Mi Lucha Сергей Юрьевич Саканский
Ave Media
Берлин, 1945год. Сонная Европа, уставшая отдолгих мирных лет. Адольф Гитлер стал известным художником-антифашистом. Онпишет картину «Mi Lucha», чтовпереводе сиспанского означает «Мояборьба» - название книги мексиканского диктатора. Содержание картины напоминает нам «Гернику» Пикассо.
Какие-то люди похищают живописца прямо изего мастерской, тайно везут вМексику, гдеквласти пришли лучисты воглаве сТроцким ипервым идеологом лучизма, таинственным товарищем Лучо. Ониосновали вЛатинской Америке тоталитарную империю, которая развязала вторую мировую войну наАмериканском континенте, напала наСША. Югстраны уже захвачен, крупные города разрушены, линия фронта докатилась доНью-Йорка…
Всесобытия иперсонажи серии вымышлены илюбые совпадения среальностью случайны.
Сергей Саканский
Mi Lucha
Теперь уже нипросьбы, ниугрозы немогли ничего изменить. Яхотел стать художником, иникакая сила вмире незаставилабы меня стать чиновником. Адольф Гитлер,
«Майн Кампф»
Другу моей молодости, Саше Иванову-Сухаревскому слюбовью
Тридцатого апреля 1945года Адольф Гитлер навсегда исчез извидимого слоя реальности. Егопрежняя, вГермании иво всем мире хорошо известная жизнь была закончена. Новая ипостась, вкоторую перешел этот человек, стольже отличалась отпредыдущей, кактолько небесное блаженство может отличаться отжалкого земного бытия.
Здесь будет рассказано отаинственных путях этого перехода, основанных намистической сущности имагии фашизма, егопагубном утопическом очаровании, захватившем миллионы человеческих душ, миллионы несчастных мозгов наобширной территории одного изполушарий планеты. Долгий ипарадоксальный путь Гитлера вмае 1945года, вте самые дни, когда многие считали его погибшим, теперь представляется удивительной, почти детективной историей.
Пусть сам латиноамериканский период Гитлера все еще малоизучен, оего жизни вМексике ходят легенды, надего наследием ломают копья специалисты, носам путь его изодного полушария вдругое, этот глубоко засекреченный, тайный вояж можно проследить буквально подням.
30апреля 1945года
Впоследний день своей берлинской жизни Гитлер проснулся какобычно - в5.30 утра. Онбуквально выпал изсна, обнаружив себя наковрике укровати, чтобыло его давней итайной, неподдающейся никакому лечению болезнью.
Емуснились кривые улочки ичерепичные крыши Линца, города, гдепрошло его детство, именно крыши, покоторым он бродил, высматривая неожиданные городские пейзажи исмутно мечтая стать архитектором или - вхудшем случае - художником.
Гитлер подошел кокну, закурил сигару. Этаконтрабандная кубинская сигара была, скорее, ритуалом, чемудовольствием. Онавключала полупроснувшегося человека, своей едкой сытностью напоминая отом, чтовмире идет война. Trava guarda cigarra! - любил говорить лидер мексиканских фашистов, единственный человек напланете, которого Гитлер по-настоящему ненавидел.
Город впредрассветных сумерках выглядел причудливым, серым излым. Казалось, чтоон лежит вруинах, асизый утренний туман стелется, словно дым пожарища.
Гитлер писал обычно сразу после утренней сигары, пока сновидения еще нерассеялись. Систинно немецкой пунктуальностью он каждое утро выкуривал половину сигары уокна, осторожно стряхивая пепел вкорешки своей любимой Micelia Cirus, затем гасил сигару окрай горшочка, опускал вкарман пижамы иподнимался вмастерскую.
Втот день ему предстояло закончить Апокалипсис, картину, которая была анонсирована Дрезденской национальной галереей три месяца назад. Критики, друзья ивраги, ужезаострили перья. Фотографии знаменитого художника ухолста, полученные paparazzi через окошко, засветились внескольких газетах. Пачка пригласительных билетов наоткрытие выставки, перевязанная голубой лентой, лежала накрышке бюро.
Холст размером семь натри, низко установленный натрех массивных опорах, закрытый белыми занавесями, напоминал какую-то запретную стену, ималенький человек вполосатой пижаме, остановившийся перед ней внерешительности, смахивал насумасшедшего, задумавшего побег. Именно такая фотография ибыла предъявлена мировой общественности, сподзаголовком - Гитлер собирается бежать!
Другая фотография являла Гитлера, ноуже перед открытым холстом. Картина, состоявшая измножества кубов иромбов, пересекающихся линий, также была похожа нанекую стену, нотолько расписанную жизнерадостным граффити. Подзаголовок гласил: Гитлер портит берлинскую стену скабрезными рисунками!
Впрочем, вгазетах, симпатизирующих художнику, надписи были другими, соответственно:
Адольф Гитлер: застеной страна неведомых отражений…
Адольф Гитлер: художник готов шагнуть через стену…
Какбы то нибыло, нообраз стены присутствовал вовсех публикациях, ине потому только, чтокартина была узкая идлинная. Общее отношение кхудожнику, которое культивировалось вкритике примерно сиюня прошлого года, было таково: всезнали, чтовжизни итворчестве пожилого гения наступил кризис, который мог означать либо окончательное падение вбезвестность, либо новый небывалый взлет.
Гитлер подошел кнебольшому пульту ввосточной части мастерской идернул зарычаг. Тихо, вкрадчиво заурчал механизм, изанавеси сшорохом разъехались, обнажив картину. Солнце еще невзошло, нодля того, чтособирался сделать художник, ненадо было дневного света.
Гитлер нажал накрасную кнопку, икартина медленно поднялась - так, чтонижний ее край оказался науровне глаз. Гитлер выдавил напалитру тонкий червячок газовой сажи, капнул скипидара, взял колонковую кисть третьего номера ивывел внижнем правом углу:
Adolf Hitler
Mi Lucha
30.04.45
Мысль изменить название картины возникла внезапно. Падающие башни, горящие лестницы, изломанные небоскребы - типичный американский город, вкотором можно было узнать Хьюстон иДаллас, лежащие теперь вруинах, Лос-Анджелес, Чикаго иВашингтон, гдепроходила линия фронта, - все это символизировало Апокалипсис Иоанна, нотакже инесло отпечаток личности того, ктосам стал символом тяжелого, тупого, всепожирающего кошмара.
Егожизнь. Егоборьба.
Рука сосвечой, выброшенная из-за портьеры, которая обращается вБруклинский мост, пока еще живой… Свалка ковбойских шляп, гонимая мусорным ветром… Мертвые лица илопнувшие тескикулы истерзанных негров… Черные тараканы наклавиатуре рояля…
Всеэто ибыло именно Mi Lucha, или - впереводе нанемецкий - МояБорьба - заглавие книги мексиканского диктатора иодновременно - весь его извращенный мир, егопрепарированное сознание, выплеснутое нахолст несколькими килограммами кобальта икраплака, охры икиновари, церулеума ибелил.
Тримесяца изнурительного труда. Гирлянды нейронов, навсегда уснувших вмозгу. Падение вбезвестность илиновый небывалый взлет… Гитлер бросил кисть вглиняный тигель срастворителем изарыдал вголос.
Мояжизнь. Мояборьба.
Онощутил себя огромным, кактюльпанное дерево илистатуя Свободы. Вовсем мире небыло художника, равногоему. Онстоял, словно желтый тополь среди столетних дубов, ветром продутый, солнцем просвеченный насквозь, игде-то вглубине листвы скрывался его бедный, больной, выбеленный временем череп.
Исолнце взошло надгородскими крышами вэтот миг, иветер подул вмастерской…
Илине ветер - просто сквозняк изнеожиданно распахнувшейся двери.
Гитлер оглянулся. Скрипнула ихлопнула дверь. Какой-то человек быстро вошел вмастерскую идвинулся кнему. Другая фигура метнулась вдоль стены, блокируя черный ход.
- Этонепапараци! - успел подумать Гитлер, когда сильные руки схватилиего, тщедушного ималенького, ив лицо ударила струя холодной, обжигающей жидкости изпульверизатора, ион обрел себя стоящим посередине странной исмутной, видимой иневидимой, черной ибелой черемуховой рощи вцвету.
Берлин - Париж
Этобыл какой-то маленький, тесный гроб снетвердыми стенками: онипрогибались, когда Гитлер пытался пошевелиться. Онбыл втри погибели согнут - колени упирались водну стенку, затылок ишея - впротивоположную, спина икрестец, темечко, стиснутые предплечья - все части его тела уткнулись вупругие, какбудто кожаные стены. Тело спеленато, словно мумия, ротзабит кляпом.
Было странным, чтоон еще может дышать. Более того: лицо обдувала тонкая ивялая струя свежего воздуха. Оннесразу понял, откуда она берется. Совсем близко раздавалось электрическое жужжание: где-то науровне живота работал моторчик, он-то инагнетал воздух вэту портативную темницу.
Кроме того, вчерном мире Гитлера существовали еще какие-то звуки… Совсем близко раздавалось сухое шарканье, голоса, агде-то вдали - гудки иподозрительно знакомое чуханье. Вдруг послышался частый стук каблучков, приблизился, прошел мимо иудалился…
Всяэта звуковая схема была хорошо ему знакома. Гитлер узналее: этобыл вокзал. Итут, будто вподтверждение, раздался внятный ичистый девичий голос:
- Поезд Берлин-Париж отправится ввосемь тридцать спервого пути. Повторяю…
Тутже все внешнее пространство пришло вдвижение. Гитлер понял, чтолетит, поднимается, качается вперед-назад…
Чемодан!
Безвсякого сомнения, онлежал, скрюченный, плотно спеленатый вбольшом кожаном чемодане, построенном специально длянего иоборудованном вентиляцией длядыхания, ичьи-то руки подхватили его ипонесли.
Боже мой! Меня похитили… Нокто, зачем?
Итутже, словно отвечая наего вопрос, сверху донеслась сдавленная, явно непредназначенная дляпосторонних ушей, испанская речь:
- Que trataro veno esto mudaco?
- Veno el mudaco con primero perrono.
