Бронзовый грифон Владислав Русанов
        Бронзовый грифон #1 Огромным задремавшим зверем разлеглась от моря до моря Империя. В ее столице, блистательной Аксамале, плетут интриги многочисленные шпионы и заговорщики, а с ними борются скромные служаки тайного сыска, символом которого является бронзовый грифон.
        В шикарном борделе «Роза Аксамалы» пересекаются линии судеб трех молодых людей, приехавших в столицу из разных уголков Империи: студента-астролога, гвардейского офицера и высокооплачиваемой проститутки. Пересекаются на один вечер и расходятся, с тем, чтобы со временем сплестись в сложный узор, фоном которому будут шпионские игры и мятежи, сражения и походы…
        Владислав Русанов
        Бронзовый грифон
        Часть первая
        Сон империи
        Глава 1
        Низкий, протяжный гул колокола ворвался сквозь растворенное по причине летней жары окно, прокатился по мрачной комнате, отразился от стен, заметался под сводчатым потолком.
        Мэтр Гольбрайн оторвал взгляд от исписанных листков бумаги, небрежно разбросанных по широкой столешнице, пошевелил усами, сморщил нос, будто вдохнул тухлятины. Нахмурился.
        За первым колокольным ударом последовал второй. Третий. И так до шести[В Сасандре светлое время суток разделяется на десять часов. Ночь - на три
«стражи».].
        Второй профессор - кривоплечий, щуплый мэтр Носельм, которого развеселые студенты звали Гусем или просто Носом, - побарабанил пальцами по столу. Хмыкнул. Сказал, позевывая:
        - Молодой человек, вы меня разочаровываете. Понятно, латонцы говорят: «Перед смертью не надышишься», но поимейте уважение к трем старым, больным ученым…
        - И в самом деле, фра Антоло, - поддержал коллегу декан мэтр Тригольм. - Двух часов более чем достаточно… Извольте сдать работу.
        Экзаменуемый нехотя поднялся, отложил абак и грифельную доску, исчерканную вдоль и поперек. Посыпал строчки, поблескивающие свежими чернилами, из мятой песочницы.
        - Мэтр Гольбрайн, - виновато проговорил студент. - Я бы хотел еще раз проверить правильность вычислений.
        - Нет уж, молодой человек, - въедливо произнес Гусь. - Порядок один для всех. Я не позволю тратить мое драгоценное время…

«Чтоб ты подавился своим языком, - подумал Антоло. - Можно подумать, тебя дома ждут. Если и ждут где-то, так в борделе на углу Прорезной и Портовой».
        Студент медленно, словно еще раз обдумывая возможные ошибки и неточности экзаменационной работы, подошел к профессорскому столу. Уважительно, но без подобострастия поклонился декану, передал ему в руки листок.
        Гольбрайн, покровительствующий молодому северянину, виновато развел руками. Мол, что поделаешь. Профессор хоть и слыл добрейшей души человеком по всему Императорскому аксамалианскому университету тонких наук, но скорее согласился бы искупаться у пирсов во время шторма, чем дал бы повод обвинить себя в проталкивании любимчиков к заветному ученому званию.
        - Вы позволите, коллега? - Он протянул руку к листку, но Гусь опередил его, схватив бумагу с жадностью ростовщика, получившего наконец-то плату по расписке.
        - Нуте-с, нуте-с… - забормотал профессор, едва не касаясь носом строчек и схем.
        Фра Антоло упрямо развернул широкие плечи. В любой толпе на улицах Аксамалы он выделялся светлыми волосами и коренастым телосложением. Уроженцы Табалы - провинции, прилегающей к Внутреннему морю, - всегда отличались силой и упрямством. Или даже наоборот - упрямством и силой. Молодой студент, закончивший последний курс подготовительного факультета[Подготовительный факультет (семь свободных искусств) состоит из двух уровней подготовки. На первом уровне изучают грамматику, риторику и логику. На втором - музыку, арифметику, геометрию (с основами географии) и астрономию (астрологию). ], не посрамил славных предков. Если вдруг что в голову втемяшится, то попробуй переубеди. А от желающих переубедить в университете отбоя не было. Это если не считать строгих профессоров. Потому Антоло и прослыл еще на младших курсах драчуном и беспутным малым. Приступив же к изучению музыки и получив право носить на поясе корд со строго установленной длиной клинка, табалец, сам того не заметив, стал душой компании таких же, как он сам, веселых школяров. Теперь уж с ним считались, и в драку по пустякам не лезли.
        - Молодой человек, молодой человек, - покачал головой Гусь. Он, в отличие от декана, помнившего имя каждого студента, предпочитал обращаться ко всем одинаково и безлико. - Не ожидал. Вы меня разочаровали, клянусь всеми светилами! Столь откровенный бред… На что вы потратили отведенное вам время?
        Студент, явно ожидавший подобной оценки от профессора, тем не менее набычился и твердо ответил:
        - Ошибки быть не может. Я пять раз перепроверил.
        - Пять раз? - Декан Тригольм всплеснул пухлыми ладошками. - К чему же такая скрупулезность? - Он повернулся к Носельму: - Вы позволите, коллега, взглянуть?
        - Извольте! - Гусь протянул ему бумагу, удерживая кончиками пальцев за уголок, словно ядовитого паука.
        Декан подвинулся ближе к бронзовому канделябру с пятью толстыми свечами, вытянул руки - как ни крути, а глаза с возрастом уже не те - и принялся читать.
        Мэтр Гольбрайн осторожно приблизился, как будто боялся помешать, и, пристроившись за плечом Тригольма, тоже углубился в расчеты студента.
        - Уж чего-чего, а этого задания вы могли ожидать… - продолжал разглагольствовать Носельм. - Даже того небогатого разума, что вмещается за вашими твердыми лбами, должно хватить, чтобы догадаться - каждого пятого попросят составить гороскоп на самого себя. А кто не способен на такую малость, как пошевелить мозгами, мог порасспросить старших студентов. Хотя куда там! Когда вы встречаетесь, у вас все мысли о вине, девках и кулачных боях… Не так ли, молодой человек?
        Антоло не удостоил его ответом, сохраняя непроницаемое выражение.
        Декан молча читал, шевеля губами. Гольбрайн хмурился и пожимал плечами. Потрескивали фитили свечей. Дрожало пламя, колеблемое легким сквозняком.
        Гусь, наградив студента убийственным взглядом, принялся раскладывать в аккуратные стопки работы прочих студентов.
        - Поразительно, фра Антоло, - произнес наконец декан. - Поразительно… Явных ошибок я не вижу… Однако же результат…
        Табалец переступил с ноги на ногу. Слегка развел руками - мол, что поделать.
        - Ваш асцендент[ Асцендент - восходящее созвездие в гороскопе рождения.
] - Ворон?
        Молчаливый наклон головы.
        - Тем более странно…
        Декан ткнул пальцем в листок, повернулся к Гольбрайну:
        - Обратите внимание, коллега, на положение Солнца по отношению к Ворону.
        - Если и есть неточность, то не более четверти градуса… - кивнул профессор. - Сигнификатор[Сигнификатором дома является планета, управляющая знаком, соответствующим по номеру этому дому. ] Ворона определен совершенно правильно - не придерешься.
        - А знак на купсиде[ Купсид - начало каждого дома. ]? - отрывисто бросил Носельм.
        - Спорно… Можно, конечно, перепроверить…
        - Рай-Шум, несомненно, не набрал полной скорости, - покачал головой Гольбрайн. - Но Солнце…
        - Что Солнце? - возмутился Гусь. - Малая Луна!
        - Вы, как всегда, преувеличиваете значение Малой Луны, коллега…
        - Особенно в четвертом и шестом доме? - язвительно осведомился щуплый профессор.
        - В шестом - несомненно, а вот в четвертом, пожалуй…
        - А вход Большой Луны в знак Орла?
        - Я думаю… - зашевелил усами Гольбрайн.
        - А я думаю, коллеги, - положил конец спору декан, - не стоит устраивать научные диспуты, когда следует оценить правильность выполнения работы. Фра Антоло!
        - Да, мэтр Тригольм.
        - Будьте любезны подождать нашего решения за дверью. Признаюсь, случай весьма запутанный… Нам нужно посоветоваться.
        Антоло поклонился и, развернувшись на пятках, стремительно покинул аудиторию. Больше всего ему хотелось напиться до бесчувствия, а еще лучше разбить кому-нибудь нос. Желательно профессору Гусю. Из-за глупых придирок выжившего из ума замухрышки торчать еще год на подготовительном факультете?! Позвольте не согласиться…
        Толпившиеся в полутемном коридоре студенты, ожидавшие оценок, со всех сторон бросились к товарищу:
        - Ну? Что? Как? Да рассказывай же!
        Табалец обвел взглядом друзей.
        Все тут. Никто не разбежался.
        Гибкий, подвижный каматиец Вензольо; увалень, больше похожий на ручного медведя, уроженец лесистого Барна, Емсиль; кривоногий длиннорукий Бохтан из Окраины, потомок бессчетных поколений всадников и пастухов; изнеженный и женственный аксамалианец Летгольм, удивительно ловко управляющийся с кордом хоть правой, хоть левой рукой; т’Гуран - родом из Вельсгундских холмов - он единственный из всей компании имел право на дворянскую приставку к имени.
        - Не молчи же! Гово’и! - Вензольо, как обычно, проглатывал звук «р». Вначале над ним смеялись, потом привыкли. Ну, что поделаешь? В Камате, славящейся лучшими в мире виноградниками и самым душистым табаком, все немного картавят.
        Антоло развел руками:
        - Честно?
        - А как еще? - прищурился, словно прицеливаясь из лука, Бохтан.
        - Если честно, то не знаю.
        - Как так? - опешил Емсиль.
        - Что ст’яслось-то?
        - Опять Гусю моча в голову ударила? - презрительно скривился Летгольм.
        - Моча? Да его башка битком набита отборным свинячим навозом! - Антоло взмахнул кулаком. - «Молодой человек, вы меня разочаровали! Столь откровенный бред…» - Сварливые интонации профессора удались табальцу столь похоже, что студенты взорвались громовым хохотом. Смеялись даже те, кто стоял в отдалении и слов Антоло слышать не мог.
        - Что ж ты написал такого? - удивился т’Гуран. - Или задание…
        - Да задание плевое! - Антоло оглянулся на дверь в аудиторию. - Составить гороскоп на самого себя. Подробный, по годам, на будущее…
        - И у меня то же было! - воскликнул Летгольм. - Подумаешь, сложность! Ерундовей не придумаешь!
        - А мне нужно было на декана гороскоп составить, - пробасил Емсиль. - То-то я струхнул… Он-то, небось, сам на себя едва ль не каждый месяц составляет.
        - Да погодите вы! - остановил друзей Бохтан. - Растрещались, как сороки! Антоло, что ты не так сделал? Что им не понравилось?
        - Да откуда мне знать, что им не понравилось? Я все по правилам делал. Все звезды в Вороне определил, влияние Солнца, Большой Луны, Малой, будь она неладна, ненавижу заразу! - Студенты сочувственно закивали - небесный путь Малой Луны и вправду отличался излишней прихотливостью, которая доставляла немало пренеприятных мгновений изучающим астрологию, а многим стоил седых волос. Прямо не светило небесное, а рыбацкая лодка, возвращающаяся в порт против ветра, - в один год она так идет, в другой эдак!
        - Дальше, дальше что? - теребил друга Бохтан. Он умел вцепляться насмерть - и в собеседника, и в бока необъезженного коня.
        - А дальше выходит такое, что ни в какие ворота не лезет! Будто не мой гороскоп!
        - Солнце в асценденте п’авильно вычислил? - встрял Вензьоло.
        - Я пять раз перепроверил! И Гольбрайн говорит - ошибка не больше четверти градуса…
        - А что значит - не твой гороскоп? - задумчиво проговорил т’Гуран. - Кто знает - твой, не твой?
        - Да понимаешь! - Антоло развел руками. - Если бы я на генерала какого-то составлял… Сила воли! Твердость характера! Решительность…
        Мэтр Носельм стукнул кулаком по столу. Удар получился слабый и жалкий, но профессор, тем не менее, скривился, словно от нестерпимой боли.
        - Это невозможно! Я вообще склоняюсь к мнению, что в наше время подобные личности перевелись! Вы только послушайте! - Он схватил бумажный листок и зачитал вслух, делая излишне драматические паузы, как плохой актер: - Средний рост. Самоуверенность. Желание властвовать…
        - Что тут удивительного? - пожал плечами Гольбрайн. - Желание, присущее девяти людям из десяти опрошенных.
        - Вы слушайте дальше! Сила воли и воля к победе! Твердость характера, умение рискнуть всем и победить!
        - Ну, право же, коллега! - улыбнулся декан. - Не приходит ли вам в голову, что речь идет об игре в кости или карты? Зачастую гороскопу допускают двоякое толкование…
        - А то и троякое, - заметил Гольбрайн, теребя нижнюю губу.
        - А это? Как вам понравилось? Честолюбив и добьется желаемого. Одержит три великие победы на поле брани. Двух королей низложит и одного возведет на престол.
        - Ну… - замялся мэтр Тригольм, а Гольбрайн только вздохнул.
        - Что, уважаемые коллеги, нечем крыть?
        - Оставьте ваш жаргон для портовых притонов, - с неожиданной злостью ответил мэтр Гольбрайн.
        - Вы, кажется, забываетесь! - Гусь принял позу записного фехтовальщика.
        - Ну, что вы мне сделаете? - насупился Гольбрайн и развернул плечи. Носельм хоть и был лет на десять моложе, невольно попятился - сложением его коллега-астролог ничуть не уступал лесорубу. - На дуэль вызовете?
        - Мэтр Тригольм, я попросил бы призвать к порядку…
        - Коллеги, не будем ссориться! - Декан примирительно воздел руки. - Случай действительно весьма запутанный. Но налицо желание фра Антоло перепроверить им же полученный результат…
        - Значит, сам чувствует, что глупость получилась! - горячо воскликнул Носельм. - Сила воли и воля к победе! Упрямство, как у итунийского быка, - в это я еще поверю! Но воля к победе…
        - Мэтр Тригольм, - вмешался Гольбрайн. - Я заявляю как человек, все зубы проевший на составлении гороскопов, ошибка если и есть, то столь мизерная, что не в состоянии повлиять на конечный результат. Я сам не понимаю, как такое может получиться, но ведь получилось! Поразительно, неправдоподобно, но, похоже, правда.
        - Да что вы такое говорите! Заступаетесь за богатенького хлыща! Чем прославился этот… Как его?
        - Фра Антоло.
        - Да, именно, Антоло! Чем он прославился за семь лет учебы? Пьянками? Поножовщинами? Походами по сомнительным домам?
        - Вы его там встречали? - усмехнулся Гольбрайн.
        - Вам не уязвить моего самолюбия! - Гусь вздернул подбородок. - Это общеизвестно! Провинциал, разбогатевший на торговле шерстью!
        - Положим, не он, а его отец… Или, пожалуй, дед, - глубокомысленно изрек декан. - А ведь и правда, как я об этом не подумал. Фра Антоло один из немногих студентов, ни разу не имевший задолженности по оплате учебы…
        - Это не дает ему права составлять фальшивый гороскоп, пропитанный пустым бахвальством и неуважением к более образованным и повидавшим жизнь людям!
        Гольбрайн покачал головой, но никак не прокомментировал последнее высказывание коллеги. Вместо него высказался декан:
        - Прошу запомнить, мэтр Носельм, что мне одинаково дороги все студенты - и уроженцы Аксамалы, и самые захудалые провинциалы. И поверьте мне, Табала - это еще цветочки по сравнению с Окраиной. Я готов учить хоть великана из Гронда или дроу из северных гор, если они покажут соответствующее прилежание и будут исправно вносить оплату за обучение.
        - Деньги, деньги, деньги… Как много они решают в наше время… - картинно прижал пальцы к вискам Носельм.
        - Да! Деньги! - отрезал Тригольм. Несмотря на пухлые щечки и объемистое,
«уютное» брюшко, он умел быть тверже лучшего клинка, когда возникала необходимость. - Прошу заметить, мэтр Носельм, ваше жалование ровно наполовину финансируется из этих денег и лишь наполовину - из императорской казны.
        - Мальчик всегда показывал отменное прилежание на лекциях и практических занятиях, - добавил Гольбрайн. - А его похождения после занятий… Это не наша забота, а городской стражи.
        - Такие, как он, порочат высокое имя Императорского аксамалианского университета!
        - Такие, как он, прославят его имя, если гороскоп оправдается хотя бы на треть.
        - Коллеги, коллеги! Хватит препираться! Нам надлежит принять решение по экзаменационной работе фра Антоло, а не предопределять его дальнейшую судьбу.
        - Тем паче что он сам ее определил! - Гусь брезгливо отбросил пергамент.
        - Пусть так. Прошу, тем не менее, высказываться. Мэтр Гольбрайн.
        Профессор вздохнул, подергал себя за нижнюю губу.
        - В целом я бы оценил работу на «хорошо». Наличие ряда незначительных неточностей, должен признаться, ухудшает впечатление от выполненной работы.
«Хорошо»!
        - Мэтр Носельм.
        - «Неудовлетворительно»! Эти, с позволения сказать, неточности способны так исказить истину… Мне думается, речь следует вести не о неточностях, а о грубейших ошибках, выдающих полнейшую несостоятельность экзаменуемого!
        - Спасибо, мэтр Носельм, - декан кивнул. - Ну, а теперь скажу я. Я доверяю вашему наметанному глазу, коллега… - Поклон мэтру Гольбрайну. - И охотно разделил бы ваш праведный гнев, коллега… - Поклон Носельму. - Увы, слишком часто в последнее время мы выпускаем студентов, не вполне соответствующих высоким требованиям, предъявляемым Империей Сасандры. Увы… Но в данном случае, мне кажется, выпустив фра Антоло, мы ничем не ущемим интересов державы. Мальчик показал себя прекрасным геометром и арифметиком… Да, низкий результат в музыке. Но, должен признаться, не каждому это дано - все в руках Триединого. Что же касается астрономии - даже сомнительный результат свидетельствует об определенных познаниях фра Антоло. Что, собственно, подтверждает и мэтр Гольбрайн. Думаю, его работу можно оценить на «удовлетворительно» и поздравить мальчика с окончанием подготовительного факультета. Будут еще возражения?
        Несколько мгновений мэтр Тригольм буравил профессоров пристальным взглядом.
        Гусь скорчил недовольную физиономию, но смолчал. Мэтр Гольбрайн, усмехнувшись в усы, прошел через аудиторию и широким жестом распахнул дверь, приглашая волнующихся в коридоре студентов.
        Фра Корзьело, владелец табачной лавки на углу площади Спасения, не скрывал того, что он полукровка.
        Да и попробуй скрой, когда кожа вдвое смуглее, чем у любого каматийца, как бы их ни дразнили в столице Сасандры «чернозадыми». Вот, кстати, особенность сознания толпы! Как бы имперские чиновники и жрецы ни превозносили равенство всех народностей, входящих в состав Империи, все равно то и дело вспыхивали драки между табальцами и гоблами, между барнцами и каматийцами. А уж если девушка вздумала выйти замуж за купца, приехавшего из заморской Айшасы, то обмазанные дегтем двери семье обеспечены в девяноста девяти случаях из ста.
        Правда, в той же Айшасе, откуда родом был отец фра Корзьело, смешанные браки тоже не приветствовались. Да что там не приветствовались! Попросту презирались. Но там, по мнению почтенного лавочника, по крайней мере, никто не лицемерил. Ни король, ни жречество, ни народ. Белокожий? Пожалуйста! Живи, но в особом квартале. Торгуй, но плати налога вдвое больше от темнокожего айшасиана. Не вздумай осквернять храмов своим присутствием, и похоронят тебя за городской стеной. А так - делай что хочешь. И никаких погромов.
        Уважаемый купец Джи-Деланн предпочел жить среди презираемых им белокожих ублюдков с севера. В богатой Мьеле, снаряжая корабли с каматийским вином на родину. К сожалению, пираты острова Халида превратили в пшик прибыльное дело айшасианского купца, а прокатившаяся по южным областям Каматы тридцать семь лет тому назад бубонная чума извела едва ли не под корень его многочисленную семью. Выживший по странной случайности Корзьело по стопам отца решил не идти. Хотел вернуться на родину, продав остатки вина со складов и виллу под Мьелой, содержать которую все равно не мог. Но заглянувший однажды вечерком южный гость - правоверного айшасиана всегда можно узнать по белому бурнусу и расшитой сложным орнаментом шапочке - сделал юноше предложение, от которого трудно было отказаться. Оказывается, далекая и незнакомая родина не забыла его. Готова помочь, принять и простить слишком светлый цвет его кожи. Но не сразу, а в обмен на несколько деликатных поручений. Нет-нет, ни о каком шпионаже речь не идет! Просто богатое купечество Айшасы желает узнавать о росте цен на зерно во внутренних областях Сасандры заранее,
а не после того, как продали свои запасы по дешевке перекупщикам. Или о неурожае на Каматианских виноградниках… Или о лесных пожарах, прокатившихся по Барну и затронувших странным образом делянки с самыми ценными породами. Или… Да мало ли что?! Любой набег кентавров на пределы Окраины может повлиять на поставки итунийского хмеля. Взамен айшасианский купец предложил небольшой мешочек с серебром - для начала.
        Корзьело подумал и согласился. Работенка не обременительная.
        Вначале он был просто связным. Сидел себе в табачной лавке, скучая и от нечего делать убивая жирных и злых мух. Принимал послания от незнакомых людей, сказавших определенное слово, и передавал морякам из Айшасы. Денег, исправно присылаемых с родины отца, хватало на безбедную жизнь, и торговлю он вел частично для прикрытия, частично - чтобы не умереть со скуки. Лет через десять табачник стал чувствовать себя в вопросах торговли как рыба в воде. Обзавелся собственными связными, подкупил пару-тройку чиновников из магистрата Мьелы. А вскоре пришло понимание того, что торговля и политика - две стороны одной медали. Как нельзя сказать, что для дерева важнее: листья или корни, - лиши его тех или других, и могучий ствол зачахнет, так и вопросы выгоды и барыша тесно сплелись с властью и государством.
        И тогда в его лавке вновь появился айшасиан в бурнусе и шапочке. Годы добавили морщин на его щеках и седины в прежде черные, как смоль, волосы. Новый мешочек (на сей раз с золотом) позволил Корзьело перебраться в столицу Империи - блистательную Аксамалу. Менять прикрытие он не стал - побаловаться табачком аксамалианцы любили и знали толк в трубочном зелье. Да и он со временем стал великолепно разбираться в сортах и отсортиях, в тонкостях аромата и степенях крепости.
        Досуг почтенный табачник скрашивал разведением голубей, которых ему привозили за баснословную цену аж из-за тридевяти земель. Соседи считали его чудаком, но тугая мошна зачастую понуждает окружающих закрывать глаза на многие странности. Никто не знал, что его голуби доставляют послания тому самому седому айшасиану, продолжавшему коротать дни в Мьеле.
        Корзьело получал целую кучу сведений об урожаях и неурожаях, лесных пожарах и набегах кочевников. Но самые важные сообщения табачник получал от агента, обосновавшегося в императорском дворце. Его имя, титул, придворная должность оставались для табачника загадкой. И что с того? Меньше знаешь - крепче спишь. Полукровка не мог предполагать - молод его поставщик новостей или стар, потому что никогда не видел его лица.
        Для шпионской сети Айшасы агент назвался Министром, хотя Корзьело прекрасно понимал, что столь высокий чиновник мараться продажей секретов не станет. Скорее всего - старший писарь или архивариус. Ну и что же?
        Зато как осведомитель Министр не знал себе равных. Например, он предупредил султана Айшасы о готовящемся ударе флота Сасандры по пиратским гнездам острова Халида. Дело-то благое, но победа над морскими разбойниками могла несказанно усилить военную славу адмиралов Империи, а захваченные корабли поставили бы эскадры сасандрийцев вне конкуренции. Но, как говорили в древности, кто предупрежден, тот вооружен. Появление вблизи Халида мощной эскадры боевых дромонов под звездно-полосатым флагом Айшасы спутало все карты Сасандры. Конечно, пиратов потрепали, но не больше того. Или вспомнить случай с королевской династией Вельсгундии. Ну, не оставил тамошний король законных наследников, и занять престол, как водится, набежала целая толпа желающих. Все ожидали победы молодого князя т’Оборка, не единожды в открытую высказывавшегося за дружбу с Сасандрой. Очень опасная привязанность. Того и гляди, Вельсгундия попросилась бы под крылышко Империи. Но тогда в анклав превращалась Дорландия с ее независимым и решительным государем. Корзьело не знал, насколько споро подсуетились айшасианы и была ли вообще в том их
заслуга, но т’Оборк по глупой случайности погиб на охоте - сломался держак рогатины, а медведи таких оплошностей не прощают. Корону надел князь т’Раан, сильно недолюбливающий Империю и имперцев. Говорят, в молодости даже поддерживал восстание дроу в горах Тумана. Но, как бы то ни было, о проимперской политике Вельсгундия забыла на долгие годы.
        Живя в Сасандре, фра Корзьело не любил Империю. А потому немало гордился каждым пинком, каждым ударом, ослабляющим ее мощь…
        Табачник натянул на лысеющую голову суконный пелеус[ Пелеус - головной убор из фетра, плотно прилегающий к вискам. ], с благодарностью кивнул экономке фрите Дорьяне - румяной и круглой, как сдобный колобок, старушке, - накинувшей ему на плечи плащ, обшитый дорогим бобровым мехом. Покряхтев больше для вида - несмотря на пять десятков прожитых лет, фра Корзьело не ощущал в себе ни единого, известного лекарям недомогания, - вытащил заветную сумку. Сегодня предстояла очередная встреча с Министром. Впрочем, не встреча. Просто обмен записками.
        Выйдя на улицу, фра Корзьело невольно поежился, хотя ласковое весеннее солнце щедро дарило земле свое тепло.
        Столько народа! Настоящее столпотворение. И чего это им не сидится дома?
        Ах да! Как же он мог забыть? Сегодня канун величайшего праздника Сасандры - День тезоименитства матушки горячо любимого императора! Табачник едва не сплюнул. Что за чушь! Неужели вся эта ликующая толпа искренне радуется за какую-то противную старуху, окочурившуюся около пятидесяти лет назад, кстати, еще до восшествия нынешнего императора на престол? Какое им дело до императорской семьи? Какое ему дело до народа? Вон до того зеленщика, спешащего с тележкой прочь от рыночной площади, - клепсидра, установленная на вычурной гранитной башне в самой середине площади Спасения, уже давно пробила шесть часов дня. Или до стражников, раздвигающих кучку простолюдинов начищенными до блеска нагрудниками… Да нет! До стражников как раз императору дело есть. Ибо не будет армии, сыска, городской стражи - не будет и Сасандры.
        Втянув голову в плечи, фра Корзьело быстро засеменил по краю площади, стараясь не смешиваться с гудящей, словно пчелиный рой, толпой. Излишнее скопление людей его всегда раздражало. Все эти кривляющиеся лица, оскал, который они именуют улыбками, крики, мелькание разноцветных одежд. То ли дело в Айшасе! Каждой касте предписан свой покрой - от бурнусов у знати, жрецов и воинов до набедренных повязок земледельцев и ремесленников. Но кроме всего прочего, положение в обществе подтверждается цветом одеяния - чем светлее, тем большего уважения достоин человек.
        А толпа тем временем прибывала. Еще бы! Вскоре на всех семи площадях Аксамалы начнутся гуляния - музыка, танцы, бесплатное вино (да не какое-нибудь там, а лучшее каматийское!), а в сумерках жителей столицы и приезжих ожидала грандиозная иллюминация, для проведения которой еще декаду назад приехали лучшие мастера из Фалессы. Веселье продлится до утра, а завтра, с рассветом, согласно указу императора, всем добропорядочным гражданам следует почтить родителей - как ныне живущих, так и давно умерших.
        Простой люд и знать Империи с радостью воспринимала чудачества повелителя, да продлятся его лета на два века! Почтить так почтить. Что ж тут такого? Тем более завтра. А сегодня можно вволю отвести душу: орать скабрезные куплеты у храмов и перед самым носом неспешно прогуливающихся жрецов, напиваться до бесчувствия и угощать стражников, приставать к девицам и дамам, весело отвечающим на самые непристойные заигрывания, - и никто не задержит, не упрячет до утра в
«холодную». Все что угодно! Лишь бы без кровопролития и мордобоя - этот вид развлечений император запретил строго-настрого. Потому-то и стражи на улицах так много. И в доспехах, с обтянутыми войлоком дубинками, и переодетой, так и стреляющей глазами по сторонам.
        Медленно и степенно, вызывая невольное любопытство и шепоток за спиной, прошли три великана из Гронда. Большая редкость! Обычно купцы с далекого севера крайне нелюдимы - кому понравится, когда каждый ребенок в тебя тычет пальцем, пуская от восторга пузыри? Они привозили мамонтовые бивни, рыбью кость, меха белых медведей и песцов, а обратно везли пшеницу, вино, мед, воск и льняные ткани. В Аксамале предпочитали носа из гостиниц не показывать (а всего-то и было две таких, оборудованных кроватями, способными выдержать тяжесть великанских тел), поручая дела по продаже и закупке товаров местным оборотистым делягам. Но нынче не удержались, вышли поглазеть на праздник. Ростом каждый из жителей Гронда в полтора раза превосходил самого высокого аксамалианца, а потому выделялись они, как кони в отаре овец. Широченные плечи, светлые, почти белые волосы, собранные в длинные пучки на макушке, скалящиеся пасти белых медведей на правом плече у каждого - шкуры огромных хищников служили великанам плащами, и расставаться с предметом немалой гордости они не желали даже в разгар знойного месяца Лебедя[В Сасандре
принят солнечный календарь: 10 месяцев по 32 дня. Длительность месяца соответствует периоду нахождения Солнца в каком-либо из зодиакальных созвездий. Соответственно месяцы несут имена этих созвездий - Бык, Лебедь, Кот, Овца, Ворон, Кит, Филин, Козел, Конь, Медведь. Начало нового года приходится на летнее солнцестояние.].
        Размеренно отбивая такт сандалиями, пробежали носильщики с богатым паланкином на плечах. Судя по позолоченным выкрутасам на дверке, весьма высокопоставленный чиновник. Не меньше судьи городского магистрата. Вот бедолага! И в праздник ему покоя нет…
        У подножия Клепсидральной башни уже сооружали добрый десяток помостов. То-то порадуют обывателя жонглеры и акробаты, фокусники и канатоходцы.
        Где-то вдалеке мелькнули разноцветные панталоны фалессианцев. Что за богомерзкий обычай? Одну штанину жители узкого и длинного полуострова, далеко выдающегося в океан Бурь, шили из полотна алого, вишневого или земляничного цветов, а вторую делали лазоревой, васильковой или темно-синей, под стать океанской волне. От этого казалось, будто одна нога охвачена воспалением и полыхает нестерпимым жаром, а вторая, к вящему горю владельца, давно омертвела и вот-вот пойдет трупными пятнами. Фра Корзьело снова хотел сплюнуть, но удержался. Только пальцы сложил особым знаком, охраняющим от демонов.
        Заглядевшись на разноцветных франтов, табачник зазевался и едва не врезался в толпу зверообразных барнцев в телогрейках мехом наружу и косматых шапках. Наверняка купцы, нажившие состояния на поставках древесины. Леса Барна славились многими ценными породами, а в особенности черным орехом, тонущим в воде; серебристым буком, дающим ни с чем не сравнимого рисунка шпон; горной лиственницей, веками не гниющей даже в болотах южной Тельбии. Корзьело охнул, дернулся и запнулся ногой о ногу. Едва не упал. Сильная рука одного из бородачей поддержала его под локоть.
        - Осторожнее, фра…
        - О, благодарю вас, почтенные! - раскланялся лавочник и, дождавшись, когда барнцы отойдут на достаточное расстояние, прошипел: - Чтоб ваши кишки вытекли кровавым поносом…
        И в этот миг он ударился плечом в грудь молодого человека в алом с золотом, под цвет сасандрийского знамени, камзоле с серебристым бантом лейтенанта на левом плече. Гвардия!
        От неожиданности лейтенант крякнул и отшатнулся, потирая ушибленную грудь.
        - Куда прешь, чернозадый! - воскликнул его широкоплечий спутник в тех же цветах и с таким же точно бантом.

«Вот и допросился!» - тоскливо подумал Корзьело. Пискнул что-то невразумительное и припустил по улице едва ли не бегом. С гвардейцев станется и бока намять неудачнику, невзирая на строжайший запрет потасовок. А для стражников, если они сочтут нужным вмешаться, решающим доводом в пользу военных может оказаться именно оливковая кожа пострадавшего. Не только не задержат дебоширов, но и почтенному лавочнику могут под зад наподдать.
        Офицеры проводили его взглядами. Переглянулись.
        Ушибленный лейтенант взмахнул кулаком:
        - Чтоб какой-то полукровка!..
        - И за кого кровь проливать приходится! - с жаром воскликнул его приятель - худощавый, гибкий, как виноградная лоза, несомненно, приехавший в столицу с юга.
        - Шпаки! - пробасил широкоплечий. - Эх, когда б не праздник… Догнать и нарубить, как копченый окорок! В тонкие ломтики!
        - Да бросьте вы! - попытался образумить товарищей офицер чуть постарше возрастом и, очевидно, в силу этого более рассудительный. - Нашли с кем связаться. Полукровка да вдобавок - старик.
        - Тем более! Спускать обиды полукровкам! - Пострадавший гвардеец картинно бросил руку на эфес меча. Его черные, подкрученные по последней моде усики воинственно топорщились.
        - Да знаю я его, Кир, - возразил старший. - Табачник это. Его лавка неподалеку. Очень недурственный табачок, между прочим…
        - Это не оправдание, Лен! - гудел широкоплечий. - Если гвардейский офицер будет спускать обиды каждому лавочнику…
        - Но не мечом же!
        - Конечно, не мечом! - кивнул черноусый. - Не годится честную сталь о лавочника марать. Подкараулить и в сортир макнуть как следует!
        Молодые офицеры с готовностью заржали.
        Широкоплечий размашисто хлопнул Кира по спине:
        - Ты, как всегда, прав, господин лейтенант т’Кирсьен делла Тарн. Подождем окончания праздника.
        - Тем более наши банты так и просятся, чтоб их обмыли! - поддержал его порывистый южанин.
        - Если не обмыть, то, говорят, серебрение облезть может! - согласился Лен.
        - Так кто нам помешает?! - подбоченился т’Кирсьен. - Уж не табачник-полукровка, я думаю! Господа гвардейцы! В трактир! Шагом марш!
        - В «Подкову удачи»? - козликом подскочил на месте худощавый.
        - Полегче, Фальо! Не как в прошлый раз, - подмигнул товарищам т’Кирсьен.
        - Это когда он облевал всю лестницу в казарме? - хохотнул широкоплечий.
        - Именно! Поэтому, господа офицеры, без излишнего фанатизма!
        - Ой, да подумаешь… - обиженно протянул Фальо.
        - О тебе же пекусь! - Черноусый легонько подтолкнул его локтем в бок. - После
«Подковы» нас ждет «Роза Аксамалы»!
        - Ух ты! - Лен расплылся в улыбке предвкушения. - Это же…
        - Именно! Лучшие девочки столицы Сасандры! И в их числе блистательная Флана! Дорого, конечно, но офицерами становятся один раз в жизни! - Т’Кирсьен поправил перевязь с узким кавалерийским мечом.
        - Ура! Ура гвардии! - заорал широкоплечий.
        - Ура его императорскому величеству! - бросая косой взгляд на остановившийся неподалеку патруль городской стражи, выкрикнул Лен.
        - Ура!!! - грянули гвардейцы в четыре молодые луженые глотки и, обнявши друг друга за плечи, направились к Банковской улице, навстречу позолоченным подковкам столь любимого военными Аксамалы - и в особенности конными гвардейцами - трактира.
        Глава 2
        Только на углу Портовой и Прорезной фра Корзьело немного успокоился, усмирил бешено колотящееся сердце и смог подумать о случившемся без гнева.
        Тоже мне офицеры! Соплячье, вчера нацепившее банты, а гонору, как у прославленных ветеранов. Ни чести, ни совести, ни уважения к сединам. Как подобным людям можно доверять командование? А с другой стороны, пускай командуют. Чем больше в армию приходит такого пополнения (да не просто в армию, а в гвардию!), тем слабее становится Империя. Солдаты, не умеющие воевать, чиновники, не умеющие управлять, жрецы, по уши погрязшие в грехах…
        А потом наступит один прекрасный миг, когда Сасандра рухнет, словно великан, водруженный на худые и костлявые ноги дроу. Айшасе не придется даже прикладывать значительных усилий - приходи и бери величайшую Империю голыми руками. Ну, разве что качнуть несколько раз, дабы скорее свалилось то, что еще будет держаться.
        И никакой войны. Сасандрийцы будут продавать друг друга и страну целиком по дешевке, не торгуясь, радуясь брошенной в пыль черствой горбушке.
        А все силами скромных и неприметных людей. Таких как он, фра Корзьело, табачник и полукровка.
        И конечно, благодаря золоту Айшасы.
        Никто не докладывал фра Корзьело, сколько переправляется золота и серебра через Ласковое море, но он мог себе это представить хотя бы приблизительно.
        Нет, Сасандру победит не оружие.
        И тогда наступит время торжества. Его время, табачника Корзьело. Он отомстит за унижения, за оскорбления, за гордость, заткнутую… Ну, не стоит говорить, куда именно.
        Табачник свернул на Прорезную, стараясь держаться подальше от дешевых шлюх, высовывающихся из окон и осыпающих прохожих градом предложений одно непристойнее другого.
        Как можно посещать столь низкопробные заведения?
        Вот «Роза Аксамалы» - совсем другое дело. Опрятно, уютно, да и девочки как на подбор - хорошенькие и, что самое главное, нет ни одной старше двадцати пяти.
        А вот, кстати, и «Роза Аксамалы».
        Скучающий у входа охранник - могучие руки скрещены на груди, кожаная жилетка натянута на широченные плечи, словно парус на ветру, - кивнул Корзьело как старому знакомому, услужливо отворил украшенную резьбой дверь.
        Широкий зал, занимавший почти весь первый этаж, освещался восемью масляными лампами, новомодными, со стеклянными колпаками. В воздухе витал аромат дорогого табака - уж в этом-то Корзьело разбирался не понаслышке - и пряностей. За четырьмя столами, способными принять одновременно человек двадцать, сидело всего два посетителя. Один из них - щуплый носатый мужчина средних лет - сосредоточенно рассматривал гравировку на посеребренном кубке. Он не выглядел как постоянный гость «Розы Аксамалы». Слишком уж невзрачная одежда и потрепанный вид. Но судить о толщине кошелька покупателя по его одежде Корзьело отвык уже давно. Многие богачи имперской столицы выглядели под стать ремесленнику средней руки, а за показной роскошью некоторых дворян из провинции крылась полная неплатежеспособность. Второй мужчина, крепкого сложения, одноглазый, очевидно, бывший военный, позевывая, курил трубку. Табачника он удостоил быстрого взгляда, а потом отвернулся к стене. Причем сделал это настолько напоказ, что Корзьело вновь захотелось ускорить падение Сасандры.
        По широкой лестнице, ведущей на второй этаж, уже спускалась пышногрудая красавица. Пухлые яркие губы, тщательно подведенные глаза, волосы черные, как вороново крыло, глубокий вырез бархатного темно-бордового платья. Лишь самую капельку ее внешность портил крупный нос с горбинкой.
        - Фра Корзьело, - проговорила она грудным голосом, прислушиваясь к седьмому удару колокола с Клепсидральной башни, - ваша точность не устает поражать меня!
        - Это ваша красота не устает поражать меня, фрита Эстелла, - церемонно отозвался табачник. - Что же до точности, то… Как вам сказать? Жизнь коротка, и чтобы успеть выполнить все, что задумал, следует научиться не терять времени попусту.
        Хозяйка борделя понимающе улыбнулась. Тот, кто посчитал бы ее раскрашенной пустышкой, здорово просчитался бы. Вдобавок к привлекательности, природа наградила ее цепким, живым умом и хваткой прирожденного дельца. Иначе она не стала бы тем, кем стала к тридцати с небольшим годам.
        - Не хотите ли вина? У нас есть бочонок из-под самой Мьелы. Только для постоянных посетителей.
        - О, фрита Эстелла, с удовольствием пригублю настоящего мьельского вина, но после, - поклонился лавочник.
        - Как вам будет угодно, фра Корзьело. В таком случае, можете подняться наверх. Флана уже ждет вас.
        Хозяйка посторонилась, пропуская табачника на лестницу.
        В маленькой комнате горела всего одна свеча.
        Преодолевая удивительную в его возрасте робость, Корзьело переступил порог.
        Флана стояла посреди комнаты. Зеленые глаза и надменно опущенные уголки рта. Если красота хозяйки была подобна зрелому плоду, то, без сомнения, лучшая девочка «Розы Аксамалы» напоминала едва распустившийся цветок. Огненно-рыжие волосы уложены в высокую прическу. Талия стянута шнурованным кожаным корсетом, который оставлял открытыми грудь и треугольник волос внизу живота. Изящная рука поигрывала ременной плетью-шестихвосткой.
        - На колени, раб! - не терпящим возражения тоном приказала она.
        - Да, госпожа! - Корзьело рухнул на колени, словно его ударили по ногам, подобострастно закатил глаза. - Слушаюсь, госпожа!
        - Похоже, ты сегодня здорово провинился? - Флана приблизилась к гостю, замахнулась плеткой.
        Лавочник невольно зажмурился и тут же получил пощечину.
        - В глаза смотреть, несчастный!
        - Да, госпожа!
        - Я не слышала ответа!
        - Я провинился, госпожа. Я очень сильно провинился!
        - Наверное, ты хочешь, чтобы тебя наказали?
        - Да, госпожа! Накажите меня! Накажите!
        Корзьело торопливо сбросил плащ.
        Нога в черном кавалерийском сапоге уперлась ему в плечо.
        - Маленький негодяй! Ты за все поплатишься!
        - Накажите меня, госпожа, накажите… - ныл Корзьело, пытаясь обслюнявить сапог.
        Флана сильно толкнула его. Лавочник завалился навзничь.
        - Да! - Женщина нависла над ним. - Ты заслуживаешь хорошей трепки… И ты ее получишь!
        Легкие, скользящие удары плети обрушились на плечи и голову табачника.
        - Вот тебе, мерзавец! Вот тебе, негодяй!
        - О, госпожа… - тихонько кряхтел Корзьело. - Вы так добры, госпожа…
        - Негодяй, мерзавец! Ты даже не достоин называться человеком! На четвереньки, животное!
        Лавочник с готовностью исполнил приказ.
        Быстрым движением Флана оседлала его, не надавливая, впрочем, слишком на хребет пожилого человека.
        - Упрямый осел! Тебе мало обычной порки? Вези меня, осел!
        Кряхтя и постанывая - все-таки годы берут свое, - фра Корзьело пополз по кругу, старательно объезжая пуфик, плащ, валяющийся бесформенной грудой, и оброненную едва ли не сразу сумку.
        - Быстрее, животное, или в следующий раз я надену шпоры!
        - Да, госпожа, да! - выдыхал табачник на каждый шаг.
        - Или ускорить тебя плеткой?
        В подтверждение ее слов шестихвостка хлестнула по ягодицам Корзьело, обтянутым дорогим сукном.
        - О госпожа!
        - То-то же! - грозно проговорила Флана, поглядывая тем временем на зашторенное окно. Праздник как-никак, а тут приходится валандаться с этим старым похотливым козлом. И еще один извращенец только что ушел. Мерзкие старикашки! Они и возбудиться уже не способны, как настоящие мужчины. Возись тут с ними… Да еще нужно следить, чтоб удар не хватил в разгар любовных утех. Заведение госпожи Эстеллы гордится своей репутацией. И платят тут не в пример лучше, чем в дешевых борделях в припортовых кварталах. Отложить бы еще монет двадцать, уехать подальше, где тебя никто не знает, да хоть бы и в ту же Верну…
        - Ты, кажется, решил отдохнуть? Скачи, мой верный конь! - Плеть вновь хлестнула Корзьело по ягодицам.
        Табачник взбрыкнул, подобно самому настоящему боевому скакуну, но тут руки его подломились и он рухнул носом в ковер.
        Флана стремительно нагнулась - живой ли?
        Старый развратник дышал. Тяжело, с хрипами и присвистом, но дышал.
        - С загнанными лошадьми знаешь, что делают? - проговорила она, хищно улыбаясь.
        Корзьело ойкнул и вскочил. Довольно резво для его возраста.
        - Прошу простить меня, госпожа!
        - Простить? Ах, вот ты как заговорил? Уж не думаешь ли ты, что просьбы помогут тебе избежать справедливого наказания?
        - Нет, госпожа…
        - Что - «нет»?
        - Не думаю, госпожа! Готов искупить вину…
        - Ах, готов? Тогда долой штаны и на кровать!
        Фра Корзьело поспешно повиновался. Трясущимися руками сбросил панталоны и лег ничком на широкое ложе.
        Плеть ударила по дряблым ягодицам. Раз, другой, третий…
        Ремни скользили, не причиняя особого вреда. Оставляли красные полоски и только.
        Табачник корчился и постанывал.
        - Грязное животное! Ты дорого заплатишь! - приговаривала Флана.

«Не меньше пяти полновесных золотых монет, - думала она при этом. - Сколько же фрита Эстелла отдаст мне? Две или одну?»
        - Ну что, довольно с тебя, раб? - прошипела «госпожа» прямо в заросшее седыми волосами ухо лавочника.
        - О да, госпожа! - Корзьело перевернулся на спину.
        - Почему-то мне кажется, что стоит продолжить… - задумчиво проговорила Флана. Тот, первый, возбудился после порки гораздо больше. Даже удивительно как-то…
        - Хватит… - хрипло проговорил табачник. Он и в самом деле не испытывал ни малейшего удовольствия. Если бы не гнусная фантазия Министра, назначающего встречу за встречей в самых дорогих борделях и требующего неукоснительного соблюдения определенных им правил, Корзьело никогда в жизни не позволил бы какой-то девке хлестать его плетью, унижать, оскорблять… С каким бы наслаждением он сам избил бы ее, связал, так, что веревки врезались бы в кожу и плоть, колол бы иглами эту вызывающе обнаженную грудь, кусал бы… Ничего, паршивая шлюха еще узнает, как страшна бывает месть потомка истинного айшасиана! Эти наглые зеленые глаза еще прольют слезы, эти губы будут умолять о пощаде. Как она будет кричать, извиваться под его ударами, как вспухнут рубцы на ее белой коже! До крови, до полусмерти! Она так просто не отделается…
        - Ого! - удивленно проговорила Флана. - Кажется, я ошиблась… Продолжать не стоит. Ты полностью готов, раб.
        Она оперлась правым коленом о покрывало из медово-желтой шкуры саблезуба. Медленно перекинула вторую ногу через фра Корзьело. Плеть упала в изголовье кровати.
        - Не двигайся, я все сделаю сама…
        Табачник оскалился и закрыл глаза.
        Охранник как бы нехотя оторвался от насиженного места под самой вывеской «Розы Аксамалы», подозрительно оглядел шумную компанию.
        - Ты что, не узнал нас, Ансельм? - подбоченился Вензольо.
        Здоровяк пожал плечами.
        - То-то и оно, что узнал! - захохотал Летгольм, поправляя щегольскую беретку. - Да не переживай, Ансельм! Мы сегодня при деньгах!
        - Да ну? - пробасил охранник.
        - Не ве’ишь? - воскликнул каматиец. - А з’я! Антоло гуляет!
        Он хлопнул по плечу табальца.
        - Что так?
        - Да не чаял уж экзамен пройти! - развел руками Антоло. - Гусь из меня всю кровушку выпил. Хуже мары[ Мара - возможно, неупокоенный мертвец, возможно, призрак. Согласно легендам, встреча с марой приводит к преждевременной смерти.
]!
        - Мара не пьет кровь, - задумчиво проговорил Ансельм.
        - Ну, не мара, так бруха[ Бруха - род вампиров. ]! - вмешался т’Гуран. - Не все ли равно?
        - О! Б’уха - ст’ашное чудовище! - Вензольо сделал знак, отгоняющий нечисть.
        - Бруха пьет, - согласился вышибала.
        - Мы тут будем упырей обсуждать или как? - наигранно зевнул Бохтан.
        - Да не бойся, Ансельм! - Антоло вытащил из-за пазухи замшевый мешочек, встряхнул им перед носом охранника. - Деньги - вот они! Конечно, попотеть пришлось, пока уговорил фра Борайна, - он даже передернулся, упомянув имя несговорчивого банкира, - выдать мне их. Отец-де не велел… А я ему - понимаешь, дружище Борайн, астрологию с первого раза не каждый сдаст!
        - А он? - приподнял бровь Ансельм.
        - Да какая разница? - Летгольм притопнул ногой. - Ты собираешься нас пускать?
        - Или мы еще куда направимся… - пробурчал Емсиль.
        - Вот именно! - кивнул Антоло. - Нам, знаешь, все равно, где денежки потратить. Да! Я же должен целых пять серебряных скудо фрите Эстелле. Вот и случай отдать долг!
        - Нам неприятности ни к чему. - Охранник все же не спешил отойти с дороги.
        - Да какие неп’иятности! - Каматиец скорчил непонимающее лицо. - Мы ж как овечки!
        - Похоже, нас в «Корзинке счастья» заждались, - развернулся Емсиль.
        - Мы будем тише воды ниже травы! - заверил вышибалу Антоло. Вытряхнул из кошелька несколько монет. Выбрал самую мелкую из серебряных - итунийской чеканки. - На! Это тебе!
        Ансельм хмыкнул, недовольно скривился, но деньги взял.
        - Глядите у меня! Знаю я вашего брата…
        - Мой брат, - веско проговорил Летгольм, - с отличием закончил Императорский аксамалианский университет тонких наук! Он весьма уважаемый адвокат. Кстати, если тебе вдруг понадобится его помощь, не стесняйся - подходи прямо ко мне.
        Охранник покачал головой. Подвел итог:
        - Болтуны.
        Но подвинулся, позволяя пройти.
        - Только без ваших шуточек школярских.
        Пропуская друзей вперед, Антоло примирительно проговорил:
        - Или мы не знаем, Ансельм, какой сегодня праздник? Вот увидишь - все будет хорошо.
        Усевшись за столом, студенты принялись озираться в поисках прислуги.
        Из замеченных Корзьело посетителей остался лишь один - одноглазый вояка. Он по-прежнему сидел в гордом одиночестве, посасывая трубку. Молодых людей он удостоил столь же мимолетного взгляда, что и табачника.
        - Ну что, вина для начала? - Вензольо расстегнул верхнюю пуговицу камзола. - Что-то го’ло пылью забилось…
        - Еще бы! - рассмеялся Антоло. - Столько лет грызть гранит науки!
        Каматиец нахмурился на мгновение. Астрологию он сдал лишь с третьего раза. Да и на курсе геометрии просидел лишний год.
        - Эй, хозяева! - Летгольм постучал ножнами корда по столу. - Где вы?
        - Не шуми! - одернул его Емсиль. - Надо будет - подойдут.
        - Что значит - «надо будет»! Мне уже надо!
        - Что, не терпится? - оскалился Бохтан.
        Пока Летгольм придумывал самый убийственный ответ, на лестнице появилась хозяйка борделя.
        - Что за шум, молодые господа? Чего желаете?
        - Для начала вернуть долг, фрита Эстелла! - поднялся табалец. - Вот - все до последнего скудо.
        - А, это вы, фра Антоло? - Эстелла подошла к столу, приняла из рук студента монеты, придирчиво их осмотрела. - Что ж, я рада, что даже молодежь держит слово. Воистину благословенные времена.
        Если бы кто-нибудь в это мгновение взглянул на одноглазого, то по его гримасе сразу догадался бы, что он придерживается совсем другого мнения насчет времен.
        - Молодые господа желают вина, как я поняла? - продолжила Эстелла.
        - Конечно! - воскликнул Вензольо.
        - Хорошо бы пива, - не поднимая глаз от столешницы, проговорил Емсиль.
        Студенты захохотали. Ну, лесной житель, дикий человек - что с него возьмешь?
        - Вино! - решительно возразил Антоло. - Сегодня только вино! Чего ты насупился? Я угощаю!
        - Молодой господин окончил факультет? - догадалась хозяйка.
        - Мы все окончили! Пусть теперь арифметика и геометрия отдохнут от нас! - Антоло взмахнул рукой, словно выступал перед профессорами.
        - А также логика и риторика! - добавил Летгольм.
        - И астрология с музыкой! - это уже Емсиль.
        - И г’амматика!
        - Пускай катятся ко всем ледяным демонам Севера! - Антоло прихлопнул ладонью по столу. - Пусть провалятся эти никому не нужные науки на дно океана Бурь! Теперь каждый выберет себе науку по душе и сердцу! Я, например, буду изучать богословие.
        - А я - медицину, - тихо, но твердо высказался Емсиль и огляделся по сторонам - только попробуйте засмеяться.
        - А мы с Вензольо подналяжем на юриспруденцию! - звонко выкрикнул Летгольм. - Станем лучшими законниками в Сасандре! Так, Вензольо, что ты молчишь?
        - Ну, так, - нехотя согласился каматиец. Он-то в своих силах одолеть семилетний курс обучения на адвоката не был столь уверен.
        Эстелла улыбнулась:
        - Не забывайте наше убогое заведение, когда достигнете вершин успеха и власти, молодые господа!
        - Не забудем, - искренне пообещал Антоло. - Если Флана будет еще работать у вас, фрита Эстелла. Она, кстати, свободна?
        - К сожалению, нет… Но она освободится к восьмому часу клепсидры. Зато свободны Рилла и Алана. Лита должна подойти чуть позже - она отпросилась проведать стариков.
        - Рилла? - подпрыгнул на месте Летгольм. - Друзья мои, я, пожалуй, поднимусь наверх…
        - А вина? - схватил его за рукав Вензольо.
        - Погоди немного, какой ты нетерпеливый, - погрозил Летгольму пальцем Антоло. - Ты бросишь вино и верных друзей ради девицы? Пусть и пригожей, но…
        - В самом деле, - дернул плечом Бохтан. - Так не годится. Нужно выпить за успех.
        - Я сейчас распоряжусь, молодые господа, - благожелательно кивнула фрита Эстелла. Она убедилась в платежеспособности старых знакомцев (а убеждаться в этом, чтобы избежать разочарований и никому не нужных скандалов, ей приходилось частенько), а также поняла, что студенты намерены веселиться, а не задирать случайных посетителей.
        - Я такой голодный, - пробурчал Емсиль после того, как хозяйка ушла, - что съел бы половину мамонта.
        - Ты что, жрать сюда пришел? - возмутился Летгольм.
        А Бохтан добавил:
        - К девочкам лучше с легким желудком.
        - Ага! И с тяжестью в другом месте, - захохотал Антоло. - Кто из вас собирается изучать медицину?
        - Так я ж и не прошу… - совсем сник барнец.
        Из неприметной дверцы под лестницей вышла молоденькая девчонка с пузатым кувшином, который прижимала к животу двумя руками.
        - А вот и Далья! - радостно закричал Вензольо.
        - Привет, Далька! - ухмыльнулся Летгольм. - Ты еще не подрабатываешь наверху?
        Девушка - не старше четырнадцати лет на первый взгляд - пунцово зарделась.
        - Оставь девчонку в покое! - строго приказал Антоло. И вправду, приставать и смущать племянницу фриты Эстеллы не стоило. Некрасиво как-то…
        - А может, я влюблен? - бросил берет на стол аксамалианец. - Ты, Далька, не вздумай пойти по тропе порока! Подрастешь, я тебя замуж позову.
        Далья пискнула что-то неразборчивое, но, скорее всего, нелицеприятное для шутника, стукнула кувшином по столешнице и убежала втрое быстрее, чем пришла.
        Студенты покатились со смеху, толкая Летгольма локтями.
        - Друзья! - Антоло поднялся. - Давайте поднимем эти кубки за то, чтобы на какие факультеты мы ни ушли, куда бы ни занесла нас судьба на просторах Сасандры, мы сохранили главное, что у нас есть, - дружбу.
        - Ура! - Все вскочили. Глаза студентов горели воодушевлением. В такие мгновения они могли пойти за табальцем в огонь и в воду, согласились бы на нищету и смертельные опасности. - Ура Антоло!
        Под неожиданно заинтересованным взглядом хмурого ветерана студенты столкнули кубки и осушили их до дна. Алое, как кровь, мьельское вино холодило язык и горячило головы.
        Фра Корзьело открыл глаза, тяжело вздохнул. Конечно, не тот уже возраст у него для подобных встрясок… Но полученное удовольствие того стоит. Особенно, если представлять шлюху связанной, подвешенной за ноги, покрытую свежими кровоподтеками.
        - Вина принеси! - буркнул табачник.
        Флана послушно вскочила, накинула на плечи капот.
        - Конечно, господин. Сейчас распоряжусь, господин.
        Куда только подевалась опасная хищница?
        - Сама принесешь! - прикрикнул Корзьело. - Ишь ты, хозяйка нашлась! Распоряжусь…
        - Да, господин. Слушаюсь, господин. - Она поклонилась и опрометью выбежала за дверь.
        - То-то же, - довольно пробурчал Корзьело и вскочил с кровати.
        Пожилой табачник действовал стремительно. Подхватил свою сумку, брошенную у входа, распутал завязки, вытащил плетку, точь-в-точь похожую на ту, которой пользовалась Флана. Хмыкнул, сунул ее шестихвостку в сумку, а принесенную бросил в изголовье кровати. Внимательно осмотрел и расправил несколько ремней. Теперь ни одна живая душа не заподозрит подмены.
        Он успел натянуть панталоны и придирчиво рассматривал смятый плащ, когда вернулась Флана с подносом, на котором стоял кувшин вина и небольшой кубок, покрытый сложным узором - фалесская работа.
        - Тебя только за смертью посылать! - сердито каркнул лавочник.
        - Прошу простить меня, господин… - Женщина с поклоном поставила поднос рядом с Корзьело. - Позвольте, я налью вам вина…
        - Лей давай! И быстрее - некогда мне тут с тобой!..
        Флана, пряча глаза, чтобы посетитель, не приведи Триединый, не заприметил холодного презрения, взяла кувшин. Тонкой струйкой вино полилось в кубок, хотя больше всего ей хотелось врезать кувшином по круглой голове лавочника, так и не удосужившегося снять пелеус.
        Табачник шагнул на верхнюю ступеньку лестницы и сразу почувствовал неладное.
        Во-первых, слишком много людей.
        Во-вторых, слишком громко они разговаривают. Едва ли не кричат. Того и гляди сцепятся, хотя указом императора в день тезоименитства его матери все драки запрещены.
        Но разве писан закон для нынешней молодежи?
        У самого подножия лестницы стояли, испепеляя друг друга полными ненависти взглядами, двое молодых людей. Один в ало-золотом камзоле с серебристым бантом на левом рукаве. Корзьело узнал его закрученные черные усики, надменный излом губ и дерзко выпяченный подбородок. Тот самый мальчишка-лейтенант, в которого он врезался по пути в «Розу Аксамалы». Напротив него набычился светловолосый парень - по всей видимости, северянин. Его широкие плечи обтягивала темно-серая куртка из добротного сукна, а узкие панталоны подчеркивали крепкие икры. Подмастерье? Купеческий сынок? А! Вот и отгадка! На поясе корд полутора пядей в длину. Студент. Развелось тут оболтусов, готовых чем угодно заниматься, лишь бы от работы отлынивать! На них пахать можно - вон куртка скоро лопнет по швам, а они корпят над старинными фолиантами, рассчитывают парады планет, составляют дрянные вирши и решают задачки о пешеходах и всадниках…
        - А я заявляю вам, господин гвардеец! - решительно проговорил Антоло. - Я пришел раньше и не намерен пропускать вперед себя кого бы то ни было!
        - Вы забываетесь, господин студент! - дрожащим от сдерживаемой ярости голосом отвечал т’Кирсьен делла Тарн. - Во-первых, я - офицер гвардии! Во-вторых, я - дворянин! В-третьих…
        - Не стоит утруждать себя перечислением заслуг! Среди них нет ни одной, которой вы достигли бы собственным трудом!
        Т’Кирсьен сглотнул так, что судорожно дернулся кадык.
        - Я не намерен долго объясняться с какими-то студентами!
        - Не с какими-то, а с закончившими полный курс подготовительного факультета! - выкрикнул Летгольм из-за стола.
        - А сброду слова не давали! - злобно бросил ему высокий и широкоплечий офицер. Его Корзьело тоже помнил.
        - Это я-то сброд? - возмутился, вскакивая, аксамалианец. - Я всю жизнь прожил в столице! А вот из какого стойла ты перебрался на гвардейскую конюшню?
        - Господа студенты! - повернулся к нему т’Кирсьен. - Так недолго докатиться и до оскорбления чести мундира!

«Где же вышибала? - тоскливо подумал фра Корзьело. - Почему не вмешается и не наведет порядок? Да и тот посетитель, что курил трубку, производил впечатление человека, способного голыми руками управиться с десятком развоевавшихся юнцов…»
        Табачник поискал взглядом охранника и не нашел. Поискал одноглазого и… тоже не нашел. Ну, хоть хозяйка борделя здесь или нет? Фриты Эстеллы нигде не было. Корзьело уже подумывал вернуться в комнату Фланы, но тут цепкие пальцы схватили его за рукав.
        Хозяйка?
        Так и есть.
        Обдавая приторным запахом благовоний, Эстелла зашептала в ухо лавочника:
        - Ансельм пошел за стражей… Боюсь, добром это не кончится. Идемте, фра, я спрячу вас у себя…
        Корзьело волей-неволей потянулся за ней, оглядываясь на спорщиков.
        Лейтенант и белобрысый студент у лестницы живо напомнили ему двух боевых котов. Один барнской породы - тяжелый, лобастый, убивающий барана ударом когтистой лапы. Второй из тех, что разводят в Мораке для охоты на зубастых морских щук, - гибкий, подвижный, в столкновении грудь в грудь, конечно, уступит, но зато замотает врага до смерти.
        Табачнику даже захотелось остаться посмотреть, чем закончится драка, а в том, что противники вскоре вцепятся друг другу в горло, он не сомневался, но фрита Эстелла настойчиво волокла его за собой. - По-моему, они напрашиваются на хорошую взбучку! - воскликнул порывистый Фальо, хватаясь за рукоять меча.
        Лейтенант Лен, сохранивший остатки рассудительности, схватил его за руку:
        - Ты в своем уме?! Какой сегодня день?
        - А по-моему, - ответил Вензольо, приподнимаясь на скамье, - тебя следует хо’ошенько п’оучить, позо’ Каматы!
        - Уж не ты ли меня проучишь, картавый! - возмутился Фальо, а широкоплечий гвардеец пробурчал:
        - Каких уродов только в университет не берут… За Аксамалу обидно!
        - Господа, господа! - призывал к сознательности Лен. - Держите себя в руках!
        - Перед этими тюфяками, что ли? - Фальо, преодолевая сопротивление старшего товарища, тащил меч из ножен. - Моя бы воля, я бы этот университет!.. Гнойный чирей на теле Сасандры! Вот из-за таких ученых-моченых все беды нашей Империи! Дети облезлой кошки!
        В самый разгар спора т’Кирсьен попытался обойти студента, но Антоло решительно заступил ему дорогу. Гвардеец резким движением оттолкнул соперника, рванул по лестнице вверх. Табалец схватил его сзади за камзол. Раздался треск. Мундир пошел по шву.
        Лейтенант побелел. Ты можешь принадлежать к старинному роду, десятки поколений верой и правдой служившему Империи, но быть при этом нищим. Или полунищим, это кому как захочется сказать. Т’Кирсьен делла Тарн еще ни разу не успел получить жалования офицера, прибыв в столицу полгода назад с рекомендацией старого друга отца, начальника гарнизона крепостицы у самой долины альвов, и почти все это время жил взаймы. Даже за этот мундир он выплатил портному едва ли половину стоимости, дав слово офицера вернуть долг из первой же выплаты жалования.
        - Ты как посмел, деревенщина! - клокочущим от ярости голосом прошипел он.
        Антоло с угрюмым лицом забежал выше гвардейца по лестнице:
        - Клянусь посмертием, ты не пройдешь наверх!
        - Я не пройду?
        Кулак т’Кирсьена метнулся к подбородку студента. Отработанным в десятках потасовок движением Антоло отклонился и от души врезал офицеру под ложечку. Молодой дворянин задохнулся и вынужден был вцепиться рукой в перила, чтобы не свалиться с ног.
        - Оскорбление мундира! - взвизгнул Фальо, отталкивая Лена. - Бей его, Кир!
        Бохтан выставил ногу далеко из-за стола, и гвардеец покатился кубарем, рискуя набить хороших шишек о резную дубовую мебель.
        Т’Кирсьен бросился на Антоло, обхватил его руками поперек туловища и сильно толкнул, пытаясь уронить спиной на ступеньки. Вензольо сиганул через столешницу на помощь другу. Широкоплечий офицер быстрым движением подцепил со стола наполовину пустой кувшин и запустил его каматийцу в голову. Брызнули во все стороны алые капли…
        - Господа, опомнитесь! - Последняя попытка Лена успокоить и друзей, и врагов успехом не увенчалась.
        Емсиль подскочил к нему, замахнулся, но Фальо, не поднимаясь с пола, вцепился барнцу в ноги, опрокинул его. Здоровяк попытался отмахнуться от юркого, подвижного противника, но каматиец нырнул ему под руку и боднул, разбивая в кровь губы.
        Бросавший кувшин гвардеец отшатнулся, увидев мелькнувшее перед самым носом острие корда, выхваченного Бохтаном. И тут Лен, поняв, что дальнейшие призывы к примирению могут лишь пойти на пользу численно превосходящим студентам, подхватил табурет и обрушил его на голову коневода из Окраины. Глаза Бохтана закатились, он обмяк и упал навзничь.
        - Убил! - заверещал Летгольм, прыгая на спину Лена.
        Антоло и Кир боролись, сопя, словно вцепившиеся друг другу в холки коты. Лейтенант так и норовил ударить студента спиной если не о ступени, то хотя бы о перила. Табалец, зажав голову противника под мышкой, бил его кулаком по почкам. К счастью для гвардейца, они вертелись на месте и удары тяжелого кулака приходились вскользь.
        - Руби чернильников! - Широкоплечий гвардеец Верольм крутанул над головой меч.
        Вельсгундец т’Гуран, сидевший весь вечер тихонько, как мышка, принял удар на свой корд. Пнул офицера под колено, попытался перехватить ладонь, сжимавшую эфес меча.
        Т’Кирсьен и Антоло наконец свалились и, продолжая сжимать друг друга в объятиях, покатились дерущимся под ноги. Они врезались в Емсиля, поднимающегося, как медведь с вцепившимся в загривок котом Фальо. Барнец ойкнул, когда чье-то колено врезалось ему между ног, и упал на спину Антоло, уже нащупавшему горло Кира. Куча-мала, с той лишь разницей, что устроившие ее не играли. Боевая ярость затмила глаза даже самых острожных и законопослушных молодых людей.
        Груз навалившегося на спину тела заставил табальца разжать пальцы. Он почувствовал, как гвардеец выскальзывает из его рук, и попытался столкнуть Емсиля.
        Кир вырвался из-под груды человеческих тел. Лягнул Антоло каблуком в нос, но не попал - шпора лишь слегка скользнула по щеке студента, огляделся.
        Верольм боролся с т’Гураном. Каждый из них сжимал запястье противника, стараясь лишить оружия. Оба топтались на месте и сопели, будто бы передвигали тяжеленный комод.
        Вензольо и Бохтан не подавали признаков жизни.
        Лен бросил меч и, вцепившись Летгольму в волосы, пытался стянуть его со своей спины. Щуплый аксамалианец шипел, как дикий кот. Вдруг в его руке Кир разглядел сверкнувшее лезвие корда.
        - Стой! Ты что?! - рванулся к дерущимся молодой человек, но не успел.
        Выкрикнув нечленораздельное проклятие, Летгольм ударил Лена за ключицу. Вырвал клинок и вонзил его еще раз.
        - Нет! - Т’Кирсьен, не помня себя, взмахнул мечом. Он видел лишь темное пятно, расплывающееся по новенькому мундиру друга, и перекошенное болью лицо. Струйку крови, несмело показавшуюся в уголке рта.
        Летгольм попробовал заслониться кордом, но его оружие не выдержало столкновения с кавалерийским мечом и переломилось у самой крестовины. А лезвие меча с размаху вонзилось в щеку аксамалианца, кроша зубы.
        В этот миг в борделе сразу стало тесно из-за ворвавшегося десятка городской стражи. Вбежавший первым вышибала Ансельм в длинном прыжке двумя ногами свалил Верольма, насел сверху и принялся деловито заламывать правую руку.
        - Именем Императора! Все арестованы! - закричал усатый, отмеченный шрамом ветеран с нашивками сержанта. - Оружие на пол!
        Казалось, никто, кроме т’Кирсьена, его не услышал. Молодой лейтенант с ужасом уставился на окровавленный клинок. В голове его пронеслось: «Арест! Тюрьма! Позор! Пожизненно в рядовые в лучшем случае!»
        - Вяжи их! - выкрикнул сержант, ударяя дубинкой по локтю т’Гурана.
        И тогда Кир не выдержал. Он бросил меч и стремглав побежал по лестнице, движимый лишь одним желанием - спастись.
        Позади доносился шум борьбы - хриплые выдохи, крики, треск ломаемой мебели. Разгоряченные боем гвардейцы и студенты не желали сдаваться так просто, а офицер, потомственный дворянин т’Кирсьен делла Тарн, бежал, словно почуявший близкую свору олень.
        Он дернул одну дверь - закрыто.
        Вторую…
        Третью…
        Неожиданно она поддалась, и гвардеец ввалился в небольшую комнатку, освещенную одинокой свечой. Не сумел остановиться и повалился прямо на застеленную медово-желтой шкурой саблезуба кровать.
        Кир попытался вскочить, но маленькая ручка решительно уперлась ему в грудь. Тонкий палец коснулся губ:
        - Не шуми!
        Флана двумя быстрыми шагами подскочила к двери и задвинула засов.
        Глава 3
        Тук! Тук! Тук-тук-тук! Тук! Тук!
        Тер-Ахар нехотя поднялся с толстоногого табурета. Потянулся, прикоснувшись кулаками к потолку. Да… Не умеют люди строить. Все время приходится нагибаться, чтобы не стукнуться лбом о притолоку, свод даже в самых богатых и просторных домах так и давит на макушку. То ли дело в просторном чуме из шкур мамонтов! Вольготно, уютно и тепло в самый лютый мороз.
        Великан подошел к двери, взялся левой рукой за кованый засов. В правой он сжимал костяную дубинку в локоть длиной. В человеческий локоть, конечно. Хоть и нанявший его для охраны вельможа - человек богатый и занимающий высокую должность при императоре Сасандры, но прихожая казалась Тер-Ахару ужасно маленькой и тесной. Негде в ней развернуться с привычным копьем или рогатиной, да и секирой не размахнешься как следует. А маленькая дубинка - желтая и слегка изогнутая - в самый раз.
        Тук! Тук! Тук-тук-тук! Тук! Тук!
        Да нетерпеливо так!
        - Кто? - утробным басом поинтересовался охранник через дверь. Мало ли что неизвестный знал условный стук! Осторожность никогда не помешает. Осторожный охотник два века живет - говорят в снежных равнинах Гронда, что раскинулись далеко на севере от просвещенной и блистательной Аксамалы, за Искристыми горами. Тер-Ахар очень тосковал по покинутой родине. Даже во сне часто видел слегка холмистую равнину, покрытую снегом, сверкающим ярче всех драгоценных камней мира; широкую утоптанную тропу, проложенную бредущим в поисках ягельных полей стадом мамонтов - рыжевато-бурых, мохнатых великанов; переливающуюся сотнями оттенков, изменчивую занавесь северного сияния. Глупые южане восхищаются радугой! Некоторые даже склонны поклоняться ей, считая дорогой, по которой души умерших поднимаются в небесный ирий. Они никогда не видели северного сияния, волшебного плата, наброшенного отцом Небо на плечи матери Земли. Чего стоят жалкие потуги иллюминаторов из Фалессы раскрасить ночное небо разноцветными огнями на потеху толпе перед величием промысла великих Богов?
        - Открывай, Тер-Ахар! Замучил уже! - донесся из-за двери знакомый голос. - Или ты заснул там ненароком?
        Вот оно что! Вернее, кто…
        Засов бесшумно вышел из скобы, дверь провернулась в хорошо смазанных петлях.
        - Подозрительный ты стал, Тер-Ахар, - хитро прищурившись, проговорил вошедший человек. - Своих не узнаешь.
        - Я узнаю, - ответил великан, закрывая дверь. - Но нынче столько всякой дряни в Аксамале развелось…
        - Так, так… - покивал гость. Снял прикрывающую левый глаз черную повязку. - Сам у себя?
        - У себя, - ответил Тер-Ахар, возвращаясь на свое место.
        - Я без доклада, - усмехнулся гость.
        - Кто бы удивлялся? - в тон ему отозвался телохранитель.
        Он хорошо знал позднего посетителя и за пять полных лет службы успел привыкнуть к его неожиданным появлениям то в полночь, то на рассвете. Этот человек хотя и был, несомненно, дворянином, да наверняка еще старинного знатного рода, предпочитал, чтоб его называли просто Мастером, как какого-нибудь сапожника или бронника. Да скорее всего, мастером и был. Только не мирного ремесла, а тайного сыска Сасандры. Ведь хозяин, нанявший Тер-Ахара, возглавлял тайное сыскное войско Аксамалы.
        - Не скучаешь по родине? - Мастер неторопливо сбросил потертый плащ, повесил его на вбитый в стену колышек.
        - Скучаю, - честно ответил великан.
        - Да уж… - протянул сыщик. - Ты ж тут у нас должен с ума от жары сходить.
        - Я терпеливый. - Тер-Ахар невозмутимо скрестил руки на груди. Не станешь же объяснять всем и каждому, что путь в родное стойбище для него заказан навсегда. Он потерял лицо на той, казавшейся уже давней, охоте на медведей, когда острие его копья скользнуло по лопатке хищника и не убило, и даже не ранило смертельно, а лишь разъярило зверя. Неудачник-охотник погиб бы (сколько раз он спрашивал себя потом - не был бы это лучший выход?), но на пути медведя оказался его побратим Гар-Акат. Прущего прямо на тебя медведя остановить под силу разве что мамонту, но Гар-Акату удалось сдерживать его яростный напор до тех пор, пока Тер-Ахар не вскочил и не раскроил лобастую белую голову секирой. К несчастью, побратим умер от ран, которые хоть и не были особо тяжелыми, но почему-то воспалились и через десяток дней почернели, испуская зловоние. Как и подобает охотнику, Тер-Ахар предложил свое копье и свои руки семье погибшего - кто-то же должен кормить стариков-родителей, младших братьев и сестер. Отец Гар-Аката, в прошлом прославленный воин и непревзойденный следопыт, отказался. Наверное, горе затмило ему разум,
но сказанного не воротишь. Тем более сказанного при всем стойбище. Так клан великанов, кочевавший у трех холмов, лишился не одного, а двух охотников сразу. Тер-Ахар ушел. Он не боялся, что его мать и отец останутся голодными, - два старших брата прокормят стариков. Долго скитался по западным королевствам, что раскинулись между Сасандрой и океаном Бурь, и наконец попал в Империю. В первый же день по прибытии в Аксамалу он чем-то не приглянулся вознице разукрашенной кареты, и тот хлестнул великана длинным бичом. Должно быть, решил покуражиться, доверяя быстроногим коням. Тер-Ахару случалось догонять стремительных северных оленей и валить их на бегу, поймав за заднюю ногу. Оказалось, что карету опрокинуть не намного труднее. Так, чуть-чуть поднатужиться, и готово. Выбравшийся из лежащей на боку повозки вельможа отругал на чем свет стоит кучера, а великану предложил службу - охранять дом, имущество и саму жизнь нанимателя.
        - Ну, я пойду? - Мастер кивнул на дверь, ведущую в глубь дома. При этом он так пристально посмотрел на великана, что тому показалось на мгновение, что человек услышал все его невеселые размышления.
        - Оружие.
        Тер-Ахар постучал пальцем по колченогому столику.
        - Ах да! - улыбнулся Мастер. - Забыл. Извини.

