый здоровяк, сидевший на корме одной из лодок, крикнул:
        - Кто вы и куда плывёте?
        Голос его был груб, польские слова здоровяк произносил со странным акцентом. Но понять смысл вопроса не составляло труда.
        - Я епископ, - ответил Адальберт, - а это мои спутники. Мы мирные монахи и никому не причиним вреда. Плывём к пруссам, чтобы принести им свет истинной веры.
        Лицо здоровяка перекосилось от удивления. Он поднялся с широкой кормовой скамьи, перекрестился и поклонился епископу.
        - Христиане! Как же вас сюда занесло?
        Епископ не менее удивлённо смотрел на рыжебородого здоровяка.
        - Как тебя зовут, добрый человек? Ответил он вопросом на вопрос.
        - Звать меня Эриком. Я из племени данов - это далеко к северу отсюда. Десять лет тому назад мы пошли походом на пруссов, но нам не повезло. На берегу мы попали в засаду, и были разбиты. Пруссы подобрали меня раненого после сражения. Чтобы выжить, я дал им клятву верности, и с тех пор живу среди них.
        - Скажи, Эрик! - рискнул спросить епископ. - Можем ли мы пристать к берегу и надеяться, что пруссы нас не убьют?
        Эрик взлохматил рыжую шевелюру.
        - Вообще-то, у них тут свои боги. Но я иногда молюсь Всевышнему - меня не трогают. Попытайте счастья и вы. Вообще, здешние племена благосклонно относятся к мирным путникам. Даже если им не понравятся ваши проповеди - скорее всего, вас просто проводят к границе.
        Адальберт облегчённо вздохнул. Словно невидимый тяжёлый камень свалился с его груди. До сих пор епископ опасался, что их могут убить, даже не выслушав. Но если судьба позволит ему встретиться с местным вождём - Адальберт найдёт нужные слова.
        Эрик тем временем что-то крикнул своему спутнику и другим пруссам. Подвёл свою лодку вплотную к лодке монахов и легко перепрыгнул к ним на борт. Бросил внимательный взгляд на Бенедикта.
        - У вас раненый?
        - Да, - ответил Адальберт. - Возле Гданьска за нами погнались какие-то разбойники на вёсельной лодке. Но мы сумели уйти.
        - Рана неопасная, - вмешался Бенедикт.
        Эрик покачал головой.
        - Ничего! У нас в деревне хороший знахарь. Быстро поправишься.
        Отстранив Адальберта, он подошёл к кормовому веслу. С одного взгляда разобрался в управлении парусом. Подтянул канат, шевельнул веслом, и лодка полетела по вечернему морю в сторону берега.
        Лодки пруссов скользили вслед за ними.
        Путь до берега занял около двух часов. Спасаясь от погони, Бенедикт и Адальберт увели лодку далеко в открытое море.
        Наконец, впереди показалась полоска белого песка, за которой зеленели прибрежные сосны.
        Берег приближался. Адальберт смотрел на него, с тревогой и возбуждением предвкушая встречу с неизвестным. Бросил взгляд на Радима - брат молился, перебирая чётки. Адальберт тоже прошептал про себя короткую молитву к Спасителю.
        Нос лодки мягко ткнулся в песок. Эрик спустил парус, выскочил прямо в воду и втащил лодку подальше.
        - Прибыли! - весело крикнул он Адальберту.
        Епископ тоже перелез через борт. Ноги в мягких кожаных сапогах сразу промокли, подол рясы тоже вымок. Адальберт и Радим при помощи Эрика вытащили лодку ещё дальше, чтобы её не унесло прибоем. Рядом деловито вытаскивали свои лодки пруссы.
        Казалось, на монахов никто не обращал внимания. Рыбаки принялись здесь же на берегу развешивать на длинных шестах сети на просушку, выбирая из них пойманную рыбу.
        Вдоль берега в их сторону медленно брели дети и женщины с большими корзинами. Иногда они наклонялись и что-то подбирали в прибитых волнами водорослях.
        - Что они делают? - спросил епископ Эриха, помогая Бенедикту выбраться из лодки.
        Рыжебородый здоровяк пожал плечами.
        - Собирают солнечный камень.
        - Что за камень? - удивился епископ.
        Эрик окинул взглядом берег, наклонился и что-то поднял.
        - Вот!
        На широкой ладони здоровяка лежал самородок, величиной с воробьиное яйцо. Гладкий, окатанный морскими волнами, он светился в лучах заходящего солнца мягким жёлтым светом.
        У епископа перехватило дыхание. А Бенедикт жадным взглядом смотрел на чудесный камень, принесённый морем.
        Глава 6
        Июнь 1970-го года. Балтийск, Калининградская область СССР
        
        Соломенная стружка картофельной шелухи завивалась под лезвием ножа. Ломалась и падала в подставленное ведро.
        Эта шелуха складывалась для меня в бесконечные километры.
        - Миша! Принеси, пожалуйста, воды! - распорядилась Оля.
        Мишка охотно подхватил вёдра и исчез в проёме кухонной двери.
        Водопровода в старой казарме не было, и воду приходилось носить вёдрами с колонки в квартале от здания. А теперь представьте - сколько нужно воды, чтобы накормить и напоить бригаду из пятнадцати молодых здоровых лбов, и вымыть за ними посуду? Поэтому в начале нашего дежурства Мишка был назначен Олей на должность водоноса, и отлично с этим справлялся.
        Севка вызвался помогать Оле готовить, а я взял на себя чистку картошки и прочих овощей.
        Эта монотонная работа оставляла много времени для размышлений.
        - Сева! Промой гречку! На завтрак будет гречневая каша и чай с маслом.
        Севка бухнул в десятилитровую кастрюлю сразу два килограмма гречи, налил холодной воды и стал нехотя болтать в кастрюле ладонью.
        - Ну, что ты делаешь?! - возмутилась Оля. - Возьми ложку! И промывай, как следует - чтобы вода была совершенно чистая, а не как позавчера!
        Севка обиженно фыркнул и взял ложку.
        Я дочистил картофелину и бросил её в другое ведро. Картофелина со звоном отскочила от оцинкованного дна. А через час ведро должно стать полным.
        Археология, как и любая другая работа, начинается с правильного питания. Если археолога плохо кормить - он не раскопает ничего интересного.
        Я чистил картошку и неторопливо размышлял - как буду жить эту новую, внезапно свалившуюся на меня жизнь.
        Подробности пока вырисовывались смутно. Но некоторые вещи я знал твёрдо.
        Во-первых, я не профукаю так бездарно кучу времени, копаясь в пустых могильниках на Южном Алтае.
        Во-вторых, непременно разберусь с теми нехорошими гражданами, которые убили меня в прошлой жизни. Сейчас эти граждане ещё даже не родились. Вот и отлично! Пока они не осчастливили нашу планету своим присутствием, я выясню - кто они такие, и что им нужно. И заранее приму меры самозащиты.
        И в-третьих, я ни за что не женюсь на Ленке!
        В прошлой моей жизни мы познакомились почти сразу после окончания института. Через год жили вместе в семейном общежитии для молодых специалистов и мечтали об отдельной квартире и ребёнке. Я каждое лето мотался по экспедициям в разные интересные уголки необъятной Родины, а Ленка проектировала дома, в одном из которых мы мечтали жить.
        Квартира у нас появилась только через десять лет. А ещё через год я узнал, что моя жена давным-давно завела роман со своим коллегой-строителем. Квартира при разводе осталась ей, а я ещё на двадцать лет с головой погрузился в мир истлевших костей и глиняных черепков. Пока не грянула перестройка и не выбросила меня за борт на должность смотрителя музея.
        У меня не было претензий к бывшей супруге - люди есть люди, им свойственны слабости. Но повторно наступать на те же грабли я не собирался. Всегда обожал новые, неизведанные тропы!
        Пожалуй, в этой жизни я сосредоточусь на науке. В моей молодой голове каким-то чудом уцелела куча знаний - глупо этим не воспользоваться! Сделаю карьеру, а там, глядишь, проще будет пережить смутные времена. Да и наступить на хвост сволочам, которые убили меня в прошлой жизни будет куда легче!
        - Георгий Петрович! Вы опять масло не довесили!
        Это Оля. Серьёзная и основательная девушка, которая в данный момент опять отчитывает нашего завхоза, Георгия Петровича. Он в экспедиции человек посторонний - бухгалтер на пенсии и дальний родственник ректора. Всё время норовит недовесить продукты и хоть на чём-нибудь сэкономить. Не ради злого умысла, а по старой бухгалтерской привычке.
        - А перец где? В вермишелевый суп по рецепту положен перец горошком!
        Мишаня в очередной раз притащил полные вёдра и вылил их в огромный алюминиевый бак.
        - Уфф!
        А неплохая команда у нас получается! Неторопливый, но работоспособный Мишка. Несмотря на внешность борца, он очень любит копаться в книгах. Знания даются ему нелегко - звёзд с неба Мишаня не хватает. Но берёт трудолюбием и основательным подходом.
        Вспыльчивый легкомысленный Севка. Он из тех, кто сначала сделает, а только потом подумает. Кипучая энергия так и распирает его компактное тело и остроносую голову, украшенную вечным хохолком. Севка нравится мне тем, что никогда не унывает и не опускает руки. После очередного фиаско он расстраивается на пару секунд, и тут же начинает выдумывать - что бы ещё учудить.
        Ну, а Оля...
        Оля - это рассудительность и серьёзность, помноженные на обаяние и женскую интуицию. Учится она хорошо, участвует в комсомольских делах и мечтает поехать на Камчатку. На Камчатке серьёзные археологические исследования ещё не проводились, и Оля думает, что сможет открыть там что-то интересное.
        Почему я не помню - удалось ей осуществить свою мечту, или нет? Кажется, в прошлой жизни она сразу после выпуска куда-то уехала. Севка, разумеется, увязался за ней. Так мы и потеряли друг друга из вида.
        - Сева! Куда ты смотришь? У тебя же каша горит!
        Севка с Олей бросились спасать горящую кашу. Конечно, Севка опять не долил воды и замечтался.
        - Тебя на минуту нельзя одного оставить! - возмутилась Оля.
        - Конечно, нельзя! - тут же подхватил Севка. - Олечка, не оставляй меня, пожалуйста!
        - Отстань, дурак! Ты кашу посолил?
        - Не помню. Кажется, нет.
        - Кажется?
        Оля зачерпнула ложкой немножко гречи, попробовала и выплюнула.
        - Тьфу! Куда ты столько соли бухнул, балбес! Давай скорее промывать!
        Я дочистил последнюю картофелину и бросил её в полное ведро. Залил водой, чтобы картошка не потемнела. На очереди несколько крепких луковиц и два килограмма морковки. Ну, с этим-то я быстро управлюсь!
        
        По заведённой традиции, работы на раскопах начинались сразу после раннего завтрака и продолжались до обеда. А после обеда начиналось самое приятное время.
        Обычно, перемыв гору посуды, мы отправлялись на море. До ужина ещё далеко, можно пару часов блаженно побездельничать, валяясь на мягком белом песке и глядя в морскую даль. Летнее солнце дробилось в волнах, слепило нас и заставляло щуриться. Пронзительно кричали чайки, с лёгким шумом накатывался на пляж невысокий балтийский прибой, одуряюще пахло сосновой хвоей и буйно растущим вокруг шиповником.
        В этот раз Оля осталась в казарме - готовить стенгазету для экспедиционного стенда.
        - Эх, нам бы находку какую-нибудь! - сокрушалась она. - Хоть что-то интересное.
        Это была общая печаль. Экспедиция заложила два раскопа вдоль северной стены старой кирхи, но интересных находок было мало. В основном, остатки посуды, курительные трубки немецких и ганзейских времён.
        Севка, разумеется, увязался с Олей.
        - Я буду наклеивать фотографии и писать заголовки! - пообещал он. - Знаешь, как я пишу заголовки?
        - Знаю, - ответила Оля.
        Мы с Мишаней отправились на пляж. Мишаня прихватил с собой толстую книгу с увлекательным названием «Исторический материализм», и поглядывал на неё с вожделением, поглаживая пальцами плотный корешок. Я всегда искренне восхищался такой тягой приятеля к знаниям.
        - Мишаня, неужели тебе и вправду интересно читать эту муть? - лениво спросил я.
        - Конечно! - ничуть не сомневаясь, ответил Мишаня. - Это же основы! Все общественные и исторические процессы протекают в рамках теории исторического материализма!
        - Увянь! - непочтительно фыркнул я.
        И тут мнеголову пришла светлая мысль.
        Я напряг память и нарисовал на песке круглый знак, который был на руке убивавшего меня бандита. Ту самую татуировку. Даже припомнил некоторые латинские буквы, правда, не все.
        - Погляди, - сказал я Мишане. - Ты видел когда-нибудь такое?
        Мишаня внимательно уставился на рисунок. Даже голову чуть наклонил набок.
        - Кажется, видел, - неуверенно ответил он. - Да нет, точно видел. Только не помню, где.
        - Будь другом, поищи, а? - попросил я.
        - Ладно, - согласился Мишаня. - Поищу.
        После этого он раскрыл свою книжку и нетерпеливо зашелестел страницами.
        Я прошёлся по пляжу, выискивая в полосе прибоя кусочки янтаря. Море часто выбрасывало их, особенно, если ночь была ветреной. Нашёл несколько жёлтых и коричневых крупинок величиной с ноготь большого пальца.
        Ссыпав их в карман, я свернул в сторону от моря и отыскал укромную полянку - крохотный песчаный пятачок в густых зарослях шиповника. Разделся до трусов, аккуратно сложил одежду в сторону и занялся делом.
        В прошлой жизни после сорока лет я основательно увлёкся йогой. Как правило, сорок лет - это тот самый рубеж, до которого ещё можно дотянуть на ресурсах организма. Но вот после уже приходится браться за дело самому, если не хочешь остаток жизни проползать скрюченной и пыхтящей развалиной.
        Когда я поймал себя на том, что не могу без одышки подняться на четвёртый этаж, я встревожился и стал искать - как поправить здоровье. Тут-то и подвернулась йога. Замечательная наука, для овладения которой не требуется ничего, кроме коврика и самодисциплины.
        Сегодня у меня даже коврика не было, но чем хуже мягкий тёплый песок?
        Я сделал несколько дыхательных упражнений, а потом стал неторопливо и тщательно выполнять начальный комплекс асан. Выбрал самые простые позы - ведь тело, хоть и молодое, нужно приучать к нагрузкам постепенно.
        Главное в йоге - правильная поза, баланс и дыхание. Отсчитывая вдохи и выдохи, я закончил начальный комплекс и замер в позе младенца.
        - Привет! - сказал прямо надо мной звонкий девчачий голос.
        Я неторопливо досчитал секунды, открыл глаза и поднялся. Передо мной стояла Светка.
        Видно, она только что закончила свою обычную пробежку по пляжу. Её дыхание ещё было неровным, глубоким. На щеках краснел румянец, на чистом высоком лбу выступили капельки пота.
        - Привет, - ответил я, отряхивая песок с коленок и локтей.
        - Ты что тут делаешь?
        Светка спросила это без вызова, с интересом.
        - Занимаюсь, - честно ответил я. - Индийская практика, Хатха-йога. Слышала?
        - Слышала, - недоверчиво прищурилась Светка. - Сам выдумал?
        Я пожал плечами.
        - Нет. В детдоме директор научил. Он несколько лет работал в Индии по образовательной линии, там увлёкся йогой.
        - Правда? - глаза Светки расширились.
        - Ну, да.
        - Слушай, Гореликов! А можешь показать мне несколько упражнений?
        - Конечно, - улыбнулся я. - почему бы и нет? Становись рядом, начнём с дыхания.
        Я показал Светке позу горы и объяснил, как правильно дышать.
        - А это правда, что йоги не стареют до ста лет? - спросила она.
        - Правда, - ответил я. - То есть, они, конечно, стареют. Но тело у них остаётся таким же гибким и подтянутым, как и в молодости.
        - Здорово! - воскликнула Светка.
        Встала ровно, закрыла глаза и старательно засопела.
        - Расслабь тело, - сказал я ей, глядя, рак равномерно вздымается под купальником упругая грудь. - У тебя плечи зажаты.
        Светка попыталась расслабиться и пошатнулась. Я мягко придержал её за горячее загорелое плечо.
        - Эй! Вы что тут делаете?!
        Треща кустами шиповника, к нам с озверевшим видом пробирался Светкин ухажёр Жорик.
        
        

* * *
        Апрель 997-го года. Деревня пруссов
        
        - Собирайся, епископ! Арнас хочет тебя видеть!
        С этими словами Эрик вошёл в дом, который предоставил под жильё Адальберту и его спутникам. Дом был построен в ожидании свадьбы младшего сына Эрика. Как только молодые сыграют свадьбу - они поселятся в собственном доме, хотя и на общем дворе с родителями. Таковы были обычаи пруссов.
        Адальберт торопливо прочитал короткую благодарственную молитву Спасителю. То, что вождь пруссов пожелал сразу встретиться с епископом - это, конечно, хороший знак.
        Епископ скинул дорожную рясу и достал из кожаного мешка облачение из тонкого выбеленного полотна. Надел на шею бронзовый епископский крест на длинной медной цепочке. Поверх рясы набросил длинный лёгкий плащ из беличьего меха - с моря дул холодный сырой ветер.
        - Я готов, - сказал Адальберт, стискивая в руках дорожное Евангелие в кожаном переплёте.
        Эту Евангелие, написанное на тончайшем пергамене, подарил ему наставник в Магдебурге. Его учитель тогда только-только вернулся из земель руссов, где безуспешно склонял тамошнего князя Владимира принять христианство по римскому образцу. Но Владимир предпочёл прислушаться к вероотступникам из Константинополя, у которых были давние связи с Руссией.
        - Я пойду с вами, Ваше преосвященство, - сказал Бенедикт, с трудом поднимаясь с широкой лавки.
        Вчера вечером, разместив монахов, Эрик первым делом позвал лекаря. Лекарь размотал бинты, осмотрел рану. Затем одобрительно поцокал языком и что-то сказал Эрику.
        - Он говорит - хорошо вытащили стрелу и правильно промыли рану морской водой, - перевёл Эрик. - Скоро всё заживёт.
        Лекарь достал из кожаной сумки деревянную банку с мазью. Желтоватую мазь он тщательно втёр в кожу вокруг раны, но самой раны касаться не стал. Только промыл её чистой водой, прижал пучок длинного зелёного мха и снова туго перевязал. Потом сказал Эрику ещё несколько слов.
        - Он говорит, раненому нужен покой и кислое питьё. Сейчас.
        Эрик вышел из дома. Со двора послышался его крик:
        - Заринка!
        И дальше непонятные слова на прусском. Вскоре в дом пришла жена Эрика с глиняным кувшином. В кувшине оказался кислый морс из каких-то местных ягод. Бенедикт одним духом осушил кувшин и всю ночь спал спокойно, даже почти не ворочался. И утром хотя и выглядел осунувшимся, но жара у него не было, и рука болела терпимо.
        Адальберт, который не понаслышке знал, как могут гноиться любые раны, удивился мастерству лекаря пруссов и помолился за спасение спутника.
        Вот и сейчас Бенедикт без помощи поднялся с лавки и упрямо повторил:
        - Я пойду с вами. Помогу убедить вождя.
        Адальберт бросил короткий взгляд на Эрика. Но рыжебородый великан равнодушно ждал, что решат монахи. Тогда епископ решительно кивнул:
        - Хорошо. Идём!
        Ему и самому стало легче на душе.
        
        По дороге Адальберт с удивлением разглядывал деревню пруссов. Ничего себе!
        Отправляясь в дорогу, он представлял себе дикарей, которые ютятся в лачугах из веток, или в наспех вырытых землянках и питаются чуть ли не сырой рыбой. Но всё оказалось иначе.
        Пруссы жили в небольших, но добротных деревянных домах. Селение удачно расположилось в излучине широкой реки. Здесь река делала почти полную петлю, огибая невысокий холм. У подножия этого холма и находилась деревня. Единственное не защищённое рекой место пруссы огородили крепким и высоким бревенчатым частоколом. С внутренней стороны по верху стены шёл дощатый помост для лучников. А снаружи от одной излучины реки до другой был вырыт широкий ров, превращавший холм в настоящий остров.
        Ров Адальберт видел ещё вчера, когда они только шли в деревню. Им пришлось пройти по узкому деревянному мосту, и епископ с содроганием заметил, что из мутной воды под ними торчат острые деревянные колья.
        Да, эту деревню непросто взять приступом. Благодаря удачному положению, она занимала большую площадь. Дома не теснились друг к другу, и располагались свободно, образуя семейные дворы. На вершине холма стоял дом вождя, сам по себе похожий на крепость. Перед ним, у подножия лежала торговая площадь. Сейчас она была пуста - видно, оживала только в дни приезда торговцев.
        Адальберт задумался - с кем же торгуют пруссы? Географию епископ знал весьма приблизительно, но припомнил, что к востоку отсюда живут племена огнепоклонников-жемайтов, а ещё дальше лежит та самая Руссия, которую хотел крестить его наставник.
        Воистину, христианский мир только кажется большим, пока живёшь в нём. Но стоит выйти за его пределы - и сразу понимаешь, какие огромные скопища язычников окружают оплот истинной веры. Это похоже на масляный светильник, который со всех сторон обступила ночная тьма. И долг каждого христианина заботиться о том, чтобы светильник не угас, а наоборот - разгорелся , как можно ярче. Это и его, Адальберта, долг!
        Они пересекли торговую площадь. На всякий случай, Адальберт поддерживал Бенедикта под локоть здоровой руки. Но раненый монах шагал твёрдо, хотя и не быстро.
        Сразу за торговой площадью начинался крутой подъём на холм. Здесь пруссы выстроили настоящую деревянную лестницу с низкими ступенями. Да не дощатую, а из толстых отёсанных брёвен - чтобы стояла крепко и долго.
        - Говори помедленнее, - предупредил Эрик Адальберта, - я буду переводить. И не криви душой. Вождь Арнас очень умён и увидит ложь даже без моей помощи.
        Слуге Спасителя лгать не к лицу, хотел сказать Адальберт. Но поморщился от кислого привкуса этих напыщенных слов и просто кивнул:
        - Хорошо.
        На вершине холма их ждал ещё один частокол, а в нём - крепкие деревянные ворота. Впрочем, ворота были открыты настежь, и воинов возле них не было. Видно, укрепление строилось только на случай нападения врагов, а собственных подданных вождь пруссов не опасался. Так решил Адальберт.
        Эрик подтвердил догадку епископа.
        - Пруссы - свободные люди, и сами выбирают себе вождей. Точнее, не так. Вождём становится сын вождя. Но только если его одобрит народ.
        
        Миновав ворота, монахи в сопровождении Эрика вошли в большой бревенчатый дом. Низкий, основательный, с крышей, покрытой зеленеющим дёрном - он напоминал прямоугольный камень, вросший в вершину холма.
        В большом зале жарко горел очаг. На вертеле над огнём жарилась целая свиная туша. Посреди зала стоял длинный деревянный стол, окружённый деревянными лавками. На лавках сидели приближённые вождя, а сам Арнас сидел во главе стола в крепком деревянном кресле.
        Лицом вождь напоминал простого крестьянина - нос картошкой, высокий лоб под длинными прядями седеющих волос, крепкий подбородок, заросший коротко подстриженной бородой. Умные прищуренные глаза вождя внимательно смотрели на епископа.
        Эрик, войдя в зал, поклонился. Но не вождю, а сразу всем собравшимся. Собравшиеся ответили кивками и гулом голосов. Впрочем, гул стих сразу, стоило заговорить вождю. Затем Эрик сделал шаг в сторону, освобождая дорогу епископу.
        Вождь внимательно посмотрел на Адальберта.
        - Как тебя зовут? - звучным голосом спросил Арнас. - Откуда и зачем ты прибыл к нам?
        Эрик негромко перевёл слова вождя.
        Адальберт крепче сжал в ладонях Евангелие.
        - Меня зовут Адальберт, - ответил он. - Я епископ Пражский. Прибыл из Польши, чтобы принести в ваши сердца свет истинной веры.
        Внимательно слушавшие перевод Эрика пруссы снова загудели, удивлённо и недовольно. Но Арнас движением руки остановил их.
        - Это мой спутник Бенедикт, - продолжил Адальберт. - Его ранили разбойники, и ему трудно стоять на ногах. Позвольте ему присесть.
        Выслушав перевод, вождь коротко взглянул на светловолосого юношу, который стоял возле него. Юноша быстро вышел и вернулся, неся в руках два деревянных табурета. Один он поставил возле Бенедикта, другой предложил Адальберту.
        Бенедикт устало опустился на табурет. Адальберт остался стоять, а юноша вернулся на своё место возле вождя.
        Слуга, подумал Адальберт. Но затем увидел, как свободно держится юноша, и изменил своё мнение.
        Сын.
        - Ты голоден, Адальберт? - спросил вождь. - Боги, в которых верим мы, велят нам кормить всех голодных. Хочешь мяса и пива? Садись к столу и поешь.
        - Спасибо.
        Адальберт чуть наклонил голову.
        - Я редко ем мясо и не пью хмельного. Но если у вас найдутся овощи и вода - они вполне подойдут.
        Пруссы снова удивлённо зашумели.
        - Овощи сейчас приготовят, - ответил вождь и снова кивнул сыну. - А пока, Адальберт, расскажи о своём боге, раз уж он заставил тебя проделать такой трудный и долгий путь.
        Вождь помолчал, задумчиво постукивая пальцами по столу.
        - Я слышал, что этот бог слаб. Он позволил распять себя на кресте и ничего не сделал своим палачам. Это так?
        Адальберт почувствовал возмущение. Какой-то язычник так непочтительно отзывается о Спасителе! Но епископ одёрнул себя.
        - Нет, не так, - ответил он, стараясь говорить спокойно. - Христос не тронул палачей не потому, что он слаб, а потому, что он милостив. И дал им время осознать свой грех.
        - Но и своих сторонников он не защитил. Сколько их погибло, скитаясь по свету?
        Да, этот Арнас - умный человек, внутренне согласился Адальберт с Эриком. Подумать только - в такой глуши он не просто слышал о Христе, но и может спорить с ним, епископом Пражским.
        - Пруссы сильны и свободны, - продолжал Арнас. - У нас много племён, и все мы живём в мире между собой. Торгуем друг с другом и дальними землями. Приносим жертвы своим богам, и боги не оставляют нас милостью. Зачем нам менять свою веру?
        Адальберт на мгновение задумался, подбирая слова.
        - Как Христос собирал возле себя апостолов, так святой отец в Риме собирает вокруг себя самых могущественных вождей и королей, - наконец, ответил он. - Наша церковь хочет, чтобы все люди жили единой счастливой семьёй под властью Спасителя. Пруссы могли бы стать достойными членами этой семьи и навеки спасти свои души и души своих детей.
        В зал бесшумно вошли женщины. У одной в руках были тарелки с дымящейся ячменной кашей, у другой - глиняный кувшин. Женщины поставили еду на край стола.
        - Садись, Адальберт, - пригласил вождь епископа. - Поешь. Сейчас мы все поедим, а потом продолжим нашу беседу.
        Это было кстати - от волнения ноги почти не держали епископа. Он придвинул табурет к столу. Ноздри уловили аромат горячей каши с маслом и поневоле затрепетали от нетерпения. Но Адальберт сдержал себя и повернулся к Бенедикту, чтобы помочь ему придвинуться к столу.
        И вовремя! Епископ увидел, как Бенедикт побледнел. Глаза монаха закатились, он обмяк и бессильно сполз с табурета на пол.
        Адальберт бросился к спутнику.
        - Воды! - закричал он. - Дайте воды!
        Глава 7
        Июнь 1970-го года. Балтийск, Калининградская область СССР
        
        - Гореликов! Что у тебя с лицом?
        Валерий Михайлович, плотно сжав губы, смотрел мне прямо в глаза.
        - Упал, - мрачно ответил я, стараясь не замечать свой распухший нос, который маячил прямо перед глазами.
        Удивительное дело! Наши глаза так устроены, что свой нос мы напрочь не замечаем. До тех пор, пока он нормальных размеров. Но стоит только ему распухнуть - и тут же он прямо половину обзора загораживает!
        - А Митин тоже упал? - язвительно поинтересовался Валерий Михайлович.
        Митин - это Жорик. Длиннорукому падле удалось-таки дотянуться до моей физиономии! Да ещё и попал-то как удачно - прямо по шнобелю. Ну, ничего! Я ему глаз подбил и ухо. Пусть тоже походит красавчиком!
        - Не знаю, Валерий Михайлович! - прогнусавил я. - Наверное, тоже упал.
        - Что ж вы так плохо на ногах-то стоите, археологи? - уже успокаиваясь, спросил Валерий Михайлович.
        Его беспокойство можно было понять. Признайся хоть один из нас в драке - это ЧП. Пришлось бы устраивать показательный разбор, и тогда по шапке прилетело бы всем. И виновникам, и комсомольскому активу, и руководителю экспедиции. А так - упали парни, и упали.
        - А ты, Гореликов, у нас вообще уникум! - снова вспыхнул Валерий Михайлович. - То на тебя бандиты нападают. То падаешь на ровном месте! А дальше что будет?
        На этот вопрос я благоразумно не стал отвечать. Чувствовал, что Валерий Михайлович задал его не мне, а так, вообще.
        Да и не знал я, что будет дальше. Жорик - злопамятный гад. И после того, как он увидел меня со Светкой, от него можно ожидать любого подвоха.
        Да, и наплевать! Во-первых, Светка мне нравилась. Она вообще многим нравилась - симпатичная девчонка. Во-вторых, мы просто йогой занимались. А в-третьих - не фиг Жорику указывать мне, куда идти и что там делать! Без него разберусь.
        - Я смотрю, вы на кухне хорошо отдохнули! - подытожил Валерий Михайлович. - Сил набрались. Хватит! Завтра пойдёте на раскоп.
        - Спасибо, Валерий Михайлович! - искренне ответил я.
        - Руководить вами будет Митин, - ехидно добавил Валерий Михайлович. - Вы же с ним точно не ссорились? Вот! Он будет за тобой приглядывать, чтобы ты не падал, а ты - за ним. Идиоты должны держаться вместе - так меньше опасности для окружающих.
        - Валерий Михайлович! - возмутился я.
        Но Строгов не дал мне договорить.
        - Всё, точка! Завтра утром жду вас на раскопе. Свободен, дон Жуан!
        
        Этот разговор происходил сразу после обеда. Так что, выйдя из кабинета Валерия Михайловича, я прямиком отправился на море. Ребята увязались за мной.
        - Саня, что делать будем? - хлопнул меня по плечу Севка. - Может, по «яблочку»?
        «Яблочком» у нас называлось фруктовое вино, которое продавалось во всех магазинах Балтийска. Стоило оно один рубль тридцать копеек и пользовалось популярностью из-за своей крепости и дешевизны. Но на жаре так ударяло в голову, что ноги становились ватными.
        - Не хочу.
        Я осторожно помотал головой.
        - Нос болит.
        На самом деле, нос у меня болел не так уж сильно. Но вот пить я решил поменьше - не хватало ещё распустить язык под воздействием алкоголя. И кроме того, я хотел увидеться со Светкой.
        Не факт, что после вчерашней драки она придёт заниматься. Но если придёт - я должен быть на месте. Это я решил крепко.
        - Ну, как хочешь, - махнул рукой Севка. - А мы с Мишаней пробежимся до магазина. Идём, Мишаня?
        - Да я тоже не хочу, - проворчал Мишаня. - Книжка интересная.
        - Ты что - мне не друг, что ли? - мгновенно обиделся Севка. - Знаешь же, что у меня денег нет.
        - Ладно, идём!
        Мишаня с Севкой направились в сторону магазина, а я пошёл на ту самую укромную полянку, где вчера произошла эпичная битва с Жориком.
        Не успел я размяться, как кусты шиповника раздвинулись, и на полянке появилась Светка. Она с интересом смотрела на меня.
        - Ты как? - сочувственно спросила она.
        - Нормально.
        Я попытался улыбнуться.
        - Заниматься будешь?
        - Конечно! А Жорик больше не придёт. Я сказала ему, чтобы он отстал от тебя. И от меня. Иначе я пожалуюсь Валерию Михайловичу.
        Ага, как же! Отстанет он! Жорик - это клещ, которого можно выдрать, только открутив ему голову. Нет, сюда он, пожалуй, и вправду не придёт. Но пот гадости исподтишка будет делать непременно.
        Ну, и чёрт с ним!
        Я махнул рукой и сказал Светке:
        - Давай заниматься.
        Мы вместе размялись, стараясь равномерно дышать. А потом я показал ей комплекс упражнений для начинающих.
        - Что-то очень легко, - подозрительно сказала Светка.
        - Потому что йога - это не физические упражнения, - объяснил я. - Йога регулирует внутренние процессы организма. И чтобы это происходило быстрее, надо не просто удерживать правильную позу, но и правильно дышать, и правильно думать.
        - А правильно думать - это как? - заинтересовалась Светка.
        - По-разному. Но вначале лучше стараться вообще ни о чём не думать. Попытаться остановить мысли и просто существовать.
        - А как их остановить? - через пять минут спросила Светка. - Они не останавливаются!
        - Попробуй сосредоточиться на дыхании, - подсказал я. - Почувствуй, как воздух наполняет твои лёгкие и выходит обратно. Следи только за ним, и больше ни за чем.
        Сам я тоже сосредоточился на одной мысли. Вчерашняя драка показала, что боец из меня не очень. Жорик - далеко не Майк Тайсон. Но даже с ним у нас получилась, честно говоря, ничья. А что произойдёт, если я встречу более серьёзного противника?
        Пожалуй, надо поучиться боксу, или борьбе. Единоборства сейчас не в почёте, но боксёрских секций в Ленинграде навалом. Как только вернёмся из Балтийска - сразу же запишусь в одну из них!
        - Саша! - неожиданно сказала Светка. - Завтра на летней эстраде танцы. Не хочешь сходить?
        
        На следующее утро я ковырял совковой лопатой в раскопе возле северной стены старой кирхи. Согласно летописи, она была построена в одна тысяча шестьсот шестидесятом году по приказу бранденбургского курфюста. Но Валерий Михайлович предполагал, что кирха могла быть возведена на месте более раннего строения. И нам с лопатами в руках предстояло доказать, или опровергнуть эту теорию.
        - Что ты там возишься в углу, Гореликов? - недовольно пробурчал Жорик. - Вычищай раскоп быстрее. Все тебя ждать должны, что ли?
        Синяк под его глазом набух и стал лиловым. Покрасневшее ухо оттопыривалось в сторону. Солнце просвечивало сквозь ушную раковину нежным розовым светом.
        Не обращая внимания, на Жорика, я старательно вычищал лопатой угол раскопа возле бровки. Память подсказывала мне, что ничего интересного мы не найдём. Эх, не в том месте мы раскоп заложили!
        Я с грустью посмотрел на угол кирхи, сложенной из растрескавшихся тёмно-бордовых кирпичей. Вот если бы завернуть за этот угол и заложить раскоп у алтарной части - вот тогда находки были бы. Именно это сделает в будущем экспедиция, руководить которой будет доцент ЛГУ Михаил Иванович Терентьев. Мой приятель Мишаня, который сейчас вместе со мной ворочает лопатой в пустом раскопе.
        Мишаня организует экспедицию, основываясь на информации, которую добуду я годом раньше. Но до этой истории ещё долгих двадцать три года.
        А почему, собственно, мы должны ждать?
        Эта мысль так поразила меня, что я замер, опёршись на лопату. Жорик мгновенно этим воспользовался.
        - Опять филонишь, Гореликов? Ох, и подсунул же мне работничка Валерий Михайлович! Зачем тебя вообще в экспедицию взяли?
        - Отстань! - сказал я Жорику и полез из раскопа на бровку, где стояло нагретое солнцем жестяное ведро с водой. Возле ведра на траве лежала большая эмалированная кружка.
        Я зачерпнул полную кружку воды и с наслаждением выпил. А потом поманил к себе Олю.
        - Что, Саша?
        От Оли пахло свежим потом и чуть-чуть - духами. Это не на шутку возбуждало, и я немного отодвинулся.
        - Оля, - тихо спросил я, чтобы никто не слышал. - Как комсомол относится к пьянству?
        - Да ну тебя! - фыркнула Оля. - Опять шутишь?
        - Да нет, я серьёзно.
        - Отрицательно относится. Сам же знаешь!
        - Послушай. Тут неподалёку живёт один хороший человек. Только он сильно выпивает. Как думаешь - может, сходим к нему от лица общественности? Проведём беседу.
        - А тебе это зачем? - с подозрением спросила Оля.
        Я пожал плечами, стараясь выглядеть искренне.
        - Ну, как зачем? Я уже два раза умудрился в историю влипнуть. Валерий Михайлович на меня волком смотрит. А тут - общественная нагрузка. Плюсик в личное дело.
        - Давай! - загорелась Оля. - А когда пойдём? Сегодня? Ребят с собой возьмём?
        - Обязательно возьмём, - кивнул я. - Вдруг у него там собутыльники. Только давай не сегодня, а завтра. Сегодня я на танцы иду.
        - Со Светкой? - хмуро спросила Оля.
        - Ну да, - простодушно кивнул я. - И вы с Севкой приходите. Вместе веселее.
        Я зачерпнул из ведра ещё воды и протянул кружку Оле.
        - Хочешь?
        - Спасибо, Саша, - ответила она.
        Сделала пару глотков и легко спрыгнула в раскоп.
        - Гореликов! - прошипел у меня над ухом Жорик. - Ты всё с девочками, да с девочками. А работать кто будет?
        Не отвечая ему, я вздохнул и снова взялся за лопату.
        
        А вечером мы со Светкой кружились под музыку на бетонной площадке летней эстрады. Я легко прижимал девушку к себе, и она не отстранялась. Только иногда запрокидывала голову, чтобы взглянуть мне в глаза, и весело улыбалась.
        Полная женщина в белом фартуке продавала мороженое из тележки. Устав танцевать, мы подошли к ней и взяли по брикету. Холодный сладкий пломбир остужал разгорячённое горло. Я старался откусывать мороженое маленькими кусочками, чтобы не простудиться.
        Потом мы опять танцевали. И когда Светка в очередной раз запрокинула голову, я наклонился и легко поцеловал её в губы.
        А над эстрадой плыла музыка и перемешивалась в тёплом вечернем воздухе с ароматом цветущих лип.
        - Пойдём потом гулять по берегу? - спросила Светка, глядя мне прямо в глаза.
        - Конечно, - ответил я. - С удовольствием.
        
        

* * *
        Апрель 997-го года. Деревня пруссов
        
        - С твоим спутником всё будет хорошо, - убеждал Эрик Адальберта. - Как только он придёт в себя, его приведут к вам.
        Они спускались с вершины холма к торговой площади. В одной руке Адальберт держал Евангелие, второй расстроенно мял подол рясы.
        Обморок Бенедикта расстроил переговоры. Увидев, упавшего монаха, вождь приказал перенести его в постель и отыскать лекаря. А Адальберту велел возвращаться в дом Эрика и там ждать, когда его позовут. Чтобы Адальберт не рискнул нарушить приказ, вождь отправил с ним Эрика.
        - Зачем я разрешил Бенедикту пойти со мной? - тихо пробормотал Адальберт. - Ведь знал же, что он слаб после раны!
        Но Эрик услышал его.
        - Не расстраивайся. Вождь непременно позовёт тебя, и ещё не раз. Я видел - ему было интересно говорить с тобой.
        - Я волнуюсь о своём спутнике, - с достоинством ответил Адальберт.
        - Не стоит, - улыбнулся Эрик. - С ним всё будет в порядке. Такие раны наши лекари умеют лечить.
        Эрик внимательно взглянул на епископа. Кажется, Адальберт и в самом деле ничего не заметил. Ну, оно и к лучшему.
        Чтобы повернуть мысли епископа в другую сторону, Эрик сказал:
        - Надеюсь, что твоя миссия будет успешна. Я не пойду, против воли вождя, но если он разрешит - попрошу тебя лично крестить моих сыновей. Пусть растут в вере предков.
        Эта поддержка обрадовала епископа. Он заметно успокоился, поднял глаза от земли и стал разглядывать дома вокруг.
        - Расскажи мне, как вы живёте? - с любопытством спросил он Эрика.
        - Хорошо живём, - улыбнулся рыжебородый. - Дружно. Сеем ячмень и лён, разводим коров и коз. Ловим рыбу, охотимся, собираем мёд и солнечный камень.
        Он пошёл чуть медленнее. Адальберт тоже убавил шаг. Он был рад прогулке - это намного лучше, чем сидеть взаперти и тревожиться о судьбе Бенедикта.
        - Все пруссы - свободные люди, - продолжал Эрик. - У нас есть вожди и жрецы. Жрецов нам посылают боги, а вождей мы выбираем сами. Но даже вождь сам обрабатывает своё поле с ячменём, если не хочет остаться голодным.
        Это было настолько необычно, что Адальберт едва верил своим ушам.
        - А если неурожай? Если у кого-то не уродится хлеб, или рыба уйдёт в море, и рыбаки останутся без улова?
        - Община помогает тому, на кого свалилось несчастье, - ответил Эрик. - А он отдаёт долг из будущего урожая.
        - А если не сможет отдать? - упорствовал Адальберт.
        - Тогда долг ему прощают.
        - Удобно для лентяев, - пробормотал епископ себе под нос.
        - Нет, - улыбнулся Эрик. - Лентяев у нас нет. Мы все живём на виду друг у друга, и лентяй очень быстро покидает общину. Или становится жертвой для богов, чтобы они были милостивы к остальным.
        - Вы приносите в жертву людей? - изумился епископ.
        - Только тех, кто нарушает законы общины, - сурово ответил Эрик. - А у вас разве не так? Расскажи - как живут крестьяне в твоей стране?
        - Крестьяне обрабатывают землю, - сказал епископ. - И платят барону или графу за то, что он защищает их от врагов.
        - А если не могут, или не хотят заплатить? - спросил Эрик. - Если неурожай?
        Адальберт промолчал.
        - Я уже говорил тебе, что не всю жизнь прожил среди пруссов, - продолжал Эрик. - И хотя попал к ним в плен совсем молодым, но кое-что повидать успел. Мы с нашим конунгом ходили в походы и на франков, и на полабские племена. И везде одно и то же. Если крестьяне не хотят, или не могут платить барону - он нападает на них с дружиной и убивает, или делает своими рабами. Ведь так?
        - Но налоги, которые собирает барон, идут не только ему! - защищаясь, ответил Адальберт. - Барон платит дань королю, и кроме того содержит на эти деньги дружину! И если на государство нападают враги - барон со своей дружиной идёт в бой по зову короля и защищает крестьян!
        - А у пруссов все мужчины - воины, - просто сказал Эрик. - Как и у данов. Поэтому вождю не нужна дружина. Если нападёт враг - на защиту встанут все.
        Возразить на это Адальберту было нечего.
        - Расскажи мне про солнечный камень, - попросил он Эрика. - Я никогда не видел, чтобы драгоценные камни собирали на берегу моря в корзины.
        - В легенде говорится, что солнечный камень - это дар, который приносит пруссам морской бог Аутримпо. Солнечный камень рождается в море на закате, когда раскалённое солнце опускается в холодную воду. А ночные шторма выносят кусочки солнечного камня на берег.
        - Красиво, - кивнул Адальберт.
        Проведя несколько лет среди язычников-венгров, он терпимо относился к языческим легендам.
        - Солнечный камень украшает алтари и одежду пруссов, - продолжал Эрик, - и позволяет им торговать с дальними землями. Даже с Руссией, которая лежит далеко на востоке.
        Эрик специально упомянул о Руссии, чтобы проверить, как поведёт себя Адальберт. Но епископ не выказал беспокойства.
        - Какие только чудеса не творит Всевышний, - вздохнул он.
        И тут же спросил:
        - Ты сообщишь мне, что с Бенедиктом?
        - Конечно, - пообещал Эрик.
        Они вошли во двор дома и увидели удивительную картину. Радим, подоткнув рясу повыше за пояс, невозмутимо колол дрова. Видно, занимался он этим давно - на траве уже лежала внушительная груда поленьев.
        - Ты сейчас вернёшься к вождю? - спросил Адальберт Эрика.
        - Да, - кивнул дан.
        - Хорошо. А мы пока отблагодарим тебя за гостеприимство посильной работой.
        С этими словами Адальберт засучил рукава рясы и принялся складывать наколотые братом дрова в поленницу.
        