Какое-то время его несли, затем поставили наземлю.
- Господа, такой большой чемодан следует сдать вкамеру хранения, - раздался голос проводника.
- Вэтом чемодане дипломатическая почта, - ответили наверху.
Гитлера пронесли несколько шагов, забросили вверх иположили набок. Онпочувствовал облегчение. Лежать вновой позе было приятнее. Все, чтоон теперь хотел отэтой жизни - это большой кусок курицы ималенький фарфоровый унитаз.
Поезд тронулся. Чемодан взяли, перебросили иоткрыли. Воздух исвет ударили Гитлеру влицо.
- Если вы небудете поднимать панику, товсю дорогу мы обеспечим вам максимальный, насколько это возможно, комфорт.
Речь пожилого человека стонкими мафиозными усиками была донельзя корректной иправильной.
Гитлер удивленно посмотрел нанего.
- Выверно меня поняли, Адольф! - сказал человек, вто время какдругой, молодой икрепкий гигант, принялся разматывать бинты. - Меня зовут Генрих Геблербухер. Янемец. Аэто мой друг, Сальвадоре Мучачо. Оннемного владеет немецким, новесьма молчалив. Ксожалению, вовсей Империи ненашлось другого парня, который былбы стольже силен, чтобы нести чемодан, иодновременно говорил наязыке Вагнера инибелунгов.
- Yo credo caballo cabano! - сказал Сальвадоре.
- Онтакой огромный, - продолжал Генрих, - что всочетании счемоданом, вашим временным жильем, выглядит совершенно нормально, так, какеслибы это был самых обычных размеров дорожный чемодан. Полагаю, выуже догадались оцели нашего путешествия, нетакли, Адольф?
- Вы - люди товарища Лучо, - сказал Гитлер.
- Совершенно верно. Конечная цель нашего путешествия - Мексика, ваша встреча ибеседа сИмператором.
- Апотом?
- Взависимости отрезультата беседы. Вполне возможно, чтовас расстреляют. Шутка. Нов любом случае - вБерлин вы больше невернетесь, милый Адольф.
- Неназывайте меня милым Адольфом. Я терпеть немогу гомосексуалистов. Вовсяком случае, нековеркайте мое имя. Меня зовут Адольф Шикльгрубер. Ударение навтором слоге, какв имени, такив фамилии.
- Esta gumacha gomofovia, - сказал Сальвадоре и, взнак своего раздражения - громко рыгнул.
- Выпессимист, Адольф, - сказал Генрих, невозмутимо ударив напервый слог. - Пессимисты всегда предполагают худший вариант развития событий. Здесь никому ненужна ваша баварская задница. Возможно, выеще понадобитесь живым Третьей Империи Инков. Искажите спасибо, чтоя нековеркаю ваш творческий псевдоним, какэто делают французы - мсье ГитлЭр.
- Яненавижу вашу Империю, - сказал Гитлер.
- Намэто известно.
- Яненавижу всех инков допоследнего колена, атакже - всех майя иацтеков.
- Этосовершенно естественно.
- Яненавижу вашу мразь сусиками, - вашего товарища Лучо ивашего Троцкого.
- Этотакже простительно.
- Яненавижу вашу дерьмовую еду.
Мужчины переглянулись. Сальвадоре схватил Гитлера заворотник икоротко ударил ладонью полицу.
- Do not tell us about our grand paprica! - сказал он почему-то напочти английском, даже нескрывая волнения.
- Сальвадоре очень любит поесть, - уточнил Генрих. - Мымоглибы предложить вам холодные сосиски степлым баварским пивом.
- Яхочу курицу, - угрюмо сказал Гитлер. - Явсегда ем вареную курицу вдороге.
Онпосмотрел вокно. Поезд двигался сквозь предместья Берлина, такхорошо знакомые… Только что, вклубах паровозного дыма промелькнул дом, гдеон когда-то жил сосвоей Мицей.
- Онхочет курицу, - сказал Генрих, почему-то по-русски.
- Значит, яобязан ему доставить эту ебанную курицу, - тоже по-русски ответил Сальвадоре.
Гитлер неподал виду, чтопонимает русский язык. Этобыл первый прокол вкем-то хорошо продуманной операции. Онсгрустью посмотрел вокно.
- Принесиему, мать-перемать, горячую курицу изресторана!
- Еслибы ты знал, какя ненавижу курятину!
- Новедь ты любишь товарища Лучо?
- Ещекак! Еслибы мне было позволено, ябы засунул свой трепетный язык ему ванус. Только все дело втом, чтоя забыл, какбудет курица по-немецки. Ипоэтому вресторан пойдешьты.
- Окей! Пусть этот парень пока просрется, - сказал Генрих, выходя изкупе.
- Стойте! - закричал Гитлер. - Янехочу оставаться наедине сэтим педриллой.
- Полноте, друг мой! Сальвадоре сегодня наслужбе. Впрочем, если вы так боитесь венерических болезней, тоя настоятельно рекомендую всегда носить вжилетном кармане презерватив.
- Богсмотрит, чтомне неочень хорошо наблюдать, каквы будете делать свое sierra cerrato, - сказал Сальвадоре, устроившись впозе стража вдверном проеме купейного туалета.
- Видит Бог… - машинально поправил его Гитлер.
Оннашел свой утренний окурок вкармане пижамы ис изумлением уставился нанего. Сегодняшнее утро казалось ему невообразимо далеким, впрочем - каки вся жизнь…
Наполочке длятуалетной бумаги Гитлер увидел какую-то изорванную книжицу, пробежал несколько строк исразу узнал этот нервный, витиеватый, частым дыханьем прерванный стиль. Этобыла именно она - Mi Lucha, впрекрасном переводе нанемецкий, сделанном, каки все прочие переводы, вакадемических недрах Третьей Империи, гдесамозабвенно трудились лучшие умы человечества, добровольно перешедшие наее сторону… Гитлер ясно представил себе, каких выдрали изобустроенной реальности - ученых ифилософов, писателей иактеров, художников имузыкантов - притравили сонным черемуховым зельем иповезли сквозь вокзальные терминалы, сквозь шумные портовые толпы… Вотвстречаются взале ожидания две дипломатические гориллы счемоданами вруках, уодного вчемодане Марлен Дитрих, удругого - Максим Горький… Деньги, заложники, пытки…
Такможно заставить подписать любые бумаги, оклеветать самого себя, откого угодно отречься… Можно заставить служить хоть самому Дьяволу, норазве может насилие стать источником вдохновения художника?
Тогда я еще ипредставить себе немог, каким безнадежным игнилым, застарелым ижалким сифилисом болеет эта старая шлюха…
- Что, какая еще шлюха? - пробормотал Гитлер, вчитываясь, ивскоре понял, чтотоварищ Лучо имел ввиду Европу.
Гитлер вырвал несколько страниц иразмял. Дом, промелькнувший взолоте идыме, теперь крепко остановился перед глазами, какбы вправленный врамку. Неизвестно, каксложиласьбы его судьба, невытащи он Мицу изпетли в1916-м году. Мица прожила еще десять лет. Ивсе равно - покончила ссобой.
Вее всердце илегких уже образовались срамные гуммы, еедряблая кожа покрылась шанкрами, папулами ирозеолами…
Новедь он мог ине стать тем, кемстал! Онхотел доказать своей жене, чтомир прекрасен, чтожить вэтом мире радостно, чтолюбовь - это сплошной праздник…
Вотпочему тогда, в1916-м, онивернулся кживописи, написал несколько городских пейзажей, исключительно длясвоей Мицы, вскоре один знакомый художник пригласил его навыставку, которую посетил Пикассо… Ивнезапно все завертелось ипонеслось: егозаметили, онем заговорили… Ноничто неспасло его Мицу: как-то промозглой зимней ночью она приняла барбитурат…
- Вотваша курица, любезный! - провозгласил вошедший Генрих. - Сразу, каккончите испражняться, можете приступить ктрапезе.
После еды Гитлера повалили ничком накушетку исодрали него брюки. Сальвадоре легко шлепнул его поголой заднице.
- Явсе расскажу товарищу Лучо! - тонким голосом пригрозил Гитлер.
- Этонеимеет значения, - сгрустью сказал Генрих.
- Проклятые гомики, зараза, дачтоб увас хуи отсохли! Стрелять вас надо, вешать накаждом столбе…
- Всех неперестреляешь, la bado muchaho! - свозмущением парировал Сальвадоре.
- Даистолбов наних врядли хватит… - вздохнул Генрих. - Вынас неверно поняли, милый Адольф. Мыпросто собираемся сделать вам укол снотворного. Анасчет пожаловаться Императору - вы также ошибаетесь.
- Надеюсь, Император… Ай! - Гитлер почувствовал иглу ихолодный болезненный выплеск, раздвигающий ткани. - Думаю, чтовам было приказано обращаться сомной подобающим образом, пока мой вопрос еще нерешен.
- Да,нас проинструктировали. Новся беда втом, чтолюди GG влюбом случае убьют Сальвадоре именя. Потому что недолжно остаться свидетелей. Если вы согласитесь сотрудничать добровольно, тобудет придумана легенда отом, чтовы тайно ипо своей воле пробрались вМексику, чтобы увековечить насвоих полотнах Третью Империю Инков илично товарища Лучо. Еслиже нет, товы покончите ссобой назаднем дворе дома, гдевы жили сосвоей женой, урожденной Мицей Стакански.
- Что? Мица?
- Мыгораздо больше осведомлены овас, чемвы думаете. Всвоей прошлой жизни товарищ Лучо был популярным кинорежиссером. Онумеет разрезать действительность, будто слоеный пирог. Этобеда всякого большого художника. Поэтому только великий художник становится великим вождем.
Гитлер зевнул.
- Аможет, лучше, если великий вождь станет великим художником… Выдаже представить себе неможете, откакого будущего я отказался.
- Можем, - сказал Генрих. - Именно поэтому вам иподсунули доппельгангера…
- Какого доппельгангера?
- Двойника, милый Адольф. Нуатеперь - баиньки!
