След Сокола Сергей Васильевич Самаров
        Гиперборейская скрижаль
        Некогда могущественный славянский племенной союз из-за внутренних распрей распался на несколько мелких княжеств. Княжество бодричей сохранило название союза да гордость за дни былые. Оно же и стало яблоком раздора между противоборствующими силами, и эта внутренняя бойня заставила ужаснуться всю Европу. Годослав, князь бодричей, сохранял целостность племени нечеловеческой волей, словом и мечом… В историю Годослав вошел не только как мужественный и мудрый воин, но и как отец Рюрика, будущего основателя многовековой русской царской династии. Рюрик сохранил герб отца, трезубец, - геральдическое выражение атакующего сокола…
        Сергей Самаров
        След Сокола
        Глава 1
        - Вперед! К обеду мы должны уже быть на месте, - направляющий жест, властный и конкретный, с нотками уверенной надежды в голосе, послужил дополнительной командой.
        Погожим майским утром, сразу же после раннего и свежего весеннего рассвета, когда по дну лесных оврагов еще стелется туман, а наверху бодрящая роса добела омывает копыта коней, небольшой отряд из шестнадцати хорошо вооруженных франкских конников выступил в поход. Всадники торопились. Никто даже не потрудился в спешке затушить угли небольшого привального костра, сизый дымок которого рвался тонкой струйкой сквозь незапыленную листву к небу.
        Возглавлял отряд высокий и худощавый, но весьма широкоплечий рыцарь в богатых, узоренных чернью и золотом доспехах явно восточного происхождения. Но внешний облик самого рыцаря откровенно говорил, что сам он, хотя и загорел лицом почти до каштанового лоснящегося оттенка, родился явно не на Востоке. Вьющиеся белокурые волосы длинными и густыми, будто бы тяжелыми локонами ложились на плечи. Глаза цвета майского полуденного неба, еще не обожженного солнцем до летней светлости, смотрели на окружающее печально и устало. Таким же усталым и даже слегка апатичным выглядело и скуластое лицо, черты которого, впрочем, показывали любому наблюдателю, что рыцарь не лишен твердости характера. И это давало надежду, что рыцарь не изнежен и устал вовсе не от трудностей пути почти через всю Европу, преодоленного отрядом.
        Именно он негромким, но твердым и внятным голосом дал команду к выступлению.
        Рядом с рыцарем, отстав на половину крупа лошади, по обе стороны держались два воина в светлых, тоже сарацинских доспехах, которые резко отличали их от почти всех остальных спутников, вооруженных проще и без затей. Последний же из передовой группы, одетый во все черное и постоянно держащий запахнутым на груди длинный черный же плащ, будто испытывал холод, выделялся почти так же, как и ее предводитель. Всадника в черном со всех сторон плотно окружали простые воины. Можно было бы подумать, что это пленник, если бы не длинное копье в его руках и не кривой меч, что оттопыривал полу плаща, чуть выглядывая только кончиком дорогих, красиво отделанных узорчатых кожаных ножен.
        Едва кони вышли из лесных зарослей и начали осиливать плавный подъем на каменистый холм, как откуда-то сзади, почти с места короткого недавнего привала, послышался заливистый петушиный крик.
        - Там, господин граф, поет ваш неподжаренный завтрак… - показывая большим пальцем за спину и непритворно вздохнув, сказал, не поднимая глаз, угрюмый воин со шрамом через все лицо наискосок. - Да и наш, кстати, тоже. Конечно же, более скромный…
        И воин сбросил вторую руку с высокой луки седла на круп лошади, отчего светлая сарацинская кольчуга мягко и почти музыкально звякнула. Но жест выражал явное неодобрение действиями предводителя.
        Граф остановил на говорившем короткий спокойный взгляд и пошевелил плечами под плащом, подбитым легким мехом, словно выражая равнодушие.
        - Я уже сказал тебе, Реомюр, что мы должны проехать, не привлекая к себе внимания. Это и в наших интересах, и в интересах нашего короля.
        - Никто, ваше сиятельство, не успел бы и сообразить, в чем дело, - и мы были бы уже сыты, и этой деревеньки уже не существовало бы…
        - Потерпи, мой друг. Терпение - главное достоинство христианина. Хаммабург совсем рядом. Там нас ждет обед у короля. А здесь кругом рыщут отряды предателя и разбойника Видукинда. Они много дали бы, чтобы захватить меня и того, кого я везу нашему повелителю.
        - Кстати, они зовут себя совсем не разбойниками, а величают повстанцами. И предпочитают, чтобы мы их величали так же.
        Граф улыбнулся.
        - Это не меняет сути. Собственное имя лишь отвечает собственному представлению. А учитывать следует и представление других. Не случайно общество всегда дает людям прозвища. В этих прозвищах порой смысла больше, чем в целом свитке с родовым древом… Вот тебя прозвали когда-то Стеной, и уже много лет каждый рыцарь знает, что если Реомюр Стена будет прикрывать в бою спину, можно драться спокойно, чувствуя себя так, словно у тебя на спиной стена из камня. И это правда…
        - Видукинд сейчас, ваше сиятельство, севернее бродит, он боится отойти от границы данов, - сказал другой воин, подъезжая к графу с противоположной стороны. - Чуть какая-то реальная для него опасность, он сразу прячется под крылышко Скьелдунга. А в этих местах, слышал я, разбойничает эделинг Аббио. Но я думаю, что Вельзевул Сатаны не щедрее на ласку, и потому прислушиваюсь, что у нас за спиной делается… И кажется…
        - И что же тебе кажется?.. - настороженно спросил граф, невольно коротко оглядываясь.
        Воин остановил коня, что тотчас сделали и другие путники, и все прислушались. Граф даже пальцем в металлической кольчужной перчатке убрал за ухо длинный локон, мешающий ему слушать лучше.
        - Что там? - еще раз спросил он, потому что сам посторонних звуков не уловил.
        - Мне сдается, что нас нагоняют конники, - сказал воин, почесывая сломанный нос. - И отнюдь не пара человек… Слышите, будто прибой вдали шумит…
        Реомюр, при всей солидной тяжести своих боевых доспехов, легко спрыгнул с коня, быстро сбросил с головы шлем без забрала, но с наушами в виде серебристых крылышек[1 - Шлемы без забрала носили простые воины, но наличие наушей на таком шлеме говорило о том, что этот воин входит в свиту какого-то вельможи.], за шлемом последовал тонкой ковки светлый кольчужный подшлемник, и, распластавшись, припал к земле ухом. Все затаили дыхание и натянули поводья, чтобы лошади не стали бить копытом, мешая чуткому воину прочитать колебания еще недостаточно просохшей к концу весны земли.
        - Что слышно? - Граф как будто даже слегка взволновался, и это не осталось незамеченным. Остальные воины, знающие своего предводителя лишь несколько дней, осторожно переглянулись. Разумеющие только ремесло ратника, робости перед противником они не могли бы простить никому, даже самому знатному вельможе, каким предводитель отряда, судя по всему, и является, если его с нетерпением ждет король.
        Реомюр встал и мрачно оглянулся.
        - Ну?.. - Граф пылал нетерпением.
        - Конница. Не рыцари, не солдаты. Не все кони подкованы…
        - Много?
        - Не меньше пяти десятков. Может, и восемьдесят. Трудно разобрать. Далеко еще…
        - Не будь я Журденом из Бордо, это люди Аббио, - сказал воин, который первым услышал приближение врага. - Любезно желаю господину графу не попасть в плен, а нам всем желаю избежать виселицы. Судя по вчерашнему закату, сегодня днем обещается сильный ветер, и трупы будет сильно раскачивать. Это весело, и ворон отпугивает, но не слишком, признаюсь, красиво…
        И он, хмуро сдвинув густые, почти сросшиеся на переносице брови, стал натягивать тяжелую кожаную рукавицу с нашитыми на нее металлическими пластинами.
        Однако другие воины не торопились последовать примеру Журдена. Ожидая команды, они смотрели на графа, нимало не сомневаясь, что последний распорядится гнать коней, чтобы попытаться скрыться. В самом деле, их кони, в отличие от коней преследователей, еще свежи, и это в первое время даст преимущество, хотя тяжелое вооружение через час и сведет это преимущество на нет. Но кто знает, что с ними будет через час… Через час они могут повстречать передовой отряд франков. Или же сами саксы, не застав противника врасплох, устанут и отстанут. Надежда есть, надежда всегда покидает человека только после прощания с миром…
        Граф печально и горько улыбнулся чему-то своему, потаенному, потом неторопливо поднял красивую голову и окинул взглядом окрестности. И, не раздумывая долго, тут же показал рукой на вершину холма, куда отряд только начал подниматься.
        - Там будем ждать!
        И сам привычным движением опытного воина снял с крепления на луке седла шлем с пышными красными и синими абиссинскими перьями, стянутыми золотым кольцом.
        - Готовиться к бою!
        Команда, произнесенная твердо, хотя и не слишком громко, и обрадовала, и одновременно насторожила. Воины не знали даже имени графа, которого им приказали сопровождать до королевской ставки. Что он за командир? Как он себя покажет? И если только что они готовы были упрекнуть его в трусости при ожидании противника, то сейчас уже готовы были обвинить вельможу в откровенной необдуманности действий и неосторожности. Перед явно превосходящим численностью противником отступить никому и никогда не зазорно. А саксы в бою неуступчивы и неустрашимы, это известно давно.
        Граф первым пустил коня вскачь. Чуткий чистокровный скакун, недавно такой же спокойный, как и всадник, легко уловил перемену в настроении хозяина, и даже поступь его изменилась, стала более упругой и сильной.
        - Как все-таки зовут твоего господина? - спросил Реомюра, снова водрузившего на голову шлем и уже легко вскочившего в седло с высокими луками, один из воинов. - Это, пойми меня правильно, не вопрос праздного зеваки. Мне весьма хочется знать, кто поведет меня в бой. Я воюю с детских лет и привык знать, за что и за кого поднимаю оружие.
        Реомюр усмехнулся с вызовом.
        - Это ты узнаешь, когда доставишь его к королю. Король ждет графа с нетерпением уже долгое время. И оружие ты сегодня будешь поднимать только за короля. Это должно тебя устроить…
        - Долгое время… Откуда вы добираетесь? - Воин уловил в сказанном только одну фразу, которую постарался расшифровать.
        - Издалека. Очень издалека! И нынешняя задержка нам весьма некстати… Нехорошо заставлять ждать короля. Поэтому надо побыстрее закончить сегодняшнее маленькое дельце, и снова в путь!
        Воин искренне возмутился.
        - Маленькое дельце! Иногда маленькое дельце может решить судьбу королевства. Случайная стрела освобождает трон для наследников… Сколько раз такое уже было. А уж про простых смертных, как мы или даже сам граф, и говорить не будем. Маленькое дельце! Вы со своим графом хотя бы знаете, что представляют собой эти язычники-саксы? Доводилось с ними в бою встречаться?
        - Да… Лет десять назад… - уклончиво ответил Реомюр и, не желая продолжать разговор, кивнул, словно прощаясь, и пустил коня вслед за графом.
        - Ты такой же молчун? - с откровенным недовольством спросил воин второго спутника вельможи - Журдена из Бордо, зная уже любовь последнего к замысловатой и красочной речи. - Нам сейчас, браток, стоять плечом к плечу. Не будь я Третьен из Реймса, мне очень хотелось бы знать, за кого я могу погибнуть! И стоит ли мне погибать за этого человека…
        Журден посмотрел вслед удаляющимся товарищам, улыбнулся недоверчивости воина и ответил, придерживая повод перебирающего копытами коня:
        - У вас в Реймсе все такие упрямые?
        - В Реймсе много разных людей, но Третьен и там один! - сказал воин с гордостью.
        - Что же, я могу тебе сказать, поскольку специально мне этого никто не запрещал, что его сиятельство возвращается из сарацинского плена. От всей души не желаю тебе туда попасть. Семь лет он провел в магометанской тюрьме… И каждое утро ему сообщали, что в полдень состоится казнь… Каждый день все семь лет… Что теперь для него жизнь?.. Он столько лет ежедневно прощался с нею…
        Третьен понимающе качнул упрямой головой.
        - Сарацинский плен - это серьезно. Простого человека сарацины или сразу убивают, или отправляют на галеры. И казнью простого человека семь лет пугать не будут, потому что простому человеку, как мне или тебе, терять и без того нечего. Так как же его зовут? - настаивал воин на своем. - Нам не стыдно поднимать за него оружие?
        Последний вопрос был задан настолько между прочим, что, казалось, Журден просто не сможет на него не ответить. Но тот, при внешней многословности, оказался тоже не слишком прост и хитрость раскусил сразу.
        - Не имя определяет дела человека, а дела создают ему имя. Хотя, если разобраться, это не совсем правильно. Вот если человеку дано от рождения славное родовое имя, он просто обязан совершать дела, чтобы свое имя не уронить. Но я не о том… Ты еще будешь гордиться, когда узнаешь, чьего коня тебе доводилось придерживать, - ответил Журден, опять улыбнулся, кивнул точно так же, как до него кивал Реомюр, и тоже дал своему коню шпоры.
        - Уж не сам ли это Хроутланд вернулся, - качнул головой недоверчивый франк из Реймса. - Семь лет прошло, как и предсказывали…
        - Едва ли, - второй воин, морщась от боли, прилаживал щит на перевязанную под кольчугой руку. - Хроутланд был маркграф Бретани, а этого зовут просто графом…
        - Но ведь - тоже сарацины…
        - Мало ли франков сражалось с ними!
        - А что должно произойти через семь лет? - спросил, надевая пектораль, молодой воин с простодушными и всегда, похоже, удивленными совьими глазами.
        - Ты что, не слышал, что предсказала королю колдунья из Хильдесхайма?
        - Нет.
        - Она предсказала, что маркграф Хроутланд не погиб при Ронсевале и вернется к Карлу через семь лет.
        - И что король?
        - Король проявил к колдунье великую милость. Ее должны были медленно опустить в котел с кипящим маслом, а Карл за хорошее предсказание приказал опустить ее быстро, чтобы не мучилась.
        - Наш король всегда непомерно добр к грешникам, - сказал юноша и трижды перекрестился. - Мы отстали, надо догонять…

* * *
        Когда весь отряд, позванивая тяжелыми доспехами и оружием, быстрой рысью взобрался к вершине, граф, на несколько минут всех опередивший, уже внимательно осматривал окрестности и, судя по его лицу, остался доволен своими наблюдениями. Место он выбрал и в самом деле единственное удачное, это любой из воинов сопровождения должен был про себя отметить - путешествующий инкогнито вельможа оказался опытным командиром. С одной стороны острокаменная, будто неведомым великаном рубленная гряда, с другой - витые заросли густого, коряжистого леса, замусоренного непролазными кустами.
        Пехоту в преследование конников, известное дело, не отправляют, а конники через такой густой лес продраться не смогут. Значит, у погони только один путь - напрямик по дороге. Но дорога, хотя и достаточно широкая, с двух сторон сдавлена теми же острыми неровными камнями. Через нее коням не перебраться, если они не умеют скакать прямо по воздуху, подобно легендарному восьминогому Слейпниру[2 - Слейпнир (Скользящий) - конь Вотана (в скандинавской транскрипции - Одина), верховного бога германского пантеона. Франки - германское племя, до принятия христианства поклонялись Вотану.]. Значит, атаковать саксы могут только одной колонной, не более четырех-пяти всадников в ряд. И лишь ближе к вершине холма есть простор, где можно развернуться. Мысль графа без объяснений стала ясна спутникам, участвовавшим во многих королевских походах. А Карл Великий, известно, ни одного лета не проводил в стенах своего стольного замка в Аахене.
        Не дать противнику развернуться. Атаковать его сверху на выходе из каменных ворот и держать там, сводя численный перевес на нет. В таком положении все решить может не количество воинов, а их умение обращаться с оружием - воинское искусство. А уж в искусстве боя франки с любыми повстанцами потягаться смогут.
        - Рассыпаться веером, - крикнул граф без возбуждения, но громко и протяжно, и спутники впервые услышали от него такую уверенную команду. Несомненно, этому рыцарю не однажды доводилось посылать полки в бой. Вся грустная усталость, казавшаяся раньше постоянным состоянием молодого человека, исчезла, как по волшебству. Глаза загорелись холодной и суровой синевой, выражая решительность и желание действовать.
        - По флангам по три человека караулят тех, кто спешится. На равнину их не выпускать. Центр атакует по моей команде вместе со мной. Копья к бою!
        Франки молча и точно выполнили приказ командира и замерли с копьями, пока еще поднятыми остриями к легким весенним облакам, чтобы рука не устала от тяжести древка раньше времени. Разноцветные вымпелы, закрепленные под калеными наконечниками, легкомысленно играли на ветру, словно не понимали еще близкого своего конца - вымпелы с копья всегда срываются после первой же атаки. Лошади, умные и дисциплинированные, перебирали стройными ногами, напряженно ожидая, когда люди отпустят поводья и направят их ударами шпор вперед - вниз с холма, навстречу другим лошадям и чужим воинам, в столкновение, где выживает только самый сильный и яростный.
        Граф повернулся к всаднику в черном.
        - Ты же, сударь мой, поднимись к вершине и ожидай нас там. А в случае чего - ноги твоего скакуна легки. Других таких ног не сыскать в наших северных краях… Дорога выведет тебя напрямик к Хаммабургу. Расскажешь все королю.
        Черный всадник отрицательно покачал головой.
        - Я буду честно драться рядом со всеми, и пусть пророк Мухаммад будет тому свидетелем! - сказал он на скверном, но вполне понятном франкском языке достаточно категорично.
        Граф покачал головой.
        - Твой правитель не воюет с саксами.
        - Мой правитель и повелитель - союзник Карла. Карл воюет с саксами. Значит, саксы - враги моего повелителя.
        - Благодарю тебя, высокородный… Твое копье и твой меч понадобятся нам, - просто сказал граф, решив проблему к удовольствию обеих сторон, и развернул коня.
        - Я не уроню имя своего повелителя. Аллах Акбар! - сказал всадник в спину графу.
        Внизу, под основанием холма, из леса выехала разномастная группа всадников. Их оказалось, в самом деле, около семидесяти-восьмидесяти человек. Но настоящих воинов, защищенных броней и соответственно вооруженных, было меньше половины. Остальные представляли собой привычное взгляду сакское ополчение, вооруженное чем придется, часто просто длинными дубинками, заменяющими копья, и тяжеленными топорами, приспособленными больше для рук дровосека, чем воина. Но возглавляли отряд, несомненно, люди знатные. Трое саксов выделялись перьями на шлемах и щитами с гербами, которые разобрать с такого расстояния было просто невозможно. Да и не было в походном отряде герольда, который смог бы прочитать саксонские гербы[3 - Во времена Карла Великого гербы еще только-только начали входить в обиход. И первоначально не имели стройной научной основы построения, как через два века, когда по гербу опытный герольд мог прочитать не только имя рыцаря, но и его боевой путь, его материальное положение и взаимоотношения с родственниками.]. Как не было, впрочем, даже герольда простого, умеющего читать гербы франков.
        Повстанцы не успели пустить коней вскачь, не определив главную цель, временно потерянную. Очевидно, они только что покинули недавнюю стоянку отряда франков, которых, вопреки своим ожиданиям, уже не застали на месте, и еще не знали, что противник так близко и ждет их, придерживая дрожащих от нетерпения коней и сам готовый к схватке.
        Граф сощурил глаза, всматриваясь.
        - Господи… - презрительно, как и положено высокому вельможе и рыцарю, сказал он, - да там какой-то сброд с ближайших деревень, а не войско. Я не хочу заставлять своего короля ждать. Я бы предпочел сразиться с предводителем и решить дело в честном поединке, чем убивать этих невинных детей лесов. Так спор первенства решится гораздо быстрее, и мы расстанемся с честью и со славой.
        - Беда в том, что сами дети лесов оценивают себя иначе, ваше сиятельство, - сказал Третьен из Реймса. - И они уже не раз доказывали собственное право на иное мнение многим из наших излишне благодушным рыцарям.
        - Ну-ну… - Граф, не опуская копья, улыбнулся, оставшись при собственном мнении, достал из-под плаща большой рыцарский рог, поднял его и так громко затрубил приглашение к бою, хорошо знакомое каждому рыцарю, что сигнал слышали, наверное, все окрестности.
        Саксы под холмом остановились на несколько минут, совещаясь. Завертелись под всадниками нетерпеливые лохматые кони. Затем, приняв какое-то решение, весь отряд развернулся и, поднимая облако пыли, понесся вскачь вверх по дороге.
        Графу показалось, что его приглашение не принято. И он удивленно поднял брови. Но верный долгу рыцарства и даже немного играя этим, упрямо протрубил вызов снова. Ни один на свете герольд не смог бы сказать, что рыцарь взял неправильную ноту и потому его могли не понять противники. Нет, они не признавали его права на поединок, считая и самого графа, и его спутников своей законной добычей, с которой церемониться не стоит.
        - Пусть будет так, как эти несчастные желают… Они сами выбрали себе долю, - сказал рыцарь и привычным движением сбросил на глаза решетчатое золоченое забрало, закрывающее верхнюю часть лица.
        Кони ржали и хрипели. Повстанцы атаковали шумно, с устрашающим гиканьем и свистом, которые уже доносились до франков отчетливо. Но этот шум помешал самим нападающим услышать другой звук, который заставил графа и его спутников поднять головы и всмотреться вдаль, за спины идущих в бездумную атаку полувоинов-лесовиков.
        Оставленная только что дорога обещала вывести к месту схватки нового участника. Откуда-то из леса, из дальнего края его, в ответ на призывный сигнал графского рога раздался ответный схожий звук. Кто-то пожелал скрестить свое копье с неизвестным пока соперником и показывал, что он торопится испытать собственную силу в равном поединке, не подозревая, что попадет не на турнир, а на настоящую, пусть и маленькую, битву, где призом победителя становится сама жизнь[4 - Историки до сих пор не пришли к однозначному мнению относительно времени зарождения рыцарства как класса средневековой Европы. Многие вообще относят это ко времени начала Крестовых походов. Однако наиболее подробный и тщательный исследователь вопроса, французский историк герцог Шатобриан склонен думать, что рыцарство, вместе с рыцарским кодексом чести, с правилами поединков и церемонией вызова, зародилось еще в VII веке. Автор романа склонен верить этому крупнейшему авторитету. По крайней мере, во времена, описываемые в романе, рыцарство, несомненно, уже существовало. Во времена Карла Великого проводились первые из известных историкам
турниров. К тому же жемчужина средневекового эпоса «Песнь о Роланде» (Хроутланде) является прямым доказательством существования в те времена рыцарства как уже сложившегося слоя общества.].
        - Вот и нежданная помощь к нам, - радостно посмеиваясь, сказал Реомюр. - Надо признать, что неизвестный рыцарь прибывает вовремя. Добрая, должно быть, у него душа… Душевные люди всегда появляются вовремя!
        - Слишком рано, - с непонятной улыбкой посетовал граф. - Он непременно попытается отнять у нас славу победителей. Поэтому нам следует поторопиться.
        Однако поспешности в деле рыцарь так и не проявил. Саксы уже приближались, франки нетерпеливо оглядывались на своего предводителя, а граф все не давал команды к атаке. Передние ряды повстанцев, вопреки обыкновению больших и организованных битв, составили наиболее легко вооруженные всадники, которые в стремлении захватить добычу смогли обогнать своих утяжеленных броней сородичей. Дорогу в гору их кони осиливали легче. И сами всадники готовы были уже выскочить из каменного мешка и схватиться с противником в кровавой сече, когда граф опустил копье.
        - Монжуа! - издал он боевой клич франков и дал коню шпоры.
        - Монжуа! Монжуа!
        С таким же точно кличем остальные воины понеслись в стремительную атаку. Свежие лошади и движение сверху вниз сделали свое дело. Граф рассчитал точно и выдержал время до секунды. Едва саксы выскочили из каменного мешка дороги, как франки обрушились на них, скоростью и тяжестью, боевой мощью единовременного удара сметая со своего пути и уничтожая. Первая же атака оказалась настолько сильна, что весь проезд оказался заваленным телами убитых и раненых людей и нескольких лошадей. Над этой кучей повисли человеческие крики, взвизги, стоны, рычание, конское ржание и облако пыли. Таким образом, опоздавшие к началу схватки, не сумев остановиться на полном скаку и не разобравшись, что там впереди произошло, оказались в этой куче, поверженными. И уже трудно стало разбирать - где убитый, а где живой. Но самое главное преимущество, которое франки получили за счет своей мощи, это возможность, не слезая с седла, атаковать противника, который не способен полностью защитить себя, заняв удобную для боя позицию. Колющие удары копий, точные и выборочные, методично прорежали ряды повстанцев. Побоище длилось несколько
минут, пока саксы не сообразили отступить хотя бы на несколько шагов, чтобы выровнять передовые ряды и выставить вперед нескольких имеющихся в отряде щитоносцев.
        У франков теперь уже не было времени, чтобы развернуться и разогнаться для повторной атаки - повстанцы могли выскочить на открытое пространство, и тогда защитникам холма пришлось бы туго. Дальнейшие события должны были развиваться по непредсказуемому сценарию. Окровавленные копья стали почти бесполезными, когда саксы двинулись по трупам своих же погибших товарищей, заваливших проезд, вперед и скатились вниз, под ноги франкских лошадей. Теперь в ход пошли длинные франкские мечи и притороченные к седлам боевые секиры, способные разрубать конника почти до седла, а пешего просто разделить на две части - самое знаменитое и страшное оружие франков-завоевателей. Оружие же саксов оказалось короче, сами они не были так организованны, как франки, и не умели выдерживать строй, хотя отличались известным всем противникам упорством, граничащим с упрямством, и потому не желали отступать, тем более что хорошо знали о своем большом численном превосходстве. Но превосходство это таяло буквально на глазах. Повстанцам бы самое время опять отступить и перестроиться, потому что через гору трупов франкские кони не могли
бы переступить. Но среди нападавших не оказалось способного руководителя. Единственное, до чего их руководитель додумался, - это спешить два десятка воинов и пустить их через камни в обход дороги, чтобы обхватить франков по флангам.
        Но граф это предусмотрел еще до начала боя, и пеших воинов встретил удар свежих конных копейщиков, не ввязывающихся ранее в схватку. И этот шаг опять свел на нет преимущество в численности. Тяжелые и короткие, как у викингов, мечи саксов, такие удобные для битвы в лесу, или в городе, или в море на корабле, везде, где нет возможности размахнуться для полновесного удара, проигрывали в битве конников с пешими многократно. Традиционные скрамасаксы и лангсаксы[5 - Скрамасакс - национальное оружие, двуручный нож-меч длиной от 40 до 75см. Лангсакс - нож-меч для боя одной рукой. Еще Цезарь в войне против конников Галлии использовал вооруженных этим оружием саксов-наемников, которые в общей сутолоке сражения вспарывали лошадям галлов животы. Следует отметить, что больше ни один народ мира не имеет в своем боевом арсенале двуручного ножа.] в этом положении помогали еще меньше, потому что франки сохраняли строй, не стремились атаковать и смешиваться в общую кучу и не нарывались на острые лезвия, убийственные для коней.
        Бой почти остановился - саксы не решались двигаться вперед, на явную смерть, а франки не желали сами покинуть седла и углубиться пешим строем в каменный коридор дороги, где их преимущество сводилось бы к минимуму. Но тут снова раздался звук рыцарского рога - совсем рядом. Увлеченные схваткой повстанцы заметили нового врага поздно и подпустили его к себе непростительно близко. Около сотни франкских копейщиков во главе с рыцарем в развевающемся широком красном плаще атаковали задние ряды смятенных жителей лесов, так и не успевших опробовать силу собственного оружия для нападения. А для защиты, когда нет возможности как следует развернуть коней и набрать скорость для копейной схватки, их оружие годилось мало.
        Но в этот момент командир саксов, видимо, сообразил, где находится их возможный, как ему казалось, путь к спасению, - и дал единственную и естественную команду. Все, кто слышал и кто смог, последовали ей. И на малочисленные ряды франков в горловине дороги пошла отчаянная и стремительная атака - повстанцы стремились прорваться. Ярость атаки обуславливалась именно тем, что иного способа выжить у них вроде бы и не было. И это могло бы принести спасение. Однако другая часть или не слышала команды предводителя, или не пожелала ее исполнить. Побросав коней, эти саксы перескакивали через камни по обе стороны дороги и спасались бегством через места, где конники не могли их преследовать.
        Граф со своими воинами выдержал первый удар, нанеся противнику значительный урон, но, когда ряды смешались, положение его все же стало трудным. Сам он почти постоянно держал коня поднятым на дыбы, будто в танце, чтобы иметь возможность наносить дальние удары и не сходиться вплотную сразу со многими противниками. Конь был несколько раз ранен, и спасала его только сарацинская кольчужная попона. А граф кричал, смеялся и радовался бою, как ребенок игре. Рядом молчаливым и юрким волчком вертелся среди саксов воин в черной одежде. Его легкий и тонкий, невиданный в здешних местах кривой меч сверкал черной молнией и извивался змеей[6 - Описывается булатный клинок, не имевший в те времена аналогов по гибкости. Например, клинок из знаменитой хоросанской стали арабские разведчики маскировали под вид пояса, застежкой которому служил эфес. В нужный момент пояс «развязывался» и в руках воина оказывался меч. Такой клинок легко рассекал самые прочные европейские панцири и при боковом ударе, случалось, разрубал рыцарский меч. У славян изготавливался по иной технологии и носил название «харлуг».], и черный всадник
наносил по три удара тогда, когда франки успевали нанести один. Ожесточенно рубились рядом с графом Реомюр и Журден, стараясь порой собой закрыть рыцаря от ударов сзади. Неистово размахивал боевой секирой Третьен из Реймса, занявший место в первом ряду сбоку так, чтобы случайно не задеть своих товарищей. Но дышал Третьен уже тяжело, и удары стали не такими быстрыми, как в начале боя. Все-таки секира из-за своей тяжести не предусматривает длительного использования.
        Повстанцев оказалось слишком много, и неизвестно, чем бы эта ожесточенная схватка закончилась, если бы сами отчаянно атакующие не увидели товарищей, нашедших спасение за камнями. Послышался крик, потом второй, и саксы один за другим стали покидать место обильного кровопролития. Граф опустил меч и свободно сбросил на луку седла удила - дело сделано, и сделано неплохо.
        Навстречу, со стороны дороги, прямо по трупам павших в бою повстанцев, выехал рыцарь в красном плаще, подоспевший так вовремя. Тяжелый рыжий жеребец под ним фыркал от запаха крови и воинственно раздувал ноздри, готовый укусить любого, кто попадется навстречу. Рыцарь похлопал благородное животное по шее, успокаивая, и снял шлем, обнажив лысую голову и немолодое рыжебородое лицо.
        - Кого я вижу! - воскликнул граф, радостно спрыгивая с коня. - Сам Жофруа, герцог Анжуйский, пожаловал к нам на помощь.
        - Да, я Жофруа, - сказал герцог несколько сдержанно, непривычный, чтобы незнакомцы разговаривали с ним так, почти по-дружески. - С кем имею честь?..
        Граф снял шлем и молча, с улыбкой, выдержал достаточно долгий момент узнавания и изумления.
        - Бог мой!.. - У герцога, как стало слышно по голосу, перехватило дыхание. - Да не может этого быть! Неужели?..
        - Да-да, дорогой мой герцог. Это и есть я, собственной персоной!
        Глаза герцога готовы были лопнуть, так старательно он их выпячивал.
        - Граф Оливье? Откуда? С какого, черт тебя забери, света? Не с того ли…
        - Почти.
        - Ну, теперь-то я не удивлюсь, если через пару лье нам навстречу попадется и маркграф Бретани Хроутланд!
        - Хотел бы и я, чтобы это было так… - сказал Оливье, помогая герцогу слезть с жеребца и обнимая его.
        - Что это? - резко отнял руку Жофруа. - Кровь? Ты ранен, мой дорогой граф?
        В пылу боя, как всегда бывает от излишнего перевозбуждения, рана, хотя и чувствительная, не дала еще себя знать. Только сейчас, когда боевой пыл угас и сменился тихой радостью от встречи с давним другом, граф почувствовал ее основательнее.
        - Пустяки. Дротик попал мне под лопатку и только слегка пробил кольчугу. Даже в тело не воткнулся.
        Тем не менее, Оливье после объятий богатыря-герцога побледнел от боли.
        Жофруа отодвинул в сторону плащ графа.
        - В тело не вонзился, но ребро сломал наверняка. Тебя следует немедленно перевязать. У меня в отряде есть отменный лекарь.
        - Да. Пусть перевяжет. - Оливье кивнул. - Пусть кровь остановит. Остальное - ерунда. Но меня после других. - Он оглянулся вокруг. - У меня еще трое раненых. Тяжелые. И я попрошу тебя, друг Жофруа, об услуге: король не должен знать о моем ранении.
        - Почему?
        - Я возвращаюсь к нему воином, а не жертвой.
        - Как скажешь… Хотя я лично не вижу причин скрывать такую рану. Она получена, можно сказать, на службе его величества. Или, по крайней мере, по дороге на службу…
        - И тем не менее… Тем не менее…
        - Договорились.
        Глава 2
        В то время, когда по дороге в Хаммабург встретились два знатных франкских рыцаря, два пэра двора короля Карла Великого, не слишком далеко от них, по другую сторону Лабы, в Рароге[7 - Город Рарог (Рерик, Рюрик) - столица бодричей (ободритов), находился недалеко от нынешнего города Мекленбурга в Германии. Был сильно укреплен. Имел высокие стены, ров и вал шириной 12 и высотой 5 метров (по данным современников, переведенным в метрическую систему).] - столице приграничного славянского княжества бодричей, события разворачивались не менее драматичные, и даже по большому счету трагические. Впрочем, при всей неординарности происходящего народ бодричей воспринимал их почти привычно, потому что жизнь княжества тихой и спокойной назвать было трудно всегда.
        Сам город, более информированный, чем остальное княжество, за исключением разве что острова Буян, который франки и прочие германцы звали по-своему - Руяном[8 - Ныне остров Рюген в Балтийском море, владение Германии. Имел сильно укрепленный город Аркона со знаменитым храмом Свентовита. Центр славянских викингов.] и куда сведения стекались со всего мира даже скорее, чем в Рарог, жил с переменным беспокойством уже несколько месяцев. Весть о том, что летом король Карл пойдет на бодричей походом, пришла к славянскому князю Годославу еще в конце минувшего 784 года с обычной скоростью неторопливого купеческого каравана.
        Карл вообще размеренной жизни не любил и домоседством (как отмечает личный летописец Карла знаменитый Эйнхард) никогда не отличался. Каждую осень в одном из городов на Рейне, которые он одновременно считал своей равноправной столицей, - в Аахене, в Ингельхайме или в Нимвегене король проводил малый рейхстаг[9 - Рейхстаг - при Карле Великом прообраз современного парламента, который, однако, не утверждал решения королевской власти, а получал разъяснения по поводу этих решений и указания к действию на местах. Обычно Карл проводил в год два рейхстага, весенний и осенний. На осеннем намечались планы на будущий год, на весеннем проводилась проверка сделанного, и планы приобретали конкретные очертания.], где намечался план действий на будущее лето. Зима была периодом подготовки. Большой весенний рейхстаг давал возможность откорректировать планы и провести смотр силам. Каждое же лето многочисленное войско Карла отправлялось в поход. То в Испанию, чтобы поддержать сторонника аббасидов Ибн-ал-Араби против отделившегося от багдадской династии омейядского халифа Абд-ар-Рахмана. То против Дезидерия, бывшего
тосканского герцога, ставшего королем в сильном королевстве лангобардов. То на покорение опасных юго-восточных соседей аваров. То на усмирение без конца восстающих саксов. То и еще дальше - против славянских и прибалтийских племен. Историки напрасно приписывают идею Крестовых походов инициативе римских пап. Их отцом явился, несомненно, король франков Карл, прозванный Великим за мудрость правления и удачливость в военных экспедициях. Карл никогда не разорял покоренные страны, а присоединял их к своему королевству, заставлял принимать христианство и органично вписывал в стройную для того времени собственную систему управления. И сила его армий была достаточным аргументом, чтобы вера в Христа сменяла иные верования, существовавшие в Европе до той поры. Единственные, пожалуй, иноверцы, которых франкский король терпел на своей земле, были иудеи. В некоторых из франкских городов даже существовали и совершали свои службы синагоги. Но иудеи пользовались такой вольностью по той причине, что король видел в них инструмент финансового благополучия своего королевства, поскольку почти вся торговля громадного
государства принадлежала им и только частично фризам, которые входили в состав союза сакских эделингий и время от времени с Карлом повоевывали. Кроме того, Карл использовал иудейских купцов в качестве разведчиков и дипломатов, связывающих его с окружающим миром, до которого по причине дальности расстояний не могло достать тяжелое франкское копье.
        Бодричи удар этого копья чувствовали не однажды. Полководцы франкского короля уже пробовали с переменным успехом переправиться через Лабу, разгромили и частично захватили соседнее славянское княжество вагров, оставив в покое пока только их сильную и укрепленную столицу Старгород с небольшими близлежащими землями. Но пока эти набеги носили исключительно грабительский характер и заканчивались иногда успехом, иногда поражением жадных до добычи баронов. Теперь же положение стало более серьезным, если уж сам Карл решил выступить в поход. Присутствие Карла в войске означало проявление его известной неукротимой воли в достижении поставленной цели.
        Для бодричей сложность ситуации происходила во многом и из того, что не закончилась до конца другая большая война. Прошлогодняя - с соседским славянским же княжеством лютичей, которых поддерживали в этот раз и живущие чуть южнее лужицкие сербы[10 - Лужицкие сербы (сорбы) - славянское племя, остатки которого до сих пор проживают в Германии отдельными деревнями, сохранив свой язык и культуру. Культура сорбов близка к русской. Язык же близок к древнеславянскому (не путать с церковностарославянским) и к санскриту, и на слух современным русским человеком почти не воспринимается.], чьих купцов, в угоду своим купцам, рарогский князь не допускал до своих морских портов. Вообще-то, война началась гораздо раньше, она то вновь вспыхивала, то едва тлела, но совсем не затухала. Годослав сначала пытался мирными способами объединить соседей для противостояния франкам и данам. Это не получилось и привело к прямо противоположному результату - к противостоянию братьев по крови. Тогда князь бодричей решил помочь двоюродному брату, своему князю-воеводе Дражко, спорному претенденту на княжеский стол лужицких сербов.
Это еще более обострило отношения. В этот раз, опасаясь нашествия франков, Годослав сумел собрать свои силы, соединил их с союзным полком новгородского князя Буривоя, приславшего вместе с воями своего юного сына Гостомысла, и совершил то, что не принято было делать до него. Князь провел стремительный зимний поход на разрозненные, отдыхающие и не ждущие неприятностей отряды лютичей. И разбил их частями, дав за семь дней шесть скоропалительных сражений. Это было решающей победой года. И хорошо было бы ею воспользоваться следующим летом, к которому снова можно успеть подкопить силы.
        Но со всей своей организованной мощью подоспел так не вовремя Карл, и бодричи, ослабленные минувшими войнами, вряд ли могли оказать франкам серьезное сопротивление. Слишком велика была разница в количестве полков, которых могло выставить княжество против королевства, силой объединившего большую часть Европы.
        Тяжкая угроза агрессивного христианства нависла над страной реально, и пока не виделось возможности избежать этого. Если только не вмешается в дело Дания - давний и стабильный противник франкского королевства[11 - Титул императора Карл получит несколько позже, в 800 году с благословления Римского Папы Льва III, и тогда его королевство станет называться Римской империей.], к тому же очень заинтересованный в том, чтобы франки бодричей не покорили и не отрезали, таким образом, саму Данию от материка окончательно. И Годослав, поборов личную неприязнь, отправил послов к царственному родственнику - двоюродному брату своей жены Рогнельды - воинственному датскому королю и собирателю земель[12 - Стремясь противопоставить королевству франков объединенные силы Северной Европы, Готфрид Датский захватил часть Швеции, обязав по договору шведского короля выступать на своей стороне. В этом походе активное участие принимала и армия славян-вагров из Старгорода во главе с князем Бравлином Вторым. Именно славянские дружины захватили и разграбили столицу Швеции город Сигтуну. Кроме того, Готфрид поставил в полную от
себя зависимость норвежских королей, которые, в случае войны, тоже были обязаны предоставить войско в его распоряжение.] не менее алчному и азартному, чем сам Карл, Готфриду Скьелдунгу.
        Дары для короля были приготовлены немалые. Княжество бодричей, хотя и не слишком велико по размерам, заплатами никогда не блистало. Викинги-бодричи с Буяна регулярно платили Годославу налог частью своей добычи, да и сам князь время от времени финансировал набеги своих викингов на дальние страны, с чего имел немалую прибыль. А географическое положение обеспечивало сбор податей с купцов, связывающих торговые юг и восток с севером. Но сам образ жизни славян существенно отличал их посольство, например, от посольства, которое отправили бы франки или другие германцы. Бодричи не любили долгих сборов и тяжелых обозов. И потому сели на коней, на запасных приторочили тюки с дарами и отправились справлять свои дела бодрым галопом. Два дня пути до ставки Готфрида, два дня на переговоры, день на дорогу назад - без даров скакать можно и быстрее…
        Таким образом, двоюродный брат Годослава князь-воевода Дражко, по матери лужицкий серб, как и сам Годослав, и претендент на сербский княжеский стол, вернулся вместе с посольством уже через пять дней. И доложил результаты переговоров.

* * *
        Готфрид решил соблюсти интересы собственной безопасности, внял увещеваниям послов, оценив реальность приведенных доводов, и заверил князя бодричей, что немедленно прикажет зависимым от него саксонским эделингам Видукинду и Аббио активизировать свои действия и сковать очередным восстанием основные силы Карла.
        При этом Готфрид сообщил, что сам высылает посольство к Годославу, чтобы обсудить другие варианты помощи и обеспечить взаимодействие.
        - Я думаю, - сказал князь, выслушав посла и с улыбкой наливая ему большой кубок фряжского вина, - это позволит нам перевести дыхание и собраться с силами. Видукинд и Аббио рождены для лесной войны[13 - Лесная война - партизанская война, которую применяли саксы против Карла.], как Карл рожден для войны на полях сражений. Передохнем хотя бы до следующего лета и попробуем иначе поставить свои дела…
        Князь всегда был волен в церемониях, оставив за боярами право кичиться своим местом в думе. Место же князя было прочным, обособленным, выглядело незыблемым и позволяло Годославу вести себя так, как ему нравится. Высокого роста, сильный, красивый, умный - он был любим в народе и пользовался в дружине непререкаемым авторитетом. Но эта же вольность, этот же авторитет вызывали в боярах сопротивление, потому что князь слишком мало обращал внимания на мнение своего традиционного окружения, отодвинув его и приблизив окружение не традиционное - молодых воевод и даже простых воинов. Так и сейчас, он сам налил в кубок вино, хотя ни один боярин не стал бы делать дела, которое обычно принято делать слугам.
        - Что скажешь, брат Дражко? Будет так?..
        - Мм… Может быть…
        Дражко, как всякий настоящий солдат, всегда был мучим неодолимой жаждой и опорожнил кубок до дна всего за пару секунд. Но поставил его на стол с таким громким и демонстративным звуком - будто кинжал в инкрустированную янтарем столешницу воткнул. Годослав понял и без «может быть» - не все так просто в отношениях с самокоронованным[14 - Готфрид Скьелдунг был конунгом, но, набрав силу, сам себя провозгласил королем, заставив более слабых конунгов согласиться с этим титулом. Впрочем, он и другим конунгам сразу начал раздавать титулы, принятые среди знати других европейских стран. По принятым в Европе нормам того времени, королевский титул подлежал утверждению Римским Папой. Язычник Готфрид посчитал это лишним, как до него это сделали шведский и норвежский короли.] родственником - и потому предложил почти с мрачной угрозой:
        - Вещай, брат…
        Дражко, однако, не спешил и долго вытирал знаменитые усы. По этим великолепным пышным усам, гордости и чуть ли не знамени всей дружины бодричей, любой житель княжества узнавал воеводу издали, когда еще невозможно было из-за расстояния разобрать лица.
        - Вещай! - Годослав не повторил, а рявкнул, чувствуя повисшее в воздухе напряжение.
        - Ставр! - вместо ответа дал команду немногословный Дражко.
        Из-за спины князя-воеводы выступил, стукнув в пол посохом, молодой и чрезвычайно высокий - выше Годослава - человек в простых одеждах волхва с вышитой на груди семилепестковой посолонью, с традиционным волховским орудием знаний и силы - посохом и, как все славянские волхвы, безбородый[15 - Посолонь - свастика. Семилепестковая посолонь - символ волховской магии. Безбородый - славянские ведические волхвы, вопреки мнению современных художников, отличались от остальных жителей своих стран тем, что не носили бороду. Бородатыми были волхвы германские и скандинавские.].
        - Мы, княже, на месте уже обсудили с Готфридом все дела, большие и малые… Зачем же понадобилось данам отправлять послов к нам? - Волхв сам задал Годославу и боярам вопрос, хотя они ждали от него пояснений к ситуации. - Их викинги привозят вино такое же густое, как наши викинги привозят нам. Правда, наши женщины варят пиво, мне кажется, более вкусное, чем датские мужчины[16 - В Дании и в Германии, в отличие от славян, профессия пивовара издавна считалась мужским занятием. У славян пиво варили женщины - хозяйки дома.], но я не думаю, что посольство едет сюда только пробовать бодричское пиво.
        Годослав задумался едва ли на секунду.
        - Зачем же они едут? - спросил он уже более спокойно, подстраиваясь под раздумчивую речь волхва.
        - Готфрид, мы с князем-воеводой думаем, будет ставить свои условия.
        - Какие?
        Ставр оставил вопрос князя без ответа, только в очередной раз стукнул посохом в пол и склонил голову, показывая этим, что он уже сказал все. Волхв, возглавляя собственную подчиненную князю команду разведчиков, имел в посольстве особые тайные наставления от Годослава. Но сейчас, судя по всему, не торопился выложить, что сумел узнать. И только через минуту добавил, вроде бы и не к князю обращаясь, а словно сам с собой в затруднительном раздумье разговаривая:
        - Даны стягивают войска не только к саксонской границе, за которой стоят полки Карла, но и к нашей тоже. И не самые захудалые дружины. К чему бы это?..
        Годослав задумчиво постучал ладонью по подлокотнику кресла и неторопливо встал. Великан с кошачьими повадками в каждом движении гибкого сильного тела и потому чем-то похожий на величественного царственного льва, сейчас он олицетворял одновременно и озабоченность, и угрозу, хотя и неизвестно было, кому эта угроза предназначается. Вождь с талантами князя, с его умением мыслить нестандартно и совершать поступки, которых никто не ждал от него, сам один из лучших воинов своего народа, родись в другое время, в другом месте и при других обстоятельствах, сумел бы достичь многого. Ему же досталось только маленькое княжество, остатки некогда сильного бодричского союза племен. И в дополнение к этому такие алчные соседи со всех сторон, как Карл Великий и Готфрид Датский, за которых постарались их предки, оставив в наследство немалую силу и власть. Трудно было Годославу проявить себя так, как он хотел бы. Провидение просто не отпустило ему времени, чтобы восстановить, как он думал, прежнюю силу княжества за счет объединения соседних племен. Мешал этому объединению в первую очередь Готфрид, деньгами и войсками
помогая противникам объединения. Не отставал от него и Карл, натравливая одно славянское княжество на другое тогда, когда это ему требовалось, как натравливал их же всех на саксов, когда вел войну с саксами. Римский принцип «разделяй и властвуй» два короля применяли на практике умело. Хотя один из них - Карл - был знатоком римской литературы и римского права, а второй - Готфрид - не умел ни читать, ни писать, оба они умели главное - быть принципиальными, когда это было необходимо, и закрывать глаза на принципы, когда это мешало достижению их целей.
        Единственную поддержку Годослав чувствовал издалека. Далеко на восходе, за землями ляхов, лежали владения родственных ильменских словен. Там же, по другую сторону озера Ильмень, лежали и владения таких же родственных русов, раньше входивших в союз бодричей. Словене и русы постоянно воевали друг с другом, русы обложили словен данью. Но во времена мира словене оказывали Годославу помощь своими дружинами, а он оказывал давление на русов, потому что они считались младшей ветвью бодричей и обязаны были слушаться его, как своего князя, хотя в действительности слушались не всегда. Но такую помощь, чтобы противостоять Карлу, никто оказать не мог, даже отправив все свои дружины, что невозможно, на закат, к бодричам. Вот если бы у Годослава имелось в запасе еще лет пять, вот если бы Карл ввязался в борьбу с Готфридом, при которой и одному, и другому монарху было бы не до славянских дел, Годослав сумел бы объединить даже против воли братьев-князей несколько славянских племен. Тогда можно было бы говорить на равных и с франками, и с данами.
        А сейчас приходилось вертеться, подобно ужу. Неприятно это, не по душе самому князю с его львиным норовом. Однако обстоятельства оказались сильнее желаний. И он искал пути…

* * *
        Прием вернувшегося посольства проходил в парадной горнице княжеского терема, или, как называли его германцы и вообще все западные чужеземцы, Дворца Сокола[17 - Рарог, или Рюрик, или Рерик - священный Сокол славянских вед, воплощение Огнебога-Семаргла. Герб Годослава, как и будущего новгородского князя Рюрика, - трезубец: это геральдическое изображение атакующего Сокола. Дворец же Сокола описан средневековым хронистом Адамом Бременским по рассказам других людей, поскольку сам Адам Бременский никогда княжество бодричей не посещал. Впрочем, рассказы с чужих слов постоянно использовались в средневековых хрониках.], и присутствовали на нем почти все бояре. Исключение составляли малочисленные бояре-христиане, которые в последние дни старались вообще не показываться в городе, не то что во дворце, боясь обвинений в связях с Карлом Каролингом. Князь понял, что Ставр, обычно знающий гораздо больше, чем желает показать, не хочет говорить при боярах, откровенно склонных к более тесному союзу с данами. И потому не настаивал. Поняли это же и сами бояре. Легкий недовольный шепоток, подобно шелестящему
ветру-сквозняку, пробежал меж сидящими, но задавать вопросы при князе никто не решился.
        Князь величественно мотнул крупной головой, отбрасывая за плечи длинные густые волосы.
        - Благодарю вас за успешно выполненное дело! - сказал он торжественно и величаво, как умел говорить. - Дух Свентовита[18 - Свентовит, Святовит, Святогор - в ведической троице соответствует христианскому Духу. Свентовит - сын Рода, олицетворяющего Вселенную, хранит ось, вокруг которой вращается Колесо Сварога, то есть Небо.], должно, незримо витал над вами все время переговоров и помогал найти нужные слова, которые дошли до ума и души моего царственного брата Готфрида. А сейчас, - князь широко и светло улыбнулся, резко меняя тембр голоса на обыденный и простой, - прошу ко мне в охотничий дом - попробовать фряжское вино, что только вчера привезли с Буяна. Попросту, без церемоний… Пошли…
        И насмешливо-гневно, с вызовом, но и с пренебрежением глянул за спины послов в зал на бояр, сидящих, как им и положено, одесную стену от княжеского кресла, устроенного на покрытом ковром приступе. Такой резкий переход от высоких слов о Свентовите к запанибратскому приглашению выпить не мог не шокировать думных старожилов, и Годослав шел на это откровенно умышленно.
        Манера общения с подданными и неуважение к церемониалу раздражали многих верных сподвижников отца Годослава, а именно из них и состояла вся боярская дума. Отец старался подражать европейским владетельным домам. Но молодой князь в общении был прост так же, как бывал необуздан в гневе, и поступать предпочитал тоже не в соответствии с введенным этикетом, а по велению момента, не заботясь, как и сейчас, о мнении, которое оставит.
        Князь увел в охотничий дом только Дражко и Ставра.
        Сам дом - небольшой пристрой во дворе, где в большой передней горнице содержались клетки с княжескими охотничьими соколами, за которыми князь любил ухаживать сам, а во второй содержались пять быстрых охотничьих пардусов[19 - Пардус - гепард. В славянских княжествах широко применялись для охоты, как самые быстрые звери в животном царстве. Пардусы легко и прекрасно дрессировались и никогда не нападали на человека. Азиатская разновидность гепарда отлавливалась в южнославянских степях. Со временем была полностью истреблена. Последнее упоминание об использовании гепардов на охоте относится ко временам Ивана Грозного. В настоящее время популяция гепардов успешно восстанавливается в заповеднике Аскания-Нова.]. Там же Годослав развешивал по стенам свои охотничьи трофеи и трофейное оружие, добытое в сражениях. Пристрой находился в полуста шагах от парадной горницы.
        Главное совещание прошло там…

* * *
        Даны отправили к Годославу большое посольство, возглавляемое родственником короля Готфрида и княгини Рогнельды герцогом Трафальбрассом, личностью во всей Северной Европе широко известной, несмотря на молодость. И в самой Дании и за ее пределами герцога обычно звали просто Сигурдом. Сигурд умудрялся успешно совмещать службу у короля с ремеслом удалого и удачливого викинга, за что пользовался уважением в среде самых отчаянных воинов и любовью в простом народе Дании. В городах Англии этим именем пугали непослушных и капризных детей, обещая отдать их пирату Сигурду.
        Встречать посольство в недалекую от границы Свентану[20 - Славянский город-крепость Свентана, окруженный каменными стенами, что вообще-то для славянских городов редкость, был расположен приблизительно в районе современного немецкого города Прец. Некоторые историки выдвигают версию, что название город получил от того, что его основали свеи, то есть шведы. Однако более достоверной выглядит версия, что название города связано с известным во всей Прибалтике богатым храмом Свентовита.Свентана имела важное военное значение для княжества бодричей, поскольку перекрывала самую удобную дорогу от Дании на материк. Существовал и другой путь, через Эльбу, но там всегда можно было ожидать столкновения с саксами или с франками. Путь через Эльбу устраивал драккары викингов, но отнюдь не купеческие караваны.] выехал сам князь-воевода Дражко, раз уж он начал первые переговоры и добился в них какого-то успеха. В сопровождение напросилась сиятельная боярская свита, без которой сам князь обошелся бы с большим удовольствием. Но уважить родовитую знать пришлось. И без того они много смуты сеяли в умах рарогчан. А если
отстранить их и от этого дела, недовольства прибавится стократ. В тяжелое время лучше обходиться без всякого недоброго брожения умов.
        Кроме того, у князя Годослава было основательное опасение, что без Дражко встреча посольства может выглядеть несколько иначе, нежели с ним. У Ставра появились верные данные об определенной подготовке опасных северных соседей к этой поездке. И Дражко, как и положено князю-воеводе, тоже подготовился к мероприятию основательно.
        Место встречи выбрали не случайно. В богатом храме Свентаны сакральный огонь поддерживался неугасимым на большом плоском валуне идеального черного цвета, в неизвестные времена привезенном со Святой горы[21 - По приказу Гитлера, немецкие археологи уже в двадцатом веке тщетно пытались разыскать этот камень. Гитлер, как известно, был неравнодушен ко всему ведическому.]. В эту гору превратился Святогор, когда не смог поднять большой черный камень Велеса[22 - Согласно славянским ведам, Святогор не смог поднять черный камень и превратился в гору Арарат. Его дух в это время освободился и стал Святым Духом, третьим лицом Триглава, славянской Троицы, которая обозначалась как «Сварог - Перун - Свентовит». В «Книге Велеса» говорится «Сварог и Перун - есть в то же время Свентовит». То есть ведическая Троица едина точно так же, как христианская. Следовательно, уже невозможно называть славянскую ведическую веру языческой, поскольку она признавала единство Бога, считая всех остальных Богов только проявлением отдельных граней Создателя.]. После этого Святогор стал Свентовитом. Камень-алтарь - часть того самого
большого камня. Даны, как и свеи, и норвеги, уважали славянскую святыню, несмотря на то что поклонялись своему Одину. И думские бояре настояли, чтобы Дражко сначала сводил послов в храм Свентовита на поклонение. Пламя священного огня чистит душу паломника - так утверждали волхвы храма. Того, кто не выбросит из головы дурные намерения после свидания с черным камнем, говорили они, ждут большие несчастья.
        Вместе с воеводой и боярами отправился навстречу послам и волхв Ставр, однако послы не увидели его высокую фигуру среди встречающих. Очевидно, волхву понадобилось по дороге свернуть куда-то в сторону по своей неведомой надобности. Впрочем, к неожиданным исчезновениям и столь же неожиданным появлениям Ставра все в окружении Годослава давно привыкли, и потому беспокойства никто не высказал. А сам Ставр предпочитал общаться и с Годославом, и с Дражко через своих гонцов, коих всегда слал множество, сообщая каждую новость, чтобы ни одно событие не осталось незамеченным и не привело к внезапным последствиям.
        Бодричи встретили посольство перед воротами Свентаны, выстроившись пешими в три ряда поперек дороги. Только один Дражко остался на коне, что позволял ему его княжеский титул. И только он один среди всех встречающих оказался опоясанным мечом, к чему обязывала его должность воеводы. Все остальные, в знак уважения и доверия, вышли к воротам безоружными.
        Впрочем, князь-воевода, при всем своем показном характере бесшабашного рубаки, не всегда был прост. Он спрятал в знаменитые усы лукавую улыбку, хотя за такими усами легко спрятать даже гримасу отвращения, и, не поставив в известность встречающих посольство бояр, расположил на привратных башнях и на стенах около сотни готовых к бою стрельцов с осадными тулами[23 - Тул - круглый футляр для стрел. На Руси колчан, вопреки мнению художников, рисующих богатырей, появился только в XVI веке. До этого использовались тулы, сделанные из бересты или из кожи. В обыкновенном туле содержалось около двадцати стрел. В большом походном более пятидесяти, в осадном, который ставили на стенах, до двухсот стрел.]. Стрельцы получили точные указания по поводу своих действий. И приготовились их выполнить. Помимо того, воевода приказал быть в полной готовности и полностью оружной городской дружине, но этим показываться на глаза послам пока запретил.
        Вечером, когда в небе намеком начали сгущаться серо-розовые сумерки, обещающие на завтра ветреную неустойчивую погоду, на широкой каменистой дороге, жизненно-важной артерией соединяющей Данию с материком, появилось, наконец, посольство. Даны ехали не торопясь, с чувством собственной значимости. Десяток верховых вельмож во главе с герцогом Трафальбрассом, в сопровождении полусотни скованных броней воинов охраны, что по неспокойным временам было не слишком много. Настолько не много, что просто не могло не навеять опасения, что следом прибудет гораздо большая охрана, возможно, с осадными орудиями вместо арбалетов. Потому что каменные стены небольшой Свентаны крепки, и пробить их можно только стенобитными машинами. Да и вообще, когда рядом неспокойная граница, нет гарантии, что какой-то франкский барон, изголодавшись в многолюдной ставке короля Карла, не пожелает пополнить свои запасы по другую сторону Лабы и не отправится с небольшим отрядом на разбойничий промысел. А уж две повозки, следующие за послами, наверняка привлекли бы внимание падких на чужое добро европейских рыцарей.
        Послы данов с Дражко были хорошо и давно знакомы. Герцог Трафальбрасс, среднего роста, но необыкновенно мощный, почти бочкообразный воин лет двадцати пяти, выехал вперед, лениво и со слегка надменной улыбкой поднял руку в общепринятом мирном приветствии. Даже в этом жесте чувствовалась высокомерная сила и уверенность в себе и в королевстве, которое осталось за его спиной. Лицо и продуманная легкая небрежность в одежде полномочного посла показывали однозначно - старший и сильный приехал к младшему и слабому. И от радушия встречи, от простого настроения сильного зависит, пожелает ли он защитить слабого. Даже бояре, чинно стоявшие поперек дороги, прочитали это в ситуации и молча переглянулись с неодобрением, которое они не смели высказать вслух. Большинство из них давно поддерживало прочные родственные и деловые связи с данами и всегда старалось уверить князя в необходимости более тесной дружбы с сильным покровителем. Но характер Годослава они знали достаточно и опасались, что он в собственной гордыне, подбиваемый амбициозными тщеславцами, которыми себя окружил - молодыми, как сам он, и еще мало
понимающими в политике и в окружающих людях, может не принять отношений, которые выходят за рамки равных. А иных между маленьким княжеством и вторым, если не равным первому по силам, королевством Европы и быть не может. Третья европейская сила - Византия - настолько далека от северных широт, изъедена внутренними червоточинами и озабочена решением своих немалых внешних проблем, что ее во внимание никто не принимал.
        Дражко повторил жест приветствия так же небрежно, словно скопировал манеру поведения герцога, спрыгнул с коня и сделал несколько широких шагов навстречу Сигурду.
        - Я сердечно рад приветствовать высокородного герцога на земле бодричей, - усы не мешали воеводе говорить достаточно громко. Сам он выражал спокойствие и достоинство, словно не замечал слегка оттопыренной губы посла и его не до конца застегнутого камзола. Но и излишнего подобострастия не выразил. Равный встретил равного - так однозначно выглядело это. Даже герцог понял ситуацию. Сигурд, сам воин, уважал в князе-воеводе знаменитого бойца, дипломата и полководца. И вынужденно, хотя по-воински вальяжно, покинул седло точно таким же движением, каким это сделал Дражко.
        - Оставим церемонии, князь, до приезда в Рарог, - предложил герцог, на ходу меняя явно заранее продуманную линию поведения, показывая свое умение подстроиться под ситуацию. - Мы слишком недавно расстались, чтобы я начал, как подобает при встрече, расспрашивать тебя о здоровье и благополучии твоем и всей княжеской семьи…
        Сигурд, при всей массе своего тела, подошел стремительно и, внешне, с искренней радостью, но все же несколько секунд помедлил, ожидая чего-то со стороны воеводы, а потом неохотно протянул руку первым.
        Дражко пошевелил в улыбке усами и не сразу ответил на рукопожатие. В иерархической лестнице княжеский титул во всех европейских странах приравнивается к титулу принца, что, естественно, более значительно, чем герцог. Следовательно, Дражко мог принять рукопожатие, а мог и отказаться от него, хотя и представляет он сторону слабого перед сильной стороной. Свое положение он и продемонстрировал паузой, к личному удовлетворению и к неудовольствию бояр, которые пока не смели двинуться навстречу посольству, чтобы чем-то не обидеть Сигурда.
        А герцог, не замечая бояр, как не заметил бы простой люд славянского города, взял Дражко под руку и так, вместе, прошли они через мост к городским воротам. Однако нрав и глаз опытного воина Сигурд все же показал.
        - Я вижу, ты хорошо подготовился, князь, к нашей встрече, - сказал он, показывая на стены.
        Там, уже не заботясь о том, что видны боярам, стояли с луками в руках стрельцы и смотрели на встречу посольства. Не каждый день доводится полюбоваться таким зрелищем в провинциальной Свентане.
        Дражко уловил двусмысленность в речи герцога и даже некоторую нотку раздражения - Сигурд и не пытался скрыть свои чувства. Значит, стрельцов на стены воевода поставил не напрасно. И еще это значит, что уже подошло время к выполнению и второй части приказа, опять же тайного от бояр. И тоже приказа с двойной целью.
        Князь посмотрел на стену, откуда за ним внимательно следили, и дал отмашку рукой, подавая стрельцам условный сигнал. И тут же остановил Трафальбрасса прямо перед тяжелыми створками ворот, обернулся сам и заставил тем самым обернуться герцога.
        - Что? - спросил Сигурд.
        - Потерпи! Сейчас! - слегка таинственно ответил воевода, не без успеха силясь изобразить высокую торжественность и естественное простое радушие. - Мы рады приезду высоких гостей и приготовили им праздничную встречу! Смотри!
        Стрельцам не требовалось много времени, чтобы поджечь обмотанную паклей стрелу. У каждого из сотни было приготовлено по четыре таких стрелы. Мастерство славянских лучников известно во всей Европе, и все европейские воины восхищаются умением славян выпускать стрелы одну за другой, чего, однако, никто повторить не может, не имея славянского лука[24 - Сложный славянский лук делался по высокой для тех времен технологии и многократно превосходил по своим боевым качествам все европейские луки. Сказки об английских стрелках придуманы английскими романистами. К сожалению, не нашлось романистов, воспевавших русский лук. Однако исторические факты говорят о том, что славянские (впрочем, как и арабские) стрельцы превосходили всех европейцев и по дальности, и по точности выстрелов. Это даже решало судьбу целых сражений и останавливало порой целые нашествия. Так, в 1252 году русские лучники остановили нашествие Миндовга Литовского, перебив наемных немецких арбалетчиков, даже не подпустив их на дистанцию стрельбы из арбалета. А английский лук значительно проигрывал арбалету по дальности стрельбы.].
        Вечернее небо вдруг раскрасилось праздничными огнями. Создалось впечатление, будто четыреста стрельцов выпустили стрелы одновременно в какую-то единственную, только им одним видимую в подоблачье цель. Горящие молнии сошлись вверху клином, а затем этот клин распался на веер, уходящий в горизонт, куда-то в сторону Дании. Плохо пришлось бы тому, кто оказался на дороге, когда стрелы начали падать. А упасть на дорогу они должны были обязательно, именно такое наставление давал Дражко своим воинам.
        Судя по волнению, которое Сигурд попытался скрыть, прикрываясь восхищением от салюта, и по взглядам, которыми герцог обменялся со своей свитой, опасения воеводы имели под собой верные основания. Трафальбрасс сначала побледнел, а потом и позеленел от злости.
        Воевода же был искренно рад, что угодил гостю, усы его топорщились больше, чем обычно, улыбка озаряла широкое скуластое лицо - он снова поднял руку. Новый поток из четырехсот стрел устремился в небо. За ним третий. Выглядело это красиво, эффектно и могло вызвать только одобрение среди послов и в народе, который, принарядившись по-праздничному, вышел понаблюдать за торжественным приемом. Но и Дражко и Сигурд знали, что тремя залпами целенаправленно накрыт большой участок дороги. Конечно, в это время суток в приграничной зоне проезжим делать нечего. И беспокоиться герцогу, стало быть, вовсе не от чего. Однако Трафальбрасс заметно нахмурился.
        - Прошу, герцог… - протянул Дражко руку, указывая на вход в город. - На рассвете в храме Свентовита специально для дорогих гостей будет устроена большая служба. Повторяю - специально! Потому что обычно здесь большая служба проходит только один раз в год[25 - Четырехликий идол Свентовита традиционно держал в руке большой рог, в который осенью наливалось вино. Предсказание осуществлялось на весеннем празднике. Если год был сухим и вино испарялось сильно, Свентовит, следовательно, предсказывал плохой урожай. Во влажный год испарялось мало вина. Урожай обещал быть хорошим. Подобные предсказания Свентовита полностью укладываются даже в методики современных метеорологов. Именно эта служба считалась большой, потому что вел ее, в отличие от других служб, сам верховный волхв храма Свентовита.]. В честь вашего приезда мы передвинули праздник на две недели вперед.
        - Да, - с явной угрозой кивнул головой Сигурд, - я давно уже хотел посетить этот храм и задать Свентовиту кое-какие вопросы…
        - Он ответит тебе… - в голосе Дражко угроза перемешалась со смешком. - Надеюсь, ответом ты будешь очень даже удовлетворен. Свентовит всегда говорит только правду, хоть другу, хоть врагу, хоть простому проезжему, не верящему в наших богов…
        Герцог задумался только на несколько мгновений, а потом быстро шагнул за ворота - в город…

* * *
        Так, пешком, прошли они через небольшой город до покоев, отведенных послам. Слуги вели коней на поводу далеко за спинами двух вельмож. У порога Дражко распростился на несколько часов с герцогом, посоветовав последнему хорошенько отдохнуть до рассвета, а сам отправился в воеводское подворье, а вовсе не к гостевому дому, как раньше договаривался с боярами, и где они уже приготовились, возмущенно брызжа слюной, высказать ему свои претензии. Уже в подворье воеводе доставили подарок от Трафальбрасса - залитую в горлышке воском добрую амфору греческого вина. Посыльный дан-воин из посольской охраны ждал воеводу, не решаясь оставить амфору на попечение слуг.
        - Вот это подарок так подарок! - воскликнул Дражко, оправдывая рассказы о своей извечной жажде, и усы его от радости задрались кверху почти до самых бровей. Такая картина не могла не поразить дана, и он даже рот раскрыл от изумления.
        Тут же воевода потребовал себе большую берестяную кружку, которую подали незамедлительно. Князь пригубил ее в присутствии посыльного.
        - А-а-ах… Передай Сигурду мою благодарность. До утра мне этого хватит. А утром, после посещения храма, мы с ним вместе что-нибудь еще придумаем.
        Посыльный вышел, и воевода тут же выплеснул вино в деревянный жбан у двери.
        - Не до того мне сейчас, дружище герцог, - сказал он со смехом и спросил встретившего его воя, оперевшего руки на рукоять полэкса:
        - Что, Годион, от Ставра вестей не было?
        - Пока нет, воевода. Ждем.
        - А с дороги?
        - Тоже ждем. Наблюдатель вот-вот прибудет, если только его самого стрелами не накрыло.
        Дражко неодобрительно крякнул:
        - Эк еще… И такое может быть?
        Годион пожал плечами.
        - Вообще-то, он в камнях спрятан. А сверху несколькими щитами прикрыт. Но хорошая стрела, как ты знаешь, и щит насквозь пробивает, и воина в доспехах навылет.
        - Да, такое мне приходилось видеть не однажды.
        Дверь без стука отворилась, и боком, споткнувшись о порог и едва не свалившись на пол, вошел сутулый старик-нищий в драных посконных лохмотьях.
        Воевода встретил его приветливо.
        - Какие новости, Скурлата?
        Сутулый старик, покряхтев с устатку, выпрямился и ответил совсем молодым голосом:
        - Сигурд отправил посыльного. Тот погнал коня сразу за воротами так, словно спасался от толпы монахов, которые собрались его окрестить. Только его и видели! Но до этого посыльный от имени герцога предупредил привратную стражу, что вот-вот к послам прибудет еще один гонец - от короля.
        - Прибудет ли? - поинтересовался Дражко.
        - Посмотрим… Ставр хорошо видит ночью… Кроме того, поперек дороги натянуты цепи. Любой конь может споткнуться о них. А уж при хорошем аллюре - обязательно. Это проверено.
        - Будем ждать вестей. Отдыхай…
        И князь-воевода начал мерить горницу своими тяжелыми шагами - в одну и в другую сторону. Так ему лучше думалось, и так быстрее летело время. Он сам не осознавал, что перенял эту привычку у своего брата князя Годослава. Точно так же, как перенимал у него многое другое.
        Через четверть часа в дверь постучали. Скурлата сгорбился и опять превратился в старика-попрошайку.
        - Войди, кто там… - сказал князь.
        Вошел запыленный, но улыбающийся вой.
        - Ты с дороги?
        - Только что прискакал.
        - Вещай.
        Вой перевел дыхание, но речь ему далась с трудом. От быстрой скачки так не задыхаются, потому что скачка - это не бег в полном вооружении. Вой задыхался от радости и восторга.
        - Трудно, княже, о таком сказывать. Об этом Ставру сказания петь следует. Такое надо собственными глазами видеть, чтобы понять и ощутить, что даны пережили. Там было около сотни солдат и пара сотен викингов. Их накрыло второй волной стрел. На первую они смотрели, разинув рты, чуть не зевая, и не понимали, что это такое в небе творится. Но первая ушла вперед, чуть не на нас. И с третьей дорогим гостям немного досталось. Кто подтянуться еще не успел.
        - И как? - усмехнулся воевода. - Небесное угощение, полагаю, пришлось данам по душе?
        - Около трети пострадало. Убитых больше, чем раненых, они шли без шлемов и не ожидали такого подарка. Но еще больше испугались…
        - Добро. Что-то еще? - спросил воевода, заметив, что воин не торопится уйти.
        - Мы перехватили посыльного герцога к предводителю отряда. И посыльного короля к герцогу. Они слишком неосторожно скакали по ночной дороге. Кони переломали ноги, и коней нам пришлось добить, чтобы не мучились. А самих посыльных, чтобы не отставали от наших лошадей, привязали к хвостам.
        - Где они?
        - За стеной. В город доставлять не стали - Ставр не велел. Здесь, он сказал, слишком много посторонних глаз да ушей. Особливо боярских.
        - Это я знаю. Допросите сами. Я на улицы выходить не буду. У меня вина на всю ночь припасено… - похлопал Дражко амфору по глиняному глазурированному боку. - И чтобы никаких следов не оставалось… До начала службы пришлите кого-то с докладом…
        Вой ушел, но дверь за ним не успела закрыться, как за порог ступил другой.
        Воевода поднял глаза, молча ожидая доклада.
        - Мы привезли шестерых франков, княже.
        - Тяжело они дались?
        - Нет. Это фуражиры. Совсем к серьезному бою неготовые. Грабили саксонскую деревню. Но мы и там решили врукопашную не вступать - как-никак, не наша земля, и неизвестно, что там может случиться и кто может еще подоспеть. Недалеко проскакал сильный отряд во главе с рыцарем. Тех мы, конечно, пропустили. А фуражиров просто перебили стрелами.
        - Хорошо бы привезти какого-то рыцаря. Чтобы без сильного отряда был. Ну, ладно. Уж какая рыбка попалась - ту, значит, Чернобог и послал. Годион, - задумчиво сказал Дражко, - отправь двадцать человек конных - пусть проскачут дважды или даже трижды мимо окон герцога. Потом или кого-то пошли, или, лучше, сам сходи к Сигурду. Передай от меня сообщение, что недалеко от города видели издали отряд франков. Послали погоню.
        - Сделаю, воевода, - кивнул Годион, перебросил тяжелый топор в другую руку так же легко, как простые вои и ополченцы перебрасывают свои легкие боевые топорики[26 - Большой боевой топор был в средневековых армиях редкостью и стоял на вооружении конных рыцарей, которые били им пехоту, но не использовали в схватке с другим рыцарем. Пешие воины обычно использовали легкие топорики на длинной рукоятке, не требующие повышенной физической силы, но позволяющие наносить удары быстро и в большом количестве.], и вышел.
        - Ты был в храме? - спросил князь Скурлату.
        - Верховный волхв слышать не хочет о подмене. Сказал, что будет говорить все, что скажет ему сам Свентовит. Свентовит не бросит, говорит, бодричей на произвол судьбы.
        - Пусть будет так, - кивнул согласно Дражко. - Будем надеяться, что Свентовит на нашей стороне и не подведет. Не подвел бы конь…
        Но в голосе его надежды было не много. Князья бодричей уже в третьем поколении, как только разогнали вече, традиционно не ладили с волхвами своих храмов, и потому найти общий язык им не всегда удавалось.
        - Свентовит не захочет помогать людям Одина…
        - А где пасутся храмовые кони?
        - Я, воевода, этого не знаю, хотя понимаю, что тебя интересует. Ставр на это не пойдет. Он не будет ссориться с храмом. И правильно…
        В ответ на такое проявление веры Дражко только пожал плечами и попросил:
        - Я немного отдохну. Будут важные вести, буди меня. С пустяками разбирайся сам.
        - Сделаю, воевода…
        Глава 3
        Из свиты никто сейчас не знал, о чем думает король. Хотя обычно окружение монарха давно привыкло угадывать его мысли и последующие слова по едва заметным оттенкам взгляда, по нечаянной паузе, по манере обращения к свите или к посторонним. Близкие люди своего короля знали хорошо и старались пользоваться этим знанием, как рабочие пользуются своим привычным инструментом. Впрочем, франкский двор не составлял исключения из общего правила. Точно так же обстояли дела в каждом владетельном доме любой страны испокон веков.
        Сейчас Карл выглядел рассеянным, словно был озабочен какой-то долгой, утомившей его проблемой, и часто сердито помахивал перед лицом перчаткой - отгонял надоедливых, как сами саксы, саксонских комаров. Комары, опять же как саксы, понимать его не хотели и кружились вокруг королевской головы назойливой писклявой тучей. Точно так же отряды саксов кружили вокруг королевской армии, в сражения не вступая, а лишь нападая на небольшие отряды или на обозы, но, тем не менее, причиняя громадный ущерб. И так на протяжении многих лет.
        Проезжая низким песчаным берегом, Карл сказал тихо, словно бы мимоходом:
        - Здесь не слишком приятно пахнет. Хорошо, что я надумал поставить палатку подальше.
        Король еще несколько часов назад выбрал место для своей ставки - на холме, с вершины которого было видно и город, и реку, и… заречье…
        - Обязательно заречье! - добавил он, когда давал указания.
        Если король говорил «обязательно», - значит, он не первый день думал именно об этом, - свита хорошо изучила нрав монарха и обычно понимала его с полуслова.
        - Сколько отсюда до моря?
        - Полудневный перегон для хорошей лошади, государь.
        - Хорошо. Это то, что надо…
        Король впервые приехал в Хаммабург. Но не пожелал расположиться в этом захолустном городишке, который пока только начал обустраиваться на левом берегу Лабы. Большая местная скотобойня, что построили оборотистые фряжские купцы, покупающие скот в славянских землях и продающие соленое и копченое мясо как для нужд королевской армии, так и датским морякам, несла слишком неприятный запах. Неприятные запахи и комары - это то немногое, что Карл переносил с трудом. Дальние походы, бессонные ночи, сутки не покидать седла - это все ему даже нравилось. Но комары и тошнотворные запахи короля всегда раздражали. Единственно, запахи лошадиного и воинского пота, так похожие один на другой, он к неприятным никогда не относил, привычный к ним с детства. Запах же человеческой крови короля возбуждал, заставлял шире раздувать ноздри и вызывал желание схватиться за меч. К этому запаху Карл относился точно так же, как любой боевой конь. Но запах крови скотины имел другой оттенок и раздражал.
        На высоком правом берегу, прямо против пристани и пристроенного к ней длинного деревянного здания купеческих складов Хаммабурга, располагалось какое-то поселение славян. По размерам более обширное, чем новый франкский городок в Саксонии, первоначально основанный только для того, чтобы организовать здесь епархию, и уж значительно более старое, судя по почерневшим от времени одноэтажным строениям, облепившим склон горы. Сейчас в голову короля пришла новая мысль, и он начал ее усердно обдумывать. Поселение на противоположном берегу расположено хорошо. Более хорошо, чем Хаммабург. Но славяне не посягают на саксонские владения Карла. Это он посягает на владения славян - бодричей или вагров, Карл даже не знал, кому принадлежит правобережный городок. В данном случае славяне никак не помешают осуществлению королевских замыслов, а могут и помочь в будущем. К примеру, на следующий год, когда здесь начнется большое дело и понадобятся сильные руки. На саксов пока надежды мало. Судя по тому, что они не могут даже свое государство как следует организовать и создать централизованное управление всеми саксонскими
эделингиями, на этот народ в государственном строительстве, в осуществлении больших и далеко идущих планов, особо полагаться не следует. Может быть, лучше пойдет дело со славянами, которые лишь между собой не ладят, а в остальном смотрелись бы добротной провинцией в сильном и едином всеевропейском королевстве. Присоединив славянские княжества к своей державе, Карл научил бы их и между собой договариваться, как случилось с другими государствами.
        Карл долго стоял у реки, всматриваясь в спокойные зеленые воды. Ему казалось, что он видит перед собой картины будущего. Не завтрашнего, а более далекого. Казалось, что слышит шум большого города, доносящийся сквозь толщу не пришедших веков. И не пару парусов небольших судов, как сейчас, а множество, великое множество различных и по форме, и по размеру парусов, различные флаги на мачтах… Может быть, он в самом деле видел - такое случалось уже с королем. Но однажды он рассказал о своих неясных видениях Людовику, архиепископу Реймскому, и тот долго не давал Карлу покоя, заставляя повторять историю видений. Желал выяснить, откуда это к королю приходит. И сам косился недоверчиво при каждом новом вопросе. В конце концов Карл резко оборвал священника и запретил ему разговаривать на эту тему. Со священниками обращаться следует только так, иначе они покоя не дадут, - это Карл давно понял. Но больше ни с кем не делился своими ощущениями.
        - Хаммабург будет там, - показав пальцем на противоположный берег, сказал Карл свите. Твердо сказал. - Там удобнее и приставать кораблям, и, самое главное, на том берегу удобнее корабли строить. Берег хороший.
        Свита впервые услышала, что король задумал строить здесь корабли. Разговоры о необходимости создания своего флота в противовес кровавым викингам всех национальностей - данам, норвегам, балтам, славянам и совсем уж жестоким сарацинским пиратам - шли давно. И даже заложены были верфи. Но пока только на старых территориях. А теперь - здесь, под носом у датчан - решение неожиданное и, все понимали, верное. Тем более что, построив город, Карл отрезал таким образом от датчан земли союзников, славянское племя вагров со столицей Старгородом. Теперь и с ваграми справиться будет легче, если не подпустить к ним всегдашнюю помощь из Дании. А обычно эта помощь приходила именно по Лабе.
        Свита, не зная тонкостей замыслов короля, просто поклонилась в ответ.
        Карл был ростом чуть выше среднего[27 - Многие народные сказания и песни рассказывают о Карле Великом как о великане и силаче, что совсем не соответствует действительности. Рост короля нетрудно проверить по двум его изображениям, сохранившимся до настоящего времени: по мозаике в Латеране и конной статуэтке, хранящейся в соборной ризнице в Меце.], хотя телом и крепок, но любил, когда его окружают люди богатырского телосложения. И, разговаривая с ними, всегда вынужден был поднимать голову вверх. И уже одно это делало его осанку величественной.
        Пешком обойдя по периметру весь новый небольшой город, потом прогулявшись по его узким и кривым улочкам, король подал знак. Ему тут же подвели рослого белого жеребца с длинной огненно-рыжей гривой - такой необычной масти не встречалось среди лошадей всего королевства! - и он легко, не касаясь стремени, запрыгнул в седло. Отягощенным доспехами воинам свиты на это потребовалось больше времени.
        - Мою палатку уже установили?
        - Очевидно, да, государь, - ответили королю. - Должны уже успеть. Если еще не сделали, то к вашему приезду на холм палатка будет на месте.
        - Хочу посмотреть место. Поехали. Показывайте.
        Он всегда был таким. Говорил коротко и по существу. Быстро претворял в жизнь все, что приходило в голову. Не любил откладывать дела на потом и своим придворным не прощал пренебрежения делами. Король сам олицетворял порядок, который он старался ввести в своем королевстве. Иначе он не мог бы требовать соблюдения порядка от других.
        Дорога под копытами коней лежала мягкая, травянистая и лишь слегка примятая колесами телег и возов и копытами животных, окруженная с двух сторон по-весеннему светлой рощей. Трели птиц неслись из зарослей. Природа радовалась своему очередному обновлению, и это настроение, как обычно бывает, легко передавалось проезжающим здесь людям, неся ожидание чего-то доброго и значительного.
        Карл такое состояние знал хорошо, он всегда в это время года жил ожиданием пришествия нового, необычного, радостного. Но он отлично знал и то, что радость спешит навстречу только тому, кто сам делает шаги к ней и прилагает необходимые усилия. И потому он усилия всегда прилагал, когда обстоятельства позволяли это сделать, и немалые. А позволяли они не всегда. Сначала его усилия жестко ограничивал властный и властолюбивый собственный отец - тот самый Пипин Короткий, который вначале, точно так же, как и его отец, дед будущего короля Карла, Карл Мартелл по прозвищу Молот, был всего-навсего майордомом при ничтожном короле Хильдерике III из династии Меровингов. Пипину в конце концов сильно надоело кланяться человеку, которого он всей душой презирал, и он - действительный и неоспоримый обладатель власти и силы в королевстве! - договорился с Римским Папой Захарией. И вот с согласия Папы в Суассоне собрался съезд духовных и светских сановников[28 - Весной 751 года.]. С подачи Папы Захарии, архиепископ Майнцский помазал и венчал на престол Пипина. Бесправный и бесславный Хильдерик был отослан доживать свой
век в монастыре.
        Начала существовать новая династия франкских королей!
        Характер Пипина существенно отличался от характера старшего сына. Первое время, случалось, своему отцу Карл делал немало интересных предложений. Пипин отказывался только потому, что не додумался до очевидного или необходимого сам. Это была жестокая ревность завоевавшего себе трон и власть собственным умом и энергией к тому, кто власть не завоевывал, но должен получить ее по наследству от завоевателя. Они понимали друг друга далеко не всегда. Карл потом часто вспоминал отца и старался во всем быть не похожим на него. Если венценосный отец любых советов и советчиков терпеть не мог, и всегда действовал только по своему усмотрению, то Карл, получив в руки власть в возрасте двадцати шести лет[29 - Карл был коронован в 768 году.], обычно сначала выслушивал свое окружение. А его он долго подбирал, исходя из деловых качеств, а не по знатности рода. Потом брал время, обычно короткое, на раздумья, взвешивал все доводы и совершал свой королевский выбор.
        - Зачем же нужны советники, если они не будут советовать… - подсказывал он неназойливо своему младшему брату, который во всем подражал отцу.
        После смерти Пипина королевство было разделено между двумя сыновьями - Карлом и Карломаном. Карломан походил на покойного родителя не только характером, но даже внешне, и старшему брату трудно было найти с ним общий язык. Так младший не пожелал даже откликнуться на просьбу старшего о совместных действиях против Гунальда Аквитанского, который хотел воспользоваться смертью Пипина и укрепить свое положение. Карл справился с герцогом сам. Но и в дальнейшем Карломан слушать советов старшего брата тоже не хотел. Когда Карломан умер[30 - Карломан умер в 771 году.] после недолгой болезни, все вельможи его королевства присягнули Карлу, а не малолетним наследникам младшего брата. Вот тогда Карл почувствовал, как много он может, когда действует без помех, по собственным выработанным разумным принципам - единственный властитель в большом и мощном государстве, которое, казалось, только и дожидалось волевого и разумного правителя, чтобы расцвести и стать сильнейшей державой христианского мира[31 - Погрязшая в интригах Византия по силе никак не могла соперничать с франкским королевством, потому что с трудом
боролась с окружавшими ее внешними врагами.]. Естественно, советников он выслушивал по-прежнему и не держал вокруг себя людей, которые умели завоевывать себе благорасположение лестью.
        Каждую зиму, изнемогая в духоте большого двора, который он никогда не брал с собой в походы, король с нетерпением ждал пробуждения и обновления природы, каждую весну его влекло на новые великие дела. Влекло неудержимо - ни скучные семейные заботы, от которых он очень быстро уставал и предпочитал прятаться за заботами государственными, ни состояние здоровья, которое он предпочитал поправлять в походе, не могли удержать Карла в столице. Более того, даже нынешнюю зиму он провел по эту сторону Рейна, только своим присутствием в саксонской земле устрашая и усмиряя восставших. А весной отправился восточнее, имея целью не только саксов окончательно поставить на место, но и пригрозить Дании, захватив граничащие с ней земли бодричей.