«Ага, - подумал телохранитель. - Ты забудешь. Скорее белый медведь забудет, где он бросил недоеденного моржа. Проверяешь меня просто. Ничего. Проверяй. Я привык».
        Сыщик тем временем отстегнул от пояса ножны с длинным кордом - больше двух пядей. По мнению Тер-Ахара, имперский обычай соизмерять длину клинка с занимаемым в обществе положением не стоил и плошки тюленьего жира. Так можно докатиться до того, чтобы цвет штанов соответствовал знатности их владельца. Длина оружия может определяться только его предназначением и ничем иным. Из-за голенища сапога Мастер вынул широкий нож с глубоким кровостоком и изогнутой рукояткой, из рукава - пару легких ножей, похожих на серебристых рыбок. Постоял, подумал немного, улыбнулся Тер-Ахару и сунул ладонь себе за шиворот, вытаскивая четыре метательные звездочки.
        - Все! Чисто! Не скучай!
        Сыщик скользнул в дверь, словно растворился в воздухе - бесшумно и даже, похоже, не вызвав ветерка в тесной комнатушке.
        Великан почесал бок. Уселся на табурет.
        Мастера он уважал. Люди - странные существа. Большинство почему-то считало Тер-Ахара тупее колоды для разделки мяса. Наверное, им так привычнее - если кто-то уродился здоровяком, то в уме не нуждается. Вот и пытались обмануть великана, обжулить эту гору мышц и костей, способную лишь кулаками махать да тяжести переносить. Откуда же им знать, что безмозглый охотник в снежной равнине не выживет? Ум, смекалка, наблюдательность помогают поколениям великанов бороться с суровой природой - находить еду, топливо для очага, шкуры для одежд и жилищ, дерево, кость и редкое кричное железо для оружия и охотничьих приспособлений. Что ж, несколько сыщиков поплатились за самонадеянность сломанными или вывихнутыми руками, попробовав спрятать нож или кастет. Мастер никогда не позволял себе ничего подобного. С шуточками и подначками, но выкладывал на столик все имевшееся у него оружие. При этом Тер-Ахар ощущал в нем спокойную уверенность опытного бойца и не отказался бы когда-нибудь проверить мастерство рукопашного боя маленького человека. Великан не мучался угрызениями совести, справедливо предполагая, что в драке с
Мастером совершенно не важно, кто больше весит или у кого толще кости.
        Глава Аксамалианского тайного сыскного войска, благородный т’Исельн дель Гуэлла, скомкал исписанный убористым почерком листок и запустил его в угол, в корзину для бумаг. Сколько шпионов из Айшасы, Вельсгундии, Итунии или Фалессы отдали бы половину крови за право порыться в ней! Как бы не так! Утром молчаливый и суровый великан, не смыкавший глаз в прихожей, сожжет все черновики и пепел разомнет, чтоб ни одна живая душа не подобралась к тайнам государственной важности.
        Хотя какая там, к ледяным демонам, государственная важность?!
        Половина бумаг - глупые доносы и невразумительные подозрения. Одному лавочнику кажется, будто сосед шпионит в пользу Айшасы, а десяток опытных сыщиков должны с его фантазиями разбираться. Другой решил, что в подвале соседнего дома собирается компания вольнодумцев, - в последние пять-шесть лет немало развелось таких граждан Империи, которые готовы превозносить все заграничное, как, например, панталоны фалессианцев, символизирующие, оказывается, внутреннюю свободу и духовную независимость, или отношение айшасианов к белокожим эмигрантам - мол, так нам и надо, со свиньями и обхождение свинское… Пропустить подобный донос дель Гуэлла, конечно же, не мог. В особенности после именного указа Императора, объявляющего смутьянов и вольнодумцев врагами Сасандры. Проверили. Оказалось, что и вправду собираются, но не с целью злоумышления против государственности, а для удовлетворения противоестественной похоти. Глава тайного сыска передернулся - он многое мог понять, но не мужеложство… Чем не подрыв устоев государственности? Пришлось отправить извращенцев вначале за решетку городской тюрьмы, а после на каторгу
- колоть щебень для строительства имперских дорог.
        В двери поскребли. Осторожно и вместе с тем решительно. Как если бы гость не сомневался в том, что его ждут, но не желал застать хозяина врасплох. Никто, кроме Мастера, такого себе не мог позволить.
        - Входи! - Дель Гуэлла перевернул стопку листов исписанной стороной вниз. Хоть и лучший сыщик, а доверять в этом мире нельзя никому.
        Мастер вошел. В сером суконном камзоле и высоких сапогах он походил на выслужившего полный пенсион кавалерийского капитана. Из тех, кому предоставляют земельные наделы в Тьяле, на левом берегу Дорены.
        Сыщик слегка поклонился. Глава тайного сыска дружески кивнул и жестом указал на стул с высокой резной спинкой. Раболепно кланяться - удел бесталанных. Человек, распутавший столько сложных и подчас непостижимых простым разумом преступлений против Империи, имеет право на маленькие привилегии.
        - Чем порадуешь? - с трудом сдерживая зевок - время-то позднее, - спросил т’Исельн.
        Мастер пожал плечами.
        - В нашем деле радостей все меньше и меньше, - сказал он, пододвигая стул ближе к шикарному столу начальника.
        - И все же… Просто так ты не пришел бы. Так что давай не будем уподобляться юным влюбленным: «Угадаешь - поцелую!» - Дель Гуэлла передернулся, вспомнив мужеложцев - один из них так и заявил, когда на допросе его спросили о роде занятий и месте постоянного проживания.
        Лучший сыщик Аксамалы тихонько рассмеялся. Интересно, о чем он подумал - о том же или о чем-то своем?
        - Он еще и смеется! - Т’Исельн откинулся на спинку стула, всплеснул ладонями. - Ты знаешь, что у меня уже лежит донос на твою бордельмаман?
        - Она такая же моя, как и сотен достойных аксамалианцев, - невозмутимо отозвался Мастер. - Женщина мудрая, спору нет, но неужели я свяжу жизнь с хозяйкой борделя?
        - Да? А мне показалось…
        - Показалось. - Глаза Мастера сверкнули сталью. - Кто написал донос?
        - О… Один весьма почтенный горожанин. Его зовут Доброжелатель. Не слышал о таком?
        - Как же! Приходилось. Много их у нас в Аксамале. Как котов нерезаных.
        Дель Гуэлла позволил себе ухмыльнуться. Насолить умному и удачливому подчиненному - вроде бы бесполезная мелочь, а все равно приятно. Меньше будет выделываться. А то ишь ты, моду взял называться кличкой, словно наемник или портовый грузчик - человек из самых низов. Никогда не представляется родовым именем, которое, если разобраться, звучит ничуть не менее гордо, чем дель Гуэлла. Ничего, будешь жить теперь с оглядкой. Карьеру-то портить тебе, дружок, никто не собирается - себе дороже терять сыщика такого уровня, а вот подержать на крючке, пожалуй, можно. Тем более если этот крючок - черноволосая и пышногрудая фрита Эстелла, хозяйка «Розы Аксамалы».
        - И что пишет наш доброжелатель? - Мастер почти незаметно приподнял бровь, выявляя заинтересованность вопросом.
        - Требует закрыть мерзкое заведение, ознаменовавшее день тезоименитства матушки императора, да живет он вечно, безобразнейшей дракой с кровопролитием.
        - Да? Очевидно, это случилось уже после моего ухода.
        - И больше тебе нечего добавить?
        Сыщик пожал плечами:
        - Когда я уходил, там оставалась веселая компания студентов. Императорский аксамалианский университет. Судя по обрывкам фраз, они сдали сегодня экзамен по астрономии, а следовательно, закончили подготовительный факультет.
        - Вот они-то и учинили драку с гвардейцами. Сегодня всем молодым дворянам, прошедшим испытательный срок, присвоили звание лейтенантов. В честь праздника, само собой.
        - И молодежь, выходит, не поделила девочек Эстеллы?
        - Выходит, что так.
        - Странно… Обычно у нее все чинно и мирно.
        - Сегодня не обычный день. - Дель Гуэлла наклонился через стол. - Два трупа. Еще один покалечен так, что неизвестно, доживет ли до утра.
        - И кто победил? - прищурился Мастер.
        - Не смешно! - отрезал глава сыска. - Мне еще предстоит давать объяснения по этому поводу перед самим императором, да живет он вечно!
        - Кстати, как здоровье старика?
        Дель Гуэлла махнул рукой:
        - Знаешь, иногда мне кажется, что он не доживет до окончания разговора, а иногда - что всех нас переживет. - Он сделал пальцами знак, отгоняющий сглаз, и проговорил, поднимая глаза к потолку. - Да живет его императорское величество вечно!
        Мастер покивал, потер щеку сгибом большого пальца.
        - Думаю, пора рассказать, зачем я пришел.
        - Что ж, расскажи.
        - Мне кажется, что я наконец-то вышел на след айшасианского шпиона.
        - Да? - Брови дель Гуэлла поползли вверх. - В борделе фриты Эстеллы?
        - Именно. У нее. Жаль, что пока мне не удалось обнаружить, кто именно этот шпион и каким образом ему передают сведения.
        - Знаешь, это очень немного, - грустно проговорил глава сыска, строго взглянув на подчиненного.
        - Знаю. Есть подозрения. Некий профессор Носельм. Он же Нос, он же Гусь…
        - Первый раз слышу такие клички… - Т’Исельн нахмурился, наморщил лоб, плавно переходящий в высокие залысины.
        - Немудрено. Эти клички дали ему студенты все того же Аксамалианского императорского университета. Их же мне передал и осведомитель.
        - Кто? - напрягся дель Гуэлла.
        - О нет! Это мой маленький секрет. Хорошие осведомители - большая редкость, и я ценю каждого.
        - Ну, не хочешь говорить, не надо. Я не настаиваю.
        - Это радует. Продолжим. Я понаблюдал за Гусем, или лучше сказать, за фра Носельмом.
        - И что же?
        - Пока ничего с уверенностью сказать нельзя, кроме, пожалуй, того, что живет он не по средствам. Дом на широкую ногу. У супруги и двух дочерей наряды, которым позавидовали бы даже внучатые племянницы императора. Много играет на петушиных боях, на кошачьих травлях… Причем не переживает, когда проигрывает, а проигрывает очень часто. Опять же посещает «Розу Аксамалы», а она по карману лишь дворянам и преуспевающим купцам, но никак не профессору астрономии, чье жалование не так велико.
        Дель Гуэлла задумчиво побарабанил пальцами по столу.
        - Астрономии, астрономии… Так ты говорил, те студенты, что устроили дебош, сдали экзамен…
        - Да. Именно по ней. Они наверняка его знают. Именно их приход и спугнул Носельма. Он ушел из «Розы Аксамалы» и, похоже, так ни с кем и не обменялся записками. Хотя сидел и ждал. Я пошел следить за ним. Кстати, именно потому и пропустил развлечение, которое устроила наша золотая молодежь. Довел до дома… И ничего! Сорвался.
        Глава тайного сыска задумался.
        Мастер не торопил его. Сидел, закинув ногу за ногу, и задумчиво покачивал носком сапога.
        - Что ж… - проговорил дель Гуэлла наконец. - Сам Триединый, очевидно, послал нам в руки этих студентов. Аксамалианский университет всегда был оплотом вольнодумства. Пора раздавить эту заразу кованой подошвой…
        - При чем тут университет? - возразил сыщик. - Одна паршивая овца…
        - Вот именно! Все стадо портит. Займись-ка ты студентами. Или, правильнее сказать, бывшими студентами.
        - Какое их ждет наказание? - пристально взглянул на собеседника Мастер.
        - Строго по закону. - Т’Исельн погладил лежащие перед ним листы бумаги, словно это был уже подписанный приговор нарушителям правопорядка. - Из университета, само собой, вылетят. Не удивлюсь, если приказ на отчисление будет подписан деканом еще до рассвета. А потом, скорее всего, каторга. Каменоломни, рудники или лесоповал. Возможно, строительство дорог, но это вряд ли… Туда стараются брать сельских жителей - они лучше работают. В военное время каторгу заменили бы на армейскую службу, но, хвала Триединому и мудрому императору, да живет он вечно, Сасандра пока ни с кем не воюет. Офицерам же разжалование, лишение дворянского звания, батоги, а потом все то же самое. За одним исключением. В армию их могут взять. В какой-нибудь завшивевший гарнизон на окраине. Без права выслуги из рядовых.
        - Радужно, ничего не скажешь.
        - Указ императора.
        - Причем, если бы они это устроили завтра, отделались бы, в худшем случае, выплатой штрафа в магистрат, так?
        Дель Гуэлла развел руками - ну что, мол, попишешь, если его императорскому величеству взбрела в голову такая блажь?
        - Что я им предложу, если они согласятся нам помогать? - прямо спросил Мастер.
        - Замену каторги изгнанием, - отвечал начальник. Подумал и добавил: - Пожизненным. И чтобы ноги их в Аксамале не было.
        - Думаю, они согласятся, - невесело усмехнулся сыщик.
        - И я так думаю, - согласился дель Гуэлла. - Иди работай. Да! Погоди. Я хочу, чтобы ты знал мнение его императорского величества и старшего жреца. Шпионы - это хорошо. Поймаем, враги новых подкупят. Не поймаем, будем за старыми гоняться. Его императорское величество, да живет он вечно, считает, что главный вред устоям Сасандры наносят не шпионы Айшасы или там Мораки, а наши, внутренние вольнодумцы.
        - Вольнодумцы и заговорщики - дешевые болтуны, - твердо произнес Мастер. - Какой вред они могут нанести великой и могучей Империи?
        - По мнению его императорского величества, очень даже существенный. Ты слышал, что многие заговорщики выступают за предоставление свободы и независимости провинциям Сасандры?
        - А зачем они им? Я имею в виду, свобода и независимость - зачем?
        - А хочется! Осенью был раскрыт заговор в Вельзе, зимой - в Камате. Очень боюсь, что Тельбия, уже почти созревшая для того, чтобы войти… добровольно, прошу заметить… в состав Сасандры, пожелает сохранить независимость. Не позавидую в таком случае королю Равальяну. Он может потерять корону вместе с головой.
        - Сочувствую. А мне-то что с того?
        - А то! Страшнее всего для Империи, что провинциальных вольнолюбов поддерживает довольно много аксамалианцев. Названия «Земля и люди», «Движение за свободу» ничего тебе не говорят?
        - Полагаю, это названия аксамалианских сообществ, подрывающих устои государственности?
        - Именно.
        - Значит, верно ли я догадался: мне следует проверить студентов, не участвуют ли они в подобных сборищах?
        - Я всегда поражался твоему умению схватывать на лету, - улыбнулся дель Гуэлла.
        - Что ж… Хорошо. Прощупаю. - Мастер поднялся, опять едва заметно поклонился. Спросил: - Платных осведомителей из них делать будем?
        - Платных? - нахмурился глава сыска. - Как бы не так! Залогом их беззаветной службы будет не презренное злато, а постоянно маячащий на горизонте гранитный карьер и кувалда в два стоуна[ Стоун - мера массы. Приблизительно 5,5 кг. ] весом…
        Когда дверь за сыщиком закрылась, т’Исельн дель Гуэлла вздохнул и устало опустил локти на стол. Дались ему эти шпионы! Разведчика из Айшасы видит в каждом встречном-поперечном. Даже в профессоре-астрономе. Нет, не шпионы разрушат Империю, если этому суждено будет случиться, а свои же люди. Бестолковые, запутавшиеся во взятках политики; жрецы, склоняющиеся к новым, смахивающим больше на ересь толкованиям Священной Книги; ищущая новизны и острых ощущений городская молодежь; офицерство, погрязшее в пьянстве и разврате; провинциальные борцы за свободу. Что они собираются с ней делать, зачем она им? Ведь тут же, не пройдет и месяца после выхода из состава Сасандры, они вцепятся друг другу в глотки. Барн против Тельбии, Арун против Гобланы, Вельза против Тьялы. Не говоря уже об Окраине, которую без поддержки имперской панцирной пехоты просто втопчут в сухие ковыльные стебли кентавры. А может, это и к лучшему? Дать бы им независимость хоть на полгода, на год. Пусть хлебнут пьянящее вино свободы… Лишь бы не захлебнулись. Назад прибегут проситься, да поздно будет. Разбитый кувшин не склеишь, а семена
ненависти всегда падают на благодатную почву.
        Т’Кирсьен делла Тарн, лейтенант гвардии, с остервенением отчищал мундир от пыли и паутины. Что ж, тому, кто решил прятаться под кроватью, нужно быть готовым к подобного рода испытаниям. Но Кир тер рукав о рукав чересчур упорно. Плечи молодого человека при этом тряслись, словно холка коня, напуганного до полусмерти степным пожаром.
        - Все равно порванный, - мягко сказала Флана. - Я бы попробовала зашить, только…
        Она хотела сказать, что не очень-то преуспела в работе с иглой и ниткой, но замолчала на полуслове. Слишком уж сердитый взгляд бросил на нее Кир.
        - Ну, чего ты злишься? - произнесла она. - Моя вина, что ли?
        Делла Тарн молчал и продолжал елозить рукавом по плечу. Жгучий стыд, смешавшись с испепеляющей ненавистью, дает гремучую смесь. Там, внизу, затевая драку со студентом… Как, кстати, его зовут? Антоло, кажется. Так вот, вступая в спор с Антоло, он казался себе значимым, решительным и непогрешимым. А все излишек мьельского.
        Теперь хмель ушел.
        Остался стыд, досада и презрение к собственной трусости.
        Бежал, бросив товарищей, офицеров-гвардейцев!
        Неужели он так же бежал бы и в бою, если бы враг начал одолевать? Сбежал бы или нет? Бросил бы вверенную ему полусотню? Или предпочел бы умереть, но не отступить?
        Когда отец отправлял его с рекомендательным письмом от капитана т’Глена делла Фарр к генералу Бригельму, грядущее казалось радужным. Производство в чин, успех в аксамалианском высшем обществе, какая-нибудь небольшая война, рост по службе, слава, богатство… Делла Тарны не могут уповать на связи при императорском дворе, сказал отец. Излишка денег тоже никогда не водилось - хоть земля в Тьяле и плодородная, а погода мягкая и способствующая земледелию, но обрабатывать ее еще надо уметь и иметь достаточное количество крестьян. А той захудалой деревушки, которой владели делла Тарны, с трудом хватало, чтобы свести концы с концами обедневшего, но гордого дворянского рода.
        Кирсьен мечтал всего добиться сам. Стать, самое меньшее, генералом. Разбогатеть. Жениться на дочери какого-нибудь вельможи из Аксамалы. Играть важную роль при дворе.
        И теперь все пошло прахом!
        Из-за глупой потасовки в борделе.
        И когда?
        В первый же день после вручения вожделенного банта лейтенанта.
        Разве можно себе простить такое?
        Нельзя. И никому нельзя простить.
        Наглым студентам - деревенщина деревенщиной, а туда же - спорить с потомственными дворянами. Ансельму, побежавшему со всех ног за стражей, - неужели нельзя было тихонько замять дело? Стражникам, явившимся вовремя и рьяно взявшимся усмирять безобразников. Флане, неуемное желание попасть в комнатку которой толкнуло молодого офицера на спор и драку.
        Впрочем, Флану можно и простить. Ведь она спасла его. Именно спасла, другого слова не подберешь. Закрыла дверь за спиной беглеца, а после, когда стражники начали прочесывать заведение фриты Эстеллы вдоль и поперек, буквально затолкала его под кровать - сам Кирсьен, совершенно ошалевший от только что пролитой крови, не соображал ничего и двигался, как зачарованный. Лежа в пыли и паутине, он старался почти не дышать. И все равно в носу щекотало так, что дух захватывало. Но лейтенант сдержался и не чихнул, не выдал себя.
        Флана объяснила стражникам и вышибале Ансельму, что при первых звуках драки, донесшихся снизу, испугалась до полусмерти и закрыла дверь на засов. Да, пробегал кто-то. Топал так страшно и дергал каждую дверь. Наверное, ужасный разбойник и душегуб. Но она молилась Триединому, чтобы запоры оказались крепче рук неизвестного мерзавца, и бог не выдал. Да, пробежал дальше. Слышала, как ставень хлопнул. Со второго этажа на улицу? Откуда ж она знает? Она же говорила господину сержанту, что испугалась и заперла дверь. Конечно, господин сержант такой мужественный и сильный, у него такая большая и толстая дубинка… После этих слов Ансельм сказал, что нужно идти искать дальше, а Флане посоветовал вновь запереться и носа из комнаты не показывать. С трудом сдерживая смех, она повиновалась.
        Кирсьен выбрался из убежища, жалкий, грязный, проклинающий всех и все на свете. И теперь пытался отчистить мундир, который ему больше не носить никогда.
        - Долго дуться будешь, Кир?
        Он вздохнул, ответил невпопад:
        - Как теперь жить? Для чего?
        - Ну, я не знаю… - Флана покачала головой. - Пересидишь у нас какое-то время.
        - В борделе?
        - Да, в борделе. Девочки не выдадут. Есть у нас один чуланчик. Фрита Эстелла там всякий хлам ненужный хранит…
        - Ансельм узнает, выдаст.
        - Ансельма уговорим. Я Риллу попрошу, она ему глазки построит.
        - А фрита Эстелла?
        - Она добрая. Не выдаст.
        - Я ей денег должен.
        - Тем более не выдаст. Если тебя стражники заберут, кто ей долг отдаст? А так есть надежда.
        В доброту хозяйки Кирсьен верил с трудом, но последний довод показался убедительным.
        - Ну, хорошо. Поживу… Если это жизнью назвать можно. А что потом?
        - Что потом? - Флана на мгновение задумалась. - Выведем тебя из города, когда искать перестанут. Иди, куда хочешь.
        И тут офицера вновь затрясло крупной дрожью. Он вскочил, сжимая кулаки. Едва не заорал:
        - А мне некуда идти! Понимаешь? Некуда! В казармы дорога заказана. Домой? К родителям? Что я отцу скажу? Как матери в глаза посмотрю? Уж лучше в петлю! Вся жизнь перечеркнута!
        - Ах, вся жизнь?! - зашипела Флана. Видно, причитания Кирсьена ее порядком утомили. Он уперла кулаки в бока, шагнула почти вплотную к нему. - Конечно! Блестящий офицер! Прямая дорога в генералы! А не нужно было мечом махать в борделе! Да еще в праздник! Что ты о жизни знаешь?! Дворянин! На всем готовом привык… Мамки, няньки, слуги… Накормят, оденут, почистят, проблеваться помогут, если перепил. Думать не надо - командиры все за тебя решат. А теперь что, я должна за тебя решать твою судьбу? Может, мне в магистрат пойти - так, мол, и так, лейтенант т’Кирсьен делла Тарн ни в чем не виноват, он весь из себя белый и пушистый, а студент тот сам башкой на его меч напоролся. А потом и к генералу гвардии сходить? А что, мое слово много значит для Аксамалы! Я и к императору могу, и к богу Триединому тоже! Пока блестящий лейтенант т’Кирсьен делла Тарн в разодранном мундире будет соплями давиться у меня на кровати.
        - Перестань! - Кир отшатнулся, неловко взмахнул руками и уселся обратно на кровать.
        - Нет уж, послушай! Ты мужчина или нет? Или все дворяне такие слизняки бесхребетные? Может, потому и Сасандра в глубокую задницу летит? Цвет Империи! Кого в гвардию берут?! Ему деваться некуда! Это мне деваться некуда! Всех холера забрала! Отца, мать, сестру! А я в петлю не полезла. Живу! И дураков вот таких спасти пытаюсь. Так нет же! Его спасаешь, а он ноет, как дитя малое: жизнь перечеркнута, что делать, как быть…
        - Прекрати, Флана…
        - Нет, не прекращу! Не хочешь в борделе прятаться? Зазорно ежели, давай на все четыре стороны! Хочешь - в магистрат, хочешь - в полк. Мне все равно! Зато на каторгу пойдешь вместе с друзьями. Хотя, нет. Каторга тебе не светит. Ты студента зарубил. На плаху, господин делла Тарн. А если дворянства лишат, так и пеньковую веревку на шею, как простолюдину… Ну что, пойдешь? Двери открывать или сам справишься? Идешь?
        Кирсьен закрыл лицо ладонями. Конечно, это было бы красиво - самому явиться в магистрат и сдаться стражникам. Только никто не оценит благородство поступка. Указ императора не предусматривает смягчения наказания за пролитие крови в день тезоименитства покойной матери государя, а это значит: лишение дворянства и казнь. Позорная, как для проворовавшегося приказчика или карточного шулера. Но ведь не так страшна сама смерть, как унижение.
        Что же делать? Есть ли у него выбор?
        Бежать куда-нибудь в провинцию, начать жизнь заново?
        Из списков гвардии его, конечно же, вычеркнут. Домой пошлют соответствующее извещение. Но дворянства за глаза лишить не могут. Или могут? Кир пожалел, что никогда не изучал законы и уложение о дворянстве. Вот студенты эти наверняка все законы изучили - книжные черви, кошкины дети, сволочи, ублюдки… Ничего, Антоло ему еще попадется на узкой дорожке. А выжить стоит хотя бы ради этого, ради мести. Сменить имя, может, даже внешность - сбрить усы, например, или отпустить бороду. Что он умеет? Обращаться с лошадьми, фехтовать на мечах и копьях, стрелять из арбалета, знает грамоту. Что ж, с этими умениями можно пристроиться охранником к богатому купцу или банкиру. Служба далека от благородства, но на жизнь хватит. Можно наняться в армию. Не в столице, само собой, а в провинции. В Окраине набирают отряды вольных охотников для борьбы с разгулявшимися кентаврами, границы Барна постоянно тревожат несмирившиеся с владычеством людей дроу, неспокойно в Гоблане, пираты с Халида теребят берега Каматы… Наемники, умеющие управляться с оружием и недорого ценящие свою жизнь, всегда востребованы. А честной службой
можно и дворянства достичь, даже если лишат здесь.
        Но главное, выжив, можно разыскать студентов, из-за которых судьба блестящего офицера, ясная и чистая, как лезвие клинка, стала похожей на гниющую кучу отбросов. Найти и отомстить. Где бы они ни были, куда бы их ни отправил приговор суда. В каменоломнях, так в каменоломнях, на рудниках, так на рудниках, на веслах дромона, значит, на веслах дромона.
        - Эй! - Флана толкнула его в плечо. - Ты не умер часом?
        Кирсьен медленно отнял ладони от лица.
        - Прости меня. Я был не прав. Я очень благодарен тебе за спасение. Я очень благодарен тебе за предложение переждать какое-то время в «Розе Аксамалы».
        - Вот так бы и раньше, - улыбнулась Флана и вдруг вздрогнула. - Гляди, у тебя морщины… Вот тут, возле глаза и на переносье. Раньше не было! Хочешь зеркало?
        - Твои глаза - мое зеркало, - ответил Кир, притягивая ее к себе.
        Кровать жалобно скрипнула под тяжестью рухнувших на нее тел.
        Глава 4
        Антоло застонал и перевернулся на живот.
        Вот ведь проклятые живодеры! Разве можно подобным зверям доверять поддержание порядка в блистательной и просвещенной Аксамале - столице лучшей в мире Империи? Так дубинками человека отходить…
        И все же ему повезло больше, чем Летгольму. Антоло вспомнил изувеченное лицо красавчика-аксамалианца - застывший мертвый глаз, наполовину отрубленное ухо, раскрошенные зубы, осколки которых виднелись сквозь развороченную щеку, - и ощутил, что сейчас его стошнит прямо на пол. Он сжал кулаки. Нет, нельзя давать волю слабости. Жители Табалы всегда славились упрямством - оно помогало им не потерять веру в себя на продуваемых ветрами Внутреннего моря равнинах, выстоять в борьбе с невзгодами - снеговыми буранами, летней жарой, ворующими овец дикими котами и орлами-ягнятниками.
        Пытаясь отвлечь мысли от погибшего товарища, Антоло потрогал корочку запекшейся крови на щеке - отметка шпоры этого гвардейского хлыща, вознамерившегося пройти без очереди. Подумаешь, лейтенант! Подумаешь, дворянин! В борделе титулов и званий нет. А если кичишься десятком поколений исправно протиравших подошвы сапог на плацах и в караулах, будь добр, разбогатей так, чтобы тебе знатные шлюхи на шею вешались, из тех, которые от скуки ни одного мундира не пропускают. Табалец ногтем подцепил край корочки и почувствовал, что на палец ему потекла кровь. Глубоко вспорол, зараза! Шрам останется. Да оно и к лучшему - шрам не даст забыть об оскорблении. Пройдет какое-то время, и он выйдет на свободу и отомстит. Нет, не ударом исподтишка или кляузой. Он честно вызовет офицера на поединок. Дуэль по всем правилам. А там пускай Триединый рассудит, кто прав, кто виноват…
        Вот только когда он выйдет?
        За драку в праздник, трепетно любимый самодуром-императором, им всем светит каторга. А Летгольма за пролитую кровь отвели бы прямиком на виселицу, если бы офицер не… как его, кстати? Кирсьен, кажется. Что за дурацкое имя? Похоже на тьяльское - они там живут слишком близко к долине альвов, вот и понахватались всяких дурацких штучек. Да, меч тьяльца выпустил дух из Летгольма. А сам он сбежал. Как последний трус. И ходит где-то на свободе… А они тут лежат, избитые, голодные, с жутким похмельем, на грязной, вонючей соломе - хоть бы кто из тюремщиков удосужился принести пару свежих охапок.
        Позади раздался громкий стон, а после Вензольо - его голос Антоло узнал бы из тысячи - взвизгнул:
        - Отползай, отползай!
        - Да как же он отползет? - прогудел Емсиль, и тут его слова заглушил рвотный спазм.
        Антоло обернулся.
        Бохтан блевал, заботливо поддерживаемый за плечи барнцем. Блевал водой и слизью, поскольку покормить их никто в тюрьме не озаботился. Хорошо, что вода стояла в бадейке. Не слишком свежая, теплая, но хоть как-то можно смочить пересохший рот.
        - Сам бы так по мозгам получил, я бы поглядел, как бы ты ползал… - ворчливо проговорил Емсиль.
        - У меня, может, голова п’обитая! - запальчиво возразил Вензольо, показывая слипшиеся от крови волосы.
        - Как бы не так! Череп твой молотком не пробьешь! - отвечал Емсиль. - Ссадина хорошая, плешь, может быть, останется…
        - Плешь? Это какая сволочь в меня кувшином запустила? Да я его из-под земли достану!
        - Умолкни! Визжишь, как поросенок, - зло бросил т’Гуран, который сидел, опершись спиной о стену и баюкал правую руку.
        - Нет, ты видел, кто? Скажи мне - кто из них?
        - Отстань…
        Антоло сел, помогая себе руками. Может, не стоило так отчаянно сопротивляться? Вон, Емсилю почти и не досталось. Да и офицеры, за исключением того, что сбежал, сдались быстро - должно быть, в надежде на снисхождение.
        Свет, проникающий в широкую камеру через три зарешеченных окошка под потолком, давал возможность разглядеть всех обитателей городской тюрьмы Аксамалы. А набралось их человек сорок, на первый взгляд. В основном оборванцы - сброд из самых низов. Нищие, не желавшие, согласно последнему распоряжению магистрата, побираться в строго отведенных местах, а именно с правой стороны паперти храмов Триединого. Десяток молодых людей самого разбойного вида самозабвенно резались в
«камни-ножницы-бумага». Игра шла на подзатыльники, причем снисхождения к товарищам по несчастью никто не испытывал - лупить так лупить. Кто-то еще спал, свернувшись, как бездомные коты. Издали они напоминали скорее груду тряпья, чем живых людей. Человек пять стояли в очереди к бадье для отправления естественных надобностей и вяло поругивали засевшего надолго.
        Одна стена камеры состояла из толстых граненых прутьев. За ней виднелся освещенный редкими факелами коридор, который изгибался полукругом.
        Антоло вспомнил рассказы о городской тюрьме. Якобы разместили ее лет триста назад в круглой башне, оставшейся от внутреннего кольца стен, когда Аксамала расширилась настолько, что прапрапрадед нынешнего императора повелел возводить новую защиту. Потому и шел коридор по кольцу, огибая защищенные мощной кладкой лестничные пролеты и караулки, тогда как помещения для арестантов находились по внешнему ободу кольца. Кроме того, тюрьма имела несколько этажей, и чем выше было положение заключенного, тем на более высокий этаж он попадал. Судя по всему, их забросили на самый нижний, полуподвальный.
        - О! П’оснулся? - Вензольо повернулся к табальцу. - Живой?
        - Похоже, скорее живой… - нерешительно ответил Антоло. - Как нас угораздило?..
        - А ты что, не помнишь ничего?
        - Нет, почему же… Помню. Пока я на сержанта не бросился, все помню. А потом…
        - Еще бы! - оскалился Вензольо. - Мне с пола все хо’ошо видно было. Дубинкой по темечку!
        Антоло потрогал здоровенную шишку под волосами. Наверное, так оно и было. Вот почему он вроде бы и помнит, как их волокли по улицам города, а потом швыряли в зарешеченную камеру, но все события словно в тумане.
        - Но я его тоже зацепил? - проговорил он неуверенно.
        - Зацепил, зацепил! Думаю, зуб он таки выплюнул!
        - Ну, чего вы радуетесь, остолопы? - мрачно заметил Емсиль. - Что вам срок каторги накинут?
        - А что нам, плакать, что ли? - окрысился южанин. - Что ты п’едлагаешь?
        - Да ничего! - Барнец отвернулся и склонился над Бохтаном.
        Преодолевая слабость и головокружение, Антоло подполз к ним поближе.
        - Сильно ему досталось?
        - Тебе-то не все равно? - неприязненно ответил Емсиль.
        - Ты чего? - удивился табалец. Их друг из Барна всегда отличался спокойствием и невозмутимостью, а тут ни с того ни с сего….
        - Чего, чего… Ничего! Сопи в две ноздри - вон люди уже оборачиваются.
        Антоло оглянулся. Неправда. Никто на них не оборачивался. Что, у заключенных своих забот и хлопот мало? Тем более что якшаться с нарушителями указа императора мало кто захочет.
        - Ты чего, Емсиль? Не с той ноги встал?
        - Если хочешь знать, я вообще не ложился, - хмуро ответил барнец. - Пока некоторые рожу об солому давили, я с ним возился! - он кивнул на Бохтана.
        - Так я что ли виноват?
        - А кто? - Емсиль сжал кулаки. - Тебе не все равно было, к кому идти? И когда… Не захотел он офицеров пропускать!
        - Чего ты взъелся на него? - вмешался Вензольо. - Не хватало еще уступать этим хлыщам из каза’м! Так они на голову сядут совсем. И ножки свесят!
        - Ага! А нам теперь из-за его гордости на каторгу?
        Антоло задохнулся от возмущения. От кого, от кого, а от Емсиля он такой отповеди не ожидал. Обида комком подступила к горлу, кровь бросилась в щеки.
        - А зачем вы тогда встряли? - воскликнул он. - Не ваша драка - значит, и лезть нечего! Я бы и сам…
        - Что ты «сам»? - негромко проговорил т’Гуран. - Много ты навоевал бы против четверых?
        - Ну и что? Если вам все равно!
        - Нам не все равно, - терпеливо, словно неуспевающему ученику объяснил вельсгундец. - Было бы все равно, сидели бы и хлестали мьельское. Но мы ввязались в эту драку вместе с тобой…
        - Из-за твоей гордыни, - добавил Емсиль.
        - Можно и так сказать, - не стал спорить т’Гуран. - Но у нас, в Вельсгундии, предпочитают слово «честь», а не гордыня. Спускать обиды нельзя никому. Но… Я бы на твоем месте предпочел вызвать этого офицера на поединок. Скажем… завтра.
        - Завтра он уже никого не вызовет, - рыкнул барнец. - И ты тоже. И я. И Вензольо.
        - И Летгольм, - невозмутимо проговорил т’Гуран. - И тот офицер, которого Летгольм заколол, кстати, тоже.
        - Все в руке Триединого, - пожал плечами Антоло.
        Вельсгундец почесал кончик носа, как обычно делал во время ответов на сложные вопросы профессоров.
        - Понимаешь, - сказал он, глядя мимо Антоло. - Понимаешь, наказание императора для всех одно, но по каждому оно ударит по-разному. Меня отец по головке не погладит за то, что из университета выгонят.
        - А нас выгонят?
        - А ты как думал? - прищурился Емсиль. - Хорошо, если бумагу выправят об окончании подготовительного…
        - Выгонят, - согласился т’Гуран. - Если уже не выгнали…
        - Ну и что? - запальчиво воскликнул табалец. - Можно еще раз поступить!
        - Как бы не так! Изгнанного за нарушение указа императора на повторный курс не возьмут. И ни на какой другой не возьмут…
        - Но можно ведь в другой университет! В Браилу, например! Тамошние профессора по всему югу славятся!
        - Может, и славятся, но все ж не больше аксамалианских. Да скажу честно, мой род больше денег не наскребет. А Емсиль и вовсе за государственный счет учился…
        Вот тут Антоло понял причину злости барнца. Его, уроженца маленького городка, затерянного в отрогах Туманных гор, собирали на учебу все местные жители.
        Ах, как же хотелось им заполучить дипломированного лекаря из самого Императорского аксамалианского университета!
        Но денег все равно хватило лишь на курсы грамматики и риторики.
        Такое случалось не раз. Не Емсиль первый и не Емсилю быть последнему. Частенько студенты, не закончив полного обучения, покидали стены университета и отправлялись на заработки, скапливали сумму, достаточную для оплаты одного-двух курсов, и продолжали учебу. А некоторые и не продолжали. Жизнь подхватывала их, как ручей осенние листья, и увлекала, кружа в водоворотах, все дальше и дальше от Аксамалы. На окраинах Сасандры, испытывающих постоянный недостаток в дипломированных ученых, охотно пользовались услугами недоучек. Их нанимали переписчиками и счетоводами, помощниками сборщиков подати и лекарей, учителями к отпрыскам в знатные семейства.
        Подобная участь ждала и упрямого барнца. Но декан Тригольм старательного студента (а Емсиль учился истово, недосыпая и недоедая!) решил не выбрасывать на улицу. В университете существовала квота, введенная лет сто назад, на обучение талантливых, но бедных юношей. Кругленькая сумма выделялась казной империи и позволяла не только оплачивать учебу неимущим, но и даже выделять им небольшой пенсион - недостаточный, чтобы кутить, но дающий возможность не протянуть ноги с голодухи.
        Теперь Емсиль лишался сразу всего. В защиту учинивших пьяную драку в день тезоименитства матушки императора не выступит ни один декан. Это вам не вольнодумцы, болтовню которых можно списать на молодость и глупость. Это преступление в Сасандре приравнивалось к измене Империи.
        Антоло вздохнул:
        - Ты… Емсиль, послушай… Прости меня дурака. Я скажу, если будет суд, что сам во всем виноват.
        - Да что ты извиняешься? - возмутился не понявший в чем дело Вензольо. - Все участвовали! Мне вон, голову п’обили!
        - Совсем бы ее тебе открутить, - мечтательно проговорил т’Гуран. - Человек мечтал лекарем стать! Понимаешь?
        - Не понимаю! - затряс головой каматиец.
        - Вот ты зачем учился?
        - Я? А снежный демон знает зачем! Отец отп’авил…
        - Вот видишь. Такие, как ты, только штаны протирают… Да и как я - тоже! - Вельсгундец сокрушенно мотнул головой. - А у человека - мечта!
        - Подумаешь, мечта… Подумаешь, лека’ем…
        - Заткнулся бы ты, а? - тихонько посоветовал Антоло.
        Вензольо обиделся. Вскинул подбородок, отвернулся, пробурчал под нос:
        - Я за него, как за друга, а он…
        Емсиль молчал, уставившись в пол. Т’Гуран поднял глаза к грязному, заросшему паутиной и мхом потолку - что поделаешь, мол.
        Антоло хотелось выругаться, а еще сильнее - засветить самому себе в ухо. Или в глаз. Кулаком, и чтоб изо всех сил, без поддавков. Чтобы искры посыпались и потекли непрошеные слезы. Что ж это за напасть такая? Из-за него один друг погиб, а еще четыре судьбы так изломались, что никакой мастер не починит. И ни один гороскоп из тех, которые они составляли вчера, не предсказывал каторги, позорного столба, нищеты. Или врут все гороскопы?
        - У тебя что по гороскопу выходило? - словно подслушал его мысли т’Гуран.
        - Успех, победы в сражениях. Я должен свергнуть двух королей и одного возвести на престол, - без утайки отвечал табалец. Стукнул кулаком по колену. - Какая глупость!
        - Интересно… А я нагадал себе смерть от огня. А перед этим - великую смуту, скитания и борьбу за власть.
        - Смуту и скитания я себе уже представляю… - начал Антоло, но тут громыхнула дверь в тюремном коридоре. Заключенные всполошились. Даже те, кто притворялся спящим, расползлись по темным углам. Разбойники, игравшие в
«камни-ножницы-бумагу», притихли и, как показалось, попробовали спрятаться за спинами друг друга. Само собой, ни у кого не получилось, но их тесная компания зашевелилась, словно клубок степных гадюк, проснувшихся после долгой зимы, - обычно эти гады встречают весеннее солнышко в укромном овраге, ловя теплые лучи узорчатыми шкурами.
        Гулко отбивая шаг коваными сапогами, мимо решетки прошел стражник. Следом за ним - плотный высокий человек в темной мантии до пят и круглой шапочке на голове.
        - Здесь, ваша милость! - пророкотал стражник. - Туточки они. Сидят в уголке, словно мышки. И я - не я, и куча не моя. - Он стукнул дубинкой по решетке. - Эй, студенты! Живо сюда! Кому говорю.
        - Не беспокойтесь, любезный! - прервал его до боли знакомый голос.
        - Профессор Гольбрайн? - удивленно воскликнул Антоло.
        - Я, молодой человек, я, - ответил астролог. - Если вам трудно или отсутствует желание, можете не вставать…
        - Нет, почему же? - Т’Гуран вскочил, изысканно поклонился, словно и не в тюрьме вовсе, а на королевском приеме.
        Поднялись и Емсиль с Антоло. Вензольо остался сидеть, с вызовом поглядывая на профессора, а Бохтан просто не смог из-за слабости - удары табуретом по голове за одну ночь не проходят.
        - У меня поручение от декана Тригольма. - Гольбрайн оглядел их живописную группу, осуждающе покачал головой. - Согласно уложению об Императорском аксамалианском университете тонких наук, студенты, обвиняемые в столь тяжком преступлении, как то, которое совершили вы, молодые люди, отчисляются из состава студентов. Соответствующее распоряжение уже подписано профессором Тригольмом и передано на утверждение ректору университета. Вам все понятно, молодые люди? Есть вопросы, пожелания?
        - Вопросы есть, - сказал Антоло.
        - Слушаю вас.
        - Это Гусь настучал Тригольму?
        - Что? Какой Гусь? - возмутился профессор. - Что вы себе позволяете, молодой человек?
        - Ну, профессор Носельм… - поправился табалец.
        А т’Гуран пояснил:
        - Он сидел в борделе, в «Розе Аксамалы», когда мы пришли.
        - И смылся, словно его понос прихватил. - Емсиль скрестил руки на груди.
        - Ваши подозрения беспочвенны, а обвинения противозаконны! - отчеканил Гольбрайн, едва заметно кивая.
        - Ну, так бы и сказали, - развел руками т’Гуран. - А то мы мучаемся с утра.
        - Зря иронизируете, молодые люди. - Профессор потер правый ус. - Положение ваше тяжелее, чем может показаться на первый взгляд. Я, конечно, сочувствую, но сделать ничего не в силах… Уж поверьте старику.
        - Да мы и не рассчитывали, - пожал плечами Антоло. - Благодарим за сочувствие, мэтр Гольбрайн.
        - Не рассчитывали они… - буркнул астролог. - Вы меня очень разочаровали, молодые люди, должен признаться. Очень! Ну, еще от фра Вензольо или фра Летгольма… Кстати, где он?
        - Летгольма убили, - мрачно проговорил т’Гуран. - Офицер зарубил мечом.
        - Как офицер? Какой офицер? Ах, да! Вы же с гвардейцами подрались…
        - Им тоже мало не покажется, - встрял тюремный надзиратель. - Банты перед строем сорвут, а потом выпорют хорошенько! А потом в рядовые без выслуги…
        - В рядовые! - хмыкнул Антоло. - Есть разница - каторга или армия?
        - Такой, как ты, после месяца в армии на каторгу запросится, - презрительно сплюнул ему под ноги охранник. Повернул голову к Гольбрайну. - Господин профессор, заканчивайте ваше дело, да пошли отсюда. Порядок есть порядок. Начальство прознает - по головке не погладят.
        - Хорошо, - кивнул мэтр. - Я хотел сказать, что от вас, фра Емсиль, фра Антоло, фра Гуран, я такого не ожидал. Подобное поведение несовместимо с гордым званием студента Императорского университета.
        - Так мы уже вроде как… - развел руками табалец.
        - Вот потому вы и «вроде как», - отрезал профессор. - Декан еще может закрыть глаза на посещение студентами трактиров и борделей, но драки, поножовщина, сопротивление страже! Это чересчур.
        - Мы поняли, мэтр Гольбрайн, - кивнул т’Гуран. - Не оправдываемся и прощения не просим. Заслуженное наказание примем, как подобает - спокойно и смиренно. Не могли бы вы выполнить одну маленькую просьбу, мэтр Гольбрайн?
        - Я? - опешил профессор. - Вашу просьбу?
        - Идем отсюда, господин хороший, - начал проявлять признаки нетерпения стражник: переступил с ноги на ногу, поежился.
        - Да-да, сейчас… Так какая у вас просьба, фра Гуран?
        - Не соблаговолите ли вы, мэтр Гольбрайн, сообщить о моем бедственном положении послу Вельсгундии? Просто сообщить, и все.
        - Послу Вельсгундии? Пожалуй, да… Смогу. Будут еще просьбы? - Мэтр обвел глазами бывших студентов.
        - Ну… - протянул Антоло. - Может, тогда и банкиру фра Борайну сообщите обо мне? - сказал он нерешительно. - Знаете, «Борайн и сыновья», на Старобронной? Это неподалеку от цирка маэстро…
        - Да знаю я, знаю, - прервал его профессор. - А зачем банкиру знать?
        - С этим банком в Аксамале работает мой отец.
        - А! Тогда понятно. Надеетесь известить родных?
        Антоло неопределенно пожал плечами.
        - Ну, да. Хотелось бы…
        - Хорошо, сообщу. - Под неодобрительным взглядом надзирателя профессор заторопился. - А вы, фра Емсиль? Что-нибудь хотите?
        - Ничего, - мотнул головой барнец.
        - Совсем ничего?
        - Совсем. Хотя нет. Мэтр Гольбрайн, если из моего Катера будут справляться, не могли бы вы ответить, мол, пропал Емсиль без вести?
        Профессор задумался на мгновение:
        - Не знаю… Не уверен, что это возможно. Даже если я попрошу декана Тригольма…
        - Тогда извините, - невозмутимо проговорил Емсиль. - Раз не выйдет, значит, не выйдет. Ничего не надо. Прощайте, мэтр Гольбрайн.
        Астролог сник, опустил плечи.
        - Прощайте, господа студенты…
        - Бывшие студенты, - поправил его т’Гуран.
        - Нет, бывшими вы станете, когда я уйду! - упрямо возразил профессор. - Прощайте, господа студенты. Мне будет вас не хватать на факультете.
        Молодые люди нестройно ответили. Антоло почувствовал, что на глаза наворачиваются слезы. Поразительно! Раньше он считал себя твердым человеком, не склонным рыдать по пустякам, а тут - прощание с профессором астрологии. Да, с хорошим, увлеченным своей наукой, требовательным, но в меру человеком, отличавшим его из числа прочих студентов, но что с того? Ведь Гольбрайн не родственник, не возлюбленная… Отчего же тогда выступают слезы? Табалец сделал вид, будто у него зачесалась бровь, и украдкой вытер ресницы о плечо. С удивлением заметил, что т’Гуран повторил его жест. И он, что ли? А еще дворянин…
        Едва они вернулись на нагретое место, то есть на кучки прелой соломы, которую подгребали под себя по чуть-чуть всю ночь, Вензольо ехидно осведомился:
        - Ну что, ’асп’ощались с любимым п’офессо’ом?
        - Распрощались. А что? - угрюмо ответил Емсиль.
        - Вы его еще в зад ’асцеловали бы!
        Барнец смерил его тяжелым взглядом с ног до головы и молча отвернулся. Должно быть, решил, что вступать в перепалки с глупцом - занятие бессмысленное и неблагодарное. Антоло и т’Гуран последовали его примеру - иногда Емсиль поступал на удивление здраво. На удивление потому, что молва приписывала уроженцам Барна скудоумие и тупость.
        Вензольо попробовал еще что-то ляпнуть, но, поскольку дразниться не интересно, когда тебе не отвечают - истина, известная с детства, - умолк, обхватил голени руками и замер, жалкий и скрюченный.
        - Если Борайн успеет послать весточку отцу… - сказал Антоло вельсгундцу. - Ну, хоть бы голубя отправил, что ли… Так вот, если он успеет до суда, можно попробовать подкупить судей. Не рудники, а строительство дорог, например. Или соль выпаривать.
        - Ты думаешь, это легче? - приподнял бровь т’Гуран. - А впрочем, как знаешь… Каждый вертится, как может.
        - Почему «как знаешь»? - возмутился табалец. - Я думал, приговор для всех равный будет. Если одному облегчат значит и другим тоже.
        - Да? - Т’Гуран смутился, опустил глаза. - Вот ты значит как, обо всех подумал. А я, признаться, думал только о себе, когда про посла Вельсгундии говорил…
        Их прервало появление в коридоре сразу троих надсмотрщиков. Один тащил здоровенную корзину, и все арестанты тут же зашевелились, вскочили на ноги, так и норовя перебраться поближе к решетке, просовывали сквозь нее руки с растопыренными пальцами. Надсмотрщик с корзиной попятился, зато двое других стражников, вооруженные длинными шестами, схваченными на концах железными оковками, не зевали и короткими точными ударами отогнали особо обнаглевших в глубь камеры.
        - Пожрать принесли, - высказал догадку Емсиль и оказался прав.
        Один из надсмотрщиков долго прилаживал к тяжелому замку зубчатый ключ, потом уперся, всем весом налегая на кольцо, и двери, сделанные тоже из железных прутьев, отворились.
        Оказавшаяся в камере корзина была наполнена кусками хлеба, кое-где подцветшими, но в целом вполне съедобными. Правда, студентам из нее не досталось ни крошки. Как говорится, в большой семье челюстями не щелкают…
        Фра Корзьело на цыпочках подошел к двери. Прислушался.
        Тишина. Фрита Дорьяна отправилась на рынок за покупками. Немногочисленных в утренние часы покупателей отпугнут закрытые ставни лавки.
        Табачник, кряхтя, вытащил из угла сумку, брошенную туда прошлым вечером, когда он вернулся из «Розы Аксамалы» испуганный и дрожащий. Собственно, чего бояться? Потасовки в борделях происходят довольно часто. И в дешевых, и в дорогих. Младшие офицеры дерутся со студентами, старшие - между собой. Моряки так и норовят сцепиться с сухопутными войсками - пехотой, кавалерией, саперами. Случается, и кровь льется, а уж о расквашенных носах и выбитых зубах никто и не вспоминает особо.
        Но почему-то фра Корзьело не нравились вчерашние события. Какое-то подозрение грызло сердце, словно червяк спелое яблоко. Что-то не так… Будто нарочно затеяли свару.
        Конечно, фрита Эстелла не бросила выгодного посетителя. Вывела через черный ход, пока Ансельм бегал за стражей. Рассыпалась в извинениях, предлагала приходить в любой день бесплатно. Лавочник обещал подумать.
        Да что там думать? Он, несомненно, воспользуется предложением хозяйки борделя, но позже. Ведь не за горами очередная встреча с Министром. Обмен сообщениями у них происходил раз в месяц, на девятнадцатый день. Почему на девятнадцатый? Неизвестно. Так решил пожилой, морщинистый и седой, но все такой же бодрый, как и сорок лет назад, айшасиан из Мьелы. Корзьело про себя называл его Стариком.
        Эх, Старик, Старик… Где же обещанный тобой развал Империи? Сокрушительный, неудержимый, как горная лавина. Неотвратимый, как смена дня и ночи. Желанный, как ледяная родниковая вода в разгар летнего зноя.
        Ладно. Что толку рассуждать о вещах, далеких от тебя, как Внутреннее море, и недоступных, как северное сияние.
        Сейчас же пора переправить послание от Министра в Мьелу, Старику.
        Корзьело, сопя и ругаясь под нос, развязал веревочку, перетягивающую горловину сумки, вытащил плетку-девятихвостку. Скривившись от омерзения, он понес ее к столу, держа на вытянутых руках, словно ядовитую змею.
        За окном процокали копыта.
        Табачник напрягся и прислушался. Нет. Не к нему. Триединый помиловал.
        Лавочник вздохнул, вознес короткую молитву и покрепче ухватился за рукоять. Острые грани безвкусной резьбы тотчас впились в ладони.
        - Ну, давай же… - прошипел Корзьело. - Давай…
        Рукоятка скрипнула, провернулась и разломилась на две половинки. Вернее, не разломилась, а раскрылась - одна ее часть входила в другую, словно тщательно притертая пробка в горлышко бутылки.
        На столешницу выпал клочок пергамента - тонкий-тонкий, едва ли не прозрачный, сложенный вчетверо.
        Корзьело поднял листочек, развернул и, держа на вытянутых руках, прочел:
        - Козел впрыгнет в палисадник не позднее Кота. Губастый очень грустит.
        Табачник невольно улыбнулся. Его всегда веселила манера Министра выражаться иносказаниями. Будто бы не все равно. Если поймают сыскари из тайного войска, дыба хоть так, хоть так. Как ты ни маскируй донесения. А не поймают - какой смысл прятаться за мудреными шифровками?
        На самом деле козлом была Сасандра, палисадником - северная Тельбия. Следовательно, Империя намерена ввести войска в северную Тельбию через два месяца - в конце лета. Значит, дела у местных проимперских политиков идут не вполне успешно. Королевство в любой миг может заявить о своей независимости, вместо того чтобы попроситься под крылышко Аксамалы. Что ж, пусть теперь голова болит у Старика - Айшаса просто не может не вмешаться, да еще и привлечь внимание западных королевств - Фалессы, Итунии, Мораки, Вельсгундии. Наплевать на мнение соседей император не решится. Если не получится завладеть Тельбией с нахрапа, то пока не станет и пытаться.
        Еще интереснее вторая половина сообщения. Губастым Министр называл императора, не особо греша против истины. Правитель величайшей страны материка, давно разменявший восьмой десяток, отличался толстыми, красными, лоснящимися губами. А вот грусть - это болезнь. В последние несколько лет недуг скручивал императора несколько раз, но благодаря нечеловеческим усилиям лекарей, молитвам жрецом Триединого и даже, как поговаривали, помощи приглашенных чародеев ему удавалось выкарабкаться. А ведь как могла бы измениться жизнь в Сасандре со смертью владыки, не имеющего наследника! Трудно вообразить. А хочется…
        Табачник мечтательно закатил глаза, представив на миг неразбериху, воцаряющуюся в Сасандре, раздираемой политическими склоками и интригами придворных. Каждая провинция объявит независимость. Чиновники кинутся рвать на части государственный «пирог». Армию разворуют и пустят по ветру…
        Ладно! Нечего попусту витать в облаках. Что будет, то и будет…
        Корзьело достал в точности такой же листок пергамента, чернильницу. Переписал послание, аккуратно обрезал края одного и второго листочка так, чтобы они стали как можно меньше.
        Потом он скрутил каждый пергамент в трубочку, засунул их в кожаные, провощенные трубочки, не толще мизинца, а пробочки залил белым воском от зажженной свечи.
        Части плетки табачник тщательно соединил, придавил, чтобы и следов стыка видно не было, убрал в сумку.
        Теперь наверх.
        Чердачный этаж особняка фра Корзьело занимала голубятня. Пожилой лавочник никому не позволял ухаживать за любимцами-сизарями. Даже фрите Дорьяне путь в святая святых голубиного царства был заказан.
        Часть клеток занимали самые обычные голуби: и грудастые дутыши из Мораки, и мохноногие великаны из Тьялы, и верткие с белоснежными крыльями и маленькими клювиками из южной Каматы. Их Корзьело охотно показывал соседским мальчишкам да тем из взрослых, кто еще питал интерес к голубиному промыслу, - подбрасывал в небо с небольшого балкона-площадки, не давал садиться, размахивая шестом с трепещущими в воздухе полосками ткани. Продавал, менялся, а иногда и раздаривал молодняк.
        Но меньшую часть голубиного населения составляли настоящие почтовики - сизые, незаметные и скромные, но удивительно быстрые и целеустремленные птицы. Никто из соседей не знал, откуда доставляли новых голубей, взамен улетающих ежемесячно из узкого окна, выходящего на задний двор. Да, признаться честно, мало кто догадывался об их существовании. Если возникала необходимость, Корзьело не имел равных в скрытности - жизнь научила.
        А привозили почтовых голубей в закрытых корзинах из Мьелы.
        Туда же они улетали, унося записки к айшасианскому шпиону.
        Поднявшись на чердак, табачник выбрал двух голубей, выглядевших самыми бодрыми и упитанными. Прикрепил футлярчики с письмами к нижней части хвостового оперения каждого.
        Сизари, как и подобает элите голубиного племени, ждали своего часа в ладонях Корзьело спокойно и невозмутимо. Даже не моргали, словно были не птицами, а чучелами. Он чувствовал, как ровно стучат их сердца, напоминая ритмичное падение капель в маленькой домашней клепсидре.
        Табачник локтем толкнул ставень, распахивая его во всю ширину. Дунул на головы птицам, ероша перья. Так он поступал каждый раз и свято верил - на счастье.
        - Ну, во имя Триединого! - Фра Корзьело с неожиданной силой швырнул голубей прямо в сияющее ляпис-лазурью небо.
        Сероватые, растрепанные комочки на лету расправили крылья, выровняли полет, превращаясь в две неудержимые молнии. Поднимаясь по спирали, набрали высоту. Сперва хозяин различал их как два светлых крестика на фоне небесной сини, потом как две точки. Наконец голуби исчезли.
        Их путь лежал на юг, в белокаменную Мьелу, в голубятню старого, темнокожего и морщинистого айшасиана.
        Глава 5
        Тяжелая сливово-синяя туча наползла со стороны Великого озера и погрузила Аксамалу во тьму. Накрыла черными крылами гладь бухты Избавления, и сторожа на двух маяках, замерших друг напротив друга на гранитных скалах, кинулись разжигать огни. Забеспокоились моряки на многочисленных кораблях, томящихся на рейде в ожидании мест у грузовых причалов.
        Тьма, липкая и неумолимая, заползла в императорские сады, террасами спускающиеся к прибрежным камням, отрезала от мира дворец со всеми пристройками, аллеями для прогулок и вычурными фонтанами, просочилась сквозь колонны главного храма Триединого и поплыла дальше, в город.
        Верхний город встретил предвестницу бури перекликающейся на стене стражей, колокольным звоном на Клепсидральной башне, отбивающим десятую стражу, топотом носильщиков и недовольными гримасами гуляк с площади Десяти Побед, лишившихся возможности насладиться выступлением известного тенора, из-за непогоды отменившего спектакль.
        В Нижнем городе торговцы с руганью сворачивали палатки на рыночных площадях, скрипели колесами тележки зеленщиков и мясников, молочников и водовозов. Хозяйки бегом собирали недосушенное белье, вывешенное во двориках и на окнах, со стуком закрывали ставни - не ровен час поднимется ветер, как три года назад, и оборвет все петли. Многочисленные прохожие недовольно посматривали на небо, то и дело вытягивали перед собой раскрытые ладони - не упадет ли первая капля?
        Брюхо раскинувшейся уже от края до края неба тучи урчало, там тяжело ворочались сгустки тьмы, клубясь и завиваясь чернильными каплями, упавшими в воду. Изредка вспыхивали молнии, не имевшие пока то ли силы, то ли желания вырваться на простор. Воздух дышал предгрозовой свежестью, но дождь обрушиться на столицу Империи не торопился…