- Чтовы имеете виду… Впрочем, мнеуже всеравно… Двойник жухнет, сминается… Изнего сыплются тараканы… Язасыпаю…
Сэтим невнятными бормотанием Гитлер окунулся всон. Емуснился его доппельгангер. Втой, другой жизни Гитлер непоступил вАкадемию живописи. Зиму он бедствовал, голодал, шатался поВене впоисках поденной работы ивместе стем - упорно учился, много читал… Емуудалось сдать экзамены наархитектора. Егозаметили еще студентом. Поручили первый самостоятельный заказ - небольшую виллу наокраине Мюнхена. Мимо, попроселочной дороге, случайно проезжал Ле-Корбюзье… Вскоре Гитлер получил приглашение вПариж…
Париж
Весенний Париж, прохладный исолнечный, весь был засыпан нежным цветочным снегом. Казалось, чтофиалки растут всюду, гдеесть свободный клочок земли, словно сорняки… Другим городским сорняком, только гораздо более крупным, былкаштан. Всеэто цвело исыпалось, заполняло сиреневой, сизой ибелой дымкой щели ивыемки - подобно тому, кактополиный пух сглаживает острые углы русских илипольских городов.
Онисидели внебольшом ресторанчике наВиа Пердэ. Гитлер даже ине подозревал осуществовании этого заведения, хотя нераз проходил мимо: ресторан располагался впереулке, вход был зауглом… Хитрые фашисты выбрали это место незря.
Всебыло также, каки впрошлом году, когда он последний раз был вПариже. Разве что, наулицах стало больше негров… Попадались илатиносы, также бежавшие отдиктатуры лучистов.
Сальвадоре сидел рядом изадумчиво поигрывал тонким цилиндром вкожаном футляре, который выглядел вего огромных руках маленьким, будто авторучка. Этобыл портативный электрический парализатор - недавнее американское изобретение, вданный момент обращенное какраз против Америки, даивсего цивилизованного мира, аименно: прямо вбок Адольфу Гитлеру. Вдвух шагах была улица, воля, ноон ипомыслить немог, чтобы бежать.
Наобед подали чили ипаприку, графинчик текилы исоленые лимоны.
- Скажите, Адольф, - спросил Генрих, опрокинув рюмку ислизав соль срукава, - насколько серьезно вы вчера впоезде говорили огомосексуалистах? Отом, чтоих надо подвергнуть массовому уничтожению, каки чернокожих?
- Япротестую! - воскликнул Сальвадоре.
- Атебя неспрашивают, милый. Адольф, может быть вы просто скрытый лучист, таксказать, влатентной форме?
- Да,может быть… - рассеянно произнес Гитлер.
Оннеочень-то понял смысл вопроса, потому что снова иснова переживал свой сон, стремясь выучить его наизусть, таккакне мог прямо сейчас, какобычно, перенести смутные ночные образы нахолст. Онвидел себя вкакой-то странной бежевой форме, вгалифе исапогах, нарукаве унего была повязка - красная счерным… Ссимволом плодородия, заключенным вкруг, вроде тех странных знаков среди злаковых полей - такое может пригрезиться только восне… Вотон входит впросторный кабинет, уставленный массивной мебелью, навстречу встают какие-то люди, одетые втакуюже форму… Один изних протягивает ему коробочку, Гитлер знает, чтовкоробочке яд, ион знает, чтобольше всего насвете хочет немедленно принятьего…
Кроме того, всеутро его мучил один странный вопрос… Вего руках был черепаховый нож длябумаги, которым здесь разрезали салфетки. Гитлер неуклюже вывернулего, ихрупкая кость сломалась.
- Чтовы имели ввиду, милый Франц… Тоесть - простите - Генрих, когда говорили вчера одоппельгангере?
- Язнал, чтовы обэтом спросите, Адольф! - обрадовано воскликнул Генрих, ноСальвадоре, уловивший смысл немецкой речи, вдруг пнул Генриха подстолом.
- That does not matter anymore now, - сказал Генрих. - Наоборот: если я расскажу обэтом, тоон лишний раз убедиться вмистической силе нашего могущества.
- Hablo что хошь! - сказал Сальвадоре наиспанско-русской смеси игромко, снегодованием пернул.
- Речь идет особытии, которое произошло вмае 1916года. Гм… Илио событии, которое тогда непроизошло…
- Мица! - встрепенулся Гитлер. - Какое вам вообще донее дело?
- Будто недогадываетесь!
- Ничуть.
- Ая думал, выболее проницательны. Разве вам непоказалось странным, каквела себя ваша жена после своей суицидальной попытки?
- Этобыло естественным.
- Разве вы незаметили, чтоона стала немного другой, будто ее подменили?
- Разумеется… Такое перенести… Ачто вы хотите сказать? Богмой! Выхотите сказать…
- Именно! Мыдействительно ее подменили. Ваша первая жена насамом деле покончила ссобой в1916-м году.
Гитлер зажмурился. Ноживилка выпали унего изрук.
- Абсурд! - вскричалон. - Выменя провоцируете! Зачем вы меня провоцируете?
- Ачто вы так разволновались? Еслибы подобное сказалимне, тоябы просто улыбнулся ивсе.
- Нояже сам вытащил ее изпетли!
- Конечно-конечно. Только вытащили вы уже неМицу, анашего спецагента, фройлен Гаупшлюхер, которая была приставлена квам какк лидеру национал-социалистов. Это, вообще - сюрреалистическая иочень смешная история. Когда-нибудь мы все вместе посмеемся надней.
- Сейчас! - сказал Гитлер. - Ябы хотел посмеяться сейчас.
- Ну,хорошо. Сначала мы просто думали завербовать Мицу, длячего подослали кней нашего парня подвидом любовника. Нуи, кактолькоон…
- Постойте! Разве уМицы был любовник?
- Разумеется. Каждая порядочная фрау, пусть даже ипольского происхождения, должна иметь любовника. Когдаже любовник, тоесть, нашразведчик, Питер Грюгенгрюфер, хороший парень: мыего потом казнили, заяйца повесили…
- Постойте! Этокакой Грюгенгрюфер? Тот, который собирал взносы?
- Именно! Вашсоратник попартии инаш агент. Когда он выложил все начистоту вашей жене, онанаотрез отказалась наблюдать завами ипригрозила все рассказать мужу, тоесть, вам. Тогда Грюгенгрюфер, аон малый недурак: мыего потом три дня пытали, расколоть немогли… Таквот, онсамостоятельно принял решение иликвидировалее. Онэто сделал прямо вовремя полового акта, мужественный был парень…
- Ненадо подробностей! - простонал Гитлер.
- Почемуже ненадо? - возмутился Генрих. - Этоочень даже интересно. Всепроизошло вподвале вашего дома, вкотельной, ведь Мица любила выбирать длясоитий всякие экзотические места… Неправдали? Помните, какона предлагала вам заняться любовью то накрышке рояля, тонакрыше дома…
- Замолчите! Впрочем, откуда вам все это известно?
- Ага, попались! Теперь-то вы мне верите, милый Адольф? Апонимаетеливы, почему Мица завела любовника? Чтопослужило, таксказать, толчком? Давсе дело втом, чтовы вели себя какбесчувственный истукан! Вместо того чтобы потакать маленьким прихотям молодой женщины, отыметьее, допустим, где-нибудь налавочке впарке, встоге сена вовремя пасторальной прогулки, вклозете насемейной вечеринке удрузей…
- Какое вам доэтого дело, вы, циничный маньяк!
- Заманьяка ответишь… Впрочем, дело самое прямое, любезный. Тысам тогда доигрался! Самты - настоящий маньяк! Тыманиакально дожидался ночи, традиционно заводил стенные часы, тушил свет, клал свою жену наспину инесколько минут тупо пилил бревно. Аона жаждала страсти, новых, необычных ощущений…
- Мица неиспытывала оргазма, - холодно сказал Гитлер.
- Этотолько стобой, пуританин. Новспомни январь шестнадцатого! Вытогда хоронили соратника, который упился сосисками иобъелся пивом… Тьфу! Наоборот, конечно…
- Штормваншлюссера! Онпогиб какгерой, вовремя демонстрации рабочих. Егозадавило транспарантом…
- Ага! Онзахлебнулся всобственной блевотине, наутро после этой сраной демонстрации. Ивот тогда, наего похоронах, когда вы все рыдали надмисками скапустой, нашдоблестный агент, нашГрюгенгрюфер, затащил твою Мицу взаднюю комнату, задрал ее траур изасадил ей стояк. Помнишь, какона жаловалась, чтоей так ине пришлось ниразу вжизни заняться любовью стоя? Какцапля…
- Врешь! - крикнул Гитлер.
Официантка, неспеша идущая сквозь зал ресторана, вздрогнула изамерла, намекнув нахрестоматийную картину Лиотара.
- Pardon! - засуетился Генрих. - Яоговорился. Мица неговорила цапля, потому что она инемецкий знала плохо, ив птицах неразбиралась. Онаговорила - иволга. Именно так она иговорила, правда?
Гитлер молчал.
- Ну,какие тебе еще нужны доказательства? Кому, кроме тебя, онамогла это говорить? Томашеусу Кататеки или, может быть - Дюдю? Нашзамечательный агент был тогда навысоте. Стех пор ипонеслось. Онисовокуплялись везде, гдетолько можно, чутьли нена твоих глазах. Придет, например, ктебе ввоскресенье Грюгенгрюфер, собирать взносы. Аты запивом пойдешь, какгостеприимный бюргер. Идти-то всего, туда сюда, семь минут. Вотипоставит Грюгенгрюфер твою жену раком вкресло икончить едва успеет, кактвои шаги уже налестнице слышны.
Гитлер мучительно застонал:
- О,черт! Уменя ведь иподозрения были. Мнедаже однажды пришло вголову неидти запивом, аза дверью постоять. Какмой сосед тогда сделал. Кего жене пришел молодой любовник, когда он пошел запивом. Ноон непошел запивом, аза дверью стоял ивидел, каквсе происходило. Итогда он обоих убил топором, апосле пошел запивом. Тутего иарестовали.