* * *
        - Мой государь, остановитесь, - достаточно невежливо обгоняя монарха, крикнул вдруг граф Бевон, возглавляющий в этот день королевскую стражу, и протянул руку, преграждая королю путь.
        Карл резко натянул удила и вопросительно, с недовольством и недоумением посмотрел на юного рыцаря-вельможу.
        - Охрана, вперед! - скомандовал граф и только после этого объяснил: - Откуда-то спереди раздается звон оружия. Я прошу вас довериться нам шестерым и под охраной остальных вернуться в город.
        - Я ничего не слышу, - возразил король, в самом деле прислушавшись.
        - Это только потому, ваше величество, что ваше ухо привыкло к звукам больших сражений. Кроме того, ветер сегодня неверный, он постоянно меняет направление. Надо дождаться ветра спереди, тогда будет слышно…
        И, не рассуждая далее о королевской тугоухости, не спросив разрешения короля, граф опустил забрало, рывком поднял на дыбы коня и дал ему шпоры, в несколько скачков догоняя первую пятерку рыцарей охраны.
        Однако Карл, сам в душе воин не меньше, чем граф, развернуть своего коня и отступить не поспешил. Только позволил свите - десяти оставшимся с ним рыцарям - молча окружить себя с трех сторон, закрывая от случайной стрелы, пущенной из гущи леса. Однако он ясно понимал, что с такой незначительной охраной даже рядом с городом ездить опасно - вокруг рыщут малочисленные, избегающие открытого боя, но именно потому и непредсказуемые шайки саксонских повстанцев. Нападают и убегают, нападают и убегают, пока не подоспела подмога. А на кого напасть - на короля ли, на рыцаря ли, на купца - им все равно. Было бы чем поживиться…
        Граф Бевон с пятью рыцарями скрылся за поворотом дороги. Остальные с напряжением ждали, вслушиваясь в звенящий весенними птичьими трелями полуденный лес, но не убирали руки с оружия и тревожно держали поводья внатяг, готовые в любую минуту пришпорить коней и послать их в любую сторону, куда прикажет Карл.
        - Опустите забрало, ваше величество, - мрачно посоветовал кто-то откровенно заботливый.
        Король или не услышал совет, или не захотел услышать. Взгляд его напряжения не показывал, более того, он невозмутимо продолжал отгонять перчаткой комаров, которых в лесу, где ветер слабее, чем на берегу, оказалось значительно больше.
        - Здесь есть боковые дороги? - спросил только, слегка повернув голову к плечу, но не оборачиваясь к рыцарям полностью.
        - Впереди перекресток пяти дорог, - ответил входящий в свиту местный эделинг Кнесслер.
        Кнесслер вместе со своими людьми, крещеными саксами, встретил короля с почтением на подъезде к Хаммабургу два дня назад. И предложил свои услуги как верный подданный и, кроме того, как человек, хорошо знающий местные условия. И все два дня он находился рядом с Карлом, частенько давая верные советы и толковые разъяснения, когда франкские рыцари ничего посоветовать или объяснить не могли по незнанию. В местных поселениях да и в самом городе Кнесслера хорошо знали как богатого эделинга, влияющего на соотечественников, и потому король, от природы доверчивый даже к незнакомым, вполне доверился и ему.
        - Почему я не видел такой большой перекресток, когда мы сюда ехали?
        - Мы, государь, ехали верхней дорогой.
        - Кто может быть там? Вы же лучше нас знаете местные условия…
        - Кто угодно, ваше величество. Времена неспокойные…
        - Но Видукинд в Дании. Его пригрел Готфрид…
        - По слухам, он должен быть там.
        Это прозвучало уже как откровенное отрицание.
        - А в действительности? - со свойственной ему прямотой спросил Карл.
        - А в действительности он может оказаться даже в свите вашего величества.
        Карл посмотрел на Кнесслера косо.
        - Что вы имеете в виду?
        - Только то, что никто не знает настоящего местонахождения Видукинда. Кроме того, слышал я, что король Готфрид почему-то вдруг резко невзлюбил его и чуть не прогнал от себя. А потом приказал охранным приграничным полкам встречать сакских беженцев арбалетными болтами. Так что, Видукинд может устроить вашему войску такую же ловушку, какую устроил графу Теодориху три года назад…[32 - В 782 году Видукинд поднял очередное восстание и сжег множество церквей. Он же специально пустил к франкам слух, что на Саксонию напали племена лужицких сербов. На выручку поспешило франкское войско во главе с графом Теодорихом. В поисках сербов франки не обращали внимания на перемещение отрядов саксов, которые окружили франков со всех сторон и полностью разбили.]
        - Я не граф Теодорих, - сказал Карл чуть ли не с гневом. - И моя армия совсем не передовой отряд. Не думаю, что Видукинду по зубам придется повторение такого дела со мной. И покрепче волки ломали зубы о наши щиты и распарывали себе брюхо о наши мечи. Впрочем, как сакс ты не можешь не восхищаться своим соотечественником. Наверное, он того даже достоин. А что касается поведения датского монарха, то это уже новости приятные. И они меня радуют. По какой же причине Готфрид поступил так опрометчиво? В гневе, как я слышал, он необуздан. Но не до такой же степени, чтобы пренебречь интересами своего государства…
        - Он и не пренебрегает… - спокойно возразил эделинг, между делом оглядываясь по сторонам. - Датской короне очень не хочется, чтобы ваше королевское величество переправилось вместе со всем войском через Лабу. На земли бодричей у Готфрида имеются собственные притязания, его кузина является женой Годослава, а его будущий племянник, появления на свет которого все на том берегу ждут с нетерпением, - наследником престола княжества. И Готфрид решил, мне кажется, даже Видукиндом пожертвовать, отправляя его на неподготовленную войну, лишь бы сковать ваши основные силы здесь, на этом берегу.
        - Это возможно… - задумчиво протянул Карл.
        Еще пять минут они ожидали дальнейших событий. И то ли терпение у короля кончилось, хотя он всегда гордился своим терпением, то ли комары настолько надоели монарху, что Карл достал из-за пояса боевые кольчужные рукавицы.
        - Хватит, пожалуй, нам слушать пение птиц! Там шестеро наших рыцарей, наверное, проливают свою кровь… Вперед, на выручку! Монжуа!
        И он опустил забрало, одновременно пришпоривая коня. Свита возразить не успела, но среагировала быстро, пустившись вдогонку за королем. Однако то ли вооружение рыцарей было более тяжелым, то ли просто королевский конь более резвым, обогнать Карла они не сумели и едва-едва умудрялись не отстать.
        Королю со свитой пришлось преодолеть два поворота дороги, когда их взорам открылась настоящая кровавая схватка. Около сотни вооруженных кое-как саксов со всех сторон окружили десяток франков, вставших кольцом спина к спине, закрывающихся своими круглыми щитами и отбивающихся копьями и мечами. Четверо франков остались на лошадях, под остальными лошади были убиты.
        К моменту появления помощи положение сложилось такое, что хорошо вооруженные франки не подпускали саксов к себе близко, поражая мечом или копьем неосторожного, а сами саксы, без брони и плохо вооруженные, не могли подступиться и не решались на сильную атаку, чтобы победить противника числом, потому что уже понесли значительные потери при предыдущих атаках.
        Карл бросился на выручку рыцарей, не раздумывая ни секунды, ничуть не притормозив быстрый бег своего сильного жеребца с огненной гривой. Его меч почти радостно, с задором сверкал под солнцем и поражал ближайших саксов. Остальные рыцари свиты с разгону ударили копьями, но тут же скомкали строй и окружили короля, который был в слишком легком доспехе и потому уязвим для любого случайного удара.
        В первый момент неожиданная атака принесла успех, однако саксов было слишком много, чтобы долго рубиться в их густом беспорядочном окружении. И Карл, как опытный полководец, заметив, что маленький отряд свиты сразу же потерял двух коней, нарвавшихся брюхом на острые скрамасаксы, быстро оценил ситуацию и смирил азарт. Легким движением шпор он направил коня к своим рыцарям. Свита сделала то же самое. Только молодой рыцарь Ожелье ввязался в одиночную схватку с предводителем повстанцев. Сакс был такой же молодой, носил богатые черные доспехи, отличающие его от других, а в шлеме без забрала имелось отверстие на макушке, из которого был выпушен спадающий к левому плечу длинный пучок темных волос, похожий на лошадиный хвост. Сакс не смутился натиском франков, наоборот, он сам яростно, с криками атаковал, подбадривая своих воинов. И выбил несколькими мощными ударами меча рыцаря из седла. Пешие повстанцы тут же навалились на Ожелье сверху и стали стаскивать с него шлем и доспехи, закручивать руки за спину. А все преимущество франков во главе с королем свелось к тому, что они выросли в числе, но по-прежнему
оставались в окружении численно превосходящего противника и даже не могли помочь своему товарищу, попавшему в плен, потому что разомкнуть строй для них было бы самоубийством.
        Повстанцы, понимая, что ситуация сложилась непонятная и для них самих, и для франков, отодвинулись чуть дальше. Где-то за передними их рядами шло, видимо, совещание руководителей.
        - Надо было, ваше величество, если уж вы сами не пожелали отступить, послать кого-нибудь за подмогой, - сказал граф Бевон, взявшись рукой за стремя королевского коня. Кольчуга на плече рыцаря была рассечена ударом топора и покрыта кровью.
        - Я не мог бы тебя бросить, мой храбрый мальчик, хотя бы в память о твоем отце[33 - По преданиям, граф Бевон-старший, владетель городов Дижон и Бон, погиб вместе с Роландом (Хроутландом) в битве при Ронсевале за семь лет до описываемых событий.], - сказал король. - Ты серьезно ранен?
        - Левая рука у меня почти не работает. Не может удержать щит, - сознался рыцарь без ложного стыда.
        - А что касается подмоги, то здесь ты прав. Я совершил ошибку…
        Саксы зашевелились и расступились, давая дорогу кому-то, кто желал обратиться к франкам. Это был тот воин в черных доспехах с хвостом над головой. Смущения он совсем не чувствовал, более того, вел себя с пониманием собственного преимущества. Сакс поднял руку, призывая к тишине.
        - Не надо подмоги, ваше величество, - сказал вдруг из-за спины короля эделинг Кнесслер. - Они узнали вас и хотят сдаться.
        - Сдаться?.. - возразил кто-то из рыцарей. - Посмотрите, Кнесслер, на злобные физиономии своих земляков. Они съедят нас вместе с лошадьми раньше, чем сдадутся.
        - Кроме того, им проще разбежаться по лесу, чем сложить оружие, - резонно добавил другой, понимая всю нелепость слов Кнесслера.
        - Они сдаются, ваше величество, - не обращая внимания на возражения, сказал эделинг. - Позвольте мне вести переговоры.
        - Попробуй, - согласился Карл, а сам, склонившись с седла, подсунул свои шелковые перчатки, которыми раньше отгонял комаров, под рассеченную кольчугу Бевона, чтобы остановить кровотечение.
        Спешенные франки разомкнули строй, и Кнесслер спокойно, чуть не величественно выехал вперед между их щитами. Не обращая внимания на воина в черных доспехах, он заговорил с саксами на родном наречии. Заговорил властно, приказным тоном. Возразить ему, хотя и не очень уверенно, посмел только предводитель, который собирался обратиться к франкам со своим, очевидно, противоположным предложением. Остальные слушали эделинга молча и с почтением, переглядывались друг с другом. Потом потупили головы, словно чего-то стыдясь. И вдруг, к всеобщему удивлению рыцарей, саксы один за другим стали выходить вперед и складывать к ногам лошади Кнесслера оружие. Воин в черных доспехах возбужденно сказал что-то резкое, хлестанул коня и поскакал прочь. Еще десяток конных воинов последовало за ним, а десяток пеших устремился в ближайшие густые заросли. Их никто не преследовал.
        Карл осторожно убрал руку Бевона со своего стремени и кивнул стоящему рядом рыцарю. У графа закрылись глаза и подкашивались ноги. Рыцарь соскочил с коня и поддержал начальника королевской охраны вовремя, тот готов был уже упасть. А сам король, убедившись, что о Бевоне позаботятся, тронул коня шпорами и выехал к Кнесслеру.
        - Я вижу, что твои слова не расходятся с делом, благородный эделинг.
        - Они не знали, что вы в отряде, иначе не посмели бы напасть.
        - Меня обманывать не надо, - улыбнулся Карл. - Я отлично понимаю, что они сдаются не королю франков, а эделингу Кнесслеру.
        Эделинг в ответ только лукаво пожал плечами.
        - Я осмелился от имени вашего величества обещать им пощаду, - только сказал он.
        Карл сдвинул брови и поморщился.
        - А вот это зря. Я хотел бы развесить их вдоль дороги для просушки. Но раз уж ты дал от моего имени слово, пусть уходят. Только без оружия. Я отпускаю их. Но если попадутся мне снова - пощады не будет.
        Кнесслер перевел слова короля пленным. Теперь их лица осветились откровенной радостью[34 - После уничтожения отряда графа Теодориха Карл, срочно вернувшийся в Саксонию, приказал казнить четыре с половиной тысячи саксов-заложников, среди которых были в основном юноши из самых знатных саксонских семей. Так что пленным трудно было рассчитывать на милосердие, которое вообще было не в духе того времени.]. Оружие полетело в кучу стремительнее, а те, кто уже избавился от него, быстро уходили или убегали под сень деревьев. Эделинг наблюдал за этим, а Карл вернулся к рыцарям, обеспокоенный раной молодого графа Бевона.
        - Почему же я в прошлые походы ничего не слышал о таком влиятельном эделинге, как Кнесслер? - спросил король сам себя. - Одного его слова, оказывается, достаточно, чтобы люди добровольно лишили себя победы, а может быть, и жизни… По крайней мере, они готовы были уже расстаться с жизнью, если бы он приказал им…
        - Потому, ваше величество, что вы помните больше своих врагов и тех, с кем вам еще предстоит бороться… - сказал один из рыцарей.
        Карл задумался. Ответ прозвучал упреком, что король плохо заботится о верных ему людях. Это показалось несколько обидным, хотя и не было правдой. Король о своих подданных заботу проявлял всегда, но он видел их только всех вместе взятых. И они не понимали, что это забота о каждом из них. А персонально свою заботливость Карл проявлял только в отношении тех, кого особо любил и уважал…
        Глава 4
        Стук в дверь такой, словно, осмелев в отсутствие кошки, мышка в глубокой норке поскреблась. Не каждый спросонья и сообразит, что это за невнятный звук до уха пробился. Однако Дражко пошевелил усами и проснулся сразу, привычный к манере общения, принятой среди людей из отряда разведчиков волхва Ставра.
        - Я слышу. Сейчас буду… - сказал он за дверь хрипловатым со сна голосом.
        Разбудили воеводу, как он и просил, за час до рассвета. Спал Дражко, не раздеваясь полностью, только пластинчатую сарагосскую кольчугу, удивительно гибкую и пластичную, добытую несколько лет назад в поединке с настырным и неуступчивым в бою шведом, и меч с ножнами, украшенными черненым серебром - давний подарок отца Годослава, снял. И лежал, готовый к скорому подъему в обстановке, когда потерянные минуты могут стоить утраты такого важного города, как Свентана. Даны-солдаты и даны-викинги на дороге, хотя и понесли урон от пышного салюта, устроенного стрельцами, все же еще представляли собой реальную угрозу, и никто не дал гарантии, что они изменили свои планы. Они могут напасть даже тогда, когда за стенами и сам князь-воевода, и герцог Трафальбрасс. Если, конечно, пожелают в открытую продемонстрировать силу королевства. Им даже выгоднее именно в это время напасть. Тогда полусотня охраны герцога изнутри поможет атакующим. А в городе всего две сотни стрельцов и полторы сотни дружинников. Это вместе с теми пятьюдесятью, что пришли с воеводой. Последние же должны и уйти утром в качестве посольской
охраны. И тогда город защитниками совсем ослабеет.
        Даны, конечно, с удовольствием назовут такие действия необходимостью спасения соседей от коварных и жадных франков, от неумеренной, ставшей уже нарицательной, алчности христианских монахов. Меры по укреплению границы, и больше ничего. И их не смутит, что Свентана - город не на границе с Саксонией, где стоят станом христианские полки, а на границе только с Данией. Важный пункт, запирающий дорогу на материк. Кто этим пунктом владеет, тому платят пошлину датские купцы и викинги, через Свентану отправляющие свои караваны в сторону юга, где в ляшских княжествах перепродают награбленное иудейским и хозарским купцам. А те уже своими каналами отправляют товар дальше - к аварам, в Византию и Болгарию, или в ограбленную недавно теми же викингами Европу. И маленькая Свентана дает в княжескую казну дохода немногим меньше больших портовых городов.
        Правда, отсюда и до франков, стоящих в Саксонии, расстояние не велико - дневной переход для легкого конного отряда, два дня для рыцарской конницы и четыре для армии. Если бы франки пожелали отрезать Данию от материка, то в первую очередь напали бы на Свентану. Но армия франков только еще прибывает к границе, и король Карл не сразу начнет боевые действия. Однако Сигурд, конечно же, не без согласия Готфрида, ждать франков не станет. Ему только причина нужна, чтобы свой меч обнажить и со всей своей гигантской силой ударить им в спину бодричам.
        Конечно, даны могут напасть и тогда, когда посольство вместе с князем-воеводой отбудет из Свентаны. Тогда, звеня кольчугами, отбудут и пятьдесят отборных дружинников - личный полк Дражко. Следовательно, гарнизон ослабнет. Но уже не будет и пятидесяти датских солдат внутри городских стен. Это нельзя сбрасывать со счета. Едва ли Трафальбрасс, если он в самом деле задумал такое коварство, откажется от заманчивой мысли. Слишком уж он опытный воин, чтобы не увидеть выгоду момента и этим не воспользоваться. Потому Дражко и оставил в ближайших домах от посольского покоя пятьдесят своих дружинников и два десятка стрельцов, готовых взять всю узкую улицу под обстрел, стоит только данам не вовремя выйти прогуляться по ночному городу оружными. И все ближайшие улицы перекрыты охранными рогатками. Атака с ходу на северные городские ворота, благодаря усилиям воеводы, обречена на провал. Но Сигурд всегда бывает непредсказуем в своих действиях. И никто, даже сам он, не знает, как поведет себя в следующую минуту.

* * *
        Три с небольшим года назад именно здесь, в Свентане, Дражко и познакомился с герцогом Трафальбрассом. Сам он тогда одет был во все белое - от сапог до шапки с пером белой цапли. И даже ножны меча были с окладом из блестящего граненого серебра, со светлыми же самоцветами. Герцог был в каком-то ярком кафтане с пышными кружевными рукавами, и вместо меча носил только широкий кривой аварский кинжал. Встреча происходила у тех же самых северных ворот, стрельцы давали точно такой же праздничный салют, только тогда салют не вызвал беспокойства в глазах Сигурда. Тогда ему беспокоиться было не о чем - герцог вез до границы невесту князя Годослава и свою двоюродную сестру, будущую княгиню Рогнельду. И в Свентане, после праздничного пира, когда удивился способности Дражко утолять жажду, передал невесту, согласно обычаю, встречающему княжескому дружке - в качестве которого и прибыл на границу князь-воевода. Сам Сигурд перешел в разряд обыкновенного гостя со стороны невесты. Таких гостей ехало в Рарог более трех десятков.
        В Свентане поезд невесты задержался на двое суток, как и было договорено. Ждали прибытия с переговоров из Швеции влиятельного отца невесты герцога Гуннара, королевского дядю, который обещал присутствовать на свадьбе. Эти два дня Рогнельда скучала в окружении не знающих датского языка бодричских девушек, предоставленных ей для изучения обычаев славянского народа, а Дражко обучал Трафальбрасса утолению жажды. Оба не скучали. Два дня прошло, но старый герцог не приехал, прислав гонца с извинениями. Дела королевства он всегда ставил выше своих собственных и, уж конечно, выше дел родной дочери.
        Поезд тронулся дальше.
        Невеста была бледна и молчалива. Место Сигурда возле носилок Рогнельды занял, как ему и полагалось, князь-воевода. И всю оставшуюся дорогу пытался невесту развеселить, топорща усы, рассказывая были и небылицы. Но только два или три раза добился легкой улыбки.
        Уже на подъезде к Рарогу Рогнельда, плохо произнося славянские слова, вдруг спросила:
        - Годослав такой же большой, как ты?
        Ростом Рогнельда была вровень с Дражко и очень, похоже, боялась, что в мужья ей достанется человек невысокого роста. Дражко постарался успокоить невесту.
        - Нет, что ты… Он выше меня почти на целую голову. А если наденет шлем, то на полторы головы, потому что шлем у него с яловцом[35 - Яловец - острая вершина шлема, к которой крепился или значок, или талисман, или геральдический символ. Во времена Карла Великого шлем с яловцом был распространен в Европе повсеместно, позже стал принадлежностью вооружения славянских и восточных народов, не принявших европейское утяжеление доспеха в ущерб подвижности воина.], а у меня круглый… Вы будете хорошей и красивой парой и народите больших и сильных детей… А я, на правах вашего братца, буду их нянчить…
        Дражко показалось, что этими словами он вполне утешил и успокоил Рогнельду. Еще в первый день знакомства он заметил взгляд Рогнельды, обращенный на Сигурда, который макушкой доставал до вершины уха двоюродной сестры. Взгляд этот показался не слишком ласковым и слегка болезненным. Будущая княгиня из-за своего роста чувствовала себя неуютно среди мужчин, которые часто были значительно ниже ее.
        У городских ворот Рарога Рогнельда в первый раз после пересечения границы улыбнулась Дражко широко и открыто. Ей нравился этот воевода, такой бесхитростный и веселый. К тому же обладатель самых красивых усов на свете. Рогнельда видела немало усачей при дворе своего двоюродного брата Готфрида Датского. Сам Готфрид носил длинные обвислые усы. Но ни у кого не было таких пышных, и никого они так не украшали, как украшали князя Дражко.
        Но никто не заметил, что уже после первого дня пути усы Дражко переставали задираться кверху, стоило ему отойти от носилок своей будущей правительницы. Без общества Рогнельды воевода начал грустить, сам не понимая почему…
        Она тоже этого не замечала.

* * *
        Дражко вышел из боковой светлицы уже одетый, но с заспанными глазами. Уже много дней ему не удавалось выспаться, как требуется это здоровому организму молодого сильного человека. В горнице его дожидалось несколько воев.
        - Воды дайте! - потребовал князь-воевода прежде, чем начать расспрашивать. Остатки короткого сна изгонять из головы лучше всего холодной водой.
        Ему полили на руки воду, воевода умылся и, прямо из греческой амфоры, под завистливые и даже осуждающие взгляды воев, полил себе голову и даже знаменитые усы вином.
        Волосы лучше всего хранят запах. Пусть герцог не думает, что Дражко пренебрег его подарком. И волосы, и усы слиплись. Воеводе пришлось смочить их водой, но не сильно, чтобы запах распространился, но совсем не исчез.
        - Ставр не приехал? - спросил воевода, старательно вытирая лицо льняным рушником так, чтобы не задеть усы и не уничтожить винный запах.
        - Он вместе со Сфиркой караулит вблизи дороги, - ответил Скурлата. Ночью Скурлата имеет возможность не горбиться, и счастлив, что спина его отдыхает.
        - Значит, Сфирка вернулся?
        - Еще вчера вечером.
        Один из основных помощников волхва, все знающий и вездесущий разведчик Сфирка, не горящий в огне и не тонущий в воде, как про него говорили товарищи, провел несколько дней на другом берегу Лабы, разведывая намерения франков и силы противостоящих им саксов. Удастся ли задумка Готфрида - поднять большое восстание между Лабой и Рейном, чтобы Карлу было не до внешних походов? Где находятся сейчас главные враги Карла - эделинги Видукинд и Аббио? Как их найти и какую помощь они желали бы получить от славян с другого берега реки? Вот вопросы, с которыми Сфирка отправился в дальнюю поездку. Что за ответы привез он? Чего следует ждать бодричам? Но сам Сфирка близко от Дражко не появится, потому что часто он ходит и в датские земли, и совсем ни к чему Сигурду знать, если доведется им встретиться, что этот человек вхож к воеводе в любое время дня и ночи.
        - Это хорошо. - Дражко передал полотенце разведчику и улыбнулся. Он всегда просыпался в прекрасном расположении духа, даже если удавалось поспать так мало, как сегодня. Должно быть, потому, что сны ему всегда приходили, как сам рассказывал однажды Ставру, только хорошие. - Значит, будут нужные вести для князя Годослава. Сфирка, известное дело, без вестей не возвращается. Ладно… И что на дороге?
        - Даны стоят там в готовности и ждут сигнала от Сигурда. Беспокоятся, что сигнала все еще нет. Отправляли вперед разведку. Четыре раза по пять человек. Все разведчики побывали в руках Ставра. А без сигнала, которого нет и не будет, даны не решаются начать атаку. Викинги ругаются с солдатами. Им обещали богатую добычу в храме. Солдаты тоже недовольны, но они без приказа выступить боятся. Их так Сигурд наставлял.
        Наверное, волхв прав. Его место сейчас именно там. В нужный момент, как договорено, он подаст сигнал стрельцам на стены, чтобы произвели новый салют, только теперь уже простыми стрелами, без огня. Теперь даны ждут такого навесного обстрела и большого урона уже не понесут. Но все же часть стрел обязательно достигнет цели. А позже, если начнется атака, тоже будет чем врага встретить. Не зря Дражко засадил за работу всех кузнецов маленького города - они срочно готовят наконечники. Прочные, загодя высушенные березовые древки с оперением из хвостов морской птицы[36 - Древки стрел изготавливались из колоды, отпиленной от части бревна, ближней к комлю, - чтобы стрела была крепче и била сильнее. При оперении старались использовать перо морской птицы, которое не деформируется от влаги.] Дражко привез в своем обозе еще до встречи с Сигурдом. Запас всегда необходим, а если он приходится кстати, то становится почти праздником.
        - Что сам Сигурд?
        - Нервничает, - ответил Годион, так и не расставшийся за ночь со своим полэксом. - Я ходил к нему, как ты и велел. Спать герцог не ложился и даже не снимал кольчугу. Готовился - это очевидно.
        Дражко и не думал, что герцог уляжется спать, устав после короткого пути в Свентану. Не для того прибыл посол-викинг в славянское княжество, чтобы нежиться в пуховой перине, приготовленной для него работящими руками привычных к любому труду свентанских женщин.
        - Что вокруг посольского покоя?
        - В середине ночи два десятка оружных солдат хотели прогуляться - разведка. Их встретили у рогаток и остановили. Заставили вернуться. Через четверть часа вышел сам герцог. Герцога уважили, с поклоном пропустили. Он обошел весь квартал, полюбовался на луну, и видел наших дружинников. Понял, что его люди заперты на всю ночь, и после этого закрылся у себя в комнате. Слышно было, как он пинал скамьи. Недавно угомонился.
        - Сейчас, наверное, уже умывается, как и я, - улыбнулся воевода. - Надеюсь, ему приготовили большой таз, чтобы после такой нервной ночи привести себя в порядок. А то всю службу в храме будет сонным.
        Даны, как и все скандинавы, умываются не по-славянски, под струей воды, а в тазике. Славян это всегда смешит.
        - Таз приготовили. И воды не пожалели. Пусть остудит свой пыл.
        - Прекрасно. Пленных гонцов допросили?
        - Как мы и предполагали, первый гонец - что от Сигурда - должен был указать солдатам время и место атаки. Второй в самом деле ехал от короля, но не к герцогу Трафальбрассу, а к какому-то купцу Якобу, что входит в посольство. Гонец вез тайное письмо. Ставр прочитать не смог.
        Князь-воевода только хмыкнул на это. Ставр умеет читать и славянские звуковые буквы, и славянские рунические письмена, и нордические рунические, и франкские, и латинские грамоты. И даже немного знает греческий язык, хотя греки живут далеко и встречаться с ними приходится не часто. Но если письмо написано тайными знаками, прочитать его сможет только тот, кто написал, и тот, кому письмо адресовано.
        - Купец Якоб? Король Готфрид общается с купцами, членами посольства, минуя Сигурда? Мне это весьма нравится… - воевода сел и стукнул себя кулаком по колену. - Купец Якоб… Купец Якоб… Мне мало доводилось заниматься торговыми делами. А ну… Напрягите память… Знает кто-нибудь такого купца?
        - Всех купцов, что вели или ведут торговлю через наши земли, мы знаем хотя бы по именам, - ответил Годион.
        - Якоба среди них нет, - закончил за него молчащий до этого разведчик Далимил-плеточник.
        Плеточником его зовут потому, что он своим длинным аварским бичом-плеткой любого латника вышибает из седла не хуже, чем другой рыцарь копьем. Должно, и было у него в крови что-то аварское, потому что лицом Далимил был смугл, волосами темен, хотя глаза имел ярко-синие, славянские, и не узкие, как у аваров.
        - Очень меня интересует этот Якоб… - нахмурился князь-воевода, словно хотел, чтобы ему прямо сейчас все выложили и рассказали, коли разведчиками назвались. - Очень интересует… - повторил уже тверже, словно отдал приказание.
        - То же самое наказал и Ставр. Советовал тебе, княже, присмотреться к купцу и, если представится возможность, подставить его как-то нам. Мы быстро отправим господина Якоба на правеж[37 - В период раннего Средневековья в славянских общинах слово «правеж» имело употребление как понятие приведения к правде, узнавания правды. В более поздние столетия трансформировалось в термин, обозначающий публичное наказание.]. А Ставр развязывать языки умеет. Перед ним никто не молчит…
        Воевода и сам хорошо знал, что Ставр только волховскими умениями может без обязательных пыток, применяемых повсеместно и не всегда дающих результат, заставить говорить любого, и сомневался, что кто-то сумеет скрыть от волхва свои намерения. Как это происходит, никому не понятно. Просто смотрит волхв в глаза и спрашивает, спрашивает много и о разном. И между другими вопросами задает нужные[38 - Гипнозом славянские волхвы пользовались не менее широко, чем египетские жрецы. Об этом, как о языческих чудесах, рассказывал и летописец Карла Великого Эйнхард и другой средневековый хронист - Саксон Грамматик.]. Ему отвечают обязательно и обстоятельно, хотя с другими, даже с палачами, не хотели до этого разговаривать под угрозой раскаленных клещей, готовых вцепиться в язык молчуну.
        Трудные загадки в такой напряженный для княжества момент хочется разрешить быстрее…
        Понятно, что купец, с которым сам король Готфрид переписывается тайным письмом, минуя герцога Трафальбрасса, не может не иметь тайного же задания, не связанного с торговыми делами. Готфрид, в отличие от Годослава, к торговле равнодушен, он предпочитает пополнять казну грабежами соседей. И никто не поверит, как не верит Дражко, что в такой напряженный момент Готфрида обуяла жажда наживы.
        - Я попробую узнать, кто такой Якоб, вернее, что за этим именем кроется…
        - Кроется за именем? - переспросил мрачный Годион.
        - И такое может быть, - в раздумье, словно беседуя сам с собою, сказал Дражко, наливая себе кружку терпкого и кислого, со льда, клюквенного кваса. - Скорее всего, так и есть… Предположим, благородный конунг Готфрид готовит какую-то очередную гадость, до которых он большой охотник. Находит исполнителя. Исполнитель, что эту гадость будет воплощать в жизнь, не желает пятнать свое имя неблаговидным поступком. А исполнять надо - приказ монарха… Что этот исполнитель сделает? Он возьмет себе другое имя.
        - Может и такое быть, - согласился Скурлата. - Надо обязательно довести это до Ставра. Пусть попытается узнать что-то в Дании. И я тоже попытаюсь…
        - Как? - поинтересовался князь.
        - Заметил я среди солдат одного доброго знакомца. Девять лет назад мы с ним вместе в набег на Англию ходили. На шести драккарах. Славно, помнится, повеселились и поживились.
        - Он тебя, конечно же, сразу узнал в нищем… И небывалую милостыню отвалил… - Дражко пошевелил усом, как другой бы поднял бровь, так он изображал лукавство.
        - Разве кто обратит внимание на горбатого попрошайку… Да возле всякого храма толпы таких грязные руки к каждому прохожему тянут… - И Скурлата показал свои руки. Они в самом деле просили очень много воды, чтобы приобрести нормальный вид. Традиционного датского тазика для умывания Скурлате явно бы не хватило.
        В дверь постучали. В такой неурочный час здесь никого не ждали, потому Скурлата снова сгорбился и отодвинулся подальше от печи в тень, а Годион перебросил топор в другую руку. Далимил-плеточник, оглянувшись на князя и уловив его кивок, отодвинул засов.
        Вой из воеводиной дружины, что дежурила возле рогаток, кашлянул в кулак, прочищая горло, и доложил, едва переступив порог:
        - Бояре к князю-воеводе просятся…
        - Я с ними скоро увижусь возле храма. Пусть пораньше туда приходят, - сказал Дражко, не вставая со скамьи.
        - Ругаются оне… Грозятся…
        - Их дело такое, ругаться. А ваше дело меня слушаться.
        - Понял я, воевода. Значит, бояр не пущать?
        - Ты правильно понял. Я спал после вина, которое мне пожаловал герцог вечером. И меня еле-еле добудились, чтобы я в храм на праздник отправился. Пусть бояре там и ждут…
        Вой хитро буркнул в бороду:
        - Пусть тама и ждут… - И отправился восвояси.

* * *
        Храм Свентовита по площади занимал чуть ли не пятую часть всей Свентаны, продолжая своей мощной восточной стеной городскую стену. По дороге к храму князь-воевода не преминул сделать круг и заглянуть в башни при северных городских воротах, где назревали новые события.
        - Что тут у вас слышно? - спросил Дражко стрелецкого сотника, встретив его на крутой каменной лестнице и даже не остановившись - торопился на свидание с боярами, пока те сами с Сигурдом не встретились.
        Сотник заспешил за воеводой.
        - Внешне все спокойно. Вот-вот ждем сигнала от волхва Ставра. Подступает самая темень - перед рассветом. В такую пору стрелу заметишь лишь после того, как она в тебя воткнется…
        На башенной площадке, куда они поднялись, тесно. Стрельцы приготовили стрелы то ли при приближении воеводы, то ли при приближении подходящего для стрельбы времени - трудно разобрать.
        - Я пришел поблагодарить вас, - приветственно поднял руку князь. - Вы здорово пощипали данов своими огненными тучами[39 - Туча - одновременная стрельба в одном направлении из всех луков, залп.].
        Он подошел к краю площадки и всмотрелся в темноту. Однако ничего увидеть не смог.
        - Будьте готовы. Они уже собирались пойти в атаку, но не получили команды от Сигурда.
        - Надо бы, воевода, чтобы вообще ее не получили… - сказал один из стрельцов.
        - Об этом уж мы заботимся, - ответил Дражко и подкрутил усы. - А вы позаботьтесь о сохранности своих домов. Старайтесь.
        Он круто повернулся и хотел было уже спуститься по лестнице, когда наблюдатель негромко крикнул:
        - Сигнал!
        Дражко торопливо вернулся к бойнице.
        Где-то вдалеке один из людей Ставра сигналил из темноты зажженным факелом.
        - Просит три тучи. Первая мишень, - прочитал сигналы сотник. - Приступать? - спросил он разрешение воеводы.
        Дражко медлил не меньше минуты. Он понимал, какую ответственность на себя принимает…
        - Значит, даны двинулись в сторону города… Они ждали на второй мишени. Конечно, стрелять! Пусть поможет вам Свентовит! Вы же и его тоже сегодня защищаете! И свои дома, и жен своих, и детей! Стрелять!
        Сотник склонился из бойницы к стрельцам, занимающим стену, и тихо передал команду:
        - Стрелять по моей отмашке. Три тучи по четыре стрелы[40 - Способ стрельбы, при котором славяне выпускают одну за другой по четыре стрелы, зажатые между пальцами левой руки, описан византийским императором Маврикием (582 - 602гг.) в трактате «Стратегикон».]. Первая мишень.
        После этого повторил команду на вторую стену. И тут же вскочил в бойницу с факелом в руке. Стрельцам на подготовку понадобилось времени столько, сколько сотнику на то, чтобы перевести дыхание. Факел поднялся и опустился. Стрелы одна за другой с тихим шелестом и свистом ушли в черное предрассветное небо, на котором уже не видно ни луны, ни звезд. Тишину нарушали только удары тетивы по костяным пластинам, защищающим левую руку. Короткая передышка, чтобы всем стрельцам одновременно расслабленно взмахнуть рукой, давая ей короткий отдых, и взять еще по четыре приготовленные стрелы. И новая туча ушла в небо. Еще одна передышка - и третья туча поспешила во тьму.
        - Не высоко брали? - спросил воевода сотника.
        - В самый раз. Иначе стрела силу не наберет. А под таким углом - любую броню пробьет. Натяг на добрых два вершка посильнее обычного делаем. Да был бы наконечник хорошо кален, тогда ни щит, ни шлем, ни панцирь не сдюжит…
        - Добро… - хлопнул воевода сотника по плечу. Тот от такого обращения посветлел лицом.
        - Сейчас бы вылазку сделать самое время, - набравшись храбрости, посоветовал.
        - А вот это значило бы откровенно объявить Дании войну! - не поддержал его Дражко. - Я бы сам не против вылазки, но тогда посольство сразу развернется и поспешит восвояси. И вместо него придет сюда армия. А этого допустить пока нельзя. Пока… А дальше, живы будем, посмотрим, как себя вести… Понял?
        - Понял, воевода, чего тут не понять. Да уж больно хочется их навсегда отвадить… Мы же их здесь, почитай, каждую ночь караулим…
        - Мне того же хочется! Поможет Свентовит, и отвадим…
        Дражко спустился на привратную площадь и прошел через малые ворота. Оборона города была построена так, что если бы враг пробил с моста главные ворота и ворвался в город, он оказался бы в каменном мешке, из которого было только два выхода - во вторые ворота или назад. А сверху его в это время могли спокойно расстреливать стрельцы, и в дополнение поливать расплавленной смолой.
        За воротами воеводу дожидались Годион и Далимил.
        - Слышали? - спросил Дражко.
        - Большая стая птиц пролетела… - сказал Далимил.
        - Хищные птицы! Опасные! - поддержал иносказание и Годион, сам угрожающе поигрывая полэксом. В его громадной ручище этот слишком большой для обычного пешего воя топор казался простой игрушкой.
        - Скурлата где?
        - Возле храма должен быть. Он умылся и переоделся. И горба под кольчугой не стало…
        - И нам в храм пора. Заждались, почитай, бояре. А они ждать не любят…
        И князь направился быстрым широким шагом в восточную часть маленького города. Вои поспешили за ним, отставая на пару шагов. На узких улицах в это время обычно никого не бывает. Горожане, не в пример сельским жителям, встают попозже и не сразу торопятся приниматься за повседневные свои дела. Но в это утро ставни многих окон уже были распахнуты, и за стеклами светились огни. Люди собирались идти в храм на праздник Свентовита. Кое-где уже начали и фигурки мелькать - это показались самые торопливые.
        Светать начинало медленно. Но когда воевода с воями приблизились к храмовым воротам, в городе готовилось вступить в свои права раннее утро. Одновременно с Дражко, словно бы ждали команды, стали появляться и горожане. Но разряженные в лучшие одежды бояре, приехавшие на встречу посольства данов, и горожан, и самого князя-воеводу опередили. Стояли скучившейся толпой и смотрели грозно.
        Узкая, на датский придворный манер подстриженная бороденка боярина Мистиши тряслась от злобы вместе с объемным животом.
        - Ты, воевода, хватаешь через край! - начал он сразу с крика.
        - Утро вам доброе, светлейшие бояре, - сказал князь, не обращая внимания на Мистишу.
        Но тот продолжил:
        - Ты объявляешь войну Дании, не спросив на то разрешения князя и согласия думы!
        Только теперь Дражко обернулся к возбужденному боярину всем телом.
        - Я предотвращаю неизбежную войну.
        - Нам доложили, что ты приказал не только перебить отряд сопровождения послов на дороге, ты еще и герцога Трафальбрасса оскорбил, заперев его на ночь в посольском покое! Как можно спьяну такие дела творить!..
        Дражко сохранил спокойствие, только усы его гневно подрагивали то ли от недовольства, то ли от винного запаха.
        - Отряд сопровождения, состоящий в большинстве из викингов, не попади случайно под праздничную встречу, которую мы с почтением приготовили для герцога, сегодня ночью перерезал бы всем нашим боярам глотки. И даже короткие бороды бояр не помешали бы им это исполнить. В посольском же покое оказались заперты только солдаты, которые собирались ночью открыть ворота викингам и выйти погулять по городским стенам. А что касается уважаемого конунга Трафальбрасса, то он нынешней ночью свободно шатался по городу и прогулкой остался весьма доволен. Да спросите его сами, доволен ли он?
        С боковой улицы в это время появился Сигурд. Без охраны, сопровождаемый только членами посольства. Герцог улыбался во все лицо, готовый с великим радушием поприветствовать князя-воеводу, которого заметил первым. На бояр он, кажется, и внимания не обратил, не отличая их от простых горожан…
        Глава 5
        По дороге к королевской ставке рыцари, окружающие короля, почти не разговаривали, потому что Карл задумчиво молчал, и они боялись нарушить его размышления. Почти все они, а особенно те, что попали в засаду первыми и, несомненно, погибли бы, не поспеши граф Бевон к ним на выручку, были неоднократно ранены. Сам Бевон достаточно тяжело. Его с двух сторон поддерживали в седле. Получил, оказывается, ранение и рыцарь Ожелье, которому успели вернуть доспехи. Его тоже пришлось поддерживать, чтобы молодой воин не упал с коня. Здоровые помогали раненым, пятеро, потерявшие в бою коней, шли пешими. Но о ранах никто не говорил, и боли старались не показывать, потому что Карл не любил подобных проявлений слабости.
        Только на подъезде к своей ставке, прямо за которой на соседней возвышенности разбивала лагерь армия франков, Карл, предварительно оглянувшись на спутников и убедившись, что позади него все в порядке, пришпорил коня, оставив графа Бевона на попечение рыцарей охраны, и миновал поворот. Лишь один из рыцарей, всегда мрачный барон Борк, выходец из Баварии, не поладивший с герцогом Тассилоном[41 - Баварский герцог Тассилон, официально признавший еще власть Пипина Короткого, на самом деле вел постоянные интриги против франков и против своих же подданных, стремясь ограбить баварскую знать. Тассилон заключил договор против Карла со своим зятем Дезиреем, потом даже с аварским каганом, чем вызвал восстание своего же народа и призвание на помощь Карла. Карл окончательно подчинил себе Баварию в 788 году. Тассилон был приговорен духовным судом к смерти, но Карл помиловал его и сослал в монастырь, где тот и умер. Его герцогство было поделено на отдельные округа, над каждым из которых Карл поставил графа из числа баварских баронов, ранее бежавших от Тассилона к франкам.] и потому уже много лет живущий вдали от
родины и входящий в свиту Карла, да эделинг Кнесслер, оказавшийся сегодня таким полезным, уловили королевский взгляд и поспешили за монархом в качестве свиты.
        Лагерь занимал пологий и широкий холм с небольшой, приветливо зеленеющей рощей по южному склону. Северный склон холма вздыбливался бессистемным каменистым беспорядком и заканчивался достаточно высоким обрывом, гарантировавшим относительную безопасность с этой стороны. Со всех других сторон конусообразные палатки франкской армии устанавливались правильными, сбегающими вниз рядами. Ряды эти приобрели форму веера, имеющего исходящие от голой вершины улицы. Там, на вершине, еще предстояло установить походную церковь.
        В роще палаток не было, там устроили большую многорядную коновязь для части королевской конницы - и от солнца защита, и ручей приветливо журчал под кронами деревьев, сбегая к подошве холма. В самом низу склона, где роща кончалась, а к верхнему ручью примыкали три соседа, образуя говорливый большой ручей или даже маленькую речку, вытянулось по ее берегу еще два ряда палаток. Карл, хотя и с удовольствием слушал, когда ему читали латинские военные книги, хотя и считал Цезаря примером для любого полководца, в том числе и для себя, не любил, в отличие от римских классических лагерей, ограждать стоянки своей армии по периметру. Лишь выставлял в пределах обоюдной видимости часовых и иногда, в особо беспокойных местах, приказывал выкопать ров и насыпать небольшой откосый вал. Воин, считал король, в любую минуту должен быть готов взять в руки оружие и встретить врага лицом к лицу. А если он спит, надеясь только на защиту стен, вместо того, чтобы надеяться на себя, он плох на войне.
        В повседневной жизни Карл не отличался одеждой от своих баронов и часто смотрелся со стороны даже более скромным, чем они. Настоящие королевские одежды он носил только по церковным праздникам и по торжественным случаям. И потому солдаты, занятые своей работой по благоустройству, не обращали на короля внимания, принимая за вельможу, которые часто проезжали мимо. Склон холма, сколь маленьким он ни будь, все же оставался склоном, и для того, чтобы палатку установить ровно, часть склона под каждой палаткой предстояло выровнять. По сторонам глазеть солдатам было некогда. А Карл даже не поднял забрала, чтобы стать узнаваемым.
        Проехав по трем доступным сторонам периметра и придирчиво осмотрев лагерь, как делал всегда на новом месте, король, казалось, остался доволен - своим военачальникам он обычно доверял, но обязательно контролировал их деятельность, считая только себя ответственным за все. И тут Карл заметил группу рыцарей, которые, не сходя с коней, занимались тем же, чем только что занимался он - осматривали лагерь.
        - Кнесслер, - спросил король, - твои глаза помоложе моих… Ты не видишь, кто там дает указания моим рыцарям? По-моему, он их отчитывает…
        - Я еще плохо знаю ваших военачальников, ваше величество, - склонил голову эделинг.
        - Там монсеньор[42 - В феодальной и монархической Франции - титул принцев, епископов и других представителей высшей знати. Впоследствии перерос в титул высших представителей католического духовенства.] Бернар[43 - Бернар - дядя короля Карла Великого, в 773 году, во время похода в Италию против Дезирея, короля лангобардов, для обхвата противника с двух сторон провел часть армии франков через перевал Мон-Жови. В честь удачной операции Бернар дал деньги на постройку монастыря на перевале. С тех пор перевал стал называться перевалом Сен-Бернар. До Бернара такой же тяжелый переход совершал и великий карфагенский полководец Ганнибал. А потом и русский генералиссимус Суворов. Только Суворов шел через перевал зимой, что значительно сложнее. В монастыре, построенном на деньги королевского дяди, была выведена порода собак, которых обучали отыскивать засыпанных снегом путников. Порода собак хорошо известна до сих пор и носит имя сенбернар.], сир, - за сакса ответил баварец. - Он чем-то недоволен, вы правы… Но, видимо, не военным лагерем, потому что высказывает свое недовольство вашему майордому шевалье дю
Ратье.
        - Ах… Дядя… Дядя Бернар, сколько я себя помню, всегда и всем недоволен. Таким уж он, на несчастье нашей семьи, уродился… - улыбнулся Карл. - Иногда мне даже кажется, что для него стало делом принципа высказать отличную от других позицию. Одно хорошо - его недовольное ворчание всегда беззлобно.
        И легкой рысью король, склонный прощать людям, которых любил, небольшие недостатки, направил коня в сторону группы.
        Здесь короля узнали сразу. И по жеребцу редкой масти, и по посадке в седле - Карл обычно держался прямо и чуть-чуть небрежно откинувшись. Многие рыцари пытались подражать посадке короля, однако привычка склоняться, направляя тяжелое копье, и закрываться щитом брала верх. Король же в седле сидел не как рыцарь, а именно как король. К тому же на жеребце такой редкой масти, кроме короля, никто не ездил.
        Завидев приближение племянника, дядя Бернар вместе с окружением заспешил ему навстречу, красный от негодования, а явно не от майского солнышка, которое светило в этот день не слишком и жарко.
        - Карл, Карл, что за глупость мне рассказывают твои любимые рыцари?!
        - У меня, дорогой дядюшка, - улыбнулся король, - пока не было причин обвинять большинство из них в недостатке сообразительности.
        Бернар, щуплый и тщедушный настолько же, насколько, как утверждали современники, он был отважен, развернул свою удивительно красивую серую в белых яблоках кобылу так, чтобы ехать справа от короля.
        - Они говорят, что ты решил поставить свою палатку на Песенном холме?
        - Я не знаю, как называется холм, на котором я приказал поставить палатку. Если это Песенный холм, надо будет приказать, чтобы там мне пели. Я выбрал место, дорогой дядюшка, которое показалось мне самым приемлемым.
        Жеребец Карла беспокоился от присутствия кобылы Бернара, задирал гордо губы, будто улыбался, и королю пришлось подтянуть покрепче удила.
        - Но там же очень опасное место. Ты, наверное, видел этот холм только издали… Там почти голая вершина - конечно, отличное место для обзора. Но по склонам густые рощи, а с двух сторон эти рощи безо всякого разрыва переходят в лес. Разбойникам-саксам ничего не стоит подобраться прямо к твоей палатке.
        - Но у меня же есть дядя, который командует нынешним походом, - засмеялся Карл. - Мой дядя наверняка расставит часовых так, что мимо них и комар не пролетит. Дядя же знает, как я не люблю комаров. И вообще он у меня большой специалист по вопросам охраны. А кроме того, не могу не заметить, что у меня есть еще и эделинг Кнесслер, которому все местные разбойники сдаются с полуслова.
        - Какие еще разбойники? - обеспокоенно переспросил Бернар, бросая на Кнесслера подозрительный взгляд. И вовсе не потому подозрительный, что Бернар не доверял саксу, просто это был еще один повод проявить свою вошедшую в поговорку ворчливость.
        Карл коротко рассказал историю схватки с большой группой саксов на лесной дороге и не преминул похвалить молодого Бевона, против предоставления которому бенефиция[44 - При Карле графское звание являлось не наследственным титулом, а означало назначение на государственную административную должность, согласно бенефицию. Только при правлении внуков Карла Великого графский титул и должность управителя стали наследственными.] на графство выступал как раз дядя Бернар, считая юный возраст рыцаря помехой в сложной науке управления провинцией и в исполнении судебных обязанностей.
        - Но почему они сдались? - не понял ситуацию Бернар, опять обернулся и посмотрел на эделинга, теперь с явным вопросом. - Пленить или убить короля - это для них, мне казалось, высшая цель, предел мечтаний! Тогда, возможно, кончилась бы на какое-то время и эта война! Не понимаю… Не понимаю…
        - Так получилось, ваше высочество, потому что эти люди очень уважают короля, - как и прежде уклончиво, ответил сакс. - И они не собирались убивать его. Они напали на рыцарей…
        - Да, - согласился Бернар, - я думаю, что они очень любят короля, которому никак не желают подчиниться уже на протяжении двадцати пяти лет! Очевидно, эта затянувшаяся война доставляет местным саксам несравненное удовольствие. Я правильно мыслю?
        - Правильно, дядюшка, правильно… - засмеялся король. - Ты до тонкостей постиг душу свободных саксов. Они большие любители повоевать…
        Бернар, с язвительным сарказмом в голосе и полный уверенности, усердно закивал головой.
        - Вот именно поэтому я и прикажу сейчас же прочесать все ближайшие леса…
        - Это твое дело, дядюшка. В твои дела, как известно, я не вмешиваюсь. У меня своих накопилось достаточно, и решить их следует срочно…
        Кнесслер заметно помрачнел, несколько секунд посомневался, не решаясь на ответный шаг, и все же подогнал коня, чтобы объехать Карла слева и таким образом поравняться с Бернаром, хотя разговаривать им все равно пришлось через короля.
        - Я не советовал бы вам делать этого, монсеньор Бернар.
        - Это еще почему?
        - Просто не советую, и все… - сказал Кнесслер с мрачной решимостью.
        - Мне бы тоже хотелось узнать, - как и эделинг, слегка нахмурившись, вступил в разговор король, - почему моему дяде не рекомендовано выполнять обязанности по обеспечению безопасности своего племянника?
        - Ваши солдаты, ваше величество, совсем не знают местных лесов. Проводя прочесывание леса, вы потеряете больше людей, чем в открытом бою. В наших лесах, говорят, даже деревья порой посылают в чужаков стрелы…
        - То есть, - напрямую спросил Бернар, - вы хотите сказать, что леса переполнены бандитами, и мы таким образом можем вступить в сражение, не подготовившись к нему с полной основательностью?
        - Примерно это я и хотел сказать, только иными словами, чуть-чуть помягче, - со вздохом вынужден был согласиться сакс.
        - Интересно получается… Но это же означает, что мы не сможем гарантировать безопасность никому из своих солдат и рыцарей, и даже самому королю? - настаивал Бернар на уточнении вопроса. - Так?
        - Нет, не совсем так, монсеньор.
        - Говорите конкретнее, - строго приказал Карл. - Я не люблю выуживать смысл в витиеватых чужих выражениях. Конкретнее!
        - Я, ваше величество, - ответил Кнесслер, - обладаю в местных краях некоторым влиянием на население. Они - мои подданные. И я имею право приказывать здесь…
        - Это я уже понял, - согласно кивнул король. - Ваше влияние, несомненно, велико, если бандиты готовы были по вашему приказу пойти на смерть.
        - Не совсем так, ваше величество. Так далеко моя власть не распространяется. Я им обещал жизнь от вашего имени. Потому они и сдались. И в пределах своей эделингии я могу гарантировать вашему величеству безопасность.
        - А рыцарям? А солдатам? - поинтересовался Бернар, полный желания спорить и придираться к словам. - Им безопасность вы гарантировать не можете?
        - Нет! - смело сказал Кнесслер. - Солдаты сжигают саксонские деревни…
        - Не могу не заметить, что солдатам тоже иногда хочется есть, - прервал эделинга Бернар. - Не нами придуманы правила войны…
        - Я понимаю. Но не всегда же грабеж и убийство являются средством пропитания армии.
        - Я повторяю, - настаивал Бернар. - Мы на войне, а на войне с армией победившей это случается всегда!
        Кнесслер вздохнул так тяжело и непритворно, что заставил Карла задуматься.
        - Вот потому и тянется эта война так долго…
        - Рассуди нас, Карл… - как к высшей инстанции, третьей после Бога и Римского Папы, обратился Бернар к королю.
        Карл долго молчал, не желая высказывать поспешную мысль.
        - К сожалению, я не могу не согласиться с господином эделингом, - сказал он, наконец. - Я думаю, эту проблему нам с вами предстоит решить вместе, и пора уже установить в стране мир к всеобщему благоденствию и процветанию.
        - Пора… - согласился Кнесслер. - Народ устал от бесконечных войн. А путь к миру может быть только один - договориться… Жалко, что не все эделинги это понимают.
        - Вы имеете в виду Видукинда и Аббио? - спросил Бернар.
        - Я имею в виду многих из тех наших правителей, которые отделяют себя от простых людей и считают - что хорошо им, то и народу хорошо.
        - Сегодня вечером приходите ко мне в палатку, - распорядился Карл. - Мы поговорим с вами на эту тему подробнее. И ты, дядя, тоже приходи. Я готов, кстати, поверить в собственную безопасность, гарантированную мессиром Кнесслером, но все же, монсеньор Бернар, не забывай о постах вокруг всей ставки.
        - Я расположу по периметру твоей палатки вдвое больше рыцарей, чем обычно. А во вторую линию поставлю посты из надежных солдат.
        - Это хорошо. До встречи вечером, дядюшка. Я угощу тебя великолепным забористым славянским медом, что привезли мне из Старгорода. После этого ты всей душой полюбишь славян, если только сам не захочешь стать пчеловодом, лишив меня тем самым лучшего моего полководца…
        И Карл, приветливо улыбнувшись рыцарям, оставшимся с Бернаром, пришпорил жеребца. Барон Борк и эделинг Кнесслер последовали за ним. С легким опозданием то же самое сделал и майордом шевалье дю Ратье, догнавший короля, но не поравнявшийся с ним. Уже поднимаясь на Песенный холм, где почти на вершине забелело полотно огромной королевской палатки, Карл обернулся и посмотрел на дорогу. С запада, со стороны бременских болот, к лагерю приближался еще один отряд. Опытный глаз полководца сразу определил в нем больше сотни конников. Второй, побольше первого, двигался по тюрингской дороге. Это поднимали пыль тяжелой поступью пехотинцы.
        Армия уже набирала немалую силу, обрастая все новыми и новыми отрядами, собираемыми из провинций. Карл и сам не знал еще, для чего вызвал в Саксонию столько солдат. Первоначально он хотел провести небольшую и быструю войну с бодричами и присоединить это княжество к королевству. Подобная победа не много дает для славы полководца, зато полностью соответствует мыслям короля-стратега - Дания окажется отрезанной от материка и постепенно потеряет все свое влияние и на саксов, и на славянские племена, лежащие южнее. Сами саксы присмиреют, если со спины им будет угрожать сила не слишком дружественных славян, органично вошедших после поражения в королевство франков, как мыслил это сам король. Главное в том, чтобы маленькое княжество влилось в королевство именно органично. Но Карл умел делать так, чтобы это удавалось. Единственная его политическая ошибка - Саксония. Хотя это даже не его собственная ошибка, а ошибка его отца Пипина Короткого. Здесь сразу все пошло наперекосяк. И до сих пор никак не удается восстановить порядок.
        И вот армия собралась такая, что впору идти войной и на Данию, хотя такая война без предварительной подготовки не может быть успешной, и Карл всерьез не рассматривал возможность подобного похода. Но нечаянные действия, как король хорошо знал, никогда не бывают в действительности нечаянными. Они обязательно к чему-то приводят. Так и получается сейчас. Одновременно во многих местах восстают саксы, и почти половина армии должна быть занята их усмирением.
        Высоко и величественно протрубил сигнальный рог, сообщая - король в ставке. Над палаткой стало подниматься знамя с одним из королевских гербов - стоящие на задних лапах леопарды угрожали зажатыми в передних лапах боевыми молотами двухъярусной замковой башне[45 - Этот герб установил для себя дед Карла Великого майордом Мартелл, по прозвищу Молот. Потомки гербом деда пользовались редко, потому что сам Карл Мартелл не был королем и не носил королевских регалий. Но Карл Великий, в отличие от своих сыновей и особенно внуков, дедом гордился.]. Сверху навстречу королю и двум его спутникам пешком стала спускаться большая группа придворных, привычно устроивших уже свои палатки неподалеку от королевской.
        - Благодарю вас, господа, - обратился Карл к баварцу и саксу, - вы сегодня сослужили мне хорошую службу. Надеюсь, смогу вам отплатить той же монетой. А копить долги я не люблю… Кнесслер, не забудь, что вечером я жду тебя для разговора относительно вариантов мира в этих землях. Чего саксы желают и что им можно дать… Подготовь свои соображения. Я пришлю за тобой. А пока оба отдыхайте.
        Король легко спрыгнул с коня, бросил повод, который тут же подхватил паж в одеждах королевского дома - красный с синим цвета, и пошел к своей палатке спокойным шагом монарха, которого невозможно ничем возмутить. Двор, образовав с двух сторон коридор, склонился в молчаливом поклоне. Но из-под склоненных голов сверкали любопытные глаза и стремились уловить настроение Карла. Рыцари, попавшие в засаду, уже прибыли в ставку и рассказали, что случилось с королем. Все желали знать, чем закончится эта история. А что она еще не закончилась, никто не сомневался. Естественно, отсюда, с холма, было хорошо видно лагерь армии, и придворные уже знали, что Карл беседовал со своим дядей, исполняющим в королевстве еще и функции верховного прево. Все ждали, что с минуты на минуту прево отправит солдат на поиски бандитов и полную очистку лесов. Это казалось естественным шагом. Однако никаких приготовлений заметно не было, и это вызвало недоумение. Придворные тоже любили покататься на природе, разогнать кровь в горячих лошадях, но кто же отправится на прогулку в лес, если этот лес переполнен бандитами - что ни день,
приходят сообщения о новом нападении. Того и гляди, начнут угрожать самой ставке.
        Через полчаса король вышел, сняв свои легкие доспехи и облачившись в простой и удобный костюм свободного покроя. За модой он следил мало, предпочитая просто удобную для его подвижного характера одежду.
        - Где Алкуин?[46 - Алкуин - по происхождению сакс из Англии, ученый, знающий множество языков, считался специалистом во многих науках, в том числе и в средневековой экономике. Карл посадил Алкуина на должность аббата Турского монастыря, однако в самом монастыре аббат появлялся крайне редко. Король всюду возил Алкуина с собой и советовался с ним по самым различным вопросам, используя недюжинные логические и аналитические способности сакса. Так, именно Алкуин разработал по просьбе своего короля знаменитый Capitulare de villis (принят в 812 году, за два года до смерти Карла) - это было законоположение по пользованию и обработке земли в королевстве. Первый такой закон в Европе. Принятием этого закона Карл Великий, к тому времени уже император, на десяток веков опередил свое время.Кроме того, Алкуин возглавлял научное общество, существующее при короле, - в современном мире его назвали бы королевской академией наук, а аббата Алкуина президентом этой академии. С подачи Алкуина, за которым было последнее слово, Карл финансировал деятельность ученых своей страны. Единственное условие для финансирования -
возможность практического применения разработок. Карл во всем был прагматиком.] - спросил.
        - Должно быть, у себя в палатке, ваше величество. Он сегодня еще не показывался среди нас. Прикажете его позвать?
        - Нет, - отказался Карл. - Не стоит отрывать его от дел. Я сам пойду… Где его палатка?
        Королю показали направление, он пошел первым, а вся толпа франкской знати, рыцари и чиновники, двинулась следом. Алкуин - единственный человек при дворе Карла, которого король редко вызывал к себе, предпочитая временами навещать сам. Это, конечно же, смотрелось нарушением этикета, и придворным казалось, что аббат, пользуясь такими привилегиями, отрывает часть от их общего пирога. Потому его и не любили. Однако Алкуин и сам никого не любил, кроме, разве что, короля, хотя многие поговаривали, что и короля он только терпит. Будь Алкуин родственником Карла или хотя бы одним из любимых рыцарей - такая непонятная дружба никого бы не смутила. Но не военачальник, не богатый землевладелец, хоть и аббат, но не священник высокого ранга - простолюдин, ставший то ли по милости, то ли по прихоти необходимым монарху человеком, - это было выше понимания большинства.
        Карл издали узнал большую коричневую, чем-то неуловимо похожую на монашескую сутану палатку ученого, постоянное его пристанище во всех поездках вместе с королем. Рядом с палаткой стояли три крытые тележки - аббат всегда возил за собой обширную библиотеку и множество приборов, назначение которых мало кто знал, в том числе и сам король. С правой стороны из палаточного пристроя тянулась вверх металлическая труба, из которой валил дым. Непосвященный человек непременно подумал бы, что здесь находится кухня. Король же сразу понял, что Алкуин не от излишнего аппетита и не от недостатка тепла страдает, а разжег горн в своей мастерской, ставя какие-то очередные опыты.
        Полог был откинут. Король вошел, предварительно, не оглянувшись, сделав знак рукой - запрещение придворным следовать за ним. Небольшая передняя комната палатки, если ее можно назвать комнатой, где посредине стоял весь заваленный бумагами и чертежами громадный стол, оказалась пуста. Карл откинул второй полог и оказался в самой большой комнате - в мастерской. Алкуин стоял перед маленьким переносным горном, спиной к королю. Рядом с ним коренастый человек в одежде непонятного покроя, явно не франкской, раздувал мехи, посматривая в огонь, и Карл сразу догадался, что тот старается поддерживать строго определенную температуру. Другой человек, в кожаном фартуке, какие носят кузнецы, держал в руке стеклянную трубку и плавно дул в нее. На конце трубки колыхалась какая-то масса, напоминающая пузырь. Но человек с трубкой деревянными стругаными палочками, зажатыми между пальцами второй руки, умело придавал форму этому пузырю. Таким образом, на глазах короля, не заявившего о своем приходе, рождался кувшин замысловатой изящной формы, напоминающий изгибами женское тело.
        Аббат почувствовал что-то и оглянулся. Только тогда король шагнул вперед.
        - Ваше величество, - спокойно и с достоинством поклонился Алкуин, - я пригласил стеклодувов из Старгорода[47 - Старгород - столица славянского княжества вагров, город находился между современными Любеком и Гамбургом. К тому времени, о котором идет рассказ, от княжества, по сути дела, осталась только столица, с трех сторон окруженная владениями бодричей, саксов и франков, а четвертой выходя на Эльбу. Раньше вагры входили в племенной союз бодричей, но в VII веке, выделившись из него в самостоятельное княжество, в войнах с саксами и с франками потеряли все свои обширные земли на левом берегу Эльбы. Полностью княжество перестало существовать в 789 году, когда Карл разбил войска князя вагров Бравлина II, тщетно надеющегося на поддержку датчан, с которыми он неоднократно воевал против шведов. Не желая принять христианство и подчиниться Карлу, хотя получил такое предложение, Бравлин вместе с большой частью своего народа переселился на восток. Бодричи, несмотря на то что Бравлин поддерживал датчан и вопреки приказанию Карла, беспрепятственно пропустили Бравлина. Убежище ваграм предоставили ильменские
словене. В то время Новгород (Словен) активно строился и расширялся, и вагры - известные купцы, ремесленники и строители, возвели большую часть нового города и, возможно, дали ему название (Старгород - Новгород). Они органично слились со словенами, ассимилировались среди них, но при этом потеряли название своего племени.], чтобы поучиться их знаменитому мастерству… Это удивительно, какие сосуды они могут выдувать и лепить из простого стекла… Это удивительно… Нашим мастерам есть чему поучиться у них.
        Король улыбнулся. Он знал способность Алкуина восторгаться чьим-то умением и постоянное желание обучиться всем ремеслам, которые находил интересными. Именно для этого Карл выделял аббату людей и средства, чтобы они перенимали знания у других народов и привозили их в свое королевство.
        - Я вижу, ты сильно занят… - сказал король добродушным тоном, как ни с кем не разговаривал, кроме своего ученого любимца.
        - Прошу меня простить, ваше величество… Этот процесс нельзя прервать, - оправдался Алкуин. - Иначе вся работа пойдет насмарку.
        - Хорошо, - кивнул король. - Я мало понимаю в твоих делах, но если ты не можешь оторваться… Вообще-то, я пришел обсудить с тобой кое-какие дела. Как освободишься, зайти в мою палатку.
        - Мне стоит подготовиться к беседе? - рассеянно спросил аббат, бросая взгляд на стеклодува, сам думая, как заметил Карл, о другом.
        - Да… Пожалуй… Я хочу помириться с мятежными саксами. Подумай, как это сделать лучше. Я познакомлю тебя с одним интересным эделингом. Вам будет о чем поговорить. А сейчас, если не помешаю, - король направил взгляд туда же, куда смотрел Алкуин, - я хотел бы увидеть, что получится из этого пузыря…
        Однако досмотреть Карлу не дали.
        Где-то под холмом, еще достаточно далеко, призывно и торжественно зазвенел рыцарский рог.
        - Знакомый тембр… - сказал король, прислушиваясь и насторожившись. - Я думал, что такой тембр был только у одного рога на свете… Неужели… Семь лет… Алкуин?.. - во внезапно подступившем волнении посмотрел король на ученого вопросительно.
        - Звезды говорят, ваше величество, что это не так. Но что-то косвенно вас вернет к этим событиям, причем неоднократно. Я вас предупреждал…[48 - Алкуин, помимо всего прочего, был еще и видным астрологом своего времени.]
        Король, казалось, не поверил словам Алкуина, потому что хотел верить в другое. Еще некоторое время он стоял, и желая пойти навстречу взволновавшему его звуку, и страшась этого. И все же решился.
        - Да, Алкуин, ты предупреждал… Но такой тембр был только у Олифана![49 - Рыцарский рог, как и меч, имел у франков собственное имя. Рог Олифан король подарил Роланду (маркграфу Хроутланду), когда оставил его в Ронсевальском ущелье. Согласно преданию, Роланд из гордости не захотел трубить в рог и подавать сигнал королю, который был еще недалеко, когда на отряд напали сарацины. Тем сгубил себя и товарищей.]
        Король, не дожидаясь продолжения слов ученого, в волнении заспешил из палатки. Алкуин только головой покачал ему вслед…
        Глава 6
        Сигурд улыбался так широко, что всякий с первого раза сказал бы, что у этого человека широкая натура и всем ветрам открытая добрая душа. Только хорошо знающие герцога люди понимали, что это улыбка хищной и коварной датской кошки, которая решила в свое удовольствие поиграть с беззащитной бодричской мышкой и дать ей надежду поверить в возможность самостоятельно решать свою судьбу. Но когти кошки, хотя и прячутся за мягкими подушечками, всегда готовы молниеносно нанести удар. И даже в фигуре этого пирата, во всем его мощном бочкообразном теле, даже в поступи его проступала кошачья грациозность.
        Князь-воевода хорошо знал характер Сигурда и потому нисколько не обольщался этой обворожительной, на зрителя рассчитанной улыбкой. И, сознавая отведенную княжеству роль мыши, искал способы вывернуться из когтистых лап с наименьшим ущербом. Однако бодричские бояре своей роли, похоже, не понимали, если только не играли в какую-то собственную игру, отличную от игры князя-воеводы Дражко и самого князя Годослава.
        И когда Дражко остался на месте, поджидая королевского посла и блюдя тем самым честь своего князя, они заспешили навстречу герцогской улыбке, нарушая дипломатическую традицию, зато показывая свою угодливость и согласие. Более того, уверенные, что Дражко вызвал раздражение герцога, стремились своим поведением показать, что они к действиям воеводы относятся с неприятием. Они-то послу рады сердечно и готовы ублажать его, как только возможно.
        - Мотыльки помчались на пламя свечи… - отреагировал на это Дражко. - И крыльев им своих не жалко… Впрочем, туда им и дорога… Не грех их даже подтолкнуть, чтобы не мешались под ногами и не суетились.
        - Только прикажи, княже, - улыбнулся Далимил, - мы с удовольствием всех их столкнем куда след. Навсегда! И мешать больше не будут…
        Дражко промолчал, наблюдая, как встретятся послы и бояре.
        Однако герцог тоже хорошо знал расстановку сил в стране бодричей. Знал и ту ничтожную власть, что оставил боярам, не в пример своему отцу, молодой Годослав. Даже и не власть вовсе, а лишь право подавать иногда голос, ничего не решая, и тем себя обманывать[50 - Бодричи к тому времени уже не созывали вече, которое у восточных славян выбирало князя сроком на шесть лет в северных землях и на десять в южных. Про вече во времена Годослава историки вообще ни разу не упоминают, и только из косвенных данных можно понять, что отказ от права народа на решающий голос стоил предкам Годослава крупной ссоры с волхвами. Очевидно, процесс централизации власти и перехода ее в наследственность был естественным. Из всех западных славян только ляхи (поляки) сохранили эту ведическую традицию на долгие годы. Даже принятие христианства не смогло разрушить ее. Единственно, термин «вече» сменился у ляхов на термин «сейм», хотя сути своей не изменил. Но он вносил в государственное устройство Польши больше беспорядка, чем организованности.]. И потому прошел мимо них, демонстративно не замечая, умышленно оскорбляя этим и
повышая статус князя-воеводы. И опять первым протянул руку Дражко.
        - Как спалось тебе, князь? - поинтересовался он и с удовлетворением потянул воздух широкими ноздрями хищного носа.
        Запах ароматного греческого вина хорошо чувствовали и он, и сам воевода, как почувствовали его бояре. И потому Дражко по-лошадиному мотнул головой, показывая не совсем здоровое ее состояние, и ответил намеренно чуть хрипловато, слово язык у него пересох:
        - Знатное угощение ты мне прислал. Благодарю! Будь ты, герцог, проклят! Голова до сих пор трещит. Как начал, остановиться не смог… Но эти греческие амфоры, сам, наверное, знаешь, слишком уж несерьезная посуда. Мне не хватило даже до утра… Пришлось медом добавляться. И потому сегодня я тебе отвечу традициями нашими - долг платежом красен: пришлю на ночлег добрый бочонок, привезенный фряжскими купцами. Вино гасконское, покислее греческого, но отменно крепкое. А на вкус не хуже. Пусть завтра у тебя уже голова трещит!
        - Заранее признателен, - рассмеялся Сигурд над добродушными проклятиями в свой адрес. - Но ты сказал про ночлег… А разве мы сегодня не доедем до Рарога?
        Воевода с рисованным удивлением пожал крутыми плечами.
        - Если ты пожелаешь, мы можем подогнать коней и успеть засветло к открытым городским воротам…
        - Я хотел бы успеть, - сказал герцог твердо и с ударением на слове «успеть».
        - Мы постараемся, - сразу согласился Дражко.
        Этот вопрос решился быстро, но у Трафальбрасса осталось немало других.
        - Что там с франками? Среди ночи приходил гонец от тебя. Такой… С огромным топором. Грешным делом, моя охрана приняла его за палача и чуть было не перепугалась. Я как раз только собрался спать, как…
        - На этом берегу мои разведчики перехватили отряд франков… - сказал воевода и осекся. Он тут же понял свою ошибку. Сообщая Сигурду о появлении франков, он сам давал повод герцогу заговорить о безопасности и таким образом обосновать появление на территории бодричей датских солдат. Но, с другой стороны, следовало обосновать пропажу посла герцога и посла короля к купцу Якобу. И какое из двух зол было меньшим, навскидку предположить оказалось трудно.
        - И что? - естественно, герцог заинтересовался.
        - Скорее всего, - воевода беспечно махнул рукой, - это были обыкновенные мародеры. Простые вои, без рыцаря… Ограбили и спалили деревеньку, и навалили целый воз добра. Собирались переправляться назад, когда их перехватили. Таких вокруг всякой армии толкается множество, никому не подчиняются и вреда приносят больше, чем сама армия. Причем обеим воюющим сторонам. Потому-то их частенько побивают даже свои.
        - Деревенька на берегу Лабы? - Герцог желал знать все в подробностях, которые князю приходилось выдумывать на ходу, и он боялся, чтобы потом не сказал что-то не так кто-нибудь из простых воев, если герцог снизойдет до разговора с ними.
        - Нет, кажется, по ту сторону дороги в Данию… Точно я не знаю. По всей вероятности, они провели в наших землях не один день…
        - Пленных допросили?
        Взгляд и усы воеводы одинаково выразили удивление таким вопросом.
        - Допрашивать можно было только лошадей, но не воев. Они без боя не сдались бы. Разведчиков было мало - зачем рисковать в рукопашной схватке. Наши стрельцы просто перебили их с дистанции.
        - Если можно, я хотел бы посмотреть на них…
        Сигурд пожелал проверить рассказ, это очевидно. Значит, сработала задумка Дражко - списать исчезновение гонцов на появление франкских мародеров. Такие мародеры и правда уже появлялись на берегу, но стрелы бодричей сумели внушить им уважение к границе. Хотя темной ночью переправиться через реку можно без проблем.
        - Посмотреть? Да сколько угодно раз. Тела привезли в город, чтобы показать мне. Правда, твой подарок позволил мне затушить огонь любопытства. Греческое вино всегда бьет мне в ноги. Мы сходим с тобой вместе сразу после службы. Нам уже пора! Слышишь сигнал?
        Только что из-за закрытых ворот храма прозвучал протяжный звук берестяного рога[51 - У славянских племен берестяные рога и рожки использовались вместо сигнальных труб.].
        Герцог с воеводой обернулись как раз в тот момент, когда широко распахнулись тяжелые двойные створки, и, в окружении волхвов рангом помельче, вышел суровый старый Колопас, верховный волхв храма Свентовита. Длинные и седые, слегка вьющиеся волосы поверху схвачены золотым обручем, разукрашенным драгоценными камнями. Чисто выбритый подбородок блестит белизной, словно седина не существующей бороды стремится пробиться из-под кожи. Глаза верховного жреца горят суровым и обжигающим льдом. Самый отъявленный хвастун и врун княжества не решился бы сказать, что слышал от сдержанного Колопаса больше пяти слов подряд вне службы.
        Берестяной рог прозвучал еще трижды, теперь более громко, потому что ворота храма остались распахнутыми и звуки изнутри легко вырывались наружу.
        Волхв стукнул о землю большим и тяжелым, как добрая оглобля, посохом, вызолоченным на узловатом верхнем конце, и повернулся к храму лицом. Это означало приглашение для всех, кто собрался на площади, войти в ворота вслед за Колопасом.
        За внешней каменной, будто крепостной, стеной в центре двора располагался сам храм Свентовита, рубленный из мощных дубовых стволов, каждому из которых, как говорили, было не меньше сотни лет - другие дубы для возведения постройки не брали. И любое из использованных в стене бревен уже само по себе являлось произведением искусства, умело обработанное инструментами славянских художников-резчиков. В целом стены сверху донизу представляли собой деревянные картины со множеством мелких деталей, которые сразу приковывали взгляд и требовали долгого и тщательного изучения. Служба по традиции начиналась только после того, как всем пришедшим давалось время на рассмотрение этих своеобразных произведений искусства, свойственных только ведической вере[52 - Так же точно в индийском и авестийском ведизме широко использовалась резьба по камню. Сохранившиеся до наших дней каменные храмы в Индии во многом перекликаются по сюжетам с дошедшим до нас описанием славянских храмов. Авестийские храмы были уничтожены экспансией ислама и в настоящее время доступны только фрагментарно в результате археологических раскопок.
Часть из них уничтожена недавними бомбардировками США и Великобритании Ирака. Экспансия христианства уничтожила славянский ведизм. К сожалению, дерево - основной материал в славянском эзотерическом строительстве - не обладает прочностью камня и его выносливостью во времени. И потому мы знаем о храмах своих предков только по описанию и по редким зарисовкам путешественников и хронистов.].
        По углам обширного храмовского двора располагалось еще четыре храма, совсем маленькие, сложенные из обыкновенных, удобных для постройки бревен. Здесь не проводилось торжественных служб, зато в маленькие храмы каждый житель Свентаны мог, постучав в ворота, пройти в любое время суток, чтобы по своей надобности обратиться к Богу. Каждый из малых храмов был посвящен отдельному проявлению Бога[53 - Ведическая вера славян была моногамной, они верили в единого Бога - Рода. А все остальные Боги - Перун, Велес, Свентовит, Макошь, Дажьбог, Радегаст и другие были детьми и внуками Рода и являлись не богами в нашем понимании этого слова (что, кстати, и дало повод обвинять славян в многобожии), а только проявлением отдельной грани самого Рода. Все грани познать было невозможно - они несли в себе всю Правь, или, иначе говоря, ведические законы существования Вселенной, но каждая из них касалась отдельной стороны жизни славян, и славяне приносили жертвы той, которая волновала их непосредственно в данный момент.], и горожане посещали тот, который был им необходим в настоящий момент.
        - Хо-хо, - засмеялся герцог, рассматривая изображения на одной из стен. - Тебе, князь, не кажется, что ты чем-то смахиваешь на этого Корша?[54 - Корш, Корс, Хорс - Бог солнца, занимал высокое положение в иерархической лестнице. Но одновременно с этим демонстрировал другую сторону жизни. Подразумевалось, что Боги должны заниматься не только Божественным делом, но и отдыхать тоже. В этой своей грани Корш имеет некоторое функциональное сходство с древнегреческим Вакхом. Являлся покровителем любителей пива и меда. Изображался обычно нагим мужчиной с бородой или с усами, с венком из хмелевых веток на голове и такой же хмелевой перевязью через правое плечо. В правой руке обязательно держал ковш, из которого собирался пить. (Дано по описанию Корша в храме города Аркона на острове Буян по тексту Саксона Грамматика. Аналогично выглядел золотой Корш из храма Ретры, известный всем ученым мира. Но эта статуэтка утеряна во время Второй мировой войны.) Корш был любим славянами за широкий, как у всего народа, нрав.]
        Дражко сделал вид, что смутился, и взгляд его стал почти виноватым. В самом деле, он давно уже знал, что имеет некоторое сходство с этим изображением Бога, и не только великолепными усами, но и умением много выпить, не пьянея.
        - Ты, герцог, находишь?
        - Конечно. После той амфоры, что я прислал тебе вчера, другого и ожидать трудно.
        - После того бочонка, который я пришлю тебе сегодня, ты будешь похож на него не меньше, обещаю. А пока я оставлю тебя полюбоваться другими Богами, а сам схожу в малый храм… - показал князь-воевода пальцем направление. - Оставлю Радегасту[55 - Радегаст - Бог воинов. В отличие от Перуна, исполнял более узкие функции. Покровительствовал не всем воинам, а только защитникам. Например, защитникам города. Изображался в доспехах, с копьем в правой руке. В левой руке держал щит, на котором изображалась голова дикого тура, символизирующая отвагу и свирепость. Радегаст носил шлем, на яловце которого сидел петух с расправленными крыльями - символ защитника. Был распространен в основном среди прибалтийских славян. В капищах восточных славян не особенно почитался.] мешочек с золотыми монетами, раз уж он мой покровитель по моей нынешней должности. Попрошу заступиться за наши города, такие гостеприимные к гостям, но не любящие захватчиков. Радегаст всегда с добрым сердцем относился к Свентане. Надеюсь, что и впредь, с моей помощью, он не оставит город своей заботой. По нынешним временам, ты сам, герцог,
понимаешь, моя жертва, какой щедрой она ни будь, всегда будет недостаточно щедрой. Не обессудь и не скучай. Я скоро вернусь…
        После такой длинной тирады воевода ушел, оставив герцога в недоумении и догадках - знает ли Дражко о готовившемся нападении на город? Следом за воеводой к низкой двери небольшого углового храма потянулись и другие вои, пришедшие на службу. Радегаст - их покровитель, и это не вызвало ни у кого удивления.
        А сам князь посмеивался, пряча улыбку за пышными усами. Он выдал дану откровенный намек на то, что Свентана готова к обороне и не удастся незваным гостям застать защитников врасплох. Но в храм поторопился не только из желания попросить Радегаста о покровительстве. Воевода знал, что разведчики, помощники волхва Ставра, пойдут за ним, и необходимо было срочно провести инструктаж и передать через них несколько поручений.
        Так и оказалось. В дверь храма, специально сделанную низкой настолько, что любой входящий поневоле поклонится стоящему в трех шагах за порогом золоченому идолу Радегаста, следом за Дражко вошли Скурлата, Далимил, Годион, Лют-пращник и еще несколько дружинников. Положив в деревянную дароносицу-поднос мешочек со звонким золотом и высказав идолу свои просьбы, Дражко оглянулся, проверяя, нет ли в храме посторонних, и, убедившись, что всех присутствующих знает в лицо, дал указания:
        - По прибрежной дороге, в обход, чтобы с посольством не встретиться, сюда движется полк из пятисот дружинников. Пошлите кого-нибудь, чтобы срочно поторопили. Там две конные сотни. Эти пусть оставят пеших воев и рысью мчат сюда. Герцог настаивает, чтобы мы поторопились с отъездом. Думаю, неспроста. Он все еще надеется захватить Свентану.
        - Я отправлю человека, - сказал Годион.
        - И еще… - продолжил воевода и снова глянул на дверь. Вошел новый человек, но и его Дражко знал - это сотник стрельцов, что так удачно командовал навесным обстрелом дороги. - Сигурд желает посмотреть на убитых франков. Я поведу его, и чтобы не сказал кто ненароком невпопад…
        Он повторил, что рассказал Трафальбрассу.
        - Сделаю, - кивнул головой Скурлата. - Все равно моего знакомца рядом с Сигурдом нет. Может, найду его в городе… На службу я не пойду. Меня здешние волхвы не любят. Они всех новых нищих не любят, считая их данскими шпионами. Меня вчера так тщательно расспрашивали, что и сегодня могут узнать.
        - Все точно сделайте! А я пошел - не слишком вежливо оставлять посла одного. И потом, там толпа бестолковых бояр вертится - могут наболтать лишнего. Вы еще немного поговорите с Радегастом, а потом отправляйтесь с поручениями. И не все сразу.
        И воевода, приветливо кивнув стрельцовскому сотнику, вышел один. Тылы он обезопасил, кажется, полностью.
        Как князь и предполагал, посол, стоя среди других членов посольства, смотрел не на стены храма Свентовита. Хотя этим были заняты все прочие - и горожане, которые не однажды все это видели, и даны, для которых посещение храма не просто редкость, а большая честь, и даже бояре-бодричи, у которых интерес пересилил внимание к Трафальбрассу. А последний любовался не только изумительной резьбой, но и время от времени поглядывал через плечо на дверь маленького храма Радегаста. И, казалось, остался доволен, что Дражко вышел один. Это мало походило на совещание воеводы с дружиной, слишком уж быстро князь вернулся, да и что может быть за надобность в таком совещании, когда Дражко только что от дружины пришел на площадь.
        Осмотр резьбы по стенам храма закончился у последнего изображения - охоты Полканов[56 - Полкан - соответствует центавру в древнегреческой мифологии, только в славянских ведах приобретает черты полубога. Получеловек-полуконь у славян закован в латы, но от этого не теряет своей быстроты и стремительности. Естественно, превосходный стрелок. Покровитель стрельцов. Название произошло, очевидно, от слова «полуконь».] на диких туров. Даже на охоте Полканы не расстались со своими доспехами. Полканов множество, но у каждого доспех разузорен по-собственному. Неизвестный художник постарался, не жалея времени, сил и фантазии, изобретая эти узоры, но каждый узор непременно формировался вокруг посолони, обозначающей неуклонное вращение солнца.
        Внутрь, в само здание, вела только одна маленькая дверь, тоже покрытая значительной ритуальной резьбой, обладающей, как говорили, магической очищающей и защитной силой. Едва гости и идущие за ними бояре со свентанцами подошли к ней, как на пороге показался Колопас. Верховный волхв осмотрел толпу и опять молчаливо стукнул своим большим вызолоченным посохом в землю.
        Дражко успел присоединиться к посольству как раз к тому времени, когда предстояло пройти внутрь большого храма. Герцог Трафальбрасс с улыбкой взял воеводу под руку, как лучшего сердечного друга.
        - Ну, так что же хорошего обещал тебе, разлюбезный мой князь, твой защитник и покровитель Радегаст? - спросил он с милейшей кошачьей улыбкой.
        - Радегаст милостив к тем, кто бывает честен в бою и не приемлет коварства. Он шепнул мне на ухо, что берет свентанцев под свое покровительство и поможет отбить любого врага, как бы силен он ни был, - шевеление громадных княжеских усов тоже изображало добродушие и прекрасное настроение.
        И герцог продолжал улыбаться, хотя по напряжению пальцев Сигурда воевода понял, какой ценой гасится кипящая ярость страстной пиратской натуры, готовой в любой момент превратить улыбку в дикую гримасу жадного хищника.
        - Ты всерьез надеешься, что Радегаст сильнее христианского бога франков?
        - Я не берусь спорить о силе богов, - мягко и уклончиво ответил воевода. - Тем более что жрецы наши постоянно утверждают, что Бог всегда один, только разные народы по-разному зовут его, точно так же, как по-разному произносят слово «мама». А исход любой битвы решается там, куда не проникает скудный человеческий разум. Однако наши небесные покровители в благодарность за уважение могут наделить характер воев неуступчивым духом и против франков, и против любого другого врага. Это Радегаст обещает, и я ему верю.
        Трафальбрасс и этот укол перенес, не изменив выражения лица.
        - А ты, дорогой герцог, не собираешься обратиться к кому-то из наших богов?
        Герцог в раздумье чуть не игриво склонил голову.
        - Я собираюсь задать вопрос Свентовиту. Он всегда бывает честен?
        Дражко ответил настолько серьезно, что своими словами убрал улыбку с лица Сигурда:
        - Он никогда не обманывает. К сожалению, не обманывает даже злобных врагов.
        - А почему - к сожалению? - не понял герцог.
        - Иногда это бывает необходимо. Это часто бывает необходимо. Война - это совсем не рыцарский турнир, и там военная хитрость, как тебе наверняка хорошо известно, всегда была в почете. Ни одна война не обходится без засад, ложных и обходных маневров…
        Герцог кивнул, вздохнул и, на правах почетного гостя, шагнул за порог первым. При всей дикости пиратской натуры, он, очевидно, почувствовал даже некоторый трепет. Впрочем, любой входящий в храм, независимо от своих намерений, обычно испытывает трепет, и происходит это независимо от характера и привычного поведения человека. Высшие силы действуют незаметно, но всегда и неуклонно. Воевода последовал за Трафальбрассом. И тоже сразу почувствовал торжественный священный дух, присутствующий в помещении.
        Деревянные полы помещения храма были начисто выметены - эту эзотерическую и очень важную процедуру за день до праздника совершал обязательно сам верховный волхв. Если он по старости или по болезни уже не мог выполнить такую «черную» работу, его смещали и заменяли новым, точно так же смещали, если жрец не мог выдержать весенний месячный пост, когда ему запрещалось есть что-нибудь, кроме хлеба, воды и осенних ягод.
        Стены внутреннего покоя были завешаны красными ткаными полотнами. Потолок, казалось, был глухим, хотя и многослойным на разных уровнях, однако откуда-то сверху шел призрачный красный же свет, создавая впечатление пламенеющих где-то небесных костров. Горящие по периметру чаши с благовониями усердно дымили и создавали эффект опять же красного тумана.
        Посредине высился истукан, вырезанный из громадного ствола дерева. Четыре безбородые лица Свентовита смотрели строго на четыре стороны света - на зарю, на закат, на полдень и на полночь[57 - Восток, запад, юг и север. Принятые в латинских и частично в германских странах названия в те времена еще редко использовались среди славян и скандинавов.]. Покрытые золотом искусно вырезанные кудри спадали на плечи и соединялись, переплетаясь, со всех четырех сторон. Тот лик Свентовита, что обращался к заре, держал в левой руке громадных размеров многослойный настоящий славянский лук. В правой, поднятой на уровень груди, сжимал невиданных размеров серебряный, покрытый золотым резным окладом рог с вином. Это именно то вино, которое сообщало, насколько урожайным обещает быть год. С полночной стороны было подвешено большое, но настоящее седло, с полуденной - золоченая узда, с закатной - громадный тяжелый меч. Свентовит при жизни был воином-богатырем Святогором и оставался воином, став Богом, сменив в Тригаве Велеса.
        Большой черный камень располагался прямо против входной двери, с восходной стороны храма. Священный огонь на камне горел ровно, лишь едва-едва поигрывая языками пламени, и сам почти не давал света, смешиваясь с внешним освещением. Этот огонь постоянно поддерживали младшие волхвы, дежурившие около него круглосуточно. Тот, из-за кого огонь потухал, подлежал смерти, но подобных случаев история храма не знала. Большое пламя разжигалось исключительно в годину бедствий - войн или моров, чтобы усилить влияние молитв пением самого камня[58 - Согласно летописным источникам, черный камень храма Свентовита в Свентане при разжигании большого огня начинал тихо петь, издавая низкие протяжные звуки, схожие с молитвой.]. Во все остальное время, даже в большой праздник, огонь держали ровным.
        Верховный волхв остановился около первого лика так, чтобы была видна его схожесть с истуканом. Перед ним встали и все пришедшие в храм. Колопас дождался тишины и недвижности толпы, чтобы более ощутимыми и значимыми были его действия, потом повернулся к лику лицом, медленно и с уважением поклонился и долго молчал, сосредоточенно рассматривая лицо идола. Что видит он, что читает в хорошо знакомых ему чертах - не известно никому, им, и славянам и скандинавам, обращающимся к Богу только по надобности, просто не дано знать видения волхва. Только через четверть часа Колопас трижды стукнул посохом в пол. Очевидно, в том месте, куда приходился удар, под настилом была пустота. А акустика помещения была рассчитана так, что звук моментально обрастал долгим эхом и повисал над головами, что сразу же придало моменту небывалую торжественность и ощущение нереальности происходящего.
        Та же самая процедура повторилась и с трех других сторон - перед всеми ликами Свентовита. Только после этого, возвратившись к первому лику, жрец, не выпуская посох, молча вскинул свои неестественно длинные руки. И сразу же, словно по команде, откуда-то сбоку раздался, особенно мощный и дикий в помещении храма рев оскорбленного быка.
        Гости праздника обернулись. На их глазах сдвинулась боковая стена, и младшие волхвы ввели из соседнего помещения в главный зал большого дикого тура со вдетым в ноздри большим золотым кольцом. К этому кольцу крепились золотые же цепи, на которых волхвы тащили животное к алтарю, не давая ему сопротивляться.
        Третий младший волхв шел навстречу от другой стены и нес перед собой узкий и длинный меч, лежащий на красном полотне и углом этого же полотна наполовину покрытый. Колопас переложил посох в левую руку, взяв меч в правую. Как только тура подвели к основанию истукана, младший волхв сдернул со священного оружия покрывало. Холодная сталь блеснула красными отливами. Колопас, выставив левую ногу вперед, присмотрелся, выбирая момент, умело переместил вес тела с одной ноги на другую и молниеносно нанес удар в сердце тура. Бык с диким жалобным ревом-стоном упал на колени. И тут же два волхва, что привели его, достали из-под складок одежды длинные и кривые, наподобие полумесяца, ритуальные ножи и перерезали животному горло так, чтобы кровь стекала на пол под основание идола[59 - Жертвоприношение описано по тексту Саксона Грамматика. Кстати, человеческие жертвоприношения, приписываемые прибалтийским славянам, явились более поздней клеветой христианской церкви, стремящейся ложью опорочить высокие нравственные качества ведизма в угоду собственной интервенции. Ни один из современных историков и хронистов не
рассказывает о человеческих жертвоприношениях у прибалтийских славян. Более того, ведическая вера никогда не позволяла себе таких варварских методов по отношению к иноверцам, какие позволяло себе христианство. Сожжение ведьм и инаковерцев, широко практикуемое в Европе, - это ли не есть человеческие жертвоприношения?].
        - Отменный выпад сделал этот старик, - шепнул Сигурд на ухо воеводе. - Не думал я, что ваши волхвы умеют так владеть оружием.
        - Умеют… Каждый волхв умеет… - не без собственных скрытых мыслей подтвердил князь. - Если что случится, наши волхвы первыми берут в руки оружие. Они воодушевляются молитвой и ничем не уступят вашим берсеркам.
        - Даже так? - удивился герцог. - И сколько же жрецов в храме?
        Дражко по тону вопроса понял, что Сигурд проводит разведку. И опять следовало решить на ходу, как лучше ответить. Сказать, что жрецы не смогут оказать городу помощь в случае опасности, - это значит подготовить для любого захватчика сюрприз. А война и без того на сюрпризы богата, и лишний встретить никто не желает. Но это же и спровоцирует Сигурда на более активные действия. Любые активные действия и ответные контрдействия означают начало открытой конфронтации и ускорение войны. Предупредить же, что храм сумеет не только себя защитить, но и городу помочь, - это значит подготовить потенциального противника к ожесточенному сопротивлению, что потребует от него привлечения дополнительных сил. Дражко все же выбрал второе, хоть каким-то образом оттягивающее начало боевых действий.
        - Никто этого не знает. Мы обычно видим человек пять-десять. А когда надо, их откуда-то появляется несколько сотен. Поговаривают, что для защиты храма покойники выходят из-под земли. Лет сто, а то и двести тому назад, рассказывают, когда свеи подступили к стенам, против них вышло пятьсот воинов-покойников, которые не боялись ни меча, ни стрелы. Молча шли вперед и убивали. Так они город спасли…
        У князя-воеводы от рассказа о старой легенде у самого мурашки по коже пробежали, так разыгралось воображение после почти бессонной ночи. А Сигурд откровенно помрачнел и задумался. Как всякий скандинав, он был очень суеверен и не сомневался в возможности атаки силами покойников. Ведь, согласно скандинавским верованиям, все погибшие воины в день последней битвы встанут в один ряд с Одином, чтобы сразиться с силами зла. Так почему же славянские покойники не могут встать и принять участие в битве, защищая свой храм?
        В это время Колопас величественным, почти царственным движением отдал меч младшему волхву, переложил посох в правую руку и опять трижды ударил в пол.
        - Прими от нас жертву, Великий Свентовит! Пусть земная кровь этого животного воспарит к обители твоей в небеса и соединит земные заботы с небесным промыслом! Омун! Омун! Омун! - воскликнул волхв.
        И первым торжественно пошел в сторону прохода, из которого младшие волхвы только что выводили тура. Вся толпа гостей и горожан молча последовала за ним.
        - Интересно… - Сигурд не закончил еще разведку и стремился узнать больше из уст главного защитника княжества. - Мы обходили храм со всех сторон, и я увидел только одну дверь, через которую мы вошли. Как провели сюда тура? Он в ту дверь явно не пройдет…
        Дражко пошевелил в раздумье усами, как обычный человек качает головой.
        - У волхвов свои секреты и свои методы, - уклончиво ответил воевода, предпочитая не рассказывать о слухах про целую систему подземных ходов, проложенных волхвами в течение столетий не только под храмом, но и под всем городом и даже за его пределами. Если такая система в самом деле существует, защитники городских стен могут ею воспользоваться, чтобы врагу при случае нанести урон или себя и свои семьи при необходимости спасти.
        Колопас остановился у прохода, посохом показывая остальным, куда следовать. Второе помещение было размерами только слегка меньше первого, зато благовоний здесь горело несравненно больше, и от сладкого дыма у многих кружилась голова.
        - Сейчас рог будут выносить? - спросил герцог.
        - Нет, рог выносят вечером, всегда на закате. Мы уже уедем и не увидим этого.
        - И ладно. Тогда бы я и сейчас уже поспешил. Дорога не близкая, - Сигурд оглянулся на дверь, словно приглашая Дражко вместе с ним покинуть храм.
        - Но ты же желал задать вопрос Свентовиту.
        - Это можно сделать сейчас?
        - Сейчас и начнут задавать вопросы. Ты будешь первым. Я передал такую просьбу верховному волхву. Он обещал…
        - Я готов.
        Колопас, уловив жест Дражко, подошел к ним и слышал последнюю фразу Сигурда.
        - Готов?
        - Готов.
        - Сними перчатку и дай мне руку.
        Сигурд снял перчатку и вложил руку в необычайно широкую и костлявую ладонь волхва. Он привык, что его рука - рука воина и пирата! - всегда кажется мужественной и сильной. Сейчас же создалось впечатление, что Колопас сжал своими железными пальцами руку ребенка.
        - Думай о своем вопросе!
        - Я думаю…
        - Думай! Думай! Введите коня…
        Младший волхв ввел через боковой проход белого коня с белой же длинной гривой, заплетенной косичками с золотыми нитями, такие же нити были вплетены в хвост. Следом за конем шествовали шесть молодых волхвов с копьями. За ними еще целая дюжина молодых длинноволосых людей, почти мальчиков, в долгополой посконной одежде. Это ученики школы храма Свентовита. Не каждый из них готовился стать впоследствии волхвом, но письменной грамоте и умению жить по законам Прави здесь обучались все, кто желал, и без всякой платы. Дети именитых и зажиточных горожан обучались в школе вместе с детьми нищих и приучались видеть в них равных товарищей.
        Волхвы с копьями вместе с помощниками образовали живой коридор, выставив древки параллельно полу так, что те перегораживали дорогу на уровне, на котором лошадь без разбега могла только-только через них перепрыгнуть.
        Один из младших волхвов передал Колопасу короткую жесткую плеть. Колопас, в свою очередь, протянул плеть герцогу. Плеть сплетена из конского волоса, в который тоже вплетены золотые нити.
        - Думай о своем вопросе! Думай! Думай! И… Гони коня!
        Трафальбрасс сурово нахмурился, с минуту сосредоточенно молчал, причем глаза его при этом стали мрачнее тучи, потом без размаха, резко ударил по крупу лошади. Лошадь заржала, попыталась встать на дыбы, чего не дали ей сделать тренированные молодые волхвы, но вперед не пошла. Герцог ударил еще раз - с тем же результатом, еще и еще… Он уже понял, что предсказание будет не в его пользу, и от этого озверел. Он хлестал и хлестал бедное животное, и только это избиение заставило лошадь скакануть через первое копье. За первым она поняла, что там ее спасение, скаканула дальше, преодолевая одну преграду за другой, но на последнем споткнулась, наступив копытом на древко и сломав внешне прочную древесину.
        Верховный волхв протянул руку за плеткой. Герцог посмотрел на него люто и, зная вердикт, бросил плетку на дощатый пол.
        - Что? - позеленев лицом, рявкнул он так, что задрожали стоящие за его спиной бояре-бодричи. - Говори! Что?..
        - Тебе придется ждать начала исполнения своего желания двадцать три года. Долго ждать и лелеять надежду. Потом ты начнешь… Сначала тебе будет сопутствовать успех, но придет он к тебе после большого труда. А потом… Потом тебя ждет полный крах, позорная жизнь и позорная смерть. Будь готов к этому, Сигурд, - сурово произнес Колопас и посмотрел на лошадь. Животное хромало на переднюю ногу, очевидно, неудачно поставило ее после того, как споткнулось. - Это будет большим несчастьем для тебя…
        Герцог сделал шаг вперед, словно хотел ударить старика, но сильная рука Дражко мягко, почти по-дружески легла ему на плечо, и спокойный голос произнес:
        - Это не предсказание Колопаса, это слова Свентовита. Свентовит никогда не обманывает даже врагов. Успокойся, - и добавил уже шепотом прямо в ухо: - Иначе волхв убьет тебя и доставит тем самым мне много неприятностей. Не жалеешь себя, так пожалей меня…
        Герцог еще минуту думал, как ему поступить.
        - Перед нами дальний путь. Поехали… - позвал его князь-воевода.
        - А не молился ли ваш хваленый волхв сегодня ночью Чернобогу?[60 - Ведические славяне, в отличие от христиан, допускали и сознавали существование в мире сил зла тоже как одну из граней Рода. Добро и зло, считали они, должны уравновешивать друг друга так же, как уравновешивают день и ночь, зима и лето, мужчина и женщина. И поэтому порой молились даже Чернобогу, по современному - черту, прося его не заметить что-то или в какой-то момент посылая в другую сторону. Чернобог очень любил оружие и коней. Поэтому и жертвы ему приносили лучшими конями и оружием - задабривали.] - сказал Сигурд уже в дверях.
        - Колопас молится только Свентовиту, - ответил князь.
        - Золото… Золото… Золото… Сколько здесь золота, - раздраженный герцог заговорил на другую тему. - Я привык не доверять золоту. Золото ложно, оно не стоит того, что за него просят. Сталь всегда надежнее и вернее! Я верю в сталь!
        И он положил руку на рукоять меча.
        Глава 7
        Обширная, хотя и тесная от множества расположенных там вещей, палатка Алкуина стояла чуть в стороне от центра, пристроившись по пологому боковому склону холма, перед самой рощей, и от нее не было видно дорогу, ведущую от подножия холма к вершине. И король заспешил туда, откуда ему будет все видно. Толпа придворных заторопилась, подстраиваясь под его быстрый шаг, вслед за монархом. Уже за крайней палаткой ряда, услышав повторный сигнал, Карл понял, что голос рога раздался из того отряда всадников, который он наблюдал при своем подъезде к ставке. Сам отряд уже встал у каменистой подошвы холма. Солдаты спешились и образовали полукруг, держа коней на поводу. Три рыцаря, не покидая седел, беседовали с королевским герольдом шевалье Франсуа де Жереном, племянником воинственного архиепископа Турпена, храброго воина, погибшего при Ронсевале вместе с Хроутландом, королевским племянником. Всегда невозмутимый герольд, непревзойденный знаток всех гербов королевства франков, сейчас непривычно суетился. Карлу даже странно было видеть его таким. И именно по поведению герольда король понял, что его ждет сюрприз.
Что-то застучало в груди, во рту появилась непривычная сухость. Не испытывавший волнения даже во время смертельных схваток, как, например, сегодня утром, король внезапно почувствовал, что волнуется.
        Герольд первым заспешил к вершине холма. Рыцари задержались, чтобы распорядиться и отправить солдат в сторону общего лагеря, где их должен принять Бернар или кто-то из его помощников. Но уже через пару минут, как и полагается, пешие стали подниматься нелегкой походкой оружных воинов по дороге к королевской палатке.
        Карл застыл в ожидании.
        - Ваше величество будет принимать вновь прибывших прямо здесь? - поинтересовался майордом дю Ратье, в нужный момент оказавшийся, как всегда, рядом.
        Король оглянулся. Из его палатки уже вынесли высокое походное кресло на постаменте в три ступени, на войне заменявшее Карлу трон.
        - Да-да… Я иду… - рассеянно ответил король.
        Но по дороге оглянулся еще трижды, всматриваясь в фигуры рыцарей. Увы, он уже понял, что ожиданиям его не суждено оправдаться! Хроутланда среди прибывших не было. Мощную и высокую фигуру племянника он узнал бы издалека - и не удивительно, потому что его любимец, сын сестры, был чуть не на голову выше всех в своем окружении. Эти же рыцари, только что прибывшие в ставку, были примерно одного роста. И трудно было предположить, что Хроутланд возвращается, приведя с собой еще пару таких же, как он, гигантов, хотя издали точно определить рост невозможно.
        Так всегда бывает: когда ожидания не оправдываются - усталость, вызванная разочарованием, весомым грузом ложится на плечи, и ничего не хочется делать, ни к чему нет интереса. Карл устало уселся в кресло и, окруженный придворными, стал поджидать, слегка позевывая. Он уже не однажды замечал за собой, что на троне или в походном кресле часто зевает - деятельная натура не любила ожидания и церемоний, характер требовал или действия, или хотя бы движения, смены обстановки.
        Первым к королю, согласно этикету, приблизился герольд.
        - Ваше королевское величество, новые рыцари со своим отрядами желают присоединиться к вашей армии, - торжественным голосом, как всегда говорят герольды, произнес де Жерен. - Они просят на то вашего согласия.
        - Я всегда рад приветствовать доблестных воинов, - заученной фразой ответил Карл. - Только если они не запятнали свое имя бесчестными поступками или трусостью. Достойные ли рыцари прибыли сегодня в наш стан?
        - Об этом вам судить, ваше величество. Позвольте представить вам вновь прибывших.
        Рыцари как раз приблизились к королевскому креслу, и первым выступил вперед, согласно титулу и положению, рыцарь в красном плаще.
        - Любимого мной герцога Анжуйского мне представлять не надо. Я сам готов вызвать на поединок того, кто усомнится в его высокой чести и доблести, - скучным голосом сказал Карл. - Прошу тебя, герцог, принять приглашение сегодня на обед. Ты расскажешь мне, как доехал. Надеюсь, твоя палатка будет недалеко от моей. Майордом! Помоги герцогу отыскать соответствующее его положению место для палатки. Я хочу часто видеть его и потому желаю, чтобы герцог расположился как можно ближе. Если рядом мало места, прикажите вырубить несколько деревьев в той вон рощице, - показал Карл.
        Герцог скупо поклонился и отошел в сторону, заняв место в первом ряду среди придворных, как позволяли ему титул и древность рода, а еще больше - воинская слава, доставшаяся в многочисленных сражениях, где Жофруа принимал участие. Но по лицу было видно, что он ожидал приема более теплого. Обычно король вставал при прибытии герцога, а частенько даже обнимал его, показывая свое отношение.
        - Второй рыцарь прибыл издалека, - снова подал голос герольд. - Он не франк, а подданный вашего названого брата великого эмира Ибн ал-Араби. Рыцарь привез вам поклон и послание от своего повелителя, и желает на время военных действий вступить в вашу армию. Его зовут Салах ад-Харум[61 - Салах ад-Харум - средневековый арабский полководец, поэт, музыкант и хронист, в своих «Пиренейских записках» (оригинал хранится в библиотеке Ватикана) пересказал события, описанные в поэме «Песнь о Роланде» задолго до того, как увидела свет сама «Песнь». Оставил интересное описание двора короля Карла Великого и его саксонского похода. Вкратце описал Годослава и княжество бодричей. Более подробно описал княжество вагров и Бравлина, с которым подружился. Восхищался высокой образованностью Бравлина, с которой, по мнению ад-Харума, не могла сравниться образованность ни одного европейского монарха.].
        «Вот и весть из тех мест, где погиб Хроутланд… - с грустью подумал король. - Алкуин со своими звездными расчетами оказался, как всегда, прав…»
        - Я рад приветствовать гостя, преодолевшего такую долгую и нелегкую дорогу. Как здоровье моего названого брата, рыцарь?
        - Ибн ал-Араби шлет вам, ваше величество, пожелания здоровья и успехов. И послал меня, чтобы я донес до ваших царственных ушей некоторые истории, произошедшие в нашей земле семь лет назад, - с трудом и медленно подбирая нужные франкские слова, все же вполне понятно сказал сарацин.
        «Так я и думал, - молча кивнул король. - Он привез вести о Ронсевале. Опять Алкуин меня не обманул… К сожалению…»
        - Я буду рад побеседовать с тобой. Прими приглашение на сегодняшний обед вместе с герцогом Жофруа Анжуйским, своим спутником. А кто третий ваш товарищ и почему он не поднимает забрала? Я люблю смотреть в глаза своим рыцарям… - сказал король сурово.
        - Ваше величество, - сказал герольд, - третий рыцарь не пожелал назвать себя мне. Он хочет лично представиться вам.
        Карл по голосу шевалье де Жерена, по легкой и чуть торжественной доброй улыбке понял, что тот обманывает его. Он знает этого рыцаря, прекрасно знает, но хочет доставить своему королю удовольствие. Не зря же герольд суетился внизу, у подножия холма. От присутствия герцога Анжуйского де Жерен не стал бы так себя вести. Но Карл поддержал игру и даже не улыбнулся. И суровость из голоса не убрал:
        - Я жду.
        Рыцарь несколько секунд помедлил, выдерживая паузу и придавая моменту повышенную значительность, потом шагнул вперед, почти к самому креслу короля, чего не позволили себе ни герцог Анжуйский, ни сарацинский посол. Уже это говорило об особом положении рыцаря, на которое он, очевидно, имел право - иначе такую смелость объяснить было нельзя. И только тут не просто поднял забрало, но и полностью снял шлем.
        Король стремительно взлетел с трона. У него перехватило дыхание, спазм чувствительности образовал в горле комок, и сердце в груди застучало, как у птицы, попавшей в человеческие руки.
        - Оливье!
        - Оливье… Оливье… - зашептали вокруг трона придворные. - Оливье - живой! Оливье вернулся!
        Карл шагнул вперед и обнял рыцаря, как обнимают близкого друга, с которым так давно не виделись и, более того, которого все считали погибшим. И даже две слезы радости и умиления выкатились из королевских глаз, чего Карл, впрочем, даже не заметил в волнении.
        - Вот и сбывается предсказание! Частично… А?.. - Он хотел спросить о своем племяннике, но удержался, сообразив, что это будет выглядеть не совсем тактично по отношению к самому Оливье. - А ходили слухи…
        Граф Оливье, побратим Хроутланда и неразлучный верный друг, вместе с ним защищал честь королевства при Ронсевале и считался павшим в бою рядом с королевским племянником.
        - Ты жив?.. - все еще не веря своим глазам, молвил король. - Ты жив! Ты вернулся…
        - Я жив, ваше королевское величество, и вернулся, чтобы продолжить свою службу возле вашего трона, - сказал с улыбкой граф. Но только один герцог Анжуйский знал, чего стоила графу эта улыбка, скрывшая подступившую бледность. Объятия короля никак нельзя было назвать слабыми, и похлопал он рыцаря по спине как раз в том месте, куда несколько часов назад попал злополучный дротик. Но граф держался и никак не показывал своего состояния.
        - Что с тобой произошло? - Король хотел расспросить рыцаря здесь же, сию же минуту, весь пылая нетерпением.
        - Я был многократно ранен и дрался до тех пор, пока не потерял сознание. Раненного, меня взяли в плен сарацины халифа Абд ар-Рахмана. И семь лет держали в мучениях и истязаниях. До тех пор, пока рыцарь Салах ад-Харум по приказанию эмира Ибн ал-Араби с малым отрядом не напал на тюрьму и не отбил меня. Нам пришлось бежать, но воины моего друга Салаха пожертвовали собой и пали все до одного, задерживая погоню. Таким образом я спасся и имею возможность снова доказать вам, ваше величество, свою верность и преданность.
        - Я сумею отблагодарить твоего друга! - Король бросил на сарацина взгляд, полный благодарности и признательности.
        Нарушения этикета при дворе Карла редкостью не были, поскольку сам король постоянно нарушал его. И сейчас придворные окружили графа Оливье и короля. Каждый стремился протиснуться поближе к прославленному рыцарю, каждый и руку постарался бы ему пожать, если бы Оливье не стоял лицом к лицу с королем, и для рукопожатия потребовалось бы отодвинуть в сторону самого Карла.
        Оливье всегда был любимцем королевского двора благодаря своему уравновешенному характеру, точно так же, как королевский племянник Хроутланд, побратим и самый близкий друг Оливье, был любим за прямо противоположные качества, за неистовый и вспыльчивый, неукротимый нрав. И сейчас, казалось, не было ни одного человека, который не обрадовался бы возвращению графа искренне.
        - Большой праздник! - воскликнул король громко, исполняя обязанности герольда. - Я объявляю большой праздник, который начнется уже сегодня праздничным обедом и будет продолжаться три дня. Завтра мы устроим охоту. Послезавтра - объявите всем рыцарям! - я назначаю открытие большого турнира для рыцарей и простолюдинов. В честь возвращения графа Оливье я призываю своих воинов и их противников к перемирию. Пусть эделинг Кнесслер оповестит об этом всех живущих поблизости саксов. Пусть герольды оповестят окрестности, что к участию в турнире приглашаются все желающие, независимо от национальности и вероисповедания! Христиане, язычники, магометане, иудеи - все могут принять участие в торжествах и в состязаниях! Да здравствует граф Оливье!
        - Да здравствует король! - воскликнул граф.
        - Да здравствует король! Да здравствует Оливье! - закричали в толпе.
        Герольды затрубили в трубы. Этот звук напомнил королю, что вызвало его из палатки Алкуина.
        - Однако, - спросил он графа Оливье, - мне показалось, что я слышал голос Олифана? Или я ошибся?
        - Вы ошиблись, ваше величество. Салах! - тихо позвал граф.
        Сарацин продвинулся через толпу придворных, за спинами которых он скромно стоял, наблюдая за радостью франков и чувствуя, что именно он стал виновником этой радости, но сохраняя скромность.
        - Рог! - сказал граф.
        Сарацин достал из-под черного плаща изукрашенный серебром рог, вызвавший в Карле новую волну воспоминаний.
        - Увы, ваше величество, я сожалею, но это не ваш знаменитый Олифан. Наши воины подоспели в Ронсеваль, когда битва была уже закончена. И один из них, кто сопровождал посольство к вашему величеству, узнал ваш разбитый рог. Говорят, Хроутланд убил им врага, ударив по голове. Мой эмир приказал своим мастерам собрать осколки и сделать точно такой же рог. Вот он. К сожалению, в точности повторить голос Олифана трудно, если вообще возможно. Но мастера моего повелителя приложили все усилия… Это подарок[62 - Этот рог и по сей день хранится в сокровищнице капеллы в Аахене. Там же, в сокровищнице, хранится и меч с ножнами и рукояткой, усыпанными драгоценными камнями. Этот меч был подарен Карлу Харуном ар-Рашидом, самим багдадским правителем. Подарок передан через послов эмира Ибн ал-Араби.] вам от эмира Ибн ал-Араби. Я просто не успел еще передать дары…
        - Я хочу еще раз послушать этот голос, - сказал Карл.
        Салах ад-Харум отбросил назад полу плаща, упер левую руку в бок, выставив вперед правую ногу, и поднял рог к губам. Долгий и тяжелый, властный звук полетел с холма вдаль, поглощаемый окрестными лесами и болотами. И, казалось, даже эти леса и эти болота замолчали, слушая величественный низкий голос.
        - Это, конечно, не голос Олифана, - сказал король, когда сарацин опустил рог. - Но он хорош по-своему и, может быть, обладает даже большей мощью. Я благодарен твоему повелителю и моему названому брату за этот подарок и за выражение дружбы.
        Карл принял подарок двумя руками, повертел его, рассматривая с одной стороны, потом с другой, потрогал пальцем затейливый оклад из серебра.
        - Здесь и резьба значительно тоньше и изящнее, чем у Олифана, хотя сам рисунок повторяется… - сказал король раздумчиво и тоже поднес рог к губам.
        И если первый звук заставил округу насторожиться, то второй точно уж заставил ее прислушаться и задуматься - какие перемены несут эти новые звуки?
        Из толпы придворных к королю выступил эделинг Кнесслер.
        - Ваше королевское величество, позвольте мне огласить ваше повеление о перемирии своим людям. Я хотел бы воспользоваться рогом и дать сигнал.
        - Нет, - ответил Карл без раздумий, и даже руку в сторону отодвинул, пряча рог. - Этот рог не для общего пользования. Воспользуйся своим.
        Кнесслер поклонился и снял с пояса свой довольно простой и незатейливо украшенный рог. Его сигнал звучал иначе, чем однотонное, низкое пение подарка эмира - прерывисто, отдельными нотами.
        - А теперь позвольте, ваше величество, мне отлучиться на некоторое время. Я встречусь с нужными людьми и донесу до них ваши слова.
        - И не забудь пригласить их к участию в турнире. Рыцари будут соревноваться с рыцарями, простолюдины - с простолюдинами. Никто, даже самый лютый враг, не будет преследоваться в дни праздника, если только не совершит в эти же дни преступления. Такова моя воля! И еще… - Король помолчал несколько секунд, раздумывая. - И еще было бы совсем неплохо, если бы ты сумел пригласить на турнир Видукинда и Аббио. Я испытываю желание пообщаться с ними лично и очно. Может быть, совместными усилиями мы сможем договориться и прекратить эту долгую войну. Их личную безопасность я гарантирую своим королевским словом…
        Глава 8
        Городские улицы Рарога, пока не присмотришься к ним внимательнее, никак не показывали, что город готовится к войне. Все шло, как обычно, по-славянски размеренно, неторопливо. Шел спокойный торг на двух городских площадях, хозяйки и служанки расхаживали между съестных возов, примеривались к цене и шли дальше. Они вовсе не всегда приходили сюда что-то покупать. На площади главный товар для городских женщин - новости, всегда был бесплатным. И уж за ним-то они готовы были приходить сюда ежедневно, а то и по два, по три раза в день, да и себя при этом показать не забывали.
        Обязательно посещали женщины левую сторону площади, где стояло несколько мастерских стеклянных кузнецов, делающих знаменитые бодричские бусы из многослойного разноцветного стекла - украшения, пользующиеся популярностью не только среди славянских красавиц и доставляющие Рарогу известность даже во франкских, аварских и лангобардийских городах, о чем сообщали оптовые закупы иноземных купцов, специально приезжающих за этим товаром. Чуть дальше тонких дел кузнецы вывешивали в окнах-прилавках изумительные по красоте височные кольца[63 - Височные кольца, изготовленные западными славянами, среди восточных славян получили широкое распространение чуть позже, в VII же и в VIII веках, по свидетельству археологов, получили распространение вплоть до Северной Африки. Считались самыми мощными женскими оберегами.], браслеты, шейные гривны, пряжки для поясов на любой вкус и самой разной цены, для покупателей всякого достатка - изделия украшались и бисером, и чернью, и филигранью, имели и выбитый рисунок, и рисунок цветной эмалью. Каждый прилавок радовал придирчивый женский глаз. Мать семейства шла вдоль ряда и
замечала, как посматривают на нее женщины из соседнего квартала. Только вчера она приобрела здесь же новые затейливые височные кольца себе и двум дочерям. Дочери шли за матерью следом. Конечно, ей, как хозяйке дома, на которой забот много, полагалось носить кольца одни, с заговоренным орнаментом, оберегающим дом и детей, связывающим с предками, несущим многородность и дающим благоденствие. Старшей дочери, которая в невесты возрастом выходит, кольца иные - эти здоровье будущей матери оберегают и привлекательность несут, а младшей дочери вплетались в волосы совсем простые, без орнамента и украшения тоненькие колечки, как взгляд в будущее.
        Мужчины тоже не миновали площадь стороной. Только по поведению мужчин и можно было понять, что город постепенно, потихонечку готовится к войне. Кто помоложе, те посещали мастерские лучников и стрелочников, которые на прилавок свой товар не выставляли, а приглашали покупателя заглянуть за порог и подобрать себе лук по руке и стрелу по луку. Каждой руке своя сила дана, и каждому лук следовало искать такой, чтобы можно было попользоваться им не единожды, такой, который не опустишь без силы, отстреляв один тул. Другие, не имеющие сильных рук и к стрельбе не слишком способные, заглядывали к оружейникам. Прямо возле горячего горна подбирали по руке меч или нож, пробовали пальцем наконечник копья, дергали со всей силой кольца кольчуги, словно пытались разорвать. Если товар подходил, брали сразу, не подходил, делали заказ и оставляли залог. Каждый меч особый, соответствует достатку и месту в ополчении. Меч дружинника дорог, не каждый горожанин может позволить себе такую покупку, да и ни к чему он. Это дружина всегда на войне. А у горожанина и погнется порой меч, не беда, наступил ногой да выпрямил. Еще
дороже мечи для десятников и сотников. Внешне их и от простых не отличишь, только сами кузнецы и знают, в какой меч при плавке больше графита добавлялось. Но таких делается меньше. Десятник и сотник покупают оружие один раз, и теряют его только вместе с жизнью. А уж мечи для воевод и князей и вовсе никто в продаже не видел. Такие мечи на заказ изготавливались, каждому отдельно.
        Хуже шли дела у оружейных купцов. К ним заглядывали реже, люди перед войной деньги считали, понимая, что завтрашний день может принести большие перемены. И не желали тратить лишнее, которое в лихую годину лишним не бывает, обращаясь напрямую к кузнецам, делая заказ. В мирное время такого не бывает. В мирное время оружие просто подбирается по руке в купеческой лавке.
        Лавки купцов-перекупщиков и заложников чаще всего посещали зажиточные горожане. Эти не покупали, эти старались продать подороже какие-то вещи и обратить их в монеты, занимающие меньше места. Монеты всегда можно спрятать, в глиняный горшок ссыпать да в землю закопать. И ни пожар тогда не страшен, ни воин чужестранный, ни жадный монах, что за воином идет с молитвой и сам хуже любого вора. Но купцы-перекупщики тоже не лыком шиты, знают, что время такое подступает, когда много желающих найдется добро свое продать. И покупать старались совсем за бесценок. А заложники за ценные вещи давали настолько малый залог, что вызывали возмущение горожан.

