Славянский сокол Сергей Васильевич Самаров
        Гиперборейская скрижаль #5 Князь бодричей Годослав тайно отправляется на рыцарский турнир, устроенный в Хаммабурге королем франков Карлом Великим. Годослав не случайно решил участвовать в турнире. От его исхода зависит судьба княжества. Если побьет он в рыцарском поединке смертельного врага всех бодричей - данского герцога Трафальбрасса, тогда появится возможность заключить союз с Карлом Каролингом на приемлемых условиях. Герцог - сильный и коварный противник. Но в крепости своей руки и в надежности идеально заточенного оружия князь не сомневается…
        Сергей Самаров
        Славянский Сокол
        Глава 1
        - Меня ждешь, княгинюшка?
        Дражко подступил к Рогнельде с обычной своей полуулыбкой, о существовании которой можно было догадаться только по шевелению усов и по тону сказанного. Он всегда так разговаривал с ней, по-братски выказывая шутливо-повышенное уважение и любовь, потому что не мог себе позволить показывать их иначе, хотя очень хотел бы в действительности совсем иного. Но любое иное в его понимании граничило с предательством брата и князя. И потому князь-воевода даже в мечтах старался не выходить за поставленные самим собой границы. Только в снах, которые он контролировать был не в силах, он приходил к Рогнельде, и она приходила к нему. И разговаривали они совсем иначе, и чувствовали они себя совсем иначе. А потом, проснувшись, Дражко не мог смотреть Годославу в глаза и страдал так, словно обманул и предал человека, которого искренне любил и уважал.
        Рогнельда медленно повернула голову, словно только что заметила появление князя-воеводы, закончившего разговор с боярами, или же просто трудно оторвалась от тяжелых дум, присутствие которых стало теперь нелегким ее ежедневным бременем, одновременным с приятным бременем, естественным уделом каждой женщины и матери. И кивнула.
        У двери стояли стражник и глашатный Сташко. Если последний был в курсе событий, и даже принимал активное участие в них, то стражникам, всегда тесно связанным семьями с городом, ничего не рассказывали. А ту пару, что утром выпускала князя из задних ворот, категорично предупредили о необходимости держать язык на засове. Иначе Дражко обещал их за этот язык подвесить. А верность князя-воеводы слову все знали. На эту пару стражников надеяться было можно. Но лишних посвящать в тайную поездку Годослава не стоило. И потому князь взял Рогнельду под руку и повел в сторону.
        - Пойдем, княгинюшка, к твоему мужу, там и поговорим втроем…
        Они вышли к лестнице. Здесь тоже стоял на посту стражник.
        - Чужого кого-то пропускал?
        - Как можно, княже… Не велено!- зычно рыкнул постовой.- Только свои без конца снуют туда-сюда. И что им на месте не сидится…
        Дражко с вопросом посмотрел на Рогнельду. Как же тогда прошел к ней жалтонес? Она только показала взглядом на лестницу. Значит, случилось еще что-то.
        Непредвиденное…
        И только в спальной светлице Годослава, когда они остались наедине, княгиня устало села в обитое лионским бархатом кресло и уронила руки, словно силы полностью покинули ее, беременную, ослабленную и все последние дни нервно вздрагивающую от любого резкого звука. Воеводе самому стало больно смотреть на княгиню, на ее синеватые мешки под глазами, говорящие о бессонной ночи, на красноватые белки глаз, показывающие частый в последнее время плач.
        - Что случилось, сестренка? Тебе нельзя так переживать. Подумай о здоровье будущего князя бодричей, которого не будут звать Гуннаром…
        Она посмотрела на него маленьким затравленным зверьком, и Дражко удивился, как и с чего эта высокая и статная женщина превратилась вдруг в непонятное запуганное существо. Неужели настолько сильно придавило ее беспокойство, чтобы стать такой?
        - Пока я думаю и беспокоюсь только о здоровье настоящего князя бодричей, которого зовут Годослав. И беспокоюсь о нем обоснованно. Очень беспокоюсь, имея к тому, как тебе известно, достаточные основания…
        - Сон нехороший видела?
        - Я не сплю днем. Кроме того, как Горислав со Ставром учат, дневные сны вестят о том, что ты должен в себе услышать, а не то, что есть в действительности. Все гораздо хуже, Дражко… Все так плохо, что я просто в растерянности…
        Она опять посмотрела на воеводу. Да, он узнал этого зверька. Такое уже бывало не однажды, только не с людьми. Попавший в петлю заяц так смотрит на охотника. Искоса, со страхом, но и с пониманием неизбежности.
        - Мне передали пузырек с ядом.
        - Приходил жалтонес?
        - Если бы так… Никакого жалтонеса я не видела.
        - Тогда - кто?..
        Рогнельда молчала с минуту, переживая еще что-то, Дражко неведомое.
        - Фрейя…- сказала наконец.- Кормилица моей дочери… Она датчанка… Она передала. Она сказала те слова от отца…
        - Еще не легче! А ты-то ей так доверяла, ты-то в ней души не чаяла!- князь-воевода почти равнодушно говорил то, что должен был сказать, а сам мыленно уже прокручивал изменившуюся ситуацию и лихорадочно соображал, чем эта ситуация может грозить им всем.
        - Это все пустяки. Это я пережила бы, потому что чужим не дано нас предать… В другом беда! Фрейя знает, что Годослав уехал, знает, куда он уехал, знает, зачем…
        Дражко так резко нахмурился, словно уронил брови на глаза. Да, о Годославе еще предстоит побеспокоиться, для этого еще есть время, к тому же поехал он в сопровождении разведчиков Ставра, на которых вполне можно положиться. Но сейчас стоит побеспокоиться и о самой Рогнельде. Герцог Гуннар не прощает предательства. Он не пощадит даже родную дочь.
        - Надо же, а такое красивое имя…[Фрейя - самая прекрасная из богинь скандинавского пантеона. Чем-то сродни древнегреческой Афродите (римской Венере).] Фрейя знает, что это ты предложила Годославу назначить нового наследника? Знает?
        - Нет. Когда мы с Годославом говорили об этом, Фрейя была в другой светлице, с моей и своей дочерьми. Но я хотела… Я хотела с ней поговорить… Сама хотела… Мы же с ней говорим обо всем. Просто еще не успела…
        Дражко вздохнул с таким откровенным облегчением, что даже Рогнельда это заметила.
        - Что ты?
        - Слава Свентовиту. Иначе она могла бы уже накапать те же капли и тебе, и маленькой княжне, которую кормит. Но подошло, кажется, время и нам действовать. Да… Я немедленно отправляю твою богиню красоты для беседы с нашим хозарским мастером.
        Рогнельда испугалась так, словно это ее Дражко пообещал отправить к палачу.
        - Это… обязательно?- спросила и снова посмотрела на князя-воеводу затравленным зверьком. Кормилицу ей - понял без труда воевода - было откровенно жалко. Конечно, княгиня привязалась к единственному в доме человеку, с которым говорила на родном языке, которому поверяла все свои думы. И, как ни суди, получается, что именно она, Рогнельда, отправляет молодую, красивую, близкую женщину в руки палача. Дражко при этом только инструмент.- Нельзя ли просто поговорить с ней? Может быть, я сама спрошу…
        - Тебе стоит, пожалуй, уже выбрать, кто тебе дороже - Годослав с маленькой княжной или кормилица,- жестко сказал Дражко и увидел на глазах княгини слезы. Это для него было сильнее, чем удар меча, и не было на левом плече щита, чтобы от слез заслониться.- Хорошо. Вместе поговорим. В присутствии ката. Пусть она на него посмотрит и подумает, как тебе отвечать. И из дома она уже не выйдет. Где Фрейя сейчас?
        - С дочкой.
        - Я пошлю стражников. Пусть приведут ее в подвал. Через двор, чтобы не видели бояре. Ты спускайся туда одна. Я пока займусь другим делом. Во дворе тебя догоню. С Фрейей без меня не разговаривай. Можешь все дело испортить. Она по твоему виду все поймет и сможет подготовиться.
        Княгиня, полная растерянности, вышла, а князь-воевода прильнул к окну. С минуту он всматривался в торговые ряды на площади, потом увидел Сфирку и распахнул ставни. Разведчик заметил это сразу. Взгляды встретились, и Дражко подал знак.
        Князь-воевода уже шел во двор, когда с лестницы увидел, как разведчик вошел во Дворец, и махнул рукой, приглашая того с собой. Когда Сфирка догнал, Дражко сразу спросил:
        - И где твой долговязый лив?
        Сфирка излучал довольство.
        - Сидел, княже, внизу вместе с посольскими слугами. Наверх не поднимался, потому его и не повязали. Вроде как и не за что пока. Да при наших сварливых боярах и не хотелось бы этого делать. Шум поднимут. Пять минут назад трое бояр ушло, жалтонес вместе с ними. Наши следом привязались. Теперь его не выпустят. Научены… Но будем ждать… Должно, сейчас была просто разведка… Может, и пузырек с собой не брал… Он еще придет…
        - Догнать!- вдруг рявкнул Дражко так, что Сфирка чуть не подпрыгнул.- Немедля догнать! Посылай людей! Надо, стражников возьми. Скажи, я велел. Пусть коней берут. Догнать и доставить к хозарину немедленно. Посылай людей, или сам с ними иди, но приведи мне этого лива. Я у хозарина буду. Прикажи не обращать на бояр внимания. Будут шуметь, дубьем по головам их, да с доброй душой, чтоб помнили…
        Князь-воевода завелся. Никогда еще разведчик не видел его таким возбужденным. Казалось, Дражко сейчас с легкой душой, чтоб помнил, и самого Сфирку огреет. И потому Сфирка побежал бегом. А воевода, чувствуя себя виновником переполоха, но нимало не смущаясь этим, вышел во двор, послал оттуда двух стражников наверх за Фрейей и еще одного отослал к княгине-матери с наказом с малолетней княжной посидеть и присмотреть, никого к ней не допуская. И велел стражнику рядом со старой княгиней оставаться, не покидая поста ни на минуту.
        Он еще успел зайти в пристрой, оттуда заглянул в нижнюю гостевую горницу, где совещались бояре. Их осталось только пятеро. Все со слугами. Причем, слуги вооружены. Без доспехов, но с мечами. Значит, не простые это слуги. Не те, которые горшки подносят и руку подают, чтоб с крыльца сойти. Это уже показалось странным и не понравилось Дражко.
        - Где остальные?- спросил он так резко, что бояре растерялись. Они привыкли, что Дражко чаще валяет дурака и говорит полушуточками.
        - Они эта…- промямлил Мистиша.
        - Что - «эта»? Где они?
        - Отправились в посольский двор, к данам… Разведать надо, как там дела, как настроение. Чтобы подготовиться к встрече. А то чем Чернобог не шутит, да и герцог Гуннар шуток не любит, еще осерчает на нас за неуважение.
        Ничего не сказав, Дражко вышел во двор. Отыскал сотника стражи.
        - Сколько у тебя человек под рукой?
        - Три десятка под копьем. По постам стоят. Два десятка отдыхают.
        - Сколько быстро собрать можешь? Всех…
        - Две сотни за четверть часа. И стрельцов сотню.
        - Готовь всех. Быстро и без шума.
        - Война?- осмелился спросить обычно беспрекословный стражник.
        - Война!- сказал Дражко, нимало не сомневаясь, что война в самом деле уже началась.- И сразу поставь, сколько сочтешь нужным, у нижней гостевой горницы…
        - Где бояре?- удивился сотник, но удивился обрадованно, словно очень желал этого приказа.
        - Где бояре. Никого не выпускать, пока я с ними не поговорю. Слуг разоружить, оружие им не возвращать, и впредь запретить слугам приходить в княжеский дворец оружными. Это мой указ и на сегодня и на будущее. Так и скажи боярам. Это мой указ!
        Мимо него провели упирающуюся и ругающуюся на своем языке Фрейю. Она посмотрела на князя-воеводу со злобой, понимая, что только по его распоряжению в отсутствие Годослава могут с ней так обращаться. Однако стражники не слишком и грубо тащили женщину. А на нее следовало бы перед допросом и страха нагнать.
        - Что ты с ней в игрушки играешь. Будет упираться, ткни ее копьем под зад…- подсказал Дражко, и усы его опять изобразили улыбку.
        Не понимающая славянскую речь Фрейя сразу и вдруг, словно прозрела, все поняла и пошла без сопротивления. Однако стражники ее запястий не выпустили. Но Фрейя теперь тактику переменила и посмотрела через плечо на воеводу совсем другим взглядом, как только женщина может смотреть на мужчину.
        - Что ты хочешь от меня, воевода?- спросила по-датски, пытаясь изобразить задор, хотя страх заставил ее голос трепетать.- Может быть, я смогу это дать тебе без насилия…
        - Я тебе сейчас объясню это,- ответил Дражко.
        - А что скажет на твое поведение княгиня?
        - И это ты сейчас тоже узнаешь.
        Он осмотрел двор, увидел, как высыпали из охранной избы стражники, часть сразу побежала бегом во дворец, трое встали у дворового выхода из пристроя к гостевой горнице. Теперь можно быть спокойным за бояр, никто их не обидит.
        На подвальную каменную лестницу вышел кузнец в кожаном фартуке, держа в одной руке два молота, в другой большие клещи. Насчет кузнеца Дражко не распоряжался. Значит, его вызвал сам хозарин Ероха. Следом за кузнецом к лестнице подошел толмач. Кат не владел датским языком. Он и по-славянски-то говорил плохо. За десять лет рабства из-за своей мрачной натуры так и не удосужился обучиться.
        Теперь уже и Дражко пора. Время дорого, а основные распоряжения уже отданы…
        Он спустился в нижний этаж, под самое основание закладки Дворца Сокола. Мрачные и сырые каменные глыбы основания здания освещались кровавым светом факелов, развешанных по стенам предельно далеко один от другого. Уже это навевает жуть и страх. За каждой из десяти тяжелых, окованных металлическими пластинами дверей клети без окон. За самой последней, самой глухой, одиннадцатой дверью в торце коридора не клеть, а мастерская ката, как он сам называл это место. Себя хозарин звал мастером…
        Князь-воевода не торопился, он чувствовал неуютность, потому что никогда раньше не присутствовал при пытках и даже испытывал к ним неприязнь. Воин всегда считает себя выше палача. Но обстоятельства заставили и через это пройти. Дражко толкнул дверь ногой.
        - Что я сделала, княгиня? В чем я провинилась?- не плакала, не молила о пощаде Фрейя. Голос ее был возмущенный, требовательный, почти обвиняющий.
        - Это ты сама нам сейчас расскажешь,- пообещал ей Дражко, спускаясь по внутренней каменной лестнице в пять ступеней.- Ероха умеет разговорить любого человека. Даже самого сильного мужчину…
        Она обернулась. И все поняла. И, к общему удивлению, зло засмеялась.
        - Ладно. Пусть вы, глупые мужчины, так думаете. Но ни один мужчина не сможет перенести боль, как переносит ее женщина. Боги научили женщину рожать и дали ей умение терпеть. Ни один мужчина… Слышите, вы… А через час во дворец приедет герцог Гуннар. Он обязательно спросит у своей дочери, где Фрейя… Он же спрашивал в первый вечер?
        В этом-то и была ее ошибка. Слишком Фрейя привыкла считаться со значением герцога Гуннара, чтобы бояться бодричей, которых она в душе презирала. Но эти слова кормилицы придали решительности и Рогнельде.
        - Да, Фрейя… Я помню… Отец спрашивал о тебе. Спрашивал, как ты справляешься с работой, спрашивал, как здоровье моей дочери и как здоровье твоей…- вдруг вспомнила Рогнельда, но заговорила она уже совсем без жалости, нечто заподозрив.- Почему он спрашивал о тебе, ответь мне, Фрейя? Почему мой отец спрашивал о тебе, о таком ничтожном для него человеке, так настойчиво?
        - Я - ничтожная!.. Пора бы тебе и самой догадаться! Потому что это именно он послал меня к тебе. Потому что моя дочь - твоя сестра…- выпалила кормилица с ненавистью и с истеричным смехом.- Ты ее место занимаешь. Твое место могло бы принадлежать моей дочери… Но в сердце Гуннара ты все равно ничего не значишь. Он придет сюда и заберет меня и нашу дочь. И ничего вы не посмеете возразить, иначе он вас уничтожит вместе с вашим вонючим княжеством.
        Дражко вдруг тоже засмеялся. Открыто и весело, совсем не наигранно. И даже усы этот смех не прятали, не превращали в гримасу. Фрейя испуганно в сторону шарахнулась, и Рогнельда, растерянная, посмотрела на князя-воеводу удивленно.
        - Ты сама не знаешь, Фрейя, насколько ты права…- Дражко задорно зашевелил усами.
        - О чем ты говоришь?- огрызнулась кормилица, и лицо ее стало острым и злобным, нос сморщился, зубы блеснули под приподнятой верхней губой, словно у оскалившейся крысы.
        - Я говорю о том, что через час ты свидишься с герцогом Гуннаром.
        - Я знаю это. Мне так сказал его человек,- Фрейе показалось, что она уже одерживает победу над этими славянами. А как же ей не одержать победу, когда за ее спиной такая сила, как герцог Гуннар, один из самых влиятельных людей в Дании.
        Еще десять минут назад Дражко не предвидел, что решится на это. Хотя такое решение давно витало в воздухе. И воевода мысленно не однажды возвращался к нему. И Годослав об этом тоже думал,- видел и понимал Дражко во время последнего разговора с князем. Но произнести мысли вслух Годослав все же не решился. А сейчас вдруг Дражко стало ясно, что это следует сделать обязательно. Это необходимо сделать по простой логике. Княжество бодричей уже все целиком, вместе с князем и княгиней, вместе со своей столицей Рарогом, вместе со всем народом прыгнуло через пропасть. И чтобы удачно приземлиться на другой стороне, следует избежать удара в спину. А такой удар готовится.
        - Я знаю, Фрейя, что через час ты будешь висеть в этой камере на цепях, а рядом с тобой будет корчиться от боли герцог Гуннар. И вы оба будете очень много говорить, будете много вспоминать каждый в отдельности и помогать друг другу восстановить в памяти забытое.
        - Что? Герцог Гуннар…- не смогла поверить услышанному Фрейя.- Да кто же решится…
        - Дражко…- строго сказала Рогнельда, но продолжить не осмелилась. Она тоже поняла, что вместе с княжеством, вместе с мужем летит над пропастью. И невозможно повернуть назад. Невозможно остановиться, иначе погибнешь.
        - Я уже решился и отдал приказ. Можешь, Фрейя, успокоиться. Герцог не бросит тебя умирать в одиночестве. Вы умрете вместе под пытками. И будете стараться умереть быстрее, чтобы меньше мук перенести. Наш кат умеет продлить жизнь своим жертвам. Правда ведь, Ероха?
        - Правда, княже…- страшно заулыбался кат всем своим лунообразным азиатским лицом.
        Только тут Дражко заметил, что он говорит по-датски, Фрейя говорит по-датски, Рогнельда говорит по-датски, а толмач переводит весь разговор палачу и кузнецу. Потому палач и ответил. Но теперь это уже не имело значения, потому что Дражко решился.
        - О моя бедная дочь…- Фрейя в слезах упала на колени перед Рогнельдой.- Не убивайте мою дочь! Княгиня, это же твоя сестра…
        Рогнельда посмотрела на Дражко. Она поняла, что сейчас не она решает, а он.
        - Мне было бы проще принести твою дочь сюда,- сказал Дражко.- Наш Ероха умеет разговаривать и с маленькими детьми. Даже с грудными, чтобы развязать язык матери. Правда ведь, Ероха?
        - Правда, княже…
        Маленькие поросячьи глазки палача даже заблестели от предвкушения представляемой пытки.
        Дражко содрогнулся. Он предпочел бы десять раз умереть, чем один раз попасть в руки Ерохи.
        - И потому я предлагаю тебе сразу, сейчас и здесь все рассказать, чтобы не пришлось отдавать Ерохе твою дочь.
        - А что с ней теперь будет?- Фрейя взвыла, запустив пальцы в густые белокурые волосы.
        - Если мать пожалеет дочь, княгиня Рогнельда возьмет, я думаю, сестру на воспитание…- даже для Дражко неожиданно твердо сказала Рогнельда.
        - Я все скажу…- Фрейя, вся в слезах, упала на земляной пол.- Я все скажу, княгиня…
        Ее маленькие кулаки застучали по сырому земляному полу, не издавая звуков.
        Дражко прошел вперед и склонился над женщиной. С другой стороны тяжеловесной походкой, враскачку, к ней же придвинулся Ероха, поигрывая в руке многохвостой плеткой.
        Фрейя вся задрожала, переводя взгляд с князя-воеводы на ката и обратно.
        - Вот и рассказывай… У нас к тебе много вопросов…
        - Спрашивай, князь…
        Глава 2
        День был жарким, вечер теплым, но уже начало ночи подсказало, что в Саксонии стоит только май, и лето, как ни торопится, как ни пытается в светлое время заявить о себе, все же еще не вступило во владение природой. Прохладный ветерок принес свежесть, легкость дыхания и одновременно пообещал к утру прохладу.
        Прямо на вершине холма, на куче громадных валунов, неизвестно какой великой силой сюда занесенных, горел большой костер, видимый, должно быть, издалека. А уж ближайшие окрестности он освещал прекрасно. Три воина постоянно подкармливали прожорливое пламя из большой кучи хвороста, собранной королевскими пехотинцами по приказу всегда соблюдающего бдительность Бернара. Незамеченным, использующим темноту, к королевской палатке подойти не мог никто.
        Граф Оливье, выйдя сразу после окончания расширенного королевского совета на свежий воздух, подошел к стоящим отдельно от других Кнесслеру и Аббио.
        - Прошу прощения, милостивые государи, что помешал вашему разговору, но я желал бы обратиться к господину Кнесслеру с просьбой познакомить меня с эделингом Аббио. Для меня большая честь пожать руку такому рыцарю, каковым уважаемый эделинг Аббио является, и высказать ему свое восхищение линией поведения на совете, которую не смогло изменить даже присутствие короля.
        Кнесслер поклонился такой прекрасной речи.
        - С великим удовольствием, граф. Аббио перед вами, и его представлять особо, я думаю, не надо. А это, мой молодой друг, тот самый знаменитый граф Оливье, по поводу возвращения которого из сарацинского плена и состоится наш турнир.
        Граф и эделинг пожали друг другу руки и посмотрели один на другого с нескрываемым любопытством, уважением и чуть ли не с поклонением. Оба они умели ценить в людях мужество и воинскую доблесть. Оливье еще семь лет назад, до Ронсеваля, доводилось слышать о тогда еще юном воинственном вожде повстанцев, совершавшем опасные молниеносные рейды прямо между несколькими франкскими колоннами и нападавшем неожиданно в том месте, где его совсем не ждали. Быстрота, натиск с молниеносными действиями, быстрый отход, пока противник не успел сообразить, что к чему, и через короткий промежуток времени повторение точно такого маневра, только уже в другом месте. Так, за один только день, летучие отряды Аббио успевали отметиться в трех-четырех местах и, за счет внезапности и быстроты своих действий, даже не несли существенные потери. И хотя тактика партизанской войны была далека от идеалов графа, искусство полководца, с которым Аббио перемещал свои летучие отряды на большие расстояния, не могло не вызвать восхищения воинским талантом эделинга.
        Сам же эделинг уже наслушался немало песен менестрелей и голиардов[Голиарды (фр.- goliards)- в раннем Средневековье во Франции и в некоторых германских странах так называли бродячих актеров и певцов. Если менестрели пели для высшего общества, то голиарды исполняли свои произведения для простого народа. Позже голиардов стали звать вагантами.] о Рансевальской битве и не мог не восхищаться двумя героями франкского народа - Хроутландом и Оливье. Герои всегда остаются героями, и их подвиги способны вдохновить даже противника, каковым, по отношению к франкам, с детских лет считал себя Аббио.
        - Я признаюсь, что испытываю к вам симпатию и уважение,- сказал Оливье молодому эделингу,- хотя вы постоянно воевали против моих соотечественников. Более того, я посчитал бы для себя за честь испытать своим щитом силу вашего удара в турнирном единоборстве, но король назначил меня маршалом, и это лишает меня права стать участником схваток до тех пор, пока не потерпит поражения вся королевская партия, в которую входите и вы, и все зачинщики. А это, я думаю, невероятный вариант. Но я хотел бы быть вам полезным любым другим способом. Тем более что и сам наш повелитель высказал желание видеть меня в качестве вашего не наставника - нет!- и не покровителя, но только лишь путеводителя в нашем лагере и в несколько непривычном для вас мире франкских отношений. И потому я подошел к вам напрямую, чтобы с чистым сердцем предложить свои услуги.
        Аббио слушал, наклонив голову и глядя на Оливье с некоторым напряженным непониманием. Привыкший к простой и грубоватой речи воинов и не в совершенстве владеющий франкским языком, молодой эделинг с трудом понял предложение графа. Но все же выказал готовность к дружеским отношениям.
        - Я буду только рад вашей заботе, дорогой граф, хотя и не понимаю, чем заслужил такое внимание со стороны короля Карла.
        - Зато понимаю я и понимает граф,- вставил фразу в разговор серьезный Кнесслер.- Король желает не только воевать, но и управлять. В нашем случае я понимаю его так: Карл хочет мира в Саксонии и желает нашей стране благоденствия под своим управлением. А благоденствия не может быть, пока продолжается война.
        - Я вполне согласен с вами,- легким поклоном Оливье подтвердил солидарность с эделингом.- Не так уж плохо живется всем народам, вошедшим в наше королевство. Думаю, что и саксам выгоднее быть подданными Карла, нежели его врагами. Король милостив с друзьями и только с противником суров. И никто не сможет обвинить его в том, что национальность заставляет монарха отдать предпочтение франку перед другим, более достойным. Примером может служить хотя бы аббат Алкуин - это самый близкий к королю человек. Он по национальности тоже сакс, хотя и из Англии.
        - Англию, между прочим, Карл не завоевывал…- ответил Аббио.
        - Англия - это вотчина датчан,- уточнил Кнесслер.
        - Не вотчина,- поправил его молодой соотечественник,- а место для постоянного грабежа. Датчане держат английские королевства только для себя, не разрешая другим викингам отправляться в походы на остров. Я слышал, что было целое морское сражение между датчанами и норвегами за право грабить английские побережья.
        - И такое было,- согласился Кнесслер.- Они перетопили друг у друга кучу драккаров вместе с уже захваченной добычей…
        - Я уверяю вас, что Карл не хуже относится к саксам из Саксонии, чем к саксу из Англии,- вернулся к прежнему разговору граф Оливье.- Если только саксы из Саксонии не поднимают на него оружия…
        - У нас еще будет время обсудить эту тему,- осторожно заметил Аббио, не желающий с распростертыми объятиями бросаться к тому, с кем он воевал еще только вчера, причем воевал жестоко, бескомпромиссно, не щадя ни собственных сил, ни полученных по наследству средств, поскольку денег на войну эделингам никто не выделял. Однако, как понимал и сам эделинг, без всякой надежды на будущую победу.- А сейчас нам предстоит заняться более неотложными делами. Сюда идут князь Бравлин с сарацином. Можете присоединиться к нам, дорогой граф, если имеете желание познакомиться еще и с заносчивым Зигфридом[Сигурд и Зигфрид - скандинавское и германское произношения имени героя односюжетных саг и легенд этих родственных народов.] . Мы отправляемся к герцогу Трафальбрассу, чтобы попросить его возглавить сакских воинов в меле.
        - Я видел его сегодня утром у короля. Правда, мельком… Говорят, он великий воин…
        - Он хороший воин,- скупо сказал Кнесслер.- Впрочем, в его воинском искусстве вы сможете убедиться, наблюдая поединки турнира. Я не думаю, что Трафальбрасс будет в числе первых, кто займет место в ресе среди потерпевших поражение. И даже уверен, что многим вашим рыцарям не поздоровится от его ударов. Впрочем, я не видел его в деле, а разговоры могут оказаться и пустыми. Но король Готфрид ценит Трафальбрасса именно как воина. Впрочем, не только… Король Готфрид ценит Трафальбрасса еще и как беззастенчивого человека…
        - Я охотно отправлюсь с вами. Особенно, если вы представите меня еще и такому славному воину, как князь Бравлин Второй…- и граф поклонился в сторону только что подошедшего к ним Бравлина, разговаривающего по-гречески с Салахом ад-Харумом.
        - Я отлично вас знаю, граф,- сказал Бравлин сдержанно, если не сказать, что намеренно сухо. После обострения отношений между Бравлином и франками на королевском совете прошло еще слишком мало времени, чтобы князь забыл недавние оскорбительные слова королевского герольда, адресованные всем не франкам.- Точно так же, как знавал и Хроутланда. Если мне не изменяет память, лет десять назад я лично возглавлял атаку, которой сбросил ваш отряд в реку. Вас тогда спасло только появление подкрепления, иначе каждому из вас была бы уготована стрела с каленым наконечником и стая рыб в придачу. Но я даже рад, что этого не случилось тогда, поскольку это дает мне возможность познакомиться с вами сейчас…
        - Да, я помню этот случай,- с легкой улыбкой ответил Оливье.- В тот раз вы нас славно искупали, хотя было, если я верно помню, довольно прохладно. Нас было слишком мало, и вы атаковали нас из засады.
        Бравлин позволил себе не согласиться и замотал головой, отчего его бармица, как и кольчуга, сплетенная из пружинистых колечек, мелодично зазвенела.
        - Мы действительно атаковали вас из засады, в которую вас специально и заманили, выпустив вперед незначительный отряд, чтобы он вынудил вас начать преследование. Такова война, и она не всегда разрешается турнирными схватками. А что касается количества воинов, то нас было чуть-чуть меньше. Нас, а не вас! Просто вы привыкли к тому, что вас всегда бывает значительно больше. Но засада дала нам преимущество неожиданности, и большую часть вашего отряда мои стрельцы перебили сразу, издали, еще до рукопашной сечи. И вот тогда нас стало действительно больше.
        - А когда к нам подошло подкрепление во главе с монсеньором Бернаром, только более свежие кони выручили вас. Ох, и прытко же вы спасались!.. Но и то - мы чуть не вошли на ваших плечах в крепость…
        Оливье сам уже говорил без улыбки, уловив иронию в словах князя и весьма ревниво относясь к своему прошлому и, тем более, к прошлому Хроутланда.
        - Да, дело так и было,- согласился Бравлин.- К сожалению, местность вокруг была равнинная, только с небольшими перелесками, и нам не представилась, как вам в Ронсевале, возможность выстроить линию обороны со сменой бойцов. Точно так же, кстати, как вы, триста воинов древнего греческого государства Спарта во главе со своим царем Леонидасом погибли все, но не пустили через Фермопильское ущелье громадную армию персидского царя Дария Первого Гистаспа, чем остановили его нашествие на Грецию. Я только что рассказывал об этом вашему другу Салаху ад-Харуму, и оказалось, что он хорошо знаком с сим историческим фактом по персидским литературным источникам. Так что вы в Ронсевале в малом размере повторили подвиг Леонидаса и его воинов. С той лишь разницей, что вас было несколько больше трехсот спартанцев и против вас не стояла целая армия. И, тем не менее, я ничуть не умаляю ваших заслуг. Мы же десять лет назад не имели возможности выполнить тот же стратегический прием из-за отсутствия природных условий. А самим предложить противнику окружить себя и уничтожить - что же может быть глупее… И осуждать нас
трудно…
        - Мы по-разному смотрим на некоторые вещи…- Оливье нахмурил брови.
        - Да прекратите вы беспочвенные препирательства,- Кнесслер понял, что дело пахнет ссорой.- Забудьте прошлое. Сейчас мы прибыли на турнир, а не на поле сражения. И здесь вовсе не время выяснять, чье оружие более победоносно и при каких обстоятельствах. Пойдемте лучше к герцогу. Я уже отправил посыльного с предупреждением о визите. Герцог, должно быть, нас ждет.
        И он показал направление к палатке Сигурда, или Зигфрида, как называл датчанина Аббио. Сигурд, как посторонний участник турнира, расположился в общем лагере, а не на королевской сопке. Но тропу, по которой рыцарям предстояло спуститься, при свете костра видно было хорошо. Только недавно эта тропа была почти незаметной тропинкой, но за короткий срок многие ноги так утоптали ее, что тропа стала ведущей на холме и уступающей только главной дороге.
        Князь Бравлин и граф Оливье сухо поклонились друг другу. Но если славянин имел право чувствовать обиду за отвоеванные у него земли, причем эта обида была непроходящей, то франк, по натуре легкий и не злопамятный, через минуту уже улыбнулся. У него-то ничего не отнимали, и вообще не виделось в Европе силы, способной остановить раздвижение Карлом своих границ. Силой была Дания, но Готфрид Скьелдунг молча наблюдал за Карлом и выжидал, не решаясь пока на самостоятельное противодействие. Другая сила - Византия, была слишком далеко и едва справлялась со своими проблемами.
        Они двинулись вслед за остальными. И граф вдруг неназойливо взял князя под руку.
        - Правильно,- сказал он.- Кнесслер самый рассудительный человек на свете. Я понимаю вашу обиду и прощаю ее вам, а вы поймите мою гордость и простите ее мне. Забудем это. Не дело воинов таить обиды друг на друга.
        Бравлин поклонился на ходу.
        - И Кнесслер прав, и вы правы… А я попусту срываю свое раздражение на встречных из-за того, что мне не слишком хочется идти к Сигурду. Мы с ним не самые близкие друзья. Но, как воин, я должен согласиться, что лучше Сигурда не найти кандидатуры для участия в меле. Я не сержусь на вас, граф.
        - Но позвольте мне, человеку, любопытному не менее, чем любопытен ученый аббат Алкуин, поинтересоваться… Вас зовут Бравлином Вторым. А кто был Бравлин Первый? Это ваш достойный предок?
        - Нет,- ответил князь.- Бравлин Первый был могущественным князем славян, живущих по берегам озера Ильмень. Слышали о таком озере? Иногда его называют Варяжским морем… Это потому, что на одном из его берегов в городе Старой Руссе живут варяги - люди, которые варят соль. Там в округе множество соляных источников. Руссы, кстати, родственны бодричам и являются подданными князя Годослава, хотя из-за отдаленности не слишком прислушиваются к голосу своего повелителя, предпочитая жить по собственным принципам.
        - Нет. Не слышал. Где, вы говорите, это?
        - Это далеко на востоке. Когда ваш король совсем перестанет давать нам возможность жить своей жизнью, мы переселимся туда.
        - А там тоже много славянских племен?- искренне удивился Оливье.
        - В несколько раз больше, чем в известной вам Европе. Но если в Европе мы враждуем друг с другом и потому не можем дать совместный отпор вашему королю, то Бравлин Первый около века назад объединил всех славян от Балтики на севере до Червонного моря на юге, изгнав с исконных славянских земель и хозар и греков. К сожалению, государство это существовало только при жизни Бравлина. Потомки разделили его на множество мелких и, опять же, порой враждующих друг с другом.
        - А кто мешает вам объединиться с соседями?
        Бравлин вздохнул.
        - Амбиции. Мои амбиции мешают мне признать старшинство, скажем, того же Годослава. Я считаю себя, признаюсь честно, и не без оснований, более способным к управлению и более опытным, нежели он. Его амбиции как потомка династии бодричских князей не позволяют ему признать мое старшинство, потому что когда-то мое княжество входило в большой и сильный союз бодричей и предки Годослава правили моими предками. Приобретая общее, каждый боится потерять личное. И так будет до тех пор, пока не появится личность достаточно великая, чтобы удовлетворить или усмирить всех. Как для германских племен - Карл Каролинг.
        - Ну, а почему бы вам не заключить союз хотя бы с Карлом?- простодушно спросил граф.
        - А кто мешает вам принять веру в наших богов и жить по нашим законам?- в ответ спросил князь с улыбкой.
        Оливье только рассмеялся над собственной бестактностью.
        - Курице нравится насест, а утке болото…- добавил Бравлин.
        - Я, признаюсь, удивлен, встретив в лице князя-правителя, князя-воина весьма грамотного человека. Вы так много знаете, так рассказываете не только о своей истории, но даже об истории Греции… Я просто в растерянности…
        - Граф, я слышал, что король Карл тоже отличается любовью к книгам. Вы этому не удивляетесь? Разница только в том, что я читаю сам, а ему читают другие…
        Оливье не нашел, что ответить. Он не рискнул сказать, что считает своего монарха просвещенным человеком потому, что все королевство франков он считает тоже просвещенным, хотя сам не прочитал в своей жизни ни одной книги. А отношение к представителям соседних стран, к саксам или к славянам, у всех франков было пренебрежительное, как к полудикарям. А, оказывается, эти полудикари гораздо грамотнее франкских графов. Они даже разговаривают по-гречески с сарацином. Но высказать открыто свое чувство преимущества - значит, оскорбить князя…
        Между тем, они уже спустились с Песенного холма. Эделинги и сарацин остановились и оглянулись, поджидая отставших. До лагеря напрямую осталось пройти меньше тысячи шагов. Там, перед лагерем посторонних участников турнира, уже не было большого костра, освещающего окрестности, как большой костер освещал почти всю королевскую ставку, однако у палаток горело множество костров малых, и заблудиться было невозможно.
        Нахождение шатра герцога Трафальбрасса они уже знали. Более того, посыльный рассказал Кнесслеру, что герцог пользуется в нижнем лагере великой популярностью и чувствует себя там ничуть не хуже, чем король Карл среди своих подданных.
        В самом деле, подойдя к громадному шатру, по площади занимающему место четырех обычных палаток, рыцари увидели множество воинов вокруг костра. Сам Трафальбрасс, большой и шумный, что-то громко говорил, размахивая руками, в каждой из которых держал по кожаной кружке с вином, и громко хохоча над собственными словами, прихлебывая то из одной, то из другой кружки поочередно. Вся обстановка здесь напоминала обыкновенный бивуак идущей походом армии. Там не бывает места для церемоний, там рыцари своим поведением ничуть не отличались от обыкновенных солдат-простолюдинов.
        - Добрый вечер, герцог,- первым поздоровался Кнесслер.- Мы пришли к вам с интересным предложением. Не могли бы вы уделить нам несколько минут?
        - Какой вечер… Какой вечер… Уже давно ночь вокруг!- шумно поприветствовал их Сигурд.- Хотя я не могу сказать, что она не добрая. В такой-то компании добро повеселиться не грех. В такой компании любая ночь покажется доброй…
        Он поставил на камень свои вместительные кружки.
        - Прошу, господа рыцари, в мои временные апартаменты, если вы не желаете говорить здесь. Это, конечно, не мой дом, и, тем не менее, я имею право вас здесь приветствовать на правах хозяина.
        И он оглядел пришедших цепким, холодным и недобрым, как сразу заметил Оливье, взглядом, хотя только еще несколько секунд назад глаза его улыбались и светились, старательно показывая удалую радость. И граф сразу подумал, что в прославленном датчанине лицедейства больше, чем рыцарства. От таких людей можно ждать удара в спину. Более того, они потом сумеют вывернуться, преподнести этот удар как собственное геройство и насмеяться над жертвой своего предательства.
        - Чем могу быть полезен вам, милостивые государи? Или вы пришли занимать очередь на поединок со мной?
        - Это мы успеем сделать в последний день турнира,- спокойно ответил разумный Кнесслер, тогда как Аббио, не отличающийся выдержкой, весь вспыхнул лицом.- Речь пойдет о втором дне, когда против сотни франкских воинов и двадцати рыцарей должны выступить сотня сакских и славянских воинов и двадцать посторонних рыцарей. Десять рыцарей привел с собой князь Бравлин,- поклон в сторону князя.- Остальных надо искать. Кроме того, всему отряду требуется предводитель.
        - А вы сами не желаете участвовать в общей свалке?
        - По условиям турнира, зачинщики не могут участвовать в меле, чтобы не пришлось кого-нибудь из них срочно заменять в последний день. Поэтому мы нуждаемся в вашей помощи.
        - Ну что же,- герцог сделался пьяно-удовлетворенным и чуть высокомерным.- Я с удовольствием выполню эту миссию. В общей драке я собирался участвовать так и так, чтобы проучить этих франков…
        - За что?- коротко и сухо спросил Оливье.
        - А вы кто такой? Почему я не знаю вас?- спросил Сигурд.
        - Это граф Оливье, тот рыцарь, по поводу возвращения из плена которого и устраивается этот турнир.
        - Ах, вот как… Извините, граф. Я рад познакомиться с вами,- но руку для рукопожатия герцог не протянул, ожидая, видимо, вполне справедливо, что Оливье сам откажется от рукопожатия, поскольку, как только вошел в палатку, сразу убрал руки за спину, чтобы ни к чему не прикасаться. Тогда неминуема была бы ссора, а ссориться с маршалом турнира Сигурд раньше времени не хотел.- Если вы здесь, я скажу вам то, что с удовольствием высказал бы вашему королю, имей он терпение меня выслушать. Я - представитель датского королевского дома Скьелдунгов. Не самый последний, кстати, представитель. И король Карл обошелся со мной, как с грязным мальчишкой-побирушкой, которым брезгуют. Неужели он думает, что я поверил всем тем надуманным доводам, что он привел, чтобы не допустить меня в состав зачинщиков? Не поверил… Правильно я сделал?- напрямую обратился герцог к графу.
        - Правильно,- предельно сухо и твердо подтвердил Оливье.- Вы не понравились королю, впрочем, как и мне тоже. Карл посчитал, что вы не тот человек, который должен стоять под его знаменем. Это право короля! Право же этих господ,- Оливье поклонился в сторону рыцарей, которые привели его в палатку Сигурда,- предложить вам выступать на их стороне против Карла и франкского войска. Вот меле и покажет, на что вы способны.
        - Ах, вот, значит, как… И вам я, стало быть, не понравился… Понятно, что франкам не может нравиться датский воин, способный объяснить на простом примере расстановку сил в Европе. И я объясню, обещаю вам. Я буду драться только боевым оружием, и пусть Карл знает, что многих рыцарей он лишится только потому, что я ему не понравился. И вам тоже…
        Сигурд захохотал.
        - Турнир большой,- сказал Оливье.- Перед вами обширный выбор противников. И ни к чему бахвалиться до того, как вы показали себя в деле.
        - Итак, господа,- повернулся герцог к зачинщикам.- Я согласен принять на себя командование отрядом в меле. Завтра утром попрошу вас прислать ко мне тот десяток воинов князя Бравлина, что попадает под мою команду. Правда, я предпочел бы датчан, но мой соотечественник граф Ксарлууп по непонятной причине задерживается, и придется пользоваться тем, что окажется под рукой. Я соберу оставшихся из посторонних рыцарей. Мне говорили, что на окраине лагеря безвылазно сидит в своей палатке какой-то аварский гигант. Я посылал за ним, приглашая к общему столу, но он пожаловать не соизволил. Может быть, вам удастся уговорить его?
        - Аварец?- спросил Кнесслер.- Как его зовут?
        - Право, я даже не знаю. Сходите, здесь сто шагов…
        Рыцари раскланялись с герцогом.
        - Вы не на шутку разозлили этого зверя, граф,- сказал Бравлин Оливье.- И поделом. Сигурда давно пора поставить на место. Надеюсь, что Радегаст даст нам возможность сойтись с ним в поединке…
        - Мне, к сожалению, на это рассчитывать не приходится,- грустно вздохнул граф.- Этот герцог - настоящий бахвал. А сколько я знаю бахвалов, в деле они стоят мало.
        - В этот раз вы ошиблись,- не согласился Аббио.- Зигфрид очень сильный боец.
        Палатку аварского гиганта они нашли без труда. Но слуга или оруженосец, сидящий у костра, на плохом франкском заявил, что его господин отдыхает и не велел его будить.
        - Приходите утром,- предложил он.
        Рыцари согласились навестить аварца утром. И направились уже к Песенному холму, когда Бравлин внезапно вернулся к сидящему у костра человеку.
        - Как здоровье моего брата князя Годослава?- тихо, чтобы не услышали остальные, спросил он Далимила.
        Далимил встал.
        - Он старается быть здоровым, и будет здоровым, если предатели не нанесут ему удар в спину. Ты же, князь,- поклонился он Бравлину,- сам предупреждал его о такой опасности.
        Далимил узнал в князе простого дружинника, встретившего на пристани Ставра с разведчиками и предупредившего об опасности, грозящей Годославу.
        - Опасность ждет его и здесь. Пусть не раскрывает свое имя и не открывает лицо.
        - Я передам ему твои советы.
        - Как он себя называет?
        - Никто не спрашивал его имени.
        - Пусть назовется князем Ратибором. Я знаю одного аварца Ратибора, славянина по матери. Это даст нам возможность общаться без подозрений.
        - Я передам твои слова князю.
        Бравлин поспешил догнать рыцарей.
        - Что вы спрашивали у этого оруженосца?- поинтересовался Оливье.
        - Мы все забыли спросить имя рыцаря. Оказывается, я его знаю. Это князь Ратибор. Он известен в Аварском каганате как хороший мечник, но не большой любитель драться копьем.
        - Ратибор - это славянское имя,- сказал Аббио.
        - У него мать славянка. Я утром навещу его и, думаю, смогу договориться. Только пусть кто-то другой сообщит об этом Сигурду. У меня слишком мало желания общаться с этим заносчивым герцогом.
        - Я сообщу,- согласился Кнесслер.
        Глава 3
        После допроса Фрейи, злой, но именно от этого переполненный кипящей энергией, жаждой деятельности, князь-воевода поднялся во двор вместе с княгиней, приказав предварительно запереть пленницу в одной из клетей подвала, но запретив кату прикасаться к ней. Ероха, уже предвкушавший волю, которая ему давала возможность безнаказанно издеваться над людьми, только моргал в расстройстве узкими глазами, но возразить не посмел. Злой хозарин свое дело любил, делал его всегда основательно и со старанием и испытывал удовольствие от мучений жертв. Сейчас князь этого удовольствия его лишил.
        Кузнец перекинул из руки в руку молот и посмотрел вопросительно на Дражко.
        - Пока без цепей,- сказал, смягчившись, воевода.- Княгиня Рогнельда еще решит, что с ней делать. Свентовит подскажет ей…
        На улице начинало стремительно темнеть. Ветер опять нагонял рваные облака, за которыми с моря могли прийти, как это часто бывает, и грозовые тучи. А Дражко, из-за суеты и беготни, так и не послал глашатного на посольский двор для приглашения к приему и почетного сопровождения, хотя даны, должно быть, давно приготовились, влезли в лучшие костюмы, соответствующие дипломатическому моменту.
        Как сейчас там? Чего там ждут? О чем думает герцог Гуннар? Что сделать желает? Удалось ли перехватить жалтонеса или он все же добрался до своего хозяина?
        Целый доверху наваленный воз вопросов! А второй воз следом тянется!
        И их нерешенность стоит в голове сумбуром, мешает сосредоточиться на чем-то одном, важном, срочном. А это всегда плохо, когда не можешь сосредоточиться. Если такое происходит в сражении, лучше сразу признать свое поражение. Потому что с сумбуром в голове сражение не выиграть. Сейчас тоже идет сражение. Еще без бряцания оружием, без бешеного ржания коней, уносящих всадников в атаку, без бесшабашного удальства дружинников, но действие уже началось. Настоящее, которое вскоре станет и кровопролитным. Пока только занимают свои места полки, примериваются к расстоянию, отделяющему их от врага. Пока еще даются последние инструкции воеводам - кому идти вперед, кому совершить обхват, а кому стоять плотным строем, намертво, и не допускать вражеского прорыва. Все точно так, как на настоящем поле боя. И потому следует все вопросы, по возможности, решать быстрее.
        Со стороны посмотреть на жизнь Годослава - и князь-воевода так же смотрел порой - в свое удовольствие князь дни проводит. И каждый думает, что сумел бы так же жить. А для правления голова нужна ясная, мысль четкая. Из тысячи человек только один и может так мыслить. Это Дражко понял и пожалел, что его двоюродного брата сейчас нет рядом. Вдвоем решить проблемы было бы проще. Но у Годослава и там, в Хаммабурге, в ставке Карла Каролинга, проблем, должно быть, не меньше. И там их тоже следует решать, как и здесь.
        - Эй, служилые, подите-ка сюда.
        - Слушаем, княже…- подошли два стражника, что покинули дворец и направились в караульное помещение.
        - Срочные дела есть?
        - Только что с поста сменились.
        Короткая пауза, чтобы придать моменту наибольшую серьезность.
        - На новый пост заступаете. Военное время!- сказал и добавил последнюю фразу, чтобы подавить вздох со стороны стражи: - Важный пост. Не каждому доверить можно…
        Женщину похвалить - только вызвать ее гордость, от которой потом спасаться придется. Воина похвалить - только заставить его служить лучше. Всего несколько слов, и стражники костьми лягут за Рогнельду.
        Дражко отослал их вместе с княгиней наверх, приказав держать охрану у дверей светлицы и никого постороннего, даже ближних слуг, включая женщин, не оставлять с Рогнельдой наедине. При любом опасном движении сначала бить копьем, а потом разбираться. Княгиня слушала приказания воеводы и кивала. Она тоже поняла важность и опасность момента. Отец не простит, он не умеет прощать того, кто осмеливается встать на его дороге. Не умеет прощать чужих - врагов. А родную дочь он посчитает просто предательницей. Предателям тем более пощады ждать не следует.
        - Что так строго, княже?- стражники еще не поняли ситуацию. Они не знают, что случилось и чего ждать следует.
        - Даны князя отравить хотели. Может, и убить захотят. Княгиня отца разоблачила.
«Коршун» дочь не простит… На вас ее жизнь…
        Воины переглянулись хмуро. Дражко знал, что говорил. Теперь эти слова обойдут и других стражников. Через них выйдут к утру в город, оттуда разлетятся по всему княжеству, вызывая возмущение врагами и желание торжества справедливости. Желание торжества справедливости - это лишний меч, направленный острием в сторону врага, это лишняя стрела, пущенная в датскую колонну из ближайшего леса. Так будет! Война будет всеобщей! Дражко сумеет сделать ее всеобщей, потому что это война справедливая, за свой дом…
        Глашатному Сташко уже успели доложить, что Дражко вышел из подвала. И тот поспешил навстречу, тяжело, по-старчески дыша и широко переставляя жезл-посох.
        - Сфирки еще не было?
        - Покуда не воротился, княже.
        - Как только появится, сразу его ко мне. Пусть найдет, где бы я ни был.
        - Пришлю.
        - Военное положение. Чужих за порог без моего ведома не пускать. Предупреди всю стражу. Строго.
        - Понял, княже.
        Дражко отправился в нижнюю гостевую горницу к боярам. С этими тоже предстоит разобраться как можно быстрее и сбросить с плеч хотя бы один вопрос. Двое стражников, оставленных на посту у выхода во двор, вошли в дверь следом за ним, один остался снаружи. Других, стоящих у внутренних дверей, предупредили заранее, чтобы были наготове.
        Бояре сидели в полумраке, при закрытых с улицы ставнях, потные и испуганные. Глаза бегали, не хотели встречаться с холодными и сумрачными, льдом обжигающими глазами воеводы. Боярских слуг уже успели разоружить, и те собрались отдельной группой в углу, не понимая, что происходит, растерянные. Никогда еще на памяти бодричей не было случая, чтобы по приказу князя или воеводы так обращались с боярами. Сами бояре о таком не слышали. И потому казалось, будто начинается нечто страшное, рушащее всю привычную жизнь.
        - Что, господа бояре, предательство гадкое, говорят, вы задумали?
        - Как можно, княже Дражко…- за всех ответил Мистиша.- Мы же тебя с младенчества знаем. И ты всех нас знаешь. Как можно…
        Дражко злобно, как дикий камышовый кот, пошевелил усами. При всей его внешней военной прямолинейности хитрости ему было не занимать, и с Мистишей, при случае, потягаться мог. И потому, изображая эту известную всем прямолинейность, задал вопрос, который косвенно подтверждал боярский заговор:
        - Кто данам сообщил об отъезде Годослава? Ты?
        Можно было в ответ просто удивиться: как, а разве Годослав уехал? И тогда у воеводы не было бы причины, чувствуя предательство, допрашивать их с пристрастием. Но бояре были слишком напуганы. Даны далеко. Годослав далеко. И все решает здесь Дражко. И потому Мистиша сразу постарался переложить груз на чужие плечи.
        - Это не мы… Это слуга герцога Гуннара с Фрейей разговаривал. Она сказала, а он побежал докладывать.
        - А кто вам разрешил привести во Дворец Сокола слугу герцога Гуннара? Кто, я спрашиваю…
        Мистиша не нашел, что ответить. Не мог же он сказать, что взять с собой жалтонеса приказал герцог. Это значило бы сразу подписать себе приговор. Но они уже и без того приговор подписали.
        - Почему вы пришли сюда с вооруженными слугами? Готовились захватить и убить Годослава? Или меня? Говори! Кто приказал прийти сюда? Говори!
        Мистиша опять не ответил.
        - Стража!- крикнул князь-воевода.
        Через главные двери с шумом ввалились стражники с копьями наперевес. Они все слышали, они уже знали о заговоре. Бояре осмелились на князя руку поднять! Бояре данам продались! Предателей всегда ненавидят больше, чем врагов.
        - В подвал их. К хозарину. Пусть для начала плетью каждого с душой отходит, потом разговаривать с ними будем всерьез. И пусть Чернобогу молятся, он их с удовольствием примет… Слуг пока оставьте. С этими я сам сначала поговорю.
        Бояре пытались сопротивляться, начали возмущенно вопить, угрожать. Перед стражей они хотели воспользоваться авторитетом своего звания, чего не могли перед князем-воеводой, но стражники тоже были озлоблены.
        - Да как смеешь, чухло неумытое, на боярина руку поднимать!..
        Одного ударили в лоб тупым концом копья так, что язык чуть не проглотил. Мистише, когда сам ударил стражника, проткнули острием плечо и кулаком, боевой рукавицей скованным, нос расквасили. Кровь сразу произвела впечатление. Воздух вышел, и гонор кончился. Замолчали и дали себя увести. Поняли, слишком далеко уже зашел Дражко, чтобы остановиться. Лучше вести себя тише. Может, все и утихомирится. Воевода отходчивый.
        - Княже, Сфирка прибыл…
        - Пусть сюда идет.
        А сам подступил к боярским слугам. Эти не бояре, попроще, без гонора, сразу при приближении к ним упали на колени. Молча, с сознанием вины. Для слуг это не зазорно. Особенно, когда и сами бояре готовы к тому же. Князь смотрит сурово, топорщит усы.
        - Зачем пришли оружными?
        - Бояре велели.
        - А боярам кто?
        Молчание. Им, конечно, и известно мало. Кто слугу посвящать будет. Разве что сдуру… Слугам только приказывают и не требуют от них думу думать. Думающих слуг метлой со двора гонят.
        Но Дражко внезапно сказал с усталостью:
        - Вы люди подневольные… Вам приказал хозяин, вы пошли. Потому на первый раз, может быть, и прощу.
        - Подневольные мы…- подтвердил сиплый голос.
        За спиной князя остановился Сфирка.
        - Я забираю вас у бояр. Сами бояре из подвала больше не выйдут. А вы еще княжеству послужить должны и вину свою искупить. Ждите здесь, вот он вам прикажет, что будете делать,- показал Дражко на Сфирку.- Заслужите прощение, живите… Не заслужите, уж не обессудьте… Даны вам не помогут, покуда вы не бояре. И будете ими вряд ли.
        - Вряд ли…- согласился тот же сиплый голос.
        В полумраке комнаты Дражко и не рассмотрел толком, кому этот голос принадлежит.
        Он вышел во двор, чтобы поговорить со Сфиркой. Подниматься на этажи дворца не хотелось, да и времени не было бегать вверх-вниз.
        - Где жалтонес?
        Сфирка посмотрел виновато, как побитая собака.
        - Не знаю, княже, что мы натворили… Шум лютый из-за нас поднялся! Догнали бояр уже у посольского двора. Прямо у самых ворот. Кинулись к жалтонесу, а тут из калитки выскакивает посольская стража и на нас. Драться даны, сам знаешь, княже, умеют. А нас не много… Еле отбились. Но в посольстве переполох вызвали небывалый. Сам герцог на шум вышел. Жаловаться теперь будет. Что делать?
        - Гонцов перехватывать, вот что делать,- не на Сфирку, а на обстоятельства разозлился Дражко.- Они сейчас гонца погонят в Хаммабург к Сигурду. Охоту объявят на нашего князя Годослава. Знают уже, что он там.
        - Посты никто не снимал. Гонцов перехватим, не впервой. Постами на западе Скурлата ведает, на севере Годион. Они свое дело знают.
        - А если не перехватите?.. Сколько людей у Ставра?
        Сфирка пожал плечами:
        - Не знает никто. Думаешь, бывало, вдвоем с ним пошел, приходишь куда след, а там еще добрый десяток по лавкам сидит, ждет. У него везде люди есть. И в Хаммабурге есть. Я был там с ним раз. Думаю, вместе с нашими десятка два наберет.
        - Возьми еще десяток и гони туда сам. Хотя, подожди… Ты и тут понадобишься на случай моего отъезда. Доверю тебе княгиню охранять. Есть кто надежный под рукой?
        - Лют-пращник. Только утром от переправы прискакал.
        - Молод.
        - Самый сообразительный. И умом, и делом быстр…
        - Добро. Мы с тобой тоже молодыми были. Пусть берет десяток - Ставру в помощь, и гонит хоть всю ночь без передыху в Хаммабург. Только одно скажет: «Сигурд знает». И побыстрее. И подумай, как боярских слуг использовать. Они в твоем распоряжении. Гоняй по всем делам, чтобы волосы на голове задымились, пусть с потом из них дурь выходит. Они же бодричи… И… И весть пусти, что князь-воевода слуг помиловал, а боярам предательства не простил. Слуг и дворовых у бояр много. Они нам понадобятся…
        Сфирка торопливо убежал, сам запыхавшийся и потный, но почти сразу же и вернулся. Лицо, обычно хитрое, как у лисы, совсем тучи мрачнее. Но Дражко от такого облика разведчика только просиял и усы расправил. Там, где следует быстро решать и так же быстро действовать, он себя лучше всего чувствует. А действовать уже надо в самом деле быстро и решительно. Ощущается приближение грозы. Не природной, небесной, от богов идущей, а человеческой. Она пострашнее бывает любой бури.
        - Вестовой прибыл. Из догляда, что у посольского двора сидел. Говорит, герцог Гуннар сюда едет. Вместе со всеми своими дружинниками.
        - Сколько их там, полусотня?
        - Около того.
        - Он что, с умом разругался?
        - Похоже на то.
        - Добро. Ты беги свое дело делать. Мы их тут встретим.
        Дражко вызвал сотника стражи. Оказалось, тот уже в курсе дел.
        - Дозволь, княже, стрельцам галерею занять. Обзор хороший, все подходы перекроют.
        - Пусть занимают. Только пусть сразу не показываются Гуннару. За парапетом посидеть есть где. Сколько у тебя еще людей наготове?
        - Две сотни еще.
        - Полусотню распредели по первому этажу. Перекрыть входы и окна, что без ставен. Остальных по окружности площади. И бегом… Как только даны подойдут, пусть сжимают кольцо. И побольше факелов наготовить. Чтобы видно их было, если совсем дотемна время протянут. Действуй!
        Теперь осталось ждать. Но ожидание противника - это не ожидание вестей. Ждать противника привык каждый воин. Привык и Дражко. А если Гуннар идет вместе с полусотней воинов, идет в преддверие ночи, когда его не должны ждать, это уже война.
        Сфирка влетел в комнату запыхавшийся, с разинутым ртом.
        - Беда, княже! Недосмотрели мы…
        - Что опять, вестник ненастья, случилось?
        - Бояре…
        - Что - бояре?
        - За боярами недосмотрели. В боярских дворах дружины собраны. Сейчас они по городу идут, людей собирают, в дома колотятся. Говорят, что ты убил Годослава и объявил себя князем бодричским. И хочешь взять Рогнельду себе в жены. Потому герцог Гуннар, отец Рогнельды, и выступил против тебя.
        - Что за глупость?- вдруг покраснел и растерялся Дражко.
        - У Гуннара теперь, вместе с боярской дружиной, около пяти сотен. А если народ не разберется и тоже к ним присоединится, нам плохо придется! Дворец долгой осады не выдержит. Не крепость, чай…
        Растерянность прошла быстро. Обстановка не позволила разрешить себе расслабление. Дражко, раньше заведенный и рассерженный до предела, вдруг успокоился, словно голову в ледяной родник опустил. Встал, будто отряхнулся, расправил плечи и улыбнулся, о чем сказали задравшиеся кверху усы.
        - Добро… Я сейчас вернусь… Предупрежу княгиню и приготовлюсь к бою. Ты займись стражей. Я приказал им по площади рассыпаться, пусть сотник их сюда соберет. И - отсылай Люта! Вместе с тем десятком…
        - Нам сейчас каждый человек дорог.
        - Годославу, может статься, тоже… Он - наш князь! Отправляй Люта. И еще пошли человека ко мне в усадьбу. Там три сотни дружинников стоят под копьем. Я собирался завтра их к Полкану отправить. Зови сюда. И предупреди стражу на городских воротах. Все!
        Дражко вышел и только на лестнице понял, в какое действительно сложное положение он попал и как ловко воспользовался моментом герцог Гуннар. Ведь сейчас и на стражу положиться нельзя. Стража думает, что Годослав лежит больной у себя в спальной светлице. И если не обнаружит его там, то поверят не Дражко, а Гуннару. Что тогда?
        И вообще Гуннар думает быстро и решает правильно. Не зря он столько лет не теряет своего влияния на короля Дании Готфрида. Герцог, конечно же, почувствовал острую ситуацию, сложившуюся вокруг посольства. И отлично понял, чем это грозит не только Дании, но и ему самому, лично. С пятью десятками воинов в чужом городе… На что он мог рассчитывать в случае провала? Как всегда, только на бояр, на извечную внутреннюю оппозицию, которой сильная княжеская власть не по душе. И «датский коршун» подготовил их основательно. Заранее подготовил, воспользовавшись моментом, когда сильная княжеская дружина стоит на границе. Он собирался использовать бояр и их людей после смерти Годослава, как предполагалось, от яда. И тогда Дражко все равно обвинили бы в убийстве и в попытке захватить княжеский стол бодричей, поскольку ему не удалось совсем недавно захватить княжеский стол лужицких сербов. Это со стороны выглядело очень ловким ходом - использовать цель недавней войны как корыстную для воеводы, личную, хотя в действительности цель эту придумал Годослав, чтобы попытаться объединить два сильных славянских княжества в
одно и принудить войти в союз оказавшееся между двух огней третье - лютичей. Тогда были бы под рукой объединенные силы, которые в состоянии противостоять и Карлу, и Готфриду. Но лужицким сербам помогал кто-то со стороны. Может быть, Карл, может быть, те же датчане. Иначе откуда взялись деньги на немалое количество германских, норвежских и свейских наемников, вдруг встретивших в копье полки Годослава и княжича Гостомысла, молодого сына князя ильменских словен Буривоя, что пришли бодричам в помощь. Конечно, не на свои деньги наняли сербы и брата норвежского короля ярла Райнульда Трюгвассена с дружиной…
        Герцог Гуннар думает, что просчитал все варианты.
        Только - все ли?..
        Если бы первоначальная задумка герцога провалилась, ему опять же нужна была поддержка боярских дружинников, чтобы избежать наказания. Сейчас ситуация изменилась. И Гуннар принял единственное с его стороны правильное решение, использовав тайный отъезд Годослава в Хаммабург.
        Дражко просчитал все это и понял, в какие ловко поставленные сети они с Годославом угодили. Но не каждая сеть сумеет удержать крупную рыбу. И, как всегда бывало в моменты опасности, голова его заработала ясно, а руки требовали действия. Князь-воевода по природе своей и по воспитанию был воином, и опасность, трудности не угнетали его, как могли бы угнетать купца или ремесленника, а мобилизовывали. И еще одна мысль не давала покоя. Если случится ему сейчас здесь потерпеть поражение, то поражение это потерпит не он, а все княжество. Годослав уже никогда не вернется в Рарог. Его просто не пустят сюда. Его обязательно убьют или в Саксонии, или уже по дороге домой.
        И княжество бодричей станет провинцией Дании.
        Нет, не станет…
        Дражко даже улыбнулся сам себе.
        Не станет!
        Стоит спокойно подумать, и решение придет само по себе. Да! Есть решение! Два стражника, которых князь-воевода обещал при определенных обстоятельствах за язык подвесить, подтвердят отъезд Годослава остальным стражникам. Подтвердит его и княгиня Рогнельда, хотя герцог надеется на другое. Напрасно надеется. Он потерял былое влияние на дочь. Сейчас в Рогнельде нет воспитанного страха, потому что у нее есть против отца защита, есть муж и брат. Любящие муж и брат, которые грудью своей ее закроют от предательского ножа.
        Слуги помогли Дражко торопливо облачиться в легкие доспехи, которые он предпочитал тяжелым, чтобы сохранять привычную подвижность, и подвесили к поясу скандинавский меч. Если драться предстояло на коне, Дражко всегда предпочитал меч славянский, более длинный, если на стенах города или в помещениях, то скандинавский был ему удобнее. В таком виде, стремительно перейдя галерею, где уже прятались за парапетом от внешних взоров готовые к обороне стрельцы, вошел сразу на этаж к княгине. Застал Рогнельду склоненной над детской колыбелькой. Без предисловий рассказал, что случилось и что задумал герцог.
        - На тебя, княгинюшка, вся надежда… Как ты, не убоишься отца?
        Она посмотрела твердо и сказала тихо:
        - Мы ведь уже прыгнули через пропасть, Дражко… Страшно было, но прыгнули… Обратной дороги нет!
        - Добро… Тогда я спокоен. К окнам не подходи. С площади могут стрелять. Лучше не зажигай огня. Если понадобишься, я пришлю стражника.
        - Хорошо. Не сомневайся во мне. Как думаешь, Годослава они не найдут?
        - Пусть и найдут. Князя хорошо охраняют. У Ставра больше двадцати человек на месте. Я еще десятерых отослал. Это самые надежные. Собой, если придется, закроют князя… Да и король Карл за порядком следит… Разбойников он не терпит…
        - Спаси его Свентовит!
        В минуты опасности для славянского князя Рогнельда обратилась не к скандинавскому Одину, а к славянскому Свентовиту. Говорит ли это, что она уже почти славянка? Впрочем, об этом думать сейчас некогда.
        Теперь бегом вниз. Время дорого. Сотник стражи уже собрал свою дружину у входных дверей. Ждали приказаний и готовились к обороне. На первом этаже было так тесно, что трудно оказалось в такой обстановке отыскать нужных людей.
        - Кого я утром обещал за язык подвесить?- сначала поднял руку, призывая к тишине, а потом крикнул князь-воевода стражникам, остановившись на лестнице, чтобы всем было его видно.- А ну, выходи к середине…
        Встала тишина. Больше минуты никто не реагировал на призыв Дражко. Потом несмело шагнул вперед один, за ним следом второй. Смотрели на воеводу настороженно, непонимающе.
        - Мы, княже, никому…
        - Что вы видели утром?
        - Ничего не видели. Как ты и велел…
        - Балбесы!.. Сейчас надо сказать! Говорите всем. Чтобы все слышали и не сомневались.
        - Князь Годослав переоделся, лицо бармицей закрыл, чтобы его не узнали, и выехал куда-то. Мы ворота за ним закрывали и прощались.
        Среди стражников опять повисла тишина.
        - Значит, Годослав не болен?- спросил наконец сотник.
        - Не болен. Годослав выехал на турнир в Хаммабург, чтобы там встретиться с королем франков Карлом и договориться с ним о помощи против Датского королевства. Дания приготовила на границе свои полки, чтобы вторгнуться на нашу землю. Герцог Гуннар, отец княгини Рогнельды, прислал ей яд, чтобы она отравила князя. Не получилось, княгиня осталась верной женой! А сейчас посольство данов вместе с боярскими дружинниками поднимает народ, чтобы разгромить Дворец. Они обвиняют меня в убийстве Годослава и в попытке стать князем бодричей.
        - Не пустим данов…- из толпы вооруженной стражи пополз низкий и сильный голос.- Близко не пустим…
        - Не пустим…- зашумели все.
        Половина дела была сделана. Теперь бы еще донести все эти слова до горожан. И подоспела бы дружина из поместья. Впрочем, и без нее справиться с данами и боярскими дружинами можно. Стены дворца крепки. Их с наскоку не взять. А если рарогчане поймут, они помогут…
        - Сотник!- позвал Дражко.
        Сотник оказался рядом, посмотрел обиженно. Его не посвятили в отъезд князя. Но своим подчиненным он верил. Привык верить и старому глашатному Сташко, который сейчас распоряжался расстановкой постов. Этот еще с отцом Годослава вместе был. И сына не предаст. Да и Дражко верилось больше, нежели герцогу данов.
        - Пошли через задние ворота человек двадцать в город. Самых серьезных, которым верят. Пусть расскажут людям, что в городе творится. Нельзя горожан на площадь пускать. Мы не можем в своих стрелять… Пусть расскажут и возвращаются быстрее. Нам здесь их копья понадобятся…
        Сотник побежал выполнять поручение, а Дражко вышел из дворца на крыльцо, где стражники выставляли ночные рогатки. Пустая вечером торговая площадь освещалась только луной. Из города доносился непривычный шум. Но ни горожан, ни данов с боярскими дружинами видно не было. Похоже, герцогу не очень верят. Может быть, не верят даже боярские дружины. Иначе он не стал бы терять время.
        - Княже…- внезапно раздался за спиной детский голос.
        Дражко обернулся. В дверном проеме стоял Власко, про которого воевода в заботах совсем забыл. Глаза отрока смотрели печально и тревожно.
        - Что тебе?
        - Княже, у тебя кольчуга плоха. Надень панцирь…
        - Что?- переспросил Дражко.
        - Кольчуга, говорю, у тебя совсем плоха.
        - Кольчуга у меня, Власко, отличная… Ее не любой меч рассечет. Разве что стрела пробить может.
        - Княже, я в воду смотрел… Не надо кольчужку. Надень панцирь… Ты сам просил… Как изменить, что видишь… Измени, княже…
        И мальчик исчез так быстро, словно его и не было, будто он только приблазнился воеводе, который пощупал кольца своей кольчуги и вздохнул.
        С крыльца Дражко отправился осматривать Дворец Сокола на предмет обороны. Искал слабые места и выставлял там дополнительно по несколько человек. Откровенно слабыми в обороне были только крыльцо и дворовые ворота. Здесь и расположилась основная часть стражников. Но после дворовых ворот нападавшим следовало еще войти в сам дворец, где их ждут у каждого входа. Левое крыло, отведенное под различные официальные мероприятия, имело мало возможностей для проникновения и не вызывало беспокойства. Воевода прошел и в крыло правое, где сам жил. Там еще раз вспомнил Власко, зашел в свою комнату и сменил кольчугу на более легкую, поверх которой надел бахтерец[Бахтерец - вид доспеха, состоящий из продолговатых стальных горизонтальных пластин, соединенных по короткой стороне вертикальными рядами. Надевался поверх кольчуги. В славянские княжества пришел с Востока, вероятно, из Персии через Византию.] . Подумал и прицепил поверх доспехов привычную шкуру рыси. Опустил передние когтистые лапы на грудь. В это время и услышал, как его зовут. Выглянув в узкое окно, он понял, что пора спускаться. На площади, на другом ее
конце, появились даны.
        Коридоры правого крыла были темными и пустынными. Лучины не зажигали специально, чтобы враг не знал, в каких комнатах их ждут и откуда можно получить в грудь стрелу. Ту самую длинную славянскую стрелу, от которой почти не спасает щит, не спасает кольчуга. И только чудо может спасти, когда стрела попадает не прямо, а под углом. Здесь, в этом крыле, только в отдельных комнатах заняли посты стрельцы и стражники, получившие задачу в случае проникновения в крыло врага отступить и разрушить дощатую лестницу на галерею, через которую можно попасть в верхние этажи крыла противоположного, занимаемого покоями княгини Рогнельды. Весь план обороны был рассчитан на то, чтобы именно покои княгини стали последним местом, в которое врага пропустить нельзя.
        Все было продумано раньше, все было знакомо, каждый знал свою задачу, и воевода повторил ее на всякий случай дополнительно. И враг появился. Значит, следует начинать сражение. Не ждать, когда на тебя нападут, а нападать самому, действовать активно.
        Дражко, торопясь возглавить передовой отряд, который уже дожидался его перед парадными дверьми, прошел к лестнице и уже ступил на площадку, когда услышал за спиной шорох. Не оборачиваясь полностью, он только глянул на ходу через плечо, и тут почувствовал удар в спину между лопаток. Бахтерец был прикрыт шкурой, и предатель не видел, куда бьет. Сталь бахтерца выдержала, хотя занесенная над лестницей нога заставила воеводу пошатнуться и шагнуть вперед, едва сохраняя равновесие. Он успел все же обернуться и попытался отмахнуться, но отвести чужую, летящую вперед руку не успел. Предатель свое дело знал хорошо. Следующий удар пришелся туда, где бахтерец кончается и начинается кольчуга. Длинная и тонкая мизерикордия[Мизерикордия (кинжал милосердия)- рыцарский трехгранный кинжал, предназначенный для добивания противника, не снимая с него доспехов. За счет тонкого клинка мог пройти в самое небольшое отверстие, такое, как кольцо кольчуги или смотровая щель шлема.] , специально сделанная для такого удара, легко прошла через защитное кольцо и пронзила плечо, углубляясь в грудь. Дражко упал, но еще успел
услышать знакомый сиплый голос боярского слуги:
        - Не в ту сторону ты, воевода, смотрел…
        Глава 4
        Весь вечер и всю ночь после ухода Ставра Годослав проспал, не просыпаясь, и, когда Далимил разбудил его утром, поднялся свежим и бодрым, без тяжелого давления тревожных дум. Уже давно князь не чувствовал себя так прекрасно, уже давно забыл, как выглядит приподнятое настроение и что оно несет. Уже давно дела и заботы не позволяли ему просто посмотреть на только что взошедшее солнце и порадоваться ему, как, бывало, радовался он еще год или три года назад. Ведь только сутки прошли, как он смотрел на это же солнце, разговаривая на галерее с князем-воеводой Дражко. И не заметил тогда утра, не заметил восхода, не заметил свежей прелести неба. Трудно быть князем и оставаться одновременно человеком, потому что давит на плечи постоянное беспокойство. А как, оказывается, прекрасна жизнь без него!
        - Свежий воздух да лечение волхва Ставра…- объяснил Далимил князю его приподнятое состояние духа.- Тебе, князь, следует почаще со Ставром общаться. Сдается мне, такое лечение даже мне, самому здоровому человеку из всех, кого я знаю, пошло на пользу. Я тоже такой свеженький, что хоть в турнире принимай участие. А ведь я только со стороны слушал, как с тобой Ставр говорил…
        - Кто-то из наших сегодня участвовать будет?
        - Ставр привез с собой Барабаша,- Далимил сказал это так, словно выложил перед Годославом сюрприз, который загодя подготовил.
        - Того стрельца, который всегда вздыхает, как болотная кикимора?- поинтересовался князь с улыбкой, такой редкой на его лице в последнее время, и Далимил сам заулыбался, радуясь хорошему настроению Годослава.
        - Да. У нас лучше Барабаша в дружине никто не стреляет. Франки и саксы с ним тягаться не могут. Правда, Бравлин привез своих стрельцов. Посмотрим, что они покажут. Но лучники[Лучником у славян назывался не тот, кто стреляет из лука, а специалист по изготовлению луков. Так же, как стрелочником назывался не железнодорожник, а специалист по изготовлению стрел. Только с конца XVI века появилось в употреблении слово «лучник», имеющее отношение к самому стрелку.] у вагров, насколько я знаю, всегда были отменные. Хотя он тебе, княже, сам об этом расскажет. Обещал утром прийти, и я слышу, как гремит чья-то кольчуга. Местные рыцари вчера допоздна пьянствовали с герцогом Трафальбрассом и проспят до самого начала завтрашнего турнира. Они сейчас не ходячие. А кто-то идет. Слышишь, шаги к нам приближаются…
        В самом деле, кто-то трижды стукнул в щит Годослава, вывешенный у входа в палатку.
        - Входи, княже, если ты один,- сказал Далимил. И добавил вполголоса: - А если он не один, то спутник прилетел по воздуху, иначе я услышал бы его шаги.
        Полог осторожно дрогнул, и из-за него в самом деле появился князь Бравлин Второй. Насупленный, озабоченный, чем-то недовольный. Но, увидев перед собой сияющего князя Годослава, улыбнулся и обнял его.
        - Я рад, что ты добрался до Хаммабурга невредимым.
        - Я благодарю тебя, старший брат, за заботу о моей жизни,- ответил Годослав.- Мне рассказали, что ты сам приезжал на переправу, чтобы предупредить меня.
        - Граф Ксарлууп, хоть иногда и бывает моим гостем из-за любви к славянскому меду, не всегда придерживается правил чести. Я боялся, что даны просто застрелят тебя на дороге. И потому рекомендовал не ездить.
        - Сейчас эти даны вдоль той же дороги развешены на великий праздник воронам,- мрачно нахмурил брови Годослав, вернувшись от радостного состояния к состоянию озабоченности.- А сам граф с распоротым животом, если все еще живой, пытается добраться до своего короля в сопровождении всего одного обезоруженного воина, которого я ему оставил вместо костыля.
        - Сильно же ты осерчал на Готфрида…
        - Его полки стоят на моей границе, хотя я не звал их к себе в гости. Я просил помощи в войне, но у данов есть собственная граница с франками, и крюк, который они желают сделать, заглянув по пути в Рарог, совсем мне не нравится. Если Готфрид согласен поговорить с Карлом языком оружия, пусть к Карлу и отправляется, не заезжая ко мне. Но самому Готфриду и его окружению, похоже, совсем не нравится мое желание оставить свои границы в неприкосновенности. И потому он подсылает ко мне убийц и отравителей.
        - Отравителей?- переспросил Бравлин.
        - Ты еще не знаешь этой истории?
        - Нет.
        - Вместе с посольством приехал герцог Гуннар…
        - Твой тесть.
        - Да. И он, памятуя прошлое влияние на дочь, приказал ей подливать мне в пищу какой-то яд, который должен передать его человек. Мне оставили жить всего несколько дней до того, как полки данов соберутся у моей границы полностью.
        - Это уже слишком! При всем моем уважении к королю Дании - это уже слишком! И что ты собираешься делать в такой ситуации? Готфрид, похоже, надумал в своей жадной всеядности просто проглотить княжество бодричей, как Карл собирается проглотить княжество вагров.
        - Именно поэтому я здесь. Я еще, сознаюсь честно, не решил окончательно, как поступлю. Хочу сначала присмотреться к Карлу. В сравнении с Готфридом Карл выигрывает тем, что он не захватывает, а присоединяет. Я вижу в этом разницу. При захвате противника убивают, а при присоединении его подчиняют.
        Бравлин в сомнении покачал головой.
        - Я не верю этим франкам. Уже много лет я воюю с ними, терплю поражение за поражением, но воевать продолжаю. Сейчас между нами мир, и потому меня пригласили на турнир. С Карлом я встретился впервые, но сразу заметил, что он заигрывает со всеми противниками. Старательно показывает нам, что желает мира. Но он желает мира своего, такого, где только один правитель - король франков. А мы желаем жить своим миром.
        - Тебе, старший брат, проще. Тебя, по крайней мере, не пытаются отравить или убить. А мне нет спокойствия ни дома, ни в дороге, ни здесь…
        - И здесь тоже?
        - Сигурд…- пояснил Годослав.- Если он узнает меня, следует ждать неприятностей и подлости. Герцог ничем не лучше графа, когда ему хочется добиться поставленной королем цели. Хотя, как говорят, он значительно опаснее Ксарлуупа, как более сильная и менее пьяная личность. И как воин сильнее несравненно.
        - Да, мы вчера заглядывали к нему по необходимости и слегка повздорили. Трафальбрасс произвел неприятное впечатление на всех, кроме собутыльников. Так же к нему отнесся Карл, почти оскорбив, хотя и вежливо, отказом включить в число зачинщиков. А сейчас я проходил мимо его палатки, оттуда запах идет, словно не человек там живет, а валяется стерво[Стерво - в славянских языках так называли падшее животное, гниющий труп. Только в XIX веке это слово слегка трансформировалось и превратилось в ругательство.] . Хоть нос затыкай… И рядом с палаткой прямо на траве спят пьяные. И это цвет саксонского рыцарства!..
        - Однако наш викинг сам никогда пьяным не бывает,- усмехнулся Годослав.- Он, как князь Дражко, может выпить целый винный погреб и спокойно дойти до дома.
        - Это я тоже знаю. Знаю даже то, что Сигурд, несмотря на сегодняшнюю пьянку, будет завтра способен совершать чудеса на ристалище.
        - Уже завтра?
        - Да, завтра он возглавит отряд противников франков в меле. И вчера он предложил нам заглянуть к аварскому великану, как окрестил тебя, с просьбой тоже поучаствовать в общем бою. И я пришел к тебе с той же просьбой от других рыцарей. Франки выставляют сильный полк. И надо подобрать в ответ сильных рыцарей. Для тебя это прекрасная возможность показать себя.
        - Если рыцарей допускают в меле, то я буду участвовать,- согласился Годослав.- Но не буду пока открывать лицо.
        - Это как раз то, что я хотел тебе посоветовать. И даже сказал своим товарищам по партии зачинщиков, что тебя зовут Ратибор. Славянское имя у аварца потому, что твоя мать славянка. Я знаю этого князя Ратибора, он сейчас далеко, и никто не сможет открыть твое инкогнито, кроме Сигурда. Поэтому рядом с ним ты должен быть особенно осторожен.
        Годослав наклонил голову в согласии.
        - Я согласен временно побыть даже аварцем Ратибором. Но, тем не менее, мне следует выбрать момент и каким-то образом познакомиться с Карлом. Хотя бы для того, чтобы к нему присмотреться. Короля не смутит, если я в нужный момент представлюсь своим настоящим именем?
        - Пока его не смущает то, что Видукинд здесь находится под именем Кнесслера. Мне кажется, что все об этом знают, может быть, даже и сам король, но молчат. Играют в свою игру и позволяют другим играть в свою. Мне вообще трудно понять франков. Да и как их понять, когда они выбрали себе такую странную религию. Религия должна приходить от родовых корней, от предков, а не с чужбины. Но… Я слышу, как поют трубы герольдов. Начинается бугурт. Там после кулачных боев и схваток на дубинках будут соревноваться стрельцы. Я хочу посмотреть на своих молодцов. Но сидеть среди чужого народа на скамьях мне не хочется. Я поеду верхом. Сегодня рыцарям разрешено занимать места в ресе, чего лучше избежать завтра и послезавтра.
        - Я тоже приеду,- сказал Годослав.- Король будет там?
        - Должен быть. Он учредитель турнира. И постарается понравиться простолюдинам. Думаю, для этого вообще вся кутерьма и затеяна. Я не прощаюсь. Мы еще увидимся, но я не хотел бы, чтобы Сигурд увидел нашу дружбу. Если откроется твое настоящее имя, он обязательно доложит Готфриду, что я тебя покрывал. А мне, скажу тебе откровенно, не хотелось бы портить отношения с датским королем. Я пока еще держусь против Карла только благодаря поддержке Готфрида.
        И князь Бравлин заспешил к коновязи.
        - Седлай и мне,- приказал Годослав Далимилу.