        Эрик почесал в затылке, хмыкнул в рыжую бороду и вышел за ворота. Быстрым шагом он поднялся обратно на холм, к дому вождя.
        Арнас встретил его чуть ли не в дверях.
        - Где ты ходишь? - нетерпеливо упрекнул он Эрика. - Я не могу понять, чего хочет этот монах!
        - Сейчас переведу, - улыбнулся Эрик.
        Вместе с вождём они прошли в небольшую комнатку, куда перед этим отнесли Бенедикта. Здесь их встретил изрядно обескураженный лекарь. Он уже осмотрел рану, и никаких признаков воспаления не нашёл.
        Бенедикт сидел на кровати. Увидев вождя и Эрика, он поднялся на ноги.
        - О чём ты хотел поговорить со мной? - спросил Бенедикта Арнас. - И почему просил отослать твоего спутника.
        Эрик перевёл Бенедикту вопрос вождя.
        Бенедикт поклонился.
        - Епископ Адальберт - очень благочестивый и добрый человек, - неторопливо ответил он. - Но, как свойственно многим добрым людям, он немного наивен. Излишне верит в могущество Господа и в его защиту. Ему был бы неприятен наш разговор.
        - А ты, значит, не веришь? - прищурившись, спросил вождь.
        - Я думаю, человек прежде всего должен полагаться на самого себя, а уже потом на бога, - чуть улыбнулся Бенедикт. - Крестьянин сам возделывает поле, а не ждёт, что бог сделает это за него. И рыбак отправляется за рыбой в море, а не ждёт, чтобы она чудесным образом сама выпрыгнула на берег.
        - Так-так, - сказал Арнас, внимательно глядя на Бенедикта. - И к чему эти красивые слова?
        - К тому, что сейчас вся Европа постепенно объединяется под властью Римского престола, - просто ответил Бенедикт. - И об этом я хочу поговорить с тобой, вождь. Но сначала - можно мне мяса и пива? Я голоден, и рана требует хорошей еды.
        Арнас расхохотался.
        - Да, монах, ты не похож на своих спутников! Эй, кто-нибудь! Принесите мяса и пива! И позовите Вилкаса!
        Он снова перевёл взгляд на Бенедикта и пояснил:
        - Вилкас - это мой сын. Думаю, ему будет полезно послушать умного человека. Садись, не стой. С твоей раной нужно больше отдыхать.
        Поблагодарив вождя, Бенедикт опустился обратно на кровать. Эрик вышел в зал и принёс оттуда два деревянных табурета - для себя и Арнаса. Больше в комнатушке поместиться не могло.
        - Спасибо тебе за заботу, - сказал Арнас лекарю. - Думаю, пока лечение не нужно.
        Лекарь молча исчез за дверью. Почти сразу же вместо него вошёл сын вождя. Он нёс блюдо с холодным мясом и ячменными лепёшками и большую кружку пива.
        - Ешь, - обратился вождь к Бенедикту, - и рассказывай.
        Бенедикт сделал большой глоток пива и жадно вцепился зубами в мясо. Обмакнул его в стоявшую на блюде солонку, закусил свежей лепёшкой.
        Арнас одобрительно смотрел на него.
        - Мужчина всегда должен оставаться мужчиной, - заметил он. - Даже если он жрец. Наши жрецы сражаются вместе со всеми, когда приходят враги.
        - Вот именно о врагах я и хотел с тобой поговорить, - кивнул Бенедикт, запивая лепёшку пивом.
        - Я слушаю тебя.
        - Как я уже сказал, сейчас все страны объединяются вокруг Римского престола. Кто-то делает это добровольно, кто-то - под давлением сильных соседей. Твоя страна велика и богата, вождь. Слишком богата, чтобы не возбуждать завистливые взгляды. И недостаточно велика, чтобы противостоять врагам в одиночку.
        - До сих пор нам удавалось укротить всех, кто хотел завоевать нашу страну, - нахмурился Арнас. - Спроси хоть Эрика! Даны пришли на нескольких десятках кораблей. Пришли неожиданно, ночью. Среди них не было женщин и детей - только опытные воины. Но мы разбили их, и сожгли их корабли. Эрику повезло, что он остался жив. И так будет с каждым врагом.
        - А если отряды воинов будут приходить снова и снова? - спросил Бенедикт. - Если князья и короли объединятся под знаменем Христа, чтобы завоевать твои земли? Ведь для них пруссы - просто язычники, которых не стоит жалеть!
        - Тогда мы погибнем за свою землю и свою веру!
        Арнас ударил кулаком по деревянной спинке кровати, но Бенедикт даже не вздрогнул. Он прямо смотрел в лицо вождя.
        - Зачем погибать, если можно жить? - просто спросил монах. - Я ни к чему не склоняю тебя, вождь. Прошу просто подумать.
        - Подумать о чём? - тяжело спросил Арнас. - Как предать своих богов?
        - Нет, - ответил Бенедикт. - Как сберечь своих людей. Я слышал, вы торгуете с Руссией?
        Интересно, где он это слышал, подумал Эрик. Этот монах далеко не прост.
        - Торгуем, - согласился вождь. - Русы покупают у нас солнечный камень, железо и соль. А нам привозят хорошие меха, хмельной мёд и золото.
        - А ты знаешь, что совсем недавно русы приняли крещение? Как ты думаешь - почему они это сделали?
        Арнас пожал плечами.
        - Вера русов - это их дело. Лишь бы торговали без обмана.
        - Русы приняли крещение потому, - продолжал Бенедикт, - что их князь Владимир понял - нельзя в одиночку противостоять всем окрестным государствам. Русы искали союзников, и нашли их в Константинополе. Жаль, что не в Риме.
        - Хорошо, монах!
        Арнас нетерпеливо пристукнул ладонью по дереву. Эрик взглянул на вождя и увидел, что тот колеблется.
        - Что именно ты предлагаешь, и кто тебя послал? Я уже понял, что ты не просто так явился сюда с епископом.
        - Я предлагаю тебе подумать, вождь, - повторил Бенедикт. - А прислал меня великий польский князь Болеслав. Он объединил в своих руках огромную и сильную страну к югу от твоих владений. Он заключил союз с королём Священной Римской империи и даже с самим папой. Если пруссы примут христианство и заключат союз с князем Болеславом - то вы сможете торговать солнечным камнем со всей Европой, и получать все товары, которые захотите. Зачем вам тогда торговать с русами и ятвягами? Пусть сидят в своих болотах и ждут, когда к ним придут войска Болеслава.
        - Вот как, - задумчиво протянул вождь. - Ты предлагаешь отказаться от старых богов и старых союзников и поискать себе новых?
        - Есть кое-что ещё, вождь, о чём тебе стоило бы подумать, - сказал Бенедикт.
        Арнас вскинул голову, словно норовистый жеребец.
        - О чём? Не темни, монах!
        - Другие племена пруссов. Ведь они живут не на побережье, а в лесах. И у них нет солнечного камня. Они не так богаты, как вы.
        - С другими пруссами у нас вечный мир и союз, - ответил Арнас. - Вся наша торговля идёт через них.
        - Но что, если они захотят сменить веру и заключить союз с князем Болеславом? - мягко спросил монах. - Что, если им тоже захочется владеть солнечным камнем?
        Глава 8
        Июнь 1970-го года. Балтийск, Калининградская область, СССР
        
        - Ну, что, идём? - спросил я, оглядывая свою команду.
        Команда неуверенно переглянулась.
        - Саня, скажи честно, - спросил Севка. - Нафига ты это затеял?
        - Сева, - как можно честнее сказал я. - Ты же знаешь, что Михалыч на меня зуб точит. Вернёмся в Ленинград - он такую характеристику мне накатает, что больше ни в одну экспедицию не возьмут. А тут такой случай!
        - Да какой случай? - насмешливо переспросил Севка. - Убеждать алкаша бросить пить? Так он тебя и послушает! Лучше бы на раскопе старался. Михалыч это заметит и оценит.
        - Я согласна с Севой, - неожиданно сказала Оля. - Твоя затея, Саша, похожа на авантюру.
        Оля задумчиво покусывала длинную травинку и выглядела очень мило.
        Я решительно сдвинул шляпу на затылок.
        - Ну и пусть авантюра! А с каких пор в вас пропал дух авантюризма, друзья? Да и на раскопе стараться бесполезно - Михалыч поставил старшим Жорика, а сам к нам даже не заглядывает. Можете представить, что ему Жорик про меня вечерами говорит?
        - А кто тебя заставлял путаться со Светкой? - упрекнул меня Севка. - Все знают, что Жорик на неё глаз положил.
        - А у Светки он спросил? - отрезал я. - В общем, не хотите - я один пойду.
        Я решительно повернулся в сторону немецкого дома.
        - Да погоди ты! - остановил меня Мишаня. - Пойдём вместе. Только ты объясни толком - что мы там будем делать?
        Молодец, Мишаня! Я очень рассчитывал на него в этом разговоре, и не ошибся.
        - Всё просто, - ответил я. - Мы зайдём, представимся. Мол, так и так - комсомольцы из археологической экспедиции. Затем Оля проведёт с дядей Славой беседу о вреде алкоголя. Севка будет её охранять, на всякий случай. А мы с тобой, Мишаня, в это время наведём порядок у дяди Славы в квартире - вынесем мусор и пустые бутылки. Так, чтобы соседи видели. Понятно?
        - Понятно, - ответил Мишаня.
        - А мне это всё не нравится, - снова завёл Севка.
        Но Мишаня, не слушая его, уже шагал к подъезду.
        - Два - два, - улыбнулся я. - Ну, вы идёте?
        На лестнице нас снова встретила соседка.
        - Тебе прошлого раза было мало? - завелась она, узнав меня. - Я ведь тебе, алкашу, ещё тогда сказала - не приходи больше, милицию вызову! А ты опять припёрся, да ещё дружков с собой приволок!
        Она сделала несколько шагов вниз по лестнице, и вдруг увидела Олю.
        - Вот те на! И девка с ними! Совсем стыд потеряла - с алкашами путаться! А ну, пошли отсюда, шантрапа!
        - Стойте! - громко сказал я. - Мы с общественным поручением. Будем перевоспитывать вашего соседа.
        - Чего? - подозрительно спросила женщина.
        - Комсомольцы мы, из Ленинграда. Вот, решили взять общественную нагрузку - помочь человеку вернуться в коллектив.
        - Какому человеку? Это Славке, что ли? Да его выселить надо, и всё! Где это видано, чтобы алкаш отдельную квартиру занимал?
        - Выселить никогда не поздно, - ответил я. - Ведь вы же хотите, чтобы ваш сосед бросил пить? Перестал водить к себе дружков?
        Тетка упёрла руки в бока.
        - Ну, хочу! И что? Разве он кого послушает?
        - Давайте вместе попробуем. Идёмте с нами!
        - И пойду! - громко заявила женщина. - Кто вас знает, какие вы комсомольцы! Может, вы воровать пришли!
        Дверь дяди Славиной квартиры снова была гостеприимно открыта. Я потянул за полуоторванную ручку и вошёл в тёмный коридор.
        Ребята нерешительно вошли вслед за мной. Соседка шла позади всех, словно загораживая нам дорогу к выходу.
        Аромат грязи, табака и прокисшей еды словно стал ещё гуще.
        - Фу! - поморщилась Оля.
        А Севка демонстративно зажал нос ладонью.
        - Дядя Слава! - громко позвал я. - Вы дома?
        - Дома он, - подтвердила соседка. - Где ему быть-то?
        - Кто там? - раздался из комнаты недовольный голос.
        - Это я, Саня! От Митьки!
        - Что за Митька? - шёпотом спросил меня Мишаня.
        - Сын его, - ответил я. - Он в Ленинграде учится, в мореходке.
        Мы вошли в комнату. Дядя Слава в состоянии глубокого похмелья лежал на кровати. Бардак в комнате только усугубился.
        Ребята молчали, так что я взял инициативу на себя.
        - Здрасьте, дядя Слава! Мы к вам по поручению комсомольской организации. Проведём с вами беседу о вреде алкоголизма и пользе здорового образа жизни. Заодно поможем прибраться в квартире. Мишаня! Мешок у тебя с собой? Складывай в него бутылки. А ты, Оля, начинай беседу.
        - Чего? - раненым зверем взревел дядя Слава и вскочил с кровати так, что она заскрипела. - Куда? Тару мою куда тащите? А ну, пошли на...р отсюда!
        Он бросился на Мишаню с кулаками. Но я, загородив друга, ловко развернул дядю Славу лицом к кровати и придал ему ускорение коленом.
        - Тихо! Чего ты на людей бросаешься?
        Дядя Слава шлёпнулся лицом на грязный матрац, живо перевернулся и снова вскочил, сжимая кулаки.
        - Драться хочешь? Ну, я тебя сейчас!
        - Может, пойдём отсюда? - робко предложила Оля.
        - Да погодите вы! - решительно сказал я. - Дядя Слава, сядь!
        К моему удивлению, дядя Слава послушался и плюхнулся тощим задом на кровать.
        - Тихо! Бутылки твои мы не тронем. Погорячились, виноват! Только мусор уберём. А ты пока послушай Олю.
        Оля тихим голосом принялась убеждать дядю Славу одуматься и бросить пить. Севка недоверчиво поглядывал то на неё, то на её собеседника. Соседка фыркала, прислонившись плечом к косяку.
        Я сгрёб со стола объедки и смахнул их в мешок, который подставил Мишаня.
        - Сейчас протрём стол, переложим на него всё с подоконника и вымоем окно. Дядя Слава, у тебя тряпка есть?
        - А? - дядя Слава недоумённо переводил взгляд с Оли на меня.
        - Тряпка у тебя есть чистая?
        - Не знаю. На кухне, может?
        - Да нет у него ничего, - заявила соседка. Погодите, я сейчас принесу. Правда, что ли, окно мыть будете?
        - Конечно, - кивнул я. - Оно уже паутиной заросло.
        Соседка повернулась и вышла.
        Я обвёл взглядом комнату, нашёл старое полотенце и вытер им стол.
        - Давай, Мишаня! Перекладываем хлам!
        Консервная банка с окурками отправилась в мусорное ведро, а горшок с засохшей бегонией я заботливо переставил на стол.
        Вернувшаяся соседка протянула мне мокрую тряпку.
        - Держи!
        Я снял с головы шляпу, положил её на стол и поискал взглядом стул покрепче. Кажется, вот этот табурет подойдёт. сиденье у него дощатое, не проломится. Да и ножки, вроде, крепкие.
        Я придвинул табурет к окну, забрался сначала на него, а потом - на подоконник.
        - Обувь-то снял бы, - сердито сказала соседка.
        - Ничего, - весело ответил я. - Вымоем и подоконник.
        - Может, и посуду заодно помыть? - недовольно буркнул скучающий Севка.
        Он сердился, что Оля разговаривала с дядей Славой и совершенно не обращает внимания на него.
        А Оля, и вправду, увлеклась разговором. Её негромкий глубокий голос подействовал на дядю Славу гипнотически. Они уже сидели рядом на кровати, и дядя Слава показывал Оле альбом со старыми фотографиями.
        Собирая тряпкой паутину с окна, я незаметно раскачивался с носка на пятку. Раз, ещё раз!
        Но проклятая доска под ногами держалась крепко. То ли прибили её на совесть - с немецкой аккуратностью, то ли затёкшая в пропилы краска крепко держала.
        Я даже несколько раз притопнул, как будто случайно - никакого результата!
        Вот чёрт! Оля права - вся эта затея с самого начала была чистейшей авантюрой! Лучше бы я сюда ночью с монтировкой пришёл.
        Остынь, одёрнул я себя. Ещё не хватало, чтобы тебя поймали ночью с монтировкой в чужой квартире. Самое правильное решение - прийти сюда днём, под удобным предлогом и в большой компании. Наверное, предлог можно было придумать и получше. Но я ухватился за первое, что пришло в голову.
        Убрав с окна паутину, я протянул тряпку Мишане.
        - Прополощи на кухне.
        - Сейчас.
        Мишаня, тяжело ступая, вышел из комнаты. А я ещё раз подпрыгнул на подоконнике.
        - Что ты там танцуешь? - одёрнула меня бдительная соседка. - Развалишь дом! Он у нас старый, ремонта с послевоенных лет не было.
        Развалишь его, как же!
        Я переступил с подоконника на табурет и со вздохом разочарования спрыгнул на пол.
        - Мишаня, ты где там?
        - Кран на кухне не работает, - ответил Мишаня. - И раковина посудой забита.
        - Ох, горе моё! - вздохнула соседка. - Давай сюда тряпку! Сейчас у себя прополощу.
        Она снова вышла из комнаты.
        - Что вы там разглядываете? - спросил я Олю, которая склонилась над альбомом.
        - Тут очень интересные фотографии, - ответила она. - Оказывается, прадед Станислава Генриховича родом из этих мест. Кажется, даже был дворянином. Но ещё до революции переехал в Россию, да так и остался. Вот, посмотри!
        Она показала мне изрядно пожелтевшую чёрно-белую фотографию, на которой был изображён худой мужчина средних лет с печальным лицом и орденской лентой через плечо.
        - Похож, - оценил я.
        - Да ну тебя! - возмущённо фыркнула Оля. - Станислав Генрихович! Можно я возьму одну фотографию для нашей стенгазеты? У нас в экспедиции есть фотограф, он её переснимет, а я верну вам оригинал.
        - Бери хоть все! - махнул рукой дядя Слава. - Хорошая ты девка! Не то, что мой Митька! Уехал - и носа не кажет к отцу!
        Тут вернулась соседка с целым ворохом разноцветных мокрых тряпок и тазиком. На дне тазика плескалась вода.
        - Некогда мне с вами прохлаждаться! - строго сказала она. - Ужин скоро. Как закончите - тазик и тряпки верните!
        - Непременно вернём, - сказал я. - Мишаня! Полезай теперь ты на подоконник. А я буду тебе тряпки подавать.
        Мишаня тяжело взгромоздился на табурет и перешагнул на окно. Доска под ним прогнулась с еле слышным треском. Наверное, этот треск слышал только я. Оля и дядя Слава снова увлеклись разговором, а соседка уже повернулась к двери.
        - Начинай сверху, с самых углов, - сказал я Мишане. - А низ я домою.
        Мишаня привстал на цыпочки, силясь дотянуться до полукруглого верха оконной рамы.
        И подоконник под ним лопнул с оглушительным треском!
        Мишаня пошатнулся, и чуть не рухнул вниз, но я вовремя его подхватил!
        - Сломали-таки! - взвизгнула соседка. - Комсомольцы! А кто теперь чинить будет?
        Севка встрепенулся, Оля тоже вскочила. Только дядя Слава остался сидеть, глядя в альбом с фотографиями. На ущерб, нанесённый его имуществу, он не обратил никакого внимания.
        - Починим! - ответил я соседке. - Мишаня, слезай!
        Мишаня с моей помощью перебрался на табурет. А я попытался приподнять доску подоконника. Она лопнула как раз по местам старых пропилов.
        Доска поддавалась, но не до конца. Я нажал сильнее и услышал скрип, который издаёт гвоздь, вылезая из треснувшего дерева.
        Я отставил доску к стене и запустил руку в пустое пространство под подоконником. Там, в пыли и паутине я нащупал небольшую деревянную шкатулку.
        - Глядите, что здесь! - сказал я, доставая шкатулку.
        - Ого! - воскликнул Севка, и первым оказался возле меня. - Ничего себе! Дай посмотреть!
        - Сейчас, - ответил я и осторожно открыл шкатулку.
        Внутри, как я и ожидал, лежало письмо. Я знал его наизусть - в прошлой жизни несколько дней провёл за его прочтением и переводом.
        
        

* * *
        Апрель 997-го года. Деревня пруссов - святилище Ромове
        
        Вилкас спустился с крыльца отцовского дома и прошёл в конюшню. Вождь сейчас всецело занят спорами с ближайшими советниками, и не вспомнит про сына до вечера. Да и тогда не удивится его отсутствию.
        Давно прошли те времена, когда Вилкас нуждался в присмотре. Когда ему исполнилось четыре года, его посадили на коня. В пять лет он впервые взял в руки оружие, а в семь - рукоять кормового весла. Несмотря на молодость, Вилкас успел поучаствовать в нескольких стычках с куршами и ятвягами, ходил в поход на ливов и знал, что такое бой, кровь и смерть. Уже два года отец доверял ему управлять деревнями самбов, разбросанными вдоль побережья. Только внимательно выслушивал отчёты и иногда давал совет. Но чаще - одобрительно кивал головой.
        Давным-давно Вилкас отвык каждую ночь проводить дома. Вечно в разъездах, он ночевал то в рыбацком сарае на груде старых сетей, пропахших рыбой и солью, то в хижине охотника на высохших шкурах, от которых несло прелой кожей. А то и просто под кустом у небольшого костерка, разведённого в углублении, чтобы посторонний глаз не заметил.
        Вилкас потрепал по морде своего гнедого жеребца. Жеребец фыркнул, потянулся мягкими губами за пазуху к хозяину. Улыбнувшись, Вилкас достал половину ячменной лепёшки, отломил кусок и скормил жеребцу с ладони.
        - Хороший, хороший, - шептал он, седлая коня. - Сейчас поедем, разомнёмся.
        Взяв коня за повод, Вилкас вывел его за ограду и одним лёгким движением взлетел в седло. Затем пустил жеребца лёгкой рысью, как и подобает сыну вождя.
        И только когда миновал ворота, и частокол деревенской стены скрылся из вида - только тогда Вилкас пустил коня шагом, а сам сгорбился в седле и задумался.
        Небывалое пришло в их деревню. Приплывшие с юга люди в рясах склоняли отца к святотатству. А отец, вместо того, чтобы прогнать их или принести в жертву богам, слушал и хмурился. А выслушав - созвал совет.
        И теперь, покачиваясь в седле, Вилкас тщательно вспоминал каждое слово, каждый жест пришельцев.
        С раннего детства сын вождя, он и сам мыслил как вождь. Поневоле примерял на себя отцовскую роль. Не всегда это было просто. Порой - тяжело до одури. То пограничные распри с соседями. То неурожай или плохой улов. Или торговый караван пограбят лихие люди. Со всем надо справляться, везде принимать меры.
        Вилкас справлялся, превозмогая себя. И знал, что когда отец покинет место вождя - он, Вилкас, будет готов. А там - как решит народ.
        Конь тихо ступал по лесной тропинке, которая была усыпана хвоей и мягкими прошлогодними листьями. А всадник покачивался в седле и думал-думал.
        Что, если пришельцы не лгут, и народы вокруг пруссов действительно объединяются под властью единого бога? Что если эти народы пойдут войной на их побережье? Хватит ли у пруссов сил противостоять вторжению? Не рассыплется ли союз прусских племён под натиском врага?
        Тот раненый монах не просто намекал на такую возможность, а прямо говорил о ней. А что, если и к другим племенам посланы лазутчики, чтобы склонить вождей к переходу в новую веру? Как помешать этому?
        Вилкас перебирал в уме имена и лица прусских вождей. Кто из них может дать слабину? Кто может согласиться?
        Но дело даже не в том. Неспроста отец так внимательно слушал монаха. Что, если это, и вправду, новый путь для их народа? Если объединиться с сильными соседями - можно будет вместе дать отпор неугомонной жмуди, укротить куршей. И жить счастливо - без войн, грабежей и набегов.
        Вилкас привык доверять отцу, его скупым словам, взвешенным и точным решениям. Может быть, и в этот раз поступить, как всегда - просто довериться старшему?
        Но как же тогда Агне? Что скажет она - не по годам мудрая девушка с длинными льняными волосами и серыми, как лесное озеро, глазами?
        Тропинка стала шире. Лесная чаща расступилась по сторонам. Исчезли сосны. Вокруг высились только дубы и липы, чьи молодые листья ещё не заслоняли солнечный свет. В ветках весело щебетали лесные птицы, перепархивали, совершенно не боясь человека. Ведь это священная роща, и птицы - её часть. Ни у кого не поднимется рука на обитателей священной рощи Ромове.
        Привычным взглядом Вилкас увидел издали трёх высоких идолов - трёх богов. Перкуно, Потримпо и Патолло. Три создателя мира, три его владыки. Перкуно - огненноволосый бог, повелевающий молниями. Потримпо - бог молодости и цветения. Патолло - мрачный бог старости и смерти.
        Подъехав поближе, Вилкас соскочил с коня и поклонился богам. Затем достал из-за пазухи остаток лепёшки, тщательно разделил на равные части и принёс благодарственную жертву.
        Богам не важна величина жертвы. Важно внимание и почтение.
        Дальше Вилкас пошёл пешком, ведя жеребца в поводу. До главного святилища пруссов оставалось совсем немного. Вилкас шагал, с удовольствием вдыхая лесные запахи и слыша перепархивание пичуг над головой. Птицы уже начали вить гнёзда в кронах священных деревьев. Хороший знак - значит, год будет благоприятным.
        Сквозь зеленеющую дымку лесной чащи сын вождя разглядел толстые брёвна частокола, который окружал главное святилище пруссов и росший в его центре священный дуб. Возле корней этого тысячелетнего дерева проводились праздники и жертвоприношения, здесь хоронили умерших вождей и чествовали новых.
        По привычке Вилкас поднял голову, стараясь над брёвнами частокола разглядеть крону дуба-великана. Разглядел и улыбнулся.
        Он подошёл к деревянным воротам и постучал. Конечно, жрецы-вайделоты заметили его ещё на подходе. Их глаза видят всё, что происходит в священной роще.
        Но пришедший должен постучать и попросить разрешения войти. Таков закон и обычай.
        Ворота открылись сразу же. Дежуривший возле них вайделот молча посторонился.
        - Позови Агне, - сказал ему Вилкас.
        Вайделот, ничего не отвечая, запер ворота и так же молча ушёл. А Вилкас привязал жеребца к коновязи и пошёл к священному дубу.
        
        Сам священный дуб был огорожен крепкой изгородью и укрыт шатром из полотнищ. В этот шатёр мог входить только верховный жрец Криве-Кривейто.
        Вилкас остановился возле изгороди, опустился на колени и достал самое главное сокровище пруссов - солнечный камень величиной с кулак. Этот камень Вилкас сам нашёл в водорослях на берегу. Если посмотреть на свет - в нём была видна застывшая навеки неведомая тварь.
        Вилкас вспомнил легенды о том, что солнечный камень может поглощать души демонов и грешников, и по спине пробежал холодок озноба.
        Он положил камень к изгороди. Когда Вилкас уйдёт, жрецы заберут его и присоединят к другим дарам, хранящимся в полотняном шатре. Путь боги пруссов будут милостивы к своему народу и сыну вождя.
        За спиной послышались лёгкие шаги. Вилкас поднялся на ноги и обернулся.
        - Агне!
        Серые глаза доверчиво смотрели ему в лицо.
        - Здравствуй, Вилкас! Соскучился?
        Лёгкая улыбка пробежала по губам девушки.
        - Конечно, соскучился! - воскликнул Вилкас.
        Он хотел обнять Агне, прижать её к себе. Но в последний миг опомнился. Здесь, в священной роще это было бы святотатством.
        Ну, ничего! Скоро будет праздник середины лета, и там они с Агне объявят о своей свадьбе. Сама свадьба состоится осенью, и это будет небывалое событие. Дочь верховного жреца Криве-Кривейто выходит замуж за сына вождя пруссов!
        - Пойдём, погуляем? - предложил Вилкас девушке.
        - Пойдём, - не раздумывая, согласилась она.
        Они подошли к воротам, и Вилкас отвязал коня. Жеребец легонько заржал, приветствуя девушку. Молчаливый вайделот отодвинул тяжёлую створку и вновь запер ворота за ними.
        Вилкас вскочил в седло, протянул Агне руку и посадил её перед собой на гриву коня. А затем пустил жеребца рысью в сторону морского побережья.
        Вилкас был бы не прочь погулять в лесу. Но Агни почти всю свою жизнь проводила в священной роще и очень любила прогулки у моря. Ей нравились безбрежная серая даль, морской ветер и ощущение простора.
        Неторопливо шагая по мокрому песку вдоль самой кромки воды, Вилкас рассказывал девушке о приезжих монахах и их неслыханном предложении.
        Агне слушала и хмурилась.
        - И что же решил Арнас? - спросила она, когда Вилкас замолчал.
        - Не знаю, - тяжело вздохнул юноша. - Наверное, пока ничего не решил. Когда я уехал, он как раз собрал совет.
        - А что решит? - настаивала девушка. - Ты ведь знаешь своего отца.
        - Знаю, - согласился Вилкас.
        Помолчал и добавил:
        - Мой отец решит так, как лучше для народа. Для людей. Вот только бы знать, как будет лучше.
        - Я должна рассказать об этом своему отцу, - сказала Агне. - Пусть он поговорит с Арнасом и этими... монахами.
        Вилкас хотел возразить. Но потом понял, что отец давно догадался, куда уехал сын. Их отношения с Агне ни для кого не тайна. А уж для вождя - тем более.
        Вряд ли отец рассердится. Так или иначе, а ему предстоит разговор с Криве-Кривейто. И лучше уж этот разговор состоится с глазу на глаз у них в деревне, чем во время праздника солнца в священной роще.
        Резкий порыв ветра налетел с моря. Агне поёжилась, несмотря на меховую накидку. Вилкас молча снял с себя куртку и укутал плечи девушки.
        - Спасибо.
        Вилкас погладил девушку по голове и наклонился, высматривая что-то в водорослях, которые прибило к берегу ветром.
        - Ого! Смотри, какой!
        Юноша поднял с песка солнечный камень. Тот был почти незаметен в буро-зелёных листьях, но Вилкас всё-таки углядел его.
        - Похож на сердце, правда? - спросил он Агне.
        - Похож, - удивилась девушка.
        - Думаю, это хороший знак, - решил Вилкас.
        Он протянул камень Агне.
        - Возьми в подарок. Только не приноси его священному дубу, а оставь себе, ладно?
        - Ладно, - улыбнулась девушка, пряча камень.
        Тут Агне пришла в голову та же самая мысль, что и Вилкасу.
        - Думаешь, твой отец знает, что ты поехал ко мне?
        - Думаю, да, - кивнул Вилкас.
        - И не остановил тебя. Значит, он хочет, чтобы Криве-Кривейто знал о предложении монахов.
        Девушка решительно повернулась к Вилкасу.
        - Едем обратно! Надо поговорить с отцом!
        - А как же... - начал обескураженный Вилкас.
        Но Агне не дала ему договорить. Улыбнувшись, она обхватила юношу за шею и поцеловала в губы. И ещё раз. И ещё.
        - Теперь ты доволен? - лукаво спросила она.
        И тут же нахмурилась.
        - Едем, пожалуйста! У меня сердце не на месте.
        - Ну, хорошо.
        Вилкас вскочил в седло и снова усадил девушку впереди себя.
        - Держись крепче!
        Он пустил коня галопом вдоль берега, отыскивая взглядом тропинку, которая вела к священной роще Ромове. Тонкий белый песок взметнулся из-под тяжёлых копыт и снова осел на землю.
        Глава 9
        Июнь 1970-го года, Балтийск, Калининградская область, СССР
        
        «Я, барон фон Рауш, командир второй роты Первого гренадерского полка его Величества Фридриха Второго, пишу это письмо перед тем, как оставить город Пиллау русским войскам.
        Армия наша разбита превосходящими силами коалиции. Защищать город нет никакой возможности. В связи с этим, командир нашего полка полковник фон Штаале, отдал приказ об отступлении и эвакуации тех жителей города, которые не хотят оставаться на милость русских.
        Мною было получено от командира предписание скрыть все документы городского архива до возвращения Пиллау под власть прусской короны.
        Девятого апреля одна тысяча семьсот пятьдесят восьмого года мы с бургомистром Вилем вырыли яму возле северной стены кирхи города Пиллау и заложили в неё сундук, в который поместили все документы городского архива. Нижние чины не привлекались ввиду особой важности и секретности порученного нам дела.
        Координаты ямы: пять шагов на север от восточного угла стены и семь шагов влево.
        Русские войска не далее, как в трёх милях от города. Завтра мы грузимся на понтоны и попытаемся уйти по косе в сторону Гданьска и Берлина.
        
        Написано одиннадцатого апреля одна тысяча семьсот пятьдесят восьмого года в доме барона фон Рауша, город Пиллау.
        
        Да поможет мне Бог!»
        
        - Ничего себе! - повторил Севка, когда Мишаня закончил читать письмо. - А ещё что-нибудь в шкатулке есть?
        Я заглянул в шкатулку, хотя заранее знал ответ.
        - Нет, больше ничего. Пусто.
        - Вот чёрт! Я надеялся, что этот барон фамильные драгоценности зарыл, а тут - архив!
        - Севка, не говори ерунды, - строго сказала Оля. - Документы куда важнее драгоценностей. По ним можно изучать эпоху. А драгоценности положат в витрину на радость туристам, и всё.
        - Что делать будем? - растерянно спросил Мишаня.
        Как единственный владеющий немецким языком, он по-прежнему держал в руках письмо барона фон Рауша.
        - Я иду за милицией! - решительно заявила соседка.
        - Правильно! - поддержал я женщину. - А ты, Севка, беги за Валерием Михайловичем. Пусть идёт сюда. Мишаня, хватит лапать документ! У тебя руки потные. Положи его в шкатулку.
        В ожидании Валерия Михайловича и милиции я присел на табурет. В голове, помимо воли, всплыли воспоминания.
        
        Вот Азиз виновато улыбается мне. А его лбу от волнения выступили маленькие капельки пота.
        - Мы не виноваты, начальник! Хотели с окна краску снимать. А доска совсем гнилая оказалась - сама лопнула! Мы сразу хозяину сказали, а там вот что - посмотри!
        Азиз протягивает мне шкатулку. Я открываю её и достаю письмо. Оно написано по-немецки, а этого языка я не знаю.
        Хозяин квартиры Дмитрий наклоняется над моим плечом и внимательно заглядывает в шкатулку.
        - Ещё что-то там было? - сердито спрашивает он Азиза.
        Совсем, как Севка сегодня.
        - Ничего больше не было, хозяин! Мы коробку нашли и сразу тебя позвали, честно!
        Азиз заметно бледнеет. Он чувствует, что попал в неприятную историю, и очень хочет, чтобы ему поверили.
        - Выворачивайте карманы! - командует Дмитрий.
        Его мощная, словно у породистого хряка, шея напряжена. Ворот дорогой рубашки врезался в неё, оставляя красную полоску.
        Молчаливые рабочие без споров по очереди подходят к столу и вываливают на него содержимое карманов. Сигареты, мелкие деньги. Какие-то винты, гайки и саморезы. Спичечный коробок.
        У одного портсигар из оранжевой армейской аптечки. Он долго колеблется прежде, чем выложить его на стол.
        - Дай сюда! - коротко говорит Дмитрий.
        Рабочий вздрагивает. Но с хозяином не поспоришь - у него джип и немногословные ребята на подхвате. Вывезут ночью на лодке в море - и концы в воду!
        Дмитрий со щелчком открывает портсигар. В нём папиросы с аккуратно обрезанными мундштуками. Дмитрий нюхает и морщится.
        - Азиз! Я же говорил, чтобы этой дряни в моём доме не было!
        - Мы на улице курили, хозяин!
        Азиз бледнеет ещё больше. Хочет рукавом вытереть пот со лба, но не решается.
        - Мне здесь наркоманов не надо! - рычит Дмитрий. - Где взяли дурь?
        - Родственники прислали! - оправдывается Азиз. - Двоюродный брат недавно на родину ездил, привёз.
        - Так! - решает Дмитрий. - Собирайте свои манатки и выметайтесь отсюда! И чтобы я вас больше в городе не видел!
        Азиз беспомощно горбится. По его глазам видно, что он не согласен, но спорить - себе дороже. Он что-то говорит по-узбекски своим подчинённым.
        Те молча рассовывают по карманам имущество.
        - Стоять! - внезапно говорит Дмитрий.
        Он достаёт из кармана чёрную рацию и нажимает кнопку.
        - Серёга? Подойдите сюда с Вадиком!
        На пару минут в комнате воцаряется гнетущая тишина. Затем слышится хлопок металлической входной двери. Её Дмитрий поставил первым делом, как только стал хозяином квартиры. В комнату вваливаются двое качков. Каждый из них габаритами напоминает сервант. Стёкла тёмных очков поблёскивают, словно мебельные зеркала.
        - Серёга, - говорит Дмитрий. - Обшмонайте их барахло, чтобы ничего не припрятали. И вывезите из города.
        - Куда? - лениво интересуется Серёга.
        По его равнодушному тону понятно, что ему всё равно, куда везти рабочих - в другой город, или в ближайший лесок. Он просто уточняет детали поручения.
        - Вывезите на трассу, и отпустите, - решает Дмитрий. - И чтобы сюда больше не возвращались. Балтийск - закрытый город!
        Он вскидывает голову и коротко хохочет.
        - А деньги, хозяин? - тихо спрашивает Азиз.
        И тут же втягивает голову в плечи.
        - Деньги? - удивляется Дмитрий. - А покажи - какую работу вы сделали?
        - Демонтаж, мусор, - перечисляет Азиз. - Больше ничего не успели.
        - Мусор! - передразнивает его Дмитрий. - А я вас кормил всё это время? Инструменты вам купил? Жили вы в моём доме? С ментами договорился, чтобы вас не трогали? Кто за это заплатит? Может, ты?
        Азиз беспомощно молчит.
        Серёга лениво берёт его за плечо.
        - Пошли!
        Мы с Дмитрием остаёмся вдвоём. Он поворачивается ко мне и прямо спрашивает:
        - Саня! Сколько эта хрень стоит?
        Он показывает на шкатулку, которую я по-прежнему держу в руках.
        Позавчера мы с ним пили вискарь на его квартире. Поэтому теперь он называет меня Саней.
        Я пожимаю плечами.
        - Так сразу не скажу. Материальная ценность - копейки, а вот историческая... Тут комиссия нужна. Надо внимательно осмотреть весь дом - может, ещё что-то найдётся. Работы пока лучше остановить.
        Я тщательно выбираю слова, чтобы они подействовали так, как мне нужно.
        - В смысле - остановить? - удивляется Дмитрий. - Я плитку из Германии заказал! Финскую сантехнику послезавтра должны привезти.
        Я развожу руками.
        - Историческая находка. Пока специалисты здесь всё не осмотрят - работать нельзя. Закон такой.
        Слово «закон» для Дмитрия словно красная тряпка. Вертел он эти законы на таком месте, о котором неудобно говорить!
        Дмитрий угрюмо смотрит на меня.
        - Саня, - начинает он. - Это хрень, понимаешь? Мне ремонт доделать надо.
        - Понимаю, - говорю я. - Неприятная ситуация.
        - Слушай, а забери эту коробку себе, - неожиданно предлагает Дмитрий. - Ты же этот... как его... археолог? Вот сам её и изучай. Только скажи, что нашёл в другом месте.
        Я делаю вид, что раздумываю над его предложением. И, наконец, киваю головой.
        - Можно.
        Дмитрий заметно успокаивается.
        - У тебя когда самолёт?
        - Не знаю, - говорю я. - Билеты ещё не заказывал.
        - Диктуй данные. Ребята тебе на завтра билет сделают. Чего тебе тут торчать?
        Его стремление понятно. Выслать меня из города и этим закрыть дальнейшие проблемы с собственностью.
        - Куда полетишь, в Ленинград? - снова спрашивает он.
        - В Сочи, - говорю я. - Не надышался морем.
        - Без проблем!
        Дмитрий достаёт из внутреннего кармана модного пиджака толстую пачку денег. Отсчитывает несколько купюр. Подумав, добавляет ещё три. Это неожиданно и приятно.
        - На, держи! Как договаривались! Вечером заходи ко мне - посидим на дорожку. А завтра тебя Серёга отвезёт на самолёт.
        