* * *
        Годослав обрядился в ризу[64 - Риза - это чисто славянское слово. Только с приходом византийского христианства на Русь приобрело значение одежды священника, до этого обозначало обычное платье князя. В среде западных славян, которые принимали христианство из Рима, это слово держалось гораздо дольше, чем среди восточных.] попроще, чтоб не бросалась в глаза, покрыл голову шапкой без затей и без обычного своего трезубца и пошел в город только в сопровождении сотника стражи и дружинника, скинувшего шелом и кольчугу, но оставившего на поясе меч. За плечом дружинник нес мешок из толстой кожи, туго стянутый и заметно тяжелый, но Годослав не сказал ни ему, ни сотнику, что в этом мешке. Впрочем, звон золотых монет оба воина уловили сразу и объяснений не требовали.
        Думал князь, в таком наряде и с такой свитой лучше ему будет смотреть на народ, надеялся неузнанным побродить среди рарогчан, разговоры нечаянные послушать. Но высокий рост и богатырское телосложение сразу выделяли его над толпой, хотя и других бодричей Род ростом не обидел. Князя узнавали и с добрым словом кланялись:
        - Здоров будь всегда, княже! Княгине Рогнельде здоровья от нас и засеянного поля! - Это бритобородый купец, что ездит с товаром к грекам, потому и костюм носит греческий.
        А пожелание засеянного поля сразу говорит, что это не грек, хорошо славянский язык знающий, а настоящий славянин, потому что только у славян беременная женщина отождествляется с засеянным полем и одинаковой руной обозначается.
        Годослав улыбается ответно и, проходя, кладет купцу руку на плечо, как доброму знакомому, хотя видит его впервой.
        - Побаюй[65 - Побаюй - побаюкай, дай добрый, спокойный сон. Радегаст-защитник дает сон, когда не надо воевать, когда на границах спокойно.] тебя, княже, Радегаст спокойным сном! - Это женщина, за поневу[66 - Понева - вид женской одежды из плотной и цветастой, чаще клетчатой ткани, аналог юбки.] которой держится, опуская долу глаза, светловолосая девочка лет пяти в вышитой льняной рубахе. Сама женщина беременна, как и княгиня Рогнельда. Только Рогнельде родить предстоит осенью, а этой женщине, судя по большому животу, уже вскоре.
        Годослав останавливается, кланяется женщине с уважением - принято у славян беременных уважать, даже если это и чужая жена, и спрашивает так, как князь имеет право спрашивать своих подданных:
        - Скоро срок тебе подходит… Что для пуповины приготовила?
        - Стрелу, княже, только стрелу…
        По славянскому поверью, если родится мальчик, пуповину обрезают на стреле, если родится девочка, на веретене. Или воин, или рукодельница - сразу связывают родители дух новорожденного младенца с будущей жизнью, потому что у бодричей каждый мужчина - воин, каждая женщина - заботливая хозяйка.
        - Это хорошо, быть твоему сыну знатным воином! - И он протянул женщине золотую монетку, дар очень большой для повседневности Рарога. - Это новорожденному на подарок.
        Женщина провожает Годослава добрым взглядом, а на монетку даже не смотрит. Ей княжеское внимание важнее подарка.
        Несколько кряжистых мужиков с топорами за поясом молча поклонились Годославу.
        - Кто такие будете? - спросил он.
        - Мостники мы, княже, - сказал старший, с длинной бородой, расчесанной на два рукава. - По подряду работали в Замковой горе у князя Бравлина, а сами-то рарогчане. Да вот Бравлин не дождался, пока работу закончим, расплатился с нами, да отослал сюда. Говорит, Карл-франк на Микулин Бор[67 - Микулин Бор - другое, более древнее название Рарога, в период могущества союза ободритов город называли еще Велиград.] зарится, нужны наши руки здесь.
        Мостники - работные люди, что мосты ставят, дороги мостят и стены городские возводят.
        - Нужны, очень нужны ваши руки. Без ваших рук нам плохо придется! Наши что? - Князь посмотрел на свою большую ладонь. - Наши меч держать умеют. Умеют стены оборонять. А вот стены в порядок привести - здесь уже мастеровые нужны. А уж мостники-то в первую очередь. Спасибо вам, люди добрые, что пришли дом родной защитить. Только там вы по подряду работали, а здесь по чести обойтись придется. Такое время, что не могу я всем платить, как Бравлин платил. Я поместье свое боярам в заклад даю, чтобы оружие закупить. Что скажете, мастеровые?
        Мостники переглянулись, потоптались на месте.
        - Конечно, оно неважно так-то, у нас ить семьи у всех есть-пить просют… Но, коли дело к войне, коли след себя защитить, как же в стороне живать. Мы готовы, княже… Мы и стены подправим, а подойдет франк, так нам не долго дело топорища подлиннее насадить, да на стены встать. Наш-то топор получшее воинского будет, ни одного промаха не знает. У нас ведь как… Не так срубил, заново всю работу переделывай. Мы знаем, как топором-то действовать. Надейся на нас, княже. Только веру нашу от монахов защити, а уж мы-то за тебя…
        - Хорошо, люди мастеровые, примите благодарность мою.
        И Годослав протянул руку для рукопожатия. У мастерового от этого даже борода радостно затряслась. Никогда он этого рукопожатия не забудет, внукам рассказывать станет…

* * *
        Князь пересек площадь наискосок и углубился в кузнечный квартал. Здесь стук и звон стоял постоянный. В тихие дни, если ветер попутный, этот звук доносился через площадь и до Дворца Сокола. И радовал слух. Пусть и не только оружие ковали кузнецы, но все же и оружие готовили. Значит, будет чем врага встретить.
        Кузнечный квартал выходил на торговую площадь только одним маленьким своим боком. Основные же мастерские находились в глубине. И здесь шла работа тяжелая, сложная, кропотливая, но - светлая… Кузнецу народная молва приписывала не только дружбу с огнем и умение общаться с расплавленным металлом. Он мог сковать не только меч, но и серп, и плотницкий топор, и ножницы. Но самое главное умение кузнеца, как говорили в народе, - умение сковать Слово и Судьбу. Отойдет от своей наковальни, вытрет руки о кожаный фартук, посмотрит на мальчика и скажет: «Быть тебе знаменитым воином!» Знать, так оно и будет. Сковал кузнец Слово. Прочное, железное. Поднесет ему девица воды напиться, он и молвит ей: «Осенью к свадьбе готовься. Хороший жених у тебя будет! И счастья, и детей полный дом!» Так всегда и бывало. Потому что кузнец сковал крепкую, как из железа, Судьбу[68 - Именно потому, что кузнец считался у ведических славян олицетворением светлых колдовских сил, с приходом христианства священники стали олицетворять его с силами зла и обвинять в сношении с чертом. Так потом и повелось. Несколько веков распространения
христианства сделали свое дело - светлое отношение к профессии кузнеца исчезло, сменившись на настороженное опасение. Кроме того, за счет своего мастерства и физической силы кузнецы всегда пользовались в народе авторитетом и уважением. К ним обращались за советом вместо того, чтобы обратиться к священнику. Церковь этого терпеть не могла, и на славянских кузнецов с приходом христианства пошла настоящая травля. В исторической науке это нередкое явление, и даже имеет свое название - демонизация. Так, например, ведическая царевна-лебедь в угоду эллинским богам была трансформирована в горгону Медузу - полную свою противоположность. Ведический бог огня Агни православной церковью трансформировался в злобную Бабу-ягу и т.д.].
        Небольшие дворы стояли плотно друг к другу, разделенные не заборами, как, скажем, дворы в квартале ткачей, а невысокими земляными насыпями, через которые легко перешагнуть и помочь, когда требуется, соседу. Других помощников, посторонних, здесь бывало мало. Рарогчане не любили посещать этот дымный и звонкий район. При всем их уважении к кузнецам, объяснялось это просто. С силами Добра всегда борется Зло. Оно вертится и ищет лазейки, чтобы помешать Добру. С кузнецом Злу не справиться, слишком он силен. А вот тех, кто послабее и под руку попадется, можно и испытать. Кому хочется лишний раз с Чернобогом встретиться? Лучше уж с площади в лавку заглянуть, чем в глубину квартала…
        Годослав не боялся нечистой силы, потому что во власти своей и в силе своего меча был уверен так же, как кузнец в силе своей власти над огнем и в силе собственного молота. И потому пошел сквозь квартал по узким улочкам, хорошо ему знакомым, смело. Нужный двор нашел быстро и, распахнув калитку, вошел вместе с сотником и с дружинником.
        - Где Людова? - спросил выглянувшего из кузни широкоплечего юношу с лицом, испачканным сажей и угольной пылью.
        - В дом, княже, прошел. Тебя дожидается. Проходь и ты…
        Князь кивнул и направился к двухэтажному каменному дому. Каменные дома в Рароге были не редкостью. Еще отец Годослава сам давал людям ссуды без роста на такое строительство. В прежние времена от больших пожаров город несколько раз сгорал почти полностью. Только каменные дома и оставались целыми. И чем больше таких домов будет, тем лучше, - рассуждал князь сам и завещал то же самое дело продолжать сыну. Здесь, судя по всему, Годослав бывал не однажды, потому что сразу за дверью знал, куда повернуть, по какой лестнице подняться.
        Кузнец Людова, роста небольшого, но очень широкоплечий, с седой головой, но чернобородый, должно быть, услышал тяжелую поступь воинов и вышел навстречу сам.
        - Здравствуй будь всегда, княже!
        - Здравствуй будь, Людова. Был ныне посыльный твой… Показывай скорее, меня совсем нетерпение снедает.
        - Проходите в горницу, - распахнул кузнец дверь. - Сейчас принесу…
        Но прежде хозяина в горницу вошла краснощекая, словно из бани в мороз выскочила, дворовая работница, с поклоном поставила на стол деревянный поднос, покрытый вышитым посолонями и цветами рушником, берестяную баклажку меда и три такие же берестяные кружки.
        - На здоровье, угощайтесь, гости дорогие.
        Покраснела под насмешливыми взглядами мужчин еще больше и, сначала пятясь с поклоном, потом, развернувшись, уже почти бегом заспешила из горницы.
        - Как солнышко светит, - засмеялся князь.
        Наверное, столкнувшись с девицей перед дверью, вернулся в горницу и Людова. Принес что-то, завернутое в толстую холстину. Протянул Годославу.
        - Сейчас Горислав придет. Он в соседней кузне. Я послал человека… Волхв тебе, княже, свои обереги в рукоять делал. Знатные, со смыслом и с помощью. И сам, сказать велел, передаст. Пока посмотри, опробуй…
        Горислав, отшельный волхв, живущий под городом в лесной пещере, считался среди бодричей вещуном, хотя и человеком не совсем в своем уме, слегка блаженным. Никто лучше его не умел делать обереги, никто лучше не мог поднять воина после ранения. Никто лучше не знал судьбу каждого и всех, и никто не умел лучше эту судьбу направить, хотя последнее волхв почти никогда не делал. Но что-то вообще делал и что-то говорил Горислав только тогда, когда сам хотел этого. Уроки свои не разбрасывал налево-направо. Если решал вдруг, брал кого-то в обучение по одному ему понятному принципу. Иногда одного отрока, иногда двух. И за несколько лет делал из них сильных и суровых волхвов-ведунов. Но его ученики не хотели служить в храмах, за что храмовые волхвы Горислава недолюбливали. Однако сами приходили с поклоном в пещеру, выпытывать надобность. Но вот родители отроков, если говорил Горислав, отдавали мальчиков охотно, потому что видели в этом промысел Рода. Так же точно взял волхв в обучение и отрока-сироту Ставра, пришедшего в землю бодричей вместе с отрядом воинов-словен из далекой земли приильменской, с берегов
реки Волхов. Двенадцать лет Ставр провел с отшельником в пещере, намного больше, чем все другие. А потом пришел к князю на службу. Не на волхвовскую, а на военную, оставаясь при этом волхвом. Так Горислав велел…
        Годослав принял холстину в руки бережно, развернул. Сотник и дружинник ахнули, когда увидели великолепный меч в таких же великолепных ножнах. Длиной меч превосходил обычные, но полностью соответствовал великанской комплекции князя. Тому же сотнику стражи мечом такой длины было бы драться несподручно, но для князя эта длина подходила более всего, давая ему дополнительное преимущество над любым противником. Яблоко крыжа по окружности было осыпано ровными, один к одному, ярко-синими сапфирами, в самой вершине лепестками цветка смотрелись шесть густо-красных рубинов. Сам бронзовый черен изрезан рисунками с растительным орнаментом. Перекрестье же, продолжающее этот орнамент, со стороны клинка было прикрыто замысловатой узорчатой формы стальной пластиной, на которой были вычеканены переплетающиеся змейки с раскрытыми опасными пастями.
        - А змейки-то зачем? - спросил князь, потому что славянский орнамент всегда был растительным. Змеи и чудовища чаще украшали орнамент скандинавов.
        - Горислав велел, - ответил кузнец. - Со своим смыслом…
        Точно такой же орнамент, как на черене, украшал ножны, выполненные из дерева и тисненой кожи и имеющие только бронзовый наконечник и застежки. Сапфиры и изумруды, проходя двумя ровными, переплетающимися в трех местах рядами, чередовались по всей продолжительности до самого наконечника, создавая особый цветовой узор.
        Крыж пришелся как раз по руке Годослава. Он взялся за оружие, но не спешил вытягивать его на свет, то ли привыкая к мечу мыслью, то ли сердцем пытаясь ощутить его волшебную силу. Наконец, вздохнув восхищенно и в волнении и перейдя ближе к окну, где было солнечно, медленно, но с силой потянул за рукоять, зажав ножны в другой руке. И лучи солнца заиграли, отражаясь в частично светлой, частично золотисто-матовой поверхности со странным, несимметричным узором.
        - Харлуг!.. - восхищенно сказал сотник.
        - Харлуг… - подтвердил Годослав севшим голосом.
        Харлужный меч, созданный, иначе не скажешь, славянскими кузнецами, ничем не уступал персидскому и индийскому булату боевыми качествами и отличался только тем, что в Персии, в Дамаске или в Индии булат выплавляли, а славяне спаивали и сковывали тонкие скрученные пластины из разных сортов металла. Итог получался аналогичным.
        - Пробуй! - сурово и с понятным трепетом сказал Людова. - Знаешь, чать, как пробовать?
        - Знаю, - глухо отозвался князь и нерешительно, словно боялся обмануться в ожиданиях, положил лезвие серединой себе на голову. И так замер.
        - Пробуй! - настаивал кузнец, сам покрываясь от волнения потом. Людова возле горна и наковальни, выполняя самую тяжелую работу, не потел, а тут сопрел весь, лицом покраснел.
        Годослав одновременно стал тянуть за конец меча и за рукоять, сгибая лезвие. Казалось, ни один меч не может такого выдержать. По крайней мере, сотник и дружинник наверняка так думали, когда смотрели на князя.
        - Сильнее дави! - настаивал Людова. - Лезвие должно на уши лечь.
        Князь надавил сильнее. Меч и в самом деле изогнулся так, что лезвие стало прилегать к щекам. Только после этого Годослав отпустил одну руку. Клинок, чуть позванивая, выпрямился. Князь выставил его вперед, под взгляд. Проверил - изгиба в лезвии не осталось.
        Кузнец пододвинул скамью и положил на нее толстенный гвоздь.
        Годослав, еще не отойдя полностью от первого испытания, волнением отнявшего у него много сил, коротко размахнулся и быстро ударил. Казалось, и не слишком сильным был сам удар, потому что торопливый замах удался не на полную руку. Но клинок перерубил и гвоздь, и скамью. Две половинки со стуком упали на пол, звякнули одна о другую две половинки гвоздя.
        Теперь уже кузнец взял в руки холстину, в которую был завернут харлужный меч.
        - Давай…
        Годослав вытянул оружие. Людова просто набросил ткань на лезвие, князь руку слегка согнул, оружие чуть-чуть на себя принял, и почти сразу же раздался едва слышный хруст, и на пол упали две половинки холстины. Ткань разрезалась от собственного веса.
        - Я никогда не делал ничего лучше… - сам все еще волнуясь и восхищаясь, словно не веря удаче, и от этого произнося звуки с хрипом, сказал Людова.
        - И ты передаешь это в красные[69 - Красные - красивые не внешне, а делами.] руки… - сказал от двери появившийся неслышимым, как всегда, волхв Горислав.
        Все повернулись в его сторону.
        - Я не займу тебя надолго, княже, - сказал волхв и взял из рук Годослава меч.
        Он поднял оружие над головой рукоятью вверх и приложил к лезвию ухо. Слушал долго, словно сталь что-то сообщала ему. Потом протянул крыж в ладонь князю, а сам продолжал слушать.
        - Слава Радегасту, меч признал тебя! Он теперь твой самый верный друг и союзник. Почаще беседуй с ним наедине, тогда вы лучше начнете друг друга понимать. Но бойся его, когда он превратится во врага…
        - Он может и во врага превратиться? - спросил Годослав, чуть заметно трепеща.
        - Он может стать смертельным врагом и раньше времени отправить тебя в Навь, если ты будешь жить не по Прави[70 - В ведическом миропонимании, мир состоит из Прави - законов существования Вселенной, Яви - земной жизни и Нави - потустороннего, посмертного мира.]…
        Горислав повернулся и вышел так же тихо, как появился. Походка у него, словно не человек по земле шагает, а лодка по стоячей воде плывет - ровная и величественная, но в то же время быстрая.
        - Сделано дело! - облегченно вздохнув, сказал Людова. - Самое главное, чтобы меч признал тебя. Тогда он становится Справедливым мечом.
        - А бывает, что не признают? - с удивлением вникая в кузнечные и волхвовские таинства, спросил сотник.
        - Бывает, - сказал князь. - Я про такое слышал…
        - В прошлом годе вой меч мне заказывал, - добавил кузнец для прояснения. - Не харлужный, но хороший. Горислав ему сказал, что меч хозяина не признал. Вой не поверил и погиб в первой же сече. Просто в самый трудный момент - меч из рук выпал. Да и раньше, с другими, сказывают, бывало. Бывало, слышал я, сами на острие, когда без доспеха были, падали[71 - Мечи того времени, и не только славянские, но и скандинавские, и европейские, предназначались исключительно для рубящих ударов и не имели острого окончания. Убить человека прямым ударом можно было только тогда, когда на нем не было доспеха. Исключения составляли удары в лицо или удары отчаяния, нанесенные физически очень сильным человеком. Это, кстати, опять укор в адрес художников, которые часто даже в исторических трудах изображают колющий удар воина.]. Ладно, княже… Вот весы!
        Годослав подошел к весам, устроенным на столе. Снова вытащил меч из ножен и положил на одну чашу. На вторую, подозвав дружинника и приняв из его рук кожаный мешок, стал высыпать золотые монеты. Когда мерная стрелка дошла до середины, мешок опустошился почти полностью[72 - Обычная стоимость харлужного меча - золото на вес оружия. Такие оценки неоднократно описаны средневековыми хронистами. По свидетельствам археологов, такой меч, при длине в среднем около 95см, весил около 1,5кг, но встречались мечи и тяжелее. Самый длинный меч, известный археологам, имел длину клинка 126см и весил 2,1кг.].
        Людова ссыпал монеты в свой мешочек. Годослав привесил к поясу свой меч. И, уже подойдя к двери, обернулся.
        - Скажи мне, мастер, а сможешь ты отковать харлужный панцирь?
        Кузнец задумался ненадолго.
        - Я слышал, что такие есть у сарацин. В наших краях такие не делали. Мне надо попробовать. Я тебе дам знать…
        - Постарайся! Ты же - Великий мастер…
        Глава 9
        На известном во всех окрестностях перекрестке четырех торговых дорог, что возле каменистого утеса, украшенного одинокой разлапистой сосной, рядом с большим гостевым двором, посольство планировало отобедать и дать небольшой отдых уставшим лошадям, которых герцог Трафальбрасс приказал с самого утра гнать, не щадя. Но передовые воины стражи, состоящей из бодричей и данов вперемежку, остановились, чуть не доезжая до места, когда заметили чужих вооруженных всадников на взмыленных конях. Два разведчика отправились для выяснения вперед, а остальные спешно вернулись к посольству, чтобы задержать герцога и князя.
        - Мы на своей земле, и здесь нам некого бояться, - сказал князь-воевода удивленно. Он не ожидал встретить в середине княжества посторонних. - Можем смело ехать!
        Усы князя-воеводы воинственно и гордо топорщились, он рвался все выяснить сам и навести порядок.
        - Подождем немного… - вдруг проявил осторожность обычно необузданный Сигурд. Очевидно, он заподозрил со стороны спутника ловушку.
        Дражко понял это и в ответ только пожал плечами, придержав, как и герцог, коня.
        Разведчики - воин-дан и бодрич Скурлата - вернулись быстро.
        - Там франки!
        - Много?
        - Двое, кажется, рыцари, и десяток солдат стражи.
        - Атаковать! - немедленно решил Сигурд. - Надо размять руки… - И он пошевелил сильными плечами, отбрасывая за спину тяжелый плащ, мешающий свободному движению. - Мою кольчугу и копье!
        Оруженосец герцога уже выдвинулся вперед, когда заговорил Дражко, оценивший обстановку.
        - Нет, любезный родственник, подожди. На этой земле я решаю, кого следует атаковать, а кому преподнести, как дорогому гостю, кубок доброго гасконского вина или жбан славянского меда. Вы потихоньку выдвигайтесь к трактиру, а я поеду вперед быстрее. Узнаю, что там за гости нежданные к нам пожаловали и чего они хотят…
        И, не спрашивая согласия Трафальбрасса со своим естественным хозяйским решением, князь-воевода кивнул своим воинам, десяток из которых тут же пристроился за его спиной, и стукнул коня по крупу ладонью - Дражко не любил пользоваться плетью и никогда не носил ее.
        Уставшие кони знали эту дорогу, знали, что вскоре им предстоит отдых, и потому резво взяли с места в аллюр. Через пять минут скрытый негустым лесом гостевой двор вынырнул из-за поворота. Дражко не сбавил скорость, открыто приближаясь к франкам, которые его сразу же заметили, но не поторопились вскочить на коней и приготовиться к бою, как это было бы, имей они дурные намерения. Но дурные намерения проявлять в центре чужой страны трудно, пока ты не захватил ее - вокруг немало бодричских поселений, в каждом из которых быстро можно собрать немало мужчин, умеющих держать в руках оружие. Жизнь маленького княжества на протяжении нескольких столетий была такова, что каждый мальчик обучался ратному делу, едва научившись ходить. Да и женщины с девицами порой помогали отцам и мужьям отстоять целостность дома.
        При приближении князя-воеводы на дорогу, навстречу ему, вышел человек в богатых одеждах, разукрашенных различными непонятными значками и гербами, но без обычных боевых доспехов, хотя в легком стальном шлеме и при мече. Франк стоял открыто, не обнажая оружия и даже не подготовившись к обороне. Это сразу показало, что желает он разговора.
        Дражко осадил коня в опасной близости от франка, чем, впрочем, иноземца не запугал.
        - Кто такие? - пошевелив усами, как простой человек мог бы взмахнуть руками, грозно спросил князь-воевода.
        - Герольды короля франков Карла Каролинга с известием к князю Годославу и к народу бодричей, - привычно-заученной фразой бодро ответил герольд, словно он стоял на площади перед скоплением народа, а не на пыльной дороге перед десятком воинов, но глаз при этом оторвать от воеводиных усов не смог, просто сгорая от восхищения.
        - Я двоюродный брат князя Годослава и представляю здесь как раз народ бодричей. - Дражко легко для своего тяжелого тела спрыгнул с коня и, откровенно рассматривая необычного для славян посланника с головы до пят, обошел его кругом. - Так что, любезный, можешь смело говорить со мной, как говорил бы с самим князем.
        - Как твое имя, рыцарь? - высокопарным слогом спросил франк.
        - Я Дражко, князь-воевода, и командую бодричской дружиной. И потому готов выслушать и тебя, и даже твоего короля, пожалуете вы к нам с оружием или без оного. И ответить готов от своего имени, от имени князя Годослава и от имени всего народа бодричей.
        Дражко слегка посмеивался над герольдом, но совсем не добродушно. Он видел в нем потенциального врага и заранее хотел предупредить, что бодричи не станут легкой добычей для франков - к войне они привыкли не менее, чем западные пришельцы, хотя и не имеют такой большой армии, как у Карла.
        Но герольд не склонен или не уполномочен был вступать в перепалку. Со скучным выражением лица он, совершенно не изменившимся голосом, привыкший вещать им постоянно и во всех местах, где ему прикажут, начал:
        - Великий король франков Карл Каролинг объявляет о большом мирном празднике, который состоится через три дня, сразу после дня празднования Вознесения Господня, среди южных холмов близ Хаммабурга. Праздник отмечается большим турниром, отдельным для простолюдинов, солдат и рыцарей. Принять участие в турнире славный король Карл Каролинг имеет честь пригласить всех желающих свободных людей, независимо от национальности и вероисповедания. В дни проведения турнира будут запрещены всяческие преследования инаковерующих, которым дается право показать королю, прекрасным дамам и публике свою честь, воинскую доблесть и удаль!
        - Вот так так… - сказал Дражко. - Значит, приеду я, побью всех ваших рыцарей и короля в придачу и спокойно домой уеду?
        - Король не участвует в турнирах. Короля побить нельзя… - вдруг, испуганно оглянувшись, тихо, словно боялся произнести слова простые, не заученные наизусть, сказал герольд.
        - Ладно, - смилостивился Дражко, - хватит с меня и ваших рыцарей…
        - Со стороны королевского дома Каролингов будут выставлены пять самых знатных и самых умелых рыцарей из королевской свиты. Возглавлять рыцарей королевского дома будет великий поединщик, не знающий себе равных в копейном и мечном бою - герцог Анжуйский! - вновь прорезался у герольда голос.
        - А где ты так научился по-нашему говорить, любезный герольд? - поинтересовался воевода.
        - Меня специально два года учил языку пленный славянин из сорбов.
        - Вот оно как! Приятно слышать, что славянин оказался хорошим учителем. Может, он мне и родственник какой? Моя матушка родом оттуда…
        - Нет, принц, он был простолюдином.
        - А почему был? Он умер?
        - Лучше бы умер… - тихо сказал герольд. - Но он убил священника, который окрестил его, растоптал крест и убежал. Хотя я сам хотел дать ему свободу и даже обещал это. Неблагодарный…
        - А за что ему быть тебе благодарным? За то, что ты взял его в плен?
        - Я его выкупил из плена.
        - И ты думаешь, он радовался тому, что его продавали и покупали, как скотину?
        - Я не понимаю тебя, принц. За что ты меня осуждаешь?
        - Ладно. Мы говорим на разных языках, хотя и понятными друг для друга словами… Но слова мы понимаем по-разному. Скажи-ка, герольд, а данам приглашение тоже послали?
        - Нет, до замка Скьелдунга слишком далеко. Решение о турнире принято только сегодня утром в честь возвращения из семилетнего сарацинского плена графа Оливье. Герольды отправились только по близлежащим землям, чтобы рыцари успели собраться в дорогу и не опоздали к началу состязания.
        - Добро… Добро… А если все же даны появятся на турнире? Как примет их Карл? Он ведь, как я понимаю, не слишком любит Готфрида Датского?
        - В дни турнира не будет делаться различия между национальностями. Каждый желающий может показать свою удаль, будь он даже хозарин или аварец.
        - Добро… Добро… - повторил Дражко. - Вон, кстати, скачет герцог Трафальбрасс, посол Готфрида Датского и сам боец известный. Говорят даже, пока непобедимый. Он наверняка захочет принять участие в турнире и извалять в пыли вашего прославленного герцога Анжуйского. Объясни-ка все ему заново!
        Герольд повернулся к вновь прибывшим и, когда герцог в облаке пыли осадил коня, тем же заученным бодрым голосом начал повторять свою речь по-датски. А князь-воевода отошел к дверям гостевого двора, где хозяин, хорошо знавший Дражко и его вечную жажду, уже давно стоял на пороге с большим жбаном меда.
        Дражко не случайно «натравил» франкского герольда на Сигурда. Герцог, несомненно, сразу же увидит в этом возможность послать гонцов в приграничные районы, якобы для того, чтобы оповестить живущих поблизости от границы рыцарей о турнире. На самом деле гонцы, конечно же, будут выполнять совсем другую задачу. Что думает Сигурд после того, как он проиграл начало своей затеи? Дражко очень хотелось бы узнать это с помощью заслонов, которые выставил, согласно приказу воеводы, Ставр. А уж выпытать секреты у гонцов волхв сумеет.
        Так и оказалось.
        Сигурд задумчиво посмотрел на князя-воеводу, словно хотел с ним посоветоваться, минуту посомневался, прикидывая, каким образом ему отвести подозрения Дражко, потом позвал кого-то из-за своей спины:
        - Якоб, а ты гонца послать не хочешь? Твои мастеровые тоже подраться любят! Такой турнир они на всю жизнь запомнят.
        Из общей группы выехал пожилой худощавый человек в нарочито-простоватой, хотя и не бедной одежде. По властному резкому взгляду никто не принял бы его за купца, как сразу не принял Дражко, а тонкие пальцы, которые он поднес к лицу, подправляя в раздумье ус, просто просили, чтобы на них надели перстни с самоцветами. Руки этого человека наверняка никогда не держали никакого орудия труда, хотя, вполне может быть, умело обращались с мечом.
        - Я пошлю человека, - сказал Якоб. - Пусть мастеровые порезвятся. Праздник добавит им настроения…
        Князь-воевода переглянулся со Скурлатой.
        Купец Якоб, наконец-то, выявлен. И оба бодрича без труда определили под личиной купца знатного вельможу. Интрига приобретала более ясные очертания, хотя по-прежнему оставалась неразгаданной. Дражко показал глазами: не спускай с Якоба глаз…
        Сигурд распорядился об отправке троих людей, четвертого послал купец Якоб. Этот четвертый, заметил воевода, оказался вовсе не воином стражи, как гонцы герцога, а членом посольства, скорее всего, тоже купцом. Может быть, даже настоящим, только ранга не такого высокого, как можно было подумать, глядя на его рост. Такого трудно было бы выделить в толпе по одежде, но легко было это сделать по фигуре - чуть не с волхва Ставра вымахал. Примета, что ни говори, яркая. Но, очевидно, другого надежного человека под рукой у Якоба не было или этому гонцу лично необходимо было куда-то съездить. Все посланные получили только устные инструкции. Даны, не зная, что произошло с предыдущими гонцами, отправленными в ту и иную сторону, не решились уже довериться бумаге. Это и лучше. Если тайное письмо Ставр прочитать не сможет, как уже случилось с депешей короля к Якобу, то уж устную речь, даже на датском языке, он поймет.
        И только после этого, завершив отправку гонцов, герцог подъехал к дверям гостевого двора, где и его уже ждал жбан с медом, размерами ничуть не уступающий тому, что поднесли Дражко. Якоб, осмотрев окрестности и воинов-франков, сопровождающих герольдов, привычно скрылся за чужими спинами. Но Скурлата показал воеводе глазами, и Дражко сам заметил, как Якоб беседует то с одной, то с другой группой воинов. И отметил, что купец дает указания не всем, а только лучникам.
        Скурлата в ответ на взгляд воеводы кивнул подтверждающе. Он увидел это тоже и примет теперь в ответ свои меры.
        - Я послал гонцов оповестить тех знатных рыцарей, кто поближе к границе живет, - сказал Сигурд, усаживаясь на грубо струганную скамью. - Посмотрим, у кого крепче меч - у нашего викинга или у франкского рыцаря. В набегах, если ты знаешь, сила всегда была на нашей стороне. Я сам, бывало, в бою не одну рыцарскую голову вместе со шлемом раскалывал. Как-то будет на ристалище, когда добыча поменьше? Настолько ли это интересно, чтобы рисковать собой…
        Но глаза герцога выдали. Они упорно желали смотреть не на воеводу, как обычно, а в жбан с медом. Дражко сразу понял, что посол не пригласил на турнир ни одного викинга.
        Обедать сели за несколько столов, установленных прямо во дворе. Рядом уже закончили обед франки и собрались было в дорогу, когда князь-воевода предложил герольду:
        - Если вы дождетесь нас, то ваш путь будет более безопасным.
        - Какие опасности могут поджидать мирных гонцов в глубине мирной же страны? - удивился франк.
        - Не всем нравится соседство большой армии по ту сторону Лабы. А люди у нас горячие. Неосторожный взгляд они могут принять за оскорбление. И тогда ждите стрел из гущи леса. Простой народ не любит показывать себя на ристалищах. Землепашцы пускают стрелу с одинаковым успехом и в грудь, и в спину.
        - Спасибо за предупреждение, принц, - поклонился герольд. - Мы с удовольствием примем ваше предложение.
        - Зачем они нам? - проворчал герцог. - Пусть себе едут…
        - По долгу своему я обязан заботиться о безопасности гостей, - уклончиво ответил князь. - Потому и пригласил их присоединиться к нам. К тому же лошади у них посвежее наших, и они могут прибыть в Рарог раньше. А я не хочу этого. И пущу их на городскую площадь только после разговора с Годославом.
        Обед продлился недолго. Взнуздали коней и снова погнали их. Воевода наметанным взглядом сразу отметил, что пятеро лучников из данов куда-то пропали. Точно так же, как не хватило пятерых стрельцов и самого Скурлаты в страже бодричей.
        - Догонят, - решил воевода и довольно пошевелил усами.
        Непонятно только, про кого он сам себе говорит.
        Скурлата с пятью стрельцами в самом деле догнал общую группу уже на закате, перед въездом в Рарог, на дороге, переполненной путниками, где их появление осталось почти незамеченным. Лучники-даны так и не вернулись в группу. Въезжая в городские ворота по подъемному мосту, герцог несколько раз оборачивался, всматриваясь в ближайший поворот, который они недавно миновали.
        - Еще кого-то ждешь? - невинно поинтересовался Дражко.
        - Закатом любуюсь… - угрюмо ответил герцог.
        «Вот уж верно говорят, что человек всю жизнь учится… Впервые сегодня слышу, чтобы солнце садилось на севере! - сам себе сказал князь и пошевелил усами. - Но чего только в наше время не бывает…»
        Герольды франкского короля Карла Каролинга вместе с датским посольством благополучно въехали в столицу бодричей, избежав датских стрел. Годослав, следовательно, избежал обвинений со стороны Карла в убийстве герольдов.
        Глава 10
        Королевский обед по случаю праздника слегка задержался, что нарушило обычный порядок и заставило Карла поморщиться. Поварам требовалось время, чтобы успешно справиться с таким неожиданным и обширным заказом. Обычно Карл обедал у себя в палатке, и стол его был весьма неприхотлив. Но праздничный обед, такой, каким захотел его увидеть король, в скромную походную палатку, хотя и более обширную, чем палатки придворных, - а франкский монарх заслужил себе известную похвалу скромностью, - просто не помещался. Место приготовили прямо на вершине холма, где площадка позволяла поставить стол для Карла на возвышении, а остальные полукругом перед ним. Позади, прямо под открытым небом, отгороженную от застолья только растянутым полотнищем, поместили походную королевскую кухню со всеми ее дразнящими запахами и раздражающими дымами.
        Всем этим устройством заведовал майордом дю Ратье, человек из не слишком известного рода, специально выбранный на эту должность Карлом, хорошо помнящим, что и его дед Карл Мартелл, и его отец Пипин когда-то назывались тоже майордомами, пока отец не пожелал стать королем. И стал им. Но род Каролингов все же был одним из самых известных и славных своими делами в королевстве франков. Новый майордом претендовать на возвышение не может, хотя он полон энергии, не глуп и старается вникать во все дела государства, как и положено ему по должности. Однако как раз во все дела король его и не всегда допускал, прислушиваясь к голосу майордома, умеющего дать верный совет и, что важно, вовремя, но не предоставив ему самому право распоряжаться, как предоставил такое право, скажем, своему дяде Бернару. Более того, загружая такими мелочами, как устройство королевского обеда, вместо устройства взаимоотношений с мятежными саксами. И здесь осторожность короля простиралась за пределы сегодняшнего дня. За себя, за свой авторитет он был спокоен, и никакой майордом не в состоянии стать соперником монарха. Но что будут
представлять собой в деле его дальние наследники, этого Карл Каролинг предположить не мог. Точно так же, как не мог предположить когда-то и король-воин Хлодвиг Меровинг, вводя должность майордома и доверяя последним немалую власть, что Каролинги станут королями и отправят последнего из Меровингов доживать свои дни в монастыре. Конечно, дю Ратье - это вовсе не Карл Мартелл и не его сын Пипин, однако о будущем династии следует думать уже сегодня. И потому дю Ратье, обдумав какую-то необходимость, за разрешением на ее воплощение обращался или к самому Карлу, или к его дяде Бернару.
        Король дожидался обеда в своей палатке.
        Вскоре прискакал и Бернар, бросив лакею поводья взмыленной лошади перед самой королевской палаткой. Ни один придворный не позволял себе такого. Но Бернар позволил, потому что сильно торопился. Весть о возвращении графа Оливье застала его на полпути к Хаммабургу, доставленная расторопным слугой, знающим, что именно Бернар с детства воспитывал сына своего погибшего друга. Войдя к королю без доклада, что, впрочем, Бернару прощалось всегда, он застал Карла сидящим в кресле на леопардовой шкуре, а перед ним на низкой скамье, покрытой падуйским ковром, расположились Оливье и его спутник-сарацин Салах ад-Харум. Молодой секретарь и любимчик короля пристроился неподалеку за королевским рабочим столом и что-то записывал, макая перо в чернильницу. Должно быть, хронировал рассказ Оливье. Этого молодого человека полгода назад представил королю другой его любимчик - Алкуин, предсказав, что перед юношей открывается светлое будущее талантливого писателя и хрониста, который оставит потомкам запись текущих великих лет. Карл, полностью доверяя мнению Алкуина, и как известный покровитель всяческих талантов, взял
юношу не просто ко двору, где работало немало писцов и клириков, но сразу к себе в секретари, и теперь уже Эйнхард[73 - Алкуин, основываясь на собственном астрологическом прогнозе, нашел мальчика по имени Эйнхард (Einhardus в первоначальном написании позже сменилось на Eginhardus, таким образом, в современных трудах эту фамилию можно встретить и звучащую как Эгинхард) в Фульдском монастыре, где тот постигал азы грамотности под руководством будущего св. мученика Бонифация, показывая удивительные способности, предвещавшие его последующую ученость. Алкуин основал Палатинскую школу, куда взял учеником 12-летнего Эйнхарда, дав ему прекрасные знания и представив впоследствии Карлу. Таким образом, в основном заботами Алкуина и трудами Эйнхарда потомкам стали известны жизнеописание и дела Карла Великого.], так звали юношу, начал хронологически записывать все события, связанные с жизнью Карла Каролинга.
        - Ну вот, дорогой дядюшка, ты легок на помине. Мы только что о тебе добрым словом вспоминали, и я просил графа Оливье не покидать меня из желания скорее с тобой свидеться, потому что ты непременно вот-вот вихрем ворвешься в мои апартаменты. Так и оказалось… Скажи, мой посыльный нашел тебя, наконец?
        - Нет, Карл, но он передал мне весть через солдата уже на полдороге к городу. И я, бросив все дела на попечение своих помощников, помчался сюда сломя голову в одиночестве. И вот что странно: уже недалеко от ставки навстречу мне попалась шайка саксов. Я пришпорил коня, чтобы попытаться прорваться, потому что убегать от них был не намерен, когда здесь мой милый друг, - любящий взгляд на Оливье, - и они расступились, пропуская меня, словно приняли за своего…
        Бернар обнял Оливье, едва достигая ему макушкой головы до кончика носа.
        - Я рад тебя видеть. Только Господь Бог свидетель истинности моей радости. Но я и удивлен! Хоть кто-нибудь все же объяснит мне, неужели я стал так похож на сакса?
        Лицо Бернара выражало искреннюю озабоченность. Похожим на дикого сакса он быть откровенно не желал.
        - Перемирие, дядюшка… Перемирие! - сказал Карл, вставая.
        - Как же я ничего не знал? Разве были какие-то переговоры?
        - Вас, дорогой Бернар, - вступил в разговор граф, - очевидно, весть о перемирии застала уже в дороге. А переговоры вел и ведет, наверное, еще сейчас тот высокий сакс…
        - Эделинг Кнесслер?
        - Я не знаю, как его зовут.
        - Он самый, - подтвердил Карл. - Кнесслер… Странная личность, если не сказать больше… Я ничего про него не знаю, кроме того, что он хозяин многих местных земель. Саксы ему подчиняются с большей охотой, чем моему оружию. Я не любитель видеть во всем заговоры, но также и не любитель разгадывать загадки. Они меня настораживают и беспокоят.
        - Мне он понравился, - сказал Оливье прямо, не побоявшись противопоставить свое мнение королевскому. - Он знает себе цену и ведет себя соответствующим образом. Но что же мы все об отсутствующих… Монсеньор Бернар, позвольте представить вам моего спасителя от долгого и мучительного плена - это один из рыцарей славного эмира Ибн ал-Араби, который не пожалел лучших своих людей, чтобы только доставить удовольствие нашему королю моим присутствием и доказать тем самым свою дружбу[74 - В действительности Ибн ал-Араби, как и сам багдадский правитель Харун ар-Рашид, всячески искал дружбы с Карлом совсем по прозаической причине. Только один Карл во всей Европе мог справиться с кордовским халифом Абд ар-Рахманом, не признававшим власть новой династии и претендовавшим на захват всей Испании.]. Прошу вас любить Салаха ад-Харума так же, как вы по-прежнему, надеюсь, любите меня.
        - Я сердечно рад встретить вашего друга в ставке нашего монарха. И обещаю ему, что навсегда сохраню признательность и любовь к спасителю моего воспитанника.
        Бернар, точно так же, как и графа, обнял сарацина. Правда, сарацин оказался слегка повыше Оливье, но Бернар не испытывал смущения от чужого роста, не без оснований зная за собой множество других достоинств.
        - Я как раз рассказывал нашему повелителю о Ронсевале, - сказал Оливье, дождавшись, чтобы все расселись, - когда вы, монсеньор, вошли…
        - Надеюсь, дяде дозволено знать то же, что дозволено знать племяннику?
        - Ой, Бернар, не будем заставлять любезного графа повторяться, - возразил король. - У вас будет время поговорить наедине. А сейчас вернемся от вашего воспитанника к моему племяннику, которого часто до сих пор обвиняют в гибели нашего арьергарда. Я хочу ясности во всем, что касается Хроутланда.
        - Ваше величество, - Оливье даже встал и густо покраснел от подступившего возмущения, - как можно обвинять рыцаря, который не захотел запятнать своего имени позором трусости и сам погиб с честью… Обвинять в том, что он и других обязал погибнуть так же, во славу своего короля! Маркграф Хроутланд высоко поднял честь франкского меча - обвинить его можно только в этом. Я готов с копьем в руке отстаивать честь Хроутланда против любого противника! И пусть только… Пусть только…
        - Ну-ну, дорогой граф, не кипятись… - возразил Бернар. - Мы все помним характер Неистового[75 - Хроутланд (Роланд) звался во франкском войске Неистовым.], и можем себе представить, как все было в действительности, тем более что к нам приходили слухи из разных источников, и к тому же совершенно противоречащие один другому. Таким образом, мы, как судьи, имели возможность выслушать и ту, и другую точку зрения…
        - Но теперь рассматриваем точку зрения непосредственного участника событий, - уточнил Карл. - А эта точка зрения стоит всех остальных, хотя она тоже, конечно же, не может не быть субъективной. Все мы знаем, как дружны были мой племянник и граф Оливье. И Хроутланд, несомненно, не пожелал бы для себя лучшей защиты в любом суде, чем граф. Хотя и ходят слухи, что накануне битвы вы слегка повздорили… Это так?
        - Если это можно называть - повздорили, то это так.
        - Так что же там произошло?
        - Когда баски, сарацины и гасконцы окружили нас, но битва еще не началась, я просил Хроутланда протрубить в Олифан и привлечь внимание замыкающих постов вашей армии, ваше величество, как вы на том и настаивали, когда вручали племяннику свой рог.
        - Да, я отдавал такое приказание маркграфу, - согласился король. - У Олифана зычный голос, и горное эхо вполне могло пронести по ущельям этот звук до наших дальних эстафет. Более того, я специально велел этим эстафетам не спешить со снятием постов, чтобы передавать как можно более свежие вести.
        - То же самое говорил Хроутланду и я, ваше величество, однако он посчитал, что, запросив помощь, еще и не скрестив с противником оружия, не сломав ни одного копья и не потеряв ни одного воина, он покроет позором свое имя и королевский знак, который вы позволили ему выставить.
        - Но ведь противник превосходил вас численно! - воскликнул Бернар.
        - Конечно. Многократно.
        - Простите, ваше величество, - не выпуская из рук тяжелого пера, вставил слово Эйнхард. - Разрешите мне тоже задать вопрос для уточнения.
        Бернар, не слишком грамотный, если грамотный вообще, в чем современники сомневались, но что, впрочем, вовсе не лишало его общего уважения, и к тому же не большой любитель людей грамотных, предпочитая виртуозам пера виртуозов меча и копья, поморщился от подобного вмешательства секретаря. Но Карл только улыбнулся юноше.
        - Конечно, мой друг, спрашивай.
        - Граф, вы не могли бы приблизительно назвать кратное превосходство врага над вашим отрядом?
        - Я этого просто не знаю, - добродушно пожал плечами Оливье. - В горном ущелье трудно окинуть одним взглядом всех, кто противостоит тебе, там нет обзора и открытого пространства. К тому же многие отряды нападали на нас из боковых ущелий, а то и вообще попросту прыгали со скал, на которых прятались.
        - Я знаю! - сказал с неприкрытым восхищением молчавший до этого Салах ад-Харум. - Абд ар-Рахман, или, как его зовут у вас, Абдарахман, сам говорил мне при встрече двух посольств, что выставил при Ронсевале пять воинов на одного франка, опасаясь силы франкского оружия и стремясь обезопасить себя как от повторного вторжения, так и от исполнения клятвы, данной королю Карлу[76 - После ряда поражений, Абд ар-Рахман отправил к Карлу посольство с обещанием вечного мира и собственного принятия христианства. Карл, хотя первоначально ставил большие задачи, на такие условия пошел, потому что очередное восстание Видукинда в Саксонии требовало немедленного возвращения франков из испанского похода. Но полностью не доверяя кордовскому правителю, Карл все же оставил часть войска во главе с маркграфом Хроутландом в Испании.]. Но следует учесть, что столько же сил выставили баски и гасконцы, подбиваемые аквитанским герцогом. Итого, получилось, что на одного франка в Ронсевале пришлось по десять противников. Из каждой десятки ваши рыцари смогли победить по шесть противников. Остальные уже осилили их[77 -
Десятикратное преимущество в численности вовсе не обязательно обеспечивало победу. Чуть позже киевский князь Святослав при такой же расстановке сил побеждал византийского императора Никифора Фоку. Русские полки тогда дрались не в узком ущелье, а в поле и не отступили, вынудив противника бежать. Твердость им придали слова князя Святослава: «Мертвые сраму не имут»…]…
        - Вот в этих условиях я и требовал от Хроутланда, чтобы он протрубил сигнал, - сказал Оливье. - Маркграф отказался.
        - Я не вижу ничего зазорного в том, чтобы сообщить своему королю о коварстве врага, - сказал Карл. - Но племянник всегда был своеволен и честь ставил превыше всего.
        - Не только свою честь, ваше величество, - уточнил Оливье, - но и вашу. И такое поведение может получить только похвалу.
        - Да, я знаю это, и ценю, - король согласился. - Но часто и ты, граф, помогал ему своевольничать… Потому Хроутланд и привык к такому поведению.
        - Я, ваше величество? - смутился Оливье.
        - Ты, ты… Именно ты потакал ему. Или ты забыл историю со взятием Тарасоны?[78 - Маркграф Хроутланд с отрядом всего в две тысячи человек получил приказ Карла дожидаться подкрепления и не покидать укрепленный лагерь франков, но оставил этот приказ без внимания и подступил со своими ничтожными силами, даже не имея осадных орудий, к стенам города Тарасона. Сарацины выставили в дневном переходе от города армию в тридцать тысяч человек. Обойдя противника боковыми дорогами, Хроутланд заявился прямо к городским укреплениям, где к тому времени оставалась только стража, заявил защитникам, что их армия разбита, и предложил открыть ворота победителю, если горожане не хотят, чтобы город был взят штурмом и разграблен. Ворота Хроутланду открыли, и он занял все сторожевые башни и стены, отправив гонца с сообщением к Карлу. Не дождавшись противника, армия тарасонцев вернулась в город, в который ее Хроутланд не пустил и продержался там еще несколько дней до прихода основных сил франков во главе с королем.]
        Оливье смущенно опустил голову.
        - Ладно, победителя не судят. Вернемся к событиям в Ронсевале, где вы не победили. Что было дальше?
        - Дальше началась битва. Ущелье узкое, и сразу всем вступить в бой там невозможно. Это и позволило нам показать силу своего оружия. Но если мы одновременно могли давать отдых только пятой части своего отряда, противник мог позволить себе сменить первые ряды полностью. В этом и заключалось его преимущество. Я еще несколько раз предлагал маркграфу протрубить сигнал, но он отказывался. И решился на это только тогда, когда нас осталась лишь четверть, и дрались мы почти без отдыха. Тогда уже я обвинил Хроутланда в гибели отряда и сказал, что теперь, даже если сигнал и дойдет до короля, помощь подойти не успеет…
        Некоторое время длилось молчание. Все переживали представляемое и вспоминаемое событие. Наконец, Бернар сказал:
        - Недруги рассказывали, что вы с Хроутландом поссорились так, что, не глядя на врага, даже сошлись в схватке…
        Оливье отрицательно покачал головой.
        - Это только злая молва, монсеньор. Горячий нрав моего друга наплодил ему немало недоброжелателей, которые только и ищут повод, чтобы опорочить его имя. Хочу уверить вас и своего короля, что дело обстояло вовсе не так. Я был ранен в голову, и кровь залила мне глаза. Хроутланд, видя это, поспешил мне на помощь. Он и сразил моего противника, поднявшего уже меч надо мной, невидящим. Но когда подступил сам, я принял его за того самого противника и ударил мечом, расколов щит и нечаянно ранив побратима. Маркграф позвал меня по имени, я узнал голос и опустил меч. Мы тут же обнялись, и никакого последствия это недоразумение не имело. Хотя мне и горько это происшествие вспоминать…
        - Успокойся, мой друг, никто и не думает обвинять тебя в умышленном ударе. - Король потянулся и, не вставая с кресла, похлопал графа по плечу. - Успокойся… И я полностью согласен с тобой. Хроутланд обязан был раньше протрубить сигнал.
        - Ваше величество, - снова вступил в разговор Эйнхард, - разрешите мне задать вопрос нашему гостю.
        - Конечно.
        Молодой секретарь повернулся к сарацину.
        - Вы, должно быть, хорошо осведомлены о том, как в магометанском мире оценивалось такое неординарное событие, как Ронсевальская битва. Что думают о ее итогах в Испании?
        - В Испании битву восприняли по-разному, поскольку там тоже силы разделены на два лагеря - одни поддерживают династию Аббасидов, другие на стороне Омейядов. Одни радовались, другие печалились. Но одно я могу сказать точно, Абд ар-Рахман получил впечатляющий урок. Еще больший урок получили баски и гасконцы, а вместе с ними и аквитанцы. Говорят, кончина аквитанского герцога Лупа была вызвана его страхом перед возмездием со стороны короля Карла, которое было бы справедливым делом. Но король повел себя достойным образом и даже признал наследником Лупа его сына Санчо. Все это сильно подействовало и на аквитанцев, и на гасконцев, и на басков. Эти люди умеют ценить великодушие не меньше, чем силу оружия…
        В это время слегка отодвинулся полог над входом в палатку и оттуда тихонько кашлянул, обращая на себя внимание, майордом дю Ратье.
        - Что тебе, мой друг? - спросил Карл.
        - Приготовления закончены, ваше величество…Обед подан…
        Глава 11
        Днем путники, оказавшиеся в лесу, не жгут больших костров, если погода не заставляет их кутаться в теплые одежды и у них нет необходимости согреться более основательно, чем это позволяет им сделать дневное солнце. Даже в том случае не жгут, если они находятся на своей земле и им не надо прятаться от чужого глаза. Для приготовления же пищи вполне достаточно небольшого костерка, на котором можно разогреть кусок загодя отваренного в травах мяса, нацепив его на сломанную здесь же дубовую ветку. Что и делали два человека, присев перед огнем на сломленный возрастом ствол старой березы с заскорузлой, жесткой возле комля корой. Третий их спутник садиться на ствол не пожелал и медленно, мерно вышагивал по другую его сторону, прямо за спиной товарищей, озабоченный какой-то своей думой. Однако то, что для него самого значит «медленно», для кого-то другого могло показаться и пробежкой, потому что длинные ноги волхва Ставра, не привычные к коротким шагам, переставлялись только раз, тогда как нормальному человеку для преодоления такого же расстояния требовалось, наверное, целых три шага.
        Ставр, хотя и занят был постоянно в княжеских делах, которые мирными, как, впрочем, и всю жизнь бодричей, назвать трудно, не поменял свою одежду на ратные доспехи. И даже мечом не удосужился опоясаться. Его, кажется, вполне удовлетворяли посконная рубаха до пят, перетянутая поясом, составленным из мешочков непонятного предназначения и связанных цепочкой оберегов, и тяжелый посох с замысловатой резьбой, своим увесистым узловатым сучком на вершине больше напоминавший дубину разбойника, чем предмет культа. При том, что волхв был достаточно суховат в фигуре, он обладал широкими плечами, в которых чувствовалась природная литая и при этом жилистая сила, способная противопоставить себя любой другой силе, если такая найдется и пожелает провести испытание на прочность.
        Его спутники, впрочем, таким пренебрежением к вооружению не отличались, не брезговали один легкой кольчугой, а второй кожаной курткой с плотно нашитыми по груди и по спине продолговатыми металлическими пластинами, так называемым куяком. Короткие скандинавские мечи с ножнами за левым плечом говорили о том, что оба воина имеют привычку к такому оружию, следовательно, не однажды ходили в походы с викингами[79 - Бытующее мнение о том, что отряды викингов формировались из датчан, норвежцев и шведов, в корне неправильное. Промыслом викингов занимались практически все народы прибалтийских стран, в том числе и славяне. Викинги-русы из Прибалтики были знамениты не менее, чем их скандинавские коллеги. Остров Буян (Руян) славился, например, тем, что там даже храм Свентовита снаряжал экспедиции викингов и имел с этих экспедиций прибыль. Арабские и европейские хроники многократно рассказывают о набегах русичей. А целая армия викингов, собранная Рюриком Ютландским, в течение долгого периода держала в страхе все европейские и африканские прибрежные и даже внутренние города.Быть викингом считалось вовсе не
зазорным, как это ошибочно считают некоторые современные авторы (Б.Васильев, роман «Вещий Олег»). Так, например, король Дании Хальдван, старший внук Готфрида Скьелдунга, даже уступил трон своему брату Харальду, потому что чувствовал неуемную страсть к приключениям, и стал викингом. Многие коронованные особы прибалтийских стран не гнушались пиратским ремеслом - короли, герцоги, князья, и активно снаряжали пиратские экспедиции.], - обычные вои-бодричи, как ополченцы, так и дружинники, носили длинный славянский меч на поясе.
        Ставр остановился, наконец, за спиной товарищей.
        - Дольше ждать смысла нет! - сказал он тихо. - Гонец проскользнул, должно быть, с тем недавним караваном из Грецколани[80 - Грецколанью звались византийские причерноморские колонии.]. Вот если б в лицо его знать!.. А то по росту… Там трое было таких длиннолапых, что я до них не дотянусь… - посох волхва с досадой воткнулся в землю.
        - Как он мог попасть к ним? Эти пришли не от Рарога, а с восхода… - не захотел согласиться совсем молодой, почти мальчик, воин в кольчуге, у которого и борода еще не росла. - Следовало знать чуть не о часе прибытия, чтобы успеть замешаться среди других купцов.
        - Лют прав. Караван следовало долго поджидать, чтобы к нему пристать. Но гонец вполне мог и в одиночестве проскользнуть. Купцы народ хитрый и все охранные уловки знают, - высказал свою версию и второй, Далимил-плеточник.
        Ставр задумчиво покачал головой.
        - Нет. Мы все пути перекрыли. Он пройти мог только с тем караваном, или… Или даже с ваграми… Баржу вагров мы не проверяли. - Ставр еще раз прогулялся за спинами товарищей вдоль ствола березы. - А вагры только и смотрят, как бы данам угодить…
        Они перехватили уже трех гонцов Сигурда и основательно допросили их. Но четвертый гонец, отправленный таинственным купцом Якобом, исчезнув из поля зрения Скурлаты на гостевом дворе, словно сквозь землю провалился. Сам Скурлата не мог следить за посланным, потому что занимался другими делами, хотя и успел показать его соглядатаям. А его люди, следующие вплотную за посольством, слишком поздно получили приказ, чтобы успеть перекрыть все тропы.
        - И что делать будем? - спросил Далимил.
        - Если гонец вовремя туда добрался, то он вот-вот назад пойдет… Надо караулить…
        - Пойдет ли? А если ему это не надо?
        - Зачем Якоб гонца посылал? Доложить Готфриду, что на место прибывает? Так Готфрид это и без гонца понимает. Нет, гонец вернуться должен.
        - Кто его знает… Может, и так. А может, и не так.
        Они все были озабочены сложившейся ситуацией. Что удалось узнать у трех первых гонцов, переслали князю-воеводе со срочным гонцом. Ни один из захваченных данских гонцов не знал, кто такой купец Якоб, присоединившийся к посольству в последний момент по приказанию короля Готфрида. И потому четвертый гонец интересовал Ставра особо, точно так же, как интересовал его и сам человек, отправивший гонца. Что за миссию выполняет Якоб? Если с затеями герцога Трафальбрасса все понятно - этот стремится захватить приграничные укрепления, то с купцом-послом возникает много вопросов. Затеи герцога вроде бы Якоба совсем не волнуют. Каждого купца в первую очередь должна волновать прибыль. Но, отправившись по торговым делам, купцы не ждут эстафету от короля и не отсылают к нему своих нарочных. Кроме того, никто из известных, давно торгующих с бодричами торговых людей приграничной Дании о Якобе и слыхом не слыхивал.
        Так что же у Якоба у самого на уме?
        Так кто же он все-таки такой?
        Любая тайна противника вызывает беспокойство, а тайна, оберегаемая так тщательно, - беспокойство особое. Уже ни у кого не вызывало сомнений, что даны готовятся обманом захватить княжество бодричей раньше, чем сможет это сделать силой король франков Карл. Разведчики Ставра успели принести вести с острова Буян: свенские корабли грузятся солдатами и викингами, которые не ушли еще в ежегодный весенний поход на Европу. Свеи полностью зависят от Готфрида и подчиняются любому его приказу. Захватить Буян даны мечтают давно и даже предпринимали несколько таких попыток еще в давние времена, когда не обрели теперешнюю силу. Это же и свеи, тоже безуспешно, пытались сделать в княжение отца Годослава. Сейчас руянцы настороже. Верховный жрец из храма Свентовита в Арконе запретил своим викингам покидать пределы острова. То же самое рекомендовал сделать и остальным руянцам, если они желают иметь дом, в который можно вернуться. Но за остров можно быть спокойным больше, чем за стольный Рарог. Буян имеет сильные укрепления, а жители, даже отправляясь в трактир, не оставляют дома меч - викинги всегда викинги, и без
оружия чувствуют себя неуютно.
        Угроз много. Угрозы идут со всех сторон. Одну песню с данами поет вагрский князь Бравлин из Старгорода. Надеется с их помощью вернуть земли на левом берегу Лабы, захваченные франками и саксами. Когда-то вагры входили в союз бодричей. Но показалось им, что могут прожить в одиночестве и не просить ни у кого помощи. А тут еще произошла ссора бодричских князей с волхвами. Вече в Рароге разогнали. Вагры возмутились, отказались подчиняться и отделились, заявив о своей приверженности старым традициям. Это было давно, но продолжается и по сей день. Бравлин - воин и полководец известный. Дважды брал штурмом и грабил столицу свейских королей Сигтуну. Первый раз, сам снарядив экспедицию викингов, чтобы подправить свою опустевшую казну. Во второй раз вместе с армией Готфрида, пожелавшего подчинить Швецию своей воле. Сейчас, после нескольких жестоких поражений от короля франков Карла, Бравлин уже не имеет прежней силы, хотя, как и раньше, любуется своей славой полководца. От него вполне можно ожидать удара в спину, если Бравлин решит поправить свои дела за счет земель попавшего в трудное положение соседа. И
хотя в это верить хотелось меньше всего, дело могло обстоять именно так.
        Но это все открыто и ясно. К таким бедам и угрозам бодричи давно привыкли, как жители всех приграничных стран. Потому их и беспокоят угрозы тайные, которые несут в себе неведомое зло. С неведомым всегда труднее бороться.