* * *
        Такие большие праздники, как хаммабургский турнир, в саксонских землях - невидаль. И потому простой народ испытывал настоящее счастье оттого, что Карл решил позаботиться о его развлечении. Берфруа, выстроенные за ночь вокруг ристалища, были забиты народом так плотно, что опоздавшие не могли найти себе место даже в проходах. Публика собралась самая разнообразная. Седой торговец свининой, у которого неподалеку располагалась небогатая усадьба и ферма, соседствовал со старшиной швейного цеха из Хаммабурга, еврей-ростовщик уселся чуть не на колени к волосатому кузнецу. Но больше всего здесь было людей, одетых с некоторой схожестью: кожаные куртки, перетянутые широкими поясами, на поясах обязательно подвешены в горизонтальном положении[Вообще-то это оружие было распространено и среди других германских племен, в более ранний период даже среди франков, однако саксы утверждали, что это их национальное оружие, потому что в нем отражено имя народа, и в отличие от других германцев носили свои ножи-мечи непременно подвешенными горизонтально, хотя это было и неудобно, и вызывало смех у других германцев.]
деревянные ножны, из которых торчит длинная рукоятка скрамасакса или, по крайней мере, лангсакса, а в руках как непременный атрибут национальной принадлежности - фрамея. Эти представители своего народа, как определялось сразу, пришли из леса, пахли кострами и боями, смотрели хмуро на франков, которым отвели отдельно две берфруа с лучших сторон, где солнце не светит прямо в глаза, мешая смотреть зрелище. Одна из берфруа - в два этажа - для короля и знати, вторая - состоящая из рядов наспех сколоченных скамей - для простых воинов. Правда, в первый день турнира франков посмотреть на бугурт пришло мало, тем не менее, любви им не выказывали. И свободные места на франкской берфруа оказались заняты очень быстро. Люди слегка переругивались, когда им наступали на ноги, однако, в общем, были настроены, хотя и возбужденно, но празднично, следовательно, благодушно.
        Всем любопытным, естественно, мест не хватило. Даже король Карл, объявляя турнир, не предполагал, что его импульсивная задумка, вызванная возвращением графа Оливье и так удачно использованная по совету Алкуина, вызовет небывалый интерес несмотря на достаточно короткий объявленный срок подготовки. И сейчас ближайший холм, поросший редким лесом, был весь усыпан людьми, стоящими и сидящими на склонах, даже устроившимися, подобно невиданным птицам, на ветвях деревьев.
        Карл, в своем стремлении достичь мира и согласия в саксонских землях, не пренебрег даже первым днем праздника, чем, конечно, заслужил среди простых людей уважение. Народ любит, когда правители не брезгуют его развлечениями. Королевская ложа, завешанная коврами по случаю личного присутствия монарха, была заполнена придворными не в меньшей степени, чем простолюдинами берфруа.
        В ристалище, почти вплотную к ограждению, прямо против мест, где сидели король с двором, соревновались в умении владеть дубинкой дюжие волосатые молодцы из саксонских лесов и болот. Придворные посматривали на них с любопытством. Турнирные стражники, специально выбранные монсеньором Бернаром из числа наиболее опытных и рассудительных воинов королевской армии, внимательно смотрели за тем, чтобы хотя бы это состязание обошлось без жертв. Получившему увесистый удар по голове заглядывали в глаза, определяя, как человек соображает и может ли он продолжать схватку. По правилам, тот, кто касался земли коленом или рукой или же просто не мог уже эффективно защищаться и сам наносить удары, признавался проигравшим. Тогда стражник просто бросал между дерущимися свой герольдский жезл, украшенный праздничными лентами, и уже сам герольд, выступивший из тени ограждения, где ему было специально отведено украшенное многими гербовыми щитами место, объявлял победителя.
        Дубинки у противников были разные. Одни предпочитали короткие и увесистые, с сучковатыми утяжеленными концами, похожие на боевые палицы. Другим больше нравились длинные, как посохи, палки, которыми можно было одновременно наносить и обыкновенные оглушающие удары, и колющие - весьма болезненные, когда они попадали в лицо или в ребра, хотя такие удары и не выводили соперника из строя полностью. Перед началом схватки турнирные стражники проверяли каждую дубинку тщательно. Правила запрещали утяжелять дерево металлом или, уж тем более, вбивать в него гвозди, чтобы нанести сопернику увечье.
        - Меня с раннего детства занимает один вопрос,- сказал Карл, полуобернувшись через плечо и показывая этим, что обращает свой вопрос ко всем придворным, собравшимся в его ложе.- Что представляет собой человеческая голова? Для чего она человеку дана? Только ли для того, чтобы соответствовать какому-то определенному образу?
        - Мне всегда казалось, ваше величество,- ответил, тихо посмеиваясь, граф Оливье, на правах маршала турнира сидящий по правую руку от короля,- что голова дается человеку для того, чтобы думать ею. Хотя бы иногда… К сожалению, не всем удается делать это в равной мере.
        - Но тогда каждый увесистый удар дубинкой должен выбивать из нее по мысли. Сколько получишь ударов, на столько же меньше станет в голове мыслей,- рассудил король.- Мне думается, что эти бойцы,- показал он на ристалище,- необыкновенно умные люди. Они получают такое громадное количество ударов и при этом еще остаются способными к размышлению. Посмотрите на этого…
        Карл показал на невысокого крепыша, раскачивающегося из стороны в сторону, не давая возможности противнику нанести прицельный удар.
        - В самом начале схватки его дважды прилично огрели прямо по лбу. А он все еще соображает, каким-то образом уворачивается от новых ударов. Он мне нравится, это точно… Ай-ай-ай…
        Последнее восклицание у Карла вырвалось, когда крепыш пропустил сначала колющий удар прямо в нос, а потом и последний, завершающий, третий уже удар по лбу.
        - Нет,- сам с собой согласился Карл.- Очевидно, все-таки первыми ударами у него основательно отшибли мыслительные способности. Я неверно выбрал себе предмет предпочтения.
        - Я думаю, ваше величество,- тихо сказал из-за королевской спины аббат Алкуин,- что все зависит от головы. У каждого она разная, и мыслей у каждого человека разное количество. Но смею вас заверить, что я никогда не встречал человека настолько же умного, исходя из вашей теории, как монах нашего монастыря брат Феофан. Однажды, будучи еще достаточно молодым и еще не будучи монахом, он бежал по городской улице в своей родной Лютеции[Лютеция - галльское название Парижа.] , и не мог знать, что перпендикулярно его движению по другой улице скачет лошадь со всадником. Прямо на перекрестке Феофан столкнулся с лошадью, ударившись лбом в ее лоб. Упали и он сам, и лошадь со всадником. Лошадь погибла от такого удара, а Феофан, осознав Божий промысел, оставивший его в живых, решил стать монахом.
        - А что со всадником?- спросил кто-то из заднего ряда.
        - Всадник удовлетворился ссадинами и ушибами, которые получил при падении. И вынужденно забрал Феофана с собой. Этим всадником был я.
        - А почему вынужденно, и куда же будущий монах так стремительно мчался?- задал вопрос заинтересовавшийся король.
        - Я дам один ответ сразу на два вопроса, ваше величество. Дело вот в чем: достославный Феофан отличается тем, что может выпить больше вина, чем в него может поместиться. Я до сих пор не могу разрешить эту странную задачу, хотя пытаюсь сделать это уже в течение десяти лет. А бежал он потому, что его за это умение преследовали. То есть он в каком-то постоялом дворе выпил чуть не бочонок вина, и оказалось, что по рассеянности забыл о собственной невозможности за это вино заплатить. И тогда решил убежать. За ним погнались. А тут лошадь со всадником… И мне пришлось во спасение такого любопытного представителя рода человеческого заплатить за этот бочонок, чтобы спасти Феофана от обязательных побоев. Вот он, посмотрите, готовится принять участие в состязании.
        Брат Феофан в самом деле вышел в ристалище. Большой, пузатый и внешне ужасно неуклюжий, он вызвал в рядах зрителей смех тем, что перед боем начал закатывать сначала полы своей долгополой сутаны, засовывая концы под грубую веревку, заменяющую ему пояс, поскольку пояса на такой огромный живот не делал ни один ремесленник. Потом пытался подкрутить и широкие рукава, но на руках, к великому сожалению монаха, веревок не оказалось. Саксы, относящиеся к монахам с подозрением, хотя многие из местных жителей, стараниями Карла, уже прошли обряд крещения, искренне веселились, предвкушая показательное избиение слуги Господнего победителем предыдущего поединка. Приготовившись, брат Феофан истово перекрестился, вознес молитву и принял из рук турнирных стражников уже проверенную ими увесистую дубинку.
        - Ну-ну,- засмеялся и король вместе с присутствующими.- А сколько вина вместил его живот сегодня утром?
        - Я не могу этого знать, ваше величество, потому что мы расстались с братом Феофаном еще вчера вечером. Тогда он выпил у одного славянского купца месячный запас меда.
        Поединок начался. Противник брата Феофана, не уступающий ему ни ростом, ни шириной плеч и отличающийся только поджарым животом, спокойно передвигался по кругу, поигрывая дубинкой и перебрасывая ее из руки в руку. Монах же, незыблемый, как центр Вселенной, стоял на месте, внимательно наблюдая за саксом. Тот вдруг стремительно прыгнул вперед и нанес удар в лоб. Другого этот увесистый удар свалил бы наземь, но брат Феофан его, кажется, даже не заметил. Тут же последовал второй и третий молниеносные удары, и только после этого монах сам сошел с места и двинулся вперед неожиданно быстро для солидной тяжести своего тела. Сакс, уверенный в беспомощности противника, не успел отскочить и получил удар в ухо такой силы, что тут же свалился под ноги брату Феофану.
        Берфруа сначала изумленно замолчали, хотя только что свистели и гикали, а потом загудели, как гигантский потревоженный улей. Крепость лба монаха не могла оставить людей равнодушными, хотя многие посчитали его атаку случайной и не поддерживали восторга большинства.
        - Мне понравился брат Феофан,- сказал король.- Должно быть, он в самом деле чрезвычайно умен. Удар дубинки для него все равно что укус комара.
        И Карл дважды махнул перчаткой. Проклятые сакские комары донимали его даже на турнире.
        Тем временем в ристалище вступил следующий боец. С этим брат Феофан справился так же быстро, как с первым. За ним последовали один за другим еще четверо, все крепкие и злые. И только с последним, вертким и быстрым горожанином из Хаммабурга, монаху пришлось повозиться так, что пот катился с толстого лица водопадом. Этот соперник сумел нанести Феофану множество не слишком сильных ударов, но никак не желал получать удары сам. И кончился поединок только после того, как монах, под смех и свист с берфруа, вдоволь набегался по ристалищу за юрким горожанином и все-таки сумел огреть его по спине своей дубиной. Удар был не слишком сильным, но горожанин упал на руки. Согласно правилам, это было поражением.
        Больше желающих сразиться с братом Феофаном, не чувствующим удары дубинкой, не нашлось.
        - По дороге сюда я видел где-то рядом воз с бочонками вина. Найдите хозяина. Я покупаю весь воз вместе с парой лошадей и преподношу его в качестве приза победителю,- сказал король герольду.
        Герольд, выйдя на середину ристалища, объявил монаршую волю. Хозяин воза тут же нашелся и спустился с берфруа. Продать весь воз оптом, да еще самому королю, это ли не удача. Да после такой удачи вино продавца пойдет нарасхват, а сам он с полным основанием будет величать себя поставщиком вина к королевскому столу!
        Воз въехал между раздвинутыми барьерами. Возница передал вожжи герольду, и тот торжественно вручил их брату Феофану. Монах забрался на козлы и, сияя от счастья красным лицом, стеганул лошадей. Берфруа радостно зашумели.
        - Что у нас дальше по программе?- спросил король.
        - Сейчас предстоит небольшой перерыв, ваше величество,- сообщил граф Оливье.- Часа на два-три, не больше. Турнирные стражники и рабочие раздвинут берфруа и установят мишени для стрельбы из лука так, чтобы результат было видно всем, и никто не пострадал при промахе. У нас очень много желающих показать свое воинское и охотничье искусство. Больше, чем в любом другом виде состязаний.
        Глава 5
        Нечто непонятное начало выползать из тумана. Мучительно, с потугами и при странном отсутствии звуков. Выползало, выползало, выползало, словно цыпленок с человеческими разумом и ощущениями с мучениями выбирался из яйца смерти[В понятии славян болезнь представляет собой скорлупу яйца смерти. Человек выздоравливает, если сумеет пробиться к жизни через скорлупу. Эту же скорлупу можно разбить снаружи, помогая человеку выздороветь.] к жизненному свету.
        А потом свет в самом деле блеснул. Яркий… Вспышкой… Изнутри… И с осознанием того, что глаза при этом остались все еще закрыты.
        Дражко пришел в себя сразу, рывком сбросив покрывало болезненного небытия, но не решился по возвращении в мир жизни открыть глаза так же быстро, потому что даже сквозь прикрытые веки он ощущал явно солнечный свет и боялся, что свет этот после долгого пребывания во мраке небытия ослепит его. Память вернулась к нему легко, одновременно с возвращением сознания, и он вспомнил, как готовил Дворец Сокола к обороне, когда получил предательский удар кинжалом. Рана и сейчас ныла, и, как воин опытный, знающий в ранениях толк, князь-воевода и соправитель княжества бодричей предпочитал не шевелиться, понимая - каждое движение вернет боль, а она может вытеснить из тела так трудно пришедшее в него сознание. Сознанию следовало сперва установиться, войти в ритм жизни.
        Он прислушался. Если рядом с ним и был кто-то, то этот кто-то вел себя настолько тихо, что Дражко не ощутил чужого присутствия. Но где же он все-таки, и как обернулись события за время его беспамятства?
        Герцог Гуннар перехитрил воеводу, подослав к нему убийцу. Дражко не привык думать о своей безопасности, тем более, не мог он думать о ней в княжеском дворце. Да, именно герцог Гуннар вместе с боярами… Дражко вспомнил и узнал сиплый голос. Удар кинжалом нанес один из слуг, видимо, специально для этого и посланный. Он готовился нанести его раньше. Именно для этого и приходили бояре. Именно для этого они и захотели остаться во Дворце Сокола, якобы дожидаясь приезда посольства. На самом деле это давало возможность убийце начать охоту за жертвой. И сам Дражко виноват, оставив слуг на свободе и отправив в подвал только хозяев. Следовало подумать о том, что слуги могут оказаться и скрытыми врагами, подумать сразу, как только Сфирка принес весть о дружинах, собранных боярами в своих дворах. Конечно же, это не простой слуга пытался убить князя-воеводу. У простого слуги не всегда хватит умения и воли для нанесения удара. Это боярский дружинник. Первый удар был между лопаток. Шкура рыси скрыла бахтерец, защитивший сердце. А не последуй воевода совету Власко, мизерикордия пробила бы кольчугу. После первого
удара, от которого бахтерец и спас, убийца сразу сориентировался и нанес второй как раз в нужное место, под нужным углом, чтобы узкое лезвие через плечо вошло в грудь. Это бил опытный вой, знающий толк в доспехах и в ударах. Не слуга… А Дражко так легко купился на возможность своим великодушием по отношению к слугам дать возможность одуматься и тем, кто сидит в боярских дворах…
        Но все же, что произошло в городе?
        Герцог Гуннар захватил Дворец Сокола?
        Командовать стражниками после ранения Дражко остался простой сотник. Глашатный Сташко не в счет, потому что он стар и откровенно слаб в воинских утехах. Сил у сотника достаточно, умения ему тоже не брать у ростовщика под проценты, но вот хватит ли воли сопротивляться одновременно и Гуннару, отцу Рогнельды, и боярам. Не убоялся ли сотник последствий в ситуации, которую он до конца не знает?
        Дражко попытался прислушаться к своим ощущениям.
        Лежал он, несомненно, уже не на лестнице, где настиг его предатель-убийца, а на широкой скамье, хотя и недостаточно широкой для его мощных плеч. Кольчуги и бахтереца на себе воевода не ощутил. И не смог понять, связан он или просто перевязан после ранения.
        Надо открывать глаза. Пусть он и в плену, пусть и связан, пусть и готовят его к пыткам и издевательствам… Но незнание хуже боли. Мучительнее боли. Мысли о возможных бедах всегда страшнее самих бед.
        И что случилось с Рогнельдой, которую доверил заботам воеводы Годослав? Если Гуннар взял штурмом дворец до подхода подкрепления, которое вызвал из поместья Дражко, то он не пощадит дочь, отказавшуюся ему повиноваться…
        Дражко открыл глаза. Резко, болезненным рывком.
        И увидел, что лежит в своей спальной светлице. Солнце, близкое уже к полуденному, косо привносит в окно яркие лучи, словно обещает безопасность и спокойствие. Рядом, устроившись поудобнее в кресле, спит, свесив голову, его мать.
        - Мама…- не слыша своего голоса, прошептал Дражко.
        А она услышала, встрепенулась, отчего тонко звякнули затейливые биллоновые шейные гривны, оглянулась испуганно, но тут же поняла, где находится, и повернулась к сыну.
        - Живой, Дражко…- выдохнула она, словно уже не надеялась услышать его голос.
        И слезы выступили на глазах пожилой женщины.
        - Что произошло, мама? Где Рогнельда?
        - Что произошло… Долго рассказывать. Тебя предатель ударил кинжалом. А у нас тут… Но это потом, это потом… Тебе сейчас отдыхать след. Спи лучше…
        - Мама, как я могу уснуть, когда от беспокойства мучаюсь больше, чем от ран. Что с Рогнельдой?
        - И нечего беспокоиться. Когда у нас такая княгиня, как Рогнельда, беспокоиться нечего…
        - Что же случилось, мама, расскажи, не пытай меня.
        И старая княгиня, как ей ни хотелось по-своему проявить заботу о сыне, рассказала…

* * *
        Дражко звали настойчиво. Кричали. Не дозвались. Начали искать, когда герцог Гуннар уже выстроил свое воинство против Дворца Сокола. И нашли на лестнице, лежащего в целой луже собственной крови.
        Сотник растерялся.
        - Как быть? Смеем ли мы противостоять боярам и герцогу Гуннару?- спросил он глашатного.
        Тот знал, что противостоять сметь надо, но воинского духа для этого не хватило. Никогда не воевавший престарелый человек. С него спрос маленький. И потому он просто пожал плечами:
        - Спрошу у Рогнельды.
        Рогнельда спустилась к воям сразу же, как только до нее дошла весть о положении, в которое попали осажденные. Такая же гордая и надменная, какой казалась им всегда. И удивительно спокойная.
        - Где князь-воевода?- первое, что спросила.
        - В спальную горницу его отнесли.
        - Кто с ним?
        - Матушка и воин, который раны знает. Настоящего-то лекаря нет. За Гориславом бы и за травницей послать, да сейчас из дворца не выйти…
        - Выйдем,- спокойно ответила княгиня и посмотрела на сотника с глашатным холодным, полным презрения взглядом.- Что поделывает мой батюшка?
        Ей рассказали. Не доложили, как докладывали бы Дражко - отрывистыми фразами, а просто рассказали с подробностями, с деталями, как рассказывают женщинам.
        - Чего он хочет?
        - Захватить дворец.
        И княгиня вдруг начала распоряжаться. Без раздумий, сразу. Четко, сухо, ясно. Она расставила стражников по местам, которые сама отвела им. Остальных спрятала в ближайших комнатах. Передала приказание стрельцам на галерею.
        - Вы оба идете со мной. Открывайте дверь,- скомандовала.
        Глашатный и сотник взяли в руки по факелу, чтобы сопровождать княгиню на площадь.
        Они вышли из дворца, спустились по каменным ступеням. Остановились, чтобы герцог Гуннар и солдаты-даны, тоже стоящие с факелами, смогли рассмотреть идущих. Потом двинулись вперед.
        Гуннар с двумя солдатами твердой, уверенной походкой победившего человека - отца и воина - пошел навстречу. Встреча произошла посреди площади.
        - Здравствуй, отец,- сказала Рогнельда.- Я приглашаю тебя в свой дом.
        Пламя факелов играло на ночном ветерке. Герцог пытался рассмотреть лицо дочери при этом неверном освещении. Но лицо было абсолютно бесстрастно, хотя в глаза дочь смотреть избегала. Сам большой мастер предательства, он ожидал такого же от всех, даже от родной дочери. Но отведенный взгляд только показал Гуннару, что дочь по-прежнему боится его, как боялась всегда, точно так же отводя взгляд. Как боятся его все в Дании! Сам король не решается долго смотреть ему в глаза…
        - Ты сама меня приглашаешь… А где же славный князь-воевода Дражко? Он не рискнул предстать передо мной?
        - Дражко убит. Его нашел кинжал предателя,- на глазах Рогнельды выступили настоящие слезы, и сказанное показалось правдой.
        - Убит? Вот как?

«Датский коршун» внезапно улыбнулся. В действительности, он просто страшно оскалился, но ему показалось, что это улыбка.
        - Мне говорил один из бояр, что послал верного человека. Это не я послал. Запомни. Кровь воеводы на ваших неверных боярах.
        Герцог несколько раз то ли кашлянул, то ли каркнул. Это он изобразил смех.
        - Пойдем, отец,- позвала Рогнельда чуть не со стоном.- Мне больно стоять. Твой внук у меня под сердцем волнуется и бьет ногами. Пойдем, отец…
        Последний довод подействовал на Гуннара. Великий Один не дал ему сыновей и внуков. И вот ожидается первый. Которого он желает видеть наследником и продолжателем своего дела.
        - Пойдем, Рогнельда…- В голосе даже непривычная нежность появилась.
        Они двинулись вслед за сотником и глашатным, освещающими дорогу факелами. Полусотня данов, не долго сомневаясь, без команды двинулась им вслед, отставая шагов на сто и оставив на месте боярские дружины.
        Двери Дворца Сокола были по-прежнему гостеприимно распахнутыми. Так показалось Гуннару. И ему пришлось оценить это гостеприимство сразу же, как только он ступил за порог. За широкими и тяжелыми дверными створками спряталось по два стражника. Едва Гуннар перешагнул критическую черту, недавно прочерченную по воздуху рукой Рогнельды, как створки с шумом захлопнулись. Герцог обернулся на скрип дверных петель, и тут же четыре копья вонзились в него, пробивая кольца кольчуги. Два дана, что сопровождали Гуннара, отскочили к стене, пытаясь выхватить мечи, но и их другие стражники тут же пригвоздили к деревянной обшивке.
        С площади послышался шум. Сотник выглянул в окно. Стрельцы с галереи за секунды расстреляли опустивших щиты данов. Следующие стрелы достались боярским дружинам, которые, сообразив, что остались без предводителей, отходили в улицы, прикрываясь щитами. А еще через минуту боярские дружины хлынули назад. И с улиц на них шла атака. Подоспели дружинники, вызванные Дражко из усадьбы.
        - На площадь!- скомандовал сотник стражникам.- В копья!
        Стражники бежали к выходу, словно река остров, огибая своим течением Рогнельду. Она стояла на коленях перед отцом, бессильно раскинувшим руки, и шептала:
        - Прости меня, отец… Мне пришлось выбирать между тобой и мужем… Прости меня, отец…
        Кто-то второпях наступил на руку герцога. Тело убитого качнулось. Это заставило Рогнельду испуганно вздрогнуть и взяться за эту руку. Пульс на запястье не бился.
        Она так и стояла, когда избиение боярской дружины закончилось. И простояла бы еще долго, если бы не спустилась сверху княгиня-мать, не обняла ее за плечи и не увела.
        - Пойдем, пойдем, дочка…
        - А отец?
        - О нем позаботятся.