- Нуихорошо, чтоты доэтого недодумался, Адольф! Тогдабы все твои художественные таланты проявились только втюремных плакатах. Имы несиделибы здесь стобой вэтом прохладном исолнечном, этом весеннем Париже, который весь засыпан нежным цветочным снегом… Авсе потому, чтотоварищу Лучо пришла вголову гениальная идея. Когда он узнал, чтонаш агент отстрелил этой женщине голову прямо впроцессе минета, онприказал срочно ее заменить. Неголову, конечно, аженщину. Мыбыстро нашли одну похожую вГамбургском борделе. Аэту так изарыли вкотельной. Вернувшись после своей агитационной поездки подеревням, тывытащил изпетли уже нашу Мицу. Аостанки твоей идо сих пор покоятся вподвале того самого дома…
Гитлер содрогнулся. Онвспомнил странный сладковатый запах, который время отвремени возникал накухне ив кладовке, что, вконце концов, ипривело его кмысли продать дом…
- Вот-вот! - сказал Генрих. - Тыеще несколько лет топтал эти половицы, дышал ее бренным телом… Атогда…
Вего сознании будто стал рушиться город, выстроенный замногие годы. Всенелепости, несуразности его семейной жизни, всестранности его жены, какие-то неразрешимые мелочи, - все вдруг осветилось внезапным светом ислиплось мгновенной истиной. Гитлер сорвал ссебя салфетку, уперся обеими руками встол, поднимаясь, нотут что-то твердое легко ткнулось ему вбок… Сальвадоре привел вдействие парализатор.
Париж - Гавр
Снилось, будто он стоит навершине гигантской ступенчатой пирамиды, сложенной изшершавого серого камня. Кто-то сжимает его руку. Гитлер поворачивает голову… Товарищ Лучо!
Еголицо неразборчиво, будто написано кубистом: носвылезает налоб, ротповорачивается, превращаясь вженский половой орган, аживые глаза, раздвигающие эту бездарную геометрию, явно вырваны изчерепа Генриха Геблербухера…
- Всяэта земля, насколько хватает глаз - моя! - говорит Император. - Идальше, наюг, допролива Дрейка, Ина север, пока доНью-Йорка, ночерез полгодика мои люди возьмут весь континент, отострова Сейки доОгненной Земли. Этоорда, орда, хорошо управляемая орда… Всеэто будет также итвоим, милый Адольф! Видишь, каквсе оно плывет, качается… Оттяжелой поступи Кецалькоатля дрожит земля. Черные тараканы бегут, забираются впоследние мировые щели…
ТутГитлер заметил, чтопирамида действительно шевелится, поее граням стекает песок, катятся мелкие черные камешки… Вдруг что-то выпало изширокой штанины товарища Лучо изапрыгало поступенькам, громко ичасто стуча…
- Чтоэто? - холодея отнеобъяснимого ужаса, прошептал Гитлер.
- Хуй, - тихо исерьезно ответил товарищ Лучо.
- Нет, - тутже возразил внезапно возникший Генрих. - Этовсего лишь - баварская задница.
Генрих потянул Гитлера заруку, вывалив его тело изсна. Гитлер лежал наполу, каком-то деревянном решетчатом полу… Всевокруг плавно имедленно качалось. Гитлер сел. Качка непрекратилась, став достоянием реальности. Онбыл насудне, воткрытом море.
ГАВР: ОТРЫТОЕ МОРЕ
- Этонебольшая прогулочная яхта, - пояснил Генрих, заботливо расставляя нарундуке приборы длязавтрака. - ДоГавра мы добрались наавтомобиле. Какие виды нам открывались! Жаль, чтоты всего этого невидел, Адольф… Тысидел вбагажнике - ловко устроился, надо сказать!
- Япомню… Вкафе…
- Ох,уж это парижское кафе… Илидаже небольшой ресторанчик. Этобыло очень, очень давно - вчера… Кстати, тебя пришлось оттуда выносить, имилая официантка, спелый плод унылой мастурбации Лиотара, подумала, чтоты просто очередной кислокапустный пьяница… Аты пописать нехочешь? Умыться сосна?
- Непременно. Гдездесь увас камбуз?
- Гальюн, Адольф! Этототже камбуз, нотолько наоборот. Наверх инаправо. Хотелбы я знать, ктоее дрючил сегодня ночью?
Гитлер поднялся покрутой лестнице - трап, по-морскому она называлась - споткнулся наверхней ступеньке, засучил ножками…
Напалубе никого небыло. Вовсе стороны простиралась серая, сморщенная крупной рябью вода. Впервые заэти мучительные дни Гитлер ощутил себя одиноким.
Гальюн насудне был выстроен будто специально длямаленьких людей ипо форме напоминал четвертушку яблока, если смотреть нанее изнутри, спозиции червяка. Взгляд привлекла маленькая книга, небрежно брошенная надеревянную полку. Гитлер посмотрел: Mi Lucha. Это было точно такоеже издание, чтоив поезде, причем, егоразорвали чутьли нина техже самых страницах.
Ябольше немог терпеть эту грязную древнюю шлюху ивсе чаще думал оМексике, словно оюной упругой девственнице. Ноя нехотел ине мог бросить Европу просто так, тихо инезаметно, словно какой-нибудь отчаявшийся еврейский эмигрант. Старая потаскуха сама должна была отвергнуть меня, изгнать спозором, ужаснувшись моей очередной сюрреалистической выходке…
Ичас настал! НаПарижской выставке дадаистов я представил скульптуру. Этобыла моя первая иединственная работа вжанре живой монументальной пластики.
Вальяжная, сытая, ковсему привыкшая публика была шокирована откровенным натурализмом моего произведения, ия был объявлен персоной нон грата.
О,небросайте меня вчерный куст! - воскликнул я ивскоре оказался встране моей мечты… Черт подери! Даэтоже иесть та самая книженция, которая была впоезде! Просто Генрих всюду таскает ее ссобой, иона опять попадает комне, какбудто возвращаясь обратно изжопы…
- Мычто-то говорили оМице… - сказал Гитлер, спустившись вкубрик. - О,боже! Десять лет своей жизни я провел скакой-то шлюхой, которая была всего лишь похожа нанее!
- Идаже неочень похожа, честно говоря, - бодро отозвался Генрих. - Ноты, ослепленный любовью, незаметил подмены. Ну,адальше все пошло какпо маслу. Новая Мица надавила натебя, иты обмяк. Онапостоянно угрожала тебе самоубийством, если ты будешь путаться снационал-социалистами. Тыотошел отдвижения, стал художником, асамо движение безтебя раскололось… Впрочем, врядли это была любовь. Всевы такие - художники. Вылюбите только себя, тотобраз, который создаете внутри. Сдругими членами вашей партии нам пришлось изрядно повозиться. Этобыла величайшая идея: озамене жен илюбовниц. Мыэто назвали мягкой постельной революцией… Тебе интересно?
- Этонеимеет значения.
- Тогда бери вилочку икушай. Ввойсках GG был организован специальный отдел. Мыпроизвели замену насамом высоком уровне. Ошибку допустили только один раз, вРоссии. Еелидер оказался проницательнее, чеммы думали. Пришлось инсценировать его супруге самоубийство. Ножены приближенных - Молотова, Ворошилова ипрочих - давние агенты Империи. Мыуже тридцать лет манипулируем миром через наших женщин.
- Этаидея могла прийти вголову только сумасшедшему.
- Атоварищ Лучо, между нами говоря, иесть сумасшедший. Величайший псих всех времен инародов.
- Онидиот, ваштоварищ Лучо!
- Разумеется. Этим ты неоткроешь Америки. Нотоварищ Лучо - гениальный идиот, тотсамый идиот, окотором писал Достоевский.
- Онублюдок!
- Верно. Нодовольно жирный ублюдок.
- Гений излодейство несовместны!
- Хорошая мысль.
- Ваша кухня - дерьмо!
Генрих наклонился икоротко ударил Гитлера пощеке.
- Спасибо, - сказал Гитлер.
- Неза что, - сухо отпарировал Генрих. - Помнишь фильм, который снял товарищ Лучо, когда еще был европейцем?
- Редкостное дерьмо! Тошнота. Проще всего прославиться чем-то вэтом роде: сбросить рояль влестничный пролет илиразрезать глаз негритенку.
- Разумеется. Тыведь исам большой специалист поэтой части, неправдали? Какназывалась твоя первая картина, которая шокировала даже парижскую публику?
- Дапошел ты нахуй! Это были грехи молодости. Яуже давно другой.
- Тоже можно сказать ио товарище Лучо… Давы стоварищем Лучо - просто близнецы-братья. Именно вовремя съемок очередного фильма ему пришла вголову эта идея, когда его любимую актрису разрезало накуски подколесом прогулочного парохода. Немудрствуя лукаво, онбыстренько нашел ей замену. Чтоеще раз доказывает тот факт, чтоактер вмире ничто, аважен только режиссер. Теперь мы снимаем другую картину. Онаназывается - Новейшая История Человечества.
- Встиле гиньоль. Картина ужаса истраданий. Картина безумия.
- Все, чтомы хотим - это заморить черных тараканов ирасчистить планету длябелой расы.
- Утопия! Даже оставив впокое рассуждения обесчеловечности илигуманизме. Этоночной полет глупца. Вамникогда непокорить Африку. Ваши войска увязнут вее джунглях, миллионы ваших людей умрут отболезней. Выставите себе невозможную задачу.
- Вчем иесть торжество творческого метода художника. Легче всего лепить изглины. Нотворения изглины вялы ибезжизненны. Гениальной может стать только скульптура измрамора. Такговорил Заратустра. Итоже был неправ… Аиз чего сделал свою скульптуру товарищ Лучо? Излюдей. Разве ты сам неесть товарищ Лучо? Дапошел ты нахуй! - величайшее творение гения. Ктобы мог подумать, чтокартина стаким названием, содержанием, будет когда-либо украшать стены Лувра? Носвершилось! Иботы выбрал неглину, непластилин, неговно, номрамор! Ноэтого недостаточно. Влучшем случае, получится новый Делакруа. Отныне твоим материалом станут люди. Люди товарища Лучо… Ночу! Ячувствую, чтомы меняем курс. Яхта прибыла, наконец, врайон ожидания. Следующим нашим транспортным средством станет подводная лодка.