        Вот такие давние будущие события вспомнились мне, пока мы ждали Валерия Михайловича и милицию. События, которым теперь не суждено случиться. Понимать это было странно.
        Мишаня сопел возле стола, внимательно разглядывая шкатулку. Дядя Слава всё так же сидел на кровати, сложив волосатые руки на худых коленях.
        - Дядя Слава, - спросил я его. - Как твоя фамилия?
        - Раушев. А что?
        - Да ладно! - удивился я. - Так ты, выходит, потомок барона!
        - Иди ты в ...опу!
        - Я серьёзно!
        Барон-алкоголик негодующе посмотрел на меня выцветшими серыми глазами.
        - Я советский человек! Всю жизнь на Балтийском судоремонтном! Вот этими руками...
        Он показал мне сухие жёлтые ладони. Но объяснить, что делал этими ладонями на заводе, не успел.
        Пришла милиция. Усталый лейтенант в помятой рубашке бросил равнодушный взгляд на шкатулку.
        - Материальных ценностей не было?
        - Нет, - ответил я.
        Лейтенант расстегнул кожаный планшет, который висел у него на боку, и достал оттуда чистый лист бумаги.
        - Освободи-ка табурет!
        Я встал, и лейтенант по-хозяйски присел к столу.
        - Давайте по порядку!
        Пока мы диктовали показания, вернулся взбудораженный Севка.
        - Идут! - с порога закричал он.
        - Кто? - не понял я.
        - Все идут! Даже завхоз, Георгий Петрович!
        - Это кто? - спросил лейтенант, не отрывая взгляд от бумаги. - Посторонним очистить помещение!
        - Он не посторонний, - ответил я. - Был с нами, когда нашли шкатулку.
        - Ага! Ну, тогда диктуй имя, фамилию.
        Хлопнула входная дверь. В комнату вбежал Валерий Михайлович.
        - Ну-ка, покажите! Что тут у вас?
        - Вы кто, товарищ? - осадил его лейтенант. - Здесь милиция работает, не мешайте!
        - Это наш начальник экспедиции, - объяснил я. - Он учёный, археолог.
        Валерий Михайлович не обратил на лейтенанта никакого внимания. Открыл шкатулку, достал письмо фон Рауша. Развернул его, осторожно держа в руках, и принялся читать.
        - Повезло, - повторял он. - Вот же повезло на ровном месте! Гореликов! Как вы додумались до этого?
        - Это случайно получилось, - ответил я. - И вообще, шкатулку Миша нашёл. И письмо тоже он перевёл.
        - Надо срочно закладывать раскоп у северной стены кирхи! - сказал Валерий Михайлович и обвёл нас загоревшимся взглядом. - Ну, что? Раз вы нашли этот документ - вы и будете копать. Разумеется, под моим присмотром!
        - Валерий Михайлович, а с документами нам можно будет поработать, когда найдём архив? - спросил я.
        - Если найдём, Гореликов, - строго поправил меня Валерий Михайлович.
        Но потом не выдержал и улыбнулся.
        - Конечно, поработаете! Все поработаем!
        - Всем не надо, - сказал я. - У нас Мишаня любит с бумагами возиться. Да и подоконник, под которым была спрятана шкатулка, он сломал.
        Валерий Михайлович и Оля осуждающе посмотрели на меня. Взгляды их красноречиво спрашивали: ну, почему этому раздолбаю так везёт?
        А раздолбай прекрасно знал причины своего везения, но не собирался посвящать в них окружающих.
        
        

* * *
        Апрель 997-го года. Деревня пруссов
        
        - Собирайся, епископ!
        Эрик выглядел озабоченно. Густые рыжие брови нависли над голубыми глазами. Рыжая борода воинственно топорщилась.
        - Что случилось?
        Адальберт старался выглядеть спокойным, но волнение всё-таки прорвалось в голосе. Кто знает, что на уме у этих язычников? Их приютили, кормят и поят. Даже почти вылечили руку Бенедикта. Но всё это может оказаться обманом, чтобы успокоить монахов, а потом принести в жертву своим богам.
        - Криве-Кривейто пришёл к вождю, - угрюмо ответил Эрик. - Сам пришёл.
        - Кто? - не понял Адальберт.
        - Некогда, - нетерпеливо отмахнулся Эрик. - Объясню по дороге. Идём!
        - И я с вами!
        Бенедикт, месивший тесто для лепёшек, бросил тугой тестяной комок на стол. Шагнул к кадке с водой, чтобы вымыть испачканные руки.
        Но Эрик остановил его.
        - Нет, монах! Сегодня твоя помощь епископу не потребуется!
        Сердце Адальберта болезненно сжалось. Что это значит? Почему вождь зовёт только его одного?
        Но епископ преодолел минутную слабость и кивнул:
        - Я готов.
        Словно угадав его мысли, Эрик сказал:
        - Возьми с собой своего брата.
        Радим был во дворе - кормил кур в курятнике. Монахи старались не сидеть без дела, и в благодарность за хлеб и приют помогали домочадцам Эрика, чем могли.
        Бенедикт вышел, чтобы позвать Радима. Воспользовавшись этим, Эрик добавил:
        - Будь силён, епископ. Силён и убедителен!
        Втроём они вышли со двора. Пока шли по селению, Адальберт невольно крутил головой по сторонам. Такого количества народ в деревне он ещё не видел. Жители побросали дела и собирались кучками, чтобы обсудить небывалое - верховный жрец Криве-Кривейто покинул священную рощу Ромове и пришёл к ним!
        Что же теперь будет?!
        Возле деревенской кузницы, опустив до земли сильные натруженные руки, сидел кузнец. Седобородый, с широкими плечами и длинными волосами, он был похож на бога Перкуно. За его спиной, в тёмном провале двери метались отсветы огня.
        - Кто такой Криве-Кривейто? - задыхаясь от быстрого шага, спросил Адальберт Эрика.
        - Криве-Кривейто, - ответил Эрик, - это верховный жрец всех прусских племён. Он живёт в священной роще Ромове и никогда не покидает её.
        Эрик замолчал и поправил себя:
        - Не покидал до сегодняшнего дня.
        Сердце Адальберта сжалось. Теперь понятно, что ему предстоит. Встретиться лицом к лицу со своим главным противником в этих землях. И победить его.
        Монахи с Эриком шли через торговую площадь. Обычно пустая, сегодня она была полна народу. Люди, увидев монахов, оборачивались, замолкали. Но к ним никто так и не подошёл.
        По длинной деревянной лестнице поднялись на холм. Ворота частокола были распахнуты настежь.
        Не позволяя задерживаться, Эрик быстро провёл монахов в дом вождя.
        - Арнас, мы здесь! - громко крикнул он.
        И непочтительно подтолкнул Адальберта в плечо.
        - Будь крепок, епископ!
        Монахи вошли в зал. Вождь Арнас стоял возле стола. Седой головой он почти касался низкого потолка, и был похож на мощный дуб, который внезапно вырос посреди комнаты.
        А в кресле вождя сидел тонкий, словно тростинка, человек. Он был одет в простую полотняную рубаху, подпоясанную кожаным поясом. На голове - кожаный шлем, украшенный бычьими рогами. В руке человек держал деревянный посох.
        Пронзительные глаза сверкнули на худом лице и впились в Адальберта.
        - Так вот ты каков - посланник чужого бога?
        Голос Криве-Кривейто был силён и звучен. Худоба обманчива, понял Адальберт. В этом худом теле таится такая мощь, что и коренастый вождь Арнас едва ли сможет потягаться с ней.
        - Зачем ты пришёл в нашу землю?
        - Я пришёл, чтобы принести вам слово истинного бога, - с достоинством ответил Адальберт. - Бога, который живёт не в пещере, и не в ветках деревьев, а на небе. Слово бога, который отдал жизнь за спасение человеческих душ!
        Двумя руками, словно шит, епископ поднял над головой Евангелие.
        - Вы погрязли во мраке. Ваши души испачканы в грехе. Вы льёте кровь людей и животных на своих мерзких мольбищах! Слово Христа подарит вам кротость и милосердие, научит любви к богу и ближнему!
        Криве-Кривейто тоже вскочил с кресла и сердито ударил посохом в деревянный пол.
        - Ты говоришь, что наши боги хуже твоего? Так знай, что пруссы тысячу лет рождались и умирали со своими богами! Наши боги приводят нас в мир, дают нам тепло солнца, доброту моря и земли! Наши боги ведут нас на битву и даруют победу! Наши боги провожают наши души в другой мир и дарят надежду родиться снова!
        Быстрым шагом Криве-Кривейто подошёл и остановился напротив Адальберта.
        - Богам придётся по вкусу твоя кровь, глупый монах! Скоро будет большой праздник, и там...
        - Хватит!
        Голос Арнаса прозвучал, словно гром.
        - Хватит!
        Вождь с размаху ударил тяжёлым кулаком по дубовой столешнице, и огромный стол содрогнулся.
        - Ты живёшь в своей роще, Криве, и ничего не знаешь о том, что происходит в мире. Но я вождь. Я обязан знать обо всём, что угрожает моему народу.
        Он подошёл к своему креслу и уселся в него. Кресло жалобно скрипнуло.
        - Этот разговор назрел давно. Да, монах! Не только вы приходите к нам. К нам идут торговые караваны. Люди рассказывают о том, что происходит в мире.
        Вождь повернулся к Криве-Кривейто.
        - Мир меняется, Криве! И те, кто не изменится вместе с ним - погибнут. Многие народы принимают крещение. Вместо вражды начинают жить в мире друг с другом.
        Вождь чуть понизил голос.
        - Может быть, и богам пора прекратить вражду? Почему мы не можем почитать ещё одного бога, а Криве? У нас хватит зерна и солнечного камня для жертвоприношений.
        Адальберт задохнулся от возмущения. Этот язычник предлагал неслыханное. Он сравнивал Спасителя с мерзкими языческими идолами!
        Епископ открыл рот, но Криве-Кривейто опередил его.
        - Вот как ты заговорил, вождь? - угрожающе спросил он. - Забыл - по чьей воле ты стал вождём? Боги вознесли тебя и поставили над людьми. Истинные боги пруссов - Перкуно, Патолло и Потримпо! Но они же могут и опустить тебя на землю.
        - Ты угрожаешь мне, Криве-Кривейто? - спокойно спросил вождь.
        - Нет, Арнас! Я предупреждаю тебя. Одумайся и приди в священную рощу для жертвоприношения богам. Иначе на празднике лета я соберу совет вождей, и мы вместе решим - достоин ли ты и дальше вести пруссов за собой.
        Наклонив рогатую голову и твёрдо ударяя посохом в пол, Криве-Кривейто быстрым шагом направился к двери. Остановился и повернулся к Арнасу:
        - И приведи этих монахов. Они станут твоей искупительной жертвой.
        - Эрик! - сказал Арнас, когда Криве-Кривейто исчез, - уведи монахов и возвращайся!
        Эрик молча подтолкнул Адальберта к выходу.
        - Идём, епископ!
        Они быстро шагали через деревню. Жители по-прежнему молча расступались перед монахами. Но теперь их молчание казалось Адальберту не удивлённым, а угрожающим. Словно всё селение уже знало о ссоре вождя и жреца, и считало монахов виновными в этой ссоре.
        Адальберт расправил плечи и чуть замедлил шаг. Нельзя торопиться, нельзя казаться неуверенным.
        Эрик коротко взглянул на епископа, но ничего не сказал.
        Уже в доме он кивнул Адальберту на стул и сам сел напротив.
        - Буду говорить с тобой откровенно, епископ. Я на твоей стороне. Моя мать была христианкой, я рождён во Христе, и потому стою за тебя.
        Он откинулся на спинку стула.
        - Но ты видишь, как оборачивается дело. Криве-Кривейто способен поднять весь народ против Арнаса, и что тогда станет с вами? Вас убьют и сожгут на священном огне во славу прусских богов.
        Адальберт крепче сжал в руках Евангелие.
        - Что мы можем сделать? - спросил он Эрика. - Всё в божьей власти!
        - Можете! - резко ответил Эрик. - Можете сделать!
        Бенедикт насторожился в своём углу и подошёл поближе.
        - Что? - спросил он.
        - Завтра вождь соберёт на площади народ. И предложит принять крещение наравне с верой в старых богов. Вы можете подтвердить людям, что между богами нет вражды. Тогда Криве останется в дураках.
        - Нет, - твёрдо сказал Адальберт. - Есть единственный бог, и я не предам его такими словами.
        - Чушь! - резко воскликнул Эрик. - При чём тут предательство? Пусть пруссы молятся, кому хотят. Но вам вождь разрешит построить в селении церковь. Заключит союз с польским князем Болеславом. Отправит торговцев в ваши страны.
        Эрик сбавил тон, заговорил мягче.
        - Перемены не всегда должны быть резкими, епископ. Иногда лучше менять привычный уклад постепенно. Думаю, ты и сам это знаешь - ведь не просто так ты прожил свою жизнь.
        Эрик поднялся со стула.
        - Думай, епископ! Но помни, что твоя жизнь и жизнь твоих спутников в опасности.
        - Я не боюсь смерти, - с достоинством ответил Адальберт.
        - Тогда подумай о деле, ради которого ты пришёл к нам. Если вас убьют - оно окажется под угрозой. А мне пора. Арнас ждёт меня.
        Эрик вышел.
        Адальберт остался сидеть, бессмысленно теребя в руках Евангелие. Книга, в которой, как он считал, были ответы на все вопросы, сейчас молчала.
        - Ваше преосвященство, - просительно сказал Бенедикт.
        Услышав голос монаха, Адальберт словно очнулся.
        - Что?
        - Эрик прав, Ваше преосвященство! Упрямство язычников не переломить в один день. Но капля воды день за днём стачивает даже камень. Мы должны начать с малого. Договориться с этим Криве-Кривейто и выпросить у вождя разрешение построить церковь.
        - Ты понимаешь, о чём говоришь, Бенедикт? - строго возразил Адальберт.
        - Понимаю! - горячо ответил Бенедикт. - Чем погибнуть без пользы, лучше обратить в истинную веру хоть кого-то! Даже одна спасённая душа лучше, чем ни одной.
        Определённая правда была в словах Бенедикта. Но сразу согласиться с ней Адальберт не мог. Вся душа епископа протестовала против этого соглашения.
        - А что думаешь ты, Радим? - спросил он брата.
        Радим поднял на епископа спокойные глаза, но ответил не сразу.
        - Вспомни, брат, как мы ходили к венграм, - наконец, сказал он. - Терпели голод и холод. Спали на конских шкурах и питались одной ячменной кашей. Венгры тоже были язычниками, они поклонялись своим богам, степным. Но мы терпеливо несли им истинное слово и добились успеха. Не сразу, но добились. Добьёмся и здесь, брат. Я тоже готов умереть за веру, как и ты. Но наша смерть не поможет делу. Только живые мы можем служить истине.
        - Давайте обедать, - предложил Бенедикт. - Я испёк лепёшки, пока вы были у вождя.
        Не дожидаясь ответа, он стал накрывать на стол.
        А Адальберт сгорбился на стуле, не выпуская из рук Евангелие.
        Глава 10
        Июнь 1970-го года, Балтийск, Калининградская область, СССР
        
        - Раз! Два! Три! Четыре! Пять!
        Севка старательно отсчитал пять шагов от нагретого солнцем кирпичного угла кирхи. Затем повернулся влево.
        - Раз! Два! Три! Четыре-пять-шесть-семь!
        Последние четыре шага он уже не вышагивал торжественно, словно журавль в брачной пляске, а торопливо пробежал. Не терпится парню.
        - Всё! Можно копать!
        Севка воткнул в дёрн колышек и обвёл всех собравшихся торжествующим взглядом.
        А народу собралось немало. Все ребята побросали старые привычные раскопы и сгрудились на небольшом травяном пятачке за кирхой. Обычно сюда уходили отдохнуть и полежать минут десять - за северной стеной всегда была тень, здесь не так доставала летняя жара.
        Кто-то завистливо вздохнул:
        - Да, здесь хорошо копать! Никакого солнцепёка!
        - Ну, что! - не унимался Севка. - Давайте лопату!
        - Небросов! - строго ответил Валерий Михайлович. - Сколько раз тебе повторять, что мы археологи, а не кладоискатели! Есть определённые правила работы, давайте их соблюдать. Будем закладывать раскоп!
        Последние слова Валерий Михайлович произнёс чуть громче и сделал знак Мишане. Мишаня уже стоял наготове, держа в руках колышки и моток верёвки.
        - Давай, Терентьев! Втыкай колышек сюда.
        Валерий Михайлович указал на траву в метре от угла кирхи. Мишаня послушно воткнул в указанное место колышек и несколько раз пристукнул его геологическим молотком.
        - Второй - вот сюда! Гореликов, а ты чего стоишь? Тяни шнур!
        Я взял у Мишани верёвку, привязал её к первому колышку и потянул в сторону второго.
        - Раскоп! - разочарованно вздохнул Севка. - Это сколько земли зря копать! А зачем? У нас же есть точное указание зарытых документов!
        - Точное указание! - передразнил его Валерий Михайлович. - Скажи, пожалуйста! А откуда ты знаешь, что у тебя шаги нужного размера? Барон фон Рауш мог быть высокого роста, и шаги у него длинные. А ты скачешь, как воробей.
        Ребята расхохотались, а Севка сердито нахохлился. Сравнение с воробьём было очень точным, и потому здорово зацепило его.
        Я, улыбаясь, потянул верёвку к третьему колышку.
        - Ну, а четвёртый - вот сюда! Всё!
        Валерий Михайлович выпрямился и обвёл взглядом место будущего раскопа, как полководец осматривает поле предстоящего сражения.
        - Отлично друзья! Теперь беритесь за лопаты...
        Но Севка перебил его.
        - А если металлоискатель взять? Можно же у солдат его попросить! Вон, сколько воинских частей в городе!
        Валерий Михайлович огорчённо покачал головой.
        - Металлоискатель, Небросов - это орудие варваров. Им пользуются не археологи, а «чёрные» копатели. Да-да, те самые, после которых памятники древней культуры остаются не только разграбленными, но и приведёнными в полную негодность для науки!
        Увлёкшись, Валерий Михайлович даже сделал два шага в сторону Севки и грозно посмотрел на него, словно Севка и был тем самым «чёрным» копателем.
        - Вы представляете, во что такие копатели превращают культурный слой? Все эпохи, все времена перемешиваются. И потом совершенно невозможно установить - к какой эпохе относится та, или иная находка!
        Резко сменив тон, Валерий Михайлович спросил Севку:
        - Что вы целый год делали на лекциях?
        - Э-э-э... - растерянно ответил Севка.
        - Если бы вы хоть немного слушали то, что вам рассказывают преподаватели, то не влезали бы со своими варварскими предложениями! - отрезал Валерий Михайлович.
        И окончательно уничтожив таким образом своего противника, снова повернулся к нам.
        - Итак, друзья! Берём лопаты и начинаем снимать дёрн! Не забываем перетряхивать - под слоем дёрна уже могут скрываться артефакты!
        Мы с Мишаней послушно взялись за штыковые лопаты и принялись нарезать дёрн равными квадратами. Севка махнул рукой и присоединился к нам.
        - А вы почему прохлаждаетесь? - напустился Валерий Михайлович на остальных ребят. - Все возвращаемся в свои раскопы! Георгий! Будьте добры обеспечить порядок и дисциплину!
        Жорик замахал руками, загудел, убеждая ребят вернуться в раскопы. Он был очень недоволен тем, что я ускользнул из его власти.
        - Так!
        Валерий Михайлович вспомнил, что не сделал самое важное.
        - Руководить вашим раскопом буду непосредственно я. Ну, а в моё отсутствие старшим назначается...
        Взгляд Валерия Михайловича скользнул по нам, и чуть задержался на мне.
        - Предлагаю назначить старшим Мишаню, - быстро сказал я. - То есть, Терентьева. Он из нас самый рассудительный.
        Валерий Михайлович покачал головой.
        - Удивительно, Гореликов, но иногда тебе в голову приходят здравые мысли. На время моего отсутствия старшим назначается Терентьев! Обо всех значимых находках, пожалуйста, сразу же сообщайте мне.
        - Валерий Михайлович!
        К Нифонтову подошла Светка. Скромно опустив глаза, она спросила:
        - А можно мне поработать с ребятами на новом раскопе?
        - Зачем это? - неприязненно спросил Севка.
        А Оля молча смотрела на Светку.
        - Вообще-то, раскоп большой, - вмешался я. - И лишние руки нам не помешают. Ребята, ну, чего вы?
        - Согласен, - неожиданно поддержал меня Мишаня.
        - Ну, и отлично, - подытожил Валерий Михайлович. - Поленко, работай с ребятами.
        Света благодарно улыбнулась Мише.
        - Спасибо! Я буду стараться!
        Мы сняли с раскопа весь дёрн и аккуратно сложили его по бровкам. Затем совковыми лопатами принялись выравнивать свежую землю.
        - Давайте так, - предложил Мишаня, - Сева и девочки на лопатах, а мы с Саней - на носилках!
        - А почему это я на лопате с девочками? - снова обиделся Севка.
        - Ну, хорошо, - добродушно улыбнулся Мишаня. - Давай, я на лопате, а ты на носилках.
        - Севка, ну чего ты споришь? - вмешался я. - Лучше тебя никто из нас не копает.
        - Это правда! - обрадовался Севка, и схватил лопату.
        - Не глубже, чем на штык! - напомнил ему Мишаня. - А отвал сделаем вот там, возле тропинки.
        - Знаю, - привычно огрызнулся Севка и воткнул лопату в податливую землю. - Ого, какой жирный!
        Он тут же бросил лопату и поднял двумя пальцами толстого дождевого червя. Червь извивался и вытягивался, силясь освободиться.
        - А может, на рыбалку вечером? - неожиданно даже для самого себя предложил я. - Сходим на мол, салаку половим!
        - Давай, - обрадовался Севка.
        И озабоченно заозирался.
        - Надо банку найти!
        Консервная банка нашлась в траве неподалёку. Девочки снимали слой грунта, а Севка совковой лопатой грузил его в носилки. Мы с Мишаней таскали полные носилки к куче, и сбрасывали землю в отвал.
        Я обратил внимание, что Оля и Светка сторонятся друг друга. Со стороны это выглядело так, словно девочки не хотели мешать друг другу работать. Если Светка начинала копать от бровки, то Оля вставала от середины и двигалась к противоположной бровке, сохраняя дистанцию. Это казалось логичным, но я шестым чувством ощущал, что дело не в работе.
        Ладно, со временем всё притрётся, оптимистично подумал я.
        - Глядите! - воскликнула Оля.
        Она быстро наклонилась и подняла что-то с земли.
        - Покажи! - тут же загорелся Севка.
        - Вот!
        На Олиной ладони лежала испачканная землёй серебряная монета.
        - Прусский талер! - уверенно заявил Мишаня. - Я такие в музее видел. Надо записать находку и зарисовать местоположение.
        Он раскрыл блокнот и по всем правилам сделал запись о том, как и когда обнаружена монета, и на какой глубине. Затем на плане пометил место находки.
        - Теперь смотрите внимательнее, - сказал он нам. - Рядом могут быть ещё монеты.
        Уже сейчас можно было с уверенностью сказать, что в будущем Мишаня добьётся успеха в науке. Его неторопливость и основательность были самыми подходящими качествами для этого.
        Девочки продолжили разравнивать землю, внимательно глядя под ноги.
        - Вот ещё одна!
        Теперь монета попалась Свете.
        - Странно, - в недоумении сказал Мишаня. - В том же слое, но совсем в другой стороне раскопа.
        - А вот ещё!
        Всего в этом слое мы нашли сорок шесть серебряных талеров. Все они были выпущены в царствование Фридриха Первого.
        - Надо внимательно просмотреть отвал, пока не засыпали, - решил Мишаня.
        Мы временно оставили раскоп. Руками и совками перебрали всю землю отвала и отыскали ещё три монеты, которые не заметили раньше.
        - Очень странно!
        Мишаня почесал пальцем кончик носа.
        По его зарисовкам выходило, что монеты разбросаны по всему раскопу.
        - Такое ощущение, что кто-то швырнул здесь деньги, и они разлетелись. Но как это могло получиться?
        - А может, это связано с какой-нибудь традицией? - предположила Оля. - Разбрасывали же деньги на некоторых праздниках! Во время коронации, например.
        - Какая коронация в Пиллау? - резонно возразил Мишаня. - Здесь короли если и бывали, то только проездом. Да и кто станет разбрасывать серебряные монеты? Знаешь, сколько всего можно было купить на один талер? А тут их пятьдесят!
        - Сорок девять! - поправил Севка.
        - Ну, да.
        - Ладно, - махнул рукой Мишаня. - разравнивайте слой, а я к Валерию Михайловичу. Саня, идём!
        То, что Мишаня позвал меня с собой, объяснялось очень просто. Найденные талеры мы складывали в мою шляпу - больше было просто некуда. Не раскладывать же их на брезенте, как черепки кувшинов, обломки курительных трубок и остатки костей. Всё-таки, деньги! Мало ли что.
        - Удивительно! - сказал Валерий Михайлович, осмотрев талеры. - Очень удивительно! Как, ты говоришь, они располагались?
        - Вот, - ответил Мишаня и развернул перед Валерием Михайловичем схему раскопа. Она вся была исписана пометками.
        - На следующий слой заготовьте новую схему, - распорядился Валерий Михайлович. - Иначе пометки сольются, потом ничего не разберём. Георгий!
        - Да, Валерий Михайлович! - немедленно отозвался Жорик.
        По своей привычке он тёрся рядом с руководителем.
        - Отнеси талеры в камералку, - распорядился Валерий Михайлович.
        Камералка - это камеральная лаборатория. Такая есть в каждой археологической экспедиции. В этой лаборатории находки очищают от земли, сортируют, описывают и хранят.
        - Слушаю, Валерий Михайлович! - кивнул Жорик.
        Но я остановил его.
        - Шляпу отдайте.
        - Что ты за человек, Гореликов?
        Жорик смерил меня нарочито презрительным взглядом.
        - Тут такая находка, а тебе шляпы жалко.
        - Для тебя - жалко! - не остался в долгу я. - Пересыпь в свою панамку, и неси.
        На голове Жорика красовалась экспедиционная панама, которой он очень гордился. Не меньше, чем я свой шляпой.
        При слове «панамка» Жорик покраснел от злости. Но ничего не ответил. Пересыпал монеты и ушёл в сторону казармы. Наша камеральная лаборатория располагалась в одной из комнат.
        - Ну, идёмте, идёмте! - заторопился Валерий Михайлович. - Хочу сличить ваш план с раскопом. Почему вы не позвали меня сразу, как нашли первую монету?
        - Увлеклись, - виновато ответил Мишаня.
        На краю раскопа Валерий Михайлович остановился.
        - А, уже разровняли? Молодцы! И что тут у вас?
        - Есть пятно! - возбуждённо выкрикнул Севка. - Ровно там, где говорится в письме!
        Он указал в центр раскопа. Там, на утрамбованном подсыхающем грунте отчётливо выделялось более тёмное пятно. Это был след когда-то выкопанной, а потом засыпанной ямы.
        
        

* * *
        Апрель 997-го года, деревня пруссов
        
        Рано утром на торговой площади поставили помост. Соорудили его просто - прикатили две высокие бочки, а поперек положили несколько крепких досок. Ну, и подставили бочонок, чтобы удобнее запрыгивать.
        Помост сделали для вождя. Но не затем, чтобы вождь возвышался народом, а чтобы народ мог лучше видеть и слышать. Для своего удобства.
        Эрик не дал монахам даже совершить утреннюю молитву.
        - Поторапливайся, епископ! - то и дело, приговаривал он, поглядывая в окно. - Бог подождёт, а люди ждать не будут.
        Эти слова покоробили Адальберта. Что себе позволяет этот рыжий бородатый варвар?
        Но согласившись вчера с братом и Бенедиктом в главном, сегодня он не стал спорить по мелочам. Поднялся с колен, перепоясал рясу и взял в руки Евангелие.
        Эрик внимательно взглянул на епископа. Видно, что-то ему не понравилось, но он промолчал. Только кивнул Бенедикту, и Бенедикт пошёл с ними, хотя Адальберт его и не звал.
        Этот навязанный Болеславом спутник всё больше и больше раздражал епископа. Раздражал тем, что незаметно забирал всё больше воли в решениях. Словно не Адальберт, а именно он, Бенедикт, главный в их маленькой миссии.
        Уже и Радим с ним согласился! А раньше всегда выступал на стороне брата.
        Ещё больше сердило Адальберта, что он сам виноват. Незачем было советоваться со своими спутниками, показывая нерешительность! Принял бы решение сам, и вынудил их согласиться.
        Народ заполнил торговую площадь до самых окружающих домов. Рыбаки побережья оставили свои сети, сборщики солнечного камня побросали корзины, кузнец отложил ковадло. Все собрались послушать - что скажет им вождь пруссов.
        Видно, новость о вчерашнем приходе Криве-Кривейто распространилась мгновенно. На монахов поглядывали хмуро, исподлобья. Эрик, не обращая на это никакого внимания, расталкивал людей и освобождал Адальберту дорогу к помосту. На мгновение епископу показалось, что его ведут на плаху.
        Вождь Арнас уже был здесь. Он внимательно взглянул на епископа, затем вопрошающе - на Эрика. Эрик ответил коротким кивком.
        Ступив левой ногой на бочонок, вождь легко поднялся на помост. Толпа всколыхнулась, зашумела. Арнас выждал несколько мгновений, а затем поднял руку. Гул утих.
        - Люди Самбии! - звучно сказал вождь. - Я собрал вас, чтобы говорить о деле, которое касается каждого из вас!
        Адальберт по-прежнему не понимал, о чём говорит Арнас. За эти дни он едва выучил несколько слов на прусском. И то потому, что сам расспрашивал Эрика.
        На счастье рыжий бородач коротко переводил речь Арнаса. Монахи слушали - Адальберт поневоле, а Бенедикт очень внимательно.
        Арнас говорил о том, как сильны среди пруссов традиции гостеприимства. Живя у моря, они всегда открывали свои двери и сердца любому гостю. И даже вчерашних врагов прощали, если те раскаивались в совершённых злодействах.
        - Эти монахи пришли к нам с миром, - говорил Арнас. - И принесли слова о своём боге. Он непохож на наших богов, это правда. Но разве на небе мало места? Разве человек становится хуже оттого, что верит по-другому? Что плохого в том, что у земли пруссов появится ещё один сильный заступник?
        Адальберт слушал, и ему становилось всё хуже и хуже. Он почти терял сознание, и с ужасом ждал той минуты, когда его попросят - нет, прикажут! - вскарабкаться на помост и подтвердить слова вождя.
        По лбу епископа тёк пот, а пальцы, сжимающие Евангелие, были холодными. Чтобы успокоиться, Адальберт сделал несколько глубоких вдохов.
        Арнас умолк, и сердце Адальберта сжалось. Вот сейчас!
        Но вместо вождя на помост запрыгнул рыжий Эрик. Взмахом руки привлёк к себе внимание и заговорил.
        Теперь стало ещё хуже. Эрик говорил на языке пруссов, а переводить было некому. Адальберт совершенно растерялся.
        Бенедикт наклонился к его уху.
        - Скажите всё, что угодно, - посоветовал он. - Вас всё равно не поймут. А Эрик переведёт так, как нужно.
        И в самом деле! Об этом Адальберт даже не подумал.
        Но мысль принесла только мгновенное облегчение. Нельзя идти по пути лжи, даже если очень хочется.
        А Эрик тем временем говорил о том, как приплыл из-за моря на корабле данов. Как воевал с пруссами.
        - Моя мать была христианкой, и сам я христианин!
        В доказательство своих слов Эрик оттянул ворот рубахи и показал толпе нательный крестик, вырезанный из дерева.
        - Я был разбойником, - сказал он. - Мы потерпели поражение, и пруссы взяли меня в плен. Но не убили, а вылечили и позволили остаться среди них. И теперь я такой же прусс, как и вы! Я чту Перкуно, Потримпо и Патолло и приношу им жертвы в благодарность за спасение. Но я чту и Христа за то, что дал мне жизнь и своей волей направил к этим берегам.
        Эрик почти кричал. Толпа шумела, словно отвечая ему. Утреннее солнце припекало, несмотря на апрель. Голова Адальберта кружилась от слабости, и бочонок, который служил ступенькой, казался непреодолимо высоким.
        Неожиданно Эрик замолчал и обернулся, глядя прямо на Адальберта. Сердце епископа остановилось, он пошатнулся. Бенедикт поддержал его за локоть, и сам шагнул вперёд.
        - Я скажу.
        Адальберт увидел, как монах спокойно поднимается на помост. И испытал облегчение и отчаяние одновременно.
        - Люди Пруссии, - сказал Бенедикт, подражая вождю. - Мы пришли к вам с миром, и благодарны за то, что вы приняли нас! Благодарны за тепло ваших очагов, за пищу и кров! Каждый день мы будем молить бога о том, чтобы он оказал вам своё покровительство. Христос заповедал нам быть кроткими и милосердными. И сам он был таким. Кормил бедняков хлебом и рыбой, лечил больных, воскрешал мёртвых и сотворял другие чудеса во имя людей! Даже идя на смерть, он благословлял своих палачей! Но и ваших богов мы тоже чтим, и никогда не позволим себе нанести им обиду! Так будем жить в мире, как внушал нам Господь! И боги наши пусть тоже живут в мире!
        Сердце Адальберта бешено колотилось, кровь с неистовой силой стучала в виски.
        «Вот и всё» - чуть слышно шептал епископ. - «Вот и всё».
        А толпа на рыночной площади шумела и кричала, приплясывая от распиравших её чувств.
        
        

* * *
        Вилкас, как и положено сыну вождя, стоял рядом с помостом. Он тоже поздоровался с епископом, но Адальберт его даже не заметил. Судя по лицу, монаху нездоровилось.
        Слушая отца, а затем - Эрика, юноша всё больше убеждался, что решение принято. И теперь вражда между вождём и Криве-Кривейто неизбежна.
        Вся жизнь Вилкаса, все его надежды рассыпались в прах на его глазах. Теперь Криве-Кривейто ни за что не отдаст ему Агне! Жрец не допустит, что его дочь вышла за сына мятежного вождя. Да ещё и поднимет против них другие племена пруссов!
        Зачем только отец послушал монахов и Эрика? От ненависти к ним Вилкасу захотелось убивать! Всадить нож в горло епископа, и дело с концом!
        Но тогда рухнет всё!
        А может быть, люди не примут слова отца? Возразят вождю? Такое бывало раньше, правда, не при Арнасе. Но существовал закон, по которому вождь обязан исполнять волю народа.
        Эрик всё говорил, и Вилкас отчётливо видел, что люди склоняются на его сторону. В конце концов, одним богом больше - какая им разница?! Больше - не меньше. Так рассуждает простой рыбак, землепашец или воин, для которого своё дело куда важнее, чем распри жрецов.
        Пожалуй, у отца получится. Получится перетянуть людей на свою сторону, подчинить их своей воле, как всегда получалось до этого. Вилкас завидовал этому умению Арнаса и сам мечтал быть таким же. А как по-другому? Вождь должен вести людей за собой.
        А когда на помост поднялся монах, Вилкас понял, что дело сделано. Этот Бенедикт был хитёр - он прикинулся кротким козлёнком, которому нужно совсем немногое. Разрешили бы только построить церковь и молиться своему богу.
        Вот только Криве-Кривейто так просто не уговоришь. Старый жрец насмерть встанет за то, чтобы его боги остались единственными богами пруссов. И Агне встанет вместе с ним. На то она и дочь жреца.
        Вне себя от отчаяния, Вилкас повернулся и побрёл к дому, расталкивая плечами возбуждённых людей. Он не замечал их, а они не замечали Вилкаса. Все смотрели на помост, куда снова поднялся вождь Арнас.
        - Сегодня будет большой пир, - говорил вождь. - Все будем есть и пить во славу богов. Я угощаю всех!
        Толпа взревела от радости.
        Вилкас добрался до подножия холма. Поднялся по деревянным ступенях и, не заходя домой, прошёл в конюшню. Быстро оседлал коня. Вывел его не к площади, а через калиткув задней стене.
        Возле ворот остались только сторожа, которые жадно прислушивались к тому, что происходило на площади. Они бросили на Вилкаса любопытный взгляд, но останавливать и расспрашивать не стали. Едет куда-то сын вождя - значит, так и нужно.
        За воротами Вилкас сразу пустил коня вскачь. Застоявшийся жеребец, легко перебирая тонкими ногами, пролетел вдоль берега и свернул на знакомую тропинку в лес. Здесь поневоле пришлось замедлить скачку - ветки деревьев так и норовили хлестнуть по лицу, выбить глаза и зубы.
        Перед трем идолами Вилкас остановился в растерянности. От волнения он забыл даже прихватить с собой жертву для богов. Вот растяпа!
        Поразмыслив, юноша вытащил нож из ножен и полоснул себя по ладони. Окропив несколькими каплями крови подножие идолов, он немного успокоился. Кровавые жертвы боги любили больше других. Может, и хорошо, что у него не оказалось при себе лепёшки.
        Конь, почуяв запах крови, тревожно заржал. Вилкас приложил к ране широкий лист молодого лопуха, похлопал жеребца по шее, успокаивая его, и повёл в поводу знакомой дорогой к святилищу. Птицы над головой молчали, но Вилкас изо всех сил уговаривал себя не обращать на это внимания. Ему нужно было увидеть Агне.
        Если только он сможет поговорить с девушкой! Вместе они обязательно что-нибудь придумают. Агне умна и рассудительна, она сможет найти нужные слова для своего отца. Чем боги не шутят - может, Криве-Кривейто и прислушается к голосу разума. Ну, какой вред богам от трёх монахов? Да и захочет ли хоть кто-то принять их веру?
        Так успокаивая себя, Вилкас добрался до частокола, окружавшего святилище. Постучал в ворота.
        Ему открыл молчаливый жрец-вайделот. Но не тот, что в прошлый раз, а другой - широкоплечий, с сумрачным взглядом.
        - Позови Агне, - сказал ему Вилкас, привязывая жеребца к коновязи.
        Вайделот молча запер ворота и ушёл. А Вилкас хотел по привычке подойти к ограде священного дуба. Но вспомнил, что жертвы у него нет.
        Снова резать ладонь? Ну, уж нет.
        Вилкас поморщился и остался на месте.
        Вдруг он услышал шаги и быстро обернулся.
        Только не это!
        Сам Криве-Кривейто шагал к сыну вождя в сопровождении четырёх вайделотов.
        - Я хочу увидеть Агне! - в отчаянии крикнул юноша. - Я приехал к ней!
        Криве-Кривейто не обратил никакого внимания на слова Вилкаса. Он протянул вперёд жилистую руку и скомандовал:
        - Взять его! Немедленно!
        Глава 11
        Июнь 1970-го года, Балтийск, Калининградская область СССР
        
        Пятно размером полтора на полтора метра выглядело квадратным. Ничего удивительного - всё-таки, яму копали немцы, а они славятся своей педантичностью и аккуратностью.
        Как-то в девяностые на реставрацию одного монастыря привлекли немецких специалистов. Тогда и не такие чудеса встречались - лишь бы финансирование освоить в полном объёме. Но дело не в этом.
        Немецкие специалисты прибыли в лагерь со своим инструментом и даже поваром. И даже плотников для сборки и разборки строительных лесов привезли своих - из Германии.
        Эти плотники долго ходили вокруг штабеля русских досок, неодобрительно качали головами и цокали языками. Не нравилась им необрезная доска естественной сушки - и ширина у неё разная, и на кромке видны остатки еловой коры. Кроме того, от сушки некоторые доски повело винтом.
        Но везти доску из-за рубежа спонсоры отказались. Пришлось плотникам работать с местным материалом. Поцокав языками, они взялись за дело.
        Ровно в восемь часов утра над лагерем начинало раздаваться жужжание шуруповёртов, которое изредка прерывалось породистым рычанием немецкой бензопилы. Без каких-либо остановок это продолжалось до полудня, когда наступало время обеда.
        Я своими глазами видел, как улыбчивый Ганс долго подгонял доску настила к поперечной опоре. Крутил её и так, и этак, добиваясь, чтобы доска лежала, как можно ровнее.
        Наконец, доска легла, как надо. Тонким сверлом Ганс просверлил отверстие, чтобы саморез легче заходил в дерево, переставил в шуруповёрт биту. Вкрутил саморез наполовину, и тут наступило время обеда.
        Ничуть не сомневаясь, Ганс деловито повесил шуруповёрт на пояс - оставлять инструмент без присмотра немцы не рисковали, и правильно - и полез вниз, обедать.
        Ровно через час он вернулся на леса, докрутил саморез и принялся работать дальше.
        И когда я увидел аккуратный квадратный след ямы посреди бывшего немецкого города Пиллау - эта история с недокрученным саморезом сразу же всплыла в моей памяти.
        