* * *
        Дражко выслушал рассказ матери, не прерывая. Спросил, когда старая княгиня замолчала:
        - К Годославу нарочного отправили?
        - Сфирка, с разрешения княгини, тотчас, как весь этот ужас закончился, человека отрядил. Самой-то Рогнельдушке не до того было…
        - Где она сейчас?
        - Она плохо себя чувствует. Ребенок бьется наружу, волнуется… К ней позвали старух, напоили княгинюшку отварами. Сейчас должна уснуть.
        Но княгиня, оказывается, не уснула. По скрипу двери и по повороту головы матери Дражко понял, что в комнату кто-то вошел. Сам он подняться не мог, и повернуть голову не мог, потому ждал, что пришедший сам заявит о себе.
        - Как он?- раздался голос Рогнельды.
        - О тебе, княгинюшка, спрашивает.
        - Подойди… Я тебя не вижу,- сказал Дражко.
        Рогнельда подошла. Глаза князя-воеводы и так видели плохо.
        - Наклонись.
        Она слегка наклонилась и положила руку ему на перевязанную грудь.
        - Ты, Дражко, будешь жить долго.
        Рогнельда, обычно белокожая, но с румяными щеками, сейчас была очень бледна.
        - Я буду жить… И ты будешь жить… И Годослав будет… И твой сын будет… Ты вела себя хорошо… Так, как должна вести себя жена Годослава… Муж будет тобой гордиться, будет детям рассказывать о твоем подвиге. Если бы не твоя воистину… не женская воля, всем бы нам сейчас качаться на виселице, и здоровым, и раненым,- такая длинная фраза стоила Дражко потери сил. Он даже глаза в изнеможении закрыл.
        Рогнельда помолчала с минуту. И сказала, обращаясь даже не к князю-воеводе, а, скорее, к себе, сказала тихо, внутренне чувствуя произносимые слова:
        - Когда мой сын вырастет и спросит меня про деда, я расскажу ему, что именно он заманил герцога Гуннара в ловушку, где того ждала смерть. Он и его мать. И за это оба мы будем прокляты богами до дня Страшного суда, когда Хель[Хель - в скандинавской мифологии, богиня подземного царства, правила мертвыми до дня Страшного суда.] призовет нас к ответу.
        Княгиня не плакала, не стонала, не показывала никому своих чувств, хотя чувства эти, должно быть, клокотали в ее душе. Внешне она выглядела все такой же невозмутимо-холодной. Но теперь Дражко, снова открыв глаза, видел, даже сам еле живой, что она очень сильная.
        - Ты спасла княжество и мужа,- он чуть не добавил «и меня», но вовремя сдержался. - Иначе его обязательно убили бы.
        - У меня не было выбора. Или отец, или муж… Я знаю. Я должна была расплачиваться за грехи своего отца. Я расплатилась. А мой сын будет расплачиваться за мои грехи. Это мучает меня. Он ведь еще не родился и не знает, какая страшная судьба его ждет. Его и всех моих детей…
        - Судьбу не знает никто.
        Рогнельда чуть замялась перед ответом, но все же сказала:
        - Власко знает.
        Дражко напрягся до боли. Вспомнилось, что говорил ему Власко о последнем дне княгини.
        - Ты разговаривала с Власко?
        - Да, я призывала его и спрашивала. Он опять смотрел в воду, а потом сказал мне, что ждет меня и моего сына.
        Князь-воевода задергал усами. Ему в самом деле было больно.
        - Ты не спрашивала у мальчика, как можно избежать участи.
        - Избежать участи? Это, Дражко, невозможно. Судьба расписана на небесах. Да и зачем ее избегать… Ее избегать не надо…
        Дражко хотел помотать головой, но от боли, подступившей опять, только его усы взлетели кончиками к самым бровям. И большого труда ему стоило не застонать.
        - Это неправда. Если бы судьбу нельзя было изменить, то Власко не посоветовал бы мне сменить кольчугу на бахтерец… Это изменило мою судьбу, спасло меня от первого смертельного удара, который пришелся между лопаток.
        - Я не хочу, чтобы моя судьба изменилась,- после паузы сказала Рогнельда так тихо, что Дражко едва услышал.- Все должны понести плату за совершенное. Моя плата - смерть отца. Мой сын понесет плату за меня.
        - Значит, проклятье ляжет на весь род Годослава?- спросил князь-воевода, надеясь хотя бы таким образом направить ход ее дум на заботу о муже и отвлечь Рогнельду от дурных, беспокоящих мыслей.
        - На всех потомков, рожденных мной,- она ответила очень твердо, словно сообщила о давно и твердо решенном.- Поэтому князь должен взять себе вторую жену. Я сама скажу ему об этом.
        - Ты торопишься…- предупредил Дражко.
        В это время опять заскрипела дверь. Вошел еще кто-то.
        - Выздоравливай, князь…- Рогнельда резко повернулась и заспешила к выходу.
        - Кто пришел?- спросил князь-воевода.
        - Я это, княже…- тихо сказал Сфирка.
        - Что ты покою ему не дашь, что покою не дашь болящему,- напустилась было на Сфирку княгиня-мать.
        - Подойди,- подозвал Дражко, не обращая внимания на слова матери и тем самым останавливая ее.
        Сфирка, на всякий случай в обход старой княгини, бочком, тихонько, скосив глаза, сдвинулся в сторону скамьи. Встал так, чтобы воеводе было его видно. Виноватый вид разведчика добрых слов не предвещал.
        - Что скажешь?
        - Плохие вести, княже. Очень ты нужен всем нам. Не время тебе валяться по скамьям…
        - Еще чего, еще чего…- княгиня-мать чуть не с кулаками подступила к разведчику, и он, мужчина, вынужден был отступить на два шага к стене. Он и дальше отступил бы, но стена помешала.
        - Поправляйся быстрее,- все же закончил Сфирка.
        - Рассказывай.
        - Прискакал гонец от Полкана. Даны почти готовы… Вот-вот выступят.
        Глава 6
        К тому времени, когда закончились приготовления к состязанию стрелков из лука, погода разгулялась, солнце над ристалищем стало жарким, но поднялся легкий свежий встречный ветерок, который только добавил интригу в предстоящее событие. Не каждый из стрелков умеет одинаково хорошо учитывать скорость встречного ветра. Даже боковой бывает рассчитать легче, давая запас влево или вправо. Боковой ветер не трудно определить по наклону ветки ближайшего дерева, чего невозможно сделать при ветре встречном. А здесь следовало еще правильно подобрать оперение для стрелы, чтобы она не уходила выше мишени и не зарывалась наконечником в землю. Более того, самые опытные знали, что каждая неровность поляны, небольшой подъем или впадина, сыграют свою роль, повернув встречный ветер в сторону земли или подбросив поток вверх. И все это следовало предвидеть.
        Пять мишеней выставили в дальнем углу ристалища, а стрелок должен был стоять в углу противоположном. Таким образом, выбиралось наибольшее возможное расстояние для прицельной стрельбы. На всякий случай, рабочие раздвинули берфруа так, чтобы и мишени можно было перенести дальше, и сами зрители таким образом не угодили в зону возможного попадания стрелы.
        - Где-то здесь должен быть славянин из бодричей, не знающий франкского языка, которому я обещал желать успеха,- вспомнил король.
        - Славяне стоят отдельно, ваше величество,- маршальским жезлом показал граф Оливье на группу из девяти воинов.- Мне уже все рассказал герольд. Они презирают стрельбу по таким мишеням, с которой начинают наши лучники и саксы. И сами вступят в дело только тогда, когда наши закончат и выявят победителей. Славянская мишень ставится дальше шагов на пятьдесят-семьдесят. Только самые лучшие из наших и из саксов будут соревноваться вместе со славянами.
        - Да, славяне лучшие стрелки из всех, кого мне доводилось видеть. Говорят, они получили свое умение от скифов. Алкуин, а не могут наши оружейники делать такие же луки, как у славян?- спросил Карл.
        - Если их хорошенько подучить, ваше величество, они постараются. Хотя для большой армии эти луки и дороговаты. Беда в другом…
        - В чем беда?
        - В том, где взять таких лучников или, как они их называют сами, стрельцов.
        - А разве наши, имея подобные луки, так не сумеют?
        Алкуин отрицательно замотал головой.
        - Славяне обучают стрельцов с детства, ваше величество. Мне доводилось наблюдать у вагров мальчиков, которых заставляют целый день стоять с камнем в вытянутой левой руке, а правой рукой, с камнем потяжелее, водить вперед и назад, словно они натягивают тетиву. Вы обратите внимание на внешний вид их стрельцов. Как правило, это самые сильные мужчины. Им не обязательно иметь широкие плечи, но руки у них такие мощные, что по толщине могут сравниться с ногой иного человека. Сила в этих руках чрезвычайная.
        - Разве ваше величество не помнит,- спросил Оливье,- как-то в испанском походе мы захватили целый воз арабских луков… Они и формой, и размерами напоминают славянские, только чуть-чуть послабее в натяжении. И вооружили ими своих стрелков. Сначала это вызвало радость, но в бою оказалось, что нашим просто не хватает сил.
        - Для стрельбы из таких луков нужна специальная подготовка[Славянский лук, как говорят результаты реконструкции остатков этого оружия, часто попадающегося археологам, требовал больших физических затрат и очень сильных рук. Сила натяжения тетивы боевого лука была 80-90кг (для сравнения - сила натяжения тетивы современного спортивного лука равняется 20кг). Чтобы отстрелять большой осадный тул, стрельцу следовало раз за разом натягивать тетиву до 200 раз, то есть за короткий промежуток времени поднять и переместить одной рукой 18 тонн. Это почти то же самое, что разгрузить одной рукой современный большой грузовик. Арабский лук схож со славянским и тоже превосходил европейские и скандинавские луки, но не имел костяного усиления в средней части. При той силе, с которой посылалась стрела славянским или арабским луком, не было доспеха и уж тем более щита, который мог бы остаться не пробитым при прямом попадании. Европейские же луки пробивали далеко не каждый доспех. Что касается дальности полета стрелы, то, например, английские лучники не могли соревноваться с арбалетчиками, а славянский лук значительно
превосходил арбалет по дальности выстрела. И, уж конечно, вызывают смех современные картины и кинофильмы, в которых луками вооружают женщин как слабый пол. Стрельба из боевого лука вовсе не для женских рук и даже не для рук каждого мужчины.] ,- добавил Алкуин.- Создание системы обучения стрельцов могло бы занять много лет, и при своей жизни мы не смогли бы еще, пожалуй, увидеть результатов.
        - А славяне?..
        - У них, ваше величество, эта система работает веками,- сказал Алкуин.- Она создана давным-давно, никто и не припомнит когда. Я специально интересовался этим вопросом, предвидя ваш интерес.
        Тем временем состязание стрелков было уже в полном разгаре.
        Сначала каждому участнику давалось по три попытки. Все три стрелы должны были попасть в красную мишень, нарисованную на большом деревянном щите. И уже после первого упражнения более половины стрелявших заняли места на берфруа. У кого одна, у кого и две стрелы вышли за круг. Два десятка оставшихся стрелков повторили упражнение. Новый отсев отправил на берфруа еще треть. И так до тех пор, пока не осталось шестеро, у которых все стрелы дважды попали точно - три франка из королевской армии и три сакса из окрестных лесов. Только тогда герольд пригласил на стрельбище славян, которые молча и слегка снисходительно посматривали на соперников.
        Мишень передвинули шагов на тридцать.
        - Это слишком далеко,- в один голос стали утверждать франки.
        Саксы молчали, смотрели угрюмо не столько на славян, сколько на франков и стискивали зубы. Они, как ближайшие соседи, знали, что для славян это только начальная дистанция. Знали, что их луки, как, впрочем, и луки франков, только-только позволяют выстрелить на такую дистанцию прицельно. Еще хотя бы десяток шагов, и можно было бы уходить с ристалища без всякой надежды выглядеть достойно. Но с франками им потягаться хотелось.
        - Я хочу подойти ближе,- внезапно сказал Карл.- Мне интересно посмотреть на вагров и бодричей.
        - Там восемь вагров, ваше величество, подданных князя Бравлина Второго, и только один ободрит,- уточнил граф Оливье.- Тот самый, который не знает франкского языка.
        - Возьмите с собой приз. Я лично вручу его победителю.
        Алкуин достал из ларца большой рог, изящно отделанный чеканным серебром и наполненный золотыми монетами. Часть монет ссыпалась в ларец, и аббат аккуратно вернул их в рог, закрыв сверху небольшим покрывалом из тяжелой серебристой парчи.
        - Я беру с собой только Алкуина и Оливье,- сказал король придворным, поднявшимся, чтобы сопроводить монарха.- Алкуин знает славянские языки, а Оливье, как маршал турнира, знает распорядок. Остальные пусть смотрят отсюда и не закрывают действо простым зрителям.
        Король спустился из ложи и скоро оказался около стрелков. Славяне тянули жребий, кому за кем стрелять. Но первыми все же предстояло выполнить упражнение франкам и саксам, как наименее способным на победу.
        Пятеро из оставшихся вышли к рубежу, обозначенному положенным на землю копьем. Карл встал рядом со своими солдатами и присмотрелся к мишени. Ему она показалась едва видимой, и король удивился, как можно с такого расстояния попасть в круг размером в две сложенные вместе ладони. И это удивление заставило его посмотреть на своих воинов с уважением. Они готовились долго, поднимали и опять опускали луки, прислушивались к ветру, настраивались. При стрельбе с более короткой дистанции такой тщательной подготовки Карл не заметил.
        Наконец стрелы просвистели одна за другой. Последовала новая пауза, вызванная подготовкой. И опять стрелы умчались в сторону мишеней. Наконец, последний выстрел. После этого герольд при мишенях вышел из укрытия проверить результат стрельбы и отмашкой жезлом показывал результат каждого участника. Только трое франков сумели попасть в мишень дважды. У двух саксов оказалось по одному попаданию.
        - Я никогда не думал, ваше величество, что смогу попасть даже один раз,- грустно сказал седобородый франк, проходя мимо короля.- А я всегда считался в нашей армии одним из лучших стрелков. Впрочем, все лучшие здесь и собрались, ваше величество. И мы просим вас простить нас, что не можем сравниться в умении с этими людьми.
        - А я никогда не думал, что в моей армии есть такие меткие стрелки. Я поздравляю вас с успешным выступлением, господа.
        Карл достал из кармана горсть золотых монет, специально припасенную для этого, и высыпал ее в широкую ладонь седобородого.
        - Это вам и вашим товарищам…
        Стрелки поклонились.
        Итак, все они выбыли из борьбы за приз. Теперь в дело вступили четверо вагров и последний из саксов. Но пока сакс готовился к первому выстрелу, славяне просто, почти не целясь, выпустили по три стрелы и отошли в сторону. Пришлось дожидаться сакса. Но когда герольд при мишенях дал отмашки по каждой мишени, оказалось, что сакс не уступил славянам и остался в числе соискателей приза.
        Оставшиеся вагры и бодрич отстреляли так же быстро, как первые. Мишень передвинули еще на двадцать шагов. Славяне переговаривались между собой, ничуть не смущаясь дистанцией, а сакс хмурился и качал в раздумье головой. А когда герольд при мишенях дал отмашку о готовности, сакс махнул рукой и, не говоря ни слова, ушел на берфруа к товарищам.
        - Он правильно сделал,- сказал Алкуин.- Его стрелы слишком коротки для такой стрельбы.
        - А я уже приготовил горсть монет ему в подарок,- Карл поморщился.- Но подарка достоин только тот, кто борется до конца. Пусть даже без надежды на победу, но борется и старается победить хотя бы самого себя.
        Король досадливо отвернулся, и взгляд его упал в ресе, где несколько рыцарей и оруженосцев верхом наблюдали за состязанием.
        - Оливье, Оливье…- растерянным полушепотом позвал Карл графа и даже слегка пошатнулся, словно у него закружилась голова.
        - Я здесь, ваше величество, что случилось?- Оливье сразу заметил, как король побледнел.
        - Оливье, у тебя молодые глаза. Посмотри, что за рыцари наблюдают за стрельбой из ресе.
        Оливье повернулся и приложил ко лбу ладонь, выставив ее наподобие козырька, чтобы солнце не мешало ему как следует рассмотреть рыцарей.
        - Я вижу, ваше величество, князя Бравлина. Это естественно, он пришел посмотреть на своих стрельцов. Следом за ним, вы и сами узнали, наверное, по черным доспехам и одеждам, мой друг Салах ад-Харум, для которого подобные массовые зрелища в диковинку. Кроме того, в его родной стране стрельба из лука считается почетным занятием, и все цари прекрасно владеют этим оружием. Наверное, Салаху любопытно посмотреть на стрельбу славян. Чуть в стороне от них сакские рыцари, которых я видел вчера.
        - Дальше, дальше, кто там дальше…- опять шепотом поторопил Карл.
        - Я смотрю, ваше величество…- Голос Оливье сел и заметно задрожал.
        - Кто это?
        - Ах!- вдруг успокоился граф.- Должно быть, это про него говорил вчера Сигурд, а сегодня утром к этому рыцарю должен был поехать Бравлин, чтобы попросить его участвовать в завтрашнем меле. Это какой-то аварец… Кажется, да-да, его зовут князь Ратибор. У рыцаря славянское имя потому, что он по матери славянин. Сигурд так и сказал: «аварский великан»…
        - Ты уверен? Оливье, дорогой мой, посмотри как следует…
        - Я вижу, ваше величество, и понимаю, что привело вас в замешательство. Да, я тоже сначала вздрогнул. Этот рыцарь фигурой сильно напоминает вашего племянника. И рост тот же, и посадка в седле схожая.
        - Я попрошу тебя, граф, сходи, посмотри сам… У меня сердце колотится, как у птицы. Посмотри, прошу тебя…
        - Да, я сейчас…
        Оливье и сам сомневался и волновался. И потому торопливо пошел вдоль барьера к ресе. Тем временем король повернулся к Алкуину:
        - Аббат, ты не помнишь вчерашнее письмо соглядатая из Тоскании?
        - Относительно переговоров герцога Дезирея с Аварским каганатом?
        - Да.
        - Я просмотрел его только мельком, ваше величество, и еще не приступал к работе над ним. Там говорится, что герцог Дезирей пригласил к себе послов каганата, с тем чтобы выработать подробный план действий против вас. Что вас еще интересует?
        - У тебя же, друг мой, прекрасная память…
        - Я, ваше величество, не имею оснований на нее жаловаться,- поклонился Алкуин.
        - Так вот, кто ведет переговоры с аварской стороны?
        - Сейчас вспомню, ваше величество… Сейчас вспомню… Да, некий аварский князь по имени Ратибор.
        - Правильно. Мне тоже казалось, что именно Ратибор. Ты слышал про такого князя?
        - На него, ваше величество, если вы помните, в свое время жаловались еще греческие послы. Ратибор считается специалистом по быстрым рейдам во внутренние греческие провинции. Скажем так, это Сигурд аварского покроя. Сухопутный пират, специализирующийся на греческих провинциях. Грабит, но не желает давать сражения…
        - Да-да, точно,- нахмурился король.- И где Ратибор сейчас должен, по-твоему, находиться?
        - В Тоскании, больше ему пока находиться негде. Переговоры не закончились. Письмо пришло только вчера. Наша почта работает исправно, и гонцы не теряют время. Только в Тоскании, ваше величество, и пробудет там еще долго.
        Карл загадочно улыбнулся.
        - Я рад, что ты в этом так уверен.
        - А в чем дело, ваше величество?
        - Нет-нет, просто ты доставил моему сердцу несколько приятных минут. А может быть, и нечто большее… Давай смотреть за стрельцами. А то мы пришли сюда ради этого, а сами отвернулись. Кто из них еще выбыл?
        - Осталось четверо, ваше величество. Три вагра и бодрич, который, должно быть, невероятно счастлив от вашего внимания. Он постоянно косится в нашу сторону. Как бы не спутал нас с мишенью.
        - Нет. У него не злое лицо. И стрелок он отменный. Я буду рад, если он окажется победителем, пусть даже он и не говорит по-франкски.
        Король разговаривал с Алкуином, а сам то и дело бросал косые взгляды в сторону ресе.
        Вот граф Оливье подошел к Бравлину, поздоровался за руку и похлопал по холке гнедого коня князя. Разговаривают. Долго разговаривают. Оба оборачиваются в сторону рыцаря, назвавшегося Ратибором. Ясно, что говорят о нем. Что-то спрашивает у них сарацин. Тоже смотрит в сторону Ратибора. Вот подъехал к ресе Аббио. Сам весь в черном и на вороном коне, под стать Салаху ад-Харуму. И знаменитый хвост выходит из вершины шлема и падает эделингу на левое плечо. Аббио спрашивает про стрелков и показывает в сторону короля. Досадливо махнул рукой. Должно быть, ему сказали, что все саксы уже выбыли из борьбы за приз. Приехали Кнесслер и барон Борк. Рыцарей больше интересует состязание стрелков, чем незнакомый рыцарь. Оливье решается и подходит прямо к тому, кого назвали Ратибором. Рыцарь больше кивает, а говорит сам граф. Граф возвращается. Так же неторопливо, вдоль барьера, словно и не понимает, что король сгорает от нетерпения.
        А у стрелков тем временем настали самые горячие времена. Мишень передвинули еще на пять шагов. Дожидаясь Оливье, король вышел на боевой рубеж, попытался рассмотреть мишень с места стрельбы. И очень удивился, что по такой цели вообще можно стрелять. Маленькая красная точка вдали. И даже, показалось королю, мерцает. Нет. Попасть в нее - это невообразимо.
        Претендентов на приз осталось двое - сухощавый вагр неопределенного возраста с очень мощными, как и говорил Алкуин, и жилистыми руками, сравнить которые можно разве что с ногами обыкновенного человека, и бодрич. Теперь уже, убедившись в их мастерстве, герольд при мишенях не прятался в укрытие, а стоял только в трех шагах, давая отмашку жезлом об удачных выстрелах. Уступать не хотел никто. Теперь стреляли сосредоточенно, выверяя каждое движение руки и дуновение ветра. И каждая стрела попадала в цель.
        - Алкуин, что у них за дощечки на левой руке?- спросил король.
        - Это, ваше величество, костяной защитный щиток. Без такого щитка стрельцы рискуют остаться однорукими - слишком сильно бьет тетива.
        - А почему наши не носят таких дощечек?
        - Носят, ваше величество. Только не все, а особые неженки. Остальные обходятся толстой войлочной рукавицей.
        - Значит, ты славян относишь к неженкам?
        - Не в этом дело, ваше величество. Наш лук не может так сильно бить тетивой. Для этого он должен быть вполовину сильнее, чем сейчас.
        - Одно утешение - в королевстве не будет одноруких…- сердито сказал Карл.
        Подошел Оливье.
        - Что?- коротко спросил король.
        - Я хотел бы, чтобы это было так, ваше величество. Но я в сомнении.
        - Чем твое сомнение вызвано?
        - Ратибор не снимает шлем с полумаской, а сразу от полумаски у него начинается бармица. Никто не видел его лица. Разговаривает он с сильным акцентом, словно очень плохо знает франкский язык. Из-за этого невозможно разобрать голос. Я спросил Ратибора…
        - Это не Ратибор.
        - Что, ваше величество?
        - Это не Ратибор. Я вчера получил письмо из Тоскании от тамошнего соглядатая. Князь Ратибор представляет своего кагана на переговорах с герцогом Тосканским Дезиреем.
        - Тогда кто же этот рыцарь?
        - Я хотел у тебя спросить…
        - Я в растерянности, ваше величество. Отдаленное сходство с Хроутландом есть, это несомненно, но я не решусь утверждать… Кроме того, семь лет может так много изменить в облике любого человека. И даже в голосе.
        - Ладно. Посмотрим. Хроутланда лучше всего видно в бою. Завтра будет меле…
        - Этот рыцарь будет в нем участвовать, ваше величество, на стороне саксов под командованием герцога Трафальбрасса.
        - Вот и посмотрим…
        - Ваше величество,- обратился к королю герольд.- Эти два стрельца уже израсходовали почти все стрелы, и ни один из них не промахивается. Мишень отнесена на предельное расстояние. Дальше нельзя. Мы не можем определить победителя.
        - И что?- спросил Карл.
        - Я предлагаю разделить приз между ними и объявить победителями обоих.
        - Делиться, ну уж - нет!- воскликнул бодрич, которому уже было известно предложение герольда.- Победитель должен быть один!
        Алкуин перевел это восклицание королю.
        В это время зашумели и бешено захохотали берфруа. Карл вместе со всеми обернулся.
        - Боже мой…- ужаснулся Алкуин.- Это же брат Феофан.
        - Очевидно, до него только сейчас дошли удары дубинок,- сказал король.- Иначе отчего бы он так сильно шатался. Посмотрите, у вашего брата Феофана даже ноги не сгибаются.
        Брат Феофан шествовал животом вперед, одна пола сутаны так и осталась заправленной за веревку, как была утром, во время поединков на дубинках. Сандалию с правой ноги монах где-то потерял, и сейчас правая нога была босая. Он появился прямо из-за мишени и шел к группе стрельцов, даже не видя, что среди них находится и сам король. Все молчали и ждали продолжения. Даже турнирные стражники не решились вытолкать монаха хотя бы в ресе.
        Брат Феофан под хохот и улюлюканье берфруа уже преодолел с великим трудом треть дистанции, когда стрелец-бодрич вдруг выступил на боевой рубеж.
        - А вот так кто-нибудь из вас сможет?- воскликнул он, покопался в своем туле и достал новую стрелу, выбрав ее по непонятному другим принципу.
        Алкуин опять перевел слова бодрича Карлу.
        - Что он хочет делать?- поинтересовался король.
        - Я думаю, он застрелит брата Феофана.
        - Я его тогда на тетиве повешу!
        Бодрич натянул лук, но целился он, как все видели, вовсе не в монаха, закрывающего собой мишень, а куда-то чуть ли не в берфруа.
        - Что он делает?- опять воскликнул Карл. Он увидел, как заметались люди на скамьях, не зная, кого из них стрелец выбрал.- Он сошел с ума. Остановите его!
        Герольд бросился к Барабашу, но было уже поздно. Стрела сорвалась с тетивы.
        Все берфруа молчали.
        - Он попал…- тихо сказал Алкуин.- Посмотрите на герольда при мишени. Бодрич попал в цель. Его стрела летела по дуге…
        Только сейчас все увидели, что герольд при мишени дает отмашку жезлом, означающую, что стрела в самом деле угодила в цель.
        - Сможешь так выстрелить?- возбужденно спросил Барабаш у недавнего соперника.
        - Нет…- тот отрицательно закачал головой.- Я слышал про такую стрельбу, но сам так не умею.
        Алкуин перевел.
        Карл стоял в растерянности.
        - Но такого же не бывает!- сказал он.
        Алкуин перевел его слова бодричу. Тот поковырялся в туле, достал новую стрелу, вернулся на рубеж и снова при полной тишине выстрелил. Герольд при мишенях дал отмашку жезлом.
        - Бывает?- спросил Барабаш у короля.- Бывает…- сам же за короля ответил.
        Карл молча выгреб все золото, что было у него в карманах, и пересыпал в ладони стрельцу. Потом принял из рук Алкуина рог, наполненный такими же монетами, и вручил Барабашу.
        - Такого я никогда не видел!- сказал он и пошел к своей ложе прямо через ристалище.
        Алкуин задержался и по-славянски спросил у стрельца:
        - Может быть, ты расскажешь мне, в чем секрет?
        - Какой уж тут секрет…- пожал плечами смущенный Барабаш, ссыпающий монеты себе в шапку. Он никогда раньше не держал в руках такого богатства, и сейчас бедному стрельцу трудно было оторвать от монет взгляд.- Просто в моей стреле все перья были из правого крыла…[Описан известный среди славян способ стрельбы специальными стрелами. Обычно для стрелы, чтобы она летела прямо, берутся перья из разных крыльев птицы, потому что перья разных крыльев имеют наклон в разные стороны. Если использовать перья с одного крыла, то есть с одинаковым наклоном, то стрела летит по дуге.]
        Глава 7
        По дороге в Хаммабург Лют с десятком разведчиков решил попутно заехать на известный ему пост, где Скурлата перекрывал пути к западной границе, чтобы предупредить о происходящих в столице событиях.
        Гонца от датского посольства в сторону Хаммабурга на посту не видели.
        - Должен был быть гонец. Обязательно должен. Для них это очень важно,- расстроенный Лют настаивал так, словно это его жизнь зависела от поимки посла. Впрочем, для каждого из разведчиков жизнь князя равнялась собственной жизни, и не только потому, что все они очень любили Годослава, но еще и потому, что в случае прихода к власти в княжестве данов все те, кто верой и правдой отстаивал интересы своего правителя, стали бы изгоями.
        - Нам он не попался. А что ты хочешь, я же не сокол, чтобы сверху смотреть… Ставр почти всех людей забрал. У нас в границе дыра на дыре,- оправдывался Скурлата.- Скачи поскорее дальше. Предупреди Ставра или даже самого князя. Пусть хоть из дружины заставы выставят… Меня воеводы не послушают…
        Здесь, на западной границе, стояла, разбросанная по большому участку, основная княжеская дружина в шестнадцать тысяч копий и пять тысяч стрельцов. Ждала переправы франков, но где будет сама переправа осуществляться, никто не знал, и потому перекрывать требовалось все возможные участки, и дружину растянув точно так же, как были растянуты посты разведчиков. Но воеводы держали между собой постоянную связь, чтобы иметь возможность быстро сконцентрировать силы там, где объявится враг. Благо, протяженность границы княжества не настолько велика, чтобы лишить их этой возможности. Облитые смолой поленья держались на вышках, рядом с постоянно зажженным факелом дежурил воин, чтобы по команде поджечь сигнальный костер, предупреждающий о беде. А пары наблюдателей, ждущие этого костра, глаз не смыкали, сменяя одна другую, чтобы не устали от ожидания глаза и не был пропущен сигнал. Стрельцы в каждой дружине были посажены на коней, чтобы в нужный момент сконцентрироваться и массированным обстрелом помешать переправе. Все это было продумано и подготовлено князем-воеводой, хотя сам Дражко хорошо знал - остановить
переправу такой большой армии он со своими силами не в состоянии.
        - Отправь к воеводам гонца. Пусть поспрашивает. Был ли дан? А ты собирай людей, сколько сможешь, и даже больше… Сейчас все понадобиться смогут…- Лют рассказал, что устроили в Рароге даны и бояре.- Меня Сфирка спешно отправил. Не знаю даже, чем там кончилось… Но Дражко приказал готовиться к большим событиям. Велел беречь Годослава и никого к нему не подпускать. Данов и бояр, если они с данами, бить нещадно и без разбора. А если и без данов будут, потеря не велика…
        - А воеводы кто?- спросил в ответ Скурлата, словно Лют сам этого не знал.- Все, как один, сыны боярские… Поднимут они на отцов оружие?..
        Лют пожал плечами:
        - Все же предупреди об измене…
        И погнал коня. Другие разведчики, отправленные с пращником, не отставали от него. Впрочем, дорога впереди осталась не длинная. Переправу уже было видно. На той стороне - Хаммабург.
        В Хаммабурге, выведя коня на доски причала, Лют удивленно осмотрелся. А проехав вместе со своим маленьким отрядом в улицы, удивился еще больше. Он бывал здесь несколько раз, думал, что хорошо знает город, но сейчас с трудом, предварительно проплутав, нашел дом купца-ремесленника Олексы. Так изменился малолюдный прежде, захудалый городишко всего за несколько дней. Не слезая с коня, чтобы не терять драгоценное время, молодой разведчик стукнул ногой в дверь и грозно потребовал у отрока, приказчика лавки, что вышел на стук, хозяина на улицу. Олекса вышел. Выслушал молодого разведчика и развел руками.
        - Утром Ставр пришел с приклеенной бородой, переоделся, забрал Барабаша и ушел. Я его больше не видел. Да, небось, в ристалище он. Там сегодня стрельцы соревнуются. Барабаш приз выиграть хочет. Ему франкский Карл самолично гору золота обещал. А что, он и выиграет…
        - А ты что не пошел?
        - После состязаний праздник в городе. Мое дело торговое. Готовиться след…
        - Моих людей пристрой где-нибудь,- попросил Лют.
        - Что им в доме делать. Да и негде… Пусть отправляются в берестяной сарай. Там все наши собираются.
        - Вот и отправь! Объясни дорогу…
        - А ты?..
        - А я - искать Ставра или прямо к князю…
        Лют стеганул коня нагайкой и погнал за город. Однако, кажется, было уже поздно - оживленные, возбужденные люди покинули берфруа, восторженно что-то обсуждая, размахивая руками и рассказывая друг другу то, что каждый и сам видел. Первый день турнира завершился, и все спешили в Хаммабург, чтобы продолжить веселье там. Прямо на кривые улицы из хозяйских дворов и построек, найдя место у стены каждого трактирчика или лавки, таровитые людишки еще утром выкатили бочки с пивом, вином и медом в предвкушении большого торгового дня и соответствующей такому дню наживы. Когда у людей праздник, они на зелье последние гроши потратят, забыв про голодных детей, оставшихся дома. Акробаты и жонглеры на городской площади спешно растягивали свои сцены-шатры и расстилали ковры для выступлений. Вымеряли шесты и протягивали между домами канаты ловкачи-канатоходцы. Пристроившись на ступенях чужого дома, настраивали струны на лютнях и виолах голиарды. Дудели сразу в несколько дудочек и кувыркались одновременно, не смущаясь жесткостью дороги, развеселые скоморохи. Всем хотелось и поживиться, и повеселиться, потому что
такого большого праздника местные саксы и приезжие славяне в своей жизни не видели.
        Скакать против толпы, идущей по дороге сильной, с безостановочным течением рекой, Лют возможности и даже смысла не увидел. Он вообще уже не увидел смысла в том, чтобы добираться до ристалища, а просто съехал с дороги и стал, не слезая с коня, рассматривать толпу. Ставра при его росте легко увидеть издалека. Но Ставр не показывался. Время терялось катастрофически. Разведчик, путая сакские, франкские и славянские слова, поинтересовался у верхом едущего рядом с дорогой купца, есть ли в город другие пути.
        - Есть и верхняя, есть и нижняя дороги, но они похуже, да и подлиннее. А кому уж невтерпеж, тот прямиком через лес может податься… Верхом там не продраться, одежду вместе с кожей в клочья разорвешь, а пешью - пожалуйста…- ответил словоохотливый купец на хорошем славянском языке, по внешнему виду определив в разведчике бодрича. Торговое дело такое, что дает наметанный глаз на покупателя…
        И тогда Лют решил ехать сразу к Годославу, хотя знал, что раскрывать инкогнито князя нельзя. А если нельзя, значит, необходимо будет найти какой-то другой способ передать весть. Впрочем, камень, пущенный из пращи с далекого расстояния, был хорошо известным сигналом Далимилу. Можно будет этим и воспользоваться, решил пращник.
        Узнав у полупьяных прохожих, где находится лагерь приезжих рыцарей, Лют выбрал из двадцати противоположных вариантов, предложенных ему на выбор то ли полушутя, то ли всерьез, один, не оставшись при этом полностью уверенным, что вариант верный. Но даже с неполным знанием языка саксов он понял все же, что лагерь совсем рядом с ристалищем. Толпа, продвигаясь навстречу, мешала проехать, снова время терять не хотелось. И молодой разведчик направил коня прямо в лесную чащу, пытаясь срезать путь. Но лес был незнаком, направление известно только приблизительно, чаща местами оказалась такой густой, что пробраться через нее мог только отряд дровосеков после недельной работы. Лют начал петлять, огибать причудливой формы овраги с шумливыми весенними ручьями, и слегка потерял ориентацию, хотя солнце стояло почти в зените и определить по нему стороны света было не трудно. Но знание сторон света помогло мало. Потом он чуть не увяз в болоте, скрытом редколесьем, и пришлось делать еще один, теперь уже большой объезд. Таким образом, через час пращник выехал совсем не туда, куда планировал. Перед ним была отвесная
природная стена из камней, перемешанных с землей. Стена составляла обрывистую сторону обширного холма. Посмотрев по сторонам, разведчик поехал налево, подгоняя коня, чтобы наверстать упущенное время. Здесь чаща была не такой непролазной, чтобы нельзя было проехать верховому. А высота стены постепенно снижалась, и лес становился реже. Лют хотел было уже и в галоп коня пустить, где окружность это позволяла, но тут заметил впереди, среди кустов, какое-то движение. Привычка всегда чувствовать себя разведчиком сработала сразу. Лют слегка натянул повод и пригнулся к гриве коня. И так замер, не зная, на что решиться - подъехать к незнакомым людям и спросить дорогу или сперва присмотреться, узнать, что за люди и почему они прячутся в чаще. Последний довод заставил его быть благоразумнее - если люди прячутся, им есть от кого прятаться. Лют отпустил повод и медленным шагом, готовый развернуться и ускакать в случае откровенной опасности, стал приближаться.
        И увидел… Впереди, в кустах, шла жестокая борьба. Возможно, именно поэтому разведчик и сумел оказаться достаточно близко, шагах в двадцати, оставаясь невидимым. Но сам он видел. Видел, как через толстый поперечный сук была переброшена веревка. Как чьи-то руки дергали ее, выравнивая и привязывая один конец к стволу. Разговаривали по-франкски. Должно быть, солдаты Карла кого-то вешают. Те солдаты, которые готовятся вступить в землю бодричей. Лют достал пращу и развязал берестяной туес с камнями, подвешенный к седлу. Чуть-чуть повод вправо, чтобы большой куст не мешал обзору. Шлем валяется на земле. Чей-то затылок в суконном подшлемнике словно специально подставлен. Праща с легким свистом сделала несколько оборотов, набирая скорость, и тут же камень сорвался с кожаной чаши. Лют почти никогда не промахивался и с более дальнего расстояния. Ворону мог на лету сбить. А уж с двадцати-то шагов… Солдат рухнул на землю без звука. И в тот же момент натянулась веревка на суку, раздался чей-то вскрик, перешедший в хрип. Лют выхватил меч и со всем пылом юности ударил коня пятками по бокам. Он протаранил кусты,
выскочив на маленькую полянку. Увидел, как отступили от повешенного четверо солдат. И с ходу направил коня прямо на них. Солдаты спохватились только тогда, когда он уже нанес первый удар. Меч рассек шею ближе других стоящему франку. Следующего пращник сбил грудью коня. Но двое, оставшиеся на ногах, оказались не робкого десятка. Они выхватили мечи и устремились на молодого разведчика с двух сторон одновременно. Вскочив на ноги, вслед им бросился и сбитый конем. Люту следовало развернуться, чтобы нанести удар, но он понимал, что этим проиграет время, и его самого могут успеть рубануть с любой из двух сторон, а то и с двух одновременно, и он не сможет защититься. Понимали это же и франки и бежали изо всех сил, стремясь не отстать. Тогда Лют пошел на хитрость. И подогнал коня. Солдаты продолжали погоню, но уже отставали. А молодой разведчик, сделав круг и выманив франков достаточно далеко от дерева, резко развернулся и поскакал назад. Перерубить мечом веревку, подхватить падающее тело и перебросить его поперек седла - на это ушли секунды. И опять подогнать коня. Туда, где лес чище и реже. Там франкам не
угнаться за конником, даже если конь несет и двойной груз.
        Когда за спиной уже стихли крики бессильных солдат, разведчик остановился, убрал меч в ножны, достал нож и перерезал вторую толстую смоленую веревку, стягивающую спасенному руки за спиной. Руки сразу протянулись к горлу, ослабляя петлю. Еще через секунду спасенный сполз с лошадиного крупа и шумно, с хрипами перевел дыхание.
        - Проклятый Карл, ты заплатишь мне за это! И ты, граф Оливье, дорого заплатишь!- выкрикнул человек по-сакски.- Заплатите уже сегодняшней ночью. Я не люблю бросать слов на ветер! Вспомните меня!..
        И он погрозил кулаком в воздух, будто угрожал небу.
        Лют всматривался в незнакомца. Впрочем, в незнакомца ли… Где-то он уже видел своего спасенца, только не мог вспомнить где. Несомненно, это был знатный сакс. Не только одежда принадлежала человеку правящего класса, но и лицо, утонченное, волевое, красивое и умное, говорило о породистости. Длинные волосы собирались на макушке в пучок и свешивались хвостом на левое плечо. Дальше взгляд разведчика перешел на веревочную петлю, все еще остававшуюся на шее. Несчастный пытался сердито освободиться от нее. И вдруг - Люта осенило! Он даже заливисто засмеялся.
        - Что хохочешь?- зло выкрикнул незнакомец, подумав, что выглядит с этой веревкой достаточно комично, и славянин смеется над ним.
        Несомненно, этот голос привык повелевать. Только славянский разведчик не относил себя к тем, кем повелевают сакские вожди.
        - Дай-ка мне эту веревку…
        - Зачем тебе веревка?
        - Хочу хорошенько рассмотреть.
        Незнакомец справился наконец с петлей, снял ее с шеи и бросил молодому человеку. Лют повертел смоленый обрезок в руках, потрогал узел и легко развязал его, дернув за свободный конец. Без всякого усилия. А незнакомец с таким трудом сумел расправить саму петлю на своей шее… Это из-за того, что веревка просмолена. В одну сторону она протягивается легко, в противоположную никак не хочет тянуться.
        - А где здесь стоит флот Карла?- невинно спросил Лют.
        - Флот?- огрызнулся незнакомец, растирая себе шею энергичными движениями пальцев. - Откуда здесь у Карла флот… Что ему здесь делать? По нашим болотам плавать?
        - А откуда у франков моряки?
        - Какие моряки?- не понял сакс.
        - Самые обыкновенные…- Лют показал веревку, уже развязанную, и без труда снова завязал прежним же узлом. Дернул за конец, веревка развязалась.- Такие узлы вяжут только моряки, когда крепят паруса.
        - Откуда ты знаешь, славянин? Ты же не моряк.
        - Я бодрич. И вырос среди викингов и рыбаков на острове Буян. Мой отец ходил в набеги с викингами. И он даже дома, когда была надобность, вязал все такими же узлами. И меня научил. Солдаты такие узлы вязать не умеют. По крайней мере, солдаты короля Карла. Вот даны - могут. Они почти все викинги и частенько отправляются в морские набеги. Этим - что парус закрепить, что с веслом справиться - привычное дело!
        Незнакомец задумался. Но быстро сообразил.
        - То-то мне показалось, что они выкрикивают по-франкски слова, смысл которых не понимают! Это даны! Проклятый Готфрид! Это ты решил со мной разделаться и натравить таким образом на Карла моих саксов… Ты слышал, что они кричали?
        - Я плохо знаю франкский.
        - А сам ты кто?
        - Меня зовут Лют. Я ищу одного человека, который должен быть в лагере возле ристалища. Хотел через лес сократить дорогу, чтобы не продираться через толпу, и заблудился в дебрях. Так и выехал на тебя. Кажется, вовремя… А кто ты? И что с тобой случилось?
        Незнакомец принял гордую осанку.
        - Я эделинг Аббио. Был в гостях у франкского графа Оливье, а когда вышел из королевской ставки, в лесу на меня напали эти люди. Двух моих слуг сразу закололи, а меня чем-то оглушили. В себя пришел, когда меня уже вешали. Но со связанными руками сопротивляться трудно. Дай мне меч и коня. Я догоню этих негодяев.
        Лют засмеялся.
        - Их уже не догнать. Их следует искать в палатке Сигурда.
        - В палатке Сигурда, говоришь?- Аббио задумчиво поднял брови.- Что же, я и там поищу… Сигурд, если это он, сильно рисковал, устроив на меня охоту на сакских землях. Здесь ему не Дания, где он мог заставить меня прождать у дверей королевского дворца целых три часа. Мне пришлось отказаться от аудиенции, чтобы сохранить свою честь, в тот момент, когда король согласился меня принять!.. Вот же тогда позеленел от злости и сам Готфрид, и его любимчик!- эделинг заулыбался от воспоминаний.- А сейчас этот любимчик желает рассчитаться? Ладно… Тебе тоже надо ехать в лагерь? Поехали, я выведу тебя туда. Кого ты ищешь?
        - Высокого рыцаря в аварских доспехах. Он приехал на турнир один, только в сопровождении оруженосца. Рыцаря легко заметить по фигуре, а оруженосца по длинному кнуту, которым он вышибает из седла любого рыцаря лучше, чем другой рыцарь копьем.
        Аббио взглянул на юношу с понимающей хитрецой, из чего Лют сделал вывод, что эделинг совсем оправился после навязчивого знакомства с петлей.
        - Ха! Ты же бодрич, и тебе нужен твой князь Годослав?
        - Ты знаешь его?- осторожно поинтересовался Лют.
        - Конечно. Только, кроме меня, эделинга Видукинда да князя Бравлина, никто, мне кажется, не знает, что Годослав скрывается под именем аварского князя Ратибора. Даже Сигурд, хотя сегодня стоял в пяти шагах от него, не узнал князя. Будь и ты осторожен, чтобы не выдать своего господина. Думаю, у него есть причины, чтобы прятаться…
        Разведчик в раздумье покачал головой.
        - Сигурд уже знает, что Годослав здесь. К нему отправлен гонец от старого герцога Гуннара, и гонца этого не сумели перехватить наши посты. Значит, Сигурд будет искать Годослава.
        - И «датский коршун» тоже в округе вьется… Это совсем плохо для твоего князя. Что знает Сигурд? Знает, что Ратибор и Годослав одно лицо?
        - Знает только одно - что Годослав в Хаммабурге и хочет встретиться с Карлом. И всеми силами постарается ему помешать.
        - Не надо было Сигурду так со мной поступать, не надо было… Здесь не Дания, здесь я имею власть большую, чем он. А если уж решился на убийство, следовало подобрать лучших людей, а еще лучше все самому решить в честном поединке. Поехали. Мне пришла в голову интересная мысль. Я, кажется, знаю, что делать и как выручить твоего князя…
        И Аббио вскочил на коня позади Люта. Обхватив сильными руками тонкий торс юноши и взяв в руки повод, Аббио уверенно направил коня прямо в чащу леса, впрочем, не слишком сильно подгоняя, потому что выбрал он петляющую тропу, которой обычно пользовались только пешие. Но уже через короткое время лес поредел, они пересекли поляну, заросли кустарника и выехали на дорогу, по которой к городу двигались опоздавшие к началу турнира саксы из дальних мест. А уже через несколько минут въехали в ничем не огороженный лагерь посторонних рыцарей.
        - Извини уж, сначала заедем ко мне в палатку. Годослав подождет. Он старается меньше показываться на людях, поэтому я думаю, что мы легко найдем его.
        Палатка Аббио была тоже черной, точно так же, как и вся его одежда. Очевидно, это был любимый цвет эделинга. Лют отдал повод какому-то человеку, похоже, слуге, испуганно вытаращившему глаза при виде Аббио и Люта.
        - Мой господин…
        Аббио поднятой рукой остановил слова и посмотрел на траву под ногами. На траве отчетливо виднелось пятно крови.
        - Принесли моих людей?- спросил эделинг, просчитав возможную ситуацию.
        - Да, мой господин.
        - Что с ними?
        - Оба легко ранены.
        - Легко?
        - Да. Удары мечей пришлись по касательной. Это, скорее, порезы, чем ранения.
        - Странно…- Аббио задумался на пороге.
        - Ничего странного,- спокойно сказал рассудительный не по годам Лют.
        Аббио повернулся к нему, молча ожидая продолжения.
        - Если бы их убили, то кто сказал бы, что на тебя напали франки?
        - Ха…- коротко засмеялся эделинг.- Ты верно мыслишь. Это еще одно доказательство непричастности Карла. И уж тем более графа Оливье. Я всегда относился к нему с уважением, и мне прискорбно было бы услышать, что Оливье способен на подлость. Ты молодец, Лют… Не будь у тебя другого господина, я с удовольствием пригласил бы тебя на службу к себе. Если случай заставит тебя искать службу, не забывай нашего знакомства. Я буду твоим покровителем.
        И Аббио, не дожидаясь ответа Люта на полуприглашение, вошел в палатку.
        Лют последовал за ним.
        В палатке лежали на подстилках два раненых сакса. Рядом с ними, присев на корточки, накладывал на ранения широкие листы подорожника Далимил.
        - Ты что здесь делаешь, Лют?- удивился, обернувшись, плеточник.
        - Этот человек спас меня от виселицы. А ты кто такой, чтобы спрашивать в моей палатке?- грозно спросил Аббио, не рассмотрев в полумраке лица незнакомца.
        - А я нашел на дороге твоих людей и доставил в лагерь. И теперь пытаюсь оказать им помощь. Раны пустяковые, скоро заживут…
        - Прости нас, мой господин,- сказал один из раненых, пытаясь приподняться на локте.- Мы не ожидали нападения от франков и потому оказались неподготовленными и не смогли защитить тебя.
        - А от людей Сигурда вы ожидаете нападения?- сердито ответил Аббио вопросом на вопрос.
        Далимил встал, понимая, что Лют принес новости.
        Глава 8
        - Никогда не думал, что на свете так много народа живет…- с широко разинутым ртом глазел по сторонам Барабаш.
        - А ты разве в сражении ни разу не был?- поинтересовался Ставр.
        - Так то вои - воев всегда должно быть много, а тут всякие… Никогда не думал…
        Волхв добродушно усмехнулся.
        - Ты бы лучше котомку с плеч снял и взял в руки. Не каравай хлеба несешь… А люди всякие бывают. Лихих отовсюду тоже набралось - не приведи Свентовит!
        Ставр и Барабаш разминулись с Лютом в городских воротах, где толпа не давала людям пройти нормально ни в одну, ни в другую сторону, и приходилось протискиваться, работая локтями. Едва волхв со стрельцом буквально проломились в город и углубились в улицу, разведчик выехал с другой стороны. Ему, всаднику, выбраться через ворота было еще тяжелее, и потому Лют продвигался медленно. Вздумай Ставр по природному любопытству или по какой-то еще причине обернуться, с высоты своего роста он обязательно заметил бы юного разведчика. А была бы возможность у Люта глазеть по сторонам, а не искать щель в толпе, чтобы протиснуться вперед, он тоже заметил бы возвышающуюся над другими людьми голову. Тогда бы Аббио ждала позорная для эделинга смерть в петле, а весь толпящийся в Хаммабурге народ - страшная резня. Только случай повлиял на дальнейшие события и не дал совершиться большому злу.
        Так, не получив известий о драматических событиях дома, Ставр с Барабашем двинулись по узким и кривым городским улицам в сторону пристаней и складов. Там, на берегу Лабы, людей было меньше, а простора, естественно, больше. Здесь Ставр, совсем не как в городских воротах, уже беспрестанно вертел головой.
        - Ты, никак, кого-то ищешь?- поинтересовался стрелец.
        - Праздником любуюсь,- ответил волхв спокойно.
        - Однако, может, лучше в город вернемся, в кабачке посидим,- похлопал Барабаш себя по котомке, которую нес уже не за плечами, как волхв свою, а в руке, как Ставр и посоветовал. Посоветовал правильно,- рассудил Барабаш,- рискованно прятать за плечи мешок, в котором столько честно заработанного золота от королевской щедрости. На затылке-то глаз нет, не увидишь, как кто-то в толпе котомку распорет и рог облюбует. Но сразу же после первого импульсивного движения, означавшего, очевидно, желание стрельца пригласить волхва за стол и отпраздновать победу, раздался вздох настолько тяжелый, что его могли услышать на противоположном берегу в славянском поселении. Естественно, «Я угощаю!» вслед за вздохом не прозвучало. Очевидно, с потоком воздуха в горле застряло…
        Наконец, Ставр заметил нужного человека и, оставив Барабаша в стороне, поспешил к нему. Этот человек оказался толстым евреем-купцом, коих на праздник понаехало тоже множество.
        - Что расскажешь?
        - Они купили пять комплектов франкской одежды и оружие королевской пехоты,- прошептал еврей, поднимаясь на цыпочки, тщетно стараясь приблизиться к уху волхва, чтобы не быть услышанным со стороны.
        - Для себя?
        - Да. Примеряли, к плечам прикладывали.
        - Сразу переоделись?
        - Нет, уехали с узлами из города.
        - Куда потом пошли?
        - Мне неизвестно. Я потерял их в толпе.
        - Ищи. Около королевской ставки ищи.
        Еврей солидно кивнул, принял из ладони волхва в свою монетку и степенно пошел в сторону города. А Ставр задумался.
        - Что ты у него спрашивал?- любопытство Барабаша никогда не имело границ.
        - Интересовался, почем нынче фряжское сукно.
        - А зачем тебе сукно?
        - Лавку думаю открыть. Были бы у меня твои деньги, я бы давно уже открыл. Надоело по лесам шастать… Сидел бы себе за прилавком в спокойствии и неге, животик бы, приличествующий купцу, отрастил…
        Барабаш вздохнул опять и прижал к себе котомку сильнее, словно Ставр покушался на ее содержимое. И, чтобы отвлечь волхва от дурной мысли попросить денег взаймы у него, Барабаш заговорил мечтательным языком, вообще-то ему не свойственным:
        - Меня торговля никогда не интересовала. Наше дело ратное! Но вот годы свое уже берут, уставать скоро начну, надо и место подыскать, где осесть на осень можно. Вот, как вернусь, куплю себе сразу хороший дом где-нигде в лесу. Женюсь, обзаведусь детишками и буду учить их стрелять… Только вот денег хватило бы. Боюсь, франкский Карл слегка жадноват. А то еще фальшивых монет подсунуть мог. Франки народ такой, а короли - так уж особливо…
        К пристани, поднявшись на веслах против течения, подошло купеческое плоскодонное судно. Ставр, собравшись было тоже отправиться в город, задержался, чтобы рассмотреть прибывших. Его любопытство всегда несколько отличалось от любопытства Барабаша, и потому волхв проявлял это свойство характера только в особых случаях - когда можно было узнать что-то полезное. Сейчас случай был именно таким.
        - Как думаешь, откуда и зачем гости торговые пожаловали?- спросил он товарища.
        Тот глянул на судно лишь мельком.
        - Эсты[Эсты - предки эстонцев.] , чудной народ, попьянствовать надумали.
        - Откуда знаешь, что эсты?
        - Весла длинные. Длиннее обычных. Такие только у эстов.
        Умению товарища замечать мелочи и выкладывать выводы, не раздумывая, потому что мыслительный процесс всегда казался Барабашу долгим и нудным делом, Ставр доверял не меньше, чем его умению стрелять из лука. И потому поверил сразу.
        - А почему «чудной народ»?
        - Пить не умеют.
        - А ты пил с ними?
        - Да было как-то дело… Пьянствовал я с двумя. Пьют и не пьянеют. Глупый, словом, люд… Долго соображают… Когда еще сообразят, что много выпили… И много пьют, а опять не пьянеют. Зачем тогда пить, деньги переводить… Чудной народ, одним словом…
        - А почему не торговать прибыли? Почему именно пьянствовать?
        - Судно почти не гружено. Смотри, какая осадка…
        Ставр только головой покачал.
        Разведчики всегда посмеивались над Барабашем, считая его глуповатым. Он и сам охотно себя таким показывал, и даже подчеркивал это традиционными вздохами. Но в действительности видел, взглянув мельком, он всегда чуть-чуть больше других. И, главное, умел сделать из увиденного выводы.
        Ставр наблюдал, как с судна выгрузили всего несколько тюков и на берег вышло несколько человек. Викинг-эст в какой-то диковинной очень лохматой шкуре, помахивая длинной палкой, протащил по сходням двух белоголовых отроков и старика - рабов, связанных одной веревкой, конец которой он держал в руке. Последние и заинтересовали волхва больше всего. И так заинтересовали, что захотелось подойти ближе.
        Старик был уже слаб и немощен, но отличался аккуратностью, несмотря на прилично изодранную одежду. Похоже было, что он даже свои лохмотья постоянно чистил. Первому из отроков было лет пять. Этот держал голову поднятой и посматривал на чужой ему мир враждебно и надменно. Виден был характер будущего серьезного мужчины. Второй отрок был постарше, но, очевидно, сильно болен. Он с трудом волочил ноги и пошатывался, совершенно не обращая внимания на происходящее. И часто кашлял. Иногда кашель заставлял его даже остановиться, тогда эст с тупой физиономией сильно толкал мальчика в спину, чуть не роняя.
        - Эй, бравый воин,- окликнул Ставр викинга и кивнул на несчастных,- продавать гонишь?
        Эст долго думал, соображая, что у него спросили и что нужно ответить. Наконец смог из себя выдавить единственное:
        - А тебе что?
        - Ишь ты, какой грубиян! Может, я покупатель…
        После очередной порции раздумья эст сказал с откровенным упрямством в голосе:
        - А я не торгаш… Я их уже давно продал, теперь только новому хозяину доставить надо. Опоздал ты. Я проданное раз во второй раз не продаю.
        - А если я больше заплачу?
        - С новым хозяином говори.
        - А кто хозяин?
        Эст опять долго вспоминал имя, и все же вспомнил:
        - Грек Пандокулос. В городе его и найди, если покупатель…
        Старик-раб посмотрел на Ставра долгим тоскливым взглядом, и вдруг взгляд этот оживился, словно он узнал старого знакомца. Но вида не подал. И тут же значительно показал глазами на младшего отрока. Ставр едва заметно кивнул.
        Викинг, торопясь на праздник, хотел, наверное, быстрее избавиться от своего груза, и потому подтолкнул взрослого раба острым концом палки в спину.
        - Пошевеливайся…
        Живой груз пошел.
        - Пора и мне, наверное, стать рабовладельцем…- раздумчиво сказал Ставр, со всей высоты своего роста рассеянно оглядываясь по сторонам.
        - А то волхвам никак можно?- поинтересовался его товарищ, ощупывая в который раз прямо сквозь грубую ткань котомки драгоценный рог. Глаза его при этом были безмятежно-мечтательными и почти блаженными.
        - А кто мне запретит? Работают же рабы в храмах…
        - Так то в храмах…
        - А мы на твои деньги свой храм построим. И тебя сделаем главным волхвом.
        - Еще чего…- возмутился Барабаш и поспешил вслед за Ставром, который внезапно стал торопиться в город.- Куда ты?
        - Рабов покупать. А то, не приведи Свентовит, кто-никто перекупит. Ищи их потом…
        - Зачем они тебе нужны?
        - Пригодятся, думаю, когда-никогда…
        Так, переговариваясь, они догнали в толпе викинга-эста и рабов. Но близко не подходили.
        Эст знал, куда ведет свой маленький караван. Видно, это дело ему не впервой. Но все-таки город по случаю праздника так переменился, что пришлось ему беспрестанно вертеть головой, чтобы отыскать нужную улицу, пришлось протискиваться вместе с рабами через толпу, где его не раз пытались остановить с различными вопросами, а то и просто с пьяными придирками. Эст нервничал, скрипел зубами, и рука сама тянулась за плечо к мечу, но, опомнившись вовремя, в перепалку он не вступал. Так, пройдя через весь город, он оказался в противоположной стороне его, неподалеку от ворот, ведущих к ристалищу, где народу было еще больше. Здесь эст сориентировался окончательно, свернул вдоль бревенчатой городской стены и скоро оказался около большого круглого двора с высоким забором. Здесь он громко застучал в ворота. Не открывали ему долго. А когда наконец открыли, то несколько минут разговаривали, прежде чем пропустить. Эст вошел вместе с рабами, и ворота снова закрылись.
        - Вот так-так…- сказал Ставр.- Сегодня, как я вижу, рынок рабов торговли не ведет. А что будет завтра - нам неизвестно. Но время нам с тобой, друг мой, лучший стрелец округи, терять никак нельзя.
        - А почто тебе рабы?- не унимался Барабаш.
        - Думаю огород завести. Пусть там копаются. Репу выращивают… Мне же, сам знаешь, не до того, а я пареную репу люблю…
        - А почто тебе огород?
        - Я ж говорю, чтобы репу с брюквой выращивать,- Ставр говорил и озирался по сторонам.- И еще много-много горького лука. В сырую погоду лук от всех хворей - первое дело!
        Снова заскрипели ворота. Вышел эст. Один.
        - Эй, воин, а где мне твоего грека найти?
        - Там он, внутри…- показал викинг за спину, а сам стремительно зашагал в город, так энергично почесывая рыжую всклокоченную бороду, словно грозился сам себе ее выдрать.
        Слуга готовился уже закрыть ворота, когда волхв поставил между створками ногу.
        - Позови-ка мне хозяина.
        - Сегодня торговли нет,- раздраженно из-за настойчивости посетителя сказал слуга с лицом откровенно восточного типа, то ли хозарин, то ли хорезмец.
        - А я тебя и не спрашиваю про торговлю, я тебе велю хозяина позвать…- Ставр вдруг резко подтолкнул слугу посохом под ребра и посмотрел в глаза так, что тот беспрекословно посторонился, пропуская славян во двор.
        - Беги, зови…- повелительно приказал Ставр и осмотрелся.
        Двор был полукруглой формы, большой. Вдоль всего забора стояли вплотную одна к другой клетки с деревянными толстыми прутьями, которые рукой не сломать. В этих клетках содержали рабов. Сейчас их было не много, наверное, Пандокулос недавно отправил караван в южные страны.
        - Ставр…- тихо позвали волхва из одной клетки.- Ставр, мы здесь…
        Ставр сделал ладонью жест, приказывающий помолчать.
        Из дома вышел хозяин в сопровождении того же слуги. Теперь уже у слуги был подвешен к поясу короткий кривой меч. Очевидно, ему не слишком понравилось, когда посох попадает под ребра. Меч отметили взглядом и Ставр, и Барабаш. Первый переложил посох в другую руку, второй, сохраняя безмятежный невинный взгляд, натянул на плечи ремни котомки, чтобы не занимали рук.
        - Что хочешь ты, добрый человек?- спросил Пандокулос по-славянски, сразу, с первого взгляда, определив национальность пришедших. Купцам, большую часть жизни находящимся в путешествии, положено так определять национальность, как положено и знать языки стран, где приходится бывать. Голос у грека оказался гибким и вкрадчивым, как походка дикой коварной кошки, но одновременно с жесткими нотками человека, умеющего настоять на своем.
        - Здравствуй, хозяин!- не ответив на вопрос, Ставр решил сперва поздороваться.
        - Здравствуйте,- вынужденно ответил и грек внешне приветливо, но приветливость его явно происходила от привычки торговца, а совсем не от добродушия рабовладельца.- Что привело вас ко мне в неурочный час? Я прошу простить меня, но в доме гости, которых неудобно оставлять надолго. При этом я не могу пригласить вас за стол, потому что там собрались только верующие христиане, и они неодобрительно относятся к вашим верованиям. Мои гости могут остаться недовольны, а я весьма дорожу их отношением, и потому прошу вас побыстрее высказать, что заставило вас поднять меня из-за стола.
        Значит, опытный глаз определил и волхва.
        - У нас просьба совсем небольшая, но не терпящая отлагательства.
        - Я вас слушаю.
        - Недавно на пристани я встретил викинга из эстов, который вел к тебе рабов. Двух отроков и старика. Мне нужны эти люди. Я несколько знаком со стариком и хотел бы быть ему полезным, как он некогда был полезным мне.
        Грек поморщился.
        - Приходите завтра, добрые люди. Завтра я буду свободен, и хотя продажи на завтрашний день не назначены, я с удовольствием удовлетворю вашу просьбу.
        - Прошу простить нас за назойливость, но мы с товарищем уже сегодня уезжаем, и потому я просил бы вас, уважаемый Пандокулос, удовлетворить нашу просьбу.
        Грек собрался было опять отказать, это волхв по его лицу понял, но тут рассеянный и ленивый взгляд работорговца остановился на Барабаше. Сначала в нем проскользнуло узнавание, потом удивление, а через несколько секунд маслинообразные глаза вспыхнули огнем чуть не веселой алчности. Ставр догадался - грек был сегодня на берфруа и сейчас узнал победителя состязаний стрельцов.
        - Дело в том, что есть и другой покупатель, который интересуется стариком и двумя мальчиками…- начал он в медленном раздумье, стремясь выиграть время и сопоставить свою корысть с реальностью.
        - Но ведь завтра его не должно было быть, если ты просил меня прийти завтра…
        - Я совсем забыл про другого покупателя. А он человек знатного рода… И мне вовсе не хотелось бы портить с ним отношения…
        - Я понимаю любовь восточного человека к торговле,- улыбнулся Ставр.- Но говори сразу цену, чтобы нам не терять время. Скажешь цену, тогда и начнем торговаться.
        - Нет,- сказал вдруг грек категорично.- Я не могу их продать. Не в моих интересах обижать постоянных клиентов.
        - Сколько?- спросил Ставр серьезно.
        - Ты знаешь, кого покупаешь?- В голосе Пандокулоса прозвучала чуть ли не угроза.
        - Знаю. Это мой старинный знакомый с детьми, которых он воспитывал.
        - Мальчики из знатной семьи, и за них можно получить хороший выкуп…
        - Эти отроки из знатной, но не богатой семьи,- голос волхва звучал строго и так уверенно, что грек усомниться не мог.- Отроки меня мало волнуют. Мне нужен старик. А поскольку с него спросят и за мальчиков, я вынужден купить и их.
        - Хорошо. Ради вашей старой дружбы я могу пойти на жертву,- ничуть не хуже самого Барабаша вздохнув, согласился грек.- Но мне нужна компенсация.
        - Сколько?
        - Приз короля Карла за состязания в стрельбе!
        Грек даже отступил на шаг, ожидая, что его могут за эти слова ударить.
        А Барабаш, напротив, шагнул вперед, готовый совершить то, чего грек справедливо опасался.
        - Он что, с ума сошел?
        Ставр посмотрел на стрельца долгим серьезным взглядом.
        - …Или ты с ума сошел,- снимая котомку, тихо и недовольно сказал Барабаш.- Веди пленных…
        Пандокулос кивнул служителю. Тот моментально бросился к клетке и вывел старика с мальчиками. Они все еще оставались в веревках.
        Барабаш тем временем прикинул рог с золотом на вес и передал его в руки работорговцу. Ставр взамен рога получил в руки конец веревки. И сразу пошел к выходу. Слуга распахнул ворота моментально. Он ни разу не видел, чтобы за трех рабов - старика и двух мальчиков, один из которых явно болен,- платили сумму пяти сотен здоровых и взрослых.
        Уже за воротами волхв вытащил из ножен Барабаша узкий нож и разрезал веревку.
        - Ваше высочество,- обратился он к младшему из отроков на норвежском языке.- Сегодня этот небогатый человек получил из рук короля Карла Каролинга приз за победу в состязании стрелков из лука. Он очень жаждал этой победы. Можно сказать, что всю жизнь ждал такого случая. И он отдал свой приз за вашу свободу. Это все, что у него есть, кроме лука и стрел. Когда вы станете королем, не забудьте этого человека, если вам доведется встретиться. Его зовут Барабаш. Немного непривычное для вас имя, но именно поэтому его легко запомнить.
        Отрок, глядя все так же высокомерно, кивнул и принялся растирать руки, на которых от веревки остались фиолетовые следы.
        - Благодарю тебя, Ставр!- волнуясь и глотая слова, проговорил старик.- И от своего имени благодарю, и от имени его отца.
        - Так кто эти люди?- не зная норвежского языка, Барабаш ничего не понял из разговоров, кроме своего имени, да и то прозвучавшего на чужом наречии странно.
        - Ты, Барабаш, выкупил из плена наследника норвежского престола Олафа Трюгвассена[Исторический факт. Будущий король Норвегии Олаф Трюгвассен (не путать с крестителем норвежского народа Олафом Харальдссоном) был в пятилетнем возрасте похищен эстонскими викингами и продан в рабство. Его выкупили вместе с воспитателем славяне-бодричи и в знак доброй воли отправили домой.] с воспитателем и двоюродным братом. Я думаю, что норвежский король сполна возместит тебе потери.
        Стрелец рот разинул от восторга.
        - Теперь я устрою вас в одном доме, чтобы вы отдохнули,- снова обратился волхв к освобожденным рабам,- а сам ненадолго этот дом покину, потому что у меня накопилось очень много дел, которые следует сделать, и очень много вопросов, которые необходимо прояснить. Барабаш проводит вас к купцу Олексе, и я прошу до моего прихода не покидать этого дома.
        - Нам бы хотелось найти здесь кого-то из подданных нашего короля,- сказал старик.
        - Я попробую сделать это,- пообещал Ставр.- Только не ищите сами. Здесь, в Хаммабурге, находится Сигурд и много других данов. Они дорого бы заплатили, чтобы вы оказались в их руках. С такими пленниками можно ставить королю Норвегии свои жесткие условия и быть уверенным, что он не откажет. И Сигурд пойдет на все, чтобы угодить Готфриду вашим захватом. Будьте осторожны…
        - Спасибо, что предупредил. Наверное, нам еще рано открывать свои имена. Мы дождемся тебя и вместе решим, как нам быть.
        Глава 9
        Даже просто лежать без движения - и то уже трудно для любой деятельной натуры. А лежать еще и без информации, когда знаешь, как много и как быстро непременно следует сделать - вообще больно и мучительно.
        Но Сфирка разведчик опытный и читать мысли, когда надо, по глазам умеет. Он отлично понял, что от него требуется, успел обстоятельно рассказать князю-воеводе о положении на северной границе, словно не от гонца слышал сведения, а сам только что оттуда прискакал. Дражко задал несколько вопросов, что-то хотел уточнить, отдал распоряжения, но не срочные. И все спокойно, без суеты и напряжения, опасного сейчас для него.
        Княгиня-мать тоже слушала внимательно, однако совсем по другой причине. Нет, ее сына никто не принуждает немедленно встать со скамьи, облачиться в доспех и сесть на коня. А что выслушать сыну необходимо, то он и выслушивает. Принимать решение, в каком состоянии ни будь князь-воевода, только ему, и никто в отсутствие Годослава больше не сможет сделать это. Даже княгиня Рогнельда, которая уже сделала несравненно больше, чем могла, спасая и мужа, и Дражко. Так сделала, что самой после этого всю оставшуюся жизнь маяться… Она не военачальник и не знает, когда и как следует поступать. Княгиня-мать смирилась.
        О положении в Рароге Сфирка с воеводой не говорили умышленно, чтобы старую женщину не пугать и - что тоже имело значение - не разносить слухи среди других женщин. Что-то женщинам сообщать, особенно по большому секрету, следует только тогда, когда необходимо по городу весть разнести. Даже если эта женщина родная мать.
        Сфирка закончил.
        - Дайте что-нибудь попить,- тихо попросил князь-воевода. Говорить громче он не мог. Мизерикордия вошла глубоко, могла даже повредить важный орган, хотя сразу это и не заметно. Но боль из плеча жаром шла внутрь груди, и там что-то мешало, будто у оружия обломился конец и остался в теле, хотя ничего такого не было. Кинжал, извлеченный из плеча, лежал на деревянном резном подносе в той же комнате, и княгиня уже показывала его сыну.
        Мать протянула разведчику многослойную берестяную кружку, хорошо и долго хранящую тепло травяного духмяного отвара, что велела круто заварить старуха травница, которая приходила, когда Дражко еще спал. Тогда же, вслед за травницей, приходил и вызванный из леса отшельный волхв Горислав, детский учитель самого Ставра. Этот принес медвежью желчь, настоянную на хмельном меду и приправленную выпаркой из каких-то вонючих болотных корней. Велел поить раненого как можно чаще, как бы Дражко ни морщился. Велел даже насильно в рот вливать понемногу, если сам пить не захочет. И еще сказал, что этот настой мертвого из могылы[Могыла - так у славян назывался погребальный холм, который насыпали над домовиной - деревянным срубом, внешне напоминающим обыкновенный дом, только не имеющим окон. Отсюда произошли современные нам слова «могила» и «домовина» - гроб.] поднимает, а обезглавленного новую голову отрастить заставляет. Горислава в Рароге хорошо знали, побаивались, потому что он не только добрые вести приносил, но ему верили безоговорочно. Поверила и княгиня-мать.
        Сфирка склонился над князем и стал поить воеводу маленькими глотками из берестяной кружки. Много выпить Дражко не смог. Глотать было больно.
        - Теперь вот это…- протянула княгиня глиняную бутыль с узким горлышком.
        Дражко с первого же глотка чуть не поперхнулся, закашлялся и застонал.
        - Это что?- даже голос его от возмущения окреп.
        - Мед,- ответила мать.
        - Он что, с березовой смолой?[Березовая смола - деготь.]
        - Нет, с медвежью желчью и с выпаркой мухомора.
        - Случаем, не это ли герцог Гуннар передал для Годослава…- зло пошутил Дражко, закрывая глаза, словно таким образом отворачиваясь от бутыли.
        - Нет, это Горислав принес. Сказал, что это тебя поднимет за несколько дней.
        При имени Горислава воевода смиренно подставил рот и старательно оскалился, задирая кверху усы.
        - Давай.
        Отпив несколько маленьких глотков, опустил усы, как рукой отстранился.
        - К вечеру Горислав молодых репейников принести обещал. Он их утром набрал по росе и в утренней коровьей моче вымачивает до вечера.
        Дражко застонал.
        - Я и эти репейники глотать должен?
        - Нет, что ты…- с невинной улыбкой успокоила его мать.- Их потом надо будет пополам разрезать и к ране прикладывать. Колючками вверх.
        - Слава Свентовиту!- вырвался у Дражко хриплый вздох облегчения.- Мама, я бы сейчас поспал, а Сфирка рядом со мной посидел. И ты иди к себе, отдохни пока…
        - А если что понадобится?
        - Сфирка все сумеет, мама, он за ранеными много хаживал…
        Старая княгиня поохала, поахала, но сама чувствовала, что бессонная ночь в ее годы дается трудно, и пошла к себе на другой этаж. Князь-воевода подождал, пока стихнут шаги матери, и сделал знак рукой, подзывая разведчика.
        - Помоги сесть.
        - Рано тебе еще, князь-воевода… Полежать бы…
        - Дай руку.
        Сфирка, видя, что все его увещевания ни к чему не приведут, не только протянул руку, но и поддержал Дражко за широкую мощную спину. Князь был тяжел телом, разведчик рядом с ним казался почти ребенком, но совместными усилиями они справились. Сфирка при этом качал головой. Да, он говорил, что князю следует быстрее поправляться, что без него туго всем придется. Но не для того же говорил, чтобы в самом деле поднимать раненого. Просто подбодрить хотел, дух поднять.
        - Зови ко мне гонца. Сначала его отправим, потом поговорим подробно о том, что в Рароге делается. Сыск учинили?
        - Обязательно. Пока негласно…
        - Вот и расскажешь. Зови гонца. И всей страже в доме по пути - не забудь!-
«проболтайся», что я пока неуверенно, но уже передвигаюсь по светлице. Неделя, и буду на коне. Кстати, пост у комнаты княгини сняли?
        - Сняли.
        - Передай, я приказал вернуть вплоть до возвращения Годослава. Все, ступай…
        Сфирка ушел, а Дражко удивленно слушал. Казалось бы, перед Сфиркой прошла старая княгиня - и ростом меньше, и шаги не такие уверенные, а ее было слышно. Сфирка же, быстрый разведчик с сильным сухощавым телом, передвигался без звука, как в лесу. И все же князь-воевода выждал время, чтобы дать возможность своему помощнику уйти, и резко выдохнул воздух, собираясь с духом. Выглядеть беспомощным не хотелось даже при Сфирке.
        А потом, стиснув зубы, встал…
        Он чувствовал слабость в ногах, голова кружилась, и оттого мерно покачивались стены светлицы, и пол вместе с ними гулял, словно на морской волне палуба большого драккара. И все же князь-воевода напрягся так, что усы его задрожали, будто струна под прикосновением пальцев гусляра, и шагнул к окну. Один шаг, второй, третий. До окна еще два шага осталось, когда показалось, будто силы на исходе. И тогда он вспомнил уроки Ставра и сказал сам себе вслух:
        - Я - не я… Ноги не мои… Не я хожу, не я стараюсь… Радегаст идет… Его сила во мне… Радегаста сила ноги переставляет… Я - не я… Ноги не мои… Радегаст идет… Его сила во мне…
        Расслабился так, словно лежал сейчас по-прежнему на скамье, и прошел эти два шага почти легко, словно в самом деле сила Радегаста перешла в ноги воеводы, оперся кулаками о подоконник и стал смотреть на улицу. Из этого окна правого крыла площадь была видна только наполовину. Зато были хорошо видны улицы, ведущие к площади от западных ворот. После ночных событий город удивлял своей пустотой и запустением. Даже такая маленькая война прошлась по Рарогу смятением умов, испугом и плачем. Трупы данов и боярских воев, которые не успели разбежаться по дворам, уже унесли, но торговые палатки и распряженные возки, задравшие кверху оглобли, такие привычные взгляду, никто не спешил ставить. Горожане ждали продолжения ночных событий. Ждал их и сам князь-воевода. Да и как не ждать, когда он все еще ощущал себя в том самом прыжке через пропасть, в полете, в котором невозможно остановиться. И бояр никто еще не успел приструнить. А дружины у них, в сравнении со стражей, много…
        Дражко переставил кулаки и сделал шаг вправо, чтобы посмотреть на центральные двери дворца. Крыльцо было заставлено, как и ночью, сторожевыми рогатками. Четверо стражников несли караул, грозно осматривая все подступы. Да, смотрят они грозно и выглядят грозно, бородатые и насупленные. А в душе у них наверняка зимние волки воют. Стражникам тоже не по себе. Война в городе, между своими, никогда не доводит до добра. Каждый беспокоится о собственной семье, оставшейся там, в кварталах, переживает.
        Князь-воевода перевел взгляд выше - на галерею. Из окна ему видно было только вторую половину ее, но как раз ту половину, которая выходила на покои княгини Рогнельды. Галерея была пуста, и это заставило князя опустить голову. Он только сейчас сам себе признался, что именно ради этого последнего взгляда и дошел до подоконника.
        Конечно, Рогнельде сейчас не до прогулок. Ночная трагедия… Потом травница напоила ее чем-то, отчего Рогнельда должна спать, а она не уснула. Да и ребенок, будущий наследник княжеского стола, после таких событий, наверное, дает о себе знать. Пусть, пусть отдыхает княгинюшка…
        Теплота подступила к груди. Теплота нежности от представленного образа женщины, которая сама себя не желает щадить. Но сразу же за этим пришла и боль - не физическая, а боль сострадания. Слишком хорошо представлялось, что именно должна переживать сейчас Рогнельда, как должна она чувствовать себя и как страдать.
        Дражко вдруг и сам почувствовал, что и ему следует тоже отдохнуть, потому что силы таяли стремительно. Но он хотел, чтобы гонец от Полкана увидел его стоящим у окна. И рассказывал бы только о том, что рана у воеводы легкая. Это поддержит дух тех, у кого он слаб, и вселит уверенность, что дружины не останутся без управления. Дражко встал бы и при Сфирке, но знал, что разведчик постарается не допустить этого. А если бы встать не сумел, Сфирка тоже подумал бы, что Дражко слаб. Нельзя, нельзя показывать слабость. Слабость уже погубила бы княжество, не окажись неожиданно сильной Рогнельда. Неизвестно, насколько ее силы хватит. И пока Годослав не вернулся, все по-прежнему должны думать, что бодричами управляет сильная рука.
        Шаги в конце коридора, казалось, придали сил. Слышались шаги одного человека. Несомненно, военного. Такие шаги воевода отличать умел. Но второй должен быть рядом - неслышный Сфирка, один из лучших разведчиков Ставра, первый его помощник.
        Так и оказалось. Негромкий стук в дверь, и она открылась. У Сфирки, казалось, глаза под бревенчатый потолок подпрыгнули от неожиданности, когда он увидел стоящего у окна воеводу. Но глаз сразу отметил, как судорожно и с какой силой вцепились в подоконник пальцы. И разведчик по заслугам оценил мужество князя.
        - Здравствуй будь, княже!- поклонился гонец.
        - И тебе здравия и лет долгих…- ответил воевода скороговоркой, как никогда не говорил. И разведчик сразу понял, что князю тяжело дается даже разговор. И он старается фразы произносить быстрее, чтобы на середине слова не остановиться и не замолчать от боли, которую не желает показывать.- Мне Сфирка уже почти все рассказал, поэтому я не задержу тебя надолго. Время нас ждать не будет, а Готфрид торопится вслед за временем.
        - Ты прав. Похоже, княже, что Готфрид очень гонит коней… Даны собираются гораздо быстрее, чем мы ждали. Их уже около восьми тысяч. А завтра-послезавтра десять будет.
        - А вас?
        - Вместе с подможеством с Буяна - шесть тысяч с трудом наберем.
        - Вот помощь я и хочу у вас забрать. Их там пять сотен?
        - Пять.
        - Кто их привел?
        - Сотник Оскол.
        - Хорошо. Этот надежный и неуступчивый.
        - Да,- согласился гонец.- Только Полкан ворчит, что слишком уж Оскол сам подраться любит. Когда надо на бой со стороны посмотреть, он в самую заварушку лезет. Сотней ему управлять - самое дело… А пять сотен для него уже много.
        - Пусть так. Но я дело другое задумал. Там Оскол и для пяти сотен хорош будет. Как только даны границу перейдут, пускайте эти пять сотен в Данию по ближайшим с границей дорогам погулять. Выжечь все подчистую. Ни обоз, ни гонец проехать не должен. И внимательно смотреть след! Если даны старой дорогой двинутся, в обход Свентаны, а они знают, что город укреплен и на стены пришло подкрепление, поэтому, скорее всего, на старой их и надо ждать,- след плотину зорить… Полкан знает. Часть он потопит, остатки вышибет, а Оскол со стороны Дании ударить должен. Понял?
        - Понял, воевода. Свершим. На такое дело, как гульба по тылам, это уж лучше Оскола не найти. Ты прав.
        - Тогда - не жалей коня!
        Гонец поклонился, вышел и осторожно, как это делают в комнатах больных, притворил за собой дверь. Но потом, уже за дверью, привычно затопал ногами по коридору.
        Дражко попытался дойти до лавки сам, но после двух шагов коротко посмотрел на Сфирку. Тот понял, что князь в гордости своей может попросить о помощи только глазами, и подскочил сразу, словно ждал команды. Подставил плечо.
        Сесть оказалось гораздо труднее, нежели встать. Опять помог Сфирка.
        - Давай отраву!- потребовал Дражко.
        Сфирка понял, о чем речь, и передал бутыль.
        - Смотри, княже, понравится, медведей на тебя не напасешься…
        - Вещай, что в городе делается?
        - Только перед приходом сюда я своих собирал. По всем боярским домам следят. Там не все понятно. Бояре в расколе. Сначала они, похоже, почти все готовы были под Готфрида бежать сломя голову. Почти в каждом дворе большая или малая дружина собралась. А как только узнали, что Годослав сейчас у Карла, сразу двинулись на попятную. Да другого и ждать не след… К Готфриду ты ездил. А к Карлу сам князь. И потому они на площадь не вышли. Потому и Гуннар так задержался, хотел их собрать, да не получилось. Только трое его поддержали, которые с ним вместе пошли. По моим счетам, прямо сейчас бояре могут выставить тысячи четыре человек. Столько же, думаю, сидят по загородным усадьбам.
        - Пару человек мне надо,- сказал Дражко тяжело.- Парочку бояр, кто послабее других будет. На кого надавить можно…
        - Как надавить?
        - Когда камень раскалывают, в щель стальной клин вбивают. Между боярами такой клин вбить след. Тогда трещина больше станет.
        - Проклу можно взять, и старшего Лавра, отца Полкана. У Лавра душа за сына болит, а сам он ни рыба, ни мясо. Ну, а Прокла всегда в дело последним вступает. Осторожный и трусливый. Дружину он большую собрал, а за ворота ни одного не выпустил. Боится прогадать.
        Дражко постучал себя по колену. Сфирка наблюдал внимательно. Воевода в задумчивости даже не морщится при движении. Значит, встанет быстро. Крови, конечно, много потерял. И потому пить надо и травяной настой, и медвежью желчь. И разведчик протянул воеводе кружку.
        - Что?- спросил князь.
        - Выпей.
        Очередная порция отвара была принята так же, как первая. Но Дражко, как истый воин, терпел и это. Но, пока пил, он уже решил, как поступить.
        - Выбери кого понеприметней, пусть коня погоняет под стенами, а потом проскачет к твоим боярам. Дескать, гонец от Годослава с приказом. Лавру и Прокле, как самым преданным, срочно собрать как можно больше людей и отправить оружными на северную границу в помощь Полкану. И еще «гонец» пусть «проговорится», что на турнире Годослав сидит по левую руку от Карла рядом с Видукиндом и Аббио.
        - Видукинд и Аббио рядом с Карлом? Они же враги непримиримые…
        - И пусть враждуют. Когда это еще до бояр дойдет… Когда дойдет, дружины их давно уже драться с данами будут. Пусть сейчас думают, что у Карла мир со всеми, кроме Готфрида. Потому Карл и отказался принять Сигурда. Да, это обязательно. Карл отказался принять Сигурда.
        - Да как же он его не примет… Герцог все ж никак…
        - А просто, взял и не принял. Чтобы показать Дании - Годослава он в обиду не даст.
        - Это все?
        - Еще что-то добавить надо. Дескать, второй гонец ко мне отправлен с приказом срочно готовить для войска Карла две тысячи стрельцов. На случай, если Карл решит с Готфридом воевать. И пусть пожалуется, что Карл глупость городит. Где ж две тысячи-то взять… На них стрел, мол, не напасешься за три года…
        Сфирка засмеялся.
        - А что… Когда чуть-чуть соврешь - никто тебе не верит. А если уж врешь по большому счету - никто и сомневаться в правде не будет. Годится, княже…
        - Добро. Еще отправь гонца к Годославу, пусть передаст все мои действия. Отправляйся. Я пока отдохну. Как человека к боярам отправишь, расставь людей смотреть, что Прокла и Лавр выкинут. И что другие делать будут. А потом приходи ко мне. Гонцы будут, пусть сюда с докладами бегут. Пусть не стесняются будить…
        Глава 10
        Аббио стукнул кулаком по грубому столу, установленному в палатке. Стол у него выполнял помимо своего основного предназначения еще и функцию маленького сигнального колокольчика, такого привычного в домашнем обиходе всех знатных людей, но не нашедшегося в походной обстановке из-за спешности сборов.
        И сразу же с улицы за полог зашел слуга, словно давно ждал сигнала эделинга.
        - Быстро найди какую-нибудь одежду для моего спасителя. И фрамею ему принеси, чтобы от сакса его никто не отличил. Бегом!
        Несмотря на грозный окрик, слуга задержался, чтобы окинуть взглядом стройную фигуру Люта, так не похожего на сильных и широкоплечих, заросших волосами лесных саксов, составляющих основное окружение эделинга.
        Далимил молча ждал, отступив от раненых на два шага.
        - Мой эделинг,- сказал второй раненый сакс, до этого молчащий.- Мы достойны смерти, но мы не предали своего господина. Беда в том, что мы привыкли сами делать засады, но франки на нас обычно их не делают. Потому мы и оказались беззащитными. Как нам было знать, что эти воины…
        - Я вам доверил свою жизнь,- без жалости перебил говорившего Аббио.- Вы должны были каждый взгляд со стороны ловить. Собой жертвовать, но не дать врагу подойти ко мне близко. А вас самих зарезали, как овец, и меня чуть не повесили. Меня - эделинга!- хотели повесить, как какого-то бродягу без имени, без племени… Вы опозорили весь свой род. И вместо признания вины пытаетесь оправдываться. Где Стенинг?
        - За ним послали.
        Аббио заходил по палатке от стены до стены, возбужденный, нахмуренный, и что-то, видимо, обдумывал. Тем временем слуга принес одежду для Люта.
        - Зачем это?- не понял юноша.- Мне кажется, я и так выгляжу вполне прилично.
        - Надо,- сказал, вторя эделингу, и Далимил.- От тебя за двойной перегон лошади Рарогом пахнет. Любой встречный узнает бодрича.
        - А ты? Сам же не переоделся!- упрямился Лют.
        Далимил развел руки, будто показывая себя.
        - У меня кольчуга баварская, плоская, шлем лангобардский. Борода черная, как у бродячего цыгана, и цыганский бич в руках. Пойми-ка, кто я, если я и сам того не знаю…
        Лют неохотно влез в странную смесь грубой ткани со шкурами, не имеющую ни одной застежки, и чувствовал себя в таком виде пугалом для птиц. Далимил невольно засмеялся. Даже эделинг, остановившись и посмотрев на спасителя, улыбнулся. Одежда явно предназначалась для человека, ростом выше на голову и в два раза более широкого в плечах.
        - Пояс потуже затяни, тогда лучше будет. И кольчугу закрой,- посоветовал он.- Это не очень важно, славянские кольчуги везде ценятся, и даже франки их носят, но лучше, чтобы на тебе взгляд до поры до времени не задерживали. Вот так, так будет хорошо. Сейчас поезжайте к своему князю и предупредите, что я вскоре пожалую к нему с визитом. Только мне предварительно следует переговорить с рыцарями-зачинщиками. Эй, кто там… Коня! И десять человек в охрану…
        Получив такое категоричное приказание, Далимил с Лютом вышли из палатки.
        - Аббио быстр на решения,- сказал пращник.
        - Да и на действия тоже,- согласился плеточник.
        - Откуда он знает про Годослава?- спросил Далимил то, что не решался спрашивать в присутствии эделинга.- Ты рассказал?
        - Он узнал его на турнире сегодня днем. И Видукинд узнал, и Бравлин узнал. Плохо вы прятались. Князь слишком уж откровенно за Барабаша болел. И это заметили…
        Далимил вздохнул ничуть не хуже знаменитого специалиста по вздохам Барабаша, про которого только что вспомнили.
        - А Сигурд?
        - Непонятно.
        - Ты-то здесь откуда?
        - Прислал Дражко с вестями.
        - Рассказывай. Что дома?
        Теперь пришла пора вздыхать Люту. И тоже ничуть не хуже, чем это сделал бы сам победитель турнира стрельцов.
        - Беда дома. Бояре поднялись вместе с герцогом Гуннаром. За спиной у князя сговорились. Боярские дружины готовились на площадь, данам в поддержку, выйти. Меня со срочной вестью отослали, а там и не знаю, чем все кончилось.
        - Какая срочная весть?
        - Остальное князю доложу, сам услышишь.
        - Тише. Этот большой шатер - палатка Сигурда.
        Они прошли мимо, но из палатки доносились возбужденные голоса. Хорошо было бы остановиться и прислушаться, но двое данов в рогатых шлемах разглядывали всех проходящих так озлобленно и подозрительно, что привлекать к себе лишнее внимание не захотелось.
        - Лютует Сигурд…- усмехнулся Далимил и не удержался, чтобы не поиграть словами.- И не знает, что это именно Лют ему сюрприз устроил…
        - И хорошо! Значит, есть ему, отчего лютовать. А если ему есть, отчего лютовать, значит, у нас дела идут лучше,- не по возрасту мудро рассуждал пращник.- Слава Свентовиту, и я к его ярости руку приложил. Одному из его людей голову камнем пробил, второму шею разрубил и в придачу добычу увез. Очень им нужно было Аббио повесить. Но не получилось… Вот если бы Сигурд радовался, было бы хуже. Это значило бы, что голову дану я не пробил, но мне мою собственную отрубили, а эделинга повесили. А ты, Далимил, помог бы Сигурду, доставив раненых в палатку, и они начали бы рассказывать, как франки напали на мятежного эделинга и убили его. Остальные саксы поднялись бы, и началась всеобщая резня. А потом пошла бы большая война по всей стране. И никто не помешал бы Готфриду с нашим княжеством расправиться, к его королевскому удовольствию.
        - Да… Так бы все и было. Только еще не ясно - хорошо ты поступил или плохо. Если бы здесь началась война, Карл не готовился бы переправляться на наш берег. Ему просто не до нас было бы. И мы, как ты правильно заметил, остались бы с Готфридом с глазу на глаз. А так рискуем остаться в одиночестве против Готфрида и Карла. Вот до чего твоя поспешность довела.
        Лют в раздумье качнул головой.
        - Об этом я не подумал. Я как увидел, что франки человека вешают, кровь вскипела, и вмешался… А ты бы сам как поступил?
        - И я бы вмешался. Хоть франки, хоть даны там будь… Но - все равно… Я как на раны у саксов посмотрел, сразу понял - убивать их никто не собирался. Но ловко били, со знанием дела. И понял, что не все так просто обстоит. Только, если бы резня пошла, доказать уже ничего нельзя бы было. Никто слушать бы не стал…
        Они подошли к палатке князя. Далимил стукнул в щит, оглянулся перед тем, как слово молвить.
        - Это мы, княже…
        Они вошли.
        - Кто - мы?- встретил Годослав Далимила, вернувшегося с незнакомым саксом, не с распростертыми объятиями. Он не успел надеть шлем с бармицей, потому лицо оставалось открытым.
        - Это, княже, Лют-пращник, из наших людей. Он только прискакал из Рарога с донесением от князя-воеводы, но по пути попал еще в какую-то переделку и потому вынужден был переодеться в сакса. Он сам расскажет…
        - Скорее всего, не потому,- возразил Лют.- Меня заставил переодеться эделинг Аббио, которого я вытащил из петли, приготовленной для него данами. Но Аббио что-то замыслил и придет к тебе вскоре. Он просил предупредить о визите.
        - Он придет к Ратибору?- пожелал уточнения князь.
        - Нет, он придет к Годославу. И Аббио, и Видукинд, и Бравлин узнали тебя сегодня.
        - Бравлин еще вчера узнал. Но это плохо. Может узнать и Сигурд.
        - То же самое говорит и Аббио.
        - А что за дело до меня у Аббио?- довольно холодно удивился Годослав.- Одно дело Бравлин. Мы с ним в схожем положении, и ему, и мне грозит потеря княжества. А эделинг… Он ведь уже наладил теплые отношения с Карлом…
        - Мне кажется,- сказал Лют,- он, княже, не столько тебе желает помочь, сколько рвется рассчитаться с Сигурдом.
        - За что рассчитаться?
        Лют коротко и без красивостей рассказал историю с нападением на саксов под видом солдат франкской армии.
        - Это вполне в духе Сигурда и моего тестя. Они воспитанники одного семейства Скьелдунгов. Готфрид тоже ушел от них недалеко, а может быть, и руководит всем этим. Далимил говорит, что к Сигурду прибыло сегодня три гонца.
        - Да,- подтвердил плеточник.- Наши люди проследили. Непонятно только, откуда гонцы. Мы бы проследили и дальше, отправь их герцог назад, и даже в пути перехватили бы, но он оставил их у себя.
        - Один из Рарога,- категорично заявил Лют.- Князь-воевода велел передать, что Сигурд знает о твоем, княже, отъезде к Карлу. Скурлата остался почти без людей и потому перехватить гонца не смог. Говорит, что много дыр в границе, через каждый лесок можно проехать, минуя посты. Просит, чтобы ты воеводам в закатную дружину приказ дал людей выделить.
        - Если гонец уже доехал, то посты усиливать и смысла нет. Но… Что-то тут не вяжется… Сигурд знает и до сих пор так мало мной интересуется?..- иронично спросил Годослав.- Ах, Трафальбрасс, Трафальбрасс, ты просто обижаешь меня своим невниманием… Впрочем, у него есть удобный способ до меня добраться на турнире. Я опрометчиво согласился участвовать в меле. А там нанести удар в спину можно без проблем.
        - Вот потому-то я и пришел,- раздался голос Аббио из-за полога. По-славянски эделинг говорил достаточно хорошо.- Чтобы отвести от вас этот предательский удар. А вы опять поступаете опрометчиво, не оставив у палатки часового.
        - Мне просто некого поставить часовым. Я здесь всего с одним воином. И вот только сегодня прибыл второй. Как оказалось, прибыл весьма кстати, чтобы оказать вам, мой друг, маленькую услугу…- поклонился Годослав вошедшему.- Лют рассказал мне об инциденте. Но я надеюсь, что не только это неприятное в начале и удачное в завершение событие заставило вас нанести мне визит.
        Аббио поклонился ответно.
        - Я благодарен и ему, и вам. Иначе болтаться бы мне в петле на смех воронам. Более того, именно острый глаз вашего воина позволил мне определить национальность нападавших. Иначе сейчас бы уже по всему городу началась резня франков и монахов невзирая на регалии, а завтра началась бы бойня саксов с франками. Герцог Трафальбрасс все продумал мудро и коварно, как опытный змей. И именно это заставило меня постараться ответить тем же самым герцогу. Тем же самым - это вовсе не означает, что я пошлю людей вешать его бочкообразную тушу. И вовсе не потому, что герцога ни одна веревка не выдержит. Рыцарь должен быть достоин своего звания при любых обстоятельствах. Однако у меня есть мысль о том, как помешать Трафальбрассу преследовать вас.
        - Я буду рад выслушать дельный совет,- ответил князь,- тем более что он идет от такого человека, как вы, эделинг. Ваш опыт ведения тайной войны и обманывания противника стоит много.
        Аббио, довольный похвалой и тем, что он приготовился рассказать, засмеялся.
        - Это не просто совет, это целый спектакль, который я предлагаю разыграть. Если у вас нет с собой достаточного количества воинов, князь Бравлин, который в курсе событий, готов вам предоставить своих…
        - Я найду воинов достаточно, чтобы обеспечить свою безопасность,- коротко объяснил положение вещей Годослав.
        - В том-то и суть вопроса, что следует обеспечивать не вашу, князь, безопасность, - хитро сощурил глаза молодой эделинг.
        - Я не понимаю…- Годослав развел руками.
        - Сигурда сначала не заинтересовала ваша особа. Он считал вас князем Ратибором из Аварского каганата. Ратибор достаточно известный человек, он одного с вами роста, но в кости поуже и не такой представительный. Но у меня есть воевода Стенинг, опытный воин и рыцарь, хотя и не слишком знатного рода, но очень благородный человек и чрезвычайно умелый воин. У Стенинга при его немолодом возрасте абсолютно ваша фигура. Если он выедет в ристалище в шлеме с закрытым забралом, никто не отличит вас.
        - Славяне не носят шлем с забралом,- вставил слово Далимил.- Через забрало нам тяжело дышится.
        - Пусть это будет бармица,- охотно согласился Аббио.- Мы включаем Стенинга в число зачинщиков пятым рыцарем, которого искали. И окружаем его вашими людьми или людьми Бравлина. Но это должны быть откровенные славяне. И при этом заявляем, что выставляем рыцаря инкогнито, хотя готовы поручиться за его честь. Это обтекаемая формула. Если кто-то усомнится в чести рыцаря, достаточно одного поручителя, чтобы обвинение снять. А мы поручимся за Стенинга трое, как знающие его. Но присутствие в охране славянских воинов будет красноречиво говорить о том, кто прибыл на турнир. В этом случае мы никого не обманываем. А если кто-то ошибся, то это могут быть только его собственные проблемы. Сигурд переключит на Стенинга все свое внимание, и вы сможете завтра спокойно участвовать в меле.
        Годослав думал недолго.
        - Я не могу пойти на это. Как можно подставлять вместо себя под удар человека, которого даже не знаешь. Тем более, человека прекрасного, готового на такое самопожертвование. Это было бы полным отсутствием благородства с моей стороны.
        Аббио несогласно замотал буйной головой, отчего хвост его волос стал напоминать лошадиный.
        - Никакой опасности, уверяю вас, в окружении сильных телохранителей быть не может. А что касается турнира, то для Стенинга уже большая честь войти в число зачинщиков. В ристалище же он мало кому может уступить. Там для него Сигурд уже не представляет угрозы.
        Годослав налил в кубки мед и жестом пригласил Аббио к столу.
        - Так вы согласны?- Аббио проявил нетерпение.
        - Пожалуй, так, как вы это рассказали, дело выглядит привлекательным. Если вы гарантируете безопасность Стенинга…
        - Нет, это вы должны гарантировать его безопасность. Вернее, ваши воины. Хорошо бы включить в их число кого-то, кого герцог Трафальбрасс хорошо знает. Хотя бы внешне.
        - Ставр…- подсказал князю Лют.- Сигурд дважды встречался со Ставром, и уж фигуру Ставра спутать с другой невозможно.
        - Да, волхв Ставр подходящая кандидатура,- согласился Годослав.- Только одно его присутствие будет давать Трафальбрассу повод думать, что он узнал меня в другом человеке.
        - Вот и прекрасно!- воскликнул Аббио. От его дурного состояния духа после происшествия в лесу и следа не осталось. Эделинг мог за пять минут десять раз сменить настроение.- В таком случае я прикажу ставить палатку для Стенинга рядом с моей. Там есть место. На этом прощаюсь с вами, а вы поторопитесь подготовить своих воинов. Куда заехать за ними моему воеводе?
        - На подъезде к Хаммабургу со стороны восхода, в ста шагах слева от дороги стоит берестяной сарай купца Олексы,- за князя ответил Далимил.- Воины будут ждать его там, и встретят со всем уважением, как настоящего князя.
        Аббио, весело хохотнув, словно и не его несколько часов назад вешали, ушел.
        - Одну проблему общими усилиями и с помощью неожиданных, прямо скажу, помощников мы сбросили с плеч,- сказал Годослав.- И еще раз убедились в том, что общими усилиями можно бороться с любым врагом. Вот бы всем нашим князьям это понять… Далимил, отправляйся в сарай и подготовь воинов. И быстрее возвращайся. А Лют пока расскажет мне, как обстоят дела дома.
        - Понял, княже…
        Далимил вышел.
        - Вещай!- приказал Годослав.
        - Не могу знать, что там творится сейчас, но когда я спешно уезжал, дома дела дюже плохо обстояли, княже…
        И он рассказал о боярских дружинах, поддержавших герцога Гуннара. И о том, что Гуннар вместе с боярами мутит горожан, объявляя, будто бы Дражко убил князя Годослава, желая занять княжеский стол.
        - Ловко они моментом воспользовались. Я ведь советовал Дражко нещадно пороть бояр на площади. Принародно… Как предателей… После такого позора ни один бодрич за боярином не пойдет. Надо было ему сделать это!
        - Князь-воевода арестовал пятерых и отдал их под плеть хозарину Ерохе.
        - И все бояре в сговоре?
        - Того, княже, не знаю.
        - Тебе бы отдохнуть, да вельми надо гонца к Дражко слать. Сдюжишь обратный путь? Или заменить кем след?
        - Сдюжу, княже, если надо. Только конь притомился. Сменить бы…
        - Сменим. Берестяной сарай знаешь?
        - Знаю.
        - Там скажешь, что я велел. Выбирай самого быстрого. И скачи. Расскажи князю-воеводе и княгине Рогнельде, что в войну с Готфридом я уже вступил. Графа Ксарлуупа я отпустил с распоротым животом, чтобы сказал об этом же своему королю. Если сумеет выжить, его в том счастье и не моя заслуга. Уже этого Готфрид никогда не простит. К Карлу пока не подступился, только присматриваюсь. Но думаю вскоре это сделать. Внемли дальше. Вели еще от моего имени боярам, кто не сильно запачкался на площади, слать дружины в помощь Полкану. Запомни хорошенько! Я - приказал! Не прошу их, а - приказал! Когда отечество в опасности, за непослушание кара одна - смерть. Именно так и скажи. И еще расскажи им, что Карл Каролинг принял меня милостиво, с чистым сердцем и с распростертыми объятиями. Он примет меня так… Я побью на турнире всех! И Карл меня примет…
        Годослав неожиданно разволновался, заходил по палатке. И, когда остановился, сказал мрачно, с угрозой в голосе:
        - А если Чернобог восторжествовал и Гуннар победил, возвращайся ко мне немедленно. Смени, где сможешь, коня, не сможешь сменить - укради, я разрешаю, и быстрее, быстрее ко мне. Всех верных людей, кто князю и княжеству остался в слове, шли на север к Полкану и на запад к границе, где вся моя дружина стоит. Полкан не предаст. И пусть тогда он держит данов, как может. Пусть костьми ляжет, но не пустит их внутри страны. А внутри страны мы с западной дружиной порядок наведем, как только я вернусь. И… и… Узнай, что стало с княгиней Рогнельдой. Обязательно! Ей нельзя попадаться в руки «датскому коршуну»… А если попалась… Если что случилось…
        Глаза князя потемнели грозовым небом.
        - Я повыщипываю коршуну перья прямо возле трона Готфрида! Я кровью всю Данию залью… Все Скьелдунги пожалеют, что носят эту гадкую фамилию… Езжай! Да будет с тобой Радегаст взглядом своим…
        Лицо князя от тяжелых дум исказилось, стало даже страшным и жестоким. И Лют понял, что очень не поздоровится всем врагам его, если в самом деле что-то случилось с Рогнельдой. Более того, жесткость и решительность князя и самому Люту передались, и сам он почувствовал в себе отчаянную решительность и силу.
        И стремглав вышел из палатки.
        Глава 11
        Ставра нашли на половине дороги к берестяному сараю. Хоть и все еще велика была толпа, идущая в город, из города двигался один волхв, и все прочие люди разных национальностей достигали макушкой только его плеча.
        И сам Ставр издали обратил внимание на приметного всадника, который, беспрестанно оглядываясь, огибал людской поток через придорожное мелколесье. Ставр поднял руку, но всадник и так его заметил и уже останавливался.
        - Много новостей,- сразу предупредил гонец.- Тебя с Барабашем ждут в сарае.
        - Откуда вести и кто ждет?- волхв любил точность в докладе и всегда пресекал расплывчатые, ничего не говорящие ему выражения своих людей. Хотя гонец был не из них, а из дворовых бодричей Олексы, тем не менее, и этого стоит подучить докладывать так, чтобы все сразу стало ясно.
        - От князя пришел Далимил. Срочно собирает отряд, который тебе велено возглавить. Из Рарога тоже кто-то прискакал, сейчас докладывает князю.
        - Кто прискакал? Торговый гость, бродяга, гонец? Как зовут?
        - Лют, кажется… Лют-пращник, так Далимил сказал.
        - Вот так сразу и надо было говорить. Скачи дальше, у Олексы сидит Барабаш. Возьми под попечительство людей, которые с ним, и оберегай их, не выпускай из дома. Это дело важное, важнее турнира, который ты посмотреть рвешься. А стрельца пошли в сарай.
        И, не дожидаясь согласия гонца, волхв двинулся по дороге, усердно работая руками и посохом, чтобы пробиться через жаждущих праздника окрестных жителей. Благо, сарай был уже совсем не далеко, если учитывать длину ног волхва, и там он застал несколько человек, усердно вооружающихся, облачающихся в доспехи.
        - У тебя шлем франкский,- распоряжаясь, сделал замечание одному из воев Далимил. - Смени… Надо сразу характер показать…
        - Что происходит?- спросил волхв.- Большая война пришла?
        Далимил коротко рассказал про покушение на Аббио, про удачное вмешательство Люта и про идею эделинга с подменой Годослава.
        - Значит, мои даны нашлись?- Ставр в раздумье погладил бритый подбородок.
        - Твои даны?- не понял Далимил.
        - Мои даны… За ними мой человек следил, местный еврей. Видел, как они покупали франкские доспехи. А потом в толпе потерял их. Толпа такая - в ином месте не протиснешься, а когда протиснешься - смотри по сторонам, никого не найдешь!
        - Значит, плохо следил, если потерял,- Далимил всегда считал, что разведчиком может быть только бодрич.- Послал бы наших, уж наши бы…
        Ставр коротко и зло усмехнулся.
        - Когда вокруг столько народа, потерять не мудрено. А следить он умеет хорошо. От природы - городской разведчик. Вы по лесам ползаете, он по городу шляется. Его в лес выпусти, потеряется, вас в город впусти - заплутаете. Но даны от него ушли. Это правда. И слава Свентовиту, что нашлись они там, а не около нашего князя. А то я уже начал беспокоиться.
        - Наши все равно лучше! А эти больно заметные…
        - Ты об этом королю Карлу при встрече поведай, а то у него, у глупого монарха, вся разведка на евреях держится. Славянин за франком, саксом или даном пойдет - его сразу заметят, сакс за франком или славянином пойдет - его сразу заметят, а евреи - везде, как дома. На них внимания не обратят[Как рассказывают современные Карлу Великому писатели, король франков перед нашествием на какую-то страну засылал в нее множество разведчиков-евреев, которые собирали ему ценнейшие сведения и о военных силах противника, и обо всей военной и политической верхушке государства. Это давало королю возможность применять одновременно с военными операциями и сильные дипломатические ходы. Принципы Карла Великого остались действенными и по сей день. В большинстве разведок мира тайные сотрудники - евреи. «Моссад» - сильнейшая разведка мира. И все по той же причине, что евреи, как национальность, разбросаны по всем странам и континентам.] . Но вот насчет данов, согласен, промашка вышла. Однако, с кем такого не бывает…
        - Наши соглядатаи видели их возвращение,- довольный, что удачно можно сменить тему, принялся рассказывать Далимил.- Досталось им памятно… Лют одного зарубил в лесу. Наверное, труп там от чужого глаза пока и спрятали в кустах - сжигать им и времени не было, и внимание привлекать ни к чему[Тела убитых в бою скандинавов сжигали на кострах, иначе воин не попадал после смерти к кострам Вальгаллы, в небесный чертог верховного бога Одина, а отправлялся в страшный подземный мир Хель, где ему предстояло дожидаться Страшного суда. Не сжечь погибшего с мечом воина считалось преступлением против погибшего. Совершивший такое преступление сам достоин был подобной доли.] . Ночью вернутся забирать для костра. Надо бы Аббио организовать там засаду. А одного привели с проломленной головой. Из пращи ему по затылку досталось - ноги еле передвигает.
        - Сигурд враг самому себе и своему королю, а нам, сдается, лучший помощник,- одобрительно покачал головой волхв.- Он только оттолкнул от Готфрида саксонских вождей, со всей силой, двумя руками… Теперь Карл может спать спокойно. И если в самом деле произойдет какая-то неприятность, он всегда сможет списать ее на происки данов.
        - Главное, чтобы неприятность эта произошла не с Годославом… Аббио хорошо придумал, как отвести от князя беду.
        Ставр кивнул.
        - Ты на Аббио надейся, но сам будь трижды осторожен. Я прослежу за подготовкой, а ты отправляйся в палатку. Лют скоро оставит Годослава одного. Мало ли кто войти может по потребности. Будь начеку. Иди…
        Далимил поднял с уложенных в несколько рядов для просушки весенних берестяных свитков[Береста для поделок заготавливается только в мае и июне, сначала просушивается, а потом обрабатывается - отваривается, пропитывается маслами и т. д.] свою знаменитую плетку. Это и были все его сборы.
        Ставр вышел проводить плеточника и осмотрел окрестности. Со стороны дороги приближался небольшой отряд вооруженных саксов, а еще дальше, у самой дороги, только что свернул в сторону сарая еще один всадник, который стремился саксов обогнать и хлестал кнутом лошадь, которая, казалось, вот-вот могла упасть.
        Что касается одинокого воина, то Ставр предположил, что это очередной гонец из Рарога, где события повернулись таким драматическим образом. Больше в сторону берестяного сарая приближаться некому. А Дражко обязательно должен послать гонца, когда что-то прояснится. Отряд саксов же, по всей видимости, охранял от случайностей воеводу Стенинга, который должен заменить собой и изобразить Годослава. По крайней мере, по росту, как ни пригибается он к гриве коня, одного из саксов вполне можно принять за Стенинга.
        Волхв обернулся. Со стороны рыцарского палаточного городка навстречу Далимилу скакал, подгоняя коня, еще один всадник в сакских полумеховых одеждах, но сидящий в седле по-славянски, более прямо, нежели сидят саксы. Саксы в большинстве своем избегают пользоваться стременами, подгибая ноги, прижатые к крупу коня, и из-за этого сами всем корпусом клонятся низко к шее лошади[Сакская посадка на коне известна по многочисленным сохранившимся барельефам и рисованным миниатюрам Раннего Средневековья, чем-то напоминает посадку скифов. Стремена саксы начали применять несколько позже, когда вооружение конника стало более тяжелым и быстрые, требующие гибкости и подвижности удары копьем сменились на удары таранного типа, способные пробить тяжелую броню.] . Этот же всадник стременами пользовался, в седле держался прямо и наклонялся вперед только спиной, а не корпусом, как наклоняются, например, конные копейщики. Всадник обменялся с плеточником приветственным знаком, и они разминулись, не задерживаясь. Волхв понял, что это скачет Лют. И очень торопится. Лют должен достичь сарая раньше других, и потому волхв
шагнул навстречу своему человеку.
        Юный разведчик соскочил с коня и заговорил быстро, словно собрался продолжить скачку немедленно.
        - Здравствуй, Ставр. Пусть будут долгими твои здоровые годы. Годослав послал меня спешно в Рарог. Велел здесь сменить коня. Бедняга вот-вот упадет. Я не буду даже обедать… Надо гнать, пока светло…
        - Ты спал сегодня ночью?
        - Нет. Я скакал сюда.
        - Не торопись. И отобедать, думаю, ты успеешь. Насколько я понимаю, из Рарога скачет к нам новый гонец,- показал Ставр концом посоха на одинокого всадника, который уже почти догнал саксов.- Он везет те самые вести, за которыми ты отправился, и, если князь Годослав позволит, отвезет указания князя, а ты нужен мне здесь, в меле.
        - Ты будешь участвовать в меле?
        - Нет, но я выставлю несколько человек вместе с саксами. Пусть даже одеты они будут так же, как ты. Меня беспокоит не престиж и слава бодричей, а безопасность Годослава. Саксам нет интереса прикрывать его с тыла - Аббио об этом, конечно, не побеспокоился - поэтому прикрывать должны свои. А ты способен и издали достать противника. Стрельцам участие запрещено, а о пращниках разговора не было. Твоя праща должна поработать за спиной Годослава. Значит, тебе необходимо основательно отдохнуть, чтобы глаз не моргал, и подготовиться.
        - Я понял, Ставр,- Лют даже обрадовался возможности задержаться и принять участие в турнире.- А что скажет князь Годослав?
        - С Годославом я поговорю сам. Он одобрит мои действия. Пока есть время, иди в сарай и отдыхай. Это мое распоряжение. Если понадобишься, я позову. И лучше будет, если тебя с нами увидит как можно меньше людей. Иди, саксы приближаются. Это Стенинг…
        Лют был откровенно рад такому обороту дела. Он устал неимоверно, соревнуясь в выносливости со своим конем, хотя и снова готов был по приказанию князя немедленно отправиться в дорогу, чтобы еще и с новым конем посоревноваться. Но сейчас быстро проскользнул за дверь сарая и, Ставр не сомневался, легко найдет себе место, где можно спокойно вытянуть ноги. Но в таком состоянии отдых будет плохим, потому что все время сна Люту, как и любому другому на его месте, будет сниться бесконечная дорога, бегущая под быстрые ноги лошади. Так бывает всегда, и избежать этого нельзя. Только отоспавшись как следует, сможешь забыть эту дорогу.
        Новый гонец прискакал раньше саксов. Сразу направился к волхву, но тот знаком приказал ему молча дожидаться своей очереди, потому что сразу за ним подъехала уже и группа саксов, которой вовсе ни к чему знать, что творится в Рароге. Высокий пожилой воин с рыжевато-седой кудрявой бородой первым спрыгнул с коня. Ставр подошел к нему, улыбаясь чуть-чуть насмешливо.
        - Я рад приветствовать тебя, воевода Стенинг, пока ты еще зовешься так. Через некоторое время мы будем звать тебя князем, но постарайся не сильно задаваться. Наш настоящий князь с нами добр и уважителен. Если ты хочешь походить на него, придется избежать взрывов характера, которым ты мог научиться у своего эделинга.
        - Я научился сдерживать свои взрывы, как раз глядя на такие же проявления у Аббио. Но чем тебе не угодил мой эделинг, волхв?- Стенинг протянул Ставру руку для приветствия.
        - Напротив. Он даже очень угодил мне, предложив такую интересную игру с Сигурдом. И я рад, что он предоставил мне возможность познакомиться с таким знаменитым воином, как ты.
        - Спасибо, волхв. Если ты слышал обо мне, то и я о тебе тоже, скорее всего, слышал. Ты, наверное, и есть тот страшный и ужасный колдун Ставр, что руководит разведчиками Годослава?
        - С маленьким уточнением, я тот самый Ставр. А уточнение простейшее: волхв и колдун - вещи совершенно разные. Каждый волхв может быть колдуном, а может и не быть. Но совсем не каждый колдун может быть волхвом. А что касается страшного и ужасного, то я оставлю это утверждение на твоей совести. Пока я еще не слышал, чтобы моим именем, как, предположим, именем знаменитого рыцаря Сигурда, пугали детей…
        Так, разговаривая, они прошли до дверей сарая.
        - Своих попутчиков ты можешь отпустить,- предложил Ставр.- Ни к чему, чтобы тебя видели с саксами, если уж ты стал князем бодричей, хотя бы на пару дней. Мы же между собой время от времени повоевываем, и ты, если помнишь это, водишь на саксов свои полки. Кажется, не всегда безуспешно… И бивал, бывало, сакских воевод…
        - Перенесите в сарай мои новые доспехи,- скомандовал Стенинг сопровождающим,- и отправляйтесь к палатке нашего господина. Доложите ему, что я уже на месте и приступил к выполнению его поручения. Пусть ждет нас. Мы прибудем вскоре.
        Стенинг зашел в сарай вместе со Ставром и, как опытный воевода, сразу же устроил смотр маленькому войску. По его лицу нельзя было сказать, что он остался доволен. Саксы из окружения Стенинга выглядели внушительнее, свирепее, и могли одним своим видом напугать противника.
        - Это мои разведчики, и пугать людей совсем не их работа в отличие от воина и от колдуна…- утешил его Ставр полушутя.- Разведчики должны быть неприметны. Зато они видят больше других, слышат лучше других, действуют быстрее других. Дойди дело до настоящей схватки между славянами и саксами, твое сопровождение не спасло бы тебя, поверь моему опыту.
        - Я в сильном сомнении…- усмехнулся Стенинг.
        - Поинтересуйся у своего эделинга, как сегодня пятеро данов зарезали, как овец, двоих саксов и чуть не расправились с самим Аббио. И кто его спас? Мальчик-разведчик! И уложил двоих данов-викингов. Так что, можешь в них не сомневаться.
        - Кстати, мой эделинг говорил о десятке сопровождающих. Я вижу здесь всего восемь воинов.
        - Девятым буду я, но я не смогу быть всегда при тебе, потому что мне следует выполнять работу командира твоих разведчиков. Я и рядом с настоящим Годославом бываю редко. Так что уж не обессудь…
        - Я согласен. А десятый?
        - Десятым будет стрелец, который выиграл сегодня главный приз. Я отправил за ним гонца и жду его прибытия. Он тебя устроит?
        Стенинг кивнул, и непонятно было, устроит ли его такая известная и популярная личность.
        - Правда, я часто забираю Барабаша с собой… Но это не всегда. Большую часть времени он будет проводить у твоего шатра.
        Пока воевода снимал свои тяжелые панцирные доспехи, в которых казался славянам неповоротливым и мало способным к бою, и облачался в пластичную славянскую кольчугу, молча появился в дверях Барабаш. Он ждал, когда на него обратит внимание Ставр. Но Ставр был занят воеводой и повернулся к двери только тогда, когда услышал знакомый великий вздох. Барабаш тут же сделал знак рукой, приглашая волхва выйти.
        За дверью стрелец вздохнул еще раз и посмотрел на Ставра с тоской в глазах.
        - Что-то случилось?
        - Когда я ехал сюда, видел прибытие в Хаммабург норвежского посольства. Возглавляет посольство брат короля ярл Райнульд.
        - Ты знаешь Райнульда?
        - Когда был поход на сорбов, я снял его стрелой с седла. Говорят, он тогда еле выжил.
        - Лучше не напоминай ему про это, если встретитесь в каком-нибудь кабачке. Но посольство… Это уже интересно… Норвеги решили заискивать перед Карлом? Им тоже не по нутру тяжелая рука Готфрида, который желает менять королей Норвегии по своему усмотрению. Остается только ждать, когда вприпрыжку примчится посольство от свеев…
        Барабаш кашлем прервал размышления волхва.
        - Пусть заигрывают, пусть королей меняют или не меняют… Мне это неинтересно,- справедливо, со своей точки зрения, не согласился он с направлением мыслей командира.- Мне интересно другое. Может быть, любящий дядя вернет мне деньги, которые я заплатил за его любимого племянника?
        - Ах, вот оно что?..- Ставр хотел было отмахнуться от таких мелких сейчас проблем, но расстраивать Барабаша не стал и объяснил вопреки обыкновению.- Конечно, вернет… Только я думал, что тебе вернет их или король норвегов, или наш князь Годослав, потому что я хотел устроить так, чтобы Годослав передал наследника престола представителю семейства Трюгвассенов. Это уже государственный вопрос, который можно решить только благодаря тебе с пользой для княжества. Я хотел сегодня доложить об этом князю, но ты так торопишься подержать в руках деньги и сорвать все мероприятие, что я не знаю, как и поступить…
        - Да ничуть я не тороплюсь…- горестно вздохнул Барабаш.- Если это нужно княжеству, я могу вообще от этих денег отказаться.
        И тут же вздохнул еще горестнее.
        Ставра так и подмывало сказать, что он с удовольствием передаст Годославу благородные слова Барабаша об отказе от денег и уверен в ответной княжеской благодарности, но он опять пожалел бедного вздыхателя, смеяться над которым было забавно, не думая, как отдается этот смех в самом сердце доброго стрельца.
        - Успокойся. Для Годослава это не такая большая сумма, а тебе она может жизнь изменить. Князь вернет тебе деньги сразу по возвращении домой. Купишь ты себе и дом в лесу и детей будешь учить своему мастерству… А то и сам тебе свой лесной дом подарит… Ты бывал там?
        - Бывал… Это не дом, это маленький дворец… Простым стрельцам такие не дарят…
        - Посмотрим… Иди в сарай. Стенинг желает с тобой познакомиться.
        Барабаш ушел, а волхв подозвал гонца, который выпивал уже вторую кринку холодного кваса, запарившись в пути под жарким солнцем и смывая дорожную пыль, которая забила ему все горло.
        - Голос не застуди. Вещай сначала!
        - Ой, Ставр, тяжелы у нас дела. И совсем бы мы пропали, если бы не княгиня Рогнельда…
        - Быстро выкладывай, у меня времени мало. Я сам разберусь, кому тяжелее…
        - Бояре выставили свои дружины вместе с данами. Человек пятьсот на площадь вышло. Дражко вызвал полк из своего загородного поместья, но пока полк не пришел, мы готовились дворец оборонять. Князь-воевода обход делал, тут-то его и подкараулил убийца.
        - Дражко?
        - Да. Отрок его спас. Наш Власко… Видящий… В воду смотрел… Велел кольчугу сменить на панцирь. А так бы убили князя.
        - Что с ним? Жив?
        - Не знаю. Я уезжал, он без сознания был. Клинок через плечо в грудь вошел. Сначала в спину били - броня спасла. Потом через плечо и в грудь.
        - Вещай дальше. Что с княгиней?
        - Мы растерялись. Командовать некому. И не смеем против герцога да против бояр. Сташко пошел к княгине. Она сама вышла, расставила людей и отправилась на площадь за отцом. Привела его во дворец, там Гуннара стражники на копья и подняли, как княгиня велела. А тут и полк из поместья подошел…
        - Как княгиня?
        Гонец вздохнул.
        - Плачет, просит у отца прощения. Какое тут прощение… Четыре копья в грудь!
        - Послал тебя кто?
        - Она и послала… Княгиня Рогнельда… Велела все Годославу рассказать…
        - Я Годославу все сам расскажу. Тебе два часа на отдых. И - назад. Вместо Люта поскачешь. Он мне тут нужен. Как тебя разбудят, буди и Люта. Он все передаст, что князь велел домой сказать. И в дорогу. От меня вели Горислава из леса позвать, чтобы Дражко посмотрел. Да охранит тебя Свентовит! Пока отдыхай.
        Они зашли в сарай вовремя. Стенинг уже примерял шлем с полумаской и бармицей, почти точно такой же, какой был на настоящем Годославе. Ставр обошел воеводу со всех сторон и пришел к выводу, что только Дражко, Рогнельда да сам Ставр смогли бы отличить сакса от настоящего князя.
        - Как чувствуешь себя в новом шлеме?- поинтересовался волхв.- Его придется долго не снимать.
        - Не очень удобно, кажется, будто глухая бармица мешает, но я быстро привыкну,- Стенинг показал, что он не капризная девица, а настоящий воин, легко принимающий все неудобства за необходимость.
        - Тогда - едем. Эделинг Аббио уже должен приготовить палатку рядом со своей.
        - Жить под княжеским именем, может, и приятно,- усмехнулся Стенинг.- Если бы вот еще и княжество в придачу иметь, совсем бы стало хорошо…
        Глава 12
        Эделинг Аббио приехал в королевскую ставку, уже чуть не ставшую сегодня днем для него ловушкой, чтобы посетить палатку Кнесслера. Время уже приближалось к вечернему, в ближайшем негустом лесу отчаянно кричали вороны, устраиваясь на ночлег, и потому эделинг в дополнение к первому десятку охранников взял с собой еще десять. Поверья говорят, что вороны не к добру шум поднимают.
        Он уже дважды во второй половине дня посылал к Кнесслеру гонца, но оба раза гонцу говорили, что Кнесслер сразу же после окончания турнира куда-то уехал в королевской свите. Более того, куда-то выехали по приказанию своего эделинга и пятьдесят воинов Кнесслера, которым на следующий день предстояло участвовать в меле. И только с третьего раза вестовой передал Аббио приглашение на свидание.
        Перед отъездом Аббио воспользовался предложением волхва Ставра, про которого слышал много, но с которым познакомился только в палатке воеводы Стенинга, изображающего собой князя Годослава. Ставр выглядел умным и весьма опытным несмотря на равные с Аббио годы и ему хотелось довериться. Однако доверие доверием, а у Аббио возникли свои соображения, которые, правда, еще требовали и осмысления, и уточнения, но уже заставляли его во многом сомневаться.
        - Даны не оставляют тела своих воинов, погибших с мечом в руке, не сожженными. Это считается преступлением против Одина и оскорблением меча. Они не принесли тело убитого Лютом. Значит, придут за ним ночью и сожгут где-то в стороне, чтобы не привлекать внимания.
        - Слуги Сигурда плюют на оскорбления и на честь,- возразил Аббио.- Они не имеют чести, не держат слова, нападают исподтишка и едва ли захотят рисковать.
        - Твое дело, эделинг… Но я с данами встречался не меньше, чем ты, и знаю - единственное, что они ценят, свою посмертную жизнь. Им не страшно умереть, главное, чтобы умереть в бою, а не в постели. Уважают погибших и сами мечтают именно о такой смерти. Они обязательно вернутся за телом, иначе при случае никто не вернется за их телом. Таков закон…
        - Посмотрим…- ответил Аббио уклончиво.
        Он не хотел посвящать посторонних в свои планы.
        Волхв переглянулся со стоящим здесь же Далимилом. Славяне не понимали недавно возбужденного и горячего эделинга, готового к мести и одновременно стремящегося к сотрудничеству. Того человека, который сам предложил помощь Годославу, чтобы таким образом отомстить Сигурду и свести его планы к провалу. Помощь, о которой его никто не просил. Но сейчас это был вообще кто-то другой, сдержанный, скрытный, больше слушающий, чем говорящий. И еще более непонятный, чем прежде. Впрочем, они знали уже по рассказам, что у Аббио быстро меняется настроение.
        И, тем не менее, незадолго до заката Аббио послал два десятка воинов в лес по другую сторону военного лагеря франков. Послал потихоньку, в объезд через соседний холм, чтобы никто не знал об этом. А сам отправился в королевскую ставку, желая поговорить с Кнесслером.
        - Мне доложили, что ты сегодня уже дважды пытался меня отыскать,- с улыбкой встретил старший эделинг младшего.- Но король решил сегодня доказать саксам, что доверяет им не меньше, чем своей охране, и взял меня с воинами Гаса в сопровождение при поездке по речному берегу.
        - Да, король излишне доверчив. Все это могло бы обернуться для его королевства трагедией, не окажись в лесу того славянина и случись резня… А король в руках у саксов…- пробормотал Аббио себе под нос.
        - Ты о чем, я не расслышал?..
        - Потом скажу… А что Карлу понадобилось на берегу?- с прохладцей поинтересовался Аббио.
        - Я думаю, он ищет места переправы одновременно для всей армии, желая наступать несколькими колоннами. Я знаю, что в противоположную сторону по берегу поехал монсеньор Бернар. Но его сопровождают только франки.
        - Поздно…- мрачно изрек Аббио.
        - Что - поздно?- не понял Кнесслер.
        - Поздно переправляться. Думаю, еще до окончания турнира на том берегу Карла будет встречать с мечом в руке Готфрид, а отнюдь не Годослав. И если у Годослава нет полков, которые можно развернуть по всему фронту в противовес Карлу, то у Готфрида эти полки стоят в готовности. Помимо этого вторая армия Готфрида выстроилась на северной границе, готовая вторгнуться в мои земли. А небольшие отряды данов уже сожгли несколько моих деревень, пока я здесь развлекаюсь.
        - Они стоят там давно…- возразил Кнесслер, успокаивая молодого эделинга.- Как только Карл вошел в наши земли, Готфрид выдвинул передовые полки. Свои деревни им грабить не позволяют, вот они и грабят твои. Обычная история. Это еще не говорит о войне.
        - Нет, это как раз и говорит о войне. Грабители приходят осенью, когда собран урожай и есть, что взять. В мае приходят именно с войной.
        - Мне кажется, ты ошибаешься. Но ты делаешь мне какие-то непонятные намеки на активизацию данов - что случилось у бодричей в отсутствие Годослава? У тебя есть какие-то вести?
        - Есть. Есть и вести, есть и странные, и неприятные события, о которых ты не знаешь. Что хочешь узнать раньше?
        - Начнем с вестей, если ты не возражаешь,- Кнесслер показал Аббио на кресло, в которое тот не сел, а почти упал, как усталый гонец после долгой дороги, а сам хлопнул в ладоши, вызывая слугу и приказывая принести вина для угощения гостя.
        - Я не возражаю против такого регламента,- сказал Аббио,- потому что вести касаются всех, а события только меня. Впрочем, я не прав, события касаются тоже всех… Но об этом - потом… Итак, сегодня после обеда ко мне прискакал гонец. В Рароге бояре восстали против Годослава и соединились с воинами герцога Гуннара, убили князя-воеводу Дражко и захватили город. Годослав больше не князь бодричей. Вернее, почти изгнанный князь. Бояре разослали две княжеские дружины - на полночь и на закат - своих людей с призывами не поддерживать Годослава, отрешенного народом от власти, и обещают восстановить в княжестве вече. В этом их всегда поддержат все славянские храмы. Следовательно, у бояр шансов на успех больше, нежели у Годослава. И к тому же войска данов вот-вот вступят в княжество и сделают из него датскую провинцию.
        - Ты уверен в сведениях? Это очень важно.
        Аббио утвердительно стукнул ладонью по подлокотнику кресла.
        - Сведения пришли через вторые руки сразу после вечерних событий. Опасаясь грабежа, фряжский купец вывез свои товары к берегу Лабы. Оттуда верные люди, которым я плачу, прислали весть мне. В них я уверен.
        - В них. Но не в купце…
        - Купца я не знаю.
        Кнесслер задумался и потеребил бородку. Затем подошел к пологу палатки, выглянул наружу, словно проверяя возможность подслушивания, и вернулся к собеседнику.
        - Стоит ли передать известия Карлу? Ты сам знаешь, что каждое маленькое событие или даже намек на событие легко обрастает цветными хвостами, гораздо более яркими, чем само событие. Такая уж у вестей способность…
        - Как ты сам считаешь?
        Теперь Кнесслер долго молчал, оценивая ситуацию.
        - Давай вместе подумаем, чем это может грозить всей Саксонии, и не слишком ли мы поторопились при выборе друга и государя? Готфрид может пожелать вновь подружиться с нами. И тогда он не сможет уже оттягивать войну с Карлом, как оттягивал ее многие годы, потому что война уже будет совершившимся фактом. Предположим, мы подружимся. В случае победы данов мы опять становимся независимыми эделингами. В случае их поражения мы теряем возможность снова помириться с Карлом, потому что в следующий раз он нам уже не поверит. Нужно просмотреть положение с той и иной стороны.
        - Для этого-то я и искал тебя всю вторую половину дня.
        - Карл, насколько я его знаю,- вслух раздумывал Кнесслер,- по характеру очень неуступчивый человек. Если он поставил себе задачу присоединить к королевству княжество бодричей, он не отступится, даже если туда войдут два Готфрида и лбами упрутся в его щиты. Карл давно уже точит зубы и на Данию. Только на днях завел разговор о том, чтобы строить в Хаммабурге верфь для судов нового сторожевого флота, который способен будет плавать под носом у данов и быть постоянным раздражителем и угрозой для всех викингов. И даже захватывать их драккары. Это ли не свидетельство намерений короля?
        - Меня больше волнует другой вопрос. Если Карл переправится через Лабу, Готфрид постарается зайти ему в тыл. И пойдет он по моим землям, все сжигая и разоряя, оставляя меня нищим. Но, если посмотреть с другой стороны, нам может быть больше выгоден поход Карла, чем дружба с Готфридом. Если Годослав больше не будет князем, у княжества нет хозяев. И мы смело можем поступить с бодричами так же, как пять лет назад поступили с Бравлином[Бравлин потерпел от Карла несколько поражений. Одновременно с франками по частям захватывали земли вагров и саксонские князьки.] . Совсем неплохо иметь на той стороне по небольшой территории. Одновременно, боюсь, мы уже опоздали с правом выбора, поскольку Готфрид и без того готов похоронить нас. А Карл… А Карл… Карл, в случае победы, будет заботиться о тех, кто помог ему. Но…
        - Я вижу, что твое «но» звучит значительно…
        Аббио даже встал, чтобы эту значительность увеличить.
        - Я своими глазами видел сегодня, проезжая по лагерю, как в палатку Годослава входил аббат Алкуин, советник Карла.
        Кнесслер удивленно поднял брови.
        - Тогда получается, что король знает о присутствии на турнире Годослава?
        - Получается, что так.
        - Однако Алкуин - это еще не король.
        - Я думаю, что прийти он мог только по просьбе короля. И мне не нравится такая ситуация. Я с удовольствием помог бы Годославу только из желания испортить настроение Сигурду. Мне жалко Годослава, потому что он попал меж двух таких сильных хищников, как Карл и Готфрид. Но мне совсем не по душе, что Годослав ведет с Карлом тайные переговоры.
        - Чем это нам грозит?.. Пусть ведет.
        - Вот здесь я совершенно не могу согласиться. Карл мирится с нами, чтобы пойти походом на Годослава. Но, захватив княжество бодричей, он получает в дополнение к Саксонии точно такую же мятежную территорию. Это все естественно и вероятно. Это нисколько меня не пугало, потому что, вздумай мы снова почувствовать себя не чьими-то подданными, а свободными эделингами, против Карла вместе с нами выступили бы уже и бодричи. Но - переговоры… Тайные… Через Алкуина, а может быть, и личные, но так, чтобы об этом никто не знал… А если они договорятся? Тогда мы попадаем меж двух огней. И при любом несогласии во мнениях нам придется вести войну на две стороны.
        - В твоих размышлениях есть здравое зерно, хотя это зерно заросло сорняками… Есть много возражений…
        - Но зерно-то есть! А я еще раньше расстарался и устроил небольшой маскарад. В каком-то случае маскарад сработает не только против Сигурда, но и против короля. Но если король в курсе всех здешних дел, получится, что я сам попал в непонятное положение…
        - Какой маскарад?
        - Я искал тебя после турнира, чтобы обговорить эту затею, но не нашел, и обговорил только с Бравлином. Бравлин полностью меня поддержал и обещал помочь, по возможности. Но мне придется начать сначала… С рассказа о том… О том, как меня сегодня чуть не повесили, а потом чуть не перерезали франков…
        И он с подробностями поведал Кнесслеру историю с нападением мнимых франков, о желании Аббио рассчитаться с Сигурдом и о задумке с подставкой Стенинга вместо Годослава.
        - Это нападение вполне в духе Сигурда. Но ты не уловил в происшествии самое главное…
        - Что я не уловил?
        - Сам герцог Трафальбрасс никогда не решился бы на такие действия даже против простого эделинга, что же говорить, когда он устроил покушение на тебя, который и знатностью ему не уступает, и имеет такой авторитет среди простого люда. Я уверен абсолютно: он получил указание короля Готфрида. Это так легко видится, что я просто удивлен, как такой факт прошел мимо твоего сознания. Должно быть, от твоей скромности и малой оценки своего значения. Я готов уверить тебя, что для людей своей страны ты величина значительная.
        Аббио даже сделал шаг назад в изумлении.
        - Ты думаешь?.. Сам Готфрид…
        - Я уверен. Это покушение абсолютно в духе Готфрида. И теперь мне следует ждать какой-нибудь гадости для себя. Хорошо бы и мне подвернулся вовремя проезжий славянин…- грустно пошутил Кнесслер.
        - Теперь уже ты не уловил главного,- отпарировал Аббио, не любящий, когда его упрекают в несообразительности.
        - А я что не уловил?- Кнесслер к таким вещам всегда относился спокойно, потому что знал: одна голова - хорошо, а две - иногда лучше.
        - Ты не уловил, что мы попусту болтаем языками, тогда как, после покушения, у нас осталась только одна дорога. К королю франков! И как можно быстрее. Потому что первый, принесший весть о событиях в стране бодричей, становится сообладателем права на действие. Есть, кстати, повод и поговорить с королем о Сигурде. Попытка повесить эделинга, я думаю, выходит за рамки рядового происшествия.
        - Да,- согласился Кнесслер.- Идти надо прямо сейчас, утром может быть уже поздно. У Карла хорошо работает разведка и быстрые гонцы.
        Они только вышли из палатки, когда к Аббио шагнул сбоку один из его людей.
        - Мой эделинг, тебе просили передать, что поручение выполнено. Волхв оказался прав. Они пришли за телом. И их повесили около дороги, вместе с убитым раньше. Там же нашли и одежду франков.
        - Сколько их было?
        - Трое. Дрались отчаянно. Четверых наших положили, троих сильно ранили.
        Аббио поморщился. Два десятка воинов послал. И не смогли без потерь справиться с тремя негодяями. От такого сообщения было даже немножко стыдно перед Кнесслером, и уж тем более не стоит говорить о потерях королю.
        - Значит, все те же люди. Один с проломленной головой поехать не смог. Пусть будет так. Суд свершился.
        - И об этом следует рассказать королю,- добавил Кнесслер.- Я имею в виду - суд!
        На вершине холма опять разжигали костер не меньший по размерам, чем вчерашний. Целая вереница солдат несла для него хворост из ближайшего леса, вытянутым языком заползающего на Песенный холм. Гора запасов говорила, что на холме будет светло до самого рассвета.
        Майордом дю Ратье как раз переходил между служебными палатками, когда заметил приближение поздних гостей и остановился, поджидая.
        - Его величество еще не ложился?- спросил Кнесслер.
        - Нет, друг мой,- майордом, как всегда, очень хорошо встречал Кнесслера, справедливо считая его своим сторонником в борьбе с партией войны, возглавляемой монсеньором Бернаром.- У него в гостях Алкуин, граф Оливье и монсеньор Бернар. Разумеется, когда кто-то что-то рассказывает, дело не может обойтись и без маленького Эйнхарда. Вы подождете или желаете присоединиться к компании?
        - Если его величество позволит…
        - Естественно, король спросит меня о причине столь позднего вашего визита. Что я должен ему ответить?
        - Скажите, сударь, что у нас есть одно очень интересное сообщение из Рарога, столицы княжества бодричей. И есть жалоба на разбой, учиненный вблизи королевской ставки.
        - Да, это важные причины, чтобы побеспокоить короля во время отдыха,- с вежливой улыбкой согласился дю Ратье и скрылся за тяжелым ковровым пологом, который выставлялся на ночь взамен легкого дневного.
        Вернулся он меньше, чем через минуту.
        - Его величество ждет вас, господа.
        И майордом отодвинул полог, пропуская пришедших. Эделинги сразу за порогом поклонились.
        - Добрый вечер, господа,- сказал король.- Я подозреваю по докладу шевалье дю Ратье, что вам мешают спать важные дела, которые вы желаете сбросить на короля, чтобы не спал вместо вас он. Не слишком-то вы заботитесь о покое монарха. Хотя у нас тут все равно идет обсуждение интересного вопроса. Слышали ли вы что-нибудь о рыцаре-бретере[Рыцарь-бретер - рыцарь, не желающий служить кому-то, никогда не участвующий в боевых действиях, зарабатывал себе на жизнь тем, что по заказу какого-то человека убивал на турнире другого рыцаря. Рыцарь-бретер считался непобедимым, потому что только тем и занимался, что совершенствовал воинское мастерство. По закону, брать деньги за поединок считалось позором и каралось сурово. Рыцарь-бретер подлежал, в случае обнаружения его в составе участников, смертной казни.] , прибывшем на наш турнир?
        - Нет, ваше величество, я ничего не слышал,- сказал Аббио.
        - До меня слухи доходили, ваше величество,- сказал Кнесслер,- но кто же сможет определить его? Это нереально. Бретер будет скрывать свои настоящие намерения.
        - Да, мы пришли к такому же выводу. Хотя и сожалеем, что наш праздник украшен таким печальным явлением. Я приказал своему любимому дядюшке монсеньору Бернару и майордому дю Ратье учинить следствие. Дядюшка у нас занимает пост прево, следовательно, это его прямая забота. А у шевалье дю Ратье есть свои методы поиска. Даст бог, бретер попадет в руки правосудия и перестанет называться рыцарем. Я лишу его и званий, какими бы он ни обладал, и дворянства, чтобы отдать на позорную казнь. Впрочем, вы спешили сюда для обсуждения совсем другого вопроса. Я готов выслушать вас. Надеюсь, вы не поставили задачу утомить монарха до такой степени, чтобы он завтра проспал самые интересные события.
        И улыбнулся открыто и приветливо, показывая готовность в самом деле слушать.
        Карл находился в приподнятом настроении и шутил. Но все же не сказал «своего монарха», пока не рискуя настолько конкретно объявить обоих эделингов своими подданными. Приподнятое настроение короля объяснялось просто. Соглядатаи доложили дю Ратье разговоры, которые подслушали по его приказанию в городе. Если раньше население было откровенно недовольно Карлом, то сейчас настроение меняется в лучшую сторону очень быстро. Праздник всем нравится. Простые люди считают, что с таким королем им прожить будет легче, чем со своими эделингами в постоянной войне против этого же короля. Добрые вести приятны всем. И майордом тут же доложил Карлу результаты работы своих сыщиков. Король посмотрел победоносно на дядюшку и не удержался, сказал:
        - Оказывается, доброе отношение иногда бывает более веским доводом, нежели удар копья. Не так ли, господа?
        - Может быть,- уклончиво ответил Бернар.
        Такой мелочи хватило бы вполне, как знал дю Ратье, чтобы Карл начал раздавать графские должности и дарить поместья. Недобросовестный майордом на его месте мог бы умело и с пользой для себя пользоваться королевской слабостью. Он же сам был больше озабочен делами и пренебрег даже такой простой необходимостью, как передача благих сообщений утром, чтобы весь день монарх был настроен благожелательно в первую очередь к нему самому.
        Новым гостям королевской палатки об итогах доклада дю Ратье знать не следовало, и потому Карл просто приветствовал их своей улыбкой и шутливыми словами.
        - В эту ночь, ваше королевское величество, многим не до сна,- ответил с легким поклоном Кнесслер.- Кто-то с волнением готовится к завтрашнему меле, усердно точит оружие и дотошно проверяет доспехи. Кто-то беспокоится о кровавых событиях, разворачивающихся не так далеко отсюда. Кто-то участвует в этих событиях и потому не имеет времени на сон. Кто-то уже никогда не увидит земных снов, а кто-то не дождется своих людей, которым по божьему умыслу следовало бы сейчас сладко позевывать. У всех свои причины, чтобы не спать, ваше величество.
        - Ну-ну…- сказал король.- Ничего я из твоего пространного перечня не понял и потому просто прошу тебя ясно и без прикрас объяснить, что такое вам двоим мешает спать.
        - Позвольте, ваше величество, ответить мне,- выступил вперед Аббио,- поскольку это именно я не дал поспать эделингу Кнесслеру.
        - Слушаю тебя.
        - Сегодня после турнира я имел одновременно удовольствие и неосторожность нанести визит моему другу графу Оливье, присутствующему здесь,- поклон в сторону графа.- Удовольствие потому, что я рад любой встрече с таким замечательным рыцарем, а неосторожность моя заключалась в том, что я взял в сопровождающие только двух человек. Да и то, можно сказать, они пошли со мной сами, я, в соответствии со своей скромностью, желал сходить один, уверенный в добром расположении к себе короля и всех его подданных. И вот на обратном пути, только мы успели преодолеть по дороге от королевской ставки пятьдесят шагов, как на нас напали пятеро солдат вашего величества. Двух моих охранников сразу ударили мечами и ранили, меня же оглушили ударом по голове чем-то тяжелым. А голова моя существенно отличается по способности переносить удары от головы достославного брата Феофана, кого мы имели удовольствие сегодня наблюдать среди участников боя на дубинках.
        - Напали мои солдаты?- король даже встал от возмущения и ударил плеткой по подлокотнику кресла.- Бернар, что происходит?
        - Я не знаю, Карл, я впервые слышу об этом,- Бернар тоже встал и выглядел несколько растерянно. Именно он, совмещающий обязанности прево с должностью командующего армией, обязан следить за порядком. Король очень дорожил порядком в своей стране и всегда гордился достигнутыми успехами.- У солдат была причина для нападения? Что они говорили?
        - Успокойтесь, ваше величество, успокойтесь, монсеньор Бернар. Эти люди специально оделись, как солдаты франкской королевской пехоты. Но я сразу не понял этого, потому что отдельные фразы, которые я услышал, они произносили на франкском языке. Это потом, чуть позже, анализируя события, я сообразил, что эти люди франкского языка почти не знают, но кто-то заставил их старательно выучить только отдельные характерные фразы, которые произносились не совсем к месту. Итак, меня, оглушенного, потащили в лес, бросив моих слуг умирать от ран на дороге. Впрочем, это я так думал. В действительности же раны оказались достаточно легкими, и смерть им не грозит, только лишь мое наказание за то, что допустили происшедшее. Меня самого уволокли в лес за холм, на котором стоит лагерь королевской армии, и там, на маленькой полянке, хотели повесить.
        - Как?- возмутился король.- Повесить эделинга? Это сумасшествие какое-то! Да кто же посмел сделать это?
        - И меня непременно повесили бы, ваше величество, если бы на мое счастье не появился молодой славянин-бодрич, заплутавший в нашем лесу. Он вмешался вовремя. Более того, меня даже повесили, и горло мое до сих пор чувствует боль при глотании. Но этот юный бодрич камнем из пращи поразил первого из нападавших, перерубил шею второму, выманил оставшихся трех на расстояние, пользуясь преимуществом конника перед пешими, а потом развернулся и, подскакав ко мне, перерубил веревку. Так я был спасен и увезен, как мешок с фуражом, перекинутый поперек седла.
        - Возмутительно!- Карл сел, ударил кулаком по подлокотнику кресла и нахмурил брови. Он очень любил свое кресло, может быть, потому, что часто бил по нему. А кресло было сделано основательно, добротно, хорошими мастерами и молчаливо терпело побои.- Это непременно надо расследовать.
        Кто-кто, а король лучше других понимал, к каким последствиям могло привести происшествие, будь оно удачным. А если состоялся прецедент, то следует ожидать и повторения,- подсказывала простейшая логика.
        - Уже поздно, ваше величество, заниматься следствием… Но я, с вашего разрешения, продолжу свой рассказ, который так непосредственно касается вас, хотя дело случилось со мной. Естественно, первой моей мыслью была та самая… Вы меня понимаете…
        - Понимаю,- хмуро ответил король.- Вы подумали, что это по моему приказу на вас напали мои солдаты. И это в то время, когда я уехал из ставки с охраной из саксов…
        - Да. Все выглядело настолько открытым, что в первый момент не вызывало сомнений. Это потом появились детали, которые сложились в единую картину и стали прояснять ситуацию. Мою охрану оставили жить намеренно, чтобы они имели возможность рассказать, как на них напали франки. А меня просто повесили бы, чтобы я не мешал.
        - В первую очередь надо искать тех, кому это выгодно. А это выгодно только бодричам!- воскликнул Бернар.- И ваш спаситель был с ними заодно.
        - Да, бодричам было выгодно получить новую войну между нами,- Карл поддержал дядю.- Тогда Годослав смог бы вздохнуть спокойно.
        - Бодрич не убивал бы своих соотечественников, спасая эделинга Аббио,- покачал головой Кнесслер.- В этом отношении славяне щепетильны.
        - Ради большого дела они могли и на это убийство пойти,- не унимался Бернар, понимающий, что спрос за беспорядок все равно будет с него.- А для них это было бы по-настоящему большим делом. Почти спасением, хотя и временным.
        - Нет, ваше величество, нет, монсеньор, это не так. Никакого спасения это убийство не дало бы бодричам. И тогда вообще какой смысл был молодому пращнику спасать эделинга Аббио? Бодричи получали бы что-то, если бы повешение совершилось! А вообще-то это уже их мало сейчас волнует. У них другие заботы. Но об этом эделинг Аббио расскажет чуть позже. Есть и еще новости, которые отвергают версию монсеньора Бернара. Продолжайте свой рассказ, мой друг,- обратился Кнесслер к молодому эделингу.
        - Все это так,- согласился Аббио,- но я-то подумал, что напали на меня франки! И только мой спаситель показал мне узел, которым была завязана петля. Такой узел,- сообщил он,- вяжут только моряки-викинги. И я потом навел справки. Это в самом деле датский морской узел. Иногда еще им пользуются норвеги и свеи.
        Все молча и с недоумением ждали продолжения. Даже король ничего не спросил.
        - Да-да, ваше величество, это были даны. А единственные даны, присутствующие сейчас на турнире, хорошо известны, потому что их слишком мало, и они слишком на виду у всех. Кроме того, волхв-бодрич Ставр рассказал мне, что пятеро данов покупали сегодня снаряжение солдат франкской армии. Ему поведал об этом местный купец-еврей, которого при необходимости всегда можно допросить. И потому я прошу ваше величество сказать, кто мог отдать приказ солдатам-данам расправиться со мной?
        - Грязный пират Сигурд?- прямо и грозно спросил Карл.
        Но в вопросе уже явственно звучали утвердительные нотки. Настолько явственно, что вопрос походил на обвинение.
        - Правильно, ваше величество. Мои люди вместе со славянами, которых я слегка подозревал, как и вы, начали следить за палаткой герцога Трафальбрасса. И видели возвращение четверых воинов. У одного голова была пробита, и он еле ноги переставлял. Это камень из пращи бодрича нанес ему увечье…
        - Я прикажу их самих повесить,- грозно, почему-то чуть не шепотом сказал Карл.- Я немедленно пошлю стражников…
        - Поздно, ваше величество. Я понимаю, что чинить суд в пределах близости королевской ставки - дело исключительно королевское. Но мои воины народ простой, и они меня любят несмотря на мой излишне вспыльчивый порой характер. Они решили, что викинги оставили в лесу своего убитого товарища до вечера. У данов принято сжигать тела павших с мечом в руке. Итак, мои люди нашли тело и устроили засаду. И вот несколько минут назад мне доложили, что викингов поймали и повесили около дороги. Я считаю, что справедливость восторжествовала, и прошу простить моих солдат за самосуд. Ими двигало естественное чувство негодования и желание торжества справедливости.
        - Я прощаю их,- сказал король.- Конечно, я мог бы повесить и Сигурда. Но тогда я сам уподоблюсь ему. Вешать людей высокого сословия - это в первую очередь проявление неуважения к самому себе. Однако допускать такого рыцаря до участия в турнире…
        - Ваше величество,- возразил Бернар.- У нас нет никаких доказательств, что Сигурд послал своих людей. Он просто скажет, что понятия не имеет о том, чем эти люди занимались в свободное от службы время. И будет прав. Не может же герцог следить за своими слугами… Мы никак не можем наказать Трафальбрасса.
        - Можем, ваше величество, можем…- сказал до этого молчавший граф Оливье.- Я прошу разрешения у вашего величества мне выступить пятым участником команды зачинщиков турнира. Я накажу Сигурда на ристалище, накажу сурово и поучительно.
        - Мне кажется,- размышляя и сам с собой советуясь, произнес Карл,- еще пара доводов, и я соглашусь.
        - Поздно, ваше величество,- сказал Аббио.- Я прошу прощения, что в третий раз произношу эту фразу. Мы пригласили пятого рыцаря. Он готов к участию в турнире, и его палатка уже стоит рядом с моей. Отказать ему сейчас значило бы оскорбить рыцаря и воина. Утверждение полного состава - это как раз еще одна из причин, которая заставила нас нанести вашему величеству столь поздний визит. Опять - поздний… Как беден мой лексикон…- Аббио позволил себе шутить, и из этого можно было сделать вывод, что он уже отмяк душой после дневных нелегких и неприятных дел.
        - И кто этот рыцарь?- спросил Бернар, опережая племянника, тоже заинтересовавшегося.- Я всегда думал, что знаю всех рыцарей Европы, способных занять место среди зачинщиков по достоинству.
        - Ваше величество, монсеньор, господа, я прошу меня извинить, но рыцарь пожелал выступить в турнире инкогнито. У него, очевидно, есть для этого свои причины. Однако я и князь Бравлин готовы поручиться за его честь и высокие человеческие достоинства.
        - Вы говорите, господин Аббио, что палатка нового участника расположена рядом с вашей?- спросил до этого молчавший Алкуин.
        - Да, господин аббат. Рядом с моей.
        - Новый рыцарь прибыл с большой свитой. Я видел его прибытие.
        - С ним около десятка дружинников.
        - Да-да… Такой очень высокий, мощный воин…- и аббат спокойно отодвинулся в тень так, чтобы никто не понял по его вопросам, зачем он спрашивал.
        - Кстати,- всматриваясь в глубь палатки, наклонился вперед король,- ты выполнил мою просьбу? Относительно другого высокого мощного воина…
        - Да, ваше величество,- из темноты ответил Алкуин.- Я сходил к князю Ратибору, но он не пожелал меня принять. Вернее, его оруженосец не пустил меня дальше первого помещения, заявив, что рыцарь отдыхает. Оруженосец у него, кстати, славянин.
        - Ничего удивительного,- добавил Кнесслер.- У Ратибора мать славянка, и этот оруженосец рядом с ним, наверное, с детства.
        - Странная личность…- сказал Карл задумчиво.- Он меня беспокоит. Посмотрим, как он будет выглядеть завтра на ристалище. Да, кстати, мы чуть было не забыли, у вас есть, кажется, еще новость?
        - Да, ваше величество,- подтвердил Аббио.- Новость не слишком приятная, и я боюсь, как бы она не сорвала проведение турнира, если сумеет вас сильно обеспокоить.
        - Что, на завтра назначен конец света?- опять из темноты сухо спросил Алкуин.- Более веского аргумента для отмены турнира и срыва всех планов короля я не вижу.
        - В Рароге произошло восстание бояр. Князь Годослав в отъезде. Бояре, объединившись с небольшим отрядом герцога Гуннара, убили князя-воеводу Дражко и захватили город. Следует ожидать скорого вступления войск Готфрида в земли бодричей. Их армия давно уже концентрировалась на северной границе княжества. Датский король опередил вас, ваше величество,- Аббио постарался придать своему голосу трагические нотки.
        - А полки Годослава?
        - Бояре надеются, что дружинники поддержат их. Они обещали вернуть в княжество вече, которое разогнали князья несколько поколений назад, чтобы править единолично и самостоятельно. В этом вопросе бояр могут поддержать храмы, которые были больше всего недовольны разгоном вече и до сих пор сдержанно относятся к княжеской власти. Готфрид же с помощью своего дяди герцога Гуннара ловко воспользовался ситуацией…
        - Пусть так,- усмехнулся Карл.- Новость в самом деле не из приятных. Но не отменять же из-за этого турнир, в самом-то деле. Я с удовольствием помогу бедному Годославу изгнать захватчиков с его земель. Тем более что это нисколько не противоречит моим собственным планам. И даже признаюсь, что имею большое желание повыщипать перья из хвоста «датского коршуна». Он, кажется, зять Годослава? И воспользовался этим, чтобы сделать своему королю подарок величиной с княжество…
        - Я часа полтора назад разговаривал, ваше величество, с тем очень высоким волхвом-бодричем по имени Ставр, которого вы знаете и который давал сегодня советы эделингу Аббио,- совсем уже не показывая из темноты лица, сказал Алкуин.- Волхв рассказал мне о событиях в Рароге не совсем так. Только часть бояр выставила вместе с данами свои дружины. Бояре же и наняли подлого убийцу, чтобы тот убрал с их пути известного воина и полководца ободритов князя-воеводу Дражко. В итоге убийца сумел только ранить Дражко. До этого герцог Гуннар пытался принудить дочь к тому, чтобы она отравила мужа. Княгиня рассказала все Годославу. Потом Годослав куда-то уехал по своим делам, и была предпринята попытка захвата власти и убийства князя-воеводы. Дело у бояр и у данов чуть было не получилось. Но пока князь-воевода был в бессознательном состоянии, командовать обороной дворца стала жена Годослава княгиня Рогнельда. Командовать с женской хитростью и коварством, как не смог бы сам князь-воевода Дражко. Она вышла на площадь и пригласила «в гости» старого герцога Гуннара, своего отца, который все это задумал и претворял в
жизнь, командуя боярами. Тот пошел за дочерью смело, памятуя свое былое влияние и страх, который он вселял всегда в сердце дочери. Герцог не учел, ваше величество, что миром все-таки правит не страх, а любовь, вопреки мнению монсеньора Бернара. Когда они вошли в двери, Гуннара подняли на копья, а его отряд просто расстреляли с галереи стрельцы. Восстание бояр подавлено, княжеская власть у бодричей стала еще сильнее, а короля Готфрида они ждут, приготовив ему такую теплую встречу, что бедному датскому монарху может стать невыносимо жарко даже в его северных широтах.
        - Так кто же прав? Чьи сведения вернее?- спросил король.
        - Я не могу поручиться за точность своих сведений, ваше величество, потому что ко мне они пришли через вторые руки от купца, в страхе сбежавшего из Рарога в самом начале восстания,- Аббио отступил на шаг, закусив губу. Ему не удалось стать первоисточником важных вестей и таким образом приблизиться к королю.
        - Пусть будет так,- согласился Карл,- но где же сейчас находится Годослав? Вы сказали, что его нет в Рароге и этим воспользовались подлые бояре…- король бросил непреднамеренный взгляд на стенку палатки: там, за этой стенкой, стояли палатки франкской знати.
        - Этого не знает никто, ваше величество.
        - Я думаю, что Годослава можно поискать и в Хаммабурге,- сказал Алкуин.
        - И может статься, что он участвует в нашем турнире?- король встал, усиливая этим значение своих слов.- Тогда я хочу его видеть… Я непременно хочу видеть Годослава и говорить с ним! Он даже заочно вызывает у меня симпатию…
        - Его можно поискать…- тихо сказал Алкуин, но при этом выдвинулся на свет и внимательно посмотрел на эделингов.
        Глава 13
        Берфруа шумели неистово, с восторгом, захлебываясь от радости, ощущая собственное право высказывать не чье-то мнение, а собственное. И это было даже не мнение, а просто противомнение, если есть такое понятие. Мнение высказал король. А они имеют противомнение. И радуются, что почти в лицо королю имеют право показать его все вместе, хотя ни один по отдельности на это не решился бы.
        - Вот и он… И, как всякий негодяй, он очень желает, чтобы его любили до поклонения,- сказал король с откровенным недовольством, вызванным поведением берфруа, и поднял стеклянный резной кубок с густым, зеленоватого оттенка греческим вином, рассматривая через вино солнце и будто обсуждая вкус напитка с придворными. Карл умышленно не смотрел в ристалище, показывая, как мало его интересует происходящее именно в этот момент.- Никого другого из рыцарей, даже более чем достойных, так, к сожалению, не приветствовали. Ваши земляки, мессир Кнесслер и мессир Аббио, словно специально желают позлить меня.
        Король сделал маленький глоток из бокала.
        - Завтра, ваше величество, все будет иначе…- ответил Аббио.- Поверьте мне, я знаю своих земляков… Сегодня к вечеру уже все будут знать, какую подлость Сигурд хотел устроить не просто мне, а всем, потому что резня, случись она, коснулась бы всех… И завтра от него отвернутся самые верные приспешники и самые восхищенные поклонники…
        - Впрочем, я понимаю состояние людей и прощаю такое поведение,- сказал король.- Кто бы вот только понял состояние мое… Кто бы стремления мои понял…
        Последние слова Карл даже не произнес, а пробормотал себе в усы, и только один Оливье расслышал их и бросил на короля короткий взгляд, которым, впрочем, уловил все же невольный королевский вздох.
        Герцог Трафальбрасс, откровенно любуясь собственной гипертрофированной славой, выехал из-за барьера на своем сильном, широкогрудом, как он сам, скакуне под долгие приветственные крики с берфруа. Зрители, похоже, в самом деле любили его, уже овеянного славой молодого вояку. Слава всегда бежит впереди копыт самой быстрой лошади и имеет свойство обрастать такими подробностями, какие сам обладатель славы припомнить за собой не может, но, если он снедаем тщеславием, то охотно соглашается со всем, что добавляет ему новых поклонников. Карл, как только что сказал, подспудно понимал: Сигурда и потому еще полюбили, что его не полюбил он, король. Хотя это вовсе не говорит, что короля не любят. Дело в другом. Чьими-то стараниями, не исключено, что стараниями самого герцога, когда он устроил большую гулянку для всех желающих присоединиться к компании в палаточном лагере, все на берфруа знали, что Карл не пожелал видеть викинга в числе зачинщиков турнира, «презрел» его, и потому отдавали Трафальбрассу свои симпатии. Гонимый всегда, из века в век, вызывает сочувствие и получает поддержку у простых людей, потому
что сами они всю свою жизнь и себя тоже ощущают гонимыми. Что, впрочем, совсем недалеко от истины.
        Король, говоря по правде, ждал подобной реакции и еще накануне обсуждал возможность ее с Алкуином. Несмотря на показательно прекрасное свое расположение к саксам, которые и занимают большинство мест на длинных скамьях, несмотря на то, что мнение о франках в среде простых людей начало меняться, как показали данные соглядатаев шевалье дю Ратье, Карл знал, что зрители будут поддерживать противников короля, какой эти противники ни будь национальности. Вот и сейчас одна сторона, явно сильнейшая и прекраснейшая, заслужила только редкие крики, несмотря на то что представлена лучшими и знаменитейшими воинами королевства. А вторая принята гораздо теплее, если не сказать, восторженно. Да что уж говорить, если даже бородатые воины Бравлина, на протяжении многих лет находящиеся в перманентных войнах с саксами, показались самим саксам более близкими, чем лучшие из франков. Даже рыцарь, выступающий инкогнито, хотя в кулуарах его уже прозвали аварцем Ратибором, представителем враждебного и постоянно угрожающего южным саксонским рубежам государства, совсем уж не имеющий никакой причины пользоваться расположением
толпы, и тот был принят весьма тепло. Хотя именно этому король не хотел бы сопротивляться, все еще теша себя надеждой на чудо… А уж Сигурд вообще вызвал всеобщий восторг, потому что на него надеялись. Надеялись, что он станет победителем турнира и сможет выбить из борьбы франков, покоривших Саксонию. Очевидно, дело именно в этом. Ни один народ не любит считать себя покоренным, хотя и есть уже наметки на то, что саксы начинают признавать Карла властителем.
        Карл, как монарх мудрый и просвещенный, читал ситуацию по книге политической жизни, потому и понимал ее. А понимая, прощал, хотя и морщился. Он сам вчера сказал Алкуину, что полностью признать владычества франков саксы смогут только в следующем, еще не родившемся поколении. И это была правда. И эта правда распространялась на все другие народы, вошедшие в громадное по площадям и по этническому составу государство.
        Сигурд выехал последним, как и положено рыцарю, возглавляющему свою партию. И занял место в ряду остальных рыцарей, повязанных синими шарфами, но сам такой же шарф повязать отказался. Франки повязали на себя красные шарфы. Синий и красный - цвета короля Карла.
        - Я представляю здесь своего короля,- заявил герцог герольду.- И не могу выступать под чужим флагом. Пусть даже под половинкой этого флага. А спутать меня с другими рыцарями будет сложно…- он вызывающе захохотал.- Это покажет первая же схватка!
        Герольд вынужден был согласиться, потому что удаление Сигурда с турнира за такое незначительное отклонение от правил существенно ослабило бы одну из сторон и вызвало бы обвинения в сторону короля и маршала турнира в нечестности. Все они понимали, что дан будет еще провоцировать их на резкие действия, и приготовились терпеть, надеясь на такой весомый контраргумент, как оружие своих рыцарей.
        Еще раньше, представленные герольдом, выехали сначала простые воины-франки и встали строгим каре в левой стороне ристалища, за ними сборная партия противников, составленная в основном из саксов, хотя среди бойцов, как сказали королю, было немало и славян-вагров и даже славян-бодричей. Эти встали справа не слишком плотным, но грозным строем, чем-то напоминающим классическую фалангу, за исключением, естественно, передового ряда копьеносцев и ряда лучников, занимающих позицию или впереди фаланги или позади ее, в зависимости от вкуса полководца. Такое построение считается в фаланге обязательным. В турнирных же боях участие лучников ограничивается стрельбой по мишеням. А пеших копьеносцев, как таковых, в рядах синей стороны просто не оказалось.
        Закончив представление, герольд обратил взор к королевской ложе. Маршал турнира граф Оливье, сидящий по-прежнему справа от короля, торжественно сделал отмашку маршальским жезлом, украшенным длинными разноцветными лентами, чтобы каждое движение маршала было заметно. Тогда, получив разрешение, герольд выступил вперед и громко объявил, что перед началом меле состоится поединок «а утранс», то есть на боевом оружии, между двумя представителями противоборствующих сторон.
        - Солдат королевской армии Третьен из Реймса,- громко, чтобы всем было слышно, вещал герольд с середины ристалища, и ему слово в слово вторили малые герольды, расставленные ближе к углам прямоугольной площадки,- оскорбил и попытался затеять ссору с саксонским воином Гасом. За что был приговорен нашим государем Карлом Каролингом к повешению. Однако оскорбленный сакс в присутствии короля высказал желание сразиться с Третьеном из Реймса на боевом оружии до полной победы одного из противников. Король Карл, проявляя милость к осужденному и уважая право оскорбленного на ответные действия, поединок разрешил с тем, чтобы меч выявил победителя! В дополнение к сказанному сообщается, что данный поединок не является актом Божьего суда, поскольку вина Третьена из Реймса доказана и сомнению не подлежит, и несет в себе только значение суда воинской чести. Готовы ли воины?- спросил герольд.
        Франкская когорта вдруг дружно застучала в щиты рукоятками мечей, щиты раздвинулись, и вперед вышел Третьен, поклонился королю, встретившись с Карлом глазами, наклоном головы во все четыре стороны поприветствовал берфруа и только после этого встал лицом к герольду.
        - Я готов!
        Следом за ним из первого ряда саксов, покачиваясь при ходьбе, на середину вышел Гас. Он поклонился только королевской ложе, причем глазами встретился не с монархом франков, а со своим эделингом, отчего у Карла сложилось впечатление, будто поклон предназначался исключительно Кнесслеру. Поклониться зрителям Гас или забыл или не счел нужным.
        - Смертельный поединок требует от воинов принесения клятвы драться честно, с уважением друг к другу, не наносить ударов в спину и беспомощному противнику, не применять колдовских чар и запрещенного оружия. К запрещенному оружию на нашем турнире относится только кинжал. Готовы ли вы, воины, принести клятву?
        - Клянусь Спасителем, я обязуюсь выполнять все правила!- громко ответил Третьен.
        - Аск и Эмбля[Аск и Эмбля (Ясень и Ива)- два дерева, из которых боги, по преданиям древних германцев, сотворили первых людей. Очевидно, соответствуют христианским Адаму и Еве. Культ деревьев был широко распространен у древних германцев и у кельтов и проявлялся даже в том, что вместо храмов они использовали священные рощи.] да будут свидетелями того, что я буду драться честно!- свирепо воскликнул Гас, которому не терпелось скорее начать поединок.
        - Пусть судьба определит победителя!- воскликнул герольд и плавно провел жезлом между соперниками, разрешая им начать бой.
        Воины так же плавно сделали по шагу назад и заняли боевую стойку.
        Третьен был выше сакса чуть не на голову, но, хотя он совсем не выглядел худосочным, Гас казался более сильным за счет необычайной ширины своих плеч и длины мощных рук. Противники вышли на бой в разном вооружении. На Третьене был обычный в королевской пехоте панцирь, напоминающий римскую мускульную кирасу. Завершалась кираса юбкой из узких металлических полос, скрепленных только поверху, чтобы не мешали передвижению и по возможности защищали низ живота и бедра. Аналогично юбке были сделаны рукава, прикрывающие плечо до локтя. На предплечьях жестко крепились цельнометаллические поручи, закрывающие только внешнюю, доступную удару сторону. На голове воина красовался шлем с гребнем в форме раскрытого навстречу противнику цветка лилии[Описание вооружения франкского пехотинца дано по иллюстрации из Золотой Псалтыри Сант-Галленского монастыря.] . Свою кольчугу, в которой Третьен сопровождал графа Оливье до королевской ставки, франк умышленно сменил на пехотные доспехи, потому что кольчуга хороша при рубящих и не всегда выверенных ударах в общей сече, саксы же слишком хорошо владеют своей традиционной
фрамеей, острой, как кинжал, и с тонким наконечником в форме пики. Если фрамея кольчугу и не всегда пробьет полностью, то в состоянии нанести множество небольших и недостаточно глубоких ран прямо сквозь кольца, что причиняет боль, вызывает большую потерю крови и отнимает у раненого силы. Отказался Третьен и от секиры, которой владел недурно. Секира тоже хороша для общего боя, когда каждый удар кого-то да достанет. В поединке же, особенно с противником ловким и подвижным, где каждый промах тут же может спровоцировать контратаку, секира может стать причиной гибели. И потому воин предпочел вооружиться куза[Куза? - короткое копье, имеющее наконечник в форме ножа. Чем-то схоже с рогатиной, но имеет более слабый наконечник, не пригодный для конного боя.] , чтобы противостоять этим оружием фрамее. Довершали вооружение Третьена обычный длинный франкский меч в деревянных ножнах, передвинутый на поясе за спину, чтобы не мешал передвигаться, и круглый, слегка выгнутый деревянный щит, обтянутый кожей и обитый металлическими пластинами - украшениями и защитой.
        Гас, в отличие от франка, предпочел почти не менять вооружение, считая, что привычка к чему-то бывает в бою полезнее, чем оружие более сильное, которым, однако, ты владеешь хуже. На нем была все та же короткая, чуть ниже пояса кольчужная рубашка с рукавами до локтя. Металлические кольца крепили на запястьях толстые кожаные поручи. На кожаные штаны только по бокам бедра и спереди нашито по металлической пластине, которые не мешают передвигаться, однако защищают только от рубящих ударов и не способны спасти от удара той же куза. Грудь Гаса в дополнение к кольчуге защищала голова волка, шкура которого, на манер римского плаща, была переброшена через плечо и каким-то невидимым образом прикреплена к кольчуге. Старинный меч в красивых резных ножнах, что привлек внимание к Гасу во время ссоры, сакс на бой не взял, вооружившись в дополнение к фрамее привычным каждому воину его народа двуручным скрамасаксом. Кожаный шлем, усиленный металлическими пластинами, и щит, почти такой же, как у франка, только совершенно плоский, довершали экипировку.
        Ни тот, ни другой не желали откровенно броситься в атаку, зная, что на карту поставлена не только их собственная жизнь, но исход боя вдохновит или, наоборот, погасит боевой дух партии. Они осторожно передвигались по кругу, выискивая момент для удара и время от времени демонстрируя ложные выпады, которые заставляли каждого из соперников реагировать и предпринимать ответные защитные действия. Зрителям подобная осторожность не могла прийтись по душе, они желали быстрейшего развития событий, не понимая самого напряжения боя и не умея любоваться им. Только опытные воины смотрели одобрительно, чувствуя, что первый же промах может обернуться для любого из соперников смертью, и откровенно восхищаясь напряжением.
        - Я начинаю думать, что игра будет интереснее, чем можно было ожидать,- сказал граф Оливье.- Оба противника прошли немало схваток перед тем, как показать нам свое мастерство.
        - Странно,- сказал король, слегка повернувшись через плечо, чтобы стало понятно, к кому он обращается,- я сижу вдалеке от схватки, а каждая мышца моего тела повторяет движения бойцов. Такое впечатление, что я сам участвую в поединке.
        - Это естественно, ваше величество,- пояснил Алкуин, с которым Карл и заговорил, - еще римские писатели описывали это состояние. Когда они наблюдали за схватками гладиаторов, то уставали физически порой сильнее, чем сами «morituri»[Morituri - идущие на смерть, в Древнем Риме обязательная формула обращения гладиатора перед поединком: «Ave, Caesar, morituri te salutant» - дословно: «Здравствуй, Цезарь, идущие на смерть приветствуют тебя».] . Мышцы тела наблюдателя сокращаются в такт сокращениям мышц бойцов. И чем больше схваток мы увидим сегодня, тем больше движений воинов повторим мысленно и собственными мышцами. Все зависит от эмоциональности человека. Повышенное возбуждение дает большую нагрузку. Равнодушный человек устает меньше.
        - Так вот почему я так устаю после каждой большой битвы!- отшутился король.- Хотя саму битву наблюдаю только со стороны.
        - Я бы с большим удовольствием согласился устать от настоящей схватки…- со вздохом заметил граф Оливье. И тут же воскликнул: - Смотрите, смотрите, ваше величество… Ай да молодцы.
        Это восклицание относилось непосредственно к происходящему в ристалище. Одновременно возбужденно зашумели и берфруа. Поединок, такой спокойный вначале, резко обострился. Выбрав подходящий момент, Гас трижды подряд атаковал Третьена быстрыми выпадами своей короткой фрамеи, держа ее в вытянутой руке, как кто-то мог бы атаковать мечом. Первый удар франк отразил легким поворотом щита, при втором отвел фрамею в сторону своей куза. Но третий выпад настиг все же воина, не успевшего сделать полный шаг назад. Однако Бернар не зря говорил о Третьене как об одном из самых опытных солдат армии. Именно опыт подсказал тому, что надо сменить кольчугу на панцирь. И именно панцирь защитил грудь, тогда как кольчуга, несомненно, была бы пробита сильнейшим завершающим ударом. Гас в самом деле вложил в выпад весь вес своего тела, надеясь пробить металлом металл, но это же и сослужило ему плохую службу. Третьен не дал времени противнику, слегка провалившемуся вперед и находящемуся в неустойчивом положении, вернуться в исходную позицию. Он атаковал сразу. Гас с трудом сумел закрыться щитом от бокового не слишком
сильного удара копьем, но оказалось, что этот удар был только отвлекающим маневром, и сакс тут же получил удар в лицо тяжелым и жестким древком. Такой удар, как знают все воины, не лишает сознания, но вызывает боль и мешает внимательно следить за действиями противной стороны. Это же и случилось с Гасом. Он не успел прийти в себя, когда получил в дополнение удар по шлему окованным и шипастым ребром щита. Пробить шлем такой удар не может, однако есть у кожаных шлемов особенность, которая существенно отличает их от шлемов металлических. Металлический шлем надевается не на голую голову, а на подшлемник, причем крепится жестко только в том случае, если соединен с панцирем. И если сам шлем выдерживает удар, то голове практически вообще не достается. Кожаный же шлем прилегает к черепу плотно, и каждый удар отдается в голове. Гас на какой-то миг потерял ориентацию и допустил ошибку, отступив на два шага тогда, когда следовало сблизиться с противником, чтобы не дать ему снова ударить, а себе позволить отдохнуть. Только в последний момент он заметил нацеленное в горло копье и лишь каким-то чудом сумел
отстраниться вбок. Однако копье все равно задело сильную шею и нанесло серьезную рваную рану.
        - Третьен победит, ваше величество,- сказал Оливье.- Я рад, что вы не повесили его. Он еще во многих походах будет служить вам верой и правдой!
        - Это еще неизвестно…- из-за спины графа возразил Кнесслер.- Я знаю Гаса много лет. Он всегда, до последней минуты боя продолжает быть опасным.
        - Нет,- не согласился Аббио, сидящий рядом с Кнесслером и наблюдающий за поединком так внимательно, словно изучал противника, с которым ему самому предстоит вскоре схватиться.- Третьен в каждом эпизоде бывает чуть быстрее. Он чуть быстрее соображает, чуть раньше начинает движение, чуть опережает в ударе и в защите. Здесь явно сказывается больший боевой опыт. Третьен, как ни прискорбно мне признать это, сильнее.
        - А мне нравится, как держится Гас,- сказал король, чтобы поддержать сторону Кнесслера.- И он, думаю, еще не показал всего, на что способен.
        Гасу тем временем в самом деле пришлось туго. Противник, нанеся удар и понимая, что смутил этим сакса, не стал экономить силы, а, напротив, предельно ускорил свои движения. Удары сыпались на маленького сакса со всех сторон. Но после одного из них Гас изловчился и сам ударил сбоку щитом в древко куза. Древко, внешне такое крепкое, видимо, от предыдущих ударов получило трещину и переломилось.
        Франк резко отскочил на пару шагов и попытался вытащить меч. Тут уже Гас показал свою опытность и атаковал, заставляя Третьена защищаться и не рисковать, подставляя под удар открытый бок, что непременно случилось бы, ухватись он за рукоять меча. Сакс просто не позволил бы мечу покинуть ножны. И неизвестно, выдержал бы панцирь удар в бок, как он выдержал удар в грудь. На груди все панцири обычно имеют усиленную броню, тогда как их не укрепляют дополнительно по бокам, чтобы не утяжелять.
        Но здесь Третьен сообразил сделать то, что не сообразил сделать минуту назад Гас. Франк просто пошел на противника, щитом его отталкивая и не давая размахнуться для удара, не оставляя дистанции для выпада, когда к движению руки добавляется усиливающее движение тела. А потом и вовсе схватился рукой за край щита сакса, лишая последнего возможности маневра. И в итоге соперники сошлись вплотную, где фрамея оказалась бесполезной и Гас вынужден был просто отбросить ее вместе со щитом. Тогда и Третьен отступил, улыбнулся своей маленькой победе, позволившей ему выровнять положение, и достал меч одновременно с тем, как Гас достал скрамасакс.
        Воины-франки придерживаются традиционной манеры фехтования: удар соперника следует отбивать щитом, а мечом удар наносить. Скрамасакс же требует совершенно иной техники. Правая рука ложится под небольшой выступ, заменяющий гарду, а левая держится за другой конец длинной рукоятки. И для удара скрамасаксом вовсе не требуется размаха плеча - бывает вполне достаточно одновременного движения рук в разные стороны. Чем длиннее рукоятка, тем резче получается удар. К тому же отсутствие щита само собой предполагает более быстрые движения. Гас все это и продемонстрировал, нанося по пять ударов в ответ на единственный удар Третьена. Но лезвие меча значительно тяжелее лезвия скрамасакса, и потому даже не слишком частые удары франка Гас держал с трудом. Впрочем, он и защиту продемонстрировал соответственную. Не принимая тяжесть клинка на перпендикуляр своего оружия, а короткими боковыми ударами направляя меч франка в сторону. При этом сакс получал преимущество для атаки на то время, что требовалось Третьену для возвращения тяжелого меча в боевое положение. Очевидно, франк впервые столкнулся с такой манерой
фехтования и потому был несколько обескуражен, не сумев под нее подстроиться. Это стоило ему пропущенного удара в плечо. Скрамасакс угодил меж защитных пластин и нанес хотя и не глубокую, но мешающую полноценно владеть мечом рану.
        И неизвестно, чем бы закончился поединок, если бы эта рана не возбудила Третьена до такой степени, что он все тело вложил в один удар. Гас защитился, но скрамасакс не выдержал. Клинок переломился, и меч обрушился саксу на голову. Гас упал, оглушенный. Шлем все же спас его от смертельной раны, но продолжать бой воин не мог.
        Герольд бросил между бойцами свой жезл. Это означало прекращение поединка.
        - Увы, мы проиграли…- сказал король.
        - А мы победили, ваше величество,- радостно улыбнулся граф Оливье. Он, конечно же, переживал за человека, которого хорошо знал.- Я надеюсь, что первая победа станет предвестницей победы в меле франкской стороны.
        - А я, несмотря на искреннее к вам уважение, граф,- возразил эделинг Аббио,- надеюсь, что справедливость восторжествует. Вчера утром князь Бравлин, человек великолепной и удивительной эрудиции,- эделинг поклонился в сторону князя вагров, молча сидящего через два ряда от него,- учил нас интересным, хотя и простым истинам: если одному что-то дается, это отнимается у другого. Ни богатство, ни слава, ни победа не бывают в единственном числе, без оборотной стороны, точно так же, как не бывает дня без ночи, весны без осени, Луны без Солнца, Бога без черта. Если есть богатство, есть и нищета, если есть слава одного, то есть и позор другого. Если есть победа одного, есть поражение другого. Однако окружающий нас мир представляет собой систему весов. Если все бесконечно перекладывается на одну чащу, в конце концов произойдет пресыщение, и чаша опрокинется. Поэтому равновесием и справедливостью будет победа противной стороны в меле.
        - Сдается мне,- сердито покосился Карл в сторону князя Бравлина,- что наш уважаемый гость говорил все это, имея в виду не только турнир, а все государство франков. Хотелось бы мне знать, Алкуин, насколько вместительной окажется наша чаша…
        - Ваше величество, князь Бравлин правильно толкует законы существования Вселенной, сформулированные еще в Древнем Египте «трижды великим Гермесом»[Гермес Трисмегист (трижды великий)- автор памятника древней литературы «Изумрудные скрижали», рассказывает о законах существования Вселенной.] . Но он не договаривает их до конца. Пресыщение наступает тогда, когда одна сторона только берет и ничего не дает взамен. Вы же несете в завоеванные страны порядок и процветание. Вы платите своей энергией за существование великого государства. Что касается чаши, я думаю, она со временем все же опрокинется. Но произойдет это тогда, когда пришедшие вам на смену правители начнут только брать, перестав давать. Это будет трагедией для всей Европы…
        Глава 14
        Рарог, казалось, замер, как замирает раненый зверь, окруженный охотниками, в надежде, что останется незамеченным приближающейся облавой. Никто не выставлял на площади торговые палатки, не бегали по улицам всегда беззаботные дети, не обсуждали положение города солидные мужи, обычно собирающиеся на другой площади, что возле храмов Свентовита и Радегаста.
        Люди ждали. И не знали при этом, кому принадлежит власть - князю ли, про которого одни говорили, что он уехал, другие говорили, что он убит своим двоюродным братом князем-воеводой Дражко, или власть принадлежит боярам, которые открыто поддержали данов-захватчиков и вот-вот начнут рвать и делить между собой княжество. Данов опасались уже на протяжении многих лет, с тех пор, как конунг Готфрид убил или подчинил себе других конунгов и объявил себя королем. Тогда начала неуемно и быстро расти сила и агрессивность соседнего государства. От данов досталось свеям, досталось норвегам, постоянно доставалось Англии. И Рарог, живущий у хищника под боком, ждал своей очереди. Несколько набегов данов были отбиты еще при отце Годослава. Но тогда еще Готфрид был молод и не вошел в полную силу. Сейчас мощь самообъявленного королевства стремительно росла. Но рарогчане упорно не желали называть себя данами, дикими и безжалостными, и потому бояр потихоньку проклинали. И все были готовы поддержать князя Годослава, если он вернется, готовы были собрать ополчение в помощь не слишком многочисленным дружинам, как это
делалось в прежние годы, когда отбивались от разных нашествий. А многие были готовы даже встать на сторону Дражко, если он объявит себя единоличным правителем. Дражко в народе любили. Лишь бы не поддерживать грабителей бояр и зарубежных воров данов…
        Сами бояре заперлись в своих обширных дворах, не раскрывали ставни окон даже днем и тоже ждали. Чего ждали они - непонятно. То ли нашествия короля Готфрида, то ли возвращения князя Годослава. На одного надеялись, другого боялись. Но и при первом могло произойти второе - состоится нашествие данов, и одновременно вернется Годослав с помощью от короля Карла. Такие ходили слухи. Это уже будет совсем новая ситуация, которая тоже несет мало хорошего, но много непонятного, потому что христианские монахи ничуть не лучше дикарей с севера. Такие же жадные и безжалостные, неуемно агрессивные.
        Многое в настроении горожан зависело от мнения Трояла, верховного волхва столичного храма Свентовита. Бояре слали к нему гонцов, пытались сами пробиться, надеясь на поддержку, поскольку суровый Троял происходил из знатного боярского рода, но двери храма упорно оставались перед ними закрытыми. Простой народ это все видел, видел, как потели боярские слуги под солнцем, тащили носилки к дверям храма, слышал стук в эти двери, но не слышал скрипа петель. Двери оставались закрытыми, тогда и сделал вывод, что Троял не поддерживает бояр. Только в этот же народ пролезли слухи, что верховный жрец тайно, ночью, отправил сокровища храма и драгоценные реликвии в неизвестном направлении. Должно быть, слухи эти произошли оттого, что маленький, но хорошо охраняемый караван волхвов и длинноволосых храмовых служек все же вышел из города. Но от кого Троял прятал сокровища - от данов ли, от франков - никто не знал. Если нашествие данов будет, грабежи и поджоги станут обязательным атрибутом, как при всяком нашествии. В этом не сомневался никто. И сами горожане начали прятать то, что им дорого. Кто где мог и как умел. И
обязательно в тайне и в тишине. Потом прошел новый слух. Троял опасается, что Годослав вернется вместе с солдатами Карла и вместе с христианскими монахами, которые будут переводить людей в христианство. И тогда храмы старых богов будут разрушены, сокровищницы разграблены.
        Но факт остался фактом - Троял не поддержал бояр. Высказаться откровенно в поддержку Годослава и княжеского семейства верховный волхв тоже не захотел. Отношения между князьями и храмами начали натягиваться еще при правлении деда Годослава, который первым нарушил извечную традицию: лишил народ слова и выбора, разогнав плетьми и копьями вече, не пожелавшее его правления. Тогда было большое восстание бодричей, после чего снова, как и несколько веков назад[Первыми вышли из состава союза бодричей русы, переселившись далеко на восток. Это произошло еще во II веке. Следом за русами туда же, два века спустя, ушли руги. Попытки некоторых исследователей и писателей отнести русов и ругов к скандинавским народам не соответствуют действительности и отвечают только надуманной норманистской теории в истории, но совсем не вяжутся с историческими фактами. Автор норманистской теории Теофил Зигфрид Байер, профессор Санкт-Петербургского университета, был в действительности полуграмотным немецким проходимцем, обманом, с помощью подложных документов получившим пост и ученое звание. Он даже не знал русского языка, хотя
выступал по вопросам русской истории со всем свойственным всякому «Остапу Бендеру» авторитетом. Байер же ввел в обиход отождествление слова «варяг» со скандинавами, хотя исследования и давние, и особенно последних десятилетий говорят, что варягами звали русов из Старой Руссы, которые «варили» соль из многочисленных соляных источников. А Варяжское море - это вовсе не Балтика, а озеро Ильмень, по свидетельству гидрогеологов, весьма полноводное в те времена. Впрочем, и эта версия русской истории остается спорной, но автор придерживается именно ее, поскольку другие версии кажутся ему еще более спорными.] , стали отделяться от союза племен отдельные княжества. Верховный волхв из главы вече превратился только в посредника при общении с небом.
        Но и против князя идти - значит, себе вредить. Даны чужих богов уважают мало, считая Одина единственным достойным. При правлении данов верховный волхв вообще потерял бы всю свою силу. То же самое произошло бы и при пришествии христиан. Троял не решался принять ни одну сторону, положившись на благосклонность Неба, и потому держал двери храма закрытыми. И ждал…
        Люди несколько раз видели входящим в город отшельного волхва Горислава. Его спрашивали и простые жители, остановив на улице, его спрашивали и стражники у ворот. Горислава считали провидцем, мудрым учителем, хотя и слегка лишенным житейского разума.
        - Кто видел Годослава мертвым?- в ответ спрашивал уже сам волхв.- Ты видел?
        - Не видел.
        - И я не видел…
        Некоторые понимали это именно как призыв к ожиданию. Другие говорили, что таким образом волхв сообщает о прочности княжеской власти и о непризнании бояр и данов.
        Чему верить?- спрашивали сами себя рарогчане. И тоже ждали развития событий.
        Власть все равно себя объявит…
        Свято место пусто не бывает…