АТЛАНТИКА: ПОДВОДНАЯ ЛОДКА
Внутри подводной лодки Гитлер был впервые вжизни. Егоотпустили наволю: позволяли бродить повсем коридорам, спускаться вмашинное отделение, набоевые палубы, гдевозвышались торпедные аппараты, заходить накапитанский мостик, вбиблиотеку икают-компанию.
Этобыло любимое место Гитлера навсем корабле: здесь было светло, уютно итихо. Наодном столе таинственно синела карта, надругом - весело красовалась группа оловянных солдатиков. Каждый раз, когда Гитлер входил сюда, солдатики стояли вновой позиции: похоже, имиигрался сам капитан.
Есть такие люди, ониворуют удетства ивтравливают всвои взрослые игры какую-то невинную деталь, плюшевого мишку, например… Гитлер симпатизировал этим несчастным людям, потому что сам был таким. Вящике стола он держал маленького фарфорового слоника, того самого, которого сжимал, засыпая всвоей колыбели… Ислоник стал свидетелем его мучительной жизни иборьбы, егодалеко недетских болезней, егосовокуплений сдевочками, которые также успели значительно подрасти… Гитлеру пришла мысль вернуть слоника всвою новую жизнь, иэто была далеко нефантастическая идея, учитывая могущество ивездесущность товарища Лучо.
Экипаж лодки, состоящий излатиносов ирусских, былмолчалив иприветлив. Каждый сосредоточенно занимался своим определенным делом, иникто необращал внимания напраздношатающегося пленника.
Нобыло одно странное место наподводном корабле, одна запретная дверь… Перед ней вкоридоре всегда кто-то маячил, какбы невзначай - то румяный молодой человек сокладистой русской бородой задумчиво прихлебывал бражку изогнетушителя, тосам боцман…
Как-то раз Гитлер остановился перед этой дверью ипопробовал повернуть ручку. Дверь была заперта. Человек, ееохранявший, спокойно смотрел нанего. Гитлер постучал, прислушался… Никто неотозвался. Онпостучал громче. Охранник взял его заруку ис нежной силой развернул, хлопнул легонько поспине, указывая пальцем вдоль коридора.
- Чтотакое! - возмутился пленник. - Почему мне сюда нельзя?
Охранник покачал головой: немогу разговаривать. Гитлер ретировался всильной досаде: оннелюбил, когда отнего что-то скрывали.
Однажды эта вежливая твердость была столь грубо нарушена, чтоуГитлера неосталось никакого сомнения вмрачной значимости этой запертой тайны.
Что-то случилось налодке: Гитлер услышал частую дробь шагов, онвыбежал вкоридор, кинулся вносовую часть, туда, гдебыла запретная каюта… Вдруг нанего набросились, скрутили, кто-то даже ударил его вживот. Раздались крики:
- Hala!
- Pronto!
- Mochila!
Совсем близко возник голос Генриха:
- Мешок! Немедленно закройте ему глаза!
Один изподводников сорвал бушлат инакинул Гитлеру наголову. Егоповернули лицом кстене, сдавили собеих сторон… Внезапно возникла напряженная тишина, ив конце коридора послышались шаги.
Несколько человек быстро, молча прошли заспиной Гитлера, обдав его ветром, словно наних были длинные свободные одежды…
Иеще он почувствовал запах, очень странный запах, немыслимый нетолько наэтом подводном корабле, нои вообще - вэтой реальности… Единственная ассоциация, которая возникала где-то всамой глубине мозга - был чистый иглубокий, отвратительной свой таинственностью - ужас.
Гитлер слышал легенды омагии фашизма, отом, чтолучистам удается вызывать кжизни древних богов иоживлять мумии… Онощутил слабость вногах, Генрих подхватилего, взял наруки иотнес накапитанский мостик, ближайшее помещение, гдеможно было прилечь. Гитлер очнулся наоттоманке, поставленной здесь дляотдыха вахтенных офицеров после еды.
- Чтоэто было? - спросилон.
- Лучше обэтом незнать, - мягко возразил Генрих. - Всевыяснится, когда придет время.
Накапитанском мостике было прохладно, сумеречно иделовито. Светились итихо работали приборы. Виллюминаторах темнела однородная водная мгла, казавшаяся неподвижной, хотя, какбыло видно поциферблатам, лодка шла наглубине шестидесяти шести метров соскоростью тринадцать узлов. Подстеклянным колпаком, заключившем всебе все здешние блики иотражения, стояла копия известной скульптуры товарища Лучо. Онаназывалась - Настоящая женщина: узел страданий. Прошлая женщина: ужас очарования. Будущая женщина: стон разделенной любви.
Триженщины шли одна задругой, положив руки друг дружке наплечи, будто брейгелевские слепцы. Скульптура моглабы показаться трогательной, незнай Гитлер ее истории.
Когда молодой, подающий надежды ипраздношатающийся режиссер, журналист иживописец выставил вПарижском салоне это произведение, никто неупал вобморок, вообще, невыразил никаких чувств. Спустя несколько дней скульптуру всеже заметили, ноотнюдь непо причине ее художественного обаяния. Скульптура начала источать странный сладковатый запах, скаждым днем усиливавшейся… Кому-то пришло вголову ковырнуть скульптуру ножом. Ивот тогда это изваяние действительно повергло присутствующих внастоящий шок…
АТЛАНТИКА: ТПАЛЬТЕКУТЛИ
Высококлассная подводная крепость, построенная назнаменитых имперских верфях вГаване, поскорости идальности автономного плавания превосходящая все современные европейские иамериканские образцы, носила чудовищное название - Тпальтекутли.
Всюду вее гулких коридорах, червеобразно увитых разнокалиберными трубами икабелями, Гитлер натыкался наэто слово, вылитое влатуни, вырезанное вкрасном бразильском дереве, вперемежку смногочисленными портретами великого Лучо - гладкий яйцевидный череп, мясистые мешки подглазами, острый взгляд птицы, только что увидевшей насекомое, и - непременно - эти тонкие мафиозные усики…
Поначалу Гитлер считал, что Тпальтекутли - это какое-то мексиканское блюдо, посозвучию спрофитроли. ВЕвропе былобы дикостью назвать судно, скажем, Гамбургер илиЖюльен. Нодля цивилизации нового типа, которую построил товарищ Лучо, цивилизации среанимированным пантеоном древних богов, человеческими жертвоприношениями исовершенно уже безумным культом еды, - вэтом небыло ровным счетом ничего необычного.
Гитлер поделился своими соображениями сГенрихом, тотнесколько секунд разглядывал его скакой-то брезгливой жалостью, затем тихо, добродушно пробормотал:
- Дакто ты есть? Художник, филигранный маляр… Большинство извас необразованны, самодовольны, тупы. Каждый школьник знает, чтоТескатлипока иКецалькоатль сотворили землю изтела богини Тпальтекутли, вчесть которой мы иназвали крупнейший подводный крейсер Империи.
- Тпальтекутли… - дважды скользнув понебу языком, попробовал Гитлер это слово.
Онпочему-то вспомнил запертую каюту… Необъяснимый ужас опять охватилего.
- Именно этой удивительной машине, - продолжал Генрих, - ибудет предоставлено право первого удара почерному континенту. Иесли ты опасаешься заисход операции, тозасим стоит только твое младенческое неведение. Говоря конкретно, наши войска обладают невиданной силы секретным оружием. Сего помощью все население Африки будет уничтожено всчитанные дни. Работы намечается завершить кконцу текущей пятилетки.
- Химия?
- Нет.
- Какая-нибудь зараза?
- Нет! Сдаешься?
- Кудаж мне деваться…
- Наши ученые - Эйнштейн там, Кюри, Курчатов - придумали штуку похлеще. Несколько десятков бомб способны уничтожить все живое натерритории целого материка. Останутся одни растения - баобабы, араукарии, кактусы… Африка станет цветущим, грандиозным ибезлюдным краем.
- Ажирафы, крокодилы, слоники?
- Лесрубят - щепки летят. Яже сказал: всеживое.
- Какая мерзость! Иподумать только… Еслибы товарищ Бу… Тоесть, товарищ Лу… - Гитлер тряхнул головой, сплюнул. - Ноэтоже просто обыкновенная каюта… Нормальная жилая каюта.
- Ах,милый Адольф, тывсе отомже… Всему свое время, друг мой!
- Черт подери! - вскричал Гитлер. - Еслибы этот ваш товарищ Бучо нераскопал тогда проклятое золото!
- Даназывай ты его хоть Мучей, ходистории отэтого неизменится.
- Какой кдьяволу истории! Чисто случайно, какписали газеты, вовремя загородной прогулки…
- Пикника, - уточнил Генрих.
- Этого гнусного пикника спроститутками.
- Самыми дешевыми шлюхами собоих берегов Титикаки!
- Нажрался своей горячей еды, паприки ичили…
- Бобов вахачотль стекилой…
- Ипошел испражняться…
- Разумеется. Этотак естественно после еды.
- Ипровалился вкакую-то яму, атам…
- Золото ибриллианты! Ия, тогда еще просто Луис, безработный режиссер, гонимый своей родиной, ходил поэтой черной пещере, зажигал шведские спички, высоко надголовой поднимая пламенные листья… Ивидел сотни, тысячи золотых скульптур, вчьих изумленных глазах сверкали драгоценные камни… Вотоно, легендарное золото инков!
- Япомню эти слова. Этоцитата изего книги, этой пакостной Mi Lucha, гдеон призывает убивать негров иразрушать города.
- Разумеется. Именно поэтому данные слова инабраны курсивом… Только чтож тут удивительного? Города принесли зло всем великим народам древности - майя иацтекам, инкам иякутам. Вотпочему они ипокинули свои города, скормив их внутренности ненасытным джунглям. Мыуничтожим земные мегаполисы ипостроим наэтой планете истинный рай.
- Ноя очень люблю города! - воскликнул Гитлер сослезами вголосе. - Ядаже хотел стать архитектором. Апотом записался впартию, стал ее лидером. Какраз, чтобы истроить новые города… Насвоей родине…
- Этобылбы другой вариант будущего, моймаленький друг! Янесомневаюсь, чтотыбы сумел какпостроить, такиразрушить немалое количество городов. Нона всякую старуху найдется проруха, какговорят русские. Всятвоя беда втом, чтовэтом мире родился другой, такойже, какты.