«Как кстати, - подумал Берельм, смешиваясь с толпой спешно покидающих улицы людей. - Все бегут, и я бегу. Еще покапало бы - хотя бы чуть-чуть, - чтоб капюшоны на головы потянули».
        Он сгорбился, сразу уменьшившись в росте на добрую пядь, зябко повел плечами и грустно улыбнулся, поймав сочувствующий взгляд торговца сдобой, упорно пытающегося сложить выносной прилавок. Кивнул - да уж, всем недосуг, проклятая гроза, кто тебя ждал? А ведь первая в этом году! Запоздавшая почти на месяц, но первая!
        Нижний город Аксамалы, раскинувшийся между морем и древней крепостью на скалистом холме, кипел, словно растревоженный муравейник. В одну толпу смешались и ремесленники, и купцы, и служащие. Вместе со всеми толклись карманники и мошенники.
        И один из них - Берельм.
        Он не считал себя королем мошенников, хотя мог бы стать им. Для этого Триединый наградил его живым умом, умеренной наглостью, лицедейским мастерством, которое не нуждалось в платных уроках. К тридцати семи годам он научился не брать лишнего, скрываться от конкурентов, набив карманы, уходить на дно до тех пор, пока нужда вновь не погонит на промысел, как голодного хищника. Что еще надо? Набирать учеников, воспитывать последователей, прикармливать помощников? Помилуй, Боже! Зачем? Не лучше ли просто жить и наслаждаться жизнью? Каждым мгновением, каждым вдохом, каждым глотком вина, каждым поцелуем… Ведь даже король преступного мира, богатый, властный и защищенный целой оравой телохранителей, не гарантирован от стрелы, кинжала или яда наемного убийцы, подосланного конкурентом или наследником, уставшим ждать, когда огласят завещание.
        Поэтому Берельм работал в одиночку. Всегда. И от своих принципов никогда не отклонялся. Нащупать предполагаемую жертву, провести тщательную подготовку, нанести удар и скрыться. Если кто-то и помогал мошеннику, то не догадывался ни о чем - цель, способ, результат никогда не становились достоянием гласности. Пускай дураки хвастаются жирным кушем, пытаются произвести впечатление друг на друга и на окружение. Слишком многих хвастунов утренний бриз прибивал к сваям пирса. А кое-кого находили у городской стены со свернутой шеей или ровнехоньким разрезом на горле - от уха до уха. Скрытность, скрытность и еще раз скрытность - эти слова Берельм избрал своим девизом.
        Сейчас он нес за пазухой тугой, крутобокий мешочек, наполненный золотыми солидами. Обналичить фальшивый вексель в банке фра Борайна оказалось не так уж и трудно. Даже подозрительно легко. Можно сказать, что Берельм был разочарован. Чуть-чуть игры, приклеенная бородка, тягучий выговор табальца, полночи над листком пергамента… Ну, нет, векселем он мог гордиться по праву - подлинное произведение искусства. А какая печать! А подпись! Жаль, что они остались у банкира и, скорее всего, будут уничтожены в сердцах, едва откроется подлог.
        Зато полученных денег хватит сполна, чтобы вернуть долг в гостинице, распрощаться с радушным хозяином, полностью обновить платье, купить меч и коня, а после перебраться в Верхний город. Решено, эти полгода он побудет дворянином. Давно пора. С одной стороны, знатным господам живется не в пример интереснее, нежели простолюдинам, - вино ароматнее, яства, подаваемые в трактирах, вкуснее, бордели чище и опрятнее. А с другой стороны, давно пора присмотреть новое поле деятельности. Скорее всего, обманывать дворян будет даже легче, чем купцов и банкиров. Главное - не наглеть, то есть не изменять своим принципам.
        Берельм незаметно под плащом погладил кошель с деньгами, оглянулся через плечо - нет ли хвоста? - и нырнул в «Розовое солнце» (вот, кстати, идиотское название!). Вышибала, скучающий с кружкой пива за крайним столом, приветливо махнул ему рукой. Две прибиральщицы, елозящие по и без того чистым столешницам грубыми полотенцами, переглянулись и захихикали. Девчонки вот уж скоро месяц соревновались между собой, кто первее вскочит к солидному и денежному постояльцу в постель. Берельм, умело маневрируя, словно тяжелый дромон в бою против двух пиратских фелуг, держал их на расстоянии, особо не отталкивая, но и не обнадеживая излишне.
        Он протопал по лестнице, меняясь на ходу. Развернулись плечи, прорезалась благородная осанка и гордый постав головы. Ловкач хотел доказать прежде всего самому себе, что роль дворянина из высшего общества ему по плечу. Он подкрутил рыжеватый ус, бросил ладонь на эфес несуществующего меча - Берельм по жизни предпочитал легкие стилеты и метательные ножи - и толкнул дверь комнаты, которую никогда не запирал. Видит Триединый, что у него брать? Пару застиранного нательного белья? Любимый плутовской роман о Лагальме Беспризорнике? Набор для бритья? Смешно…
        Нет, воров он не боялся. Как не боялся и наемных убийц по причинам, изложенным выше. В Аксамале довольно много людей, а он - один из самых незаметных.
        Внутри комнаты царил мрак. И как это он не подумал захватить снизу свечу? Из-за грядущего дождя потемнело, как ночью, а ведь еще до сумерек часа два, не меньше. Теперь придется идти через всю комнату к комоду, где он оставлял трубку и кисет, а в нем - огниво и кремень. Там же в последний раз он видел свечу. Главное - не налететь коленом на табурет…
        Ощутив слабое дуновение воздуха за спиной, Берельм потянулся за ножом, который носил за голенищем сапога.
        Как оказалось, напрасно.
        Тяжелый удар пониже спины бросил его к столу.
        Колено пребольно врезалось в тот самый табурет, с которым так не хотелось встречаться.
        Мошенник зашипел и прикусил язык, поскольку плечо, встретившись с углом стола, заставило забыть о такой мелочи, как колено.
        Дверь захлопнулась, отрезая комнату от коридора с его призрачными остатками света.
        - Только без глупостей, - проговорил ровный, слегка насмешливый голос. - Хочу предупредить - у меня в руках арбалет, а пробыл я здесь достаточно долго, чтобы глаза свыклись с сумерками. Я понятно объясняю?
        - Понятно, - прохрипел Берельм, пытаясь потереть одновременно плечо и колено.
        - А вот этого не надо, - голос незнакомца посуровел. - Держи руки подальше от себя. Не обязательно задирать их вверх, но в стороны расставить можешь.
        Берельм повиновался. Если он и вправду видит каждое его движение, то всадить болт в любой глаз на выбор с такого расстояния не составит труда.
        - Кто ты? - проговорил он охрипшим от волнения голосом. - Чего тебе надо?
        - А попробуй сам догадаться, - вновь насмешливо отвечал неизвестный. - Дать три попытки?
        - Тебе деньги нужны?
        - Не угадал. Первая попытка не засчитывается. Деньги мне не нужны.
        Берельм задумался. Не грабитель. Хотя разумнее всего предположить, что его выследил охотник за чужим добром. Конечно, он сам великолепно умеет и прятаться, и путать следы, и менять маски, но нет предела человеческому совершенству, и вполне может статься, что какой-нибудь грабитель-самородок решил поживиться добычей одиночки.
        А что, если незнакомца нанял кто-то из богачей, попавшихся на крючок самому мошеннику? Обманутый купец, обжуленный банкир…
        - Кто тебя прислал? Ростовщик из квартала…
        Негромкий смешок заставил мошенника замолчать.
        Ах, он еще и насмехается!
        Уязвленное самолюбие заставило Берельма сжать кулаки и шагнуть вперед.
        - А ну-ка на место! - словно сторожевому коту приказал незнакомец. - И руки, руки не забывай!
        Берельм заскрипел зубами, но повиновался.
        - Вторая попытка тоже не засчитана. Меня никто не нанимал.
        - У тебя нет хозяев?
        - Ну почему же? Хозяева у меня есть. Вернее, один хозяин. Но он меня не нанимал. Я служу за идею.
        - Ты - сыщик? - внезапно осенило Берельма.
        Короткий смешок. Тишина.
        Мошенник уже подумал, что вновь ошибся, но человек проговорил:
        - Молодец. Угадал. Возьми с полки пирожок.
        - А? Что?
        - Ладно, пирожка у тебя нет, как я понял. Значит, применяем награду другого рода. Можешь зажечь свечу.
        - Интересно, как это? - язвительно осведомился Берельм. - С руками врастопырку?
        - По такому случаю можешь опустить, - смилостивился незнакомец. - Только без глупостей. Знаешь, сейчас на болтах делают эдакие надпилы…
        - Знаю! - угрюмо бросил мошенник. Он и вправду знал, что происходит с надпиленным болтом, когда тот вонзается в тело человека. И в какой мелконарубленный фарш превращаются внутренности жертвы, тоже хорошо представлял. Достаточно хорошо и красочно, чтобы не пытаться испытать новомодное орудие убийства на себе.
        - Вот и чудненько! Сбрось плащ. Отлично. Теперь подойди к комоду. Да тише ты! Табурет!
        - Спасибо.
        - Не за что. Или ты из тех несчастных, что в сумерках не видят дальше собственного носа?
        - С чего ты взял? Это ты, видно, в предках филина имеешь…
        - Много говоришь.
        - Люблю поговорить.
        - А мне кажется, это с перепугу. Что скривился? Только не надо корчить из себя героя без страха и упрека. Тебе не к лицу. Свечу нашел?
        - А что мне к лицу? Нашел.
        - Высечь искру, зажечь свечу и поговорить со мной. Спокойно, вдумчиво и рассудительно.
        Берельм последовал совету гостя, что касалось его первой части. То есть почиркал огнивом по кремню, раздул трут и зажег свечу.
        - Чудненько, - прокомментировал его действия незнакомец. - Теперь берем табурет и садимся. И, ради Триединого, не делай резких движений.
        Мошенник уселся, развернулся лицом к говорившему.
        Его собеседником оказался мужчина лет сорока с легкой сединой в волосах и чеканными чертами лица. Серый камзол, высокие кавалерийские сапоги и затертый плащ - ничем не примечательная внешность. Больше всего похож на ветерана конного полка, выслужившего пенсию по возрасту. На поясе у странного гостя висел длинный корд и… Больше никакого заметного оружия он не имел.
        - Да-да, - кивнул незнакомец в ответ на удивленный взгляд Берельма. - В нашем деле главное - намекнуть. А остальные ужасы человек додумает сам. А ты расслабься, расслабься. Даже если успеешь достать нож, то воспользоваться им я тебе не дам.
        Он стоял спокойно, но Берельм вдруг осознал с пугающей ясностью, что сопротивляться бесполезно. Сорокопут - птица хищная и беспощадная к мелким пичугам и лягушкам, но против ястреба-тетеревятника в открытом бою не выстоит. Вот так и он. Обмануть купца или банкира - это одно, а вступить в схватку с опытным и уверенным в себе бойцом - совсем другое. Уж лучше сразу в окно прыгнуть.
        - Вот и правильно. Вот и молодец, - словно прочитал его мысли незваный гость. - Я всегда был уверен в твоем благоразумии, Берельм Ловкач. Ведь так тебя зовут?
        - Если я скажу «нет», ты же все равно не поверишь.
        - Конечно. Если я иду к кому-то в гости, то иду наверняка.
        - Охотно верю, - мошенник кивнул. - Кто ты? Ты так и не сказал.
        - А по-моему, сказал.
        - Только то, что ты сыщик.
        - Верно. А этого мало?
        - Я хочу знать, на кого ты работаешь. И еще, не худо бы имя. Или кличку. А то нехорошо выходит - ты меня знаешь, а я…
        - Зови меня Мастером, - усмехнулся уголками губ гость.
        - Хорошо, Мастер. Так на кого ты работаешь?
        Гость склонил голову к плечу:
        - Другой бы возмутился - мол, кто кого выспрашивает? Но я не буду. Я отвечу честно. Я работаю на императора, да живет он вечно.
        И вот тут выдержка изменила Берельму. Он побледнел, дернулся, как от удара.
        - Правда?
        - Я вообще не склонен врать. Или блефовать.
        - Значит, меня… - Ловкач недоговорил, но и так понятно, что он имел в виду. Если следствие докажет хотя бы десятую часть его преступлений, то рудники покажутся самым легким наказанием. А ведь на самом деле никто и не будет доказывать. Дыба, мьельский сапог, капли холодной воды на темя, и любой преступник признает каждое из выдвинутых против него обвинений. Вплоть до покушения на убийство императора и заговор с целью передачи протектората над Барном пиратам с Халиды.
        - Пока нет, - обнадежил его Мастер. - Но поверь, я долго за тобой следил. Не хотел брать раньше времени.
        - Что ж так? - через силу улыбнулся дрожащими губами Берельм. Пусть не думает, что он боится!
        - А понимаешь ли, я служу в тайном сыскном войске. И привык ловить шпионов и смутьянов-заговорщиков, а не мошенников, ловко обувающих недотеп-банкиров и бестолковых купцов.
        - Тогда зачем? - сразу взял быка за рога Ловкач.
        - Зачем ты мне?
        - Да. Зачем?
        Мастер закинул ногу за ногу, покачал ступней.
        - Ты умен, хитер, умеешь притворяться. И, должен заметить, притворяешься очень хорошо. Не всякому артисту-лицедею под силу.
        - Спасибо. Не думал, что сыщики способны оценить настоящее искусство. - Берельм скопировал позу сыщика.
        - Вынужден тебя огорчить. Настоящего искусства в твоих выходках очень мало.
        - Да? - Ловкач поправил штанину, щелчком пальцев сбил пылинку. Потер колено. - А что же тогда хвалишь меня?
        - А почему бы и не похвалить? Я перечислил те качества, за которые намерен смягчить тебе наказание. В разумных пределах, само собой.
        - Да? И как же мое лицедейство способно искупить наказание… Ну, к примеру, за использование поддельных векселей? - Рука Берельма непринужденно скользнула к голенищу сапога, где все еще ждал своего часа нож с легкой рукояткой - такие очень удобно метать.
        Два пальца за голенище… А вот и костяной черенок. Ну, сейчас поглядим кто кого…
        Мошенник даже не сообразил сперва, что именно произошло. Серебристая молния мелькнула у щеки, обдавая прорывом ветра. И тут же за рукав что-то сильно дернуло. Он попытался быстро вернуть руку на место, сделав вид, что ни в чем не виновен, но не сумел. Скосил глаза. И похолодел.
        Рукав скромного камзола был пришпилен к табурету легким метательным ножом, похожим на молодую щуку.
        - Я же предупреждал… - укоризненно проговорил Мастер.
        В его пальцах серебристо поблескивали еще два ножа.
        - Сейчас ты очень медленно достаешь то, что прятал за голенищем, и кладешь на пол, - медленно и раздельно сказал сыщик. - Уяснил?
        Берельм кивнул. Хотел сказать - да, мол, уяснил, но захрипел пересохшим горлом и решил не позориться лишний раз. Вынул нож, бросил его на пол перед собой.
        - Теперь толкай ногой ко мне.
        Ловкач повиновался.
        - Вот и молодец, - удовлетворенно кивнул Мастер. - Вообще-то хорошо, что ты строптивый. Для моего дела нужен человек с норовом, как у каматийского жеребца. Тряпка не справится.
        Берельм молчал, только тяжело дышал. Он запоздало осознал, что находился на волосок от гибели. Если бы сыщик захотел, то убил бы его, затратив не больше усилий, чем на назойливую муху. И все-таки… Если не убил сразу, не вяжет руки, не тащит в застенок к допросникам, значит, есть шанс поторговаться и в дальнейшем.
        - Молчишь? - приподнял бровь Мастер. - Это правильно. Похоже, начинаешь понимать что к чему.
        Ловкач глянул исподлобья, но губ не разжал.
        - Ладно, - продолжал сыщик, нисколечко не смутившись. - Продолжаем наш чудесный вечерочек. Так на чем мы остановились? Не отвечаешь? Ну, это уже немножко неприлично. Не могу же я разговаривать с комодом или с сундуком.
        Берельм пожал плечами, не опровергая, но и не соглашаясь. Когда-то в молодости он очень недурно играл в карты и мог поспорить неподвижностью лица с мраморными статуями на Дворцовой площади.

«Тебе нужно, ты и говори», - без труда читалось в его позе.
        - Хорошо, - не стал углублять тему сыщик. - Хочешь молчать, молчи. Значит, продолжаем. Ты умен, хитер, умеешь притворяться. Например, сейчас ты притворяешься равнодушным. Очень умело притворяешься. Любой бы поверил, но не я. Человек, схватившийся за оружие в разговоре с представителем власти и только чудом не получивший добрых три вершка отточенной стали в живот или в сердце, равнодушным быть просто не может. Как бы хорошо он ни притворялся. И тем не менее продолжим. Я долго выслеживал тебя, Берельм по кличке Ловкач. Вернее, выслеживал не я - к сожалению, у меня всегда забот невпроворот и времени на все не хватает. Но я поручал отслеживать твои делишки помощникам, младшим служащим тайного сыскного войска, сиречь контрразведки. Вот видишь - глаза у тебя уже округлились, хотя лицо по-прежнему неподвижное. Значит, не ожидал, что тобой контрразведка заниматься будет?
        Берельм мотнул головой. Может, и правда, хватит придуриваться, и пора начинать искать пути к сотрудничеству? Тайный сыск - это не шуточки. Рудники и каменоломни за счастье покажутся, коль к ним в лапы попал. Для обвиняемых в шпионаже самое мягкое наказание - усекновение головы или повешение. А так, и костер предусмотрен, и колесование, и кол, и кипящее масло… Бр-р-р-р…
        - Не ожидал, - вытолкнул он непослушным языком.
        - Вот! Уже лучше! - обрадовался сыщик. - Значит, будем говорить. Итак, тебя заметили, Берельм Ловкач, несколько лет назад. После скандала в Кавареле, случившегося из-за твоей продажи непродажных угодий. Ведь помнишь?
        Мошенник кивнул. Славная афера. До сих пор приятно вспомнить. Он провернул ее семь лет назад на северном побережье Великого озера, в провинции Аруне. Владелец сорока десятин[1 десятина = 1,09252014 гектара. ] отличного строевого леса, пригодного для строительства судов, как торговых, так и военных, искренне думал, что берет крупную ссуду в банке, представителем которого назвался Ловкач, под залог своей недвижимости. А банкиры крупнейшего в Кавареле банка разговаривали с Берельмом, считая его законным владельцем леса и земли. В результате богатей остался без ссуды, банк без денег, а Берельм здорово обогатил капитана рыбацкой шхуны, удирая от местных сыщиков, - у кого-то из обманутых оказались прочные связи при королевском дворе. Пришлось годик-другой пожить в Тьяле, прожигая остаток денег на скачках и травлях котов, и лишь после того, как волнение улеглось, он направился в Аксамалу. Рассчитывал, что о нем забыли. Как бы не так!
        - Еще тогда я подумал, что ты можешь мне пригодиться. Если не получишь корд под лопатку от ревнивого мужа одной из подружек или кто-нибудь из разоренных тобой и доведенных до отчаяния купцов не задушит тебя голыми руками…
        - Я никогда не наглел. До разорения не доводил, - прервал речь сыщика Берельм.
        - Да? - на мгновение задумался Мастер, будто бы перебирая в памяти известные ему приключения Ловкача. - Пожалуй, ты прав. Не припомню ни одного случая. Ну да ладно… О чем это я? А вот о чем! Мы могли тебя арестовать едва ли не в день приезда в Аксамалу. Но что-то мне подсказывало - не стоит пока.
        Берельм хмыкнул. Разговор неуклонно уходил в области, к которым он питал стойкую антипатию. И ведь не сделаешь ничего!
        - А вот теперь - самое время.
        - Арестовать?
        - Нет. Вернее, да, но как бы понарошку…
        - Не понял? - скорчил нарочито глупое лицо Берельм. - Арестовать понарошку - это как чуть-чуть беременная?
        Мастер рассмеялся, не отрывая, впрочем, цепкого взгляда от рук мошенника.
        - Ты прав, пожалуй. Арестую я тебя по-настоящему. Но после того, как ты выполнишь свою часть договора, отпущу с миром.
        - Свою часть договора? А мы о чем-то договорились?
        - Пока нет, но, без сомнения, договоримся.
        - Я не был бы так уверен.
        - А неуверенных я привык арестовывать всерьез и спрашивать с них по всей строгости закона.
        - А если договориться, то закон можно и побоку?
        - Да, - кивнул сыщик. - А что тебя удивляет? В одной только Аксамале в течение дня люди, призванные следить за сохранением порядка, столько раз нарушают его, что Триединый не заметит нашей маленькой совместной аферы. Что скажешь на это?
        Берельм помолчал, подумал. Ответил:
        - А кроме Бога, ты никого не боишься? Императора, к примеру, или твоего начальника… Дель Гуэлла, кажется?
        - Не боюсь, - твердо проговорил Мастер. - Я служу верой и правдой. И не за то жалование, что мне платят, а за совесть. Вся моя жизнь подчинена борьбе за внутренний и внешний мир Сасандры. Ни императору, да живет он вечно, ни дель Гуэлле не в чем меня упрекнуть.
        - Ладно, - удрученно согласился мошенник. - Что у тебя за дело?
        - Вот это правильный подход! - усмехнулся сыщик. - Зачем тратить время на пустые препирательства? У тайного сыска Аксамалы к тебе, Берельм Ловкач, будет одно маленькое, но очень ответственное поручение. Ты сядешь в тюрьму. Вначале в городскую тюрьму Аксамалы, а потом, если понадобится, отправишься на каторгу…
        - Ничего себе «понарошку»! - присвистнул Ловкач.
        - Не свисти - денег не будет!
        - Да их уже и так, и так не будет… Откуда деньги на каторге?
        - Ой, да брось ты! Выполнишь поручение, заберу тебя хоть из рудников, хоть из каменоломни. Правда, до этого лучше, конечно, не доводить.
        - Что за поручение? - устал ожидать разъяснений Берельм. - Что я смогу сделать для Империи, сидя в тюрьме либо горбатясь с кувалдой?
        - Ты сядешь в тюрьму под чужим именем. - Улыбки Мастера словно и не было никогда. - Под каким именно, узнаешь после. Заключенные будут думать, что ты известный вольнодумец и борец с имперским режимом. Провозвестник свобод и права провинций на самоопределение.
        - Ничего себе!
        - А ты как думал? Люди к тебе потянутся. Кто-то из давно состоящих в подпольных кружках и тайных обществах, кто-то из сочувствующих, но всей душой стремящихся туда.
        - А что нужно от меня?
        - Ничего. Главное - не разубеждай людей. Не стоит их разочаровывать. За тобой будут следить. Не стану скрывать, в Сасандре нынче полным-полно всякой швали, которая спит и видит, как бы развалить Империю. Растащить ее на мелкие лоскуты в угоду амбициям Айшасы и западных королевств. Ты ведь патриот? - внезапно холодно прищурился сыщик.
        Берельм пожал плечами:
        - Не могу с уверенностью сказать. Была ли мне все эти годы Сасандра матерью? Не думаю. Скорее, мачехой.
        - И все же… Я знаю, ты никогда не пытался обжулить государство. Только частных собственников.
        - Объяснение очень простое. За преступления против государства предусмотрены более жестокие наказания.
        - Смерть есть смерть, а каторга есть каторга. Какая разница - десять лет рудников тебе дадут или двадцать, если самые крепкие парни выхаркивают легкие самое большее через пять лет?
        - Тебе виднее. - Мошенник скривился. Очень уж ему не понравилось напоминание о каторге.
        - И все-таки я рассчитываю на твою помощь. На помощь гражданина и патриота.
        - Как знаешь, - хмыкнул Берельм. - Хочешь видеть во мне патриота - пожалуйста. Только потом не обижайся, если что-то пойдет не так.
        - А ты постарайся, чтобы все пошло так, - негромко проговорил Мастер. - Это, как-никак, в твоих интересах.
        - А как - так?
        - Так - это чтобы мы смогли выявить всех заговорщиков.
        - Всех в Аксамале? - усмехнулся Ловкач.
        - Не говори глупости. Хотя бы всех, кто будет в то время в тюрьме.
        - Но они же и так в тюрьме?
        - Верно. Но по разным обвинениям. Не всегда удается доказать государственную измену…
        - А вы дыбу попробуйте… - зло бросил Берельм.
        - Дыбу? Хорошая мысль. Уж не на тебе ли ее опробовать? - не остался в долгу сыщик. Махнул рукой. - Да жили бы мы лет двести назад, я бы не задумываясь прижег бы подозреваемых. Хотя… Те, кто легко поддастся на запугивания и пытки, интереса для сыска не представляют. Мелочь, мальки и головастики. А крупная рыба - настоящие заговорщики пыток не боятся. Умрут, а не признаются…
        - На мой взгляд, достойно похвалы.
        - Было бы достойно, - поправил мошенника Мастер. Еще раз повторил с нажимом: - Было бы достойно, если бы преследовало благородную цель. Эх… Их бы упрямство, да на благо Сасандры!
        Словно в ответ на его слова за ставнем громыхнуло. Да так, что закачался подсвечник на комоде. Вспышка молнии, на миг проникнув сквозь вырез-глазок в дощатой створке, озарила комнату белесым мертвенным светом. И ударил ливень. Зашумел, застучал крупными, тяжелыми каплями по крышам, хлынул водопадом на мостовые. Мутные потоки понеслись по улицам, кружась и изгибаясь подобно диковинным змеям. Они подхватывали и волокли вниз, к гавани мелкий мусор, - солому, прошлогодние листья, очистки и дерьмо, выхваченное из наполнившихся до краев выгребных ям. Завертелась на поверхности ручьев грязная пена, напоминая простую истину: грязь всплывает на поверхность в часы бурь и несет ее мутными потоками времени, пока невозмутимое море вечности не поглотит, не развеет и не похоронит наносное и чуждое в своей равнодушной пучине.
        Берельм поежился, невольно сравнив себя с маленьким, пожелтевшим и скрюченным сухим листком, который подхватил неумолимый поток и влечет… Куда? Да уж вряд ли к счастью и успеху. Ударит о камень, выбросит полузадохнувшегося, обессиленного на залитый жидкой грязью, усеянный вонючими ошметками мусора берег. И оставит умирать медленной смертью…
        - Значит, ты рассчитываешь использовать меня как живца? - проговорил Ловкач. - Я правильно понял?
        - Правильно.
        - Вольнодумцы, не разделяющие твоей искренней, несомненно, любви к Империи и императору, станут искать встречи со мной. Попытаются сделать из меня идола, знамя своей борьбы. Правильно?
        - Приблизительно так.
        - А вы будете рядом. И ты, Мастер, и твои помощники-соглядатаи, и надсмотрщики из застенков Аксамалианской тюрьмы.
        - Верно. Мы будем поблизости. Будем наблюдать, запоминать, выявлять. Ниточки, возможно, потянутся на свободу, к тем из предполагаемых бунтовщиков и предателей Отечества, кто оказался достаточно умелым, чтобы не попасться. Полгода-год, и мы выжжем каленым железом язву вольнодумства в Аксамале, а со временем и по всей Сасандре. От гор Тумана до степей кентавров, от моря Внутреннего до побережья Ласкового моря. Сохраним величайшую страну мира, с ее вековыми традициями, культурой, наукой, верой в Триединого…
        - Тюрьмами, сыском, борделями, винокурнями. Ханжеством жрецов и мздоимством чиновников. Продажностью судей и тупостью заседателей магистрата… - Берельм напрягся, расправил плечи. - Не пойдет. Я не согласен.
        - То есть как… - раскрыл рот от неожиданности Мастер, но довольно быстро взял себя в руки. - Много себе позволяешь, Ловкач. Хочешь сгнить заживо на рудниках? Или, может быть, предпочтешь умереть от цинги на галерах? А как насчет каменоломен? Ты же не привык работать руками, питаться жидкой чечевичной похлебкой, пить протухшую воду. Любишь добротную одежду, сшитые на заказ сапоги. Спать в чистой постели и желательно с опрятной, смазливой девчонкой под боком. И ты готов от всего этого отказаться ради кучки злоумышленников, которые норовят втоптать в грязь твое Отечество?
        - Ради злоумышленников? - мотнул головой Берельм. - Вот уж нет! Очень они мне нужны!
        - Тогда почему ты отказываешься?
        - А как ты думаешь? Если я вызову на откровенность целую кучу заговорщиков, да еще таких, которых подкармливает денежными вливаниями Айшаса, а после сдам их властям, каковы мои шансы выжить? Только отвечай честно. Я ведь игрок и умею просчитывать ходы.
        - А в рудниках или на галере? Сколько ты протянешь там?
        - Да уж сколько-нибудь протяну. Я крепче, чем кажусь с первого взгляда.
        - Это я уже понял. Крепкий и упрямый, каким и должен быть уроженец северной Вельзы. Так?
        - А что в этом дурного?
        - Ничего. Я просто хотел намекнуть, что изучил достаточно хорошо не только твои нынешние похождения, но и детство, родню…
        - У меня нет родни! - почти выкрикнул Берельм, дернув щекой.
        - Да неужели? - Мастер поднял бровь, прищурился.
        - Ну, если ты потратил какое-то время на изучение моего прошлого, это ты должен был выяснить в первую очередь.
        - Выяснил, конечно. А ты как думал?
        - И что ты выяснил?
        - А то, что ты сбежал из дому четырнадцати лет от роду. Бросил мать, отца и младшую сестру.
        - Очень я им был нужен!
        - Кто знает, кто знает?..
        - Они никогда меня не замечали. Только магические упражнения… Опыты, попытки овладеть Силой… Отцу не давала покоя память о деде. Вот кто был воистину могучим чародеем, так это он.
        - О нем я тоже узнал, - чуть кивнул сыщик. - Тельмар Мудрый. Один из сильнейших волшебников своего времени. Всю жизнь посвятил целительству. Погиб тридцать семь лет назад, спасая народ Сасандры от бубонной чумы. Верно?
        - Верно, - Берельм заговорил тише, постепенно успокаиваясь. А чего это он, собственно, так разозлился? Что было, то было и быльем поросло. Больше двадцати лет он живет без семьи. Пора бы и привыкнуть. А вот не выходит. Нет-нет, а что-то кольнет в груди, с левой стороны. - Отец всю жизнь завидовал деду. Но завистью умения не прибавишь, а магические таланты не всегда передаются по наследству. Во мне-то ни искорки…
        - Может быть…
        - Не «может быть», а точно. Думаешь, отец меня не проверял? Вот у сестры был дар. И очень неплохой. Она могла бы вырасти отличной магичкой и возродить славу нашей семьи, утраченную со смертью Тельмара Мудрого. Могла бы…
        Он замолчал. Хоть он и ушел из дома, а все же изредка, проезжая неподалеку от родимых мест, пытался узнать - как там, что там, чем живут, все ли здоровы… Они были здоровы. Занимались все теми же магическими глупостями - на взгляд Берельма, само собой. А потом он узнал, что в Ресенну, городок небольшой и тихий, пришла холера. Отец возомнил себя целителем из стародавних времен, кинулся спасать людей. Ходил из дома в дом, составлял эликсиры, лечил самоцветами и призывал силы четырех стихий. А поскольку он не обладал и десятой долей умения и силы своего тестя, Тельмара, заразился и умер. Вместе со всей семьей. Зачем об этом лишний раз говорить вслух? Да и кому? Сыщику.
        - А ты знаешь, что у тебя есть еще одна сестра? - негромко сказал Мастер.
        Ловкач взглянул на него с недоумением.
        - У меня была сестра. Но она умерла…
        - Нет. Я имею в виду совсем другую девушку, - покачал головой сыщик. - Разве ты не знаешь? Она родилась уже после твоего побега. Сейчас ей чуть больше восемнадцати.
        - Не может быть…
        - Может. Если ты выполнишь мое поручение, я вас познакомлю.
        - Какая-то девчонка… Как я смогу проверить, правду ты говоришь или нет?
        - Когда ты ее увидишь, то поймешь, что я честен, как перед Триединым.
        - И все-таки… Она мне совсем чужая. И я ей тоже…
        - Ловкач… - Мастер глядел почти сочувственно. - Не пытайся выглядеть хуже, чем ты есть. Я тебе это уже говорил или нет?
        - Не помню…
        - Тогда говорю. Судьба сделала тебя таким, каков ты есть сейчас. Ты ловкий и хитрый мошенник, прожженный аферист, но ты незлобливый и по-своему справедливый человек. Помоги мне. Я помогу тебе. Как ты думаешь, девочке было легко все эти годы?
        - Я в этом не виновен.
        - И все же. Подумай. Родная кровь. Вы нужны друг другу.
        Берельм скрипнул зубами:
        - Это нечестный прием, сыщик.
        - Почему? Я кого-то предал, украл, убил невиновного?
        - Нет, но… Она в Аксамале? - Ловкач наклонился вперед настолько быстро, что у Мастера дернулась левая рука, на мгновение в пальцах возник и вновь скрылся метательный нож.
        - Да. Она в Аксамале. Сыта, одета и обута, но я не думаю, что она счастлива.
        - Хорошо, сыщик, - с мукой в голосе проговорил Берельм. - Я принимаю твое предложение. Но с одним условием.
        - Это с каким же? - нахмурился Мастер. - Обычно тайный сыск сам диктует условия.
        - Ничего. Не переживай. Это условие необременительное.
        - Ну-ну…
        - Ты приглядишь за девочкой, пока я буду занят?
        Сыщик вздохнул с облегчением:
        - Можешь быть спокоен. Обещаю. Она, вообще-то, довольно самостоятельная особа, но я пригляжу. Так будет лучше для всех.
        - Спасибо, - искренне поблагодарил мошенник. - Тогда и я обещаю выполнить все твои поручения. Я принимаю твои правила игры, и с этого дня вольнодумцам Аксамалы следует попросту стремглав убегать из столицы.
        Мастер усмехнулся. Накинул капюшон плаща. Жестом предложил Берельму последовать его примеру.
        А в небе над Аксамалой продолжала яриться гроза, уползая потихоньку в сторону Великого озера. Гремел гром, сверкали молнии. Дождевые струи хлестали землю.
        Глава 6
        Когда после двухдневного непрекращающегося ни на миг дождя из-за туч вышло солнце, Аксамала погрузилась во влажную жару. Словно в бане. Люди задыхались и обливались потом - слишком уж необычная погода для весеннего месяца Медведя. Исподволь столица Сасандры погрузилась в тревожную дремоту, тяжелую и не приносящую желанного отдыха. Горожане старались меньше выходить на улицы, рыночные торговцы раньше времени сворачивали палатки и убирали лотки с товарами, стражники предпочитали не бродить по мостовой, а отсиживаться в харчевне, где можно получить пиво из погреба. Сторожевые коты не натягивали цепи со свирепым мяуканьем, а валялись на спинах, выпятив круглые животы и раскинув лапы.
        Т’Кирсьен плотно притворил двери чуланчика, который ему выделила фрита Эстелла.
        Пышногрудая хозяйка «Розы Аксамалы» отнеслась довольно благосклонно к новому жильцу. Поворчала для вида, что, мол, всякие молодые оболтусы только и заняты пьянками да потасовками, а другого и в мыслях нет. Выдавать парня страже, сказала бордельмаман, противно ее натуре, и вообще, выглядит так, словно она заискивает перед этими мздоимцами и бездельниками из магистрата. А поэтому нужно гнать его поганой метлой. Пускай сам устраивает свою жизнь, как захочет. Хочет - сдается властям, хочет - удирает на родину и держит ответ перед строгими родителями за безобразное поведение в столице. Но девочки: рыжеволосая Флана, кудрявая брюнетка Рилла, пухлая маленькая Лита, синеокая Алана с капризно надутыми губками, - так уговаривали фриту Эстеллу, так просили не выгонять Кира хотя бы до тех пор, пока не уляжется среди обывателей шумиха, вызванная кровопролитием в день тезоименитства матушки императора, да живет он вечно, что хозяйка не выдержала и махнула рукой. «Ладно, уговорили щебетухи. Только кормите его сами - не хватало мне из своего кармана ваши капризы оплачивать!»
        От вышибалы Ансельма бывший офицер все еще скрывался. И вовсе не потому, что боялся. Охранник никогда не стал бы перечить фрите Эстелле - коль та не прогнала парня, так ему какое дело? Кирсьен побаивался болтливого языка Ансельма. Одно неосторожное слово, брошенное в присутствии кого-либо из постоянных клиентов, и по Аксамале поползут слухи. А там, глядишь, и стража заявится. Или сыщики. Пускай вышибала пока остается в неведении.
        Кир прислушался.
        В зале никого не было. Да оно и понятно - время раннее, колокола клепсидры еще не отзвонили четырех часов дня. Кто с утра по борделям шляется? Может быть, и Ансельм еще не проснулся. А раз так, значит, входная дверь на засове и бояться нечего.
        Тьялец миновал узкий коридорчик, соединяющий лестницу, ведущую к черному ходу, с более широким, куда выходили комнаты девиц. Толкнул дверь.
        В его ноздри ворвался запах догоревших свечей, южных благовоний (скорее всего смолы дерева омоак, растущего лишь в небольшой долине западной Айшасы), приторный аромат помады и перебивающая все вонь мужского пота.
        Флана спала, натянув на голову край шкуры саблезуба. Правая рука свесилась с кровати, обнаженное бедро выглядывало из-под измятого капота.
        Кир пересек комнату и открыл ставни, впуская горячий, напоенный испарениями большого города воздух. Парилка… Но по сравнению с затхлостью борделя - просто живительный глоток. После он дернул тяжелые бордовые занавеси.
        Свет и воздух.
        Молодой человек брезгливо оглядел убранство. Казалось бы, ничего особо вызывающего. А если подумать, так гораздо скромнее, нежели в любом другом борделе.
        Кир грустно усмехнулся, подумав, что еще дней шесть назад ему бы не пришла в голову подобная мысль. Разве лейтенант, недавно произведенный в чин, молодой офицер, перед которым открывается блестящее будущее и бесконечная карьера, задумывается об эдаких мелочах? Но одно дело - изредка (или довольно часто, но на краткое время) посещать дом терпимости, и совсем другое дело - жить в нем на правах постояльца. На многое открываются глаза, и видеть мир начинаешь по-иному.
        Флана пошевелилась - большая зеленая муха, влетев в окно вместе со свежим воздухом, села ей на щиколотку. Кир подхватил валяющуюся на полу у изголовья кровати плетку-шестихвостку, махнул ею, прогоняя назойливое насекомое. Муха попалась упорная или попросту глупая, улетать не хотела. Вилась и кружила по комнате, не замечая призывно распахнутого окна. В сердцах Кир ударил на поражение, промахнулся - иного трудно ожидать, когда пытаешься выцелить летучую бестию, - зато плеть ударила по спинке кровати со звонким щелчком. Такими звуками гуртовщики сгоняют в плотное стадо молодых бычков, когда гонят их на продажу.
        - Что?! - Флана вскочила, суматошно озираясь. На щеке ее отпечаталась полоска от покрывала, а капот распахнулся, открывая маленькую грудь с розовым соском. - А… Это ты… Что ж ты шумишь так? Спать хочу - сил нет…
        - Извини. - Кир сел рядом с ней, рассеяно взвесил на ладони плетку. - Муха…
        Девушка потянулась:
        - Который час-то?
        - Четыре пробило.
        - Ох, и рань… - Флана зевнула, прикрывая рот ладошкой.
        - Да ты спи. - Молодой человек вздохнул. - Спи.
        Она откинулась на спину, запахнула капот, вытянула ноги.
        - Да, похоже, выспалась… Хотя еще можно было бы…
        - Так спи.
        - Нет. Не буду.
        - Тогда вставай.
        - И вставать не хочу. Валялась бы и валялась…
        Кир пожал плечами.
        - Если хочешь валяться… - Он потянулся рукой к Флане. Осторожно коснулся кончиками пальцев мочки уха, провел вдоль шеи до ключицы.
        - Ой, нет! - С недовольной гримаской девушка отвела его ладонь. - Не сейчас.
        - А когда? - нахмурился бывший лейтенант. - Позавчера - «не сейчас», вчера - «не сейчас», сегодня - тоже «не сейчас»…
        Флана порывисто вскочила. Села на кровати лицом к лицу с Кирсьеном.
        - Тебя, когда в полку служил, на плацу гоняли? Строевой шаг, там, упражнения с мечом. Гоняли, а?
        - Ну, гоняли… - с непонимающим лицом протянул молодой человек. - До производства в чин… А откуда ты знаешь? И вообще, к чему это ты?
        - Сейчас узнаешь! А когда свободный денек выпадал, тебя сильно тянуло вновь пошагать? Тяни носок! Выше подбородок! Грудь вперед!
        - Совсем не тянуло! А к чему… Ты хочешь сказать?
        - Вот-вот! - кивнула девушка. Похлопала ладонями по смятому покрывалу. - Мне эта кровать, что тебе плац…
        Кир засопел.
        - Вот оно что! А я думал - я тебе…
        - Да! Небезразличен! Больше скажу - ты мне очень нравишься. Но влюбляться при моей работе - роскошь непозволительная. - Она вздохнула, накрыла ладонью запястье Кира. - Не обижайся.
        Молодой человек стиснул кулаки. Вырвался, вскочил с кровати.
        - Проклятье! Ну почему все так оборачивается? Разве мы достойны такой участи? Разве ты создана для борделя? Ты же умная, красивая, добрая! Что тебе тут делать? - Он махнул рукой, обводя полукругом комнату. - Если бы я мог тебя забрать отсюда! Увезти куда-нибудь далеко-далеко - в Окраину, на остров Халида, в Лотану, Гронд… - Кир поднял глаза к потолку и не заметил легкого отсвета надежды, промелькнувшего на лице Фланы. Впрочем, она тут же взяла себя в руки. Глянула равнодушно, даже с легким оттенком сочувствия к горячащемуся парню.
        - В Гронде холодно, а в Лотане сыро. В Окраине лютуют кентавры, а на Халиде - пираты, - сказала она. - По-моему, Аксамала - весьма неплохое место, чтобы жить. И выживать…
        - Скажи лучше - доживать! Весь век ютиться в чуланчике и прятаться от Ансельма! Проклятая жизнь! Кому она такая нужна?!

«Быстро же ему надоело жалеть меня, - подумала Флана. - Еще бы! Жалеть себя - не в пример интереснее. Любимое занятие большинства людей».
        - Жизнь нужна любая, - негромко проговорила она. - Самая плохая жизнь лучше самой хорошей смерти. - Помолчала. Добавила: - Помнишь, я рассказывала тебе о своих родителях?
        Молодой человек кивнул.
        - Они от холеры умерли. Верно?
        - Верно. Но я тебе не говорила, вроде бы, что отец мой колдуном был.
        - Нет. Не говорила.
        - Так вот он всегда учил меня, что хуже смерти нет ничего. Одна лишь жизнь достойна поклоненья… Так поэт древний сказал. И отец так же считал. И дед. А дед мой почти нашел средство от смерти. Почти…
        - Он тоже волшебник?
        - Был.
        - Тоже холера?
        - Нет. Бубонная чума. Он умер давно. Очень давно. Задолго до моего рождения.
        - А-а-а… - протянул Кир. - И средство не помогло?
        - Только не надо издеваться! - вспыхнула Флана. - Он не жалел своей Силы для людей, но на себя ее уже не хватило… Если бы не он и его братья по Ордену Чародеев, народ Сасандры исчез бы, и только дикие коты да совы населяли бы леса.
        - Я учил историю, - обиженно произнес т’Кирсьен, но потом спохватился и, стесняясь собственного ребячества, поправился: - Прости. Я не должен был плохо отзываться о твоем предке… Подвиг Ордена Чародеев велик, и недооценивать его нельзя. Все, ныне живущие в Империи, обязаны им.
        - Да! - с воодушевлением подхватила Флана. - Едва ли не сорок лет прошло. Чародеи погибли почти все. Или, вернее сказать, все. И мой дед тоже.
        Молодой человек вздохнул:
        - И все же ты достойна лучшей участи. Чем больше узнаю тебя…
        - Давай не будем. - Девушка отвернулась к стене.
        Кир открыл было рот, но не решился сказать вслух то, что рвалось с языка. Нет. Потомок древнего, пусть и обедневшего рода не может связать судьбу со шлюхой. Можно перешагнуть через многое - через почет, деньги, воинскую славу, но не через гордость, настоянную на десятках поколениях предков. Он и любить-то ее не может. Вернее, не должен… Но все-таки…
        Дверь, пронзительно взвизгнув петлями, распахнулась.
        - Ой! - Лита попыталась остановиться, засеменила, взмахнула широкими рукавами и едва не упала. - Ой… Извини… Я думала… - Она прижала ладошку к губам и зарделась.
        Вот к чему бывший лейтенант никак не мог привыкнуть, так это к самому обычному поведению девочек фриты Эстеллы в нерабочей, так сказать, обстановке. Циничные и бесстыжие с посетителями, они, оказывается, умели смущаться ничуть не реже, чем простые горожанки или крестьянские дочки. Могли беззлобно подтрунивать друг над другом, пожалеть бездомного котенка или такого, как он, отщепенца, подкармливать его, лишаясь части заработка. Хотя у Литы, к примеру, в пригороде жили родители - слепой отец, лепивший из глины свистульки, и мать, раскрашивавшая их и таскающая продавать на ближний рынок, а много ли заработаешь на детских игрушках? К Рилле раз в месяц приезжал пьянчуга-брат - красномордый и опухший - и она безропотно отдавала ему четыре пятых отложенного серебра. С этих денег он покупал хоть немного еды для восьмерых детишек и забитой до состояния бессловесного животного жены. Большую часть, правда, пропивал…
        - Извини, пожалуйста… - пятилась за порог Лита. - Я не знала…
        - Прекрати сейчас же! - возмутилась Флана, вскочила с кровати, хватая подругу за руку. - Нашла время церемонии разводить! И ничуть ты нам не помешала. Просто разговариваем. О жизни, о смерти… Можешь присоединяться.
        - Да я… Нет, я… - Лита отчаянно замотала головой.
        - Ничего, ничего… - Флана едва ли не силой втащила ее в комнату, захлопнула дверь, скривилась. - Ансельму сказать надо, чтоб смазал - скрипит отвратительно. Словно шило в сердце втыкают!
        Кир неодобрительно зыркнул на Литу - приперлась, неймется ей у себя сидеть. А ведь, наверное, из-за какой-то ерунды, выеденного яйца не стоящей…
        - Мне… Я… Я хотела заколку у тебя попросить. Ну ту, помнишь, с гранатовой вставочкой… В виде розочки… - промямлила гостья, все еще испытывая неловкость.

«Ну вот! Заколочку ей! А оторванную пуговку не пришить?»
        Т’Кирсьен в сердцах изо всех сил лупанул рукоятью плети-шестихвостки, которую продолжал бездумно крутить в пальцах, по резной спинке кровати.
        Раздался жалобный треск.
        - Ты чего? - обернулась Флана.
        Молодой человек застыл, недоуменно разглядывая треснувшую вдоль рукоятку.
        - Эй, ты что творишь? - более настойчиво проговорила девушка. - Ломать-то зачем?
        - Она пустая внутри, - удивленно пожал плечами Кир.
        - Ну, так и что? Ломать надо?
        - Я пойду, пожалуй, - дернулась Лита.
        - Еще чего! - Флана толчком усадила ее на кровать. Сама шагнула к парню. - А ну, дай сюда! Может, склеим?
        Кир безропотно отдал изуродованную плетку.
        Девушка повертела ее в пальцах, поддела ногтем острую, оттопыренную щепку.
        - Нет… - протянула она разочарованно. - Уже не склеить. Постарался на славу… А это что? - Голос ее дрогнул.
        - Где? - наклонился поближе т’Кирсьен.
        - Вон, белеет что-то!
        - Да где же?
        - Внутри, где же еще? Увидел? Ну, слава Триединому!
        - Похоже, бумажка. Сейчас мы ее… - Юноша решительно взял плеть двумя руками, напрягся… И с хриплым выдохом переломил рукоять.
        На затоптанный вчерашними гостями ковер выпала скрученная в трубочку бумага. Подпрыгнула и покатилась.
        Лита ойкнула и, стремительно наклонившись, подхватила ее.
        - Ух ты! - воскликнул Кир. - Любовная записка, не иначе! От кого бы это?
        - Ерунды не говори, - резко оборвала его Флана. - Любовные записки в таких тайниках не передают.
        - Тогда что?
        - А вдруг это айшасианские шпионы? - тихонько проговорила девушка.
        Лита снова ойкнула и едва не отбросила записку прочь от себя. На лице ее застыла маска брезгливости, да и бумажную трубочку она теперь держала кончиками пальцев - как раздавленного таракана.
        Кир рассмеялся:
        - Вот только не надо везде видеть айшасианских шпионов! А то прямо как старушки-болтушки: в Камате виноград не уродил - Айшаса виновата, у соседки молоко свернулось - тоже шпионы из-за моря сглазили, император налоги на переправу поднял…
        - Конечно! - прервала его Флана. - Мы же дуры темные! В гвардии не служили, секретных приказов нам не зачитывали, как отличать шпионов и как с ними бороться…
        - Ну почему сразу «дуры»? - сбавил тон молодой человек. - Просто не верю я, что Айшаса спит и видит, как бы нашу Империю изничтожить. Есть, конечно, и шпионы, и вредители… Так и наши в Айшасу немало ихнего брата засылают. На каждого шпиона свой сыщик найдется. А на урожай пшеницы в Тьяле лазутчики из Айшасы влияют ой как слабо…
        - Тогда, может, эти… Вольнодумцы? - несмело произнесла Лита. - Заговор против государства…
        - Заговор против государства в борделе! - воскликнул Кир, с трудом сдерживая рвущийся смех. Хрюкнул, фыркнул и, не выдержав, захохотал, зажимая ладонями рот - не хватало еще, чтобы Ансельм услышал и прибежал снизу.
        Флана взглянула на подругу, у которой глаза уже наливались слезами, выхватила у нее из пальцев записку.
        - А вот сейчас прочитаем - и дело с концом! Да прекрати ты ржать, господин офицер, не на конюшне!
        Т’Кирсьен кивнул, судорожно дергая плечами. Согнувшись крючком, доковылял до кровати, уселся и только тогда отнял ладони от лица. Дышал он тяжело, как будто портовый грузчик, ворочающий мешки с зерном.
        - Все… Уже прекратил… Вы уж простите меня, но заговор…
        - Ладно! Молчал бы уже! Сам скрываться от стражи в борделе может, а заговорщикам отказывает! - Несмотря на суровость, звучащую в ее голосе, Флана легонько улыбнулась.
        Кир взмахнул руками - мол, все, не буду больше!
        Девушка осторожно развернула записку. Шагнула ближе к окну и, шевеля губами, замерла. Видно, не очень-то часто в последнее время ей доводилось читать и писать. Немудрено и забыть грамоту.
        - Что… Что там? - несмело прошептала Лита, подаваясь вперед. Она, казалось, разрывалась между желанием узнать, что же пишут неведомые шпионы-вольнодумцы, и тягой задать стрекача.
        - Жди осени. Шерсть скоро отрастет. Задействуй мудрецов для подкопа тюрьмы… - прочитала Флана. Оторвала взгляд от бумаги, несколько ошеломленно огляделась. Пожала плечами. - Ничего не понимаю.
        - Бред какой-то! - воскликнул парень. Протянул руку. - Дай мне!
        - Да пожалуйста! - Флана небрежным движением протянула бумагу.
        Кир впился глазами в записку. Прочитал раз, потом еще второй и третий…
        - Ничего не понимаю…
        - То-то же, господин лейтенант, - усмехнулась Флана. - Не учили тебя такому в гвардии?
        - Не учили, - кивнул т’Кирсьен. - Это или придурок какой-то писал, или…
        - Тайнопись! - пискнула Лита и от испуга зажала себе рот.
        - Может быть. Осталось разгадать эту тайнопись…
        - А не лучше отдать кому следует? - поморщилась Флана. - Что, в Аксамале мало сыскарей? Пусть разбираются. Им за это от имперской казны жалование полагается.
        Кир вздохнул. Аккуратно свернул бумажку в трубочку.
        - Пойди. Скажи. Думаешь, тебя и хозяйку твою власти по головке погладят, когда узнают, что у вас, в «Розе Аксамалы», шпионы айшасианские пасутся? Все загремим на каторгу.
        Он брезгливо бросил сломанную плетку в угол, в два шага пересек комнатушку, поставил записку-трубочку на комод около подсвечника.
        Флана молчала. Хмурилась, кусала губы.
        Лита переводила испуганный взгляд с подруги на молодого человека и обратно. Казалось, что она вот-вот расплачется.
        - Ну, что решила? - первым не выдержал бывший гвардеец.
        - Да что я могу решать? Прав ты, как ни крути. Нельзя к сыщикам бежать. И никому нельзя говорить. Разве что фрите Эстелле… - задумчиво произнесла Флана.
        - А я думаю, и ей не стоит, - несмело сказала Лита.
        - А как мы узнаем, чья это записка? - спросил т’Кирсьен.
        - Ой! А зачем нам знать? - снова испугалась Лита.
        - А затем! - отрезала Флана. - Мы хоть и шлюхи, а Империю в обиду не дадим! Верно, господин лейтенант?
        Молодой человек нерешительно кивнул:
        - Боюсь, искать шпионов все-таки мне придется. Не могу представить тебя или Литу, выслеживающими айшасианов по трущобам и припортовым закоулкам.
        - Почему это по трущобам? - вскинула бровь девушка. - Наши посетители - люди приличные и состоятельные. Где попало не живут.
        - Я не пойду… - запротестовала Лита.
        Кир рассмеялся:
        - Я же говорил! Не переживай - я выслежу их. Осталось только выяснить, кого выслеживать будем.
        Флана решительно прошагала от окна до двери и обратно. Распахнувшиеся полы капота обнажали стройные ноги. Парень невольно почувствовал зарождающееся желание.
        - И думать не смей! - будто угадала его мысли девушка. - И не мешай мне вспоминать… Значит, так! С плетками игры затевают три человека. Одного из них уже больше месяца не было. Не думаю, что секретное шпионское послание столько провалялось бы невостребованным.
        Кир кивнул:
        - Согласен. Копать надо за последние десять дней.
        - Тогда так. У меня были два старикашки. Один за другим. В тот самый вечер, когда вы со студентами сцепились…
        - Так это ты с ними была занята? - скривился молодой человек. - Фу-у…
        - Я отрабатываю плату, - парировала Флана. - И мне некогда думать: «фу» ли не
«фу»! А не нравится…
        - Все, все! - Кир взмахнул руками. - Я не спорю, не возражаю и не осуждаю! Рассказывай дальше.
        - Один кривоплечий, щуплый - кожа да кости. Зато нос… Про такие носы говорят - для семерых рос, а одному достался.
        - Ага! Точно! - поддакнула Лита. - Помню такого…
        - Дальше, дальше… - торопил Кир.
        - Кто он и что из себя представляет - ума не приложу… - виновато проговорила Флана. - Никогда не задумывалась. Посетитель как посетитель. Лишь бы скудо исправно выкладывал…
        Молодой человек кивнул - а чего, и вправду, нужно ждать от девочки из борделя? Она же не частный сыщик. И не государственный, тем паче.
        - А второй?
        - Второй тоже пожилой. Невысокий, с брюшком. Смуглый очень. Ну, прямо такой, что с айшасианом спутать можно…
        - Вот он - шпион! - воскликнула Лита. - Айшасиан переодетый!
        Кир едва удостоил ее презрительным взглядом:
        - Айшасианы, конечно, сволочи, но не дураки. Знаешь, у нас на отцовской вилле управляющий любил байки по вечерам травить под кувшинчик-другой вина. Сядет на веранде со старшим конюхом и псарем и начинает… Когда похабные, а когда и не очень… А мы с братьями прятались под верандой и слушали, слушали, слушали… - Он даже вздохнул, вспомнив блаженное детство и ставшее в одночасье недосягаемым родительское имение.
        - То-то и видно! - нахмурилась Флана.
        - Да что тебе видно? Вот управляющий как-то и рассказал байку, как из Айшасы в Камату шпионов забрасывали. Одежду подобрали - от каматийцев не отличить, речь выучили - настоящий деревенский выговор… Короче, все как положено. Один в один, не отличить. Приплыли, высадились в маленькой бухточке, идут по проселку. А навстречу дед-козопас, старый, беззубый и наполовину слепой. И этот дед сразу, без раздумий, заявляет им: «Подобру-поздорову, айшасианские шпионы!» Те, само собой, опешили - как же так, столько лет подготовки и все насмарку? Спрашивают его: «Дедушка, как же так? Откуда ты узнал, что мы из Айшасы?» А он им: «Так, сыночки, у нас всех, у кого морда черная, айшасианскими шпионами зовут»…
        Флана рассмеялась, а Лита, напротив, обиженно засопела.
        - Не расстраивайся, - утешила ее подруга. - Я сама сперва на этого черномазого подумала. Только сильно просто это было бы…
        - Верно, - кивнул т’Кирсьен. - Айшасианы не дураки. Значит, будем носатого крутить?
        - Как это - «крутить»? - не поняла девушка.
        - А вот так! Как волчок. Пока на чистую воду не выведем. Подождем, пока очередной раз заявится, да пригрозим, что выдадим тайному сыску!
        Лита хмыкнула:
        - А он увидит, что вы плеть поломали, и удерет!
        - Куда ж он удерет? - удивился Кир. - За шкирку схватим - запоет не хуже петуха!
        - Да он просто скажет - я не я и плетка не моя. Да еще нас обвинит, что наклеп на честного горожанина возводим, - стояла на своем девица.
        - Тогда точно в сыск заявим! - взмахнул кулаком молодой человек. - У них в башне и не такие разговаривают! Соловьями заливаются!
        - Погоди-погоди! - поддержала подругу Флана. - А чем докажем? Чем мы докажем, что плеть его? Она сломанная. Вот если бы… - Она пригласила пальчиком друзей пододвинуться поближе, понизила голос: - Слушайте меня. Ни фрите Эстелле, ни Ансельму ничего не говорим. Ни-ни!
        Лита и Кир кивнули.
        - Плетку я закажу сделать новую. Есть мастер один - за солид выточит точь-в-точь, не отличишь. А еще пару скудо сунуть, так за ночь управится… После дождемся носатого или кого там еще снежные демоны за плетью принесут. Я постараюсь подглядеть, достанет он записку или нет. А ты, Кир, пойдешь за ним и проследишь - куда он отправится, с кем встретится… Не боишься?
        - Ты с ума сошла? - опешил т’Кирсьен. - Чтоб я, офицер гвардии, носатого старикана испугался?
        - Да я не про то! Страже попасться не боишься? Тебя ж, наверное, ищут все еще…
        - Ничего. Я тихонечко. - Он потер подбородок, заросший черной, колючей щетиной. - Вот борода отрастет - меня вообще никто в Аксамале не узнает. Даже однополчане.
        Они обменялись заговорщицкими улыбками. Мол, уж если мы беремся за дело, то скоро паре-тройке айшасианских шпионов, вздумавшим свить гнездо в столице благословенной Сасандры, не поздоровится. Держитесь, двурушники заморские!
        В полутемный коридор городской тюрьмы Аксамалы Берельм вступил с гордо поднятой головой. Раз уж согласился играть роль знаменитого заговорщика, играй. Как говорится, назвался карасем - живо в садок.
        Да, садок в Аксамале отгрохали что надо. На несколько сотен рыбешек хватит. И мелких, и крупных. И жирных карасей, и хищных щук. Взять хотя бы тот этаж, на который Берельма привели мрачные, неразговорчивые надзиратели, вооруженные обтянутыми кусками кожи шестами и дубинками. Нижний, полуподвальный - забранные решетками окошки на уровне земли. Ему объяснили, что узники, отбывающие (или, как они сами говорят, «мотающие») срок в городской тюрьме, стремятся попасть на более высокие этажи. Третий, например, или четвертый. Там и теплее, и суше, и солнечные лучи радуют скользящими по стенам зайчиками. Но так просто туда не отправляют. Нужно пользоваться уважением не только сокамерников, но и самих надзирателей. А начинают все на первом, полуподвальном.
        Берельм шагал неспешно, сохраняя достоинство. Нужно сразу произвести впечатление на заключенных. Правда, Мастер обещал, что слухи о появлении великого борца за справедливость Дольбрайна, вольнодумца, гиганта мысли, автора целого ряда философских трактатов, обосновывающих необходимость смены государственного устройства Сасандры, уже ползут по тюрьме.
        Его вели мимо решетки, и мошенник имел прекрасную возможность полюбоваться на своих будущих сподвижников, которых он же собирался в скором времени предать. Черными воронами застыли оборванцы, пойманные стражниками в порту и припортовом квартале, - иногда городские стражи порядка устраивали облавы, чтобы проредить заполонившую эту часть Нижнего города. Грязный, укрывающийся немыслимо изодранным тряпьем, сброд, они держались друг дружки и старались не замечать ничего вокруг. В стороне от них сидели, по всей видимости, мелкие уголовники - карманники, домушники. Их Берельм не любил. Почитал падальщиками, отбирающими последние крохи у бедняков, тогда как сам Ловкач обирал исключительно богатых - банкиров, купцов и расплодившихся в последние сто лет промышленников. Неподалеку от карманников сидели преступники уровнем повыше - вооруженный грабеж, кражи со взломом, убийства. Эти держались особняком и чувствовали себя увереннее прочих. Что им политика, когда каждому грозит по меньшей мере каторга, если не виселица, за преступления доказанные и недоказанные? Этих Берельм тоже не любил - не за что, но уважал
и не собирался связываться без очень уж веской причины.
        А это что за компания?
        Пятеро молодых людей. Одежда совсем недавно была новой, но теперь испачкана, а кое-где и порвана. Лица смышленые. Двое белобрысых - скорее всего северяне. Но только один повыше и шире в плечах. Должно быть, уроженец Барна. А вот второй с плохо поджившей раной на щеке, по всей видимости, табалец. Про жителей Табалы говорят - хвосты овцам крутят с утра до вечера. Правда, стараются сказать это за глаза. Иначе можно и в зубы схлопотать. Овцеводы хоть и северяне, а горячие, не хуже каматийцев, родившихся на жарком побережье Ласкового моря. Вот, кстати, и каматиец рядом с ними сидит. Вообще-то не совсем рядом, а как бы чуточку особняком. В ссоре они, что ли? Около барнца лежит чернявый парень с перевязанной головой. Скуластый, нос с горбинкой. Вполне возможно, что приехал из Окраины - степной край, граничащий с владениями кентавров. Откинувшись на каменную кладку и нимало не заботясь о том, что камни сырые и холодные, сидел пятый из молодых людей. Вот в его лице наметанный глаз Берельма безошибочно определил отпечаток благородного происхождения. Ему самому еще учиться и учиться так держать подбородок,
так глядеть на окружающих из-под полуприкрытых век, такому излому губ - слегка надменному, но, если разобраться, вполне благожелательному. Интересные ребята… Кто же они такие? Ладно, времени разобраться еще будет предостаточно.
        А вот и нечто более интересное!
        Бунтовщики и вольнодумцы!
        Задержанные, ясное дело, под любыми, часто надуманными предлогами, они, тем не менее, нашли друг друга в тюрьме, как находят своих соотечественников на улицах Аксамалы, да и любого иного города Империи великаны из Гронда. Молодые и пожилые, богатые и бедные, толстые и тощие, высокие и низенькие. Утонченные лица с печатью университетского образования на челе и низкие лбы золотарей и портовых грузчиков.
        Ничего, пообщаемся, пооботремся и разберемся, кто из вас чего стоит.
        Берельм отвернулся, чтобы не привлекать излишнего внимание к себе, и, не приведи Триединый, не дать понять, будто в ком-то нуждается. Он - дикий кот, одинокий охотник. Он привык обходиться один, своими силами и своим умом. Он и здесь будет один - гордый, независимый, погруженный в глубокомысленные раздумья.
        - Стой! Руки на решетку! - скомандовал тот надзиратель, что шел справа. Коренастый, изрыгавший запах лука, способный сшибить с ног непривычного человека.
        Ловкач повиновался. Порядок есть порядок.

«Левый» надсмотрщик всунул в скважину увесистого замка длинный зазубренный ключ, выглядевший скорее как орудие пыток. Приладил, надавил на кольцо, упираясь ногами и кряхтя. Дверь отворилась, со скрипом повернувшись в петлях.
        - Заходи! - Пожиратель лука легонько подтолкнул мошенника шестом. - Давай-давай! Не спи, парень, замерзнешь на лету.
        Берельм перешагнул порог, отделяющий его от вольной жизни. Если, находясь вне камеры, еще можно было пойти на попятный - о чем он, кстати, не раз подумывал за эти два дня, - то теперь назад дороги нет. Отсюда у тебя, Берельм по кличке Ловкач, есть лишь два пути. Первый - не слишком-то приятный путь вероломства и предательства. Что тебе сделали несчастные вольнодумцы, коль ты собрался их выдать властям, как стадо баранов? А с другой стороны - какое ему дело до каких-то придурков, стремящихся разорвать сильное и богатое государство на куски, словно лоскутное одеяло с прогнившими нитками? На галерах им всем самое место! А также в каменоломнях, на рудниках, на строительстве дорог и прокладке каналов… Не за что их любить! Правда, нелюбовь может быть взаимной, и Берельм ясно представил открывающийся ему тогда второй путь - с ножом под лопаткой либо со свернутой шеей. Об этом забывать тоже нельзя. Никак нельзя. Или ты их, или они тебя. И никакой сыщик не успеет защитить. Будь он хоть Мастер, хоть Подмастерье.
        Позади скрипнула дверь. Щелкнул замок.
        Ну, вот и все…
        Берельм обернулся к надзирателям и, как было условлено с Мастером, вцепился в ржавые, холодные прутья, тряхнул их и выкрикнул:
        - Будь проклята ваша тюрьма народов! Солнце свободы еще взойдет над Сасандрой и восстанут с колен… Ух!
        Конец шеста врезался ему под ложечку, вышибая воздух из легких.
        А вот об этом он не договаривался! Его что, принимают за настоящего бунтовщика? Неужели так похоже сыграл?
        - Вы что творите?.. - прохрипел он, с трудом выталкивая слова.
        - Заткнись, ублюдок! - рыкнул «лукоед», толкая его шестом в плечо. Несильно, но решительно.
        И тут Берельм не выдержал. Откуда же надзирателю было знать, что обращение
«ублюдок» заставляет Ловкача терять остатки самообладания?
        - Порождение снежного демона! - выкрикнул он, бросаясь на решетку. - Мать твоя с котом валандалась!
        Мошенник - вернее, бывший мошенник, а ныне политический заключенный - ударился грудью о граненые прутья, вытянув руки, попытался достать горло надзирателя. Охранник даже не сдвинулся с места - он прекрасно знал, где следует стоять, чтобы полностью обезопасить себя от нападений буйных арестантов. Коротким тычком в живот заставил Берельма охнуть и согнуться. Не очень-то красивая поза, если поглядеть со стороны: плечи прижаты к решетке, руки вытянуты, зато зад отставлен, как куриная гузка. Видно, это же сравнение пришло в голову второму стражу. Он заржал не хуже жеребца, выводящего гурт кобыл на пастбище, ударил палкой строптивца в середину бедра. Острая боль заставила Берельма ойкнуть и поджать ногу. И тут же сильный толчок в грудину отбросил его от решетки. Ловкач проехал на спине по гнилой соломе и застыл, пытаясь разобраться в собственных ощущениях - что сломано, а что отбито.
        - Там тебе и место! - мрачно буркнул «луковый» надсмотрщик и мощно сплюнул, едва не попав на сапоги Берельма, развернулся и пошел прочь.
        Посрамленный бунтовщик медленно сел и огляделся.
        Обидно. Ну, да ладно, с надзирателями он заставит поговорить Мастера. Мало им не покажется… А может, так и было задумано хитрющим сыщиком? Если подумать, то более театрально обставить появление в тюрьме великого Дольбрайна попросту невозможно. Исключаются даже малейшие подозрения в «подсадке». А что до лишних синяков и оскорбленного самолюбия заключенного, то кому какое дело? Радуйся, что не отбили ничего для вящей правдоподобности.
        Провожаемый несколькими десятками глаз - начиная с просто любопытствующих от скуки и заканчивая откровенно заинтересованными и сочувствующими, - Берельм поднялся на ноги, похрамывая, пересек камеру и уселся неподалеку от парней с осмысленными лицами, которых заприметил, еще будучи по ту сторону решетки. К предполагаемым вольнодумцам он первым знакомиться не пойдет. В конце концов, он не какой-то студент, швырнувший тухлое яйцо в карету первого министра, а сам Дольбрайн - величайший ум и совесть эпохи, как сказал о нем кто-то из последователей. Не к лицу ему искать общества себе подобных. Это его должны пригласить. С наибольше возможным уважением и почтением. Это будет означать лишь одно - поверили.

«Интересно, куда сыщики дели настоящего Дольбрайна?» - подумал Ловкач, отвечая на вежливый поклон ближайшего к нему паренька - широкоплечего, светловолосого, с простым открытым лицом овцевода из Табалы.
        Глава 7
        Масляно-желтый ореол помятой медной лампы с переменным успехом боролся с тьмой, заполонившей комнату. Света хватало ровно настолько, чтобы различать очертания старого стола с изрезанной глубокими зарубками поверхностью да двух табуретов, колченогих и не внушавших особого доверия. В дальний угол лучи уже не проникали, а следовательно, груда самого разнообразного мусора, оставшегося от сгинувших невесть куда и когда хозяев, оставалась в тени. Так же не лезли на глаза внушительные космы паутины, наросшие по углам, облупленная до дранки штукатурка, вздыбившиеся половицы. Правда, о последние запросто можно было перецепиться и пропахать носом, но человек в длинном плаще с капюшоном прошел, искусно лавируя между опасностями. Словно рыбацкая тартана среди скал пролива Отчаяния. Подошел к столу, застыл в круге света.
        Бесформенное одеяние скрывало очертания фигуры, давно лишившейся юношеской стройности, - объемистое брюшко, выпирающее, словно на седьмом месяце беременности, сутулые плечи, сообщающие внимательному наблюдателю о бессчетных днях и ночах, проведенных за чтением инкунабул и свитков, впалую грудь, годами не знавшую свежего воздуха, кривые слабые ножки с шишковатыми коленками. Гостя это нисколько не смущало. Серые со стальным отливом глаза смотрели пристально, подмечая все мелочи и проникая, казалось бы, в самую суть вещей.
        Выцепив взглядом застывший на опасно покосившемся табурете черный силуэт, человек в плаще церемонно поклонился, выпростав из-под одежды узкую белокожую ладонь и прижимая ее к сердцу.
        - Рад встрече, мэтр.
        - Взаимно. - Сидящий рассеянно кивнул, принимая приветствие как должное. - Не угодно ли будет присесть?
        Второй табурет выглядел еще более непредсказуемо, нежели первый.
        Человек в плаще озадаченно покачал головой. Потом, взвесив все «за» и «против», хмыкнул:
        - Я лучше постою.
        - Как знаете, как знаете… - Бледная тень улыбки тронула губы его собеседника. - В народе говорят - в ногах правды нет.
        - Что нам слова черни? Она лишь прах под ногами избранных!
        - Хорошо сказано, - человек на табурете кивнул. Несмотря на горящую лампу, он умудрялся держать часть лица в тени, и собеседнику никак не удавалось рассмотреть его глаза - шутит или говорит серьезно? Губы, само собой, улыбались, но что губы? Какая им может быть вера? Правду могут подсказать одни лишь глаза.
        Человек в плаще переступил с ноги на ногу, скинул капюшон на плечи, обнажая круглую голову с высокими залысинами над выпуклым лбом, гладко выбритые щеки и благородную седину висков. Откашлялся:
        - Вы искали встречи со мной, мэтр…
        - Не надо имен, - снова усмехнулся сидящий в тени. - Я же не лезу к вам в душу, словно жрец Триединого, и не выспрашиваю, как вас зовут, какую ренту оставил вам дедушка, из какого рода ведет происхождение ваша троюродная бабушка…
        - Можете называть меня Примусом, - вздернул подбородок стоящий.
        - О-о… Красиво. - Сидящий тронул ногтем большого пальца изящно подкрученный ус - единственную деталь, указывающую на благородное происхождение. - Примус, сиречь, Первый… Надеюсь, первый среди лучших?
        - Первый среди равных, - не давая подтолкнуть себя к пустому тщеславию, отрезал Примус. - Однако мне нужно как-то к вам обращаться… Именоваться просто мэтром не для вас.
        - Вы так думаете?
        - Уверен.
        - Что ж, - согласился сидящий, - в этом вы правы. Называйте меня… Ну, скажем, Министром.
        У Примуса брови поползли на лоб, но он очень быстро взял себя в руки. Его собеседник вновь улыбнулся:
        - Министр, конечно, не первый среди лучших, но равный среди первых…
        - Шутите, - с уверенностью произнес мужчина в плаще.
        - Само собой, - не стал спорить сидящий.
        - А я думал, меня пригласили для серьезного разговора.
        - Разговор никуда не убежит.
        - И тем не менее, господин Министр, я бы хотел перейти ближе к делу. Вы представляете некое тайное общество, поставившее себе целью свержение имперской тирании и освобождение всех земель, стонущих под гнетом Сасандры?
        Министр побарабанил пальцами по столешнице. Отдернул руку, брезгливо вытер ладонь о серый камзол, сшитый из добротного сукна.
        - Что ж… Должен заметить, суть вы уловили верно, что же до мелких подробностей, то… Право слово, они несущественны. В свою очередь, желая проявить осведомленность, замечу, что вы представляете здесь некое объединение… Как правильно назвать - союз, компания, шайка…
        - Круг, - с достоинством произнес Примус.
        - Круг? О! Это звучит. Совсем как в древние времена. Круги чародеев и все такое…
        - Мы считаем себя наследниками древнего знания!
        - Древнего? Насколько же древнего?
        - Господин Министр имеет представление о старинных рукописях, повествующих об основах управления силой и зарождении искусства волшбы на нашем материке?
        - Представьте себе, мэтр Примус! - На краткий миг губы Министра сжались, напоминая короткий шрам от удара кинжалом. - Представьте себе, - добавил он уже мягче. - Мне известно довольно многое из истории Сасандры. А также из ее современности или, как это правильнее будет сказать, из новейшей истории. Конечно, я не претендую на исчерпывающие знания. Поэтому, если вам угодно, можете просветить неразумного.
        - А зачем это вам? - недоуменно проговорил чародей. Он справлялся с эмоциями гораздо хуже, нежели его визави.
        - Неожиданный союзник, - пояснил Министр. - Возникает из ниоткуда, как лесной демон из ореха. Подозрительно?
        - Ну, я не…
        - Не спорьте, не спорьте… Подозрительно, да еще как! Поэтому я хочу знать, чего от вас можно ждать, на что рассчитывать, хочу заранее быть готовым к возможному подвоху…
        - Кажется, вы пытаетесь оскорбить меня?!
        - Что вы, мэтр Примус. И в мыслях не было. Я не допускаю, что вы попытаетесь предать меня или купить благосклонность императора, перебежав на противоположную сторону. Просто, в моем представлении, волшебники - люди творческие, а следовательно, неуравновешенные, увлекающиеся, немножко восторженные, немножко рассеянные… И это не упрек, поверьте, мэтр Примус. Все перечисленное мною - довольно обыкновенные и распространенные человеческие качества, а ведь волшебники тоже люди?
        - Конечно! - оторопело кивнул чародей.
        - Значит, ничто человеческое им не чуждо. И я не хочу быть преданым. Пускай и не по злому умыслу или тщательно выпестованному плану, а просто в порыве чувств, по нелепой случайности. Надеюсь, вы меня правильно понимаете?
        - Кажется, да, - в очередной раз кивнул волшебник.
        - Вот и чудненько. Так посвятите меня в свои замыслы, в свою историю. Излейте, так сказать, посильно…
        - Хорошо, - согласился Примус. Заложил кулаки за спину, сделал несколько шагов по маленькой комнатушке. Вперед, а затем назад. - Если вы читали старинные рукописи, то вам, почтенный господин Министр, должен быть известен способ получения Силы колдунами Сасандры. Не так ли?
        - Конечно. Способ весьма незамысловатый. Энергия стихий. Земля, Воздух, Вода и Огонь. Каждая из стихий эманирует… Я правильно употребил термин?
        - Совершенно верно.
        - Спасибо. Так вот… Каждая стихия эманирует по-своему, щедро отдавая Силу в пространство, в эфир, так сказать. Человек… Да почему только человек? Великан, дроу, гоблин, кентавр, обладающие врожденными задатками чародея и обученные соответствующим образом, способны улавливать эманации стихий. Улавливать, концентрировать в себе либо в особым образом изготовленных амулетах и использовать. Собственно, сам процесс использования сил стихий и называется волшебством.
        Примус кивнул:
        - Да, люди склонны замечать лишь внешние проявления и оставлять без внимания гигантскую подготовительную работу.
        - Я тоже так думаю. Но, к сожалению, большинство думает иначе.
        - В том-то и беда нашего мира! - горько воскликнул чародей. - Иногда мне хочется уничтожить его, опрокинуть в бездну, сбросить в ледяной и огненный круги Преисподней!
        - Ну, это вы зря, мэтр… - задумчиво проговорил Министр. - У нашего мира, кроме досадных недостатков, имеется еще целая куча неоспоримых достоинств.
        Примус презрительно оттопырил губу:
        - Обиталище черни! Презренная свалка пороков и их жалких носителей - людишек!
        - Эк вас разобрало, мэтр, - покачал головой Министр. - Конечно, мир наш далек от идеала, но чтобы так… Да еще в устах волшебника. Вы меня пугаете, мэтр.
        - Ах, если бы я был хоть на четверть так силен, как чародеи далекого прошлого! - провозгласил Примус, закатывая глаза.
        - Вот и хвала Триединому, что не так сильны, - подытожил его собеседник. - Вы меня очень обяжете, если продолжите свою лекцию. Время - деньги.
        - Отнюдь нет, - возразил волшебник. - Время - суть река, не имеющая ни истока, ни устья…
        - Пусть так, - прервал его Министр. - Время бесконечно, но человек смертен. Давайте не будем устраивать бесполезные диспуты. Вы начинаете меня разочаровывать.
        Примус сразу сник, затравленно огляделся.
        - Хорошо, я продолжаю, - сказал он, без всякой необходимости одергивая полы плаща. - В современных книгах упускается еще один способ получения силы. От людей. В горе или в радости, в страхе или в боевом азарте человек эманирует похлеще того же огня или воды. Причем, должен признаться, и вы нигде этого не прочитаете, улавливать Силу, поступающую от толпы, гораздо легче, чем мучиться с камнями, пламенем или пытаться выцедить энергию из ветра. В особенности сильная аура возникает, когда человеку плохо. Раздолье для волшебника!
        - Ближе к делу, мэтр! - усмехнулся Министр.
        - Хорошо. Ближе так ближе. Как я уже говорил… - произнес чародей медленно, через силу. Даже со стороны было видно, как тяжело ему даются эти слова. - Как я уже говорил, после великого морового поветрия, когда величайшие волшебники современности погибли…
        - Погибли, прошу заметить, спасая человечество, - довольно бесцеремонно перебил его Министр.
        - Да… Вы правы… Мне трудно что-либо возразить. Но, если позволите, я продолжу…
        - Конечно, конечно, милейший, не смущайтесь!
        - Так вот. Тридцать семь лет тому назад самые сильные волшебники Сасандры добровольно ушли из жизни. А с ними их лучшие ученики. И не самые лучшие, но просто преданные ученики…
        Министр, беззастенчиво пользуясь скрывающей его глаза тенью, пристально рассматривал собеседника.
        Обладая недюжинным умом, он частенько предугадывал слова и поступки и более непредсказуемых людей, а потому не обольщался исходом беседы с недоучкой-колдуном. Сперва будут хвастливые речи, возможно, даже с небольшой, посильной демонстрацией возможностей, а после последует предложение о союзе, которое плавно перерастет в жалкую торговлю за привилегии и место у кормушки в новой, свободной от насквозь прогнившей императорской власти Сасандре. Что ж… Если демонстрация колдовского могущества будет достаточно убедительной, то к чародейскому Кругу придется отнестись как к уважаемым союзникам и отстегнуть им кое-что от власти и богатства в будущем. Если же нет, то взаимодействие с ними может оказаться односторонне выгодным. Поднявшись против Империи в первых рядах восставших, наравне с идеалистами из городских тайных сообществ, восторженными до одури студентами, провинциалами, потерявшими остатки разума на идеях независимости и самостоятельности, они проложат путь тем, кто будет после править новой Империей, государством, где не будет места старому и косному, где пробиться к вершинам власти смогут люди,
не обладающие трехлоктевым перечнем знатных предков, где, отринув лицемерие, наконец-то признают власть единственного владыки всего сущего под Солнцем и под Луной - золота. А если колдуны полягут в борьбе со старой властью все до единого, кто будет плакать? Значит, оказались недостаточно сильны, умелы, решительны. Туда им и дорога!
        Но, слушая речь чародея, Министр не мог не заметить, как предательски дрогнул голос Примуса, упомянувшего лучших учеников.