* * *
        Князь-воевода уже на следующее утро, посидев немного на скамье, заявил - он чувствует себя настолько прекрасно, что готов попробовать погулять по дворцу, чем вызвал переполох и возмущение своей матушки и почти не отходящего от княжеской скамьи Сфирки.
        Сфирка, опасаясь недоверия со стороны старой княгини и активных помех в делах, которые решить все же следует, поступил мудро: он отстегнул от пояса ножны вместе с мечом и, рукоятью вперед, протянул оружие лежащему на скамье Дражко.
        - Чтобы тебе, княже, пойти гулять по дворцу, надо будет сначала зарубить меня… Иначе ничего не получится.
        Фраза так понравилась княгине-матери, что она сама даже замолчала, не вмешиваясь в разговор сына с таким серьезным человеком, как разведчик-сиделка. И потому не заметила, как последний подмигивает ее сыну, подавая знак.
        Дражко игру понял без слов, с усмешкой меч взял и попытался вытащить его из ножен. Усилие, очевидно, отдалось болью в плече и груди, что заставило князя ожесточенно зашевелить усами. Посторонний наблюдатель мог бы принять такое выражение чувств за истерику, хотя Сфирка хорошо знал, что Дражко просто гримасничает.
        - Даже сидячий, из меня вояка не получается,- с грустной усмешкой пожаловался князь и вернул оружие разведчику.- Значит, будем считать, вы уговорили меня проваляться без дела еще пару дней.
        Если бы мать знала, что он уже вчера начал ходить…
        - Ты уж поваляйся…- даже с некоей угрозой произнесла она и одобрительно глянула на худенького, на мальчика похожего фигурой Сфирку. Именно такие помощники были ей по душе. Не просто серьезные, но категоричные. Иначе с Дражко нельзя. Дюже своеволен.
        Она опять провела бессонную ночь в комнате болящего сына, и потому сейчас пожилой женщине требовался отдых. Вчерашний день, когда ее заменил разведчик, к удивлению, не принес видимых огорчений. Когда княгиня вечером вернулась к раненому, он по-прежнему лежал на своей скамье. Более того, Дражко стало вроде бы легче. Даже разговаривать он стал четче и строже, без ненужных пауз, как было вначале. А перед ночью даже позволил себе на несколько минут сесть, хотя потом пришлось все же перейти в лежачее положение. И потому княгиня могла понадеяться, что и сегодня днем она имеет если не право, то просто возможность отдохнуть.
        - Так я пойду…
        - Да-да, конечно… Отдыхай, матушка. Я, к твоей радости, остаюсь недвижным, словно меня клиньями[Гвозди в те времена были редкостью и роскошью, не оправдывающей затраты. Плотники пользовались деревянными клиньями. Из-за разности в способах просушки древесины, которую клиньями крепили, со временем они делали соединение более прочным, чем сбитое гвоздями.] к этой скамье приколотили.
        Едва затворилась дверь за матерью и стали слышны удаляющиеся усталые шаги, князь, приняв из рук разведчика лекарство, приказал:
        - Вещай.
        А сам, приподняв голову, начал делать из глиняной бутыли Горислава маленькие глоточки. Удивительное, хотя и чрезвычайно горькое медовое снадобье придавало силы. Рядом с этой бутылью стояла другая, поменьше, принесенная вечером вместе с репьями. Оттуда Горислав велел пить не больше, чем по глотку в час. Сладковатая тягучая жидкость с запахом полыни и вкусом конопли. Первый глоток воевода уже сделал. И через несколько минут ему уже очень захотелось прогуляться по дворцу. Почти стихла боль, прибавились силы. А репьи, которые вечером принесли от отшельного волхва и привязали к ране, размягчили корочку и стали вытягивать из тела гной и вместе с ним болезнь. За вечер и ночь княгиня-мать несколько раз, как ей было велено, поменяла половинки крупных колючек. И каждая пропитывалась чем-то, вытянутым из раны. Уже под утро Горислав вдруг объявился во дворце сам, незваный и нежданный, посмотрел на князя, на рану, на использованные колючки, потом положил руку воеводе на темя и держал долго, словно вслушивался. И после этого заявил, что с Дражко все будет хорошо. Но полностью выздоровеет, когда его заставят
сделать это обстоятельства.
        - Надо будет стать здоровым, он станет в одночасье. И на коня сядет, и за меч возьмется…
        Слова волхва бы да Свентовиту в уши…
        Здоровым Дражко очень надо было стать немедленно. Князя Годослава предстояло ждать еще несколько дней, а княжество бодричей все еще оставалось в опасности, и Дражко, как и все рарогчане, слепо веривший в Горислава и в его способности не только лечить, но и ведать события будущего, еще до того, как попробовал жидкость из маленькой бутыли, несколько раз пробовал напрячь мышцы, лежа на скамье. Боль в груди от этих попыток начинала пламенеть, и хотелось закрыть глаза, чтобы никто этой боли не заметил. Но это не сильно расстроило воеводу. Значит, решил Дражко, следует ждать каких-то новых событий, которые заставят его сначала встать на ноги, а потом и сесть на коня.

* * *
        Сфирка начал докладывать издалека. Словно специально испытывая терпение воеводы.
        - Говорят, один князь - хорошо, а два князя - лучше…- хитро усмехнулся он. Впрочем, ему и не надо было усмехаться с особой хитростью, потому что это было постоянное выражение его остроносого лица.
        - И что сия умность значит?
        Дражко попытался повернуться на другую сторону скамьи, чтобы видеть окно, и это ему удалось. Пусть маленький, но шажок вперед, к обретению силы. Чуть отдохнет и следующий шажок сделает, чтобы основательнее подготовиться к полновесному шагу.
        - Ночью, княже, прискакал гонец от Годослава. Тот самый, которого княгиня Рогнельда посылала в Хаммабург, вернулся. Князь хотел вертать домой Люта, но Лют зачем-то срочно понадобился Ставру. И гонцу княгини, поспав два часа, пришлось скакать назад.
        - И что?
        - Доскакал. Передал, что сказано было. Годослав шибко обеспокоен состоянием в Рароге, твоим ранением и здоровьем супруги. И прислал приказ, который ты еще вчера днем справедливо посчитал выходом из положения и отдал сам. Отдал не от себя, а от Годослава.
        - Какой приказ?- Дражко, как человек военный, не любил витиеватые выражения, и потому спросил недовольно.
        - Гонца к боярам отправить…
        - Ты, помнится, отправил.
        - Конечно, княже. Спервоначалу прогнал его вдоль городских стен, чтобы лошадь ладом вспотела, до пены, и сам он пылью покрылся, как старая кикимора плесенью. Для видимости чтобы дальнего пути. У нас тут есть особо пыльные места…
        - А с чем все-таки прибыл новый гонец?
        - С тем же приказом. Вы с князем думаете одинаково, потому и поступки у вас схожие.
        - Добро! Так что у нас с боярами получилось?
        Сфирка опять изобразил хитрую физиономию, хотя казалось, что выглядеть еще хитрее уже невозможно.
        - Будто волчий след по первоснегу читаешь… Как ты и думал… К утру обе дружины, недолго сумняшеся, выступили на север. Боярин Лавр сам с ними отправился, ничего, что дюже старый и сильно толстый, коня только придется менять чаще… Сына навестить решил.
        - А остальные?- нечаянно улыбнулся радостной вести и князь. Правда, улыбку его заметно со стороны не было, только чуть задрались кверху обширные усы.
        - Здесь-то самое и есть интересное. Соглядатаи только недавно опять по постам разбежались. Приходили с докладом. Говорят, по всем боярским домам переполох был. Кое-где даже обижаются, дескать, что их подраться с Готфридом не отправляют. Некоторые, слышно, собирались с приличным временем к княгине идти, выказать желание послужить отечеству.
        Дражко совсем по-здоровому хохотнул.
        - Так даже? Это уже половина победы.
        - Если не победа.
        - И все так?
        - Добро бы - если бы… А кое-кто зовет их опять на дворец идти. Самим, без герцога. Выручать своих же. И таких тож хватат.
        - А где мой резервный полк?
        - Стоит под стенами, сразу за воротами. Даже в поместье уйти им Рогнельда не разрешила. Чтоб всегда под рукой были.
        - Добро… Княгинюшка все командует?- голос воеводы потеплел, будто говорил он о малом дитяти.
        Однако Сфирка тут же заставил воеводу нахмурить брови.
        - Нет. Сидит в светлице, запершись. Только когда приходят с вопросом, говорит. Сама во дворец не выходит. Только на галерее ее несколько раз видели. Смурная, не в себе… На закат смотрит. Годослава будто ждет…
        Князь кашлянул, прочищая горло, где запершило от жалости к Рогнельде.
        - Видно, след мне подниматься через боль. Горислав зря говорить не будет…
        И приступил к следующему после поворачивания шажку - Сфирка поддержал князя за спину, помогая сесть ближе к краю скамьи. Но после этого сам Дражко с подъемом на ноги не поспешил. Чувствовал, что силы еще возвратились слишком малые, а боль только затаилась, как враг в засаде, и с натянутым луком ждет момента, готовая выпустить каленую стрелу.
        - Дальше сказывай… Какие вести с границы?
        - Пока тишина - гонцов нет. Значит, там без изменений. Полкан, сам почти конь, как почти человек, попусту ни людей, ни коней гонять не будет. Кони и люди дюже устают в дороге. А он их любит свежими видеть. Жалеет…
        - С запада что? Переправы не готовят?
        - Пока не видно.
        - Может, скрадно как?..
        - Ставр сообщил бы… Он там весь берег уже обыскал…
        - Что с Буяна?
        - Тоже тишина. Как сообщили, что свеи по домам разбежались, а норвеги ночь простояли, проругались, потом за ними вслед. Полк Оскола в марш ушел. Больше ничего не было.
        Воевода задумался. Он всегда больше уставал от ожидания, чем от действия, даже больше, чем от самой лютой сечи. И самое неприятное ожидание, когда нет вестей. Не может быть, чтобы в такой обстановке, что сложилась вокруг княжества бодричей, ничего не происходило. Что-то происходит. Но никто не знает - что… И это беспокоило. Так беспокоило, что хотелось по светлице ходить из угла в угол, чтобы беспокойство унять. А ходить-то нельзя. Сил нет для такой нервной ходьбы.
        - Что еще гонец вещает? Как у князя в Хаммабурге дела?
        Голос Сфирки стал таким, словно он говорил о чем-то скучном, что можно спустить скороговоркой и между делом:
        - У князя дела хороши. Сегодня он будет участвовать в меле вместе с саксами и ваграми против франков. А накануне стрелец наш Барабаш победил всех в состязании. Франки с саксами сразу отстали, с ними рядом стоять стыд. А вагры стреляли тоже хорошо. Карл сам, лично наградил Барабаша. Сначала хотели приз на двоих разделить, да Барабаш обиделся. Какой-то им фокус показал, который вагр не повторил. И забрал весь приз.
        - Вот это уже лучше,- дальше разведчика прочитал ситуацию воевода.- Хорошо, если бодричи будут перед глазами Карла посверкивать. Тогда Годославу самому будет с ним легче разговаривать. Еще бы и князь себя показал отменно. Франков я не боюсь, сам не однажды бивал, вот Сигурд опасения вызывает. Годославу с ним справиться будет нелегко.
        Скрипнула дверь. Осторожно, словно с извинением.
        Дверь расположена как раз за левым плечом, куда вошел кинжал предателя. Просто повернуться туда и посмотреть Дражко тяжело. И потому он, заметив, как подобрался и выпрямился Сфирка, встречая гостей, стал поворачиваться всем корпусом.
        - Ты уже сидишь, Дражко!- вроде бы воскликнула Рогнельда, но голос оставался холодным и почти равнодушным, и даже удивления в нем услышать не удалось. Хотя, вовсе нет, в равнодушии княгиню обвинить нельзя, иначе зачем бы пришла она сюда, откровенно беспокоясь за здоровье воеводы, когда у нее своего беспокойства хватает. Беспокоится…- понял Дражко с облегчением, которое сам только что по-настоящему осознал. Беспокоится… Но она внутри, только для самой себя заметно, удивляется и беспокоится, и - очень коротко, потому что большое душевное перенапряжение придавливает все остальное. Словно отмерло у нее лицо, таким стало, каким было у герцога Гуннара. Не лицо, а маска, за которой все чувства скрыты.
        - Проходи, княгинюшка…- постарался он говорить увереннее и сильным голосом, чуть-чуть добродушно-насмешливым, как он обычно разговаривал с Рогнельдой, когда был здоров. Накануне, даже при отдавании распоряжений Сфирке, голос таким не был. Не был и только что, когда расспрашивал разведчика.- Я уже намедни по комнате ходил, а нынче, думаю, вприпрыжку бегать начну. Глядишь, к вечеру возьму в руки меч, руки разомну, а завтра на коня сяду, чтоб конь с безделья не застоялся. Извини уж, что при тебе свое здоровье медвежье не показываю, потому что не должно одет я.
        - Как здорово…
        Наверное, Рогнельда обрадовалась за своего единственного сейчас здесь друга, хотя голос и лицо совсем не показали этого. Видно, княгиня совсем не может изнутри наблюдать за своим лицом, как и за своим голосом. Ей кажется, что все она делает естественно, и не видит своей отрешенности от жизни, ее окружающей. Такое Дражко угнетало и опять вызывало жалость.
        - Нас и мечами, бывало, доставали, и копьем прокалывали - все не беда! А кинжальчишком нас не взять…- бодрился воевода.
        - Я слышала, ты про Годослава говорил…- так же холодно поинтересовалась Рогнельда.- Он будет драться на турнире?
        - Да, сегодня он выступает в меле - это общая свалка, когда вместе дерутся стенка на стенку. А завтра будет участвовать в джаусте.
        - Джауст - это?..
        - Джауст - это схватка рыцарей один на один. Начинают на копьях, а дальше, чем Бог наградил, молотятся…
        Дражко изо всех сил веселился и показывал свою буйную веселость, превозмогая боль. Он готов был руками размахивать, показывая, что такое меле, что такое джауст и как там дерутся. Все готов был сделать, лишь бы вывести лицо княгини из состояния полуживой маски, лишь бы жизненность ей придать.
        - Он будет драться с Сигурдом?
        - И с Сигурдом тоже. Если Сигурда до Годослава никто не победит.
        - Сигурд захочет убить его. Зачем он туда поехал…
        - Ха! Хотеть, княгинюшка, не вредно. Медведь большой и мед с рождения хочет, а пчелы малы, да больно кусаются… Пусть Сигурд хочет, ты не переживай! Это еще надо суметь. Твой муженек из тех воинов, которые не каждый день родятся. Я даже думаю, что равных ему там не найдется. Был у них такой знатный рыцарь - Хроутланд, сын сестры короля Карла. Этот мог бы еще драться на равных. А теперь никого нет…
        - Историю про Хроутланда и Оливье я тоже знаю. Только я еще знаю, что Сигурда никто и никогда не побеждал. И Хроутланд, может, победить бы не смог…
        - Ох уж эти женщины…- пряча боль под усами, засмеялся Дражко.- Как они стремятся видеть своих мужей похожими на женщин! Хроутланд - не знаю, а вот Годослав сможет. Я, был бы здоров, победил бы. Знаю! А Годослав-то подавно. Ты гордиться должна Годославом, Рогнельдушка. Гордиться… Он вернется из Хаммабурга со славой!
        - Пусть будет так… Я жду его со славой или без нее, но жду. Хотя я пришла к тебе не за этим.
        - А за чем?
        - Во-первых, о здоровье справиться, а во-вторых, ко мне пришел Власко и попросил, чтобы я отдала ему коня, которого ты приказал поставить в княжескую конюшню. Без твоего разрешения коня ему не отдают.
        - Прикажи, Рогнельдушка, отдать. И пусть ему дадут седло славянское. Негоже мальчику-славянину ездить в седле дана.
        - Я прикажу.
        - А куда Власко собрался?- поинтересовался воевода.
        Рогнельда долго молчала, не решаясь сообщить князю весть, которую принес мальчик. Наконец надумала:
        - Власко опять смотрел в воду…
        - И что?
        - Он хочет ехать к Ставру в Хаммабург. Даны двинулись…
        - Если двинулись, то и хорошо. Мы их с добром встретим. Там Полкан со своим полком наготове да с красными подарками…
        Рогнельда даже головой отрицательно не закачала, словно одеревенела у нее шея.
        - Нет… Не те, которых ждет воевода Полкан, но с другой стороны полки, что стояли дальше, на границе с Саксонией. Они вместе с северными идут в двух направлениях… Власко хочет, чтобы Ставр предупредил Годослава.
        Дражко не вскочил. Он просто и уверенно, вроде как с легкой усталостью, буднично, встал на ноги, совсем не чувствуя боли, забыв о том, что не одет. И посмотрел на Сфирку, словно руку протянул, требуя вложить в нее меч, потом на княгиню. И сказал с укоризной:
        - Что же ты молчала…
        Глава 15
        После поединка Третьена из Реймса и сакса Гаса, вызвавшего бурю эмоций по оба конца ристалища, герольд еще раз поименно перечислил всех рыцарей, поддерживающих свои стороны. И сообщил, что меле начнется полевым турниром, когда двадцать рыцарей в красных шарфах в одноразовой схватке будут биться на копьях с двадцатью рыцарями в синих шарфах. При этом герольд выполнил приказание короля, не назвав национальность той или иной стороны, чтобы не подчеркивать это лишний раз. И без герольда находится много желающих заострить национальный вопрос.
        Берфруа зашевелились. Люди махали кому-то руками, подзывали. Между скамьями забегали какие-то люди, что-то собирали, о чем-то договаривались со зрителями.
        - Что там происходит?- Карл, долго и с непониманием наблюдавший за движением зрителей, показал направление взмахом перчатки, словно опять комаров от себя отгонял.
        - Обычное дело, ваше величество,- пояснил Кнесслер.- Наши саксы народ азартный. Они, по примеру римлян, делают ставки. Спорят, сколько рыцарей с какой стороны выйдут победителями из полевого турнира.
        - Ах так?- воскликнул со смехом король, обычно предпочитающий точный расчет азарту, но сейчас тоже поддавшийся настроению толпы или же играющий на этом настроении.- Оливье, друг мой! Я хочу держать с тобой пари, что полевой турнир закончится вничью. На ристалище останется равное количество рыцарей с каждой стороны. Ставлю свою любимую деревеньку вместе с недоустроенным парком и приписанными смердами против абиссинских перьев с твоего шлема, что дело так и будет обстоять!
        - Нет, ваше величество,- возразил граф.- Я не хочу, чтобы вы думали, будто я излишне дорожу своими перьями, потому что привязанность к вещам мешает жить любому человеку, но я не могу спорить на таких заведомо неприемлемых условиях. Я думаю, что после схватки останется пятнадцать франков и только пять или восемь их противников. Это вполне реальный расклад сил, исходя из моего знания рыцарей вашей армии. И могу так же предсказать дальнейшее. Полевой турнир сразу даст стороне с красными шарфами преимущество, потому что значительно усилит их ударную мощь и ослабит возможности защиты противника. Что может в итоге сказаться на окончательном результате и даже ускорит принятие решения об объявлении победителя.
        С задних рядов ложи раздался саркастический смешок. Король обернулся.
        - Господин граф, к сожалению, не видит разницы между справедливой схваткой равных составов и битвой, в которой принимают участие различные по численности армии,- подал голос князь Бравлин, до глубин души оскорбленный прогнозом Оливье.- Мои витязи не однажды схватывались в поединках перед сражением с вашими рыцарями, не всегда они побеждали, но я не замечал существенного преимущества франков.
        - Господа,- резко сказал Карл,- я предлагаю только делать ставки, а не пререкаться друг с другом и не упражняться в ясновидении тогда, когда вопрос разрешится сам собой через непродолжительное время. Ставки! Ставки! Граф, я настаиваю на своих условиях.
        - Я согласен, ваше величество…- слегка умерил свой патриотизм Оливье, понимая уже, что король играет, вызывая к себе симпатию славян и саксов.
        Тем временем на ристалище герольды развели рыцарей по противоположным сторонам. Каждой паре участников была отведена воображаемая полоса, по которой противники должны были двигаться навстречу друг другу и не мешать столкновению соседних пар. Таким образом, бойцы, развесив по ветру свои вымпелы, заняли всю ширину ристалища от барьера до барьера.
        Зрители на берфруа тем временем улюлюкали, кричали и свистели во всю силу своих легких так, что в королевской ложе приходилось говорить громко, чтобы тебя услышали. Возбуждение берфруа передалось и простым участникам меле, которые ожидали, когда и им дадут возможность показать себя. Более того, общее настроение чувствовали даже лошади, то одна, то другая злобно ржали, обнажая зубы, и били копытами, готовые помчаться вперед со всей своей природной стремительностью и понести всадника, возможно, прямо к смерти, потому что все рыцари были вооружены боевым оружием и не настроены разойтись миром, как был настроен король.
        Главный герольд, остановившись в середине ристалища, повернулся к королевской ложе и вопросительно поднял руку, показывая готовность противников и одновременно спрашивая разрешения на начало. Граф Оливье, сам горя желанием побыстрее начать, нетерпеливо взмахнул жезлом. И тут же повторил его движение герольд в ристалище. Берфруа, только что шумные и клокочущие страстями, внезапно замерли так, что уже не слышно было дыхания сидящего рядом. Даже сам Карл и все гости королевской ложи приподнялись со своих мест, ожидая результатов прекрасного в своей зрелищности и в то же время трагического по последствиям противостояния рыцарей.
        А сами рыцари, гремя кольчугами и панцирями, подбадривая криками себя и коней, стремительно набирали скорость. Столкновение произошло прямо против Карла, и в первый момент невозможно было разобрать, кто вылетел из седла, кто ранен или убит, кто остался победителем… Травянистая площадка ристалища, казалось, не должна была дать пыли, и, тем не менее, словно некий туман окутал самый центр.
        И только спустя минуту король сел на свое место.
        - Оливье, когда ты соизволишь вручить мне мои абиссинские перья?- спросил он с насмешкой, хотя по лицу видно было, что король равным результатом схватки остался недоволен. В глубине души, скрывая это по политическим мотивам, Карл надеялся, как и граф Оливье, на уверенную победу своих рыцарей, которых всегда любил и лелеял.
        - Что я вам говорил, ваше величество…- спокойно сел на свое место и Бравлин.- Наши витязи не отличаются уступчивостью характера и мастерски владеют оружием. Воинское ремесло они впитывают с молоком матери и схваток за свою жизнь переживают гораздо больше, чем ваши рыцари, потому что на наши земли покушаются со всех сторон, и гораздо чаще, чем на ваши.
        Это прозвучало откровенным упреком в адрес франков, однако Карл сделал вид, что не расслышал. Князю не ответил и никто другой, все смотрели на ристалище, отыскивая среди оставшихся знакомых и стараясь не смотреть не тех, кто выбыл из турнира. Из каждой партии в седле усидело по пятнадцать рыцарей.
        Только спустя несколько мгновений берфруа разразились продолжительным гулом. Ничейный результат схватки рыцарей в полевом турнире делал завязку всего меле еще более интригующей. Турнирные стражники в ярких одеждах, отличающих их и защищающих от участников, выносили с поля раненых и убитых. Трое рыцарей сами сумели встать на ноги и, понуря голову, отправились в ресе, как было предписано им условиями турнира.
        Граф Оливье на правах маршала сделал знак главному герольду, приглашая его под парапет ложи, занавешенный цветастым ковром.
        - Сколько убитых?- спросил он.
        - Только один. Герцог Трафальбрасс попал ему в лицо.
        Оливье откинулся на скамью и неодобрительно посмотрел на бочкообразного всадника, который выехал на схватку в простых, но крепких доспехах, как у самого обыкновенного заштатного воина-норманна, а вовсе не как у вельможи, принадлежащего к королевской семье. Даже традиционный рогатый шлем Сигурда не имел пера, словно его владелец умышленно подчеркивал разницу между викингом и франкским рыцарем, зато рога его были раскрашены до половины красной краской, имитирующей стекающую кровь.
        - И здесь Сигурд!- воскликнул король.- Ничего, ничего! И на него найдется управа, когда дойдет дело до схваток с цветом нашей армии… Хотя я чувствую, что он успеет попортить нам немало нервов, прежде чем все встанет на свои места.
        Турнирные стражники едва успели закончить свою работу, как рыцари выстроились перед своими отрядами, составляя авангард и ударную силу, которая должна тараном проломить ряды воинов и смешать их. Тактика и у синих шарфов, и у красных была одинакова. Герольд опять поднял руку и повторил свой недавний вопросительный жест.
        Граф Оливье, вздохнув, словно не сразу решившись, все же дал команду…
        Полки стремительно двинулись с места. Первыми опять с громким лязгом металла о металл встретились рыцари, опередив пешее войско. Это делалось специально, чтобы рыцари не имели возможности снова разогнать коней и атаковать основную группу на скорости, что привело бы к обязательным смертельным потерям. Сами ратники, с той же целью - не позволить рыцарям взять разгон, преодолевали расстояние до противника бегом, и потому возможности рассмотреть, кто был выбит из седла и сколько рыцарей в каждой из сторон осталось, попросту не было. Карлу, однако, показалось, что на этот раз его бойцы потерпели поражение, потому что синие шарфы своим центром, в котором выделялись герцог Трафальбрасс и мощный князь Ратибор, сразу проломили сомкнутые щиты пехотинцев и сумели разорвать строгий строй, тогда как рыцари с красными шарфами быстро увязли в первых же рядах, составленных из тяжеловооруженных славян Бравлина.
        Невозможно было одновременно уследить за разными участками ристалища. Столько ударов наносилось со всех сторон. Хрипели и задиристо ржали разгоряченные боевые кони, злобно били копытами и толкали корпусом людей и других лошадей. Стонали, кричали и рычали обезумевшие в пылу боя люди. Металл бился о металл с громким лязгом. Высекались искры, поднималась непроглядная пыль. Однако все в королевской ложе, в том числе и князь вагров, и саксонские эделинги, отметили, что франки-ратники прошли хорошую выучку под руководством монсеньора Бернара, который в этот раз отказался от своего места рядом с королем, предпочитая находиться рядом с воинами-участниками и наставляя их. Несколько первых рядов проломленного каре умышленно разомкнулись, пропуская атакующих вперед, в самую гущу схватки, где конники были бы со всех сторон окружены превосходящими по численности пехотинцами. За спиной атакующих щиты должны были бы сомкнуться снова и не пропустить подмогу к окруженным. Такой ловкий ход мог бы сразу предопределить дальнейшее развитие боя. Но раздался зычный голос Трафальбрасса, и рыцари с синими шарфами именно в
нужный момент жестко натянули поводья, оставив строй франков разорванным, а себе сохранив прикрытие со спины. И в разорванный строй сразу же прорвались ожесточенные и отважные саксы, вооруженные легче франков или вагров, и потому более быстрые в передвижении, и наносящие великое множество ударов острыми фрамеями, мечами и скрамасаксами.
        Ратники с красными шарфами справедливо полагались на свою организованность, способную смять беспорядочно атакующего противника и оттеснить его. Но замысел не удался в первую очередь благодаря усилиям Трафальбрасса и других рыцарей с синими шарфами, вошедших в ударный центр атаки, еще раз подтвердив, что ударная сила рыцарей может порой решить и исход сражения. Там, в центре, завязалась ожесточенная сеча. Уже были брошены многие копья, бесполезные в тесноте и сутолоке общей свалки. В ход пошли мечи, палицы, боевые молоты и шипованные кистени. По флангам же ситуация складывалась совершенно противоположная. Там франки щитами и копьями теснили саксов и славян, собирая их в неуправляемую кучу, где только несколько человек могли драться, а остальные вынуждены были дожидаться своей очереди. В первые минуты организованность дала ощутимое преимущество красным шарфам именно на флангах, но расчет Бернара не оправдался только потому, что сейчас в ристалище было равное количество воинов, и франкам не хватало ширины обхвата. Они пытались оттеснить синих от флангов к центру, и это, может быть, даже удалось бы
им, однако Сигурд вовремя вспомнил, что он не просто один из рыцарей меле, а еще и командует своим отрядом. Герцог обернулся как раз тогда, когда это было необходимо. Сразу же, как истинный полководец, оценил ситуацию правильно и развернул коня, предоставив своим соратникам глубже проламливать ряды щитоносцев, а сам в два скачка оказался на фланге и дал громкую команду. Синие среагировали сразу и растянули по возможности свой строй еще более широко, чем это могли сделать красные, потому что красным было необходимо держать щиты прижатыми друг к другу, иначе терялся сам принцип и целесообразность устройства каре. Сигурд же, отвесив здесь с десяток полновесных ударов, через какое-то мгновение оказался уже на фланге противоположном, и там команду повторил. Таким образом, его управление не только выровняло положение, но и дало возможность синим атаковать сбоку и нанести в первые же минуты такой атаки существенный урон красным.
        - А Сигурд, при всей подлости характера, прекрасный полководец,- со свойственной ему справедливостью сказал Карл.- И не отметить это было бы большим грехом.
        - Остается только сожалеть, ваше величество,- ответил Аббио,- что боги совершили ошибку при распределении талантов.
        - Говоря по большому счету,- вступил в разговор и Алкуин, который следил за турниром не слишком внимательно, потому что не был сторонником кровавых зрелищ, для собственного развлечения желающий пофилософствовать,- чем больший негодяй этот Сигурд, тем больше ему должно было быть дано талантов. На эту тему мы недавно беседовали с вами, и я рассматриваю личность датского герцога только, как один из возможных вариантов проявления божественной воли при формировании человека. Очевидно, промысел Божий предполагает какое-то использование Сигурдом именно этих, о которых вы говорите, индивидуальных качеств натуры. И если эти качества используются не по назначению, Бог лишает человека возможности жить. Сигурду при его злобе дан талант полководца. Если бы он талантом не воспользовался, а стал бы придворным танцором при своем кузене Готфриде, провидение наслало бы на герцога какую-нибудь болезнь, отнимающую у человека ноги, или еще что-то подобное. А Сигурд с блеском использует то, что у него есть. И это значит, что он и дальше будет это использовать так же, неся зло кому-то в наказание за прегрешения. Но мы
ведь не знаем, о чем думает Бог, когда посылает полки одного правителя на захват территорий другого. Добро и зло с разных сторон выглядит по-разному. И не бывает абсолютного зла или абсолютного добра.
        - Таким образом,- засмеялся Оливье,- господин аббат пытается уверить нас, что Сигурд является орудием Господа Бога и делает правое дело, совершая свою очередную подлость, точно так же, как вчера брат Феофан совершал благое дело, испытывая на прочность дубинки саксов собственным лбом. Должен заметить, что талант Феофана заботит меня гораздо меньше таланта Сигурда. Хотя я был бы рад, обладай Сигурд и другим талантом досточтимого брата и выкатись сегодня на меле абсолютно пьяным. Он все предыдущие дни непробудно пьянствовал, однако это не помешало ему сегодня выйти в ристалище…
        - В какой-то мере, несмотря на всю абсурдность этого утверждения, вы правы. Но нам следует подумать и о том, что самому Сигурду не дано знать, когда иссякнет запас его божественной энергии. В один прекрасный момент вдруг возникнет человек, который его превзойдет. А Феофан однажды может встретить такую дубинку, которая просто расколет его лоб. И это тоже будет волей Божьей… Дело в том, что каждый человек должен выполнить поставленную перед ним Промыслом задачу. Когда он ее выполнит, он станет отработанным материалом и перестанет быть нужным. Вот тогда и закатится его звезда, как она закатилась бы, не желай он волю Промысла выполнять. Так случается всегда…
        - Воля Божья во всем, с этим я согласен полностью,- сказал Оливье, не поворачиваясь, потому что его захватило зрелище,- вот только знать бы, как ею пользоваться в своих интересах… Я имею в виду интересы нашего короля и королевства…
        - Только одним способом - выполняя эту волю и не зарывая в землю свои таланты…
        - Ох, и тяжело же приходится нашим!- прервал Оливье беседу на высокие темы.- Им необходимо развернуться и опять составить каре. Что же они медлят…
        Граф в возбуждении даже постучал кулаком по перилам парапета.
        - Милый мой,- невозмутимо сказал на это король.- Ты - маршал нынешнего турнира, и потому должен быть беспристрастным. У меня в душе тоже, возможно, клокочут страсти. Но этого никто не видит. Советую и тебе держать себя соответствующим образом.
        - Простите, ваше величество,- склонил голову горячий граф.
        Красным шарфам в самом деле приходилось нелегко. Синие рассеялись полукольцом с острым шипом посредине, а прорванная в центре линия не позволяла красным перестроить ряды так, чтобы оказаться защищенными со всех сторон. Более того, прорыв все углублялся, и в него, как в горлышко бутылки, втекали все новые и новые участники сражения. Создалась реальная угроза того, что синие шарфы разрежут на две части строй франков - герцог Трафальбрасс вернулся в центр сам и усиленно размахивал мечом, нанося мощные удары во все стороны. Так же мощно расчищал дорогу идущим за ним ратникам и князь Ратибор. Такой мощный тандем уже грозил красным неприятностями.
        Но опять сказался воинский опыт франков и их способность к дисциплинированному поведению в самых сложных ситуациях, то есть, сработало то, что называют выучкой. Когда противники излишне увлеклись прорывом, вдруг прозвучала громкая команда, и часть щитоносцев, оставив на время фланги открытыми, ринулась в быструю атаку с двух сторон, стремясь соединиться в центре. При всей ярости дерущихся саксов и славян франкам атака удалась. И моментально к центру стали стягиваться остальные, образуя новое каре. Более того, внутри этого каре оказались запертыми и изолированными от своих четверо рыцарей синих во главе с Сигурдом и Ратибором, и десяток простых ратников. Им всем пришлось бы туго, не успей герцог вовремя среагировать. Но он отдал команду как раз тогда, когда строй каре грозил сомкнуться полностью. И моментально началась атака на авангардную сторону франков, более сильную численно, однако испытывающую трудности при бое в две стороны. И опять эта атака разорвала передовую линию. Но на сей раз франки не повторили первой ошибки, и сразу за упавшими под ударами воинами их места, выставив вперед сомкнутые
щиты, заняли другие.
        Тем временем много работы досталось турнирным стражникам. Они сновали по ристалищу парами, выносили окровавленных или оглушенных ударами бойцов в ресе, расположенные по противоположным углам площадки. Интенсивность боевых действий была такова, что вскоре в ресе собралось уже только чуть меньше половины всех участников, остальные же продолжали турнир с прежним усердием. Но теперь, когда отчаянная первоначальная схватка завершилась повторным построением каре, накал страстей слегка улегся. По крайней мере, в среде обладателей красных шарфов. Их сомкнутый ряд, выдерживая неорганизованные наскоки и удары противника, начал медленно двигаться вперед, оттесняя и оттесняя синих к противоположному барьеру. У саксов, которых в отряде синих было большинство, отсутствовало умение вести такой спланированный бой. Пытались своими щитами задержать франков славяне-вагры, но славян оказалось слишком мало, и задержка длилась всего несколько минут и обернулась тем, что славян просто окружили, лишив их возможности составить с саксами единый строй.
        Сам Сигурд, Ратибор и один из рыцарей Бравлина усиленно прорежали ряды франков, но с противоположного фланга семеро оставшихся в седлах рыцарей с красными шарфами делали то же самое среди саксов. И все же преимущество красных постепенно стало проявляться более явно. У большинства саксов доспехи оказались слишком легкими, чтобы выдерживать тяжелые удары длинных мечей. И с каждой минутой это преимущество возрастало.
        Трафальбрасс волчьим нюхом почувствовал приближение конца. Он на минуту вышел из схватки, осмотрел ристалище и понял, что главная угроза идет на противоположном фланге. Франкские рыцари просто сминали сакские ряды и, таким образом, грозились разорвать общую группу на две, что было бы уже само по себе равнозначно скорому поражению, потому что у пеших франков уже образовалось численное преимущество. И воспользоваться им, чтобы окружить малые группы, было несложно.
        - Туда!- дико рявкнул Сигурд и мечом показал направление.
        И оставшаяся троица рыцарей синей стороны проломилась сквозь ряды пеших франков к семерке красных. Франкские рыцари не ожидали этого и, атакованные сбоку, вынуждены были отступить от общей схватки на чистое пространство, сразу же потеряв одного из своих товарищей. И все же их осталось шестеро против троих.
        Сигурд устроил со своим первым соперником отчаянную рубку, в которой никто не хотел отступить даже для совершения выгодного маневра. И даже лошади бойцов пытались бить передними копытами друг друга. На помощь франку подоспел второй рыцарь и этим вынудил дана защищаться. Противник рыцаря-вагра оказался чрезвычайно вертким и непредсказуемым в схватке. После обмена несколькими ударами он сумел спрятаться за круп коня так, что вагр сам чуть не вылетел из седла от инерции вложенной в меч силы, и тогда франк нанес ему, выпрямляющемуся с опозданием, удар по шлему. Теперь у аварца Ратибора оказалось четыре соперника, но один из них, уронив расколотый щит, с трудом защищался только мечом. Аварца выручал конь, почти постоянно поднятый на дыбы. Сам же Ратибор использовал преимущество роста и длину своего меча и наносил удары с дистанции, доставая противников и не давая им достать себя, и сразу менял позицию, нанося удар с другой стороны второму. Быстрота, с которой он это делал, заставила короля смотреть на схватку, не отрываясь.
        - Оливье… Оливье…- шептал Карл.- Только один рыцарь в мире умел так биться, только один… Посмотри, что он вытворяет. Наши рыцари просто не успевают за его мечом. Ни один из четверых не успевает.
        - Боюсь, ваше величество, расстроить вас и лишить последней надежды,- Оливье тоже смотрел туда же с не меньшим вниманием, чем король,- но я видел Хроутланда во многих сражениях. Даже он не умел так драться… Смотрите, он между делом успевает и нашим пехотинцам по паре ударов отвешивать. Что у него за меч? Он же просто рассекает мечи простых пехотинцев, ваше величество! Смотрите!
        - Это «харлуг»…- сказал Бравлин.- Славянский булат…
        А Салах ад-Харум молча постучал рукой по рукоятке своего булатного меча, подтверждая правоту слов князя вагров, но взгляда от схватки не оторвал.
        Аварец в самом деле так виртуозно управлял конем, что не давал противной стороне составить строй. И при этом несколько раз выручал пеших воинов с синими шарфами, в критическую минуту оказавшись рядом и нанеся удар пешему франку. Меч аварца разбивал щит и ломал или разрубал меч пехотинца, если тот щит уже бросил. И ни один доспех не мог выдержать удара этого меча.
        - После удара Сигурда, я видел, воины встают,- сказал князь Бравлин,- после удара Ратибора их выносят. На один удар Сигурда приходится два удара Ратибора. Если искать самого полезного воина в полку синих, я назвал бы именно его, а отнюдь не герцога.
        - Не могу не согласиться с таким мнением,- сказал король, не отрываясь горящим взглядом от ристалища.- Он великолепен!
        Тем временем Сигурд умудрился нетрадиционным прямым ударом меча проломить забрало и выбить из седла одного из своих соперников, однако второй, более легкий и от природы и более быстрый, сильно теснил его, не давая развернуть коня, чтобы занять удобную позицию. Оба рыцаря оказались опять среди самой гущи дерущихся, и это мешало им противостоять друг другу и маневрировать. И, в конце концов, пешие воины просто отделили рыцарей друг от друга, таким образом, оба переключились на простых ратников, методично нанося удар за ударом во все стороны.
        А Ратибор продолжал схватку и, что всем показалось удивительным, заставлял за счет своей быстроты и резкости ударов отступать четверых противников. За счет правильного маневра он не позволял им окружить себя со всех сторон, к чему франки стремились. Но однажды это им все же удалось, и аварцу пришлось бы туго, но внезапно оказавшийся за спиной рыцарь-франк, вместо нанесения удара, в самом начале своей атаки выронил меч и стал медленно падать, хотя и старался удержаться за луку седла.
        - Что с ним случилось?- спросил король, не обладающий особой остротой зрения.
        - Там, в стороне,- пальцем показал Бравлин,- стоит славянский пращник, друг и спаситель нашего эделинга Аббио. Он уже дважды попадал камнем рыцарю в шлем… Вот… Попал и в третий…- добавил князь, заметив, что рыцаря качнуло в противоположную сторону, и он совсем вывалился из седла.
        Ратибор, как его все называли, оставшись теперь только против трех воинов, воодушевился и мощным круговым движением своего гораздо более длинного, чем у противников, меча словно очистил вокруг себя пространство. После этого его сильный конь сделал большой скачок, и меч рыцаря с такой силой обрушился на прикрывший голову щит франка, что щит раскололся в щепки, а самому воину достался, хотя и смягченный, удар по плечу. Его товарищи, уже привыкшие к тому, что аварец наносит удары попеременно всем, ждали, что он атакует их, а Ратибор снова ударил первого, теперь просто разрубив панцирь и свалив противника наземь. Не дав себе даже секундной передышки, он так же стремительно двинул коня на двух оставшихся рыцарей. Но среди саксов произошло движение, и между рыцарями прошла человеческая река. Франки все же разрезали строй саксов сразу на три группы. Это, стало понятно всем, явственно обозначилось начало полного конца. А скоро два отчаянно дравшихся рыцаря синих и с ними около двадцати бойцов в синих шарфах были попросту прижаты к барьеру со всех сторон. У франков на конях осталось три рыцаря, но более
сорока пеших воинов.
        Король, наблюдая схватку очень внимательно, как показалось Оливье, больше беспокоился не за своих соотечественников, а за аварца. И когда конечный итог уже не вызывал сомнений, Карл сказал:
        - Что же ты думаешь, маршал, пора прекращать бой! К чему лишние жертвы…
        Граф Оливье махнул жезлом, давая отмашку внимательному главному герольду. Главный герольд в свою очередь сказал что-то своему помощнику, и тот протрубил в рог сигнал окончания схватки.
        Победитель определился…
        Глава 16
        - Народ остался очень доволен,- сказал Алкуин.- Если раньше, когда люди наблюдали сражение своей армии с франками и сражение заканчивалось таким же результатом, им следовало быстрее бежать и прятать свое скудное добро на случай грабежа, то теперь они спокойны и даже расходиться не спешат. Посмотрите, ваше величество, как эти простолюдины обсуждают меле, посмотрите, как они руками размахивают… У меня такое впечатление, что каждый из них, хотя бы мыслями, участвовал в схватках и наверняка знает, как следовало себя вести и что сделать, чтобы победить.
        Карл улыбнулся. Он испытал не меньшую радость от зрелища, чем простолюдины на берфруа. И возбуждение пережил не меньшее.
        Он уже сел на своего редкой масти коня и собирался покинуть ристалище, когда к свите с полупоклоном, но без традиционной улыбки, предназначенной обычно исключительно тем, кому он хотел понравиться, подъехал герцог Трафальбрасс.
        - За вами, герцог, было приятно наблюдать из ложи,- сказал король, после победы франков в групповой схватке настроенный более чем благодушно.- Однако я не думаю, что такое же удовольствие испытывали те, кто встречался с вами лицом к лицу в разгар боя. В меле погибли четыре рыцаря. Герольд, что следил за боем, уверяет, что трое из них были убиты вами. Первый - ударом копья в лицо, двое других - ударом меча в лицо. Очевидно, это ваш коронный удар… Но я ни в чем не обвиняю вас. Этим рыцарям, раз уж они вышли на бой, следовало самим о себе заботиться, иначе не стоило и заявлять о своем умении обращаться с оружием. Вы же, вместе с князем Ратибором, то есть с рыцарем, выступающим инкогнито,- не удержался Карл и добавил иголку в разговор, поделив славу на двоих,- смотрелись великолепно и показали всем, что Готфрид имеет при себе достойных воинов, как и аварский каган. Да, я думаю, ваш король был бы доволен вами. И если Господу будет угодно даровать мне встречу с ним, я непременно выскажу свое мнение о вас, герцог.
        Сигурд учтиво, но мрачно поклонился еще раз, так и не разобравшись, упрекает его Карл за жестокость в турнире или, наоборот, хвалит. Но ему, в принципе, не было никакого дела до отношения Карла к себе. Более того, он готов был с удовольствием доставить королю несколько неприятных минут, заставив сожалеть о своих убитых воинах. Ведь все убитые на турнире рыцари - франки, и каждого король знал, как говорят, лично. Сигурд же начал самостоятельную большую игру и не захотел прервать ее только из-за королевских намеков. Такую игру, которая Карлу не понравится еще больше. Не понравится и еще кое-кому…
        - В настоящий момент я хотел бы увидеть в чужом короле беспристрастного судью,- довольно хмуро сказал Трафальбрасс с некоторым вызовом.- Того судью, который отвечает за свои слова, объявленные во всеуслышание через герольдов.
        - Я не совсем понял вас, герцог. Судя по вашей интонации,- Карл старался произносить слова предельно членораздельно и ясно,- вы хотите обвинить меня в нарушении данного мной слова? Тогда я попрошу вас уточнить обстоятельства, и сам готов призвать вас к ответу за ложные обвинения.
        - Нет, ваше величество. Я не обвиняю вас в нарушении слова. Я просто хочу собственными глазами увидеть, как это слово выполняется.
        Карл только хмыкнул непонимающе в усы, поморщился и взмахнул перчаткой, в очередной раз отгоняя комаров. И при этом посмотрел на Сигурда с нескрываемым любопытством. Но заговорил уже не так жестко, как перед этим.
        - Кто-то обидел вас? Впрочем, что я говорю… За обиду вы рассчитались бы самостоятельно. Скорее всего, вы встретились с какой-то несправедливостью… Я внимательно слушаю вас. У нас в королевстве, в отличие от большинства соседей, всегда главенствует закон. И король - главное лицо, которое следит за соблюдением законности.
        - Ваше величество, вчера вечером четверо моих людей, в свободное от исполнения обязанностей время, с моего, естественно, разрешения отправились куда-то отдохнуть. И с тех пор я не видел их.
        Король, конечно, понял, о каких людях идет речь, но не подал вида, вступая в игру и пытаясь понять замысел Сигурда. Чего герцог хочет? Оправдаться? Обвинить своих людей и тем самым снять обвинения с себя? Это вполне понятный ход, и даже ожидаемый. Искренности герцога можно в этом случае поверить, а можно и не поверить, но его объяснение было бы произнесено, и доказать обратное стало бы уже невозможно.
        - Чем я могу помочь вам в этом случае? Вы подозреваете этих людей в предательстве и желаете учинить их розыск? Но это не входит в круг моих королевских обязанностей. Будь вы еще подданным моей короны, я попросил бы своего прево…
        Сигурд отрицательно замотал головой, таким жестом невежливо прерывая Карла.
        - Напротив, ваше величество. Напротив… Это были верные люди и прекрасные воины, отлично зарекомендовавшие себя во многих битвах и схватках. Вам, франкам, далеким от морских походов, трудно понять, что такое «человек из твоей лодки». Но это очень важно. Простолюдин из «твоей лодки» становится при определенных обстоятельствах равным другом герцогу. Так вот, эти люди, пропавшие, были «из моей лодки». Они никогда не предали бы меня, как не предали бы друг друга. Но не всем здесь, в Хаммабурге, нравится присутствие представителей датской короны. Я думаю, что мои солдаты стали жертвой чьего-то коварства. Когда герольды приглашали на турнир представителей всех национальностей и любых вероисповеданий, мы наивно понадеялись, что королевская власть обеспечит нам безопасность…
        Король думал не слишком долго.
        - Пристраивайтесь, Трафальбрасс, к моему кортежу. Возможно, я покажу вам ваших людей,- сказал Карл достаточно жестко и в откровенно приказном порядке и тронул поводья, показывая, что разговор на время окончен.
        Сигурду ничего не оставалось делать, как пристроиться позади всех, едущих парами, тройками в ряд, внешне беззаботно или, наоборот, возбужденно после такого эффектного зрелища разговаривающих между собой. И никто из франкской знати не пожелал заговорить именно с ним, приглашая занять место рядом. Более того, все в сопровождении короля явно умышленно отводили взгляд, чтобы не встретиться глазами с даном, усердно изображая, что не замечают присутствия Трафальбрасса, или откровенно показывая свое нежелание вступить с ним в беседу. Это выглядело очередным преднамеренным оскорблением. В другое время Сигурд не преминул бы повернуть коня и так же пренебречь королем Карлом, как королевская свита пренебрегала герцогом Трафальбрассом, или как эделинг Аббио всего месяц назад пренебрег самим Трафальбрассом и королем Готфридом, но сейчас он поставил перед собой цель, которой следовало добиться. Цель эту определил перед ним самим еще вчера гонец, прибывший от короля Готфрида со срочной устной депешей. Тогда, вчера утром, все показалось простым и вполне выполнимым. Недолго думая, Сигурд наметил план, который
должен был сработать, казалось, вполне верно.
        И, в случае удачи, уже не было бы этого турнира, уже улицы Хаммабурга были бы залиты кровью, и уши жителей забиты плачем. Король не посмел бы ездить вне ставки без сильного эскорта, но и этот эскорт не смог бы защитить его от стрел, пущенных из гущи леса. И уже не Сигурда бы обвиняли в смерти троих рыцарей-франков. Рыцарей погибло бы гораздо больше. Саксы отомстили бы за Аббио, и не было бы уже самого Аббио, оскорбившего короля и герцога.
        План сорвался из-за вмешательства неизвестного славянина. Даже странно, как это славянин вмешался в дело и сумел спасти эделинга. Зачем ему было это нужно? Славян на турнир прибыло не так и много. В основном это вагры. Но вагры дружат с данами. Князь Бравлин пользуется королевской поддержкой. Никто из людей Бравлина не нападет на датских солдат. Впрочем, солдаты были одеты, как франкские пехотинцы, а на франков вагры нападут с удовольствием. Это могло смутить славянина. Но ведь вечером трое солдат, уже в своей одежде, разговаривая на своем языке, попали в засаду возле трупа товарища. Здесь-то уже нападали явно на данов! Никто, кроме них, не носит рогатых шлемов. Кто напал? Опять славяне? Саксы? Кто?..
        И почему сам Аббио, зная только, что на него напали франки, оставил это дело без последствий? И это он-то, при своем всем известном бешеном темпераменте! Может, думает найти способ расквитаться с обидчиком после турнира? Или ведет свою скрытую игру? Может быть, это и лучше, а может оказаться и провалом всей задумки… Непонятная ситуация. А в непонятных ситуациях Сигурд терялся. Ему очень не хватало рядом дядюшки. «Датский коршун» в таком положении ориентируется лучше, чем Сигурд на поле битвы. Он бы подсказал. Но у герцога Гуннара и без того хватает дел в Рароге.
        Вечером, еще не зная о пропаже своих людей, Сигурд увидел, как рядом с палаткой Аббио ставят новую палатку. Понял, что это для пятого зачинщика. Значит, прибыл на турнир кто-то еще. Сигурд уже собрался послать человека для выяснения, когда понял, что ему не надо ничего выяснять. Он узнал двух людей из свиты неизвестного высокого рыцаря, торопливо вошедшего в палатку. Сам рыцарь издали показался очень знакомым. А уж его сопровождение… Волхва Ставра вообще трудно спутать с кем-то. Сигурд нигде больше не встречал человека такого роста. А второй - победитель состязаний стрельцов.
        Кого могут охранять эти бодричи?
        Только князя Годослава!
        А тут вовремя, подтверждая и без того понятное, успел и новый гонец - от герцога Гуннара. Гонцу, чтобы не быть перехваченным сторожевыми постами ободритов, пришлось ехать кружным путем, и потому он задержался. Пришло предупреждение о том, что Годослав отправился в Хаммабург для участия в турнире и встречи с королем Карлом. Годослав пожелал искать с Карлом союза, и этому следовало помешать. Лучше всего было бы убить Годослава во время турнира. Это сняло бы многие проблемы. Но турнирная судьба непредсказуема. Князя, хотя про него многие и говорят, что Годослав очень хороший воин, могут еще до встречи с Сигурдом просто выбить из седла, и тогда не удастся сойтись с ним в поединке. Значит, следует искать другие пути. Пути, которые лучше находит герцог Гуннар, но и сам Сигурд тоже может что-то придумать.
        Вот тогда он и оставил на время мысли об Аббио, который все равно никуда не денется, и стал искать вариант, как ему рассчитаться с Годославом за недавнее оскорбление в Рароге. Это было уже более спешным делом, потому что с княжеством разбираться надо как можно быстрее, пока Карл Каролинг не переправился через Лабу и не помешал датским колоннам занять самые богатые города и самые сильные крепости бодричей. Но теперь, после неудачи с молодым эделингом, Сигурд хотел бы действовать умнее и хитрее, избегая прямолинейных решений. С князем бодричей рассчитаться следовало так, чтобы самому остаться незапятнанным.
        Однако дельные мысли в голову сразу не приходили. Характер и буйный нрав требовали от него немедленных действий, но после дневной неудачи с Аббио герцог понял, что вторую промашку допускать уже нельзя.
        А утром, отправляясь в окружении саксонских рыцарей для участия в меле, Трафальбрасс увидел своих людей, болтающихся в петлях на суку разлапистого придорожного вяза. Кто бы знал, как вскипела душа, как на дыбы встала в ярости. Но ни одна жилка в лице при этом не дрогнула, ничем он не показал свое состояние. Бешеный, неистовый пират при необходимости умел владеть собой превосходно. Он проехал мимо, не остановившись, словно это были совершенно посторонние люди, напялившие на себя датские рогатые шлемы. Хотя такие же шлемы носят и свеи, и норвеги, и даже балты. И только мысленно попросил у своих солдат прощения за то, что не в состоянии сжечь их тела на костре.
        Кто посмел так расправиться с его воинами? Аббио? Но ведь Аббио даже не знает, что на него напали не франки. И не посмеет Аббио вывешивать людей так вот на виду у всех. Так вешает только власть. Кто здесь власть? Король… Значит, его людей повесили люди короля. Очевидно, что-то еще произошло. Но в своих воинах Сигурд ни на минуту не усомнился, они никогда не выдадут герцога.
        Ярость Трафальбрасса нашла выход на ристалище. Он умышленно наносил удар в лицо - в самую незащищенную часть тела, чтобы убить соперника, хотя мог победить простым ударом, выбивающим из седла. Но в каждый удар меча Сигурд вкладывал столько злости и ненависти, рассчитываясь за повешенных, словно от этого удара зависела его собственная жизнь.
        Как ни странно, именно там, во время боя, несколько раз бросив взгляд на аварского князя Ратибора, Сигурд вспомнил Годослава, с которым аварец так схож фигурой. И там же, отвлекая внимание от сечи и мешая герцогу руководить отрядом, начал сам собой складываться в голове новый план. Проигранное синими меле не слишком взволновало Трафальбрасса. Одному или даже двоим, потому что аварец тоже дрался отлично, выиграть все равно было не по силам. Франкская военная организованность обязана была сломать лесную вольницу саксов, и она ее сломала. Главное, именно во время меле прояснились мысли, и появилась возможность очень хорошо выполнить королевскую волю Готфрида.
        А когда король Карл приказал герцогу пристроиться к своему кортежу, он тем самым дал ему дополнительное время на обдумывание, и сам направил к выполнению плана.
        Дорога, по которой передвигался королевский кортеж, была со всех сторон оцеплена солдатами. Часовые стояли по два человека через каждые двадцать шагов по обе стороны и смотрели в стороны противоположные. Простых зрителей и участников турнира не франков стражники направляли на другие дороги, чтобы была возможность Карлу проехать в ставку спокойно и безопасно. Это все заранее продумал монсеньор Бернар, и воля королевского дяди наводила порядок там, где к порядку, казалось, не привыкли. Однако уже совсем недалеко от Песенного холма Карл, возглавляющий кавалькаду, вдруг свернул в сторону. Кроме него самого да разве что герцога Трафальбрасса, никто не понял, зачем королю потребовалось выехать на многолюдную соседнюю дорогу и последние две сотни шагов добираться до своей ставки вместе с толпой. Трафальбрасс, ожидая этого поворота, удовлетворенно коротко улыбнулся. Все шло так, как он и предполагал.
        Новая дорога оказалась полнолюдной. Толпа, однако, расступалась, пропуская короля. Пусть саксы и поддерживали в меле противников франков, но сам праздник пришелся им так по душе, что в большинстве своем люди приветствовали Карла радостными криками, некоторые снимали шапки и кланялись. Впрочем, королю показалось, что саксы и славяне кланяются не столько ему, сколько своим эделингам и князю Бравлину, которые ехали позади монарха. Однако он был достаточно умен, чтобы не заострять на этом внимание.
        Перед последним поворотом, там, где была развилка двух дорог - к Песенному холму и к холму армейского лагеря, Карл остановился возле могучего вяза, на большой поперечной ветке которого висели трупы четверых данов. Никто не потрудился снять с них даже криво сидящие на головах рогатые шлемы. Одежда и внешний вид достаточно точно указывали на национальность.
        - Герцог Трафальбрасс!- не слишком громко, но твердо позвал король.
        Сигурд замыкал кавалькаду и, естественно, не услышал бы, не передай придворные его имя по цепочке. И он тут же дал коню шпоры, чтобы догнать Каролинга.
        - Вот они, ваши люди…- хладнокровно показал Карл на повешенных.- Всех разбойников в моей земле ожидает такое же наказание. И именно такое слово я давал, приглашая жителей окрестных земель на турнир. Я обещал не преследовать никого из своих врагов, если они не совершат преступления во время праздника. Ваши люди, с вашего ведома или без оного, преступление совершили. И за это справедливо наказаны.
        Герцог Трафальбрасс чуть толкнул пятками бока коня, выезжая вперед, и потянулся, чтобы плетью развернуть один из трупов и поправить на его голове шлем так, чтобы можно было рассмотреть лицо.
        - Это не мои люди, ваше величество,- сказал он с улыбкой, повернувшись к королю.
        - Как?- удивился Карл.- Но вы же сказали…
        - Я сказал, что у меня пропало четыре человека. Но я не сказал, что именно их повесили. Я повторяю - это не мои люди. Это даже, возможно, и не даны, насколько я могу понять.
        - Почему вы так думаете?- Карл явно растерялся.
        - Потому что я узнал одного из них,- показал Сигурд плетью на того, которого рассматривал вблизи.- Этот человек норвег, находящийся на службе моего брата князя Годослава. Остальные, вероятно, тоже, но я не знаю остальных и потому не буду утверждать.
        Последнюю фразу Сигурд хорошо обдумал. Сначала он хотел сказать, что знает всех как норвегов князя Годослава. Но потом сообразил, что Карл может в такое и не поверить. А герцог отлично знал человеческую психологию. Прямое обвинение обычно заставляет верить только наполовину, а косвенное порождает фантазии, и начинается интуитивный поиск доказательств. Вот тогда половинчатые подозрения становятся более весомыми, чем откровенные обвинения.
        - Вы уверены в этом?
        - Я не берусь утверждать с полной ответственностью. Но мне так кажется… Мне кажется, что я видел этого человека при дворе Годослава буквально на днях, когда приезжал туда вместе с посольством моего короля.
        - Пусть так… Пусть так… Если мне будет известно что-то о ваших людях, я непременно сообщу вам, герцог. Хотя о каких-то иных происшествиях мне не докладывали. Кстати, вы живете в палаточном лагере… Что там слышно о появлении рыцаря-бретера?
        - Эти сказки ходят при открытии каждого турнира, ваше величество. В прошлом году на турнире в Швеции, где я стал победителем, тоже ходили такие слухи. Но если бретер и был, никто не смог опознать его.
        - Вот как, вы думаете, что это сказки?
        - Я не сомневаюсь, ваше величество. Сам я ни разу бретера не видел. Если он кого-то и убивает, то убивает в равной борьбе. И потому его невозможно определить. Впрочем, именно из-за равной борьбы я и не вижу целесообразности в таком определении.
        - Но он же берет за убийство деньги!
        - Это уже дело чести, которое по плечу королевской юриспруденции, но не воинскому пониманию. И все же, я не верю ни в каких бретеров. Хотя, если говорить по правде, - последнюю фразу герцог придумал на ходу, чтобы некоторой последующей почти интимностью показать свою малую обеспокоенность свиданием с повешенными и так, косвенно, доказать свою правоту,- сам я весьма не хотел бы быть тем рыцарем, за смерть которого бретер взял деньги…
        - Будем надеяться, что это в самом деле сказки…
        Карл задумчиво повернул коня и, не пригласив Трафальбрасса следовать за собой, направился в сторону своего холма. Герцог же, пропустив мимо себя всю королевскую кавалькаду, следующую за монархом, зло скривился, еще раз подъехал к повешенным, внимательно всматриваясь в их искаженные удушьем лица, потом развернулся, стеганул коня и, чуть не сшибая встречных людей, поскакал по обочине дороги к лагерю рыцарей около ристалища.