        - Ну, что? - нетерпеливо крикнул Севка. - Кто был прав? Я точно место указал! Вскрываем пятно?
        - Небросов, - строго сказал Валерий Михайлович, - не испытывай моё терпение. Ещё одно подобное предложение - и по практике получишь незачёт.
        Отбрив таким образом Севку, Валерий Михайлович повернулся к нам с Мишаней.
        - Раскоп продолжайте слой за слоем. Аккуратно зарисовывайте, как будет изменяться положение пятна.
        - Хорошо, Валерий Михайлович, - солидно кивнул Мишаня.
        Эти двое замечательно нашли общий язык. Я подумал, что неслучайно через несколько лет Мишаня станет главным помощником Валерия Михайловича и преподавателем на его кафедре.
        Светка подошла ко мне.
        - Саша, дай, пожалуйста, водички!
        Я зачерпнул кружкой воду из ведра и протянул ей.
        - Держи!
        - Спасибо!
        Светка напилась и протянула кружку мне.
        - Хочешь?
        Я тоже сделал несколько глотков. Вода ещё не успела нагреться на солнце, и была приятно-прохладной. Тень уже уползла от ведра, и я переставил его поближе к кирпичной стене кирхи.
        - Саша!
        Света тронула меня за плечо.
        - Мне кажется, что возле бровки есть ещё одно пятно. Я сказала об этом Оле. Но она решила, что там просто земля сырая. А Сева её поддержал. Может быть, ты посмотришь?
        Ох уж мне эти девчоночьи разборки! Ну, вот какая кошка пробежала между Олей и Светкой?
        - Конечно, - ответил я, и пошёл к дальней бровке раскопа. Светка пошла со мной.
        - Где?
        - Вот там, видишь?
        Да, это, действительно, было пятно. Точнее, самый его край - остальное скрывалось под травянистой бровкой раскопа. Пятно, действительно, напоминало отсыревшую землю. Но мой опыт не обманешь - перед нами была ещё одна яма, которую выкопали и засыпали давным-давно.
        - Молодец, Света! - улыбнулся я. - Ты всё правильно поняла.
        От моей похвалы у Светки покраснели мочки ушей, и она загадочно улыбнулась кончиками губ.
        - Валерий Михайлович! - позвал я. - Посмотрите! Света нашла ещё одно пятно.
        Валерий Михайлович повернулся к нам.
        - Ну, какое это пятно? - тут же вмешалась Оля. - Просто сырая земля. Здесь низина, вот вода и скопилась.
        Губы её сердито сжались.
        - Да нет, Оля, - ответил ей Валерий Михайлович, внимательно оглядев бровку. - Это край ямы. И, судя по конфигурации пятна - яма немаленькая.
        Не зря Валерий Михайлович считался самым опытным полевым археологом в те времена, когда я только учился в институте.
        Он поднял голову.
        - Вот что, орлы! Давайте-ка передвинем северный край раскопа подальше на... да, на два метра. Нужно захватить это пятно тоже.
        Мы с Мишаней вдернули колышки и перенесли их на два метра дальше от стены кирхи. Снова натянули между ними верёвку и Мишаня с Севкой взялись снимать дёрн с нового участка. Света укладывала пластины дёрна на носилки.
        А я подошёл к Оле.
        - Оля! - прямо спросил я. - Какая муха тебя укусила? Что вы со Светкой не можете поделить?
        - Ничего, - тут же ответила Оля и дёрнула плечом. - Всё нормально.
        - Подожди. Я же вижу, что вы не ладите, - мягко сказал я.
        Оля сделала шаг в сторону. Потом остановилась и повернулась ко мне.
        - Слушай, Гореликов! Что тебе надо? Я тебе сказала, что всё в порядке? Вот и отстань от меня!
        На щеках Оли горел злой румянец, она даже кулаки сжала.
        - Хорошо, - серьёзно ответил я. - прости, пожалуйста. В порядке - значит, в порядке.
        И пошёл к носилкам, которые как раз наполнились дёрном и землёй.
        Для начала мы сравняли раскоп по высоте и тщательно утрамбовали дно. После это второе пятно проступило полностью, словно на картинке в учебном пособии.
        Это была продолговатая яма, длиной около двух метров и шириной чуть больше метра. Неведомые копатели не сориентировали её по сторонам света - просто выкопали наобум, и всё. Но Мишаня тщательно зарисовал положение ямы на плане.
        - Как ты думаешь, Саша, откуда она взялась? - спросил он меня.
        Я пожал плечами.
        - Не знаю. Раскопаем - увидим.
        Мне и самому было интересно. Но строить догадки в таком деле бессмысленно - яму мог выкопать кто угодно, и когда угодно.
        До обеда оставалась ещё пара часов.
        - Давайте работать, - сказал я.
        Девочки копали, Севка грузил землю, а мы с Мишаней таскали носилки. Если вам кажется, что девочки и лопаты - это несовместимые вещи, то вы сильно ошибаетесь. Во всех экспедициях так и заведено - девушки копают, парни таскают.
        Нет, есть ещё девчонки на камералке. Им неохота возиться в земле, они заняты тем, что очищают и описывают находки. Тоже очень важна и нужная работа.
        Но как бы это сказать? В общем, девчонки с камералки и девчонки с раскопа, как правило, недолюбливают друг друга. Одни считают других белоручками. А вторые не стесняются упрекнуть противниц в стремлении любой ценой быть поближе к мальчикам. Это мягко говоря.
        За час мы сняли ещё один слой. Находок в нём почти не было - несколько керамических черепков, обрывок медной цепочки и прямая курительная трубка с отколотым краем чашки. Мишаня тщательно зарисовал места всех находок.
        Пятна ожидаемо стали уже, изменили размеры, но не очертания. Это легко объяснимо. Когда вы копаете яму, то не делаете её края отвесными, чтобы земля не осыпалась вниз. Таким образом, от поверхности ко дну яма всё время сужается.
        - Жрать охота, - вздохнул Севка.
        Виновато оглянулся на нас Мишаней и торопливо добавил:
        - И уходить не хочется.
        - И не уйдём, - строго сказал Мишаня. - Иначе раскоп придётся караулить.
        Он был прав. Среди местных пацанов немало желающих поиграть в охотников за сокровищами. Их любопытные физиономии то и дело мелькали среди раскопов. Мы гнали их прочь, но они появлялись снова и снова. Кто мог поручиться, что вечером, когда на раскопе никого нет, они не явятся сюда с лопатами? Такие случаи бывали, и не раз, если раскопки шли в черте населённого пункта. Как правило, раскоп после этого становился непригодным к работе - незваные помощники так переворачивали все слои, что датировать находки не смог бы ни один специалист.
        В нашем случае дело осложнялось ещё и тем, что пацаны могли выкопать и утащить ящик или сундучок с архивом. Ищи его потом по всему Балтийску с милицией!
        - Можно перекусить прямо здесь, - сказал я. - Скинемся и отправим кого-нибудь в магазин.
        - Саша, ты гений! - обрадовалась Света.
        А Оля неодобрительно взглянула на неё.
        Яма, о которой упоминал в своём письме барон фон Рауш, оказалась неглубокой. Видно, барон с бургомистром копали её в спешке. Мы сняли ещё один слой, и лопата Оли стукнула обо что-то твёрдое.
        - Стоп! - сказал Мишаня. - Дальше только совками и кисточками!
        Мы закончили снимать слой, не трогая пятно, и тщательно утрамбовали землю вокруг. А затем опустились на колени и принялись осторожно освобождать из земли нашу находку.
        - Какой большой! - тихо сказала Оля.
        Это был сундук. Длина его составляла восемьдесят три сантиметра, ширина - чуть больше сорока. Измерить высоту мы пока не могли - из земли торчала только полукруглая крышка. Крышка и бока сундука, насколько мы их видели, были обиты листовой медью, которая позеленела от долгого лежания в земле.
        - Вот это находка! - выкрикнул Севка, не в силах сдерживаться. - Вытаскиваем?
        - Осади! - остановил его Мишаня. - Будем всё делать, как положено. Света, сходи за Валерием Михайловичем!
        - Сейчас!
        - А мы пока снимем ещё слой.
        - Да что тут снимать? - нетерпеливо возразил Севка. - Здесь уже материк, не видишь разве?
        Материком в археологии называется глубина земли ниже культурного слоя. В ней уже не может быть никаких находок. Потому что, когда она была на поверхности, люди в этих местах ещё не жили.
        - Надо убедиться, - строго сказал Мишаня.
        Я положил руку ему на плечо.
        - Миша, Севка прав. Это материк. Но даже если и нет - можно снять слой вокруг сундука.
        - Логично, - согласился Мишаня.
        Было видно, что ему и самому не терпится извлечь находку полностью.
        Через полчаса сундук целиком оказался на поверхности. Располагался он ровно - было видно, что в яму его не сбросили, а поставили. Сундук был заперт на внутренний замок.
        Валерий Михайлович сделал несколько фотографий на экспедиционный «ФЭД» и распорядился:
        - Несите его в камералку! А что со вторым пятном?
        - Пока ничего, - развёл руками Мишаня.
        Валерий Михайлович взглянул на часы.
        - Время обедать, - озабоченно сказал он и посмотрел на нас.
        - Мы бы остались ещё поработать, - ответил я на его невысказанный вопрос. - Не бросать же такое дело на половине дороги.
        - Правильно рассуждаешь, Гореликов! - кивнул Валерий Михайлович. - Я распоряжусь, чтобы обед нам принесли сюда. Георгий!
        - Слушаю, Валерий Михайлович!
        На краю раскопа появился недовольный Жорик.
        - Георгий, скажи дежурным, чтобы нам сюда принесли обед на шестерых. А сами можете закругляться на сегодня.
        - Хорошо.
        Временно оставив середину раскопа, мы принялись расчищать второе пятно.
        - Что-то твёрдое, - сказал Севка. - Оля, дай кисточку!
        Оля протянула Севке широкую мягкую малярную кисть, которую мы использовали для того, чтобы очищать находки.
        - И круглое, - добавил Севка, сделав несколько взмахов кистью. - Не металл - звучит глухо. И не дерево.
        Совком он убрал ещё немного земли.
        - Кажется, кость. Ого!
        Я поднялся, расправляя затёкшие колени, и подошёл к Севке. Возле его ног лежал полузасыпанный землёй человеческий череп и приветливо смотрел на меня пустыми глазницами.
        
        

* * *
        Апрель 997-го года, деревня пруссов
        
        Вайделот пришёл в деревню рано утром, когда жители только-только угомонились после пирушки. Он неторопливо, но целенаправленно шёл по узким проулкам между домов к торговой площади и мимоходом оглядывал селение.
        На улицах не было ни души. Всю ночь на площади веселились, жгли костры, пили прямо из бочек мёд и пиво. Забивали визжащих поросят и тут же жарили на вертелах целые туши. Как будто пришёл конец мира, и бог Патолло вот-вот восстанет из бездны во всём своём ужасе и заберёт все человеческие души с собой.
        Но любому празднику рано или поздно приходит конец. К рассвету деревня угомонилась. Первые лучи солнца осветили уже пустую площадь, на которой повсюду валялись пустые бочки, обглоданные кости, спали объевшиеся собаки и дымились угли костров.
        Ничего не отразилось на неподвижном лице вайделота. Он, не спеша, пересёк площадь и стал подниматься по деревянным ступенькам к дому вождя.
        От обычных людей жреца отличала одежда, украшенная вышивкой из птичьих перьев и татуировки в виде маленьких священных змей, ползущих по лбу и щекам.
        Священные змеи - это испытание для того, кто хочет стать жрецом. Такого человека опускают в яму со священными змеями, и там он должен просидеть трое суток. Если змеи не тронут человека - значит, боги к нему благоволят. Если укусят - ну, что ж... Не он первый, не он последний.
        Поднявшись к ограде, вайделот вошёл в незапертые ворота. Подошёл к двери дома и властно постучал.
        Через некоторое время дверь открылась. За ней стояла жена младшего двоюродного брата Арнаса и щурила сонные глаза. Сообразив, кто перед ней, женщина охнула от страха и убежала, путаясь в длинном подоле домотканой рубахи.
        А вайделот так же молча прошёл в большой зал, остановился у стены и стал ждать.
        Ждать пришлось около получаса.
        Конечно, Арнасу сразу же доложили о приходе жреца. Но опытный вождь не спешил навстречу незваному гостю. Поднявшись с постели, он сначала умылся ледяной водой из колодца. Это показалось ему недостаточным. Арнас разделся до штанов и окатил себя из ведра.
        Взбодрившись таким образом вождь, тщательно расчесал бороду и гриву волос, оделся, повесил на пояс нож. Затем выпил большой стакан хмельного мёда. Хмель легко пошёл по жилам, мягко стукнул в голову. Тяжёлая ладонь похмелья, сжимавшая виски, разжалась.
        И только тогда вождь Арнас вышел в большой зал к ожидавшему его вайделоту.
        Взглянув на жреца, вождь прошёл к своему креслу и сел, поправив нож так, чтобы он не мешал.
        - Садись, - кивнул он жрецу.
        Вайделот остался стоять, и по-прежнему молчал.
        - Чего ты хочешь? - громче спросил вождь. - Тебя послали что-то сказать мне - так говори.
        - Криве-Кривейто послал меня к тебе, - негромко ответил вайделот.
        - И чего хочет Криве-Кривейто?
        - Он услышал о святотатстве, которое творилось здесь вчера, - так же негромко продолжал вайделот, - и хочет, чтобы все жители селения явились в священную рощу и принесли жертвы богам. Криве-Кривейто хочет, чтобы все жители умоляли богов простить их. Сделать это нужно до праздника лета. Кроме того, нужно привести к нему монахов, которые стали причиной святотатства. Криве-Кривейто лично принесёт их в жертву богам.
        - Это всё? - мрачно усмехнувшись, спросил Арнас. - Больше он ничего не хочет?
        - Криве-Кривейто напоминает, чтобы и ты, вождь, пришёл вместе с жителями и принёс жертвы.
        - А не слишком много берёт на себя Криве-Кривейто?
        Вождь поднялся с кресла и подошёл к вайделоту.
        - Может быть, вам стоит вспомнить - чьи жертвоприношения позволяют вам жить? Ведь вы не пашете землю, не ловите рыбу, не охотитесь! Вы не разводите коз, коров и свиней, не шьёте одежду и обувь, не ткёте полотна. Только целыми днями молитесь богам! И, тем не менее - вы всегда сыты, одеты и обуты. А чьими стараниями, спрашиваю я! Не слишком ли много жрецов развелось на нашей земле? И не уменьшить ли их число... хотя бы на одного дерзкого вайделота?
        С этими словами вождь Арнас неожиданно схватил жреца за горло сильными пальцами. Вайделот захрипел и выкатил глаза. Прижатый к стене, он поневоле вцепился в руку вождя, пытаясь освободиться. Но Арнас держал жреца железной хваткой, глядя прямо ему в лицо.
        - Когда-то ты был сыном рыбака в нашем племени. Выходил с отцом в море и ловил рыбу. А когда у вас не было улова - вы приходили за хлебом в эту деревню. И вам никогда не отказывали. С чем же ты пришёл сюда теперь, вайделот?
        Когда глаза вайделота затуманились, а ноги подогнулись, Арнас разжал руку. Вайделот рухнул на пол. Всхлипывая втянул в себя воздух, пытаясь отдышаться.
        Убедившись, что вайделот жив, Арнас вернулся в кресло. Уселся и спросил, как ни в чём ни бывало:
        - Может быть, Криве-Кривейто просил тебя передать что-то ещё? Говори, не бойся. Но осторожнее выбирай слова - я сегодня не в духе.
        - Я не боюсь смерти, - хрипло ответил вайделот.
        Вождь громко расхохотался.
        - Не боишься? - насмешливо спросил он. - Видел бы ты свою перекошенную физиономию, когда я держал тебя за глотку! Если не боишься - чего же ты сучил ногами и хватался за мою руку? Ладно! Говори и уходи! Я не трону тебя.
        - Криве-Кривейто велел передать, что соберёт совет вождей и не станет скрывать правду о твоих замыслах перейти под власть другого бога. Он знает, что ты решил предать союз пруссов. И все вожди узнают об этом!
        - Что? - взревел Арнас.
        Он снова вскочил с кресла и выхватил нож. Вайделот зажмурился и втянул голову в плечи, но остался стоять.
        - И ещё Криве-Кривейто хочет, чтобы ты знал - твой сын у него.
        - Вилкас? - поразился вождь. - Ну, конечно! Я догадывался, куда он делся вчера вечером. Но не думал, что у старого жреца хватит духу тронуть моего сына!
        - Твой сын жив. Если твоё селение принесёт жертвы и будет умолять богов о прощении, он останется жить. Так сказал Криве-Кривейто.
        - Понятно, - рыкнул вождь.
        Он сжал рукоять ножа, но пересилил себя и вложил оружие в ножны.
        - Я обещал не трогать тебя, и сдержу слово. Ты выполнил поручение. Можешь идти. Передай Криве-Кривейто, что...
        Тут Арнас замолчал и скривил губы.
        - Передай Криве-Кривейто, что я очень дорожу жизнью единственного сына.
        Вайделот подождал ещё несколько мгновений, Но Арнас молчал. Тогда жрец повернулся и вышел из зала.
        Вождь следил в окно, как он пересекает широкий двор. Когда вайделот скрылся за воротами, Арнас крикнул:
        - Сейчас же приведите ко мне Эрика!
        
        Едва оторвав тяжёлую голову от подушки, Эрик мгновенно проснулся. В дверь дома стучали.
        Он выглянул в окно. На крыльце стоял младший брат Арнаса - Линас. Воин в самом расцвете лет, с кудрявой русой бородой и весёлым нравом. Он был хорошим бойцом - лихим и дерзким, но власть не любил. Линас никогда не метил на место вождя, уступив это право Вилкасу. За это Арнас любил Линаса и доверял ему.
        Эрик быстро оделся. Расчесал пятернёй рыжую бороду, вздохнул, с тоской посмотрев на дверь погреба. Сейчас бы холодного пива!
        Но времени нет. Если Арнас послал Линаса за ним, значит, дело серьёзное.
        Сунув ноги в сапоги, Эрик вышел на крыльцо. Линас улыбнулся ему.
        - Спишь, как медведь в берлоге!
        Мужчины были одного роста, но Линас потоньше в талии. А вот плечи у обоих не подкачали - мощные, широкие.
        - Что случилось? - быстро спросил Эрик.
        - Арнас расскажет тебе сам, - ответил Линас, спускаясь с крыльца.
        Возле общественного колодца Эрик остановился.
        - Польёшь? - спросил он Линаса.
        Тот легко из колодца дубовое ведро на толстой верёвке.
        Эрик наклонился пониже.
        - Давай!
        И Линас плеснул из ведра прямо на рыжие кудри.
        - Ох, хорошо! - захохотал Эрик, растирая лицо руками. - Ещё!
        Линас полил снова.
        - Хорошо!
        
        Арнас сидел за столом. Перед ним стояло огромное блюдо с холодным мясом и лепёшками и кувшин пива. Увидев Эрика, он взмахнул рукой:
        - Садись, ешь!
        Эрик не заставил себя упрашивать. Первым делом опрокинул большую кружку пива и жадно вцепился зубами в мясо.
        - Что стряслось? - с набитым ртом спросил он.
        - Ко мне приходил вайделот, - ответил Арнас. - Мальчишка вчера поехал к своей Агне и попал в засаду. Теперь он в руках Криве-Кривейто.
        Эрик дожевал мясо и взглянул на Арнаса.
        - Не сердись на него, - осторожно сказал он. - Уверен, Вилкас хотел, как лучше.
        - Да знаю я, - с досадой ответил Арнас и хлопнул тяжёлой ладонью по столу. - Вот только ума ему не достаёт. Он разболтал Криве о словах того монаха.
        - О чём именно? - не сразу сообразил Эрик.
        - О том, что одно из прусских племён может найти себе новых союзников и отколоться от остальных. Теперь Криве хочет показать, что мы и есть то самое племя.
        - Чушь! - сердито ответил Эрик. - Всё, чего мы хотим - жить в мире с соседями. И остальным пруссам это только на руку.
        - Так и есть, - подтвердил Арнас. - Но что толку говорить об этом с вайделотом?
        - И чего хочет Криве? - спросил Эрик, берясь за второй кусок мяса.
        - Криве-Кривейто хочет, чтобы всё наше племя во главе со мной явилось в священную рощу. Он хочет, чтобы мы умоляли богов о прощении и принесли в жертву монахов. Тогда он отпустит Вилкаса.
        - А что будет, когда остальные вожди узнают об этом? Когда они поймут, что Арнас меняет свои решения, чтобы спасти жизнь сына?
        Арнас вскинул голову, но Эрик смотрел ему прямо в лицо, без усмешки.
        - Все мы - воины, - наконец, ответил Арнас. - А воин всегда должен быть готов умереть. Единственное, что есть у воина и вождя - это его слово.
        - Так, - одобрительно кивнул Эрик.
        - Криве-Кривейто хочет, чтобы мы пришли к нему? Ну, что ж - мы придём. И будем разговаривать там, в священной роще, возле корней вечнозелёного дуба.
        Приняв решение, Арнас как будто даже помолодел.
        - Собери всех воинов, - сказал он Линасу, который безмолвно слушал их разговор. - Через два часа мы выступаем.
        Линас кивнул и быстро вышел за дверь.
        - Так, - снова кивнул Эрик. - А что будем делать с монахами?
        - Возьмём их с собой, - оскалился Арнас. - В конце концов, вся эта заваруха из-за того, что они пришли к нам. Пусть хорошенько попросят бога, чтобы нам удалось договориться с Криве-Кривейто!
        Глава 12
        Июнь 1970-го года, Балтийск, Калининградская область СССР
        
        - Это ужасно, - задумчиво сказала Света.
        Мы с ней сидели на нашей полянке, чуть в стороне от пляжа, в самой гуще зарослей цветущего шиповника. Света сорвала один цветок и теперь задумчиво ощипывала с него лепестки.
        Вчера мы полностью вскрыли второе пятно. И обнаружили в нём два человеческих скелета. У одного был разбит затылок, у второго - круглое отверстие от пули в лопаточной кости.
        Кроме костей в яме сохранились остатки истлевшей материи, пуговицы, цепочка, костяной гребень и медная табакерка с вензелем. А на шее одного из скелетов висел медальон на тонкой серебряной цепочке.
        Обрывки материи оказались сукном прусского мундира. Часть пуговиц была от него же. Вензель на табакерке ещё предстояло изучить специалистам.
        А вот медальон дал нам вполне определённую зацепку. На внутренней стороне крышки, которая прикрывала крохотное изображение Христа, была по-немецки выгравирована надпись: «Моему сыну, Людвигу фон Раушу. Да хранит его Бог!»
        - Как ты думаешь, Саша - что случилось там, возле кирхи? Неужели этого фон Рауша и второго.... как его?
        - Бургомистр Виль, - ответил я.
        - Ты запомнил? - удивилась Света.
        Я пожал плечами.
        - Ну, да.
        - Неужели фон Рауша и бургомистра убили после того, как они спрятали архив? Но зачем? И кто?
        - Нет, этого не могло быть, - подумав, сказал я. - Иначе, откуда взялось письмо в шкатулке? Архив фон Рауш спрятал девятого апреля, а письмо написал одиннадцатого. И после этого вряд ли уже возвращался к кирхе. Что ему было там делать? Он должен был уйти со своим полком и оставить город русским войскам.
        Я задумался, вспоминая всё, что знал о событиях тех далёких лет.
        Середина восемнадцатого века. Весь мир сотрясают залпы Семилетней войны.
        В далёкой Америке англичане воюют с французами при поддержке союзных индейских племён.
        А в Европе Россия объединилась с Австрией и Францией для борьбы против не вовремя усилившейся Пруссии.
        Только это совсем не та Пруссия, какой она была в десятом веке. От той Пруссии давным-давно осталось только название. Эта территория давным-давно захвачена немцами и теперь является сильнейшим из германских государств.
        Россия вступила в войну в одна тысяча семьсот пятьдесят седьмом году, после того, как прусский король Фридрих захватил Саксонию и нанёс несколько тяжёлых поражений французам и австрийцам. У Фридриха были все шансы выиграть войну и сделать Пруссию сильнейшим государством Европы. Но вмешательство России погубило все его замыслы.
        Против франко-русско-австрийского союза Пруссия устоять не могла. Не помогло даже золото, которым помогала прусскому королю Англия. Армия таяла, войска терпели поражение за поражением.
        Зимой тысяча семьсот пятьдесят восьмого года русские войска захватили Кенигсберг - бывшую столицу тевтонского ордена в самом сердце древних прусских земель. А к весне заняли почти всё побережье Балтийского моря.
        Вот тогда-то и был захвачен прусский городок Пиллау - будущий Балтийск. Но через три года скончалась императрица Елизавета Петровна - дочь великого Петра Первого. На русский престо взошёл Пётр Третий - сторонник короля Фридриха. Он и вернул Пруссию Фридриху, который к тому времени был наголову разбит превосходящими силами противников.
        Так закончился недолгий русский период в истории восточной Пруссии. Жители, которые уже успели присягнуть русской императрице, вернулись под власть Фридриха. Одним из этих жителей был знаменитый кёнигсбергский философ Иммануил Кант.
        Барон фон Рауш мог вернуться в Пиллау только после окончания войны. Что же заставило его вновь прийти к старой кирхе и погибнуть возле неё от предательского удара по затылку?
        Можно предположить, что он хотел выкопать спрятанный архив. Но барон наверняка должен был помнить - где именно закопал сундук. Кто помешал ему?
        А что, если... Что, если этот архив очень сильно интересовал кого-то другого? Так сильно, что этот кто-то узнал, куда он делся, отыскал барона фон Рауша и уговорил его показать место хранения архива?
        Чёрт! Всё это домыслы, просто досужие домыслы! Так можно любой детектив сочинить, но насколько он будет соответствовать реальным событиям?
        А может, и вправду - начать сочинять исторические детективы? Думаю, сейчас эта тема многим будет интересна. Всё-таки, в СССР лучшее образование в мире. Это потом его превратят, чёрт знает во что - когда вместо людей начнут воспитывать винтики для капиталистической машины.
        
        Задумавшись, я и не заметил, как Света взяла меня за руку.
        Вдруг в кустах справа от нас что-то зашуршало. Мы обернулись - сквозь заросли шиповника к нам пробирался Мишаня. Его потное лицо раскраснелось, он нетерпеливо раздвигал руками колючие ветки, чтобы добраться до полянки.
        - Мишаня? - удивился я. - Ты чего через кусты лезешь? Есть же тропинка с пляжа.
        - Некогда, - отмахнулся Мишаня.
        Он продрался сквозь последнюю преграду и плюхнулся рядом с нами на песок.
        - А где Оля с Севкой? - спросил я.
        - Ссорятся, - раздражённо махнул рукой Мишаня. - Я потому вас и искал. Поговорил бы ты с ними, Саша! Всё-таки, друзья.
        - Конечно, - кивнул я. - А сам почему не поговоришь?
        - Да пробовал я, - с досадой ответил Мишаня. - Не получается! Огрызаются, и никакого толку.
        Я почувствовал, что Света крепче сжала мою руку, и повернулся к ней.
        - Что?
        - Ничего, - ответила девушка.
        Но мне показалось, я понял, что она хотела сказать.
        - А что с архивом? - спросил я Мишаню, чтобы сменить тему разговора.
        - Да ничего. Сундук в прекрасном состоянии, но никак не можем открыть замок - ключа-то нет! А ломать Валерий Михайлович не разрешает. Придётся везти его в Ленинград так, а там уже искать специалистов.
        - Это если его ещё разрешат вывезти, - задумчиво сказал я. - Здесь такая охрана. Не удивлюсь, если на выезде у нас проверят все чемоданы и рюкзаки.
        - Зачем? - удивился Мишаня.
        - Чтобы мы не вывезли янтарь, к примеру, - ответил я.
        - Ты думаешь, нас могут в чём-то заподозрить? Всё же, мы студенты ЛГУ!
        - Да запросто! - улыбнулся я.
        И тут мне пришла в голову одна идея.
        - Вот что, Мишаня! - сказал я другу. - Проводи, пожалуйста, Свету. А я забегу к одному человеку.
        - Куда ты, Саша? - спросила Света.
        - Это сюрприз, - улыбнулся я.
        Чувства чувствами, но я не собирался позволять девушке ограничивать мою свободу. Свобода мне ещё пригодится. И хотелось посмотреть, как Света на это отреагирует.
        Света сначала нахмурилась, но потом улыбнулась.
        - Хорошо, - сказала она. - Тогда я буду в нашей комнате.
        - Вот и отлично! Я к тебе загляну.
        Я поднялся с нагретого солнцем песка, пробрался по узкой тропинке сквозь шиповник и пошёл в сторону того самого немецкого дома, где началась вся эта история.
        На верёвке во дворе по-прежнему сушилось разноцветное бельё, и я улыбнулся. Некоторые вещи не меняются, что бы ни случилось.
        Я вошёл в прохладный подъезд и замер от удивления.
        Ручка, которая два дня назад висела на одном гвозде, была крепко приколочена к двери. А на самой двери свежие гвоздики крепили края разорванного дерматина.
        Это были определённые перемены к лучшему.
        Я постучал в дверь, а потом потянул её на себя. Заперто.
        - Дядя Слава! - позвал я.
        Из-за двери никто не ответил.
        Я пожал плечами. Может, на работу ушёл? Грузит ящики с посудой в пункте приёма стеклотары?
        Но прибитая ручка здорово удивила меня, и на всякий случай я решил подняться к соседке. Расспрошу её по знакомству - что случилось с дядей Славой. Заодно узнаю, где его искать, и когда он вернётся.
        Я поднялся по деревянной лестнице на второй этаж. Ступеньки оказались крутыми, они были сделаны не по современным удобным стандартам.
        На втором этаже была только одна дверь. Я нажал круглую кнопку, и внутри квартиры пронзительно заверещал звонок.
        Дверь открыла соседка. Одета она была не в привычный цветастый халат, а в красное платье с узором из крупных белых горошин. Волосы уложены в аккуратную причёску. Из глубины квартиры слышался восторженный детский визг.
        - Здрасте! - сказала соседка. - Студент явился! Чего надо?
        - Извините, - ответил я. - Я на минуту. Вы не знаете, где дядя Слава?
        - А зачем он тебе? - с подозрением спросила соседка.
        - Он говорил, что раньше работал слесарем на судоремонтном заводе, - объяснил я, - А нам надо кое-что починить. Халтурка.
        - Ну, проходи, - секунду подумав, ответила женщина и отодвинулась от двери. - На кухню. Прямо по коридору.
        Я сделал несколько шагов по длинному коридору. Из раскрытой двери слева прямо мне под ноги вылетела маленькая белобрысая девчушка и восторженно закричала:
        - Мама! А Витька мне «козу» показал!
        - Брысь в комнату! - строго ответила женщина. - Скоро обедать будем! А ты проходи, чего встал?
        На большой квадратной кухне за столом, застеленным неизбежной клеёнкой сидели дядя Слава и ещё один мужчина. Мужчина был одет в голубую майку и шаровары с вытянутыми коленями. На босых ногах - стоптанные шлёпанцы. Из этого я заключит, что он живёт в квартире, а не зашёл в гости.
        Дядя Слава нарядился в белую рубашку с расстёгнутым воротом и серые брюки. Брюки были поношенные, но чистые.
        Водки на столе не было, как это ни удивительно. Вместо неё лежал наполовину разрезанный сухой торт в картонной коробке, и стояли три чашки с чаем.
        - Здрасьте, дядя Слава, - сказал я, и повернулся к мужчине:
        - Здравствуйте!
        - Здравствуйте, - прогудел мужчина.
        Он приподнялся с табурета и протянул мне руку.
        - Виктор!
        - Очень приятно! Вы извините меня, я только на минутку. Дядя Слава, вы можете мне помочь?
        Красные глаза дяди Славы заблестели.
        - Санёк! Здорово! Проходи, выпей чаю с нами!
        - Дядя Слава, - сказал я. - Помощь твоя нужна. Больше никто не справится. Ты же слесарь?
        - Да я на судоремонтном, сорок лет! А чем помочь-то?
        От осознания своей незаменимости дядя Слава даже приосанился.
        - Нужна твоя консультация по одной находке, - ответил я, и объяснил Виктору с женой:
        - У нас археологическая экспедиция. Вот, нашли одну интересную штуку, но нужен слесарь.
        Виктор с уважением посмотрел на дядю Славу.
        Мы с дядей Славой спустились вниз. Пока спускались - я коротко растолковал ему, в чём загвоздка.
        - Сможешь открыть замок и не повредить, дядь Слава?
        - Попробуем, Санёк! - ответил он. - Только инструмент возьму.
        Он вытащил из кармана плоский ключ на верёвочке и открыл дверь квартиры.
        - Заходи, не стой на пороге!
        Я вошёл, и не узнал его обиталище. Нет, в общих чертах почти ничего не изменилось. Та же старая мебель. Стены, требующие покраски, и лампочка под потолком вместо люстры.
        Но здесь больше не пахло грязью и прокисшей едой. Полы были чисто вымыты, и бачок унитаза не журчал.
        Перемены к лучшему были настолько явными, что я изумлённо покачал головой.
        Через минуту дядя Слава вышел из комнаты, держа в руке деревянный плотницкий ящик с разнообразными инструментами.
        - Идём, Санёк!
        
        

* * *
        Апрель 997-го года, священная роща Ромове
        
        Защищаясь, Вилкас успел пырнуть одного вайделота ножом, но остальные хорошо отделали его. Повалили на землю, выбили из рук нож и били, пока Криве-Кривейто не крикнул:
        - Хватит! Свяжите его!
        Вилкаса перевернули на живот и туго стянули руки за спиной. Вилкас слышал, как стонет раненый им вайделот. Повернул голову и увидел стремительно бледнеющее лицо. Жрец двумя руками держался за живот, но кровь утекала сквозь пальцы.
        Не жилец, отстранённо подумал Вилкас.
        Он не жалел о том, что выхватил нож. Если на тебя нападают - надо защищаться. Этому его учил отец, и сам Вилкас верил в эту простую истину без сомнения.
        - Поднимите! - снова крикнул Криве-Кривейто.
        Вилкаса ухватили за подмышки и поставили на ноги. Верховный жрец подошёл ближе.
        - Ты убил одного из моих вайделотов, - сказал он. - За это заплатит твой отец.
        Вилкас ничего не ответил. Слова не ранят врага, а только позабавят его. А то, что Криве-Кривейто теперь его враг, Вилкас знал точно.
        - Не знаю, - продолжил Криве-Кривейто, - хорошо ли, что одним из прусских племён правят такие гордецы. Я подумаю об этом.
        Он посмотрел на жрецов.
        - Посадите его в яму! А этого, - тут Криве-Кривейто кивком указал на умирающего вайделота, - несите к священному дубу. Я сам займусь им.
        Вилкаса потащили к яме. Он не упирался, послушно перебирал ногами. Упираться нужно тогда, когда в этом есть толк и смысл. Во всех остальных случаях куда разумнее поберечь силы.
        Один из жрецов отодвинул решётку, а двое других швырнули Вилкаса вниз. Падая, он ударился головой о край ямы и потерял сознание.
        Когда Вилкас пришёл в себя, было уже темно. Он открыл глаза и едва удержался от стона - так болела разбитая при падении голова.
        Сквозь крупные клетки деревянной решётки в яму заглядывали редкие звёзды. Ночной холод пронизывал до костей. От земли тянуло зимней сыростью.
        Рук он почти не чувствовал. И это пугало больше всего.
        Вилкас принялся шевелить пальцами. То есть, он думал, что шевелит, но ощутить движение не мог. Тогда он отодвинулся от стены ямы, встал на колени и принялся дёргать руками из стороны в сторону. Хоть бы почувствовать боль от впившейся верёвки! Ну, хоть что-то!
        Однажды Вилкас видел пленника, который слишком долго пробыл связанным. Его освободили из плена, но руки его успели омертветь. Он больше никогда не смог шевелить ими - так и остался беспомощным калекой, несмотря на молодые годы.
        Вилкас подполз обратно к стене. Опираясь на неё плечом и извиваясь, сумел подняться на ноги. И принялся из последних сил приплясывать на месте, чтобы согреться. При этом не переставал шевелить руками.
        Через какое-то время старания Вилкаса увенчались успехом. Плечи ломило от напряжения, но он почувствовал боль в запястьях, а пальцы закололо, словно иголками, и зажгло теплом от восстановившегося кровотока.
        Он ещё пошевелил пальцами и понял, что руки стянули не верёвкой, а кожаным ремнём. Удача?
        Вилкас знал, что от сырости кожа растягивается. Немного, но всё же. А ночь сырая и промозглая.
        Он снова шлёпнулся на землю, прижал руки к влажной стене ямы и принялся изо всех сил работать кистями и локтями. Если удастся растянуть ремень и освободить руки - можно будет попробовать выбраться из ямы!
        Вилкас не думал, что он будет делать потом, как ускользнёт в священной роще от вайделотов. Потом будет потом, а сейчас всё внимание он сосредоточил на том, чтобы освободиться от ремней.
        И вдруг услышал тихий шлепок. Как будто что-то не очень тяжёлое упало сверху на дно ямы.
        Вилкас замер, прислушиваясь. Неужели вайделоты караулят его? Тогда они здорово посмеются над попытками пленника освободиться.
        Наверху тихо шелестели ветки деревьев, но ни голосов, ни звука шагов слышно не было.
        Зато Вилкас услышал ещё один шлепок, а затем - тихий-тихий шорох. И вдруг его замерзающих пальцев коснулось что-то шершавое.
        Это змеи, понял Вилкас. Священные змеи сползаются в яму!
        Сердце словно стиснули ледяной рукой, и оно едва не остановилось. Не помня себя, Вилкас вскочил на ноги. Не садиться! Ни в коем случае не садиться! Сапог змея не прокусит.
        Ещё один шлепок.
        Вилкасу показалось, что змеи ползают повсюду, что они уже обвиваются вокруг его ног. Он заметался по яме, пытаясь раздавить, растоптать ядовитых гадов! Ведь Криве-Кривейто обещал ему жизнь! Обманул?
        Что-то твёрдое попало под мягкую подошву сапога. Вилкас ударил ногой раз, другой, третий. Втоптать змею в грязь!
        Он даже не подумал о том, что раненая змея укусит его куда быстрее. Топтал и топтал ногами до изнеможения, пока под подошвами не раздался отчётливый хруст.
        Сучок, понял Вилкас. Просто гнилая ветка, которая упала в яму с дерева, вот и всё.
        Он попытался взять себя в руки и прислонился спиной к стене. И тут ещё одна змея свалилась прямо ему на голову!
        Вилкас дёрнул головой, Змея сползла на плечо, оттуда - на связанные за спиной руки. Вилкас почувствовал пальцами гибкое сильное тело и почти сразу - болезненный укус!
        Он сжал пальцы, и змея укусила снова. Вилкас нащупал её маленькую мерзкую треугольную голову, сдавил, что было сил. Змея обвивалась вокруг связанных рук. Наконец, хрупкий череп лопнул под пальцами.
        Но что толку! Поздно, теперь всё поздно! Минута-другая - и он умрёт в этой яме и никогда больше не увидит Агне!
        Вилкас уронил тело змеи и сам осел следом. Пусть и остальные кусают - теперь всё равно. Чем быстрее наступит смерть - тем лучше.
        Но смерть всё не приходила и не приходила. Даже холод отступил - должно быть, его прогнал страх.
        Вилкас поднял голову. Толстые прутья деревянной решётки отчётливо выделялись на фоне посеревшего неба. Близился рассвет.
        Он ещё раз напряг руки и почувствовал, что может освободиться. Обдирая кожу, вытащил левую кисть из тугой хватки ремня. Затем стряхнул ремень на землю и поднялся на ноги.
        Прямо под собой он увидел тело змеи с раздавленной головой. Это был уж - толстый, чёрный, но совершенно безобидный. В дальнем углу ямы сплелись в тесный клубок трое его собратьев. Весна. У змей начинался брачный период.
        Не трогая их, Вилкас поднёс руку к лицу. Между большим и указательным пальцем он увидел четыре красных точки - следы укусов. Сжал ладонь в кулак, разжал и снова сжал. Пальца действовали.
        Тогда Вилкас подпрыгнул и ухватился за брус решётки. Раскачиваясь всем телом, он попытался сдвинуть её в сторону. Решётка не поддавалась - не так-то просто стронуть с места такую тяжесть! Да ещё и он повис на ней всем весом!
        Но другого способа не было. Вилкас раскачивался, сколько хватало сил. Потом спрыгивал на землю, несколько минут отдыхал и пробовал ещё раз.
        Во время очередного отдыха он услышал наверху тихие шаги.
        Видно, боги на его стороне! Это наверняка вайделоты, идут проверить пленника. Если бы они увидели, как он качался на решётке - Не миновать бы Вилкасу новых побоев.
        Вилкас мигом уселся у стены, спрятав руки за спину, и притворился, что спит.
        - Вилкас! - раздался сверху тихий шёпот.
        Агне?
        Он открыл глаза и поднял лицо.
        Агне!
        Встревоженно оглядываясь, девушка склонилась над решёткой.
        - Вилкас, ты жив!
        Девушка всхлипнула от облегчения.
        - Отец только что сказал мне, что ты здесь.
        - Агне! - ответил Вилкас. - Ты можешь отодвинуть решётку? Мы убежим вместе!
        - Нет, нет!
        Агне отчаянно замотала головой.
        - Отец знает, что я здесь. Это он прислал меня к тебе.
        - Зачем? - недоумённо спросил Вилкас.
        Мгновение девушка молчала, а потом ответила:
        - Он хочет, чтобы ты стал вождём вместо своего отца.
        - Как это? - изумился Вилкас.
        - Не сразу, - торопливо ответила Агне, - Нет! Скоро твоё племя придёт в священную рощу - так сказал отец. Он хочет, чтобы ты поговорил с Арнасом и другими пруссами. Убедил их отказаться от чужого бога и принести в жертву его посланников. И тогда всё будет по-прежнему! Боги будут благоволить пруссам, а пруссы будут славить богов. Твой отец останется вождём, а когда он состарится - ты по праву займёшь его место. Криве-Кривейто поможет тебе в этом!
        Вилкас застыл, прислонясь спиной к стене ямы. Агне говорила именно то, о чём мечтал он сам. Предлагала вернуть всё к прежним временам.
        Если бы уговаривать его явился сам Криве-Кривейто, Вилкас не поверил бы ни одному слову. Но старый жрец знал, кого послать.
        - А мы с тобой? - спросил Вилкас. - Мы будем вместе?
        - Конечно! - твёрдо ответила Агне.
        Не верить Агне Вилкас не мог. Иначе - зачем жить?
        Всё, о чём он мечтал, снова могло исполниться! Нужно было только переубедить отца. Что ж. Значит, настало время обрести своё мнение.
        Вилкас отчётливо понял, что это его единственный шанс.
        - Я согласен! - ответил он.
        - Вилкас! - воскликнула Агне, - Я люблю тебя!
        Вдруг она заметила змею, лежавшую возле ног Вилкаса.
        - Что это?
        - Уж, - ответил Вилкас, проследив взгляд девушки. - Упас ночью мне на голову.
        - Ох!
        Во вздохе Агне слышалось искреннее облегчение.
        - Я побегу к отцу, скажу, что ты согласен. Пусть он освободит тебя!
        Агне прижалась к решётке и протянула сквозь неё руку. Вилкас дотронулся до тонких пальцев девушки - они были тёплыми и едва заметно подрагивали. Агне дотянулась и легко потрепала Вилкаса по голове.
        - Я вернусь!
        Затем девушка исчезла. А Вилкас подпрыгнул и снова повис на решётке. Впервые в жизни он решился пойти против воли отца, и странное возбуждение переполняло его.
        Через полчаса к яме явился сам Криве-Кривейто в сопровождении вайделотов.
        - Ты действительно решился помочь мне? - спросил он, внимательно глядя через решётку в лицо юноше.
        - Нет! - твёрдо ответил Вилкас.
        Губы Криве-Кривейто дрогнули от удивления.
        - Я хочу помочь своему отцу и своему народу, - объяснил Вилкас. - Я считаю что всё должно остаться по-прежнему. Так, как было до прихода монахов. Старые боги должны править на небе, а на земле пусть будет союз пруссов.
        - Умный мальчик! - одобрительно сказал Криве-Кривейто. - Агне уверяла меня, что ты прискакал. Чтобы о чём-то предупредить нас, но я не сразу поверил ей. Теперь вижу, что зря. Смотрю, ты смог освободить руки!
        Криве-Кривейто тоже заметил раздавленную змею. Но ничего не сказал, лишь кивнул вайделотам:
        - Отодвиньте решётку! И спустите ему лестницу.
        Глава 13
        Июнь 1970-го года, Балтийск, Калининградская область СССР
        