«Значит, лучшие ушли вместе с учителями. А ты остался жить, хотя тридцать с лишним лет тому назад был уже не мальчишкой, которого могли просто пожалеть и не допустить к самоубийственному волшебству. Выходит, посчитали не лучшим. А то и попросту бесталанным. Или сам испугался и сбежал, потеряв голову от ужаса? Хотя… Кто видел, как умирают от чумы, сможет тебя понять…»
        - Те, кто выжил, - будто подтверждая его мысли, продолжал волшебник, - не обладали достаточными знаниями, чтобы возродить школы ушедших учителей. Волшебство в Сасандре стало уделом неудачников и шарлатанов. Да вы это знаете, пожалуй, лучше меня… Долгое время казалось, что все потеряно и на просторах Империи больше не будет твориться истинное волшебство, способное потрясти обывателя.

«В том то и разница между вами и погибшими четыре десятка лет тому чародеями, - хотелось вставить Министру в пламенную речь чародея. - Вы хотите потрясать и удивлять обывателей, а они спасали от страшной гибели, не задумываясь о собственной доле. А теперь шуты и площадные комедианты возомнили себя на одной ступени с суровыми героями. Ну-ну…»
        - Многие посвятили всю жизнь, пытаясь если не превзойти, то хотя бы сравняться с учителями…

«А не пробовали море зажечь? Или повернуть реки вспять?»
        - Но они не достигли хоть мало-мальски значимого успеха…

«Еще бы… Бездари и трусы. Веселенькая компания».
        - А некоторые, которых, как истинных мудрецов, оказалось немного, занялись изучением старинных книг.

«Бездари и трусы, но не лишены здоровой деревенской хитрости».
        - Там-то мы и обнаружили запрещенное до поры знание. И я решил…

«Ах, вот оно что. Наконец-то ясность - „я решил“. Значит, возомнил себя основателем новой школы волшебства…»
        - Прошу простить мое невежество, - как можно более небрежно бросил Министр. - А почему это знание стало запрещенным? Как вообще знание может стать запрещенным?
        - Вот тут уж вам виднее, - впервые проявил твердость натуры Примус. - Это ведь вы входите в правящие круги Империи, а не я! Разве мы, обычные люди, решаем, что нужно нам, а что нет? Для этого есть высшие жрецы Триединого, высшие волшебники, высшие государственные мужи. Они лучше нас знают, что мы можем изучать, какие книги читать, какие песни слушать, на какого акробата любоваться в праздник!
        - Тише, тише, любезный мэтр, - примирительно произнес Министр. - Я начинаю вас бояться. Еще разойдетесь не на шутку да испепелите меня на месте. Скажу откровенно, мне бы этого не хотелось.
        Примус замер с открытым ртом, медленно переваривая шутку. Потряс головой. Потер кончиками пальцев висок, морщась, словно от боли.
        - Я понимаю вашу иронию. Конечно, мне еще далеко до славных чародеев прошлого… Скажем, до того же Тельмара Мудрого. Но, смею вас уверить, из ныне живущих немногие справятся со мной в волшебном поединке. - Он развернул узкие плечи и выпятил подбородок. - Но я не собираюсь уподобляться дешевым фокусникам, растрачивая Силу попусту!

«Как бы не так, - зло подумал Министр. - Просто ты боишься меня. Не доверяешь. И правильно делаешь. Сколь бы ты ни был искушен в чародействе, на расстоянии в два шага я достану тебя ножом и даже не запыхаюсь».
        Но вслух он сказал:
        - Не стоит горячиться, мэтр Примус. Я так же недоволен нашей Империей, как и вы. Иначе мы не разговаривали бы сейчас здесь. Вы знаете, кстати, как зовут Сасандру аксамальские вольнодумцы?
        - Знаю, - все еще обиженно выговорил волшебник. - Тюрьма народов.
        - Вот именно. И взломать засовы этой тюрьмы - наша задача, не так ли, мэтр Примус?
        - Полностью с вами согласен. Что может быть выше, чем борьба за свободу?

«Как бы не так. Свобода тебе как мертвому припарки нужна. Тебе власть нужна. Да. Именно власть. Не деньги».
        - И все же… Вы не окончили чрезвычайно увлекательную лекцию, - сказал Министр вслух, сдерживая готовое прорваться презрение и ненависть.
        - А? Ах да… Использовать силу, получаемую из человеческих эмоций, запретил Великий Круг магов Сасандры лет триста тому назад. Мотивация? Они утверждали, что, пользуясь энергией эмоций, волшебники вытягивают из людей жизненную силу. Весьма спорное утверждение… Никто на самом деле не знает, что есть жизненная сила и существует ли она на самом деле. Ни волшебники, ни лекари не пришли к единому мнению в этом вопросе, но на всякий случай решили, как они заявили, не искушать Триединого. Что ж… Обвинять предков в чистоплюйстве нет смысла - ведь им и без того хватало энергии стихий. Иное дело теперь…

«Еще бы… Слабосильные наследники героев прошлого хотят обойтись малой кровью. Действительно, зачем напрягаться, изнурять собственные тело и разум долгими упражнениями, сложными уроками, искать ответы на бессчетные вопросы методом проб и ошибок, когда можно - бац! - и овладеть Силой. И сразу стал волшебником. Великим и ужасным».
        - К сожалению, - продолжал тем временем Примус, - сейчас в Сасандре слишком сильна власть жрецов Триединого, а они помнят решение Великого Круга. Никто не даст нам заниматься той магией, которой мы хотим заниматься. Поэтому я, как полноправный, честно избранный глава Круга, выступаю с заявлением - Круг волшебников Аксамалы приложит все мыслимые и немыслимые усилия для слома государственного устройства Империи. Мы готовы внести свою лепту в дело возрождения и обновления державы.
        - И вы не страшитесь обострить отношения ни со всесильным тайным сыском, ни с вездесущими жрецами Триединого?
        - Нам уже все равно, - гордо выпрямился Примус.

«Как бы не так! Не верю. Ни единому слову не верю. Во-первых, на магию, которой вам якобы не дают заниматься, вам наплевать с Клепсидральной башни. Магия для вас не цель в жизни, как бы вы ни старались подражать великим чародеям прошлого в названиях и заявлениях, а всего лишь средство достижения благ - богатства и власти. А во-вторых, едва запахнет жареным, как вы побежите „закладывать“ временных соратников. И при этом не испытаете ни малейших угрызений совести. Разум услужливо подкинет идейку о собственной сверхзначимости для родины, в сравнении с которой судьбы всех прочих людей лишь прах на ветру. Но пока вы мне нужны. Хотите использовать меня и моих людей? Пожалуйста! Сколько душе угодно. Только не обижайтесь, когда я буду использовать вас для достижения своей цели. А тут уж гадалка надвое сказала - кто первый успеет, тот и выиграет, тот и окажется при дележе пирога с большим куском. И заодно посмотрим, у кого лучше получается плести интриги. Почему-то я в своих силах уверен, а вот уверен ли ты, мэтр?»
        - Что ж, мэтр Примус, - Министр кивнул, позволил губам расплыться в широкой улыбке, обнажившей крепкие белые зубы. - Я рад, что не ошибся в вас. Думаю, вместе мы справимся с насквозь прогнившей властью. Уж простите, что не предлагаю поднять кубок за успех.
        - Да чего уж там… - растерялся волшебник. - Я тоже, собственно, рад…
        - Значит, мы оба рады. Мы оба пришли к согласию. - Министр поднялся с табурета, не выходя, впрочем, из тени. - До встречи, мэтр Примус. Вас известят в случае необходимости более подробной беседы или начала действий.
        - Как? - Губы чародея задрожали. - Вот так сразу и действий?
        - А вы как думали? Иногда складывается ситуация, когда промедление смерти подобно! Смелее, мэтр. К лицу ли нам дрожать в нерешительности? Не лучше ли оставить это позорное занятие для наших врагов?
        - А? Ну да, конечно…
        Примус развел руками, взмахивая полами плаща, словно филин крыльями. В этот миг пальцы Министра стремительным движением рванулись к лампе, выдернули и смяли фитиль. Комната погрузилась в густую липкую тьму, такую осязаемую, что хоть ножом режь и на хлеб намазывай вместо масла.
        Волшебник охнул, напрягся, шевеля губами прочитал короткое заклинание, щелкнул пальцами правой руки. Над ладонью возник сгусток белесого холодного пламени, озаряя стены и нехитрую мебель тоскливым сиянием.
        Министра в комнате уже не было.
        Всем известно, Аксамала - город не маленький. Приезжий будет ходить по его лабиринту с утра до ночи и так и не найдет то, что искал, пока не прибегнет к помощи местных жителей. И если еще по широким улицам, площадям и паркам Верхнего города можно бродить без особого опасения заблудиться, то в извилистые улочки Нижнего города, а в особенности Припортового квартала или ремесленных слободок, непривычному человеку лучше не соваться вовсе.
        Кир прожил в столице Сасандры меньше года, но был уверен, что знает ее как свои пять пальцев. Ну, если не всю, то, по крайней мере, ту часть города, что примыкает к императорскому дворцу, магистрату, казармам гвардии и далее до площади Спасения и отходящим от нее улицам Банковой, Прорезной, Веселой, Жонглерского спуска. Немного дальше располагались величественные здания Императорского аксамалианского университета тонких наук. Там гвардейские офицеры и новички, приехавшие из провинции с рекомендациями для зачисления в конную гвардию, бывать не любили. Студенческое братство всегда отличалось весьма буйным нравом, авторитетов не признавало и уж тем более не выказывало ни малейшего уважения к военным мундирам и их обладателям. В прежние времена - лет эдак сорок-пятьдесят назад - потасовки между аксамалианскими военными и толпами развеселых школяров случались очень часто. Доходило до кровопролития и даже до смертоубийства. Пришлось самому императору - да живет он вечно! - вмешаться и приструнить безобразников именным указом. С тех пор студентам воспрещалось без веской причины ошиваться неподалеку от
гвардейских казарм, а военные могли появляться на территории студенческого городка лишь по приказу высшего генералитета и только в том случае, если город оказывался на чрезвычайном положении. Вражду между «умниками» и «служаками» указ не остановил, но значительно облегчил жизнь городской страже, уменьшив до мыслимых пределов число мест, где забияки могли бы встретиться и повздорить.
        Отправившись следить за мэтром Носельмом - как оказалось, так звали того самого носатого посетителя Фланы, в котором самозванные охотники на шпионов заподозрили адресата скрытой в полой рукояти записки, - Кир не предполагал, что заберется в такую глушь. Флана исподволь выяснила у фриты Эстеллы имя противного старикана. Бордельмаман также обмолвилась, что он не какой-то там выскочка из разбогатевших на спекуляции шерстью или привозной керамикой купцов, а уважаемый человек, профессор-астролог Аксамалианского университета, прекрасный семьянин. Ну, насчет последнего Кир как раз сомневался. Будет ли человек, любящий свою жену, ходить к девочкам в бордель да еще просить там, чтоб его связали и отлупили плеткой? Очень спорный вопрос. Сам для себя молодой человек раз и навсегда решил, что нет. Это еще офицеру простительно, студенту, холостяку или вдовцу…
        Неожиданно осознав, что мыслит ханжески, словно старая дева из числа дочек провинциальных дворян, т’Кирсьен едва не расхохотался. Но сдержался, опасаясь привлечь внимание редких прохожих и самого мэтра Носельма, который шагал и шагал, смешно подпрыгивая и дергая плечами. Правой рукой профессор придерживал перекинутую через плечо сумку - Флана успела шепнуть, что приходил он со своей плетью, но вполне мог попросту подменить ее, - а левой отмахивал не хуже часового, направляющегося на смену караула в императорский дворец.
        Хорошая мысль, как известно, приходит после, то есть когда помочь не в силах. И Кир лишний раз убедился в справедливости народной мудрости, когда вдруг сообразил, что починенную (да что там починенную! рукоять пришлось делать заново) плеть можно было и пометить. Тогда они знали бы наверняка - подменена ли шестихвостка, хранящаяся в комнате Фланы, или нет. А какой, спрашивается, одержимый снежными демонами полудурок вообще придумал делать все плетки, как имеющиеся в «Розе Аксамалы», так и попавшие в собственность посетителей борделя, одинаковыми? Не кроется ли тут изначальный злой умысел?
        Носельм резко свернул в темный провал переулка. Только пола черного плаща мелькнула.
        Кир встрепенулся, как застоявшийся конь, и пошел следом на цыпочках - благо на улице кроме них больше никого не осталось. Непрост профессор. Ох, как непрост. Ишь куда завел… А вдруг теперь стоит за углом, приготовив что-нибудь тяжеленькое?
        Парень осторожно выглянул, и появившаяся из-за облаков Большая Луна осветила спину астролога. Скорее всего, он просто срезал угол, чтобы пройти на соседнюю улицу.
        Куда же он спешит?
        Не к семье - это уж точно. Вряд ли уважаемый ученый ютился бы в таких трущобах. Кир не бывал здесь ни разу - почти час ходьбы от казарм гвардии, - но слышал от друзей, что некогда жившие в этой части Аксамалы люди умерли в первый же месяц года черного мора. Давно, очень давно. С той поры вытянутые вдоль Гнилого ручья кварталы считались среди горожан не то чтобы проклятыми, но занимать пустующие и постепенно разваливающиеся дома никто не хотел. Даже призыв магистрата, подкрепляемый щедрым посулом (пятьдесят скудо - деньги немалые), соблазнил лишь немногих приезжих. Десятка два семей - старьевщики, золотари, ловцы бродячих котов. Но они поселились ближе к городской стене, а там, куда стремился Носельм, дома по-прежнему глядели пустыми глазницами окон, обрамленными покосившимися ставнями.
        Неужели профессор и вправду айшасианский шпион?
        Что делать, если у него здесь назначена встреча с сообщниками? Короткий корд, который Лита нашла в комоде у Аланны, - его забыл какой-то студент, конечно, придавал уверенности, но с несколькими противниками даже он не поможет справиться. В этом случае был один выход - бежать за городской стражей, но скрывающийся от законников нарушитель, кем по сути являлся Кир, вряд ли мог рассчитывать на снисхождение стражей порядка. На людей, поправших указ императора о любимом празднике, никакие амнистии не распространялись. Никогда.
        Пока бывший лейтенант размышлял и терялся в догадках, Носельм пересек заросший бурьяном пустырь, поравнялся с мрачным двухэтажным домом, чьи окна закрывали насмерть заколоченные ставни, и нырнул в зияющий чернотой дверной проем, который походил больше на пасть диковинного чудовища из сказок, слышанных Киром в детстве.
        Зачем сюда пришел скромный и уважаемый профессор?
        К любовнице?
        На встречу со шпионом из Айшасы?
        А может, он тайно служит какому-нибудь древнему культу, проклятому адептами Триединого? Мало ли сектантов водилось в разные времена в Сасандре? Сколько еретических учений кануло бесследно? Сколько сохранилось? Некоторые секты, как учила господствующая религия, отличались изощренной кровожадностью, практикуя на своих сборищах жертвоприношения человеческих младенцев, ритуальные пытки и убийства с особой жестокостью.
        Мороз пробежал у Кира между лопаток. Захотелось развернуться и удрать сломя голову. И так сильно захотелось, что ноги сами собой сделали шаг назад. Потом второй…
        Хрустнувший под каблуком черепок заставил присесть, будто кто-то оглоблей под колени ударил. Рука вцепилась в рукоять корда, вытаскивая лезвие до половины.
        Привычно умостившаяся в ладони обтянутая сыромятью деревяшка вернула молодому человеку веру в себя. Он выругался хриплым шепотом, поминая всех родственников профессора Носельма до четырнадцатого колена, а также айшасианских шпионов, указы императора, ретивую стражу и наглых студентов. Сразу стало легче. Хотя тревога и не исчезла без следа, но появилась холодная уверенность, словно перед дуэлью. Как бы там жизнь ни вывернулась изнанкой наружу, но он все-таки офицер гвардии и шитый серебряной нитью бант с него никто не срывал. Вот он тут, за пазухой, в замшевом кошельке.
        Т’Кирсьен делла Тарн, тьяльский дворянин, повернулся лицом к заброшенному дому.
        Ну-ка, мэтр Носельм, показывай, что припрятал?
        Сквозь плотно притворенные ставни второго этажа мелькнул слабый красноватый отблеск.
        Кто-то затеплил лампу? Или показалось?
        Нужно проверить.
        Череда облаков неслась по небу, словно табун разгоряченных коней, то открывая, то пряча Большую Луну, сиявшую в три четверти. Вдоль пустыря скользили тени, придавая ему сходство с мохнатой шкурой охотничьего кота из тех, что разводят в Барне для добычи медведей. Нужно двигаться по краю, придерживаясь густого мрака от заброшенных зданий, да к тому же стараться перебегать вслед за облаками, и тогда, пожалуй, из дома никто не увидит. Даже если кто-то будет нарочно следить за улицей сквозь щели в ставнях.
        Кир вытащил корд - обнаженное оружие всегда придавало ему уверенность, - вздохнул, мысленно попросил Триединого о помощи и шагнул…
        Вернее, попытался шагнуть.
        Внезапно жесткая ладонь закрыла ему рот, а сильные пальцы вцепились в запястье вооруженной руки, выкручивая ее.
        Ах, так? Нападать?
        Парень ощутил злость, мгновенно изгнавшую остатки страха и нерешительности.
        Врешь, не возьмешь! Не студентишко какой-то и не горожанин зажравшийся. Потомственного дворянина, благородного т’Кирсьена делла Тарн, с младых ногтей готовили к армейской службе, учили драться и с оружием и без оружия.
        Он лягнул каблуком, целя неизвестному напавшему по голени. Одновременно локтем левой руки резко ударил назад - туда, где должно находиться солнечное сплетение врага. Это должно было сработать - ведь простой, не обученный приемам рукопашного боя человек прежде всего попытался бы оторвать чужую ладонь ото рта и удержать корд в руке. Нападавший не должен ожидать контратаки.
        Замысел молодого человека удался ровно наполовину. Каблук лишь скользнул по вовремя отставленной ноге противника, зато локоть врезался в грудину. За спиной хрюкнули, ладонь от лица убралась. Кир попытался развить успех, подныривая под вцепившуюся в его запястье руку. Если все пойдет удачно, можно поменяться с нападающим местами.
        Незнакомец не дал себя подловить, словно деревенского простачка. Он двигался быстрее и был, чего уж там греха таить, гораздо сильнее. Широкий шаг вправо, рывок. Чтобы не растянуться на земле, Кир засеменил, взмахнул свободной рукой и тотчас за это поплатился. Напавший плавно вписался в его движение, добавил разворотом корпуса скорости.
        Парень на краткий миг увидел промелькнувшее вплотную сосредоточенное лицо, прищуренные глаза и сошедшиеся на переносье брови, а потом почувствовал, как кулак со стиснутой рукояткой корда уходит вверх и за спину. Попытался догнать заваливающееся туловище, но безуспешно.
        Бережно придерживая за запястье и вывернутый напряженный локоть - еще чуть-чуть придави, и хрустнет, - незнакомец уложил его лицом вниз, в колючие стебли репейника. Неуловимым движением опустился рядом, отобрал оружие, не затратив ни малейших усилий - острая боль в суставе не оставляла ни малейшей возможности для сопротивления, - и неожиданно выдохнул хриплым шепотом:
        - Именем Империи ты арестован. Сопротивление бесполезно!
        Именем Империи? Значит, это не заговорщик, не айшасианский шпион, не сумасшедший сектант-мясник!
        Несмотря на трагизм ситуации, Киру захотелось облегченно вздохнуть, но вышло нечто напоминающее всхлипывание или предсмертный вскрик.
        - Тихо! - прошипел незнакомец, недвусмысленно давая понять, что в случае чего может снова рот зажать.
        Кто же он? Стражник? Как бы не так. Не родился еще тот городской стражник, который вот так запросто скрутит гвардейского офицера. Значит, сыск? Уголовный или, того хуже, тайный сыск, то бишь контрразведка? Вот влип так влип…
        Словно в ответ на его мысленные вопросы мужчина ловко перекинул ногу через предплечье Кира и защемил запястье молодого человека бедром и голенью, освободив таким образом руки. Тут же под лунным светом появилась бронзовая бляха с барельефным изображением инога[ Иног - грифон. ] - герб и символ тайного сыскного войска.
        - Тебе лучше не сопротивляться, парень, и задуматься о сотрудничестве. Глядишь, вместо виселицы огребешь пожизненное… - сыщик говорил ровно, словно и не было стремительной схватки.
        Да и то сказать… Что ему, обученному усмирять матерых шпионов из Айшасы - родины многих боевых искусств, - поединок с парнем, который мечом махать наловчился, но по сути своей зеленый, как молодой огурец? Вся потасовка-то заняла времени, пожалуй, не больше, чем курильщику нужно для хорошей затяжки.
        - Зачем следил за профессором? Кто поручил? Отвечай!
        Как говорится, куй железо пока горячо. И сыщик свято исповедовал эту немудреную истину. Преступник ошеломлен, растерян, может такого наболтать, чего никогда не скажет при допросе честь по чести в тюремной камере.
        - Никто не поручал, - ответил Кир, как на исповеди.
        - Не ври!
        - Слово чести. Я сам.
        - Сам следить решил? Это что за игра новая, а, малыш? - Сыщик наклонился, заглядывая молодому человеку в глаза. Заглянул, прищурился, сморгнул. По лицу его пробежала легкая волна узнавания, потом недоумения.
        - Сдается мне, малыш, что я тебя видел…
        - Конечно, - Кир кивнул, сразу решив для себя, что юлить и запираться бесполезно. Лучше уж разрешить туго затянувшийся узел судьбы одним ударом остро отточенного клинка. А сыщика он тоже узнал. Они частенько встречались в «Розе Аксамалы». Если бы тогда знать, что этот седоватый мужчина с профилем, словно высеченным из гранита, служит в тайном сыске… Он захаживал два-три раза в декаду, выпивал стаканчик вина, беседовал о том о сем с фритой Эстеллой. Т’Кирсьен принимал его за отставного военного, возможно, из не слишком удачливых кондотьеров, который подбивает клинья к зажиточной и вполне недурной собою хозяйке борделя. А что тут такого? Дело житейское. А он, оказывается, сыщик! В таком случае существует лишь два правдоподобных объяснения его визитов в бордель. Либо пенсион у выслуживших срок сыскарей весьма невелик, и тогда верно первое предположение, либо…
        - А вы тоже за ним следили? - ляпнул Кир наугад.
        - Тебе что за дело? - легонько оскалился контрразведчик и вдруг кивнул. - Точно! Вот кто ты такой! Т’Кирсьен делла Тарн, разыскиваемый за пьяный дебош, учиненный в день тезоименитства матушки императора, да живет он вечно?
        - Да живет… - по давней привычке согласился Кир. - Да. Это я.
        Глава 8
        Прожив в «Розе Аксамалы» девять дней, в покои фриты Эстеллы Кир попал впервые, а потому чувствовал себя не в своей тарелке. Приволокли, будто котенка за ухо, и собираются тыкать носом в лужицу на полу.
        Чтобы немножко отвлечься от невеселых мыслей, он попытался рассмотреть убранство: тяжелые бордовые занавеси, по которым стелились диковинные цветы, вышитые золотой нитью; резной комод с бронзовыми канделябрами в виде двух вставших на дыбы кентавров, сжимающих в мускулистых руках факелы; серебряное, изумительно тонко отшлифованное зеркало; шкуру белого медведя на полу - обитатели Гронда ломят за такие цену, превышающую небольшую деревушку где-нибудь под Верной. Откуда у самой обычной бордельмаман, пускай ее заведение и весьма преуспевающее, столько денег?
        Фрита Эстелла свернулась в обшитом бархатом карле[ Карл - род кресла.]. Будто кошечка из охотничьей породы голубятниц. Раздраженно постукивала веером себя же по колену и все время отводила взгляд в сторону.
        На краешке кровати примостилась тихая и непохожая на себя Флана. Рядом с ней, прижавшись плечом к плечу, Лита, которая так и норовила съежиться и стать незаметной.
        У двери, засунув большие пальцы за пояс, стоял Ансельм, здешний охранник и вышибала. Он оперся плечом о стену, окидывая всех скучающим взглядом из-под полуприкрытых век.
        Посреди комнаты на медвежьей шкуре сидел, скрестив ноги, контрразведчик. Кир видел, что подметка на левом сапоге сыщика протерлась и в дождь должна протекать, серый камзол нуждается в хорошей чистке, а на штанине расплылось жирное пятно. По крайней мере, хотелось верить, что это жир, а не кровь.
        Вот так вот закончилась для молодого человека ночная встреча. А поделом! Ишь ты! Возомнил себя умником, способным раскрутить дело о шпионах, предотвратить государственный переворот. Хорошо еще, что отделался намятыми боками и стыдом, когда Мастер - так представился Киру контрразведчик - привел его в «Розу Аксамалы».
        А мог бы влипнуть гораздо серьезнее…
        Тени облаков мчались через пустырь.
        Вдалеке, за несколько кварталов, заорал дурным голосом цепной кот. Или вора почуял, или примерещилось что-то спросонку.
        Сыщик внимательно вгляделся в лицо парня.
        Хмыкнул.
        - Значит так, малыш. У тебя есть шанс спасти свою задницу. Сейчас ты рассказываешь мне все, что знаешь о профессоре. А потом… А потом будет видно. Так что твоя судьба у тебя на кончике языка. Понял?
        - Понял, - кивнул Кир.
        - Вот и чудненько. Да! Забыл сказать - постарайся не врать. Это в твоих интересах.
        Бывший лейтенант вздохнул, мысленно воззвал к Триединому и рассказал все без утайки. О том, где прятался последние дни, о пустотелой рукоятке шестихвостки, о записке, о подозрениях.
        Контрразведчик слушал, не перебивал, а когда парень замолк, переводя дыхание, приподнялся, освобождая захваченную руку. Кир откатился в сторону и принялся растирать локоть.
        - Вот как, значит, - задумчиво проговорил сыщик. - Что ж, молодец, хватка у тебя есть. И голова работает как следует. Прямая бы дорога к нам, если б не… - Он махнул рукой. - Да! Можешь звать меня Мастером, а то как-то нехорошо выходит - не представился я.
        - А что, он вправду шпион? - нерешительно проговорил Кир.
        - Не знаю, - честно отвечал сыщик. - Но очень похоже. Очень. - Помолчал и добавил: - Придется проверять.
        Брови молодого человека поползли вверх:
        - Как?
        - Да просто очень! Пошли. Только смотри мне… - Глаза Мастера вновь сверкнули сталью, губа приподнялась, на мгновение показав оскал. Очень неприятная привычка. - Только смотри мне - тихонько и осторожненько. Перебегать только по тени. Под ноги смотреть - никаких черепков! - Сыщик подмигнул, и Кир вспомнил предательски хрустнувший под каблуком осколок - не этот ли звук выдал его?
        Они пошли вдоль края пустыря, стараясь держаться в тени, отбрасываемой заброшенными домами. Несмотря на присутствие опытного спутника, уверенности в себе Кир больше не ощущал. Решимость испарилась сразу после поражения в скоротечной схватке. А возникшая в груди досада быстро расползалась до самых кончиков пальцев. Выходит, плохо его учил отец - ветеран многих сражений, матерый вояка, прекрасно управляющийся с мечом, копьем, арбалетом, кордом, рогатиной, да всего не перечислишь… Плохо готовили в полку. Да и немудрено - гвардейцы все больше ударяли на выправку, строевой шаг, упражнения с оружием, подтянутость и молодцеватость. Когда уж там выкроить часок на рукопашный бой и фехтование? Теперь молодому человеку казалось, что из пустоты домов, липкой и затхлой черноты, за ним следят чьи-то злые глаза. Злые, голодные, неумолимые. Вот сейчас тяжелое тело в прыжке ударит ему в плечо, завалит навзничь, холодной лапой запрокинет голову и вопьется в горло. Ламия, бруха? Или, может…
        - Не спи на ходу! - сквозь стиснутые зубы прошипел Мастер.
        Кир кивнул, сглатывая густую, горькую слюну. «Хоть бы корд вернул, что ли! Или боится, что в спину ударю?»
        - Стой! - сыщик поднял руку. Произнесенное им коротенькое слово парень скорее угадал, чем услышал.
        Вот и дом, где скрылся профессор Носельм. Осыпавшаяся со стен штукатурка, побеги плюща усеяны желто-бурыми листьями-звездочками - весна в разгаре, но свежей зелени пока еще слишком мало в городе.
        Мастер сложил ладони, сделал вид, будто подбрасывает кого-то вверх, потом ткнул в себя и на балкон с опасно покосившимся ограждением. Кир понял, чего от него хотят и подсадил контрразведчика, подставив руки под его ступню.
        В который раз он удивился, насколько бесшумно умел двигаться Мастер. Ну, что ж тут поделаешь - мастер, он мастер и есть. В каком бы деле ни достигал совершенства. Бывший гвардеец с уверенностью мог сказать, что сам обрушил бы половину перил, а сыщик взлетел словно белка - ни одна деревяшка не скрипнула. На балконе он замер, прислонившись плечом к двери, которая, скорее всего, не открывалась уже не один десяток лет. Застыл, весь превратившись в слух. Только пальцы руки, теребящие края голенища, показывали, что он жив и бодрствует.
        Время тянулось как бы нехотя. Так бывает. В народе говорят - нет хуже занятия, чем ждать и догонять. Кир ждал. Оперся спиной о стену, не заботясь, что пачкает пылью и старой побелкой потертый плащ, выданный ему Литой для похода в город, и прикрыл глаза.
        Как поступит с ним сыщик? Выдаст страже? Скорее всего. Долг обязывает.
        Да уж… Будущее вовсе не радужно. А впрочем, будь что будет! Ну сколько можно, скажите на милость, прятаться, таиться, переодеваться? Не лучше ли принять заслуженное наказание с честью, гордо вздернув подбородок и развернув плечи. Эх, легко сказать - с честью. А как подумаешь о предстоящем позоре… Офицерские банты сорвут, да не как-нибудь, а перед строем. И дворянства тоже наверняка лишат - императорский указ строг и разночтений не допускает. А потом? Что потом? Рудники, галеры, бессрочная солдатчина… Не все ли равно?
        От размышлений его отвлекло сотрясение земли. Это мягко приземлился соскочивший с балкона Мастер.
        В ответ на немой вопрос он лишь махнул рукой, а потом жестом приказал следовать за собой. Кир не пытался сбежать, хотя, возможно, стоило попробовать. Впрочем, нет… Догонит. И тогда еще большего позора не оберешься. Уж лучше сохранять видимость покорности.
        - Колдуны, - неожиданно проговорил Мастер. Они отошли от пустыря уже шагов на сто, и необходимость таиться отпала сама собой.
        - А? Что? - занятый своими невеселыми мыслями молодой человек не сразу сообразил, о чем говорит его спутник.
        - Колдуны, - с нажимом повторил сыщик. - Сходка у них там какая-то.
        - Волшебников уже почти сорок лет в Сасандре нет, - недоуменно ответил Кир.
        - Ну, малыш, зря ты так. - Мастер обернулся. Под ярким светом Большой Луны мелькнула узкая полоска зубов. - Да, очень много волшебников погибло. Да, их ученики оказались недостойны учителей. И самое страшное, на мой взгляд, была утрачена школа. И есть желающие учиться, а учить некому. Из недоучки наставника не получится, как бы ему этого ни хотелось. Но чародеи все же в Империи остались. Просто мало их. Очень мало… - последние слова Мастер проговорил едва ли не с тоской.
        - Может, я не в свое дело лезу, - немедленно спросил бывший лейтенант, - но, мне кажется, вы сожалеете?
        - Сожалею, - кивнул Мастер. - Жрецы Триединого могут все что угодно рассказывать с алтарей. Да ты наверняка наслушался их проповедей?
        - Ну…
        - Да не стесняйся. Ты же не в магистрате. Это там каждое твое слово могут использовать против тебя. Тьфу ты! - Сыщик недовольно скривился. - Глупее фразы и придумать, по-моему, нельзя! Слышал, что жрецы болтают? Что волшебники силу свою не у Бога берут единственного, но многоликого? Слышал или нет, спрашиваю?
        - Ну, слышал…
        - И что скажешь?
        - Я не знаю, - пробормотал Кир уклончиво. - Не верить жрецам я не могу - меня с детства в строгости воспитывали.
        - А своей головой подумать? Получается, если не от Триединого сила, значит, от Проклятого. Так?
        - Выходит…
        - Вот самая большая глупость! Мир наш кто создал? Землю, воду, воздух, огонь? Деревья, траву, зверей, рыб? Нас, людей, наконец? Гоблинов, кентавров, великанов, альвов?
        - Триединый, всемилостивейший и всепрощающий, - на этот раз без запинки ответил молодой человек. Странный вопрос. Ересью попахивает. Разве можно усомниться в столь очевидных вещах?
        - Правильно говоришь! А Проклятый что создал?
        Кир даже дернулся. В ужасе прикрыл глаза - а ну, как молния ударит? Не дождавшись наказания с небес, просто сотворил знак от сглаза, потом трижды обмахнулся щепотью, отгоняя нечистую силу. Сказал дрожащим от возмущения голосом:
        - Как Проклятый может создавать? Он только разрушает и вредит!
        - Правильно! - почему-то обрадованно воскликнул Мастер. Он уже шел рядом с парнем, словно они были давними приятелями, а вовсе не арестованным и его конвоиром. - Он ничего не создает, потому как создавать ничего не может. Сущность у него не та! Но волшебники-то свою силу из земли тянут, из огня, из воды и из воздуха. Из четырех стихий, если коротко. А стихии-то Триединый создал. Так?
        - Ну, так…
        - Значит, от кого сила у чародеев?
        - От Триединого? - несмело проговорил Кир.
        - Точно! Правильно! И ничего в той силе дурного нет. Раньше очень много добра народ Империи от волшебников видел. И дождь, когда нужно, на поля нагоняли, и градовые тучи вспять поворачивали. И ремесленникам помогали. Разве кто сумеет сейчас ткань или кожу так окрасить, как сто лет назад? А лечили уж… - Мастер вздохнул. - Нашим лекаришкам из университета до них, как до Лотаны на четвереньках!
        - Так почему же жрецы?..
        - А жрецы боятся своей властью над людьми с кем-то поделиться. Нет, с императором, да живет он вечно, они еще согласны. Но больше ни с кем.
        Кир с настоящим любопытством взглянул на спутника. Подобных рассуждений он еще не слыхал ни от кого. Речи, ожидаемые в устах вольнодумца и бунтаря. Но контрразведчик, служащий тайного сыска?!
        - Что зыркаешь, господин лейтенант т’Кирсьен делла Тарн?
        - Я…
        - Решил, я совсем свихнулся? Или пытаюсь тебя подловить?
        - Ну, я…
        - А я правда так думаю. Жрецы Триединого не об Империи пекутся, а мечтают за власть ухватиться двумя руками. Ни слушать никого не хотят, ни своими головами бритыми подумать. Волшебники им помешали! А то что государство без колдунов слабее становится? Это им до задницы! А мне - нет. Мне за державу обидно. Случись какая-никакая заваруха, Айшаса в бой волшебников кинет без зазрения совести, а у нас-то ответить нечем. Пшик получается. Вот и думай, кто больше об Империи печется - жрец долгорясый, с мозгами, жиром заплывшими, или старый глупый сыщик.
        - Не такой уж вы и старый…
        - Зато глупый. Против этого, я вижу, ты не возражаешь. Доложить я, конечно, начальству доложу… Обязан. Но хода этому делу мы давать не станем. Пускай учатся. Глядишь, и не посрамят чести Сасандры, когда до дела дойдет.
        - А как же…
        - Долг и присяга? Я императору присягал, а не Верховному жрецу. И долг пред его величеством исполняю помаленьку. Ловил шпиона Носельма, а поймал колдуна Носельма. Значит, не судьба. Поищем врагов в другом месте. И ты мне поможешь, пожалуй.
        - Я?
        - А кто же? Если сам, своим умом догадался шпионов ловить, значит, небезразлична тебе родина, а, господин т’Кирсьен делла Тарн?
        - Я же указ нарушил…
        - А мне какое дело? Я что, в стражниках служу, что ли? Поможешь и катись на все четыре стороны. Даже за ворота выведу, чтоб не случилось ничего по дороге. Как, согласен?
        Кир долго не раздумывал. Если Мастер слово сдержит и выведет его из Аксамалы, то можно будет новую жизнь начать. Сменить имя, внешность, насколько это возможно… Выходит, не все еще потеряно.
        - Согласен!
        - Я так и знал. Молодец, малыш! А теперь живенько в «Розу Аксамалы».
        И вот они собрались в покоях фриты Эстеллы. Словно нашкодившие детишки и строгие наставники, подыскивающие им примерное наказание.
        Бордельмаман хмурилась, Мастер хитро улыбался, Ансельм едва ли не зевал, равнодушный ко всему, а Кир, Флана и Лита ежились и не знали, куда спрятаться.
        - Значит: «Жди осени. Шерсть скоро отрастет. Задействуй мудрецов для подкопа тюрьмы»… - задумчиво протянул сыщик. - Очень, очень интересно… Умеют эти айшасианские шпионы запутать честного имперца.
        - По мне - так глупость какая-то! - дернула плечом фрита Эстелла. - Шерсть, осень, мудрецы… Разве это можно понять?
        Флана стрельнула в хозяйку глазами, но промолчала.
        - А нам и не так важно знать, каков смысл послания, - пояснил Мастер. - Гораздо важнее найти тех, кто писал и кому писали…
        - Ну да, господин сыщик, вам виднее, - язвительно проговорила Эстелла. - Если бляху на шею нацепил, значит, умнее всех.
        Мастер повернулся к ней. Под его взглядом женщина потупилась и побледнела. А что? Хоть любовник, хоть просто знакомый, а все-таки служака из тайного сыска. Говорят, им человека в каменоломни упрятать, что другому высморкаться.
        - Не обижайся, - мягкие слова сыщика никак не сочетались с суровым выражением лица. - Я не мог открыться раньше. Не имел права.
        - Ну, не мог так не мог, - махнула веером бордельмаман. - Не будем об этом…
        - Вот и чудненько, - кивнул мужчина. - Значит, продолжаем. Плеть мы проверили. Носельм ее не брал. Вывод?
        - Носельм не шпион, - брякнул Кир и тут же устыдился детского вывода. От него наверняка ждали чего-то более глубокомысленного.
        - Верно, - согласился без тени улыбки Мастер. - Носельм не шпион. Значит, шпион кто-то другой.
        Флана дернулась вперед, словно застоявшаяся лошадка, но сдержалась.
        - Ты что-то хотела сказать, девочка? - не укрылся ее порыв от сыщика.
        - Да! - она говорила твердо, хотя пальцы вцепились в подол платья, теребя его от волнения. - Ко мне еще один приходил. Кир знает. Такой смуглый… Пузатый.
        - Флана! - неодобрительно воскликнула хозяйка «Розы Аксамалы». - Как можно?! Не
«пузатый»! Просто упитанный.
        - Ну, хорошо, пускай упитанный. А еще от него табаком все время воняет.
        - Не воняет, а пахнет!
        - Погодите-погодите! - поспешно вмешался Мастер. - Это такой губатый, в пелеусе, даже в жару в плаще ходит?
        Флана порывисто кивнула, а фрита Эстелла пояснила:
        - Это табачник, фра Корзьело. Очень уважаемый в городе человек. Я не понимаю…
        - Да и не нужно ничего понимать, - отмахнулся сыщик. - Мы его проверим. Если в самом деле законопослушный имперец, будет продолжать табачком торговать. А если нет… Тогда не обессудьте.
        Бордельмаман поджала губы, а охранник впервые за время общей беседы издал непонятный звук - не то хмыкнул, не то хрюкнул.
        - Значит, табачник Корзьело, - продолжал Мастер. - Пожилой, обрюзглый лавочник… Это хорошо.
        - Что ж тут хорошего? - не выдержала Флана.
        - А то хорошего, что сам справлюсь, - усмехнулся в ответ мужчина. - Без помощи господина офицера нашего обойдусь.
        - Как же? - опешил Кир. На миг ему показалось, что контрразведчик забыл свое обещание вывести его из города. Другое дело - был бы нужен, а с бесполезной обузой что церемонии разводить?
        - Не бойся, из Аксамалы я тебя выведу. Сегодня же утром, - ободрил его Мастер. - А вечерком и к Корзьело в гости можно наведаться. Подождет наш табачник до вечера. - Он легко вскочил на ноги, внимательно обвел всех стальным взглядом. - Надеюсь, никому напоминать не надо, что все услышанное здесь - государственная тайна? Никому ни словечка. Даже подружкам. Рилле и Алане. Ясно?
        Флана и Лита дружно кивнули.
        - О том, что вы скрывали почти десять дней нарушителя указа его императорского величества, надеюсь, вы сами молчать догадаетесь. Кстати, девочки-то молодые, жалостливые, а от тебя, Эстелла, я никак не ожидал.
        - А я, выходит, старая и черствая? - нахмурилась бордельмаман.
        - Да нет. Просто - думать надо. Один-два дня - еще куда ни шло, а вы, похоже, хотели его до осени прятать? Пока шерсть не отрастет? - Мастер ухмыльнулся. - И вы серьезно рассчитывали, что никто не узнает?
        - Ну, мы… - замялась с ответом Эстелла.
        - Мы бы вывели его! - пискнула Лита.
        - Правда-правда, честное слово, - добавила Флана.
        - Вы бы вывели! - возвел глаза к потолку сыщик. - Далеко?
        - Вообще-то я и сам бы ушел, - вступился за приютивших его людей Кир. - Просто хотел, чтобы борода отросла.
        - Будем считать, что отросла, - отрезал Мастер. - Собирайся пока. А вы, девочки, по комнатам и сидеть, как мышки - тише воды, ниже травы!
        Лита и Флана вскочили и бросились к дверям.
        - А ты, Ансельм, объясни мне, как по-быстрому до лавки Корзьело добраться. Ведь табачок наверняка у него берешь, а?
        Охранник растерянно пожал плечами и кивнул:
        - Само собой. У него хороший табак.
        - И продает, верно, со скидкой?
        - Не без этого…
        Дальнейшего разговора Кир уже не слышал, поскольку вышел в коридор и задумался. К старой жизни возврата нет - это уж яснее ясного. Хочешь не хочешь, а нужно принимать новую. Вернее так - не хочешь принимать, отправляйся в гарнизонную тюрьму, а после - куда трибунал присудит. Бр-р-р! Молодой человек даже поежился. Нет, сдаваться нельзя. Пусть уж домой сообщат, что пропал где-то в городе. Вот чем бы заняться, когда выберешься за пределы каменных стен Аксамалы, подальше от бдительного глаза стражи, военных патрулей и сыщиков разных мастей? Кир ясно отдавал себе отчет, что, готовясь с детства к карьере военного, никакому мирному ремеслу не обучился. Даже копать огороды селянам или таскать грузы в порту вряд ли сможет. И дело не в том, что уродился тьялец слабосильным или белоручкой - как раз нет, при небольшом росте и отнюдь не богатырском телосложении он не раз побеждал в борьбе или шуточных кулачных схватках более крепких и тяжелых противников, таких как Верольм или Лен. Просто наверняка найдется сотня-другая людей, умеющих копать, пилить, носить гораздо лучше его. Ведь они учились этому всю жизнь.