* * *
        - Я приглашаю всех присутствующих разделить сегодня со мной скромный обед,- сказал король.- Но перед этим я попрошу аббата Алкуина и эделинга Аббио посетить меня для приватной беседы.
        Карл зашел в свою палатку.
        Через минуту дю Ратье откинул полог и позвал Аббио с Алкуином, разговаривающих друг с другом сразу за порогом. Король задумчиво сидел в кресле, вытянув ноги и постукивая плеткой себя по отворотам высоких сапог. Вошедших, казалось, и не заметил. Они тоже не поспешили напомнить о своем присутствии, не решаясь прервать ход королевской мысли. Наконец Карл поднял голову.
        - Что вы, господа, обо всем этом думаете?
        - О чем, ваше величество?- переспросил Алкуин.
        - Я говорю о герцоге Трафальбрассе и об истории, которую он рассказал. Мне она кажется весьма правдоподобной. По крайней мере, имеющей право на существование точно так же, как версия, предложенная мессиром Аббио.
        - Простите, ваше величество,- сказал сам Аббио.- Я был слишком далеко, имел возможность наблюдать, как Сигурд что-то объясняет вашему величеству и показывает на своих людей. Но не имел возможности слышать, что он говорит.
        - Надо было подъехать ближе, раз разговор этот напрямую касался тебя.
        - Я так и хотел сделать,- поклонился Аббио.- Но упрямый эделинг Кнесслер побоялся, что я могу сорваться и устроить ссору в присутствии вашего величества, на что вы можете посмотреть неодобрительно. Он просто вцепился в повод моего коня, не пуская. В итоге я чуть было не поссорился с самим Кнесслером, хотя в душе осознаю, насколько он был прав. Я просто рвался вперед, чтобы высказать несколько слов Трафальбрассу и сопроводить эти слова хорошей оплеухой.
        Карл только усмехнулся, но достаточно невесело, и рассказал, какие объяснения дал Сигурд.
        - Что скажешь на это?
        - Ничего не скажу, ваше величество, потому что просто не имею доказательств того или обратного. Я знаю по слухам, что много норвегов живет на острове Руян, который бодричи зовут Буяном. Есть несколько норвегов, если мне не изменяет память, в дружине князя-воеводы Дражко. Мы сталкивались с Дражко по одному спорному вопросу, и эти норвеги принимали участие в небольшом сражении, уровня сегодняшнего меле. Но в окружении Годослава норвегов я не видел, хотя не могу не заметить, что с Годославом я встречался слишком редко. Кроме того, мои люди, как говорят, издали видели именно этих людей, повешенных, в окружении Зигфрида. Но я вполне допускаю, что рогатые шлемы могли ввести их в заблуждение.
        Сомнения по-прежнему терзали эделинга. Помогая Годославу, он чувствовал, что действует, может быть, во вред себе. Потому что, если князь бодричей найдет с Карлом общий язык, положение Саксонии будет еще более тяжелым, чем сейчас. Сейчас у эделингов еще есть шансы, пообщавшись с королем Карлом, по-прежнему придерживаться старой линии поведения. А если бодричи и Карл придут к взаимопониманию, то Саксония окажется между двух огней, и ни о каком восстании тогда не может быть и речи. Но, к чести Аббио, он даже не подумал о том, чтобы предать Годослава. Если уж начал помогать, то помогать следует до конца. Иначе эделинг чувствовал бы себя подлецом. Хотя он понимал, что любое предательство - это только придворные интриги. Карл окружен ими со всех сторон. Каждый старается пробиться ближе к трону и ставит другому подножку в самый трудный момент. Но таким быть молодой эделинг не хотел.
        - Ты, Алкуин, что думаешь?- спросил король.
        - Я, ваше величество, не имея никаких конкретных сведений, могу только попытаться дойти до истины логическим путем, отыскав того, кому выгодно нападение на уважаемого эделинга Аббио. Но это будут только предположения, хотя, думаю, с большой долей вероятности.
        - Давай, мой друг,- согласился Карл.- Попробуем. Я много раз убеждался в твоей способности с помощью логики решать сложнейшие политические задачи. Доверюсь твоему уму и в этом вопросе.
        - Начнем мы, естественно, с Дании. То есть, с той версии, которую и предложил нашему вниманию уважаемый эделинг. Какую выгоду извлекает Дания, если бы покушение на господина Аббио удалось?
        - Возобновление войны с саксами,- сказал король.- Причем такое неожиданное возобновление, что мы оказались бы просто не готовы к боевым действиям, попав в повторение ситуации с графом Теодорихом. Как ты думаешь, Аббио, сумели бы твои соотечественники в кратчайшие сроки сконцентрировать значительные силы в отсутствии тебя и Видукинда? Нашелся бы у них толковый вождь, который сумел бы нанести нашему войску серьезный урон?
        - Может быть, ваше величество, даже полное поражение…- поклонился эделинг.- Слишком много здесь собралось наших людей, слишком сильна была бы их ярость, и слишком неожиданным для вас был бы удар.
        Карл прозорливо промолчал о том, что возможность такого удара рассматривалась на малом совете. И люди Бернара, с одной стороны, и люди дю Ратье, с другой, полностью ориентированы на предупреждение всяких неожиданностей. Любое скопление агрессивных людей сразу становилось известно королю. Любые попытки подбить народ на провокацию быстро и без шума пресекались. А в одном из купеческих складов Хаммабурга имелся достаточно обширный подвал без окон, где уже немало поработали три королевских палача, проводя допросы слишком говорливых людей. Карл, при всей его открытости характера и внешнем добродушии, всегда считал, что открытыми должны быть только открытые дела, но рядом с ними обязательно присутствуют и дела такие, которые хранятся в строгой тайне.
        - А смог бы их удержать, если бы с вами произошел тот несчастный случай, скажем, эделинг Кнесслер?- король, как всегда, стремился вникнуть в мелочи, из которых собирается большое и цельное мнение.
        - Даже если бы он захотел, ваше величество,- честно ответил Аббио,- это оказалось бы не в его силах. Народ был бы разгневан. А разгневанный народ - это толпа, которая подчиняется одному стадному инстинкту. В данном случае этим инстинктом стал бы гнев. Это, как в сражении: один рвется вперед и своей храбростью заражает других, другой бежит с поля боя и своей трусостью вызывает у других панику. Инстинктом толпы управлять достаточно сложно. Но я не уверен, что Кнесслер, если бы ему доложили, что я убит королевскими солдатами, захотел бы противиться восстанию. Он, как хозяин здешних земель, приглашая меня по вашей просьбе для участия в турнире, дал мне гарантию безопасности своей честью. Кроме того, он посчитал бы себя следующим на очереди…
        - Благодарю хотя бы за откровенность. Не каждый честно скажет королю положение вещей. Но что выигрывает от этого Дания?
        - Все, ваше величество,- констатировал аббат.- Готфрид спокойно делает то, что ему хочется делать, в то время, когда вы увязнете в Саксонии.
        - А что ему хочется делать?
        - А хочется Готфриду захватить земли княжества бодричей и оставить, таким образом, участок суши, связывающий его с Европой, материковые земли, за собой. Более того, по количеству торговых путей, проходящих через это маленькое княжество, с ним не может сравниться ни одно соседнее государство, не считая, естественно, нашего королевства, которое вообще сравнивать не с чем из-за его обширности. Таким образом, в этой войне датский король не только соблюдает интересы своей безопасности, но и решает значительные экономические проблемы.
        - Я согласен. Готфрид имеет прямую выгоду. Понаслышке зная кое-что о характере Сигурда, я могу предположить, что он явился инициатором этой бандитской акции. Что касается моего брата Готфрида, то мне не хочется верить, будто бы король был в курсе дел, которые предположительно, я еще раз повторяю - предположительно!- затеял герцог Трафальбрасс. Это было бы просто недостойно монарха.
        - Так, ваше величество,- согласился Алкуин.
        - Почти так,- кивнул и Аббио.
        - Что значит ваше «почти»?
        - Оно говорит только о том, как мало вы знаете Готфрида, и ничего больше. Кроме того, королем, если вы помните, он назвал сам себя. В действительности же он просто дикий и необузданный конунг, убивший или просто отравивший исподтишка своих главных соперников и захвативший верховную власть в стране. Но Готфриду захотелось стать частью большой Европы, и он стал называть себя королем. Конунгу Трафальбрассу и конунгу Гуннару пожаловал титулы герцогов, пьяницам братьям Ксарлуупам подарил по графскому званию. Но в душе он остался все еще конунгом, все тем же необузданным и диким. И способен на все… А удары в спину Готфрид любит особо, прошу вас это учесть, ваше величество, на будущее…
        Карл минуту молчал, оценивая сказанное, но не стал просить Аббио подтвердить слова конкретными примерами. Должно быть, сам знал о Готфриде немало правды.
        - Теперь давайте будем думать, что приобретают бодричи, если покушение было бы удачным. Ну, естественно, я тогда не смог бы переправиться через Лабу и Годослав получил бы на одну войну меньше. Неужели это решило бы его проблемы?
        - У Годослава нет надежды выстоять против Дании,- категорично сказал Алкуин.- Если бы ему дать еще несколько лет, чтобы завершить начатое…
        - Что - начатое?- не понял король.
        - Годослав предпринял попытку объединить соседние княжества в единый союз. Вернее, постарался вернуть то, что было раньше. И в зимней кампании добился значительного успеха в войне против лютичей. Сумей он объединить свое княжество с княжеством лютичей, и посади на княжение к сорбам своего брата Дражко, имеющего на это спорные права, да еще сумей договориться с князем Бравлином, мы получили бы сильное славянское государство, которое смогло бы сопротивляться не только Дании, но и вам, ваше величество. Сейчас же, повторяю, у Годослава шансов нет.
        - Он думал создать что-то вроде государства Само?[Франкский летописец VII века Фредегар рассказывает, что в 623 году в Богемию (Чехию) пришел изгнанный с родины франкский авантюрист и искатель приключений (по другой версии, купец) Само. Славяне в это время воевали с Аварским каганатом. Довольно быстро Само проявил воинский талант и отчаянную смелость и возглавил эту войну. В 625 году авары были разгромлены. Славяне избрали Само своим князем. Он сумел объединить вокруг Богемии многие славянские племена и создать сильное государство. В 631 году король франков Дагоберт вторгся в государство Само, как оно стало называться, но потерпел сокрушительное поражение. После этого князь Само начал войну против Франкского королевства, пытаясь захватить Тюрингию и Франконию. Нанес франкам несколько серьезных поражений. После гибели Само в 658 году его государство распалось, потому что не нашлось достойного последователя, обладающего авторитетом одновременно для всех объединенных племен. По славянской версии, отраженной в памятниках литературы Чехии (кстати, и в византийских рукописях), Само был по происхождению
славянин княжеского рода, вынужденный ребенком бежать вместе с родителями к франкам, чтобы спастись от преследований врагов. Вернувшись, он только справедливо вернул себе княжеский стол. По мнению современных чешских историков, эта версия легко вписывается в события и выглядит более вероятной.]
        - Примерно.
        - Значит, у него государственный ум… Он верно мыслит и действует в правильном направлении. И хорошо, что мы вовремя предприняли этот поход, хотя, помнится, были предложения отложить его на несколько лет, пока… Впрочем, мы говорим сейчас не об этом…
        Король не договорил, что поход предлагалось отложить до тех пор, пока не будут уничтожены саксонские эделинги Аббио и Видукинд.
        - Есть еще варианты, ваше величество… Я согласен, что у Годослава нет шансов на победу в войне против Дании. Если только сам Годослав не пригласил Готфрида, чтобы с его помощью защититься от франкского короля,- предположил Аббио.- Я слышал, что князь-воевода Дражко недавно посещал Готфрида с посольством, а потом посольство данов вместе с Сигурдом приехало в Рарог.
        - Ты предполагаешь,- опять стал уточнять Карл,- что Годослав обратился за помощью против меня, а Готфрид решил воспользоваться этим обращением по-своему? Я имею в виду попытку данов вместе с мятежными боярами захватить Рарог.
        - Это возможный вариант. Готфрид понимает, что Годослав не позволит ему хозяйничать в собственной земле.
        - Пусть так. Но что в этом случае дает бодричам твое убийство, Аббио?
        - Войну только с одной Данией. В противном случае вы, ваше величество, просто разделили бы с данами княжество на две части.
        Карл задумался надолго.
        - Возможно… Хотя я не вижу разницы, останется княжество бодричей целиком под властью Дании или будет разделено на две части… Значит, Годослав готовится оказать Готфриду сопротивление.
        - Конечно, ваше величество.
        - Тогда почему он уехал из Рарога?
        - Трудно сказать…
        - Я скажу, ваше величество,- вдруг твердо заявил Алкуин.- Годослав, я уверен, приехал к нам для участия в турнире. Естественно, как вы и сами понимаете, не для развлечения и не в поисках славы. У него нет времени на развлечения, тем более что в Рароге ранен князь Дражко. Он поставил себе конкретную задачу и будет стремиться ее выполнить.
        - Это я и спрашиваю - для чего он приехал?- прямо сказал король, уверенный в способности своего любимца делать правильные выводы путем логического умозаключения.
        - Он приехал, ваше величество, чтобы встретиться с вами…
        - Тогда я хочу его видеть немедленно, Алкуин! Найди его…
        - Мне кажется, что князь Годослав проживает в соседней палатке с мессиром Аббио, ваше величество. И мессиру Аббио будет удобнее пригласить его на свидание с вами.
        Король встал и прямо посмотрел на Аббио.
        - Это пятый участник среди зачинщиков?
        Аббио не долго колебался.
        - Нет, ваше величество. Я не могу раскрыть перед вами инкогнито рыцаря, но могу только дать слово, что это не Годослав. Но прошу никому не говорить об этом.
        - Но ты знаешь, где Годослав?
        - Знаю, ваше величество. Но опять же, я не могу сказать вам. Годослав, думается мне, сам вскоре предстанет перед вашим величеством. Скорее всего, прямо завтра. Очевидно, у него есть веские причины не сразу попросить у вас аудиенции…
        Карл сел и принялся сердито стучать по отвороту сапога хлыстом.
        Глава 17
        Никогда князь-воевода Дражко не думал, что ему одеться без посторонней помощи покажется почти невозможным. Рогнельда ушла, ушел выполнить необходимые приказания Сфирка. А Дражко начал самостоятельные попытки - думал облачиться хотя бы в простой костюм. Но это получилось далеко не сразу, а только после мучительной борьбы с собой и с болью, с жесточайшим превозмоганием ее. Он снова встал. Как ни странно, ходить он уже мог. Ходить даже легче, чем наклоняться и выпрямляться сидя. Горислав сказал правду. Силы вернулись в одночасье только от одного известия о начале нашествия данов. В том, что нашествие началось в самом деле, воевода нисколько не сомневался. Хотя только совсем недавно еще и сам уверял Рогнельду, что не следует полностью полагаться на мнение Власко. Он положился. И потому сразу отослал Сфирку с требованием вызвать в город оставленную под стенами воеводскую дружину. Дружина должна прибыть на площадь перед дворцом. К этому времени сотнику дворцовой стражи приказано подготовить свою сотню стрельцов, частично отпущенных пока по домам. Часть несет дежурство, часть отдыхает до прихода смены.
Эта сотня прекрасно себя зарекомендовала в роковую ночь. С первых же выстрелов накрыла полностью полусотню охранных данов герцога Гуннара.
        - И собери своих людей, которые за боярскими домами следят. Мне нужны последние сведения. В каком дворе какая дружина стоит: сколько пеших, сколько стрельцов, сколько конных, как настроен сам боярин. И - немедленно! И еще немедленно - гонца к Годославу. И сам найди такого, чтобы быстрее ветра летел. Пусть князь определяется с Карлом. Это единственное наше спасение. Как смогу, я наступление данов задержу. Пусть так и скажет…
        Никто не знал, что задумал Дражко. Сфирка головой качал, представляя, как соберет воевода малые силы, которые сумеет наскрести, и во главе всего-то трех сотен выступит навстречу целой армии данов, двинувшейся с северо-запада. И даже дворец оставит без стрельцов, что совсем уж никуда не годится, когда бояре такие ненадежные и готовы выставить никак не меньше двух тысяч дружинников. А сам князь в седле едва ли удержаться сможет, если вообще сможет на лошадь сесть. И кто за таким воеводой в бой пойдет? Не в бой даже, а на верную смерть! Много ли найдется желающих?
        Но взгляд Дражко был тверд, как никогда, усы злобно и напряженно вытягивались в разные стороны, будто крылья сильной птицы, голос окреп. Страшно было не подчиниться, и Сфирка подчинился. Но, верный своей природной хитрости, потихоньку послал стражника разбудить княгиню-мать. Пожалуй, это единственная управа на воеводу.
        Когда мать, прошаркав по коридору ногами, пришла, Дражко уже сумел одеться и ждал, когда кто-то принесет ему кольчугу и оружие. Сфирка зашел в дверь сразу за старой княгиней в надежде помочь ей уговорить воеводу отказаться от намерений. Вдвоем-то всегда проще…
        - Уже…- неожиданно спокойно и совсем по-деловому, по-будничному, хотя и не сумев подавить в себе естественный вздох, сказала мать.- А я-то думала, что дадут они тебе еще пару дней отлежаться. Вот же, до чего торопятся, рогатые…
        Сфирка глазам своим не поверил. Княгиня, вместо того чтобы начать ругаться и заставлять сына лечь, как должно бы, стала поправлять на нем, одергивать кое-где неаккуратно застегнутую одежду. Все-таки и торопился Дражко, и приходилось преодолевать при одевании боль, этой же аккуратности мешающую.
        - Верно Горислав сказал - в одночасье встанешь… Сделай-ка вот отсюда еще глоток,- протянула она сыну маленькую бутыль.
        Дражко сделал глоток, не поморщившись, хотя полынь, как ей и полагается быть, была горька, а конопля отдавала неприятной липкой сладостью.
        - А ты чего ждешь?- сердито прикрикнула вдруг старая княгиня на застывшего Сфирку.- Неси быстро воеводе кольчугу полегче да меч потяжельше. Нет времени на поглядки!
        Растерянный Сфирка не знал, что сказать, молча побежал выполнять приказание княгини, с испугу затопав ногами ничуть не легче стражников, чем удивил, конечно, и самого воеводу, и стражу, теперь стоящую на каждом повороте и у каждой лестницы.
        Дражко меж тем начал ходить по комнате. И с каждым шагом движения его становились ровнее, энергичнее, шаг приобретал упругость - будто заново он учился ноги переставлять, и учился быстро. Оказывал действие целебный настой, принесенный волхвом. Попробовал воевода развести и руки, но поморщился, задергал усами, словно в гневе на самого себя, а вовсе не от боли. Это еще давалось тяжело.
        Дверь открылась без стука, только с легким скрипом. Однако даже не этот скрип, а что-то другое привлекло внимание. Нечто невидимое, но ощутимое, сильное. Дражко обернулся. В дверном проеме стоял сам Горислав, легкий на помине. Стоял и смотрел на князя-воеводу совершенно невозмутимым, неподвижным своим взглядом. Долго смотрел, потом шагнул за порог, словно проплыл по воде. Горислав обычно ходил так - ровно и быстро.
        - Пришел час…- изрек устало, словно это он израненный, а не Дражко, и остановился против князя, по-прежнему всматриваясь ему в глаза.
        - Как ты и говорил…- сказала княгиня-мать.
        - И пора уже…- Из усталого голос волхва неожиданно стал грозным, вроде как с угрозой то ли самому воеводе, то ли кому-то на стороне или вообще какой-то неведомой силе.
        - Пришел час,- согласился Дражко, слегка робея перед волхвом, хотя никогда не робел перед врагом. Но сила Горислава была вовсе не такая, какой бывает у воина, и потому, наверное, казалась особенно значимой, которой невозможно сопротивляться.
        - Садись,- показал Горислав на скамью под окном.- Прямо сиди, и спину держи прямо, будто оглоблю проглотил…
        Дражко сидел прямо, смотрел перед собой, а волхв водил ладонью над раной, вторую ладонь оставив неподвижной за спиной, и громко шептал:
        - Именем Ляда…[Ляд - бог храбрости, мужества и бессмертия, которое дается избранным. В славянской мифологии к бессмертию приравнивалась добрая память людей.
        Чтобы Дражко не ломало, не томило, не жгло, не знобило, не трясло, не вязало, не слепило, с ног не валило и в мать сыру землю не сводило. Слово мое крепко - крепче железа. Ржа ест железо, а мое слово и ржа не ест. Заперто мое слово на семьдесят семь замков, замки запечатаны, ключи в океан-море брошены, кит-рыбой проглочены. Именем Ляда!.. Омун!.. Омун!.. Омун!..
        Он не прикасался к князю рукой, а рану дергало, словно на нее копьем острым давили, и усы, как настоящий крик или стон, сигнализировали это. Княгиня-мать с беспокойством, но молча наблюдала за лечением. Вернувшийся с доспехом Сфирка замер в дверях, не закрытых волхвом, боясь помешать. А Дражко терпел, терпел, пока вдруг не почувствовал, что боли уже почти нет.
        Горислав, должно быть, тоже почувствовал это.
        - Именем Ляда будет так!- и убрал руку.
        Дражко задышал глубже, расправил плечи.
        - Пил?- спросил волхв, взяв в руки маленькую бутыль.
        - Два раза уже пил.
        - Еще пей. Три глотка. Больше сегодня не надо. Только потом, ночью…
        Дражко опять выпил и через мгновение почувствовал, как слегка закружилась голова.
        - Смотри мне в глаза.
        Князь поднял голову. Волхв двумя ладонями обхватил его лицо, крепко обхватил, до ломоты и треска в висках, и не отрывался от него взглядом. Долго и упорно, тяжело, совершенно не мигая, смотрел. И чувствовал Дражко, как перетекает в него мысль волхва, как наливается силой тело, чувствовал, как совершенно забываются ранение и ощущение беспомощности. Он становился прежним князем-воином, грозным для врагов и любимым дружиной. Да какое там! Он никогда раньше не чувствовал в себе таких сил, никогда раньше не был способен на такие подвиги. Сила! Сила! Откуда-то взялась в теле неведомая сила!
        - Запомни меня, Дражко,- сказал Горислав не своим голосом, и словно бы эхо вокруг головы князя загуляло, дрожью заколебало неустойчивый воздух.- Запомни хорошенько, что скажу я тебе… Слушаешь ли?
        - Слушаю, Горислав,- ответил тихо Дражко, подавленный этим голосом, и будучи совсем не уверенным, что это именно Горислав говорит, а не кто-то иной, более сильный, более значимый для всех людей, не только для одного Дражко, кто-то другой вещает через волхва свою волю.
        Весь мир вместе со светлицей, вместе с матерью и Сфиркой, вместе со всем дворцом куда-то отодвинулся, расплылся, и воевода почувствовал себя цыпленком в скорлупе яйца, в котором гуляет эхо значимого, вибрирующего, низкого голоса.
        - Все твои предки, начиная с Гатала Великого[По преданиям бодричей, они происходят от роксолан (древние греки и римляне звали роксолан сарматами). Согласно древнегреческим и древнеримским летописным источникам, в 179 году до н.э. царь роксолан Гатал Великий объединил вокруг себя все родственные племена и полностью разбил в большом сражении скифов, окончательно изгнав их со славянских земель. Князья бодричей, как, впрочем, и князья лютичей, и князья лужицких сербов, считали себя потомками Гатала Великого. Сами же роксолане (сарматы) считали себя потомками летающего со стрелами в руках гиперборейца Абариса (о летающем Абарисе и его стрелах сообщает античный историк Диодор Сицилийский, живший в I веке до н.э., ссылаясь на труды древнегреческого историка Гекатия, жившего в VI веке до н.э.). Абарис дал части роксолан свое имя - ободриты. Кстати, Абарис считается учителем Пифагора, которому он подарил одну из своих стрел, чтобы тот мог путешествовать и не заблудиться. Об этих стрелах давно спорят ученые. Самой правдоподобной версией выглядит та, которая рассматривает стрелы Абариса как компас. По
некоторым сведениям, компас существовал в храме Арконы, столицы острова Буян, следовательно, им могли пользоваться викинги бодричей. По другой версии, высказанной русским историком XVIII века Егором Классеном, в 320 году до н.э. славянская часть войска Александра Македонского после распада империи переселилась к берегам Балтики и назвала себя Бодричами.] , были воинами. И ты воин. Ты пойдешь в бой, ты поведешь за собой дружину, но знай, что не только твое тело помогает тебе одолеть врага, но и тело отца твоего и деда, и их отцов и дедов, и всех других, кто одной с тобой крови. Я дарую тебе связь с ними. Трудно будет, зови их - они придут и помогут. Каждое утро, проснувшись, зови… До тех пор, пока совсем не поправишься. Понял ты меня, Дражко?
        - Понял, Горислав.
        - Пусть поможет тебе Свентовит… Пусть будет с тобой Доля…[Доля (иные названия - Встреча, Удача)- считалась у славян тоже божеством. Приносила удачу в предприятиях. В противовес ей рассматривалась Нелегкая Доля, родная сестра Доли, но полная ее противоположность по характеру (иные названия - Разлука, Неудача).]
        И так же ровно, как входил в комнату, волхв, повернувшись, шагнул, как поплыл по полу, к Сфирке, остановился рядом и, после короткого раздумья, взял из рук разведчика меч князя. Он долго рассматривал оружие неподвижным взглядом, может, и не взглядом даже, а словно рукой выслушивая голос стали, как вчера выслушивал состояние воеводы, приложив ладонь к его лбу. Потом медленно вытащил оружие из ножен и после короткого раздумья вернулся к Дражко и протянул меч матери:
        - Пусть материнская рука срежет у сына прядь волос.
        Княгиня послушно сделала это, хотя ее рукой удержать тяжелое оружие было трудно.
        - Заверни в его рушник,- приказал Горислав.
        Она и это выполнила.
        - Другие ножны найдешь, княже?- Это был уже обычный голос Горислава, привычный. От этого голоса, пришедшего на смену небывалому, стало легче.
        - Найду, Горислав.
        - Тогда я заберу эти… И - не меняй меч… Пусть он всегда с тобой будет… Всегда… Если внимательно присмотреться, то во многих славянских источниках описаны волховские методы лечения гипнозом. Даже в более поздних рукописях, многократно переработанных и прошедших церковную цензуру. Так, например, в былинах об Илье Муромце с технологической последовательностью описано излечение Ильи тем же способом. Особенно много косвенных указаний на гипнотическое лечение в польских и чешских народных сказках. Использование же прядей волос в магии считается обычным делом. Заговоры на волосы, на ножны меча, на предметы обихода человека, такие, как рушник, используются и по сей день. Современные прогрессивные ученые-физики действенность магии не отрицают и дают научное обоснование подобным методам, относя их к элементам квантовой механики. (Журнал «Парапсихология и психофизика»,
1992г., №4., стр.3-7. «Магия и квантовая механика». Л.Б. Болдырева, Н.Б. Сотина.
]
        Горислав, приняв рушник с прядью волос из рук княгини-матери, перешагнул за порог. И шагов его было не слышно совсем. Ходил он, как разведчик. Это и не удивительно. Ведь именно он с детских лет воспитывал Ставра, командира княжеских разведчиков, сделав его волхвом и отправив служить не в храм, а к князю.
        Сфирка развернул кольчугу. И не удержался, посмотрел на княгиню-мать.
        - Тяжело на больном плече железо носить…
        - Он выдюжит…- сказала мать.- Он все выдюжит… И княжество сохранит.
        Сам воевода уже встал, усами мотнул и сделал знак, чтобы подали кольчугу…

* * *
        Сфирка собрал соглядатаев внизу, в каморке под лестницей, где раньше располагался Власко.
        - Мальчик где?- спросил воевода у сотника стражи.
        - Княгиня Рогнельда велела сменить седло на лошади и отправить мальчика. Куда он поскакал, мы не знаем.
        Воевода кивнул.
        - Добро!
        Дражко выглядел энергичным, как раньше, до ранения, хотя сам себя чувствовал не совсем таким - непонятная легкость в теле, в походке, легкое головокружение, пришедшее после принятия настоя Горислава, не покинули его. Он ловил на себе удивленные взгляды людей, которые только два дня назад относили князя, бездыханного, бессознательного, почти неживого, до скамьи в спальной светлице, и удовлетворенно ухмылялся в усы. Эти люди снимали с него доспех, эти люди вытаскивали мизерикордию из его плеча. Они знали толк в ранах - тело каждого не однажды получало такие же. И знали, что встать через два дня на ноги, ходить и руководить, энергично, быстро, вникая в детали, как делал Дражко раньше - практически невозможно. А Дражко смог. Пусть удивляются. Пусть пример со своего воеводы берут, когда времена подступили трудные. Они боялись, что некому будет их возглавить в отсутствие Годослава? Боязно воинам быть без головы? Он сумел встать. Теперь дух воинов поднимется, теперь они крепче будут копье сжимать. Им есть, в кого верить, и воевода не подведет их. И никак не покажет свою боль.
        - Где сама княгинюшка?
        - У себя.
        - Стражу у нее на этаже выставили?
        - Обязательно, княже, как ты велел…
        Разговор с соглядатаями занял несколько минут, таких драгоценных сейчас. Особых новостей не было. Бояре ждали, не решаясь на шаг ни в одну, ни в другую сторону. Единственно, Дражко убедился лишний раз - положение в Рароге неустойчивое.
        - Пришла весть к боярам,- Сфирка доложил мрачно,- что даны на нас пошли… Должно, гонцы на местах ждали начала событий, коли так быстро добрались. Оживились, зашевелились, надежду ощутили. В любой момент готовы на улицы оружными вывалить, ворота распахнуть. Боюсь, на дворец сразу двинут… Страже одной, без стрельцов, не справиться…
        Внезапно возникла мысль, где можно найти нежданную поддержку.
        - А-ну, сказывайте-ка мне…
        Князя-воеводу интересовали три боярина-христианина, которые открыто ориентировались на франков. Им не по пути с остальными, и даны, если заполонят Рарог, не пощадят их, как не пощадят свои же братья-бояре, случись победить данской партии. К тому же в христианских домах есть, что пограбить. Есть, что перехватить у них. Бояре-христиане одни из самых богатых среди бодричей. Одно плохо: в последние годы они почти не бывали у князя, за исключением дня приезда данского посольства и последующего приглашения на объявление княжьей воли в назначении наследника и соправителя. А если не появляются, то на дружбу рассчитывать не приходится. Остается рассчитывать на благоразумие, а это тоже кое-что. По крайней мере, следует задеть в христианах чувство самосохранения. Это они поймут точно. Сам Годослав христиан милостью не жаловал, хотя понапрасну и не притеснял и даже разрешал им держать на окраине Рарога небольшую церквушку для совершения странных и лживых иноземных обрядов. Захотят ли христиане поддержать княжескую власть? Захотят ли объединиться хотя бы с целью спасения своих жизней и своего имущества?
        Надо сделать так, чтобы захотели!
        За этой троицей соглядатаи следили меньше, но не оставили совсем без внимания.
        Эти тоже вестями богаты. У христиан, как и у других бояр, дружины собраны. Оборонять дома думают. И не только у них мысли такие. Не бояре, а простые городские христиане, которых, правда, не так и много - сотня от силы наберется, опять же к войне готовятся. Сами в броне ходят и слугам оружие роздали. И поддерживают с боярами постоянную связь. В случае чего, готовы прийти на помощь друг другу или спрятаться за высокими оградами боярских дворов. А там усиленно укрепляют эти ограды, в домах меняют ставни на более прочные. В воротах выставили рогатки. Готовятся к обороне. То ли от данов, то ли от своих же бояр - неизвестно. Скорее всего, ото всех. Но за себя постоять готовы…
        - На кого из них больше положиться можно? Кто данов сильнее всех опасается? Кто лучше за себя постоять сможет?
        Сфирка подумал, повертел хитрыми глазками, острый подбородок подергал в задумчивости и непременно, как всегда делал, потер нос, словно ему чихнуть хотелось.
        - Все трое - христиане… Верить им - себе дороже… Слова держать не могут… Но, пожалуй, Василий…
        - Молод шибко. Авторитета нет…
        - Ты привык, княже, что бояре стары должны быть и седобороды,- усмехнулся Сфирка одними прищуренными глазами, не позволяя себе усмехаться над мнением князя всем лицом или голосом.- Василий, однако же, твой ровесник будет… Такой же дельный да заводной. Двое других рядом с ним рыхловаты глядятся. Не так, стало быть, решительны.
        - Зови Василия!- определился воевода.
        Пусть и христиане, но они тоже бодричи! И он, как соправитель князя Годослава, имеет право приказать им, если сами не пожелают согласиться на помощь. Помощь-то взаимной должна быть, иначе в тугую годину не выстоять!
        Сфирка тотчас, не выходя из каморки, отправил за боярином гонца из своих соглядатаев, благо, каменный, в два этажа дом боярина-христианина располагался неподалеку.
        В дверь, на тень похожая, вошла княгиня Рогнельда. Бледная, с потухшим взором.
        Дражко встал и даже усом не дернул. Внешне никак боли не проявил.
        - Что ты, княгинюшка? Что тебе в светлице не сидится?
        Она махнула рукой. Устало, чуть не обреченно.
        - Я не помешаю. Тут посижу, послушаю.
        Княгине поставили отдельную скамью в углу.
        Василий пришел сразу. Одет в доспех - не на пир собрался. Удивился встрече не по чину - под лестницей. Брови поднялись ко лбу, но сказать ничего не решился. Должно быть, понял - дело военное. Еще больше удивился, глядя на воеводу. А слухи ходили, что лежит Дражко совсем немощный и вот-вот на Суд Божий предстанет. Покосился на Рогнельду с удивлением. Какое дело до грубых ратных дел может быть у женщины? Но и здесь слова не сказал. Наверное, и до христиан уже дошла весть, как княгиня заманила на копья своего отца.
        - Садись, боярин,- предложил Дражко после поклона. Он специально этого поклона дождался, чтобы соблюсти свою честь князя и соправителя. Сейчас это казалось особо необходимым.- Садись, и поговорим по душам.
        - Души у нас с тобой, княже, одинаковы, а чин разный. Потому я и постою.
        Василий явно не стремился к сближению, держал дистанцию, не зная, чего ждать от князя.
        К сближению его надо принудить, решил воевода сразу же. И сразу же начал говорить крепким голосом, агрессивным тоном.
        - Сколько в Дании христианских церквей?- спросил сразу.
        - Нешто конунг Готфрид крещение принял?- удивился боярин. Иносказательно говорит. Себе цену знает. И королем Готфрида величать не желает. Унижает данов намеренно, с отчаянием.
        Но и это должно на свою пользу обернуть.
        - Нет, Готфрид не принял и не примет крещения,- ответил Дражко жестко.
        - Тогда только одна, как и была - что греки-купцы для своих нужд построили.
        - А вам кто строил?
        - Нешто нам греки нужны? Мы сами…
        - А землю кто дал?
        - Под церкву?
        - Под церкву.
        - Князь Годослав милость проявил.
        - А что будет с вашей церквой, ежели Готфрид Рарог возьмет?
        Василий пожал широкими плечами:
        - То одному Господу ведомо… Его пути неисповедимы…
        - Мне тоже ведомо. И еще мне ведомо, что не только церковь под разбой будет отдана. И дома ваши тоже. И еще мне ведомо, что не успеют даны подойти к стенам, как ваши дома свои же бояре грабить начнут.
        - Нешто посмеют?
        - Посмеют. Еще с каким удовольствием посмеют…
        Василий не удивился, хотя и говорил вопросительно. Он сам хорошо знал, что так все и будет. Потому и пришел в доспехе. И спит, наверное, в нем же.
        - Как быть, не спрашиваешь?
        - Подскажи, воевода, как быть нам, неумным?
        - Спасение для вас только одно - в сохранении княжеской власти. Я отправляюсь данам навстречу. С малой дружиной и, должно, не вернусь сюда… До прихода Годослава Дворец Сокола охранить след. Княгине Рогнельде нужны ваши дружины. Всех троих прошу… И приказываю… Занять пока только правое крыло дворца. А пойдут на штурм бояре, занять все стены и окна и охранить, что бы ни случилось, костьми лечь, но охранить до приезда Годослава.
        Боярин был в большом сомнении. Не стремился ответить сразу.
        Дражко добавил:
        - А коли будете по домам сидеть, князю некуда будет возвращаться. И кара его на вас тоже обрушится, если раньше вас даны со своими же боярами не покарают.
        - Когда Годослава ждать?- спросил Василий хмуро.
        - Как только Карл Каролинг соберет для него дружину.
        У боярина широко раскрылись глаза.
        - Годослав договорился с франками?
        - Годослав договорился с франками.
        - Моя дружина, княже, будет здесь через час,- сказал Василий просто, будто и не сомневался.- Думаю, другие тож пришлют…
        Василий ушел, а Дражко посмотрел на Рогнельду. Она слушала внимательно. В глазах застыла мысль, словно сказать что-то рвалась, но не сказала, а сам Дражко так и не понял, что у княгини на уме.
        - Терпеть придется, княгинюшка…- только и нашел он, что сказать.
        - А ты как?- без внешнего интереса спросила она.
        - Мне один путь - данам навстречу.
        - А дружина?
        - Сколько есть… То есть дружины нет… Пойду с теми, кто есть… Без дружины… Сейчас у дворца соберутся те, кто со мной пойдет…
        - На погибель…- прокомментировала Рогнельда и тихо, но быстро вышла.
        Глава 18
        Ставр не долго оставался в рыцарском палаточном городке, не найдя себе серьезного занятия рядом со Стенингом. Взяв себе в помощники верного и сообразительного, хотя, глядя со стороны, и глуповатого Барабаша, никому не сообщив, куда идет, он отправился по своим делам. Но предварительно расставил посты вокруг палатки рыцаря и приказал никого к нему не подпускать, за исключением соседей - эделинга Аббио или его людей. Командовать охраной оставил молодого пращника Люта, так прекрасно себя показавшего в утреннем меле и накануне, когда спас от пиратов Аббио.
        Пращника было решено присоединить к охране в последний момент одиннадцатым членом группы. Так посоветовал эделинг Аббио, потому что Лют знал нападавших на эделинга данов в лицо. По крайней мере, видел их однажды. И хотя четверых из пятерки пиратов уже нет в живых, один еще остался, и характерная примета, перевязанная голова, может быть скрыта шлемом или подшлемником. Тогда опознать его может только пращник.
        Лют, получив от Ставра инструкции, проверил посты еще раз, прикинул, как можно подкрасться к палатке и подслушать разговоры там, и слегка переместил людей, исходя из своего опыта. Сам же с двумя разведчиками устроился у костра против входа. Но так, чтобы не терять из поля зрения другие палатки и в первую очередь заметный шатер герцога Трафальбрасса - героя дня. И оказалось, что занял это место не напрасно. Человек в кожаном подшлемнике дважды заходил в шатер герцога и дважды выходил из него, пока не уселся возле большого костра против распахнутого полога. Лют присмотрелся. Затылок показался ему знакомым. Чтобы убедиться, пращнику пришлось дважды прогуляться мимо. Да, сомнений быть не могло. Пусть и мельком видел он это лицо, когда воин лежал с закрытыми глазами на спине, раскинув в стороны руки, но Лют узнал точно. Цепкая память разведчика никогда не подводила.
        Во время последней из этих прогулок пращник встретился и с самим хозяином шатра. Сигурд сразу после окончания меле стал уже настоящим герцогом Трафальбрассом. Он ходил по лагерю в сопровождении пары своих оруженосцев важный, в блистающих, украшенных золотой насечкой доспехах, соответствующих его положению, а не в тех простых, как у обычного викинга, которыми он нарочито хотел оскорбить противников-франков. Оскорбление удалось. Рыцари-саксы, а особенно их оруженосцы и слуги, смотрели на Сигурда с восхищением, хвостом ходили за вельможей по всему лагерю, а он специально часто показывался между неровными рядами палаточного городка, чтобы насладиться моментом. Тщеславие его полыхало ярким пламенем, заставляя улыбаться и демонстрировать простецкое добродушие ко всем, и герцог получал от этого великое удовольствие. Недолго думая, Лют присоединился к большой свите Сигурда, чтобы послушать разговоры и иметь возможность быть в курсе событий, происходящих в лагере и вокруг него.
        Итоги меле обсуждали у каждого костра. Рыцари, наблюдавшие за меле с берфруа, считали, что они сами смогли бы принести в общей схватке больше пользы, чем другие, которых выставили в ристалище. Недовольны были и ратниками.
        - Было бы у нас время, чтобы лучших бойцов собрать, франкам не поздоровилось бы… А так… Что под рукой оказалось… Разве это войско…
        Говорившего дружно поддерживали:
        - Оно конечно… По стране бойцов-то хватило б…
        - Франки из своих лучших поставили. А у нас - взяли, что под руку попадется.
        - Специально Карл так мало времени на сборы дал!
        - Это понятно…
        - Это все ерунда! Мне бы тех же самых раза три в бой сводить,- сказал Трафальбрасс,- тогда выучка была бы не хуже, чем у франков. Иначе меле повернулось бы…
        На него за такие слова смотрели не только с восхищением, но и с благодарностью.
        У многих костров обсуждали слухи о рыцаре-бретере. Гадали, кем он может оказаться, и участвовал ли он в меле. Вездесущие оруженосцы разносили слухи. Рыцари слухи впитывали в себя как личную угрозу. Никому не хотелось нарваться на верную смерть, которую, судя по слухам, должна нести эта встреча.
        - Если объявится, посылайте его ко мне!- так герцог, проходя мимо, бахвалился.
        И шел дальше, специально костры не выбирая, останавливаясь, где придется.
        У очередного огня четыре рыцаря-сакса подсчитывали свои потери. Герольд турнира официально объявил, что на ристалище погибло четыре рыцаря и двенадцать воинов. Двое скончалось вскоре от ран. Как ни странно, но среди погибших был только один сакс и один славянин-вагр, все остальные павшие оказались франками. Таким образом, поражение не слишком расстроило синих. Находилось много желающих приравнять поражение к победе.
        - А почему бы и нет? Правила турнира выдуманы дураками,- почувствовав, что попадет в струю, авторитетно, уверенным голосом не давая права никому на обратное мнение, высказался Трафальбрасс.- Что из того, что солдата сбили с ног ударом меча и копья. Доспехи выдержали удар, и он еще жив. Настоящий воин дерется и лежа, бьет кинжалом, ногой, кулаком и кусается зубами. Такой у воина должен быть характер. И сколько он еще вреда принесет врагу, даже если ранен, прежде чем умереть. Вот по таким правилам следовало проводить меле. Тогда бы франки по-другому себя почувствовали. Тогда бы мы еще посмотрели, за кем останется победа. Отчаяние горы сворачивает, а вам ли искать отчаяние…
        Ему опять поддакивали.
        Герцог умел найти подход к сердцам воинов.
        Впрочем, не видя лагерь франкской армии, о гипотетической победе саксов говорить оказалось сложным. Практически у каждого костра, а особенно там, где стояли палатки простых ратников, приведенных специально для меле Кнесслером, Аббио и Бравлином, раздавались стоны и лежали перевязанные, окровавленные люди. Франкские меченосцы свое дело знали, и те из ратников, кто получил удар мечом или копьем, приведенные или принесенные в лагерь собратьями, сейчас неопровержимым доказательством опровергали оптимизм Сигурда.
        Герцог к этим стоящим в отдалении простым палаткам заворачивал чаще всего. Он стремился добиться расположения именно среди простых ратников-саксов, понимая, где зарождается мнение народа. Но чувствовал, что с рыцарями, по крайней мере, с большинством из них, и особенно с тем, кто не слишком хорошо относился к Аббио и Кнесслеру-Видукинду, а таких тоже было немало, ему легче поладить, чем с простыми людьми, приведенными на турнир из леса своими эделингами. И не понимал, в чем дело. Не понимал, почему его встречают откровенно прохладно.
        Понимал это, однако, даже Лют, не говоря уже о самих ратниках. Они, конечно, отдавали уважение герцогу: та роль, что сыграл он в меле, никем не осталась незамеченной, и все отмечали, что без этого опытного командира бой мог бы закончиться раньше и большим поражением. И герцог всячески подчеркивал это в разговорах.
        Если бы другого, равного ему командира не нашлось, про себя отметил Лют.
        И, тем не менее, саксы у костров отводили взгляд в сторону при приближении Трафальбрасса и не спешили встать и освободить ему место. А то не слишком сердобольное участие, что он старался показать, склоняясь над ранеными и изувеченными, воспринималось почти как назойливое беспокойство, от которого лучше поскорее избавиться.
        - У тебя что, три шлема на голове было?- спросил герцог у очередного костра, где сидел мрачный тяжеловесный воин, приложивший к голове тряпку, пропитанную каким-то вонючим травяным настоем.
        - Мне и одного хватило,- ответил сакс, не вставая.
        - Тогда зачем же ты голову свою неумную подставляешь под удар? Головой следует думать, а не пользоваться ею вместо щита.
        - Оно конечно,- сакс внезапно согласился, и в голосе его герцогу почувствовалась откровенная угроза.- Кто-то, кто хорошо умеет это делать, головой думает… Кто-то думает, что умеет думать, хотя на самом деле сильно ошибается… Кто-то ее вместо щита подставляет… Кто-то находит, что лучше иметь на шее вместо ожерелья веревочную петлю, чтобы голова красивее смотрелась…
        И для того, чтобы слова его выглядели красноречивее, воин встал и отбросил тряпку с примочкой, которую прикладывал к голове. Почти к ногам Сигурда отбросил.
        Намек и жест были откровенны, как пощечина. Сигурд понял все. Понял, кто повесил его людей. Конечно же, это сделал эделинг Аббио, а вовсе не франки по приказу короля Карла. И ему следовало не саксов утром вести против франков, а саксов подставить под франкские мечи, чтобы им сильнее досталось в меле. Выходит, Аббио молчать не стал, и не оставил дело без ответа. Его воины в курсе события и, может быть, именно они вчера участвовали в захвате несчастных. Только вот возникает другой вопрос: как эделинг догадался, что напали на него не франки, а даны? Он не должен был догадаться об этом. Одежда была подобрана соответствующим образом, доспехи и оружие проверены и подобраны. Тщательно выучены и отрепетированы перед самим герцогом франкские фразы. И, тем не менее, Аббио, слишком плохо знающий франкский язык, чтобы разобрать тонкости акцента, догадался. И даже устроил засаду возле тела убитого.
        Впрочем, засаду он мог устроить, даже не зная еще, кто на него нападал. Франки своих погибших воинов закапывают в землю. Простые разбойники погибших товарищей бросают на подкормку хищникам. Только норманны[Термин «норманны» среди германских племен определял не национальность, а принадлежность к скандинавским народам.] и некоторые из славян сжигают погибших. Да еще сами саксы. Но в данном случае Аббио был уверен, что это были не саксы. Своих он узнал бы по каким-то деталям, да и нет причины своим нападать на него. Он был уверен, что за телом убитого придут товарищи. Или норманны, или славяне. И они пришли. И погибли с честью. Но теперь Аббио пытается вину за их гибель возложить на Сигурда.
        - Что ты хочешь сказать своими словами, воин?- герцог, хотя и заметил оскорбление, тем не менее, сделал вид, будто ничего не произошло. Когда надо, он умел и оскорбления глотать, хотя все внутри кипело от бешенства.- Или тебя так сильно по голове стукнули, что ты, сам не зная зачем, всякий вздор болтаешь?
        - Видел ли ты, Сигурд, четверых повешенных около королевской дороги?
        - Видел,- спокойно ответил герцог.
        - Это я их вчера вешал,- сказал сакс со злой гордостью и с откровенным вызовом.- Хорошенько петлю завязывал, не данским морским узлом…
        Хрустнули суставы с бешенством сжатого кулака Трафальбрасса. Посыпались в ладонь колечки разорванной кольчужной перчатки. Но никто этого не заметил. А сам Сигурд с кошачьей коварностью улыбнулся.
        - Из тебя хороший палач. Если будешь искать работу, приезжай ко мне в Данию. Ты не останешься без заработка. У нашего короля есть приятная привычка - ради развлечения вешать недостойных слуг.
        Воин, ожидавший обострения ситуации и даже стремящийся к этому обострению, был несколько обескуражен реакцией герцога. Он не понял намека Трафальбрасса относительно слуг и никак не догадался своим простым незатейливым умом, что кто-то посмеет считать королевским слугой эделинга вольной в его понятии Саксонии.
        - Кого вы называете слугами короля Готфрида, герцог?- вмешался неожиданно один из рыцарей-саксов, держащий покалеченную руку на перевязи.
        Очевидно, и этот рыцарь знает о происшествии,- догадался Сигурд, но улыбка с его лица не сошла.
        - Тех, кто служит королю независимо от рода-племени.
        Воин, начавший этот разговор, посчитал, что он и должен его продолжить.
        - Не узнал ли ты, Сигурд, кого-то среди повешенных?
        - Узнал,- просто сказал герцог.- Мы сегодня с королем Карлом, поздравившим меня с удачным выступлением в меле, подъезжали к ним вплотную. Одно лицо там было мне знакомо. Это норвег, служивший князю Годославу.
        - Норвег князя Годослава?- переспросил сакс, откровенно растерявшись. Его обвинение рассыпалось от простых слов, и доказать обратное было невозможно.
        - Да. Норвег. Он служил раньше у князя Годослава. Впрочем, я мог и спутать, норвеги, мне кажется, так похожи лицом друг на друга, что это не мудрено…
        Сигурд олицетворял саму невинность.
        Так бы это дело и кончилось, не окажись рядом Люта.
        - А когда ты, герцог, видел норвегов в окружении Годослава?- спросил он, выступая из-за спин сакских рыцарей, что пришли сюда вместе с Сигурдом.
        Голос Люта был так же невинен, как и голос самого герцога. Просто, казалось, славянин, которого выдал акцент, проявляет обычное любопытство. А понять вовремя, что перед ним не вагр, а бодрич, Трафальбрасс не сумел.
        - Я встречался с Годославом не однажды и хорошо норвега запомнил. Он всегда был рядом с князем и занимал у него, надо думать, какую-то не последнюю должность.
        - Норвег Годослава?- задумчиво, скорее, сам с собой разговаривая, переспросил рыцарь, задававший вопрос о слугах.- Это уже становится интереснее…
        Лют понял, что Трафальбрасс начал очередную интригу, теперь уже откровенно направленную против его князя. И здесь, среди данов, вагров и саксов, вступиться за честь Годослава и доказать, что герцог лжет, мог только он один. Кровь ударила юноше в голову. Он заговорил, выкрикивая в волнении слова, понимая, что простому воину непозволительно оскорблять герцога, и, тем не менее, не имея сил удержаться.
        - В окружении князя Годослава никогда не было норвегов. Ты, герцог, клевещешь на моего князя! Если тот повешенный и норвег по национальности, то служил он тебе, а не бодричам, и повешен был по заслугам. Это твоих людей повесили вместо тебя. Твое место вместе с ними, так и знай!
        Трафальбрасс медленно повернулся. Оскорбление было дерзким и возмутительным настолько, что он не сразу смог перевести дыхание и ответить этому хрупкому и наглому мальчишке. Но вместе с поворотом бочкообразного корпуса герцога начал подниматься и его мощный кулак, стянутый железной перчаткой.
        Люта спас, как ни странно, один из оруженосцев Трафальбрасса, посчитавший, что сам Сигурд не может ответить на оскорбление простолюдина, не запятнав свою честь, но оруженосец имеет на это полное право. Оруженосец выступил из-за спины герцога и встал перед молодым пращником. Одинакового с Лютом роста, но вдвое превосходящий его шириной плеч, старший по возрасту, воин не сомневался, что сумеет поставить этого мальчика на место лучше, нежели это сделает герцог.
        - Кто ты такой, славянин, чтобы оскорблять его светлость? Как смеешь ты сомневаться в словах высокопоставленного лица! Ты - мальчишка…- выкрикнул оруженосец по-датски.
        И он с силой ткнул пальцем в грудь пращника, словно только одним этим пальцем намеревался убить или хотя бы устрашить.
        Но палец согнулся, ударившись в кольцо кольчуги, а Лют не отступил ни на шаг, более того, выставил вперед левую ногу, приняв воинственную позу. И ответил по-сакски, чтобы слышали все, кто собрался вокруг них:
        - Я служу князю Годославу с первого дня, когда он сел на княжеский стол в Рароге. Тогда я в самом деле был еще мальчишкой, но прекрасно помню эти дни. И потому знаю хорошо всех, кто его окружал и окружает. Следовательно, могу с полным правом сказать, что твой герцог лжец!
        - Убей его, Гунальд,- сказал Сигурд, оценив ситуацию и сообразив, как мало украсила бы его репутацию драка с простолюдином.- Убей его, или я убью тебя.
        Гунальд положил руку на кинжал, хотя за плечом его висел меч.
        - Ну уж нет!- выступил вперед рыцарь-сакс с перевязанной рукой.- Сначала мы должны выслушать этого молодого человека. А только потом разрешить дело с честью. И не ударом кинжала, а равным поединком.
        - Кто он такой, чтобы я слушал его бредни?- сказал герцог.- Я ни разу не видел этого человека в окружении Годослава, но я видел там повешенного норвега Годослава и утверждаю это.
        - А я,- сказал Лют,- утверждаю, что человек, которого ты называешь норвегом, служил тебе. Пятеро твоих воинов подло напали на эделинга Аббио и хотели его повесить. Одного из них я зарубил мечом, одному проломил голову камнем из пращи и вытащил эделинга из твоей петли. А потом видел твоего воина с проломленной головой. Он и сейчас сидит возле твоего роскошного шатра, не слишком его украшая, греется у костра, скрыв голову подшлемником. Я не полностью, надеюсь, отбил ему память? Тогда следует спросить у него, где он заработал удар по голове?
        Сигурд готов был голыми руками разорвать в ярости этого жалкого мальчишку. И тем совершить акт мести. Но он был не только сильным и храбрым воином, но еще и хитрым, расчетливым политиком. Он легко просчитал последствия, к которым приведет взрыв его ярости. И потому просто, почти буднично повторил:
        - Гунальд, я, кажется, приказал тебе убить этого лжеца.
        Рыцарь с перевязанной рукой стоял сбоку и не мог помешать Гунальду, выхватившему кинжал и уже замахнувшемуся им для удара. Сам Лют не подготовился к защите, думая, что предстоит равный поединок, как сказал только что рыцарь, и потому даже не передвинул ближе к руке меч. Кинжал начал уже опускаться и непременно ударил бы юношу в незащищенное горло, куда Гунальд и прицелился, когда раздался короткий свист, и ременная петля обхватила руку оруженосца в запястье, выбив из нее кинжал. Какая-то неведомая сила отдернула самого Гунальда назад, повалив наземь.
        - Кто посмел?- взревел Сигурд в ярости, резко повернувшись и глазами дикого оскорбленного зверя рассматривая Далимила-плеточника, подбирающего свой бич для следующего удара, если такой потребуется.
        - Я посмел!- с вызовом сказал Далимил и отвел плетку за спину. Следующий удар занял бы секунду, а Сигурд даже приблизиться к нему не успел бы.
        И герцог, встретившись взглядом с суровым воином, увидел вдруг в его глазах, что этот следующий удар, если в самом деле последует, придется в лицо ему, герцогу Трафальбрассу. Это будет страшный удар… Герцог не боялся никогда ни меча, ни копья. Но удар плеткой просто опозорит его на всю оставшуюся жизнь. Плеткой бьют животных и рабов, но не герцогов. Такой удар превратит его, сиятельного и знаменитого, в равного рабу.
        - А ты еще откуда взялся и вообще, кто такой и кто дал тебе право ударить моего оруженосца?- спросил Сигурд уже без открытой ярости, которую только что демонстрировал.- Своих оруженосцев бить имею право только я.
        - Я оруженосец рыцаря, которого вы зовете князем Ратибором, он бился сегодня в меле плечом к плечу с тобой.
        - И что же, у вас в Аварии все лезут в дела, которые их не касаются?
        Далимил не подтвердил свое аварское подданство и не отверг его. Сказал обтекаемо:
        - В Аварском каганате есть хороший обычай. Там лжецов бьют кнутом. И я очень хочу ударить тебя, конунг, потому что ты - лжец и негодяй, каких не сыскать по белу свету.
        - Что-то у нас сегодня происходит неприличное, господа…- хмурясь, сказал рыцарь с перевязанной рукой, сообразив, что кастовая принадлежность требует от него кастового братства.- Оруженосцы и простолюдины позволяют себе оскорблять рыцарей!
        - Я только свидетельствую против конунга Трафаль-брасса, обвиняя его во лжи,- ответил Далимил.- И говорю о своем желании наказать лжеца, как наказывают последнего раба. Потому что только рабу прощается отсутствие чести. Его за это не убивают, а бьют.
        - Что ты и твой князь можете знать про все это?- взревел Сигурд, почувствовав поддержку.
        - Да,- сказал и рыцарь,- что ты имеешь сказать нам?
        - Это я подобрал на дороге двух раненых саксов, что сопровождали эделинга Аббио во время подлого нападения. Они утверждают, что узнали людей Сигурда в нападавших, хотя те и были в одежде франков. Этих же людей они узнали и в повешенных. Это были люди Сигурда. Следовательно, отказываясь от них, конунг Трафальбрасс лжет и снисходит в своей лжи до уровня раба, которого следует бить кнутом.
        Далимил умышленно не называл Трафальбрасса герцогом, а упорно величал конунгом, подчеркивая самозванство Готфрида и, следовательно, такое же самозванство его знатности. Это еще больше выводило из себя Сигурда. И только отведенная для удара плетка сдерживала готовую прорваться ярость. Плетка его просто пугала.
        В это время Гунальд поднялся на ноги. Но рыцарь с перевязанной рукой теперь наступил на кинжал, не давая поднять его. Второй оруженосец герцога, такой же мощный, как Гунальд, выступил вперед и закрыл собой Сигурда от плетки Далимила.
        Сигурд вдруг наклонил голову.
        - Я сам бы проучил этих мерзавцев,- сказал он, чувствуя, что потерял поддержку. Кастовое братство в сакском рыцаре все же уступило братству национальному, к которому добавилось желание узнать правду, и герцогу пришлось опять выступать в одиночестве.- Но это ниже моей чести - поднимать оружие на простолюдинов в поединке. И потому я выставляю за себя двух оруженосцев. Пусть состоится Божий суд!
        - Ты требуешь Божьего суда? Не кощунствуй! Ты проиграешь, Сигурд!- раздался из-за спин собравшегося круга новый голос, низкий, с сильным акцентом, с трудом выговаривающий сакские слова, но безжалостно-насмешливый.- Ты отдаешь своих людей на смерть, а себя на позор. Помни, что Бог всегда знает правду! И пусть это будет Бог христиан или Бог скандинавов или даже Бог иудеев. Бог всегда един, только разные народы по-разному понимают его, как понимают свой родной язык.
        Рыцари и ратники обернулись.
        - Я тоже свидетельствую против тебя, Сигурд,- сказал, выступая вперед, рыцарь, называемый князем Ратибором.- И мне ты имеешь право дать полное удовлетворение.
        Сигурд вдруг низко наклонил голову, словно готовился, как зверь, к прыжку.
        - Я ничего не имел против тебя, князь. Но ты сам приговорил себя к смерти. Завтра мы скрестим с тобой оружие. Я видел тебя сегодня в меле. Ты хороший воин. И нет среди франков такого, кто сможет с тобой справиться. И со мной они не справятся. Сначала мы побьем франков и саксов… Всех саксов, что собрались здесь сейчас…- взревел он.- А потом сразимся с тобой. Мы двое - самые сильные здесь. Я знаю. И останется только один. Единственный! Этим единственным буду я. Обещаю…
        - Бог рассудит!- сказал мнимый Ратибор.
        - А сегодня я хотел бы увидеть мертвым твоего оруженосца. Это будет для тебя предзнаменованием… Приведите коней! Бой будет на большом ристалище!
        - Карл запретил ссоры во время проведения турнира,- сообщил рыцарь с перевязанной рукой.- И потому я предлагаю послать к Карлу гонца с просьбой разрешить бой в нетурнирное время.
        - Пусть так,- согласился Сигурд.- Встречаемся на ристалище через четыре часа. Как приятно, должно быть, умирать на закате солнца…
        Рыцарь с перевязанной рукой вопросительно посмотрел на князя Ратибора. Хотя тот и плохо говорил по-сакски, но все, очевидно, понимал и потому кивнул, звякнув бармицей, повернулся и ушел широким сильным шагом в сторону своей палатки.
        - Хотел бы я знать, почему он не показывает лица…- сказал один из саксов.
        - Поговаривают,- сказал другой рыцарь,- Ратибор получил сильный ожог от греческого огня, когда совершал очередной набег на византийские земли. И просто не хочет раньше времени пугать своих соперников собственным уродством, которое пострашнее любого оружия.
        - Да, он не лишен благородства, хотя и аварец,- по-своему понял сказанное рыцарь с перевязанной рукой.
        Глава 19
        Ставр с Барабашем тем временем направились в Хаммабург не по дороге, где все еще сновали прохожие, а напрямую через лес, что значительно быстрее. За последние несколько дней лес вокруг города приобрел совершенно новые очертания. Множество людей, стремясь сократить путь, вытоптали столько новых тропинок, что человек, долго в здешних местах не бывавший, пришел бы в изумление и подумал, что попал он совсем не туда, куда следовало. Впрочем, Ставр, идущий, как всегда, первым, не обращал на тропинки внимания, ориентируясь только одному ему ведомым образом, и не терял правильного направления, даже совершая вынужденные обходы вокруг бурелома, или болотца, или каменной гряды, или другого препятствия, которое обойти было проще, чем преодолеть.
        Барабаш все утро, до начала меле, был занят подготовкой новых стрел, потому что часть тех стрел, которые он использовал в состязании стрельцов, просто-напросто растащили зрители и герольды при мишенях то ли на амулеты, то ли просто на память. Еще бы, ведь о таком стрелке они детям своим рассказывать будут. И потому Барабаш не обижался, справедливо считая стрелу только расходуемым материалом.
        Изготовить стрелу - это не веточку с дерева срезать. Из веточки или из тростинки стрелы годятся лишь для детского лука. Потому Барабаш и заказал купцу Олексе новые заготовки, которые у того оказались на складе. Но эти заготовки следовало еще ладом обстрогать, обчистить, превратить в идеально круглые и гладкие и только после этого навешивать на них наконечники и оперение. При дотошности и всегдашней медленной основательности в работе стрельцу понадобилось бы затратить много часов, чтобы пополнить свой тул, и он уже собрался было отказаться даже от зрелища, чтобы сделать нужное дело, считая, что после состязания, которое он сам выиграл, смотреть там будет нечего, но Ставр сказал, что в меле примет участие Годослав. Тогда только тяжелый громкий вздох возвестил, что Барабаш готов оставить работу неоконченной, чего старался вообще никогда не делать.
        А уже после этого, не успел Барабаш снова приступить к работе, как Ставр потащил стрельца с собой в город. Опять потеря времени!
        - Зачем я тебе в городе нужен?- взмолился стрелец. Он не любил городские улицы, опасаясь среди них заблудиться, чего с ним никогда не случалось в лесу.- Стрелять там ни в кого не надо. Говорят, король Карл запретил всякие столкновения и ссоры. У меня дел больше, чем у других, возьми кого-нибудь другого…
        - Другие не такие умные, с ними разговаривать неинтересно,- сказал Ставр.- Собирайся.
        Стрелец опять вздохнул и пошел. Командиру следует подчиняться…
        К удивлению Барабаша, предпочитающего ходить неторопливо, любуясь облаками и в свое удовольствие вдыхая прохладный лесной ветерок, Ставр в этот день сильно спешил, и стрельцу пришлось прилично попотеть, чтобы не отстать от длинноногого командира. У городских ворот Ставр отошел ненадолго в сторону с привратным стражником, о чем-то поговорил, выслушал того сам и переложил в ладонь волосатому саксу монетку. Но в городе, веселящемся еще сильнее, чем накануне, и чувствующем предстоящее завтрашнее веселье, они не пошли в сторону дома купца Олексы, как предполагал Барабаш, а двинулись к северным воротам, где располагались грязные и неровные кварталы городской бедноты. Но углубляться в беспорядочно стоящие постройки, с трудом соблюдающие понятия улиц, они не стали, заняв место возле крыльца одного из домов, отличного от соседних особо грязным забором.
        - Глаз у тебя, я знаю, такой, что сокол в небе позавидует. Что ты скажешь мне вон про того человека?- поинтересовался Ставр, показывая на идущего тем же путем, что только что шли они сами, человека. Высокий и статный мужчина в грязных одеждах прошествовал мимо, направляясь в глубину квартала, и славяне проводили его взглядом, оценивая со всех сторон.
        Барабаш только плечами устало пожал:
        - Скажу, что ему нечего делать среди таких трущоб. Он не родился среди них и чувствует себя здесь, как яблоко в крапиве. И пока бедолага найдет того, кого ищет, у него выпотрошат все карманы. Ты же сам слышал, как у него при каждом шаге побрякивает где-то серебро. И вообще мне кажется, что членам любого королевского дома проще посылать кого-то за необходимым человеком, чем самим слоняться в его поисках. Толку будет больше.
        У Ставра от удивления рот раскрылся. Так много информации сразу выдал ему стрелец, основываясь только на внешнем виде незнакомца.
        - Объясни мне, неразумному, как ты узнал, кто это и что он здесь делает.
        - А что тут странного,- пожал Барабаш плечами.- Я вчера еще говорил тебе, что видел приезд посольства норвегов во главе с ярлом Райнульдом Трюгвассеном, братом норвежского короля. Он сейчас переоделся в красивые лохмотья, но неужели думает, что стал неузнаваемым? Ведь даже свою рыцарскую походку сменить не потрудился. Идет так, словно все встречные нищие и не нищие должны к нему руку протягивать, а у самого штаны с дырой на коленке. Такого сразу за шпиона примут и побьют вдобавок ко всем его несчастьям.
        - А откуда ты знаешь, что он кого-то ищет?
        - А что ему еще здесь делать? Да еще переодевшись. В этом углу эсты живут, никудышные пьяницы. Не умеют пить, совсем не пьянеют, потому что тупые, и думают сильно медленно, и не понимают, что уже много выпили… А тогда зачем вообще пьют и деньги переводят…
        - Про эстов ты мне еще вчера говорил. А сегодня…
        - А сегодня ярл Райнульд ищет, должно, того эста, который его сына и племянника захватил… Того рыжебородого викинга…
        Ставр усмехнулся.
        - Это я и сам знаю. А почему он переоделся?
        - Потому, должно, что не желает показать, кого он ищет. Не гоже ярлу лично рабов покупать. А скажет, что это племянник, так ему такую цену заломят, что о-го-го…
        Ставр думал не долго, перебирая узловатыми пальцами привязанные к посоху обереги.
        - Должно быть, ты частично прав.
        - Почему это только частично?- оскорбился Барабаш.- Во всем я прав…
        - Потому что переоделся ярл Райнульд, я думаю, чуть-чуть по иной причине. Денег ему не жалко, и он не самый нищий человек в своей стране. Каждую весну по восемь-десять драккаров в поход снаряжает. Он просто не желает, чтобы кто-то еще начал отыскивать маленького Олафа. А желающих найдется немало. Герцог Трафальбрасс и турнир бы забросил, и подлости всем другим перестал бы чинить, только чтобы принца заполучить. Молодец ты у меня, Барабаш, что вчера вечером так поторопился и купил мальчика с братом и воспитателем!
        - Я?!- удивился стрелец.
        - Ну, не я же… Откуда у меня такие деньги… Князь Годослав не забудет твоей услуги! Пойдем-ка в сторонку - с чужих глаз долой. Они возвращаются.
        Барабаш и сам уже увидел, что ярл Райнульд Трюгвассен возвращается вместе с рыжебородым эстом-викингом. И, даже не слыша характерного звона, почему-то остался уверен, что серебро из карманов одного перекочевало в карманы другого, потому что эст заметно спешил, хотя и шествовал важно, уверенной поступью вечного моряка, презирающего землю под своими ногами только за то, что она не качается, как палуба на корме драккара[Даже самые крупные драккары викингов не имели полного палубного покрытия. Мелкие драккары вообще обходились без палубы, на кораблях покрупнее небольшое покрытие трюма делалось на носу и на корме.] .
        Ставр, памятуя свою приметную внешность, согнулся, присев за углом с показным желанием отдохнуть от бродячей жизни, чтобы не привлечь внимание эста. Барабаш же вспомнил, что на него викинг внимания вчера почти не обращал, и не слишком боялся, что его узнают. На берфруа эст тоже не попал, потому что приплыл после окончания состязаний стрельцов. Но на всякий случай встал к прохожим спиной, словно разговаривал с сидящим на корточках Ставром.
        - Теперь вот следить за ними…- Барабаш все же не обошелся без вздоха, предчувствуя дело, которым им предстоит заняться.- Бегай в поте лица…
        - Нет, следить мы не будем.
        - Потеряются. Я эстам не верю… Они глупые, пить не умеют…
        Не вникнув в стрельцовскую логику, Ставр позволил себе не согласиться.
        - Никуда они не денутся. Они сейчас наверняка пошли к дому грека-работорговца. А мы туда подойдем чуть позже, чтобы убедиться в своей правоте.
        - И ничего не узнаем,- прокомментировал Барабаш.
        - Все узнаем. А издали да через забор наблюдать за разговором я тоже смысла не вижу. Важнее другое. Грек был на состязании - потому сразу и потребовал с тебя приз. И теперь обязательно передаст Райнульду, кто купил его сына и племянника. Да и меня вслед за эстом подробно обрисует. Не подвел бы вот слуга…
        - А ты думаешь, у Райнульда денег нет, чтобы со мной расплатиться? Ты же говорил, вроде…
        - Денег у него хватит, чтобы с тобой десять раз расплатиться. Только он захочет сына и племянника получить прямо сейчас, сразу. И не от князя Годослава, а от нас.
        - Ну и что? Чем это плохо? Он будет нам благодарен.
        - Благодарность Райнульда Трюгвассена для меня и для тебя - осенний прошлогодний туман. Как дым улетучится, а толку от нее не будет. Частный вопрос, запомни, всегда есть не больше, чем частный вопрос. А если эта благодарность будет адресована князю Годославу, вопрос из частного перерастает в государственный. Пойдем… Надолго и нам не след от них отставать.
        Город, как и день назад, мешал передвигаться в нужном направлении. Беспорядочность движения толпы создавала на узких кривых улочках непонятного свойства человеческие водовороты. Стоило попасть в любой из них, и он обязательно выносил тебя куда-нибудь к постоялому двору, к трактиру или просто к стоящим на улице бочкам с пивом или вином. Барабаш несколько раз пытался остановиться возле подобных мест, куда их раз за разом выносило. Но тут же замечал, что Ставр уже отошел далеко и удаляется стремительно, и старался догнать волхва, не успев утолить жажду. Несмотря на высокий рост, потерять человека в такой толкотне - пара пустяков.
        На этот раз Ставр повел стрельца другой дорогой, более длинной, хотя город сам по себе был настолько невелик, что более длинная дорога все равно не могла бы быть длинной по-настоящему, если бы не приходилось преодолевать столпотворение. К городской стене они вышли в противоположной стороне, двинулись вдоль нее и остановились так, чтобы им были видны ворота двора работорговца. Стали ждать здесь, под навесом, рядом с маленьким трактирчиком, среди людей, рассевшихся за длинными столами с вместительными кружками. Конечно, не пустыми…
        - В жизни такого вина не пивал!- сказал давно не умывавшийся смерд, чмокая беззубым ртом.- Потому, я думаю, и живут богатые богато, что такое вино каждый день пьют…
        Барабаш, не задумываясь, сел за стол, и тут же трактирный слуга, парнишка с сизым от природы или от работы носом, поставил перед ним глиняную кружку.
        - Я не просил…- не понял стрелец ситуацию.
        - Брат Феофан всех угощает,- оскалился слуга.- Это его приз за победу в турнире, как лучшего рыцаря дубинки.
        Объемный образ брата Феофана живо всплыл в воображении Барабаша.
        - А где он сам?
        - В трактире. Отдыхать от изнурительного поста изволит.
        Барабаш переглянулся со Ставром, который за стол не сел, и потому ему кружку не поднесли, и опорожнил свою посудину. Вино стрельцу понравилось, и он решил поблагодарить монаха за душевную щедрость. Благо, что немного был с ним знаком после встречи в доме Олексы. К тому же один из победителей турнира может подойти к другому победителю без ложного стеснения. Тем более что именно благодаря появлению пьяного монаха победа Барабаша получилась такой эффектной.
        Он прошел к двери, заглянул за нее, но тучной фигуры в полумраке не различил.
        - Так где здесь брат Феофан?- спросил стрелец у того же слуги.
        - А вон он,- ответил парнишка, показав под стол.- Я же говорю, после поста отдыхать изволит…
        Под одним из столов лежала не шевелясь какая-то расплывчатая масса. И стоило большого труда догадаться, что это и есть победитель турнира, лучший рыцарь дубинки, как окрестили брата Феофана в простонародье.
        - Давно отдыхает?- поинтересовался Барабаш.
        - А как сразу после турнира засел здесь, так то встанет, то ляжет, то встанет, то ляжет… А сегодня уже не встает, ему кружки под стол носят.
        - А кто ж народ угощает?
        - Народ попросил благочестивого победителя праздник устроить, он и велел угостить.
        - Давно?
        - Давно. Вчера еще. С тех пор мы и не закрываемся. Ноги уже не бегают, а люди все идут да идут. Слава Вотану[Германское произношение имени Одина.] , вино кончается…
        - Щедрый монах…- чуть не с завистью сказал Барабаш. Он не догадался и даже не собирался так распоряжаться своим призом и от этого испытывал некоторое неудобство. Будто в жадности его кто обвинил.
        - Барабаш!- позвал волхв.
        Стрелец уже думал было, что из последних золотых монет, которые не поместились в отданный работорговцу рог, стоит тоже поставить угощение для простых людей. Но ему пришлось, вздохнув то ли от огорчения, то ли от облегчения, поспешить за своим командиром. Вздох славянина, видимо, произвел на слугу приятное впечатление. И тот долго еще смотрел вслед человеку, который умеет так красиво вздыхать. Он же сам умел только шмыгать своим сизым носом и оттого часто чувствовал себя несчастным и бесталанным.
        - Они уходят,- тихо сказал Ставр, кивнув на ворота двора грека-работорговца, которые слегка приоткрылись, но пока еще никого не выпустили. Должно быть, за воротами продолжался разговор, сильно огорчивший ярла Райнульда.- Смотри внимательно, кто ворота запирать будет. Тот ли, что намедни за нами запирал?
        Расстояние до ворот было немалым, и сам Ставр на свои глаза полностью полагаться не мог. Однако у стрельца глаз острее, и Барабаш сразу, как только ярл с эстом-викингом вышли, и им вслед высунулась, осматривая улицу, кучерявая голова, сказал:
        - Тот самый.
        - Тогда пошли…- распорядился волхв, даже не дождавшись, когда первые посетители скроются за ближайшим углом. Впрочем, они не оборачивались.
        Оказавшись около ворот, Ставр трижды ударил в створу посохом.
        - Кого несет?- издалека раздался голос.
        Ставр ударил еще трижды.
        - Сейчас с мечом выскочит…- предположил Барабаш и поправил лямку ножен своего меча, висящего за левым плечом. Он помнил, как Ставр, для убедительности разговора, ткнул слугу под ребра посохом, а потом, позвав хозяина, слуга этот вернулся, уже опоясанный кривым восточным мечом.
        Створка приоткрылась. Увидев волхва, слуга греческого работорговца испугался так, словно его самого сейчас в рабство продадут. Оглянулся на дом, потом вышел за ворота.
        - Зачем ты сюда пришел?- возмущенным шепотом сказал он.- Увидит хозяин, быть мне битым…
        - Что ярлу рассказали?- не отвечая на испуг слуги, спросил Ставр.
        - Хозяин так и сказал, что купил мальчиков высокий славянин, пришедший вместе с победителем турнира стрельцов.
        - А ты что?
        - А я сказал, как ты велел.
        - Что сказал?
        - Сказал, что вчера вечером видел, как вы выезжали из города большой кавалькадой, в сопровождении франкских конников. Ты же сам сказал хозяину, что вечером уезжаешь…
        - Я и так уехал. Запомни это,- сказал Ставр, сунул в руку слуге монетку и тут же ткнул его посохом под ребра.- И забудь, что я сегодня приходил. Не то я пришлю к тебе старшего брата…
        - Не говори ему про меня,- взмолился слуга.
        Ставр, не ответив, повернулся и пошел вдоль забора. Барабаш, не понимая, поспешил за ним, а слуга работорговца торопливо закрывал ворота на все засовы.
        - Когда ты с ним договориться успел?- спросил Барабаш.
        - Когда время экономишь, все можно успеть…- расплывчато ответил волхв.
        - А откуда ты его старшего брата знаешь?
        - Я многих в окрестных землях знаю.
        - А кто у него брат?- не унимался любопытный стрелец.
        Ставр остановился.
        - А брат у него личность известная - кат нашего князя хозарин Ероха. Пойдем, по случаю удачного дела выпьем по кружечке дармового вина. Будем надеяться, что ярл Райнульд не отправится сегодня же в Рарог, а пожелает сначала побеседовать с Карлом. Ну-да, я, кажется, помог ему к такой простой мысли прийти… Поскольку выезжали мы из города в окружении франков, ярл обратится напрямую к королю. Это нам поможет сделать им обоим сюрприз…
        Они подошли к знакомому трактиру как раз в тот момент, когда оттуда, пошатываясь, но достаточно стремительно разбегался народ. Ставр молча наблюдал странную картину, а Барабаш, не разобравшись, что происходит, весело выкрикнул:
        - Эй, слуга! А ну-ка, налей нам по кружечке вина. Теперь-то мы можем уважить брата Феофана и спокойно выпить за его здоровый и долгий сон.
        Можно было подумать, что Барабаш до этого от угощения монаха отказался.
        Но слуга, шмыгая сизым носом, вылетел стремглав из дверей и направился вовсе не с кружками к новым гостям, а улепетывал по улице во всю силу своих тощих ног.
        Из дверей раздался сильный грохот.
        - Никак, столы кто-то ломает,- с тихим любопытством шагнул вперед Барабаш.- Брат Феофан, добрейшей души человек, угощает их от чистого сердца, а они перепиваются и буянят, как ляхи[Поляки.] .
        И он шагнул вперед, желая посмотреть на трактирную драку.
        Но как раз в этот момент в дверном проеме показалось объемное тело брата Феофана.
        - Вина моего захотелось?
        И он с размаху ударил Барабаша в лоб своей дубинкой, добывшей ему немалую славу и еще большую выпивку. Стрелец рухнул на землю без сознания.
        - Только божий человек ляжет чуть-чуть вздремнуть,- завопил монах благим матом,- как его тут же обокрадут!
        Увидев перед собой Ставра, брат Феофан еще раз поднял дубинку, но опустить ее не успел, потому что на его голову уже опустился тяжелый посох волхва. Должно быть, дубинки турнирных бойцов были для монашеской головы недостаточно крепкими, а вот волховской посох пришелся в самый раз. Но и то он стоял в недвижении и с закрытыми глазами около минуты. И только потом у Феофана подогнулись ноги, и монах мягко и с плавным достоинством скатился через толстый зад на такую же толстую спину.
        Ставр склонился над Барабашем, приводя его в чувство. Тут же еще несколько человек встало в круг. Стрелец сел и с трудом открыл глаза. Осмотрелся, соображая и вспоминая, что произошло.
        - Пока монах спал, у него все вино выпили…- кто-то рядом рассказывал любопытному прохожему.- Он проснулся, просит принести ему под стол кружку и узнает, что вина нет. Весь трактир покрушил. Там, внутри, человек десять валяется. Он их тоже дубинкой окрестил…
        Ставр помог Барабашу встать и стряхнуть со спины пыль.
        - Запомни, друг мой, этот урок,- улыбнулся он.- Не возжелай дармовщины… Не то часто битым тебе быть…
        Барабаш после удара сообразительность совсем потерял. И даже не вспомнил, что пить дармовое вино позвал его сам Ставр.
        Глава 20
        - Здесь, княже, только здесь…- Сфирка предложил Дражко садиться на коня во дворе дворца, где никто посторонний не увидит этого и где с крыльца забраться на высокого жеребца попроще, и придержал благородное животное за удила.
        Дражко посмотрел на разведчика с добродушной усмешкой. Не ведает Сфирка, хотя рядом стоит, величины сил, переданных князю-воеводе Гориславом, не понимает, что в самом деле чувствует Дражко в себе мощь небывалую. Чувствует поддержку всех поколений предков, начиная с Гатала Великого, дело которых он продолжает. И велел вывести коня к красному крыльцу, перед которым уже выстроилась конная воеводская дружина вместе с дворцовыми стрельцами.
        - Веди туда… Чтоб перед всеми…- показал Дражко на ворота и воинственно пошевелил усами, как шевелил, когда вел в бой дружины.
        И сам направился к парадному выходу. Сфирка пожал недоуменно плечами, но поспешил выполнить приказ и вывел коня туда, где все наличные силы, что сумел собрать под своим вымпелом князь-воевода, были уже построены.
        Князь запрыгнул в седло, не прикоснувшись к стременам, и внешне настолько легко, словно никакого ранения не было и в помине. Видел, что ждут дружинники именно этого, что больно было бы им наблюдать своего воеводу беспомощным. И вовсе не потому, что никогда раньше не был он ранен или не были ранены они, и не понимают, что такое рана. Нет, не в этом дело. Но никогда раньше северные тучи так густо не покрывали небо княжества. Угроза была очевидной и грозной, и дружинникам нужен был человек, в которого они поверят. Нужен был надежный вождь, убежденный в правоте своего дела. Только за таким человеком они пойдут на смерть, уверенные, что тоже это дело защищают. И Дражко показал себя таким человеком.
        Он медленным шагом пустил коня вдоль строя. Дружинники сидели в седлах, как влитые, тяжелые - оружные и в доспехах, сильные, опустив руки на переднюю луку, за спиной одинаково торчали копья, крепленные к седлам. Смотрели сурово, потому что знали, слишком мало их, чтобы остановить врага, идущего на княжество целой армейской колонной, но они готовы были и на жертву, лишь бы выиграть время и дать собраться в Рарог для защиты городских стен другим дружинам с полудня и с восхода. Снимать армию с заката Дражко не рисковал, потому что не знал результат переговоров Годослава с Карлом. Гонцы во все концы княжества уже были отправлены. Все уже знали черную весть - приближение второй армии данов.
        Сам Дражко светился внутренним огнем, готовностью к подвигу и совершением подвига, иначе нельзя было назвать то, как он встал на ноги.
        - Я не буду говорить, куда мы отправляемся,- обратился к дружинникам воевода.- Вы сами знаете. Я не буду говорить, что ждет нас там. Вы сами догадываетесь. Я спрашиваю только одно, готовы ли вы пойти за мной?
        Тишина длилась не меньше минуты. Наконец спокойный высокий голос из заднего ряда сказал:
        - Ну, так, пошли, княже, коли надо, что ли…
        Все буднично. И правильно. Полегчало на душе от этой простоты. Такой же дух у дружины, как у самого воеводы. Такая же готовность себя положить ради светлого дела.
        - На сборы и прощание с домом два часа…- начал Дражко и не закончил, увидел, что воины смотрят не на него, а куда-то за его спину. Смотрят с удивлением и непониманием.
        Он обернулся и в первый момент сам не понял, кто это выходит из дворца.
        Незнакомый молодой, судя по фигуре, воин, высокий и стройный, в светлой кольчуге, опоясанный коротким мечом, в шлеме с полумаской, спустился с крыльца и плавной походкой направился к воеводе. За спиной воина шел, как провожатый, Сфирка. Дражко после беседы с Гориславом основательно поверил в чудеса и готов был ждать какого угодно свершения. Он подумал, что это помощь какая-то прибыла неведомо откуда. И только через две минуты, когда воин приблизился вплотную и снял шлем, распустив по плечам длинные светлые волосы, воевода понял, что в мужской костюм облачилась и приготовилась к битве сама княгиня Рогнельда.
        Дражко спрыгнул с коня и опять не почувствовал боли. Не до такой мелочи сейчас было, как боль и забота о собственном теле. Он вообще тела не чувствовал, словно в воздухе слегка парил, невесомый.
        - Что ты задумала, княгинюшка? Нешто нужно так, в мужское дело встревать?..
        - Нужно, Дражко…- сказала она без улыбки, отрешенно, чуть нараспев, каким-то даже почти не своим голосом и не глядя ему в глаза, хотя всегда раньше старалась делать это, по глазам князя читая его настроение. И он, слушая ее слова, вдруг понял, что ничего не может возразить ей, потому что управляет княгиней какая-то высшая сила, недоступная пониманию человеческим скудным разумом.- Мы все еще летим через пропасть… И надо всем постараться… Надо всем очень постараться, чтобы долететь до другого края…
        Ей вывели коня. Сильного коня, которым можно только мужской рукой и управлять. Княгиня, отстранив жестом воеводу, пожелавшего помочь забраться в седло, легко сделала это сама. Холодное, словно восковое лицо ее совершенно не показало какой-то натуги или напряжения, будто было лишено жизни и обыкновенных человеческих чувств.
        Дражко тоже запрыгнул в седло, чтобы быть хотя бы рядом с Рогнельдой.
        - Позволь мне, воевода и соправитель княжества, действовать по своему усмотрению.
        Князь удивленно смотрел на нее, не понимая, что задумала Рогнельда. Он не сказал ни слова, но она прочитала вопрос в его глазах, в которые наконец-то заглянула - холодно, бездушно, и его обдавая льдом.
        - Дай мне сотню дружинников.
        - Сотню?- совсем удивился Дражко.- Зачем?
        - Я к вечеру соберу тебе большой полк.
        Он даже засмеялся внутренне такой наивности. И засмеялся бы вслух, если бы не слышал ее голос. Странный, «не ее» - ее голос. Сам чувствуя странности в себе после трех глотков из маленькой бутыли Горислава, он чутко воспринимал и в других подобные странности, его окружающие. Но не возразить не мог, как опытный воин, как воевода.
        - Где же ты соберешь большой полк? Рядом с городом нет ни одной дружины. Я отослал гонцов на границу с лютичами и с ляхами, чтобы снять оттуда почти всех для защиты Рарога.
        - Я соберу,- настаивала Рогнельда.- Я заберу дружинников у бояр. Они не посмеют отказать мне и тем четверым, кто будет стоять за моей спиной.
        Дражко обернулся, услышав стук копыт по камням. Из распахнутых ворот дворцового двора строем выехали четверо стражников с копьями наперевес.
        - Стражники?- не понял он, опять захотел улыбнуться, но не улыбнулся, потому что было в движении стражников нечто-то угрожающее, и казались они великанами из жутких басней[То, что мы сейчас обозначаем словом «сказка», в древнеславянских языках соответствовало понятию правдивого рассказа, а нынешнее понятие сказки называлось «баснь», отсюда произошло понятие баснословный (сказочный).] .- Бояре испугаются стражников? Ты не понимаешь, чего хочешь, княгинюшка…
        Она посмотрела мрачно, как густая ночь после полнолуния, когда не видно на небе и следа бледного серебряного диска[Два дня до полнолуния и два дня после полнолуния называются днями Гекаты. В эти дни Луну не видно, считается, что в эти ночи активизируются силы зла.] .
        - Это те четверо, которые подняли на копья герцога Гуннара. Они теперь всегда будут со мной. Это моя личная стража. Нет сейчас силы, пойми, княже, которая сможет остановить меня. Дух Гуннара вселился в мое тело, но действует он по моим позывам и по моему разуму. Я заставлю бояр повиноваться мне. Хочешь, Дражко, со мной поезжай. Сам увидишь. Дай мне сотню дружинников. Не дашь, я поеду и без них…
        Дражко вдруг осознал. Голос этот… Это был голос княгини Рогнельды и совсем не ее голос. И Дражко сразу поверил, что дух Гуннара вселился в нее. Только Гуннар мог так смотреть, так поступать. «Черный коршун», «датский коршун» - так звали его. Только Гуннар мог так говорить. Ровно, без интонаций, без эмоций, словно во рту у него лежат и никогда не тают кусочки льда. Муж Рогнельды правит в «соколиной стране», в городе, носящем имя «сокола», он сам - «славянский сокол». А кто она? Она дочь «коршуна» или она жена «сокола»?
        Дражко испугался княгини… Он, воин с первых самостоятельных шагов в жизни… Он, не однажды водивший полки в самую кровавую сечу… Он ни за что не захотел бы стать врагом этой женщины. И еще он испугался, потому что она перестала быть собой. Той Рогнельдой, которую он, никак не показывая своих чувств, пряча их под завесой шутливых усов, любил.
        Тоскливая, невыносимая жалость к княгине подступила вдруг к горлу и сжала его спазмами, мешая дышать. Дражко готов был сделать сейчас все, лишь бы вернуть ей прежний дух, прежний голос, прежний взгляд. Но он оказался не в силах ничего изменить. Может быть, Годослав, когда вернется, сможет растопить этот лед, но не он, не Дражко. Ему это не дано…
        Дружина стояла рядом. Воины все слышали. Они, мужчины, прошедшие вместе с воеводой много схваток и сражений, принявшие на свое тело множество ударов и ранений, они смотрели на эту женщину-повелительницу не с уважением, как того требовало ее положение, но со страхом. И готовы были подчиняться ей, как подчинились бы самому Дражко, как подчинились бы князю Годославу, но не из-за любви, а из-за страха.
        И воевода решился. Он поднял руку и подозвал к себе старого сотника.
        - Попробуем… Остальные пока свободны. Как я говорил… По домам, попрощаться с семьями…
        Рогнельда, похоже, и не сомневалась, что все будет так. Но и радости не показала. Восковое лицо без эмоций, ледяные бесчувственные глаза, бесстрастный равнодушный голос.
        - С кого начнем?- спросила.
        - Мистиша все затеял. Он сам у нас в подвале. Пожалуй, с его двора…
        Она даже не кивнула. Просто слегка дернула поводьями, давая волю коню. Задержавшийся было от растерянности Дражко сразу догнал ее, чтобы указывать дорогу. Рогнельда не знает в Рароге ни одного дома, кроме Дворца Сокола. Значит, ему указывать путь.
        - Надо послать дружину вперед,- и не скомандовала, и не предложила она. Не было в словах даже интонации живого человека.- Пусть прямо перед нашим приездом разобьют ворота.
        Сотник ехал рядом и все слышал. Дражко кивнул ему. Часть дружины ускакала вперед.
        - Кто у Мистиши дома?
        - Сын должен быть. Бойко.
        - Сколько ему лет?
        - Мой ровня. Может, слегка моложе.
        Рогнельда помолчала, или подбирая слова, или принимая решение.
        - Он и ответит за своего отца, как я отвечаю за своего.
        Едва кавалькада свернула на нужную узкую улицу, как десяток дружинников подступил с бревном к воротам большого боярского двора. Створки распахнулись со второго удара, как раз, когда Рогнельда вместе с Дражко подъехали. Сразу за воротами стояли рогатки. В большом, чуть не больше дворцового, дворе, ощетинившись копьями и прикрывшись щитами, стояли, готовые к бою, пешие боярские дружинники. Дражко воеводским взглядом определил сразу не менее двухсот человек. По донесениям соглядатаев, дружинников должно быть триста. Значит, еще сотня, скорее всего, конных, прячется за воротами в дворовых постройках.
        Рогнельда сделала знак рукой, запрещающий дружине воеводы следовать за ней. Только сам Дражко и четверо стражников, все так же держа копья в боевой готовности, въехали во двор и встали перед строем. Стражники копьями раздвинули рогатки.
        - Так вы встречаете свою повелительницу?- холодно спросила княгиня.
        Ей никто не ответил.
        - Где боярский сын?- Голос обжигал черным льдом и придавливал непоколебимой, уверенной, жестокой властностью.
        Пауза длилась минуту. Потом раздвинулись щиты, и вперед вышел сын Мистиши - воин в дорогих золоченых доспехах, с мечом, рукоять которого украшена самоцветами. Дражко брал его с собой в поход против лютичей и убедился, что Бойко способен свои доспехи и оружие тщательно беречь не только от воров, но и от боя. Трудно ждать, что сын в отсутствие отца окажет сопротивление. Может быть, потому Дражко и выбрал для начала этот дом.
        - Я забираю твою дружину на защиту княжества от внешних врагов,- ничуть не сомневаясь, что имеет право так поступать, более того, ничуть не сомневаясь, что ее послушаются, сказала Рогнельда.- Ты сам,- она даже руку не подняла, просто глазами показала,- отправляйся сейчас же во дворец. У нас в подвалах сыро и холодно. Отнеси теплую одежду для отца. Скажешь сотнику стражи, что я велела. Ему в клети до приезда Годослава сидеть. Казнить его будут потом, прилюдно…
        - И до скорого приезда короля франков Карла,- добавил Дражко, чтобы слова княгини выглядели более убедительными и устрашили воинов в случае попытки к сопротивлению.
        Но он хитрил и обманывал зря. Ни сам Бойко, ни дружина даже шепотом не попыталась возразить против распоряжений княгини. Такое облако уверенности плавало вокруг Рогнельды.
        А вот зачем обманывает она? Обманывает холодно, расчетливо и бездушно, как это умел делать сам герцог Гуннар. Не с теплой одеждой к отцу отправляла она Бойко, а в соседнюю камеру. Теплую одежду заберет себе Ероха. А самого боярина и его сына будет пытками греть…
        Неприятно лег этот обман на душу воина. Тень Гуннара висела над дочерью плотным покрывалом, не отпуская, заставляя действовать так же, как действовал бы он.
        - Дражко! Куда выступить дружине?
        Воевода позволил себе выехать вперед. На него смотрели совсем не так, как на княгиню. Ее откровенно боялись. А ему удивлялись, потому что все знали, какой страшный удар получил князь-воевода от предателя. И появление его сейчас и здесь лишний раз предупреждало дружинников об опасности непослушания и возмущения.
        - Через час вы должны встать временным походным лагерем за северными воротами. Туда прибудут и другие дружины. Я буду давать смотр. Выступаем в ночь. Сбор походный. Запас многодневный.
        Такой язык воинам был более понятен. Они даже расслабились.
        - Куда идем?- раздался голос из глубины строя.
        - Окружать Готфрида…
        Фраза прозвучала настолько уверенно и одновременно насмешливо, что ее можно было принять и всерьез, и в шутку - кому как нравится. Но Дражко знал, что и когда следует говорить. Против десятитысячной армии данов, если только армия вся целиком снялась с границы, он с трудом сможет набрать тысячи четыре. Многих это смутит. Но недаром были произнесены слова о франкском короле Карле. Кто боится, тот поверит, что окружение армии Готфрида будет осуществляться вместе с франками.
        - Опоздавшие к назначенному времени могут самостоятельно отправиться в подвал к кату Ерохе,- медленно, со значением сказала напоследок княгиня.- Не отправятся сами, туда же попадет их семья,- и дернула поводья, направляя коня за ворота.
        Начало было положено…