- Ненадо мешать золото идерьмо! Еслибы ваш ублюдий товарищ непровалился вяму сдерьмом… Тоесть, тьфу! - сзолотом… Ине втом дело, чтоему пришла вголову какая-то там идея. Всяэта история составлена изцепочки случайностей. Актриса погибла случайно. Золото инков - случайность. Даже пресловутая встреча товарища Лучо сТроцким… Заметил какого-то подозрительного парня, который покупал вспортивном магазине ледоруб… Данаместе товарища Лучо мог оказаться любой другой сраный дурак, типа Сальвадоре… Кстати, куда делась эта горилла? Счего это ему вздумалось остаться воФранции? Онменя весьма забавлял…
Генрих хитро посмотрел наГитлера:
- Впрекрасной Франции Сальвадоре остался вовсе непо своей воле.
- Ага, понимаю: приказ! Ведь вы все непросто так, асолдаты свободы.
- Скорее, мы - призраки. Призраки свободы, друг мой… АСальвадоре пришлось ликвидировать, - вздохнул Генрих. - Кнашему всеобщему прискорбию, оноказался гомосексуалистом.
- Нуичто? - Гитлер удивленно уставился наГенриха, слишком удивленно, потому что, благодаря странному взаимопониманию, которое установилось между ними заэти дни, онуже понял, что здесь имелось ввиду…
- Всеочень просто, - сказал Генрих скучным голосом. - Недалее каквчера товарищ Лучо издал Указ отом, чтовсе гомосексуалисты планеты Земля подлежат уничтожению. Первым вэтом списке стал именно наш друг исоратник, нашнеугомонный Сальвадоре: весоколо трехсот фунтов, рост два метра идвадцать семь сантиметров. Когда его волокли попесчаному пляжу, онцарапался икусался. Косые лучи заходящего солнца снежностью золотили верхушки сосен… БылвПольше один художник, еврей, который любил живописать европейский лес. Эван Шишкинд, кажется, егозвали… Таквот, друг мой, онвсе свои сосны изображал именно золотыми.
Гитлер ясно представил себе эту картину, мгновенно отметив, какименно он сам смешалбы краски, исодрогнулся.
- Этосделаля… - прошепталон.
- Нестоит благодарности. Товарищ Лучо следит закаждым твоим движением изглубокой своей темноты. Этот пустяковый Указ - первый подарок персонально тебе, таксказать, художнику отхудожника…
- Нояже просто… Этобыло всего несколько слов… Янеимел ввиду…
- Новедь ты сломал черепаховый нож. Тогда, давным-давно, впарижском кафе… Вспомни: Вего руках был черепаховый нож длябумаги, которым здесь разрезали салфетки. Гитлер неуклюже вывернулего, ихрупкая кость сломалась… Разве этот жест можно было истолковать как-то иначе? Черепаховый нож - фаллический символ вруках прославленного живописца. Фаллос был сломлен, иНовый Закон вступил всилу. Имы непросто ликвидируем гомиков, априносим их вжертву, вуникальный дар нашей солнцеподобной Гуммиараби, богине плодородия иматеринства, поскольку мужеложство идеторождение несовместимы. Этозрелище, скажу я тебе! Чем-то напоминает милое японское харакири - своей точностью, быстротой действия. Гомика ставят перед портретом товарища Лучо. Угомика сразу встает хуй. Собеих сторон кгомику подходят два исполнителя, распевая сладкозвучные гимны. Гремит музыка, барабанная дробь. Зрители замирают врелигиозном экстазе. Один исполнитель отсекает гомику фаллос, другой быстро, пока еще длится эрекция, вставляет его гомику вжопу, безвазелина. После ритуала зрителям предоставляют шикарный обед - профитроли сжареным луком, чхеботльь
игалиглуфус скрасным соусом, стоматами, паприкой икапелькой крови изануса жертвы. Этобезумно вкусно! Взавершении все пьют мате, априкрепленный художник рисует напортрете товарища Лучо пикантную бороду, встиле Льва Троцкого. Кровью, конечно.
- Меня раздражают его портреты, - помолчав, сказал Гитлер. - Наэтой чертовой лодке, кажется, нетниодного места, откудабы небыло видно оттопыренное ухо иливыпученный глаз вашего несчастного товарища. Даже вмемориальных ликах этих Кцальь да Тьпульь я узнаю его нахохлившуюся рожу.
Генрих неспеша прожевал довольно крупный цхетрпопль, проглотил, вытер салфеткой рот.
- Тыбудешь удивлен, милый Адольф, ноэто делается нетолько попричине культа. Реальность - это несовсем то, чтомы думаем, иябы даже сказал - совсем нето.
- Нуда, яподозреваю, чтореальный облик товарища Лучо далек отего помпезного изображения. Насамом деле, онмаленький ирябой, какСталин, аего высокий лоб значительно ниже икруче.
- Тымыслишь вправильном направлении, - похвалил Генрих, - если, конечно, относиться ктоварищу Лучо какк диктатору ивождю. Разумеется, такие уроды, какИосиф Сталин илиКршмншчанд Ганди, прежде всего, заботятся особственных портретах, длячего инанимают армию посредственных живописцев. Нотоварищ Лучо непросто вождь, онсам - художник.
- Ичто? - усмехнулся Гитлер. - Товарищ Лучо сам пишет свои портреты?
- Товарищ Лучо нестремится приукрасить тот облик, который предъявляется публике. Онпоступил иначе: самизменил свое лицо.
- Пластическая операция?
- Именно.
- Ана всех ваших сборищах ишествиях мы видим его доппельгангера?
- Множество доппельгангеров. Целый взвод двойников всоставе подразделения GG. Более того: интеллектуальный идуховный облик товарища Лучо производят несколько научных институтов, гдетрудятся лучшие умы человечества.
- Нозачем? Ичтоже тогда делает насвоем высоком посту этот человек? Даисуществуетли он насамом деле?
- Ида, инет. Чтоможно сказать отом, ктопостроил новую реальность, асам изнее устранился? Онпросто живет. Путешествует. Инкогнито, какревизор. Общается смногими людьми наразных континентах. Иногда пишет картины, иногда сочиняет музыку. Лепит скульптуры. Играет всолдатиков.
- Всолдатиков… - Гитлер вспомнил стол соловянными солдатиками, вспомнил закрытую дверь таинственной каюты, вспомнил те минуты, когда его повернули лицом кстене, когда что-то прошло мимо, заспиной, обдав его холодом иветром, изапахом… Вневсякого сомнения - товарищ Лучо находится совсем близко - здесь, наэтом корабле!
АТЛАНТИКА: ВОСПОМИНАНИЕ
Засыпая вту ночь, Гитлер пытался вспомнить Мицу, свою Мицу, отделить ее отдругой, той, чтопоявилась вшестнадцатом году: проститутка изГамбурга, которая прожила сним десять лет, следила заним все эти годы, манипулировала им, кактряпичной куклой, каждую неделю отправляла шифрованные донесения вканцелярию GG, получала какие-то инструкции… Грязная шлюха, волею случая ставшая профессиональной разведчицей - другой имидж, другие доходы…
Однажды они были навечеринке удрузей, врайоне Александр-плац. Этобыло впервый год их совместной жизни, летом 1915-го, ис ним, несомненно, была подлинная Мица.
Квартира располагалась вверхнем этаже, лестница изприхожей вела прямо начердак. Гитлер увлек Мицу накрышу, емухотелось посмотреть настарый город - всизых летних сумерках, вбледном золоте молодой луны… Мица набросилась нанего, жадно всосалась ему врот…
Гитлер нехотелее. Сейчас он отдалбывсе, чтобы вернуть эти минуты. Онотстранилее, прекрасно зная, чтовечером заведет часы, нырнет пододеяло, нащупает ее прохладное бедро… Онбы исполнил любые ее прихоти, бросил ее начерепицу этой красной крыши, скрипучей, нагретой задень… Мица опустилась наколени, стала расстегивать его брюки. Подвергаясь унизительной французской любви, Гитлер тихо сплюнул всторону истал делать то, длячего ивышел накрышу - он смотрел настарый город - всизых летних сумерках, вбледном золоте молодой луны…
Стоп. Ачьи это были именины, наАлександр-плац? Иглавное - вкаком году? Тоесть, если это было летом 16-го, тоМица…
Гитлер немог уже вспомнить, ктоиздрузей жил тогда наАлександр-плац… Следовательно, немог суверенность сказать, чьеименно тело подразумевалось подкодовым словом - Мица.
После суицидальной попытки ее какбудто подменили… Именно так он идумал - какбудто… Она объясняла это стрессом, смеялась: я какбы заново родилась, итеперь мой родитель - ты…
Онаперестала пшекать ивворачивать внемецкую речь польские словечки. Гитлер думал, чтоэто естественный процесс ассимиляции.
Унее появились новые привычки, вкусы, например, онаотказалась отмяса, начала курить дамские сигары, унее развилось отвращение кабсенту, зато она сбольшим удовольствием выпивала наночь рюмку шнапса… Онастала разговаривать сним вовремя занятий любовью, несла какой-то непрерывный вздор, всякие неприличные слова, откоторых ему становилось стыдно днем, акогда приходило время симулировать оргазм, обрывалась наполуслове, потому что надо было громко дышать ивываливать язык…
Ностоп, стоп опять! Почему он решил, чтоего новая Мица симулировала, какта, прежняя? Этоведь только первую Мицу он проверил: посмотрел визвестный момент, расширилисьли унее зрачки…
Гитлер вдруг понял, чтомногое, чтоложная Мица делала также, илипочти также, какнастоящая, насамом деле имело другой смысл, совершенно другие причины имотивы.
Какта, такидругая заходила поутрам вего кабинет (апотом, когда он стал художником - вмастерскую) смаленьким серебряным подносом, гдедымились две чашечки кофе, апотом садилась напротив, чтобы поговорить…
Ноо чем говорила эта Мица, ио чем говорила та?