«Остается или нищенствовать, или в разбойники», - горько усмехнулся молодой человек и направился в комнату Фланы. Попрощаться.
        Мастер терпеливо ожидал, когда Кир спустится в общий зал. Сидел на своем любимом месте - вроде бы неудобном для соглядатая, спиной ко входу. Он не стал надевать черную повязку, делающую его одноглазым ветераном многих сражений. Просто сидел, вытянув под столом ноги, и по чуть-чуть прихлебывал из кубка.
        - Готов?
        Молодой человек приподнял небольшой узелок, собранный Фланой. Пара белья, шейный платок, бритва. Мелочь, но без нее тоже нелегко. Кроме того, девушка едва ли не насильно впихнула ему в руки кошелек с десятком серебряных скудо. Он даже обиделся слегка. Ведь сколько лет вдалбливали - гвардейцы у женщин деньги не берут. Потом понял, что придется взять - кто знает, когда он сможет заработать свой первый медяк, а жить на что-то надо. Пообещал, что обязательно вернет. Заработает и вернет. И вообще, он к ней скоро вернется. Приедет и заберет с собой. Верил ли он сам в то, что говорил?
        - Значит, готов, - кивнул сыщик. Поднялся, с хрустом потянулся, выбрался из-за стола. - Держи.
        Кир с удивлением уставился на протянутый корд. Тот самый, который Мастер с такой унизительной легкостью отобрал у него минувшей ночью.
        - Спасибо… - непослушными губами выдавил парень.
        - Не за что, - усмехнулся сыщик. - С мечом тебе светиться нельзя по городу. Сам знаешь, в Аксамале только военным, одетым по форме, мечи разрешаются. А корд в самый раз будет. И на будущее сгодится.
        - Спасибо вам, - уже увереннее проговорил Кир.
        - Да не за что, не за что… А борода у тебя неплохо отросла. Не сразу узнаешь. Я-то тебя сколько раз видел? И то едва узнал. Но все равно поостеречься не мешает. - Цепкий взгляд Мастера, казалось бы, ощупал даже швы на одежде молодого человека. - Платок есть?
        - Да. Тут… - Парень полез рукой в узелок.
        - Вот и чудненько. Вокруг головы повяжи.
        Кир, недоуменно моргая, начал было пристраивать платок, но Мастер остановил его.
        - Что ты творишь? Убери немедленно! Эх, молодежь, кто ж вам такие сказки про шпионов рассказывает? Не надо делать вид, будто у тебя зуб болит. Зевакам другого счастья не надо, как на такого пялиться. Повяжи, как мастеровой ленточку вокруг головы, чтоб волосы на глаза не падали.
        Бывший лейтенант повиновался. И заслужил одобрение.
        - Во! Чудненько! Знаешь, на кого похож? На наемника каматийского.
        Кир поморщился. Южан, нанимающихся в легкую конницу, гвардейцы не любили из-за их скандальности и сребролюбия. Это сейчас Сасандра давно не ведет боевых действий, а в прежние годы частенько случалось, что атака на врага срывалась от того, что возмущенные задержкой жалования наемники разворачивались и уходили прочь с поля боя целыми сотнями.
        - А ты не кривись, не кривись. Что гвардейцы от наемников нос воротят - это, может, только к лучшему. Никто не заподозрит тебя в обличье каматийца. За ворота выпустят, и мне не придется бляхой направо и налево размахивать лишний раз. Пойдем?
        - Пойдем, - согласился Кир.
        Путь от «Розы Аксамалы» до ближайших ворот - Западных или Тьяльских - был не близок. Часы на Клепсидральной башне успели пробить дважды - два часа и три часа дня.
        Всю дорогу Кир оглядывался по сторонам, деланно сутулился, норовил натянуть повязку на самые брови, чем заслужил несколько едких замечаний Мастера. По словам сыщика, больше всего внимания привлекает к себе тот скрывающийся, кто по неопытности старается постоянно что-то в себе менять. А между тем секрет успешной личины прост - будь как все, слейся с толпой, не выделяйся ни жестом, ни словом, ни одеждой.
        Сам же сыщик вел себя до крайности беззаботно. Раскланивался с патрулями, подмигивал спешащим с утра пораньше на рынок кухаркам, приценивался к сладостям: ломтикам сушеных фруктов, сваренным в меду орехам, винным ягодам.
        - Ты чем на жизнь зарабатывать думаешь? - спросил он вдруг, когда до ворот осталось всего ничего - не больше сотни шагов.
        Вопрос застал Кира врасплох. Он дернулся, тут же наступил на конский кругляш, оставленный посреди мостовой, поскользнулся и едва не упал.
        Проходившие мимо крепкие, широкоплечие мужчины в простецкой одежде - должно быть, мастера-строители, ищущие заработка в столице, - дружно захохотали.
        Кровь бросилась в виски бывшего гвардейца. Он схватился за рукоять корда, но вцепившиеся в плечо пальцы Мастера, удержали забияку.
        - Тише, тише… Я так и предполагал, что о заработках ты не задумывался.
        - Нет, почему же…
        - Ну, так кем ты согласен работать?
        - Работать? - Кир помотал головой. - Это вряд ли… Я ничего не умею. Только меч, конь…
        - «Меч, конь»! - передразнил его сыщик. - Еще бы! Дворянин! Да не дуйся ты. Я тоже из дворян. И, возможно, род мой постарше будет… Но я не об этом. Посоветовать хочу. Нужно?
        Молодой человек подумал и согласился:
        - Нужно.
        - Тогда слушай. - Мастер остановился, и Кир был вынужден последовать его примеру. - Не оглядывайся на стражу у ворот… Когда же ты поймешь, что привлекать к себе внимание…
        - Все. Уже понял. Прошу простить.
        - Еще и перебиваешь старших! Ладно. Я не из обидчивых. Слушай и запоминай. Шагай отсюда на юг, в сторону Вельзы. Глядишь, дней за десять и доберешься. Там должны быть вербовочные пункты. И в очень большом количестве.
        - Вербовочные пункты? Но ведь Сасандра ни с кем не воюет!
        - Тише. Следи за языком - не в казармах. Ты прав, с одной стороны. Сасандра в самом деле ни с кем не воюет. Сейчас. Но не далее как в месяце Кота наши войска войдут в Тельбию. Понадобится много молодых, сильных рук, способных сжимать не только пику пехотинца, но и меч кавалериста. А кроме того, закрепившись в северной Тельбии, наши военачальники двинутся на юг, в Край тысячи озер, можешь не сомневаться.
        - Но ведь покорить гоблинов не удавалось еще никому! - едва не заорал Кир, но вовремя сдержался и произнес фразу вполголоса.
        - Вот потому и зудит у генералов в одном месте, - жестко ответил Мастер. - Хотят зеленокожих потрепать. Кто сумеет болота и заводи к Империи прирезать, может при жизни на памятник претендовать у дворца императорского. Ладно, заболтались. Пошли!
        Мимо охраны ворот они прошли без задержки. Никто и не подумал поинтересоваться - кто, откуда, куда направляются? Двое стражников откровенно зевали, опираясь на алебарды. Еще один, устроившись на тюках с сеном, уминал за обе щеки краюху хлеба с толстым ломтем ветчины.
        - Что ж, удачи тебе, парень. - Мастер остановился в десятке шагов от моста, бывшего когда-то подъемным. - Помни, что ты, т’Кирсьен делла Тарн, дворянин.
        Молодой человек кивнул:
        - Я постараюсь.
        - Уж постарайся. Ладно, иди, малыш. Тебя ждет увлекательная жизнь.
        Что ж. Все верно. Долгие проводы - лишние слезы. Даже если прощаются двое мужчин, друг с другом знакомые недавно и, значит, не собирающиеся устраивать трогательного прощания. Кир развернулся.
        - Да! Погоди, малыш, - негромко окликнул его сыщик. - Я вот еще что хотел тебе сказать. Постарайся не потерять Флану. Уж поверь мне, старику, такие женщины не часто попадаются. Вернись к ней и не пожалеешь.
        Бывший гвардеец растерянно пожал плечами.
        - Она, конечно, хорошая… Но как потомственный дворянин может связать свою жизнь со шлюхой из борделя?
        Мастер посуровел:
        - Дворянин т’Кирсьен делла Тарн, само собой, не может. А наемник Кир? Мне кажется, запросто. Подумай об этом, малыш.
        Кир махнул рукой - не время, мол, сейчас голову забивать - и пошел по дороге, не оглядываясь.
        Сыщик тоже не махал платочком и не утирал нахлынувшие слезы.
        Еще только ступив сапогом на брусчатку площади Спасения, Мастер почуял неладное. Долгие годы нелегкой службы развили способность предугадывать заранее опасность. Кто-то мог бы назвать это зачатками чародейского таланта, но он знал - опыт, и не более того.
        Пересекая огромное открытое пространство, мимо конной статуи Пятого императора Сасандры, оставляя по правую руку гранитную башню с установленной на ней клепсидрой, сыщик понял, что самые нехорошие предчувствия сбываются. Кучка зевак, толпящаяся около двухэтажного домика с островерхой черепичной крышей, места для сомнений не оставляла.
        Решительно растолкав простолюдинов - лоточников, праздношатающихся слуг, соседей-лавочников, - Мастер подошел к невысокому, в две ступеньки, крыльцу. Сунул под нос загораживающему дорогу стражнику бляху с иногом. Служивый из магистрата подтянулся, расправил плечи - с тайным сыском не шутят. Продолжая держать бляху в ладони, сыщик вошел.
        Первым, что ему бросилось в глаза, оказался труп старухи в чепце и задравшейся выше колен ночной рубашке. Темная лужа, расплывшаяся под ней, уже не блестела, а подернулась матовой корочкой. И лишь потом Мастер обратил внимание на невзрачного человечка, примостившегося на высоком табурете за прилавком. Обширная плешь, бледно-голубые, как бы выцветшие, глазки, пористый нос, нависающий над желтовато-серыми усами. Фра Форгейльм по кличке Смурый собственной персоной. Они хорошо знали друг друга. Сталкивались по нескольким запутанным делам. Смурый служил в уголовном сыске магистрата Аксамалы и отличался даже среди сыщиков цепкостью, ясным умом и способностью обнаруживать незаметные поверхностному взгляду улики. Мастер уважал его как несомненного профессионала, хотя и не любил за излишнее занудство и слепое подчинение букве закона. Фра Форгейльм платил той же монетой, считая весь тайный сыск сборищем зазнавшихся хлыщей, но выделяя Мастера за отвагу и здравомыслие.
        - Мое почтение, - прошелестел Смурый, отрывая взгляд от листка бумаги, на котором он строчил отчет об убийстве. - Как всегда вовремя.
        - И вам доброго здравия, - церемонно поклонился Мастер, продолжая исподволь изучать обстановку. - Ограбление?
        - Да нет, - вздохнул Форгейльм. - Не похоже. Скорее по вашей части. Я тут как раз собрался отдельную бумагу выправить…
        - Неужели? - деланно удивился контрразведчик. - Не поверю ни за что.
        - Что по вашей части или что я бумагу хотел отправить? - прищурился магистратский сыщик.
        - Не поверю, что не взяли ничего. У фра Корзьело денежки водились, как я слышал.
        - Ну, уж это мне неведомо.
        - Зато мне ведомо.
        Мастер подошел к телу старухи, наклонился.
        - Можете не трудиться. Ножом по горлу, - донеслось сзади пояснение Смурого.
        - Ясно. Кем она приходилась табачнику?
        - Экономка. При жизни ее звали фрита Дорьяна. Старушка почтенная, ни в чем никогда замешана не была.
        - Значит, поплатилась за грешки хозяина? - Мастер внимательно оглядел сорванную со стены полку - многочисленные коробочки и пакетики с табаком рассыпались по полу, в воздухе витал горьковатый аромат дорогого трубочного зелья.
        - Выходит, что так, - не стал спорить Смурый.
        - А его тоже? - Контрразведчик чиркнул себя по горлу ногтем большого пальца.
        - А вот и не угадали, господин сыщик, - загадочно улыбнулся Форгейльм.
        - Да? - Мастер приподнял бровь. - А можно посмотреть?
        - Почему бы и нет? - пожал плечами Смурый. - Это наверху. Проводить?
        - Спасибо, я как-нибудь сам…
        Осторожно перешагнув кровавое пятно, Мастер взбежал по лестнице на второй этаж.
        На лестничной площадке три распахнутые двери.
        Дверь справа вела, скорее всего, в кабинет - в глубине виднелась конторка и заваленный книгами стол. Слева, должно быть, комната экономки. А вот прямо… Прямо, судя по кровати с балдахином и обилием подушек, спальня хозяина, фра Корзьело.
        Так. А что там чернеет на ковре?
        Мастер шагнул через порог и присвистнул.
        Да… Денежки у табачника водились. Пожалуй, с избытком. Ковер, лежащий на полу, стоил самое меньшее сотню солидов. Ручная работа. Итуния. Позапрошлый век. Шерсть крашена с использованием колдовства - сейчас так не делают. Да… На одной торговле табаком, даже поставляя его напрямую в императорский дворец, столько не заработаешь. Значит, предположение о связях с Айшасой очень правдоподобно, очень.
        И этот драгоценный ковер без всякого почтения к старине залит кровью. Правда, натекло меньше, чем из фриты Дорьяны. Труп лежит на спине, и торчащая в груди арбалетная стрела - болт - препятствует кровотечению.
        Даже полуслепой писец, потерявший драгоценное зрение на кропотливой переписке пергаментов и бумаг имперской канцелярии, не спутал бы убитого с табачником Корзьело.
        Предполагаемый айшасианский шпион был невысок, плотен и темнокож - по всей видимости, полукровка. Мертвец - стройный, выше среднего роста, на первый взгляд лет тридцати - тридцати пяти. Кроме того, вряд ли почтенный лавочник спал в собственном доме в сером суконном камзоле, кожаных штанах и сапогах с мягкими подошвами - в таких удобно карабкаться по карнизам и балконам.
        Вывод очень прост. Перед ним наемный убийца. Скорее всего, тот самый, что прикончил экономку. А вот табачник оказался орешком покрепче. Неужели заряженный арбалет под кроватью держал? Возможно. Но не так просто, как на первый взгляд кажется. Это только те, кто оружия никогда в руки не брал, думают, что арбалет можно взвести, зарядить болтом и оставить на веки вечные. Как бы не так! Побыв слишком долго во взведенном состоянии, упругая пластина арбалета теряла боевые качества и могла попросту подвести при попытке выстрелить. Значит, нужно каждый вечер взводить и заряжать, а по утрам разряжать и давать пластине «отдохнуть». Работа кропотливая, заниматься ею станет лишь тот, кто серьезно опасается за свою жизнь. Например, богач, которого так и норовят ограбить, или ожидающий в любое время ареста государственный преступник.
        Ладно. Трупом займется Форгейльм - это его прямая обязанность. Мастер оглядел спальную комнату.
        Вроде бы ничего подозрительного…
        Ан нет! Это что? Похоже, та самая сумка, с которой фра Корзьело посещал «Розу Аксамалы». Правда, большинство сумок похожи друг на друга, как две луковицы из одной связки, но что помешает проверить?
        Сыщик уверенным движением распустил завязки, растянул горловину сумки.
        Так и есть.
        Вот она - плеть-шестихвостка.
        Небольшое усилие, и полая рукоять раскрылась.
        Пусто.
        Ну конечно! Ведь невостребованное сообщение лежит у него, сыщика по кличке Мастер, в кармане.
        - Я же говорил - по вашей части, - невыразительный голос Смурого прозвучал за спиной. - Кстати, вот этот - не наш человек. В гильдии наемных убийц человека с такими приметами не значится.
        - А вы всех-всех знаете? - не удержался от подковырки контрразведчик.
        - Ну, не всех, но… Как говорил тот барнец - всех яблок не съем, но понадкусываю изрядно.
        - Ясно. Следов хозяина, конечно, никаких?
        - Никаких. Чисто ушел. Я так прикидываю, перед рассветом к нему забрались. Точнее, не забрались, а внаглую вошли. Через дверь. Экономка сама нарвалась. Зачем убийце лишний свидетель? Кстати, убийца из гильдии, во-первых, пошел бы в маске, а во-вторых, постарался бы оглушить бабку. Они бесплатно убивать не любят - примета плохая.
        - Да слышал я об этой примете, - кивнул Мастер. - А если ему за двоих заплатили?
        - Все может быть. - Форгейльм развел руками. - Все знает только Триединый, а человеку остается предполагать и догадываться.
        - Я, пожалуй, в кабинете пороюсь, - сказал контрразведчик. Не разрешения спросил, а поставил в известность.
        - Само собой, - согласился Смурый. - Только, похоже, смысла нет. Я осматривал - ниша стенная, потайная, вскрыта. Без взлома. Сам Корзьело, видимо, и вскрывал.
        - Деньги забрал?
        - Скорее всего.
        - А бумаги?
        - Здесь только книги. Записи счетов, цены, списки поставщиков, заметки… Значит, другие бумаги или уничтожил, или не держал дома.
        Мастер вздохнул. Форгейльм не дурак. Догадался, конечно же, что к обычному лавочнику наемного убийцу не пришлют. Наверняка ждал кого-нибудь из тайного сыска. И поискал, соответственно, с душой, как для себя. А может, и правда для себя искал? Кто знает, как далеко простираются честолюбивые замыслы сыщика? Или просто, любопытства для…
        - Там, наверху, голубятня, - буднично произнес Смурый. - Если хотите, можете взглянуть. Всякие имеются - и дутыши, и мохначи… Но какие у него почтовики!
        - Ясно. Спасибо, - кивнул Мастер. - Я все-таки поищу.
        - Не смею препятствовать лучшему из тайного сыска.
        Форгейльм приложил ладонь к груди, повернулся и зашагал вниз по лестнице. Любопытство любопытством, а отчет для магистрата писать надо.
        Ухмыльнувшись незамысловатому комплименту, Мастер вернул разломанную надвое плеть в сумку и, перепрыгнув труп, направился в кабинет фра Корзьело. Картина, несомненно, ясна и прозрачна, как воздух над Великим озером в погожее летнее утро, но работа есть работа. Табачник связан с иностранной разведкой, но он, по всей видимости, лишь передаточное звено. Возможно, обнаруженные улики позволят выявить его связи и наведут на рыбешку покрупнее. А может, и подскажут направление, в котором скрылся полукровка.
        Часть вторая
        Волонтеры империи
        Глава 9
        Зависшее в зените солнце так жгло лучами, будто люди, сбившиеся в жалкое подобие строя, были заведомыми еретиками и подлежали немедленному уничтожению «без пролития крови». Впрочем, ничего удивительного - месяц Медведя истек, солнце перешло в знак Быка, а значит, вступает в свои права жаркое сасандрийское лето. Даже в провинциях, раскинувшихся севернее Великого озера, ночи становятся теплыми, а дни откровенно знойными. А еще месяц спустя светило начнет припекать, и лишь близость широкой водной глади спасет Аксамалу и ее жителей от участи быть заживо изжаренными. Потому имперская знать так любит тенистые внутренние дворики городских домов. С обязательным водоемом в середине. Оттого в Верхнем городе так много парков и садов, с фонтанами и маленькими прудами, над которыми так приятно прохаживаться по ажурному мостику.
        Но эти радости доступны только законопослушным гражданам, имеющим уважение в обществе и достойный доход. Людям, угодившим в городскую тюрьму Аксамалы, рассчитывать на отдых и прохладу не приходится. Почти двадцать дней в душных застенках, пропитанных вонью немытых тел, гнилой соломы и непереносимыми миазмами почерневшей от времени и длительного употребления бадьи для оправления естественных надобностей. Сырость после затяжных гроз, которыми так богат месяц Медведя, не давала просохнуть одежде, и она начинала преть на теле.
        Антоло, Вензольо и Емсиль обросли бородами. Волосы на головах сбились в колтуны из-за отсутствия гребней и свисали жирными сосульками. Глянешь в лицо товарища, и непонятно - плакать или смеяться. С одной стороны, зверообразные рожи скорее присущи каким-нибудь разбойникам с гор - ведь даже северные великаны выглядят куда опрятнее. А с другой стороны, сам такой же, так до веселья ли тут? Все тело немилосердно чесалось. Если в первые дни заключения они еще как-то пытались выловить вшей, сторонились бродяжек и уголовников, сидящих в застенке довольно давно, то после попросту смирились. Ловили и давили ногтями лишь тех кровопивцев, которые больно кусались, не давая спать. А если ползет, никого не трогает, то и силы на него тратить лень. Все равно всех уничтожить невозможно. Емсиль долго возмущался обстановкой тюрьмы. Ему, мечтавшему выучиться на лекаря, грязь, кусачие насекомые, не первой свежести пища были что острый нож в сердце. Он и друзьям попытался объяснить, какую заразу можно здесь подцепить, но рассудительный т’Гуран ответил: «Меньше знаешь - крепче спишь». И попросил больше не лезть в душу с
рассказами-страшилками.
        Кстати, т’Гурана нынче не вытолкали вместе со всеми в тюремный двор вооруженные шестами и дубинками надзиратели. Мэтр Гольбрайн не подвел. Доставил весточку послу Вельсгундии о бедственном положении уроженца этой державы. Да не какого-нибудь крестьянина или купчика, а благородного дворянина. Посол добился разрешения свидеться с Гураном, долго ругал его через решетку, обещая всевозможные кары от короля не только на голову непоседливого студента, но и всему его роду. Кричал, брызгал слюной и топал ногами. Потом сказал, чтоб ничего не боялся, мол, он, посол его величества т’Раана, все уладит, и ушел. И в самом деле, на следующий день т’Гурана перевели на второй этаж башни - к заключенным, пользующимся уважением или попросту имеющим возможность оплатить некую часть забот и хлопот тюремному начальству. Правда, на этом дело освобождения вельсгундца застопорилось. Он продолжал скучать за решеткой, маясь теперь уже не только от безделья, но и без друзей.
        Откуда об этом узнали? Так ведь это только кажется тем, кто ни разу в тюрьму не попадал, что застенки способны успешно задерживать новости и вообще ограничивать что-либо еще, кроме свободы передвижения. На самом деле существует сложная система оповещения обо всем, происходящем не только на соседнем этаже или в сопредельной камере, но и на воле.
        Например, откуда вся тюрьма узнала, что приведенный к ним в одно весеннее утро темноволосый мужчина лет тридцати пяти в добротном, но поношенном камзоле и исправных сапогах не кто иной, как известный на всю Империю вольнодумец и борец за свободу мысли фра Дольбрайн, которому удавалось долгое время скрываться от ищеек с бляхами? Но, видно, правду в народе говорят - сколь веревочке ни виться, все равно придет конец. А один известный бард даже пошутил по этому поводу, несколько переиначив народную мудрость: сколь веревочка ни вейся, а совьешься ты в петлю. Ну, что-что, а по всему выходило, что петли фра Дольбрайну не миновать. Это уж точно, и можно даже гороскоп у астролога не заказывать. Хотя Вензольо, разговорившись с вольнодумцем, рассказал ему об умении Антоло составлять гороскопы. Предложил в шутку, чтобы убить время, попробовать предсказать будущее. Но табалец после позорного провала на экзамене был довольно низкого мнения о своих способностях, что никак не способствовало успеху. Он долго отнекивался, ссылался на отсутствие необходимых таблиц, карт звездного неба и чертежных приспособлений.
Наконец, после долгих уговоров, сдался. А после пожалел, что поддался на уговоры. По всему выходило, что Дольбрайну предназначено надеть корону, ввергнуть страну в пучину междоусобицы, купаться в лучах славы, быть любимцем толпы и сполна ощутить ее ненависть, погибнуть в огне.
        Вероятность исполнения получившегося гороскопа была столь ничтожна, что Антоло во всеуслышание заявил о бесполезности и ошибочности астрологии как таковой и поклялся никогда больше не осквернять себя составлением заведомо ложных предсказаний.
        На Дольбрайна, похоже, гороскоп, составленный табальцем, тоже произвел тягостное впечатление. Сблизившись со студентами в первые дни заключения, после злополучной шутки с определением будущего, он быстро охладел к Антоло и Вензольо, продолжая по вечерам беседовать с Гураном и Емсилем, когда барнец не был занят заботами о больном Бохтане.
        А коневод из Окраины медленно угасал. Само собой, здоровая пища, свежий воздух и должный уход могли бы поставить его на ноги в течение одного месяца, но, к сожалению, в аксамальской тюрьме он не мог получить ни первого, ни второго, ни третьего. Сначала Бохтан еще пытался жевать, потом перестал. Изредка пил потрескавшимися губами, но и то лишь подчиняясь Емсилю, заливавшему теплую безвкусную водицу едва ли не насильно. К концу восьмого дня пребывания в темнице окраинец уже не отвечал на вопросы друзей, лежал на спине, бессмысленно уставившись в заросший плесенью потолок. Изредка по его телу пробегали судороги, и тогда ноги и руки парня вздрагивали и напрягались. На двенадцатый день прекратились и корчи. Только по подрагиванию зрачков и легкому, почти незаметному дыханию Емсиль делал вывод, что товарищ жив. На девятнадцатый день решетчатая дверь камеры отворилась и мордатый косноязыкий надзиратель изрек:
        - Эта… того… на выход… эта… бездельники… того…
        В ответ на слабые попытки Емсиля возразить, что, дескать, их другу нужна помощь опытного лекаря, привели тюремного медикуса, привыкшего подтверждать смерти заключенных. Он заявил, что коневоду теперь может помочь лишь чудо, но вряд ли Триединому есть дело до погрязших в грехах преступников, а потому им следует помолиться за упокой души безвременно ушедшего товарища и ступать, куда прикажут.
        - Эта… того… еще завидовать… эта… ему будете… того… - добавил толстый надзиратель.
        Друзья вместе с прочими арестантами выбрались на широкий тюремный двор. Втроем. Т’Гуран уже пять дней как отправился на привилегированный этаж. А с ним и Дольбрайн, и еще десяток одетых попристойнее заключенных. Скорее всего, представителей купечества или даже благородных, но разорившихся семей.
        Яркое солнце, синее, прозрачное до головокружения небо, легкий ветерок, набегающий с залива, недолго радовали покинувших узилище людей. Очень скоро оказалось, что солнце не только светит и греет, но еще и палит, и никакое движение воздуха от него не спасает.
        Над толпой поднималась застарелая вонь немытых тел, смешанная со свежим потом. Противно, но в сравнении с бадьей для нечистот - просто свежесть зимнего утра.
        Никогда Антоло не мог себе представить, насколько много в городской тюрьме помещается народа. Несколько сотен. И это по большей части первый этаж. Со второго и третьего совсем мало, а четвертый, если верить все тем же упрямо блуждающим тюремным слухам, и вовсе пустовал.
        Их поставили в какое-то подобие строя - десять кривых (как бычок пописал, говорят табальские крестьяне) шеренг. По бокам замерли надсмотрщики с дубинками и шестами. На угловые башенки, сбитые из жердей и явно наспех - нарочно к этому случаю, - поднялись арбалетчики. Вдоль забора прохаживались сурового вида стражники в кожаных бригантинах с огромными боевыми котами на поводках. Серые в дымчатых разводах звери - с теленка ростом - щурили медово-желтые глаза и зевали, обнажая острые клыки и вытягивая длинные розовые языки, смешно загибающиеся на кончиках.
        - Чего это они? - озадаченно буркнул Вензольо, бросая косые взгляды по сторонам.
        - Может, в другую тюрьму поведут? - Емсиль приподнялся на цыпочки, стараясь увидеть хотя бы кусочек улицы за оградой.
        - А эта что, пустой стоять будет? - поразился стоящий справа худенький парнишка, светловолосый и вихрастый, пойманный городской стражей, когда обчищал карманы пьяного купца. Как выяснилось, мальчишка отстал от корабля, привезшего железную крицу из-под Верны, долго скитался и голодал, пока не решился на бесчестный поступок. Он оправдывался, что хотел забрать не все завалявшиеся у пьянчуги скудо, а лишь на кусок хлеба. Из-за манеры тянуть шею при разговоре и взмахивать руками, словно крыльями, незадачливый юнга получил кличку Цыпа.
        - А ее сломают, - ответил Антоло, наблюдая, как округляются глаза морячка.
        - Что, правда?
        - А ты как думал? С тюрьмами всегда так. Постоит десять лет, а потом ломают. Это проще, чем чистить и вшей с клопами выводить, - храня серьезнейшее лицо, подтвердил Емсиль.
        - Так там же люди остались! Ваш товарищ же! А фра Дольбрайн! И…
        - Разговорчики! - беззлобно рявкнул проходивший мимо охранник. Взмахнул дубинкой больше для вида.
        Цыпа сжался, втянул голову в плечи. Антоло дружески толкнул его локтем.
        - Да ладно, я пошутил насчет тюрьмы.
        Парнишка кивнул.
        - Делать вам больше нечего, как т’епаться по пустякам, - процедил сквозь зубы Вензольо. Дни, проведенные в темнице, не радовали никого, но прежде жизнерадостный каматиец стал почему-то особенно злым и нетерпимым. Нет, не то чтобы он совсем не признавал шуток, но теперь веселье у него вызывали только неудачи соседей по камере. Поскользнулся, споткнулся, ударился или по случайности выронил миску с похлебкой - тут уж Вензольо ржал не хуже стоялого жеребца. - Думайте лучше, как шку’ы свои спасти!
        - Да уж подумаем, - решительно ответил Емсиль, смерив каматийца презрительным взглядом.
        - Я сказал - разговорчики! - Надсмотрщик остановился, нахмурился, покрепче перехватил дубину.
        - Все, все, молчим, - заверил его Антоло.
        - Глядите у меня!
        Табалец дурашливо вытянулся в струнку, развернул плечи.
        Сторож не выдержал и прыснул. Махнул рукой, мол, что с вас возьмешь, баламуты! Пошел дальше.
        Емсиль с Антоло обменялись взглядами. Они уже привыкли не задевать Вензольо, иначе он начинал кричать, брызгать слюной и рано или поздно получил бы по шее, а это привело бы к окончательному распаду дружбы, чего ни барнец, ни табалец не хотели.
        - Ух ты! Кто это? - хриплым шепотом проговорил Цыпа.
        По толпе заключенных пробежала волна. Ропот, говорок, неясный шум, в котором слышались удивленные восклицания.
        Антоло взглянул через головы впередистоящих. Вдоль жалкого подобия строя шагал дородный мужчина средних лет - на взгляд, не меньше сорока с гаком - в расшитом золотым позументом темно-синем камзоле и высоких сапогах с длинными шпорами, которые цепляли пыль и подбрасывали ее вверх маленькими фонтанчиками. Его голову венчала шляпа с небольшими полями, украшенная пестрым фазаньим пером.
        - На ’укав, на ’укав гляди… - прошипел Вензольо.
        - Чтоб я сдох без ужина! - охнул Емсиль.
        И верно. Было от чего изумляться. На рукаве приближающегося к ним военного сверкали сразу два золотых банта.
        Генерал!
        Что такая важная птица делает в тюрьме? Пускай даже это главная тюрьма Сасандры…
        Просто так генералы даже по улицам не ходят. Либо их возят в закрытом портшезе, либо они мчатся галопом под веселый посвист плетей, распугивая прохожих, в окружении свиты, состоящей из ординарцев и адъютантов. А тут вдруг пешком, мимо вонючих арестантов да по пыльному неметеному двору.
        Антоло загляделся на важного гостя, надутого, словно индюк, и блестящего, подобно павлину, и не сразу заметил суетящегося рядом с генералом сутулого человечка с лицом, изможденным постоянным несварением желудка и больной печенью. Начальник тюрьмы. Ну, его-то, отсидев едва ли не месяц, грешно не запомнить. Его рукав тоже украшали два банта, но серебряные. Всего лишь капитан. Еще недавно его звание казалось студентам очень высоким. Что ж, все познается в сравнении.
        Начальник тюрьмы на ходу что-то объяснял заезжему генералу, взмахивая правой рукой так, будто рубил врагов в конной атаке. Но гость отмахивался от него, словно от назойливого слепня.
        Достигнув приблизительно середины строя, они остановились.
        Генерал подбоченился, опустив ладонь на рукоять меча, оглядел толпу, презрительно оттопырив нижнюю губу. Капитан, стоя на полшага позади, выпучил глаза, задвигал бровями и показал кулак кучке надзирателей. Те встрепенулись, приосанились, развернули плечи. Вперед выкатился низкий, но пузатый сторож. Про таких говорят - что поставить, что положить.
        - Слушайте, бездельники! - заорал он густым, трубным басом. - Слушайте сиятельного господина генерала, благородного Риттельна дель Овилла!
        От неожиданности - надсмотрщика знали многие, но о его чудесных способностях не догадывались - заключенные смолкли.
        Генерал откашлялся. Звучно заговорил, вроде бы и не повышая голоса, но его услышали все. «Вот что значит привычка командовать в бою!» - подумал Антоло.
        - Слава Триединому!
        - Слава!.. - нестройно отозвалась толпа.
        - Слава его императорскому величеству, да живет он вечно!
        - Да живет!..
        - Пускай крепнет и процветает Сасандра во веки веков!
        - Во веки веков!..
        Ай да патриот попался! Говорил бы уже, с чем пожаловал, не томил душу…
        - Граждане Сасандры! - продолжал тем временем полковник. - Да! Вы не ослышались! Вы все граждане и дети Сасандры! Только оступившиеся! Поверьте мне, его императорское величество, да живет он вечно, знает, что нельзя ходить зимой по улицам и не измазать в грязи край плаща. Нельзя зарезать барана и не испачкать руки кровью. Нельзя жить без греха. Как учат нас святые отцы, служители Бога Триединого? «Кто среди вас без греха, пусть подойдет и вонзит в меня нож острый!
        Увы, нет святых в этом мире, под Солнцем и двумя Лунами… Но тот же пророк учит нас: «Один искренне раскаявшийся грешник дороже мне дюжины праведников».
        - Куда это он клонит? - едва слышно прошептал Вензольо. - В монасты’ь нас хочет угово’ить?
        - Граждане Сасандры! - снова возвысил голос генерал. - Буду краток и честен с вами, как бываю краток и честен с солдатами на поле боя. Наша Родина - суровая, но справедливая - протягивает вам сегодня открытую ладонь. Каждому из вас дается возможность кровью смыть позор преступления и вновь заслужить право именоваться честным гражданином Империи. Сасандра примет вашу службу и воздаст сторицей! - Он передохнул немного, внимательно рассматривая первую шеренгу, и продолжил: - За эту возможность вы должны благодарить его императорское величество, да живет он вечно, и верховного главнокомандующего, его высокопревосходительство т’Алисана делла Каллиано. Скажу вам честно, - генерал заговорщицки подмигнул, - армия - это не только муштра, строительство укреплений и схватки с врагами. Армия - это еще и возможность увидеть новые земли, и добыча, и красивый мундир, уважение окружающих и любовь красоток…
        Заключенные одобрительно зашумели. В самом деле, если тебе дают выбор: отправиться колоть гранитные валуны на щебень в Вельзе, рыть торфяники в болотах Гобланы, таскать железную руду в копальнях Аруна или надеть щегольской мундир, сапоги, начищенный до блеска шлем и взять в руки меч, то совершенно очевидно, что предпочтет всякий здравомыслящий человек.
        - Неладно что-то в Империи, - толкнул Антоло в бок Емсиль. - Неужели война?
        - С кем?! - Табалец попытался вспомнить последние слухи и сплетни, слышанные на свободе, но не преуспел. О предстоящей войне не говорил никто.
        - Айшаса? - пискнул Цыпа.
        - Заткнулся бы ты, когда вз’ослые ’азгова’ивают! - оскалился каматиец. - Чуть что, с’азу Айшаса!
        - В Тельбии нелады давно, - степенно пояснил переминающийся с ноги на ногу мужчина, стоящий слева от Емсиля. До тюрьмы он работал приказчиком в сапожной лавке, но проиграл в кости не только свои деньги, а и хозяина. - Десять лет, как старый король помер. Наследника половина страны не признает… Незаконнорожденный, говорят. Вот и скубутся меж собой почем зря. И своей державы нету, и под крыло Сасандры не желают. Император терпел, терпел…
        - Бароны грызутся, а нам расхлебывать? - пожал плечами Антоло. - Не знаю, как кто, а я воевать не хочу. Не для того учился. - Он с неожиданной злостью сплюнул под ноги. В самом деле! Чего это он должен умирать за императора (пусть даже тот и собирается жить вечно!), за прочих вельмож, пьющих и гуляющих в роскошных дворцах Верхнего города, за вот таких вот толстомордых генералов, наживающих на солдатской крови все новые награды, имения и банковские счета? Кстати, о банкирах… Почему фра Борайн, старинный друг его отца, так до сих пор и не вмешался? Неужели десяток-другой солидов на лапу судье или тому же капитану, с кислой рожей застывшему позади болтуна-генерала, пробьют такую уж брешь в состоянии банка, имеющего отделения во всех провинциях Сасандры? Или дело в чем-то другом, не в природной жадности банкиров?
        - А мне н’авится, - заявил Вензольо, с вызовом выпячивая грудь. - Лучше уж в а’мию, чем спину под плети подставлять! За меня платить некому…
        Антоло хотел ответить резко. Ведь каматиец сам не из бедняков - это раз. А кроме того, он же хотел, чтобы фра Борайн всех выкупил - и его, и Емсиля, и противного Вензольо, и Гурана, и Бохтана, который, может, уже умер, пока они тут жарятся на солнышке. Но смолчал. Что толку в бессмысленной ругани?
        Между тем надсмотрщики принялись делить заключенных на десятки, начиная с правого фланга их строя, выстраивать в колонну. Откуда ни возьмись появились конники, вооруженные длинными бичами, да при седле у каждого висел аркан. Усатые, скуластые лица. Окраинцы. Их часто нанимали для ловли сбежавших арестантов и каторжников, конвоирования осужденных к месту, где предстоит отбывать наказание.
        Армейский генерал и начальник тюрьмы оживленно болтали о чем-то, отойдя в сторону. Будущие солдаты Империи волновали их уже мало.
        - Ты, ты и ты… того… это… - давнишний надзиратель, который выводил их во двор, ткнул толстым пальцем в грудь Цыпе, Емсилю и Антоло. - Выходи… того… строиться…
        - А я?! - возмутился Вензольо. - Я тоже в а’мию хочу!
        - И ты… того… пойдешь… Успеется… того…
        - Погодите! А как же Бохтан? - Емсиль оттолкнул с дороги покорно выходящего Цыпу, подскочил к надсмотрщику вплотную. - Его нельзя бросать!
        - Конечно! - поддержал товарища Антоло. - Нам нельзя! К нам должны прийти!
        - А ну молчать! Того… - вызверился надзиратель. - Я вам… это…
        - Что такое, Бетек? - подскочил сбоку еще один страж, оскалился гнилыми зубами. - Бунт? Недовольные?
        - За нас должны… - начал Антоло, но дубинка, врезавшаяся ему под ложечку, сбила дыхание, заставила согнуться пополам, хватаясь за живот.
        - Ты тоже? - Гнилозубый подступил к Емсилю, поигрывая дубинкой. - Ты с ним?
        - Я? - опешил барнец. - Ну, собственно…
        - Не… того… этот тихий… - вступился за него первый надзиратель.
        - В строй! - рявкнул еще один, с нашивками сержанта.
        Табалец почувствовал, как его толкают в плечо, а потом тяжелый сапог, врезавшись рядом с копчиком, заставил сделать три быстрых шага.
        - Куда прешь! - возмутился заключенный в порванном на животе желто-коричневом камзоле, морщась и потирая бок, куда врезалась голова Антоло.
        - Извини! - вмешался Емсиль, подхватывая табальца под локоть. - Тут такое дело…
        - Дело у них! - передразнил обладатель желтого камзола и длинно, витиевато выругался.
        - Вперед! Шагом! В ногу! - выкрикнул справа надзиратель.
        Колонна заключенных нестройно зашагала. По двору, после через ворота, на улицы Аксамалы.
        Окраинцы из конвоя хмурились и щелкали бичами. Больше для острастки, но все же кое-кому досталось по плечам.
        Боевые коты топорщили усы и шипели.
        Солнце палило.
        В небе над Аксамалой плыли белые крестики голубей.
        Благородный т’Исельн дель Гуэлла, глава Аксамалианского тайного сыска, побарабанил пальцами по столу, потер лоб, откинулся на высокую резную спинку стула.
        - Я очень разочарован, - проговорил он, буравя глазами собеседника. - Очень.
        Сидевший напротив него Мастер ничуть не смутился, закинул ногу за ногу, покачал носком сапога.
        - Я с себя вины не снимаю. Да, пошел по ложному следу…
        - Если бы! - Т’Исельн сжал кулак, но тут же расслабил пальцы. - Если бы! Айшасианский шпион найден? Нет! Раскрыто хотя бы одно сообщество вольнодумцев? Нет! Внедрены ли соглядатаи в Аксамалианский университет? А? Не слышу!
        - Как обстоят дела с айшасианским шпионом, я уже докладывал. - Мастер почесал колено. - Да еще неизвестно, айшасианский он или, скажем, вельсгундский…
        - Ну, тебе виднее, - насмешливо протянул глава сыска.
        - К сожалению, мне пока ничего не видно. Было бы видно, он уже сидел бы в нашей пыточной и весело щебетал…
        - Меньше болтай! Есть еще что по делу сказать?
        - Конечно, есть. Значит, с айшасианским шпионом мы разобрались. Мэтр Носельм оказался невинным и чистым аки агнец…
        - А как же твой осведомитель?
        - С ним я еще разберусь… Но вернемся к нашим агнцам. Вернее, Носельмам. Он, конечно, неповинен в шпионаже в пользу другого государства, но, как оказалось, входит в секту практикующих чародеев.
        - Ну, практикующих - это громко сказано. Если десяток невесть что возомнивших о себе чудаков собираются в заброшенном доме, читают старинные книги, тужатся друг перед другом, что якобы обрели Силу…
        Мастер хмыкнул, непочтительно прерывая начальника:
        - Прошу прощения, может, я чего-то недопонимаю, но скрывающиеся от властей чародеи сами по себе подозрительны. Насколько я помню, прежние волшебники никогда не таились, а, напротив, сотрудничали и с магистратом, и с армией, и, коль на то пошло, с тайным сыском. А эти прячутся… Вот мой первый вывод - нужно прощупать тайные общества новых колдунов. Важно выяснить - колдуны они или возомнившие о себе прохвосты.
        - Выясним. Ты продолжай рассказывать о шпионе. - Дель Гуэлла щелкнул ногтем по столешнице.
        - Продолжаю. Мое расследование показало, что наиболее вероятно предположить шпиона, передающего сведения с помощью голубиной почты, в табачнике Корзьело…
        - Пропавшем при невыясненных обстоятельствах?
        - Ну, обстоятельства довольно прозрачные. Я думаю, кто-то узнал, что я выхожу на его след, и послал наемного убийцу… Кстати, фра Форгейльм и прочие сыщики магистрата его не опознали - или залетная птичка, или раньше убийством за деньги вообще не промышлял. Так вот. Корзьело, по всей видимости, сам не слишком доверял тем, на кого работал. Или просто боялся ограбления. Во всяком случае, каждый вечер клал рядом с собой взведенный и заряженный арбалет. Он услышал, как зарезали экономку, и успел прицелиться и выстрелить. Убийца не ожидал подобной прыти от лавочника и поплатился - болт между ребер и скорое свидание с Триединым.
        - Не богохульствуй.
        - Хорошо. Не буду. Сам Корзьело удрал и теперь, скорее всего, дрожит от страха в какой-нибудь кошачьей конуре. Думаю, он все еще в Аксамале, но через некоторое время попытается улизнуть. По свидетельству соседей, он родом из Мьелы. Значит, возможны два пути развития событий. Либо он помчится на историческую родину, либо попытается запутать и нас, и возможных убийц, отправившись на север. Например, в Каварелу или Верну. И тут его можно будет взять.
        - Ладно, - дель Гуэлла кивнул. - Будем считать, что убедил. Пускай тебя больше не волнует судьба табачника. Я найду кому поручить поиск и задержание.
        - Хорошо. Идем дальше?
        - Идем, идем… Пока мне одно ясно - это задание ты провалил с треском.
        Сыщик вздохнул, возвел очи к потолку:
        - И на старуху бывает проруха.
        - Ладно, старуха… Дальше что у тебя?
        - Дальше у меня сообщества вольнодумцев Аксамалы и окрестностей.
        - Ну и?
        - Пока похвастаться нечем, хотя кое-что я сделал.
        - И что же именно?
        - Мною был завербован известный мошенник, пробавляющийся поддельными векселями, фальшивыми купчими и тому подобными невинными забавами. Некий Берельм по кличке Ловкач.
        - Просто чудесно. Теперь, конечно, ты будешь просить, чтобы его не арестовывал сыск магистрата, а мне придется объясняться с тупоголовыми отцами города?
        - Нет. Зачем же так? Я его уже арестовал.
        - Да?
        - Да. И спровадил в городскую тюрьму Аксамалы.
        - Что ж тогда было вербовать? Или он плохо вел себя? Грубил, оскорблял его величество императора, да живет он вечно?
        - Да нет. Он был как мышка. Если не считать попытки нашпиговать мои кишки сталью.
        - Так почему же в тюрьму?
        - Он сел за решетку не под своим именем, - усмехнулся Мастер. - Теперь все вольнодумцы Аксамалы знают, что на втором этаже башни томится в заключении виднейший мыслитель и философ, борец за свободу, независимость и равные права для всех и каждого, фра Дольбрайн.
        - О… Неплохо, - одобрительно кивнул глава тайного сыска. - Очень неплохо. Наверняка все эти любители свободы-равенства-братства зашевелятся. Пойдут попытки связаться с великим Дольбрайном…
        - Вот-вот, посыплются предложения устроить побег… - подхватил Мастер.
        - Кто-то, несмотря на страх разоблачения, захочет приобщиться к его мудрости… Постой, а он справится? Ведь это не так просто - быть вождем всех вольнодумцев Сасандры.
        - Справится, - уверенно ответил сыщик. - У него есть причины очень-очень стараться.
        - Да, а сам Дольбрайн? Настоящий, я имею в виду…
        - Умер полгода назад от кровавого поноса в Браиле. Сведения совершенно точные и тщательно проверенные. Так что, можно сказать, мы оказываем огромную услугу всем правдолюбцам Империи, возвращая им вождя и духовного наставника.
        - Хорошо. Порадовал ты меня. - Т’Исельн первый раз за время беседы улыбнулся. - И все-таки… Что со студентами? Завербованы?
        Мастер развел руками:
        - Ну, не успел. Закрутился. Да и, честно говоря, попросту забыл о мальчишках. - Он смущенно потер кончик носа кулаком. - Иногда мне кажется, что я единственный контрразведчик в Аксамале, так много всего приходится делать…
        - Ладно-ладно… Вот только не надо жаловаться. Сейчас речь пойдет о прибавке к жалованью, верно?
        - А вот и не пойдет! - Сыщик едва сдержался, чтобы не показать язык. - Обиделся и не буду.
        - Чаще бы ты так обижался. - Дель Гуэлла переложил бумагу из одной стопки в другую. Помолчал. - Выходит, из трех дел выполнено более-менее только одно. И то не до конца.
        - Ну… - Мастер пожал плечами. - Дело такого свойства, что за десяток дней не вызреет. Ему, как хорошему винограду, месяца четыре надо.
        - Ладно. Пускай вольнодумцы заглатывают наживку. Крепче засядут на нашем крючке… А теперь слушай меня.
        - Я - весь внимание, - шутливо поклонился Мастер.
        - Колдунов оставь в покое. Конечно, что обнаружил секту - хорошо. Что не спугнул - тоже хорошо. Но на другое я бы и не надеялся. Сколько лет вместе служим Империи?
        - Кто ж их считает?
        - Согласен. Будем думать, что лет прошло без счета. - Глава тайного сыска почесал залысину. - Колдунами другие займутся. Так же как и табачником Корзьело, наполовину айшасианом, выходцем из Мьелы, пятидесяти семи лет от роду, неженатым, любителем голубей и молоденьких девочек в высоких кавалерийских сапогах.
        Мастер приподнял бровь. Не то чтобы начальник его удивил или поразил своими знаниями подноготной сбежавшего лавочника. У т’Исельна дель Гуэлла хватало осведомителей. И платных, и идейных. Иначе вряд ли он смог бы столько лет руководить контрразведкой и раскрытием преступлений против государства. У самого Мастера их было не намного меньше. Нет, конечно, меньше, ведь он не мог позволить себе так сорить золотом и серебром, как благородный т’Исельн. Но не намного. Больше его удивило, что начальник настолько заинтересовался фра Корзьело, что не поленился и приказал отправить человека поспрашивать соседей, деловых партнеров, покупателей, лекаря, стражников с площади…
        - Тебе все понятно? - Т’Исельн подался вперед, нависая над столом. Он мог быть очень убедительным, если хотел того.
        - Не вопрос! - беспечно воскликнул сыщик, покачивая ступней. - Похоже, мне решили дать отдых наконец-то. Вот думаю - может, на воды съездить?
        - Еще чего! - хмыкнул дель Гуэлла. - На воды! Отдохнем в могиле. Твоей прямой заботой отныне становятся вольнодумцы Аксамалы.
        Мастер скривился.
        - Не надо только показывать свое недовольство. Личное распоряжение императора, да живет он вечно. - Начальник развел руками - мол, что поделать. - Ты самый опытный из нашего сыска. Кого еще прикажешь мне бросать на самое важное задание?
        - Да кого угодно… Велика сложность! Стадо телят, ищущее пастыря. За ними следить даже неинтересно. Дело для учеников.
        - Да? А у меня есть сведения, что неопытность и наивность лишь ширма для серьезного заговора, подрывающего устои Империи. Молчи, молчи… Вот тебе и предстоит это выяснить.
        - Хорошо, - Мастер кивнул. - Пощупаем горе-бунтарей. И заодно выясню - не получают ли они жирную подкормку из-за моря? А то развелось айшасианских шпионов в городе - плюнуть некуда.
        - Проверь. Чем ледяной демон не шутит?
        Сыщик приподнялся:
        - Что ж, задание получено. Позвольте приступить к исполнению.
        - Успеешь. Погоди немножко. Ты говорил, кто тебе помог записку шпионскую обнаружить? Кто-то из девочек Эстеллы?
        - Да. - Мастер напрягся. К чему это клонит начальник? Просто так он разговор не завел бы.
        Дель Гуэлла побарабанил пальцами по столу.
        - Не нравится мне этот бордель… Несчастья он, что ли, притягивает? Вначале драка. Потом вдруг, оказывается, его злоумышленники, да не простые, а государственные преступники облюбовали. Ох, как не нравится…
        - Позволю заметить, - осторожно проговорил Мастер. - Закрыть «Розу Аксамалы» сейчас - значит привлечь ненужное внимание. Лучше оставить все как было и продолжать наблюдать.
        - А наблюдать, конечно же, будешь ты?
        - Ну… - скромно потупился сыщик. - Не настаиваю, но я там вроде бы как свой уже. Другому притираться долго придется.
        - Притираться? - усмехнулся т’Исельн. - Ну-ну… Ладно, не будем трогать твой разлюбезный бордель. А вот с той девочкой, что Корзьело обслуживала… Флана, так ведь?
        - Да, - голос Мастера прошелестел, словно извлекаемый из ножен клинок. Этого имени он не называл. Значит, дель Гуэлла сам роет? За его, Мастера, спиной? Нехорошо. Ой, нехорошо…
        - Так вот, Флану надо бы задержать и допросить посерьезнее. Вдруг ей известно больше, чем она говорит?
        - Вряд ли это будет разумно.
        - Почему? А мне кажется как раз наоборот… Эй, а что ты так напыжился? За девчонку переживаешь? Так, насколько мне известно, у тебя не с ней интерес, а с хозяйкой. Не правда ли?
        - Правда. Но Флану лучше не трогать.
        Т’Исельн быстро заглянул в глаза подчиненного:
        - Объясни.
        Мастер вздохнул. Проговорил с неохотой:
        - Она - единственный крючок, на котором я держу Берельма-Ловкача. Если с ней что-то случится, он не станет выполнять условия договора. И я его, кстати, пойму и осуждать не посмею. Это во-первых. А во-вторых, я привык быть честным даже с преступниками, даже со шпионами и предателями. Иначе чем я буду лучше их?
        - Все равно не понял.
        - Эх, ладно… Флана - его сестра. Младшая. Он о ней даже не знал - ушел из дома раньше, чем она родилась.
        - Ну и что?
        - Они остались последними в роду. Вернее, каждый из них думает, что он последний. Берельму я обещал встречу с младшей сестрой. И я намерен слово сдержать.
        - Да? - Т’Исельн свел брови к переносице, сморщил лоб. - Ладно. Иди. Не тронем. Пока не тронем, а там видно будет.
        - Спасибо, - искренне поблагодарил Мастер, вставая.
        В прихожей малоразговорчивый Тер-Ахар восседал на неизменном табурете.
        - Скучаешь? - усмехнулся Мастер, собирая оружие с круглого столика. Корд - в ножны, орионы - в кармашки за шиворотом, метательные ножи - в рукава, а тяжелый охотничий - за голенище.
        - Служу, - отозвался великан.
        - А я скучаю. Скажи, Тер-Ахар, тебя не давит этот город? Эти каменные улицы-ловушки, дома-западни, люди-предатели, норовящие если не клинок тебе меж ребер сунуть, то уж донос написать, святое дело для них.
        Охранник глянул на него с интересом. Но промолчал.
        - Не хочешь отвечать? Не надо. Но если меня, родившегося и выросшего здесь, Аксамала душит, душит суетой, бессердечием, любовью к деньгам и безразличием к ближнему своему, то как же ты, дитя ледяных пустынь, выдерживаешь?
        - Мы очень крепкий народ, - медленно проговорил Тер-Ахар.
        - Верно, - кивнул Мастер. - Вы крепкие и сильные. Вы еще помните, что такое честь и долг. А люди… - Он махнул рукой. - Дверь закрой!
        И выскользнул в ночную тьму, как всегда, один. Ночной охотник. Словно дикий кот, выслеживающий добычу в лесной чаще. Только скопление дворцов, складов, лавок, казарм и жилых домов в Аксамале страшнее любого, самого дремучего и дикого леса. Каменная чащоба, населенная самыми опасными хищниками - хитрыми, подлыми и изворотливыми.
        Глава 10
        Этот мансион[ Мансион - гостиница, располагающаяся близ дороги. Может быть в государственной и частной собственности. ] ничем не отличался от сотен других, разбросанных по дорогам Сасандрийской империи. Чему там отличаться, спрашивается? Самый обычный постоялый двор: конюшня, гостиница и харчевня - неизменное сочетание, иногда дополняемое курятником, свинарником, коптильней или пивоварней.
        Денег, подаренных Фланой, хватило т’Кирсьену, чтобы оплатить место в карруке[ Каррука - большая четырехколесная повозка, на которой граждане Сасандры ездят из города в город. ] на четыре дня езды. Не так уж мало, если подумать. Изрядная часть серебра осела в карманах владельцев предыдущих мансионов - еда, питье, кровать с чистыми простынями.
        Молодой человек задумчиво подбросил на ладони кошелек из коричневой мягкой кожи. Монеты звякнули не сразу. Да и звон получился какой-то жалкий, нищенский, что ли… Кир развязал тесемку, стягивающую горловину, заглянул в кошель. Так и есть - одна серебряная в полскудо и две медных, затертых до неузнаваемости. При каком императоре вас чеканили, друзья? Непонятно? Ну да и ладно. Все равно недолго нам с вами вместе путешествовать…
        А до Вельзы, куда советовал добираться Мастер, еще дня три-четыре ходьбы. Может, воспользоваться повозкой была не самая лучшая идея? Ножками, господин делла Тарн, ножками нужно было. Тогда и денег, возможно, хватило бы. А так все равно придется пешком, но теперь уже на голодный желудок. За красивые глаза его кормить никто не будет. Надо бы поесть хорошо напоследок. Побаловать себя мясом, хлебнуть сладкого красного вина с местных виноградников - оно гораздо дешевле каматийского. А потом купить ковригу хлеба и постараться растянуть ее по меньшей мере на три дня. Воду в пути найти легко - колодцы, реки, ручьи и роднички встречаются вблизи Великого озера в изобилии. Спать тоже придется под открытым небом. Что, не нравится, господин делла Тарн? А привыкай! Когда-то же нужно начинать становиться бродягой, отвыкать от благородных ужимок, горячей пищи и вкусного вина?
        Т’Кирсьен решительно толкнул двери харчевни.
        Оглядел пустой зал.
        Чисто, приятно. На полу свежая солома. Столы выскоблены до блеска. Над окнами, закрытыми угловатыми осколками цветного стекла, пучки душистых трав. Пижма, донник, чабрец. Да, в сельской местности продолжают опасаться нечисти, пользуются оберегами, хотя кто слышал хотя бы об одном случае нападения брухи или оборотня?
        - Что господину угодно? - Симпатичная подавальщица подбежала и замерла, едва не касаясь Кира грудью. А она очень даже ничего. И спереди, и сзади. Да и мордашка вполне смазливая. Конопатая, правда, как и любая деревенщина. Вот только вряд ли стоит ожидать от служанки из придорожного мансиона бескорыстной любви. Наверняка думает, что у гостя денег куры не клюют. Попробуй только не подарить утром скудо - такой скандал закатит, что в следующем мансионе услышат.
        - Вина. Маленький кувшин, - вздохнул Кир, отводя взгляд от распирающих лиф платья полушарий.
        - И все? - Служанка игриво стрельнула глазами.
        Нет, она в самом деле рассчитывает поживиться, готова прыгнуть в постель по первому знаку. А ведь впервые видит его. Вдруг он заразный или с головой не все в порядке? Или, если маячит на горизонте серебряная монетка, об этом можно не задумываться? Куда катится Сасандра? А ведь назови такую охотницу за денежными гостями шлюхой, раскричится, волосы на себе рвать начнет (и хорошо, если только на себе), будет доказывать, что она честная девушка.
        - Что есть из еды?
        - Каплуны на вертеле. Баранье жаркое, - затараторила девица, надув губки. Похоже, она сообразила, что гость на ее уловки не повелся, и нешуточно обиделась. - Копченый окорок…
        - Довольно. Неси каплуна. Или нет. Половину можно заказать?
        Она фыркнула:
        - Половину? Не знаю! Нужно фра Морелло спросить.
        - Спроси. Можешь так и сказать - гость не при деньгах.
        Последние слова Кирсьен произнес нарочно. Пусть не думает, что он бессилием страдает или, того хуже, мужеложец, коль от нее отказывается.
        Девчонка опять фыркнула, развернулась на месте, едва не зацепив накрахмаленным чепцом Кира по носу, и убежала.
        Молодой человек уселся за дальний стол, у камина, лицом к стене. Положил на скамью весь свой нехитрый скарб, помещающийся в узелке. Почесал отросшую еще больше черную бороду. Скоро он будет точь-в-точь каматийский виноградарь. Или пастух. Нужно хотя бы подравнять ее, что ли, на щеках и на горле подбрить… Все-таки он взялся изображать наемника-воина, а не вонючего селянина.
        Протопав деревянными башмаками, вернулась служанка.
        - Фра Морелло спрашивает, господин будет ночевать?
        - Будет. На это у меня денег хватит.
        - Полскудо, - с вызовом произнесла девица.
        Вместо ответа Кир запустил пальцы в кошелек и выудил последний серебряный кругляш. Брякнул им о столешницу.
        - Тогда каплун и кувшин вина бесплатно, - презрительно бросила подавальщица. И добавила: - Фра Морелло так решил. - Мол, сама она ни за что бы не приняла нищего постояльца. Бродят тут по дорогам всякие!
        Кирсьен пожал плечами. Подумаешь… Если он будет переживать из-за косого взгляда каждой служанки, то лучше сразу прыгнуть с обрыва в Арамеллу. Там течение сильное, водовороты и омуты частенько попадаются…
        Хлопнула дверь. Кир оглянулся. Когда же он разучится шарахаться от каждого громкого звука? Его и искать в Аксамале уже, наверное, перестали. Решили, что удрал. Или погиб при невыясненных обстоятельствах. А устраивать розыск по всей Сасандре из-за него не станут. Не той важности птица. Так что не стоит продолжать ждать стражников. Тем более что вошедшие люди ну никак не походили на имперских сыщиков. Самые обычные мастеровые. Скорее всего, артель строителей решила подзаработать в столице - и в Вельзе, и в Камате за такой же точно труд заплатят вдвое меньше. А в блистательной Аксамале давно поняли - приезжие работники стараются больше, чем местные, а оплаты меньшей требуют да и жаловаться в магистрат не побегут, если попробуешь их обмануть. На них наживались все: и домовладельцы, и хозяева роскошных дворцов, и городские чиновники, и стража, и содержатели ночлежек… Да всех и не перечислить.
        Ремесленники рассаживались за столами под бдительным оком выглянувшего на шум толстяка, голова которого была повязана алым платком. Должно быть того самого фра Морелло, на чьи слова ссылалась служанка. Пожалуй, он тоже рассчитывал недурно подзаработать. А если еще и ночевать останутся…
        Седоватый мужчина в башмаках, припавших толстым слоем пыли - путешествовали работники пешком, чтобы не тратить лишних денег, - подошел к хозяину и принялся договариваться о предстоящем ужине, отчаянно торгуясь. Остальные хранили чинное молчание, изредка бросая косые взгляды на сложенный в кучу у входа инструмент. Доставали деревянные ложки.
        Фра Морелло басовито урчал в ответ на короткие хриплые выпады старшин артели, качал головой, загибал толстые, похожие на копченые колбаски пальцы. Наконец кивнул и зычно закричал:
        - Мика! Мика, ты где?!
        В ответ на его зов из двери, ведущей, судя по запахам, на кухню, вынырнула та самая служанка. В правой руке она несла глубокую миску с обжаренной до золотистой корочки тушкой каплуна. Кир отметил про себя, что чем дальше от Аксамалы, тем куры мельче, но почему-то дороже. В левой руке она сжимала маленький кувшинчик из необожженной глины - такие прекрасно сохраняют напитки даже в жаркий день.
        - Я, между прочим, фра Морелло, не в холодке отдыхаю!
        Она с размаха поставила миску перед Киром. Каплун при этом подпрыгнул и попытался взлететь. Добавила кувшин.
        - Поговори у меня! - возмутился хозяин. - Ну, молодежь… бегом сюда!
        Мика развернулась и зашагала к фра Морелло, отмахивая руками так, что любой гвардеец позавидует.
        Кирсьен усмехнулся неожиданной мысли и разорвал горячую тушку, стараясь, чтобы жир не потек на манжеты камзола - постирать-то его можно, но в чем тогда ходить, пока не высохнет?
        Вино оказалось сладким, чуть терпковатым и крепким. Такого как раз он и хотел. Вот с каплуном повезло меньше. Скорее всего, его именем прикрывалась старая курица, не так давно переставшая нести яйца. Ну, что ж… Уроженцу Тьялы, изображающему из себя каматийского наемника, да не понять желание птицы умереть красиво?
        Вновь хлопнула дверь.
        Кир оглянулся через плечо, не прекращая жевать.
        Молодой мужчина в черной мантии и круглой шапочке - должно быть, выученик одного из факультетов Аскамалианского императорского университета едет на родину успешно применять полученные знания взамен на почет, уважение и денежный ручеек от благодарных земляков. Смуглый старик в темно-зеленом пелеусе и плаще с меховой опушкой. Он показался бывшему лейтенанту смутно знакомым. Да мало ли? Может, лавочник какой-то или сапожник, к примеру? Богато одетый отец семейства (вот оно следует за ним, выстроившись гуськом, - жена, две дочери, сын - мальчишка лет семи - и нянька, качающая на руках четвертого ребенка, замотанного в тонкие пеленки) щелчком пальцев привлек к себе внимание фра Морелло. О! Этот явно не привык ждать. Или богатый купец, ездивший в столицу по делам и не сумевший отказать скучающей жене в малом развлечении, или, наоборот, чиновник средней руки направляется в провинцию, чтобы вступить в управление небольшим городком, рудником, карьером, верфью.
        Ладно! Сколько можно затравленно оглядываться?
        Жуй, т’Кирсьен делла Тарн, и смотри в свою тарелку, а то не ровен час шею свернешь!
        В недавно пустом зале стало шумно. Зазвучали людские голоса, стук посуды, шорканье ложек, бульканье. На помощь сбивающейся с ног Мике появилась еще одна служанка - тощая, как сушенная плотва, с выпученными глазами.
        Кир обгладывал волокнистое мясо с куриного окорочка и все никак не мог отделаться от смутного чувства беспокойства. Будто бы мельком приоткрылось ему нечто важное, а он и не сообразил им воспользоваться. Голова начинала гудеть. Вот уж глупая привычка, приобретенная за время вынужденного безделья в «Розе Аксамалы», - думать. Надо как-то избавляться. Иначе службы в наемном войске может не получиться. Там нужны не думающие, а выполняющие приказ. Быстро и точно. А для того чтобы думать, имеются кондотьеры, а также высшие начальники, к армиям которых отряды вольнонаемных приписываются.
        И все же… Что он пропустил? От какой подсказки Триединого отмахнулся, словно от назойливой мухи?
        Опять резкий стук захлопнувшейся двери.
        Кир поморщился и усилием воли заставил себя не оборачиваться. Кто бы там ни был, его он не волнует…
        - Господа, господа, прошу сюда! - голос Морелло обволакивал, словно текущая из жбана патока. - Прошу за мной, господа! Очень сожалею - свободных столов не осталось. Думаю, молодой господин не будет возражать?
        Пока Кир соображал, что «молодой господин» - это он, прямо над головой прозвучало презрительное:
        - Можно подумать, нам требуется его согласие, клянусь Снежным Червем!
        Женский голос. Низкий, с хрипотцой, но женский.
        Ей ответил резкий, каркающий хохот.
        Кирсьен оторвался от полуобглоданных куриных останков.
        Что за странная компания?
        Пятеро. Одежда дорогая, но пропыленная, кое-где потертая и заляпанная жиром. Лица решительные. Глядят со смесью сурового превосходства и скуки. И главное, с ног до головы увешаны оружием. Живя в Аксамале, где даже длина клинка для тех, кому оружие разрешено, строго регламентируется указами магистрата, Кир отвык видеть столько мечей, кордов, кистеней и прочих орудий, изобретенных с целью отнятия человеческой жизни, одновременно. Ну, гвардия, само собой, не в счет, хотя офицеры и в казарме, и в городе обходились мечами, а солдатам в увольнении из оружия полагался лишь корд.
        Ближе всех к нему стоял плечистый мужчина среднего роста с седыми висками и густой проседью в русой бороде. Над бровью грубый шрам от плохо зашитой раны. В левом ухе серьга - золотая капелька со вставленным рубином. У правого уха отсутствует мочка. На шее золотая цепь и медальон с изображением Триединого. Работа грубая, лики едва угадываются, но вес впечатляет. И носит он золото поверх одежды, словно бросает вызов грабителям - попробуй-ка отними! На поясе, почему-то справа, тяжелый меч в черных ножнах. Лезвие широкое - в армии такие не приняты. Как же называется? Погоди-погоди… Ах да! Фальчион.
        Рядом с ним поражающий воображение великан. Пожалуй, выше четырех с половиной локтей[Меры длины в Сасандре: локоть - 45 см, ладонь - 9 см, палец - 1,8 см.]. Он казался состоящим из одних костей. Даже лицо - скулы, челюсти, надбровные дуги, шишковатая поверхность черепа под ежиком некогда обритых, а нынче отрастающих волос. Запястья торчали из рукавов коротковатого кожаного поддоспешника, а ширина ладони могла поспорить с коровьим копытом. Он опирался на меч, грандиозностью не уступающий хозяину. Крестовина на уровне солнечного сплетения, а круглый противовес - у виска. Клинок был обмотан тряпками - подобное чудовище в ножны запихивать себе дороже. Бывает, бой начинается внезапно и каждое мгновение на счету, а его пока вытащишь… За пояс великан засунул рукоятки двух кистеней, из-за голенища сапога торчала рукоять корда.
        Не дотягивая макушкой даже до середины груди соседа, около воина с двуручником стояла женщина. Это ее голос услышал Кир. Не старая, но и не молоденькая. Что-то около тридцати, точнее сказать сложно - походная жизнь и сражения не прибавляют свежести коже и блеска волосам. Кстати, волосы она обрезала «в кружок», чтобы не мешали надевать шлем и целиться из легкого арбалета, ложе которого выглядывало над ее плечом. А кроме него - кавалерийский меч, кривой нож (в имении, где Кир родился и провел детство, ножи с таким изгибом лезвия использовали, чтобы холостить поросят, и называли, соответственно, «яйцерезами») и перевязь с метательными звездочками-орионами. Красавицей ее не мог бы назвать никто, но нечто привлекательное в лице было. Одухотворенность, что ли? Если можно назвать одухотворенностью постоянную готовность к схватке, презрительно раздутые ноздри и холодный прищур карих, чуть раскосых глаз.
        Четвертый человек ростом уступал даже женщине-воину. Лысоватый, с отвисшими щеками и оттопыривающим бригантин «пивным» брюшком. На плечах его лежал, словно коромысло, укороченный протазан. Четыре локтя в длину, причем один из них приходился на мечевидное лезвие с обоюдной заточкой. У этого оружия тоже имеется особое название - «воловий язык». Грудь коротышки перехватывали крест-накрест широкие кожаные ремни с бляхами, а за поясом торчала булава на короткой рукояти. Несмотря на ленивое выражение лица и расслабленную позу, он выглядел не менее опасным, чем седобородый.
        Пятый человек… Нет, пятым в странной компании был не человек.
        Кирсьен впервые видел настоящего дроу, хотя альвы частенько выходили из своей долины и, переправившись через Дорену, участвовали в человеческих ярмарках. Почему-то считалось, что альвы и дроу - близкие родственники, едва ли не одно племя, разделившееся в незапамятные времена. Нельзя не согласиться, общее в лице и фигуре присутствовало. Например, вертикальный зрачок, заостренные уши, тонкая кость, малый рост, но более длинные, нежели у людей, конечности. Однако если лица альвов с большой натяжкой можно признать близкими к человеческим, то стоящий перед Киром дроу производил отталкивающее впечатление скошенной назад нижней челюстью, проваленной переносицей и огромными глазами ночного существа. Его светлые, почти белые волосы, выбритые над висками, поднимались высоким гребнем на темени, жестко топорщились, смазанные каким-то снадобьем наподобие лака, которым для сохранения от сырости покрывают скрипки и лютни, и спадал конским хвостом на лопатки. Одевался дроу в меховую, кажется рысью, безрукавку и кожаную юбку до шишковатых колен. Слишком широкие и длинные для его роста (на глазок - три локтя и
ладонь, самое большее) ступни, по всей видимости, не нуждались в обуви, зато голени защищали гетры со следами потертостей от путлищ. В правой худой и жилистой руке остроухий держал обмотанную тонкими ремешками палку, сужавшуюся к концам. Кир догадался, что это знаменитый лук дроу. Оружие, благодаря которому племена лупоглазых остроухих карликов, укрывшиеся в дремучих лесах восточных склонов гор Тумана, несмотря на три века непрерывных войн с Империей сохранили свободу и независимость. Молодой человек подивился размеру лука - в расснаряженном состоянии он возвышался над гребнем волос хозяина на добрый локоть.
        В общем, очень-очень странная компания. Разбойники? Вряд ли. Все-таки слишком открыто путешествуют, не боятся ни стражи, ни армии. Наемники? Может быть. Вполне похоже. Возможно, направляются туда же, куда и он. Если Мастер был прав и дело пойдет, как он предсказывал, то пункты вербовки должны привлекать большое количество охотников послужить Империи за хорошую мзду.
        - Поместимся, - просто сказал бывший гвардеец. - В тесноте, да не в обиде.
        Седобородый одобрительно кивнул. Воительница хмыкнула и сморщила тонкий нос.
        - Чего изволите заказывать, господа? - вмешался фра Морелло, который устал стоять в бездействии.
        - Всего и побольше, толстяк! - ухмыльнулся коротышка с «воловьим языком» и ткнул пальцем хозяина мансиона в живот. - И не боись, денежка у нас водится!
        Морелло поспешно удалился, а наемники принялись рассаживаться за столом. Великан с двуручным мечом, седобородый воин с фальчионом и женщина расположились напротив Кира, коротышка уселся по правую руку от молодого человека, а дроу - по левую.
        Седобородый сделал знак, отгоняющий нечисть, и, чинно опустив руки на столешницу, зашептал слова молитвы. Костлявый верзила последовал его примеру. Женщина-воин отвела глаза, а дроу зевнул напоказ, даже не прикрыв рот ладонью. На мгновение мелькнули желтые, длинные, как у коня, зубы. Чтобы не показаться слишком любопытным, Кир уткнулся носом в тарелку.
        - В Камату? - пожилой боец, скорее всего, руководил пятеркой, а потому заговорил первым.
        - В Вельзу, - честно отвечал Кирсьен.
        - Не один хрен? - осклабилась воительница.
        Кир не нашелся с ответом, а потому пожал плечами и решительно принялся за куриную ногу, и тут коротышка решительно схватил его кувшин, заглянул внутрь.
        - И что у нас нынче пьют? - Не дожидаясь разрешения, наемник опрокинул содержимое кувшина себе в рот. Поболтал вино во рту, скривился, плюнул. - Что за дерьмо?
        Несколько капель попали молодому человеку на рукав. Кулаки сжались сами собой, но он огромным усилием воли сдержался - бессмысленно затевать драку против пятерых одновременно. Да и корд не лучшее оружие против меча или протазана.
        - Забери! - наглый коротышка с размаху опустил кувшин перед Киром, зацепив при этом край миски. Обглоданные кости вместе с почти не тронутой ляжкой взлетели, рассыпались по столу.
        Кир посмотрел по сторонам. Седобородый хранил непроницаемое выражение, верзила хмурился, женщина откровенно усмехалась.
        - Это был мой каплун, - медленно проговорил молодой человек, сжимая кувшин.
        - Да пошел ты… - небрежно отмахнулся наемник. - Будут тут…
        Хрясь!
        Кувшин врезался лысоватому в лоб, разлетевшись на черепки. Один из них острым краем рассек кожу над бровью. Хлынула кровь.
        Не теряя времени, Кир вскочил, выхватывая левой рукой корд.
        Верзила, не вставая, вытянул длиннющую руку. Стальные пальцы обхватили голову молодого человека, пригибая его к столу. Одновременно, демонстрируя слаженность, наработанную участием во многих потасовках, дроу вцепился Киру в запястье, выкручивая кисть.
        В зале пронзительно завизжала женщина.
        - Господа! Что происходит, господа? - воскликнул кто-то - должно быть, выпускник университета, привыкший по-столичному уважать закон и порядок.
        Тьялец рванулся, пытаясь освободиться, дрыгнул ногой, больно ударившись о скамейку.
        - Тише, малыш, порежешься, - дрожащим голосом из-за с трудом сдерживаемого смеха проговорила воительница. Острие ее «яйцереза» впилось в шею Кирсьена чуть-чуть пониже уха.
        А дроу сноровисто выворачивал и выворачивал корд из пальцев бывшего гвардейца.
        Как отвратительно чувствовать себя беспомощным! И хотел бы, а не посопротивляешься - вмиг еще одну улыбку нарисуют, от уха до уха.
        Наконец рукоять корда выскользнула из обессилевших пальцев.
        - Отпустите его, - тут же проговорил седобородый.
        Кир выпрямился. К их столу спешил запыхавшийся фра Морелло.
        - Господа, господа, здесь приличное заведение! - борясь с одышкой, воскликнул он.
        - А ты посмотри, добрый человек, что он сделал с нашим товарищем! - ответила женщина, поигрывая ножом. - В приличном заведении таких разве обслуживают?
        Морелло растерялся, забормотал:
        - Но с виду он вполне благопристойный юноша…
        - А посуду бьет! - покачала головой женщина-воин.
        Кир бросил быстрый взгляд на карапуза. Кровь хлестала у него из рассеченной брови, заливая глаз, стекая по щеке на бригантин, где расплывалась уродливым пятном. Рана, бесспорно, болезненная, но никакой опасности для жизни не представляющая.
        - Он меня оскорбил, - угрюмо бросил молодой человек.
        - А разве оскорбление - повод бить по голове? - наигранно возмутилась женщина.
        - В некоторых случая - да.
        - Но мы же не дикарье из Окраины, - проговорил седобородый. - Оскорбление, возможно, смывается кровью, но не в кабацкой потасовке.
        - Золотые слова, господин! - поддакнул Морелло. - Только у меня не какой-то кабак, а приличная харчевня!
        - Кто бы спорил? - пожал плечами наемник. - Успокойся, добрый хозяин, ни имуществу, ни честному имени твоего мансиона ущерб нанесен не будет. А мы продолжим… Если ты, малыш, счел себя оскорбленным, то можешь вызвать обидчика на поединок.
        - Иногда шелудивого кота следует поучить палкой, - твердо отвечал Кирсьен.
        Коротышка зарычал и схватился за булаву.
        - Тихо, Мелкий! Остынь! - тоном, не терпящим возражений, прикрикнул на него предводитель.
        Женщина рассмеялась, запрокинув голову.
        - Хорошо сказано, - задумчиво проговорил седобородый. - Речь не простого наемника, но человека, понимающего толк в благородстве.
        - Хорошо, хоть кто-то за этим столом толк в благородстве понимает! - дерзко, решив, что терять больше нечего, сказал Кир.
        - Ах ты, мальчишка! Нет, каков наглец! - восхитилась женщина.
        Дроу пробурчал что-то невразумительное на своем птичьем языке. Наемник с рассеченной бровью зашипел от злости, сжимая кулаки. Полное спокойствие сохранили только предводитель и боец с двуручником.
        - Значит, ты осмеливаешься утверждать, воины из банды[ Банда - отряд наемников численностью до ста человек. ] Кулака ничего не смыслят в воинской чести? - медленно, раздельно и как бы удивленно проговорил седобородый.
        - Я не знаю, кто такой Кулак…
        - Кулак - это я! - Старший наемник поднял правую руку, затянутую в перчатку. В самом деле - всем кулакам кулак. Никакого желания знакомиться с ним поближе.
        - Хорошо. Тогда отвечу тебе, как предводителю. У меня не было возможности убедиться в достоинствах и недостатках всех бойцов из твоего отряда, но честь одного из них не стоит и гнутой медной монеты. Есть ли необходимость указывать, кого именно? - Кир говорил и чувствовал, как к нему возвращается утраченное было холодное спокойствие. Они хотят навязать ему дуэль? Что называется, напугали ежика голым задом. От дуэли он никогда не бегал в гвардии, не побежит и сейчас. Пускай вызывают…
        Кулак задумчиво потеребил бороду:
        - Значит, мой друг Мелкий, по-твоему, не соблюдает законов воинской чести? Так-так… Я вижу, малыш, ты напыжился, как петух перед боем. Значит, прикидываешь, что придется помериться силами с Мелким. Или со мной думаешь?
        - Ты меня не оскорблял, - мотнул головой Кирсьен.
        - Зато ты оскорбил меня, нехорошо отзываясь о моем подчиненном… Но я не из обидчивых. Значит, ты не откажешься от поединка с Мелким?
        - Не откажусь! К чему лишние слова? Я готов хоть сейчас. Вот только… - Кир несколько смущенно развел руками, хлопнул себя по поясу. Мол, меча нет, а корд твои люди отобрали. Вернее, нелюдь, но какая, в сущности, разница? Главное, что отобрали.
        - Я понял, - кивнул предводитель. - Тяжелые дни у каждого случаются. Без оружия. - Серые глаза наемника глянули неожиданно насмешливо, словно предчувствуя скорую забаву. - Помнится мне, кто-то говорил, что шелудивого кота следует поучить палкой?
        - Говорил, - не стал отрицать очевидное молодой человек.
        - И говоря о шелудивом коте, имел в виду моего боевого товарища Мелкого?
        - Верно.
        - Тогда тебе придется отделать его палкой. Ну, или хотя бы попытаться это сделать.
        Настал черед Кира удивляться. Он мог ожидать всякого, но чтобы ему предложили подраться на палках, как играющему в «войнуху» мальчишке? Или это новая попытка унизить его?
        - Разве оружие выбирает тот, кто вызвал? - сделал он последнюю попытку завладеть ситуацией.
        - А мне кажется, вызвал как раз ты, - невозмутимо парировал седобородый. - А кроме того, ты можешь предложить что-то получше палки? Может, у тебя целая телега с оружием на заднем дворе стоит? Так мы лошадей расседлывали и что-то не углядели.
        Молодой человек вздохнул. Вот придавили так придавили, как генерала Глена дель Варрона в Карденейском ущелье. И сражаться невыгодно, и отступить стыдно. А куда деваться? Назвался котом - надевай ошейник.
        - Хорошо. Я согласен.
        Седобородый улыбнулся. Воительница немедленно потянула кошель из-за пазухи:
        - Три скудо на Мелкого! Кто со мной?
        - Лучше кровь ему уймите, - отмахнулся предводитель. - Где-то там я две чудесные метлы видел. В самый раз.
        Во двор вместе с Киром и наемниками увязалась едва ли не половина посетителей харчевни. Артельщики - так все до единого. Еще бы! Дармовое развлечение. Потом дома рассказывать будут, что едва ли не сами в великом сражении участие принимали. Так разукрасят, что от правды рожки да ножки останутся, как от голубя, угодившего в кошачьи когти. Вышел и ученый. И пара возниц в широкополых соломенных шляпах, защищающих их от палящих лучей солнца в долгой дороге. И фра Морелло с Микой. В глазах служанки Кир прочел нескрываемое злорадство. Дескать, обманул мои чаяния, пусть тебе ребра пересчитают. А там победителю и на ласку намекнуть можно будет.
        Кулак торжественно вручил поединщикам освобожденные от прутьев метлы. Точнее, уже не метлы, а просто длинные палки. Локтя по три с половиной.
        Мелкому к тому времени перевязали голову полоской чистой холстины. Теперь они стали даже похожи друг на друга - Кир с повязкой на голове и наемник с повязкой.
        Бывший гвардеец осторожными шагами прошелся по траве, привыкая к месту схватки. Еще и довольно удобно! Один раз он имел несчастье рубиться по щиколотку в грязи. И ничего. Победил. Правда, среди гвардейцев Аксамалы не принято сражаться до смерти. До первой крови. Не хватало еще убивать своих же соратников. Вот проучить зазнавшегося наглеца - это другое дело. Это - сколько угодно.
        Он взмахнул пару раз палкой. На пробу. Легкая, хоть и почти вдвое длиннее меча. Запросто можно работать как кавалерийским мечом. Единственная помеха - все та же длина. К двуручному оружию Кирсьен не привык.
        А что противник?
        Мелкий схватил держак привычным движением - левая рука точно посредине, а правая на ладонь отступает от конца. Очевидно, он привык так управляться с «воловьим языком». Это плохо. Хотя на черенке метлы нет лезвия, способного разрезать толстую кожаную куртку или проткнуть кольчугу, но удар-тычок, нанесенный мастером, способен не только вышибить дух, но и сломать кость.
        Если ему что-то противопоставлять, то лишь скорость и ловкость. Некогда приспосабливаться к новой длине оружия, выдумывать на ходу финты и обманные движения…
        Эх, была не была!
        Кир крякнул и с размаху ударил свою палку о колено.
        Вздох удивления прокатился по толпе зрителей. Скривился даже седобородый Кулак. Что ж, если они подумали, что парень сдается, то пускай приготовятся к разочарованию.
        Рукоятка метлы раскололась на две неравные половинки. Одна чуть больше двух локтей, а вторая что-то около полутора.
        Сжав длинный обломок правой рукой, Кир перехватил короткий обратным хватом, пристроив его вдоль предплечья. Отличная защита, когда доведется парировать удары наемника.
        Ну что ж, посмотрим, чья школа фехтования имеет больше права на жизнь!
        Мелкий на пробу ткнул концом палки Киру в лицо.
        Молодой человек не стал отбивать, просто отклонился в сторону и атаковал в ответ, целясь в висок.
        Наемник парировал довольно легко. В свою очередь сделал длинный выпад. Неудачно. Закрутил конец оружия спиралью, провел обманное движение, показав удар в живот, а сам почти без замаха рубанул по горлу.
        Отклониться Кир не успевал, поэтому боковым ударом отвел оружие противника в сторону - палки столкнулись с сухим стуком, заныла ладонь.
        Ах, тебе хочется финтов? Получи!
        Он обозначил удар из терции в левую щеку Мелкого, а когда тот поднял свою палку, защищая лицо, ударил по ноге. Не слишком сильно, но, судя по лицу наемника, на мгновение исказившемуся, довольно чувствительно.
        Вот так!
        Хочешь еще?
        Молодой человек отвел внешним полукрюком стремящуюся врезаться в живот деревяшку и ответил хлестким скользящим ударом по ребрам. Когда Мелкий прикрылся палкой, которой он орудовал как «воловьим языком», повторил удар по ребрам, но в последнее мгновение изменил движение и хлестнул кистевым ударом по щеке.
        Получилось!
        Наемник взвыл и отпрыгнул.
        Толпа зашумела.
        - Давай, каматиец! - воскликнул выпускник университета. Знал бы он, как Кир не любит студентов!
        - Принимаю ставку! - это голос Кулака. - Три скудо на малыша, Пустельга.
        Тьялец отвлекся и едва не пропустил мощный рубящий удар Мелкого. Все-таки ошибочно было считать его побежденным. Наемник увеличил скорость и силу ударов. Даже удивительно, как быстро он двигался. Словно капелька «живого» серебра. И живот, натягивающий кожаный доспех, не помеха.
        Колено, живот, голова!
        Грудь, живот, грудь!
        Локоть, колено, пах!
        Кир уворачивался, отбивал тычки и удары с потягом обломком палки, зажатым в левой руке, парировал.
        Низкая секунда, прима, поворот на носке!
        Кварта, уход в сторону, секста!
        Высокая октава, прыжок вверх, защита левой рукой!
        Несмотря на старания, Мелкий все же достал его. Вскользь по ребрам. Хорошо, что у палки нет лезвия. Иначе волей-неволей пришлось бы начинать ползти в сторону кладбища.
        Еще один удар! Коварный, пяткой по голени.
        Но ведь это нечестно? Или в поединках наемников приняты любые ухищрения, лишь бы они приводили к победе?
        Тогда пожалуйста! Кушай, не обляпайся!
        Палка Кира скользнула вдоль держака, доставшегося Мелкому, и чиркнула коротышку по пальцам. Он хрюкнул и отскочил. Развивая успех, бывший гвардеец прыгнул вперед, стукнул противника по локтю, еще раз по пальцам, по запястью…
        - Стой! - громко выкрикнул Кулак, бросаясь между сражающимися. - Все! Прекратили, я сказал!
        Левой рукой он отбросил назад Мелкого, словно тот не весил вообще ничего. Там коротышку подхватил верзила с двуручником, обхватил поперек туловища, приподнял:
        - Остынь, а то на крышу посажу!
        Зрители с готовностью заржали.
        А предводитель наемников отбил палку Кира в сторону предплечьем правой руки (заговоренный он, что ли, боли не чувствует?) торопливо повторил:
        - Все. Довольно. Ты победил, каматиец!
        Его слова не сразу пробились к сознанию молодого человека сквозь горячку боя, поэтому старшему наемнику пришлось прокричать еще раз и во всеуслышание:
        - Победа за каматийцем! Я сказал!
        Совершенно незнакомые люди, при других обстоятельствах не удостоившие бы парня и мимолетного взгляда, кинулись его поздравлять. Кто-то хлопал по плечу, кто-то стискивал руку.
        - Всем выпивка бесплатно! - перекрыл шум густой бас фра Морелло.
        - Пари не в счет! - прошипела воительница. - Бой был не до конца!
        - Я тебе дарю твои три скудо! - весело отозвался Кулак. - Подумаешь!
        Он положил ладонь Киру на плечо:
        - Не держи на нас зла, каматиец. Пойдем, выпьем мировую.
        - Ну… - замялся молодой человек, потом подумал: «А почему бы и нет?» - и махнул рукой. - Пошли!
        Они вернулись в харчевню в сопровождении зрителей, шумно смакующих подробности поединка. Особенно усердствовал старшина артели мастеровых. Прислушиваясь к его рассуждениям об ударах и защитах, бывший гвардеец едва сдерживался, чтобы не расхохотаться, схватившись за живот.
        За столом Кулак ловко подхватил принесенный фра Морелло кувшин, разлил по глиняным кружкам.
        - Как тебя зовут, каматиец?
        - Кир. Просто Кир.
        - Хорошо, Кир. Меня ты уже знаешь. Мелкого тоже. Вот это - Мудрец, - седобородый ткнул пальцем в хозяина двуручника. - Это - Пустельга. Не позволяй ей себя клюнуть! А дроу мы зовем Белый. Познакомились?
        - Познакомились, - кивнул Кирсьен.
        - Тогда - за знакомство!
        После того как все дружно сдвинули кружки и отхлебнули красного сладкого вина, седобородый наклонился к Киру.
        - А ведь ты не каматиец, - произнес он вполголоса. И не поймешь, спрашивает или утверждает. Только и остается, что пожать плечами.
        - У тебя тьяльский выговор, - продолжал Кулак. - Был у меня знакомый тьялец…
        - Что с того? - Кир глянул ему прямо в глаза. Серые, как у Мастера.
        - Да ничего. Мы наемники, перекати-поле. Ищем, где нужны наши клинки, наша отвага, наш опыт. Ты, как я вижу, тоже ищешь службы с оружием в руках. Умелого бойца видно сразу. Притворяешься ты наемником-каматийцем. Путь держишь в Вельзу, где набирают охочих людей в войска Империи. Мы, кстати, туда же направляемся.
        - Что с того? - повторил Кир.
        - А ничегошеньки. - Из-под усов наемника мелькнули желтые, прокуренные зубы. - Хочешь, пошли с нами. Вместе веселее. И конь у нас лишний имеется. Верхом ездишь?
        - Конечно!
        - Тогда решай.
        Кирсьен задумался. Что и говорить, предложение заманчивое, но можно ли доверять этим людям?
        - Что ты глазами лупаешь? - возмутилась Пустельга. - Мы два раза свою дружбу не предлагаем!
        - Ладно, не дуйся, - толкнул его локтем в бок Мелкий. - Ну, не прав я, виноват… Так ты мне уже накостылял. Или не в расчете за твое вино?
        Высоченный Мудрец не сказал ни слова, а просто протянул руку ладонью вверх над столом.
        Кир еще немного подумал - просто, чтобы не выглядеть безрассудным - и согласился. Накрыл ладонь Мудреца своей. Сверху легли руки Кулака, Пустельги, Мелкого и последней - узкая, с раздутыми суставами кисть дроу.
        Глава 11
        Воздух со свистом врывался в легкие, причиняя боль измученному горлу, словно Антоло вдыхал бушующее пламя. Шею ломило под тяжестью шлема, плечи давил доспех - хоть и не стальной, из дубленой воловьей кожи, но все же вес немаленький. А прибавить сюда щит, семилоктевую пику, поножи, меч, сумку с пожитками и запасом еды, и сразу видно - неподъемный груз для непривычного человека. Миля[ Миля -
1000 двойных шагов, около 1500 м. ] быстрым шагом, миля бегом. И так по десять миль каждое утро. Иногда бывшему студенту казалось, что он сходит с ума. А сержант Дыкал, крепкий, коренастый мужичок годов пятидесяти от роду, не только бегал наравне с молодыми, а еще умудрялся на ходу распекать ленивых новобранцев.
        - Веселей, кошкины дети! Веселей! В ногу, в ногу! Не отставать, мордатый!
        Мордатым он называл Емсиля, и небезосновательно, если признаться честно. Барнец на свежем воздухе и простой, здоровой солдатской пище быстро наверстал потерянные в тюрьме мины. На взгляд Антоло, Емсиль если и отставал, то не из-за лени, а чтобы поддержать задыхающихся Цыпу и Обельна - того приказчика, что любил играть на хозяйские деньги. Сам табалец старался из последних сил - казалось, еще чуть-чуть, и он упадет лицом прямо в желто-серую мелкую и едкую пыль, в которую сотни подбитых гвоздями сапог-калиг превратили дорогу вокруг учебного лагеря.
        - Ша-а-агом! - Зычному голосу Дыкала позавидовал бы лучший рыночный зазывала Аксамалы.
        Антоло на ходу засунул палец под ремешок, придерживающий шлем. Обильный пот жег кожу так, что едва волдыри не вздулись. Рядом тяжело дышал Вензольо. Вообще-то каматиец армейскую службу принимал с радостью (даже как-то посетовал - какой, мол, ледяной демон потащил меня в университет, надо было сразу в войско записываться), но от этого доспехи и оружие не становились для него легче.
        - Дышите, дышите, кошкины дети! - сержант говорил легко и спокойно, будто бы не мотался вместе со всеми, как угорелый, а лежал в холодке с любимой трубкой в зубах. - На учениях тяжко, дык, зато в бою легче будет. Вы ж тяжелая пехота! Гордиться надо.
        - А мы го’димся, - выдохнул Вензольо. - Только бегать не любим.
        - Не любят они бегать! - покачал головой Дыкал. - Это ж, дык, почти налегке. Да по ровной дороге. Ты по оврагам, дык… Да по буеракам…