* * *
        Начало было положено, но впереди было еще продолжение.
        - Куда теперь?
        - Теперь сделаем самое трудное. К боярину Косту.
        Кост неуступчив, жесток. С ним так просто, как с Бойко, не договоришься. Он не лезет вперед, как Мистиша, он говорит мало слов, но всегда волком смотрит из-под косматых бровей. Родной брат верховного волхва Трояла, пользуется поддержкой всех других волхвов, стоит за старые порядки, когда княжеская власть была второй после власти храмов.
        Едва отъехали на квартал, как из-за угла вынырнул Сфирка. Здесь он быстр - нет растерянности, что охватила его в спальной светлице Дражко, дело свое разведчик добро знает. Пристроился рядом с воеводским конем, тихо сказал:
        - Из двора Мистиши гонцы по другим дворам побежали. Нескольких мы перехватили, однако всех не успели.
        - Понял. Не снимай наблюдения.
        Сфирка исчез так же скоро, как появился.
        Еще два поворота по городским улицам. И глазам предстала картина, от которой у Дражко зашевелились усы, и он проклял свою неосторожную доверчивость. Случись что-то с ним, худо-бедно, но Рогнельда смогла бы, возможно, даже руководить обороной. Ее бы слушались. А так они вдвоем попали в ловушку.
        Дружина Коста выстроилась поперек улицы от дома до дома, прикрылась щитами и ощетинилась копьями. Полный боевой порядок. Коста не однажды водил эту дружину на врага, и воины там опытные, которых одним окриком не сломаешь и на испуг не возьмешь. Дражко оглянулся. Вторая часть дружины стремительным бегом заходила сзади, отрезая пути отступления. У Коста три сотни воинов против сотни воеводской дружины.
        Надо прорываться! Решение появилось сразу. И прорываться не через щиты и копья стоящих впереди, а через менее организованный строй, беглым маршем подступающий сзади.
        - Попались!- Дражко не сказал, а зло выдохнул.- Как кур в ощип…
        - Оставайся здесь,- вдруг совершенно спокойно ответила Рогнельда.- Все оставайтесь здесь. Я все сделаю сама. Только не мешайте. Моя стража - со мной.
        Первым побуждением князя-воеводы было - окружить Рогнельду воинами и не слушать ее речи. Он уже рот раскрыл, чтобы отдать приказ. Но взгляд его столкнулся с льдом в глазах княгини, и язык отказался повиноваться. Дражко замер, сам словно замороженный.
        - Ждите все здесь!- тихо повторила Рогнельда.
        И продолжила путь. Она остановилась в десяти шагах перед строем и сняла перед воинами шлем, чтобы они узнали ее. Стражники попарно встали по обе стороны княгини.
        - Кост, выйди ко мне. Тебе приказывает твоя госпожа!
        Лед… Лед… Сплошной черный северный океанский лед в голосе! Ровное равнодушие, отсутствие эмоций, нет даже ударения ни на одном слове. И ни одной нотки в повышенном тоне. Все только так, что не оставляет сомнений: Рогнельда имеет право приказывать и распоряжаться. И она делает только то, на что имеет право. Никто, даже воины боярской дружины, не могли в этом усомниться.
        Щиты раздвинулись точно так же, как во дворе у Мистиши. Сурово выступил вперед Кост. При его возрасте трудно носить доспех. Но он облачился полностью, как на лютую сечу.
        - Уходи отсюда, княгиня,- сказал он.- Я прикажу тебя выпустить. А Дражко останется здесь.
        Но в голосе сурового боярина был страх. Это отчетливо увидел и воевода, чувствовали это и воины дружины. Боярин не выдерживал ледяного ожога.
        - Ты знаешь, кто стоит рядом с моим конем?- спросила она.
        - Кто?- боярин еще не понял, что пробил его последний час.
        - Это Воины Смерти, которые закололи моего отца герцога Гуннара. Сейчас они заколют тебя.
        - Пусть попробуют…- а теперь уже боярин испугался. Откровенно испугался, хотя и попытался усмехнуться.
        Рогнельда только руку протянула, как копье. И четыре настоящих копья ударили в незащищенное доспехом горло, чуть не оторвав голову. Кост еще какое-то мгновение висел на наконечниках, потом упал под ноги коню Рогнельды. Боярская дружина не двинулась с места.
        - Кто у вас старший?- словно ничего не произошло, спросила Рогнельда.
        Опять раздвинулись щиты. Вперед вышел пожилой дружинник. Но щиты за его спиной не соединились, как соединились за спиной боярина. Строй нарушился. Дружина потеряла дух.
        - Как тебя зовут?
        - Воевода Бодрило, княгиня.
        - Теперь тобой командует князь-воевода Дражко. Веди дружину за северные ворота. За городским рвом встанешь лагерем. В ночь выступаете в поход. Ты все понял?
        - Как не понять…- старый воин косо глянул на безжизненное тело своего боярина и растерянно поклонился, а Рогнельда тронула коня и направила его прямо на копья. Строй расступился к противоположным стенам, открывая дорогу. Следом за княгиней проехали Дражко и вся его сотня. Вокруг царило молчание и страх.
        - Теперь дело пойдет проще,- мрачно сказал князь-воевода.
        - Едем на малую площадь,- скомандовала Рогнельда.- Там будем ждать.
        Дражко не понял ее решения, но не осмелился противиться. Слишком много власти было в простейших ледяных словах, произносимых красивым женским ртом. Жестокой, не терпящей возражений власти. Рогнельда в этот момент была выше жизни и смерти, как и выше сомнений.
        Через десять минут, миновав три боярских дома и не заглянув за ворота, они выехали на площадь. И ждали там полчаса в покое и молчании. Даже кони, казалось, не осмеливались нарушить тишину, не ржали, не позвякивали уздой. Дражко чувствовал себя захватчиком в чужом, полупустом городе.
        А потом один за другим стали приезжать за приказаниями бояре.
        Кланялись в пояс, в страхе уперев глаза в землю.
        - Что прикажешь, княгиня? Я сам намедни собирался к тебе за приказаниями наведаться.
        И так же, почти с той же фразой, все остальные…
        Князь-воевода считал, сколько войска они предоставляют в его распоряжение. Набралось почти четыре с половиной тысячи.
        Пять сотен княгиня оставила себе для защиты городских стен. К ним теперь можно присоединить девять сотен христианского полка. Не много, но какое-то время оборонять стены могут. И сам Дражко теперь может многое. Он почувствовал в себе уже не отчаянную смелость, но уверенность.
        Теперь есть, по крайней мере, с кем встретить данов. А там Свентовит поможет…
        Глава 21
        Протяжно протрубил сигнальный рог, оповещая своим низким требовательным голосом, что в палаточный лагерь прибыл представитель официальной власти. Спрятавшиеся для послеобеденного отдыха в свои палатки обитатели временных жилищ высыпали наружу. Любопытство оказалось сильнее желания отдохнуть.
        Со свитой в десять турнирных стражников приехал герольд от короля Карла.
        Сначала, в соответствии с рангом, он посетил большой шатер герцога Трафальбрасса, впрочем, надолго там не задержавшись, затем направился на окраину палаточного городка для встречи с князем Ратибором. Предпочтение герцогу перед князем было отдано по той простой причине, что Ратибор таковым являлся только по посторонним разговорам, а герольду турнира по прибытии он представился как рыцарь, желающий соблюсти инкогнито. Инкогнито не может быть отдано предпочтение перед герцогом, справедливо решил герольд как знаток церемониала и турнирных правил. С аварцем герольд беседовал долго, и непонятно было о чем. Самому Трафальбрассу только передали сообщение, что король разрешил поединок оруженосцев по принципу «два на два» и выделил герольда и десять стражников для соблюдения правил и порядка. Герольд предупредил, что за бесчестный бой оруженосцев ответственность несет их рыцарь. Сам король, ввиду низкого происхождения поединщиков, не прибудет на ристалище для наблюдения, хотя пришлет кого-то из своего окружения, чтобы придать событию официальный статус Божьего суда[Применение Божьего суда как способа
разрешения конфликтов было достаточно широким. При этом не обязательно должен был принимать участие в поединке тот, кто этого суда потребовал. Он имел право выставить вместо себя любого бойца. Таким образом в период Раннего Средневековья сформировался чуть ли не класс рыцарей, специализирующихся на подобных поединках за определенную плату. При этом все равно считалось, что победить может только правый.] .
        Выйдя из скромной палатки аварца под ревнивым взглядом Сигурда, который считал, что за время, проведенное там, сообщение можно было повторить десять раз по десять, королевский посланец отправился в палатку соседа эделинга Аббио, чтобы зачитать королевскую волю и Годославу, как все уже почти откровенно называли второго рыцаря-инкогнито. Там герольд тоже был достаточно продолжительное время. Герцогу снова показалось, что, удостоив его самого только коротким визитом, им опять пренебрегли. Это уже, решил Сигурд, походило на откровенную травлю. Но травля беспокоила его мало. Волновало другое.
        Как оказалось, Карл понял ситуацию лучше, чем Трафальбрасс представлял себе это возможным. Герцог-то в наивности рассчитывал, что Каролинг всерьез озадачен его сообщением, и ждал, когда королевские стражники посетят маленькую палатку рядом с палаткой эделинга Аббио. Или хотя бы высокого рыцаря, не назвавшего своего имени, пригласят к Карлу для учинения разбирательства. Этого не произошло. Стражники прибыли, но не королевские, а турнирные, сопровождающие герольда. Более того, герольд оказал маленькой палатке внимания даже больше, нежели герцогскому шатру, и вышел оттуда, протирая усы. Должно быть, Годослав угостил гостя медом.
        Складывалось мнение, что король Трафальбрассу совсем не поверил и приказал своим людям продемонстрировать это. Следовательно, датскому герцогу нанесено новое оскорбление. И он уже потерял оскорблениям счет, в душе мечтая отомстить всем вместе и каждому по отдельности. Но самое плохое крылось в том, что очередной план не удался. А план этот, замешенный на клевете, которую невозможно опровергнуть точно так же, как и доказать, разрушил бы инкогнито жителя маленькой палатки и, возможно, поссорил бы его с Карлом, чего Трафальбрасс и добивался в идеале. В том, что там живет именно Годослав, герцог уже не сомневался. Оруженосец, который позволил себе оскорбить Сигурда, откровенно сказал, что с детских лет служит князю бодричей.
        Вернувшись к себе в шатер, Трафальбрасс обругал для пущей злости своих оруженосцев.
        - Я уже много лет учу вас, бестолковых, а пользы не вижу. Никогда не говорите лишних слов, идиоты. Если бы ты, Гунальд, не был болтливой бабой, ты сначала ударил бы кинжалом и только потом произнес бы первое слово. И никто не посмел бы обвинить тебя, защищающего честь своего господина. А теперь выходите в ристалище и убейте этих негодяев. Это для вас единственное спасение.
        Оруженосцы вели себя уверенно, да и он в них не сомневался. Оба прошли с Сигурдом немало походов и владели оружием в достаточной степени, чтобы не проиграть схватку людям, которых даже внешне, оценивая бойцовские качества каждого, никак нельзя с ними сравнивать.
        - Божий суд всегда творится руками людей…- изрек Гунальд.
        - Вот я и посмотрю, насколько крепки ваши руки, раз уж с мозгами у вас плохо…

* * *
        И в этот раз, ко всеобщему удивлению, хотя ордалия[Ордалия - то же, что Божий суд. Более распространенное название среди франков. Но ордалия имела и более широкое применение. Так, простолюдину не воину, обвиняющему дворянина, чтобы доказать свою правоту, предписывалось согласно ордалии взять в руку раскаленное железо или опустить кисть в раскаленное масло. Если не было ожога, испытуемый считался правым. Такие определения правоты были отменены церковью только в 1215 году.] и не входила в объявленный список турнира, берфруа опять оказались почти полностью заполненными. Каким-то образом люди узнали о происшествии и поспешили занять места. Впрочем, в лагере воинов-саксов всегда было много посторонних. Они-то, должно быть, и разнесли весть. В отсутствие Карла в королевской ложе сидели две группы зачинщиков, одинаково настроенных против Сигурда и желающих его унижения, кроме разве что сарацина Салаха ад-Харума, который к герцогу был равнодушен и вообще старался не вмешиваться в местную политику. В команде зачинщиков с сакской стороны отсутствовал только рыцарь, выступающий инкогнито, поскольку его
оруженосец участвовал в схватке. Здесь же, в ложе, был и хмурый Оливье, получивший распоряжение Карла стать земным судьей, в соответствии со своей административной должностью[Граф помимо всего прочего являлся еще и судьей в своих землях. Поскольку в Саксонии еще не были назначены королевские чиновники, король имел право назначать судью по своему усмотрению из состава присутствующих в своей свите графов.] . Таким образом, Оливье обязан был официально объявить победителя и назначить проигравшему штраф в соответствии с назначенной королем суммой в 250 солидов. Сумма немалая для такого спора. Полное вооружение конника вместе с конем стоило столько же. Сам граф был недоволен королевским поручением. Судья должен быть беспристрастным, а его отношение к Сигурду назвать таковым было трудно. Но Карл остался неумолим.
        С одной стороны ристалища в ресе конными ждали начала, тихо переговариваясь друг с другом, два похожие один на другого рыцаря-инкогнито. Высокие, широкоплечие, с закрытыми лицами, они были окружены слугами и оруженосцами-славянами. В противоположном ресе, тоже конными, приготовились смотреть бой Сигурд и несколько рыцарей-саксов.
        Сами виновники такого большого сбора людей уже появились в ристалище и проходили осмотр оружия у турнирных стражников. Решено было начать схватку джаустом, то есть копейным поединком, в подражание рыцарскому бою, поскольку оруженосец со временем и сам мог стать рыцарем. Джауст должен состоять максимум из трех схваток. Выбитый из седла, по условию, мог продолжать бой пешим, тогда как его соперник не обязан был спешиться тоже. Воины могли использовать любое оружие по своему выбору, кроме кинжала и лука. Поскольку поединок объявлялся парным, в нем могли быть использованы и правила меле. То есть один воин мог помогать другому и наносить удары двум противникам, так же, как двое могли наносить удары одному. Парная схватка при Божьем суде вообще была редкостью, и потому многие из правил пришлось уточнять на ходу.
        Наконец герольд обратился к зрителям, объясняя уже им причину и правила боя и представляя участников. В этот раз никто не давал указания не упоминать национальность. Более того, о данах в королевских кругах говорили как о потенциальных врагах. И потому при представлении одна пара так и была названа датской, вторая смешанной, потому что только один из оруженосцев сказал, что он славянин, второй же не опроверг и не подтвердил свое аварское происхождение. Здесь же была произнесена традиционная клятва вести бой честно, не использовать наговоренное и запрещенное оружие, выполнять все команды герольда и турнирных стражников. После этого пары развели по противоположным сторонам, и герольд вопросительно поднял руку, обращаясь за разрешением на начало к графу Оливье. Граф, хмуря брови и поглядывая в ресе, где сидел в седле, посмеиваясь над чем-то, герцог Трафальбрасс, дал отмашку рукоятью меча, поскольку не пожелал использовать свой маршальский жезл, предназначенный для турнира, для такой прозаической вещи, как Божий суд, участвуют в котором люди низкого звания. Герольд, разницы в жезлах не видя, поскольку
всегда пользовался одним и тем же, подал команду сигнальщику, и сильный звук рога возвестил о начале.
        Внешне датская пара выглядела, несомненно, солиднее. Более мощные бойцы смотрелись еще мощнее за счет того, что поверх кольчуг набросили на себя лохматые шкуры. Рогатые шлемы, казалось, уже сами собой были оружием и устрашали врага[Удары головой, используя рога шлемов, в самом деле были широко распространены среди викингов. Таким ударам даже специально обучали молодых пеших воинов. Некоторые шлемы с этой целью были усилены острыми наконечниками, надеваемыми на рога.] . Бойцы обеих пар и в самом деле подражали рыцарям. Чтобы не мешать друг другу, они заняли позицию с небольшой дистанцией и, как только услышали сигнал, одновременно переглянулись, обменялись несколькими подбадривающими словами и помчались навстречу противнику, гремя оружием. Скорость при разгоне была выбрана максимальная, чтобы увеличить силу собственного удара еще и силой своего коня. Полетели вверх осколки щитов. Но в итоге ни один из бойцов не оказался настолько искусным копейщиком, чтобы выбить противника с первого удара. Пары проскакали до противоположного барьера, там развернулись и приготовились ко второй схватке, обмениваясь
мнением о первой и давая друг другу советы.
        Сигнал прозвучал. И опять все четыре воина удержались в седле, хотя один из данов явно пытался ударить так, чтобы копье, соскальзывая со щита, якобы нечаянно угодило в круп лошади[Намеренный удар в лошадь считался нарушением правил и строго карался.] . Но слишком велика была скорость разгона, и лошадь отделалась только глубокой царапиной. Тем не менее герольд не преминул подскакать к дану и резко предупредить его.
        Перед началом третьей и последней копейной схватки славяне после сигнала рога чуть задержались, что-то обсуждая, и видно было, что они не стали гнать лошадей так же, как делали в первых двух случаях. Это заметили и на берфруа, и рыцари в королевской ложе, потому что последнее столкновение произошло уже не по центру ристалища, а заметно в стороне. Но если даны, после очередной безуспешной попытки выбить противника из седла, хотели проскакать к самому барьеру и там развернуться, как это было после первых схваток, то славяне развернулись сразу же после третьей схватки, и, теперь уже ударив лошадей шпорами, устремились за противником вслед. Даны слишком поздно спохватились. Только шум на берфруа заставил их оглянуться и попытаться погнать своих лошадей, чтобы иметь возможность развернуться на безопасном расстоянии от противника.
        Но над плечом Люта уже сделала несколько оборотов праща, и камень аккуратно попал в шею Гунальду, не прикрытую бармицей, потому что данские рогатые шлемы бармицы не имеют. Гунальд вылетел из седла.
        Одновременно с Лютом поднял свою плетку и Далимил. Но его противник был почти недосягаем для удара и мог заскакать в ресе, что допускалось правилами, для разворота. Тогда плеточник все же взмахнул своим странным оружием и захлестнул лошадь за заднюю ногу. Упали вместе и лошадь, и воин, но лошадь тут же вскочила, а всадник остался лежать со сломанной шеей. Далимил развернулся, чтобы помочь Люту расправиться с оставшимся в живых оруженосцем Сигурда.
        И тут сам герцог пустил коня вскачь и выскочил в ристалище. Но не для того, чтобы принять участие в бое. Предметом его атаки стал герольд.
        - Он умышленно поразил лошадь!- закричал герцог.- Это против правил!
        - Лошадь жива и здорова,- возразил герольд.- Только всадник погиб.
        - Но удар-то был нацелен в лошадь!- герцог махал руками, и к нему со всех сторон устремились турнирные стражники, грозя алебардами.
        Герольд совсем не испугался бешенства данского вельможи.
        - Сегодня утром, герцог, вы на моих глазах трижды сшибали своей лошадью лошадь противника. И даже покалечили одну из лошадей. Он же лошадь совсем не покалечил. Если она ваша собственность, можете поймать ее.
        Стражники, ничуть не обращая внимания на возмущение герцога, довольно грубо ударили несколько раз его коня по крупу, заставляя побежать. Сигурд вынужден был направить коня уздой, но возвращаться в ресе не собирался, а вознамерился покинуть ристалище. Однако дорогу ему опять преградили стражники с алебардами, выставившие барьер достаточно высокий, чтобы через него могла перепрыгнуть лошадь с тяжелым оружным всадником.
        - Что еще такое!- в ярости вскричал герцог, хватаясь за меч.
        - Вернитесь в ресе,- сказали ему.- Вы требовали Божьего суда, суд состоялся. Вам предстоит выслушать приговор.
        Сигурд обернулся как раз в тот момент, когда Гунальд упал. Меч Люта угодил ему в шлем прямо между устрашающими, выкрашенными под цвет крови рогами и прорубил металл.
        - Я пришлю графу Оливье 250 солидов для королевской казны,- сказал Сигурд.- Может быть, Карлу Каролингу хватит этих денег, чтобы вооружить для меня достойного соперника на завтра…
        И он послал коня вперед, будучи не в силах переносить публичный позор приговора.
        Стражники не решились остановить его своими алебардами, потому что это было бы уже нападением на герцога.

* * *
        Сигурд в несколько минут преодолел дорогу от ристалища к палаточному городку, полупустому в связи с Божьим судом. Люди сидели в основном у дальних костров, где располагался лагерь саксов, участвующих в сегодняшнем меле. Там слишком много раненых, чтобы оставить их без присмотра. Герцог гнал коня, убегая от позора, который бывает сильнее любого страха, особенно для натур сильных и привычных к всеобщему поклонению. И уже въехав на срединную дорогу, проходящую между палаток, вдруг вспомнил высокую и сильную фигуру князя Ратибора, стоящую в ресе рядом с таким же высоким и сильным Годославом. Князья беседовали между собой мирно и с явной симпатией друг к другу.
        И герцог остановил коня.
        Он сам еще не знал, почему остановил, не понял, что заставило его так поступить. И только потом сообразил, что находится сейчас рядом с палаткой аварца, где никого нет, потому что и сам рыцарь, и его оруженосец не успели еще вернуться из ристалища. Что-то не понравилось герцогу в Ратиборе. Только - что? Скорее всего, совершенно неожиданное сегодняшнее вмешательство в разговор у костра саксов, обвинения герцога в бесчестности. Чтобы выдвинуть такие обвинения, следовало самого Сигурда знать достаточно хорошо. Но он определенно никогда с аварцем не встречался. Тогда возникает другой вопрос. А аварец ли это вообще? Кто сказал, что он аварец? Аварский панцирь может носить кто угодно. У самого Сигурда есть несколько сарацинских доспехов, но даже пьяный матрос не назовет герцога магометанином. Чем вызвана нелюбовь этого рыцаря к Трафальбрассу? Откуда у него желание сразиться с таким сильным бойцом?
        Сигурд попытался вспомнить отдельные нотки голоса. Нет. Ломаные слова, акцент, возможно, умышленный - это все не позволяет узнать голос. Но не может незнакомый человек так активно против него выступить. Здесь явно замешано что-то. Может быть, старая история? Может быть, этот человек прибыл сюда специально, чтобы отомстить герцогу за какие-то старые грехи? Мало ли грехов на его душе… Промысел викингов безгрешным не назовешь.
        Герцог осмотрелся. Даже привстал на стременах, чтобы лучше видно было. Никого рядом нет. И тогда он спрыгнул с коня, оставив поводья свободно болтаться и не заботясь о том, что конь может убежать, и стремительно вошел в палатку Ратибора. Должно же там быть хоть что-то, что поможет разгадать эту тайну. Но палатка была на удивление пустынна. Походная кровать ничем не отличалась от любой походной кровати, которые продают здесь же, на улицах Хаммабурга. Маленький столик ничем не примечателен. Должно быть, тоже приобретен вместе с палаткой. Никаких вещей, ничего, кроме страшной тяжелой рогатины, прислоненной к полотнищу палатки в углу…
        Герцог уже собрался уходить, когда взгляд его упал на маленькую подушку. Люди иногда кладут что-то под подушку. Впрочем, совсем не надеясь на успех, Сигурд приподнял только угол. И увидел небольшой кожаный кошелек с золотой вышивкой. Он взял кошелек в руки. Звякнуло золото. Много золота. Кошелек был набит туго. Впрочем, золото совсем не интересовало герцога. Главное - вышивка. Небольшая, аккуратная. Трезубец…
        Трезубец!
        Герб Годослава. Значит, в самом деле, аварец как-то связан с Годославом…
        Не зная еще, зачем так поступает, Сигурд сунул кошелек себе в карман и стремительно покинул палатку. И вовремя. По дороге со стороны города шли люди, хотя они, скорее всего, не обратили на него внимания. Мало ли кто ходит среди палаток. И чтобы не привлекать внимания и дальше, герцог не стал звать отошедшую в сторону лошадь и вскакивать в седло, а просто привычно чмокнул губами, призывая животное к себе, и повел коня на поводу, двинувшись к своему шатру.
        Там, усевшись на свою походную кровать, просто роскошную кровать по сравнению с кроватью аварца, Сигурд налил себе кружку вина из кувшина и достал кошелек, чтобы рассмотреть его получше. У него не возникло мысли, что этот кошелек принадлежит тому, чей герб вышит на коже, потому что людей Годослава он видел у другой палатки. А из памяти выплыли рассказы, слышанные у костров - о рыцаре-бретере. А не под именем ли Ратибора этот бретер скрывается? Если это так, то герцог допустил оплошность, заявив назавтра о поединке с аварцем. Но не бывает бед безответных. И с такой бедой тоже можно бороться.
        Сигурд вспомнил утро. Слишком хорошо Ратибор дрался в меле, чтобы быть простым воином. Один против четверых рыцарей-франков… И не только не позволил победить себя… Франки еле-еле успевали защититься от аварца. Такой воин, не скрывайся он из-за своего промысла, был бы давно и хорошо известен.
        И именно Годослав заплатил ему, чтобы убить Сигурда!
        Да, именно так! Рыцарь-бретер - определен…
        Впрочем, как и тот человек, за которым рыцарь-бретер охотится…
        Так решил герцог и спрятал кошелек в карман. Он усмехался, потому что понял, каким образом он победит даже бретера…

* * *
        Герцог Трафальбрасс ошибся, думая, что остался незамеченным и неузнанным. Расстояние в самом деле было слишком велико, чтобы рассмотреть детали. Сам он даже не увидел, что за люди движутся в сторону лагеря. Не разобрал даже большую разницу в их росте. И если высокий рост не дал Ставру преимущества в зрении, то острый глаз стрельца позволил Барабашу рассмотреть и герцога, и палатку, из которой тот вышел. И даже громадная синяя шишка на лбу не помешала этому.
        - Смотри-ка…- показал Барабаш пальцем.- Герцог Трафальбрасс заглядывал к нашему князю выпить стаканчик дармового вина. Интересно, поставил ему Годослав шишку наподобие моей?
        - Я не могу разобрать…- сощурил глаза волхв.- Это точно Сигурд?
        - Точно. Я разве когда-нибудь ошибался?
        - И ты ничего не путаешь после знакомства с дубинкой брата Феофана? Он в самом деле вышел от Годослава? Я вот лично не могу ничего разобрать с такого расстояния.
        - А я могу. И ничего не путаю. Если хочешь, я отсюда попаду стрелой Сигурду в левую ноздрю.
        - Нет, лучше в правую…- пошутил Ставр необдуманно.
        Барабаш быстро достал из налучья лук и приготовил стрелу.
        - Могу и в правую… И даже в обход палатки, за которую он сейчас спрятался.
        - Я пошутил. Разве можно стрелять в рыцарей, когда с ними не воюешь…- положил волхв руку на плечо Барабашу.- Но мне интересно узнать, что понадобилось Сигурду у Годослава. И где Далимил? Я его не вижу. И вообще тебе не кажется, что лагерь наполовину пуст?
        - Что-то произошло…- сделал вывод Барабаш.- Уж не заглядывал ли сюда брат Феофан со своей дубинкой?
        И он основательно потер шишку на лбу. Шишка болела, но когда ее потрешь с силой, болеть начинает весь лоб, и про шишку забываешь. Этим Барабаш и спасался…
        Глава 22
        Перед рассветом дежурный офицер стражи по приказанию короля обязательно распахивал полог палатки, расположенный всегда строго с юго-восточной стороны, и солнечный луч попадал в помещение вместе с утренней прохладцей. Карл имел завидную привычку вставать очень рано и приучил к тому же своих рыцарей и придворных.
        В этот памятный и неординарный день он встал даже раньше обычного, вместе с тем самым солнечным лучом, что, поднявшись из-за далекой лесной полосы в землях бодричей, проник в палатку и осветил королевское ложе. И это несмотря на то, что вечером король лег спать довольно поздно из-за затянувшегося разговора с лучшими своими воинами, которым предстояло уже утром выступать на турнире. Разговора этого потребовал граф Оливье, рассказав, как неприлично вел себя герцог Трафальбрасс во время испытания Божьим судом.
        Мало того, что погибли оба оруженосца Трафальбрасса, внешне воины настолько сильные и опытные в сравнении с противниками, что невозможно не усмотреть в их гибели промысел Божий. Следовательно, сами Небеса доказали, что Сигурд лжец. Но герцогу такого доказательства не хватило, и он вел себя совсем не подобающим рыцарю образом. Не умея сдерживать порывы буйного нрава, герцог еще и выскакивал в ристалище, обвиняя в предвзятости герольда, и, в конце концов, ускакал, не выслушав приговора, чем попросту оскорбил назначенного королем судью, а следовательно, и самого короля.
        - Он дикарь, ваше величество, хотя и хороший воин,- настаивал на своем граф Оливье.- Дикарь-конунг, достойный возглавлять дикарей-викингов в грабительском морском походе, а вовсе не герцог и не рыцарь. И я думаю, что нашим рыцарям просто зазорно вступать в состязание с таким необузданным и невоспитанным человеком, как Трафальбрасс. Выставил себя в меле, показал искусство, наряду с простолюдинами… И за глаза ему этого хватит! Это уже слишком высокая для него честь! Ему не место там, где будут демонстрировать свое мастерство лучшие из лучших. Ведь каждый турнир в моем понимании - это не только состязание в воинском искусстве. Это еще и состязание в благородстве, в честности, в высоком духе!
        Карл молча и в раздумье постукивал себя по отвороту сапога плеткой. Это была новая привычка короля, появившаяся всего несколько дней назад вместе с самой новой плеткой, изделием мастеров из Старгорода, преподнесенной королю Алкуином. И граф Оливье уже успел заметить, что точно такая же привычка внезапно, как болезнь, поразила многих придворных, которые стали бегать по лавкам Хаммабурга в поисках похожих плеток, чтобы при случае повторять королевские жесты. В Хаммабурге таких не оказалось, и слуги были срочно отправлены на поиски в Старгород, поскольку сами придворные в момент проведения турнира не имели времени на такую поездку.
        - В этом ты, любезный друг мой, не прав…- не согласился с мнением воспитанника монсеньор Бернар.- Я прекрасно понимаю, как красиво звучат слова о высокой рыцарской чести, но я также слегка понимаю и другое. Если мы откажем Трафальбрассу в праве на участие в джаусте, то откажем всему королевскому дому Дании в уважении. Это первое, и немаловажное. Мы не должны уподобляться родственникам Готфрида. Оскорбляя других королей, любой король оскорбляет королевское достоинство вообще, в том числе и собственное. Точно так же, как, оскорбляя постороннего вельможу, вельможа оскорбляет и себя. Второе, на чем я хочу заострить внимание, тоже не менее важно. Наша рыцарская репутация! Сигурд у всех на глазах показал, какой он прекрасный боец. Он сумел не просто победить, но убить трех наших рыцарей в меле. Хотя лично мне в ристалище больше понравился князь Ратибор. Но о Ратиборе не говорят в народе, считая его чужим. Даже более того, многие видят в нем потенциального врага, потому что аварские набеги высосали всю кровь у тех, кто живет чуть южнее. Но вести об этом доходят и до северян. А вот о Сигурде говорят на
каждом углу. Он стал среди саксов почти героем. Он и сам себя чувствует таким, потому что по своему скудоумию и зазнайству не понимает разницу между рыцарями, участвующими в меле, и теми, кто составит костяк турнирных зачинщиков. Любой из них выглядел бы в меле ничуть не хуже Сигурда. Бог с ним, с Сигурдом. Но этого же не понимает, к сожалению, и народ. И если мы не допустим его завтра в ристалище, то все местные простолюдины, которым недоступны высокие рыцарские помыслы, посчитают, что король после меле испугался за своих хваленых рыцарей. И не допустил Сигурда только по этой причине.
        Карл посмотрел на майордома, что сидел чуть в стороне, скромно не вступая в разговор, пока его не спросят.
        - А ты что скажешь?
        - Я как раз собрался, ваше величество, высказать приблизительно схожую с монсеньором Бернаром точку зрения, но исходя совсем из других соображений,- сказал дю Ратье.
        - Дело здесь не в соображениях, а в существе вопроса,- даже при том, что дю Ратье поддержал Бернара, королевский дядюшка традиционно недолюбливал майордома, и потому непременно старался поворчать при каждом его выступлении, согласном или не согласном.
        - Тем не менее я думаю, что мои соображения заинтересуют короля,- настаивал на своем дю Ратье.- Они основываются на донесениях осведомителей. И потому я хотел бы, ваше величество, чтобы с ними были ознакомлены все, вплоть до зачинщиков турнира.
        - Ты выскажи свои соображения, дю Ратье. А потом мы решим, кого следует с ними знакомить,- решил Карл, понимая, что время уже позднее.- Наши зачинщики сейчас отдыхают и набираются сил. Не стоит их беспокоить по пустякам.
        - Я повторяю, мои осведомители сейчас снуют везде, где только возможно услышать разговоры о возможности установления добрых отношений между франками и саксами или, наоборот, о возможности помешать установлению этих отношений. И если в начале турнира все разговоры сводились к точке зрения, которую поддерживают эделинги Кнесслер и Аббио, более того, часто упоминалось и имя Видукинда, как сторонника мира, хотя последний и не присутствует на турнире, то сейчас появилось много недовольных действиями эделингов.
        - Недовольных?- переспросил король.- Ты хочешь сказать, что простым саксам не слишком понравилось, что я стал покупать пропитание для армии у Кнесслера, вместо того, чтобы забирать его бесплатно у крестьян?
        - Да, ваше величество. Примерно так и обстоит дело. Находятся люди, которые обвиняют Кнесслера в желании обогатиться и забрать себе больше власти, чем он может проглотить. Много и других недовольных. И я связываю это с авторитетом, который приобретает на турнире герцог Трафальбрасс. Сам Аббио рассказывает, что у Сигурда появилось такое большое количество поклонников среди рыцарской молодежи саксов, что это не может не вызвать удивления. Мессир Аббио предполагает, что отдельными эделингами, ориентированными на союз с Данией, ведется работа по срыву всех возможных переговоров, и потому умышленно превозносится Сигурд. Насколько я знаю, и Кнесслер обеспокоен этим же. Он даже специально отрядил вооруженных людей из местных жителей в охрану всех ближайших дорог от провокаций, направленных на срыв турнира и возможных после него договоренностей.
        - Это все?
        - Нет, ваше величество. Помимо этого я располагаю сведениями, что неспокойно на юго-восточной границе. Оживились лютичи, которые тоже дружат с Готфридом. Он помогал им и сорбам в войне против Годослава. Нынешней зимой Годослав совершил стремительный поход по землям лютичей и нанес им несколько сокрушительных поражений. Кажется, он умудрился дать семь сражений за шесть дней и все выиграл[При всей невероятности такого похода, история знает немало подобных случаев. Русский полководец Александр Невский в 1242 году, вскоре после победы над ливонским орденом, получил сообщение, что литовцы осадили Торжок. Выступив туда, князь за пять дней дал семь сражений и разбил литовцев. Эта победа была не менее значимой для Руси, чем битва на Чудском озере, но почему-то она несправедливо забыта историками.] . Сейчас лютичи хотят воспользоваться сложным положением Годослава и захватить часть его земель по Лабе. Собирают дружины и покупают наемников в Дании, Норвегии, Швеции и в Аварском каганате, и им финансово помогает Дания.
        - Бедный Годослав…- король слегка зевнул.- Со всех сторон на него сыплются неприятности. Мало того, что мы к границе подошли, еще и Готфрид желает что-то ухватить, а тут и лютичи ножи точат! Но давайте выясним сначала один вопрос, и только потом вернемся к лютичам. А к ним мы обязательно вернемся. Так что же с Сигурдом? И какое он имеет отношение к этим славянам?
        - Если наши рыцари не проучат его или откажутся с ним драться, несравненно возрастет авторитет датчан, ваше величество, и это может скверно отразиться на нашей внутренней политике в Саксонии,- сделал дю Ратье резюме.
        - Слышишь, Оливье?- Карл по-прежнему поигрывал плеткой.- Таким образом, наш турнир перерастает в серьезное политическое мероприятие. Надеюсь, ты не будешь настаивать на продолжении войны в Саксонии только потому, что этот негодяй отвратительно себя ведет?
        - Ваше величество, господин дю Ратье располагает теми данными осведомителей, которые были у него до проведения ордалии. Но я могу предположить, что результат Божьего суда существенно изменит положение вещей, и от Сигурда отвернутся самые верные его приспешники из среды саксов.
        - Это только предположение,- тут же возразил дю Ратье.- Мы же должны опираться не на предположения, а на факты, которые имеем. Если завтра утром у меня будут другие данные, я буду готов согласиться с доводами уважаемого графа. Но пока об этом говорить рано.
        Граф в ответ только развел руками. Его аргументы высокого рыцаря оказались бессильны перед прозой политической целесообразности. Впрочем, против политической целесообразности граф Оливье тоже не протестовал, потому что понимал отлично - турнир и был организован с учетом политического воздействия, а его возвращение из плена оказалось удачным предлогом, которым король не преминул с успехом воспользоваться. Не будь этого возвращения, нашелся бы другой предлог. Не нашелся бы сам, его стоило придумать. Это граф Оливье понимал прекрасно.
        - А что касается рыцарей,- продолжил Карл,- то я согласен с шевалье дю Ратье. Надо пригласить нашу славную пятерку и поставить перед фактом - они должны не просто побить Сигурда, но сделать это показательно! Пусть стражники пригласят рыцарей!
        Королевский дядя передал приказание Карла офицеру стражи, а сам Карл попросил шевалье дю Ратье пересесть поближе.
        - Ты, майордом, сильно печешься о Годославе, но почему-то пропускаешь мимо уха очевидную направленность действий против нас.
        - Как, ваше величество?- не понял майордом.
        - Очень просто. Если лютичи вместе с сорбами сумеют собрать достаточно сил, если они наберут достаточное количество наемников, если саксы останутся по-прежнему ненадежными, то мы, углубившись в земли бодричей, в которые к тому времени уже войдет Готфрид, будем иметь войну на четыре фронта. С севера нам будут противостоять даны, с востока собственно бодричи, с юга разрежут наши коммуникации лютичи, с запада ударом в спину нам будет постоянно угрожать Саксония, да и вагры во главе с князем Бравлином немедленно поднимут голову, чтобы вернуть потерянное за последние годы. Или я чего-то не понимаю?
        - Но я об этом и говорил, ваше величество,- попытался оправдаться дю Ратье.
        - Не совсем об этом…- не согласился король.- А должен был говорить только об этом. Потому что положение становится настолько серьезным, что его нельзя пускать на самотек. И первым нашим противошагом должно быть устранение Сигурда и поднятие авторитета франкского оружия. Причем произойти все должно так красиво и эффектно, чтобы вызвать восхищение публики. Датское оружие непременно должно быть завтра унижено! Не просто побеждено, а именно унижено… Нам настоятельно необходимо продемонстрировать это местным саксам…
        - Об этом, ваше величество, вам лучше говорить уже не со мной, а с зачинщиками…- встал и поклонился майордом, одновременно отвечая королю и приветствуя пятерку рыцарей во главе с герцогом Анжуйским.
        - Мы сейчас поговорим с ними об этом, а вы подумайте о втором противошаге.
        - О втором, ваше величество?
        - Война на четыре фронта не нравится ни мне, ни вам, надеюсь. Что можно сделать в этом случае? В этом случае следует кого-то из предполагаемых врагов сделать союзником. Возможно, этим союзником должны быть сорбы, возможно, лютичи. А лучше всего… Лучше всего, если мы сумеем миром договориться с бодричами. Понимаете мою мысль?
        - Не совсем, ваше величество. Ведь именно против бодричей направлен наш нынешний поход.
        - Это так… Это так, но постарайтесь понять, кого из противников легче всего привлечь на свою сторону? Посоветуйтесь с аббатом Алкуином. И доложите мне свои общие соображения.
        - На свою сторону привлечь, естественно, легче всего будет того, чье положение самое серьезное.
        - Чье положение на данный момент самое серьезное?
        - Я понял, ваше величество. Годослав… Если Годослав станет нашим союзником, уже даже саксы не смогут пальцем пошевелить, не получив в будущем войну на два фронта.
        - Правильно… Но посоветуйтесь с Алкуином. Он опытен в делах политики и, как правило, мыслит в нужном направлении…

* * *
        Ночью король видел дурные сны. Его рыцари один за другим бесславно выбывали из турнира, и побеждал их конечно же злобный, хохочущий почему-то окровавленным ртом, потрясающий окровавленными же рогами своего шлема Сигурд. Это уже походило на кошмар, хотя вчера вечером во время разговора ни один из зачинщиков с королевской стороны не усомнился в своих возможностях стать победителем, и ни один не принимал всерьез герцога Трафальбрасса. Больше подсмеивались друг над другом, обещая один другому кучу сюрпризов, чем беспокоились о возможности одолеть знатного дана. И тем скорее обеспокоили Карла, чем успокоили, хотя явно стремились к последнему.
        - В седле он сидит, как большая бочка в винном подвале, такого копьем выбить трудно,- единственно, оценил противника Жофруа Анжуйский, самый сильный, опытный и надежный из зачинщиков, к тому же лучший специалист именно по копейному бою.- Чтобы выбить такого из седла, ему следует попадать в голову, но голову он хорошо прикрывает щитом. Значит, следует приложить немало искусства, дабы стать победителем. А вот мечом, как я сегодня заметил, Сигурд владеет слабовато. Сильно бьет, всем весом, как кузнец в кузнице по наковальне или, скорее, как мясник на бойне… Но совершенно не оттягивает клинок и потому проваливается после удара вперед. Так можно не с равным рыцарем биться, а только пехоту с коня рубить. Да и то, если сам из седла от собственного удара не умудришься вывалиться. Главное, не дать ему в первых трех схватках добиться успеха. Тогда Трафальбрасс проиграл!..
        Первые три схватки, как и полагается, копейные. За меч берутся, если эти три схватки не выявили победителя. Но даже выбитый из седла воин, допускают правила, имеет право драться мечом и пеший. Если может…
        А ночью королю привиделось, что ни один из его рыцарей не может…
        И потому, интуитивно желая прервать наваждение, он проснулся среди ночи, обеспокоенный тем, как будет проходить главный турнирный день. Лежа в постели, Карл вспоминал вчерашний разговор, и беспокойство его нарастало. Зря рыцари так беспечно относятся к силе ударов герцога Трафальбрасса. Зря…
        Король лежал, пока не поднимаясь, то проваливался в небытие, то на мгновения возвращался в явь, а сны снова окутывали и окутывали его своим туманным покрывалом, не давая полностью возвратиться в ясный разум. И единственное светлое пятно пришло уже перед полным пробуждением, когда первый солнечный луч готов был заглянуть за откинутый полог - королю привиделся готовящийся к схватке где-то в отдалении сияющий рыцарь на белом коне… Необыкновенно высокий и сильный рыцарь, приехавший издалека. И даже под доспехами, даже под глухим шлемом король, как показалось, начал узнавать племянника…
        Считая, что такой конец вполне его устраивает, и опасаясь опять увидеть неприятные грезы, Карл сел, знаком отослал трех девушек, традиционно согревавших его в постели, и позвонил в колокольчик, требуя подать воду для умывания. С этого звона обычно начинался его день.

* * *
        Дабы, по возможности, избавить тяжело вооруженных рыцарей от небывалой для этого времени года дневной жары, решено было начало турнира перенести на более ранний час. Об этом накануне объявили народу герольды.
        Король уже готовился отправиться в свою ложу и приказал подать коня, когда в палатку зашел майордом дю Ратье.
        - Извините, ваше величество, у меня нежданная весть. У нас сегодня предвидятся гости, и я не смог составить дневной регламент, не посоветовавшись с вами.
        - Кто-то приехал на турнир?- резко поднял глаза Карл. Перед ним, как призрак, сразу возник образ сияющего рыцаря на белом коне.
        - Нет, ваше величество, не на турнир. Брат короля Норвегии ярл Райнульд Трюгвассен находится в наших землях с частным визитом, но, тем не менее, просит его принять неофициально. Я самостоятельно не взял на себя ответственность за назначение времени аудиенции. Все-таки норвежская корона является союзной Дании, и мне трудно сформулировать ваше отношение к королевскому брату.
        - Что за частный визит у ярла?
        - У него какие-то серьезные проблемы в семье. Мне кажется, он не в состоянии сам справиться с ними и хочет попросить вашей помощи.
        Карл кивнул. Он всегда был сердобольным человеком, если ему позволяли обстоятельства быть таким, и не отказывал в помощи, если помочь было в его силах.
        - Королевские семьи должны по возможности иметь добрые отношения друг с другом, даже если государства и не дружат. Но у нас расписан весь день. Как быть?
        - Как вы прикажете, ваше величество.
        - Вот что… Пригласи Трюгвассена в мою ложу на турнир.
        - Простите, ваше величество, но мне показалось, что ярлу не очень хочется, чтобы его присутствие в вашей ставке было публичным. Именно потому он и просил о неофициальной встрече. Я думаю, дело здесь снова в герцоге Трафальбрассе. Трюгвассен не хочет, чтобы Сигурд доложил своему королю о вашей беседе.
        Карл на секунду задумался, и при упоминании о Сигурде помрачнел.
        - Я оставляю свое приглашение в силе. Если оно не устраивает ярла, это уже его личные проблемы. Другого времени я ему выделить не смогу. Он правильно заметил, что встреча должна быть неофициальной. Если бы он приехал в составе посольства конкретно ко мне, разговор был бы иным. Итак, решено… Если ему это необходимо, пусть принимает мои условия. Я жду его в ложе на берфруа. Так и передай!
        Шевалье поклонился.
        - Заодно задай ему ничего не значащий вопрос…- добавил Карл.- Как себя чувствуют норвеги, состоящие на службе в ближайшем окружении Годослава.
        Шевалье поклонился еще раз. Он хорошо понял вопрос.
        Королевская кавалькада выехала привычным уже маршрутом, по дороге, оцепленной франкскими пехотинцами, и не сворачивая на соседнюю, чтобы полюбоваться виселицей. Теперь в свите Карла не было ни его рыцарей-зачинщиков, чувствующих свою значимость, ни рыцарей-зачинщиков со стороны саксов, славян и сарацин, желающих свою значимость доказать, и от этого кавалькада выглядела менее пышной и менее торжественной. На освободившиеся места в королевской ложе претендовали другие придворные, но Карл всегда был разборчив в ближайшем своем окружении и не всех подпускал на короткую дистанцию. По правую руку от него ехал граф Оливье, демонстративно не украсивший свой шлем новыми перьями после того, как проиграл старые королю, по левую - дядя, монсеньор Бернар. Оливье хмурился. Графу не нравилось его нынешнее положение маршала. Графа слишком сильно раздражал Сигурд, которому уделялось столько внимания, хотя, даже при самом беспристрастном взгляде на вещи, его стоило просто посадить в «рекомендованные» рыцари, чтобы наблюдал турнир не с лошади, а с ослиного седла, укрепленного на бревне, и чтобы на него указывали
пальцем. Графу хотелось принять в турнире личное участие, что, впрочем, казалось невозможным, когда в ристалище такие блестящие бойцы, как Жофруа Анжуйский.
        Бернар, пристроившийся по другую сторону от короля, по привычке ворчал. Даже не на кого-то и не для кого-то, а для удовлетворения собственной потребности в этом скромном невинном занятии. За неимением более подходящего объекта ворчания выбран был объект традиционный - погода, по прихоти которой начинать турнир пришлось на два часа раньше. Карл в разговоры не вступал, был задумчив и время от времени поднимал голову, озираясь по сторонам. Не видя на дороге незнакомого рыцаря, он искал хотя бы белого коня. Но взгляд его постоянно падал на вороных и гнедых, которых, как известно, в лошадином царстве большинство, и даже высокий каурый жеребец под высоким же всадником, что проскакал не в сторону ристалища, а в сторону города, заставил короля вздрогнуть. Присмотревшись, Карл узнал волхва Ставра, имя которого часто приходилось слышать в связи с драматическими событиями вокруг турнира. Очевидно, у бодрича были какие-то более важные дела, нежели наблюдение за схватками.
        Берфруа приветствовали короля криками, хотя невозможно было понять, кричат от радости и восторга или от желания пошуметь, выказывая монарху таким образом свое одобрение или, наоборот, неодобрение. В любом из этих случаев крики толпы выглядят одинаково.
        Король взошел в ложу, приветствовал зрителей поднятием руки и улыбкой, чем вызвал, как всегда, шум еще больший, и осмотрел ристалище. Теперь оно приняло иной вид, чем в первые два дня. Справа от короля были выставлены пять палаток зачинщиков с красными шарфами, слева пять палаток зачинщиков с синими шарфами. Именно им предстояло открывать турнир. Напротив королевской ложи, вдоль всего длинного ограждения ристалища, выстроились готовые к поединкам рыцари со стороны. Их, к удивлению Карла, оказалось меньше, чем ожидалось. Слишком, должно быть, много было получено ранений и ушибов в меле. И никто не хотел пробовать силу в первенстве с сильнейшими, не чувствуя в себе достаточно для этого сил и здоровья.
        Что-то принесет этот день?
        Карл волновался…
        Глава 23
        Накануне главного турнирного дня, вечером, когда король беседовал в своей ставке с зачинщиками, волхв Ставр приготовил одному ему ведомый отвар из бодяги с медом, болотного аира и еще каких-то трав, невыносимо вонючих, и оставил невинно пострадавшего стрельца Барабаша прикладывать ко лбу мокрую тряпку, устроив его перед палаткой воеводы Стенинга. А сам меж тем отправился побродить среди лагерных костров и послушать, о чем говорят воины и оруженосцы, а заодно сделать и свои дела, которые в основном и состояли в том, чтобы уметь слушать и делать из услышанного правильные выводы. Первое умели многие, хотя несравненно большее количество людей предпочитало и предпочитает всегда только говорить, а не слушать, а вот вторые вообще в редкость. Волхву это было дано от Свентовита, вот потому он, с помощью того же Горислава, волхва Свентовита, и возглавлял княжеских разведчиков.
        Чуть раньше Ставру пришлось несколько удивиться, узнав, что в его отсутствие двое из его разведчиков участвовали в Божьем суде против оруженосцев Сигурда и с признанной честью вышли из испытания. Однако честь честью, а у волхва были на этот счет свои соображения. Разведчики, радостные от успешного завершения Божьего суда, получили выговор за то, что «высунулись» на всеобщее обозрение. Одно дело, когда Барабаш выступал в состязаниях стрельцов. Барабаш никогда Ставром не использовался для тайных ходок, а Лют и Далимил не однажды хаживали и в ту же Саксонию, и в соседние княжества, да и в Дании бывали по делам. Теперь их могут узнать тогда, когда они должны быть незаметными. Разведчик и воин - это разные вещи. Тем не менее, сохраняя суровость, Ставр был внутренне доволен. Он понимал, что Лют и Далимил вступились за честь своего князя не среди уличных оборванцев, которых можно ножнами от меча разогнать, а не убоялись самого Сигурда, перед которым многие из рыцарей откровенно и со страхом заискивали. Доволен был и Стенинг, с которым волхву встречаться не возбранялось. На воеводу саксов, так и не
открывающего свое лицо, поглядывали с любопытством и уважением - не у каждого, дескать, есть такие слуги. И пусть по-настоящему уважение это предназначалось другому, но Стенинг уже вжился в новый образ так хорошо, что считал разведчиков почти своими людьми. Доволен был и Годослав, мнение которого принес к костру лже-Годослава плеточник Далимил, теперь уже свободно появившийся здесь на правах близкого друга и союзника Люта, собрата по оружию и по воле Божьей, хотя для посторонних глаз они должны быть до этого почти незнакомы.
        Через Далимила, отослав его назад, чтобы не оставлял надолго князя одного, Ставр передал Годославу, что заглянет к нему в палатку вместе с темнотой. А до темноты хотелось проявить обыкновенное любопытство и послушать, о чем говорят люди. Благо, никто тайных речей здесь не вел. Люди вокруг были по-праздничному радушны и довольны, приглашали присесть к огню любого, кто окажется рядом, знакомца и чужака.
        Ставр приседать не спешил, останавливался за спинами одной компании, потом другой, слушал, отвечал, когда его спрашивали. Разговоры, в основном, шли вокруг Божьего суда. Воины и оруженосцы обсуждали саму схватку, и больше поведение Сигурда. Сигурд сильно проиграл во мнении большинства, не желая признать результаты за истинные. То есть усомнился в верховенстве Божьего суда, что никто одобрить не мог. Минувшим вечером и даже текущим днем о герцоге говорили совсем в ином тоне, восхищаясь его качествами полководца и воина, проявленными в меле. Теперь его уже и откровенно осуждали, напрочь забыв про недавнее восхищение.
        Сам Сигурд решил, похоже, вести жизнь затворника и от стыда не показывался вне шатра, только из-за тонких полотняных стен доносился его голос, громко ругающий всех подряд, начиная со своих слуг и оставшихся оруженосцев и кончая всеми вместе взятыми Каролингами. Быть бы и второму Божьему суду, окажись сейчас в лагере рыцарь, уважающий Карла. Впрочем, большинство рыцарей, кто собирался участвовать в джаусте, предпочитало отдыхать перед испытанием, а не разгуливать среди палаток.
        Ставр двинулся дальше.
        За следующим костром говорили о рыцаре-бретере, приехавшем на турнир. Гадали, кто это такой и кто станет его жертвой. Впрочем, в соответствии с нравами той не жалостливой эпохи, жертву тоже не жалели, но на бретера посмотреть хотели, как на диво. Не каждый день доводится встретить виртуоза поединков. Однако гадания и необоснованные доводы интересовали Ставра мало, ему хотелось услышать интересные жизненные новости и мнения, и он двинулся между палатками к следующей компании.
        Здесь разговор оказался уже интереснее. Один из воинов-вагров видел, как к пристани пристала небольшая лодка данов, из которой выгрузилось двадцать полностью оружных воинов. Думали, что эти люди прибыли к Сигурду, и соображали зачем, когда меле уже завершилось. Однако в палаточном лагере никто из воинов-данов так и не показался. Знать, какие-то иные у них дела. А вот какие, это воинов, в отличие от Ставра, интересовало мало.
        - Это, должно, не даны, а эсты,- чтобы разговор не прервался, и желая уточнить сказанное, предположил Ставр.- У них в Хаммабурге целый свой квартал…
        - Я что, язык данов от языка эстов не отличу?- ответил воин с усмешкой.- И с теми и с другими и попивать, и повоевать о-го-го сколько пришлось.
        - Ну, может… Может…- миролюбиво сказал волхв, активно показывая свое равнодушие, и тут услышал за спиной детский голос:
        - Ставр… Ставр…
        Он обернулся. На дороге, держа на поводу лошадь, стоял Власко. Весь покрытый пылью, с ввалившимися глазами, он, похоже, еле-еле на ногах держался от усталости.
        - Ты откуда? Зачем сюда, к нам?- спросил волхв и положил руки на худенькие плечи.
        На отрока обратили внимание и у костра, замолчали, стали прислушиваться. Не каждый день и не на каждой дороге встретишь бедного мальчика на такой лошади. Но Власко показал, что не зря он воспитывался среди разведчиков, внимание к своей особе сам заметил и потому ответил уклончиво:
        - Посмотреть приехал…
        - Посмотреть…- усмехнулся волхв.- Ишь, какой любопытный. Пойдем к нашим, перекуси да спать ложись. После такой дороги завтра все на свете проспишь… Кто тогда за тебя смотреть будет…
        Только у своего костра, расседлав и привязав к коновязи лошадь и устроившись на собственном же новом седле, как в кресле, отдыхать, мальчик тихо рассказал волхву, зачем он приехал. И передал, что велела повещать княгиня Рогнельда.
        - Я скоро пойду к Годославу и все расскажу,- заверил его Ставр.- Плохо в Рароге?
        Власко вздохнул.
        - Дражко жалко. Сильно ранен. Если он не встанет, все совсем пропадет… Княгиня без него с порядком не сдюжит…
        - Скоро мы вернемся. Годослав порядок наведет. Карл поможет ему…
        - Я знаю,- ответил мальчик тихо и рассказал учителю о том, что он видел по просьбе князя.
        - Крест, говоришь, на груди?- Ставр нахмурился.
        - Крест.
        - А пусть и крест… Зато Рарог стоять будет… А у других, у бодричей - тоже кресты?
        - Того я не видел…
        - Ладно, посмотрим…
        - Ставр,- позвал Лют и показал на дорогу.- Второй гонец из Рарога.