        - Гореликов, ты в своём уме?
        Жорик брезгливо поморщился, оглядывая дядю Славу. Говорил он специально громко, чтобы привлечь внимание Валерия Михайловича.
        - Привести в камеральную лабораторию этого... постороннего! Здесь научная лаборатория, а не пивная. Ценные артефакты хранятся! Если что-то пропадёт...
        - Жорик! - с угрозой сказал я. - Ты не зарывайся, понял! Это не посторонний, а наследник барона фон Рауша. И очень хороший слесарь. Правда, дядя Слава?
        - Я на Балтийском судоремонтном сорок лет, - сказал дядя Слава. - Вот этими самыми руками...
        Он с любопытством и робостью оглядывал лабораторию. Возмущение Жорика подействовало на дядю Славу не больше, чем жужжание мухи. Он даже мою реплику про барона пропустил мимо ушей.
        - Понял? - спросил я у Жорика. - И, между прочим, половину этих «ценных артефактов» нашли мы.
        - Кто это «мы»? Ты не хами, Гореликов! Иначе живо вылетишь из экспедиции. И так уже на волоске висишь, забыл? Все находки сделаны, благодаря грамотному научному руководству! И ты должен быть благодарен своим руководителям за то, что тебе дали возможность у них учиться!
        - Руководителям я и благодарен, - отбрил я. - А ты здесь при чём?
        - В последний раз предупреждаю, - вскипел Жорик. - Выметайтесь из лаборатории, иначе я буду вынужден сообщить Валерию Михайловичу о твоём поведении!
        Девчонки, которые работали на камералке, с любопытством смотрели на нас. Наша с Жориком стычка из-за Светы ни для кого не была секретом. И теперь все с интересом ждали, что будет дальше.
        - А вы чего встали? - набросился на них Жорик. - Все находки зафиксировали?
        - У тебя, Жорик, хронический дефицит женского внимания, - сказал я ему. - А это приводит к бешенству. Давай, зови Валерия Михайловича.
        Девчонки захихикали.
        Покрасневший Жорик фыркнул мне в лицо и выскочил из лаборатории.
        - Достал он вас? - улыбнулся я девчонкам.
        Между раскопом и камералкой всегда существовали определённые трения. Но мне было плевать на это со всей высоты прожитых в прошлой жизни лет. Я откровенно наслаждался молодым телом, его свободой и лёгкостью. Ну, и обществом симпатичных девчонок тоже - чего тут скрывать-то?
        Дядя Слава потихоньку освоился в незнакомой обстановке и с интересом рассматривал керамические черепки, наполовину склеенные кувшины и пивные кружки, курительные трубки. Серебряные монеты особенно привлекли его внимание.
        - Это где ж такое богатство отыскалось? - спросил он меня.
        - Мест надо знать, дядя Слава, - ответил я потомку барона фон Рауша. - Это только специалист может определить. Обычному человеку нечего и думать - браться за поиски.
        Я совершенно не хотел обидеть дядю Славу. Но на кой мне надо, чтобы он начал рыскать по раскопам? А ведь у него ума хватит. От такого соблазна мало, кто удержится.
        - Девчонки, - спросил я. - а где медальон, который мы нашли? Можно взглянуть?
        Медальон, уже вычищенный и задокументированный, оказался в одном из шкафов. Я осторожно открыл его и показал дяде Славе.
        - Эту штуку носил на шее твой предок, дядя Слава. Вот только не знаю, кем именно он тебе приходится. Жил он двести лет тому назад, так что...
        Я принялся интереса ради высчитывать.
        - Это получается, пра-пра-пра-пра...
        - Пра-пра! - передразнил меня дядя Слава. - Да какая разница, Санёк, ё..?!
        По привычке дядя Слава чуть было не ругнулся, но оглянулся на девчонок и смутился.
        - Достал ты меня с этим бароном! - простодушно сказал он. - Я теперь бутылку спокойно взять не могу! Всё думаю - вот барон на моём месте не стал бы последние деньги на водяру тратить! А какой я, к чёртовой матери, барон? Слесарь я, понимаешь?
        Я расхохотался. Да уж, не позавидуешь. Ну, ничего! Всё к лучшему, а воздержание от алкоголя - тем более!
        - Ничего, дядя Слава, привыкнешь.
        Из-за двери послышались голоса.
        - Я ему говорил, Валерий Михайлович! А он не слушает! И приятеля своего привёл!
        Разумеется, это был Жорик.
        - Сейчас разберёмся! - услышал я уверенный голос Валерия Михайловича.
        - Девчонки, прячьте!
        Я быстро перекинул девочкам медальон. А сам засунул руки в карманы, изображая полнейшую невинность.
        - В чём дело, Гореликов? - войдя в камералку, строго спросил Валерий Михайлович. - Что ты себе позволяешь? Хамишь ассистенту, приводишь посторонних в расположение экспедиции.
        - Никакого хамства, Валерий Михайлович! - улыбнулся я. - И это не посторонний. Раушев Станислав Генрихович, помните? Это в его доме мы нашли шкатулку с письмом. Он потомок барона фон Рауша.
        - А, помню, - сбился с мысли Валерий Михайлович. - Здравствуйте, Станислав Генрихович! Но всё равно, Саша - это уже почти за гранью! И потом - с чего ты взял, что Станислав Генрихович - потомок фон Рауша?
        - Вот и я спрашиваю - с чего? - вмешался дядя Слава.
        - Ну, как же! - с честными глазами ответил я. - Письмо в его доме нашли? В его! Фамилия сходится? Сходится!
        - Ох, Гореликов! - покачал головой Валерий Михайлович. - Не доведут тебя твои фантазии до добра, помяни моё слово! Давай, рассказывай - что ты опять придумал?
        - Всё просто, Валерий Михайлович. Я хочу попробовать открыть сундук. А дядя Слава - очень хороший слесарь.
        - Инструментальщик, - гордо добавил дядя Слава. - Это тебе не какой-нибудь барон! Я на Балтийском судоремонтном...
        - Сорок лет! - подхватил я. - Вот, видите, Валерий Михайлович?! Пусть он посмотрит на сундук!
        - Ты соображаешь, что говоришь? - вскипел Валерий Михайлович. - Это научная ценность! А ты предлагаешь доверить её слесарю? Сундук повезём в Ленинград, там специалисты разберутся.
        - Так слесарь - и есть специалист, - невинно ответил я. - кто лучше него разбирается в замках? Да и запертый сундук нам вывезти не дадут.
        - Это ещё почему? - не понял Валерий Михайлович.
        - А вдруг там янтарь? Балтийск - закрытый город, помните? А теперь ещё и выяснилось, что здесь орудует банда добытчиков янтаря. Так что без проверки не выпустят, точно.
        - Это всё тоже из-за тебя! - снова вскинулся Валерий Михайлович. - Затеял ловить преступников!
        - Ну, не я же их на преступление толкнул, - резонно заметил я. - А если нас заставят оставить сундук здесь? Представляете, что может с ним случиться в запасниках здешнего музея?
        Валерий Михайлович крепко задумался. Его не слишком беспокоила судьба сундука. Но бумаги, которые в нём хранятся... Это прекрасный материал для научной работы.
        Я буквально по глазам читал мысли Валерия Михайловича.
        - Только уедем, - подлил я масла в огонь, - тут сундук и вскроют. И хорошо, если специалисты. А если военные? Что будет с документами? А дядя Слава просто посмотрит, и всё!
        - Хорошо, - наконец, махнул рукой Валерий Михайлович. - Но только посмотреть! Девочки, где у нас сундук из северного раскопа?
        - Я помогу! - вмешался я.
        Достал сундук с нижней полки шкафа и поставил его на стол.
        - Вот, дядя Слава!
        - Ничего себе! - удивился дядя Слава. - Это где ж вы такой выкопали?
        - Здесь, в Балтийске, - рассеянно ответил Валерий Михайлович. - Теперь вот что, Гореликов! Мне звонили из военной комендатуры. У них к тебе ещё какие-то вопросы. Хотели видеть тебя завтра утром, но я договорился на вторую половину дня. Так что завтра закончите раскоп у северной стены кирхи. А после обеда - шагом марш в комендатуру, понял?
        - Понял, Валерий Михайлович, - озадаченно кивнул я.
        Вот чёрт! Что ещё нужно от меня этому майору?
        Валерий Михайлович как будто угадал мои мысли.
        - Что им от тебя нужно? - требовательно спросил он.
        - Откуда же я знаю? - удивился я. - Я ещё в прошлый раз им всё честно рассказал.
        - Ох, Гореликов! - вздохнул Валерий Михайлович. - Вернёшься - доложишь мне всё. Понял?
        - Так точно! - ответил я и попытался щёлкнуть кедами, словно каблуками сапог.
        - Клоун! - подытожил Валерий Михайлович.
        За нашими спинами раздался громкий щелчок.
        - Вот так! - довольно сказал дядя Слава.
        Мы с Валерием Михайловичем дружно обернулись. Дядя Слава, держа в руках какие-то инструменты, с любопытством заглядывал в сундук.
        - Одни бумажки! - разочарованно сказал он.
        - Вы что сделали? - закричал Валерий Михайлович. - Вы... вы!
        - Ничего я не сделал, - недовольно ответил дядя Слава. - Замок плёвый - у нас на заводе в раздевалках такие. Пять минут - и готово!
        - Дядя Слава, ты там ничего не сломал? - на всякий случай спросил я.
        - А что там ломать? Одна личина, и всё. Говорю же - простейшая конструкция.
        Валерий Михайлович внимательно оглядел сундук. Убедился, что находка цела и погрозил мне кулаком.
        - Ну, Гореликов! Ещё один фокус, и ты у меня точно домой поедешь! Ты пират какой-то, а не археолог!
        Сравнение с пиратом мне понравилось. Я сдвинул на затылок шляпу и подмигнул девчонкам. Девчонки расхохотались.
        - Так, - придя в себя, распорядился Валерий Михайлович. - Гореликов - брысь отсюда! С тобой не работа, и сплошной цирк. Станислав Генрихович! Большое спасибо вам за помощь, но сейчас здесь будут работать специалисты. Саша! Найди мне Терентьева - я обещал ему, что он сможет поработать с документами.
        - Хорошо, Валерий Михайлович! - сказал я. - Дядя Слава, идём!
        Я помахал девчонкам, и мы вышли из камералки.
        - А магарыч? - обиженно спросил дядя Слава. - Работа сделана? Сделана. Надо расплатиться.
        Я вздохнул. По-человечески дядя Слава был прав. Но поить его мне не хотелось. Не то, чтобы я сильно за его переживал - он мужик взрослый, сам разберётся. Но кое-какую ответственность чувствовал.
        - Дядя Слава, ты часто свой завод вспоминаешь? - спросил я.
        - Каждый день! - вздохнул дядя Слава.
        - А чего обратно не устроишься? Не надоело тебе ящики со стеклотарой ворочать? Разве это работа для специалиста?
        - Много ты понимаешь! - фыркнул дядя Слава.
        Но тут же сник.
        - Меня, Санёк, за пьянку проклятую уволили. Не возьмут обратно теперь.
        - А если я тебе помогу?
        - Ты? - удивился дядя Слава. - А чем ты помочь можешь?
        - Посмотрим, - улыбнулся я. - Вот что - давай, я к тебе завтра вечером загляну. Обсудим, как тебе на завод вернуться. Только уговор - без бутылки! Идёт?
        - Идёт, - с сомнением пробормотал дядя Слава.
        Я посмотрел, как он заворачивает за угол, а сам поднялся на второй этаж, в нашу комнату.
        Мишка и Севка были там.
        - Мишаня, - сказал я. - Бегом в камералку! Михалыч тебя зовёт.
        - А что случилось? - спросил Мишаня, с неохотой отрываясь от очередной книжки.
        - Мы сундук открыли. Ты же хотел с бумагами поработать?
        - Да ладно!
        Мишаня отшвырнул книжку и вскочил с кровати.
        - А как вы его открыли? - спросил он уже в дверях.
        - Ключом, - улыбнулся я. - И руками.
        Мишаня исчез за дверью. Я услышал, как он с грохотом сбежал вниз по лестнице.
        - Севка! У меня к тебе дело есть.
        - Какое? - безучастно спросил Севка, стоя у окна.
        Он даже голову ко мне не повернул.
        Я подошёл и приобнял его за плечи. Он шевельнул плечом, словно хотел сбросить мою руку.
        - Ты чего, дружище? - спросил я.
        - А сам не догадываешься? - странным голосом произнёс Севка.
        - Нет, - честно признался я.
        Севка искоса зыркнул на меня.
        - Ну, и не надо тогда, - снова непонятно ответил он.
        Я пожал плечами.
        - Не надо - значит, не надо. Никаких вопросов, дружище! Вот что...
        Не успел я договорить, как Севка меня перебил:
        - Это он! Смотри!
        - Кто?
        - Да тот урод, с которым я договаривался на счёт янтаря! Эй!
        - Тихо! - прошипел я и оттащил Севку от окна.
        А сам осторожно выглянул, стараясь оставаться в глубине комнаты.
        Наискось через двор казармы шёл темноволосый парень. Он выглядел нашим ровесником, и был одет в синюю рабочую робу. Так одеваются слесаря или механики.
        Парень шёл расслабленной походкой, как будто никуда не спешил. На ходу он мазнул равнодушным взглядом по окнам казармы.
        
        

* * *
        Апрель 997-го года, священная роща пруссов Ромове
        
        Вайделоты отодвинули тяжёлую решётку и спустили в яму лестницу - неуклюжую конструкцию из двух сосновых стволов, к которым сыромятными ремнями были привязаны ступеньки.
        Вилкас торопливо выбрался из ямы. Повёл плечами и огляделся.
        Криве-Кривейто внимательно смотрел на него. Тонкие губы жреца кривила едва заметная усмешка. У четверых вайделотов в руках короткие копья. Они не направляли оружие на Вилкаса, но держались настороже.
        - Прошу прощения за то, что тебе пришлось провести ночь в яме, - сказал Криве-Кривейто. - Не держи на меня зла. Верховный жрец должен быть осторожным, а небольшие неудобства не страшны настоящему воину.
        Криве-Кривейто говорил негромко, но внушительно.
        - Впрочем, я вижу, что ты не скучал.
        Кивком головы жрец указал на тело мёртвой змеи с раздавленной головой.
        - Идём! Я прикажу дать тебе умыться и накормить. А потом поговорим. Надо решить, что ты скажешь своему отцу, когда он придёт сюда.
        - Почему ты решил, что он непременно придёт? - спросил Вилкас.
        Криве-Кривейто качнул рогатой головой.
        - Придёт. Вождь Арнас никогда не оставляет спор незавершённым.
        Усмешка снова пробежала по губам Криве-Кривейто.
        Вилкаса подвели к длинному деревянному строению, крыша которого была покрыта слоем зеленеющего дёрна. Здесь пахло дымом очага, свежими лепёшками и жареным мясом. Во рту Вилкаса поневоле скопилась слюна, живот яростно заурчал.
        - Агне! - громко позвал Криве-Кривейто.
        Тут же забыв про голод, Вилкас встрепенулся.
        Агне!
        Сейчас он снова увидит Агне!
        Криве-Кривейто бросил быстрый взгляд на сына вождя, но Вилкас этого не заметил.
        Девушка появилась на пороге. Она была одета в простое полотняное платье, светлые волосы заплетены в тугую косу.
        - Агне, - сказал Криве-Кривейто, - позаботься о нашем госте. Накорми его, дай ему умыться и переменить одежду. Если захочет - пусть поспит час, или два. Но в полдень приведи его ко мне.
        - Хорошо, отец! - ответила Агне.
        От звука её голоса у Вилкаса перехватило дыхание.
        Юноша опасался, что вайделоты будут следить за ним. Но Криве-Кривейто поступил умнее. Повернувшись к Вилкасу, он спросил:
        - Я могу довериться твоему слову, сын вождя? Ты желаешь добра своему народу, и всем пруссам? Не позволишь сомнениям или трусости одолеть тебя?
        - Я дал слово! - звенящим голосом ответил Вилкас.
        - Хорошо, - просто сказал Криве-Кривейто. - Отдохни, поешь и умойся. А в полдень я жду тебя на совет.
        С этими словами он повернулся и пошёл в сторону священного дуба. Вайделоты последовали за ним, а Вилкас и Агне остались одни.
        - Идём, - сказала Агне и взяла Вилкаса за руку.
        Вслед за девушкой он прошёл низким тёмным помещением и вышел в маленький внутренний дворик. Здесь стоял стол, а на нём - деревянные блюда с мясом и лепёшками, миска с мочёными яблоками и глиняный горшок, от которого вкусно пахло пареной репой.
        Рядом со столом стояла большая деревянная купель, полная горячей воды. От воды шёл пар.
        - Поешь, - сказала Агне Вилкасу.
        Он присел на деревянную скамью. Стараясь не торопиться, отломил кусок лепёшки. Деревянной ложкой зачерпнул из горшка, стал дуть на горячую репу. Не утерпел, сунул ложку в рот и, конечно, обжёгся.
        Агне еле слышно рассмеялась. Вилкас смутился, но девушка погладила его по голове и положила лёгкую руку на плечо.
        - Ешь, - ласково сказала она, словно маленькому ребёнку.
        Вилкас съел ещё кусок мяса, запил еду водой из тяжелой толстостенной глиняной кружки.
        - Я люблю отдыхать здесь, - сказала Агне. - Это мой дворик, сюда никто не приходит без моего разрешения, даже отец.
        Вилкас с любопытством огляделся. Глухой высокий забор надёжно отгораживал дворик от посторонних глаз. Над забором склонялись ветки лип, на которых распускалась молодая листва. В дальнем углу рос раскидистый куст шиповника, на котором среди зелёной листвы ещё чернели прошлогодние ягоды.
        В кроне огромной дуплистой ивы, возбуждённо щебетали зеленушки, устраивая гнездо. Временами слышалась характерная раскатистая трель, похожая на жужжание.
        Вилкас почувствовал, как рука Агне касается его груди. Опустил глаза и увидел, что пальцы девушки развязывают завязку ворота его рубахи.
        - Тебе надо умыться, - сказала Агне. - Перед разговором с отцом ты должен быть бодрым.
        Вилкас накрыл руку девушки своей ладонью.
        - Что это? - спросила Агне, увидев на руке Вилкаса следы змеиных укусов.
        Не дожидаясь ответа, она взяла ладонь Вилкаса и поднесла к своим губам.
        - Позволь, я тебе помогу.
        Вилкас позволил Агне снять с себя кожаную куртку и рубаху. Затем разделся полностью и шагнул в купель.
        Горячая вода обожгла ступни и колени. Он сжал губы и несколько мгновений стоял, привыкая. Затем сел и вытянул ноги.
        Тело расслаблялось в горячей воде, напряжение отпускало Вилкаса, уходило. Он закрыл глаза, слушая звонкую птичью перебранку.
        Руки Агне легли на его плечи, погладили. Зачерпывая воду, девушка стала смывать с тела Вилкаса грязь, пот и засохшую кровь от побоев. Её пальцы едва касались кожи юноши.
        Вдруг прикосновения прекратились. Подождав немного, Вилкас открыл глаза, и увидел, что Агне сняла платье и стоит перед ним совершенно обнажённая.
        - Сюда никто не приходит без моего разрешения, - тихо повторила девушка.
        И шагнула в купель.
        
        

* * *
        - Через час мы въедем в священную рощу, - негромко сказал Эрик, поравнявшись с Адальбертом.
        Дружина Арнаса неторопливо двигалась по лесной дороге, растянувшись длинной змеёй. Ржали кони, изредка глухо позвякивало оружие. Тихо переговаривались люди. Бородатые лица опытных дружинников были серьёзными, насупленными. Даже молодёжь ехала молча - без привычных шуток и хохота. Все понимали, что дело серьёзное.
        У одного из воинов поперёк седла лежал связанный чёрный козлёнок, и жалобно блеял.
        Монахам тоже выделили лошадей. Проведя два года среди кочевников-венгров, Адальберт и Радим волей-неволей выучились неплохо ездить верхом. И хотя лошади им достались смирные, воины поглядывали на монахов с заметным одобрением. Вот только длинные рясы мешали сидеть в седле - пришлось подтянуть их чуть ли не к поясу, из-за чего внешний вид монахов стал очень необычным.
        Хорошо, что Эрик предусмотрительно выдал каждому по паре кожаных штанов из своего запаса. Иначе не миновать бы им насмешек. Голые мужские ноги, нелепо торчащие из-под вздёрнутого подола, плохо сочетаются с духовным саном.
        Ехать боком, спустив ноги на одну сторону было совершенно невозможно из-за особенностей прусского седла. Короткое, с высоко поднятыми луками, оно не позволяло развернуться вбок. Зато в правильном положении всадник сидел в нём, как влитой.
        Адальберт покачивался в седле. Рядом молча ехал Радим, а Бенедикт чуть отстал - трое всадников всё равно не поместились бы рядом на узкой дороге. Оно и к лучшему - не хотел Адальберт сейчас видеть Бенедикта.
        Во время сборища на торговой площади епископ окончательно убедился, что Бенедикт преследует свою цель. Точнее - выполняет поручение князя Болеслава, а это ещё опаснее.
        Что делать с этим, Адальберт не знал. Один раз уступив Бенедикту, он словно потерял над ним власть, которую епископ имеет над любым монахом. Даже не власть потерял, а способность и желание её удержать.
        Что делать с этим, Адальберт не знал. Но на душе епископа скребли кошки, и он решил положиться на волю Божью.
        В конце концов - ничего явно плохого Бенедикт не сделал. Наоборот - склонил на их сторону вождя пруссов. Вовремя сказанными словами о военном союзе заставил пруссов задуматься.
        Но теперь исход их миссии выглядел для Адальберта туманным. Если раньше пруссы могли отпустить их, даже прогнать - то теперь пошла такая сумятица, в которой жизни трёх монахов не будут стоить и пригоршни прелого ячменя. Это Адальберт понимал ясно.
        Перебирая в руках деревянные чётки, он взмолился Иисусу хоть о каком-нибудь намёке на то, как правильно поступить.
        Густая чаща сменилась светлым лиственным лесом, который, и впрямь, напоминал рощу. Передние воины остановились, соскочили с сёдел, придерживая коней.
        Монахи подъехали ближе. Возле дороги стояли рядком три деревянных идола. Они были искусно вырезаны из толстых дубовых брёвен. Длинные бороды, широко раскрытые слепые глаза и гневные рты идолов поразили Адальберта. В этих деревянных изваяниях чувствовалась тёмная сила, жуткая неведомая мощь. Епископ торопливо перекрестился и снова зашептал молитву.
        Эрик дёрнул его за рясу.
        - Здесь надо слезть с седла, - прошептал он Адальберту. - Дальше пойдём пешком.
        Ещё одно унижение! Выказать почтение языческим идолам - значит, в очередной раз унизить истинного бога. События сплетались в тугую петлю, разорвать которую становилось всё труднее и труднее. И петлю эту плёл Бенедикт, воспользовавшись слабостью Адальберта.
        Вот и сейчас Адальберт видел, как монах быстро соскочил с коня и отошёл в сторонку, приняв смиренный вид.
        Спорить было глупо. Опираясь на стремя, Адальберт спустился на землю и отошёл подальше от идолов.
        Вождь Арнас что-то крикнул. Воины тут же подтащили к нему козлёнка. Вождь вынул из-за пояса нож.
        Козлёнок жалобно вскрикнул и затих. Даже издали Адальберт увидел, как льётся на землю горячая алая кровь. Епископ в омерзении закрыл глаза. За что, Господи?! За что ты так наказываешь меня, подумал он. За минутную слабость?
        Колени Адальберта снова дрогнули, подломились. Только вцепившись в седло, епископ устоял на ногах и, против воли, снова бросил взгляд на Бенедикта.
        Монах стоял твёрдо и глядел прямо перед собой. Губы его были крепко сжаты, взгляд спокоен. Такой не остановится ни перед чем, пойдёт до конца, чтобы совершить свой замысел.
        Адальберт не знал, что лучше - такая вот спокойная уверенность, или смятение, которое охватывало его душу. Где предел, за которым служение святому превращается в нечто совершенно иное? Можно ли ради утверждения Божьей воли позволить, чтобы на твоих глазах приносили в жертву живое существо?
        Вождь пруссов поднялся с колен. Взмахнул рукой, и воины, ведя в поводу коней, углубились по узкой тропинке в священную рощу.
        А ещё через час Адальберт первым из христиан увидел высокие бревенчатые стены главного святилища пруссов.
        Глава 14
        Июнь 1970-го года, Балтийск, Калининградская область СССР
        
        - Ну-ка, Севка, дай мне свою кепку! - сказал я.
        У Севки была шикарная кепка - широкая, с большим козырьком. Она защищала от солнца не только Севкину голову, но и всю его щуплую фигуру. Кепка была коричневая, и Севка в ней напоминал подберёзовик.
        - Тебе зачем? - спросил Севка.
        - Надо. Ты когда с этим парнем разговаривал - в кепке был?
        - Нет, - ответил Севка. - Я её только на раскоп надеваю.
        - Отлично. Держи!
        Я нахлобучил Севке на голову свою шляпу, схватил его кепку и выбежал на улицу.
        Следить за парнем было одно удовольствие. Он не крутил головой по сторонам, не торопился. Шагал уверенно, как будто по делу, но не опаздывал.
        Мы вывернули на проспект Ленина. Проходя мимо гастронома, парень неожиданно завернул в дверь магазина.
        Я перешёл на другую сторону улицы, где был магазин «Обувь». У этого магазина имелось одно несомненное достоинство - широкие стеклянные витрины.
        Изображая покупателя, я принялся бродить по пустому торговому залу, а сам краем глаза поглядывал сквозь витрину на дверь гастронома.
        Ассортимент в обувном был скудный - домашние тапки и детские сандалии из кожзаменителя. Почему-то, сандалии были весёлого голубого цвета.
        Продавщицы за прилавком не оказалось - видно, пользуясь отсутствием покупателей, пила чай в подсобке.
        Минут через десять парень вынырнул из гастронома, держа в руке пачку сигарет. Он сунул сигареты в карман и снова пошагал в сторону гавани.
        Я покинул пост в обувном, натянул Севкину кепку поглубже и пошёл за парнем по своей стороне проспекта.
        Возле водонапорной башни проспект круто повернул и перешёл в улицу Красной Армии. Парень свернул туда, я - за ним.
        Улица Красной Армии привела нас прямо к парку перед воротами крепости Пиллау. Как и в моё первое посещение, у ворот стояли двое часовых.
        Я остановился у входа в парк. А парень перешёл по мостику крепостной ров и уверенно прошёл мимо часовых в крепость. Часовые не обратили на него никакого внимания.
        Ничего себе! К кому же он так смело шагает?
        Я решил подождать. Отыскал неподалёку от мостика недавно покрашенную скамейку и расположился на ней, закинув ногу за ногу.
        Свежий морской ветерок обдавал прохладой, шелестел листвой высоких лип. Из канала донёсся пронзительный гудок буксира.
        Я скользил взглядом по старым кирпичным стенам крепости и невольно думал о бароне фон Рауше.
        Вот в этой крепости он служил. Ведь к тому моменту, как русские войска взяли город Пиллау, крепости уже было больше ста лет. Её заложили ещё шведы, затем достраивали немцы.
        Страшно подумать, сколько раз этот небольшой кусочек земли на песчаной косе переходил из рук в руки. Пруссы, поляки, немцы, шведы, снова немцы, русские...
        Барону фон Раушу повезло не сложить голову в очередной войне. Он вернулся домой, и погиб уже в мирное время. Почему? Почему он не успел выкопать городской архив? Ведь для офицера было делом чести закончить данное ему поручение. Кто убил барона, и за что?
        Мне пришла в голову дельная мысль. Надо попросить Мишаню внимательнее присмотреться к документам из сундука. И ещё раз сопоставить все известные мне факты.
        
        Парень в синей робе вышел из крепости только через сорок минут. Не глядя в мою сторону, пересёк парк и пошёл обратно к проспекту Ленина.
        Я последовал за ним. Мы миновали вокзал, затем пересекли железную дорогу и направились в сторону судоремонтного завода. Как раз на этот завод мечтал вернуться дядя Слава.
        Здесь людей на улицах не было совсем, и я отстал настолько, насколько это было возможно - лишь бы не потерять парня из виду. На моё счастье, он шагал уверенно - видно, что дорога была ему хорошо знакома.
        Я видел, как парень подошёл к проходной завода и вошёл внутрь. Понятно. Значит, здесь он работает. И сегодня у него вечерняя смена.
        Этот факт был для меня практически бесполезен. На судоремонтном заводе работали несколько сотен человек, и расспросить их о парне я не мог. В дирекцию и отдел кадров меня мало того что никто не пустит - так ещё и заинтересуются чересчур любопытным посетителем. Предприятие-то режимное!
        Слегка расстроившись, я повернул обратно и пошёл в сторону вокзала.
        Впрочем, долгая прошлая жизнь научила меня тому, что надо использовать любую возможность для достижения цели. Часто нам кажется, что возможностей нет. Но на самом деле, мы просто их не замечаем.
        Я ещё раз перебрал в голове всё, что мог предпринять. И понял, что кое-что упустил.
        Повеселев, я немедленно решил отыскать Валерия Михайловича.
        Валерий Михайлович нашёлся в своём кабинете. Как руководитель экспедиции, он занимал в казарме отдельную комнату - её-то все и называли кабинетом. Но кроме письменного стола, в кабинете стояла ещё и кровать - всегда тщательно заправленная. А также шкаф и тумбочка с электрическим чайником на ней.
        Валерий Михайлович с Мишаней склонились над столом, который был завален бумагами.
        - Пиши, Терентьев! Номер тридцать семь: метрическая книга церкви Святой Марии. Материал - обложка из кожи, страницы бумажные. Количество страниц - семьдесят четыре. Двадцать восемь страниц чистые, на остальных сделаны записи на латыни.
        Когда я вошёл, Валерий Михайлович поднял голову.
        - Что тебе, Гореликов?
        - Добрый день, Валерий Михайлович! - без предисловий начал я. - У меня к вам дело.
        Валерий Михайлович удивлённо поднял брови.
        - Ну, излагай!
        - Это насчёт дяди Славы. Что если нам устроить с ним встречу?
        Брови Валерия Михайловича поднялись ещё выше.
        - В каком смысле?
        - В самом прямом, - объяснил я. - Он же интереснейший человек! Потомок дворянского рода, фронтовик! Работник судоремонтного завода! Пусть расскажет историю своей жизни. Вспомнит военные случаи. А вам это засчитают, как общественную работу.
        Валерий Михайлович с подозрением уставился на меня.
        - Гореликов, ты опять что-то затеваешь? Что за очередная авантюра?
        Я сделал вид, что обиделся.
        - Да почему авантюра-то, Валерий Михайлович? Обычная встреча с ветераном. Ну, если вы против...
        - Погоди! Я не вижу причин для отказа. Но скажи откровенно - зачем тебе это надо?
        - Я карьерист, Валерий Михайлович, - сделав честные глаза, объяснил я. - мечтаю добиться высот в археологии. А вы ведь сами знаете - сейчас без общественной нагрузки никуда.
        - Карьерист? - скривился Валерий Михайлович.
        Это слово ему не понравилось.
        - В самом хорошем смысле, - заверил я. - Я всё организую сам, от вас нужно только разрешение.
        Я вздохнул и продолжил:
        - Я поэтому и на мол тогда пошёл. Хотел бандитов поймать, думал - поможет продвинуться. Вы ведь знаете, что я из детдома. С детства приходится самому пробиваться.
        - Знаю, знаю, - смягчился Валерий Михайлович. - Ладно. Сделаем всё, как положено. Напишем объявление, и приглашай своего дядю Славу.
        - Спасибо, Валерий Михайлович! - обрадовался я. - Пойду, с дядей Славой договорюсь!
        - Погоди! - остановил меня Валерий Михайлович. - Вот что! Ко мне с утра приходил командир одной из воинских частей Балтийска. Просил, чтобы мы его бойцам прочитали лекцию о нашей экспедиции. Тоже общественная нагрузка. Пойдёшь со мной, раз уж ты такой общественник. На тебе рассказ по истории прусских племён. Осилишь?
        - Осилю, Валерий Михайлович! - обрадовался я. - Когда лекция?
        - Дату мы ещё не согласовали. Думаю, на следующей неделе, так что время подготовиться у тебя будет. Ну, иди, общественник!
        - Валерий Михайлович, а можно мне на минутку? - спросил Мишаня. - Я быстро.
        - Давай, - махнул рукой Валерий Михайлович.
        Мы с Мишаней вышли за дверь.
        - Саня! - возбуждённо зашептал Мишаня. - Помнишь - ты показывал мне знак? Круглый такой, ты его на песке рисовал? Латинские буквы, посередине корабль с парусом, и на нём - тевтонский крест?
        - Помню, - кивнул я, - а что?
        Мишаня оглянулся на кабинет.
        - Там на одной из бумаг точь-в-точь такой знак! Вместо печати!
        Возбуждение Мишани передалось мне.
        - Точно? А что за бумага?
        - Не знаю. Мы пока переводом не занимались, только опись составляем.
        Я вцепился Мишане в рукав.
        - Дружище, очень тебя прошу! Займись её переводом, а? Сумеешь? Так, чтобы в первую очередь!
        - Не знаю, - растерялся Мишаня. Она в описи под двадцать третьим номером. А Валерий Михайлович любит, чтобы всё было по порядку.
        - Чёрт! - выругался я. - Ну, да ладно! Подожду, что уж теперь!
        
        

* * *
        Апрель 997-го года, священная роща пруссов Ромове
        
        - Хорошенько помолись Иисусу, монах! - откровенно сказал Бенедикту Эрик.
        Его рыжий, под стать хозяину, жеребец ласково всхрапнул и потянулся мордой к кобыле, на которой ехал Бенедикт. Эрик чуть натянул повод.
        - Помолись, чтобы Арнас и Криве-Кривейто окончательно поссорились. Иначе не миновать вам жертвенного костра.
        Эрик ударил жеребца пятками и уехал вперёд. Со стороны это выглядело так, словно он просто обогнал монаха на узкой дороге.
        Бенедикт оценил предосторожность Эрика - незачем кому бы то ни было думать, что они в сговоре. Неизвестно, как дальше повернётся жизнь.
        Смерти Бенедикт не боялся. Он столько раз встречался с ней, что твёрдо усвоил основное правило - не бойся и приложи все силы, чтобы выжить.
        Вот и сейчас он только чуть тронул пятками засыпавшую на ходу кобылу и стал спокойно прикидывать свои возможности.
        Когда пруссы остановились возле первого капища, Бенедикт слез с кобылы, с удовольствием разминая уставшие ноги. Он не привык много ездить верхом - пешая ходьба или лодка были куда привычнее. Да и сидеть на лошади в рясе было не слишком удобно.
        Языческие идолы даже понравились Бенедикту. В их суровых деревянных лицах ему открылась понятная мощь, сила и стремление к власти. Такие лица могли принадлежать великим воинам или правителям - в них не было ничего небесного, возвышенного.
        Он подошёл бы поближе, но заметил взгляд епископа Адальберта и остерёгся.
        Епископ представлял проблему. Его неистовая вера и готовность пожертвовать собой могли испортить всё в самый неподходящий момент. Вот уж действительно, самые неудобные люди - это кроткие люди. Упорные в своей кротости.
        Жалобно заблеял чёрный козлёнок. Дёрнул маленькими копытцами и затих под ножом Арнаса.
        Как бы и ему, Бенедикту не окончить свою жизнь, как этот козлёнок - в руках чужих жрецов. Князь Болеслав будет очень недоволен. А ему не видать тогда своего домика с виноградником где-нибудь на севере Италии, возле тёплого моря.
        Ничего! Бенедикта не возьмёшь так просто. Если выпала судьба потягаться с Криве-Кривейто - он потягается!
        Бенедикт снова бросил короткий взгляд на Адальберта. Епископ выглядел смирившимся с судьбой, покорным. Тьфу! Сейчас необходимо собрать все силы для борьбы во имя Господа, а этот слюнтяй перебирает чётки дрожащими руками и молчит.
        Бенедикт отвернулся.
        Пруссы один за другим потянулись по узкой тропинке вглубь священной рощи. Проходя мимо идолов, Бенедикт снова взглянул на них. Да, это боги! Вон, какие высоченные и грозные! И не скажешь, что эти лица вырезала из дерева человеческая рука.
        Бенедикт с удовольствием шагал по лесной тропинке, слушая щебет птиц над головой. Воздух сегодня был особенно свеж, хотя в нём чувствовалось напряжение, словно перед грозой. И действительно, на западном горизонте собирались тяжёлые тёмные тучи. А над головой ещё светило весеннее солнце.
        Пока они шагали по лесу, сырой морской ветер подтащил тучи ближе, обложил ими половину неба. Солнечный свет стал нереальным, беззащитным на фоне клубящихся громад. И в этом свете Бенедикт увидел высокий крепкий частокол, за которым располагалось святилище.
        По верху частокола стояли воины с луками в руках. Их татуированные лица были бесстрастны. Короткая команда - и засыплют сверху стрелами, нашпигуют, как повар шпигует дольками чеснока свиную тушу.
        Бенедикт поёжился. Знакомый озноб возбуждения пробежал между лопаток. Рука сама собой потянулась к поясу, на котором висел нож.
        Воины пруссов остановились поодаль. Вождь Арнас передал повод своего жеребца Эрику, один подошёл к воротам и властно постучал. Подождал и постучал ещё раз.
        На стене, среди лучников, появился высокий человек. На фоне остальных он отличался худобой. Но это была не болезненная худоба слабости. Человек выглядел так, словно отбросил всё лишнее, и благодаря этому стал неимоверно силён. На его голове красовалась кожаная шапка, украшенная бычьими рогами.
        Бенедикт узнал Криве-Кривейто.
        Жрец что-то крикнул, коротко и звучно. Арнас, задрав голову, ответил ему. И завязался поединок двух властных, сильных людей. Воля сошлась с волей.
        Бенедикт не разбирал слова чужого языка, но прекрасно понимал, о чём спорят вождь и жрец. Они выясняли, чья воля сильнее. И от исхода этого поединка зависела жизнь монахов и самого Бенедикта.
        Он незаметно оглянулся.
        Все воины напряжённо следили за перебранкой Арнаса и Криве-Кривейто. Адальберт и Радим тоже смотрели туда, на чужое языческое святилище.
        Голоса становились всё громче. Они напряжённо звенели в предгрозовой тишине.
        Криве-Кривейто взмахнул рукой, и на стене рядом с ним появились двое.
        Юноша и девушка.
        Бенедикт узнал Вилкаса - сына вождя. Девушку монах раньше не видел. Но по тому, как Вилкас держал её за руку, догадался, что эти двое - вместе.
        Криве-Кривейто что-то сказал Вилкасу, и Вилкас обратился к отцу. Голос его звучал напряжённо, но ровно. Однако, опытное ухо Бенедикта уловило виноватые нотки.
        Арнас ответил яростным рёвом. Было видно, что вождю трудно держать себя в руках.
        Вилкас тоже повысил голос и крепче сжал руку девушки. В ней была опора, которая придавала сыну вождя дополнительные силы.
        Бенедикт понял, что вождь может проиграть этот спор. Да, Арнас силён. Но сейчас он стоял на чужой земле, под чужими стрелами. Кроме того, ему приходилось задирать голову. А Криве-Кривейто смотрел на вождя с высоты стены, и из этого черпал уверенность.
        Когда судьба колеблется, подумал Бенедикт - надо ей помочь.
        Он привязал поводья к тонкому стволу молодой рябины и сделал шаг за густой черёмуховый куст, который очень кстати рос возле тропинки. Обогнул куст так, чтобы его не заметили лучники. Серой тенью скользнул к стволу толстой липы, прижался к тёплой шершавой коре. Перебежал за росшую неподалёку молодую ёлку и оказался возле угла бревенчатой стены.
        «Помоги, Господи!» - молча взмолился Бенедикт.
        Теперь всё зависело от того, сколько в святилище воинов. Бенедикт надеялся, что их не слишком много - всё же это не крепость. И если его догадка верна, то все воины сейчас собрались возле ворот - там, откуда грозит опасность.
        Бенедикт огляделся. Увидел пучок сухой прошлогодней травы, сорвал его. Оторвал с берёзы широкую полосу бересты, ещё одну. Кошкой метнулся к бревенчатой стене и упал на колени.
        Спина поневоле напряглась. Вот сейчас вражеский лучник заметит его. Свистнет стрела, и тяжёлый железный наконечник пробьёт рясу, разворотит рёбра и разорвёт лёгкое. Смерть смотрела в затылок Бенедикту, и он не мог даже повернуться к ней лицом.
        Превозмогая оцепенение, монах достал из мешочка на поясе кремень и огниво. Чиркнул раз, другой.
        Крохотные искры упали на сухую траву, погасли. Бенедикт чиркнул снова. Тонкая травинка затрещала и скорчилась. По ней побежал дрожащий огонёк, лизнул вторую травинку, затем - третью.
        И в этот момент грянул гром!
        Небо лениво заворчало. Потом рыкнуло громче, заглушая голос вождя. И вдруг лопнуло, разорвалось, словно прохудившийся мешок и с оглушительным грохотом выронило на землю тяжёлые камни грома.
        Налетел внезапный порыв ветра, раздул огонёк. Разгорелась красноватым пламенем береста.
        Бенедикт принялся совать её в щель между брёвнами. Засунул. Огонь жадно впился в сухое дерево.
        В небе снова загремело.
        И вдруг кто-то навалился на плечи Бенедикта. Вцепился, оттаскивая прочь от стены.
        Бенедикт, не глядя, ударил локтем. Дёрнулся, но чужие руки держали крепко. И не просто крепко - перебирая грубое сукно рясы, они подбирались к шее Бенедикта.
        - Остановись, брат! Что ты творишь?!
        Брат?
        Бенедикт резко наклонился вперёд, увлекая за собой противника. Почувствовал, как тот упёрся. И откинулся назад, упал на спину, подминая врага под себя. Откинул голову, ударил макушкой во что-то твёрдое. Скатился набок, рванулся и понял, что свободен. Быстро поднялся на колени, выхватил нож.
        - Остановись!
        Епископ Адальберт ворочался на земле, пытаясь подняться. Губы епископа были разбиты, из носа текла кровь.
        - Что ты творишь? - повторил он.
        Небо заворчало.
        Бенедикт вскочил на ноги. Граем глаза увидел, как разгорается пламя, пожирая брёвна стены святилища.
        Значит, этот слюнтяй заметил, что Бенедикта нет! Не побоялся пойти за ним, выследил, и теперь хочет остановить! И ради чего?
        Ведь слепому ясно, что вождь Арнас проиграет в споре с Криве-Кривейто. Теперь, когда в руках жрецов его единственный сын, вождь беспомощен.
        Чтобы помириться с Криве-Кривейто и сохранить свою власть, вождь пойдёт на всё, что угодно. Он недрогнувшей рукой выдаст монахов жрецам. А те принесут их в жертву.
        Так зачем Адальберт пытается остановить Бенедикта?
        Ради того, чтобы положиться на милость божью и без трепета взойти на жертвенный костёр язычников? Оказаться тем самым козлёнком, который безропотно ждёт, пока острая холодная сталь перережет ему горло? Святости захотел епископ?
        Волна ослепляющего гнева колыхнулась в груди Бенедикта. Прямо с колен он бросился на Адальберта, который тоже пытался встать. Толкнул его в кучу прелых листьев, и сам навалился сверху. Не слушая бормотания, зажал левой ладонью рот. И ударил ножом - раз, и ещё и ещё!
        Почувствовал, как задёргалось, напряглось и задрожало тело епископа. Инстинктивно отпрянул, чтобы не испачкаться в крови, вскочил на ноги.
        И в этот момент небо громыхнуло в третий раз!
        Над ухом Бенедикта свистнула стрела. Монах отскочил за дерево, сунул нож в ножны.
        Стена уже полыхала. Громко трещали брёвна, валили клубы дыма. Ветер швырял в лицо такой жар, что Бенедикт еле устоял на ногах.
        Петляя между деревьями, словно заяц, он побежал к отряду.
        Перед воротами шёл бой.
        Пруссы рассыпались, прикрываясь деревянными щитами от стрел. Прятались за деревьями и оттуда стреляли в ответ. Стрелы свистели в воздухе.
        Рядом с собой Бенедикт увидел Арнаса. Бородатое лицо вождя было искажено гримасой злого веселья. Укрываясь за толстым стволом старой осины, он пускал стрелу за стрелой в сторону частокола.
        Вот прусская стрела попала прямо в горло одному из вайделотов. Тот выронил копьё, схватился руками за шею и рухнул на колени.
        Криве-Кривейто подхватил копьё и замахнулся на Вилкаса. Но в этот миг выпущенная Арнасом стрела ударила жреца в рёбра и отбросила его в сторону.
        - Ага! - радостно прорычал Арнас.
        Сделал шаг в сторону.
        Гибкое змеиное тело взметнулось из прелых листьев. Маленькая треугольная голова клюнула вождя под коленку. Нога Арнаса подогнулась, он упал на одно колено и завалился набок.
        Небо с грохотом разорвалось в четвёртый раз, и на священную рощу пруссов хлынул ливень!
        Глава 15
        Июнь 1970-го года, Балтийск, Калининградская область СССР
        
        На следующий день задул сильный ветер с моря. Липы возле кирхи раскачивались, жалобно поскрипывая. Клубки омел в их кронах мотались ветром, словно спутанные космы повешенных ведьм.
        Омела - это растение-паразит, которое иногда селится на деревьях. Листья омелы остаются зелёными даже зимой, а цвести она начинает в марте, когда кругом ещё лежит снег.
        Впервые я увидел омелу именно в Балтийске и очень удивился, когда заметил в ветках высокого дерева непонятные клубки беспорядочно перепутанных веток.
        Теперь эти клубки мотались из стороны в сторону под порывами штормового ветра, как будто деревья пытались сбросить давно надоевшую ношу.
        Со стороны моря слышался рокот волн, воздух стал влажным и солёным. В воспалённом синем небе стремительно летели рваные облака.
        Шла последняя неделя нашего пребывания в Балтийске. Работы в раскопе не останавливались, несмотря на то, что штормовой ветер сдувал с голов студентов кепки панамы и косынки и то и дело норовил унести брезент, на котором мы раскладывали наши находки.
        - Поднажмём, молодые люди, поднажмём! - приговаривал Валерий Михайлович, прохаживаясь вдоль бровки раскопа.
        Он нервничал. Все ребята знали, что Валерий Михайлович ведёт переговоры с руководством университета о продлении сроков экспедиции. Но пока эти переговоры были безуспешны.
        Балтийск - закрытый город. Отдельный, обособленный мир. Въезд сюда возможен только по специальным пропускам. Никто не знал до конца, каким образом нашей экспедиции вообще разрешили работы здесь. Слухи ходили самые разные - от похожих на правду до совсем невероятных. Говорили, например, что наш декан во время войны служил вместе с высоким чином из управления КГБ и через него, по старой дружбе добился разрешения на раскопки.
        Неизвестно, как было на самом деле, но все ребята невероятно гордились тем, что первыми проводят раскопки в городе, история которого насчитывает не меньше семи веков.
        - Эх, если бы не надо было закапывать раскопы, - расстроенно приговаривал Жорик.
        Нам поставили обязательное условие - после окончания работ убрать все следы раскопок и привести газон вокруг кирхи в первозданное состояние.
        Жорик чётко отслеживал настроение Валерия Михайловича и старался ему соответствовать. В самом деле, неприлично выглядеть радостным, когда начальство огорчено. Могут неправильно понять.
        - Поднажмём, парни, поднажмём! - суетился он, подражая Валерию Михайловичу.
        Парни недовольно косились на Жорика, но нажимали. Все понимали, что важно успеть сделать, как можно больше.
        Валерий Михайлович взглянул на часы.
        - Обед! - объявил он.
        Мы с Мишаней отнесли в отвал последние носилки. Высыпали землю в огромную кучу и с облегчением уронили носилки. Мишаня рукавом рубашки вытер со лба пот.
        - Фух!
        Несмотря на порывы холодного ветра, солнце жарило беспощадно. Кончик носа у Мишани обгорел и стал розовым, словно пятка младенца.
        - Саша! - позвала меня Света. - Пойдём после обеда на море?
        - С ума сошли? - тут же вмешался Севка. - Такой ветрище! Сдует вас и унесёт - ищи потом!
        - Я никогда не видела штормовое море, - сказала Света. - Это, наверное, очень красиво.
        Я виновато развёл руками.
        - После обеда не могу - дела. Опять вызывают в комендатуру. Давай вечером сходим? Может, и ветер к тому времени стихнет.
        - Хорошо, - легко согласилась Света.
        Оля, отвернувшись от нас, перевязывала косынку. Заправила под неё тёмные волосы и туго стянула узел на затылке.
        - Олечка, а мы пойдём на море? - спросил её Севка.
        - Холодно, - ответила Оля. - Я лучше в комнате почитаю.
        Мы с Севкой взвалили на плечи лопаты - свои и девушек. Мишаня подхватил правой рукой носилки, и мы всей компанией направились в сторону немецких казарм.
        При входе я увидел большое объявление, написанное синим фломастером:
        
        «Завтра после обеда в помещении столовой состоится встреча с ветераном Великой Отечественной войны Раушевым С. Г. Явка обязательна».
        