«А что по оврагам? - подумал Антоло. - Понятное дело, пока по склону вверх карабкаешься - умаешься. Зато потом-то вниз бежишь и отдыхаешь…»
        - Помру я, - пробормотал, с трудом успокаивая дыхание, Обельн. - Не по мне это все…
        - Да что ты ноешь? - хищно оскалился Ламон по кличке Горбушка. - Хочешь сдыхать - сдыхай, а чего нудить?
        Друзья Ламона, Чернуха и Мякиш, с готовностью захохотали. Обельн понурился и опустил глаза.
        - А тебе не все равно? - насупился Емсиль, стараясь подобраться поближе к Ламону.
        - Разговорчики! - прикрикнул на них Дыкал. - Шипят друг на друга, ровно коты! Еще в глотки вцепитесь. Горячие, дык…
        - А что он ноет? Ноет и ноет! - воскликнул Горбушка.
        - Заткнись!!! - гаркнул сержант. - В лагере поговорим! Не устали, что ли? Бегом… Марш!
        Все-таки десятидневное пребывание в учебном лагере сделало свое дело даже с самыми убежденными противниками муштры и команд, к которым относили себя Антоло и Емсиль. Повинуясь команде Дыкала, ноги сработали сами, без приказа головы. Перешли с быстрого шага на размеренный бег.
        А ведь можно было еще шагать и шагать. А все из-за проклятого Горбушки! Табальцу он сразу не понравился. Еще когда нестройную колонну выпущенных из городской тюрьмы заключенных привели в учебный лагерь в трех днях пути от Аксамалы. Туда же пригнали преступников из полудюжины небольших городков, разбросанных вокруг столицы Сасандры. Всего набралась полная тысяча волонтеров, если их можно так назвать. Их разбили на сотни, потом на десятки, назначив командирами седых ветеранов.
        В их десятку, кроме тройки бывших студентов, попали Цыпа и Обельн, с которыми они бок о бок шагали от самой Аксамалы. А также трое пойманных в порту нищих - Горбушка, Мякиш и Чернуха. Они выманивали деньги у приезжих купцов. Просили на лечение, изображая то хромоту, то паралич, не говоря уже о ставших обыденными слепоте, глухоте и немоте. Уродились же мнимые калеки на удивление здоровыми, наглыми и ленивыми. Хотя Антоло никогда не относил себя к людям, способным получать удовольствие от рытья рвов, колки дров или косьбы, но с таким отвращением к любой работе он сталкивался впервые. Тем паче что, опираясь друг на дружку в решении споров, Горбушка с приятелями так и норовили перебросить ненавистный труд на любого из соседей по десятку. Слава Триединому, что студенты сумели не растеряться и дать опор - уж к чему-чему, а к мелким стычкам и потасовкам им было не привыкать. Дело ограничилось, правда, обычной показухой - Емсиль приподнял над головой тяжеленное бревно, а Вензольо и Антоло покрутили короткие мечи, которые и весом, и длиной мало чем отличались от кордов, к которым они привыкли в
студенческие годы. Попрошайки поутихли. То есть к студентам больше не лезли, а вот Цыпе, Обельну, а также Мило и Гакло, тихим и затюканным крестьянам из северной Вельзы, выбравшимся в столицу на заработки и задержанным стражей за бродяжничество, доставалось чем дальше, тем больше. Дыкал если что-то и замечал, то не спешил вмешиваться. Может, хотел узнать, кто в его десятке способен на большее, чем просто чистить обмундирование и носиться с полной выкладкой по дорогам?
        Сержант тоже оказался шкатулкой с двойным дном. Среди новобранцев упорно бродили слухи, что приданные им командиры тоже не в ладах с законом. Только провинились, будучи на военной службе. И теперь вот отбывают наказание - возятся с мелкоуголовным сбродом, пытаясь сделать из него подобие армии. Кто как, а Антоло представить себе не мог Дыкала, нарушающего армейский порядок. Чего такого он мог натворить? Продать мечи повстанцам? Выдать военную тайну шпионам из Айшасы? Плюнуть в глаз полковнику? Ну уж нет… За эти провинности его запороли бы насмерть или вздернули на виселице. Тогда за что?
        Размышления помогали отвлечься и забыть на время о горящих легких, гудящих ногах и пульсирующей в висках крови. Антоло вспомнил, как впервые увидел сержанта. Как наяву увидел его полный презрения взгляд…
        - Лучше бы вы в тюрьме сидели, - не сказал, а выплюнул Дыкал. - Задница, дык, точно целее была бы… Повелись на речи генерала - мол, армия новые земли поможет увидеть, и добычи хоть завались, дык, и мундир, и девки на шею сами вешаются?
        Опешивший Емсиль тогда ляпнул:
        - А откуда вы знаете?
        И получил кулаком под дых:
        - Должен говорить мне - «господин сержант»! Понял? А вот свое «вы» можешь себе же в задницу и засунуть! Понял?
        - Понял, господин сержант!
        - Ладно. Отставить! Откуда знаю, хочешь спросить? Так я за тридцать лет службы столько рекрутов перевидал, что… Дык, чего там говорить! Знаю вас, как облупленных. Хотя у вас случай особый, можно сказать… Если бы не… Ладно. Отставить… Пошли имущество получать.
        Потом они долго торчали около склада, и Дыкал вяло переругивался с другими сержантами, норовившими проскочить без очереди. Те подтрунивали над ним, вспоминая какой-то неудачно исполненный приказ. Он ответил, мол, угадывать желания капитана не намерен, если тому нужно что-то, пускай так и говорит, и нечего тень на плетень наводить. А табалец рассматривал своего будущего командира. Обычное крестьянское лицо, мозолистые руки, чуть сутулые плечи - переодень такого в крестьянскую рубаху, и получится арендатор-огородник из южного Аруна, из тех, что посвящают всю жизнь луку, капусте и моркови. На левом рукаве - нашивка сержанта. Ни шрамов, ни отметок за ранения - служба Дыкала протекала, скорее всего, в каком-нибудь тихом и спокойном гарнизоне в центральной части Сасандры. Значит, ни в Барне, где на протяжении последних двадцати лет несколько раз поднимали восстание дроу, ни на Окраине, границы которой постоянно теребили набегами кентавры, он не служил. И все же чувствовалась в нем спокойная уверенность человека, умеющего обращаться с оружием. Видно - сержант себе цену знает, попусту за меч не схватится,
но, вынув его, нашинкует обидчика в капусту.
        По разумению Антоло, ветеран не заслужил того, чтобы в преддверии грядущего увольнения по возрасту валандаться с необученным сбродом. Но кто знает, какие резоны у армейского начальства? Может, как раз так и надо? Может, только служака с опытом и уверенностью в себе Дыкала способен научить их хоть чему-то?
        На складе им выдали доспехи: нагрудник из воловьей кожи; кожаный шлем, обшитый по краю бронзовой полосой, с козырьком, нащечниками и бронзовым же гребнем; калиги на толстой подошве с окованными носками; поножи. На соседнем складе они получили оружие: пику семи локтей в длину, из которых полтора приходились на граненое узкое жало с перекладиной в месте крепления к оскепищу; короткий меч, заслуживший презрительный взгляд и неодобрительное хмыканье сержанта. Лишь через несколько дней он соизволил объяснить подчиненным причину недовольства. Оказалось, мечи для пехоты ковали из такого плохого железа (просто язык не поворачивается назвать это сталью), что они легко гнулись прямо в руках. Ну и, понятное дело, тупились настолько часто, что опытные солдаты и не пытались их уже точить. Зачем? Все равно приходится орудовать, словно дубинкой. А еще дня через три Антоло понял, как им повезло оказаться в пикинерах. Солдатам каждого третьего десятка вручили щиты высотой в три локтя и шириной полтора. Щит был сделан из легкой древесины - Емсиль сказал, что это ясень, по краю окован полоской, уже не бронзовой, а
стальной, а в середине его возвышался «пупок», который Дыкал назвал мудреным словом - умбон. Но… Как ни назови, а бегать со щитом вчетверо тяжелее, чем с пикой. Хотя и с пикой - не подарочек.
        Но самое приятное событие первого дня - купание (пускай в пруду, зато каждому выдали кусок серого рыхлого мыла) и раздача чистой одежды. Облачившись в широкие полотняные штаны, небеленую рубаху и куцую кожаную куртку-поддоспешник, Антоло почувствовал себя человеком и где-то в глубине души даже зауважал армейские порядки.
        - Ша-а-агом!
        Фу-ух! Опять можно передохнуть. Может, удастся просохнуть? Хотя нет. Вряд ли… Солнце палит - месяц Быка есть месяц Быка. До самых сумерек прохлады не жди, а это значит, все будут обливаться потом и задыхаться, глотая горячий воздух наполовину с пылью, которой и в лагере новобранцев не меньше, чем на дороге.
        - Правое плечо вперед! - выкрикнул Дыкал, и Антоло только теперь почувствовал, как сосет под ложечкой. За этой беготней и обед прозевать недолго! А обед, что ни говори, в армейской жизни, пожалуй, самое важное дело. После завтрака и ужина, само собой.
        Улыбки облегчения появились на измученных лицах, покрытых полосками смешанного с желтой пылью пота. Вензольо настолько воспрял духом, что подмигнул шагающему с ним рядом Горбушке.
        - Подравнялись, кошкины дети! В колонну по два! Ножку взяли! Раз-два! Раз-два! Левой! Что, не знаешь, где левая, а где правая, ученый?!
        Последнее замечание предназначалось Емсилю. Очень уж тяжело давалась барнцу строевая подготовка. Все эти «направо», «налево», «кругом марш» повергали его в состояние, близкое к панике, а уж заставить идти в ногу могло разве что небывалое чудо.
        - Виноват, господин сержант! Я сейчас!
        Емсиль смешно подпрыгнул, как стреноженный жеребчик, и поймал нужную ногу.
        - То-то же! Я вам, кошкины дети, покажу! Только о жратве, дык, вспомнили, так и про все иное позабыли! Ходить строем - для солдата первейшее дело! А уж для тяжелого пехотинца, дык, вообще святое. Это легкачи как хочешь могут бегать. С дротиками да с пращами. Дык, конница опять-таки… Лошадь - животное тупое. Как его научишь в ногу бегать?
        Новобранцы дружно захохотали, оценив шутку командира. Улыбнулся и Антоло. Как известно, начальники любят, когда подчиненные радуются их остротам, независимо от того, смешна ли она на самом деле, или нет.
        - А наша, дык, главная сила, - продолжал сержант, - это ровный строй. Чтоб щит к щиту, плечо к плечу, пика к пике, как по ниточке… И чтоб не разрывать строй ни со страху, ни по дурости, ни от неумелости вашей бестолковой! Ударить щитами врага! Коней в пики! Да чтоб как один человек, дык… И если вас бьют, чтоб не дрогнули, а только крепче щиты составили. Если запомните это… Вдолбите в головы ваши, дык, неразумные… Тады живыми останетесь даже в самой лютой свалке. Побежите, строй разорвете, спины врагу покажете - все, конец, дык…
        - А как же, господин сержант-то… - несмело заговорил Цыпа. - Как же не побежать? Когда конница-то… Боязно…
        - Боязно! - передразнил его Вензольо. - Вот душа заячья! Пики к’епче надо…
        - Разговорчики! - одернул его Дыкал. - Пики само собой крепче надо. Только еще знать надо, что товарищ ни справа, ни слева тебя не бросит и не побежит вперед ветра. Только когда друг другу верить, дык, будете, тогда из вас толк выйдет. А конница? Да, страшно, когда на тебя конница прет. Орут, мечами машут… Дык, конь не кот, через щиты не сиганет. Да и на копье добровольно напарываться поостережется. Сила конницы в шуме, скорости, лихости, а наша - в уверенности и спокойствии. Ясно, зеленые?
        - Ясно, ясно… - нестройно ответили новобранцы.
        - А коли ясно, завтра, дык, еще побегаем. А сейчас домой! Каша, дык, заждалась.
        Но спокойного отдыха в этот день не получилось. Едва запыхавшийся десяток прошагал через ворота лагеря, к Дыкалу подбежал вестовой и срывающимся голосом передал приказ капитана, благородного господина т’Жозмо, немедленно строиться. А обед подождет.
        Когда новобранцы выстроились ровными рядами - не сравнить с еще недавним построением во дворе Аксамальской тюрьмы - на плацу, а лейтенанты и капитаны придирчиво осмотрели солдат, заставив кое-кого подтянуться с помощью пинков и оплеух, перед войском появился сам командир тысячи - сытый, пузатый и растерянный.
        - Солдаты Сасандры! - торжественно провозгласил полковник т’Арриго делла Куррадо. - Я поздравляю вас! Поздравляю всех разом и каждого в отдельности с началом славного пути защитника Сасандры! Сегодня я получил на руки приказ его императорского величества, да живет он вечно, и верховного главнокомандующего, его высокопревосходительства т’Алисана делла Каллиано. Строжайшая государственная тайна!..
        - Угу, хорошенькая тайна, когда ее пред строем зачитывают, - еле слышно шепнул Емсиль, но его слова услышал не только Антоло. Дыкал украдкой показал барнцу кулак.
        Емсиль выпятил грудь и задрал подбородок, превратившись в живое олицетворение воинского устава, а табалец продолжал слушать господина полковника.
        - Я рассчитываю на вашу лояльность Империи и желание искупить кровью свою провинность перед Родиной! - Полковник сделал многозначительную паузу, скользя глазами по первому ряду солдат, куда младшие командиры предусмотрительно выставили самых бравых, в начищенных шлемах и с умытыми заранее лицами. Все знали, его превосходительство т’Арриго делла Куррадо любит красоту и порядок, а каким путем он достигается, предпочитает не выяснять. Для чего-то же существуют офицеры и сержанты? Вот пускай у них голова и болит, как солдату быть чистому без мыла, одетому с иголочки и при этом потеть в пыли от рассвета до заката, великолепно управляться с оружием, в то время как за строевой подготовкой и работой по лагерю времени на упражнения с оружием не остается. - И я открою вам содержание приказа! Приказа самого императора, да живет он вечно!
        - Да живет! Да живет! - привычно грянул строй.
        - Я доволен вашим воодушевлением, - взмахнул кулаком господин т’Арриго. - По вашим голосам я слышу, что слова мои падают на благодатную почву! Итак… Приказ его императорского величества гласит: не позднее чем в двадцать пятый день месяца Быка полку надлежит сняться с лагеря и скорым маршем двинуться в северную Тельбию и, форсировав реку Арамеллу у города Вилья, дожидаться на правом берегу соединения с полками благородных господ… Ну, это вам не нужно знать… И еще! Наш полк вливается в пятую пехотную армию, имеющую название Непобедимая. Вы поняли? Вы теперь «непобедимые»! И я очень надеюсь, что вы оправдаете высокое доверие его императорского величества и верховного главнокомандующего, его высокопревосходительства т’Алисана делла Каллиано!
        Нестройный гул прокатился по шеренгам. Антоло не поставил бы и медный грош на то, что большинство новобранцев довольны своей грядущей «непобедимостью». Но генерал воспринял ропот подчиненных как одобрение своих слов. Привстав на цыпочки, он заорал во все горло:
        - Слава Триединому!
        - Слава! Слава! Слава! - троекратно гаркнули солдаты.
        - Слава его императорскому величеству, да живет он вечно!
        - Да живет! Да живет! Да живет!
        - Пускай крепнет и процветает Сасандра во веки веков!
        - Во веки веков!!!
        Антоло с удивлением ощутил, что кричит наравне со всеми и едва ли не громче других. Откуда-то в душе появилось незнакомое прежде воодушевление. Будто бы ему есть дело до побед Сасандры, подчинения новой провинции, военных операций, наград, на которые рассчитывают полковники и генералы. Он-то не полковник и даже не лейтенант. Он солдат. Причем солдат не своей волей, а прихотью чиновника, решившего за счет нарушивших закон жителей Империи пополнить армию, страдающую от отсутствия новобранцев. И его задача - выжить: не дать повстанцу-тельбийцу проткнуть себя дротиком, не умереть в обозе от кровавого поноса, не отравиться протухшим мясом, не утонуть в реке или болоте, не надорваться, ворочая бревна для лагеря или осадные машины. Да еще и при всем при этом нужно остаться человеком…
        - Убивать не буду… - буркнул он Емсилю, когда их десяток наконец-то добрался до котла с пшенной кашей, сдобренной поджаренными кусочками сала.
        - Ха! Убивать он не будет! - хлопнул себя по ляжке Горбушка. - Как же ты воевать думаешь?
        - Не знаю! - резко ответил табалец, забывая, что третьего дня решил не разговаривать с нахальным нищим. - Придумаю что-нибудь…
        - И что же? - ухмыльнулся Вензольо. Уж он-то не терзался сомнениями - убивать, не убивать, - а принял армейский быт и порядки сразу и безоговорочно.
        - А не знаю! Удеру, например.
        - Что-о? - прищурился Горбушка.
        А Емсиль толкнул приятеля локтем, глазами указывая на молча жевавшего немного в стороне от подчиненных Дыкала:
        - Ты что - тронулся? Разве такое можно говорить?
        Но Антоло уже и сам понял, что сболтнул лишку.
        - Нет, удирать, конечно, я не буду… - поправился он. - И не потому, что не хочу! - Он зло глянул в сторону Горбушки с приспешниками и Вензольо. - А потому, что понимаю - кто мне даст? Бр-р-р-р…
        Парень вспомнил, как расправились с двумя новобранцами из числа поселян, угодивших в тюрьму за недоимки. Это случилось еще по дороге к учебному лагерю. Бедняги решили, что сумеют скрыться - ведь путь колонны свежеиспеченных солдат проходил в десятке миль от их деревни. Как бы не так! Особым образом натасканные сторожевые коты разыскали и нагнали их, невзирая на хитрые, казалось бы, уловки - сдваивание следа, ходьба по ручью и тому подобное. Догнали, хорошенько изваляли в том самом ручье, который сулил надежду на спасение, изодрали когтями одежду и держали носами в грязи до прихода надсмотрщиков. Охраняли колонну, понятное дело, не тюремные надзиратели - где уж им, ленивым и толстозадым, - а окраинцы из конвоя. Ходят слухи, они там у себя в степях постоянно воюют с кентаврами, и жестокость становится едва ли не обыденной. Режь, или тебя зарежут, сожги чужое стойбище, иначе сожгут твое, убей сына врага, а не то он вырастет и отомстит за погибшего отца. Но жителей земель, примыкающих к Великому озеру, каких среди новобранцев оказалось большинство, расправа над беглецами поразила. Их приволокли по
земле, привязав за ноги к седлам коней. При этом сторожевые коты бежали рядом и, играючи, то и дело отмахивали широченными когтистыми лапами по пленникам, стараясь попасть по лицу. Достигнув колонны, окраинцы для начала отстегали неудавшихся дезертиров тяжелыми плетками - говорят, они в конец ремня заплетают кусок железа, и такое оружие убивает в прыжке дикого кота, если попадает по темени. Потом сноровисто освободили от скарба одну из телег обоза, установили на ней две жерди крест-накрест и привязали беглецов к ним спиной к спине. Прочим для острастки. Телегу возили вдоль колонны еще два дня, пока жили окровавленные, покрытые синяками селяне. К концу второго дня их тел не было заметно под слоем мух, ос и слепней. Похоронить умерших окраинцы не дали. Просто сбросили вместе с жердями с телеги на обочину. Больше желающих удирать не находилось.
        - То-то же! - осклабился Горбушка.
        - Уди’ать - глупо, - добавил Вензольо. - Уж чего-чего, а не хуже здесь, чем в тю’ме.
        - Может, и не придется никого убивать? - с надеждой проговорил Цыпа.
        - Щас! - Мякиш смачно облизал ложку. - Зачем тебя, дурня, в армию забирали? Чтоб никого не убивать? Своей башкой подумай!
        - Ты не убьешь, так тебя убьют. На войне так п’инято.
        - Убьют - и поделом. Одним пришибленным в Сасандре меньше будет! - хохотнул Горбушка.
        - Ладно, будет вам. Напустились на парня! - вступился за Цыпу Емсиль.
        С барнцем обычно считались. Бывшие попрошайки и каматиец умолкли, продолжая зачерпывать из котелка.
        - Кровью Триединого клянусь, - тихо проговорил Антоло. - Никого убивать не хочу. Ну, разве что одного… Лейтенанта недоделанного, из-за которого в тюрьму угодил. Все из-за него… Сволочь!
        Емсиль ничего не сказал. Только посмотрел на товарища долгим пристальным взглядом и вздохнул.
        Уже отъехав от мансиона фра Морелло на добрых три мили, Кирсьен хлопнул себя по лбу. Звук получился громким. Даже эхо прокатилось между двумя перелесками. До того тишину нарушал лишь глухой размеренный топот копыт - кони неторопливо шагали по заросшей молодой травкой обочине. Дернулся и скакнул в сторону тихий гнедой меринок, бывший до сегодняшнего утра вьючным. Вернее, одним из трех вьючных коней компании Кулака.
        Утром кондотьер подошел во дворе к бывшему гвардейцу и спросил коротко:
        - Нравится коняшка?
        - Неплохой, - не покривив душой, ответил бывший гвардеец.
        - Вот и славно, - кивнул седобородый. - Это будет твой. Седло вьючное - так что извини.
        - Ничего. Я как-нибудь разберусь. - Киру с первого взгляда понравился крепкий конек. Светло-гнедой с белой проточиной от глаз до храпа. Конечно, не чета их гвардейским скакунам… Ну, так они вместе с форменным мундиром и серебряным бантом лейтенанта остались в прошлой жизни. Нужно привыкать, господин т’Кирсьен делла Тарн, к грубым шуткам простолюдинов, к вьючному седлу, к полунищему существованию.
        - Да уж, думаю, разберешься, - одобрительно крякнул Кулак, наблюдая, как Кир решительно потрепал мерина по выпуклому ганашу, легонько хлопнул ладонью по губам, когда конь потянулся укусить его за плечо. - Настоящее умение не спрячешь. Ох, и непростой ты парень, как я погляжу…
        - Что ж во мне непростого? - пожал плечами молодой человек, закидывая повод на шею гнедого. Мерин взял трензель на удивление покладисто - видно, понял, что баловать ему не дадут.
        - А сам подумай. Фехтуешь - будь здоров как. Конечно, в настоящем бою так не пофинтишь, как ты привык, но для схватки один на один - просто отлично. В лошадях толк знаешь - это тоже сразу заметно. И выправка армейская. А голову платком перевязал на манер каматийского наемника, хотя выговор восточный, тьяльский. Не пожалею ли я, что пригласил тебя в компанию?
        - Не пожалеешь! - коротко бросил Мудрец, говоривший, как Кир уже успел понять, редко, но в самую точку. За что и кличку заработал.
        - Да я, признаться, и сам так думаю, - широко улыбнулся Кулак, показывая выщербленный клык. - Меч бы тебе подобрать, парень…
        - У меня есть! - решительно вмешалась Пустельга. Сунула руку в длинный тюк, уже притороченный к седлу мышастой кобылы, вытащила кавалерийский меч - брат-близнец того, что висел у нее на перевязи. - Держи! Не всех врагов черенком от метлы разогнать можно.
        Кирсьен опешил на мгновение. Воспитанный в дворянской семье, он с детства впитал определенные традиции, среди которых была одна, гласившая: принятие меча накладывает обязательства на одариваемого. Нечто подобное присяге на верность. И если после рукопожатия за столом в мансионе еще можно развернуться и отправиться восвояси, то приняв меч…
        - Что смотришь, как баран на новые ворота? - нахмурилась воительница. - Бери!
        - Бери, не бойся, - поддержал ее предводитель. - Мы теперь одна команда. Все поровну. И раны, и добыча. Да не бойся ты! Не заладится дружба - уйдешь. У нас никто никого не неволит. Бери, кому говорят!
        Кир протянул руку и принял меч из узких ладоней Пустельги.
        Осторожно вытащил из ножен. Взмахнул пару раз на пробу.
        Отличный клинок. Вес - то что надо, в самый раз по руке. Баланс отличный. Не хуже тех мечей, к которым привыкли гвардейцы.
        - Спасибо! - искренне улыбнувшись, сказал молодой человек.
        - Сочтемся! - ухмыльнулась Пустельга.
        Утренние сборы надолго не затянулись. По всему видно - отряд Кулака состоял из людей, привычных к путешествиям и легких на подъем. Да оно и верно - хочешь зарабатывать деньги наемничьим трудом, мотайся по всей Империи. Ведь сегодня заваруха у Внутреннего моря, а завтра пираты высаживаются на побережье Каматы. В начале месяца соляной бунт в Гоблане, а в конце - снова кентавры жгут поселки окраинцев. Конечно, у императора хватает войск - и тяжелая пехота, и конница, и инженерные войска с их требушетами, онаграми и баллистами. Но имперская армия - армия-освободительница, на кончиках мечей принесшая радостную и спокойную жизнь народам провинций Сасандры - барнцам и тьяльцам, каматийцам и табальцам, окраинцам и гобланцам (от чего они только бунтуют время от времени - непонятно! . Имперская армия защищает цепью фортов Окраину и южную Уннару от набегов кентавров, усмирила - не до полного истребления, но значительно обескровила - вольных дроу в горах Тумана, принудила к покорности альвов из Зеленогорья, отбила охоту совать свой нос на материк у пиратов с Халида, на веки вечные заперла в сырых лесах края
Тысячи озер мерзких зеленокожих гоблинов. Издревле армейский мундир пользуется в Сасандре почетом и уважением. Не то что серые камзолы сыщиков. Поэтому командиры - от лейтенанта до генерала - не любят делать грязную работу: громить армии обиженных на слишком высокие налоги крестьян, штурмовать замки сетующих на оставшиеся в далеком прошлом вольности дворян, вырезать поселения нелюдей так, чтоб и следа богомерзких тварей не оставалось на земле. Не приведи Триединый, еще и в жестокости обвинить могут, бесчеловечности и великоимперском посягательстве на права малых народов. Уж лучше загребать жар чужими руками. Проще и спокойнее. А если местные вольнодумцы или борцы за правду из западных мелких королевств вздумают шум поднимать, всегда можно списать на неуправляемых наемников, охочих только до золота и крови. Обвинить, осудить и заплатить побольше. Не только за выполненную грязную работу, но и за ненависть толпы, за летящие порой в маршевую колонну наемников тухлые яйца и гнилые яблоки, за презрительное отношение благородного сословия. Вот и текло золото и серебро полноводными ручейками из императорской
казны в карманы кондотьеров, а из-за хорошего заработка не оскудевала желающими попытать счастья в отрядах наемников земля Сасандры.
        Мешки и тюки с гнедого мерина, доставшегося Киру, перевесили на двух других вьючных лошадей. Кулак распрощался с фра Морелло, самолично вышедшим проводить денежных гостей, которые с вечера выпили и съели едва ли не половину его запасов, а заплатили в полтора раза больше обычной цены (даже за безнадежно испорченную метлу), и скомандовал выдвигаться.
        Ход у гнедого оказался мягким и размеренным. Даже на вьючном седле Кирсьен не чувствовал неудобства. Пробегающие мимо яблоневые, не так давно отцветшие сады и лоскуты полей, весело зеленеющих яровой пшеницей, овсом, ячменем, не баловали особым разнообразием, и молодой человек вновь вернулся к засевшей под черепом со вчерашнего вечера мысли. То самое смутное беспокойство, посетившее его еще до встречи с наемниками и ссоры с Мелким. Что? Что он увидел, услышал и почувствовал? Что могло дать ключ к некой загадке?
        Немытые, запуганные артельщики? Точно нет.
        Выпускник Аксамалианского императорского университета точных наук? Напомнил о студентах, из-за которых вся жизнь наперекосяк пошла? Да нет… Вряд ли.
        Богач, обремененный нешуточным семейством? Этот вообще, как говорится, не пришей кобыле хвост.
        Старик в пелеусе? Погоди, погоди… Помнится, он сразу показался знакомым. Где молодой гвардеец мог его видеть? В лавке? В какой-нибудь харчевне Аксамалы?
        Вот заноза!
        Кир прикрыл глаза и попытался еще раз вспомнить внешность старика.
        Невысокий, коренастый, из-под расстегнутого по причине жары плаща выдавался вперед округлый живот. Одежда не из дешевых. Тонкое сукно кафтана, меховая опушка плаща. Башмаки добротные, с пряжками, хотя и не новые.
        Смуглый. Толстогубый. Ну, вылитый айшасиан.
        Стоп! Вот оно!
        Вот тут-то молодой человек и шлепнул себя ладонью по лбу, аж стая галок взлетела с веток ближнего тополя.
        Табачник Корзьело!
        - Эй, ты чего? - удивленно повернулась Пустельга.
        - А? - растерянно дернулся Кирсьен, а потом махнул рукой. - Нет. Ничего. Вспомнил тут кое-что.
        - Это «кое-что» хорошенькое? - прищурился Кулак.
        - Еще б не хорошенькое! - усмехнулся в ответ Кир. - Золотое, с камушком синим. Колечко я в Аксамале оставил… - соврал молодой человек, про себя поражаясь, как быстро жизнь приучает изворачиваться и лгать.
        - И у какой же красотки ты его забыл? - подмигнула воительница.
        - В ломбарде! - гулко брякнул Мудрец.
        Кир развел руками - мол, от вас, друзья мои, ничего не утаишь.
        - А! Все равно выкупать денег нет. Вернусь, загляну - может, не продадут еще…
        Он вымученно улыбнулся и вновь вернулся к своим рассуждениям.
        Айшасианский (или чей там еще?) шпион!
        Едет прочь от Аксамалы, скорее всего в Мьелу. Там порт, там уходят корабли за море.
        Значит, Мастер не смог задержать государственного преступника?
        Скользкий, как угорь, лавочник ушел из цепких лап правосудия?
        Может, следует вернуться в мансион и попробовать схватить его?
        А если он ошибается? И ошибся сыщик. Табачник Корзьело не шпион, купленный Айшасой, а честный, добропорядочный гражданин. Мастер мог проверить его и отпустить, сочтя обвинительные доводы недостаточно вескими. И теперь лавочник едет на юг по торговым делам. Ведь Камата - это не только близость моря и виноградники. Это еще и отличный табак, оливы, инжир, хлопок… Всего не перечислить.
        Хорош же он будет, если вернется, сломя голову, в гостиницу и попытается арестовать ни в чем не повинного человека. А даже если и повинного? Как потом сдать его страже и не выдать себя? Как пояснить обвинения? Нет, к таким подвигам во славу Сасандры т’Кирсьен делла Тарн еще не готов. Одно дело - пролить кровь за Империю, а совершенно другое - добровольно отправляться в тюрьму. Позор хуже смерти, это каждому дворянину понятно. Поэтому Кир лишь оглянулся, мысленно прощаясь с хитрым и удачливым лавочником, желая ему лопнуть перед завтраком, и стукнул пятками меринка, заставив его поравняться с вороным красавцем Кулака.
        Глава 12
        Фра Корзьело проснулся в довольно скверном расположении духа. А все из-за того парня в харчевне. Ишь ты… Переоделся, голову повязал цветастым платком на манер каматийцев. Думал, не узнаю?
        Ну уж нет…
        Табачник по праву гордился своей осторожностью и предусмотрительностью.
        Береженого и Триединый бережет. А уж если тебя угораздило влезть между разведкой Айшасы и контрразведкой Сасандры, то осторожность нужна вдвойне. Как между молотом и наковальней. Иначе оглянуться не успеешь, как получишь локоть стали в живот, стрелу в спину, яд в стакане вина.
        Но пока что Господь миловал. Или природная осторожность делала свое дело. Смеялась над ним фрита Дорьяна, что каждый вечер взводил арбалет, укладывал стрелу в желобок и прятал под одеяло? Смеялась… Качала головой и пальцем у виска крутила. И где теперь фрита Дорьяна? У Триединого в гостях. На вечном отдыхе вместе со всем своим самомнением, шутками и прибаутками. А он успел пристрелить наемного убийцу и удрать.
        Теперь осталось уехать как можно дальше от Аксамалы.
        Почему-то ему казалось, что не контрразведчик приходил ночью в табачную лавку. Сыщик не стал бы убивать экономку, не замахивался бы кинжалом на него. Он, скорее всего, попытался бы арестовать подозреваемого в шпионаже и препроводить для допроса в застенки. Нет… Ночного гостя прислали свои же собратья - шпионы. Но кто и почему?
        Объяснений не может быть слишком много. Либо на его след вышла контрразведка и его решили убрать, чтобы не выдать оставшуюся агентуру, либо кто-то попытался устранить с дороги конкурента. Последнее предположение, конечно, лестно сверх меры, но маловероятно. С кем может соперничать Корзьело в Аксамале? Не с Министром же! У того своя работа, а у него своя. Или Айшаса имеет в столице Сасандры несколько независимо действующих агентурных сетей, которые, кроме всего прочего, еще и пытаются друг друга выжить? Что-то не верится…
        Значит, провал?
        Неужели в «Розе Аксамалы» за ним следили?
        Может, и та потасовка студентов с гвардейцами подстроена, чтобы усыпить его бдительность? Если так, то вполне объяснимо появление одного из драчунов здесь, в никому не известном мансионе на дороге в Вельзу.
        Корзьело даже крякнул.
        Грубо работаете, господа сыщики!
        Могли бы и незасвеченного наблюдателя приставить.
        А странная пятерка, похожая на самую обычную компанию наемников, но с уродливым остроухим дроу, с каким ни один уважающий себя человек дружбы водить не будет? Говорят, дроу отличаются звериной жестокостью и используются тайными службами Сасандры в качестве пыточных дел мастеров…
        Табачника вновь передернуло.
        С замирающим сердцем он наблюдал, как сыщик использует избитый трюк - пытается завязать ссору с лженаемниками. Неужели они не умеют по-другому отводить от себя подозрения?
        Едва парень, изображающий каматийца, и толстенький коротышка вышли во двор в окружении толпы зевак, Корзьело бросился наверх, в заранее оплаченную комнату, закрылся там на щеколду и всю ночь молил Триединого отвести беду. Он бы и наутек кинулся, словно пылкий любовник на свидание, но побоялся, что будет схвачен вдали от жилья. Здесь хоть не замучают сразу. Придется сыщикам соблюдать хотя бы видимость верности правосудию и имперским законам. А где-нибудь в роще сразу костерок разожгут и его голые пятки туда сунут.
        Триединый не выдал в очередной раз. Никто не пытался вломиться в занимаемую табачником комнату, не лез в окно, не стучал в двери. А утром, к своему удивлению, фра Корзьело увидел в окно, что и наемники, и «каматиец» седлают коней, вознамерившись уехать.
        Ну, точно решили брать по дороге!
        С этих головорезов станется и карруку остановить…
        Что же делать?
        Возвращаться в Аксамалу? Опасно.
        Ехать дальше? Еще страшнее.
        Махнуть на запад? Нет, не лучшая мысль. Ведь в последнем сообщении Министра содержался намек на грядущий захват имперскими войсками северной Тельбии. Не хватало угодить в самое пекло. Война, она никого не щадит. Ни солдат, ни мирное население.
        Значит, выход один, дожидаться карруку, направляющуюся на восток. Куда-нибудь в Тьялу, а еще лучше в Зеленогорье. Живущие там альвы все же лучше, нежели дроу. И хотя так же уродливы, а все же более цивилизованы. Обладающий торговой сметкой человек, да к тому же при деньгах, сможет устроиться даже у них в долине.
        А пока следует убедиться, что хвост убрался.
        Фра Корзьело суетливо запихал вещи в объемистую дорожную сумку, поставил ее около двери. Еще раз проверил пояс, надетый под рубахой. Там в десятке кармашков хранились золотые солиды - все состояние, нажитое честным трудом в лавке и не вполне честным, но зато более высоко оплачиваемым - работой на старого айшасиана и его султанат. Серебро табачник держал в кошельке, спрятанном за пазухой.
        Убедившись, что деньги на месте и ничего с ними за ночь не случилось, Корзьело вышел из комнаты, направляясь в обеденный зал харчевни. Сыщики сыщиками, а позавтракать не вредно никому. С высоты лестницы он окинул взглядом легкую суету, царящую за столами, - торопливо орудующих ложками мастеровых, капризничающих детей богатого господина, недовольно косящуюся на них Мику.
        Уже на верхней ступеньке табачник почувствовал резь в животе. Словно кот рванул когтем снизу вверх, норовя вскрыть брюшину изнутри. Корзьело охнул, но упрямо сделал еще шаг. Боль вцепилась в кишки костлявой лапой, скручивая их в тугой узел. Раз, другой, третий… Фра Корзьело не сдержал стон, хватаясь рукой за балясины ограждения.
        Что же это? Неужели отравили? Но ведь он сегодня ничего еще не ел. Или это яд замедленного действия?
        Он медленно оседал. Скрюченные пальцы вспотели и скользили вдоль тщательно отполированного дерева. А спазм следовал за спазмом, волнами пробегал по кишкам. Будто и вправду чья-то рука вознамерилась вырвать их через зад.
        - Помогите… - слабым голосом воскликнул табачник. Понял, что его никто не слышит, и закричал изо всех сил. Звук вышел жалким, словно блеяние оголодавшей козы. - Помогите! Спасите…
        Первым его зов услышал молодой человек в круглой шапочке - выпускник университета, по всей видимости. Он вскочил и бросился к лестнице, но зацепился ногой за лавку, упал и скрылся из виду.
        Корзьело попытался устроиться на ступеньках так, чтобы боль как можно меньше терзала его внутренности. Все существовавшее отдельно от пульсирующего комка чуть повыше пупка перестало иметь значение. Острые углы, грязь, люди, шпионы, контрразведчики, Сасандра, Айшаса… Зато если чуть-чуть согнуться вправо и сдавить ладонями живот, боль как будто становится меньше. Вот это важно. И более ничего…
        - Что с вами? Где болит? - Ученый малый наконец добрался до Корзьело. - Живот?
        - Жи… вот… - выдохнул табачник непослушными губами.
        - Вам повезло, фра, - в голосе молодого человека прорезалась уверенность и деловитость. - Перед вами дипломированный лекарь. Медицинский факультет…
        - Что же это такое с ним? - гудел где-то за пределами видимости фра Морелло. - Какое пятно на репутации мансиона!
        Неожиданно жесткие пальцы медика ткнулись в живот Корзьело.
        - Нет… - Табачник попытался оттолкнуть назойливого лекаря. Ведь там пояс с деньгами! - Не надо…
        - Надо, фра, надо! - Ученый не обратил ни малейшего внимания на сопротивление. - Придержите его, фра Морелло. Несчастный, как видно, обезумел от боли. Вот так. Хорошо. Какой твердый живот! Да вас, почтенный, похоже, распирает изнутри. Ничего… Отвар медуницы поможет. Есть у вас медуница, фра Морелло?
        - Не думаю… Откуда?
        - Ну, тогда… Укроп и тмин, думаю, найдется?
        - О… Конечно. Сколько угодно.
        - Тогда будьте так любезны, ковшик кипятка и по две горсти укропного и тминного семени…
        Дальше Корзьело уже не слушал. Боль окончательно завладела его сознанием, подавив все чувства и мысли. Последнее, что он увидел, была продольная балка, поддерживающая крышу харчевни, и на ее боку - круглый коричневый сучок, похожий на глаз коровы.
        По давней привычке Мастер, чтобы пройти Аксамалу из конца в конец, выбирал самые глухие и пустынные улочки. Хотя последние указы императора, да живет… А хоть бы и окочурился завтра к обеду - что с того? Подумаешь, живет вечно! Простая формула чинопочитания, и ничего более. Так вот, указы императора предписывали его подданным блюсти тишину и порядок в вечернее время и после десятого удара колокола на Клепсидральной башне не выходить на улицы без особой нужды. Что собой представляет «особая нужда», оставлялось на усмотрение служак из городской стражи. Впрочем, аксамальцы и не стремились особо нарушать указ любимого императора. И вовсе не потому, что были законопослушны, а… Как бы это сказать? Жители города чувствовали разлитую в воздухе скрытую угрозу. Она смердела трупным запахом грядущих убийств, сожженными домами, мором и гладом. Запахи, непереносимые обывателем, заставляющие его забиться поглубже в свою, им вырытую, им оплаченную, им защищаемую норку. Если кто и шлялся по городу в вечернее время, так это записные гуляки из гвардейцев, приезжие дворяне-провинциалы, охочие до столичных
развлечений, золотая молодежь, исповедующая принцип - после нас хоть потоп. Ну и, само собой, лихие люди, ищущие наживы в смутное для страны время. Не зря жаловался фра Форгейльм, лучший сыщик магистрата: преступность в Аксамале взлетела до невиданных высот. Карманники, домушники, грабители всех мастей распушили перышки и принялись теребить мошну добропорядочных горожан. А чего стоили усиливающиеся слухи о многочисленных чародейских сектах, полезших словно грибы после теплого летнего дождика!
        Впрочем, Мастер никого из них не боялся. Ни стражников, ни сыщиков, ни воров, ни колдунов. Бояться он отвык давно. Некогда, господа, обращать внимание на подобные мелочи, некогда. Ну что поделаешь?
        Лучший контрразведчик Сасандры спешил в бордель. Да не в какой-нибудь там третьесортный или захолустный бордельчик с дешевыми девочками и кислым вином, где в два счета можно подцепить не только головную боль, но и хворь пострашнее, из тех, что не вылечиваются нынешними медиками, утратившими знания великих предков.
        Путь Мастера лежал в «Розу Аксамалы».
        Последние два дня заставили его побегать. Например, наведаться в городскую тюрьму, выполняя обещание, данное главе тайного сыска. К сожалению, никаких студентов там уже не оказалось. Вернее, из той развеселой компании, что устроила потасовку в заведении фриты Эстеллы, один находился при смерти, один ожидал депортации на родину - в Вельсгундию, а троих отправили в армию - крепить мощь Империи.
        Как подозревал сыщик… Да что там - подозревал?! Знал едва ли не наверняка: армия Сасандре сейчас будет нужна, чтобы закрепиться в северной Тельбии.
        Ясное дело, проще набрать несколько тысяч уголовников и бросить их на расправу с непокорным краем, ну никак не желающим становиться провинцией величайшей державы материка, чем перебрасывать войска с востока, севера и юга Империи, оголяя тем самым границы и возбуждая у агрессивных соседей нездоровое желание проверить остроту сасандрийского оружия. Но, может быть, кое-кто и предпочитает воинскую службу на благо державы тупой и однообразной работе на карьерах или по прокладке новых дорог.
        Так или иначе, а трое из пяти от лап тайного сыска ускользнули. Хотя влияние дель Гуэллы в верхушке сасандрийского чиновничества переоценить невозможно, попытка вытащить их, вернуть в тюрьму и привлечь к работе на имперскую контрразведку привлекла бы ненужное внимание, и пользы от таких агентов было бы как с козла молока. В общем, игра не стоила свеч. Также не имело смысла вербовать вельсгундца - подданный иностранного королевства со дня на день ожидал вызволения и отправки на родину. Ну а о раненом и говорить нечего. Окраинец медленно угасал, и жить ему оставалось считанные дни, если не часы. Только поэтому его не отправили на службу Империи.
        Что ж… Если где-то убыло, значит, в другом месте должна обязательно образоваться прибыль. Само собой к Мастеру пришло решение загадки с айшасианскими шпионами, выбравшими «Розу Аксамалы» в качестве места передачи сообщений.
        Все показалось очень простым. Как только сразу в голову не пришло?
        Если мэтр Носельм, как записной чародей, вне подозрений, а кроме него и беглого фра Корзьело никто из посетителей игрой с плетками не увлекался, значит, записку подбрасывал кто-то из работающих на бордельмаман. И этот «кто-то» быстро сообразил, что арест табачника может повлечь большие неприятности для остальных звеньев шпионской цепочки. В конце концов, в подвалах тайного сыскного войска имеется достаточно мастеров, чтобы разговорить любого. И даже нет нужды прибегать к чародейству, хотя подобные слухи постоянно витают в Сасандре. Щипцы, кусачки, иглы, уннарский сапог, тьяльский мул и колесо правды… Все это довольно надежные штучки. Чтобы Корзьело не выдал никого из сообщников (даже если допустить вероятность, что он никого не знал в лицо, то нехитрые сведения - места, время и способы обмена донесениями, виды тайнописи и клички связных - в руках опытного сыщика, к которым без ложной скромности причислял себя Мастер, могли дать путеводную ниточку к раскрытию всей шпионской сети Аксамалы и окрестностей), его решили убрать. Довольно грубо и топорно, но это лишь свидетельствует о панике, нередко
ведущей к принятию поспешных решений.
        Кто же из «Розы Аксамалы» мог быть замешанным в шпионские игрища?
        Флана и Лита отпадают сразу. Так же как и Кир. Зачем бы они устраивали шумиху вокруг полой рукоятки плети, если бы сами пользовались ею? Не самый лучший способ вершить тайные делишки… Рилла? Алана? Пожалуй, тоже нет. Хотя эти девочки постарше и похитрее и могли бы польститься на хорошие деньги, но они не стали бы передавать записки через Флану. К чему искать ненадежного посредника, если можно все обстряпать самостоятельно?
        Значит, девочки не виновны. Отлично. Хоть проститутки в этом мире сохраняют верность Империи и его величеству.
        Остаются сама фрита Эстелла и вышибала Ансельм (такую мелочь, как малолетняя племянница госпожи Эстеллы - Далья, подрабатывающая в нижнем зале, подавая вино и легкие закуски, - и приходящая кухарка - в «Розе Аксамалы» никогда не делали упор на еду - можно и вовсе не принимать во внимание).
        Итак, фрита Эстелла и Ансельм. Ансельм и фрита Эстелла.
        Охранник туповат, это трудно не заметить. Старателен, предан хозяйке, несомненно, хороший исполнитель. Но трусоват: побежал за стражей, когда студенты с офицерами подрались, вместо того чтобы попытаться разнять или хотя бы быть на всякий случай рядом - вдруг пострадал бы кто-то из девочек или сама фрита Эстелла. Фра Корзьело он знал. Видно, не раз бывал в его лавке…
        Стоп! Почему бы тогда ему не передавать записки из рук в руки, прямо в лавке у табачника? Осторожность? Да какая там к ледяным демонам осторожность? Кого бояться? Сунул сложенный вчетверо пергамент в кисет и дал торговцу насыпать табачку позабористей. А тот, пока сыплет табак, легко может подменить записку на новую, свою. И так переписывайтесь хоть до скончания веков. Никто и не заподозрит. Мало ли народу бывает у любого торговца - булочника, бакалейщика, сапожника, табачника, шляпника?!
        Получается, Ансельм тоже отпадает. Не годится он в айшасианские шпионы. Как говорят в деревнях - рылом не вышел. Инструментом он может быть, но не руками ремесленника. И уж тем более не головой.
        И выходит, что…
        Да-да… Бордельмаман. Фрита Эстелла.
        Мастеру захотелось почесать затылок, но он подавил желание, как недостойное и присущее скорее немытому простолюдину, чем благородному дворянину, лучшему сыщику аксамалианского тайного сыскного войска. Лучшему? А вот это как раз теперь под вопросом. Столько месяцев обхаживать пышногрудую брюнетку, войти в доверие настолько, что его совета спрашивали, пытаясь обойти излишне рьяных сборщиков налогов; чуть-чуть, самую малость не дотянуть до постели - просто времени не хватило, но все к этому шло - и ничего не заподозрить? Неужели не показалась подозрительной роскошь - все эти ковры заморской работы, шкуры диковинных зверей, чаши тонкой работы западных мастеров, благовония, бесценные вина, изысканные яства, которыми фрита Эстелла так любила побаловать себя и близких друзей? Ни один, даже самый большой и шикарный бордель такой прибыли не принесет, а ведь «Роза Аксамалы» по столичным меркам не просто мала, а крошечна, да и девочки не работали на износ, как в прочих заведениях. Или он потерял нюх, или, как опять же говорят крестьяне, нашла коса на камень. Его хитрости она противопоставила свою, его
лицедейству - свое, и кто кого водил за нос - еще неизвестно.
        Ну что ж… Приятно иметь дело с достойным противником. Хорошо, что айшасианские шпионы - умные, дальновидные люди, обладающие и должной фантазией, и смелостью, и толикой здорового нахальства, а не безмозглые тупицы и олухи, какими их изображают в императорских театрах да рыночные артисты. И тем не менее… Все-таки и это дело он распутал. Не без труда, но, кажется, все разлеглось по полочкам - вопросы и ответы, загадки и отгадки, хитрости и… и другие хитрости.
        Сыщик представил себе на мгновение, как вытянется лицо фриты Эстеллы, когда он зайдет в «Розу Аксамалы», закажет кубок терпкого красного вина из подвалов маленького городка Салианы, что в северо-восточной Камате, и где-то между вторым и третьим глотком бросит ненавязчиво…
        Две смутные фигуры, перегородившие и без того узкий переулок, Мастер заметил шагов за пятнадцать.
        Засада?
        Скорее всего, да.
        Что ж, этого следовало ожидать. Или ты, лучший сыщик Аксамалы, думал, что, начав убивать, айшасианские прихлебатели успокоятся, расправившись с экономкой фра Корзьело?
        Низко же они его ценят. Всего двоих убийц послали?
        Или это лишь совпадение и он наткнулся на самых обыкновенных грабителей?
        Ой, вряд ли… Подобного рода совпадения встречаются лишь в сказках и дешевых книжках для черни и скучающих провинциальных матрон.
        Итак, двое… Раз рискнули напасть на него, Мастера, значит, должны быть настоящими профессионалами и дело свое знать не понаслышке. А вот сейчас и проверим.
        Почти незаметным движением сыщик проверил - легко ли ходит корд в ножнах. Левая ладонь тем временем легла на перевязь с метательными ножами.
        Жаль, темновато. Большая Луна в начале первой четверти - торчит в небе жалким серпиком, не толще дынной кожуры, а Малая еще не взошла - ближе к рассвету появится.
        Неизвестные стояли не шевелясь. Левый привалился плечом к увитой плющом кирпичной стене, правый - широко расставил ноги, словно не убивать, а толкаться собрался.
        Мастер подошел ближе, остановился за пять шагов.
        Мать честная!
        Да это же не люди!
        Темная, серая в ночной темноте, но на самом деле с зеленовато-оливковым отливом кожа, коренастые фигуры, широкие скулы и выпуклые жабьи глаза, прикрываемые не верхними, как у всех разумных существ, а нижними веками. Пальцев не видно, но сыщик знал наверняка - они соединены тонкой, но прочной кожистой пленкой. Очень удобно грести, плыть и над водой, и под водой.
        Жители болотистого края. Страны Тысячи озер. Гоблины.
        Диво дивное и чудо чудное! В самом сердце Сасандры, в столице, на захолустной кривой улочке. Да если брать за показ хоть десятую часть скудо, озолотиться к утру можно. Реже, чем гоблины, встречались в имперских городах только кобольды из гор Тумана. Ну, да те и вовсе на дневной свет не показываются, прячутся в пещерах и отнорках да знай себе молотками стучат, даже торгуют не со всяким купцом, а с несколькими семьями барнцев, по пальцам которые пересчитать можно.
        Когда-то в стародавние времена край Тысячи озер пытались завоевать. И король Тельбии, бывшей тогда еще мощным государством, охочим до чужих земель и жадным к собственной территории, и владыка Сасандры, не сформировавшей тогда еще империю вокруг Великого озера, и каматийцы в набеги ходили.
        Зачем пытались?
        Трудно сказать. Залитую бесчисленными реками и ручейками, озерами и старицами, болотами и болотцами землю, вытянувшуюся вдоль берега Ласкового моря от Белых гор до правого берега Арамеллы, и сушей-то назвать сложно. Правда, рыбный промысел там знатен. Разная икра - и черная, и красная, и белая, и желтая, и зеленоватая. Сомы-гиганты, чья кожа шла некогда на вес золота у Аксамальских модников и модниц. Болотные драконы, покрытые костяной броней. Водяные коровы, в каждой по десятку кантаров[ Кантар - мера массы, около 140 кг. ] живого веса. Прочее диковинное зверье, включая легендарную птицу Ш’аа, чей голос, согласно старинным книгам, обладает волшебными свойствами.
        Но как удержать за собой края, где на человека обрушивается несметное количество самых разнообразных заболеваний, из которых лихорадка и гнойная сыпь еще самые безобидные? А если вспомнить мух, чьи личинки поселяются в носу человека, мелких пиявок, вгрызающихся под кожу даже не во время купания - достаточно руку или ногу просто с лодки свесить, неведомые хвори, от которых кожа с тела клочьями сходит, или живот вздувается, или кровью больной исходит через поры, или… И это лишь малая толика!
        Одежда в сыром воздухе гниет. Хоть лен, хоть хлопок, хоть кожа. Пожалуй, только рыбья кожа (тех самых сомов-гигантов и некоторых других бесчешуйных тварей) выдерживает. Железо ржавеет - за пару месяцев отличные гвозди рыжеватой трухой рассыпаются. Мечи чуть подольше выдерживают, но не намного.
        А народец? Зеленокожие крепыши, способные подковы ломать перепончатой пятерней. Едят - страшно подумать! - сушеных головастиков, какие-то ракушки, личинок стрекозы, водяных змей и жареных пиявок (насосавшихся крови теплокровных животных - особый деликатес). Пьют жуткого вида и запаха настойки на мухоморах и поганках, брагу из сладковатых водорослей перегоняют до создания напитков умопомрачительной крепости. Искусными мастерами в любом деле, отличном от рыбалки, охоты, изготовления настоек или драки, гоблины никогда не были. Кротости и послушания - никакого. Как ни бились жрецы, а веру Триединого болотные жители не разделили, предпочитая поклоняться собственным языческим божкам - Болотному Деду, лупоглазой Бабе-Громовице и Черному Угрю. И это еще самые известные и общепринятые. А так у каждого рода-племени имелись свои покровители, у каждой затоки или ручейка - свои духи. Разбираться воинам и рыбакам в этой непростой круговерти сверхъестественных сил помогали шаманы-колдуны, способные по всеобщей вере с духами общаться, передавать их волю прочим смертным. Эти же шаманы и управляли, по сути дела,
жизнью гоблинских племен, хотя номинально власть принадлежала племенным вождям. Ну, здесь ничего удивительного или отличного от людских обычаев нет. У каждого короля, у каждого графа или герцога есть советник-жрец, который зачастую не столько приходит на помощь в трудное мгновение, подсказывая или приводя примеры из древних мудрых книг, а напрямую вмешивается во властные поступки и зачастую подавляет любую попытку сопротивления светского владыки.
        Дольше всего в стране Тысячи озер удалось задержаться войскам тельбийского короля Норвика Третьего. Целых двадцать семь лет. И все эти годы озлобленные, больные и полуголодные солдаты Норвика подавляли одно восстание за другим. Пробовали действовать и звериной жестокостью, вырезая подчистую все население, и показной добротой - бесплатно кормили и снабжали необходимыми мелочами поселки на сваях, заигрывали с шаманами и подкупали вождей, а все без толку.
        Похоже, гоблины не могли смириться с человеческой властью над собой по одной-единственной причине - они ненавидели и презирали людей. Называли их бледными червяками, поганками, слизняками и мозгляками. Чем не повод для сопротивления?
        Кстати сказать, из нелюдей, обитающих на материке, лишь дроу разделяли мнение болотного народа. Остальные - альвы, кентавры, великаны, кобольды - вели себя подобно людям: с кем-то резались до одури, с кем-то добрососедски торговали, а кого и грабили, обдирая до последнего клочка, заключали военные союзы и предавали недавних друзей, пытались подкупить и с дорогой душой продавались сами тому, кто предложит куш пожирнее.
        Устав от непрерывных, изнурительных, а главное, бесцельных боев тельбийцы покинули негостеприимный край, бросив не только отстроенные форты, миссии и торговые фактории, но и часть галерного флота. Королю Норвику бесславная
«гоблинская» война стоила и короны, и жизни.
        После были еще попытки. Не все власть имущие способны учиться на чужих ошибках, как подобает воистину мудрым людям. Некоторым обязательно нужно попытать свои силы. Дескать, у соседа не получилось по очень простой причине - дурак он, да и все этим сказано. А зато вот я! Я сумею, я смогу, я учту промахи и недостатки, я совершу возможное и невозможное…
        Ни одно войско ни единой державы дольше семи лет в болотах не высидело. Высокую планку, заданную королем Норвиком Третьим, так никто и не преодолел.
        Страна Тысячи озер осталась свободной и независимой. И вот теперь два представителя болотного народа хотят убить скромного аксамалианского сыщика по кличке Мастер. Что ж, мысль (узнать бы только, кому первому пришла она в голову) довольно мудрая - в преддверии ввода ограниченного контингента войск Сасандры в северную Тельбию убрать лучшего сыщика Империи руками гоблинов. Даже если подробности убийства станут достоянием гласности, всегда можно свернуть на свободолюбивых зеленокожих уродов, чья ненависть к людям и вытекающее из нее нежелание идти под крыло Империи известны всем. Вот, скажут, распоясались сволочи, пора бы и приструнить… И еще несколько полковников станут генералами, обогатятся владельцы оружейных мануфактур, сталеплавилен, железорудных и угольных копей, судостроители и поставщики провианта. А сасандрийский солдат в очередной раз отправится устанавливать мировую справедливость в пропитанные сыростью леса и вонючие болота. А какую прочувствованную речь благородный господин т’Исельн дель Гуэлла скажет на похоронах своего помощника! И обыватели поверят. Поверят, ибо не знают того, что
знает он, Мастер, - у гоблинов не налажена внешняя разведка, или, попросту говоря, шпионаж в соседних государствах. И даже самого понятия в языке нет. Ну, не цивилизованы они еще в достаточной степени, примитивны, отстают от людей на добрых тысячу лет. Так что поджидают его не борцы за свободу озерного края, а, скорее всего, изгои, наемники, нарушившие на родине одно из бессчетного множества табу или поступившие вопреки слову шамана.
        Но осознание моральных недостатков противников не дает безусловную победу над ними. Гоблины - бойцы хоть куда, это всем известно. Правда, с мечом и щитом не в ладах да копейный строй держать не могут, зато с острогой, дубинкой или метательным топориком вытворяют настоящие чудеса - хоть за деньги показывай. Да и живучи отменно. Там, где человеку, даже самому крепкому и здоровому, хватит одного, ну, самое большее, двух ножей или орионов, в гоблина вгони четыре-пять…
        Именно этим Мастер и рассчитывал заняться в первую очередь.
        - Не меня ли ждете? - осведомился он елейным голосом, расстегивая пряжку летнего плаща.
        Стоявший посреди улицы зеленокожий забурчал невнятно, забулькал горлом, словно гигантская жаба.
        - Что, квакнуть хочется? - холодно осведомился сыщик. От мягкой вкрадчивости в его голосе не осталось и следа. Холодная сталь и нескрываемое презрение.
        - Червяк! - не снеся оскорбления, рыкнул прислонившийся к стене гоблин и без замаха метнул топорик в человека.
        Мастер сместился в сторону, резко дернул предплечьем. Узкое, будто плотва, лезвие метательного ножа воткнулось гоблину под бровь. Но не тому, который бросил в него просвистевший у плеча топор, а второму, упреждая возможную атаку. Сразу за первым последовал второй нож. И третий, и четвертый…
        Один из гоблинов глухо застонал - кричать от боли у этого племени считалось непростительной слабостью - и кулем осел в пыль. Из глазниц его торчали рукоятки ножей. Но второй, тот самый, что ловко управлялся с топором, успел пригнуться и заслонить лицо рукой. Увидев падение собрата, он замахнулся боевой дубинкой, усеянной осколками кремня и клыками щук-переростков, и бросился в атаку.
        Горсть орионов не остановила его порыв. Скорее даже наоборот - частые укусы острых уголков и запах горячей крови, брызнувшей из порезов, подстегнули ярость дикаря. Разделяющие его и человека пять шагов он преодолел в два прыжка, нанес косой удар наотмашь поперек лица, но в последний миг переменил направление и опустил палицу врагу на плечо. Мастер разгадал первоначальную атаку и попробовал увернуться, приседая, а когда сообразил, куда на самом деле метит хитрец-гоблин, было уже поздно. Сыщик качнулся вперед, стремясь избежать встречи с острыми шипами, но и соприкосновения с рукоятью палицы хватило вполне. Ключица хрустнула, рука безвольно повисла. Правая рука.
        К счастью для себя, корд человек держал в левой. Он давно приучил себя не зависеть от подобных мелочей. Почти уткнувшись носом в кожаную жилетку - от гоблина воняло рыбой и нечеловеческим едким потом, - Мастер ударил снизу вверх в пах, прямо под дикарскую юбочку.
        Почти локоть граненой стали, вбитый изо всех сил, свое дело сделал. По телу зеленокожего пробежала судорога, палица выпала из ослабевших пальцев, но и смертельно раненый он попытался достать человека. Хотя бы зубами. Сыщик оттолкнул его плечом, ударил ногой в живот, а когда гоблин упал навзничь, придавил коленом и два раза вонзил корд между ребер. Так колют свиней в деревнях.
        А что с первым, ослепленным?
        Надо бы и его дорезать, чтоб не мучился. Это с одной стороны. И чтоб знал, каково на служак из тайного сыска в переулках набрасываться. Мастер потряс головой. Вот чушь сморозил! Хорошо, что не вслух. Чтоб знал, как раз лучше живым оставить, но желательно еще что-нибудь обрезать. Уши, например, или яйца, если у гоблинов они есть…
        Сильный удар в правую лопатку бросил человека вперед. Он сделал два шага и, не удержавшись на ногах, рухнул на колени. И тут же спина расцвела острой, пульсирующей болью.
        Значит, их было не двое.
        А сколько же?
        Трое? Четверо? Или еще больше?
        Громко застонав, Мастер уронил в уличную пыль корд, пошатнулся, упал лицом вниз, скорчился, незаметно запустив пальцы левой руки за голенище. Шершавый черенок засапожного ножа будто просился в ладонь.
        Ну-ка, покажитесь… Сколько вас там?
        Из темноты, осторожно ступая, вышел человек. На сгибе локтя он нес небольшой охотничий арбалет. Вряд ли он успел его перезарядить. Неужели настолько уверен в метком выстреле? Или есть еще один стрелок, прикрывающий первого?
        Человек медленно приближался. Бледный свет звезд и Большой Луны позволял разглядеть широкие плечи, бугристые мускулы, черные вьющиеся волосы, тяжелый подбородок.
        Ансельм.
        Вот так-то, лучший сыщик Аксамалы. Почти все твои рассуждения оказались верны…
        Вот мы сейчас проверим.
        Мастер пошевелился и слабо застонал.
        Вышибала вначале замедлил шаг, но потом приободрился. В самом деле, что ему может сделать смертельно раненный человек? Ансельм даже за корд не взялся, хотя клинок в пол-локтя длиной висел у него на поясе.
        - Не ожидал? - спросил он, останавливаясь в двух шагах.
        - Не ожидал… - еле слышно проговорил Мастер.
        - Что? Не слышу! - Охранник сделал еще полшага.
        - На кого работаешь, шкура продажная? - свистящим шепотом выдохнул сыщик.
        - Тебе не все равно? - осклабился Ансельм. И добавил: - Уже.
        - Просто любопытно.
        - Любопытство не порок.
        - Ишь, как заговорил. - Мастер вспомнил, что давно не стонал и исправил ошибку. Со свистом втянул воздух сквозь сцепленные зубы - рана и в самом деле болела невыносимо. - Эстелла знала?
        - Тебе не все равно? Поздно. Ты проиграл. - Ансельм дернул щекой. Видно, решил, что заболтался. Отбросил бесполезный арбалет, потянул корд из ножен - добить.
        Сыщик взмахнул рукой. Боль пронзила его, на краткий миг погасив сознание…
        Открыв глаза, какое-то время Мастер пытался разогнать темные круги, мешающие разглядеть айшасианского шпиона. А когда сумел, улыбнулся удовлетворенно.
        Вышибала еще стоял и тупо таращился на черенок ножа, торчащий у него из солнечного сплетения, ровно на три пальца ниже грудины.
        - Ну, и кто проиграл? - через силу усмехнулся лучший сыщик Аксамалы.
        - Ублю-ю-ю… - затянул Ансельм, закатывая глаза, а потом колени его подогнулись, и он завалился бы на спину, если б не нечеловечески высокая фигура, выступившая из мрака и подхватившая тело на широкие ладони.
        - Болтун. - Великан деловито свернул шею Ансельму - позвонки жалобно хрустнули, словно хворост под башмаком, - и перебросил собранные в конский хвост волосы за спину.
        - Как ты нашел меня, Тер-Ахар? - Мастер приподнялся на локте.
        Великан не ответил. Отбросил безжизненное тело вышибалы. Подошел к заколотому гоблину, пнул его ногой, кивнул. Перешел ко второму, еще шевелящемуся и гребущему землю скрюченными пальцами. Коротко замахнулся костяной дубинкой, ударил. Кивнул.
        Сыщик, прилагая огромные усилия, сел. Дышал он тяжело, кровь горячим ручейком стекала по спине, пропитывая нательную рубаху, но теперь появилась надежда.
        Тер-Ахар вернулся, поигрывая дубинкой. Прищурившись, оглядел человека с ног до головы.
        - Помоги мне встать! Тебя послал дэль Гуэлла?
        - Да, - по обыкновению немногословно ответил великан.
        - Ты собираешься мне помочь?
        - Да. Хотя послали меня не для этого.
        Еще не до конца осознав сказанное собеседником, Мастер потянулся за кордом.
        - Нет нужды. Дель Гуэлле я больше не служу.
        - Давно? - Сыщик не сумел скрыть удивления в голосе.
        - Недавно.
        - Да. Умеешь ты объяснить.
        - Время будет.
        Тер-Ахар легко поднял Мастера на руки и зашагал в темноту.
        Глава 13
        В сонном городе звон колокола разносится очень далеко. В ночное время клепсидра отсчитывала не часы, а стражи. Третья стража - предутренняя, самая нелюбимая теми, кому по долгу службы выпало охранять покой на улицах имперской столицы.
        Хозяйка «Розы Аксамалы» задумчиво раскладывала на богато инкрустированном столике монеты. Сегодняшняя выручка. Два солида и восемь скудо. Ничтожно малая сумма. А все указ императора - пусть бруха высосет ему кровь! до последней капли! через задницу! - радостно подхваченный магистратом. После десятого удара колокола на башне по улицам не ходить. Исключение делалось лишь для лекарей, вызванных к больному, священнослужителей и военных, исполняющих приказание командиров. Результат не заставил себя долго ждать: ночные заведения Аксамалы - игорные дома, бордели, харчевни с выступлениями певцов и танцовщиц - стали нести ощутимый ущерб. Не то чтобы ручеек посетителей совсем иссяк, но существенно поубавился. Теперь требовалась едва ли не удаль, чтобы славно провести вечер, отдохнуть душой и телом. В заведение фриты Эстеллы все больше прорывались студенты, молодые офицеры гвардейского полка и аксамальского гарнизона. Но ведь всем известно - меньше всего денег у студентов и офицеров. А с недавних пор бордельмаман перестала верить людям, чтобы предоставлять услуги в долг.
        Эх, где же уважаемые лавочники, почтенные чиновники средней руки, университетские профессора, в конце концов? Нет, эти горожане считали себя добропорядочными и законопослушными и не собирались вступать в конфликт с магистратом. Если кто и захаживал, то спешил убраться восвояси задолго до десятого часа, к женам, детям, домашним хлопотам.
        И как только его императорское величество, да живет… Нет уж! Пускай мара придет к нему ночью! Пускай лысый гоблин его поцелует! Пускай ледяной червь… А впрочем, сам бы император - выживший из ума старикашка - ни за что не додумался бы до такой гадости. Наверняка совет жрецов подсказал. Хоть владыка Сасандры и считается номинально главой церкви - Верховным жрецом со всеми вытекающими полномочиями, - но на деле всегда находятся мудрецы, дергающие веревочки. Эдакие кукловоды-любители. Зачем это им надо? Да кто же знает? Может человеку просто быть хорошо, когда другому плохо? Очень даже запросто. Или ищут какую-то свою, только им понятную выгоду? Вполне вероятно.
        Так или иначе, а доходы фриты Эстеллы упали. Как говорят в народе - ниже подвала. Дальше некуда. Дальше начинается уже полная нищета, спаси и сохрани Триединый!
        А ведь цены в винной лавке, у зеленщика, у мясника, у булочника остались прежними! Налог в городскую казну не уменьшился! Поговаривают даже о дополнительных сборах - на восстановление попорченных весенними оползнями садов. Как бы не так… Уж кто-кто, а фрита Эстелла точно знала, что денежки, выдавленные непреклонными и безжалостными сборщиками из граждан, пойдут на содержание армии, отправляемой в Тельбию. Как будто завоевание новых земель принесет какую-то пользу Империи. Наоборот, начнутся новые поборы на строительство фортов, пенсии ветеранам и солдатам, потерявшим здоровье в последней кампании, потом потребуют на помощь голодающему местному населению. Но эту миссию уже жрецы на себя возьмут. В Триединого веришь? Плати! А как не заплатить? Объявят еретиком, отступником от единственно правильной церкви - попробуй тогда на жизнь заработать!
        Где на все денег набрать? Где?
        Да еще и девочки, ее работницы, к утратам и лишениям не привыкли. Любят вкусную изысканную еду, дорогие благовония, шикарные наряды… До сих пор это возвращалось сторицей, но сейчас Эстелла всерьез задумалась - необходимо быть бережливее.
        Хотя, с другой стороны, репутацию заведения ронять не стоит. «Роза Аксамалы» совершенно заслуженно снискала славу борделя, где работают самые изобретательные, самые красивые, самые чистые девочки. Добиться успеха в жестокой борьбе с соперничающими заведениям ой как нелегко, а уронить, втоптать в грязь доброе имя - проще простого.
        Только ванную комнату обустроить каких трудов стоило!
        Бордельмаман прислушалась. Нет, вода не журчит. Ну, слава Триединому, задвижки закрыты. Конечно, вода в Аксамале не роскошь - вон, фонтанов понатыкано сколько угодно, иди и набирай кувшины, ведра, да хоть бочки! Но провести водопровод в дом не каждому по карману. Клепанные медные трубы, протянутые от ближайшей водонапорной башни (в них воду подают из Великого озера водоподъемниками-нориями[ Нория - водоподъемник. Представляет собой ряд ведер на канате и приводится в действие воротом. ] на конной тяге), обошлись по самым скромным подсчетам не меньше стоимости загородного имения. А выложенный узорчатой плиткой бассейн прямо внутри дома? А печь со змеевиком для нагрева воды? А сложная система вентиляции, чтобы стены плесенью не пошли?
        Легкий стук в ставень заставил женщину встрепенуться.
        Тук… Тук… Тук-тук-тук. Тук… Тук…
        Сочетание звуков, заранее оговоренное.
        И все равно страшно. Охранник ушел еще до сумерек и не вернулся. А бордель - это вам не бакалейная лавка. Бывают всякие клиенты. Иного несет показывать удаль после трех-четырех кубков вина, а кому для этого и пить не обязательно. Но, хвала Триединому, в этот вечер обошлось, несмотря на отсутствие Ансельма.
        Стук повторился.
        Тук… Тук… Тук-тук-тук. Тук… Тук…
        Те же промежутки, та же сила ударов, но чувствовалось нетерпение предутреннего гостя.
        Фрита Эстелла поднялась с обитого бархатом карла, одернула на плечах теплую шаль - несмотря на запертые окна, бордельмаман знобило, - подошла к подоконнику, легонько притронулась костяшками пальцев к ставню.
        Тук… Тук-тук. Тук…
        После этого она быстрым шагом направилась к черному ходу.
        - Это вы, господин?
        - Я, - ответил приятный мужской голос. Сколько лет фрита Эстелла его знает, а всякий раз одна только легкая, благородная хрипотца вызывает мурашки между лопаток.
        Женщина потянула засов.
        Гость стремительно переступил порог, сам закрыл за собой двери, после чего облегченно вздохнул и сбросил капюшон, закрывавший большую часть лица, на плечи. Русые волосы, слегка тронутые сединой, небольшая бородка клинышком и изящно подкрученные усы. На щеках аристократическая бледность - купчикам, лезущим то тут, то там в дворянство, такого не достичь никакими усилиями.
        - Ваша милость… - Фрита Эстелла присела в скрупулезно просчитанном поклоне. Шаль сдвинулась ровно настолько, чтобы подчеркнуть округлости, выпирающие из клиновидного выреза лифа.
        Мужчина рассеянно кивнул, равнодушно скользнул глазами по выставленным на обозрение прелестям, стремительно прошагал по коридору в покои бордельмаман.
        - Ваша милость? - Женщина поспешила следом, едва не сбиваясь на бег. - Ваша милость, что случилось? - Усилием воли она придала голосу раболепные нотки, хотя больше всего ей хотелось разбить о голову гостя первый подвернувшийся под руку табурет.
        Со скучающим видом оглядев дорогое убранство комнаты, зачем-то пнул оскаленную пасть белого медведя, хмыкнул и, вытащив карл на середину, уселся, закинув ногу за ногу.
        - Ваша милость? - Эстелла приблизилась, но, не зная как себя вести, стояла с видом провинившейся служанки.
        - Не лучшая это была мысль, не лучшая, - сквозь зубы процедил т’Исельн дель Гуэлла, которого при императорском дворе знали как главу тайного сыска Аксамалы, а агентурная сеть Айшасы, в большинстве своем, как важного и чрезвычайно осведомленного шпиона по кличке Министр.
        - Прошу прощения, господин, я не поняла…
        - Да где уж тебе! - Т’Исельн раздраженно дернул плечом. - Для того чтобы понимать, нужно дружить с головой, давать себе труд хотя бы изредка думать. А у тебя! Роскошь затмила разум? Ковры, меха, обивки златотканые? Камушки блестящие, да? - Он кивнул на искристо высверкивающее алмазом-кабошоном кольцо на пальце фриты Эстеллы. - Лучшие друзья девушек - это бриллианты, да?
        - Ваша милость! - От обиды женщина поперхнулась и, дернувшись, словно от пощечины, вцепилась изо всех сил, рискуя сломать длинные ногти, в уголки шали.
        - Что «ваша милость»? Сколько я могу терпеть и прощать? Почему я должен исправлять твои глупые ошибки?
        Дель Гуэлла говорил холодно, выбрасывая слова, как метательные ножи, - каждое точно в мишень. Но человек, знающий его достаточно долго, не мог не понять - глава тайного сыска до крайности взбешен.
        - Как можно было допустить, что секретные сведения попали в руки сразу двум девчонкам и мальчишке-гвардейцу? Как? Как ты вообще могла позволить ему прятаться в «Розе Аксамалы»? А ты не подумала, что офицер - подставное лицо? Что драка могла быть спланирована заранее тайным сыском?
        - Но, ваша милость, ведь здесь был Мастер…
        - У меня один сыщик, по-твоему? Ты еще радуйся, что я сдерживал его служебное рвение!
        Фрита Эстелла, надув губы, промолчала. Хотя ей казалось, что рвение Мастера сдерживал не дель Гуэлла, а она. Не велика трудность - водить за нос неженатого мужчину средних лет. Тем более когда он сам с радостью подставляет ноздри, чтоб кольцо продели. Сыщика можно было обманывать еще очень долго, если бы не случайная находка Кира. Вот с кем бы она охотно поквиталась, так это с мальчишкой. Вся жизнь - надежный источник доходов, спокойное настоящее и представляющееся весьма приятным будущее - разлетелась в прах из-за его излишнего любопытства. Да и Флана тоже хороша. Уговорила хозяйку, как последнюю дуру.
        - Запомни, не все сыщики имеют обыкновение докладываться мне, выполняя важную, на их взгляд, работу! Кто-то приносит доклад об уже распутанном деле, и попробуй тогда замести следы! Не убивать же каждого подчиненного, спешащего выслужиться? С кем останусь?
        Бордельмаман кивнула, но пожала плечами. Мол, разве это мои заботы?
        - Киваешь? - немедленно нахмурился глава тайного сыска. - Хотелось бы верить, что хоть что-то поняла… Зачем ты отправила Ансельма убивать Мастера?
        - Мне показалось, он слишком много знает… - пролепетала женщина.
        - Правильно показалось, но почему не поручить убийство тому, кто умеет это сделать по-настоящему надежно?
        - Я подумала…
        - Она подумала! Нет, Триединый видит, как я схожу с ума! Когда ты нанимала убийцу для Табачника, ты тоже подумала? - Он назвал фра Корзьело кличкой, принятой в переписке шпионов Айшасы. - Вот только чем подумала? Головой или…
        Т’Исельн выразительно скривился и, прищурившись, так глянул на Эстеллу, что ей захотелось скрыть все округлости тела, которыми она так гордилась, под плотным покрывалом, на манер тех, что носят айшасианские замужние женщины. Поежившись, она все же нашла силы возразить:
        - Кто же мог предугадать, что Табачник…
        - Вот именно! - голос Министра щелкнул, как длинный кожаный бич, из тех, что используют погонщики волов, доставляющие мраморные плиты из каменоломен. - Вот именно! Предугадывать мы, значит, не можем, а привлечь внимание не только тайного сыска, но и всего магистрата к скромной особе лавочника мы можем! За что я тебя терплю только?! Табачника нужно было убирать тихо, а то и вовсе помочь сбежать и затеряться… Но ты предпочла отдать деньги наемному убийце, работающему, к слову сказать, совершенно непрофессионально. И что мы имеем теперь? Табачник жив, находится в бегах, озлоблен и если, не приведи Триединый, угодит в лапы тайного сыска Мьелы, Каварелы или Верны, выложит все без утайки.
        Фрита Эстелла потупилась. Да, все, что говорит Министр, похоже на правду, но ведь она не сама нанимала убийцу. Она просто поручила…
        - Но ведь, ваша милость, убийцу подбирал Ансельм…
        - Ах, конечно! - Дель Гуэлла изобразил шутливые рукоплескания. - Восхищен вашей логикой и изворотливостью, госпожа! А что? Почему бы и не свалить вину на Ансельма? На мертвых можно сваливать собственные промашки!
        - Как? На мертвого? - Бордельмаман вздрогнула, подалась вперед. - Вы сказали - на мертвого?
        - А то на какого? - прищурился т’Исельн. - Сегодня около полуночи он получил две ладони доброй стали в живот. Вот бедняга! Умер, скорее всего, от несварения желудка. Да ты сядь, сядь, - добавил он, заметив, что у женщины подкашиваются ноги. - Не хватало еще грохнуться, разбудить весь бордель… Может, тогда сразу представишь меня всем девочкам? Как их там? Флана, Лита, Алана и…
        - Рилла, - безотчетно подтвердила Эстелла.
        - Вот именно! Рилла! Да сядь же ты!
        Женщина обессилено опустилась на край кровати. Пальцы ее лихорадочно теребили кисти шали.
        - Ты не ослышалась! - продолжал Министр. - Ансельма больше нет.
        - Ваша милость, а вы откуда…
        - Сам видел. Пренеприятное зрелище, должен признаться.
        Эстелла сжала кулаки:
        - Как же так?! Он говорил, что справится запросто… Про помощников что-то…
        Дель Гуэлла кивнул:
        - Верно. Были помощники. Жаль, что ни один не выжил, я хотел бы разобраться, откуда в Аксамале гоблины взялись?
        - Гоблины?
        - Да. Зеленые уродцы. Даже айшасианы не такие страшные… - задумчиво проговорил глава сыска, но потом спохватился: - Запомни, Мастер все-таки сыщик тайного сыска. Лучший сыщик Аксамалы - это я не из пустого бахвальства заявляю.
        - Так он их всех…
        - Да! - безжалостно сверкнули из-под закрученных и напомаженных усов зубы т’Исельна. - Одного - кордом в пах. Другого - метательным ножом. В глаз. Об Ансельме я тебе уже говорил.
        - А сам он… - Помимо воли Эстелла восхитилась Мастером и впервые пожалела, что не ту сторону приняла в этой сложной и запутанной игре. Впрочем, она тут же отогнала шальную мысль. Работа на Министра и Старика - айшасианского купца, окопавшегося в Мьеле, - приносила немалый и, главное, устойчивый доход. Что бы дала дружба с Мастером и служение интересам Империи? Неизвестно. Скорее всего, лишь спокойную совесть и пустой карман.
        - Сам он пропал, - голос дель Гуэллы на мгновение дрогнул. - И я даже догадываюсь, кто ему помог скрыться.
        - И кто же?
        - Меньше знаешь, крепче спишь! - отрезал Министр.
        И в самом деле, не рассказывать же ей, как, получив записку, в которой бордельмаман с нескрываемой гордостью сообщала, что нашла единственно правильный способ устранения назойливого служаки, отправил Тер-Ахара, великана-телохранителя, верность которого не вызывала ни малейшего сомнения, проследить за убийством своего лучшего сыщика. Тер-Ахар получил одно, но очень важное задание - проследить, чтобы после ночной стычки в живых не осталось никого. Ему дель Гуэлла доверял как себе и все же, когда к началу второй стражи телохранитель не вернулся, решил собственными глазами убедиться - все ли выполнено как надо. Чем ледяные демоны не шутят? Вдруг Мастер убил всех, и великана в том числе? А может, Ансельм не разобрался что к чему и натравил своих помощников (тогда господин т’Исельн еще не знал, что это гоблины) на Тер-Ахара.
        К своему великому удивлению, на месте стычки глава тайного сыска обнаружил три трупа - незадачливого вышибалы, который был, кроме всего прочего, любовником фриты Эстеллы (только она почему-то считала, что это неизвестно никому), и зеленокожих крепышей из страны Тысячи озер. Подробно осматривать место происшествия дель Гуэлла не рискнул, опасаясь невольных свидетелей и городских стражников. Конечно, бляха с иногом - да не обычная, бронзовая, а серебряная с золотой насечкой - убедила бы даже самого недоверчивого стражника магистрата, но слухи… Неизбежно поползли бы слухи, а в том, что и у императора, и у верховного главнокомандующего, и у каждого из заседателей Совета жрецов имеются собственные осведомители, главный сыщик Аксамалы не сомневался. Зачем привлекать лишнее внимание к своей скромной персоне? Поэтому он ограничился лишь беглым осмотром. Обнаружил место, откуда стрелял Ансельм; место, где упал раненый Мастер, отмечала впитавшаяся в пыль кровь. Здесь же нашлись и отпечатки сапог великана - ни с кем не спутаешь. Они вели из переулка и терялись на соседней улице, вымощенной мостовой. Куда
девался Мастер, дель Гуэлла так и не понял. Не по воздуху же, в конце концов, улетел? Вывод напрашивался однозначный: тяжелораненого сыщика унес Тер-Ахар. А если так, значит, великан принял сторону, которая, по его убеждению, права, и в прихожую перед кабинетом начальника тайного сыска он уже не вернется.
        - Я очень надеюсь, что он истечет кровью, - процедил т’Исельн сквозь зубы. - Живой он сумеет причинить нам если не вред, то серьезное беспокойство. Мертвый - нет.
        Фрита Эстелла рассеянно кивнула. Это смотря что называть беспокойством. Может, для столь высокопоставленного господина, как т’Исельн дель Гуэлла, иметь врагом озлобленного сыщика не более чем беспокойство. Но для нее это тревога, которая может обернуться смертельной опасностью. Мастер начнет мстить. И нетрудно догадаться, к кому будет первый шаг на пути возмездия.
        - Думаю, ты понимаешь, что для тебя лучше в сложившейся ситуации? - долетел словно издалека голос т’Исельна.
        - А? Что?
        - О чем ты думаешь? - поморщился Министр. - Как трудно разговаривать с женщинами! Опять о нарядах и украшениях?
        - О нарядах?! - поперхнулась фрита Эстелла. Так вот какого он мнения о женщинах! Хотя странно не это, странно, что она раньше не замечала его отношения. И тут ее прорвало. - О каких нарядах, клянусь Краем Небес, я могу думать?! Об украшениях?
        Да у меня только и мысли - о Мастере и его ножах! Знаете, ваша милость, мне совсем не улыбается окончить дни с локтем стали в кишках, как Ансельм!
        Дель Гуэлла внимательно и даже заинтересованно взглянул на женщину. Едва заметно улыбнулся. Сказал:
        - А ведь разумно мыслишь, бордельмаман. Именно это я и хотел тебе предложить.
        - Что предложить? - удивилась фрита Эстелла. Он вроде бы ни о чем не заговаривал…
        - Предложить убираться из Аксамалы. Убираться как можно дальше. Убираться как можно быстрее. Ибо только скорость сейчас способна сохранить твою жизнь, за которую я не дал бы и ломаного медяка…
        - Убираться?
        - Именно. Убираться, уезжать, отбывать, проваливать… Какое из этих слов нравится тебе больше всего? - Т’Исельн откровенно издевался.
        - Но…
        - Никаких «но». У меня нет ни малейшего желания спасть твою шкуру от кинжала или стрелы Мастера. Тем более что наша ветка агентуры может считаться временно проваленной. Корзьело был связующим звеном между мной и Стариком из Мьелы. Ума не приложу, кем его заменить… Во всяком случае, в Аксамале, любезная бордельмаман, ты бесполезна. Лекари говорят, что городской воздух иногда становится вреден для здоровья. Будем считать, что у тебя как раз такой случай.
        - Но куда я…
        - Да куда угодно! Есть родственники в Барне или Табале?
        Фрита Эстелла в растерянности покачала головой.
        - Нет? Очень жаль. А в Уннаре или на Окраине? Тоже нет? Как все запущено… Ведь чем дальше в провинциальную глушь ты заберешься, тем выше шанс остаться живой.
        - Неужели вы думаете…
        - Иногда приходится, представь себе! - Т’Исельн жестко усмехнулся. - А теперь попробуй подумать ты. Мастер выжил. Какое-то время ему потребуется, чтобы залечить раны. Месяц или полтора… Точнее сказать трудно - я не знаю, насколько сильно ему досталось. А потом он начнет действовать. Наводить справедливость в его понимании. Уж поверь мне, я его знаю гораздо дольше, нежели ты.
        - Но неужели он посмеет поднять руку на женщину?
        - И поднять, и опустить. - Министр на мгновение сжал челюсти, и на его щеках вздулись и опали тугие желваки. - А еще он постарается вывести на чистую воду меня. Обязательно постарается. Уж можешь мне поверить. Значит, будет искать человека, способного дать против меня показания. Как ты думаешь, куда он направится в первую очередь?
        Фрита Эстелла не ответила. Вздохнула глубоко и кивнула. Ей вдруг стало страшно. До одури, до головокружения. Мастер, конечно, неисправимый романтик, играющий в благородство там, где этого делать никак не следует. С него станется попытаться ославить своего начальника, влиятельного и изворотливого главу тайного сыска, перед магистратом столицы, Советом жрецов, его императорским величеством. И вот тогда-то благородный господин т’Исельн дель Гуэлла со свойственными ему последовательностью и холодной расчетливостью уберет нежелательных свидетелей. Кого? Да всех, так или иначе связанных с «Розой Аксамалы». А если сейчас он предлагает ей спасаться, значит, рассчитывает извлечь какую-то пользу для себя. Живая бордельмаман ему нужнее, чем мертвая. Пока нужнее. Но жизнь - штука изменчивая, словно ветер над Великим озером. Сегодня нужнее живая, завтра мертвая…
        - Я готова, ваша милость. Ваши доводы оказались столь убедительны, что… - По холодному прищуру глаз Министра Эстела поняла, что он полностью проследил цепочку ее рассуждений и наслаждается произведенным впечатлением. - Я готова! - упрямо повторила она.
        - Весь свой бордель ты забираешь с собой, - твердо проговорил дель Гуэлла.
        - Но это невозможно…
        - Почему же?
        - Ну… Я не знаю… Толпой труднее спрятаться…
        - Возможно. А ты не думаешь, что пойдут слухи? Как, в конце концов, ты собираешься объяснить своим девкам причину бегства?
        - А разве я не могу взять да уехать? Просто потому, что так захотела?
        - Можешь. Но у соседей, бывших посетителей, честных обывателей Аскамалы это вызовет гораздо больше сплетен и кривотолков, чем отъезд вместе со всем борделем.
        - Зачем они мне? Что я с ними буду делать? - развела руками Эстелла.
        - То же, что и всегда. Займись привычным делом…
        - Привычным делом?
        - Ну конечно же! Почему мне приходится все тебе объяснять? Я уже начинаю жалеть, что связался с тобой пять лет назад…
        - То есть, вы хотите сказать, ваша милость, что…
        - Да! Во имя Триединого, как я устал от женской бестолковости! Открою тебе маленькую государственную тайну - не пройдет и месяца, как в Тельбии начнется война. Со дня на день наши войска начинают переправляться через Арамеллу. Солдаты Империи хорошо сражаются и хорошо отдыхают! - Он к месту вспомнил фразу из уст вербовщика на многочисленных пунктах оболванивания гражданских лиц и превращения их в послушных и безропотных распространителей имперской идеи на весь белый свет. - А что нужно солдату - нашему честному, доброму солдату! - для хорошего отдыха? Правильно. Вижу, ты догадалась. Вкусная еда, хмельное вино и хорошенькие девочки. Вслед за армией двинутся целые караваны предприимчивых дельцов, желающих и нашим защитникам сделать приятное, и о собственной мошне позаботиться. Твой фургончик будет лишь одним из многих, отправившихся пожинать урожай скудо и солидов, которые казна Сасандры щедро раздает войскам. Все ясно?
        - Да, ваша милость. - Фрита Эстелла поклонилась. Все-таки нельзя не признать - замысел т’Исельна безупречен. - Как будем поддерживать связь, ваша милость?
        - Да никак! - беспечно откликнулся глава тайного сыска. - Для тебя сейчас главное - скрыться, лечь на дно, словно жирный карп.
        - Да. Я поняла.
        - Наконец-то! - невесело усмехнулся дель Гуэлла. - Признаться, я рад.
        - Позвольте еще один вопрос…
        - Да. Конечно.
        - Где мне взять денег, ваша милость, на фургон? Опять же, нужен возница, желательно охранника нанять, запас еды, дорожная одежда для девочек…
        Т’Исельн скрипнул зубами и едва удержался, чтобы не вскочить и не залепить оплеуху негодяйке. Воистину, есть люди, жадность которых не знает предела!
        - Ты стеснена в средствах? - ровным голосом (слишком холодным, что выдавало обуявшую его злость) проговорил Министр. - Тебе мало того, что имеешь? Может, тебе еще ключик от императорской казны выдать?
        Эстелла поняла, что перегнула палку. В самом деле, «Роза Аксамалы» приносила довольно устойчивый доход в течение шести лет, да прибавить к тому золото, получаемое за содействие айшасианской разведке… Могла бы накопиться круглая сумма, если бы не страсть хозяйки борделя к расточительству. Они никогда не могла устоять перед блеском (верно заметил дель Гуэлла) драгоценностей или роскошью изысканных одежд. Ничего, как-нибудь выкрутимся…
        - Прошу простить меня, ваша милость. - Женщина смиренно потупила взор. - Я совершила ошибку, заговорив о деньгах… Если у меня будет дней десять…
        - Будет! - отрывисто бросил т’Исельн.
        - …тогда я продам дом и всю обстановку, включая ковры, меха, посуду. Думаю, этих денег хватит для путешествия в Тельбию?
        - Конечно, хватит!
        - Еще раз прошу меня простить.
        - Хорошо! - Глава тайного сыска поднялся с карла, одернул камзол. - Закроешь за мной дверь?
        - Само собой, ваша милость…
        Он ушел не прощаясь. Даже не кивнул. Просто переступил порог и растворился в пепельно-сиреневом сумраке, который предшествовал рассвету. Еще бы! Благородный господин, особа, приближенная к государю императору…
        Тварь, жрущая с ладони Айшасы!
        Фрита убедилась, что засов задвинут надежно и ни одна живая душа не проникнет в
«Розу Аксамалы», затем вернулась в свои покои, дрожа от ярости. Взгляд ее упал на терракотовую вазу, застывшую в углу. По черным глянцевым бокам сосуда летели красные иноги - эмблема тайного сыска Сасандры. Руки бордельмаман сами потянулись к не вовремя попавшемуся на глаза произведению искусства.
        Вот сейчас с размаха об стену! Чтоб только черепки во все стороны полетели!
        И тут же услужливая память подсказала, во сколько скудо обошлась ей итунийская ваза. В Аксамале таких, может, не больше десятка. И то все остальные у дворян, родовитостью соперничающих с императорской династией. Нет уж, пускай постоит, дождется своего покупателя.
        Второй этаж городской тюрьмы в Аксамале отличался от первого, как отличается боевой конь от крестьянской лошадки. Разве что только жарче - днем каменные стены прогреваются жарким летним солнцем, а ночью медленно остывают, отдают тепло. Но зато воздух свежий. Забранные решетками окна гораздо больше, чем в полуподвальном помещении, и круглые сутки по камере гуляет легкий ветерок. Остается надеяться, что на зиму окна закрываются от сквозняков ставнями или, на худой конец, завешиваются тряпками. Но Берельм и не рассчитывал оставаться в тюрьме до зимы. Не было такого уговора! Он обещал выявить заговорщиков для тайного сыска Аксамалы, и он это сделает… Уже сейчас большинство заключенных поверило, что он - фра Дольбрайн, гигант мысли и всемирно известный борец за справедливость, брошенный в застенки безжалостным имперским режимом.
        Вначале к его особе относились с опаской. Приглядывались, прислушивались к невзначай оброненному слову, примечали каждый жест, каждую гримасу. Но Берельм не зря носил кличку Ловкач. Работа мошенника сродни работе актера. Нужно уметь притворяться, пускать пыль в глаза, располагать к себе случайного собеседника едва ли не с первой фразы. И Берельм начал игру. Там туманный намек, здесь к месту сказанная пословица, смелое суждение об императоре, о военном ведомстве Сасандры, о жрецах Триединого. Он, конечно, притворялся, но делал это с полной самоотдачей, как и привык за двадцать лет скитаний и жизни за чужой счет. Тем более что он пообещал сыщику, а слово, как говорится, тверже гороха. Дал слово - крепись, а не дал - держись. И тому подобное…
        Постепенно он начал чувствовать уважение. И не только политические заключенные - заговорщики и борцы за справедливость всех мастей - прислушивались к словам бывшего Берельма-Ловкача, а ныне фра Дольбрайна, но и матерые уголовники, поглядывавшие сперва с высокомерным снисхождением, с течением времени стали присоединяться к слушающим «философа» последователям. А он начал входить во вкус, сыпал высокоучеными сентенциями, рассказывал все больше и больше. Во имя ледяных демонов Севера! Оказывается, можно получать удовольствие, когда тебя слушают, едва не заглядывая в рот, просят продолжать, задают вопросы.
        Вскоре Берельм узнал обо всех самых значительных сообществах в Аксамале, протестующих против власти императора, мечтающих о справедливости и равенстве всех людей перед государством и Триединым. Причем он никого не расспрашивал - сами рассказали, с радостью и воодушевлением. Вот только сыщик, завербовавший Ловкача на службу, все не появлялся и не появлялся. И что он думает? Что Берельм будет кормить байками заключенных до следующего лета?
        - Учитель, я не помешаю?
        Мошенник поднял глаза. Перед ним стоял молодой вельсгундец, в последние дни проявлявший наибольшее рвение, - видно, идеи, высказываемые Берельмом вначале просто так, шутки ради, а потом со все возрастающим убеждением, нашли отклик в его душе.
        - Нет, Гуран, не помешаешь… Садись рядом.
        Молодой человек осторожно присел на солому. Вздохнул, потер рукавом голенище сапога. Только сейчас Ловкач заметил, что он одет чище обычного. Интересно, в тюрьме есть возможность постирать и просушить вещи или со свободы передали?
        - Фра Дольбрайн, - негромко проговорил парень. - Меня сегодня выпускают.
        - Да? - обрадовался Берельм. Потер ладонью изрядно отросшую в тюрьме бороду. - Отлично! Посол добился?
        - Добился. - Т’Гуран чуть виновато улыбнулся. - Эх, попадет мне от батюшки…
        - Ничего. Зато справедливость восторжествовала.
        - В моем случае - да! - порывисто воскликнул вельсгундец. - Но Бохтан умер! Ребят загребли в армию, и, может быть, сейчас они умирают за тирана где-нибудь в Барне или на Окраине!
        - А может, все не так плохо? - попытался успокоить его Ловкач.
        - Я все понимаю, - кивнул Гуран. - Вы хотите, чтобы я не переживал… Но я не могу! Я не собираюсь останавливаться! Теперь, после того как я приобщился к вашему учению, Вельсгундия будет тесна для меня!
        - Не стоит делать глупости. Возвращайся в имение к отцу. Постарайся забыть Империю, словно страшный сон.
        - Я не могу спорить с вами, фра Дольбрайн. - Молодой человек склонил голову. - Мое уважение слишком высоко. Я уеду из Сасандры, покинув не только эту тюрьму, но и имперскую тюрьму народов. Но я хочу нести свет истины гражданам Вельсгундии. Даете ли вы разрешение?
        - Конечно… - Берельм рассеянно пожал плечами. Вот чем он не мог назвать свои рассказы, так это «светом истины». Просто он пытался, раз уж без досужей болтовни не обойтись, изложить понимание справедливости, как он ее видит. Если выходило складно… - Не знаю, нужно ли мое учение гражданам Вельсгундии? Не достанется ли тебе за проповедь свободомыслия?
        - Я не боюсь! - с жаром возразил т’Гуран. - Спасибо за разрешение, учитель. А сейчас будет ли мне позволено еще раз услышать о справедливости, тщете и мудрости?
        Мысленно Ловкач вздохнул. Его порядком утомили восторженные почитатели. Но делать нечего. Назвался конем, подставляй спину под седло. Он заговорил, старясь не обращать внимания, как обитатели камеры принялись подбираться поближе и рассаживаться кружком. Что за наказание? Где запропастился этот Мастер? Пускай уже вызволяет его…
        - В странствиях своих, - говорил Берельм-Дольбрайн, - я видел зло и несправедливость, творящиеся под солнцем, которое встает на востоке Империи и садится на ее западных рубежах. Видел я слезы угнетенных, но никто их не утешал. И кто утешит их, если сила собрана в руках угнетателей? Тем, кто некогда умер, лучше, чем ныне живущим, ибо над ними не властны тираны, один лишь Триединый в благости своей. Но верю я - настанет время божьего суда, и все угнетенные и обиженные поднимутся, и возгорится земля под ногами притеснителей тружеников. И еще видел я, что не могут простые, обиженные властью люди, сговориться, чтобы быть вместе, чтобы поддерживать друг друга. А все оттого, что тиран-император разделяет людей и властвует над ними. Сегодня одного возвысит, а завтра другого. Люди завидуют, и нет в их сердцах любви к ближнему и осознания справедливости. Только тот, кто сможет отречься от зависти, способен возвыситься над бренным существованием и восстать. И когда люди осознают это, подадут друг другу руки, вот тогда и настанет всеобщая благость, мир, уважение и любовь…
        Ловкач говорил, в глубине души поражаясь не тому, как подобную чушь можно морозить, а как в нее можно верить. Да еще и восхищаться, развивать, следовать ей…
        Но у людей, собравшихся вокруг него, глаза горели воодушевлением, и остановиться лже-философ уже не мог. Лишь молил Триединого, чтобы вызволил его как можно скорее.
        Где же это Мастер? Неужели обманул?
        Глава 14
        В первый день месяца Кота банда, возглавляемая Кулаком, вышла на левый берег Арамеллы. Позади остались луга и перелески северной Вельзы; казавшиеся игрушечными городки с чистыми улочками, вдоль которых выстроились беленные домики, увенчанные красными черепичными крышами; опрятные, как сытые и довольные детишки, деревеньки арендаторов; богатые виллы дворян, окруженные виноградниками, яблоневыми, вишневыми и сливовыми садами.
        Войска Сасандры стягивались к пограничной реке. Ползли по дорогам казавшиеся бесконечными колонны пехоты - колыхались в такт шагам наконечники пик, поблескивали начищенные оковки щитов, топали обутые в тяжелые башмаки ноги. Скрипели обозные телеги, щелкали длинными бичами погонщики. Дробно цокали копыта кавалерийских коней, дрожали султанчики на шлемах.
        Регулярная армия Империи не слишком торопилась.
        Государственная машина тяжела и неповоротлива. А военно-государственная - втрое. Гонцы, несущие приказы о передислокации частей, скачут быстро, но полковники принимают и передают дела со скоростью измученной поносом черепахи. Отряды снимаются в поход, волокут за собой запасное обмундирование, оружие, провиант, невольно приноравливаясь к скорости обозов.
        Новобранцы вливаются в армейскую жизнь слишком медленно. Конечно, они станут настоящими солдатами, но только когда же это случится? А новичков много. Едва ли не с месяца Коня имперские вербовщики сбивались с ног, уговаривая деревенских парней отложить мотыгу и косу, послать к такой-то матери свиней и коров, взять копье или щит, надеть кожаный нагрудник и шлем, стать защитниками великой Империи, простершей крылья на одну шестую часть мира. Дураков, стремящихся стать героями, увы, находится всегда много, иначе любая война была бы обречена на провал, еще не начавшись, но как же много времени проходит, прежде чем они станут настоящими воинами, способными сражаться с той же сноровкой, с какой опытный лесоруб освобождает сваленное дерево от ветвей, - быстро, уверенно, бережливо расходуя силы. И что делать командирам? Бросать молодежь на убой или срывать из фортов, защищающих рубежи Окраины и Барна, побережье Каматы и Уннары, суровых ветеранов?
        Вот поэтому впереди армии шли наемники, люди, сделавшие из войны профессию. Они странствовали по всему материку, сражаясь не за того монарха, в чьих землях родились по прихоти судьбы, а за того, кто щедрее тряс тугой мошной. Обыватели их побаивались, офицеры регулярной армии откровенно презирали, но командующие армиями, слишком медленно поспешающими на исполнение долга перед родиной, вынужденно прибегали к их услугам. Кривили губы и отводили в сторону глаза, не желая осквернять себя общением с грязными наемниками. Но взамен каждого золотого солида, перекочевавшего в кошельки кондотьеров, требовали беспрекословного повиновения и безумной храбрости. Полковники и генералы отлично знали - служащие за деньги люди сделают то, чего нельзя потребовать от вчерашних крестьян и ремесленников. Пойдут на штурм под потоками горящей смолы, замостят переправу своими телами и трупами врагов, вырежут до единого человека население деревни, где поднесли отравленного вина или попортили строевых коней, похитят предводителя восстания.
        Все это Кир, конечно, знал, но однобоко, с позиции гвардейского офицера. Теперь он имел возможность изучить нелегкую, но веселую жизнь наемников изнутри.
        Покинув окрестности Великого озера, отряд Кулака остановился в первом по тракту городке Вельзы. Название его Кирсьен долго запоминал, но оно так и не отложилось в памяти. То ли Топольки, то ли Ясеньки… Там они просидели безвылазно почти десять дней. Пили вино, щупали служанок в гостинице и задирали местных мужчин. Кстати, кузнецу, считавшемуся записным силачом, Мудрец походя сломал руку. Левую. Чтобы бедняга как можно быстрее вернулся к работе.
        Киру тоже пришлось как-то сцепиться с тремя мальчишками из купеческих сынков. Они подкараулили его в переулке позади харчевни, когда бывший гвардеец возвращался от хорошенькой служанки. Наверное, девчонка дала им от ворот поворот после появления в городке бравых военных. Что ж, если и в любви они были такими же умельцами, как в драке, ее можно понять. Кирсьен справился с купчиками без труда, даже не вынимая подаренный Кулаком меч из ножен. Одному перебил запястье, а второму выбил пару зубов. Когда папаши, возмущенные учиненной над их чадами расправой, подали жалобу в магистрат, вмешалась Пустельга, которая от скуки охмуряла городского судью. Дело замяли, а Кир отделался обещанием напоить своих товарищей с первого же жалования, если таковое будет получено от имперских вербовщиков.
        Беззаботная жизнь продолжалась, пока в городок не прибыла еще одна компания наемников. Вел ее некий Ормо по кличке Коготок, оказавшийся, несмотря на уменьшительное прозвище, широкоплечим здоровяком с кривыми ногами и рваным, плохо зажившим шрамом на правой щеке. После Кир узнал, что эту рану оставили когти боевого кота, которого Ормо на спор задушил голыми руками. Дело было в Дорландии, где очень в чести кошачьи травли, пьяный кондотьер повелся, что называется, «на слабо». С ним приехали восемь человек. На вид - все опытные вояки, хотя Мелкий не очень уважительно отозвался о выправке и посадке некоторых из них.
        Кир ожидал чего угодно от встречи кондотьеров. Он наслушался довольно много нелестных отзывов о нравах наемников, еще когда служил в гвардии. Но, вопреки его ожиданиям, Ормо и Кулак не стали выяснять отношения в потасовке или разыгрывать главенство в кости. Они просидели вечер за кувшином (впрочем, за пятью кувшинами, если быть точным), и наутро Коготок при всех признал верховенство Кулака. Отряды объединились и на следующий день направились по дороге на запад.
        День. Ночь. День. Ночь.
        В следующем городе они нашли то, что искали, - вербовочный пункт.
        После подписания всех необходимых бумаг, Кулак получил право набирать людей на службу его императорского величества, а в довесок, что заинтересовало всех наемников гораздо больше, мешочек с золотом. Полсотни солидов.
        Мелкий и Бучило, человек из компании K°готка, предлагали устроить кутеж, но Кулак и Ормо живо приструнили подчиненных. Деньги потратили на новые кожаные палатки, четыре котла, целый ворох запасных путлищ, поводьев, ремешков оголовья, недоуздков. Мудрец закупил едва ли не мешок корпии, льняных бинтов, бутылочек с барсучьим и гусиным жиром, облепиховым маслом, кисетами с измельченной корой дуба, сушеными ягодами черники, крушины, земляники. Наемники готовились к долгому походу, в котором следует продумать заранее любую мелочь.
        Покончив с заготовкой припасов, они разбили лагерь на въезде в город. Старший кондотьер прибил на ближайший тополь лист пергамента с изображением кулака. Ниже, прямо на стволе, он вырезал стрелку, указывающую направление к биваку. Теперь каждый наемник, путешествующий в одиночку или в компании двух-трех приятелей, знал, что ему предлагают присоединиться к отряду, возглавляемую опытным и закаленным во многих сражениях воином.
        На обочине, как смеясь говорил Коготок, они прожили десять дней. За это время численность воинства Кулака увеличилась до пятидесяти шести бойцов. Не все из них могли похвастаться шрамами и наградами, полученными за выигранные сражения. Кто-то решил в первый раз приобщиться к нелегкому хлебу наемного воина. С ними усиленно занимались. Кир и Пустельга - верховой ездой, Мудрец и Ормо - фехтованием.
        Люди, входящие в состав банды (Кулак сказал, что они теперь имеют право так называться), сильно различались по возрасту: от восемнадцати до пятидесяти с лишним лет. Каматийцы и окраинцы, литийцы и аруниты. Больше всего, конечно, уроженцев Вельзы. Трое выходцев из Тьялы, среди которых Кир с облегчением не нашел ни одного знакомца или земляка. Вот дроу был всего один - Белый.
        На двадцатый день месяца Лебедя Кулак устроил смотр отряда, пригласив на него старшего вербовщика. Увиденное, очевидно, удовлетворило имперского чиновника. Он выдал еще сотню солидов и новую бумагу, в которой закреплял за Кулаком право принимать на службу и увольнять любого, выказавшего на то желание, а также предписание идти к Арамелле, где поступить в распоряжение господина генерала, благородного Риттельна дель Овилла.
        Утро двадцать первого дня того же месяца встретило колонну всадников уже в пути.
        Каких-то десять ночевок, и вот перед глазами уроженца гористой Тьялы предстала величайшая река материка. Широкая гладь Арамеллы уходила едва ли не до горизонта. Лишь темная неровная полоска вдалеке указывала на существование противоположного берега.
        - Что рот раскрыл? - толкнула парня локтем в бок Пустельга. И вдруг расхохоталась. - Слышите, парни, он ведь в первый раз Арамеллу увидел!
        Мелкий и Ормо Коготок заржали, пугая коней. Мудрец пожал плечами, словно говоря:
«Ну и что тут такого?» А Кулак вытащил изо рта трубку-носогрейку, раздраженно бросил:
        - Что ты достаешь парня? Смотри мне…
        - Что - смотри?! - возмутилась воительница.
        - Да ничего…
        - Нет, ты, Кулак, говори, да не заговаривайся! Куда я смотреть должна?
        Кондотьер отмахнулся:
        - Погоди, после…
        Бывший гвардеец проследил за его взглядом. Примерно в полумиле от тракта и рыбацкого поселка, раскинувшегося на берегу великой реки, темнел паромный причал, рядом с которым торчали четыре длинных дома - очевидно, склады. У огромного ворота, напоминающего корабельный шпиль для вытравливания якорного каната, только превосходящего его размерами в добрый десяток раз, копошились люди. Они дергали впряженных в ворот лошадей. Или мулов - точнее сказать на таком расстоянии было сложно. А от ближайшего перелеска к причалу двигалась колонна всадников. Поблескивали шлемы и непокрытые тканью кольчуги, впереди плыло черное знамя с золотистой бахромой по краю.
        При виде этого знамени у Кулака вдруг стало очень жесткое лицо. Он без нужды дернул правой рукой, вокруг запястья которой обматывал повод. Вороной конь со звездочкой во лбу вскинул голову и заплясал.
        Коготок подозрительно притих, со вздохом проверяя - легко ли ходит меч в ножнах. Дроу разразился длинной тирадой, состоящей из щелкающих и цыкающих звуков. Кирсьен ни разу в жизни не слыхал языка остроухих стрелков, но, судя по хищному оскалу, не доброго утра пожелал Белый неизвестным всадникам. Мудрец сплюнул и сгорбился в седле.
        - Кто это? - повернулся Кир к Пустельге.
        - Джакомо-Череп, - пояснила с кислым лицом женщина.
        - И что?
        - Слушай, малыш, давай потом! - Воительница скрипнула зубами.
        По всему выходило, что новые товарищи Кира прикидывают - не придется ли драться?
        Странно… Ведь они на службе императора, имеют все необходимые бумаги на руках. Кто может им воспрепятствовать?
        - Банда! Повод! Рысью… Марш! - Кулак отмахнул плеткой.
        - Рысью… - подхватили K°готок и Мелкий. - Живее, кошкины дети!
        Кирсьен привычно вдавил каблуки в бока гнедого. Банда, сохраняя строй, рванула к парому. Сперва короткой рысью, но через сотню шагов командир приказал прибавить ходу.
        Всадники под черным знаменем, заприметив их нетерпение, тоже перешли с шага на широкую рысь.
        - Кто этот Череп? - Кир повернулся к Мудрецу. - Чего Кулак всполошился?
        - Кондотьер, - как всегда немногословно отозвался верзила. - Северянин. С Кулаком у него давняя вражда.
        - Ну и что? Коней-то гнать зачем?
        - Слушай, малыш, ты совсем тупой или как? - громко выкрикнула Пустельга, оборачиваясь и бросая на Кира уничижительный взгляд через плечо. - Кто первый на паром успеет, тот и на том берегу раньше будет!
        - Но мы же на службе! - воскликнул Кирсьен.
        - Ага! А у Черепа людей почти вдвое больше…
        - Сто четыре верховых, - небрежно отметил Мудрец.
        - Все равно не пойму…
        - Ну, раз не можешь понять, не напрягайся! - прошипела воительница. - Что за олух, клянусь ледяным червем!
        - Не успеть на паром - позор, - объяснил Мудрец. - Доброе имя кондотьера не пустой звук.
        - Если Кулак уступит, - продолжала женщина, - никто к нему в банду больше не пойдет. Ни за какие шиши. Да что там я говорю? Уже сейчас половина наших перебежит к Черепу.
        - Как же так можно? - удивился Кир. - А договор? Мы же задаток получили!
        - Задаток вернуть недолго. А договор новый заключить. Нет! Нельзя нам уступать…
        Она свистнула, взмахнула плетью, выскочила из строя и галопом помчалась вдоль колонны, призывая наемников подтянуться и не уронить чести их банды.
        Гнедой под Киром рвался вперед. Несмотря на неказистый вид, конек попался с огоньком. Годился и дальние переходы совершать, и в атаку вскачь пойти. Парень посильнее прижал шенкеля и подобрал повод, заставляя коня красиво согнуть шею и пойти более упругим шагом. Набегающий с реки ветер остужал разгоряченные щеки. Эх, так мчать бы и мчать! И плевать на войну, на Империю, на родню, которой уже, скорее всего, сообщили о неприглядном поведении наследника…
        - Галопом! Марш!
        Зычный голос Кулака пронесся над колонной. Кир встрепенулся и увидел, что вторая банда тоже перешла на рысь, и по всему выходило, что причала они достигнут раньше.
        - Гало-о-оп!!! - вторил командиру Коготок.
        Наемники зацокали языками, заволновались. Кое-где свистнули плетки.
        Молодой человек выслал гнедого в галоп по всем правилам высокого искусства верховой езды: коротко ткнул правым каблуком, одновременно резко и быстро натягивая левый повод. Конь выполнил все как следует, хотя наверняка никогда не учился премудростям манежной езды.
        - Эгэ-гэ-гэй! А ну, кошкины дети, поднажмите! - пронеслась мимо Пустельга, размахивая плетью. - Не возьмут над нами верха череповские ублюдки!
        - Поднажми, поднажми, ребята! - с другой стороны вдоль колонны скакал Мелкий, картинно подбоченившись и уперев «воловий язык» в колено. - Раньше на тот берег переберемся - всех пою!
        - Поeшь или пoишь? - крикнул ему вдогонку Мудрец. Верзила нескладно раскачивался, придерживая уложенный поперек седла двуручник.
        - Не знаю, как Мелкий, а я бочку вина ставлю! - обернулся Кулак. Несмотря на улыбку, глаза кондотьера смотрели с тревогой.
        Наемники ответили нестройным гулом.
        Кони ржали. Из-под копыт летела желтая пыль.
        А что соперники?
        Тьялец скосил глаза и увидел, что банда Черепа тоже перешла на галоп.
        Какое-то время колонны мчались рядом. Кир с интересом рассматривал чужих наемников. Такие же бородатые, усатые, гладко выбритые лица; разномастные кони; оружие от шипастых палиц до «осадных ножей»; ухмылки, подначки, здоровый азарт.
        Причал стремительно приближался.
        - Ша-а-а-агом! - выкрикнули почти одновременно седобородый Кулак и догола выбритый - похоже, включая и брови - обжаренный солнцем до золотисто-коричневой корочки кондотьер на высоком, ширококостном и гривастом рыжем скакуне, возглавлявший соседнюю колонну. Скорее всего, это и был Джакомо по кличке Череп. Да, воин хоть куда. Шириной плеч не уступает Мудрецу - кажется, вороненый хауберк вот-вот лопнет, разлетится на мелкие колечки. К задней луке приторочен пернач на длинной рукоятке. Оружие, довольно редко встречающееся в южных провинциях Сасандры, но в Барне и Табале им пользуются многие бойцы. Само собой, те из них, кому доставшаяся от природы телесная мощь позволяет. Ведь ворочать
«утренней звездой», как ласково называют подобные перначи, весьма непросто. Но всадник всадником, а Кир невольно залюбовался конем. Вот где средоточение красоты, грации и силы. Каждая шерстинка играет на солнце золотом. Все четыре ноги в белых чулочках от бабки до середины пясти.
        - Не спи - замерзнешь! - гулким шепотом выдохнул прямо в ухо Мудрец.
        Кир похлопал по шее гнедого - пока глаза следили за соперниками, тело само выполнило команду, останавливая коня. С удивлением молодой человек обнаружил, что длинный клинок двуручного меча соседа уже не скрыт под тряпками. Правая ладонь Мудреца нарочито небрежно лежала на рукояти. Конечно, двуручник - оружие для пешего боя, но и с седла можно успеть разок-другой ударить, и горе тому всаднику и коню, которые подвернутся под горячую руку, - обоих пополам, словно спелую дыню, развалит. Рядом парень со сломанным носом по кличке Огузок незаметным движением вытащил тяжелый охотничий нож и держал его в свободно свисающей руке, но так, чтобы в любой миг можно было метнуть.
        Не поторопились ли они?
        Тьялец завертел головой.
        Наемники деловито проверяли или готовили к бою оружие, словно не с союзниками встретились, а со смертельными врагами. Пустельга невесть когда успела взвести тетиву арбалета, Белый наложил стрелу на тетиву снаряженного лука, схватился за рукоятки двух парных кистеней Коготок.
        В строю банды Черепа тоже замечалось шевеление, поблескивала сталь.