* * *
        Легкий, едва слышный одиночный удар в щит сообщил, что пришел Ставр. Так только он сообщает о своем прибытии. Через несколько мгновений колыхнулся полог в межкомнатном проеме палатки.
        - Дозволь войти, княже…
        - Пройди.
        - Здравствуй будь всегда!
        - Я стараюсь…- кисло скривил князь лицо, как Дражко бы красноречиво зашевелил усами.
        Годослав пребывал не в лучшем состоянии духа. Ходил от одной полотняной стены до другой вправо и влево, вперед и назад, а расстояние-то всего три его широких шага. Голова от одних поворотов закружится. Он уже второй день покоя себе не находил, и потому молодому сильному телу сидеть без движения в палатке, скованному недостатком информации и невозможностью передвигаться по своему усмотрению, было невмочь. Неизвестность порой бывает тяжелее беды. Что творится дома… Как Рогнельда себя чувствует от таких напастей… Не было бы беды с ребенком, что под сердцем она носит…
        Не мог Годослав не думать об этом.
        - Слишком, княже, ты неосторожно себя вел сегодня. Сигурд мог узнать тебя.
        - Ты прав, Ставр, как всегда. Но нет уже сил ждать. На ярость скоро изойду и начну волосы на себе рвать. Так невтерпеж хоть что-то сделать!
        - Сегодня в меле ты проявил свою ярость. Добрых ударов направо-налево столько отвесил, что франкам это и завтра памятно станет. Силен харлужный меч в хорошей деснице. Но придется до завтра потерпеть. Тогда уж отводи душу, а потом у тебя с королем разговор будет. Ты победителем с ним говорить должен. Карл победителей любит и всегда к ним благоволит.
        - До завтра мне еще след постараться от злости не умереть. Да от беспокойства. Что-то там, дома? Есть вести?
        - Есть вести. Нелегкие, как всегда. Откуда легким взяться! Сначала Власко прискакал. А за ним вдогонку взрослый гонец. Догнал мальца…
        - И что?
        - Даны вторую армию на нас, кажется, повели. С саксонской границы сняли. Так Власко в воде видел… Дражко с благословления Свентовита и с помощью Горислава на ноги встал и даже в седло сел. Рогнельда сама по боярским домам проехала, прямо среди боярской дружины - не убоялась!- арестовала сына Мистиши и на глазах другой дружины велела убить боярина Коста. Собрала для Дражко полк.
        Годослав даже глаза шире раскрыл от удивления.
        - Ай да княгиня! Просто не узнаю ее, смирную да тихую, издалече, словно и не она там осталась!.. А как воевода? Сдюжит ли после раны поход?
        Ставр пожал широкими мосластыми плечами:
        - Все, что я умею, я получил от Горислава. Тебе силу передаю - это тоже от Горислава. А Горислав может поболе… Поболе других, не чета Троялу и всяким храмовым… Надеюсь, Дражко ему внемлет. Даст Свентовит, завтра в ночь или послезавтра к утру дома будем. Там и разберемся. А завтра поутру здесь разбираться след. Есть с чем разобраться. У тебя, княже, ничего не пропало?
        - Ты что, тоже в воду смотришь?- спросил Годослав.- Мошну с монетами под подушкой оставил. С Божьего суда воротился, мошны нет…
        - Сигурд в палатку заходил. Искал что-то…
        - Нечто Сигурд вор? Не поверю…
        - Я сам вместе с Барабашем видел. Мошна-то приметная?
        - С трезубцем вышитым. Герб княжеского стола.
        - Вот и оно! Это ему и надо было. Выходит, теперь Сигурд узнал тебя…- обеспокоенный волхв задумчиво потер подбородок.
        - Это его беда… Теперь уже поздно! Завтра джауст, и никуда ему от меня не уйти. Я уже сегодня сделал ему вызов.
        - До завтра дожить след. Я переставлю посты к твоей палатке. Далимил!- позвал волхв.
        Далимил стоял сразу за пологом и сделал только шаг, чтобы оказаться рядом. Ставр дал указания: кого в темноте, пока сам Ставр тут, необходимо привести и где посадить, чтобы всю ночь палатка князя была под доглядом. Плеточник побежал выполнять.
        - Еще, княже, дело есть доброе. Тоже для завтрашнего дня.
        - Вещай.
        - Твой стрелец Барабаш, что на турнире полный рог с золотом получил, деньги все успел потратить. Сразу…
        - Что ж в этом доброго?
        - И я ему в этом помог…
        - Ну, не тяни душу.
        - Эсты-викинги захватили малолетнего Олафа из дома Трюгвассенов, наследника норвежского престола, и продали его в рабство вместе с двоюродным братом Рагнаром и воспитателем. А мы с Барабашем выкупили их. Грек-работорговец совсем обнаглел, когда Барабаша признал. Весь приз потребовал…
        - Ай да Барабаш. Не пожалел?
        - Не пожалел.
        - Молодчина. И что ты думаешь с ними делать?
        - В Хаммабург прибыл Райнульд Трюгвассен. Ищет сына и племянника.
        - Старый боевой конь!
        - Старый боевой конь выглядит и в самом деле стариком. Совсем его сломала пропажа единственного сына. И найти уже отчаялся, но тут след появился. Завтра Райнульд захочет встретиться с Карлом, чтобы просить его о помощи.
        - А если не захочет? Если сам будет искать?
        - Я сделал так, что захочет,- спокойно пояснил волхв.- И Райнульд будет, скорее всего, присутствовать на турнире. Тебе, княже, предстоит сначала всех победить, в том числе и Сигурда. Это обязательно, чтобы с честью, а не как проситель, подойти к королю. И только с честью можно сделать второе доброе дело. В присутствии Карла передать Трюгвассену мальчиков.
        - Это дело в самом деле доброе! Представляю, как вытянется физиономия у Трафальбрасса, если он сможет наблюдать за этим. Хотя я постараюсь, чтобы он не смог… Да… А что на это Барабаш скажет? Это же он их из рабства выкупил?
        - Барабаш хочет доставить тебе, княже, удовольствие и пользу княжеству.
        - Скажи ему, что я не забуду такой услуги. И деньги ему верну, и в благодарности не оставлю. На что он сам приз потратить хотел?
        - Дом мечтал в лесу купить и отроков стрельбе учить…
        - Скажи, я дарю ему свой лесной домик…
        - Это дворец…
        - Вот его и дарю… Вместе со всем окружающим лесом… А сам, даст Свентовит, буду к нему в гости приезжать. На охоту…
        - Он будет очень тебе благодарен, княже…
        Короткий, как у самого Ставра, стук в щит показал, что Далимил уже вернулся.
        - Что-то быстро ты…- понял волхв, что подобная поспешность не случайна.
        - Из города гонец прискакал. От Олексы. Старший мальчик, больной, из тех, что ты там оставил, умирает…
        Ставр переглянулся с Годославом.
        - Я туда. Для Райнульда это было бы непоправимым горем. Сын единственный… Может, я сумею хоть что-нибудь сделать. Был бы здесь Горислав… До доброго утра, княже… Утро будет для тебя добрым, я чувствую это. И помни, что только Карл сможет помочь тебе и княжеству. Только Карл… Но Карл будет помогать не нищему просителю, а сильному князю, которого он сможет полюбить, как когда-то любил своего племянника. Далимил, найди моего коня.
        И Ставр стремительно вышел.
        Коня ему привел Власко, не желавший спать. И своего коня, взнузданного, тоже привел. Измученный мальчик старался заглянуть учителю в глаза.
        - Я с тобой поеду…
        - Ты ж усталый.
        - Я поеду…- Голос упрямый и настойчивый.
        - Зачем тебе это… На больных смотреть неинтересно.
        - Мне надо. Я знаю. Я его видел…

* * *
        Уже среди ночи Ставр постучал в калитку городских ворот Хаммабурга. Сонный стражник никак не хотел открывать и согласился на это только тогда, когда волхв погремел в кулаке несколькими серебряными монетками. Серебро имеет тонкий, но звучный голос, который легко проникает сквозь щели любых, самых тяжелых ворот, не говоря уже о калитке.
        - Тревожат людей почем зря…- проворчал стражник, принимая плату.- Не спится им…
        Потревожили, очевидно, только его. Обычно же спокойные даже днем улицы полусонного города и в эти ночные часы были все еще не пусты от народа. Прямо посреди многих из них стояли повозки и телеги, где спали люди, кто-то бродил с места на место, не совсем соображая после дневного праздника, что ищет и куда бредет. Городская стража в дни турнира даже не выставляла поперек улиц традиционные рогатки, мешающие проходу и проезду, нарушая заведенный порядок. Но все же дневного столпотворения в ночные часы не было, и Ставр с Власко быстро доехали до ворот дома купца Олексы, хотя из-за городской тесноты и не могли гнать побыстрее. Их ждали, приняли лошадей и сразу провели к больному мальчику.
        Тот лежал в светлице на втором этаже, весь горящий в жару, разбросав несколько теплых одеял, которыми его пытались накрыть, и цепляющийся тонкими пальцами себе за грудь и за ребра так, что на груди во множестве были видны синяки. По иссохшему маленькому лицу катились крупные капли пота. Глаза, страдающие, ничего не видели, но словно пытались спросить кого-то, стоящего над всеми, за что дано измученному телу такое испытание. Глазами мальчик уже расстался с солнечным светом, хотя еще и не посмотрел во тьму. Ставр приложил ладонь сначала к голове больного, потом к его груди. Слушал долго. Переглянулся с Власко, посмотрел на наставника норвежских мальчиков, который стоял тут же, за их спинами, на Олексу, печально мигающего сонными глазами.
        - Рагнар умрет сегодня ночью…
        - И ничего нельзя сделать?- скорбно спросил наставник, опуская плечи, словно теряя последнюю надежду.
        - Можно попробовать… Тогда он может умереть сразу, но может и на ноги встать. Делать?
        - Делай, Ставр,- ответив без раздумий, наставник взял на себя ответственность. Он Ставра знал давно и слепо верил ему.
        Волхв выпрямился.
        - Олекса, где у тебя колодец?
        - На заднем дворе.
        - Готовь чистую холстину. И поболе, и погрубее. Подставь мне, чтоб под рукой была.
        Ставр поднял Рагнара и легко понес к лестнице. Маленькое тело почти ничего не весило. Рубаха была мокрой, кожа горячей. Лицо больного исказилось от беспокойства, но глаза по-прежнему показывали отсутствие земного духа.
        На заднем дворе Ставр поставил мальчика на ноги прямо рядом с колодцем. Стянул с него прилипшую к телу рубаху. Рагнар чуть не упал, бессильные ноги не держали такое же бессильное тело. Наставник за талию поддерживал мальчика, пока Ставр вытягивал из колодца воротом большое деревянное ведро. Олекса принес холстину, встал в стороне.
        От ведра веяло холодом. Но не ночным, а подземным, жутким.
        - Хозяйка-вода, кровь подземная и наземная, смой с отрока все болезни, унеси их в землю, раствори в соли, отдай отроку свежесть жизни, силу, питающую корни,- скороговоркой проговорил волхв и вылил целое ведро на голову мальчику.
        Только что бессильное тело вздрогнуло, пробудилось, всплеснулись в испуге руки, как крылья взлетающей птицы. И стон вырвался изо рта.
        - Растирайте его холстиной,- приказал Ставр.- Сильнее растирайте, чтобы кровь забегала. Сильнее, не жалейте труда…
        А сам стал доставать новое ведро воды. И так он трижды искупал мальчика, потом завернул его в чистую и сухую холстину и понес в светлицу. Велел следом за собой целое ведро принести и поставить рядом со скамьей, на которой лежал мальчик.
        Рагнар ожил, вернулось к нему сознание. И хотя зубы его стучали, теперь взгляд был осмысленным, хотя и по-прежнему страдающим.
        - Власко, посмотри…- тихо попросил Ставр.
        Власко склонился над ведром. Взял в свою узкую ладонь такую же узкую ладонь больного ровесника. Долго длилось его молчаливое знакомство. Потом Власко заговорил и начал повторять те же заученные слова-заговоры, что произносил в светлице Годослава во Дворце Сокола. Несколько раз повторил. Замер…
        - Я вижу тебя, Ставр…- сказал через минуту.- Вижу… Ты уже сильно постарел… Рядом с тобой юноша… Волхв, но не славянский… Он с короткой бородкой… Только недавно начала расти… Ты зовешь его… Ты зовешь его… Олегом…
        - Кто этот Олег?- спросил Ставр тихо.
        - Волхв Олег… Волхв Олег… Я сейчас увижу… Сейчас… Я увижу… Вот… Он с отцом… Его отца зовут Рагнаром. А рядом с Рагнаром его сестра… Младшая сестра… Ее зовут… Я плохо слышу… Кажется, ее зовут Ефанда…[Олег Трюгвассен - Вещий Олег. Ефанда Трюгвассен - третья жена Рюрика, мать князя Игоря.]
        - Унесите воду,- приказал Ставр.- И оставьте меня с мальчиком.
        - С ним все будет хорошо?- спросил воспитатель.
        - С ним все должно быть хорошо. Позаботься пока об Олафе. Завтра ему предстоит встреча с королем Карлом и с ярлом Райнульдом.
        - Райнульд прибыл?- воскликнул старик в испуге.- Он убьет меня за сына.
        - Его самого убило похищение сына. Рагнар будет жив, и завтра ты приведешь сюда его отца. Ярл будет тебе очень благодарен. А сейчас выйдите все. Я помогу мальчику справиться с болезнью.
        Заскрипела дверь, хлопнула на сквозняке. Ставр остался один на один с больным. Вздохнул, положил ему обе руки на подреберье, чуть ниже сердца, и долго ловил момент, пока не ощутил, как проникает в него самого через затылок небесная сила, переходит через плечи в руки, а из рук, словно тысячи тонких ручейков, стекает в юное тело Рагнара. И происходило все это так долго, и так сосредоточенно ощущал все волхв, что не заметил, как пришел рассвет.
        А когда в комнате стало совсем светло, Ставр вспомнил, что из-за жары начало турнира перенесено на более ранний срок, и ему необходимо идти к Годославу, чтобы подготовить того к турнирным схваткам джауста, как готовил его раньше к меле. Волхв с трудом оторвал ладони, будто прилипшие к спокойно уснувшему мальчику, с большим трудом сам поднялся и вышел за дверь, слегка пошатываясь, почти обессиленный.
        - Я вернусь часа через два, чтобы забрать Олафа. Ты тоже будь готов,- сказал он наставнику, который просидел за дверью всю ночь, тоже не сомкнув глаз от беспокойства за воспитанника.
        Глава 24
        Специально для этого дня монсеньор Бернар приготовил сюрприз племяннику.
        Едва король и гости его ложи расселись, как герольд дал эффектную, на публику рассчитанную отмашку, и в ристалище строгой цепочкой выехало пятьдесят солдат в длинных плащах цветов королевского дома. Красный плащ чередовался с синим, и так далее…
        - А это еще кто такие?- благодушно поинтересовался король, чувствуя, что если его не поставили в известность, значит, для него приготовили что-то интересное и красивое.
        - Это? Это, Карл, солдаты…- ответил Бернар и улыбнулся почти неуловимо.
        Конники выстроились в строгую линию под королевской ложей, спиной к королю. И одновременно, по команде герольда, откинули плащи, поднесли к губам боевые рожки, обычно зовущие воинов в атаку, и протяжно затрубили в них. Единый звук, сливаясь из пятидесяти звуков, повис над берфруа и над ристалищем. Карл заулыбался. Ему понравилась затея дядюшки.
        И тут же, вызванные громким сигналом, из своих палаток одновременно вышли все десять зачинщиков. На них были прекрасные парадные доспехи с золотой насечкой, каждый из которых мог бы служить украшением самой изысканной галереи любого из королевских дворцов. Утреннее солнце, еще не жаркое, сияло и играло, отражаясь в золоте и стали, придавая параду яркую торжественность и зрелищность.
        Герольд начал официальное представление. Имена, титулы и заслуги рыцарей звучали громко и протяжно. И тут же в каждом из углов ристалища помощники герольда повторяли эти звучные имена и титулы, чтобы все слышали и все помнили, какие славные воины будут демонстрировать свое мастерство.
        Торжественная процедура радовала сердце монарха, но он все же выглядел рассеянным, осматривая поле предстоящих схваток, рыцарей-зачинщиков и рыцарей со стороны.
        - Ваше величество,- раздался со спины отвлекающий шепот майордома.- Ярл Райнульд Трюгвассен желает выразить вам свое уважение.
        Карл поднялся. Одновременно, услышав сообщение, поднялся и дядюшка Бернар, понимая, что граф Оливье, как маршал турнира, должен сидеть в первом ряду и не может уступить место брату норвежского короля. Все придворные и всегда дорожили местом, расположенным к королю как можно ближе. Только один монсеньор Бернар, понимая, что у него, в соответствии с родственными отношениями, ничего не прибавится и не убавится от того, где он будет сидеть, был к этому равнодушен. И потому Бернар просто шагнул через ряд, чтобы оказаться у короля за спиной рядом с Алкуином, появившимся в ложе с опозданием.
        По проходу, стуча грубыми морскими сапогами, прошествовал тяжеловесный эрл. Поклонился с достоинством и с уважением, с собственной северной сильной грацией.
        - Я рад приветствовать вас, ваше величество, на этом торжественном и прекрасном зрелище, вполне достойном славы королевского войска,- сказал Райнульд низким голосом, произнося франкские слова почти без акцента. В молодости ярл служил командиром одного из отрядов личной гвардии византийского императора, и большую часть его отряда, наряду с норманнами, составляли франки. Там он и имел возможность выучить в дополнение к греческому и франкский язык.- Меня привел в ваши края случай, о котором я хотел бы поговорить позже, если у вас найдется для меня несколько минут. А сейчас, ваше величество, я не желал бы отвлекать вас от зрелища и только имею нескромность поинтересоваться вашим самочувствием и самочувствием королевы и ваших детей.
        - Благодарю вас, ярл. В нашем семействе все члены отличаются завидным здоровьем и только радуют глаз тех, с кем общаются. До тех пор, пока живы… Единственно, вы напомнили мне, что у меня стало на одного сына меньше. Карломан погиб в бою прошлой осенью. Но погиб он, как достойный воин, с копьем в руке, и каждый рыцарь должен желать себе подобной кончины. Теперь у меня осталось только два сына, средний - Пипин, и младший - Людовик, между ними я и разделю свое королевство, когда Бог призовет меня к себе[Пипин Каролинг погибнет через несколько лет, а наследником короля станет младший сын Людовик Благочестивый.] .
        - Вот как, ваше величество…- задумался над чем-то своим Райнульд.- Странная ситуация… Простите, я не намеревался вернуть вас к грустным воспоминаниям.
        - Ничего странного,- по-своему понял Карл ярла.- Это обыкновенная жизнь. Я прошу вас занять место рядом со мной и рассказать, как обстоят дела у моего царственного брата короля Норвегии.
        Ярл сел на место монсеньора Бернара и казался более задумчивым, чем сам король.
        - Телом король здоров, чего желает и вам, ваше величество.
        - Когда говорят, что человек, тем более король, здоров телом, подразумевается что-то недосказанное, связанное с духом.
        - Я не могу утверждать, ваше величество, что мой брат находится в лучшем состоянии духа, точно так же, как и я сам. Он с удовольствием оказался бы сейчас в этих краях и лично выразил бы вам, ваше величество, свое уважение, но дела государственные не позволяют ему покидать тронный зал больше, чем на четыре часа, которые он ежесуточно тратит на сон.
        - У вас что-то произошло?- напрямую спросил Карл, который не имел склонности к витиеватой речи и раздражался, когда с ним начинали говорить не совсем понятно.
        - Да, ваше величество. Я хотел поговорить об этом отдельно, но раз уж зашел разговор, могу сообщить вам наши великие неприятности.
        - Я готов выслушать вас прямо сейчас, это не помешает мне наблюдать за парадом представления, потому что почти всех рыцарей-участников я знаю лично. А если кого-то и не знаю, то названное имя мне ничего не скажет. Я не много теряю. Говорите…
        - У нашего короля ситуация почти такая же, как у вас. Два старших сына от первой жены погибли в сражениях, третий сын пропал вместе с драккаром в морском походе, отправившись в Гренландию на открытие новых земель. От последней жены у короля есть несколько дочерей и только один малолетний сын. Месяц с небольшим назад,- Райнульд склонил голову, и Карл понял, что ему больно предаваться воспоминаниям,- мой сын Рагнар вместе со своим двоюродным братом, наследником престола Олафом, и воспитателем отправились на побережье. Воспитатель, известный в наших краях человек, образованный и много знающий, давал им какой-то урок. В это время на побережье высадились викинги-эсты и захватили всех троих в плен. Мы ожидали, что нам предложат заплатить за мальчиков выкуп, и приготовились к этому. Но, очевидно, сами пленники себя не назвали, и потому их просто продали в рабство.
        - В рабство - наследника престола?- удивился и возмутился Карл.- Даст бог, дойдут мои армии и до земли эстов…
        - Мы наводили справки, где только могли,- продолжал ярл Райнульд рассказ.- И вот узнали, что мальчиков отправили сюда, в Хаммабург, к некоему работорговцу-греку, связанному с рынками Византии и Хозарии. Я поспешил в страхе, что караван может вскоре быть отправлен, и тогда догнать детей будет трудно. Но оказалось, что я уже опоздал. Только вчера, сразу, как их привезли, какой-то невоспитанный очень высокий славянин-волхв и с ним другой славянин, победитель турнира в стрелецком искусстве, купили мальчиков, предложив за них приз, который ваше величество изволило вручить стрельцу-победителю. И в тот же вечер выехали из города в сопровождении воинов вашего величества. Я опоздал всего на несколько часов и, несмотря на предпринятые поиски, так и не смог узнать, куда они выехали. Меня тешит слабая надежда, ваше величество, что кто-то из ваших военачальников в курсе этого события, поскольку славяне ехали в сопровождении ваших солдат. И только это заставило меня обратиться к вам за помощью. Поймите состояние отца, разыскивающего единственного сына, и дядю, разыскивающего племянника, тем более что пятилетний
племянник этот является последней надеждой королевского дома Норвегии. Династии грозит возможность прерваться…
        Карл задумался на минуту.
        - Странная ситуация. Мне совершенно неизвестно, какие солдаты королевской армии могли сопровождать бодричей и куда. Дядюшка Бернар, ты ничего не слышал об этом?
        - Нет, Карл, но я узнаю сегодня же. Пусть и шевалье дю Ратье подключит своих людей. Не волнуйтесь, Трюгвассен, мы найдем вашего сына и малолетнего Олафа быстро. Сделать это стоит быстрее потому, что у меня есть дополнительные сведения об охотниках за этими мальчиками.
        - Охотники за мальчиками?- в один голос воскликнули король и ярл.
        - Да, ваше величество. Вчера в Хаммабурге высадился небольшой отряд данов под командованием младшего из братьев Ксарлууп, который наводит справки у работорговцев. Как прево королевства, я обязан следить за поведением подозрительных иностранцев. Только, прошу прощения, я не знал, что это за мальчики разыскиваются, и не понимал, зачем они нужны данам. Я мог только предположить, что это какие-то родственники самого Ксарлуупа.
        Райнульд побледнел и не мог выговорить ни слова. Более того, даже сидя на скамье, он заметно пошатнулся, словно готов был упасть.
        - Вы нехорошо себя чувствуете?- спросил его Бернар.
        - Было бы ужасно, попади Олаф в руки данов. Готфрид и так ищет способы сместить с трона династию Трюгвассенов, чтобы посадить вместо нее какого-то послушного себе ярла… Тогда мальчики погибли бы…
        - Минутку!- воскликнул вдруг Карл.- Я вспомнил! Вас, уважаемый ярл, ввели в заблуждение. Да-да! Я видел только час назад на дороге волхва Ставра. Его ни с кем невозможно спутать из-за роста. И жеребец у него очень высокий. Мальчики еще в Хаммабурге, это несомненно! И мы найдем их.
        - А если их раньше найдут даны?..- сказал Бернар.
        - Тогда мы их просто отобьем! Дядюшка! Немедленно отправь вестового в порт с запрещением выхода любого корабля или лодки из города. Предупреди всю стражу… Особенно это должно касаться датских кораблей… И меня в данном случае очень мало волнует возможное возмущение моего царственного брата Готфрида!
        - Я сделаю,- кивнул монсеньор Бернар.
        - Ваше величество, простите, что прерываю ваш разговор, понимая, насколько он важный,- тихо сказал граф Оливье,- но рыцари готовы, герольд просит меня дать команду.
        - Да-да…- согласился Карл и положил руку ярлу на плечо, которое достигало бровей короля.- Трюгвассен, мы с дядей приложим все силы, чтобы помочь вам. Я обещаю это твердо. А сейчас, простите, начинается турнир, и я предлагаю вам понаблюдать за схватками.
        - Благодарю вас, ваше величество,- печально ответил ярл и опустил голову, понимая, что чужое горе редко воспринимается так же остро, как горе свое.

* * *
        Граф Оливье даже встал, чтобы подчеркнуть торжественность момента.
        Обе партии зачинщиков выстроились одна против другой на противоположных концах ристалища. Били копытами и рвались вперед сильные кони, нервно шевелились наконечники копий, развевались по ветру значки и вымпелы. Сами всадники сидели в седлах еще прямо, ожидая сигнала. Волнение нарастало. Даже шумные берфруа ощутили это волнение и стихли, затаив дыхание.
        Граф взмахнул жезлом. Герольд повторил жест. Запел сигнальный рожок. Окончание звука является началом схваток!
        - Начали!- выдохнул Карл.
        Кони понеслись вперед стремительно, мощно набирая скорость. При проведении меле не было ощущения такой значимости, какое подступило сейчас.
        Первая схватка произошла прямо против королевской ложи, и король отлично видел, как в разные стороны полетели щепки и куски кожи от щитов. Но ни один из рыцарей не вылетел из седла. При этом главная надежда красных - герцог Анжуйский, даже не до конца пригнулся, принимая удар своего противника - эделинга Кнесслера, и не выбросил руку до полного разгиба, нанося удар сам. Карл отлично знал благородный характер рыжебородого Жофруа. Многоопытный поединщик уже по посадке в седле определил силу удара Кнесслера и не захотел расстраивать зрителей, ускоряя свою победу.
        Проехав до конца ристалища, рыцари развернули коней и замерли в ожидании нового сигнала. Теперь уже не требовалось руководство маршала, и герольд дал сигнал сам. Две сильные и прекрасные волны снова понеслись навстречу друг другу и столкнулись. На сей раз Жофруа, побоявшись, очевидно, унизить Кнесслера пренебрежением, ударил всерьез в самый центр щита. Эделинг от такого удара словно в воздухе на копье завис, тогда как его лошадь стремительно умчалась вперед. И после падения не смог уже встать без посторонней помощи. Герцог Анжуйский не зря считался лучшим копейщиком королевства, что доказал еще раз всем. И при этом умудрился победить так, чтобы не нанести своему противнику, которого уважал, серьезных увечий.
        Одновременно с герцогом, барон Борк выбил из седла своего мощного противника, пожелавшего выступать инкогнито. Карл знал уже, что это не Годослав, а Борк очень надеялся, что сумел победить князя бодричей и рассчитаться за поражения, нанесенные ему воеводой Дражко. Согласно правилам турнира, теперь инкогнито обязан был снять шлем и представиться победителю. Дело происходило прямо под королевской ложей, и Карл видел, как вытянулось лицо баварца, когда он услышал имя рыцаря, которого выбил из седла. Тем не менее Борк протянул руку и помог противнику встать, отправляя его в ресе.
        Третьим в ресе отправился противник князя Бравлина. Копье славянина пробило щит франка и нанесло серьезную рану в плечо. Выбыл из борьбы и еще один франк, которому эделинг Аббио попал наконечником в шлем. Рыцарь остался в седле, но уронил копье и так вцепился в шею лошади, что стала понятна невозможность им выйти на третью, завершающую схватку. Раненому помогли покинуть седло турнирные стражники, и они же довели его под руки до ресе, где оруженосец уже поставил спешно принесенную скамью.
        Таким образом, каждая из команд зачинщиков потеряла по два участника и обрела по два победителя. И на последнюю схватку выехал со своим противником-франком только сарацин Салах ад-Харум. Франкский рыцарь имел преимущество в собственной массе и в силе своего коня. Конь же Салаха был легок на ногу, быстр, однако не обладал мощностью, которая приобретается при разбеге и плюсуется к удару копья. Но у сарацина было преимущество в росте и в длине рук, следовательно, он успевал достать противника на какое-то мгновение раньше, что при хорошо нацеленном ударе тоже могло бы ему помочь. Рыцари сшиблись все в той же точке, что и раньше. Удар франка был сильнее, сарацин слегка покачнулся от него, но выдержал, выпрямился, и опять оба остались в седле[Полтора века спустя считалось самым почетным сломать копье о щит рыцаря-противника. Копья к тому времени стали значительно длиннее, совершенно изменилась техника удара. Почти не имела значения бьющая рука, поскольку копье закреплялось жестко, иногда только к доспеху, иногда к доспеху и к перчатке, иногда даже к седлу. Доспех, сбруя и копье порой напоминали монолит.
Рыцарю оставалось только одно - удачно копье направлять. Удары же копьем с помощью силы руки совершенно вышли из употребления, потому что они могли только повредить ставший к тому времени очень мощным доспех, но не выбить противника из седла. Турниры проиграли в искусстве и в зрелищности перед более ранними.] .
        Теперь, в соответствии с правилами, они взялись за мечи, уже не доезжая до конца ристалища, чтобы развернуться и встать лицом друг к другу. Вот здесь-то и сказалось преимущество коня сарацина. Быстроногий и послушный, он показывал такие чудеса управляемости, что франкский рыцарь не всегда успевал повернуться в одну сторону, где только что находился Салах, как тот уже атаковал его с другой. Быстрый, гибкий и легкий меч сарацина обрушил на франка такой град ударов, что тот успевал только защищаться, не имея возможности нападать. И в итоге оказался изрубленным в щепки франкский щит. Это еще более ослабило оборону рыцаря, и уже через несколько минут он получил ранение в бок. Булат без проблем рассек броню. Герольд выбросил свой жезл. Поединок закончился, к удивлению короля, поражением красных зачинщиков.
        - Как вам понравились наши бойцы?- поинтересовался король у ярла Райнульда.- Много ли у вас рыцарей, способных вести такой же бой?
        - К сожалению, в нашем королевстве слишком много воинов, предпочитающих воевать везде, где это возможно, и мало желающих трудиться на процветание государства. А это не менее важно для королевства, потому что меч и копье могут принести только новые земли, но не всегда помогают управлять ими. Сейчас же почти вся гвардия византийского базилевса[Базилевс (василевс)- император.] состоит из моих соотечественников. Потому наш королевский двор и не отличается богатством и пышностью, что лучшие наши люди предпочитают жить на чужбине. Здесь же мне понравился вон тот рыжебородый,- показал норвег на герцога Анжуйского.- В нем чувствуется возможность победить не тогда, когда ему позволят обстоятельства, а тогда, когда он захочет этого сам. Завидное качество!
        - У вас наметанный глаз,- засмеялся Карл.- Вы безошибочно выбрали лучшего и непобедимого нашего рыцаря. Он в самом деле такой, как вы сказали. Побеждает тогда, когда ему заблагорассудится. Я заметил, как он в первой схватке пощадил противника. Его противник - эделинг Кнесслер, хозяин здешних земель. И герцог Анжуйский не захотел ронять авторитет Кнесслера перед его подданными.
        - Я тоже заметил это. Но помимо того я не мог не заметить и другое…
        - Что?- поинтересовался Карл.
        - Не что, ваше величество, а кого… Вон там, в ожидании приглашения, сидит в седле один не слишком хороший человек, но тоже непревзойденный воин. Герцог Трафальбрасс…
        - Он не справится с герцогом Анжуйским. Я видел Трафальбрасса в деле. Он вчера участвовал в меле. Не справится…- Карл говорил так горячо, что всем сразу стало понятно, что сам он не вполне уверен в том, что говорит, и оттого волнуется.
        - Посмотрим, ваше величество,- уклончиво ответил ярл.- По крайней мере, я буду от всей души желать победы вашему рыцарю. Кстати, ваше величество, вы сказали, что эделинг Кнесслер владеет здешними землями. Я знавал старого эделинга Кнесслера, у которого погибли все сыновья, а сам он, должно быть, давно уже умер. Это его внук?
        - Не могу ответить на ваш вопрос, потому что старого я не знал.
        Ярл попытался всмотреться в ресе, где находился в это время сам Кнесслер.
        - В схватке трудно разобрать, но мне показалось, что я и этого знаю…- проговорил Трюгвассен раздумчиво.
        - Кстати,- сказал Карл,- вы пожаловались, что ваши соотечественники служат в чужих странах. Много ли норвегов в ближнем окружении Годослава, князя бодричей?
        - Я не могу точно ответить на ваш вопрос, сир, но, насколько мне известно, Годослав больше доверяет своим воинам. И не допускает иноземцев в ближнее окружение. Правда, в дружине у князя-воеводы Дражко есть, насколько я помню, мои соотечественники, но они, как я сказал, служат не в окружении Годослава…
        - Это все, что я хотел услышать, уважаемый ярл,- сказал Карл, почему-то с облегчением переведя дыхание.

* * *
        Тем временем пятеро победителей под торжественные звуки боевых рожков прицепили на копья красно-синие ленты, показывая, что теперь они выступают не под одним из королевских цветов, а сразу под обоими. И заняли позицию по правую сторону от короля. Карл поднялся со своего места, чтобы поприветствовать рыцарей. В ответ ему опустились и поднялись копья.
        Теперь герольды отбирали пятерку посторонних рыцарей для первой схватки с королевской пятеркой. Как и было обговорено, первыми вступают в состязания самые слабые, чтобы зрелищность турнира шла по возрастающей. Герольды основывались на своем знании способностей участников. Возможно, кому-то показалось обидным, что его ставят в первую пятерку, но спорить с герольдами запрещалось. Спорщику было отведено место на бревне «рекомендации».
        Эта первая схватка не слишком волновала Карла. После зрелищного начала наступило некоторое ослабление эмоций, и король снова начал смотреть по сторонам - не появился ли где-нибудь в углу рыцарь на белом коне. Но новых рыцарей на турнир вообще не прибыло. Об этом еще до начала сообщил королю главный герольд де Жерен.
        Пятерка конкурентов заняла места против зачинщиков. Прозвучал сигнал, кони с места взяли в карьер, и уже первая схватка превзошла все ожидания. Ни один из посторонних рыцарей не усидел в седле, и ни один не был в состоянии продолжить бой пешим, с мечом в руке.
        Двое вообще не смогли подняться на ноги. Герольд склонился над одним, потом над другим и подал знак Оливье.
        - Ваше величество,- сказал граф,- один рыцарь без сознания, один убит. А ведь в дело не вступил еще Сигурд…
        - Кто у нас замещает его?- спросил король, впрочем, не слишком строго. Смерть на турнире, почти как смерть в сражении, короля мало смущала, потому что входила в рамки законов.
        - Князь Бравлин, насколько я видел, пробил щит соперника и доспех. Второго так неудачно выбил из седла эделинг Аббио. Кажется, рыцарь ударился при падении головой…
        - Шесть человек вместе со вчерашними… Нам пока далеко до баварского герцога. Продолжайте! Герольд ждет вашего сигнала…
        Глава 25
        Продолжение удивило и даже опечалило Карла.
        После убедительного итога первого тура, как объявили герольды для всех берфруа, сразу несколько рыцарей отказалось от попыток составить зачинщикам конкуренцию. Для них правила предусматривали отдельный утешительный джауст по завершении основного, где пассивные рыцари смогут посоревноваться друг с другом, не претендуя на приз, но получив боевой опыт для дальнейшего. Такой поступок не считался трусостью, хотя и не поощрялся наградами.
        Тем не менее вторая пятерка сформировалась быстро. На сей раз рыцари со стороны, подобранные уже с большей тщательностью, выглядели и более достойно. И после первой схватки только монсеньор Анжуйский остался без противника. Герцог опять изменил тактику, он не бил навстречу, как делается это обычно, и даже позволил противнику нанести удар первому, хотя это считается вероятной возможностью для поражения. Но Жофруа так прочно сидел в седле, что мог себе позволить и поиграть, чем вызвал симпатию понимающих зрителей. Таким образом, он жестко зажал свое копье под локтем, отвел встречный удар легким, но вовремя совершенным движением щита, и противник на его копье просто наткнулся сам, не успев после собственной атаки по-иному, нежели при ударе, сгруппировать мышцы тела. Быстрый встречный бег лошади и инерция обоюдного движения сыграли свою печальную роль, и герцог спокойно, не оглядываясь, направил коня к своему шатру, уверенный, что схватка на мечах уже не понадобится. Так и оказалось.
        Остальные рыцари выдержали первую схватку. Только Салах ад-Харум получил удар не в щит, а в голову и потерял шлем. Но в седле сарацин усидел, смягчив удар за счет гибкости своего тела и умения не выдерживать силу копья, а склоняться от него в сторону, как гибкая ветка ивы. Согласно правилам, поднять шлем он не мог, пока не победит противника, и на вторую схватку вынужден был выехать с открытой головой, тщательно закрываясь щитом. Те же правила разрешали сарацину отказаться от боя и перейти в категорию пассивных рыцарей, чтобы продолжить турнир в утешительных боях, а не отправиться в ресе. И никто не осмелился бы обвинить ад-Харума в отсутствии отваги. Но он не пошел на это, предпочитая риск. И оправдал надежды графа Оливье, который очень переживал за своего спасителя, хотя внешне старался не показывать эмоций.
        Во второй схватке Салах ад-Харум проявил свой горячий нрав и показал то, на что способен его конь в действительности. За короткий отрезок до середины ристалища он сумел обогнать остальных зачинщиков, имеющих коней более тяжеловесных, на целых полтора корпуса и встретился со своим противником, когда тот еще не успел подготовиться. Стремительная атака просто смела рыцаря с седла. Теперь сарацин имел право принять свой шлем из рук стражника и подготовиться к новой встрече во всеоружии.
        Так же мощно провел свой поединок и князь Бравлин. Ему в противники достался великан-франк, обладающий, по словам монсеньора Бернара, почти нечеловеческой силой, однако весьма неповоротливый. Франк, как ни старался, так и не смог подобрать себе подходящего коня. Из всех лошадей, которые так или иначе мелькали на турнире и вокруг него, только конь сакса Гаса смог бы носить такого гиганта без ущерба для себя. Но маленький воинственный сакс, как уже знали все, к своему боевому другу был чрезвычайно привязан и не отдал бы его ни за какие деньги. Он даже в схватку с Третьеном из Реймса вступил из-за этого же. И чуть, кстати, не лишился жизни. Что совсем не изменило его верности. Сейчас сакс, оправившийся после боя, наблюдал за поединками с берфруа, сидя рядом со своим недавним противником, и тоже, наверное, думал о человеке, которого его лошадь вполне могла бы устроить.
        В первой схватке лошадь великана еще вполне справилась со своей задачей, хотя не могла блеснуть быстротой, неся на себе такую тушу, да еще утяжеленную доспехом. А во второй уже даже зрителям была заметна усталость животного. По крайней мере, лошадь отстала от других, и встреча франка с Бравлином произошла чуть в стороне. Князь в отличие от соперника сумел набрать основательную скорость. И его удар был настолько мощным, что всадник рухнул в ристалище вместе с лошадью.
        Баварский барон Борк встретился с равным соперником. Он почувствовал это еще в первой схватке, когда оба они сломали копья. Заменив оружие, они сломали и его, столкнувшись во второй раз. Но теперь каждый, пользуясь отказом от итальянских правил, предусматривающих разделяющий рыцарей барьер, старался скакать вплотную к сопернику, и, таким образом, уже сломав копья, они сломали и щиты, столкнувшись ими. Но если Борк сумел усидеть в седле, то его соперник вылетел наземь так основательно, что еще ударился и о защитный барьер головой. Шлем спас рыцаря, но досталось ему так, что турнирные стражники были вынуждены выводить рыцаря с ристалища под руки.
        Третья схватка понадобилась только эделингу Аббио. Ему в противники на этот раз достался соотечественник, внешне тонкий и стройный, не похожий фигурой на большинство местных саксов, впрочем, как и сам Аббио. Третья копейная схватка тоже не выявила победителя, и они сразу развернули коней. Эделинг выхватил короткий саксонский меч, не слишком удобный для конного боя, а соперник отстегнул от седла пломмею[Пломмея - комбинированное оружие германских племен, состоящее из жесткого боевого молота, к которому крепился кистень в виде цепи с железным шаром на конце. Шар часто усиливался шипами. При ударе молотом по щиту кистень мог одновременно поразить голову, руку или туловище соперника. Требовал значительной физической силы для применения в бою.] . Аббио удачно атаковал без разведки, нанеся несколько сильных ударов с ближней дистанции, но когда дистанция вынужденно разорвалась, атаковал уже его соперник, и атаковал опасно. Сам тяжелый молот с треском ударил в щит, который вовремя все же подставил эделинг, но кистень угодил Аббио в плечо, если и не сломав кость, то заставив изменить позицию и попытаться
защищаться под иным углом. Эта смена позиции дала противнику возможность нанести второй удар, и такой же опасный, потому что сейчас кистень угодил в шею, к счастью, прикрытую бармицей. После третьего удара кистень попал уже в шлем, но не в открытую макушку, откуда был выпущен знаменитый хвост, и соскользнул на спину. Аббио пришлось бы плохо. Однако у стройного воина, видимо, просто не хватило физических сил на быстрое и своевременное нанесение четвертого такого же разящего удара. Пломмею он поднял, изображая размах, очень медленно, и Аббио сообразил, в чем его единственное спасение. Он стремительно сократил дистанцию, умело управляя конем лишь шенкелями. И, приблизившись со стороны правой руки, не позволил противнику отодвинуться для следующего размаха. А сам в это время наносил множество быстрых и коротких ударов. Один из них все же пробил щит и нанес рану в левую руку противника. Почувствовав это, эделинг увеличил скорость своих движений, совсем смял рыцаря шквалом атак со всех сторон и в конце концов выбил его из седла. И сам спрыгнул на землю раньше, чем тот успеет встать. Меч Аббио был нацелен в
забрало лежачего.
        Эделинг ждал объявления победителя. Герольд тут же бросил между ними жезл.
        Осталось еще две пятерки рыцарей, готовых сразиться с зачинщиками из сборной группы. И до сих пор ни один из зачинщиков не потерпел поражения. Но теперь против них выступали самые серьезные бойцы, и каждая схватка должна была представлять собой захватывающее зрелище.
        - Я начинаю опасаться, что нам будет трудно определить победителя,- сказал король.- Слишком уж хорошо выглядит каждый.
        - А что, если устроить бои зачинщиков между собой?- из-за спины короля спросил шевалье дю Ратье.- Тогда победитель определится сам.
        - Это против всех правил,- традиционно возмутился монсеньор Бернар.- Символически такое состязание будет означать, что внутри королевского дома звучит раздор. Победителя должны определить только маршал турнира и король.
        - Не спешите, господа…- маршал турнира граф Оливье решил, что тоже имеет право высказать свое мнение.- Лучше посмотрите в ристалище. Сигурд что-то доказывает герольду. Мне кажется, насколько я могу понимать жесты, он желает пренебречь высокой оценкой своих способностей бойца и выйти не в последней пятерке, а уже сейчас. Или он боится, что ему достанется мало славы?..
        - Да,- согласился король,- так и есть. Горячий же у него норов! Герцогу просто не терпится вступить в бой. После вчерашнего позора он желает проявить себя перед публикой наилучшим образом и поскорее заслужить потерянное уважение.
        - Вчера вечером, ваше величество, граф Оливье был прав - в городе много разговоров о той подлости, которую Сигурд хотел устроить эделингу Аббио,- сообщил шевалье дю Ратье.- И хотя Аббио не из здешних краев, он тоже сакс, и саксы возмущаются герцогом. Даже при лучшем выступлении ему не вернуть себе былую славу. Смотрите сами, смотрите!..
        Сигурд въехал в составе следующей пятерки в ристалище. Началось представление. И как только назвали герцога по имени, с берфруа тут же раздался оглушительный свист и улюлюканье. Публика явно не хотела признавать вчерашнего своего любимца, и из кумиров он в одночасье превратился в нежелательного участника. Герцог понял это и бросал по сторонам злобные взгляды, презирая толпу, как он презирал всех собравшихся здесь рыцарей. О том же опять говорил доспех викинга. День назад Трафальбрасс разгуливал по лагерю одетый совсем иначе.

* * *
        Несмотря на активную и откровенную нелюбовь и самих участников, и зрителей, и вельмож к датскому герцогу, все наблюдали именно за ним, зная, что в воинском искусстве Трафальбрасс может посоревноваться с лучшими воинами Европы. Противником Сигурда по воле случая стал баварский барон.
        - Я очень хотел этого,- воскликнул Борк так громко, чтобы было слышно в королевской ложе.- Бог услышал мою просьбу.
        В ответ Сигурд захохотал не менее громко, хотя и более оскорбительно.
        Герольд зачем-то посмотрел сначала на маршала, словно самому ему не хватало смелости, но все же дал команду к началу схватки.
        Сигурд будто бы очень торопился. Он так гнал коня, что оказался впереди всей своей пятерки. И никто даже не понял, что же произошло, как они с бароном Борком умудрились проскакать друг мимо друга и друг друга при этом не задеть, словно не заметив. И только минуту спустя стало заметно, как роняет копье баварец, даже не успевший нанести удар, и сам медленно, будто неохотно, падает с коня.
        - Вы видели что-то, Трюгвассен?- спросил король.- Что там произошло?
        Хотя в схватке принимали участие еще четыре пары рыцарей, все поняли, о чем идет речь.
        - Мне показалось, что они оба промахнулись,- ответил ярл.
        - Сигурд не умеет промахиваться,- мрачно покачал головой граф Оливье.- Он, ваше величество, нанес опережающий удар в горло с вытянутой руки. Чрезвычайно рискованный удар в случае промаха. Надо быть хорошо подготовленным и очень уверенным в своих силах, чтобы позволять себе такой риск с опытным бойцом. Барон Борк убит.
        - Может быть, просто ранен?- с надеждой спросил король, потому что привязался к мрачному баварцу за полтора года, с тех пор как включил его в свою охрану.
        - Нет, ваше величество. После такого удара часто вообще отрывается голова. А рана может быть только смертельной. Борк убит.
        Герольд с ристалища показывал знаком то же самое.
        Остальные участники схватки разъехались по сторонам с миром. Ни один не сумел добиться преимущества. Более того, сам Жофруа Анжуйский получил от широкоплечего вагра такой удар, что лопнула мощная подпруга седла. Герцог пошатнулся, но удержался за счет сильных колен. Седло менять правилами разрешалось, точно так же, как лошадь. Но герцог лошадь сменить не захотел, предпочитая сменить весь конский доспех. А это заняло немалое время. Рыцари ждали терпеливо и молча, сосредоточенно настраиваясь на следующую схватку, только один Сигурд разъезжал перед строем, подбадривая себя движением. После впечатлительной победы он ждал одобрительных возгласов с берфруа. Но никто не выкрикнул в восторге его имя - саксы уважали Аббио больше, нежели пришлого рыцаря, и это все больше раздражало и озлобляло дана, потратившего немалые суммы на подкуп молодых и знатных саксов, настраивающих своих соотечественников против Аббио и Видукинда.
        Солнце стало уже припекать по-дневному, хотя время все еще было раннее. В такую погоду тяжелее дышится, металл раскаляется и обжигает тело. Поэтому хотелось, чтобы турнир скорее возобновился. Наконец, рыцарский конский турнирный доспех, а это достаточно сложное в сборке сооружение, включающее помимо седла еще и наглавник, тяжелый нательный и легкий сопутствующий доспехи, чего просто не бывает у обыкновенного воина-всадника, участника самого кровавого сражения, был приведен в порядок. И в дополнение, после слуг, самым тщательным образом проверен самим герцогом. Жофруа хотел за свою безопасность отвечать сам.
        Герольд спросил рыцарей о готовности и дал сигнал. И снова две четверки устремились навстречу друг другу. Сигурд на схватку даже не смотрел. Он ждал нового соперника.
        На сей раз в составе рыцарей со стороны выступали в самом деле сильные, почти равные Трафальбрассу бойцы. Из зачинщиков только Салах ад-Харум сумел выбить из седла противника так, что тот остался на земле без движений. Однако одновременно с этим еще один вагр, фигурой похожий на противника Жофруа, внешне очень легко сбил на землю эделинга Аббио. Однако Аббио, гибкий, как змея, перевернулся, прокатившись по земле, и умудрился вскочить на ноги и выхватить меч прежде, чем славянин успеет развернуть коня. Но длинный славянский меч, который обнажил вагр, отбросив в сторону копье, гораздо более приспособлен для одиночной схватки, нежели меч саксонский, хотя саксонским мечом можно наносить колющие удары, славянским же нет. И в несколько ударов вагр разбил щит эделинга, а потом и сломал сам его меч, так и не подпустив сакса на короткую дистанцию. Не дожидаясь завершающего удара, который вагр готов был нанести по безоружному, хотя и закрывающемуся остатками разбитого щита противнику, герольд выбросил между бойцами жезл.
        - Не успеешь пожаловаться, что трудно будет выбрать победителя, как претенденты один за другим покидают ристалище…- посетовал король.
        - То ли еще будет, ваше величество…- сказал Оливье.
        - То ли еще будет, Карл, когда в ристалище выйдет князь Ратибор,- сказал Бернар. - В меле он мне понравился больше, чем Сигурд. Хотя Сигурд там совмещал обязанности командира с желанием рыцаря показать силу, а это не всегда совместимо.
        В завершающей схватке герцог Анжуйский все же выбил вагра из седла и уже ударами меча сверху сумел быстро разбить щит и свалить противника наземь. Оставшаяся пара в джаусте не сумела выявить преимущества соперников, и князь Бравлин схватился в мечевой схватке с быстрым рыцарем-франком. Франк наносил по два-три удара тогда, когда князь вагров успевал ударить только раз. Щиты противников скоро превратились в щепы и были отброшены, и только искры, даже на дневном свету заметные, летели в разные стороны, когда со звоном сталкивались лезвия мечей. Франк был, очевидно, значительно моложе, и скоро стало заметно, что Бравлин устает.
        - Кто мне рассказывал накануне про удивительную быстроту мечевой схватки у славянских князей?- спросил Карл.- Кажется, это называли «хрономагией»? В таком случае наш молодой рыцарь владеет ей в два раза лучше, чем Бравлин. По крайней мере, он постоянно опережает и в защите, и в нападении прославленного князя.
        - Подождите, ваше величество,- возразил аббат Алкуин.- Бравлин начнет показывать себя тогда, когда поймет, что он на краю гибели. Я слышал, что для применения хрономагии требуется определенное состояние духа.
        И в самом деле, только произнес граф эти слова, как князь ударил шпорами коня и в два скачка оказался в стороне. Такой неожиданный маневр дал ему возможность перевести дыхание и, должно быть, к чему-то приготовиться. Молодой же франк решил, что князь, в бороде которого было немало седины, совсем лишился сил и от бессилия отступает. И потому бросился вперед с необдуманным пылом. И тут король увидел вихрь из блестящей стали. За какое-то мгновение по бедному франкскому рыцарю было нанесено такое множество ударов с разных сторон, что не выдержал бы ни один человек в самых крепких доспехах. Рыцарь рухнул под ноги коня.
        - Зачинщиков осталось только трое…- печально произнес Карл.
        - А их противников, Карл, двое…- не терял оптимизма Бернар.- Мой прогноз: в конце концов, в последнем поединке сойдутся герцог Анжуйский и князь Ратибор.
        - Но там еще пять рыцарей,- сказал король.- Они свежи и рвутся в бой. Двоих мы знаем, а из оставшихся трех один может оказаться тем самым рыцарем-бретером…
        - Вовсе не обязательно, ваше величество,- не согласился граф Оливье.- Рыцарь-бретер вовсе не обязан выигрывать турнир. Ему не нужна слава. Более того, она вредна его ремеслу. И мы не знаем того, за кем он охотится. Потому я вполне допускаю, что предмет охоты может оказаться в числе пассивных рыцарей. В таком случае и бретер должен пожелать участвовать в утешительных поединках.
        - Это возможно, граф,- согласился Карл.- Но тогда мы так и не сумеем его выявить.
        - Мы не сумеем его выявить в любом случае, если он вообще существует, ваше величество.
        На ристалище выехал еще один рыцарь, названный герольдом. Бойцы заняли позицию.
        - Как вчера нам говорил герцог Анжуйский? Главное, не дать Сигурду победить в джаусте. В мечевом поединке, как показалось Жофруа, он выглядит слабее. Я не такой специалист, как наш славный герцог, но после вчерашнего меле мне кажется, что он был прав.
        - Вот и задача перед моим другом Салахом…- печально сказал Оливье.- Признаться, я сильно волнуюсь за него. В копейном поединке он как раз, мне кажется, слабее, чем в мечевом. И, пусть он поклоняется Аллаху, я, честный христианин, все равно молю Бога о его победе!
        - Пусть Бог будет судьей между магометанином и язычником,- сказал Карл, ничуть не смущаясь того, что слева от него сидит другой язычник - ярл Трюгвассен.
        Теперь уже только три пары рыцарей заняли ристалище. Прозвучала команда, и они пустили коней. Граф Оливье даже приподнялся, чтобы всмотреться в упавшего с седла друга. Салах не шевелился, над ним склонился герольд. Но не дал знака, означающего смертельный исход. Точно так же не дал он знака и после осмотра двух других рыцарей. Герцог Анжуйский и князь Бравлин с первой же попытки вышли победителями.
        - Двое против одного…- сказал Карл.
        - Двое против пятерых, ваше величество,- поправил дю Ратье.
        - Что там решает герольд?
        - Он говорит о чем-то с Ратибором,- рассмотрел Оливье.- Кажется, Ратибор боится, что у него не останется достойных противников, и потому, по примеру Сигурда, рвется в бой… Да, герольд согласен, согласны и оставшиеся рыцари… Ни один из них не показывает откровенного желания попасть на копье Жофруа или Бравлина. Ах, вот даже как… Они уезжают к пассивным… Очевидно, утешительный поединок устраивает их больше. Это их воля… Итак, ваше величество, двое на двое! Двое на двое…
        Рыцарь, которого назвали князем Ратибором, выехал в ристалище…
        Глава 26
        Въезжая в ристалище, Годослав переглянулся с Сигурдом. У Сигурда лицо оставалось открытым - рогатый шлем иногда имеет полумаску вместо забрала, но никогда не имеет бармицы, а герцог вообще предпочел шлем даже без полумаски. И потому его взгляд искать никому не приходилось. А выражение лица Годослава под защитой самому Сигурду разобрать даже вблизи было невозможно. Тем не менее рыцари встретились глазами. Взгляд герцога Трафальбрасса не обещал ничего хорошего как временному союзнику, так и противникам. Однако было в этом взгляде и непонятное Годославу торжество. Впрочем, знающие Сигурда люди всегда говорили об излишней самоуверенности любимчика короля Готфрида. Возможно, именно эта самоуверенность и читалась сейчас в его глазах.
        Герольд расставил рыцарей по парам. Годославу выпало противостоять князю Бравлину, Сигурд же занял позицию против герцога Анжуйского.
        - Герцог против герцога, князь против князя…- заметил король.- Это тоже интересно, но не менее интересно смотрелось бы состязание двух князей против двух герцогов.
        - Нет, ваше величество,- у Оливье было свое мнение.- Тогда мы получали бы возможность увидеть в конце концов поединок, который нам предстоит увидеть и сейчас. Герцог против герцога, или князь против князя. А в этом варианте нам гарантировано разнообразие на завершающем этапе. Мне кажется, так интереснее.
        - Это дело вкуса. У вас, кстати, нет в запасе еще одного абиссинского пера, чтобы сделать ставку?
        - Увы, ваше величество… Но я склоняюсь к прогнозу монсеньора Бернара. В конечном итоге Жофруа будет драться против Ратибора. И надеюсь, что он сможет победить его, чтобы Ратибор все же снял свою бармицу и показал нам лицо…
        Рыцари разъехались по противоположным концам ристалища и замерли, ожидая команды герольда. И как только раздались первые звуки рожка, они стремительно понеслись навстречу друг другу. Треск дерева, звон металла, тишина на берфруа… И все четверо остались в седлах, незыблемые и непоколебимые. Снова разъехались, новый сигнал, и опять схватка не выявила победителей.
        Перед последней схваткой все четверо, словно сговорились, поменяли щиты и копья. И когда они сошлись перед ложей короля, то напряжение на берфруа достигло, казалось, такого накала, словно здесь давалось генеральное сражение, от исхода которого зависела судьба государства.
        На сей раз Годослав сумел сбить на землю Бравлина, пробив ему щит и ударив острием копья в сильную лицевую броню, навешанную на грудь поверх кольчуги. Сама броня выдержала удар, но князь вагров не сумел удержаться в седле. Годослав же отъехал для разворота слишком далеко, словно специально давал возможность Бравлину подняться и прийти в себя. Такое мог себе позволить только неопытный боец или боец, милующий противника.
        Хуже оказалось положение герцога Анжуйского. Он сам со всей внимательностью проверял новую подпругу после того, как ее проверил слуга. Но подпруга опять не выдержала, и герцог на этот раз упал с коня вместе с седлом. И упал неудачно. Тяжелое седло придавило ему ногу так, что Жофруа, поднявшись и выхватив меч, сильно захромал и стоял, по сути дела, на одной ноге.
        Сигурд только захохотал, развернул коня и направил его на герцога Анжуйского. Никто не имел права обвинить дана в том, что он атаковал копьем, а не мечом. Правила допускали такое поведение. Стоя на одной ноге, даже прикрываясь щитом, невозможно выдержать копейную атаку. Жофруа хотел ее выдержать, но копье дана пробило щит и вонзилось ему в плечо. Герольд сразу бросился перед Сигурдом, рискуя сам получить удар, предназначенный другому, и тут же выбросил свой жезл, сохраняя поверженному рыцарю жизнь. Франки любили своего Жофруа Анжуйского!
        Годослав же, развернувшись, даже соскочил с коня, передав узду стражнику, чтобы сделать равным мечный поединок, хотя имел возможность усилить свою атаку при ударах сверху хоть копьем, хоть мечом. Два князя долго и медленно кружили друг вокруг друга, выбирая момент для нанесения удара. Шаги их были осторожными, поступь почти кошачьей. Потом оба сделали по шагу назад, словно совершая некий таинственный ритуал. Сначала Годослав с неимоверной быстротой прочертил по воздуху перед собой несколько вертикальных и горизонтальных восьмерок. Следом за ним Бравлин повторил тот же удивительный по своей красоте элемент, требующий неимоверной силы руки. После этого Годослав выполнил «солнце»[«Солнце» - боевой прием в фехтовании. Меч кружится над головой на высокой скорости, отбивая летящие навесом стрелы. Выглядел очень эффектно и требовал для выполнения высокого мастерства и чрезвычайно сильной кисти.] . Бравлин опять повторил. И внезапно оба шагнули вперед и взорвались целыми каскадами быстрых выпадов и отбивов, прыжками в сторону с одновременными молниеносными ударами, мощными разворотами и легкими уклонами в
сторону. Никто не мог уследить за их движениями и уловить систему, настолько стремительно сверкали клинки. Пауза, чтобы дыхание перевести. И опять продолжилось мягкое выжидание, за которым снова последовала обоюдная атака. И так несколько раз. Раз за разом.
        - Господа,- сказал Карл интригующим тоном, но не отрывая взгляда от ристалища.- Я уже давно знаю, что человек, которого мы называем Ратибором - не князь Ратибор. Просто нам с Алкуином известно, где сейчас находится настоящий Ратибор. Кто-то слышал, чтобы рыцарь сам называл себя этим именем?
        - Нет, ваше величество, сам он представился рыцарем инкогнито,- ответил граф Оливье.- Но если мне не изменяет память, Ратибором его назвал именно князь Бравлин, с которым он сейчас так красиво дерется. Произошло это, когда мы пытались посетить рыцаря в его палатке.
        - И все же, настоящий князь Ратибор находится сейчас в Тоскании, где ведет трудные переговоры с тосканским герцогом от имени своего кагана. Это мне известно точно. Переговоры направлены против нас. И я не могу оставить их без внимания. Тогда кто же этот человек в действительности, хотел бы я знать?
        - Трудно сказать, ваше величество,- развел руками Оливье, хотя и его восхищенный взгляд был тоже прикован к двум рыцарям, чья схватка стала таким украшением турнира.- Я лишь смею надеяться, что это не тот самый гипотетический рыцарь-бретер, которого все боятся, но которого никто не знает.
        - Надеешься?- переспросил Карл.
        - Надеюсь,- подтвердил граф,- потому что этот человек вызывает у меня симпатию хотя бы своим поведением на Божьем суде, и вообще подчеркнутой скромностью при достаточно высоком рыцарском мастерстве. Скромность всегда была мне приятна, ваше величество. Самый скромный из наших рыцарей - герцог Анжуйский, одновременно и лучший боец.
        - У меня сначала возникали мысли, что под этим инкогнито скрывается мой племянник… Но Алкуин постарался доказать мне невозможность такого чуда. Теперь я и сам вижу, что это не Хроутланд. Хроутланд, как мы все помним, был всегда жаден до славы. И он непременно уже заявил бы о себе каким-нибудь подвигом. Ах, как красив этот поединок!
        Поединок двух князей был и в самом деле красив и зрелищен для тех, кто хоть раз в жизни держал в руках тяжелый рыцарский меч. Тому же, кто предпочитает дубинку, он мало что говорил, потому что не рыцарь и даже не воин видел просто хаос бессмысленных ударов и защит, тогда как специалист оценивал их как высокое и великолепное, многим недоступное мастерство.
        - И вообще мне начинает казаться, что это дерутся два славянских князя…- сказал Карл уже вполголоса, задумавшись над какой-то своей мыслью.
        Между тем на маленьком участке ристалища, окружив бойцов, собрались все стражники и герольды, и даже Сигурд глядел за боем с завистливым восхищением. Он отлично понимал, что не сможет так же драться, окажись победителем любой из бойцов, и просчитывал возможности, как избежать схватки. План у него уже был готов, и это вселяло в Трафальбрасса уверенность и презрение к противникам. Но чтобы план удался, Ратибору необходимо было оказаться победителем. Впрочем, Бравлина дан не так опасался. Главное, не допустить старика до мечного боя. И даже в мечном бою его можно победить, потому что Бравлин уже откровенно устал, и у него нет времени, чтобы восстановить силы. Но победить все равно должен Ратибор. Тогда герцог Трафальбрасс будет выглядеть красиво и эффектно, и отомстит за все унижения последних дней.
        Впрочем, к этому все и шло. Возраст Бравлина сказывался все заметнее. Вагр начал задыхаться и уставать, тогда как его противник только наращивал и наращивал темп и усилия.
        - Добей его, Ратибор. Снеси ему голову…- злобно крикнул со стороны Сигурд.
        - Ты не сможешь победить меня,- тихо сказал по-славянски Годослав.
        - Я знаю. Убей Сигурда!
        - Я сделаю его смешным. Пусть на него показывают пальцем.
        - Лучше - убей. Он слишком злопамятен. И побереги силы.
        Мечи снова скрестились, высекая искры из стали, и вдруг неожиданный боковой удар просто разрубил меч князя вагров почти посередине. Бравлин отступил назад и снял с головы островерхий славянский шлем. Жест признающего свое поражение. Годослав поклонился противнику, вложил меч в ножны, снял металлическую рукавицу и с уважением пожал Бравлину руку.
        Герольд объявил победителем рыцаря-инкогнито.
        Теперь осталось только два претендента на звание победителя турнира. Стражники подвели им коней. Оруженосцы передали новые копья и щиты. Сигурд сразу обратил внимание, что на сей раз его противник взял в руки не простое копье, а тяжелую рогатину, способную пробить и щит, и доспех при достаточной мощи столкновения. Ту самую рогатину, что стояла в палатке. Значит, это страшное оружие специально для него припасено…
        Торжественной поступью приблизился главный герольд, чтобы дать традиционные последние указания. Внезапно герцог Трафальбрасс жестом остановил герольда и, в нарушение всяких правил, громко сказал сам:
        - Я желаю до начала схватки обратиться к королю Карлу Каролингу,- и посмотрел в королевскую ложу, до которой было всего-то шагов десять.
        Карл слышал его слова. Герольд вопросительно посмотрел на короля. Тот кивнул.
        Сигурд начал говорить, не подъезжая ближе, чтобы его было видно и слышно на ближайших берфруа, где его так нелюбезно встретили сегодня, хотя только вчера провожали с восторгом.
        - Ваше королевское величество, я благодарю вас за предоставленную мне возможность продемонстрировать силу датского оружия здесь, на турнире.
        И он поклонился.
        Карл тоже слегка склонил голову, не понимая, что замыслил пират.
        - Я победил всех соперников, с которыми меня угодно было свести судьбе, и, думаю, что заслужил в свой адрес добрые слова.
        - Остался последний бой,- как маршал турнира вмешался граф Оливье.- До его окончания нет смысла говорить о том, какие слова вы заслужили в свой адрес.
        Оливье тоже чувствовал, что герцог неспроста начал вести себя так не традиционно, и пытался разгадать эту загадку, но, боясь провокации, взял огонь на себя, чтобы не поставить в неприятное положение короля.
        - В том-то и беда, ваше королевское величество, что я прошу вашего суда в деле чести, так как не желаю принимать участия в этом последнем поединке.
        Карл даже встал. Встал и Оливье. Громкий шепот осенним ветерком прошелестел по берфруа, но сразу стих, потому что зрители боялись пропустить хоть слово в выступлении Сигурда. Назревал какой-то скандал, и каждый желал знать причину в подробностях. Простые люди всегда любят наблюдать скандалы в высшем обществе, чтобы самих себя после этих скандалов чувствовать лучше и выше.
        - Объясните…- сухо сказал Оливье.
        - Ваше величество,- словно и не замечая маршала, который с ним разговаривал, продолжал Сигурд обращаться напрямую к королю,- вы сами спрашивали меня про рыцаря-бретера, приехавшего на турнир.
        Карл опять кивнул, по какой-то причине не желая разговаривать.
        - Так вот, ваше величество, я утверждаю, что этот человек, которого все зовут князем Ратибором, на самом деле никакой не князь. Это продажный наемный убийца. Вы все сами видели, с каким мастерством он владеет оружием. Убивать - это его профессия. И ни один воин или рыцарь не может сравниться с ним во владении оружием. Его нанял князь Годослав, чтобы убить меня. И у меня есть этому доказательства, ваше величество.
        Король и граф переглянулись.
        - Предъявите доказательства, если они у вас в самом деле есть,- потребовал Оливье.- И если ваши доказательства устроят короля, вам все равно придется провести еще один поединок, чтобы стать по праву победителем турнира. Тогда вашим соперником буду я.
        Теперь уже король посмотрел на Оливье с удивлением.
        Сигурд поклонился наклоном головы, таким образом соглашаясь на последний поединок, тронул шпорами бока лошади и подъехал к самому барьеру. Один из стражников в ложе свесился и принял из рук герцога кожаный кошелек.
        - Что это?- спросил граф.
        - Этим кошельком с золотом князь Годослав заплатил убийце за мою жизнь. Там вышит герб Годослава. Эти кошельки даются только из рук в руки и не имеют хождения среди людей, не контактирующих с князем.
        Король обменялся несколькими словами с графом Оливье, потом что-то спросил через плечо у своего дяди монсеньора Бернара и у майордома шевалье дю Ратье. Все трое утвердительно кивали.
        - Откуда у вас, герцог, появился этот кошелек?
        - Я сразу подозревал, что Годослав, с которым мы накануне поссорились, пожелает мне отомстить. И присматривался ко всем участникам турнира, чтобы найти среди них возможного убийцу. Этот человек, назвавшийся князем Ратибором, сразу вызвал во мне подозрение. Я выбрал момент, когда в его палатке никого не было, и заглянул туда. И нашел под подушкой кошелек Годослава, полный золота.
        Берфруа молчали. Молчала и королевская ложа. Все ждали продолжения.
        - Рыцарь-инкогнито, приблизься…- потребовал Оливье строго.
        Годослав шевельнул уздой, и его конь встал бок о бок с конем Сигурда.
        - Что ты скажешь на слова обвинения?- продолжил граф допрос.
        - Я скажу, что прибыл сюда именно для того, чтобы убить герцога Трафальбрасса.
        Шепот удивления теперь пробежал не только по берфруа, но и по королевской ложе. Никто не ожидал такого откровенного признания.
        - И не только его одного. По дороге в Хаммабург я приказал повесить датских солдат, устроивших на меня засаду, и хотел убить в поединке их начальника, командира датской королевской пехоты графа Ксарлуупа, слывущего лучшим меченосцем Дании. К сожалению, у графа оказалась очень прочная кольчуга, и я только распорол ему живот. И отправил его в сопровождении одного из солдат к королю Готфриду с объявлением войны.
        Сигурд дрожал, слушая этот голос. Только вчера, во время ссоры с оруженосцами, этот голос звучал совсем иначе. Сейчас же герцог узнал его и понял, в какое положение он попал.
        - Но ты признаешь, что получил плату за убийство герцога Трафальбрасса?- настаивал Оливье на прояснении.
        - Нет.
        Годослав снял с головы шлем, чтобы все увидели его лицо. Копна густых вьющихся волос упала на плечи.
        - Я, князь бодричей Годослав, признаю, что хотел убить герцога Трафальбрасса в честном поединке. Сейчас же я отказываюсь от своего решения и требую у короля Карла Каролинга справедливости. Этот человек не может стать противником ни одного благородного рыцаря, боящегося запятнать свою честь, скрестив оружие с вором и негодяем. Он забрался в мою палатку и украл оттуда мой кошелек с золотом, оставив меня в чужой стране без средств к существованию и без возможности поддерживать тот образ жизни, который соответствовал бы моему званию. И потому я требую посадить герцога на бревно «рекомендации», чтобы впредь другим неповадно было повторять его поступки.
        - Я взял кошелек как доказательство…- попытался оправдаться Сигурд.
        - И я, ваше величество,- внезапно подъехал сзади новый всадник,- эделинг Аббио, требую для герцога Трафальбрасса того же наказания, хотя, если судить по справедливости, он достоин виселицы. Этот человек подослал ко мне своих людей, одетых под франкских солдат, с тем чтобы наемные убийцы повесили меня. А мои раненые телохранители должны были свидетельствовать, что на меня напали франки. В случае удачи предприятия это вызвало бы новую войну между франками и саксами, чего и добивался герцог.
        - Это ложь… Это невозможно доказать…- герцог уже возмущенно кричал.
        - Это доказано Божьим судом,- сурово и без тени сомнения сказал Оливье.
        - Есть и другие доказательства,- продолжил рассказ Аббио.- После происшествия мои люди повесили людей Сигурда в наказание за преступления. Но один из них, получивший удар камнем по голове из пращи славянского воина, что спас меня, остался в живых.
        - Этот человек упал с лошади и ударился головой о дорогу,- Сигурд не говорил, а уже рычал.
        - Два часа назад мои люди выкрали этого человека и передали палачу эделинга Видукинда, который проводил допрос. Я прошу вызвать сюда мессира Видукинда. Он передаст вам новые доказательства.
        Кнесслер, он же Видукинд, уже подъезжал к королевской ложе.
        - Кнесслер?- спросил король.
        - Я - эделинг Видукинд, по материнской линии, как вы заметили верно, ваше величество, эделинг Кнесслер,- сказал тот,- присутствовал при допросе человека, переданного моему палачу людьми эделинга Аббио. Пленный дан сознался, что по приказанию герцога Трафальбрасса участвовал в попытке повешения эделинга Аббио.
        - Я подданный датской короны! Я член королевской семьи Дании!- избрал Сигурд совсем другую тактику, и голос его звучал громко и гордо.- Вы хотите унизить Данию? Попробуйте! Но это не сойдет с рук никому.
        Его не слушали. Король обменялся несколькими словами с окружающими. И опять слово взял Оливье.
        - Конунг Трафальбрасс,- громко объявил граф Оливье, умышленно не называя Сигурда герцогом,- как маршал турнира и к тому же королевский судья я приговариваю вас к суточному пребыванию на бревне «рекомендации». Вы будете прикованы к бревну, чтобы не смогли сбежать. И вокруг вас будет выставлена стража. При этом я признаю, что наказание слишком мягко для преступлений, вами совершенных. И потому от себя лично добавлю, что прошу судьбу дать мне возможность встретиться с вами на поле боя, где я вас просто убью как врага, поскольку человек я слишком брезгливый, чтобы вызывать вас на поединок.
        Сигурд осмотрелся. Его уже окружили стражники с выставленными алебардами. И не было возможности прорваться сквозь их плотный строй.
        - Трюгвассен!- крикнул герцог, ища соломинку, за которую хватается всякий утопающий.- И ты равнодушно смотришь, как унижают члена королевской фамилии Дании?..
        Райнульд промолчал.
        Сигурда ссадили с коня и силой, упирающегося, но не имеющего возможности оказать сопротивление подавляющему числом противнику, увели или почти унесли прямо к бревну, расположенному возле ресе. Герцог и там пытался вырваться, но стражников было слишком много, и никто из них не отличался слабыми руками. На бревне было плотно закреплено ослиное седло с короткими стременами. Именно на этом седле скованному цепями герцогу предстояло провести сутки.
        Берфруа в восторге ревели. Завершение турнира превзошло все ожидания толпы. Унижение вчерашнего любимца радовало чернь гораздо больше его победы.
        Оливье между тем снова поднял руку, требуя тишины. Герольд взмахнул жезлом, и затрубили рожки. Берфруа постепенно смолкли, желая выслушать королевскую волю.
        - Князь Годослав, назначенный его величеством королем Карлом Каролингом маршалом турнира и облаченный королевской властью на решение вопроса о победителе турнира, я объявляю победителем вас. Примите искренние поздравления. Введите приз!- скомандовал граф и взмахнул жезлом.
        Два герольда под звуки сигнальных рожков ввели через боковые ворота великолепного снежно-белого коня с черной звездой во лбу. Под торжественные сигналы боевых рожков герольды вручили повод князю Годославу, который сразу же пересел в новое седло.
        - Вот и рыцарь на белом коне…- сказал Карл тихо и усмехнулся.
        Как-то забылось, что только позавчера приказал выдать деньги главному герольду на покупку приза для победителя. И этот приз королю приснился. Что же тут странного…
        На новом коне, сияющий счастливой улыбкой, князь Годослав в сопровождении бегущих рядом герольдов совершил по ристалищу круг почета. Берфруа радостно ревели. Простой народ любит, чтобы герои были красивыми. Князь Годослав именно таким и был. Он берфруа устроил. Точно так же, как устроил их король Карл, подаривший людям такой прекрасный праздник.
        Завершив круг почета, Годослав снова остановился против королевской ложи.
        - И еще позвольте, князь Годослав, от имени его величества короля Карла пригласить вас в королевскую ставку на торжественный обед. А сейчас вам слово, князь…
        Маршал, в соответствии с традицией, поклонился победителю.
        Годослав поднял руку, требуя у берфруа тишины.
        - Ваше королевское величество, я безмерно счастлив, что сумел получить такую высокую оценку своему ратному труду. И велика моя благодарность за великолепный приз, врученный мне вашими герольдами. А теперь позвольте и мне сделать несколько подарков. Только начну я не с вас, а с вашего соседа.
        Граф Оливье непонимающе поднялся.
        - Нет-нет, граф… У его величества два соседа. Я обращаюсь к представителю королевского дома Трюгвассенов ярлу Райнульду. Мое княжество и вашу страну разделяет только несколько часов морского пути. И не всегда наши взаимоотношения бывают добрыми. Но я хотел бы, чтобы впредь они именно такими и стали. И потому хочу вернуть королевству Норвегии драгоценную потерю… Ставр!- взмахнул рукой Годослав.
        В проход между берфруа вошел высокий волхв, неся на руках светловолосого пятилетнего мальчика с сердитым взглядом. Следом, семеня, шел воспитатель.
        - Простите, ваше величество…- торопливо прошептал Трюгвассен, заспешил по лестнице в ристалище и принял мальчика с рук на руки.- Олаф… А где?..
        - Ваш сын болен и еще несколько дней вынужден будет проваляться в постели,- сказал Годослав.- Еще ночью он умирал, а уже утром, благодаря стараниям волхва Ставра, свободно разговаривает и просится домой. Вы сейчас отправитесь к нему, но попросите у короля охрану. Люди в городе разные, и среди них затесалось немало данов и тех, кто рад данам услужить…
        В ложе встал со своего места и король.
        - Князь, я растроган вашей любовью к сюрпризам. Если ваш подарок мне окажется такой же приятной неожиданностью, я буду в вас просто влюблен.
        - Ваше величество, я могу подарить только то, что имею. И потому прошу принять мой подарок с пониманием того, что дается он от чистого сердца.
        Годослав выпрямился в седле и даже на стременах слегка приподнялся.
        - Ваше величество, я, князь бодричей Годослав, прошу вас принять меня и мое княжество в число своих верных союзников и друзей. При этом я отдаю себе отчет, что союз таких разных по силе государств не может быть равноправным. В связи с этим у нас могут возникнуть взаимные вопросы о вассальной зависимости, которые я хотел бы обсудить с вами в более спокойной обстановке.
        - Вот уж подарок так подарок…- воскликнул король и широко улыбнулся.
        Не ушедшие с ристалища эделинги переглянулись с откровенной печалью. Новый союз не оставлял им выбора в предстоящих переговорах с Карлом. Они тоже должны были признать себя его вассалами[В этом же 785 году был подписан Падерборнский капитулярий, жестко закрепляющий Саксонию в составе Франкского королевства. Видукинд и Аббио были вынуждены принять христианство и полностью подчиниться Карлу. Если бы не заключение союза с бодричами, подпирающими Саксонию с востока, Карл не решился бы на такие жесткие условия, которые он поставил саксам.] .
        Глава 27
        Дражко торопил боярские дружины со скорым сбором не напрасно. Пусть и не много времени ушло у самих дружинников на подготовку, но много времени ушло на формирование новых полков, чтобы смешать одних ратников с другими, поставить новых воевод, перетасовать старых и хотя бы таким образом пресечь возможность любого сговора. С ненадежным войском идти в бой не просто не с руки, а для княжества опасно. Впрочем, с этими же дружинами, выставляемыми по традиции боярами, князь-воевода не однажды хаживал в походы, когда походы эти нужны были боярской думе. Тогда на них вполне можно было положиться. И привычку слушаться Дражко вои еще не совсем потеряли. Не должны подвести. Но оберечься все же надо.
        На переформирование ушло несколько часов. И потому выступили уже в полной темноте, когда только звезды стали свидетелями их стремительного марша. Размеры княжества позволяли делать все марши стремительными. Дражко никогда не брал с собой обозов - это знали все дружинники. Запас провизии на несколько дней умещался в переметных сумах, фураж для лошадей каждый имел с собой в мешке, притороченном сзади к седлу. Такой порядок заведен давно, и не виделось причин, чтобы его сменить. Стрелы стрельцы получили с княжеских арсеналов. Два воза привезли перед отправкой. Все роздано, чтобы не таскать с собой возы. Это главное в подготовке. Больше воеводину полку ничего и не надо было.
        Лесные звери шарахались от дороги прочь, в самую потаенную гущу буреломов. Их пугал странный, непонятный, непрекращающийся звук. А дело всего-то в том, что при движении беспрестанно звенели с шелестом кольчуги и звякали доспехи, мерно стучали восемнадцать тысяч конских копыт. И все сливалось в гул единый и бесконечный. Слышали звук и в ближних деревнях, но там с таким были давно и хорошо знакомы. И знали - полк пошел, началась война.
        К войне бодричам было не привыкать. Даже простым и нищим смердам. Сколько себя помнили, сколько помнили рассказы стариков и родителей, все и всегда воевали. И потому очередному походу не шибко удивлялись. Но сейчас слух уже прошел, как крыльями гигантской летучей мыши прошелестел над головами, что война грядет большая и страшная. И потому мужчины в большом количестве готовили стрелы, точили топоры и вилы, предупреждали жен и детей о долгой отлучке из дома. Никто не рассуждал, что воюют, дескать, только княжеские дружинники, как это делали ленивые горожане. Многолетний опыт подсказывал обратное - приходит враг на твою землю, прячь семью и добро в лесных урманах за засеками, закапывай в схроны[Схрон - тайное место, хранилище.] рожь, а сам карауль у дороги. Чем меньше ты будешь спать, чем больше стрел ты выпустишь за ночь, чем чаще доведется тебе вилы в ход пустить или топором с размахом ударить, тем быстрее ты вернешься в свою деревню, чтобы отстроить себе новую землянку[В западнославянских деревнях того периода не строили домов, не ставили изб. Смерды жили в землянках.] взамен сожженной врагом.
        И как только проходили недалече полки князя-воеводы Дражко, несмотря на ночь, сосед отправлялся к соседу, чтобы вместе обсудить действия. Вместе и прятаться, и воевать сподручнее, вместе будет сподручнее потом обгорелые бревна растаскивать и заново свою деревеньку отстраивать. И все это обыденно, без жалоб на судьбу, без суеты, без непонимания и спешки. Дело привычное…

* * *
        Сфирка перед отъездом собрал, кого смог, разведчиков. Пришлось для пользы дела идти на риск и снять почти все заслоны, стоящие с полуночной стороны, уже не такие нужные в условиях открытой войны, как они были нужны в период войны тайной, прикрытой иллюзорным платком дипломатии. Отряд Скурлаты, что стоял по дорогам на закате, решили пока не трогать, чтобы, по мере возможности, обеспечить князю Годославу спокойное и безопасное возвращение. Дружина, в отличие от разведчиков, такого возвращения обеспечить не может. Никто не знал, как, когда и каким путем будет возвращаться Годослав, но к его приезду готовились.
        Дражко сидел в сырой купеческой складской землянке за городской стеной и давал последние указания воеводам, когда Сфирка спешно привел к нему Годиона, только-только прибывшего со своими людьми. Мокро потрескивая, чадили узко лущеные лучины, пахло чем-то прокислым, горьковато-противным, отчего хотелось кашлять. От самих воевод устойчиво шел душок лошадиного пота. С улицы доносилось беспрестанное вечернее кваканье майских влюбленных лягушек, которым вторили своими бесконечными песнями не менее влюбленные соловьи.
        - Здравствуй будь всегда, князь-воевода. Рад видеть тебя на ногах и в силе, молвам в упрек,- приветственно поздоровался разведчик.
        Дражко с удовольствием пожал его широченную ладонь.
        Годион, как и в недавние дни в Свентане, не выпускал из рук свой тяжеленный полэкс, любовно поигрывая всегда остро отточенным широким лезвием с такой же острой пикой впереди. Слушал внимательно, молча. А выслушав, поклонившись, вышел. Через несколько минут за дверью застучали копыта коней маленького отряда. Годион никогда не собирался долго.
        Князь продолжил урок с воеводами - кому за кем идти, кому следить, чтобы отсталых не было, кому боковое охранение по окрестному лесу пустить. Но время уже торопило…
        - Все. Поднимайте дружины. Пора…- скомандовал Дражко через полчаса.- Даны вчерашний день потратили, притомились, должно, на нашей дороге. К рассвету успеть надо бы на добру встречу!