        Мишаня одобрительно посмотрел на объявление, потом обвёл нас взглядом.
        - Видели? Всем быть непременно, - сказал он на правах старшего. - Сева, тебя это касается в первую очередь.
        Севка недовольно скривился, но промолчал.
        Мы сложили инструменты в кладовую и направились в столовую. В помещении столовой упоительно пахло рыбным супом и котлетами. Ребята, возбуждённо шумя, рассаживались за квадратные столики.
        Как-то само собой вышло так, что у всех были свои привычные места. Мы с Севкой, Олей и Мишаней обычно занимали столик возле окна. Но после того, как в нашу команду влилась Света, за одним столиком стало тесновато. И сейчас я с огорчением увидел, что Оля с подносом идёт к другому столику. Севка, конечно, пошёл за ней.
        Я пожал плечами и придвинул столик вплотную к окну, оставив свободными только три стороны. Будем обедать в узком кругу.
        Я не хотел, чтобы кто-то из посторонних подсел за наш столик. Глядишь, ребята одумаются и вернутся.
        Мишаня огорчённо покачал головой, но ничего не сказал. Поставил на стол тарелки, отнёс поднос - их в столовой не хватало - и вернулся к столику.
        - Я после обеда сажусь за перевод документов из сундука, - между двумя ложками супа сообщил он мне. - Если получится - переведу для тебя ту бумагу.
        - Что за бумага? - заинтересовалась Света.
        - Документ из сундука, который мы нашли, - объяснил я. - Там интересная печать, я такую где-то видел раньше. Вот и любопытно - что там написано.
        Я доел рыбную котлету с пюре, залпом осушил стакан компота и поднялся из-за стола.
        - Пора. Света, я зайду за тобой, когда вернусь.
        - Может быть, я пойду с тобой? - предложила Света. - Подожду тебя в парке. Ты ведь ненадолго?
        Я пожал плечами.
        - Не знаю. Надеюсь, что нет.
        Громко хлопнула форточка, и внезапный порыв холодного ветра ворвался в столовую.
        
        

* * *
        Света осталась на скамейке, а я пошёл к воротам крепости Пиллау. Перейдя ров, невольно оглянулся. Света смотрела мне вслед. Я успокаивающе помахал ей рукой.
        Возле ворот меня дожидался веснушчатый сержант.
        - Гореликов? - спросил он. - Документы.
        Я вытащил из нагрудного кармана рубашки паспорт и протянул сержанту. Он полистал его, сверил фотографию с моей физиономией.
        - Опаздываешь!
        Я демонстративно взглянул на часы. Одна минута третьего.
        - Иди за мной, - бросил сержант.
        Развернулся и с моим паспортом в руке пошёл к зданию комендатуры.
        Часовые даже не взглянули на нас.
        Сержант постучал в дверь знакомого кабинета.
        - Разрешите? Товарищ майор, Александр Гореликов по вашему приказанию доставлен!
        - Вольно, сержант! - ответил майор. - Свободен. Гореликов, заходи!
        Я вошёл в кабинет. Майор сидел за столом, опустив взгляд к документам. На этот раз перед столом майора стоял железный табурет с сиденьем из фанеры.
        - Садись, не маячь! - бросил мне майор, не отрывая взгляд от бумаг.
        Я сел и положил руки на колени, стараясь казаться спокойным.
        Почему некоторые государевы люди так любят демонстрировать свою власть, подумал я. Казалось бы - ну попроси подождать в коридоре, если не успел закончить важное дело. Нет, нужно непременно усадить человека перед собой - пусть видит, как он ничтожен.
        Злиться было глупо - именно этого майор и добивался. Поэтому я сделал несколько глубоких вдохов и прислушался к биению сердца. Оно постепенно успокаивалось. Я прикрыл глаза и заставил себя увидеть море - штилевое, дымчато-серое, переливающееся на солнце. Красота!
        - Гореликов! Уснул, что ли?
        Я открыл глаза.
        Майор с досадой и непониманием смотрел на меня.
        - Никак нет, товарищ майор, - без улыбки ответил я.
        - Давай-как, расскажи ещё раз, что случилось на моле! Вспомни всё детально. Особенно, как шёл туда. Вышел из этой вашей казармы, а дальше? Может, за тобой кто-то следил?
        Я снова прикрыл глаза, делая вид, что вспоминаю. На самом деле, вспоминать было нечего. Вместо этого я стал размышлять - надо ли говорить майору, что я проследил за одним из бандитов.
        Не решил, и отложил эту мысль до окончания разговора.
        - Не знаю, товарищ майор. Если и следили - то я этого не заметил.
        - Понятно. Сейчас я покажу тебе несколько фотографий - посмотри внимательно. Может, кого-то узнаешь.
        Он протянул мне тонкую стопку фотографий разного размера. Я стал их перебирать.
        Третьей по счёту шла фотография того самого парня, которого я преследовал.
        На снимке он был не год или два моложе, и с другой причёской - коротким ёжиком. Но это был он.
        Снимок был замером три на четыре сантиметра. С обратной стороны мой палец ощутил шероховатость. Переворачивать фотографию и смотреть я не стал - это непременно привлекло бы внимание майора. Просто провёл пальцем ещё раз и понял, что это такое. Остатки клея.
        В левом нижнем углу снимка я заметил следы синих чернил. Такие чернила используют для штампа.
        Мысли в голове заметались с бешеной скоростью. Чёрт! Вот это я влип!
        Только сейчас я сообразил, что бандит мог запросто заметить мою слежку. И если он приходил к майору, то...
        Да нет. Слежку он не заметил, иначе ни за что не привёл бы меня сюда. Скорее, попытался бы скрыться, или заманил в какое-нибудь глухое место.
        Первым желанием было сказать, что я никого не узнаю. Но Севка! Его ведь тоже допрашивали. Когда эти бандиты огрели меня по голове, именно ребята подняли тревогу и рассказали по сомнительную сделку с янтарём. Если майор вызовет Севку ещё раз - тот непременно скажет, что видел парня в синей робе из окна казармы и показал мне. И тогда меня спросят, почему я соврал.
        Я поднял глаза на майора - он внимательно смотрел на меня.
        - Узнал?
        - Да, товарищ майор, - честно ответил я. - Вот этот.
        Майор напрягся так, что даже кулаки стиснул.
        - Значит, всё-таки, видел?
        - Нет, товарищ майор. Этого парня мне показал Всеволод Небросов. Мы были в казарме и увидели его из окна. Небросов сказал, что именно с ним договаривался насчёт покупки янтаря.
        - Понятно. А ты?
        - Я выбежал на улицу, хотел задержать его. Но потерял из виду.
        - Где потерял?
        - Ну, когда я выбежал - его уже не было во дворе. И на проспекте тоже.
        - Когда это было?
        - Позавчера.
        - А почему сразу не сообщил мне?
        - Не успел, товарищ майор. А вчера узнал, что вы меня вызываете, и решил сегодня сказать. Вы его поймаете, да?
        - Теперь поймаем! - с угрозой сказал майор. - Никуда не денется. Ты точно ничего не перепутал?
        - Не перепутал, товарищ майор. Это он, точно.
        - Хорошо. Подпиши показания, и свободен. Или хочешь что-то ещё сказать?
        Я удивлённо взглянул на майора.
        - Нет.
        - Тогда иди.
        Я подписал протокол и с облегчением вышел из кабинета.
        
        

* * *
        
        Апрель 997-го года, деревня пруссов
        
        - Радим!
        Узкая полоса света падала из маленького окошка на утоптанный земляной пол. Не окошко - просто дыра в бревенчатой стене. Даже голову наружу не высунешь.
        Бенедикт завозился, пытаясь сесть. Его руки и ноги были крепко стянуты верёвкой. Монаху вспомнились толстые копчёные колбасы, которые рядами висели в погребе князя Болеслава. Княжеский повар так же туго перетягивал их пеньковым шпагатом.
        В животе тревожно заурчало. Бенедикт ничего не ел со вчерашнего утра. Да и вчера перехватил только кусок лепёшки и два глотка воды. Теперь недоеденная лепёшка, которую он в спешке оставил на столе, так и маячила перед внутренним взором монаха.
        - Радим!
        Радим не отозвался. Опустив голову, он сидел у противоположной стены, подальше от Бенедикта. Лицо совсем скрылось под капюшоном. Только по длинным худым пальцам, которые перебирали чётки, Бенедикт догадался, что Радим молится.
        - Радим, развяжи меня!
        Тишина. Только через окошко доносился негромкий гул голосов с торговой площади.
        Бенедикт подёргал онемевшими руками и отвернулся к стене. От земляного пола тянуло сыростью. Нижние брёвна сарая подгнили, от них пахло прелой древесной трухой.
        От нечего делать, Бенедикт стал в сотый раз перебирать в памяти всё, что случилось вчера в священной роще Ромове.
        Хлынувший ливень вмиг прекратил битву. Тетивы луков намокли и беспомощно обвисли. Бойцы в растерянности остановились. Штурмовать святилище было бессмысленно - вайделоты за крепкими стенами наверняка запаслись камнями. Да и потеря вождя губительно подействовала на боевой дух пруссов.
        Пламя пожара сопротивлялось дольше. Огонь пытался взбежать по намокшим бревенчатым стенам, злобно шипел, трещал и разбрасывал в стороны тлеющие головни.
        Но сильные струи дождя смыли его со стены, прибили к земле, раздавили и затоптали, словно ядовитую змею. В сыром воздухе поплыл противный запах гари и пепла.
        Первым опомнился Эрик. Он бросил всего один быстрый взгляд на упавшего Арнаса, и тут же кинулся на Бенедикта. Ударил его кулаком в висок, и в глазах монаха потемнело. Очнулся он оттого, что по его лицу хлестал дождь. Попробовал пошевелиться, и понял, что связан по рукам и ногам.
        Впрочем, ливень уже стихал, как будто выполнил всё, что требовалось. Погасил огонь, не допустил, чтобы главное святилище пруссов сгинуло в пожаре. Только слепой мог бы не понять этот знак. А пруссы слепыми не были, и всё поняли.
        Боги показали свою силу. Святилище осталось почти невредимым, а вождь Арнас умирал возле его стен. На губах Арнаса пузырилась пена. Он судорожно втягивал в себя воздух, пытаясь что-то сказать. Но онемевший язык уже не повиновался. Лицо посинело, на нём жили только беспомощно вытаращенные глаза.
        Ворота святилища распахнулись. Бенедикт увидел, как оттуда вышел Вилкас рука об руку с какой-то девушкой. Её величественная осанка говорила о том, что это не простая девка.
        И снова первым сообразил Эрик. У этого рыжего здоровяка был острый и быстрый ум. Отцепив от пояса меч, Эрик встал на одно колено и протянул меч Вилкасу. Юноша помедлил, но потом положил руку на плечо Эрика и сделал ему знак подняться. А сам подошёл к отцу.
        Арнас пытался что-то сказать движением глаз. И Вилкас его понял. Под взглядами пруссов, которые окружили тело своего вождя, Вилкас опустился на колени. Расшнуровал рубаху на отцовской груди и снял с вождя янтарный медальон, висевший на кожаном ремешке.
        Этот медальон, величиной в половину ладони взрослого человека, напоминал грубо сделанное солнце. От утолщённого центра во все стороны расходились лучи. В одном из лучей было просверлено отверстие, через которое продели ремешок.
        Вилкас поднял медальон над головой и что-то спросил у окруживших его пруссов. Те одобрительно закричали. Тогда юноша надел амулет себе на шею.
        Новый вождь, понял Бенедикт. Пруссы выбрали себе нового вождя.
        Вилкас повернулся к Агне. Взял из рук одного из вайделотов рогатый шлем и осторожно надел его на голову девушки.
        И снова Бенедикт услышал восторженные крики прусских воинов.
        А вот и новый Криве-Кривейто, подумал он. Теперь ничего не поделать. Выходит, напрасно он убил Адальберта. Напрасно поджёг святилище. Бог посмеялся над ним, Бенедиктом. И в довершение, его непременно казнят.
        Вилкас снова что-то крикнул. Трое пруссов побежали за угол святилища и вернулись с телом Адальберта. Двое тащили епископа подмышки, третий держал за ноги. Длинные руки Адальберта беспомощно болтались.
        Тело положили рядом с Бенедиктом.
        Вилкас подошёл ближе и что-то спросил, глядя в лицо монаха.
        - Зачем ты убил его? - перевёл Эрик.
        И тут Бенедикта с головой накрыл страх.
        - Это не я, - забормотал он.
        Попытался приподняться на локтях, но связанные руки не позволили. Бенедикт упал спиной на мох и выкрикнул громче:
        - Это не я! Он поджёг святилище! Я остановить его хотел!
        Безумная надежда трепетала в груди монаха. Если никто не заметил, как он исчез, то можно свалить поджог на Адальберта и выкрутиться!
        Эрик покачал головой и что-то сказал Вилкасу. Молодой вождь презрительно сощурился. Затем оглядел своих людей и обратился к Агне с какой-то просьбой.
        Девушка отдала короткий приказ, и вайделоты принесли из святилища несколько длинных сухих жердей. При помощи ремней соорудили двое носилок. На одни положили тело Арнаса, на другие - Адальберта.
        Эрик подошёл к Бенедикту и выдернул нож из ножен. Ноги монаха непроизвольно поджались, он крепко зажмурил веки и приготовился к смерти. Но Эрик коротким движением разрезал верёвки на ногах Бенедикта. Убрал нож и, грубо схватив за шиворот, поставил монаха на ноги.
        - Не пытайся бежать, - сказал он. - Здесь тебе деться некуда - никто не даст приюта убийце.
        Мокрая земля неприятно чавкала под тонкими подошвами кожаных сапог. Носилки впереди мерно покачивались в так шагам. Глаза Адальберта были широко раскрыты, и Бенедикту казалось, что епископ смотрит на него.
        Когда пруссы вернулись в деревню, Бенедикту снова связали ноги. Монахов заперли в низком бревенчатом сарае на краю площади, в котором зимой хранилось зерно. Еды им не дали, оставили только глиняный кувшин с водой. Радим к воде не притронулся, а Бенедикт - не мог. Хотя с каждым часом голод и жажда мучили его всё сильнее.
        
        - Радим! - снова позвал Бенедикт. - Ну, хоть руки развяжи! Совсем омертвели. Ради Иисуса прошу тебя, брат!
        Радим молча поднялся и подошёл к Бенедикту. Подождал, пока тот перевернётся на живот.
        Ударит сейчас по затылку, и всё, подумал Бенедикт. И снова остро ощутил свою беспомощность.
        Но Радим присел на корточки и распутал верёвки на кистях Бенедикта. А затем снова отошёл к своей стене.
        Бенедикт разминал кисти до тех пор, пока их не стало беспощадно покалывать. Значит, кровь возвращалась в жилы.
        Бенедикт перевернулся на четвереньки и пополз к кувшину. Жадно напился, чувствуя, как холодная вода стекает по пищеводу в пустой желудок. Цепляясь пальцами за стену, поднялся на ноги. Выглянул в окошко.
        На площади уже соорудили огромный костёр. Тело Арнаса лежало поверх поленницы дров на носилках, украшенных белыми перьями чаек. Ведь всем известно, что чайки - это души погибших воинов и моряков. Часами они кружат над родным берегом и жалобными криками напоминают живым о себе.
        - Сжигают своего вождя! - шёпотом сообщил Бенедикт Радиму. - Как бы и нас с ним не сожгли!
        Тот даже не поднял головы. Снова сидел неподвижно, перебирая чётки.
        Вот идиот, подумал Бенедикт. Делает вид, что не боится смерти. А на самом деле - смерти боятся все! И признаться в этом не стыдно. Господь простит слабость.
        Всё население деревни собралось на площади. Женщины выли, царапали ногтями лица до крови в знак скорби. Мужчины угрюмо молчали.
        Вилкас вышел вперёд и сказал короткую речь. Толпа ответила сдержанным гулом.
        К кострищу подвели рослого гнедого жеребца. Конь вскидывал голову, перебирал тонкими сильными ногами и испуганно ржал.
        Вилкас подошёл к жеребцу, обнял его за морду, погладил по щеке. А затем точным ударом ножа вскрыл коню яремную вену. Тёмная кровь ручьём потекла на землю.
        Передние ноги жеребца подломились. Он упал на колени, постоял так и тяжело завалился набок.
        Затем молодому вождю подали факел. Вилкас поднял его над головой. Стоявшая рядом Агне что-то сказала.
        Вилкас поднёс факел к поленнице. Видно, под брёвнами была заранее заготовлена хорошая растопка - костёр сразу вспыхнул. Бледное пламя, едва видимое в дневном свете, пробежало вверх по поленнице, лизнуло носилки и одежду мертвеца. В синее весеннее небо поднялись клубы чёрного дыма.
        Плечистый бородатый кузнец в кожаном фартуке сунул в огонь меч вождя. Когда пламя раскалило клинок докрасна, он достал его длинными клещами и положил на специально принесённую наковальню. Тремя точными ударами молота кузнец загнул и расплющил клинок, чтобы никто больше не мог воспользоваться мечом после смерти Арнаса.
        Остудив изуродованный клинок в бочке с водой, кузнец с поклоном передал его Вилкасу. Молодой вождь стоял неподвижно, глядя на пламя, которое пожирало тело его отца. Рядом с ним, держа юношу за руку, стояла Агне.
        Бенедикту вновь стало страшно. Он понял, что теперь пруссы едины и сильны, как никогда раньше. Теперь нет ни единого шанса склонить их на сторону Христа и внести в их ряды раскол.
        Порыв холодного весеннего ветра донёс до монаха тошнотворный запах горящей плоти. Бенедикт закашлялся. Одной рукой зажал себе нос и рот, а другой уцепился за край окна, чтобы не упасть. Почему-то ему казалось важным досмотреть всё до конца.
        Через два часа костёр прогорел. Вайделоты, громко распевая молитвы, собрали прах вождя в большой глиняный сосуд. Сосуд запечатали топлёным воском и тоже передали Вилкасу.
        Вилкас осторожно поставил сосуд на землю и опустился перед ним на колени. То же самое сделали все остальные пруссы. Только жрецы во главе с Агне остались стоять.
        Наконец, Вилкас поднялся на ноги. Что-то негромко сказал. Толпа стала расходиться.
        А Вилкас, Агне и Эрик, прихватив с собой несколько воинов, направились через площадь к сараю, в котором сидели монахи.
        Бенедикт испуганно отшатнулся от окна. Снова упал на пол. На четвереньках, как мышь, метнулся в угол, опрокинув по пути кувшин. Вода пролилась на пол.
        - Они убьют нас Радим! - хрипло забормотал Бенедикт, втягивая голову в плечи. - Они сейчас нас убьют!
        Глава 16
        Июнь 1970-го года, Балтийск, Калининградская область СССР
        
        Несмотря на то, что наступил вечер, порывы штормового ветра только окрепли. По небу летели рваные серые тучи, а синева в их просветах выглядела болезненно-воспалённой. Ветер гнул ветки тополей и лип, безжалостно срывал с них листья и крутил в воздухе.
        Выйдя из крепости Пиллау, я увидел, что Света сидит на скамейке. Девушке было холодно в тонком платье, она съёжилась и непроизвольно втянула голову в плечи. Но отважно ждала меня.
        Дернул же меня чёрт выйти без куртки, подумал я. Сейчас бы отдал её Свете, чтобы хоть немного согреть.
        Не оглядываясь на часовых, я перешёл мостик и подошёл к скамейке. Света поднялась мне навстречу.
        - Всё в порядке? Чего они от тебя хотели?
        - Всё хорошо, - кивнул я. - Просто хотели уточнить детали нападения.
        Протянул Свете руку.
        - Идём скорее в казарму! Как бы дождь не начался!
        Света взяла меня за руку холодной, словно лёд, ладошкой.
        - Совсем замёрзла! - сокрушённо сказал я. - Ничего, здесь недалеко.
        И тут на макушку мне упала холодная тяжёлая капля.
        - Дождь начинается! Бежим!
        И мы побежали. Держась за руки, бегом обогнули крепость, пробежали мимо дома офицеров и выскочили на проспект.
        Немногочисленные прохожие торопились по домам. Придерживая рукой фуражку, навстречу нам размашисто шагал флотский капитан.
        И тут хлынул ливень!
        Он упал сразу, целиком, и серой водяной стеной отгородил нас от мира. За стеной смутно маячили дома и деревья, по голове и плечам хлестали обжигающе-холодные струи. А мы, захлёбываясь, бежали сквозь дождь, торопясь добраться до тепла.
        Мы добежали до казармы. Не сговариваясь, проскочили мимо столовой, из которой слышался гул голосов. Сознание самым краем зацепилось за что-то важное, что должно было состояться сегодня вечером. Но тут мы побежали вверх по ступенькам, и мысль шарахнулась и ускользнула, словно испуганная летучая мышь.
        Мы добежали до комнаты, в которой жила Света, и я зачем-то вбежал вслед за ней. Остановившись на полушаге, Света внезапно повернулась ко мне. Её глаза широко распахнулись. Мокрое платье облепило упругую грудь, сквозь тонкую ткань я отчётливо видел выпуклые горошины сосков.
        В голове возникла звенящая пустота. Ни о чём не думая, я поднял стул, закрыл дверь и просунул ножку стула в дверную ручку. А когда повернулся обратно - Света уже стояла в одних белых трусиках и смотрела на меня. Платье мокрым комком валялось возле её стройных загорелых ног.
        Я через голову стянул с себя рубашку и тоже бросил на пол. Шагнул к Свете, обнял её и почувствовал, как она прижимается ко мне.
        Подхватив девушку за упругие ягодицы, я осторожно опустил её на кровать и наклонился над ней. Моя ладонь скользнула между крепких бёдер и ощутила влажное тепло.
        Света выгнулась и застонала, закрывая глаза.
        А в оконное стекло неистово хлестал ливень.
        

* * *
        Следующим вечером мы отправились гулять по берегу моря. Сначала покормили перловкой крикливых лебедей, которые жили в канале возле гостиницы «Золотой якорь». Перловку мы выпросил на кухне у нашего ворчливого завхоза.
        Лебеди толкались, хлопали крыльями и ныряли, доставая перловку со дна канала.
        Между кораблей, которые были вплотную ошвартованы у причальной стенки, я разглядел на другом берегу корпуса и краны судоремонтного завода.
        - Ты знаешь, что в этой гостинице жил Бродский? - спросил я Свету.
        - Нет, - ответила она. - А кто это?
        - Поэт, - улыбнулся я. - Очень хороший поэт.
        - Никогда не слышала. О чём он пишет?
        Я пожал плечами.
        - О жизни, наверное.
        - А о любви?
        - И о любви. Жизнь - это ведь и есть любовь.
        - Почитай что-нибудь.
        Я прикрыл глаза.
        
        - В ганзейской гостинице «Якорь»,
        где мухи садятся на сахар,
        где боком в канале глубоком
        эсминцы плывут мимо окон,
        
        я сиживал в обществе кружки,
        глазея на мачты и пушки
        и совесть свою от укора
        спасая бутылкой Кагора.
        
        Музыка гремела на танцах,
        солдаты всходили на транспорт,
        сгибая суконные бедра.
        Маяк им подмигивал бодро...
        
        - Красиво, - вздохнула Света, прижимаясь ко мне, - но непонятно. А ты знаешь, что Оля в тебя влюблена?
        - С чего ты взяла? - удивился я.
        - Знаю, - улыбнулась Света.
        Я неопределённо хмыкнул. Такая мысль как-то не приходила мне в голову.
        - Не думай, я не ревную, - сказала Света.
        И тут же спросила:
        - Что ты будешь делать?
        - А с этим можно что-то сделать? - в ответ спросил я.
        Света покачала головой.
        - Наверное, нет. Но ты мог бы с ней поговорить. А я отвлеку Севу, чтобы он вам не помешал.
        - И что я ей скажу?
        - Подумай. Ты же мужчина.
        Вдоль набережной канала мы прошли к самому молу. Ветер совсем стих, сырой воздух был странно-неподвижен. Но штормовые волны по-прежнему тяжело накатывались на пляж - море ещё не успокоилось.
        Мы спустились к воде. Весь песок после вчерашнего дождя стал мокрым и плотным. Идти по нему было удобно, даже если не подходить вплотную к прибою.
        - Мне кажется, я знаю, что случилось с бароном фон Раушем, - неожиданно сказала Света.
        Я недоверчиво улыбнулся.
        - Ты сегодня преподносишь один сюрприз за другим.
        - Правда, знаю! - упрямо повторила Света.
        Я рассмеялся и обнял её за плечи.
        - Солнышко, я и не сомневаюсь! Просто удивлён. Рассказывай, что ты знаешь. Мне очень интересно.
        - Ты не помнишь, потому что разговаривал с Валерием Михайловичем. А я расчищала скелеты и хорошо запомнила, что рядом с ладонью одного из них лежал серебряный талер. И ещё остатки истлевшего тонкого сукна. Только не возле руки фон Рауша, а у другого скелета.
        - Так, - внимательно слушая, кивнул я. - И что?
        - Сукно - это остатки кошелька! - торжествующе сказала Света. - Я думаю, что второй скелет - это пастор Виль. Когда закончилась Семилетняя война, кто-то разыскал пастора Виля и барона фон Рауша. Может быть, они сами вернулись в Пиллау. А может, их заставили вернуться.
        - Зачем?
        - Чтобы они показали, где спрятали городской архив, конечно! Для этого их привели к кирхе. Даже дали денег - те самые серебряные талеры, которые мы нашли. Знаешь, почему они были рассыпаны? Потому, что пастор держал кошелёк в руке, когда в него выстрелили. Пастор взмахнул руками и упал. Монеты разлетелись, а одна застряла в кошельке. Дело было ночью, и убийцы этого не заметили. А, может быть, торопились.
        - Интересная версия, - задумчиво сказал я. - А почему тогда убийцы не выкопали архив? И зачем потратили время, чтобы похоронить Виля и фон Рауша? Могли бы просто смотаться, да и всё.
        - Нет, - убеждённо ответила Света. - Яма в момент убийства уже была. Ты не понимаешь? Пастор и барон показали убийцам не то место! Наверное, они рассчитывали сбежать, или справиться с убийцами, пока те будут копать яму. Но просчитались. Нападавшие не нашли архив, разозлились и убили одного из пленников - скорее, фон Рауша. Пастор хотел убежать, но его застрелили. А потом обоих бросили в яму и закопали.
        - Ты настоящий сыщик, - серьёзно сказал я. - Прямо Шерлок Холмс.
        - Смеёшься?
        Света настороженно посмотрела на меня.
        Я покачал головой.
        - Нет. Конечно, это всего лишь версия, но она очень убедительная. Ни один факт ей не противоречит. И остаётся самый главный вопрос - что такое важное хранилось в сундуке, что из-за него убили двух человек?
        - Но ведь мы нашли сундук, - сказала Света. - Значит, сумеем разобраться!
        - Конечно, - подтвердил я. - Осталось дождаться, пока Валерий Михайлович и Мишаня переведут все документы.
        Мы неторопливо шагали вдоль берега по направлению к Мечниково. Вдалеке я увидел серый бетонный забор, который выходил из соснового леса и спускался прямо в море.
        Поверх забора на гнутой арматуре была намотана колючая проволока. Вдоль бетонной стены шла накатанная колея и обрывалась только у самого пляжа.
        А в десяти шагах от нас на границе песка и травы была крепко вкопана табличка:
        
        «Проход воспрещён. Запретная зона!»
        
        Волны сердито бросались на бетон забора и разбивались об него с грозным гулом. Но забор стоял крепко.
        Честно признаюсь - ради этого забора и пошёл сегодня гулять по безлюдному пляжу. Мне было очень нужно осмотреть забор и понять - нет ли в нём какой-нибудь лазейки.
        У меня из головы не выходил медальон прусских вождей, из-за которого меня убили. Я точно знал, что медальон дожидается меня там, в остатках священной рощи пруссов. И очень хотел до него добраться.
        Это была самая первая часть моего плана. Забрать амулет раньше и спрятать в надёжном месте. В таком месте, где его никто не разыщет. А потом можно не спеша собирать информацию о моих будущих убийцах. Тем более что одна зацепка у меня уже была - документ с характерной печатью.
        Но для того, чтобы забрать амулет, нужно было как-то незаметно выбраться из города. Такую возможность я и искал.
        Света дёрнула меня за руку.
        - Давай, не пойдём дальше. Здесь запретная зона.
        - Конечно, не пойдём, - согласился я.
        Света была права. Идти дальше - значит, почти наверняка напороться на патруль. И как потом объяснить, что мы тут делаем?
        На этот случай у меня была одна отмазка. Но хотелось бы обойтись без неё.
        Да и зачем? Забор был прекрасно виден отсюда. В нём не было ни дыр, ни лазеек. А по колючей проволоке, вполне возможно, даже шёл электрический ток.
        Пожалуй, здесь не проскочишь. Если только обогнуть забор по воде - но это сколько же плыть придётся? Лодку патруль точно заметит. А вплавь, ночью, в темноте, рискуя напороться на колючку?
        Пожалуй, придётся поискать другую возможность, подумал я. У противоположного берега косы. Или вдоль дороги, где охранники могут не ожидать такой наглости и отвлечься на машины.
        Я взял Свету за руку.
        - Идём обратно.
        Развернулся лицом к морю и увидел, что в волнах мелькнул какой-то продолговатый предмет, издали похожий на сучковатое бревно.
        И именно в этот момент из кустов шиповника раздался строгий окрик:
        - Стоять!
        Мы замерли на месте. Из кустов поднялась фигура в солдатской форме с автоматом в руках. Ствол автомата был направлен на нас.
        - Кто такие? Что здесь делаете?
        - Гуляем! - ответил я. - С девушкой.
        Чёрт! Пригодилась-таки отмазка!
        - Руки вверх!
        Мы послушно подняли руки. Света с испугом смотрела на меня.
        - Послушай, - как можно убедительнее сказал я часовому. - Мы ничего не нарушали. Просто гуляли по берегу, увидели табличку и сразу же остановились.
        Я говорил чистую правду - до таблички мы не дошли. Я и не собирался этого делать, тем более в компании Светы.
        - Вы что, не знаете, что здесь запретная зона?
        - Да откуда? - глядя на солдата честными глазами, ответил я. - Мы же приезжие! Археологи из Ленинграда. После работы гуляли по пляжу и забрели сюда. Но за табличку-то мы не заходили!
        - Так может, вы хотели зайти, просто не успели - рассудил солдат, не отводя от нас ствол.
        - А зачем нам это надо? - удивился я.
        - А я почём знаю, - резонно ответил солдат. - Командир придёт, разберётся.
        - А что ты в кустах делал? - поинтересовался я. - Пост у тебя не там.
        Солдат испуганно дёрнулся.
        - Тебе какое дело? - угрожающе спросил он.
        Я пожал плечами.
        - Никакого.
        Ссориться с вооружённым раздолбаем без свидетелей в мои планы не входило.
        - Что это? - вдруг спросил солдат.
        Он смотрел поверх моего плеча куда-то в море.
        Я осторожно повернулся.
        Волны бережно толкали то самое сучковатое бревно поближе к берегу. Бревно перевернулось, и я отчётливо увидел на фоне заката человеческую пятерню со скрюченными пальцами.
        
        
        
        Апрель 997-го года, деревня пруссов
        
        Глухо стукнул тяжёлый деревянный засов. Дверь со скрипом открылась.
        - Не трогайте меня! - закричал Бенедикт.
        Он забился в угол, подтянув ноги к себе, и обхватил колени руками. Пальцы монаха побелели, словно их свело судорогой.
        Вилкас что-то сказал, взглянув на Эрика. Двое пруссов подхватили Бенедикта подмышки и вытащили из темноты сарая на свет. Монах стонал от страха, по его искажённому гримасой лицу катились крупные капли пота.
        Эрик подошёл к Радиму.
        - Идём, - сказал он. - Тебе ничего не сделают.
        Радим легко поднялся на ноги. Его лицо было абсолютно спокойным.
        Монахов вывели на торговую площадь. По ней ещё стелился синий дым от костра, постепенно расползаясь между домами.
        Бенедикта потащили вверх по склону, к дому вождя. Позади шагали Вилкас и Агне, а за ними - Эрик и Радим.
        - Вождь Вилкас решил помочь тебе, - шепнул Радиму Эрик.
        Их провели в большой зал. Вилкас уселся в кресло, которое ещё недавно занимал его отец. Для Агне принесли другое кресло, а все остальные стояли.
        Молчаливые заплаканные женщины неслышно скользили между воинами, накрывая стол для поминальной тризны. С площади слышался стук - там тоже сколачивали столы.
        Вилкас взглянул на Радима и заговорил. Эрик стал переводить.
        - Я сожалею о гибели твоего брата. Он никому не хотел зла, хотя ваш приход чуть не стал причиной войны. Как ты хочешь его похоронить?
        - Отдайте мне тело, - попросил Радим. - И разрешите похоронить его на берегу по христианскому обряду.
        Вилкас едва заметно шевельнул плечом.
        - Хорошо. Пойди и выбери место. Тело принесут туда и помогут тебе вырыть могилу.
        Радим чуть наклонил голову в знак благодарности.
        - Теперь об этом монахе, - снова заговорил Вилкас, кивком указав на трясущегося Бенедикта. - Он совершил убийство и по нашему закону должен умереть.
        - Я не виноват! - закричал Бенедикт.
        Он вытаращил побелевшие глаза и вдруг рухнул на колени так быстро, что воины не успели подхватить его.
        - Я не виноват! Это епископ поджёг ваше святилище! Я хотел только остановить его! А он кинулся на меня! Я защищался!
        Уворачиваясь от рук воинов, Бенедикт катался по полу, стремясь подползти к вождю.
        - Не убивайте меня! Я не виноват!
        Наконец, воинам удалось скрутить Бенедикта. Его повалили на живот, прижали коленом и снова связали руки за спиной.
        Не обращая внимания на монаха, Вилкас обратился к Радиму:
        - Он убил, но убил не прусса, а твоего брата. Поэтому его судьбу будешь решать ты - это справедливо. Я знаю, что ваш бог запрещает тебе убивать. Если ты решишь, что этот человек должен умереть - мы сами казним его.
        Радим твёрдо посмотрел на молодого вождя.
        - Отпустите его, - попросил он. - Я заберу его с собой.
        Брови Вилкаса удивлённо поднялись. Эрик не выдержал и хмыкнул.
        - Прощая убийцу, ты позволяешь ему убить снова, - заметил Вилкас. - Ты точно решил?
        - Отпустите его, - повторил Радим. - И позвольте мне похоронить брата.
        - Хорошо, - кивнул Вилкас. - Завтра утром вам дадут лодку, и вы уплывёте обратно в свои края. А пока убийца посидит в сарае.
        Воины снова подхватили ничего не понимающего Бенедикта и потащили его к выходу.
        - Спасибо, брат! - кричал монах, повиснув на их руках. - Спасибо!
        - Иди, - кивнул Вилкас Радиму. - Можешь выбрать любое место на берегу. Только не слишком близко к воде - на море бывают сильные шторма. Смотри, чтобы могилу не смыло водой. Есть хочешь?
        - Нет, - отказался Радим. - Потом.
        Помолчал и добавил:
        - Спасибо!
        Затем повернулся и вышел из зала.
        - Отправь за ним воинов с телом его брата, - сказал Вилкас Эрику.
        - Хорошо, - ответил Эрик и хотел уйти вслед за Радимом.
        Но Вилкас остановил его:
        - Подожди. Эрик, ты советовал моему отцу принять чужого бога.
        Вилкас не спрашивал, а утверждал. Но Эрик всё же ответил:
        - Да. Я думал, что так будет лучше для нас всех.
        - Боги решили по-другому, - задумчиво сказал Вилкас. - И теперь всё будет так, как решили боги. Ты понимаешь это?
        Эрик наклонил голову.
        - Понимаю. И не пойду против их воли.
        - Хорошо, - кивнул Вилкас. - Иди.
        Эрик вышел, дивясь про себя, что вчерашний мальчишка так быстро приобрёл силу настоящего вождя. Или умение властвовать, и вправду, передаётся по крови?
        Носилки с телом Адальберта стояли во дворе дома вождя. Радим склонив голову, стоял возле них на коленях и молился. Когда четверо воинов по команде Эрика подняли носилки, монах тоже поднялся и пошёл впереди.
        Эрик видел, как они пересекли торговую площадь и направились к воротам, ведущим из деревни к берегу моря.
        
        На берегу Радим быстро отыскал хорошее место. Скрученная ветром сосна цеплялась узловатыми корнями за песчаную почву. Судя по толщине ствола, дереву было немало лет. Если с сосной за всё это время ничего не случилось, то и могила в её корнях уцелеет, решил Радим.
        Он помолился, закатал рукава рясы и взялся за деревянный заступ, оббитый железом.
        Рыхлая земля копалась легко и быстро. Когда монах устал, один из воинов молча забрал у него заступ и продолжил дело. Наконец, песок на дне ямы стал сырым. Дальше начиналась вода.
        Воины опустили тело Адальберта в могилу. Бенедикт в последний раз взглянул на лицо брата. Оно было спокойно, словно Адальберт уже предстал перед Господом.
        Песок с тихим шуршанием осыпался в могилу.
        Радим утрамбовал холм. Обложил его со всех сторон дёрном.
        Воины, убедившись, что их помощь больше не нужна, ушли и унесли с собой носилки.
        Радим отыскал две сухие ветки. Связал их кожаным ремешком, соорудив грубое подобие креста, и воткнул крест в изголовье могилы. Опустился на колени.
        - Всемогущий Боже, услышь наши молитвы, возносимые с верой в Воскресшего Твоего Сына, и укрепи нашу надежду на то, что вместе с усопшим рабом Твоим и все мы удостоимся воскресения. Через Господа нашего Иисуса Христа, Твоего Сына, который с Тобою живёт и царствует в единстве Святого Духа, Бог вовеки веков. Аминь.
        Боже, Отче Всемогущий, тайна креста - наша сила, а Воскресение Сына Твоего - основание нашей надежды; освободи усопшего раба Твоего от уз смерти и сопричти его к лику спасённых через Христа, Господа нашего. Аминь.
        Затем Радим поднялся с колен, ещё немного постоял возле могилы и отправился к деревне.
        