«Неужели сцепятся? Нельзя, глупо как-то выходит… - подумал Кир и тут же устыдился своей мысли. - Кто ты такой, чтобы обсуждать приказы командиров? Дворянин т’Кирсьен делла Тарн остался в далеком прошлом. Здесь сейчас - наемник Кир, изображающий из себя каматийца. Даст Кулак отмашку, будешь рубить как миленький!»
        Но кондотьер медлил.
        Опытный воин не мог не учитывать численное превосходство противника. Да и, по всей видимости, сказывалась привычка сражаться исключительно за деньги, а не подчиняясь буйству характера. Пусть крестьяне и арендаторы от скуки по харчевням кулаки чешут. Наемник дерется, когда его пыл подкреплен солидным вознаграждением или когда видит ускользающую выгоду. Нет, конечно, если не будет иного выхода, придется бросать людей в мясорубку. А пока не припекло, почему бы не попытаться поискать другой способ разрешения спора?
        Так или по-другому рассуждал Кулак, Кир не знал. Он просто смотрел, как кондотьер выезжает перед строем. Фальчион в ножнах, битая сединой борода гордо торчит вперед.
        Джакомо, в свою очередь, выдвинулся ему навстречу. Внешне он казался совершенно спокойным, но кисть левой руки касалась рифленой рукояти «утренней звезды».
        - Я не могу и не хочу желать тебе здоровья, Череп, - вроде бы негромко, но так, чтобы услышали все, проговорил Кулак.
        - Я тоже с большим удовольствием увидел бы твою голову на пике, - в тон ему отозвался восседающий на рыжем коне всадник.
        - Может, я и кончу дни так, как тебе мечтается, но прежде один гологоловый наемник отправится в Преисподнюю.
        - Только после тебя, Кулак. По старшинству. Тебе ведь давно пора внуков нянчить, не так ли?
        - Я еще твоих внуков пропущу вперед, Череп.
        - Как бы не так!
        - Почему же это? Не потому ли, что у тебя нет детей, а значит, и внуков быть не может?
        Джакомо дернул щекой.
        - У меня детей больше, чем в твоей банде народа!
        - Когда же ты успеваешь? Неужели после овец у тебя еще на баб силы остаются?
        - И на такого кнура, как ты, хватит!
        - Ты не в моем вкусе, Череп. Не люблю лысых.
        - Да и мне не к лицу калек насиловать. Все-таки я - воин.
        - Воин? То-то я припоминаю, как твоя банда удирала из Фалессы! Пятки в задницы влипали!
        - Твои тоже, если мне память не изменяет, не сидели до победного конца.
        - Это так. Сила солому ломит. И бесплатно никто умирать не хочет. Но все же мы не бросили обоз, а еще и твой подобрали.
        - Поздравляю! - буркнул Джакомо. - Было бы что подбирать! Дерьмового барахла ломаная телега!
        - Да? Как сказать!
        - Да как ни говори!
        - А я скажу. Пускай все слышат. Во-первых, три телеги. Во-вторых, не дерьмовое барахло, а серебряные кубки, парча, десяток итунийских ковров, лотанские вазы… Ну, знаете, - Кулак повернулся к своим, - из тех, что по триста лет на морском дне выдерживают…
        - Врешь! - вскинулся Череп. - Не было ваз!
        - Значит, я перепутал, - усмехнулся седобородый кондотьер. - Но остальное-то было? Не станешь спорить?
        Рядом с Киром кто-то захохотал. Смех подхватили, и он волной прокатился по всему строю. Заулыбался и кое-кто из наемников Джакомо.
        - Ладно! Уел! - махнул рукой Череп. - Но не все же тебе радоваться! Сегодня удача на моей стороне. На правый берег моя банда выйдет первой. И об этом узнают все в цеху кондотьеров, от Гронда до Айшасы.
        - С чего это ты решил, что сегодня выиграл? - ехидно осведомился Кулак.
        - Да погляди по сторонам, родное сердце! Нас вдвое больше. Попробуй-ка воспрепятствовать! Или давно выволочку не получал, как шелудивый котенок? Ну, ты не переживай! Только намекни!
        Теперь в голос заржали всадники из банды Джакомо.
        - Великаны в Гронде шутят - не дели шкуру неубитого мамонта, а не то придет белый медведь и всю себе заберет, - медленно и раздельно проговорил Кулак. - Ты, наверное, забыл обычаи нашего цеха. В самом деле, столько жить, не признавая законы и устав кондотьерские… Можно и привыкнуть.
        - Что ты такое говоришь? Ни одного дня не было, чтобы я нарушал наши законы!
        - Да? Тогда ты не откажешься выяснить, у кого больше прав первым вступить на паром, по старинному обычаю?
        - Это как? На соломинках с тобой потянуть, что ли? Так дураков нет - ты и брата родного обжулишь…
        - Я тебе прощаю это оскорбление. Пока прощаю.
        Джакомо хохотнул:
        - Ну, спасибо, кошкин сын!
        Кулак даже бровь не повел.
        - Я хочу напомнить тебе «Уложение о кондотьерах Альберигго», - сказал он и с торжеством глянул на собеседника.
        - Я его прекрасно помню. Не трудись! - нахмурился Череп.
        - Тогда прошу, освежи мне память, будь так любезен. Ну, давай! Глава о разрешении спорных вопросов между бандами, находящимися на воинской службе у одного нанимателя.
        - Это еще зачем? Клянусь морским змеем, уж не задумал ли ты… Хм…
        - Вижу, ты догадался. Ты всегда был сообразительным мерзавцем, Череп.
        Кир, чувствуя, что явно чего-то недопонимает, повернулся к Мудрецу:
        - О чем это они? Растолкуй, пожалуйста!
        Верзила вздохнул:
        - Что за молодежь пошла?
        - Вот-вот! - подхватил седой морщинистый вояка, который отзывался на не вполне приличное прозвище Почечуй[ Почечуй - геморрой (устаревш.).]. - В «Уложение Альберигго» и краем глаза не заглядывали, а туда же - в наемники рвутся…
        - Ну, все-таки… - настаивал Кирсьен.
        - Поединок, - коротко бросил Мудрец.
        - Между Кулаком и Черепом? - удивился молодой человек, но старшие наемники отмахнулись от него, прислушиваясь к беседе кондотьеров.
        Джакомо расправил гриву рыжего, похлопал скалящегося и косящего глазом коня по шее. Оглянулся на своих. Хитро прищурился.
        - Я хорошо помню уложение… Поскольку дело касается не только нас двоих, а наших банд целиком, то и решать его должны не мы с тобой.
        Наемники загудели. Кто-то с возмущением, но большая часть одобрительно. Видно, устав неведомого Альберигго здесь чтили едва ли не наравне со словом Триединого, а то и с большим почтением.
        - Трус! - выплюнул через лишенную резцов верхнюю челюсть Почечуй.
        - Хитрюга, - поправил его Мудрец. - Камышовый кот.
        - Дело касается и нас тоже, - возразил лысому кондотьеру седобородый. - Или ты хочешь спрыгнуть с крючка после всего, что наговорил здесь? По четыре бойца от каждой банды и мы с тобой. Согласен?
        - Нет. Не согласен. Видишь ли, у меня имеются виды на эту войну. Вот после… После я готов дать тебе удовлетворение на любом оружии, о котором договоримся.
        - А если тебя убьют?
        - Ха! - Джакомо пожал плечами, отчего Киру снова показалось, что кольчуга вот-вот лопнет. - Я же не переживаю, что тебя убьют. Встретимся в Преисподней. Ты же так настойчиво звал меня туда.
        - Не звал, а посылал. Почувствуй разницу… - Кулак чуть подтолкнул коня правой шпорой, разворачивая его к строю боком. Оглядел своих людей. - Хорошо! Во имя братства кондотьеров и согласно «Уставу Альберигго» я выставлю пять бойцов! Когда назначим, а, Череп?
        - Да прямо сейчас! - Лысый повернул свою сверкающую на солнце голову к своим. - Так, парни?
        - Та-ак!!! - дружно проорала сотня глоток.
        - Хорошо, - кивнул седобородый. - Огородим площадку немедленно. Пять на пять плетров[ Плетр - мера длины, двадцать шагов; приблизительно 30 м. ] хватит?
        - С избытком. Кто наблюдает?
        - Мы с тобой.
        - А еще?
        - Ладно… - Кулак задумался на мгновение. - От моей банды - Пустельга и Мелкий.
        - Я знаю их. Годится, - согласился Череп. - От меня - Мигуля и Трельм Зубан.
        - Я знаю их. Годится, - проговорил Кулак, и Кир предположил, что эти слова являются ритуальной фразой. - Бой пеший?
        - Пеший. Что попусту коней гонять?
        - Я тоже так думаю.
        - До смерти?
        - Как хочешь.
        - До смерти лучше… - потер лоб Джакомо. - До смерти!
        - Но тяжелораненых не добивать.
        - Мы ж не дроу! - оскалился Череп.
        Краем уха Кир уловил, как защелкал Белый. Теперь на месте Джакомо тьялец здорово поостерегся бы поворачиваться к дроу спиной. Стрела, выпущенная из длинного лука остроухих, пробивает не только кольчугу, но и кованый нагрудник, и ясеневый щит.
        Кулак, видно, о том же подумал. Глянул на Черепа едва ли не жалостливо, как на увечного или неизлечимо больного. Отвернулся.
        - Спе-ешиться! - протяжно выкрикнул кондотьер.
        Кир спрыгнул на землю, присел разок, чтобы размять ноги.
        Пустельга и Мелкий подбежали к предводителю и о чем-то горячо заспорили, размахивая руками.
        Отряды наемников разошлись в разные стороны от дороги. Командиры десяток назначали коневодов, которые с недовольными гримасами принимали поводья из рук остальных. Еще бы! Наблюдать поединок хотелось всем.
        - Ты! - ткнул Почечуй пальцем в грудь Кирсьена. - В коневоды!
        - Слушаюсь! - по-военному четко ответил молодой человек, подумав про себя: «Чтоб тебя подняло и шлепнуло! Другого не нашел, пенек старый!»
        - Погоди! - остановил его голос Кулака. - Ты мне нужен, малыш!
        - Эй, а как же коневоды?! - возмутился Почечуй.
        - А мне что за дело? - без обиняков заявил кондотьер. - Хоть сам иди! И вообще, кто тут главный?
        Кир со вздохом облегчения передал поводья старику и пошел с Кулаком.
        - Чем помочь надо? - спросил он на ходу.
        - Да ерунда, - беспечно отозвался Кулак. - В забаве поучаствовать хочешь?
        - В какой? - холодея, проговорил молодой человек.
        - А сталью помахать.
        - Но я…
        - Ты, никак, испугался? - Седобородый замедлил шаг. - Если что, ты скажи…
        - Я не испугался! - вскинул подбородок бывший лейтенант. - Просто… Неужели не нашлось более умелого?
        - Ну, если дело только в этом! - Кулак хлопнул его по плечу. - Не скромничай, малыш! Поверь, я видел многих бойцов. Ты не ударишь в грязь лицом. Не бойся, я приготовил для тебя достойную компанию.
        Они подошли к ровной площадке, на которой Мелкий, Пустельга и два незнакомых тьяльцу мордоворота - очевидно, наблюдатели от банды Черепа - растягивали бечевки между вбитыми в дерн кольями. Есть ли между деревяшками пять плетров, или нет, Кир не сумел оценить.
        На обочине тракта деловито разминался Мудрец. Приседал, смешно вытягивая руки вперед, наклонялся вправо-влево, вперед, дотрагиваясь пальцами носков сапог, размахивал руками, удивительно напоминая мельницу-ветряк.
        Неподалеку стоял, опираясь на тяжелый топор, Коготок.
        Огузок подгонял ремни небольшого круглого щита, украшенного в центре шипом. Рядом с ним лежала двулезвийная секира. Одноручная. С граненым противовесом и шипом, выступающим за полумесяцы лезвий на добрых пол-локтя.
        Четвертого воина Кир прежде видел лишь мельком. Светловолосый толстогубый парень напомнил ему того студента, с которым тьялец сцепился в «Розе Аксамалы». Наверняка северянин. Кир подумал, что северян терпеть не может и вряд ли когда-нибудь полюбит. В руках белобрысый держал копье, длиной в пять локтей, из которых один приходился на наконечник - вытянутое листовидное лезвие с заостренными отростками по бокам. Корсека. Ею можно и колоть, и рубить, и отвести вражеский клинок, поймав его между основным и вспомогательным остриями.
        - Вижу, малыш, ты новичок и в наших обычаях не особо разбираешься, - проговорил тем временем кондотьер.
        - Ни ухом, ни рылом, как говорится, - хихикнул Огузок.
        - Своим делом занимайся, - осадил его Кулак. И продолжил: - Так вот, малыш. Объясняю. По «Уставу Альберигго» споры между бандами можно разрешать таким способом… Ну, да ты это и так понял… Раньше многие кондотьеры этим пользовались. Готовили слаженные, сработанные пятерки бойцов, и многие спорные вопросы разрешали в свою пользу. Теперь о правилах. Бойцы выходят на ристалище одновременно. Бой начинается один на один - противники определяются жребием, но это не твоя забота… И даже не моя. Вон, они пускай мучаются! - Предводитель отряда махнул рукой в сторону Мелкого и Пустельги. - Так вот. Вначале у каждого будет один противник. Но если ты справился со своим, можно помочь товарищам по оружию. Уставом это не запрещено. Да, собственно, там, за веревочками, разрешено все. Можно притвориться убитым и ударить врага в спину. Можно смазать наконечник копья ядом. Никто тебя не осудит. Другое дело, что нет яда, действующего мгновенно, и плохому бойцу эта уловка вряд ли поможет. Раньше, говорят, даже чародейство использовали. Хвала Триединому, народ нынче измельчал. Оставим волшбу слабакам, не умеющим с
железом управляться. Значит, ваша задача - выжить. Выжить и победить. Все ясно? - Кулак обратился уже ко всем бойцам, готовящимся постоять за честь банды.
        - Еще б не ясно было! - Огузок взмахнул секирой на пробу. Подбросил ее и поймал дважды перевернувшееся оружие.
        - Берегитесь упавших. Чует мое сердце…
        - Сердце? - приподнял бровь Мудрец.
        - Ну, ладно, ладно… Задницей чую - не зря Череп так легко согласился раненых не добивать. Значит, кто-то из его людей нарочно будет подставлять плечо или ляжку под клинок. А потом ткнет снизу стилетом или в спину нож вгонит.
        - Запросто, - прогудел Ормо. - Я Черепа давно знаю. Он честь по-своему понимает. И людей таких же к себе берет.
        - Так что, будем добивать? - поинтересовался белобрысый.
        - Не будем, - отрезал кондотьер. - Я свое слово держу. А вы в моей банде. Но раненый, машущий железяками, раненым не считается.
        - Быстро поднятое не падало! - хохотнул Огузок.
        Кир понял, что парень сильно волнуется и показной бравадой пытается скрыть неуверенность. Что ж, его вполне можно было понять. Тьялец и сам ощущал, как колотится сердце и дрожат колени. Он рассчитывал, что с началом боя все пройдет. В конце концов, не первая же дуэль у него? Правда, ни один из поединков с офицерами Аксамалы не обещал заканчиваться смертью. И дрались соперники на равном оружии. Как правило, кавалерийский меч. Такой же точно, как висит у него на боку. А ведь он, т’Кирсьен делла Тарн, неплохо владеет клинком! Как-никак с детства учился. Тогда чего он боится?
        Спокойно, наемник Кир, спокойно.
        Вдох, выдох. Вдох, выдох.
        Где корд? Ага, тут, под рукой. Пригодится для левой руки - парировать рубящие и режущие удары.
        - Так, парни! - донесся голос Кулака. - Пора. Я верю в вас.
        Седобородый приподнял бечеву и поединщики по очереди вышли на ристалище.
        Огузок с дерзкой усмешкой. Мудрец - ворча под нос, что его заставили вдвое складываться. Коготок и безымянный северянин серьезно и сосредоточенно.
        - Давай, малыш, давай. - Крепкие пальцы кондотьера сжали предплечье молодого человека. - Я в тебя верю.
        Как и предполагал парень, едва его подошва коснулась травы в ограниченном веревочками квадрате, волнение ушло. Осталась холодная, расчетливая злость, когда разум берет верх над чувствами. Как в драке с Мелким.
        Ну, и где враги?
        Прищурившись, поскольку стоявшее в зените солнце слишком уж палило землю лучами, Кир вперил взгляд в неспешно шагающие навстречу фигуры людей Джакомо.
        Глава 15
        Толпа гудела и улюлюкала. Каждый из наемников стремился поддержать бойцов своей банды.
        - Длинного! Длинного вали!
        - А ну-ка, братцы, покажите им!!!
        - Смелей, носатый! Что, в штаны наложил?!
        - Черного берегись! Глянь-кось, какая бамбула у него на палке!
        - Пополам его, Мудрец!
        - Со стороны солнца заходи!
        - Двигаться не забывай, у него ноги никакие - свалится!
        - Веселее, каматиец! Что нос повесил?
        - Не посрамим!
        - Вали, вали их, кошкиных сынов!
        - Эх, меня бы к вам!.. То-то повеселились бы!
        Кир заставил себя не слышать посторонний шум. Не хватало еще отвлечься на чье-то пустословие и проиграть. Нужна полная сосредоточенность.
        Они медленно шагали, выстроившись в ряд.
        Огузок.
        Коготок, вооруженный тяжелым топором, обух которого переходил в устрашающего вида граненый шип.
        Он, Кир.
        Светловолосый парень с корсекой.
        Мудрец.
        Именно в таком порядке выступать на бой выпал им жребий.
        Навстречу им, так же неторопливо, шли пятеро бойцов, выставленных Черепом.
        Крайним слева (противник Огузка) оказался горбоносый чернявый мужчина с проседью на висках и волосами, собранными в жидкий хвостик. Он нес на весу длинный меч. Не такой, конечно, как у Мудреца, но все же его приходилось удерживать двумя руками.
        Рядом с ним худой и низенький воин раскручивал груз на цепочке. Странное оружие. Кажется безобидной игрушкой. Подумаешь, граненая гирька, весом в мину или даже в полмины. Ну, а если она в висок угодит? Даже самый крепкий головорез не устоит на ногах. А попробуй ее отбей еще… Щит она огибает. Меч, копье или топор тоже обойдет без труда. И место, куда ударит, запросто не предугадаешь, не прикроешься… Хотя и щуплому придется покрутиться, чтобы не допустить к себе Коготка с топором.
        Следующего противника Кир разглядывал уже внимательнее. Придирчивее лишь коней на ярмарке выбирают, если их продают ненадежные барышники. А что? В таком деле, как поединок, мелочей быть не может. Люди, не обращающие внимания на малости, с первого взгляда безделицами кажущиеся, давно в земле гниют.
        Прямо на Кирсьена шагал кривоногий окраинец - широкие скулы, длинный чуб, засунутый за ухо, сапоги с мягкими голенищами и татуировка на щеке, изображающая падающего сокола, сомнений не оставляли. Молодой - вряд ли старше Кира, но судя по хищным, скупым движениям, опытный воин, поучаствовавший в не одной дюжине кровавых стычек, в отличие от шутовских поединков самого тьяльца. Вооружение окраинца составляли два легких, плавно изогнутых меча, очень удобных для конной сшибки, для режущих ударов на всем скаку. Как это ему пригодится в пешем бою, поглядим.
        Против северянина с корсекой по странной прихоти судьбы выступал чернокожий айшасиан. В Сасандре воины из южного заморского встречались нечасто - сказывалась взаимная вражда разделенных Ласковым морем держав. В Империи не слишком-то жаловали людей с темным цветом кожи. Даже полукровки, вроде табачника Корзьело, жили, постоянно испытывая презрение толпы. А уж чистокровные южане и подавно…
        Одежда айшасиана представляла собой смесь южных и северных традиций. На ногах - холщовые штаны и сапоги со шпорами, но вместо камзола с кафтаном - долгополая белая рубаха с широкими рукавами, поверх которой красовалась черная жилетка, расшитая золотым позументом. На плече его покоилось довольно странное оружие, напоминающее меч на древке длиной в три локтя. Эдакое чудовище - и не меч, и не копье. Клинок тоже не маленький - не меньше двух локтей да шириной в полторы ладони, сбоку торчит отросток таким образом, что весь наконечник напоминает ладонь с оттопыренным большим пальцем. В месте крепления его к рукояти - цветные ленточки, как хвост у петуха.
        Крайний справа - противник Мудреца - снова окраинец. Скуластый с длинным чубом и татуировкой на щеке. В руках - кривые мечи. Кир даже моргнул - не мерещится ли? Не двоится ли в глазах? Да нет, не может быть. А ну-ка еще разок… Глянул на
«своего». Снова на противостоящего Мудрецу. Одинаковые. Неужели близнецы? Точно близнецы. Ну что ж, поглядим, кому из братьев повезет больше.
        Бойцы остановились, когда расстояние между ними сократилось до пяти шагов. Поклонились друг другу.
        - Начинайте! - выкрикнул чей-то звонкий голос из толпы. Похоже, Пустельга.
        И тут окружающий мир перестал существовать для бывшего гвардейца.
        Ничего, кроме исказившегося лица окраинца, резво перебирающего кривыми ногами, и блеска вращающихся мечей.
        Ничего, кроме податливого дерна под сапогом, шершавой рукояти в ладони, привычной тяжести клинка.
        Коневод ударил с разбега. Двумя руками сразу. Левой на уровне пупка, а правой - в горло.
        Первый удар Кир отбил внутренним полукрюком, от второго уклонился с большим трудом. Поймал клинок на крестовину корда, отбросил его в сторону, попытался провести укол в грудь, но был вынужден снова защищаться. Окраинец махал руками, словно одержимый. Его атаки следовали одна за другой с молниеносной быстротой. В грудь, в горло, в бедро, в живот, в щеку, в живот, в висок…
        Кир отступал, моля Триединого об одном - не дай поскользнуться. Часть ударов он отбивал, по старой привычке мысленно называя защиты - секста, кварта, низкая октава, прима, еще раз прима, кварта… От некоторых приходилось уклоняться, шагая вправо, влево, назад, приседая и отпрыгивая.
        Линии бойцов сломались, и пары сражающихся беспорядочно перемещались по огороженному участку.
        Краем глаза молодой человек увидел, как Мудрец вращает вокруг себя, словно перышко, неподъемный меч. Без сомнения, второму окраинцу приходилось тяжелее, но он настырно лез и лез вперед. Словно охотничий кот на обложенного медведя. Вертелся кубарем, вился вьюном, наскакивал ястребом-перепелятником. Но… Длина клинка есть длина клинка. Мудрец с легкостью вил вокруг себя петли и вензеля, будто бы кончиком клинка чертил в воздухе неведомые письмена.
        Любопытство едва не стило Киру жизни. Ведь учили же его и отец, и дядька-наставник из бывших вестовых - в бою существуют только ты и твой противник. Остальное - тщета.
        Сабля окраинца скользнула поперек груди, распоров кафтан, камзол и рубаху. Чудом не достала тела. Просто чудом. Кожей он ощутил прохладу стали. Дернулся, отмахнулся мечом и попал! Попал коневоду по предплечью.
        Раненый отскочил, зашипел, выругался на своем, непонятном для большинства жителей Империи наречии.
        Воспользовавшись неожиданной удачей, Кир атаковал. Длинным выпадом в горло.
        Окраинец парировал круговым движением меча, сбился с шага, взмахнул, пытаясь сохранить равновесие, вторым клинком. Кир обозначил движение в щеку, как некогда в потешной потасовке с Мелким, а когда коневод вскинул оба меча к лицу, резким кистевым движением бросил оружие вниз.
        Удалось!
        Острие клинка ткнулось во что-то мягкое.
        Кривоногий охнул, отскочил.
        - Кошкин сын!
        - Сам такой! - весело ответил Кир, переходя в наступление.
        Ну-ка поглядим, так ли ты силен в защите?
        Теперь расклад сил изменился.
        Удар в шею, кордом в живот, мечом вдоль бедра, поперек груди…
        Окраинец защищался, но довольно неуверенно. Видно, привык к быстрым победам. Привык огорошивать противника каскадом жалящих, злых ударов. А вот парирование удавалось ему гораздо хуже. Да еще раненое колено давало о себе знать.
        После десятка выпадов коневод пропустил еще три легких укола. Плечо, бедро и ребра.
        Ничего смертельного, но Кир почувствовал, что чубатый наемник испугался. Страх часто сковывает волю непривычного к поражению воина. И тут дело не только и не столько в боязни боли или смерти, как паника перед лицом неминуемого поражения. Она сковывает волю, сужает кругозор и в конечном итоге приводит к проигрышу еще быстрее.
        Кир, осознав, что находится на верном пути, прибавил скорости.
        Щека!
        Есть!
        Длинная кровоточащая царапина перечеркнула татуировку.
        Коневод решил из последних сил исправить положение, перетянуть одеяло удачи на себя. Рубанул попеременно справа и слева, крест-накрест, в голову.
        Тьялец закрылся высокой примой и пнул противника в колено. Ударил кордом.
        Клинок прошил насквозь левое предплечье, заскрежетав по кости. Окраинец дернулся, замахнулся правой, оставив незащищенным лицо.
        Бывший лейтенант ударил ему в зубы крестовиной меча.
        Лопнули губы, захрустели, обращаясь в крошку, зубы. Брызнула кровь. Коневод полузадушенно крякнул, а Кир отскочил и коротким движением рассек ему шею, а потом толчком опрокинул истекающее кровью тело навзничь.
        Самое время оглядеться. Ну, и кто кого?
        Бой шел с переменным успехом, что свидетельствовало о приблизительно равных силах.
        Белобрысый парень, выронив трехрогое копье, корчился на земле. Судя по маслянисто блестевшей темной луже под ним, жить северянину осталось недолго. Скорее всего, он уже умирал, и судорожные подергивания ног означали не попытку подняться, а просто-напросто агонию.
        Айшасиан размашисто работал своим странным оружием, уверенно отжимая Огузка к ограждению площадки. Зачем? Может, переступивший обозначенную бечевкой черту выбывал из схватки?
        Так, а где противник Огузка?
        Вот. Валяется, словно куча тряпья. Рука в последнем усилии протянулась, чтоб подхватить оброненный меч, да так и застыла.
        А что Коготок?
        По-прежнему ничья. У Ормо рассечена скула - грузик прошел вскользь. У его противника - ни единой царапины. Легкий и подвижный, он успевал разорвать расстояние всякий раз, когда шрамолицый бросался вперед. И не просто отскакивал, а умудрялся достать врага, о чем свидетельствовали многочисленные прорехи на крепкой с виду куртке Коготка. Неужели груз заострен и заточен? Ладно, кондотьеру помощь вроде бы не нужна.
        Мудрец?
        Кир обернулся и стал свидетелем мощного удара, отбросившего окраинца на добрых пять шагов. Коневод пытался прикрыться своими мечами, сложив их «ножницами». Наверно, рассчитывал поймать двуручник. Длинный меч даже не заметил его защиты, не задержался ни на мгновение. Один из кривых клинков хрустнул у самой рукояти, второй вывернулся из сжимающей его ладони. Лезвие, направляемое верзилой, ударило окраинца в бок, круша ребра.
        Спас коневода малый вес и недостаточная заточка двуручного меча. Только поэтому он отлетел целиком, а не разделенный пополам. Упал на спину. Сразу же перевернулся, поднимаясь на четвереньки, но ослабевшие руки подвели, и человек повалился лицом в траву, залитую его же кровью.
        Мудрец воздел меч над головой, а потом мягко опустил его на плечо. И вдруг глаза его округлились.
        - Сзади! - выкрикнул он, меняясь в лице.
        Кир обернулся, торопливо поднимая клинок в боевую стойку.
        Коготок и его враг по жребию катались по траве, вцепившись в топорище. Ормо норовил придавить более худого противника к земле, а тот отталкивал от себя чужое оружие, вокруг которого несколько раз обвилась его цепочка. Ну, это не так страшно…
        Хуже было другое.
        Огузок замедленно, как в страшном сне, оседал, выдувая кровавые пузыри. Его жак с нашитыми на груди стальными пластинками стремительно напитывался кровью. Вместо левой руки, перерубленной чуть ниже сустава, торчала уродливая культя.
        Айшасиан мчался прямо к Ормо, занеся меч на древке для удара. В памяти Кира навсегда отложились оскаленные, почему-то алые и заостренные зубы, выглядывающие из-под толстой лиловой губы.
        Мудрец зарычал по-медвежьи и бросился наперерез. Недолго думая, тьялец присоединился к нему - Коготок и сам справится.
        Чернокожий заметил их порыв, чуть замедлил бег, резко выставил перед собой раскрытую ладонь, словно отворял дверь. Кир почувствовал мягкий толчок в грудь, и земля ушла у него из-под ног. Как будто тысячи маленьких иголочек впились в кожу, стараясь проникнуть поглубже. Молодой человек слышал еще в детстве историю о страшных червях-кровососах, обитающих в старицах и болотах южной Тельбии. Они нападали на любое живое существо, вошедшее в воду, и, вгрызаясь в тело, не только насыщались, но и откладывали яйца. Наверное, жертвы червяков-убийц должны были испытывать сходные ощущения.
        В двух шагах корчился Мудрец. Его меч, повинуясь сложным пассам айшасиана, так и норовил вывернуться из широких ладоней.
        - Он колдует! - заорал кто-то за полем. - Нечестно!
        - Молодец, Джиль-Карр! Врежь им!!!
        - Убери колдуна, Череп! - это уже голос Кулака.
        - В поле все уловки годятся! - ответил густой бас Джакомо.
        - Но «Устав Альберигго»…
        - Магию никто не запрещал!
        - Позор!
        - Молодец! Убей их всех!
        - Мудрец, держись! - хрипло выкрикнула Пустельга.
        Долговязый сопротивлялся волшбе противника из последних сил. Хрипел, кряхтел, но меча не отпускал.
        - Держись, длинный! Не дай себя проткнуть, как борова!
        - Вставай, Мудрец, вставай!