* * *
        - Идет кто-то… - тихо сказал Лют и посмотрел через плечо.
        - Я уже давно его слышу, - усмехнулся Ставр и начал перебирать в пальцах цепочку волхвовских талисманов, подвешенную к поясу. - Это Барабаш. Так больше никто в наших краях вздыхать не умеет… Что-то у него за вести? Похоже, тоже ничего нового…
        Лют и Далимил поднялись навстречу еще одному товарищу и не удивились предсказанию молодого волхва об отсутствии новостей. Ставр предсказывал не часто, но почти никогда не ошибался. Крепкий, кряжистый, как дубовый комель, стрелец Барабаш как раз появился у поваленной березы и потянул мясистым носом - не оставили ли ему чего съестного?
        - Что нового у тебя? - сразу спросил Ставр.
        - Было бы что сказать, я сказал бы сразу…
        И он вздохнул так громко, что все переглянулись с улыбкой - да, по этим вздохам его легко услышать издали даже тогда, когда еще не слышно шагов.
        Всегда в жизни основательный, стрелец Барабаш неторопливо снял с левого плеча перевязь со скандинавским же мечом, с правого перевязь с налучьем, из которого на треть высовывался большой славянский лук, отвязал от пояса тул с длинными стрелами, сложил все это в сторону и замер, присев над небольшим муравейником.
        - Что там разглядел? Посла купца Якоба там не видно? - пошутил Далимил.
        - Пшеница в этом году хорошая уродится, - ответил Барабаш.
        - С чего ты взял?
        - В ладень[81 - Ладень - месяц славянского ведического календаря с 21 апреля по 21 мая, соответствует астрологическому знаку Тельца.] муравей чистый и сытый, знать, хорошей пшенице быть… - пояснил стрелец и только после этого подсел в костру. - Перекусить осталось что?
        - В котомке… - сказал Ставр и отвернулся.
        Самому захотелось, в подражание Барабашу, вздохнуть от неясности ситуации. Ставр лучше других знал, что тучи над княжеством сгущаются такие же, какие недавно сгущались над соседней Саксонией. Саксонские эделинги тоже надеялись на помощь Готфрида Датского. Щедрый на обещания король был категоричен - своих любимых соседей он в обиду не даст. Но Готфрид так и не решился на открытую войну с Карлом, хотя постоянно грозится развязать ее. Карл, почти одновременно проводя войны по всей территории Европы, сам напасть на Данию тоже не решился. Война с таким серьезным противником может затянуться на годы и даст возможность врагам в других местах поднять голову. А неудача была в состоянии погубить дело всей жизни Карла Каролинга. Но княжество бодричей - совсем другое дело. Саксония была только началом. А если и княжество станет частью государства франков, то Дания окажется полностью отрезанной от остального материка вражеской границей. Может ли это допустить датский король? Отказав в помощи бодричам, Готфрид стратегически уже проиграет заочное сражение с Карлом, он сам поставит свою страну в экономическую
изоляцию, которую не сумеет покрыть никакой пиратский промысел.
        Это все понятно Готфриду и без подсказок волхва Ставра. Но и волхву Ставру понятно решение короля. Начинать войну с франками со своей границы с Саксонией, по крайней мере, рискованно. А тут представилась возможность сразу двух зайцев убить - и путь на материк оставить под своим контролем, не под контролем союзного, но строптивого Годослава, а именно под своим, и земли бодричей включить в состав Датского королевства, пока они не включены еще в состав королевства франков. А это значит, что Дания по-прежнему будет иметь открытую дорогу через славянские государства в Средиземноморье, к Червоному и к Хвалынскому морям, в Византию, в Хозарию, в Персию и в другие страны Востока.
        Разговаривая недавно на эту же тему с князем-воеводой Дражко, Ставр высказал предположение, что спасти овцу, то есть княжество, можно только тогда, когда удастся стравить двух волков - Готфрида и Карла. Если они начнут драться между собой, то им уже будет совсем не до бодричей. Хорошо бы еще за спиной Карла поднялись и мятежные саксонские эделинги. Стоит постараться и помочь им в этом.
        - Это было бы неплохо. - Дражко в ответ только сердито зашевелил усами. - Можешь даже время не тратить и меня не уговаривать. Это самое лучшее, что можно придумать вообще. Только как это сделать?
        Как создать такую ситуацию, не знали ни Дражко, ни Ставр, ни сам Годослав, потому что бодричи давно уже потеряли былое влияние на соседние страны. А приобрести новое, как задумал Годослав, силой своего оружия он еще не успел, хотя создал значительный к тому задел, доказав сильным лютичам, что он сильнее.
        Еще бы несколько лет…

* * *
        - Надо уже посты снимать и двигаться в Рарог, - сказал Далимил.
        - Что нам делать в Рароге? - поинтересовался Барабаш невинно, как младенец. - В городе у Дражко людей хватает, а я среди городских улиц всегда путаюсь и плутаю. Городские дома так похожи один на другой. Нет, уж по мне, так лучше в лесу!
        - А здесь что? У костра кости греть? Так это лучше делать в старости. А пока годы к спине не подступили, хочется еще что-то и дельное сделать.
        Далимилу всегда трудно было сидеть в бездействии. Ночевать две ночи подряд под одной крышей для энергичного плеточника было просто мучительно.
        - И здесь что-то сделать можно, - вдруг посерьезнев, сказал Ставр, перебирающий талисманы у себя на поясе. - Например, узнать, кто это по дороге сегодня путешествует?
        Разведчики вскочили на ноги. Прислушались. Далимил распластался на траве и приник ухом к земле. Долго все молчали, соблюдая тишину.
        - Конники. Человек десять. Кони подкованы. Гремят доспехи.
        - Кто может быть? Вести с границы?
        - Тогда бы один гонец скакал. Отряд оттуда никто снимать не будет.
        - Посмотрим!
        - Барабаш! - скомандовал волхв. - Спой нам песенку!
        Барабаш хмыкнул.
        - Это я мигом…
        Стрелец и без команды уже начал готовиться к нехитрой операции. Достал из тула помеченную зеленью стрелу со странным для постороннего взгляда глиняным наконечником и очень большим, широким оперением, увеличивающим время и дальность полета. Сам наконечник продул со свистящим звуком, проверяя чистоту отверстия, бережно вытянул из налучья лук, и, уже спустя несколько секунд, пущенная почти вертикально стрела завела свою долгую пронзительную, с переливами, мелодию[82 - «Поющие стрелы» были хорошо известны на Руси и в других славянских странах с самых древних времен. Использовали их для подачи звукового сигнала. В учебниках по истории Золотой Орды такие стрелы хорошо описаны, но нет упоминания о том, что монголы переняли их у славян. Монголы использовали «поющие» стрелы как боевые, считая, что свистом стрела нагоняет на противника страх. Славянские стрельцы «поющие» стрелы в бою почти не использовали, потому что из-за прилаженного к наконечнику свистка, смещающего центр тяжести, такая стрела теряла свои боевые качества. Хотя порой тоже применяли с той же целью, как впоследствии и татары.].
        - К дороге! - сразу же скомандовал волхв.
        Каждый из разведчиков хорошо знал отведенную ему роль, и потому разошлись они быстро, не посовещавшись, причем не все в одну сторону, а веером, чтобы охватить как можно большее пространство, уверенные, что и другие их товарищи, услышавшие сигнал, откликнутся на него и на топот посторонних копыт по дороге.
        Волхв, оставшись в одиночестве, сначала затоптал костерок, не забыв, по-волхвовскому обычаю, поблагодарить огонь за помощь и согревающее тепло, и только после этого сам пошел широким своим шагом в нужном направлении.
        Местность Ставр знал отлично, знал, что дорога в этом месте делает петлю, огибая каменистую гряду, и только затем вытягивается вдоль болота, и потому вышел как раз туда, куда ему выйти следовало. И сел у дороги на виду у всех на большой серый валун, покрытый с полночной стороны влажным густо-зеленым мхом.
        Всадники появились не сразу. Волхву пришлось подождать их. Должно быть, воины тоже слышали сигнал, поданный «поющей» стрелой, и потому двенадцать человек ехали сейчас сомкнутым строем, прикрывшись щитами и пропустив вперед только одного тринадцатого - разведчика с опущенным в боевое положение копьем. По разномастным доспехам и по рогатым шлемам без забрал наметанный глаз Ставра сразу определил данов.
        Увидев волхва, который встал с камня и перегородил дорогу, всадники остановились для совещания. Воин, едущий в середине строя, судя по доспехам, богатый рыцарь или даже вельможа, отдал команду. И тогда передовой дан ударил коня в бока шпорами, сам пригнувшись к высокой луке седла. Это была откровенная и ничем не вызванная атака на невооруженного человека, более того, на волхва, чего обычно воины не делают, если только не идет открытая война.
        Ставр стоял, не шевелясь, незыблемый, как камень, на котором он только что сидел.
        Расстояние стремительно сокращалось. Уже и воин сам стал чуть придерживать коня. Он своей атакой, конечно же, хотел только пугнуть волхва, заставить его убежать и освободить дорогу. Однако волхв его не боялся. И когда уже расстояние стало критическим, дан, решившись, направил копье в грудь Ставру.
        Никто из воинов отряда, медленной рысью двигающихся вперед, не понял, что произошло. Им было не видно, как высокий волхв в самый последний момент легким движением посоха отвел копье в сторону и тут же выставил посох вперед. Ставр даже не бил. Он предоставил воину самому натолкнуться лицом на тяжелый сучковатый конец, украшенный такой затейливой магической резьбой. Движение Ставра было быстрым, как полет стрелы, а разбег лошади был так стремителен, что даже щит на руке не спас атакующего от страшного столкновения и последующего падения.
        Лошадь без всадника поскакала дальше, всадник остался лежать на земле, раскинув в стороны руки, будто его настоящая стрела поразила. А волхв остался так же стоять на дороге, как и стоял, словно приглашая и других воев попробовать свои силы в странной схватке.
        Глава 12
        Дворец Сокола никогда не был тихим местом. Большое количество слуг и стражников не оставляло пустыми коридоры. Шаги постоянно звучали то с одной стороны, то с другой. Нередко к князю приходили именитые или работные рарогчане. Все вопросы, касающиеся деятельности княжества, если становились спорными, он решал сам. Потому что суд - это дело сугубо княжеское, и допускать к нему корыстных бояр было нельзя. В эти дни суета стояла особенная. Чаще всего приходилось заниматься со строительными подрядчиками, которые старались обмануть по мере сил городскую управу, а управа в свою очередь только и искала лазейку в договоренностях, чтобы оставить подрядчиков в дураках.
        В ожидании войны на своей территории и вероятной осады Рарога, Годослав замыслил и сразу же начал претворять в жизнь планы по укреплению городских оборонительных сооружений. Стены, ров и валы требовали ремонта, без которого Рарог мог стать легкой добычей врага, неожиданно появившегося под стенами. И даже врага, появившегося не неожиданно, но обеспечившего себя знаниями о слабых местах укреплений. Как разберешь, кто из многочисленных гостей, ежедневно прибывающих в город, разведчик Карла, кто разведчик Готфрида, кто разведчик сорбов или даже далеких аварцев, кто еще чей-то разведчик…
        Дел было множество, хотелось все успеть решить, все суметь сделать, пока не подступила беда. А когда беда подступает одновременно с разных сторон, делами приходится заниматься чуть не круглосуточно…

* * *
        Дежурный сотник стражи открыл створку тяжелых дверей и легонько стукнул тупым концом копья в деревянный пол. Так принято делать перед докладом, чтобы обратить на себя внимание и дать возможность князю повернуться на звук, если он смотрит в другую сторону или занят своими мыслями.
        - Гонец с вестью, княже!
        Стражник за день уже устал повторять одну и ту же фразу. Да и как не устать, если гонец скачет за гонцом, а за ним следующий уже пыль с шапки у порога стряхивает.
        - Откуда на сей раз?
        И у самого Годослава голос усталый, глаза потухшие, хотя широкие плечи держит прямо, под заботами не горбится и, кажется, сам ищет их. Новостям радуется. Такое дело княжеское - уставать, но дело делать.
        - С полночи.
        - От Ставра? - князь оживился.
        - Нет. Из дружины с границы.
        - Запускай.
        Это не менее важно, хотя более предсказуемо.
        Известия приходили к Годославу регулярно, а он старался их сортировать, соединять, прослеживать связи, чтобы создать цельную картину происходящего в княжестве. Плох тот правитель, который не может все целиком охватить, плох… Годослав помнил, как отец его углублялся в мелочи, многое знал до тонкостей и других этим донимал, требуя детальности и тщательности в каждом деле. Но ухватить все целиком не умел. Не так голова у него работала. И это мешало ему в правлении больше, чем простое отпускание дел на самотек. Потому и получил в наследство сын то, что после отца осталось похожим на не заполненные пчелиные соты. Вроде бы целое княжество. Но слишком много в нем несогласованностей, которые образуют дыры…
        Отцу не хватало дельных помощников. Он ориентировался на бояр, которые опыт имеют, а ум не всегда, да и ум этот обычно направлен на одно - как себе лично устроить спокойную жизнь. Годослав по-своему начал дело ставить. Стал своих людей привлекать, которые так же, как он, работать могли. И помощники сказали свое слово. Вместе с князем они начали поднимать землю бодричей на былую высоту, стали обретать вместе со своим народом былую силу.
        Двоюродный брат Дражко оказался незаменим. Деятельный и умный, порой даже хитрый, чего не скажешь, глядя на его громадные усы, за которыми и глаз-то почти не видно. Князь-воевода с помощью волхва Ставра сумел так отладить по всему маленькому княжеству доставку вестей, что гонцы в трудную годину сновали по дорогам беспрестанно в одну и в противоположную сторону, сменяя один другого. А если учесть, что почти все последние годины были для княжества трудными, то станет понятно, почему дороги в стране бодричей никогда не были пустынными.
        Они не были пустынными еще и потому, что географическое положение позволяло именно в этих землях насчитать наибольшее количество перекрестков множества путей, ведущих во все стороны света. Соответственно, наибольшее количество гостиных дворов возле этих перекрестков, и, как следствие, наибольшее количество торговых гостей в этих дворах, путешествующих с обозами и без оных, с охраной и без нее по своей беспокойной надобности.
        Еще хорошо известно, что наличие купцов предопределяет большое количество разбойников. А чтобы с разбойниками бороться, следовало содержать стражу. Отец Годослава доброе дело сделал, желая обеспечить купцам, существенно пополняющим его казну, относительно спокойную жизнь. И чтобы саму казну сразу по приходе не опорожнять, ввел обязательный натуральный налог для населения каждого населенного пункта - нести службу стражниками при дорогах. Именно потому княжество бодричей славилось таким большим количеством вооруженной стражи, каким не могло похвастаться ни одно соседнее государство. И стража эта не миловала разбойников - изводя с жестокостью кровавое племя.
        Годослав спустился в Красную горницу своего каменного терема, называемого западными соседями Дворцом Сокола, на рассвете, когда, после осторожного стука в дверь, ему доложили, что прибыли первые гонцы отдельно от князя-воеводы из Свентаны и с полуночной границы от волхва Ставра. И с тех пор покидал это обширное помещение только один раз, отправившись в город и вернувшись оттуда с харлужным мечом. Но после этого засел на месте, как привязанный. Даже обед приказал подавать себе туда. Впрочем, обедал он, сидя не в княжеском парадном кресле, а рядом, за специально установленным столом.
        От широты душевной Годослав наливал каждому гонцу по жбану меда или по кубку вина, и потому стол его превратился почти в трактирную стойку. Сам князь, при всей физической силе своего тела и высоком, чуть ниже Ставра, росте, никогда не утверждал, что может выпить столько же, сколько не слишком крупный рядом с ним, хотя и крупный рядом с остальными, князь-воевода Дражко. То есть выпивку не очень уважал. Потому что характер Годослава позволял ему если уж что-то делать, то со всем рвением, с полной выкладкой широкой души. Если бы он начал пить, то это могло бы плохо кончиться для всего одновременно спившегося княжества. Рыба, известное дело, гниет с головы. Но князь предпочитал тратить энергию на работу и воинские утехи. Успешный зимний поход принес ему спокойствие полуденных границ в то время, когда особое и обоснованное беспокойство вызывали закатные и полуночные. Были вести, что лазутчики Карла подбивали сорбов и лютичей ударить войной по полуденной границе, но у тех после зимнего похода Годослава просто сил не хватило. Но и только одни закатные границы требовали отдачи всей энергии князя.
        Решить вопрос политически казалось сложно, если вообще возможно. Бояре ничего дельного подсказать не могли, рекомендовали только самому поехать поклониться королю данов Готфриду. Авось да по-родственному войдет в положение…
        Годослав не делился с боярами вестями о том, как уже посочувствовал Готфрид, стягивая к границе войска. Слишком много среди думских старожилов таких, кто датского короля любит куда как сильнее, чем собственного князя, и в любую минуту готовы ему под крылышко перебежать. И потому ни к чему было распространять раньше времени слухи, что к встрече данов бодричи уже начали готовиться с неменьшим рвением, чем всю зиму готовились к встрече франков.

* * *
        Гонец, и не простой, а со значком сотника на яловце шлема, вошел не один. Привез с собой косолапого испуганного мужичка, совсем деревенского и на первый взгляд не слишком умного вида, из тех, что приезжие греческие купцы называют «поганос»[83 - Греческое слово «поганос» означает - «мужик», «деревенщина». Со временем оно трансформировалось в русском языке в слово «поганка» и совершенно изменило свое значение.]. Но Годослав понимал эту породу людей хорошо и сразу прочитал в прищуренных глазах мужичка удачливо скрываемую природную хитрость. Вообще, как знал князь, в народе это достаточно часто встречается, когда человек под неуклюжим видом и под наивными вопросами и ответами скрывает недюжий ум. Своего рода способ самозащиты.
        - Кто таков? - спросил у сотника, но посмотрел на его спутника, чтобы понятно было, о ком спрашивает.
        - Это, княже, смотритель с той самой плотины. Он все приготовил, что мы силой его заставили приготовить, но сам боится. Вези, говорит, меня к князю. Сам князь прикажет, я все и сделаю. И даже больше, говорит, сделаю, только сам князь пусть велит…
        - Не поверил вам… Ну, и молодец!
        Годослав рукой-кувалдой так хлопнул мужичка по плечу, что тот присел, как под ударом кувалды настоящей, но испытал от добродушного княжеского прикосновения небывалое счастье, что сейчас же отразилось в его лице. И тут же захотел послужить лучше, чем это предвиделось воям Дражко.
        - Я вот что, княже, сказать хочу…
        - Что ты хочешь сказать?
        Мужичок прокашлялся в кулак, достаточно крупный и сильный для его тщедушного тела.
        - Даны-то ведь могут и двумя дорогами двинуть. Обе, конечно, понизу… Поверху, через камни и через лес колонной да с конниками не пройти. На камнях и в одиночку ноги переломаешь, а в лесу засеки[84 - Засека - на проходимых участках леса валились деревья так, чтобы ветвями крон перекрывать возможность прохода. Обычный вид простейших оборонительных укреплений славян по надежности не уступал крепостным стенам. Известно, что засеки, устроенные на подступах к городам вблизи городских стен, позволяли во время штурма оставлять стены не защищенными и отправлять подкрепление туда, где мог подойти враг.] - от предков оставлены и нами добавлены.
        - Я знаю и вторую дорогу. Но на второй дороге мы выставим свой охранный полк. Там места узкие, большому войску развернуться негде. Там и постараемся остановить. Ты в этом деле нам не помощник.
        - Как сказать… - Мужичок вдруг стал похож лицом на остроносую линяющую лису. Это оттого, что все его лицо заискрилось хитростью. - Как сказать… И с какой стороны на это дело посмотреть…
        - Придумал что-то? - оживился и Годослав. - Расскажи-ка нам, неумным…
        - Это еще на моей памяти было… Мальчишкой тогда за отцом бегал, а отец мой тож смотрителем плотинным ходил. Тогда прорвало насыпь. Ее уж долго размывало… День ото дня беды ждали… Там снизу, в основании, камней и глины маловато было, больше земли. Плотина все подтекала, все грозилась бедой… А потом под осень дожди зачастили, и размыли… И чтоб воду-то поворотить в сторону, на новой-то дороге, перед развилкой, пять возов камня держали. Как совсем прорвало, упоры только под возами выбили и высыпали. И на старую дорогу поворотили…
        Годослав от таких известий даже перед столом забегал:
        - Ай, хорошо придумал! Ай да молодец!
        - Не я это, княже, придумал… Миром так придумали и миром сделали, когда беда общая подступила… И сейчас миром вспомнили…
        - Пусть и миром! Все равно, молодец, что вспомнил и приехал!
        Годослав самолично налил плотинному смотрителю целый кубок фряжского вина. Смотритель выпил, протер ладошкой бороду.
        - А кубок себе оставь. За то, что память хорошая. И с миром всегда советуйся. Сейчас тоже беда для всего нашего мира идет. Куда большая беда, чем раньше. Миром и бороться с ней будем. Свентовит не выдаст!..
        - Благодарствую. - Мужичок сразу же ловким деловитым движением спрятал дорогой кубок под полу простенькой поддевки. - Будем бороться, княже, всем миром и будем… Нам под данами ходить не с руки, когда свой князь есть. Будь, свет Годослав, за нас спокоен, не предадим… Ты, главное, Веру нашу обереги. А Род и Свентовит нам завсегда в помощь…
        И он поясно поклонился князю.
        Во второй раз сегодня князя Годослава просили оберечь Веру.
        Плотинный смотритель вышел.
        - Что еще? - поинтересовался Годослав у сотника.
        - От свентанской дороги даны войска увели. Сообразили, что там их ждут. Должно, разведчики ихние заметили приход подкрепления. Сейчас у западной дороги стоят. Понемногу новые отряды подтягиваются. Около трех тысяч человек собрали. Мы туда ночью погуливаем, посматриваем. Пятерых вчера в гости к себе пригласили. Побеседовать. Рассказали они, что должно собраться около восьми тысяч солдат и две тысячи викингов, которых Готфрид нанял. Думаем, дней пять-семь им надо, чтобы собраться со всеми силами.
        - Кто у нас там командует?
        - Лавр.
        - Старший или младший?
        - Младший, воевода, которого еще Полканом зовут. За то, что с коня не слазит. Безножный. Старший присылал к сыну человека, порасспросить про дела. Полкан этого человека велел хмельным медом беспрестанно поить. Второй день уже поят, чтоб не поднялся. Не доверяет Полкан отцу. Я думаю, так правильно…
        Полкан, Лавр и сын боярина Лавра, будучи еще почти мальчиком и простым воем, на глазах у Годослава, тогда еще тоже не князя, а только княжича, получил восемь лет назад в битве с саксами ранение стрелой в позвоночник. С тех пор у юноши ноги отказали. И он приказал сделать себе специальное седло, в котором мог держаться и управлять лошадью без помощи ног. Начал учиться биться так. Научился! И не просто смог принять участие во многих сражениях, но стал еще и воеводой, несмотря на возраст. Князь-воевода Дражко покровительствует молодому Лавру, уважая его волю, ум, отчаянную храбрость и страшной силы мечевой удар. Годослав Полкана тоже уважает. Другой бы на месте боярского сына сиднем на лавке оставшиеся годы провел. Этот не хочет. Этот боец в душе. Но что самое главное - он не только врага победить стремится, он постоянно побеждает самого себя. А это гораздо труднее и вызывает уважение. Дружина у Полкана подобралась добрая. За своего воеводу зубами врагу в глотку вцепятся. Волкодавы! Не зря у самого Полкана на груди, поверх кольчуги, голова волка висит. В зимнем походе по селениям лютичей Полкан
получил в эту голову две стрелы. Как специально кто целился. Оскаленная пасть, видимо, пугала стрельцов. Сам воевода невредим остался.
        - И верно, что не доверяет. Я тоже боярам не доверяю. Даже тем, кто к отцу ближе всех был. Слишком они Готфрида любят и боятся. Как битые собаки хозяина… И забыли, что хозяин им я, а мне Готфрид не хозяин! Надоест терпеть, таких бояр побью, а владения простым воям раздам!
        Князь рассердился, нахмурил лоб, отчего сразу стал похож лицом на большого гривастого кота, недовольного поведением котят, и зашагал перед сотником широким шагом, больше пригодным для чистого поля, чем для гуляния по горницам. Мысль о том, чтобы прогнать некоторых из бояр и отобрать у них имения, была подсказана Годославу еще год назад волхвом Ставром. Тогда она показалась просто ругательством, пустой угрозой. Сейчас князь уже сожалел, что вовремя не послушался дельного совета.
        - Еще что-то? - спросил сотника, когда остановился.
        - Полкан думает ночью перебросить свентанское конное подкрепление и стрельцов поближе к нам. Там лес хороший, есть где от чужого догляда и людей, и коней спрятать.
        - А доглядчики данские не заметят?
        - В том и дело-то… Полкан позволения просит… Для всех объявят, что подкрепление прямо к границе выйдет. Якобы чтобы на рубеже заслоном свентанской дороги стоять. А ночью полки границу перейдут и через данские земли напрямую к нам заявятся. Так ближе, и доглядчиков там нет. А местные даны подумают, что это к своим подкрепление тянется.
        - Тоже верно. Что Дражко на это говорит?
        - С Дражко встретиться час не настал. Он рядом с Сигурдом постоянно. Не захотел Полкан герцога раньше времени настораживать.
        - Он и без того насторожен. Дражко его главной дорогой везет. А гонцов шлет напрямую. Чтобы я в курсе дела был. Вот-вот прибудут…
        И в самом деле, не успел князь закончить фразу, как снова раскрылась дверная створка, и стражник стукнул копьем в пол, привлекая внимание. Годослав поднял взгляд.
        - Городской стражник от ворот прискакал.
        - Ну…
        - Дражко в сопровождении герцога Трафальбрасса въехал в город. С ними еще какие-то франки. Около десятка.
        - Пленники, что ли?
        - Нет. Говорят, герольды… На площадь просятся. Желают во всеуслышание обратиться ко всему народу бодричей и гостям города.
        То даны, то франки! Князь осерчал и махнул кулаком, словно собирался по столу ударить, но не ударил. Славяне по столу не бьют, потому что знают: стол - это ладонь Божья.
        - Не пускать к народу никаких герольдов. В моем княжестве только я даю право герольдам говорить. Так и передай! Если найду время, выслушаю их. Пусть пока в трактире посидят. Встретьте их гостеприимно, но не боле…
        - Понял, княже.
        Стражник вышел, и слышно было, как он за дверью передавал слова князя городскому стражнику, который и без того все слышал.
        Годослав опять измерил шагами ширину горницы.
        Герольды короля Карла! Что надо им? Может быть, Карл решил через герольдов войну объявить? Это уже что-то новое. Раньше франкские бароны нападали без собственного предупреждения, удовлетворившись теми обязательными предупреждениями, которые доходят до противника через купцов. Что же теперь? Или герольды привезли какое-то предложение к народу? Желают разобщить народ и князя? Такое тоже возможно, но такие дела не делаются открыто. Лазутчики и без того снуют по стране под видом купцов и рассказывают сказки о том, как хорошо живется под крылышком франкского короля. Тем же самым заняты лазутчики Готфрида, только этих больше не народ интересует, а бодричская знать, мелкие князья и бояре.
        Ну да, этими лазутчиками вдоль дорог уже много деревьев разукрашено. Годослав приказал вешать их без жалости и не глядя на звания, чтобы другим было неповадно. Вроде бы в последнее время стало их поменьше, не как минувшей зимой.
        - Отдыхай пока, сотник. Выпей меду. Сейчас здесь приготовления начнутся. Посольство надо с честью принять. Ты тут будь. С Дражко и поговоришь. Я не ведаю его последних планов и пока вмешиваться не буду, чтобы не навредить. Князь-воевода тебе и скажет, что со свентанским подкреплением делать.
        Годослав позвонил в колокольчик, вызывая слуг. Распорядился о приготовлении горницы к приему. Специально предупреждать бояр не велел. Кто поторопится и придет, тот и будет заседать. Не успеют, значит, и ни к чему…
        А сам отправился к лестнице на верхние этажи.

* * *
        Верхний, четвертый этаж Дворца Сокола отведен под женские покои. Большую их часть занимает Рогнельда, меньшую - княгиня-мать с сестрой. У Годослава пока всего одна жена. Хотя князь может их иметь столько, сколько в состоянии любить. Так гласит закон, установленный волхвами по воле Рода. Не сколько может содержать, а именно - любить. Годослав пока одну Рогнельду любит…
        Беспокойство города, беспокойство всего многолюдного и суетливого, наполненного неведомыми ей заботами княжеского терема передалось и княгине. Вчера вечером, проходя через нижний ярус галереи, слышал Годослав, Рогнельда плакала, на что-то жалуясь кормилице их полуторагодовалой дочери Фрейе. Женщины сидели на верхнем ярусе, грелись вместе с дитем на закатном солнышке. Кормилицу, свою ровесницу, Рогнельда выписала из Дании, чтобы иметь рядом человека, с которым можно разговаривать на родном языке. На родном языке она и жаловалась простой женщине, как верной надежной поверенной. Годослав датский язык знал плохо, понимая только общеупотребимые фразы, связанные с воинскими утехами. К тому же говор был очень слабым, невнятным, а на самой галерее нещадно чирикало множество воробьев, устроивших здесь гнезда. Сам с собой будешь разговаривать - не все из-за птиц услышишь. Так что, слов Рогнельды он почти не разобрал. Да и не приличествует князю стоять, подслушивая то, что говорится не ему. Лучше попозже спросить напрямую у самой жены. Но вечером у князя не было времени, чтобы зайти в женские покои и
поговорить с Рогнельдой. И ночью тоже не было, потому что всю ночь он ждал новостей и спал, не раздеваясь, на широкой скамье в охотничьем пристрое, просыпаясь время от времени от стука когтей пардусов по деревянному полу[85 - Пардус (гепард) - единственный зверь из всей породы кошачьих, который не умеет убирать когти под подушечки. Очевидно, это умение отмерло у зверя само собой в ходе эволюции, потому что пардусы никогда не подкрадываются к добыче, предпочитая догонять ее за счет своей быстроты.]. Не было, честно говоря, времени и сейчас. Но он дал себе возможность навестить супругу, чтобы сбросить нервное напряжение и не показать родственнику жены герцогу Трафальбрассу свою озабоченность и озабоченность княгини. Сигурд наверняка захочет с кузиной встретиться. И ее следует к этому подготовить.
        Княгиня носила под сердцем второго ребенка. Годославу очень хотелось, чтобы это был сын. Даже волхвы предсказали ему рождение сына вслед за рождением дочери. Произойти это должно было в дни эвлисеня[86 - Эвлисень (иначе - грудень) - второй месяц осени по славянскому календарю. Начинается 22 октября по календарю современному. Соответствует астрологическому знаку Скорпиона.], что не особенно радовало, потому что, как сказал знающий Ставр, ребенку, рожденному в эти дни, предстоит столкнуться в жизни со многими испытаниями и опасностями. И только пройдя через боль и унижение, если сможет пройти через это, он достигнет высоких целей, уготованных ему судьбой. И эти испытания для будущего сына уже, наверное, начались. Потому так беспокоится княгиня. И беспокойство ее передается плоду.
        Рогнельда услышала, должно быть, шаги мужа на лестнице, узнала их, как узнавала всегда, по тяжести и уверенности поступи, и сама поспешила навстречу, открыла дверь. Во взгляде надежда и едва заметный испуг - с добрыми ли вестями пожаловал Годослав. Хотя недобрые вести пришли бы раньше сами - шумом во дворе под витражными цветными окнами, присутствием там многих чужих оружных людей.
        Высокая, мужу под стать, Рогнельда выглядела со стороны и при посторонних чрезвычайно гордой, холодно-отчужденной, чуть не чопорной, что совсем не вязалось с простотой общения, принятой в обыденной славянской среде Рарога. За что княгиня и не пользовалась любовью дворового люда и приближенных мужа, кроме разве что всегда не унывающего князя-воеводы Дражко и волхва Ставра, который, когда выдавалось время, учил Рогнельду тонкостям славянской рунической письменности, не сильно отличающейся от такой же скандинавской письменности, знакомой княгине с детства. Остальные старались держаться с ней так же холодно и отстраненно, как она с ними. И только наедине с мужем Рогнельда менялась, превращаясь в пылкую и страстную, открытую и простую.
        Воспитанная при большом и шумном, всегда полупьяном дворе датского короля, среди множества придворных, развязных и вольных, наполовину светских людей - наполовину викингов, Рогнельда сначала трудно переносила скуку и слегка простоватый быт княжеского дома со старинными патриархальными устоями. Ей были совершенно непонятны даже женские посиделки, когда в одной светлице вечером собиралось множество дворовых женщин во главе со старой княгиней-матерью или сестрой княгини-матери, матерью князя-воеводы Дражко. Пряли, вязали, вышивали и бесконечно разговаривали, разговаривали и разговаривали на своем таком трудном для Рогнельды языке. Когда за окном собиралась темень, зажигали лучины и начинали петь долго и протяжно свои грустные песни. Канделябры и даже простые свечи во Дворце Сокола не любили, а запах горелых лучин молодой княгине совсем не нравился, хотя эти лучины для аромата оборачивали пучками душистых негорючих трав, собранных волхвами и ведуньями. Дым отгонял от дома беду и неблагополучие. Ни прясть, ни вязать, ни вышивать Рогнельду никогда не учили. Для датской герцогини это казалось недостойным
занятием. И потому она не видела смысла в подобном времяпрепровождении. Княгиня-мать, сама чистокровная славянка - из княжеского дома лужицких сербов, - пыталась научить ее нехитрым домашним премудростям, но молодая невестка старания не проявляла, и занятия ни к чему не привели. Так Рогнельда и оставалась в княжеском тереме одинокой, не заведя себе подруг, не найдя развлечений. Потом она несколько свыклась, но никак не принимала на себя заботу о княжеском хозяйстве, за что выслушивала множество упреков со стороны княгини-матери.
        Единственно, Рогнельда оживлялась, когда видела Годослава или Дражко.
        В этот раз она встретила мужа грустной улыбкой, стоя у дверного косяка и прислонившись к струганому дереву головой, словно от усталости. Князь заметил на ее лице следы недавних слез. Он отлично понимал жену и ее теперешнее состояние. Там, на севере, где собирались и наливались силой тучи угрозы, был ее родной дом. Там были ее родные люди, которых она искренне любила и которые, наверное, любили ее. И вот Дания грозит войной. Не открыто грозит, а вынашивает тайные замыслы против мужа Рогнельды. И сама княгиня достаточно хорошо знала коварный и злобный характер своего двоюродного братца Готфрида, его умение улыбаться в лицо человеку открыто и почти честно, даже богатые подарки дарить, показывая небывалую милость, и тут же, стоит человеку выйти за пределы тронного зала, с гомерическим хохотом и очевидной радостью посылать вслед ему палача. Готфрид с самого детства был злобным и капризным фигляром, которому нельзя верить. И как раз потому, что она знала Готфрида, знала лучше других, и появилась эта обеспокоенность. Когда Рогнельда смотрела на мир оттуда, из родных стен, все замыслы короля были почти
хороши, потому что, как говаривал отец, всегда находящийся рядом с королем и часто даже направляющий его, действия его идут на пользу Дании. Теперь она вынуждена была смотреть глазами тех, против кого эти замыслы направлены. Своими глазами и глазами мужа. И картина казалась не слишком привлекательной…
        - Ты опять плакала… - не спросил, а утвердительно, но с мягкой укоризной сказал Годослав и положил тяжелую ладонь ей на живот, словно биение ребенка хотел рукой уловить. - Он ведь все слышит и думает твоими мыслями. Тебе не стоит беспокоиться. Я все дела улажу, как улаживал раньше, и ничего страшного не произойдет…
        Но она-то знала упрямый характер братца, знала, что Готфрид от своего никогда не отступает.
        - Я за тебя боюсь.
        - За меня бояться не надо. Карл с Готфридом между собой передерутся, а мы с тобой со стороны за этим понаблюдаем. Вот и все…
        - Готфрид не будет драться с Карлом. Каролинг слишком силен и опасен для него. Случись такая война, в самой Дании слишком много знатных конунгов поднимется, чтобы от отца и короля избавиться. Они только момента ждут, чтобы самим власть захватить. И Готфрид это знает…
        - Это и мы скоро узнаем. Твой любезный братец прислал другого любезного братца, который захочет сегодня тебя увидеть. Ты выйдешь?
        - Кто приехал? - сухо спросила княгиня.
        - Сигурд.
        Рогнельда вздрогнула так, что это не могло остаться незамеченным мужем.
        Она-то лучше Годослава знала, что если приехал Сигурд, значит, уже началось… Началось вторжение данов в княжество бодричей. Там, где появляется герцог Трафальбрасс, всегда начинается война. Герцог сам - объявление войны. Хотя говорить он, конечно, будет сладкие речи, будет клясться в вечной дружбе и желании помочь. Пират всегда называет свою лживость военной хитростью и охотно ее себе прощает. Он просто не позволит себе поверить, если услышит чужие слова о своей лживости. Он точно такой же, как сам король.
        - Хорошо бы было, - тихо прошептала Рогнельда, - если бы по дороге к нам конь Сигурда споткнулся, и он сам упал и сломал себе шею…
        - Успокойся, кровожадная… - засмеялся Годослав. - Братьев следует по-братски любить. И говорить с ними следует мягко и добро. Чтобы они рассказали тебе о своих самых сокровенных желаниях…
        И он пристальным, долгим взглядом посмотрел на жену.
        Рогнельда поняла сразу. Она сама об этом подумала, но посчитала, что с ней герцог не будет откровенничать. Но, может быть, и будет. Надо только умело разговор построить. Так построить, чтобы слова о ее доме в Дании невольно переходили в слова о ее доме здесь. Спросить об отце. Это тоже очень важно. Узнать, чем отец занят. Кем он занят. Отец - гораздо большая угроза, чем два вместе взятых Сигурда с Готфридом в придачу.
        - Будь уверен, я сумею его разговорить. Сигурд всегда отличался уважением и нежностью ко мне. Должно быть, потому, что я чуть-чуть повыше его ростом. И однажды побила его в детстве. Он это помнит всегда и при случае всем рассказывает. Только…
        - Что?
        - Только не поздно ли, раз он уже приехал…
        Глава 13
        Рычание и визг поднялись такие, что герольда стало не слышно. Это белые королевские волкодавы передрались между собой из-за очередной кости, брошенной им царственной рукой. Кости собакам бросал только сам Карл, другим делать это запрещалось. Да и собаки были приучены не брать пищу от посторонних, и могли собственными зубами покарать нарушителя правил. Король жестом остановил стражника, который замахал тупым концом алебарды, чтобы разогнать собак.
        - Разум и право выбора, - сказал Карл тихо, чтобы слышали только сидящие рядом, - дарованы Богом из всех живых существ на Земле лишь одному человеку. Собака не выбирает, драться ей за кость или остаться голодной. Она обязана драться, иначе ей не выжить среди себе подобных. Животные не имеют разума и живут в соответствии с другими принципами, которые нам не всегда бывают понятны. И потому лучше в эти принципы не вмешиваться. Но принципы свои, человеческие, следует соблюдать, и сочетать право выбора и собственные желания с правом выбора других и с их желаниями. Не за каждую кость следует драться, даже если чувствуешь собственную силу…
        Приглашенные за королевский стол гости не поняли, что Карл имеет в виду, хотя и знали, что он не любит пустых разговоров, и если что-то говорит, то говорит, касаясь какого-то предмета непосредственно.
        А придворные между тем ждали, с любопытством наблюдая шумную драку могучих и красивых животных. Только когда псы успокоились, герольд продолжил оглашение королевской воли и назвал имена зачинщиков турнира с королевской стороны.
        Граф Оливье после этого оглашения резко поднялся со своего места, чуть не уронив кресло. Карл словно бы ждал этого и мягко положил руку графу на запястье.
        - Я не желаю, чтобы ты в этот день садился в седло, - вполголоса и с большой теплотой сказал он.
        - Почему, ваше величество? Чем я заслужил такую немилость? - возмутился обескураженный граф. - Неужели я настолько хуже других, что могу опозорить своего короля?
        - Милый Оливье… Мы все не первый год знаем тебя и не однажды видели в деле. Никто и не говорит о том, что ты хуже. - Карл произносил слова мягко, но стоял на своем твердо. Должно быть, он тщательно обдумал решение, когда переодевался к обеду. - Но это именно в твою честь, в честь твоего возвращения из длительного плена устраивается турнир. И ты должен быть не участником, а почетным гостем. Ты будешь сидеть на трибуне по правую руку от меня и иметь в этот день почти равные с королем права. Более того, именно тебе придется определить и назвать победителя главного дня. Я назначаю тебя, граф, маршалом турнира[87 - Маршал турнира - в данном случае, переводя на современный спортивный язык, тренер королевской команды, который имеет право вступить в состязания только тогда, когда все представители зачинщиков окажутся побежденными. Он же признает победу или поражение своей команды. Первоначально обязанности маршала исполняло самое знатное лицо, присутствующее на турнире. Впоследствии маршал стал назначаться и в отдельные периоды турнирной популярности даже продолжительное время носить это звание.].
        - Ваше величество! - Оливье сказал почти горько и с откровенной обидой в голосе. - Я ничем не заслужил такую честь. Мой род всегда славился верными и доблестными воинами. Но ни один из моих предков не согласился бы примерить на себя королевские регалии. А стать маршалом в присутствии короля и его родственников - это и есть принятие таких регалий на достаточно слабые для них плечи простого рыцаря. И еще раз прошу вас предоставить мне возможность доказать моему королю, что мой меч совсем не притупился за время пленения, и в седле я вовсе не разучился сидеть.
        Король хорошо подготовился к возможному возмущению графа и владел собой прекрасно, пряча действительную мысль и намерения под выверенными фразами.
        - Я знаю твою доблесть. В былые времена только один Хроутланд смог бы с тобой посоперничать в ристалище. Но в этот раз ты стал выше общего рыцарского духа. Радуйся, что я приравниваю тебя к себе. И закончим на этом разговор.
        Граф опустил печальную голову так, что белокурые локоны закрыли лицо, а король воспользовался моментом и значительно переглянулся с дядей Бернаром. Решение они принимали вместе. Ни один из них, чтобы не поранить гордость Оливье, не заикнулся о ране рыцаря, которую тот тщательно скрывал от короля и от других. Но сопровождавшие графа простые воины не давали слова, в отличие от герцога Анжуйского, хранить рану в тайне. А дотошный Бернар не преминул допросить солдат о том, как проходила долгая дорога через всю Европу, собирая сведения о состоянии дел в других графствах и марках, что входит в обязанности главного королевского прево. Таким образом, тщательно скрываемая тайна стала общим достоянием. Более того, почти все придворные Карла уже знали о ней, и ни у кого не вызвало удивление решение короля о невключении Оливье в число зачинщиков.
        Король встал, показывая этим, что обед закончен.
        - Друг мой, - сказал он на прощание графу, - я навещу тебя попозже в твоей палатке, и мы еще обсудим с тобой новости, которые ты привез. А сейчас мне предстоит заняться государственными делами. Я не приглашаю тебя принять участие в малом совете потому, что ты просто не можешь быть в курсе местных дел настолько, чтобы дать нам дельный совет. Кроме того, тебе следует немного отдохнуть от трудностей долгой дороги.
        И он ушел так же стремительно, как делал это всегда, предоставив возможность придворным насытиться за королевский счет в его отсутствие.
        Сразу за королем отправился и Бернар. А еще через несколько минут в королевские походные апартаменты вызвали из-за столов эделинга Кнесслера и аббата Алкуина. Оба поспешно выполнили королевский приказ и скрылись за тяжелым пологом.
        Карл переодевался с помощью двух слуг и одновременно читал расправленные перед ним рукой юного секретаря Эйнхарда письма. Это была обычная манера короля начинать работу сразу и никогда не тратить время даром, если есть малейшая возможность его не тратить. Несколько писем лежали отдельно, подготовленные секретарем для подписи и ждущие печати, ее король никому в руки не доверял, даже дяде, который всегда был посвящен во все дела племянника. Здесь же находился и сам Бернар, сосредоточенно раздумывающий о чем-то, устроившись в низком, как раз подходящем к его росту кресле у самого входа. Сбоку от кресла Бернара стоял, оперевшись на спинку соседнего кресла, майордом дю Ратье, не по знатности рода, а по жалованному королем званию обязанный присутствовать на таких совещаниях. Аббат Алкуин, перешагнув порог, сразу прошел за королевский стол, остановившись рядом в Эйнхардом, эделинг же, не имеющий в королевской палатке привычного места, почтительно застыл рядом с входным пологом, дожидаясь указаний.
        Король оделся в привычный неприхотливый костюм, ничем не отличающий его от не слишком знатного воина, но всем приглашенным пришлось дожидаться, пока Карл не дочитает полученные письма и не подпишет подготовленные к отправке. И никто не попытался прервать мысль короля вопросом или словом. Наконец, последние капли красного воска запечатлели овальную королевскую печать[88 - Историкам известно несколько печатей Карла Великого. Овальная печать изображает короля длиннобородым. Такую бороду Карл носил только в юности, когда мечтал выглядеть более зрелым. Печать хранится в Париже в Национальном архиве. На одной из круглых печатей короля вырезали и без бороды и без усов. На другой круглой вообще стоит только монограмма Карла. Овальная печать ставилась королем на письмах не государственного значения, потому что вырезана была в пору, когда королем был еще отец Карла Пипин.]. Карл повернулся к креслу, где уселся Бернар.
        - Ну, дядюшка, теперь мы хотели бы услышать твои соображения по вопросу, который будем обсуждать. Прошу всех садиться… И тебя тоже, мессир эделинг, и тебя… - добавил он, заметив, как стеснительно себя чувствует долговязый Кнесслер около входа. - Сегодняшний разговор имеет к тебе непосредственное отношение.
        Король сел сам и дождался, пока рассядутся остальные.
        - Итак, слушаем тебя, дядюшка Бернар. Каково мнение воинов, возглавляемых тобой?
        Бернар давно уже приготовил свою речь и потому начал говорить уверенно и без сомнений, хотя никогда не обладал достаточными навыками оратора, предпочитая логически построенному изложению позиции обыкновенную команду «Вперед!», посылающую войска в атаку. Но нынешнее выступление далось ему легко, потому что сам он, воинственный и бескомпромиссный, думал так же, как и большая часть королевской армии, и ему не требовалось сопоставления фактов и приведение их к логическому выводу.
        - Мне особо сказать и нечего. Как ты, Карл, и приказал мне, я опросил всех командиров самых крупных из отдельных отрядов, хотя особой надобности в этом не было - тема обсуждена между нами многократно. Они сходятся во мнении со мной по всем основным направлениям дальнейших действий. Разница заключается только в тактике и в общей стратегии ведения нынешней летней кампании. Я не удивился единодушию наших баронов. Они, как и я, только воины, и совсем не политики. И потому предпочитают длинной речи удар копья! Надеюсь, что и политики предпочтут опираться именно на этот наиболее веский аргумент, а не на слова и обещания откровенных противников и неверных союзников, как порой случается. Мы все отлично знаем старую пословицу, что предают только свои. И лучше не иметь ненадежных «своих», чтобы не быть в очередной раз преданными ими.
        Другой речи от Бернара никто и не ожидал. «Маленький боевой петушок», как его любовно звали во франкской армии, доводы копья всегда считал наиболее верными и вескими. Пусть «перья», то есть копья во все стороны осколками летят, но Бернар будет стремиться только к утверждению своей силы, не опускаясь до уровня уговоров.
        - А в чем все же заключается разница в мнениях баронов? - поинтересовался Алкуин, всегда стремящийся к предельной точности понятий, чтобы ни у кого не возникло после разговора возможности двояко толковать сказанное.
        - Исключительно в том, что одни предпочитают для начала навести порядок у себя за спиной, то есть превентивными мерами обеспечить невозможность восстания саксов, а потом двигаться дальше.
        - Что это могут быть за меры?
        - Взять в обеспечение своей безопасности заложников. И не четыре с половиной тысячи, как те несчастные, казнить которых пришлось после прошлого удара в спину, когда погибла армия графа Теодориха. А больше, потому что саксы уже знают твердость королевских законов и не пожелают рисковать жизнями, скажем, десяти или пятнадцати тысяч мирных жителей из самых знатных родов.
        - Это слишком… - не согласился король. - Твои бароны с равным основанием могли бы предложить взять и сорок тысяч заложников.
        - И кормить их за свой счет… - добавил Алкуин.
        - Да. Такой поход обошелся бы для королевской казны слишком дорого, - отмахнулся Карл перчатками то ли от совета дяди, то ли от комаров, которые доставали его и в палатке. - Я даже обсуждать такой вариант не хочу. А что предлагают другие?
        Бернар усмехнулся. Сам ищущий только воинскую славу, а вовсе не доходов, приносимых войной в его карман, он слегка неодобрительно относился к тем, кто искал выгоду раньше, чем одержал убедительную победу. Именно поэтому Бернар ни разу не участвовал в небольших набегах на соседние страны, что время от времени предпринимали отдельные отряды баронов, но не пропустил ни одного крупного сражения, которое давал Карл.
        - Другим не терпится пополнить свой большой карман за счет врага, и они готовы прямо сегодня переправиться через Лабу в страну бодричей. А остальное оставить на попечение Бога. Он и защитит, и неверных союзников покарает.
        - Мне кажется, что здесь не только карман виноват, - мягко заступился за своих военачальников Карл, - но и дух рыцарства, присущий баронам, зовет их в бой. Этот дух всегда ищет новых впечатлений и новых противников.
        - Все это так, мой царственный племянник прав, как всегда, - почти согласился откровенный Бернар, - однако разговоры слышатся больше о том, какие города следует брать в первую очередь, пока жители и волхвы местных храмов не успели попрятать свои сокровища. И только потом уже о генеральных сражениях, способных решить исход войны. Впрочем, одно другому никогда не мешало… Война - это тяжкий и неблагодарный труд, а каждый труд требует соответствующей, и даже более того, достойной оплаты. И каждый воин волен самостоятельно искать цель, которую имеет смысл перед собой ставить.
        - Беда только в том, что кое-кто желает эту оплату существенно уменьшить… Там, - кивнул Карл на стол, - лежит письмо от его святейшества Адриана Первого[89 - Римский Папа Адриан I установил в Ватикане почти светские порядки, проповедуя небывалую раньше роскошь, повсеместное стяжательство и небывалый разврат. Окружив себя со всех сторон могущественной родней, он, по сути дела, превратил папство в монархию, что привело после смерти Адриана ко многим кровавым событиям - родня умершего никак не хотела уступать свои позиции и не признавала нового Папу Льва III. Только вмешательство Карла Великого и его вступление с армией в Рим смогло навести в Ватикане порядок. Король сам, в качестве римского патриция, выступил судьей и не признал безосновательных обвинений, которыми родственники Адриана пытались оправдать свои действия. Таким образом, с помощью Карла Лев III укрепился в Ватикане и даже, в благодарность за поддержку, сделал через несколько лет короля франков императором.]. Любопытствующим могу поведать, что благочестивый ватиканский правитель требует от нас, чтобы сокровища языческих храмов
доставались не воину, простершему над ними меч, а Ватикану. С этим он желал бы благословить наш поход.
        - Слава богу, что известная жадность не заставляет его требовать десятины со взятых городов, - с сарказмом прокомментировал сообщение Бернар. - Не слишком ли дорого берет неблагочестивый Папа за несколько произнесенных с кафедры слов…
        - Впрочем, - добавил Карл, - там же лежит еще одно письмо из Рима. Меня предупреждают, что Адриан, судя по всему, не сможет оправиться от болезни, приковавшей его к постели, и доживает свои последние недели. Но, - остановил себя король, - оставим притязания первосвященника на его нечистой совести, а сами вернемся к настоящим делам. Значит, бароны желают войны!
        - Да, мой государь.
        - Бесконечной войны, прошу заметить, сир… - скромно добавил дю Ратье, всегда сознающий свое место в придворной иерархии и потому редко говорящий конкретно и от себя, противопоставляя личное мнение мнению других. Но предпочитающий коротким комментарием придать разговору определенную направленность, чем ему, впрочем, нередко удавалось влиять на принятие каких-то важных решений. - А в бесконечной войне не может быть порядка. Потому что война выглядит стройной только с одной или с другой из воюющих сторон, а в целом она представляет собой исключительный и бесконечный хаос. В период войны ни одно государство не способно к полновесной хозяйственной деятельности на благо своих соотечественников и своего короля.
        - Господин майордом абсолютно прав, - согласился Алкуин, до этого что-то сосредоточенно записывающий на покрытой воском дощечке - в своей привычной «записной книжке». - В стране только тогда будет порядок, когда жители смогут безбоязненно путешествовать из одного гау[90 - Гау (фр. - gau) - округа, единицы государственного деления в королевстве, а затем и в империи Карла Великого, во главе которых стояли назначенные королем чиновники - графы. Существовали и более крупные области - марки, во главе которых стояли маркграфы.] в другой, не вызывая враждебного отношения со стороны местных жителей. Иначе страна обречена на вечную смуту и неустойчивые, глиняные ноги даже при самых сильных, стальных руках.
        - А что скажет нам владетельный представитель той части нашей страны, о которой идет речь? - повернулся король к эделингу Кнесслеру.
        - Только одно, ваше величество… Только одно… Война в Саксонии одинаково утомила и франков и саксов. - Кнесслер ответил убежденно и твердо и посмотрел при этом на короля так же, как говорил.
        Карл любил, когда собеседник ведет себя так.
        - Так что же тогда требуется для установления устойчивого мира? - попросил он уточнения.
        - Только добрая воля с двух сторон, государь. Только добрая воля…
        - То есть, - возмущенно фыркнул Бернар и вскочил со своего низкого кресла, - вы хотите сказать, что король-победитель должен поклониться побежденному им народу. Я вас правильно понял, мессир Кнесслер? Тогда от имени короля любезно благодарю вас за оскорбление!
        - Вы, ваше высочество, извращаете мою мысль, - совсем не смутившись агрессивных слов королевского дядюшки, ответил эделинг. - Я хотел сказать только то, что сказал. И могу добавить лишь одно - для установления мира следует сделать два одновременных шага навстречу друг другу. И протянуть руки для рукопожатия…
        - Кому, простите, милейший, мою несообразительность, может пожать руку монарх великого королевства? Есть здесь, в вашей стране, кто-то равный ему?
        Бернар откровенно отстаивал интересы военной партии, и это видели все. Вне войны, без нее, все влияние монсеньора Бернара сводилось к нулю, и потому он всячески противился устойчивому миру.
        - Рукопожатие короля, - стоял на своем сакс, - может быть монаршей милостью и не обязательно должно означать рукопожатие равных сторон. Я думаю, все эделинги в нашей стране понимают, что равными королю они быть не могут. А если Карл Каролинг протянет им руку, они почтут это за честь для себя.
        - Я полностью согласен с уважаемым эделингом, - сказал Алкуин.
        - Я тоже вижу единственную возможность для установления прочного мира в одновременном шаге навстречу друг другу, - присоединился к ученому майордом дю Ратье.
        - Это пустые разговоры! - Бернар почувствовал, что король сам думает о мире, и потому забеспокоился. - Сколько бы мы ни говорили о меде, во рту от этого слаще не станет. Как вы это представляете на практике? Я лично не вижу ни одного хода, который не уронил бы достоинства моего короля и дал бы положительный результат.
        - Есть старинная латинская мудрость, - изрек Кнесслер. - Только сильный имеет право прощать. Латиняне были очень мудрым народом, иначе они не смогли бы на протяжении многих веков держать под своим управлением большую часть европейского, африканского и азиатского развитого мира. Я хочу вслед за латинянами сказать, что если на уступки идет слабая сторона, ее обвинят в трусости. Если это делает сторона сильная - это будет проявлением доброй воли и именно утверждением силы.
        - Практически! Практически! - раздраженно повторил Бернар.
        - Да, - согласился и Карл. - Практическое решение вопроса волнует меня больше всего. Я даже имею на этот счет свои соображения, но сначала хотел бы услышать ваше мнение. Нельзя ли использовать с толком предстоящий большой праздник?
        - Не только можно, ваше величество, но и необходимо, - Алкуин поднял свою навощенную дощечку и потряс ею, как обвинитель в суде потрясает доказательствами. - Я тут изложил кое-какие практические мероприятия и прошу моего короля рассмотреть их.
        - Прочитай, мой друг… - кивнул Карл.
        Алкуин встал, чтобы привлечь к своим словам больше внимания.
        - Я предлагаю устроить турнир так, чтобы одновременно с зачинщиками со стороны короля были выставлены еще и зачинщики из других народов. Скажем, мессир Кнесслер сам пожелает принять участие в турнире и пригласит других знаменитых и славных сакских рыцарей. Скрестить оружие на турнире - вовсе не то же самое, что скрестить оружие на поле боя. Турнир - праздник. А праздник в благородных сердцах никогда не порождает вражды. Я бы даже предложил расширить границы нынешнего мероприятия. Мы можем пригласить сюда же князя вагров Бравлина и князя бодричей Годослава. А чтобы это не выглядело нарочито, в число зачинщиков обязательно следует включить и прибывшего вместе с графом Оливье сарацинского рыцаря Салаха ад-Харума. Весьма хорошо бы смотрелось присутствие датских рыцарей. Они славные воины и придадут интерес зрелищу.
        - Я, кажется, предвидел такие пожелания со стороны моего ученого друга и сам уже утром послал герольдов к бодричам, к лютичам и к ваграм, - сказал Карл. - Думаю, они уже прибыли на места. По крайней мере, до Старгорода-то и до Рарога уж точно доскакали. Надеюсь, что владетельные князья, несмотря на некоторую натянутость наших отношений, пожалуют на большой праздник, забыв о прошлом непонимании, и с надеждой на будущее понимание. Я хотел бы познакомиться с ними лично. Хотя с Бравлином уже заочно знаком по трем битвам, если можно назвать знакомством разглядывание друг друга через ратное поле и угадывание характера противника посредством действий его войск. И вижу в князе достойного, умного и отважного противника. Против Годослава не однажды воевали мои бароны, и он не показался им агнцем для заклания. Лютичи уже много лет воюют с Годославом, и ни одна сторона не может добиться значительного преимущества. Значит, и лютичи отменные воины. Хотя они могут к турниру и не успеть, до их столицы далековато… А если успеют, тем лучше… Нам будет на кого посмотреть, если славяне примут наше приглашение. Что же
касается датчан, то здесь вопрос обстоит сложнее. Наши взаимоотношения с царственной особой Готфрида Датского довольно странные, и мое приглашение данам выглядело бы, мне кажется, слегка нелепым. Но не могу же я пригласить датских рыцарей, не поставив об этом в известность их короля… Если они сами каким-то образом узнают о турнире и решатся пересечь границу, я буду рад видеть их в числе участников. Такое усиление состава будет только украшать наш праздник. Впрочем, я рано взял инициативу на себя. Продолжай, Алкуин…
        - Я уже все сказал, ваше величество. Есть только маленькое дополнение. Конечно, война или мир - об этом всегда заботятся короли и князья, они принимают решения. Но нельзя забывать и простой народ. Потому я предложил бы в завершение праздника устроить гуляния отдельно для простого люда. Пусть они посоревнуются не только в умении размахивать кулаками или дубинками, но и в умении петь и танцевать. Тогда это будет не только турнир для воинов, а действительный всенародный и даже международный праздник. Праздник, который надолго запомнится и будет всегда связан в памяти с именем короля Карла.
        - Я согласен! - утвердил Карл.
        - Но если у нас будут две группы зачинщиков, следует определить новые правила турнира, - как истый воин, Бернар больше интересовался боевой частью предстоящего праздника. - Кто будет с кем драться?
        - Что ты думаешь, Алкуин? - спросил Карл.
        - Что касается правил турнира, я предложил бы определить их тем, кто лучше работает копьем и мечом, чем пером. Хотя и на этот счет мне сейчас пришла в голову неплохая мысль.
        - Мы слушаем тебя.
        - Пусть зачинщики сразу сразятся между собой, и каждая сторона будет олицетворять один из цветов королевского дома - красный и синий. Тогда определится пятерка сильнейших. И если в эту пятерку войдут рыцари из второй группы, это будет прекрасно. Тогда уже саксы или славяне, если они войдут в это число, сами будут защищать цвета короля. Это ли не будет уже означать, что мир состоялся!
        - Таким образом, вы, дорогой аббат, заставляете нас отдавать сердца противнику! - усмехнулся майордом дю Ратье. - Как сторонник ваших предложений, я вынужден буду болеть сердцем не за конкретных рыцарей, которых прекрасно знаю, с которыми дружен и которых люблю, а за тех, кто, победив моих друзей, утвердит наступление мира. Здесь кроется великий парадокс, преодоление которого может иметь значительные последствия.
        Карл встал, показывая этим, что намерен произнести завершающее слово. Встали и другие участники совета.
        - Я согласен с предложениями аббата Алкуина. Пусть будет так. Мессир Кнесслер, я прошу вас взять на себя организацию турнира со стороны первоначальных противников королевской партии. Надеюсь, в вашей среде найдутся достойные рыцари?
        - Найдутся, государь, - склонил голову эделинг.
        Глава 14
        В напряженную минуту всегда кажется, что тишина встает особенно ощутимо, и не слышно даже пения птиц. Посмотреть со стороны, волхв Ставр просто наблюдал за происходящим, почти равнодушно ожидая решения противника и продолжения, которое в любом случае обязательно последует. Упавший воин не подавал признаков жизни - настолько силен был удар посоха волхва, и непонятно было, остался ли он вообще жив.
        Даны из общей группы сначала воинственно опустили копья, готовясь к атаке, но последовала короткая команда рыцаря, и они, уже готовые дружно пришпорить коней, остановились для короткого совещания. Расстояние не позволяло услышать и разобрать, о чем идет разговор, но Ставр бросил по сторонам несколько коротких косых взглядов, что, конечно же, и данам тоже было не видно. И убедился, что группа воинов на дороге уже окружена так, что ни одному не удастся ускользнуть, даже если они захотят прорваться, всей гремящей металлом массой сметая с пути непонятного противника, и скрыться.
        Совещание закончилось. Рыцарь сам выехал вперед и приложил руку к шлему так, чтобы заходящее солнце не мешало ему видеть волхва. Не забыл при этом и окрест взгляд бросить, но ничего подозрительного не увидел. Потом обернулся и сказал что-то воинам. Теперь уже двое из них пришпорили коней и опустили копья, а остальные прикрылись щитами и ощетинились оружием, как сторожевые псы шерстью. Рыцарь оказался в середине круга. Его откровенно оберегали и прикрывали, как знатную особу или военачальника.
        Ставр все так же стоял по центру неширокой дороги, широко расставив ноги и уперев в землю посох. Эта парочка данов, в отличие от первого нападавшего, даже не снижала скорости, натягивая удила. Они уже не собирались пугать, они желали убить странного длинноволосого и безбородого человека. Безоружного, не уступившего дорогу вооруженным воинам. Развязка приближалась. Только опытные копейщики знают, что при конной атаке держать копье напряженной рукой долго невозможно[91 - Такой атрибут рыцарского вооружения, как «замкнутая рукавица», предотвращающая усталость руки, держащей копье, появился только в XV веке.]. Копье неминуемо будет раскачиваться в такт шагам лошади и моментально утомит руку. И потому все без исключения копейщики просто кладут древко на ладонь, сжимая пальцы только в решающий момент перед тем, как направить удар в цель. Оказалось, что это же прекрасно знает и волхв Ставр. Он верно вычислил момент, и за секунду до того, как копейщики приготовились к нанесению удара, сам резко и быстро сделал очень длинный шаг-скачок вперед и одновременно поднял свое странное оружие параллельно земле
поверх копий, острия которых уже оказались за его спиной. И опять воины налетели лицом на концы толстого посоха. Ставр даже не бил врага, это даны сами бились о посох лицами - так казалось постороннему наблюдателю. И вывалились они из седел точно так же, как первый их товарищ, без сознания - слишком велика была скорость бега лошадей.
        И снова, после громкого лязганья металла, наступила вопросительная пауза. Слышался только удаляющийся топот лошадиных копыт. Волхв, не глядя на дорогу, по звуку определил, что лошади подкованы, как это еще раньше предположил Далимил. Значит, это не викинги, которые подков не любят, а солдаты датской армии.
        Ставр принял прежнюю позу, дожидаясь продолжения. Если бы даны оказались менее опытны, они разомкнули бы строй и устремились бы на волхва всем маленьким отрядом, открывая себя для стрел из окружающего леса. И ни один не успел бы доскакать до одинокого противника и нанести удар. Но рыцарь, командующий солдатами, прошел, должно быть, не одно сражение. Даны двинулись медленно, не опуская щитов. И только когда расстояние между ними и Ставром составило шагов десять, остановились. Снова один воин выехал вперед. Но уже не опуская копье в боевое положение, чем показывал, наученный горьким опытом товарищей, свои почти мирные намерения.
        Он остановился прямо против волхва, натянув поводья загодя, чтобы избежать удара тяжелым посохом. И сурово посмотрел на Ставра, словно ожидая объяснений. Ставр глаз не отвел, но говорить ничего не стал, дожидаясь слов воина.
        Первым не выдержал дан. Его, очевидно, не зря послали для переговоров, зная властный и низкий голос, которым обладал воин. Таким голосом можно в бурю отдавать команды, стоя на носу драккара, и вся команда будет его прекрасно слышать.
        - Кто ты такой, разбойник, чтобы нападать на мирных путников? - не сказал, а отдаленным громом пророкотал он на датском языке.
        Ставр молчал, показывая, что он не понял слов, хотя датским владел свободно и в самой Дании бывал неоднократно. Воин поморщился и, коверкая слова, повторил фразу на славянском прибалтском наречии, которым большинство приграничных данов владело.
        - Во-первых, - спокойно возразил ему Ставр на том же наречии, но слова уже не коверкая, - я ни на кого не нападал. Это на меня напали. И отнюдь не мирные путники, а оружные воины на человека безоружного. А во-вторых, я нахожусь на службе своего князя и выполняю его волю, следовательно, я не разбойник. Более того, это именно я должен тебя спросить: кто ты сам такой и что за люди едут вместе с тобой по нашей земле, нападая на людей князя Годослава?
        Дан оторопело смотрел на волхва. От возмущения у него перехватило дыхание. Слишком большая сила стояла по ту сторону границы, чтобы воин мог позволить так разговаривать с собой. Слишком привыкли даны к ситуации, когда их боятся во всей Европе, чтобы позволить не испугаться королевских воинов какому-то неоружному славянину из маленького княжества. Волхв же стукнул концом посоха в землю, проявляя нетерпение.
        - Отвечай, иначе и твой путь, и путь твоих спутников завершится здесь же, возле этого камня.
        - Да как ты смеешь так разговаривать с солдатами короля Готфрида, ты - волхв! - В гневе воин забыл все славянские слова и снова заговорил по-датски. От волнения и рвущегося из груди возмущения голос его стал еще ниже и грознее, казалось, что после такого грома и ливень обязан на землю обрушиться.
        И он тут же поднял руку, но не с оружием, а с плеткой, что всегда более оскорбительно. Однако опустить ее не успел. Из ближайших кустов, в полном соответствии с прозвучавшим громом, с тихим свистом вылетела черная молния, обхватила воина за шею, не прикрытую доспехами, и вырвала из седла. Далимил-плеточник доказал, что таким инструментом он владеет лучше дана. И тут же сам вышел к дороге. Еще раз, описав широкую дугу, просвистел длинный бич и ухватил прямо за узду побежавшую было в испуге лошадь. И только после того, как подтянул животное к себе и вскочил в чужое седло, повернулся в сторону оставшихся противников и занял место рядом с волхвом в позе насмешливого выжидания.
        - Кто командует отрядом? - спросил Ставр громко и сурово.
        Даны молчаливо расступились, и вперед выехал рыцарь.
        - А кто ты такой? - спросил с вызовом и гневом, с очевидным желанием отстоять свое право командовать и на чужой земле, как он командовал бы на своей.
        - Меня зовут Ставр. Велением князя Годослава, я командую приграничной стражей.
        - Я граф Ксарлууп, подданный датской короны, командующий королевской пехотой. Я следую со своими воинами в Хаммабург, чтобы принять участие в турнире, объявленном королем Карлом Каролингом. Хотел бы я знать, это сам князь Годослав приказал вам нападать на путников, какое бы звание они ни носили? - Рыцарь говорил на достаточно хорошем славянском языке.
        Ставр снова сердито стукнул концом посоха в землю.
        - Это я хотел бы знать, по какому праву датские солдаты нападают на приграничную стражу бодричей на земле бодричей! Или вам так приказал король Готфрид Скьелдунг?
        Граф понял, что его имя, достаточно известное и в Дании и в приграничном княжестве бодричей, не произвело на волхва впечатления. Одними угрозами и величественными манерами он ничего здесь добиться не сможет. Тем более что и о волхве Ставре в Дании тоже кое-что слышали, как и о его отряде разведчиков. И мало находилось желающих встретиться с этими разведчиками.
        - Я думаю, дорогой друг, что произошло недоразумение. - Тон разговора графа значительно смягчился. - Мы приняли вас за разбойников и…
        - Это немудрено было сделать, - бестактно и грубо перебил графа волхв. - Мне кажется, вы специально искали встречи с разбойниками и потому поехали не обычной дорогой всех данов, а в объезд, где меньше пограничной стражи и где разбойники должны чувствовать себя вольготно.
        - Мы боимся опоздать на турнир и потому спешим, сокращая путь.
        Ставр усмехнулся.
        - И в торопливости удлиняете его…
        Граф очевидным своим промахом не смутился.
        - Разве так?.. Должно быть, мы слегка заблудились.
        - Вот потому вам и следовало ехать известной дорогой. А чтобы вы впредь не плутали, я выделю вам людей в сопровождение. Они быстро доставят вас к границе с княжеством вагров. Это ближайший путь в Саксонию. От Старгорода до Хаммабурга рукой подать. Князь Бравлин дружит с вашим королем и не будет чинить вам препятствий.
        Граф понял, что его не желают оставлять без пригляда, что вовсе не входило в планы маленького отряда.
        - Я думаю, что мы в состоянии сами добраться до нужного нам места…
        - Это невозможно. Всякое передвижение чужестранцев без сопровождающих запрещено велением князя-воеводы Дражко.
        - Почему это? - не понял вельможа.
        - Потому что мы готовимся к войне с франками.
        Граф закусил крученый ус.
        - Но мы-то ведь не франки! Наш король собирается выступить в защиту вашего князя!
        - Это следует говорить не мне, а князю-воеводе. Он сейчас как раз обсуждает этот вопрос с Сигурдом по дороге в Рарог.
        - Я и скажу ему при встрече, - хитро улыбнулся Ксарлууп, - мы с ним старые приятели. И скажу непременно, какие у него отличные стражники.
        - Это Дражко знает лучше вас. - Ставр к лести оказался равнодушен и говорил по-прежнему грубо, если не сказать вызывающе.
        - Так что же - вы не пропустите нас? - возмутился граф.
        Ставр опять сердито ударил посохом в землю.
        - Я сказал уже, что пропущу, но с сопровождающими.
        Раздумья и короткое совещание с воинами длились не более пары минут.
        - Ладно. Пусть будет так. - В последних словах дана прозвучала неприкрытая угроза. - Но я очень спешу, и мне каждая потерянная минута грозит опозданием. Что нам делать с нашими ранеными? - Он посмотрел на троих воинов, еще не пришедших в себя, и на одного, растирающего себе шею, сидя на земле.
        - Мы позаботимся о них, - пообещал Ставр. - Волхвы, как вам, наверное, известно, занимаются врачеванием больных и раненых…
        Граф Ксарлууп оглянулся на свой отряд, что-то соображая.
        - Пусть так… Я оставлю с теми, кто не может передвигаться, еще одного человека, он слегка болен. Если вы сможете поставить раненых на ноги быстро, отправьте их нам вдогонку вместе с этим человеком. И с вашими, разумеется, сопровождающими. Кстати, я не вижу наших сопровождающих…
        Ставр поднял руку. Тут же из леса вышло пятеро воинов. Граф так посмотрел на них, словно оценивал силу. И остался доволен - его семь оставшихся в седле солдат и он сам должны бы были справиться при надобности с этой пятеркой.
        - Еще десяток будет идти по краям дороги, чтобы не подпустить к вам настоящих разбойников, поскольку вы сами, как оказалось, не в состоянии себя защитить, - добавил волхв и увидел, как вытянулось лицо Ксарлуупа. - Но вы их не увидите, как не видите и сейчас. Они умеют передвигаться бесшумно и надоедать вам своим присутствием не будут. Что касается раненых и больных, я отправлю их вам вслед, как только они будут готовы. Где ваш больной?
        Граф обернулся и сделал знак рукой. Из группы выехал долговязый, под стать волхву, воин в очень легких доспехах, не совсем подходящих ему размерами. Рукава кольчуги были так коротки, словно делалась она на человека, ростом меньшего, по крайней мере, на голову. Внешне больным он не выглядел, разве что сильно уставшим. Лицо и шапку с металлическими пластинами вместо привычного рогатого шлема покрывал толстый слой пыли и грязи, будто бы воин не умывался уже давно.
        - Пусть отдыхает… - сказал волхв и отвернулся, чтобы не выдать чувство удовлетворения. По описанию больной очень походил на гонца купца Якоба, которого разведчики не сумели перехватить по дороге в Данию. Очевидно, теперь он - легок на ногу! - уже возвращается к посольству с распоряжениями короля. Но это следует еще проверить. - Я не задерживаю тебя доле, граф. Можешь продолжать свой путь. Может быть, я тоже пожалую на турнир, чтобы посмотреть на твою доблесть. Там и встретимся.
        - Буду рад встрече на нейтральной территории… - Теперь в голосе Ксарлуупа прозвучала ничем не прикрытая угроза, привести которую в исполнение он постарался бы со всей своей известной жестокостью. - Постарайся там попасться мне на глаза… Впрочем, с твоим ростом спрятаться трудно…
        Ставр в ответ на это только усмехнулся одними суженными глазами, не меняя выражения лица, и пальцы его звучно хрустнули, сильнее сжав тяжелый посох, показывая уверенность волхва, что это оружие пострашнее угроз иноземного графа и всегда готово защитить своего обладателя. Это Ставр только что наглядно продемонстрировал. И еще взгляд его говорил, что в Саксонии он тоже не имеет причин потерять свою силу, и графу не на что рассчитывать даже там.
        Даны, не оглядываясь, направили коней рысью вперед. Пятерка сопровождающих вывела из леса своих коней и устремилась следом. Оторвав взгляд от облачка пыли, повисшего над дорогой за хвостами коней, Ставр обошел кругом группу оставшихся с ним воинов, каждого осмотрел с внимательной иронией, над обладателем громового голоса улыбнулся откровенно, но особо остановился перед последним.
        - Рассказывай, болящий, что с тобой случилось?
        И кивнул, подавая команду своим разведчикам, появившимся из леса. Те окружили данов, познакомившихся, к своему несчастью, с волховским посохом, помогли им подняться и увели воинов подальше в лес, под сень деревьев. Там, судя по запаху дымка, уже снова развели костер, затоптанный предусмотрительным Ставром.
        Больной воин, усиленно показывая свое неважное самочувствие, с кряхтением сполз с седла.
        - Меня утром лошадь сбросила, - сказал он с откровенным акцентом лива[92 - Ливы, литовцы - литовский язык относится к родственной славянским языкам группе, точно так же, как и санскрит. Более того, современные учебники для вузов в Литве утверждают, что, например, русский язык произошел от литовского. Ошибочность этого утверждения, время от времени звучащего вновь и вновь, еще в конце XIX века доказал известный чешский ученый Л. Нидерле, в наши дни эту же тему исследовал российский ученый Л. Рыжков. Оба они сходятся во мнении, что литовский, славянский и санскрит являются самостоятельными ветвями индоевропейского праязыка. И, тем не менее, родственность этих языков настолько велика, что известен случай, когда профессор-санскринолог из Индии, приехав на Вологодчину, через три дня уже полностью понимал все, что ему говорят простые жители вологодских деревень, и мог объясняться с ними без переводчика.]. - Сильно болит спина. Наверное, просто ушибся… Отдохну чуть-чуть и поеду дальше.
        Ставр сочувственно кивал в такт словам лива. А когда тот закончил, предложил:
        - Я слыву лекарем среди воинов Годослава. Чуть позже я посмотрю, что у тебя со спиной. Если будет в моих силах, я помогу тебе. А сейчас иди туда… - показал он воину направление. - Чувствуешь запах костра? Его только что развели. Тебе в самом деле следует отдохнуть. Слишком неважно выглядишь. Наверное, уже пару дней седла не покидал?
        - Почти не покидал… Очень устал… - откровенно пошел в расставленную ловушку лив. Он даже с гордостью сознался, что пришлось ему порядочно поскакать. Ставр мысленно прикинул… Вчерашний день в составе посольства до Сантаны, потом полдня быстрой скачки до перекрестка с гостиным двором, потом назад с поручением купца Якоба и снова к посольству. Как раз два дня и получается. Все совпадает.
        Долговязая жилистая фигура лива, казалось, готова была от ветра переломиться в поясе. И сам он старательно это показывал. Так старательно, что Ставр не поверил. Такие сухощавые люди бывают обычно двужильными и не устают после двухдневной скачки. И взглядом показал паре своих разведчиков на спину лива. Разведчики согласно кивнули и исчезли среди кустов. Они присмотрят.
        Сам Ставр не поспешил вслед за своими людьми к месту привала. Дождался, когда переловят коней раненых воинов, выбрал самого сухого в крупе и резвого на вид и подозвал к себе мальчика с подростковым коротким луком за плечом и с большим ножом вместо меча.
        - Садись-ка в седло. Это теперь твой конь. Я добыл его в бою и дарю тебе. Но ты должен доказать, что достоин подарка…
        Высоченный Ставр склонился над мальчиком, как ива под ветром, и что-то зашептал ему на ухо так, чтобы никто не расслышал.
        - Все понял?
        - Понял, учитель.
        Ставр легко подсадил мальчика в седло и хлопнул коня по крупу своей широченной ладонью.
        - Тогда скачи без остановки. И не забудь слово, которое следует сказать князю-воеводе. Иначе тебя к нему просто не пропустят…
        Мальчик ударил коня пятками в бока.
        Оглядевшись вокруг, волхв с одобрением кивнул разведчикам, молча отправляющимся на прежние посты, а сам последовал туда, откуда шел запах дыма.
        Теперь костер возле поваленной березы развели более жаркий, чем горел он тут же совсем недавно. Натаскали смолистых сосновых поленьев, быстро горящих и дающих много тепла. Ушибленные волхвом даны уже почти пришли в себя. И сидели понурые, не понимая происходящего. Они не слышали разговора Ставра с графом. Только когда последний из них, собственной шеей отведавший необычное оружие Далимила-плеточника, объяснил товарищам, что произошло, воины поняли, что они попали не в плен. По крайней мере, в плен не полный. Но естественное беспокойство за собственную привлекательность не добавило в их сине-красные физиономии улыбок, и радости от такого сообщения они не показали. Да и головы у них, надо думать, не могли еще соображать ясно после таких сильных ударов.
        Лив сел на поваленный ствол особняком, не вступая в разговоры со спутниками, чем еще больше усилил подозрения волхва и укрепил того во мнении, что этот долговязый не имеет отношения к армии данов и в спутники графа Ксарлуупа попал по какой-то иной причине, а никак не в качестве сопровождающего.
        - А он что здесь делает? - по-датски спросил первый из раненых про лива.
        - Его оставил с нами граф, - ответил последний. - Они о чем-то договорились…
        Воины считали, что их языка здесь никто не знает. Ставр еще раз убедился, что поступил мудро, не отвечая на слова чужого наречия. И сразу определил, что лив среди данских воинов совсем не свой человек. Более того, при разговоре о нем в словах воинов слышалось откровенное презрение. Это не могло быть случайностью, а что значит такое презрение, Ставру еще предстояло разобраться.
        - Ну, так что, болящий, - подойдя со спины, волхв положил руку ливу на плечо. - Займемся твоей спиной. Снимай кольчужку и иди за мной…
        Глава 15
        Скакать по городу так же быстро, как скакали они по дороге, оказалось невозможно. Впрочем, унять разгоряченных коней пришлось еще до городских ворот, потому что в вечернее время многие люди искали защиты и покоя за городскими стенами. Это были и крестьяне, закончившие работу в окрестных полях, и возвращающиеся откуда-то маленькими группами княжеские и боярские дружинники, и торговые гости, как из бодричей, так и чужестранцы. Вместе с закатом солнца люди стекались к городу, как пчелы слетаются в улей, со всех сторон.
        Сигурд пристрастным взглядом окинул мощные городские стены, на которых велись ремонтные и восстановительные работы. По велению Годослава был введен налог натуральной силой для всего работного люда окрестностей, и суета вокруг слабых мест продолжалась все светлое время суток. Люди, особенно трудолюбивые оральщики, откровенно ругали Карла и Готфрида, из-за которых они и оказались здесь, и потихонечку, с оглядкой, ворчали на своего князя, заставившего их бросить все дела в такое горячее время года. Неурочной работе не радовались даже рабы, потому что здесь не приходилось знать отдыха, тогда как в домашнем хозяйстве к ним, по славянскому обычаю, все время рабства[93 - У славян было заведено: рабство не может длиться более десяти лет. По окончании этого срока раб получал свободу и мог отправиться домой, если хотел. А мог и остаться жить среди славян. Причем известно немало случаев, когда раб оставался жить в том же семействе, в котором проходило его рабство, но уже на правах полноценного его члена и со временем становился известным членом общины.] относились почти как к младшим членам семейства.
        - Думаете отсидеться в городе? - поинтересовался герцог, разглядывая людей, углубляющих ров вокруг стены. - У Карла сильные осадные орудия. Их делают специальные люди, подобранные Алкуином со всей Европы и даже среди испанских сарацин. Такие орудия любую стену проломят, как глиняную доску…
        - У нас есть очень хорошие стрельцы… - добродушно ответил князь-воевода. - Они специально готовятся к тому, чтобы оставить все осадные орудия сиротами… И вполне могут это сделать… Стрела всегда летит дальше камня…
        - Да, - с неудовольствием признал герцог, - ваши стрельцы всем изрядно надоели…
        Городские стены Рарога представляли собой каменную кладку в три с половиной человеческих роста, а выше наращенную засыпными срубами из тяжелых, плохо принимающих огонь бревен. Только башни были полностью каменными и господствовали над всеми подъездами к воротам. При известной меткости славянских стрельцов, защитники башен были в состоянии нанести большой урон любому противнику. А те перемены, что принес в бодричские дружины Дражко, значительно увеличив количество стрельцов всюду, где это возможно, обещали еще большую эффективность обстрела с башен и со стен.
        Миновав городские ворота, князь-воевода отдал стражникам кое-какие распоряжения, неслышимые для Сигурда, и дал из своих воев сообразительного сопровождающего герольдам Карла, чтобы последних довели до приличного гостиного двора, устроили и не выпускали в город до особого распоряжения. Посольство же, все еще в сопровождении эскорта из дружинников Дражко, миновало малую торговую площадь, отличную от большой торговой площади перед Дворцом Сокола не только своими размерами, но и тем, что здесь торговали в основном съестным, и свернуло к тихой боковой улице, где и располагался посольский двор. Князь-воевода устроил там герцога и всех его сопровождающих и лично поинтересовался удобствами и просьбами.
        - Удобства воина интересуют мало, а мы с тобой больше воины по крови, чем дипломаты и царедворцы, - отшутился герцог, положив руку на плечо воеводе, - а просьба только одна. Быстрее встретиться с Годославом. Прямо сегодня, несмотря на время… Мы же с ним родственники, а между родственниками не должно быть слишком высоких церемониальных стен. Уже завтра я хотел бы поехать дальше - в Саксонию.
        - В Саксонию? - удивился князь-воевода.
        - Пусть и нет сейчас у Карла его знаменитого Хроутланда Неистового - хвала за это Одину! - но и ныне, думаю, найдется немало добрых вояк, крепко сидящих в седле и недурно размахивающих оружием. С ними не грех бы и сразиться! Надо пользоваться моментом, если сам король франков приглашает чужестранцев испытать крепкость франкской брони.
        - На турнир?
        - На турнир. И тебе тоже рекомендую там побывать. Про тебя много говорят, что ты хорош в бою… Покажи же франкам, с кем они желают воевать. А вместе мы, надеюсь, доставим Карлу немало неприятных мгновений и много радости своим государям. Не надумал?
        - Едва ли… - засмеялся Дражко, но смех у него получился неестественный, что Трафальбрасс тут же заметил - князю-воеводе тоже захотелось принять приглашение. Но какие-то иные соображения, видимо, заставили его отказаться. - У меня и здесь дел хватает. А оружие я предпочитаю испытывать в бою настоящем. Благо, недостатка в таких боях у меня нет уже на протяжении многих лет!
        Герцог, показалось воеводе, слегка расстроился.
        - Ну, дело твое, брат… Но я лично хотел бы успеть на турнир. И потому желал бы сегодня уже встретиться с братом Годославом.
        - Сегодня, я боюсь, уже поздно. В княжеском тереме рано ложатся спать, чтобы пораньше и подняться. Но я узнаю, обещаю это. И даже князя лично попрошу… Может быть, Годослав и решит устроить прием прямо сейчас. Хотя все бояре будут против. Ты же видел наших спесивых… Большинство из них еще и не подъехало. Боярам по душе торжественность и следование нудному церемониалу.
        - Наплюй вместе с Годославом на все церемониалы. Мы обговорим все, что следует, я оставлю посольство здесь, чтобы оно с вашими боярами общалось, а сам поеду дальше. А ты еще не забудь про тот бочонок гасконского вина, что обещал. Через несколько дней я вернусь с главным призом турнира - обещаю! И мы заключим окончательное соглашение, к удовольствию всех сторон.
        - Я не забываю обещаний. Бочонок тебе уже везут, я распорядился. Может быть, и уже привезли. Ну… Жди, я сообщу, что решит Годослав… - передернул Дражко плечами, развернул коня и погнал, распушая по ветру усы, как паруса, ко Дворцу Сокола.