        Следующим утром на берегу монахов ждала лодка. Бенедикта привели воины. Срезали с его рук верёвки. Монах кряхтел, разминая кисти, настороженно озирался по сторонам.
        - Мы положили вам достаточно припасов, чтобы вы могли доплыть до нужного места, - сказал Вилкас Радиму. - Ветер попутный. Что-то ещё нужно?
        - Нет, благодарю, - ответил Радим.
        Он попытался столкнуть тяжёлую лодку с песчаного берега, но сил не хватило.
        - Садись, - остановил его Вилкас. - Мы сами оттолкнём вашу лодку. Если захочешь навестить могилу брата - приходи. Только никого не бери с собой.
        Радим наклонил голову.
        - Спасибо!
        Поднялся в лодку и окликнул Бенедикта:
        - Брат!
        А Бенедикт, забыв обо всём, завороженно шёл вдоль берега. То и дело он нагибался и что-то поднимал с песка.
        Вилкас криво улыбнулся.
        - Сегодня ночью море выбросило много солнечного камня, - перевёл его слова Эрик. - Мы считаем, что это хороший знак.
        Глядя на Бенедикта, Вилкас коротко рассмеялся. Оглянулся на своих спутников и что-то сказал. Ему поднесли корзину одного из сборщиков.
        Вилкас протянул корзину Радиму - она была полна янтаря.
        - Возьми.
        - Не нужно, - отказался Радим.
        Бенедикт боком, словно рак, подобрался к ним.
        - Бери, брат! Здесь целое богатство!
        Вилкас снова рассмеялся. Не слушая Радима, он поставил корзину на дно лодки.
        - Садитесь! Вам пора!
        Монахи залезли в лодку. Прусские воины навалились и оттолкнули её от берега. Бенедикт взялся за вёсла.
        - Свобода, - шептал он себе под нос. - Свобода и богатство!
        Радим, не слушая его, сидел на носу лодки.
        Отплыв подальше от берега, Бенедикт поставил парус. Закрепил канат и расклинил руль, чтобы не уводил лодку в сторону.
        - И ветер попутный! Господь благоволит к нам, брат Радим! Спасибо, что спас меня от смерти. Бог зачтёт тебе это доброе дело! А теперь давай поедим. Проклятые язычники не дали мне ничего, кроме воды!
        С этими словами он отбросил коровью шкуру, которая укрывала припасы.
        - Ого! Да здесь еды на неделю! И мясо, и мёд! И пиво! Давай, поедим, брат!
        Радим повернул к Бенедикту строгое лицо.
        - Я спас тебя от язычников, а не от правосудия. Когда мы доберёмся до Польши, ты покаешься в убийстве епископа Адальберта.
        И снова отвернулся.
        - Конечно, конечно! - торопливо забормотал Бенедикт, одной рукой запихивая в рот ячменную лепёшку.
        В другой руке он держал кусок жареного мяса.
        - Покаюсь! Епископ Адальберт был хорошим, добрым человеком! Я просто не узнал его в дыму пожара! Думал, что это один из язычников хочет меня убить! Господь милостив, он простит мне невольную ошибку!
        Бенедикт торопливо доел мясо. Откусил ещё раз от лепёшки, а остатки уронил на дно лодки. Приложился к глиняному кувшину с пивом и сыто рыгнул.
        Радим неподвижно сидел на носовой скамье, глядя в бескрайнюю морскую даль. Сегодня серое море ласково отливало перламутром и сверкало солнечными бликами. Словно янтарь, который таился в этих холодных глубинах, сам собой вдруг стал светиться.
        Тяжёлое весло ударило Радима по голове. Он ощутил острую боль в шее и затылке и мешком свалился за борт. Холодная вода сковала тело. Теряя сознание, Радим почувствовал, как весло ударило его ещё раз, и услышал далёкий хруст.
        Почти сразу холод исчез. В глазах Радима потемнело.
        Бенедикт уронил весло на дно лодки, расширенными глазами глядя на тело, которое лицом вниз медленно проплывало вдоль борта.
        Глава 17
        Июнь 1970-го года, Балтийск, Калининградская область СССР
        
        Солдат ошалело хлопал глазами, а я обречённо вздохнул. Последняя надежда договориться с часовым растаяла. Теперь придётся пройти все круги дознания.
        - Вызови патруль! - сказал я солдату.
        И стал быстро скидывать с себя одежду. Благо, что её было немного - рубашка, брюки и кеды с носками.
        Мокрый песок неприятно холодил босые ступни. Я поёжился, чувствуя, как кожа покрывается мурашками, и шагнул в воду.
        - Саша! - вскрикнула Света.
        Я обернулся к ней.
        - Всё будет хорошо.
        Вдохнул поглубже, зажмурился и рухнул в солоноватую мутную воду.
        Ледяной холод сдавил тело, выдавливая воздух из лёгких. А ведь вода на мелководье должна была хоть чуть-чуть прогреться. Должно быть, шторм пригнал к берегу холодную воду.
        Я вынырнул и, быстро взмахивая руками, поплыл к качавшемуся на волнах человеку. До него было метров семьдесят, не больше.
        Прежде мне никогда не приходилось вытаскивать утопленников из воды, и я смутно представлял себе, как это делается. Слышал только, что утопающие беспорядочно барахтаются, норовят в панике уцепиться за спасителя и утянуть его с собой на дно. Поэтому подплывать к ним нужно со спины и хватать за волосы, или за шею.
        Подплыв ближе, я увидел знакомую синюю робу. Пересилив себя, заглянул в белое неподвижное лицо. Желудок сжался в судорожном спазме, меня чуть не вытошнило. Вязкая слюна наполнила рот, и я с трудом проглотил её.
        Это был тот самый парень, за которым я следил от нашей казармы до ворот крепости Пиллау. Тот, с которым Севка договаривался насчёт покупки янтаря. Сейчас он мирно покачивался на волнах, и его широко открытые глаза слепо смотрели в вечернее небо.
        Преодолевая отвращение, я перевернулся на спину и левой рукой ухватился за ворот синей робы. Изо всех сил работая ногами и правой рукой, потащил покойника к берегу.
        Плыть с грузом оказалось труднее, чем я думал. Несколько раз мне приходилось останавливаться и отдыхать, лёжа на воде рядом с покойником. Изнутри поднимались волны жара, я уже не думал о холоде. Только краем сознания отмечал, что плохо чувствую пальцы рук и ног и боялся судороги.
        Я совершенно выбился из сил, когда, наконец, почувствовал под ногами дно. Несколько минут стоял по грудь в воде, пытаясь отдышаться. Затем снова ухватил покойника за шиворот и потащил к берегу.
        Я не очень хорошо помню, что было дальше. Откуда-то появились солдаты во главе с капитаном. Капитан был похож на шарик - невысокого роста, а живот смешно нависает над брючным ремнём. Он сразу же принялся громко отдавать какие-то бессмысленные распоряжения.
        Ни на кого не обращая внимания, я стянул с себя мокрые трусы. Выжал их и, как мог, обтёрся. Потом натянул на мокрое тело брюки и рубашку. Обуваться не стал - на ступни налип песок, а стряхивать его у меня не было сил. Я добрёл до травянистого участка и сел прямо на холодную землю.
        Ко мне подошла Света. Молча обняла меня за плечи, прижалась горячим телом.
        - Что теперь будет, Саша? - испуганным шёпотом спросила она.
        Я не ответил, только погладил её по руке.
        Со стороны дороги раздался звук автомобильного мотора. В сосновом лесу заметался свет фар. Петляя между деревьями, на пляж выкатился «газик» защитной окраски, а из него вылез знакомый майор.
        - Что тут у вас? - прищурившись, спросил он.
        Капитан путано доложил. Майор склонился над трупом, внимательно осмотрел его.
        - Голова разбита, - зачем-то сказал он капитану. - Вызывайте милицию.
        А затем подошёл к нам со Светой. Встал прямо передо мной, широко расставив ноги в хромовых сапогах.
        - Ну, здравствуй, Гореликов, - сказал майор. - Я смотрю, ты снова в гуще событий.
        - Мы просто гуляли по берегу, - ответил я, с трудом шевеля губами.
        У меня не было сил смотреть в лицо майора. Страх болезненно сжимал сердце, и оно едва трепыхалось.
        Только вчера майор показал мне фотографию этого парня и понял, что я его узнал. А уже сегодня этот парень найден мёртвым. И, судя по его состоянию, в море он провёл несколько часов.
        Чтобы скрыть испуг, я тщательно отряхнул со ступней песок и принялся натягивать носки.
        Майор словно прочитал мои мысли.
        - Как же так получается? - задумчиво спросил он. - Только вчера я показал тебе его фотографию. Под давлением обстоятельств ты был вынужден его опознать. А уже сегодня парня находят мёртвым. И ты снова тут как тут.
        Света сдавленно охнула.
        - Я ничего не знаю, - упрямо повторил я, сосредоточившись на том, чтобы зашнуровать кеды. - Мы просто гуляли по берегу.
        - А в запретную зону зачем забрели? - почти ласково поинтересовался майор.
        - Мы не заходили в запретную зону. Просто увидели табличку, даже к ней не подходили. А тут часовой из кустов. Там его следы должны быть на песке, можете проверить.
        - Проверим, - согласился майор.
        Я вдруг подумал, что ему ничего не стоит обвинить нас в проникновении в запретную зону и взять в оборот по полной. Подумав так, я испугался до дрожи в коленках. Не за себя испугался, а за Свету.
        Подъехали ещё две машины. Милицейский «газик» и «буханка» медицинской экспертизы. Из «буханки» вылез высокий нескладный человек в белом халате, заляпанном тёмными пятнами. Сгибаясь, словно циркуль, он стал осматривать труп. Изредка щёлкал затвор фотоаппарата, и ночной берег озаряла яркая вспышка.
        Наконец, судмедэксперт разогнулся и подошёл к нам.
        - Затылок размозжён ударом тупого предмета. В воде провёл часов двенадцать. Точнее скажу после вскрытия.
        - Где ты был сегодня утром, Гореликов? - спросил меня майор.
        - На раскопе, - ответил я. - Меня ребята видели, они подтвердят.
        - Спросим, - снова согласился майор.
        Было заметно, что он потерял ко мне интерес.
        Майора сменил лейтенант с красными от недосыпа глазами. Он равнодушно уточнил, что мы делали на пляже, как заметили труп.
        - Зачем в воду полез? - спросил меня лейтенант.
        - Я думал - может, он живой, - ответил я.
        Лейтенант кивнул, но не мне, а каким-то своим мыслям.
        - Поедем в отделение, - решил он. - Там ещё раз всё подробно расскажешь.
        Я опасался, что майор заберёт нас к себе, и при этих словах испытал невероятное облегчение. Видимо, расследованием будет заниматься милиция.
        Труп погрузили в буханку, а нас со Светой посадили в милицейский «газик». Всю дорогу до отделения я держал Свету за руку, а сам думал - говорить следователю о том, что я видел пострадавшего раньше? Но так ничего толкового и не придумал. Мысли ворочались в голове с трудом, словно тоже закоченели. А дело всё больше запутывалось.
        В отделении я попросил чаю. Не сразу, но мне принесли большую кружку с отколотой ручкой. Светло-коричневый чай пах половой тряпкой и был невероятно сладким. Ну, и чёрт с ним! Зато он был горячим!
        Я сделал глоток, и по телу пробежала судорога. Только сейчас я понял, насколько замёрз, барахтаясь в воде.
        Лейтенант переписал наши паспортные данные и ещё раз расспросил о том, как мы обнаружили труп. Я ждал, что он спросит - были мы с пострадавшим знакомы, или нет. Но лейтенант не спросил. Видно, для него мы со Светой выглядели обычной влюблённой парочкой.
        Отпустили нас уже под утро. Небо на востоке светлело. На пустынном проспекте шелестели листвой раскидистые липы. Проходя мимо закрытого гастронома, я мельком взглянул на наше отражение в витрине и покачал головой.
        Света почти всю дорогу молчала. Только когда мы подходили к казарме, она остановилась и взглянула на меня, как будто хотела что-то спросить. Но не спросила, а промолчала.
        Я проводил её до дверей комнаты, а сам отправился к себе. Мишаня с Севкой давным-давно спали. Севка сопел, а Мишаня солидно похрапывал.
        Я разделся, нашарил в тумбочке чистые трусы и завалился в кровать. Наверняка завтра в постели будет полно песку. Ну, и чёрт с ним!
        Я опустил голову на подушку и провалился в сон.
        
        - Саня, вставай!
        Чья-то рука трясла меня за плечо.
        - Вставай!
        Я с трудом разлепил глаза. Надо мной, словно скала над обрывом, навис озабоченный Мишаня.
        - Вставай! Валентин Иванович приехал!
        - Кто?
        От недосыпа я ничего не мог сообразить, мысли разбегались в разные стороны.
        - Валентин Иванович, декан!
        Скрипнув пружинной сеткой, я сел в кровати и помотал головой, чтобы стряхнуть остатки сна. Мишаня жалобно смотрел на меня.
        - Одевайся! Сейчас завтрак, а потом Иван Валентинович хочет посмотреть раскопы. Всем надо быть, как штык!
        Я быстро оделся. Мишаня не дождался меня и убежал в столовую. Зная друга, я был уверен, что он займёт мне место и сбережёт порцию. Поэтому, прежде чем спуститься вниз, заглянул в душевую - почистил зубы и умылся. В голове немного прояснилось.
        Спускаясь по лестнице, я услышал на улице знакомые голоса. Открыл дверь и увидел дядю Славу, который о чём-то разговаривал с Валентином Ивановичем.
        Не успел я удивиться их странному знакомству, как дядя Слава заметил меня.
        - Санёк! А я к тебе! Ты же мне обещал, что поможешь на завод вернуться! Я вчера перед вашими выступил, как обещал, а тебя нет! Что за дела?
        - Здравствуйте, Валентин Иванович! - вежливо сказал я. - Привет, дядя Слава!
        - Доброе утро, юноша!
        Валентин Иванович повернулся ко мне. Массивное тело, уже слегка заплывшее жирком, величественные, неторопливые движения.
        - Так это вы предложили Станиславу Генриховичу выступить перед студентами экспедиции с рассказом о боевом прошлом? И я вижу, у вас был какой-то тайный умысел?
        Выражался Валентин Иванович, как и положено декану и профессору - витиевато и неторопливо.
        - Да какой умысел, Иваныч? - перебил его дядя Слава. - Меня тут с работы попёрли за это самое...
        Он щёлкнул себя пальцами по кадыку.
        - А Санёк и предложил помочь.
        - А сейчас где трудишься? - поинтересовался Валентин Иванович, снова разворачиваясь к дяде Славе.
        На нашем фоне он выглядел как линейный корабль среди рыбацких лодчонок.
        Дядя Слава виновато развёл руками.
        - В стеклотаре грузчиком кантуюсь пока. Ну, и пенсия по инвалидности идёт.
        - У тебя же ранение? - удивился Валентин Иванович. - Как ты со своей спиной ящики таскаешь? И почему к Вите не обратился за помощью?
        Ректор сердито нахмурился и махнул рукой.
        - Ах, чёрт! Ты же Витьку не знаешь! Его к нам в роту как раз после твоего ранения перевели. Вот такой парень! В больших чинах теперь, и, кстати, здесь служит, в Балтийске. Представляешь - он мне эту экспедицию помог организовать. Я приезжаю проверить своих архаровцев - говорят, они что-то сногсшибательное отыскали! А тут ты! Бывают же совпадения!
        Тут Валентин Иванович вспомнил обо мне.
        - А вы, юноша, чего уши греете? Марш на завтрак!
        Я послушно повернулся и пошёл в столовую. Только что мне пришла в голову сумасшедшая мысль, которую следовало тщательно обдумать.
        
        

* * *
        
        Май 997-го года, побережье вблизи Гданьска
        
        Третий день стоял мёртвый штиль. Море вокруг было неподвижно, словно зеркало и сверкало на солнце так, что глаза Бенедикта болели и слезились.
        Он уже стёр ладони до кровавых волдырей, но раз за разом упорно опускал лопасти вёсел в воду и всем телом наваливался на рукоятки. Тяжёлая рыбацкая лодка под вёслами шла неохотно, лениво.
        Попадись сейчас разбойники - Бенедикт не смог бы от них уйти. Опасаясь этого, он держался подальше от берега - так, что низкая синеватая полоска на горизонте становилась едва различимой.
        Вначале Бенедикт не думал возвращаться в Гнезно. Не лучше ли плыть прямо на юг, в родные места? Там его давно забыли, и не вспомнят уже. С тем богатством, которое лежало в корзине у его ног, он сможет зажить богато и счастливо.
        Но чем дольше Бенедикт думал об этом, тем больше жалел о награде, которую обещал ему князь Болеслав. Да и пропадать без вести было опасно. Судьба - штука хитрая! Не приведи Господь, столкнёт когда-нибудь с князем лицом к лицу. Тут-то Болеслав и припомнит ему обман. Никакое богатство не защитит от княжеского гнева.
        А тут ещё ветер стих, словно его кто околдовал. На вёслах далеко не уйдёшь - добраться бы до Гданьска. Если задует с юга и отнесёт лодку обратно в земли пруссов - там Бенедикту точно не жить!
        И он грёб и грёб, не обращая внимания на боль в измученной спине и стёртых до крови ладонях.
        Утром четвёртого дня Бенедикт увидел берег. Но не там, где ожидал - на юго-востоке, а впереди, прямо перед носом лодки.
        Хорошо подумав, Бенедикт вспомнил, что старые рыбаки в родной деревне рассказывали о длинной песчаной косе, которая перекрывала прямой путь в Гданьск.
        Вспомнив об этом, он решительно повернул лодку к югу и через четыре часа увидел перед собой устье Вислы. Здесь надо было бросать лодку и дальше идти пешком - против течения реки Бенедикт ни за что бы не выгреб.
        Сложив вёсла, Бенедикт перекусил, как можно плотнее. Затем побросал остатки припасов в воду. Жадные чайки с тревожными криками закружились на лодкой. На лету они складывали крылья и ныряли в воду за пищей.
        Бенедикт провёл рукой по подбородку, который густо зарос колючей щетиной, и довольно ухмыльнулся.
        Подумал и достал нож и огниво. Ножом прорезал плотное полотно рясы и разорвал в нескольких местах. Оторвал кусок подола, поджёг его от огнива и подпалил разорванные края.
        Теперь он стал совсем похож на бродячего монаха, которого измучили беды и дальняя трудная дорога.
        Отрезав кусок бесполезного паруса, монах расстелил его на дне лодки. Пересыпал янтарь из корзины на тряпку. Подумав, положил туда же Евангелие Адальберта. Затем завернул углы тряпки и туго стянул их канатом. Получился заплечный мешок.
        Бенедикт приподнял его. Тяжёлый, но унести можно.
        Монах снова опустил вёсла в воду и неторопливо погрёб к берегу.
        
        На берегу он без всякого сожаления бросил лодку. Вот будет радость местным рыбакам, когда они её найдут. Ну, и пусть! Ему, Бенедикту, хватит и того, что он смог унести с собой.
        До Гданьска он добрался к вечеру. Ноги гудели от долгой дороги, желудок требовал пищи. Но Бенедикт прошёл мимо корчмы, даже не обернувшись на вкусный запах жареного мяса, и свернул к высокому частоколу деревянной крепости.
        Подошёл к воротам и настойчиво постучал.
        Выслушав измученного оборванного монаха, стражники провели его прямо к воеводе.
        - Мешок оставь, - сказал Бенедикту Гневко. - Что там у тебя?
        - Евангелие и немного припасов.
        Бенедикт опустил мешок под лавку, стараясь, чтобы камни не стукнули друг о друга.
        Воевода сидел на широкой лавке и с аппетитом уплетал жареного гуся с кислой капустой и яблоками.
        - Ты кого привёл, Гневко? - недовольно спросил он дружинника.
        Как же - от важного дела оторвали!
        Гневко наклонил голову.
        - Один из тех монахов, что две недели назад ушли к пруссам.
        Густые брови воеводы удивлённо приподнялись. Он сыто рыгнул и вытер рукавом длинные седые усы.
        - А где остальные?
        - Пруссы убили их, - глядя прямо в глаза воеводе, сказал Бенедикт.
        Воевода стукнул кулаком по лавке.
        - А я что вам говорил?! Рассказывай!
        Бенедикт, не торопясь, принялся рассказывать давно заготовленную историю о том, как жрецы пруссов убили Адальберта и Радима и принесли их тела в жертву в своей священной роще.
        - А ты как уцелел? - с подозрением спросил воевода.
        - Меня пруссы связали и бросили в сарае, - ответил Бенедикт. - Наверное, решили убить позже. Ночью, когда они напились, я сумел распутать верёвки и сбежал. Добрался до берега, а там украл лодку и вышел в море. Да простит меня Господь!
        Бенедикт поднял глаза к закопчённому потолку.
        Измученный вид монаха убедил воеводу.
        - Ладно, садись! Есть хочешь?
        Не дожидаясь ответа, воевода обернулся к двери и крикнул:
        - Настуся! Ещё еды и тарелку!
        Затем снова повернулся к Бенедикту.
        - Куда ты теперь?
        - Мне надо в Гнезно, к князю Болеславу, - ответил Бенедикт. - Князь ждёт от меня сведений о пруссах, и как можно скорее.
        Воевода задумчиво полез пятернёй в сивую бороду.
        - Завтра от нас пойдёт обоз с рыбой в Гнезно. Поедешь с ним. А сейчас поешь и умойся. Настуся! Постели монаху в чулане!
        На следующее утро, чуть свет, обоз из Гданьска двинулся в Гнезно. Скрипели немазаными осями деревянные колёса. Возчики покрикивали на сонных быков.
        Бенедикт, обхватив руками мешок, сидел на передней телеге в компании двух стражников.
        
        Добравшись до Гнезно, он первым делом припрятал янтарь. Оставлять мешок в монастырской келье побоялся - замков в дверях не было, и настоятель мог войти в каждому монаху, не спрашивая разрешения.
        Поздно ночью, улучив момент, когда братия разошлась по кельям, Бенедикт проскользнул за монастырскую поварню. Здесь, за задней бревенчатой стеной был неглубокий овраг, куда сливали помои с кухни.
        Возле приметного пышного куста калины Бенедикт ножом выкопал неглубокую яму в жирной влажной земле. Опустил в яму мешок, засыпал его землёй и плотно утрамбовал. А сверху засыпал прелыми листьями.
        Два крупных камня Бенедикт припрятал за пазухой. Закопав мешок, он спустился в овраг и незамеченным перебрался через низкую монастырскую стену.
        Окольным путём он добрался до города, легко проскочив сонных сторожей с колотушками. Стараясь не перебудить окрестных собак, отыскал нужный дом и негромко постучал условным стуком.
        Через минуту дверь тихо скрипнула и открылась. Бенедикт шагнул внутрь дома и почувствовал, как под лопатку ему упёрлось остриё ножа.
        - Ты один? - тихо спросил его низкий голос.
        Бенедикт сглотнул комок, который неожиданно застрял в горле, и ответил:
        - Один.
        - Шагай вперёд! - прошептали на ухо.
        Бенедикт послушно двинулся по тёмному коридору в сторону проёма, в котором трепетали слабые отблески свечи.
        В комнате он молча выложил на стол камни и повернулся к хозяину дома.
        Коренастый черноволосый крепыш так же молча отложил в сторону нож и поднёс свечу поближе. Наклонился над столом.
        - Где взял? - спросил он Бенедикта, внимательно рассмотрев янтарь.
        Отблески огня играли на его красных щеках, отражались в щёлках хитро прищуренных глаз.
        - Продать сможешь? - вопросом на вопрос ответил Бенедикт.
        - Половина моя! - быстро отозвался хозяин.
        - Треть, - отрезал Бенедикт.
        Хозяин дома прищурился ещё сильнее и снова наклонился к столу.
        - Ещё такие камни есть?
        - Продай эти, а там посмотрим.
        Широкая ладонь с короткими пальцами накрыла камни.
        - Хорошо. Зайди через два дня - будут тебе деньги. Тогда и об остальном поговорим.
        
        Князь Болеслав прислал за Бенедиктом только на следующий день к вечеру. Разумеется, настоятель сразу же доложил князю о возвращении Бенедикта. Но Болеслав не спешил.
        Он принял монаха в той же самой комнате, где напутствовал перед отъездом. Точно также на столе стояли кувшин с пивом и блюдо с жареным мясом.
        Болеслав, сидя в своём удобном кресле, смерил взглядом застывшего возле дверей Бенедикта.
        - Сядь, поешь. Почему сразу не пришёл ко мне?
        - Прости, князь, - с поклоном ответил Бенедикт. - Еле живой добрался до Гнезно. Ряса на теле сгнила от пота. Не в таком же виде - и тебе на глаза являться.
        Болеслав покивал.
        - Хорошо, не сержусь. Ты ешь, ешь. Пива выпей. Ну, рассказывай - что приключилось с епископом Адальбертом и его братом?
        Бенедикт старательно повторил историю, которую рассказал гданьскому воеводе. Он понимал, что князь непременно проверит, и потому сочинял небылицу всё время, пока грёб на лодке по холодному морю. Пока не повторил столько раз, что сам в неё поверил.
        Болеслав слушал Бенедикта, изредка задавая вопросы. Когда монах закончил, князь кивнул.
        - Значит, язычники убили епископа? Досадно. Придётся писать письмо в Рим. Но что поделать? Все мы в руке Божьей. Хорошо, что ты вернулся. Мысль о награде помогла? Молодец, молодец.
        Князь весело рассмеялся. Потом прикрыл рот ладонью и набожно поднял глаза к высокому сводчатому потолку замка. Бенедикт из приличия сделал то же самое. А когда вновь опустил взгляд к тарелке - на столе перед ним лежали два больших слитка янтаря. Те самые, которые он вчера вечером оставил скупщику.
        Ноги монаха мгновенно ослабели в коленях. А Болеслав громко хлопнул в ладоши, и в комнату тут же вошла стража.
        - В пыточную его, - сказал Болеслав, кивком указывая на Бенедикта. - И передайте палачу, что он должен рассказать всё, что знает. Особенно - где спрятал драгоценности. Хоть кожу с него живьём сдерите - мне всё равно. Но не убивать, пока не проверите.
        Бенедикт не сопротивлялся, когда его тащили в подвал по сырым кирпичным ступенькам. Перед остекленевшими глазами монаха медленно проплывало тело убитого им Радима, а в ушах шумело холодное море.
        Глава 18
        Июнь 1970-го года. Балтийск, Калининградская область СССР
        
        Сладкая пшённая каша с маслом таяла на языке. Её вкус не портили даже отдельные горьковатые крупинки. Умм, объедение!
        Я с удовольствием облизал ложку, сделал глоток яблочного компота и покосился в сторону стола, за которым сидели Валентин Иванович и Валерий Михайлович. Они о чём-то беседовали, неторопливо работая ложками.
        План был готов. Но на всякий случай, я ещё раз перебрал в памяти все источники, которыми пользовался в прошлой жизни, чтобы отыскать медальон прусских вождей. Вроде, ничего не забыл.
        Теперь нужно было дождаться подходящего момента.
        Я поставил на поднос пустые миски и отнёс их на кухню. Выходя обратно в столовую, я столкнулся с Олей. В её руках тоже был поднос.
        Оля с Севкой по-прежнему ели за другим столом, объясняя это тем, что впятером за стол не поместиться. Севка при этом смотрел на меня таким взглядом, что даже толстокожий бегемот почувствовал бы себя неуютно.
        Но что я мог поделать? Сердцу не прикажешь. Особенно, чужому.
        Я приветливо улыбнулся.
        - Доброе утро, Оля!
        - Доброе утро, Саша.
        Оля смотрела вниз и в сторону. Я отодвинулся, чтобы пропустить её в кухню.
        Не станет она со мной разговаривать. И это хорошо. Я не знаю, что ей сказать. А изображать из себя доморощенного психотерапевта не хочу. Все эти заклинания: «Всё будет хорошо», «поболит и пройдёт», «время лечит»...
        Нет, всё это верно. Но когда болит по-живому - слышать такие утешения неприятно, и хочется послать утешающего куда подальше. По себе знаю.
        Поэтому я просто сделал шаг в сторону и вернулся к нашему столику.
        Мишаня уже убежал - в последнее время он стал несколько суетлив и растерян. Сказывался объём работы, который взвалил на него Валерий Михайлович. Ну, ничего! Мишане предстоит научная карьера, а на её старте надо много работать. Потом будет легче.
        Света посмотрела на меня.
        - Готова? - улыбнувшись, спросил я.
        Вот с кем мне позарез надо было поговорить - так это со Светой. Странно, да?
        Ночь, когда мы нашли труп, словно провела между нами какую-то черту. Мы по-прежнему много времени проводили вместе. Разговаривали. Я даже пытался шутить, и Света улыбалась моим шуткам. Вот только глаза её оставались тревожными. Словно она хотела о чём-то спросить, но не решалась.
        Значит, спрошу её сам, напрямик. Не люблю неопределённости и всегда стараюсь всё прояснить. Особенно, в отношениях.
        Я протянул Свете руку, помогая подняться со стула.
        - Идём!
        На улице ослепительно сияло солнце. Бывают такие дни, словно природа сама радуется лету и теплу. Лёгкий ветерок шевелил залежи тополиного пуха по обочинам дороги. Пахло морем и нагревшимся на солнце асфальтом.
        Я нёс две лопаты - свою и Светы. Мишаня, пыхтя, тащил носилки.
        Раскопы были закончены. Везде мы добрались до «материка» - того слоя земли, где находок быть уже не может.
        Все артефакты учтены и задокументированы. Сейчас Валентин Иванович осмотрит нашу работу, и можно будет с чистой совестью закапывать ямы, восстанавливая газон вокруг кирхи. Простая и тяжёлая работа, но такая приятная! Послезавтра мы сядем на поезд и через сутки будем в Ленинграде. А там - новая экспедиция, куда-нибудь на край света. Ведь до осени и начала учёбы ещё уйма времени. Не в общежитии же бока пролёживать!
        
        Валентин Иванович неторопливо ходил вдоль бровки раскопа, изредка спрашивая о чём-то Валерия Михайловича. На голове декана была широкополая панама защитного цвета. На плечах - выгоревшая на солнце полевая куртка с множеством карманов. В СССР такие куртки не продавались. Наверное, декану привезли её откуда-то из-за границы. А может, сам купил во время зарубежной поездки. Наверняка он часто ездит на разные научные конференции!
        - Гореликов! - окликнул меня Валерий Михайлович. - Саша! Подойди!
        Я отложил в сторону лопату, на которую опирался. Работы пока не было, и ребята сгрудились кучками, весело переговариваясь. Даже девчонки из камералки были сегодня на раскопе.
        - Вот, полюбуйтесь на этого героя! - сказал Валерий Михайлович декану.
        Валентин Иванович удивлённо приподнял бровь.
        - Так мы уже познакомились сегодня утром. Значит, это вы, юноша, нашли шкатулку с письмом?
        Я не стал отпираться.
        - Да, Валентин Иванович. Это случайно получилось.
        - Они решили взять на себя общественную нагрузку, - объяснил Валерий Михайлович. - Провести воспитательную беседу с...
        - Это я знаю, - прервал его Валентин Иванович. - А как вам, юноша, пришла в голову эта идея?
        Декан ухватил самую суть. Вот что значит научный склад ума.
        Я простодушно улыбнулся, пожимая плечами.
        - Не знаю. Увидел дядю Славу на улице, и стало его жалко. Ну, а со шкатулкой нам просто повезло.
        - Повезло, - задумчиво повторил за мной Валентин Иванович. - Везение - это великая вещь в науке, юноша.
        Он повернулся к Валерию Михайловичу.
        - Ну, что же. Работы проведены профессионально. Находки ценные, имеют огромное историческое значение. Поздравляю вас! Благодаря вашей экспедиции, богатейшая история этого края станет чуть известнее. Будете писать статью, или сразу замахнётесь на монографию?
        - Я пока не думал об этом, - смутившись, ответил Валерий Михайлович.
        - Подумайте, - добродушно улыбнулся декан. - Со своей стороны обещаю всяческую поддержку.
        - Спасибо, Валентин Иванович! Знаете, у меня здесь есть один студент - Терентьев Михаил. Помогает составлять опись и переводить документы из архива. Я думаю взять над ним научное руководство и начинать дипломную работу. Что вы скажете?
        - Не рановато ли думать о дипломе после первого курса? - удивился декан. - Впрочем, я не против. Вечером познакомьте меня с Терентьевым. И покажите, наконец, архив! А то спрятали, понимаешь, за семью замками.
        Валентин Иванович рассмеялся.
        - Конечно, - растерянно улыбнулся Валерий Михайлович. - Сразу же, как вернёмся с раскопа.
        - Не спешите, - остановил его Валентин Иванович. - Сейчас я хочу своими глазами, так сказать, увидеть, где нашли шкатулку с письмом. Заодно и старого друга проведаю. Мы ведь со Станиславом вместе воевали в сорок втором. Такое не забывается. А Александр меня проводит. Не откажете, юноша?
        Шанс сам плыл мне в руки! По телу пробежал приятный озноб.
        - Конечно, провожу, Валентин Иванович! Здесь недалеко.
        - Ну, вот и отлично. Можете засыпать раскопы.
        Валерий Михайлович отдал распоряжение. Ребята разобрали лопаты и носилки и принялись таскать слежавшуюся землю из отвалов обратно в раскоп.
        - Не спешите! - напутствовал их Валерий Михайлович. - Проглядывайте отвалы тоже. В них могло остаться что-то ценное.
        - Я на минутку! - сказал я Валентину Ивановичу и подошёл к Свете.
        - Мне нужно уйти на какое-то время, - сказал я ей. - Провожу Валентина Ивановича к дяде Славе. Декан хочет посмотреть, где мы нашли шкатулку. А вечером пойдём, погуляем?
        - Хорошо, - кивнула Света. - Ты вернёшься сюда?
        Я пожал плечами.
        - Не знаю.
        
        Едва мы с Валентином Ивановичем отошли от кирхи, я решился. Другая возможность могла и не представиться, и упустить единственный шанс я не мог. Догнав декана, я сказал:
        - Валентин Иванович!
        Величественно шагавший декан искоса посмотрел на меня.
        - У меня к вам важный разговор, - словно ныряя в холодную воду, продолжил я.
        - Слушаю вас, юноша!
        - Спасибо вам за то, что организовали эту экспедицию! - с чувством сказал я.
        Благодарность никогда не бывает лишней. Тем более, искренняя.
        - Дело в том, что я ещё в школе увлёкся историей древних пруссов. Перечитал все книги, какие нашёл. И на истфак поступил именно по этой причине.
        - Так-так, - заинтересовался Валентин Иванович.
        - Мне кажется, я знаю, где найти остатки святилища пруссов - священной рощи Ромове! - выпалил я.
        - Интересно! Так вам кажется?
        - Я уверен, - твёрдо ответил я. - Источники указывают на её местоположение.
        - Насколько я помню, - сказал декан, - священная роща предварительно локализована в районе двух деревень черняховского района - Липовки и Бочаг. На это указывают записи немецких хронистов. Но раскопки там пока не проводились.
        - Я уверен, что здесь кроется ошибка, - твёрдо сказал я. - раньше священная роща находилась в другом месте. А подальше от побережья её перенесли только после первых удачных набегов Тевтонского ордена.
        - Ну-ка, ну-ка!
        От удивления Валентин Иванович даже остановился. Благо, мы только что пересекли проспект и шли по тротуару.
        Шедшая нам навстречу женщина с двумя авоськами недовольно взглянула на Валентина Ивановича. Что-то буркнула себе под нос, обходя массивную фигуру декана.
        - Первоначально я отталкивался от путешествия пражского архиепископа Адальберта в прусские земли, - начал я.
        Валентин Иванович немедленно перебил меня.
        - У науки слишком мало сведений про Адальберта, - возразил он. - Достоверно мы можем утверждать только то, что такой архиепископ существовал. С некоторой натяжкой можно считать, что Адальберт провёл несколько лет в Венгрии, обращая тамошних кочевников. Но о путешествии епископа в Пруссию и его гибели сообщают только два источника. Есть версия, что эти записи сделаны по заказу польского князя Болеслава Храброго, чтобы оправдать его завоевательный поход в прусские земли.
        - И, тем не менее, в рукописи Иоанна Капанариуса указана не только дата гибели Адальберта, но и характерные приметы местности!
        Я продолжал стоять на своём. Это было нетрудно - ведь я точно знал, что не ошибаюсь. В прошлой жизни я уже отыскал священную рощу Ромове и вывез из неё медальон, из-за которого меня и убили.
        - Эти подробности, и подсчёт времени, которое Адальберт должен был затратить на дорогу, позволяют определить примерное местоположение рощи. Она не может находиться в черняховском районе - туда Адальберт просто не успел бы добраться! Роща расположена на побережье Балтийского моря.
        - Факты, юноша! - разгорячился Валентин Иванович. - Приведите факты!
        - Пожалуйста!
        Несмотря на уверенность в собственной правоте, спор увлёк и меня.
        - Известно, что князь Болеслав Храбрый выкупил у пруссов останки Адальберта. Но войско Болеслава никогда не доходило до черняховского района! Эти земли лежали в глубине прусской территории, и были завоёваны только Тевтонским орденом. Вряд ли пруссы похоронили Адальберта далеко от места его гибели.
        - Допустим! Если только Болеславу не подсунули какие-нибудь другие останки.
        - Вряд ли польский князь стал платить выкуп золотом за неопознанное тело. Уверен, что пруссы предоставили ему доказательства. И это не всё! В тысяча девятом году Бруно Кверфуртский отправился к пруссам и поклонился могиле Адальберта. Той, в которой епископ был захоронен сначала. Об этом свидетельствуют уцелевшие спутники Бруно. Но Бруно Кверфуртский проповедовал вдоль побережья - он крестил короля Нетимера. А Нетимер правил прусским племенем самбов, которое жило именно здесь, на побережье.
        - Версия! - горячился Валентин Иванович. - Это всего лишь версия, юноша!
        - Но её можно проверить.
        - Как, позвольте спросить?
        - Я сопоставил сведения из исторических источников с географическими данными. Всё указывает на то, что первоначально священная роща Ромове находилась возле современного Приморска. Всего в нескольких километрах отсюда. Я могу указать даже точное место.
        Я сделал паузу, глядя прямо в глаза Валентину Ивановичу.
        - И что вы предлагаете? - буркнул он, не выдержав моего взгляда.
        - Я предлагаю съездить на место, сделать пробные раскопы и проверить.
        - Ничего себе! Да это займёт, минимум, целый день. А у меня завтра утром самолёт в Ленинград.
        - Валентин Иванович! - взмолился я. - Да вы только договоритесь, чтобы нас пропустили!
        - Ну, уж нет! Если вы и впрямь что-то найдёте - не прощу себе этого отъезда! Не говоря уже о том, что надо мной будет потешаться вся профессура. Ну, вот что! Сегодня я загляну к ещё одному своему товарищу. И попробую договориться насчёт вашего предложения. Но ничего не обещаю.
        - Спасибо, Валентин Иванович! Кстати, мы уже пришли.
        Я предупредительно открыл перед деканом скрипучую дверь подъезда. Валентин Иванович величественно, словно авианосец, вплыл в прохладный полумрак ободранного холла.
        На наше счастье, соседка сверху нам не встретилась. Неплохая женщина, но сейчас объясняться с ней не было времени. Я постучал в дверь и прислушался. Из квартиры доносилось невнятное бормотание.
        Я постучал ещё раз, а потом, на всякий случай, нажал кнопку звонка. К моему удивлению, звонок ответил весёлым треньканьем. Надо же! Дядя Слава не переставал вносить в свою скромную жизнь перемены к лучшему.
        Дверь открылась.
        - Иваныч? - удивился дядя Слава. - И ты, Санёк? Проходите, проходите! Разуваться не надо - тапок всё равно нет. Вот получу пенсию - специально куплю для гостей.
        - Небогато, - сказал Валентин Иванович, оглядывая квартиру.
        Дядя Слава виновато развёл руками.
        - Так какие у меня заработки? Да и жить только-только начал.
        Валентин Иванович дружески хлопнул его по плечу.
        - Не грусти! Сегодня поговорю с Витькой про тебя. Пойдёшь обратно на свой завод - там по тебе, поди соскучились!
        - Да я сам соскучился, - показывая редкие жёлтые зубы, улыбнулся дядя Слава. - А у меня ведь радость! Сын позвонил, Митька! Скоро приедет!
        - Да ну? - обрадовался Валентин Иванович. - Смотрю - жизнь у тебя налаживается!
        Дядя Слава провёл нас в комнату. Кровать была аккуратно застелена старым, но чистым покрывалом. В углу на комоде, мигая экраном, бормотал маленький чёрно-белый телевизор.
        - У алкашей купил за бутылку! - с гордостью сказал дядя Слава. - Хорошая вещь! Звук в нём сломался, так я починил. Теперь бормочет без устали!
        - Космический корабль «Союз-9» благополучно приземлился сегодня утром на территории Казахстана, - ответил с экрана строгий диктор. - На земле членов экипажа ожидала торжественная встреча.
        - Ты погляди, что делается! - изумился дядя Слава, показывая на экран, где устало улыбались Андриян Николаев и Виталий Севостьянов. - Вернулись братки! Девятнадцать дней в межпланетном пространстве! А может, чаю за встречу? Водки не держу, извини, Иваныч! Боюсь соблазниться.
        - Давай чаю, - согласился Валентин Иванович. - Гореликов! Покажи, где вы шкатулку нашли.
        - Вот здесь.
        Я подошёл к окну. На подоконник была прибита аккуратно выпиленная свежая доска.
        - Я её пока на маленькие гвоздики посадил, - объяснил дядя Слава. - Так и думал, что кто-то ещё посмотреть захочет. Только нет там больше ничего - я всю щель обшарил.
        Я взялся за доску снизу и легко приподнял. Короткие гвозди с лёгким скрипом вышли из дерева.
        Валентин Иванович заглянул в нишу под подоконником.
        - Как же вы сообразили, что там что-то может быть? - спросил он.
        - Мы хотели окно помыть, - объяснил я. - встали на подоконник, а он треснул. Там по бокам пропилы были, залитые краской.
        - Понятно.
        Валентин Иванович внимательно осмотрел нишу и отвернулся. Я поставил доску на место и пристукнул кулаком по краям. Гвозди легко вошли в старые отверстия.
        - Чайку! - сказал дядя Слава, внося в комнату три разномастные кружки с горячим чаем. Сейчас сушки принесу!
        Мы с удовольствием выпили горячего чаю с сушками и сахаром. Сахар дядя Слава держал твёрдый, кусковой - его приходилось колоть на четвертинки специальными маленькими щипчиками.
        - Спасибо тебе, Санёк! - вдруг сказал дядя Слава.
        - За что? - удивился я.
        - За то, что отнёсся по-человечески. Думаешь, я не знаю, каково с алкашом возиться? А я ведь алкаш и был.
        - Ты не алкаш, дядя Слава, - ответил я. - Ты фронтовик и работяга. Да ещё и аристократ по совместительству. А то, что временно с рельсов сошёл - так это с каждым может случиться.
        - Иди ты - аристократ! - фыркнул дядя Слава.
        Валентин Иванович с интересом смотрел на нас.
        - Вы, юноша, мудры не по годам, - заметил он. - Так и быть - уважу вашу просьбу. Уговорю Виктора организовать нам пропуск в Приморск.
        - Спасибо, Валентин Иванович! - обрадовался я.
        - Да не за что, - отмахнулся декан. - Чутьё подсказывает мне, что ваши выводы могут оказаться верными. А ты, Слава, готовься на свой завод. Только уж не подведи нас. Я на тебя надеюсь!
        Валентин Иванович и дядя Слава обнялись напоследок в коридоре, и мыс деканом вышли на улицу.
        - Валентин Иванович! - решился я. - А этот ваш друг Виктор... он где работает? В КГБ?
        Валентин Иванович повернулся ко мне.
        - Не работает, а служит. А вы почему интересуетесь, юноша?
        - У меня к вам есть ещё один важный разговор, - решился я. - Думаю, вашему другу он тоже будет интересен.
        Глава 19
        Июнь 1970-го года. Балтийск - Приморск
        