Первая была славянкой, вторая - немкой. Гитлер всегда относился настороженно ковсему, чтонеимело немецких корней. Вюности он нелюбил евреев, искренно считая, чтоименно отних происходят все беды нанемецкой земле… Ноименно Мица, егопольская жена, изаставила его понять иполюбить то, чтобыло чуждо расе ариев. Среди друзей семьи появились евреи, чехи ирусские. Ноих-то какраз привела непервая Мица, авторая!
Первая любила рассказывать ему освоих варшавских любовниках, Томашеусе Кататеки иДюдю - этих мужчинах, которые были донего. Один был толстым ибогатым, Мица гордилась этой связью ипостоянно, когда Гитлер испытывал финансовые трудности, ставила его впример. Другой был тонким ибедным, нотакже обладал достоинствами, окоторых можно было поговорить, например, унего был огромный, неправдоподобно крепкий фаллос…
Этоименно его фаллос, великий фаллос Дюдю вдохновлял Гитлера, когда он работал надкартиной Дапошел ты нахуй! - жалкий человечек сузелком наплечах, бредущий посерой равнине, ана горизонте - он - огромный фаллический утес, кобальт икраплак, тающий вжарком мареве июля… Ине важно, чтоэта картина сначала называлась по-другому, итолько всамый последний момент, ужевыводя подпись вуглу, Гитлер вдруг выплеснул всю свою боль, внезапно увидев вэтой фигурке - самого себя соспины…
Иименно эта неразрешимость отношений… Утой, другой Мицы, уагента товарища Лучо, никогда небыло никаких Томашеусов Кататеки иДюдю, онаникогда неукоряла его другими мужчинами, хотя она их имела, пожалуй, восто раз больше, чемМица номер один. Иглавное - унее никогда небыло любовника, никакого Грюгенгрюфера, онмог поклясться, чтозавсе десять лет их жизни она ниразу неизменилаему!
Дапошел ты нахуй…
Этосказала ему совершенно другая женщина, которую он даже ине мог уже вспомнить, сказала несловом, авсей своей жизнью исмертью, ата, которую он знал илюбил, непричинила ему никакого зла.
Да,милый мой Генрих! Мирустроен совсем нетак, какмы обэтом думаем…
- Всеготово кбракосочетанию, мойфюрер! Фройлен Ева уже одета. Гости ждут. Ятакже исполнил ваше приказание иразыскал Грюгенгрюфера. Бедняга спрятался вдамском туалете нижнего бункера исобирался покончить ссобой. Кстати, вотваши капсулы сядом. Замечательный, изысканный вкус! Ачто касается плохих новостей, сэр… Янки полностью заняли город. Здание рейхстага разрушено…
Что? Какая Ева? Какой бункер? Откуда это наваждение?
Падая всамую глубину сна, вкобальт иультрамарин, Гитлер видел длинные пальцы товарища Лучо, которые, словно внимательные лучи, ощупывают Землю, рисуют какие-то знаки наее континентах…
Таквот откуда берутся эти замысловатые круги наполях… Именно товарищ Лучо своими гигантскими щупальцами ивыписывает эти круги!
Гитлер рывком сел накровати, сорвал ссебя одеяло. Тайна кругов раскрыта! Сколько лет ученые ломали головы надэтими пресловутыми кругами. Итолько теперь…
- Да,пусть оно иправда, - продолжал Гитлер, ужевслух, громким шепотом… - Норазве может товарищ Лучо быть таким большим, иметь такие длинные пальцы?
- Может. Ведь товарищ Лучо - гений. Совершенно естественно, чтоон такой большой.
- Азачем ему вообще эти странные круги?
- Затем. Таким нехитрым способом товарищ Лучо находит себе новых друзей, единомышленников…
Гитлер понял, чтосним происходит что-то нето… Очевидно, емуподсыпали вужин какой-то наркотик…
- Нодля чего мне подсыпали наркотик вужин, здесь, вкислотном желудке подводного корабля?
- Длятого. Очевидно, тебя готовят квстрече. Это - какклизма перед операцией. Классика.
- Ане слишкомли много согласных настыке слов?
- Много. Ихбудет еще больше, если ты продолжишь думать по-русски.
- Азнаешьли ты русское слово сшестью согласными подряд?
- Знаю. Взбзднуть.
- Азнаешьли ты русское слово сдевятью согласными подряд?
- Незнаю. Такого слова нет.
- Есть такое слово. Итоварищ Лучо его знает.
АТЛАНТИКА: КУЛЬМИНАЦИЯ
Сминуту Генрих смотрел наГитлера, немигая, какзмей. Потом расхохотался.
Онисидели вкают-компании, Генрих откупорил бутылку «Советского шампанского», попризнанию знатоков, самого лучшего шипучего вина вмире.
- Вязыке древних ацтеков попадаются иболее могучие сочетания согласных, - сказалон. - Контрвзбзднуть - слово-чемпион дляодной отдельно взятой страны. Ты,наверное, думал, чтомы неосведомлены отвоем знании русского языка, инадеялся, чтоэто как-нибудь сыграет тебе наруку, да?
Гитлер пожал плечами:
- Признаться, яподумал обэтом тогда, впоезде… Нотутже сообразил, чтоэто могло быть неболее чем драматургическим ходом, окотором режиссер просто забыл. Вжизни полно таких ложных ходов, ружей, которые никогда нестреляют…
- Ну,нескажи! - Генрих дотронулся дофигурки солдатика настоле. - Внашей реальности ружье просто висит настене, ржавеет истарится, набирает антикварный потенциал, ав какой-нибудь другой - возьмет да ивыстрелит.
- Этоесли принять, чтоальтернативная реальность возможна, даеще ктомуже - что унее теже самые декорации.
- Ак чему ей другие? - Генрих указательным пальцем постучал солдатика поголове. - Если исуществует какой-то Режиссер сбольшой буквы, тоему сподручнее воспользоваться существующими. ВРежиссера можно верить илинет. Ноесть способ объяснить реальность, ясно представив себе его образ. Если допустить, чтожизнь - это какое-то бесконечное кино, имы стобой лишь тени напростыне…
- Кино, которое снимается здесь, сомной, вэтой ебаной подлодке, шедевром неназовешь, - сказал Гитлер опять по-русски. - Режиссер же мне кажется довольно убогой личностью. Вседело всамом качестве его славы. Слава состоялась, ноне та. Идаже нев том полушарии планеты.
- Любое художественное произведение можно истолковать темже методом, каким толкуют сны, - сказал Генрих, покачав солдатика нажуравлиных ногах. - Вданном случае, унас присутствует слишком много фаллических символов. Состороны может даже показаться, что Режиссер - это просто какой-то молодой человек, которого бросила девушка, ион хочет оправдаться перед ней, придумав всю эту архитрудную галиматью озамене жен илюбовниц. Нореальность такова: Режиссер существует, онсоздал это кино, имы приближаемся кего финалу, вкотором ожидается довольно ловкий трюк. Конец будет настолько неожиданным, чтозритель почувствует себя полным идиотом. Даиты нио чем непожалеешь, милый Адольф!
- Вотчто я хотел вам сказать… - Гитлер сфокусировал взгляд так, чтоего небесно голубые радужки, почти несодержащие меланина, сдвинулись кпереносице, иэто свидетельствовало осостоянии крайней задумчивости.
- Чтоэто застиль! - свозмущением перебил Генрих. - Разве мы перешли обратно на«вы»?
- Яимею ввиду всех вас - тебя, товарища Лучо, покойного Джузеппе… Тоесть - незабвенного Сальвадоре. Всех лучистов. Яхотел сказать, чтоврядли увас найдется такая сила, которая заставит меня работать навас.
- Обэтом небеспокойся. Сила найдется.
- Деньги меня неинтересуют. Родных уменя нет… Такчто, если вы захотите пытать кого-то вмоем присутствии, засовывать его вэлектрический рояль илирезать ему глаз…
- Ставить ему серную клизму… Слишком уж ты драматизируешь.
- Смерти я небоюсь.
- Trava guarda cigarra! - сказал Генрих, двинув поскатерти коробку Partagas, какбы делая ход вкакой-то настольной игре. - Мыпредлагаем тебе жизнь, ане смерть.
- Чтобы вы мне нипредложили! - Гитлер взял сигару, выкусил исплюнул. - Дело нев этом. Мневедь неяму надо копать, незабор красить, какТом Сойер. Аписать картину, типа Кончивший хуй товарища Троцкого. ИлиТоварищ Лучо ест конопляные бобы. Норука художника неможет работать попринуждению. Выпохитили гения, аполучили посредственного живописца. Воттолько чего я немогу понять! Какэто вам удалось перетащить насвою сторону хотябы одного изнас, скажем, тогоже Эйзенштейна?
- Мынашли личные ключи ккаждому. Улюбого индивида есть скважина, куда можно засунуть ключ… Тоесть - хуй. Тоесть - тьфу! Тыменя совсем запутал сосвоими оговорками. Ключ, конечно.
- Интересно, гденаходится эта скважина уменя? Или… Есливы…
Гитлер вдруг нащупал одну странную мысль. Онабыла настолько дикой, чтоон даже неосмелился ее додумать. Внезапно он развеселился, плеснул шампанского воба бокала иразом осушил свой.
- Ладно! - воскликнулон. - Давай, показывай, какходят твои солдатики.
- Здесь нет ничего сложного, - сказал Генрих ищелкнул одного изсолдатиков попопке. - Вотэто знаменосец. Онходит конем. Взависимости оттого, каклягут кости, может ходить конем простым илидлинным, добрым конем илизлым. Висключительных случаях, знаменосец ходит ебучим конем.
- Странная какая-то игра, - усмехнулся Гитлер. - Получается, чтознаменосец - самая сильная фигура наполе битвы?