* * *
        Люди расступались, заслышав издали стук копыт и рассмотрев всадника по всем известной характерной примете. Князя-воеводу в Рароге не только уважали, но и любили за широкий нрав, свойственный славянской натуре. Национальный нрав этот в характере князя-воеводы проявлялся особенно ярко. И потому Дражко быстро оказался перед дверьми княжеского каменного терема. Как он и думал, его уже ждали и сразу провели на второй этаж, где в парадных хоромах он застал пока только сотника из войска Полкана.
        Выслушав доклад, Дражко хлопнул сотника по плечу.
        - Гони во всю прыть. Пусть сегодня же к утру перегонят дружину из Свентаны. И передай Полкану полное мое одобрение. Пусть действует так, как ему покажется правильным. Все, что смогу найти, буду ему подсылать. Этот передовой отряд данов, как только он перейдет границу, надо будет так потрепать, чтобы разговор об этом долго не утихал. Это будет и для самого Карла Каролинга основательная острастка…
        Кивнув в знак понимания, сотник тяжело застучал сапогами, направляясь к выходу, и из-за стука каблуков воевода не услышал, как открылась боковая дверь и вошел князь Годослав, обычно передвигающийся не слишком тихо.
        - Ну что, брат, какие вести ты привез? Вещай!
        Дражко обернулся и приветственно поклонился.
        - Здравствуй будь, княже!
        - Здравствуй и ты!
        Годослав подошел и обнял воеводу. Большой и сильный среди простых воинов Дражко показался рядом с ним почти ребенком.
        - Судя по твоей радостной физиономии, - горько, с иронией усмехнулся князь, - и по тому, как топорщатся твои усы, вести эти о близкой войне. Правильно я тебя понял?
        - Правильно, княже… Даны выступили было, как и собирались… И быть бы, клянусь Свентовитом, Свентане уже минувшей ночью под датским флагом, коли бы не постарались так наши стрельцы-молодцы. Настоящие молодцы!
        - Ну-ну… Сказывай, брат, сказывай…
        Дражко рассказал все моменты торжественной встречи посольства у свентанских северных ворот. И передал все рассказы доглядчиков за дорогой.
        - И сильно радовался наш разлюбезный брат Сигурд приветственным огненным тучам? - Годослав впервые за последний напряженный день открыто заулыбался. Улыбка очень шла его крупному породистому лицу и заставляла синим мягким льдом светиться глаза.
        - Ох, сильно, княже… Так сильно, что позеленел лицом, будто его Корш три дня без передыху ублажал. Чуть заикаться со злобы не начал. Но собой, надо отдать ему должное, овладел быстро. Даже амфору греческого вина мне пожаловал.
        - Добро. С сотником от полка Полкана ты, я вижу, уже все обговорил?
        - Да. Полкан, как всегда, хорош в деле. Он воинское ремесло нутром чует и обстановку успел уже полностью изучить - рассудил по обстоятельствам и выбрал тактику единственно нужную. Это его сильная сторона. Сам без ног, но с головой дружит. Сила снизу вверх, как Ставр говорит, перешла. И когда следует перемениться, посмотреть на события по-иному, Полкан быстро меняется и подстраивается. Пусть у нас и не так много воев, как у данов, но следует быстрее и по возможности скрытно перебрасывать полки, чтобы везде успевать, тогда будет казаться, что нас больше, и дел мы успеем сделать больше.
        Годослав налил воеводе большой кубок вина.
        - Смой с языка дорожную пыль.
        Дражко опорожнил кубок единым глотком.
        - Сотник тебе рассказал о плотине?
        - Да, княже. Это добрая задумка. Даны всегда были хорошими пловцами. Посмотреть бы, как они будут в доспехах плавать… Мне и самому, признаюсь, это любопытно.
        - Но не забывай, что тогда волна смоет в реку сразу две наши деревеньки.
        - Иначе их смоет датская волна. А она огненная! Это пострашнее… Полкан позаботится о жителях. Он сердобольный.
        - Хорошо. Что еще?
        - Трафальбрасс рвется прямо сегодня встретиться с тобой. Не дожидаясь, когда нас догонят бояре, что так хотели данам пятки полизать…
        - И что? Я тоже хотел увидеть его сегодня. И даже распорядился, чтобы угощение приготовили… Пусть едет… Ты пригласил?
        Дражко пожал плечами.
        - Как я мог обещать… Я сказал, что время позднее. Слово дал только узнать и походатайствовать…
        Годослав на минуту задумался.
        - Без бояр мы поговорим свободнее. Пусть приходит. Мне тоже не терпится… А к чему, кстати, со стороны Сигурда такая торопливость?
        - Герцог желает успеть на турнир в Хаммабург.
        - На турнир? - заинтересовался князь.
        - Я не успел еще рассказать. Король Карл прислал и к нам герольдов с приглашением всем желающим принять участие в большом трехдневном турнире. Я отправил герольдов на гостиный двор до твоего распоряжения.
        - Вот оно что… Мне о герольдах доложили. Пусть объявляют. Пусти их на площадь… И пошли людей послушать, что они говорят. Если лишку скажут, вели плетьми бить. И еще… Желающих на турнир отправиться много найдется. Возьми это под свой контроль, проследи, чтобы у нас не остались голыми стены. Купцы пусть хоть всем миром едут. Воев отпускай по своему усмотрению. И прикажи волхву со своими людьми туда отправиться. Ставр поймет, что там к чему, и зачем Карл этот турнир замыслил. Сдается мне, что мудрый франк желает таким образом помириться с саксами, а потом общими силами на нас ударить. Сам в Хаммабург не собираешься?
        - Мне не до того, княже, хотя желание помять бока и франкам, и самому Сигурду великое есть.
        Годослав кивнул удовлетворенно и встряхнул своей львиной гривой.
        - Я тоже думаю, что у тебя здесь дел хватит. Данам было бы удобно, чтобы мы отправили всех воевод к Карлу в гости. Самое время для нападения… За три дня они много дел успели бы наворотить… Подумай, что можно из ситуации выжать. И как лучше данам показаться - слабыми или, наоборот, ждущими нападения.
        - Я только об этом и думаю. И подумаю еще.
        Годослав в задумчивости потрепал себя за бороду. Потом трижды топнул одной ногой, пытаясь раздавить шустрого рыжего таракана. Но эта охота не отвлекла князя от дела.
        - Мое мнение - надо показать, что я запрещаю воям покидать княжество. А герольды, если плетей не заслужат, пусть с площади ко мне заглянут. Прямо после Сигурда я их и приму. Есть у меня некоторые интересные мысли, но об этом потом… Что слышно о Видукинде? Ставр обещал выяснить…
        - Гонец от Ставра был только в середине дня. Дожидался нас на гостином дворе у большого перекрестка. Пока Видукинда обнаружить не удалось. Эделинг крупно поругался с Готфридом. И Готфрид приказал встречать саксов, если те вздумают перейти границу, арбалетными болтами[94 - Арбалет стреляет не стрелой, а специальным болтом - короткой и тяжелой стрелкой.]. Но не так давно Видукинд приезжал в Хаммабург. У него умер дедушка - отец матери, и оставил эделингу наследство. Потом разлюбезный сакс пропал, словно его и не было…
        - А где сейчас Аббио?
        - Аббио не уходил в Данию. С ним Карлу будет труднее примириться. Этот желает драться до конца - по молодости лет устать не успел, и уже навел своими летучими отрядами переполох в тылах у франков. Но на большее он не способен. Умеющих подраться, как он, у саксов хоть пруд пруди, а вот головой думать… Здесь Аббио вельми Видукинду уступает.
        - Надо всеми средствами искать Видукинда. Надо заключить с ним союз и убедить его в неизбежности продолжительной войны, которая, единственно, и сможет заставить Карла отказаться от планов. Помочь Видукинду людьми. И не давать ни одного крупного сражения. Просто разорвать все связи в армии франков. Преследовать в первую очередь фуражиров и маркитантов. Карл будет не в состоянии вести войну по всей территории, где все против него и нет открытого врага. Когда будет следующий гонец от Ставра?
        - Жду. Ставр присылает людей тогда, когда в этом возникает необходимость. Появились вести - шлет, нет вестей - нет надобности гнать лошадей. - Дражко помолчал, отошел от стола и выглянул в окно на площадь, потом повернулся к князю и продолжил уже совсем другим тоном. - То, что ты предлагаешь против франков, годится для Саксонии, а у нас только в том случае будет хорошо, если даны останутся на своем полуострове. Но если они перейдут границу, мы не сможем воевать и против них, и против Карла. Придется выбирать… Союзника и…
        Взгляды двух князей встретились, и пауза затянулась - долго ни один, ни другой не отрывал взгляда. Оба понимали, что фраза до конца не была произнесена. Наконец, Годослав решился:
        - Ты хочешь сказать, что нам придется выбирать себе короля?
        - Да, княже… Как ни обидно это…
        - Но хоть какой-то путь к спасению княжества есть?
        - Только в том случае, если или франки, или даны не перейдут границу. Мы проиграем войну одному противнику, который сильнее. Но проиграть войну - это еще не потерять княжество. Бравлин три войны Карлу проиграл, но все еще держится…
        Годослав прошелся перед столом, налил себе мед в кубок, но не выпил.
        - Что мы имеем?
        - Мы имеем данов, которые приготовились перейти границу. Я не думаю, что Готфрид упустит случай. Более того, он, вероятно, начнет первым, чтобы опередить Карла и не дать тому отрезать полуостров от суши враждебной территорией. Сейчас момент единственный подходящий. Завтра уже может быть поздно.
        - А Карл?
        - Карлу еще предстоит разобраться с мятежными саксами. Оставить их за спиной он не захочет. Это и вообще не в его правилах, и к тому же просто опасно. Видукинд и Аббио связали его по рукам и ногам.
        Закатное солнце светило в окно. Длинные светлые волосы князя Годослава отдавали в этих лучах оттенками меди.
        - Что он будет делать? Что бы ты на его месте делал? - сердито встряхнул Годослав головой, словно сбрасывая с волос эти оттенки.
        - У Карла есть дядя Бернар, который пожелает немедленно выступить вперед, при первом сообщении о столкновениях на нашей границе с данами. «Маленький петушок» всегда быстр в решениях и в действиях и больно клюется. Тогда мы пропали. С двумя такими армиями мы не сможем справиться.
        - И что? Ты предлагаешь какой-то выход? - хрипло спросил Годослав.
        - Я пока ничего не предлагаю, я только предполагаю, княже… Еще у Карла есть умная голова аббата Алкуина, тоже, кстати, сакса по происхождению, но сакса английского, следовательно, вдвойне ненавидящего Готфрида и всех датчан, постоянно терзающих его родину.
        - Что сможет сделать Алкуин? Он ведь не в состоянии остановить «маленького боевого петуха». Размах крыльев аббатской сутаны широк, но быстрого Бернара не смутит.
        - А он и не будет. Он будет делать все наоборот… - Князь-воевода упер в столешницу свои огромные кулаки. - Аббат будет настаивать на установлении мира с саксами. И он сможет этого мира добиться. Своим умом… Я думаю, что устройство турнира - первое действие со стороны Алкуина. Потом последуют другие. Карл желает саксам нравиться…
        - Понравится… Что тогда?
        - Тогда Карл тем более выступит против нас. И уже всей своей огромной армией. Только произойдет это чуть позже.
        - Вот этого самого «чуть позже» и дожидается Готфрид. Он хочет воспользоваться моментом.
        - Да. А нам следует помешать Алкуину.
        - Что это даст?
        - Возможность драться только на полуночной границе, оставив драку на закате на потом. Хотя избежать ее полностью, думаю, не удастся.
        Годослав опять рассеянно зашагал вдоль стола. Увидел кубок с медом, который недавно налил, взял его в руки, но задумался и не выпил опять.
        - Ты веришь, что мы сможем выстоять против данов?
        В этом вопросе не звучало надежды на положительный ответ. Годослав сам знал положение вещей прекрасно. Но очень хотелось, чтобы такой известный воин, как его двоюродный брат, породил бы хоть искорку сомнения в смятенной душе князя.
        Князь-воевода поправил пояс с мечом. Он отлично понял Годослава, но желал быть честным до конца. Неоправданные надежды хуже неожиданной удачи. А они могут рассчитывать не больше, чем на такую.
        - Надежды мало. Но она есть. И только в одном случае.
        - В каком?
        - Если мы сдадим Готфриду города, сохранив при этом полки…
        - ?..
        - Тогда ни один дан не сможет передвигаться по стране. Пусть посидят годик за стенами. Им самим это надоест.
        Годослав в сомнении покачал головой, отчего медь в его волосах стала явственней.
        - Это слишком рискованно.
        - Но так, я говорю, мы сохраним свои полки.
        - Другой путь видишь?
        - Вижу, - нахмурился и набычился князь-воевода, стал похож на злобного дикого тура. Годославу показалось, что Дражко сейчас кулаком по столу стукнет. - Посылай меня к Карлу за защитой от Готфрида, как ты посылал меня к Готфриду за защитой от Карла. По крайней мере, Карл не такой необузданный дикарь, как датский король, и умеет держать слово. От него не стоит ждать ножа в спину.
        - Нож, это…
        - Нож - это герцог Трафальбрасс, во всем своем обаянии и воинском великолепии! Посылай, княже, к Карлу.
        - И настанут благие времена, когда мы наводним страну мерзкими монахами… - поморщился Годослав.
        - Или зальем ее собственной кровью… - уточнил Дражко. - Выбор за тобой.
        - И выбирать следует как можно быстрее… - сказал князь сам себе. - Ладно. Оставим до мудрого утра решение этого вопроса, хотя, признаюсь, ты зародил в моей душе много сомнений. Зови сюда Сигурда. Рогнельда, должно быть, уже готова к встрече любимого братца. Послушаем, что он скажет, а окончательное решение будем принимать уже после этого…
        - А ты готов?
        Годослав посмотрел на кузена с немым вопросом.
        - Продумай хорошенько, как себя вести с герцогом, - объяснил Дражко. - Он едет сюда, как старший к младшему, как покровитель к униженному просителю. А нам надо заставить его принять нас в союзники. В равные союзники против сильного внешнего врага, опасного и для него, и для нас. Сигурд будет настаивать на вводе датских войск в княжество. Это и есть война на два фронта. Слабый не может убедить сильного. Сильный может отказаться от помощи партнера, если такая помощь ему не по нутру. Ты должен выглядеть сильным. Пусть Сигурд поломает себе голову, в чем твоя сила…
        - Я буду сильным…
        Глава 16
        Эделинг Кнесслер вышел из королевской палатки и осмотрелся.
        Вечернее солнце садилось за далекий, в туманном мареве едва различимый сейчас лес. По широкой главной дороге в сторону королевской ставки двигался большой отряд солдат с длинным обозом. По обе стороны повозок цепочкой тянулись воины охранения. Берегут какое-то добро весьма тщательно. Обычно такие обозы везут с собой по окончании войны победители - тащат домой награбленное. Сколько этих обозов ушло из Саксонии за двадцать пять лет войны - и ученому Алкуину не счесть. И каждый груз обильно полит сакской кровью, как, впрочем, и любой обоз, идущий из любой страны, покоренной завоевателями. И потому этот, такой большой, направляющийся, наоборот, на войну, выглядит непривычно.
        - Будут какие-то распоряжения, мой эделинг? - словно из-под земли вырос и внезапно оказался рядом низкорослый, но коренастый и чрезвычайно крепкий сакс в волчьей шкуре, накинутой поверх кольчуги. Голова волка, свисая с плеча, скалилась и, казалось, готова была любого укусить. Удивительно длинные, почти до колен руки сжимали короткое копье, называемое фрамеей[95 - Фрамея - копье германских племен для боя на короткой дистанции. Сакская фрамея была короче обычной и иногда использовалась в бою как дротик, а в бытовой обстановке как дубинка. Поскольку фрамеей были вооружены даже пастухи для защиты от волков, это оружие не рассматривалось как боевое, и саксы могли с ним разгуливать даже в стане врага во время перемирия.], обычное оружие всех восточных саксов, заменяющее им порой даже меч. Такими копьями и пешие, и конные лесные жители искусно фехтовали, держа оружие двумя руками, и наносили множество быстрых и часто смертельных ударов в рукопашной схватке.
        - Да, Гас. Ты говорил с ними?
        - Говорил, мой эделинг. Они ждут на поляне у Черного Дуба, - голос у Гаса хриплый, но гибкий и сильный. Таким голосом хорошо командовать воинами в бою. Воины всегда чувствуют уверенные нотки в голосе и пойдут на смерть только за тем командиром, у которого такие нотки явственно звучат.
        - Поезжай туда и предупреди, что я скоро буду. И жди меня. Я дам тебе новое поручение, которое придется тебе, я думаю, по душе.
        - Ты приедешь один?
        - Один. Так будет лучше.
        - Прикажи мне расставить людей вокруг поляны и по дороге.
        Эделинг отрицательно покачал головой.
        - Это ни к чему. Я везу им предложение, от которого они не откажутся. Кроме того, если я не буду доверять им, и они заметят это, то и они не будут доверять мне. А мне сейчас очень важно их доверие. Поезжай…
        Гас, смешно косолапя, как истый конник, заспешил к коновязи, которую установили ниже последнего ряда сторожевых палаток, но выше нижних двурядных открытых постов. Кроме открытых постов, дальше, в глубине леса, были выставлены и посты засадные, которые должны были, по замыслу Бернара, оповещать об опасности. Тщетная предосторожность! Саксы уже давно заметили и определили всех франков, спрятавшихся в непролазной гуще, и при надобности могли бы легко их обойти или уничтожить. Свой лес, как свой дом, каждый человек знает лучше.
        Кнесслер наблюдал, как его доверенный слуга легко перепрыгнул через бревно, обозначающее забор, и подошел к своей не расседланной лошади, окруженной большой группой франкских воинов, что-то обсуждающих. Вопрос обсуждения был понятен Кнесслеру даже с такого немалого расстояния. Лошадь Гаса не могла не вызвать восхищения своей мощью и статью - это случалось всегда и везде, где бы Гас на ней ни появился. Такой не низкорослого сакса носить, а одновременно пару добрых, закованных в тяжелую броню рыцарей - и то не устанет. Кнесслер знал, что любой франкский вельможа из свиты короля Карла купил бы эту лошадь за пару средней величины деревенек вместе со смердами. Но знал он и то, что Гас не продаст лошадь никогда и ни на каких условиях. Он ее жеребенком выходил, и сам вырастил, сам выучил. Однажды Кнесслер тоже предпринял попытку. Гас протянул ему свою фрамею и предложил:
        - Убей меня, тогда лошадь будет твоя. А о продаже со мной не говори, мой эделинг…
        Сейчас Гас вскочил в седло, не отвечая на вопросы праздных франков, и через три минуты стук копыт уже стих, скрываемый лесом, окружившим одну из множества местных дорог.
        Эделинг еще некоторое время постоял на вершине холма, наблюдая вроде бы за приближением странного обоза, но сам думал о другом, а потом решительно пошел к своей маленькой палатке, поставленной через несколько рядов от королевской. Там, с помощью слуги, быстро скинул с себя неудобные парадные одежды, в которые облачился по случаю большого королевского обеда, переоделся в свой привычный темно-зеленый простой и просторный костюм, такой незаметный среди листвы, и послал другого слугу оседлать коня. Сам достал из маленького походного сундучка-секретера два свитка-письма, написанных сложным руническим текстом, внимательно перечитал их и убрал снова. По выражению лица Кнесслера заметно было его легкое беспокойство. Пристегнув к поясу короткий сакский меч и тяжелый лангсакс, постоял некоторое время в раздумье над легкой кольчугой, затем решился и, не надевая ее, быстро вышел из палатки.
        Лошадь уже ждала его у импровизированных ворот коновязи. Получив из рук слуги поводья, эделинг взял с места в резвый карьер. Но у подножия холма приостановился, рассматривая давешний обоз, который сейчас уже встречали монсеньор Бернар и аббат Алкуин. Такое странное сочетание встречающих заинтересовало эделинга больше, чем содержимое длинных телег.
        - Простите мое любопытство, аббат, - обратился Кнесслер к Алкуину. - Обычно такие переполненные обозы движутся в противоположную войне сторону с награбленным добром. Этот же не укладывается в обычные понятия…
        - Добро, что привезли сегодня, не слишком ценное, - ответил аббат, - но необходимое для нашей армии. Это стенобитные машины, построенные по чертежам королевских инженеров, коих я собрал со всего королевства и организовал на совместную работу. Очень мощное оружие, против которого не смогут устоять никакие стены. Куда, куда вы едете… - вдруг закричал аббат на возчиков. - Заворачивайте на ту дорогу! Налево! Или вы хотите въехать в королевскую палатку?! Извините, мессир Кнесслер, я вынужден вас покинуть и исполнить обязанности, которые возложил на меня его величество.
        Эделинг согласно кивнул, улыбнулся прощально и продолжил свой путь.
        Дорогу он знал хорошо и потому не всматривался в очередной поворот или в развилку, уверенной рукой подправляя коня, чтобы сохранить нужное направление. Через полчаса быстрой езды эделинг остановился там, где от дороги не отходило ни одного ответвления, осмотрелся, узнавая место, и направил коня прямо в гущу леса, только пригибаясь иногда, чтобы не удариться головой о низко свисающие ветви могучих деревьев. Лес здесь был не густой, и эделинг уверенно правил - пересек ручей, поднялся на сыроватую почву пригорка, на котором бил из-под земли ледяной ключ, ручей и образующий, а там уже, за пригорком, выехал на старую, хорошо протоптанную множеством ног и копыт тропу. Тропа петляла, как всякая уважающая себя лесная тропа, желающая предоставить путнику возможность пройти, не разодрав о ветви деревьев одежду. И потому скакать по ней было уже нельзя. Кнесслер спешился и повел лошадь на поводу.
        - Кто идет? - услышал он окрик из густых зарослей и увидел, как над верхним кустом поднялся кончик лука. Кто-то там, скрытый листвой, натянул тетиву.
        - Хозяин этого леса, - ответил Кнесслер и даже не задержался, как задержался бы на его месте любой другой, заметивший откровенную угрозу.
        - Проходи, эделинг… - сказал скрытый кустами человек, так и не показавшись перед глазами Кнесслера. - Тебя ждут у Черного Дуба.
        До Черного Дуба - могучего лесного многовекового исполина, спаленного молнией, но не пожелавшего смириться со своей гибелью и потому вновь распустившего листву, осталось шагов пятьдесят. Кнесслер прошел их уже неторопливо, почти величаво, отметив про себя еще трех часовых, которые не желали ему показываться, но, тем не менее, были замечены им. Значит, ему не доверяют так, как он доверился. Это плохо, но так и должно быть. И даже не от эделинга это обережение. Кто знает, вдруг Бернар затеял какую-то игру и послал солдат погулять по окрестностям. Саксы привыкли не верить франкам, как всякому захватчику, пришедшему в твой дом и объявившему его своим.
        Черный Дуб окружала обширная поляна, покрытая мягкой и яркой в этот весенний месяц травой, причем ее мягкость и свежесть чувствовались даже ночью. Сам дуб, хотя и обновил листву и шире раскинул отросшие ветви, не смог избавиться от обгорелой черноты ствола и потому получил свое название. Кнесслер не однажды бывал в этом лесу еще в детстве, когда вместе с матерью гостил в имении дедушки. Дуб уже тогда стоял черный и еще не вернувшийся к новой жизни полностью. Сейчас крона стала намного гуще, ветвистее, мощнее. И под ее сенью в подступающих сумерках Кнесслера дожидались три человека. Четвертый стоял чуть в стороне, держа на поводу лошадей. Пятый, верхом, остановился на другом конце поляны. Кнесслер без труда узнал в нем своего верного слугу Гаса, в руке которого поигрывала опасная фрамея, взятая наперевес, чтобы при необходимости можно было метнуть ее и поразить врага издали. Спутать с кем-то можно самого Гаса, но его верного спутника, поигрывающего мощным копытом, ни с кем в этих краях не спутаешь. Гас, конечно, как всегда, верен и подозрителен, и сейчас готов в любой момент броситься на помощь,
даже зная численный перевес противника.
        Не отпуская повод, Кнесслер подошел вплотную. Двое из дожидавшихся поклонились почтительно, как и подобает младшим, третий только слегка склонил голову - равный поприветствовал равного. Но и это сделал резко, с недовольством, с вызовом.
        - Ты обманул меня! - сразу начал он с укора, хотя говорил и не громко. При этих словах длинные волосы, собранные в хвост и свисающие на левое плечо, вздрогнули. - И мы упустили такую возможность прекратить эту войну раз и навсегда!
        - Друг мой Аббио, - спокойно возразил Кнесслер, умело лавируя между желанием ответить резко, как и подобает человеку его положения, и необходимостью не обидеть такого вспыльчивого эделинга, как Аббио. - Я никого не обманывал. Когда ты напал на людей короля, король пришел к ним на помощь. Я сказал тебе, что эти франки - мои гости. В чем был здесь обман?
        - Ты не сказал, что там был сам король…
        - Это не имело никакого значения. - Теперь Кнесслер заговорил уже в самом деле жестко и властно. - Король или простой рыцарь - они все были моими гостями. Нападая на моих гостей, вы нападаете на меня. Это вопрос чести. Может быть, ты хотел оскорбить меня?
        - Я не хотел тебя оскорблять, - немного сбросил свою агрессивность горячий Аббио. - Но сейчас идет война!
        - Сейчас перемирие…
        - Но утром еще была война! - не хотел униматься Аббио. Он был значительно моложе Кнесслера и всегда отличался более импульсивным характером, если не сказать, что просто необузданным нравом.
        - И утром войны не было. Карл выступил в поход не против саксов, а против ободритов. И на моей земле он мой гость. Воюй, сколько тебе будет угодно, с ним на своей земле. Веди против франков своих воинов. Но ты повел моих. И повел их против меня. Я не поверю, что мои воины хотели оскорбить или даже убить своего эделинга. Вон там стоит Гас. Он был в отряде вместе с тобой. И он говорит, что ты не звал их против меня. Иначе тебе уже не носить бы голову на плечах, поскольку ты находился среди моих воинов.
        - Воины… Твои воины сразу сложили оружие… - недовольно сказал Аббио.
        - Они сложили оружие по приказу своего эделинга. Они мне подчиняются, хотя в бой их повел ты. И запомни, что впредь я запретил своим людям идти за тобой без моего разрешения.
        Удивленный последними словами и тоном, которым они были произнесены, Аббио даже сделал шаг назад, чтобы лучше рассмотреть Кнесслера.
        - Так что - ты объявляешь мне войну?
        Кнесслер устало усмехнулся.
        - Тебе бы только воевать. Мне кажется, тебе даже безразлично, с кем ты воюешь. Запомни! Своим приказом я объявляю не войну, а мир в своих землях. Я - эделинг, владетель этой земли и хозяин этих людей. На моей земле объявлен мир.
        - А тем временем франки, чтобы прокормиться, будут грабить твои деревни! - сказал молчавший до этого пожилой воин высокого роста с короткой бородкой и длинными обвислыми усами. - И ты запрещаешь им защищать свои жизни.
        - Нет, Стенинг, и ты тоже не прав, хотя ты всегда отличался здравым рассудком.
        - В чем же я не прав? - усмехнулся Стенинг. - Или ты сумел договориться с Карлом, чтобы фуражиры его армии грабили деревни соседних эделингов?
        И он сердито ударил ладонью, стянутой металлической кольчатой перчаткой, о рукоятку меча, словно хотел глубже вогнать его в ножны.
        - Я сумел договориться о другом. Я сумел договориться о продаже продовольствия для армии Карла. Это гораздо выгоднее для меня и моих людей, нежели воевать и давать франкам повод к грабежу. Ты не находишь?
        - Это значит, что ты совсем прекращаешь войну? - спросил Аббио.
        - Да. Я совсем прекращаю войну и тебе советую сделать то же самое. Карл первый протягивает руку для рукопожатия и тебе, и мне, и всем другим эделингам нашей земли. Это ли не честь! Это ли не лучший выход из состояния двадцатипятилетней войны, которую я начал еще юношей! А ты в те времена еще только учился ходить.
        - Я не верю франкам! - Аббио остался категоричен.
        - Ты ни разу не встречался с королем лично?
        - Нет. И не собираюсь. Разве что, на поле боя… - заносчиво воскликнул Аббио. - Как было сегодня утром! И надеюсь, что в следующий раз со мной будут мои люди, а не твои, и они уже будут подчиняться моим приказам, а не твоим.
        - Карл объявил перемирие и проводит большой праздник, в котором приглашает принять участие на равных правах всех жителей окрестных земель. Будет проведен большой турнир. Там ты можешь скрестить оружие с сильнейшими из своих врагов.
        - Ха! - невесело воскликнул молодой эделинг. - Я не верю Карлу. Это ловушка!
        - Я лично приглашаю тебя. Ты будешь моим гостем, поскольку турнир проводится на моей земле. И я отвечаю за твою безопасность. Мне-то ты веришь?
        - Хорошо! - после продолжительной паузы Аббио, наконец, решился. - Тебе я верю. Только я буду драться насмерть поочередно с каждым из франков.
        - Это твое дело. Ты сможешь вызвать противника на состязание, как и водится на турнирах, с тупым или с острым оружием. И противника можешь выбирать по своему усмотрению. Но франки тоже воины хорошие. Подумай хорошенько перед тем, как выступить вперед: какое оружие выбрать - тупое или острое…
        - Я решил! Я тебе доверюсь. Приеду на турнир под твое честное слово. Но оповещу всех саксов, что именно ты гарантировал мне честный бой.
        - Более того, - Кнесслер сделал вид, что не заметил бестактное высказывание молодого эделинга, не поверившего слову собрата и обещавшего обеспечить свою безопасность гласностью; сейчас не время для выяснения личных отношений, - я буду участвовать в турнире бок о бок с тобой против франков. Король Карл поручил мне подобрать команду зачинщиков со стороны саксов и других жителей близлежащих земель. И даже жителя далекой Испании сарацина Салаха ад-Харума передал под мое попечительство.
        - Кто еще войдет в зачинщики?
        - Будет две группы зачинщиков. Одна с королевской стороны, во главе с герцогом Анжуйским, вторая с нашей. Пока нас только четверо вместе с тобой. Пятого еще предстоит найти. Я надеюсь, что это будет князь Годослав. Он лучший воин, с которым я пожелал бы сражаться бок о бок. Ему послали герольдов с приглашением.
        - А кто четвертый?
        - Князь вагров Бравлин. Он прислал вестового с согласием принять участие. Бравлин, конечно, слишком ученый для того, чтобы быть лучшим бойцом, он отличный полководец, но, к сожалению, не сыскал себе славы поединщика.
        Аббио скорчил гримасу.
        - Старый вояка решил тряхнуть сединой?
        Теперь гримасу скорчил Кнесслер.
        - Бравлин одного возраста со мной.
        - Пусть так. Ты тоже не юн… Не лучше ли было подобрать рыцарей помоложе?
        - Сарацин молод. Годослав одного возраста с тобой. И франки выставляют не самых молодых, но самых опытных. Герцог Анжуйский старше меня лет на пять-шесть, но до сих пор разрубает противника мечом до седла. Не в возрасте дело…
        - Ладно. Мы посмотрим, кто чего стоит в настоящем бою! - загорелись глаза у Аббио, словно он уже сейчас готов был выхватить меч и вступить в схватку не на жизнь, а на смерть. Кнесслер хорошо знал, чем прикупить падкого до боя эделинга.
        - В турнире, а не в бою… - поправил его Кнесслер. - В бою Бравлин равен Карлу. Король сам признал это, высказав к князю вагров уважение. Но одно дело посылать вперед полки и совсем другое - самому участвовать в схватке.
        - И я говорю о том же… Я заставлю франков себя уважать! Своим мечом заставлю…
        Кнесслер только улыбнулся похвальбе молодого эделинга.
        - Это далеко не все… Еще на турнире будет проведена общая схватка. Сотня простых франкских воинов против сотни, составленной из простых же воинов местных земель. Мою полусотню поведет в бой Гас. Он опытный боец и не однажды бивал франков. От тебя требуется еще около полста человек. Только вооружи их как следует. Франки будут все при броне и при полном вооружении.
        - Отлично… Отлично… - воскликнул Аббио. - Пусть все увидят, чего стоят саксы, когда противник равен им по количеству!
        Кнесслер рад был бы разделить этот восторг, но соотношение сил он знал достаточно хорошо и потому был более сдержан.
        - Итак, мы договорились…
        - Я прибуду на турнир! Жди…
        Глава 17
        Ставр, почти добродушно улыбаясь, отвел долговязого лива шагов на сто в сторону, к большому прошлогоднему шалашу, сложенному из ветвей с желтой листвой и только сверху чуть-чуть покрытому свежими ветвями. Показал на упавший березовый ствол, очень похожий на тот, на котором отдыхали разведчики у костра и раненые даны.
        - Снимай рубаху и ложись лицом вниз.
        - Зачем?
        - Спину лечить будем.
        Лив подозрительно оглянулся. Но рубаху снял и на ствол послушно лег, продолжая посматривать через плечо.
        - Придется слегка потерпеть… - усмехнулся Ставр и отошел за кусты.
        Ливу слышно было, как волхв что-то рвет там, в зарослях.
        Ставр вернулся с двумя крапивными вениками в руках.
        - Зачем это…
        - Теперь лежи смирно, не напрягайся. И будь мужчиной, не дрожи, пока я не начал. Успеешь еще после надрожаться. Тебя сегодня до утра лихорадка колотить будет. Потом полегчает…
        И он начал обрабатывать с двух рук спину лива припасенными вениками. Сначала слегка, словно подметая, потом быстрее и сильнее, а скоро уже начал со всей силы, быстро и хлестко стегать болящего по спине. Лив сначала терпел, потом начал тихонько подвывать. А когда Ставр начал обрабатывать его с силой, попытался вскочить со ствола, но получил короткий, но чувствительный и поучительный удар в шею.
        - Лежи, я тебе сказал! - прикрикнул Ставр угрожающе и продолжал хлестать с еще большим остервенением, с оттяжкой, как воин рубит сплеча мечом.
        Лив извивался на стволе, как уж под кипятком. А волхв старался изо всех, отпущенных ему природой, недюжих сил. Лечение продолжалось до тех пор, пока оба веника совсем не измочалились. Даже сам Ставр устал и с шумом перевел дыхание.
        - Вот так-то… Теперь вставай…
        - Не могу… - прошептал лив едва слышно.
        - Помогать тебе здесь некому. Мы привыкли без нянек обходиться. Сам вставай…
        Кряхтя, лив сел. Если спина его заметно покраснела, то лицо стало просто пунцовым от волхвовского лечения. Из глаз катились, как роса по утренней траве, слезы, особенно чистые на алеющих щеках.
        - Как зовут тебя, болящий?
        - Крис.
        - Плохой из тебя, должно быть, воин, Крис, - сказал Ставр. - Духу в тебе мужского мало. Иди к костру. Да рубаху свою не забудь. И не переживай за свою спину. Утром повторим еще раз так же основательно, может, чуть-чуть побольше, веника на три-четыре, и с тебя всю хворь снимет…
        Крис подобрал рубаху и двинулся в сторону костра, едва передвигая ноги. Ставр остался на месте, поджидая кого-то. И как только голова долговязого болящего исчезла за кустами, с другой стороны к поляне вышел один из двух разведчиков, которым волхв поручал со стороны присматривать за болящим.
        - Хорошо же ты его полечил… - усмехнулся разведчик. - Так и княжеский кат Ероха не сумеет.
        - Я бы и утром повторил, - растер Ставр ладони, которые после крапивы горели так, словно он ими головни из костра таскал, - да он сбежит. Характером слабоват.
        - А мы не пустим. Ради такого дела постараемся…
        - Отпустите, куда вы денетесь… Вы же любите поспать…
        И Ставр посмотрел на разведчика так, что тот сразу понял - ливу просто необходимо как можно скорее оказаться в Рароге.
        - Только не сразу, - предупредил волхв. - Сначала покараульте, а к утру и заснуть слегка не грех… Свежий воздух сон вызывает добрый!
        - Оно так, - согласился разведчик. - Я своих предупрежу.
        - Проверьте незаметно переметную суму на его лошади. Но ничего там не трогать. Обо всем содержимом мне расскажите в подробностях.
        - Сделаем, - кивнул разведчик.
        И он исчез среди кустов.
        А Ставр достал из шалаша свою котомку, вытащил оттуда пучок каких-то сушеных трав и тщательно потер между ладонями, чтобы унять жжение. Потом на ладони просто сильно дунул, сдувая и крошки травы, и остатки жжения. И усмехнулся при этом, понимая, как должна гореть спина у Криса. Но для общего дела такая процедура полезна. И потому пришлось к ней прибегнуть. Хотя проще было бы просто вздернуть этого парня на ближайшем дереве. Но тогда не удастся поймать концы нити из клубка, скрученного Готфридом Датским. А распутать этот клубок, не обрывая саму нить, - это значит обеспечить безопасность князя не на один-единственный раз, как случилось бы, вздумай Ставр, в самом деле, повесить лива для просушки на березе.
        Что Крис - пусть он и натянул на себя коротковатую кольчугу, пусть и оружился мечом - отнюдь не вой и никогда им не был, Ставр понял еще тогда, когда услышал, как долговязый лив кряхтел, сползая с лошади. Ни один настоящий солдат не позволит себе показать постороннему, как ему больно. А даны всегда были хорошими солдатами. Именно они породили бесстрашных берсерков, дух которых вдохновлял и других на битвы. Для проверки своего предположения волхв и провел красивое избиение лива крапивой. И, увидев слезы, понял, что опять оказался прав.
        О том, что при дворе Готфрида Скьелдунга живет какой-то лив-жалтонес, большой знаток ядов и способов отравления, Ставр слышал давно. Вообще, обо всех событиях, происходящих при датском дворе, ему регулярно доносили. А там изощренные, непонятные для непосвященного отравления случались не редко. А когда есть отравления, обязательно должен быть и тот, кто умеет готовить яды. И вот, возможно, этот человек оказался в составе посольства данов к Годославу. Что ему там делать? И как этот человек связан с пресловутым купцом Якобом? Почему Якоб именно его послал в качестве гонца, а не какого-то простого солдата? И вообще, к Якобу или к жалтонесу Крису отправлялся королевский гонец, перехваченный почти у ворот Свентаны? Разведчики рассказывали, что, когда гонца захватывали, он то ли уронил что-то, то ли бросил в реку. Может быть, помимо тайного письма, он вез ему и еще что-то, что не довез, и это вынудило лива воспользоваться случаем и самому отправиться в путь?
        Эти вопросы сильно волновали волхва, и решить их следовало обязательно. Однако решать теми способами, которыми решали другие вопросы, обращенные к другим гонцам, в этом случае было нельзя. За ливом нужно было следить, но не показывать этого. И обязательно надо помочь ему быстрее добраться до Рарога, куда посольство уже должно приехать, судя по скорости, с которой Сигурд гнал коней. Поэтому придется еще несколько человек оторвать от дела, оголить еще несколько троп, но обеспечить безопасное бегство и безопасную дорогу Крису.
        В том, что жалтонес постарается сбежать, Ставр не сомневался. Не захочет этот долговязый принять новое подметание своей прыщавой спины крапивой. Это еще одна причина, по которой волхв устроил Крису такую отменную экзекуцию.

* * *
        Убрав в шалаш котомку, волхв направился к общему костру. Жалтонес Крис так и не решился натянуть рубаху на горящее тело и сидел на стволе, опустив голову, в окружении раненых данов, которые уже все встали на ноги. Даны встретили появление волхва настороженными взглядами. Состояние полупленников, у которых почему-то даже не отобрали оружие, заставляло их внимательнее присматриваться к ситуации. Ушибы, нанесенные посохом волхва, уже перестали беспокоить воинов настолько, что об этом стоило думать. Дух солдата, привычного к ранениям и ушибам, взял свое.
        - Клянусь телом Имира, пусть только попробует со мной такую штуку сотворить, я ему, несмотря на рост, голову от макушки до бороды разрублю, - сказал по-датски один из воинов, к мечу, впрочем, даже не протянувшись.
        - А я готов поклясться молотом Тора[96 - Тор - в скандинавской мифологии сын отца всего мира Одина, очень сильный физически Бог, был вооружен молотом.], что здорово он, видно, огрел тебя своей дубиной! - резонно заметил второй. - Где ты нашел у него бороду?..
        - Все равно… - угрюмо повторил первый. - С солдатом не пройдут такие штучки, которые с жалтонесом проходят…
        Ставр опять не показал вида, что знает датский язык. Но про себя отметил сразу, что лива назвали жалтонесом. Вот еще одно подтверждение возникших в голове волхва подозрений.
        - Ну что, вояки бравые, - сказал он и с усмешкой повертел перед собой дубиной, как крыльями ветряной мельницы, словно напоминая об оружии, которое выбило воинов из седла. - Встали на ноги? Ваш граф просил отправить вас ему вслед, как только оправитесь. Вы готовы?
        - Не просто готовы, а сами хотели просить тебя об этом, - громко сказал голосистый, отведавший плети Далимила.
        - Только одну из ваших лошадей поймать не смогли. Убежала, а у моих людей другие заботы… Да ничего. Двое на одной поедете. Не сильно вас Готфрид откормил.
        - Продай нам одну из своих.
        - Мои лошади все заняты на караульной службе. Купите себе в Хаммабурге.
        - Но мы же… - начал было один из солдат, но не продолжил фразу, почувствовав тычок товарища в спину.
        Ставр тычок заметил и отреагировал на него по-своему.
        - А чтобы вам графа догнать, вас проведут короткими тропами, без дороги.
        - А с этим что? - спросил воин, показав глазами на лива.
        - Крис еще и утром полечится. Станет, как молодой дубок. Потом, если спина беспокоить его не будет, отправим его вам вслед.
        Воины согласно закивали. Они откровенно боялись, что Ставр навяжет им жалтонеса в попутчики. Но это совсем не входило в планы волхва.
        Данам подвели лошадей. Трое, похожие друг на друга сине-красными носами, как братья-тройняшки, вскочили в седла. Четвертому, отмеченному красной полосой поперек горла, словно его недавно пытались повесить, пришлось выбирать напарника, к которому он мог пристроиться позади седла прямо на круп.
        - Ищи, где пахва[97 - Пахва - часть седловки верхового коня. Представляет собой ремень, одной стороной зацепленный за заднюю луку седла, другой под основание хвоста. Препятствует сползанию седла вперед при крутом спуске.] помягче… - посоветовал волхв.
        Но пахвы у всех, как назло, оказались плетеными косичкой. При быстрой езде бесседельный седок рисковал стереть себе в порошок отдельные части тела.
        - Дайте что-нибудь подстелить, - попросил дан.
        - Ладонь подкладывай. Так тебе будет удобнее, - посоветовал Далимил-плеточник.
        Дан посмотрел на советчика угрожающе, как недавно смотрел на Ставра, но вовремя вспомнил, видимо, что у Далимила плетка куда как длиннее, чем у него самого, скрипнул зубами и водрузил на голову рогатый шлем.
        - Мы еще увидимся! - пригрозил. - Не думаю, что свидание надолго отложится…
        - Мы специально за тобой в Хаммабург последуем. Там, конечно, и поговорим по душам… - приветливо посмотрел Далимил в спину воину, вскочившему на круп лошади. И тут же, с расстояния шагов в семь, хлестанул лошадь по крупу своим бичом. Лошадь рванулась и чуть не сбросила заднего седока, а заодно и переднего, за которого задний успел ухватиться.
        Пятеро разведчиков ускакали вместе с данами, чтобы не дать им свернуть в сторону. Ставр дал разведчикам указание - вывести подопечных прямо к переправе против Хаммабурга, тогда как графа и его людей отправил к речной границе с княжеством вагров, чтобы в Саксонию они добирались уже из Старгорода. Но волхву почему-то показалось, что граф Ксарлууп вовсе не стремится попасть на турнир…

* * *
        Около костра бросили пропахшую потом попону.
        - Отоспись, если сможешь, - сказал Ставр жалтонесу. - На заре я тебя подниму. Крапиву с росой приготовлю. С росой-то она основательней тебе поможет. Полежишь после этого пару дней, тогда будем только по разу с утра добавлять, и скоро совсем про боль забудешь.
        Крис задрожал и телом и взглядом, чем вызвал удивление волхва - впервые Ставр увидел, как взгляд умеет дрожать. Но лицо волхв держал при этом серьезным, показывая твердость своих лекарских намерений. Действие крапивы он хорошо знал. Через пару часов совсем утихнет жжение, но жалтонес датского короля не уснет до утра, несмотря на усталость после двухдневной скачки верхом. Беспокойство не даст ему уснуть. И как только он почувствует себя хоть чуть-чуть лучше, сразу начнет высматривать подходящий момент для бегства. Следует ему этот момент предоставить, но уже ближе к утру, чтобы в темноте не потерять след. И сопроводить его до самого Рарога, оберегая от неожиданностей. А там уже…
        Ставр особым образом свистнул. И пошел по направлению к дороге. Но остановился, не дойдя до нее с десяток шагов, когда услышал, как кто-то идет на его сигнал.
        - Для тебя работа, Сфирка… - сказал он низкорослому и сухонькому разведчику, оказавшемуся рядом. - Три часа тебе, чтобы отоспаться, потом дорога в Рарог… Кроме тебя, никто так, пожалуй, не сумеет…
        - Что делать-то?
        - Спи пока. Потом я тебя провожу.
        Сфирка согласно кивнул, зевнул в подтверждение согласия и тут же исчез из поля зрения.
        Волхв издал совсем другой свист.
        С другой стороны подошел разведчик, который наблюдал экзекуцию жалтонеса.
        - Переметную суму проверил?
        - Проверил. Обычные дорожные вещи и… какая-то склянка с зеленой водой. Я понюхал, запах горький. Поставил на место.
        Волхв кивнул. Он так и думал, что там должна быть или склянка, или какой-нибудь порошок. Опасения относительно личности отравителя обросли фактами и превратились в полную уверенность.
        - Пусть так и будет… Ты сегодня за часового. Не забудь уснуть ближе к утру. Меня разбудишь через два часа.
        Глава 18
        У порога Дражко движением руки остановил дружинник из княжеской дворцовой стражи.
        - Что? - спросил князь.
        - Тебя, воевода, отрок какой-то лохматый добивается. Из смердов[98 - Из смердов - из крестьян.]. Верхами прискакал. А лошадь войсковая, под данским седлом[99 - Данское (датское) седло от обыкновенного европейского рыцарского седла и от обитого мягкой кожей славянского отличалось тем, что почти не имело задней луки при высокой луке передней, к которой суеверные даны-воины подвешивали множество оберегов. Вместо инкрустированной кожи для обивки, как это делали славяне, использовали шкуры убитых животных. Металлические стремена даны не применяли, заменяя их ременными петлями. Описание седла дано по Эйнхарду.]. Не иначе, ворованная. А может, беда у них какая… Даны в деревню вошли, а паренек ускакал… Не знаю… Не говорит…
        Дражко сердито передернул усами, как обычный человек поморщился бы. Он спешил в посольский двор, чтобы привести герцога Трафальбрасса к Годославу, и не хотел заставлять ждать князя и особенно княгиню Рогнельду, которой ожидание принесет лишнее волнение. А ей в ее положении волноваться следует как можно реже, чтобы родить Годославу здорового наследника.
        - Так что ж ему надо?
        - Нам ничего не говорит. Только с тобой увидеться хочет. Мы уж и гнали его, а он твердит, что слово для тебя знает.
        - Какое еще слово для меня? Где он? - спросил Дражко.
        - У дверей дожидается. Скликать?
        - Не надо. Я сам выйду.
        Худенький длинноволосый отрок лет двенадцати-тринадцати, держащий на поводу лошадь под данским седлом, приковывал общее внимание, остановившись посреди дворцовой площади. Бедная одежда смерда слишком не соответствовала тонконогой и изящно-красивой лошади, которая нетерпеливо била копытом и готова была с места взять в карьер, только почувствовав под собой настоящего седока. Лошадь эта стоила, наверное, столько же, сколько вся деревня, в которой отрок вырос. Увидев князя-воеводу и узнав его по всем известному признаку, украшающему лицо настоящего мужчины, паренек стремительно направился к нему.
        - Что тебе? - сурово и торопливо, почти на ходу, спросил Дражко и сразу отметил густой слой пыли на лице мальчугана. Должно быть, долго скакал без передыху. Умыться было некогда, хотя у славян заведено перед обращением к высокопоставленным особам обязательно приводить себя в приличный вид. - Ты откуда?
        - Ставр прислал. - Отрок засмущался перед грозным и сердитым воином.
        - Почему именно тебя? У него что, разведчиков не осталось?
        Дражко остановился и потрепал по холке коня. Благородное животное от чужого прикосновения вздрогнуло всей кожей. Злой конь, понял воевода, строптивый, как раз такой, какой нужен для войны, для бешеной, необузданной схватки, когда не только люди, но и животные дерутся, кусаются, бьют копытами. Такие кони просят жесткой мужской руки, ими управляющей, но этот и отрока почему-то хорошо слушается. Есть люди, которым чужие кони и чужие собаки подчиняются, как хозяевам. Обычно это или очень хорошие люди, или обладающие особыми способностями. Кто этот длинноволосый незнакомец с чужим конем?
        - Разведчики не могут того, что я могу, воевода.
        - Разведчиков я знаю. А тебя - нет. Кто ты такой? Как тебя зовут?
        - Власко я, - произнес мальчик, словно это имя должно многое значить. - В учении у Ставра. - Он потупил глаза, произнеся имя волхва. Дражко догадался, что это из великого уважения. Так всегда делают ученики всех волхвов, даже ученики знаменитой школы в храме Свентовита в Свентане.
        - Как я могу это знать? Раньше Ставр никогда не присылал ко мне незнакомых. Хотя про тебя я, кажется, уже слышал. Ты тот самый Видящий?
        - Да, княже. Свентовит оказал мне такую великую милость… Ставр помог мне развить малые способности…
        Воеводе подвели коня. Он вскочил в седло.
        - Поехали со мной. Что Ставр велел передать? Что за слово ты знаешь? - в торопливости своей задал он сразу два вопроса.
        Отрок с трудом забрался на свою лошадь - высоковата, а силенок не хватает, чтобы в седло с ходу заскочить. Повернулся к Дражко.
        - Ставр велел сказать - «купец Якоб»… - произнес тихо, чуть не шепотом.
        Князь-воевода услышал, уже пуская коня вскачь, и так резко натянул поводья, что чуть сам из седла не вылетел.
        - Повтори… - приказал грозно.
        - Купец Якоб… - снова прошептал мальчик.
        Дражко спрыгнул наземь и бросил поводья дружиннику.
        - Пойдем в терем. - И он играючи, как пушинку, снял с седла худенькое тело. - Уведите его лошадь. Пусть стоит в княжеской конюшне. И овса ей засыпать не забудьте, - скомандовал второму дружиннику.
        - Ставр подарил мне коня… - сказал отрок с испугом и с готовой прорваться обидой.
        - Успокойся! Никто его у тебя и не заберет. А седло хорошее я тебе сам подарю. В котором когда-то еще мальчишкой ездил. Ты не дан и не викинг, чтобы на звериных шкурах сидеть. Для ученика Ставра это даже срамно. Пойдем в терем.
        Он отвел Власко в маленькую безоконную каморку под большой лестницей, скорее напоминающую чулан, чем настоящую комнату, но в чуланах обычно не ставят стол и скамьи, как здесь, усадил и велел принести хлеба с кисло-сладким клюквенным квасом, который всегда любят дети. Пока дворовая девка Луша бегала за угощением, Дражко начал расспрашивать.
        - Ставр что-то узнал о купце Якобе? - Даже здесь, в помещении, где никто не мог их подслушать, воевода предпочел говорить вполголоса.
        - Нет. О Якобе никто ничего не знает. Я тоже ничего увидеть не смог. Мы вместе пробовали.
        - Тогда почему такая срочность? Зачем он тебя гнал сюда?
        - Ставр велел сказать, что гонец Якоба, кажется, попался к нам, и Ставр узнал его. Он слышал о нем раньше. Это какой-то королевский отравитель - жалтонес. Яды делает. Гонец к Якобу возвращался вместе с воинами. Ставр задержал его. Но к утру думает отпустить. Просит, чтобы здесь его встретили и глаз с него не спускали. И Сфирку пришлет, чтобы за гонцом следил. И мне велел смотреть…
        - Тебе смотреть… - усмехнулся Дражко. - Как же ты смотреть можешь?
        Власко помолчал несколько мгновений. Он привык, что не все верят в его природный дар. Потом уточнил:
        - Я - по-своему… В воду… Как меня Ставр научил. Мне только нужно знать человека, на которого смотреть буду. Тогда я что-то могу и увидеть.
        - А можешь и не увидеть? - переспросил Дражко.
        - Могу и не увидеть. Это не всегда приходит. Но я очень постараюсь. - Власко сделал паузу, подчеркивая важность дальнейшего. - Ставр сказал, что ты, княже, отведешь меня к Годославу…
        - Я отведу тебя к Годославу? - удивился воевода.
        - Да. Он так сказал, - в голосе отрока вдруг появилась неожиданная твердость, словно он мог помочь своим видением князю победить и данов, и франков.
        Дражко задумался. Он хорошо знал волхва Ставра и верил ему больше, чем кому-то другому в дружине и даже, может быть, во всем княжестве. И сам не однажды наблюдал чудеса, на которые волхв способен. А чудесами видения этого отрока и сам Ставр восхищался. Но как Годослав к этому отнесется? Впрочем, Годослав и сам верит Ставру не меньше, чем воевода.
        - Добро, - решившись, согласился он. - Я тебя к Годославу отведу. И к княгине Рогнельде тоже. Она тебе поверит. Сейчас подкрепись, чем Род послал, а потом спать ложись. Здесь же, в этой комнатке. Я стражу предупрежу. Попозже вечером, может быть, даже ночью, я тебя разбужу. Отдыхай пока… Только никуда отсюда не выходи. Дворец большой, здесь и заблудиться недолго. Да и стража не любит, когда чужие по горницам ходят.
        Мальчик остался на скамье в комнатушке без окон. Князь-воевода предупредил и дворовую девку Лушу, чтобы присмотрела за отроком, и стражу. А сам снова вышел из дворца. Стражник все еще держал княжеского коня под уздцы, хотя Дражко и не предупреждал его, что опять отправится куда-то. Стража у Годослава сообразительная и на нее положиться можно. Дражко вскочил в седло, еще раз дал указания насчет Власко и, привычно ударив коня по крупу ладонью, погнал к посольскому двору, чтобы пригласить послов Готфрида на поздний прием. Улицы в этот вечерний час уже опустели. Городская стража еще не успела расставить на перекрестках рогатки, мешающие ночному передвижению, и доехал князь-воевода быстро.

* * *
        Оказалось, Сигурд и не сомневался, что Дражко договорится с князем о встрече этим же вечером. И сам он, и большая часть посольства уже скинули пыльные дорожные костюмы и переоделись в придворные платья, больше соответствующие моменту. Сам герцог сверкал не только парой золотых цепей на шее, но и полным набором перстней с драгоценными камнями, и золотой вышивкой по камзолу, и даже источал какие-то неведомые в стране бодричей запахи. Дражко догадался, что Сигурд пользуется сарацинскими благовониями, о которых слышал уже много раз, но на деле до сей поры не встречал. Сам он, в отличие от герцога, не имел возможности надолго оставить княжество и отправиться в поход с викингами, и потому с дальними странами знаком только по товарам купцов. А эти возят редкости не часто, больше предпочитая доставлять то, что всегда пользуется спросом и наверняка быстро уйдет из таровитых рук.
        - Ты в воду смотрел? - спросил Дражко, припомнив умение мальчика видеть будущее в воде.
        - В какую воду? - не понял герцог.
        - У нас, когда гадают, смотрят в воду. Откуда ты знал, что Годослав пожелает устроить прием уже сегодня?
        - Я знал, что ты уговоришь его. Чтобы завтра вместе со мной отправиться в гости к королю Карлу Каролингу. Тебе ведь, как и мне, думаю, не терпится испытать прочность своего копья. Это так естественно, когда чувствуешь в руках силу…
        Воевода усмехнулся уверенности герцога.
        - Я был бы рад скрестить с тобой оружие на этом турнире. Тем не менее, относительно первого ты оказался прав, а относительно второго сильно ошибся. Мой князь повелел мне готовиться к встрече Карла здесь и даже воев не разрешил на турнир отпускать. Чтобы все княжество день и ночь во всеоружии стояло. И я постараюсь выполнить его приказ со всем старанием.
        Дражко показалось, что его ответ очень расстроил посла.
        Теперь, когда посольство переоделось для торжества, гнать коней по городу никто не стал. Послам положено быть степенными и важными. Тем более послам такого сильного королевства, как Дания, в таком маленьком княжестве, как владения Годослава. Городская стража, издали заметив посольский поезд, сопровождаемый князем-воеводой, торопливо разбирала только что выставленные поперек улиц рогатки.
        Дражко, как и полагалось ему по рангу, сразу выехал в один ряд с Сигурдом, но неожиданно по другую сторону воеводы пристроился купец Якоб. Впрочем, теперь это был уже не купец даже по одежде. Великолепием черного бархатного наряда Якоб превосходил самого Трафальбрасса. А надменность, с которой он выпячивал нижнюю губу, говорила о презрении к этому городу, к этому княжеству, к этому народу. Такая надменность не могла добавить одному из послов симпатий со стороны князя-воеводы, и Дражко даже пожалел, что не представилась чуть раньше возможность познакомить Якоба с людьми Ставра. Может быть, тогда его нижняя губа оттопыривалась бы чуть меньше, если оттопыривалась бы вообще.
        Воевода вопросительно посмотрел на Сигурда.
        - Я вижу, вы не знакомы… - почти добродушно засмеялся герцог, если добродушие вообще числилось среди черт его характера и не было наигранным. - Разреши тебе, брат Дражко, представить моего дядюшку герцога Гуннара, который к тому же является еще и дядюшкой самого короля, а что самое для тебя, думаю, важное, отцом моей любимой сестры княгини Рогнельды. И пойми отцовское сердце, которое стремится поскорее увидеть дочь, с которой не виделся уже несколько лет.
        Герцог Гуннар высокомерно кивнул князю-воеводе. Дражко в ответ на это склонил голову более уважительно и, что уж греха таить, растерянно. Вот уж никак он не ожидал, что повезет в гости к князю и княгине не одного, а целую пару родственников. Второго, к тому же такого близкого и даже более грозного, чем герцог Трафальбрасс. Герцога Гуннара даже сам король Готфрид Скьелдунг побаивается, как гласит народная молва.
        - Я сердечно рад приветствовать на нашей земле отца нашей любимой всеми княгини Рогнельды. Только я не совсем могу уразуметь необходимость маскарада, который вы мне представили в дороге. Почему герцог Гуннар вынужден был путешествовать в костюме купца?
        - У меня на это были свои достаточно веские причины, - сухим, каркающим голосом, очень плохо произнося славянские слова, ответил Гуннар.
        - Причины прозаические, мой друг, - попытался сгладить жесткость разговора Сигурд, - совсем прозаические. Я думаю, сейчас уже нет необходимости скрывать это и вызывать твое подозрение недомолвками. Дядюшка слегка повздорил со старшим племянником, и, во избежание непредвиденных неприятностей, решил поехать навестить младшую дочь. Вот и все…
        «Но ждет при этом гонца от племянника и сам посылает к племяннику гонца… Очевидно, ссора была настолько мимолетной, что они в родственной близости ее заметить не смогли. Только Трафальбрасс своим острым взглядом понял суть и положение вещей…» - подумал Дражко, но вместо ответа только пошевелил усами, изображая самую простодушную из набора своих улыбок.
        Хотя настоящее положение князю-воеводе совсем не понравилось. Преподносить такие основательные сюрпризы княжеской фамилии не входило в его планы. Но послать гонца с опережением было бы просто не корректно, поэтому следовало смириться и принять ситуацию таковой, каковой она является на данный момент.
        Герцог Гуннар - «черный коршун» Дании! Так его зовут даже дома. Дражко проиграл начало партии, потому что подпускать к Рогнельде отца вовсе не входило ни в его планы, ни в планы Годослава. Князю-воеводе, как и князю бодричей, отлично было известно, что герцог Гуннар правил Данией, может быть, даже больше, чем сам Готфрид. По крайней мере, он правил Готфридом, всегда сам оставаясь в тени. Коварный и жестокий, не знающий и не признающий чести, выше которой всегда ставил выгоду королевства, считал, что для достижения цели хороши любые средства. Именно Гуннар когда-то сделал государственной политикой снаряжение походов викингов за счет королевской казны. Но это не самое главное. Еще тогда, когда только зашел разговор о женитьбе Годослава на Рогнельде, стали обсуждать, зачем это понадобилось герцогу Гуннару, а вовсе не Готфриду, хотя предложение о браке шло от Готфрида. Король Дании, при всем своем могуществе, не мог распоряжаться по собственному усмотрению судьбой дочери такого значительного для королевства человека, как «черный коршун». Следовательно, Годослав уже тогда знал, что предложение
косвенным образом идет от Гуннара. А герцог Гуннар ничего не делал просто так и ничего не делал наполовину. Несколько лет прошло. И вот старый герцог заявился в княжество. И именно в такой критический для бодричей момент. С какой целью? Завершить то, что он задумал раньше? А что он задумал?
        Как было бы просто, узнай кто-то в купце Якобе герцога. Тогда Ставр нашел бы способ «черному коршуну» каким-то образом «потеряться» по дороге в Рарог. Ставр умеет делать такие вещи, не вызывая подозрения. В этом случае можно было бы пойти на все, как умеет идти на все сам Гуннар. Вплоть до того, чтобы организовать нападение на посольство «франков», которых сумели бы изобразить разведчики Ставра. Но теперь уже поздно. Герцог в городе… Герцог едет во Дворец Сокола…
        Это, может быть, страшнее, чем нападение на столицу войска короля Карла, потому что с Каролингом можно договориться, а с Гуннаром нельзя… От Каролинга не стоит ждать подлости, от герцога Гуннара именно подлость стоит ждать в первую очередь…
        Глава 19
        За окном уже заметно стемнело. Вот-вот ночь должна была окутать город. Откуда-то с заката шли тяжелые грозовые тучи, делая этот поздний вечер более темным. Майские грозы всегда очищают воздух, и после игрищ Перуна становится легче дышать. Хорошо бы гроза пришла побыстрее. После грозы Годослав всегда чувствует себя бодрее, энергичнее. Непогода снимает усталость и приносит обновление.
        Хотя он и не велел специально предупреждать оставшихся в городе думных бояр, некоторые из них каким-то образом сумели проведать, что князь готовится к поздней встрече датского посольства. И когда Годослав с Рогнельдой вошли в парадную горницу, у одесной стены стояла в нарочито почтительных позах троица старейшин, а еще трое из редких в последнее время гостей дворца - бояр-христиан - входили в дверь, одновременно приветствуя княжескую пару низкими поклонами. Должно быть, бояре ждали с нетерпением приезда знатных данов, готовились к этой встрече заранее и потому оказались во дворце так вовремя.
        Годослав бросил на них неприязненный взгляд. И тут же усмехнулся, предчувствуя будущую схватку между знатными бодричами. У первой троицы бороды были подстрижены кругом, как у данов, и по одежде они больше напоминали данов, чем славян - темными тонами, обилием меха и металла, совершенно не нужного в их возрасте. Вторая боярская троица, застрявшая у двери, предпочитала длинные бороды клином, на манер франков, своих собратьев по вере. И одежда у них была более свободная, какую носили многие подданные Карла, подражая своему королю. Это партия противников Скьелдунга и сторонников Каролинга. Когда дума собиралась в последний раз, этой троицы в зале не было. Тогда Дражко вернулся из Дании с сообщением о том, что Готфрид гарантирует помощь. Но Годослав хорошо знал, что у бояр нюх не уступает гончей собаке. Значит, чувствуют, что князь будет недоволен сегодняшним приемом послов, и будут пытаться сыграть на своем интересе. Или какие-то свои вести имеют, что еще до князя не дошли. Потому и подняли они голову, потому и не побоялись прийти. Сегодня силы равны. Остальные сторонники данов еще не успели приехать
из Свентаны. Бояре не слишком любят быструю трясучую езду, которая ничуть не утомляет Дражко и Сигурда.
        Годослав помог Рогнельде усесться в кресло и только после этого сел сам. Посмотрел на бояр.
        - Разве я приглашал кого-то на сегодняшний вечер? - спросил наигранно сердито.
        - А как же, княже… - сказал самый старший. - Послы же приехали. Мы считали…
        - Сегодня не будет торжественного приема. Сегодня мы принимаем не послов, а родственников. Почти семейное торжество… Видите, поставлено кресло для княгини…[100 - В славянских государствах того периода княгиня никоим образом не участвовала в государственной жизни. На официальных приемах она никогда не присутствовала. Более того, ведическая вера допускала возможность иметь несколько жен. И в парадных горницах для них не отводилось специальных мест рядом с князем-правителем.]
        Бояре почувствовали неудобство. Этого и добивался Годослав, чтобы они не вздумали подавать не вовремя голос. Бояре любят показать свое значение. А князь не желает это значение принимать. Так было всегда. И в семейном мероприятии будет достаточно простого взгляда, чтобы заставить любого думского болтуна прикусить язык.
        Но все же князь смилостивился.
        - Впрочем, я не собираюсь вас гнать, раз уж пришли. Мой дом всегда, если вы помните, отличался гостеприимством. Я даже приглашаю вас за свой стол в малой горнице, где собираюсь гостей попотчевать. Посидите, медку откушайте, послушайте, что вам поведает герцог Трафальбрасс.
        - И не только он один… - мрачно и зло, словно предрекая беду, изрек от двери появившийся в проеме князь-воевода.
        Годослав в это время держал в своей руке руку Рогнельды и почувствовал, как напряглась княгиня при словах воеводы. Будто она ждала каких-то больших неприятностей.
        Дражко же в этот вечер, с какой-то неожиданной даже для Годослава фиглярской лихостью, решил взять на себя не только обязанности дипломата и воеводы, но и глашатного[101 - Глашатный - в княжеских домах западных славян должность, равная церемониймейстеру. У восточных славян в те времена вообще не существовало подобной должности.], потому и сказал громко:
        - Прошу тебя, князь Годослав, и тебя, княгиня Рогнельда, принять в этот вечерний час дорогих гостей и родственников, уставших после долгого пути, предпринятого из желания свидеться с вами. Герцог Трафальбрасс и его дядя, а ваш отец - герцог Гуннар…
        Годослав сам вздрогнул от неожиданности при произнесении этого имени, что, впрочем, не помешало ему заметить, как не просто вздрогнула, а содрогнулась княгиня Рогнельда.
        - Этого я и боялась больше всего… - тихо сказала она мужу. - Больше всего… Это самое страшное для нас из всего, что может быть… Берегись!
        - Соколу не положено бояться коршуна, - тихо ответил Годослав голосом уверенного в себе человека. - Успокойся…
        Настоящий глашатный, помнящий еще деда Годослава, старик Сташко, как ему и полагается, стоящий возле дверей, слова воеводы не повторил, только стукнул в пол своим тяжелым, на волховской посох похожим жезлом, подтверждая сказанное и приглашая гостей.
        Гуннар вошел первым. Стремительный, решительный, жестким взглядом он охватил всю горницу и сразу, без приветственного поклона от двери, как заведено этикетом, прошел к приступу, где располагались кресла князя и княгини.
        Годослав удостоился только короткого, но колючего, неприязненного взгляда. На дочь герцог смотрел дольше, прямо, не мигая, как змея смотрит на жертву. И только после этого слегка поклонился супружеской паре правителей.
        - Я рад поприветствовать вас, дети мои, в вашем доме. Надеюсь, что мой визит не доставил вам неудовольствия, а мое желание лицезреть счастливую семейную жизнь любимой дочери не вызовет предосудительных упреков в мой адрес.
        Каркающий голос Гуннара не предвещал между тем теплых родственных отношений.
        В отличие от дяди, Трафальбрасс этикет в этот вечер решил соблюдать, поклонился с порога и подошел к приступу с широкой улыбкой, чуть не руки расставив для объятий.
        - А я так давно не виделся с дорогими моему сердцу родственниками, что просто сгораю от нетерпения и желания прижать их к своему сердцу.
        С Трафальбрассом Годослав встречался не единожды и раньше, с Гуннаром увиделся впервые, и не знал, какой леший из двух для него страшнее. Но повел себя так, как полагается это делать владетельному князю. Сильному владетельному князю…
        Он взял за руку Рогнельду, помогая ей встать, и почувствовал, что княгиня вся дрожит. Когда она подняла лицо, глухо звякнула янтарная поднизь, прикрывающая лоб княгини. Но собой Рогнельда владела хорошо, и со стороны испуг заметить было трудно. По крайней мере, его легко было принять за естественное волнение, которое испытывает дочь, встретив после долгой разлуки любимого отца.
        - Мы рады вашему приезду, - сказал Годослав со спокойной, настоящей княжеской - милостивой, властной и недоступной - полуулыбкой, словно в самом деле сердечно радовался, но не проявлял своей радости из соображений этикета. - Наш дом пусть станет вашим домом.
        И шагнул вперед, поддерживая жену, спустился вместе с ней с приступа, чтобы поочередно пожать руки тестю и Сигурду. Заметно было, что Сигурд рвался обнять Годослава, но, видя его величественность и легкую холодность, не решился. Гуннар же едва прижал к себе дочь, изображая холодные объятия.
        - Как здоровье нашего царственного брата короля Готфрида? - протокольной фразой продолжил князь беседу.
        - Слава Одину, мой царственный племянник чувствует себя вполне во здравии тела и ума, - как старший по возрасту и по положению, ответил Гуннар. - Он шлет тебе большой привет, пожелания здоровья в доме и спокойствия в княжестве.
        - Я благодарен брату Готфриду. Когда возвратитесь в Данию, обязательно передайте ему мои наилучшие пожелания. Прошу вас садиться, - показал Годослав рукой на кресла, только что поставленные около приступа слугами.
        Сам он вместе с княгиней вернулся к своим креслам.
        - Ты желаешь о чем-то спросить отца? - Князь сильно пожал Рогнельде руку, выводя ее из оцепенения, которое она почувствовала под суровым отцовским взором.
        - Да, конечно… Я слишком растерялась от неожиданности… Как здоровье матушки и сестер, отец?
        - Твоя мать готовится уйти в подземную обитель… По крайней мере, говорит об этом каждый день утром, в полдень и перед сном, но боги упорно не желают принимать ее. И потому она страдает от всех болезней, которые выдумывают себе люди, и ни о чем другом разговаривать не желает, - сердито ответил герцог Гуннар. - Что касается твоих разлюбезных сестер, то они, слава богам, все устроены, наплодили мне кучу внучек и двух правнучек и ни одного внука или хоть правнука. Вся надежда на тебя, моя дорогая…
        Годославу со слов жены тоже было известно, что герцог Гуннар считал свою жизнь трагически пропащей потому, что жена родила ему шестерых дочерей, но не наградила сыном. И даже внуками судьба его обидела. Однако слухи о том, что славянские волхвы предсказали Рогнельде рождение сына вслед за дочерью, вероятно, уже дошли до Гуннара.
        - Но я надеюсь, - продолжил герцог, - что о семейных делах мы с тобой найдем время поговорить наедине. А сейчас, раз уж мы торопились свидеться с князем Годославом в столь поздний час, стоит, наверное, вернуться к делам, которые позволили мне совместить необходимость поездки с удовольствием встречи с младшей дочерью.
        - Да, - согласился Годослав, сделав вид, что плохо понял неправильную славянскую речь герцога. - Я думаю, завтра к утру прибудут наши бояре, что встречали вас в Свентане. Тогда мы и устроим официальный прием. А сейчас, если вы не слишком устали с долгой дороги, предлагаю просто обсудить основные темы завтрашнего разговора.
        - Здесь? - простодушно поинтересовался Сигурд, невинно намекая, что посольство только-только покинуло седла своих коней после продолжительного пути.
        - Прошу всех перейти в малую горницу, где для гостей накрыт стол, - сказал Годослав и встал.
        Одновременно раскрылась боковая дверь, и глашатный Сташко ударил в пол жезлом, показывая, куда следует пройти. Первыми в дверь протиснулись Годославовы бояре, неприлично торопящиеся, стремящиеся занять места поближе к князю, чтобы слышать разговор за столом. За ними, потирая руки в предвкушении славянского гостеприимства, потянулись члены датского посольства, сознающие свою роль статистов в этой поездке, и потому больше настроенные на поздний ужин, чем на поздние деловые разговоры. Сигурд воспользовался моментом и ухватил под руку князя, но тут же рядом с ними оказался и Дражко, не желающий оставлять Годослава с герцогом с глазу на глаз. Он хорошо помнил слова Власко о том, что Ставр узнал в гонце герцога Гуннара какого-то отравителя-жалтонеса. И желал лично присматривать за Сигурдом. Сам Гуннар, после короткого прямого взгляда, напоминающего вытянутый в выпаде меч, взял под руку свою опустившую долу глаза дочь.
        - Ты, князь, должно быть, уже слышал, - начал разговор Сигурд, - что славный король Карл Каролинг объявил турнир, на который приглашает рыцарей всех окрестных стран?
        - Я слышал… - Не обращая внимания на запанибратские манеры собеседника и тем самым их отвергая, Годослав старательно выдерживал дистанцию и говорил с Трафальбрассом не как брат с братом, а как настоящий властитель с подданным чужого государства. То есть делал то, чего хотел от него Дражко некоторое время назад. Такая манера разговора слегка озадачивала пирата, который ожидал иного приема, и вызывала непонимание. - Только меня мало забавляют развлечения франкского короля. Я предпочитаю держать своих витязей на своих землях в боевой готовности. И оголять границу в угоду хитрому Карлу не собираюсь. У Карла слишком много полков, и он сможет послать любой, на штурм Рарога или, скажем, Свентаны в то время, когда я со своими воеводами пожалую к нему в гости.
        - Как хочешь, брат, как хочешь… - Трафальбрасс откровенно поскучнел. - А я с твоего позволения уже сегодня вечером оставлю тебя на попечение отца Рогнельды, а сам отправлюсь в Хаммабург, чтобы прибыть туда к утру и успеть отдохнуть за день. Когда еще представится случай очной встречи с Каролингом? Такой момент упускать нельзя. Хотел бы я, чтобы сам король участвовал в турнире… Но Карл, как говорят, слишком высоко летает для этого…
        - У нас с тобой, герцог, разные взгляды на вещи, потому что у нас разные заботы, - сухо ответил Годослав. - Мне совершенно нет дела до того, будет ли Карл участвовать в турнире. Меня больше интересует его объявленная еще минувшей осенью кампания против нашего княжества. И потому нам с тобой понять друг друга нелегко. Дух рыцарства - это удел рыцарей. Каждый король или князь обязан быть рыцарем, но не каждый рыцарь может быть князем или королем. И потому мне остается только пожелать тебе встретить достойного противника среди франков и победить его в честном поединке. Сам же я, в заботах о крепости городских стен и о высоте вала вокруг этих стен, настолько лишен простого чувства любопытства, что даже не тешу себя надеждой этот поединок лицезреть.
        - Но, - настаивал Сигурд, - может быть, ты хотя бы отпустишь со мной нашего брата Дражко? Он воин настолько славный, - легкий поклон хмурому воеводе, сердито шевелящему усами, - что любой из знаменитых франков сочтет за честь обменяться с ним ударами копья или меча.
        - Я уверен, что большинству франков не по силам такой рыцарь, как князь-воевода. И Дражко, несомненно, прославил бы наше оружие. Тем не менее, он настолько необходим мне здесь, что я не нахожу нужным отпускать его для развлечения Карла и его двора в ущерб моим интересам.
        - Я и сам не вижу в этом необходимости, - вставил слово князь-воевода. - Я еще не успел осмотреть полностью все границы, а сколько осталось времени до начала войны, не знает никто. Поэтому терять напрасно несколько дней я не намерен.
        Сигурд по-бычьи опустил голову, как всегда делал, когда упрямился.
        - И все же я продолжаю, дорогой брат, настаивать на своем. Я желал бы составить маленький отряд, способный победить франков в равном бою. К сожалению, со мной не будет датских рыцарей…
        - Граф Ксарлууп отправился на турнир, - сказал Дражко.
        - Ксарлууп? Это отлично. Откуда ты знаешь?
        - Мои разведчики провожают его до границы с ваграми.
        - Отлично! Отлично! Значит, мне не хватает троих… И потому я опять обращаюсь к князю Годославу…
        - Ответь мне, Сигурд, на один вопрос, - неожиданно перебил герцога Годослав. - Твоего старшего сына зовут Мировым Змеем, твою дочь зовут Хель, а твоего младшего сына зовут Фенрир-волк?[102 - Согласно скандинавской мифологии, эти чудовища - дети лживого, злого и хитрого бога Локки, олицетворяющего силы зла.]
        Сигурд засмеялся.
        - Я вижу, ты хорошо знаешь наши сказания.
        - Конечно. Мне жена рассказывает их долгими зимними вечерами.
        - Зачем ты, брат Годослав, хочешь меня так обидеть? Локки хоть и был Богом, однако он никогда не был героем, которому подражают рыцари. Я побеждаю врагов мечом, а не хитростью. И ничем не заслужил твоего упрека.
        - Тогда зачем ты стремишься не допустить воеводу до исполнения его прямых обязанностей?
        - Обязанности могут подождать, с твоего согласия, князь.
        - Обстоятельства не спрашивают моего согласия, герцог…
        И Годослав высвободил свой локоть из руки обиженного Трафальбрасса.
        Глашатный рассадил гостей по рангу, хотя и позволил данам из посольства самим распределять отведенные им места, поскольку никого из них он не встречал раньше. Но среди своих бояр Сташко быстро навел порядок, хорошо зная каждого и зная к тому же стремление каждого сесть к князю ближе[103 - Это же правило считалось очень важным у восточных славян. Звание ближнего боярина получал тот, кто сидел к князю ближе других. В более поздние времена, когда князья на Руси уже стали называть себя царями, звание ближнего боярина некоторое время было даже наследственным титулом.].
        С торца стола занял место князь Годослав. По правую руку от него посадили Дражко, по левую, пошептавшись с Сигурдом, неожиданно сел герцог Гуннар. Княгиня Рогнельда оказалась хозяйкой противоположного торца, а Сигурд, на правах кузена, оказался по правую руку от нее.
        Оба герцога, как Годослав сразу же заметил, явно остались недовольны тем, как были все рассажены. По устоявшимся правилам, хотя и нигде не записанным, послы короля к князю имели право садиться напротив владетельной персоны, а сам князь обычно занимал место в середине стола. С торца стола или даже за отдельным маленьким столом сидел обычно только король. Так всегда было еще при отце Годослава. Но в этот раз Годослав специально решил распорядиться по-своему, подчеркивая разницу между собой и герцогами, хотя и родственниками.
        Гуннар переглядывался с Сигурдом, оба хмурили брови, хотя Сигурд иногда и отпускал тихим голосом какие-то шутки, заставляющие Рогнельду краснеть, но что-то явно пошло не так, как задумывали послы. И потому они тянули время, не заводя разговор о делах.
        За окном вовсю разгулялась природа, неожиданно волнуя Годослава и наливая его буйной радостью. Свистел ветер, гремел гром, отблески молний сверкали в окнах, князь физически ощущал, как гроза входит в него своей силой, делая злым, насмешливым и очень-очень сильным. Настолько сильным, что стало казаться, будто это Дания обратилась к нему за помощью, а не он к Дании. Если и не так, то Годослав чувствовал себя настолько уверенно, что готов был сейчас скрестить оружие хоть сам лично, хоть во главе бодричских полков и со всей Данией, и с королевством франков в придачу. Такие ощущения уже не однажды приходили к князю в грозу, и он верил, что это Перун[104 - Перун считался одним из главных богов у восточных славян. У западных же он только повелевал громом и молниями, но на главенство в пантеоне не претендовал.], повелитель молний и грома, передает ему свою силу и благодать.
        И послы чувствовали настроение Годослава, удивлялись ему и не понимали поведения князя.