* * *
        Уже после нескольких часов пути то на одном повороте, то на другом ждал воеводу неприметный, особенно ночью, сигнал. Сломанная и определенно направленная ветка дерева, сдвинутый с места и вываленный на дорогу камень-валун и с ним несколько камешков помельче, выложенных стрелой. Сигнал этот замечал только Сфирка, не отходящий от князя по наущению княгини-матери и время от времени заставляющий Дражко, морщась и по-кошачьи дергая усами, делать глотки из глиняной бутыли волхва Горислава. А еще пара таких же посудин пряталась в переметной суме разведчика на
«черный» день.
        Легкая рысь не утомляла всадников, но, главное, она не сильно утомляла и коней. В голову колонны, сразу за своей спиной, Дражко поместил всех стрельцов, собранных не только с дворцовой дружины, но и со всех дружин боярских в один сильный полк. Тактика непривычная, но уже опробованная воеводой. Она полностью отвечала планам Дражко. И только с этими планами он надеялся на то, что сможет остановить данов. Стрельцов набралось шесть сотен. Для такой войны, которую задумал князь, этого хватало с избытком. Более того, была бы воля Дражко, он сменил бы и часть дружинников на стрельцов, чтобы применить собственную тактику, где именно стрельцам отводилась ведущая роль[Европа дойдет до такой тактики гораздо позже. Только в 1347 году английский король Эдуард III составит отдельные полки лучников и нанесет сокрушительное поражение французской рыцарской коннице в битве при Креси. А опыт Дражко будет вскоре перенят восточными соседями-славянами.] .
        Монотонное движение лошади клонило ко сну, дорога, постоянно идущая через лес, своим однообразием действовала так же. Дражко чувствовал, что начинает уставать. Но уставал он не от боли, а оттого, что ранение отняло слишком много сил. И времени, чтобы восстановить их, Свентовит ему не отпустил. На удивление, сам Дражко о ранении вспоминал все реже и реже. Только вялость и сонливость беспокоили, и он справедливо связывал это с действием настоя от Горислава. Чтобы осознать свои возможности как воина и при этом разогнать сон, воевода попробовал даже несколько раз, не сходя с коня, энергично махнуть рукой. Получалось почти без боли. Но меч в руку брать пока не решился. Не решился и измерить на вес щит. Мизерикордия вошла в плечо слева. И щит своей тяжестью может открыть рану. Без надобности лучше не рисковать. А надобность, судя по всему, придет скоро. И так и сяк посудить, некому князя-воеводу заменить. Значит, самому быть в силе след. Если не в силе для сечи, так в силе для битвы, чтобы мочь умело полки расставить и команду дать.
        Годионовы метки попадались с прежней регулярностью. Сфирка читал их легко, и передавал сообщение князю-воеводе. Тот кивал и продолжал путь в прежней полудреме. Метки разведчиков нового не несли, только давали направление проверенного и открытого пути.
        Летние ночи в северных землях коротки, хотя и спится в них не короче, чем в долгие зимние. Через два с половиной часа спокойного равномерного движения небо над лесом стало просветляться. Обрисовались причудливыми живыми фигурами красноватые с восходного бока облака. Только в это зыбкое предрассветное время, в дополнение к меткам, прискакал первый гонец от Годиона. Клочья пены в паху лошади говорили о спешке разведчика.
        - Нашли, нашли рогачей! Лагерем стоят… На том месте, где ждали…
        - Добро! Больше им и негде встать… Лагерь леса боится.
        Дражко даже останавливаться не стал. Выслушивал на ходу, уточнял, потому что года как три не бывал в здешних местах, кое-что уже подзабыл.
        - Сколько ходу?
        - Через час выйдем.
        - Что лагерь собой представляет? Огородили?
        - Нет. Ни рва, ни вала. Открытое место рядом с лесом побоку. Со стороны напротив - речка с болотцем, впереди за леском дорога. Туда нам и идти след. Сам лесок в сто шагов. Не густ. От леска до палаток полста шагов. Несколько палаток для знати. Стоят плотно, чтобы не скучать. К своим полкам командиры не скоро добегут. Остальные просто у костров, вповалку. Воям палаток не надо.
        - Посты?
        - Посты стоят не часто. Не опасаются.
        - Чего ж им опасаться, когда боярские дружины, как говорят, за них, а князь-воевода без подмоги в отхожее место сходить не может…- невинно добавил свое мнение Сфирка.- Они и вышли-то не воевать, а прогуляться. Побаловать, пока Годослав не вернулся.
        - Тоже верно. Дальше, за лагерем, как?
        - Лес в ста шагах по спуску горы.
        - Лес густой?
        - Проходим. Для конников хуже, а пешим можно напрямую.
        - Это плохо. Непременно надо конным там выйти.
        - Опушкой можно и конным разойтись. По бокам с горы два лысых языка сбегают. Сразу с опушки - в разные стороны и на эти языки. Так легко уйти, если надо.
        - Добро! Как там гора повыше?
        - За лесом проплешина - кольцом вокруг горы, дальше камни идут сплошь. Доверху. Наверху еще одна плешь с маленькой рощей.
        - Карабкаться трудно?
        - Лучше бы не карабкаться. С лошадьми там делать совсем нечего. Если по языкам подняться, можно на другую сторону горы уйти. Там на дорогу и выйти. Но там болото. Рысью, чаю, не разбежишься. Тропы, однако, есть…
        Картина предстала ясная. Для лагеря место - лучше не придумаешь. Для нападения на лагерь - еще лучше. Даны потому и встали так, что сбросили Дражко со счета. Не учли они и силы духа Рогнельды. Как опытный полководец, Дражко расспрашивал и про гору, которая должна у него за спиной остаться, чтобы и пути отхода на всякий случай знать. Хотя отступать, по замыслу, не понадобится.
        Воевода обернулся и поднял руку, обозначая знак внимания ближайшим сотникам, потом энергично махнул рукой вперед, призывая повысить скорость, пока не рассвело. Сотники по всей колонне, как было заведено, молча повторили жест князя. А сам он шлепнул коня по крупу ладонью. Сильно шлепнул, со вкусом, в завод входя, в пыл. И боли в плече не почувствовал. Какая боль в пылу… Колонна загудела сильнее.
        - Скажешь, как остановиться,- приказал разведчику.
        И опять бежит дорога
        Через полчаса второй гонец от Годиона. У этого и конь взопреть не успел. Не далеко скакал.
        - Вещай по ходу!
        - Посты без звука сняли. Со стороны дороги можно вплотную подойти.
        - Добро!
        И опять поднятая рука сигнализировала убыстрение движения. Дражко с беспокойством поглядывал на небо: успеть бы! Слишком торопится солнце… Слишком быстро светает…
        - Здесь стрельцам сворачивать!- через десять минут остановил разведчик князя.
        Дражко рукой подозвал трех вечером назначенных тысяцких воевод. Положил руку на плечо разведчика, представляя.
        - Он проведет. Старайтесь до поры не шуметь. По времени как раз и мы на место выйдем.
        - Нас ненароком не перебейте,- пошутил один тысяцкий.
        Дражко, не отвечая на шутку, дал и последний урок:
        - Главное для вас - не увязнуть. В атаку идете лавой, сразу по всей ширине, с половины дела ряды выровнять. И без криков. Помните, как зимой… У лютичей… Молча, без крика, чтобы жути нагнать… И здесь так. Дальше не рассеиваться. Проломились сквозь лагерь, покололи, порубали на ходу, и к горе. В лес. Шибко торопиться тож не след. Дать им время подняться, за вами пойти. Момент надо прочуять. И выводите к нам. А там уже мы встретим. Дистанцию держите. Шагов восемьдесят для стрельцов хватит. Отдельно три сотни пустить на палатки. Там вся знать собралась. Хорошо бы всех порубать. Ясно говорю?
        - Поняли, воевода!
        - Да будет с нами со всеми Радегаст с его милостивой силой! Его петух уже распустил крылья…[Идол Радегаста всегда имел на голове шлем, а на шлеме сидел петух с раскинутыми крыльями. Петух олицетворял собой защитника дома.]
        Дражко глянул в небо, то ли надеясь Радегаста там узреть, то ли время прикидывая, и поводом резко развернул коня.
        - Остальные за мной, и без шума. Стрельцы впереди…
        Через две минуты команда дошла до последних рядов, колонны двинулись в две стороны уже шагом, чтобы не гремели доспехи.

* * *
        Воеводский полк, обойдя стороной горку, занял позицию как раз, когда рассветать стало активно, и чудный весенний лес наполнился треском и щебетом птиц. Распределились вдоль всей опушки стрельцы, выбирая каждый себе куст или дерево, из-за которого обзор чище. У каждого по четыре стрелы между пальцами левой руки, чтобы выпустить их одну за другой с интервалом в мигание глаза. Конные дружинники, подняв острия копий, встали у них за спиной в три колонны, готовые врезаться, если понадобится, в преследователей клином и рассечь надвое.
        Лагерь данов затянуло несильным туманом с темной неглубокой речки с илистым дном и обнимающего ее берега болотца. Речку и болотце, стараясь, чтобы не плескалась вода под ногами, бодричи перешли по пути к горке. Теперь ждали, смотрели перед собой. В тумане тускло светились огни потухающих костров. Над слоем тумана тонкими струйками поднимались остатки ночных дымов. Но шел уже свежий ветерок, мелкие облачка шевелил в небе. Значит, туман гуще не станет, даже если и совсем не уйдет, и не будет стрельцам помехой.
        Шум пришел медленной тучей, ползущей с противоположного края низинки. Грозный, нарастающий гул… Только ждущие его появления и могли понять, что это такое. Зашевелились фигурки у костров, едва видимые сквозь туман. Они вставали медленно, не понимая происходящего и не сразу хватаясь за оружие. А когда начали хвататься, туча шума уже поглотила их. Дружинники двигались не быстро и не медленно, ровно так, как и следовало, как наказал им князь-воевода Дражко, методично работая мечами или копьями.
        Даны бегали, суетились, не слыша команды. Но бойцы они были опытные, и потому бестолковой бойни не произошло. Плечо к плечу, к ряду ряд. Принимали бой…
        И где-то сзади уже нарастал новый шум и крики, вторая туча пошла - данская. Но - поздно… Лавина уже прошла, искрошив чуть не половину сонной королевской армии. И двинулась, собираясь плотнее, к лесу под горку.
        Нет, не терпит душа солдата такого унижения. Не понравилось данам, что их порубили сонными. Погоня поднялась, возмущенная, стремительно двинулась следом. Торопливо, на ходу застегивая доспех и поглубже на голову напяливая рогатый шлем, бежали и скакали солдаты, не сумев даже толком принять строй.
        А лава бодричей нырнула под деревья и рассыпалась по опушке двумя организованными рукавами, не мешая своим стрельцам.
        Даны вынырнули из тумана уже плотными рядами. Впереди, как самые быстрые, конники. Сто шагов до них. Но не им предназначены первые стрелы. Первые стрелы тучей ушли за головы конников. Шестьсот стрельцов. Четыре стрелы одна за другой. Дражко знал, что при такой стрельбе каждая четвертая стрела несет смерть.
        Короткий отдых для руки. За это время еще четыре стрелы зажимаются меж пальцев. Теперь конники рядом. С пятидесяти-то шагов ребенок в них попадет. А стрела славянского лука, пущенная в лоб, над любой броней со свистом смеется.
        Не сразу поняли даны, что угодили в засаду. Им неоткуда и не от кого было засады ждать. А когда поняли, когда попытались остановиться и повернуть, было уже поздно, Дражко рукой махнул, давая команду конной дружине. И четыре тысячи бойцов, из них тысяча свежих, не запыхавшихся еще в рубке, погнали коней под гору, ударив повернувшим данам в спину.
        Воевода и сам обнажил меч, хотел было погнать вместе с дружиной, но откуда-то вынырнул хитрый Сфирка, взял коня под уздцы.
        - Погодь, княже, у данов и вторая армия недалече стоит. Неизвестно еще, как дела у воеводы Полкана пойдут. Побереги себя…
        Дражко понял, что Сфирка прав.
        Стрельцы вскочили на коней и двинулись шагом вслед за дружинниками. Князь-воевода ехал впереди. Так, разомкнутым строем, не тратя стрел, добивая копьем кого-то, кто сумел подняться, прошли они весь лагерь. Стрельцы свешивались с седла, стрелы подбирали. Они очень нужны им для этой войны.
        Победа полная. Дружина преследует остатки гордых рогачей…
        - Сфирка!- позвал Дражко.
        Сфирка вынырнул, как всегда, словно ниоткуда.
        - Шли гонца к князю Годославу. Сильно мы печалили его, теперь пусть порадуется. И будет чем перед Сигурдом себя показать, коли гонец успеть сможет. А князь если к королю попадет на прием, то уже иначе может и с самим Карлом говорить. Да здесь рядом совсем… К разгару турнира успеет… Пусть доложит, что я с дружиной вышел в помощь воеводе Полкану.
        Глава 28
        Гонец гнал коня на пределе сил собственных и сил доброго скакуна под датским седлом, взятого на копье[Взять на копье - трофей, добытый в бою, копьем.] у бежавшего с поля боя воина. Но, при всем старании, так и не успел к разгару турнира. Молодой бодрич-разведчик появился возле ристалища как раз тогда, когда восторженно, как морская штормовая волна, ревели берфруа, а князь Годослав совершал на белом коне почетный круг. Разведчик все понял, хотя он и не ожидал другого - как же это, да разве мог бы кто-то победить их князя!- и надумал было, по глупости, выскочить за барьер с докладом, поскольку сообщение привез срочное и весьма соответствующее моменту. Да чуть не получил от стражника удар алебардой под натруженный в дороге зад. Памятуя скандал, разразившийся только что, стража была готова к любым неожиданностям и смотрела за зрителями цепко, не подпуская близко к главным действующим лицам посторонних. Тогда паренек стал присматриваться к окружающим. Должен же кто-то здесь быть из своих, что с Годославом или со Ставром уехали. И увидел вскоре, что у одного из выходов в ристалище стоит сам Ставр.
        Разведчик заспешил к своему командиру.
        На руках у волхва был светловолосый ребенок, за спиной стоял какой-то пожилой человек, говорящий без остановки. Но к Ставру разведчика тоже пускать не захотели. Стражники и тут блюли порядок. Что за нравы у этих франков! Не дай Свентовит дожить до того, что и в Рароге такие встанут!
        - Ставр, Ставр!- позвал разведчик, чуть не подпрыгивая по молодости лет. Подпрыгивать его заставляла радостная весть, которую он привез. Она, казалось, сама внутри у него прыгала, требуя точного повторения действия со стороны гонца.
        Но волхв не услышал за шумом с берфруа голоса со стороны. Столько криков вокруг было, что невозможно среди них выделить нужный. А тут другой стражник барьер раздвинул, и Ставр, не выпуская с рук мальчика, двинулся к королевской ложе, а следом за ним заспешил тот пожилой человек, что много болтал и тоже мешал слушать.
        Годослав сидел на коне перед королем, что-то говорил ему. Разведчику с такого расстояния было слов не слышно. Высокий вельможа спустился из королевской ложи в ристалище, принял ребенка из рук еще более высокого волхва. А Ставр остался там же стоять и слушать, что говорит князь Годослав королю Карлу. И только когда Карл сам встал и ответил князю, Ставр пошел к выходу, но теперь почему-то к другому, ближнему к нему. Опять разведчику пришлось обежать вокруг берфруа, таща на поводу усталого коня. И только тут Ставр увидел его.
        - Ты почему здесь?
        - Битый час тебя кричу. С вестью я… Воевода прислал…
        Теперь уже весть затаилась, стала игривой, и не рвалась наружу, как недавно.
        Волхв нахмурился. Не ждал он хороших вестей. Слишком мало у Дражко сил под рукой, не успели с юга подогнать дружины. Рарог бы удалось охранить. А выступать навстречу и собой жертвовать, о чем прошлый гонец поведал, не стоило бы. И датское седло на скакуне нового гонца не обещало хорошего. Это седло уже само собой говорило, что столкновение с данами было.
        - Даны пришли?- спросил волхв тихо.
        - Не дошли…- нетерпение прорвало новость наружу.
        - А ну…- остановился волхв.- Сказывай!
        Гонец торопливо, захлебываясь от восторга, поведал итоги битвы, которую дал князь-воевода Дражко больше чем вдвое превосходящим его силами данам.
        - Полностью перебили. Сотен восемь или девять оторваться сумели. Я вот и коня с бою взял!- похвастался.
        - Где же ты раньше был!- сурово и устало нахмурился, чуть не застонал Ставр, словно из-за гонца только что вот, накануне, что-то важное потерял.- Совсем чуток бы пораньше… Тогда Годослав по-другому бы с Карлом говорить стал.
        - Не пробиться к нему было… И к тебе не пробиться…
        Гонец рассказал, как чуть не получил алебардой под зад.
        - Надо было пробиться! Да что уж говорить теперь… Теперь наверстывать надо, пока не поздно. Там,- показал волхв,- на углу наши стоят. Поезжай к ним. И смени седло. Негоже тебе в таком красоваться. Я попробую до Годослава дойти. Порешаем, как быть…
        И, не глядя больше на молодого гонца, Ставр задрал голову, с высоты роста высматривая путь к своему князю. Путь был прямой, но чтобы пройти такое небольшое расстояние, следовало бы сначала послать Дражко с дружиной, чтобы основательно его расчистить. Князь ехал в сторону палаточного городка, со всех сторон окруженный восторженными рыцарями. И франками, определившими с первого взгляда возможного нового фаворита короля, и саксами, понимающими, что если Карл держит их с одной стороны - с запада, то теперь будет иметь возможность держать и с другой - с востока. А вокруг своих рыцарей, как и положено им, толпились празднично одетые оруженосцы и слуги. У короля такой свиты нет, к Карлу Ставру пробиться легче, чем к своему же князю. Как хорошо было раньше, когда никто Годослава не знал!
        Вздохнул волхв, сурово перехватил посох посредине и стал тыкать им перед собой, пробивая дорогу. И в доспех кому-то, как в пустую бочку гудящий, тыкал, и в ребра другому. На него ворчали, прикрикивали, отмахивались, подвизгивали, чуть не в драку лезли, а он пробивался и пробивался вперед, не слыша или не обращая внимания на возмущение. Силой Свентовит не обидел Ставра, предвидя, должно быть, такую сложную ситуацию.
        Но вся группа, окружившая Годослава, двигалась, Ставру приходилось одновременно с пробиванием дороги догонять, а это давалось в такой толчее трудно. И потому достичь цели он сумел лишь в самом палаточном городке, у скромного жилища князя. Но там он уже имел преимущество. Если свита победителя не решилась преследовать своего нового кумира в палатке, то Ставр мог себе позволить нанести визит без приглашения. Годослав только повесил у входа весь избитый свой щит и скрылся за пологом, как Ставр коротко стукнул в щит и вошел вслед за князем.
        - Похоже, Карл, княже, рвет на себе от ревности волосы…
        - Что так?- равнодушно спросил Годослав. У него уже прошла эйфория от триумфа, и, как всегда бывает в такой ситуации, беспокойные думы последних дней вернулись, чтобы продолжать терзать ум и сердце.
        - Вся его свита, за исключением должностных чиновников, перешла к тебе. Они тебя на памятные кусочки разорвать готовы, чтобы потомкам показывать клок волос и гордо говорить, кому эти волосы принадлежали. Я еле-еле к тебе пробился…
        - Но пробился-таки…
        - И боюсь, что не слишком тебя обрадует моя добрая весть.
        - Добрая весть не может не обрадовать.
        - С одной стороны, это так. Как не порадоваться, что Горислав поднял Дражко… И не так, чтобы по двору гулял, а так, чтобы данов побил.
        - Данов побил?- непонимающе переспросил князь.- Ах да, он собирался с горсточкой людей выйти навстречу целой армии, чтобы не пустить ее к Рарогу до подхода подкрепления. Так что там произошло?
        - Нет больше у данов этой армии. Дражко разбил их. Только восемь сотен догнать не сумели - кони притомились. Остальных положили…
        - Как так?- боясь поверить, улыбнулся Годослав.- Сколько у Дражко было дружины?
        - Четыре тысячи с половиной. Из них шестьсот стрельцов.
        - Куда он их столько потащил… Стрельцам место на стене…
        - Они-то дело и решили. Дражко новую войну задумал. Не в сече людей класть, а до сечи врага не допускать.
        - В этом есть зерно!- Годослав покачал головой.- Он мне уже давно о таком говаривал. Так что там произошло?
        Ставр пересказал рассказ гонца.
        - Эх,- в сердцах ударил Годослав ладонью по коленке, но тут же и засмеялся.- Знать бы раньше… Я бы Карлу вместе с подданством и чистую от войска данскую границу преподнес. Пусть вместо нашего княжества на данов идет! Прямо по Лабе спустится. Благо, лодки и плоты, как ты говорил, уже готовят…
        - Знать бы, можно было бы и княжество не предлагать. Там еще вторая армия стоит. Если Полкан ее потопит…
        - А он потопит! Я Полкану верю.
        - …Полкан потопит, а Дражко остатки добьет так, что рога и перья в разные стороны полетят, что он и желает сделать, тогда совсем будет обидно под Карла идти.
        Князь задумался. Привычно прошагал по палатке. И сказал уже серьезно:
        - Нет. Этого нам не минуть. Пройдет год, Готфрид оправится. Викингов в море не отпустит. Снова руки на юг протянет… Да и Карл без этого, давай будем думать честно, пошел бы на нас. Мало у нас сил, чтобы выстоять.
        - Радегаст в помощи не откажет, как не отказал с данами. Не надо было тебе про вассальную зависимость говорить. Так бы обошлось.
        Князь подумал еще минуту.
        - Нет. Одно дело, десять тысяч разбить. Но не сто же тысяч. Со ста тысячами нам не справиться никак. А Карл в состоянии и сто тысяч собрать. Ладно… Я буду собираться на обед к королю. После обеда состоится, скорее всего, какой-то конкретный разговор. Сам обед, как меня предупредили, будет на вершине холма в королевской ставке. Если будут новости, ты меня извести.
        - Ты, княже, предупреди стражу… А то к тебе не подпустят.
        - Сделаю.

* * *
        Королевский обед проходил в том же месте и в такой же обстановке, что и обед по случаю приезда графа Оливье. Но при старых декорациях появились новые действующие лица. Во-первых, место графа по правую руку от короля на сей раз было отдано победителю турнира. Это была большая честь, которую король мог бы и не пожаловать князю бодричей, как считали многие придворные. Они на Годослава посматривали искоса, хотя и не показывали откровенной ревнивой неприязни. Но во всех королевских дворах всех государств мира появление нового фаворита означает не просто отдаление старого, оно означает еще и отдаление всего двора дальше, чем ему самому хотелось бы. То есть, время, которое король мог провести с кем-то, он теперь будет проводить с новичком.
        Впрочем, все понимали, что положение княжества бодричей таково, что не позволит его правителю постоянно быть с Карлом. Княжество - это не графство. Оно требует сложного управления. И потому, зная, что вскоре Годослав удалится в свой Рарог, ему почти прощали момент славы и возвышения.
        Если первый обед проходил в день обоснования короля на новом месте и до основательного устройства было еще далеко, то сейчас придворные уже чувствовали обжитость ставки. Этому же ощущению сопутствовал такой внешний атрибут, как обилие дичи на столах. Это расстарался эделинг Видукинд, который на сей раз занял соответствующее положению место уже под своим именем. За день до решающих схваток на турнире эделинг отправил своих людей на большую охоту в близлежащие леса. И теперь дичь украшала каждый стол. А королевский стол - особо. Два кабана-секача стояли друг против друга в противоположных концах. Длинные желтые клыки их были устрашающе направлены на соперника. Королевский повар проявил все свое искусство, сняв с диких зверей шкуру целиком, промыв ее в уксусе с давленым чесноком, а потом пришив на отваренную в соусах целую тушу, фаршированную местными грибами, доставленными к королевскому обеду ваграми князя Бравлина. Прямо перед королем стоял на большом деревянном расписном подносе отваренный и облаченный в собственные перья белый лебедь, выгнувший прекрасную шею. Лебедя доставили к столу тоже
вагры, но в отличие от кабана они сами же и готовили его, потому что королевский повар с такой птицей работать не умел и боялся испортить произведение искусства неумелым обхождением. Что он сам, впрочем, признал перед Карлом, чтобы похвалить помощников, приехавших к нему из соседних городов. Те же вагры доставили к столу и диковинный ржаной хлеб, но тоже признали, что получили его от бодричей с другого берега Лабы. Таким образом, стол служил символом объединения точно таким же, как завершившийся турнир.
        Король ел привычно мало, только пробовал по маленькому кусочку от каждой смены блюд, но с удовольствием наблюдал, как насыщаются другие. К разочарованию Карла, Годослав, такой громадный рядом с ним, тоже не страдал излишним аппетитом.
        - Друг мой, Алкуин,- поинтересовался монарх,- а что стало с нашим победителем состязаний бойцов на дубинках? Стоило бы пригласить сюда брата Феофана. Он смог бы подать пример другим гостям, если умеет так же много есть, как и пить. А, если судить по его, мягко говоря, объемному корпусу, так оно и есть в действительности.
        - Увы, ваше величество,- с улыбкой опустил голову аббат, сидящий крайним слева от короля.- С нашим уважаемым другом произошла неприятная метаморфоза…
        - Что за метаморфоза?- Карл заинтересовался.
        - Теперь мне, ваше величество, уже не суждено решить ту сложную задачу, которой я посвятил несколько лет. Если вы помните, я мечтал понять, как брат Феофан умудряется выпивать больше, чем может в него вместиться. Мне не следовало оставлять его одного надолго.
        - Так в чем все-таки дело?- Карл настаивал на подробностях.
        - Дело это выглядит несколько странно, ваше величество. Вы изволили вручить победителю боя на дубинках целый воз с бочонками вина. Брат Феофан, поскольку не имеет собственного подворья, решил на время оставить воз во дворе трактира, где он остановился. А вот там произошло что-то непонятное. Он начал пробовать вино и несколько утомился то ли от этого занятия, то ли от самого турнира. Тут к нему, утомленному, подступили посетители заведения с вопросом о вкусе вина. Он разрешил им попробовать, а сам лег отдохнуть под одним из столов, где, как ему показалось, достаточно мягко. Впрочем, брат Феофан привык к истязаниям собственной плоти и весьма неприхотлив в поисках уюта. А когда проснулся и потребовал принести себе под стол вина, ему сообщили, что вино кончилось. Естественно было удивление прославленного бойца на дубинках. Ему казалось, что он не в состоянии выпить целый воз, а хозяин утверждал именно так. Я бы не поверил хозяину тоже, но уже не однажды убеждался, что брат Феофан способен творить чудеса. Однако жажда, вероятно, мучила нашего друга достаточно сильно, и он обиделся на хозяина и на
посетителей. И начал, как говорят нехристи саксы, крестить их дубинкой. Мне сообщили, что в трактире поломана вся мебель. Но это не от дубинки, а от живота нашего любезного и смирного, пока его не обидят, брата. Потом он выскочил на улицу, и тут ему подвернулся под горячую руку тот стрелец, что тоже стал победителем турнира. Но луком бить, как все мы понимаем, несподручно. А дубинкой это вполне удобно. Стрелец брата Феофана не тронул, а брат Феофан огрел стрельца прямо по лбу, что слегка возмутило спутника бодрича, того высокого волхва, вы помните его, ваше величество. И вот этот волхв, не думая долго и не дожидаясь от нашего монаха удара и по своему лбу, сам огрел преподобного своим тяжелым посохом. После чего брат Феофан успокоился и надолго заснул. Надо думать, что у волхва в руках могучая сила, потому что до этого никому не удавалось с одного удара утихомирить такого славного бойца.
        - Интересно,- усмехнулся король,- но где же здесь метаморфоза?
        - А метаморфоза, ваше величество, заключается в том, что волхвы, насколько мне известно, обладают некоей магической силой. И эта магическая сила неведомым и непонятным лично мне образом подействовала на нашего любимого всеми монаха.
        - Надеюсь, он хотя бы жив?
        - Более того, ваше величество. Он не только жив, но еще и прекрасно грустен по той простой причине, что после удара совершенно перестал переносить запах вина.
        - Как так?- не понял король.
        - Очень просто, ваше величество. Когда брат Феофан пришел в себя, сердобольный трактирщик принес ему стаканчик из своих запасов. И брат Феофан не смог выпить ни глотка. Ему противен винный запах, и он уже второй день пьет только чистую воду и молится за спасение души злобного волхва, испортившего славному монаху всю оставшуюся жизнь.
        Карл захохотал. Засмеялись и придворные. Даже те, кто сидел далеко и не слышал ни слова из рассказа аббата Алкуина. А поскольку на обед было приглашено около пятисот человек, то хохот слышала, должно быть, вся округа и удивлялась.
        - Брат Феофан должен быть счастлив,- сказал с улыбкой князь Годослав,- что так удачно расстался с волхвом Ставром. Это удается не всем. И лечение монаху пошло, как я понимаю, на пользу. Иногда Ставр лечит эффективно, но это не всем нравится.
        И Годослав рассказал, как лечил волхв в лесу жалтонеса датского короля. Это вызвало новый взрыв смеха.
        - Кстати, ваш волхв легок на помине,- сказал Алкуин.- Если не ошибаюсь, именно он поднимается сюда по дороге. Конечно, это он. Другого человека такого роста я не встречал в округе.
        - Очевидно, ваше величество,- поклонился Годослав,- мне пришло сообщение из княжества. Я оставил приказание передать мне новости, если они будут срочными. Разрешите мне на несколько минут покинуть вас…
        - Пожалуйста, князь,- согласился Карл,- только не покидайте нас надолго. Мне весьма понравился ваш рассказ об эффективном лечении, но у меня возникли в связи с этим некоторые вопросы. Не откажитесь удовлетворить мое любопытство.
        - Я непременно скоро вернусь, ваше величество.
        Годослав вышел из-за стола и направился по дороге навстречу Ставру.
        - Гонец?
        - Гонец,- даже всегда невозмутимый Ставр сиял.
        - Сказывай.
        - Полкан потопил треть датской армии. Потом они с Дражко ударили по остаткам с двух сторон. Но части данов - примерно около тысячи солдат - все же удалось бежать, а уже в Дании, по ту сторону границы, где они никак не ожидали опасности и устроились на привал, их нашел с пятью сотнями сотник Оскол с Буяна и довершил разгром.
        - Он что, вошел за ними в Данию?- удивился Годослав.- Это будет пощечина Готфриду, который весьма дорожит своей территорией.
        - Нет, княже. Оскол не за ними пошел. Как только даны перешли нашу границу, Полкан по приказу князя-воеводы отправил эти пять сотен в Данию, чтобы пожечь там все приграничные поселения. А потом Оскол должен был ударить по наступающему полку. Только он ударил уже по отступающему.
        - Хорошие вести. У меня есть веские аргументы для разговора с королем. Он, кстати, просил меня не задерживаться. Так что я пойду…
        Глава 29
        - Вы получили интересные известия из дома, князь?- встретил король Годослава прямым вопросом. Всем, в том числе и Годославу, стало очевидно, насколько Карл интересуется делами бодричей. Карл никогда не задавал вопросов из праздного любопытства.
        - Да, ваше величество. Некоторые мои бояре проявили отвратительное упрямство и повели себя неподобающим образом,- объяснил князь, садясь на свое место.
        - Да, я слышал, что они хотели предать вас и поддержать Готфрида. Они что, подняли откровенное восстание? Тогда прощения им нет…
        Карл тонко дал понять, что Годослав может рассчитывать на жесткую и конкретную помощь в подавлении боярского мятежа. Это была известная уже политическая игра, когда король помогал гонимому восстановиться на троне, а потом диктовал ему свои условия. Всякая помощь, как отлично знал и князь, желает видеть ответные услуги. Так, косвенно, король начал готовить почву для основного разговора вечера.
        - Нет, ваше величество, они не успели. Моя жена княгиня Рогнельда лично проехала по боярским дворам, обрядившись в мужской воинский доспех, и расправилась с самыми строптивыми. Дружины за бояр не вступились и подчинились княгине и князю-воеводе Дражко.
        - Вот как… Отрадно это слышать. Однако мне говорили, что князь-воевода был ранен наемным убийцей,- с видимым интересом продолжал расспрашивать Карл, уже стараясь вникнуть в жизнь маленького княжества так же, как он вникал в дела своего громадного государства.
        - Ранение имело место, и даже, как мне сообщили, весьма серьезное. Его унесли на руках в светлицу, и в сознание он пришел только утром. Но Дражко настолько хорошо умеет управлять своим телом и презирает физическую боль, что после любой раны весьма быстро поднимается на ноги. В этом отношении он прирожденный воин. Я даже скажу, ваше величество, что если бы Дражко участвовал в нашем турнире, я не рискнул бы выехать в ристалище против него.
        - Даже так?- удивился Карл.- Вы, наш победитель, признаете это? Интересно! Должно быть, ваш Дражко в самом деле уникальная личность. Я хотел бы с ним познакомиться… Я непременно хочу познакомиться с этим мужественным человеком, и как можно скорее! Здесь же не слишком далеко… Если за ним послать, как скоро он сможет прибыть?
        - Увы, ваше величество, я сам бы с удовольствием увидел здесь своего кузена, поскольку все еще беспокоюсь за его состояние, зная, что он сам о себе беспокоиться не станет, но выполнить ваше желание невозможно… И дело даже не в расстоянии, потому что в наших землях расстояния не играют роли - наши княжества не отличаются пространственной обширностью. Просто сейчас князь Дражко общается с датскими армиями на нашей северной границе.
        Карл сочувственно закивал в такт своим словам:
        - Мне докладывали, что там готовится армия вторжения. Готфрид выпустил когти. Так они уже пошли вперед или только готовятся?
        - Нет, ваше величество, дело не так обстоит. Вы обладаете устаревшими сведениями. Те из данов, кто смог - уползли назад. Остальных Дражко перебил.
        - Целую армию?- В голосе короля послышались нотки удивления и недоверия.
        - Две армии,- ничуть не смутившись этим, продолжил Годослав.- Сначала границу перешла армия, которая стояла на саксонской границе, на случай вашего нападения. Очевидно, Готфрид убедился в вашем миролюбивом к нему отношении. И тогда отправил эту армию в быстрый рейд на Рарог. По его сведениям, меня там не было, боярские дружины на его стороне, а князь-воевода Дражко лежит недвижный. Готфрид не пожелал упустить случай и не воспользоваться возможностью. Это было бы против его хищного нрава.
        - Но там же десять тысяч отборных воинов! Мне докладывали, что этих воинов по приказу короля специально собирали с разных концов Дании - самых стойких. Против меня!
        - Было десять тысяч. По моим сведениям, ваше величество, около восьми сотен сегодня на рассвете смогли убежать. Остальных Дражко уничтожил.
        У Карла округлились и вспыхнули глаза. Больше всего на свете король любил рассказы о сражениях. А о таких удивительных - особенно.
        - А сколько воинов в этот момент было у монсеньора Дражко? Насколько я знаком с ситуацией, он испытывал затруднения в сборе войска,- спросил Бернар, тоже откровенно заинтересованный. Его всегда больше волновали боевые действия, чем турниры с их ограничениями и кодексами, которым нет места там, где льется кровь и решается судьба государств.
        - Да, ваше сиятельство, у Дражко были затруднения. Он разрешил их с энергичной помощью моей жены. Четыре с половиной тысячи дружинников он все же сумел набрать. Из них шесть сотен стрельцов в отдельный полк. Это несколько необычно, потому что в наших дружинах, как правило, на две тысячи дружинников приходится сотня стрельцов. Раньше всегда считалось, что этого достаточно. Но у воеводы свои привязанности и собственная манера ведения боевых действий.
        - А у нас сотня приходится на целых пять тысяч. И мы всегда думали, что это много… - добавил король.
        - Стрельцы - излюбленный род войск князя-воеводы. Он их лелеет и выращивает, как хороший садовник цветы в оранжерее, и они не подводят его. Именно стрельцы решили в несколько минут ход битвы, о которой я вам рассказываю. А несколько дней назад, когда даны задумывали втихомолку, без подготовки захватить Свентану во время пребывания в ней герцога Трафальбрасса и герцога Гуннара с посольством, стрельцы, не видя противника, навесными выстрелами с городских стен по дороге предотвратили всякую возможность атаки, загодя, вслепую уничтожив треть врагов. Правда, волхв Ставр позаботился о том, чтобы стрельцы знали, куда должны упасть их стрелы.
        - Я ничего не знаю о событиях в Свентане. Расскажите!
        Годослав рассказал.
        - Представляете, ваше величество, каково было герцогу Трафальбрассу наблюдать за приветственным салютом в честь своего прибытия… Дражко рассказывал, что Сигурд от злости стал просто зеленым!
        - А что сам князь-воевода? Как он себя вел?
        - Он, как всегда, шевелил усами и радостно улыбался, довольный, что так угодил послам. Чистое радушие, а не воин!
        Король тихо посмеивался:
        - Ай да воевода у вас, князь. Я просто завидую, что такое маленькое княжество имеет такого великого полководца. У меня свои полководцы хорошие, но нет ни одного, мыслящего так нестандартно, разве что мой дядя. Да еще мой покойный племянник Хроутланд умел действовать так же. Когда в одном лице совмещается воин и комедиант - это великолепно. Он в состоянии насмешить целое государство. Я представляю, как хохотал сам Готфрид. Монсеньор Дражко просто творит чудеса! Я повторяю, что непременно хочу его видеть при своем дворе! Непременно! Хотя и понимаю, что его усы просто унизят мои усы… Про знаменитые усы князя я уже слышал неоднократно.
        - Они в бою заменяют нам знамя, ваше величество. Усы Дражко - это даже больше, чем символ. И если вы захотите переманить моего кузена в свою армию, то мои дружинники просто растеряются. Войска без знамени не существует.
        - Но если даны разбиты, то почему Дражко не может приехать? Ах, да… Вы же говорили о двух армиях. Я помню, что на северной границе стоит еще одна.
        - Не стоит, ваше величество. Я опять вас поправляю - стояла. Это сообщение мне доставили только что. В тех местах у нас существует сложная система управления водой. Эта система построена еще нашими предками в период расцвета Бодричского союза. В систему входит целый ряд плотин и прудов, достаточно больших по запасам воды. А дороги идут по долинам. Так вот, князь Дражко вынудил данов пойти по одной из двух дорог, которые выбрал сам, и разрушил плотину. Таким образом, он треть армии данов потопил в мощном водяном потоке, часть разбил и рассеял, а тех, кто сумел добраться до Дании, уже там уничтожил со своими викингами с острова Буян сотник Оскол.
        - Уничтожил в самой Дании?- попытался уточнить Бернар.- Ваши войска вторглись в Данию?
        От удивления «боевой петушок» даже встал. Бодричи позволили себе то, о чем сам Карл мог пока только мечтать.
        - Именно так. Только они вторглись в Данию несколькими днями раньше. Перед этим Оскол полностью вычистил тамошние земли, чтобы армия не имела поддержки со стороны своих земляков. Ни съестными припасами для себя, ни фуражом.
        - Вы меня удивляете, князь!- воскликнул король.- Со своими силами вы не побоялись вторгнуться в саму Данию! На это даже я не решаюсь. А еще больше меня удивляет князь Дражко. Сколько ему понадобилось времени, чтобы уничтожить две армии, каждая по десять тысяч человек?
        - Меньше суток, ваше величество.
        - И имея всего четыре с половиной тысячи…
        - Не совсем так. Перед второй армией стояли наши дружины. Там было около шести тысяч воинов.
        - Тем не менее… Датское королевство - одно из сильнейших в Европе. Готфрид хвастался, что если ему взбредет в голову погреться на южном солнышке, он возьмет штурмом Константинополь. Нет. Я непременно хочу встретиться с Дражко!- настаивал на своем король.
        - А я хотел бы встретиться с ним на турнире и испытать прочность своего щита против его копья,- скромно, с уважением сказал граф Оливье.
        - А я хотел бы встретиться с таким противником на поле брани!- сказал монсеньор Бернар.- Против него, должно быть, весьма интересно воевать. И я просто сожалею, что вы, князь, и ты, Карл, пришли к доброму соглашению.
        - Мой воинственный дядя так шутит, дорогой Годослав,- на всякий случай уточнил король, коротко стрельнув глазами в дядю не слишком ласково.- Он всегда шутит с мрачным лицом, и потому его шутки не все и не всегда понимают. Дядя великий шутник… Кстати, что касается доброго соглашения… Чтобы время зря не тратить, мы можем прямо сейчас поговорить об этом. Вы не возражаете?
        - Я не возражаю, ваше величество. Ведь именно это желание заставило меня приехать сюда и принять участие в турнире.
        - Конечно, мы можем и не торопиться. Меня, однако же, уверяли, что положение княжества бодричей просто бедственное… Но, судя по вашим рассказам, это совсем не так.
        Князь понял, что король обходным маневром неназойливо проверяет его. Карл желает знать, насколько велико стремление Годослава к союзу, и будет торговаться, как всякий опытный политик, исходя из необходимости этого союза для той и другой стороны.
        - Ваше величество было не совсем правильно информировано,- Годослав сам торговаться умел. И если уж пришлось продавать себя вместе с княжеством, то он желал бы сделать это на наиболее выгодных условиях.- Действительно, наше положение некоторое время назад было несколько опасным, но совсем не бедственным. Мы всегда умели постоять за себя, и стояли веками…
        - Но если бы, предположим, рана князя Дражко оказалась серьезнее, и он не смог бы встать на ноги вовремя…
        Годослав улыбнулся широко, показывая, что такой довод совсем не выглядит убедительным.
        - Но у меня же не один Дражко зовется воеводой, ваше величество. Там же, на границе, стоит и второй талантливый воевода, которого зовут в народе Полкан… Он в молодости получил в битве стрелу в позвоночник, и с тех пор не может ходить. Но это не мешает ему прекрасно чувствовать себя в седле и руководить воинами.
        - Полкан - великий воин!- дал оценку с другого конца стола князь Бравлин.- Я сталкивался с ним на поле брани и не рекомендую другим того же…
        - Что за странное прозвище - Полкан?- спросил король.- Очевидно, оно происходит от слова «полк»?
        - Довольно интересное прозвище, ваше величество,- поправил короля со своего конца стола аббат Алкуин.- Так у славян зовут центавров. Полуконь, получеловек…
        - Полуконь… И этот Полкан, утверждаете вы, не уступает Дражко?
        - Этого я не говорил, ваше величество,- скромно ответил Годослав.- Дражко единственный и неповторимый, как и его усы. Но Полкан хорош по-своему. Хотя он происходит из знатного боярского рода, но очень грамотен и умеет считать лучше любого купца или сборщика податей. Причем очень быстро. И свой талант счетчика Полкан использует в воинском деле. Он все просчитывает, высчитывает до последней мелочи, все предусматривает и заранее говорит о результате. Способность, говоря честно, уникальная. Кроме того, не слишком дружа с копьем, Полкан обладает поистине непревзойденным мечным ударом. Покажите мне другого человека, что способен ударом меча вместе со щитом сбросить с коня всадника!
        Годослав сам чувствовал, что комплименты раздает чуть-чуть лишние, но это была торговля, и он показывал себя умелым продавцом.
        - Я надеюсь, князь, что буду иметь возможность неоднократно встретиться с вашими воеводами и с вами лично, поскольку у нас есть все возможности прийти к устраивающему обе стороны решению. Итак, вернемся к первоначальной теме об этом самом решении. Как вам, князь, видятся наши взаимные договоренности о дальнейшем?
        - Я собирался сначала выслушать вас, ваше величество, поскольку у вас гораздо больший опыт построения подобных межгосударственных договоров. Но, в принципе, я не вижу большой разницы в приоритете, и готов предложить то, что мне кажется достаточно приемлемым.
        - Я слушаю вас, мой друг, очень внимательно.
        - Я, как князь бодричей, предлагаю вашему величеству дружественный союз двух государств, каждое из которых берет на себя ответственность частично нести бремя забот другого. Под этим пунктом я подразумеваю со стороны королевства франков обязательство военной помощи в случае угрозы внешнего нападения на княжество. Под внешним нападением я подразумеваю войну, например, такую, какую нам пытается навязать сейчас Готфрид. Со стороны бодричей в королевскую армию будет поставляться определенное количество дружинников с таким расчетом, чтобы княжество имело возможность оставшимися силами оборонять границы от набегов. Я хочу напомнить, что не рассматриваю набеги как серьезное внешнее нападение. Это не война, и защищаться от набегов каждому приграничному государственному образованию приходится постоянно. То есть мы дополнительно берем на себя обязательство охранять границу королевства от разбойников всех мастей и национальностей.
        Карл согласно кивнул.
        - Это все естественно. Есть один очень большой вопрос, к которому мы вернемся чуть позже как к самому сложному, а сейчас меня интересуют вопросы юрисдикции. Будут ли в этом случае соблюдаться на территории княжества бодричей законы королевства франков? Ваше мнение…
        - Я имел возможность, ваше величество, ознакомиться с вашими законами и нахожу их вполне приемлемыми и справедливыми, за исключением некоторых, противоречащих принятым в нашем обществе нормам. Я догадываюсь, какой вопрос ваше величество желает рассмотреть последним, но боюсь, что вопрос этот автоматически становится рассматриваемым при решении любого другого. Вы хотели говорить о религии?
        - Да, князь. Это вопрос главенствующий. Мы - христианское королевство. И этим сказано все. Именно этим обуславливается королевское право на власть, право на применение законов, более того, право на существование всего королевства.
        - Вот потому-то я и предлагаю сразу обговорить этот вопрос, поскольку мы не сможем решить остальные, не решив его.
        - Я согласен,- Карл наклонил голову.- Естественно, вы не можете не понять, что распространение христианства мы ставим перед собой как одну из первейших задач. С христианскими моральными ценностями связаны многие наши законы и акты. Что вы имеете сказать нам на это? И, прежде всего, я хотел бы услышать ваше личное мнение о христианстве.
        Годослав думал недолго. За время вынужденного сидения в палатке, когда приходилось прятать от всех свое лицо, у него было время обдумать свою речь тщательно, выверяя слова и эффект, который эти слова произведут. Он несколько раз выговаривал свою речь перед Ставром, и вместе они вносили в нее изменения, которые, может быть, и станут спорными, но своей простотой и откровенностью не могут не вызвать понимания такого человека, как Карл Каролинг. И потому начал он спокойно и уверенно:
        - Ваше величество… За нашим столом присутствует духовное лицо - аббат Алкуин. Это человек, несомненно, просвещенный и многознающий. Пусть он поправит меня, если увидит в моих словах откровенную и вопиющую неправоту. Во-первых, я сразу хочу сказать, что отношу себя к людям светским, признающим необходимость религии, но не делающим из нее смысла своего существования, потому что само существование человека на земле уже есть суть божественного проявления. Сейчас я хочу сказать о тонком моменте, который не все, может быть, улавливают при рассуждении о религии. Так вот, человек, который учил меня духовным основам,- вы все видели его, это волхв Ставр…
        - Весьма образованный, надо отметить, человек!- вставил свое мнение Алкуин.
        - Ставр,- продолжил Годослав,- всегда делает различие между религией и понятием Веры. Религия является не чем иным, как проявлением национального характера. Или многонационального, когда она имеет широкое распространение. То есть это то же самое состояние, как при рассмотрении вопроса о языке. Как люди на своем языке общаются друг с другом, точно так же они на своем языке общаются с Богом. Вера же - это совсем иное. Я был научен своими воспитателями рассматривать любое верование в Бога главенствующим в человеке, несмотря на то, каким образом человек совершает свои религиозные обряды. Наша Вера говорит, что Бог всегда один, как бы он ни назывался.
        - Но ведь у вас много богов…- попытался возразить монсеньор Бернар.- Что же вы тут рассказываете нам, князь, о едином Боге. Всем известно, что язычники - многобожники. Именно этим и отличается язычество от истинной веры.
        - Здесь уже я могу сказать,- подал голос аббат Алкуин,- что слово «язычник» произошло от слова «язык», то есть, подразумевался человек, говорящий на ином языке, и никакого отношения это слово не имеет к сути Веры. К сожалению, среди духовенства слишком много безграмотной братии, которая использует этот термин без понимания его смысла, при этом называя себя учеными званиями. Уважаемый князь прав в том, что между религиями и Верой существует большая разница. Хотя, присутствуй здесь и сейчас благочестивый архиепископ Хродеганг Мецский[Архиепископ Мецский - продолжил реформу франкской церкви, начатую еще св. Бонифацием. Вменил и для белого духовенства канонический образ жизни, приравняв священников к монахам. До этих реформ белое духовенство могло иметь жен и детей и вести дома мирскую жизнь. Известен своим ярым отношением ко всякому инаковерию, ввел во Франкском королевстве публичные казни для ведьм и язычников.] , боюсь, что он потребовал бы сжечь на костре князя Годослава за такие утверждения.
        - Наша вера гораздо более терпимая,- сказал Годослав.- Мы не признаем человеческие жертвоприношения в угоду духовным требованиям.
        - То есть,- вскочил на ноги монсеньор Бернар,- вы обвиняете христианскую церковь в человеческих жертвоприношениях?
        - Я не знаю, как еще можно назвать сжигание на кострах инаковерующих, если эта жертва посвящается Богу. Впрочем, меня этот вопрос мало волнует… У каждой нации свои традиции.
        - Вы переступаете границы дозволенного, сударь,- вскипел «боевой петушок».- И оскорбляете суть христианской религии.
        - Что вы, монсеньор,- спокойно возразил Годослав.- Я просто называю вещи так, как я их вижу. Или вы хотите, чтобы я хитрил и обманывал, поклоняясь тому, что я не приемлю?
        - Я тоже не приемлю церковные костры,- сказал король жестко и слегка обиженно.- Но у меня никогда не появлялось мысли назвать это человеческим жертвоприношением. Церковь учит нас, что человеческие жертвоприношения имеют место быть в языческих вероисповеданиях…
        - Если вы нас называете язычниками, то я смею вас заверить, что никогда не слышал о подобном в наших храмах. Об этом говорит только ваша церковь, совершенно не зная сути нашей религии. Впрочем, я уклонился от темы. Я сейчас говорю о Вере. Вера в Бога, в моем понимании, это суть, на которой держится человечество. Вы со мной согласны?
        Годослав выглядел удовлетворенным. Он легко добился того, чего хотел добиться. Этот момент они со Ставром репетировали наиболее старательно. Здесь важно было не переборщить и преподать себя именно так, как следует для самостоятельного прихода Карла и его окружения к мысли, которую следовало им внушить. Князь увидел, что он выигрывает дипломатическую партию у франков, хотя не в состоянии был выиграть партию военную.
        - Естественно, мой друг, продолжайте,- согласился король с тем, с чем нельзя не согласиться.- Я никак не могу понять, к чему вы клоните.
        - Я клоню к своей готовности, ваше величество, принять христианство, оставаясь в душе приверженцем веры своих предков, и считаю, что в этом случае я останусь честным и перед христианством, и перед верой в Рода. Вся разница только в том, что, имея на груди крест, я буду молиться на чужом языке и на чужом языке совершать обряды таинства. Вот и все…
        - Но это же недопустимо!- воскликнул Карл растерянно и посмотрел на Алкуина как на духовное лицо.- Что ты скажешь, друг мой?
        - Я считаю, ваше величество, что монсеньор Годослав только что открыл перед нами причины двадцатипятилетней войны в Саксонии.
        - Что он говорит,- возмутился предельно серьезный и сердитый «боевой петушок». Монсеньор Бернар всегда сердился, когда не умел понять не слишком развитой своей головой сути явлений, которые понимали окружающие.- Какое отношение имеет война в Саксонии к княжеству бодричей и к обвинениям христианства в человеческих жертвоприношениях?
        - Самое прямое, монсеньор, самое прямое, ваше величество,- чуть привстав, поклонился Алкуин.- Мы приходим в землю и говорим живущим там людям, что с сегодняшнего дня они будут молиться другому Богу. И подкрепляем свои слова ударами копья. И забываем, что свои верования они впитывали вместе с молоком матери. Под угрозой чужого копья человек крестится, в воскресенье идет в церковь, а оттуда отправляется куда-нибудь в священную рощу, чтобы провести обряд еще и там. Так все и происходило. Люди внутренне сопротивлялись христианству и считали, что ради своей Веры претерпевают некоторые неудобства, посещая церковь. И стоило промелькнуть какой-то искре, как возникало пламя восстания, опирающееся именно на коренную Веру народа. Мы должны были воспитывать Веру, а не насаждать ее. А воспитание Веры - это длительный, многовековой процесс, который нам, в суете мирской, неподвластен. Если бы Вера была более терпимой, она распространялась бы гораздо быстрее и шире, нежели сейчас, и гораздо реже возникали бы внутренние беспорядки. Князь Годослав абсолютно прав в своей наивности. Он станет христианином, но в душе
не будет им. Так же, как и его народ.
        - И что же ты предлагаешь, мой друг?- спросил король, слегка задумавшись.
        - Я предлагаю мирно построить соборы в княжестве бодричей, но не заставлять весь народ креститься, как мы делали это в Саксонии. Пусть миссионеры несут Слово Божие к бодричам. Не насилием, а убеждением, как это делали когда-то апостолы. И мне кажется, что в этом случае мы сможем добиться большего.
        Карл думал недолго.
        - Я согласен со всеми, здесь говорившими, и с князем Годославом, и с аббатом Алкуином, и даже со своим разлюбезным дядюшкой Бернаром. Каждая точка зрения, самая противоположная, имеет право на существование. Но в данном случае мы обсуждаем не только вопрос Веры, но и вопрос политики. А этот аспект заставляет меня видеть необходимость в принятии христианства хотя бы одним князем Годославом. Это обязательный пункт. Кстати, князь, я слышал, что в Рароге есть церковь?
        - Есть, ваше величество. Ко мне обратились бодричи-христиане, а их у нас около сотни, с прошением на постройку церкви. Я даже выделил им под строительство землю в городской черте. Но подальше от наших храмов, чтобы не возникало беспорядков и вражды на религиозной почве.
        - Так вот, мы построим вам собор и откроем епархию. Вы же должны взять на себя обязательство всячески содействовать распространению христианства среди своих подданных. Если мы решим этот вопрос и окончательно договоримся о решении вопроса, который обсуждали первым - касательно обязательств в отношении друг к другу, то я думаю, что у нас не возникнет больших разногласий в разрешении вопросов иных. Там всегда можно договориться и пойти на взаимные уступки.
        Годослав приподнялся из-за стола и поклонился.
        Эпилог
        Над лесной дорогой, с тяжелым шумом свистя крыльями, пролетели дикие гуси. Годослав проводил их взглядом и вздохнул.
        - Мои соколы, должно, совсем засиделись. Никогда еще весной им не предоставлялось столько отдыха,- сказал он мечтательно.- Непременно же на днях организую большую соколиную охоту. И соберу на нее всех, кто заслужил доброе слово своими добрыми делами в мое отсутствие. И не возьму на эту охоту ни одного боярина…
        Белый призовой конь Годослава легко переносил дорогу, и хотя отличался буйным нравом, свойственным всякому настоящему боевому коню, с князем бодричей он, похоже, нашел общий язык сразу.
        - За тебя, княже, князь Дражко уже поохотился на славу…- сказал волхв Ставр, едущий на полкорпуса позади Годослава. Высокий каурый жеребец волхва, вообще-то смирный от природы, сейчас косился на белого коня с опаской и недоверием.- За нас за всех поохотился…
        - О чем ты говоришь?- спросил Годослав через плечо.
        - Славянские соколы пощипали перья датским коршунам…
        Годослав улыбнулся.
        - Да, это была прекрасная охота… Сокол, как ты знаешь, не любит хищных соседей[Пустельга, самый маленький из соколов, размерами не намного превышающий воробья, сразу нападает даже на больших хищных птиц - коршунов и ястребов, если они вдруг вторгаются в территорию, близкую к гнезду. И за счет своей быстроты и отваги отгоняет более сильных хищников. Для справедливости стоит заметить, что и пустельгу часто сгоняют с насиженного места совсем не хищные ласточки, нападая на сокола всей стаей.] .
        Ставр не был большим любителем соколиной охоты, хотя несколько раз и сопровождал Годослава в его любимом развлечении. И знал по разговорам о диких соколах, не прирученных человеком, что сокол, всю жизнь живущий с подругой, не допускает в свои владения чужих хищных птиц. Стоит появиться в небе великану орлу или раньше времени, когда еще не полностью стемнело, вылететь из гнезда филину, как сокол сразу устремляется в атаку, нимало не смущаясь силой противника.
        Дражко поступил точно так же. Не подпустил данов к гнезду бодричей.
        Солнце уже близилось к закату, высвечивая облака малиновым отливом, предвещающим на завтра ветреный день. Позади была долгая дорога и удачно завершенные дела. Впереди город и дом, где князя ждут с нетерпением. Но все же на душе оставался неприятный осадок, словно было нечто или недоделано, или сделано совсем не так. Непонимание того, что беспокоит, портило настроение, когда оно должно вроде бы быть прекрасным.
        - Кто-то скачет…- сказал князь.
        - Это Лют,- узнал Ставр издали.
        Разведчиков он загодя отослал вперед, чтобы обеспечивали проезд княжеского кортежа. Сам кортеж, состоящий из двух тысяч дружинников, снятых с западной границы, ехал за спиной Годослава.
        Юный пращник Лют подскакал и остановил коня невдалеке, чтобы поднятая пыль не летела в сторону князя. И, только когда лошадь успокоилась, подъехал ближе.
        - Впереди встреча, княже…
        - Кто там?
        - Бояре.
        - Не желаю!- стукнул Годослав ладонью по луке седла.- Видеть их не желаю. Если дорогу не очистят, всех к Ерохе отправлю! Так и передай! И от себя добавь, что несколько дней, мол, княже отдохнет, потом соберет думу… Скачи!
        Лют, довольный таким решением, просиял улыбкой на запыленном лице и тут же развернул коня.
        - Ставр!- подозвал Годослав волхва ближе.
        Ставр подъехал.
        - Ты за несколько дней подготовь мне полный догляд за боярами. Кто как себя вел в мое отсутствие. Пусть ждут, когда соберу… А как соберу, не все по домам разойдутся…
        - Сделаю, княже. Давно пора им спеси поубавить.
        Княжеский кортеж продолжил движение. Замыкающим в кортеже ехал слегка похудевший монах Феофан. Поскольку лошадь, способную нести его, можно было только позаимствовать у сакса Гаса, а сакс Гас расставаться со своей лошадью не хотел, Феофан ехал на повозке, специально подаренной ему королем Карлом Каролингом…

* * *
        Княжеский дворец стоит на самом высоком месте города. И с галереи видно далеко поверх городских стен, но подъехавших близко к городским воротам увидеть невозможно. Годослав издали пытался рассмотреть галерею. Но она вечером сливалась с кровлями, с городскими стенами, с небом, в конце концов, и рассмотреть ничего не удалось, хотя князь и давно уже знал, что с этой стороны дворец хорошо наблюдать только утром, глядя на восход. Так и въехал в город, не различив в вечернем сумраке собственного дворца. Узкие улицы заполнил народ, князя встречали поясными поклонами, приветствовали радостными криками, как освободителя пусть и не от врага, но от не понимаемой и потому особенно страшной ситуации. Он улыбался людям и приветственно склонял голову сам. И ехал при этом в знак уважения к подданным с непокрытой головой, держа шлем у луки седла на согнутой в локте руке. Когда эти улицы привычно раздвинулись, и перед кортежем открылась площадь, князь нечаянно поднял глаза и вдруг увидел на галерее Рогнельду. А он-то думал, что она сейчас выбежит на крыльцо с поклоном, как принято у славян и как научила ее делать
княгиня-мать, чтобы на людях поддержать авторитет князя. Но Рогнельда не встречала мужа, а смотрела куда-то вдаль, на только что зашедшее солнце. Удивленный Годослав нахмурился. И заныло сердце, чувствуя беду.
        На крыльцо вышли княгиня-мать, старый глашатный Сташко да сотник дворцовой стражи.
        Годослав принял поклоны и прошел во дворец.
        - Что…- хотел он договорить, но не продолжил, потому что мать и сама готова была уже ответить на вопрос.
        - Не в себе она… Столько пережить пришлось…
        Годослав словно рукой отстранился от встретивших, не заметил дворовых людей, умытых и причесанных, празднично одетых по случаю его возвращения, что выстроились вдоль стен в молчаливых поклонах. Он стремительно зашагал по лестнице, чуть не бегом взлетая на верхний этаж, так же быстро миновал длинный коридор четвертого этажа, откуда был выход на галерею.
        Рогнельда стояла все так же, не пошевелилась, когда он, умышленно тяжело ступая, двинулся к ней. Смотрела вдаль, в красные закатные облака, предвещающие завтрашний ветер.
        - Что ты делаешь здесь?- спросил он.
        - Я жду мужа,- совсем чужим, ровно-равнодушным голосом ответила она.
        - Я Годослав, я муж твой.
        Она повернулась.
        - Ты приехал… Здравствуй будь, княже красный…- голос совершенно не изменился, ни чувств в нем, ни жизни.
        Годослав шагнул вперед, обнял и прижал к себе жену.
        - Сколько же тебе перенести пришлось, бедная моя… И ему тоже…- он нежно положил тяжелую руку ей на живот.
        - Он знает, что заманил своего деда на копья…- сказала Рогнельда о будущем сыне, как об уже родившемся.- Я сказала ему…
        - Бедная ты моя, бедная…
        Внизу, на площади, казалось, собрался весь город. Рарогчане смотрели на князя и на княгиню Рогнельду. Они уже знали, что с ней случилось, и не удивлялись такой встрече…

* * *
        Вечером к Рогнельде пришел Горислав. Княгиня-мать сказала, что Горислав обещал вылечить княжескую жену. С Годославом волхв встретился в коридоре.
        - Здравствуй всегда будь, княже.
        - Здравствуй всегда будь, волхв.
        - Помог тебе «харлуг» в ратище?[Ратище - схватка, сражение.]
        - Помог, Горислав. Благодарствие тебе…
        - А все ли ты делал по Прави, как велел я, княже?
        - Все, волхв. Я был честным с собой и с другими…
        - А народ говорит, что ты носишь теперь крест…
        - Еще не ношу. Я только обещал Карлу принять крещение. И мне придется сдержать слово. Я даже привез с собой священника, чтобы он готовил меня к этому акту…
        - Это то, что ты называешь - по Прави?- В голосе волхва прозвучало неприкрытое удивление.
        - Это - по Прави. Потому что это - жертва за свой народ.
        Волхв долго вдумывался в слова князя, потом повернулся и, ничего не сказав, пошел к Рогнельде.

* * *
        Князь бодричей Годослав и король франков Карл более месяца обсуждали через послов различные варианты договора о вассальной зависимости.
        Два пункта особенно сильно мешали сторонам прийти к соглашению: о сборе налогов в королевскую казну и о количестве войск, поставляемых Годославом в королевскую армию. Естественно выглядело желание каждого больше получить и меньше отдать. В конце концов, бодричам помогли обстоятельства. Несмотря на то что традиционные вожди повстанцев в Саксонии - Видукинд и Аббио - крестились и приняли сторону Карла, в народе нашлись новые вожди, которые быстро получали популярность и набирали силу. Карла это сильно беспокоило, поскольку он понимал, что зарождающийся процесс лучше всего пресекать в самом начале. И ему просто необходим был Годослав как постоянная угроза для Саксонии с востока.
        И Карл пошел на уступки, снизив свои требования до тех, которые первоначально предлагал сам Годослав.
        Какое-то время бодричи могли жить спокойно, официально считаясь частью королевства, и потому не бояться больше нашествия с полуночной стороны.
        Договор был подписан.
        Но вскоре Карл потребовал от Годослава конкретных действий, доказывающих верность обязательствам. Годослав отправил в поход Дражко с дружиной.
        Для усмирения ненадежных территорий Карл принял неординарные меры, которые до него никто и никогда не предпринимал в таких масштабах[И после Карла, только через много веков, лишь Сталин применил такие же методы, в массовом масштабе переселив крымских татар и чеченцев.] . Он выселял на внутренние франкские земли более десяти тысяч семей саксов, а их земли отдавал безземельным франкам с тем, чтобы сменить этнический состав целых областей. Эти действия вызвали возмущение в народе Саксонии, и франкам вместе с бодричами пришлось погасить несколько небольших мятежей. Но положение долго еще не могло стабилизироваться.
        Вскоре и Карл помог Годославу, когда на границу недалеко от Свентаны выдвинулась сильная сорокатысячная датская армия во главе с графом Ксарлуупом-младшим. Старший из братьев все еще не мог оправиться от раны, нанесенной мечом Годослава. Граф Оливье стремительным маршем привел в помощь бодричам двадцать тысяч солдат королевской пехоты. Ни та, ни другая армия не вступали в открытые столкновения, а только угрожали друг другу своим присутствием. Противостояние длилось больше месяца. Даны так и не решились перейти границу, потому что вторая армия франков во главе с герцогом Анжуйским встала в Саксонии у границ Дании. И вскоре датчане ушли во внутренние территории.
        Все эти события происходили на фоне личного беспокойства князя в связи с семейным положением, которое мешало ему полностью погрузиться в дела государственные. Волхв Горислав приготовил для княгини какие-то настойки и велел поить ее даже насильно. В результате княгиня начала спать чуть ли не сутками. Но когда настойки кончились, все заметили, что Рогнельде стало значительно лучше. Она уже не показывала очевидных странностей в поведении, хотя почти постоянно молчала и отвечала только на прямо обращенные к ней вопросы. Но положение отягощалось тем, что вскоре Рогнельде предстояло родить, как говорили волхвы, сына. Князь беспокоился за здоровье своего будущего наследника в связи с нездоровьем матери.
        Одновременно с этим князя Годослава не оставляла мысль о скором приглашении на крещение, как и было договорено с королем.
        Но рассказ обо всем этом - уже тема другого повествования.
        notes
        Примечания

1
        Фрейя - самая прекрасная из богинь скандинавского пантеона. Чем-то сродни древнегреческой Афродите (римской Венере).

2
        Голиарды (фр.- goliards)- в раннем Средневековье во Франции и в некоторых германских странах так называли бродячих актеров и певцов. Если менестрели пели для высшего общества, то голиарды исполняли свои произведения для простого народа. Позже голиардов стали звать вагантами.

3
        Сигурд и Зигфрид - скандинавское и германское произношения имени героя односюжетных саг и легенд этих родственных народов.

4
        Бахтерец - вид доспеха, состоящий из продолговатых стальных горизонтальных пластин, соединенных по короткой стороне вертикальными рядами. Надевался поверх кольчуги. В славянские княжества пришел с Востока, вероятно, из Персии через Византию.

5
        Мизерикордия (кинжал милосердия)- рыцарский трехгранный кинжал, предназначенный для добивания противника, не снимая с него доспехов. За счет тонкого клинка мог пройти в самое небольшое отверстие, такое, как кольцо кольчуги или смотровая щель шлема.

6
        Лучником у славян назывался не тот, кто стреляет из лука, а специалист по изготовлению луков. Так же, как стрелочником назывался не железнодорожник, а специалист по изготовлению стрел. Только с конца XVI века появилось в употреблении слово «лучник», имеющее отношение к самому стрелку.

7
        Стерво - в славянских языках так называли падшее животное, гниющий труп. Только в XIX веке это слово слегка трансформировалось и превратилось в ругательство.

8
        Вообще-то это оружие было распространено и среди других германских племен, в более ранний период даже среди франков, однако саксы утверждали, что это их национальное оружие, потому что в нем отражено имя народа, и в отличие от других германцев носили свои ножи-мечи непременно подвешенными горизонтально, хотя это было и неудобно, и вызывало смех у других германцев.

9
        Лютеция - галльское название Парижа.

10
        В понятии славян болезнь представляет собой скорлупу яйца смерти. Человек выздоравливает, если сумеет пробиться к жизни через скорлупу. Эту же скорлупу можно разбить снаружи, помогая человеку выздороветь.

11
        Хель - в скандинавской мифологии, богиня подземного царства, правила мертвыми до дня Страшного суда.

12
        Славянский лук, как говорят результаты реконструкции остатков этого оружия, часто попадающегося археологам, требовал больших физических затрат и очень сильных рук. Сила натяжения тетивы боевого лука была 80-90кг (для сравнения - сила натяжения тетивы современного спортивного лука равняется 20кг). Чтобы отстрелять большой осадный тул, стрельцу следовало раз за разом натягивать тетиву до 200 раз, то есть за короткий промежуток времени поднять и переместить одной рукой 18 тонн. Это почти то же самое, что разгрузить одной рукой современный большой грузовик. Арабский лук схож со славянским и тоже превосходил европейские и скандинавские луки, но не имел костяного усиления в средней части. При той силе, с которой посылалась стрела славянским или арабским луком, не было доспеха и уж тем более щита, который мог бы остаться не пробитым при прямом попадании. Европейские же луки пробивали далеко не каждый доспех. Что касается дальности полета стрелы, то, например, английские лучники не могли соревноваться с арбалетчиками, а славянский лук значительно превосходил арбалет по дальности выстрела.
        И, уж конечно, вызывают смех современные картины и кинофильмы, в которых луками вооружают женщин как слабый пол. Стрельба из боевого лука вовсе не для женских рук и даже не для рук каждого мужчины.

13
        Описан известный среди славян способ стрельбы специальными стрелами. Обычно для стрелы, чтобы она летела прямо, берутся перья из разных крыльев птицы, потому что перья разных крыльев имеют наклон в разные стороны. Если использовать перья с одного крыла, то есть с одинаковым наклоном, то стрела летит по дуге.

14
        Эсты - предки эстонцев.

15
        Исторический факт. Будущий король Норвегии Олаф Трюгвассен (не путать с крестителем норвежского народа Олафом Харальдссоном) был в пятилетнем возрасте похищен эстонскими викингами и продан в рабство. Его выкупили вместе с воспитателем славяне-бодричи и в знак доброй воли отправили домой.

16
        Могыла - так у славян назывался погребальный холм, который насыпали над домовиной - деревянным срубом, внешне напоминающим обыкновенный дом, только не имеющим окон. Отсюда произошли современные нам слова «могила» и «домовина» - гроб.

17
        Березовая смола - деготь.

18
        Как рассказывают современные Карлу Великому писатели, король франков перед нашествием на какую-то страну засылал в нее множество разведчиков-евреев, которые собирали ему ценнейшие сведения и о военных силах противника, и обо всей военной и политической верхушке государства. Это давало королю возможность применять одновременно с военными операциями и сильные дипломатические ходы.
        Принципы Карла Великого остались действенными и по сей день. В большинстве разведок мира тайные сотрудники - евреи. «Моссад» - сильнейшая разведка мира. И все по той же причине, что евреи, как национальность, разбросаны по всем странам и континентам.

19
        Тела убитых в бою скандинавов сжигали на кострах, иначе воин не попадал после смерти к кострам Вальгаллы, в небесный чертог верховного бога Одина, а отправлялся в страшный подземный мир Хель, где ему предстояло дожидаться Страшного суда. Не сжечь погибшего с мечом воина считалось преступлением против погибшего. Совершивший такое преступление сам достоин был подобной доли.

20
        Береста для поделок заготавливается только в мае и июне, сначала просушивается, а потом обрабатывается - отваривается, пропитывается маслами и т.д.

21
        Сакская посадка на коне известна по многочисленным сохранившимся барельефам и рисованным миниатюрам Раннего Средневековья, чем-то напоминает посадку скифов. Стремена саксы начали применять несколько позже, когда вооружение конника стало более тяжелым и быстрые, требующие гибкости и подвижности удары копьем сменились на удары таранного типа, способные пробить тяжелую броню.

22
        Бравлин потерпел от Карла несколько поражений. Одновременно с франками по частям захватывали земли вагров и саксонские князьки.

23
        Рыцарь-бретер - рыцарь, не желающий служить кому-то, никогда не участвующий в боевых действиях, зарабатывал себе на жизнь тем, что по заказу какого-то человека убивал на турнире другого рыцаря. Рыцарь-бретер считался непобедимым, потому что только тем и занимался, что совершенствовал воинское мастерство. По закону, брать деньги за поединок считалось позором и каралось сурово. Рыцарь-бретер подлежал, в случае обнаружения его в составе участников, смертной казни.

24
        Аск и Эмбля (Ясень и Ива)- два дерева, из которых боги, по преданиям древних германцев, сотворили первых людей. Очевидно, соответствуют христианским Адаму и Еве. Культ деревьев был широко распространен у древних германцев и у кельтов и проявлялся даже в том, что вместо храмов они использовали священные рощи.

25
        Описание вооружения франкского пехотинца дано по иллюстрации из Золотой Псалтыри Сант-Галленского монастыря.

26
        Куза? - короткое копье, имеющее наконечник в форме ножа. Чем-то схоже с рогатиной, но имеет более слабый наконечник, не пригодный для конного боя.

27
        Morituri - идущие на смерть, в Древнем Риме обязательная формула обращения гладиатора перед поединком: «Ave, Caesar, morituri te salutant» - дословно:
«Здравствуй, Цезарь, идущие на смерть приветствуют тебя».

28
        Гермес Трисмегист (трижды великий)- автор памятника древней литературы
«Изумрудные скрижали», рассказывает о законах существования Вселенной.

29
        Первыми вышли из состава союза бодричей русы, переселившись далеко на восток. Это произошло еще во II веке. Следом за русами туда же, два века спустя, ушли руги. Попытки некоторых исследователей и писателей отнести русов и ругов к скандинавским народам не соответствуют действительности и отвечают только надуманной норманистской теории в истории, но совсем не вяжутся с историческими фактами. Автор норманистской теории Теофил Зигфрид Байер, профессор Санкт-Петербургского университета, был в действительности полуграмотным немецким проходимцем, обманом, с помощью подложных документов получившим пост и ученое звание. Он даже не знал русского языка, хотя выступал по вопросам русской истории со всем свойственным всякому «Остапу Бендеру» авторитетом. Байер же ввел в обиход отождествление слова
«варяг» со скандинавами, хотя исследования и давние, и особенно последних десятилетий говорят, что варягами звали русов из Старой Руссы, которые «варили» соль из многочисленных соляных источников. А Варяжское море - это вовсе не Балтика, а озеро Ильмень, по свидетельству гидрогеологов, весьма полноводное в те времена. Впрочем, и эта версия русской истории остается спорной, но автор придерживается именно ее, поскольку другие версии кажутся ему еще более спорными.

30
        Гвозди в те времена были редкостью и роскошью, не оправдывающей затраты. Плотники пользовались деревянными клиньями. Из-за разности в способах просушки древесины, которую клиньями крепили, со временем они делали соединение более прочным, чем сбитое гвоздями.

31
        Франкский летописец VII века Фредегар рассказывает, что в 623 году в Богемию (Чехию) пришел изгнанный с родины франкский авантюрист и искатель приключений (по другой версии, купец) Само. Славяне в это время воевали с Аварским каганатом. Довольно быстро Само проявил воинский талант и отчаянную смелость и возглавил эту войну. В 625 году авары были разгромлены. Славяне избрали Само своим князем. Он сумел объединить вокруг Богемии многие славянские племена и создать сильное государство. В 631 году король франков Дагоберт вторгся в государство Само, как оно стало называться, но потерпел сокрушительное поражение. После этого князь Само начал войну против Франкского королевства, пытаясь захватить Тюрингию и Франконию. Нанес франкам несколько серьезных поражений. После гибели Само в 658 году его государство распалось, потому что не нашлось достойного последователя, обладающего авторитетом одновременно для всех объединенных племен.
        По славянской версии, отраженной в памятниках литературы Чехии (кстати, и в византийских рукописях), Само был по происхождению славянин княжеского рода, вынужденный ребенком бежать вместе с родителями к франкам, чтобы спастись от преследований врагов. Вернувшись, он только справедливо вернул себе княжеский стол. По мнению современных чешских историков, эта версия легко вписывается в события и выглядит более вероятной.

32
        Ляд - бог храбрости, мужества и бессмертия, которое дается избранным. В славянской мифологии к бессмертию приравнивалась добрая память людей.

33
        По преданиям бодричей, они происходят от роксолан (древние греки и римляне звали роксолан сарматами). Согласно древнегреческим и древнеримским летописным источникам, в 179 году до н.э. царь роксолан Гатал Великий объединил вокруг себя все родственные племена и полностью разбил в большом сражении скифов, окончательно изгнав их со славянских земель. Князья бодричей, как, впрочем, и князья лютичей, и князья лужицких сербов, считали себя потомками Гатала Великого. Сами же роксолане (сарматы) считали себя потомками летающего со стрелами в руках гиперборейца Абариса (о летающем Абарисе и его стрелах сообщает античный историк Диодор Сицилийский, живший в I веке до н.э., ссылаясь на труды древнегреческого историка Гекатия, жившего в VI веке до н.э.). Абарис дал части роксолан свое имя - ободриты. Кстати, Абарис считается учителем Пифагора, которому он подарил одну из своих стрел, чтобы тот мог путешествовать и не заблудиться. Об этих стрелах давно спорят ученые. Самой правдоподобной версией выглядит та, которая рассматривает стрелы Абариса как компас. По некоторым сведениям, компас существовал в храме
Арконы, столицы острова Буян, следовательно, им могли пользоваться викинги бодричей. По другой версии, высказанной русским историком XVIII века Егором Классеном, в 320 году до н.э. славянская часть войска Александра Македонского после распада империи переселилась к берегам Балтики и назвала себя Бодричами.

34
        Доля (иные названия - Встреча, Удача)- считалась у славян тоже божеством. Приносила удачу в предприятиях. В противовес ей рассматривалась Нелегкая Доля, родная сестра Доли, но полная ее противоположность по характеру (иные названия - Разлука, Неудача).

35
        Если внимательно присмотреться, то во многих славянских источниках описаны волховские методы лечения гипнозом. Даже в более поздних рукописях, многократно переработанных и прошедших церковную цензуру. Так, например, в былинах об Илье Муромце с технологической последовательностью описано излечение Ильи тем же способом. Особенно много косвенных указаний на гипнотическое лечение в польских и чешских народных сказках.
        Использование же прядей волос в магии считается обычным делом. Заговоры на волосы, на ножны меча, на предметы обихода человека, такие, как рушник, используются и по сей день. Современные прогрессивные ученые-физики действенность магии не отрицают и дают научное обоснование подобным методам, относя их к элементам квантовой механики. (Журнал «Парапсихология и психофизика», 1992г., №4., стр.3-7. «Магия и квантовая механика». Л.Б. Болдырева, Н.Б. Сотина.)

36
        Термин «норманны» среди германских племен определял не национальность, а принадлежность к скандинавским народам.

37
        Даже самые крупные драккары викингов не имели полного палубного покрытия. Мелкие драккары вообще обходились без палубы, на кораблях покрупнее небольшое покрытие трюма делалось на носу и на корме.

38
        Германское произношение имени Одина.

39
        Поляки.

40
        То, что мы сейчас обозначаем словом «сказка», в древнеславянских языках соответствовало понятию правдивого рассказа, а нынешнее понятие сказки называлось
«баснь», отсюда произошло понятие баснословный (сказочный).

41
        Два дня до полнолуния и два дня после полнолуния называются днями Гекаты. В эти дни Луну не видно, считается, что в эти ночи активизируются силы зла.

42
        Применение Божьего суда как способа разрешения конфликтов было достаточно широким. При этом не обязательно должен был принимать участие в поединке тот, кто этого суда потребовал. Он имел право выставить вместо себя любого бойца. Таким образом в период Раннего Средневековья сформировался чуть ли не класс рыцарей, специализирующихся на подобных поединках за определенную плату. При этом все равно считалось, что победить может только правый.

43
        Ордалия - то же, что Божий суд. Более распространенное название среди франков. Но ордалия имела и более широкое применение. Так, простолюдину не воину, обвиняющему дворянина, чтобы доказать свою правоту, предписывалось согласно ордалии взять в руку раскаленное железо или опустить кисть в раскаленное масло. Если не было ожога, испытуемый считался правым. Такие определения правоты были отменены церковью только в 1215 году.

44
        Граф помимо всего прочего являлся еще и судьей в своих землях. Поскольку в Саксонии еще не были назначены королевские чиновники, король имел право назначать судью по своему усмотрению из состава присутствующих в своей свите графов.

45
        Удары головой, используя рога шлемов, в самом деле были широко распространены среди викингов. Таким ударам даже специально обучали молодых пеших воинов. Некоторые шлемы с этой целью были усилены острыми наконечниками, надеваемыми на рога.

46
        Намеренный удар в лошадь считался нарушением правил и строго карался.

47
        При всей невероятности такого похода, история знает немало подобных случаев. Русский полководец Александр Невский в 1242 году, вскоре после победы над ливонским орденом, получил сообщение, что литовцы осадили Торжок. Выступив туда, князь за пять дней дал семь сражений и разбил литовцев. Эта победа была не менее значимой для Руси, чем битва на Чудском озере, но почему-то она несправедливо забыта историками.

48
        Олег Трюгвассен - Вещий Олег. Ефанда Трюгвассен - третья жена Рюрика, мать князя Игоря.

49
        Пипин Каролинг погибнет через несколько лет, а наследником короля станет младший сын Людовик Благочестивый.

50
        Полтора века спустя считалось самым почетным сломать копье о щит рыцаря-противника. Копья к тому времени стали значительно длиннее, совершенно изменилась техника удара. Почти не имела значения бьющая рука, поскольку копье закреплялось жестко, иногда только к доспеху, иногда к доспеху и к перчатке, иногда даже к седлу. Доспех, сбруя и копье порой напоминали монолит. Рыцарю оставалось только одно - удачно копье направлять. Удары же копьем с помощью силы руки совершенно вышли из употребления, потому что они могли только повредить ставший к тому времени очень мощным доспех, но не выбить противника из седла. Турниры проиграли в искусстве и в зрелищности перед более ранними.

51
        Базилевс (василевс)- император.

52
        Пломмея - комбинированное оружие германских племен, состоящее из жесткого боевого молота, к которому крепился кистень в виде цепи с железным шаром на конце. Шар часто усиливался шипами. При ударе молотом по щиту кистень мог одновременно поразить голову, руку или туловище соперника. Требовал значительной физической силы для применения в бою.

53

«Солнце» - боевой прием в фехтовании. Меч кружится над головой на высокой скорости, отбивая летящие навесом стрелы. Выглядел очень эффектно и требовал для выполнения высокого мастерства и чрезвычайно сильной кисти.

54
        В этом же 785 году был подписан Падерборнский капитулярий, жестко закрепляющий Саксонию в составе Франкского королевства. Видукинд и Аббио были вынуждены принять христианство и полностью подчиниться Карлу. Если бы не заключение союза с бодричами, подпирающими Саксонию с востока, Карл не решился бы на такие жесткие условия, которые он поставил саксам.

55
        Схрон - тайное место, хранилище.

56
        В западнославянских деревнях того периода не строили домов, не ставили изб. Смерды жили в землянках.

57
        Европа дойдет до такой тактики гораздо позже. Только в 1347 году английский король Эдуард III составит отдельные полки лучников и нанесет сокрушительное поражение французской рыцарской коннице в битве при Креси. А опыт Дражко будет вскоре перенят восточными соседями-славянами.

58
        Идол Радегаста всегда имел на голове шлем, а на шлеме сидел петух с раскинутыми крыльями. Петух олицетворял собой защитника дома.

59
        Взять на копье - трофей, добытый в бою, копьем.

60
        Архиепископ Мецский - продолжил реформу франкской церкви, начатую еще св. Бонифацием. Вменил и для белого духовенства канонический образ жизни, приравняв священников к монахам. До этих реформ белое духовенство могло иметь жен и детей и вести дома мирскую жизнь. Известен своим ярым отношением ко всякому инаковерию, ввел во Франкском королевстве публичные казни для ведьм и язычников.

61
        Пустельга, самый маленький из соколов, размерами не намного превышающий воробья, сразу нападает даже на больших хищных птиц - коршунов и ястребов, если они вдруг вторгаются в территорию, близкую к гнезду. И за счет своей быстроты и отваги отгоняет более сильных хищников. Для справедливости стоит заметить, что и пустельгу часто сгоняют с насиженного места совсем не хищные ласточки, нападая на сокола всей стаей.

62
        Ратище - схватка, сражение.

63
        И после Карла, только через много веков, лишь Сталин применил такие же методы, в массовом масштабе переселив крымских татар и чеченцев.