- Да. Нов тоже время - исамая слабая. Потому что знаменосец безоружен. Онможет сколько угодно бегать пополю битвы, махать своим знаменем среди окровавленных тел. Нотолку отнего никакого. Поэтому он никогда ине ходит, апросто стоит насвоем месте. Дальше принцип такой: чемлучше вооружена фигура, темменьше ее свобода. Так, например, простые солдаты ходят только ебучим конем. Младшие офицеры - простым идлинным. Идальше - согласно воинскому званию. Авот генералы ходят всеми возможными конями, кроме ебучего. Зато вооружен генерал всего лишь кинжалом ибьет только наодну клетку. Этуигру товарищ Лучо придумал сам. Более того, онсделал ее своими руками, слепил иразукрасил солдатиков. Игра существует водном-единственном экземпляре итоварищ Лучо всегда возит ее ссобой.
- Такя изнал! - воскликнул Гитлер. - Аты, мойдорогой, наконец-то проболтался. Ядавно уже понял, чтоисчадье ада находится здесь, наэтом корабле.
- Да? Игдеже, по-твоему, находится Исчадье Ада?
- Заповоротом коридора, взапертой каюте.
- Холодно. Неугадал.
- Ну,разве что, если он вышел оттуда, выбрался намоцион, какпозавчера, когда меня двинули мордой остену.
- Допустим, онвышел. Игде, втаком случае, онсейчас находится?
- Дахер его знает! Накапитанском мостике - дает команды капитану.
- Этотеплее, потому что ближе. Новсе равно - холодно.
- Ну,тогда - вгальюне, тоесть, яхотел сказать - накамбузе. Проверяет, правильноли приготовлена вахачотль… Пробует качество вина.
- Значительно теплее, - сказал Генрих, отхлебнув избокала, - новсеже - нето. Товарищ Лучо гораздо ближе. Тымогбы догадаться обэтом ираньше, когда я сказал, чтоЛуис изменил свое лицо. Грубо говоря, оннаходится здесь, вэтой комнате.
- Где? - Гитлер оглянулся посторонам, еговзгляд остановился наГенрихе ивдруг он увидел иузнал его глаза…
- Trava guarda cigarra! - сказал товарищ Лучо, одними глазами смеясь.
АТЛАНТИКА: РАЗВЯЗКА
Всамом деле… Инадо быть таким идиотом, чтобы недогадаться! Тыибыл тем самым ружьем. Генрих какой-то Геблербухер… Никому ненужный персонаж, которому здесь уделено так много внимания.
Гитлер очнулся наполу ипрямо перед глазами увидел пляшущий лакированный ботинок товарища Лучо.
Ссамого начала было ясно, чтоон присутствует где-то рядом. Даине похож ты вовсе нанемца. Чисто романский тип, черная курчавщина. Икогда ты заговорил опластической операции… Азапертая каюта была лишь отвлекающим маневром. Ностоп! Запертая каюта существует, иявление товарища Лучо вовсе необъясняет запертую каюту!
Гитлер встал начетвереньки, взобрался поспинке кресла, сел.
Ачто если прямо сейчас взять состола бутылку иударить его полбу? Ибить, бить, бить, пока он неумрет?
- Этонеправильное решение, Адольф, - будто подслушав его мысли, сказал Генрих, тоесть - тьфу! - товарищ Лучо. - Машина давно работает безмоего участия. Убей ты старину Луиса хоть дюжину раз, сголовы товарища Лучо неупадет ниволоска.
Оносторожно взял бутылку из-под руки Гитлера иосветил бокалы золотистым танцем шустрых пузырьков. Чокнуться, однако, промахнулся, поскольку Гитлер отдернул руку.
- Заупокой пьют нечокаясь, - буркнул Гитлер изалпом осушил свой бокал.
- Чтоиговорить, - сказал товарищ Лучо. - Забавным парнем был этот герр Геблербухер. Впрочем, тыможешь называть меня Генрихом, какв старые добрые времена. Можно - просто Луис илисиньор Бунюэль. Можешь даже сам придумать мне любое удобное имя.
- Кэтому еще надо привыкнуть.
- Прошу прощения замой невинный обман. Мнеочень хотелось познакомиться стобой внеформальной обстановке. Даив желании лично проконтролировать операцию нет ничего необычного. Ведь я наблюдал затобой уже много лет, стех самых пор, какувидел твоих собачек.
- Каких еще собачек, тьфу натебя!
- Собачек, тысяча девятьсот пятнадцатого года. Таких вислоухих имилых. Бумага, уголь, свинцовый карандаш.
- Мнеибез собачек тошно. Тыобманул меня, Генрих. Жестоко игнусно. Причем, вту самую минуту, когда я наконец-то начал считать тебя своим другом. Впрочем, чего такого ты нашел вмоих собачках? Обычные штудии. Вто время я бурно писал натюрморты сцветами, пейзажи подВан Гога, даивообще, бралвсе, чтопробегало мимо.
- Ага! - поддержал Генрих. - Схватишь, бывало, таксу захвост, привяжешь крадиатору отопления, ипишешь, пишешь, пока она неумрет. Что-то вроде овального портрета Эдгара… Инасчет цветочков твоих уменя тоже сразу возникли мысли. Знаешь, чтоэти невинные собачки, цветочки мне напоминают?
- Нуи? Хочешь критиковать - критикуй. Мнеэто какс гуся вода.
- Дакритики оГитлере вполне достаточно вобоих полушариях. Этиневинные картинки напоминают рассказы девушек олюбви. Такие рассказы, которые сдобные белокурые фройлены переписывают всвои альбомчики. Когда среди чистоты иробких мечтаний нет-нет, дамелькнет эрегированный курчавый фаллос смерти. Вчастности - эти собачьи глаза. Слишком похожи наглаза самого Гитлера - светлые, чистые, бездонные глаза. Илицветы. Неживые, ввазе сводой, нозасушенные. Именно здесь я иувидел все твое будущее, Адольф! Такмы ипоменялись ролями: диктатором сталя, ахудожником - ты. Нукак, доиграем партию?
- Ячто-то неочень… - проговорил Гитлер, сгрустью осмотрев свои позиции.
Ивдруг…
То,что он увидел среди солдат, офицеров изаград-полицейских, повергло его визумление, смешанное снеуправляемой детской радостью. Онпротянул руку исхватил фигуру, которая, казалось, обожгла его пальцы.
Этобыл слоник, фарфоровый слоник его детства, взятый изего стола, изглубины его тайного ящика, изсамой глубины его сознания исна…
- Есть уменя одна мысль, - произнес Гитлер после продолжительной паузы. Этодаже непросто мысль, аусловие. Даже, скорее - ультиматум!
- Точно! - вздохнул Генрих. - Дайнегру палец, онутебя всю руку откусит.
Гитлер оживился, егоголос окреп:
- Верни мне Мицу. Тысоздал ее однажды, создай ее вовторой раз. Этоединственное, чтоя утебя попрошу. Яполностью отдамся твоей ублюдьей Империи. Язаставлю весь мир поверить видеи отараканах, проникнуться вкусом утчкпктекеокса ивчтрнктрпролей. Только верни мне мою жену - живой.
- Ксожалению, янебог…
- Нет! Тыименно - бог, - сказал Гитлер, уловив кокетливые нотки вголосе собеседника. - Утебя миллионы рабов. Утебя золото инков. Тывоплотил самые безумные исокровенные мечты человечества. Кецалькоатль обоих полушарий игений безимени илица.
- О’кей, - сказал Генрих. - Именно это слово я ихотел оттебя услышать.
- Тыдолжен найти мне новую копию, женщину, которую я могбы назвать своей Мицей.
- Иэтовсе, чтоты хочешь?
Генрих встал ивышел, оставив дверь открытой. Гитлер последовал заним. Вкоридоре, гдепостенам стекал маслянистый свет гелиевых ламп, Генрих сделал знак русскому юноше согнетушителем, итот распахнул тяжелую дверь.
- Ямогу предложить тебе гораздо большее, - объявил Генрих, протянув руку раскрытой ладонью вверх, какэто делали скульптурные изображения товарища Лучо.
Гитлер прошел сквозь запретную дверь. Оноказался впросторном зале, убранном сафьяновыми подушками иузорчатыми индейскими коврами. Этобыла галерея, его, Гитлера галерея - картины ирисунки, сделанные ипроданные много лет назад: цветы исобаки, пейзажи иинтерьеры, эскизы кзнаменитым работам - Дапошел ты нахуй! - Рваная плоть лесбиянок - Великий мастурбатор - Смерть Томашеуса Кататеки… Одну стену целиком занимала - вставленная вроскошную раму изфруктов ицветов - Mi Lucha - его жизнь, егоборьба: свалка ковбойских шляп, гонимая мусорным ветром, мертвые лица илопнувшие тескикулы истерзанных негров, черные тараканы наклавиатуре рояля - все это символизировало Апокалипсис Иоанна, нотакже инесло отпечаток личности того, ктосам стал символом тяжелого, тупого, всепожирающего кошмара истоял, исмеялся теперь рядом сним!
- Нуичто? - обернулся Гитлер.
- Trava guarda cigarra! - сказал товарищ Лучо, будто отдавая кому-то условное распоряжение, ивдруг заиграла тихая торжественная музыка…
Послышался шорох, шаги… Изпротивоположной двери одна задругой вышли несколько стройных женщин вдлинных одеждах. Гитлер смотрел наних, широко раскрыв глаза. Всеони были Мицей. Этобыли Мицы-подростки иМицы-девушки, Мицы-женщины, также разных возрастов, Мицы-девочки, совсем крохотные, идаже одна Мица-старушка…
Именноона, какоказалось, была здесь главной. Гарем расступился, образовав широкий коридор, истаршая двинулась понему, наступая маленькими ножками нацветы, которые бросали ей подноги остальные… Помере ее приближения, Гитлер все яснее слышал запах, удивительный инеповторимый запах, который невозможно было спутать нис чем другим.
Этобыл недоппельгангер, атот самый человек, допоследней родинки знакомый - настоящая, живая, вполне по-живому состарившаяся женщина, тасамая, которую он похоронил имного лет оплакивал: Мица-призрак, Мица-разведчица Третьей Империи, Мица-шлюха изгамбургского борделя, Мица-жена, Мица-боль иМица-любовь.
Гитлер дернулся всем телом, затряс ввоздухе ладошками ирухнул безчувств напол.
- Ну,здравствуй! - сказал товарищ Лучо, легонько пнув ногой распростертое перед ним тело.
|