* * *
        Будучи совсем еще мальчиком и участвуя в княжеской соколиной охоте отца, Годослав вместе с родителем и дворовыми людьми попал в грозу и спрятался от нее в лесу под большим деревом. Неожиданно на охотников, не успевших подготовиться, выскочил напуганный той же грозой дикий кабан-секач. Сокол нападет на волка, но не нападет на кабана, поэтому никто из охотников не был готов к такой встрече. У них не было с собой даже рогатины, чтобы остановить испуганного, озлобленного, а потому особо опасного зверя. И тогда, возбужденный природой, принявший в себя силу Перуна, соскочил с коня рослый мальчик Годослав и встал у секача на дороге со своим коротким подростковым мечом. Княжич не отступил ни на шаг, ни один мускул в его лице не дрогнул. Он нанес единственный хорошо выверенный удар секачу сверху в шею. Но этот удар был смертельным.
        И сейчас Годослав переживал такие же ощущения. Он готов к противостоянию с любым врагом. Он - силен и могуч… Пусть «датский кабан» Сигурд спешит навстречу вместе с «датским коршуном» Гуннаром. Князь обнажил меч и встал у них на дороге…

* * *
        Было поднято немало кубков, было сказано немало пустых слов, а гроза за окном все не утихала, отвлекая внимание Годослава от происходящего вокруг. И только под самый конец застолья, когда князь уже слегка отодвинул от стола свое кресло, показывая этим, что время достаточно позднее, а в славянских городах рано ложатся спать, Гуннар сказал:
        - Да, за таким угощением говорить о делах просто неуместно. Наверное, мы все же перенесем нашу беседу на завтра.
        Но и это он сказал совсем не так, как положено было бы, обращаясь к князю с предложением, а словно сам решая. Опытный царедворец хотя бы таким образом хотел утвердить свое положение старшего и более сильного.
        - Ты прав, герцог. Завтра я, думаю, смогу принять посольство со всеми почестями. В крайнем случае, если буду сильно занят, за меня это сможет сделать князь-воевода Дражко. Он наделен такими полномочиями…
        Это было уже настолько сильным встречным ударом, что Гуннар не нашел, что ответить, и только переглянулся с Трафальбрассом, который фразу тоже слышал. Но, опять как опытный царедворец, он молча проглотил пилюлю и, чтобы скрыть свое смущение, встал и обратился к Рогнельде, не дожидаясь, пока князь Годослав сам встанет из-за стола:
        - Дочь моя, я надеюсь, что ты проводишь отца до выхода…
        Годослав, наконец, тоже поднялся. Он понял умышленное оскорбление со стороны герцога так, как оно того заслуживало. И ответил сам:
        - На улице гроза. Я прикажу подать крытые носилки для герцогов. К сожалению, у меня нет носилок для остальных членов уважаемого посольства. Хорошо вам выспаться с дороги и проснуться с ясной головой! - пожелал он данам, повернулся и стремительно пошел к двери, довольно невежливо расставшись с родственниками.
        Картину дня дополнил, к ужасу трех бояр данской партии и к радости трех других, из партии противоположной, князь-воевода Дражко. Он тоже заметил оскорбление, нанесенное его князю, потому и сам поднялся, неприлично громко зевнул в лицо опешившему Гуннару и, даже не попрощавшись, направился вслед за Годославом. Это было уже откровенным и вызывающим пренебрежением посольством, причем более откровенным, чем они могли себе представить.
        Послам таким образом показывали, насколько мало интереса проявляется к их стороне, следовательно, к их королю и их силе. И Гуннар, и Сигурд не понимали ситуацию. Предположить они могли только одно - Годослав в себе уверен, значит, он имеет за спиной мощную поддержку. Иначе он просто не посмел бы вести себя так.
        В Европе виделась только одна сила, которая решилась бы противопоставить себя Дании. Об этом же говорило присутствие за столом трех бояр-христиан, которые носили на груди кресты, не стесняясь этого, и прямо за столом, перед тем, как протянуть руки к пище, крестились…
        Наверное, не случайно князь-воевода Дражко проявил такую заботливость о герольдах Карла Каролинга… А все слова Годослава о подготовке к войне с Карлом - это пустая болтовня человека, не желающего иметь дела с ближайшими соседями…
        Глава 20
        Уставший после непривычно долгой езды верхом и волнений, вызванных свиданием с такой высокопоставленной особой, как князь-воевода, Власко, не обладающий запасом сил взрослых воинов, подсунул под голову собственный не слишком мягкий локоть и уснул на лавке в углу сразу же после легкой еды, принесенной ему дворовой девкой Лушей. Когда она вернулась в каморку под лестницей, то услышала уже только сладкое посапывание отрока. Посмотрев на него с минуту и решив, что больше здесь не понадобится - отрок проспит до утра, она поспешила по своим делам, не забыв из осторожности унести с собой лучину, закрепленную в щель около двери. Все дворовые люди были осторожны с огнем, потому что знали, сколько бедствий может принести пожар в городе, большинство строений которого срублены из дерева. Власко приход Луши не слышал, как не услышал и ее ухода. Она старалась не шуметь.
        Но молодому организму, чтобы силы вернулись, хватило короткого времени. Власко всегда отличался чутким сном, не зря он воспитывался среди разведчиков Ставра. И проснулся вскоре, когда услышал над головой топот множества ног по лестнице. Это приехало датское посольство. Отрок снова засыпал и снова просыпался, когда кто-то очень громко ступал над его головой, но в целом не очень соображал, где он находится и что здесь делает. Детскую душу бередили беспокойные сны, что тоже не делало сон удовольствием, и это еще несколько раз заставляло просыпаться в холодном поту. Не способствовала полноценному отдыху и гроза, бушующая над городом. Отдаленные раскаты грома то и дело достигали каморки под лестницей и играли в ней странным вибрирующим отголоском.
        Окончательно Власко проснулся, когда снова услышал над головой топот множества ног. Только сейчас вместе с топотом слышался, покрываемый долгим раскатистым громом, и говор многих людей. Отрок понял - это уходят те многочисленные гости, что разбудили его в первый раз. Он попытался уснуть снова, но это не получилось, тем более что топот стих, но человеческий говор продолжался, словно говорившие стояли рядом с дверью каморки под лестницей. Тогда Власко решил, что уже подошло время ему просыпаться. Ведь Ставр так и учил отрока - ничего случайного в мире не бывает. Если с тобой что-то происходит, то это должно произойти, и ты обязан постараться извлечь из этого урок.
        Власко прислушался. Говорили по-датски. Выросший на самой границе с Данией, к тому же в деревеньке, где жило несколько семей настоящих данов, и много раз играя с их детьми, Власко научился понимать датскую речь. Да и Ставр не однажды брал мальчика с собой в длительные поездки по ту сторону границы. Тогда уже приходилось пользоваться знанием чужого языка с пользой для дела. Сейчас понять смысл разговора было трудно. Улавливались только отдельные слова. Но скоро отрок понял, что даны недовольны приемом, устроенным им бодричским князем Годославом.
        Вдруг без скрипа приоткрылась дверь, и в дверном проеме, тускло освещенные снаружи, показались силуэты мужчины и женщины. Власко лежал на скамье позади стола, и они не увидели его, тогда как он, только чуть свесив со скамьи голову, видеть их мог прямо из-под стола.
        Мужчина явно силком заталкивал женщину в темную комнату.
        - Что ты делаешь, отец? - спросила женщина обеспокоенным шепотом.
        - Тише ты… И слушай меня внимательно… Ты не забыла наш последний разговор перед расставанием? Там, дома…
        - К сожалению, я слишком хорошо его помню.
        - Значит, ты помнишь, что здесь ты не княгиня бодричей, а представительница датского королевского дома?
        Женщина промолчала.
        - Я тебя спрашиваю, - прохрипел злобный старческий голос, - ты помнишь, что ты представительница датского королевского дома?
        - Я помню это, отец. Но я так же и жена Годослава, и княгиня бодричей, - женщина явно боролась с собой и пыталась отвечать твердо, но это плохо у нее получалось. Власко сразу понял, что она боится своего отца.
        - Княгиней ты и останешься. Никто не заберет у тебя этот титул. Ни у тебя, ни у твоего сына, которому суждено стать князем бодричей. Я хочу, чтобы он носил имя Гуннар.
        - Имя ребенку будет давать отец. Годослав захочет дать первенцу славянское имя.
        - Меня не интересуют желания Годослава. Они никого уже не интересуют. Запомни, ты захочешь дать мальчику имя Гуннар. Запомнила?
        Женщина промолчала.
        - Запомнила? - злобно настаивал отец.
        - Запомнила, - тихо ответила дочь. - Но… - хотела добавить она несмело, однако не решилась.
        - Я не хочу слышать от тебя никаких «но», - жестко сказал отец. - Когда я отправлял тебя сюда, ты была более понятлива. Постарайся стать понятливой снова и слушай меня внимательно. Слушай и запоминай. Слушаешь?
        Она опять промолчала.
        - Слушаешь? - чуть не крикнул старик.
        - Слушаю, отец.
        - На днях к тебе придет человек. Придет от моего имени или по какой-то другой причине, я еще не знаю. Он спросит тебя: «Какое имя ты желаешь дать своему сыну?» Запомнила?
        - Запомнила.
        - Ты скажешь: «Гуннар». Тогда он даст тебе склянку с каплями. Запомни, склянку с каплями… И ты будешь каждый день добавлять в питье князю по пять капель. Пять дней по пять капель. Запомнила.
        - Запомнила, отец…
        - Твой сын, еще не родившись, станет князем бодричей…
        - Отец, бодричи не дети… Они не захотят…
        - Через десять дней в Рароге будет стоять датский гарнизон.
        - …Носилки поданы! - донесся громкий голос из-за двери. - Где герцог Гуннар?
        - Помни. И выбрось из головы все свои супротивные мысли! Помни! Или я, клянусь откушенной рукой Тюра[105 - Согласно скандинавской мифологии, сын бога Локки Фенрир-волк вырос в страшное чудовище, с которым не могли справиться самые сильные боги. Боги несколько раз ковали цепи, чтобы обманом, якобы ради испытания силы чудовища, посадить на них Фенрира, но тот любые цепи легко рвал. Тогда Один попросил дварфов сделать нужную цепь. Дварфы выковали тонкий шнур из звука кошачьих шагов, дыхания рыбы, развевающихся волос женщины и основания гор. Когда Фенриру принесли этот шнурок, он заподозрил подвох и заявил, что позволит связать себя только после того, как боги дадут ему залог. А в залог он требовал любого из богов положить ему в пасть руку. Все боги отказались, согласился лишь сын Одина Тюр, брат могучего Тора-молотобойца, который воспитывал Фенрира, когда тот был волчонком. Убедившись, что шнурок ему порвать не удастся, волк откусил богу руку.Выражение «клянусь откушенной рукой Тюра» означало в раннесредневековой Скандинавии что-то согласное современному: «я ни перед чем не остановлюсь», «я на все
готов ради дела» и т.п.], уничтожу тебя вместе с твоим мужем… И вместе с еще не родившимся Гуннаром… Ты знаешь меня…
        Дверь снова приоткрылась, и старик сначала вытолкнул женщину, потом оглядел темную комнату, но задержавшего дыхание Власко не заметил. И вышел тоже.
        Дверь закрылась.
        Отрок долго еще не мог дышать нормально и лежал, не поднимаясь со скамьи. Казалось, что злобный старик сейчас вернется и осмотрит комнату более тщательно, и тогда найдет Власко и убьет. Слышавшего такой разговор нельзя оставлять живым!
        Время шло. Стихли голоса за дверью. Все успокоилось в доме. Про Власко, похоже, совсем забыли. А он и радовался этому. Но что делать с разговором, который он нечаянно подслушал? Слова, прозвучав, стали осязаемой вещью, которая давила своей тяжестью на грудь и на голову. Кому рассказать, чтобы это давление прекратилось? Был бы здесь Ставр…
        Князь-воевода Дражко?..
        Но Дражко не с распростертыми объятиями встретил Власко. Даже не поверил сразу, что мальчика послал Ставр. И вообще, князь-воевода слишком строгий, недоступный для мальчика-смерда. А что, если Дражко тоже имеет ко всему этому отношение? Ставр всегда учит все проверить, прежде чем начать делать. А как здесь проверишь. И герцога Гуннара к Годославу привез именно князь-воевода. Может быть, специально привез?
        Кому же следует сказать? Может быть, самому князю Годославу?
        Власко так и не успел принять решение, когда на лестнице послышались чьи-то тяжелые шаги. Еще не зная, кто и куда идет, он сразу почувствовал, что это пришли за ним. Дверь открылась, и показался стражник со светильником в руке.
        - Отрок, проснись! - сказал стражник, не переступая порог.
        - Я не сплю, - обрадовался Власко появлению стражи, как спасению от недавних опасений.
        - Тебя к князю Годославу требуют. Пойдем…
        Отроку собраться - только носом шмыгнуть и штаны повыше подтянуть. И он уже готов идти вслед за стражником. Деревянная лестница между каменными стенами скрипела под тяжелыми шагами оружного воя. Тонко, с шелестением позвякивала кольцами при движении темная кольчуга. Власко следовал позади, отставая на два шага, и только успевал смотреть по сторонам. Он никогда еще не бывал в зданиях, превышающих один этаж, и чувствовал даже некоторый страх перед широкими лестницами во Дворце Сокола.
        На третьем этаже стражник свернул по коридору направо, потом еще раз направо, и сквозь приоткрытую дверь Власко увидел небольшую комнату, где за столом сидел сам князь Годослав, высокий, широкоплечий и красивый, с большой гривой слегка вьющихся светлых волос, отброшенных за плечи.
        - Мы прыгнули через пропасть, - говорил Годослав кому-то в комнате. - Прыгнули… Шагнуть назад у нас возможности нет. Остается только одно - удачно приземлиться на противоположном краю. Но мне чем-то нравится и само ощущение полета. Оно щекочет нервы и заставляет держать себя в руках. И новые горизонты открывает.
        - Главное, долететь до противоположного края… - добавил голос Дражко. - Но это мы постараемся суметь, как бы Готфрид ни пытался нам помешать. Только вот что делать с франкским королем Карлом? Может быть, в ущерб себе, прав Сигурд, и мне стоит съездить на турнир? Хотя бы посмотреть обстановку, разведать силы франков и настроение Каролинга…
        - Я подумаю. Но не стоит говорить об этом Сигурду. Пусть считает, что ты здесь и готовишься к войне со всем усердием.
        - Да, Сигурд пока ничего знать не должен.
        Дверь распахнулась шире, и стало видно князя-воеводу Дражко, сидевшего на скамье у темного окна, и княгиню Рогнельду, стоявшую чуть поодаль от мужа. Отрок сразу узнал княгиню, хотя и раньше, уже внизу, понял по разговору, кто был в его комнате с ужасным злым стариком.
        Как поведет себя княгиня в дальнейшем, он знать не мог и потому посмотрел на высокую, слегка надменную и настороженную женщину с опаской. Дражко тоже был несколько напряжен и возбужден, даже слегка зол.
        - Заходи, наш юный разведчик, - тем не менее, сказал князь-воевода вполне приветливо и шевельнул усами, показывая, что улыбается мальчику.
        Власко вошел и обеими ладонями подправил свои длинные волосы.
        - Это и есть наш знаменитый Видящий? - спросил Годослав.
        - Он и есть, княже. Мне Ставр и раньше про него несколько раз говорил.
        - Мне тоже сказывал. Ну, что же, я хотел бы послушать его. Что-то он предречет нам в такой трудный момент… Проходи ближе, отрок. Как тебя зовут?
        - Власко, княже.
        Годослав сердито посмотрел за спину Власко, где стоял, любопытно поглядывая, стражник, и тот поспешил выйти, оставив дверь не прикрытой, как и раньше.
        - Дверь закрой, - прикрикнул Дражко.
        Вой торопливо выполнил приказ.
        - Как ты предсказываешь, Власко? - спросил князь. - Тебе надо задавать вопросы?
        - Мне надо смотреть в воду, - объяснил Власко. - Вода во всем мире едина, и все знает про все. И в каждом человеке воды много. И вода в человеке рассказывает, что знает, другой воде. Во всем мире… Только вода не любит праздные вопросы. Она ответит только тогда, когда вопрос волнует.
        - Такой кувшин тебя устроит? - княгиня Рогнельда принесла из закутка за льняной занавеской стеклянный кувшин с широким горлышком.
        - Лучше глиняную миску, но если миски нет, подойдет и кувшин.
        - Миски нет. Можно послать за ней. - Казалось, Рогнельда ищет себе заботу, чтобы отвлечься от каких-то чуждых, тяготящих ее дум.
        - Не надо. Не надо, чтобы много людей знало. Их мысли к воде примешиваются и мешают… Давай кувшин, княгиня…
        Голос отрока вдруг стал совершенно взрослым, требовательным, словно он не сам говорил, а поколения живших до него людей, имеющих общий дух, но разную плоть, через него общались с нынешним поколением людей.
        Власко взял кувшин двумя руками и поставил перед собой на подоконник.
        - Подождите чуток, я посмотрю в воду, чтобы она ко мне привыкла…
        И он наклонил голову, казалось бы, совсем спокойно, расслабившись, разглядывая безмятежную поверхность. Потом долго водил над водой руками, что-то нашептывая. Слов разобрать было невозможно, единственно, отчетливо слышалось частое повторение имени Свентовита. Наконец, предложил:
        - Спрашивай, княже!
        Князь кашлянул в кулак, прочищая горло. Отчего-то вдруг у него запершило во рту, и мысли никак не хотели выстроиться в простейшую фразу. И он произнес единственное, что сообразил, хотя до этого, только вот минуту назад спросить собирался о многом:
        - Что будет со мной через год?
        - Дай, княже, руку.
        Годослав протянул свою большую и сильную ладонь, взял в нее осторожно, чуть не бережно кисть отрока.
        - Думай, княже… Думай о том, что сейчас заботит тебя. О том, что заставило тебя спросить… Ничего нет в мире, кроме твоей заботы… Думай…
        Годослав собрал морщины на переносице и даже покраснел от натуги или от возбуждения мыслями. Глаза его сияли упорством, гневом и отвагой, желанием бороться и победить. Он напряженно, сосредоточенно думал…
        Отрок мягко высвободил свою руку из руки князя и опять стал водить ладонями над поверхностью воды. Потом остановился и долго смотрел в горловину кувшина.
        - Именем Живаны, Навь и Правь приди в Явь… Именем Живаны, Навь и Правь, приди в Явь… Сложись песчинки в камень… Именем Живаны… Сложись слова в разум… Именем Живаны… Сложись капли в море… Именем Живаны… Сложись мгновенья в целое… Птицы перелетные летят, роняют в тучи перышки… Все птицы видят, все птицы знают… Перышки птичьи каплями становятся, дождем в землю ложатся, пыль прибивают… Осядь пыль, именем Живаны… Яви Мир чистый… Именем Живаны… Яви Мир без кривды… Именем Живаны… - Он помолчал еще мгновение, потом снова заговорил: - Через год, княже, ты будешь жив и здоров. Я вижу тебя рядом с женой. Вы смотрите на небо. Там и другая женщина. Она ведет за руку маленькую девочку. Еще одна женщина держит на руках второго младенца. Чуть вдалеке воины. Пешие и конные. Они приветствуют тебя и твою жену, и твоих детей. Все будет хорошо, княже… Но… Но…
        - Что? - севшим голосом спросил Годослав.
        - Паутина забот на челе твоем… Черная паутина… Она прилипла…Она тяжелая и вязкая… Мешает тебе жить…
        - Княжеской жизни без забот не бывает, - больше себя и жену успокаивая, сказал князь, и коротко посмотрел на Рогнельду.
        - Да, княже… Черная паутина… Прилипла… Ты ищешь, как из нее выбраться… Сожалеешь о сделанном… Черная паутина… Именем Живаны… Яви мир без Кривды… Именем Живаны…
        Власко выпрямился и тяжело вздохнул, словно он выполнял нелегкую работу. По лбу его катился струями пот, хотя раньше никто не видел ни малейшего напряжения в его склоненном над водой теле.
        - Нет. Я видел дерево забот твоих, паутиной опутанное, но не видел корни… Почва черна и непроглядна, княже… Мне не дано это знать…
        - И то хорошо, что открыл ты. Я благодарен тебе, отрок, за добрый сказ. Если все сбудется, как ты говоришь, я обещаю - ты будешь всегда рядом с нами и ни в чем не будешь знать нужды.
        - Нет. - Власко отрицательно покачал головой. - Ты долго не захочешь видеть меня рядом.
        - Почему? - удивился князь.
        Власко чуть испуганно стрельнул глазами по сторонам, словно ожидая неприятия сказанного им присутствующими.
        - Я видел на твоей груди крест христианина…
        - Вот, еще одна напасть. - Годослав улыбнулся и тут же посерьезнел лицом. - Но, может быть, ты говоришь и правду… Может быть, ты подсказываешь мне… как поступить… И что… Впрочем, это все следует хорошенько обдумать… Твоя очередь, лебедушка… - резко сказал князь жене, не договорив мысль, которая пришла ему в голову.
        - Мне обязательно надо что-то спрашивать? - спросила Рогнельда.
        Власко посомневался только пару секунд.
        - Нет. Ты можешь просто думать, княгиня. Вода уже привыкла ко мне. Она и так скажет.
        Рогнельда решилась, шагнула вперед и протянула Власко руку. Он взял ее пальцы в маленькую ладонь и почувствовал, как они дрожат. Княгиня думала нервно, испуганно…
        Власко опустил руку и сделал над водой несколько пассов.
        - Именем Живаны… Яви Мир без кривды… Именем Живаны… Навь и Правь, приди в Явь… Да, я вижу… Я вижу человека, высокого, в коротковатой кольчуге… Он подходит к тебе в каком-то длинном коридоре… Наверное, это здесь же, во Дворце… Человек долго ждал за углом… Таился… Он подходит к тебе и спрашивает на языке данов… Спрашивает… Но это не его родной язык… Этот человек не знатного рода…
        - Что спрашивает? - произнося вопрос, Рогнельда сделала шаг назад.
        - Как ты назовешь своего сына? - по-датски сказал мальчик, и голос его интонациями стал похож на голос герцога Гуннара.
        Глухой стон заставил Власко обернуться. Княгиня без сознания оседала на пол. Годослав и Дражко бросились к ней, поддержали, посадили на скамью, стали обмахивать лицо. Рогнельда открыла глаза и испуганно посмотрела на мальчика.
        - И что же? - спросила она, обеими руками отстраняя от себя заботливых мужчин. - Что посоветуешь мне ты, Власко? Как я должна назвать сына?
        - Свентовит советует тебе не называть сына именем Гуннар… - сказал Власко.
        - При чем здесь Гуннар? - спросил князь, не понимая.
        - Я не назову его так. Имя сыну даст отец… - сказала Рогнельда, обращаясь к отроку. Потом повернулась к мужу. - Отведи меня наверх, я плохо себя чувствую…
        Годослав бережно, чуть не сам поднимая, помог княгине встать, бросил по комнате рассеянный взгляд и повел Рогнельду к двери.
        - Не жди меня… - сказал он князю-воеводе. - Утром поговорим…

* * *
        Едва дверь закрылась, Дражко повернулся к отроку.
        - Ты не все, я вижу, сказал княгине, - сказал он сурово.
        - Я, князь, вообще сказал не о том, что видел… Видел я совсем другое… - совсем не испугавшись тона собеседника, ответил Власко.
        Дражко насторожился. Он понял, что воспитанник Ставра достоин учителя.
        - Ну-ну… Вещай… Почему ты так сказал?
        И Власко, хотя недавно еще сомневался в князе-воеводе, выложил ему все, что услышал в каморке под лестницей.
        - Ай да Власко, ай да молодец! - Дражко затопал по маленькой комнате, шевеля усами, как руками размахивая. - Вот чего я ждал и боялся! Вот чего Ставр ждал и боялся! Вот чего Рогнельда ждала и боялась! Ладно, пока отдыхай в своей каморке… Я делами займусь.
        Власко задержался, еще сомневаясь.
        - А ты не хочешь спросить, как я видел Рогнельду на самом деле? - тихо, но твердо, даже мрачно сказал он.
        - Ах, да… Как же ты ее видел?
        - Я видел ее на виселице в окружении датских солдат…
        - Что за ерунда! Князей и княгинь не вешают, мой мальчик, ты ошибся… Им отрубают головы…
        - Я видел это… Она стояла прямо под петлей, которую держал растянутой старый толстый дан. А рядом стоял мальчик… Княжич…
        - Какой мальчик?
        - Княжич.
        - Тот, который вскоре родится?
        - Нет… Младше меня… А княгиня уже не молода… И город горел… Много дыма кругом, и плача… Беда кругом…
        - А где Годослав?
        - Я не смотрел Годослава. Его я не видел…
        Дражко молчал, придавленный этим сообщением, наверное, больше минуты. Наконец, положил мальчику руки на плечи, повернул Власко к себе и посмотрел ему в глаза долгим, тоскливым взглядом бездомной собаки.
        - Твои предсказания всегда сбываются?
        - Не всегда. Ставр называет это одним из многих путей и говорит, что все зависит от самого человека, от пути, которым человек пойдет.
        - А человек может выбрать другой путь?
        - Человек волен выбирать один путь из множества. Только я вижу результат самого похожего, как говорит Ставр. Все люди имеют склонность идти там, где, им кажется, нельзя споткнуться. И часто ошибаются… Это оказывается неправильным путем…
        Дражко опять задумался.
        - Ты говоришь совсем не как смерд…
        - Я смерд только по рождению. Уже пять лет я учусь у Ставра. И стану волхвом, когда вырасту. Ставр говорит, что из меня получится добрый волхв.
        - Добрый волхв должен уметь не только видеть то, что будет впереди. Он должен еще и видеть пути, как избежать нежелательного.
        - Я буду учиться этому.
        - Тогда попробуй поучиться не только у Ставра, но и у князя-воеводы. Послушай внимательно мой урок, Власко!
        - Я слушаю, княже…
        - У каждого человека бывает цель, к которой он стремится всю жизнь. Для одного это - накопление богатства, для другого - победы в войне, для третьего - собирание знаний. Кто-то всю жизнь служит одному человеку… Посвяти свою жизнь тому, чтобы научить людей отворачивать плохое из своей судьбы…
        Власко молчал, понимая торжественность момента из голоса, которым говорил Дражко.
        - Понимаешь, о чем я говорю?
        - Понимаю, княже. Это красная цель, которая не каждому волхву по плечу. Я постараюсь…
        Глава 21
        Утром, как всегда при одевании, Карл читал письма, пришедшие уже поздно, когда он спал. Королевская почта работала исправно, по всей стране были разбросаны почтовые станции с подменными лошадьми, почтовые дороги охранялись заставами, и король всегда обладал полной информацией обо всех происшествиях королевства, уже случившихся или даже предполагаемых. У гонцов, стараниями майордома дю Ратье, были лучшие лошади, позволяющие им опережать любую погоню, и они редко попадали в руки к разбойникам даже в таких неспокойных местах, как Саксония.
        Закончив чтение последнего письма, король протянул свиток Эйнхарду.
        - Подготовь разрешительные ответы. Я подпишу.
        И обернулся к немногим придворным, допущенным к одеванию. Со вчерашнего дня в их число входил и эделинг Кнесслер. Сейчас эделинг внешне сильно отличался от остальных присутствующих, чистых, умытых, выспавшихся. Кнесслер же прибыл весь забрызганный грязью после ночной грозы, сам в промокшей, только-только начавшей подсыхать одежде.
        - Я вижу, мой друг, - с некоторым неодобрением и непониманием, сам всегда склонный к аккуратности, обратился Карл сразу к нему, - что ты посвящаешь заботам и трудам не только дни, но и ночи…
        Кнесслер поклонился, но не смутился упреком.
        - Да, ваше величество. Я стремился выполнить то, что вы мне поручили вчера вечером. И даже добился значительной удачи. В турнире, в группе зачинщиков с сакской стороны будет участвовать сам эделинг Аббио.
        - Вот это здорово! - с искренней радостью воскликнул Карл. - Это просто удача! Прекрасный повод с ним познакомиться и найти, наконец-то, общий язык.
        - Вам представится, ваше величество, такая возможность. Только я сразу вынужден предупредить вас, что найти общий язык с Аббио будет нелегко. Он обостренно горд и самолюбив, если не самовлюблен. Но при этом воспринимает любую похвалу, как награду. И с ним можно подружиться, если вести себя открыто и добро, и чаще признавать его незаурядность. А он в самом деле личность незаурядная. При этом Аббио подозрителен и всегда боится ловушки. Это тоже следует учесть. А в целом он человек совсем не озлобленный, и я думаю, что он понравится вам. Если Аббио кому-то поверит, то голову за этого человека положит.
        - Это очень хорошо. Надо только постараться, чтобы Аббио беседовал со мной, а не с дядюшкой Бернаром. Дядюшка со своим воинственным характером может наломать дров и испортить нам все дело. Я доволен тобой, Кнесслер.
        - Ваше величество, поручите мне опекать эделинга Аббио, - выступил вперед граф Оливье. - Раз уж вы не позволили мне войти в число зачинщиков, я надеюсь послужить своему королю хотя бы умением поладить с любым человеком. Это как раз тот талант, которым наградил меня Господь, и мне следует использовать его как можно чаще во благое дело. А разве может быть более благое дело, чем установление мира в стране, два с половиной десятилетия терзаемой непрерывной войной.
        - Я сам думал воспользоваться этим твоим умением. Только я хотел поручить тебе совсем другого человека. Однако пока не вернулись герольды, и я не могу точно сказать, смогу ли и сам познакомиться с князем Годославом.
        - Едва ли вы сможете это сделать, ваше величество, - сказал барон Борк. - Я тоже хотел бы испытать прочность копья в поединке с кузеном Годослава князем-воеводой Дражко, и именно по этой причине напросился в число зачинщиков, хотя понимаю, как много славных рыцарей может выставить королевский двор. И потому попытался навести некоторые справки. Даны стягивают войска к границе с княжеством бодричей, и все воинские силы славян, не занятые на охране границы с нами, готовятся встретить данов. Князю Годославу будет не до нашего турнира, как и его брату, князю Дражко.
        - Это будет жалко… - сказал Карл. - А что у тебя за счеты с князем Дражко? У вас есть спорные земли?
        - Нет, ваше величество, дело проще… И не имеет под собой меркантильной основы. Мы дважды сталкивались с ним в пылу сражений, ваше величество, когда я со своим отрядом помогал лютичам против ободритов. И оба раза удача сопутствовала ему. - Борк рассказывал с мрачным сожалением, но так, будто его поражения были следствием простых недоразумений. Он сам не понимал, почему потерпел эти поражения. Хотя и пытался найти им объяснения. - Но оба раза я был уже предельно измотан предыдущим боем, и мне трудно было сопротивляться столь сильному сопернику. На турнире, когда оба мы были бы в полной силе, я надеялся доказать князю, что тоже чего-то стою, и рассчитаться за былой позор.
        - А в сражении князь Дражко нападал на тебя, будучи сам свежим? - спросил Карл невинно.
        Барон не почувствовал в вопросе подвоха.
        - Этого я не знаю, ваше величество.
        - Что же, мне тоже было бы любопытно понаблюдать за схваткой таких знаменитых воинов, - холодно констатировал король. Он не любил, когда на турнирах сводят старые счеты. По мнению короля, поражение одного рыцаря от другого должно вызывать не вражду, а только уважение противника. И потому отвернулся от баварца. - Если Годослав не приедет на праздник, тогда, мой друг Оливье, Аббио твой гость. Я поручаю его полному твоему покровительству.
        Оливье поклонился.
        - Кнесслер, есть еще новости?
        - Да, ваше величество. Я сумел собрать полусотню воинов-саксов для общей схватки. Столько же приведет с собой Аббио. Кроме того, мои люди со всех окрестностей свезут на праздник самых знаменитых танцоров и певцов-сказителей. Только здесь есть одна существенная неувязка…
        - Какая?
        - Ваша палатка, ваше величество, поставлена на Песенном холме. По традиции, именно здесь в народные праздники собирались лучшие певцы окрестностей…
        - Ну и что? Пусть и сейчас поют здесь же…
        - Тогда, ваше величество, у меня все. Осталось только сформировать полностью команду зачинщиков с нашей стороны. Пока нас только четверо. Мы надеялись, что Годослав будет пятым…
        - А ты не пытался найти Видукинда? Вот тогда бы нынешний турнир полностью выполнил свое назначение примирительного оружия. Ведь Видукинд, кажется, был даже вашим герцогом?
        - Да, ваше величество. И не один раз[106 - У саксов титул герцога не был постоянным и уж тем более наследственным. Только на период войны съезд всех эделингов Саксонии выбирал себе герцога. По окончании войны герцог становился равным среди эделингов.]. Я наводил справки. Видукинд, по слухам, покинул земли датского королевства после ссоры с Готфридом и находится где-то на севере, возможно, в землях фризов. Это достаточно далеко, и нет такого гонца, который смог бы успеть доставить приглашение. И уж тем более нет времени, чтобы самому Видукинду успеть к началу турнира.
        - Жалко, - сказал король. - Слишком велик авторитет Видукинда, чтобы можно было пренебрегать им. Его слово много значит и для простого народа саксов, и для эделингов. Да и меня самого, сознаюсь, он сильно интересует как личность незаурядная. Он прекрасный полководец и, говорят, сам добрый воин. К тому же философ и писатель, что очень интересует нашего общего друга аббата Алкуина, который тоже рвется с Видукиндом познакомиться… Но ничего не поделаешь. У тебя, Кнесслер, впереди целый день и ночь, чтобы найти пятого зачинщика.
        В этот момент откинулся шелковый полог палатки, и, как он часто делал это, пользуясь родственными привилегиями, без предупреждения, и в нарушение всякого этикета, в королевские покои буквально ворвался «маленький боевой петушок» Бернар.
        - Пятого зачинщика ищете? - Он слышал последние королевские слова и сразу включился в разговор. - Я привел вам его. И думаю, что каждый из наших рыцарей будет доволен, если именно ему доведется испытать крепость щита этого рыцаря. Трудно окрест найти имя более известное. Позволь, Карл, представить тебе неожиданного гостя, который сам пожелал бросить вызов каждому, кто решится с ним сразиться?
        - Буду только рад увидеть славного воина. А что он славный, я понял по твоим словам.
        Бернар еще раз откинул полог палатки, и за порог, обаятельно улыбаясь, шагнул крепкий бочкообразный воин в великолепных раззолоченных греческих доспехах.
        - Слава датского оружия, герцог Трафальбрасс, больше известный нам как Сигурд.
        Имя это, впрочем, не вызвало того восторга, на который сам Бернар, да и представленный им Сигурд рассчитывали. И природное обаяние герцога вызвало только строгие встречные взгляды. У самого же короля просто вытянулось в недоумении лицо. Впрочем, Карл всегда прекрасно владел собой и мину непонимания быстро спрятал.
        Сигурд поклонился в первую очередь королю, который ответил только легким надменным кивком, потом остальным присутствующим, задержав на несколько секунд взгляд на Кнесслере, что не осталось незамеченным Карлом.
        - Я рад, что в состязании наших рыцарей будет участвовать представитель датского королевского дома и близкий родственник нашего брата короля Готфрида, - сказал Карл. - Что же касается вхождения его в число зачинщиков, то я думаю, этот вопрос нам предстоит еще обсудить.
        Сигурд вопросительно поднял брови.
        - Я нисколько не сомневаюсь в достоинствах уважаемого герцога, тем не менее, включение в зачинщики дана противоречит нашим планам, согласно которым победители первой схватки двух партий зачинщиков составляют новую партию, выступающую под цветами королевского дома Каролингов. Вопрос в том, может ли представитель дома Скьелдунгов представлять дом Каролингов? Как считаете вы сами, герцог?
        - Нет, ваше величество, - прямо ответил Сигурд. - Я привык стоять под знаменем своего короля и под своим вымпелом.
        - Вот видите… Поэтому я буду рад увидеть вас в числе простых участников. А пятого зачинщика нам предстоит еще найти. Вы, герцог, прибыли к нам из Дании?
        - Нет, ваше величество. Еще вчера я ужинал во Дворце Сокола у князя Годослава и его жены, а моей сестры, княгини Рогнельды.
        - Может быть, вы в курсе тамошних событий… Не собираются ли сам князь Годослав или хотя бы князь-воевода Дражко посетить наш турнир?
        - Нет, ваше величество. Они упорно готовятся к войне с вами и не находят для себя возможным развлекаться с людьми, с которыми намерены завтра драться насмерть. На турнире приобретают друзей. А с друзьями славянам трудно драться на поле боя. Такова их национальная особенность. Я приложил немало сил, чтобы уговорить Годослава и Дражко поехать со мной, но они отказались категорически. Кроме того, мне показалось… - Трафальбрасс состроил пренебрежительную гримасу, но не договорил.
        - Что вам показалось?
        - Мне показалось, что они не горят желанием пройти лишнее испытание. Мало ли что может случиться на турнире… Выбьют из седла… Или даже нанесут тяжелую рану…
        - Жаль, - сказал король, не любящий, когда злословят об отсутствующих. - Я долее не задерживаю вас, герцог.
        Сигурд молча поклонился и вышел, очень недовольный приемом, оказанным ему у короля. Такой прием мог быть равным прямому оскорблению, если бы не убедительные и умные слова Карла, аргументировавшие отказ в зачислении герцога в состав зачинщиков. Более того, король и не отказал, он просто спросил Сигурда, и Сигурд вынужден был отказаться сам. Тем не менее, вчерашняя обида, полученная от Годослава, сплюсовавшись с обидой, полученной от короля франков, совсем вывели герцога из себя, и он только и мечтал, чтобы турнир скорее начался, чтобы вместе с ударами меча сбросить напряжение, и платить за все обиды полновесными ударами, направленными во все стороны, чтобы впредь обидчиков не находилось.
        Карл между тем продолжал разговор с придворными.
        - Кнесслер, вы давно знакомы с этим пиратом?
        - Наши земли соседствуют с датскими. Мы не могли не встречаться. Тем более что я не однажды бывал при дворе Готфрида, ваше величество.
        - По крайней мере, могу я надеяться, что герцог не входит в число ваших друзей?
        - Между нами, ваше величество, скорее существует неприязнь, - поклонился эделинг. - Он недолюбливает меня, я недолюбливаю его. Хотя лично я не могу, даже сам перед собой, когда честен и объективен, объяснить природу этой антипатии. Скорее всего, это интуитивное. Мы с Трафальбрассом слишком разные люди, чтобы стать друзьями. Бывает, конечно, что разные люди дополняют один другого. У нас не так. Мы обладаем качествами, которые отталкивают нас друг от друга. И с этим поделать ничего нельзя.
        - Я рад этому, сознаюсь честно, я рад… И сам, кажется, испытал при виде этой улыбки точно такие же, как вы, чувства. А ты, дядюшка, как мог ты привести сюда разбойника с большой дороги и предложить нам включить его в состав зачинщиков? Мы просто опозорили бы королевское знамя, встань Сигурд под него. И как бы после этого смотрели на нас местные саксы…
        - Я не подумал, Карл, и поступил опрометчиво, - согласился Бернар, обычно щепетильный в вопросах чести. - Но у герцога Трафальбрасса слава неустрашимого и умелого воина. Это смутило меня и заставило поторопиться… К тому же, его хорошо знают в этих местах. Видели бы вы, как приветствовал герцога простой народ, когда по улицам Хаммабурга пронеслась весть о его приезде… И я поддался общему настроению.
        - Народ приветствовал пирата? - удивился Карл.
        - Ваше величество, - снова вступил в разговор Кнесслер, делая легкий поклон в сторону Бернара, показывая этим, что сказанное имеет прямое к нему отношение. - У саксов, как, впрочем, и у всех прибалтийских славян, несколько иное отношение к викингам, чем у вас. В наших краях считается почетным стать викингом. К тому же их появление явилось естественным следствием принятия правил майората[107 - Движение викингов явилось прямым следствием распространенного в скандинавских странах правила майората, согласно которому старший сын наследовал землю, а младшие сыновья оружие отца. Эти безземельные воины и стали первоначальной основой движения. В Западную Европу майорат пришел несколько позже, и принес с собой зарождение странствующего рыцарства, от которого Европа страдала несколько веков, пока римские папы не нашли способ избавиться от него, организовав Крестовые походы. И все же майорат был высшей формой наследования для тех времен, чем обыкновенное разделение наследства. Так, до введения майората Карл Великий оставил свое королевство только одному оставшемуся в живых сыну Людовику. Но Людовик
Благочестивый, в свою очередь, вынужден был разделить королевство франков на четыре части, что привело к бесконечным войнам между сыновьями и даже между сыновьями и отцом. В результате мощная империя раздробилась и потеряла былую силу.], и бороться с этим невозможно. Я не думаю, что кто-то в наших краях осудил бы вас за включение викинга в состав зачинщиков. Хотя все это вовсе не говорит о том, что лично мне было бы приятно состоять в одной команде с Сигурдом.
        - Я понимаю, что у всякого народа могут быть свои правила и понятия о чести. И, тем не менее, мне неприятен этот рыцарь. И я желал бы видеть его только издалека, и вовсе не под своим знаменем. Это мое королевское право!
        Король при последних словах даже топнул ногой. Он откровенно рассердился. Видеть его в гневе доводилось далеко не всем придворным, и потому это редкое явление заставило присутствующих замолчать. Но молчание было и для самого короля тягостным, он привык, что жизнь вокруг него постоянно движется, приносит новые события, заставляющие его самого действовать.
        - Не прибыл ли еще Бравлин?
        - Нет, ваше величество, - ответил дю Ратье. - Герольды от него вернулись с сообщением о согласии князя Бравлина участвовать в турнире, но самому князю требуется время, чтобы завершить необходимые дела дома, и он прибудет прямо к началу поединков. Хотя и отослал уже сюда боевого коня и своих оруженосцев.
        - Вот предусмотрительный воин! Боевой конь прибывает раньше самого рыцаря, чтобы не быть утомленным. За свое утомление Бравлин не боится?
        - Он, ваше величество, говорят, не знает усталости в бою, как и многие славянские князья. Поговаривают, что это какая-то славянская магия. Волхвы обучают ей своих князей, и те становятся неутомимыми и очень быстрыми. Это же касается и Годослава, насколько верно все, что про него рассказывают… Не герцог Трафальбрасс рассказывает, а люди, сталкивающиеся в Годославом в бою. Они-то знают князя лучше…
        - Магия?..
        Карл опять нахмурился, потому что не хотел неприятностей со стороны церкви. И осмотрел всех собравшихся, словно спрашивая их мнение.
        - По правилам турнира каждый рыцарь должен принести клятву биться честно и не использовать в бою колдовство, - сказал Бернар. - Можно ли волхвовскую магию относить к колдовству? Если да, то ни Бравлина, ни Годослава нельзя допускать до участия в турнире.
        - На груди все наши рыцари носят крест христианина. Крест защитит их от любого проявления нечистой силы, - не слишком уверенно настаивал на своем король.
        - Чтобы крест стал защитником, - снова возразил неугомонный Бернар, уловив лазейку, через которую может пробраться веский для партии войны аргумент, способный разрушить миролюбивое настроение короля, - следует самому быть святым. А такого среди рыцарей найти трудно. Думаю, нам придется привлекать к участию в турнире священников, чтобы они своей молитвой очистили пространство боя от всякой нечисти и проявлений черных сил Сатаны.
        - Спроси-ка, дядюшка, об этом аббата Алкуина… - посоветовал король, потому что аббат только что осторожно заглянул за полог, словно испрашивая разрешения войти. - Наш Алкуин хорошо знаком со многими такими тонкостями теософии, что, несомненно, может стать консультантом и в области теургии[108 - Теургия - колдовство, магия.].
        Алкуин вошел в палатку полностью.
        - О чем идет речь? И кто здесь так упорно интересуется теургией, что ему требуется консультация священника?
        Бернар терпеливо объяснил.
        - Да, я слышал об этом… - сказал аббат. - Но отнести систему воспитания к области колдовства может только самый неграмотный монах, которого накануне славяне побили палками. Существующий термин «хрономагия»[109 - Славянских князей в самом деле обучали хрономагии с самого раннего детства, с пяти лет, когда мальчик переходил из женской половины дома на мужскую и получал в руки детское копье. В действительности, этот термин не соответствует самой системе обучения. К настоящей магии хрономагия не имела никакого отношения. Просто волхвы в период обучения добивались от ученика пробуждения в нужный момент скрытых сил организма, позволяющих в несколько раз увеличивать скорость движения и обострять быстроту реакции. В йоге эта же система называется «пробуждением Кундалини», известны такие практики и в китайских системах воспитания монастыря Шаолинь, основанного пришедшим на Восток арийским воином Бодхидхармой, проповедовавшим подготовку супервоина. Бодхидхарму после смерти приравняли к богам. Таким образом, можно проследить возникновение хрономагии и отнести ее к древним арийским боевым искусствам.
Ведические волхвы сохранили древние традиции арийских предков и принесли их к потомкам. К сожалению, в настоящее время среди славян это умение утрачено во многом благодаря стараниям христианства, вытравившего все драгоценные ведические традиции, как и богатую ведическую культуру славян, в угоду собственной вторичности, желающей стать первичностью.], то есть магическое управление временем, является неправильным толкованием воспитанной годами тренировки по ускорению своих действий и реакций. Пусть наш друг граф Оливье спросит, если это ему интересно, своего спасителя Салах ад-Харума. На Востоке среди высшей знати подобное умение тоже не редкость. Поэтому я не вижу препятствия в допуске славянских князей к участию в турнире.
        - Вот видишь, дядюшка, - засмеялся Карл, - если наших рыцарей побьют, это будет означать только то, что наши монахи плохо занимались их воспитанием. Кнесслер, а что вы молчите? Вы же соседствуете со славянами. Что вы думаете о мастерстве славянских рыцарей?
        Эделинг выступил вперед.
        - Они хороши в бою, ваше величество. В отличие от представителей других владетельных домов Европы, славянские князья обычно сами непосредственно участвуют в сражениях. Такова их традиция. И не просто участвуют. Они всегда - лучшие среди своей дружины, самые сильные, самые ловкие, самые быстрые и самые умелые. Когда сам князь участвует в схватке, я не завидую противнику. Но одновременно я могу сказать и другое - они не непобедимы! И это дает нам право утверждать, что в подготовке воинов не присутствует колдовство.
        - А даны? - спросил Оливье. - Они тоже владеют хрономагией?
        - Мне не доводилось об этом слышать. Волхвы славян и волхвы данов проповедуют разные методы воспитания, точно так же, как и христианские монахи. У данов есть свои бойцы, о которых все вы прекрасно знаете. Я имею в виду берсерков. Берсерки перед боем пьют отвар мухомора и обретают необыкновенную храбрость и одержимость.
        - Точно так же Салах ад-Харум мог бы рассказать вам о многих магометанских сектах, где воины перед боем пьют сок мака или отвар конопли, чтобы приобрети те же качества. Этих воинов зовут шахидами, - вставил аббат Алкуин.
        - А саксы? - продолжал расспросы неугомонный граф.
        - К сожалению, мы давно потеряли это умение, хотя в старинных сказаниях есть упоминание о нем, - ответил Кнесслер. - Наверное, и в сказаниях франков, если постараться, можно найти что-то подобное.
        - Но для этого следует, - вежливо поклонился Алкуин, - найти первоисточники этих сказаний. А большинство их них просто предано огню неграмотными монахами. Грамотный монах сумеет взять из противного его вере понятия то, что может быть полезным. А неграмотный отметает вместе с мусором и крупицы золота. В этом большая беда нашей и византийской церквей.
        - Да здравствуют монахи просвещенные, и Алкуин - первый в их числе! - шутя, воскликнул король, настроение которого менялось очень быстро. - Кстати, подошло время для прогулки. Подготовили моего коня?
        Глава 22
        На рассвете, как только Ставр проснулся и вышел из своего шалаша, ему доложили, что лив-жалтонес Крис торопливо и благополучно сбежал вместе со своим конем и переметными сумами, очевидно, из-за срочных дел не пожелав до конца вылечить свою болезную спину.
        Ставр удовлетворенно хмыкнул. Он понимал людей, которые в заботах о делах перестают заботиться о собственном здоровье, потому что сам всегда поступал так же.
        - По дороге посты предупредили? - спросил волхв.
        - Еще вчера вечером. Пропустят его и обеспечат безопасность. Доберется до своего Якоба свеженьким, и после крапивы, как после бани, обновленным, словно заново родился.
        Ставр шутку не поддержал. Он с утра был настроен на действия.
        - Сфирка уехал?
        - За два часа до лива.
        - Я отправляюсь в Хаммабург. Со мной поедут Далимил и Барабаш. Будите их, пусть собираются. Остальные продолжают караулить. Сдается мне, скоро кто-то постарается бежать из Рарога. И не торной дорогой…
        Сам волхв собирался не долго. Обстучал вокруг шалаша посохом тройной круг, чтобы злые мысли, пришедшие от кого-то сюда, не потянулись по воздуху за ним следом. Тем же посохом отбил в воздухе нити, связывающие его нынешнего с ним же будущим, чтобы сбить со следа недобрые силы. Поблагодарил место за приют. И закинул за плечи котомку о двух ремнях, чтобы не стесняла движения.
        Волхвовской каурый жеребец уже стоял под седлом рядом с двумя другими конями, ростом поменьше, но вообще во всем княжестве бодричей, да и в окрестных землях тоже, трудно было найти другого такого же длинноногого жеребца, как и такого же длинноногого всадника.
        Далимил уже сидел в седле, придерживая повод двух других коней.
        - Где Барабаш? - Ставр не любил дожидаться, когда он приказал ехать.
        - Стрелы особые готовит. Для королевского турнира. Хочет с ваграми-стрельцами потягаться. Сейчас будет.
        - Почему именно с ваграми?
        - Саксов и франков он в счет не берет, не доросли еще…
        Характерный вздох Барабаша донесся из-за ближайшего куста и предупредил о его появлении, как дудка-жалейка предупредила бы о появлении развеселого скомороха.
        - Едем? - спросил стрелец, оказавшись рядом с уже готовыми всадниками.
        - Едем.
        - Ну, и поехали…
        Барабаш, однако, не поторопился в седло запрыгнуть с ходу, как сделал бы на его месте любой другой. Ставр и Далимил, привыкшие к основательности своего товарища, с улыбками ждали, пока он подергает, проверяя, двойную подпругу седла, привесит к передней луке походный тул и тоже подергает, проверяя крепление, потом к задней луке приладит налучье так, чтобы оно не сильно колотило лошадь по боку. И только после этого, выполнив обычный ритуал приготовления, Барабаш соизволил взобраться в седло.
        - Что задумал-то? - спросил, даже не ожидая ответа, волхв.
        - А вот увидишь. Не знаю, может, получится…
        Если бы могло не получиться хотя бы один раз из десяти, Барабаш и показывать бы не стал. Ставр с Далимилом и это знали хорошо. Но никогда стрелец не рассказывал заранее о том, что он желает устроить в очередной раз. А устраивать что-то непривычное он любил. Хотя предварительно десятки и сотни раз вымерял и примерял, пробовал и перепробовал. И все в тайне от других, чтобы, с одной стороны, не быть осмеянным, с другой, чтобы не сглазили.
        - Все готовы? - оглядел Ставр спутников. - Дорога не близкая. Вперед!
        Но гнать лошадей в полный аллюр волхв не стал. Нет такой надобности, значит, не стоит зря утомлять благородных животных. Без них разведчикам не прожить.

* * *
        Около полудня они уже въехали в свежий лес с сыроватой землей, что отделял от всадников берег Лабы. Ставр ночью слышал, как где-то в стороне Рарога грохотала, прочищая человеческий дух, гроза. Значит, краешком и эти места задела, смыла раннюю весеннюю пыль с листвы и травы.
        - Где-то здесь… - сказал волхв и огляделся.
        - К реке ближе, - подсказал Далимил.
        - Да, - согласился и Барабаш. - Вперед и чуть левее.
        Все они, а особенно Барабаш, ориентировались в лесу не хуже, чем горожанин ориентируется среди городских улиц. И, оказавшись даже в месте не совсем знакомом, чувствовали неведомым горожанину чувством, куда им следует ехать, чтобы найти место нужное. Так и оказалось, шагов через пятьсот Барабаш натянул повод.
        - Приехали!
        - Приехали… - раздался голос из кустов, и оттуда вышел разведчик пятерки, которую Ставр отправил сопровождать графа Ксарлуупа и его людей.
        - Где остальные? - спросил волхв.
        - На берегу. В деревеньке забавляются…
        - Чем забавляются-то?
        Разведчик лукаво прокашлялся.
        - Дают перевозчикам подзаработать…
        - На лодке, что ли, катаются? - не понял не слишком быстрый на соображение Барабаш.
        - Не-а… - заулыбался от всей души разведчик. - Данов катают…
        - Как так? - любопытный Барабаш на сей раз от удивления и рот раскрыл пошире.
        - А так вот, просто. Привезли мы графа с солдатами на перевоз. В лодку устроили. Лошадей в другую, покрепче, с наращенными бортами. Граф загодя расплатился, как перевозчик и просил. Отправили. Мы постояли, подождали, пока они до середины доплыли, тогда и отправились сначала в лес, а потом на горку, на речку полюбоваться. Смотрим, граф людей выгрузил на том берегу, лошадей выгрузил, о чем-то с перевозчиком начал торговаться. А мы тому строго-настрого заказали назад данов отвозить. Не сторговались. Перевоз отчалил. У Люта глаз молодой, зоркий, он и заметил, что даны с берега не уходят. Отправили солдата искать перевозчика с того берега. Долго искал, а когда нашел, долго усаживались, наконец, усадились. К нам направились. Мы сначала хотели сразу на берег выехать, чтобы себя показать и завернуть данов, потом рассудили, что нашему перевозчику перед войной заработать след. Задами до трактира добрались, сидим там, рекой любуемся. Смотрим, даны выгрузились. Перевоз отчалил. Тогда мы на берег. Что, дескать, случилось? Оказывается, несчастье! Граф на нашем берегу свою золотую цепь потерял. И ради этого даны
переправлялись вместе с лошадьми назад. Но цепь свою граф лично нашел. А мы почему не уехали, интересуется? А мы в трактире засиделись. Мед там хороший, луговой…
        Даны опять нашего перевозчика наняли. На второй рейс. Мы им даже загрузиться помогли. Опять подождали, пока до середины реки добрались, отъехали на горку. Смотрим. Выгрузился граф со своими людьми. Снова солдат за ихним перевозчиком побежал. И опять возвращаются. Мы снова выгрузиться им дали - что же чужому перевозчику заработок переправлять. Перевоз отчалил, мы выезжаем. Теперь уже граф ругается. Грозится при случае шкуру с нас спустить. Мы молча луки достали, и он загружаться начал. Теперь он на другом берегу. Но с берега не уходит. Наши на горке. Рекой любуются. А меня вас караулить оставили…
        - Это правильно… - справедливо рассудил Барабаш. - Своим людям завсегда надо давать заработать… У данских графьев деньга немереная… А зачем он назад-то ездил?
        - Я же говорю, цепь потерял… Золотую…
        - Ага… Надо было вам самим поискать… А потом-то что? Второй-то раз зачем?
        - В трактир заглянуть хотел. Мед там добрый…
        - Ага… Правильно! Надо и трактирщику дать подзаработать.
        - Я хотел было вас всех с собой взять, - сказал Ставр, оставив без внимания дотошные расспросы товарища. - В Хаммабург. Да надо бы еще денек графа покараулить. И на верхнем перевозе пост выставить, как только он с этого берега уйдет.
        - Покараулим денек, а потом догоним…
        - Ладно, поехали на горку, - скомандовал Ставр и поводом направил своего жеребца вперед.
        Они уже начали подъем на лесистый склон каменистого поверху утеса, откуда открывался прекрасный обзор и перевоза, и противоположного берега, когда следующий вторым за Ставром Барабаш вдруг резко натянул повод.
        - Не-ет, - убежденно сказал он. - Это вы чего-то недодумали… Если бы в трактир за медом, то коней бы там оставили…
        Разведчик вздохнул и переглянулся с Далимилом.
        - Может, у него вторая цепь была? Золотая… Может, надо еще на берегу поискать?..
        - Вперед! - не оборачиваясь, скомандовал волхв.
        Барабашу пришлось подчиниться, но свой вздох, не менее знаменитый, чем усы князя-воеводы Дражко, он подавить не смог.
        Уже на оконечности леса они встретили четверку разведчиков, спускающихся им навстречу.
        - Вот и вся компания собралась, - сказал Ставр после приветствия. - Рассказывайте, как издеваетесь над данской знатью…
        - Поехали даны… Галопом погнали… Но не в сторону Старгорода, а боковой дорогой, вдоль реки. Лют так говорит. Он у нас самый зрячий.
        Юный пращник Лют кивнул:
        - Точно. К верхнему перевозу метят. Что-то им на нашей стороне, похоже, сильно надо. Прорваться хотят. Я так думаю, темноты они дождутся, потом переправятся.
        - Может, хотят своих отставших дождаться? - предположил другой разведчик.
        - Не дождутся, - сказал Ставр. - Я тех отправил прямо к Хаммабургской переправе. И пусть граф этого не знает, но здесь что-то иное…
        Барабаш выдал очередной вздох.
        - Тогда запустить их в лес и там просто перестрелять, чтобы гадать не пришлось… - предложил он. - Я могу это и один сделать, чтоб вас всех не держать… А в Хаммабурге догоню. Мне туда по делу очень надо…
        - Самое верное решение…
        - Точно…
        - Что за ними ползать…
        - Не надо, - сказал, задумавшись, Ставр.
        Спустя двадцать три года он вспомнит это свое решающее слово и горько пожалеет, что не послушался совета товарищей и оставил в живых графа Ксарлуупа. И наверстает упущенное. Но сейчас он мыслил иначе.
        - Проследить за ними след. Чего даны в нашей земле ищут? Кого ждут? Если там переправятся, пустить их к нам, но далеко не оставлять…
        Они спустились с горки к берегу. Завидев новых всадников, от деревни спешил к своим лодкам перевозчик. Он сегодня отлично заработал и надеялся заработать еще. Однако, подбежав поближе и увидев Ставра, которого хорошо знал, пошел медленнее. Княжеская служба щедростью не отличается. Их в счет налога возят.
        - Мы втроем отправляемся в Хаммабург. Остальные остаются следить. Передать сигнал внимания по всем постам. Лют пока пусть скачет в Рарог и доложит про Ксарлуупа князю-воеводе, а если Дражко в отлучке, самому Годославу. Должно, граф кого-то на нашей земле перехватить хочет, заслон готовит. Это пока все. Если успеете, присоединяйтесь ко мне завтра на том берегу. Там тоже есть, что посмотреть… И по дороге будет о чем поговорить с саксами. Обязательно нужно найти эделингов Аббио и Видукинда… Общее место сбора в берестяном сарае купца Олексы. Все поняли?
        - Поняли, Ставр.
        Начали грузить лошадей - самое трудное во всей погрузке дело. Барабаш тем временем от работы ловко улизнул, шастая по берегу и всматриваясь в песок.
        - Что он там ищет? - спросил Далимил.
        - Золотую цепь, - улыбнулся волхв.
        Вдруг Барабаш упал на колени и что-то выковырял из песка. И радостно замахал рукой, неуклюжим бегом направляясь к товарищам.
        - Я же говорил! - закричал с десяти шагов.
        - Что ты говорил?
        - Две цепи у графа на груди висело. Я это еще вчера вечером заприметил. Обе он и потерял. Одну сам нашел, а я вторую.
        И он в самом деле раскрыл ладонь и показал изумленным разведчикам толстую и искусно сплетенную витую золотую цепь. Но вздох при этом все равно сдержать не смог.
        - Свентовит таким образом тебе удачу на турнире предвещает, - вдруг вполне серьезно сказал Ставр. - Я вас всегда учу - не бывает в мире случайностей. Если что-то начинается, ждите продолжения. Сейчас я вижу продолжение для Барабаша в том, что он привезет с турнира кучу золота. И станет после этого зажиточным земледельцем. И бросит нас всех…
        - Нет, - радостно улыбался Барабаш. - Если была бы у меня куча золота, я купил бы себе добрый домик в лесу. И отроков бы стрелять учил. А землю пахать не стал бы… Мне это скушно…
        - Вольному воля… - изрек волхв.
        Погрузка меж тем закончилась. Чтобы не гонять две лодки с таким малым количеством груза, решили плыть на одной вместе с лошадьми. Большой лодкой правили два сына перевозчика. Сам он по такому случаю решил остаться на берегу.
        - И так сегодня еще до рассвета встал… - пожаловался перевозчик. - Сначала одни даны пожаловали. В два захода переправлял… И потом три раза других возил…
        - Даны до рассвета? - сразу поинтересовался Ставр. - Кто и куда?
        - Пират ихний, герцог Сигурд на турнир спешил. Ох и злой был! Глазами, как зверь, смотрел. Люто! Человек так не смотрит… Должно, обидел его Годослав…
        - Значит, Сигурд уехал?.. - сам себе сказал Ставр. - Кто же остался руководить посольством? Уж не купец ли Якоб? А ты откуда знаешь, что Сигурд от князя ехал?
        - Слышал разговоры ихние. Промеж собой они обсуждали что-то. Про Рарог говорили. Если в Рароге были, знать, не пиво в трактире пили. Герцог-то князя никак не обойдет.
        - Много людей с Сигурдом?
        - Десяток воев и пятеро стрельцов. В два захода переправлялись.
        - А как же переговоры?.. - сам себя спросил Ставр, но ответа не нашел…

* * *
        Несмотря на загруженность и на свои немалые размеры, большая лодка шла ходко. Тем более что Далимил с Барабашем тоже сели на весла, помогая двум парням-перевозчикам. Ставр сидел на носу, задумавшись, и всматривался в приближающийся берег. Он первым заметил у пристани вооруженных людей и их коней чуть в стороне.
        Граф Ксарлууп со своими людьми ускакал по дороге к верхней переправе.
        Кто же это?
        Когда берег приблизился, волхв сумел рассмотреть, что на воинах не рогатые шлемы, как у данов, а славянские кожаные шапки с нашитыми на них металлическими пластинами. Значит, это вои князя вагров Бравлина Второго. Переправляться вроде бы не собираются. Иначе грузились бы на лодку своего перевозчика. Их увидели? Ждут? Может быть… Если бы ждали с недобрыми намерениями, то спрятались бы, стрельцов бы выставили.
        По правде говоря, отношения между двумя братскими княжествами были в последние годы не самыми лучшими, и не всегда было ясно, чего стоит от вагров ждать.
        Пристань приближалась. Ставр сделал незаметный знак своим разведчикам. Те положили весла и, тоже незаметно, переложили поближе к руке оружие.
        Вагров было шесть человек. Они все выстроились в ряд на пристани и не выказывали никакой враждебности. Когда борт лодки ткнулся в доски перехода, вперед выступил пожилой вой и сразу направился к Ставру.
        - Я тебя, волхв, кажется, знаю. Ты Ставр?
        - Да. Но я не знаю тебя.
        - Это и не нужно. Меня послал князь Бравлин, чтобы встретить кого-то из воинов Годослава. Ты по-прежнему служишь ему?
        - Я всегда служил только ему и никому другому служить не собираюсь, пока мой князь нуждается в моей помощи. Чем я могу быть тебе полезен, добрый вой? Зачем Бравлину понадобились люди Годослава? Впрочем - ты сам заговорил меня, - я сначала должен спросить, как здравствует князь Бравлин?
        - Князь Бравлин жив и здоров, чего желает и своему брату князю Годославу. Но этого желают не все…
        - Я слушаю тебя внимательно.
        - Наш князь отправляется на турнир в Хаммабург.
        - Мы тоже туда отправляемся.
        - Король франков Карл пригласил и князя Годослава принять участие в состязании рыцарей.
        - Может быть. Я этого не знаю. Я еду от границы с данами.
        - Но об этом знает датский король Готфрид. И он просил князя Бравлина заковать Годослава в цепи и отправить в Данию, если ваш князь будет проезжать через наши земли. Конечно же, Бравлин не может отдать такой приказ своим воинам, и он послал меня предупредить людей Годослава. Пусть князь будет настороже…
        Ставр сурово стукнул посохом в доски пристани.
        - Князь Годослав не забудет доброты князя Бравлина к нему. Не забудут этого и люди нашего князя. Я благодарен тебе, добрый вой, за предупреждение. Но если Годослав поедет не через ваши земли? Если он совершит небольшой объезд и со своей земли переправится сразу в Хаммабург?
        - Наши люди смотрят за дорогами… И делают выводы… На вашей, а не на нашей земле даны должны поджидать Годослава в засаде. Они решились бы сделать засаду и на нашей, но здесь слишком много наших воев, которые могут помешать черному делу.
        - Я, кажется, знаю людей, которые стремятся устроить засаду. Мы недавно переправили их на вашу сторону. А они назад рвутся… Пусть рвутся, там их встретят…
        - Граф Ксарлууп… Может быть… Он не очень стремился попасть на турнир. Кроме того, утром переправился через реку и герцог Сигурд. Он отправил к верхней переправе пять дружинников и пять стрельцов. Сам же с остальными направился в Хаммабург.
        - Я благодарен, вой, и тебе, и твоему князю. Будь здрав всегда, и прибудет счастье в твоем доме. Теперь разреши мне проявить заботу о своем князе.
        - Будь здрав, волхв, - дружинник повернулся и, скрипя досками, пошел с пристани к привязанным неподалеку лошадям. Другие вои последовали за ним с почтением, что не осталось без внимания Ставра.
        - Ты слышал, Далимил?
        - Слышал, Ставр. Я возвращаюсь.
        - Забудьте про жалость. Даны не должны уйти живыми. Живой дан - угроза жизни князя.
        - Барабаш едет со мной? - спросил Далимил.
        Барабаш поднялся из лодки и вздохнул так жалобно, что даже Ставр потерял свою суровость.
        - Нет. Дома у нас достаточно хороших стрельцов. Он может понадобиться здесь. Кроме того, это единственная возможность для Барабаша заработать целую кучу золота. Отправляйся один и всем передавай весть. Пусть каждый знает, пусть каждый бодрич видит в каждом дане врага. И сразу, если Лют уже уехал, отправь второго гонца к Дражко.
        - Все сделаю. Будь и ты осторожен. Если даны не церемонятся с князем, то…
        - То и я не буду с ними церемониться! И Барабаш постарается… И не забудь сказать князю про добрую волю Бравлина. Постарел он, но еще держится молодцом… На него, пожалуй, можно и положиться…
        Ставр посмотрел в сторону пожилого воя.
        - Это… - начал Далимил.
        - Это - сам Бравлин… - кивнул Ставр.
        Глава 23
        Дражко почти не смог уснуть этой ночью, несмотря на то что очень мало спал, к тому же почти не раздеваясь, и предыдущую. Но сильный организм воина с такими нагрузками привычно справлялся. Труднее оказалось перенести другие нагрузки, которые заставили князя-воеводу всю ночь ворочаться, вытирая знаменитые усы о подушку, набитую сушеным мхом, что не шло на пользу ни подушке, ни усам; то засыпать, то просыпаться, верить и не верить, путать истинные мысли с сонным наваждением… Не помогло и испытанное средство - большой жбан хмельного меда. От него только усы стали липкими, а спокойный сон не пришел, хотя раньше мед всегда помогал от всех бед и хлопот.
        Так и не заведя собственной семьи за заботами, окружавшими его сразу после перехода из юношеского возраста в возраст мужчины, князь-воевода искренне привязался к жене своего брата, более того, даже близкого и верного друга, каковым он сам его считал, князя Годослава. Рогнельда казалась ему идеалом хозяйки дома, хотя она совсем не занималась хозяйством, в отличие от матери Годослава и матери самого Дражко, двух сестер, двух вдов, сейчас живущих в одном покое княжеского терема. И иногда даже ему подумывалось, что он в княгиню влюблен. Хотя, разумеется, при его отношениях искреннего доверия с князем ни о чем плохом Дражко не думал и свою влюбленность старался спрятать под шутливым пошевеливанием усами, когда выказывал Рогнельде внимательную почтительность.
        И вот приезд герцога Гуннара внес такое смятение в дом князя бодричей, нарушил не только привычный уклад жизни, но и вызвал болезненное брожение умов в доселе относительно размеренной жизни. Конечно, всю жизнь княжества размеренной назвать было всегда трудно, но там, в княжеском тереме, спокойствия всегда было больше, чем на соседней площади, которую видно из окон. Обитатели Дворца Сокола, казалось, всегда понимали друг друга. А теперь и в тереме почти то же самое, что на площади, и не всегда знаешь, что думают его обитатели, что намереваются предпринять…
        Рассказ Власко о подслушанном разговоре сначала не сильно обеспокоил князя-воеводу. Мало ли какие заговоры устраивает отец княгини. Он и у себя дома без заговоров жить не может, и остается только удивляться, как это Готфрид все еще сидит, не пошатываясь, на троне, имея такого непоседливого дядюшку. Попытка герцога вовлечь в очередной заговор дочь еще ничего не говорит. Дочь вовсе не обязательно должна участвовать в каждой устраиваемой отцом гадости.
        Гораздо больше взволновало сообщение отрока о том, что он действительно увидел в воде. Но Власко сам признал, что это только вероятное будущее. То есть имеется возможность избежать предсказания. Князь-воевода, в соответствии со своим практическим складом ума, предпочитал заботиться о том, что к нему гораздо ближе. А об остальном пусть побеспокоится Власко. И Ставр, с которым стоит поговорить о видении, когда будет для этого подходящее время.
        В своей комнате в правом крыле Дворца Сокола, отведенном специально воеводе под постоянное жилье и воеводское подворье, чтобы не отправляться ему каждый вечер в свое обширное загородное имение, Дражко, перемежая сон с видениями, проснулся почти полностью, и вдруг начал сомневаться в человеке, которого раньше боготворил…
        Почему Рогнельда сразу не рассказала Годославу о замыслах отца?
        И еще тот факт, что она упала в обморок, когда Власко так умно для мальчика его возраста воспользовался моментом и показал княгине, что ее тайна может и перестать, при каких-то обстоятельствах, быть тайной.
        Что же задумала княгиня?
        Как она себя поведет?
        Мучимый этими мыслями, Дражко проворочался в постели всю ночь, а перед самым рассветом, когда серый хмурый сумрак, предвестник рассвета, поднялся над городом, вышел на галерею. Хотелось подышать свежим воздухом, особенно бодрящим после ночной грозы, и привести в порядок сумбурные мысли перед тем, как пойти для серьезного разговора к Годославу. Каково же было его удивление, когда он увидел самого Годослава, нетерпеливо прогуливающегося, опустив голову, по той же самой галерее своими широченными шагами и тоже о чем-то сосредоточенно раздумывающего. Так нетерпеливо и энергично вышагивают, когда дожидаются кого-то или чего-то. Думая, что Годослав ждет в такой ранний час княгиню, и слегка удивившись этому, Дражко хотел было проявить деликатность и вернуться к себе, когда Годослав поднял голову и увидел воеводу.
        - Это ты, слава Свентовиту! - Он даже длинными руками от радости взмахнул. - А я как раз хожу, жду, когда ты проснешься…
        - А почему сразу ко мне не зашел, княже?
        - Не хотел тебя будить после долгой дороги. Да и… Еще раз хотелось кое-что обдумать…
        - Что-то случилось? - с тяжелым сердцем спросил Дражко.
        - Да… Рогнельда вчера рассказала мне, почему она упала в обморок, - обычно громкий голос Годослава снизился до басовитого шепота. - Дело в том, что…
        - Я знаю, княже…
        - Знаешь?
        - Знаю. И потому не мог уснуть ночь… Целую ночь об этом думал, и сомнение брало из-за княгинюшки. Не знал, как она себя поведет.
        - И ты не сказал мне?
        - Я еще не виделся с тобой после того, как узнал. Но я все равно бы ждал, когда скажет сама княгиня. Она не предательница. Она должна была сказать сама, хотя для нее это и тяжело. И слава Свентовиту, что она решилась!
        - А если бы она не решилась?
        Дражко умышленно говорил спокойно и насмешливо, как обычно это делал в другой обстановке, чтобы не придавать заговору трагический смысл.
        - Если бы она не решилась, братец, то действовали бы уже мы со Ставром. Сами… Тот человек, который должен прийти к Рогнельде, уже не делает без догляда и шагу. Нам только следует поймать его на месте, когда он принесет яд. И доказать, что он послан герцогом Гуннаром. Это полностью развязывает нам руки, хотя все равно оставляет непричастным к происшествию самого Готфрида. Готфрид отговорится, что герцог решал таким образом свои семейные дела - и все… Если он даже найдет нужным отговариваться.
        Годослав скрестил руки на груди. Молчал долго, раздумывая.
        - Но это уже откровенная война с Данией! - наконец, произнес он протяжно и, как воеводе показалось, с каким-то непонятным удовлетворением. Впрочем, удовлетворение, если подумать, может стать и понятным. После такого уже не стоит ломать себе голову, выбирая из двух зол одно. Выбор за Годослава сделали даны. Но и сам князь пошел этому выбору навстречу.
        - Ты уже вчера объявил Дании откровенную войну, когда так красиво ушел с пира. Прыгнул через пропасть…
        - А ты, прыгнув вместе со мной, пожелал удачно приземлиться на противоположном краю.
        - Да, я и сейчас думаю о том, как бы нам приземлиться. Нельзя жизнь прожить в прыжке…
        - И что ты предлагаешь?
        - Я предлагаю отправить меня вслед за герцогом Трафальбрассом.
        Годослав задумался, снова прогулялся по галерее, посмотрел на восходящее солнце. Малиновый диск медленно выплывал из-за ближайшего леса, наполняя светом окрестности, вселяя надежду в начинающийся день.
        - А ты не боишься, что, отправившись туда, не сможешь вернуться домой, потому что здесь уже будут править даны? Я не уверен, что план отравления - единственный способ и единственная попытка. Кто знает, нет ли у герцога Гуннара для меня еще чего-нибудь попроще и понадежнее в запасе. Например, пущенная из-за угла стрела.
        - Я и этого не исключаю. Даже думаю, что такие попытки будет предприниматься.
        - И правильно думаешь. Не могу же я оставшуюся жизнь прятаться… А Гуннар всегда перестраховывается. Не удастся первая попытка, вторая или третья могут оказаться для меня роковыми… И каким ты видишь дальнейшее развитие событий? Что должно произойти после яда, или после стрелы, или после удара ножом какого-нибудь предателя?
        Годослав явно уже принял некое решение, - понял Дражко, слишком хорошо знающий своего правителя. И сейчас, в соответствии со своей привычкой, Годослав просто подводит собеседника к тому, чтобы тот дал именно такой совет, который ему и требуется. Решение принял он сам, а совет должен исходить от другого. Другой должен подтвердить верность решение князя.
        - Никто не знает, разве что, кроме Власко, как будут развиваться события… Но я могу предположить, что дело будет обстоять так… Герцог Гуннар видит его так… В случае твоей смерти, наследником объявляется еще не родившийся твой сын. Рогнельда до его совершеннолетия будет назначена регентшей. Но твой сын, помимо всего прочего, является еще и представителем датского королевского дома. Для поддержания порядка в стране, которой управляет слабая женщина, Готфрид по-братски вводит в княжество войска и попросту присоединяет страну к Дании. Это как раз то, чего Готфрид с Гуннаром и Сигурдом добиваются.
        - Я думаю, что ты правильно читаешь события, как они представляются датской стороне. Но вспомним видение Власко. Я верю отроку. Он предсказал нам другую жизнь. Значит, существуют способы сопротивляться планам Готфрида. Какие?
        - Какие? - в свою очередь спросил Дражко. - Я вижу только один и предложил его тебе: послать меня к Карлу Каролингу. Тем более отрок видел у тебя на груди этого паука - крест христианина… Карл, в ответ на просьбу о помощи, наверняка пожелает сделать тебя христианином. И меня заодно… - Дражко с наигранной грустью опустил голову. Он никогда не был религиозным фанатиком, хотя веру своих предков уважал.
        - Повторяю: ты уедешь, меня убьют, и все будет в соответствии с планом данов, - как наставник непонятливому ученику, членораздельно произнес князь.
        - Что же делать? - Дражко стукнул тяжелым кулаком по деревянным перилам так, что чуть не проломил толстую дубовую доску. - Не самого же Карла звать сюда…
        - Думай! Думай, при каких условиях моя смерть ничего Дании не принесет?
        Князь-воевода даже отступил от Годослава на шаг и яростно зашевелил усами.
        - Неужели… Ты решишься изгнать Рогнельду?
        - Ради блага княжества, я и на это решился бы, - сурово ответил Годослав. - Но в данном случае это все равно ни к чему хорошему не приведет. Если у меня нет других наследников, даны будут настаивать на своем. По крайней мере, у них и после моей смерти останется такой шанс. Значит, они будут добиваться моей смерти.
        - Тогда что же?
        - Думай!
        - Ты хочешь взять вторую жену?
        - Это было бы неплохо, и со временем я это сделаю обязательно, - Годослав усмехнулся, - но ни одна жена не сможет, к сожалению, за один день выносить и родить ребенка, как бы ни старалась. Думай!
        - Нет. Я ничего сообразить не могу, - развел Дражко руками.
        - Есть два способа. Первый - отречься от стола в пользу другого достойного человека. Предположим, в твою пользу.
        - Это не подходит, - отрицательно замотал Дражко усами. - Сразу забудь про этот вариант.
        - Почему же?
        - Потому что тебя в этом случае все равно убьют, а обвинят в убийстве меня. И все станет так, как добивается того Готфрид.
        Годослав раздумывал минуту. Потом кивнул.
        - Согласен. Это не вариант. Вернее, не совсем полный вариант, хотя рассматривать его тоже можно. Но есть и вариант второй. Я назначаю тебя своим соправителем и наследником! Сам же остаюсь главным правителем. Но наследник - ты! Тогда у данов не будет уже смысла в моей смерти. Они не смогут оставить Рогнельду регентшей.
        - Это мысль хорошая, - тихо сказал Дражко. - Но она возмущает мою скромность. Впрочем, во благо княжества, скромность можно и отбросить.
        - Отбрось ее, брат и друг. - Годослав положил руку на плечо Дражко. - Отбрось! Я даже не буду настаивать на том, чтобы ты дал слово в случае моей смерти позаботиться о моих действительных наследниках. Я тебе верю безоговорочно.
        - Ты хорошо знаешь, что можешь на меня положиться… А как Рогнельда отнесется к тому, что ее будущего сына лишают наследства?
        Это был важный момент, потому что Дражко ни при каких условиях не желал ущемлять права княгини. Может быть, даже при условии спасения княжества, не говоря уже о спасении собственной жизни, которую он дорого не ценил и не мог поставить даже рядом со спокойствием жены своего брата.
        - Именно она дала мне такой совет, - ответил Годослав.
        У Дражко от удивления взлетели к бровям усы.
        - Она достойная жена своего мужа! - Единственное, что он смог в восхищении сказать.
        - Итак, решено! Сегодня мы с самого утра собираем бояр и объявляем мою волю.
        - А прием посольства данов?
        - Я скажусь больным, а сам… Прием послов проведешь ты. Это будет даже не пощечина, а приятная оплеуха гордому и заносчивому Готфриду.
        - Но ты не договорил, - насторожился Дражко. - Я не люблю, когда за словами «а сам…» ничего не следует.
        - А сам я… во избежание неприятностей, инкогнито, до определенного момента, поеду к Карлу. Христианином я стану или нет, не в этом суть. Главное, что душа моя будет принадлежать вере предков даже тогда, когда будет придавлена сверху этим, как ты говоришь, пауком. Но тогда мы сможем избежать сразу двух войн - и с полуночи, и с заката. И спасем княжество от обязательного разорения, а народ от тяжкой неволи.
        Дражко помотал усами. Усмехнулся.
        - Ты взваливаешь на мои плечи свою ношу, а сам берешься за мое ремесло. Боюсь, скажу откровенно, что оно тебе сильно понравится, в то время, когда мне не сильно понравится твое. Ты хочешь принять участие в турнире?
        - Да, - сказал Годослав категорично.
        - Я думаю, что ты будешь там выглядеть достойно. И не завидую твоим противникам. Особенно мне приятно было бы посмотреть, как вылетит из седла и покувыркается в пыли наш незабываемый наглый Сигурд. А я не сомневаюсь, что так и будет. Мне кажется, только ты и я способны сделать это. Франкам с ним тягаться трудно.
        - Ты не знаешь всех франкских рыцарей…
        - Но пару десятков я встречал в бою. Они не могут сравниться с нашим герцогом. Он побеждает своей яростью и неустрашимостью, словно берсерк.
        - Но франки могут противопоставить ему хладнокровие и умение владеть оружием.
        - Оружием владеть Сигурд тоже умеет. А ярость чаще бывает более веским аргументом, чем хладнокровие. Это я хорошо знаю, и даже часто в бою намеренно ярость изображаю, чтобы привести противника в замешательство. Это удается. Яростных боятся больше, чем умелых. Даже умелые их боятся.
        - Посмотрим. Я с большим удовольствием свалил бы Сигурда с седла. Но это позже. Сейчас нам предстоит решить более срочные дела. Итак, давай продумаем, как нам лучше обойтись со своими боярами…