        Первым делом у нас с Валентином Ивановичем забрали паспорта. Затем дежурный в стеклянной будке позвонил куда-то по телефону и строго сказал:
        - Ожидайте.
        Я прислонился к стене. Сердце колотилось, то проваливаясь в пятки, то подпрыгивая до самой гортани. Странно - всё уже сделано, метаться и отступать поздно. А стресс разгулялся на полную катушку.
        Подобное я замечал за собой и в прошлой жизни. В самые критические минуты я всегда оставался абсолютно спокойным. Лишь мозг бешено работал, просчитывая варианты. И только когда кризис заканчивался, коленки у меня подгибались, на лбу выступал пот, а руки начинали трястись, как у алкаша с похмелья.
        Мог я ничего не предпринимать? Мог. И, скорее всего, так бы и поступил - если бы не приезд Валентина Ивановича. Сидел бы тихо, дожидаясь даты отъезда, и надеялся, что меня выпустят из города. Вот только уверенности в этом у меня не было. Долго ли ссадить с поезда рядового студента под предлогом тщательной проверки личности? А потом - ну кто сможет меня разыскать? Света? Ребята?
        Конечно, они не бросят меня в беде. Кинутся звонить по инстанциям, писать запросы. И ожидаемо наживут себе неприятностей. Если есть хоть малейшая возможность это предотвратить, я обязан ею воспользоваться.
        - Проводи в триста двадцатый, - сказал дежурный подошедшему солдату и открыл нам вертушку проходной.
        Триста двадцатый кабинет находился на третьем этаже. Окна были забраны частыми решётками, и мне поневоле вспомнилась метафора про небо в клеточку. Несмотря на это, сам кабинет выглядел даже уютным. Правда, уют этот был каким-то казённым - большой кожаный диван, электрический чайник и сахарница на маленьком столике возле окна. И фикус в большой деревянной кадке.
        Хозяин кабинета поднялся нам навстречу из-за большого письменного стола. Стол был обтянут плотным зелёным сукном, чтобы не скользили бумаги, и не царапала лист документа перьевая ручка. Этот стол производил впечатление чего-то вечного, неизменного.
        Хозяин кабинета оказался под стать мебели - невысокий, крепкий, широкий в плечах. В коротко стриженых, когда-то тёмных волосах теперь пробивалась заметная седина. Массивная квадратная челюсть выдавала тяжёлый характер, а взгляд прищуренных глаз был цепким и бесцеремонным.
        - Проходи, Валя, проходи! - сказал он декану, пожимая ему руку, а другой рукой похлопывая по плечу. - Кофе?
        - Не откажусь, - согласился Валентин Иванович. - Индийский?
        - Индийский, - кивнул хозяин кабинета. - Другого позволить себе не могу. Должность обязывает. Но зато есть молоко!
        Оказывается, за массивным сейфом в углу кабинета притаился маленький холодильник. Виктор достал из него запотевшую бутылку молока. Вдавил пальцем серебристую крышечку из фольги.
        - Свежее. Утром покупал.
        Он насыпал в чашку две ложки молотого кофе. Взял в руки сахарницу и вопросительно взглянул на Валентина Ивановича.
        Декан покачал головой.
        - Без сахара. Не тот возраст уже, чтобы на сладкое налегать.
        Виктор налил в чашку кипяток и разбавил его холодным молоком. Протянул чашку Валентину Ивановичу.
        - Посиди пока на диване, Валя. Попей кофе. А мы с молодым человеком побеседуем.
        Он окинул меня тяжёлым взглядом.
        - Меня зовут Виктор Петрович. Садись к столу и рассказывай всё по порядку. Как ты понимаешь - я твой рассказ смогу проверить вплоть до шага и минуты. Так что врать - себе дороже выйдет. Что-то утаивать - тоже. Итак?
        Я начал с того момента, как очнулся на моле, но Виктор Петрович сразу же меня перебил:
        - Кто договаривался о покупке янтаря?
        - Сева Небросов, - ответил я. - Эти парни сами к нему на улице подошли и предложили.
        Виктор Петрович что-то записал на листе бумаги.
        - Дальше.
        Я рассказал, как меня задержал военный патруль и доставил в крепость Пиллау к майору.
        - И ты не удивился? - спросил Виктор Петрович.
        - Удивился, - подтвердил я. - Но не очень. Город закрытый, порядки особые. Я ведь не знаю точно, кто должен занимать пропажей людей на закрытой территории.
        - Дальше.
        - А дальше мы с Севой увидели того парня, с которым он договаривался о покупке янтаря. Я пошёл за ним и увидел, как он входит на территорию воинской части в крепости Пиллау. А часовые пропустили его.
        - Интересно.
        - Я подождал, пока он выйдет из крепости и снова пошёл за ним.
        - И он тебя не узнал?
        Я покачал головой.
        - Нет. Я решил, что он меня не запомнил. Кроме того, я одолжил у Севы кепку. И шёл осторожно, близко не подходил. Парень привёл меня к судоремонтному заводу, и я решил, что он там работает. Работал...
        Я замолчал и сглотнул слюну - в горле пересохло.
        Виктор Петрович внимательно смотрел на меня.
        - Воды?
        - Да, - ответил я.
        Он налил в стакан воды из графина, который стоял на столике, и протянул мне. Я пил не торопясь, но и не растягивая. Вернул пустой стакан.
        - Спасибо!
        - Давай дальше, - сказал Виктор Петрович, усаживаясь за стол. Виталий Иванович молча пил кофе.
        - На следующий день меня снова вызвал тот майор и показал фотографии разных людей. Среди них была фотография того парня.
        - И ты его опознал?
        - Конечно.
        - Почему? Почему ты сказал об этом майору?
        Я вздохнул.
        - Потому что Сева видел, как я пошёл за этим парнем. А майор не показался мне дураком.
        Виталий Иванович неожиданно прыснул смехом.
        - Джеймс Бонд какой-то! - сказал он. - Прости, Витя!
        - Майор мог вызвать Севу для повторного допроса, - продолжил я. - И тогда я бы влип.
        - Логично, - согласился Виктор Петрович.
        Его тяжёлый взгляд не сулил мне ничего хорошего.
        - Значит, ты сказал майору, что видел, как парень заходил в крепость. И майор тебя отпустил?
        - Я не говорил, что следил за парнем, - ответил я. - Сказал, что мы с Севой увидели его из окна. Я выбежал на улицу, но парня уже не было.
        - Вот оно что. Ну, дальше.
        Я вздохнул. Теперь предстояло самое трудное. У Виктора Петровича уже сложилось определённое мнение обо мне. Идиотом я в его глазах явно не выглядел, и в романтическую прогулку под луной он не поверит.
        - На следующий вечер мы с девушкой пошли гулять по пляжу. Я хотел взглянуть на запретную зону.
        На Виктора Петровича было любо-дорого посмотреть. Брови его поднялись, глаза на мгновение расширились. Наверное, ему впервые в жизни добровольно признавались в противоправных действиях.
        Затем он прищурился и впился в меня иголками зрачков.
        - Зачем?
        - Смотрел - можно ли выбраться из города. Дело в том, что я интересуюсь историей древних пруссов. И выяснил, что совсем неподалёку находится их древнее святилище - роща Ромове. Я хотел найти её. А из города так просто не выпускают.
        - Охренеть! - выразительно сказал Виктор Петрович. - Ты совсем дурак, Гореликов? Ну, ладно! А девушку ты зачем с собой взял? Она была в курсе твоих планов?
        - Нет. В тот вечер я собирался просто посмотреть. Даже подходить близко не стал бы. А тут этот солдат. И труп.
        - Какой солдат?
        - Часовой. Он как раз отошёл с поста в кусты. Ну, и остановил нас. А потом мы заметили в море тело человека. То есть, в тот момент я не знал, что это тело. Думал - человек тонет.
        - И бросился его спасать?
        Я пожал плечами.
        - Конечно. Но он уже был мёртвый.
        Дальше я подробно рассказал о том, как на место преступления приехал майор и стал намекать на мою причастность к убийству. Как мы давали показания в милиции. Как я понял, что капкан может захлопнуться в любой момент.
        - Понимаете, я никак не мог убедиться, что майор ни в чём не виноват. А если он причастен к торговле янтарём - то я у него как кость в горле.
        - Это точно, - согласился со мной Виктор Петрович. - Всё?
        Я честно подумал и ответил:
        - Всё.
        - Разберёмся. Из города пока не уезжать. Виталий, когда у них поезд?
        - Через два дня, - ответил Виталий Иванович.
        - Возможно, группе придётся задержаться в Балтийске. Я сообщу. Кто у них старший?
        - Строгов Валерий Михайлович.
        - Хорошо, - кивнул Виктор Петрович и снова записал что-то на бумажку. - А ты о чём хотел поговорить?
        Пока они беседовали, я сидел на стуле и просто отдыхал, чувствуя, как по спине катятся капли пота. Да, тяжёлый вышел разговор.
        - Разрешение на выезд в Приморск я вам сделаю, - в конце разговора сказал Виктор Петрович. - Завтра утром будет машина с шофёром. Сколько человек ты хочешь взять с собой?
        Виталий Иванович задумался.
        - Троих-четверых. Больше для пробных шурфов не нужно. Местность сама покажет - есть ли перспектива находок.
        - Ясно. Гореликов! Можешь показать на карте конкретное место?
        Я поднялся со стула.
        - Конечно.
        И подошёл к карте, которая висела позади стола. Это была хорошая подробная карта - топографическая. На такой чуть ли не отдельные деревья нарисованы.
        Рисунком местности карта сильно отличалась от той, по которой я ориентировался в прежней жизни. Оно и понятно - пятьдесят лет разницы не проходят незаметно. Несколько минут я вглядывался в рисунок, затем показал пальцем на небольшой лесной массив.
        - Здесь.
        - Уверен? - в один голос спросили меня декан и Виктор Петрович.
        - Уверен, - кивнул я. - Здесь на карте показан небольшой холм. А священный дуб как раз рос на холме.
        - Ну, хорошо, - с сомнением кивнул Виктор Петрович. - Вот что! Съезжу-ка я сам с вами. В восемь утра устроит?
        - Вполне, - ответил Валентин Иванович.
        - Заодно и отдохнём на природе, наговоримся вдоволь.
        - А майор? - рискнул напомнить я.
        - А майором можешь больше не интересоваться, Гореликов. Теперь это не твоё дело. Твоё дело - вести себя тихо и заниматься только раскопками и учёбой. Понял?
        - Так точно! - по-военному ответил я.
        - Молодец! Где служил?
        - В автобате.
        - Всё, друзья, катитесь отсюда! Дел полно, а время не ждёт. Завтра в восемь я у вас.
        
        На следующее утро, ровно в восемь, к казарме рыча мотором, подъехал «ГАЗ-66». Мощный армейский грузовик, которому любое бездорожье до запасного колеса.
        Мы побросали лопаты и вёдра под брезентовый тент, и сами расселись на скамейках, которые были приколочены вдоль бортов. Валентин Иванович, кряхтя, полез к нам - в двухместной кабине места не было.
        - Ничего! - подбадривал он сам себя. - В молодости и тента не было! Солнце, или дождь - всё тебе на голову.
        Понятное дело, что на пробные шурфы мы поехали тесной компанией - Света, Оля, Мишаня, Севка и я. Остальные ребята провожали нас завистливыми взглядами - им-то раскопы зарывать, а у нас приключение!
        Водитель со скрежетом включил передачу, и грузовик тронулся. Несмотря на неровный местами асфальт, машина шла удивительно плавно - в кузове почти не трясло.
        - Да, это не полуторка! - с уважением сказал Валентин Иванович и похлопал ладонью по дощатому сиденью.
        Через маленькое окошко в задней части кабины я видел затылки водителя и Виктора Петровича.
        Возле поста на шоссе мы остановились только на минуту - чтобы часовой успел открыть шлагбаум. И покатились дальше. Никакой тебе проверки документов - даже в кузов не заглянули. Только старший наряда подошёл к кабине и перекинулся несколькими словами с Виктором Петровичем.
        Следить за дорогой я не успевал - ребята донимали меня расспросами. Я подробно рассказал им, как пришёл к выводу, что священная роща пруссов Ромове находится недалеко от Приморска. И рассказывая, заметил, что Виталий Иванович внимательно прислушивается к разговору.
        Ребята поверили мне сразу. Ещё бы! С нами ехал сам декан. Если уж он поверил мне и сумел выбить разрешение на экспедицию - то какие могли быть сомнения?
        - Ну, ты даёшь, Сашка! - покачал головой Мишаня. - И ничего нам не рассказывал!
        - А я чувствовала, что у Саши есть какая-то тайна, - улыбнулась Света. - Только не могла понять - какая.
        - Ну, вот теперь поняла, - улыбнулся я. - Не было смысла говорить раньше - я же не знал, что нас выпустят из Балтийска.
        Через полчаса мы миновали Приморск - маленький сонный городок на берегу залива. Бывшую немецкую деревню Фишхаузен.
        За Приморском машина свернула налево, вдоль побережья. А не доезжая деревни Дивное, повернула направо и затряслась по грунтовке. Позади нас до самого неба поднимались серые пыльные клубы.
        - Аппчхи! - не сдержавшись, громко чихнула Оля.
        Ещё через полчаса грузовик остановился. Наступила блаженная тишина. Я услышал, как хлопнула дверца кабины.
        - Приехали! Вылезайте, археологи!
        Мы попрыгали из кузова.
        Пыль медленно оседала на дорогу. Я внимательно огляделся. Надо отдать должное Виктору Петровичу - он привёз нас именно на то место, которое я указал на карте. Вот на этой просёлочной дороге пятьдесят четыре года тому вперёд меня подобрала синяя «Шкода Рапид». Мне даже показалось, что я узнаю очертания деревьев на лесной опушке. Разумеется, это был самообман.
        - Куда идти, Сусанин? - прервал мои воспоминания Виктор Петрович.
        Я ещё раз огляделся.
        - Сюда. Примерно через двести метров должен начаться подъём на холм. Но это уже священная роща. Мы почти в её центре.
        Ребята невольно притихли, оглядываясь. Только Виктор Петрович недоверчиво хмыкнул:
        - Ты так уверенно говоришь, как будто раньше здесь бывал. Не шпион ли ты часом?
        Мы перебрались через неглубокую канаву и углубились в лес. Я сверился с компасом.
        - Сюда.
        Через десять минут местность пошла на подъём. Повышение было хоть и пологим, но заметным. Со всех сторон нас обступили дубы и липы. В густых раскидистых кронах весело чирикали птицы.
        - И правда, похоже на священную рощу, - негромко сказала Света. - А мне не верилось.
        Я внимательно смотрел по сторонам, стараясь не крутить головой слишком явно. Лес был не тем, какой я помнил. Но рельеф не должен был измениться сильно. Кроме того, была ещё одна важная примета.
        В свой прошлый приезд я провёл в этом лесу почти неделю, только однажды выйдя в посёлок за продуктами. Это в семьдесят шесть лет! Ночевал на куче веток, укрывшись куском полиэтилена, чтобы не тащить с собой палатку. И успел составить подробную схему святилища.
        - Смотрите!
        Я торжествующе указал на огромный валун, наполовину вросший в землю. Его плоская верхушка напоминала каменный стол.
        Я расчистил мох на боку валуна и показал Виталию Ивановичу едва заметные знаки, вырезанные на камне.
        - Это жертвенник. Здесь вайделоты приносили жертвы богам.
        Виталий Иванович наклонился и внимательно рассмотрел знаки.
        - Действительно. Поздравляю, молодой человек! Ваша версия получила подтверждение. Что ж, будем копать шурфы. Вы бы с какого места начали?
        Я огляделся и показал на пятачок, метрах в десяти от камня.
        - Я бы копал вот здесь.
        - А почему? - спросил Виталий Иванович.
        - Вряд ли строения стояли вплотную к жертвенному камню. Вокруг него, по логике, должна быть свободная площадь. Но и много места святилище занимать не могло.
        - Безупречная логика! - согласился декан. - Ну, что ж, начинайте!
        Я воткнул лопату в рыхлую лесную землю.
        Примерно за полчаса мы наметили все перспективные места для пробных шурфов. Я старался указать их как можно точнее, пользуясь привязкой к камню. Когда-то я точно измерил все расстояния и направления. Но по понятной причине не мог похвастать своими знаниями. Приходилось мерить шагами, да ещё каждый раз придумывать объяснения.
        Через полчаса лопата Мишани выбросила на поверхность древесную труху с более, чем метровой глубины.
        - Есть! - торжествующе сказал Мишаня. - Остатки строения! Смотрите, тут ещё слой золы. Возможно, следы пожара.
        Ребята побросали свои шурфы и собрались вокруг Мишани. А я скривился и схватился руками за живот.
        - Извините! Мне нужно!
        - Только далеко не уходи, Гореликов! - крикнул мне вслед Виктор Петрович.
        Но я и не собирался уходить далеко. У меня было десять, ну, максимум, пятнадцать минут до того момента, когда они начнут беспокоиться.
        Я опрометью ринулся к вершине холма. Здесь лежал второй камень, поменьше. Я знал, что это и есть главный жертвенник - именно он когда-то располагался внутри святилища. А тот камень, рядом с которым мы копали шурфы, лежал снаружи, возле внешней стены. На нём приносили жертвы перед тем, как войти в святилище.
        Вот он, второй камень! Именно на нём крестоносцы отрубили голову прусскому вождю Отакару. И медальон упал с его шеи здесь и закатился под камень.
        Рядом с камнем рос высокий дуб. Разумеется, это дерево не могло быть священным деревом пруссов - для этого оно было слишком молодым. Не старше пятисот лет, прикинул я навскидку.
        И всё же - это было хорошим предзнаменованием!
        Я подобрал с земли крепкую ветку. Натянул рукавицы, которые специально захватил с собой. Быстрыми движениями взрыхлил землю в нужном месте и принялся выгребать её руками. Через десять минут я нащупал в земле что-то твёрдое. Вытащил находку и отряхнул с неё прилипшую землю. В моих руках лежало солнце, грубо вырезанное из большого слитка янтаря.
        Медальон прусских вождей.
        Есть!
        Глава 20
        Июнь 1970-го года, Приморск - Балтийск, Калининградская область СССР
        
        Копать шурфы мы закончили только, когда в лесу стало темнеть. Священную рощу пруссов словно изрыли гигантские кроты - там и тут виднелись глубокие ямы с кучами земли по краям.
        Нам удалось проследить направление восточной стены святилища и северо-восточный угол.
        - Да здесь работы непочатый край! - приговаривал Валентин Иванович, довольно потирая руки. - Витя! Ты обязан сделать мне разрешение на раскопки. Это открытие государственной важности, не меньше.
        - Подавай запрос, Валя! - отозвался Виктор Петрович. - Чем смогу - посодействую.
        В ажиотаже декан и сам взялся за лопату. И копал так, что только земля летела в стороны.
        Конечно, я сразу же показал Валентину Ивановичу основной жертвенник. При своём опыте декан всё равно добрался бы до него. Поэтому я рассудил, что лучше не упускать инициативу.
        - А это что? - нахмурился Валентин Иванович, показывая на разрытую мной землю.
        Я виновато развёл руками.
        - Не утерпел. Искал надписи.
        И я показал ему надпись на заглублённом в грунт боку жертвенника.
        Вокруг жертвенника тоже заложили шурфы. Как и ожидалось, нашли множество обгоревших костей, остатки сплавившихся украшений, обожжённые обломки керамических сосудов. Культурный слой был так насыщен находками, что лопаты пришлось отложить в сторону. В ход пошли кисточки и детские совочки.
        Обед нам привезли из Балтийска, по распоряжению Виктора Петровича. Мы с ребятами притащили от дороги алюминиевые бидоны. В одном бидоне плескались изумительно вкусные щи из кислой капусты. В другом исходила паром рассыпчатая гречневая каша с тушёнкой. Оля и Света большим половником раскладывали порции в алюминиевые миски, а мы уплетали так, что за ушами пищало.
        К моему удивлению, девушки о чём-то разговаривали между собой и даже вместе смеялись. Подумав, я решил, что это к лучшему.
        - Ну, что же, юноша! - сказал мне Валентин Иванович. - Честь этого открытия по праву принадлежит вам. Согласны сотрудничать? С вашей стороны - молодой задор и острый ум. С моей - опыт и возможности. Справедливо?
        - Конечно! - искренне ответил я.
        Совместная работа с деканом открывала такие перспективы, что дух захватывало. Только он мог организовать в святилище полноценные раскопки. А это - материал не только для диплома, но и для полноценных научных работ. Широкая дорога в мир большой науки.
        После обеда все снова взялись за лопаты. Мы с Мишаней копали шурф, ища продолжение северной стены, а Валентин Иванович с девочками окопался на вершине холма возле основного жертвенника.
        - Саня! - негромко сказал Мишаня. - Я перевёл ту бумагу.
        Я воткнул лопату в землю, распрямился и посмотрел на Мишаню.
        - Не томи! Что там?
        - Это секретное предписание Ганзейского торгового союза своему представителю в Пиллау - Ульриху Бергману. Бергману предписывается усилить охрану судов, на которых перевозят груз янтаря. А также организовать в окрестностях Пиллау поиски «медальона-солнца» - символа власти древних прусских вождей. В документе упоминается, что последним владельцем медальона был вождь Отакар.
        - А дата документа?
        - Тысяча пятьсот сорок второй год.
        Ничего себе! Я постарался скрыть от Мишани свою растерянность. Выходит, уже четыреста лет назад ганзейские купцы пытались отыскать медальон, который прямо сейчас лежал у меня во внутреннем кармане куртки. Карман я заколол сразу двумя булавками - на всякий случай.
        - Выходит, печать на документе - это печать Ганзейского союза? То-то, она показалась мне знакомой.
        Мишаня пожал плечами.
        - Видимо, так. Думаю, рисунок печати изменялся со временем в деталях.
        В голове роилась туча вопросов.
        Зачем ганзейцам понадобился этот медальон? Почему они не прекращали его поиски на протяжении полутысячи лет?
        Чем он так важен?
        В прошлый раз меня убили из-за того, что я его нашёл. И вот этот медальон снова лежит в моём кармане.
        Пожалуй, придётся основательно порыться в архивах.
        Я снова воткнул лопату в мягкую лесную землю.
        
        В Балтийск мы вернулись уже в темноте. Не чувствуя натруженных рук, выгрузились возле казармы. «ГАЗ-66» вместе в Виктором Петровичем, рыча мотором, скрылся за углом. А мы пошли внутрь - отмываться и ужинать.
        В столовой нас встретил озабоченный Жорик.
        - Гореликов! - закричал он, увидев меня. - Ты где пропадал целый день?
        Не успел я открыть рот, как Жорик продолжил:
        - Тебя военные искали. Завтра к девяти утра тебе приказано явиться в военную комендатуру.
        Сердце у меня похолодело и ухнуло в пятки.
        - Хорошо, - сказал я, стараясь казаться спокойным. - Спасибо, что предупредил.
        Валентин Иванович сердито нахмурился, но ничего не сказал. Взял свою миску с тушёной картошкой и отправился в кабинет Валерия Михайловича. Через три часа ему предстоял вылет в Ленинград.
        Я через силу доел ужин. Проводил Свету и рассеянно поцеловал на пороге её комнаты. Света погладила меня по руке.
        - Ничего, Саша! Всё обойдётся. Я чувствую, поверь мне - всё будет хорошо.
        - Спасибо, - улыбнулся я.
        Притянул девушку к себе и снова поцеловал.
        - О чём вы сегодня говорили с Олей?
        - А ты заметил, да? - рассмеялась Света. - Женские секреты.
        - Расскажешь?
        - Нет. Иди, думай о своих делах.
        И Света шутливо подтолкнула меня в сторону коридора.
        - Завтра увидимся? - глупо спросил я.
        - Конечно! И завтра, и послезавтра. И послепослезавтра тоже!
        В комнате я сразу разделся и лёг в кровать. Укрылся одеялом с головой и притворился спящим. Голова кружилась от мыслей, все они накатывали одновременно. Сознание беспомощно перескакивало с одной мысли на другую и никак не могло зацепиться.
        Плюнув на попытки придумать хоть что-то, я закрыл глаза и стал размеренно дышать носом. При вдохе воздух чуть холодил ноздри, а на выдохе выходил уже согретым. Сосредоточив внимание на разнице этих ощущений, я постарался очистить голову от мыслей и сконцентрировать на том, что всё закончится благополучно. И, незаметно для себя, заснул крепким сном.
        
        Наутро, в половине девятого я уже был у ворот крепости Пиллау. Я пришёл пораньше для того, чтобы сосредоточиться перед встречей с майором, продумать всё - что можно говорить, что нельзя. Хотел заранее подготовиться к самым каверзным вопросам.
        Я уселся на скамейку, равно мерно дыша. И через минуту своими глазами убедился, что у Вселенной великое чувство юмора.
        Чёрная «Волга» остановилась возле ворот крепости. Из неё выскочили двое в серых двубортных костюмах. Показали часовым документы и беспрепятственно прошли на территорию крепости. А через десять минут вывели наружу моего знакомого майора. Майор растерянно крутил головой и что-то говорил людям в штатском, но они лишь молча подталкивали его в спину.
        Майора усадили в «Волгу» и увезли. А я так и остался сидеть на скамейке, слегка обалдев от того, что произошло.
        Немного подумав, я поднялся со скамейки и поразился чувству облегчения, которое меня охватило. Вокруг меня по-прежнему происходило что-то непонятное, но непосредственная опасность, похоже, миновала. А с остальным - разберёмся!
        Я неторопливо вернулся в казарму. Лёгкий ветер с залива едва шевелил кроны лип вдоль проспекта. На фоне голубого летнего неба высилась башня маяка. Со стороны пролива донёсся корабельный гудок.
        Мне вдруг расхотелось уезжать из Балтийска. Этот тихий зелёный городок на берегу холодного моря незаметно запал мне в душу. Я понял, что буду часто вспоминать его белоснежный пляж, невысокие дома и уютные улицы. Громады кораблей в зеркальной глади канала и перекрученные штормовыми ветрами сосны.
        Но впереди меня ждал Ленинград. Ленинград, который я самозабвенно любил в юности, когда он ещё не превратился в муравейник, утыканный стекляшками торговых центров и офисных зданий. Впереди ждала учёба, экспедиции, открытия. Беззаботная молодость и любовь. Целая новая жизнь лежала передо мной. И мне захотелось прожить её не просто так, а чтобы она запомнилась обязательно хорошей.
        Так и сделаю, решил я.
        
        Я вернулся в казарму, чтобы переодеться и присоединиться к ребятам на раскопе.
        В здании меня встретил встревоженный Мишаня.
        - Ты почему не на раскопе? - удивился я.
        - Документ пропал! - сходу выпалил Мишаня.
        Он почти кричал.
        - Какой документ? - переспросил я, уже понимая, о чём идёт речь.
        - Тот самый! Письмо Ганзейского союза.
        - Стой!
        Я схватил Мишаню за руку и потащил на улицу, за угол здания.
        - Ты говорил кому-нибудь о том, что перевёл документ?
        - Нет, - растерялся Мишаня. - Только тебе.
        - А Валерию Михайловичу?
        - Зачем? Он бы стал ругаться, что я не соблюдаю порядок.
        - Молодец! Вот никому и не говори, понял? Ты записи делал?
        - Конечно.
        - Спрячь, и никому не показывай. Потом отдашь мне.
        - А в чём дело? - нахмурился Мишаня.
        Я твёрдо посмотрел в глаза другу.
        - Мишаня, я пока сам мало что понимаю. Но как только разберусь - сразу всё тебе расскажу. Пойми - сейчас никто не должен знать о нашем интересе к этому документу. Иначе могут заподозрить нас в его пропаже. А нам это надо?
        - Нет, - подумав, ответил Мишаня.
        - Ну, вот. Я бумагу не брал, клянусь. Ты тоже. Значит, она ещё кому-то интересна. Вот давай и пороемся в архивах, когда вернёмся. Попробуем выяснить - чем эта бумага так важна.
        Глаза Мишани загорелись интересом.
        - Давай!
        Я хлопнул его по плечу.
        - Замётано! Пойдём-ка, вместе поищем бумагу. Может, она просто под шкаф залетела. Но на всякий случай, лучше быть осторожным.
        Два часа мы под руководством Валерия Михайловича переворачивали его кабинет. Затем, на всякий случай прошерстили камералку. Документа с круглой печатью нигде не было.
        Расстроенный Валерий Михайлович рыкнул на меня:
        - Гореликов! Ты почему не на раскопе?
        А сам вместе с Мишаней уселся переводить остальные документы, чтобы хоть немного успокоиться.
        До самого вечера мы таскали носилки и ровняли землю лопатами. Можно было работать до обеда, как обычно. Но всем хотелось поскорее покончить с работой и освободить завтрашний день. Неведомо как по экспедиции пронёсся слух, что нам разрешили отъезд и задерживать никого не станут. Радостные ребята строили планы на остаток лета. Со всех сторон только и слышалось:
        - Алтай!
        - Воронеж!
        - Карелия!
        Кое-кто сгоряча собрался даже на Дальний Восток.
        Я подошёл к Оле.
        - Какие у тебя планы на ближайший месяц? Я тут подумал...
        Но Оля, не дослушав, ответила:
        - Поеду в Ростов. Там молодые ребята затевают экспедицию по всей Ярославской области. Самый центр Древней Руси, множество памятников.
        Я бросил взгляд на Севку и по его насупленному лицу угадал ответ. Конечно, он поедет вместе с Олей. Можно и не спрашивать.
        - Хорошей работы вам! - улыбнулся я. - Осенью встретимся, обменяемся впечатлениями.
        Солнце уже опускалось за крыши домов, когда мы опрокинули в раскоп последние носилки земли. Газон тщательно разровняли - осталось только засеять его травой, и все следы раскопок исчезнут. Но это сделают уже после нас - может, солдаты, а может, летний ветер принесёт с окрестных лугов семена одуванчиков и других растений.
        - Всё! - выдохнул Севка, вытирая потный лоб.
        - А погнали купаться! - предложил я.
        Все с удовольствием подхватили идею.
        Море уже успело прогреться после недавнего шторма. Но даже если и нет - какое дело до этого шальной сумасшедшей молодости?
        Ребята плавали и плескались, поднимая тучи брызг. А я внимательно осматривал каждого, кто пробегал, или проплывал мимо.
        Да, я искал татуировки. Шанс был невелик, но и упускать такую возможность нельзя. Для этого я и предложил искупаться.
        Татуировок было немного, и все сплошь армейские. Печать Ганзейского союза они не напоминали даже отдалённо, и я разочарованно вздохнул.
        - Саша, а ты что собираешься делать? - спросила меня Света, присаживаясь рядом со мной на тёплый песок.
        - Останусь в Ленинграде и зароюсь в архивы, - вздохнул я.
        И сам того от себя не ожидая, вдруг предложил:
        - Хочешь со мной? Библиотечная тишина, запах старых страниц, ворчание библиотекарши... Романтика!
        - С удовольствием! - улыбнулась Света и прижалась ко мне мокрым плечом.
        Я обнял её, словно бы по-дружески.
        Но некстати проходивший мимо нас Жорик конечно же всё понял. И отвернулся, сделав вид, что ничего не заметил.
        
        А ещё через день, сразу после завтрака к казарме подъехали три армейских грузовика. Мы осторожно погрузили в кузов ящики с находками, побросали свои рюкзаки и чемоданы.
        Дядя Слава пришёл нас провожать при полном параде. В приталенном сером костюме и белой рубашке с расстёгнутым воротничком он напоминал героя из фильмов про шестидесятые. И совсем не напоминал потомка баронского рода.
        Отозвав меня в сторонку, дядя Слава крепко пожал мне руку.
        - Спасибо, Санёк! За всё! Взяли меня обратно на завод, как ты и говорил. Завтра в вечернюю смену в свой родной цех. Жду - не дождусь! И как на грех, Митька завтра приезжает. Ну, ничего! Вернусь с работы - вот и увидимся.
        Тут дядя Слава распахнул полу пиджака и показал мне блеснувшее на утреннем солнце бутылочное горлышко.
        - А может, по маленькой, за отъезд? У меня и закуска есть!
        Он достал из кармана пряник и яблоко.
        - Дядя Слава! - укоризненно сказал я.
        - Да я ничего, - смутился потомственный дворянин. - Я ж символически. Традиция такая. Ну, бывай, Санёк! Может, и увидимся ещё.
        Я хлопнул его по плечу.
        - Может, и увидимся. До свидания, дядя Слава!
        Грузовик, урча мотором, катился по разбитому шоссе в сторону Калининграда, где мы должны были сесть на ленинградский поезд. А мы покачивались в кузове, сидя плечом к плечу вдоль бортов и во всё горло распевали песни, которые не забудут даже через пятьдесят лет - такие это были хорошие песни.
        
        
        Июнь 1970-го года, Ленинград
        
        Валентин Иванович проснулся поздно - будильник на тумбочке показывал половину двенадцатого.
        С возрастом ночные перелёты давались ему всё труднее - даже такие короткие, как из Храброво в Ленинград. Дело было не в самом перелёте - подумаешь, пара часов в самолёте - а в сбое привычного режима. Когда тебе за пятьдесят - режим дня становится насущной необходимостью. Если, конечно, ты собираешься и дальше руководить кафедрой, а не превращаться в развалину на заслуженной пенсии.
        Жена давным-давно уехала в свой институт - она преподавала литературу в педагогическом ВУЗе.
        Валентин Иванович, недовольно кряхтя, вылез из-под тяжелого ватного одеяла. Сделал несколько движений руками перед большим зеркалом в ореховой раме. Несколько секунд, хмурясь, разглядывал себя.
        «Обрюзг, заплыл жирком» - недовольно подумал он.
        Сделал ещё несколько взмахов руками, стараясь, чтобы они выходили энергичными. И даже пару раз присел, благоразумно держась за спинку стула. Затем накинул на плечи разноцветный халат, который привёз из Турции, и пошёл умываться.
        На кухонном столе Валентина Ивановича ожидала тарелка со стопкой тонких блинов и два яйца, сваренных вкрутую. Нина постаралась к приезду мужа - знала, что он любит блины.
        Валентин Иванович достал из холодильника банку сметаны. Положил сметану в блюдце, налил кофе в большую утреннюю кружку и стал неторопливо завтракать.
        Закончив завтрак, он убрал всё со стола, помыл за собой посуду, переоделся в спальне и прошёл в кабинет. Валентин Иванович никогда не позволял себе заходить в кабинет в халате - даже когда дома, кроме него никого не было. Во всём должен быть порядок, любил повторять декан.
        В кабинете Валентин Иванович снял трубку телефона. Не заглядывая в записную книжку, по памяти набрал шестизначный номер и сказал в трубку:
        - Мария Григорьевна! Да, это я. Пришлите мне, пожалуйста, личное дело студента первого курса Александра Гореликова. Что? Нет, сегодня меня не будет - хочу отдохнуть после поездки. Да, поскорее, пожалуйста. Я жду.
        Валентин Иванович дал отбой и сразу же набрал ещё один номер.
        - Есть новости. Нужно встретиться.
        Выслушал ответ, повесил трубку на рычаги и сел за письменный стол. Достал из верхнего левого ящика несколько чистых листов бумаги, а из правого - документ, который увёз с собой из Балтийска. И принялся переводить с немецкого на русский, изредка сверяясь со словарём, который пришлось для этого достать с верхней полки большого книжного шкафа.
        Через два часа в дверь квартиры позвонили. Валентин Иванович убрал документ обратно в ящик. Запер ящик на ключ, ключ опустил в карман и пошёл открывать.
        Поздоровавшись с гостем, Валентин Иванович проводил его в кабинет, а сам приготовил кофе. Подумав, поставил на поднос тарелку с оставшимися от завтрака блинами. Интересно, как Нина догадалась, что блинов нужно испечь побольше? Женская интуиция, не иначе.
        Гость с благодарностью принял кофе. Долил в чашку молока из серебряного молочника. Сделал несколько глотков и одобрительно прищурился. А затем поставил чашку на блюдце.
        - Я правильно понимаю, что вы съездили не напрасно? Рассказывайте, Валентин Иванович, я вас слушаю.
        - Не напрасно, - довольно кивнул Валентин Иванович. - Благодаря удивительному стечению обстоятельств нам, возможно, удалось напасть на след медальона.
        - Вот как? - удивился гость. - Тогда прошу вас - рассказывайте во всех подробностях.
        - Есть у меня на кафедре один студент - Александр Гореликов, - начал Валентин Иванович. - Так вот, этот юноша уже несколько лет увлекается историей древних пруссов. Он выдвинул любопытную версию о первоначальном местоположении священной рощи пруссов Ромове и убедил меня проверить его догадки.
        - Они оказались верными? - понимающе спросил гость.
        -Вот именно! - кивнул Валентин Иванович. - Представляете? Наши эксперты много лет бились над источниками, и ничего. А тут какой-то первокурсник!
        - Интересно, - задумчиво протянул гость, легонько постукивая кофейной ложечкой по блюдцу.
        Фарфор жалобно звенел, и Валентин Иванович недовольно поморщился.
        - Простите! - спохватился гость и положил ложечку. - Что вы можете сказать об этом Гореликове?
        - Я запросил его данные из учебной части, - сказал Валентин Иванович. - Скоро должны привезти.
        - Напрасно, - нахмурился гость. - Зачем привлекать к нему внимание?
        Валентин Иванович пожал плечами.
        - Это неизбежно. Юноша совершил грандиозное открытие. По меркам нашей науки, конечно. Я предложил ему сотрудничество на честных условиях.
        - А что он? - спросил гость.
        - Согласился, конечно. Для него это шанс, да ещё какой. Тут не только диплом и диссертация - эту тему можно разрабатывать всю жизнь!
        - Пожалуй, я поторопился, - признал гость. - А вы поступили очень разумно.
        - Не совсем, - ответил Валентин Иванович. - Мне пришлось изъять одну из находок. Вот.
        Он открыл ящик и положил на стол документ.
        Гость поднял брови.
        - Что это?
        - Это секретное предписание Ганзейского торгового союза некоему Ульриху Бергману. Видимо, представителю Ганзы в Пиллау. Помимо прочего, в письме говорится о медальоне. Но это я прочитал только что. Как видите, на бумаге стоит печать секретной службы Ганзейского союза.
        - Вижу, - кивнул гость.
        - Поэтому мне пришлось незаметно изъять документ и увезти его с собой.
        - У меня масса вопросов, - подумав, сказал гость. - Первое - вас не заподозрят в краже документа?
        - Меня?
        Валентин Иванович поднял брови.
        - Нет. Кому такое может прийти в голову?
        - Хорошо. Расскажите - как экспедиция наткнулась на документ?
        Рассказ Валентина Ивановича затянулся на полчаса. Декан прервался только однажды - он вышел на кухню и принёс ещё кофе.
        - И снова этот Гореликов в гуще событий, - подытожил гость. - Какое впечатление сложилось у вас о нём?
        - Авантюрист, - не задумываясь, ответил Валентин Иванович. - Но очень умный и сообразительный. Кроме находок он умудрился влипнуть в историю с хищением янтаря.
        - Талантливый юноша! - рассмеялся гость.
        Затем снова стал серьёзным и спросил:
        - Как вы думаете - он может быть нам полезен?
        - Всё возможно, - ответил Валентин Иванович. - У парня хорошая хватка.
        - Тогда понаблюдайте за ним, - решил гость. - И не торопитесь. Вы ведь теперь будете его научным руководителем? Ну, вот! Посмотрим, на что он способен. Может быть, подкинем кое-какую информацию, только осторожно.
        Снова раздался звонок.
        Валентин Иванович вышел в коридор и вернулся через пять минут. В руках у него была картонная канцелярская папка, завязанная аккуратным бантиком. Валентин Иванович потянул тесёмку и открыл папку.
        - Вот, личное дело Гореликова.
        Он протянул папку гостю. Тот внимательно просмотрел документы.
        - Хм. Сирота. Воспитывался в детдоме. Волховский район. Это недалеко от Ленинграда, верно? Школьный аттестат. Неплохо, неплохо. Служба в автомобильной роте. В университет поступил сам, или по протекции?
        - Сам, - ответил Валентин Иванович. - Откуда у детдомовца протекция?
        - Ну, ладно. Посмотрим.
        Гость отложил папку, допил кофе и поднялся. Крепко пожал Валентину Ивановичу руку.
        - Мне пора. Очень рад, что вы вернулись с хорошими новостями.
        - Вадим Григорьевич, - напомнил гостю декан, - а как насчёт раскопок под Приморском? Выбьете разрешение?
        - Конечно, о чём разговор? Вы когда хотите приступить?
        - Чем скорее, тем лучше, - ответил Валентин Иванович.
        - Гореликова будете привлекать?
        - Безусловно.
        - Хорошо, разрешение будет. А вы, на всякий случай, продублируйте просьбу через своего бывшего сослуживца. Не надо привлекать лишнее внимание к нашей службе. Пока не надо.
        КОНЕЦ ПЕРВОЙ КНИГИ
        ОТ АВТОРА: СПАСИБО ЗА ВАШЕ ВНИМАНИЕ, ЛАЙКИ, НАГРАДЫ И КОММЕНТАРИИ! ВТОРАЯ КНИГА ЗДЕСЬ:270032