«Ах, вот как?! - подумал Кирсьен. - Меня уже никто и в расчет не принимает? Еще бы! - Ему вдруг захотелось отхлестать себя по щекам. - Ишь ты, разлегся, неженка, слюнтяй, маменькин сынок… А еще гвардейцем себя считал! А теперь отлежаться решил, пока другой колдуна убивать будет?»
        Кир едва ли не зарычал, отталкиваясь руками от земли. Боль от вонзающегося в тело волшебства стала невыносимой. Молодой человек невольно поглядел на тыльную сторону ладони. Чисто. А, судя по ощущениям, должна кровь сочиться из раскрытых пор. Значит, не все так страшно? Что, если колдун просто морок наводит? В старых сказках частенько шла речь об обмане чувств, которым пользовались волшебники.
        Джиль-Карр тем временем поравнялся с пошатывающимся Мудрецом. Рубанул коротко наискось, слева направо. Верзила отбил. С огромным трудом, медленно, словно продираясь сквозь липкую патоку, но отбил. Сталь столкнулась со сталью и зазвенела.
        Кир дернулся изо всех сил и поднялся на колени. Опираясь на меч, выпрямился. Колени дрожали, сердце билось с такой силой, будто парень пробежал пять-шесть миль в доспехах и при оружии. Колючие червячки, кажется, въедались в душу.
        Чернокожий, готовившийся обрушить клинок на голову Мудреца, заметил отчаянные потуги тьяльца. Повернулся к нему, взмахнул левой рукой, словно хлестнул бичом. Невидимая петля сдавила горло Кира. В глазах потемнело, но он усилием воли остался стоять на ногах, хоть и держался обеими руками за рукоять воткнутого в землю меча. Айшасиан щелкнул пальцами, и еще одна петля обхватила грудь молодого человека, стискивая ребра, выжимая остатки воздуха из легких.
        Мудрец, сжимая меч обратным хватом, широко размахнулся, целясь по ногам противника. Как крестьяне на косьбе. Чародей несколько раз ткнул перед собой кулаком, и после каждого движения тело мечника содрогалось, словно его били тяжелой дубиной. Так оно, скорее всего, и было. Джиль-Карр использовал заклинание, сгущающее воздух и превращающее его в некое подобие оружия, очень подходящего, чтобы удушить или вышибить дух из противника.
        От последнего удара Мудрец упал, выронил меч, но он отвлек колдуна от Кира, и молодой человек рванулся, как норовистый конь, силящийся разорвать постромки. Давление на миг ослабело, зато буравящие тело червячки достигли, похоже, самой сердцевины души. Того самого стержня, про который говорят: «Вот, мол, человек со стержнем. Такого не сломить». Добрались, впились и растворились без остатка, оставив ощущение легкости и свободы. Вот раскинь руки, словно крылья, и полетишь в прозрачной бездонной синеве к птицам, облакам, солнцу.
        Ощущение удушья прошло, как будто и не было его. Досадная помеха, прижимающая руки к ребрам, не дающая пошевелиться, тоже исчезла. Кир выдернул клинок из земли, взмахнул им над головой.
        - Молодец, малыш! Давай! Вперед! Покажи черномордому! - взорвалась толпа.
        Джиль-Карр вздрогнул. Нахмурился, оскалился, снова нахмурился. На пробу пошевелил пальцами, насылая еще какое-то чародейство. Кирсьен новым, только что приобретенным зрением увидел летящий к нему диск с заостренными, поблескивающими краями. Если до сих пор колдун использовал магию как некое вспомогательное средство, желая сохранить хотя бы видимость честной победы, то теперь наплевал на все. Неожиданное сопротивление выбило его из колеи, как чересчур разогнавшуюся повозку. Айшасиан желал крови. Причем немедленно. Стойкий каматиец должен умереть. Чтоб другим неповадно было выходить на поединок против него, Джиль-Карра Изгнанника, от которого клан воинов Ал-ла-Бенна отказался, объявив отступником, нарушившим кодекс касты.
        Сам не понимая до конца, что же он делает, Кир поднял ладонь. Покачал ею из стороны в сторону, словно отгоняя мух или комаров. Волшебный диск с визгом ушел вверх и там лопнул, распугав кружащих над Арамеллой речных чаек.
        Хотя никто, кроме тьяльца, не видел, да и не мог видеть сотворенное колдуном оружие, но звук услышали все. Заржали, забились лошади. Люди присели и задрали головы к небу. Кто-то охнул, кто-то выругался в сердцах.
        - Будь ты проклят! - зарычал чернокожий, отбрасывая меч-копье и сводя ладони перед грудью. Между его пальцами замерцал сиреневый огонь.
        Двуручный меч с вязким чавканьем упал на шею айшасиана, перерубая позвонки. Колдун упал. Он умер почти сразу.
        На несколько ударов сердца повисло молчание, а потом толпа взорвалась радостными криками. Наемники выбежали на площадку, кричали, потрясали оружием.
        Кир разглядел среди орущих бойцов перекошенную ненавистью рожу Черепа. Успел подумать, что теперь нужно жить с оглядкой - своего позора кондотьер не простит никому из участвовавших в поединке, - и тут на него налетела Пустельга.
        - Ну, малыш! Кто бы мог подумать? - с лучезарной улыбкой произнесла воительница. - Ай да каматиец! - Она с размаху сунула кулак Киру под ложечку. Парень охнул и согнулся.
        - Ха! Это она любя! - хлопнул его по скрюченной спине Мелкий.
        - Молодец, - пробасил тяжело дышащий Мудрец. - Я думал - все…
        - Ох, и напьемся! - выкрикнул Почечуй.
        - Я тебе напьюсь! - решительно вмешался Кулак. - Лучше Ормо помоги, пока кровью не истек.
        Старик закивал и начал проталкиваться, на ходу отпуская язвительные замечания молодым наемникам, к лежавшему, где упал, Коготку.
        Кондотьер возвысил голос, без труда заглушая шум толпы:
        - Коневодов сюда! К погрузке на паром готовсь! - И, обняв за плечи Мудреца и Кира, добавил вполголоса, так, чтобы никто кроме них не услышал: - Победить-то мы победили. Но отныне держим ушки на макушке. И спины друг друга без прикрытия не оставляем.
        Есть ли на свете более скучное и однообразное занятие, чем марш в составе пехотной колонны?
        Только пыль под ногами. С утра еще терпимо, а вечером она уже везде - в носу, в глазах, на лице, за пазухой, противно скрипит на зубах и забивает горло. Шлем, доспех, меч, пика гнут к земле. Хоть и гонял Дыкал новобранцев почем зря, а все равно тяжко. Привыкнуть можно к грузу, к голоду, смириться с постоянной усталостью и недосыпом. Но однообразие, тягучая скука - вот вещи, к которым привыкнуть невозможно.
        Целый день пред твоими глазами спина впередиидущего. Те же люди справа и слева. Вверху все такое же небо. Синее, с росчерками облаков в вышине и крестиками птиц. А под ногами дорога, взбитая в пыль тысячами прошедших тут перед тобой ног. И размеренный топот. И набившие оскомину шуточки сержанта.
        Разговаривать в строю никто не запрещал. Все-таки поход, а не смотр на плацу. Просто темы для бесед очень скоро исчерпались. Байки, истории из жизни, шутки стали слишком однообразны и не вызывали ничего, кроме глухого раздражения.
        Иногда Антоло казалось, что он теряет себя. Становится другим. Вместо прежнего образованного молодого человека, души студенческой компании и любимца большей части строгих профессоров возникал тупой и равнодушный служака, что-то сродни тягловому животному, все существование которого сводилось к изнурительной работе, еде и краткому отдыху. Ни на что иное сил не оставалось.
        Восемнадцать дней вдоль побережья Великого озера. Потом переправа через Арамеллу, занявшая несколько суток для всей армии, - паромщики работали днем и ночью и все равно не справлялись. На правом берегу простиралась уже Тельбия - край, в отличие от Вельзы и окрестностей Аксамалы, лесистый и малообжитой. Дорог стало меньше, а те, что были, оказались слишком узки для передвижения маршевых колонн. Реже встречались деревни и хутора земледельцев; просторные мансионы, изобиловавшие вдоль трактов Сасандры, сменились маленькими, грязными и убогими харчевнями. Городов за три дня имперские солдаты не встретили. Конечно, они были, да только где?
        Ночью, последовавшей за первым же днем пути в правобережье, в небе стояла комета. Багровый росчерк, хвостатая звезда. Она протянулась, как кровавый след, между Большой Луной и желтоватой планетой То-Хан.
        Глядя на ночное небо, озаренное красноватыми бликами, Антоло почувствовал беспокойство. Астрология, конечно, наука не слишком точная, допускающая зачастую двоякие толкования, но комета есть комета. Ни один ученый труд из числа хранящихся в библиотеке Императорского аксамалианского университета тонких наук (к слову сказать, самое обширное книгохранилище не только в Сасандре, но и во всем известном мире) не относил хвостатую звезду к хорошим приметам. Всегда ее появление предрекало беды и несчастья. Не всегда это были войны, моровые поветрия или неурожаи, приводящие к вымиранию от голода целых провинций. Иногда дело обходилось сменой власти в отдельных королевствах, введением новых - сперва кажущихся непомерными, но человек ведь привыкает ко всему - налогов, торговыми потрясениями из-за открытия новых месторождений изумрудов в северной Фалессе, особо яростными атаками халидских пиратов на побережье Каматы… Что-то нехорошее происходило едва ли не закономерно.
        - Гороскоп бы составить… - почесал затылок Емсиль, когда табалец поделился с другом нехорошими предчувствиями. - Не к добру все это.
        - Чего уж доброго? - пробурчал Обельн, обметывающий у костра растрепавшийся подол нательной рубахи. - Война, однако…
        - Война! - возразил Вензольо. - Войны едва не каждый год случаются, а кометы не п’иходят всякий ’аз.
        - Не поспевают, видать! - хохотнул Горбушка.
        И заслужил подзатыльник от Дыкала. Сержант последнее время зауважал студентов больше, нежели остальных подчиненных ему солдат. Сказалась сноровка, которую Емсиль проявил в лечении скоропостижного поноса, вцепившегося в добрую половину бойцов армии благородного господина полковника т’Арриго делла Куррадо. К счастью, как объяснил барнец, болезнь была вызвана не заразой, кроющейся в несвежей питьевой воде, а просто-напросто прелым пшеном, которое подвезли обозники. Толченые угли из костра и отвар дубовой коры поставил на ноги десяток Дыкала быстрее, чем прочих солдат. А табалец иногда любил на привале почитать вслух стихотворения, написанные поэтами прошлых веков, а то и пересказать какую-нибудь поучительную историю из старинных хроник.
        - Война войной, - медленно, ощущая всеобщее внимание, сказал Антоло, - а комета-то слишком яркая. Гороскоп я не составлю - ни звездных карт, ни таблиц, ни инструмента под рукой нет. Все равно выйдет одно надувательство. Это на рынке бродячий шулер может купчих и крестьянок дурачить. Я не берусь. Но, чует мое сердце, ничего хорошего она не предрекает.
        - Все пропадем, все… - сокрушенно вздохнул Обельн.
        - А ну молчать! - рыкнул Дыкал. - Что за разговоры? Солдат для того живет, чтобы умереть за императора и Сасандру.
        - Да какой же я солдат? - попробовал оправдаться мужичок, в котором и вправду, не выветрились еще мещанские привычки.
        - Молчать! Раз сюда попал, значит, солдат. И умирать будешь вместе со всеми. Только главное для солдата, чтоб вы знали, остолопы, - не умереть самому, а как можно больше врагов за собой утянуть. Ясно?
        - Ясно, - кивнул Антоло.
        Прочие тоже закивали. А что спорить? Сержант всегда прав. Это самый первый закон из устава об армейской службе. А второй - если сержант не прав, смотри первый закон.
        На том и порешили.
        Комета простояла два дня, медленно переползая с севера на юго-восток, а потом исчезла так же неожиданно, как и появилась.
        Армия продолжала ползти в глубь Тельбии. Словно гигантская, медлительная сороконожка. До простых солдат и даже до сержантов замыслов командования никто не доводил, но по колонне ходили слухи, постоянные спутники неизвестности, что они должны будут занять несколько городов вдоль южной границы края, оставить в них гарнизоны, выстроить ряд фортов и закрепиться в них. Поговаривали, народ в Тельбии свободолюбивый и независимый, власти над собой не терпит, потому, мол, и не установилась здесь настоящая, крепкая власть. До сих пор имперская армия с открытым сопротивлением не сталкивалась, а потому судить о тельбийцах приходилось по изредка попадающимся на дорогах насмерть перепуганным селянам или купчикам. Может, оно и к лучшему? Хороша та война, которая обходится без боевых действий. Для солдат хороша, само собой.
        Днем однообразие пешей ходьбы несколько развеял обогнавший колонну отряд. Легкой рысью прошла полусотня кентавров. Антоло впервые видел обитателей Степи раскинувшейся на крайнем юго-востоке материка, подлинный бич границ Империи.
        Каждому мальцу известно: кентавр - наполовину человек, наполовину конь. Только рисунки в книгах, изображающие посаженные на тела тонконогих скаковых коней торсы мускулистых атлетов с правильными чертами лиц и курчавыми бородами, врут. Врут бессовестно и безбожно. Вернее, художники, никогда не видевшие настоящих кентавров, проявляют творческую фантазию, выдавая желаемое за действительное.
        На самом деле конские туловища отличались мощью, выказывающей скорее выносливость, чем привычку к быстрой скачке, - крепкая кость, широкие копыта. Если задуматься, то длинный корпус и короткие ноги напоминали, скорее, ослов или мулов, чем благородных верховых коней. И еще много мелочей: хвосты на вид
«лысые», а брюхо - поджарое, подтянутое. Человеческая половина - под стать конской. Широкоплечая, толстые руки бугрятся мускулами. Живота нет - на месте лошадиной шеи растет сразу грудная клетка, а солнечное сплетение защищает киль, как у птицы, - природа позаботилась прикрыть уязвимую точку. Шея толстая, закрепленная могучими мышцами. Наверное, чтобы голова не оторвалась на скаку. Головы круглые, с тяжелыми челюстями, широкими ноздрями и глазами-щелками под выпуклыми надбровными дугами. Волосы на голове черные, длинные и блестящие, как вороново крыло. Масть - гнедая, буланая, саврасая, мышастая. Причем короткая гладкая шерсть покрывала не только конскую, но и человеческую часть тела, волосы на голове переходили сперва в лохматые гривы, сбегающие между лопаток, а после в
«ремни» вдоль лошадиных спин до самых хвостов.
        Вооружение кентавров составляли круглые щиты не больше локтя в поперечнике и короткие копья с широкими наконечниками. Одно копье они несли в правой руке, а два запасных - в кожаных петлях, закрепленных на внутренней стороне щита.
        Отряд обогнал роту господина т’Жозмо, заставив крайних солдат закашляться от пыли.
        - Откуда? - поперхнулся Антоло, поднимаясь на цыпочки. Слишком быстро проехали кочевники - ну, не успел разглядеть.
        - Из-под спуда! - бросил через плечо Дыкал. - Это отступники. Есть несколько племен у кентавров Степи, которые были вынуждены замириться с людьми, приняв от них помощь - харчами ли, лекарским снадобьем ли, а то и военной силой. Ведь конежопые друг дружку не меньше, чем наших, режут…
        - А здесь-то откель они? - влез Цыпа.
        - Рот прикрой, зеленка! Не видишь, старшие разговаривают? - прикрикнул сержант беззлобно, больше для острастки. - Дык, если ихний брат с человеком якшался, он для своих вроде прокаженного делается. Каждый его ограбить может, а то и вовсе убить. А если цельное племя, дык, такое, значится, за ними просто-таки охотиться начинают. Вот и уходят они в глубь человеческих земель, торгуют с окраинцами, на работу нанимаются. Коней там пасти… Дык, в пограничной страже разведчиками служат. Предают, выходят, своих. А предателей никто не любит. Ни люди, дык, ни кентавры.
        - А сюда-то зачем их пригнали? - непонимающе произнес Емсиль. - Пускай бы в Степи и служили…
        - Не скажи, не скажи, - покачал головой сержант. - Они в бою злые. И разведчики хоть куда. Если эту полусотню нам придали, они пригодятся. Уж не помешают, это точно…
        - А я думаю, з’я все это! - горячо вмешался Вензольо. - Здесь людская война, и люди должны сами ’азби’аться между собой. Без всяких нелюдей.
        - Эй, парень, - нахмурился Дыкал. - А ты кто? Ты никак господин полковник, т’Арриго делла Куррадо? Или нет, перепутал я! Простить прошу покорно, ваше высокопревосходительство! К нам сам т’Алисан делла Каллиано пожаловал! Сейчас он нас, сирых и убогих, поучит, как воевать надобно!
        - Да я не п’о то… - попытался оправдаться каматиец, сообразив, что здорово рассердил командира, сболтнув лишнее.
        - Зато я про то! - громыхнул Дыкал, аж солдаты из соседних десятков начали оглядываться. - Приказы командования не обсуждаются! Ни вслух, ни шепотом. Ни со мной, ни между собой. Не забыли, вам сегодня часовыми заступать на ночь? Чтоб из-за вашей болтовни и раздолбайства с меня нашивки посрывали? Благодарствую, как-нибудь перетопчемся… Вопросы есть?
        Вопросов не было.
        Вечером того же дня Антоло вновь увидел кентавров. Вернее, кентавра.
        Буланый конечеловек стоял посреди толпы солдат, сгрудившихся у фургона маркитанта, известного крепостью вина. Злые языки поговаривали, что торговец настаивает каматийское красное на табаке. Как бы то ни было, а налитый за медную монетку кубок валил с ног даже такого здоровяка, как Емсиль. Пьянство на марше не поощрялось командованием, но и не запрещалось. Почему бы усталым солдатам не расслабиться на отдыхе?
        Маркитант подпрыгивал, опираясь одной рукой на бортик фургона. Пальцы второй он скрутил в совершенно непристойную фигуру и тыкал ее прямо в кончик широкого носа кентавра. Тот почти нежно отводил кулак торгаша от своего лица, а другой рукой протягивал ему мятый оловянный кубок и что-то бормотал заплетающимся языком.
        Солдаты шумели. Судя по нестройным выкрикам, часть из них настаивала, чтобы маркитант налил вина в долг, а другая посылала «конежопого» куда подальше и требовала не задерживать очередь.
        Табалец не собирался задерживаться. Ведь им, как совершенно уместно напомнил сержант, предстояло заступать на ночь в охрану лагеря. Конечно, поспать удастся, но одну стражу, не более того. А значит, надо хотя бы немного отдохнуть до сумерек. Он так бы и ушел, но в это время один из солдат - растрепанный с ошалевшими глазами - с криком «Прочь пошел, морда нелюдская!» врезался кентавру в бок.
        Степной воин лишь слегка пошатнулся - все-таки весил он на добрых два кантара больше самого могучего человека, - накрыл широкой ладонью лицо наглеца и слегка толкнул его. Бедняга улетел под телегу - только подошвы мелькнули.
        Толпа взорвалась яростным ревом. У обиженного солдата нашлось много сторонников. Несколько рук одновременно схватили кентавра за длинные, ниспадающие на плечи волосы. Замелькали кулаки. Табалец не понаслышке знал, как завязываются драки, и мысленно пожалел одинокого кентавра, окруженного недоброжелательными двуногими.
        Кочевник не стал ждать, когда его окружат и задавят численным преимуществом. Видно, тоже был не новичок в рукопашной. Ответ последовал незамедлительно. Кентавр оттолкнулся всеми четырьмя ногами от земли и взлетел в воздух на добрых два локтя. В прыжке он распрямил задние ноги, свалив двоих неосторожно приблизившихся забияк. При этом кулаками он опрокинул пару человек, нападавших спереди. После степняк закружился на месте, приседая на задних ногах, а передними нанося точные, несмотря на затуманенное вином сознание, и неотразимые удары. Несколько вздохов, и вокруг него образовалось свободное пространство шириной в пару шагов.
        Солдаты кричали, размахивали руками, но в драку больше не лезли. Кулак против копыта не слишком веский довод. Кто-то из задних рядов предложил сбегать за копьями. Ему ответил другой голос, призывающий кликнуть конников из отряда охранения. Уж кто-кто, а окраинцы должны уметь справляться с бешеными
«конежопыми».
        Кентавр поступил глупо, не попытавшись прорваться сквозь толпу и сбежать. Сделай он это немедленно, и жаждущие отмщения драчуны остались бы с носом. Но, так или иначе, под влиянием вина или варварского понятия о чести кочевник не стал убегать. Напротив, уверившись в собственной победе, он решил свести счеты с маркитантом - кинулся к фургону, поднял его за переднее колесо и попытался опрокинуть.
        Торговец с криком спрыгнул на противоположную сторону, споткнулся, упал на четвереньки и пополз, скрываясь под ногами солдат.
        Кентавр напрягся. Фургон покачнулся. Холщовый полог затрепетал, словно под сильным ветром.
        В этот миг два волосяных аркана упали на плечи степняка. Затянулись вокруг шеи.
        Антоло поискал глазами. Да. Те самые охранники-окраинцы. Войско, набранное частично из освобожденных преступников, а частично из вольнонаемного сброда, охочего до легких денег, без надзора со стороны регулярных частей оставлять не рисковали. Конники из Окраины постоянно мелькали по бокам, сзади колонны, уходили вперед в разъезды, объезжали ночной лагерь.
        Кентавр дернулся, вцепился руками в дрожащие от натяжения арканы, попытался ослабить петли. Но коневоды имели немалый опыт сражений с его собратьями. Брошенный точной рукой кожаный ремень с грузами на концах спутал кентавру передние ноги, а третья петля окончательно передавила горло.
        Толпящиеся вокруг солдаты радостно заорали и бросились к упавшему. Теперь, когда грозного противника повергли наземь, каждому хотелось показать удаль, пнув лежачего. Сколько ударов досталось кочевнику, прежде чем окраинцы разогнали не на шутку разошедшуюся солдатню, Антоло не знал. Он шагал к своей палатке и чувствовал, что настроение испорчено окончательно. Нет, война - это все-таки занятие для грубых мужланов и кровожадных ублюдков. Образованному человеку, умеющему сопереживать, ценящему жизнь и достоинство любого существа, будь то человек или нелюдь, здесь делать нечего.
        Глава 16
        Сидя на кровати, Мастер наблюдал, как Кельван оторвал от лежащей в углу глиняной глыбы кусочек поменьше - с кулак величиной, заботливо прикрыл остаток мокрой тряпкой, прошаркал растоптанными башмаками через комнату к столу и уселся. Свеча горела в противоположном углу, где раньше времени состарившаяся Тилла штопала подштанники мужа, но Кельван в свете не нуждался. Всю работу он делал на ощупь. Сильные пальцы принялись разминать комок глины, сбрызгивая его время от времени водой.
        - Дал бы мне кусочек… - с улыбкой проговорил сыщик.
        - Тебе? - прищурился ремесленник. - Рано тебе еще. Одной рукой много не налепишь.
        Мастер вздохнул. Что верно, то верно. Раздробленная арбалетной стрелой лопатка заживала очень медленно. Неужели годы сказываются? Раньше любые раны затягивались, как на дворовом коте: кости срастались, кожа рубцевалась… А теперь? Он почесал нос левой рукой. Правая вот уже почти месяц оставалась плотно прибинтованной к телу. Чтобы выздороветь, раненому органу нужен покой. По старой привычке сыщик сам себе назначал лечение, позволяя хозяевам покосившейся лачуги в пригороде Аксамалы только выполнять его распоряжения. И никакой самодеятельности.
        - Я не лепить, - оправдываясь, произнес Мастер. - Поразминать хотя бы… А то от скуки умом рехнуться можно.
        - Нужно ли вам руки в глине пачкать, господин? - вмешалась рассудительная Тилла. - Пускай сам возится… А ты не морочь голову господину! - прикрикнула она на мужа. - Совсем разленился! Вздумал работу на гостя спихнуть?
        Кельван со скучающим видом пожал плечами. Мол, сам видишь, что творится. С женщиной ругаться - себе дороже. Лучше сразу уступить, иначе крику не оберешься.
        - Это ведь я попросил! Сам! - заступился за хозяина сыщик.
        Тилла, не вставая, топнула ногой:
        - Нет. Я сказала, нет. Не хватало! Вам, господин, выздоравливать надо.
        Слушающий жену ремесленник воздел глаза к потолку, покрытому желтоватыми разводами из-за протекающей крыши. Правда, Кельван не видел ни пятен, ни змеистой трещины, пробегавшей наискось из угла к окошку. Его глаза вот уж больше десяти лет скрывались под бельмами. «Ветром надуло, когда на озере в шторм попал. Хворал сильно, в горячке лежал, а после слепнуть начал», - говорил бывший рыбак. Сыщик ему не верил. Сама по себе простуда не лишит человека зрения. Тут, скорее всего, какая-то зараза поучаствовала. Мало ли что купцы могут занести в Аксамалианский порт вместе с товарами. Вспомнить тот же черный мор, унесший жизни большинства чародеев. Наверняка не само по себе моровое поветрие зародилось. Хворь очень часто привозит с собой недужный человек или тварь какая-нибудь, вроде крысы. А простуда, с ознобом, горячкой и прочими
«прелестями» только толчок дала.
        - Ладно, не надо так не надо, - примирительным тоном сказал Мастер.
        Тилла строго на него посмотрела - не врет ли, не пытается усыпить бдительность? - кивнула и углубилась в штопку.
        - Что сегодня будешь лепить? - спросил сыщик у Кельвана.
        - Сегодня? Сегодня кентавра буду.
        - Смотри, пенек старый, для детей делаешь! Не перемудри, как прошлый раз! - вновь встрепенулась Тилла.
        - Прошлый раз? А что в прошлый раз было? Забрали же все?
        - Забрали. А кто забрал? Какой-то важный господин. Сказал, никогда такого чуда не видел…
        - Ну, так забрал же… - протянул Кельван. - По мне, так хоть крыс отгонять от кладовки берут, лишь бы брали.
        - Так он же дешевле вдвое взял! - возмутилась женщина. - Пенек ты старый и есть! Разума ни на грошик медный! - Хотела еще добавить пару «ласковых», но постеснялась гостя, махнула рукой и в который раз уже вернулась к иголке с ниткой.
        Мастер смущенно улыбнулся. В прошлый раз именно он подсказал Кельвану вылепить нескольких иногов и, как мог, описал хищника, изображенного на бляхе тайного сыска. Ему казалось, что получилось неплохо. Слепец великолепно улавливал движения зверей, изготовленные им фигурки казались просто застывшими ненадолго. Вот скажи волшебное слово, и оживут. Один из иногов припал к земле, готовясь к прыжку, другой поднял когтистую лапу для удара, третий раскинул широкие крылья, отрываясь от земли, четвертый… Впрочем, всего не перечислишь. Да самой же Тилле понравились глиняные звери, когда она, вооружившись кистью и красками, придавала им окончательный товарный вид. К сожалению, у постоянных покупателей появление на лотке не привычных свистулек, а обыкновенных фигурок не вызвало восторга. Местная ребятня гораздо выше ценила звуковые качества поделок Кельвана, нежели внешнюю красоту или достоверность. Поэтому, убедившись в отсутствии дырочек в хвостах глиняных иногов, дети не раздумывая предали слепца, дружно переметнувшись к резчику кубарей, торговавшему на соседней улице. Тилла очень расстроилась, и Мастер
решил не огорчать ее еще больше, а потому промолчал, что важный господин, который так добросердечно помог бедной женщине, был, скорее всего, простым перекупщиком из Верхнего города, вознамерившимся получить десятикратную прибыль на каждой статуэтке…
        - Что замолчал? - негромко окликнул Мастера Кельван.
        - А что говорить? Ты, гляжу, опять фигурки лепить вознамерился? Смотри, прогоришь…
        - Прогорю? Подумаешь! - небрежно отмахнулся слепец. - Свистулек я после налеплю. Если глина останется… Мне интересно что-то новое сделать.
        - Интересно ему… - пробурчала вполголоса Тилла. - Конечно, дочка кормит, так можно дурака валять…
        - Мне кажется, если наделать маленьких солдатиков… - усмехнулся Мастер. - Наших, имперских, и всяких чужих - великанов и гоблинов, кентавров и дроу… Айшасиан на слонах, пиратов на галерах… Мальчишек это может заинтересовать.
        - Да? - заинтересовался Кельван. - А ведь и вправду! Надо подумать… А пока я кентавра слеплю.
        - А ты видел живого кентавра? - спросил сыщик.
        - Живого? А то как же! Годков семнадцать мне было. Неженатый, то есть еще, выходит, был… Большая драчка тогда в Окраине вышла…
        - Это когда третья южная армия в Степи погибла?
        - Ну да! Это уж потом кинули на нелюдей тысяч двадцать войска. Победить не победили, но зато охоту отбили имперские города палить. - Слепой говорил, повернувшись к Мастеру, и продолжал работать не глядя. Сильные пальца «вытянули» из куска глины четыре ноги, человеческое туловище, заготовку для хвоста. - Так после пленных кентавров привозили императору показывать. По городу проводили…
        - Семнадцать, говоришь, тебе было? Это выходит, ты старше меня всего на…
        Договорить сыщик не успел. Кельван поднял измаранный палец, призывая к тишине:
        - Идет! Лита идет!
        - Ох, ты… - вскочила Тилла, откладывая шитье в сторону. - А я и не ждала сегодня! Как ты только узнаешь?
        - Узнаю? Чтоб я любимую дочку да по шагам не узнал? - ухмыльнулся в лохматую бороду ремесленник. - Только не одна она сегодня.
        - Ох, ты… А с кем же? - Хозяйка огляделась - вдруг в доме не прибрано, а посторонний человек в гости собрался.
        Мастер же потянулся рукой к изголовью, где лежал его корд. Великан Тер-Ахар, доставив истекающего кровью сыщика, принес и все его оружие, в том числе и метательные ножи, и орионы, и даже арбалет покойного Ансельма.
        Кельван уловил его движение. Усмехнулся.
        - Каблучки стучат. Это кто-то из девочек.
        Мастер кивнул. Слепому он доверял. В большинстве случаев слух его не подводил.
        В дверь поскреблись.
        Тилла подошла, потянула засов.
        - Здравствуй, доченька! И тебе, Флана, доброго здоровья!
        - Здравствуй, мамочка! - Лита расцеловала женщину в обе щеки. Они стояли друг напротив друга, маленькие, круглолицые, с одинаковыми добрыми улыбками на губах. Только одну жизнь состарила до срока - избороздила лицо морщинами, согнула спину, погасила глаза, - а вторую еще нет. - Здравствуй, папочка! Здравствуйте, господин!
        - Так уж и господин! - усмехнулся Мастер. - Я вам теперь как родственник. Можешь считать меня дядей.
        - Здравствуйте, фра Кельван, фрита Тилла, господин… - Вошедшая следом за подругой Флана сбросила на плечи капюшон легкого плаща, открыв огненно-рыжие локоны, присела, кланяясь.
        - Здравствуй, девочка, - кивнул ремесленник, не бросая работы.
        - Рад видеть тебя, Флана. - Мастер опустил ноги на пол, попытался встать, но скривился и, скособочившись, откинулся на стенку. - Судя по всему, вы пришли прощаться?
        - Да. - Девушка вздохнула. - Завтра с рассветом уезжаем.
        - Как? Уже? - Слезы потекли по лицу Тиллы.
        - Бросила бы ты, доченька, свою фриту Эстеллу, - пробурчал слепец. - Тянет, демоны знают куда. Послать ее подальше, да и дело с концом…
        - Не стоит посылать фриту Эстеллу, - негромко проговорил Мастер. - Жалко, я не имею права рассказать вам все, но совет дать могу. Не нужно спорить с Эстеллой. По крайней мере, пока я не встану на ноги. - Лицо его стало жестким. - Когда я снова буду владеть правой рукой, очень многие люди в Сасандре пожалеют, что начали торговать родиной оптом и в розницу. А пока терпите и молчите…
        Лита горько вздохнула и наклонилась к уху матери.
        Флана несколько раз быстро кивнула. Подошла, присела рядом с Мастером.
        - Я очень благодарна вам. За Кира и за… За все, за все… Я думаю… Вот мы поедем следом за армией в Тельбию. Может, я его там встречу?
        - А может, не только его? - прищурился сыщик. - Тот, второй парнишка, студент, с которым Кир подрался… Как его? Антоло, кажется?
        - Антоло… - озадаченно подняла бровь Флана. - Что вы хотите сказать?
        - Он тоже в армии. Всех заключенных в аксамалианскую тюрьму отправили в войска.
        - Антоло терпеть не мог военных и войну.
        - Сожалею, но его желания никто не спрашивал. И он, и его приятели сейчас служат Империи. Так что, быть может, повстречаетесь… Как будет называться ваш фургончик?
        - «Запретные сладости». Гадость какая… - Девушка чуть не сплюнула, будто вместе с яблоком разжевала червяка. - Кто только придумал?
        - Эстелла слишком хитрая, чтобы написать на фургоне «Роза Аксамалы». Хотя название и вправду пошлое.
        Они помолчали.
        - Я найду вас, - с уверенностью сказал Мастер. - Не сдавайся. Береги себя…
        Сыщик говорил, говорил, а сам думал - сказать или не сказать ей о Берельме? В конце концов решил - не стоит. Уж лучше и в самом деле найти фургон с мерзким названием, и тогда Эстелла поплатится за все, а девочки… Девочки смогут сами решать свои судьбы. Но вначале нужно отдать кое-какие долги здесь, в столице.
        - Ты помогла потянуть за ниточку… А ниточка не простая. Она ведет к сеятелям лжи, раздора и ненависти. Но, я думаю, они сами пожнут тот урожай, которым так стремятся засеять поле Сасандры. Родина наша устоит и станет только сильнее… А от всякой сволочи избавиться мы ей поможем.
        Флана кивнула и улыбнулась.
        - Поможем. Правда, мало нас… Да и кто мы такие? Сыщик…
        - Бывший сыщик.
        - Хорошо, бывший сыщик, шлюха из борделя, нарушивший присягу офицер…
        - Нет. Не так. То, что ты перечислила, лишь видимость, корочка льда на водной глади. И наши враги думают так же. Но мы граждане Империи, величайшей страны нашего мира, простершейся на одну шестую часть суши. И мы не оставим ее в беде. Ни за деньги, ни за почести, а за любовь к родине мы будем противостоять врагам. Им этого не понять, и в этом их слабость. И в этом наша сила. Просто верь в нашу победу.
        - Я верю. Во что-то же я должна верить?
        - Вот и правильно. А теперь беги - видишь, как Лита глаза круглит около дверей? Ну, чисто совушка…
        - Бегу. Спасибо за все…
        Флана вскочила. Мимолетно коснулась губами щеки Мастера и убежала вслед за подругой.
        В углу беззвучно плакала Тилла, утирая слезы передником.
        Кельван скривился и смял в кулаке недоделанную фигурку кентавра.
        Заступать в караул Антоло выпало во вторую стражу.
        Шагая за сумрачным Дыкалом, который в эту ночь выполнял обязанности разводящего, табалец поглядывал на небо. Большая Луна в последней четверти. Поднялась на юге совсем недавно, а растущий ломтик Малой Луны уже скрылся за горизонтом - в этот день он должен был появиться сразу после заката. Привычный взгляд астролога выхватил красноватую звезду Рай-Шум, ярко-синюю Го-Дарит, двойную звезду Лумор. Они образовывали так называемый «летний треугольник», и по положению лун относительно него можно предсказать…
        - Ох, ты!
        Засмотревшись на небо, парень споткнулся и ткнул локтем в спину шагающего впереди Горбушки.
        - Ты чо, озверел? - взвыл бывший побирушка. - Щас как дам!
        - А ну тихо! - шикнул Дыкал. - Вы что это оба? В карауле или как? Вот погодите, завтра поговорим!
        Солдаты переглянулись. Их взгляды не сулили ничего доброго. С сержантом, конечно, спорить себе дороже, но заехать в ухо ближнему… Почему бы и нет? Дыкал хмыкнул - он прекрасно все понял, но промолчал. Зашагал вперед, а парни потянулись за ним следом.
        Вот и место, назначенное им для охраны.
        У Антоло глаза полезли на лоб. Вот уж не думал, что придется побывать в шкуре надсмотрщика! После аксамалианской тюрьмы он возненавидел законы, лишающие людей свободы. Но сырая камера и зарешеченные окна гораздо человечнее колодок, как ни крути. Здесь же…
        Между двух наспех вкопанных в бурую землю столбов застыл, скрючившись, кентавр. Его голова и кулаки торчали из отверстий в толстой, потемневшей от времени, доске, задние ноги, неестественно вытянутые, были привязаны к двум другим столбам, а вернее, кольям. Его поза живо напомнила Антоло закрепленных жеребчиков - в Табале коновалы предпочитали холостить коней в станках.
        - Стой! Кто идет? - крикнул ломкий юношеский голос. Цыпа, не иначе.
        - Свои, - лениво откликнулся Дыкал.
        - Слово! - потребовал караульщик.
        - Гроза.
        - Засуха. Проходите.
        Цыпа и Обельн не скрывали радости от того, что сменились с поста.
        - Хоть бы уснул, нелюдь поганый, - тихонько пробурчал пожилой солдат на ухо студенту. - А то все зыркает глазищами-то…
        - Разговорчики! - прикрикнул Дыкал. - Так! Ты станешь тут, а ты - тут. Смотреть в оба. Не ровен час, его дружки выручать вздумают.
        - Разрешите вопрос, господин сержант? - Антоло занял место согласно приказу, одернул край рубахи, торчащий из-под панциря.
        - Ну? - нахмурился Дыкал.
        - Что ему будет?
        Разводящий задумался, но ненадолго:
        - Дык… Выпорют, я думаю. Полсотни палок любого буяна к разуму возвернут.
        Антоло кивнул. Виды на будущее не слишком-то радужные, но все-таки не плаха и не каторга.
        - К третьей страже ждите смену. Помните слово и отзыв. Старший - Ант, - бросил сержант напоследок.
        Цыпа с Обельном ушли отдыхать, а новые часовые застыли у столбов. Пика в карауле не полагалась - только панцирь, шлем и меч.
        Кентавр стоял молча, только с хрипом втягивал воздух широкими ноздрями. От него исходил крепкий дух конского пота, сдобренный ядреным перегаром. Смесь достаточно необычная. С пьяными лошадьми студенту не доводилось сталкиваться ни в отцовской усадьбе на табальских холмах, ни в просвещенной столице.
        - Ишь, как от него шибает… - принюхался Горбушка. - Я бы сейчас не отказался от кружечки мьельского. А ты как?
        Антоло промолчал, занятый своими мыслями. Да и, сказать по правде, напарник был ему противен. Как мохнатая гусеница - до дрожи и мурашек между лопатками.
        - Я с кем говорю? - возмутился бывший попрошайка.
        - Отстань, Ламон. Не положено в карауле болтать.
        - Ишь ты! Болтать не положено! Какие мы правильные! - Горбушка напоказ потянулся и оперся плечом о столб. - Ну да, конечно! В карауле не положено есть, пить, курить трубку, разговаривать, садиться, ложиться… Что там еще? Напомни, а то я как-то запамятовал.
        - Отстань. Сколько можно?
        Ламон заскрипел зубами. Нелюбовь у них была взаимной и самой искренней.
        - Шибко образованный, да? С нашим братом и говорить не хочешь?
        - Твой брат в овраге дохлую корову глодает, - со злостью ответил студент. Нет, ну сколько можно цепляться? Так и подмывает дать липучке в ухо. А потом еще под зад сапогом. Для закрепления изученного. - Отстань, а? По-хорошему прошу.
        - По-хорошему? - Горбушка схватился было за меч, но передумал. - Не хочешь человеком быть - не надо. Стой хоть до утра! - Он гордо одернул перевязь с мечом, прошелся перед Антоло. Вперед, потом назад. Глянул с нескрываемым превосходством. Вот, мол, я какой! На армейские порядки плюю и тем горжусь. А что? Ведь не побежишь же ты жаловаться? Хоть и грамотей университетский, а понятие о солдатской взаимовыручке имеешь.
        Антоло отвернулся. Поглядел на хрипящего кентавра. Как тут не мучиться, когда колодка рассчитана на человека, а конечеловек гораздо выше, если мерить по макушкам. Потому согнули его в баранку. Да еще и отверстие под шею тоже рассчитано на обычного человека. Вот и выходит, что кентавр попросту задыхается. То-то и взгляд у него из-под полуопущенных век такой замутненный. Не только вчерашний перепой сказывается, но и недостаток воздуха. Помочь бы… Хотя бы чуть-чуть раздвинуть колодку, а то ведь чего доброго и отдаст душу Триединому до утра.
        Горбушка тоже заинтересовался арестантом. Обошел его пару раз, беспечно насвистывая, будто и не в карауле, а на прогулке по городу. Почесал затылок, сдвинув козырек шлема на глаза. Пробормотал под нос:
        - А ведь как стоит… Как стоит! Залюбуешься! Ишь ты…
        Он остановился позади кентавра, напротив мощного крупа и притянутых к столбам ног.
        - Эх, а ведь у меня уж месяца три бабы не было…
        Антоло не понял сразу, что он имеет в виду, но Горбушка не заставил себя расспрашивать - он и в обычной обстановке отличался словоохотливостью. Можно даже сказать, излишней болтливостью.
        - Чо вылупился? - заметил он удивленный взгляд студента. - Ты ж грамотный - понимать должон. Я, может, еще детям хвастать буду и внукам - конежопого, мол, отжарил! Прямо в конскую задницу…
        - Ты в своем уме? - не выдержал Антоло. - Соображаешь, что делаешь?
        - А то? Конечно, соображаю, - осклабился Ламон. - Мы хоть в увине… унире… уверниститетах не обучались, а кой-чего мозгами варим.
        - Но если варишь мозгами своими, то должен понимать, что, во-первых, ты же в карауле, а во-вторых, это же противоестественно…
        - Чего? - скривился Горбушка. - Сильно умный, что ли? Шел бы ты умник…
        Он решительно задрал подол рубахи, нашаривая гашник штанов.

«Это же какой-то бред, - подумал Антоло. - Этого просто не может быть…»
        Он видел, как напряглись и заиграли мускулы под короткой шерстью на спине кентавра, как вздыбилась грива. Услышал, как заскрипели колья - вот-вот хрустнут или выскочат из земли. Но нет, окраинцы, связывавшие конечеловека, работали на совесть.
        Горбушка плюнул на ладонь…
        И тут студент не выдержал. Четыре шага, разделявшие его и Ламона, Антоло преодолел одним прыжком. Добавляя к взмаху руки разворот корпуса, ударил в подбородок. Конечно, аксамалианский нищий, выросший в порту и трущобах Нижнего города, в драках толк знал. Видно, бил других не единожды, да и с более сильным противником встречался много раз. Он успел чуть-чуть развернуть голову, давая кулаку соскользнуть, но запутался в спущенных до колен штанах и упал. И тут же скорчился, закрывая голову руками и подтянув колени к животу, противный и жалкий одновременно. Антоло пнул его по голому заду каблуком.
        Звук получился смешным - немного похожим на шлепанье теста, а немного на пощечину. Последнее сравнение, неожиданно пришедшее в голову, так насмешило студента, что он махнул рукой и оставил напарника в покое. Вернулся на свое место у столба. Сердце еще колотилось, усиленно гоняя кровь, легкие горели словно после пробежки, но злость улеглась. Да и как можно злиться на такое отребье? Презирать - да. Но злость - слишком сильное чувство, его нужно приберегать для достойных врагов.
        - Спасибо… - негромкий и хриплый голос, прозвучавший над самым ухом, заставил студента отшатнуться, стискивая ладонью рукоять меча.
        В первые несколько мгновений он моргал и ошалело оглядывался по сторонам, пока не понял, что звук «и» в услышанном слове слишком длинный и дрожащий, словно ржание.
        Кентавр? Точно, он.
        - Ты понимаешь нашу речь? - ничего умнее этого вопроса не пришло парню в голову.
        - Немного.
        И опять раскатистый, похожий на ржание звук. На этот раз - «г». У него получилось - «немног-г-г-го».
        - Ух ты! - по-мальчишески восхитился Антоло, но вспомнил, что его только что поблагодарили. - Не стоит…
        - Стоит. Для степного воина это хуже смерти.
        - Да чего там… - пожал плечами студент. - Обычаи моей страны тоже не одобряют мужеложства, а тем более… - Он хотел сказать - скотоложства, но постеснялся. Все-таки не с быком или мулом разговаривает. Кентавры хоть и отличаются от людей, а все же существа мыслящие.
        - Свобода и честь… - Конечеловек словно и не слышал его запинки. - Две великие ценности. Честь ты мне сохранил… - Руки, плечи и спина вновь напряглись, пробуя на прочность колодку. - А свобода…
        - Ты понимаешь, - смущенно проговорил солдат. - Я не могу. Ведь ты нарушил… Я имею в виду… - Он совсем запутался и запнулся, моргая и стараясь не смотреть кентавру в глаза.
        Конечеловек тоже молчал. Дышал с хрипом и присвистом, как запаленная лошадь. Как бы то ни было, а унижаться просьбами он не собирался. Гордый сын Степи. Прирожденный воин, но, вместе с тем, гуляка и буян.
        Лежащий на земле Горбушка заворочался, подтянул штаны, смешно приподнимая задницу. Встал на ноги. Подобрал свалившийся во время драки шлем. Покрутил его в руках. Бросил косой взгляд на Антоло, всхлипнул:
        - Совсем озверел…
        - Иди на место! - отмахнулся табалец. - Глаза б мои тебя не видели!
        - Иду, иду… - скороговоркой зачастил Ламон. - Я чо? Я ничо… Я человек спокойный, тихий…
        Сутулясь, как побитый кот, он прошел мимо Антоло и вдруг прыгнул на студента, обхватил его поперек туловища и толкнул спиной на столб. Молодой человек не ожидал нападения, а потому не сумел удержаться на ногах. Воздух покинул легкие, острой болью отозвался хребет между лопатками. Горбушка, развивая успех, боднул Антоло в подбородок, а потом два раза ударил кулаками в живот.
        - Чтоб ты сдох… - шипел нападающий. - Убью… Убью… Убью!
        Антоло вяло отмахнулся, мазнул Ламона по щеке. Тот зарычал и ударил студента коленом в пах. К счастью, попал в середину бедра. Тоже больно, хотя и не так…
        С внезапно вернувшейся яростью Антоло отпихнул от себя противника. Сунул кулак прямо в оскаленный ненавистью рот. Горбушка хрюкнул, но продолжал переть, словно бык на красную тряпку. Студент поднырнул под его руку, ударил под ребра и, схватив за ворот, бросил на тот самый столб, о который его только что припечатали спиной.
        - А-а-а! - заорал, разворачиваясь, Горбушка. Со струйкой крови, стекающей с разбитой нижней губы, он казался мифическим чудовищем - ламией или брухой. - Убью, подлюка!
        Бывший побирушка схватился за меч, потянул его из ножен. Антоло внутренне съежился, не зная как быть. Сражаться с однополчанином он не собирался. Да и что потом объяснять командирам? Нарушили караульный устав… Но и подставлять голову под клинок полудурка, свихнувшегося от злости, он не хотел. Вот задачка! Какому профессору под силу ее решить?
        И тут он заметил, что Ламон бросил меч и закинул обе руки за голову, выгибаясь и встав на цыпочки. А совсем рядом, в каком-то локте, горели мстительным огнем широко распахнутые глаза кентавра. Он, несомненно, как-то удерживал солдата. Но как? Это со скованными руками, зажатой в колодку головой?!
        - Заснул? - неожиданно проговорил степной воин. - Прибей ег-г-г-го!
        А ведь и правда, сколько можно ждать? От Горбушки только шум и беспокойство. Как еще весь лагерь не сбежался?
        Прибить, не прибить…
        Антоло вдохнул поглубже и изо всех сил ударил Ламона в подбородок.
        Получилось!
        Глаза солдата закатились, ноги обмякли, и он осел кулем в пыль.
        Кентавр пошевелил пальцами - оказывается, он схватил Горбушку сзади за волосы и тем самым придержал его.
        - Ломай замок, - решительно проговорил степняк.
        - Зачем? - охнул Антоло, озираясь по сторонам.
        - Я знаю устав имперского войска. А ты?
        Парень кивнул. Верно. Сколько разделов устава он уже нарушил? И не сообразить сразу. Теперь самое меньшее наказание, которое его может ждать, - порка кнутом у столба. Десять ударов. А если господин капитан сочтет, что он первый начал, или поверит Ламону, который наверняка будет обелять себя и вешать всех котов на противника, то по закону военного времени… Страшно даже подумать.
        - Вместе убежим, - будто услышал его мысли кентавр. - По одиночке пропадем.
        - А как же…
        - Дело твое.
        Четвероногий гордо замолчал.
        Антоло подумал… и вытащил меч. Как будто в омут бросился с обрыва вниз головой.
        Ремни, притягивающие ноги кентавра к столбам, много времени не отняли. Конечеловек взбрыкнул, отбрасывая ошметки кожаных полосок. Ударил копытом.
        - Ну же!
        С замком, соединяющим половины колодки, пришлось повозиться. Ломая дужку, Антоло погнул меч. Дрянную сталь, если сказать честно, поставляли имперской армии.
        - Сво… - хотел закричать кентавр, но одумался и сказал вполголоса: - Свобода!
        Он подпрыгнул на всех четырех, взмахивая в воздухе задними ногами, а руками сотворил неприличный жест, повернувшись в ту сторону, где должен был располагаться шатер полковника, благородного господина т’Арриго делла Куррадо.
        - Меня зовут Желтый Гром. Я из клана Быстрой Реки.
        - Антоло. Я из Табалы. Местечко Да-Вилья.
        - Бежим?
        Студент обреченно кивнул. Что еще остается? Или в бега, или самому голову в петлю сунуть, чтобы не доставлять лишних хлопот товарищам.
        После Антоло восстановил в памяти события той ночи и понял, что самостоятельно, без помощи опытного воина и разведчика, кем мог заслуженно считать себя Желтый Гром, ни за что не смог бы выбраться из охраняемого лагеря. Они крались мимо палаток со спящими солдатами, между составленными в «шалаши» копьями, обходили редкие караулы.

«Только бы окраинцы не проснулись раньше срока, - молил табалец удачу. - Наши пехотинцы - разгильдяи редкие, а вот всадники с юга - другое дело… К тому же у них сторожевые коты…»
        Представляя себе палевые клыкастые морды, горящие глаза, прижатые уши, Антоло всякий раз невольно сжимал рукоять меча, отобранного у бесчувственного Ламона, - свой, гнутый, он бросил у колодки.
        Вот и опушка леса. В отличие от светлых и прозрачных березняков Табалы и сребролистых тополей Вельзы, склоны тельбийских холмов покрывали сероствольные бучины и мрачные грабняки. Хвала Триединому, в здешних лесах почти не рос подлесок - слишком уж темно, какие побеги выживут? Лишь один раз Антоло с разбегу влетел в заросли шиповника - изодрал руки и выглядывающие из-под доспеха полы одежды.
        Кентавр рысил с грацией, доступной только животному, проводящему полжизни в быстрой скачке. Кажется, даже позевывал на бегу. Антоло так и подмывало попроситься к нему на хребет. И останавливала вовсе не боязнь обидеть спутника, а самая простая неуверенность в себе. Ездить верхом ему доводилось раз или два в жизни, да и то лет десять назад, если не раньше.
        Половина Большой Луны продолжала светить - она зайдет под утро.
        Бег продолжался. Как тут не помянуть добрым словом Дыкала и пробежки вокруг учебного лагеря с полной выкладкой?
        Под черепушкой билась одна мысль. И уже не «уйдем - не уйдем», как можно было ожидать, а «выдержу - не выдержу». Сердце колотилось о ребра, грозя разорваться на мелкие кусочки.
        - Долго еще? - задыхаясь, прохрипел студент непослушным горлом.
        - До рассвета. Там передохнем, - снисходительно пояснил конечеловек, слегка наклонив голову. - Немного. Потом побежим снова. Тогда уйдем…
        Словно в ответ на его слова за спиной раздалось протяжное мяуканье.
        Коты? Дикие или сторожевые, пущенные по следу?
        - Или не уйдем, - коротко подытожил Желтый Гром.
        - Погоня?
        - Не знаю. Далеко.
        Что далеко, это точно. Мяуканье повторилось, и теперь можно было с уверенностью сказать - не меньше мили. А то и две. Ну и громко же орут, когтистые бестии! Если это сторожевые коты, то жди встречи с окраинцами. Надо как-то их обмануть, сбить со следа… Как же это лучше сделать? Наверное, стоит положиться на более опытного кентавра?
        - Берегись! - отрывисто выкрикнул Желтый Гром, взвиваясь в прыжке.
        Антоло прыгнуть не успел, а потому покатился по крутому склону заросшего лозняком оврага. Ударился плечом, коленом, снова плечом, боком, аж затрещали ребра. Замер, наполовину присыпанный землей.
        Живой…
        Вроде бы ничего не сломано. Руки, ноги, шея… Целы. Хотя голова гудит.
        Вверху, заслоняя звездное небо, возник силуэт кентавра.
        - Живой?
        - Вроде бы… - слабо откликнулся табалец.
        - Лезь сюда.
        - Легко сказать…
        Студент с трудом поднялся и, цепляясь за корни кустарников и молодых деревьев, вскарабкался по склону. Благо, овраг оказался не глубоким - каких-то семь-восемь локтей. Когда вниз летел - показалось, что добрых двадцать.
        Снова из чащи за спиной донеслось мяуканье. Уже гораздо ближе.
        - Жить хочешь? Бежим! - Конечеловек взмахнул рукой, срываясь с места.
        Антоло последовал за ним, но первый же десяток шагов показал - падение не прошло бесследно. Правое колено отзывалось острой болью. Идти с грехом пополам можно, да и то лучше бы палку какую-нибудь найти вместо костыля, а вот бежать - нет.
        Желтый Гром заметил его хромоту. Вернулся. Покачал головой.
        - Плохо дело.
        - Да уж конечно, - вымученно улыбнулся табалец. Прислушался. Проклятые коты орали все ближе и ближе.
        - Придется драться. - Кентавр вцепился ему в плечо и потащил вперед.
        - А может, я…
        - Что?
        - Ну, верхом…
        - Нет, - посуровев лицом, отрезал Желтый Гром.
        - Но почему?
        - Я не конь. Я - степной воин. - Он гордо задрал подбородок, полагая, что этим сказано все.
        - И что?
        - Честь для степного воина дороже всего…
        Антоло смолчал, хотя подумал:

«Ага! Особенно честь дороже жизни человека, который совсем недавно спас тебя. Сам-то, небось, можешь удрать запросто. Ноги целые. Все четыре. Вон какие копытища…»
        - Лезь сюда! - дернул студента за руку конечеловек.
        Он ткнул пальцем в поваленный ствол граба, толщиной в обхват.
        - Куда?
        - Он пустой внутри. Прячься. Я их уведу.
        Табальцу стало неимоверно стыдно за недавние мысли.
        - Быстрее, - преступил с ноги на ногу Желтый Гром.
        - А как же ты?
        - Детская забава! - ухмыльнулся кентавр, показывая широкие, «лошадиные» зубы. - Лезь быстрее.
        Антоло вздохнул и протянул конечеловеку меч:
        - Думаю, тебе скорее пригодится.
        Желтый Гром церемонно поклонился:
        - Спасибо. Я постараюсь вернуться.
        Обдирая плечи, ежась от сыплющейся за шиворот трухлявой древесины, Антоло полез в темную нору валежины.
        - Давай, давай. Ноги точат. - Желтый Гром притоптывал так, что содрогалась земля. - Все. Хорошо. Удачи тебе, Антоло из Табалы!
        Копыта дробно ударили. Та-та-тах! Та-та-тах! Это кентавр с места рванул в галоп.
        Студент поворочался в узком логове, стараясь устроиться поудобнее, и вдруг заметил лучик лунного света, проникающий снаружи. Извиваясь, шипя от боли в колене, он добрался до круглой дырочки - должно быть, сучок выпал из гнилого дерева. Выглянул и закусил губу, чтобы не закричать.
        Мимо пробежал, стелясь над землей в длинных прыжках, сторожевой кот. В отличие от охранявших тюрьму в Аксамале, не серый в разводах, а палевый с темными ногами и ушами. Поджарый зверь, приспособленный к быстрому бегу, натасканный на поиск дезертиров.
        За первым котом пробежал второй, ступая мягко и неслышно.
        Почему они не учуяли спрятавшегося человека?
        Может, запах, который вел их по следу кентавра, перебивал человеческий?
        Через несколько вздохов после зверей рядом с убежищем студента проскакали два окраинца. Один держал наготове аркан. Второй сжимал в свободно опущенной руке грозного вида плеть.
        Охотники исчезли с глаз, нырнув в ложбину между двумя холмами, и вновь появились, взбираясь вверх по освещенному Луной склону.
        Легко скользили хвостатые кошачьи тени. Грациозно покачивались в седлах всадники. Они умели прекрасно выслеживать и ловить беглецов и были уверены в себе. Но жизнь вдали от Окраины и сопредельной с ней Степи расслабила коневодов, привила излишнюю самоуверенность. И поэтому они пропустили появление черной тени с раскинутыми наподобие креста руками.
        Желтый Гром скакал на врагов, очертя голову. Вниз по склону, как каменный обвал. Захочешь - не остановишь. В его правой руке поблескивало рыбье тело меча.
        Окраинцы закричали, успели поднять оружие, но не более того.
        Левый получил мечом поперек лица. Правого вышиб из седла удар могучего кулака. Он покатился по земле и замер, безжизненно разбросав руки. Второй упал на гриву, и конь, не разбирая дороги, повлек его дальше, ударил коленом о дерево и скрылся между стволами, оставив хозяина корчиться в палой листве.
        Коты не повторили ошибки охотников.
        Прыжок в сторону, изгиб длинного тела, взмах когтистой лапы…
        Конечеловек ответил блеском стали, тяжелым копытом, боевым кличем-ржанием.
        Более крупный кот столкнулся с Желтым Громом грудь в грудь. Брошенный меч улетел во тьму. Схватив хищника за шкирку, кентавр швырнул его боком на серый шершавый ствол граба.
        Второй кот вцепился когтями в спину кентавра. Оскаленная пасть тянулась к загривку «человеческой» части тела. Хвост бешеной гадюкой хлестал по ребрам.
        Кентавр отчаянно взбрыкнул, попытался сграбастать зверя, но не сумел даже дотронуться до палевой гладкой шерсти. Тогда он встал на дыбы и опрокинулся навзничь, стремясь раздавить, расплющить кота. Они скатились кувырком вниз по склону и пропали.
        Дергаясь, как припадочный, Антоло полез наружу. Выбираться ногами вперед оказалось гораздо труднее, чем залезать. Прошло немало времени, прежде чем он, грязный, исцарапанный и злой, покинул трухлявый граб. Наскоро смахнул налипший на одежду мусор и похромал вниз, сожалея, что не запасся вторым мечом…
        Навстречу ему, припадая на левую заднюю, поднимался Желтый Гром.
        Кентавр и человек встретились на середине склона.
        Они не проронили ни слова.
        Просто сошлись в рукопожатии две ладони. Одна поросшая с тыльной стороны желтоватой шерстью, а вторая - покрытая мозолями от лопаты, с которой солдат всегда проводит больше времени, чем с мечом.
        Они стояли и молчали, а над вершинами холмов северной Тельбии розовела заря.
        Самый обычный летний рассвет.
        Над Империей вставало солнце нового дня.
        И ни один астролог не смог бы сказать наверняка, что принесет он народам, живущим на просторах одной шестой части материка.
        Часы на Клепсидральной башне пробили десять раз.
        Пожилой профессор астрологии Императорского аксамалианского университета тонких наук мэтр Гольбрайн вздохнул и отхлебнул из широкой чашки остывший чай. Горьковатый напиток оставлял неприятное ощущение на языке, почему-то напомнив о ядах, которыми в прошлые времена потчевали друг друга сильные мира сего. Надо бы подогреть…
        Ну да ладно! Некогда. В такую ночь каждое мгновение на счету.
        Профессор поднял секстан и направил его на звезду Го-Дарит, первую по величине в созвездии K°та. Хмыкнул, сделал быструю пометку в таблице. Теперь двойная, молочно-белая Лумор. Ага! И тут заметно отклонение от движения, изученного многими поколениями ученых…
        Неужто сошедшая третьего дня с небосклона комета тому виной?
        Или есть более правдоподобные объяснения?
        После ухода хвостатой предвестницы беды, похоже, неизменным остался лишь путь планеты То-Хан. Но и она окрасилась багрянцем, словно пытаясь предупредить внимательного наблюдателя о надвигающейся на Империю беде. Предчувствие несчастья висело в воздухе.
        Гольбрайн выглядел гораздо моложе своих лет. Или, может, правильнее сказать - дряхлел медленнее сверстников? Он хорошо помнил моровое поветрие, обрушившееся на Сасандру и прилегающие земли тридцать семь лет назад. Но тогда небесные светила не устраивали такого представления, не пытались сорваться с места… Хотя знамения присутствовали. Если бы Тельмар Мудрый, величайший маг-целитель, прислушался бы к письмам Гольбрайна, предупреждавшего Круг о грядущем испытании, жизнь Империи могла бы пойти по другому пути.
        Что ж, аксамалианские чародеи всегда с насмешкой относились к прорицателям, считая их чуть ли не шарлатанами. И вот волшебники погибли, а пустопорожних болтунов развелось даже не втрое, а вдесятеро больше. Чем провинилась астрология, любовь и дело всей жизни мэтра Гольбрайна, что в ней лгуны и лизоблюды чувствовали себя вольготнее, нежели в прочих науках? Как же это привлекательно - угадывай потаенные желания первых лиц государства, подгоняй гороскопы, выдавая желаемое за действительное, и успех, деньги, почет, слава обеспечены. А мало-мальски честное предсказание никто и читать не станет. Зачем? Люди хотят слышать приятное, а в голой правде приятного, как известно, мало.
        Но настоящая истина, как ни унижай ее, ни пытайся спрятать или приукрасить, все равно явится всем. И тем, кто жаждет ее, и тем, кто страшится.
        Взять хотя бы гороскоп, составленный этим мальчиком из Табалы… Антоло. Мэтр Гольбрайн дважды перепроверил схемы и расчеты студента и нигде не нашел изъяна. Жаль, что вместо блестящей карьеры ученого парню досталась нелегкая воинская служба.
        Хорошо бы узнать, жив ли он, что сейчас делает?
        Слабый человеческий взгляд не в силах пронзать пространство и время, но профессор не зря проживал отведенные ему судьбой годы. Сасандрийские волшебники брали Силу из четырех стихий - Огня, Воды, Земли и Воздуха, но Гольбрайн гордился тем, что напрямую пользуется Силой звезд. Так это или нет, все равно никто не мог дать связного ответа. Даже его первый учитель Ателиан Великолепный, умерший почти шестьдесят лет тому назад.
        Профессор расслабился, подставляя лицо призрачному свету звезд, впитывая кожей их сияние, их величие, их мудрость… И когда почувствовал, что божественная квинтэссенция переполняет его существо, бурлит и рвется наружу, мысленно потянулся сердцем к Антоло из Табалы.
        Дремучие леса северной Тельбии не спутаешь ни с чем. Березы взбираются по склонам холмов, а сумрачные грабняки раскинулись в ложбинах, сменяемые сероствольными буками. Через лес шли двое. Один прихрамывал и опирался на изогнутую наподобие костыля ветку. Светлые волосы, солдатская поддоспешная рубаха. Гольбрайн узнал своего лучшего студента. А кто же его спутник? Кентавр - дитя восточных степей. Песочно-желтая шкура, черные волосы, гривой спадавшие на плечи, и черный хвост.
        Вот так молодцы! Почему же не в армии, не в окружении таких же солдат?
        Мэтр чуть напрягся и приблизил свой дух к медленно бредущим путникам. Уловил обрывок разговора.
        - …ничего, не пропадем, - радостно вещал Антоло. - Идем прямо на север. Нам бы до Гобланы добраться, а там и до моей родной Табалы рукой подать! Погостишь у меня, а, Желтый Гром?! Отдохнешь…
        - Если не будет еще погони, - сдержанно отвечал кентавр, - то отдохнем.
        - Да… - поежился человек. - Вообще-то я хотел сбежать, но не так же…
        Ах, вот оно что! Мальчишка-то дезертировал… Куда катится мир? А может, оно и к лучшему? Ведь нельзя же допустить, чтобы такой талант погиб в глупой копейной сшибке или от шальной стрелы…
        Профессор усилием воли потянулся обратно, в заваленный книгами и инструментом кабинет с широким балконом, но неведомая Сила воспротивилась, закружила его над лесами Тельбии. Он разглядел кавалькаду вооруженных людей из числа набираемых кондотьерами наемников. Седобородый разбойного вида вояка с серьгой в ухе, стриженная «в кружок» женщина с профилем хищной птицы, великан с двуручником поперек седла, остроухий дроу, едва достающий босыми ступнями до стремян, но четче всех увиделся Гольбрайну юноша, приблизительно ровесник Антоло, с черной короткой бородкой и цветастой повязкой вокруг головы - каматийский обычай. Кто такой? Прорицатель привык доверять ведущим его звездам и понимал, что наемников увидал неспроста. Они двигались на запад, вместе с длинной пехотной колонной - полк или армия на марше.
        Заинтересованный мэтр Гольбрайн попытался легко коснуться разума каматийца, но отпрянул, ожегшись о тысячи колючих ледяных иголочек. Во имя Триединого! Если парень пока и не чародей, то у него великолепные задатки. Эх, хорошего учителя бы ему…
        Новый водоворот Силы подхватил дух мэтра, как речное течение подхватывает лодочку на перекате, швырнул ближе к столице, на широкий и ухоженный тракт, ведущий из Аксамалы в Вельзу. Здесь медленно ползла трехосная повозка, запряженная шестеркой мулов. Дощатые стены и крыша размалеваны яркими красками - красной, изумрудно-зеленой, лиловой, желтой. Над боковой дверцей надпись - «Запретные сладости»…
        Хлопок!
        Профессор очнулся в кресле посреди собственного кабинета.
        Но показанные звездами картинки продолжали стоять перед глазами.
        Человек и кентавр.
        Наемники, а среди них парень, обладающий сильнейшим даром волшебника.
        Бордель на колесах…
        Бордель? Он-то тут каким боком?
        Мэтр Гольбрайн и в молодости не слишком увлекался девочками легкого поведения, а уж на восьмом десятке… И тем не менее ему показалось, что безвкусно раскрашенный фургончик таит в себе нечто важное. Причем важное не только для дезертира-студента Антоло из Табалы, неизвестного профессору наемника-каматийца, но и для всей Сасандры.
        При всей нарочитой пошлости и вызывающей вульгарности передвижного борделя в глубине его таился слабый отблеск света. Еще слабый и незаметный простым зрением, он обещал в скором времени вырваться на волю, расправить крылья, как играющий всеми цветами радуги махаон. И в этих крыльях старому прорицателю мэтру Гольбрайну почудилось спасение Империи, отягощенной тяжкими грехами и набирающим все большую силу злом. Они смогут - и в это нельзя не верить! - разогнать над родиной черные тучи, обагренные тревожным закатом.
        Август - декабрь 2006 г.