* * *
        Заслышав шаги на верхнем этаже, означающие, что князь уже встал и принялся за работу, от парадной двери по главной лестнице поднялся стражник, стукнул в пол тупым концом копья.
        - Княже, гонец к воеводе Дражко.
        - Где он? - спросил князь-воевода.
        - В каморке сидит с мальчиком. Разговаривают. Они, кажется, хорошо знакомы.
        - Когда прискакал?
        - В начале ночи. Сказал, что срочного ничего нет, не велел ночью будить.
        - Пусть поднимется к нам, - распорядился Годослав.
        Через минуту в рабочую комнату князя осторожно вошел щуплый человек с маленькими хитрыми глазками. Смущенно поклонился, хотя, если присмотреться, можно было заметить, что смущение это наигранное и искусно изображаемое.
        - Здравствуй, Сфирка, - как старого знакомого поприветствовал его Дражко. - С какими вестями будешь?
        - Жалтонес вот-вот приехать должен.
        - Какой жалтонес?
        - Жалтонес датского короля. Который каплями торгует. Сам он лив, а служит данам. Жалтонес Крис. Но нарядился в воя, чтобы солиднее выглядеть. Только наряжался, видно, в спешке, и кольчугу ему подобрали чуть ниже пояса. И рукава до локтя версту не дотягиваются. Чучело, а не жалтонес. А в переметной суме у него капли в склянке. Лечат хорошо. Несколько капель - и нет человека…
        - Мы ждем его с нетерпением, - сказал Годослав.
        - Я в курсе, мне Власко рассказал.
        - И как думаешь вести себя с ним? - поинтересовался Дражко.
        - Пусть передаст капли. А выпускать его из дворца не след.
        - Так и сделаем. А встречать его…
        - А его уже встречают. Мне у ворот показываться пока не надо. Мало ли, вдруг он меня видел в лесу и запомнил. Я предупредил своих людей. Криса и встретят, и обогреют, и до посольского двора проводят.
        - Добро, - согласился Дражко. - Будут новости, сообщай мне или, если меня не найдешь, напрямую князю.
        - А не найдешь ни того, ни другого, сообщай княгине… - добавил Годослав значительно. Это уже была новость - включение в активное действие Рогнельды. Раньше никто и никогда не докладывал о делах княгине.
        Сфирка кивнул и никак не проявил своего удивления.
        У дверей опять появился стражник и традиционно стукнул копьем в пол.
        - Гонец от Ставра, княже.
        - Запускай.
        И сразу в комнату вошел гонец, дожидающийся тут же за дверью.
        - Ты, Далимил, откуда? - поинтересовался князь-воевода. Он почти всех разведчиков знал по именам, потому что с каждым уже несколько лет встречался. Когда воевали с лютичами, Ставр с разведчиками был в стране лютичей и около границы. Когда намечаются неприятности со стороны Дании, Ставр отправляется со своими людьми на полночь. Угроза с заката - гонцы Ставра скачут оттуда. Люди всегда одни и те же. Когда угроза идет изнутри, опять они же предупреждают об опасности и оберегают покой княжества.
        - На сей раз я от вагров…
        - Сказывай, - кивнул Годослав. - Здоров ли мой брат Бравлин? По-прежнему ли он едет на сражение верхом и держит на луке седла тяжелый фолиант, потому что не находит другого времени для своего любимого занятия - чтения?
        - Судя по всему, князь Бравлин здоров, чего и тебе желает, княже. Особо желает… - И Далимил рассказал о приказе датского короля князю вагров Бравлину и о предупреждении самого Бравлина, отправленного Годославу.
        - Спасибо брату… Значит, дорогу мне перекрыли? - усмехнулся князь.
        - Не совсем… - Длинная плетка в руках Далимила злобно поигрывала, словно готовилась хлестануть издали тех людей, о которых разведчик говорил. - Даны два поста выставили, на нашем же берегу, рядом с обеими дорогами. Мы их со всех сторон аккуратно обложили. Но они не очень-то и караулят. До графа Ксарлуупа там проезжал Сигурд. Он пятнадцать человек графу в подмогу отправил. На всякий случай… Но сообщил, что ты, княже, ни сам ехать не хочешь, ни Дражко не отпускаешь. И потому они только у двух возможных дорог стоят. Если надо, можно их обойти, если настроение будет, можно их по деревьям для просушки развесить.
        - Лучше сразу развесить, - сурово, почти зло решил Дражко. - Скачи и передай приказ.
        - Подожди, - Годослав остановил гонца. - А сам граф с ними?
        - С ними, княже…
        - Тогда не торопись. Графов вешать не положено. Им только голову рубят. Но я не палач и потому разрублю ему что-нибудь другое. Со мной поедешь через час, - сказал Далимилу и повернулся к князю-воеводе. - Бояре уже должны собраться. Я им только пару слов скажу о своей болезни и оставлю их на твое попечение… Держи их в руке крепко, а то на шею сядут.
        Глава 24
        Фрамея Гаса лежала поперек седла, чуть придерживаемая левой рукой, в которой был зажат и повод его великолепного коня-великана, а сам он правой гладил оскалившуюся голову волка, свисающую у него с левого плеча, и что-то шептал, наклонившись в сторону волчьего уха, словно с волчьей шкурой по душам разговаривал. За спиной сакса нестройными рядами двигалась полусотня оружных воинов племени. Точно такие же волчьи головы свисали с плеч еще нескольких человек, следующих сразу за Гасом, показывая, что это символ, а не случайное украшение предводителя. В отличие от вечера прошлого дня, когда Гас был рядом с Кнесслером, на сей раз он был и вооружен, и защищен лучше. На левом бедре красовались узорчатые ножны какого-то старинного, может быть, еще даже римского меча, которые среди германских племен порой встречались, напоминая об ушедшей великой эпохе, когда все германцы, и дальние от Рима саксы в том числе, встречались с римлянами постоянно. К задней луке седла был прикреплен плоский и круглый деревянный щит, обтянутый грубой кожей. Металлические полосы шли из-под умбона во все стороны, словно солнечные
лучи, вплоть до крепкого наружного обода, ошипованного со всех сторон. Улыбающееся солнце же изображал и сам умбон. На голове Гаса в этот раз был круглый кожаный шлем, к которому были грубо приклепаны металлические пластины. Любые украшения на этом крепком шлеме выглядели бы лишними.
        Дорога, по которой двигался отряд, вела вокруг холма королевской ставки, окруженной рыцарскими палатками и шатрами, потом мимо холма с армейским лагерем, входящим в хозяйство Бернара, и дальше к обширной поляне, на самом краю которой, ближе к кромке леса, было отведено место для лагеря саксов и вообще всех прибывающих на турнир не франков.
        Саксы впервые так вот, при вооружении, причем довольно основательном, появились вблизи позиции франкских войск, и нашлось немало желающих посмотреть на них, таких неустрашимых и неуступчивых, упрямых в своей любви к свободе и нелюбви к агрессивному христианству в течение последних двадцати пяти лет. Когда уже все другие страны и народы, побежденные Карлом Каролингом, смирились со своей участью, саксы, не оглядываясь на соседей, продолжали сопротивление. И простые воины, и даже несколько рыцарей выстроились вдоль дороги, рассматривая длиннорукого коротыша Гаса и его соплеменников. Рыцари, говоря по правде, больше смотрели не на всадника, а на его коня, сразу оценив возможность мощного животного нести закованного в тяжелую броню человека. Простые же солдаты, прошедшие всю Европу, поглядывали на местных воинов откровенно чуть свысока, с некоторой долей пренебрежения. Им, испытавшим удары бойцов многих национальностей, было с чем сравнить, и потому внешним своим видом уважения местные ополченцы у франков не вызывали.
        - Не будь я Третьен из Реймса, если я не добуду в схватке этого коня… - громко, почти вызывающе, сказал, стоя в группе других воинов, простой солдат, недавно сопровождавший графа Оливье к королевской ставке.
        - Для этого тебе сперва придется сбросить наземь этого волосатого коротышку, - подначивал его другой. - А он, мне сдается, не из самых сговорчивых будет…
        - И не таких мы видывали. - Третьен поигрывал секирой, прокручивая в руке рукоятку, отчего лезвие поблескивало на солнце. - Мы всего-то полутора десятком сопровождали к королю графа Оливье, когда этих саксов пара сотен на нас наскочила. И все такие же несговорчивые вначале были. Мы быстро их утихомирили…
        - Всех? - раздался насмешливый вопрос из заднего ряда.
        - А что… - хвастался воин. - Уж кто-кто, а граф Оливье войну с пеленок знает. Как они в Ронсевале вместе с Хроутландом ущелье держали, так же он и при нас поступил. Самый узкий участок дороги выбрал, и мы ударили в копья! Сразу проход трупами завалили. И всю атаку ихнюю сорвали. И не выпускали их, держали там, пока к нам на помощь герцог Анжуйский не подоспел.
        - Да ладно врать-то, Третьен… - не поверил кто-то.
        - Точно-точно, так и было, мне про это уже рассказывали… - поддержал хвастунишку посторонний голос. - Правда, я слышал, что саксов было около полусотни. Да разве могут они сравниться с королевскими солдатами, будь на них хоть на всех эти волчьи морды!
        - На каждого волка свой королевский волкодав найдется! - почувствовав поддержку, совсем осмелел Третьен. - Вот я и хочу таким волкодавом стать, чтобы этого коня добыть.
        Он говорил достаточно громко и совершенно не стесняясь того, что подъезжающий сакс может его услышать. Так хозяина не интересует мнение раба. Гас услышал. Гас никогда себя рабом не чувствовал. И, не останавливаясь для ненужного спора, просто сказал:
        - Этот конь будет завтра топтать твой труп.
        Третьен сначала опешил так, что чуть язык не проглотил. На окраине своего лагеря он чувствовал себя почти равным с самим королем. Да и опыт многих королевских походов давал ему право не сомневаться в своих силах. А тут какой-то полудикий сакс-язычник… Однако слов для достойного ответа сразу не нашлось. И все же Третьен быстро сообразил, что, промолчав, он теряет весь свой заслуженный многими походами авторитет. И тогда франк выступил на дорогу, закрывая путь коню и всаднику.
        - Может быть, он прямо сегодня попробует это сделать? Хотел бы я на это посмотреть…
        Гас, однако, вступать в спор и пререкания по-прежнему не намеревался. Он просто отпустил поводья, и конь, как делает только настоящий боевой конь в отличие от смирных рабочих лошаденок, словно не заметив препятствия, широкой мускулистой грудью столкнул франка к обочине дороги, где Третьен, вынужденно сделав шаг назад, споткнулся о камень и упал.
        Раздался всеобщий хохот саксов и некоторой части франков. Хохот, который заставил старого вояку стремительно вскочить на ноги и угрожающе замахнуться секирой.
        - Ах ты, нехристь, ты посмел напасть на воина короля!
        - Да, моего коня вы еще не успели окрестить… - ответил Гас, вызвав новый приступ смеха, хотя сам он остался серьезным и отнюдь не мирным. - Ты можешь смело называть его нехристем, потому что он не ответит словами, разве что заржет тебе в глупую физиономию.
        - Ладно! - воскликнул Третьен угрожающе и сделал шаг вперед с поднятым оружием.
        На сей раз сакс остановил коня. И моментально фрамея в его руке заняла боевое положение. Еще секунда, и последовал бы молниеносный бросок острого и смертельно опасного для франка оружия, потому что Третьен вышел к дороге без доспеха, сам дотянуться секирой до Гаса не успевал, и, несомненно, получил бы смертельный удар с дистанции, если бы не грозный окрик:
        - Прекратить ссору!
        Засмотревшись на происшествие, никто не заметил, как из перелеска навстречу отряду саксов выехал сам король в сопровождении нескольких рыцарей. Даже Гас, не слишком почтительный к франкам, более того, настроенный традиционно недружелюбно и недоверчиво, не посмел в присутствии Карла держать фрамею в боевом положении. Опустил секиру и Третьен. Другие франки, приготовившиеся вступить в схватку, желая поддержать товарища, отступили на обочину дороги и спрятали обнаженные уже мечи. И саксы, которые не намеревались бросать в беде своего товарища, уже тоже взявшиеся за рукоятки мечей или поднявшие фрамеи, натянули поводья коней.
        - Что здесь происходит?
        Из толпы франков выступил рыцарь и объяснил королю слово в слово, что было высказано обоими участниками столкновения и к чему это привело. Рыцарь, конечно, был откровенно на стороне Третьена, и рассказывал предвзято, выдавая слова одноплеменника за шутку. Тем не менее, король, хорошо знающий своих воинов, повернулся и к Гасу.
        - Рассказывай ты.
        Гас коротко передал свое изложение события. Причем, не старался обвинить одного франка, а откровенно признал, что готовился убить наглеца.
        - Позвать сюда стражу! - распорядился Карл. Кто-то побежал за стражниками. А король снова повернулся к саксу, рассматривая и его самого, и хмурые физиономии его товарищей, и оскаленные волчьи морды у них на плечах. - Что за отряд? Куда путь держите?
        - По распоряжению нашего господина эделинга Кнесслера, я собрал пятьдесят воинов для участия в общем турнире.
        - А ты кто такой? - спросил король у второго участника стычки.
        - Я - Третьен из Реймса, - коротко ответил воин.
        - Где-то я слышал это имя…
        - Я участвовал почти во всех походах вашего величества и ни разу не запятнал своего имени позором. Это может подтвердить любой, кто меня знает.
        - Если бы так… - неожиданно сказал Карл, вызвав своим замечанием смятение Третьена.
        Прибежали стражники.
        - Арестовать и повесить Третьена из Реймса за нарушение королевского указа о перемирии.
        Стражники молча взяли под руки несчастного ветерана, потерявшего дар речи.
        А Карл хотел уже во всеобщей тишине двинуться дальше, когда его остановил граф Оливье.
        - Ваше величество. Я редко обращаюсь к вам с просьбами, но сейчас осмелюсь это сделать.
        - Говори.
        - Ваше величество, я прошу вас простить Третьена из Реймса. Этот воин прибыл в вашу ставку вместе со мной, и прекрасно себя зарекомендовал, прикрывая мне спину в стычке с саксами на дороге. Я благодарен ему и прошу также и вашей благодарности, если вы мною хоть немножко дорожите.
        - Он своими неумными действиями готовился разрушить то, что все мы так старательно создавали. За это прощения быть не может.
        - Ваше величество… - просяще повторил граф.
        - А ты что скажешь? - повернулся король к Гасу. - Он с тобой затеял ссору. Тебе и слово.
        - Ваше величество, - сказал сакс, хмуро посмотрев на Третьена. - Ссоры между мужчинами дело не новое и случаются всегда и везде. И добра они приносят мало. Но и из самого плохого, что с нами со всеми случается, можно и нужно извлекать пользу. Если ваше королевское величество позволит, я хотел бы предварить общую схватку поединком между мной и этим воином. И пусть каждый дерется своим оружием. Тогда пусть небо рассудит, кто из нас прав, кто виноват.
        Карл посветлел суровым до этого лицом.
        - В твоих словах есть доля истины. Тогда ни один злой язык не скажет, что я допускаю несправедливость. Божий суд всегда будет Божьим судом, и он, при всей внешней не обязательной понятности для нас с вами, все-таки является высшей справедливостью. Слышишь, Третьен, что предлагает твой противник?
        Франк в надежде поднял глаза и посмотрел на недавнего врага, который пожелал остаться противником на завтрашний день, хотя мог бы просто согласиться с королем, и тогда болтаться бы Третьену с веревкой на шее на ближайшем подходящем для этого дереве.
        - Слышу, ваше величество. Мне после сказанного кажется, что если я не убью его или он не убьет меня, мы сможем с этим саксом подружиться. Он совсем и не такой плохой парень, как можно было подумать, заглядывая в пасть волка на его плече.
        - Кстати, - спросил Карл, - что значит эта волчья шкура? Это просто украшение или символ? Я вижу, несколько человек носит такие же…
        - Это символ нашего рода, ваше величество. Когда-то давным-давно римляне сожгли сакскую деревню, и одного грудного ребенка унесла в лес раненая мать. Мать умерла, а ребенка нашла и подобрала волчица, как потом прочитали по следам оставшиеся в живых мужчины деревни. Младенец был вскормлен волчьим молоком и воспитан в волчьей стае. И вернулся к людям только уже зрелым юношей. От него взял начало наш род. С тех пор мы не убиваем волков, но покупаем у охотников волчьи шкуры, чтобы носить их на себе[110 - Этот случай из жизни саксов описан Плинием Старшим. Возможно, что эту идею трансформировал и перенес на индийскую почву Киплинг, когда писал повесть «Маугли». Впрочем, сама тема достаточно широкая и много раз использовалась в мифологии. Вспомним, что основатели Рима Ромул и Рем тоже были вскормлены молоком волчицы.]. И дикие волки никогда не трогают скот нашего рода, даже в самые голодные годы. Более того, мы сами выносим им в лес пищу, если знаем, что в лесу мало дичи. Сейчас, много времени спустя, все мужчины нашего рода отличаются от других воинов волчьим нюхом на опасность и волчьей яростью в бою,
и еще… - Гас состроил страшную гримасу, которая должна была изображать улыбку, - сильной волосатостью…
        И он почесал свою густую и жесткую рыжеватую бороду, органично переходящую в поросль на груди, подтверждая сказанное.
        - Пусть так. Интересно будет посмотреть вашу схватку. Я назначу победителю особенно большую премию, потому что он будет победителем не по силе, а по воле Божьей. Отпустите Третьена, - дал король команду стражникам и развернул коня. - А это что за люди? Насколько я могу судить, это совсем не саксы…
        К группе, вокруг которой все сосредоточились, неторопливо подъехали еще двое. Очень высокий, сухощавый, и в то же время широкоплечий человек с длинными волосами, но без бороды, сидящий на таком же высоком кауром жеребце, и с ним круглолицый, крепкий воин, позади седла которого выглядывал из налучья славянский лук, значительно превосходящий размерами луки франков и саксов и отличный от них по форме[111 - Сложный славянский лук был не только многослойным, он имел еще и изогнутую форму с впадиной посредине, в соответствии с технологиями и традициями скифов, от которых он к сарматам, предкам славян, и пришел. В отличие от скифского, славянский лук для большей упругости и увеличения силы выстрела и дальности полета стрелы в середине был укреплен костяным подзором. Для той же цели он в дополнение обклеивался с помощью рыбного клея тугими сухожилиями. Простые луки всех германских и скандинавских племен были однослойными, и по форме представляли собой простую ровную дугу, и сравниться со славянским луком не могли. Славянский лук на западе стоил очень дорого, иногда его цену приравнивали к цене небольшой
деревни со смердами. Это оружие хорошо знали и франки и другие германцы, но не вооружали ими своих воинов потому, что для стрельбы из славянского лука требовалось тренировать стрельца с детства.].
        Вновь прибывшие остановились чуть в стороне, скромно посматривая на короля и рыцарей, его окружающих.
        - Мне бы хоть с десяток часовых с таким ростом… - восхитился Карл. - Тогда дядюшка Бернар мог бы спать спокойно. Судя по одежде, это славяне. Спросите у них, кто знает славянский язык, их прислал Бравлин?
        - Нет, мы приехали из княжества бодричей посмотреть на ваше состязание, - вдруг по-франкски ответил высокий.
        - Бодричи? - Карл даже обрадовался. - Не собирается ли уважаемый мною князь Годослав посетить наш турнир лично? Известно ли вам что-то об этом?
        - Когда мы уезжали, в народе поговаривали, что когда вокруг гнезда кружится много ворон, сокол не вылетает на охоту, опасаясь за целостность своего жилища.
        - Ты умеешь красиво говорить, славянин, - одобрительно кивнул король, старательно не замечая откровенного намека на присутствие франков возле границы с княжеством, которое вынуждает Годослава опасаться за свой дом, хотя сравнение с вороной показалось рискованным всем слышавшим это. - Как тебя зовут? Не собираешься ли ты принять участие в состязании песенников, которым наш праздник завершится?
        - Ты прав, король Карл, - ответил высокий. - Я действительно слыву сказителем. Но в здешних краях мало кто знает наш язык, а мои песни предназначены не для глухих. А зовут меня Ставр. Волхв Ставр, иногда еще меня называют сказителем Ставром.
        - Ну и имя… - не удержался и презрительно фыркнул Третьен из Реймса, снова проявив свою франкскую гордость, за что тут же получил короткий и укоризненный взгляд короля.
        - Ты собираешься показать на празднике волхвовские чудеса? - поинтересовался Карл.
        - Нет, король, если будут показывать свои чудеса ваши монахи, я, пожалуй, могу посоревноваться с ними. А демонстрировать свое умение перед простым народом я привык только по надобности, но не для тщеславия.
        - Зачем же ты тогда приехал?
        - Может быть, я приму участие в каком-то состязании. Или помогу чем-то своему другу, который думает, что ваши стрельцы никуда не годятся, как и ваши луки. Впрочем, поговаривают, что здесь будут состязаться и стрельцы Бравлина. Они достойные соперники даже для моего друга. А он ищет только достойных соперников, не желая стараться и утруждать себя, когда победа не будет ему ничего стоить.
        - Как зовут твоего друга? - спросил Карл.
        - Его зовут Барабаш.
        - Ну и имя… - опять не удержался Третьен, но вовремя спохватился и тут же нырнул головой за чью-то лошадь, чтобы исчезнуть из поля зрения Карла.
        - Сам он больше молчит, должно быть, не знает нашего языка. Переведи ему, что король будет желать ему победы, потому что это первый славянский стрелец, которого я встретил не на кровавом поле боя. Я знаю, что ваши стрельцы не имеют себе равных. Они не однажды доставляли много хлопот мне и моим солдатам. Хорошо бы нам все споры решать путем мирного соревнования.
        - Хорошо бы… - согласился Ставр. - Только лучше это делать где-нибудь около Реймса!
        Король только хохотнул на такой не слишком вежливый совет и повернул коня. Он сам чувствовал некоторую наигранность своего дружелюбия последних дней и ощущал ответное недоверие и со стороны саксов, и уж тем более со стороны славян.
        - До встречи на турнире!
        Глава 25
        В утреннем разговоре на галерее Дворца Сокола Дражко нечаянно дал князю хороший совет, рассказав, как умышленно разыгрывает в бою ярость при внутреннем хладнокровии, и это частенько запугивает врага. Годослав про себя посмеялся, хитро посмотрел на князя-воеводу и решил разыграть свою ярость в боярской думе. И разыграл не хуже любого скомороха. Только от одного его взгляда кое-кто из старейшин готов был залезть под скамейку. Годослав выглядел настолько мрачно и сердито, что бояре почти не решились возразить, когда он зачитал им свою волю, изложенную резчиком на буковой дощечке неровными, но значительными рядами рунического письма.
        Только один боярин Мистиша, всегдашний супротивник, пряча маленькие, близко посаженные глаза под лохматыми бровями и с хрустом заламывая пальцы рук, решился задать вопрос:
        - Позволь, княже, поинтересоваться мне, несообразительному, чем вызвано такое странное твое решение? Ведь это, по сути дела, грозит сменой династии…
        - Вызвано опасностью для целостности княжества со стороны таких, как ты! - рявкнул вдруг на него Годослав и ударил кулаком по подлокотнику кресла. Мистише показалось, что следующий удар придется по его голове, поскольку сидел он неподалеку от княжеского места. По крайней мере, кулак для следующего удара Годослав поднял и даже сделал полшага вперед с кресла. И с большим, видимым трудом сдержался и сел.
        Таким Годослава бояре еще никогда не видели. Этого львиного рыка, эхом ударившего по их ушам, хватило, чтобы вопросов больше ни у кого не возникло.
        - Решение князя-воеводы Дражко приравнивается к моему решению. И отменить его имею право только я. Все! И еще о том, что здесь не вырезано… - постучал князь пальцами по дощечке. - В стране трудное время, я называю это военным положением, и потому все высказывания против княжеских указаний я и Дражко будем рассматривать как предательство. Так бывает в осажденных городах. Сейчас осаждено с двух сторон все княжество. И потому не обессудьте те, у кого языки излишне длинные. Люди Ставра присматривают за всеми, невзирая на чины и звания. Ставру дано право проводить правеж среди всего населения, не исключая самых знатных и заслуженных людей. По полной мере - правеж… Взяв в помощники моего ката Ероху… Больше я не держу вас, господа бояре…
        Все прошло гораздо проще, чем казалось. Даже до странности просто. Так просто, что не могло не насторожить наблюдательного человека. И когда бояре, молча потрясывая бородешками, ушли, Дражко вдруг спросил о том, о чем Годослав сам сейчас думал:
        - Тебе не кажется, княже, будто бояре знали о данах? О том, что даны тебе гадость готовят?
        - Кажется. Мне давно уже кажется, что они с Готфридом заодно. По крайней мере, многие заодно. Мистиша знал наверняка. Еще некоторые…
        Дражко кивнул.
        - И потому растерялись. Будь у них совесть чиста, они показали бы характер…
        Годослав, когда начинал напряженно думать, всегда мерил горницу шагами. Зашагал и сейчас, энергично топая. И в такт своим шагам давал наставления воеводе почти тем же тоном, каким разговаривал с боярами - заводил себя умышленно, но остановиться вовремя не сумел:
        - Надо бы для острастки кого-то из них пустить на площадь под плети. Тогда другие будут свое место знать. Если что, не стесняйся. Хоть маленькое подозрение, и… Народ только доволен будет. Смерды всегда любят, когда бояр до их уровня опускают… Сфирка не пришел?
        - Ждет внизу.
        - Зови.
        Стражник привел Сфирку.
        - Есть вести?
        - Есть, княже… Появился жалтонес Крис. Прискакал на взмыленной лошади, чуть не загнал бедную животину. Боялся, что за ним погонятся. И не видел, что рядом с дорогой наши скачут, оберегают его от лихой судьбины.
        - На посольский двор поехал?
        - В том-то и дело, что на гостиный. Словно он к послам никакого касательства не имеет. Так и говорил там, что он лив. О данах будто слыхом не слыхивал.
        - Интересно… - Дражко стоял лицом к окну и не обернулся, продолжая разговор. - Теперь он вроде как и не знает никакого купца Якоба. А уж герцога Гуннара и подавно. Началась большая путаная игра? Или мы какое-то важное звено из цепи потеряли?
        - Вроде как и не знает. Его, кажется, никакой купец Якоб не интересует и не интересовал. Только у дворового парнишки спрашивал, где дом боярина Мистиши.
        - Вот оно! - воскликнул Годослав. - Вот оно… Что я только что говорил! Вели, брат Дражко, хозарину готовиться…
        Свирепый и предельно тупой, как бессловесное животное, хозарин Ероха из освобожденных рабов служил у Годослава заплечных дел мастером. Свое дело хорошо знал, хотя и не мог так, как делал это Ставр, допрашивать без пыток. Но если уж кто попадал к нему в руки, то сам на разговор с князем начинал проситься, чтобы все рассказать, что было, и даже то, что князь просто услышать пожелает.
        - Сделаю.
        - Возьми все дело на себя, пока меня не будет. Но к моему приезду оставьте всех живыми. Я сам с ними говорить еще буду. Особенно с Мистишей… И следите за ним. Он обязательно должен как-то с герцогом Гуннаром связаться. Через слуг ли, еще через кого… Может, даже через других бояр. Людей не хватит, из леса вызовите. А мне уже пора, чтобы в гости к царственному брату Карлу успеть, а до этого еще с графом Ксарлуупом побеседовать. Очень хочу с этим пьяницей поговорить душевно… Очень хочу… Его же Готфрид, говорят, очень любит…
        - Любит. Ксарлууп, кстати, считается лучшим фехтовальщиком Дании…
        - Тем хуже для Дании! - не испугался предупреждения Годослав.

* * *
        Проводить Годослава не вышла даже Рогнельда, чтобы не возбудить подозрения в слугах, потому что муж приказал ей быть особенно осторожной в эти дни, если она не хочет остаться вдовой, когда наследником княжеского стола уже объявлен Дражко. Самого Годослава сказали больным, и к нему в опустевшую комнату допускались только жена, княгиня-мать и князь-воевода, да трое доверенных слуг, на которых княжеская чета всегда полагалась. Они и должны были по очереди заглядывать туда, чтобы создавалось впечатление присутствия Годослава дома. Так князь распорядился.
        Он же сам выехал через ворота с заднего двора, которым обычно пользовались для дворовых нужд слуги. В дорогих аварских чешуйчатых доспехах, в которых его никто в городе раньше не видел, в шлеме с полумаской и с глухой бармицей[112 - Бармица - кольчужная сетка, крепящаяся к шлему, закрывала шею и плечи. Глухая бармица закрывала и лицо.], чтобы скрыть светлую вьющуюся бороду, по которой Годослава тоже легко было узнать. А сверху накинул еще широкий франкский плащ, скрывающий фигуру и длинный харлужный меч. Такие доспехи и такие шлемы в славянских странах были пока редкостью, и сейчас князь больше походил на иноземного воина, в одиночестве путешествующего по стране бодричей, согласно своей надобности. Плоский круглый щит, общеприменимый в те времена, не мог отличить ни славянина, ни германца, ни норманна, если тот не рисовал на щите свой герб. Единственная принадлежность, которая сразу определяла национальность, это копье. Вернее, не простое копье, а оружие с тяжелым и очень мощным наконечником, повторяющим форму короткого обоюдоострого меча, и оскепищем[113 - Оскепище - древко копья.] гораздо толще
обычного. Такое копье называлось рогатиной[114 - Западная Европа и Скандинавия, вопреки рассказам романистов, не знали такого оружия - так утверждают археологи. Рогатина - это чисто восточнославянское изобретение для боя и охоты. Дошло оно только до западных славян, но дальше не распространилось в связи с тем, что в это время стал утяжеляться рыцарский доспех и простые копья, которыми раньше наносили множество ударов, используя силу руки, сменились в Европе на тяжелые копья для таранного, турнирного удара. Боевая рогатина так и называлась своим именем, охотничья рогатина имела более длинное лезвие и называлась «коноча».].
        У городских ворот к всаднику молча пристроился Далимил с двумя разведчиками. Но сделал это так аккуратно, что со стороны никто не подумал, будто славянские воины следуют вместе с этим незнакомым витязем. И, только отъехав на приличное расстояние, когда с самой высокой городской башни невозможно разобрать за лесом дальнюю сторону дороги, всадники совсем догнали князя и пристроились сзади. Годослав даже не обернулся, потому что знал, кто его преследует. Он еще у ворот заметил знак плеточника.
        Дорога легла не пыльная после вчерашней грозы, воздух казался свежим, и князь, чтобы легче дышать и лучше слышать, снял шлем вместе с бармицей, оставшись только в кожаном подшлемнике, плотно прижимающем его густые волосы. И дал знак сопровождающим. Далимил догнал князя в три скачка лошади.
        - Нас преследуют? - спросил Годослав, показав глазами в сторону от дороги.
        - Нет. Это наши люди. Я выставил боковое охранение.
        - Хорошо. Дело ты знаешь. Я не забуду этого. Долго нам ехать?
        - При таком аллюре, княже, через час будет боярская усадьба, мы ее стороной минем, через лес, чтобы собаки не залаяли. Там христиане живут, церковку себе в деревне выстроили, чтоб молиться. Но они дорогу охраняют, согласно твоему указу, как полагается. Однако времена нынче такие, народ сейчас злой, дороги не просто блюдут, а рогатками перекрывают. Вопросы начнут задавать… Лучше объехать… Потом еще час по дороге до нашего первого поста. Заберем стрельцов и еще через полчаса нечаянно наткнемся на данов в лесу. Но граф на втором посту, туда мы свернем, когда проедем перекресток.
        Князь упрямо наклонил голову, что обычно говорило о его страстном, чуть не одержимом стремлении к какой-то цели.
        - Я не буду терять время на простых воинов. Разберитесь с ними сами. Мне нужен граф.
        - Я понял, княже. Разреши послать гонца?
        Годослав молча кивнул. Далимил отстал, и через минуту один из разведчиков погнал коня в сторону, срезая путь, прямо через поле конопли[115 - Крестьяне выращивали коноплю так же, как и лен. Из льняного волокна ткали качественное дорогое полотно, а из конопли делали полотно попроще (посконь), пригодное для одежды простых тружеников. Выращивание конопли было распространено среди славян и восточных германцев повсеместно. Наркотики из конопли тогда не делали.].
        Через час Далимил снова нагнал князя и молча показал неуезжанный сверток, ведущий в лес. Только поломанные на кустах ветки говорили о том, что свертком время от времени пользуются. Не сбавляя аллюра, князь направил коня туда, но вскоре пришлось поехать медленнее. Толстые горизонтальные сучья вековых дубов и вязов свисали низко и вполне могли выбить из седла зазевавшегося всадника. А среагировать на скрытую зеленью ветку на скорости трудно. Но такой путь длился не долго. Скоро Далимил опять дал отмашку, показывая направление. И они выехали к дороге.
        Через час впереди показалась группа воинов, едущая неторопливым аллюром.
        - Это наши. Засады данов больше нет. - Разведчик был категоричен.
        Скоро князь и сам увидел, как шестеро солдат в рогатых, неуклюже сдвинутых набок шлемах висят, покачиваясь, на придорожных деревьях. Он никогда не был любителем подобных зрелищ и потому проскакал, не остановившись. Не остановился и тогда, когда догнал десяток разведчиков, выполнивших свою работу. Только молча поприветствовал их рукой. Разведчики пристроились сзади. Теперь отряд составлял уже серьезную силу, которой трудно было остаться незамеченной на дороге, что вовсе не входило в план, который князь обсудил перед отъездом с Дражко, но Годослав решил расстаться со своими воинами только после беседы с графом Ксарлуупом. И потому он торопил коня, поглядывая время от времени на Далимила. Далимил был спокоен и даже слегка насмешлив, предвкушая радость интересного зрелища. В самом деле, не каждый день простому вою доводится держать в руках жизнь такого знатного дана, как командующий королевской пехотой граф Ксарлууп. Пусть даже сейчас он без пехоты в княжество пожаловал, а только в сопровождении конников. Наконец, когда миновали перекресток, Далимил сделал знак рукой и сбавил ход коня, требуя того же
от Годослава. А вскоре и вообще предложил перевести лошадей на шаг. Другой знак молча разослал разведчиков в разные стороны так, чтобы обхватить всю датскую засаду и никому не позволить уйти. Князь остался вдвоем со своим провожатым. Только мягкий стук копыт нарушал тишину светлого весеннего дня, и где-то в вышине завел свою долгую песнь невидимый человеческому глазу жаворонок.
        В такой день хорошо бы отдыхать, валяясь на травке.
        - Сейчас они захотят нас остановить. Первую пару мы уже проехали. Будь готов, княже…
        И не успел он договорить, как из-за деревьев спереди выехали два воина. Торопливый топот копыт за спиной не заставил князя обернуться, но он не сомневался, что вторая пара отрезала им путь для отступления.
        - Кто идет? - спросили по-датски и подняли в боевое положение копья.
        - По какому праву датские часовые стоят на земле бодричей и смеют задавать вопросы путникам? - спокойно и властно, с легкой насмешкой спросил князь. Несмотря на плохое знание датского языка, он понял простой вопрос, но ответить предпочел на языке своем.
        - По праву силы, - ответил воин слегка презрительно, но уже на славянском наречии. - Отвечайте, не то мы вас атакуем.
        - Ба! - радостно воскликнул вдруг Далимил. - Да это мои старые знакомцы, которым Ставр расквасил носы своим посохом. Они, оказывается, тоже как-то перебрались на нашу сторону!
        Сзади раздался звонкий щелчок плетки. Далимил не обернулся.
        - А там, - показал он пальцем за спину, - еще одна жертва Ставра вместе с моим подопечным, которому до сих пор, наверное, трудно дышать…
        - Позовите графа Ксарлуупа, - требовательно сказал князь.
        - А кто ты такой, чтобы тебе графа подавать? - засмеялся воин. Он чувствовал уверенность и превосходство. На дороге четверо против двоих. А рядом другие воины готовы помочь, если понадобится.
        - Я Годослав, князь бодричей и хозяин здешних земель. Позовите, если хотите жить…
        Голос князя был наполнен спокойствием и величием.
        - А-ах, так ты и есть тот князь, которого мы ждем? - Воин от радости даже протяжно закричал.
        И тут же откинулся в седле, приготовившись разогнать коня и атаковать князя с копьем наперевес.
        - Значит, ты не хочешь жить… - сказал Годослав печально и махнул рукой.
        Дан уже ударил коня шпорами в бока, но через несколько мгновений конь уже без всадника проскакал мимо. Сам воин упал на землю. Из горла у него торчала стрела.
        - Ты позовешь графа, или ты тоже жить не хочешь? - так же спокойно, как Годослав, спросил Далимил у второго.
        - Смерти я не боюсь, - улыбнулся воин, - такая у меня профессия - не бояться смерти. Но графа я, тем не менее, позову. Он очень желал свидеться с князем.
        Дан развернул коня и хотел скрыться в лесу. Но оттуда уже двигались обезоруженные остальные воины засады вместе с графом. Стрельцы с натянутыми тетивами окружали их со всех сторон. Разоружили и тех, что пытались захватить Годослава с Далимилом.
        - Кто здесь смеет нападать на королевскую армию, хотел бы я знать? - громко возмутился граф, обращаясь к Годославу, сразу определив в нем командира отряда, но не узнав в этом командире человека, которого поджидал. - Вы оказываете плохую услугу своему князю. Наш король Готфрид, дай Один ему долгих лет жизни, не оставит без внимания такую наглость, будьте уверены. И ваш же князь прикажет вас повесить…
        - Верните меч этому подлому убийце, - сказал Годослав, легко спрыгивая с коня.
        Граф принял меч с удовольствием и чуть ли не с трепетом. В датской армии он считался одним из лучших фехтовальщиков, и, случалось, сам король просил Ксарлуупа дать ему несколько уроков мечного боя. Но характер свой и гонор королевского любимца граф не растерял, и потому не мог оставить оскорбительных слов без ответа.
        - Как смеешь ты обвинять меня в подлости, ничтожный бодрич?
        - Защищайся, - коротко сказал князь и сделал ложный выпад.
        Граф попытался сделать простой отбив, соответствующий ситуации, но меч соперника уже наносил удар с другой стороны с неимоверной быстротой. Никто из присутствующих никогда не видел подобной молниеносной схватки. Опытный боец, граф тоже ничего не смог понять в вихре вращающейся вокруг него стали. Он сумел с большим трудом отбить три удара, а четвертый уже распорол ему живот. И даже прочный доспех не сумел защитить тело от удара харлуга. Ксарлууп упал на колени, уронив меч, потом медленно завалился на бок.
        - Кто ты такой?.. - прохрипел он.
        - Я Годослав! - ответил князь. - Ты хотел подло убить меня ударом из-за угла. Я сразил тебя в честном поединке. К сожалению, твоя кольчуга оказалась крепче, чем я предполагал. Может быть, ты будешь, к несчастью, жить. Я даже оставлю тебе одного солдата, чтобы он отвез тебя домой. Но ты, в благодарность, передай Готфриду мой братский привет. И не забудь добавить, что я готов встретить его и его армию. И могу пообещать, что твоему королю от этого будет спаться очень скверно.
        Годослав повернулся к разведчикам.
        - Одного оставить графу. Остальных повесить.
        - Вон того оставьте, голосистого… - показал Далимил на своего недавнего визави. Как-никак, а побежденный противник иногда становится почти другом. По крайней мере, его жалеешь гораздо больше, чем других.
        - Благодарю тебя… Я этого не забуду… - тяжелым басом прогудел воин, трогая шею.
        Далимил так и не понял - угрожал ему дан или в самом деле выражал благодарность.
        Глава 26
        Юный полусонный Хаммабург оживился, выглядя непривычно для себя шумно и бурно. Улицы обрели суетливую и бессистемную многолюдность, стали похожи на полноводные весенние ручьи, пересыхающие только летом. Приезд короля уже сам по себе привел сюда кучу купцов, рабовладельцев, маркитантов, воров и прочего люда, который всегда шествует за каждой армией и умеет поживиться за счет страданий других людей. А объявление о турнире утроило их количество всего за два дня. К тому же сразу понаехало множество невесть откуда взявшихся жонглеров, канатоходцев, музыкантов и славянских скоморохов, которые тоже почувствовали возможность заработать от праздничных щедрот франков, и добавляли в общий котел собственную немалую долю шума и суеты. Город готовился к первому в своей жизни такому большому празднику.
        Ставр до этого несколько раз бывал в Хаммабурге, но сейчас не узнавал знакомых вроде бы улиц. И дело было не только в большом наплыве народа, а в том, что этот народ понаставил на узких и без того улицах такое количество палаток и торговых рядов, что пройти и не зацепиться боком за что-нибудь стало так же трудно, как продраться сквозь лесные дебри без тропинки и не порвать одежду.
        - А я думал, что уже был в Хаммабурге… - удивленно сказал Барабаш, ведя лошадь на коротком поводу так, что лошадиная морда ложилась ему на плечо. - А оказывается…
        - Был ты здесь, был, - рисованно-сердито, но весело блестя при этом глазами, перебил его Ставр. - Со мной только дважды ездил, и без меня, помню, дважды.
        - Не-а, ты не говори… Я бы узнал непременно, коли был, - упрямился стрелец и таращил глаза по сторонам, отчего сам раз за разом пугался лошадиной морды, о которую стукался. - Я думал, Хаммабург маленький, а он еще поболе нашего Рарога будет. В таких больших городах я сроду не бывал. Здесь и заплутать недолго.
        - Маленький Хаммабург! Маленький, как и был. В треть Рарога. А народ на турнир приехал, как и мы с тобой.
        - Да ну? И что, все драться и стрелять будут? Вот-то свалка знатная получится!..
        Ставр готов был откровенно захохотать. И захохотал бы, но боялся попасть впросак, потому что всегда с трудом разбирал, когда Барабаш говорит всерьез, а когда дурачится, выставляя себя недоумком. Расхохочешься, и не поймешь при этом, кто в самом деле в дураках остался… И потому продолжал разговор.
        - Кто драться и стрелять, кто торговать, а кто воровать. У каждого здесь свой интерес. А у нас вообще совсем другой, всем иным ненужный.
        - Как это?..
        - А так!..
        - Не-а, я свой интерес знаю. И знаю, что у многих такой же. Но я им такую штуку покажу, что все ахнут. Сам придумал. Пусть твой Карл золотых поболе отваливает, как обещал…
        Ставр откровенно наслаждался разговором с таким замечательным собеседником. Столько лет уже знает Барабаша, а все не надоест волхву с ним разговаривать, стоит только стрельцу попасть в какую-то обстановку, отличную от его родного леса.
        - Он разве тебе обещал?
        - А как же… Я сам слышал!
        - Может быть… Должно, я глуховат стал от такого шума. Мне показалось, он обещал денег отвалить тому, кто победит в схватке франка и сакса, что перед общим боем будет. А тебе просто пожелал победы. Или я плохо знаю франкский язык и зря тебе переводил. Ты, похоже, его знаешь куда как лучше…
        - Нужно мне его пожелание! Пусть себе его оставит. Я и так постреляю. А если денег не будет, то и стрелять не буду.
        - Будут призы. Будут… - Ставр сделал вид, что уже устал от такой беседы, хотя по-прежнему находил ее занимательной. И смеяться устал, и объяснять устал.
        - Вот пусть и платит, раз обещал… - Барабаш выдал свой очередной трагический вздох.
        - О-о-ох! - не менее трагично вырвалось и у волхва.
        - Ты что, устал?
        - Устал.
        - Еще бы, столько мы отмахали…
        Ставр раздвинул посохом людей, и оказался против длинной и широкой деревянной лавки, заставленной берестяной посудой, покрытой затейливым резным узором. Судя по наплыву народа вокруг этого торжища, диковинная резьба людям нравилась. За товаром посматривали два отрока, одинаково, кружком, подстриженных.
        - Хозяин где? - спросил Ставр.
        - Вестимо, в доме. У него там гости. Беседуют.
        Чтобы пройти в дом, следовало пристроить лошадей, а пристроить их можно было только во дворе того же знакомого дома, потому что все городские хаммабургские постоялые дворы были уже переполнены людьми и лошадьми. Но во двор дома попасть можно было только с другой улицы, и Ставр снова, на пример Барабаша, вздохнул, устав уже от людского столпотворения, а вовсе не от разговоров с другом. Даже его, ко многому привыкшего относиться философски, толкотня и шум утомляли.
        - Пойдем, - позвал он спутника.
        - Так это же наши… - Только сейчас сообразил Барабаш, что подошли они к дому и торговой лавке рарогского купца Олексы.
        - Ваши, ваши, - проворчал волхв.
        Короткий путь вокруг квартала из-за трудности передвижения занял много времени. Но во двор они вошли благополучно, только пришлось долго объяснять приворотному человеку, что за люди пожаловали и для чего требуют открыть ворота.
        - В доме хозяин, с гостями мед пьет, - отставив в сторону вилы, которыми работал в сарае, сказал парнишка в фартуке, выйдя навстречу гостям, принимая повод лошадей и направляясь к небольшой конюшне.
        - Оботри их как следует соломой и накормить не забудь, - наказал Ставр, - они без передыху невесть сколько проскакали.
        А Барабаш торопливо снимал с привязи налучье с луком и тулы со стрелами, не желая оставить их без собственного пристрастного пригляда.
        - А велит ли хозяин-то кормить? - поинтересовался парнишка, проявляя крепкую хозяйственную жилку. - А то приезжают-то многие, всех не прокормишь.
        - Я ему велю! - хмуро добавил волхв.
        - А хозяин потом с меня взыщет, - не унимался парнишка, но все же послушался, слишком уверенно вел себя гость, чтобы не иметь на это права.
        Ставр вошел в распахнутую по случаю погожего денька дверь и стукнул кулаком в притолоку, предупреждая о визите. Барабаш со двора уже торопился волхву вслед, хотя больше всего на свете не любил торопиться.
        - Кто пожаловал? - раздался басок из горницы.
        Олекса если и ждал гостей, то, очевидно, с уличного крыльца, а тут кто-то со двора пожаловал. А со двора обычно только свои приходят.
        - Принимай постояльцев. А то в этой сутолоке приличному путнику и остановиться негде, - громко ответил волхв.
        Олекса появился в дверном проеме - низенький сутулый человечек с громовым голосом, и всплеснул руками, как дворовый петух машет поутру, пробуждаясь, крыльями.
        - Вот уж редкий гость! - воскликнул, как в ухо рявкнул, и тут же подергал себя за нос - подал условный сигнал о соблюдении осторожности. Значит, в доме не просто чужие люди, а люди опасные. - Проходи, проходи… Рад сердечно видеть тебя. Хорошо, что не забываешь старика в чужом краю. А то мы тут совсем, как брошенные…
        Олекса сам был точно в таком же рабочем фартуке, как и парнишка во дворе. На фартуке висели древесные стружки и крошки бересты. В преддверии праздника он трудился, похоже, не покладая рук, стремясь выставить на продажу как можно больше товара.
        - Где расположишь нас?
        - Укладывайте свои котомки на лавку и проходите в горницу. Вот сюда, вот сюда… - проговорил хозяин, шагая ближе к Ставру. И тут же добавил шепотом: - У меня гости, при которых надоть осторожность блюсти. Один из них шибко умный человек, да к тому же близкий друг короля Карла. Второй попроще, но очень много пьет…
        И не успел волхв задать вопрос для уточнения, как Олекса уже торопливо шагнул в дверной проем, должно быть, из опасения вызвать подозрения со стороны гостей.
        Таким образом, не имея возможности расспросить и не зная, с кем придется встретиться, Ставр был вынужден пройти за Олексой, взглянув настороженно на своего товарища по путешествию и опасаясь за его своеобразную манеру ведения речи - не каждый это поймет и оценит по достоинству. Барабаш, не выпуская из рук оружия, последовал за ним. Он тоже видел знак осторожности и, как обычно бывало в таких случаях, должен был больше молчать. Это-то Ставр давно сумел внушить стрельцу прочно.
        В хозяйской горнице весь большой семейный стол был заставлен посудой из резной бересты. В разные кружки и туески был залит и мед, и вода, и даже вино. Небольшого роста лысоватый человек в длинной фиолетовой сутане вертел посуду, осматривая то с одной, то с другой стороны каждую кружку и каждый туесок, пытаясь понять секрет непромокаемости такого тонкого материала, вроде бы непригодного для хранения жидкости, к тому же глубоко прорезанного затейливым узором. Второй человек, высокий и весь из себя кругловатый, если не сказать, необхватный, в сутане серой и не менее длинной, сидел за столом и осматривал посуду по-своему, изнутри, ковыряя в стенках толстым пальцем. Но для этого ему приходилось отправлять содержимое в свой объемный живот. Если первый больше наливал, то второй больше выпивал. Но почему-то брезговал сосудами, наполненными водой.
        - Извините, аббат, ко мне земляки приехали. Познакомьтесь, пожалуйста…
        Олекса протянул руку почти светским жестом, словно показывал:
        - Это аббат Алкуин, ученый муж, известный знаток наук и ремесел, и монах брат Феофан, известный… своими талантами. Это волхв Ставр, знаток многих языков и многого письма, и с ним простой стрелец Барабаш, не знающий, однако, соперников в своем стрельцовском искусстве.
        При упоминании слова «волхв» полупьяный монах, не разобрав других слов по незнанию языка, начал истово креститься, тогда как его старший по званию и по возрасту собрат просто вскинул голову и посмотрел на Ставра с нескрываемым интересом в блестящих, любопытных глазах.
        - Грамотные люди в наше трудное время стали редкостью, не то что во времена блаженного, со славой почившего Рима, - сказал аббат Алкуин с уважением. Его славянский язык был очень неуверенным, хотя понять речь, и даже то, что речь эта вежливая, оказалось вполне возможным. - И я рад, что среди наших заречных соседей есть люди грамотные. Однако мне доводилось слышать, что славяне своей письменности не имеют, используя рунические письмена скандинавов. Это так?
        - Это не так, аббат. Так только ваши малограмотные монахи говорят. У славян есть свое собственное руническое письмо[116 - По свидетельству средневекового автора Дитмара, описывающего славянский храм Ретры (начало II тысячеления н.э.), на идолах храма были начертаны надписи, выполненные особыми, не германскими и не скандинавскими рунами. Арабский автор того же времени Ибн Эль Недим в своем трактате даже приводит образец славянской рунической надписи.], от скандинавского, как и от германского, весьма отличное, хотя, очевидно, и родственное по корням, - ответил Ставр. Его франкский язык понимался Алкуином гораздо лучше, чем славянами понимался славянский язык аббата. - Кроме того, у нас существует и слоговое письмо, и звуковая азбука, но они распространены дальше на востоке и на юге, вплоть до византийских земель[117 - Утверждение, что славянскую письменность на Русь принесли «солунские братья» Кирилл и Мефодий, не соответствует истине, хотя присутствует во всех школьных и даже вузовских учебниках. Даже в каноническом «Житие святого Кирилла» рассказывается о том, как он, отправленный на Русь
константинопольским патриархом Фотием, позаимствовал азбуку у русича из Херсонеса, лишь внеся некоторые изменения, необходимые для лучшего понимания греческих текстов.Есть немало и других свидетельств, что восточные славяне имели по крайней мере три вида собственного алфавита, а возможно, и больше. Здесь представляет интерес работа российского исследователя Андрея Свиридова «Современный русский ведический алфавит», опубликованная в журнале «Национальная безопасность и геополитика России» (№2, 2002г.).].
        - Вы прекрасно владеете франкским. Должно быть, много путешествовали, изучая языки? - поинтересовался Алкуин опять на славянском наречии.
        - Нет, я обучался языкам у других волхвов и в наших храмовых школах, - ответил Ставр по-франкски. Он умышленно старался перевести разговор на франкский язык, чтобы в него не вступил Барабаш и не сказал чего-то лишнего. - Как устным, так и письменным дисциплинам. Мне довелось изучить даже мертвый язык, на котором вы поете молитвы[118 - Латинский язык.]. Хотя и не знаю, как его можно использовать в нашей повседневной жизни. При описании быта этот язык сводится к сплошным вульгаризмам[119 - Вульгаризм - так в латинском языке называлось просторечие.].
        - О! - уже по-франкски воскликнул восхищенный аббат. - Я вижу, что встретился с просвещенным мужем. Большинство наших монахов, которые поют молитвы на латыни, и слыхом не слыхивали о том, что такое вульгаризм, хотя их язык частенько этим грешит. И я буду рад видеть вас в своей палатке в ставке нашего короля. Я обязательно хочу познакомить вас с Карлом. Карл покровительствует всем людям, неравнодушным к наукам.
        - Я с удовольствием навещу вас, но не сейчас. Мы слишком устали после длительного пути и хотели бы немного отдохнуть до начала турнира. Может быть, ближе к вечеру или даже завтра к вечеру, если вам позволит ваше свободное время…
        - Да-да, - спохватился Алкуин. - Я понимаю, что мы с братом Феофаном мешаем вам и хозяину. Господин Олекса, я покупаю у вас всю партию товара для представления ее королю. Если вам будет не трудно, я попрошу вас доставить товар в королевскую ставку. Мою палатку там покажет каждый. А сейчас мы оставим вас с вашими земляками. Вам, должно быть, есть о чем поговорить и кого вспомнить. Пойдем, брат Феофан…
        Толстый монах сообразил вдруг, что на столе осталось неприлично много наполненных кружек, и стал опорожнять их настолько стремительно, что из натруженных легких Барабаша вырвался такой откровенный вздох, словно стрелец наблюдал перед собой падение Вавилонской башни. Или, по крайней мере, крушение всех своих надежд на победу в состязании стрельцов.
        Монахи ушли, оставив нетронутыми только кружки с водой.
        Олекса хотел было налить выпивку и новым гостям, но Ставр вдруг остановил его, вызвав этим следующий откровенный вздох стрельца.
        - Барабашу не наливай, ему завтра стрелять предстоит. Глаз после меда, как мутное стекло становится. А ему обязательно надо кучу золота выиграть…
        - Это да… - вдруг, уже после вздоха сожаления, согласился и сам Барабаш. - После меда далеко не вижу, а после вина и близко ничего не разберу. С трезвой головой состязаться куда как легче…
        - Сначала устроитесь, или с дел начнем? - поинтересовался Олекса.
        - Начинай с дел. Как устроимся, Барабаш сильно храпеть начнет. Это мне всегда мешает думать.
        - Видукинд пропал. Нигде не можем его найти. Я опрашивал даже гостей из стороны фризов - поговаривали, что эделинг там. Но и там его никто не видел. Что касается Аббио, то его имя входит в состав зачинщиков турнира с ответной стороны. Там только четыре человека. Берегут, похоже, место для пятого, надеются, что Видукинд появится. Или князь Годослав.
        - Годослав не приедет, - сказал Ставр. - У него дома забот как каши во рту. Дай ему силы Свентовит все суметь разгрести…
        - Не-а… Приедет. Вот-вот ждем его, - после небольшой паузы сообщил Олекса.
        - Вот это уже зря… - не удивился, но констатировал факт волхв. - В такой обстановке трудно за порядком усмотреть. Сто глаз иметь след, чтобы одного князя охранить. Откуда вести?
        - Намедни был гонец от Далимила. Приказал палатку приготовить отдельную и организовать пригляд со стороны. Князь едет без имени[120 - Инкогнито.], без слуг, только с одним плеточником.
        - Это нам работы добавит стократ… - покачал головой волхв. - Годослав слишком заметен фигурой. Ростом чуть меня поменьше. Такого издалека видно, и узнать можно. Кто хоть раз видел, непременно узнает. Герцог Трафальбрасс прибыл?
        - Прибыл. В лагере куражится… Сплошную пьянку устроил, ищет популярности среди местных молодых саксов. Саксы на выпивку горазды, а на дармовую - тем паче…
        Ставр выпил кружку меда и сострадательно посмотрел на Барабаша. Стрелец кашлял и, похоже, слегка захлебывался слюной. Но это Ставра не разжалобило.
        - Придется и за этим следить. Чтобы шагу без пригляда не ступил. Трафальбрасс участвует в охоте на Годослава, если не сам ее организовал с помощью герцога Гуннара…
        Олекса оглянулся - не слушает ли кто из дворовых людей.
        - Может, проще послать к Трафальбрассу Барабаша? Ему что герцог, что пролетающая сорока - какая разница, лишь бы не трещала и засаду не выдавала. А то ведь… Сигурд Годослава слишком хорошо знает.
        - Барабаш честнее, чем герцог, да и поблагороднее будет… - Ставр похлопал по плечу стрельца, и тот, мужчина уже в возрасте, не мальчик, неожиданно покраснел от таких слов в свой адрес. - Он из-за угла стрелять не умеет. Ему доброе сражение подавай. Выйдет герцог на бой против нас, тогда Барабаш его и снимет с коня, как ястреба с верхушки дерева. А так - и он не захочет, и сам Годослав не одобрит.
        - Ладно, - сразу согласился Олекса, которому датские методы тоже были не по душе, - значит, будем караулы ставить вокруг палатки.
        - И за людьми Сигурда присматривать. Эти-то опаснее всего. Сам герцог запятнаться грязью побоится. Но людей пошлет. Они у него черному делу давно и хорошо обучены. Вот с ними церемониться нечего. Убийцу убить не жалко.
        - Где я людей напасусь?
        - Я дал приказ разведчикам собираться за городом у тебя в берестяном сарае[121 - Мелкие славянские промышленники, занимающиеся изготовлением изделий из бересты, держали специальные берестяные сараи-склады, где сушилась береста для последующей обработки.]. Кто-нибудь уже наверняка там есть. Пошли человека за ними и…
        Раздался громкий стук во входную дверь с улицы, где шла торговля.
        Олекса поспешил открыть.
        - Чего днем закрылся? Тайничаешь никак? - вошел в дверь Далимил и протянул Олексе руку.
        - Основное тайничание начинается с твоим приездом, - за хозяина ответил Ставр. - Где Годослава оставил?
        - В городе. Осматривает оружный ряд. Кое-что подкупает для себя…
        - Что князь велел? Мне с ним надо встречаться?
        - Лучше через меня передай, если что есть. Больно уж ты заметный. Или приходи в темноте. И еще он велел рассказать тебе…
        И Далимил выложил все новости княжеского двора за последние дни.
        - Значит, даны ни с чем остались?
        - По закону так. Теперь Дражко соправитель и наследник.
        - Добро. А вот Ксарлуупа он зря отпустил. Готфрид ни за что не простит Годославу такого оскорбления. Если бы убил графа, король такое перенес бы легче.
        - Я тоже так думаю, но я князю не советчик. Он меня слушать не станет.
        - А зачем тебе надо говорить князю о своем мнении. У тебя под рукой люди были?
        - Были.
        - Надо было им и дать знак. Если князь допускает ошибку, подчистить за ним ее можем только мы. И должны это делать, не брезговать…
        Глава 27
        День выдался чрезвычайно жаркий для середины мая. Если в дороге, когда ветерок продувает насквозь доспехи, это еще не было так заметно, то в городе, когда пришлось спешиться и ходить, ведя коня на поводу, горячий, без ветерка воздух утомлял.
        Только во второй половине дня, ближе к закату, Годослав сумел обнажить голову, скинуть тяжелый плащ, так хорошо скрывающий его сильную и в то же время стройную фигуру, и расстегнуть непривычно тяжелый в сравнении с простой славянской кольчугой чешуйчатый аварский панцирь. Далимил расстарался, привел с собой двух работников из местных саксов, чтобы не показываться рядом с князем бодричам, и втроем они установили маленькую походную палатку достаточно быстро. Вся палатка состояла из двух равных половин. В дальней поселился сам князь, в передней, сразу за пологом, обосновался Далимил.
        Годослав приказал вывесить рядом с входом его щит без герба. Точно такие же щиты, некоторые с гербами, некоторые без них, как у князя, украшали соседние шатры, где расположились прочие рыцари, пожелавшие принять участие в турнире[122 - Во времена Карла Великого рыцарское движение только еще формировалось и не составляло еще класс, существенно влияющий на политическую жизнь государства. Точно так же обстояло дело и с гербами. Далеко не каждый рыцарь имел собственный герб. Обычно гербами обзаводились знатные воины, начиная с барона. Не устоявшиеся к тому времени турнирные правила допускали к участию любого желающего, опираясь на его слово, а не на доказательства знатности рода.]. Эти рыцари, в отличие от зачинщиков, звались посторонними. Большую часть посторонних составляли знатные саксы различного звания, хотя часто можно было услышать и славянскую речь - князь Бравлин не препятствовал участию в турнире своих воинов. Сами франки - основа участников - расположили свои шатры вокруг королевской ставки. Тем не менее, любопытство распирало франков, и многие из них решились посетить лагерь противников,
чтобы присмотреться к тем, с кем им предстояло вскоре сразиться, познакомиться с ними.
        Наибольшей популярностью пользовался шатер герцога Трафальбрасса. Сигурд, как и Годослав, купил шатер уже здесь, прямо на улице Хаммабурга, где его и шили у него на глазах два десятка быстроруких портных какого-то ремесленного цеха. Другие шатры шились рядом, но этот герцог облюбовал сразу, словно местные саксы старались специально для него. Плотная узорчатая ткань обошлась герцогу в немалую сумму, но, он считал, такие расходы соответствуют положению, которое он занимает в датском обществе, а следовательно, и в обществе европейского рыцарства.
        В отличие от своего короля, простые франки-рыцари вовсе не отворачивались от герцога только потому, что Сигурду нравилось пиратствовать. Для них он был овеян славой нескольких громких и дерзких походов, где сыскал репутацию неустрашимого в бою воина. И это для многих, особенно молодых франков, значило немало. Да, по сути говоря, в каждой войне, то есть ежегодно, небольшие отряды франкской армии занимались тем же ремеслом, что и Сигурд, только на суше, и потому слава викинга лишь повышала его статус среди не слишком знатных рыцарей и простых ратников.
        Шатер Трафальбрасса стоял в самом центре палаточного городка, на небольшом возвышении, и отличался не только месторасположением, но и величиной, и богатством ткани. Рядом Сигурд расположил еще один шатер, поменьше, как он объяснил, для своего побратима графа Ксарлуупа, который спешит в Хаммабург и вот-вот прибудет. О том, что граф не прибудет сюда, герцог еще не знал.
        Сюда, в большой шатер с гостеприимно распахнутым пологом, постоянно заглядывали посетители, желающие познакомиться с молодым героем. И Сигурд, усилием своей звериной воли скрыв лютый гнев, охвативший его утром, после короткого приема у короля Карла, встречал всех улыбкой и кубком доброго греческого вина, запас которого сумел сделать сразу по приезде в Хаммабург, словно предвидел свою популярность. Благорасположение Трафальбрасса и его отрепетированная широкая улыбка сразу создали вокруг этого известного всей Европе имени еще больший ореол славы. Таким образом, даже не успев сесть на коня и поднять оружие в турнирных схватках, он уже грозился стать самым популярным рыцарем на турнире. По крайней мере, местные саксы в датском сиятельном вельможе, кажется, уже души не чаяли. И готовы были поддержать его в бою своим восхищением. Знатные же франки только сожалели о ранении, полученном накануне графом Оливье, потому что воинской славой с Сигурдом мог сравниться только недавний сарацинский пленник, да разве что еще герцог Анжуйский. Но сам бывший пленник, как маршал турнира, назначенный королем, вступить
в бой мог только в том случае, если партия короля потерпит полное поражение. Он оставался высшей инстанцией, которая имела право отстаивать честь королевского знамени на турнире. В глубине души многие франкские рыцари были уверены, что Оливье даже раненый в состоянии показать силу копейного удара, достойную своей славы, и стать победителем. На требующий большей силы бой на мечах или на секирах у графа, пожалуй, сил не хватило бы. И потому многие в душе надеялись, что Сигурд одолеет сильнейших из зачинщиков, и тогда король вынужден будет согласиться на вступление в бой своего любимца. Это было бы зрелищем, о котором говорить и вспоминать будут долго. Но произносить такие чаяния вслух никто не решался.
        Годослав, не желая раскрывать инкогнито, не покидал своего скромного шатра, только непоседливый, быстрый на решения и на соображение Далимил, как и следует настоящему разведчику, раз за разом приносил ему сведения и тут же исчезал снова. О популярности Сигурда в лагере Далимил рассказывал несколько раз. Князь в ответ на эти рассказы хмурился и сжимал кулаки так, что тупо хрустели пальцы. Ему очень хотелось побыстрее выйти на ристалище против герцога, но соблюдать при этом скромность и значимость было тоже необходимо. Турнир длится три дня. За три дня, если князя узнают, случиться может многое. Готфрид отличается злобной мстительностью и не пожелает оставить без внимания свое недавнее политическое поражение. Даже здесь, в лагере своего давнего противника Карла Каролинга, он будет искать способ отомстить. Будь это достойная месть, Годослав не убоялся бы ее. Под достойной местью он понимал, к примеру, вызов со стороны того же Сигурда на смертельный поединок, где он рисковал погибнуть. Точно так же, впрочем, как и Сигурд. Но и Готфрид, и Сигурд предпочитают в подобных случаях не рисковать. Пущенная
издалека стрела решила бы все их проблемы гораздо проще.
        В очередной раз вернулся с новостями вездесущий плеточник.
        - Прибыл Аббио. С ним полусотня саксов, которые примут участие в меле.
        - Что такое меле?
        - Так франки зовут групповую схватку.
        - Понятно. Я слышал, что в этом меле должно участвовать по сотне воинов с каждой стороны.
        - Вторую полусотню выставил какой-то местный мелкий эделинг Кнесслер.
        - Мелкие эделинги не выставляют полусотню воинов наравне с Аббио. А Кнесслер не мелкий эделинг, а крупный землевладелец. Почти весь приграничный с нами берег принадлежит ему.
        - Мне так сказали, княже… Но раньше я про Кнесслера не слышал.
        - Это потому, что он очень стар. И уже много лет не покидает своего поместья.
        - Этого не может быть. Он участвует в турнире во второй команде зачинщиков.
        Князь отрицательно покачал головой.
        - Или ты что-то путаешь, или старый Кнесслер умер, а в турнире участвует кто-то из его потомков. Но я слышал, что и все его сыновья давно погибли. Если не ошибаюсь, последнего уже недалеко от Рарога убил в схватке мой отец, оставив старика одиноким, и Кнесслер долго после смерти сына сам был при смерти. Саксы тогда пошли в набег, и остановить их стоило большого труда. Так говорят наши семейные хроники. Меня тогда еще, кажется, и не было, или я был совсем ребенком. Он должен быть очень стар…
        - Я узнаю, княже…
        Годослав встал и подошел к пологу, слегка отодвинул его, чтобы рассмотреть окрестности.
        - Скоро ли начнет темнеть?
        - Через час-полтора, княже.
        - Я хочу сходить к Аббио. Мы с ним встречались три года назад на свадьбе у дочери Бравлина. И неплохо поговорили. Думаю, он не забыл меня.
        Далимил в сомнении похлопал себя плеткой по бедру. Раньше он никогда не был рядом с князем так долго и не выполнял роль оруженосца, и потому не знал, как отнесется Годослав к советам простого разведчика. И все же решился.
        - Мне кажется, княже, тебе не стоит этого делать. Никто не должен тебя узнать, даже такой известный эделинг, как Аббио. Так мне велел сказать Ставр, на случай, если ты пожелаешь с кем-то поговорить.
        - Когда Ставр придет?
        - Тоже когда стемнеет. Он не хочет подтверждать твое славянское происхождение. Пока другие рыцари о тебе говорят как о неизвестном аварце. Авары не дружат с Карлом, и потому естественно смотрится твоя нелюдимость.
        - Ладно, буду ждать, - согласился Годослав и вздохнул. Ждать и догонять не любит никто.
        Он лежал на своей походной кровати, когда Далимил пришел в следующий раз.
        - Что нового?
        - Рабочие приехали из Хаммабурга, начинают строить берфруа. С ними в толпе затесался Ставр. Сакскую седую бороду приклеил и переоделся, чтобы не узнали. И другие с ним, тоже приоделись… Я сам никого не узнал, пока меня не окликнули. Сейчас Ставр заглянет…
        В самом деле, не прошло и двух минут, как раздался короткий предупреждающий стук в щит у входа, и следом за стуком вошел высокий, но сильно сутулый, чуть не горбатый человек, привычно смотрящий себе под ноги. Если бы не предупреждение Далимила, князь ни за что не узнал бы в пришедшем волхва.
        - Рад видеть тебя даже в таком обличии, Ставр, - усмехнулся князь. - Но смею надеяться, что больше ты таким нарядом меня радовать не надумаешь. Твой обычный вид тебе к лицу куда как боле… С чем пожаловал?
        - Здрав будь, княже. Я тоже очень рад, что ты благоразумно слушаешься добрых советов и до времени не выглядываешь из палатки. А новостей у меня много, и не знаю даже, назвать их стоит добрыми или худыми.
        - Выкладывай все. Вместе разберемся.
        - Надежды короля Готфрида не оправдались…
        - В отношении меня? Это не новость.
        - Нет. В отношении Карла и саксонских эделингов.
        - Я знаю, что Аббио, самый активный и боевой из них, приехал на турнир. Хотел было с ним повидаться, да Далимил говорит, ты не советовал.
        - А зачем тебе Аббио? Если Аббио приехал на турнир, значит, он намерен с Карлом помириться. Тебе не кажется?
        - Кажется. Я тоже так подумал. И говорить с ним не о чем. Да и сам я приехал с той же целью. Теперь мне уже и не надо искать союзников против Карла, иначе это будут рассматривать как предательство. Я не хочу слыть предателем. Единственный союзник, которого сейчас стоит приобрести, это сам Карл Каролинг.
        - И правильно, княже… Наверное, это правильно, хотя будет сопряжено для тебя со многими неудобствами. И для народа бодричей, думаю, тоже…
        - Остается еще Видукинд, которого не нашли твои люди, но и в нем тоже нет надобности.
        - Видукинд здесь. Он выедет на ристалище.
        - Значит, тоже пожаловал?
        - Видукинд самый хитрый, если не сказать, что он просто мудрый, и мириться начал первым. Я видел его сегодня в ставке Карла, когда он беседовал с моим новым другом аббатом Алкуином. Я как раз приходил в королевскую ставку, чтобы Алкуина навестить и познакомиться с королем, как аббат и обещал мне, но король оказался занят. Впрочем, мы с Барабашем уже познакомились с королем на дороге, и даже слегка поговорили.
        - Ты подружился с самим Алкуином? С первым советчиком короля? - удивился Годослав. - Могу тебя поздравить… Наверное, ты лучший разведчик на свете…
        Ставр на похвалу даже не улыбнулся.
        - Да, мы теперь с ним друзья. И еще друзья с монахом по имени Феофан, который выпивает больше, чем может вместить его брюхо. Но я до сих пор не понимаю, как такое случается. Алкуин специально держит его рядом с собой, чтобы разрешить эту странную задачу. Впрочем, речь сейчас не о них, а о Видукинде. Хитрый эделинг представился королю Карлу под именем своей матери, чьи земли лежат здесь и недавно перешли ему в наследство. Теперь его зовут Кнесслер. И он, один из главных начинателей перемирия, сумел склонить к мирному решению даже боевого бессребреника Аббио. Аббат Алкуин отзывается о Кнесслере как об очень разумном человеке, дающем королю дельные советы.
        Годослав на минуту задумался, и волхв молчал, не прерывая мыслей князя.
        - Новости интересные… И что все это принесет нам? Да, воистину, хороши бы мы были, если бы сунулись сейчас к эделингам…
        - Нам это, княже, может принести только одно. Руки у Карла развязаны, и он может в любой день по своему усмотрению, помолившись после сытного завтрака, который предпочитает скудному ужину, отправить свои полки на другую сторону Лабы.
        - В любой день, говоришь? Ты заметил подготовку к переправе?
        Ставр развел руками, показывая, что его даже обижает такой вопрос.
        - Конечно. Это первое, что я захотел узнать. И потому отправился к плотникам. К тем самым плотникам, с которыми я прибыл сюда, чтобы строит берфруа. Им приказано не расходиться после завершения работ. Предвидится большой заказ на строительство лодок и плотов.
        - Заказ? - удивился Годослав. - Насколько я знаю, обычно Карл просто сгоняет работный люд и заставляет их делать то, что ему нужно. Так всякий полководец поступает во время войны…
        - А это опять сработала хитрость Видукинда-Кнесслера. Чтобы не волновать народ и не прерывать непрочные мирные отношения, он предложил королю оплатить все работы, как он их оплачивал бы в своем стольном Аахене. Карл, по совету Алкуина, согласился.
        - Да, Видукинд заботится о своих людях. Добрый эделинг!
        - О себе он заботится не меньше. Он заключил с Карлом еще и договор о поставках продовольствия для армии франков. И собирает сейчас обозы по своим имениям. Опять - франки не грабят деревни, саксы не видят причин для восстания, а эделинг наполняет свой сундук королевским серебром.
        - Данам для подготовки авангарда вторжения надо еще дня два-три, так доносят от Полкана… - начал вслух размышлять Годослав. - Карл не выступит в течение трех дней, пока не закончится турнир.
        - Могут выступить свеи и норвеги. Они уже сидят на драккарах[123 - Драккар - гребное судно викингов, имеющее прямой парус. Бушприт украшался резным изображением дракона, из-за чего часто эти суда называли и драконами.] и только ждут приказа Готфрида, чтобы напасть на Буян. Но остров к обороне подготовился хорошо. У меня вчера был гонец оттуда. Они могут без ущерба для себя перебросить три-четыре сотни воев Полкану, но предлагают опередить свеев и высадить эти сотни в Швеции, чтобы сковать их силы. Я доложил об этом Дражко. Норвегов одних мало, большинство ушло в набеги, и без свеев они не выступят. Тогда Буян пришлет нам еще несколько сотен.
        - Да, Дражко вчера отправил гонца на Буян… - подтвердил Годослав. - Но там всегда была крепкая сторона, и остров меня беспокоит мало. Что нам ждать с севера и с запада? Готфрид и Карл могут напасть одновременно…
        - Ты еще не решил, княже?.. - Ставр посмотрел на князя из-под бровей.
        - Мне страшно решиться…
        - Я подумал, если ты прибыл сюда, ты обязательно встретишься с королем.
        - Лодки и плоты велено готовить? - переспросил Годослав, морща львиный лоб.
        - Велено, княже…
        - Значит, я с королем встречусь. Но встретиться мне, как я думаю, обязательно следует не жалким униженным просителем, а героем. Жалкий и побежденный ему будет не нужен. Понимаешь, Ставр?
        - К жалкому и побежденному будет одно отношение…
        - А к герою и победителю совсем другое! - закончил князь. - Я просто не могу себе позволить быть слабее кого-то. За моей спиной все княжество, которое ждет или унижения, или уважения. Помоги мне, волхв! Помоги! Ты же можешь это сделать… Сделай это!
        Ставр молча думал не меньше минуты.
        - Ты виделся с Гориславом…
        - Откуда ты знаешь?
        - Я не могу сказать, откуда. Я это чувствую.
        - Да, он вложил обереги в рукоять моего нового меча. «Харлуг»…
        - «Харлуг» - это сила уже сама по себе… И сам Горислав уже дал тебе еще большую силу своими оберегами. Я добавлю только немного его же методом, как он учил меня когда-то…
        Ставр молча снял накладную бороду, расправил плечи и несколько раз глубоко вдохнул, словно собирался с силами. И встал прямо против князя, глядя на него, высокого, сверху вниз.
        - Смотри мне в глаза, княже… Смотри в глаза… - Ставр медленно и тяжело, весомо произносил слова, которые, казалось, невидимым, но ощущаемым облаком окутывали голову князя.
        Князь смотрел. Князь смотрел долго, но уже через минуту ничего почти не видел. Глаза его затуманились, взгляд потерял собранность и решительность, стал отстраненным.
        - Я сейчас положу руку тебе на лоб, княже. И ты почувствуешь, как вся сила предков, сила многих поколений предков, сила многих великих воинов перетекает в тебя. Ты почувствуешь это. И когда тебе понадобится помощь этих сил, ты только скажешь себе: «Я должен…» И сила предков войдет в тебя и поможет. Запомни, только одна фраза, и она сразу многократно умножит твои силы. Боевое искусство твоего отца, твоего деда, их отцов и дедов, всех, кто звался князьями бодричей, всех тех многих поколений, пришедших в эту землю давным-давно и отстаивающих ее с мечом в руке на протяжении веков, все это будет вместе с тобой, все это будет в тебе, все это будет твое… Нет преград для овладения этими силами. Не существует перед тобой таких преград. Ты станешь сильным, как только захочешь. Скажешь только одну фразу и станешь… Ты почувствуешь это, княже, каждой своей кровинкой…[124 - Описана широко известная в современной психологии практика введения в состояние «ключа» методом гипноза. Иначе называется методом саморегуляции и мобилизации. Широко используется в наше время при подготовке подразделений спецназа в разных
странах мира. По всей вероятности, именно с помощью метода саморегуляции князья овладевали так называемой «хрономагией». К такому выводу пришел целый ряд современных исследователей.]
        Волхв положил на лоб князю свою большую костистую ладонь, чуть не закрыв ею все лицо.
        - Сила входит в тебя. Великая сила, небывалая сила. Сила тысяч и тысяч воев-бодричей, что сражались с врагами и побеждали их. Сила и решительность… Входят сила и решительность… Ты чувствуешь это… Ты чувствуешь это…
        Ставр сам увидел, не спрашивая, что сила входит в Годослава. Плечи князя расправились, грудь налилась и выгнулась, весь он, и без того стройный и мощный, стал еще мощнее. Князь просто дышал силой, и она витала вокруг него, накрывая невидимым для постороннего саваном, но ощущаемая волхвом, вызвавшим ее появление.
        - Все, княже… Сейчас ложись и отдыхай. Проснувшись утром, ты почувствуешь себя необычайно сильным. В трудный момент скажи: «Я должен…», и предки поспешат тебе на помощь. Помни это. Отдыхай…
        Годослав послушно прошел к кровати, лег и тут же уснул.
        Стоящий у входа Далимил ожесточенно замотал головой.
        - И я, Ставр, тоже чуть не уснул… Что это было?
        - Это Свентовит говорил моими устами… - ответил волхв.
        - Но он же говорил с князем…
        - И тебя, наверное, коснулся… Понадобится, ты скажи: «Я должен»… И приобретешь новые силы… Что сейчас чувствуешь?
        - Хочется Сигурду шею сломать…
        - Будет время, сломаешь… Береги князя…
        Ставр неторопливо приладил на прежнее место бороду, согнул плечи и выпятил горб на спине. Глаза сами собой опустились долу.
        - Похож я на плотника-работника?
        - Словно тебя плетью в день по три раза охаживают, - отшутился разведчик.
        - Трудное дело князю предстоит, - сказал Ставр уже от входного полога, не разгибаясь. - Все-таки он не Дражко и не имеет того опыта в ратном деле, как князь-воевода. Но он правильно понял - за его спиной стоят все бодричи, стоят и ждут от своего князя спасения или позора. И он может… Он знает, что он должен через себя перепрыгнуть, но сделать дело. И он сделает! И ты, Далимил, ему поможешь… Ты тоже - должен… Ни на шаг не отходи от князя. Береги его…
        - А люди Сигурда?
        - Это не твоя забота. Они не успеют поднять лук. За каждым по три человека ходит. Меня больше беспокоит сам Сигурд. Он очень зол и очень силен. Это не граф Ксарлууп. С Сигурдом не справиться, как с графом, несколькими ударами. Все. Я пойду…
        Глава 28
        Дражко несколько раз за день встречался со Сфиркой. И потому знал о всех передвижениях лива Криса по городу. Долговязый жалтонес внешне никак не проявлял интереса ни к кому из жителей столицы бодричей, даже к боярину Мистише, нахождение дома которого он пытался узнать сразу по приезде на гостевом дворе. А он должен был проявлять интерес, просто обязан был это делать! И князь-воевода начал уже недовольно пошевеливать усами: он не любил, когда события разворачивались медленно или совсем стопорились. И начал было подумывать, что решение Годослава о назначении соправителя и нового наследника княжеского стола, через боярина Мистишу или еще через кого-то, близкого к данам, дошло до посольства, и там решено было временно отменить все задумки по убийству князя как бесполезные. Такое решение, вполне логичное, было хуже любого продолжения, потому что в этом случае удара все равно следовало бы ждать, но уже терялся бы след основного исполнителя задуманного. Дважды использовать жалтонеса герцог Гуннар мог бы и не пожелать.
        Тем временем в княжеском доме все шло своим чередом, как шло бы, будь на месте сам Годослав и заболей он в самом деле. По приказу Рогнельды в нижнем погребе нарубили льда, который зимой закладывали вместе с опилками и стружками, чтобы лед мог сохраняться, лишь чуть-чуть подтаяв, все лето[125 - Хранение в погребе льда с опилками использовалось повсеместно всеми славянскими племенами.]. Завернутые в чистые холстины куски пронесли в спальную светлицу Годослава. Туда же зашел вслед за Рогнельдой князь-воевода. Вскоре княгиня-мать вместе со своей родной сестрой, матерью Дражко, знатной целительницей и травницей, принесли плавающих в кринке пиявок - известное облегчение от головного жара. Через некоторое время княгиня вышла вместе со свекровью, а вместо них «навестить» князя Годослава пришел Сфирка. Лицо разведчика было мрачным и не предвещало добрых вестей.
        - Как у тебя дела? - сразу понял Дражко - произошло что-то не слишком приятное. Обычно эта хитрая физиономия озабоченности не показывала даже в самые критические моменты.
        - Беда у нас, воевода! - сказал Сфирка тревожным шепотом и оглянулся на дверь, за которой никого, как он знал, не было. Просто подчеркивал этим оглядыванием свою озабоченность. Дражко понял и это.
        - Что опять случилось? Жалтонесу собственная ученая змея нос откусила?
        - Гораздо хуже… Жалтонес у нас пропал. Зашел в трактир пообедать и вышел через боковую дверь. Во двор там по нужде выходят, потому и не проследили. Да так ловко умахнул через высоченный забор, даже за обед не заплатив, что не сразу и хватились.
        Это уже было какое-то действие. Значит, нечто начинается, если только лив не убежал потому, что жалко ему было денег, чтобы в трактире расплатиться. Но это едва ли. Когда заняты большим делом, на мелочах не скупердяйничают, чтобы не пропасть попусту. И следует не скучать, а самому действовать. И потому такое понравилось Дражко даже больше, нежели нудное ожидание. Он всегда был человеком собственного действия. Командуя другими, и сам обычно выполнял задуманное. И ему было бы, наверное, легче, спрятав каким-то образом усы, чтобы не быть таким заметным, ходить по пятам за жалтонесом вместе с другими разведчиками, чем ждать сообщений Сфирки о перемещениях лива.
        - Как ищете?
        - И город квартал за кварталом прочесываем, и дополнительные посты к посольскому двору выставили, даже забор там, памятуя науку, караулим, и к домам подозрительных бояр тоже приглядываемся. И на всех городских воротах стражу предупредили - если вздумает бежать, руки ему за спину… Проверяем все дома местных ливов. Мало ли с кем он знаком быть может… Но ливов-то, слава Свентовиту, у нас не много. Хотя, тоже ко всем приглядеться - время надо. И так все люди уже заняты. Случись что, не знаю, кого и взять…
        Нет, так действовать можно только в лесу, где Сфирка и другие разведчики Ставра себя лучше, чем дома ночью, чувствуют. В городе все иначе…
        - Что толку по Рарогу бегать, пыль поднимать и людей пугать! Здесь, во Дворце Сокола, его ждать след. Он сюда появиться обязательно должен. Неподалеку от княгини ждать надо! Герцог Гуннар сказал, что к княгине его человек подойдет!
        - Здесь мы все ходы-выходы сразу перекрыли. Глашатный Сташко показал, где лучше посты скрадать. Шесть человек дворовых людей своими заменили, старых в загородную усадьбу отправили, чтобы незаметно было. Будь, княже, спокоен. Появится во дворец, никуда отсюда не денется. На наших людей положись…
        - Смотри, с тебя спрос!
        Сфирка ушел. Не прошло и минуты, как в дальнем конце коридора, у самой лестницы, стражник, предварительно кашлянув, как будто представившись, негромко стукнул в пол копьем. Дальше страже проходить категорично запретили, чтобы «не беспокоили болящего князя». Воевода вышел к стражнику сам.
        - Что надо?
        - Гонец с Буяна, княже, - голос у воя приглушенный, старается, чтобы далеко его слышно не было. Бережет здоровье «болящего». Приказа о тихих разговорах не было. Это уже заботливая инициатива снизу идет, - понял князь-воевода. Годослава в дружине и в народе любят так же, как не любят бояр. В одном Годославе и видят защиту от боярского произвола.
        - Пусть поднимается.
        Гонец по внешности напоминал самого настоящего викинга-норманна, даже шлем носил рогатый, как у данов и норвегов, и короткий меч держал в ножнах за левым плечом, а не на поясе, как славяне, и кожаный, обшитый стальными пластинами доспех его покрывал не плащ, а шкура пятнистой рыси. Привычка, приставшая к воинам в многочисленных морских походах, когда в один драккар, бывает, собираются удалые молодцы со всего побережья, разговаривают на непонятной смеси всех прибалтийских языков, но как-то друг друга умудряются понимать, особенно в бою. Там, на Буяне, если разобраться, и в самом деле определенного народа нет. Все перемешались, хотя все теперь зовут себя бодричами и стоят за одно дело, только позови. Народ суровый, характером, что зимние морские валы. Этих ни Готфрид, ни Карл не смутит. С кем князь скажет, с тем воевать и пойдут. И не просто воевать, а насмерть встанут…
        - Здоров всегда будь, княже, - поприветствовал славянский викинг воеводу надтреснутым, словно навсегда простуженным голосом.
        - Здоров будь, Оскол, - узнал знакомые черты лица Дражко и без раздумий протянул для пожатия руку, чего удостаивается не каждый гонец. Этот воин участвовал во многих походах под предводительством князя-воеводы и сыскал себе славу неукротимого и неутомимого бойца на мечах. В хитрых, замысловатых движениях клинка Оскола любой мог запутаться и не отличить обманный удар от истинного, смертельного. И в жизни сотник был таким же. Не каждому понять дано, что задумал и как претворять задуманное будет. - Что нового на Буяне?
        Викингу, конечно, польстил тот факт, что Дражко помнит его и жмет простому дружиннику руку, словно ровне своей, и широкое, заросшее неаккуратной бородой лицо засветилось уродливой щербатой улыбкой.
        - Буян, раз так и положено ему, буянит… Как ты и велел, воевода, отправили мы шесть больших драккаров к свеям. Надолго высаживаться и глубоко заходить не будут, чтобы не увязнуть там крепко, только по побережью порезвятся. К тому же с побережья вести до флота быстрее дойдут, нежель из дальней глуби. Думаю, уже завтра к вечеру они разругаются, заторопятся, свои драккары с якоря снимут, и по викам[126 - Вик - прибрежное поселение викингов, живущее по своим законам, чем-то схожее с более поздним поселением казаков на острове Хортица (Запорожская Сеча), с той только разницей, что викинги жили в своих деревнях семьями, а казаки женщин к себе не пускали.] разбегутся - жен с детишками охранять. Знают, что у ляхов[127 - У ляхов - у поляков. Согласно славянским легендам, первым польским князем и основателем государства стал Лех, вероятно, сын Щека (Чеха). Помните трех братьев - Кия, отца киевлян, Щека - отца чехов, и Хорива - отца белых хорват, которые в те времена жили в Карпатах?] целый хозарский[128 - Хозары (хазары) слыли постоянными поставщиками рабов из северных стран Европы на рынки Востока и в
Византию. Там очень ценились такие рабы. Особый спрос был на плененных воинов. Из них византийские императоры и персидские цари формировали целые отряды своей охраны.] караван стоит, невольников ждет. Сами свеи и просили караванщиков задержаться, думали от нас пленных продать. Теперь пусть по домам своих стерегут…
        - Добро, - затопорщил усы Дражко, словно сам отправился погулять во свейским викам, что он, конечно же, сделал бы с удовольствием, если бы отпустили дела. - Я думаю, морской поход сорван. Свеям тоже хочется место иметь, куда из набегов возвращаться следует. На драккаре всю жизнь не проживешь…
        - Это точно. - Оскол почесал то ли рог на своем шлеме, то ли руку об этот рог.
        Дражко с любовью потрогал рукой мех рыси на плече Оскола. Шкура точно такая же, как в боевом наряде самого Дражко. Только Дражко шкуру прилаживает не на кольчугу, а на шлем. Так, чтобы рысьи уши с кисточками над головой торчали, а передние лапы по плечам спускались к нагрудной броне.
        - Давно такую носишь?
        - На тебе, княже, увидел. Понравилось… Снес в Аркону в храм на заговор, потом приладил.
        - Добро, - кивнул воевода. - Разведку в заливе держите?
        - Две легких лодьи[129 - Славянские викинги плавали одинаково и на драккарах, и на славянских лодьях - больших парусно-весельных лодках.] постоянно в наблюдении. Они быстрые, за тысячу гребков[130 - Количеством гребков определялось приблизительное расстояние, пройденное драккаром или лодьей.] тяжелый драккар на двести гребков обходят. Если что, доберутся до нас вдвое быстрее флота, предупредят. И если свеи по домам побегут, предупредят тоже. А они побегут скоро… Это точно!
        - Я тоже так думаю, - согласился Дражко. - Как только свеи снимутся, сразу отправляйте пять сотен в помощь Полкану. Не забудьте вперед гонца выслать, а то воевода вас может за данов принять и с ходу атаковать. Он на решения скорый… Кто сотни поведет - решили?
        - Решили, что я и поведу.
        - Добро! На тебя я надеюсь. Полкану только не перечь. Он свое дело знает хорошо.
        - Сделаем, княже.
        - Когда назад собираешься?
        - Через два часа.
        - Удачлив будь!..
        Оскол ушел. Но долго оставаться в одиночестве Дражко опять не дали. Снова стражник вызвал его в конец коридора. Вид у стражника слегка виноватый, словно по пустяку пришлось побеспокоить.
        - Княже, бояре пришли. К князю Годославу просятся. Для срочного разговора.
        - Много?
        - Восемь человек. И с ними слуги.
        - Отведи их в парадную горницу. Слуги пусть в преддвернике останутся. Или я зайду поговорить, или сам князь спустится, если пожелает. Запомни, не «если сможет», а «если пожелает». Так и передай! Пусть дожидаются…
        - Понимаю, княже… - таинственно шепнул стражник, изображая из себя заговорщика.
        - И еще… - на всякий случай добавил Дражко. - За дверью выставь пост. Пару человек, оружных и готовых… Понял?
        - Понял.
        Дражко вернулся в княжескую светлицу. Посидел в кресле, посмотрел в окно на многолюдную площадь, где между торговых, всегда шумных, рядов заметил Сфирку. Если Сфирка здесь, значит, жалтонеса нашли, и он тоже где-то рядом. Может быть, не с посольством придет, а пришел с боярами. Это вполне допустимый вариант, если бояре решились открыто поддержать данов.
        Надо быть осторожным, чтобы не выдать себя необдуманным словом.
        Дражко распахнул резную ставенку, чтобы Сфирка обратил на него внимание. Разведчик оказался острым на глаз. Хотя и не смотрел в сторону окон, боковым зрением заметил движение и повернулся. Увидел князя-воеводу и в самом деле подал знак, изобразив рукой знак змеи и после этого указав на дворец. Значит, лив Крис пришел. Скорее всего, затесавшись среди боярских слуг.
        Воевода кивнул. Он понял.
        Закрыв окно светлицы, чтобы не подумали, будто в княжеских покоях что-то не так или что здесь нет самого князя Годослава, Дражко спустился этажом ниже, в парадную горницу. Причем зашел в нее не через большие двери, как заходил обычно по рангу, а через Красные - через княжеский выход, как позволяло ему новое назначение. Глашатный Сташко, предупрежденный заранее, уже распорядился поставить рядом с креслом Годослава кресло для соправителя, взамен унесенного кресла княжеской жены. Более того, кресло для Дражко оказалось такой же высоты, как кресло самого Годослава.
        Бояре уже расселись по своим местам, здесь, в этой горнице, строго распределенным и закрепленным согласно рангу и былым заслугам рода. И получилось так, что сидели они один от другого достаточно далеко, отчего горница выглядела почти пустой. Дражко вошел по регалиям, после традиционного удара глашатного жезлом в пол, как выходил бы сам князь, и увидел, как медленно начали вытягиваться и бледнеть лица вставших для поклона бояр. Они, конечно, хотели бы увидеть Годослава, с которым распростились только утром, и распростились отнюдь не с чувством великой взаимной любви. Скорее всего, именно этот княжеский гнев и заставил бояр суетиться, искать новой встречи, чтобы иметь возможность смягчить отношения или, напротив, обострить их, чтобы на обострении сыграть красивую роль загнанных и замученных. И все это, несомненно, подготовка к чему-то большему, разведка перед боем или перед примирением. И даже ясно - к чему подготовка. Ведь через несколько часов предстоял прием датского посольства. И некоторые из бояр боялись, что, после утренней вспышки, их просто не пустят на этот прием, как никого из них Годослав
не приглашал на прием вчерашний. Сомневаться не приходилось, они знали о заговоре против Годослава. И думали, что хозяйничать в княжестве станут даны. Теперь же, после изъявления княжьей воли относительно нового наследника и учреждения соправителя, ситуация казалась боярам непонятной, и при этом необходимо было показать князю верноподданность. Мало ли как дело повернется!
        Появление Дражко вместо Годослава, определенно, подтверждало опасения. Немилость казалась уже неминуемой. Но что может в этой немилости сделать князь? Откуда у него силы, чтобы так яростно сопротивляться данам? Это следовало узнать.
        - Здоровы будьте, господа бояре! - показывая голосом и интонацией, что он чуть ехидно на ними подсмеивается, поприветствовал князь-воевода. А если позволяет себе подсмеиваться, значит, дела датского посольства не слишком хороши. - Давненько мы с вами не виделись…
        - Здрав будь, князь Дражко, - нестройным хором ответили бояре.
        - Никак снегопада с метелью ожидаете? - спокойно, все с тем же смешком, поинтересовался воевода.
        - Почему, княже, так?
        - А что ж так торопитесь? Вечером послов принимаем. Вечером бы и поговорили, коли у вас надобность такая появилась. Или что-то совсем срочное надумали?
        - Да как не надумать, воевода? Обговорить бы хотелось, как с данами быть…
        - А что с данами? Кормят их плохо? Или близко к торжищу мы посольский двор построили, шум им мешает? А может, забижает кто? Говорите…
        - Да не про то, княже, разговор, - взял на себя инициативу хитрый и изворотливый Мистиша. А Дражко сразу вспомнил, как недавно в Свентане этот же Мистиша бороденкой тряс от испуга, что воевода обидел герцога Трафальбрасса, когда повел себя с ним соответствующим рангу образом. Опасался, что и ему от гнева несдержанного Сигурда попадет. Совсем другой тон тогда Мистиша поддерживал. - Как себя вести с ними? Мы не последние люди в княжестве. Неплохо бы было Годославу посоветоваться с нами, как чином в прошлом было заведено. Однако, раз князь болен, как мы слышали, с тобой тоже дела обговорить не грех. Войско-то Готфрида у самой границы стоит. Будет он нас защищать от Карла, не будет? Мы право знать-то имеем и тебя спросить хотим, как дело думаешь повернуть… Подскажи, чего ждать…
        «А дело-то хуже, чем казалось… - подумал меж тем Дражко. - О болезни князя только дворовым людям было объявлено. А уже и бояре знают. Похоже, есть у них в доме свой человек. А если не только у них? А если и у данов? И происходящее сейчас во дворце тоже сразу станет известным герцогу Гуннару».
        - А вот об этом мы подумаем вместе с князем Годославом. Что даны предложат, так мы и поступим. Захотят с Каролингом воевать - всему нашему княжеству радость доставят и дадут вздохнуть спокойно. Граница у них с Саксонией большая, переходы налажены - саксы целыми полками туда-сюда бегают. Что же Готфриду не повоевать. Он ведь знает, что Карл для него сейчас единственная угроза. И разумом король не обделен, значит, понимает, что угрозу следует пресечь раньше, чем она неотвратимой станет. Я, когда к Готфриду ездил, предложил ему даже суда, чтобы по Лабе подняться и встретить Каролинга неподалеку от Хаммабурга. Это было бы лучшим походом всего его царствования.
        - Но полки-то ихние на нашей границе стоят, не на саксонской. Знать, Скьелдунг желает отсюда нас защитить. С этого берега к Лабе подойти и не дать Карлу переправиться. Так?
        - Он-то желает. Только желаем ли мы? У данов армия большая. Если Готфрид через Саксонию пойдет, кормиться будет за счет саксов. Знаете, что такое кормление армии? Ни одной целой деревеньки за спиной не оставляют. А если пойдет с нашей стороны, кто его кормить будет? Боярская дума возьмет это на себя?
        - А как князь Годослав говорит? - опять спросил хитрый Мистиша. Он заранее, и очень ловко, готовил себе пути отступления. И мнением князя поинтересовался, словно готов был с ним заранее согласиться, и в то же время отвел ответ на прямой вопрос о кормлении датской армии за счет бояр. Уж что-что, а раскошеливаться ни один боярин не захочет.
        - А князь Годослав ничего пока сказать и не может. Он не знает, что предложат нам даны. Вот когда предложат, тогда и будем решать. Так что же, Мистиша, ответь мне, готов ты взять на себя кормление датской армии?
        - Помилосердствуй, князь-воевода, откуда же у меня средства такие…
        - А ты не один. Ты вместе с другими боярами…
        Собравшиеся вдруг зашумели. Каждый торопился высказаться о своей нужде.
        Дражко встал.
        - Вот и князь Годослав тоже так думает. Не захотят бояре кормить датчан. А кто же кормить их будет? Простой народ?.. А у народа откуда средства?.. Потому я и ездил к Скьелдунгу, потому и советовал ему через Саксонию наступать… И вы хорошенько подумайте, прежде чем страну в разор вводить. Солдаты данские не будут разбираться, кому принадлежит деревенька, боярину или общине. Они возьмут то, что под рукой окажется. Так что, думайте, думайте… Вот посольство пожалует, скажут свои условия, мы тогда и будем на эти условия отвечать. А до этого вы свободны. Время, чтобы хорошенько подумать, еще имеется.
        Дражко продолжал стоять, показывая, что разговор окончен. Встали и бояре, потянулись было к выходу.
        - А если Готфрид наше мнение не послушает? - напоследок раздался голос из дальнего конца. - Просто введет войска в княжество, и все…
        - А вот на этот случай в княжестве есть князь-воевода Дражко! - сказал Дражко.
        - Княже, - уже почти от двери спросил Мистиша, - разреши нам внизу посидеть, во дворце данов дождаться, да загодя обсудить все совместно.
        - Сидите…
        Дражко не великодушие проявил. Он ни на минуту не забывал знаки, поданные Сфиркой с площадного торжища. Жалтонес во дворце. Значит, Мистиша ищет способ задержаться здесь, чтобы дать возможность ливу действовать? Пусть действует. Его действий Дражко ждет с нетерпением. И даже специальные отряды стражи стоят в готовности. И даже кат Ероха греет волосатые руки над жаровней, где раскаляются его инструменты для пыток.
        Но сразу за дверью князь-воевода понял, что какое-то действо уже началось, не спрося у него разрешения. Рогнельда стояла в коридоре у окна, бледная в золотых лучах послеполуденного солнца, и явно дожидалась его…
        Глава 29
        Вечером, на последний перед большим праздником совет, Карл захотел собрать у себя, кроме обычных придворных, еще и всех рыцарей, входящих в число зачинщиков турнира. Предстояло окончательно обсудить и установить вместе с ними правила предстоящих схваток.
        Карл лично встречал рыцарей на вершине Песенного холма, приглашая пройти в палатку за его спину. Казалось, он кого-то особенно напряженно ждал, не слишком, впрочем, надеясь, что ожидание оправдается. Рядом с королем стоял его дядя монсеньор Бернар, молодцевато и не очень одобрительно поглядывая на молодое поколение воинов, и время от времени вызывая королевскую улыбку своим традиционным ворчанием. Бернару тоже показалось, что племянник находится в ожидании. По крайней мере, слишком часто смотрит вдаль, на дорогу, будто кто-то должен появиться оттуда. И он, в воинской простоте своей душевной, спросил об этом напрямую:
        - Интересно мне узнать, ради кого король проявляет такое беспокойство?
        - У нас по-прежнему не хватает одного рыцаря во вторую команду зачинщиков.
        - Я предлагал тебе на эту вакансию герцога Трафальбрасса.
        - Герцог сам отказался.
        - С твоей, Карл, помощью, ты сам понимаешь, что только с твоей помощью. Ради интриги следовало бы пренебречь некоторыми принципами. Если принципами не пренебрегать, как писал когда-то Цезарь, то пропадает сам смысл их существования, - монсеньор Бернар любил иногда вставить в разговор умную фразу из знаменитых книг, хотя за всю свою жизнь не прочел ни одной. - Впрочем, сейчас говорить об этом поздно. Сказанное слово невозможно проглотить сказавшему. Пусть его глотают слушающие. Но не забывай, что у нас под рукой достаточное количество свободных и достойных рыцарей. Мы всегда можем выставить кого-то из своей армии, если не найдется подходящего среди местных саксов и славян.
        - Это было бы неправильно, - не согласился Карл. - На такое я соглашусь только в последний момент… Хотя и надеюсь, что именно в последний момент кто-нибудь обязательно прибудет. Пусть даже и франк, но удостоенный славы. Человек, прибытия которого мы не ожидали.
        - Значит, у тебя есть кандидатура?
        - Нет. Конкретной кандидатуры нет… Я подумываю, что, может быть, дошла уже весть до Видукинда. Его присутствие и участие было бы закрепляющим моментом во всей моей задумке. У Видукинда весьма велик авторитет среди саксов.
        - Да, наверное, это было бы совсем неплохо, - согласился Бернар и громко зевнул.
        - А ты, дядюшка, скажи честно, никого не ждешь? - вдруг спросил Карл с горящими глазами.
        - Нет… - спокойно ответил дядюшка. - Кого мне ждать?
        - Семь лет… - Король произнес это очень тихо, но Бернар все же услышал.
        - Семь лет… Ты по-прежнему веришь этому предсказанию… - в голосе дядюшки звучал даже укор, словно король заговорил о чем-то предосудительном.
        - Никто не выносил с поля боя тела Хроутланда. Нет человека, который рассказал бы мне, что своими глазами видел смерть сына моей сестры. Пока этого нет, я имею полное право надеяться точно так же, как до сих пор надеется его мать. Не осуждай меня за это, дядюшка… Кого там, кстати, ведет наш главный герольд?
        Бернар не отличался остротой зрения и сузил глаза, стараясь рассмотреть, что за человек поднимается в гору вместе с главным герольдом королевства Франсуа де Жереном.
        - Я не знаю этого человека. Судя по доспехам и по островерхому шлему, это славянин.
        - Должно быть, пожаловал князь Бравлин. Пора бы ему и познакомиться очно со своим многолетним противником по полю битвы.
        Король с Бернаром оказались правы в своих ожиданиях. Первым приблизился де Жерен, поклонился, как и полагается при представлении.
        - Ваше королевское величество, позвольте рекомендовать вам князя Бравлина, нашего соседа и славного рыцаря, прибывшего для участия в праздничном турнире. Заслуги и доблесть князя вам хорошо известны. Я со своей стороны, как главный герольд турнира, могу только добавить, что появление на ристалище такого знаменитого воина даст многим рыцарям право гордиться тем, что они скрестили с ним оружие.
        Король склонил голову в приветствии. Князь ответил тем же и шагнул навстречу франкскому монарху. Карл и Бравлин пожали друг другу руки, как равные государи.
        - Я благодарен тебе, мой царственный брат, за уважение, оказанное княжеству вагров приглашением на турнир их князя. И обещаю приложить все силы к тому, чтобы доказать тебе и всем присутствующим право вагров на это уважение.
        Голос у Бравлина тяжелый и низкий, голос уверенного в себе человека. Сам он, среднего роста, может быть, только слегка повыше Карла, но широкоплечий, мощный, одного с королем возраста, излучал ту же силу, которая шла и от его слов.
        - Прошу тебя, князь-брат, принять еще одно приглашение - на участие в расширенном совете, где будут окончательно утверждаться правила проведения турнира и регламент. Пройди в палатку, где собрались уже почти все. Я остаюсь пока здесь, чтобы встретить последнего из известных участников. Если меня не подводит зрение, он как раз подъезжает к нашему холму.
        Бравлин коротко поклонился, как кивнул, и прошел за спину короля в палатку, полог который распахнул перед ним майордом дю Ратье, занятый как раз тем, что рассаживал гостей. А главный герольд уже спешил вниз, чтобы встретить нового рыцаря.
        Аббио прибыл с большой свитой, которую, судя по боевому порядку, легко было принять за усиленную охрану. Не менее пятидесяти саксов в полном вооружении спешились у подножия холма. Разговор между де Жереном и эделингом несколько затянулся. Карл понял, что Аббио опасается предательства и сомневается, не решаясь подняться на холм в одиночестве. К месту разговора подошла группа из небольшого сопровождения Бравлина. Только после этого, обменявшись с ними несколькими словами, Аббио, видимо, согласился, и стал вместе с де Жереном подниматься на холм.
        Королю с Бернаром пришлось ждать.
        - Кнесслер предупреждал нас, Карл, - опять начал ворчать Бернар, - что Аббио очень подозрительный молодой человек и в каждом неосторожном слове видит подвох. Должно быть, он и сейчас проявил это качество своего характера. А ведь в самом деле, мы собрали в твоей палатке всех противников, кроме Видукинда и Годослава. Будь ты сарацином, ты не преминул бы воспользоваться возможностью и уничтожил врагов.
        - Слава Господу, дядюшка, я христианин, в отличие от достославного эделинга Аббио, - усмехнулся король. - И тем не менее, я думаю, он не пошел бы на этот совет, если бы не люди Бравлина. Саксу показалось стыдным бояться, когда не боится князь вагров, с которыми саксы время от времени повоевывают, а время от времени дружат. И еще, наверное, он не пошел бы сюда, окажись за нашим столом Видукинд. Сразу два главы мятежников рискуют попасть в коварные королевские руки. Это выше понимания безопасности. Но я буду рад, если я не прав и задержка вызвана чем-то иным. Я не люблю, когда мне не верят, даже не будучи знакомы со мной. А если не верят знакомые, я не люблю этого еще больше… А вообще-то… А вообще-то, мы в самом деле знакомы, - разглядел король приближающегося эделинга. - Именно меч мессира Аббио выбил недавно из седла и сломал руку нашему славному рыцарю Ожелье. В той схватке на дороге, когда саксы сдались Кнесслеру.
        - Так значит, этот бандит руководил нападением? - переспросил монсеньор Бернар.
        - Тише, дядюшка, умерь свой пыл. Он не бандит, а вождь повстанцев. Я узнал его по длинному хвосту, торчащему над шлемом. В первый момент я, помнится, даже подумал там, на дороге, что этот сакс носит римский шлем. Древние римляне привешивали к шлему лошадиные хвосты. Только потом понял, что это его собственное богатство. Наградил же Бог человека такими волосами…
        Между тем герольд и эделинг приблизились.
        - Ваше королевское величество, позвольте представить вам великого воина, рыцаря и любимца народа саксов, достославного эделинга Аббио, чья молодость не дает никому права сомневаться в его доблести, что он и сам уже неоднократно доказал во многих сражениях. Пусть и против вас, ваше величество… Это говорит только о том, что вы имели уже возможность оценить его по достоинству.
        Король, нимало не сомневаясь, сам шагнул навстречу настороженному взгляду эделинга. Лицо его светилось искренней улыбкой, на которую Аббио стоило большого труда не ответить. Но все же сакс сохранял торжественность, отстраненное уважение и… легкое непонимание ситуации. Гонимый повстанец, ищущий спасения то в собственных лесах и болотах, то вообще за пределами Саксонии, и вдруг - прием у гонителя, да еще прием чуть не с распростертыми объятиями… Уже само по себе такое положение вызывало подозрение и наводило на мысль о какой-то хитрой ловушке, куда его заманивают доброй улыбкой. Но улыбка короля была в самом деле доброй, в искренности чувств франкского монарха Аббио уже почти не сомневался, только раз посмотрев ему в глаза. И все это вносило смятение в чувства.
        - Я рад, дорогой Аббио, что судьбе угодно было свести нас за одним столом совета, который вот-вот начнется. Мы все с нетерпением ждали только вас, как одного из главных участников славного состязания рыцарей, намеченного на завтра. И потому я прошу вас не медля пожаловать в мою походную обитель… - И король, как опытный политик, сразу уловив смущение молодого человека от лестных слов и почувствовав внутреннюю борьбу, что происходила в душе у эделинга, решил довершить начатое, взяв последнего гостя под руку и лично проводив до входного полога, уже поднятого дю Ратье.
        Но на пороге Карл все же обернулся и еще раз, с последней надеждой посмотрел на дорогу, уже едва различимую в вечернем сумраке.
        Дорога была не пустынна. Кто-то шел, кто-то скакал, передвигались целые группы лиц, торопящиеся засветло добраться до города, где предстояло найти ночлег, или хотя бы до места проведения турнира, где у костров всегда можно пристроиться. Однако ничего не шевельнулось в сердце монарха от этого вида.
        Он ждал одинокого всадника на уставшем коне. Всадника очень высокого роста и неукротимой, поистине неистовой отваги. Всадника, которого он почувствовал бы на расстоянии…

* * *
        Карл сидел в походном кресле-троне у полотняной, завешенной тяжелыми коврами стены, между двух установленных на треногах круглых медных светильников с начищенными до зеркального блеска круглыми же экранами. Светильники освещали все помещение больше, чем самого короля. Таким образом, Карл имел возможность наблюдать за собравшимися. Перед ним полукругом расположились в своих креслах участники расширенного совета. Блики огня красными тревожными отблесками играли на лицах и придавали заседанию особую, почти мистическую торжественность. Королевский дядя Бернар, как и полагалось ему по рангу, восседал прямо против короля, не испытывая смущения или неудобства, свободно закинув ногу на ногу. По обе стороны от Бернара расположились постоянные члены совета, к которым добавились только граф Оливье, как маршал предстоящего турнира, и главный королевский герольд шевалье де Жерен, а с двух сторон от них сидели две партии зачинщиков. Справа пятеро франков во главе с герцогом Жофруа Анжуйским, слева - двое саксов, один славянин и один араб, возглавляемые эделингом Кнесслером или, как уже стало известно волхву
Ставру, эделингом Видукиндом, прикрывающимся девичьим именем своей матери. Рыцари, возглавляющие партии зачинщиков, сидели самыми крайними, друг против друга, чтобы не возникло споров среди других присутствующих рыцарей по поводу места ближе к центру. Таким образом, король и самые крайние места сделал почетными.
        За отдельным, как всегда, столом, перед стопкой бумаги и чернильницей, сидел королевский любимец молодой секретарь Эйнхард.
        Заседание, как традиционный глава совета, открыл майордом дю Ратье.
        - Его королевское величество Карл, волей Божьей, монарх и повелитель государства франков, своим распоряжением, господа, соизволил учредить Хаммабургский турнир в честь возвращения из долгого и мучительного семилетнего сарацинского плена славного рыцаря графа Оливье, которого большинство из присутствующих хорошо знают и любят. Несомненно, турнир этот войдет в историю как событие значительное еще и потому, что здесь имеет место быть возможным наступление мира между франками и саксами, что обе стороны горячо приветствуют. Что же касается собственно проведения турнира, я намерен, с соизволения короля, предоставить слово человеку более опытному. Главный королевский герольд шевалье де Жерен, которому вскоре предстоит своим жезлом давать вам команду к бою, предложит вашему вниманию регламент ристалища.
        Шевалье де Жерен впервые возглавлял такое значительное мероприятие, но обширный кругозор позволял ему знать правила проведения турниров в других местах. И потому он начал сразу:
        - Для начала нам, ваше королевское величество и господа славные рыцари, предстоит сообща решить, как мы будем проводить меле. Существует два вида общих состязаний в боевом искусстве, кои не однажды заслуживали одобрение зрителей, независимо от количества участников и их национальности. В первом, наравне с простыми воинами, олицетворяющими собой, как правило, определенные политические силы общества, участвуют, как руководящая сила, и рыцари. Турнирный полк, таким образом, выстраивается строго по ранжиру и полностью повторяет традиции, естественные для воинов и их командиров. Что позволяет одновременно рассматривать турнир и как своеобразный смотр готовности войск к сражениям настоящим, отработать в близких к действительным условиям определенные тактические задумки военачальников. Соответственно, в этом случае выигрывает зрелищность и привлекательность самой схватки. Во втором виде, применяемом не реже, и тоже интересном по-своему, в схватку идут только простые воины. Не секрет, что далеко не всегда исход большого сражения решается исключительно рыцарскими силами. Поэтому есть интерес посмотреть,
как поведут себя солдаты без рыцарей. Не могу судить, кому из вас какой вид меле покажется более привлекательным. Нам предстоит сообща решить это. Я лично склонился бы к первому варианту как к наиболее зрелищному и потому более славному. Но здесь возникает один очень важный вопрос, который разрешить будет, как мне сдается, достаточно трудно. Дело в том, что большинство рыцарей, имеющих желание выступить на турнире, относятся к войску нашего повелителя короля Карла. Воины вместе с рыцарями, если они привыкли понимать друг друга и тесно друг с другом взаимодействовать, - это уже высокоорганизованная боевая единица. В то время как второй отряд, составленный из двух полусотен саксов, не может быть возглавлен франкскими рыцарями. Они просто не поймут друг друга правильно, не смогут поддержать в нужный момент и вовремя выполнить команду, которая в состоянии повлиять на конечный результат всего меле, и такое смешение приведет к путанице и неразберихе. Нарушая взаимопонимание среди рядов одной из сторон, мы даем противной стороне преимущество в организованности, что не может не сказаться на общей
боеспособности стороны. Рыцарей же Саксонии, которые могли бы возглавить своих воинов, на турнире слишком мало, чтобы из них составить отряд, способный стать равнозначным противной стороне.
        Эделинг Аббио, как и предупреждал накануне короля Кнесслер, тут же, без сомнений и раздумий о том, где он находится и как ему следует вести себя в этих обстоятельствах, проявил свой знаменитый темперамент и резко вскочил с места, с гневом всматриваясь в лицо главного герольда.
        - Вы хотите сказать, сударь, - от волнения и возмущения эделинг стал коверкать франкские слова, - что сакские воины недостойны того, чтобы вступить в единоборство с франкскими рыцарями?
        Шевалье де Жерен вежливо, хотя и сухо, поклонился в сторону Аббио.
        - Вы неправильно меня поняли, господин эделинг. Я хочу сказать, что на турнир прибыло настолько мало рыцарей вашей стороны, что мы пока не способны даже составить полноценную пятерку зачинщиков. Этот вопрос нам еще предстоит обсудить чуть позже. И потому возникают трудности с формированием рыцарского отряда для участия в меле.
        - У нас достаточное количество славных воинов, способных противостоять любому рыцарскому отряду, - не вставая с места, сердито сказал Кнесслер. - Они не имеют высоких титулов, хотя по знатности старинных родов могут поспорить с любым из рыцарей-франков. А что касается боеспособности сакских воинов, то они с детства держат в руке меч и порой даже спать ложатся, не выпуская его. Кроме того, не каждый из ваших рыцарей тоже является бароном. Многие из них просто младшие сыновья больших семейств, и унаследовали от родителя только характер и оружие. То есть, мы видим одинаковую судьбу и у саксов, и у франков.
        - Только я один могу выставить десяток своих витязей, - мрачно добавил Бравлин, в гневе пошевелив сильными плечами, отчего зашелестели кольца его пружинной кольчуги[131 - Очень редкий вид кольчуги, звенья которой составлялись не из заклепанных колец, а из трехвитковых пружинок, которые смягчали любой удар. Пружинная кольчуга, при внешней легкости, служила более надежной защитой, чем обычная. Описана как славянская в арабских источниках, но в музеях мира встречается очень редко. Такая кольчуга XII века есть в Британском музее и более поздняя, предположительно болгарская, в одном из музеев Стамбула. Пружинная кольчуга имела чрезвычайно высокую стоимость, что обуславливалось технологической сложностью в изготовлении и специальным составом пружинистой стали, которую могли произвести в условиях средневековья далеко не все металлурги.]. - И уверен, не каждому франку придутся по душе удары их копий. А что касается древности их рода, то еще мои прадеды вместе с их прадедами, тогда еще входя в союз бодричей, совершали немало великих походов вплоть до византийских берегов.
        Франсуа де Жерен все еще не угомонился. Он переглянулся с монсеньором Бернаром, поймал взгляд одобрения со стороны королевского дяди и продолжил свою линию:
        - Вы забываете, господа, что существует еще и рыцарский кодекс, и рыцарское воспитание. Это тоже немаловажный фактор, существенно влияющий не только на боеспособность воинов, но и на их способность к определенным нормам поведения, соответствующим такому состязанию, как рыцарский турнир.
        - То есть, - теперь уже Бравлин, хмуря брови, поднялся со своего места, покраснев от гнева и чеканя слова, как удары, - вы хотите сказать, что сомневаетесь в честности и в благородстве всех, кто не именует себя франками? Тогда позвольте мне, в свою очередь, обвинить вас в недостойном рыцаря поведении. Вы не знаете тех людей, которых стараетесь оклеветать. Если это и есть рыцарская честь, если это и есть рыцарский кодекс поведения, то я заявляю вам со всей ответственностью, что нашим витязям будет стыдно скрестить оружие с такими именно рыцарями, потому что они чести не имеют.
        Тут вскочили на ноги все присутствующие. В том числе и король. И неизвестно, чем все закончилось бы, не возьми Карл бразды правления советом в свои руки.
        - Я прошу всех сесть, - сказал он так твердо, что все без исключения присутствующие почувствовали знаменитую королевскую волю.
        Не сразу, но рыцари и члены совета расселись по своим местам, продолжая переговариваться друг с другом, выражая отношение к произнесенным словам.
        - Я, король Карл Каролинг, приношу извинения своему брату князю Бравлину Второму за бестактность и необдуманность слов королевского герольда. Даже если он и высказал свою точку зрения, это вовсе не точка зрения короля. А здесь все решает именно моя точка зрения. И потому я лишаю шевалье де Жерена слова по существу вопроса и предлагаю присутствующим высказаться.
        - Так давайте выставим равный состав, - запальчиво воскликнул, почти выкрикнул Аббио. - И тогда - пусть победит сильнейший…
        - Но если франкские рыцари добьются победы, - все еще сомневался монсеньор Бернар, - их с удовольствием обвинят в том, что победа досталась им слишком легко, потому что бились они не с равными им рыцарями, а только с простыми воинами, пусть и опытными…
        - А если сборное войско побьет франкских рыцарей, вас просто поднимут на смех! - добавил Бравлин. - Этого вы боитесь?
        Все франкские рыцари, и Бернар вместе с ними, опять вскочили со своих мест.
        - Тихо! - снова прикрикнул Карл. - Я попрошу присутствующих не превращать королевский совет в площадную перебранку. Поскольку турнир учредил я, мне и решать, какой вид меле выбрать для турнира. И я решаю! Вместе с сотней полка Бернара будут выступать двадцать отборных рыцарей, которых сам Бернар и назначит. Эделинга Кнесслера я попрошу подобрать среди присутствующих на турнире воинов не франков десяток лучших бойцов, чтобы они смогли достойно показать себя в общем состязании. Вторую десятку, как и было оговорено, выставит князь Бравлин. Больше этот вопрос не обсуждаем.
        Карл сел, недовольный тем, как повернулось дело, и тем, как представил проблему шевалье де Жерен. Так недолго и весь турнир превратить в кровопролитную, настоящую войну, когда побеждает не честь, а злоба, замешанная на национальном чувстве собственного превосходства. А вся государственная политика короля была построена как раз на равноправном вливании в королевство захваченных с помощью войны областей. То есть, придя с войной, он желал добиться мира и взаимопонимания. А сейчас военная партия франков, не добившись своего на прошлом совете, политическом, желала турниром вызвать еще большее недовольство друг другом со стороны саксов, славян и франков. Этого Карл допустить не мог.
        - Переходим к следующему параграфу регламента, и надеюсь, что здесь шевалье де Жерен проявит благоразумие, если не хочет расстаться со своей должностью.
        Голос Карла прозвучал так твердо и слова показались настолько грозными, что де Жерен, хорошо знающий монарха, с извинением склонил голову.
        - Да, еще один сложный вопрос предстоит сегодня решить окончательно, ваше величество, - обратился главный герольд к королю, совершенно сменив, в опасении королевского гнева, тон разговора. - Оружие, каким должны биться воины… Любой турнир несет в себе угрозу для жизней воинов. Это неизбежно. Но не следует ли нам ограничить применение боевого оружия?[132 - Во времена Карла Великого, когда турниры только еще начали зарождаться, как правило, использовалось боевое оружие, что вело к большому кровопролитию. Только во времена внуков Карла Великого - Людовика Немецкого и его брата Карла Лысого начали проводиться турниры с учебным оружием, как описывает их хронист Нитгард. Такие турниры в самом деле больше напоминали представления, и даже сценарии для действия писались заранее, распределялись роли участников. Многих они не устраивали. Рыцари, как и зрители, предпочитали более кровавые схватки. Так, на знаменитом турнире близ Кельна в 1240 году погибло более 60 человек. Но это в меле. Что касается джауста (копейного поединка рыцарей), то он всегда проводился как на тупом оружии (а плезанс), так и на боевом
(а утранс). Веком позже были введены строгие ограничения, а кое-где дело доходило даже до запрещения турниров.] После прошлогоднего турнира в Баварии от ран скончалось восемнадцать рыцарей и множество простых воинов. А сколько осталось калек - не считал никто. Герцог Тассилон зарекся впредь радовать народ такими зрелищами.
        - Герцог Тассилон специально устраивает такие турниры, чтобы присвоить себе имущество погибших баронов, - вставил слово мрачный барон Борк. - И совсем он не зарекался, а будет продолжать их, пока кто-то не остановит его своим копьем.
        На комментарий баварца никто не обратил внимания. Чужие турниры далеко, а хотелось говорить о своем, и решить, наконец, необходимые вопросы.
        - Конечно! Следует заменить мечи и копья на дубинки и превратить турнир в игрища шутов… - по-кошачьи фыркнул со своего места воинственный Бернар, в очередной раз показывая свою ворчливость. - Захотят ли сами участники стать шутами? Вот в чем вопрос! Если такое произойдет, я просто поеду в день турнира на охоту. Там будет гораздо интереснее…
        - Вопрос в самом деле сложный. - Карл, не доверяя уже главному герольду, полностью взял обсуждение в свои руки. - Очевидно, нам придется ввести большое количество турнирных стражников, которые должны тщательно следить за состоянием бойцов. Я предлагаю следующие условия. Выбитый из седла не должен считаться побежденным, если он может встать без посторонней помощи и продолжать схватку с мечом в руке. Упавший после удара противника или же получивший ранение пеший воин выбывает из турнира как потерпевший поражение. Стражники выводят или выносят его в ресе. Рыцарь, не подчинившийся решению стражника, приравнивается к не подчинившемуся моему решению и изгоняется с турнира и из моей армии. Ушедший в ресе для отдыха считается побежденным. Снявший собственноручно с себя шлем признает этим свое поражение и уходит с поля боя в ресе. Потерявший шлем в схватке имеет право надеть его снова. Единственное ограничение в оружии, которое я предлагаю, - применение кинжала. Кинжал - это оружие убийцы, а не рыцаря. Вы согласны, господа, с такими условиями?
        - Согласны, ваше величество, - за свою партию ответил Кнесслер, который раньше откровенной воинственности не проявлял и сейчас удивил короля своим возбужденным видом.
        - А если рыцари ведут бой, и один из них, отступая, попадет в ресе? - решил уточнить правила герцог Анжуйский.
        - А если рыцари проводят настоящий бой на мосту, и один из них, отступая, упадет в реку? - спросил в ответ Карл.
        Жофруа ответ короля вполне удовлетворил.
        - Впрочем, - добавил Карл, - ресе недолго и отгородить. Пусть плотники сделают это. И пусть не забудут поставить бревно рекомендации…
        - Обязательно! - подтвердил напоминание короля Бернар. - Бревно рекомендации обязательно должно быть, хотя я и уверен, что среди наших рыцарей не будет рекомендованных[133 - Рыцарь, нарушивший правила поединков, допустивший бесчестный поступок, нарушивший данное слово, замеченный в ростовщичестве, злословии о дамах и т.п., назывался «рекомендованным» и сажался вместо коня на бревно, откуда и должен был наблюдать весь турнир, сам будучи у всех на виду.].
        - Какие еще вопросы нам предстоит решить? - спросил Карл шевалье де Жерена.
        - Я думаю, все согласятся, что начинать турнир будем с бугурта[134 - Общий турнир для простолюдинов, где они могли драться и на палках, и на кулаках, в одиночных схватках и в групповых. Там же проводились состязания стрельцов.].
        - Согласны, - в один голос ответили Кнесслер и герцог Анжуйский. Их, как и других рыцарей, мало интересовала эта часть. Но она сильно интересовала Карла, поскольку именно народ саксов должен запомнить предстоящий праздник. А бугурт всегда ближе сердцу простого человека, чем поединки самых славных и знаменитых рыцарей.
        - Пусть герольды объявят высокую награду, которую пожалует король победителям. Что дальше, де Жерен?
        - Следом за этим, в первый же день, будут соревноваться лучники, - и добавил, уловив настроение короля: - К состязанию лучников я предлагаю допустить как воинов, так и охотников. Среди местных саксов есть много охотников, которые должны хорошо владеть луком.
        - Пусть будет так, - утвердил король. - Второй день начнется с меле…
        - Да, ваше величество.
        - Есть маленькое дополнение к программе. Сегодня утром франкский воин позволил себе некорректное поведение в отношении приехавших на турнир саксов. Я приказал воина повесить, но за него вступились граф Оливье и сам обиженный сакс. Именно сакс и предложил перед началом меле провести поединок между ним и обидчиком. Ни у кого нет возражений?
        - Как зовут воинов, ваше величество? - спросил герольд. - Мне предстоит объявить народу их имена.
        - Франка зовут Третьен из Реймса.
        - Это известный солдат, Карл, - сказал Бернар. - Я лично знаю его отвагу и боевое умение. Боюсь, саксу не поздоровится.
        - Я тоже видел его в бою, - добавил Оливье. - Боец великолепный и не знает усталости.
        - А как зовут сакса? - спросил Кнесслер.
        - Сакса зовут Гас, - ответил Карл. - Кажется, он из твоих людей, эделинг.
        - Да, ваше величество. Это человек из моего дома. Он с самого детства находится рядом со мной, потому я хорошо знаю Гаса. И могу смело посоветовать боевым товарищам Третьена из Реймса начинать копать могилу. Гас даже без своей фрамеи разорвет любого человека голыми руками. При небольшом росте у Гаса чудовищная сила. Я не представляю, кто смог бы с ним справиться.
        - Тем интереснее будет поединок, - сказал Бернар.
        - Хорошо, - сказал король. - С меле мы закончили. Теперь перейдем к главному дню. К состязанию рыцарей.
        - Я предлагаю, ваше величество, проводить полевые поединки, то есть не выставлять барьер, как это делают итальянцы. После копейной схватки бой не прекращается[135 - Во времена Карла Великого еще не было тяжелых рыцарских копий, которыми наносился таранный удар. Такие копья появятся только через век и приведут к тому, что поединки рыцарей будут проходить по преимуществу на копьях, когда выбитый из седла считается побежденным. Во времена Карла копьем наносилось множество колющих ударов не за счет скорости лошади и жесткости крепления доспехов, а за счет работы руки.], рыцари могут пользоваться оружием, которым привыкли владеть, будучи верхом или пешими. Ограничивать выбор оружия не следует. Кроме, естественно, кинжала…
        - Согласны, - опять одновременно ответили Кнесслер и Жофруа.
        - Открывается турнир состязанием двух команд зачинщиков. Победители составляют единую команду. И бросают вызов всем желающим.
        - Согласны.
        - Вот в принципе и все… Осталось только найти пятого участника для одной из команд…
        - Подождем еще… - перебил герольда король. - Подождем…
        notes
        Примечания
        1
        Шлемы без забрала носили простые воины, но наличие наушей на таком шлеме говорило о том, что этот воин входит в свиту какого-то вельможи.
        2
        Слейпнир (Скользящий) - конь Вотана (в скандинавской транскрипции - Одина), верховного бога германского пантеона. Франки - германское племя, до принятия христианства поклонялись Вотану.
        3
        Во времена Карла Великого гербы еще только-только начали входить в обиход. И первоначально не имели стройной научной основы построения, как через два века, когда по гербу опытный герольд мог прочитать не только имя рыцаря, но и его боевой путь, его материальное положение и взаимоотношения с родственниками.
        4
        Историки до сих пор не пришли к однозначному мнению относительно времени зарождения рыцарства как класса средневековой Европы. Многие вообще относят это ко времени начала Крестовых походов. Однако наиболее подробный и тщательный исследователь вопроса, французский историк герцог Шатобриан склонен думать, что рыцарство, вместе с рыцарским кодексом чести, с правилами поединков и церемонией вызова, зародилось еще в VII веке. Автор романа склонен верить этому крупнейшему авторитету. По крайней мере, во времена, описываемые в романе, рыцарство, несомненно, уже существовало. Во времена Карла Великого проводились первые из известных историкам турниров. К тому же жемчужина средневекового эпоса «Песнь о Роланде» (Хроутланде) является прямым доказательством существования в те времена рыцарства как уже сложившегося слоя общества.
        5
        Скрамасакс - национальное оружие, двуручный нож-меч длиной от 40 до 75см. Лангсакс - нож-меч для боя одной рукой. Еще Цезарь в войне против конников Галлии использовал вооруженных этим оружием саксов-наемников, которые в общей сутолоке сражения вспарывали лошадям галлов животы. Следует отметить, что больше ни один народ мира не имеет в своем боевом арсенале двуручного ножа.
        6
        Описывается булатный клинок, не имевший в те времена аналогов по гибкости. Например, клинок из знаменитой хоросанской стали арабские разведчики маскировали под вид пояса, застежкой которому служил эфес. В нужный момент пояс «развязывался» и в руках воина оказывался меч. Такой клинок легко рассекал самые прочные европейские панцири и при боковом ударе, случалось, разрубал рыцарский меч. У славян изготавливался по иной технологии и носил название «харлуг».
        7
        Город Рарог (Рерик, Рюрик) - столица бодричей (ободритов), находился недалеко от нынешнего города Мекленбурга в Германии. Был сильно укреплен. Имел высокие стены, ров и вал шириной 12 и высотой 5 метров (по данным современников, переведенным в метрическую систему).
        8
        Ныне остров Рюген в Балтийском море, владение Германии. Имел сильно укрепленный город Аркона со знаменитым храмом Свентовита. Центр славянских викингов.
        9
        Рейхстаг - при Карле Великом прообраз современного парламента, который, однако, не утверждал решения королевской власти, а получал разъяснения по поводу этих решений и указания к действию на местах. Обычно Карл проводил в год два рейхстага, весенний и осенний. На осеннем намечались планы на будущий год, на весеннем проводилась проверка сделанного, и планы приобретали конкретные очертания.
        10
        Лужицкие сербы (сорбы) - славянское племя, остатки которого до сих пор проживают в Германии отдельными деревнями, сохранив свой язык и культуру. Культура сорбов близка к русской. Язык же близок к древнеславянскому (не путать с церковностарославянским) и к санскриту, и на слух современным русским человеком почти не воспринимается.
        11
        Титул императора Карл получит несколько позже, в 800 году с благословления Римского Папы Льва III, и тогда его королевство станет называться Римской империей.
        12
        Стремясь противопоставить королевству франков объединенные силы Северной Европы, Готфрид Датский захватил часть Швеции, обязав по договору шведского короля выступать на своей стороне. В этом походе активное участие принимала и армия славян-вагров из Старгорода во главе с князем Бравлином Вторым. Именно славянские дружины захватили и разграбили столицу Швеции город Сигтуну. Кроме того, Готфрид поставил в полную от себя зависимость норвежских королей, которые, в случае войны, тоже были обязаны предоставить войско в его распоряжение.
        13
        Лесная война - партизанская война, которую применяли саксы против Карла.
        14
        Готфрид Скьелдунг был конунгом, но, набрав силу, сам себя провозгласил королем, заставив более слабых конунгов согласиться с этим титулом. Впрочем, он и другим конунгам сразу начал раздавать титулы, принятые среди знати других европейских стран. По принятым в Европе нормам того времени, королевский титул подлежал утверждению Римским Папой. Язычник Готфрид посчитал это лишним, как до него это сделали шведский и норвежский короли.
        15
        Посолонь - свастика. Семилепестковая посолонь - символ волховской магии. Безбородый - славянские ведические волхвы, вопреки мнению современных художников, отличались от остальных жителей своих стран тем, что не носили бороду. Бородатыми были волхвы германские и скандинавские.
        16
        В Дании и в Германии, в отличие от славян, профессия пивовара издавна считалась мужским занятием. У славян пиво варили женщины - хозяйки дома.
        17
        Рарог, или Рюрик, или Рерик - священный Сокол славянских вед, воплощение Огнебога-Семаргла. Герб Годослава, как и будущего новгородского князя Рюрика, - трезубец: это геральдическое изображение атакующего Сокола. Дворец же Сокола описан средневековым хронистом Адамом Бременским по рассказам других людей, поскольку сам Адам Бременский никогда княжество бодричей не посещал. Впрочем, рассказы с чужих слов постоянно использовались в средневековых хрониках.
        18
        Свентовит, Святовит, Святогор - в ведической троице соответствует христианскому Духу. Свентовит - сын Рода, олицетворяющего Вселенную, хранит ось, вокруг которой вращается Колесо Сварога, то есть Небо.
        19
        Пардус - гепард. В славянских княжествах широко применялись для охоты, как самые быстрые звери в животном царстве. Пардусы легко и прекрасно дрессировались и никогда не нападали на человека. Азиатская разновидность гепарда отлавливалась в южнославянских степях. Со временем была полностью истреблена. Последнее упоминание об использовании гепардов на охоте относится ко временам Ивана Грозного. В настоящее время популяция гепардов успешно восстанавливается в заповеднике Аскания-Нова.
        20
        Славянский город-крепость Свентана, окруженный каменными стенами, что вообще-то для славянских городов редкость, был расположен приблизительно в районе современного немецкого города Прец. Некоторые историки выдвигают версию, что название город получил от того, что его основали свеи, то есть шведы. Однако более достоверной выглядит версия, что название города связано с известным во всей Прибалтике богатым храмом Свентовита.
        Свентана имела важное военное значение для княжества бодричей, поскольку перекрывала самую удобную дорогу от Дании на материк. Существовал и другой путь, через Эльбу, но там всегда можно было ожидать столкновения с саксами или с франками. Путь через Эльбу устраивал драккары викингов, но отнюдь не купеческие караваны.
        21
        По приказу Гитлера, немецкие археологи уже в двадцатом веке тщетно пытались разыскать этот камень. Гитлер, как известно, был неравнодушен ко всему ведическому.
        22
        Согласно славянским ведам, Святогор не смог поднять черный камень и превратился в гору Арарат. Его дух в это время освободился и стал Святым Духом, третьим лицом Триглава, славянской Троицы, которая обозначалась как «Сварог - Перун - Свентовит». В «Книге Велеса» говорится «Сварог и Перун - есть в то же время Свентовит». То есть ведическая Троица едина точно так же, как христианская. Следовательно, уже невозможно называть славянскую ведическую веру языческой, поскольку она признавала единство Бога, считая всех остальных Богов только проявлением отдельных граней Создателя.
        23
        Тул - круглый футляр для стрел. На Руси колчан, вопреки мнению художников, рисующих богатырей, появился только в XVI веке. До этого использовались тулы, сделанные из бересты или из кожи. В обыкновенном туле содержалось около двадцати стрел. В большом походном более пятидесяти, в осадном, который ставили на стенах, до двухсот стрел.
        24
        Сложный славянский лук делался по высокой для тех времен технологии и многократно превосходил по своим боевым качествам все европейские луки. Сказки об английских стрелках придуманы английскими романистами. К сожалению, не нашлось романистов, воспевавших русский лук. Однако исторические факты говорят о том, что славянские (впрочем, как и арабские) стрельцы превосходили всех европейцев и по дальности, и по точности выстрелов. Это даже решало судьбу целых сражений и останавливало порой целые нашествия. Так, в 1252 году русские лучники остановили нашествие Миндовга Литовского, перебив наемных немецких арбалетчиков, даже не подпустив их на дистанцию стрельбы из арбалета. А английский лук значительно проигрывал арбалету по дальности стрельбы.
        25
        Четырехликий идол Свентовита традиционно держал в руке большой рог, в который осенью наливалось вино. Предсказание осуществлялось на весеннем празднике. Если год был сухим и вино испарялось сильно, Свентовит, следовательно, предсказывал плохой урожай. Во влажный год испарялось мало вина. Урожай обещал быть хорошим. Подобные предсказания Свентовита полностью укладываются даже в методики современных метеорологов. Именно эта служба считалась большой, потому что вел ее, в отличие от других служб, сам верховный волхв храма Свентовита.
        26
        Большой боевой топор был в средневековых армиях редкостью и стоял на вооружении конных рыцарей, которые били им пехоту, но не использовали в схватке с другим рыцарем. Пешие воины обычно использовали легкие топорики на длинной рукоятке, не требующие повышенной физической силы, но позволяющие наносить удары быстро и в большом количестве.
        27
        Многие народные сказания и песни рассказывают о Карле Великом как о великане и силаче, что совсем не соответствует действительности. Рост короля нетрудно проверить по двум его изображениям, сохранившимся до настоящего времени: по мозаике в Латеране и конной статуэтке, хранящейся в соборной ризнице в Меце.
        28
        Весной 751 года.
        29
        Карл был коронован в 768 году.
        30
        Карломан умер в 771 году.
        31
        Погрязшая в интригах Византия по силе никак не могла соперничать с франкским королевством, потому что с трудом боролась с окружавшими ее внешними врагами.
        32
        В 782 году Видукинд поднял очередное восстание и сжег множество церквей. Он же специально пустил к франкам слух, что на Саксонию напали племена лужицких сербов. На выручку поспешило франкское войско во главе с графом Теодорихом. В поисках сербов франки не обращали внимания на перемещение отрядов саксов, которые окружили франков со всех сторон и полностью разбили.
        33
        По преданиям, граф Бевон-старший, владетель городов Дижон и Бон, погиб вместе с Роландом (Хроутландом) в битве при Ронсевале за семь лет до описываемых событий.
        34
        После уничтожения отряда графа Теодориха Карл, срочно вернувшийся в Саксонию, приказал казнить четыре с половиной тысячи саксов-заложников, среди которых были в основном юноши из самых знатных саксонских семей. Так что пленным трудно было рассчитывать на милосердие, которое вообще было не в духе того времени.
        35
        Яловец - острая вершина шлема, к которой крепился или значок, или талисман, или геральдический символ. Во времена Карла Великого шлем с яловцом был распространен в Европе повсеместно, позже стал принадлежностью вооружения славянских и восточных народов, не принявших европейское утяжеление доспеха в ущерб подвижности воина.
        36
        Древки стрел изготавливались из колоды, отпиленной от части бревна, ближней к комлю, - чтобы стрела была крепче и била сильнее. При оперении старались использовать перо морской птицы, которое не деформируется от влаги.
        37
        В период раннего Средневековья в славянских общинах слово «правеж» имело употребление как понятие приведения к правде, узнавания правды. В более поздние столетия трансформировалось в термин, обозначающий публичное наказание.
        38
        Гипнозом славянские волхвы пользовались не менее широко, чем египетские жрецы. Об этом, как о языческих чудесах, рассказывал и летописец Карла Великого Эйнхард и другой средневековый хронист - Саксон Грамматик.
        39
        Туча - одновременная стрельба в одном направлении из всех луков, залп.
        40
        Способ стрельбы, при котором славяне выпускают одну за другой по четыре стрелы, зажатые между пальцами левой руки, описан византийским императором Маврикием (582 - 602гг.) в трактате «Стратегикон».
        41
        Баварский герцог Тассилон, официально признавший еще власть Пипина Короткого, на самом деле вел постоянные интриги против франков и против своих же подданных, стремясь ограбить баварскую знать. Тассилон заключил договор против Карла со своим зятем Дезиреем, потом даже с аварским каганом, чем вызвал восстание своего же народа и призвание на помощь Карла. Карл окончательно подчинил себе Баварию в 788 году. Тассилон был приговорен духовным судом к смерти, но Карл помиловал его и сослал в монастырь, где тот и умер. Его герцогство было поделено на отдельные округа, над каждым из которых Карл поставил графа из числа баварских баронов, ранее бежавших от Тассилона к франкам.
        42
        В феодальной и монархической Франции - титул принцев, епископов и других представителей высшей знати. Впоследствии перерос в титул высших представителей католического духовенства.
        43
        Бернар - дядя короля Карла Великого, в 773 году, во время похода в Италию против Дезирея, короля лангобардов, для обхвата противника с двух сторон провел часть армии франков через перевал Мон-Жови. В честь удачной операции Бернар дал деньги на постройку монастыря на перевале. С тех пор перевал стал называться перевалом Сен-Бернар. До Бернара такой же тяжелый переход совершал и великий карфагенский полководец Ганнибал. А потом и русский генералиссимус Суворов. Только Суворов шел через перевал зимой, что значительно сложнее. В монастыре, построенном на деньги королевского дяди, была выведена порода собак, которых обучали отыскивать засыпанных снегом путников. Порода собак хорошо известна до сих пор и носит имя сенбернар.
        44
        При Карле графское звание являлось не наследственным титулом, а означало назначение на государственную административную должность, согласно бенефицию. Только при правлении внуков Карла Великого графский титул и должность управителя стали наследственными.
        45
        Этот герб установил для себя дед Карла Великого майордом Мартелл, по прозвищу Молот. Потомки гербом деда пользовались редко, потому что сам Карл Мартелл не был королем и не носил королевских регалий. Но Карл Великий, в отличие от своих сыновей и особенно внуков, дедом гордился.
        46
        Алкуин - по происхождению сакс из Англии, ученый, знающий множество языков, считался специалистом во многих науках, в том числе и в средневековой экономике. Карл посадил Алкуина на должность аббата Турского монастыря, однако в самом монастыре аббат появлялся крайне редко. Король всюду возил Алкуина с собой и советовался с ним по самым различным вопросам, используя недюжинные логические и аналитические способности сакса. Так, именно Алкуин разработал по просьбе своего короля знаменитый Capitulare de villis (принят в 812 году, за два года до смерти Карла) - это было законоположение по пользованию и обработке земли в королевстве. Первый такой закон в Европе. Принятием этого закона Карл Великий, к тому времени уже император, на десяток веков опередил свое время.
        Кроме того, Алкуин возглавлял научное общество, существующее при короле, - в современном мире его назвали бы королевской академией наук, а аббата Алкуина президентом этой академии. С подачи Алкуина, за которым было последнее слово, Карл финансировал деятельность ученых своей страны. Единственное условие для финансирования - возможность практического применения разработок. Карл во всем был прагматиком.
        47
        Старгород - столица славянского княжества вагров, город находился между современными Любеком и Гамбургом. К тому времени, о котором идет рассказ, от княжества, по сути дела, осталась только столица, с трех сторон окруженная владениями бодричей, саксов и франков, а четвертой выходя на Эльбу. Раньше вагры входили в племенной союз бодричей, но в VII веке, выделившись из него в самостоятельное княжество, в войнах с саксами и с франками потеряли все свои обширные земли на левом берегу Эльбы. Полностью княжество перестало существовать в 789 году, когда Карл разбил войска князя вагров Бравлина II, тщетно надеющегося на поддержку датчан, с которыми он неоднократно воевал против шведов. Не желая принять христианство и подчиниться Карлу, хотя получил такое предложение, Бравлин вместе с большой частью своего народа переселился на восток. Бодричи, несмотря на то что Бравлин поддерживал датчан и вопреки приказанию Карла, беспрепятственно пропустили Бравлина. Убежище ваграм предоставили ильменские словене. В то время Новгород (Словен) активно строился и расширялся, и вагры - известные купцы, ремесленники и
строители, возвели большую часть нового города и, возможно, дали ему название (Старгород - Новгород). Они органично слились со словенами, ассимилировались среди них, но при этом потеряли название своего племени.
        48
        Алкуин, помимо всего прочего, был еще и видным астрологом своего времени.
        49
        Рыцарский рог, как и меч, имел у франков собственное имя. Рог Олифан король подарил Роланду (маркграфу Хроутланду), когда оставил его в Ронсевальском ущелье. Согласно преданию, Роланд из гордости не захотел трубить в рог и подавать сигнал королю, который был еще недалеко, когда на отряд напали сарацины. Тем сгубил себя и товарищей.
        50
        Бодричи к тому времени уже не созывали вече, которое у восточных славян выбирало князя сроком на шесть лет в северных землях и на десять в южных. Про вече во времена Годослава историки вообще ни разу не упоминают, и только из косвенных данных можно понять, что отказ от права народа на решающий голос стоил предкам Годослава крупной ссоры с волхвами. Очевидно, процесс централизации власти и перехода ее в наследственность был естественным. Из всех западных славян только ляхи (поляки) сохранили эту ведическую традицию на долгие годы. Даже принятие христианства не смогло разрушить ее. Единственно, термин «вече» сменился у ляхов на термин «сейм», хотя сути своей не изменил. Но он вносил в государственное устройство Польши больше беспорядка, чем организованности.
        51
        У славянских племен берестяные рога и рожки использовались вместо сигнальных труб.
        52
        Так же точно в индийском и авестийском ведизме широко использовалась резьба по камню. Сохранившиеся до наших дней каменные храмы в Индии во многом перекликаются по сюжетам с дошедшим до нас описанием славянских храмов. Авестийские храмы были уничтожены экспансией ислама и в настоящее время доступны только фрагментарно в результате археологических раскопок. Часть из них уничтожена недавними бомбардировками США и Великобритании Ирака. Экспансия христианства уничтожила славянский ведизм. К сожалению, дерево - основной материал в славянском эзотерическом строительстве - не обладает прочностью камня и его выносливостью во времени. И потому мы знаем о храмах своих предков только по описанию и по редким зарисовкам путешественников и хронистов.
        53
        Ведическая вера славян была моногамной, они верили в единого Бога - Рода. А все остальные Боги - Перун, Велес, Свентовит, Макошь, Дажьбог, Радегаст и другие были детьми и внуками Рода и являлись не богами в нашем понимании этого слова (что, кстати, и дало повод обвинять славян в многобожии), а только проявлением отдельной грани самого Рода. Все грани познать было невозможно - они несли в себе всю Правь, или, иначе говоря, ведические законы существования Вселенной, но каждая из них касалась отдельной стороны жизни славян, и славяне приносили жертвы той, которая волновала их непосредственно в данный момент.
        54
        Корш, Корс, Хорс - Бог солнца, занимал высокое положение в иерархической лестнице. Но одновременно с этим демонстрировал другую сторону жизни. Подразумевалось, что Боги должны заниматься не только Божественным делом, но и отдыхать тоже. В этой своей грани Корш имеет некоторое функциональное сходство с древнегреческим Вакхом. Являлся покровителем любителей пива и меда. Изображался обычно нагим мужчиной с бородой или с усами, с венком из хмелевых веток на голове и такой же хмелевой перевязью через правое плечо. В правой руке обязательно держал ковш, из которого собирался пить. (Дано по описанию Корша в храме города Аркона на острове Буян по тексту Саксона Грамматика. Аналогично выглядел золотой Корш из храма Ретры, известный всем ученым мира. Но эта статуэтка утеряна во время Второй мировой войны.) Корш был любим славянами за широкий, как у всего народа, нрав.
        55
        Радегаст - Бог воинов. В отличие от Перуна, исполнял более узкие функции. Покровительствовал не всем воинам, а только защитникам. Например, защитникам города. Изображался в доспехах, с копьем в правой руке. В левой руке держал щит, на котором изображалась голова дикого тура, символизирующая отвагу и свирепость. Радегаст носил шлем, на яловце которого сидел петух с расправленными крыльями - символ защитника. Был распространен в основном среди прибалтийских славян. В капищах восточных славян не особенно почитался.
        56
        Полкан - соответствует центавру в древнегреческой мифологии, только в славянских ведах приобретает черты полубога. Получеловек-полуконь у славян закован в латы, но от этого не теряет своей быстроты и стремительности. Естественно, превосходный стрелок. Покровитель стрельцов. Название произошло, очевидно, от слова «полуконь».
        57
        Восток, запад, юг и север. Принятые в латинских и частично в германских странах названия в те времена еще редко использовались среди славян и скандинавов.
        58
        Согласно летописным источникам, черный камень храма Свентовита в Свентане при разжигании большого огня начинал тихо петь, издавая низкие протяжные звуки, схожие с молитвой.
        59
        Жертвоприношение описано по тексту Саксона Грамматика. Кстати, человеческие жертвоприношения, приписываемые прибалтийским славянам, явились более поздней клеветой христианской церкви, стремящейся ложью опорочить высокие нравственные качества ведизма в угоду собственной интервенции. Ни один из современных историков и хронистов не рассказывает о человеческих жертвоприношениях у прибалтийских славян. Более того, ведическая вера никогда не позволяла себе таких варварских методов по отношению к иноверцам, какие позволяло себе христианство. Сожжение ведьм и инаковерцев, широко практикуемое в Европе, - это ли не есть человеческие жертвоприношения?
        60
        Ведические славяне, в отличие от христиан, допускали и сознавали существование в мире сил зла тоже как одну из граней Рода. Добро и зло, считали они, должны уравновешивать друг друга так же, как уравновешивают день и ночь, зима и лето, мужчина и женщина. И поэтому порой молились даже Чернобогу, по современному - черту, прося его не заметить что-то или в какой-то момент посылая в другую сторону. Чернобог очень любил оружие и коней. Поэтому и жертвы ему приносили лучшими конями и оружием - задабривали.
        61
        Салах ад-Харум - средневековый арабский полководец, поэт, музыкант и хронист, в своих «Пиренейских записках» (оригинал хранится в библиотеке Ватикана) пересказал события, описанные в поэме «Песнь о Роланде» задолго до того, как увидела свет сама «Песнь». Оставил интересное описание двора короля Карла Великого и его саксонского похода. Вкратце описал Годослава и княжество бодричей. Более подробно описал княжество вагров и Бравлина, с которым подружился. Восхищался высокой образованностью Бравлина, с которой, по мнению ад-Харума, не могла сравниться образованность ни одного европейского монарха.
        62
        Этот рог и по сей день хранится в сокровищнице капеллы в Аахене. Там же, в сокровищнице, хранится и меч с ножнами и рукояткой, усыпанными драгоценными камнями. Этот меч был подарен Карлу Харуном ар-Рашидом, самим багдадским правителем. Подарок передан через послов эмира Ибн ал-Араби.
        63
        Височные кольца, изготовленные западными славянами, среди восточных славян получили широкое распространение чуть позже, в VII же и в VIII веках, по свидетельству археологов, получили распространение вплоть до Северной Африки. Считались самыми мощными женскими оберегами.
        64
        Риза - это чисто славянское слово. Только с приходом византийского христианства на Русь приобрело значение одежды священника, до этого обозначало обычное платье князя. В среде западных славян, которые принимали христианство из Рима, это слово держалось гораздо дольше, чем среди восточных.
        65
        Побаюй - побаюкай, дай добрый, спокойный сон. Радегаст-защитник дает сон, когда не надо воевать, когда на границах спокойно.
        66
        Понева - вид женской одежды из плотной и цветастой, чаще клетчатой ткани, аналог юбки.
        67
        Микулин Бор - другое, более древнее название Рарога, в период могущества союза ободритов город называли еще Велиград.
        68
        Именно потому, что кузнец считался у ведических славян олицетворением светлых колдовских сил, с приходом христианства священники стали олицетворять его с силами зла и обвинять в сношении с чертом. Так потом и повелось. Несколько веков распространения христианства сделали свое дело - светлое отношение к профессии кузнеца исчезло, сменившись на настороженное опасение. Кроме того, за счет своего мастерства и физической силы кузнецы всегда пользовались в народе авторитетом и уважением. К ним обращались за советом вместо того, чтобы обратиться к священнику. Церковь этого терпеть не могла, и на славянских кузнецов с приходом христианства пошла настоящая травля. В исторической науке это нередкое явление, и даже имеет свое название - демонизация. Так, например, ведическая царевна-лебедь в угоду эллинским богам была трансформирована в горгону Медузу - полную свою противоположность. Ведический бог огня Агни православной церковью трансформировался в злобную Бабу-ягу и т.д.
        69
        Красные - красивые не внешне, а делами.
        70
        В ведическом миропонимании, мир состоит из Прави - законов существования Вселенной, Яви - земной жизни и Нави - потустороннего, посмертного мира.
        71
        Мечи того времени, и не только славянские, но и скандинавские, и европейские, предназначались исключительно для рубящих ударов и не имели острого окончания. Убить человека прямым ударом можно было только тогда, когда на нем не было доспеха. Исключения составляли удары в лицо или удары отчаяния, нанесенные физически очень сильным человеком. Это, кстати, опять укор в адрес художников, которые часто даже в исторических трудах изображают колющий удар воина.
        72
        Обычная стоимость харлужного меча - золото на вес оружия. Такие оценки неоднократно описаны средневековыми хронистами. По свидетельствам археологов, такой меч, при длине в среднем около 95см, весил около 1,5кг, но встречались мечи и тяжелее. Самый длинный меч, известный археологам, имел длину клинка 126см и весил 2,1кг.
        73
        Алкуин, основываясь на собственном астрологическом прогнозе, нашел мальчика по имени Эйнхард (Einhardus в первоначальном написании позже сменилось на Eginhardus, таким образом, в современных трудах эту фамилию можно встретить и звучащую как Эгинхард) в Фульдском монастыре, где тот постигал азы грамотности под руководством будущего св. мученика Бонифация, показывая удивительные способности, предвещавшие его последующую ученость. Алкуин основал Палатинскую школу, куда взял учеником 12-летнего Эйнхарда, дав ему прекрасные знания и представив впоследствии Карлу. Таким образом, в основном заботами Алкуина и трудами Эйнхарда потомкам стали известны жизнеописание и дела Карла Великого.
        74
        В действительности Ибн ал-Араби, как и сам багдадский правитель Харун ар-Рашид, всячески искал дружбы с Карлом совсем по прозаической причине. Только один Карл во всей Европе мог справиться с кордовским халифом Абд ар-Рахманом, не признававшим власть новой династии и претендовавшим на захват всей Испании.
        75
        Хроутланд (Роланд) звался во франкском войске Неистовым.
        76
        После ряда поражений, Абд ар-Рахман отправил к Карлу посольство с обещанием вечного мира и собственного принятия христианства. Карл, хотя первоначально ставил большие задачи, на такие условия пошел, потому что очередное восстание Видукинда в Саксонии требовало немедленного возвращения франков из испанского похода. Но полностью не доверяя кордовскому правителю, Карл все же оставил часть войска во главе с маркграфом Хроутландом в Испании.
        77
        Десятикратное преимущество в численности вовсе не обязательно обеспечивало победу. Чуть позже киевский князь Святослав при такой же расстановке сил побеждал византийского императора Никифора Фоку. Русские полки тогда дрались не в узком ущелье, а в поле и не отступили, вынудив противника бежать. Твердость им придали слова князя Святослава: «Мертвые сраму не имут»…
        78
        Маркграф Хроутланд с отрядом всего в две тысячи человек получил приказ Карла дожидаться подкрепления и не покидать укрепленный лагерь франков, но оставил этот приказ без внимания и подступил со своими ничтожными силами, даже не имея осадных орудий, к стенам города Тарасона. Сарацины выставили в дневном переходе от города армию в тридцать тысяч человек. Обойдя противника боковыми дорогами, Хроутланд заявился прямо к городским укреплениям, где к тому времени оставалась только стража, заявил защитникам, что их армия разбита, и предложил открыть ворота победителю, если горожане не хотят, чтобы город был взят штурмом и разграблен. Ворота Хроутланду открыли, и он занял все сторожевые башни и стены, отправив гонца с сообщением к Карлу. Не дождавшись противника, армия тарасонцев вернулась в город, в который ее Хроутланд не пустил и продержался там еще несколько дней до прихода основных сил франков во главе с королем.
        79
        Бытующее мнение о том, что отряды викингов формировались из датчан, норвежцев и шведов, в корне неправильное. Промыслом викингов занимались практически все народы прибалтийских стран, в том числе и славяне. Викинги-русы из Прибалтики были знамениты не менее, чем их скандинавские коллеги. Остров Буян (Руян) славился, например, тем, что там даже храм Свентовита снаряжал экспедиции викингов и имел с этих экспедиций прибыль. Арабские и европейские хроники многократно рассказывают о набегах русичей. А целая армия викингов, собранная Рюриком Ютландским, в течение долгого периода держала в страхе все европейские и африканские прибрежные и даже внутренние города.
        Быть викингом считалось вовсе не зазорным, как это ошибочно считают некоторые современные авторы (Б.Васильев, роман «Вещий Олег»). Так, например, король Дании Хальдван, старший внук Готфрида Скьелдунга, даже уступил трон своему брату Харальду, потому что чувствовал неуемную страсть к приключениям, и стал викингом. Многие коронованные особы прибалтийских стран не гнушались пиратским ремеслом - короли, герцоги, князья, и активно снаряжали пиратские экспедиции.
        80
        Грецколанью звались византийские причерноморские колонии.
        81
        Ладень - месяц славянского ведического календаря с 21 апреля по 21 мая, соответствует астрологическому знаку Тельца.
        82
        «Поющие стрелы» были хорошо известны на Руси и в других славянских странах с самых древних времен. Использовали их для подачи звукового сигнала. В учебниках по истории Золотой Орды такие стрелы хорошо описаны, но нет упоминания о том, что монголы переняли их у славян. Монголы использовали «поющие» стрелы как боевые, считая, что свистом стрела нагоняет на противника страх. Славянские стрельцы «поющие» стрелы в бою почти не использовали, потому что из-за прилаженного к наконечнику свистка, смещающего центр тяжести, такая стрела теряла свои боевые качества. Хотя порой тоже применяли с той же целью, как впоследствии и татары.
        83
        Греческое слово «поганос» означает - «мужик», «деревенщина». Со временем оно трансформировалось в русском языке в слово «поганка» и совершенно изменило свое значение.
        84
        Засека - на проходимых участках леса валились деревья так, чтобы ветвями крон перекрывать возможность прохода. Обычный вид простейших оборонительных укреплений славян по надежности не уступал крепостным стенам. Известно, что засеки, устроенные на подступах к городам вблизи городских стен, позволяли во время штурма оставлять стены не защищенными и отправлять подкрепление туда, где мог подойти враг.
        85
        Пардус (гепард) - единственный зверь из всей породы кошачьих, который не умеет убирать когти под подушечки. Очевидно, это умение отмерло у зверя само собой в ходе эволюции, потому что пардусы никогда не подкрадываются к добыче, предпочитая догонять ее за счет своей быстроты.
        86
        Эвлисень (иначе - грудень) - второй месяц осени по славянскому календарю. Начинается 22 октября по календарю современному. Соответствует астрологическому знаку Скорпиона.
        87
        Маршал турнира - в данном случае, переводя на современный спортивный язык, тренер королевской команды, который имеет право вступить в состязания только тогда, когда все представители зачинщиков окажутся побежденными. Он же признает победу или поражение своей команды. Первоначально обязанности маршала исполняло самое знатное лицо, присутствующее на турнире. Впоследствии маршал стал назначаться и в отдельные периоды турнирной популярности даже продолжительное время носить это звание.
        88
        Историкам известно несколько печатей Карла Великого. Овальная печать изображает короля длиннобородым. Такую бороду Карл носил только в юности, когда мечтал выглядеть более зрелым. Печать хранится в Париже в Национальном архиве. На одной из круглых печатей короля вырезали и без бороды и без усов. На другой круглой вообще стоит только монограмма Карла. Овальная печать ставилась королем на письмах не государственного значения, потому что вырезана была в пору, когда королем был еще отец Карла Пипин.
        89
        Римский Папа Адриан I установил в Ватикане почти светские порядки, проповедуя небывалую раньше роскошь, повсеместное стяжательство и небывалый разврат. Окружив себя со всех сторон могущественной родней, он, по сути дела, превратил папство в монархию, что привело после смерти Адриана ко многим кровавым событиям - родня умершего никак не хотела уступать свои позиции и не признавала нового Папу Льва III. Только вмешательство Карла Великого и его вступление с армией в Рим смогло навести в Ватикане порядок. Король сам, в качестве римского патриция, выступил судьей и не признал безосновательных обвинений, которыми родственники Адриана пытались оправдать свои действия. Таким образом, с помощью Карла Лев III укрепился в Ватикане и даже, в благодарность за поддержку, сделал через несколько лет короля франков императором.
        90
        Гау (фр. - gau) - округа, единицы государственного деления в королевстве, а затем и в империи Карла Великого, во главе которых стояли назначенные королем чиновники - графы. Существовали и более крупные области - марки, во главе которых стояли маркграфы.
        91
        Такой атрибут рыцарского вооружения, как «замкнутая рукавица», предотвращающая усталость руки, держащей копье, появился только в XV веке.
        92
        Ливы, литовцы - литовский язык относится к родственной славянским языкам группе, точно так же, как и санскрит. Более того, современные учебники для вузов в Литве утверждают, что, например, русский язык произошел от литовского. Ошибочность этого утверждения, время от времени звучащего вновь и вновь, еще в конце XIX века доказал известный чешский ученый Л. Нидерле, в наши дни эту же тему исследовал российский ученый Л. Рыжков. Оба они сходятся во мнении, что литовский, славянский и санскрит являются самостоятельными ветвями индоевропейского праязыка. И, тем не менее, родственность этих языков настолько велика, что известен случай, когда профессор-санскринолог из Индии, приехав на Вологодчину, через три дня уже полностью понимал все, что ему говорят простые жители вологодских деревень, и мог объясняться с ними без переводчика.
        93
        У славян было заведено: рабство не может длиться более десяти лет. По окончании этого срока раб получал свободу и мог отправиться домой, если хотел. А мог и остаться жить среди славян. Причем известно немало случаев, когда раб оставался жить в том же семействе, в котором проходило его рабство, но уже на правах полноценного его члена и со временем становился известным членом общины.
        94
        Арбалет стреляет не стрелой, а специальным болтом - короткой и тяжелой стрелкой.
        95
        Фрамея - копье германских племен для боя на короткой дистанции. Сакская фрамея была короче обычной и иногда использовалась в бою как дротик, а в бытовой обстановке как дубинка. Поскольку фрамеей были вооружены даже пастухи для защиты от волков, это оружие не рассматривалось как боевое, и саксы могли с ним разгуливать даже в стане врага во время перемирия.
        96
        Тор - в скандинавской мифологии сын отца всего мира Одина, очень сильный физически Бог, был вооружен молотом.
        97
        Пахва - часть седловки верхового коня. Представляет собой ремень, одной стороной зацепленный за заднюю луку седла, другой под основание хвоста. Препятствует сползанию седла вперед при крутом спуске.
        98
        Из смердов - из крестьян.
        99
        Данское (датское) седло от обыкновенного европейского рыцарского седла и от обитого мягкой кожей славянского отличалось тем, что почти не имело задней луки при высокой луке передней, к которой суеверные даны-воины подвешивали множество оберегов. Вместо инкрустированной кожи для обивки, как это делали славяне, использовали шкуры убитых животных. Металлические стремена даны не применяли, заменяя их ременными петлями. Описание седла дано по Эйнхарду.
        100
        В славянских государствах того периода княгиня никоим образом не участвовала в государственной жизни. На официальных приемах она никогда не присутствовала. Более того, ведическая вера допускала возможность иметь несколько жен. И в парадных горницах для них не отводилось специальных мест рядом с князем-правителем.
        101
        Глашатный - в княжеских домах западных славян должность, равная церемониймейстеру. У восточных славян в те времена вообще не существовало подобной должности.
        102
        Согласно скандинавской мифологии, эти чудовища - дети лживого, злого и хитрого бога Локки, олицетворяющего силы зла.
        103
        Это же правило считалось очень важным у восточных славян. Звание ближнего боярина получал тот, кто сидел к князю ближе других. В более поздние времена, когда князья на Руси уже стали называть себя царями, звание ближнего боярина некоторое время было даже наследственным титулом.
        104
        Перун считался одним из главных богов у восточных славян. У западных же он только повелевал громом и молниями, но на главенство в пантеоне не претендовал.
        105
        Согласно скандинавской мифологии, сын бога Локки Фенрир-волк вырос в страшное чудовище, с которым не могли справиться самые сильные боги. Боги несколько раз ковали цепи, чтобы обманом, якобы ради испытания силы чудовища, посадить на них Фенрира, но тот любые цепи легко рвал. Тогда Один попросил дварфов сделать нужную цепь. Дварфы выковали тонкий шнур из звука кошачьих шагов, дыхания рыбы, развевающихся волос женщины и основания гор. Когда Фенриру принесли этот шнурок, он заподозрил подвох и заявил, что позволит связать себя только после того, как боги дадут ему залог. А в залог он требовал любого из богов положить ему в пасть руку. Все боги отказались, согласился лишь сын Одина Тюр, брат могучего Тора-молотобойца, который воспитывал Фенрира, когда тот был волчонком. Убедившись, что шнурок ему порвать не удастся, волк откусил богу руку.
        Выражение «клянусь откушенной рукой Тюра» означало в раннесредневековой Скандинавии что-то согласное современному: «я ни перед чем не остановлюсь», «я на все готов ради дела» и т.п.
        106
        У саксов титул герцога не был постоянным и уж тем более наследственным. Только на период войны съезд всех эделингов Саксонии выбирал себе герцога. По окончании войны герцог становился равным среди эделингов.
        107
        Движение викингов явилось прямым следствием распространенного в скандинавских странах правила майората, согласно которому старший сын наследовал землю, а младшие сыновья оружие отца. Эти безземельные воины и стали первоначальной основой движения. В Западную Европу майорат пришел несколько позже, и принес с собой зарождение странствующего рыцарства, от которого Европа страдала несколько веков, пока римские папы не нашли способ избавиться от него, организовав Крестовые походы. И все же майорат был высшей формой наследования для тех времен, чем обыкновенное разделение наследства. Так, до введения майората Карл Великий оставил свое королевство только одному оставшемуся в живых сыну Людовику. Но Людовик Благочестивый, в свою очередь, вынужден был разделить королевство франков на четыре части, что привело к бесконечным войнам между сыновьями и даже между сыновьями и отцом. В результате мощная империя раздробилась и потеряла былую силу.
        108
        Теургия - колдовство, магия.
        109
        Славянских князей в самом деле обучали хрономагии с самого раннего детства, с пяти лет, когда мальчик переходил из женской половины дома на мужскую и получал в руки детское копье. В действительности, этот термин не соответствует самой системе обучения. К настоящей магии хрономагия не имела никакого отношения. Просто волхвы в период обучения добивались от ученика пробуждения в нужный момент скрытых сил организма, позволяющих в несколько раз увеличивать скорость движения и обострять быстроту реакции. В йоге эта же система называется «пробуждением Кундалини», известны такие практики и в китайских системах воспитания монастыря Шаолинь, основанного пришедшим на Восток арийским воином Бодхидхармой, проповедовавшим подготовку супервоина. Бодхидхарму после смерти приравняли к богам. Таким образом, можно проследить возникновение хрономагии и отнести ее к древним арийским боевым искусствам. Ведические волхвы сохранили древние традиции арийских предков и принесли их к потомкам. К сожалению, в настоящее время среди славян это умение утрачено во многом благодаря стараниям христианства, вытравившего все
драгоценные ведические традиции, как и богатую ведическую культуру славян, в угоду собственной вторичности, желающей стать первичностью.
        110
        Этот случай из жизни саксов описан Плинием Старшим. Возможно, что эту идею трансформировал и перенес на индийскую почву Киплинг, когда писал повесть «Маугли». Впрочем, сама тема достаточно широкая и много раз использовалась в мифологии. Вспомним, что основатели Рима Ромул и Рем тоже были вскормлены молоком волчицы.
        111
        Сложный славянский лук был не только многослойным, он имел еще и изогнутую форму с впадиной посредине, в соответствии с технологиями и традициями скифов, от которых он к сарматам, предкам славян, и пришел. В отличие от скифского, славянский лук для большей упругости и увеличения силы выстрела и дальности полета стрелы в середине был укреплен костяным подзором. Для той же цели он в дополнение обклеивался с помощью рыбного клея тугими сухожилиями. Простые луки всех германских и скандинавских племен были однослойными, и по форме представляли собой простую ровную дугу, и сравниться со славянским луком не могли. Славянский лук на западе стоил очень дорого, иногда его цену приравнивали к цене небольшой деревни со смердами. Это оружие хорошо знали и франки и другие германцы, но не вооружали ими своих воинов потому, что для стрельбы из славянского лука требовалось тренировать стрельца с детства.
        112
        Бармица - кольчужная сетка, крепящаяся к шлему, закрывала шею и плечи. Глухая бармица закрывала и лицо.
        113
        Оскепище - древко копья.
        114
        Западная Европа и Скандинавия, вопреки рассказам романистов, не знали такого оружия - так утверждают археологи. Рогатина - это чисто восточнославянское изобретение для боя и охоты. Дошло оно только до западных славян, но дальше не распространилось в связи с тем, что в это время стал утяжеляться рыцарский доспех и простые копья, которыми раньше наносили множество ударов, используя силу руки, сменились в Европе на тяжелые копья для таранного, турнирного удара. Боевая рогатина так и называлась своим именем, охотничья рогатина имела более длинное лезвие и называлась «коноча».
        115
        Крестьяне выращивали коноплю так же, как и лен. Из льняного волокна ткали качественное дорогое полотно, а из конопли делали полотно попроще (посконь), пригодное для одежды простых тружеников. Выращивание конопли было распространено среди славян и восточных германцев повсеместно. Наркотики из конопли тогда не делали.
        116
        По свидетельству средневекового автора Дитмара, описывающего славянский храм Ретры (начало II тысячеления н.э.), на идолах храма были начертаны надписи, выполненные особыми, не германскими и не скандинавскими рунами. Арабский автор того же времени Ибн Эль Недим в своем трактате даже приводит образец славянской рунической надписи.
        117
        Утверждение, что славянскую письменность на Русь принесли «солунские братья» Кирилл и Мефодий, не соответствует истине, хотя присутствует во всех школьных и даже вузовских учебниках. Даже в каноническом «Житие святого Кирилла» рассказывается о том, как он, отправленный на Русь константинопольским патриархом Фотием, позаимствовал азбуку у русича из Херсонеса, лишь внеся некоторые изменения, необходимые для лучшего понимания греческих текстов.
        Есть немало и других свидетельств, что восточные славяне имели по крайней мере три вида собственного алфавита, а возможно, и больше. Здесь представляет интерес работа российского исследователя Андрея Свиридова «Современный русский ведический алфавит», опубликованная в журнале «Национальная безопасность и геополитика России» (№2, 2002г.).
        118
        Латинский язык.
        119
        Вульгаризм - так в латинском языке называлось просторечие.
        120
        Инкогнито.
        121
        Мелкие славянские промышленники, занимающиеся изготовлением изделий из бересты, держали специальные берестяные сараи-склады, где сушилась береста для последующей обработки.
        122
        Во времена Карла Великого рыцарское движение только еще формировалось и не составляло еще класс, существенно влияющий на политическую жизнь государства. Точно так же обстояло дело и с гербами. Далеко не каждый рыцарь имел собственный герб. Обычно гербами обзаводились знатные воины, начиная с барона. Не устоявшиеся к тому времени турнирные правила допускали к участию любого желающего, опираясь на его слово, а не на доказательства знатности рода.
        123
        Драккар - гребное судно викингов, имеющее прямой парус. Бушприт украшался резным изображением дракона, из-за чего часто эти суда называли и драконами.
        124
        Описана широко известная в современной психологии практика введения в состояние «ключа» методом гипноза. Иначе называется методом саморегуляции и мобилизации. Широко используется в наше время при подготовке подразделений спецназа в разных странах мира. По всей вероятности, именно с помощью метода саморегуляции князья овладевали так называемой «хрономагией». К такому выводу пришел целый ряд современных исследователей.
        125
        Хранение в погребе льда с опилками использовалось повсеместно всеми славянскими племенами.
        126
        Вик - прибрежное поселение викингов, живущее по своим законам, чем-то схожее с более поздним поселением казаков на острове Хортица (Запорожская Сеча), с той только разницей, что викинги жили в своих деревнях семьями, а казаки женщин к себе не пускали.
        127
        У ляхов - у поляков. Согласно славянским легендам, первым польским князем и основателем государства стал Лех, вероятно, сын Щека (Чеха). Помните трех братьев - Кия, отца киевлян, Щека - отца чехов, и Хорива - отца белых хорват, которые в те времена жили в Карпатах?
        128
        Хозары (хазары) слыли постоянными поставщиками рабов из северных стран Европы на рынки Востока и в Византию. Там очень ценились такие рабы. Особый спрос был на плененных воинов. Из них византийские императоры и персидские цари формировали целые отряды своей охраны.
        129
        Славянские викинги плавали одинаково и на драккарах, и на славянских лодьях - больших парусно-весельных лодках.
        130
        Количеством гребков определялось приблизительное расстояние, пройденное драккаром или лодьей.
        131
        Очень редкий вид кольчуги, звенья которой составлялись не из заклепанных колец, а из трехвитковых пружинок, которые смягчали любой удар. Пружинная кольчуга, при внешней легкости, служила более надежной защитой, чем обычная. Описана как славянская в арабских источниках, но в музеях мира встречается очень редко. Такая кольчуга XII века есть в Британском музее и более поздняя, предположительно болгарская, в одном из музеев Стамбула. Пружинная кольчуга имела чрезвычайно высокую стоимость, что обуславливалось технологической сложностью в изготовлении и специальным составом пружинистой стали, которую могли произвести в условиях средневековья далеко не все металлурги.
        132
        Во времена Карла Великого, когда турниры только еще начали зарождаться, как правило, использовалось боевое оружие, что вело к большому кровопролитию. Только во времена внуков Карла Великого - Людовика Немецкого и его брата Карла Лысого начали проводиться турниры с учебным оружием, как описывает их хронист Нитгард. Такие турниры в самом деле больше напоминали представления, и даже сценарии для действия писались заранее, распределялись роли участников. Многих они не устраивали. Рыцари, как и зрители, предпочитали более кровавые схватки. Так, на знаменитом турнире близ Кельна в 1240 году погибло более 60 человек. Но это в меле. Что касается джауста (копейного поединка рыцарей), то он всегда проводился как на тупом оружии (а плезанс), так и на боевом (а утранс). Веком позже были введены строгие ограничения, а кое-где дело доходило даже до запрещения турниров.
        133
        Рыцарь, нарушивший правила поединков, допустивший бесчестный поступок, нарушивший данное слово, замеченный в ростовщичестве, злословии о дамах и т.п., назывался «рекомендованным» и сажался вместо коня на бревно, откуда и должен был наблюдать весь турнир, сам будучи у всех на виду.
        134
        Общий турнир для простолюдинов, где они могли драться и на палках, и на кулаках, в одиночных схватках и в групповых. Там же проводились состязания стрельцов.
        135
        Во времена Карла Великого еще не было тяжелых рыцарских копий, которыми наносился таранный удар. Такие копья появятся только через век и приведут к тому, что поединки рыцарей будут проходить по преимуществу на копьях, когда выбитый из седла считается побежденным. Во времена Карла копьем наносилось множество колющих ударов не за счет скорости лошади и жесткости крепления доспехов, а за счет работы руки.